Свет – Тьма [Елена С. Равинг] (fb2) читать онлайн

Елена С. Равинг Свет — Тьма

«Нет в мире ничего, даже травки, над которой не господствовал бы дух».

Каббала.

Часть 1. Свет. Глава 1. Испуганная девочка

Жарко…

Очень жарко и темно…

Глаза режет тьма…

От земли идёт пар, не давая вздохнуть…

Что-то надвигается. Чёрное облако — большое и страшное… Оно уже совсем близко… Совсем рядом…

Блестят молнии, льётся кровь… Его кровь…

И огонь…

Огромный живой огонь. Его языки тянутся вперёд — это когтистые, длинные лапы. Он смотрит, он завораживает, он зовёт…

У него человеческие глаза…

Его глаза…

Бездонные…

Трудно дышать…

Не хватает воздуха, я задыхаюсь…

Воздуха!..

— Аааай!

***

Я отстегнула поводок, и пёс сломя голову побежал вдоль реки, за несколько секунд превратившись в крошечную точку на горизонте. Маленькое, мохнатое существо — этакий пушистый комочек с белой шерстью и вздорным нравом — он только и ждал повода вырваться на волю, что в городской черте ему не было позволено. Что ж, пусть побегает. Через час он всё равно вернётся сам, так что у меня появилось время побродить, подышать утренним, свежим воздухом и подумать.

В шесть утра воздух был действительно свежим, по-весеннему прохладным и чуть влажным, хотя уже наполнялся ароматами раннего лета. И неважно, что рядом возвышался завод, газовым облаком периодически накрывавший центральный район, который располагался в низине, словно на дне большого, парящего котла. Всё равно — здесь было спокойно, свежо…

И красиво!

Мне нравилось гулять по утрам. В ранние часы город окрашивался совсем другими красками, люди только просыпались, чтобы бежать по своим делам, а возле реки не было ни души, так что никто не мешал спокойному уединению. Со Снежком мы спускались к воде, и, пока он бегал, я не спеша прогуливалась, рассматривая небольшой кусочек природы, сохранившийся посреди стекла и бетона. Извилистой, голубой змеёй река проползала через городскую застройку. Скалистые выступы плоских гор ограждали её с одной стороны, серые плиты набережной, покрытые небольшими островками зелени — с другой, а дальше река устремлялась к горизонту, свободная от урбанистических оков. Погружаясь в какое-то медитативное состояние, я часами могла разглядывать подёрнутую лёгкой рябью поверхность её неспешно текущих вод, любовавшиеся на своё отражение тёмные скалы и разбросанную под ногами разноцветную гальку.

Здесь я чувствовала себя по-настоящему спокойно, ведь в последнее время мне всё чаще приходилось так бродить. Вернее, я вообще не ложилась. Только в отличие от изредка попадавшихся прохожих, спешивших по своим ранним делам, я всю ночь проводила в комнате, боясь выключить свет. Как только я закрывала глаза, то видела один и тот же сон, который, словно навязчивая идея, повторялся из раза в раз и не оставлял меня в покое уже почти полгода. Каждую ночь мне снился огромный, живой огонь с человеческими глазами. Он преследовал и пугал меня, и я никак не могла понять — почему? От его взгляда бросало в дрожь, от его жара перехватывало дыхание… Ощущения были такими реальными, будто я заживо горела во сне! И только проснувшись я с облегчением понимала, что со мной всё было в порядке.

Раньше мне редко снились плохие сны, а теперь они стекались в голову, словно на заводе по производству кошмаров сорвало какой-то вентиль. Спать приходилось днём после учёбы или вообще на парах — тогда было немного спокойнее. Или же я просто ничего не помнила, поскольку буквально отключалась от усталости, нервов и бесконечного недосыпания.

Естественно, учиться я стала плохо. Появилась невнимательность, ухудшилась память, голова перестала соображать, и даже элементарные задачи стали даваться мне с большим трудом. Последнюю сессию я еле вытянула, едва не скатившись на тройки, хотя раньше получить даже четверку для меня было неприемлемо. Мне пришлось смириться и, ссылаясь на банальную бессонницу, раз за разом выслушивать разочарованные вздохи преподавателей, ведь им я не могла объяснить настоящие причины своей плохой успеваемости. Считая себя просвещёнными в вопросах медицины, они наперебой советовали попить различные успокоительные средства. Только мне ничего не помогало…

Не помогало даже оставаться вместе с Ваней — моим парнем. Он искренне верил, что, когда проваливался в сон, я тоже мирно засыпала. Однако его присутствие, собственно, ни на что не влияло и плохие сны не отпугивало. И всё же, подскакивая от очередного кошмара, приятно было осознавать, что рядом находился человек, который мог защитить от всех монстров и демонов, пусть даже и приснившихся. Так что с ним я хотя бы не испытывала такого страха, как в одиночестве…

Ну, не совсем в одиночестве.

Я жила с отцом. Только его я старалась не беспокоить своими проблемами. Во-первых, папе их и так хватало, а во-вторых, он ни о чём не знал по одной очень серьёзной и неприятной причине, которая давно лежала крестом на нашей семье — мою маму забрали в психиатрическую клинику из-за подобных кошмаров…

Отец рассказывал, что всё началось, когда она забеременела. Сначала мама стала нервной, её мучили непонятные страхи, она плохо спала и вскакивала по ночам с громкими криками.

Как и я сейчас…

Некоторое время она лежала на сохранении, поскольку из-за постоянного стресса у неё чуть не случился выкидыш на довольно большом сроке. Но врачи говорили, что таково было влияние нестабильного гормонального фона, и всё пройдёт, когда её организм придёт в норму. Беременность удалось сохранить, я родилась в срок — двадцать девятого февраля. Нечего сказать, отличная дата! Мой возраст приходилось отсчитывать четырёхгодовыми циклами и постоянно переносить день рождения на день назад, ведь в свидетельстве мне поставили двадцать восьмое число.

После родов мамины волнения на некоторое время прекратились, и всё моё детство мы жили, как нормальная, благополучная семья. Я ни о чём не подозревала, пока её болезнь не вернулась. Меня, конечно же, пытались оградить от этого всеми силами: ничего не рассказывали, уводили в другие комнаты, отправляли погулять или вообще увозили к бабушке. Но иногда я слышала, как мама кричала и рыдала, только была слишком маленькой, чтобы что-то понять. Потом она долго лечилась, принимала таблетки и в конце концов её положили в больницу. Она не была буйной, особенно под действием препаратов, поэтому её не изолировали, а на периоды улучшения отпускали домой.

Со временем я привыкла к такой жизни. Во многом благодаря отцу, который находился рядом даже в самые страшные моменты. Он всегда старался нас поддержать, уладить конфликты и внушить, что всё будет хорошо и вскоре совершенно наладится. Он никогда не допускал даже мысли развестись с женой… Хотя, может, и допускал, но ни на секунду не давал нам этого понять. Иногда мне казалось, что другой на его месте послал бы всё к чёрту и уехал куда подальше, но только не папа. Наверное, он до сих пор очень сильно любил маму, раз оставался с ней, несмотря на больничные стены и её расстройства психики. А ещё от папы всегда веяло уверенностью, словно он знал, что вот-вот учёные придумают препарат, который раз и навсегда избавит человечество от душевных недугов. Но психика была вещью тонкой, таблетками неизлечимой и операциям неподдающейся. А иногда психически больные люди оказывались даже более нормальными, чем мы — считавшие себя абсолютно здоровыми. Ведь никто до сих пор не знал, где проходила грань между нормой и отклонением от неё…

Но в какой-то степени папа оказался прав — лечение помогло. У мамы больше не случалось истерик и приступов страха. Она устроилась на работу в магазин, что было очень кстати, ведь папиной зарплаты едва хватало на дорогостоящие лекарства и оплату её пребывания в клинике. Да ещё я — школьница-студентка — висела на шее. За этот благодатный период я смогла нормально окончить школу, поступить в университет и даже найти кое-какую подработку. В деньгах мы больше не нуждались, но в жизни могло случиться всякое, поэтому я старалась перестраховаться.

А потом я встретила Ваню.

Мы познакомились совершенно случайно, словно нас столкнула судьба в прямом смысле этого слова. Был погожий день середины мая, и я просто шла по улице. Куда — давно стёрлось из памяти. Я отвлеклась лишь на секунду, засмотревшись на какого-то малыша с огромным мячом, солнечный свет отразился от лужи, ещё не высохшей после ночного дождя, и ослепил меня. Ничего не видя перед собой, я по инерции продолжала двигаться вперёд и буквально налетела на Ваню, ударившись о него всей поверхностью тела. Ему было очень смешно, а я засмеялась только тогда, когда смогла разглядеть здоровенного парня сквозь солнечные блики, таявшие на радужках глаз. Он оказался высоким, симпатичным блондином атлетического телосложения с невероятно красивыми глазами кристального цвета. И будто добрый молодец из славянских преданий, был одет во всё белое, только косоворотки не хватало, поэтому на фоне светлого неба я его и не заметила. Мы разговорились. Вместе нам было хорошо и весело, и это случайное столкновение переросло в сильные чувства.

Правда, очень долго я не могла рассказать ему о своей семье. Я боялась, что Ваня не захочет иметь дело с психически больными людьми и бросит меня, когда узнает о сумасшедшей матери. Но однажды всё-таки решилась. И испытала огромное облегчение, когда он не выразил ни отвращения, ни страха, ни опаски, а наоборот — сочувствие и готовность помочь. Больше не нужно было ничего скрывать, и между нами рухнула ещё одна преграда…

Однако спокойное время длилось не так долго, как хотелось бы. Недавно у мамы снова произошёл срыв, и я впервые осознано увидела её безумие. Она металась по квартире, словно зверь, загнанный в клетку, что-то невнятно бормотала, иногда кричала, бросалась ко мне и хватала за руки. Даже хотела отцу лицо расцарапать, когда тот попытался её успокоить. Наверное, я никогда не смогу забыть её глаз. Они были огромными, зловеще блестели и в них таилось столько боли, ненависти и ужаса, что хватило бы на тысячу людей. Это были нечеловеческие глаза, будто в маму вселился бес. В памяти сразу всплыли все её истерики, когда меня, маленькую, уводили подальше, стараясь оградить детскую психику от потрясений. Теперь я выросла, меня больше никто не уводил, и мне было безумно страшно…

В тот момент всё изменилось и стало гораздо хуже.

Периодически я ездила к ней в больницу, и каждый раз моё сердце сжималось от жалости. Мама была красивой, молодой женщиной, а теперь её пичкали какой-то дрянью, от которой она старела и увядала на глазах. Из-за большого количества лекарств она почти не реагировала на происходившее вокруг и редко разговаривала, а если их отменяли — у неё начиналась новая истерика. Во время предыдущих приступов она не теряла связи с реальностью, а теперь полностью замкнулась, ушла в себя и даже меня с отцом не всегда узнавала. Анатолий Сергеевич Лазаревский — её лечащий врач — только успокаивал нас. Он говорил, что кризис миновал, что мамино состояние стабилизировалось и что вскоре её отпустят домой. Но почему-то никак не выписывал, а только обещал, обещал и обещал… Конечно, плохо было так думать, но, наверное, этот момент уже никогда не настанет…

Как-то, набравшись смелости, я поговорила с доктором Лазаревским и о своих кошмарах. После очередной маминой истерики я не могла отделаться от мысли, что у меня начиналось то же самое. Что рано или поздно это приведёт меня в больничные стены, как и её. Вдруг мои плохие сны были признаком развивавшегося наследственного заболевания? Вдруг вскоре я начну сходить с ума, как и она?

Анатолий Сергеевич странно на меня посмотрел. Однако после недолгих расспросов сказал, что мои кошмары могли быть следствием перенесённого стресса и что волноваться пока не о чем. Выписал лёгкое успокоительное, но в блокноте всё-таки что-то записал…

Я твёрдо решила больше не заикаться в его присутствии о своих снах. Во-первых, мне не хотелось угодить в психушку, а во-вторых, характеры у нас с мамой были совершенно разные. Мягкая, ранимая, подверженная чужому влиянию и верующая во всё подряд, она, может, и могла повредиться рассудком, но со мной такого не должно было произойти. С детства я наблюдала эту картину, с детства знала, как она протекала и к чему приводила, поэтому можно было сказать, что я была подготовлена.

Даже внешне я ничем не напоминала маму. Роскошные, слегка вьющиеся каштановые волосы и огромные серо-голубые глаза она оставила себе. Мне же достались папины жидкие соломенные прядки, которые едва отрастали до лопаток и в этом редком случае напоминали скорее тощие крысиные хвостики, из-за чего мне приходилось часто стричься и носить длину максимум по плечи. С глазами дело обстояло немного интереснее. Мама рассказывала, что, когда я родилась, они имели насыщенный синий цвет. Но потом поблекли, потемнели и теперь являлись абсолютной копией папиных скучно-карих глаз. Хорошо, что хоть фигурой я не пошла в отца. Оказаться почти двухметровой, плотно сбитой девицей мне совсем не улыбалось, и я радовалась, что остановилась в росте на средних метр шестьдесят пять и имела такое же среднее, даже немного худощавое телосложение. Для посторонних людей я была самой обычной, заурядной личностью, которую часто даже не замечали. Но только для тех, кто не знал, что происходило в нашей маленькой, но странной семье…

— Снежок, иди ко мне! — позвала я собаку, выплыв из облака мрачных раздумий.

Уставший носиться и пугать голубей пёс медленно подошёл, не торопясь сел и высунул длинный, розовый язык. Он никогда не возвращался, пока сам того не хотел. Звать его, а уж тем более ловить, было бесполезным и очень хлопотным занятием. Он играл, подманивая к себе, а потом удирал со всех ног; подходил ближе, демонстрируя покорность, но в любую секунду был готов сорваться с места. Поэтому мы уходили подальше от людей, и пёс бегал, пока не уставал и сам не начинал проситься домой. Но в таких долгих выгулах, кроме всех плюсов здорового образа жизни, присутствовал один жирный минус — пока я ждала возвращения Снежка, в голову лезли разные мысли, наполняя её до предела.

Вот и теперь от хорошего настроения не осталось и следа. А на что я, собственно, надеялась? На лёгкую, увеселительную прогулку, полную радостных и приятных впечатлений? После сегодняшней ночи, да и после всех последних ночей, это было просто нереально…

Наконец, собака позволила пристегнуть поводок, и мы пошли наверх в уже просыпавшийся город. Казалось, из-за тяжёлого сердца шагать по ступеням тоже стало тяжелее: ноги не слушались, каждый шаг давался ценой неимоверных усилий, а лестница в шесть пролётов превратилась в бесконечную, словно мы поднимались не из оврага, а из огромной пропасти, куда меня затянули воспоминания. Такой же бесконечной показалась и дорога от реки до дома, хотя нужно было пройти всего пару высоток. Мы жили на улице, которая лежала параллельно набережной, но возле воды я гуляла только утром с собакой. Днём находились другие, более важные дела, а вечером я, как правило, так уставала, что о прогулках даже не задумывалась. Естественно, зимой на набережной я вообще не появлялась, ограничиваясь пятью-десятью минутами выгула собаки во дворе. Именно поэтому я не понимала завистливых возгласов многих людей, когда те узнавали о моём месте жительства. Я бы с удовольствием переехала в самый густонаселенный район, отдала бы случайное соседство с природой за нормальный человеческий сон, которого была лишена, в отличие от остальных…

«Так, хватит об этом думать!» — прервала я себя, остановившись возле входной двери.

Несколько раз я глубоко вдохнула, пытаясь справиться с плохим настроением, и только потом открыла замок. Как назло, петли предательски скрипнули в самый неподходящий момент. По телу пробежала волна противных мурашек, смешанная с волнением и досадой, что я могла разбудить спавшего отца. Но оказалось, что он уже встал, поскольку из дальней комнаты доносилось характерное ворчание. Папа всегда начинал бубнить, когда ему что-то не нравилось, а возможности увильнуть от обязанностей не было. Однако сегодня у него действительно имелся повод поворчать — начальник срочно вызвал его на работу.

— Доброе утро, пап! — крикнула я и с грохотом закрыла шпингалет.

Теперь можно было не стараться вести себя тихо.

— А? Доброе утро, Лиза!

Папа выглянул из комнаты, и его вид заставил меня улыбнуться.

Небритое лицо, взъерошенные русые волосы, сонные глаза — всё говорило о том, что папа только выполз из кровати и даже зубы ещё, наверное, не почистил. Неуклюжими движениями, смахивая на подвыпившего человека, он пытался натянуть футболку, явно запутавшись в её рукавах. И стало понятно, что ворчал он не только из-за необходимости работать в законный выходной, но и из-за не желавших слушаться вещей.

— Не занимай ванную долго, я ещё не умылся, — жалобно попросил он, наконец, справившись с рукавами.

— Ладно, только собаку помою, — пообещала я, скидывая ветровку.

Я завела Снежка в уборную.

Как обычно, пёс начал кочевряжиться и обиженно отводить глаза в сторону. А я, словно надзиратель, стояла над ним и ждала, когда тот соизволит запрыгнуть под кран. Прошло минуты две, но он по-прежнему не сдвинулся с места.

— Прыгай! — приказала я, наконец, потеряв терпение.

Снежок заскулил. Потом, сделав откровенно недовольную морду, неуклюже перевалился через чугунный край и дал помыть себе лапы. Напился проточной воды и уже абсолютно счастливый убежал в зал. Полотенце, которое я постелила, чтобы высушить его после водных процедур, пёс начисто проигнорировал, просто перемахнув через него. Пришлось вытирать стены и пол в коридоре до самой комнаты. А дальше начинался ковёр, благополучно впитавший в себя остатки влаги.

Закончив мини-уборку, я пошла на кухню. Пока папа умывался и брился, что-то тихо напевая себе под нос, я налила нам кофе и решила поджарить яичницу. Мне есть не хотелось, но, поскольку я всё равно встала, подумала побаловать отца завтраком. Я покрошила на сковороду немного ветчины, разбила яйца, посолила и накрыла блюдо крышкой. Вот так, без лишних изысков.

Ожидая, когда яичница приготовится, я повернулась к окну и устремила задумчивый взгляд на старенький, потрёпанный двор, в котором уже шевелилась жизнь. Дворники подметали дорожки и собирали мусор, родители тащили сонных детей в детский сад выходного дня, а те шли послушно, словно овечки за пастырем. И только один ребёнок громко ревел, выкрикивая столь любимое детьми «Не хочу!». Мне было плохо видно этого малыша — мешало раскинувшееся под окнами дерево с пышной, зелёной кроной. Его ветви слегка покачивались от утреннего бриза и словно шептали, вторя звуку шипящего на сковороде масла…

К реальности меня вернул запах подгоравших яиц.

— Чёрт! — тихо ругнулась я и поспешила убрать сковороду с плиты.

Но второпях схватилась за рукоять чуть дальше, чем следовало. Наткнувшись на раскалённый металл, рука рефлекторно отдёрнулась, сковорода стукнулась о конфорку, и капли масла разлетелись в разные стороны, попав, в том числе, мне на кожу.

— Блиииин!

Да, сегодня был явно не мой день.

Хорошо, что хоть яйца по всей кухне не раскидала!

Уже более аккуратно и сосредоточенно я отодвинула сковороду, протёрла плиту от брызг и с досадой глянула на пылавшие пальцы. Ничего серьёзного — просто покраснение. Наверное, на раздражённой коже даже волдыри не появятся, но под холодную воду я их всё-таки засунула. На всякий случай.

Когда папа вышел из уборной, я уже ликвидировала все свои ляпы и сидела за столом, прихлёбывая гадкий растворимый кофе. Вид у отца был посвежевший, взгляд прояснился и стал более осмысленным. Он превратился во вполне нормального человека, а жалкое и невыспавшееся существо осталось где-то в ванной. Войдя в кухню, папа втянул носом воздух, как это обычно делал Снежок, и чуть улыбнулся.

— Пахнет вкусно, — произнёс он с ноткой радости в голосе.

«Только с ноткой…» — подумала я, тяжело вздохнув.

Наверное, уже никто и ничто не вернёт радость в этот дом. Простую бытовую радость от румяной яичницы по утрам, от горячего кофе и от заботы друг о друге. Мы словно были искалечены. Вроде вели обычную жизнь, вроде пытались общаться, но радость исчезла, потому что мы знали — нам никогда не стать нормальными…

— Немного подгорела, — извинилась я и полезла за тарелкой. — Садись завтракать.

— Спасибо, дочка…

Папа неуклюже рухнул на стул и отхлебнул очень горячий и крепкий кофе, одним глотком осушив полкружки.

— Ты так рак пищевода заработаешь, — в который раз поразилась я.

— Не заработаю, я уже привык.

— Ну-ну…

— А ты что? Завтракать не будешь? — спросил он, вилкой подцепляя спёкшийся желток.

— Нет, я уже поела, — соврала я. — И прости, желтки не получились.

Папа любил классическую глазунью. Давал желтку растечься, а потом макал в него хлеб и с блаженным причмокиванием отправлял пропитанный кусок в рот. В его действиях не было ничего отвратительного — обычный процесс поглощения пищи. Но сама я желток ненавидела и потому, когда представляла его вкус, ощущала подступавшую к горлу тошноту.

Хорошо, что сегодня всё вышло плохо!

— Ничего страшного, — заверил он меня, а затем спросил: — А ты зачем опять так рано подскочила?

И вторым глотком допил кофе.

Я встала и налила ему ещё, а вместо ответа просто пожала плечами — мол, привыкла. Не хотелось ни родительских нотаций, ни расспросов, тем более он не знал о моих бессонных ночах. Наверное, папа до сих пор думал, что я была «Жаворонком» от природы.

— Спасибо… Хороший кофе, — то ли всерьёз, то ли с сарказмом произнёс он.

— Обычная гадость, — кисло отозвалась я, занимая своё место. — Разве может быть кофе из банки хорошим?

— Ну, да, — покачал он головой. — А Иван сегодня приедет?

— Да, к одиннадцати. Мы собирались съездить к маме, я же говорила… — я виновато потупила взгляд.

Мы старались не обсуждать её здоровье, всё-таки это была не очень приятная для нас тема. Но забывать — никогда не забывали. Вот и теперь папа сразу помрачнел. Мысли о маме тяготили его не меньше, чем меня. А может, даже больше, ведь на его плечах лежал груз ответственности не только за больную жену, но и за дочь, хоть уже и совершеннолетнюю. И сохранять спокойствие так долго, как это делал он, далеко не каждому было под силу.

— Да… С этой чёртовой работой… — ругнулся папа, но быстро взял себя в руки и снова стал невозмутимым. — Извинись за меня перед Варей, ладно? Я обязательно к ней приеду… В другой раз.

— Конечно, пап. Желание начальства — закон!

— Ну, да, — повторил он свою любимую фразу. — Скажи, что я её люблю и… Да ты и сама всё знаешь.

— Знаю, — улыбнулась я. — Обязательно скажу, не переживай.

Он расслабился. Посидел минуту молча, пережёвывая хлеб более тщательно, чем того требовала его консистенция, а потом вдруг произнёс:

— Хорошо, что вы дружите.

— С Ваней? — я на секунду замешкалась.

— Да, с Ваней… Он неплохой парень.

— Неплохой… — согласилась я, не понимая, к чему была такая перемена темы.

Или он сегодня менял их слишком резко, или я была невнимательной. Но, окинув отца внимательным взглядом, я заметила, что он немного нервничал: ёрзал на стуле, испытывал явную неловкость и словно хотел что-то сказать.

— Ты ведь его давно знаешь, — добавила я после секундной паузы.

— Да… Именно это меня и беспокоит, — неожиданно выдал он, виновато или же сконфужено глянув исподлобья, что удивило меня не меньше.

— Почему? — задала я самый распространённый вопрос, поскольку действительно нуждалась в разъяснениях.

После бессонной ночи я и так плохо соображала, а тут ещё отец решил говорить загадками, и это меня немного раздражало. Я тоже заёрзала на стуле, словно в него был вбит гвоздь, царапавший задницу. Ну, или можно было найти ещё кучу подобных, нелицеприятных сравнений. А в общем и целом — мне стало неуютно под его взглядом, словно папина неловкость передалась и мне.

Наверное, он испытывал дискомфорт от разговоров, которые с девочками обычно проводили матери. Не его это была роль. Как бы отец ни старался, мама уже успела внести свою лепту, пока находилась в здравом, или почти здравом, рассудке. О наших с ней беседах я никогда ему не рассказывала — это было личное. Тем более, многое из того, что мама внушала мне, я списывала на её душевное расстройство, не придавая большого значения и, конечно же, редко когда прислушиваясь. Что и говорить, мне сильно «Повезло» в жизни вдумываться и разбираться самой, где была правда, а где — очередной бред её помутившегося сознания. И возможно, именно эта привычка теперь заставляла меня копаться в любом, даже самом незначительном событии, выискивая везде подвох.

Вот и сейчас отец решил обсудить наши с Ваней отношения, а я сразу напряглась и приготовилась обороняться.

— Вы давно встречаетесь и много времени проводите вместе… — продолжил он всё так же виновато. — Мне кажется, что слишком много…

— В каком смысле? — нахмурилась я.

— Ну… Ты мало видишься с подругами, никуда не ходишь. Вечерами сидишь дома… — более уверенно пояснил он, заметив, что я облегчённо выдохнула и расслабилась.

Это были совсем не те беседы, которые в последнее время вела со мной мама. Их можно было вытерпеть.

— Какая бы ни была любовь, надо знать меру.

— А разве вы с мамой не проводили все вечера вместе? — усмехнулась я, окончательно раскрепостившись.

— Да… Но мы ходили и в театры, и в кино. Я с друзьями встречался, а Варя…

— Она сидела дома, — поправила я отца, который вдруг залился краской. — Я же знаю, пап. Мама мало с кем общалась.

— Ты права, — пришлось ему признать.

— Ты боишься, что я похожа на неё? Что я нелюдима, сижу в четырёх стенах и потихоньку схожу с ума, как и она?..

Он не ответил. Только сдавленно кивнул, уставившись на тёмную жидкость в кружке.

— Пап, — уже ласково, стараясь придать голосу необходимую нам обоим уверенность, произнесла я. — Я не мама и не повторю её судьбу. У меня совсем другая жизнь. У меня есть и друзья, и знакомые… Просто сейчас каникулы, и большинство моих подруг разъехались, ты же знаешь. А Дарина…

— Вы были очень дружны, — понимающе кивнул он.

— Мы были лучшими подругами, — печально напомнила я.

— Да, жаль её… Бедная девочка…

— Но ничего уже не исправишь.

— И всё же… Найди себе новых друзей или попробуй сблизиться со знакомыми. На Ване свет клином не сошёлся, ведь вам не по семьдесят лет… Я не к тому, что Ваня плохой. Я рад, что у вас хорошие отношения. Но ты — молодая девушка, студентка. Общайся и развлекайся, пока можешь!

Я недоумённо уставилась на отца.

Его речь абсолютно не походила на то, о чём обычно беседовали отцы с подрастающими детьми. И уж тем более не походила на мои разговоры с мамой. Точнее, походила, но самую малость — в ином ракурсе. Вместо того чтобы заставлять учиться, он буквально отправлял меня во все тяжкие, а это было неправильно и потому настораживало, словно в папиных словах содержался какой-то тщательно завуалированный смысл.

Он не просто беспокоился о моих друзьях — какое ему было до них дело? Ни при чём был и Ваня, и даже моё предполагаемое сумасшествие в будущем. Отец ведь не знал, что это уже началось, и потому пока я оставалась для него совершенно нормальной. Его беспокойство было связано с чем-то другим — я видела это по глазам, которые папа вдруг стал отводить в сторону, избегая моего взгляда. Что-то он не сказал вслух и не скажет никогда.

Просто не сможет…

Я мотнула головой, пытаясь вытряхнуть из неё всякую чушь.

— Вот и славно, — произнёс отец, приняв этот жест за согласие, и залпом допил вторую кружку кофе. — Ну, мне пора.

Немного повеселев, он поднялся из-за стола и пошёл в прихожую, куда заранее отнёс рабочий портфель. Я последовала за ним.

— Ещё раз извини, что не смогу поехать с вами, — произнёс он, накидывая пиджак.

— Всё нормально, я понимаю… И она поймёт, — отозвалась я, стараясь его поддержать. — Пока, пап.

— Угу… Пока, дочка, — он чмокнул меня в лоб и вышел из квартиры.

Снова с грохотом закрылся шпингалет.

Пару секунд я стояла в прихожей, почему-то не убирая руку с входной двери и ощупывая старую, потрёпанную клеёнку, которой та была обита, наверное, с советских времён. В голове крутились тревожные мысли, но мне никак не удавалось ухватить за хвост хотя бы одну из них, чтобы додумать до конца.

А потом я плюнула на всё и пошла в комнату.

Какого чёрта я стала искать скрытый смысл там, где его не было? Папа не сказал ничего особенного, так зачем я себе накручивала? Зачем сама подпитывала свои подозрения? Он просто беспокоился обо мне, как и любой нормальный отец беспокоился бы на его месте. Пора было заканчивать с разыгравшимся параноидным синдромом, иначе папа окажется прав — я повторю мамину судьбу, и в этом буду виновата только я и моя бредовая дотошность…

Я со злостью плюхнулась на диван и включила телевизор. В принципе, меня мало интересовало, какой канал транслировали и что по нему показывали. Я просто хотела немного отвлечься и занять голову, чтобы в неё не лезла всякая ерунда, донимавшая с раннего утра. Звук я убавила до минимума и приняла горизонтальное положение, воспользовавшись подлокотником вместо подушки. Ваня приедет ещё нескоро, и, может, мне удастся немного поспать. Глаза-то закрывались со вчерашнего вечера, только на спокойный сон я давно перестала надеяться…

Глава 2. Ваня

Я подскочила, не понимая, где находилась и что меня напугало. Сердце стучало так громко, что я его слышала, и каждый удар отдавался в голове звоном колокола, заглушая все остальные звуки и не давая сосредоточиться на реальности. В ушах противно гудело, а лицо горело от жара…

Что это было?

Что произошло?

Опять кошмар?

Готова была поклясться, что слышала гром и видела блеск молний посреди бушующего неба.

Или нет?..

Я быстро огляделась. И лишь спустя пару секунд сообразила, что ничего особо и не случилось: я всё ещё находилась в своей квартире, сидела на своём диване, а за окном уже почти наступил день. Ещё секунда ушла на то, чтобы выудить из глубин сонного мозга события, произошедшие утром: как я проводила отца, прилегла, чтобы немного отдохнуть, и опустила голову на подлокотник, ругая себя за идиотские подозрения.

А дальше была темнота…

Я взглянула на часы, они показывали одиннадцать утра.

Почти три часа мёртвого сна — большое достижение по сравнению с последними ночами, но всё же недостаточное, чтобы нормально выспаться. Мне бы ещё пару часов… Или хотя бы минут тридцать…

Снежок, смешно ворча и особо не торопясь, выполз из-за дивана, чуть не застряв между ним и стенкой. Потянулся, поскрёб передними лапами и затрусил ко входу, виляя хвостом. Обычно он выбегал в коридор, чтобы встретить гостей у порога, а значит, кто-то звонил в дверной звонок. И скорее всего, это был Ваня.

Уже спокойно я поднялась, потирая глаза спросонья, и побрела в прихожую так быстро, как могла, шатаясь, словно пьяная, и сшибая на ходу косяки. Ноги меня совсем не слушались — из-за сна в неудобном положении они затекли и теперь, когда кровь снова начала к ним поступать, налились свинцовой тяжестью. Практически добравшись до коридора, я вдруг запнулась о вертевшуюся юлой собаку и чуть не напоролась на стену, но в последний момент успела выставить перед собой руки, чтобы не удариться лицом.

Да, мало мне было нервотрёпки, не хватало ещё посадить хороший синяк под глазом!

— Иди отсюда! — зло шикнула я.

Снежок прижал уши и обиженно отправился обратно за диван. В этот момент звонок, напугавший меня в первый раз, задребезжал снова, отдаваясь в тяжёлой голове неприятной, ноющей болью.

— Кто? — спросила я, но горло пересохло и наружу вырвался лишь хрип.

Пришлось прокашляться и повторить:

— Кто там?

— Йя! — ответил из подъезда весёлый голос.

И от этого голоса на душе сразу стало легче.

Как только я открыла дверь, Ваня заключил меня в объятия, сдавив кости до хруста. Дыхание перехватило, но возмущаться, равно как и пытаться избавиться от железного захвата, сил просто не было. Оставалось лишь терпеть и дожидаться, когда он сам меня отпустит.

— Привет! — радостно воскликнул он, всем своим видом показывая, что был безмерно рад этой встрече. — Как ты, малыш?

— Нормально, — произнесла я, когда снова смогла втянуть в лёгкие воздух. — Проходи…

Ваня не послушался. Он отступил на шаг назад, разглядывая моё лицо и всё ещё не отпуская плечи. В его озорных и светлых глазах, несмотря на внешнее веселье, вдруг появилось неподдельное беспокойство. Он стал серьёзным и, казалось, резко повзрослел лет на пять.

Я залюбовалась…

Таким он нравился мне больше, чем беззаботным, радостным разгильдяем. Хотя кто знает, может, рано или поздно серьёзность наскучила бы и стала раздражать. А будь Ваня всегда предельно сосредоточен и угрюм, мы бы не разговорились, столкнувшись в тот день на улице, и просто прошли мимо друг друга, так никогда и не познакомившись.

— Спала? — спросил он, заглядывая в глаза. — Опять всю ночь ерундой страдала?..

Я прекрасно понимала, как сейчас выглядела: заспанная, взъерошенная, с синяками под опухшими, воспалёнными глазами и, возможно, с пятном придавленной кожи на щеке, которое повторяло рисунок диванной обивки. Естественно, ему такая картина не понравилась, поэтому я поспешила отвернуться и спрятать лицо в распущенных волосах.

— И не говори! Обааалденно весёлые каникулы! — протянула я, пытаясь побороть неловкость и думая, как бы избежать лишних расспросов. — Сам-то как? Чаю хочешь? Или, может быть, кофе?

— Нет, не надо… — отказался он, слегка поглаживая меня по голове. — Малыш, нельзя так себя изводить…

— Как будто это я виновата?! — воскликнула я и кинулась в комнату.

Внутри мгновенно всё закипело, будто в вулкане, и накопившиеся эмоции потоками лавы вырвались наружу. Наверное, моя реакция того не стоила, но Ваня затронул больную тему, которую я не хотела сейчас обсуждать. За полгода всё это изрядно достало, так что держать себя в руках уже не было никаких сил.

— Хватит, сколько можно?! — крикнула я из зала. — Пью я эти чёртовы таблетки! И с Лазаревским уже разговаривала! Между прочим, он ничего серьёзного в моих симптомах не увидел!

Я остановилась возле окна и уставилась на улицу, пытаясь успокоиться. Мешала занавеска. Так хотелось её отдёрнуть, но я знала, что если расцеплю сложенные на груди руки, то обязательно что-нибудь порву или сломаю. Ту же занавеску, например. Поэтому я просто сделала несколько глубоких вдохов и осталась стоять, вытянувшись по струнке и не доверяя своему собственному телу.

Ваня тихо подошёл сзади. Аккуратно прикоснулся ко мне, словно к гранате, которая могла вот-вот взорваться. Потом так же осторожно приобнял за талию и потянул за собой.

— Извини, малыш. Не злись, — вкрадчиво произнёс он, усаживая меня на диван. — Просто ты мне небезразлична. Я очень за тебя беспокоюсь.

— Я просто устала… — проканючила я, уткнувшись головой в его грудь.

— Я знаю.

— И с мамой всё никак не ладно… — продолжала всхлипывать я.

— Знаю, Лиз, знаю. Она обязательно поправится.

— Ты тоже прости, что сорвалась. Я не хотела…

— Всё будет хорошо, малыш.

Ваня обнял меня, крепко прижав к себе, и гнев сразу как рукой сняло. Его сменило тягучее чувство грусти и безысходности, ведь я понимала, что не всё было так просто, как он говорил. Мне захотелось расплакаться. Укрыться в Ваниных объятиях от всех бед и не думать больше ни о чём на свете. Снова почувствовать себя маленькой, чтобы меня любили, защищали и оберегали от невзгод и разочарований. Я так от всего устала! От переживаний, недосыпа и бесконечных секретов, которыми ни с кем нельзя было поделиться. И Ваня был моей единственной радостью и поддержкой в этом кошмаре.

Наверное…

— Может, всё-таки будешь чай? — взяв себя в руки, предложила я снова.

Не хотелось окончательно при нём раскисать.

— Ммм, ну, давай! — улыбнулся Ваня, снова став беззаботным и весёлым. — По чаю-чаю-чаю и поедем!

— Угу, — угрюмо пробубнила я, отправляясь на кухню.

Как легко у него это получалось, просто поразительно!

Раз! И Ваня снова радовался жизни и смотрел на мир сквозь розовые очки. Раз! И он уже обо всём забыл, словно только что не было тяжёлого разговора и я не хотела разреветься в его рубашку. А почему бы и нет? Ведь с его жизнью всё было в порядке: мать не лежала в психушке, отец не ходил, раздавленный горем, а его самого каждую ночь не преследовали кошмары.

Хотя нет — я была неправа. Ваня тоже переживал, жалел меня и пытался помочь, но проникнуться до конца он всё-таки не мог. И никогда не сможет, пока сам не испытает что-либо подобное. Однако это было последнее наказание, которое я бы ему пожелала.

— Я люблю тебя, Лиза, — еле слышно добавил он мне во след, оторвав от злых мыслей.

— И я тебя…

Да что такое?!

Это ведь было правдой!

Мы так давно встречались, что, казалось, знакомы целую вечность. Так хорошо друг друга знали, что между нами не осталось ни тайн, ни недомолвок. Но меня всё равно словно что-то гложило изнутри…

Постоянно…

Вот и сейчас — Ваня проявлял заботу, а я злилась и пыталась найти изъяны в его поведении. Я прекрасно понимала, что это было жестоко и эгоистично, ведь без него я бы давно сдалась и опустила руки. Он был моей поддержкой и опорой: стержнем, который не давал мне сломаться, надёжным плечом, на которое всегда можно было опереться, стеной, за которой можно было укрыться от всех бурь и ветров. И я нуждалась в его заботе как в воздухе. Нуждалась в нём…

И только?

Где проходила грань между любовью и потребностью просто видеть человека рядом? И что было между нами, если не любовь? Привычка? Привязанность? Симбиоз? Как в природе, когда два организма настолько тесно и долго находились вместе и рядом друг с другом, что сливались в единое целое. А если их что-то разъединяло, то они погибали, потому что по-другому существовать не могли и не умели.

Или, может, у нас была зависимость друг от друга, как у наркоманов от химии?

Нет! Это не могла быть зависимость или болезнь! Я ведь его любила. Мне без него было плохо, я без него дышать не могла…

А жить?

Ведь некоторые избавлялись от зависимостей, оставляли прежнюю жизнь и учились выживать самостоятельно…

Могла ли я так?

Была ли я способна жить без него?

И что тогда представляла собой настоящая любовь? Кто её придумал, и зачем она вообще была нужна? Мы привыкли объяснять этим понятием все свои глупые, безрассудные и жестокие поступки, находить в ней утешение или возможность пострадать. Но, по сути, всё это являлось лишь сантиментами, биохимией и неконтролируемым выплеском гормонов. Так существовала ли любовь на самом деле или мы просто пытались найти для себя оправдания, лучшие условия, взаимную выгоду и компромисс? Что тянуло людей друг к другу, кроме полового влечения? Что позволяло не расставаться до старости? И что заставляло сводить счёты с жизнью из-за разлуки или потери? Ведь всегда можно было приспособиться, подстроиться и даже найти новую любовь со временем. Но нет, люди выбирали шекспировские страсти, а мы называли их безумными, слабохарактерными и эгоистичными. Называли, поскольку сами трусили сделать что-либо подобное. А может, нам просто была неведома такая сила чувств? И потому нашу любовь можно было обозвать всё той же потребностью или привычкой, которая быстро проходит…

— Лиза, что с тобой? — Ванин голос вырвал меня из раздумий.

Оказывается, я не заметила, что уже несколько минут стояла с заварником в руках и смотрела в одну точку. А Ваня терпеливо за мной наблюдал.

— Ты льёшь мимо чашки, — тихо произнёс он, помогая привести заварник в горизонтальное положение.

— Ой, — снова осеклась я и поспешила убрать злосчастный чайник в сторону.

Уже второй раз за этот едва успевший начаться день я пачкала кухню из-за своей невнимательности. Да, полугодовое недосыпание давало о себе знать не только в учёбе — я всё больше отдалялась от действительности и буквально спала на ходу.

Что же будет дальше?..

— О чём ты задумалась? — как бы между прочим спросил Ваня, старательно рассматривая свой бутерброд.

Бутерброды я успела приготовить всё в том же беспамятстве.

Занятно…

— Так, ни о чём… — соврала я.

Мне стало ужасно стыдно за свои предательские мысли. Ваня столько времени мучился со мной и ещё немало намучается в будущем, что я просто не имела права рассказывать ему такое…

— Просто не выспалась, — добавила я немного правды, попытавшись улыбнуться.

— Угу… — хмыкнул Ваня в ответ. — Ты где-то не здесь сегодня. Не со мной.

— Ты прав, — напряжённо ответила я.

— Тебе не хочется ехать? — вкрадчиво спросил он, развеяв мои сомнения.

— Конечно, не хочется! — с облегчением выдохнула я, стараясь сделать это как можно незаметнее.

Хорошо, если он подумал, что я вела себя странно из-за мамы — это была веская и даже вполне достоверная причина. А о моих настоящих мыслях ему совсем необязательно было знать.

— Мы можем остаться дома, тебя никто не заставляет туда ехать, — пожал он плечами.

— Нет. Ты же понимаешь, что мы должны… Вернее, я должна. Я ни разу не приезжала к ней, пока сдавала сессию. Мне уже просто стыдно.

— И всё же, если ты не хочешь…

— Правда, всё нормально, — поспешила я заверить. — Ты прости, что я такая… Задумчивая. Я просто переживаю.

— Конечно, малыш, — отозвался он.

— Но, если тебе это в тягость, я могу съездить одна… Я ведь знаю, что ты не горишь желанием там появляться. Да и не должен.

— Мне не трудно, — чётко произнёс Ваня. — Тем более, я не могу тебя бросить. Мы ведь договорились, что поедем вместе, а значит — поедем вместе и никак иначе!

— Спасибо… — улыбнулась я.

— Да, пожалуйста! — он тоже улыбнулся, но, в отличие от меня, не извиняясь, а ободряя. — Кстати, я сдал на права!

— Правда? — изумилась я, снова почувствовав себя виноватой.

— Ага, — довольно кивнул он.

Так вот откуда взялась эта бурная радость! Ваня наконец-то исполнил половину мечты своей жизни — обучился вождению. Для полного счастья ему осталось только приобрести автомобиль, на который он копил весь последний год, не желая принимать помощь от родителей. И как я могла забыть, что утром у него был экзамен по вождению?!

— Прости! — воскликнула я, схватив его за руку. — С этими дурацкими нервами у меня совершенно вылетело из головы! Я тебя поздравляю!

— Спасибо! — усмехнулся он. — Лучше поздно, чемникогда.

— Обиделся? — осеклась я. — Ну, прости! Я, правда, очень за тебя рада!

— Забудь, — добродушно махнул он рукой. — Чем планируешь заниматься после больницы?

— Пока не знаю, — пожала я плечами. — Сначала посмотрим, во сколько вернёмся. На обратном пути надо в магазин заскочить, я хотела приготовить что-нибудь вкусное… Или ты что-то придумал?

— Нет, не особо… Просто подумал, что ты, наверное, снова не выспалась, да? — теперь он спросил виновато.

— А что? Говори уже, к чему клонишь.

— Мне Костя звонил, — произнёс Ваня, продолжая неловко на меня поглядывать.

— И?

— Звал вечером в клуб отметить сессию… Заодно обмыли бы мои права. Я пока ничего не ответил, обещал с тобой поговорить. Но, если ты плохо себя чувствуешь, мы можем отказаться…

— Да… — начала я, но потом запнулась, вспомнив утренний разговор с отцом.

Действительно, я давно никуда не ходила, ездила только на учёбу и иногда убегала на подработку, а Ваня постоянно сидел рядом со мной. Скорее всего, ему до чёртиков надоело видеть грустную физиономию и слушать бесконечные жалобы девушки, которая совершенно перестала им интересоваться. Папа рассуждал правильно, так не могло продолжаться дальше. Сколько ещё он будет это терпеть? Ведь я не была ни беспомощным ребёнком, ни инвалидом, прикованным к кровати, но ограничивала и себя, и его.

Не сказать, что мне безумно хотелось куда-то идти, тем более, что я действительно не выспалась и чувствовала себя ужасно. Настроения тоже не было, и вряд ли оно появится к вечеру, но Ване необходимо было немного развеяться. Конечно, можно было предложить ему сходить без меня, но… Во-первых, он ни за что не согласится, и мне потом будет стыдно. Во-вторых, папа начнёт меня пилить, ведь он решил, что я ему пообещала. В-третьих, я буду злиться на себя, что упустила такую возможность и продолжила заниматься самобичеванием. Ну, и в-четвёртых — это был замечательный повод увидеть и своих подруг, пока я не растеряла их всех.

— То есть, нет, — через несколько секунд закончила я фразу, дождавшись, когда вязкие мысли протекут в голове. — Не думаю, что нужно отказываться. Ты давно не видел своих друзей, да и я тоже.

— Но ты… — поспешил возразить Ваня, озабоченным взглядом рассматривая моё помятое лицо.

— К вечеру отойду, — быстро заверила я, пытаясь внушить уверенность больше себе, чем ему.

Я-то знала, что это была неправда.

— Точно? — он подозрительно на меня посмотрел, выискивая подвох в моих словах.

— Точно! — кивнула я. — В конце концов, лето на дворе, каникулы, и надо этим пользоваться! Не обещаю, что получится надолго, но часов до трёх, думаю, выдержу.

«Тем более, что ночью я всё равно не сплю…» — по привычке мрачно добавила я про себя.

— Ну… Тогда я скажу, что мы пойдём! — обрадовавшись, воскликнул Ваня.

— Угу… И предупреди, что я позову Таю и Вику. Думаю, они не откажутся… Да, и Вика, скорее всего, придёт с парнем, но я ещё уточню.

— Ладно. Только, если захочешь домой, сразу скажешь мне, хорошо?

— Обязательно, — снова кивнула я, твёрдо решив сделать всё наоборот.

Я скорее усну под столом, чем уеду, пока Ваня ещё не нагулялся! А трезвая или пьяная — посмотрю по настроению.

— Хочешь ещё чаю? — спросила я, пытаясь перевести разговор на другую тему, чтобы Ваня не начал допытываться.

— Нет, спасибо.

Я вздохнула.

— Тогда пора ехать…

— Да, — Ваня бегло взглянул на часы. — Ты права.

— Посидишь, ладно? Я постараюсь собраться быстро, а то сегодня я всё на свете проспала…

Я убежала переодеваться, тихо радуясь, что удалось избежать и лишних расспросов, и множества фальшивых обещаний, которые я не собиралась выполнять. И всё же поход в ночной клуб показался мне хорошей идеей. Молодец Костя! Нужно будет потом позвонить ему, чтобы поблагодарить, ведь в самом клубе он вряд ли меня услышит… А я как-нибудь перетерплю. Подумаешь, не посплю ещё одну ночь. Сколько у меня таких было? Не сосчитать! Да и в клубе она пролетит быстрее, чем в четырёх стенах тесной комнаты…

Перебирая шкаф, я пыталась настроить себя на оптимистичный лад. Однако через некоторое время поняла, что одно обещание, данное Ване, я уже не выполнила — я собиралась слишком долго. Схватив первое, что попалось под руку, а это оказались обычные синие джинсы и чёрная майка — то, что не нужно было гладить — я побежала прочь из комнаты.

— Готова! — оповестила я Ваню, на ходу подхватив сумку и приготовленный со вчерашнего вечера пакет.

Ваня уже перебазировался в зал и завладел пультом от телевизора. Обычно он смотрел юмористические передачи, но сейчас включил новости, чему я немного удивилась. Не так давно я и сама перестала их смотреть, предпочитая что-то более лёгкое. Ничего хорошего по ним всё равно не показывали, вещая лишь про катастрофы, убийства и несчастные случаи, от чего становилось тошно…

— Там дождь собирается, — предупредил меня Ваня, выключая телевизор.

— Прогноз погоды посмотрел? — усмехнулась я.

— Нет, в окно посмотрел, — усмехнулся он в ответ.

— Да?..

— Ага, всё небо затянуло, пока мы чаи гоняли!

Я подошла к окну и взглянула наверх.

И действительно, среди серой, беспокойной массы не виднелось ни единого просвета и ни одного голубого клочка неба. Под этой бушующей серостью сильный, порывистый ветер гнул ветви деревьев, срывая с них одиночные листья и не предвещая ничего хорошего. На стекло упало несколько тяжёлых капель, оставив длинные диагональные полосы. Затем где-то вдали полыхнуло, и буквально через секунду над городом раздался раскат грома.

Я вздрогнула.

Подобный звук слишком долго преследовал меня по ночам. Я так привыкла бояться, что теперь даже обычная гроза вызывала в душе волны неконтролируемого ужаса, хотя прекрасно понимала, что в ней не было ничего страшного. Конечно, если не стоять посреди поля, являясь самой высокой точкой на километр вокруг.

— Захвати зонт, — крикнул из коридора Ваня, видимо, уже обуваясь.

— Захвачу, — тихо отозвалась я, поспешив туда же.

До грозы мы явно уже не успевали. Не хотелось торчать на остановке под дождём, но откладывать поездку я тоже не собиралась. Я сунула зонт в сумку, накинула ветровку, и мы выскочили на улицу в самый разгар ливня.

Надо же, как быстро испортилась погода! А ведь ещё утром светило солнце, и было довольно тепло. Но мы жили в России, в резко континентальном климате, и погода здесь менялась, словно настроение у ветреной девицы. Один неаккуратный взгляд, одно неверное слово — и она уже гневалась вместо того, чтобы улыбаться и согревать своей добротой. Вот и теперь с неба лил косой, холодный дождь. Извергавшие его тяжёлые тучи висели низко, почти задевая кроны согнутых деревьев. А люди, застигнутые ненастьем, разбегались в разные стороны, пытаясь найти укрытие кто где, чтобы окончательно не промокнуть. Наверное, только мы осмелились куда-то выдвинуться в такую бурю.

Глупцы…

Мы добежали до остановки за пару минут, но один зонт на двоих не спас нас от подкравшегося ненастья. Промокшая одежда липла к коже, джинсы путались вокруг ног, в кроссовках хлюпало. Спрятавшись под навес, мы принялись стряхивать с себя лишнюю воду, однако это мало помогло — одежда уже достаточно в себя впитала. А вокруг бушевала стихия, пытаясь разбить крышу с пластиковыми стенами и добраться до двух спрятавшихся людей.

— Да, с погодкой сегодня не повезло! — почему-то развеселившись, произнёс Ваня.

— Не то слово! Очень удачно попали! — подхватила я, но не так весело.

И всё же было что-то особенное в таких забегах под дождём. Мы словно вернулись в детство, когда, стоило упасть первым каплям, мы выбегали на улицу и резвились под тёплым ливнем, несмотря на крики родителей и риск заболеть. Тогда это действительно казалось весёлым, да и сейчас будоражило душу. Правда, сегодняшний дождь тёплым можно было назвать лишь с натяжкой — я продрогла и, дрожа всем телом, прижалась к Ване, пытаясь хоть немного согреться в его мокрых объятиях.

Однако нам неожиданно повезло. Маршрутка подъехала быстро, и мы запрыгнули в неё, как в спасательную шлюпку, по дороге прихватив ещё пол-литра воды.

Дворники на лобовом стекле работали в ускоренном режиме, но всё равно не справлялись с мощным небесным потоком, из-за которого снаружи почти ничего не было видно. Я едва различала мелькавшие силуэты машин, домов, деревьев и людей под крохотными зонтиками, толком не спасавшими ни от ветра, ни от дождя. Наверное, водитель догадался, что рано или поздно это привело бы к потере управления и аварии, поэтому сбавил скорость. Но ровно настолько, чтобы не выбиться из графика.

Вид скользивших по стеклу струй, похожих на причудливо извивавшихся змей, и монотонный стук капель по крыше пазика убаюкивал. Потихоньку начиная скучать и клевать носом, я прижалась к Ваниной руке. Мокрый и холодный джинс, конечно, являлся не слишком приятной вещью, но зато так здорово было чувствовать рядом любимого человека. Хотелось ехать и ехать целую вечность, чтобы над нами дамокловым мечом не висела необходимость выходить на холод и идти туда, куда совсем не тянуло, видеть серые больничные стены и мать в ужасном состоянии…

Я взглянула на Ваню.

Он немного нервничал: скулы подрагивали, взгляд был сосредоточен и устремлён вперёд. Я понимала, что Ваня ничего не видел перед собой и был погружён в какие-то свои раздумья. Но, заметив краем глаза моё движение, он чуть улыбнулся и крепче прижал меня к себе.

Какой же он был хороший…

Мы встречались три года и за это время ни разу серьёзно не поссорились, а лишь пару раз повздорили по мелочам. Ваня ценил, оберегал и любил меня. Возможно, даже больше, чем я его…

И в этом-то «Возможно» и крылся корень всех зол — сама проблема, заставлявшая меня сомневаться и порождавшая в голове ворох предательских мыслей. Проблема, от которой я старалась отмахнуться, но отрицать которую всё равно не могла. Я любила его, но в то же время не так, как могла бы любить. Он был мне очень дорог как человек, как друг и как любимый, но в то же время я всегда чувствовала, что мы не должны были быть вместе… Точнее, что существовал на свете кто-то ещё, кто каждому из нас подошёл бы намного лучше, чем мы подходили друг другу. Возможно, ни я, ни он ещё не встретили такого человека. Возможно, когда-нибудь встретим и тогда мы разбежимся в разные стороны. И возможно, для нас обоих так будет намного лучше…

Но я не могла представить, как это — не видеть каждый день его лица, на котором я выучила наизусть каждую линию, каждую родинку и каждую морщинку… Я не знала, с кем ещё мы бы понимали друг друга так же хорошо, как с ним. Ведь иногда нам хватало полуслова и полувзгляда, чтобы догадаться о мыслях и эмоциях друг друга, будто мы обладали телепатической связью. Разве можно было испытывать подобное родство душ и расстаться с человеком? Нет. Я никогда не смогу этого сделать, если только Ваня не захочет оставить меня первым…

— Нам выходить.

— А?

— Наша остановка. Пойдём, — он помрачнел, будто прочитав мои мысли.

Я напряглась…

Он ведь всё чувствовал и всё понимал. Какая-то подсознательная, интуитивная телепатия между нами действительно существовала. Таков был наш симбиоз — наше настроение передавалось друг другу. Моя хандра и задумчивость — ему. Его оптимизм и весёлость — мне. И только это не давало окончательно раскиснуть и потерять связь с миром. Но я опять позволяла себе некрасивые и предательские мысли по отношению к Ване. Я слишком увлечённо копалась в придуманных проблемах вместо того, чтобы просто быть счастливой рядом с ним, и потому сама сводила себя с ума. Важно ли, кто и для кого был создан? Ведь мы тоже встретились неслучайно — не просто столкнулись на улице. Что-то задержало нас рядом на долгих три года, а значит, в этот момент и на данном этапе мы были нужны друг другу и были созданы друг для друга.

Что будет дальше? Этого я не знала.

Может, завтра я впаду в безумие, как и мама, и расстанусь с ним, потому что для меня существовал кто-то ещё. А может, прекращу страдать ерундой, и мы проживём вместе до самой старости…

Когда бешеный поток мыслей в голове, наконец, замедлился, я заметила, что стихия тоже немного успокоилась. Дождь практически прекратился, а ветер стих, теперь напоминая скорее лёгкий морской бриз, нежели ураган. В просветах между домами просматривались обширные пустыри, поросшие дикими травами, и даже отсюда нам было видно, как по ним, словно по водной глади, пробегали беспокойные волны. Зонт всё ещё не спасал, но, изрядно промокнув при забеге до остановки, промокнуть ещё раз мы уже не боялись и не спеша шли по безлюдной улице.

Затем свернули за поворот, и путь нам преградило огромное серое здание, внезапно выросшее отвесной стеной. Затянутые давно некрашеными и подёрнутыми налетом ржавчины решётками тёмные окна напоминали пустые глаза чудовища, а то и дело открывавшиеся створки входной двери, такой же старой и облупившейся, — вечно голодный рот, в котором исчезали и появлялись люди. Двор для прогулок находился за зданием, под неустанной охраной серого монстра, а со всех сторон его ограждал высокий забор, словно державший чудовище в клетке.

«Клетка-тюрьма…» — промелькнула очередная неприятная мысль.

И действительно, только вышек с автоматами не хватало…

Возле входа по обе стороны тянулись узкие газоны и стояла будка с охраной, которую мы беспрепятственно миновали, отделавшись недолгим штудированием документов. А как только ступили на территорию клиники, у меня бешено заколотилось сердце, словно у дрессировщика, вошедшего в помещение к голодным тиграм. Я невольно вцепилась в Ванину руку, и он ответил лёгким пожатием, от которого по телу тёплой волной разлилось спокойствие.

Действительно, какие тигры?

Здесь находились только люди.

Только люди…

Пройдя через двери, мы попали не в пасть к чудовищу, наполненную огнём и смрадом, а в небольшое, затемнённое помещение, совершенно невязавшееся своими объёмами и простотой с внешним массивом здания. Внутри больница уже не пугала, а скорее угнетала и вгоняла в депрессию. Интерьер был невзрачным и серым, поскольку оттенок стен, покрашенных масляной краской, был лишь немного светлее, чем снаружи. Да плюс прибавлялась небольшая полоса побеленной штукатурки, начинавшаяся чуть выше человеческого роста и тянувшаяся до такого же побеленного потолка.

В приёмной сегодня сидела Александра Никитична — мой самый нелюбимый регистратор. Это была полная женщина с густым басом и такой же густой щетиной под носом, вызывавшая у меня отрицательные эмоции, смешанные с подсознательным страхом. Женщина была слишком груба, неотзывчива и иногда хамила без повода, стоило сказать что-нибудь лишнее, поэтому я старалась приезжать к маме, когда у неё не выпадало смены. Но сегодня нам не повезло. Наверное, Александра Никитична с кем-то поменялась, чтобы освободить себе воскресенье и испортить нам субботу.

— Мы к Варваре Семёновой из двести пятой палаты, — произнесла я, склонившись к небольшому отверстию в перегородке из поцарапанного и бывшего некогда прозрачным пластика.

— Кем приходитесь? — пробасила она, не отрывая близоруких глаз от бумажек.

— Родственниками.

— Документы?

— Вот…

Я просунула в отверстие наши паспорта. Александра Никитична бегло пролистала их, не обратив внимания, что держала мой паспорт вверх ногами, и вернула обратно.

— Спиртное, сигареты, наркотики с собой имеются? — машинально спросила она, набирая номер на телефоне.

— Нет… — промямлила я.

Интересно, какой дурак дал бы другой ответ, даже если бы всё это у него на самом деле имелось?

— Пришли к больной Семёновой! — гаркнула она в трубку дежурному по этажу, параллельно выписывая пропуска. — Бахилы наденьте, нечего грязь разводить! — была её последняя фраза, окончательно испортившая мне настроение.

Хотя сегодня мы отделались малой кровью — видимо, она пребывала в хорошем расположении духа. И всё же, притихшие от такого обращения, мы послушно купили в автомате бахилы и прошли дальше по коридору к облупившимся, старым дверям, ведущим на лестницу.

В больнице вообще всё было облупившееся и старое. Неужели городской или областной бюджет не мог выделять средства хотя бы на косметический ремонт подобных учреждений? Ведь в такой обстановке просто невозможно было от чего-либо вылечиться. А заработать новые неврозы и погрязнуть в беспросветной депрессии — это запросто! Никогда не видела тюрьму изнутри, но, скорее всего, даже там было менее тоскливо и плачевно, чем здесь.

И всё же это была не тюрьма. Больные могли выходить в холл, общаться, смотреть телевизор, играть в шахматы, шашки, нарды и прочие спокойные игры и прогуливаться по внутреннему двору. Фактически — санаторий, если бы не серые больничные стены, пристальный надзор санитаров и санитарок, да высокий забор, окружавший здание.

Но мама никогда не выходила и ни с кем не общалась. Она предпочитала одиночество, поскольку даже в здоровом состоянии была нелюдима. Замкнутая и скромная, она с трудом налаживала контакты и плохо сходилась с людьми, а потому практически не имела друзей. Ей требовалось много времени, чтобы привыкнуть к человеку, открыться ему, и подобное поведение сразу отметало всех случайных знакомых.

Заводить новые знакомства в клинике мама тем более не стремилась, самоизолировавшись ото всех. Правда, один раз по секрету она рассказала мне, что к ней приходил старый друг, которого она давно не видела. Но кем был этот таинственный мужчина — так и не призналась, сколько бы я её не расспрашивала. На мои вопросы доктор Лазаревский лишь пожимал плечами — её никто и ни с кем не видел, а навещать приходили только мы с отцом.

И снова сделал в блокноте пометку…

Как же я ненавидела этот блокнот! Мне казалось, что в нём содержался компромат на всех и каждого, с кем врач когда-либо разговаривал. Один раз даже приснилось, что я порвала его злосчастные записи в клочья — так мои подсознательные желания и страхи, которые Лазаревский научно называл «Фрустрациями», вырвались наружу. Почему-то после этого я стала ненавидеть и Лазаревского тоже. А заодно и бояться, ведь врач словно просмотрел мой сон, сидя в кабинете со стаканом попкорна, и с тех пор странно на меня поглядывал.

Но что он мог знать? Он не был телепатом, экстрасенсом или ясновидящим. Он был обычным врачом психиатром и, кажется, ещё наркологом по совместительству. Однако для меня стал страшнее дьявола…

При мысли о неотвратимости разговора с Лазаревским по коже пробежали мурашки. Пришлось сделать вид, что я задрожала от холода, и потереть себя по предплечьям, хотя в больнице было достаточно тепло.

Затем мы поднялись на второй этаж, где нас встретил дежуривший санитар. Сегодня им оказался высокий, светловолосый и очень худой мужчина с потрёпанным жизнью лицом и уставшим взглядом. Он почти без интереса осмотрел наши вещи и содержимое передачки, чтобы мы не пронесли ничего запрещённого, проводил до палаты и открыл дверь, пропуская внутрь. Я зашла одна, а Ваня остался в коридоре, чтобы не мешать нам и не смущать пациентку своим присутствием.

Мама стояла возле окна и задумчиво разглядывала разорённый внутренний двор сквозь старую железную решётку. В своём цветастом халатике, мягких розовых тапочках, с абсолютным отсутствием косметики на лице и нечёсаными волосами, выбившимися из-под перетягивавшей их бархатной резинки, она казалась хрупкой, одинокой и немного сонной. Если бы не бледность, я бы подумала, что эта женщина вовсе не больна, а недавно проснулась и ещё не успела привести себя в порядок. Захотелось подбежать к ней, обнять и пожалеть. Но я почему-то осталась стоять на пороге, не решаясь сделать даже шаг, словно дверь за спиной могла закрыться, оставив меня в крошечной палате навсегда.

Сначала мама не заметила моего появления.

— Мам?.. — тихо позвала я, прочищая пересохшее от волнения горло.

Она медленно повернулась. Перевела на меня мутный, неосознанный взгляд, но потом узнала и вяло улыбнулась — и это было самое большое проявление эмоций за последнее время. Теперь я разглядела, что её щёки впали, нарисовав под скулами тёмные пятна, похожие на синяки, кожа прилипла к шее и рукам, обтянув их до невозможности, а под потускневшими глазами появились болезненные круги, развеявшие случайную иллюзию, что мама только проснулась.

— Лизонька! — слабым голосом произнесла она, неуверенно подошла ко мне и слегка обняла.

Мы постояли так несколько секунд, а затем она опустилась на кушетку и обессилено положила руки на узловатые коленки.

Я неловко присела рядом.

Обстановка меня нервировала: голые стены, обшарпанные двери, окна с решётками и едкий запах хлорки от больничного белья, который раздражал нос — всё это не давало расслабиться. Хотелось забрать маму домой, в нормальные человеческие условия, но я прекрасно понимала, что от этого ей станет только хуже. В клинике за ней присматривали врачи, ухаживали медсёстры, санитары давали лекарства и водили на процедуры. А дома она снова впадёт в безумие, и что нам тогда делать?..

— Как ты себя чувствуешь? Ты так похудела… — я засуетилась, передавая ей пакет. — Я тут вкусненького принесла и одежду, которую ты просила. Помнишь?.. Мам, мы так по тебе соскучились! Лазаревский сказал, что тебя скоро выпишут! Здорово, правда?..

Я говорила, чтобы разбавить неловкое молчание, а самой не верилось ни в одно сказанное слово. Почему-то мне казалось, что врала я не только ей, но и самой себе.

— Не отпустят, дочка… — печально покачала она головой, ставя пакет рядом с кроватью и совершенно им не интересуясь. — Сама знаешь, что не отпустят. А ты знаааешь… Как дела у вас с Иваном? — быстро сменила она тему, заметив, что я вздрогнула.

— Всё хорошо… Он стоит за дверью. Подумал, что ты не захочешь его видеть, и не стал заходить…

— И правильно… У Паши всё нормально?

— Да. Только он не смог приехать, его срочно вызвали на работу. Папа просил передать, что обязательно потом заедет. И что любит тебя и всё такое, — я хихикнула, стараясь придать голосу шутливый тон, однако получилось неестественно.

— Хорошо… А ты как? — спросив это, мама нежно коснулась моей щеки.

Я не выдержала и отвела глаза в сторону.

— У меня каникулы, так что я отдыхаю… Сессию сдала неплохо. Правда, хуже, чем в прошлый раз, но я обязательно исправлюсь в следующем году.

— А что же сейчас?

— Не получилось как-то… — я замялась, а потом сказала первое, что пришло в голову: — Наверное, была невнимательна и плохо учила.

— Почему? — не унималась мама.

Больше я ничего не смогла придумать. После бессонной ночи мысли путались и текли слишком медленно.

— Не знаю даже… Уставала и не высыпалась… Я же подработку нашла, а она отнимает много времени. Вот я и нахватала «Хвостов»…

— Не высыпалась? — настороженно переспросила мама, и её голос слегка дрогнул.

— Ну, да, — поспешила я оправдаться, чтобы не пугать её ещё больше. — Говорю же, нашла подработку, поэтому приходилось учить ночами…

К сожалению, я со стопроцентной уверенностью знала, о чём она сейчас подумала.

Я подняла глаза и уловила момент, когда мама опасливо оглянулась, словно нас могли подслушивать. Я тоже оглянулась. Голова санитара маячила в окошке, врезанном в дверь и затянутом сеткой из проволоки. Но вряд ли он интересовался нашим разговором.

— Дочка, ты думаешь, я сумасшедшая, да?.. — слегка понизив голос, спросила мама.

— Мам, ну что ты?!

— Думаешь-думаешь, знаю… Но послушай… — и она осторожно взяла мои руки в свои.

Я ощутила, какой сухой и шершавой стала её кожа, как у старухи. И всё же мне было приятно чувствовать мамины прикосновения, ведь я так по ним соскучилась… Но в следующий раз я обязательно принесу ей крем для рук.

Если разрешат.

— Дочка, я не сошла с ума, — произнесла мама почти шёпотом. — Я очень тебя люблю и хочу, чтобы у тебя была спокойная и счастливая жизнь. Не такая, как у меня. Я ведь не зря сюда попала, а за дело!

— Что за глупости, мам? — попыталась я возразить.

Но она меня не услышала и продолжила шептать:

— Близится время, дочка, и ты должна знать. Я провинилась! Очень сильно провинилась, но всё это ради тебя!

— Я не понимаю…

— Скоро всё изменится! Для всех нас! Знаю, что ты его любишь, но я говорила — с Иваном тебе нужно расстаться!

— Мам, пожалуйста, не надо снова! — отпрянула я, в который раз услышав неприятные слова.

— Послушай! — резко и властно оборвала она мой несмелый протест, схватив за плечо.

Но тут же снова оглянулась на санитара — не услышал ли чего.

Теперь она не выглядела измотанной и обессиленной. Мама горела от возбуждения, наполняясь изнутри неизвестно откуда взявшейся энергией, словно подключившись к неведомому источнику. На её щеках проступил румянец, болезненными пятнами переползая на тонкую шею, а зрачки расширились, от чего глаза стали непроницаемо-чёрными и заблестели.

Ненормально ярко заблестели.

Мне стало жутко. Я уже видела подобное перед тем, как маму увезли в больницу, и не знала, что лучше сейчас сделать: позвать санитара или попытаться самой её успокоить. Приступ только начинался, а лишняя доза успокоительного её организму была ни к чему. В него и так слишком много всего вкалывали и вливали. Однако в результате я осталась сидеть, окаменев, словно статуя, и слушая взбудораженную мать.

— Тебя другая Судьба ждёт! — продолжила она, фанатично сжимая моё плечо. — Ты из колена нашего, а он другой! Имя ему — Прощёный! Его простит Бог! И счастье ему будет, но не с тобой!

— Мам…

— Лиза, послушай! — она встряхнула меня так неожиданно и с такой силой, что голова чуть не оторвалась от шеи.

Шёпот закончился. Теперь мама почти кричала, больше ни на кого не обращая внимания и ничего не боясь. Я оцепенела, не смея пошевелиться или возразить ей, и ощутила, как по телу удушливой волной пополз страх.

За неё…

Успокаивать её было поздно. Звать санитара — тоже. Он и так через секунду прибежит и сделает маме очередной укол. К сожалению, своим появлением я всё испортила…

— Придёт Змий! Уже три знамения было! — не унималась мама, дрожащей рукой тряся меня всю. — После пятого Змий явится!

— Мама, мне больно! — жалобно пропищала я.

— Ты из колена нашего!

— Мам, пожалуйста… Тебя услышат…

— Елизар скажет!

Я уже рыдала, когда поздно среагировавший на шум санитар ворвался в палату и вытащил из кармана шприц. Второй мужчина, прибежавший на помощь, стал спешно выталкивать меня в коридор, бормоча что-то невнятное.

— Поправляйся, мам… — пролепетала я, и дверь перед моим носом захлопнулась.

Глотая слёзы, я наблюдала сквозь крошечное окошко, как её скрутили по рукам и ногам, чтобы уложить на кровать. Как светловолосый мужчина прижал её всем своим весом, пытаясь обездвижить, а другой сделал укол в руку. Сердце разрывалось на части, но я прильнула к стеклу, боясь пропустить даже секунду страшного действа, словно именно в этот момент её могли забрать у меня навсегда…

— Успокойся, малыш, всё хорошо, — Ваня обнял меня и попытался увести от двери.

— Нет, не хорошо! — я ревела с широко распахнутыми глазами, в перерывах между всхлипами стараясь глотнуть немного воздуха. — Ты же видел! Как это может быть хорошо?! Это ужасно, просто ужасно!..

— Ну, успокойся. Присядь, а я поговорю с доктором, — произнёс он, настойчиво подталкивая меня к диванам в холле.

В ответ я смогла лишь нервно кивнуть.

Пока он общался с Лазаревским в его кабинете, я просто сидела и плакала, закрыв лицо руками и не обращая внимания на вопросительные взгляды находившихся в коридоре людей.

Зачем я только приехала?..

В прошлый раз мама разнервничалась, пытаясь мне что-то сказать, а сейчас вообще потеряла контроль. Может, мне не стоило навещать её, чтобы не провоцировать новые срывы? По крайней мере, тогда она вернётся домой, а не проведёт остаток жизни в дурдоме!

Почему она сорвалась? Зачем так рьяно пыталась сообщить мне этот бред про какого-то змея?.. Я бы ещё поняла — про зверя, дьявола или антихриста, всё-таки мама являлась глубоко верующей христианкой. Но при чём тут змей?! Какие ещё знамения? Неужели она превратилась в очередную ненормальную, возвещавшую о конце света?..

Да, в мире сейчас было неспокойно: снова воевали, горели леса, разбивались самолёты, затонули какие-то танкеры… Но ведь всё это происходило и раньше! Это были не первые и не последние катастрофы за время существования человечества! И точно не конец света! Его уже столько раз предсказывали и в наш век, и в прошлые столетия, но он что-то никак не наступал!

И какое отношение ко всему этому имела я?!

На этот вопрос я могла дать лишь один вразумительный ответ — просто моя мать являлась сумасшедшей, как бы мне не хотелось верить в обратное. Просто ей действительно было плохо, и она находилась там, где и должна…

— Лиза, — тихо окликнул меня Ваня.

Я подняла на него заплаканное лицо и снова принялась корить себя, на чём свет стоял. Он выглядел таким бледным, что почти сливался с блёклой больничной стеной. Не стоило втягивать его в наши семейные разборки, но уже было поздно — Ваня увяз в них по самую макушку. И прекратить его мучения могла только я…

— Ты меня бросишь? — скорее это был не вопрос, а утверждение.

— Перестань ерундить, малыш, — он присел рядом, прижал к себе и свободной рукой попытался вытереть мне слёзы. — Всё нормально. Я не собираюсь с тобой расставаться. Я тебя люблю, и на это ничто не повлияет.

— У меня сумасшедшая мать…

— И что? Ты же не виновата.

— А если её болезнь передалась по наследству?..

— Значит, я буду сходить с ума вместе с тобой! — усмехнулся Ваня.

Но в ответ я смогла лишь скривиться.

— Что сказал Лазаревский?..

— Ну… Я же не родственник, мне не раскрывают врачебные тайны… Но в общих чертах он сказал, что подержит Варвару Михайловну ещё немного.

— Он будет держать её ещё долго… Ты же видел этот приступ… — я тяжело вздохнула. — Я хочу к ней.

— В смысле? — Ваня уставился на меня так, словно я уже содержалась в этом заведении.

— Я хочу увидеть её ещё раз, — пояснила я.

— Э… Не думаю, что это хорошая идея. Наверное, Варвара Михайловна уже спит. Да и ты расстроилась…

— Мне теперь вообще к ней не приезжать?! — разозлившись, я попыталась вырваться из его рук, хотя ещё недавно сама обдумывала такой вариант.

Но Ваня только сильнее прижал меня к себе, и я расслабилась, позволив остаткам слёз стекать по щекам.

— Я не это имел в виду! Просто, может, лучше в другой раз?..

— Я не могу так уехать. Я должна… Не знаю… Пошли к Лазаревскому.

— А если он не разрешит?

— Ну, я хотя бы попробую…

Одной рукой я потянула Ваню за собой, а второй попыталась привести лицо в порядок. Вряд ли у меня что-то получилось, но зеркала в коридорах отсутствовали, поэтому оценить свой внешний вид я не могла. Ваня уже не сопротивлялся и шёл вровень со мной, что-то тихо бормоча себе под нос с явным недовольством. Мы дошли до резиденции Лазаревского, и я на секунду остановилась, чтобы перевести дух, а затем осторожно заглянула в кабинет.

— Можно войти?

Пожилой мужчина с бывшими некогда тёмными волосами, теперь покрытыми серым налетом седины, сидел за столом и что-то писал, демонстрируя начинавшую лысеть макушку. Однако, услышав голос, оторвал взгляд от бумаг и сфокусировал его на мне. Несмотря на разделявшие нас толстые стёкла очков, от его невозможно-чёрных глаз по спине пробежали мурашки. Мне захотелось захлопнуть дверь и никогда больше не возвращаться в эту больницу. Убежать — неважно куда, лишь бы подальше от него.

Я не знала, откуда брался этот животный страх, просыпавшийся в глубине души, стоило мне посмотреть в его глаза. Может, я боялась, что Лазаревский запрячет меня в клинику, как и маму. Или опасалась, что он догадается о моём не очень хорошем к нему отношении. Но, вероятнее всего, мне просто было что скрывать и потому я подсознательно старалась его избегать.

Однако иногда с ним всё же приходилось общаться.

— А? Да, входи, Лиза, — врач отложил в сторону карточку какого-то пациента, возможно, даже моей мамы, и сцепил перед собой руки, слегка потерев большим пальцем основание кисти.

Меня передёрнуло от этого жеста.

Обычно Лазаревский ставил «Замок», когда собирался копаться в чьих-то мозгах. В данном случае — в моих. Я набрала в грудь побольше воздуха и осторожно закрыла за собой дверь, прошептав Ване, чтобы тот подождал в коридоре.

— Здравствуйте, — я опустилась в кресло напротив Лазаревского.

— Здравствуй, Лиза, — он слегка сощурил левый глаз, и мне показалось, что я вот-вот потеряю сознание. — Неважно выглядишь. Плохое самочувствие?

— Нет-нет, — поспешно ответила я, наверное, даже слишком поспешно, поскольку его глаз сощурился ещё сильнее. — Со мной всё в порядке!

Неловкими движениями я снова попыталась навести порядок на лице и в волосах. Красоткой я, конечно же, не стала, зато свою нервозность продемонстрировала ему в полной мере. Поэтому тут же обхватила руками колени и твёрдо решила больше не шевелиться.

— Кошмары ещё мучают? — спросил он, всверлившись взглядом в мою черепную коробку.

— Нет, после экзаменов сплю нормально. Вы оказались правы, это был просто стресс. А сейчас я очень расстроилась из-за мамы…

— Понимаю… Неожиданная реакция. Состояние Варвары Михайловны в последнее время было вполне стабильным, поэтому я отменил некоторые лекарства. Наверное, слишком рано.

— Я тут подумала, — решила я поделиться грустными мыслями, — может, мне пока не стоит к ней приезжать, чтобы не вызывать лишних волнений?..

— В этом нет необходимости, — ответил Анатолий Сергеевич. — Даже наоборот, Варваре нужно знать, что её семья рядом и что она может рассчитывать на вашу поддержку. Положительные эмоции только способствуют выздоровлению депрессивных больных.

— Но сегодня… Мне показалось, что это случилось из-за меня.

— Вполне возможно, что Варвара немного разволновалась и её реакция стала неконтролируемой… Я снова назначу отмененные препараты, и мы понаблюдаем за ней несколько дней. Ну, и сама понимаешь, придётся твоей маме ещё какое-то время побыть у нас…

— Да, Ваня сказал мне… А как долго?

— Пока не могу ответить. Нужно провести мониторинг после нового курса.

— Понятно, — пробормотала я, опустив глаза в пол. — А можно ещё раз к ней зайти? Я хочу нормально попрощаться.

— Твоей маме дали сильное снотворное. Скорее всего, Варвара уснула, так что…

— Я только загляну. Если мама спит, не буду её тревожить. А если нет, то попрощаюсь и сразу уйду.

— Хорошо, — согласился Лазаревский. — Только я пойду с тобой, не возражаешь?

— Нет. Конечно, нет.

— Тогда пойдём.

Он поднялся из-за стола и направился к выходу из кабинета, пропустив меня вперёд. Не проронив ни слова, Ваня тенью последовал за нами, а потом, когда мы снова оказались возле палаты с двести пятым номером, остался стоять в коридоре. Лазаревский бегло заглянул в окошко, тут же распахнул дверь и сделал приглашающий жест рукой. Непроизвольно кинув на него настороженный взгляд, я шагнула внутрь…

Мама не спала. Она лежала с открытыми глазами и невидящим взглядом рассматривала потолок. А когда я подошла ближе — слегка повернула голову в мою сторону и попыталась натянуть улыбку. Уголки её губ едва дёрнулись, но лицо осталось таким же спокойным и умиротворённым.

— Мам, я пришла попрощаться, — тихо произнесла я, поглаживая её шершавую руку. — Ты поправляйся, ладно? А я ещё приеду. Может, мы даже вместе с папой приедем, когда у него появится свободное время…

— Не говори ему…

— А?

Я не сразу поняла, что она что-то сказала, поскольку её голос прозвучал очень тихо, а губы едва шевельнулись.

— Не говори отцу… — мама медленно моргнула.

— Но доктор ему расскажет. Он же не может…

— Не говори… Что я сказала тебе…

— Ладно, мам, не скажу. Ты только не волнуйся.

Ну вот, я снова почти плакала.

Или мне стоило порадоваться? Возможно, мама осознала все глупости, которые наговорила, и теперь хотела, чтобы о них никто не узнал?

— Хорошо, — выдохнула она.

Её глаза закрылись, и она тут же перестала казаться напряжённой и измученной. Морщинки на лбу разгладились, вернув пару лет молодости, а и без того тихое дыхание стало совсем незаметным, словно она провалилась в глубокий сон без сновидений. Готова была поклясться, что мама даже улыбнулась расслабленной, блаженной улыбкой.

— Отдыхай, мам…

Я наклонилась и поцеловала её в лоб.

Доктор Лазаревский слегка кашлянул за моей спиной, специально или нет напомнив о своём присутствии и о том, что я обещала уйти, как только попрощаюсь.

Уходить не хотелось. Хотелось сесть рядом и наблюдать за её сном. Гадать, что ей снилось, какие видения посещали измученную голову, когда мама была спокойна и не терзалась навязчивыми идеями. Сейчас она выглядела абсолютно нормальной. Казалось, она вот-вот проснётся, узнает меня, и мы уйдём вместе, забыв больницу как страшный сон.

Но уходить пришлось мне одной.

Я вздохнула и повернулась к Лазаревскому.

— Спасибо… — прошептала я и вылетела из палаты, стараясь не смотреть на него.

Врач что-то ответил, но что именно — я не уловила, поспешив к Ване в поисках поддержки и защиты. Тот ободряюще потрепал меня по плечу и попрощался с Лазаревским. Я тоже пробубнила прощальные слова и направилась к выходу — теперь мне хотелось как можно быстрее покинуть давящие стены.

— Ты как? — спросил запыхавшийся Ваня, наконец, поравнявшись со мной, поскольку я почти бежала.

— Сойдёт, — угрюмо пробубнила я, сбавив шаг.

В конце концов, от себя не сбежишь.

— Знаю, что не вовремя… Но, если ты не хочешь, можем сегодня всё отменить, — виновато пропыхтел он.

— Нет, не надо.

— Правда, нам необязательно идти в клуб. Ребята сходят и без нас…

Я резко остановилась. Ваня чуть не налетел на мою спину, затормозив в последнюю секунду и удивлённо на меня уставившись. А я, воспользовавшись паузой, попыталась придать лицу более мягкое выражение.

— Я в порядке, — уверенно и чётко произнесла я. — Давай забудем то, что сейчас произошло, и сходим в клуб. Нам обоим нужно отдохнуть…

— Но я беспокоюсь…

— Не беспокойся, — отрезала я. — С настроением у меня всё будет нормально. Я тебе обещаю.

— Ну, хорошо… — смирившись, пожал он плечами. — До вечера ещё много времени. Чем займёмся? Готовить ты явно уже не будешь — я просто не пущу тебя к плите.

«Тогда будем сидеть дома, киснуть и заниматься самобичеванием…» — зло подумала я.

— Я бы хотела поспать, — произнесла уже вслух.

Было не самым приятным в жизни, когда твоя девушка постоянно ходила сонная, но всё же лучше, чем когда она пребывала в беспросветной депрессии. Хотя моё враньё находилось не так далеко от правды — мне действительно нужно было вздремнуть, поскольку сейчас я чувствовала себя, словно выжатый лимон. Приду домой, выпью ударную дозу снотворного и… Буду молиться, чтобы мне не приснились очередные ужасы, иначе никакая гулянка не состоится, по крайней мере, для меня.

— Мне нужно охранять твой сон? — Ваня улыбнулся, пытаясь разрядить обстановку.

— Нет, сама справлюсь. А вечером ты просто за мной заедешь, хорошо? Только позвони за пару часов, чтобы я успела проснуться и собраться.

— Договорились, — подмигнул он и щёлкнул пальцами, изобразив волшебника.

Глава 3. Ночной клуб

Ночной клуб встретил нас гулом басов, который сотрясал всё вокруг: деревья, дорогу, припаркованные рядом машины и дома даже на соседней улице. Вывеска над входом мерцала, переливалась разноцветными огнями и отбрасывала весёлые блики на тротуар, призывно завлекая зайти потусить и прожечь ещё одну ночь в алкогольно-эротическом угаре под ритмы модных ди-джеев.

Мы приехали рано.

Местная молодёжь только начинала стекаться в клуб, ещё не успев образовать длинную очередь возле входа. Это вдохновляло — не придётся стоять, переминаясь с ноги на ногу в ожидании, когда нам позволят войти. И всё ради того, чтобы оказаться в подобной толкучке и переминаться с ноги на ногу уже посреди танц-пола, периодически ощущая у себя под рёбрами чей-нибудь локоть.

Так веселиться мне совсем не хотелось.

Я с тоской смотрела на буйство красок из окна такси и откровенно не понимала, что здесь забыла. Ваня ведь отговаривал, а я всё равно решила поехать, да ещё и его убедила, как назло. Я надеялась, что посещение клуба поможет прогнать тяжёлые мысли, но, похоже, этот вечер станет для меня тягостным мучением. Ладно, хоть Ваня порадуется. Хватит ему сидеть в четырёх стенах и зализывать мне раны. Это были мои проблемы, а не его. Он не должен был расплачиваться душевным и физическим здоровьем за хаос, царивший в нашей семье, но пока только этим и занимался…

Как всегда, с невозмутимым видом Ваня вышел из машины, открыл дверь с моей стороны и галантно предложил руку.

— Не передумала? — в очередной раз спросил он, снова заботливо на меня посмотрев. — Ещё не поздно вернуться…

— Всё нормально, — в очередной раз соврала я, попытавшись изобразить улыбку.

Может, я бы и хотела поддаться на уговоры и уехать обратно домой, только отступать уже было поздно. Ваня бы слишком расстроился, да и я буду чувствовать себя безвольной тряпкой. Поэтому, пока Ваня снова не начал отговаривать, я сказала водителю, что он может уезжать. Тот сдал назад, отъехал на несколько метров и припарковался в ожидании следующих клиентов.

— Пойдём, — я потянула Ваню в сторону входа.

— Сейчас, я только позвоню…

Он достал мобильный телефон и нажал вызов. Не успел оператор сделать соединение, как на том конце кто-то быстро и громко заговорил, перекрикивая доносившуюся из динамика музыку. Однако слов я не смогла разобрать.

— Ага, я понял. Уже идём, — Ваня кивнул, словно его могли видеть, а потом обратился ко мне, выключив сотовый и запихав его в карман: — Костя, Андрей и Настя уже внутри, они заняли столик. Говорят, что музыка сегодня супер! Какой-то московский ди-джей играет…

Он осёкся. И огонёк, только-только появившийся в его глазах, погас, сменившись привычным беспокойством.

— Но, ты точно…

У меня сжалось сердце.

Так нельзя!

Так не могло продолжаться вечно!

— Да! — быстро произнесла я и снова потянула Ваню ко входу.

Как же мне это надоело! Я не нуждалась в няньке! Пусть сегодня утром я ревела на его плече и думала, что жизнь закончилась, пусть чувствовала себя самым несчастным существом на земле, но Ваня не должен был из-за меня отказываться от привычных развлечений и портитьсебе жизнь.

Так может, нам действительно стоило расстаться?..

Я вздрогнула всем телом от уже ставшей привычной мысли. Неужели мама думала в первую очередь о нём? Неужели, несмотря на своё сумасшествие, она понимала, что рано или поздно меня постигнет такая же судьба — я попаду в психушку, а Ваня будет мучиться с больной девушкой, как мучился отец с ней? Неужели она просто хотела оградить его от потрясений и пожизненной каторги, а меня от угрызений совести? Или нет? Ваня не станет утирать мне сопли и уйдёт сам, от чего я ещё больше погрязну в своей депрессии. Иначе зачем она так настаивала на нашем расставании? Она же видела, что я была счастлива с Ваней…

Или она видела что-то другое?

— Лиза, пойдём…

Я поняла, что застыла посреди холла, уставившись в одну точку и не замечая ничего и никого вокруг. Люди проходили мимо, пытаясь обогнуть вдруг появившуюся статую, задевали меня, толкали, ворчали, но я ни на что не реагировала.

Я растеряно подняла глаза.

Ваня стоял возле меня. Вид у него был сосредоточенный и угрюмый, между бровей пролегла морщинка, а во взгляде читалось недовольство и тревога. Оказывается, он уже отстоял очередь и взял нам билеты, пока я торчала здесь как истукан…

— Ой, прости, я задумалась, — пролепетала я и поспешила на контроль. — Пойдём, конечно.

Охранник, наблюдавший эту сцену, недоверчиво на меня посмотрел, старательно разглядывая зрачки в тусклом и переменчивом свете. От и до перерыл мою сумку, но всё-таки пропустил.

И мы погрузились в другой мир.

Музыка, казавшаяся громкой на входе, здесь звучала в сто раз громче. Она раскатами грома ударяла по барабанным перепонкам, грозя вот-вот выбить их окончательно. Басы сотрясали всё тело до кончиков пальцев, а вспышки прожекторов слепили, на доли секунды отнимая способность видеть. То и дело возле импровизированной сцены — небольшого подиума — выпускали густой дым, прожигая его зелёными лазерами и создавая фееричную атмосферу заплесневелого ада.

Народ ещё не заполнил танц-пол, а накачивался спиртным за столиками и у барной стойки. Плясали только три девицы в умопомрачительно коротких юбках, расшитых блёстками и стразами, ловко балансируя на высоченных шпильках, на которых, как мне казалось, и стоять-то было невозможно. Я завистливо смерила их взглядом. С моим настроением разодеваться в пух и прах, как они, совсем не хотелось, и теперь я чувствовала себя белой вороной среди райских пташек. Серый топ, синие джинсовые бриджи и белые кеды — вот всё, что на мне было надето. Но я пришла сюда ради других целей, нежели они. Я не хотела никого завлекать и ни перед кем не хотела красоваться. Я не ставила себе задачу в обязательном порядке подцепить какого-нибудь парня, чтобы вечер не прошёл зря, ведь у меня уже был парень — самый лучший в этом мире! Хотя, конечно, это было жалкое оправдание хандре и безобразному внешнему виду…

Мы протиснулись сквозь толпу и направились к столикам в самом дальнем углу. Ребята всегда выбирали места подальше от основного веселья, поскольку музыка там громыхала не так сильно, и можно было услышать друг друга. За наше короткое путешествие через клуб я получила несколько толчков под рёбра, а когда мы, наконец, добрались до конечного пункта, даже успела пару раз ненароком дать сдачи особо развязным личностям.

За столом, рассчитанным человек на десять, сидело трое. Настя — красивая блондинка с длинными, лоснящимися кудрями, в миниатюрном топе через одно плечо, не скрывавшем отсутствие белья, и с кучей косметики на юном лице. Её парень Андрей — высокий, ростом под два метра, сероглазый и широкоплечий, словно ожившая мечта любой девушки. И Костя — симпатичный, коренастый брюнет со смуглой кожей, чем-то напоминавший турецкого султана. Наверное, обилием украшений, которое было не характерно для мужчин: на нём висело несколько цепей, пара браслетов и как минимум три печатки красовались на крепких пальцах. Он являлся местным балагуром и донжуаном, всегда улыбался, демонстрируя идеально белые зубы, и мог разговорить любого, даже такого молчаливого и необщительного парня как Андрей.

Завидев нас, Костя подскочил с места и в приветственном жесте развёл руки в стороны, напомнив мне торговца с восточного базара. Я усмехнулась и постаралась задержать внезапно появившуюся улыбку надолго.

— Кого я вижу! — воскликнул Костя и кинулся обниматься сначала с Ваней, а потом со мной.

Мы расцеловались в щёки, а с остальными я просто поздоровалась. Такие вольности принимали не все, но Косте сложно было в чём-либо отказать.

— Что за лицо? Мы же пришли сюда веселиться! — по-доброму сделал он замечание и слегка щёлкнул меня по носу.

А я-то думала, что мне удастся всех обмануть…

Я приготовилась сочинять оправдания, но Костя избавил меня от них и, потирая руки в предвкушении, принялся вещать:

— Вы как раз вовремя! Мы только что заказали выпивку и кое-что из закуски. Никто не возражает против огурчиков-помидорчиков? А ещё у нас мясная нарезка, сырные палочки, сухарики с чесноком и орешки. И я взял водку и сок. Вы ведь пить будете?

— Я буду! — отозвался Ваня, который, наконец, смог вставить слово.

— Отлично, а то эти двое уже пиво дуют! — он махнул рукой в сторону Андрея с Настей.

Настя скривила рожицу, но улыбнулась. Видимо, он давно раскручивал их на крепкое спиртное.

— Лиза, а ты?

— Пожалуй, я начну с коктейля, а там подумаю…

— Ага, держи меню! Я его у официантки силой вырвал. Представляешь, хотела забрать, типа народу много, а меню мало. Больше печатать надо! Ой, сто лет вас не видел! Как разгульный отдых, студентики?..

Я изучала коктейльную карту, пока Костя устраивал Ване допрос. Тот общался с большим энтузиазмом и нескрываемой радостью от своего нового достижения. Периодически в разговор вступала Настя, разбавляя атмосферу звонким смехом, а Андрей больше молчал, отвечая, лишь когда его спрашивали напрямую. Они обсуждали каникулы, поскольку все являлись студентами, погоду, предстоящие вылазки на природу и стоимость машин, которые присмотрел для себя Ваня. Я особо не вмешивалась и сосредоточенно пыталась разобраться в составах модных напитков, но не получалось — музыка давила на уши, да плюс Костя периодически дёргал по каким-нибудь мелочам. Отвечать мне часто не приходилось, достаточно было кивнуть в знак согласия. А иногда Костя вообще сам всё говорил за меня, чему я, собственно, и не возражала.

Сообразив, что сосредоточиться мне так и не удастся, я захлопнула меню, остановив свой выбор на уже знакомом коктейле «Космополитен» и решив поискать что-нибудь новенькое потом. Подошла официантка с заказанными блюдами и принялась расставлять их, чуть небрежно роняя тарелки на крышку стола. Уловив момент, я сделала свой заказ.

— Можно забрать меню?! — крикнула она сквозь музыку.

— Конечно, нет! — воскликнул Костя и одарил её своей фирменной улыбкой. — Мы ещё людей ждём! Вдруг они на миллион закажут, а вы меню забрали!

Официантка хмуро кивнула и удалилась.

— Надеюсь, она не плюнет тебе в коктейль! — рассмеялся Костя.

— Я тоже надеюсь! — подхватила я, но не так весело.

— А вот и твои подружки! — Ваня махнул рукой в сторону выхода из нашего закутка.

Вика, озиравшаяся по сторонам, заметила его жест и помахала в ответ. Потом позвала из толпы своих спутников, и они направились к нашему столику.

— Как я рада вас видеть! — воскликнула она, протягивая руки.

Мы по-девчачьи обнялись. Потом с не меньшими визгами расцеловались с Таей, а с Лёшей ограничились рукопожатием.

— Это Вика, Лёша и Тая, — представила я. — Это Настя и Андрей. Костю и Ваню вы знаете.

— Ага, — хором отозвались девчонки.

Ещё бы они не знали Костю! Он присутствовал почти на всех гулянках, мероприятиях и праздниках. У меня даже складывалось впечатление, что он мог находиться сразу в нескольких местах и везде оказывался своим в доску. Был же у некоторых индивидов талант находить общий язык с любыми людьми и вызывать только положительные эмоции! В этом я откровенно ему завидовала. Не сказать, что я была необщительной, как, например, моя мама, но иногда испытывала с этим трудности. Репутация дочери сумасшедшей как-то не способствовала созданию дружеских отношений, а после начала кошмаров мне и вовсе стало казаться, что люди вокруг обо всём догадывались и старались обходить меня стороной.

Мужчины скупо поздоровались. Девушки просто помахали друг другу. А наш общительный Костя, как всегда, принялся всех расцеловывать, чуть задержав в объятиях Таю…

С ней мы познакомились не так давно, но нас сразу связала лёгкая девчачья дружба. Она была студенткой по обмену из Монголии, и мы звали её Таей, но на самом деле её имя было Туаяацэцэг — «Лучистый цветок». Красиво, но трудно для произношения, а в России ещё и нелепо. Восточные черты лица: широкие скулы, маленький нос и раскосые глаза — смотрелись экзотично среди людей славянской внешности. Хотя и у себя на родине Тая считалась красавицей. И конечно же, подобная экзотика не могла не привлечь внимание Кости — известного ловеласа. Ему нравилась Тая. Мы втайне надеялись, что в конце концов они станут яркой и интересной парой, но ребята осторожничали и не торопили события. Костя — потому что Тая была нашей подругой и он не мог поступать с ней легкомысленно. Тая — потому что прекрасно знала о его репутации и не хотела становиться очередной подружкой на месяц. Очередной женщиной в его гареме, как мы все шутили. Хотя могла бы стать любимой женой, ведь если Костя влюблялся по-настоящему, то всерьёз и надолго, превращаясь в преданного и заботливого человека. Однако пока их стадия знакомства затянулась, и мы все гадали, чем же она закончится.

Теперь наша компания была в сборе. Когда все расселись вокруг стола, весело щебеча и пытаясь перекричать музыку, подлетела официантка, приняла от вновь прибывших заказ и, наконец, смогла забрать вожделенное меню. Я попросила ещё один коктейль. Но второй бокал опустел так же быстро, как и первый, и я почувствовала, что начала засыпать.

Я клевала носом, ковыряясь соломинкой в остатках напитка, и иногда пыталась поддержать разговор. Но выходило вяло и невнятно, поэтому вскоре я бросила это гиблое занятие и просто сидела, слушая трескотню ребят. Мы с Андреем оказались главными молчунами среди громких и неугомонных людей. Он — из-за природной скованности. А я — из-за привычной усталости. Периодически я оглядывала подвыпившую компанию, пытаясь понять, что, собственно, забыла в столь шумном месте. Несмотря на просьбу отца увидеться с друзьями, удовольствия от встречи я не испытывала. Но, пересекаясь взглядом с Ваней, запихивала свои эгоистичные мысли куда подальше — он был счастлив, общался и веселился. Правда, танцевал редко, поскольку считал, что должен был находиться рядом со мной. А я танцевала ещё реже и с большой неохотой.

Хотелось спать.

Хотелось домой.

Хотелось тишины и покоя.

В последнее время у меня и так голова шла кругом, а теперь мозг словно взрывался изнутри с каждым ударом басов. Ещё и вспышки стробоскопа заставляли щуриться и часто моргать, от чего глаза вскоре начали болеть и слезиться.

И слипаться.

«Сонная доза алкоголя…» — объяснила я себе.

Может, если выпить ещё, станет легче и хоть чуть-чуть веселее? А если вообще послать всё к чертям и напиться до потери сознания? Может, тогда кошмары и огненные демоны, наконец, оставят меня в покое?..

Я снова огляделась.

Настя и Андрей тихо ворковали в уголке, не обращая внимания ни на кого вокруг. Ребята начали встречаться недавно, и Настя души не чаяла в редкостном красавце, да ещё и хорошем парне по совместительству, поэтому при любой удобной возможности они целовались, обнимались или где-нибудь уединялись. Тая и Лёша тоже сидели за столом и о чем-то оживлённо разговаривали, а Костя, Вика и Ваня задорно отплясывали на танц-поле под зажигательные ритмы испанской или же бразильской замиксованной композиции. Я почувствовала себя неуютно, находясь в одиночестве посреди умопомрачительного веселья, и, не выдержав гнетущей тоски, решила догнать ребят по кондиции.

— Вам что-нибудь заказать? — крикнула я в надежде, что меня услышат сквозь грохот музыки.

И надежда оправдалась. Настя с Андреем перестали целоваться, но ничего не ответили, покачали головами и вернулись к своему занятию.

— Возьми мне пива! — с небольшим акцентом попросила Тая.

— Ладно, — отозвалась я, поднимаясь из-за стола.

К барной стойке пришлось проталкиваться с помощью локтей, отвешивая направо и налево увесистые толчки. В ответ мне раза три прилетело по почкам и раза два по позвоночнику. Добравшись до заветной цели, я грудью рухнула на столешницу — кто-то неаккуратно прошёл сзади, хорошенько толкнув меня напоследок. Потом минут пять я безуспешно пыталась привлечь внимание бармена, жестикулируя, словно маленькая обезьянка в зоопарке. Рядом освободилось место, и я поспешила его занять, пока меня не опередили, а затем продолжила размахивать руками.

Наконец, бармен заметил мои старания и слегка улыбнулся. Что ж, хоть кого-то удалось развеселить, а то я думала, что со мной тоска зелёная…

— Три пива и коктейль «Смерть мексиканца», мммм… Двойной и побольше текилы! — крикнула я, руками помогая ему усваивать информацию.

Официант удивлённо на меня посмотрел, но отправился смешивать пойло.

Да, обычно девушки такое не заказывали, предпочитая более экзотичные коктейли на основе ликёров и фруктовых соков. А этот был всё равно что цивильный «Ёрш». Но, смотря какие девушки — мне, например, очень хотелось сегодня напиться и как можно быстрее.

Я печально покачала головой и усмехнулась сама себе.

До чего же я докатилась…

Ожидая свой заказ, я пространно оглядывалась по сторонам и наблюдала за пьяными людьми, которые были охвачены каким-то взбудораженным и ненормальным весельем, словно надышавшись веселящего газа. Они махали руками, танцевали, смеялись, выпивали возле бара и обнимались по углам. Ничего, скоро и мне должно было стать так же весело…

Если не станет плохо от гремучей смеси текилы, пива и непонятного соуса.

Краем глаза я заметила какое-то движение на периметре. Хотя движения здесь, конечно же, хватало. Человеческая масса перетекала, перемещалась и шевелилась, словно клубок гремучих змей. Не понять, где заканчивалась одна и начиналась вторая, где была чья голова, а где хвост. На секунду я представила, как они тёрлись друг о друга скользкой, мерзкой чешуёй, и мне захотелось сбежать, пока кто-нибудь меня не укусил. Однако там, в отдалении, я заметила что-то другое, что сразу притянуло моё внимание, будто магнит. Я отклонилась и попыталась разглядеть это что-то. Но мешали люди, сновавшие туда-сюда, мешал стробоскоп, на доли секунды отнимавший способность видеть, мешала даже музыка, не дававшая сосредоточиться.

И всё же я нашла…

В тени очередного закутка стоял человек и не отрываясь смотрел мне прямо в глаза. В помещении уже стало довольно душно, но под его взглядом я почему-то ощутила озноб, пробежавший по спине и собравшийся в тугой пучок на макушке. Человек был стар. Длинная, седая борода сливалась с не менее длинной, спускавшейся до пола светлой рубашкой, которая не светилась в неоне, как все остальные белые вещи, а казалась застирано-серой и уж точно не походила на отвязные наряды местной молодёжи. Само появление подобной личности в ночном клубе было неудивительным. Случались прецеденты, когда какой-нибудь старичок обряжался в рокерскую куртку, надевал драные джинсы и развлекался, весело отплясывая всю ночь. Но этот человек напоминал скорее друида или средневекового мага, чем выжившего из ума тусовщика. То и дело его фигуру заслоняли проходившие мимо люди, и я крутила головой, пытаясь не потерять старика из виду. Я не понимала, зачем мне это понадобилось, но была не в состоянии оторвать от него глаз.

Неожиданно старик шевельнулся и сделал шаг в моём направлении…

— Ваш заказ!

Я вздрогнула и подпрыгнула на стуле, в воздухе развернувшись к напугавшему меня бармену.

— Ваш заказ! — повторил он, протягивая мне бокал светло-коричневой жидкости и выставляя бутылки пива.

— А, да…

Дрожащей рукой я отдала ему деньги. Парень посмотрел на меня, чуть поморщившись, и удалился, чтобы обслужить других клиентов.

Я снова повернулась в сторону, где видела странного мужчину, но того и след простыл. Закуток опустел. Совершенно неосвещённый, он напомнил мне заброшенный и жуткий вход в какой-то туннель. Воображение тут же нарисовало каменные, влажные стены, затянутые паутиной, скелеты, висевшие по углам, и гробы, в одном из которых старик и спрятался. Конечно же, ничего подобного там не было. Скорее всего, закуток заканчивался запасным выходом, но проверять меня не тянуло.

А может, старик просто ушёл, затерявшись в людской массе? Я прочесала взглядом окружавшую меня толпу, но ничего похожего на серый балахон не заметила.

Почудилось…

Однако это не обрадовало, а испугало даже больше, поскольку означало, что у меня начинались галлюцинации наяву — новая стадия. Скоро ночные кошмары перетекут в жизнь, и я буду наблюдать их всегда и постоянно…

Напиться! Мне срочно нужно было напиться!

Я схватила стакан и залпом осушила его. И от отвратительного вкуса текилы с пивом во рту начался пожар. Молодец бармен, сделал отличный «Ёрш»! Оставалось надеяться, что от него я скоро опьянею. Хотя не мешало бы добавить что-то ещё… Что-то менее противное.

Я сделала бармену знак. На этот раз он быстро обратил на меня внимание и, как только закончил готовить ядовито-голубую жидкость для симпатичной брюнетки, подошёл без удивлений и улыбок.

— Что? — спросил он, пытаясь перекричать рёв музыки.

— «Б-52»! — прокричала я в ответ, протягивая деньги.

Бармен лишь угрюмо кивнул.

Наверное, он повидал много подобных девушек, приходивших в клуб, чтобы напиться, забыть несчастную любовь, обиды или слёзы. Наверное, думал, что и я была такой же — хотела утопить в алкоголе разбитое сердце. И, наверное, ему даже было меня жаль… Или ему было наплевать, ведь если каждый день наблюдать одну и ту же картину, то рано или поздно обязательно появится иммунитет к сочувствию. И останется только работа в сочетании с полным отсутствием эмоций. Ну, кроме разве что отвращения к напивавшимся до поросячьего визга недолюдям…

Бармен поставил передо мной рюмку с разноцветными ликёрами, поджёг верхний слой и протянул соломинку. Быстро, пока синий огонь не погас, я осушила свою порцию, едва не слизав последние капли со дна. Приятное тепло тут же разлилось по горлу, спустилось вниз по пищеводу, а во рту остался сладковатый привкус. Этот напиток был гораздо приятнее, чем «Смерть мексиканца».

— Ещё? — участливо поинтересовался бармен.

— Нет, спасибо! — покачала я слегка затуманенной головой и сползла со стула.

Наконец-то я начала пьянеть. Сейчас ещё залью сверху бутылку пива, а если не поможет и эффект быстро пройдёт — перейду на чистый алкоголь…

Но напьюсь я сегодня обязательно, и к чёрту все стрессы и галлюцинации!

Я схватила пиво, чтобы отнести его ребятам, но в развороте наткнулась на чью-то светлую грудь, перепугавшись до полусмерти и едва не выронив бутылки. Конечно, в клубе подобным столкновениям удивляться не стоило, более того — их не стоило даже замечать. И я бы не заметила, если бы не тот странный старик. Просто на секунду мне показалось, что он в мановение ока оказался рядом со мной, покинув свой тёмный закуток…

— Это я, Лиз! — Ваня улыбнулся, подхватывая мою ношу.

— Блин, напугал! — я шумно выдохнула и расслабила руки.

— Всё нормально? — крикнул он.

— Конечно! Просто неожиданно!

— Мы же в одном месте тусим!

— Да… Но я кого-то видела… Показалось, что это он…

— Может, надо меньше пить? — серьёзно спросил Ваня. — Зачем ты рюмки осушала?

— Хотела расслабиться! — крикнула я, пожимая плечами. — А то вы все такие весёлые…

— Смотри осторожнее!

— Не волнуйся, я ещё трезвая!

— Ну, не знаю… Ты так в себя вливала… Домой не хочешь?

— Нет!

— Точно? — переспросил он.

— Ты говорил, мы уедем, когда я попрошу.

— Ну?

— Я пока не прошу! Пошли, а то ребята заждались своё пиво!

Я слегка щёлкнула пальцами по бутылкам в Ваниных руках и потянула его к нашему столику.

От несусветной лжи у меня горели уши, поскольку я врала не только насчёт причины, по которой хотела напиться, но и насчёт своего состояния: голова уже слегка кружилась, перед глазами появился туман, а ноги стали заплетаться, из-за чего я вместо прямой линии выписывала небольшие зигзаги. Благо, навстречу то и дело попадались люди, которых приходилось обходить, так что моя неровная походка была не столь заметна. По крайней мере, я на это очень надеялась, спиной ощущая пристальный взгляд Вани.

Мы добрались до нашего столика, и я буквально рухнула на стул, испытав некоторое облегчение.

— А вот и пиво! — радостно крикнула я, пытаясь разрядить обстановку больше внутри себя, чем вокруг.

Людям и так было комфортно.

— Спасибо! — крикнула Тая в ответ.

Вторую бутылку забрала вернувшаяся с танц-пола Вика, словно птичка подпорхнувшая к Лёше. А третью я взяла себе, но Ваня заметил это.

— Давай ты выпьешь позже? Не хочу нести тебя домой на плече! — произнёс он, отодвигая от меня пиво.

— Меня отвезёт такси! — возразила я.

— И всё же давай позже! — продолжал настаивать Ваня.

Я почувствовала себя крайне неловко и негодующе на него посмотрела. Но спорить не стала, чтобы ребята не подумали, будто я истерила как алкоголик, у которого отобрали выпивку.

— Как скажешь… — угрюмо согласилась я, уткнувшись взглядом в стол.

Ваня только что разрушил мои планы утопить проблемы в алкоголе. Лёгкое опьянение от двух, точнее, почти трёх коктейлей скоро пройдёт, и мне вновь станет противно и тоскливо…

И зачем я только согласилась на этот дурацкий поход в этот дурацкий клуб?!

— Хочешь потанцевать? — спросил Ваня.

— Не знаю… Честно, не очень.

— А медленный танец?

— Шутишь? Его ещё не скоро поставят! Мы уже домой уедем, — усмехнулась я, бросив взгляд на людскую массу, заполнившую клуб.

— Я сейчас! — Ваня сорвался с места и развернулся в сторону диджейского пульта, но потом помедлил и добавил: — Обещай без меня не пить!

— Ладно, — хмыкнула я, провожая его взглядом.

Когда он удалился, я снова опасливо оглядела танц-пол, в глубине души надеясь, что не замечу там человека в белом.

Так и произошло.

Может, мне показалось? Просто я увидела мужчину, одетого во всё светлое, и моё разыгравшееся воображение дорисовало ему бороду и седые волосы. В действительности он был лишь обманом зрения — не призраком и не галлюцинацией.

Ведь я не сходила с ума.

Ведь со мной всё было нормально…

Повернувшись назад я наткнулась на озадаченный взгляд Насти, который та спохватившись быстро отвела в сторону. Наверное, выражение моего лица было очень странным, раз она так удивилась. Я попыталась посмотреть на себя со стороны и мне стало противно — я обнаружила панику, страх и неуверенность в пьяных глазах. Настя ни о чём не знала, но увидела перед собой взбудораженную девушку, одержимую непонятной паранойей. И самое гадкое, что её догадки были недалеки от истины.

Несмотря на данное Ване обещание, я схватила открытую бутылку пива и сделала большой глоток. Холодная жидкость протекла по горлу, но застряла где-то возле желудка и попросилась обратно. Я едва сдержала её. Наверное, на сегодня мне действительно было достаточно, только разум требовал ещё и ещё. Ему хотелось забыться, погрузиться в алкогольный туман и больше не размышлять ни о чёртовых снах, ни о галлюцинациях, ни о семейных тайнах. Ему хотелось отдыха и покоя. Через силу я сделала ещё один глоток и отставила пиво в сторону, надеясь, что никто из ребят меня не выдаст. При этом на них я старалась не смотреть. Я бы не выдержала новых осуждающих взглядов по отношению к душевнобольной подруге…

Бывшей подруге.

Почему-то мне казалось, что скоро они все от меня отвернутся. Все, кроме Вани. Он останется со мной, что бы ни случилось, и я всегда буду испытывать из-за этого чувство вины. Наверное, мама рассуждала правильно, а я со своей слепой и эгоистичной любовью отказывалась это понимать — Ване нужна была нормальная жизнь и нормальная девушка.

Не такая, как я…

— Пойдём! — произнёс Ваня над самым моим ухом.

Надо же, алкоголь сделал своё дело — я не заметила его появления, хотя только этого и ждала. Я молча вложила ладонь в протянутую мне руку, тяжело поднялась со стула и на непослушных ногах добралась до танц-пола. Как только мы вошли в толпу, зазвучали первые аккорды тягучей, красивой мелодии, подействовавшей на собравшихся, словно ведро холодной воды на кошек в марте. Люди замерли, перестали дёргаться в конвульсиях и быстро разбрелись, освободив место для желающих потанцевать медленный танец.

Ваня притянул меня к себе и крепко обнял за плечи.

— А ты говорила, не поставят! — произнёс он.

— А ты, как всегда, договорился! — констатировала я факт.

В этом ему не было равных! Ваня мог уговорить кого угодно сделать что угодно! Даже самого дьявола сыграть с ним в футбол, например!

— Конечно! — самодовольно подтвердил он.

Мелодия заиграла громче. Певец надрывался, выводя немыслимые для мужчины ноты, и иногда его голос звучал настолько высоко, что казалось — пела женщина. Мы начали двигаться, раскачиваясь под музыку. Вряд ли наше переминание с ноги на ногу можно было назвать танцем, но вокруг лучше танцевать всё равно никто не умел. Медленно-медленно и довольно долго мы так переминались, и я почувствовала, как расслабилось тело. Может, дело было в выпитых коктейлях, может, в томительных звуках, может, в крепких объятиях любимого человека, в которых я чувствовала себя абсолютно спокойно. В принципе, причина меня не особо волновала. Главное, что это ощущение охватило меня всю. Здесь остались только мы, а все страхи и кошмары унеслись куда-то далеко.

Я с наслаждением прильнула к Ване, а он тихо замурлыкал над моим ухом, пытаясь подпевать мужчине с женским голосом. Естественно, у Вани не получалось. Его баритон звучал грубее и жёстче, но атмосферу совсем не портил. Я прижалась к нему ещё сильнее, уткнувшись щекой в плечо, и закрыла глаза…

А потом резко открыла их, осознав, что увидела его.

Человек в светлой рубахе стоял на краю танц-пола и вновь пристально на меня смотрел. Я вздрогнула всем телом и вскинула голову, но уже повернулась к тому месту спиной.

— Что с тобой? — спокойно спросил Ваня, пребывая в состоянии эйфории.

— Н-ничего, — выдавила я.

Я покрутила головой, кляня свои галлюцинации на чём свет стоял, но снова никого не увидела.

Не мог живой человек так внезапно появляться и исчезать! Сейчас в клубе танцевало слишком мало пар, чтобы он затерялся в толпе. Я должна была заметить, как он уходил. Но я не заметила, а значит, это моё воображение разыгралось по новой — старик мне просто померещился…

— Елизавета…

Я подскочила на месте.

Незнакомый голос, прошептавший моё имя, прозвучал очень близко. Но Ваня по-прежнему спокойно и невозмутимо мялся рядом, словно ничего не слышал.

— Елизавета…

Я вновь лихорадочно огляделась и на этот раз нашла — теперь незнакомец стоял возле выхода. Почему-то я была уверена, что звал меня именно он. Но, даже если бы он крикнул, сквозь рёв музыки до нас не донеслось бы ни звука. А голос звучал так, словно старик находился рядом, склонился над моим ухом и шептал мне прямо в голову.

Невозможно…

Этот странный, пугающий человек казался слишком нереальным для посетителя клуба и слишком материальным и физически плотным для галлюцинации. А ещё он больше не исчезал, теперь являя собой устоявшееся видение. Мы с Ваней сделали полный оборот, но старик продолжал стоять на том же месте, и, казалось, никто, кроме меня, его не замечал. Люди проходили мимо, не глядя на него, не удивляясь и не задевая. Они просто огибали застывшего старца и шли дальше, что привело меня в состояние полнейшего ужаса. Всё внутри вдруг затряслось от страха, даже руки задрожали на Ваниных плечах, и я пару раз всхлипнула, чувствуя, что вот-вот расплачусь.

— Всё в порядке? — спросил Ваня, остановившись.

— Ты видишь… Его? — вместо ответа спросила я, не отрывая взгляда от человека в светлом балахоне.

Тот неожиданно махнул рукой в призывном жесте и, повернувшись спиной, направился прочь из клуба.

— Кого? Я не понимаю… Кого я должен увидеть?

Ваня вращал головой, пытаясь разглядеть что-нибудь необычное в направлении моего взгляда, но его попытки были тщетными.

Он тоже не видел старика.

— Я сейчас… — белыми от страха губами прошептала я и рванула за незнакомцем, оставив Ваню в гордом одиночестве.

Я пробиралась к выходу так быстро, как могла, но путь мне то и дело преграждали люди, будто специально выраставшие, словно из-под земли. Их приходилось распихивать руками, получая в ответ недовольное ворчание, маты и тычки в спину, но я старалась не обращать на это внимания. Человек, к которому я спешила, вселял в меня суеверный ужас. И в то же время я боялась потерять его из виду, словно он должен был сказать что-то очень важное. И он обязательно скажет, если не растворится в воздухе, когда я до него доберусь…

Я преодолела узкие двери с пунктом охраны, сбежала вниз по лестнице и выскочила на улицу вслед за светлым балахоном.

И остановилась как вкопанная.

Никого.

Здесь никого не было.

Ночной город окутывала тишина, нарушаемая лишь доносившимися из клуба звуками и гулом изредка проезжавших мимо машин. Несколько девиц в компании двух качков курили возле дверей. Сначала они уставились на меня, но потом, потеряв интерес, продолжили болтать с новыми ухажёрами. На стоянке дежурили машины такси, добрая половина водителей в которых спала, откинувшись в креслах, как в гамаках.

И всё.

Я покрутилась на месте, но ни с одной, ни с другой стороны не увидела ни души. Как я и боялась или ожидала, старик снова исчез. Растаял в воздухе, словно призрак. Вход в клуб располагался на середине здания, и он просто не успел бы свернуть в подворотню. Даже до угла бы не дошёл, если только не являлся чемпионом мира по бегу…

— Лиза! — Ваня подбежал ко мне сзади и резко развернул к себе. — Что случилось, чёрт побери?!

— Ничего, — ответила я, испуганно замотав головой.

— Ничего… Ничего? — со злости он хлопнул себя руками по коленям и замер в такой позе, восстанавливая дыхание после неожиданного забега. — Что значит «Ничего»? Ты срываешься с места, бежишь непонятно куда, и это называется «Ничего»?!

— Прости… — прохрипела я, пытаясь придумать ложь, которая бы его устроила. — Мне показалось… Я увидела знакомого… Одноклассника… Но он быстро ушёл, и я не успела его догнать…

— И куда же он делся? Я никого на улице не вижу, — Ваня развёл руками и подозрительно на меня посмотрел.

Я попыталась сделать невинное лицо.

— Уехал… На такси. Только что. И он оказался не моим одноклассником. Я обозналась.

— Ладно… — Ваня немного успокоился и обнял меня. — Ты меня напугала.

— Прости, я не хотела.

— Я думал, что…

— У меня галлюцинации? — закончила я фразу за него.

— Если честно, то да.

— Ничего подобного, — произнесла я, прикусив губу, чтобы не расплакаться.

Ну, вот, Ваня тоже начинал принимать факт, что я сходила с ума…

— Пошли внутрь, ты замёрзнешь, — предложил Ваня, растирая мои холодные руки.

Только похолодели они давно и от страха, а не от низкой температуры на улице.

— Нет, — помотала я головой. — Поехали домой, я устала…

— Ты действительно хочешь домой или что-то мне недоговариваешь? — он вздёрнул одну бровь.

— Не будь таким подозрительным! Я просто хочу спать.

— Ладно. Тогда пошли, заберём наши вещи.

— А можно я подожду в холле? Не хочу туда возвращаться, у меня уже голова от долбёжки раскалывается…

— Как знаешь, — пожал он плечами.

— Попрощаешься за меня со всеми? — попросила я напоследок. — А то они обидятся.

— Угу…

Ожидая Ваню, я стояла возле охранников и по привычке оглядывалась по сторонам, только теперь не так явно, чтобы те не подумали, будто я под кайфом. Нужно было прекращать это дурацкое занятие, пока шея не сломалась, но остановиться я не могла. Меня слегка потряхивало. Каждую секунду я ждала, что снова услышу сверхъестественный голос или увижу пристальный взгляд, пронзавший мозг до самых глубин. А в голове носился вихрь вопросов, которые доставляли ещё больше беспокойства.

Кем был этот странный человек?

Что ему от меня было нужно?

А может, он вообще не был человеком?..

Воображение тут же нарисовало демона, присмотревшего себе жертву, от чего по коже пробежали мурашки. Я вжалась в угол, стараясь стать незаметной, но этим только привлекла внимание охранников, теперь косившихся на меня недобрым взглядом.

— Держи.

Ваня, подоспевший как раз вовремя, протянул мне сумку, помог набросить на плечи кофту, и мы не спеша двинулись к выходу. Ваня — потому что не хотел уходить. А я — потому что изо всех сил старалась не бежать.

— Всё нормально? — задала я его любимый вопрос.

— Да, я со всеми попрощался. Ребята расстроились, что мы рано уходим, но я сказал, что у тебя разболелась голова.

— Спасибо… А ты сам сильно расстроился?

— Смеёшься?! Я рад, что мы вообще выбрались! Только ты, кажется, не рада…

— Нет-нет, всё было замечательно! Не думай, мне тоже иногда нужна встряска… Просто я устала, столько всего навалилось…

— Прости, я совсем забыл, — Ваня приобнял меня, пытаясь согреть.

— Я и старалась, чтобы ты забыл… — задумчиво протянула я, когда мы остановились возле машины такси.

— Спасибо, малыш. Но я не хочу, чтобы ты делала что-то через силу, — произнёс он, положив руки мне на плечи. — Я знаю, что тебе сейчас тяжело, и хочу помочь. Я хочу помогать тебе всегда. Понимаешь?

— Да… — кивнула я, а у самой от таких проникновенных слов к горлу подступил горький ком.

— Эй, голубки! Или садитесь, или воркуйте в другом месте! — раздался неожиданно громкий и резкий голос сонного водителя, который рассмешил нас обоих.

— Сейчас сядем! — сквозь смех произнёс Ваня, снова повернувшись ко мне, чтобы поцеловать.

— Вот, блин, молодёжь, — продолжил ворчать водитель, заводя двигатель. — Всё никак не нацелуются!

Я сдавленно хихикнула в самый ответственный момент. Оказывается, несмотря на всё произошедшее, я ещё была способна смеяться…

— Поехали, — прошептала я, убирая руки с Ваниной шеи.

Он открыл дверь и помог мне забраться в салон. Потом сел на переднее сидение и назвал водителю адрес конечного пункта.

В поздний час машин на дорогах почти не было, но мы ехали медленно, часто останавливаясь на ещё работавших светофорах. Мимо проплывали яркие витрины магазинов, окна домов и подсвеченные рекламные щиты со всякой ерундой и с не менее ерундовыми лозунгами. От этого мелькания или же от усталости, меня опять начало клонить в сон. Я прислонила голову к стеклу, стараясь не обращать внимания на периодические потряхивания, ведь в России дороги особой гладкостью не отличались. Потом закрыла глаза и уже через веки наблюдала за огнями ночного города. Световые вспышки, проходя сквозь кровеносные сосуды и кожу, приобретали красноватый оттенок, взрывались беспокойными всполохами и пропадали во мраке, напоминая сказочный, багряный фейерверк.

На душе стало удивительно спокойно.

Что ещё могло случиться в этот безумно длинный день? Казалось, произошедших событий хватило бы на целую неделю, а то и на месяц жизни, и в ближайшее время мне были уготованы лишь тишина и покой. Никаких потрясений и никаких кошмаров. Мне очень хотелось верить в такую возможность слепой, наивной верой ребёнка. Пусть сейчас было не Рождество, не Новый год, а раннее лето, но неужели для меня не могло произойти маленькое чудо? Прямо сейчас!

Жаль, что в чудеса я давно перестала верить…

Глава 4. Родители

Как можно тише, стараясь не потревожить немногочисленных обитателей маленькой квартиры, я зашла домой и принялась неуклюже пританцовывать в прихожей, снимая обувь. Только для Снежка утренним будильником стали уже мои шаги по подъезду. Он выполз из-за дивана, где обычно спал, и радостно закрутился юлой у меня под ногами, зевая и поскуливая. Повторяя вчерашние злоключения, я чуть не запнулась о назойливую собаку, и это снова меня разозлило. В такси я благополучно заснула, так что теперь глаза никак не хотели открываться, а тут ещё и пёс привязался, радуясь возможности вырваться на улицу. Но я сама решила поехать домой, а не к Ване, и собаку приучила гулять рано тоже сама, так что злиться могла лишь на себя.

Снежок заскулил громче и нетерпеливо завилял хвостом, отбивая барабанную дробь по полу.

— Не сейчас! — шикнула я на него. — Иди на место, утром погуляем!

Собака обиженно заворчала и отправилась досматривать сны.

Я облегчённо вздохнула. От одной проблемы я избавилась, но осталась вторая — от меня несло выпивкой и сигаретами, как от законченного алкоголика. Это был самый большой и ощутимый минус ночных тусовок. К головной боли и сухости во рту прибавлялась куча посторонних запахов, от которых следовало избавляться с особой тщательностью немедленным посещением душа.

Я сделала два шага в сторону ванной и остановилась, слегка покачнувшись под действием ещё гулявшего в крови алкоголя. С секунду подумала… За столь короткое время веки сами поползли вниз, и я поняла, что опять начала засыпать. В душу закрались сомнения, разрастаясь в ней всё шире и всё глубже пуская корни в невыспавшийся разум.

Я поймала прядь волос и понюхала её.

Табак…

Волосы пахли ужасно, но не настолько, чтобы их аромат невозможно было терпеть. К сожалению, утром он усилится раза в три, но принимать душ сейчас я была просто не в состоянии. Решила отложить до завтра. Однако в ванную всё же зашла, чтобы умыться, и выползла оттуда минут через десять, немного посвежев и взбодрившись. Даже глаза приоткрылись, что позволило мне увидеть все дверные косяки и ни в один из них не вписаться. А также обнаружить белый лист бумаги, лежавший на столе в зале — папа написал записку, зная, что после клуба я приеду домой.

Захватив листок, я направилась в комнату и только там включила свет, чтобы его прочитать. Аккуратным, почти каллиграфическим подчерком были выведены два предложения:

«Лиза, завтра в одиннадцать поеду к Варе. Если захочешь со мной, напиши, могу тебя разбудить».

Я упала на кровать, крепко задумавшись сонным мозгом.

С одной стороны, мне очень хотелось ещё раз увидеть маму. Но с другой — я боялась, что у неё опять случится приступ из-за моего присутствия. А также я боялась Лазаревского и боялась заходить в больничные стены, рискуя больше оттуда не выйти. Остатками здравого рассудка я понимала, что мои страхи давно стали патологическими и мало на чём основывались, но остальная, нездоровая его часть вопила в панике. И я не могла её игнорировать, поскольку она всё больше и больше брала надо мной верх. Да ещё и вставать пришлось бы рано, раз сегодня я так и не добралась до душа. Что тоже являлось проблемой, поскольку я не знала наверняка, удастся ли мне поспать в оставшееся время. Веки смыкались со скоростью света, но ещё ни разу это не мешало кошмарам испортить мне сон.

Я колебалась.

Я боялась.

Я заснула…

Спустя некоторое время я разлепила глаза и обнаружила, что по-прежнему лежала в одежде с запиской в руках.

Хватит…

Я положила листок на пол. Не открывая глаз и не поднимая ватного тела с матраса, а перекатываясь по нему, словно откормленный поросёнок, умудрилась стянуть бриджи, топ и с отвращением забросила их в угол, заверив себя, что завтра обязательно постираю. Можно было представить, сколько ароматов произведут прокуренные вещи в таком маленьком помещении, но нести их до ванной сейчас, чтобы спрятать в корзину с грязным бельём, не представлялось возможным. Будильник я поставила на девять утра, чтобы успеть сходить в душ и сделать все дела, благополучно отложенные сегодня.

И провалилась в сон…

***

По телу разлилось приятное тепло, окутав его нежным облаком всепоглощающего чувства. Я таяла в объятиях крепких рук, касавшихся меня со страстной силой и в то же время — с осторожностью и бережностью, словно я являлась хрустальным изваянием и вот-вот могла рассыпаться на мелкие осколки.

Но я не боялась разбиться.

Я чувствовала себя защищённой.

Его руки были щитом, а он сам — преградой, которую ничто и никто не мог преодолеть или сломать. Даже сам дьявол. Я была абсолютно уверенна в нём, в его руках и в его объятиях. Я растворялась в них, не желая больше ничего на этом свете. И лишь хотела знать, что он всегда рядом — поддержит, защитит, убережёт.

Только он.

Всегда…

***

Резкий звук стрелой ворвался в сознание, пронзил голову между висками, связав их крепче каната, и потянул куда-то прочь из такого трепетного и волнующего сна. Я не сразу поняла, что это звонил будильник, своим противным треском вызвав волну разочарования, раздражения и досады. Не отрывая головы от подушки, я нащупала сотовый телефон и нажала первую попавшуюся кнопку. Звук сразу прекратился, а воцарившаяся тишина принесла облегчение.

Я только что легла, неужели уже нужно было вставать?..

Несправедливо…

Лишь через несколько секунд я сообразила, что проспала всю ночь без единого кошмара. Даже наоборот — мне не хотелось просыпаться. Хотелось провалиться обратно в чудесный, сладостный сон и снова испытать то чувство. В свои обычные сны я никогда не пожелала бы вернуться, достаточно было того, что они просто отравляли мне жизнь, а этот был таким приятным, таким волнующим…

Опомнившись, я села и взглянула на часы.

Девять тридцать.

Вот, чёрт!

Если я сейчас же не отправлюсь в душ избавляться от запаха перегара, то вставать смысла уже не будет.

Заставить себя сползти с кровати оказалось так же тяжело, как и проснуться после ночной гулянки. Внутри словно продолжалась вчерашняя дискотека: голова гудела страшно, мозг всё ещё сотрясался от ударов басов, а нейроны плясали под заевшую мелодию. Каждый взмах ресниц сонных глаз создавал им световое шоу, а кровеносные сосуды доставляли остатки выпивки, поддерживая в организме состояние лёгкого опьянения. Как только я об этом подумала, желудок сконфужено сжался.

Нет. Я не могла допустить, чтобы мне стало плохо…

Пошатываясь я, наконец, вывалилась из комнаты, захватив валявшуюся на полу ароматную одежду. Снежок меня услышал, выскочил из-за дивана и вновьрадостно начал виться вокруг ног, не давая сделать ни шагу.

— Не сейчас! — снова шикнула я на него. — Позже, ладно?..

Собака заскулила и обиженно на меня посмотрела огромными коричневыми глазами.

— Ну, потерпи немного. Сейчас приду в себя и обязательно с тобой погуляю, — виновато прошептала я, потрепав его по холке.

Он так и остался сидеть, проводив меня укоризненным взглядом.

В ванной я сделала воду попрохладнее — замёрзнуть не замёрзну, а взбодриться должно помочь. Быстро забралась под душ и минут пять просто стояла, наслаждаясь тем, как мелкие струйки стекали по лицу и телу, принося долгожданное облегчение. Это было именно то, чего требовал измотанный организм: разум быстро прояснился, басы стихли, нейрончики успокоились и недовольно разбрелись по местам, чтобы приступить к работе. Затем по коже пробежал первый озноб, означавший, что я начала замерзать. Пришлось подкрутить горячий вентиль, от чего в крошечном помещении сразу стало жарко и душно. После того как самоощущение себя человеком восстановилось, я налила на ладонь немного шампуня и принялась массировать пока ещё нывшую голову.

Тоже неплохо…

Я разомлела, изнывая в клубах пара и запаха шампуня, и, казалось, вот-вот могла растаять, как сегодня во сне.

В чудесном, сладком сне…

Что-то зашелестело. Этот звук вернул меня к реальности, не дав в очередной раз провалиться в беспамятство, ведь сейчас я вполне могла уснуть и в душе, и на кухне, и где угодно. Я принялась быстро смывать с волос остатки шампуня, но он попал в глаза, и их неприятно защипало. Пока я избавлялась от раздражителя, звук повторился.

— Пап? Это ты?.. — крикнула я.

Наверное, отец уже встал и попытался попасть в ванную. Но ему не повезло — я заняла её раньше и планировала находиться здесь ещё долго. Или же это Снежок скрёбся под дверью, всё ещё преисполненный надеждой, что я с ним погуляю.

Наконец, я промыла глаза и смогла нормально видеть. Однако то, что открылось взору, меня совсем не порадовало. Сначала мне показалось, что на занавеску просто падала тень от корзины с бельём, которая стояла на стиральной машинке.

Но тень шевельнулась…

— Папа?..

На что я надеялась?

Что мне померещилось?

Что это действительно вошёл отец?

Невозможно, ведь я закрыла дверь на защёлку…

Тень опять пошевелилась и медленно поползла вверх по занавеске, становясь всё больше и темнее. От этого зрелища у меня перехватило дыхание. Сердце испуганно замерло, а потом бешено заколотилось снова, и его стук раскатами грома ворвался в больную голову, сотрясая воспалённый мозг и заглушая шум воды.

Что же со мной творилось?..

Мои кошмары действительно перемещались в реальность или сейчас я спала и видела очередной жуткий сон?

А тень всё ползла…

Теперь она разрослась и заняла почти всю занавеску, своими очертаниями напоминая человеческую фигуру в широкой, длинной рубахе. Напоминая человека, которого я видела вчера в клубе. Вот только его рост был не меньше двух с половиной метров, а в ширину он занимал практически всю комнату. И это никак не могло являться правдой, даже если бы кто-то на самом деле вломился в мою ванную.

От охватившей тело и разум паники я осела на холодный чугун, сжавшись в крошечный, мокрый комок. Вода заливала лицо. Хотелось зажмуриться. Но мне казалось, что если я закрою глаза даже на мгновение, то обязательно произойдёт что-то ужасное. Поэтому я продолжала не моргая смотреть на пугающую тень.

— Кто ты?.. — прошептала я сорвавшимся голосом.

Ответа не последовало.

Тень не шелохнулась.

Она просто нависла надо мной, как огромная скала, закрывавшая солнце.

— Что тебе нужно?..

Тишина.

Только шумела вода, вырываясь из многочисленных отверстий душевой насадки и разбиваясь о моё съёжившееся тело, да покрытые кафелем стены отражали частое, неровное сердцебиение. Дрожащей рукой я несмело взялась за край занавески, боясь сделать следующее движение. Боясь даже пошевелиться, будто тень могла наброситься на меня, ожидая лишь этого. Мне было страшно до смерти, но я затаила дыхание и рванула занавеску в сторону…

Ничего.

Ванная была абсолютно пуста.

Я расслабила напряжённые плечи и несмело поднялась на одеревеневших ногах. Вода полилась на пол, и там медленно, но верно, начала собираться огромная лужа, грозившая подтопить соседей снизу. Однако сейчас это мало меня беспокоило. Я быстро задёрнула занавеску обратно, желая убедиться, что тень не являлась обычным мокрым пятном, но та исчезла, словно её никогда и не было.

Снова отдёрнула, оглядела комнату и снова задёрнула.

Похоже, я и вправду уснула в душе…

Внезапный стук в дверь заставил в очередной раз вздрогнуть от неожиданности. Я поскользнулась, на секунду потеряв равновесие и чуть не упав на дно ванной, но ухватилась за злосчастную шторку и это меня спасло.

— Лиза! Хватит там плавать! — услышала я приглушенный голос отца.

— Сейчас выйду! — крикнула я в ответ и перевела дыхание, сообразив, что отмокала почти час.

Пора было завязывать с непонятными тенями и выходить…

Я быстро почистила зубы, выключила воду и ступила на абсолютно мокрый пол, который пришлось тщательно после себя вытирать, несколько раз отжимая полотенце. Потом осторожно приоткрыла дверь, словно за ней могли прятаться чудовища, и выглянула в коридор. В лицо тут же ударил порыв сквозняка, отрезвив замутнённый страхом рассудок и вернув утерянную в клубе ясность мысли.

Действительно, какие чудовища? Все чудовища прятались только в моей не совсем здоровой голове…

— Наконец-то! Доброе утро, дочка! — папа чмокнул меня в мокрую макушку, и от холодных волос, прижатых к коже, по ней забегали мурашки.

— Доброе утро, пап. Сколько времени?

— Половина одиннадцатого. Если ты решила поехать со мной, то поторопись.

— Успею. Иди умывайся, а я сделаю завтрак…

— Я уже всё приготовил! Лучше собирайся, русалка! — ухмыльнулся он, потрепав меня по голове.

И скрылся в ванной.

Я почувствовала себя виноватой. Но, раз уж сегодня я была плохой и невнимательной дочерью, придётся мне с этим мириться.

Быстро высушив волосы, я натянула джинсы, уже высохшие после вчерашнего забега под дождём, и серую водолазку, найденную в глубине шкафа, после чего сборы официально закончились. На причёску и макияж я откровенно наплевала — не на свидание же идти — и направилась на кухню. Но мои опасения, зародившиеся в тот момент, когда папа произнёс слово «Приготовил», не подтвердились. У него не хватило фантазии ни на что, кроме бутербродов, а их сложно было испортить, даже если очень постараться. Я только налила нам кофе. Чайник папа тоже вскипятил, так что это заняло меньше минуты.

— Ты готова? — он вошёл в кухню, вытирая лицо полотенцем.

— Да.

— Тогда давай быстренько перекусим и по коням… Кстати, как вчера погуляли?

— Хорошо, — я с трудом проглотила застрявший в горле хлеб, надеясь, что мой голос прозвучал достаточно правдоподобно.

В последнее время я постоянно всем врала. А что ещё мне оставалось делать? Если я начну говорить правду, то недолго пробуду свободным человеком…

— Выглядишь неплохо, только немного заспанно.

— Как и ты, — усмехнулась я. — На самом деле мы приехали не поздно. Часа в три.

— Было скучно? — отец удивлённо вскинул брови.

— Нет, просто я захотела спать…

— Ну, тебе хотя бы понравилось?

— Да, очень… Ты оказался прав, мне стоило встретиться с друзьями, а то я совсем засиделась дома. А как у тебя на работе? — попыталась я сменить тему.

— Нормально. Сделали всё, что планировали. Может, начальник даже премию выдаст, — несмотря на радостное известие, папа погрустнел и опустил глаза.

— Здорово! — воскликнула я, чтобы его поддержать. — Знаешь, через неделю я тоже планирую выйти на новую работу. Нашла неплохое место. Там и платят больше, и условия получше. Скорее всего, потом буду совмещать с учёбой. У них гибкий график, и директор часто идёт навстречу студентам.

— Отлично, — папа сконфужено улыбнулся. — Мне жаль, что я не могу…

— Пап, ты ни в чём не виноват, — мягко произнесла я. — Здесь никто не виноват…

Я прекрасно понимала, о чём он сейчас подумал. Миллионерами мы совсем не являлись, поэтому вопрос финансов для нашей семьи стоял особенно остро. Папа делал всё, чтобы заработать дополнительные несколько тысяч к зарплате, и, несмотря на мои заверения, часто мучился чувством вины, что не мог обеспечить нам достойную жизнь.

— Возможно… — он криво усмехнулся, спрятав от меня лицо.

Остаток завтрака прошёл в неловкой тишине. Потом я быстро выскочила со Снежком во двор, наспех помыла ему лапы, радуясь, что сегодня пёс был не в настроении выпендриваться, и уже вместе с отцом спустилась вниз.

Ехали мы тоже молча, по дороге обменявшись лишь несколькими фразами. Я всё ещё терзалась не оставлявшим в покое вопросом — может, стоило остаться дома? Но что-то — то ли данное маме обещание, то ли относительно необходимый крем для рук, который я захватила в последнюю минуту — словно подталкивало меня вперёд и заставляло спешить к ней.

Довольно быстро мы добрались до серого здания больницы и оставили машину на парковке недалеко от главного входа. Снова пришлось пересекать невзрачную и угрюмую территорию, однако сегодня я испытывала иные чувства, нежели вчера. После пронёсшейся над городом непогоды воздух наполнился прохладой, запахом озона и мокрой земли, которые вместе составляли идеальное сочетание. Ветер ещё не стих. Он игриво раскидывал пряди волос и обдувал лицо, осторожно прикасаясь к коже ледяными щупальцами. Я любовалась, как он настойчиво тревожил чуть примятую траву, как играл в кронах деревьев, как его порывы подхватывали листья, оторванные бурей, и уносили прочь, высоко поднимая в пасмурное небо. Я любовалась, несмотря на то, что произошло вчера, и несмотря на то, что произошло сегодня.

Я любовалась…

Вид природы, замершей в печальном умиротворении и покорившейся безумной силе стихии, и меня настроил на миролюбивый лад. В голову тут же закралась предательская мысль — а если не сопротивляться? Если пойти и рассказать Лазаревскому обо всём, что со мной происходило, чтобы он и меня положил в больницу? На время, конечно: успокоиться, восстановиться и подлечить расшатанные нервы. Вдруг здесь мне действительно могли помочь, ведь я действительно была больна, и глупо было это отрицать. Мои кошмары уже превратились в галлюцинации, и со временем станет только хуже. Я дождусь вспышек безумия, какие случались у мамы, и меня уже насильно упрячут в психушку на более длительный срок.

Так может, лучше добровольно?..

Нет!

Добровольно я не приду в эти стены ни за что и никогда! Я была не такая, как мама, и пока ещё могла отличить реальность от видений!

Наверное…

Мы вновь прошли стандартную процедуру расспросов и демонстрации паспортов, поднялись по обшарпанной, старой лестнице на второй этаж и оказались в привычном холле. Пока папа разговаривал с Лазаревским, я ожидала за дверью. Не хотелось снова видеть страшного доктора, тем более, что он всё равно не посвящал меня во все врачебные тайны и предпочитал общаться с более взрослым родственником. Затем, спустя минут десять или пятнадцать, папа с доктором вышли из кабинета, и наша маленькая процессия направилась к маминой палате. Я плелась в хвосте, почти спрятавшись за спину отца. Однако сегодня Лазаревский словно не замечал моего присутствия и что-то увлечённо ему рассказывал и объяснял.

— Павел Наумович, только я попрошу вас недолго, — закончил он длинное повествование, когда мы приблизились к знакомой двери. — Скоро начнётся обед, а потом процедуры. Варваре нежелательно их пропускать…

— Да, я понимаю, — папа потупил взгляд и вошёл в палату, не отрывая его от пола.

Я молча последовала за ним.

— Я только поздороваюсь, а потом дам вам побыть наедине, — шепнула я отцу.

— Ладно, — шепнул он в ответ.

Мама лежала на кровати в той же позе и с таким же застывшим выражением лица рассматривала потолок, будто и не двигалась с тех пор, как я покинула её сутки назад. Я даже усомнилась, произошло ли это вчера или меня начало подводить чувство времени. Она не шевелилась, не моргала и, казалось, даже не дышала, словно неживая…

— Привет, мам, — сказала я громче, чтобы привлечь её внимание.

— Привет, Варя. Как ты?.. — промямлил отец, остановившись рядом.

Голова с растрёпанными, сбившимися волосами перекатилась набок. Не сразу, но мама сфокусировалась на моём лице и слегка улыбнулась, а потом быстро, насколько мог среагировать замедленный лекарствами организм, метнула взгляд в отца. Её реакция произошла в ту же секунду, когда он произносил приветственные слова, заставив нас обоих вздрогнуть от неожиданной и такой резкой перемены. В маминых глазах появился странный блеск и определённый интерес. Она посмотрела на отца более внимательно и пристально, чем на меня, и совсем не так мягко, словно злилась или хотела ему что-то высказать, но сдерживалась в моём присутствии.

Невольно я тоже взглянула на папу. Он выглядел виноватым, но это было неудивительно, ведь он корил себя за то, что держал её здесь. Я заметалась, перекидывая взгляд с одного родителя на другого. В их немом противостоянии было что-то, что я никак не могла понять — что-то очень личное, касавшееся только их двоих. И я явно была здесь третьей лишней.

— Нормально, — наконец, бесцветным голосом ответила мама, и блеск в её глазах исчез. — Я рада, что вы пришли…

Она снова улыбнулась и с трудом приподнялась на подушках.

— Я соскучился, — произнёс отец. — Прости, что долго не приезжал. Были дела…

— Я понимаю… Как вы?

— Неплохо, — ответила я за нас двоих, будто не отвечала на подобные вопросы несколько часов назад.

Мне вдруг стало неловко, ведь вчера у нас с мамой состоялась довольно странная беседа, и теперь мы словно выступали в театре, где каждый играл свою роль и делал вид, что ничего не произошло. Я — что не испугалась её поведения до чёртиков. Она — что не сорвалась снова. Папа — что ни о чём не знал и не догадывался.

— Что ты устроила вчера, дорогая? — вдруг спросил он наигранно нежно.

А, нет. Знал.

— Я?.. — мама взглянула на меня, но не укоризненно, а скорее виновато. — Так получилось… Я тебя напугала? — спросила она и несмело коснулась моего запястья.

— Нет, что ты, мам! — поспешила я её успокоить.

— Ну, ничего. Было и было, — промямлил отец и попытался положить свою ладонь поверх наших.

Но мама почему-то отдёрнула руку, крепко прижав её к груди.

— Да, наверное… — прошептала она.

Будто из-за стекла я наблюдала за молчаливым диалогом родителей, который не прекращался ни на секунду. Они шевелили губами, их эмоции менялись, но я не слышала и не понимала, какие слова они произносили и о чём разговаривали. Я только знала, что папа пытался что-то сказать, но мама не хотела этого слышать.

Она злилась?

Обижалась?

Или боялась его?

Нет, последняя догадка точно не соответствовала действительности. Возможно, мама остерегалась чего-то, но никак не испытывала страх, поскольку страха в её глазах не было. Так или иначе, я решила не вдаваться в подробности и оставить их наедине, чтобы они могли обсудить все наболевшие вопросы без меня.

— Я за дверью подожду, ладно? — произнесла я, чувствуя себя особенно неуютно, но в последний момент опять вспомнила о креме. — Кстати, это тебе, мам. А то твоя кожа совсем огрубела…

— Спасибо, Лизонька, — вяло ответила она.

Мама приняла из моих рук круглую баночку и поставила её на прикроватный столик, совершенно не заинтересовавшись кремом, который не каждому в этом заведении был позволен. Я поцеловала её в щёку, вышла из палаты, физически ощутив нацеленные на мою спину выжидательные взгляды, и осторожно прикрыла за собой дверь. Родители молчали до тех пор, пока не щёлкнул замок. Затем до меня донёсся неразборчивый гул папиного баса, но его быстро сменил мамин альт. Когда-то он звучал звонко, а теперь напоминал скрип несмазанных дверных петель. Она не старалась сделать голос тише, поскольку была слишком слаба, чтобы издавать громкие звуки. Но я всё же услышала её. Мама что-то быстро говорила, сбиваясь и теряя нить повествования, словно боялась не успеть высказать всё, что хотела. Однако совсем не так, как вчера, когда пыталась любой ценой донести до меня свои спутанные мысли. Сейчас у неё не было приступа, а сбивчивый рассказ являлся лишь поспешной беседой. И я вовсе не собиралась подслушивать, а просто стояла, опершись спиной о дверной косяк. Конечно, было не слишком приятно чувствовать себя третьей лишней, ребёнком, не допущенным к делам взрослых, но дела могли быть разные…

Не желая более играть в шпионку, я направилась в холл и остановилась возле окна, которое из-за прохладной погоды покрылось лёгкой испариной. Несмотря на буйство зелёной растительности, вид на внутренний двор показался мне унылым. Пустые аллеи, пустые лавочки, редкие потрёпанные деревья… Никто не хотел прогуливаться в такую погоду, и лишь несколько человек толпились возле входа в подсобное помещение, перетаскивая какие-то ящики. Их фигуры, как и всё остальное, размывали бесчисленные микроскопические капли, осевшие на стекло. Силуэты плыли, словно призраки в густом тумане, не имея чётких очертаний и форм…

Я коснулась стекла рукой. Сначала несмело, будто боясь разрушить хрупкий мир духов. Потом всей ладонью, под которой влага начала собираться в более крупные капли и стекать вниз. Затем я вытерла небольшой участок и посмотрела сквозь него на улицу. Несостоявшиеся призраки оказались обычными людьми: вполне материальными, телесными, одетыми в синие робы. Двое из них по возрасту были ровесниками моего отца, а один, совсем молодой, возможно, был чуть старше меня. Четвёртый рабочий быстро скрылся в здании, и я не успела его рассмотреть.

Краем глаза я заметила движение и, привыкнув в последнее время реагировать на любые подозрительные явления, быстро обернулась, обнаружив доктора Лазаревского. Он стоял в коридоре, облокотившись плечом о стену, и с интересом разглядывал меня своими въедливыми, чернющими глазами. Его взгляд пробирал до костей. Казалось, врач смотрел не просто на моё лицо, а сквозь него — в самый мозг. Видел всё, что творилось в моей голове, и читал все мысли, которые я тщетно пыталась от него скрыть. Я до чёртиков боялась его проницательности. Боялась, что он всё-таки найдёт во мне подтверждение своим подозрениям, и тогда — прощай, свобода… Тело окутал сначала жар от стеснения, а затем озноб, вызванный страхом. И врач тут же сощурил один глаз, словно догадавшись, о чём я думала. В этот момент мне отчаянно захотелось спрятаться, залезть под тумбу или под диван — куда угодно, лишь бы исчезнуть из его поля зрения! Я вжалась в стену, но поняла это только тогда, когда почувствовала боль в позвоночнике, впившемся в бетон. Сама того не осознавая, я продемонстрировала ему свою неадекватную реакцию, которую он ждал с таким нетерпением…

Я развернулась и быстро пошла прочь по коридору, не потрудившись что-либо ему объяснить. А зачем? Хватит того, что он уже успел увидеть. Если он ещё и услышит от меня что-нибудь бессвязное, станет только хуже. Я почти бежала, чувствуя на затылке его пристальный взгляд, догнавший меня, подобно пуле, и медленно сверливший мою черепную коробку. На вахте пришлось замедлить шаг, чтобы не вызвать у охраны подозрений. И только когда я буквально вывалилась из центрального входа, пришло долгожданное облегчение.

Словно рыба на берегу, я хватала ртом воздух и никак не могла надышаться. Свежий и прохладный, он быстро наполнил лёгкие, разнёсся по телу и успокоил бешено носившиеся мысли. Внутри зародилось чувство, словно я страдала клаустрофобией и, наконец, смогла вырваться из давящего, тесного пространства. Но теперь, оглядев окрестности трезвым взглядом, я поняла, что идти мне было некуда. За главными воротами начинался ряд серых, однообразных жилых домов и зияли пустыри, а чтобы попасть на территорию для прогулок, нужно было вернуться и пройти через всё здание. Но идти обратно в больницу совершенно не хотелось. Поэтому, сообразив, что была обречена мёрзнуть до окончания родительского свидания, я направилась к машине и просто уселась на капот. Теперь можно было отдышаться и поразмыслить. И скорее всего, заниматься этим придётся долго, ведь я не знала сколько продлится ожидание отцовского возвращения.

В кармане ветровки неожиданно завибрировал телефон, и из его динамика полилась знакомая мелодия, заставившая улыбнуться.

— Привет! — выдохнула я, приняв вызов.

— Привет, соня! Ты ещё валяяяяяяешься? — Ваня зевнул на другом конце.

— Нет, я уже в больнице. А вот ты, похоже, ещё спишь.

— В больнице? — его голос изменился, став серьёзным и даже обеспокоенным. — Что-то случилось?

— Ничего, — я усмехнулась. — Просто мы с отцом поехали к маме. Сегодня у него, наконец, появилось свободное время.

— Мы же вчера к ней ездили, — удивился Ваня.

— Ну, да.

— Тогда зачем ты сегодня поехала? Выспалась бы лучше.

— Сама не знаю, зачем, — снова усмехнулась я. — По правде говоря, торчу сейчас на улице и мёрзну.

— Одна?

— Одна. Папа ещё у мамы. Они разговаривают, а я ушла.

— У тебя всё нормально? Ты какая-то расстроенная.

— Просто почувствовала себя неуютно… Я потом тебе расскажу.

— Хорошо… — протянул он. — Чем планируешь заниматься? Конечно, после того, как оттаешь.

— Не знаю пока. Ещё не думала…

— Может, приедешь ко мне? Родители в отъезде, так что квартира полностью в нашем распоряжении. Будем вместе ничего не делать или можем в кино сходить, если ты не уснешь где-нибудь по дороге.

От его шутливого тона на душе немного потеплело, хотя снаружи меня уже начинал бить озноб.

— Почему бы и нет? Я приеду! Попрошу папу закинуть меня на обратном пути. Если смогу двигаться, поскольку нижняя моя половина уже замёрзла!

— Ну, тогда я тебя жду! Ставлю чайник и готовлю тазик! Буду тебя отогревать!

— Ладно, до встречи!

Ваня отключился, а я ещё с минуту смотрела на погасший экран телефона, глупо улыбаясь.

Сейчас я абсолютно не понимала, зачем думала с ним расстаться. Никто в целом мире не смог бы меня так любить и так поддерживать, как любил и поддерживал он. Никто не стал бы так возиться со мной, как возился он, стараясь помочь всеми возможными способами.

А что же я? С моей стороны это была настоящая любовь или поиск комфортного существования? У меня была его забота, а что было у него? Мои глупые мысли? Моё вечно плохое настроение? Достаточно ли я любила его, чтобы избавить от лишних переживаний? Может, он стал бы намного счастливее без меня?..

— Вот ты где!

Я чуть не выронила телефон от неожиданности.

Однако папа приблизился не так уж и незаметно. Было видно, что он спешил: грудь сильно вздымалась, из горла вырывался еле слышный хрип, а топот от тяжёлой поступи, в данном случае почти бега, наверное, разносился по всей округе. Просто я, как всегда, ничего не слышала…

— До тебя не дозвониться! — воскликнул он, немного отдышавшись. — Я тебя по всей больнице ищу! Хорошо, что увидел в окно!

— Ты меня напугал! — честно призналась я, проверяя вызовы на сотовом.

Действительно, три пропущенных…

— Прости, не хотел. Залезай в машину, ты, наверное, замёрзла…

Как только папа щёлкнул сигнализацией, я быстро прыгнула на переднее сидение. Он же ввалился в машину грузно и не спеша, словно медведь в берлогу, и сразу включил печку. Меня всё ещё бил озноб, но я испытала огромное облегчение оттого, что, наконец, оказалась в тепле. Мышцы постепенно расслабились, и я перестала дрожать. А когда и машина немного прогрелась, мы тронулись с места и медленно отъехали от угрюмого здания больницы.

— Согрелась?

— Да. Теперь гораздо лучше, — ответила я и блаженно расползлась по сидению.

— Зачем вышла на улицу? — озадаченно спросил отец. — Подождала бы меня в холле, в тепле.

Он сосредоточился на дороге и всё же изредка поглядывал в мою сторону. А я поспешно отвернулась и сделала вид, что увлечена разглядыванием домов за окном, поскольку мне, в который раз, приходилось врать.

— Захотелось подышать воздухом, — задумчиво ответила я. — Эти стены… Давят.

— Я тебя понимаю, — он криво усмехнулся. — Мне тоже в больнице становится не по себе.

— Это точно…

«Хорошо, хоть не мне одной…» — добавила я мысленно.

— А если бы я задержался? — спросил отец.

— Подождала бы, — я пожала плечами. — А когда совсем окоченела, вернулась бы в больницу… Как вы поговорили с мамой? — спросила я уже со вздохом.

— Спокойно, — папа тоже вздохнул. — Анатолий Сергеевич рассказал мне о вчерашнем. Что Варя сильно кричала и пол больницы поставила на уши… Почему ты ничего не сказала?

— Ну… — я запнулась. — Вчера мы с тобой не особо-то разговаривали… А мама просто немного перенервничала.

— Что она тебе наговорила?

— Ничего конкретного… — уклончиво ответила я и с опаской на него посмотрела.

Не хотелось врать родному отцу, но не хотелось и пересказывать наш с мамой диалог. Папа не должен был ничего знать и из-за данного мною обещания, и из-за маминого здоровья. Этот бред ему не стоило слышать.

— Так, бессвязные глупости, — добавила я через несколько секунд.

— От которых случился срыв? — серьёзным тоном спросил отец, стараясь выудить из меня необходимую информацию, что уже походило на допрос.

— Я не психиатр, пап, — попыталась я отшутиться. — Разве Лазаревский тебе не объяснил? Попытай лучше его, я в этом ничего не понимаю. Для меня её слова были просто глупостями на нервной почве.

— Сегодня Варя показалась мне адекватной, — папа оставил расспросы, негласно приняв мою игру.

— Да, и мне. Наверное, отменять лекарства было рано…

— Лазаревский тоже так считает.

— Это его слова, не мои, — поспешила я оправдаться. — А он не сказал, сколько ещё будет держать маму в больнице?

— Не сказал…

Теперь в его голосе прозвучала неуверенность. Я посмотрела на папино лицо — оно было грустным, уставшим и напряжённым. Может, отец сильно переживал, а может, банально не выспался, ведь не все же обязательно что-то скрывали.

— Сверни на перекрестке налево, — спохватившись, попросила я.

Мы чуть не проскочили поворот, но вовремя загоревшийся красный свет остановил движение потока. Благо, наша машина находилась во втором ряду, и отцу не нужно было перестраиваться.

— Зачем? Нам ведь прямо, — удивился он, включая сигнал поворота.

— Забыла тебе сказать! Ваня звонил. Я пообещала, что скоро приеду.

— Опять к Ивану?..

— Почему опять? Мы не виделись со вчерашнего дня! — попыталась я разрядить накалившуюся атмосферу.

— Разве тебе не понравилось проводить время с друзьями? — не унимался отец.

У меня появилась странная мысль, что он примерял на себя роль моего психолога, телохранителя и душеприказчика в одном лице. Как отец, он, конечно, заботился и беспокоился, но не слишком ли я была взрослой, чтобы диктовать мне, что делать, куда ходить и с кем дружить?..

— Не волнуйся, я и сегодня с ними встречусь, — поспешила я успокоить отца очередным враньём. — Мы собирались сходить в кино.

— В кино? — переспросил он, словно не расслышав. — Кино — это хорошо.

— Да, я тоже так считаю. Сто лет там не была!

— А я, наверное, все двести, — пробубнил он со вздохом и стал ещё более угрюмым.

— В следующий раз сходим с тобой, обещаю.

— Я уже вырос из подобных развлечений! — возразил папа.

— Тебе понравится, вот увидишь!

Я попыталась сказать последнюю фразу бодро и весело, но только сама себе не поверила. Сейчас даже под дулом пистолета меня нельзя было заставить идти в кино, а уж тем более получать от него удовольствие.

— Только выберешь фильм сам, — добавила я, когда папа остановился возле Ваниного подъезда.

— Хорошо, посмотрим…

— Да, пап, — «Случайно» вспомнила я, уже почти выйдя из машины. — Сегодня я останусь у Вани.

— Но…

— Пока-пока! Вечером позвоню!

Я быстро захлопнула дверцу, послав ему воздушный поцелуй через окно. Не хотелось слушать возражения или нотации, которые всё равно ничего не изменят, а времени и нервов отнимут кучу. Первого в наличии имелось достаточно, а вот второе уже подходило к концу.

В подъезд я вбежала, радуясь, словно ребёнок поездке в парк аттракционов, и нажала на звонок.

Ваня был одним из тех людей, рядом с которыми все невзгоды переносились намного легче. Хоть я и позволяла себе некоторые грустные мысли в его присутствии, но он всё равно облегчал мою ношу, будучи и защитником, и утешителем, и спокойной, тихой гаванью, в объятия которой иногда так хотелось погрузиться. Но не это было самое главное. Я просто радовалась, что снова его увижу и на некоторое время смогу забыть о своих проблемах.

— Кто? — спросил из-за двери немного заспанный голос.

— Это я, Вань!

Потирая вновь озябшие пальцы, я пританцовывала возле железной пластины, ограждавшей маленькую квартиру от внешнего мира, как не танцевала вчера в клубе. Наверное, прошла целая вечность, прежде чем щёлкнул замок, и дверь открылась. Хотя на самом деле пролетела лишь секунда.

— Привет! — воскликнул Ваня.

— Привет! Наконец-то я до тебя добралась!

Я бросилась Ване на шею, цепляясь за него, как за спасательный круг в море безумия. Душа бурлила от переполнявших её чувств: напряжения, переживаний, радости, восторга и ожидания успокоения. Ваня подхватил меня и слегка покружил в тесной прихожей.

Однако ещё до того, как мои ноги снова коснулись пола, я словно перенеслась из жаркой пустыни на безжизненное пространство крайнего севера. Сильный порыв ледяного ветра швырнул мне в лицо кристаллы льда. Они впились в кожу и проникли вглубь, пронзив тело до костей, а голову до основания мозга. Будто снежная скульптура, я замерла в Ваниных объятиях, отпустила его спину и уставилась на свои покрасневшие пальцы. Воспоминание вспышкой молнии пронзило разум, перевернув если не весь мой мир, то самую главную его часть, в которой раньше я была так же уверенна, как физики в своих аксиомах.

Не Ванины руки обнимали меня во сне…

Глава 5. Сны

— Ааа!

Я подскочила, заслоняясь одеялом, словно щитом.

Лицо пылало от нестерпимого жара, а в висках пульсировала кровь, наполняя ночную тишину раскатистым шумом. Я вся горела, будто ведьма на костре. От кожи исходил пар, казалось — она вот-вот расползётся на оплавленные лоскуты и стечёт на пол горящими ошмётками. Хотелось кричать от ужаса, но я сдержалась, и только небеса знали, чего мне это стоило…

— Малыш, что случилось? Опять кошмары?.. — спросонья Ваня уронил на меня тяжёлую руку, пытаясь уложить обратно.

— Да, — подчинившись, ответила я дрогнувшим голосом.

— Попытайся заснуть, всё хорошо… Я рядом…

Произнося это, а вернее бубня это, Ваня уснул, причём так быстро, что я даже улыбнулась. Что ж, пусть спит. В конце концов, мои кошмары его не касались…

Когда мозг осознал, что мне всего лишь приснился очередной плохой сон, организм понемногу начал приходить в норму. Сердцебиение замедлилось, отсчитывая обычный, размеренный ритм, пульсация в висках утихла, и только щёки по-прежнему пылали. Я перестала задыхаться и, если бы не Ванина рука, увесистым булыжником придавившая грудную клетку, смогла бы окончательно восстановить дыхание. С трудом я скинула её с себя, но успокоиться так и не смогла, снова и снова переживая кошмарные видения.

Теперь в них появилось нечто особенное. Если раньше они представляли собой смутные, непонятные картины и расплывчатые фрагменты, и лишь огромный живой огонь с глазами демона навечно врезался в память, то сегодня я запомнила всё. Каждое мгновение и каждую ужасную деталь, которую кто-то показал мне, словно прокрутив плёнку в кинотеатре, я увидела чётко и ясно.

Передо мной было абсолютно гладкое, чёрное поле, похожее на шахматную доску или сервировочный столик, покрытый лаком. Его идеальную поверхность нарушали редкие, но глубокие трещины, из которых сочился пар, неторопливо поднимаясь к тёмному, грозовому небу и растворяясь в вязком воздухе. А в вышине тяжёлые тучи бурлили, шевелились и перемешивались, словно в огромном кипящем котле, изрыгая молнии и раскаты грома.

И ещё там были люди. Огромное множество людей, которые напоминали средневековых рыцарей в одинаковых доспехах, с одинаковым оружием в руках и совершенно неразличавшихся внешне. В стороне от рыцарей находились какие-то причудливые существа, или же мифические животные, и стояли другие люди в ослепительно-белых балахонах, подобных одежде старика, которого я видела в ночном клубе. А за их спинами едва просматривались призрачные фигуры — вытянутые, полупрозрачные и будто подсвеченные изнутри сверхъестественным светом. Все они не шевелились и лишь наблюдали, как из-за края чёрного поля стремительно приближалось гигантское облако со всполохами красного пламени внутри.

И когда оно настигло воинов, земля содрогнулась.

Всё перемешалось. Из тёмной массы периодически возникали то белые одежды, то доспехи, то уродливые морды фантастических тварей, чтобы сверкнуть на одно мгновение и снова затеряться в бешеном, пыльном круговороте. Затем облако неожиданно расступилось, и я увидела закованного в латы воина, который на моих глазах безжалостно убил другого воина. Он рывком вытащил окровавленный меч из мёртвого тела, развернулся и посмотрел прямо на меня, будто я стояла на поле брани рядом с ним. Лицо незнакомца частично скрывал шлем, но глаза поразили до глубины души. Они были суровыми, бездонно-чёрными и такими знакомыми, словно я уже видела их когда-то…

И в этот момент его ударили в спину.

Взгляд воина, секунду назад полный жизни и возбуждения схватки, устремился к серому небу и застыл. Мужчина упал под ноги обезумившей толпе, и она поглотила его, похоронив под клубами пыли и пара, лапами, копытами и сапогами сражавшихся людей.

Я задохнулась…

Что-то сдавило грудь железными тисками, не позволяя лёгким расправиться и втянуть воздух, не давая сердцу биться и подгоняя к горлу огромный, плотный ком. По щекам потекли слёзы жалости и бессилия. Захотелось броситься на помощь этому мужчине, кем бы он ни был, и вызволить его бездыханное тело из хаоса сражения. Но я не смогла даже шелохнуться и только наблюдала, как он быстро исчез в тёмной массе.

А уже в следующее мгновение картинка сменилась, заставив замереть от ужаса и забыть обо всём на свете.

Я снова увидела кошмар, преследовавший меня по ночам последние полгода. Ко мне шло существо — живой огонь с воспалёнными человеческими глазами. Из его головы торчали огромные рога, а на огненных лапах, свисавших почти до земли, красовались длинные, кривые когти. Рот, а вернее щель в огне раскрылась, и существо издало оглушительный рёв, заставивший задрожать всех и всё вокруг.

Я съёжилась, чтобы защититься от его гнева, и последнее, что запомнила — огромный меч в своей руке…

Ещё долго я лежала, устремив взгляд в тёмный потолок и пытаясь понять такой странный и такой необычный сон. Всё в нём казалось настолько реальным, настолько подробным и чётким, словно происходило наяву, здесь и сейчас, а не внутри моего расслабленного разума. Словно я не спала рядом с любимым человеком в его квартире, а на время спустилась в средневеково-мифический ад.

Я не знала, было ли это сновидение результатом моей разыгравшейся фантазии, психозом или воспоминанием о каких-то событиях, подсмотренных в фантастических фильмах. Только новый кошмар совершенно не походил на всё, что я видела раньше, и с каждой ночью становился хуже и хуже.

Как-то я слышала, что частое повторение одного и того же сна могло быть напоминанием о важных вещах. Например, когда человек забыл что-то сделать или мучился каким-либо вопросом, подсознание таким образом посылало ему сигналы.

Что же забыла сделать я?

Может, я что-то упустила в своей жизни?..

Я напрягла окончательно проснувшийся мозг и попыталась вспомнить, когда кошмар с огненным существом приснился мне впервые, надеясь в событиях того периода найти необходимую подсказку. Смутное воспоминание замаячило на задворках сознания, и я жадно ухватилась за него, по крупицам восстанавливая давно забытый сон. После первой внезапной вспышки видения стали накатывать волнами, становясь всё ярче и отчётливее, и я погрузилась в них, как в глубины бездонного омута.

Я сидела в парке.

Небо над головой было ясное, ярко-синее. На деревьях от слабого ветра колыхалась листва. Растительность вокруг имела пронзительно-зелёный цвет: деревья, кустарники, трава на газонах — всё было одного ядовитого оттенка, словно нарисованное неумелым художником. Я читала книгу — толстую, в чёрной обложке, с жёлтыми, потрёпанными страницами. Она вызывала во мне странные, трепетные чувства. Правда, я давно забыла, что это была за книга.

Потом ко мне подошли какие-то люди.

Пожилая женщина в розовой шляпе присела рядом на витую скамейку. Её лицо стёрлось из памяти, и остался только рот — крепко сомкнутые, тонкие губы, обведённые лучиками морщинок и накрашенные ярко-розовой помадой. Эти пятна цвета фуксии неприятно маячили среди зелёного царства и вызывали раздражение. Мужчины же, двое или трое, подобно теням, выросли у нас за спинами, но сохранились в воспоминаниях лишь серыми, размытыми пятнами.

Мы неторопливо разговаривали.

Женщина что-то объясняла, уговаривала и о чём-то просила, а я, кажется, сомневалась или опасалась. Эти люди не внушали мне доверия, но потом я вроде бы согласилась. Я закрыла книгу и положила её на скамейку. Мы поднялись и не спеша пошли по аллее, охраняемые людьми-призраками.

Прогулка продолжалась недолго.

В конце дорожки, среди буйной салатовой листвы я увидела старую, витую ограду, замысловатые узоры решётки которой были окислены и покрыты сине-зелёными наростами. Вдруг я остановилась — мне не хотелось идти дальше. Я почему-то боялась сделать следующий шаг и войти в ворота, хотя между прутьями виднелся такой же парк, утопавший в салатовой зелени.

И тогда я увидела его…

Да, я вспомнила! Именно в этом сне огненное существо впервые возникло передо мной, появившись из ниоткуда и породив в душе волну неконтролируемого ужаса. А потом я неожиданно проснулась, словно кто-то силой вернул меня в реальность…

С тех пор почти каждую ночь я видела живой огонь. Он преследовал меня, появляясь даже в полудрёме, стоило на несколько секунд закрыть глаза. И постоянно куда-то звал — я это чувствовала, хотя ни разу не слышала ничего, кроме его рёва.

А с недавнего времени к огненному кошмару присоединился ещё и другой кошмар. Мне стала сниться буря и сопровождавшие её раскаты грома, вроде тех, которые громыхали над чёрным полем. Я ощущала нестерпимый жар, раскалённый воздух опалял кожу и лёгкие, сжигая их, но… Несмотря на все эти ужасы, меня не покидало чувство, что рядом находился кто-то, с кем я могла идти куда угодно и бороться с чем угодно.

И это был вовсе не Ваня.

Я не могла даже сравнить эмоции, появлявшиеся в Ванином присутствии, с необъятными и всепоглощавшими чувствами, которые охватывали меня во сне. И, кажется, сегодня я увидела того, кто их вызывал…

Я посмотрела на парня, мирно спавшего рядом. Его спокойное, красивое лицо было расслаблено, и только меж бровей пролегла угрюмая морщинка. Атлетически сложенное тело, с трудом поддававшаяся загару бледная кожа, крепкие руки…

Почему сейчас он казался мне чужим?

Очень красивым, но незнакомым и далёким…

Глупости!

Какие глупости!

Остатками здравого рассудка я понимала, что невозможно было жить снами и иллюзиями, что грёзы не приведут меня ни к чему хорошему, кроме как к ещё большему умопомешательству. Однако засевшая глубоко в голове мысль разъедала разум, словно кислота — с самого начала я знала, что мы с Ваней были созданы для кого-то другого, причём оба. Да, сейчас мы любили друг друга, однако стоило ли нашим чувствам перерастать во что-то большее, чем крепкая дружба? То случайное столкновение соединило нас на три года, но что произойдёт дальше? Вдруг нас действительно ждали разные дороги? Его — карьера, работа и, возможно, семья и дети. А меня — сумасшествие и больничная палата до конца дней.

Или же…

Нет! Как бы я ни надеялась, но то был просто сон, не имевший никакого отношения к действительности. Неужели я могла всё разрушить, перечеркнуть три счастливых года и вероятную дальнейшую жизнь ради какого-то сна? Мужчины с чёрными глазами не существовало, я никогда и нигде его не встречу, потому что его придумало моё подсознание и только.

А если нет?..

Если хоть на секунду предположить, что он был вполне реальным и материальным человеком, ходил по той же планете и дышал тем же воздухом. Если у него, как и у всех остальных, была семья, женщина или жена, дети, друзья, родственники, знакомые. Если он жил обычной жизнью: работал, ел, спал, развлекался, смотрел телевизор, периодически болел и даже не знал, что снится какой-то девчонке из крошечного сибирского городка. Как найти его в этом огромном мире? Стоило ли искать? И была ли я ему нужна?

Хотелось бы ответить «Нет» на все вопросы и забыть их, словно очередной, глупый сон. Но его взгляд… Умопомрачительно пронзающий, наполненный отчаяньем и любовью, заставлял надеяться снова и снова. Почему-то внутри разрасталась уверенность, что я знала этого мужчину и что я…

Уже видела его смерть?

Сердце вдруг защемило от боли, словно я лишилась кого-то очень важного, очень дорогого и незаменимого. Словно на моих глазах убили любимого человека, и всю оставшуюся жизнь я была обречена скорбеть по этой утрате, ни в чём и нигде не находя успокоения. Я почувствовала себя безумно одиноко от одной мысли, что никогда больше не увижу темноглазого мужчину. Даже во сне. Мне захотелось зареветь в голос. И лишь осознание, что своим рёвом я разбужу спокойно спавшего рядом Ваню, заставило подавить всхлипы.

Невольно я дотронулась до лица, пытаясь вытереть несуществующие слёзы… И обнаружила на щеках дорожки засохшей соли, будто я уже рыдала. Причём не лёжа в кровати, как хотелось сначала подумать, ведь тогда они бы стекали назад к вискам, а как минимум в вертикальном положении: сидя, стоя или…

Или находясь на поле битвы и наблюдая смерть незнакомого мужчины.

Что за чертовщина?..

Эта мысль окончательно выбила меня из колеи. Мало мне было кошмаров и бредовых видений, так я ещё и перестала различать сон и реальность. А вдруг я страдала лунатизмом? Вдруг бродила ночами по квартире и лила слёзы? Это объяснило бы наличие солёных дорожек. Только ни папа, ни Ваня раньше ничегоподобного за мной не замечали.

Я принялась нервно растирать щёки, пытаясь смахнуть с них соль. Но вскоре сообразила, что заснуть мне уже не удастся. Слишком много времени прошло с тех пор, как я в ужасе открыла глаза, и закрываться обратно они совсем не собирались.

Преисполненная досадой и раздражением, я решила, что нужно пойти умыться. Прохладная вода немного успокоила разыгравшееся воображение, но тут же напомнила, как вчера по занавеске в моей ванной ползала ожившая тень, что заставило усомниться в нереальности этих видений и абсурдности порождённых ими домыслов. Тщательно вытерев лицо грубым полотенцем, я с опаской оглядела небольшое помещение. Однако ничего подозрительного не обнаружила: обычные стены, выложенные жёлтой плиткой, обычная занавеска для душа с рассыпанными по ней крупными, оранжевыми тюльпанами, обычная сантехника и стандартный коврик на полу — ничего из перечисленного не двигалось, не ползало и не шевелилось.

Абсурд. Глупость. Нелепость. Бред…

Смеясь над собой, я вышла из ванной и побрела на кухню. Включила чайник и, пока он закипал, по привычке встала возле окна, чтобы наблюдать за жизнью ночного города.

Жизни, в принципе, никакой не было. Улицы пустовали, и лишь где-то далеко лаяла собака, находясь вне зоны видимости. Фонари, установленные вдоль дороги, давали тусклое, жёлтое освещение. Поросшие между ними и окном деревья отбрасывали на стекло причудливые тени, а их ветви, слегка шелестевшие на ветру, напоминали костлявые руки, которые пытались дотянуться до меня. Правда, страха не вызывали, поскольку светлевшее над крышами домов небо уже начинало развеивать ночных призраков. Тишина занимавшегося утра завораживала и убаюкивала. Монотонно шумел чайник, силясь как можно быстрее вскипятить пол-литра воды, и под его тихое ворчание мои глаза стали сами собой закрываться…

— Время твоей Клятвы!

От неожиданно громких слов, прозвучавших, как раскат грома среди ясного дня, я подпрыгнула на месте и нечаянно задела раскалённую стенку докипавшего чайника. Отдёрнув руку и схватившись за обожжённое место, я быстро развернулась лицом в комнату. И в который раз за последние дни не поверила своим глазам.

Лампочка погасла, хотя светила ещё секунду назад, как погасли и фонари за окном. Теперь небольшую комнату освещал красный, сверхъестественный огонь, горевший внутри полупрозрачного облака, по форме напоминавшего вытянутую человеческую фигуру. Оно висело в воздухе посреди кухни, не касаясь пола туманным нижним краем и подобием головы почти достигая трёхметрового потолка. А по обе его стороны простирались огромные, призрачные крылья, которым не давали расправиться давящие, тесные стены…

***

Я села и схватилась за голову.

Та ныла хуже, чем с похмелья, а от резкого движения правый висок будто пронзила раскалённая игла, проникнув глубоко в невыспавшийся мозг. Воспоминание о произошедшем всего секунду назад пульсировало в нём вместе с невероятно противной, звенящей болью. И прошло минут пять или десять, прежде чем она, наконец, утихла. Осторожно и очень медленно я снова открыла глаза. И какое-то время осознавала, что теперь находилась в кровати, а не валялась посреди кухни, где должна была упасть в обморок.

За окном уже совсем рассвело, а стрелки на настенных часах показывали десять часов и пятнадцать минут.

Что это было? Каскадный, полуреальный сон? Не слишком ли много странных снов мне приснилось за одну ночь?

Рука сама потянулась к щеке — никаких дорожек от высохших слёз. Но я ведь умывалась ночью…

Если умывалась…

Я опустила руку и принялась рассматривать теоретический ожог, но ни вздутия, ни даже покраснения на коже не обнаружила. Не доверяя своим глазам, потёрла запястье — оно не болело, хотя к раскалённому чайнику я приложилась неслабо. Что ж, наверное, я не ходила ни в ванную, ни на кухню и никого там не видела, а просто спала и наблюдала волнообразные кошмары. Разве могли встречаться красные призраки из мистических фильмов на рядовых российских кухнях?

Конечно же, нет!

Я облегчённо вздохнула и блаженно откинулась на подушки, вытянувшись во весь рост. Вани рядом не оказалось. Будучи от природы «Жаворонком», он всегда вставал раньше меня и теперь, как в старые добрые времена, когда я была ещё здорова и мы только начинали встречаться, отсутствовал. Зато из кухни доносилось громыхание посуды и шум воды. А через некоторое время он появился на пороге комнаты с подносом в руках и сияющей улыбкой на лице.

— Доброе утро! — провозгласил Ваня, поставив поднос на табурет рядом с кроватью. — Как спалось?

— Нормально… — протянула я, глядя в его кристальные глаза и наслаждаясь тем, что он находился рядом.

Однако в памяти тут же всплыли другие глаза…

А также все мои предательские идеи и размышления. Я отвела взор, словно Ваня мог ненароком догадаться, о чём я думала. Снова всё было не так: что-то не то в его глазах, в его взгляде, в его улыбке и в моём отношении к нему. Не Ваню я хотела сейчас видеть, а того странного, нереального мужчину из сна. Разумом я понимала, что это было совершенно невозможно, но сердце затрепыхалось в радостном ожидании, хотя я даже лица незнакомца не запомнила. Я попыталась перевести неожиданную радость в улыбку, адресованную именно Ване, но, наверное, получилось не слишком правдоподобно.

— А ты как спал? — спросила я, приподнимаясь на подушках.

— Замечательно! Правда, совершенно не помню, что мне снилось.

«Везёт…» — с грустью подумала я.

— Слушай, а я ночью вставала?

— Нет… Не знаю. Так это ты включила чайник?

— Чайник?..

Я почувствовала, как внутри начала созревать тревога, вот-вот готовая перерасти в панику и накрыть меня с головой.

— Когда я встал, он был горячим, — пояснил Ваня. — Ты его включала?

— Наверное… — боль в виске запульсировала сильнее, и я нервно потёрла его. — Я вроде бы ходила на кухню, но не уверена…

— Ну, значит, ты, лунатик мой любимый! А это что?..

Ваня вдруг потянулся ко мне, убрал волосы со лба и принялся что-то внимательно там разглядывать. Его глаза округлились, став похожими на два голубых блюдца, перепугав меня до полусмерти и добавив новую порцию тревоги к моему и без того нервному состоянию.

— Что?.. Что там?

Я попыталась встать, чуть не опрокинув поднос с завтраком, но Ваня остановил меня, сильно надавив на плечи и заставив сесть обратно. Он был таким серьёзным, что меня уже буквально потряхивало от страха.

— Погоди, тебе нельзя сейчас вставать…

— Да что там такое? Я хочу посмотреть!

— Там… Там…

— Ну?..

— Там… Ничего!

Он повалил меня на подушки и принялся целовать. А я от неожиданности даже сопротивляться не смогла, рассмеявшись вместе с ним.

— Какой же ты балбес! — выдохнула я, когда он, наконец, отстранился.

— Знаю. Зато люблю тебя!

— И я тебя, — произнесла я, но внутри вдруг что-то туго сжалось и запротестовало, словно я врала самой себе…

Остальной день проходил на удивление скучно, хотя в моей ситуации следовало использовать определение «Спокойно». Не хотелось ничего делать, никуда идти и ни с кем встречаться. Я лишь отзвонилась отцу, заверив его, что со мной всё в порядке и Ваня не отдал меня на растерзание маньякам, немного поболтала с Таей о прошедшей дискотеке, а потом выключила телефон.

Летний календарный понедельник для двух студентов, то есть для нас, являлся выходным, поэтому я решила провести его в тишине и покое, валяясь на диване перед телевизором и периодически проваливаясь в лёгкую дремоту. После странной, то ли кошмарной, то ли бессонной ночи такое времяпрепровождение казалось бальзамом для воспалённого мозга, измученного бесконечной чередой вопросов, на которые я не знала ответов. Ваня, как мог, поддерживал меня в бестолковом лоботрясничанье, с головой погрузившись в обстреливание потенциальных врагов и взятие стратегически важной точки. Он уже часа три не отрывался от компьютера, проигнорировав моё предложение посмотреть вместе фильм и грозя окончательно доломать кнопки мыши или разбить клавиатуру.

Под грохот очередного взорвавшегося на мониторе танка я переключила канал и невидящим взглядом уставилась в голубой экран, плохо улавливая, что передавали по новостям. Гораздо больше меня интересовал подлокотник и положенная на него мягкая подушка. Хотя обрывки информации я всё-таки усваивала.

Очередная забастовка рабочих в Китае…

Где-то шёл крупный град…

Террористы снова что-то взорвали…

Сектанты совершили массовое самоубийство…

В Америке разбился авиалайнер…

В Таиланде перевернулся паром…

Я стала слушать внимательнее. Наверное, меня разбудило происшествие в Таиланде, ведь ещё недавно мы с Ваней мечтали съездить в эту экзотическую страну. Но информационный блок быстро закончился, и ведущий уже другой передачи принялся с пеной у рта вещать про какой-то метеорит. Учёные обнаружили его пару лет назад, дали смешное название «Легат», но не уделили должного внимания, поскольку его орбита, хоть и пересекалась с земной, катастроф не предвещала. Предполагалось, что небесные тела благополучно разминутся в бескрайнем космическом пространстве. Однако по «Непонятным причинам» недавно метеорит сменил траекторию и по «Предварительным расчётам» в конце лета должен был упасть в районе Чёрного моря…

Чёрного моря…

Чёрного…

Чёрного, как глаза…

Его глаза…

Я отшвырнула пульт в сторону и закрыла лицо руками.

Сейчас меня всецело должна была заботить судьба планеты и наша жизнь после предполагаемой катастрофы. Но вместо этого перед взором возникла картина из первого слоя сна, породившая очередную волну отчаянья, как упавший в воду предмет вызывал серию волн, радиально расходящихся из центра. Казалось, что с каждой минутой, с каждой секундой воспоминания становились всё более нестерпимыми, не угасая и не теряясь в потоке новой информации.

Почему я не могла выкинуть из головы совершенно незнакомого человека, возможно, даже не существовавшего в реальности и живущего лишь в моём воображении? Почему не могла забыть его приснившиеся объятия? Почему даже наяву бездонные, чёрные глаза бередили мою душу, заставляя мечтать и надеяться?

Возможно, потому что где-то я уже видела их…

Нет! Не у Лазаревского, конечно! Бесспорно, глаза безымянного воина и глаза врача были похожи, но только цветом — одинаковой, непроницаемой чернотой. Наполнение же было совершенно разным, и чувства они вызывали тоже разные. Взгляда Лазаревского, с его проницательностью, подозрительностью и въедливостью, я боялась как огня. А взгляда незнакомого мужчины моё тело жаждало почти на физическом уровне…

Снова назойливое, предательское чувство закралось в душу и принялось грызть её изнутри. Мысли зациклились. Они носились по кругу, вновь и вновь возвращаясь к одной и той же идее — а если этот мужчина подходил мне больше, чем Ваня?

Конечно, Ваня был хорошим. Очень хорошим. По крайней мере, лучше, чем я, поскольку не гонялся за безумными призраками, не предавал и любил, не требуя ничего взамен. И в очередной раз мне пришлось признать правоту мамы — Ване не стоило находиться рядом. Как ни печально, но это являлось единственным выходом из сложившейся ситуации. В итоге и ему, и мне станет спокойнее. Ваня перестанет переживать и заниматься самопожертвованием, а я перестану терзаться угрызениями совести…

Наверное…

— Вань, можно с тобой поговорить?.. — набравшись смелости, спросила я.

— М-да… Хочешь услышать мнение гения? — протянул он, не оторвав взгляда от компьютера.

— Что? — переспросила я, не сразу вникнув в смысл сказанной им фразы.

— Ты хотела поговорить. Хочешь услышать мнение гения? — повторил он.

— Не смешно, — фыркнула я, ощутив не только волнение, но и сжигавшее изнутри чувство вины.

Я снова нервно потёрла висок и нерешительно посмотрела на Ваню. Горло почему-то перехватило, и слова увязли в нём, как в тугом сиропе.

Как ему сказать?..

— Тогда что? — спросил он, даже не повернувшись.

— Вань…

— Да?..

— Нам нужно расстаться, — выпалила я, а сама не поверила, что смогла произнести это вслух.

Возможно, я только что совершила самую большую ошибку в своей жизни…

Ваня замер. Перестал стучать мышкой и несколько секунд просто сидел, уткнувшись невидящим взглядом в монитор. За это время персонажа, которым он управлял, расстреляли в упор, и механический голос объявил, что игра закончилась.

— Ты уверена? — наконец, спросил он.

— Я… Не знаю… — честно ответила я.

Ваня медленно повернулся на стуле, так же медленно подошёл ко мне и присел рядом, пытаясь заглянуть в глаза. Но я не смогла ответить ему тем же. Отвернулась. Мне стало ужасно стыдно оттого, что я хотела расстаться с ним из-за каких-то снов…

— Что случилось, малыш? — спокойно спросил он.

— Ничего… Просто мне кажется, что нам нужно расстаться…

— Лиз, ты же знаешь, что я люблю тебя… Ты меня разлюбила?

— Нет… Я тоже… Люблю тебя, Ваня…

Я не до конца понимала, что делала и зачем. Всё происходило не в реальности, не со мной. Мой разум наблюдал за совершаемым эгоистичным поступком будто со стороны, будто отделённый от тела толстым, пуленепробиваемым стеклом. Он видел, как я обыденным голосом предлагала Ване разорвать отношения, длившиеся три года, словно звала его сходить в кино, хотя внутри у меня всё переворачивалось от боли. Я этого не хотела. Не могла хотеть. Я любила Ваню всей душой, но всё равно расставалась с ним…

— Тогда зачем? Я не понимаю… — мотнул он головой.

— И не поймёшь. В последнее время я и сама себя не понимаю… Просто… Мои кошмары стали сильнее. Я начинаю бредить, как мама… Я… Я не хочу, чтобы ты видел, как я схожу с ума…

— Ты себе просто накручиваешь! Я уверен, с тобой всё в порядке! Не волнуйся, я буду рядом и не оставлю тебя!

— Знаю, Вань. Но я не хочу, чтобы ты был рядом. Так будет лучше для нас обоих…

— Да что ты говоришь?! — он вскочил, измерил комнату шагами, а потом вернулся и схватил мои руки. — Для кого лучше? Тебе без меня будет плохо, разве я не знаю? Лиз… Лиза!

— Прости, Вань…

Ледяной и спокойный голос сорвался, предоставив мне самостоятельно расхлёбывать последствия содеянного. Я расплакалась, а Ваня нежно и заботливо принялся вытирать мне слёзы, пытаясь успокоить.

— Ну, не плачь, малыш. Это всё глупости. Мы со всем справимся. Скажи мне, что не так? Я что-то сделал неправильно?

— Нет, ты хороший! Ты самый лучший!

— Тогда что? Ты в кого-то влюбилась? — неожиданно, со вздохом спросил он, но не злобно и холодно, как я ожидала, а скорее обречённо.

— Конечно, нет! Ты же знаешь, я так не могу… — произнесла я.

Вот только сама не поверила в сказанное.

Мне не хватало смелости признаться себе в том, о чём Ваня и так догадался — что я бросала его из-за мечты, из-за нереального и призрачного видения. Да, я не закрутила роман на стороне, но я влюбилась в другого. В того, кого даже не знала. В плод своего больного воображения. Разве нельзя было назвать это изменой? Хотела ли я уберечь Ваню от необходимости наблюдать развитие моей болезни или предавала его, изменив в душе? Расставалась ли я с ним ради него или ради себя, чтобы освободить место для других эмоций? Мне искренне хотелось верить, что я просто поддалась маминому влиянию, ведь обвинять кого-то другого было намного проще, чем себя. Но разве это было правдой?

Нет, не было.

— Извини… — Ваня обнял меня и снова прижал к себе. — Я пытаюсь понять, зачем нам расставаться…

— Я не смогу тебе объяснить, — всхлипнув, ответила я. — Просто чувствую, что так надо…

— Уверенна?

— Нет…

— Просто скажи, ты сама этого хочешь? Да или нет?

— Я… Я не знаю…

— Да или нет?

— Да.

Ваня помрачнел как осеннее небо. Отстранился, закрыл лицо руками и долго так сидел — не двигался и, кажется, даже не дышал. И лишь сведённые до предела брови выдавали бурю эмоций, проносившуюся в его душе. Я не могла спокойно смотреть на его скупые мужские переживания, в которых сама была виновата. Я рыдала, даже не пытаясь вытирать стекавшую по щекам воду, и она капала, капала, капала, выливаясь за нас двоих…

— Ведь всё было нормально… — наконец, произнёс он.

И действительно, всё было хорошо. Пока у меня не начало развиваться безумие, по крупицам отравлявшее жизнь нам обоим. Пока все мои размышления не заняли увиденные ночью ужасы. Пока эти ужасы не перетекли в настоящую жизнь. Пока вымышленные чувства не подменили реальную любовь. Пока предательские мысли безостановочно не начали крутиться в голове. Пока люди вокруг, здоровые или же безумные, не возжелали нас разъединить, словно весь мир был недоволен нашими отношениями. Так что нет, в них давно не осталось ничего нормального.

— Ты всё же подумай… Может, не стоит рубить с плеча? — добавил Ваня, тяжело вздохнув.

— И что, ты согласишься всё вернуть? — искренне удивилась я. — После этого?..

— Да. Я всё равно люблю тебя, малыш. Моё отношение к тебе не изменилось и не изменится. Знай, что ты всегда можешь на меня рассчитывать…

— Спасибо, Вань…

— Можно я поцелую тебя в последний раз? — спросил он, но в его голосе не осталось ни капли надежды.

Я сдавленно кивнула.

Что я наделала?!

Ведь всё ещё можно было исправить! Вот прямо сейчас нужно было сказать, какой я была дурой, какую непростительную ошибку совершила и как сильно его любила! Нужно было попросить прощения, обнять и закричать, что я хотела быть только с ним! Но что-то удерживало. Это было сильнее меня, сильнее моих чувств к Ване и сильнее всех доводов и причин — ощущение, что если я пойду на попятную, то совершу непоправимую ошибку…

Ваня приблизил своё лицо и печально посмотрел в глаза. Потом поправил рукой выбившиеся волосы, поцеловал в лоб и лишь слегка прикоснулся губами к моим губам.

Как хотелось поцеловать его в ответ! Как хотелось! Я подалась вперёд, но Ваня уже отстранился. Тогда я обняла его и зарылась лицом в его майку, стараясь спрятать в её складках свой стыд.

— Вань, прости меня, пожалуйста…

— Всё будет хорошо, малыш… — прошептал он, нежно погладил меня рукой по спине, а затем несмело убрал её в сторону.

Вот и всё.

Теперь мы стали чужими.

После того как Ваня проводил меня домой, на улице начался ливень, почти такой же сильный, какой бушевал два дня назад. Но Ваня не взял зонт, а просто ушёл, оставив меня наедине с мерзкими чувствами. Я стояла на кухне и утирала слёзы, глядя в залитое водой окно, а мои мысли носились далеко — среди серых бетонных зданий, где под низвергавшимися из чёрных туч потоками дождя медленно брела одинокая фигура. Мне было жаль его. Я так хотела, чтобы Ваня остался, вот только зачем? Наши жизни теперь разделились, а предложение переждать ненастье у меня прозвучало бы, как проявление чувств, которых впредь не должно было быть…

Напоследок Ваня банально попросил остаться друзьями. Однако я не знала, смогу ли общаться с ним, понимая, какую боль причинила. Смогу ли смотреть ему в глаза и не испытывать неловкости. Смогу ли спокойно рассказывать о своей жизни и слушать о переменах в его. Нет, не получится. Лучше какое-то время не видеться, успокоиться самой и дать успокоиться Ване. А дальше — ну, как придётся.

Возможно, потом мы действительно сможем общаться…

Ночь без него оказалась ужасно холодной, постель — несоразмерно гигантской, а я сама в ней — крошечной и беззащитной. Мне не хватало его шумного дыхания, сонного ворчания и человеческого тепла — всего, к чему я так привыкла за три года. Пока я не спала, дождь шёл не переставая. Он капал и капал, стучал и стучал по карнизу, словно оплакивая наш разрыв. Сначала я тихо ревела, вторя монотонным завываниям ветра. Потом слёзы иссякли, и я просто лежала, невидящим взглядом уставившись в потолок, будто было что-то интересное в ровном и гладком листе побеленного гипсокартона.

Я не запомнила, как заснула. Наверное, в конце концов я просто забылась и, кажется, не увидела этой ночью ни одного кошмара…

Глава 6. Апокалипсис

«ВЕТХИЙ ЗАВЕТ.

Пятикнижие Моисея.

Бытие.

Глава 1.

В начале сотворил Бог небо и землю.

Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою.

И сказал Бог: да будет свет. И стал свет.

И увидел Бог свет, что он хорош, и отделил Бог свет от тьмы.

И назвал Бог свет днём, а тьму ночью. И был вечер, и было утро: день один.

И сказал Бог: да будет твердь посреди воды, и да отделяет она воду от воды.

И создал Бог твердь, и отделил воду, которая под твердью, от воды, которая над твердью. И стало так.

И назвал Бог твердь небом. И был вечер, и было утро: день второй…»

Книга, которую я держала в руках, сидя в холле психиатрической клиники в ожидании приёмного времени, являлась ничем иным, как библией. И странно напоминала ту, которую я читала в давно забытом сне. Случайно или же осознанно, но я выбрала именно её: толстую, с жёлтыми, словно специально состаренными страницами, в тёмном переплёте, с имитацией текстуры кожи и золотым тиснением на обложке.

А ведь ещё недавно библия была последней книгой, которую я добровольно купила бы. В отличие от мамы, считавшей веру неотъемлемой и очень важной частью жизни, в чём она безнадёжно отстала от стремительно развивавшегося атеистического мира, я никогда не верила в бога. Когда-то в детстве она пыталась учить меня религии. Но, поскольку наше общение, как и воспитательный процесс, периодически прерывали её приступы безумия, к религии, как и ко многим другим идеям, которые она пыталась поместить в мою голову, со временем я начала относиться весьма скептически и всё чаще выстраивала собственные теории.

Я усмехнулась.

Много веков назад за подобные мысли меня бы предали анафеме, и это стало бы моим самым большим наказанием в жизни. Благо, теперь вопросы религии не требовали обязательного изучения и перешли в юрисдикцию каждого отдельного человека — спасибо праву свободного вероисповедания. Однако, попав в руки индивида, религия утратила своё значение в качестве средства взращивания коллективного сознания, как утратила свою власть и могущество церковь, более не являясь орудием массового влияния. Наверное, мы слишком далеко ушли от бога, если он вообще существовал, в сферу украшательства, формальности и ритуальности. А акт веры перестал являться таковым, переродившись в бессмысленные обряды, которые люди соблюдали, потому что так было нужно, а не потому что в них содержался глубокий, сакральный смысл. Или же в религии просто отпала необходимость, так как в наше время у правительства появилось множество других способов контролировать людские массы.

Именно поэтому в древние времена было куда больше людей, передававших слово божие. Прям, куда не плюнь — везде пророки. Их слушали, за ними следовали, им поклонялись. Они могли управлять толпами и целыми народами, имея в руках самое действенное оружие на тот момент — веру. А в нашу эпоху всех, кто называл себя пророками, считали либо шарлатанами, что часто являлось абсолютно правомерным, либо сумасшедшими. Просто теперь, в век господства знаний и логики у настоящих «Божьих людей» было гораздо меньше возможностей донести до толпы свои мысли и знания, несмотря на развитые средства связи: интернет, телевидение, радио и бесчисленное множество других… Просто им никто больше не верил, а балом правили сектанты, обладавшие ораторским искусством, коммерческой жилкой и способностью запудривать мозги слабовольным последователям. И недавнее массовое самоубийство как раз было очередным тому подтверждением. Церковных служителей я вообще не брала в расчёт, поскольку подобными людьми всё чаще двигали совсем иные цели, нежели желание нести людям истину…

Я скривила лицо, не обратив внимания, что кто-то мог застать меня за столь странным занятием.

Истину?

Какую истину?

Кто сказал, что она вообще существовала? Существование бога, например, не доказал ещё ни один учёный и ни одна наука. Так чью же истину эти пророки пытались нести несведущему миру? Не только ли свою?

Возможно.

Однако раньше слушали и принимали, а наше общество породило слишком много скептиков, смыслом жизни которых стала власть, карьера и материальное благосостояние. Тогда как прежде смыслом жизни была именно вера. Вера каждого человека во что-то большее, в возможность существования добра, в обязательность воздаяния за хорошие дела и наказания за плохие. Люди просто верили, поскольку это помогало им переносить невзгоды и закрывать глаза на свои слабости. А если на пророков, неугодных властям, объявлялись гонения, если их мучили и убивали, то им верили ещё больше.

Теперь верить перестали, но уже не пытали и не жгли, а просто прятали по психбольницам, ограждая от нормального общества. Как мою мать. И никому не было до этого дела, поскольку людям всё стало безразлично. Наверное, это был более эффективный способ искоренить ненормированную религию, ведь человека, которого официально признали умалишённым, не будут слушать и воспринимать всерьёз. Поэтому на земле с каждым днём появлялось всё больше и больше атеистов. Как цепная реакция, подобные мысли закрадывались в каждую голову. Возможно, они являлись не совсем верными, но разве влияние конкретно на меня не доказывало их действенность?..

Я оторвала взгляд от жёлтой страницы и уставилась перед собой, пытаясь понять, почему настолько глубоко задумалась о вещах, которые раньше меня совсем не интересовали. Скорее всего, потому что, невзирая на мой глубоко укоренившийся скептицизм, сложно было не стать верующей, когда каждую ночь сны посещали огненные демоны, а на кухне парили красные ангелы. И ещё мне почему-то упорно казалось, что подтекст происходивших со мной неприятностей был явно религиозный. Возможно, из-за маминого помешательства именно на религиозной почве…

— Скептицизм — самое гениальное изобретение Тёмных Сил!

— Что, простите?.. — я вопросительно уставилась на человека, который потревожил мои хаотичные мысли.

И появление которого я совершенно не заметила.

Рядом со мной на диване возник пожилой мужчина в стареньком, сером плаще, на потрёпанной ткани которого красовались непонятные разводы. Но, несмотря на грязный плащ, старичок выглядел вполне опрятно. Аккуратно уложенная треугольником седая борода украшала аристократичное лицо, бледно-голубые, воспалённые глаза и мягкий взгляд придавали ему доброе выражение, а голову венчали ровно подстриженные, белёсые волосы и небольшая лысина. На вид старику было лет восемьдесят, однако его кожа имела лишь небольшие намёки на увядание и удивляла подростковой гладкостью и ровным тоном. Да и стариком его сложно было назвать, поскольку немногие молодые люди в свои восемнадцать лет выглядели так же свежо, как он в свои предполагаемые восемьдесят.

Мужчина не походил на пациента больницы — слишком осмысленным и спокойным был его взгляд. Скорее, он пришёл кого-то навестить.

— Их главная цель — посеять сомнения в людских сердцах, — снова заговорил старик, блаженно улыбаясь.

— Извините… Я…

Я просто оторопела от такой наглости, тут же растеряв все слова!

И лихорадочно принялась придумывать, как бы мягко до него донести, что я не хотела обсуждать вопросы религии ни пойми с кем. Да с какой стати он вообще со мной заговорил?! Увидел библию в руках и решил дать совет?

Я ненавидела, когда посторонние люди лезли не в свои дела и пытались учить меня жизни. Поэтому и сама старалась не вмешиваться в чужие проблемы со своим мнением, ведь ситуацию полностью, со всеми нюансами и моментами можно было узнать, лишь попав в неё. Но, к сожалению, подобного правила придерживались не все. И иногда, например, как сейчас, сложно было спокойно поразмыслить, чтобы никто не приставал.

— Я и сама не верю! — выпалила я, со злостью захлопнув книгу.

После расставания с Ваней на душе царила гадкая пустота, а тут ещё этот фанатик привязался, окончательно испортив мне настроение. Следовало бы уйти от разговора, забиться в дальний угол, чтобы никто меня не трогал, но от слов старика я завелась с полуоборота и буквально вскипела изнутри. Наверное, сейчас он прочитает целую лекцию, а ещё лучше — как бездарные священники, начнёт кричать, оскорблять и грозиться адом, в который я попаду, если не покаюсь в своём безверии.

И ладно! Я тоже была настроена на войну! В конце концов, это было моим личным делом: что читать, о чём думать и во что верить! И в советах я не нуждалась!

— Нет, ты не атеистка, — неожиданно улыбнулся старик, заметив мой праведный гнев. — Ты не любишь внешнюю сторону религии: не носишь символов, не исполняешь ритуалов, не ходишь в церковь и не признаёшь священников, которые утверждают, что Господь наделил их властью прощать грехи людям… Но в душе ты всё равно верна Богу. Пусть не тому, в которого тебя учила верить мать. И не тому, которого описывают люди. Другому — и это правильнее.

— Вам-то откуда знать?.. — оторопело произнесла я.

Быстро разгоревшаяся ярость так же быстро и угасла под его мягким, добрым взглядом, каким обычно смотрят родители на несмышлёных детей. С секунду я не могла оправиться от шока. Я будто сидела на сеансе у экстрасенса, и он рассказывал вещи, которые были известны только мне. Старик не мог знать, о чём я думала и какими принципами руководствовалась по жизни, ведь я видела его впервые. Даже если бы он кого-то расспросил, вряд ли ему рассказали бы такие подробности, поскольку я мало с кем делилась своими мыслями. Но тогда откуда ему было это известно? И другой вопрос — зачем понадобилось собирать обо мне информацию? Я не являлась ни важной фигурой, ни известной личностью… Собственно, я была никем…

И потому оставался единственный вариант. Маловероятный, но, если я в него не верила, это не означало, что он не мог оказаться правдой…

— Вы что, читаете мысли? — спросила я, скептично сощурившись.

— В некотором смысле, — подтвердил старик мои сомнения.

Он снова улыбнулся, на этот раз открытой, светлой улыбкой, и меня поразили идеально ровные, белые зубы, которые так же не вязались с его возрастом, как и гладкая кожа. Будто двадцатилетнему юноше неумелые гримёры приклеили седые бороду и усы, натянули парик с лысиной, подкрасили красными тенями глаза и на этом успокоились, забыв про остальные атрибуты старости, от чего весь облик мужчины смотрелся неестественно. Но это могли быть и имплантаты, напомнила я себе. А пластическая хирургия в наш век творила такие чудеса, что вернуть лет двадцать молодости для неё не составляло особого труда.

— У тебя здесь родственник? — вдруг сменил тему старик, видимо, не желая раскрывать свои секреты.

— Да, мама…

— А я пришёл к знакомой. Не переживай, это очень хорошее учреждение. Здесь хорошо заботятся о пациентах.

— Я не переживаю…

— Разве? Ты ведь сомневаешься, стоит ли твоей маме здесь находиться.

— Откуда?.. — я поперхнулась фразой, крутившейся на языке.

Теперь я испытывала страх, словно разговаривала с наёмным убийцей, до этого момента методично собиравшим информацию о своей жертве, и больше всего на свете хотела убежать от него подальше. Но желание поговорить с мамой в конце концов пересилило, и я осталась сидеть на диване, надеясь, что фанатик выговорится и отстанет от меня.

— Ты поступила правильно. Так было нужно, — не обращая внимания на моё посеревшее лицо, продолжил старик.

— О чём вы? — спросила я, на этот раз действительно не понимая.

— Ты знаешь, о чём, — он сцепил руки и немного наклонился вперёд, опершись локтями о худощавые коленки, обтянутые тёмно-серой тканью классических брюк. — Есть любовь вечная, а есть земная. Иногда они совпадают, а иногда, увы, нет. Вы были честны в своих чувствах, но это была не ваша любовь, так что ты поступила правильно.

— Что?..

Страх перерос в тихий, всепоглощающий ужас.

Я смотрела на странного человека широко распахнутыми глазами, с каждым мгновением всё больше поражаясь его осведомлённости о событиях, произошедших в моей жизни. Я ведь ещё никому ничего не рассказала: ни отцу, ни матери, ни тем более друзьям, которых у меня было немного, хотя с того момента прошло уже больше недели. Ваня тоже молчал, я была в этом уверена, иначе его лучший друг давно бы позвонил с расспросами. Так что для окружающих мы по-прежнему оставались парой.

А может, старик тоже был чокнутым, как и все в этом заведении? Говорил общие фразы, подходившие к жизни любой молодой девушки, и лишь случайно попадал в точку, поскольку я сама связывала их с определёнными событиями?..

— Не суди юродивых слишком строго, — мягко изрёк он, снова прочитав мои мысли. — Богу с ними общаться проще, ведь их разум не наполнен ненужными домыслами. Конечно, не все они божьи люди, но и не все не ведают, что говорят…

— Семёнова!

Я резко повернулась к позвавшему меня санитару, и библия соскользнула с колен, тяжело стукнувшись о бетонный пол. Гулкое эхо мигом разлетелось по холлу, потревожило безмолвные стены, волной прокатилось по пустым коридорам и затихло где-то на дальних лестницах, перепугав и меня, и немолодого санитара. Я быстро кивнула ему — мол, иду — и развернулась обратно к старику, желая закончить интригующий и одновременно ужасающий разговор.

Но того рядом уже не оказалось…

Я растеряно огляделась. В довольно большом холле не было ни души, кроме меня, санитара и прикорнувшей за столом возле выхода на лестницу медсестры, которую не разбудил даже громкий хлопок. Это вновь заставило меня нервничать — старику просто некуда было деться, но он пропал так же внезапно и бесшумно, как и появился…

В памяти мгновенно всплыл образ странного человека из клуба, который неожиданно появлялся и исчезал, подобно миражу в пустыне, и словно сошёл со страниц старинных книг про древних волшебников и магов. Кстати, внешне они тоже были похожи — светлыми одеждами и седыми волосами. На этом сходство заканчивалось, поскольку лицо того человека-призрака я не разглядела в мерцавшем и переменчивом свете, а мой нынешний случайный собеседник казался совершенно обычным, если не считать слишком гладкой для его возраста кожи.

Так куда же он делся?..

— Вы Елизавета Семёнова? — спросил санитар, подойдя вплотную к единственному человеку, находившемуся в холле.

Ко мне.

За перепуганными мыслями я совершенно забыла, что он только что позвал меня. И что я даже ответила.

— Да, я… А вы не видели, куда он ушёл?..

— Кто? — мужчина уставился на меня непонимающим взглядом.

— Ста…

Я осеклась.

В здании психиатрической клиники для здоровья полезнее было молчать, даже если передо мной стоял всего лишь санитар, а не доктор Лазаревский с его злополучным блокнотом.

— Н-неважно, — чуть заикаясь, пролепетала я. — Показалось…

Я быстро подняла с пола книгу и, сунув её в сумку, последовала за тихо матерившимся мужчиной, возмущённым, что ему пришлось вести незадачливую посетительницу чуть ли не за ручку. Он открыл замок и проводил меня недовольным взглядом, после чего дверь за моей спиной угрожающе захлопнулась.

Внутри по-прежнему царили спокойствие и обыденность. За несколько дней в палате ничего не изменилось: мебель стояла на старых местах, стены удручали противно-серым цветом, а немногие мамины вещи располагались в том же порядке и лежали там же, нетронутые и неиспользованные. Даже баночка с кремом на тумбочке не сдвинулась ни на миллиметр с тех пор, как мама её туда поставила. Казалось, за столетия в этой больнице тоже ничего не изменится, и, если зайти сюда через век или два — всё останется прежним, только ещё больше одряхлеет и облупится.

Я думала, что застану маму в постели, как после последнего срыва. Но я ошиблась. Она сидела на самом краешке и что-то увлечённо крутила в руках. С порога я не смогла разглядеть, что именно — слишком крохотным был предмет. Но сейчас и не особо интересовалась.

— Мама! — воскликнула я с радостью и волнением, тут же забыв про неприятный инцидент в коридоре.

— Здравствуй, Лизонька! — она встрепенулась и подняла на меня совершенно ясные глаза. — Как хорошо, что ты пришла!

Я искренне удивилась.

Сегодня мама не выглядела уставшей или отрешённой, как прежде, а наоборот — в ней будто прибавилось энергии. Взгляд стал более осмысленным, цвет лица — посвежевшим, осанка — прямой и уверенной. Да и настроение вроде улучшилось.

Может, так подействовали лекарства?

Во время последнего курса она была подавлена и выглядела плохо, так что, наверное, Лазаревский назначил какой-то новый препарат, о чём мы с отцом пока не знали. Точнее, не знала я, ведь каждый свой шаг он должен был согласовывать с папой. В любом случае меня порадовала эта положительная перемена. Если так пойдёт и дальше, может, обещания доктора, наконец, сбудутся и он отпустит её домой?

Бросив сумку на пол, я осторожно присела рядом, неосознанно немного побаиваясь маму после того случая. Не обращая внимания на напряжённость, она нежно меня обняла, прижала к мягкому халатику в цветочек и несколько минут мы просто сидели, не шевелясь и ничего не говоря друг другу, словно не виделись целую вечность. Я вновь остро ощутила, как сильно скучала по ней всё это время и как мне её не хватало. Страх быстро прошёл, и я позволила себе расслабиться, наслаждаясь такими редкими и такими желанными материнскими объятиями.

— Что-то случилось, дочка? — наконец, спросила она, почувствовав моё настроение, отстранилась и положила руки на плечи.

Они оказались пусты, как у искусного фокусника.

— Мне так нужно поговорить с тобой, мам. Я совсем запуталась… — всхлипнула я, при этом мучаясь сомнениями, стоило ли вообще ей о чём-то рассказывать.

Хотя именно для этого я сюда и приехала. Я испытывала почти физическую необходимость поделиться с кем-то своими страхами и видениями, а также всем, что накопилось в душе. И так уж вышло, что сейчас мама являлась единственным человеком, которому я могла бы довериться и кто смог бы меня понять, ведь мы страдали схожим бредом. Я знала, что мама нездорова. Я знала, что нездорова я. Однако впервые в жизни я испытывала потребность услышать её мнение, чтобы понять, как с этим справиться. К сожалению, справиться с её безумием я не могла.

— Рассказывай, Лизонька, рассказывай, — она улыбнулась чистой, наивной улыбкой.

— Столько всего случилось за эти дни… — начала я, но замолчала, не понимая действий матери, которыми она сопровождала моё повествование.

Она нежно погладила меня по волосам, едва коснулась всё ещё нывшего виска и грустно улыбнулась, сразу став до невозможности печальной.

— Вы с Иваном расстались.

Мама сказала это так уверенно, словно по-другому и быть не могло. Я вздрогнула. Меня бросило сначала в холод: заледенели пальцы рук, онемели ноги, а по спине прокатился неприятный озноб, застряв где-то на затылке. А потом в жар: мне стало дурно, щёки запылали, а кожа покрылась испариной.

— Откуда ты знаешь? — прошептала я, прокручивая в памяти недавний разговор с пожилым мужчиной в холле. — Кто тебе рассказал?..

— Елизар…

— Что, вся больница уже в курсе?! — я подскочила и принялась мерить крохотную палату шагами, не зная, куда деть вдруг задрожавшие руки.

Нереально!

Просто невозможно!

О том, что мы расстались, кроме нас с Ваней пока никто не знал. Не должен был знать. Тем не менее уже несколько человек вовсю обсуждали нашу личную жизнь!

Я остановилась от неожиданно озарившей меня догадки, связавшей эти два события.

— Елизар — это твой друг? — я снова села на кровать, пребывая в полнейшем смятении.

— Да… Но это не важно… Ты не переживай, дочка… — попыталась успокоить меня мама, но у неё ничего не вышло.

— Это тот, кто тебя навещал, правильно? — не унималась я, подгоняемая любопытством. — Я только что разговаривала в холле с пожилым человеком в сером плаще, и он сказал, что приходил к знакомой. Это был он? Елизар?

— Он уже говорил с тобой?.. — мама вдруг замерла.

Её глаза судорожно забегали по полу, по стенам, по мне. Взгляд наполнился такой пронзительной болью, какую я видела лишь один раз в своей непродолжительной жизни — когда маму увозили в больницу. Она попыталась что-то сказать, но не смогла, а потом и вовсе заплакала, закрыв лицо руками.

— Мам, ты что? Ну, извини… Не плачь, я не хотела тебя расстроить, — я попыталась обнять её, но она отстранилась, неуклюже утерев слёзы.

— Не ты виновата… Не ты…

— Тогда почему ты плачешь? Из-за него? Он сделал что-то плохое?

— Нет, Елизар мой друг… И он уже говорил с тобой… — она обречённо вздохнула и, наконец, подняла лицо, посмотрев на меня с горечью и каким-то ожиданием, словно не решаясь спросить о продолжении.

— Твой Елизар неожиданно подсел ко мне и завёл разговор, — не дожидаясь просьбы, объяснила я, однако не стала упоминать, о чём именно мы говорили. — Он сказал, что я правильно поступила, расставшись с Ваней… Только я не понимаю, откуда он об этом узнал и с чего решил, что это правильно…

— Ты всё поймёшь, дочка, — еле слышно произнесла мама. — Знаю, что это я просила тебя с ним расстаться, но так было нужно. Так Елизар сказал…

— Что он сказал?! — взревела я от осознания, откуда у этой ситуации росли ноги. — Так это он придумал?! И тебя убедил, и… И меня заодно! Блин, вот я дура-то! Он же нами просто манипулирует!

Я почти закричала, но в последний момент вспомнила, что на крики могли сбежаться санитары, и этот разговор закончится очень быстро. А заканчивать его я не хотела, пока не разберусь, что ещё этот старикашка наплел моей маме.

— Поверить не могу! — яростно зашептала я. — Я бросила парня, потому что какой-то латентный шизик воспользовался твоей болезнью! Зачем он вмешивается в нашу жизнь?! И почему ты позволяешь ему это?!

Но мама отреагировала спокойно, словно ждала подобной реакции.

— Дочка, не говори так, — ответила она настолько серьёзно, что я невольно начала слушать, совершенно позабыв, в каком заведении находилась. — Елизар не сумасшедший. Тебе ещё предстоит узнать, кто он, и тогда тебе станет стыдно за свои слова. Он говорил с тобой… — мама опять тяжело вздохнула, зажмурившись, словно от боли. — Значит, придёт снова… И она придёт тоже… Лизонька, я бы очень хотела, чтобы у нас была обычная семья, чтобы мы были обычными людьми, но, видимо, не суждено… Тебя ждёт ещё множество тяжёлых испытаний, и боль от вашего расставания с Иваном несравнимо меньше того, что тебе выпадет в жизни. Я буду молиться, чтобы ты всё выдержала… Я буду молиться за тебя, Лизонька…

— Мам, я ничего не понимаю, — покачала я головой.

Мой гнев утих, но лишь для того, чтобы освободить место зарождавшейся истерике. Я терялась вдогадках — было ли всё, что говорила мама, правдой или она находилась там, где и должна. И что из перечисленного являлось худшим вариантом для неё и для меня.

— Это лишь твой путь! — продолжила мама изменившимся голосом. — Ивану ничего знать не нужно, тебе придётся идти одной. В том есть и моя вина — из-за меня ты будешь страдать. Но ждать осталось недолго. Скоро Змий вырвется! Посланник уже летит к нему, он выпустит его! Дочка, ты из колена нашего, и Гавриил уже воззвал к тебе! Он оставил на тебе огненный знак!

И она снова коснулась моего виска.

В последние дни я редко смотрелась в зеркало, напрочь позабыв об опрятном внешнем виде, еде и одежде. Ела то, что дают, надевала то, что первое попадалось под руку, про косметику даже не вспоминала и, как зомби, выполняла стандартные процедуры: кофе, душ, работа, ужин, телевизор, сон. На удивление спокойный сон, хотя даже он теперь меня не радовал. Я ни с кем не общалась и ни с кем не разговаривала, в том числе и с отцом. Он же, словно почувствовав безрезультатность каких-либо расспросов, самоустранился, позволив мне спокойно пребывать в депрессии и не пытаясь интересоваться причиной её появления. А перед тем, как поехать сегодня к маме, я даже и не вспомнила, что нужно было приводить себя в порядок. Поэтому совершенно не представляла, как сейчас выглядела и что особенного мама увидела на моём лице.

Подгоняемая тревожным предчувствием, я быстро достала из сумки зеркало и открыла его, рисуя в воображении странные и страшные картины. Однако реальность превзошла мои самые фантастические ожидания. Не веря своим глазам, дрожащей рукой я снова и снова трогала висок, противно нывший всё это время. Там, наполовину уходя под волосы, светлела отметина — шрам, которому по виду было уже много лет.

Шрам в форме креста…

— Сердце матери будет страдать, но мне не жаль, ведь вершатся наши Судьбы! — почти торжественно провозгласила мама, осторожно отведя мою руку от отметины и нежно погладив по щеке.

— Почему ты не говоришь мне ничего конкретного? Мам, я всё ещё ничего не понимаю… — растеряно произнесла я, оторвавшись от зеркала.

— Скоро ты всё поймёшь, дочка, — улыбнулась она. — Елизар расскажет, а я не должна…

— Пора на выход! — кашлянул санитар у меня за спиной, просунувшись в полуоткрытую дверь.

— Хорошо, сейчас уйду, — кивнула я и повернулась назад к маме. — Хочешь, я зайду позже?

— Нет, дочка, поезжай домой. Отец, наверное, волнуется. Ты ведь не сказала ему, куда исчезла на полдня.

— Нет… Но…

— Поезжай домой, — твёрдо повторила мама. — Всё равно я больше ничего не смогу тебе рассказать. А после обеда сплю почти до вечера, так что ждать бессмысленно.

— Ладно…

Я поцеловала её в щёку и послушно вышла из палаты, тихо ненавидя лежавший в сумке увесистый талмуд, который тянул к земле, словно груда кирпичей. Хотелось выкинуть книгу в ближайшую урну, но рука не поднялась. Мне почему-то показалось это неправильным, будто я могла совершить богохульство или что-то вроде того.

Сразу после меня в палату вошёл санитар, чтобы дать маме лекарства, которые та принимала до еды. Я ещё постояла в холле, который медленно наполнялся пациентами, но потом, вспомнив, что могу столкнуться с доктором Лазаревским, поспешила к выходу. Видеть его я желанием не горела.

Я брела по улице, ничего не замечая вокруг и думая лишь о том, что сказала мне мама. День сегодня выдался ясным, солнце припекало голову, а в воздухе кружились насекомые, иногда противно жужжа над самым ухом. Но от них я лишь вяло отмахивалась. Потом меня чуть не сбила машина. Я поняла это, когда рядом раздался визг тормозов, а из открытого окна в последнюю секунду обогнувшей меня чёрной «Короллы» посыпался отборный русский мат. Однако ни первое, ни второе не произвело на меня особого впечатления. Гораздо больше я испугалась, что водитель сейчас остановится и мне придётся как-то оправдываться перед ним за свою рассеянность. Или не оправдываться, а просто стоять и обтекать потоками нецензурной брани. На моё счастье он этого не сделал и продолжил нестись по улице с превышенной скоростью.

Дома я бросила отцу краткое «Привет» и, пройдя мимо без каких-либо объяснений, заперлась у себя в комнате.

Сперва я, как одержимая, рассматривала перед зеркалом отметину: тёрла, чесала, карябала и растягивала, в результате добившись лишь того, что к покрасневшей и расчёсанной коже стало невозможно прикоснуться. Затем я принялась вспоминать, когда могла получить этот шрам, но на ум приходил лишь один эпизод — появление красного ангела на Ваниной кухне. Я до сих пор сомневалась, произошло это во сне или в реальности, но именно с той ночи висок болел не переставая. Однако я была так погружена в переживания, что даже хобот у себя на лице вряд ли заметила бы. В душе теплилась надежда, что мама просто увидела мой шрам и потом придумала ахинею про Гавриила и оставленный им знак. Но то, что шрам имел форму креста, и то, что её рассказ слишком сильно пересекался с моими видениями, разрушало эту надежду на корню…

Мои размышления прервал Снежок. Он отчаянно заскулил и заскрёбся под дверью, требуя, чтобы я его впустила. Не хотелось возиться с надоедливым псом, но, когда я открыла шпингалет, чтобы на него накричать, пёс пулей влетел в комнату и забился под стул, испуганно посмотрев оттуда огромными глазищами.

— Ты чего? — спросила я, вмиг успокоившись.

И протянула руку, чтобы потрепать собаку по холке. Но, не дождавшись моего прикосновения, Снежок выскочил из своего убежища, с невозмутимым видом прыгнул на кровать и по-барски на ней растянулся.

— Глупое животное, ничего-то ты не понимаешь… — усмехнулась я, села рядом, погладила и почему-то обняла.

Я чувствовала себя очень плохо. В душе творилась полнейшая неразбериха, словно мир вокруг меня постепенно переворачивался с ног на голову. С тоской вспоминалось детское время, когда я ни о чём не знала и казалась себе почти счастливой. Правда, тогда маме приходилось в одиночку переносить свои кошмары, и мы все считали её сумасшедшей. Но что же изменилось теперь? Она, собственно, такой и осталась, просто я начала серьёзнее относиться к её словам. Я слушала её. Я хотела слушать её ещё и ещё. И я пыталась её понять, однако пока у меня ничего не получалось.

А может, на самом деле я не проваливалась в безумие? Может, и мама была вполне здорова? Ведь сегодня она вела себя совершенно нормально, как обычный человек, словно мы беседовали за чашкой чая на кухне, а не в палате психиатрической клиники. Может, мы просто чем-то отличались от остальных — повышенной внушаемостью, например? А основным злодеем и психом по совместительству в нашей истории был как раз тот седовласый старик — Елизар, — который нашёптывал и внушал маме свои идеи? Может, именно его следовало оградить от общества, и тогда мы, наконец, получили бы шанс жить нормальной жизнью?..

Я пыталась сопоставить обрывки информации, которые всё-таки просочились из маминых уст, и найти в них рациональное звено. Но ничего не клеилось. Какой-то змей, посланник, судьба, знак… Можно было предположить, что мама пересказывала текст апокалипсиса — именно для его изучения я и купила библию. Вот только я не помнила, чтобы в ней упоминалось о горящих демонах и зверо-монстрах, которые воевали вместе с ангелами в моих снах. Хотя теолог из меня был ещё тот…

Я поднялась с постели и достала из сумки книгу, преисполненная надеждой, что когда-нибудь, когда мне хватит терпения и времени её осилить, я смогу найти ответы на свои вопросы. Покрутила в руках, разглядывая рельефную обложку, а потом вдруг заметила, что между страницами было что-то зажато — что-то маленькое и тонкое. Я осторожно раскрыла библию и обнаружила серебряный крестик на длинной цепочке. Совсем крошечный, изящный, без завитков и, по сути, представлявший собой просто две перекладины. Когда-то давно я видела у мамы подобное украшение, так что, возможно, это был её крестик. И возможно, именно его она держала в руках, когда я вошла в палату. Вот только как он попал в недавно купленную книгу — я не понимала. Сумка всё время лежала на полу, и я точно помнила, что мама к ней даже не прикасалась.

И ещё вопрос — кто передал крестик маме, ведь подобные вещи в больнице были запрещены?

Может быть, папа?

Или странный старик Елизар?

Но тогда где он его взял?..

«НОВЫЙ ЗАВЕТ. Откровение святого Иоанна Богослова» — значилось на заложенной странице.

А дальше, как в знаменитом произведении литературы, становилось «Всё чудесатее и чудесатее»…

На страницах совершенно новой, только что купленной книги, в тексте, который оказался текстом апокалипсиса, кто-то красным фломастером подчеркнул строки. Кто и когда это сделал — я теперь не бралась даже гадать. Всё равно подобное занятие в моей ситуации было бесполезной тратой времени. Меня окружало слишком много странностей и загадок. Однако было ясно одно — меня к чему-то вели. И вели очень упорно.

Забывшись во времени, я погрузилась в чтение книги, и с каждым новым словом страх всё больше захватывал мою душу…

***

«И тотчас я был в духе; и вот, престол стоял на небе, и на престоле был Сидящий; и Сей Сидящий видом был подобен камню яспису и сардису; и радуга вокруг престола, видом подобная смарагду.

И вокруг престола двадцать четыре престола; а на престолах видел я сидевших двадцать четыре старца, которые облечены были в белые одежды и имели на головах своих золотые венцы…»

«И я видел, что Агнец снял первую из семи печатей, и я услышал одно из четырёх животных, говорящее как бы громовым голосом: иди и смотри.

Я взглянул, и вот, конь белый, и на нём всадник, имеющий лук, и дан был ему венец; и вышел он как победоносный, и чтобы победить.

И когда он снял вторую печать, я слышал второе животное, говорящее: иди и смотри.

И вышел другой конь, рыжий; и сидящему на нём дано взять мир с земли, и чтобы убивали друг друга; и дан ему большой меч.

И когда Он снял третью печать, я слышал третье животное, говорящее: иди и смотри.

Я взглянул, и вот, конь вороной, и на нём всадник, имеющий меру в руке своей…»

«И когда Он снял четвёртую печать, я слышал голос четвёртого животного, говорящий: иди и смотри.

И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нём всадник, которому имя «Смерть»; и ад следовал за ним; и дана ему власть над четвёртою частью земли — умерщвлять мечом и голодом, и мором и зверями земными.

И когда Он снял пятую печать, я увидел под жертвенником души убиенных за слово Божие и за свидетельство, которое они имели…»

«И когда Он снял шестую печать, я взглянул, и вот, произошло великое землетрясение, и солнце стало мрачно как власяница, и луна сделалась как кровь. И звёзды небесные пали на землю, как смоковница, потрясаемая сильным ветром, роняет незрелые смоквы свои. И небо скрылось, свившись как свиток; и всякая гора и остров двинулись с мест своих…»

«И после сего видел я четырёх Ангелов, стоящих на четырёх углах земли, держащих четыре ветра земли, чтобы не дул ветер ни на землю, ни на море, ни на какое дерево.

И видел я иного Ангела, восходящего от востока солнца и имеющего печать Бога живаго. И воскликнул он громким голосом к четырем Ангелам, которым дано вредить земле и морю, говоря: не делайте вреда ни земле, ни морю, ни деревам, доколе не положим печати на челах рабов Бога нашего.

И я слышал число запечатленных: запечатленных было сто сорок четыре тысячи из всех колен сынов Израилевых. Из колена Иудина… из колена Рувимова… из колена Гадова… из колена Асирова… из колена Неффалимова… из колена Манассиина… из колена Симеонова… из колена Левина… из колена Иссахарова… из колена Завулонова… из колена Иосифова… из колена Вениаминова…»

«И когда Он снял седьмую печать, сделалось безмолвие на небе, как бы на полчаса.

И я видел семь Ангелов, которые стояли пред Богом; и дано им семь труб…»

«И семь Ангелов, имеющие семь труб, приготовились трубить.

Первый Ангел вострубил, и сделались град и огонь, смешанные с кровью, и пали на землю; и третья часть дерев сгорела, и вся трава зелёная сгорела.

Второй Ангел вострубил, и как бы большая гора, пылающая огнём, низверглась в море; и третья часть моря сделалась кровью, и умерла третья часть одушевлённых тварей, живущих в море, и третья часть судов погибла.

Третий Ангел вострубил, и упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику, и пала на третью часть рек и на источники вод…»

«Четвёртый Ангел вострубил, и поражена была третья часть солнца и третья часть луны и третья часть звёзд, так что затмилась третья часть их, и третья часть дня не светла была — так, как и ночи…»

«Пятый Ангел вострубил, и я увидел звезду, падшую с неба на землю, и дан был ей ключ от кладязя бездны.

Она отворила кладязь бездны, и вышел дым из кладязя, как дым из большой печи; и помрачилось солнце и воздух от дыма из кладязя.

И из дыма вышла саранча на землю, и дана была ей власть, какую имеют земные скорпионы…»

«Шестой Ангел вострубил, и я услышал один голос от четырёх рогов золотого жертвенника, стоящего пред Богом, говоривший шестому Ангелу, имевшему трубу: освободи четырёх Ангелов, связанных при великой реке Евфрате.

И освобождены были четыре Ангела, приготовленные на час и день, и месяц и год, для того, чтобы умертвить третью часть людей…»

«Итак веселитесь, небеса и обитающие на них! Горе живущим на земле и на море! потому что к вам сошёл диавол в сильной ярости, зная, что немного ему остается времени…»

«И стал я на песке морском, и увидел выходящего из моря зверя с семью головами и десятью рогами: на рогах его было десять диадим, а на головах его имена богохульные…»

«Зверь, которого я видел, был подобен барсу; ноги у него — как у медведя, а пасть у него — как пасть у льва; и дал ему дракон силу свою и престол свой и великую власть…»

«И дано было ему вести войну со святыми и победить их; и дана была ему власть над всяким коленом и народом, и языком и племенем…»

«И видел я выходящих из уст дракона и из уст зверя и из уст лжепророка трёх духов нечистых, подобных жабам: это — бесовские духи, творящие знамения; они выходят к царям земли всей вселенной, чтобы собрать их на брань в оный великий день Бога Вседержителя…»

«И произошли молнии, громы и голоса, и сделалось великое землетрясение, какого не бывало с тех пор, как люди на земле. Такое землетрясение! Так великое!..»

«И увидел я Ангела, сходящего с неба, который имел ключ от бездны и большую цепь в руке своей.

Он взял дракона, змия древнего, который есть диавол и сатана, и сковал его на тысячу лет, и низверг его в бездну, и заключил его, и положил над ним печать, дабы не прельщал уже народы, доколе не окончится тысяча лет; после же сего ему должно быть освобожденным на малое время.

Когда же окончится тысяча лет, сатана будет освобожден из темницы своей и выйдет обольщать народы, находящиеся на четырёх углах земли, Гога и Магога, и собирать их на брань; число их как песок морской…»

Глава 7. Зеркало Тьмы

Что-то задребезжало.

В который раз, буквально вырванная из сна чьей-то неведомой волей, я подскочила на кровати, часто и нервно дыша. От неловкого движения на пол упала библия, за чтением которой я уснула, и, должно быть, стукнулась о ковёр, поскольку звука удара не последовало. Мне не снился кошмар, это я могла сказать точно. Мне вообще ничего не снилось, но почему-то я чувствовала себя неуютно и даже более того — испытывала непонятный страх. Наверное, меня потревожил какой-то звук из реальности, но теперь вокруг стояла непроницаемая тишина.

И это настораживало.

В среднестатистической хрущёвке, в самой середине дома никогда не бывало тихо, поскольку тонкие бетонные стены просто не блокировали звуки. Даже глубокой ночью, а тем более под утро, я всегда слышала, как где-то разговаривали соседи, из плохо закрытого крана капала вода, шумели трубы, тарахтел холодильник или скрипели половицы. Но сейчас на барабанные перепонки давил абсолютный, звенящий вакуум. Даже собака, оставшаяся в моей комнате, не сопела и не поскуливала во сне.

И ещё вокруг царил непроглядный мрак. Что было странным, поскольку я не гасила свет, увлёкшись чтением книги, а отец не заходил, чтобы его выключить, ведь я заперлась изнутри. Контуров окна видно не было. И хотя фонарь над соседним подъездом никогда не гас, сейчас и он не светил. Я потянулась к выключателю бра и несколько раз нажала кнопку, но эффекта не последовало.

«Может, лампочка перегорела, электричество отключили, шнур вылетел из розетки…» — с надеждой перебирала я оправдания, хотя прекрасно осознавала всю их несостоятельность, учитывая свою абсолютную слепоту и глухоту.

В душу постепенно стал закрадываться ледяной ужас. Воображение тут же нарисовало копошившихся в кромешной мгле чудовищ, которые подбирались к кровати, чтобы накинуться и разорвать меня на части. С каждым мгновением я всё отчётливее ощущала, что в комнате действительно кто-то находился, от чего тело вмиг сковало оцепенение, не давая пошевелиться и мешая нормально мыслить. Я понимала, что всё это были лишь мои фантазии. Но, учитывая происходившие в последнее время события, они вполне могли оказаться реальностью…

Да почему же бра не работало?!

Ещё несколько раз я отчаянно щёлкнула выключателем.

Никакого толку.

Теряясь в догадках и превозмогая парализующий страх, я попыталась встать, однако ноги меня не послушались — нижнюю часть тела словно намертво приклеили к кровати промышленным суперклеем. Я совершенно их не чувствовала, даже пальцами не смогла пошевелить. Попыталась позвать на помощь, но слова застряли в горле. Я была ещё и нема…

Да что же это такое?!

На помощь!

Папа!

Помогите!

Ни звука.

Ни шёпота.

Ничего…

Чувство, что кто-то присутствовал в комнате и наблюдал за моим тщетным барахтаньем, всё усиливалось — я почти физически ощутила его пронзительный, пристальный взгляд, впившийся в кожу длинными, острыми иголками. И именно этот кто-то, или что-то, крепко держал меня, не давая пошевелиться.

До смерти боясь, что могу наткнуться на этого кого-то, я, будто слепая, пошарила перед собой, но даже не увидела своей руки: ни пальцев, ни кисти, ни предплечья. У меня словно не осталось тела или же его окутал настолько плотный кокон, что он не пропускал в себя ни единого фотона, способного отразиться от поверхности кожи.

Я вцепилась в простыни, крепко сжав их вспотевшими ладонями, и зажмурилась. Чернота вокруг не изменилась, но стала более плоской и не такой колкой и пугающей, поскольку теперь я знала, что не увижу желавших сожрать меня чудовищ.

«Не бойся…»

Я замерла, и сердце замерло вместе со мной.

Что это было?

Мне показалось или нет?

«Не бойся…»

Такой приятный, мягкий голос…

Он будто звучал внутри моей головы. Его тембр успокаивал, замедлял сердцебиение, выравнивал дыхание… Я распахнула глаза, приготовившись увидеть обладателя чарующего голоса, но меня по-прежнему окружала лишь непроглядная темнота. Я попыталась что-нибудь ответить, но опять не услышала ни звука. Вздохнула — так глубоко, как только можно было, чтобы не разорвать лёгкие. Сосредоточилась и мысленно задала вопрос, надеясь, что меня услышат:

«Кто здесь?»

«Друг…» — незамедлительно последовал ответ.

Я ещё раз вздохнула, настраиваясь на внутренний диалог.

Или монолог…

«Кто ты?»

«Друг…»

«Кто — ты — такой?», — настаивала я, пытаясь мысленно чётко отделить каждое слово.

«Друг…»

Чёрт!

Все мои немногочисленные друзья были вполне материальны, жили при свете солнца и уж точно не умели общаться мысленно!

А вдруг действительно — чёрт?..

«Что тебе нужно?» — попробовала я изменить тактику.

«Я хочу помочь…»

Уже лучше.

«Помочь в чём?»

«Ты должна обрести себя…»

«Я и так в себе!» — возразила я.

По крайней мере, была до того, как мне отключили все органы чувств.

«Себя настоящую…»

«А ты знаешь, какая я?» — удивилась я, испытав одновременно и сарказм, и любопытство.

«Да… Я знаю… Я помогу…»

«И как же?»

«Я покажу тебе, — шепнул голос более тихо и вкрадчиво. — Смотри… Смотри… Смотри…»

Мне показалось, что в кромешной мгле перед собой я увидела едва заметное свечение. Я знала, что такое могло происходить, если долго находиться без света — мозг начинал рисовать спасительное, фантомное свечение, которого не было на самом деле, чтобы избавиться от помешательства. Однако я пригляделась и поняла — передо мной действительно что-то светилось. Физически в районе соседнего дома, тускло и почти неразличимо, но всё же заметно в абсолютной темноте сиял крошечный бледно-голубой огонёк. Далёкий, красивый и недосягаемый для моих парализованных ног, он завораживал и манил. Страх немного улёгся, и образовавшуюся пустоту заняло любопытство — мне вдруг нестерпимо захотелось посмотреть на источник света, словно от этого зависела моя жизнь. Но, не успела я додумать эту мысль, меня будто поднесли к голубому огню вплотную. Или же он подплыл сам, поскольку я не ощутила никакого движения. В одно мгновение он набрал мощность, разлился в высоту и вширь и занялся ярким пламенем.

От невозможной красоты у меня перехватило дыхание, и, наверное, я слишком долго не дышала, поскольку лёгкие вдруг обожгло отсутствием кислорода. Не в силах оторвать завороженный взгляд от призрачного света, я усилием воли заставила себя втянуть воздух, и этот вдох немного отрезвил опьянённую голову.

Я нервно огляделась.

Свечение должно было озарить всю комнату, но очертания стен по-прежнему тонули во мгле, словно их не было вовсе. Была лишь я, кровать, контуры которой слегка подсвечивались синим, и удивительный, манящий свет.

«Смотри…» — прошептал голос, и я послушно заглянула в сияющую глубину.

Сначала там не было ничего. Но неожиданно по зеркальной глади прошла рябь, нарушив идеальную поверхность и покрыв её более тёмными пятнами. Эти пятна поплыли, хаотично двигаясь в различных направлениях и не подчиняясь определённому ритму или рисунку. Затем они начали стекаться вместе, соединяться и складываться в какие-то образы.

И я увидела…

Сперва маму — счастливую и здоровую. Она смотрела на кого-то за пределами света и улыбалась именно ему. На маме было надето длинное, вечернее платье, волосы уложены в аккуратную и гладкую причёску, а лицо словно сияло изнутри. Пресловутые синяки под глазами и болезненная худоба исчезли, кожа разгладилась, а осанка выпрямилась, став поистине королевской. Мама выглядела такой, какой я помнила её до больницы, пока она не начала медленно гаснуть от болезни и лекарств.

Потом в голубом зеркале появился отец, и я поняла, что именно на него мама смотрела с такой радостью. Он подошёл, обнял её и перед моим взором возникла идиллия, которую я не наблюдала уже много лет…

Затем картинка расползлась на пятна. Они перегруппировались и сложились в образ Ивана.

Он выглядел серьёзным, задумчивым и даже напряжённым. Меж светлых бровей пролегла морщинка, а в строгой позе угадывалось столько решительности и воли, что, казалось, натянутые мышцы вот-вот спружинят и парень молниеносно ринется в бой. Но затем Ваня изменился и стал совершенно другим: улыбнулся, побежал навстречу какой-то девушке, подхватил её на руки и закружил в воздухе.

Сначала показалось, что это была я, однако вскоре меня одолели сомнения. Я не могла чётко разглядеть незнакомку. И хотя находила в ней какие-то свои черты, но всё же с каждой секундой обнаруживала и множество различий. Где-то внутри кольнуло странное, щемящее чувство тоски или ревности, ведь мы с Ваней расстались не так давно. Однако я быстро отмахнулась от собственнической мысли — у Вани должна была быть другая жизнь и другая любовь. Не со мной и не моя…

Далее следовали лица моих знакомых и подруг. Они все улыбались, смеялись, радовались. И казалось — улыбались именно мне и были рады видеть именно меня. Чувство, которое я не испытывала с тех пор, как люди стали от меня отворачиваться, больно сдавило грудь. Захотелось такой судьбы и такой любви окружающих. Захотелось снова стать нормальной, а не быть забитой, затравленной и запуганной.

Среди проплывавших лиц вдруг промелькнуло лицо Дарины, трагически погибшей несколько лет назад, и я вздрогнула. Потакая моим желаниям, голубой свет остановился и показал всю картину.

Дарина была жива, сильно повзрослела, похорошела и расцвела, превратившись в красивую женщину. Она сидела перед большим, овальным зеркалом и пудрила лицо, а с её плеч шёлковым водопадом ниспадали складки белого платья, похожего на свадебное. Потом она потянулась в сторону и взяла лежавшую на столике фату, чтобы закрепить её в высокой причёске. Когда-то давно, в далёком и счастливом детстве, мы мечтали, что станем свидетельницами друг у друга на свадьбах. Мы любили лежать, разглядывая бескрайнее небо и воображая, какие у нас будут мужья, как будут проходить церемонии, какие мы сделаем друг другу подарки, какие закажем торты, рестораны, машины. И рассказывали о платьях своей мечты. Сейчас на Дарине было то самое платье, какое она случайно увидела в модном журнале и какое описывала незадолго до смерти…

К сожалению, её жизнь оборвалась слишком рано.

Но вот и её лицо начало расплываться и растекаться тёмными пятнами. Я хотела остановить голубой свет и посмотреть на подругу ещё немного, но тут же забыла про свои желания, ведь в зеркале появился он — воин из моего сновидения. И хотя тогда его лицо скрывал шлем, тёмных глаз, волнующе блестевших и наполненных угрюмой задумчивостью, оказалось достаточно, чтобы сердце забилось чаще. Теперь я видела его чётко и ясно: прямой нос, напряжённо сдвинутые к переносице брови, суровое лицо, лежавшие на широких плечах тёмные волосы и сцепленные на закованной в железо груди руки. Мужчина стоял вполоборота, задумчиво разглядывая неизведанные дали, но неожиданно, будто ощутив моё присутствие, развернулся и посмотрел прямо в глаза.

С секунду мы смотрели друг на друга, словно сквозь стекло, разделявшее два пространства и два времени. Потом на лице воина промелькнула едва заметная улыбка — чуть вздёрнулись уголки губ. Только взгляд остался таким же грустным и напряжённым. Он протянул ко мне руку и что-то сказал. Слов я не разобрала, но невольно подалась навстречу, коснувшись кончиков его пальцев в голубом зеркале.

Тут же по видению прошла рябь, и оно исчезло.

«Смотри… Смотри…»

Голос шептал.

Всё это время, пока я разглядывала призрачные картины, он что-то нашёптывал и внушал. Только я не слушала, увлечённая созерцанием своих обретавших реальность видений.

Теперь в зеркале оказалась я: бледная, растрёпанная, измученная, с широко распахнутыми от испуга глазами, дрожащей рукой касавшаяся своего отражения. Я понимала, что давно перестала следить за собой, поскольку мне было всё равно, как воспринимали меня незнакомые люди. А знакомые уже привыкли, что я выглядела и вела себя странно. Однако лишь сейчас я осознала, насколько сильно стала похожа на маму: под глазами появились синяки, щёки впали, давно нестриженые волосы висели беспорядочными крысиными хвостиками, а шея казалась такой тощей, что вот-вот могла переломиться под тяжестью головы.

Но постепенно моё отражение начало меняться: лицо посвежело, усталость и следы хронического недосыпания исчезли, взор стал чётким и ясным, в нём появилась какая-то сила и странный огонь, а волосы, словно змеи, зашевелились и заструились густым водопадом, превратившись в роскошные кудри голливудских звёзд. Теперь на меня смотрела совсем другая я. Более сильная, более смелая, уверенная в себе, необъяснимо красивая, пленительная и властная. И мне вдруг отчаянно захотелось стать такой же. Больше не бояться ничего и никого, не переживать, не плакать и не пугаться своего отражения. Жить для себя, прихорашиваться и наряжаться, чтобы люди восхищались и любовались мною. Захотелось самой вершить свою судьбу, а не позволять кому-то распоряжаться ею…

«Ты можешь быть такой… Всё может быть так…»

Женщина в зеркале улыбнулась.

Я резко отдёрнула руку, но моё отражение продолжало смотреть, прислонив ладонь к невидимой грани, разделявшей нас.

«Я хочу помочь… Всё будет так…»

«Помочь… — мысленно повторила я, и это слово показалось мне странным. — Помочь…»

Теперь сильная девушка в зеркале выглядела зловеще. Она уже не обещала, а требовала, давила и гипнотизировала. Её взгляд странным образом обострился, став хищным и пугающим, но у меня не получалось не смотреть на неё. Я не могла оторваться от её глаз — от своих глаз. Я не могла ни повернуть головы, ни опустить веки, которые словно приросли к коже. Мне казалось, что образ злой женщины будет просматриваться даже сквозь них, даже если у меня это получится.

«Ты должна…»

Девушка исчезла.

В зеркале вновь поплыли образы знакомых мне людей, но теперь они из счастливых и радостных превратились в таких, какими были на самом деле: больная и угасающая мать, грустный и загруженный проблемами отец, расстроенный и печальный Ваня, знакомые, с которыми мне так и не удалось найти общий язык, и подруга, которую я не успела увидеть перед смертью…

И он.

Он стоял на поле брани, покрытый пятнами крови и грязи, протягивал ко мне руку и что-то беззвучно кричал. Но я не смогла разобрать ни слова. В это мгновение кто-то ударил его в спину. Лицо воина исказилось от боли, и он упал, потонув в плотных клубах пыли.

«Нет!» — воскликнула я, по привычке прикрыв рот рукой, хотя из него и так не вырвалось ни звука.

Я вновь почувствовала горечь и отчаянье, охватившие уставшую душу, а на глаза навернулись слёзы бессилия. Как в ожившем ночном кошмаре, незнакомец снова умирал у меня на глазах, а я сидела здесь, в своей кровати, парализованная и разбитая горем, и была не в силах ему помочь. Я до боли в груди надеялась, что мужчина сейчас встанет, но его уже затоптали ноги сражавшихся вокруг людей.

«Ты должна помочь им! — теперь голос почти требовал. — Должна!»

Я хотела этого! Безумно хотела! Сейчас я отдала бы всё на свете, чтобы печальные видения оказались лишь очередным затянувшимся кошмаром. Чтобы я проснулась, а вокруг всё вернулось к счастливому началу. Чтобы темноглазый воин, смерть которого я видела уже во второй раз, оказался жив. И чтобы он оказался реален, ведь, если его показывали вместе с остальными, настоящими людьми, значит, он тоже мог быть вполне настоящим. Но как же помочь им? Разве в моих силах было изменить прошлое — вернуть к жизни Дарину и отменить то средневековое сражение? И разве мог это сделать голубой свет?..

«Ты можешь всё исправить…»

«Как?..» — спросила я.

«Пойдём со мной…»

«Куда?»

«Пойдём со мной… Я помогу… Я всё верну… Ты ведь этого хочешь?»

«Но…»

Я насторожилась и мысленно промолчала, хотя желание согласиться рвалось из груди вместе с воздухом, обжигая лёгкие и горло.

Я хотела, но почему-то боялась произнести самое главное, заветное слово. Что-то словно удерживало меня. Подозрения прокрались в душу, разрослись в ней и опутали своими сетями уставший разум, не позволяя согласиться. Моё сознание разделилось надвое, и половинки вступили в не менее страшную борьбу, чем я видела во сне. Одна хотела сказать: «Да». Другая вопила: «Нет». Доводы одной казались соблазнительными, они совпадали с моими желаниями и могли закончить это жалкое, забитое существование. Другая же половина билась в истерике, подобно испуганной птице, пытаясь вырваться из тесной клетки подсознания. Я прислушалась к ней, с трудом отпустив желания, и она тут же заняла весь мой мозг. Она предупреждала, кричала об опасности, не верила вкрадчивому голосу и хотела, чтобы я тоже перестала верить.

«Нет…» — неуверенно выдавила я.

Хотя мне упрямо казалось, что сейчас я совершала большую ошибку.

«Это всё из-за тебя!» — прошипел голос.

«Нет, нет…» — попыталась я оправдаться, но мои мысли сбились.

Мамино сумасшествие началось слишком давно, ещё до моего рождения — именно из-за него отец ходил расстроенным. Происшествие с Дариной было случайностью — я узнала об этом лишь спустя несколько дней. И разве была я виновата в смерти того воина? Я даже не знала, существовал ли он на самом деле или жил только в моей голове. Единственное, в чём я действительно была виновата — в испорченных отношениях с Ваней. Но с ним я могла всё решить своими силами…

«Он погиб из-за тебя! — не унимался голос. — Но ты можешь всё исправить!»

«Я не верю…» — мысленно прошептала я.

Однако в глубине души почему-то казалось, что голос не врал. Что я каким-то непонятным образом была причастна и к маминому безумию, и к гибели воина.

Вот только каким?

«Ты должна спасти их! Ты можешь! Пойдём со мной…»

«Нет!» — уже твёрдо произнесла я, загнав предательские желания и сомнения куда подальше.

Так было правильно.

Так должно было быть правильно.

Возможность развернуть вспять полжизни и изменить её течение обязана была чем-то оплачиваться, и я чувствовала, что чем-то страшным. Хотя нежелание следовать этим обещаниям могло являться просто моим эгоизмом…

«Ты должна!» — властно настаивал голос.

Должна…

Должна?..

Я должна была сделать лишь одно — избавиться от неведомого искусителя!

«Я не верю тебе! — мысленно крикнула я, отчаянно шаря рукой рядом с кроватью в поисках единственного тяжёлого предмета, который должен был лежать где-то поблизости. — Убирайся!»

И швырнула библию в зеркало.

Свет погас. Навалившаяся со всех сторон тьма ослепила. Голос взвизгнул, на физическом уровне ударив по барабанным перепонкам волной невероятно высокой частоты. А уже в следующее мгновение визг сменился оглушительным звоном разбитого стекла, словно раскололось не только голубое зеркало, но и всё вокруг: вся комната разлетелась вдребезги и весь мой мир. Я закрыла уши руками, но это не помогло. Звон продолжал вибрировать у меня в голове, разрушая мозг, не давая думать и, словно дрелью, высверливая череп изнутри. Это продолжалось сотую долю секунды, однако показалось вечностью в звенящем аду.

Кровать подо мной вдруг исчезла. Тело охватило чувство невесомости, будто оно начало исчезать и таять, растворяясь в жадно поглощавшей его мгле. И в конце концов его не стало вовсе. Осталось лишь напуганное сознание посреди абсолютной пустоты, которое всё глубже и глубже погружалось в бездонную, тёмную пропасть.

Где-то вдалеке жалобно заскулил Снежок, но я ничем не могла ему помочь.

Я не могла помочь даже себе…

***

— Лиза пришла домой часа в четыре, заперлась в своей комнате и не выходила оттуда до вечера, — смутно, словно через толщу воды, услышала я взволнованный голос отца. — Думаю, она легла спать, хотя свет не выключала. Я пытался стучать, но она не открыла… Понимаете, ей сейчас очень тяжело, и я не хотел её будить… А потом, посреди ночи, я услышал какой-то грохот. Сначала подумал, что это на кухне. У нас уже было такое — лопнула стеклянная полка в серванте, и чайный сервиз, который на ней стоял, разбился вдребезги. Я пошёл посмотреть, но там всё было в порядке. Во всей квартире всё было в порядке, и я решил, что это у Лизы. Я звал её, но она не отвечала. И тогда я стал выламывать дверь. А когда выломал… — папа тяжело вздохнул. — Она вся в крови, рядом труп собаки… Окно разбито, осколки на полу… Что я только не думал, пока вас ждал: и что грабители залезли, и что маньяк забрался…

— А может, это вы спьяну напали на дочь? — перебил его въедливый и насмешливый голос. — Она пыталась спастись, заперлась в комнате, а вы выломали дверь, разбили окно и осколками изрезали бедняжку до неузнаваемости!

— Да вы… Совсем обалдели?! Я же её отец!

— Отцы бывают разные… — кашлянул голос.

— Порезы неглубокие, для жизни неопасно. Мы наложили всего несколько швов, — услышала я третий, едва различимый баритон.

Он убаюкивал и успокаивал, поэтому мне с трудом удавалось на нём сосредоточиться. Даже показалось, что я пропустила часть разговора. Или это вообще был совершенно другой разговор.

Тем временем уже четвёртый голос, более гулкий, но и более весёлый, чем третий, воскликнул:

— Как будто ювелир старался, притом не один час! Она вся исполосована! Что странно, поскольку гематом на теле не обнаружено. Или девочка не сопротивлялась, может, была без сознания, или никто посторонний её не касался… Следов насилия не обнаружено…

— Окно разбито изнутри, причём только одна створка. Вторая не тронута. — пятый? — Предмета, которым было разбито окно, не обнаружено. На осколках отпечатков нет. Следов проникновения или борьбы, кроме выломанной двери — нет. На нём порезов нет, кровь только на руках…

— Я же сказал, что хотел пульс нащупать… — попытался оправдаться отец.

— Слышали мы эти сказки! — отозвался голос мизантропа, всё ещё находившегося здесь.

Хотя, где было это «Здесь» я с трудом могла представить.

— Почему она потеряла сознание, мы пока не знаем, — продолжал бубнить третий голос. — Это не было ни удушье, ни удар по голове… Возможно, последствия болевого шока…

— А может, вы ей что-нибудь подсыпали? — усмехнулся второй. — Разукрасили девочку, а потом для вида и дверь сломали, и окно разбили, а?

— Ага, сам подсыпал, а потом сам скорую вызвал, да ещё и в своей квартире? Какой смысл? — спросил четвёртый.

— Никаких препаратов или их следов в крови не обнаружено, — вклинился третий.

— Да не сыпал я ничего! — взорвался отец. — Я же сказал…

Дальше я снова на секунду отключилась. А когда включилась обратно, голоса продолжали монотонно бубнить:

— Мы обнаружили её в футболке и джинсах, видимо, в которых она вернулась домой, — пятый. — Кстати, на одежде порезов нет. Зато под ней — хоть отбавляй, словно её закатали или вообще сняли, а потом надели обратно…

— Чертовщина какая-то! Могли бы хоть переливание сделать…

— Не было медицинских показаний. Порезы-то мелкие… — озвучил третий.

— В общем, пока ничего не понятно… — четвёртый.

— Кто же тогда это сделал? — отец.

— Кажется, у неё мать в психиатрической клинике, не так ли?.. — спросил второй.

Повисла пауза. Именно пауза, поскольку я знала, что на этот раз не проваливалась в беспамятство. В ослабленном сознании даже всколыхнулась волна страха, правда, очень слабая и быстро затихшая.

— Хотите сказать, она сама?! — воскликнул отец.

— Не исключено. Но её отпечатков на стекле тоже нет, — поправил четвёртый.

— Зато подушечки пальцев и ладони сильно изранены, будто она держалась за остриё, — начал нудно зачитывать пятый. — Порезы на теле расположены под таким углом, какие можно нанести самой себе… Наверное, и собаку она убила. Только каким образом — пока не ясно… На животном нет никаких следов, словно пёс просто сдох. Мы отправили труп на экспертизу, и если они что-нибудь выяснят, то сразу же сообщим…

— Какой же мазохисткой нужно быть, чтобы так?.. — четвёртый.

— В припадках они боли не чувствуют. А иногда даже наслаждаются… — усмехнулся второй.

— Моя дочь не сумасшедшая! — ледяным голосом произнёс отец.

— Конечно-конечно. Как и её мать…

С секунду длилось молчание.

— В общем, гражданин Семёнов, — снова послышался четвёртый голос, — в вашем деле пока одни вопросы. Кроме вас… Ну, и матери, у неё ещё родственники есть?

— Близких нет. Есть двоюродная тётя, но она живёт в другом городе…

— Понятно. Мы вас забирать пока не будем, но контролировать всё-таки придётся. С вас подписка о невыезде… А когда девушка придёт в себя? Интересно с ней пообщаться…

— Сложно сказать, — отозвался третий голос. — Может, через две минуты, а может, и завтра. Сон у неё какой-то странный…

— Как только очнётся, обязательно сообщите. Её показания будут очень ценными, — попросил четвёртый.

— Конечно…

— Ей психиатра заранее вызвать? — съязвил второй.

— Не надо. Я знаю, кому позвонить, — обречённо вздохнул отец.

— Ах, ну, да…

Глава 8. Наказание

Боль.

Болело всё тело или то, что от него осталось.

На мне не было ни одного живого места и ни одного целого сантиметра поверхности. Кожа горела, словно её сняли, разрезали на крохотные лоскутки, потом сшили и надели обратно. Я даже представить не могла, что теперь творилось с моей внешностью. Наверное, я стала похожа на Франкенштейна…

Но почему я до сих пор была жива?

Я думала, меня разрежет на части, расчленит и раскидает по всей комнате, но вместо этого я очнулась и теперь не знала, что было хуже. Я не могла нормально вздохнуть, не могла пошевелиться, и даже мысль о движении причиняла страдания, вызывая новые и новые вспышки боли во всём теле. Мне должны были вколоть обезболивающее, но, похоже, организм его уже выжег.

А ещё ужасно хотелось пить. Во рту всё пересохло, как в пустыне. Я попробовала пошевелить губами, но они еле дрогнули, а порезы на щеках заныли так, что я тихонько застонала. Судорожно попыталась сглотнуть остатки слюны — ничего не вышло, только шея напряглась, потревожив находившиеся на ней раны…

Невозможно…

Невыносимо…

Я замерла, стараясь даже дышать неглубоко. А потом отметила, что ещё ни разу не закричала, а значит, эту боль можно было терпеть. Набравшись смелости, я открыла глаза. Но тут же их закрыла, так ничего и не разглядев, поскольку на левом веке находился очередной обжигающий порез.

И как я зрения не лишилась?

Невероятное везение…

Вторая попытка с крепко стиснутыми зубами оказалась более удачной.

Итак, я находилась в больнице.

Палата была самая обычная, то есть никакая: бледно-зелёные стены, до половины покрашенные дешёвой масляной краской, чуть более светлый потолок с тёмными пятнами по углам и белая плитка на полу. Пахло хлоркой и спиртом. Удивительно, но этот запах показался мне приятным, наверное, потому что я привыкла слышать подобный в маминой палате. Из окна напротив железной койки, на которой я лежала, лился тусклый, серый свет, так что я не могла определить, утро сейчас было или вечер. Может быть, даже день, просто очень пасмурный. Я окинула взглядом стены, но часовых механизмов не обнаружила. Напрягла слух, однако их тиканья тоже не услышала, что убило во мне последнюю надежду определить время.

Сколько прошло с тех пор, как я в последний раз приходила в себя и слышала обрывки разговора? Час, два, три? Или два-три дня? Был ли это один разговор или несколько? И был ли он вообще? Может, мне просто померещилось в полузабытьи, ведь многое, что обсуждали врачи и следователи, никак не могло обсуждаться в палате рядом с валявшейся без сознания мною. Хотелось спросить об этом, но как скоро ко мне кто-нибудь зайдёт — я не знала.

Хотелось и одновременно не хотелось, поскольку они сразусообщат отцу…

И в полицию…

Начнутся расспросы, а я ещё не придумала, что буду врать. О том, что произошло на самом деле, я рассказать не могла. Сочинить что-то правдоподобное — тоже. Но мне необходимо было как-то оправдать отца и при этом самой избежать психиатрической клиники. Правда, обладатели голосов уже считали меня чокнутой, порезавшей саму себя, а значит, туда мне была прямая дорога…

Я горько усмехнулась.

Надо же, пока не столкнёшься с подобным лицом к лицу, сложно, практически невозможно было поверить, что в нашем мире действительно существовали сверхъестественные силы. Что они не являлись вымыслом сценаристов фильмов ужасов, не подчинялись физическим законам, а тем более придуманным людьми правилам. Что им не нужно было взламывать двери или вскрывать замки, чтобы добраться до своих жертв. Им не нужно было даже прикасаться, чтобы нанести невероятные увечья. Мы так привыкли чувствовать себя в безопасности и недосягаемости за стальными дверями, массивными замками и новейшими охранными средствами, что совсем потеряли страх перед силами, которым было откровенно наплевать на все наши приспособления. Мы забыли о суевериях и отгородились каменными стенами, за которыми, как мы считали, нас никто не мог тронуть. Однако, стоило им только захотеть, они без проблем отодвигали в сторону весь наш мир, принося с собой свой — пугающий и страшный…

Но если в действительности ничего не было? Если у меня случилось раздвоение личности, и следователь предположил верно — я сама разбила окно и сама себя порезала? В свете последних событий я могла бы допустить подобную мысль. Вот только животный страх, засевший глубоко в душе после встречи с неизведанным, был слишком силен, и его затмевала лишь боль от полученных ран.

И ещё жажда…

Я скосила глаза на кнопку вызова медсестры, прикреплённую к стене возле кровати, сомневаясь, стоило ли её нажимать, чтобы попросить воды. Но в последний момент передумала, ведь водой дело не ограничится. В палату тут же сбежится куча народа: врачи, полиция, отец и, не дай бог, ещё и Лазаревского позовут. И все дружно начнут изводить меня вопросами, на которые я пока не могла ответить. Пусть лучше считают, что я до сих пор валялась без сознания — мне требовалось время, чтобы придумать правдоподобную ложь.

Неожиданно где-то под затылком противно завибрировал сотовый телефон. Я не сразу сообразила, как он там оказался, но гадать было некогда — звонок мог кто-нибудь услышать. Превозмогая боль, я сунула руку под подушку и нажала первую попавшуюся кнопку, оборвав раздражающий звук. С облегчением выдохнула. Потом, ухватив телефон непослушными, негнущимися пальцами, с трудом вытащила и проверила вызов.

Звонил Ваня…

Ох…

Эти руки принадлежали не мне. Врачи заботливо заклеили пластырями все пальцы, перебинтовали запястья и предплечья, так что теперь я стала похожа на мумию. А что творилось на остальном теле, я боялась даже представить…

Сотовый запел снова, высветив на маленьком экране улыбчивое мужское лицо.

— Да? — быстро ответила я, пока звонок не растормошил пол больницы.

Поставить телефон на беззвучный режим я не догадалась, а скидывать Ваню второй раз подряд было просто некрасиво.

— Привет, малыш, — послышался его чуть запыхавшийся и взволнованный голос. — Ты не занята? Мне нужно с тобой поговорить…

Он всё ещё называл меня «Малыш»…

— Извини, Вань… Ты немножко не вовремя, — прохрипела я.

Горло раздирала засуха, поэтому говорила я, как и шевелилась, с трудом.

— Что с тобой? — его тон сразу изменился, но остался таким же взволнованным. — У тебя голос странный.

— Ничего, просто устала…

— А, понятно… Знаешь, я только хотел сказать… Я соскучился… Лиз, мы можем сегодня встретиться? Мне очень нужно с тобой поговорить.

— Нет, Вань, не получится… — я поразилась, насколько чопорно прозвучала моя фраза, хотя на самом деле это было вовсе не так.

— А завтра?

— Завтра тоже… Не получится… — последние слова застряли в горле, и я с трудом выдавила их оттуда вместе с навернувшимися на глаза слезами.

Я подумала, что нужно рассказать ему о причинах отказа. Но почувствовала, как к опухшим голосовым связкам тут же подобрался сухой, удушливый кашель, и поняла, что не смогу осилить длинную речь и пространные объяснения. Да и Ваня вряд ли мне поверит.

А ещё я не хотела, чтобы он видел меня такой…

Изуродованной.

— В ближайшее время нам не стоит видеться, — выпалила я, чувствуя себя форменной сволочью. — Я сама тебе позвоню, ладно? Не обижайся, просто я пока не могу…

«Показаться тебе в таком виде…» — грустно добавила про себя.

— Ну, ладно… Извини, что побеспокоил, — глухо ответил парень. — Пока…

— Пока…

В динамике зазвучали короткие гудки, и я выронила сотовый, больше не в состоянии напрягать израненные пальцы. Он упал на подушку рядом с головой и лишь по счастливой случайности не скатился на пол.

— Я тоже очень соскучилась… — прошептала я еле слышно.

Ну вот, я снова плакала.

Наверное, Ваня подумал, что стал мне безразличен. И наверное, сейчас я казалась ему жестокой… А ведь я действительно была жестокой, поскольку даже не спросила, что у него случилось и почему он был так взволнован…

Эгоистка…

— Возьми.

Я вздрогнула и подняла глаза, но из-за застилавших их слёз практически ничего не смогла разглядеть. Серая комната и окно на противоположной стене превратились в размытые, мутные пятна, однако на их фоне всё равно угадывался более тёмный силуэт. Я проморгалась, дождавшись, пока вся вода вытечет наружу, и, наконец, узнала человека, беззвучно проникшего в мою палату. Им оказался старик в светлом плаще, который разговаривал со мной в психиатрической клинике. Он стоял возле кровати с совершенно невозмутимым видом и протягивал стакан воды.

— Елизар? — спросила я, хотя и так знала ответ на свой вопрос.

Конечно, это был он.

— Да, — подтвердил старик. — Возьми, ты же хотела пить?

Я нерешительно потянулась к стакану. И от этого движения боль, точно густое масло, постепенно перетекла от руки к плечу, от плеча в бок, от бока к пояснице. Я ощутила, как отлепился какой-то пластырь и из находившегося под ним пореза потекла кровь, пропитав рубашку и простыню подо мной. В этом месте тут же почувствовалась сырость и тепло. Стараясь достать до стакана, я напрягла всё тело и стиснула зубы, поскольку терпеть боль стало совершенно невыносимо. Надеялась, что старик подастся вперёд, мне навстречу, но он стоял неподвижно, замерев, подобно статуе, и с любопытством наблюдал за моими потугами. И от этого внутри медленно начала закипать злость.

Чёртов старикашка!

Неужели так сложно было наклониться?! Он ведь прекрасно видел, что на мне не осталось живого места! Знал, что каждое движение причиняло страдания, но стоял и смотрел, как я тянулась к его чёртовому стакану!

В голове зародилась мысль, что проще было потерпеть жажду, чем такие издевательства. Я уже приготовилась плюнуть и лечь обратно, однако он, наконец, сжалился и поднёс стакан поближе. С торжеством и злорадством я схватила вожделенную влагу в стекле, но…

Случайно коснувшись руки старика, почувствовала, а вернее больше не почувствовала боли. Она исчезла. Двигаться стало легко и просто, словно моя кожа не была разрезана на мелкие ошмётки, а пластыри и повязки приросли намертво, растягиваясь вместе с ней.

— Спасибо… — пробубнила я, недоумённо глядя на старика.

Присела, залпом осушила стакан и поставила его на пол возле кровати.

Елизар больше не наблюдал за мной. Он медленно подошёл к окну, взял в руки лежавшую на подоконнике толстую книгу и, опустившись на стул, принялся увлечённо её листать. Я пригляделась и узнала чёрную обложку с золотым тиснением. Книга оказалась библией, которую я зашвырнула в голубое зеркало, разбив его на поранившие меня осколки. Но, если она лежала там всё это время, почему я не заметила её, когда разглядывала палату? Или почему следователи не нашли её в комнате и не забрали в качестве вещественного доказательства?

«Предмета, которым было разбито окно, не обнаружено…» — кажется, так выразился один из голосов.

На все эти вопросы у меня был только один ответ — потому что кто-то изъял её и перенёс в больницу. Кто-то, кто и сотовый телефон подсунул под подушку, и немыслимым образом проник в палату, и оказался рядом со стаканом воды в руках, когда я в этом особенно нуждалась.

Кто-то, кто явно меня преследовал.

— Вас только что здесь не было, — констатировала я факт.

— Но теперь-то я здесь, — слегка улыбнувшись, произнёс старик. — Кстати, не поминай всуе. Накликаешь… И ты права — они не нашли Библию, потому что я её забрал. Иначе бы твои травмы выглядели следствием религиозного помешательства.

— А так это просто помешательство, — усмехнулась я.

И вдруг поняла, что он ответил на мои мысли.

Странно, но сейчас я не испытывала страха, несмотря на необъяснимости, окружавшие этого человека. И с каждой секундой всё больше уверялась в мысли, что в клубе видела его. А чем чёрт не шутит? Он ведь был каким-то там экстрасенсом, так что вполне мог маячить призраком вокруг танц-пола. Что же касается внешнего вида — балахон можно было снять, а бороду подстричь…

— А что делать? Обычным людям не дано понять всех причин, — пожал плечами старик, взвесив книгу в руке. — Да, Библия — хорошее оружие во всех смыслах этого слова… И я уже просил, не поминай всуе.

— Кто вы такой? — задала я один из крутившихся в голове вопросов.

— Моё имя ты уже знаешь, и этого пока достаточно. Считай меня своим Хранителем.

— Что-то плохо вы храните! — огрызнулась я, испытав лёгкий укол злости. — Иначе я не валялась бы в больнице, и мне не светила бы психушка! Кто поверит, если я расскажу правду про эту ночь?!

Почему-то мне казалось, что старик понимал, о чём я говорила.

— Ты сама должна была справиться, — подтвердил он мои подозрения.

— Справиться с чем? Что это было?

— Искушение, — обыденно ответил Елизар. — И очень хорошо, что ты не поддалась.

— Что мне с того? — проворчала я в ответ, не получив разумных объяснений. — Я теперь похожа на мумию и даже не знаю из-за чего!

— Зато у тебя свободная душа, — спокойным тоном произнёс старик, никак не отреагировав на моё раздражение.

— Душа, ну-ну… И такая же изгаженная жизнь. Точнее, ещё изгаженнее, чем была…

— Ты могла сделать другой Выбор. Могла согласиться, — мягко напомнил он.

Но от одной мысли о голубом зеркале мне стало плохо.

— Нет уж! — выдохнула я. — А это… Оно вернётся?

— Возможно, но не скоро. Ты дала ей достойный отпор, потому разозлила и потому мучаешься сейчас.

— То есть это повторится? — в ужасе задала я вопрос, но тут же задала другой, который волновал меня больше: — А она — это кто?

— Она — это Тьма.

— Тьма?.. — снова удивилась я.

Почему-то ответ старика оставил меня неудовлетворённой. Испытав безмерный ужас, в глубине души я считала, что ночью меня посетила какая-то нечисть: чёрт или же сам дьявол… Даже ответ «Змий», который дала бы моя мама, устроил бы больше, чем слишком размытый термин «Тьма». Возможно, в понимании Елизара он означал не только непроглядный мрак, но и всё тёмное и плохое, что было в мире. Однако он не совсем вписывался в картину, которая сложилась в голове с лёгкой руки мамы и прочитанного текста апокалипсиса. Вернее, картины пока толком и не было. Были лишь разрозненные кусочки головоломки, а старик внёс в них ещё большую путаницу.

— И зачем я понадобилась… «Тьме»?

— Ей нужен каждый.

— Зачем? Начинается апокалипсис?..

— Хватит! — вдруг прервал меня Елизар, словно не желая разговаривать на эту тему.

Старик поднялся со стула, решительно направился ко мне и остановился возле изголовья.

— Об остальном узнаешь позже, а сейчас тебе нужно отдохнуть, — тихо произнёс он, протягивая руку.

— А можно последний вопрос? — с надеждой спросила я, пока он не выкинул очередной фокус.

Не хотелось прекращать разговор, который мог пролить хоть какой-то свет на творившееся в моей жизни безумие. Тем более, что мне необходимо было услышать его ответ. От этого зависело очень многое.

— Да, — кивнул старик.

— К моей маме «Тьма» тоже приходила?

— Приходила, — снова кивнул он. — Твоя мать виновна. Она дала Клятву, и за это Тьма истязает её. Но Выбор не предопределён.

— Что? Какая клятва? Какой выбор? — затараторила я, стараясь хоть как-то утрамбовать в голове ахинею, которую нёс Елизар.

— Свой вопрос ты уже задала, — отрезал он и снова поднял руку.

— Тогда можно просьбу? — взмолилась я.

— Хорошо, — со вздохом позволил Елизар, явно начиная терять терпение.

— Защитите её, — прошептала я. — Защитите мою маму.

— Страдания ведут к Свету… Или к Тьме.

В следующее мгновение он коснулся моего лба указательным пальцем, и, словно взрывной волной, меня отбросило обратно на подушку. Я ослепла. Я больше не видела ни его фигуры, ни больничной палаты — я не видела ничего. Взгляд заволокла красная пелена, в которой периодически возникали яркие вспышки, а боль от порезов заново охватила всё тело, став в сто раз сильнее и в тысячу раз невыносимее. Она пронзила каждую клеточку, пробежалась по каждой мышце, сконцентрировалась в разрезанных нервных окончаниях, заставив их гореть адским огнём.

Зачем он это сделал?!

Зачем вернул боль?!

Зачем усилил её?!

Сквозь пелену тумана до меня донёсся странный, исковерканный звук, сначала глухой, но становившийся с каждой секундой всё громче и громче. Я не сразу поняла, что это был мой голос. Я не просто кричала — я орала на всю больницу, извиваясь в кровати, словно уж на раскалённой сковородке, срывая пластыри, сбивая повязки, заставляя раны раскрываться, а швы расходиться и кровоточить вновь.

На крики прибежала медсестра и попыталась прижать мою голову к подушке. От её прохладных прикосновений стало немного легче, и я чуть успокоилась. Потом рядом с ней возник мужчина, скорее всего врач, зажал мне плечо и сделал какой-то укол. Холодок пробежал по венам, разлившись по всему телу волной облегчения. Боль отступила. Хотелось, чтобы она не возвращалась больше никогда, но я знала, что это было ненадолго. Как только действие обезболивающего пройдёт, она накроет меня с новой силой, и это будет продолжаться до тех пор, пока порезы не заживут.

Я закрыла глаза, упрекая себя за несдержанность и поскуливая от досады.

Физические страдания были мелочью по сравнению с тем, что начнётся теперь. Медсестра уже побежала сообщать отцу. Не успеют они поменять мне повязки, как сюда нагрянет полиция, а мне по-прежнему нечего было им сказать…

— Как ты себя чувствуешь? — спросил мужчина, насильно разлепляя мне веки и водя перед глазами маленьким фонариком.

— Теперь лучше.

Я послушно открыла глаза, но мне пришлось проморгаться, прежде чем я смогла разглядеть его лицо.

Врач был молод. Наверное, ему ещё не стукнуло и тридцати лет, поэтому, скорее всего, он являлся интерном. Вполне себе симпатичным интерном. Смуглым или же сильно загорелым, с заострёнными чертами лица и жгучими карими глазами, похожими на два уголька…

Я тяжело, с шумом выдохнула.

Чёрные глаза теперь преследовали меня и наяву. Жаль, что симпатичный парень не имел никакого отношения к воину из сна и больше ни в чём не обладал с ним сходством.

— Точно? — спросил он, подумав, что я вздохнула от боли.

— Точно, — прохрипела я. — Осторожно, не разбейте стакан.

— Какой стакан?

— Он на полу…

Произнося эти слова, я слегка приподнялась на локтях и глянула вниз. Естественно, там ничего не оказалось.

А как же иначе?

— Приснилось? — усмехнулся врач.

Я криво улыбнулась в ответ и без сил рухнула обратно.

Его усмешка меня не повеселила. Должно быть, слухи, из-за чего я сюда попала, как тараканы уже расползлись по всей больнице, а я только добавила к ним новых сплетен.

— Идти можешь или привезти каталку?

— Зачем?

— Ну, не будешь же ты спать в луже крови, — снова усмехнулся парень. — Надо тебя перевязать.

— А… Да… Могу, наверное…

— Тогда вставай.

Я с трудом и кряхтением, словно дряхлая старуха, выбралась из койки, а он поддержал меня под локоть. Затем я осторожно ступила босыми ногами на кафельный пол и замерла, привыкая к ледяной поверхности.

— Не пойдёт, — врач нахмурился. — У тебя тапки есть? Или шлёпки?

— Не знаю, — я бросила на него растерянный и виноватый взгляд.

— Сейчас посмотрим…

Парень опустился на колени и заглянул под кровать. Потом улыбнулся и засунул туда руку, выудив резиновые шлёпанцы поросячьего цвета. Такие мог купить только папа, считавший, что я до сих пор не вышла из принцессного возраста. Но хорошо, что он вообще позаботился о моей экипировке.

— Вот, есть оказывается!

Доктор подвинул шлёпанцы поближе ко мне и поднялся на ноги, по привычке отряхивая колени от фантомного мусора. Ведь пол в палате был абсолютно стерильным.

— Спасибо, — сконфужено произнесла я, опершись на него, чтобы не потерять равновесие.

Пока я засовывала забинтованные ноги в нехитрую обувь, краем глаза заметила стопку одежды, аккуратно сложенную на стуле возле окна. На том самом стуле, на котором только что сидел Елизар и который только что был пуст.

И почему я уже не удивлялась?

— Пошли?

— Да.

Поддерживаемая молодым доктором, я доковыляла до двери и на несколько секунд там задержалась, поскольку от потери крови и долгого пребывания в лежачем положении у меня потемнело в глазах. Затем мы направились дальше — в перевязочную. Коридор оказался пуст. Не было видно ни одного пациента или посетителя и лишь две медсестры устало болтали возле стола в его дальнем конце. Завидев нас, они замолкли и проводили малочисленную процессию настороженными взглядами. Над ними, на стене я увидела большие часы в белом ободке, стрелки которых показывали десять часов сорок пять минут, из чего сделала вывод, что для утреннего времени в больнице царила неестественная тишина. А вот для вечера — в самый раз.

Значит, я провалялась без сознания как минимум день… Возможно, и не один.

После медсестёр мы свернули налево и пошли дальше по пустынному, узкому проходу, пока не остановились возле очередной двери с рельефным стеклом и прилепленной рядом серой табличкой с банальным обозначением. Парень толкнул дверь ногой, и она легко поддалась. Внутри всё так же пахло хлоркой и спиртом, возле стен стояли какие-то шкафчики и железные поддоны, а посередине располагалась кушетка, затянутая коричневой клеёнкой. Над всем этим нехитрым антуражем возвышалась огромная, круглая лампа.

Парень выудил из дальнего ящика одноразовую простынь и накинул её на кушетку, кивнув мне головой:

— Садись.

Я послушно забралась, а он включил лампу и отрегулировал её по высоте. Потом достал бутылочки, бинты, пластыри и расставил их на железном столе, который подкатил ко мне поближе.

— Ох, опять всё снова, — вздохнул он, вооружившись тампоном, смоченным перекисью водорода. — Хорошо, что теперь ты можешь двигаться, а то лежала, как истукан — фиг подберёшься. Давай начнём с ног…

— Первый раз тоже вы меня перевязывали? — спросила я, начиная испытывать неловкость.

— Да… Сначала подумали, что придётся сшивать по кусочкам, но всё оказалось проще. Хотя пару часов провозились. И как тебя угораздило?..

— На эти вопросы я буду отвечать в присутствии моего адвоката, — хмыкнула я, сама не понимая — серьёзно я или нет…

— Ну, извини, если обидел.

— Ничего… Я и сама хотела бы это понять…

— Так ты не знаешь? На тебя кто-то напал? Хотел убить? Ограбить? Или…

— Я знаю, — отрезала я. — То есть, почти знаю… Но сказать не могу. И разве это важно?

— Мне нет, — снова усмехнулся он. — Я просто штопаю людей… Тебе придётся снять рубашку.

— А?..

Я замялась, но потом покорно её стянула. Всё, что мог, молодой врач увидел ещё вчера, и ничего нового я ему не покажу. К тому же в моём искромсанном теле вряд ли осталось что-то привлекательное.

Однако, несмотря на столь убедительные мысли, я всё равно покраснела от смущения и неловкости.

— У меня останутся шрамы? — спросила я, пока он работал над моей спиной.

— Ну… Порезы в основном неглубокие, мы наложили всего двадцать швов…

— Это я знаю.

— Откуда?

— Подслушала чей-то разговор.

— О, так ты уже приходила в себя?

— Наверное… Пару раз, а потом снова отключалась.

— Странно, мы пытались привести тебя в чувства, но ты ни на что не реагировала. А сейчас так орала…

— Тогда мне не было больно, вы же мне что-то вкололи…

— Мы и недавно тебе «Что-то» вкололи! Но орать это не помешало.

— Извините, — виновато промямлила я. — Так что со шрамами?

— Несколько останется. А в остальном — как пойдёт заживление. Я потом пропишу тебе мазь, она хорошо сглаживает рубцы.

— Понятно, — я ещё больше смутилась. — Спасибо вам… Вы добрый.

— Просто я ещё не закостеневший, — спокойно заметил парень и протянул мне чистую больничную рубашку. — Вроде закончили.

— Но это…

— Всё оплачено, — усмехнулся он. — Включая отдельную палату, личную яхту и джакузи. Твой отец раскошелился.

— Да, это в его духе, — улыбнулась я и снова приняла помощь доктора, который придерживал меня, пока я одевалась и вставала с кушетки.

Путь назад мы проделали чуть быстрее. Врач заменил многие повязки специальными пластырями, и двигаться стало проще, поскольку теперь я не боялась, что что-нибудь съедет или развяжется. Вернувшись в палату, я увидела чистую постель — её уже успели поменять. Затем доктор помог мне лечь и даже снять шлёпки, от чего я почувствовала себя ещё более неловко, чем в процедурном кабинете.

— Спасибо, — с облегчением выдохнула я, когда, наконец, смогла расслабить мышцы.

— Постарайся не крутиться, иначе снова всё посрываешь. Обезболивающего должно хватить до утра. Если что, жми на кнопку, — произнёс доктор и вышел из палаты, выключив за собой свет.

К этому времени за окном совсем стемнело.

Что ж…

Завтра приедет папа.

Завтра приедет следователь.

Я пока не придумала ничего лучше, чем признаться, что сама себя порезала, так что, скорее всего, завтра меня выпрут из больницы прямо в лапы Лазаревского. У меня осталась лишь эта ночь, и так хотелось, чтобы она прошла спокойно…

Я широко распахнула глаза, захваченная врасплох очередным приступом страха.

А если «Тьма» придёт снова? Если вторую такую ночь я просто не переживу? И ни папа, ни врачи, ни следователи так и не узнают всей правды. Они посчитают, что я покончила с собой, а настоящие причины будут известны лишь маме. Только её никто не станет слушать.

Я ощутила приступ жалости и вины, охвативший душу.

Бедная…

Я всю жизнь считала её сумасшедшей. Как и все вокруг. И только теперь, столкнувшись лицом к лицу со сверхъестественной силой, с «Тьмой», в которой она жила все эти годы, поняла, насколько глубоки были её страдания. Мы запихнули её в стены психушки, где не могли ни вылечить от выдуманной болезни, ни защитить от преследовавших призраков. А ведь она всего лишь знала вещи, недоступные другим.

Что являлось худшей участью: быть посвященной в сакральные тайны бытия, но жить отрезанной от мира, или существовать в социуме, ничем не отличаясь от остальных и пребывая в полном неведении, которое могло разрушиться в любую секунду? Второе давало комфортное существование. А что давал первый вариант? Вечные психозы? Расшатанные нервы? Хронические страхи и стремительно развивавшуюся аутофобию? Зачем нам открывали тайны, которые человеческий мозг усваивал с огромным трудом? И почему так крепко в нас вцепились? Ведь в том, что старик чего-то добивался, я не сомневалась.

Зачем ему понадобилась моя мама?

Зачем ему понадобилась я?

До того как у мамы начались срывы, ей тоже снились плохие сны, а мои кошмары повторялись слишком часто и казались слишком реальными. Так может, это были вовсе не кошмары? Не просто фантазии больного мозга, а воспоминания о каких-то далёких, давно забытых, но сохранившихся в душе страшных событиях, которые теперь обрывками всплывали на поверхность. Но неужели все те ужасы могли происходить на самом деле? Ещё недавно я со стопроцентной уверенностью сказала бы, что нет. В нашем прагматичном и приземлённом мире не могло существовать ни огненных демонов, ни ангелов из красного желе, как не существовало и чёрного поля, и жуткого, тёмного облака. Однако теперь я начинала в этом сомневаться. Ведь существовала же некая «Тьма» — воплощение чего-то плохого и дьявольского, в реальности которой я убедилась лично. Существовал и странный человек со странными способностями, который, по логике вещей, должен был принадлежать такому же абстрактному «Свету». И если хоть на секунду предположить, что сражение из сна когда-то действительно произошло в реальности, то все мои представления о ней катились ко всем чертям…

Вот только какое отношение сны о прошлом имели к грядущему апокалипсису, о котором говорила мама и который описывался в библии?..

А если — прямое?

Если кто-то свыше показывал мне не то, что было, а то, что будет? Если «Тьма» пыталась переманить нас к себе, потому что собирала армию? Тогда напрашивался закономерный вывод, что теоретический «Свет», к которому принадлежал Елизар, должен был делать то же самое. Получается, готовилось судьбоносное сражение добра и зла? Естественно, «Тьма» будет пытаться уничтожить человечество, а «Свет» — пытаться его спасти? Имело ли это смысл, ведь в библии было написано, что при апокалипсисе бог уничтожит всех…

Подобные идеи казались совершенно абсурдными и нелепыми. И всё же сейчас даже самая безумная, самая нереальная и глупая мысль могла оказаться правдой.

Для меня.

И для мамы.

Итак, если посмотреть на ситуацию абсолютно серьёзно.

Я должна буду вступить в войско?

Должна буду выбрать бога или дьявола и сражаться за выбранную сторону?

Кажется, в библии было написано: «сто сорок четыре тысячи из колен Израилевых… Из колена Семионова…» Или Симеонова?.. Или… Ой, так ли была важна разница в две-три буквы? Всё равно там была указана моя фамилия. И печать бога, то есть крест, то есть знак, про который говорила мама, уже был на мне. Фактически меня заклеймили, как скотину, чтобы потом загнать в стадо таких же попаданцев, даже ни о чём не спросив… Елизар что-то говорил про выбор, но ведь выбора-то, по сути, и не было. Разве могла я пойти за дьяволом, то есть за «Тьмой», если меня уже зарезервировал для себя «Свет»?

Но то лишь в теории.

А на практике мне почему-то казалось, что всё это уже происходило: что я стояла на чёрном поле, что держала в руках меч, что видела рядом людей в доспехах, а главное — что я когда-то уже видела того воина… Последнее было единственным, во что действительно хотелось верить, хоть это и означало бы реальность всего остального. Может, именно он и был моей судьбой, как бы это ни звучало наивно и романтично? Тот, кто подходил мне идеально, кого я ждала и кого чувствовала, даже не имея представления, существовал ли он на самом деле…

Совершенно запутавшись в домыслах и предположениях, я тихонько завыла, но мой вой отразился от пустых стен, усилившись в несколько раз и угрожая разбудить пол больницы. Уже тише я выдохнула. Мне было очень обидно, что я не знала ровным счётом ничего. Елизар не торопился делиться своими сведениями, мама говорила загадками и осторожничала, ведь там, где она находилась, осторожность являлась совсем нелишним качеством, а всё остальное строилось лишь на моих догадках и могло оказаться полнейшим бредом…

Я моргнула, только теперь осознав, что видела потолок, который из непроглядной серости превратился в более светлое пятно. Скосила глаза и взглянула на окно — оно уже основательно светилось серо-голубым, что означало приближение рассвета. Провалявшись без сознания весь день, я всю ночь задавалась глупыми вопросами вместо того, чтобы просто отдыхать. А теперь, когда мозг, наконец, устал, и веки начали понемногу закрываться, пришло время подъёма. Скорее всего, через час или два меня разбудят на процедуры и сдачу анализов. И начнётся очень тяжёлый и очень долгий день, который может стать для меня даже страшнее, чем все ночные кошмары вместе взятые…

Глава 9. Отец

— Танцующие африканские женщины, — изрекла я, едва взглянув на картинку.

Анатолий Сергеевич Лазаревский положил карточку на стол и поднял новую, на которой были изображены, а вернее наляпаны такие же симметричные чернильные пятна.

— Муха, — тут же выдала я ответ.

Это продолжалось довольно долго: всё новые и новые картинки, всё новые и новые пятна. Я уже начинала скучать, зевать и думала лишь о том, когда же моя пытка, наконец, завершится.

Лазаревского я больше не боялась. Вспоминая прежние страхи, терзавшие меня в его присутствии, я смеялась над собой и своим поведением. Он не был ни богом, ни царём, которого следовало бояться, ни «Тьмой», которая могла сломать или искалечить. Он был просто человеком с тяжёлым взглядом и профессиональной дотошностью. А по сравнению с «Тьмой» казался неразумным ребёнком, пытавшимся играть чужими эмоциями, как дети играли кубиками. Единственное, что он на самом деле мог сделать — упрятать меня под замок, поближе к себе, чтобы продолжать изучать и экспериментировать. Я этого не хотела, как и прежде, но остерегалась уже не так сильно. Если «Тьма», или же другая тёмная сила, пожелает до меня добраться, то её не остановят ни замки, ни решётки, ни тем более больничные стены. Так какая разница, где я буду находиться?

Мне стало безразлично и что покажут его бесконечные тесты. Результаты я и так примерно представляла: хроническая депрессия, повышенная тревожность, интровертный тип личности, проблемы с математикой, но развитое логическое мышление. Часть этих тестов мы проходили ещё на первом курсе университета на занятиях по психологии, и о себе я могла рассказать довольно много. Своё состояние я также могла оценить объективно, а Лазаревский давно знал о моих проблемах со сном, так что особых сюрпризов ожидать не стоило.

Многие вопросы в его тестах были построены таким образом, чтобы перекрывать друг друга и выявлять в ответах ложь. Поэтому я решила отвечать максимально честно, осторожничая лишь в вопросах или утверждениях типа: «Хотели бы вы покончить с собой?» или «Меня беспокоит то, что я могу сойти с ума». То есть тех, которые касались непосредственно произошедшего со мной, болезни моей мамы или моей предполагаемой болезни.

И всё же результаты могли оказаться не такими, какие я ожидала. Кроме депрессии Лазаревский мог разглядеть у меня начинавшуюся шизофрению или параноидный синдром, к примеру…

Сначала я волновалась, чем всё это обернётся. Боялась, что Лазаревский передумает отпускать меня домой и настоит на стационарном лечении, но потом успокоилась. Во многом вероятность попадания в психушку зависела от серьёзности попытки суицида и степени тяжести нанесённых себе повреждений. Попытки суицида не было, как таковой, поэтому насильно запереть меня здесь не имели права. Папа смог договориться о посещении лишь дневного стационара с целью выявления признаков психического заболевания. Плюс он убедил доктора, что будет за мной присматривать, и оставил какую-то расписку, что забирает меня под свою ответственность, но обязуется привозить на обследования.

И он привозил. Каждое утро перед работой сначала подбрасывал до клиники, а забирал вечером, так что весь день я проводила в психушке, уже вдоволь насытившись больничной едой и общением с врачами. Я либо сидела в кабинете Лазаревского, отвечая на бесконечные, дурацкие вопросы, либо разглядывала и дорисовывала не менее дурацкие детские картинки, либо проходила на компьютере тесты на скорость и уровень мышления. В общем — стала здесь практически «Своей».

Подопытной мышкой.

С папой мы почти не разговаривали. Ни в больнице, ни после выписки он не спросил, что же произошло той ночью. Я тоже помалкивала, поскольку могла озвучить ему лишь официальную версию. Эта недоговорённость и неловкое молчание действовали на нервы не только мне. Папа всё время ходил подавленный, расстроенный и угрюмый. Он словно старался избегать не только неприятной темы, но и меня, делая вид, что всё время был очень занят. Хотя я знала, что на самом деле папа сильно переживал и беспокоился — я видела это по взглядам, которые он украдкой бросал в мою сторону. А ещё он почему-то выглядел виноватым. Наверное, корил себя за то, что не оказал необходимую помощь. Помочь он, собственно, ничем бы и не смог, но сказать ему об этом, чтобы как-то успокоить, я тоже не могла.

И пропасть между нами росла всё глубже и шире.

Когда я ещё лежала в больнице, приходил следователь. Я сочинила историю, что мы расстались с Ваней. Что я очень переживала из-за нашего разрыва, чувствовала себя ненужной, некрасивой и никчёмной. Что мне было ненавистно каждый день смотреть на себя в зеркало, поэтому в порыве отчаянья я решила себя изуродовать… Я надеялась, что они не станут расспрашивать Ваню, ведь тогда моя история покажется нелогичной, поскольку инициатором разрыва являлась именно я. Следователь дал мне подписать какую-то бумажку — мол, с моих слов было записано верно, я никого не обвиняла, сделала это собственноручно и что-то там ещё. И удалился. Как я поняла, в полиции вопрос был закрыт.

А на следующий день после выписки, отец отвёз меня в психушку.

Примерно ту же историю я поведала и Лазаревскому, добавив, что в тот момент плохо себя контролировала и теперь сильно раскаивалась. По чернющим и вечно сощуренным глазам Лазаревского совершенно нереально было понять, поверил он мне или нет. Скорее всего нет, ведь стал же проводить свои бесконечные тесты. Каждый день и целый день. Мною он занимался лично, поскольку давно наблюдал и лечил мою маму и поскольку с отцом его связывали особые отношения и хорошие деньги. В его практике появился типичный случай наследственного проявления болезни. Галлюцинаторно-параноидный синдром, нарушения сна, истерия и аутизм — для мамы все эти симптомы были доказаны, а для меня только намечались, и, возможно, доктору не терпелось их доказать.

Естественно, видеться с мамой мне пока не разрешали, опасаясь, что мы будем оказывать пагубное влияние друг на друга. Невозможно было описать словами, какие муки я испытывала, целый день проводя с ней в одном здании и не имея возможности поговорить. Мама многое могла бы мне объяснить, ведь, скорее всего, знала гораздо больше, чем сумела поведать за пару последних встреч. Сейчас я бы отнеслась к её словам намного серьёзнее. Не стала бы считать их бредом сумасшедшей и не заботилась бы лишь о том, чтобы не довести маму до очередного срыва. Это были не срывы — это ослабленная психика и разум отчаянно пытались с кем-нибудь поделиться своим бременем. Теперь я заглянула в её тайну, но не могла сообщить ей об этом. Я ничего не могла, вынужденная так же в одиночку переносить своё знание и терзаться бесчисленными вопросами, переполнявшими голову.

Почему «Свет» приготовил для нас такую участь?

Почему мы были отвергнуты и изолированы от общества?

Почему мы страдали за то, что не поддались «Тьме»?

Елизар сказал, что страдания вели к «Свету»…

Может быть, и к «Свету». Только почему всё светлое обязательно было мучительным и пассивным, а тёмное — лёгким и приятным? И таким соблазнительным… Почему «Свет» бездействовал, пока нас резали на ленточки и сводили с ума? Почему он не помогал и не защищал, хотя должен был охранять и хранить? Возможно, это делало нас лучше, закаляло и очищало душу, только люди не обращались бы к «Тьме», если бы «Свет» не заставлял страдать. Человек, испытавший лишения, всегда будет озлоблен, ведь не все мы могли терпеть унижения, боль и несправедливость. Не все могли в ответ на жестокость смириться и подставить другую щёку. А порой желание все исправить и помочь близким было гораздо сильнее моральных принципов и какой-то там абстрактной души, которую следовало сохранить.

Разве решительность пожертвовать собой ради других не являлась благородным и добрым поступком? А возможность сохранить свою душу ценой мук других людей не была эгоизмом и трусостью? Так где же проходила грань между этими понятиями? И кто вообще сказал, что «Свет» — это хорошо, а «Тьма» — это плохо? Может, всё было с точностью наоборот, просто мы об этом не знали?..

Так или иначе рядом не было того, кто мог бы ответить мне на эти вопросы. Елизар больше не приходил, сколько бы я его не звала вслух или мысленно. Да как угодно! Он появлялся и исчезал только тогда, когда считал нужным, и плевал на то, что был нужен мне сейчас.

Однако и «Тьма» не приходила тоже, что не могло не радовать.

А я боялась её появления. Боялась, ждала и надеялась, что она не придёт. Несколько ночей я не выдерживала и засыпала мёртвым сном без сновидений, а утром с облегчением понимала, что в очередной раз обошлось. И мне безумно хотелось, чтобы это везение длилось как можно дольше, ведь тогда я, возможно, смогу почувствовать себя нормальным человеком, чтобы поверить в это самой и убедить в своей нормальности Лазаревского…

— Что ж, Лиза, с тестом Роршаха мы закончили. И на сегодня это всё. Павел Наумович заберёт тебя немного раньше, я уже сообщил ему, — изрёк Лазаревский, убирая карточки в стол и что-то помечая в злополучном блокноте.

— Хорошо, — спокойно кивнула я, внутри просто ликуя, что моя пытка, наконец, завершилась.

— Единственное, — оборвал моё ликование врач, — я давно хотел спросить, откуда у тебя шрам на голове?

— На мне их теперь много, — пожала я плечами, сделав вид, что не понимала, о чём шла речь.

— На правом виске, — уточнил Лазаревский.

— Этот? — я машинально коснулась виска рукой.

Рассмотрел же, блин! А мне казалось, что среди обилия покрывавших меня шрамов он был почти незаметен. Я понимала, что Лазаревский проявил интерес из-за его необычной формы. Недавно мы разговаривали с доктором о религии, и я говорила, что не верила в бога, но отметину в форме креста на себе всё-таки имела…

— Этот, — кивнул он и сцепил пальцы в своём любимом жесте.

— В детстве я ударилась о батарею, — моментально соврала я, стараясь не выдать себя какими-нибудь невербальными знаками.

Правда, тут же об этом пожалела. Если Анатолий Сергеевич задаст подобный вопрос отцу, ложь раскроется, ведь никакой встречи с батареей не было, а о шраме папа даже не знал.

— Раньше не замечал… Интересная форма.

— Да, — опять поспешила я согласиться. — Я хорошо приложилась, разодрала кожу в двух направлениях. Получился вот крест…

— Угу, — протянул Лазаревский и снова что-то записал.

Я прикусила губу.

— А вы расскажете мне результаты тестирования? — я попыталась его отвлечь.

— Это будет зависеть от самих результатов. Обычно мы не озвучиваем пациентам диагнозы, чтобы не травмировать их психику ещё больше. Но в любом случае сначала мне нужно обсудить это с твоим отцом.

— Понятно…

В общем — если я псих, то даже не узнаю, в чём именно.

У меня за спиной раздался тихий стук, от которого по телу растеклась благодарность и долгожданное облегчение.

— Разрешите? — папа несмело заглянул в кабинет.

— Здравствуйте, Павел Наумович. Проходите. Мы с Лизой как раз закончили.

— Здравствуйте, Анатолий Сергеевич. Привет, дочка.

Он едва коснулся моего плеча, проходя мимо, и опустился в соседнее кресло.

— Привет, пап, — виновато улыбнулась я.

— Как у вас дела? — обратился он к Лазаревскому.

— Хорошо. Закончили основные тесты. Мне нужно обработать результаты, но в целом картина уже более или менее ясна.

— И какая она?

Папа нервно заёрзал. Скрестил ноги, облокотился на подлокотник, но тут же поменял позу. Он нервничал даже больше, чем я, однако его озабоченность можно было объяснить не только волнением за здоровье единственной дочери. Всё, что грозило мне — это провести в больничных стенах от недели до… Неопределённого срока. А вот ему придётся оплачивать не только мамину палату, но ещё и мою, поскольку он вряд ли согласиться запереть меня на общих условиях.

Мне снова стало стыдно. Папа вкалывал чуть ли не круглосуточно, чтобы обеспечить нам комфорт, а мы…

Мы стали для него обузой.

Нет, папа не должен был содержать ещё и меня. Если Лазаревский сочтёт меня недостаточно сумасшедшей, я обязательно пойду работать. А если нет, то постараюсь выписаться как можно быстрее…

Почувствовав неловкую паузу, я растеряно подняла глаза и наткнулась на пристальный взгляд Лазаревского. Он не отрываясь разглядывал моё лицо и с интересом изучал отражавшиеся на нём эмоции. Я поняла, что слишком глубоко задумалась и, скорее всего, перестала себя контролировать. А это было непростительной ошибкой, поскольку могло мне дорого обойтись.

— Лиза, будь добра, оставь нас на несколько минут, — спокойно произнёс врач, не шелохнувшись и не изменившись в лице. — Нам нужно кое-что обсудить.

— Да, конечно, — я еле заметно выдохнула и, стараясь не спешить, поднялась из кресла.

— Подожди в холле, дочка. Я скоро приду, — попросил папа, проводив меня затравленным взглядом.

— Хорошо.

Почти гордо я направилась к выходу из кабинета, кожей ощущая повисшую в воздухе напряжённую тишину. Она бесцеремонно подгоняла, заставляя двигаться быстрее, и всё же я старалась не бежать.

— Вы знаете, что Варваре Михайловне стало хуже?.. — первое и последнее, что я расслышала, прежде чем дверь за моей спиной закрылась.

Дальше был просто гул низких голосов, но мне хватило одной единственной фразы, чтобы сердце забилось чаще, а в душе проснулась тревога. Я столько дней ходила мимо маминой палаты и ни о чём не знала. Лазаревский ничего не говорил. Ни разу в наших беседах он не упомянул о маме или о её здоровье, хотя я думала, что мы будем часто это обсуждать.

Что означало слово «Хуже»?

У неё случился очередной срыв?

Так подействовали препараты?

Или к ней опять приходила «Тьма»?..

От растерянности я не знала, куда деться, поэтому продолжала стоять рядом с дверью, пытаясь разобрать доносившиеся отзвуки слов. Но это было бесполезно.

Тревога всё нарастала. Я слишком беспокоилась за маму, чтобы уехать из больницы ни с чем. Не сегодня и не сейчас. Мама столько вынесла в одиночку, покинутая, непонятая и затравленная, так долго жила с наполнявшими её голову мыслями, с «Тьмой», с врачами и со всеми нами, что я ощущала практически физическую необходимость, наконец, поговорить с ней. Рассказать, что теперь я знала хотя бы ту часть, которая отменяла её сумасшествие. И приближала моё.

Пусть я пообещала послушно ждать папу, однако делать этого не собиралась.

Осторожно, стараясь не шуметь, я прошла до конца коридора и заглянула в холл. И мои надежды оправдались, вселив в душу трепетное ликование — там никого не было, а санитар спал, сложив голову и руки на стол. Мне несказанно повезло, что сегодня дежурил именно этот парень. Он был совсем молод. Наверное, являлся практикантом или только окончил учёбу и, возможно, ночами подрабатывал в другом месте, поскольку постоянно выглядел уставшим и невыспавшимся, навёрстывая упущенное во время дежурств.

В голове вдруг всплыл анекдот про то, как врач-психиатр во время экскурсии по больнице задал студентам вопрос, чем он отличался от пациентов психушки. Студенты стали выдвигать различные теории, сыпать знаниями и терминами, но врач ни с кем не соглашался. А потом, когда аргументы у студентов иссякли, ответил, что у него просто были ключи от палат, а у пациентов — нет.

Я улыбнулась.

Ну чем этот парнишка отличался от половины содержавшихся здесь людей? Чем он отличался конкретно от меня? У него так же имелось хроническое недосыпание и усталость, как и у меня. Возможно, даже депрессия, нервозность и злополучная повышенная тревожность, поскольку переносить напряжённый ритм жизни было обременительно даже для молодого организма. Вот только, как в анекдоте, он здесь работал, а я являлась потенциальной пациенткой…

Я решительно направилась к санитару, стараясь двигаться быстро, но бесшумно, поскольку если кто-нибудь заметит мои действия, то свободы мне не видать как своих ушей. Парень размерено посапывал — не самая глубокая стадия сна, но мне должна была помочь. Я обошла вокруг стола, встала у него за спиной и осторожно коснулась карманов свисавшего халата. Один оказался явно тяжелее. Набрав в грудь побольше воздуха и задержав дыхание, я запустила туда руку и медленно вытащила небольшую связку ключей, поймав их двумя пальцами. Зажмурилась в ожидании звука, способного разбудить санитара, но на моё счастье ключи не звякнули. Его дыхание не изменилось. А вот моё сердцебиение уже просто зашкаливало и эхом разносилось по больничным коридорам. Беззвучно выдохнув, я быстрым шагом направилась к маминой палате, мысленно прокручивая в голове, что произойдёт, если санитар проснётся раньше, чем я верну ключи на место…

Остановившись, я аккуратно вытащила из связки ключ с двести пятым номером и засунула его в замочную скважину. Раздался тихий щелчок, и дверь поддалась. Несмело толкнув её перед собой, я вошла в палату, волнуясь, что увижу совсем кошмарное зрелище…

— Мама?

Она лежала на кровати, накрытая одеялом, и не шевелилась. Сначала я подумала, что мама спала, но, подойдя ближе, поняла, что это было не так. Её кожа оказалась очень бледной, даже почти белой. Синяки под глазами, практически пропавшие в последний раз, появились снова и стали темнее. Глазницы напомнили две чёрные впадины, в которых самих глаз, едва открытых, почти не было видно. А на нижней губе красовался кровоподтёк. Мама редко и тяжело дышала, словно лежавшее сверху одеяло весило целую тонну и давило ей на грудь нестерпимой тяжестью. Словно в ней не осталось и половины жизненных сил…

— Мама? — повторила я шёпотом, присев на краешек кровати и не поверив своим глазам. — Мам, что произошло?..

— Лиза… — прошептала она почти неслышно.

Из её груди вырвался хрип, грозивший перерасти в кашель. Но мама сдержала его, несколько раз судорожно дёрнувшись и нахмурившись. Она с трудом нашла моё лицо, однако не смогла сфокусировать взгляд и посмотрела куда-то сквозь меня, на дальнюю стену.

— Что с тобой сделали?.. — наверное, я спросила больше себя, чем её, поскольку мама не смогла бы внятно ответить на мой вопрос. — Мамочка… Это они? Они тебя били?

— Лиза, — её голова безвольно перекатилась набок. — Не вини врачей… У них работа такая…

— Мамочка, прости! Прости, что не верила тебе! Я ведь не знала, даже не представляла, что бывает такое!

Я всхлипнула и наклонилась к ней. Но постаралась обнять очень осторожно, чтобы не причинить боль, ведь, скорее всего, разбитая губа была не единственной повреждённой частью её тела. Из глаз брызнули слёзы, вырвавшись наружу вместе с обидой, жалостью и разъедавшим изнутри чувством вины. И я разревелась в её одеяло, не в силах остановиться.

Почему она, такая хорошая, такая светлая мучилась в этих стенах? За что? За то, что не смогла смириться с правдой? За то, что знала больше, чем другие? И что такого ужасного натворила, раз кроме врачей её ещё и «Тьма» не оставляла в покое?..

— Знаю, дочка… Знаю… — она едва коснулась моей спины слабой рукой. — И ты меня прости…

— Елизар сказал, что ты в чём-то провинилась, — выдавила я, пытаясь перебороть предательские всхлипы. — В чём ты виновата? В чём поклялась?..

— Моя Клятва… Это ты… — мама облегчённо выдохнула, словно с её плеч свалилась тяжёлая ноша. — Я обещала тебя… Им…

— Что?..

Я медленно отстранилась и приняла вертикальное положение, недоумённо на неё посмотрев. Всхлипы прекратились, и теперь мною владело лишь удивление, ведь такое я никак не ожидала услышать. Это выходило за рамки моих представлений о возможных вариантах. Это не могло быть правдой.

Но было…

Мамино лицо изменилось. Она даже слегка улыбнулась, наконец, рассказав что-то, что гложило её долгие годы. Но мне её признание не принесло облегчения, а лишь добавило тревоги.

— Кому — им? — справившись с первой волной шока, спросила я.

— Им… Свету, — она снова улыбнулась, и я заметила, каких усилий ей это стоило. — Я обещала… Уберечь… Защитить… Выносить… Твоя Судьба — с ними… Потому я здесь… Но ты прости меня … Я обрекла тебя…

— Тебя наказали из-за меня?! — воскликнула я, не веря своим ушам, а потом прошептала: — Зачем ты это сделала, мама?..

— Ты нужна Свету… — выдавила она. — Нужна, как никто другой…

— Для чего?

— Елизара спроси… Он скажет… А я не могу… Он твой Хранитель…

— Он ничего не говорит.

— Это пока… Придёт время, и он расскажет… Главное, терпи… Терпи, что бы ни произошло, и что бы она ни делала с тобой… Что бы ни пообещала… Терпи… — мама подняла дрожавшую руку и коснулась ещё незажившего пореза на моём лице. — Ты должна выстоять…

— Не врачи тебя били, — озвучила я внезапно промелькнувшую догадку.

— Нет, — мама уронила руку обратно.

— Это «Тьма» с тобой сделала? Она приходила?

Мама ничего не ответила и отвернулась к стенке, но я заметила, как с её щеки соскользнула слеза. Я зажмурилась и судорожно вздохнула.

— Почему Елизар тебя не защитил?! Он ведь обо всём знает! — горько зашептала я.

— Он не вправе… — тихо ответила она, не поворачиваясь. — Я должна сама…

— Но он может хоть чем-то помочь?!

— Нет…

— Мамочка, — я схватила её руки, безвольно лежавшие поверх одеяла. — Обещаю, я сделаю всё, чтобы избавить тебя от этих страданий! Я…

— Не говори так!

Мама дёрнулась всем телом и резко развернулась ко мне. На секунду её взгляд прояснился, а в голосе появилось столько силы, что я испугалась. На меня словно смотрела женщина из голубого зеркала, а не напичканная транквилизаторами больная мать. Однако через мгновение она опять обмякла и стала прежней: слабой, безвольной, измученной. И жалкой. Мама уронила голову на подушку, уставившись в серый больничный потолок полуприкрытыми глазами.

— Ни в коем случае… Не иди… У Тьмы… — выдохнула она из последних сил, и её глаза закрылись, словно эта короткая вспышка эмоций вытянула из неё всю энергию. — Ты не можешь помочь… Моя Судьба исполнилась… А ты… должна сделать… Ради чего рождена…

— Знать бы только, что, — грустно произнесла я.

Но мама меня не услышала. Она провалилась в нездоровый, лекарственный сон.

На неё невозможно было смотреть без жалости. Она увядала на глазах, и я не могла это остановить. Я не могла разобраться даже со своей жизнью, а уж тем более сделать что-то для неё. Я ведь ничего толком не знала. Никто не рассказывал всего до конца, словно специально не раскрывая всех карт. Неужели «Тьме» настолько важно было получить меня, что она заставляла маму страдать из-за какого-то обещания? Зачем? Что во мне было такого особенного?

Я не понимала…

Невольно в памяти всплыло голубое зеркало, в котором я видела маму здоровой, улыбавшейся и счастливой. В голову тут же закралась мысль — а что, если согласиться? Если пойти за «Тьмой», когда она придёт снова? «Свет» не делал ничего, Елизар бездействовал, но, может, «Тьма» была способна всё исправить?..

Мне так хотелось ей помочь! Хотелось, чтобы мама вновь стала цветущей и оживлённой, как раньше.

Раньше…

Я ведь не знала, какой она была до моего рождения и до того, как дала злополучную клятву. Когда я родилась, и даже задолго до этого её судьба уже решилась. Мама всю жизнь знала о существовании чего-то большего, всю жизнь оберегала меня, несмотря на то, что никто её не понимал и все считали чокнутой. Она терпела тогда и продолжала терпеть теперь, руководствуясь библейскими заповедями и смиренно принимая свою участь. А значит, предать «Свет» она боялась сильнее, чем получить телесные повреждения или провести в больнице остаток жизни. И я не могла сделать её жертвы напрасными.

Я постаралась вытереть намокшие щёки, однако вместо этого ещё больше размазала слёзы. Нужно было уходить. Шестое чувство подсказывало, что папа вот-вот выйдет из кабинета Лазаревского, а дежурный проснётся, и если до этого момента я не верну ключи на место, то могу составить маме компанию.

Я поспешно поднялась, поцеловала её в лоб и выскочила из палаты, предварительно выглянув в коридор и просканировав его на наличие посторонних. Мне снова повезло — там не было ни души. Сегодня больница будто вымерла. Я тихонько прикрыла за собой дверь и поспешила к уже храпевшему парню, обошла его недвижимое тело и не дыша опустила связку с ключами обратно в карман. Потом так же тихо отошла и присела на диванчик в холле. Теперь можно было расслабиться. И хорошо бы успокоиться до папиного возвращения, чтобы ни он, ни Лазаревский ни о чём не догадались.

Всё.

Я смогла сделать запланированное, но удовлетворения это не принесло. Как и особого результата. То, о чём я хотела спросить маму, она не опровергла, но и объяснений толком не дала.

Опять и снова.

Почему они не могли просто всё рассказать?..

Если ещё не пришло время, то когда же оно настанет?!

На самом деле я боялась получить ответ на данный вопрос, ведь это означало бы наступление чего-то, для чего я, оказывается, была рождена. Осознание, что всю мою жизнь заранее спланировали и даже создали для какой-то цели, кроме самой жизни, вызывало странные ощущения. Я почувствовала себя вещью. «Свету» был нужен кто-то и для чего-то — и мама родила меня, подарив им. Я не принадлежала себе с самого начала…

И как же сильно заблуждалась!

Я хотела избежать наследственного безумия, но мне на роду было написано окунуться во все эти ужасы. Я думала, что, в отличие от мамы, у меня хватит сил устоять, но от меня ничего не зависело. Я считала, что сходила с ума, но все мои кошмары оказались не такими уж и кошмарами. И теперь я могла лишь догадываться, какие ещё устои должны были пошатнуться, прежде чем мне откроется вся правда…

В конце коридора послышались голоса. Папа и доктор Лазаревский вышли из кабинета, но я всё ещё не могла разобрать, о чём они разговаривали. Я вытерла остатки слёз, пригладила волосы, подтянулась и подняла голову, не желая снова оказаться застигнутой врасплох.

— Думаю, всё будет хорошо, — уже чётко произнёс Лазаревский, когда они вышли из-за угла и попали в зону видимости и слышимости.

— Спасибо вам большое, — папа пожал ему руку чуть оживлённее, чем требовалось, явно нервничая.

— В понедельник приезжать не нужно, — обратился он ко мне, а потом снова развернулся к отцу. — Я подсчитаю результаты и обдумаю ситуацию. Затем мы обсудим возможные варианты и вместе примем оптимальное решение.

— Конечно. Хороших выходных, Анатолий Сергеевич.

— И вам, Павел Наумович. До свидания, Лиза. Постарайся в ближайшее время не делать глупостей…

Я нахмурилась от его последней фразы.

Мне показалось, что Лазаревский сказал это уверенно, словно я уже выкинула что-то несусветное. С чего он решил, что я буду делать глупости? Что вообще можно было сделать, сидя дома перед телевизором? Может, это была очередная проверка моей реакции или провокация?

— Постараюсь, — ответила я, поднимаясь с дивана. — До свидания.

Я выпрямилась и спокойно направилась к выходу, пытаясь внешне ничем не выдать своего недоумения. Наверное, ещё долго мне придётся играть роль спокойной и невозмутимой пациентки, хотя таковой я себя совершенно не ощущала.

Из больницы я уходила изнурённой, уставшей и расстроенной, словно и меня накололи всякой химией. Санитар, которого мы разбудили разговором, проводил нас бессмысленным взглядом. Парень даже не догадывался, чем я занималась, пока он спокойно смотрел свои сны, а ведь за это его вполне могли бы уволить. Проходя мимо, я виновато улыбнулась, и его сонливость как рукой сняло. Он испуганно на меня посмотрел и даже слегка приоткрыл рот от удивления.

Я представила, как это, должно быть, выглядело со стороны — покрытая шрамами и порезами умалишённая девушка пыталась с ним заигрывать. Наверное, он счёл меня абсолютно сумасшедшей и, возможно, даже решил, что в его лице я нашла себе новую жертву. Забавно, я ведь совершенно не хотела пробудить в нём подобные эмоции. Обычно это я остерегалась людей, а теперь они стали бояться меня…

Домой мы ехали молча.

Папа был сосредоточен на дороге и погружён в какие-то свои раздумья. Скорее всего, мрачные, поскольку его брови периодически сходились на переносице. Я могла лишь догадываться, что они обсуждали с Лазаревским, но, видимо, что-то не очень приятное, несмотря на долетевшие до меня обрывки фраз. Однако спросить не осмелилась, боясь нарушить его задумчивость и услышать ответ.

А может, он думал о маме?

Папу не могла не расстроить новость о её здоровье, но он почему-то не зашёл к ней. Хотя я считала, что сделает это обязательно. Он не хотел ещё больше портить себе настроение или считал необходимым быстрее увезти меня из больницы? Об этом я тоже боялась спросить.

Папа скосил глаза, ощутив мой пристальный взгляд, и снова нахмурился. А я машинально отвернулась к окну — мне стало неловко.

— Хочешь, я приготовлю спагетти с мясным соусом на ужин? — выпалила я первую пришедшую в голову глупость.

— А что, запеканка уже закончилась?

— Последний кусок ты съел сегодня на завтрак, — я рискнула снова к нему повернуться.

— Да? — он наигранно вскинул брови.

Его этот разговор интересовал так же мало, как и меня.

— Ага. Есть больше нечего.

— Ну, тогда пусть будут спагетти. Я не против.

Остаток пути мы снова молчали.

Я нервно кусала губы, желая быстрее оказаться дома, чтобы заняться делом и думать лишь о том, как бы соус не подгорел. Двадцатиминутная поездка показалась мне вечностью в безмолвном аду. И как только мы припарковались во дворе, я быстро выскочила из машины и практически побежала к подъезду. Однако потом пришлось остановиться и подождать отца. Подчиняясь советским привычкам, он не спеша спрятал магнитолу в бардачок, вывалился из салона, демонстративно нажал кнопку сигнализации и лишь после всех этих манипуляций медленным шагом направился ко мне. Пока он преодолевал четыре ступеньки крыльца, я нервно пританцовывала возле двери, а затем быстро юркнула под защиту здания.

Идти по загаженному подъезду, слыша позади его тяжёлое дыхание и ощущая не менее тяжёлый взгляд, сверливший спину, было так же мучительно, как и молчать о разъедавших душу вещах. Но, наконец, мы поднялись на этаж. Я открыла железную дверь, и та, как всегда, противно и громко скрипнула.

— Я в душ, — пробубнил папа и моментально скрылся в ванной.

— Хорошо… — ответила я, проводив его взглядом.

Я даже не успела разуться.

В воздухе висела звенящая тишина. Я привыкла, что в течение последних семи лет под ногами, словно змея, вился непоседливый пёс, скулил, визжал и бил хвостом от радости, и теперь испытывала дискомфорт. Хоть Снежок казался иногда назойливым, всё равно мне его не хватало: его щенячьей, неуёмной радости, его бескорыстной преданности и любви. Я даже не знала, что сделали с трупом — скорее всего, ничего не обнаружив, утилизировали после исследований. А так хотелось, чтобы он снова оказался здесь и нервировал меня, как прежде. Но прошлое нельзя было вернуть.

Я побрела на кухню, надеясь, что готовка поможет мне на время отключиться, занять руки и разгрузить голову. Налив в кастрюлю воды и засунув замороженный фарш в микроволновку, я занялась луком. На душе и без того было тоскливо, а едкий луковый сок, напичканный фитонцидами, сделал своё дело, в конце концов заставив разреветься. Я закрыла лицо ладонями и стояла так минут десять, роняя слёзы на разделочную доску, пока звякнувший таймер микроволновой печи не привёл меня в чувства. Пришлось умыться холодной водой и продолжить готовить еду. Пока спагетти варились в сдобренном травами бульоне, я обжарила на сковороде фарш со злополучным луком, добавила в эту смесь небольшую банку томатной пасты и изрядное количество специй и перца. На всю работу ушло чуть меньше получаса.

Запах на кухне стоял чудесный, однако у меня аппетита не вызывал. Я готова была выкинуть всю стряпню в мусорное ведро и лечь спать голодной. Только желание порадовать отца хотя бы такой малостью, как вкусный ужин, пересилило плохое настроение.

Правда, к трапезе отец не торопился и всё ещё плескался в душе — гораздо дольше, чем того требовала простая гигиена. Может, он передумал и решил принять ванну? С какой-то стороны это было неплохо, ведь есть мне всё равно пока не хотелось. Сдвинув кастрюльки и сковородки в сторону, я пошла в зал и буквально упала на диван, включив телевизор. Переключая с канала на канал, снова невидящим взглядом уставилась в пластмассовый ящик, как делала последние две недели…

Папа не посадил меня под домашний арест, не забрал сотовый телефон, даже ножи и прочие колюще-режущие предметы не стал прятать, будто не боялся, что я снова захочу себя поранить. Хотя шпингалет с отремонтированной двери всё-таки снял. Играя роль хорошей дочери, я долгими вечерами коротала время перед телевизором и старалась никуда не выходить без особой необходимости. Раны, именно раны, покрывавшие меня с ног до головы, ещё не до конца затянулись, хотя многие находились в верхних слоях кожи и должны были зажить в течение семи дней. Но прошло уже больше двух недель. Многие воспалились и при каждом неловком движении начинали кровоточить, поэтому я по-прежнему ходила в бинтах и пластырях, регулярно заезжая в больницу на перевязки и пугая своим видом людей. Зажившие же стали толстыми, уродливыми рубцами, поэтому я старалась избегать лишних контактов и надевать закрытую одежду. Конечно, укутываться летом было проблематично, но недавно вновь похолодало, так что теперь я без проблем могла надеть свитер или толстовку с капюшоном.

Видеться ни с кем не хотелось. Пару раз мне звонила Тая. Сказала, что собирается домой, хотела встретиться и поболтать перед отъездом, но мне пришлось сочинить очередную ложь и отказаться. Я уже и не помнила, кому и что врала. Судя по всему, никто из наших общих друзей по-прежнему не знал, что мы с Ваней расстались и что со мной произошло за это время. О последнем, кстати, Ваня тоже не знал, а после того разговора в больнице больше не звонил и не появлялся.

На меня вдруг навалилось гнетущее чувство тоски и одиночества. Рядом не осталось никого, кто мог бы меня понять или поддержать: ни друзей, ни родителей, ни любимого. Кто-то ушёл, от кого-то я сама отгородилась непреступной стеной, а кто-то просто отдалился, подсознательно чувствуя, что со мной не стоило связываться. Я была одна. Даже собака и та умерла…

Я кинула пульт на диван и уставилась в окно. Телевизор меня совершенно не интересовал, хотя в последнее время только он и составлял мне компанию.

На улице уже начинало темнеть, а в ванной всё ещё шумел кран. Это было совершенно не похоже на отца, ведь он всегда принимал душ очень быстро, максимум за пятнадцать минут. Ни разу за всю свою жизнь я не видела, чтобы он делал это так долго. Что же случилось сегодня? Объяснением могло являться только желание, а вернее нежелание возвращаться к действительности, и я его прекрасно понимала. Запершись в крошечной комнате, наполненной паром, можно было забыть о проблемах и о том, что происходило за её пределами. Оттуда не хотелось выходить, хотя для меня всё изменилось, когда я увидела жуткую тень на занавеске. Но папа её не видел, поэтому, возможно, сейчас им двигало желание спрятаться от внешнего мира, порождённое постоянным стрессом, хронической усталостью и необходимостью ухаживать за мной и мамой. Он тоже был одинок, но помочь ему разобраться с проблемами или хоть как-то уменьшить заботы я не могла.

Наконец, шум воды стих, и до меня донеслось звяканье туалетных принадлежностей — папа брился. Уже хорошо. Ещё полчаса, и он выберется. Возможно, даже до наступления ночи. Я подождала минут двадцать и пошла на кухню разогревать остывшие спагетти, выложив сверху по изрядной порции густого соуса. Таймер микроволновки щёлкнул во второй раз, когда в дверном проёме показалось красное лицо отца.

— С лёгким паром! — произнесла я, выставляя тарелки.

— Спасибо, — невесело сказал он, усаживаясь за стол. — Выглядит неплохо.

— И должно быть вкусно.

— Должно быть? Ты не пробовала?

— Вообще-то, нет, — честно призналась я в промашке. — Забыла.

Сегодня я забывала даже об элементарных вещах, хотя раньше не понимала, как можно не пробовать свою стряпню в процессе приготовления. Я поймала себя на глупой и грустной улыбке — так всегда, а вернее раньше, делала мама, словно ей было абсолютно всё равно, чем питаться…

— Ну, ничего, сейчас попробуем, — сказал папа и принялся размазывать соус по спагетти. — Приятного аппетита.

— И тебе приятного аппетита.

Хотя, какой там аппетит?

Сегодня утром я лишь попила кофе. Но желудок совершенно не просил пищи и даже ожидал её с каким-то отвращением, раздумывая — принимать или не принимать. Наверное, я рисковала довести себя до анорексии. Одежда давно болталась на мне, как на вешалке, а руки и ноги напоминали обтянутые кожей кости.

Придётся заставлять себя есть.

Я взяла вилку и, копируя папу, тоже стала бездумно водить ею в соусе, однако отправить еду в рот так и не смогла. Желудок скрутило в крепкий узел, но вовсе не от голода. Скорее, меня гложило чувство дискомфорта. Я думала, что испытаю удовлетворение, порадовав отца ужином, но радости на его лице не появилось. Он так же механически ковырялся в еде, как и я, но не ел, крепко задумавшись о чём-то своём.

— Что-то ты долго… — сказала я, нарушив затянувшееся молчание.

— Что? — непонимающе переспросил он, оторвав взгляд от тарелки.

— Долго был в душе, — пояснила я. — Уже почти стемнело.

— А? Да… — папа неловко повёл плечами и отвёл глаза. — Поплавал немного… Хотелось расслабиться.

— Я тебя понимаю, — отозвалась я. — Извини.

— За что?

— За то, что доставляю тебе лишние проблемы. Тебе их и так хватает.

— Ты не виновата… — пробубнил он еле слышно.

Я замялась, не зная, что ответить.

Эту тему мы ещё не поднимали, и было неудивительно, что папа вёл себя так странно. За последние дни я насмотрелась на него всякого: грустного, задумчивого, расстроенного — все эти эмоции казались логичными и их можно было понять. Но почему он испытывал неловкость? Потому что не смог предотвратить то происшествие? Подобная мысль уже возникала, но я чувствовала, что она не совсем соответствовала действительности. Почему папа не разговаривал со мной об этом? Неужели ему не хотелось выяснить, что на самом деле случилось с его дочерью? Для полиции существовала официальная версия, но разве он в неё поверил?

Отец, словно услышав меня, посмотрел то ли с жалостью, то ли с волнением. Он будто ждал или хотел что-то сказать, но никак не решался. Быть может, то, о чём доктор сообщил ему в кабинете — что я всё-таки унаследовала так называемую болезнь своей матери и меня поместят в психушку? Но в этом случае я бы не попала сегодня домой…

Что же тогда?

Чем папа был так обеспокоен?

Я не знала ответа.

Иногда мне очень хотелось научиться читать чужие мысли, ведь многое в жизни стало бы простым и понятным. Жаль, что это было невозможно…

Невозможно?

А у Елизара получалось. Он не просто угадывал, он мог ответить на все мои невысказанные вопросы. На которые считал необходимым, конечно. Но всё равно это означало, что данная способность была кому-то доступна, так что являлась не такой уж и невозможной. Пора было привыкнуть, что границы возможного и невозможного теперь стремительно размывались. С каждым новым днём мир вокруг меня всё больше напоминал сахарные декорации, которые таяли под светом софитов, капая на сахарный пол и оголяя…

Нет, этого я ещё не видела. И боялась даже предположить, что там могло проявиться.

Я подняла глаза на отца. Тот по-прежнему самозабвенно ковырялся в тарелке с уже остывшими и ни на гран не уменьшившимися спагетти. Прошло минут двадцать с тех пор, как мы сели за стол, но ни он, ни я до сих пор не притронулись к еде. По его виду можно было сказать, что для папы этот ужин являлся такой же печальной необходимостью, как и для меня. Что ему хотелось уйти и запереться в спальне, но он не мог себе этого позволить и вынужден был официально составлять мне компанию.

— Ты не попробуешь? — я сделала вид, что удивилась, хотя на самом деле не находила в его поведении ничего удивительного.

— А? — встрепенулся отец.

— Ты не ешь. Я не подсыпала отраву, честно, — попыталась я пошутить, но папа не отреагировал.

— А, да. Я… — он как-то нерешительно на меня посмотрел, но после секундной паузы снова опустил глаза. — Не знаю…

Меня почему-то удивил его взгляд.

Самый обычный взгляд, который я много раз видела за свою короткую жизнь, однако сейчас в нём появилось что-то другое. Мне всё настойчивее казалось, что это была не простая неловкость или задумчивость. Теперь я была уверенна, что папа хотел со мной о чём-то поговорить, но никак не решался. И подобные подозрения росли в душе как на дрожжах, отравляя и без того ядовитый воздух в маленькой квартире.

— Что сказал Лазаревский? — набравшись смелости, всё-таки спросила я.

И одновременно испытала облегчение. Я словно разорвала натянутую плёнку, разделявшую нас и державшую на расстоянии друг от друга. Словно, наконец, проникла в его пространство, надеясь, что это поможет нам найти взаимопонимание. Пора было узнать неизбежное. Лучше сегодня — так у меня останется несколько дней, чтобы подготовиться и собрать вещи… Но отец молчал, претворившись, что не услышал вопроса. А потом отправил в рот первую порцию спагетти, пытаясь выстроить из них разрушенную мною преграду.

Я терпеливо дождалась, пока он прожуёт.

— Вкусно, — только и произнёс папа.

— Так что сказал Лазаревский? Я вменяема? Меня не отправят в больницу? — повторила я свой вопрос.

— Ты знаешь, что Варе стало хуже? — вместо ответа спросил он.

— Знаю, — решила я поддержать его тему. — Слышала, когда выходила из кабинета.

— И ты была у неё?

— Нет, мне же нельзя…

— Ты была у неё, — вздохнул папа, положив вилку.

— Да… — теперь я виновато опустила глаза. — Но как ты узнал?

— Я попросил установить в палате камеру, чтобы наблюдать за её состоянием.

Я почувствовала себя, словно воришка, пойманная с поличным. Досада, разочарование и страх получить наказание — целый букет эмоций расцвёл в душе за сотые доли секунды и ударил в голову. Я не знала, куда мне деться. Щёки тут же запылали от стыда, и я пожалела, что волосы сейчас были собраны в хвост — так хотелось спрятаться хотя бы за ними. А я-то думала, что мой поступок останется незамеченным. Но, оказывается, о нём узнали в ту же секунду, когда я открыла дверь в мамину палату.

И пусть!

Я не жалела о содеянном и сделала бы это ещё раз, чтобы увидеть её снова!

— Вот как? — единственное, что я смогла произнести вслух из многочисленных мыслей, пролетевших в голове. — Ты злишься на меня?

— Нет, — коротко, но чуть раздражённо ответил папа. — Я знал, что ты не удержишься.

— И что теперь?

— Если ты имеешь в виду решение Лазаревского, то вряд ли твоя выходка на него повлияет, — сухо заметил отец.

— Разве?

— Твоё желание увидеть мать было вполне предсказуемо. И в нём не было ничего предосудительного или невменяемого.

— Значит, Лазаревский специально это сказал? — подытожила я.

— Да. Тебя надо было чем-то занять, пока мы беседовали, — пожал плечами отец.

— Но это так… — я на секунду запнулась, не в силах подобрать нужное слово. — Жестоко… Зачем ему манипулировать моими чувствами к ней?

— Я не знаю, дочка. У Анатолия Сергеевича свои методы, и я ему доверяю.

Да уж, зная Лазаревского достаточно давно, я не удивлялась его способности использовать людей, чтобы получить необходимые сведения об их психике, поведении в стрессовых ситуациях или что-то ещё. То было абсолютно в его стиле. И всё же не слишком ли жестокий способ он выбрал, чтобы избежать подслушивания? Тем более, что подслушивать я и не собиралась. Возможно, я стала слишком подозрительной, но мне казалось, что Лазаревским двигало что-то ещё, кроме этой банальной причины. Может, он хотел изучить поведение двух больных личностей? Посмотреть, как мы будем общаться, если останемся наедине?

Неважно. Врач мог придумать что угодно, но почему папа его так просто сдал?

— Ты бы тоже мог зайти к маме, — укоризненно произнесла я, когда возмущение немного улеглось.

— Я хотел увезти тебя из больницы, — тут же нашёлся он с ответом.

— Я бы подождала. Я уже… Привыкла.

— В следующий раз обязательно зайду. Ничего страшного.

Папа произнёс это так сухо, словно речь шла не о здоровье его жены, а о здоровье уличной кошки или собаки.

В следующий раз?!

Ничего страшного?!

Да я бы помчалась прямо сейчас! Снова украла ключи у санитара, даже зная о камерах, если бы мне сказали, что с мамой что-то случилось! Мне хватило одной подслушанной фразы, чтобы разволноваться, а папа услышал это напрямую от Лазаревского и оставался таким спокойным! Я не могла объяснить его поведение и даже не пыталась оправдать. Конечно, он мог что-то увидеть на мониторе, но разве этого было достаточно? Разве он не беспокоился за жену? Ведь камера никогда не заменит простого человеческого общения и уж тем более не поможет маме и не поддержит её в трудной ситуации.

— Ты не знаешь, о чём говоришь! — процедила я сквозь зубы, стараясь скрыть свой гнев. — Ты её не видел!

— Правда? Всё так плохо?

— А через камеру ты не разглядел? — съязвила я.

Отец сжался и даже зажмурился, словно получив пощёчину, и я тут же пожалела о своём сарказме. Он и так делал для нас всё возможное и невозможное, а я вела себя, как последняя эгоистка. Я не имела права его судить. Папа разрывался между нами, и было естественно, что кому-то он уделял больше внимания, а кому-то — меньше.

— Прости, я не хотела…

— Ничего, всё нормально, — он посмотрел на меня щенячьими глазами. — Так как она там?

— Ужасно. Её совсем измучили…

— Я не знал этого… Я к ней съезжу, обещаю. Скорее всего, даже завтра.

— Съезди. Она тебя ждёт.

— Ждёт?..

Усмехнулся?

Он действительно усмехнулся или мне показалось? Чуть вздёрнулись уголки губ и только. Раньше я бы ничего не заметила, даже внимания бы не обратила, но сегодня, как назло, подмечала каждую мелочь. Папа всегда говорил о маме с заботой и сожалением, но никогда не насмехался. Я настороженно вгляделась в его лицо, пытаясь уловить хоть какую-то подсказку, но оно не выражало ничего, кроме смущения — никаких признаков, способных объяснить его странную реакцию.

Что ещё он мне не сказал?

Неужели камерами дело не закончится?..

Я непроизвольно покачала головой, пытаясь отогнать дурацкие подозрения.

— Что с тобой? — удивлённо спросил папа.

— Ничего. Просто глупые мысли, — призналась я, отведя взор в сторону.

Эта неловкость и недосказанность начинала порядком утомлять. Я решила больше не играть в стесняшки и подняла глаза…

И снова удивилась.

Теперь папа смотрел на меня пристально и въедливо. Его взгляд напомнил пресловутый взгляд Лазаревского, который постоянно выискивал в людях подозрительные признаки. Значит, сегодня не я одна пыталась капаться в чужих мозгах — папа тоже наблюдал за мной, за моей реакцией и эмоциями.

По спине вдруг пробежали мурашки.

Отец стал казаться чужим и холодным, словно за одним столом со мной сидел совершенно другой человек. Учёный, ставивший опыт, посторонний наблюдатель, изучавший поведение подопытного, но никак не отец. Ни разу в жизни он не сделал мне ничего плохого, а наоборот — всегда любил, оберегал, помогал и поддерживал. Но неожиданно я поняла, что начала беспричинно его бояться. Мною завладел тот же непонятный, неконтролируемый и необоснованный страх, который раньше я испытывала в присутствии Лазаревского и который не могла объяснить.

А ведь это был мой родной отец — не врач и тем более не «Тьма»…

— Переживаешь? — через некоторое время спросил он.

Как угодно, но вовсе не сочувственно.

— Немного, — напряжённо ответила я.

Что-то изменилось.

Здесь и сейчас, за несколько коротких мгновений.

Папа стал увереннее и жёстче — я почувствовала это где-то внутри, на уровне интуиции. Он не поменял позы, но в выражении его лица исчезла неловкость и скованность, весь день преследовавшая и его, и меня. А была ли она? Может, он просто играл роль, которую его попросил исполнять Лазаревский? И сейчас папа, наконец, решился сказать то, что не решался сказать целый день?

— Я понимаю, — произнёс он. — Но всё будет хорошо. Варе просто нужно помочь.

— Там ей не помогают, — уверенно возразила я и тут же добавила, не успев как следует подумать: — Мама не больна.

— Знаю.

— Знаешь?.. — я уставилась на отца, а он остался абсолютно невозмутимым.

Вопросы и подозрения, словно пчёлы в потревоженном улье, загудели и роем закружились в голове. Что означало это заявление? Что ему было известно и как много? И если было что-то известно, то почему он продолжал держать маму в психиатрической клинике?

— Кто ты? — вырвался вопрос, прежде чем я смогла проконтролировать свой предательский язык.

Ой, дура!

Что я сделала? Я совсем спятила?

Наверное, по мне действительно плакала психушка, а папа просто подыгрывал, давно убедившись в абсолютном сумасшествии своей дочери…

— О чём ты?

— Н-нет, ни о чём, — попыталась я ретироваться.

— Дочка, что с тобой происходит? — мягко спросил он, снова став прежним понимающим и очень расстроенным отцом. — Я беспокоюсь за тебя, ты сама не своя в последнее время. Это не только из-за мамы, да?..

Я промолчала, не в состоянии придумать что-то вразумительное. И от неловкости принялась активно накручивать на вилку окровавленные томатной пастой спагетти. Если бы папа действительно знал, то ни о чём бы не спрашивал. Он бы понял и меня, и маму. Он бы не отправил её в психушку. Он бы смотрел на мир совершенно другими глазами. На совершенно другой мир, который ему вряд ли понравился бы…

— Слишком много всего навалилось, — пробубнила я ничего не значившую чушь.

— Лиза, я понимаю, что тебе тяжело, — осторожно начал папа. — Поверь, мне сейчас не легче. Не думай, что мне нет дела до здоровья Вари. Я бы всё отдал, чтобы она сейчас сидела с нами, и мы ужинали, как обычная, нормальная семья…

— Угу.

Это я уже слышала — от мамы…

— И твоё поведение… И твоё здоровье меня тоже очень беспокоят. Я боюсь, что ты можешь…

— Закончить, как она, — подсказала я крутившуюся на языке фразу и вздёрнула подбородок.

— Да, — со вздохом признал папа. — Я очень хочу тебе помочь… И могу это сделать. Только нужно, чтобы ты не сопротивлялась, чтобы ты приняла помощь… Может быть, не сразу. Может быть, не всю. Но постепенно ты поймёшь, что для тебя это лучший вариант. И нам даже не нужен Лазаревский. Думаю, мы сами справимся с твоими проблемами…

— Как?

— Для начала просто откройся мне. Расскажи, что тебя тревожит и… Мы ещё не затрагивали эту тему… Но той ночью… Почему ты это сделала?

— Я уже всё рассказала следователю, — уклонилась я от ответа, недоумевая, с чего это папа решил поинтересоваться о такой «Мелочи» лишь спустя две недели.

— Но ведь это неправда, — уверенно сказал он, заставив меня поёжиться.

— Возможно…

— И ты не расскажешь мне правду?

— Какую именно? — вкрадчиво спросила я, глянув на отца исподлобья.

Я лихорадочно соображала, что могла ему соврать, чтобы он поверил. В голову, как назло, ничего не приходило, хотя я придумала уйму версий на подобный случай. Только сейчас все они казались мне какими-то глупыми.

— Почему ты это сделала?

— Почему порезала себя?

— Почему отказалась от помощи?..

— Кто ты?! — я подскочила и отпрыгнула от стола, с грохотом опрокинув табурет.

Вот оно!

Папа проговорился и, похоже, совершенно намеренно, имея в виду вовсе не врачей и не следователей. Он имел в виду «Тьму» и только её! Её помощь он предлагал! В ней хотел найти спасение! Весь этот диалог и осторожные фразы были лишь обработкой, к которой он готовился целый день, поэтому вёл себя так странно и поэтому так долго собирался с мыслями. И возможно, если бы я не начала злополучный разговор, он начать его так бы и не решился. А я-то — дура — подумала, что папа расстроился из-за решения Лазаревского! Но нет, «Тьма» гораздо глубже запустила когти в нашу семью…

— Лиза, ты что? — он миролюбиво развёл руки в стороны, по-детски улыбнувшись. — Это же я — твой папа…

— Не подходи ко мне!

От его дружелюбного жеста я нервно дёрнулась и заметалась по кухне в поисках чего-нибудь, чем можно было себя защитить. И первое, на что упал взгляд — тупой сервировочный нож с как назло закругленным кончиком. Я бросилась и схватила его, глупо выставив перед собой, словно незаточенный металл мог нанести какие-то повреждения. Но все нормальные ножи лежали в ящике и, чтобы до них добраться, нужно было обойти стол, приблизившись к человеку, который когда-то являлся моим отцом. А этого я боялась сейчас как огня.

Папа замешкался. В его глазах появился неподдельный страх, но вовсе не за себя. При желании он мог бы легко отнять у меня примитивное оружие и в считанные секунды обезвредить. Что уж сравнивать пятидесятилетнего плотно сложенного мужчину и двадцатилетнюю хрупкую девушку? Отец испугался за меня. Оказывается, он ещё не утратил способность испытывать волнение…

— Дочка, положи, не стоит… Поранишься или меня поранишь. Всё хорошо…

Он сделал примирительный жест, но я предпочла не реагировать. Всё же какая-никакая, но это была защита.

— Не приближайся! — уверенно повторила я, но почему-то почувствовала себя полной дурой в дурацкой ситуации. — Я тебе не дочка!

Я ткнула тупым ножом в воздух, заставив отца рефлекторно дёрнуться. Не отрывая от меня глаз, он медленно поднял руки, демонстрируя, что в них ничего не было.

— Дочка, я твой папа. Ты не узнаёшь меня?..

— Нет, ты не мой отец! — я попыталась сделать свой голос жёстким, но он предательски задрожал от волнения. — Ты… Ты — тёмный?

Последнее слово появилось в голове неожиданно, сорвавшись с языка до того, как я успела понять всю его нелепость. Однако это был единственный термин, который я могла сейчас придумать.

— О чём ты, дочка?

— Ты знаешь, о чём! — уверенно заявила я, рванув вверх прядь волос, чтобы ему был виден крестообразный шрам на виске. — Ты ведь знаешь, что это?!

— Это неважно…

— Важно! На мне печать! Меня переманивать поздно! Я уже не ваша!

Отец вдруг изменился в лице, потеряв интерес к моей выходке. Он тяжело вздохнул, осунулся, будто резко постарев лет на двадцать, и с трудом опустился на стул. Медленно, почти демонстративно взял чайник и долил себе кипятка в стакан, а потом так же медленно поставил его обратно.

— Сядь, я ничего тебе не сделаю, — через несколько бесконечных секунд произнёс он, посмотрев на меня со странной грустью и разочарованием в карих глазах. — Я лишь Наблюдатель…

— Так это правда?.. — выдохнула я.

Интуиция меня не обманула, однако данный факт совсем не обрадовал. Одно дело — строить догадки. И совсем другое — слышать подобные слова от самого близкого человека. Резкая боль пронзила грудную клетку, словно меж рёбер мне вонзили предательский нож. Лёгким не хватало кислорода. Я стала дышать глубоко и часто, пытаясь прийти в себя, но от этого только закружилась голова. Я чувствовала, что вот-вот упаду в обморок, но держалась из последних сил, поскольку не могла позволить себе забыться и пропустить даже секунду неудержимо менявшегося вечера.

— Сядь, — повторил отец. — Нам надо поговорить.

Я послушно подняла табурет и опустилась на него, всё ещё сжимая нож онемевшими пальцами. Словно окаменев и снаружи, и изнутри, я не мигая смотрела на человека, внешне так похожего на моего отца, но не видела его.

Это был не мой отец.

Это был кто-то другой, выдававший себя за него.

Кто же он был такой? Или что он был такое? И как давно всё это началось? Год, два, три? Или всю мою жизнь с самого рождения? Эти вопросы разрывали голову на части и казалось, что они никогда не закончатся…

— Кто ты? — произнесла я, но наружу вырвался лишь хриплый, неразборчивый писк.

— Во-первых, я твой отец. Настоящий отец, что бы ты ни думала, — начал он довольно спокойно и немного устало, словно это была банальная, скучная беседа ни о чём.

— Но ты… Тёмный? — снова повторила я термин, который больше не казался мне нелепым.

— Да, я тёмный, — он вздохнул. — Но я не был таким раньше.

— И… Как давно?

— Давно, — отец замолчал, собираясь с мыслями, но через некоторое время продолжил: — Мы были совершенно обычными людьми, когда я женился на Варе… Не могу сказать точно, как и когда это началось и откуда твоей маме стало известно о Высших Силах, но очень долго я не знал о её обещании…

Он прервался, судорожно хватая ртом воздух.

Я терпеливо ждала.

— Понимаешь, люди должны формироваться под одинаковым воздействием… Таковы Законы этого мира — Законы Равновесия, которые никто не вправе менять. Каждый сам должен сделать Выбор, когда придёт время. Но Варя решила иначе. Она нарушила их. Она пообещала тебя Свету ещё до твоего рождения… Акогда ты родилась, постаралась оградить от любого тёмного влияния… Именно тогда у Вари и начались срывы — её психика оказалась слишком слаба. В отличие от воли… Я бы не осмелился… Никто бы не осмелился пойти против Тьмы и сознательно нарушить Равновесие. А она нарушила…

— Ты знал, что это не болезнь?

— Нет, тогда ещё не знал. Я видел, что с ней что-то происходило. Но, как и любой обычный человек, думал, что она лишалась рассудка. Пока Тьма не пришла ко мне…

— И ты поддался… Почему?

— Сначала я воспринял всё, как и ты сейчас: был напуган, недоумевал, злился… Я думал, что мой разум тоже слабеет, но потом…

— Что потом?

— Потом Варя сказала, чтобы я не сопротивлялся.

— Мама тебе сказала?! — изумилась я и недоверчиво вскинула брови.

Да ладно!

— Так должно было случиться — это её слова… Варя не хотела, чтобы Наблюдателем сделали постороннего человека, который будет равнодушно к тебе относиться. Я должен был просто следить, чтобы воздействие охранявшего тебя Света не переходило границы. И отчасти контролировать, чтобы впредь Варя не совершала подобных ошибок…

— Но её наказали и поместили в клинику, — ледяным голосом произнесла я.

— Почти, — поправил отец.

— Что значит «Почти»?

— Наказание у Вари совсем другое… Я не мог смотреть на то, что с ней происходило, и ты не должна была этого видеть. Поэтому мы решили, что лечь в больницу будет для неё оптимальным… Прикрытием.

— Но ведь там ей делают только хуже!

— Варю не лечат от того, чего у неё нет. Анатолий Сергеевич следит за этим.

— Лазаревский… Тоже?

— Он её Надзиратель, — печально покачал головой отец. — Вместо меня. Следит, чтобы никто не вмешивался в её наказание…

— Почему ты позволил такому произойти? — прошептала я.

— Так было нужно…

— Нужно? Нужно… — как заезженная пластинка, повторила я несколько раз, схватившись за голову. — Мама готова со всем смириться, пожертвовать собой, лишь бы не доставлять никому неудобств! Но ты… Почему ты ничего не сделал, чтобы помочь ей?!

— Я не мог… — отец с горечью развёл руками.

— Ты отдал её «Тьме»! — закричала я. — Ты оставил её гнить в психушке, зная, что она не больна! И ты так спокойно говоришь об этом?! Что же ты за чудовище?!

— Я не мог ей помочь! — отец тоже повысил голос, остудив мой пыл. — И никто не может! Она нарушила Законы не только Тьмы, но и Света, несмотря на то, что старалась для него!

— Хочешь сказать, «Свет» тоже причастен к её наказанию?!

— Да!

— Я не верю…

— Это правда, дочка.

— Я не верю!

— Тогда почему он ей не помогает?! — папа почти закричал, подавшись вперёд и схватившись за крышку стола. — Почему не снимет наказание? Ведь он сильнее, чем я или ты! Он может бороться с Тьмой, но не делает этого!

Я промолчала, опустив глаза на раскуроченные, но нетронутые спагетти. Самое обидное, что это действительно было правдой. Ни Елизар, ни «Свет» не делали ничего для её спасения…

— Пойми, — продолжил отец уже спокойнее. — Свет — это не абсолютное добро. А Тьма — не абсолютное зло. В сущности, между ними нет большой разницы. Это лишь относительные понятия, но они поддерживают хрупкий баланс нашей жизни. И не так важно, какую из сторон ты выберешь. Везде есть свои плюсы и свои минусы. Так может, не стоит доверять Выбору, сделанному за тебя ещё до твоего рождения? Может, нужно самой сделать свой Выбор?..

— Я не стану тёмной, как ты, — замотала я головой. — Не для того мама всю жизнь страдала…

— Никто не сказал, что её поступок был верным. Посмотри на последствия. С Варей всё было бы хорошо, она была бы здорова и счастлива, если бы выбрала правильно…

— Это свой выбор ты называешь правильным?! — взревела я. — «Тьма» истязает маму, «Тьма» изуродовала меня, и это правильно?!

— Дочка, я люблю и тебя, и Варю, как прежде, — он опустил глаза. — Но я просто Наблюдатель…

— Нет, ты ошибаешься! — я снова вскочила, нависнув над столом своим крошечным телом. — Ты не просто наблюдатель! Ты — предатель! Ты мог помочь мне! Мог остановить «Тьму», но не сделал ничего! Ты мог помочь маме, но решил остаться в стороне, выкинув её, словно мусор! И ты говоришь, что твой выбор правильный? Нет! Лучше я буду мучиться, как мама, но не сделаю того, что сделал ты! Я… Я ненавижу тебя!

Не помня себя, я сорвалась с места и побежала в коридор. Я задыхалась, физически ощущая необходимость как можно скорее покинуть проклятую квартиру, в которой даже воздух стал отравленным. И одна лишь мысль о том, чтобы задержаться на несколько минут или секунд, нормально одеться и собрать необходимые вещи, казалась невыносимой.

Отец что-то тихо сказал мне вслед, оставшись на кухне и не попытавшись воспрепятствовать моему побегу. Но я не стала слушать, желая навсегда вычеркнуть его голос из памяти. В голове осколками разбитого стекла разлетались сказанные им фразы: острые, ранящие и причинявшие адскую боль. В мыслях творился полный хаос, а в висках пульсировало одно чёткое и ясное намерение — больше никогда сюда не возвращаться. Сбежать, неважно куда — лишь бы подальше от него. От человека, продавшего душу. От мужа, бросившего жену в беде. От отца, оказавшегося предателем, которого теперь я ненавидела всей душой.

Я схватила ветровку, сунула ноги в первые попавшиеся туфли и выскочила на загаженную лестничную площадку, хлопнув на весь подъезд тяжёлой, железной дверью.

Глава 10. Игра

На улице уже вовсю горели фонари. Весёлые брызги их золотистого света гроздьями рассыпались по мокрому асфальту, пытаясь угнаться за моими шагами, но никак не могли догнать. В холодном вечернем воздухе невесомой дымкой стояла водная взвесь, и, присмотревшись внимательнее, можно было увидеть составлявшие её микроскопические капли. Не подчиняясь законам притяжения, они порхали то вверх, то вниз, то в стороны и весело танцевали под свою неслышимую музыку.

Я остановилась, подставила ладони, и на них тончайшим слоем осело миллиона два уставших кружиться частиц. Кожа моментально стала влажной, как и вся моя одежда, уже успевшая пропитаться насквозь. Я пошевелила пальцами, и влага тут же собралась в капли, которые быстро стекли вниз и разбились об асфальт. С секунду я смотрела на место их падения, а затем, поправив прилипшие ко лбу пряди и засунув руки глубоко в карманы ветровки, продолжила свой путь.

Теперь спешить было некуда.

Я неторопливо шла по тротуару, стараясь держаться в тени деревьев, чтобы не пугать своим видом случайных прохожих. Жаль, что от измороси их кроны не спасали так же хорошо, как от посторонних глаз. Хотя на меня и так не часто обращали внимание, ведь задержавшиеся на улице люди спешили по домам, боясь окончательно промокнуть. Им не было дела до странной девушки, одиноко бредущей по ночному городу. Для них я являлась лишь призраком, притаившимся в густой тени.

Иногда мне встречались парочки, которые мило держались за руки и обнимались, пытаясь втиснуться вдвоём под один зонт. Я завидовала им белой завистью, ведь они выглядели такими счастливыми и умиротворёнными. Мне бы тоже хотелось сейчас ни о чём не думать и не переживать, наслаждаться унылой прохладой подбиравшейся ночи и держать над головой крохотный зонтик.

Или просто зонтик…

Я поёжилась и сильнее закуталась в ветровку, поглубже зарывшись подбородком в поднятый воротник. Она должна была быть непромокаемой и непродуваемой, но на деле это оказалось не так. Вездесущие мелкие капли давно проникли между волокнами ткани, напитав её и сделав холодной и тяжёлой, а периодически налетавшие ледяные порывы ветра пронзали тысячей иголок, достававших до незащищённой кожи. Мой наряд совершенно не соответствовал погоде: открытые туфли давно промокли, под влажными джинсами играли в догонялки мурашки, а под ветровкой пряталась лишь майка на тонких лямках, которая совсем не грела. Кофту я сняла, когда приехала из больницы, и надеть обратно просто не успела.

Я тяжело вздохнула, и на моих глазах облачко пара растаяло в воздухе, смешавшись с вездесущей изморосью.

А ведь сейчас была середина лета…

Да уж, нам не везло с погодой. Зимы в нашем регионе стояли суровые и холодные, а летом температура редко поднималась выше двадцати пяти градусов. Но сейчас на улице было около десяти. Только мне могло прийти в голову сбежать в такую ночь, не потрудившись собрать тёплые вещи. Я ничуть не жалела о содеянном, но не имела представления, куда теперь идти, и лишь одно знала точно — назад я никогда не вернусь.

У меня больше не было дома.

В один миг маленькая квартира стала чужой и холодной. Стены больше не грели и не давали чувства защищённости. Радость давно ушла вместе с мамой, и никогда уже не вернётся. Единственное существо, которое сохраняло способность беззаветно чему-то радоваться — Снежок — умер по моей вине. Родной отец, которому я доверяла больше всех на этом свете, превратился во врага. А всё, во что я верила, оказалось обманом…

Как такое пережить?

Что нужно было сделать, чтобы справиться с болью, раздиравшей душу на части?

У меня не хватало сил. Я чувствовала, что вот-вот сломаюсь. Я всегда считала маму слабой, но на самом деле слабой оказалась именно я. Она стойко переносила всё, что делали с ней люди, «Тьма» и жизнь, а я уже готова была опустить руки. Рядом не осталось никого, кто мог бы поддержать меня, как поддерживал раньше Ваня, но я сама вычеркнула его из своей жизни, выбив у себя из-под ног последнюю опору. Теперь сахарные декорации уже не таяли, а рассыпались на глазах, и разлетавшиеся во все стороны последние крупицы счастья, надежды и веры в крепкие семейные узы поглощала огромная, жадная пропасть…

Кто был виноват, что всё вокруг рушилось?

«Свет»?..

«Тьма»?..

Наверное, в равной степени.

И, наверное, в равной степени я их сейчас ненавидела.

«Тьму» — за то, что она сделала с нашей жизнью.

«Свет» — за то, что способствовал этому.

И себя — за то, что стала причиной…

«У меня не было выбора…» — грустный шёпот всё ещё стоял в ушах, снова и снова возвращая мысли к последним словам отца. А потом дверь захлопнулась, и я стала слышать только звук своего неровного дыхания, отражавшегося от стен подъезда. Я убегала от его вранья, но, возможно, это была единственная правда во всей моей жизни.

Возможно, папе и вправду пришлось подчиниться обстоятельствам. Возможно, «Свет» и «Тьма» поставили его в ситуацию, которая просто не имела иного выхода. И возможно, ему действительно было тяжело оттого, что он стал невольным соучастником маминого медленного уничтожения…

Но он мог не соглашаться! Он мог пойти наперекор «Тьме», наперекор «Свету», если бы на самом деле любил нас! Ведь когда-то мы были не чужими людьми! Когда-то мы были семьёй!

Чем же «Тьма» его заманила?

Этого я не понимала.

Я словно ходила кругами. Выстраивала домыслы и собирала крошечные кусочки вокруг огромной дыры. В ней находились только вопросы без ответов, и я усердно заполняла её догадками, не представляя, насколько они соответствовали или не соответствовали действительности. С какой бы стороны я не подступилась, меня встречала одинаковая зияющая пропасть, и я не знала, даже не представляла, что там могло находиться. Я чувствовала себя несмышлёным ребёнком, собиравшим пазл, который никак не желал собираться. Всё, что у меня имелось — это разрозненные обрывки информации, которые давала мама, Елизар и бывший отец.

И ещё сны о непонятной битве.

Битве «Света» и «Тьмы». Апокалипсисе, как в библии, исчезнувшей вместе с исчезнувшим Елизаром. Так может, в этом и было всё дело? Я должна была принять участие в битве, должна была сделать что-то важное, и потому они преследовали меня. Потому приставили наблюдателей. Потому обещали отдать «Свету». Потому моя мама терпела своё наказание. И потому за мою душу шла настоящая война.

Неужели ради того, чтобы заполучить одного человека, добро и зло были способны уничтожить всех вокруг? Пусть «Тьме» было всё равно, что произойдёт с другими, а «Свету»? Неужели ему тоже было на всех наплевать и он тоже был готов любыми способами добиваться своих целей?

Тогда папа сказал правильно — «Свет» был ничем не лучше «Тьмы»…

Посмотрев на наш разговор с другого ракурса, я поняла, что поспешила и с выводами, и с действиями. Наверное, не стоило реагировать так резко и убегать из дома посреди ночи. Нужно было всё как следует обдумать, подождать до утра, чтобы нервы и эмоции улеглись, а голова вновь обрела способность ясно мыслить. Сейчас она остыла, но остыла вместе со всем телом, и это являлось не просто неприятным или плохим моментом — это становилось опасным. Постепенно до сознания доходила вся безвыходность моего положения. Я замёрзла, промокла, у меня не было ни вещей, ни денег, ни даже сотового телефона, чтобы позвонить кому-нибудь из знакомых. Да и кому я могла позвонить? Тая уехала домой в Монголию. Вика с Андреем грелись где-то на курорте в Египте. Костя недавно сменил адрес, а нового я не знала. Хотя он мог бы меня выручить, даже если бы я завалилась к нему без предупреждения посреди ночи.

Что же тогда?

Поехать к Ване?..

Я понимала, что нужна была ему со своими проблемами как снег на голову в июле, но больше мне некуда было податься. Придётся засунуть куда подальше гордость и страх и всё ему рассказать. Хватит с меня вранья и недосказанности! Я уже насытилась ими по горло!

Я остановилась под большой липой, запустила руку глубоко в карман, где противно позвякивала какая-то мелочь, и выудила несколько монет — все деньги, которые смогла унести из дома вместе с ветровкой. Быстро пересчитала их и тяжело вздохнула от разочарования. Мизерной суммы не хватало даже на автобус. Оставался лишь один вариант — идти пешком. Но Ваня жил на другом конце города. Я смогу добраться туда в лучшем случае к утру, если не замёрзну по дороге или кто-нибудь не убьёт меня в ближайшем переулке.

Но если не к нему, то куда?

Домой?..

Я замешкалась. Бурные мысли в голове улеглись, но гордость всё ещё кипела. Я не хотела возвращаться. Я не хотела видеть отца и разговаривать с ним, но не смогу этого избежать, если сейчас развернусь и пойду обратно. Со злости я закинула деньги обратно в карман и побрела дальше, крепко обхватив себя трясущимися руками, чтобы сохранить хоть капельку тепла.

На улице продолжало стремительно темнеть и холодать. Последняя светлая полоса неба на горизонте, едва проглядывавшая между домами, исчезла, и на город опустилась глубокая ночь. Прошло некоторое время, прежде чем я поняла, что перестала дрожать, но это был плохой признак. Я не согрелась, а замёрзла ещё сильнее, и организм, пытаясь сохранить энергию, начал отключать защитные механизмы. Пальцы уже совершенно потеряли чувствительность. Я, как могла, прятала их в рукава и пихала в подмышки, но ничего не помогало. На улице стояла плюсовая температура, однако заработать переохлаждение сегодня было для меня вполне реальной перспективой. Даже реальнее, чем попасться в лапы воображаемому маньяку…

А они мерещились мне везде. Казалось, в каждой тёмной подворотне кто-то сидел, пристально за мной наблюдал и ждал, когда я сверну в сторону от освещённого пространства. Это ощущение всё усиливалось. Я почти физически чувствовала на своей спине чей-то взгляд и оборачивалась через каждый шаг. Но на меня смотрела лишь пустынная улица с изредка проезжавшими по дороге машинами. Ни маньяков, ни убийц, ни прохожих. Вокруг всё было, как всегда: тихо, мирно и спокойно. Город жил обычной, размеренной жизнью. Он готовился ко сну. То и дело в окнах выключался свет, и жёлтых квадратов становилось всё меньше и меньше. Они гасли, подпуская к домам сгущавшийся мрак, и лишь вдоль дорог, поднимаясь на шести-семиметровую высоту, горели лампочки фонарных столбов, создавая шапку из света.

Я шла, пытаясь придерживаться направления, которое должно было привести меня в Ванин район. Мерила шагами мокрые улицы, разглядывала окна и размышляла — кем были все эти люди, прятавшиеся по своим бетонным коробочкам, и какими были их семьи? Какие проблемы они решали, какие эмоции испытывали? Бесчисленное множество людей со своими страхами, сомнениями, радостями и горестями… Многие ли из них были по-настоящему счастливы? И были ли те, кто не был несчастлив?

Ежедневно просматривая, а вернее прощёлкивая каналы новостей, не запоминая, но всё же улавливая обрывки информации и откладывая их на дальние полки памяти, я наблюдала, как вокруг, словно сжимавшееся кольцо, к человеку всё ближе подступали несчастья. Всё чаще на земле происходили катастрофы: горели леса, случались землетрясения, ураганы, пожары и наводнения. Мир ужасался глобальным катаклизмам, но разве этим всё ограничивалось? А сколько мелких, бытовых и семейных драм, трагедий и неприятностей оставались незамеченными? И потом мы узнавали из очередного выпуска новостей, что вроде бы благополучные люди совершали поступки, от которых кровь стыла в жилах. Что ими двигало? Неустроенность? Непонятость? Обида на окружающих и на весь мир? Злоба? Агрессия? Разочарование?..

Что порождало подобные эмоции и толкало на преступления?

Повседневные мелочи, до которых никому не было дела и которые копились годами, подобно крупицам в песочных часах. Именно они становились механизмом, запускавшим цепную реакцию. Именно они являлись самым сильным оружием, лишавшим сил и воли бороться — тёмным оружием, мощь которого я испытала на себе…

Невозможно было верить в добро, когда жизнь шла прахом, а всё вокруг дышало ложью самых близких людей. Одиночество — оно разъедало, словно кислота, один раз попавшая в тело и долго и мучительно уничтожавшая его изнутри. Не на кого было положиться, не у кого было попросить помощи. Приходилось в одиночку сражаться со своими проблемами, но один в поле не воин. Поэтому нас и пытались так старательно разъединить, чтобы ослабить и лишить желания бороться.

С другой стороны, всё менялось, когда происходило что-то действительно страшное. Когда это касалось не только одного отдельного человека, а всех вокруг. Вот тут и приходила сплочённость, взаимопомощь, единение через общее горе и вера всё через то же горе. Ещё недавно я знать не знала, кто жил на одной лестничной площадке с нами, пока город не встряхнуло небольшое землетрясение. Люди выбежали на улицу, спеша покинуть ненадёжные укрытия, и начали общаться, хотя до этого могли даже не здороваться при встрече. Это маленькое событие нас объединило. А что бы произошло, если бы землетрясение оказалось сильнее? Неужели подобным способом пытался объединить нас «Свет»? Перестанете верить, потеряете ко всему интерес, так мы вас встряхнём? Пошлём вам десять казней египетских и заставим быть лучше, чтобы вы забыли о мелочах.

Что было хуже?

Кто был более жесток? «Тьма», истязавшая душу, или «Свет», причинявший физическую боль ради спасения этой души?

Или…

Я остановилась.

Физический ступор произошёл практически мгновенно. Однако разогнавшиеся до космической скорости безрадостные мысли продолжили нестись вперёд, пока с запозданием на несколько секунд до мозга не дошло осознание, что именно заставило тело так резко остановиться. Я смотрела вниз, на мокрый асфальт, на котором до этого встречались лишь смятые пачки сигарет, раскисшие окурки, пакеты из-под чипсов и прочие продукты человеческой безалаберности. Такой банальный мусор я даже не замечала. Но сейчас возле моих ног, заманчиво переливаясь в искусственном свете фонарей, лежало несколько монет, которых мне не хватало на проезд.

Сумма, точная как в аптеке.

Вот только случайность, которую в моём нынешнем положении можно было посчитать огромной удачей, почему-то вызывала подозрения. Обычные монеты на обычном асфальте, но всё внутри протестовало и говорило: «Не бери!». Раньше я бы даже внимания не обратила, ведь деньги на земле не так уж и редко валялись. Но не сегодня. Сегодня они были мне жизненно необходимы. И тут же появились, словно кто-то специально подбросил их на моём пути, сделав желанный подарок.

Чья это была подачка — «Света» или «Тьмы»?

Кто из них хотел, чтобы я добралась до Вани?

Меня снова пронзило острое чувство чьего-то присутствия. Любопытные глаза наблюдали за мной из всех тёмных уголков и подворотней, желая увидеть, возьму я деньги или нет. Они не принадлежали кому-то конкретному, у них не имелось определённого местоположения, они просто были повсюду: окружали меня, разглядывали и ждали.

Я испуганно оторвала взгляд от асфальта и стала глупо озираться по сторонам, пытаясь найти этого кого-то. Но увидела только пустынную дорогу, освещённую двумя круглыми фарами приближавшегося к остановке автобуса.

Моего автобуса.

Надо же, стоило сбежать из дома, как свыше мне стали посылать удивительные подарки. Простой автобус, простые монеты, но как они оказались кстати, особенно вместе. Мне отчаянно захотелось схватить деньги и, наконец, добраться до Вани. Моя идеальная возможность лежала прямо передо мной, такая близкая и соблазнительная, но я ощущала, что что-то здесь было не так.

Всё внутри уже просто кричало: «Не бери!»

Пока я размышляла, взвешивая в голове все «За» и «Против», автобус дёрнулся и издал громкий, протяжный скрип, готовясь отъехать от пустой остановки. Дальше медлить было нельзя. Я сорвалась с места и побежала к закрывавшимся дверям, оставив монеты валяться на земле. До сих пор чувства меня не обманывали, только я к ним не прислушивалась. Так может, стоило сделать это хотя бы сейчас?

Однако двери закрылись перед самым моим носом, и автобус тронулся, следуя по дальнейшему маршруту. Я сбавила скорость до шага, а потом и вовсе остановилась, размышляя о том, что, наверное, эта чудовищная ночь никогда не закончится. Но мне снова повезло — водитель всё-таки заметил меня в боковое зеркало, остановился и открыл заднюю дверь. Я радостно запрыгнула на ступеньки. Оказавшись в тепле и под крышей, наконец, расслабилась, блаженно прислонилась к железному поручню с наполовину ободранным резиновым покрытием и устало огляделась.

В салоне находилось всего четыре пассажира, остальные места пустовали. Ближе всех сидел мужчина в намокшей чёрной шляпе и сером плаще, похожем на плащ Елизара. Но я не могла с уверенностью сказать, он это был или нет, поскольку наблюдала лишь его затылок. Недалеко от мужчины сидела уставшая женщина с ребёнком, который мирно посапывал у неё на коленях. И молодая, симпатичная девушка в розовой кожаной куртке и высоких сапогах-чулках. Её я разглядывала чуть дольше, чем остальных, поскольку яркий внешний вид не мог не привлекать внимания. Хватило одного взгляда, чтобы понять — достаток её семьи был намного выше среднего. Ухоженные волосы, возможно, даже с примесью искусственных, длинные ногти с модным маникюром, испорченная солярием и многочисленными слоями тонального крема кожа, ярко накрашенные глаза, брови и неизменный розовый блеск на губах. Девушка выглядела очень самодостаточно и уверенно. Только было интересно, что она забыла в автобусе?..

И ещё здесь присутствовала кондуктор — большая, если мерить в объёмах, но невысокая женщина советской закалки, на грубом, помятом жизнью лице которой читалась жажда справедливости и нетерпимость к отступлениям от правил. Она выглядела уставшей от затянувшегося трудового дня и потому, несомненно, испытывала раздражение. В глубине души я надеялась, что она не будет слишком строга и не выгонит меня из-за пары монет. Однако по её виду уже сейчас можно было со стопроцентной уверенностью сказать, что всё произойдёт с точностью наоборот.

Женщина двинулась ко мне тяжёлой, шаткой походкой, и я послушно полезла в карман.

Может, всё-таки пронесёт?..

— Что у тебя? — фамильярно пробасила она, чем-то напомнив мне Александру Никитичну из приёмной психбольницы.

— Вот, — ответила я, протягивая мелочь.

Слишком мелкую мелочь.

Кондукторша сомнительно, с каким-то отвращением посмотрела на деньги, пересчитав их одним взглядом. С ног до головы оглядела меня, оценивая потрёпанную и промокшую одежду, раскисшие пластыри, под которыми красовались воспалённые ссадины, и измученное лицо. Задрала подбородок, наверное, желая казаться выше и значительнее, а потом недовольно проворчала:

— Сумма проезда изменилась ещё в октябре того года! Вон — везде написано!

— Но у меня больше нет… — развела я руками, пытаясь придать лицу жалобное выражение. — Честно…

— Или плати, или выходи из автобуса! — фыркнула она, театрально и нервно закатив глаза.

— Пожалуйста, не выгоняйте меня… Мне далеко идти… Тем более уже ночь…

— Далеко ей, видите ли! — возмутилась женщина, с каждым новым словом прибавляя тон, словно кто-то подкручивал ручку громкости у неё в голове. — Нет денег, так нечего и соваться! А то лезут тут всякие оборванцы! А мы из своего кармана платить должны?!

— Но у меня же есть деньги… Всего двух рублей не хватает. Ну, пожалуйста…

— А если каждый будет недоплачивать? Мы, знаешь ли, тоже не миллионеры!

— Может, посчитаете как льготный?..

— Ты пенсионер или воевала?! — закричала она на весь салон, убив во мне последнюю надежду. — Льготный ей! Не доросла ещё! Давай на выход!

— Хорошо, — тихо ответила я, поникнув и развернувшись к дверям.

— Ничего, девка молодая! Пешком пройдешься, а то и заработаешь по дороге! — не унималась кондукторша.

Мне захотелось швырнуть мелочь ей в лицо. Но потом я передумала — всё-таки это были деньги, хоть и небольшие. Смогу купить себе булочку на завтрак…

— Хорошо! Я выхожу! — рявкнула я, отвернувшись и уставившись на забрызганное грязью стекло.

Продолжая ворчать себе под нос, женщина вернулась на рабочее место, возвышавшееся над остальным салоном, словно трон на пьедестале. Я несмело обернулась. На меня смотрели все, кроме мужчины в обвисшей шляпе, который продолжал неподвижно сидеть в той же позе. Скорее всего, он спал и потому не слышал нашей перепалки. Ребёнок широко распахнул синие глазища и испуганно на меня уставился, взгляд его матери был растерянным, а девушка в кожаной куртке ехидно улыбалась во весь свой отбеленный рот.

И пусть.

Наверное, ей действительно было весело. Она в своей жизни никогда не попадала в подобную ситуацию и никогда не попадёт. Считать себя лучше других было так просто, когда всё доставалось легко: богатые родители, беззаботное детство и обеспеченное будущее, хорошее образование, хорошая работа и дорогие вещи. Об этом мечтали такие, как я, и завидовали таким, как она…

Из транспорта я вышла совершенно разбитая, чувствуя за плечами неподъёмную тяжесть абсолютно безнадёжной ситуации. Автобус, в очередной раз дёрнувшись и выпустив едкое облако выхлопных газов, медленно отъехал от остановки, а вместе с ним уезжала прочь и моя надежда поправить это положение. Я смотрела ему вслед, пока огни круглых фар не скрылись за поворотом в конце улицы. Дорога опустела, как опустел и тротуар, растянувшийся под лесом высоток, и я осталась в одиночестве, приблизившись к Ваниному дому всего на несколько метров…

Надо же, такая малость! Но ведь дело было не в деньгах. За день работы эта женщина могла собрать в несколько раз больше монет, обронённых пассажирами, чем не хватало у меня, поэтому уйти в «Минус» из-за двух несчастных рублей никак не могла. Просто были на свете такие люди: без понимания, без снисхождения, без жалости, обиженные на жизнь и потому специально обижавшие всех вокруг.

Моё разыгравшееся воображение снова всё испортило. Сейчас я могла бы спокойно ехать в автобусе, а через полчаса была бы у Вани. Он бы впустил, даже если бы до сих пор на меня обижался, даже если бы…

Конечно, Ваня был не из тех парней, которые лечили своё разочарование в объятиях других женщин, но ведь прошёл почти месяц. Я не искала с ним встреч. Даже наоборот — всячески избегала. Я оградилась от него стеной молчания и теперь должна была принять все закономерные последствия такого решения как должное. Да и глупо было думать, что Ваня сможет любить и ждать меня вечно, несмотря на свои слова. Мы жили в реальном мире, а не в чьём-нибудь романе. А вокруг жили такие же реальные люди, реальные девушки, и кто-то мог вдруг показаться ему симпатичной…

Неожиданно я вспомнила видение из голубого зеркала «Тьмы» — как Ваня кружил на руках стройную девушку, которая, возможно, и была той единственной, кто подходил ему по-настоящему. И с которой, возможно, он уже познакомился. Если недавно я поймала себя на ревнивых мыслях, то теперь совершенно не ревновала. Теперь я этого хотела. Ваня был хорошим человеком и заслуживал счастья. И я надеялась, что его новая возлюбленная окажется более нормальной, чем я.

Может, сегодня мне не стоило к нему ехать?

Может, сегодня так было нужно?

Вот только кому?

Кто подталкивал меня к Ване, а кто не хотел, чтобы я добралась до него?

Кто дёргал за веревочки, руководя моими действиями, направляя в нужную сторону или останавливая при необходимости? Я не принадлежала себе. Не принадлежала никогда, а теперь в особенности. И где же здесь была моя воля? Где были те самые равные условия, о которых говорил отец?

Их не было…

Я взглянула на электронные часы, ярко светившиеся на противоположной стороне дороги, и поняла, что упустила последний автобус. Призматрон под часами пришёл в движение. Картинка, изображавшая статного красавца в дорогом тёмно-синем костюме, сменилась на не менее статную девушку в красном вечернем платье. Она заманчиво улыбалась и демонстрировала какую-то косметику у себя на ладони. И сияла нереальной красотой, по задумке полученной благодаря той самой косметике. Хотя половину её красоты, скорее всего, фотокорректоры создали в специальной программе для обработки изображений. Я могла бы долго рассматривать баннер, выискивая изъяны в их работе, если бы взгляд, скользнувший по изгибам платья, не спустился ниже — на невзрачное и неосвещённое основание рекламного щита. На нём неизвестный уличный художник чёрной краской из баллончика изобразил граффити. Причудливо загибавшиеся, объёмные буквы складывались в слово, а вернее в имя.

«Елизар»…

На плечи легло что-то мягкое, чей-то тонкий, но плотный плащ, и мне сразу стало теплее. Складки светлой ткани запахнулись у меня на груди, а в руках появился пластмассовый стаканчик с кофе. Я неловко отстранила его от себя, испугавшись, что края плаща намокнут, и расплескала жидкость на пальцы. Однако она оказалась тёплой, а не обжигающей.

На этом чудеса не закончились.

Я даже понять ничего не успела, как переместилась с безлюдной улицы в довольно оживлённое и хорошо освещённое место. Это оказалась небольшая площадка перед киоском быстрого питания, уставленная высокими столиками. Сверху, под натянутым тентом, едва покачивалась мощная лампа. Совсем рядом молодой человек покупал бутерброд, наполовину засунув голову в небольшое окошко, а ещё один мужчина интенсивно жевал за соседним столиком, запивая еду напитком из такого же стаканчика, какой я держала в руках. Никто из них не обратил внимания на моё внезапное появление, словно я уже стояла здесь, когда они пришли. Рассматривая посетителей уличного кафе, я краем глаза заметила тень и быстро обернулась, буквально столкнувшись взглядом с третьим мужчиной, стоявшим позади.

Им оказался Елизар.

Кто же ещё?

Старик наблюдал за мной и слегка улыбался. Сейчас он был одет в серый костюм, поскольку плащ лежал у меня на плечах, а его голову венчала чёрная шляпа с обвисшими полями. Та самая, которую я видела у неизвестного пассажира в автобусе.

Все сомнения разлетелись в один миг.

— Здрасьте, — фыркнула я, отхлебнув кофе и почувствовав, как по телу разлилось живительное тепло.

— Здравствуй, Елизавета, — произнёс он и двинулся навстречу.

Не отрываясь, я смотрела, как старик обошёл вокруг, остановился напротив меня и облокотился о железную поверхность стола. Почему-то у меня не возникло никаких эмоций, даже удивления или интереса, как я здесь очутилась и было ли такое вообще возможно. Я не мучилась вопросом, каким образом он умудрился перенести меня в пространстве и как сам здесь оказался. Сейчас я просто была благодарна за кофе, за возможность немного согреться и перебить уже начинавший подкрадываться голод. Я ведь так и не успела поужинать, желая как можно скорее покинуть ставшую ненавистной квартиру.

— Это вы подстроили? — спросила я, нарушив чуть затянувшееся молчание.

Сам он, похоже, не собирался ничего объяснять.

— Мы, — Елизар сдержано улыбнулся.

Я сощурилась, разглядывая его необычное лицо и пытаясь понять смысл такого простого слова.

— Мы — это кто? «Свет»? «Тьма»? Или вы лично?

— Все, — он улыбнулся чуть шире.

Ох, как же мне надоели его улыбочки!

— А что именно было вашим? То есть «Света»? — решила я не останавливаться, пока не добьюсь от него хоть какого-нибудь вразумительного ответа. — Монеты или кондуктор?

— Лариса Ивановна?

— Наверное, Лариса Ивановна, — усмехнулась я. — Она была так вежлива, что не представилась.

— Она, — коротко ответил Елизар, опершись на другой локоть. — Замечательная женщина! Очень добрая и отзывчивая!

— Ага, я заметила!

— Не всё на самом деле такое, каким кажется.

— Понятно… Получается монеты — дело «Тьмы»?

Я уже знала ответ на этот вопрос, но хотела услышать его от Елизара, чтобы лишний раз убедиться.

— Да.

— Угу. Значит, «Свет» хотел меня остановить, чтобы я не добралась до Вани, — подытожила я скупую беседу.

— Да.

Я вздохнула. Сегодня Елизар был немногословен, впрочем, как и всегда. Мне снова приходилось прилагать усилия, чтобы выудить из него хоть каплю информации, но, наверное, я просто задавала не те вопросы. Ведь он вытащил меня из тёмной подворотни не для того, чтобы напоить кофе и по-дружески помолчать.

— Зачем? — не выдержав, взвыла я. — Что плохого могло произойти от нашей встречи с Ваней? Теперь мне и видеться с ним нельзя?! Может, запрёте меня в четырёх стенах и наручниками к батарее пристегнёте для полного контроля? А то я того и гляди сделаю шаг, который вы не планировали!

Елизар даже глазом не моргнул. Без эмоций выслушал мои обвинения и остался таким же невозмутимым. Хотя я истерила перед ним по полной.

— Что ты хотела сделать? — спокойно спросил он, и это немного охладило мой пыл.

— А?

— Что ты хотела сделать? — повторил он.

— Я… — я запнулась и ощутила вдруг появившийся в горле ком. — Я хотела увидеть Ваню и попросить помощи… Хотела переночевать у него, потому что не могла вернуться домой…

Странно, почему я оправдывалась перед ним?

И почему не могла перестать оправдываться?

— Что ещё? — спросил Елизар, ожидая продолжения.

— Я хотела ему рассказать… Всё, — я закрыла глаза, начиная что-то понимать, хотя ещё и очень смутно.

— И как бы Иван отреагировал?

— Наверное, посчитал бы меня абсолютно сумасшедшей…

— Не думаю.

— Ну, или…

— Или?

— Не знаю! Разозлился бы…

И тут до меня дошло!

— Ведь я бросила его из-за вас, — вслух произнесла я фразу, которую раньше не раз произносила мысленно, но которая теперь приобрела совершенно иной смысл.

Я осторожно поставила стаканчик с недопитым кофе и уронила голову на руки.

Дура!

Идиотка!

Эгоистка!

Почему я решила, что это происходило только со мной и с моей семьёй?! Я настолько зациклилась на самобичевании, что перестала замечать происходившее с другими людьми. У Вани был взволнованный и даже испуганный голос — я помнила это как сейчас, хотя мы разговаривали две недели назад. Он хотел посоветоваться, открыться, излить душу. Ему было тяжело не только из-за нашего разрыва, как я себе самовлюблённо надумала. Но я от него отмахнулась. Я боялась, что он увидит меня израненной и некрасивой, но о нём я не подумала! Даже на секунду не предположила, что с ним могло происходить подобное…

— Его тоже… — я запнулась и набрала в грудь побольше воздуха. — К нему… «Тьма» тоже приходила?..

— Да, — подтвердил Елизар мои самые страшные догадки.

— И Ваня тоже отмеченный?.. — продолжила я расспрос, стараясь не разреветься.

— Нет, он не отмеченный, — Елизар слегка покачал головой.

Я уже приготовилась задать следующий вопрос, но он опередил меня, неожиданно продолжив:

— Из-за твоего признания Иван возненавидел бы Свет, поэтому мы не могли допустить, чтобы вы с ним встретились. А Тьма наоборот — вела тебя к нему. Ради вашей встречи Павел Наумович тебе открылся. Ради вашей встречи потерял сегодня дочь, хотя противился этому всем сердцем…

— Вы что же, оправдываете моего отца? — я слегка отстранилась, недоумённо уставившись на Елизара.

— Мы не ненавидим Тьму и тех, кто связал свою жизнь с ней. Они просто проявили слабость, которой подвержены все люди. Тьма проще и понятнее, потому что она потакает человеческим страхам, прихотям и желаниям. А чтобы быть со Светом, нужно гораздо больше усилий: нужно работать над собой, уметь прощать и проявлять милосердие, уметь сдерживаться и чем-то жертвовать…

— Не прикидывайтесь добреньким и невинным! Вы тоже не всегда поступаете честно! — громко воскликнула я, не задумываясь о посторонних.

Всё равно люди вокруг словно оглохли и ослепли.

— Вы тоже хотите заполучить и меня, и Ваню, — продолжила я обвинения, чувствуя, как внутри закипает гнев.

— Да. Свет, как и Тьма, пытается каждого склонить на свою сторону, — не стал он отрицать.

— И вы сделали так, чтобы мы с Ваней расстались! Разве манипулирование чужими жизнями милосердно?

— Нет, — признал старик, даже не моргнув.

У меня зачесались ладони. Захотелось броситься через крошечный стол, вцепиться Елизару в идеальную бородку и вырвать ее вместе со всей его невозмутимой важностью.

— Ты злишься? — спросил он, уловив изменения моих эмоций.

Хотя скорее это было утверждение, поскольку Елизар и так видел, что меня всю трясло от злости. Можно было не отвечать, но я не смогла сдержаться.

— Да, злюсь! — крикнула я, выплёскивая всё своё негодование. — Вы со своими чёртовыми разборками превратили наши жизни в кошмар! «Свет», «Тьма» — да какая разница?! Папа прав, вы ничем друг от друга не отличаетесь! И я ненавижу вас всех!

Я стукнула кулаком по столу, от чего стоявший на нём стакан с кофе подпрыгнул, упал набок и описал несколько полукружий, прежде чем остановился. Коричневая, липкая жидкость быстро растеклась по крышке и закапала на землю, чуть не испортив Елизару потрёпанный костюм и заставив того отстраниться от подбиравшейся к нему лужицы.

— Не стоит так говорить, — укоризненно покачал он головой.

— Пошли вы со своими нотациями! — не унималась я, ещё больше взбешенная его спокойствием. — Вас никто не просил лезть в нашу жизнь! Вы, светлый, что же вы ничего не делаете для моей матери? Она мучается по вашей вине, а вы этим только пользуетесь!

— Здесь ты не права. Я говорил тебе, что Варвара сама дала обещание. Мы не заставляли её и не просили. И мы делаем всё возможное. Варвара наказана заслуженно, тут ни для кого нет исключений. Ты можешь злиться — это твоё право. Ты можешь обратиться к Тьме, если Свет кажется тебе жестоким и несправедливым. Но тогда страдания и усилия твоей матери окажутся напрасными. Несмотря на все трудности, она не отрекается и не предаёт Свет. Она умеет жертвовать и сейчас жертвует собой ради тебя. Но ты не ценишь этого и пытаешься разрушить то, что она столько лет выстраивала с огромным трудом, поскольку не понимаешь всего…

— Так объясните мне! — крикнула я. — Я хочу понять! Почему нужно дожидаться, когда моя жизнь разлетится на куски? Ваши загадки мне уже осточертели!

— Не кликай! — гаркнул Елизар, наконец, разозлившись.

И от его голоса по округе словно прокатилось небольшое землетрясение. Асфальт дрогнул, железные столы затряслись, фонарь закачался, у припаркованной возле обочины машины сработала сигнализация, а посетители кафе принялись испуганно озираться по сторонам в попытке понять, что же произошло. Я отпрянула назад, выбитая из комфортной ниши нападающего. Часть меня сжалась от страха, ведь старик не являлся обычным человеком, и я ещё не знала, на что он был способен в гневе. Однако другая часть ликовала. По крайней мере, злость казалась мне более приемлемой эмоцией, чем их абсолютное отсутствие, которое давало унизительное превосходство над нервным собеседником.

— Они реальнее, чем кажется! — продолжил Елизар чуть тише, возвращаясь в состояние безмятежности. — Я предупреждал тебя и не раз. Если ты даже этого не можешь понять, то как поймёшь всё остальное?!

— Уж постараюсь! — огрызнулась я.

— Хорошо, — Елизар вздохнул и прикрыл глаза.

А когда, спустя мгновение, снова их открыл, то стал прежним, и уже ничего не выдавало затронувшую его бурю. Будто этот человек никогда не кричал и не злился. Будто данные эмоции являлись искусственными, как и весь его облик.

— Негативные чувства — это плата за Свет, чтобы сохранился Выбор, — произнёс он.

— Но ведь «Свет» уже отметил меня, — возразила я, не успев переварить сказанную им чушь. — Как я могу пойти к «Тьме»?..

— Можешь. До сих пор Свет хранил тебя, но скоро это закончится, и ты получишь право сама решать, кто тебе ближе. Выбор не предопределён. Отметина — лишь призыв Гавриила, а не неизбежность. Ты сможешь уйти даже после того, как сделаешь Выбор. И даже там…

Елизар замолк. Я тоже молчала, терпеливо дожидаясь продолжения разговора и чувствуя, что сейчас он всё-таки состоится.

— Хорошо, — повторил Елизар в ответ на мои мысли. — Но для этого нам нужна более спокойная обстановка…

Глава 11. Елиазар

На физическом уровне я снова не ощутила никаких изменений.

Свет погас, а вернее просто исчез, и меня окружила абсолютная темнота. Исчезла улица, придорожный киоск и парень, слишком долго жующий свой бутерброд. Шум то и дело проезжавших мимо машин тоже исчез, оставив после себя звенящий след — это звенела тишина, так неожиданно обрушившаяся на барабанные перепонки. Мне показалось, что в одно мгновение я оглохла и ослепла, потеряв всякие ориентиры. Осталось только чувство равновесия в теле, хотя я думала, что сейчас провалюсь в эту тёмную бездну.

Под руками, ещё мгновение назад упиравшимися в грязную крышку стола, вдруг оказалась пустота, в которую они погрузились, словно в вату. Я потеряла опору, но не полетела вперёд. Центр тяжести переместился в ноги, которые оказались скрещенными, и я поняла, что сидела на полу в позе лотоса. Подо мной находился какой-то махровый или шерстяной коврик, но от пола всё равно веяло холодом. Я разняла руки, мёртвым узлом сцепленные на коленях, и провела ладонью по его поверхности. Он оказался не оченьприятным: крупной вязки, с то и дело попадавшимися колючими вкраплениями какой-то травы, а заканчивался растрёпанным, неровным краем сантиметрах в десяти от меня. Потом шла обычная земля, плотно утрамбованная и очень холодная. Дальше я не могла дотянуться и уже хотела ползти на четвереньках, чтобы на ощупь исследовать пространство, в котором очутилась, как вдруг увидела впереди жёлтое свечение.

Сначала оно было совсем слабым, словно кто-то держал дрожавшую на ветру свечу. Я пригляделась, но огонёк не давал достаточно света, чтобы разглядеть хоть что-нибудь вокруг. А ещё он пульсировал — то становился чуть ярче, то почти исчезал. И я поняла, что это действительно был огонь, только очень крошечный и очень тусклый. Но на моих глазах он начал набирать силу и разгораться всё ярче и ярче, пока не превратился в настоящее пламя. И вот передо мной уже горел небольшой костёр. Его весёлые языки плясали и резвились, источая приятное тепло и согревая озябшую кожу. Они выхватывали из тьмы очертания какого-то помещения, совсем крошечного, но более уютного, чем продуваемый всеми ветрами потрёпанный тент уличного кафе. Тьма расступилась, отодвинутая в сторону, словно занавес в театре. И я, как сумасшедший зритель, начала крутить головой по сторонам, чтобы разглядеть все подробности интерьера. Им оказалась комната или дом с голыми стенами, обмазанными глиной или грубой штукатуркой. Приглядевшись внимательнее, я смогла различить вмятины и трещины, покрывавшие их, и даже границы почти квадратных блоков.

Слева от меня находился дверной проём, занавешенный выцветшим красно-синим куском материи с растительным орнаментом. Саму дверь я, конечно, не видела, но там было единственное отверстие, или достаточно большое место под отверстие, чтобы можно было покинуть каменный короб. На противоположной стене виднелось окно с плотно закрытыми деревянными ставнями. Сквозь щели не проникал свет, а значит, их или не было вовсе, или на улице сейчас стояла глубокая ночь.

Инстинктивно я вздёрнула подбородок, описав головой полный круг.

Сверху нависал низкий потолок, разделённый тяжёлыми, тёмными балками. Что было между ними — я не могла определить, поскольку то пространство тонуло во мраке.

Разочарованная, я опустила голову и увидела Елизара, который, как всегда, появился внезапно и совершенно бесшумно. Он сидел по другую сторону костровища, на месте, которое пустовало секунду назад. Но не это меня удивило, ведь к его выходкам я почти привыкла. Гораздо больше меня поразил облик старика, изменившийся до неузнаваемости.

Елизар преобразился.

Его борода и волосы стали длиннее, гуще и засияли лощёной белизной. И без того гладкая и молодая кожа словно светилась изнутри, из бледной превратившись в белоснежную. Теперь она напоминала не живую ткань, а скорее мрамор, из которого древнегреческие скульпторы ваяли своих богов и богинь. Но самые разительные перемены произошли с его одеждой: исчез поношенный костюм скромного интеллигента невзрачно-серого цвета, исчезла шляпа с обвисшими полями, исчез даже потрёпанный плащ, который до этого момента защищал меня от ночного холода. На Елизаре был надет мешковатый белый балахон. Ткань ниспадала с чего-то, похожего на плечи, но дальше двигалась совершенно хаотично, мягкими, бесформенными складками укладываясь на землю там, где должны были находиться согнутые в коленях ноги. Она струилась вниз, словно маленький ручей по скале, а не одежда по человеческой фигуре, будто у старика вообще не было тела.

Елизар сидел неподвижно и свысока наблюдал за мной стеклянными глазами. Всем своим странным видом он напоминал индийского йога, погружённого в глубокий транс и парящего над землёй.

Я удивилась и испугалась, поскольку несколько раз уже видела его таким: в ночном клубе, когда приняла его появление за свои ожившие галлюцинации, и в далёком и страшном сне, где он стоял с другими такими же…

Белыми Старцами.

Наконец, всё встало на свои места: его странные появления и исчезновения, способность читать мысли, предугадывать действия и перемещать людей в пространстве. Елизар мог делать всё это, поскольку являлся не просто человеком, завербованным Светом, подобно моему отцу, которого соблазнила Тьма, а кем-то другим.

Но кем?

Ангелом?

Святым Духом?

Так сложно было представить, что напротив могло сидеть совсем иное существо, а не человек из плоти и крови. Эта мысль выходила за рамки привычного понимания, она казалась нереальной, вот только я давно запуталась, где в моей жизни был сон, а где явь. Иногда сны были до боли реальными, а реальность напоминала один из оживших ночных кошмаров. Кошмаров, которые я считала бредом своего разыгравшегося воображения и от которых так хотела избавиться. Только теперь я не спала, и от этого голова ещё больше шла кругом.

— Это вы?..

Наверное, мои глаза широко раскрылись от удивления. Наверное, это было даже забавно, поскольку Елизар слегка улыбнулся. А вот мне смеяться совсем не хотелось. Я не отрываясь смотрела на него: на его ненастоящую кожу, на его бесплотную фигуру, на его нечеловеческие глаза, в которых виднелась безмерная усталость. Сейчас они казались потухшими, словно Елизар повидал на своём веку столько, сколько не вынести даже самому стойкому человеку, прожил не одну, а сотни жизней, и эти жизни невероятной ношей тяготили его разум.

А может, он вообще не умирал?

С самого сотворения человека, как вида, когда бы это ни произошло, он уже был на нашей земле. Наблюдал историю развития индивида от полупримата, орудовавшего палкой и жившего в пещерах, до городского жителя, окружившего себя навороченной техникой, проникшего в атом и покорившего космос. Мы стремились к эволюции и прогрессу, но что видел Елизар? Разрушение? Уничтожение? Тщеславие? Желание утолить придуманные потребности? Он видел, как начинались войны за территории, ресурсы и богатства. Как придумывалось и создавалось всё новое и новое оружие, с каждым разом становившееся более разрушительным и смертоносным, преодолевая путь от ножа и лука со стрелами до ядерных бомб, способных за секунду испепелять целые города. Видел, как человек разорял природу: сливал химикаты в реки и моря, выбрасывал ядовитые газы в атмосферу, глубже зарывался в землю, добывая нефть, уголь, золото и алмазы для обогащения властьимущих, вырубал леса, чтобы строить свои города из стекла и бетона и создавать империи, которые однажды кто-нибудь уничтожит одним нажатием кнопки.

Усталость и печаль?

Нет, в его глазах томилась жалость. Он жалел нас, как жалеют несмышленых котят, по глупости провалившихся в яму и не понимающих, как оттуда выбраться. На его месте я бы тоже нас жалела, ведь мы сами рыли себе могилу…

— Здесь лучше, не правда ли? — спросил Елизар, чуть шелохнувшись.

Белоснежная ткань пришла в движение и покрылась мелкой рябью, словно потревоженная водная гладь. Мне даже показалось, что отражавшийся от неё свет начал мерцать и переливаться на стенах дома.

— Вы не человек, верно? — вместо ответа задала я мучавший меня вопрос. — Кто вы такой?

— Моё человеческое имя Божья Помощь, — медленно произнёс он без какого-либо пафоса. — Елиазар — так оно звучит для вас на древнем языке. Но ты по-прежнему можешь называть меня Елизар — я знаю, что для тебя это привычнее. И да, я не человек.

— Но вы выглядите как человек. Точнее, выглядели раньше…

— Для тебя я был человеком, как и для Варвары, как и для многих, к кому я приходил. Для людей образ такого же человека, как они сами, привычен и приемлем. Вы считаете, что Бог создал вас по своему подобию, но на самом деле это не так. На самом деле это вы создаёте себе Богов по своему подобию и изображаете их в человеческих обличиях. Поэтому и мы являемся вам в образе людей — седых Старцев. Но для меня не имеет значения, какую физическую форму принять. Я могу быть любого возраста и любого пола или вообще предстать в виде дракона. Проблема лишь в том, что человеческая психика не выдержит появление говорящего дракона.

Елиазар усмехнулся.

Я тоже представила эту ситуацию и слегка улыбнулась.

— Но и в физическом облике люди не могут нас увидеть, если мы сами того не захотим, — продолжил он. — Даже если мы будем находиться рядом.

— Как сегодня возле киоска? Вы были невидимы для остальных.

— И ты тоже. Разве ты не заметила, что никто не обратил на нас внимания?

— Заметила… Но это… Немыслимо! — вырвался у меня удивлённый шёпот.

— Всё, что ты можешь охватить своей мыслью, уже является мыслимым. И это тоже, — Елиазар слегка пожал ещё имевшими плотность плечами, снова приведя в движение складки материи. — Но я не Ангел и не Дух, как ты могла подумать.

— Разве есть кто-то ещё?

— Есть, — ответил Старец. — Это сложно объяснить, чтобы тебе стало понятно. Ангелы, Демоны, Духи и Бесы принадлежат нашему, нематериальному миру. Люди принадлежат физическому миру. А мы — между. У похожих на нас порождений Тьмы есть название на вашем языке — вы называете их Чертями. Они могут появляться в вашем мире и принимать физическую оболочку. Мы тоже можем, но для нас у людей определённого названия нет. Многие называют нас Вестниками, а некоторые — просто Старцами.

— И вы можете делать то, чего не могут обычные люди? — это было скорее утверждение, а не вопрос. — Вы уже дважды перенесли меня в другое место.

— Да, — Елиазар чуть улыбнулся, только уголками губ. — В физическом пространстве перемещаться легко. Материальность вашего мира весьма относительна, если знать все его Законы. В сущности, по основным параметрам он мало отличается от нашего, просто там действуют другие принципы. Мы можем переходить туда и обратно. Можем находиться где угодно, когда угодно и перемещать других людей, если в этом есть необходимость. Как тебя, например.

— И где мы сейчас? Куда вы нас перенесли?

— В заброшенный дом недалеко от города Лаодикеи, — ответил он, окинув взглядом неприметное пространство. — Сейчас первый век нашей эры, пятьдесят шестой год.

— Первый век? — я почувствовала, как брови медленно поползли вверх, а ноги начали неметь и не только из-за нарушенного кровообращения, но и из-за охватившего всё моё тело нервного оцепенения. — Вы перенесли нас в прошлое?..

— Не совсем, — поправил меня Елиазар. — Со временем всё сложнее. Оно направлено в одну сторону — вперёд. Прошлое уходит, сохраняясь лишь в нашей памяти. Нет такого пространства, где бы оно продолжало существовать и куда можно было бы перенестись, чтобы что-то изменить. Влиять можно только здесь и сейчас, поступками и решениями. От них зависит будущее, которое зарождается каждую секунду и каждое мгновение. Поэтому будущее увидеть нельзя. Оно никогда не бывает одинаковым. Можно тысячу раз заглянуть в него и обнаружить тысячу различных вариантов. Впереди настоящего словно летит бесплотная дымка: она вариабельна, непостоянна, она меняется от каждого вздоха, от каждого слова, от каждого шага, и можно лишь приподнять эту завесу, чтобы посмотреть, к чему, возможно, приведут те или иные действия. Прошлое же увидеть можно, однако не то, каким оно было, а то, каким его кто-то помнит. И сейчас мы не в прошлом, а лишь в моём воспоминании о прошлом, которого давно уже нет. И оно будет существовать до тех пор, пока я его помню.

Я зачарованно ловила каждое его слово и поражалась, насколько обыденным тоном Елиазар рассуждал о прошлом и будущем, как о чём-то заурядном и банальном, словно любой желающий легко мог перенестись в другое пространство и время. И самое смешное, что для него это действительно являлось лёгкой задачей, поскольку в его мире не существовало ничего невозможного.

— Почему здесь? — наконец, спросила я, немного уложив информацию в голове.

— Память всегда хранит самые значимые моменты, и наша память не является исключением. Это достаточно важное место и для истории, и для моего разума. В Лаодикее я провёл много человеческих жизней, поэтому люблю возвращаться в воспоминание об этом городе. Через несколько лет землетрясение сравняет его с землёй, затем его разрушат войны и катаклизмы, а в ваш век сюда будут привозить туристов и показывать развалины. Вот в принципе и всё, — он снова улыбнулся. — Можешь считать, что я подвержен одной из людских слабостей — сентиментальности.

— Надо же, — я нервно тряхнула головой. — Вы так спокойно рассуждаете… А ведь ещё недавно я считала вас своим разыгравшимся воображением!

— А если бы я просто подошёл к тебе и сказал, что я — Вестник, сообщил о Высших Силах и предложил пойти со мной? Как бы ты отреагировала?

— Я… — у меня вырвалась лёгкая усмешка. — Вызвала бы для вас скорую! И сама поехала бы сдаваться!

— Твой разум до последнего цеплялся за привычное понимание, и это нормально. Чтобы не повредить его, нам пришлось постепенно подводить тебя к мысли, что за пределами физического мира существует нечто большее. Поэтому сначала я являлся как видение. Потом — как материальный и физически осязаемый человек. И только теперь ты можешь со всей ясностью осознать кто я и что я.

— Но были не только видения. Я видела вас во сне…

— Да? — мне показалось, что Елиазар действительно удивился. — И что же ты видела?

— Мне снилось какое-то поле… Там были люди и странные существа. И они сражались друг с другом… И там были вы. Точнее, не вы именно, а похожие на вас… Старцы в белых одеждах… И это было, как… Как…

В этот момент я замялась.

Мне стало неловко под пристальным взглядом умудрённого бесконечной жизнью существа. Я испугалась, что скажу или уже сказала какую-то глупость, из-за которой снова буду выглядеть смешно в его глазах. Но Елиазар не смеялся. Он не отрываясь смотрел на меня без тени улыбки на бледном, мраморном лице, ожидая продолжения.

— Как что? — наконец, нарушил он повисшую тишину, хотя давно мог прочитать ответ в моих мыслях.

Я глубоко вдохнула и, преодолевая скованность, попыталась процитировать текст, прочитанный слишком давно и понятый слишком плохо:

— И вокруг престола были ещё престолы… А на престолах видел я двадцать старцев, одетых… В белые одежды… А на головах их были золотые венцы…

И по мере того, как я говорила, мой голос звучал всё тише и тише, а глупый страх показаться смешной вдруг исчез. Когда я пыталась читать Библию, то совершенно не обратила внимания на этот фрагмент, сосредоточившись на Апокалипсисе — глобальной катастрофе для всего живого. Я пыталась понять, видела ли я прошлое или будущее, и только теперь начала смутно осознавать, насколько они были связаны. Кусочки встали на свои места, однако для общей картины этого по-прежнему было недостаточно. Она являлась слишком большой и непонятной, хотя Елиазар уже вписывался в неё, как нельзя чётко.

— Двадцать четыре, — поправил он, когда пауза слишком затянулась.

— Что? — оторвалась я от своих мыслей.

— В Библии сказано «Двадцать четыре».

— Наверное, — прошептала я онемевшими губами, выдавливая из себя каждое слово. — Божья Помощь… Вы — библейский Старец, верно?

— Да. Там говорилось про нас.

— Но ведь это текст… Апокалипсиса! — ахнула я и повторила вопрос, который задавала когда-то в больнице: — То, что происходит сейчас — это Апокалипсис?..

В воздухе снова повисла тишина, и даже костёр, разделявший нас, перестал трещать, словно затихнув в ожидании. В этом всепоглощающем безмолвии я вдруг поняла, что из-за стен крошечного дома, в котором мы находились, не доносилось ни единого звука. Ни пения птиц, ни стрекотания сверчков, ни людских голосов. Словно снаружи не было ничего, и мир заканчивался там, где заканчивались каменные стены. Осталась только крошечная комната и две неподвижные фигуры в ней.

Елиазар молчал, а я напряжённо ждала его ответа. От сидения в неудобной позе у меня нестерпимо свело пальцы на ногах, но я не осмеливалась пошевелиться, чтобы не пропустить одно единственное слово, которое сейчас являлось для меня самым важным. Я боялась услышать ответ и узнать, что мои подозрения подтвердились…

— Нет, — наконец, произнёс Елиазар, жирным крестом перечеркнув все волнения и страхи.

Я чуть отпрянула и позволила себе поёрзать, восстанавливая кровоток в конечностях.

— Нет? — удивлённо повторила я, опять ничего не понимая.

— Это не Апокалипсис.

— Но ведь всё сходится! — затараторила я, словно пытаясь его переубедить. — И сны, и видения, и знамения, о которых говорила мама, и отметина в виде креста, и красный Ангел у Вани на кухне, и вы… Ведь в Библии всё это указано! Как Бог пошлёт страдания и несчастья людям, как призовёт избранных, на которых будет его печать… Среди них была и моя фамилия!

— Апокалипсис — это не совсем то, что ты себе представляешь, — произнёс Елиазар, прервав мою тираду.

Он посмотрел на меня мягко и даже с умилением, как обычно смотрят на беспомощных детей, которые пытаются говорить, читать или завязывать шнурки.

— Что же тогда происходит? — я попыталась придать голосу спокойный тон. — Зачем мы вам понадобились? Ведь вы об этом хотели рассказать в придорожном кафе, так почему не рассказываете?

— Сейчас ты руководствуешься тем, что прочла в книге, — совершенно серьёзно начал Елиазар. — Но религии создавали люди и Библию тоже писали люди. Некоторым было известно больше, чем остальным. Некоторые многое додумали сами. А некоторые действительно верили и заставили поверить других. Но о том, что происходит сейчас, в Библии лишь упоминается. Это происходило задолго появления вашей веры и это случится ещё множество раз, даже когда она канет в небытие. Собственно, и Библия, и Христианство здесь тоже ни при чём. Просто для тебя, для твоей культуры и религиозного воспитания объяснение происходящих событий с помощью религиозной трактовки наиболее понятно. Как я уже говорил, человеческому разуму необходимо цепляться за привычные мысли. Так проще воспринимать и принимать совершенно новые вещи и сохранять рассудок. Христианство, Ислам, Иудаизм, Буддизм, Даосизм и ещё тысячи разновидностей национальных и племенных верований — всё это лишь придуманные людьми объяснения того, что выше их понимания. Ты хочешь знать суть? — он на секунду замолчал, но ответа не требовалось, поэтому я тоже почтительно молчала. — Она проста — Бога нет. Есть Высшие Силы, Высшие Энергии — Свет и Тьма. И им совершенно неважно, как их называют. Им не важно, в какой стране живёт человек, во что верит и какие ритуалы соблюдает. Для них имеет значение только само существование людей, поэтому за вас уже много тысячелетий идёт борьба. Но вы являетесь не предметом делёжки, а участниками борьбы, поскольку любая душа — это частичка Высших Сил. В каждом человеке есть и что-то светлое, и что-то тёмное. Вопрос лишь в том — чего больше и что победит. Станет ли человек жить для себя или будет помогать окружающим. Или начнёт метаться, совершая то хорошие, то подлые поступки, раздираемый изнутри постоянными противоречиями. В зависимости от того, что он выберет, он приблизится к Свету или к Тьме, пополнив число их приверженцев. Вы — Армия, которая может дать преимущество и увеличить силы в извечной Битве…

— Добра и Зла?

— Света и Тьмы.

— А Тьма — это женщина? — вырвался у меня странный вопрос, ведь исторически всё плохое несправедливо приписывалось именно женщинам.

— Тьма — это обозначение. У Высших Сил нет пола, они являются чистыми Энергиями, из которых сотканы миры и всё, что находится в них. Добро и Зло. Бог и Дьявол. Ян и Инь. Свет и Тьма. Или Светлота и Мрак, если угодно. Называть можно по-разному, но главное, что ты должна понять — это не противостояние плохого и хорошего в привычном и банальном смысле. Это — борьба двух противоположностей и в мире, и в каждом человеке в отдельности, которые не могут существовать друг с другом и не могут существовать друг без друга. Без Света не было бы Тьмы, а без Тьмы мы бы не знали Света. Их противостояние рождает Движение — главную движущую Энергию, питающую не только ваш, но и наш мир и дающую толчок для дальнейшего развития. Оно, словно противовес в механических часах, заставляет двигаться весь механизм, заставляет часы работать и отсчитывать время. Словно потревоженные чаши весов, которые склоняются то на одну, то на другую сторону. К Свету или к Тьме. Если побеждает Свет, то Тьма на время уходит. Если побеждает Тьма, то Свет должен отступить. После этого чаши весов будут колебаться до тех пор, пока не сравняются и не достигнут хрупкого баланса — Равновесия. Но они не должны замереть никогда. Как только Равновесие будет достигнуто, нужно снова раскачивать чаши весов, нужно снова перетягивать противовес в часах. Если Движение прекратится — мир исчезнет. Вот тогда и начнётся Апокалипсис, который описан в вашей Библии. Только он окажется гораздо страшнее: не будет отмеченных или избранных, не останется ни одной живой твари, ни одного бездушного предмета, потому что не останется ничего. Даже Света и Тьмы. И никто не знает, что произойдёт потом, поскольку никто не видел, что было до этого. Однако мы думаем, что всё вернётся в Пустоту, в Хаос, из которого мы вышли и в который когда-нибудь вернёмся. Поэтому мы охраняем Равновесие, не позволяя чашам весов замереть навсегда.

— Отец говорил, что моя мама нарушила его… Но если Равновесие в Движении, то как его можно нарушить? Ведь оно само — уже нарушение? — задала я вопрос и поняла, что окончательно запуталась.

— Можно. Каждый человек должен решать только за себя, чего в его душе будет больше — Света или Тьмы. Это и есть Выбор. Никто не имеет права решать за других, но Варвара решила за тебя. Своими действиями она подтолкнула весы к Свету, и, по закону Равновесия, в движение пришла Тьма.

— Поэтому её наказывают? Но она — лишь один человек. Это же так мало!

— Всего один, — подтвердил Елиазар. — Но представь, если число людей, выбравших Свет, и число людей, выбравших Тьму, будет равным, тогда даже один человек способен решить Судьбу всего мира. Так происходило с тех пор, как он был создан, и так произойдёт ещё множество раз, пока он не исчезнет.

— И как часто наступает Равновесие?

— Каждую тысячу лет.

— И оно скоро наступит? Поэтому Тьма и Свет начали… Склонять нас на свою сторону? — высказала я очередную догадку.

— Верно.

— Но когда именно?

— Не волнуйся, ты об этом узнаешь. Сначала пройдут пять знамений, о которых тебе рассказывала Варвара. Они будут означать, что весы начали раскачиваться. А потом прилетит Посланник…

— И освободит Змия? Мама его упоминала… Это Дьявол?

— Это Тьма. Я уже говорил — в вашем мире для неё много названий.

— Получается, это тысячелетие было светлым?

— Нет, последнюю тысячу лет правила Тьма. Как и тысячу лет до неё, — опроверг мои предположения Елиазар.

— Почему тогда Змий заперт?

— Подобное сравнение имеется в Библии, но Тьму нельзя запереть физически. Она была и будет всегда, как и Свет. Пять посланий и освобождение Змия — это ритуал. Сигнал к началу сражений и способ собрать Воинов. Силы Света и Силы Тьмы призовут вас, а до тех пор вы будете оставаться среди других и вести обычную жизнь.

— Но почему нельзя просто договориться?..

Елиазар протяжно и тяжело вздохнул, так, что груда белой материи не просто пошевелилась, а содрогнулась, словно под ней рухнула скала.

— Вначале времён мы по очереди качали чаши весов. Тысячу лет правил Свет, а после правила Тьма. Но потом появились люди — создания Высших Сил, наделённые волей и правом Выбора. И им было позволено решать, каким станет следующее тысячелетие — тёмным или светлым. Однако люди оказались слишком противоречивы, в них шла постоянная и неугасающая борьба, поэтому они не смогли договориться. Тогда возникли первые Битвы, были выбраны Воины, готовые сражаться за всех, и установлено Правило — победившая сторона определяет Судьбу остальных и позволяет править одной из Высших Сил. Эти Битвы не прекращаются до сих пор.

— И мне снилась одна из них?..

— Да.

— Получается, я видела прошлое? Я была там когда-то?

— Ты была там, — подтвердил Елиазар. — И не раз. Это — твои воспоминания о далёких событиях, прошедших много жизней назад. Душа сохранила их. Она дала тебе подсказку, чтобы ты вспомнила и была готова. Но на твоём счету Битвы не только Высшие, но и земные. Из жизни в жизнь тебя выбирают для сражений. Я мог бы перечислить тебе сотни Войн, в которых ты принимала участие, но главные твои Войны — это Битвы за Свет и за Тьму. Ты — Воин. Твоя Судьба — сражаться. Поэтому и Тьме, и Свету так нужна твоя душа.

— Я не всегда выбирала Свет?.. — ахнула я.

— Нет. Ты билась за него много раз, но примерно столько же билась и за Тьму. И сейчас вправе выбрать то, что тебе ближе, несмотря на Судьбу, которую создала для тебя Варвара.

— А если… Я погибну в этом сражении? — наконец, решилась я задать главный вопрос, и всё внутри замерло от страха. — Я умру? В смысле, умру навсегда и окончательно?

— Погибая в Битве, Воины расстаются с жизнью и в своей реальности, — печально произнёс Старец. — Таковы Правила…

— А могу я отказаться?

— А разве откажешься? Сможешь остаться в стороне, зная обо всём? Сможешь позволить другим решать Судьбу человечества? Сможешь жить дальше и не терзаться угрызениями совести, зная, сколько сил вложили в это близкие тебе люди? — туманно ответил Елиазар вопросом на вопрос.

— Но я ведь могу выбрать и другую сторону…

— Если хочешь этого — выбирай Тьму, — вздохнул Елиазар. — Никто не в праве тебя заставить.

— Что же она даёт людям? Почему они следуют за ней?

— Каждому своё. Кому-то — власть, деньги, славу или могущество. Кому-то — исправление ошибок прошлого или любовь, потерянную, неразделённую или несчастную.

— Вы же сказали, что прошлое исправить нельзя.

— Но можно создать цепочку событий, которые в будущем приведут к желаемым последствиям. Как, например, сегодня: Тьма позволила кому-то обронить несколько монет, а тебе — найти. Если бы ты воспользовалась ими, то увидела Ивана, чего так хотела. Но потеряла бы его доверие навсегда, а он выбрал бы Тьму. Иногда даже мелочь способна изменить историю. Так будет и с остальными — Тьма действительно даст им возможность получить желаемое, только в результате получит то, чего желает сама.

— Но ведь и Свет не станет абсолютным…

— Мы не можем сделать всех людей абсолютно счастливыми и абсолютно равными, — с горечью признал Елиазар. — Поскольку сами люди никогда не станут абсолютно светлыми…

— А Ваня тоже примет участие в Битве?

— Да. Но для него она станет первой.

— То есть он не сражался раньше?

— Он не был Воином, как ты. Это не его Судьба.

— Тогда зачем он вам понадобился?

— Тьма нашла Оружие, о котором мы раньше не знали. Это человек. Всего один человек, — намеренно подчеркнул Елиазар последнюю фразу. — Но он помогает ей одерживать победу уже два тысячелетия подряд. И сейчас Оружие снова на её стороне, поэтому победа Тьмы более вероятна. Мы не можем этого позволить. Слишком долго миром не правил Свет, и слишком глубоко затянула его Тьма. Однако это произойдёт, если мы не привлечём на свою сторону того, кто способен справиться с её Оружием…

— Ваню?! Для этого он вам нужен?! — мои глаза округлились, а сердце сжалось от боли, происхождение которой я не смогла до конца понять.

— Только он может принести победу Свету. Мы искали его две тысячи лет, и ты не представляешь, сколько усилий и жертв для этого потребовалось.

— О!..

Такого поворота событий я не ожидала.

Мама говорила, что это я нужна была Свету. Нужна, как никто другой. Она столько вынесла, чтобы привести меня к ним, а на деле всё оказалось иначе — не во мне, а в Ване Свет так отчаянно нуждался! Это не укладывалось в голове. Ваня был обычным человеком: не отмеченным, как я, не принимавшим участия в Битвах и до недавнего времени даже не знавшим о существовании Света и Тьмы… Впрочем, как и я. Однако в первую очередь он являлся человеком, которого я любила. Пусть у меня не получилось сохранить наши отношения, но он по-прежнему был мне дорог. И от мысли, что ему грозила опасность, где-то внутри просыпался животный страх, схожий с материнским инстинктом — желание защитить и оградить от всех ужасов. Жаль, что это было не в моих силах…

— Я должен сказать ещё одну вещь, — неожиданно произнёс Елиазар, немного склонив голову набок, словно испытывая чувство вины. — Тебе будет неприятно её услышать. Но постарайся воспринять всё не с субъективной точки зрения твоего понимания ситуации, а с точки зрения Света и нашей необходимости не дать миру в третий раз попасть под влияние Тьмы.

— Что же это? — с опаской глянула я исподлобья.

Такое долгое вступление не могло предвещать ничего хорошего.

— Ваши с Иваном отношения были спланированы Светом от начала до конца, — чётко, отделяя каждое слово, изрёк он.

— Что?! — я почти крикнула, и мой возглас звонким эхом отразился от каменных стен.

— Иван единственный, кому дано справиться с Оружием Тьмы, но мы не могли заставить его выбрать Свет. Мы бы нарушили Равновесие, вызвав ответную реакцию. И тогда мы создали цепочку событий, по которой он непременно пришёл бы к Свету. Ты думаешь, что ваша встреча произошла случайно, но это не так. Мы подобрали тебя для него, поскольку ты стала для нас идеальной возможностью. Мы помогли вам встретиться. Мы создали условия, чтобы между вами зародились чувства…

— Тогда зачем вам понадобилось наше расставание? — спросила я, немного не понимая, какие эмоции теперь испытывала.

У меня уже голова шла кругом…

— Так было нужно. Тьма считает, что Варвара дала своё обещание, поскольку мы нуждаемся в тебе и охраняем тебя именно по этой причине. Но на самом деле всё наоборот — Свету нужен Иван. Мы должны были отвлечь внимание от него и потому заставили вас расстаться.

— А не могло получиться так, что из-за нашего разрыва Ваня пошёл бы за Тьмой?

— Нет, — уверенно ответил Елиазар. — Кроме своего страдания он пока ничего не хочет знать, поскольку всё ещё тебя любит.

— Любит… — эхом повторила я, снова ощутив свою огромную, безмерную вину перед ним. — А обещания меня вернуть? Тьма ведь должна была их использовать…

— Иван очень благороден, и ты это знаешь. Он принял твоё решение и отпустил, не затаив ни обиды, ни злобы и не собираясь возвращать тебя против воли, — пояснил Елиазар. — И тем болезненнее он бы воспринял информацию, что Свет настоял на вашем расставании. Вот тогда бы всё изменилось…

— Но сейчас вы рассказываете это мне, а значит, Тьма тоже узнает…

— Верно. Она попытается сыграть на его чувствах, только теперь это уже неважно. Иван выбрал Свет и не отступится. А значит, наша цель достигнута. Если бы он ещё не сделал Выбор, ты бы тоже ни о чём не узнала.

— Понятно, — я опустила голову, почувствовав себя использованной.

Неужели весь этот шум, громкие истории с клятвами и наказаниями, страданиями моей мамы и душой моего отца — всё было обманом? Вся моя жизнь от начала до конца была обманом? С тем, что мы не являлись обычной семьёй и каждый держал у себя в шкафу какой-то скелет, я почти смирилась. Но ещё недавно мне была понятна цель — привлечь меня к Свету. А теперь получалось, что и это являлось не особо важным? Я ненароком думала, что за мою душу шла такая борьба, поскольку я была особенной… Но я оказалась лишь разменной монетой в соревновании Высших Сил. В выяснении, кто лучше, кто сильнее, кто завербует больше сторонников, кто заманит в свои сети больше людей, кто искуснее перехитрит, оставшись при этом не уличённым в обмане…

Всё, как у людей…

— Получается, я была… Приманкой? — обречённо спросила я.

— Не совсем, — почему-то не удивил меня Елиазар.

— Кем же тогда?.. — я горько усмехнулась. — То есть, чем?

— Ты была и остаешься хорошим, сильным Воином. Не главным и не лучшим, но нужным, — ответил Елиазар и улыбнулся, наверное, прочитав мои угрюмые мысли.

— Так от меня ничего не зависит?..

— Зависит, — уверенно произнёс он. — Хотя основное, что могла, ты уже сделала. И сделала прекрасно! Ты помогла нам с Иваном! И если Свету удастся теперь победить, то в этом будет и твоя заслуга!

— Угу… — пробубнила я, почему-то совершенно не разделяя его оптимизма.

— Хочется быть великой? — наконец, спросил Елиазар с лёгкой усмешкой.

Наверное, я действительно веселила бессмертное существо глупыми и эгоцентричными мыслями. Но разве была я виновата, что не могла подавить разочарование и порадоваться своему столь мизерному вкладу?

— Нет, — грустно протянула я, чувствуя себя провинившимся ребёнком, ведь я врала, и Елиазар это прекрасно знал. — Просто я думала… Тьма так сильно разозлилась в ту ночь, потому что не смогла получить что-то очень ценное… Меня… И вы так со мной возились… И ещё мне жалко маму, ведь она даже не знает, что все её старания были напрасными…

— Вовсе нет! Её помощь — бесценна! Варвара никогда не примет участия в Битвах, но ей позволено знать больше, чем обычным людям. Её преданность, её вера и самопожертвование не знают границ. Несмотря на неизбежность наказания, она сделала всё, чтобы подарить нам эту возможность. Мы не просили, но она понимала, что нам необходимо было её обещание. И Свет будет вечно ей благодарен.

Я усмехнулась. Его слова не принесли облегчения — я по-прежнему чувствовала себя виноватой. Перед мамой, потому что моё появление на свет подтолкнуло её к решению испортить себе жизнь. И перед Ваней, потому что наши отношения оказались абсолютной фальшивкой…

— Здесь нет твоей вины, — ответил на мои мысли Елиазар.

— Не надо копаться в моей голове! — проскулила я. — Вы и так сделали достаточно…

— Теперь ты знаешь, ради чего.

В бессилии я вскинула лицо и посмотрела в его уставшие, светлые глаза, пытаясь найти в них хоть каплю раскаянья и человеческого сочувствия. Однако там зияла лишь бездна, которая затягивала и уносила в свои вековые глубины. В них отсутствовали мелочные, житейские проблемы, которыми была забита наша жизнь, отсутствовали эмоции и чувства по отношению к какому-либо конкретному живому существу. В его глазах светилось что-то необъятное и вечное — Елиазар видел и знал больше, чем было доступно любому из нас, смертных. Он смотрел за пределы нашего мира и за пределы времени. Его печалила Судьба отдельного человека, такого, как я, моя мама или Ваня. Но он легко мог пожертвовать нами, поскольку для него гораздо важнее были Судьбы тысяч и миллионов людей, которых это могло спасти.

Подобное отношение ранило до глубины души, и всё же я понимала его. Да, и Свет, и Елиазар поступали ужасно, однако они заботились о благе большинства, а их высшие цели оправдывали не совсем светлые средства.

— Всё равно, я так виновата…

— Ты не виновата, — повторил Елиазар, и его голос прозвучал неожиданно мягко. — С самого начала ты знала, что отношения с Иваном не совсем настоящие. В вашем мире многие обманываются, сознательно или же нет придумывая чувства. Но только потому, что испытывают извечную тоску, которую ничем нельзя заглушить. Их души помнят и знают, что у каждого есть своя пара, дополняющая и восполняющая эту пустоту. Это не обязательно существо противоположного пола, с которым можно продолжить род. Парные души могут принимать любые обличия: мать и сын, бабушка и внучка, учитель и ученик, друзья, подруги или любовники. И люди ищут. По большей части любовников, поскольку эмоции при таком раскладе наиболее сильны. Они пытаются примерить на данную роль многих. А если те не подходят — придумывают чувства, подменяя уважением, привязанностью, страхом, жалостью или влечением ощущение наивысшего единения. Но сомнения всё равно остаются… Вспомни, что говорило тебе сердце.

Я испытала удивление.

А потом действительно вспомнила. Точнее, позволила себе вспомнить, поскольку не забывала ни на секунду, ведь такое невозможно было забыть. Я хотела быть идеально честной перед собой и перед Ваней, но в душе постоянно предавала его, мучаясь назойливым воспоминанием, которое раньше считала нелепостью и безумием. Воспоминанием, в которое почти влюбилась, не имея ни малейшего подтверждения его реальности. Однако все мои сны и видения оказались правдой, все ночные кошмары превратились в отголоски давно прошедших жизней. А значит, он тоже должен был существовать в действительности. Я знала, что темноглазый Воин был моей половиной, и, несмотря на то, что по-прежнему любила Ваню настоящей, земной любовью, его я любила сильнее…

— Я думала, что схожу с ума! — выдохнула я, прижав ладони к вдруг запылавшим щекам. — Но всё оказалось правдой…

— Ты и раньше знала, что это правда, только боялась себе признаться.

— Но… Кто он? — спросила я, и сердце сжалось от предчувствия, что наконец-то получит ответ.

— Страж, — сухо ответил Елиазар, не вдохновлённый моими любовными переживаниями, но и этого оказалось достаточно, чтобы внутри всё радостно затрепетало. — Он давно находится за гранью вашей реальности, в мире, где происходят Битвы, ибо такова его роль. И скоро вы встретитесь вновь…

И замолчал.

Я сидела тихо, пребывая в радостном возбуждении и ожидая продолжения рассказа. Но Елиазар не добавил больше ни слова.

Неужели это всё?

Почему Старец даже имени его не назвал?

Быть может, потому что всё остальное не имело значения? Из века в век и из жизни в жизнь менялись имена, фамилии, адреса, национальности и вероисповедание. Раз за разом люди рождались и умирали, и лишь наши души оставались прежними.

Действительно, что ещё Старец мог мне сообщить? Назвал бы тысячи имен, фамилий и возрастов? Главное я узнала — что мы встретимся, а всё остальное могла узнать и сама.

Если хватит времени…

От неожиданной мысли по телу пронёсся холодок, как от сквозняка. В прошлый раз мужчина умер у меня на глазах… А если это повторится снова? Если я потеряю его и теперь, как потеряла тогда? Может, поэтому Елиазар замолчал? Потому что не мог озвучить такой расклад?..

— Ничего не предрешено, — внезапно нарушил он тишину, ответив на мои взволнованные мысли. — Но ты можешь увидеть прошлое и вспомнить Битву, которая не даёт тебе покоя.

— Как?

— Я могу отправить тебя в твоё воспоминание. Это перемещение займёт два дня в физическом мире. Ты станешь уязвима, но не бойся, я дам тебе Защитника.

— За это есть… Плата? — несмело спросила я, почему-то не сомневаясь, что за всё, сделанное Светом, необходимо было платить.

Как и за всё, сделанное Тьмой.

— Не стоит о ней беспокоиться, — вновь неожиданно мягко ответил Елиазар. — Так будет лучше, поверь.

— Я верю, — послушно кивнула я, хотя в глубине души всё переворачивалось от сомнений и страха.

Но сейчас у меня не было другого выбора, кроме как безоговорочно ему довериться. Я должна была своими глазами увидеть и вспомнить события, столько времени терзавшие мой разум, чтобы, наконец, их понять.

— Следуй за мной.

Вопреки своему почтенному возрасту Елиазар легко поднялся с места и невесомой походкой, словно паря над земляным полом, направился к занавешенному дверному проёму. От его движений белоснежный балахон заколыхался, но необычно медленно — извиваясь мягкими складками, будто не в воздухе, а в воде. Старец остановился возле входа. Изящным движением руки откинул старую, пёструю ткань и повернулся ко мне, выжидательно впившись взглядом.

Несколько мгновений я приходила в себя от увиденного, даже не заметив, что всё ещё сидела на полу с открытым ртом. Потом опомнилась, быстро вскочила на ноги, подбежала к импровизированной двери и нырнула туда, думая, что Старец пропускал меня вперёд…

Но была грубо выдернута обратно.

— Мы не пойдём туда? — удивилась я.

— Смотри, — произнёс Елиазар, указав глазами на дверь.

Я послушно сделала шаг и уже осторожно заглянула в проём.

В лицо ударил порыв ветра, раскидав волосы в разные стороны и осушив глаза, от чего я часто заморгала. Снаружи царила абсолютная темнота: ни луны, ни света звёзд, ни ночных огней древнего города, ни светлеющего возле горизонта неба, ведь по моим ощущениям уже должен был начаться рассвет — я не увидела ничего, даже травы возле порога дома. Пространство словно обрывалось на том месте, где мы стояли. А дальше зияла пустота, не имевшая ни начала, ни конца.

Мне стало страшно. Руки и ноги тут же онемели, намертво приковав меня к месту. А ведь мгновение назад я чуть не кинулась в чёрную пропасть, будто настоящий камикадзе…

Я представила, как это, должно быть, выглядело со стороны. Дверь в пустоте. Возникшее из ничего прямоугольное пятнышко света в бесконечной и непроглядной мгле. Проход в другое пространство и время. И два человека, стоявшие на самом краешке и пытавшиеся заглянуть за пределы своей реальности.

Я обернулась к Елиазару и вопросительно на него посмотрела, действительно не догадываясь, что должна была там увидеть. Он понял мой безмолвный вопрос, или же прочёл его в мыслях, и снова указал на дверь.

— Смотри, — только и произнёс он.

Уже с меньшим доверием, чем раньше, я уставилась в пустоту.

Но на этот раз действительно увидела…

Где-то вдалеке, я даже не могла сказать, насколько далеко от нас, появилась еле заметная, серая полоса. Следом, из тяжёлой пелены мрака выплыл горизонт с очертаниями странных, ощетинившихся скал, словно за ними пробуждалось жуткое, призрачное солнце. Серость становилась всё ярче и ярче и, когда её уже можно было назвать слабым светом, над нашими головами вдруг появились яркие всполохи, подсветившие клубившиеся в чёрном небе грозовые тучи. Я вскинула лицо, рассматривая это беспокойное месиво, но вскоре потеряла интерес и вновь посмотрела вниз.

И почувствовала лёгкое головокружение, обнаружив дно пропасти.

Далеко под нашими ногами виднелось огромное, почти круглое поле, поверхность которого едва колебалась, словно водная гладь от прикосновений лёгкого бриза. Я пригляделась внимательнее и поняла, что это была вовсе не рябь — там кипела жизнь, как в потревоженном муравейнике. Масса, состоявшая из мелких, блестевших крупинок, шевелилась, переливалась, колыхалась и вздрагивала. То были люди. Бесчисленное множество людей, собравшихся на одной половине круга.

И вдруг всё остановилось.

Люди перестали двигаться. Воздух буквально наэлектризовался от напряжённой тишины, и только теперь я поняла, что всё это время до нас доносился гул многочисленной толпы, который вдруг исчез. Недалеко от замерших точек из тёмных туч выплыли призрачные фигуры, подобные той, которая появилась у Вани на кухне, и подобные тем, которых я видела во сне — фигуры Ангелов с огромными, желеобразными крыльями, — плавно скользнули вниз и остановились в стороне от Воинов. Теперь они казались единственнымидействительно светлыми пятнами во всём этом мрачном мире, поэтому я без труда заметила, что их свечение различалось. Какой-то Ангел имел голубоватый оттенок, какой-то — жёлтый, какой-то — зелёный, а какой-то — красный…

Последнего Ангела я знала.

Мама назвала его Гавриилом, и именно он оставил на мне знак.

Потом раздался неожиданно резкий звук, заставивший вздрогнуть и инстинктивно посмотреть в сторону его источника. Даже у меня, стоявшей так далеко над чёрным полем, всё внутри замерло и похолодело, когда я увидела, как из небольшого промежутка между двумя особенно кривыми скалами, закрывая собою мертвецкий свет неба, поднялось огромное облако — тёмная, клокочущая масса, внутри которой то и дело вспыхивали красные молнии. Оно приближалось так стремительно, что мне невольно захотелось отойти от двери и оказаться вне зоны его досягаемости. Однако я осталась стоять, страхом прикованная к месту лучше всяких оков. А через несколько мгновений облако накрыло людей внизу, и всё потерялось во мраке с красными и белыми вспышками.

Земля содрогнулась. Покачнулся даже пол внутри маленького дома, и я схватилась за каменный косяк, нервно ища взгляда Елиазара. А тот сохранял спокойствие и невозмутимо наблюдал за моими хлеставшими через край эмоциями, словно для него они были важнее происходившего внизу.

— Иди, — тихо, но уверенно произнёс он.

— Что?!

Я опешила, испугалась, удивилась, оторопела…

Я не знала, как выразить эмоции, которые испытала от мысли, что должна буду оказаться посреди непонятного месива. Но одну определила точно — то был ужас.

— Иди туда, — Елиазар кивнул в сторону дверного проёма.

— Нет… Я не пойду… — прошептала я и инстинктивно отстранилась, чтобы он не смог вытолкнуть меня наружу.

Я же разобьюсь насмерть, упав с такой высоты! А если не разобьюсь, то что буду там делать там без защиты, без оружия и без каких-либо навыков? Да я и секунды не продержусь в чёрном Аду! Елиазар обещал показать мне прошлое, а о непосредственном участии в нём речи не шло!

— Иди, — спокойно повторил Старец. — Ты хотела увидеть всё своими глазами, и ты увидишь. Не бойся, с тобой ничего не случится. Не сейчас. Эта Битва — лишь твоё воспоминание, она прошла много веков назад и не убьёт тебя.

— Т-точно? — запинаясь, переспросила я.

Елиазар медленно кивнул.

Это казалось невозможным, но почему-то ему хотелось верить…

— Хорошо.

На онемевших ногах я развернулась обратно. Секунду постояла, настраиваясь выйти из зависшего на невероятной высоте портала, упасть на землю далеко внизу и разбиться в лепёшку. А потом, собрав в кулак всю свою волю и остатки смелости, шагнула в пустоту…

***

Больше не было незаметных для организма перемещений, которые так искусно проделывал Елиазар. На этот раз я потеряла равновесие. Опора и всякие ориентиры исчезли. Перед глазами замелькали цветные пятна, словно земля и небо менялись местами с невероятной скоростью. Словно мир вывернулся наизнанку, закрутившись юлой вокруг моего тела. Я камнем полетела вниз, стремительно приближаясь к своему концу, и вот-вот должна была упасть на чёрное поле, грохнувшись как раз между Светом и Тьмой…

Однако смерть всё никак не наступала, а падение неожиданно прекратилось. Я не ощутила ни удара, ни боли — просто чувство равновесия вдруг вернулось, и я осознала себя стоявшей на ногах. Тело что-то сковало. Стало трудно двигаться, дышать и сохранять вертикальное положение от неимоверной тяжести, лежавшей на плечах. Я открыла глаза и увидела полосы, отсекавшие часть обзора — на моём лице была надета железная маска, через прорезь в которой виднелся лишь небольшой участок пространства впереди.

И на этом участке царил хаос, словно я действительно спустилась в Ад.

На секунду я оцепенела, увидев столь жуткую картину. Вокруг мелькали доспехи, высекало искры оружие, брызги крови разлетались во все стороны, подобно кровавому фейерверку, а яркие всполохи загорались не только в тяжёлых и низких тучах над головой, но и в окружавших нас обрывках чёрного тумана. Отовсюду доносились крики боли и отчаянья, лязг железа и гулкий рык разъярённых существ, от чего по спине то и дело пробегали морозные мурашки. Но на самом деле мне было жарко. Ужасно жарко. Горячий воздух обжигал лёгкие, лицо пылало, а кожа моментально взмокла. Я ощутила, как под одеждой и надетыми сверху доспехами потекли ручейки пота. Захотелось их снять, чтобы избавиться от тяжести и свободно вздохнуть, но рассудок подсказывал, что это было слишком опасно.

Я нервно озиралась по сторонам и никак не могла разобрать — где были свои, где чужие, и к кому, собственно, относилась я. Сейчас всё казалось ещё более непонятным и жутким, чем в моих снах. Там я по большей части являлась отстранённым наблюдателем. А здесь, в реальности, меня терзало чувство растерянности, нерешительности и абсолютной дезориентации. Теперь я была непосредственным участником, но не знала, что мне делать, против кого бороться, а главное — зачем, ведь эта Битва давно прошла, и её исход уже был известен…

Неожиданно совсем рядом, буквально над моим ухом, раздался животный рык, от которого внутри всё похолодело. Конечности тут же сковал страх, в последнее время посещавший меня слишком часто, а залитые потом глаза округлились. Я замерла, не в силах заставить себя пошевелиться, и лишь подняла взгляд, лицом к лицу столкнувшись со своим ночным кошмаром…

Я вновь увидела живой огонь — бесплотный, всё время шевелившийся, но сохранявший очертания рогатой и сутулой человеческой фигуры. На моих глазах это огненное существо разорвало в клочья какого-то Воина, как голодный медведь консервную банку с тушёнкой. Закованные в латы руки и ноги разлетелись в разные стороны, окропив пространство брызгами алой крови, и несколько капель попало мне на лицо. От неожиданности я вздрогнула, а затем услышала резкий запах железа. Желудок тут же сжался в крохотный комок, по которому пробежала волна спазмов. Мне захотелось бежать без оглядки от огня, от расчленённых трупов, от адской жары и наполненного кровью воздуха. Словно почувствовав эти эмоции, существо вскинуло голову и буквально вонзило в меня взгляд красных, воспалённых глаз…

И страх вдруг исчез.

По телу разлилась волна спокойствия и уверенности, освободив его от напряжения и предрассудков. Ко мне пришло осознание, что существо меня не тронет. Оно не было опасным, поскольку сражалось на нашей стороне и принадлежало Свету так же, как и я.

Фалег…

Это название или имя возникло в глубине памяти, потянув за собой цепочку воспоминаний. Оно принадлежало светлому Духу, который являлся моим покровителем. Он столько раз появлялся во снах, столько раз пытался призвать к Свету, но почему-то внушал лишь ужас. Что бы изменилось, если бы я хоть один раз не дала волю страху, а впустила огонь в сознание? Сколько ответов я бы получила ещё до того, как начала сходить с ума? Но теперь рассуждать было поздно…

Вместо того чтобы кинуться и разорвать меня на части, как только что безымянного Воина, Фалег просто стоял, безвольно свесив длинные лапы вдоль пылавшего тела. А потом вдруг развернулся и направился прочь. Я во все глаза смотрела на его удалявшуюся спину, не понимая, как такой монстр мог находиться в светлом Войске. Он походил скорее на Беса или Демона, пришедшего из Ада, но не на порождение Света…

Однако именно так я думала раньше.

И именно это было ошибкой.

Затем мои размышления неожиданно прервались. Я напряглась всем телом, почувствовав или услышав что-то, что сознание не смогло даже уловить в полной мере, но что показалось мне очень важным. В голове словно включился встроенный фильтр, с бешеной скоростью разделявший царившую вокруг какофонию на части, отбраковывая и откидывая всё ненужное и оставляя лишь необходимые мне звуки.

— Ио…

Это был он — звук, нашедший отголосок в глубине души. Голос, прорвавшийся к моему слуху сквозь тысячи других голосов. Я встрепенулась и принялась оглядываться по сторонам, но неудобный, тяжёлый шлем мешал не только двигаться и смотреть, но и слышать. Как ни старалась, я не смогла определить обладателя голоса. Люди вокруг были слишком одинаковыми: в одинаковых шлемах и доспехах, одинаково грязные и покрытые пятнами крови.

— Иона!..

На этот раз голос раздался где-то позади.

Не моё имя он произносил, но почему-то захотелось откликнуться. Я развернулась на сто восемьдесят градусов, однако обнаружила за спиной всё ту же картину: сражавшиеся люди, разъярённые чудовища, брызги крови и клубы пыли. Смерть и хаос царили повсюду. Среди них просто невозможно было отыскать кого-либо или что-либо…

Но я нашла!

Воин стоял в нескольких метрах от меня и протягивал руку, закованную в железную перчатку, а его вторая рука покоилась на рукояти меча, всё ещё погружённого в тело соперника. Из-под шлема блестели суровые, чёрные глаза, наполненные возбуждением схватки. И в душе не осталось ни единого сомнения, что это был именно он — человек, лицо которого я видела лишь однажды в голубом зеркале Тьмы, но оставивший неизгладимые воспоминания на всю жизнь! На все жизни, ведь память пронесла его образ через века и тысячелетия!

— Иона… Сзади! — крикнул мужчина, и моё оцепенение вмиг исчезло.

Битва не остановилась из-за нашей встречи. Она не остановилась бы даже из-за нашей смерти. Вокруг по-прежнему творилось безумие, и по-прежнему умирали люди.

Это меня растормошило.

Совершенно непонятным образом я умудрилась развернуться и одним движением насквозь проткнуть нападавшего человека между пластинами доспеха. Недоумевая, я вытащила из его тела меч, который в реальной жизни не смогла бы даже поднять, и уставилась на окровавленное лезвие. А потом и на человека, согнувшегося вдвое и рухнувшего к моим ногам.

Он больше не дышал.

Я убила его.

Картинка перед глазами поплыла, вызвав приступ головокружения, к лицу прилила кровь, бешеными ударами громыхая в висках, а ноги начали подкашиваться. Вдруг ставшее невероятно тяжёлым оружие, словно напившееся чужой крови, потянуло к земле не только обессиленные руки, но и всё тело. Однако замешательство длилось лишь сотую долю секунды — я вспомнила о неизвестном Воине и резко развернулась обратно. Но лишь затем, чтобы увидеть, как мой сон повторяется снова…

Его настиг удар.

Лицо Воина потускнело и исказилось от боли, глаза закатились, обратившись к беспокойным небесам, а взгляд стал бессмысленным и остекленевшим. Он безвольно осел, опустившись под ноги обезумевшей людской массе, и железные сапоги в одно мгновение похоронили его тело в клубах чёрной пыли.

Всё…

Его больше не было ни во сне, ни наяву…

Я ощутила, как по щекам ручьями потекли немые слёзы. Они мешали смотреть, мешали думать, мешали кричать, и я не могла даже пошевелиться, чтобы стереть их. Всё внутри сжалось от негодования и злости, что Тьма оказалась права.

Он умер из-за меня.

Умер, пытаясь спасти мою жизнь.

Это я была виновата.

— Давид… — прохрипела я слетевшее с губ имя, но мой голос потонул в лязге и рёве сражавшейся толпы.

Взор затуманился. Я покачнулась от бессилия, надеясь, что сейчас Елиазар вернёт меня обратно и развеет царивший вокруг хаос, словно неприятное сновидение. Но ничего не происходило. Немыслимая тяжесть по-прежнему давила на плечи, горячий воздух, наполненный запахом железа, обжигал горло и лёгкие, а вокруг лилась кровь и слышались звуки беспощадного сражения. Я с ужасом поняла, что Ад не исчез и даже не собирался исчезать — из него не было иного выхода, кроме как принять смерть от чужого меча…

И она не заставила себя ждать.

Словно в бреду я увидела человека, только что убившего Стража и теперь приближавшегося ко мне. Он воинственно поднял оружие на уровень груди, и я почувствовала душераздирающий страх, глядя в его пылавшие красным пламенем глаза. Огненная бездна гипнотизировала и подчиняла себе, подавляла волю и лишала возможности сопротивляться. Мёртвой хваткой она вцепилась в каждую мышцу, в каждую жилу, в каждый сосуд и проникла в мозг, железными тисками захватив каждый нейрон.

Но тут внутри закипела злость. Мне вдруг захотелось отомстить за смерть Воина, кем бы ни был его убийца — да хоть самим Дьяволом! Невероятным образом я сбросила мысленные оковы и ринулась вперёд, поднимая меч, до этого безвольно упиравшийся лезвием в землю. Я уже не понимала, что делала, словно это была не я — не моё тело продвигалось вперёд и не мой разум управлял его движениями. Меня будто отодвинули в сторону, а пустующее место занял сильный и смелый Воин, умевший сражаться идеально. Я с удивлением наблюдала, как один за другим наносила чудовищные удары, на которые никогда не была способна, с быстротой молнии уворачивалась от ещё более чудовищных выпадов, каждый из которых мог бы разрубить меня на куски, и выдерживала огромное давление, когда наши мечи скрещивались в воздухе.

Однако постепенно ко мне начала подкрадываться усталость. Я всё чаще ошибалась, тело перестало слушаться и адекватно реагировать на сигналы мозга, а руки налились свинцовой тяжестью и с трудом шевелились, словно сражавшийся за меня дух куда-то уходил, теряя контроль над разумом и плотью. Уверенность и злость тоже исчезли, а их место снова заняли нерешительность и страх.

Как следствие — я потеряла равновесие. Последним взмахом попыталась парировать выпад тёмного, но Воин легко перехватил мою руку и, победоносно ликуя, навис угрожающей, чёрной горой. Его тело сотряслось то ли от смеха, то ли от нервной дрожи, а в следующее мгновение где-то сбоку, под рёбрами, меня пронзила чудовищная, острая боль.

Наверное, я даже закричала, но уже не услышала своего голоса. Он растворился во мраке, как и всё вокруг. Исчезли Воины, доспехи, кровь, невероятные существа и вспышки молний. И только два красных огня по-прежнему светились сверхъестественным светом в его бездонных глазах…

Глава 12. Расплата

Я не умерла…

Эта мысль ворвалась в сознание вместе с новой порцией боли. Так хотелось забыться, больше не чувствовать её и не вспоминать страшные мгновения. Но она держала крепко. Снова болело всё тело, а не только бок, куда меня ранили, будто я всё-таки упала на поле брани с головокружительной высоты, приняв удар о землю всей поверхностью кожи, всеми костями и органами. Из темноты с бешеной скоростью начали выплывать страшные картины: кривые скалы, вспышки молний, изрубленные тела и языки ликующего пламени. Я прекрасно понимала, что всё увиденное являлось лишь прошлым, которое пережила моя душа тысячу лет назад. Прошлым, похожим на кошмарный сон, но легче от этого не становилось. Елиазар показал мне ненамного больше, чем я уже видела: те же картины и звуки, тот же ужас и кровь, те же Воины и Бесы. Однако теперь я знала, почему они снились мне и не оставляли в покое. И тем ужаснее было осознавать, что вскоре придётся пережить подобное в реальности…

Кстати, а в какой реальности я находилась сейчас? Куда перенёс меня Старец? И переносил ли вообще? Может, я по-прежнему лежала на чёрном поле, так и не покинув минувшее сражение?..

Я прислушалась. Постепенно до мозга добралось осознание, что вокруг было совершенно тихо. Рёв Демонов и скрежет железа исчез, а из звуков, достигавших слуха, появился размеренный гул машин где-то вдалеке и странный писк, похожий на комариный. Дышалось на удивление легко, словно кто-то или что-то подталкивало воздух в мои лёгкие, и этот воздух не обжигал, а скорее обволакивал приятной прохладой.

Набравшись смелости, я попыталась разлепить тяжёлые веки. Они оказались огромными и неподъёмными, весом по несколько килограммов каждое, слипались и не слушались, однако в конце концов мне удалось с ними справиться. Свет ударил по глазам. Но через несколько секунд я привыкла, и из расплывчатого тумана начали проступать очертания смутно знакомого пространства: невзрачные стены, невзрачный потолок, невзрачное окно…

Я оторвала голову от подушки и попыталась окинуть себя взглядом, но её потянули обратно верёвки и провода. Оказывается, на лице у меня была надета маска, подающая кислород, вот почему дышалось так легко. Всё, что я смогла разглядеть с такого ракурса — загипсованную ногу, подвешенную под углом на дальнем конце кровати.

Я снова попала в больницу.

Что на этот раз придумал Свет для моего алиби? Что я бросилась под машину, спрыгнула с моста или что кто-то напал на меня в подворотне?

Неожиданно, словно кто-то в нужное время подбросил в голову нужные картинки, в памяти всплыли два огня. Однако не те, которые горели в глазах тёмного Воина, убившего меня, а два ярких белых пятна, на мгновение ослепившие и встревожившие мои воспоминания. Мозг проиграл эту сцену вновь, добавив к ней пронзительный визг тормозов, прорезавший воздух и слух. А потом всё поглотила темнота…

Вот как Елиазар обеспечил отсутствие в физическом мире — я попала в аварию и несколько дней провалялась без сознания, пока моя душа спустилась в Ад и вернулась обратно. Я не могла сориентироваться, когда именно в голове оказался кусок толком непережитого происшествия, зато теперь стало понятным, почему болело всё тело. Удар тоже являлся своеобразным падением, только под колёса автомобиля, а не из двери заброшенного дома.

Хотя последствия были одинаково неприятными.

Я попыталась пошевелиться, прохрипев при этом что-то нецензурное. Двигаться оказалось ужасно тяжело, словно всё моё тело покрывал гипс: руки, ноги, шею и даже грудную клетку. Словно на этот раз я превратилась не в мумию, а в фарфоровую куклу, и мои движения, скорее всего, напоминали движения робота.

Я завертелась в кровати, пытаясь разглядеть комнату, в которой находилась теперь. В принципе, она не сильно отличалась от предыдущей, разве выглядела чуть поновее: стены до середины были выложены кафелем, дверь была не деревянная, а современная пластиковая, пыльное окно аркой обрамляли жалюзи. Но появились и отличия. С правой стороны часть комнаты отгораживала плотная, прорезиненная занавеска приглушенно-зелёного цвета, и за ней явно что-то находилось. Кровать, на которой я лежала, имела высокие железные борта, похожие на остов крыльев огромной бабочки. Накрывало меня не одеяло, а тонкая простыня без всяких утеплителей, и по сильному ознобу я с точностью могла сказать, что под ней не было ничего, кроме моего совершенно голого тела. Рядом торчала металлическая подставка для капельницы на две бутылки, от которых к здоровой руке тянулись длинные, прозрачные трубки с такой же прозрачной жидкостью внутри. А ещё, словно огромная, чёрная паутина, меня оплетала сеть проводов, которые уходили куда-то наверх, за изголовье кровати. Я попыталась запрокинуть голову, насколько позволяли злополучные трубки, но смогла разглядеть лишь встроенный в стену короб на несколько розеток. В три из них были воткнуты вилки неизвестных приборов, стоявших чуть выше на небольшой полке и свисавших с неё передним краем. Писк, похожий на комариный, как раз издавал один из них. Затем я услышала ещё два подобных писка, перебивавших друг друга и доносившихся из-за занавески.

Значит, вместе со мной в палате лежало как минимум два человека.

На этот раз папа не стал оплачивать отдельную палату. Это несколько задело и одновременно обрадовало меня. С одной стороны, было неприятно осознавать, что его больше не волновало моё благополучие. Но с другой — он оставил меня в покое и перестал претворяться заботливым отцом, что автоматически исключало из наших отношений ложь и необходимость тратить на меня деньги.

Что ж, сойдёт и так.

Но, может, я зря злорадствовала?

Может, он вообще не знал о случившемся?..

Ага, как же! Всё, что делал Свет, тут же становилось известно Тьме. И наоборот. Особенно если Высшие Силы даже не пытались скрывать свои действия, как сейчас. Скорее всего, отцу сообщили об аварии и о её причинах даже раньше, чем кто-то нашёл моё тело на дороге и вызвал скорую помощь. А значит, ему действительно стало всё равно…

Что-то сдавило грудь. Никакое ощущение свободы не перекрывало появившуюся горечь, поскольку он всё равно оставался моим отцом, которому когда-то я доверяла и которого когда-то любила. Пусть за ужином я наговорила много ужасных вещей, пусть, несомненно, он их заслуживал, но в глубине души я хотела ему верить…

Голова безвольно перекатилась набок, и невидящим взглядом я уставилась на железный стол для инструментов, вплотную придвинутый к койке. Его глянцевая поверхность сияла от чистоты и пустоты, которые нарушались лишь стоявшей на нём маленькой, круглой вазой, наполовину заполненной водой. Ни цветов, ни даже их следов я не заметила, что сразу ставило огромный, жирный вопрос на необходимости наличия данного предмета в больничной палате. Да и какие цветы могли быть в реанимации? Это только в иностранных фильмах больные пробуждались от наркоза, а их уже ждали огромные букеты, заботливо приготовленные дежурившими возле кровати родственниками. Но я жила в России, и здесь цветы в больницу, а тем более в реанимацию, приносить запрещалось. Зато кто-то не менее заботливо скотчем прилепил к вазе клочок бумаги, на котором было написано: «Не выливать».

«Защитничек…» — пронеслось у меня в голове.

Простому человеку могло показаться, что в вазе не было ничего, кроме обычной водопроводной воды двух или трёхдневной давности, из которой даже хлор уже испарился. Однако врачам оставлять её здесь не имело смысла, поэтому вывод напрашивался сам собой — это сделал Елиазар. Скорее всего, Старец поместил в вазу Духа, который охранял меня, пока я находилась в беспамятстве, ведь он обещал дать Защитника. А может, мне просто хотелось в это верить, поскольку так появлялась хоть какая-то уверенность, что, пока моя душа летала за пределами нашего мира, я пребывала в относительной, но всё-таки безопасности.

— Ну, Защитничек, и долго мне здесь валяться? — фыркнула я, услышав вместо своего голоса сдавленное хрипение.

Забавно, общалась с вазой…

На каком этапе я начала вести беседы с неодушевлёнными предметами? И как далеко это могло зайти?..

Но разговоры с живыми людьми сейчас пугали меня больше. Вновь нужно было сочинять истории для врачей и полиции, ведь они не оставят меня в покое и будут расспрашивать, пока не докопаются до истины. Что я скажу на этот раз? Что никто не виноват? Что я сама бросилась под машину? Тогда они точно вызовут психиатра.

Хотя…

Теперь я знала, кем являлся лечащий врач нашей семьи. А ему, скорее всего, уже сообщили причину, по которой я попала в больницу. Не будет больше спектаклей про примерную пациентку и заботливого доктора. Не будет пыток с бутафорскими тестами на вменяемость и их выдуманными результатами. Лазаревский и так отлично знал о моей вменяемости. Но кому я могла рассказать о том, что он был тёмным и хотел поместить меня в психушку, потому что я была светлой?

Никому.

А если попытаюсь это сделать, то окружающие окончательно уверуют в моё безумие…

Я усмехнулась, вдруг осознав нелепость своих рассуждений. Я всё ещё мыслила категориями из прошлой жизни, от которых никак не могла избавиться. Зачем Лазаревскому жаждать моего заключения в клинику? Какая разница, где я буду находиться до начала Битвы? Мой наивный страх перед злым доктором исчез, ведь он ничего не мог мне сделать. Возможно, когда-нибудь мы встретимся в другом мире — вот тогда у нас появится шанс выяснить отношения, и тогда он может оказаться для меня действительно опасным. Но не сейчас.

А сейчас мне требовалось время на восстановление, и почему-то я была уверена, что свет предоставит мне его. Скорее всего, Старец пока не появится, ведь у него таких, как я… Ай, я не знала, скольких ещё ему нужно было посетить и покалечить. Да и не желала его видеть, если честно. Моя ненависть к Свету немного улеглась после всего, что Елиазар поведал в заброшенном доме, хотя от его повествования голова до сих пор шла кругом. Я чувствовала себя средневековым человеком, которому пытались объяснить устройство вселенной: что земля была шарообразной, а не плоской, что она вращалась вокруг солнца, а не наоборот, и что звёзды — это не крошечные, светящиеся камни, приклеенные к небесному своду, а бесчисленное множество подобных солнц, паривших в бесконечной пустоте под названием «Космос». Рассказ Елиазара перечеркивал все мои представления о жизни, об устройстве мира и о земных религиях. Однако благодаря ему за рассыпавшейся старой реальностью, наконец, замаячила новая — странная и непонятная, но хоть какая-то. Вот только я по-прежнему не понимала, зачем Высшим Силам понадобились наши жалкие жизни. Разве могли мы решать Судьбы миллионов, если даже со своими не способны были разобраться? Зачем они боролись за нас и пытались поделить? Может, вовсе не из-за нашей ценности, а из-за нашей цены? Вдруг мы являлись разменными монетами, которые Высшие Силы, подверженные схожим порокам, использовали для собственного превосходства?..

Мне казалось, что, получив ответы, я успокоюсь. Но я лишь заглянула через маленькую щёлочку в другой, высший мир, и вопросов стало ещё больше…

— Уже очнулась? — удивлённо спросила девушка, бесшумно появившаяся на пороге палаты.

Я с трудом перевела на неё взгляд и сфокусировала внимание, которое витало в иных мирах.

Это оказалась медсестра — стройная, молодая и, наверное, красивая, поскольку из-за обилия косметики естественные черты её лица почти не просматривались. Золотые волосы лежали аккуратными локонами, создавая вокруг головы подобие гривы и выдавая уйму времени, которую девушка потратила на создание своей причёски. Я слегка кивнула в ответ, больше только глазами. А когда, наконец, смогла поймать её взгляд, то вместо радости и облегчения обнаружила на кукольном лице недовольное и нетерпеливое выражение, заставившее съёжиться под тонкой простынёй. Наверное, я испортила ей спокойную смену…

Мелкими шажками медсестра подошла к кровати и стала возиться с приборами над моей головой, что-то там поправляя или делая вид, что поправляла. Двигалась она как-то неестественно и заученно грациозно, совершая ненужные движения кистями рук и бёдрами, словно за ней могли постоянно наблюдать.

— Долго?.. — прохрипела я через маску.

— Что долго? — непонимающе захлопала она голубыми глазищами.

— Долго… Я без сознания?

— А… Да. Второй день уже, — она быстро сняла бутыль с подставки, явно спеша закончить дела и вернуться к чтению модного журнала. — Думали, что ты очнёшься только завтра. Если вообще очнёшься… Что-нибудь болит?

Последние слова прозвучали с явно наигранным беспокойством, заставив меня усмехнуться. И эта усмешка жёстко отдалась болью в злосчастном боку.

— Всё… — выдавила я, перестав веселиться.

— Немудрено! Я скажу доктору, что…

Замолкнув на середине фразы, девушка юркнула под занавеску и принялась громыхать чем-то в другом конце палаты. А через десять или пятнадцать минут снова появилась в моём поле зрения, неся в руках пустые бутылки из-под лекарств.

— Ты у нас ещё бомж.

— А?..

— Не зарегистрирована нормально. Имя, фамилию помнишь? Номер телефона, адрес? Чтобы родственники принесли документы.

Это вместо: «Чтобы родственникам сообщить, что ты жива…»

— Да… Семёнова… Елизавета, — пробубнила я, с удивлением обнаружив, что говорить становится всё легче, и поспешила с просьбой, пока медсестра не ушла: — Только отцу не сообщайте…

— Что? — она на секунду замерла возле двери.

— Отцу не сообщайте… Пока, — тихо прохрипела я. — Скажите, что ко мне нельзя…

— К тебе и так нельзя ни сегодня, ни завтра. Это реанимация, а не комната для свиданий! — чуть раздражённо парировала девушка. — Кстати, тебя ещё полиция домогается. Уже дважды звонили.

— Не хочу расспросов… Скажите, что я очнулась ночью…

— Не надо учить! — вдруг взвизгнула она. — С полицией я связываться не буду! А ты слишком разговорчивая для больной в критическом состоянии! Уже выздоровела что ли?

— Нет, — прошептала я. — Но у меня ещё просьба… Я дам номер, позвоните Ване… Мне нужно его увидеть…

— Слушай, совсем не наглей! Я два раза повторять не собираюсь — сюда посетителям нельзя! Тем более посторонним! — медсестра решительно вздёрнула подбородок.

— Он родственник… Брат…

— Вот когда тебя переведут из реанимации, тогда можешь звать хоть брата, хоть свата! А пока…

— А когда меня переведут?

— Откуда я знаю?! — закатила она глаза. — Может, завтра, а может, через неделю. Врач придёт, у него всё и спросишь.

— Пожалуйста, позвоните… — взмолилась я, понимая, что вот-вот расплачусь. — Мы только поговорим… Я очень прошу…

— Ну… — она явно замешкалась и, наконец, сдалась. — Я не знаю… Я спрошу разрешения…

— Спасибо! — выдохнула я и почувствовала, как расслабилось тело, до этого крепко скованное напряжением.

Девушка быстро развернулась и свободной рукой схватилась за дверную ручку. Но я не собиралась так просто её отпускать и окликнула, когда та уже переступала порог:

— Подождите!

— Что ещё? — она остановилась, снова состроив недовольное личико.

— Что у меня сломано?.. Я… Не стану инвалидом?

Медсестра глубоко и нервно вздохнула, прежде чем ответить.

— У тебя сотрясение мозга, трещина позвоночника, ушиб внутренних органов, сломанные рёбра, вывихнутое запястье и перелом ноги в двух местах. Ходить, как и сидеть, тебе нельзя минимум месяц, а в остальном — как пойдёт. Возможно, будешь хромать всю жизнь…

Я едва открыла рот, чтобы задать новый вопрос, но она тут же выпалила следующую фразу:

— У меня больше нет времени с тобой болтать!

И пулей вылетела из палаты.

— Блеск… — проворчала я ей в след и грустно вздохнула.

Однако долго смаковать безрадостные мысли не пришлось. Примерно через полчаса в палату вошёл врач, внешне чем-то напоминавший Лазаревского, и принялся расспрашивать о моём самочувствии: болела ли голова, тошнило/не тошнило, были ли проблемы со зрением и слухом. Попросил пошевелить руками и ногами — какими могу — и пальцами на всех конечностях. После принялся тыкать в них иголками, проверяя чувствительность, поскольку половина двигаться отказалась. Потом я как дурочка следила за движениями его карандаша и вынесла свечение фонариком прямо в мозг. Далее врач проверил показания приборов и что-то записал на планшете.

— Сейчас я отключу подачу кислорода. Если будет трудно дышать, сразу дай знать.

— Угу…

Он чем-то щёлкнул над моей головой, и равномерный гул, который я приняла за звук проезжавших под окнами машин, исчез. Затем сдвинул маску. Я попробовала вздохнуть. Сначала появилось ощущение, что лёгкие уменьшились вдвое, но после нескольких дыхательных движений они расправились, и я стала дышать без помех. Ну, кроме пресловутой боли в боку.

— Нормально?

— Да, нормально…

На этом издевательства над моим телом закончились.

И начались издевательства моральные.

— Теперь можем поговорить. Итак… Тебя зовут Елизавета Семёнова?

— Да, Лиза.

— Лиза… Дату рождения помнишь?

— Двадцать девятое февраля девяносто второго. Записана на двадцать восьмое.

— Родители есть?

— Семёнов Павел Наумович и Семёнова Варвара Михайловна.

— Отлично… Как с ними связаться?

— С мамой связаться нельзя…

Я замялась, размышляя над тем, стоило ли рассказывать о маминых проблемах. Но почувствовав, что пауза слишком затянулась, решила не подливать масла в огонь и продиктовала номер отца.

— Угу, — протянул врач, записывая цифры. — Ещё близкие родственники есть?

— Зачем вам?

— Зачем… Затем, что этот телефон может не ответить… — как-то пространно объяснил он.

— Двоюродный брат! Ваня! — с надеждой произнесла я.

— Просто Ваня?

— Израдов Иван Борисович, — тут же спохватилась я и отчеканила одиннадцать цифр его номера.

— Что ж, — снова пробубнил врач. — С долговременной памятью проблем нет… Это хорошо. А с кратковременной? Помнишь события последнего вечера? Что произошло и почему ты оказалась здесь?

— Я думала, что на эти вопросы буду отвечать следователю, — недоумённо заморгала я, глядя на его невозмутимо бесстрастное лицо.

— Ему тоже, — протянул мужчина, словно смакуя каждое слово. — Но мне всё равно, кто виноват. Мне нужно знать, что ты помнишь, а что нет.

— Ну, — я вновь замялась, пытаясь придумать объяснение своей поздней прогулке, однако потом решила не акцентировать на этом внимания. — Я помню свет фар… И звук тормозов… Кажется, меня сбила машина.

Единственное, что я смогла ему рассказать.

— И всё?

— Всё.

— Наезд на пешехода — это уголовное дело, — зачем-то сообщил он мне. — Следователь звонил уже дважды. Очень хочет с тобой пообщаться.

— Откуда вы знаете, что это был наезд? — я снова испытала удивление, предполагая, что моя история окажется несколько иной.

Что я сама бросилась под колёса.

Я же была чокнутой…

— У них есть свидетель. Он видел, как тебя на большой скорости сбил чёрный джип, когда ты переходила дорогу на светофоре, — как ни в чём не бывало произнёс доктор, отметив что-то в планшете и этим действием также напомнив мне Лазаревского.

— Правда?

— Правда…

— И свет был зелёный? — сощурилась я, начиная кое-что понимать.

— Зелёный, — улыбнулся он и неожиданно подмигнул.

— Почему вы это рассказываете?

— Потому что ты должна это знать, — ответил мужчина, оторвался от планшета и обхватил его обеими руками, крепко прижав к груди, как самое дорогое сокровище. — Сейчас тебя отвезут на томографию, возьмут анализы и ещё много всего интересного. Не засыпай, медсестра скоро придёт. Кислород я пока верну, но потом ты сможешь обходиться и без него.

— Спасибо, — прохрипела я.

— Это наша работа, — отшутился доктор, снова надел на меня маску, щёлкнул гудящим прибором и направился к выходу.

— Нет, — возразила я вдогонку. — Спасибо за помощь… Кем бы вы ни были.

Он остановился и посмотрел на меня очень серьёзным, даже суровым взглядом.

— Я ничего тебе не говорил.

— Конечно… — кивнула я.

— Вот и отлично, — улыбнулся врач и вышел из палаты, что-то весело насвистывая.

Я облегчённо вздохнула.

Благодаря неизвестному доктору на одну проблему в моём богатом арсенале проблем стало меньше. Теперь не нужно было ломать голову и придумывать, что говорить следователю. Эта версия не только являлась вполне правдоподобной, но и как нельзя лучше меня выгораживала. Однако другие проблемы остались — они позвонят отцу, и что я ему скажу? Что я могла сказать человеку, который отдал душу Тьме и был прекрасно обо всём осведомлён?

Я вдруг поняла, что боялась встречи с ним даже больше, чем нового прихода голубого свечения.

Немыслимо…

Хотя, если посмотреть на ситуацию с меркантильной точки зрения, то он был единственным близким родственником, способным мне чем-то помочь. Я пыталась привить себе мысль, что больше не хотела его видеть и знать, но на самом деле я в нём нуждалась.

А как он относился ко мне? По-прежнему считал своей дочерью или я превратилась для него в объект мониторинга?

Его отсутствие говорило скорее о последнем.

И имело некоторые плюсы, ведь если папа не захочет приехать, то они позвонят Ване. Конечно, после всего, что произошло между нами, я волновалась, как он отреагирует на этот звонок. Однако впервые у меня не было ощущения, что я делала что-то неправильно, что кто-то подталкивал или наоборот, мешал мне. Наверное, в данный момент ни Свету, ни Тьме не было до нас дела, и потому мы, наконец, могли встретиться.

Мне безумно хотелось всё ему рассказать. Хотелось, чтобы Ваня понял, почему я так поступила, ведь теперь он находился в схожем положении и был вынужден хранить тайны, о которых никто и никогда не должен был знать. Только внутренний голос подсказывал, что не стоило этого делать. В своё время он обо всём узнает — ему расскажет Свет или Тьма, но не я и не сейчас…

Время шло, однако ко мне никто не приходил, словно весь персонал больницы вымер, подобно мамонтам. Я попыталась уговорить себя немного потерпеть. Потом стала ёрзать в кровати, заставляя тело снова и снова испытывать боль. Потом успокоилась. Потом веки начали слипаться…

Как оказалось, врачебное «Скоро» могло длиться много часов. А когда дверь в палату, наконец, открылась, и вошла светловолосая медсестра в компании высокой, полной и невообразимо-рыжей женщины, я поняла, что крепко и надолго заснула.

— Семёнова, просыпайся! — скомандовала рыжая, хорошенько тряхнув мою койку огромной ручищей.

— Я не сплю, — тут же отозвалась я, почувствовав, как мозг начал биться о стенки черепа, словно мячик для пинг-понга.

— Отлично, — бросила она и скрылась за занавеской.

— Отлично, — повторила блондинка, направляясь ко мне. — Если бы ты спала, Галка трясла бы тебя до нового сотрясения…

— Почему Галка? — промямлила я.

— Потому что её зовут Галина Сергеевна. Но за скверный характер мы называем её Галкой, — доверительно прошептала блондинка.

Хотелось заметить, что у неё характер тоже был не из лучших, но я промолчала, обескураженная действиями девушки. Она бесцеремонно отключила прибор подачи воздуха, даже не спросив меня о самочувствии, резким и болезненным движением оторвала полоски лейкопластыря, которые удерживали на месте кислородные трубки, и сняла маску, прихватив половину скальпа вместе с запутавшимися в ремешках волосами.

— Ай! — воскликнула я, но медсестра не обратила на это внимания.

— Кстати, до твоего отца дозвониться не смогли, — вместо извинений произнесла она.

— И?..

— И… Как ты и хотела, позвонили типа-брату.

— Спасибо, — прошептала я, тут же перестав на неё злиться.

В ответ медсестра хмыкнула:

— Надеюсь, типа-брат привезёт твои документы. А то он был не очень уверен, что сможет их добыть.

— Он приедет? — я встрепенулась, моментально почувствовав себя лучше, и попыталась приподняться.

— Лежи! — повелела она, с силой придавив меня к койке, а потом добавила почти шёпотом: — Приедет. Но если не успеет до конца моей смены, то его к тебе не пустят. У Галки снега зимой не допросишься, не то, что свидания…

— Какого свидания? — раздался громкий голос.

Занавеска пришла в движение.

Галка вплыла в мою часть палаты, забыв задёрнуть её обратно, и я увидела человека на соседней койке. Им оказался мужчина. Возраст я не смогла определить, поскольку голова, видневшаяся из-под простыни, была наполовину забинтована, а наполовину покрыта багровым кровоподтёком. Лицо опухло до такой степени, что в сплошном месиве с трудом просматривались составляющие части. Невозможно было понять, где находился глаз, заканчивался нос или начинались губы, и только вставленная в горло трубка помогала определить место расположения рта. Мне показалось, что череп мужчины тоже был деформирован и покрыт вмятинами. А ещё я вдруг осознала, что там, где должны были находиться ноги, простыня лежала совершенно ровно — у него отсутствовали ступни и голени. Как отсутствовала и левая рука — её обрубок, замотанный в толстый бинт, лежал вдоль туловища. Точнее, только вдоль рёбер…

— Не с этим ли полутелом встречаться собралась? — загоготала Галка, кивнув в сторону соседней койки ядовито-рыжей головой.

Я подняла на неё глаза, полные ужаса и боли, не понимая, как можно было шутить над такими вещами. Но увидела лишь злую улыбку на покрытом веснушками круглом лице.

— Перестань, Галь, — равнодушно произнесла блондинка и поспешила задёрнуть занавеску обратно. — Это не смешно.

— А по мне, так очень даже! — снова гоготнула она. — Ритка, ты закончила? Тогда покатили.

Галка схватила мою кровать за борта и с силой рванула вперёд. Колёсики, приделанные к ножкам, поддались не сразу, поэтому сначала меня хорошенько тряхнуло, как в маршрутном такси, а потом сдвинуло ближе к изголовью. Галка толкала койку перед собой, распахивая ею двери и сшибая все углы. Мы то резко набирали скорость, то так же резко останавливались, столкнувшись с каким-нибудь препятствием. При этом я испытывала перегрузки не меньшие, чем летчик-испытатель во время исполнения фигур высшего пилотажа. У меня даже голова разболелась от непрекращавшихся ударов и толчков. А также от непрекращавшейся болтовни Галки — её рот просто не закрывался. Она трещала и трещала, обсуждая всех и каждого в этой больнице. Отпускала шуточки в адрес тех или иных пациентов, жаловалась на плохое финансирование, состояние оборудования и отсутствие расходных материалов. Сплетничала про местных врачей и перемывала кости знакомым и незнакомым. Рита молча шла рядом. Она не участвовала в монологе, лишь изредка вставляя фразы, вроде: «Неужели?» или «Конечно!», за что я была ей безмерно благодарна. Правда, через некоторое время я привыкла к постоянному шумовому фону, который создавала Галка, и перестала его замечать, погрузившись во внимательное разглядывание ламп, мелькавших над головой.

Когда-то я слышала, что каждый медицинский работник проходил три обязательных стадии деформации психики. Сначала он жалел пациентов, пытался вникнуть в их проблемы и боялся причинить боль. На второй стадии происходило привыкание и отстранение. Врач словно отращивал толстый, бронированный панцирь и к пациентам начинал относиться, как к материалу или неодушевлённым предметам. На данной стадии останавливалось большинство врачей в наших больницах… Но самой извращённой и страшной стадией была третья, когда врач превращался в садиста. Такому доктору нравилось иметь власть над людьми и их жизнями, нравилось издеваться физически и морально, намеренно причинять боль и высмеивать немощность и проблемы.

Похоже, Галка относилась именно к третьему типу. А вот с Ритой мне повезло больше. Наверное, она находилась между первой и второй стадией. Всеми силами пыталась отстраниться и перенять поведение давно работавших в больнице коллег, однако иногда человеческие качества всё же пересиливали её старательную хладнокровность…

Последним неожиданным рывком Галка припарковала мою кровать возле какого-то кабинета и направилась в другой конец коридора, чтобы поболтать с двумя тётками в белых халатах. А Рита, не проронив ни слова, быстро скрылась за дверью, оставив меня в одиночестве.

Лежать посреди коридора совершенно голой было не слишком приятно, и я попыталась отвлечь себя, прислушиваясь к разговору женщин. Галка рассказывала пошлый анекдот, смеясь гораздо громче, чем её слушатели. Это показалось мне неинтересным и даже скучным, поэтому я просто уставилась на мерцавшую лампу дневного света, криво прилепленную к потолку надо мной. Так прошло минут десять, пока Рита, наконец,не появилась в коридоре в компании второй блондинки и нескольких шприцов. Они взяли у меня кровь для анализов откуда возможно и сколько возможно, выкачав не меньше литра, после чего неизвестная блондинка вернулась в свою лабораторию, а Рита окликнула Галку, оторвав её от рассказа очередного анекдота.

И меня снова куда-то покатили.

Мы спустились на лифте. В коридорах появилось больше народа, гудящего, словно рой диких пчёл, свет стал ярче, а пятна на давно побеленных стенах — чаще и темнее. Потом свернули в какой-то закуток, и гул остался позади.

Как оказалось, в этот раз меня привезли на обследование мозгов.

Боковым зрением я увидела, что по центру просторного и светлого помещения стоял огромный агрегат, похожий на машину времени — квадратный, с круглым отверстием посередине. Над отверстием располагалась панель, усеянная датчиками, кнопками и светившимися лампочками, а возле отверстия были установлены большие пластиковые салазки. Галка с местным медиком — здоровенным парнем под два метра ростом — благополучно водрузила меня на них, чуть не содрав кожу с подмышек. Я жалобно заскулила, но рыжая лишь хмыкнула в ответ, а Рита и мужчина сделали вид, что ничего не заметили.

— Обследование будет проходить в четыре этапа и займёт минут двадцать, — сообщило склонившееся надо мной симпатичное лицо доктора, наверное, какого-то специалиста по МРТ. — Вы будете слышать, как меняется звук на каждом этапе. Постарайтесь не шевелиться.

— Даже если захочу, не получится, — попыталась я отшутиться.

— Ага, — хмыкнул он, подкладывая мне под голову твёрдый, шуршащий предмет.

Потом что-то сказал. Однако слов я не разобрала, поскольку этот предмет закрывал уши с обеих сторон и плохо пропускал звуки. Врач повторил вопрос, но я снова ничего не поняла, догадавшись о его сути лишь по движениям губ.

— Нет, — ответила я, слегка мотнув головой.

Врач кивнул и нажал несколько кнопок на верхней панели машины времени. Я почувствовала едва заметную вибрацию, которая неприятной щекоткой отдалась под гипсом. Затем он нажал ещё какую-то кнопку или рычаг чуть ниже уровня салазок, и те послушно пришли в движение, медленно заехав в круглое отверстие внутри квадрата. Над головой наплыл пластиковый свод, заполнив всё поле зрения, после чего салазки остановились. Больше я ничего не видела, кроме белого потолка и полукруглого пятна света в районе ног, и могла лишь догадываться о стадиях обследования по лёгкому гулу, который всё-таки доносился до внутреннего уха сквозь пенопластовую подушку.

Время тянулось ужасно медленно. Мне показалось, что всё тело затекло в ту же секунду, как меня загрузили в чудо-аппарат. Но я помнила, что шевелиться было нельзя, и в попытке отвлечься стала мысленно отсчитывать секунды, стараясь соблюдать нужный интервал. Однако моя затея провалилась. Сбившись два или три раза, я плюнула и просто попыталась расслабиться.

Затем гул стал чуть громче, и я сделала вывод, что началась вторая стадия сканирования. Следующее изменение я почти не заметила — его уловило моё затуманенное, наполовину уснувшее сознание, с усилием забросив данный факт в частично бодрствовавший мозг.

В борьбе со скукой и с периодическими провалами в никуда прошло ещё несколько минут. Я не знала, начался ли четвёртый этап обследования, однако неожиданно меня что-то встревожило. Я резко распахнула глаза, но не увидела перед собой ничего, кроме белого потолка. Сердце забилось чаще, разгоняя по организму дозу адреналина. Возможно, подскочило давление, поскольку я почувствовала, как запылало лицо, а в висках началась сильная пульсация, заглушавшая остальные звуки. Мне захотелось немедленно выбраться из пластикового гроба, и я заметалась по маленькой камере, часто и нервно дыша, как когда-то металась по кровати. Только теперь я понимала, что не спала и не могла просто проснуться и оказаться в другом месте…

Затем была яркая вспышка, раскалённой иглой пронзившая мозг. Она прошла сквозь голову, оставив чувство жжения в крошечной точке под черепной коробкой, и на секунду отключила зрение. Но за этот краткий миг я увидела всё: чёрное поле из снов, Воинов в доспехах, жутких Бесов и кровь… Кровь повсюду…

И тут же видение исчезло, оставив перед глазами лишь белизну пластика.

Я схватилась за стенку аппарата здоровой рукой и попыталась от неё оттолкнуться, чтобы выползти из камеры. Но не успела — меня накрыла вторая вспышка. Теперь это были кривые скалы, темневшие на фоне серого неба. Я смотрела на них откуда-то издалека. Я стояла одна посреди огромной, гладкой равнины, а в воздухе вокруг шевелились клубы пара.

Сразу за ней появилась третья: я увидела меч, увидела тонкую струйку крови, подобно змее скользнувшую по нему, увидела Стража, распростёртого на земле, которого, как самую большую драгоценность, заботливо обнимали чьи-то руки. И поняла, что это были мои руки.

А потом вспышки и видения начали сменяться с бешеной скоростью, показывая всё новые и новые ужасные картины. В перерывах между ними я выгибалась и дёргалась, пытаясь выбраться из белой камеры. И в конце концов у меня это получилось — кто-то снаружи сжалился и привёл салазки в движение. Спустя несколько самых долгих и мучительных секунд в моей жизни, за которые перед глазами пронеслись сотни фрагментов пережитой когда-то Битвы, я, наконец, увидела потолок с лампами дневного света.

— Нет! Нет! Вытащите меня!

Голос принадлежал мне, но я не сразу его узнала. Как не сразу поняла и то, что вновь орала на всю больницу — слишком далёким и чужим показался этот душераздирающий крик. Лишь потом я осознала, что передо мной находились живые люди — врачи и медсёстры. И что я смотрела на них огромными, наполненными ужасом глазами.

— Спокойнее. Всё закончилось, — сказал доктор, прижав мою голову к салазкам.

Наверное, он убрал пенопластовую подушку, поскольку я снова смогла нормально слышать. Попыталась пошевелиться, но санитары крепко вцепились в мои руки и ноги.

— Что это было? — я впилась в доктора безумным взглядом.

— Реакция на МРТ. Что-то вроде клаустрофобии. Такое иногда встречается…

— Нет у меня никакой клаустрофобии! — попыталась я покачать головой.

— Всё нормально, — продолжал убаюкивать врач. — Такое случается…

— Ай!

В катетер на здоровой руке кто-то не слишком аккуратно ввёл иглу. Я скосила глаза и увидела сильно растрепавшиеся Ритины кудри, а рядом — напряжённое лицо Галки, убиравшей шприц. Ещё несколько мгновений меня держали, а потом я почувствовала, что давление ослабело.

— Первый раз вижу такое… — испуганным голосом шепнула Галка медсестре.

— Я тоже… — кивнула та, думая, что я не слышу.

— Ну, вот и всё, — промурлыкал врач. — Тебе лучше?

— Да… Нормально, — произнесла я, ощутив, что язык перестаёт меня слушаться, словно мне вкололи не успокоительное, а анестезию, причём в челюсть.

— И где вы её только взяли? — фыркнул он медсестре.

— На дороге валялась, — пошутила Рита совершенно серьёзным тоном.

— Ну, продолжать будете или хватит? — громко спросила Галка спустя пару секунд, которые прошли в отчаянной борьбе с закрывавшимися глазами. — У меня ещё работы по горло!

Однако ответа я уже не услышала, провалившись в нездоровый, лекарственный сон.

В себя я пришла ближе к вечеру. Медленно выплыв из забвения, поняла, что меня вернули в палату и снова подсоединили к писклявым приборам. Из окна лился мягкий, золотистый свет предзакатного солнца, окрашивая унылое помещение в тёплые оттенки и навеивая осеннюю меланхолию.

После пережитого несколько часов назад в душе ощущалось странное смятение. Теперь я не спала, но видения появлялись даже наяву, напоминая о неотвратимости предстоящего и неизменности прошлого. Ни за какие коврижки я не желала больше лезть в этот чудо-аппарат, но и без аппарата меня не покидало чувство, что я никак не могла проснуться. Я словно застряла между двумя реальностями, не в состоянии остаться ни в одной из них…

— Ай, чёрт!

Я вздрогнула и резко повернула голову, ожидая увидеть приглушенно-зелёный цвет занавески, но той на месте не оказалось. Она была отодвинута в сторону, а вместо угловатых складок прорезиненной ткани перед взором предстало тучное тело Галины Сергеевны. Точнее, задняя его часть. Санитарка что-то убирала, сматывала провода и протирала приборы. Когда же её тело отплыло в сторону, я увидела, что соседняя койка опустела, а постельное белье было свалено в кучу на небольшой тележке, стоявшей рядом с женщиной.

— Чёрт! — снова выругалась Галка, зацепившись за очередной провод. — Понаделают же!

Она раздражённо кинула тряпку на тележку, сбив с неё простыню.

— Тут лежал мужчина… — слабым голосом произнесла я, надеясь, что она меня услышит.

И Галка услышала. Она развернулась и удивлённо на меня уставилась.

— Это полутело? Ну, лежало, и что с того?

Она упёрла руки в бока, напомнив мне деревенскую бабу: большую, грубую и бесцеремонную.

— Его перевели? Он поправился?..

Неожиданно Галка запрокинула голову и разразилась громким смехом, заставив почувствовать себя совершенной дурой.

— Ага, перевели! — она снова загоготала, вытерев проступившие от смеха слёзы. — В морг!

Вжавшись в холодную клеёнку, я наблюдала, как санитарка сгребла свою тележку и покатила прочь. Её злой, раскатистый смех ещё долго отражался от голых стен коридора, снова и снова возвращаясь к дверям палаты и вызывая чувство страха и отвращения к этой жестокой женщине.

Затем я несмело покосилась на пустующую койку. Я попыталась представить, как это: мыслить, чувствовать, мечтать, испытывать эмоции, а потом…

А потом ничего.

Просто исчезнуть. Только что жить и вдруг перестать, оставив после себя лишь бездыханное тело…

Но если за пределами земной реальности мог существовать тот тёмный и страшный мир, то должен был существовать и другой, куда попадали наши души после смерти. А они у людей были — в этом я убедилась лично… Ну, не у всех, конечно… Но у большинства точно были, и пустотой наше существование не могло обрываться. Ведь откуда-то мы возвращались обратно и помнили, что происходило с нами в прошлых жизнях…

Мои размышления о возможностях реинкарнации прервала Рита, неуловимо тихо, словно настороженная мышка, заглянувшая в палату. Почему-то она не стала заходить, а лишь просунула голову в щель едва приоткрытой двери и периодически бросала опасливые взгляды в сторону, куда направилась Галка со своей тележкой.

— Твой брат здесь! — шепнула девушка.

Эта новость заставила меня встрепенуться и почти подпрыгнуть на месте.

— Правда? — с радостью и страхом спросила я.

— Кривда! — фыркнула Рита. — Позвать или ты передумала? А то Галка сейчас вернётся и выгонит его к чёртовой матери из отделения!

— Я…

— Я плохо выгляжу! Я не одета! Я не накрашена! — закатила глаза медсестра, думая, что предугадала все мои мысли. — Ты в реанимации! Хорошо выглядят здесь только врачи!

— Конечно, звать! — закивала я, оправившись от первого волнения и пропустив мимо ушей её колкости.

Мне было совершенно наплевать на свой внешний вид.

Я волновалась за Ваню.

— Другое дело! А то развела нюни: «Буду-не-буду…» А мне потом головой отвечать! — проворчала девушка и скрылась за дверью.

Я заёрзала в койке, попытавшись принять удобное положение и здоровой рукой хоть как-то пригладить растрёпанные, несколько дней немытые волосы. Что творилось на моём лице — даже не пыталась представить. Скорее всего, к старым шрамам добавилось множество синяков и кровоподтёков, так что красоткой в ближайшее время мне всё равно не быть.

— У вас десять минут, — сообщило Ритино лицо, снова появившееся в дверном проёме. — Не больше, иначе мне голову оторвут!

— Уложимся за пять, — так же тихо ответила я. — Не волнуйтесь…

— Ладно, — согласилась девушка.

Посторонилась, пропустила Ваню в палату и неслышно прикрыла за собой дверь.

Парень сконфуженно остался стоять возле входа, не решаясь пройти дальше. Он выглядел бледным, растерянным и очень уставшим. Бывшие когда-то светлыми и ясными глаза теперь казались воспалёнными, словно он не спал неделю подряд, а под ними темнели круги. Пятна такого же цвета красовались на впалых щеках, поскольку его лицо сильно похудело. Ваня больше не был похож на пышущего здоровьем и энергией парня, в которого я влюбилась три года назад и которого по-своему любила до сих пор. Он стал похож на меня и на маму, поскольку теперь с ним происходило то же самое, что и с нами.

Все фразы, которые я заготовила, разом выветрились из травмированной головы. Я молча разглядывала его, не в силах выдавить ни звука из-за удивления и жалости. Мне захотелось плакать, но я сдержала навернувшиеся на глаза слёзы, прекрасно понимая, что сейчас они совершенно не помогут. Ваня не должен был их видеть. Я пока не знала, что произошло или происходило с ним, и потому не могла подмешивать к его переживаниям ещё и свою слабость.

А он нервничал, переминаясь с ноги на ногу, и таким же полным жалости взглядом рассматривал моё искалеченное тело. Даже без способности читать мысли, которой обладал Елиазар, я понимала, о чём он сейчас думал. Всё было написано на его лице, хотя Ваня ещё не проронил ни слова, а единственным звуком, нарушавшим воцарившуюся в палате тишину, было одинокое пищание подключенного ко мне прибора.

Я попыталась приподняться на подушке, однако из-за возобновившейся боли продолжать не стала и лишь поморщилась, упав обратно. Ваня инстинктивно бросился вперёд, но потом нерешительно остановился в метре от моей койки.

— Привет, — подсказала я хриплым голосом и слегка улыбнулась.

Жаль, что эта улыбка не могла растопить ледяную стену, разделявшую нас.

«Которую ты создала сама…» — напомнила я себе, вновь ощутив укол совести.

Хотелось возразить, что у меня не было другого выбора, что Высшие Силы нуждались в этом поступке. Но, заглянув в Ванины потухшие глаза, поняла, насколько жестоко поступила, оставив его одного, возможно, в самый тяжёлый период его жизни. Ваня всегда находился рядом, всегда был для меня поддержкой и опорой, когда я в этом нуждалась и особенно когда думала, что повредилась рассудком.

А когда с ним случилось подобное — я ушла…

Я почувствовала себя абсолютной дрянью, не заслужившей ни его внимания, ни его прощения.

Но всё-таки он пришёл…

— Привет, — промямлил Ваня и осторожно присел, отодвинув край простыни.

Потом взял его в руки и принялся перебирать чуть дрожавшими пальцами.

— Ужасно выглядишь, — произнесла я после секундного молчания.

— А ты ещё хуже, — усмехнулся он. — Что произошло?

— Авария… Не волнуйся, жить буду, — попыталась я пошутить, незагипсованной рукой дотронувшись до его предплечья. — Спасибо, что пришёл… Я соскучилась…

— Я тоже скучал… Сестрёнка, — он немного успокоился, но уже через секунду в кристальных глазах появилось удивление. — Что у тебя с лицом?..

— Авария, — повторила я.

— Я слышал, — напряжённо бросил Ваня, убирая скатавшуюся прядь волос с моего лба. — Но эти шрамы… Они же старые…

Он осторожно провёл пальцами по моему подбородку, по шее и по здоровой руке, заставив замереть от давно забытых ощущений. Потом вернулся выше и взялся за край простыни, лежавшей на уровне ключиц. Я быстро перехватила его руку, остановив осмотр.

— Не надо, — испуганно прошептала я.

— Я не собирался… Ты не так поняла…

— Знаю. Но ничего приятного ты там не увидишь.

— Так… Везде?

— Да, — я слегка кивнула, ощутив стыд и смущение, словно говорила о чём-то запретном. — Это было моим наказанием…

— За что?

— За то, что не пошла… С ней…

Ваня отпрянул. Его глаза расширились, и в них появилось понимание и неподдельный ужас.

— За это?! — почти крикнул он, но тут же сжался, как нашкодивший котёнок, испугавшись, что его могут услышать. — За это?..

— Да, — кивнула я. — Разве у тебя было иначе?

Он на секунду замялся, почему-то виновато опустив взгляд. А потом покачал головой в ответ на какие-то свои мысли.

— Иначе, — наконец, произнёс он. — Пока…

— У тебя необязательно будет так, — поспешила я ободрить парня. — Главное, не бойся…

— Я и не боюсь, — Ваня вздёрнул подбородок, и я увидела, что он буквально закипел от гнева. — Мне противно! Когда это произошло?

— После того, как мы расстались… Через несколько дней.

— Поэтому ты отказалась встретиться?.. — он схватил мою руку и с силой сжал её.

Я чуть не взвизгнула от боли, но позволила себе лишь поморщиться.

— Я не хотела, чтобы ты видел меня… Такой.

— А теперь? — Ваня слегка усмехнулся. — Ты тоже не в лучшей форме.

— Теперь всё изменилось. Прости…

— Я не злюсь, малыш. И никогда не злился. Просто я хотел получить ответы…

Он замолчал и отпустил моё запястье, осторожно положив его поверх простыни. После железной хватки оно пылало огнём и слегка пульсировало, но даже это казалось сейчас приятным.

— О каких-то вещах лучше не знать, — грустно произнесла я.

— Почему ты не рассказала раньше?

— Ты бы не поверил… Никто бы не поверил.

— Но теперь я верю!

— Теперь да, потому что теперь ты знаешь! Но тогда я не смогла бы тебе объяснить. И не хотела тебя впутывать. И… Я хотела тебя защитить.

— Тебе бы не пришлось, — Ваня посмотрел на меня взглядом, полным грусти, жалости и нежности, от которого сердце чуть не выскочило из груди. — Уже было поздно…

— Но… Когда?..

— Когда тёмная пришла ко мне? — переспросил Ваня. — Сразу после твоего ухода. Хотя у меня обошлось без подобных… Последствий. Несколько дней я испытывал шок и думал, что тоже сошёл с ума… Потом решил позвонить тебе, но ты не стала со мной разговаривать…

— Я не могла. Я была в больнице, — решила я признаться.

— Тоже в больнице? — Ваня вскинул светлые брови.

— Да. На мне живого места не было…

— А сейчас… — Ваня запнулся, по-прежнему преодолевая неловкость от странного разговора. — Тоже?..

— Аварию подстроили они, — тихо произнесла я.

И надеялась, что он не станет уточнять, кого именно я имела ввиду.

Скорее всего, Ваня подумал, что аварию подстроила Тьма, и мне не хотелось разочаровывать его объяснениями, что Свет тоже был способен на жестокость. Возможно, я поступала не совсем честно, зато чувствовала, что так я точно ничего не испорчу. Ваня не должен был обозлиться, как я. А грань между злостью и ненавистью была слишком тонка…

— Не переживай, всё уже закончилось, — попыталась я его успокоить, но Ваня яростно замотал головой.

— Нет, не закончилось!

— Почему?

— Лиза… Я не хотел тебе говорить сейчас, но…

— Что случилось? — нервно выпалила я.

Внутри что-то затрепыхалось от предчувствия беды, поскольку подобное вступление просто не могло означать ничего хорошего.

— Я…

— Что? — здоровой рукой я повернула его лицо к себе и попыталась заглянуть в глаза. — В чём дело?

— Я только что понял, что происходило с тобой… — наконец, сказал он, выдавливая из себя каждое слово. — И что произошло с ней.

— С кем? — ничего не понимая, повторила я, а в голове вдруг промелькнула мысль, заставившая ужаснуться. — С мамой?..

— Да, — он, словно извиняясь, опустил голову и уставился в пол. — Варвара Михайловна умерла.

Сначала мне показалось, что он произнёс какую-то другую фразу.

Но потом до мозга медленно, словно через пелену тумана, начал доходить смысл сказанных слов. Я не могла понять, что чувствовала. Просто всё вокруг вдруг исчезло: пиканье приборов, Ванино нервное дыхание, стук моего сердца — весь мир словно замер. Он перестал существовать, потому что в нём больше не было её.

Так легко я приняла смерть незнакомого человека на соседней койке и так невероятно сложно было осознать, что умерла моя мама. Я зажмурилась, ощутив, как по щекам ручьями потекли слёзы, остановить которые я была не в состоянии. Горло сдавил горький ком, мешавший дышать. Я хватала ртом воздух, желая лишь одного — тоже исчезнуть. Но по-прежнему оставалась прикованной к кровати, и за мной по-прежнему с сочувствием наблюдали кристальные глаза, от которых так хотелось спрятаться.

Ваня понял, что маму убила Тьма, но он не знал, что я была в этом виновата.

За всё, сделанное Светом, нужно было платить.

И порой непомерно высокую цену.

Маму пожертвовали Тьме, чтобы допустить меня к прошлому. Вот только полученная информация и плата за неё оказались несопоставимы. Почему Елиазар так просто отдал её душу? Отдал за картинки, которые я и без того видела каждую ночь?..

«Не стоит о ней беспокоиться, — сказал он. — Так будет лучше…»

Лучше для кого?

Для миллионов людей или для Высших Сил?

Неужели Свет настолько жаждал победы, что становился хуже, чем Тьма? Неужели все слова Старца были обманом? Высшие Силы управляли нами, словно марионетками, дёргали за верёвочки и заставляли совершать выгодные им действия. Но ведь это были наши жизни, а не игрушки…

— Лиза! Лиза, успокойся! — Ваня попытался вытереть моё лицо, но лишь едва коснулся его, боясь причинить новую боль. — Прости, что расстроил тебя…

Я открыла глаза, и из них тут же вылилось целое море слёз, размыв Ванин силуэт.

— Ничего… — наконец, прохрипела я, подавив очередной приступ подступавших рыданий. — Я справлюсь… Спасибо, что сказал.

Пытаясь взять себя в руки, я глубоко вздохнула. Я понимала, что не должна была раскисать даже сейчас, что должна была бороться. Мама умерла, но остался Ваня, которому предстояло хлебнуть проблем не меньше, а то и больше, чем нам. И я не могла допустить, чтобы он по-прежнему вытирал мне сопли, ведь скоро ему самому понадобится моя поддержка.

— Прости… — повторил он, скривившись от жалости.

— Не извиняйся, — уже увереннее произнесла я, прогоняя остатки слёз. — Хорошо, что я узнала это от тебя, а не от постороннего человека… Расскажи, что произошло.

— По официальной версии она покончила с собой. Но…

— Это неправда, — перебила я.

— Я тоже так думаю…

— Я не думаю. Я знаю!

Ваня опять замялся. Его глаза забегали по сторонам в поисках чего-то, за что можно было зацепиться, и остановились на невзрачной вазе с водой. Он смотрел на неё несколько секунд, а потом добавил:

— Мне кажется, они…

— Убили её, — закончила я предложение, стараясь не уточнять, кто именно.

И надеясь, что Ваня тоже не станет этого делать.

— Да, — кивнул он. — Я испугался за тебя ещё сильнее, когда Павел Наумович рассказал о её смерти…

— Папа?! — я недоумённо нахмурилась, борясь в душе со страшными предположениями.

— Угу, — кивнул Ваня. — Когда мне сообщили, что ты в больнице, я попытался ему позвонить. Но он не отвечал. Пришлось так приехать, ведь нужно было забрать твои документы. Павел Наумович открыл раза с четвёртого… — Ваня на секунду замолк, подбирая слова. — Лиз, твой отец в запое. Он еле на ногах стоял и даже говорил с трудом. Он отдал мне твои документы… Точнее, не твои, а вообще все! Он бы и машину, и квартиру, и все деньги отдал, если бы я его не остановил. По-моему, он даже не понял, кто я…

Я удивлённо смотрела на Ваню.

Он не знал, из-за чего я сбежала и попала в злополучную аварию. Не знал, что отец согласился служить Тьме и следить за нами. Ваня пока не знал и половины из того, что происходило на самом деле, но был настолько уверен в искренности отцовского горя, что по-настоящему сочувствовал ему. А вот я не могла испытывать схожих чувств. Скорее всего, отец вовсе не мучился угрызениями совести, а боялся наказания за неисполнение приказа и потому топил свой страх в алкоголе…

— Среди документов я увидел справку о смерти твоей мамы и заставил его говорить, — продолжил он, не заметив моего замешательства. — Она умерла два дня назад. Её самоубийство засняла камера… Завтра будут похороны.

— Уже завтра?!

Теперь я в растерянности заметалась взглядом по стенам палаты, пытаясь придумать, как сбежать из больницы, если меня не отпустят.

А меня не отпустят точно.

— Завтра, — подтвердил Ваня. — Но ты не волнуйся, я заскочил по дороге в одно место и обо всём договорился. Поэтому и приехал так поздно, — виновато добавил он.

— У меня есть накопления. Не знаю, хватит ли их на всё, но…

— Тссс, — он прижал палец к моим губам. — Ни слова о деньгах. Я уже поговорил с родителями, они добавят недостающую сумму и помогут с организацией похорон…

— Десять минут истекли! — неожиданно шепнула медсестра в приоткрытую дверь. — Закругляйтесь!

— Ухожу, — ответил Ваня, поднимаясь с кровати. — Всё будет хорошо, малыш.

— Твои-то все в порядке? — второпях спросила я, ругая себя, что не сделала этого раньше.

— Да. Всё нормально.

— Радуйся каждому дню… Пока мы не попали туда.

— А ты знаешь, что там?..

Я молча кивнула — это был разговор не для чужих ушей.

Но я слишком хорошо знала.

И заплатила слишком большую цену за это знание.

Что было хуже: мучиться от неведения и страха, как сейчас Ваня, или испытывать чувство вины за смерть близкого человека, как сейчас я? Если бы кто-то сказал, что события пойдут по такому пути, я бы выбрала первый вариант. Но никто не сказал, а жажда получить ответы на бесконечные вопросы оказалась сильнее здравого смысла…

— Хватит болтать! — злобно шикнула Рита.

— Извините, бегу, — сконфужено отозвался Ваня и заторопился к выходу.

— Я потом всё расскажу, — попыталась я приглушить его страх. — Спасибо, Вань. Правда, спасибо, что ты есть…

— Пока, малыш.

Он чмокнул меня в лоб и на цыпочках побежал к неодобрительно ворчавшей медсестре. Последнее, что я услышала, прежде чем захлопнулась дверь — что ей в очередной раз оторвут голову, ведь ради нас она нарушала все правила. Девушка старательно набивала себе цену, и, зная характер Вани, готова была поклясться, что её усилия не пройдут даром.

Когда гулкое эхо их торопливых шагов стихло, я судорожно вздохнула. Внутри ощущался противный осадок, но вызвала его не злость и обида на Высшие Силы, не жалость и горечь утраты, а удручающая усталость и осознание ответственности за мамину смерть. Я ещё не до конца поверила Ваниным словам, не увидев ни тела, ни могилы — она умерла лишь на словах. Точнее, умерла её плоть, а душа освободилась, переместившись в совершенно иную реальность. Я не знала, куда именно, но очень надеялась, что там её, наконец, ожидало успокоение.

Как назло, слёзы закончились, хотя именно сейчас, когда никто не видел, я могла позволить себе проявить слабость. Но вместо этого чувствовала лишь опустошённость. Я не могла спасти этот мир — то была Ванина роль. Я не могла никому помочь и никого защитить — я только всё разрушала. И единственное, что приносило облегчение — это осознание, что на психику Вани пока давили не так сильно, как на мою, и не так сильно калечили и разрушали его жизнь, как нашу.

План Света работал на сто двадцать процентов — главным объектом воздействия по-прежнему оставалась я.

Что ж, хоть на что-то я сгодилась…

А что дальше? Когда в моей жизни разрушать будет уже нечего, не возьмутся ли они за Ваню? Конечно, он уже сделал свой Выбор, но этот Выбор не давал ни защиты, ни неприкосновенности, ни даже гарантии, что его нельзя было изменить. Выбор не давал ничего, кроме самого факта Выбора, и потому у меня тоже не было уверенности, что до начала Битвы они его не тронут…

Где-то на этих мыслях, чуть раньше или чуть позже, я заснула, поддавшись навалившейся усталости. Но ни сцен из давно минувшего сражения, ни маму этой ночью не увидела. Зато в первый раз мне приснился Иван. В моём сне он казался серьёзным, возмужавшим и необъяснимо грустным, словно пережил множество страшных событий, а на его чуть осунувшиеся плечи давил тяжкий груз воспоминаний. Иван будто повзрослел лет на десять, хотя я знала, что ему всё ещё было не больше двадцати.

Рядом стояла светловолосая девушка в голубом платье, которое практически сливалось цветом с кристально-ясным небом. Она прижалась к Ивану, подхватив его под руку и положив голову на плечо, словно красна девица из славянских приданий.

Взгляд Ивана был устремлён куда-то вниз, а девушка отрешённо смотрела в сторону. Оба погрузились в раздумья и ни разу даже не шелохнулись за тот отрывок сна, который я запомнила. А вокруг, насколько хватало глаз, кружили маленькие рыжие огоньки, наполнявшие пронзительную, бездонную синеву яркими вспышками…

Глава 13. Жизнь после

На следующий день Ваня не приехал. Он был занят похоронами, а я промучилась до вечера, не имея возможности узнать, что там происходило. Это оказался самый долгий и тоскливый день в моей жизни. В перерывах между уколами и анализами я бездумно смотрела в доступное мне окно, наблюдая, как по его серой, немытой поверхности сползали тонкие струйки. Сегодня снова пошёл дождь, словно не только я, Ваня и, может быть, отец грустили о маминой смерти, но и сама природа. Капли, как слёзы, монотонно барабанили по железному карнизу, однако я плакать уже не могла. В душе всё сжалось до размера самой крошечной капли, и глаза оставались сухими. Мне не хотелось ни думать, ни переживать. Мне хотелось оказаться в другом месте — рядом с мамой, чтобы в последний раз увидеть её, прежде чем деревянный гроб исчезнет под двухметровым слоем земли. Попрощаться и сказать хотя бы её телу то, что я не успела сказать при жизни. Но моё тело было приковано к холодной железной койке, и с этим я ничего не могла поделать.

Из больницы меня, естественно, никто не отпустил. Не отпустили, даже если бы я сплясала перед врачами лезгинку. С утра на смену заступила новая медсестра, и я решила попытать счастья, обратившись к ней с просьбой. В ответ она лишь усмехнулась и быстро вышла из палаты, укоризненно покачав головой.

Её безоговорочное и молчаливое «Нет» убило во мне последние капли надежды. Хотя на что я, собственно, надеялась? Что меня под ручки, вернее под поручни кровати-каталки доставят на похороны, а потом привезут обратно в реанимацию? Это было абсолютно глупо и нереально…

Когда за окном, наконец, стемнело, а новенькая медсестра делала вечерний обход, я попросила дать мне снотворное, понимая, что сегодня точно не смогу уснуть. Она недолго думала, и уже через пятнадцать минут я получила заветную таблетку, которая прокатилась по пищеводу, как гигантский шершавый шар, застряв где-то глубоко в горле и наполнив носоглотку неприятным привкусом лекарства. Но даже этому я была рада, за последний год жизни впервые не испытывая страха перед очередной ночью.

Можно было не волноваться, что кто-то потревожит мой тяжёлый лекарственный сон. Даже если бы у меня случился инфаркт, или инсульт, или приступ лихорадки, ни одна живая душа не появилась бы в палате, чтобы помочь. Ночью отделение словно вымирало. И лишь глухие стоны страдавших больных призрачным эхом отражались от бетонных стен, насыщая воздух жутким привкусом боли.

Прихода Тьмы я тоже больше не боялась, поскольку она не могла сделать ничего хуже того, что уже произошло. Я и так была искалечена и физически, и морально, лишившись всего, что было мне дорого и во что я верила. У неё остался только один вариант — убить меня. Но этого точно не случится до Битвы, поскольку тогда Свет получит право на ответное действие, что могло лишить её победы. Хотя планы Тьмы, как и планы Света, я не пыталась предугадать. У них существовали свои, совершенно иные Законы, и они руководствовались своими, совершенно иными мотивами и логикой, которые простым смертным были непонятны и недоступны…

Утро четвёртого и, как оказалось, последнего дня моего пребывания в реанимации началось иначе. После очередного забора анализов и дозы ежедневных лекарств меня впервые покормили жиденькой серой кашей, названия которой я даже не знала, и на этом высший сервис закончился. Но я не расстроилась. Желудок настолько сжался после длительной голодовки, что совершенно не просил пищи. Зато нормального душа организм настойчиво требовал, вот только подобная роскошь пока была мне недоступна.

После меня отвезли на рентген, просветили ногу, спину и бок, где были сломаны рёбра. И сильно удивились, поскольку не обнаружили недавних переломов. По крайней мере так я поняла из подслушанных разговоров врачей. Однако гипс снимать не стали и сидеть пока не разрешили. Зато руку с вывихом размотали. Я подвигала кистью, опасаясь неприятных ощущений, но ничего не почувствовала. Она слегка онемела и опухла, но боли больше не было…

Через некоторое время меня опять отправили в футуристическую комнату для повторного обследования на томографе. И я сделала вывод, что на этот раз они собирались просканировать не только мозг, но и вообще всё тело, чтобы подтвердить или опровергнуть неожиданные результаты рентгена. Меня тут же охватила паника, что вспышки с ужасными картинами повторятся снова. Однако медсестра ввела мне какое-то лекарство, и буквально через минуту я почувствовала спокойствие и лёгкость. В результате процедура сканирования, которая в этот раз заняла гораздо больше времени, пролетела на одном дыхании. Я то дремала, то просыпалась, то просто лежала и считала секунды, не испытывая никакого дискомфорта. Затем меня сонную отвезли обратно в палату и оставили там до конца действия лекарства, где-то на пару часов.

Периодически я выныривала из полудрёмы, чтобы обнаружить то медсестру, зашедшую поменять капельницу, то врача, с довольным лицом сообщившего мне результаты. Я плохо запомнила все заумные медицинские термины, которыми он сыпал, но суть вроде бы уловила — мой организм восстанавливался гораздо быстрее, чем у большинства людей, поэтому сегодня меня должны были перевести в обычную палату.

Свой переезд я практически не запомнила. Память зафиксировала, как меня отключили от приборов, переложили на каталку, а потом принялись моей головой расталкивать двери в коридоре.

Окончательно очнулась я уже в другой палате.

Я лежала на кровати без железных бортов, зато с какой-то палкой, начинавшейся у изголовья и заканчивавшейся на уровне лица пластмассовым треугольником. Видимо, чтобы удобнее было вставать. Вместо простыни меня накрывало одеяло в застиранном, но чистеньком пододеяльнике, а сверху него лежала сложенная больничная рубашка с жуткими неоново-рыжими ромашками. Но я обрадовалась ей больше, чем абсолютно голому телу, тем более в присутствии посторонних.

Кроме меня в палате находилось ещё пять женщин, у которых были загипсованы различные части тела, и трое посетителей, кормивших своих друзей или родственников йогуртами, соками и фруктами. Монотонный гул их голосов почему-то раздражал. Наверное, потому что меня никто не подкармливал. Здесь уже не пахло лекарствами и хлоркой — в воздухе витал запах еды, словно я лежала не в больнице, а посреди столовой. Слышались кислые ноты мандаринов, сладко-пряные ароматы копченой колбасы и тяжёлые, жирные аккорды жареной курицы, которую с аппетитом уплетала женщина с забинтованной головой.

Только теперь я поняла, насколько проголодалась. От изобилия запахов желудок не выдержал и сдался, громко заурчав. Загипсованной куклой я пролежала в дальнем углу до самого вечера, мучаясь чувством голода и наслаждаясь одиночеством в шумной и людной палате. Никому не было до меня дела, даже врачам и медсёстрам, которые снова куда-то испарились. И хорошо, пристального внимания мне всё равно не хотелось.

Но, конечно, я лукавила — если бы рядом оказался Ваня, я бы безумно ему обрадовалась. Только в тот день он не появился.

Я терпеливо дождалась вечера, стараясь вообще не подавать признаков жизни и только глотая слюни, когда в палате раздавался хруст яблока или снова и снова слышался запах мандаринов. А потом мои молитвы, наконец, были услышаны. По коридору прошла женщина, толкая перед собой громыхавшую тележку и громким, скрипучим голосом сообщая, что пришло время ужина. Все, кто мог передвигаться, побрели к ней за порцией еды, а оставшимся помогли и поставили тарелки на прикроватные тумбочки. В их числе оказалась и я. Кормили скромно, но вполне сытно. За несколько секунд я умяла тарелку картофельного пюре, политого соусом с запахом мяса, и запила стаканом компота. А сладкий пирожок мне не достался, поскольку ещё не был положен.

И только после всего этого я сообразила, что на моей тумбочке стояла всё та же ваза из реанимации.

Странно, но ни один человек, кроме Вани, не обратил на неё никакого внимания. А теперь вазу вообще перевезли вместе со мной, хотя кому и зачем это понадобилось, я не понимала. Наверное, я не ошиблась, и в ней действительно находился Дух, а Елиазар смог сделать так, чтобы больше никто его не замечал. Такие выводы казались немыслимыми и фантастичными, но другого объяснения я найти не могла. В результате я решила не забивать себе голову лишними размышлениями и просто забыла о стеклянной мелочи.

Сытая, довольная и счастливая, я, наконец, смогла расслабиться и, отвернувшись ото всех, принялась наблюдать за низкими серыми облаками, плывущими по маленькому клочку неба, видимому с моей койки. Хорошо, что рядом находилось окно, ведь на неопределённое время оно станет моей единственной связью с внешним миром.

Вскоре соседки тоже закончили ужинать и затрещали, словно сороки, обсуждая вкус картошки и отсутствие мяса. Многие остались недовольны, а я лишь усмехнулась, ведь это был мой лучший ужин за последние несколько дней, потому что он был единственным. Пару раз они спросили меня о какой-то ерунде, пытаясь вовлечь в разговор и узнать, кем я была и как сюда попала. Но я отвечала лишь общими фразами. Болтать совершенно не хотелось, а тем более рассказывать незнакомым девицам о своей жизни. Меня обозвали партизанкой и в конце концов оставили в покое. После этого разговор переключился на новую коллекцию туфель в модном магазине, и каждая посчитала своим логом сообщить, что обязательно сходит туда, как только выпишется из больницы. Затем они начали обсуждать платья, потом купальники, а дальше разговор зашёл об отдыхе. И где-то на описании вечеринки возле бассейна в отеле Турции я заснула.

Утром следующего дня ко мне, наконец, приехал Ваня, притащив огромную сумку, словно Дед Мороз мешок с подарками. Из неё он извлёк пижаму, халат, спортивный костюм, полотенце, шлёпки, кучу влажных салфеток и предметов гигиены, расческу для волос и даже маленькую косметичку, в которую собрал необходимые, по его мужскому мнению, для женщины вещи. Кроме того, на дне нашёлся пакет с такими желанными мандаринами, йогуртами, соком и шарлоткой, которую испекла его мама. Далее сумку покинул Ванин планшетный компьютер, наушники и флэшка с фильмами. Я не посмела вернуть технику обратно, хотя смотреть глупые фильмы не тянуло совершенно. Промолчала, ведь даже надеяться не могла, что мне на голову свалится столько подарков и счастье в виде Ваниного внимания. Он оказался выше эмоций, и я была бесконечно благодарна ему за помощь, поскольку больше ни от кого помощи не ждала.

После того как его сумка опустела, моя тумбочка наполнилась вещами, а общий холодильник продуктами, пришёл черёд самого неприятного — разговора о похоронах. Не вдаваясь в подробности, Ваня просто сказал, что всё прошло нормально, а я не стала долго расспрашивать. И на этом мы оба успокоились.

— Классный у тебя парень! — воскликнула одна из женщин, когда Ваня ушёл.

Я промямлила в ответ, что мы были просто друзьями, но, похоже, никто мне не поверил. Да я и не старалась их убедить.

После обеда меня ждал очередной неожиданный переезд — в двухместную палату, оплаченную Ваней. Видимо, ему, как и мне, не понравилось столь тесное соседство с кучей болтливых тёток, хотя я ни единым словом не высказала своего раздражения. Но то, что нам периодически приходилось проглатывать слова или вздрагивать от громкого хохота за спиной, возможно, повлияло на его решение переселить меня в более спокойное место.

Новой соседкой стала женщина лет пятидесяти, третью неделю лежавшая в больнице с похожей травмой позвоночника и, на моё счастье, оказавшаяся немногословной. Целыми днями она что-то читала, закрепив книгу на странной подставке, сделанной её мужем из стула, железного прута, который мог двигаться и фиксироваться на различном расстоянии от глаз, и двух зажимов, не позволявших страницам опадать вниз. Иногда она делала пометки на листах, используя простой карандаш, и за два дня исписала не меньше пачки бумаги. Как выяснилось, женщина работала над докторской диссертацией, и даже временная недееспособность ей не мешала.

Естественно я отчитала Ваню за потраченные средства, но не могла сказать, что испытывала недовольство, ведь, как ни крути, одна соседка была приятнее, чем целых пять, да ещё и очень шумных. Хотя в тот момент я мысленно с ними согласилась — Ваня действительно был самым лучшим парнем на этом свете. А себе твёрдо пообещала, что обязательно всё ему верну, ведь это была не его обязанность, а обязанность моего отца, который до сих пор даже не поинтересовался здоровьем дочери…

В связи с ускоренной регенерацией уже через несколько дней мне позволили сидеть, а затем и ходить, естественно, в силу возможностей загипсованной ноги, которую трогать пока не стали. Это вместо месяца лежачей жизни. И как только я смогла встать, то на выданных древних костылях доковыляла до уборной и устроила себе импровизированный душ с помощью полотенца, шампуня и бутылки из-под газировки, которую попросила у Вани. Газировку я благополучно вылила в раковину, а в бутылку набирала воду и смывала ею шампунь. Благо, в платной палате имелась собственная уборная.

Ещё через день мне сняли гипс. Можно было и раньше, но либо врачи решили перестраховаться, либо тянули время — нельзя же было зафиксировать кучу переломов, а через неделю написать в карточке, что ничего не осталось. Видимо, по той же причине меня продержали в больнице ещё несколько дней и в общей сложности через две недели выписали абсолютно здоровой. От аварии не осталось и следа, будто её и не было вовсе, и мне оставалось только гадать, зависело ли это от того, кто являлся причиной полученных травм — Свет или Тьма — либо мой организм настолько по-разному реагировал на различные повреждения.

Из больницы Ваня забрал меня на собственной машине. Ею оказалась старенькая девятка — не ахти какая, но для первой машины, тем более купленной студентом на собственные сбережения, а не подаренной богатыми родителями, вполне годилась. То была приятная новость. А неприятной стала необходимость возвращаться к отцу. Напрашиваться пожить у Вани язык не повернулся, поэтому я молча приняла его решение и стойко вытерпела дорогу до дома, стараясь, чтобы он не заметил, насколько сильно я нервничала перед встречей сотцом.

Я испытывала странные и смешанные чувства и уж точно не горела желанием ни видеть его, ни разговаривать с ним, ни что-либо ему объяснять. Однако последнее делать и не пришлось. После долгого ожидания возле входной двери мы всё-таки услышали признаки жизни. Шаркающей походкой отец медленно добрёл до коридора и с грохотом на весь подъезд отодвинул железный шпингалет. Я вцепилась в Ванину руку, но тут же её отпустила, поскольку страх и неприязнь моментально прошли. Перед нами предстал пьяный, исхудавший и очень грустный пожилой мужчина, который пытался сделать вид, что смотрел на нас. Только его взгляд не фокусировался на лицах, а проходил сквозь них и рассеивался в пустоте.

— А… Вы… — фыркнул отец и побрёл обратно в комнату, продемонстрировав поникшую спину.

Я его не узнала.

В последнее время папа часто грустил и пребывал в задумчивом состоянии, поскольку переживал за маму. Или делал вид, что переживал. Но он выдерживал все неприятности, тягости и проблемы, какие бы ни свалились на его широкие плечи, а теперь сломался. Я не верила до конца, но видела, что ему действительно было плохо. Отец страдал. У него не осталось сил. Он пил, желая залить спиртным свою боль и вину и забыть обо всём, что сделал он, Свет, Тьма и все мы вместе взятые. Только алкоголь не помогал. Я проходила эту стадию и потому знала, что в нём нельзя было найти ни решения проблем, ни утешения. Хотя состояние продолжительного запоя, в котором сейчас пребывал отец, мне не было знакомо — тогда я ограничилась лишь одной ночью.

Я услышала, как он рухнул на диван своим исхудавшим, обезвоженным телом, и испытала неконтролируемое чувство жалости. Неважно, что он так холодно встретил меня, ни разу не приехал в больницу и даже ни разу не позвонил, хотя знал, что Ваня привёз мне сотовый телефон.

Всё равно мне было его жаль…

— Не обращай внимания. Он даже не узнал нас, — грустно произнёс Ваня и понёс вещи в комнату.

Я несмело шагнула за ним в квартиру.

Помещение изменилось так же сильно, как и мужчина, лежавший ничком на диване, раскидавший по полу пустые бутылки и насыпавший в пепельницу гору окурков. Теперь здесь витал устойчивый запах перегара, словно в жилище заядлых алкоголиков. Я чуть не задохнулась и поспешила на кухню, чтобы открыть окно. Но остановилась в дверях как вкопанная — на столе, на полу и возле мойки всё было заставлено пустыми бутылками. Открыла холодильник и обнаружила там ещё несколько, которые папа не успел выпить, а из еды нашла только наполовину пустую банку солёных огурцов.

Я чуть не заревела в голос, поскольку поняла, что не смогла бы уехать отсюда, даже если бы по-прежнему этого хотела. Отец, пусть и тёмный, нуждался в моей поддержке и заботе. Он нуждался в уходе, как маленький, несмышлёный ребёнок: за ним нужно было убирать, его нужно было кормить и отучать от бутылки, пока он окончательно не испортил себе жизнь. Ваня сказал, что написал от его имени заявление на неоплачиваемый отпуск, съездил к нему на работу и объяснил сложившуюся ситуацию. Отцу дали месяц. Но половина этого времени прошла, пока я находилась в больнице. И теперь у меня оставалось не больше двух недель, чтобы поставить его на ноги, а я и на своих-то пока держалась с трудом.

Первое, с чего я начала — собрала стеклотару в пакеты. Хотела выбросить и бутылки из холодильника, но потом подумала, что у отца может начаться жёсткое похмелье, и одну всё-таки оставила. Услышав звяканье стекла, Ваня пришёл на кухню и принялся мне помогать. Мы открыли окна во всей квартире, собрали мусор, смахнули накопившуюся пыль, убрали разбросанные вещи. Ваня пропылесосил и отправился в магазин за продуктами, а я тем временем помыла посуду, протёрла пол с чистящим средством и закинула первую порцию белья в стирку. Когда же он вернулся с добычей, мы поджарили яичницу и перекусили.

Атмосфера сразу стала намного приятнее. Я знала, что запах перегара будет выветриваться ещё долго, но пока его перекрывал запах чистящего средства, стирального порошка и жареных яиц.

Затем Ваня ушёл, оставив меня в пустой и неуютной квартире наедине с беспробудно спавшим отцом, который за это время лишь поменял позу и перекатился на спину. Довольно долго я стояла возле дивана и разглядывала его, пытаясь осознать, кем теперь стал для меня этот мужчина: родным или чужим, отцом или врагом, убитым горем вдовцом или просто запойным алкоголиком, которому было наплевать на всё и всех. Потом не выдержала, вытащила из пачки последнюю сигарету и закурила. В горле запершило от дыма, но никотин, моментально проникший в кровь, сделал своё дело. По телу разлилась лёгкая эйфория, голова закружилась, а мышцы расслабились, и в целом ощущение оказалось приятным. Ещё после двух затяжек я затушила сигарету, твёрдо решив больше никогда не курить. Никотин являлся такой же временной и бестолковой помощью, как и алкоголь. Он подарил мне некоторое успокоение, но проблемы остались, и их надо было как-то решать. Например, одна из этих проблем валялась сейчас на диване, храпела и работала генератором перегара. Теоретически я могла бы с ней справиться, но только не сегодня и не сейчас. Сейчас я просто накрыла отца пледом и отправилась в комнату, отложив душ, о котором мечтала две недели. Моя война начнётся завтра, а пока я заслужила немного отдыха.

Я фактически рухнула на кровать, после жёстких и неудобных больничных коек показавшуюся мне роскошной периной, и провалилась в сон.

Ночью мне приснилась мама, но я совсем не обрадовалась. Она звала, плакала, говорила, что ей было очень плохо, и просила помочь. Она обвиняла в этом меня. Проснулась я в слезах, снова раздираемая чувством вины. Хотелось убедить себя, что её убила Тьма и что позволил это сделать Свет, но, по сути, именно я была виновата в её смерти…

Однако времени на переживания не осталось.

Насквозь мокрую наволочку пришлось отправить в новую порцию стирки. Пока машинка стирала, я всё-таки успела принять душ, сварить хороший кофе, который папа так любил раньше, и приготовить манную кашу. После чего начался процесс побудки отца. Несмотря на протесты и ворчание, я кое-как растолкала его и отправила в ванную. Проследить за ним там я не могла, зато проследила, чтобы он не закрыл дверь на защёлку — на всякий случай. Пока папа отмокал, я перебрала и рассортировала его и свою одежду, а потом села просматривать объявления о работе, поскольку теперь в ней остро нуждалась. У меня по-прежнему оставалась возможность подработки, однако этого было недостаточно. Новое место, куда я планировала устроиться, к сожалению, меня не дождалось, а сбережения, которые я пыталась всучить Ване и которые он наотрез отказался брать, закрыли бы мою финансовую потребность максимум на пару месяцев. И я бы так и осталась в должниках…

Наконец, папа выполз из душа. Я усадила его за стол, налила кофе и положила манной каши. Машинально, словно бездушный робот, он перекидал содержимое тарелки в рот, кажется, даже не обратив внимания на то, что это была за еда, а потом достал из шкафа новую пачку сигарет и закурил. Мне дымом дышать не хотелось, поэтому я ушла в зал и вернулась к своему прежнему занятию. И слишком поздно услышала звяканье стекла — отец успел опустошить треть бутылки. Я попыталась отобрать у него оставшееся, однако была бесцеремонно выставлена из кухни под сопровождение отборного русского мата.

И мне стало страшно.

Мне стало намного страшнее, чем в тот вечер, когда я узнала, что он был тёмным. Мы обладали несопоставимыми габаритами. Отец, хоть и страдал от истощения, по-прежнему был намного крупнее и сильнее меня, а теперь он ещё и напился. Хорошо, что это была последняя бутылка. Плохо, что я не вылила и её — не стоило оставлять дома ни капли. Я не стала перечить и решила просто подождать, пока он снова не отключится. А ещё поняла, что мне вновь придётся просить помощи у Вани, поскольку в одиночку я не смогу с ним справиться…

Зато с поиском работы повезло больше — он оказался недолгим. Уже через пару дней я нашла неплохое место недалеко от дома: контакт с людьми там был минимальный, мой внешний вид никого не смутил, зарплата — не золотые горы, но и не копейки. А ещё я смогла договориться, что первые две недели буду забирать выплаты за выход, поскольку сильно нуждалась в деньгах уже сейчас.

Так жизнь вошла в обычную, монотонную колею. Вот только дорога изменилась до неузнаваемости, как и мы все.

Я уходила рано утром, возвращалась поздно вечером, покупала продукты, готовила еду, кормила вновь и вновь пьяного отца, следила за тем, чтобы он не зарастал грязью, не разводил её в квартире и никак не могла понять — зачем всё это делала. Моя война с отцом закончилась его победой и моей капитуляцией. Я не смогла заставить его бросить пить. Я не смогла даже привести его в трезвое состояние, чтобы поговорить. Я пыталась избавиться от спиртного, но, как только покидала дом, он где-то добывал новую отраву и к моему возвращению лежал на диване в стельку пьяный. Я пыталась прятать деньги, но тогда он устраивал дебош. Мне пришлось пойти на компромисс и ежедневно выделять ему одну заветную бутылку, чтобы он ничего не крушил и не напивался до смерти. И с горечью наблюдать, как отец собственноручно губил себя.

Зато теперь ни Свет, ни Тьма не смогли бы им управлять. Они просто не достучались бы до сознания, похороненного под многометровыми толщами алкоголя…

Я больше не пыталась его судить. Наверное, отец действительно не хотел, чтобы в нашей жизни всё так сложилось, но не мог ничего изменить. Наверное, у него действительно не осталось выбора, и ему действительно пришлось исполнять приказ не только Тьмы, но и Света — приказ, который он не смел нарушить, чтобы не сделать ещё хуже. Однако подтвердить это не представлялось возможным — отец еле разговаривал и вряд ли понимал, где и зачем находился. Естественно, с работы его уволили, и теперь на мои плечи легла ответственность за пропитание нашей семьи. А впереди уже маячил конец лета, и я понимала, что вернуться в университет возможности не будет — я просто не осилю ещё и учёбу.

Хотя, был ли в ней теперь смысл?..

Ваня иногда помогал мне по дому, возил в магазины и приезжал успокаивать отца, когда тот становился слишком буйным. Изредка, когда у меня появлялся выходной, мы гуляли, однако эти прогулки нельзя было назвать увеселительными. Я скорее устраивала себе отдых от бесконечных домашних дел, семейных и рабочих проблем. Несмотря на то, что мы с Ваней стали часто видеться, разговаривали мы мало, ведь над нами обоими висела необходимость, о которой не хотелось ни вспоминать, ни тем более говорить вслух, но которую каждый из нас ждал с волнением и страхом. Потому большую часть времени мы просто молчали, меряя шагами парки, скверы или пустынные аллеи кладбища.

В один из таких дней Ваня попросил рассказать, что произойдёт, когда начнётся Битва. И я рассказала. Описала то, что помнила, и то, что показывал мне Елиазар, однако умолчала о многих вещах, о которых ему пока не следовало знать. Я не сказала про Давида, не сказала, что возвращалась в прошлое и чем мне пришлось заплатить за это путешествие. И, конечно же, не сказала, какую роль предстояло исполнить ему. Ваня слушал молча, не задавая вопросов и не перебивая. А я гадала, почему Высшие Силы ничего ему не объяснили, и старалась помочь разобраться, пока Свет и Тьма не помогли своими методами.

Ваня сильно изменился. Теперь он меньше смеялся, почти не шутил, стал задумчивее и взрослее. С одной стороны, мне нравилось его новое, более серьёзное отношение к жизни, но с другой — я испытывала боль, поскольку знала, с чем были связанны такие перемены. И всё же Ваня не растерял всегда удивлявшей меня лёгкости в общении, а потому рядом с ним было комфортнее. Я наслаждалась его обществом. Ваня не просто помогал мне физически, но и разделял накопившиеся страхи и переживания, поскольку знал и понимал, о чём я говорила, и не считал меня при этом сумасшедшей. Он тоже не старался отдалиться, ведь только я могла объяснить происходившие в его жизни невероятные события. Однако о том, чтобы снова встречаться, не могло быть и речи. Слишком многое давило на плечи обоих, слишком многое не только объединяло нас, как друзей, но и отдаляло друг от друга, как парня и девушку. Мы хранили одну на двоих страшную тайну. Мы поддерживали друг друга в молчаливых раздумьях и не давали друг другу сойти с ума. И мы просто ждали, помогая друг другу пережить это долгое и мучительное ожидание…

Монотонные и тяжёлые будни угнетали. Теперь всё произошедшее казалось лишь дурным сном, приснившимся в одну неудачную ночь и оставившим после себя неприятную тревогу, которая постепенно развеивалась среди дневных забот. Забывалось, как Елиазар неожиданно появлялся и исчезал, сметая привычную жизнь, словно мусор. Как он возвращал в прошлое, заставляя заново переживать волнительные моменты. Как Тьма заманивала в свои сети, а потом всё рушила и уничтожала. Забывалась авария и мамина смерть, и только частые поездки на кладбище напоминали, что всё это произошло на самом деле.

Не имея возможности проститься с ней тогда, я пыталась загладить свою вину теперь, разговаривая с её могилой. Я никак не могла осознать, что в земле лежало её бездыханное тело, что мамы больше не было под синим небом и никогда уже не будет. Казалось, что её просто не выпускали из больницы, не давали ни с кем общаться, и потому она исчезла из нашей жизни.

Поначалу я просыпалась в слезах и переживала, что ничего не могла исправить. Я не желала мириться с тем, что мама ушла, отдав свою жизнь за моё короткое и ничего не давшее путешествие в прошлое, вспоминала, как она страдала — брошенная и преданная — и у меня разрывалось сердце. Мне не сообщили подробностей её смерти и не позволили посмотреть видеозапись. В полиции сказали, что мама искалечила себя и умерла от полученных травм, поэтому её похоронили в закрытом гробу. Но на самом деле всё было иначе — мама дождалась окончания своего наказания, Тьма больше ничего не могла сделать, и тогда её забрал Свет. Елиазар воспользовался мною и подарил ей ту единственную помощь, в которой она действительно нуждалась.

Я не знала, откуда взялась подобная уверенность. Возможно, я даже сама всё придумала, однако мама так открыто и ясно улыбалась с надгробия, что не хотелось верить в плохое. На этой фотографии она не была похожа на измученную, обессиленную женщину, которую я навещала в больнице и которую теперь видела по ночам — молившую о помощи и обвинявшую меня в своей смерти. Фотография была сделана десять лет назад, когда её «Болезнь» ненадолго отступила.

Нет, мама не могла уйти во Тьму, посвятив свою жизнь помощи Свету, и просто обязана была попасть на небо. Или туда, куда попадали праведники, если Рая на небе не существовало. Я понимала, что ко мне приходил не её призрак, а сделанная Тьмой копия. Это была попытка заставить меня поменять Выбор, ведь мама никогда не стала бы умолять присоединиться к Тьме — ни при жизни, ни после смерти.

Лишь после всех этих мыслей и дней, проведённых на кладбище, моя душа и совесть, наконец, немного успокоились, и страшный сон с её участием стал сниться реже.

Сны о прошлой Битве тоже пропали. Последнее, что я видела, были странные вспышки, которые накрывали моё сознание в томографе. Чудо-аппарат словно излечил меня, избавив от кошмаров, или же Высшие Силы уже показали всё, что хотели и могли показать, и потому во снах просто отпала необходимость. Сейчас создавалась новая история, о которой никто и никогда не узнает. Готовилось новое сражение, и прошлое не могло и не должно было на него влиять.

Вот только вместе с кошмарами исчез и он…

Ещё лишь раз Давид явился ко мне во сне — именно явился, поскольку я проснулась с абсолютной уверенностью, что всё происходило наяву. Словно со стороны я наблюдала, как он подошёл к кровати, на которой я спала, и встал возле изголовья. Он ничего не делал, ничего не говорил и казался абсолютно спокойным. На каменном лице не отражалось никаких эмоций, однако где-то внутри я ощущала ужасную тревогу, волнами исходившую от него.

Давид ждал меня, но почему-то не хотел, чтобы я приходила.

Из-за чего?

Ответа на этот вопрос у меня не было, как и на миллион других.

Я не знала, смогу ли найти Стража за гранью. Не знала, не приведёт ли наша встреча к его или к моей гибели, как это случилось в прошлом. И не знала, что произойдёт, если мы всё-таки отыщем друг друга. Я не представляла, гражданином какой страны он являлся, как выглядел и как его теперь звали. Я пыталась найти о нём какую-нибудь информацию, но единственное, что мне было известно — Страж находился там достаточно долго. И я старалась как-то сопоставить это знание с земным временем.

Чтобы вернуться в Ад на двадцать минут мне потребовалось два дня, а значит, на земле оно текло намного медленнее. Так сколько же его душа отсутствовала в теле? Дни, месяцы, годы?

Такую отсрочку могла дать только кома…

Или же наоборот — длительное пребывание Стража в тёмном мире в нашей реальности могло занять всего несколько дней или даже часов. Следовательно, он мог потерять сознание за минуту до того, как я оказалась в заброшенном доме. Однако с момента моего путешествия в прошлое прошло уже два месяца, поэтому вычисления снова сводились к коме. А в интернете, к сожалению, не публиковали списки подобных больных.

В общем — я не знала ничего и потому мне оставалось только ждать.

Надеяться, бояться и ждать, когда Легат достигнет Земли. Лето близилось к завершению, однако падать он совсем не собирался. Каждый день по телевизору передавали, насколько сократилось расстояние между метеоритом и нашей планетой. И если раньше я не обращала на подобные новости особого внимания, то теперь отслеживала каждое сообщение, мелькавшее в средствах массовой информации.

Мы все отслеживали.

Прогнозы снова изменились. До страшного события озвучивали временной промежуток в два месяца, но точную дату никто назвать не мог. Легат сводил с ума учёных, нарушая все известные законы физики. Он не только невероятным образом менял траекторию полёта и, словно живой, огибал другие небесные тела, но и так же странно менял скорость, то замедляясь, то ускоряясь.

Неизменным оставался лишь конечный пункт — воды Чёрного моря.

Из последствий пророчили цунами силой в пять-шесть баллов и землетрясения, в свете чего города черноморского побережья подлежали эвакуации. Религиозные фанатики кричали со всех углов о том, что близился конец света, и что человечество скоро погибнет. Им вторили и некоторые учёные, подкрепляя религиозные домыслы научными фактами. Люди ожидали этого со страхом и любопытством, и лишь немногие — с горечью и грустью. Те, кто знал, что Легат был не простым куском железа, рассекавшим межзвёздное пространство по своей огромной орбите, а являлся Посланником, несущим страшное для всех миров. И что после его падения тысячи людей, якобы случайно оказавшихся в зоне стихийного бедствия, перенесутся за пределы нашей реальности.

Глава 14. Легат

— Спасибо, что подвёз, — тихо произнесла я, откинувшись на спинку пассажирского кресла и позволив голове перекатиться по подголовнику.

Вместо ответа Ваня лишь пожал плечами и устремил вперёд невидящий взгляд.

Он по-прежнему старался всячески помочь, хотя и так делал более чем достаточно. А в последнее время стал часто забирать после работы и подвозить домой, чтобы я не ходила одна по темноте. Только мне упорно казалось, что это была не основная причина. Например, сегодня я освободилась раньше, но он всё равно приехал…

Мы сидели в его машине.

За крошечными окнами подходил к концу очередной унылый день. Погода снова испортилась, и из-за низких, серых туч, практически не пропускавших солнечного света, даже утром казалось, что на улице вот-вот наступит вечер. На лобовое стекло с тихим стуком падали крупные капли, собираясь в небольшие ручейки и стекая вниз. Образованные ими причудливые узоры постоянно менялись, шевелились и двигались, не позволяя разглядеть происходившее снаружи.

«Как в день нашего расставания…» — подумала я, но вслух произносить не стала, чтобы не бередить старые раны.

Однако сегодня дождь не будет идти всю ночь. Далеко на горизонте уже появилась и с каждой минутой всё росла светлая полоса, края которой освещали яркие лучи клонившегося к закату солнца.

— Как прошёл твой день? — наконец, нарушил тишину Ваня, оторвав меня от созерцания крошечного просвета среди тугой серости.

— Трудно, — вздохнула я. — Думала, он никогда не закончится…

Вопреки ожиданиям, я всё-таки вернулась в университет. Решила попробовать. Совмещать учёбу и полноценную работу, а не подработку, оказалось очень трудным занятием. Приходилось постоянно и везде договариваться, после учёбы бежать на работу, проводить на ногах весь остаток дня или оставаться в ночную смену, отрабатывать пересдачами пропущенные пары и учить предметы везде, где только можно было: на переменах, во время перерыва на чай, в автобусе и вместо ночного сна. А вечерами делать бесконечную работу по дому.

Прошло всего несколько недель первого семестра, но я уже чувствовала досадные последствия такого графика. Я постоянно клевала носом, отключаясь то на занятиях, то в маршрутке, то посреди смены, то над учебниками. Однако к вечно уставшему и сонному состоянию я давно привыкла, ведь скоро исполнится год, как мне начали сниться кошмары. И если раньше я не могла нормально заснуть, то теперь спать стало просто некогда.

И всё же, несмотря на трудности, так мне было легче. Загруженному мозгу, постоянно занятому запоминанием новой информации, составлением списков домашних дел, подсчётом бюджета на продукты и бытовые мелочи, некогда было думать о борьбе Высших Сил и нашей роли в этой борьбе.

Мне пока хватало борьбы земной.

Я изо всех сил старалась материально поддержать нашу развалившуюся семью, но в результате получалось, что большая часть заработанных мною денег уходила отцу на выпивку. Он всё так же продолжал топить своё горе в бутылке. Точнее, горя уже не осталось, а осталась только бутылка и его беспросветное похмелье…

— Зачем ты себя изводишь? — Ваня посмотрел на меня взглядом, полным жалости и сочувствия, от которого я испытала стыд.

Я не хотела, чтобы меня жалели. Я хотела казаться сильной, ведь Воин просто не может проявлять слабость. Однако жалость — это было то, в чём я действительно сейчас нуждалась. И ещё помощь, о которой я не смела просить.

— А разве у меня есть выбор? — я устало взглянула на Ваню.

— Есть, я ведь предлагал… — он опустил глаза на руль.

— Нет, — быстро отрезала я. — Я же сказала, что не буду брать у вас деньги. Я справлюсь… Я привыкну.

— Ну-ну, — он мотнул головой. — Мои родители прекрасно понимают, какая у тебя ситуация, и они готовы тебе помогать. Я знаю, что ты гордая, но, если понадобится, ты только скажи…

— Конечно, — небрежно отозвалась я, естественно, решив, что никогда этого не сделаю. — Как только верну вам весь долг…

— Эту тему мы уже обсуждали, — твёрдо произнёс Ваня. — И ты обещала больше её не поднимать.

— Обещала… — пришлось мне признать.

— Вот и не поднимай.

— Я не могу брать у вас деньги, — выдавила я, чувствуя себя ужасно неловко. — После того, как вы потратились на мамины похороны, это просто неудобно. Я и так столько вам задолжала…

— Забудь об этом.

— Не могу.

— Ладно. Но ведь есть другой способ, — произнёс он, чуть нахмурившись. — Тебе необязательно работать и учиться. Возьми академический отпуск. Потом, когда станет легче, восстановишься и сможешь спокойно продолжить…

— Ты думаешь, у меня будет это «Потом»? — задала я вопрос, заставивший его замолчать.

— Тогда тем более — зачем? Стоит ли себя изводить, если у нас всё равно нет будущего?

— А если есть? — снова задала я вопрос, на этот раз поставивший его в тупик.

— Ну, давай тогда я брошу учёбу и пойду работать вместо тебя! — предложил Ваня, и по его серьёзному взгляду я поняла, что он не шутил.

— Ну, конечно! — воскликнула я. — Я очень благодарна и тебе, и твоим родителям, но не вгоняй меня в ещё большую кабалу… А университет я как-нибудь окончу. В конце концов, на цвет диплома работодатели смотрят редко.

— Никто тебя ни во что не вгоняет, — усмехнулся Ваня и слегка потрепал меня по голове, словно младшую сестру.

Но потом опомнился и неловко убрал руку.

— Как бы там ни было, такой график помогает мне… Не позволяет думать, что нас ждёт…

— Знаешь, мне вообще начинает казаться, что всё было…

— Просто сном, — согласно кивнула я.

— Просто сном, — эхом повторил Ваня. — Прошло столько времени…

— Уже не верится, что всё происходило на самом деле, — озвучила я и его, и свои мысли.

— Думаешь, про нас забыли? — Ваня нахмурился и сдавил руль так, что кожа обшивки захрустела.

— Вряд ли. Всё, что делают Высшие Силы, для чего-то нужно. Поверь, я в этом убедилась и не раз… Мне кажется, сейчас что-то вроде затишья перед бурей. Нас подготовили и оставили ждать… И пока мы сами по себе…

— Когда же всё начнётся? — нетерпеливо воскликнул он. — Это ожидание убивает!

— Не лучше ли долго ждать, чем быстро погибнуть? — осторожно произнесла я. — В любом случае мне кажется, что скоро… Но мне и месяц назад так казалось, а метеорит до сих пор не упал. Слышал? Он снова замедлился, словно выжидает нужный момент…

— Так ты не знаешь?

— Нет. Елиазар не говорил.

— Исаия тоже не говорил… — Ваня чуть успокоился и устало вздохнул.

— Исаия? Старец, который призвал тебя?

— Да…

— Я думала, ты тоже общался с Елиазаром, — немного удивилась я.

Почему-то мне в голову не приходило, что нас могли посещать разные Старцы.

— Возможно, мы говорим об одном человеке… То есть о существе, — хмыкнул Ваня. — Ведь он мог представиться, кем угодно.

— Действительно, какая разница? — мотнула я головой. — Всё равно Свет больше не приходит.

— А Тьма?..

Ваня задал вопрос, от которого я вздрогнула. Я не знала, как рассказать ему о своём новом кошмаре. Я больше не боялась, что он посчитает меня сумасшедшей, но всё же мои видения были слишком личными и затрагивали до предела натянутые струны в душе.

— Нет. Наверное… — произнесла я, от волнения задрожав всем телом. — Но ко мне приходит мама…

— Что? — Ваня напрягся и нахмурился, став похожим на того изменившегося себя, каким я видела его во сне.

— Я вижу её почти каждую ночь с тех пор, как выписалась из больницы… Она зовёт меня… И просит помочь ей… Но я в это не верю.

— Не веришь, что ей плохо?

— Когда мы были на кладбище, я чувствовала, что она, наконец, нашла покой…

— Что же тогда означает твой сон?

— Мне кажется, это Тьма… Она пытается использовать самое дорогое, что у меня осталось — воспоминания о маме. И у неё получается. Каждый раз я начинаю сомневаться и каждый раз мне хочется броситься ей на помощь…

— Не поддавайся.

— Я стараюсь… Но я ведь не знаю наверняка… Вдруг это не Тьма? Вдруг я ошибаюсь?

— Варвара Михайловна и так много страдала. Я уверен, что она не может страдать и там…

— Я тоже на это надеюсь… А к тебе Тьма ещё приходит?

— Периодически, — Ваня нервно дёрнулся и странно на меня покосился. — Знаешь, эта страшная тётка соблазняет меня тобой…

— Да?.. — только и смогла выдавить я.

Я знала, что Тьма обязательно использует наш разрыв, но не думала, что останусь для Вани самым дорогим человеком и теперь. Прошло столько времени… Неужели у него до сих пор сохранились ко мне чувства? Неужели он только пытался убедить меня в обратном? Я надеялась, что эти домыслы окажутся неправдой, но, судя по тому, как он напрягся, я не ошиблась…

— А что за тётка? — спросила я, чтобы увести разговор подальше от себя и уже примерно представляя, о ком он мне расскажет.

— Противная какая-то… Пожилая. Вся в розовом с ног до головы, как поросёнок, и с жутко-розовой помадой… Она наблюдает за мной, иногда пытается заговорить… Но я её игнорирую или посылаю куда подальше, — Ваня невесело рассмеялся. — Видела бы ты её!

— Я видела… — в ужасе прошептала я. — Когда-то она и ко мне приходила… Елиазар назвал её Чёртом…

— Всё нормально, — уловил моё настроение Ваня. — Пока мы вместе, нам никакие Черти не страшны!

— Конечно…

Однако шутка не удалась.

Мы давно уже были не вместе, а просто рядом.

Я виновато отвернулась и перевела взгляд на залитое дождём стекло, а Ваня погрузился в свои раздумья. И в салоне повисла удушливая тишина. Я молча слушала, как о крышу разбивались тяжёлые капли, размышляя о том, что слишком засиделась в его машине. Но уходить не хотелось. Одна мысль, что из уютного, тёплого салона нужно было выйти под дождь, а потом провести вечер и ночь в пропахшей сигаретами и парами алкоголя опустевшей квартире, удручала. Но и задерживаться дольше я не могла. Дома ждала целая куча дел, которые нужно было переделать, прежде чем моя голова коснётся подушки.

Всего на три часа…

— Мне пора, — первая нарушила я неловкое молчание. — Завтра рано вставать, а мне ещё нужно прибрать за отцом и подготовиться к занятиям…

— Кстати, как там Павел Наумович? — спросил встрепенувшийся Ваня.

— Как всегда… Плохо… Пьет, курит, а потом спит в алкогольном угаре. Я боюсь, что однажды он заснёт с сигаретой, и тогда…

— Старайся так не думать.

— Это трудно…

— Слушай, плюнь на всё! — он опустил свою широкую ладонь на мою руку и слегка сжал её. — Завтра я заеду и помогу тебе прибраться, договорились? Прости, что не сегодня — у меня ещё есть дела. Но завтра мы вместе всё сделаем! А вот это… — Ваня свободной рукой потянулся к заднему сидению. — Это вам на ужин, чтобы тебе не пришлось готовить.

Он выудил оттуда большой пакет, поставил его мне на колени и слегка улыбнулся, явно довольный, что сюрприз удался.

Я почувствовала тяжесть содержимого и поняла, что это были контейнеры с готовой едой. Смутившись, заглянула в пакет — повеяло запахами, от которых желудок требовательно заурчал, ведь я с утра ничего не ела. Еды оказалось столько, что мне одной хватило бы на неделю, а с отцом о вахте возле плиты можно было забыть дня на четыре.

— Вань, ты не обязан…

— Это мама готовила, — перебил он меня. — И сказала, что обидится, если ты откажешься, ведь тогда всё это придётся выбросить.

Или отдать. Нуждающимся. Таким, как я…

— Ну… Спасибо твоей маме! — усмехнулась я злым мыслям.

Но при этом ощутила, как в душе разлилось тёплое чувство благодарности и жгучее чувство неловкости.

— Плюнь сегодня на всё, — повторил Ваня. — Обещай, что ляжешь спать раньше, а то вид у тебя ужасный… То есть, я не про шрамы… — тут же начал оправдываться он. — Ты выглядишь уставшей…

— Да. Хорошо, — я быстро сдалась, не испытывая желания поднимать эту тему.

Я понимала, что теперь выглядела мягко говоря пугающе, и считала странным, что Ваня до сих пор не сбежал в ужасе. А ещё я действительно нуждалась в отдыхе и помощи, хоть и старательно это отрицала.

— Вань, зачем ты это делаешь?.. — еле слышно спросила я.

— Я же сказал, что это мама… — начал он свою отговорку.

— Нет… Зачем ты продолжаешь со мной возиться? Я ведь некрасиво поступила тогда…

— Привычка, — пошутил Ваня, однако веселья в его голосе не появилось, а потом он рассудительно добавил: — Я знаю, что у тебя были причины со мной расстаться, и понимаю, почему ты ничего не рассказала. Но теперь… Это нас связывает.

— Думаешь, этого достаточно? — я несмело взглянула на него.

— А ты думаешь, нет?

— Я сейчас вообще не способна думать, — попыталась я уйти от ответа.

— А ты бы хотела… Попробовать снова? — сощурился он, теребя старенькую обшивку руля.

— Я…

Я на секунду задумалась, пытаясь разобраться в своей душе — чего же мне действительно хотелось?

Внутри боролись два противоречия.

С одной стороны, я испытывала безмерное чувство благодарности за то, что Ваня всегда, во всех обстоятельствах был рядом и не собирался отступать, несмотря ни на что. Даже когда я сама его прогоняла. И да — я всё ещё его любила, ведь такие чувства не могли исчезнуть бесследно. Расстаться можно было врагами или несостоявшимися любовниками, так и не заглушив в себе прежние эмоции, но не друзьями. Нельзя было дружить с человеком, зная, что с ним связывало нечто большее. Воспоминания всё равно будут бередить душу, вновь и вновь раздувая тлеющие угли и не позволяя до конца погасить это пламя. И должно было пройти слишком много времени, чтобы оно окончательно погасло.

Похоже, Ваня разделял подобные мысли. Мы не могли находиться рядом, не вспоминая о том, что было между нами, испытывали неловкость и всё ещё боялись касаться друг друга. Я краснела, если Ваня брал меня за руку или случайно оказывался слишком близко. А он слишком часто оказывался слишком близко, особенно в последнее время. Однако гораздо тяжелее мы переносили долгую разлуку. Я объясняла это навалившимися несчастьями, но, возможно, существовало и другое объяснение, ведь никто не смог бы внушить нам любовь, если бы мы действительно не любили…

Но потом я вспомнила лицо Давида, его чарующие, тёмные глаза, суровые черты, и на секунду моё сердце остановилось. Я испытывала к Давиду нечто большее, чем к Ване. Должна была испытывать, ведь он являлся моей парой. Так сказал Елиазар, но ведь я ничего о нём не знала. Была ли я готова ждать встречи со Стражем, не имея гарантии, что вообще его увижу? В той страшной реальности могло произойти всё что угодно, в том числе и ничего. И потому вероятность, что мы так и не столкнёмся в данном воплощении, тоже была высока. Равно как и вероятность, что мы погибнем, так и не узнав друг друга. Да и воспоминания, и сны о прошлом постепенно стирались за повседневными делами и заботами, тускнели от времени, и теперь я уже не была уверена, что всё это являлось правдой.

А Ваня существовал, он был настоящим, и та тайна, которая разъединила нас, теперь действительно нас объединяла. Свет хотел, чтобы мы расстались — и мы расстались. Но дальше нам необязательно было находиться врозь. Пусть ненадолго, пусть всего на несколько дней, недель или месяцев, отведённых нам на земле, но мы могли бы вновь ощутить простое мирское счастье.

Однако имело ли это смысл?

Ведь всё изменится, когда начнётся Битва. Возможно, Ваня умрёт в первые минуты боя. Возможно, умру я, и все мои глупые мысли и любовные переживания умрут вместе со мной. Никто из нас не знал, что произойдёт даже через секунду. Так как мы могли на что-то надеяться и строить планы?

— Я… Не уверена, — наконец, произнесла я, отмахнувшись от переполнявших голову размышлений. — Я бесконечно тебе благодарна… Но… После того, что произошло… И после того, что произойдёт… Мы ведь оба можем не выжить… Или один из нас… Есть ли в этом смысл, тем более сейчас? С учёбой, с работой, с папой… У меня нет ни времени, ни сил… А нам они ещё понадобятся, ты же знаешь…

Я задохнулась, но так и не смогла произнести главные слова — я не смогла рассказать ему о Давиде. Да и стоило ли Ване о нём знать?..

— Лиз, я помогу тебе, — спокойно и уверенно ответил он. — Я рядом и я помогу.

— И ты бы хотел?.. — задала я несмелый вопрос, от которого что-то в груди тревожно ёкнуло.

Вместо ответа Ваня снова потянулся на заднее сидение.

Теперь в его руке появилась тёмно-красная роза — распустившаяся, с бархатистыми, мягкими лепестками. Парень молча протянул её мне, а я так же молча её приняла. Осторожно взялась за длинный стебель, но он оказался гладким — шипы были заботливо срезаны, чтобы я не поранилась. Не обязательно Ваней, а, скорее всего, девушкой в цветочном магазине, но всё равно это оказалось очень приятно. Я поднесла розу к лицу и вдохнула тонкий аромат из самого сердца цветка. Голова чуть закружилась, но не от запаха, а оттого, что я снова почувствовала себя нужной…

Нужной ему.

Лёгким движением руки он убрал выбившуюся прядь волос и заправил её мне за ухо. Я встрепенулась и увидела, что он был совсем близко…

— Может, попробуем снова? Сколько бы это ни продлилось, — почти прошептал Ваня.

Я закрыла глаза и нервно вздохнула, пытаясь справиться с охватившим меня волнением и смущением. Пытаясь понять, что же я на самом деле хотела ответить — да или нет… И в этот момент почувствовала лёгкое, почти невесомое прикосновение к своим губам, словно их случайно тронули крылья бабочки. Я распахнула глаза, встретившись с Иваном удивлённым и испуганным взглядом.

Но не отстранилась, а просто замерла.

Мне вдруг отчаянно захотелось живого человеческого тепла. Его тепла. Его крепких и надёжных объятий, которые столько раз не давали мне скатиться в бездну безумия…

Ваня снова коснулся моих губ — уже ощутимее и настойчивее. И я ответила. Робко, неловко и несмело, словно мы целовались в первый раз.

Я хотела ему ответить.

— Мне нужно ехать, — через некоторое время выдохнул он.

Я лишь сдавленно кивнула.

Не обращая внимания на риск промокнуть насквозь, Ваня вышел под дождь и открыл дверь с моей стороны, взял пакет и галантно предложил руку, чтобы я выбралась из машины. А затем мы вместе добежали до подъезда, низко пригибаясь под потоками воды, словно такой способ передвижения мог защитить нас от ненастья.

— Тебя проводить до квартиры? — спросил он, остановившись под навесом крыльца.

— Не нужно, я сама.

Ваня взял моё лицо в ладони, ещё раз осторожно коснулся губ и провёл пальцами по линии подбородка.

— До завтра, Лиз.

— До завтра, — прошептала я в ответ.

Пока я доставала ключи, пытаясь удержать в руках розу, пакет и сумку, Ваня, уже не спеша и не замечая ливня, вернулся в машину, завёл двигатель, и у меня за спиной раздался шум рассекавших лужи колёс. Я обернулась, случайно выронив связку из онемевших пальцев, и с досадой проводила его взглядом.

Двор опустел.

Однако я осталась стоять, отрешённо разглядывая пожелтевшие деревья и размокшие в лужах листья, вдыхая полными лёгкими холодный и сырой воздух и пытаясь унять бурю мыслей и чувств, которые наполняли голову и сердце. Так прошло несколько минут, пока меня, наконец, не пробил озноб. Он напомнил, что нужно было возвращаться домой, ведь ночевать на улице я всё равно не могла…

Сжимая мокрую связку ключей, я медленно преодолела несколько пролётов грязной, серой лестницы и оказалась возле входной двери. Чувство было такое, словно я забралась на вершину Эвереста: голова закружилась, лёгкие обожгло недостатком кислорода, а перед глазами всё поплыло. Возможно, не из-за плохой физической формы, а из-за бьющих через край эмоций, но, так или иначе, витать в облаках было некогда. Меня ждал бой, поэтому я глубоко вздохнула и открыла замок.

Перед глазами предстала всё та же картина: на диване мёртвым сном спал небритый и давно не принимавший душ отец, рядом валялась недопитая бутылка и стояла неизменная пепельница, окурки из которой уже вываливались во все стороны и пачкали потёртый ковёр. Даже на выдохе я ощутила стойкий запах перегара, пропитавший обои, мягкую мебель и шторы в маленькой квартире, и поспешила открыть все форточки, чтобы запустить немного свежего воздуха. После чего принялась за мытьё посуды. Когда с ней было покончено, температура в квартире приблизилась к нулевой отметке, но окна закрывать ещё не хотелось — слишком глубоко въелся ненавистный и тошнотворный запах. Я вернулась в зал и накрыла отца одеялом, чтобы не добавить к его запою ещё и пневмонию. Тот мигом свернулся в позу эмбриона и что-то невнятно проворчал, напомнив беспомощного младенца, сладко спавшего в своей колыбели.

Его вид пробудил во мне какие-то материнские чувства и вызвал приступ умиления, смешанный с изрядной долей жалости. Да, теперь я его жалела, ведь видела, как отец день за днём спивался от горя и терял связь с реальностью. Неважно, по своей воле или нет он выбрал такой путь. Он любил хотя бы маму, и этого мне было достаточно.

Я просто не могла его ненавидеть.

Повинуясь внезапному порыву, я погладила взрослого мужчину по голове, ощутив под ладонью холод сальных волос. А потом не удержалась и поцеловала его в лоб, как целуют маленьких детей…

Неожиданно тишину пронзил резкий и шипящий звук.

Я развернулась, взволновано пытаясь найти его источник, но им оказался обычный телевизор. В передаче началась реклама, которую специально делали намного громче, чтобы привлечь внимание, и, возможно, из-за этого я не заметила раньше, что он работал. Яркий свет на мгновение ослепил, прорезав темноту сгустившихся в квартире сумерек. На запылившимся экране, посреди сказочного леса заплясали маленькие, пухлые медвежата и запели песенку о готовом детском завтраке. Они раздражали своей пестротой и крикливостью и являлись сейчас такими же неуместными, как конфетти или воздушные шарики под потолком. Я схватила пульт, но случайно нажала не на ту кнопку и лишь переключила канал…

— Здравствуйте! В эфире новости, экстренный выпуск!

Я замерла, не в силах оторвать взгляд от экрана, и лишь нащупала позади себя кресло, чтобы не упасть на вдруг подкосившихся от страха и волнения ногах. Ладони мигом вспотели, хотя ещё секунду назад я хотела накинуть кофту, чтобы не замёрзнуть окончательно. Девушка, сидевшая на фоне динамичных, голубых декораций, выглядела очень серьёзной и быстро читала по листочку текст. А затем во весь экран показали снятые с дрона кадры — как от морской поверхности, прямо к стратосфере поднималось огромное облако пара, по форме напоминавшее дракона…

— По неизвестным пока причинам скорость метеорита неожиданно возросла в тысячи раз, что зафиксировали астрономические станции и орбитальные спутники по всему миру, — продолжала вещать женщина из студии. — Также вновь изменилась его траектория, и буквально несколько минут назад Легат упал в воды Чёрного моря, то есть на два месяца раньше, чем предполагали учёные. Его падение спровоцировало выброс большого количества пара, образовавшегося вследствие столкновения раскалённого небесного тела с поверхностью воды, и серию волн, которые в ближайшее время достигнут суши. По предварительным подсчётам их высота составит семь-девять метров, что приведёт к практически полному разрушению городов, находящихся в прибрежной зоне. Местные жители и туристы в данный момент эвакуируются в безопасные районы, однако полной эвакуации ввиду ограниченности временных ресурсов, нехватки транспортных средств и людских резервов произвести не удастся. Также в городах всё ещё остаются сотрудники экстренных служб и правоохранительных органов, следящие за пресечением случаев мародёрства…

Ведущая продолжала рассказывать подробности падения метеорита,комментируя транслируемые в прямом эфире кадры, но я её уже не слушала, в панике обхватив голову руками. Я знала, что произошло на самом деле, а остальная информация меня не интересовала. Гибель многих людей в ближайшие несколько часов, безусловно, станет печальным и страшным событием, но просто умереть, наверное, было не так уж и ужасно. Гораздо худшее предстояло перенести тем, кто выживет в атаке цунами, и даже тем, кто находился сейчас в сотнях и тысячах километров от места падения Легата.

То есть нам.

От волнения и страха у меня затряслись руки. Пульт выпал из непослушных пальцев и с грохотом упал на пол, разлетевшись в разные стороны осколками и запчастями. Но я даже не шелохнулась, чтобы их собрать — я просто не обратила внимания на такую мелочь. Всё вокруг исчезло: неопрятная квартира, запах табачного дыма и алкоголя, телевизор и отец, спавший в пьяном угаре у меня за спиной. Остались только я и дракон, расправивший крылья над тёмной морскою пучиной, спокойной на поверхности, но уже неудержимо стремившейся к берегу в её глубинах, таивших в себе разрушения и смерть.

Я знала, что этот момент когда-нибудь настанет, и всё же не ожидала, что Посланник прилетит так рано. Тем более, сегодня. Ведь ещё несколько минут назад мы сидели с Ваней в машине, строили планы на завтрашний день и на возможную дальнейшую жизнь, даже не подозревая, что её конец уже начался.

Внутри бурлил огненный коктейль эмоций: смесь страха, досады, волнения, жалости, трепета, гнева, злости и разочарования оттого, что не в моих силах было что-либо изменить. Кто-то наверху решал, когда мы должны были жить, а когда умирать, когда нужно было начать Битву и, возможно, когда её закончить. Высшие Силы не интересовало, сколько нерешённых проблем и забот осталось у нас на земле. Они плевали на наши желания и страхи, потому что у них имелись свои, высшие цели, которые были гораздо важнее всех людских вместе взятых…

Судорожно хватая ртом воздух и стараясь отогнать тяжёлое чувство безысходности, тисками сдавившее грудную клетку, я кинулась к сумке и принялась перетряхивать её в поисках сотового телефона. И спустя несколько долгих минут в руке всё же оказался заветный прямоугольник металла и пластика, который тут же завибрировал, напугав меня до полусмерти.

— Ваня, ты смотришь?! — крикнула я, ещё не успев поднести сотовый к уху.

— Нет, я на трассе, — послышался из динамика его растерянный голос. — Я включил радио и услышал… Это передают по всем каналам.

— Ох… — я прикрыла рот рукой и сползла на пол.

В трубке повисла гнетущая тишина.

А что мы собственно могли сказать друг другу?

Поделиться переживаниями?

Но каждый переживал сейчас по-своему и по-своему боялся и не знал, что делать.

Поддержать друг друга?

Но в чём?

Как Ваня мог поддержать меня в том, о чём не имел ни малейшего представления? И как я могла поддержать его, если у меня самой не осталось сил казаться твёрже, чем я была на самом деле?..

— Ваня, мне страшно, — призналась я, наконец, нарушив тишину. — Мне очень страшно…

— Мне тоже, Лиз, — отозвался он. — Что дальше?..

— Я не знаю… Не представляю, — прошептала я, чувствуя себя не менее растерянной, чем он. — Возможно, придётся что-то сделать… С собой…

— Убить себя?

— Почти… Понимаешь, авария… — я набрала в грудь побольше воздуха, решив поделиться с ним неприятной информацией. — Её подстроили, чтобы перенести меня туда… Чтобы я смогла вспомнить прошлую Битву…

— В смысле… Ты уже была там?! — воскликнул Ваня.

— Да… И не раз… Так сказал Елиазар.

— Лиз… — Ваня на секунду замялся, а в его голосе прозвучало столько жалости и сочувствия, что у меня сжалось сердце. — Я даже не представлял!

— Ничего… Я тоже… До недавнего времени.

— Мне такого не показывали.

— Просто ты в первый раз будешь в этом участвовать…

— Я думал, так у всех…

— Нет, Вань, не у всех. Помнишь мои кошмары? Это были вовсе не кошмары, это были воспоминания…

На секунду на линии снова повисла тишина.

— Почему ты не рассказала раньше? — наконец, тихо спросил Ваня. — Я не обвиняю, но мне нужно было знать.

— Прости… Я не хотела, чтобы мои кошмары стали и твоими тоже.

— Они и так были моими! — возразил он. — Я переживал, просто не знал, в чём проблема! И мне пришлось тебя отпустить!

— Но ты вернулся…

— Вернулся… Только всё могло быть иначе! Мы могли не расставаться!

— Мне жаль, что так вышло… — я прикусила губу, снова умолчав о том, что этого желал Свет, а не я. — Вань?

— Что? — фыркнул он.

— Пообещай, что найдешь меня там…

— Конечно, — неожиданно мягко и спокойно ответил Ваня, однако в этом спокойствии прозвучало звенящее напряжение. — Всё будет хорошо, малыш. Мы с тобой обязательно встретимся…

— В Аду… — подсказала я, сорвавшимся голосом.

— Не волнуйся, — он нервно усмехнулся. — Я буду с тобой даже в Аду… Вот, Чёрт!..

— Ваня?.. Ваня?!

— Извините, связь прервалась, — произнёс ледяной женский голос.

Я лихорадочно принялась нажимать повторный вызов, но, как назло, попадала не в те кнопки. А когда мне, наконец, удалось нажать нужную, из динамика вместо гудков полились безразличные фразы:

— Телефон абонента выключен или находится вне зоны обслуживания…

Что-то замерло во мне. Наверное, сердце. Оно перестало биться и окаменело, несколькими тоннами мёртвого груза раздавив грудную клетку. На глаза навернулись слёзы, размыв очертания светившегося в сумерках экрана. Руки безвольно опустились на колени, пальцы разжались, и сотовый телефон выскользнул из них, составив компанию осколкам разбитого пульта. Я понимала, что с Ваней произошло что-то плохое, но не знала, перенёсся ли он в другую реальность или попал в аварию, которую Свет не планировал.

Умер…

Я уронила голову на подлокотник кресла и беззвучно зарыдала, упрекая себя, что отпустила его сегодня.

Лучше бы я осталась с Ваней.

Лучше бы Ваня остался со мной…

Я мучилась выбором — бежать ли на улицу, чтобы искать его разбившуюся машину, или сидеть в квартире и ждать, когда появится Елиазар. Если появится. Каждая секунда нервного ожидания угнетала. Мне необходимо было убедиться, что с Ваней не случилось ничего непоправимого, и, не в силах дальше сдерживаться, я всё же решила отправиться на поиски. Ваня находился где-то за городом, а значит, мне придётся взять такси.

Однако не успела я подняться на ноги, как из динамика телевизора вдруг раздалось шипение, а по экрану пошла рябь, смазывая кадры окрестностей Сочи. Я вскинула голову, мгновенно среагировав на изменение шумового фона, и, ещё не сообразив, что произошло, кожей ощутила его присутствие в комнате.

Елиазар сидел в кресле напротив, симметрично положив руки на подлокотники. Даже он, всегда спокойный и невозмутимый, сейчас выглядел напряжённым: глубокая борозда пролегла между белёсыми бровями, юношеская свежесть ушла с лица, а светлые глаза потемнели, став бездонными. Теперь он напоминал не ужасно загримированного молодого актера, а уставшего от жизни дряхлого старика, каким внушительный возраст и должен был его сделать.

— С Иваном всё в порядке, — сухо произнёс Старец в ответ на мой невысказанный вопрос.

— Он не умер?.. — взволновано прохрипела я, смахивая остатки слёз.

— Он жив, — ответил Елиазар таким же ледяным тоном.

Я шумно выдохнула.

Слава Богу…

То есть Высшим Силам…

То есть неважно кому!

Ваня был жив — и от этой мысли мне сразу стало легче. Я невольно схватилась за горло, почувствовав, как под кожей бешено запульсировала кровь, разгоняемая вновь забившимся сердцем.

— Что произошло?

— Тебе пора, — отрезал Елиазар, поднявшись с кресла.

— Но…

— Тебе пора, — тихо, но с лёгким раздражением и физически ощутимым давлением повторил он.

Неудивительно, что Старец испытывал раздражение и торопился — он просто не мог ждать. Сейчас его заботили иные проблемы, нежели моё беспокойство за друга. Сколько ещё людей ему нужно было обойти и забрать с собой в неизвестность? Сколько раз ему уже задали или зададут подобные вопросы? Я была не единственной сентиментальной и точно не исключительной, чтобы успокаивать меня весь вечер. Тем более, возможно, Ваня уже перенёсся в тёмный мир, пока я доставала Елиазара глупостями.

Что ж, главное я услышала.

В воспалённых старческих глазах я прочла немой укор своей медлительности и сообразила, что мне нужно было действовать, а не валяться на полу безвольной тряпкой. Я с трудом поднялась вслед за Елиазаром. Битва ещё не началась, но я уже не могла владеть собой: от волнения ноги не слушались, всё тело била мелкая дрожь, а сердце не желало успокаиваться, сбиваясь с ритма. И всё же я попыталась собрать в кулак всю свою волю и решительно взглянула на Старца.

— Что я должна сделать? — чётко спросила я.

Елиазар ничего не ответил.

Он просто кивнул в сторону открытого окна, однако я поняла его без слов.

Наверное, сегодня произойдёт сотня подобных попыток суицида. Кто-то объяснит всё воздействием Легата на психику неуравновешенных людей. Кто-то сделает вывод, что метеориты, как и кометы, приносили с собой беды и несчастья, дестабилизировали магнитный фон Земли или придумает какую-нибудь другую чушь. Но даже в этих теориях будет своя доля правды — несчастья случатся из-за падения Легата. Вот только настоящих причин никто и никогда не узнает. А того, кто попытается о них рассказать, запишут в сумасшедшие, и ещё на тысячу лет мир погрузится в блаженное неведение…

Сделав несколько несмелых шагов, я остановилась возле окна. Онемевшими пальцами открыла его шире, забралась на подоконник и посмотрела вниз. Высота, с которой мне предстояло спрыгнуть в объятия мокрого асфальта, ужасала, поэтому непроизвольно я мёртвой хваткой вцепилась в старую раму. В лицо ударил порыв ледяного ветра, принеся с собой ароматы мокрой земли и озона. Я жадно втянула его носом, и обжигающий холод мгновенно наполнил лёгкие и остудил голову.

Быть может, на земле я дышала в последний раз.

Быть может, я не вернусь из тёмного мира живой…

Эта мысль заставила совершенно другими глазами посмотреть на дома вокруг, на переливавшиеся всеми оттенками красного и жёлтого осенние деревья и на огромные лужи, образовавшиеся после недавнего дождя. Лишь в это последнее мгновение я осознала, сколько прекрасного окружало меня в жизни, сколько чудесных мелочей я не замечала раньше, запутавшись в проблемах и хлопотах повседневности, и поняла, как сильно мне не хотелось расставаться с такой простой и близкой красотой.

Но теперь сожалеть было поздно.

Я подняла глаза наверх, ожидая, что увижу там серые дождевые тучи…

И чуть не заплакала.

Светлая полоса на горизонте, обещавшая ночью ясную погоду, разрослась и стала шире. Сквозь неё проглядывал огненный закат — огромное, алое солнце почти село, и лишь крошечный его кусочек ещё сиял над городской застройкой. Золотистым и розовым светом оно подкрашивало края облаков, дома и деревья на дальней стороне улицы, которая виднелась между крышами соседних зданий. Зрелище завораживало и навеивало тоску. Я представила необъятность и бездонность этого неба, за которым таились бескрайние глубины космоса. Представила массы пара, которые даже через сотни и тысячи лет останутся неизменными и будут так же неторопливо проплывать над городами, лесами, полями и океанскими просторами, не замечая происходивших внизу изменений. Какими же крохотными мы являлись по сравнению с ними. Какой краткосрочной была наша человеческая жизнь…

А дальше, за пределами атмосферы, за пределами нашей солнечной системы и галактики, неужели больше нигде не существовало подобного солнца, подобного неба и заката? Неужели Свет и Тьма создали только нас, и только мы бились за них? Сейчас я жалела, что не задала эти вопросы раньше, но надеялась, что ещё смогу получить на них ответы…

— Времени мало, — послышался из-за спины голос Елиазара, остановивший мои унёсшиеся вдаль мысли.

— Да, — тихо отозвалась я, но развернулась обратно в комнату и посмотрела на мирно храпевшего на диване мужчину.

Отца не волновало, что его дочь готовилась выпрыгнуть из окна, что светлый Старец стоял сейчас на расстоянии вытянутой руки и не обращал никакого внимания на бренное тело бывшего тёмного. Свет, как и Тьма, потерял к нему интерес с тех пор, как он погрузился в отравленную парами алкоголя реальность и отключился от всех остальных реальностей, став абсолютно бесполезным и беспомощным. После аварии мы словно поменялись ролями. Отец превратился в моего ребёнка, а я — в его родителя. И как родитель я не хотела оставлять его одного, прекрасно понимая, что без меня он просто пропадёт…

— О нём позаботятся, — ответил Елиазар на мои беспокойные мысли.

Я молча кивнула, ведь мне ничего не оставалось, кроме как поверить ему. Потом тихо, одними губами прошептала, обращаясь к отцу:

— Прощай…

И шагнула из окна.

Часть 2. Тьма. Глава 1. Тёмный мир

Я боялась прыгать.

Я боялась разбиться.

Моё истерзанное тело боялось снова испытать боль.

Все мышцы напряглись до предела, моментально одеревенев от переизбытка адреналина и молочной кислоты, хотя прыжок не потребовал от меня каких-либо физических усилий.

Один шаг — и я стремительно понеслась вниз, к земле, подчиняясь законам Ньютона и отдаляясь от кусочка неба, зажатого между крышами высоток. В ушах засвистел ветер, где-то во дворе залаяла собака, но уже через секунду лай исчез. Исчез и двор, и небо, и мокрые дома, и пожелтевшие деревья. Исчез даже алый свет заката. Остался только противный свист, который зазвучал громче и перерос в жуткий скрежет, разрывавший голову на куски.

Остальное погрузилось в темноту.

Я думала, что падение займёт две-три секунды, но оно всё никак не заканчивалось, словно я падала не на асфальт, а в бездонную пропасть, всё ближе и ближе подлетая к центру земли. Затем перед взором появились красные вспышки и замелькали в бешеном круговороте, словно на разогнавшейся до сверхсветовой скорости карусели.

А дальше я неожиданно поняла, что оказалась на твёрдой поверхности.

Я снова не почувствовала ни удара, ни толчка от встречи с земной корой, как не почувствовала и боли в разбившейся плоти — абсолютно ничего. Свист в ушах стал постепенно стихать, оставляя голову страдать от мигрени, а тело — от слабости и страха. После цветного мелькания желудок начал несмело возмущаться, и я порадовалась, что не успела поужинать после работы, иначе вся еда оказалась бы у меня под ногами.

Стараясь совладать с дезориентацией, я закрутила головой по сторонам, в надежде найти какие-то ориентиры и понять, где теперь находилась. Но пока меня окружала лишь темнота, в которой не виднелось ни единого просвета, и тишина, блаженная вначале, но неумолимо давившая на барабанные перепонки теперь. Я глубоко вздохнула, и шум воздуха, покинувшего лёгкие, прозвучал оглушительно громко. Мне даже показалось, что я услышала эхо, отразившееся от неизвестной преграды впереди, а последовавшее за ним равномерное дыхание напомнило звук двигателя, разгонявшего гробовую тишину.

Пока ко мне не вернулось зрение, я присела и коснулась ладонями земли под ногами, пытаясь хотя бы на ощупь познать небольшой клочок пространства рядом с собой. Земля оказалась горячей и совершенно гладкой. Появилось чувство, будто я водила пальцами по стеклу, на котором не было ни шероховатостей, ни даже пылинок. Поражённая новыми ощущениями, я выпрямилась и поняла, что начала различать смутные очертания далёких гор, которые рваной полосой разделили тёмное пространство под ними и серое, призрачное зарево над ними. А когда глаза ещё немного привыкли, я смогла разглядеть, что это было вовсе не зарево, а низкие, серые тучи, затянувшие небо тугой, беспросветной пеленой. Они шевелились, перетекали из одной формы в другую, бурлили и переливались, словно пар над огромным, кипящим котлом. Где-то над моей головой сверкнула молния, яркой вспышкой пронзившая тьму вокруг и на мгновение ослепившая. В ту же секунду раздался раскат грома, очень похожий на скрежет, который я слышала во время падения. Эхо от него прокатилось по пустынной равнине и запуталось в вершинах кривых скал. Теперь они казались тюремной решёткой, плотным кольцом охватившей поле предстоящей Битвы и не позволявшей никому сбежать с места сражения Высших Сил. Лишь в одном месте в их непрерывной цепочке находилась брешь — проход шириной в сотню метров. По обеим сторонам от него возвышались два особенно скрюченных пика, склонившихся друг к другу, подобно двум молчаливым Стражам, которые испокон веков высматривали на своём посту приближение тёмного Войска.

Я взглянула на их подножие и снова удивилась. Земля действительно представляла собой ровную поверхность, блестевшую, как начищенное зеркало. Но на этом зеркале всё же появлялись трещины, которые достигали в длину нескольких метров и уходили вглубь на неизвестное расстояние. Над трещинами вился вырывавшийся из недр пар, словно над сотней действовавших вулканов, невесомыми клубами устремляясь вверх и растворяясь в воздухе.

Таким я видела тёмный мир в своих кошмарах.

Таким он предстал и наяву.

За тысячи лет здесь не изменилось ничего — время замерло, превратившись в вечность без начала и конца, без изменений и движения, словно его не существовало вовсе. Как и тысячу лет назад, я вернулась в призрачную обитель и стояла на чёрном поле, рассматривая его в реальности, а не в снах или воспоминаниях из прошлого.

И в этой реальности я испытывала ужас…

Что же дальше?

Я снова огляделась и перевела взгляд от тёмных далей на более близкие объекты, но вокруг, насколько хватало глаз, не было ничего, кроме зеркальной глади земли, скал и гигантских валунов, разбросанных возле их подножий. В растерянности я завертелась на месте, чувствуя себя совершенно одинокой и брошенной даже Высшими Силами. А потом справа заметила движение и резко повернула голову, испытав одновременно облегчение, радость и удивление.

Там были люди. Множество мужчин и женщин в обычной одежде: джинсах, куртках, футболках и даже в вечерних платьях. Они находились совсем близко и так же растерянно оглядывались по сторонам. Тёмный мир впускал нас в себя постепенно, неспешно проявляя свои грани, ведь ещё секунду назад этих людей здесь не существовало.

Подхватив возникшую догадку, я совершила разворот на сто восемьдесят градусов и обнаружила у себя за спиной что-то вроде лагеря на месте, которое тоже только что было пустым. Удивительно, но я могла разглядеть мельчайшие подробности, хотя, казалось, от лагеря меня отделяли несколько километров чёрного поля. Я увидела большие серые палатки и ходивших среди них людей, некоторые из которых отличались от пёстро разодетой толпы. Они носили одинаковую одежду — свободные серые рубахи и серые штаны — и держались более раскованно, чем остальные. Что-то приносили, оставляя свою ношу под пологами, что-то рассматривали и проверяли, подходили к растерянным новичкам и увлекали их за собой в бескрайний лабиринт шатров.

Видимо, здесь мы будем находиться какое-то время, пока Свет и Тьма не соберут всех Воинов.

Заметив среди палаток движение тёмной массы, я сощурилась и обнаружила там животных. Но не простых одомашненных представителей копытных, кошачьих или псовых, а странных гибридов, слишком больших и ненастоящих, на равных общавшихся с людьми в серых рубахах. Я увидела огромного волка, которого темнокожий мужчина потрепал по загривку, подняв руку выше своей головы. Бизона, имевшего три длинных змеевидных хвоста и, несмотря на внушительные габариты, грациозно передвигавшегося между натянутыми верёвками. И медведя, который по-человечески сидел возле небольшого костра, вытянув вперёд широкие лапы и словно разговаривая с миниатюрной девушкой, едва достигавшей ему до груди. Остальных, гулявших вдалеке или скрывавшихся за палатками, я не смогла рассмотреть, но не сомневалась, что они представляли собой не менее удивительное зрелище.

Местами сквозь мрак пробивался тёплый свет и других костров, которых оказалось достаточно много. Вот только где люди брали для них дрова — было интересным вопросом, поскольку вокруг не росло ни единого дерева, кустарника или хотя бы травинки. И всё же, несмотря на сверхъестественное происхождение пламени, мне захотелось подойти и согреться возле одного из них, уютно присев рядом, как девушка с медведем. Хотя не могла сказать, что я замёрзла. Температура в Аду, или же Чистилище, приближалась градусам к сорока, а воздух, напитанный влажными парами, создавал эффект парной в бане. Мои волосы давно стали тяжёлыми и мокрыми, джинсы, в которых я перенеслась сюда, потеряли мягкость, а по спине побежали струйки пота.

И всё же меня тянуло к огню.

Я сделала несколько шагов по направлению к лагерю, но потом остановилась, заметив человека, отделившегося от тёплого света и двинувшегося мне навстречу. Вот только с головы до ног этот человек был покрыт таким желанным и одновременно таким ужасающим пламенем. Он горел, будто факел, однако его это совершенно не беспокоило. Я замерла от испуга, но потом поняла, что передо мной находился Дух — Фалег — которого я много раз видела во снах и воспоминаниях. Правда, раньше он казался мне менее человечным, напоминая скорее оживший костёр, а теперь его сутулая фигура, торчавшие из головы раскидистые рога и слишком длинные конечности просматривались гораздо лучше.

Дух остановился. Призывным движением загрёб когтистой лапой воздух и что-то громогласно проревел. Затем развернулся и направился обратно в лагерь. И мне ничего не оставалось, кроме как последовать за ним. Я несмело двинулась вперёд, стараясь держаться на почтительном расстоянии, ведь от Фалега исходил нестерпимый жар, грозивший спалить любого при неосторожности. Но, несмотря на опасность быть испепелённой, Дух больше не внушал мне ужаса и страха. Даже наоборот — сгорбленный, с неуклюжей походкой и качавшимися в такт неловким движениям рогами, инородными по отношению ко всей его внешности, он казался немного забавным. Однако я вспомнила, с какой силой Фалег разорвал тёмного Воина, и осеклась — его ярости стоило опасаться.

Очень быстро пустырь закончился, и мы запетляли между палатками и притихшими людьми. Они кидали на нас взгляды: то опасливые, то любопытные, то полные надежды — и с уважением отходили в сторону. Разглядывали и уважали, конечно же, не меня, а Фалега, а я являлась лишь ещё одним вновь прибывшим человеком, совершенно неотличавшимся от сотен и тысяч других.

Затем мы остановились. Фалег вытянул перед собой лапу и одним когтем ткнул вперёд, имея в виду, что дальше я пойду одна. На этот раз не издав ни звука, он так же неуклюже развернулся и направился прочь, оставив меня наедине с вернувшейся растерянностью. Я недоверчиво посмотрела в сторону, куда он указал, но там не оказалось ничего нового и никого знакомого, только люди всех рас и национальностей, да большие серые палатки.

А кого я, собственно, ожидала увидеть?

Елиазара?

Ивана?

Давида?

Похоже, меня просто бросили, позволив долго и мучительно самой искать себе пристанище.

Елиазар не рассказывал про эту часть, во снах я ничего не видела, а экскурс в прошлое вообще оказался бесполезен. Я надеялась, что, попав в тёмный мир, всё пойму и вспомню, раз в прошлых жизнях была Воином, но я не помнила ничего. Разум лишь настойчиво твердил, что я была обычным человеком из обычного мира и должна была находиться на земле, а не в потусторонней реальности. А память и интуиция молчали, трусливо забившись глубоко внутрь нестерпимо кружившейся головы.

Не имея других вариантов, я пошла в указанном направлении, надеясь увидеть кого-нибудь или что-нибудь знакомое. Не зря же Дух направил меня именно туда…

Теперь взгляды бросали уже в мою сторону. Но в них читалась не почтительность и страх, а попытка найти поддержку, родственную душу или в прямом смысле слова родственника или знакомого. Я разделяла подобные взгляды и чувства их обладателей. Люди вокруг, как и я, ощущали себя одинокими, брошенными и растерянными и так же искали своё место под бушующим небом. Но я ничем не могла им помочь. Как и они мне.

Время шло, а взгляды и палатки никак не заканчивались. Я уже начинала думать, что пройду весь лагерь до конца, так и не обнаружив то, что искала. В возможность встретить Ваню или Давида верилось с трудом, а о Елиазаре я вообще забыла — по близости не белело ни единого светлого пятна одеяний Старцев. Они словно ещё не спустились в Ад, продолжая собирать по земле людские души. И спустятся лишь тогда, когда собирать будет уже некого…

Вдруг что-то кольнуло меня, заставив остановиться.

Появилось чувство тревоги и опасения, будто я могла пропустить нечто важное. Только что именно — ещё не понимала. Я осмотрелась, снова ничего не обнаружив, и лишь одна девушка почему-то привлекла моё внимание. Словно ребёнок, она сидела на корточках и увлечённо раскладывала какие-то предметы на земле. Девушка выглядела совсем юной и обладала миниатюрной фигурой, которая напоминала скорее детскую, нежели подростковую. Она тонула в складках серой рубахи, делавшей её почти неприметной на фоне такой же серой ткани шатра. И, если бы не странное ощущение, зародившееся в глубине души или разума, я прошла бы мимо.

Заметив моё присутствие, девушка подняла испуганное лицо, а потом быстро юркнула под полог палатки, прихватив с собой все разложенные предметы. Это действие заняло не более секунды. Я даже не успела её как следует рассмотреть, запомнив лишь огромные, карие глаза, не говоря уже о том, чтобы понять, почему она меня заинтересовала. И всё же что-то смутное продолжало копошиться внутри, не давая покоя…

— Здравствуй, новый Воин!

— Ой!

Я подпрыгнула от неожиданного прикосновения, испугавшись сама и испугав светловолосую женщину, подошедшую со спины. Сердце бешено заколотилось, но уже через секунду успокоилось, когда пришло осознание, что опасности незнакомка не представляла. Немного отдышавшись, я смогла сосредоточиться на ней и на причине, по которой она со мной заговорила, ведь больше никто пока не сказал мне ни слова.

На женщине красовалась всё та же серая рубаха, как и на скрывшейся в палатке девушке, как и на многих вокруг. В уголках её глаз и возле губ собрались лучики мелких морщинок, выдавая возраст — около пятидесяти, — а кожа светилась изнутри здоровьем и имела абсолютно белый цвет. Не серый, а именно белый, словно солнце ни разу в жизни не касалось её, а меланин просто не знал, что ему нужно было вырабатываться. Однако, несмотря на свою бледность, женщина не являлась альбиносом. Пшеничного цвета ресницы и брови, не тронутые косметикой, и бледно-голубые глаза, излучавшие доброту и мягкость, как у монахини в каком-нибудь монастыре, дополняли светлый облик. Незнакомка напоминала Ангела, спустившегося с небес в Ад, чтобы спасать заблудшие людские души, и тем труднее было представить, что она сможет кого-то убить…

— Не бойся, — женщина ласково улыбнулась, озарив своей улыбкой тьму вокруг, а потом нежно коснулась моей руки. — Ты среди светлых, тебе нечего бояться. Я — Эмили.

— Елизавета… Лиза, — запнувшись, представилась я.

Странно, но я её понимала, хотя даже не представляла, на каком языке она могла разговаривать. Судя по имени, русской женщина не являлась.

А на каком языке ответила я?

На русском?

Почему-то мне казалось, что нет.

— Там была девушка… — произнесла я, пытаясь уловить, какие издавала звуки. — Я её испугала.

— Это Мелания, — Эмили грустно вздохнула. — Будь с ней помягче, ей очень страшно… Пойдём.

И она потянула меня к шатру, в котором только что скрылась Мелания.

— Это ваша палатка? — я отстранилась, ощутив небольшую неловкость.

— И твоя тоже, — улыбнулась Эмили, снова завладев моей рукой. — Пойдём.

Я ничего не поняла, но решила не сопротивляться, поскольку всё равно не представляла, куда дальше идти.

Пригнувшись под низким пологом, я вошла вслед за женщиной. И в очередной раз удивилась, поскольку внутри палатка оказалась довольно просторной. Здесь с комфортом могли разместиться человек шесть, хотя я думала, что она была рассчитана максимум на двоих. И стояли мы в полный рост — свод возвышался высоко над нашими головами, а снаружи я могла легко заглянуть на другую сторону. Правда, встав для этого на цыпочки. Внутреннее пространство заливал мягкий, тёплый свет, сильно рознившийся с липкой тьмой снаружи. Вот только я не увидела свечей, ламп или фонарей — никакого источника освещения. Светился сам воздух. Я оглядела себя и не обнаружила тёмных пятен ни в складках джинсов, ни в сжатой ладони, ни под ногами. Не отбрасывали теней и предметы интерьера, которых оказалось совсем немного: на светло-золотистом, гладком полу в ряд лежали три тонких матраса, поверх которых были уложены такие же тонкие серые одеяла, а в стороне стоял большой металлический таз и высокий сосуд.

На крайней лежанке, под слегка провисшей стенкой палатки сидела Мелания. Она забилась в самый дальний угол, обхватила колени руками и невидящим взглядом уставилась в точку перед собой, будто не замечая нас. Девушка не собиралась убегать, поэтому я смогла нормально её рассмотреть, одновременно копаясь в своих ощущениях и пытаясь понять, почему она привлекла моё внимание и практически привела в этот шатёр.

Мелания оказалась даже младше, чем я подумала сначала. Наверное, ещё не достигла совершеннолетия, а её маленький рост и миниатюрность вполне соответствовали столь юному возрасту. И ещё девушка была красива. Очень красива. Её чёрные волосы были заплетены в тугую косу, спускавшуюся до талии, а округлое лицо обрамляло несколько выбившихся прядей, создававших слегка небрежный образ. Над большими карими глазами, которые она почему-то старательно прятала, дугой изгибались густые чёрные брови. Мелания не выщипывала их, и это придавало ей естественное очарование. Скорее всего, девушка являлась жительницей какой-то восточной страны, уж очень бы ей подошло сари или наряд для танца живота. Однако представлять хрупкую красавицу с головы до пят замотанную в платок или скрывавшую своё лицо под паранджой мне не хотелось.

— Мелания, это Лиза, — Эмили провела рукой по моему плечу, словно кроме нас троих в палатке находился кто-то ещё.

— Привет, — она бросила на меня взгляд и тут же снова зарылась лицом в худенькие коленки.

Голос девочки оказался таким же тонким и юным, как и она сама. Но, вопреки ожиданиям, Мелания произнесла это просто тихо, а не угрюмо или злобно. Она скорее боялась нас, чем злилась или избегала.

— Привет, — мягко подхватила я и добавила фразу, которую обычно произносили при знакомстве: — Рада познакомиться…

Даже не договорив, я и сама ощутила, насколько глупо и неуместно она прозвучала…

— Ага, — Мелания криво усмехнулась и снова уставилась перед собой, больше не обращая на нас внимания.

— Всё хорошо, — услышала я за спиной подбадривающий голос Эмили. — Дай ей время привыкнуть, а пока подойди сюда…

Я развернулась лицом к выходу, ища женщину глазами. И обнаружила её стоявшей в стороне возле каких-то подставок, на которых были развешаны доспехи, напоминавшие средневековые латы — совсем как в моём сне. Некоторые щитки были абсолютно гладкими, а на некоторых ажурно переплетались сложные узоры, похожие на кельтские и выдавленные наружу непонятным мне способом. Доспехи чарующе и призывно блестели и переливались, вот только выглядели слишком гладкими и ненастоящими, словно их в течение нескольких часов полировали до зеркального блеска для съёмок псевдоисторического фильма.

Заинтересовавшись подобной униформой и позабыв про сжавшуюся в углу девочку, я подошла ближе и несмело коснулась нагрудника, висевшего на одной из подставок. И поняла, что не могла сказать точно, из какого металла он был изготовлен. Да, он блестел и жёстко держал форму, но почему-то создавал впечатление гибкой и мягкой резины. Не чувствовалась и отполированная гладкость, хотя я могла увидеть в доспехах своё отражение. Их внешняя физическая форма совершенно не соответствовала тактильным ощущениям, словно я ела мороженное, которое издавало хруст сочного яблока, или гладила котёнка, шерсть которого напоминала наждачную бумагу…

Рядом с подставками стояли круглые щиты с такими же замысловатыми орнаментами по краям и длинные мечи с украшенными рукоятями. Я провела пальцем по узору, испытав всё те же непонятные ощущения. А затем коснулась одного из мечей, желая убедиться, что хотя бы он являлся настоящим. И мои ожидания оправдались. Лезвие, сделанное из похожего, странного металла, легко погрузилось в верхний слой кожи, разрезав его как горячий нож масло. Я отдёрнула руку, и на месте пореза выступила капля крови…

Похоже, именно этим мы снова будем сражаться за Свет — люди против людей, в доспехах и с мечами, как в Битве, минувшей тысячу лет назад. Неужели Высшие Силы до сих пор выясняли отношения таким примитивным способом? С современными технологиями, со всевозможными видами огнестрельного оружия они всё равно выбирали простые мечи?..

Я мотнула головой, пытаясь выбросить из неё ненужные мысли.

Да, Высшие Силы часто были с нами не до конца откровенными и не посвящали в свои планы. Но, если люди даже спустя тысячи лет дрались на мечах, значит, на то имелись определённые причины. Просто мы их пока не знали…

— Это твои, — Эмили коснулась рукой одной из подставок, выдернув меня из раздумий. — Можешь примерить.

Я осторожно взяла вытянутую деталь, похожую на наруч с болтавшимися серыми ремешками, и покрутила её в руках. Деталь оказалась увесистой, но гибкой. Она на самом деле сгибалась, что буквально повергло меня в шоковое состояние. Я впервые видела такой металл. Одно дело — чуть согнуть длинное лезвие. И совсем другое — согнуть маленькую вещь, имевшую как минимум два ребра жёсткости. Более того, она молниеносно восстанавливала форму, словно кусок резины…

Однако, подивившись пару минут, я вернула наруч на место. Примерять доспехи сейчас не имело никакого смысла. Я и так знала, что они идеально сядут по фигуре, ведь их создали специально для меня…

— То есть я… До Битвы буду жить здесь? С вами? — задала я неловкий вопрос, граничивший с наглостью.

— Конечно, — отозвалась Эмили. — Если захочешь. А если нет, то в лагере найдётся множество мест, где тебе будут рады.

Женщина снова учтиво улыбнулась, но уже в первом произнесённом слове прозвучало столько уверенности, что стало понятно — всё остальное Эмили добавила лишь из вежливости.

— Я хочу, — быстро согласилась я.

Перспектива оказаться снаружи и продолжить неприкаянной тенью бродить между палаток меня совсем не радовала. Тем более гарантии, что я найду кого-нибудь среди тысяч Воинов, не было, а вот заблудиться могла со сто процентной вероятностью. Да и силы на поиски иссякли. После бессонной ночи, мучительного бодрствования на парах, рабочей смены и пока ещё несостоявшегося самоубийства я чувствовала себя совершенно измотанной морально и физически. И мечтала лишь о том, чтобы упасть на один из матрасов и провалиться в сон.

— А какая лежанка моя?

— Та, что в центре. Будешь нашим яблоком раздора, — Эмили открыто рассмеялась своей шутке, но мне почему-то стало не по себе.

Мелания тоже нахмурилась, искоса посмотрев на неё и сильнее уткнувшись носом в коленки.

— Да, вот ещё, — Эмили подняла с матраса одинокую стопку одежды, под которой оказались чёрные сапоги. — Можешь надеть это… Если захочешь. Но вряд ли в джинсах тебе будет удобно.

— Спасибо, — промямлила я, принимая вещи.

— Добро пожаловать, Лиза, — почти торжественно произнесла женщина. — И удачи тебе в Бою!

Мелания почему-то раздражённо фыркнула, сорвалась с места и молнией вылетела из шатра, растолкав нас в разные стороны. Я еле устояла на ногах, а Эмили лишь грациозно отпрыгнула, уступив дорогу нервной девочке.

— Что с ней? — я недоумённо посмотрела вслед Мелании и подняла выбитую из рук одежду.

— Она боится, — вздохнула Эмили. — Просто боится.

— Я тоже боюсь, но я так себя не веду…

— Она же подросток, а подростки подвержены определённому максимализму… Мелания вернётся, как только остынет, — Эмили отвела глаза в сторону, что тут же меня насторожило.

— Вы что-то от меня скрываете, — прямо сказала я.

— Ты, — перебила меня женщина. — Давай на «Ты», всё же мы Воины и будем стоять в одном ряду…

— Хорошо. Ты что-то от меня скрываешь. Что в твоей фразе её разозлило?

Эмили снова вздохнула и с тоской посмотрела на узкий вход в шатёр.

— Не моя фраза, а все мы, — наконец, произнесла она. — Точнее, даже не мы, а Свет. Её имя — Мелания — переводится как «Тёмная». Но перевод не определяет Судьбу, хотя девочка очень боится встать на сторону Тьмы. Она считает, что не должна находиться среди нас. Ну, и возраст, сама понимаешь — в тринадцать лет подростки очень эмоциональны…

Почему-то меня это не удивило — Мелания вполне выглядела на свои года. Я не могла представить, как бы я отреагировала, если бы подобное случилось со мной в школе. Наверное, даже хуже, чем девочка…

— Ей тринадцать? — переспросила я скорее от досады, что ребёнку предстояло пройти через подобные ужасы.

— Да, — Эмили грустно кивнула. — К сожалению, Высшие Силы призывают не по возрасту. Раз Свет отправил её сюда, значит, ему нужны все, даже дети… Я к ней немного привязалась. Она мне словно дочь, которой никогда уже не будет… Ну, ладно, — Эмили встрепенулась, снова став уверенной и светлой. — Мне придётся тебя оставить, работа зовёт. Если что, я буду недалеко.

— Но… Разве вы… Ты не появилась недавно, как и я?

— Нет. Я прибыла намного раньше и помогаю новичкам. Считай меня Куратором.

— Что ж… Тогда подскажи, как здесь найти человека?

— Хм… С одной стороны, здесь сложно ориентироваться, потому что всё кажется одинаковым, — задумчиво произнесла Эмили. — Но со временем у тебя в голове появится… Как бы карта, и ты сможешь без труда находить нужное место. А вот нужного человека… Я уверена, если вы должны встретиться, то обязательно найдёте друг друга. А как зовут твоего человека?

— Иван, — ответила я.

Но Эмили разрушила мою несмелую надежду:

— Иван… Нет, такого я не встречала.

— Может, тогда ты знаешь, где найти Стражей?

Где-то глубоко внутри вспыхнул крошечный огонёк, заставивший изнывать от нетерпения. Только бы услышать нужный ответ! Только бы Эмили знала о них хоть что-нибудь! Только бы это помогло мне разыскать Давида!

— До сегодняшнего дня многие Стражи находились либо на Вратах Тьмы, либо на границе скал. Но перед Битвой все, кроме Дозорных, должны присоединиться к нам, — отозвалась Эмили. — Не знаю, в лагере они уже или ещё нет, но Стражи здесь точно появятся.

— Ясно, — выдохнула я, испытав горькое разочарование. — Спасибо…

А что я надеялась услышать? Что Ваня в палатке номер десять, а Давид в палатке номер восемь? Это три метра прямо, потом налево, потом направо и четвёртая с конца? Разве Эмили могла владеть подобной информацией? Разве она вообще могла их знать, ведь лагерь наполняли уже тысячи людей… Ну, ладно. Положим, Стража она могла бы и знать, ведь он появился здесь давно… И она давно… И, без сомнения, мне стало бы легче, если бы Стражи ещё находились на Вратах Тьмы — видимо, так назывались две скрюченные скалы по бокам портала. Я бы незамедлительно отправилась туда. А найти Давида, как и Ваню, среди бесчисленной людской массы не представлялось возможным…

— Слушай, что подсказывает интуиция, только она здесь и работает, — посоветовала Эмили, разглядев моё разочарование и по-матерински погладив по голове. — А ведь и ты ещё совсем юная… Сколько тебе лет?

— Двадцать.

Женщина с немым укором покачала головой в ответ на свои мысли, но вслух лишь произнесла:

— Ладно, я пойду. Располагайся.

И быстро вышла из палатки, оставив меня в одиночестве.

Я подошла к лежанке и осторожно опустилась на её край. Ещё раз окинула взглядом интерьер: серую ткань полога, доспехи на подставках и тоненькие матрасы на золотистом полу. Кстати, они оказались не такими уж и тонкими. Например, матрас подо мной ощущался, как воздушная перина, хотя возвышался над землёй не более чем на три сантиметра.

Почему-то мне захотелось переодеться. Моя одежда вовсе не являлась неудобной, ведь в последнее время я ценила комфорт, а не внешний вид. Скорее она казалась здесь нелепой. Или же я просто хотела присоединиться к большинству, слиться с людской массой, подсознательно считая, что тогда стану частью чего-то большего и нужного. Зато надеть сапоги действительно повод был, поскольку, покидая квартиру через окно, я как-то не подумала про обувь, а ходить босиком даже по идеально гладкой поверхности было не особо приятно.

Быстро, опасаясь, что кто-то может зайти в палатку, я стянула джинсы, скинула майку и надела выданную униформу. Одежда оказалась очень удобной и идеально села по фигуре. Свободная рубаха, конечно, просто висела мешком, зато нигде не мешалась и не жала. Для проверки я помахала руками и прошлась туда-сюда по пяточку свободного пространства между лежанками, опробовая сапоги — те повторяли мои движения, словно вторая кожа. Потом, немного поразмыслив, я вытащила из джинсов ремень и подпоясалась, подумав, что он неплохо дополнит этот средневеково-карнавальный наряд. А цепочку с маминым крестиком спрятала под рубаху — поближе к сердцу, ведь теперь он станет единственным напоминанием о прежней, земной жизни.

Что ж, вот я и нашла своё место.

Вернее, место само нашло меня.

Я больше не чувствовала себя одинокой и ненужной. У меня появился собственный угол, где я могла спрятаться от посторонних глаз, подобно Мелании. Появилась клонированная одежда, доспехи и оружие, которые сделали из меня крошечный винтик в гигантской машине под названием «Армия Света». И теперь я могла позволить себе немного отдохнуть…

Я вновь опустилась на лежанку, свернулась в позу эмбриона и закрыла глаза, надеясь на долгожданное расслабление и забвение. Но мышцы окаменели, словно готовясь к решающему броску, а мысли продолжали роем носиться в и без того переполненной голове. Тело требовало покоя, однако разум держал его в полной боеготовности, ни на секунду не ослабляя хватки. И я поняла, что уснуть мне просто не удастся.

Что же тогда?

А тогда мне следовало поискать Ваню.

Или Давида.

Пока ещё было, кого искать.

Из палатки выходить не хотелось. Внутри царила тёплая и уютная атмосфера, а снаружи всё было пугающим, чужим ивраждебным. Однако я понимала, что не могла здесь вечно отсиживаться. Если я действительно хотела найти хоть кого-нибудь из них, то мне нужно было подавить свой страх. А когда начнётся Битва, подобных чувств и мыслей вообще не должно было остаться, ведь в бою они станут плохими помощниками…

Да и какой из меня Воин, если я даже из палатки выйти боялась?!

Я резко поднялась, направилась к выходу и грубо откинула полог в сторону. Сначала я не видела ничего, кроме натянутых перед самым носом верёвок. Потом глаза привыкли к темноте, и я смогла различить очертания скал на горизонте, слабый свет костров и людские тени, сновавшие по лагерю, подобно мурашам. Затем я вышла, осторожно поправив после себя грубую ткань. И тут же за моей спиной в палатку юркнула неизвестно откуда взявшаяся Мелания, словно всё это время выжидавшая подходящего момента. Я замешкалась, но возвращаться, чтобы поговорить с ней, не рискнула. Да и о чём, собственно? Мы не были ни подругами, ни знакомыми, а являлись просто неудачницами, попаданцами, волею Высших Сил оказавшимися в одном месте в одно неудачное время. Так что все разговоры лучше было отложить — и я немного привыкну к этому миру, и Мелания перестанет осторожничать со мной…

Ладно. Куда же мне идти?

Я огляделась, но в любом из направлений виднелись одни и те же палатки и одни и те же костры. И, спустя пару секунд замешательства, я решила пойти направо, стараясь запомнить направление, чтобы потом найти дорогу обратно.

Снова я бродила среди огней и снова на меня с надеждой смотрели люди, ещё не сменившие мирских одежд. Словно мотыльки, они слетались на свет, желая получить свою порцию тепла и безопасности. Некоторые бурно что-то обсуждали с соседями по несчастью, другие просто сидели молча, наблюдая, как в больших котлах дымилось неизвестное варево, хотя вокруг и без того всё дымилось. Некоторые подходили и спрашивали своих знакомых, но я ничем не могла им помочь. Как ни странно, все мы понимали друг друга, какую бы расу и национальность не представляли. Мне встречались и темнокожие африканцы, и люди с монголоидными чертами, и светлоглазые и светловолосые представители финно-угорских кровей. И со всеми я беспрепятственно общалась — в странном месте просто не существовало языковых барьеров, что, несомненно, являлось очень большим плюсом.

Только Ваню я нигде не видела.

Ни Ваню, ни Давида, ни Елиазара.

О Стражах никто почти ничего не знал. А о парне по имени Ваня — тем более. Так что через некоторое время я начала впадать в отчаянье. Поиски ничего мне не дали, я лишь потеряла ориентацию в пространстве и всё-таки заблудилась, теперь совершенно не представляя, куда меня занесло. Моя палатка осталась далеко позади, среди бесчисленного множества абсолютно одинаковых, ничем не отличавшихся и неприметных палаток, а вокруг никто не мог подсказать мне дорогу…

— Вы не видели светловолосого парня с голубыми глазами? Его зовут Иван, он появился недавно… — в который раз задала я вопрос, уже отчаявшись получить на него ответ.

Сидевший передо мной мужчина лет семидесяти с абсолютно седыми волосами и бородой, внешне чем-то напоминавший Елиазара, излучал непробиваемое спокойствие и, казалось, давно находился в тёмном мире. А следовательно, должен был хоть что-то знать. Однако первое впечатление оказалось обманчивым. Он просто помотал головой, не проявив никакого интереса и даже не посмотрев в мою сторону. Его спокойствие оказалось обычным безразличием или же глубокой задумчивостью, которую мало что могло нарушить.

— А про Стражей вы что-нибудь знаете? Они уже вернулись в лагерь? — снова спросила я, надеясь, что не сорвусь, если он отреагирует так же холодно.

Но вместо ответа снова последовал кивок из стороны в сторону и больше никаких признаков жизни. Мужчина просто замер, немигающим взглядом уставившись на весёлое пламя.

Я всплеснула руками, испытав одновременно раздражение, злость и досаду, поскольку никак не ожидала столкнуться с подобным безразличием в светлом Войске. По идее, мы должны были быть добрыми и помогать друг другу. Иначе как сможем вместе сражаться?..

Я не понимала, зачем продолжала тратить на мужчину драгоценное время, словно он являлся здесь единственным человеком, способным разговаривать, но попыталась снова:

— Я ищу Стража, его зовут Давид. То есть, звали раньше. Он высокий, темноволосый, у него тёмные глаза… Может, вы видели его в лагере?.. Вы меня вообще слышите?! — воскликнула я, окончательно распрощавшись с терпением.

Лишь после моего истеричного возгласа мужчина, наконец, поднял голову. Но на его безразличном лице не дрогнул ни один мускул — оно осталось абсолютно непробиваемым.

— Вон твой Иван, — он указал куда-то за мою спину и вновь отвернулся к огню.

Я резко обернулась, не поверив, что мужчина сказал правду. Думала — он просто хотел избавиться от назойливой и крикливой тётки в моём лице, однако там действительно стоял Ваня…

Сначала я обрадовалась, что всё-таки смогла его найти. Но буквально через мгновение испытала чувство растерянности. Ваня находился всего в паре шагов от меня и, конечно же, слышал, что я искала не только его. А возможно, что вообще не его…

И как теперь ему всё объяснить? Стоило ли вести себя как ни в чём не бывало или нужно было начать с оправданий?..

На его лице я не заметила радости от моего появления, хотя сейчас ждать её и не следовало. Но и разочарования не обнаружила, и это подарило мне слабую надежду, что Ваня на меня не злился.

Отбросив все сомнения, я дала волю чувствам, подбежала и бросилась ему на шею.

— Ваня! Ты жив! Ты в порядке? Я так испугалась!

— Ну, не совсем в порядке, раз уж я здесь… — чуть холодно ответил он, не шелохнувшись.

Ваня слышал.

Я немного отстранилась, пытаясь подавить возникшую неловкость. Мы давно расстались и давно общались как друзья, а в данных обстоятельствах о каких-либо отношениях вообще не могло идти речи. И всё же тот последний первый поцелуй возле подъезда, подаривший нам обоим призрачную надежду, теперь заставлял меня переживать, как он воспринял услышанное.

— Я так рада тебя видеть! — воскликнула я, стараясь придать своему голосу больше искренности.

Я ведь не врала…

С секунду он просто смотрел на меня, и в его светлых и чистых глазах читалось недоверие, от которого я испытала почти физическую боль.

— Лиз… — произнёс он, но потом слегка коснулся моих волос и словно немного оттаял. — Ты не представляешь, как я рад!

Недоверие в его глазах сменилось глубокой скорбью, а меж бровей снова появилась та самая морщинка. Наверное, Ваня уже успел в полной мере осознать, где и для чего находился, и понять, что наша встреча ничем тут не поможет.

А ревность не поможет тем более.

— Как ты? — спросил Ваня.

— Нормально, — развела я руками, продемонстрировав типичное одеяние, в которое облачился и он. — Видишь, уже устроилась… И отправилась на поиски. Правда, теперь мне придётся искать дорогу обратно — я совершенно заблудилась! А ты где расположился?

— Здесь недалеко, — Ваня небрежно махнул рукой в сторону, а потом неожиданно улыбнулся. — Серая палатка в третьем ряду, вторая с конца.

— Ага! Они тут все серые, и рядов нет! — нервно усмехнулась я. — Пойдём «К тебе»? Поговорим, пока нас не позвали строиться…

— Сегодня не позовут, — спокойно и уверенно ответил Ваня. — Воевать будем завтра.

— Откуда ты знаешь? — я удивлённо вскинула брови.

— Исаия сказал.

— Ты уже встречался со Старцем?

— Да. Я ведь здесь чуть дольше, чем ты…

— Всего на пару минут! — невесело возразила я, с ужасом вспомнив событие, которое перенесло Ваню в тёмный мир.

— Пара минут — это в нашей реальности. А здесь я дольше, чем день, — угрюмо отозвался Ваня. — Или ночь… Не знаю точно. Тут всегда темно и всегда тучи… Но предложение принимается! А также имеется встречное — хочешь перекусить? Извини, в итальянский ресторан сводить не могу, но здесь тоже неплохо кормят! — попытался он пошутить.

— Принято! — воскликнула я.

После его слов я вновь вспомнила, что не успела поужинать. Желудок тут же призывно и требовательно заурчал, и этот обычный физический дискомфорт меня сильно удивил, ведь я не знала, должна ли была испытывать здесь чувство голода. Но в противном случае в котлах отпадала необходимость, а они висели над каждым костром и что-то сами себе тихонько варили.

Быстрым и уверенным шагом Ваня направился прочь от огня и замершего возле него флегматичного мужчины, а я послушно пошла следом. И буквально через несколько минут, свернув возле очередного неприметного шатра, мы вышли к другому костру, возле которого, на моё счастье, оказалось безлюдно. Пока Ваня добывал из чана еду, я устроилась прямо на земле, даже через плотные штаны ощутив её разогретую поверхность, и попыталась разглядеть, что же там горело в костровище. Мне показалось, что охваченные золотистым пламенем вытянутые бруски являлись обычными дровами. Но откуда они взялись? Может, оттуда же, откуда и палатки, и котлы, и всё наше обмундирование?..

— Держи, — Ваня протянул мне небольшую миску чего-то жидко-серого и грубую ложку, сделанную то ли из серого дерева, то ли из матового металла.

— Что это? — спросила я, принимая из его рук бутафорские предметы с бутафорской похлёбкой и пребывая в полнейшем недоумении.

В плане еды я не особо привередничала в обычном мире и уж тем более не собиралась привередничать здесь. Но варево имело слишком странный и совершенно неаппетитный вид, будто один раз его уже кто-то съел…

— Еда, — просто ответил Ваня, слегка пожав плечами и усевшись на землю рядом со мной.

— И что в этой… Еде?

— Я точно не знаю, — отозвался он, набивая рот серой жижей. — Мне только сказали, что в ней есть всё необходимое для организма. То есть: белки, витамины, микроэлементы и что-то там ещё. Мы в другом мире. Никто здесь не станет жарить мясо или готовить овощной салат. Я даже не замечал, чтобы и «Это» кто-то варил. Еда просто есть. Кстати, у неё не такой уж мерзкий вкус, попробуй…

Я не поверила.

Для начала понюхала содержимое миски, чтобы хоть примерно представлять, какое разнообразие вкусовых ощущений или их отсутствие меня ожидало. Но жижа вообще ничем не пахла — она немного отдавала сыростью, вот и всё. Потом я осторожно пригубила с кончика толстой ложки. И обнаружила, что Ваня не соврал — варево оказалось вполне съедобным и немного похожим на жидкое картофельное пюре с томатом. Затем я плюнула на предрассудки и начала есть. В конце концов, Свет не стал бы травить своих Воинов неизвестно чем, а вид похлёбки, в принципе, для меня не имел особого значения.

— Съедобно, — подытожила я, немного насытившись. — Но твоя мама готовит лучше! Жаль, что я не прихватила контейнеры. Я ведь даже не успела попробовать…

— Жаль, — мрачно согласился Ваня.

И я увидела, как дрогнули его скулы при упоминании о родителях.

— Интересно, а как кормят в тёмном Войске? — задала я вопрос, чтобы разрядить обстановку. — Если они обещают своим Воинам абсолютно всё, то, наверное, у них и условия другие…

— Не знаю и не хочу знать, — отрезал Ваня. — Меня и тут всё устраивает.

— Да… Я просто так спросила…

Я почувствовала себя неловко и мысленно согласилась с Ваней — это была не лучшая тема для разговора. Однако и делать вид, что вокруг ничего не происходило, тоже не хотелось.

— Как ты здесь оказалась? — первым нарушил он повисшее молчание.

— Выпрыгнула из окна. Сразу после того, как связь прервалась. Так что я теперь самоубийца! — я нервно хмыкнула. — У меня наследственное безумие, разве ты не знал?..

— Знал и давно. Я же с тобой встречался, — с серьёзным видом произнёс Ваня. — Ты абсолютно чокнутая!

Я скривила губы.

Шутку я, конечно, оценила, только смеяться почему-то не хотелось.

— А что произошло с тобой? Я испугалась… Думала, что ты разбился!

— Я и разбился, — подтвердил мои опасения Ваня. — Ехал на дачу, услышал по радио репортаж и сразу позвонил тебе. Ну, ты в курсе… А потом кто-то неожиданно вышел на дорогу прямо передо мной — теперь уже знаю, что это был Исаия, но тогда не успел разглядеть. В общем, я попытался его объехать, потерял управление и слетел в кювет. Возможно врезался во что-то… Честно говоря, меня ни один из вариантов не радует. Я видел, какой ты была после аварии, а теперь, наверное, сам выгляжу не лучше…

— Но ты ещё жив! А выздоровление после травм, нанесённых Светом, идёт очень быстро. Я выкарабкалась меньше, чем за две недели, ты же помнишь!

— Помню, но всё равно это пугает…

— Если ты выживешь, то тебя ждёт обычная жизнь, а вот мне светит дурдом, — грустно покачала я головой. — На вторую попытку суицида никто уже глаза не закроет…

— Не волнуйся, мы за тебя поборемся! — решительно заявил Ваня, а затем сделал неожиданный комплимент: — Кстати, ты выглядишь лучше. Твои шрамы… Они исчезли.

— Правда? — я принялась недоверчиво разглядывать свои руки, но обнаружила лишь гладкую кожу на местах, которые раньше покрывали грубые рубцы. — Я и не заметила! Наверное, их не будет только здесь…

— Ну, хоть какой-то плюс от этого жуткого местечка, — сказал Ваня, скривив губы. — Хотя я привык быстро. Я ведь знал, что окажусь здесь не один…

И он замолчал.

— Вань, — не выдержав очередной паузы, выдохнула я. — Я тебя искала! Правда! Просто я должна была узнать и о нём…

— Да, не переживай! — он улыбнулся и неожиданно спокойно на меня посмотрел. — Мне она тоже снилась.

— Она?.. — я удивлённо вскинула брови.

Она?

Неужели Ваня видел свою пару, как я видела во снах Давида? Разве было такое возможно, ведь его душа ещё не имела воспоминаний! И разве мог он заглянуть в будущее, ведь будущее не было предопределено! Однако потом в памяти всплыл образ светловолосой незнакомки в голубом платье, и я засомневалась.

Так сказал Елиазар, но, может, он ошибся?

Или соврал.

— И кто же тебе снился?

— Я не знаю, — Ваня пожал плечами и отвернулся к огню, словно ему было стыдно. — Девушка. Очень красивая… И очень злая.

— Злая? — подобный эпитет заставил меня улыбнуться.

— Нет, не злюка. Просто в моём сне она была чем-то рассержена.

— Мне кажется, я тоже её видела… — призналась я. — Она блондинка.

— Значит, я не спятил? — он удивлённо на меня посмотрел.

— Никто из нас не спятил. Вспомни, где мы находимся, — мягко ответила я. — Думаешь, она здесь?

— Тоже не знаю… — он снова отвернулся. — И вряд ли хочу, чтобы она оказалась в этом месте… Понимаешь, я видел её всего пару раз, но…

— Но чувствуешь, что она важна для тебя и что твоя душа тянется только к ней, — я помогла закончить фразу, описав свои собственные эмоции.

— Да! — встрепенулся он. — Именно так!

— Тогда зачем ты предложил снова встречаться?..

— Я думал… Что это просто дурацкий сон… Что это неправда…

— Это правда, Вань, — я положила ладонь на его руку, пытаясь подбодрить.

Он вздрогнул, но руку не убрал.

— Девушка из твоего сна действительно существует, — продолжила я. — И вы связаны, раз ты чувствуешь её.

— А твой?.. — Ваня напряжённо сжал скулы, и его взгляд, устремлённый на огонь, стал жёстким. — Он здесь?

— Здесь, — я потупила взор, вновь пытаясь совладать с неловкостью, поскольку должна была, наконец, рассказать ему эту правду. — В своих кошмарах… В воспоминаниях о прошлом я видела не только Битву, но и его. Мы вместе сражались, и я чувствую к нему то же, что и ты к ней… Но он не «Мой». Я знаю лишь, что он Страж и охраняет Врата Тьмы… Точнее, охранял, а теперь должен вернуться в лагерь. И мне необходимо его найти, чтобы разобраться в себе и своих снах…

— Из-за него ты со мной рассталась? — сухо спросил Ваня, не тронутый моими откровениями.

— Нет! — поспешила я оправдаться. — Тогда я ни о чём не знала! Вань, нам предстоит биться с Тьмой. Я видела, насколько это ужасно, и думать сейчас нужно о Битве, а не о нас и не о них! Пойми, наши с тобой чувства здесь больше ничего не значат. Давай просто воспринимать всё как должное, ведь мы не вчера разошлись…

— Ну, да, мы ни в чём не виноваты! Виноваты Высшие Силы, устроившие подобное гадство! — и он кивком указал на два скрюченных пика. — Но из-за этого вполне можно перейти на другую сторону! Разве нет?! Ты говоришь, что наши чувства ничего не значат, а для человечества они, оказывается, важны!

— Всё может быть… — я прикусила губу, вспоминая, сколько ещё ему не рассказала, и что может произойти, если расскажу. — Вань… Я на самом деле очень рада, что нашла тебя! Несмотря ни на кого и ни на что! Рядом с тобой даже в Аду гораздо спокойнее…

— А как же Давид? Ведь всё может быть, — переиначил он мою фразу, заставив поморщиться.

Я прекрасно понимала, что каждое сказанное мною слово потихоньку разрушало хрупкие остатки наших отношений, и от этого становилось очень больно. Я не просто хотела не потерять друга — я хотела не потерять доверие человека, которым дорожила и которого всё ещё любила земной любовью. Однако Ваня отдалялся от меня, и, чтобы не остаться единственной виноватой, я перешла в наступление:

— Между прочим, ты сам признался, что тебе Вероника снилась!

Последняя фраза слетела с языка, прежде чем я её осознала, удивив меня не меньше, чем Ваню.

— Вероника?! Ты о ней что-то знаешь? — встрепенулся он.

В Ваниных глазах промелькнула искра надежды. Однако я увидела не только её, но и разгоравшийся глубоко внутри иррациональный огонь, грозивший опалить его душу. Хоть Ваня пытался ревновать и укорять, но он уже любил светловолосую девушку, как и я любила Стража. Наверное, в моих глазах светились те же эмоции, когда я искала объяснения своим кошмарам и присутствию в них неизвестного Воина. И мы не могли сдерживать или отрицать подобные чувства, ведь они были, есть и будут сильнее любых земных чувств.

Всегда.

— Нет, — быстро ответила я, чтобы не подпитывать Ванины надежды. — Просто это первое имя, которое пришло мне в голову. Но Эмили сказала, что нужно доверять своей интуиции, и, возможно…

Я не успела договорить.

Мои слова прервал гулкий звон, прокатившийся над лагерем будоражащей волной. Я вздрогнула от неожиданности и принялась лихорадочно озираться по сторонам, а в душе как на дрожжах начал разрастаться страх, что этот звук означал нечто ужасное, ведь в моём воспоминании вместе с ним пришло огромное чёрное облако, погрузившее всё вокруг в кровавый Ад. Люди в лагере тоже засуетились, повставали с мест и принялись убирать свои скромные пожитки. Я посмотрела в сторону, куда были направлены сотни взглядов, но увидела лишь два скрюченных пика, угрожающе нависших над проходом в скалах.

Наверное, в колокол ударили там…

— Отбой, — спокойно прокомментировал Ваня, оторвав взгляд от горизонта.

— Ничего страшного?

— Ничего… Пока.

Я облегчённо выдохнула, чувствуя, как стихает дрожь, моментально охватившая конечности.

— Мы должны разойтись по палаткам? — спросила я и с надеждой посмотрела на него. — Может, посидим ещё? Я не хочу спать… И боюсь оставаться одна.

— Нельзя, — ответил он тоном, не терпящим возражений. — Ночью из палатки выходить опасно. Не знаю, почему, но так сказал Исаия, а я ему верю. Тем более, завтра начнётся первая Битва. И я не допущу, чтобы тебя или меня убили из-за банальной сонливости. Лично я планирую выжить!

— Первая?.. — изумилась я. — Разве будут ещё?..

— Да. Тринадцать.

Я задохнулась…

Нет! Это не могло быть правдой!

Тринадцать Битв!

Всё это время я искренне считала, что нам предстояло одно очень долгое и очень страшное сражение. Однако, что их окажется тринадцать, я не могла представить даже в самых страшных фантазиях! Выжить в одной Битве уже казалось мне чем-то нереальным, но что потом придётся выживать ещё и ещё…

Мы просто не сможем.

— Елиазар не говорил… — прошептала я вдруг задрожавшим голосом. — Мне страшно, Вань…

— Мне тоже, — кивнул он.

Но остался спокоен.

Ваня либо уже смирился с этой информацией, либо старался не показывать своего страха, заменив его мрачной решимостью. Однако мне не так просто было совладать со своим.

— Я ничего не помню, — продолжила я. — И совершенно не знаю, что делать…

— Просто делай то же, что и остальные… А теперь пойдём, попытаемся найти твою палатку.

Он поднялся и протянул руку. И я вновь почувствовала надёжную опору, которую Ваня всегда дарил мне в прежней жизни.

— А ты?

— Ну, где моя палатка, я знаю, — усмехнулся он.

— Спасибо, Вань… — произнесла я, желая выразить все эмоции, которые испытывала, но не в состоянии подобрать нужных слов. — Правда… Если бы не ты…

Я не договорила, а просто ещё раз его обняла, пытаясь ухватиться за Ваню, как за спасительную соломинку в урагане событий. И на этот раз парень слегка обнял меня в ответ.

— Постарайся завтра выжить, — тоже прошептал он, на секунду оттаяв и став моим прежним Ваней.

— Постараюсь… — судорожно пообещала я и зачем-то добавила: — А ведь я не поставила твою розу в воду…

И мы вместе пошли вглубь лагеря.

Глава 2. Первая Битва

«Иди…»

«Иди к нам…»

«Здесь лучше…»

«Здесь хорошо…»

«Иди к нам…»

«У тебя будет всё…»

«Он использует…»

«Он обманет…»

«Он не поможет…»

«Здесь лучше…»

«Здесь ты нужна…»

«Здесь тебя ждут…»

«Иди…»

«Ты спасёшь его…»

«Ты поможешь ей…»

«Здесь хорошо…»

«Иди…»

«Иди…»

***

Я открыла глаза и тяжело вздохнула.

Но не увидела ничего — темнота, наполнявшая пространство вокруг, не позволяла разглядеть силуэты комнаты…

Нет, не комнаты.

Все комнаты остались в прежней жизни.

Возможно, навсегда…

Очень медленно и мучительно мозг вспомнил, а потом осознал, что я находилась в палатке, в другом мире и в другой реальности. И здесь влияние Тьмы становилось сильнее с каждой секундой. Голубое сияние пришло снова. Тьма звала и заманчиво обещала то, чего так жаждала моя душа. Желание согласиться превратилось в непреодолимую тягу, а противостоять ей оказалось даже сложнее, чем в ту злополучную ночь. Я знала, что Тьма могла обманывать, что она могла жестоко и беспощадно обходиться с ненужными ей людьми, и убедилась в этом лично. Как убедилась и в том, что Свет тоже мог проявлять жестокость.

Я запуталась. Границы между ними практически стёрлись, и я не знала, как отличить правду от лжи или отдать кому-то из них предпочтение. Пока я находилась на стороне Света, поскольку того хотела мама и поскольку таким являлся мой Выбор. Но останусь ли я здесь? Сомнения не позволяли дать точного ответа. Да и мозг в этот раз лихорадочно соображал, стоило ли пугаться. Страх перед Тьмой выработался на уровне рефлексов, но теперь они начинали барахлить, словно неисправный мотор. Я даже не знала, почему проснулась — я ведь совершенно её не боялась. Просто проснулась и всё, словно кто-то помог мне выбраться из затянувшегося сна. Который, кстати, мне даже немного нравился…

— Так будет постоянно.

— А? — я вздрогнула, а потом начала мысленно себя ругать.

Надо же, я вспомнила палатку, но совершенно забыла про двух женщин, спавших рядом со мной.

— Так будет постоянно, — чуть громче повторила Мелания.

Нас разделяло всего полметра каменного пола, но её голос звучал гулко и тихо, будто пробиваясь сквозь толщу воды. В непроницаемом мраке я не могла разглядеть лица девочки, но мне почему-то казалось, что она лежала на спине и задумчиво смотрела наверх, туда, где должен был заканчиваться навес.

— Тьма будет приходить каждую ночь, — снова зазвучало её тихое сопрано. — Она постарается переманить тебя и не упустит ни единой возможности…

— Откуда ты знаешь?

— Я тут уже несколько дней… Я видела, какими угнетёнными просыпаются люди… Тьма ко всем приходит и всех зовёт. Битвы ещё не начались, но некоторые уже ушли от… Вас к ней.

— Ты её боишься?

— Нет, — девочка вздохнула, а потом жарко зашептала: — Поддаться я не боюсь! Один раз я уже сделала это! Там, в нормальном мире, я выбрала тёмных… А оказалась среди светлых и до сих пор не понимаю, почему. Наверное, кто-то из Высших ошибся. Я не должна здесь находиться. Я чужая. Я ваш враг. И завтра я могла бы убивать вас…

— Ты говоришь ужасные вещи…

— Но это правда! Я сделала свой Выбор — я выбрала Тьму! Вот только она не захотела меня забрать…

— Чего же ты тогда боишься?

— Того… Что я ненужная! — выпалила Мелания, и я уловила горькие нотки в её тоненьком голосе. — Тьма приходит ко всем, но не ко мне. Она больше меня не зовёт. Я ей не нужна… А я и не хочу! Я передумала! Я пришла сюда тёмной, но никто из светлых не отвернулся и не выгнал… Меня всю жизнь отовсюду выгоняли, а здесь… Особенно Эмили. Она заботится обо мне как мать, которую я никогда не видела…

— Но это же здорово! Тебе не придётся каждую ночь испытывать страх, как другим…

— Пока да, — отозвалась Мелания. — Но вдруг она позовёт?.. Вдруг я снова поддамся?..

— А ты не думай об этом. Думай о том, что здесь лучше…

— Ты сама-то в это веришь?

— Да… — ответила я, но осеклась, вспоминая чувства, которые вызвал сегодняшний сон. — То есть… Я не знаю.

— Вот и я не знаю… Я совершенно запуталась… Наверное, как и все мы…

— А Эмили Тьма тоже искушает?

— Да, — отозвалась Мелания, и мне показалось, что её голос стал мягче. — Но Эмили другая — ей никакая Тьма не страшна! В земной жизни она была монахиней.

— А кем была ты?

— Никем, — выплюнула девочка. — Родители бросили меня. Я была обузой. Жила на улице, а у нас если ты родился на улице, никому не нужный, то там и умрёшь…

В воздухе повисла гнетущая тишина. Мелания замолчала, наверное, снова переживая боль и одиночество, глубоко укоренившиеся в душе. А я боялась ей помешать. Чем я могла её утешить? Наше положение не допускало никаких утешений, поскольку ничего хорошего с нами случиться не могло. Прошлая жизнь девочки была ужасной, а теперь станет ещё хуже. Если Мелания сможет выжить — она вернётся туда, откуда пришла, и эта мысль отнюдь не вызывала радости.

Однако меня поразило, насколько трезво Мелания рассуждала для своих лет. Хотя трудные дети с незавидным прошлым всегда взрослели быстрее, нежели холёные и изнеженные родителями любимчики. А ещё они гораздо сильнее злились на мир и на людей и потому являлись для Тьмы идеальным материалом. Таким как Мелания. Я не верила, что девочка ей не нужна. Испытания, разочарования и несправедливость жизни должны были сделать из тринадцатилетней девчушки сильного и свирепого Воина. А её местонахождение среди нас означало лишь, что у Тьмы имелись причины пока Меланию не трогать.

— Знаешь, это очень взрослые рассуждения, — наконец, нарушила я тишину.

— А я рано повзрослела! — огрызнулась Мелания. — Мне пришлось! Пришлось научиться обманывать, воровать и попрошайничать! Я не хотела всего этого, но по-другому я бы не выжила!

— Иногда нам всем приходится делать ужасные вещи…

— Разве? А ты в восемь лет голодала неделями, потому что старшие ребята отбирали у тебя еду? Спала на улице, накрывшись картонной коробкой? Твои пятки когда-нибудь грызли крысы? Или, может, тебя избивали за то, что посмела оставить себе конфету?

— Нет… — я осеклась, осознав, насколько моя жизнь была проще.

Меня до её возраста хотя бы окружала забота родителей, а Мелания никогда не знала подобного и никогда уже не узнает. Мне стало по-матерински жаль несчастную девочку. Захотелось помочь ей, защитить, поддержать. Но разве я могла?..

— Сожалею… — вырвался у меня вздох досады.

— Почему? — с вызовом спросила Мелания.

— Просто… Ты столько натерпелась в свои годы, а теперь должна сражаться за людей, которые тебя бросили…

— А мне здесь хорошо! — неожиданно заявила она. — Здесь тепло, есть одежда, еда и свой угол! И я готова убивать кого угодно, лишь бы всё это не потерять!

Я снова замолчала, не зная, что ответить, чтобы не распалять Меланию ещё сильнее. Мне стало жутко от её слов, но я понимала, что в них скрывалась доля правды. И доля справедливости. Девочка искренне верила, что, наконец, нашла своё место в жизни. И возможно, здесь действительно было её место, поскольку многие из нас вернулись в данном перерождении с единственной целью — принять участие в Битвах.

В том числе и я…

— А что произошло у тебя? — на этот раз Мелания нарушила затянувшуюся паузу.

— Тьма убила мою маму, — тихо произнесла я, не раскрыв до конца всей правды.

— Сочувствую… Но ты хотя бы её помнишь. Она целовала тебя перед сном, заклеивала болячки, утешала…

— Не так уж и часто, — поспешила я остановить её разыгравшуюся фантазию. — Пол жизни мама пролежала в психушке — Тьма свела её с ума, прежде чем убить…

— Девочки, спите! — сквозь сон проворчала Эмили, потревоженная нашим разговором. — Болтовня может стоить вам жизни…

Последние слова она произнесла уже невнятно, почти неразборчиво и снова провалилась в свой светлый сон.

Наверное, мы обе почувствовали себя неловко и потому послушно замолчали, зарывшись в одеяла почти до глаз. Во всяком случае, я слышала, как заёрзала в постели Мелания, и мне показалось, что она повторяла мои действия.

— Ты боишься завтрашнего дня? — шёпотом спросила я, чтобы снова не разбудить женщину.

Очередной нелепый вопрос.

Все люди в лагере боялись или волновались перед предстоящей Битвой. Даже мирно спавшая Эмили, которая казалась такой спокойной и беззаботной, всё равно боялась. Она просто не могла не бояться.

— Конечно, — так же тихо ответила Мелания. — Но я не боюсь умереть, если ты об этом. Гораздо больше я боюсь предать вас… Я знаю, что способна на предательство.

— Я постараюсь тебя отговорить… — произнесла я, хотя прекрасно понимала, что мои уговоры вряд ли сравнятся с обещаниями Тьмы.

— Ну, постарайся… — усмехнулась Мелания.

— Девочки!

Оклик Эмили остудил нас, и мы снова замолчали.

Я натянула одеяло на голову, чувствуя себя, словно школьница, которую отчитывали за проказы, но совсем не обиделась. Сейчас Эмили являлась единственной здравомыслящей среди нас, поскольку осознавала, что невыспавшийся Воин — плохой Воин. И нам следовало к ней прислушаться.

Некоторое время я ещё лежала, разглядывая мрак перед собой, пока сквозь него не стали проглядывать смутные очертания провисших стен и блеск доспехов, стоявших в углу. Возможно, так шутило моё воображение. Или золотое свечение постепенно набирало силу, что означало скорое наступление утра, а также дня первой Битвы, которую я могла встретить совершенно разбитой. Внутреннее чутьё подсказывало, что у меня ещё оставалась пара часов на сон, вот только закрывать глаза оказалось страшно. Я боялась снова увидеть голубое сияние Тьмы, боялась испытать сомнения или поддаться искушению, поэтому просто лежала, уставившись в невысокий потолок. Мелания тоже не спала, но разговоров мы больше не заводили. Каждый погрузился в свои мрачные мысли, и лишь изредка я слышала учащенное сопение или тяжёлые вздохи девочки.

Ночь, а вернее её остаток выдался неспокойным, совершенно не способствуя приятному отдыху. Где-то вдали всё отчётливее звучали раскаты грома, а через некоторое время, полчаса или час, сквозь тонкую ткань стал пробиваться тусклый свет молний. Сначала вспышки были едва различимы — я даже не поняла, почему вдруг смогла разглядеть внутренности крошечной палатки. А затем всполохи стали повторяться всё чаще, предвещая жуткий рассвет. Периодически над лагерем проносился душераздирающий вой и непонятный скрежет, словно кто-то выворачивал скалы наизнанку. Никогда в жизни я не слышала подобных звуков, от них по коже проносились испуганные мурашки, однако вскоре страх вступил в борьбу с любопытством — мне безумно захотелось посмотреть, что же происходило снаружи. И всё же, повинуясь предупреждению, я осталась в своей постели.

Ровно на двадцать минут.

Невыносимо было просто лежать и ждать наступления рассвета, а потому вскоре я не выдержала и встала. Очень тихо, чтобы снова не разбудить Эмили и уснувшую Меланию, быстро натянула одежду и сапоги, подошла к выходу и с замиранием сердца откинула полог.

Снаружи ничего не изменилось: нас окружала всё та же темнота, те же редкие всполохи освещали гладкое поле, а низкие чёрные тучи затягивали пространство над головой. Ни ужасных Демонов, ни Духов, ни тем более людей, которые, все как один, боялись покидать свои хрупкие убежища по ночам. Лагерь вымер, а жуткие звуки приближавшейся грозы и те почему-то стихли.

Я вышла из палатки и сделала несколько несмелых шагов. Но со мной ничего не произошло, и потому стало казаться, что Запрет выходить ночью являлся лишь способом заставить нас сидеть на одном месте. Осмелев, я пошла дальше, плутая между натянутыми верёвками и потухшими кострами и совершенно не волнуясь, что могу не найти дорогу обратно.

Остановилась я, лишь достигнув края лагеря. Палатки закончились, и передо мной раскинулось ровное поле, будто зеркало, блестевшее в свете одиноких молний. Насколько хватало глаз, до того, как взор упирался в чёрную полосу скал на горизонте, оно пустовало, и, казалось, даже пар из трещин сочился как-то медленно и сонно. Странно было осознавать, что вскоре это пространство заполнится людьми и непонятными существами. И начнётся настоящая бойня, как в самых страшных кошмарах, как многие тысячи лет начиналась она до нас и как будет начинаться снова и снова, даже когда мы уйдём в небытие…

Я вновь подняла глаза на низкие тучи.

Интересно, а что находилось за ними? Существовало ли в тёмном мире небо или что-то похоже на небо? Или там не было ничего, кроме бесконечной темноты, подобной темноте вселенной? В каком пространстве и в каком времени размещалось это ужасное место?..

Сейчас я мучилась теми же вопросами, которые не давали покоя людям на земле до открытия законов астрофизики и изобретения телескопов. Устройство своего мира и своей вселенной мы изучили — а как насчёт других миров и других вселенных? Или других измерений, подобных тому, в котором мы оказались сейчас? Пока учёные не знали даже об их существовании, и всё же я стояла на краю чёрного поля и смотрела на чёрное небо, которых не должно было быть…

В задумчивости я ещё раз окинула взглядом удручающий пейзаж, однако на этот раз заметила явное изменение — у подножия горного хребта растянулась цепочка крошечных оранжевых точек. Они еле заметно шевелились и медленно ползли по склону, напоминая огненную змею. Я потёрла глаза, желая убедиться, что мне не почудилось, но огоньки никуда не исчезли…

— Это Стражи.

Эмили подошла так тихо, что я испугалась, но совсем не удивилась.

— Ты следила за мной? — спокойно спросила я, даже не повернувшись.

— Конечно, — мягко отозвалась женщина. — Нужно было убедиться, что ты не наделаешь глупостей.

— А если бы я решила уйти?

— Я бы поняла это. И отпустила тебя. Все бы отпустили, — она замолчала и тоже обратила свой взор к кривым скалам, словно украшенным мерцающей гирляндой.

— Они возвращаются? — спросила я после некоторого молчания, понимая, насколько тщетными являлись мои вчерашние попытки найти Давида.

— Да, — просто ответила Эмили.

— Значит, Битва скоро начнётся?

— Да.

— Я должна их дождаться.

— Нет, — так же просто, но очень настойчиво ответила женщина.

— Почему?

— Потому что нельзя. Сейчас ты должна думать о Битве, а не о Страже. Тебе нужно подготовиться, поесть, одеться…

— Я не хочу есть! — раздражённо и немного обижено бросила я.

Я откровенно не понимала, почему о Давиде думать было нельзя, а о такой ерунде, как томатный суп, думать было можно!

— Не волнуйся, — успокаивающе произнесла Эмили и коснулась моей руки. — Ты обязательно его встретишь, когда придёт время.

— Откуда ты знаешь?

— Здесь всё так работает. Если ты хочешь кого-то найти, то обязательно найдешь. При условии, что он тоже этого хочет…

— И если Свет позволит, — фыркнула я.

Однако её слова, словно ножом, полоснули по сердцу, ведь я на самом деле боялась, что Давид не захочет меня знать. Я отчётливо помнила его нежелание со мной видеться, пусть это было просто сновидение, и всё же. До сих пор я надеялась, что встречу его здесь. Меня поддерживала эта надежда, это ожидание и желание понять, что нас связывало. Но если этого так и не случится, если Давид меня не вспомнит, хватит ли мне сил и воли, чтобы выстоять в одиночку?

— Мне нужно их дождаться… — жалобно простонала я, чувствуя, что больше не могла находиться в неведении.

— Нельзя, — снова повторила Эмили. — Нам лучше вернуться.

Я хотела возразить, но её тон не терпел никаких возражений. Эмили была гораздо тверже, чем могло показаться вначале. Она напоминала маленькую и светлую скалу посреди тёмного мира, спокойную и несокрушимую в своей уверенности. За внешностью ангела скрывались железная воля и сила, которые не просматривались с первого взгляда, но которым невозможно было противостоять.

— Хорошо, — тихо ответила я и, бросив на далёкие скалы последний тоскливый взгляд, пошла вслед за женщиной обратно в лагерь.

А там уже начинали просыпаться люди. С угнетённым видом они выходили из палаток и собирались возле разгоравшихся костров. У многих на лицах читалась озадаченность, а некоторые неподвижно сидели, словно в трансе, невидящим взглядом уставившись на тарелки с бесцветным варевом. И не составляло труда догадаться, какие сны снились им этой короткой ночью и какие мысли теперь посещали их головы.

Возле нашей палатки тоже горел костёр, заранее разведённый кем-то, или чем-то, и над ним болтался большой, дымящийся котёл, к которому подходили люди за своей порцией завтрака. Никто из них не проронил ни слова. Они молча зачерпывали жидкое варево, устраивались возле огня и так же молча его поглощали. Эмили практически насильно усадила меня на свободное место, достала откуда-то из-под полога две миски, наполнила их и сунула одну мне.

— Ешь, — приказала она, первой нарушив нависшее над лагерем молчание.

— Нужно разбудить Меланию, — обеспокоенно произнесла я, уставившись на еду.

— Сама проснётся. Здесь до обеда не поваляешься.

— Ну, да… — невесело усмехнулась я. — А кто разводит эти костры?

— Я… Я не знаю, — нехотя призналась Эмили, словно ей было стыдно чего-то не знать. — Они просто появляются.

— Странное место…

— А ты чего ожидала? — фыркнула Мелания над моим ухом. — Что выглянет солнце, и кучка волонтеров будет раздавать всем мороженое?

— Я же говорила, сама проснётся! — засмеялась Эмили и по-матерински нежно посмотрела на девочку.

— Доброе… Утро, — споткнувшись на полуслове, ляпнула я.

Я так привыкла произносить подобную фразу в земной жизни, что даже не задумывалась о её смысле. Она являлась обычным пожеланием, актом вежливости, но оказалась совершенно неуместной здесь — в мире, где ничего хорошего, а уж тем более доброго, произойти просто не могло.

В ответ Мелания усмехнулась и снова скрылась в палатке, забрав свой завтрак с собой.

— Надеюсь, она выживет, — произнесла я, и, наверное, в моём голосе и взгляде читалась такая же нежность. — Будет обидно, если ребёнок умрёт за тех, кого даже не знает…

— Здесь нельзя надеяться, — спокойно ответила Эмили. — Здесь нужно выживать. Поверь, Мелания умеет это делать гораздо лучше, чем мы с тобой…

И вновь прозвучал звон колокола.

Он гулким эхом прокатился над лагерем, над пустынным, парящим полем, посеяв в сердцах и без того испуганных людей ещё больший ужас и страх. Этот звук я слышала вчера, и он означал, что пришло время спать. А что же теперь — он являлся сигналом к началу Битвы или чем-то другим?..

Люди разом подняли головы и устремили взгляды в сторону кривых скал, по которым ещё недавно ползла вереница огоньков. Но теперь они опустели, вновь превратившись в чёрное пятно на фоне серого неба, и только на скрюченных пиках сияли две еле заметные, тусклые звёздочки — оранжевая и голубая — словно крошечные маяки в мире хаоса и мрака.

— Что это? — я встревожено посмотрела на Эмили, которая не подняла голову, как остальные, а сжалась в крошечный комочек, втянув её в плечи.

— Подъём, — почти прошептала она. — Доедай, нам пора собираться.

Аппетит у меня так и не появился, поэтому я поставила на землю нетронутую миску и направилась в палатку. Готовиться к Битве. Вот только я совершенно не представляла, как буду натягивать на себя груду неизвестного железа, держать в руках длиннющий меч, а главное — как смогу сражаться, не владея оружием в принципе…

Внутри я застала Меланию. Она не теряла времени даром и в одиночку полностью облачилась в отполированные доспехи. Правда, несмотря на латы и воинственный вид, на Воина так и не стала похожа, в силу своих лет и в силу невысокого роста напоминая скорее закованного в железо карлика. И всё же с поразительной лёгкостью эта миниатюрная и хрупкая девочка подхватила практически полностью закрывавший её щит и сделала в воздухе несколько взмахов оружием, разминая руку. Я замерла, зачарованно наблюдая за её движениями, но Мелания заметила моё присутствие и резко развернулась.

— Извини… — промямлила я.

Девочка сверкающей молнией вылетела из палатки, снова едва не сбив с ног меня и подошедшую Эмили.

— Я просто… — попыталась я оправдаться хотя бы перед женщиной, но светловолосая мягко втолкнула меня обратно.

— Не переживай. Мелании нужно время, чтобы принять нас. Жаль, что его слишком мало…

— Я чувствую себя виноватой перед ней. Только не знаю, почему, — призналась я, стянув с подставки огромный нагрудник и попытавшись приладить его к себе.

— Тебя не должна смущать её хрупкая внешность. Мелания — сильный Воин, иначе бы Высшие Силы не призвали её. Поэтому не думай о ней, думай о себе. Тебе нельзя забывать, кто ты и для чего находишься здесь. Тебя тоже выбрали, а значит, Свет возлагает на тебя большие надежды… Давай я помогу тебе одеться.

Эмили буквально впихнула меня в доспехи и ловко застегнула и завязала бесчисленные застёжки и ремешки, скреплявшие их. Потом оделась сама и показала, как нужно было держать щит и меч. Только урок фехтования преподать, к сожалению, не успела.

— Твоя душа вспомнит, не волнуйся, — попыталась она меня успокоить, но как-то неуверенно.

— Ты ведь и сама не знаешь, верно? — спросила я.

— Верно… Но я надеюсь… — прошептала она и, не проронив больше ни слова, вышла под бушующее небо.

Меланию мы нашли возле костра. Она сидела тихо и неподвижно, сложив руки и голову на рукоять меча, словно читая молитву перед боем. Но почему-то я была уверена, что девочка не молилась. Ощутив наше присутствие,Мелания встрепенулась, поднялась с земли и с мрачным лицом направилась вместе с остальными людьми прочь из лагеря.

То, что происходило дальше, напоминало массовое паломничество умалишённых. Люди в сверкающих доспехах протянулись между рядами серых палаток. Будто под гипнозом, они аккуратно обходили догоравшие костры и брошенные на земле вещи, послушно двигаясь в одном направлении — туда, где их ожидала гибель. И я ничем от них не отличалась. Подхватив под мышку шлем, закинув за спину щит и крепко сжав рукоять меча, конец которого то и дело волочился по земле, я шла, ведомая неизвестно кем и неизвестно куда. В голове крутились Ванины слова: «Просто делай то же, что и остальные…» — и я решила выбрать их своим девизом на сегодня, поскольку других вариантов у меня просто не было.

Я не видела, кто шёл впереди, но этот кто-то вскоре остановился, и люди начали расползаться по обе стороны, образуя ровную линию. Казалось, нас хватит, чтобы занять всё пространство между сомкнувшимися вокруг скалами. Однако, обернувшись назад, я увидела ещё множество и множество людей, которые выстроились бесконечными рядами за нашими спинами.

Люди замерли в напряжённом ожидании, и лишь я одна ёрзала на месте, не в силах успокоиться. Я оглядывалась по сторонам, но в каждых глазах читала такой же страх и недоумение, какие наполняли и меня. С тревогой Воины рассматривали узкий проход в скалах, из которого вот-вот должна была появиться Армия Тьмы. По крайней мере, так я запомнила из своих снов, но что должно было произойти сегодня, знали только Высшие Силы.

Как сложно было поверить, что этот день всё-таки настал. Настал сегодня, сейчас, наяву. И я уже не могла проснуться в самый опасный момент…

Я нервно покосилась на своих спутниц, почему-то вспомнив шутку Эмили про яблоко раздора. Женщина находилась справа от меня и с выражением спокойной уверенности на лице изучала однообразный пейзаж. Слева тихо, будто мышка, стояла Мелания, угрюмым взглядом впившись в дымящую трещину недалеко от нас. Густые брови сползли к переносице, и я могла лишь догадываться, о чём сейчас думала маленькая девочка, сжимавшая в руке кусок отточенного металла. Мне захотелось её защитить, заслонить своей спиной, чтобы у неё остался хоть какой-то шанс выжить. Но Мелания вдруг вскинула голову, и я увидела её глаза. Она являлась самой младшей среди нас, но единственной, кто действительно не боялся.

Мой же разум тонкими иголками пронзал ужас. От томительного ожидания ноги превратились в два ватных свёртка и едва выдерживали вес тела и обмундирования, надетого сверху. Доспехи, ещё недавно казавшиеся лёгкими и удобными, теперь неподъёмной тяжестью давили на плечи и ужасно мешались. Хотелось сбросить их, распрямиться и… Кинуться, куда глаза глядят, но здесь просто некуда было бежать. Нашу Армию словно зажали в каменном кольце, преградив все пути к отступлению, и единственный выход находился перед нами.

Однако там ждала лишь смерть…

Когда напряжение достигло невозможных высот, я дрожащими пальцами перехватила едва не выскользнувший шлем и натянула его на голову, чтобы хоть как-то скрыть свой страх. Моему примеру тут же последовали люди, находившиеся в зоне видимости — наверное, сегодня не я одна приняла решение копировать действия окружающих. Однако комфорта он не добавил, поскольку обзор резко сократился. Через небольшую щель просматривался лишь крошечный кусочек пространства впереди, а периферия зрения скрылась за защитными пластинами. И без того горячий воздух возле лица совсем раскалился — он обжигал органы дыхания и лёгкие, во рту мгновенно пересохло, а губы начали слипаться. Но я не стала снимать шлем, поскольку кусок металла на голове теоретически мог спасти мне жизнь.

В воздухе началось движение, и я невольно вскинула голову. Из плотных скоплений туч плавно выплыли огромные фигуры с призрачными, желеобразными крыльями — Ангелы. Они остановились в стороне от нашего Войска, где уже собрались Старцы и Духи. Я пригляделась и смогла различить красный свет одной из фигур. Той самой, что возникла когда-то давно на Ваниной кухне. Фигуры Гавриила — Вестника, несущего знамения, Ангела, призвавшего меня и оставившего на виске отметину в виде креста. И непонятное событие, до смерти напугавшее тогда, вдруг показалось совсем незначительным, вызвав лишь печальную улыбку…

Когда сущности заняли свои места, над полем раздался пронзительный звон. Он напомнил прежние удары колокола, обозначавшие приход ночи или утра, только был гораздо громче и страшнее. Люди замерли. В воздухе повисла звенящая тишина, а уже через мгновение её сменила торопливая возня и звяканье металла — Воины в спешке начали поднимать своё оружие и выставлять вперёд щиты, не отрывая испуганных взглядов от горизонта.

Сейчас…

От этой мысли по телу прокатился болезненный спазм, который вот-вот мог излиться наружу истерикой или потерей сознания. Я столько раз думала об этой минуте, столько раз представляла её и пыталась себя морально подготовить, но в результате оказалась совершенно не готова встретиться лицом к лицу со своими самыми ужасными кошмарами и фантазиями. Голова закружилась, перед глазами всё поплыло, но я постаралась взять себя в руки и лишь сильнее стиснула рукоять меча.

Разум тут же заполонил миллион мыслей, перебивавших друг друга: «А если я ничего не смогу?» «А если меня убьют в первые мгновения боя?» «А если я всё-таки струшу и кинусь бежать?..»

Нет, далеко убежать не получится. Скалы не выпустят меня с поля, а Свет и Тьма — из непонятной реальности.

Выхода просто не было…

Вместе с осознанием этой истины потянулись томительные секунды, которые отсчитывала пульсировавшая в висках кровь.

Одна…

Две…

Три…

Четыре…

И вдруг земля под нашими ногами задрожала, покрывшись новыми трещинами. Из них моментально вырвался густой пар, белёсой стеной перекрывший и без того стеснённый обзор. За одно мгновение температура вокруг подскочила на несколько десятков градусов, и я почувствовала, как по спине потекли струйки пота. Дышать стало практически невозможно. Я задыхалась. Лёгкие требовали воздуха, и я жадно хватала его пересохшим ртом, но это не приносило ни облегчения, ни такого желанного кислорода. Я зажмурилась, чтобы выступившая на лбу испарина не попала в глаза…

Но это я бы увидела даже с закрытыми глазами.

Во Вратах Тьмы, затмевая собою призрачный свет серого горизонта, поднялось огромное тёмное облако. Изнутри оно то и дело светилось кровавыми всполохами, за которыми следовали оглушительные раскаты грома, словно небо, до того бурлившее над нашими головами, разверзлось и пролилось на землю адским потоком. С бешеной скоростью облако расползлось во все стороны, подобно чернильному пятну, выпущенному гигантским осьминогом. Оно росло и стремительно приближалось как буря, как ураган, как шторм. И через мгновение поглотило нас, отобрав способность видеть и погрузив в полнейший хаос. Перепуганные люди потонули в обрывках чёрного тумана, из которого появлялись всё новые и новые Воины Тьмы. Замелькали доспехи, оружие и искры. Где-то рядом брызнула кровь, с ног до головы покрыв меня багровыми пятнами.

Неожиданно ощутив у себя на лице тёплые капли, я вздрогнула и очнулась от оцепенения.

Парализующий ужас и растерянность вмиг исчезли, сменившись единственным чувством, порождённым царившим вокруг безумием — страхом быть убитой. Я более не стояла в нерешительности, перестала задумываться над своими действиями и контролировать тело. Оно действительно всё вспомнило само. Внутри словно повернули какой-то рычаг, запустивший древние инстинкты самосохранения и желание бороться за свою жизнь. Оружие перестало казаться тяжёлым и неподъёмным. Я, словно игрушку, подбрасывала в воздух отточенное лезвие и опускала его на человеческую плоть, раня, отсекая конечности и отрубая головы. В лицо били струи крови, пыли и пара. Я захлёбывалась в них, но продолжала яростно прокладывать себе дорогу, испытывая странное возбуждение и злость. Всё перемешалось, превратившись в жуткую мясорубку, из которой сознание выхватывало лишь убитых мною людей. Они превратились в одну большую мишень, которую я поражала методически, бездумно и жестоко. Я не различала своих и чужих, ведь всех нас сковывали одинаковые доспехи и все мы держали в руках одинаковое оружие. Но я просто знала, что убивала тёмных, и просто знала, где они находились, чтобы их убивать.

Потом я пропустила удар. Нападавший полоснул меня по спине, однако лезвие его меча удачно отскочило, не причинив особых повреждений. На секунду я потеряла равновесие, но устояла на ногах и с разворота отсекла Воину верхнюю половину туловища, разрезав его между пластинами доспеха. Мужчина рухнул на землю двумя отдельными частями, однако это зрелище меня ничуть не тронуло. Он был лишь очередным убитым мною тёмным, поэтому я продолжила резню, стараясь не задумываться о своих действиях…

Я не знала, сколько жизней успела отнять, сколько конечностей отрубить и сколько человек изувечить, пока случайное воспоминание не вернуло моё сознание в тело — два огня зловеще блеснули из-под шлема одного из Воинов, воскрешая давно минувшие, страшные события. На мгновение я замерла, снова и снова прокручивая в памяти момент своей смерти и вспоминая глаза своего убийцы. Они запомнились красными вспышками, но теперь горели чистым, зелёным пламенем. Вмиг позабыв о вновь приобретённых инстинктах, я растеряно огляделась в попытке разобрать, не звал ли меня кто-нибудь, как это было во сне. Но вокруг звучали лишь стоны умиравших и раненых людей, сливавшиеся с лязгом сходившегося оружия.

Я не слышала своего имени.

Я не слышала даже имени, которое принадлежало мне тысячу лет назад.

Наверное, я ошиблась…

И эта ошибка оказалась очень серьёзной.

Развернувшись обратно, я едва не напоролась на сверкнувшее в воздухе лезвие — за доли секунды зеленоглазый приблизился на расстояние удара и не упустил возможности напасть. У меня не осталось времени для манёвра, поэтому я быстро выставила щит, и меч тёмного с грохотом обрушился на него. Я перегруппировалась, восстановив равновесие, но даже сообразить ничего не успела, как моего противника перехватил кто-то из нашего Войска. Неизвестный буквально спас меня, с силой отведя чужое оружие в сторону, и я поняла, что от второго удара уже не смогла бы увернуться.

Между безликими Воинами завязалась жестокая схватка, в которой для меня не осталось места. Пришлось самоустраниться и вступить в борьбу с другими нападавшими. Но, хоть их сила намного превосходила мою, удары были предсказуемы, поэтому мне легко удавалось уворачиваться и одним глазом следить за зеленоглазым и спасшим меня светлым. Хотелось увидеть, кто скрывался за заляпанным кровью шлемом, поскольку этому кому-то я была обязана жизнью, однако дожидаться, когда тот покажет своё лицо, не пришлось. Уже через несколько мгновений внезапная и пугающая догадка пронзила мой лихорадочно работавший мозг — я узнала его движения, его фигуру и голубые глаза, мелькнувшие в тени металла.

Ваня!

В очередной раз он помог мне, взяв на себя тёмного Воина, техника и сила которого явно превосходили его собственные. Вздрагивая от каждого удара, я наблюдала за поединком единственного близкого мне человека с нашим общим врагом и вскоре поняла, что больше не могла оставаться в стороне. Тем более, что схватка сразу с двумя соперниками уже начинала меня выматывать. Я заставила себя отвернуться и, присев под удар одного из нападавших, резким выпадом проколола его между пластинами доспеха. По мечу заструилась густая, красная жидкость. Воин обмяк, а я подхватила его тело, заслонившись им как щитом, вывернулась на триста шестьдесят градусов и рубанула второго по незащищённой шее. Лезвие отделило тёмному позвонки, и мужчина упал лицом вниз, так и не опустив руку, занесённую для удара.

Я сбросила с себя труп, резко развернулась обратно к Ване и поняла, что за эти секунды упустила что-то важное. В их поединке наметилась неожиданная развязка, которая заставила моё сердце петь от счастья. Словно в замедленной съёмке я увидела, как сбитый с ног тёмный Воин упал на землю. Шлем слетел с его головы и откатился в сторону, но под металлом оказалась вовсе не короткая мужская стрижка, а длинные, лоснящиеся кудри, золотым водопадом рассыпавшиеся по плечам.

Мы оба замерли. Ваня — с занесённым оружием над поверженной, но не убитой девушкой. А я — в нескольких шагах от места их сражения. И оба смотрели на неё, совершенно позабыв о Битве.

Девушка была красива, с правильными, утончёнными чертами лица и огромными зелёными глазами, широко распахнутыми от страха перед неминуемой смертью. Она показалась мне знакомой, хотя я не могла вспомнить, где видела её раньше. Особо и не старалась. В свете происходивших сейчас событий смутное ощущение являлось совершенно неважным, и я не понимала, почему Ваня не добивал тёмную. Насколько бы идеальной ни была её красота, в первую очередь светловолосая приняла сторону Тьмы и теперь являлась нашим врагом. Однако парень опустил свой меч и не шевелился.

Девушка опомнилась первой. Не отрывая зелёных глаз от Ивана, быстро подобрала свой шлем, вскочила на ноги и поспешила скрыться среди других Воинов. Мы проводили её изумлёнными взглядами, но времени на раздумья и анализ произошедшего не осталось. В самый последний момент я увернулась от чьего-то удара и вновь погрузилась в царившую вокруг бойню.

И уже через пару мгновений сознание отключилось, милосердно избавив разум от терзаний глупыми мыслями, а этические вопросы и жалость к убитым отошли на второй план. Где-то в глубине я осознавала, что совершала ужасные и непоправимые вещи, однако застрявший в мозгу голос Елиазара подсказывал, что один раз можно было пожертвовать своей человечностью ради всего человечества. И всё же одно переживание пробивалось даже через эту стену безразличия — защищаясь от своих противников, я старалась больше не упускать из виду Ваню, движения которого почему-то замедлились и потеряли уверенность и точность. Что бы не происходило в его голове, я надеялась, что парень придёт в себя. Должен был, ведь послабления сейчас являлись недопустимыми…

Эта Битва длилась бесконечно долго. А может, всего несколько минут. Я не могла сказать точно, поскольку потеряла счёт времени так же, как потеряла счёт убитым. Я не знала, сколько ещё людей мне предстояло уничтожить, чтобы выплатить долг перед Светом и исполнить мамино обещание. Не знала, кто ещё должен был лишиться жизни, чтобы растрескавшаяся земля, наконец, напиталась кровью и отпустила нас. С каждой секундой мёртвых становилось всё больше, тьма вокруг всё плотнее, а молнии в небе всё ярче, и этому ужасу не было видно конца…

А потом я вдруг осознала, что молнии превратились в языки пламени, и кто-то заботливо вкладывал в мои онемевшие руки миску с горячей похлёбкой.

— Поешь. Нужно восстановить силы…

Я подняла глаза на Эмили, пытаясь сообразить, что произошло и почему я вновь оказалась в лагере.

— Поешь, — повторила она.

— А?..

— Бедная девочка, — женщина нежно посмотрела на меня и, чуть помедлив, присела рядом. — Всё закончилось. Теперь можно отдохнуть.

— Как? Я не помню…

— Ничего, такое бывает. Меланию тоже пришлось приводить в чувства. Это нормально.

— Я жива?..

— Жива, — Эмили притянула меня к себе и по-матерински крепко обняла, поглаживая по слипшимся от пота волосам.

— Жива… Жива… — словно заевшая пластинка, повторила я её слова.

А потом не выдержала и расплакалась.

Ещё недавно мне казалось, что умереть было намного проще и лучше, чем оказаться в этом жутком месте. Теперь же я радовалась до слёз. Правда, не знала, чему больше: тому, что на сегодня всё закончилось, тому, что я смогла остаться невредимой, или тому, что список неизбежных сражений сократился на одну Битву.

А ведь впереди их было ещё двенадцать.

Разве возможно было столько пережить?..

— А Ваня?.. — виновато простонала я, вспоминая последний эпизод, который зафиксировал мой сконфуженный мозг.

— Наверное, тоже жив, — Эмили чуть отстранилась, убрала падавшие мне на глаза пряди и ободряюще улыбнулась. — Я уверена, что с ним всё в порядке… Я пойду, мне ещё многое нужно сделать, а ты возвращайся в палатку и отдыхай. Вам всем нужно хорошо отдохнуть.

Её голос прозвучал так грустно и устало, что в миг заставил забыть о своих бедах. Я заметила пятна крови, покрывавшие одежду женщины, а затем и глубокий порез на предплечье, который уже успел слегка затянуться. Но Эмили его словно не замечала, продолжая помогать людям приходить в себя. Подобно крошечной бабочке, она порхала от одного Воина к другому и для каждого находила нужные слова ободрения или утешения, после которых на душе становилось немного легче. Она действительно являлась небесным созданием — добрым, мягким и отзывчивым. И очень сильным, поскольку ещё недавно без малейших колебаний убивала наших названых врагов.

И я убивала их тоже, но, в отличие от Эмили, чувствовала себя совершенно обессиленной…

Я всё ещё дышала, меня даже не ранили, и потому мне стало стыдно за свою слабость. Хотелось казаться безропотной и стойкой, быть истинным Воином, как она. Вот только перед глазами до сих пор стояли кровавые картины и образы убитых мною людей, заставляя содрогаться от ужаса и жалости. И неважно, что ещё недавно они являлись тёмными — теперь они являлись мёртвыми. И мёртвыми из-за меня…

Я быстро проглотила содержимое миски, не обратив внимания ни на его консистенцию, ни на вкус, ни на запах, а вернее на отсутствие запаха, и по совету Эмили побрела вглубь лагеря в поисках своего места для ночлега. Тело требовало отдыха, разум — забвения, ослабевшие конечности плохо меня слушались, и я с трудом переставляла ноги, запинаясь обо всё подряд. Мне так хотелось скрыться от удручающих мыслей и поскорее сбежать из Ада хотя бы в сон. Но я даже не представляла, в какой части лагеря находилась, а спросить у Эмили дорогу не догадалась.

Пришлось полностью положиться на чутьё и надеяться, что оно меня не подведёт.

Люди вокруг неспешно разбредались по своим убежищам или помогали разбредаться другим. Они имели потрёпанный и вялый вид, на телах многих красовались глубокие порезы, а некоторые лишились сегодня конечностей. Но я не заметила в лагере ни одного серьёзно раненого. Либо такие Воины находились где-то в другом месте, либо в живых их просто не оставляли…

— Лиза!

Услышав до боли знакомый голос, я резко обернулась.

Ваня сидел на земле возле одной из палаток. Его взъерошенные, слипшиеся волосы жёстким ёжиком торчали во все стороны, рука чуть выше локтя была перехвачена окровавленной повязкой, а по пустому и растерянному взгляду несложно было догадаться, что сейчас парня терзали те же моральные вопросы, что и всех остальных. Тяжесть от угрызений совести давила не только на его разум. Отложив тарелку в сторону, Ваня с усилием поднялся, словно у него на плечах лежало несколько тонн неподъёмного груза, и двинулся мне навстречу.

— Ты жив! — воскликнула я, буквально прыгнув на него, обхватив руками разгорячённое тело и едва не сбив парня с ног.

Я старалась не задумываться, прилично это было или нет. После сегодняшней Битвы абсолютно всё, даже самое малейшее проявление жизни казалось мне приличным.

— Я боялся, что ты погибла! — прошептал он. — Ужасно выглядишь.

— Ты тоже! — усмехнулась я и сильнее прижалась доспехами к его груди, стараясь не обращать внимания на терпкий запах пота, смешанный со сладким запахом крови, который окружал его стойким ореолом.

От меня сейчас пахло не лучше.

Несколько секунд мы просто стояли, а потом я подняла лицо и заглянула в наполненные мрачной синевой глаза.

— Спасибо, что помог! — искренне произнесла я. — Ты всегда меня спасаешь!

— Да, пожалуйста! — пошутил Ваня, а потом серьёзно добавил: — Когда я понял, что это ты, то сам чуть не умер от страха! Но… Но ты видела?..

Он начал что-то рассказывать, однако я отвлеклась, поскольку моими мыслями завладели совершенно иные переживания. За его спиной прошёл мужчина, безумно напомнивший мне Давида: те же густые брови, прямой нос и тёмные волосы, только коротко остриженные, а не лежавшие на плечах, как прежде. Мужчина быстро скрылся за рядами палаток, но своим мимолётным появлением заставил забыть обо всём. Исчезли Свет и Тьма, лагерь, раненые люди и Ваня, к которому я так крепко и отчаянно прижималась. В один миг тёмный и неуютный мир перевернулся с ног на голову от тяжёлых ударов сердца, взволнованного прежними чувствами. Наверное, они никогда не исчезнут и даже через сотни и тысячи лет будут заставлять меня стремиться вперёд.

К нему.

— Лиза, я…

— Извини. Позже поговорим, ладно? Мне нужно кое-что сделать…

Я отстранилась и поспешила в погоню за своим призраком, не разобрав, что Ваня крикнул мне вслед. Теперь моё внимание целиком и полностью занимал темноволосый мужчина, который мог оказаться именно тем, кого я искала из жизни в жизнь на протяжении тысячелетий.

Я бежала, запинаясь о натянутые верёвки, сбивая людей с ног, опрокидывая котлы и чашки, но никак не могла его догнать. Мужчина, словно мираж в пустыне, всё время маячил где-то впереди, оставаясь вне зоны досягаемости. Он то сворачивал куда-то в сторону, то просто шёл таким быстрым шагом, что, несмотря на все усилия, расстояние между нами никак не сокращалось.

— Давид! — в отчаянии крикнула я, но мужчина меня не услышал.

Или не обратил внимания, поскольку теперь это было не его имя.

— Давид!..

Я в очередной раз неловко споткнулась, захлебнувшись своим криком. Не теряя ни секунды, тут же вскочила на ноги и побежала в направлении, в котором, как мне показалось, скрылся Страж. Однако, очутившись на свободном от палаток пространстве, поняла, что потеряла его из виду. Я кружилась, словно зверь, запертый в клетке, и пыталась понять, в какую сторону он мог направиться. Но вокруг всё представляло собой одинаковую серость с миллионом вариантов всевозможных маршрутов, и угадать единственно верный было просто нереально.

А может, Давид зашёл в одну из палаток?

Я подбежала, точнее, практически подлетела к первому попавшемуся человеку — совсем юному парню, по возрасту не старше Мелании — и, как на допросе, схватила его за ворот рубахи.

— Ты видел, куда пошёл Страж? — я с надеждой заглянула в испуганные глаза парнишки, чуть согнувшись, чтобы оказаться с ним на одном уровне.

Но тот лишь растеряно покачал головой в ответ, шарахнувшись от меня, словно от огня.

— Прости, — пролепетала я.

Отпустила бедного мальчика и тут же кинулась к следующей жертве:

— Извините, вы не видели?.. Вы не видели?.. Вы не знаете?..

После того как я опросила всех людей, находившихся на небольшой площадке и явно ненастроенных на разговоры, заглянула в каждую палатку, беспокоя их обитателей, и снесла несколько верёвок, стало понятно, что Стража мне уже не найти. Я сдалась, остановилась и безвольно опустила руки. Недолгая радость сменилась усталостью и разочарованием. Хотя это мог оказаться вовсе не Давид, но мне было обидно до слёз, что я так и не смогла выяснить, ошиблась я или нет. Я понимала, что должна была вернуться к Ване и объяснить, почему бросила его, даже не выслушав, однако найти обратную дорогу теперь представлялось затруднительным. Я не запомнила, да и не старалась запомнить, куда бежала, окончательно заплутав среди одинаковых шатров.

А ведь это могла быть наша последняя встреча…

Мне не хватило трезвого рассудка и мозгов, чтобы оценить её значимость. В погоне за призраками прошлого я теряла друга, не имея никакой уверенности, что мои воспоминания того стоили. И всё же одна-единственная мысль, что я могла встретить Давида, перечеркивала логику, рассудительность, прежние чувства и привязанности, дурманящей пеленой окутывая разум и отравляя его глупой надеждой. Мне нельзя было идти у неё на поводу, но бороться с ней просто не было сил…

Я вновь побрела в первую попавшуюся сторону, чувствуя себя исключительно паршиво и гадко. Но сегодня от меня уже ничего не зависело — я и так испортила всё, что могла. Если мы переживём завтрашний день, придётся разыскать Ваню и попытаться поговорить. Только я не представляла, как буду ему всё объяснять, ведь сама окончательно запуталась…

Глава 3. Иван

В голове текли вязкие, тугие мысли. Сознание отказывалось верить, что вчерашняя бойня вот-вот повторится снова, и я с трудом заставляла себя сосредоточиться на жуткой действительности. Я отрешённо смотрела на замершие вдали скалы, скользя взглядом по их кривому профилю, который отчётливо вырисовывался на фоне серого, призрачного рассвета. Наверное, если я выживу, мне будут сниться только они — Врата Тьмы врежутся в память на всю оставшуюся жизнь, какой бы длинной или короткой она не оказалась.

Мы вновь стояли, отчаянно сжимая в руках раскалившийся металл.

И ждали.

Ждали, когда с той стороны придёт Тьма, превратив реальность в кошмар, а кошмар в реальность.

Ждали, когда начнётся Битва Высших Сил, в которую для чего-то втянули нас — простых смертных.

Это будет вторая Битва из тринадцати.

Это будет новый шаг к победе Тьмы или Света и новый шаг к нашей смерти.

Сегодня, как и вчера, сотни из нас погибнут от клинков друг друга, чтобы больше никогда не вернуться в привычный и такой далёкий земной мир. Однако теперь я смотрела на происходившее совершенно другими глазами. Тело больше не сковывал страх перед неизвестностью, ведь я знала, чего ожидать. Зато появился глубоко засевший ужас перед неотвратимостью приближавшегося момента.

Я пробежалась взглядом по напряжённым и сосредоточенным лицам светлых Воинов. Наверное, все мы сейчас думали о смерти. Рано или поздно, но она придёт за каждым, и разница была лишь в том, когда и на чьей стороне мы её встретим. Ведь многие, кто в данный момент стоял возле меня, уже завтра могли пополнить ряды Тьмы. Я не осуждала и не упрекала их, поскольку понимала, что могла оказаться такой же.

Как и предупреждала Мелания, ночью Тьма пришла снова, и на этот раз её обещания звучали соблазнительнее, а зов настойчивее, чем прежде. Я не поддалась искушению, но только Высшим Силам было известно почему, а утром случайно подслушала, как перепуганные люди обсуждали тех, кто ушёл. Подобные разговоры велись тайно, почти шёпотом, ведь все боялись, что завтра сами могли оказаться на месте ушедших. Однако мы слышали. Мы просто не могли не слышать, поскольку Тьма окружала нас.

Тьма ждала нас ночью во сне.

Тьма встречала днём на поле Битвы.

Тьма была везде и всюду.

От неё некуда было бежать.

От неё негде было скрыться.

Она знала все наши потаённые страхи и желания.

Она читала наши души как раскрытую книгу.

А что произойдёт, если ей подчиниться? Если перейти на её сторону? Станет ли Свет делать то же самое? И была ли между ними разница, если я — светлая — вчера с остервенением убивала людей и буду убивать их снова? Возможно, я убью даже тех, с кем недавно сражалась бок о бок в одном Войске. Это ли считалось правильным? Этого ли хотел Свет? Неужели тёмных убивать было можно, независимо от того, находился ли перед тобой враг или некогда близкий человек? А если среди них я увижу Давида, или Ваню, или кого-то из знакомых я тоже должна буду убить?

И я смогу?..

К сожалению, ответ на данный вопрос я знала слишком хорошо — я лучше умру сама, чем причиню боль дорогим мне людям.

Вот только те, кого я убивала вчера, тоже были кому-то дороги…

При мысли о Ване на душе снова стало противно и мерзко, а едва трепыхавшееся от волнения сердце сжалось в крошечный комок и спряталось глубоко внутри. Я так и не смогла найти его после вчерашнего разговора. Всё утро до колокола я бродила по лагерю, понимая, что его палатка должна была находиться где-то недалеко. Но Ваня словно исчез. Я не видела его и на поле. Правда, среди длинных рядов Воинов в абсолютно одинаковых доспехах, теперь различавшихся лишь вмятинами и несмытыми пятнами крови, найти кого-то было ещё сложнее.

Возможно, Ваня сам не желал быть найденным. Он мог расстроиться, разочароваться или разозлиться — подобные эмоции были вполне объяснимы, но я боялась не их. Я боялась, что Ваня затаит злобу, а ведь Свет так нуждался в нём, и…

И я тоже.

Я не хотела его обижать, но знала, что обидела. Просто догнать призрак Давида, которого я ни разу не видела в реальной жизни, показалось мне важнее, чем поговорить с ещё живым другом…

За печальными размышлениями я не заметила, как люди вокруг затихли, сжав своё оружие до физически ощутимого треска, и осознала это, лишь когда в воздухе повисла почти звенящая тишина. Я тоже напряглась, пытаясь выкинуть из головы все ненужные в данный момент мысли и сосредоточиться на новом сражении.

Однако оно снова застало меня врасплох.

Земля содрогнулась от звона колокола, словно кто-то ударил по ней гигантским молотом. Вибрация расползлась во все стороны, прошлась по гладкой поверхности, по нашим телам, тканям и костям, заставив вибрировать мозг и стучать зубы. И унеслась вдаль, рассыпавшись оглушительным эхом среди кривых скал. Подчиняясь её зову, из-за призрачного горизонта вновь поднялось чёрное облако и стремительно ринулось к нам, гоня перед собой бесчисленную людскую Армию. Не прошло и мгновения, как оно накрыло нас с головой, словно огромная волна цунами, отнимая видимые ориентиры, лишая воли и забирая последние крупицы смелости.

Так началась вторая Битва.

Ни секунды не мешкая, я подняла меч и бросилась в гущу событий, раскидывая направо и налево тёмных Воинов. Отчасти я уже контролировала своё тело, больше не полагаясь на инстинкты, пробивавшиеся из глубин памяти, однако сознание иногда отключалось, не позволяя задумываться над совершаемыми мною ужасными действиями. Чёткая линия происходящего прерывалась, и я теряла связь с реальностью, осознавая лишь отдельные моменты. Я запомнила, как один за другим нанесла несколько ударов, разрубив тело неизвестного мужчины, а уже в следующую секунду мне пришлось уклоняться от ещё более чудовищных выпадов невысокой, ростом мне по плечо, женщины. Запомнила, как с размаху опустила меч на человеческую плоть, а потом резко отскочила в сторону от неизвестно откуда взявшейся палицы, которой орудовал двухметровый детина — очень сильный, но слишком грузный и неповоротливый. Тяжёлый наконечник с шипами пролетел мимо, заставив отшатнуться и едва задев нагрудник, хотя вполне мог раздробить мне грудную клетку. Не дожидаясь второго удара, я резко нырнула вниз и подрезала мужчине ногу. Он припал на одно колено и уронил палицу на землю, заставив крошиться камни. А в следующее мгновение уже лежал с отрубленной головой. Но ни триумфа, ни отвращения я не испытала — мне просто некогда было упиваться подобными эмоциями — и тут же переключилась на следующего противника…

Несколько раз боль пронзала и моё тело: мечи тёмных рассекали мне руки, соскальзывая с пластин доспехов, глухие удары сыпались на нагрудник и шлем, оставляя в них глубокие вмятины. И всё же мне удавалось избегать серьёзных ран. Рассечённые нервы пылали, протестовали и требовали мести. И они её получали, когда я забирала очередную жизнь.

Сколько ещё их окажется на моей совести?

И как я смогу жить с этим, если вернусь?..

Бой закончился так же внезапно, как и начался.

Кто-то неведомый и незримый снова ударил в колокол, окропив поле пронзительным звоном. Внутри что-то вздрогнуло и перевернулось. Разум и сознание возвратились в тело, позволив понять, где я находилась и что творила. Я замерла на месте с занесённым оружием, широко распахнутыми глазами разглядывая своего противника. Он, а вернее она смотрела на меня не менее удивлённо и не решалась пошевелиться, словно не веря, что ей повезло сохранить свою жизнь. Это была женщина возраста моей матери. Шлем слетел с её головы во время сражения, и я могла видеть многочисленные серебряные нити, покрывавшие гладко зачёсанные виски. Я скосила глаза и в ужасе окинула взглядом замершее пространство. Остальные Воины находились в таком же недоумении, рассматривая друг друга, мёртвые тела, окровавленные доспехи и отрубленные конечности, валявшиеся под ногами.

И это всё мы?..

Да какие же мы теперь люди?!

Мои пальцы безвольно разжались, и меч со звоном упал на землю. Мысль о том, чтобы отнять ещё хоть одну жизнь, теперь казалась просто чудовищной. Захотелось уйти с поля брани как можно быстрее и как можно дальше, укрыться от своей жестокости и забыть Битву, будто страшный сон. Наверное, подобное желание возникло не только у меня, поскольку один за другим поникшие и усталые люди начали разбредаться в противоположные стороны. Женщина, с которой я только что сражалась, медленно развернулась и, бросив напоследок недоверчивый взгляд, словно ожидая удара в спину, поспешила к остальным. Я тоже побрела к своему лагерю, зажав шлем под мышкой и виновато подобрав упавшее оружие.

Странно, но в одно мгновение вражда между нами угасла. Мы больше не нападали друг на друга и не пытались друг друга убить.

На сегодня смертей и так было достаточно.

Я перешагивала через тела, наступала в лужи крови и чувствовала, как на глаза настойчиво наворачивались слёзы. Казалось, что невозможно было уничтожить все следы недавнего безумства, однако вчерашние мёртвые бесследно исчезли, а значит и сегодня, и завтра, и послезавтра они тоже исчезнут, не оставив после себя ни следа. В голове промелькнула шальная мысль задержаться, чтобы посмотреть, куда они пропадали, но отвращение и жалость всё же пересилили любопытство. И ещё страх, чем это могло для меня обернуться. Нет, пусть мёртвые уходят, забирая с собой все напоминания о минувшем сражении. Меня это не касалось…

Неожиданно что-то кольнуло сознание.

Чей-то знакомый, но жёсткий взгляд пронзил затылок, проник в мозг, неприятным раздражителем прошёлся по всем нейронам и растёкся по коже. Я ощутила его даже через толщу металла и резко развернулась. Однако не увидела никого и ничего, что могло бы вызвать такие чувства — только поникшие тёмные брели к Вратам Тьмы, доверчиво повернувшись спинами к светлым.

Чёрное облако рассеялось, превратившись в пар и тучи над головой и оставив Воинов без прикрытия. А без него Армия Тьмы ничем не отличалась от нашей, разве среди закованных в латы людей брели не Духи, а Бесы совершенно иного вида. Здесь были и двухметровые волки с копытами вместо лап, и ящерицы с человеческими телами, и бесформенные сгустки дыма, неуклюже качавшиеся из стороны в стороны, и небольшие существа с острыми рогами, торчавшими из надбровных дуг, с ног до головы покрытые серой шерстью. Последние больше всего напоминали фольклорных Чертей, которые, видимо, появились там неслучайно. Только теперь я знала, что Черти выглядели иначе и от людей почти не отличались.

По крайней мере, в нашем мире.

Я ещё раз оглядела разномастное сборище, но не заметила никого, кто мог бы сверлить меня взглядом. Тёмных теперь не интересовали ни светлые, ни я в частности. Нахмурившись, я отвернулась и поспешила прочь, стараясь забыть о странном инциденте, однако червячок тревоги всё же засел где-то в глубине души. Я знала, что этот взгляд мне не померещился, и знала, что он ещё мне аукнется…

Измученные и израненные, мы, наконец, добрались до лагеря и начали разбредаться в разные стороны. Все вокруг хранили скорбное молчание. Слишком много сил отняла Битва, слишком много эмоций осталось на чёрном поле, поэтому никто не хотел ничего обсуждать. Да и что было обсуждать? Все мы испытывали примерно одинаковые чувства: отвращение, жалость, злость, горечь и стыд, которыми не хотелось ни с кем делиться. Как и вчера, люди расселись вокруг костров и принялись поглощать жидкое варево, чтобы поддержать организм, занять руки и не задумываться о совершённом. Как и вчера, многие поспешили укрыться в своих шатрах, чтобы поскорее провалиться в забвение и не терзаться страшными мыслями.

Словно заевшая пластинка, у меня в голове тоже крутилось одно единственное желание — быстрее закончить нехитрые дела и заснуть, провалиться в забвение и дать измученному телу и разуму возможность восстановиться. Я грезила о постели, состоявшей из тонкого матраса, небольшой подушки и одеяла, словно о самой мягкой и нежной райской перине, вот только не могла позволить себе упасть на неё. Пока мы шли к лагерю, я искала глазами Ваню, в душе надеясь, что он пережил вторую Битву. Но так и не нашла. Уже дважды я случайно натыкалась на него, дважды Ваня оказывался где-то поблизости, однако отыскать его специально у меня не получалось, поэтому я принялась просто бродить между шатрами, полностью положившись на странную и эфемерную материю под названием «Интуиция». Изредка я приставала к людям с расспросами, но, натерпевшись ужасов Битвы, они не горели желанием общаться и нехотя отвечали мне одним единственным словом: «Нет».

Безрезультатно пытаясь пробиться к сознанию хоть кого-нибудь из светлых, я снова начала испытывать отчаянье и усталость. Меч, который я таскала за собой, стал казаться неподъёмным, доспехи мешались всё больше и особенно щит, которым я неловко сносила немногочисленный людской скарб. Ноги с каждым шагом превращались в ватные, подкашивались и не слушались. Я запиналась и теряла сосредоточенность, а глаза закрывались буквально на ходу. Душу терзала досада, что никто не хотел мне помочь, когда я прилагала к поискам столько усилий. А те люди, которые хотели, просто не могли этого сделать, поскольку никогда не видели и не знали некоего парня по имени Иван.

Наконец, прочесав вдоль и поперёк весь лагерь и окончательно выбившись из сил, я призналась себе, что больше не смогу сделать ни шага, и решила бросить эти бесплодные попытки. Кто-то наверху словно услышал мои мысли и сжалился, поскольку именно в тот момент я наткнулась на нашу палатку. И хотя внешне серая ткань навеса ничем не отличалась от остальных, таких же безликих и серых, шестым чувством я осознала, что это была та самая палатка.

Я подняла полог и погрузилась в тёплую и уютную атмосферу, созданную золотистым свечением. На душе сразу стало легче, словно с неё свалился огромный груз переживаний и забот, оставшись возле входа снаружи. Даже воздух внутри показался мне другим — более мягким и свежим. Я глубоко вдохнула и ощутила, как постепенно моё тело расслабилось, раны начали затягиваться, а разум очищаться, и только после этого открыла глаза, чтобы рассмотреть обитателей шатра.

Эмили в палатке не оказалось. Что было странным, ведь иначе я бы увидела её неизменно ухаживающей за ранеными снаружи. Мелания же тихо сидела на своём месте, крепко обняв колени исцарапанными руками и уткнувшись в них носом. Она бросила на меня короткий взгляд — не интересуясь, а просто желая убедиться, что я не чужой человек — и снова погрузилась в мрачные размышления. Её глаза выглядели потухшими, взор — отрешённым. Девочка словно находилась не здесь, а где-то очень далеко. Возможно, даже за пределами тёмной реальности.

— Как ты? — попыталась я начать разговор, с радостью снимая надоевшее обмундирование и скидывая его возле своей подставки.

На двух других уже висели доспехи, и я незаметно выдохнула от облегчения. Потерять такого светлого человека, как Эмили, было бы просто ужасно.

— Нормально, — еле слышно ответила Мелания, на этот раз даже не взглянув на меня.

— Тебе принести поесть? — растеряно спросила я, не зная, что ещё предложить.

— Если несложно…

— Хорошо, сейчас принесу.

Не спеша, поскольку спешить просто не осталось сил, я обмылась из сосуда над большим чаном. Затем переоделась в стандартный серый наряд, стопкой сложенный на постели и источавший запах чистоты — не стирального порошка с отдушками, как в земном мире, а именно неуловимый и приятный запах чистой ткани. И отправилась добывать еду. Голода или дискомфорта я не испытывала, но восстановить силы организм требовал. Да и для Мелании хотелось сделать что-то приятное. Вчера забота Эмили мне очень помогла, буквально вытащив из небытия, а сегодня я должна была исполнить роль заботливой няньки, раз уж наша монахиня куда-то пропала.

Когда я вернулась, Мелания сидела в той же позе, маленькой статуей замерев на своём плоском пьедестале.

— Держи, — протянула я миску.

Девочка подняла на меня затуманенный, непонимающий взгляд, каким смотрят на неожиданно появившегося незнакомца, но потом в её глазах возник проблеск сознания, и она молча приняла еду. Я не рискнула заводить беседу ни о чём, поэтому мы так же молча поели. Точнее, поела Мелания, а я лишь поковырялась ложкой в серой жиже. Так и не заставив себя съесть ни грана, я отставила полную миску в сторону и легла, строго решив встать минут через тридцать и снова заняться поисками Ивана. Его эмоции слишком много значили для всех нас, поэтому я просто не могла позволить им течь в неправильном направлении из-за своих оплошностей. Конечно, подобные мысли являлись очень самонадеянными, но я обязана была исправить совершённую ошибку и из-за угрызений совести, и из-за необходимости помочь Свету.

Некоторое время я просто лежала, вслушиваясь в звуки постепенно затихавшего лагеря и стараясь не реагировать на пристальный взгляд Мелании, теперь почему-то нацеленный на меня. Гул голосов снаружи становился всё тише, звяканье посуды — всё реже, а мои переживания и страхи начали понемногу отступать и в конце концов сменились таким желанным забвением…

А когда я очнулась, то поняла, что проспала всё на свете.

Звук колокола, означавший вовсе не приход ночи, который я пропустила, а начало нового дня, прозвучал суровым приговором моей слабости и безволию. Палатка уже опустела. Мелания небрежно свернула одеяло в нечто, напоминавшее рулет, явно покинув шатёр в спешке. Эмили же, напротив, аккуратно заправила свою постель, не оставив на ровной поверхности ни единой складочки. Мне почему-то показалось, что заглянула она к нам ненадолго, возможно, всего на пару часов. Если вообще заглядывала…

Через мгновение, сообразив, что без толку тратила драгоценное время, я быстро скинула одеяло, которым кто-то заботливо меня накрыл, плеснула в лицо воды и вышла под тёмное небо.

Женщины сидели возле костра и явно вели беседу, которая прервалась с моим появлением. Словно по команде, они замолчали и настороженно вскинули головы. Губы Мелании застыли в подобии оскала, оборвав на середине слово или звук, и так и остались неподвижными до тех пор, пока Эмили не нарушила тишину.

— Хорошо, что встала! — она расслабилась и поднялась мне навстречу. — До Битвы осталосьсовсем мало времени.

— Проспала. Будильник не сработал, — неуклюже пошутила я.

— Ничего, ты ещё успеешь принять пищу…

Именно «Принять», словно микстуру или лекарство.

И действительно, местная еда была создана, чтобы поддерживать организм. Она не вызывала аппетита и не доставляла удовольствия — в этом просто не было необходимости.

— Не хочу! — раздражённо махнула я рукой в сторону дымившейся тарелки. — Здесь не особо разнообразное меню…

— Ну, какое есть, — пожала плечами Эмили и проводила взглядом молча удалившуюся Меланию. — Тебя кое-кто спрашивал.

— Кто? — я встрепенулась и, сгорая от нетерпения, вцепилась в плечо женщины.

— Не Страж, — Эмили сконфужено отстранилась и аккуратно сняла с себя мои руки. — Воин. Он назвался Иваном. Наверное, тот, кого ты искала.

— Ваня?..

Я обомлела от удивления и едва сдержалась, чтобы не начать рвать на себе волосы. Я столько времени потратила на поиски, но так и не смогла его найти, а он оказался рядом, когда этого захотел!

Что за несправедливость?!

— Когда он приходил? — спросила я в надежде, что ещё смогу его догнать.

— Вчера, — протянула женщина, окончательно меня разочаровав. — Поздно… Я сказала, что ты устала и спишь…

— Почему ты не разбудила меня?! — простонала я. — Надо было разбудить!

— Извини, но ты выглядела такой измождённой. Тебе требовался отдых. И я не думала, что это так важно…

— Это очень важно! — воскликнула я и бросилась в сторону.

Но Эмили перехватила мою руку и задержала.

— Куда ты?

— Я должна его увидеть, пока не стало поздно!

— Нельзя! — женщина встала передо мной, преградив дорогу, и снизу-вверх заглянула в глаза. — Битва вот-вот начнётся, тебе нужно собираться. Если ты будешь не готова…

— То что?! — крикнула я. — Одно сражение может пройти и без меня!

Я вырвала руку и развернулась, чтобы уйти, но Эмили схватила её с новой силой, сцепив длинные, тонкие пальцы вокруг моего запястья. И, как ни странно, я не смогла сдвинуться с места. Женщина держала железной хваткой не только мою руку, но и волю. Такая маленькая и хрупкая, такая добрая и заботливая, она оказалась самым строгим в мире конвоиром и самым надёжным телохранителем, который никогда и никому не позволил бы отступить ни на шаг…

— В одном сражении, из-за одного человека может решиться всё! — ледяным голосом отчеканила Эмили. — Будь добра, иди одевайся! В нужный момент ты найдёшь и своего Ивана, и своего Стража. А сейчас ты — Воин! И твой долг — сражаться!

Я изумлённо смотрела на неё несколько секунд, не в силах вымолвить ни слова. Но потом всё-таки спросила:

— Ты ведь не просто Воин, да?..

— Не совсем, — Эмили смягчилась и отпустила меня, неловко погладив по только что сжимаемой руке. — В какой-то степени я — Надзиратель. Поддерживаю в лагере порядок, чтобы никто не разбегался, слежу, чтобы все выполняли свои обязанности, и регулирую эмоциональный климат. Ты не единственная, кому сложно выдерживать подобное напряжение. Многие чувствуют себя подавленными и ищут поддержки. И я стараюсь дать им её.

— Но ты ведь не одна?.. То есть… Много здесь таких, как ты?

— Достаточно, — светловолосая печально улыбнулась. — Лиза, надо идти.

— Да… Да, конечно.

От растерянности и за неимением другого выбора я подчинилась и пошла вслед за женщиной, не решаясь отойти от неё ни на шаг, словно собачка на привязи. Мы нырнули в шатёр, где уже стояла полностью экипированная Мелания, и ритуал одевания повторился снова. Эмили помогла мне со всеми пластинами и завязками, вручила меч и придержала щит, чтобы пристроить его на руке. Мне даже стало неловко — маленькой и хрупкой девочке помощь не требовалась, она вполне справлялась самостоятельно, а я не могла одеться без ещё одной пары рук.

Через некоторое время наша крошечная компания окончательно снарядилась, и мы вышли из палатки, влившись в вереницу идущих на смерть Воинов как небольшой ручеёк в полноводную реку. Я заметила, что у большинства доспехи уже потускнели. Они больше не сверкали и утратили свой нереальный вид, став более настоящими — помятыми и потёртыми в боях. Их покрывал слой пыли и пятна засохшей крови, а причудливые ряды замысловатых узоров нарушали борозды, оставленные мечами наших врагов. Некоторые шли без шлемов, и я не видела, чтобы они держали в руках эту часть доспехов. Скорее всего, Воины решили, что без куска металла на голове сражаться будет удобнее. Я бы тоже с удовольствием его не надевала, но меня не покидала мысль, что так всё же было безопаснее.

В третий раз мы остановились посреди круглого поля, замерев в тревожном ожидании.

Я снова находилась в первом ряду, по соседству с двумя миниатюрными женщинами, и снова отрешённо разглядывала гладкую и вычищенную поверхность поля Битвы, ослепительно блестевшую в свете участившихся молний. Она что-то напоминала мне. Что-то смутно знакомое. Только что именно — я напрочь позабыла. Какая-то мысль билась на задворках сознания, словно птица, запертая в клетке, и у неё никак не получалось достучаться до моего разума и моей памяти. Я ухватилась за тоненькую ленточку, привязанную к её лапке, и потянула, осторожно распутывая все узелки и пытаясь вспомнить своё нормальное прошлое…

Давно, целых две Битвы назад, я считала, что этого поля не существовало в действительности, но снова стояла на нём с сотнями незнакомых людей. Как и я, они думали раньше, что тёмный мир являлся лишь их нереальным кошмаром. Однако он обрёл форму, цвет, запах и даже вкус крови, переродившись в настоящую реальность и оставив сны далеко в прошлой жизни…

Сны…

Мысль вырастила крылья и принялась с силой биться о решётку ненадёжной памяти, сгибая её под весом своего крошечного тельца.

Сны…

Мысль ударила в последний раз, сломала прутья и вырвалась на волю, возрождая прежние переживания. И полетела над землёй, гладкой и блестевшей, словно лакированная шахматная доска…

Именно это воспоминание не давало мне покоя.

Когда-то во сне я думала, что чёрное поле похоже на шахматную доску, покрытую лаком.

Поле боя — поле игры…

Что, если всё это было лишь шахматной партией? Игрой, турниром между Светом и Тьмой, а мы исполняли роли фигур на доске, которые они переставляли так, как им хотелось, делали ходы и даже приносили кого-то в жертву, чтобы получить преимущество? И все бойни, сражения, кровь и смерти являлись ничем иным, как развлечением Высших Сил? Что, если они просто врали нам о необходимости спасти мир от Тьмы или наоборот — о необходимости Тьму поддержать? Тогда все высшие цели превращались в никому не нужную жестокость и только. Всё теряло смысл: разговоры о Добре и Зле, о Свете и Тьме, о всеобщем Благе и Хаосе — ничего этого не было. Была только забава наделённых властью существ, которые развлекались, пытаясь скоротать вечность своего существования. Может, и нас они создали ради забавы, чтобы сейчас мы рубили друг друга на куски? Кем же тогда являлись сами Высшие Силы? Что за садисты сотворили наш мир? И какую роль в этой игре они отвели простым смертным? Роль пешек, которых первыми отдавали на растерзание и которыми не жалко было пожертвовать?

Я завертела головой, пытаясь рассмотреть людей в нашем ряду. Однако увидела лишь сильных Воинов, переживших две Битвы практически без царапин и повреждений. Нет, такими Высшие Силы вряд ли стали бы разбрасываться…

А кто стоял позади? И кто являлся в этой игре королём, от поражения которого зависел исход всей партии?..

Я бросила беглый взгляд через плечо на Воинов, стоявших в числе последних, но ближе к центру — подобно королям и ферзям в шахматах. Только опознать скрывавшихся под одинаковыми кусками металла людей не смогла, зато в глазах каждого прочитала страх и подступавшее отчаяние. А вот в стороне от нашего Войска уже собрались действительно ключевые фигуры — на фоне тёмных скал просматривались светлые балахоны Старцев, мерцающие контуры Ангелов и причудливые силуэты Духов. И если предположить, что Старцы были ладьями, Духи — слонами или лошадьми, а Ангелы — ферзями и королями, то их количество намного превосходило количество фигур в стандартном наборе шахмат. Возможно, моё предположение было ошибочным, или же игра Высших Сил имела более сложные правила, нежели шахматы смертных.

Но я не желала в неё играть!

Мне захотелось бросить свой меч, словно это была ядовитая змея, и уйти с поля брани. Вот только идти было некуда. Допустим, я достигну лагеря, может, переберусь через скалы, а что дальше? Что находилось за кольцом гор, кроме темноты, окружавшей нас со всех сторон? Возможно ли было выбраться отсюда живым или мы сможем покинуть тёмный мир лишь после окончания всех Битв, когда Высшие Силы сами нас отпустят?

Но отпустят ли?..

Вновь подкравшееся на мягких лапках чувство безысходности охватило мой разум, угрожая перерасти в панику.

Нельзя было отчаиваться!

Нельзя было сдаваться!

Не здесь и не сейчас…

С самого начала я знала, что, возможно, это будет билет в один конец, и тем не менее согласилась, шагнув из окна. Тогда я поступила по совести, но ведь могла и отказаться… Ведь могла же? Или меня всё равно отправили бы в этот мир, например, подстроив аварию, как подстроили её Ване? Может, он как раз и не согласился?..

Так или иначе, теперь отступать было поздно — нужно было выживать. Я просто не могла позволить им уничтожить себя в бессмысленной бойне хотя бы ради мамы…

Я крепче сжала рукоять меча, почувствовав, как затряслись руки от гнева и злости, и ринулась вперёд на уже подступавшую чёрную массу. Сегодня не она поглотила нас, а мы ворвались в неё, раздирая облако в клочья, оставляя тёмных без прикрытия и не позволяя им опомниться.

Я подняла и опустила свой меч, отрубив руку какому-то Воину. Снова подняла и снова опустила, проткнув его грудь между пластинами доспехов. И тут же забыла про неизвестного человека, который остался лежать в луже собственной крови. Мой счёт шёл не на количество убитых, а на секунды, которые я ещё могла считать, пока кто-то точно так же не оборвал и мою жизнь. Просто мне сказали, что нужно было драться, и я дралась, раз таковыми являлись Правила данной игры…

Краем глаза я видела, как рядом отчаянно сражалась Мелания, воодушевлённая внезапным порывом, охватившим остатки и её души. Силы девочки будто возросли в несколько раз, и я удивилась тому, как это хрупкое, юное создание с остервенением рубило людей направо и налево, не оставляя своим противникам ни единого шанса. Сейчас она вполне могла бы стоять рядом с ними, и мысль, что Тьма отвергла её, словно подстёгивала Меланию. Девочка пыталась доказать Тьме, Свету, себе самой и всем нам, что заслуживала права находиться в светлой Армии. Вот только её рвение было слишком отчаянным, из простого желания победить перерастая в пропитанную злобой агрессию…

Оторвав взгляд от бесновавшейся девчушки, я снова нанесла удар. Из горла при этом вырвался непонятный звук, похожий на рык, удививший и меня, и моего противника. Здоровенный детина в последний раз поднял меч над головой и бездыханный рухнул к моим ногам. Наверное, он даже не успел понять, как миниатюрная девушка смогла изловчиться и поразить его одним выпадом. Я и сама этого не поняла и только быстро отпрыгнула в сторону, чтобы тёмный не раздавил меня своим весом. А потом что-то заставило меня поднять взгляд. Я приготовилась обороняться, уже выучив, что так действовали выработанные тысячелетиями инстинкты самосохранения, однако вместо надвигавшегося врага вдруг увидела…

Его.

В нескольких метрах от меня светлый Воин один отбивался от троих тёмных, раскидывая их по сторонам, будто тряпичные куклы. Его доспехи ни единым завитком орнамента не отличались от тысяч и тысяч таких же, заляпанных кровью и грязью, шлем практически полностью скрывал лицо, и всё же я смогла разглядеть суровые глаза, тёмными угольками блестевшие из-под металлических пластин.

И эти глаза я не спутала бы ни с какими другими…

У меня не осталось сомнений, что яростно сражавшийся мужчина был именно он.

Мой Воин.

Мой Страж.

Моя Судьба.

Наконец, я встретила его наяву, хотя глубоко внутри боялась, что этого никогда не произойдёт. И всё же он оказался реальным, сражался на одной стороне со мной, а значит, перестал являться навязчивым и бесплотным видением, которое сводило с ума. Душа затрепетала от радости и счастья. Однако уже в следующее мгновение её пронзил страх, и внезапно украденная улыбка слетела с обветренных губ.

Я вспомнила смерть Давида.

Вспомнила тёмного Воина, который убил его, а затем убил и меня…

Будто оцепенев, я наблюдала, как Давид, подобно разъярённому льву, наносил лёгкие и молниеносные удары, которым позавидовал бы любой профессиональный фехтовальщик. Хотелось закричать, чтобы он услышал, увидел и узнал меня, но я подавила глупый порыв, не желая повторять прежних ошибок. Не зря Елиазар показал мне именно этот момент. Я не могла отвлекать Стража и отвлекаться сама, ведь тёмные не станут дожидаться, когда улягутся наши радостные вопли. Пока я смотрела на своё ожившее воспоминание, они продолжали атаковать нас, и, если бы не находившиеся рядом светлые, я уже была бы мертва.

С болью в сердце я отвернулась и взялась за прежнее занятие. Только эмоции уже захлестнули сознание, а нетерпение и страх заставляли оборачиваться каждую секунду, дабы найти глазами Давида и убедиться, что он всё ещё был жив. Я с трудом следила за своими соперниками, потом чудом сохранила голову на плечах и, в конце концов осознав, что так больше не могло продолжаться, стала прорубать себе дорогу подальше от человека, к которому стремилась моя душа. Присутствие Давида отвлекало, а единственная мысль, что его могли ранить или убить, лишала рассудка и сосредоточенности. Возможно, Страж тоже помнил, чем закончилась наша последняя встреча, и потому сторонился меня.

Только прошлое осталось в прошлом и не должно было повториться снова…

Неожиданно среди шума и криков людской толпы я услышала грозное рычание и резко вынырнула из скорбных раздумий. По телу пронеслась ледяная дрожь, а воображение тут же нарисовало чудовище, нависшее за спиной и нацелившее на меня длинные когти и острые зубы. И это был вовсе не Фалег, как во снах и воспоминаниях, а кто-то более страшный и явно желавший меня убить. Наверное, ужасная картина оказалась недалека от реальности, поскольку находившиеся поблизости люди вдруг попятились назад. Я с ужасом осознала, что залезла в самый центр тёмного муравейника. В этой части поля не присутствовали ни Духи, ни Старцы, а тех немногих светлых Воинов, которые ещё мелькали на периферии зоны видимости, на моих глазах расчленили буквально за пару мгновений. Зато здесь господствовали Бесы, и один из них сейчас стоял позади меня, а его раскалённое дыхание обжигало шею и затылок, напоминая о том, что нельзя было терять бдительность ни на секунду.

Затаив надежду, что Бес меня всё-таки не заметил, я осторожно развернулась и обомлела ещё больше.

Нет, моё воображение его явно недооценило, а почтительный испуг тёмных показался детским лепетом по сравнению с чувствами, которые испытала я. На расстоянии нескольких метров стояло нечто — другими словами я просто не могла описать данное существо. Полуживотное-полуоблако, похожее на вязкое, чёрное желе, перетекавшее из одной формы в другую. Оно не имело ни рук, ни головы, как таковой, а ноги скорее походили на копыта и поднимали чёрную тучу метра на два над землёй. А ещё позади чудовища нервно бил о землю длинный, толстый хвост, напоминавший откормленную змею.

И Бес меня видел.

Он сжался, словно скрученная пружина, и приготовился к прыжку — его ноги напряглись, а тело чуть скукожилось и стало плотнее. Посреди брюха открылась гигантская красная пасть, в которой блестели огромные, толщиной с мою руку, зубы, расположенные в несколько рядов. Затем он издал оглушительный, низкочастотный рык, больно ударивший по барабанным перепонкам.

Я замерла, не в силах пошевелиться и не в силах придумать, как избежать неравной схватки. За несчастные две Битвы, которые мне чудом удалось пережить, я как-то не научилась сражаться с Бесами и совершенно не горела желанием учиться. Вот только скрыться из его поля зрения было некуда. Сбежать я бы не успела — разве могла я соревноваться с передвигавшимся на двухметровых ногах существом из Ада? Да он догнал бы меня за один прыжок! Спрятаться было негде — мы находились слишком близко к центру поля, где не валялось ни одного валуна. А биться было бессмысленно — я ни за что не смогу одолеть сверхъестественную тварь. Перед глазами упорно мелькало видение из прошлого, как Фалег разорвал в клочья тёмного Воина и разбросал вокруг ошмётки его тела. И, видимо, сейчас меня ждала такая же участь…

Наконец, Бесу надоело выжидать. Он пробороздил копытом гладкий камень и молниеносно кинулся вперёд, раскрыв красную пасть ещё шире. Однако я среагировала так же молниеносно. Ну, или почти. Не успев до конца осознать свои действия, я подбросила вверх щит и отпрыгнула в сторону, повалившись на землю. Не заметив подмены, монстр набросился на подвижную мишень, и его челюсти сомкнулись с угрожающим скрежетом, оросив пространство вокруг металлическими щепками — остатками моего щита. Правда, этот успешный трюк не вызвал ни грана ликования, ведь тарелки для метания у меня закончились. Я прижалась к земле, пытаясь слиться с мёртвыми, уткнула нижний край шлема в чью-то отрубленную конечность и притихла, наблюдая за дальнейшими действиями чудовища.

Прошло меньше мгновения, прежде чем Бес сообразил, что его обманули, и развернулся. Крошечными глазками, которые, как оказалось, находились в уголках огромного рта, медленно просканировал пространство перед собой и всё-таки нашёл меня. Неторопливо, с гордостью победителя он двинулся в мою сторону, и никакие попытки изобразить из себя труп уже не помогали. Наверное, я слишком сильно дрожала, и эта дрожь меня выдала. Идей больше не осталось, разум ничего не подсказывал, а рассудок упорно твердил лишь одно — мне конец, и ничего тут уже не поделаешь…

Надо же, а я так хотела выжить! Так хотела найти Давида и помириться с Ваней! Хотя умереть от зубов Беса было не столь обидно…

Я опустила голову между своим предплечьем и оторванной конечностью мёртвого Воина, лежавшего поодаль, застывшие, стеклянные глаза которого наблюдали за мной с немым укором. И просто ждала, когда Бес подойдёт ближе, чтобы украсить чёрное поле и моим растерзанным телом…

И вдруг землю сотряс удар, словно рядом рухнул самолёт. Я подумала, что Бес совершил прыжок, одним махом сократив расстояние между нами. Представила, как сверху нависла распахнутая кровавая бездна, с краёв которой стекали вязкие слюни, и подняла испуганный взгляд, желая заглянуть в глаза своей смерти. Или в рот. Но не увидела над собой ничего, кроме бурлящей темноты — там всё ещё колыхались тучи, и вспыхивали редкие молнии, освещая царившую под ними бойню. С облегчением и удивлением я перевела взгляд обратно на землю и обнаружила, что недалеко от того места, где я отчаянно вжималась в остатки чьего-то тела, сцепились два монстра.

Меня спас Фуль, чудесным образом оказавшийся рядом в самый нужный момент.

Вид их схватки внушал ужас, внутри всё сотрясалось от отвращения, но я не могла оторвать взгляда от мистических гигантов, раздиравших друг друга на части. Две шевелившиеся массы — одна чёрная, с животными ногами и огромной кровавой пастью, другая серая, тучеобразная, с воспалёнными человеческими глазами — сталкивались, растекались и бросались друг на друга с яростью диких животных. Их силы были равны, и ни один не уступал, даже когда на бесплотных телах появились глубокие раны, источавшие бурую жидкость.

С лёгкостью, словно пушинку, Фуль швырнул Беса в воздух, хотя тот, наверное, весил целую тонну. Чёрный сгусток описал на фоне неба дугу и глухо врезался в землю недалеко от меня, снова издав оглушительный рёв. Фуль ответил таким же рёвом, широко расставил туманные лапы и угрожающе двинулся вперёд, сотрясая землю тяжёлой поступью. Тёмный же поднялся на копыта и двинулся ему навстречу, водя из стороны в сторону хвостом, длинный конец которого несколько раз пролетел над моей головой.

Пора было уходить, пока они не раздавили меня, даже не заметив этого. Я по-пластунски развернулась и поползла прочь, чувствуя себя ничтожной гусеницей. Затем поднялась на четвереньки, оттолкнулась руками и побежала, стараясь как можно быстрее покинуть опасное место, где крошились камни, содрогалась земля, а во все стороны разлетались куски непонятной массы.

Я не представляла, сколько мог продлиться их поединок и чем закончиться, ведь оба являлись бессмертными существами — их нельзя было уничтожить. А раз никто не умрёт, значит, никто и не победит. Но зачем тогда они вступали в эти схватки? Зачем долго, страшно и бессмысленно сражались вместе с нами и за нас? Они могли бы просто наблюдать, как мы уничтожали друг друга, не тратя силы на нашу бестолковую возню, ведь каждый Дух или Бес взмахом руки, лапы или хвоста способен был уничтожить сотню Воинов…

Однако я совсем не горела желанием выяснять подобную информацию ценой собственной жизни.

Когда жуткие существа остались позади, звуки их сражения стихли, а вокруг появились люди, охваченные процессом взаимного уничтожения, я облегчённо выдохнула. Хотя это нельзя было назвать безопасностью, но у меня вновь появился шанс выжить. Я крепче схватилась за меч, который, сама того не замечая, не выпускала из рук, и приготовилась обороняться.

Как раз вовремя, чтобы услышать звон колокола, остановивший третью Битву.

Я не стала дожидаться, когда пройдёт оцепенение у окружавших меня людей, а отшвырнула меч, скинула шлем и бросилась искать единственного человека, который занимал сейчас все мои мысли. Я звала его, заглядывала в лица светлых Воинов и бегала по полю брани, напрочь позабыв о только что пережитых ужасах. Люди смотрели на меня, как на ненормальную, и шарахались в стороны. Наверное, именно ненормальной я сейчас и являлась, но мне было наплевать. Я искала Давида среди живых, не допуская даже мысли, что он мог лежать на земле окровавленный и бездыханный. Однако со временем людей вокруг почти не осталось, а моё воодушевление угасло, сменившись осознанием, что все усилия вновь оказались напрасными. И в конце концов, отчаявшись, я села на землю, зажала голову руками и жалобно заскулила.

Так нечестно!

Нечестно!

Давид выжил, я это точно знала, но он вновь растворился в воздухе, словно призрак.

Хотелось реветь. Хотелось кричать во всё горло, но ничего из этого не помогло бы мне найти его. Зато провести ночь среди трупов и страшных существ не хотелось однозначно. Поэтому, с досадой пнув валявшийся рядом шлем, я всё-таки поднялась на ноги и побрела вслед за маячившими возле чёрного горизонта фигурами, по дороге подобрав чей-то меч. Он принадлежал не мне, но разве теперь это имело значение?..

Дойдя до лагеря, я наугад пошла в первом попавшемся направлении, как всегда, положившись на внутреннее чутьё, и уже вскоре оказалась на месте. Ни Эмили, ни Мелании ещё не было, хотя я думала, что приду последней. Даже не задумываясь об аккуратности, я как попало бросила потёртые доспехи на подставку, неторопливо умылась и вышла прочь из странным образом осиротевшей палатки. А потом просто уселась возле костра рядом с молчаливыми и угрюмыми людьми, плеснув себе в миску немного томатного супа.

Мне стало до боли обидно, что в этом странном месте все мои усилия шли прахом. Наверное, нужно было послушать Эмили, смириться и не пытаться больше грести против течения. Возможно, сами Высшие Силы разводили нас в разные стороны — если очередной их план требовал, чтобы мы держались друг от друга на расстоянии, то, сколько бы я ни старалась, я никогда не смогу найти Давида…

А Ваню?

Ещё утром я порывалась поговорить с ним и клялась, что обязательно отыщу, а теперь напрочь позабыла, что между нами так и осталась недосказанность. Призрак Давида, как и его ожившее воплощение, сводил меня с ума, заставляя забывать обо всём на свете. Мысли и чувства снова разрывались на две части. Я не могла понять и решить, кого следовало искать и кто был мне дороже: живой друг, которого я обидела и у которого любой ценой должна была вымолить прощение ради него, ради себя и ради Света, или недосягаемое видение из прошлого, Страж, который словно специально меня избегал. Что же мне делать дальше? Попытаться снова найти его? Но кого именно и получится ли? После всех неудачных попыток у меня опускались руки. Я совсем запуталась, и, наверное, поэтому никто из них не хотел меня видеть…

Я с тоской окинула взглядом сидевших рядом людей и неожиданно за спиной одного из них заметила удалявшегося мужчину, в котором воображение тут же разглядело темноволосого Воина из сна. Как и в прошлый раз, он шёл в сторону дальних костров, и между палаток маячила лишь его спина в серой рубашке.

Вот так просто!

Страж прошёл совсем рядом, а я ни за что не узнала бы об этом, если бы не подняла глаз…

— Давид!

Отбросив полную миску в сторону, я сорвалась с места и устремилась за ним, не обратив внимания на соседей по костру, которые проводили меня удивлёнными взглядами. Это напоминало игру в догонялки: Страж убегал, а я отчаянно пыталась догнать, он скрывался, а я пыталась его найти. Но сегодня я должна, обязана была с ним поговорить, чего бы мне это ни стоило! Ведь пока я не выясню ещё неначавшиеся отношения с Давидом, возможности думать о Ване и о том, как всё уладить, у меня просто не появится.

Я бежала, не замечая, что сбивала кого-то с ног, запиналась о растянутые веревки и раскидывала чужие вещи.

— Давид! Давид!.. — голос уже охрип, но я продолжала его звать.

Однако он снова двигался с невероятной скоростью, делая вид, что ничего не слышал. Я точно знала, что это было не так, но по непонятной причине Страж игнорировал меня, что вызывало всё большее удивление и досаду.

— Давииид!

Даже не обернулся.

Страж достиг последнего круга костров, за которым не осталось ни одной палатки, и направился к скалистому кольцу, окружавшему поле. И я без колебаний выскочила за ним, напрочь позабыв обо всех предупреждениях и опасностях.

Здесь царила тишина, лишь изредка нарушаемая далёкими раскатами грома. Гул голосов, треск огня и стук посуды остались позади, словно не в состоянии пробиться через невидимую грань, отделявшую наш лагерь от остального мрака. Но сил кричать у меня уже не осталось, и я просто брела, спотыкаясь о всё чаще попадавшиеся камни и не отрывая взгляда от его призрачной фигуры. Я боялась потерять Стража из виду. Боялась, что он снова исчезнет или растает в воздухе, подобно миражу в пустыне, и больше никогда уже не появится.

— Давид… — сделала я последнюю попытку привлечь его внимание, хватая ртом воздух и поражаясь, с какой скоростью тот передвигался по становившемуся неровным ландшафту. — Подожди… Пожалуйста!

Он чуть сбавил шаг и бросил через плечо мимолётный взгляд, словно обдумывая, стоило ли останавливаться. Но потом пошёл ещё быстрее, видимо, решив оторваться от моего назойливого преследования.

— По… Подожди…

Бесполезно.

Мы дошли до подножия скал, которые начинались совсем не так резко, как я себе представляла, сидя в лагере посреди равнины. Давид пошёл дальше, огибая большие валуны и придерживаясь невидимой тропы, известной лишь ему одному, и я покорно последовала за ним, хотя ноги меня уже не слушались. Я устала, вымоталась и еле несла вперёд своё измученное тело. Он же наоборот — казался полным сил и мрачной решимости достигнуть своей цели. Куда он направлялся и для чего — я не представляла. Два кривых пика, охраняемые Стражами, остались в другой стороне, а сжимаемый им меч явно не свидетельствовал о развлекательной прогулке.

Плутая между каменными утёсами, мы всё выше поднимались в горы и всё безнадёжнее отдалялись от спасительного островка света. Я испугалась, что не смогу найти обратную дорогу, и, обернувшись через некоторое время, увидела далеко внизу тусклые огоньки костров, подобно крошечным звёздочкам рассыпанные лишь по одной половине овального небосвода. С каждой секундой их становилось всё меньше. Жизнь постепенно покидала лагерь — люди ощущали приближение ночи и спешили укрыться в тряпичных убежищах, хотя незримый колокол ещё не пробил отбой. И только я упорно шла вглубь чёрных скал, следуя за Стражем и наплевав на теоретическую опасность.

Развернувшись обратно к Давиду, я обнаружила его замершим возле дальнего утёса. Он словно ожидал меня, ведь за эти несколько мгновений вполне мог бы скрыться из виду, затерявшись между огромными валунами. И никогда в жизни я не нашла бы его снова.

— Давид! — я бросилась вперёд, боясь упустить такую возможность.

Но Страж не шелохнулся. Он застыл, подобно статуе из серого мрамора, всё ещё находясь ко мне спиной. Я замедлила шаг и нерешительно остановилась в нескольких метрах от него, пытаясь восстановить дыхание и опасаясь подойти ближе.

И лихорадочно соображая, что делать дальше.

Я нашла Стража из своих снов. Я смогла его догнать. Я стояла на расстоянии вытянутой руки. Но о чём говорить и как себя вести — совершенно не представляла. Все слова разом вылетели из головы, оставив её абсолютно пустой. Ни одна мысль не задерживалась, ни одна фраза не складывалась, и только сердце стучало так громко, что, казалось, Давид тоже его слышал.

На секунду я сомкнула пересохшие губы и всё-таки решилась:

— Давид, я…

В этот момент, заглушив слова, которые я так долго и мучительно подбирала, раздался звон колокола, обозначивший приход ночи. Я вздрогнула и вскинула лицо в направлении звука. Теперь я могла сказать точно, что его источник находился на одном из скрюченных пиков, поскольку сейчас они едва заметно вибрировали, словно гигантский камертон. Сердце сжалось от обиды, что наша встреча могла закончиться столь нелепо. Хотя, с другой стороны, никто не заставлял меня возвращаться. Один раз я уже бродила ночью, и ничего со мной не случилось, а Эмили находилась слишком далеко, чтобы неожиданно поймать меня за руку и отвести в лагерь. И я надеялась, что Давид тоже не станет этого делать.

Вернувшись мыслями к Стражу, я обнаружила, что тот стоял вполоборота, устремив взгляд к призрачному горизонту.

Да, это был он — человек, который мне снился. Но выглядел он иначе. Во сне Давид казался юным, хотя на суровом лице отчётливо виднелась печать пережитых страшных событий. А в этом времени ему было лет пятьдесят. Кожа на щеках огрубела и чуть одрябла; морщины собрались возле век, носа и пересекали лоб глубокими складками; чёрные волосы, раньше достигавшие плеч, теперь покрывали голову равномерным ёжиком и серебрились на висках. И лишь глаза казались прежними — бездонными, чёрными и по-юношески блестевшими из-под нависших надбровных дуг. Их не смогли изменить даже тысячи лет, ведь глаза являлись зеркалом души, а душа Стража из жизни в жизнь и из века в век оставалась прежней. Той, которую я любила.

Давид слегка ссутулился, устало опустив широкие плечи. На них слишком долгое время лежал груз ответственности и понимания, что где-то далеко его нормальная жизнь протекала на больничной койке среди капельниц и медицинских приборов. И кто-то родной делал всё, чтобы его вернуть. Только это было невозможно — Страж являлся пленником, запертым в каменной клетке, и не мог из неё вырваться. Он сосредоточенно и чуть нахмурившись вглядывался вдаль, как тогда, в голубом зеркале Тьмы, и я увидела в его глазах старую горечь и тоску. Давид давно смирился со своей участью, но его душа по-прежнему рвалась обратно под голубое небо, которое никогда не появится в этом мире…

Какое-то время мы ещё стояли, замерев каждый в своей позе. Я — смотря на него. А Страж — разглядывая серый горизонт. Но, наконец, ему надоело делать вид, что меня здесь не было. Он медленно опустил голову, прикрыл глаза и произнёс одно единственное слово, от которого перевернулся весь мой мир:

— Уходи.

Смысл доходил до меня долго и мучительно. Давид просто не мог такое сказать, ведь наши жизни были связаны на протяжении тысячелетий. Ведь он должен был помнить это так же, как и я…

Неужели он не хотел вспоминать?

— Что? — с трудом прохрипела я.

— Зря ты пошла за мной, — Давид жёстко и холодно на меня посмотрел, и его взгляд пронзил, словно лезвие меча, не тронув плоть, но разрубив душу на множество частей. — Тебе нельзя здесь находиться. Это опасно.

— Но я…

— Уходи!

Его рык эхом прокатился по гладким каменным утёсам, покоробив их до самых основ. Я невольно сделала шаг назад. Мне захотелось разреветься, как в детстве, когда на меня ругался отец, но я сдержалась, гордо вскинув голову и не позволив навернувшимся на глаза слезам вылиться наружу.

— Пожалуйста, не гони меня, — прошептала я. — Неужели ты не помнишь? Я ведь тебя люблю…

Эти нелепые и неловкие слова вырвались сами собой, но они отражали именно те чувства и эмоции, которые я сейчас испытывала. Однако Давид лишь разочарованно и устало покачал головой в ответ:

— Оставь меня в покое.

Словно в бреду, я наблюдала, как Страж развернулся и направился дальше вглубь ощетинившихся горных хребтов, больше не удостоив меня ни взглядом, ни словом.

— Давид, не уходи! Пожалуйста…

Но он снова сделал вид, что не слышал.

Страж не хотел вспоминать.

Я была ему не нужна…

Жгучее желание снова бежать за ним боролось с разочарованием и гордостью. Сколько можно было бегать? Несмотря на то, что я безумно любила Давида и больше никогда не смогу забыть, я должна была его отпустить. Всё, что могла, я уже сделала, а превращаться в навязчивую тень, умолять принять меня или хотя бы обратить внимание, я не собиралась…

Теперь я стояла в одиночестве и в полной темноте среди обступивших со всех сторон каменных чудовищ. Но они меня больше не волновали, как не волновало и то, что я не смогу найти обратную дорогу. Гораздо сильнее я боялась никогда не увидеть Давида снова…

По щекам потекли предательские слёзы, и я дала им волю, ведь здесь мне некого было стыдиться. Я рыдала, согнувшись пополам и обхватив себя руками, словно он ударил меня в диафрагму, словно он нанёс мне смертельную рану и оставил умирать в этих безмолвных скалах. Тёмным Воинам не требовалось разрезать моё тело на части — Страж одним словом попал в самое сердце, которое холодело с каждой секундой, совершая удары всё реже и реже. Он одним взглядом оборвал все мои надежды и тысячелетнюю память бессмертной души.

Как он мог?..

Не в силах больше стоять вертикально, я опустилась на землю, и жар от раскалённого камня длинными иголками тут же пронзил мои онемевшие ладони. Всё, чего я хотела сейчас — это растаять в воздухе, подобно клубам вездесущего пара, испариться, исчезнуть, чтобы избавиться от зияющей раны, которую Давид оставил своим безразличием.

— Он при исполнении. Ему не до тебя.

Голос Ивана прозвучал так неожиданно и настолько близко, что я вздрогнула всем телом и, повинуясь первобытным инстинктам, резко вскочила на ноги. Я принялась оглядываться по сторонам, пытаясь найти парня глазами. Но вокруг темнели лишь скалы.

Прошло какое-то время, прежде чем я, наконец, заметила его. Рядом с местом, где только что стоял Давид, возвышался острый гребень, пронзавший небо высоко над нашими головами. Его густая тень надёжно скрывала разбросанные у подножия камни и до боли знакомую мужскую фигуру — Иван неподвижно сидел на корточках на одном из валунов, словно притаившийся на охоте тигр. Цвет его рубахи сливался с окружающим ландшафтом и теперь казался не серым, а практически чёрным. Я даже не сразу поняла, что на нём была надета всё та же пресловутая униформа, ведь парень как будто сменил одежду.

Наконец, Иван пошевелился, напомнив сгусток плотного тумана, и лишь это движение отделило его образ от темноты. Он ловко спрыгнул вниз почти с двухметровой высоты, оттолкнувшись ладонью от края. И уже через мгновение вышел на свет молний, остановился в нескольких шагах от меня, сложил руки на груди и облокотился плечом о гладкий каменный отвес.

Противоречивые чувства вновь захлестнули душу. Я испытала неописуемую радость и облегчение, что мы, наконец, встретились после всех моих бесплодных попыток его найти. Однако осознание своей вины не позволяло радоваться данному факту.

— Ваня… Ты жив! — воскликнула я, сдерживаясь, чтобы не броситься ему на шею.

Я просто не знала, как теперь вести себя с ним.

— Фраза «Ты жив», похоже, станет нашим приветствием, — Иван иронично посмотрел на меня, а в его голосе прозвучали недобрые нотки. — Ну, здравствуй, малыш.

— Я так рада! Я искала тебя…

Неожиданно Иван выкинул вперёд руку в останавливающем жесте, заставив меня замолкнуть на половине фразы.

— Не надо сантиментов, — устало произнёс он, слегка покачав головой и всем своим видом продемонстрировав, что не поверил ни единому моему слову. — И вранья.

— Но я, правда, искала…

— Ага.

— Ты обиделся? — я виновато посмотрела на него, не зная, как теперь оправдаться за всё, что сделала.

— Нет. Обида в нашем положении весьма глупая вещь.

— Ты обиделся, — констатировала я факт, несмотря на его отрицания. — Ваня, прости… Пожалуйста… Не знаю, что на меня нашло. Надо было выслушать тебя, но я… Я задумалась… Потом я пыталась тебя найти, чтобы извиниться, но не смогла. А вчера…

— А вчера ты слишком устала, — закончил он мою фразу, фыркнув себе под нос. — Да всё нормально, меня Битвы тоже выматывают.

— Нет, не нормально! — замотала я головой.

Что-то изменилось, и дело было не только в обидах.

Я недоумевающее смотрела на Ивана, находя в его облике всё больше различий с прошлым Ваней, которого когда-то любила. Сейчас он скорее напоминал восковую куклу без чувств и почти без эмоций на застывшей маске, заменявшей лицо. Им будто кто-то управлял, дёргая за нервные окончания, но внезапно сверкнувшая молния развеяла это видение, и я тут же списала всё на призрачный свет странного мира.

Однако обликом дело не ограничилось. Глаза могли обмануть или обмануться, но на подсознании я всё равно ощущала неладное. Жёсткий взгляд, прямая осанка и ледяные нотки в голосе — в нём словно появилась какая-то сила, которой не было раньше. В этот мир Иван пришёл уставшим и потрёпанным жизнью и испытывал такой же страх и неуверенность, как и все мы. Но теперь они куда-то исчезли. Иван больше не боялся, он стал твёрже, злее и, хотя пытался по привычке отшучиваться, его шутки походили скорее на издёвки со злобной иронией, чем на средство снять напряжение. Передо мной словно стоял совершенно другой человек: не тот беззаботный и весёлый, которого я знала раньше, и даже не тот серьёзный и решительный, каким Иван стал здесь.

И глупо было полагать, что всё это являлось порождением моего разыгравшегося воображения…

— Ваня, что происходит? — взмолилась я. — Ты стал странным…

— Вот ещё новость! — он криво усмехнулся. — Все мы здесь со странностями.

— Вань, серьёзно. Ты меня пугаешь…

— А ты не бойся, — сверкнул он голубыми глазами. — Я ничего тебе не сделаю. Пока.

— В смысле?.. — ничего не понимая, я тряхнула головой.

А потом меня поразила страшная догадка, вспышкой взорвавшая измученный мозг. Подозрения, едва заметные перемены в его облике и поведении сложились в ясную и чёткую картину, напугавшую сильнее, чем все монстры и Бесы вместе взятые.

— Ты… — я начала заикаться, не в силах выдавить это слово. — Ты…

— Теперь тёмный, — сухо произнёс он за меня.

Я зажмурилась, не желая верить его словам. Не желая мириться с тем, что такое вообще могло произойти.

Только не с Ваней.

Только не сейчас…

Но стоявший передо мной человек действительно был похож на тёмного.

— Ты перешёл к Тьме… — прошептала я, схватившись за горло, которое вдруг передавил твёрдый ком, мешавший говорить и даже дышать.

— Умница! — воскликнул Иван, продемонстрировав радостный оскал. — И как ты догадалась?!

— Нет… — выдохнула я, не обратив внимания на его иронию.

Вместо ответа Иван косо глянул на меня, словно на умственно отсталую, которая никак не могла понять того, что ей объясняли.

— Но почему?

— Были причины.

— Я не верю… Ты не можешь нас бросить… Ты же обещал… Ты же…

— Нужен Свету? — спокойным голосом прервал парень мои сбивчивые протесты.

— Да! — обомлела я ещё больше от такой неожиданности. — Но откуда?..

— О, я много чего знаю! — почти радостно воскликнул он и принялся загибать пальцы, кивнув вслед удалившемуся Стражу. — Знаю, что ты любила его, а мне врала, чтобы я оставался с вами. Знаю, что ты бегала за ним, потому что он для тебя важнее. Знаю, что наши отношения были подстроены от и до. Знаю, что ты бросила меня, потому что того хотел Свет. Знаю, что он собирался меня использовать, ведь я — его главное Оружие. То есть был им до этого момента. А ты была в курсе, но скрывала это!

— Нет! Всё не так! — воскликнула я, отчаянно замотав головой.

— Разве? — Иван приподнял одну бровь и скривил губы в горькой усмешке. — Поверь, Тьма позаботилась о моей осведомлённости.

— Не совсем так… — поправилась я, понимая, что не смогу врать, глядя ему в глаза.

— Вот видишь, — широко развёл он руками.

— Ты не понял! — поспешила я возразить, пока Иван не накрутил себе чёрте-что. — Я тоже многого не знала! Я любила тебя! Я хотела сохранить наши отношения, но сходила с ума от кошмаров… Мне казалось, что так будет лучше, что так я смогу тебя защитить!

— Ты дала повод думать, что всё можно вернуть! — не выдержав, взорвался Иван. — Не отпускала от себя ни на шаг и скрывала то, что сообщил тебе Свет!

— Я пыталась им помочь! От тебя зависело слишком многое!.. Прости. Мне, правда, очень жаль… — еле слышно добавила я, понимая, что ситуацию это уже не спасёт.

— Жаль, что я обо всём узнал? — фыркнул Иван.

— Нет! Конечно же, нет! — воскликнула я, в отчаянном жесте схватившись за волосы. — Жаль, что пришлось скрывать, но это была не только моя тайна! Если бы Свет хотел, он бы рассказал сам…

— Значит, не счёл нужным.

— Значит, были причины!

— Вот только не нааааадо! — протянул Иван, закатив глаза. — Причины на то, причины на это… А может, Свет нас просто использовал? Нас обоих? Подбрасывал нужную информацию и молчал о том, чего знать не стоило? Может, и сейчас нам известно не всё, а лишь нужная часть! Чтобы мы носились по чёртовому полю и рубили друг другу головы! Ты об этом не думала?!

Я закрыла лицо руками, не выдержав его колючего взгляда. Иван был абсолютно прав, и я это прекрасно понимала. В последнее время подобныемысли не покидали и мою голову, а он лишь озвучил их, сделав ещё невыносимее.

— Думала, — довольно хмыкнул Иван спустя пару секунд тишины.

— Хорошо! Возможно, ты прав! Но разве Тьма не использует тебя? — задала я вопрос, который, по логике, должен был преследовать и его. — Разве она бескорыстно тебе всё рассказала? Она переманила тебя, потому что догадалась, насколько ты важен! Она лишила Свет преимущества ради своей победы, ради своих целей, а вовсе не из желания сделать тебя счастливее! Она ничуть не лучше, чем Свет, разве ты не понимаешь?!

— Если между ними нет разницы, важно ли, на чьей я буду стороне?

— Важно! Ты должен был помочь Свету победить! А теперь всё пропало…

— Знаю, — неожиданно произнёс Иван тихим голосом, в котором промелькнул оттенок грусти. — И сожалею…

— Сожалеешь? — я впилась в него взглядом.

Сожалеет, что стал тёмным?

Сожалеет, что отнял у нас шанс на победу?

Как такое было возможно?..

— Думаешь, я ушёл к ним, потому что обиделся? — Иван снова хмыкнул. — Извини, малыш, но ты не пуп земли, чтобы нестись из-за тебя в Свет или Тьму.

— Но ведь сначала…

— Сначала, да — Свет я выбрал из-за тебя. И даже после сотни твоих предательств всё равно остался бы. Подумал, но остался, ведь понимал, что так было нужно. Однако теперь всё изменилось… Ценю твои старания, но ни ложь, ни правда не удержали бы меня здесь.

— Почему же ты ушёл? — ничего не понимая, задала я вопрос.

— Из-за неё, — ответил Иван, пожав плечами. — Помнишь, я рассказывал тебе о девушке, которая мне снилась? Если ты хоть немного интересовалась моими делами, то должна была запомнить.

— Я помню! — фыркнула я, проглотив очередной укол. — Она тёмная?

— Да. Я пытался тебе рассказать, но ты гонялась за Стражем… Кстати, её действительно зовут Вероника.

— Ты встретил её на поле? — осторожно спросила я.

— Нет! Это ты её встретила! Помнишь блондинку, которая чуть не убила тебя в первой Битве? Правда, смешно? Высшие Силы решили, что мы должны столкнуться именно так…

Парень сдержанно рассмеялся своим невысказанным вслух мыслям, а у меня перед глазами сверкнули два огня, которые едва не стали причиной моей смерти. Я вспомнила оцепенение, в котором прибывал Иван, когда шлем слетел с её головы и освободил водопад золотых волос, и все его эмоции и переживания сразу стали мне понятны. А также я, наконец, поняла, почему её лицо показалось таким знакомым. Память выудила из глубин подсознания забытый сон, в котором Иван стоял рядом со светловолосой девушкой; воображение дорисовало ей черты, подсмотренные в Битве; знание добавило глазам ярко-зелёный цвет — и вот уже тёмная незнакомка смотрела на меня сверху вниз в объятиях рыжих огней.

Незнакомка по имени Вероника, которое я назвала случайно, но которое оказалось настоящим.

Странное совпадение. Неужели Елиазар соврал? Неужели наши Судьбы и исход этой Битвы были предопределены? Неужели там, наверху, всё было заранее известно — кто выживет, а кто умрёт, кто победит, а кто проиграет? Или мой сон породило предчувствие, ведь Иван с Вероникой никогда ещё не встречались?

Или встречались?..

Парень не участвовал в прежних Битвах, но это не означало, что их души никогда не пересекались в других ипостасях. Если они были парой, то их должно было притягивать друг к другу, как магнитом, из жизни в жизнь и из перерождения в перерождение. И вряд ли за тысячи лет они ни разу не были знакомы.

— Просто из-за девушки?..

— Не просто! — Иван всплеснул руками. — Она одна такая во всём мире! Во всех мирах!.. Ты ведь любишь своего Давида?

— Да, но…

— Вот и я её люблю! Но кто-то решил, что мы должны быть по разную сторону баррикад! А я так не могу! Мне никто не нужен: ни Свет, ни Тьма, ни даже моя собственная душа — только она! Я оставил Свет, чтобы быть рядом с ней, и неважно где — хоть в адском пекле! Надеюсь, ты меня понимаешь…

Я опустила взгляд, пытаясь подобрать нужные слова, но, как назло, они не подбирались. Я бы хотела порадоваться, что Иван нашёл свою пару, ведь это на самом деле было здорово! Однако Вероника лишила Свет преимущества и превратила Ваню в нашего врага. Превратила в моего врага, а это невозможно было принять.

— Понимаю, — наконец, выдавила я. — Но… Может быть, есть надежда? Ваня, я ведь тебя хорошо знаю — ты светлый, как никто другой! Ты можешь вернуться, если захочешь…

— А я не хочу! Без неё не хочу! И знаешь, там не так уж и плохо, чтобы жаждать возвращения.

— Вань…

— Не пытайся меня разубедить. Не получится, — отрезал он.

— Тогда зачем ты сюда явился? — огрызнулась я.

— Чтобы предупредить. Тьма сказала, если я буду здесь, то Страж придёт к скалам, и ты придешь за ним. Она дала мне шанс отомстить. Но сейчас я мстить не собираюсь. Ты можешь любить кого хочешь и делать всё, что хочешь, только завтра мы встретимся на поле, поскольку теперь мы враги. Ты уж извини, малыш, но я найду тебя, как и обещал.

— Ты обещал быть со мной! — напомнила я. — Даже в Аду!

— Это уже неважно, — расслабленно парировал Иван, легко отказавшись от своих слов.

— И ты убьёшь меня?.. — я обомлела от разочарования, что это говорил мой лучший друг, бывший возлюбленный и некогда самый родной человек во всех дурацких мирах.

— Мне придётся, — вздохнул Иван. — Ты будешь на стороне Света, я — на стороне Тьмы. И у нас обоих возникнет единственное желание — уничтожить друг друга.

— Нет… — возразила я, уверенная, что никогда не потеряю голову до такой степени.

Тем не менее ещё недавно я жестоко убивала других людей. Всех подряд: и мужчин, и женщин, и стариков, и даже почти детей, таких как Мелания или тот случайно попавшийся под руку парнишка. И я не испытывала жалости или угрызений совести. Так неужели встреча с Иваном на поле брани тоже всколыхнёт мою кровь лишь вспышкой адреналина?..

— Сомневаешься, — довольно подытожил Иван, считывая мои эмоции. — Потому что я прав. Я должен был убить тебя сейчас, но без Битвы это будет банальное убийство, до которого я не хочу опускаться. Так что тебе повезло.

Охваченная ужасом от Ваниных признаний, я невольно посмотрела в направлении, где скрылся Давид, лихорадочно соображая, стоило ли звать его на помощь. Однако времени прошло слишком много. Даже яростные крики парня не вернули его, а значит, Страж меня просто не услышит. Иван же, хоть и пришёл без оружия, был гораздо выше и сильнее. Он действительно мог с лёгкостью со мной справиться — свернуть шею или скинуть с обрыва. И, несмотря на то, что в Битвах я дралась с соперниками, сильно превосходившими меня по габаритам, сейчас я вряд ли смогла бы ему противостоять.

— Страж тебе не поможет, — ответил Иван на мои мысли и вновь рассмеялся. — Он пришёл ловить тёмного, нарушившего границы. То есть меня. Но не почувствовал моего присутствия, поскольку думает лишь о тебе. Забавная нелепость — он считает, что защитил тебя, но на самом деле оставил мне на растерзание…

От последнего слова я отшатнулась, как от огня, но Ивана мой приступ страха только развеселил.

— Да! Рядом со мной находиться опасно! Так что будь умницей и прислушайся к нам обоим: тебе нечего делать в этих скалах! Уходи! Всё, что хотел, я уже сказал! — и он отвернулся, давая понять, что разговор был окончен.

— Нет! — неожиданно для себя самой воскликнула я. — Я не всё сказала! Ты не такой, как они! Тебе не место среди тёмных, и ты это прекрасно знаешь! Ты обижен, злишься, влюблён, но, пожалуйста, не дай Тьме завладеть тобою! Вспомни, каким отзывчивым ты был… Возможно, я слишком пользовалась твоей заботой, но ты действительно мне небезразличен! Вань, мне больно смотреть, в какое чудовище они тебя превращают…

— В чудовище? — удивился он. — Разве ты не видишь, что теперь мы все чудовища?! Теперь мы все одинаковые! Они сделали из нас убийц, и я тёмный, а ты светлая только на словах! Так что давай прекратим бесполезную дискуссию…

— Если ты убийца, так убей меня прямо сейчас! Зачем ждать?! — выпалила я, сжав кулаки от напряжения. — Но я не верю, что ты на это способен!

— Не надо меня провоцировать! — сквозь зубы прошипел Иван, заставив меня попятиться.

Я осознавала, что играла с огнём, и эта игра могла стоить мне жизни, но остановиться уже не могла.

— Я не буду с тобой драться! — решительно заявила я, вскинув голову и заставив себя двинуться ему навстречу. — Ни завтра, ни сейчас, ни когда-либо ещё!

Иван впился в меня злобным взглядом. Казалось, вот-вот он кинется и разорвёт меня на части голыми руками — столько ненависти было в его некогда добрых и светлых глазах. Однако секунды шли, а он ничего не делал.

— Посмотрим! — наконец, кинул Иван, резко развернулся на каблуках и быстро зашагал вдоль утёса вглубь чёрных скал.

Лишь когда его стройная фигура окончательно растворилась во мраке ночи, я позволила себе судорожно выдохнуть. Из-за напряжения и страха меня била крупная дрожь, охватившая всё тело, словно приступ лихорадки, и готовая вот-вот перерасти в неконтролируемые рыдания. Но я боялась даже пискнуть, не представляя, кто или что ещё могло скрываться в этих скалах…

С трудом верилось, что я смогла выиграть эту маленькую схватку, ведь наш разговор действительно мог стать последним. Однако я оказалась права. Я знала, что Иван не был способен на жестокость, что в нём ещё не до конца умерли благородство, порядочность и хотя бы воспоминания о прошлых отношениях. И всё же не могла со стопроцентной уверенностью сказать, что произойдёт завтра, когда все прежние чувства и эмоции отключатся, и останется лишь желание убивать.

Сможет ли он поднять на меня руку?

А я смогу?

Утерев застилавшие глаза слёзы, я на негнущихся ногах побрела обратно в лагерь. А затем ускорила шаг, стараясь как можно быстрее покинуть враждебное место. Я чувствовала себя разбитой, беззащитной и опустошённой. Больше не у кого было просить поддержки и больше не к кому было стремиться. Я оказалась не нужна Давиду, а теперь потеряла ещё и Ивана. Но гораздо хуже было то, что Ивана потерял Свет.

Я подвела их.

Я всё испортила.

И я побежала, подгоняемая желанием сбежать от себя и от того, что произошло…

Глава 4. Смирение

Снова кровь.

Снова смерть.

Снова бойня, казавшаяся отсюда, с поля брани, глупой и бессмысленной. Без стратегий и стратегов, без батарей, генералов и офицеров. Просто люди сражались с людьми и просто убивали друг друга, чтобы Свет или Тьма могли управлять человечеством в следующем тысячелетии. Но здесь и сейчас правила только Тьма. В нас не осталось ничего светлого, мы ничем не отличались от своих врагов, и наши души одинаково горели жаждой крови.

Иван сказал верно — Высшие Силы превратили нас в убийц и будут превращать снова и снова, вне зависимости от наших желаний. Можно ли было это прекратить? Можно ли было остановить ненужные смерти не только сейчас, но и на все последующие тысячелетия? И что лично я могла сделать, кроме как подчиниться и продолжить сражения? К сожалению, я ощущала себя бессильной… Я не удержала Ивана, так разве могла я удержать от вражды всех этих людей? Или я должна была встать между двумя Армиями с призывом остановиться и никогда больше не воевать? Да они снесли бы меня, даже не заметив этого!

Один человек способен решить Судьбу всего мира…

Нет, Елиазар соврал — в данном случае от одного человека ничего не зависело.

А если и зависело, то это точно была не я.

Я же безжалостно орудовала мечом, не замечая людей, которые, словно специально, натыкались на его лезвие и падали замертво. Я не задумывалась о них. В доспехах и шлемах все они стали для меня просто тёмными — врагами, которых нужно было убивать и которых я ненавидела каждой клеточкой своего тела. Изнутри жёг огонь разочарования и обиды, что Тьма забрала моего друга, совратила отца и лишила жизни маму, горечи и досады, что Давид предпочёл не знать меня, и ненависти к Тьме и к Свету, что они втянули нас в свои игры. Ненависть являлась уделом тёмных, но я тоже ненавидела, и лишь это чувство помогало мне держаться и вновь и вновь поднимать тяжёлый меч. Я больше не боялась за себя, не стремилась выжить или завоевать для кого-то победу, а эфемерные разногласия Высших Сил перестали меня интересовать. Эта ненависть разрослась так сильно, что ночью, когда Тьма пришла соблазнять возвращением утраченной дружбы и потерянной любви, я не задумываясь прогнала её. Просто для себя я твёрдо решила, что не повторю поступок Ивана и не предам сражавшихся рядом со мною людей. Поэтому с возросшей решимостью я продолжила делать то, для чего была рождена, и убивать тех, кто волею Судьбы встал на другую сторону.

А ведь одним из моих противников мог оказаться Иван.

Когда с очередной головы слетал шлем, я с замиранием сердца разглядывала спрятанное под ним лицо, боясь обнаружить знакомые черты. В глубине души я надеялась, что он окажется неспособен лишить меня жизни, поскольку пощадил вчера в скалах. Однако разум упорно твердил, что чувства, прежде соединявшие нас, превратились в прах, как только Иван увидел её и пересёк границу из чёрных скал.

Так сложно было поверить…

Иван… Мой Ваня… Всегда добрый, отзывчивый, готовый помочь и примчаться по первой просьбе, вчера смотрел на меня, как на самого ненавистного человека на земле. Свет приложил столько усилий, сплёл столько судеб в запутанный клубок, но всё же потерял своё главное Оружие. А я потеряла друга. И, сколько бы теперь ни старалась, Тьма, да и я тоже, сделали своё дело — он ни за что мне больше не поверит и не вернётся на нашу сторону. Слова не достигнут его разума, если чувства Ивана к Веронике являлись хоть наполовину такими же сильными, как мои к Давиду.

Мы все просчитались…

А потом сознание вдруг встрепенулось, поскольку между двигавшимися в смертельном танце фигурами я заметила Воина, моментально захватившего всё моё внимание. Конечно, его лицо скрывала железная маска, однако неосязаемыми фибрами души я почувствовала, что это был Давид. Мне больше не требовалось видеть, чтобы ощущать его присутствие рядом. Мой разум и моё тело словно настроились на его волну, сердце билось в его ритме, а каждый несмелый удар вторил движениям Стража. Однако радости эта встреча не принесла и лишь сильнее всколыхнула прежние эмоции, превратив их в плотный комок горечи.

Давид знал, кто я, знал, что я приду в его мир, но прогнал меня…

Так стоило ли такого любить?

Я яростнее замахала мечом, стараясь больше не смотреть в его сторону. Даже если нам предстояло сталкиваться девять оставшихся дней, я не желала лить слёзы из-за человека, которому была не нужна. Но предательские эмоции захлёстывали сознание, а душа отчаянно кричала, что любила Стража много тысячелетий подряд. Я знала, что и на земле, и в этом странном мире особенно существовали вещи более важные, чем какая-то там «Любовь». Разумом я всё понимала, однако не могла удержаться от подобного поведения даже сейчас, когда вокруг сотнями гибли люди.

Почему?..

Почему замирало сердце, когда очередной Воин падал к моим ногам, а из-под его шлема выбивались светлые волосы? Почему на глаза наворачивались слёзы, стоило мне лишь вспомнить вчерашний разговор с Давидом? Они текли по щекам, обжигали кожу, застилали взор и размывали страшные картины. И я не могла остановить этот поток, как бы ни старалась. Просто одного мимолётного взгляда оказалось достаточно для понимания — я буду любить Стража вечно. Что бы ни произошло и в какие бы обстоятельства не поставила нас Судьба, ничто не заставит меня забыть о нём.

Никогда…

— Лиза!

Я вздрогнула всем телом, не сразу сообразив, чей голос нарушил мою отчаянную задумчивость. Его обладатель находился за спиной, но я боялась обернуться. Я даже не пошевелилась, однако мир словно развернулся на сто восемьдесят градусов, не дождавшись, когда я решусь сделать это сама. В пристальном и колком взгляде Ивана, по сути, не было ни жестокости, ни злобы, ни агрессии, но он обжигал таким холодом, что я съёжилась в крошечный, трясущийся комок. Душу моментально охватил страх, погубив на корню какую-либо решимость. Мне захотелось убежать, куда-нибудь спрятаться, лишь бы избежать этой встречи.

Только было уже поздно.

Иван вышел из облака пыли, и тёмные, дымные клубы потянулись за его плечами, подобно летящей мантии. Он двигался спокойно и неторопливо, не обращая внимания ни на кого вокруг. На него почему-то никто и не нападал, почтительно расступаясь в стороны, словно освобождая дорогу высокопоставленному лицу. Изнывая от наивной надежды, я всматривалась в подсвеченные синим пламенем родные глаза и пыталась разглядеть в них хоть каплю оставшейся человечности. Но не видела ничего, кроме непроницаемой стены ледяного огня.

Парень остановился в нескольких шагах от меня и чуть приподнял меч, небрежно ткнув в воздух остриём.

— Привет тебе из Ада, сестрёнка, — тихо произнёс Иван.

— Ваня, не надо… Я не буду с тобой драться, — пролепетала я, сделав неловкий шаг назад и наступив на чьё-то лежавшее под ногами тело.

— Тебе придётся. Таковы Правила, — без нотки сожаления отчеканил он. — Решай сама: или ты поднимешь меч, или я просто убью тебя.

— Нет, прошу…

— Есть ещё вариант, — слегка пожал он расслабленными плечами. — Переходи к нам.

— Что?!

Я опешила от столь явной вербовки, но быстро пришла в себя. Действительно, сейчас я находилась не в том положении, чтобы меня соблазнять или что-то мне обещать. Тьма откровенно ставила перед фактом, даже шантажировала, ведь выбора практически не осталось…

— Подумай. Ты можешь избежать схватки, можешь сохранить и жизнь, и нашу дружбу. Ты ведь этого хотела?

— Да… Но не так.

— А как? — усмехнулся Иван. — Ах, как я мог забыть — у тебя же любовь! Извини, но Страж в наши планы не входит. И ещё… — голос Ивана зазвучал жёстче, он словно давил на сознание, прогибая, угнетая волю и заставляя согласиться на все условия: — Ты ему не нужна! Ты для него — никто! Он хочет избавиться от тебя, как от назойливой мухи! А там мы по-прежнему сможем быть вместе. До определённых границ, конечно. Я не против двоежёнства, но Веронике это вряд ли понравится.

— Ты ненормальный!.. — выдохнула я, проглотив обидные слова и жестокую правду.

— Это расценивать как «Нет» или как «Да»?

— Нет! Я не пойду к Тьме!

— Вот ты и выбрала, — и он решительно поднял своё оружие.

— Ваня, опомнись! — отчаянно крикнула я, отступая назад от надвигавшегося на меня парня. — Мы же дружили! Мы же любили друг друга! Ты не можешь меня убить!

— Это было давно! — бросил Иван и рубанул с плеча.

Я успела отпрянуть от просвистевшего в воздухе лезвия, но потеряла равновесие и едва устояла на ногах. В следующее мгновение Иван сделал выпад, не оставив мне времени опомниться и возможности увернуться. Звякнул металл, и правую кисть пронзила острая боль, вызванная вывернувшейся рукоятью. Я вскрикнула, но удержала меч, не позволив своему оружию отлететь в сторону. Следующие два удара прошлись вскользь по поверхности щита и каждый из них всё сильнее прижимал меня к земле. Зажатая между Иваном и спинами сражавшихся людей, я оказалась в слишком неудобном положении, чтобы защищаться или бежать. И всё же мне чудом удалось вырваться — я буквально проскользнула под рукой парня, переместившись за его спину.

Этот манёвр дал мне короткую передышку. Пока Иван озирался по сторонам, пытаясь меня найти, я смогла перевести дыхание и сориентироваться в ситуации. Но она оказалась безвыходной. Мне больше некуда было отступать — вокруг дрались плотные ряды Воинов, занимая почти всё свободное пространство. Сил держать меч не осталось — правое запястье горело огнём, словно за него когтистой лапой схватился Фалег. Пришлось отбросить щит в сторону и второй рукой перехватить рукоять, чтобы себе помочь.

— Так! — радостно завопил Иван, наконец, обнаружив меня и приняв мои действия за боевой настрой. — Давай, сражайся!

— Ваня, не надо…

— Давай!

Пламя в светлых глазах разгорелось сильнее, переродившись во всепожирающий пожар. Азарт схватки настолько захватил его сознание, что, казалось, Иван уже не понимал, кого он с таким рвением пытался убить. Всё, что я знала, что когда-то любила в нём, стремительно исчезало, выжигаемое слепой агрессией. Иван превращался в совершенно другого человека: злого, безудержного и отчаянно желавшего разрубить меня на куски. Ещё несколько дней назад он хотел начать всё заново, а теперь смотрел так, словно нас ничего и никогда не связывало. Словно годы, проведённые вместе, стёрлись не только из его памяти, но и из временного континуума. Я больше не являлась для него другом и даже просто человеком — я превратилась в мишень, на которую Иван нацелил всю свою ярость.

— Ваня, не делай этого… — простонала я, пытаясь отбить сокрушительные удары, сыпавшиеся, как из рога изобилия. — В тебе же остался Свет! Я же знаю!

— Ничего ты не знаешь!

Иван сделал очередной выпад. Лезвие его меча скользнуло по моей руке, попав в щель между пластинами доспехов и разрезав ремни, ткань рубашки и мышцы. Правый наруч повис на одном крепеже, по коже заструился тёплый ручеёк крови, и лишь после всего этого меня настигла боль от рассечённых нервов.

— Ааааа! — я схватилась за предплечье, пытаясь не выронить оружие из мигом онемевших пальцев, и на секунду потеряла с Иваном зрительный контакт.

Однако повторного удара почему-то не последовало.

— Как вы меня достали! — неожиданно заорал Иван. — И вся ваша праведная болтовня! Света нет ни во мне, ни в тебе! Ты мне врала, а потом, как последняя сучка, побежала за одним из них! А я, дурак, верил, надеялся на что-то! Но я нашёл утешение! Я решил нашу проблему! Могу решить и твою, только пожелай!

Я отчаянно замотала головой, не в силах выдавить из себя ничего, кроме жалкого поскуливания.

— Тогда хватит причитать! Поднимай свой меч, мы не закончили!

Иван ударил ещё несколько раз, пробив мою жалкую защиту и оставив на латах глубокие вмятины. Лишь по счастливой случайности эти удары пришлись по сплошным поверхностям и не расчленили меня на куски. За одно мгновение я успела испугаться до смерти…

А потом неожиданно испытала безразличие.

Зачем сопротивляться? Друг пытался убить, любимый не хотел знать, родителей у меня не осталось. Хоть отец и не умер, но он стал чужим, и я никогда уже не смогу ему довериться и доверять, как раньше. Долго отражать натиск Ивана не получится — из-за раны моя правая рука практически не функционировала, и я могла лишь слабо защищаться. А парень был слишком предан выбранным идеалам и ни за что уже не отступится от задуманного.

Для меня Битвы закончатся здесь и сейчас.

Осознание этой мысли пришло мгновенно, в сотую долю секунды, и так же быстро я её приняла. Душа, измученная переживаниями, измотанная проблемами и уставшая от угрызений совести, вздохнула с облегчением, предвкушая скорое избавление. Я расслабилась, левой рукой неловко отшвырнула меч в сторону и опустилась на одно колено. Затем сняла надоевший шлем и в смиренном жесте склонила перед Иваном голову.

— Прости, — прошептала я, лишь слегка приподняв глаза. — Прости за всё, что я тебе сделала… Но так не должно быть… Я не хочу, чтобы так было.

Иван на мгновение замер, наблюдая за моими действиями. А потом размахнулся, чтобы, подобно палачу, перерубить подставленную шею.

— Ты сама это выбрала, — произнёс он глухим от напряжения голосом.

И опустил свой меч…

Умирать было страшно.

Но я ничего не почувствовала.

Его клинок словно не коснулся моего тела, и лишь громко лязгнул металл, резанув по барабанным перепонкам неприятным звуком. Я поняла, что всё ещё ощущала рану на руке, слышала запах крови в горячем воздухе и видела покрытую багровыми пятнами землю под ногами. Сознание не исчезло, боль не прекратилась, страх не пропал. Я слегка покачнулась, и вестибулярный аппарат моментально отреагировал, заставив восстановить равновесие.

Я была жива.

Ничего не понимая, я подняла лицо и обнаружила, что меч Ивана наткнулся на неожиданное препятствие — оружие Давида. Страж навис, подобно огромной скале, и перехватил предназначавшийся мне смертельный удар. В прорези шлема блеснули его чёрные глаза, и на мгновение мне показалось, что в них тлело нечто большее, чем желание помочь попавшему в беду соратнику…

— Пойдём, ты ранена! — услышала я нежный голос.

Эмили появилась так же неожиданно, как и Давид, подхватила меня под мышки и попыталась оттащить от сцепившихся Воинов. Я подчинилась и неуверенно поднялась на ноги, опершись здоровой рукой о её хрупкое плечо. Миниатюрная женщина потянула в сторону, а я всё пыталась обернуться, не в силах оторвать взгляда от завязавшейся схватки между двумя дорогими мне мужчинами.

— Лиза, пойдём! — настойчиво и раздражённо повторила она. — Не бойся за него, Битва скоро закончится!

— Не за него! — выдохнула я. — За них обоих…

— Ну, за них! Нужно уйти отсюда!

— Нет! — не выдержала я и вырвалась из её рук.

И замерла в нерешительности, не зная, что дальше делать и к кому бросаться.

Иван и Давид бились яростно и жестоко, словно дикие звери. Казалось, вот-вот они побросают мечи на землю и вцепятся зубами в глотки. Воин Тьмы и Воин Света — они составляли единое целое, Инь и Ян, половины которого пытались уничтожить друг друга в вечном движении и вечной борьбе, но никак не могли друг друга одолеть. Я тоже разрывалась между ними на части: одного я любила, другим дорожила, однако в этой схватке я являлась лишней. Помешать одному означало погубить его, помочь — погубить другого, а остановить обоих и не напороться на лезвия мечей, молниеносно взлетавших в воздух, не представлялось возможным. И потому я осталась стоять на месте, наблюдая за смертельным танцем практически равных соперников.

И всё же Давид оказался сильнее. Каким-то совершенно неожиданным и непонятным даже мне — стороннему наблюдателю — образом ему удалось извернуться и выбить оружие из рук Ивана. Страж приставил клинок к горлу парня, зафиксировав лезвие в нескольких миллиметрах от гортани, и с секунду они ненавидящим взглядом смотрели друг другу в глаза. Физически Битва остановилась, но я видела, что в их умах шла напряжённая борьба: ярость боролась с инстинктом самосохранения, а желание уничтожить — с возможностью отступить.

А затем Давид сделал движение, явно намереваясь добить побеждённого…

— Не надо! — я ринулась вперёд и вцепилась в его руку. — Не убивай его!

— Отойди! — рявкнул Страж и попытался меня стряхнуть.

Но я буквально повисла на нём.

— Давид! Прошу!..

Он раздражённо фыркнул и грубо толкнул, из-за чего я потеряла равновесие и едва устояла на ногах. Иван же, воспользовавшись моментом, извернулся из его захвата и скрылся в толпе, недобро блеснув напоследок голубыми огнями. Радость, ликование и облегчение захлестнули душу. Я не удержалась и бросилась Давиду на шею, глухо ударившись доспехами о его броню и совершенно позабыв, что ещё недавно не хотела его больше видеть.

— Спасибо! Спасибо! — зашептала я, уронив голову на его плечо и зажмурившись, чтобы сдержать вновь подступившие слёзы.

Я испытывала целую бурю эмоций оттого, что мне удалось спасти Ивана и что этот суровый и непонятный мужчина всё-таки вступился за меня.

Страж попытался освободиться, но я ему не позволила, стиснув объятья ещё крепче и ощутив, как взметнулась и рассеялась в нём вспышка злости. Он тяжело вздохнул. Казалось, даже слегка приобнял меня за плечи, но лишь на секунду. А потом вновь отшвырнул в сторону, как надоевшего котёнка. Над головой мелькнуло беспокойное небо, и вот я уже приземлилась на чьё-то тело и соскользнула вниз, по запястья погрузившись руками в чужую кровь. Радость тут же сменилась недоумением. Однако, подняв лицо, я увидела, что Давид схватился с новым противником и в процессе сражения всё дальше уводил его от места, на котором мы только что стояли.

Мгновение счастья — и вечность ужаса, боли и крови.

Секунда рядом — и вот Страж снова покидал меня, оставив наедине с трупом и сотней врагов.

Возможно, это была наша последняя встреча.

Возможно, он больше не вернётся — погибнет или просто не захочет…

Невыносимо!

Я обхватила голову руками и заплакала, кажется, даже завыла, совершенно наплевав, что на меня вот-вот мог обрушиться чей-то смертельный удар.

У меня не осталось сил, чтобы снова взять в руки оружие. Меня ещё не убили, но уже уничтожили морально, а рядом больше не было Эмили, чтобы поднять с колен тело и дух. И, если бы кто-то из тёмных сейчас пожелал бы отнять мою жизнь, как того желал Иван, я не стала бы сопротивляться…

Но на меня никто не нападал. Наверное, потому что валявшаяся под ногами и измазанная кровью я практически сливалась с мёртвыми, устилавшими землю сплошным ковром.

Вокруг, на гигантском панорамном экране словно показывали плохое, жестокое кино, за которым я наблюдала отрешённо и безучастно. Действие происходило где-то далеко, в чужих декорациях и чужом пространстве и никак не касалось места, на котором сидела я. Через незримый защитный барьер не проникали ни Воины, ни страшные твари, и только тёплые брызги иногда долетали до моего лица, заставляя содрогаться от отвращения и жалости.

Я видела, как мелькали доспехи и мечи, искаженные яростью лица людей и причудливые фигуры Духов и Бесов. Сверхъестественные порождения Высших Сил проносились мимо в обличиях животных, мифических созданий или непонятных, бесплотных существ, мощными ураганами врываясь в гущу событий и сметая всё на своём пути.

Я видела, как из пелены чёрного тумана, окружавшего тёмное Войско, словно концентрировались огромные, чадящие фигуры и рассыпались снопами искр. Они напоминали дымные костры, в недрах которых тлело Адское пламя, и внушали глубинный страх и трепет. То были Демоны — высшая нечисть среди всех порождений Тьмы, — а их противниками становились Ангелы, казавшиеся рядом с массами абсолютной черноты нежными созданиями, сотканными из чистого света.

Я видела, как на другом конце поля Аратрон схватил тёмного Воина, который не успел убраться с его пути. Длинными руками он поднял человека над головой и бросил вниз, разбив о землю, как фарфоровую куклу. А в следующее мгновение Дух уже был возле меня и устремил в мою сторону все четыре лица. Мимолётного взгляда хватило, чтобы распознать в скрюченной под ногами фигурке отсутствие угрозы, и он двинулся дальше, выискивая себе бессмертного соперника. Однако я запомнила не его чудовищный облик, а воспалённые, человеческие глаза — все четыре пары, смотревшие на меня с разных уровней. В них не было укора, как не было сострадания, жалости или злобы, только безмерная печаль, граничившая с усталостью. Словно яд, она моментально проникла в самую глубину и моей души, парализовав волю меланхолией, а разум смертельной депрессией.

А если бы Духи могли выбирать? Пожелали бы они умереть, пресытившись кровью, жестокостью и устав от вечной жизни? Пожелали бы Старцы не видеть, как менялось человечество, как черствели и покрывались безразличием сердца людей? Пожелали бы они вообще не появляться в нашем мире? А спускаться сюда? Зачем они делали всё это? Зачем сражались с нами и за нас? Ведь та же Тьма и существа, порождённые ею, были гораздо ближе к ним, нежели люди.

Быть может, потому что им действительно было за что бороться?..

Пронёсшийся над долиной долгожданный звон колокола, ещё недавно вызывавший ужас и дрожь, сейчас показался мне сладостной мелодией. Я ждала его, как ожидали школьники спасительного звонка, чтобы поскорее вырваться из класса и сбежать от возможности получить двойку.

Каждая клеточка моего тела вздохнула с облегчением — на сегодня всё!

Закончился очередной день в Аду. Однако он чуть не стал для меня последним, и осознание этого ещё бередило душу, не позволяя почувствовать себя в безопасности. Я знала, что после скоротечной ночи всё повторится. Иван вернётся. Он не оставит меня в покое и снова попытается убить, а Давид вряд ли так же удачно окажется рядом, чтобы спасти.

Наверное, мой личный Ад не закончится никогда…

Как и прежде, люди стали разбредаться в разные стороны, моментально потеряв интерес друг к другу. Они огибали меня, не задевая и словно не замечая вовсе, волочили по земле тяжёлые, напившиеся густой крови мечи, держались за раны, подбирали потерянные щиты и шлемы. А я всё сидела. Не шевелясь, боясь поднять голову, чтобы не привлечь внимание, и лишь изредка всхлипывая, тем самым нарушая воцарившуюся тишину.

Я не могла заставить себя подняться. Я не могла заставить себя пойти в лагерь. И даже Давида, если он выжил в последней схватке, искать не хотелось. Я не знала, примет ли он меня или прогонит снова, а ещё раз испытывать разочарование и унижение желания не было. Его секундная оттепель могла ничего не значить и никогда больше не повториться. Вдруг он спас меня лишь из солидарности к Свету? Вдруг это моё разыгравшееся воображение разглядело в его мимолётно брошенном взгляде нечто большее, чем было там на самом деле? Мне не стоило тешить себя напрасными надеждами и потому я осталась сидеть, сгорбившись возле трупа неизвестного Воина.

Отрешённым взглядом я скользила по узорам его лат, постепенно осознавая, что для него уже всё закончилось. Везде и навсегда. Кем был этот человек, погибший от тёмного меча здесь, на поле брани, и переставший дышать там — в далёком и недосягаемом мире земном? Как умерло его тело, лишившись души?

Теперь всё это было уже неважно…

Я не знала, сколько прошло времени после удара невидимого колокола. Люди проходили мимо всё реже, а вдали, у подножия чёрных скал, один за другим зажигались крохотные жёлтые костры. Их тёплый, манящий свет развеивал сгустившийся кровавый мрак, но не мог облегчить ни физических, ни моральных мук, тем более с такого расстояния. Постепенно огоньков становилось всё больше, а людей вокруг всё меньше, и в конце концов я поняла, что кроме трупов и меня на поле никого не осталось.

Над головой сверкали молнии, после окончания Битвы поредевшие и поблекшие, а следовавшие за ними раскаты грома звучали еле слышно, застревая в тяжёлом и влажном воздухе. Теперь только этот звук, да гулкое биение моего одинокого сердца нарушали безмолвие поля брани и напоминали о том, что я всё ещё была жива. Земля парила, поднимая вверх сладкий запах крови. Он напоминал смесь железа с сахаром, пробирался в ноздри, кружил голову и давил на желудок. Наконец, я не выдержала, и меня вырвало прямо на узорчатые латы светлого Воина. Но следов почему-то не осталось ни на нём, ни на клочке земли рядом, которую по-прежнему покрывали лишь кровавые пятна.

А может, всё вокруг являлось галлюцинацией моего больного рассудка? Может, я продолжала сходить с ума и на самом деле валялась сейчас где-то в клинике для душевнобольных? Я не ела, не спала и не сражалась на самом деле, а кровь и бездыханные тела мне только мерещились? И я могла покинуть это место в любую секунду, просто проснувшись где-нибудь в своей кровати. Не надо было никуда бежать, не надо было перебираться через скалы, нужно было лишь захотеть…

Однако я даже встать не могла, а не то, чтобы выбраться из затянувшегося кошмара.

Я попыталась подняться, но ноги меня не послушались. От напряжения кровь из раны полилась сильнее, вызвав приступ боли и головокружения, а вместе с ней из разрезанных вен медленно вытекала и жизнь. Конечно, эта рана не являлась смертельной, раз звук неведомого колокола не унёс меня к мёртвым, но силы таяли на глазах, не позволяя покинуть поле. Теперь я отчаянно желала вернуться, только воплотить в жизнь своё желание и перенестись к далёким и манящим огням не могла.

Краем глаза я заметила движение, словно мёртвые начали восставать, и это заставило меня встрепенуться. На фоне серого неба и чёрной пропасти скал я разглядела плывущие светлые пятна, которые явно не были Воинами Тьмы или Света. Они двигались медленно, замирая через каждые несколько секунд, но продолжая целенаправленно следовать к центру круга. Через какое-то время я смогла различить седые бороды и спускавшиеся до пят белёсые балахоны, не испачканные ни единой каплей чужой крови. Старцы размеренно наклонялись к земле и словно что-то поднимали с неё обеими руками, однако меж их широко разведённых ладоней не виднелось ничего, кроме воздуха и пара.

Любопытство тут же взяло верх над усталостью. Я повернулась в другую сторону, кинув беглый взгляд на Врата Тьмы, и обнаружила у себя за спиной чёрные фигуры, похожие на обгоревшие головешки. Видимо, это были Черти, сбросившие человеческие обличия. Зрелище оказалось завораживающим, но, как всегда, жутким, словно я перенеслась в очередной эпизод бесконечного фильма ужасов, поэтому, ведомая детским страхом быть замеченной, поспешила отвернуться.

И наткнулась на стоявшего передо мной Елиазара.

Я не видела Старца с тех пор, как шагнула из окна в объятия заката. И, хоть он не особо со мной церемонился, появлялся и исчезал, когда считал необходимым, в его присутствии я чувствовала себя немного спокойнее. Елиазар словно являлся связующей ниточкой между нашим, физическим миром и этим пугающим, тёмным пространством. Возможно, я втайне надеялась, что раз он смог затащить половину из нас сюда, то и вернуть в земной мир тоже сможет. Возможно, даже меня. Возможно, прямо сейчас…

— Пойдём, — спокойно молвил Елиазар, протянув мне руку. — Тебе нечего делать среди мёртвых. Дай им уйти.

С секунду я смотрела на Старца, разглядывая в его бездонных и бесконечных глазах своё жалкое, скорчившееся отражение и испытывая неловкость и стыд. А потом несмело вложила грязную ладонь в его — белую, как снег, и такую же холодную. Елиазар одним лёгким движением поднял меня на ноги, развернулся и двинулся к лагерю. Я же, как могла быстро, устремилась за ним, стараясь не упасть от головокружения. Мысленно я умоляла, чтобы Старец не начал упрекать меня за медлительность и неуклюжесть. Не хотелось казаться слабее, чем я была на самом деле, но Елиазар и так знал все мои слабости и конечно же слышал мысли. И потому не корил меня за них. Он просто шёл, вернее парил над поверженной плотью, преисполненный спокойствием и грустью.

Вокруг Старцы и Черти продолжали собирать погибших, не обращая внимания на последнего живого человека, которого под конвоем вели в безопасное место. Тела не сжигали, не закапывали в гладкую и прочную как гранит землю, не вывозили с поля на тележках или повозках. Старцы простирали руки к беспокойному небу, и лежавшие перед ними Воины рассыпались пылью, которая невесомым облаком взмывала в воздух и сливалась с клубами пара. Тёмных же Воинов собирали иначе. Черти окутывали их, словно маленькие смерчи, полностью скрывая от посторонних глаз. А когда они следовали дальше, на земле не оставалось ничего, даже пролитой крови.

Я наблюдала за их действиями со смешанным чувством любопытства и жалости.

Куда уходили все эти люди, разделённые на два противоположных лагеря?

Мы сражались за Свет, и теоретически это было хорошо и правильно. Но если после убийства тёмных светлые отправлялись в Рай, то куда отправлялись Воины из тёмного Войска? В Ад? Не слишком ли это была заманчивая перспектива — получить подобную награду за служение Тьме? И разве была между нами чёткая грань, ведь многие люди могли встать на сторону Тьмы из лучших побуждений, из желания помочь близким или исправить свои ошибки. Так что же, они заслуживали Ада? А находиться на светлой стороне могли и законченные эгоисты, которые думали только о себе. И их ждал Рай?

А может, на самом деле ни Рая, ни Ада не существовало? Может, погибшие на чёрном поле переносились в другой подобный мир или другую подобную реальность? Или возвращались на землю, чтобы уже там умереть от удушья, утонуть, разбиться или неожиданно скончаться на операционном столе? И их родные будут проклинать Судьбу, несчастный случай или глупого родственника, покончившего с собой, но настоящих причин не узнают никогда. Как не узнают и того, что не было шанса их спасти…

Я опустила взгляд, стараясь впредь смотреть только себе под ноги. Не хотелось видеть, как сотни людей сейчас покидали нас навсегда…

— Мы действительно сами выбрали этот путь? — наконец, нарушила я молчание.

— Да, — без тени эмоций ответил Елиазар. — Люди ещё придут к соглашению, но не в этом тысячелетии. И не в последующих.

— Неужели ничего нельзя сделать?

— Возможно, когда-нибудь. Но не сейчас.

— Но ведь мы все этого не хотим!

— Ошибаешься.

— Неужели есть те, кому нравится вот так… Убивать?

— Считаешь, они лишь среди тёмных? — Елиазар бросил на меня едва заметный взгляд.

— А разве нет?

— Увы, нет. Среди светлых тоже есть те, кому данный способ кажется правильным. И не только люди.

— Но…

— Мы в лагере, — внезапно оборвал меня Елиазар.

Вздрогнув, я оторвала взгляд от гладкой поверхности под ногами и обнаружила впереди сотни огней, рассыпанные среди шатров. От осознания, что я, наконец, оказалась в безопасности, по телу растеклась тёплая волна, согревшая душу и плоть, а на глаза навернулись слёзы. Навстречу из лагеря медленно двинулась невысокая фигура, всё это время словно ожидавшая только нас. Свет ближайшего костра подсвечивал её сзади, создавая размытые контуры и скрывая лицо в глубокой тени. Однако вскоре я разглядела в незнакомке Эмили, которая, как всегда, своей доброй улыбкой разгоняла сгустившуюся вокруг тьму.

«Маленький ангел…» — мысленно повторила я.

Глядя на неё сейчас, с трудом верилось, что всего пару часов назад эта хрупкая женщина безжалостно отрубала головы и с нечеловеческой силой расшвыривала во все стороны могучих Воинов. Что заставляло сражаться её? Бесконечно добрая и отзывчивая, Эмили не могла испытывать ни злости, ни ненависти и, казалось, не боялась никого и ничего. Что же тогда? Ответ читался в её бледных глазах — любовь. Она любила весь мир, каждого человека, даже тёмных, но для всеобщего блага готова была их убивать.

— Хвала Свету! — воскликнула женщина и осторожно меня обняла, прижав к груди, как родную дочь. — Я думала, что ты погибла!

— Лучше бы так… — промямлила я.

— Ну-ну, не говори глупостей! Жизнь — это единственное, что у нас осталось. Давай я тебя перевяжу.

Эмили, словно несмышлёного ребёнка, вновь настойчиво и заботливо потянула меня за собой. Но я воспротивилась, надеясь продолжить разговор со Старцем.

— Подожди, я…

Только было уже поздно.

Развернувшись к Елиазару, который буквально мгновение назад стоял у меня за спиной, я обнаружила, что его бесплотная фигура в светлых одеждах уже двигалась далеко на поле брани, продолжая дарить забвение мёртвым. Я прекраснопонимала, что у бессмертного существа, не принадлежавшего полностью ни одному из миров, сейчас имелись более важные дела, и потому с досадой и сожалением подчинилась женщине, которая продолжала слегка тянуть меня за руку. Я больше не сопротивлялась и не пыталась вырваться, ведь теперь мне не к кому было стремиться и некого было спасать. Я сама нуждалась в помощи. Я мечтала о тишине и покое, мечтала, чтобы Эмили поскорее закончила обрабатывать мою рану и отпустила, поскольку вопросов и нотаций по поводу своей выходки на поле я просто не выдержу.

Мы быстро дошли до нашей палатки, и Эмили усадила меня возле костра, что-то ласково защебетав. За смыслом я не следила, но звук её голоса незаметно влился в душу, как мягкие, вкрадчивые ноты колыбельной, которую когда-то мама пела мне перед сном. Хотелось слушать и слушать, чтобы всю оставшуюся жизнь звучала только эта мелодия. Она успокаивала, утешала и убаюкивала, заставляя забывать тягости и возвращая в далёкое и давно забытое детство. Всё казалось мне таким непонятным, но одновременно и таким простым. Я ещё не ведала о заботах взрослой жизни и не задумывалась о последствиях принятых решений. Я не знала, что мне придётся учиться и параллельно работать, чтобы в холодильнике появлялась еда. Не знала, что придётся оплачивать счета за квартиру, учёбу и папин кредит на машину, хотя я даже водить не умела. Не знала, что придётся разом готовить, стирать и убирать, чтобы выкроить себе несколько часов сна, постоянно собирать по дому пустые бутылки и вытирать разлитый алкоголь. И уж точно не знала, что придётся отправиться в жуткое место, чтобы размахивать мечом и профессионально убивать людей, как настоящий киллер. Хотя, не могла сказать, что было сложнее — выжить в очередной Битве или оставаться наплаву в реальном мире.

— Ай! — я рефлекторно дёрнула рукой, но Эмили вцепилась в неё мёртвой хваткой и притянула обратно.

— Не выдумывай! Я почти закончила.

— Щипет, — по-детски проканючила я.

— Конечно, щипет, — усмехнулась женщина, продолжая промывать мою рану. — У тебя мясо до кости разрезано! Ты хотела приятных ощущений?

— А разве не нужно наложить швы? Я ведь истекаю кровью…

— Не бойся, не истечёшь! Завтра не останется и следа…

И она была права.

Я видела, как люди с серьёзными ранами, переломами и даже с отрубленными частями тела на следующий день возвращались в строй совершенно здоровыми. Ночь исцеляла лучше любого лекаря, а реальность здесь являлась таковой, что, если ты не умер, тебе придётся биться снова и снова, отращивая конечности даже быстрее, чем ящерицы отращивали хвосты.

А может, эта способность к регенерации тоже существовала лишь в наших головах? На самом деле мы не имели ни тел, ни рук, ни ног, потому и нанести увечья нам было невозможно. Просто нечему их было наносить. Но тогда почему люди умирали, если их разрубали пополам или протыкали насквозь? Может, потому что они сами считали себя убитыми?..

— Это было глупо, — наконец, менторским тоном озвучила Эмили давно ожидаемую фразу.

— Что именно? — переспросила я, вынырнув из омута фантастических мыслей.

— Рисковать жизнью. Тебе повезло, что отделалась царапиной. Тёмный мог на самом деле тебя убить, ведь пленных они не берут.

— Знаю, — выдохнула я, даже не собираясь оправдываться.

Эмили удивлённо посмотрела на меня, бросив работу.

— Зачем же ты сдалась?.. Хотела умереть?

— Да…

— Ты с ума сошла?!

— А чего тянуть? Всё равно это произойдёт…

— Или нет! Ты сильный Воин! Ты можешь вернуться! Разве ты этого не хочешь?!

— Нет.

— Первый раз вижу такое безразличие! — всплеснула она руками. — Не понимаю…

— И не надо. Просто жизнь мне больше не нужна…

— Она нужна Свету! Она нужна всем нам!

— Ошибаешься, — покачала я головой. — Свету нужен был Иван, а не я…

— Иван? Воин, который приходил две ночи назад?

— Да… И который стал тёмным.

— Но… Такое бывает — люди уходят. Это его Выбор, и ты не должна из-за него сдаваться. Ты должна бороться!

Я отвела взгляд, умолчав о том, что смысла бороться теперь не было. Без Ивана мы не выиграем эту Битву, Тьма вновь победит, а все жертвы окажутся напрасными. И незачем дальше сражаться, ведь исход и так уже был известен. Однако я знала — Эмили ни за что мне не поверит и продолжит наивно надеться, что у нас ещё оставался шанс.

— Ты ведь знала, что он хочет уйти? — вместо ответа произнесла я, скорее утверждая, чем спрашивая. — Ты не могла не почувствовать. Ведь так?

Теперь промолчала Эмили и, насупившись, снова принялась за мою рану.

— Так?! — настойчиво переспросила я, здоровой рукой схватив её за локоть.

— Ты ничего бы не изменила, — тихо отозвалась женщина. — Он принял решение до того, как пришёл к тебе.

— Я могла бы попытаться! — возразила я. — Почему ты не позволила?!

— Ты ничего бы не изменила, — спокойно повторила Эмили.

— И что! Это не ответ!

— Я не могла допустить, чтобы ты узнала такое перед Битвой! — раздражённо бросила она. — Это могло повлиять на твою способность сражаться! И повлияло! Сейчас!

— Днём раньше, днём позже — какая разница? — удручённо протянула я, успокоившись и отпустив обиду. — Он всё равно меня нашёл, и я всё равно узнала…

— Просто прими факт, что так было нужно, — уже нежно сказала женщина, едва коснувшись моей головы. — Против воли никого удержать нельзя.

— Было нужно, чтобы Свет его потерял?

— Никто из нас не знает, что произойдёт. Возможно, даже Свет и Тьма. Хорошее может привести к полному краху, а плохое — наоборот, к удачной развязке.

«Я знаю, что произойдёт…» — с горечью подумала я.

Почувствовала Эмили мои мысли или нет, но я заметила, как она зажмурилась и спрятала лицо, сделав вид, что интересуется раной.

— Ну, вот и всё! — наконец, наигранно радостно воскликнула она, затянув последний узелок повязки.

— Спасибо.

Я осмотрела плоды её трудов.

Бинты, к которым я привыкла в обычном мире, здесь отсутствовали. Вместо них женщина туго замотала место пореза куском материи такого же серого цвета, как и надетые на нас рубахи, как и ткань палаток, как и всё вокруг. Но в целом получилось аккуратно. Хотя я бы добавила повязку через шею — стоило сделать неловкое движение или опустить руку вниз, в кончиках пальцев сразу начиналась неприятная пульсация. Но просить я ни о чём не стала. Неудобство продлится лишь несколько часов, а потом я вообще забуду, что была ранена.

Эмили слегка кивнула в ответ, и упавший на её лицо блик костра выхватил что-то новое в идеальном и светлом облике. Женщина сидела ко мне вполоборота, но я смогла разглядеть, что её левая щека представляла собой сплошное кровавое месиво. Однако она словно не обращала на это внимания, собирая свои нехитрые приспособления: полоски ткани, таз с водой и губку.

— Ты тоже ранена? — удивилась я, пытаясь рассмотреть половину лица, которую Эмили старательно прятала под волосами.

— Ерунда. Просто царапина, — отмахнулась она.

— Царапина?! — не выдержав, воскликнула я. — Под твоей царапиной зубы-то остались?

— Остались, не волнуйся. Меня просто слегка задело — ничего серьёзного.

Я снова поразилась, откуда у столь нежного создания брались силы терпеть царившие вокруг ужасы и не замечать собственную боль. Как у неё получалось сохранять спокойствие и уверенность, обрабатывая рваные раны, соединяя разрезанные мышцы и сопоставляя раздробленные кости, словно мы находились в обычном мире, словно не было четырёх Битв и сотен убитых людей, а с её лица не свисали ошмётки кожи и мяса. Или для неё это действительно являлось обычной работой: драться за Свет, а потом зализывать раны другим, лечить человеческие души, не обращая внимания на свои страдания, подставлять хрупкое, но сильное плечо и поддерживать всех вокруг? Всех, кого Свет дал ей на попечение.

— Первый раз вижу такое безразличие, — укоризненно передразнила я, чувствуя, что должна чем-то отплатить женщине за её доброту и заботу. — Давай я обработаю. Я умею!

— Не нужно, — Эмили улыбнулась, и из разорванной щеки потекла тонкая струйка крови. — До завтра заживёт.

— «До свадьбы» — звучит приятнее.

— Зато «До завтра» быстрее, — подхватила она мою шутку.

— А Мелания цела? Она вернулась сегодня?

— Да, — быстро откликнулась Эмили, но на её лице промелькнула лёгкая тень то ли грусти, то ли жалости. — С ней всё в порядке, просто Мелания предпочитает одиночество. Она в палатке. Возможно, спит… И тебе нужно отдохнуть.

— А ты?

— А мне пора. Раненых сегодня очень много.

— Я могу помочь, — тут же встрепенулась я. — Ты ведь тоже устала…

— Лечить — это моя работа, — покачала она головой. — А ты иди отдыхай.

Женщина быстро поднялась на ноги, пристроила таз возле бедра и, грациозно им покачивая, направилась к следующим пациентам. А я, словно ребёнок, которому не разрешили идти со взрослыми и оставили дома, проводила её усталым взглядом. В палатку идти не хотелось, тем более я боялась помешать уединению девочки и потому осталась сидеть возле весело танцующего костра. Я не спеша сняла и скинула в кучу часть доспехов, обхватила руками колени и уткнулась в них носом, совершенно наплевав, что меня с ног до головы покрывала корка запёкшейся крови и пыли. Я отрешённо разглядывала танцующее пламя, которое то взмывало вверх, то опускалось до земли, то вспыхивало, то угасало, то неожиданно вырывалось из костровища, чтобы растаять в тяжёлом воздухе, и отчаянно пыталась не перебирать в памяти произошедшие сегодня события. Но не получалось — голова была наполнена безрадостными мыслями о Битве, о людях, которых я убила, о Давиде и об Иване…

— Иона…

Я встрепенулась.

Передо мной всё так же горел костёр, суетились выжившие, а над головой бурное небо изрыгало молнии и озвучивало их раскатами грома. Наверное, я уснула, совсем уронив голову, и очередной грохот вырвал меня из долгожданного забвения. Однако уже через секунду я засомневалась. Нет, это был не гром. Я точно слышала чей-то голос, и он не принадлежал людям, находившимся рядом со мной.

Кто-то звал…

Но меня ли?

Воспоминания из далёкого и старательно запрятанного в глубины памяти сна всплыли на поверхность, озарив душу смутной надеждой. Когда-то я уже слышала это имя — так звали меня раньше, много веков назад. Так звал меня Давид, пытаясь спасти от опасности и заплатив за это жизнью. Но я не решилась откликнуться, ведь этот далёкий голос мог оказаться лишь моей навязчивой галлюцинацией, которая преследовала во снах, а теперь начала преследовать и наяву. Страж не стал бы меня искать. Он ясно дал понять, что наши Судьбы отныне не были связаны. И тот факт, что сегодня он спас мне жизнь, вряд ли повлиял на его решение.

Но зачем спасал?

Нужно было позволить Ивану завершить удар, и тогда его надоедливая проблема была бы решена. Однако Страж вмешался — эта мысль слегка согрела душу, хотя окончательно растопить сковавший её горький лёд всё же не могла…

— Иона! — голос прозвучал совсем близко и очень настойчиво.

Кто-то остановился у меня за спиной, сдерживая тяжёлое дыхание, но не рискуя обойти и показаться.

Преисполненная внезапным волнением, я резко выпрямилась и замерла, ощутив, как задрожали конечности, а к вискам прилила кровь, шумными ударами заглушив все остальные звуки. Душу моментально охватил страх, подобный страху, когда точно так же, со спины, ко мне подошёл Иван. Но сейчас я не боялась увидеть парня — я боялась, что не увижу Стража и что не его голос, назойливым эхом звенящий в голове, нарушал мой покой.

Я несмело обернулась, молясь всем богам, которых только знала, чтобы искавший меня человек оказался Давидом…

И потонула в его чёрных глазах, смотревших с привычной суровостью и неясной тревогой. С головой погрузилась в два бездонных омута, не успев опомниться, не успев сделать вдох и набрать воздуха. В памяти тут же всплыли все сны и воспоминания, каждое мгновение и каждое слово, а также невероятное притяжение, тоска, радость, грусть, боль утраты и обида, тронувшая до глубины души. И все попытки вырваться из этого плена были бесполезными — толща тёмных вод больше не отпускала. Она надёжно держала железной хваткой каждую клеточку моего тела, взорвавшуюся гремучей смесью адреналина и эндорфинов. Я просто не в силах была противиться такому шквалу эмоций! Меня тянуло к нему, как магнитом, и лишь воспоминание о произошедшем в скалах не позволяло сделать шаг навстречу.

Страж тоже не двигался. Он стоял на расстоянии нескольких шагов, не подходил ближе, не спешил бросаться с объятиями, и ни один мускул на его лице не выдавал волнений, похожих на мои. Только напряжение. Внутри него будто шла не менее отчаянная борьба, чем несколько часов назад на поле брани. Густые брови гневно сползли к переносице и практически закрыли собою веки, однако горизонтальные морщины, пересекавшие лоб, придавали ему сходство с провинившимся ребёнком. Хотя этот ребёнок уже преодолел планку пятидесятилетнего возраста и по земным меркам годился мне в отцы. Я же, словно лепестки ромашки в детстве, перебирала в памяти все моменты и события, предшествовавшие данной встрече, и пыталась понять, зачем Страж сюда пришёл, если не хотел меня больше видеть.

Но в итоге остались лишь вопросы.

Собрав в кулак волю и оставшиеся мозги, я закончила разворот, расправила плечи и постаралась принять уверенный и спокойный вид. Насколько это получилось правдоподобно, сказать затруднялась. Наверное, ни на гран, поскольку во взгляде Стража промелькнула лёгкая насмешка. Затем я сделала шаг навстречу, вглядываясь в его лицо и жадно стараясь запомнить каждую морщинку, каждый шрам, каждый волосок взъерошенной чёлки — подробности, которые невозможно было разглядеть во сне. Я попыталась ухватить за хвост неожиданно выпавшую мне удачу и не пропустить ни одной мелочи. Вдруг это была последняя возможность увидеть Стража, и сейчас он попросит никогда больше его не беспокоить…

Кажется, целую вечность мы просто смотрели друг на друга. Но, наконец, я не выдержала.

— Давид?.. — несмело спросила я.

— Дэвид, — поправил он на американский манер, сразу выдав, кем являлся в той, настоящей жизни.

— Дэвид, — кивнула я. — А я Лиза…

Страж усмехнулся, скривив губы. А потом заговорил неожиданно громко, словно зачитывая отрепетированную речь:

— Замечательно! Просто восхитительно, Лиза! — заорал он, размахивая руками. — Ты что творишь?! Ты совсем с ума сошла?! Да ты лучше сама себя зарежь, чтобы Тьме работу упростить! Зачем тянуть тринадцать дней?! Давайте сами себя поубиваем и закончим на этом!

— Но…

Я обомлела, вмиг растеряв сосредоточенность. Голос дрогнул, сжавшись от страха в самом дальнем уголке лёгких, и наружу вырвался лишь невнятный хрип. Однако Страж всё равно не обратил на него внимания.

— А ты о других подумала?! — продолжал распаляться он, несмотря на косые взгляды людей вокруг. — О тех, кому после нас жить! Мы не в игрушки играем! Нас выбрали, чтобы мы сражались! Хочешь умереть — валяй! Только зачем ты сюда притащилась?! Вздёрнулась бы на земле и не занимала лишнее место!

— Я…

И тут во мне закипел гнев.

Он не был ни моим отцом, ни начальником, ни мужем и ещё вчера знать меня не желал, так по какому праву теперь отчитывал, а тем более прилюдно орал на меня? Я его разрешения не спрашивала! А нотаций мне и от Эмили хватало, но она хотя бы интересовалась моими проблемами. Не то, что он!

— Тебе какая разница?! — закричала я в ответ, заглушив его бас и разбудив всех людей в радиусе километра. — Иди, охраняй свои камни! Ты хотел, чтобы я оставила тебя в покое, и я оставила! Так зачем ты сюда притащился и орёшь на меня?!

— Потому что ты творишь чёрте-что!

— Правда?! — заорала я ещё громче, переходя на ультразвук и фамильярно тыча в него пальцем. — Делаю, что хочу! Это моя жизнь, и ты не имеешь права в неё лезть! Вчера тебе было плевать! Вчера ты прогнал меня, и, между прочим, меня тоже чуть не убили!

— Мне не плевать! — рыкнул Страж с такой агрессией, что замолкла не только я, но и весь лагерь.

А потом вдруг резко схватил и стиснул в железных объятиях.

От неожиданности я замерла, не понимая, как реагировать на подобные действия. Попыталась вырваться, но Давид держал слишком крепко, и у меня получилось лишь слабо дёрнуться в его руках. Толчки под рёбра тоже не принесли результата — я билась, словно птица, пойманная огромным питоном, осознавая всю тщетность своих попыток освободиться, а он будто не замечал их вовсе. Страж вообще ничего не замечал, превратившись в несокрушимую скалу, в живой камень, который невозможно было ни сдвинуть с места, ни сломить.

— Мне не плевать, — повторил он почти шёпотом, сжав ещё сильнее.

— Отпусти меня! — сквозь зубы процедила я, задрав голову и уткнувшись взглядом в его подбородок. — Ты не имеешь права!

— Глупая! Я ведь тоже тебя люблю…

Я перестала вырываться, ощутив, как на несколько мгновений сердце остановилось, а затем с бешеной скоростью заколотилось снова. Мир вокруг исчез: больше не было ни палаток, ни чёрных скал, ни беспокойного неба, ни даже Света и Тьмы. Мы остались одни в бездонной пустоте, в вакууме, который прижал наши тела настолько плотно друг к другу, что они превратились в единое целое. Разум ещё не до конца осознал смысл произнесённых слов, но душа уже пела от счастья, готовая простить Стражу всё на свете: и крики, и жестокость, и безразличие. Лишь бы он повторял их вновь и вновь, лишь бы никогда не выпускал из своих объятий…

— Что?.. — еле слышно переспросила я, желая убедиться, что мне не послышалось.

— Я тебя люблю, — практически по слогам повторил Давид. — И всегда буду любить.

— И я люблю… — прошептала я так тихо, что он мог и не услышать.

Я зажмурилась, прижавшись к Стражу всем телом, всем разумом и всей душой. Наконец, я обнимала человека, которого так долго ждала и искала. Пусть не в спокойной жизни, где было возможно простое человеческое счастье с банальной свадьбой, детьми и совместной старостью, пусть в кромешном кошмаре, который грозил в любую секунду закончиться смертью, но всё же я стояла сейчас рядом с ним. И ни Свет, ни Тьма, ни даже сам Дьявол не смогли бы нас теперь разлучить.

Не требовалось объяснений и доказательств, чтобы понять — это и было то самое чувство, про которое говорил Елиазар в заброшенном доме. Чувство, с которым не могла сравниться ни одна земная любовь. Я ощущала Давида каждым нейроном измученного мозга, каждой клеточкой ослабевшего тела и каждой частицей бесплотной души. И то, что было между мной и Иваном, находилось так же далеко от чувств к Давиду, как ползающая по земле гусеница от порхающей высоко в небе экзотической бабочки. Я думала, что понимала, насколько сильно меня тянуло к Стражу, но на самом деле я не понимала ничего. Наше взаимное притяжение оказалось в тысячи, в миллионы раз сильнее, чем я представляла. Теперь я могла сказать точно, что была создана Высшими Силами лишь для него одного, и ради этого единственного мгновения не пожалела бы отдать и все свои жизни.

Считал ли Давид так же?

Судя по тому, как сильно он сжимал меня в своих объятьях — да.

Я подняла лицо, лишь в этот момент осознав, что оно было всё мокрое. Страж ослабил хватку, рукавом рубашки аккуратно вытер мне щёки и, наклонившись, нежно их поцеловал. Потом так же нежно поцеловал залитые солёной водой глаза и едва заметно коснулся губ. Всем своим существом я потянулась к нему, но Давид отстранился, не выходя за рамки, выставленные им в своём сознании. Он будто боялся разрушить очарование момента, но тем не менее такой гаммы чувств и эмоций я не испытывала никогда в своей непродолжительной жизни. От лёгких и несмелых поцелуев сердце готово было выпрыгнуть из груди, и если бы не его надёжные объятия, то я упала бы на землю, поскольку ноги давно перестали меня держать.

— Прости меня, Иона, — произнёс Давид.

— Лиза, — поправила я, беспечно закрыв глаза и вновь прижавшись грязным лицом к его груди.

— Нет, — покачал он головой. — Иона. Для меня ты навсегда останешься прекрасной голубкой…

Глава 5. Страж

— Проходи, — Давид откинул полог шатра, пропуская меня вперёд.

После объятий, длившихся целую счастливую вечность, он принял решение, что мне необходимо поесть и переодеться. Причём единолично. Хотя я не стала возражать, поскольку осознавала, что мой внешний вид после многочасового махания мечом оставлял желать лучшего. Как и аромат… Но, вопреки ожиданиям, Страж не отправил меня в палатку к Эмили и Мелании, которая находилась всего в паре шагов от нас, а куда-то повёл, несмотря на то, что возразить я всё-таки попыталась. Я не понимала необходимости мыться в чужом шатре, не имея в наличии ни своих вещей, ни одежды. То есть только одежды. Но Давид на этот вопрос не ответил и не отпустил руку, продолжая настойчиво тянуть за собой. Я слегка удивилась, что он обращался со мной, как с ребёнком, лишённым права голоса. Но потом Страж неожиданно остановился, заглянул в глаза и произнёс одну единственную фразу, заставившую согласиться на всё.

— Доверься мне, — прошептал он, предательски наклонив своё лицо слишком близко.

И тут же продолжил путь, не оставив мне времени опомниться.

Больше я не протестовала и не задавала вопросов, а лишь старалась не отставать. Однако сделать это оказалось сложнее, чем молчать, ведь его размашистой походке позавидовали бы чемпионы по спортивной ходьбе. Теперь я совершенно не понимала, каким образом вчера смогла догнать Стража. Одним махом Давид преодолевал несколько метров, и я запыхалась, пытаясь идти вровень с ним. Но, наконец, он заметил мои трудности и немного сбавил темп.

Мы пересекли практически весь лагерь, и с каждым новым шагом я всё отчётливее осознавала, что проходила по этому пути множество раз, пытаясь найти его или Ивана. Вдоль и поперёк обыскала место на окраине, где мы остановились, опросила здесь каждого человека, заглянула в ту самую палатку, к которой мы подошли, обнаружив в ней седовласого мужчину с порезом, пересекавшим лицо от правого глаза до подбородка. Но ни он, ни кто-либо другой не признался мне, что знал или хотя бы видел Стража. А сейчас Давид кивал направо и налево Воинам, зализывавшим раны, и они отвечали ему, узнавали его.

И меня, кстати, тоже.

Что это было — массовый заговор по его просьбе?

Насколько же сильно он хотел от меня избавиться?..

— Это твоя палатка? — уточнила я, желая убедиться, что не ошиблась.

— Да, — подтвердил Давид. — Проходи, внутри нет чудовищ.

Я несмело вошла в пространство, освещённое всё тем же тёплым, нематериальным светом. Обстановка внутри ничем не отличалась от множества подобных шатров, расставленных в нашем лагере. Посреди каменного пола лежали два матраса, застеленные стандартными серыми одеялами, на одном из которых стопкой была сложена одежда, а рядом стояли сапоги слишком маленького размера, чтобы принадлежать взрослому мужчине. Давид давно снял свои доспехи, небрежно развесив их на ближайшей к выходу подставке. Возле второй я увидела щит и меч, а её центральную ось украшал шлем. И могла поклясться, что это был именно мой шлем, поскольку с левой стороны на нём красовалась вмятина, оставленная Иваном на память о сегодняшней Битве.

Заподозрив неладное, я развернулась обратно к Давиду и вопросительно на него посмотрела. А тот обошёл меня и по-хозяйски принялся расхаживать по палатке, указывая руками на очевидные вещи.

— Здесь вода, — он указал на кувшин и металлический чан, которые стояли возле подставок. — Здесь одежда. Здесь можешь сложить доспехи…

— Это всё… Для меня? — удивлённо спросила я, ощущая едва заметную нервозность.

— Конечно, — кивнул Давид.

— В смысле… Это всё моё: одежда, подставка, лежанка?..

— Твоё, — подтвердил он, медленно подошёл и слегка сжал мою руку. — Здесь всё может быть твоим.

Я вскинула брови.

Значит, Давид это спланировал?

Забрал мою одежду, нашёл оставленное оружие, договорился с Эмили…

Я испытала разочарование. Он распоряжался мною, словно предметом, который можно было просто переносить с места на место и ни о чём не спрашивать. Если и дальше события станут развиваться подобным образом, то Страж, о котором я грезила и ради которого сделала столько глупостей, окончательно разрушит все мои романтические представления о нём…

— Я… Я ещё не решила! — ответила я, убрав руку и почувствовав, как внутри просыпается гордость.

— Что ж… Ты можешь уйти, когда пожелаешь. Никто тебя удерживать не будет, — попытался реабилитироваться он, придав голосу напускное безразличие.

— Разве?! — вспылила я. — Тогда зачем ты принёс мою одежду и оружие? С чего решил, что я вообще приду, ведь я могла и не простить!

— Знаю. Только я ничего не приносил, — ответил Давид, вернувшись в своё суровое состояние.

— Откуда же оно взялось?

— А откуда здесь вообще всё берётся? — в свою очередь спокойно спросил он. — Палатки, доспехи, вода, которая не заканчивается, еда, которую никто не варит, и огонь, который никто не разводит? Когда я вернулся после Битвы, твои вещи уже были в моей палатке.

— Хочешь сказать, их перенёс Свет? — почему-то я совсем не удивилась, но обрадовалась не больше.

— Ему виднее, кого и с кем селить.

— То есть не ты, а он так решил, — констатировала я факт. — Отлично! А моё мнение здесь вообще кого-то интересует?!

— Наверное, Свет знал, что ты согласишься. Лично я не возражаю…

— Просто… — я глубоко вздохнула, подбирая слова и стараясь остыть. — Я знаю тебя меньше часа и уже… «Переехала» к тебе.

— Ты знаешь меня много тысячелетий, — отозвался Давид, подавшись вперёд.

Его горячее дыхание коснулось кожи и слегка тронуло выбившиеся пряди, а затем обжигающей волной заструилось дальше, спорхнув на шею и спустившись по спине лёгким ознобом. Я замерла, не в силах что-либо возразить.

Ему просто невозможно было возражать.

— Чего ты боишься? — спросил он, слегка поглаживая мои слипшиеся волосы, словно остерегаясь ко мне прикасаться.

— Я не…

Я замялась, пытаясь справиться с оцепенением и ощущая, как лицо начинает густо покрываться краской. Одно дело — думать о Страже, видеть сны или просто находиться рядом. И совсем другое — поселиться вместе в первый же день. Хоть я и любила его безумно и безгранично, но такая скорость несколько претила принципам, которые мне усердно внушали всю сознательную жизнь. И несомненно заставляла нервничать, ведь я не знала, подразумевал ли данный шаг нечто большее…

А самое главное — я боялась признаться, что мне хотелось большего. От его дыхания, от прикосновений и от того, как нежно и серьёзно Давид смотрел на меня, сердце замирало, а тело охватывала предательская дрожь. Душа желала остаться рядом с ним на всю жизнь, навсегда, навечно. Однако я сомневалась, могли ли мы физически быть вместе, не задумываясь о Высших Законах, о Битвах, о необходимости сражаться и отдавать сражениям все силы. Вдруг мы нарушали какие-то Правила или Запреты?

Но зачем тогда Свет подталкивал нас друг к другу?..

— Ладно, я боюсь, — призналась я и опустила лицо, чтобы он не заметил моего смущения. — Я не привыкла так… Так скоро.

— Эй, — Давид слегка приподнял мой подбородок, чтобы заглянуть в глаза совершенно обезоруживающим взглядом. — Это ни к чему тебя не обязывает, я ведь тебе в отцы гожусь… Сколько тебе лет?

— Двадцать…

— Точно. Гожусь… — он грустно покачал головой и вновь обнял, но на этот раз осторожно и бережно, словно я была сделана из тончайшего стекла. — Не бойся меня… Нам отпущено слишком мало времени, чтобы тратить его на недоверие и страх. Пойми, я просто хочу быть рядом. Видеть тебя, иметь возможность говорить с тобой, гладить твои волосы… Но обещаю, если ты не захочешь, я даже не притронусь. Ты можешь полностью доверять мне, как другу, брату или отцу…

От последнего слова я вздрогнула.

Нет… Мой отец предал нас с мамой и отдал душу Тьме. И хотя я давно простила его, но не смогла бы довериться, даже если бы он оказался последним человеком на планете… А ещё он остался там, в далёкой и недосягаемой земной жизни, вспоминать о которой было мучительно больно.

— Не веришь? — спросил Давид, почувствовав мою реакцию.

— Верю! — поспешила я оправдаться. — Конечно, верю! Только про отца не говори больше…

— Хорошо, — отозвался Страж, не задавая лишних вопросов. — Так ты останешься?

Он снова взглянул на меня. И на этот раз я увидела в чёрных глазах столько надежды и нежности, тщательно скрытых за суровой маской, что начала терять способность сопротивляться.

— А если я не захочу?.. — осторожно спросила я в последней попытке сохранить независимость.

— Наверное, твои вещи исчезнут. Ты вернёшься в свою палатку, а я останусь здесь и больше тебя не потревожу. Это я тоже обещаю, — холодно и жёстко добавил Давид, однако я уловила, как его голос едва заметно дрогнул.

— Я останусь, — улыбнулась я, наконец-то сдавшись.

— Правда? — переспросил он, словно не ожидал подобного ответа.

— Правда! — отчаянно закивала я. — Я останусь с тобой!

— Не представляешь, как я рад! — выдохнул Страж и расслабил напряжённые плечи, будто скинув с них тяжкую ношу.

Он бережно взял моё лицо в свои ладони и крепко поцеловал. Потом ещё и ещё… От поцелуев, усталости, потери крови или же от всего вместе у меня закружилась голова, и я слегка покачнулась, едва не потеряв равновесие. Наверное, Давид подумал, что я хотела освободиться от объятий, чуть не перешедших дозволенные границы, поэтому не стал удерживать.

— Ты права, — произнёс он, резко отстранившись. — Я плохой хозяин. Принесу поесть, а ты пока умойся. И чувствуй себя как дома.

Давид развернулся и быстро вышел из палатки, оставив меня в полном смятении чувств.

В этой реальности мы были знакомы всего несколько минут, но Страж уже успел свести мой разум с ума. Он то кричал, выплёскивая на меня всю свою злобу и агрессию, то прижимал к себе, как самое дорогое сокровище, то отталкивал, словно я была ему безразлична. И я не могла понять — любит он меня или ненавидит. Или любит настолько сильно, что ненавидит. И как мне относиться к такому поведению — тоже не понимала. Его эмоции напоминали гигантские качели, которые с бешеной скоростью заносило то в одну сторону, то в другую. Возможно, у Стража были на то причины. Возможно, жизнь в одиночестве в тёмном мире расшатала его психику. Возможно, мне самой следовало остыть и немного подождать, когда он оттает…

Вот только времени на ожидание у нас не осталось, и, возможно, именно потому его бросало из крайности в крайность.

Я глубоко вздохнула, попытавшись собрать в кучу разрозненные мысли, и снова огляделась. Шестым чувством, на которое были способны только женщины, я ощутила, что здесь жили мужчины, хотя никаких вещей, отличавших квартиру настоящего холостяка в том мире, в палатке не присутствовало. Воины вообще не имели ничего личного: ни бытовых принадлежностей, ни мебели, ни даже расчески и зубной щетки. В подобных приспособлениях здесь просто не возникало необходимости, а всё, что мы приносили с собой, бесследно исчезало к утру, как исчезла одежда, в которой я выпрыгнула из окна. У меня остался лишь мамин крестик, а пояс, который я тоже пыталась оставить, на второй день пропал. Видимо, не запрещалось иметь только религиозные атрибуты…

Да уж, это место совершенно не походило на дом, и вряд ли кто-нибудь когда-нибудь сможет почувствовать себя здесь так же спокойно и комфортно как дома. Разве что Старцы, и то было неизвестно, где они проводили большую часть своего бесконечного времени.

Я понимала, что Страж не без иронии произнёс дежурную фразу, однако от неё вновь стало очень тоскливо. Воспоминания об отце дополнились мыслями о родных стенах, синем небе и морозном запахе преддверия зимы — обо всём, что осталось где-то далеко, за гранью реальности, поглотившей нас. А в этом мире мы были и будем инородными телами, которые внезапно появлялись, беспощадно перерабатывались тёмным организмом и бесследно исчезали в небытии. И даже на уютном островке золотого света посреди хаоса и мрака я всё равно чувствовала себя чужой…

Очередной раскат грома вернул меня к действительности, и я встрепенулась, сообразив, что напрасно тратила драгоценные минуты. Скинув остатки доспехов возле свободной подставки, я залезла в чан и быстро, но тщательно принялась смывать с себя кровь и грязь. И в который раз поразилась, что точно такого же кувшина, какой стоял и у нас, и во всех остальных палатках, хватало, чтобы принять «Душ» и промыть слипшиеся волосы. При этом воды в чане получалось совсем немного, а сам кувшин оставался полным. И разумного объяснения этот феномен, конечно же, не имел.

Закончив процедуры и почувствовав себя намного лучше, словно вода смыла не только чужую кровь с тела, но и грехи с души, я принялась так же быстро одеваться. Естественно, штаны и рубаха оказались точно моего размера — этот факт уже не удивил и не обидел, ведь я понимала, что Свет основательно подготовился к моему переселению. Готова была поклясться, что и сапоги подошли бы мне идеально, но проверить догадку не успела — Давид вошёл, едва я одёрнула рубашку.

— Держи, — протянул он миску с дымящейся похлёбкой. — В меню сегодня всё та же серость.

— Ничего, я привыкла. Спасибо…

Страж расслабленно опустился на один из матрасов, а я неловко присела рядом, соблюдая небольшую дистанцию. Есть, как всегда, не хотелось, поэтому я принялась задумчиво водить ложкой по серой массе, вырисовывая на ней круги и зигзаги и высматривая в вязкой субстанции признаки овощей, мяса или других привычных продуктов. Но, естественно, мои попытки оказались тщетными. Да и откуда они могли взяться? Эта еда насыщала организм питательными веществами, а не ублажала желудок. Хотя от последнего я не отказалась бы, и никто из светлых не отказался бы, вот только другой еды нам не предлагали.

А если прекратить этот механический и, как мне казалось, бесполезный процесс поглощения пищи, чувство голода появится или нет? Может, в нас просто срабатывали установки, заложенные в земном мире — чтобы жить, человек должен есть? И неважно что, да хоть серую жижу, лишь бы присутствовал сам факт. Может, на самом деле мы не испытывали потребности в пище, как не испытывали потребности и в остальных физиологических нуждах? Но зачем тогда котлы с этим зельем появлялись каждый день? И зачем мы регулярно давились им?

«Просто так нужно…» — вспомнила я любимое объяснение Елиазара и перестала ломать голову над вопросами, которые, по сути, не требовали ответов. На повестке дня имелись более важные вещи, нежели местные кулинарные изыски, однако их обсуждение я пока не начинала, чтобы не мешать Давиду. Я отставила тарелку в сторону, не сожалея ни о ней, ни о её содержимом, и выжидательно посмотрела на Стража, который жадно поглощал пищу, словно целую вечность у него во рту не было ни крошки.

Но он почувствовал мой пристальный взгляд и поднял голову.

— Почему ты не ешь? — спросил он, скорее ради соблюдения формальностей.

— Не хочется, — слегка пожала я плечами.

— Зря. Организму нужна еда, иначе у тебя не будет сил сражаться, — произнёс он заученную фразу, но свою тарелку тоже отставил.

— Ты серьёзно в это веришь?

— Нет, — покачал он головой. — Я к этому привык. Тут вообще ко многому просто привыкаешь.

— Ну, да… — протянула я, разглядывая серое одеяло возле своих ног.

— Что-то не так? — Давид придвинулся чуть ближе и взял мою руку. — Скажи, что тебя мучает?

— А как ты думаешь? — нервно усмехнулась я. — Всё это, конечно, здорово: ты привёл меня к себе, мы вроде как вместе… Только твоё настроение слишком быстро меняется.

— Теперь оно не изменится, — уверенно произнёс Страж.

— Знаю, но…

— Ты обижена, — констатировал он факт.

И я увидела, насколько больно ему было поднимать эту тему.

— Я хочу объяснений, — выдохнула я. — Хочу понять, почему ты меня прогнал. Ты не желал меня видеть, скрывался, избегал, а я гонялась за тобой… Ты хоть понимаешь, насколько затравил мою гордость? А теперь говоришь, что любишь, и просишь остаться… Я в недоумении!

Я задохнулась от потока слов и эмоций, не в силах добавить что-либо ещё и испытывая просто жизненную необходимость услышать его ответ. Душой и сердцем я надеялась, что всё это было недоразумением, нелепой случайностью, однако разум сухо утверждал, что отчуждение Стража являлось продуманным и намеренным действием. И я должна была узнать причины, иначе не смогу находиться рядом и не думать о том, что завтра его эмоции вновь поменяются.

Если завтра для нас вообще наступит…

Страж прикрыл глаза, и в воздухе повисло напряжённое молчание, длившееся несколько ударов сердца. Изнывая от нетерпения и еле сдерживаясь, чтобы не начать его торопить, я выжидала, пока он соберётся с мыслями.

— Наверное, я был идиотом, но я решил, что так лучше… — наконец, произнёс Давид, отвернувшись от меня и злым взглядом впившись в серую стенку палатки.

— Что именно? — уточнила я.

Я слишком хорошо помнила, к чему привело моё «Лучше», поэтому кожей ощутила, что от данной фразы не следовало ждать ничего хорошего.

— Я так долго тебя ждал… — еле слышно начал Страж, уронив повинную голову. — Я грезил тобою во сне, ты мерещилась мне наяву… Воспоминания и мысли, что когда-нибудь ты придёшь, помогали мне жить в этом кошмаре. Я считал минуты, дни и года, хотя понимал, что с твоим приходом начнутся и Битвы. А потом…

— Что потом? — прошептала я почти беззвучно.

— Потом в голове словно что-то заело! — ответил он, кинув на меня хлесткий взгляд. — Зачем всё это?! Мы никогда не сможем быть вместе. Наша встреча продлится несколько дней, и опять тысяча лет забвения. Я — Страж. Моя Судьба вечно стеречь Врата Тьмы и сражаться в тёмном мире. А ты должна нормально жить на земле: любить, рожать детей и не терзаться призрачными воспоминаниями. И я решил, что не позволю тебе и себе надеяться… Мне казалось, что это правильное решение…

— Нет! — воскликнула я. — Оно абсолютно неправильное! Ты боялся дать мне надежду? Но я всё время надеялась! Ты хотел для меня нормальной жизни? Да разве она могла стать нормальной?! Эти сны преследовали меня и сводили с ума! Я думала, что лишаюсь рассудка, пока не оказалась здесь!

— Прости… — он обхватил моё лицо ладонями и прислонился к нему лбом. — Я надеялся, что ты забудешь…

— Я никогда не смогу забыть, — грустно прошептала я, зажмурившись от приступа боли.

В памяти тут же всплыли видения, обещающие Давиду печальную участь, а заодно ощущения беспомощности и отчаянья, которые наполняли мою душу даже во сне. Но я промолчала, не рассказав об этом Стражу, ведь ничего не было предрешено. Прошлое не должно было повториться, оно минуло тысячи лет назад, и в этот раз всё могло случиться по-другому — вот на что я надеялась…

— Почему ты изменил решение? — спросила я, чтобы отвлечься от горьких воспоминаний.

— Испугался, что потеряю тебя, даже толком не встретив. Когда я увидел, как ты подставила голову под меч тёмного, весь мой мир перевернулся…

— Тогда зачем накричал?..

— Ты совершила непростительную глупость, и я злился на тебя!

— На меня?! — я вскинула брови от неожиданности. — В чём же я провинилась?

— И на тебя, и на себя, — поправился Давид. — Я бы не простил себе твою смерть… Я виноват и буду вымаливать прощение сколько потребуется.

— Я уже простила! — поспешила я заверить. — Но под меч бросилась не из-за тебя…

— Говори, — потребовал он.

— Просто были причины… — увильнула я от ответа. — У нас мало времени, давай не будем тратить его на обсуждение моего поступка.

Страж в непонятном жесте передёрнул плечами, то ли согласившись, то ли нет, и откинулся назад, увлекая меня за собой.

Но я осталась сидеть.

— Я же обещал, — напомнил он и приподнял руку, приглашая устроиться у него на груди.

Мгновение я колебалась, а потом плюнула на все предрассудки и легла, раскидав по его рубашке мокрые волосы.

Никогда! Никогда в обычной жизни я не сделала бы ничего подобного — запросто завалилась на кровать к едва знакомому мужчине, позволила себя обнять, да ещё и прижалась к нему всем телом. Но Давид был другим. А ещё он обещал держаться в рамках приличия, и я ему верила.

Я просто не могла любить плохого человека.

— Как ты сюда попал? — первой нарушила я наступившую тишину.

— Самолёт разбился, — спокойно ответил Страж, словно речь шла не о нескольких тоннах железа и сотнях людских жизней, а о пластмассовой игрушке маленького мальчика, случайно обронённой со стола.

— Расскажешь? — попросила я, подгоняемая желанием узнать, когда это произошло и был ли у меня шанс найти его в обычной жизни.

— Что ж, — Страж коснулся рукой лба, вспоминая давно забытые события. — Я работал в топливной компании, занимал хорошую должность и рисовал себе радужные перспективы. Меня отправили в Россию налаживать деловые связи, после чего должно было состояться очередное повышение… Смешно, мы ведь могли встретиться ещё там! — сделал он небольшое отступление.

— Сомнительно, — в свою очередь не согласилась я. — Я жила в маленьком городе. Нас редко посещали иностранные гости.

— В каком?

— Ты не знаешь. В Сибири…

— Ну, именно в Сибирь я и направлялся, — хмыкнул Страж. — Хотя, теперь нет смысла об этом спорить.

— Что же произошло?

— Вскоре после взлёта начались неполадки. Самолёт стал падать, и моя жизнь резко изменилась: семья, работа, деньги, перспективы — в одно мгновение всё это исчезло. Остались лишь скалы, меч в моей руке и Тьма… Днём и ночью, во сне и наяву… Сначала я негодовал, злился и считал дни. Даже попросил ручку с бумагой, чтобы делать пометки, и самое смешное, что Свет дал мне их! Только записи каждый раз исчезали. Я начал писать кровью, но и она испарялась со страниц. Тогда я стал писать на стенах палатки и даже на полу. Однако с утра всё становилось первозданным… Иногда мне казалось, что я сошёл с ума и попал в плен своего бреда. Я пытался сбежать и перебраться через скалы, но словно бродил по замкнутому кругу. Сколько бы раз я не пересекал границу, тёмный мир разворачивался навстречу каждому моему шагу, и я возвращался на чёртово поле… Пытался покончить с собой, но не смог… Я потерял счёт времени, стал забывать прошлое… А потом просто смирился.

— И сколько ты уже здесь?

— Не знаю точно. Лет тридцать или даже больше. Время в этом мире течёт совсем не так, как на земле.

— Кажется, я слышала про эту аварию… — неуверенно протянула я, копаясь в памяти и желая хоть чем-то помочь Стражу.

Но она произошла слишком давно, а мои мыслитогда были заняты совсем другими переживаниями. Я рассталась с Иваном или только собиралась это сделать. А ещё я пыталась разобраться с начинавшимся безумием, с сумасшествием мамы, с ночными кошмарами и красными призраками…

Когда же это было?..

— Три или четыре месяца назад, — вслух ответила я на свой вопрос.

— Три месяца… — повторил Давид, и его голос выдал душевную боль, старательно скрываемую столь долгое время. — Я думал, гораздо больше…

— Только не сходится, — нахмурилась я, пытаясь провести в уме нехитрые вычисления. — Мне говорили, что за пару минут земного времени здесь проходит почти день. Значит, за три земных месяца должно было пройти сто восемьдесят лет… Или за тридцать лет здесь — всего пятнадцать дней на земле… Или я запуталась.

— Или это была другая авария, — предположил Давид.

— Но, чтобы вернуться сюда на двадцать минут, мне пришлось отсутствовать два дня, — задумчиво добавила я, вспоминая опыт, проведённый Елиазаром. — Видимо, время течёт не всегда одинаково…

— Тебя возвращали в прошлое? — поинтересовался он.

Но не удивился.

— Да. Старец хотел, чтобы я вспомнила…

— Это другое, — после короткой, но почему-то напряжённой паузы отозвался Страж. — Чтобы добраться до глубин твоей памяти, потребовались сутки. И сутки — чтобы вернуться. Сейчас всё иначе. Люди попадают в тёмный мир мгновенно, однако дальше время будто растягивается. На земле проходит несколько минут или секунд, а в этом мире — дни и месяцы. Пока мы умираем, находимся в коме или лежим без сознания, мы несём здесь службу годами, при этом не стареем и почти не меняемся, словно наши тела всё ещё связаны с телами на земле. Если мы умираем здесь, то умираем и там. Или просто исчезаем, если что-то лишает нас жизни в нормальном мире…

Страж замолчал, и я прочитала между строк, сколько отключённых от аппаратов жизнеобеспечения или так и не дождавшихся помощи и навсегда исчезнувших людей он знал. И что сам постоянно думал, не отключат ли его однажды…

— Ты сказал, что у тебя была семья…

— На земле у меня остались жена и дочь — барышня по имени Луиза, примерно твоего возраста. Но я так долго в этом мире, что начинаю их забывать…

Неожиданно для себя я почувствовала укол ревности, хотя сама задала этот вопрос.

— Прошло тридцать лет! — усмехнулся Давид, уловив смену моего настроения.

— Три месяца, — поправила я. — Или даже меньше…

— Неважно, — отрезал Страж и крепче меня обнял, от чего по телу пробежала предательская волна дрожи. — Всё стало неважно, как только я попал сюда и вспомнил, что ты — единственная женщина, которую я любил и буду любить вечно. Ревновать к прошлому просто глупо! Разве ты ни с кем не встречалась на земле? — задал он вопрос, на который мне совершенно не хотелось отвечать.

— Встречалась, — нехотя призналась я.

— И кем же был твой избранник? — как назло не унимался Давид. — Или избранники?

Я замешкалась.

Он серьёзно считал, что у меня их могло быть много?..

— Обычным парнем, — быстро ответила я. — Ты же сам сказал, что это теперь неважно!

— Не злись, я не собирался тебя обижать.

— Ты не обидел. Просто я не хочу это обсуждать…

— Тебе неприятно вспоминать о нём или ты думаешь, что я буду ревновать? — продолжал допытываться Страж, а я не знала, как вежливо заставить его замолчать.

Почему про отца он не стал задавать лишних вопросов, а сейчас не мог остановиться, словно старался выудить из меня жизненно важные сведения?

— И то, и другое, — пробубнила я.

— Ревновать не буду, не волнуйся, — произнёс он, подняв руки в капитулирующем жесте.

Однако что-то подсказывало мне, что сдаваться он совсем не собирался. И, подтверждая мою догадку, Страж спросил:

— Он тёмный?

Я зажмурилась, словно ребёнок, которого поймали на лжи, и принялась лихорадочно соображать, что ему ответить. Врать я не могла, а сказать правду, что бывший возлюбленный чуть не лишил меня жизни — боялась. Только Давид обо всём уже догадался, поэтому я лишь сдавленно кивнула в ответ.

— Понятно, — фыркнул он.

— Что понятно?

— Понятно, какие «Причины» заставили тебя совершить глупость! — огрызнулся Страж, и в его голосе послышались обвинительные ноты. — Это был он? Парень, которого ты защищала и который чуть не казнил тебя?! Я прав?!

— Да, — подтвердила я, смирившись с неизбежностью. — Давай, отчитывай, я заслужила. Можешь даже наорать на меня…

— Я не собираюсь тебя отчитывать, — нахмурился Давид. — Просто хочу понять, почему ты сдалась. Ты требовала объяснений — я дал их тебе. Теперь твоя очередь.

Я обречённо вздохнула, размышляя, что могла бы ему рассказать, однако затем решила не скрывать ничего.

— Его зовут Иван, — начала я. — Мы встречались три года и расстались ещё в том мире. Я бросила его, но Ваня остался моим другом. Он поддерживал меня, когда умерла мама и были проблемы с отцом, помогал, когда я искалеченная валялась в больнице… Сюда мы попали вместе. Сначала Ваня тоже был светлым, но потом ушёл к ним… Вчера в скалах ты прогнал меня, а он подкараулил и чуть не убил… И тогда мне стало всё равно. Я не могла сражаться с ним и не хотела жить без тебя, поэтому я сдалась…

— Глупая! Какая же ты глупая! — воскликнул Давид, прижав сильнее, словно пытаясь защитить. — Ты ведь чуть не погубила нас обоих!

— Может, и глупая! — огрызнулась я. — Только не я от тебя скрывалась!

— Согласен, — не стал оправдываться Страж. — Но зря ты помешала его убить.

— Как ты можешь?! — я подскочила от возмущения, скинув его руку.

Я не хотела верить, что Давид был способен на такое. Возможно, сегодня в Битве им владело единственное желание спасти мне жизнь и уничтожить обидчика. Но сейчас, когда он узнал причины, когда узнал, что я переживала из-за Ивана, разве мог Воин Света по-прежнему желать его смерти? Разве могло в нём накопиться столько жестокости? А как же понимание и сострадание? Как же любовь к ближнему и прочие вещи, которые проповедовал Свет? Или мы просто так называли себя светлыми?..

— Он же был моим другом! И… И моим парнем! — негодовала я. — А если бы я сказала, что нужно убить твою жену?!

— Это другое! — рявкнул Страж, тоже приподнявшись, и в его голосе прозвучало столько злости и железной решимости, что я испугалась. — Оливия осталась в том мире, ревёт возле моей кровати и меняет мне подгузники! А твой Иван здесь и теперь он — совершенно другой человек! Ты должна понять это, иначе не доживёшь до конца сражений!

— Нет! Он хороший, просто Тьма затуманила его разум! — попыталась я оправдать парня.

— Он хотел отрубить тебе голову! — напомнил Страж. — Может, он и был когда-то хорошим, но не теперь.

— Ты не знаешь его! — отчаянно воскликнула я.

— Я знаю тёмных лучше, чем ты! — взревел Давид. — Ты права, их разум затуманивается, а мысли искажаются. Тьма меняет их до неузнаваемости! У них не остаётся жалости или чувств, и они не пожалеют ни бывших друзей, ни детей, ни жён. Поверь, за годы службы я видел достаточно, чтобы с уверенностью это утверждать!

— Не хочу тебе верить! — упрямо возразила я, обхватив себя руками, словно пытаясь заслониться от горькой правды.

Однако яростный блеск в глазах Ивана, который до сих пор не стёрся из потрясённого сознания, заставлял согласиться со Стражем…

— Лезвие его меча прошло в миллиметре от твоей шеи! — продолжал настаивать Давид, отчаянно жестикулируя. — Он даже не думал о пощаде! Разве этого мало?

— Не важно! Ваню убивать нельзя!

— Ты не понимаешь, что все тёмные — наши враги? Если мы не будем убивать их, то они убьют нас! Думаешь, я хочу? Думаешь, кто-то из нас хочет? Но мы должны это делать, чтобы выжить! И рано или поздно тебе, или мне, или ещё кому-то придётся его убить! Он выбрал Тьму, мы выбрали Свет — здесь уже ничего не поделаешь!

— Замолчи! — крикнула я. — Это ты не понимаешь! Иван нужен Свету!

Давид замолк, то ли выполнив моё требование, то ли от неожиданности, что я снова позволила себе накричать на мужчину, вдвое старше себя. Но сейчас физический возраст не имел особого значения. Нашим душам исполнилось уже много тысяч лет, а значит, мы были на равных.

— Он нужен Свету… — шёпотом повторила я, ощутив, как практически угасший огонёк надежды осторожно и несмело вновь начал возрождаться из пепелища.

Только теперь, когда я приготовилась всё ему объяснить, до меня самой, наконец, дошло то, что раньше не укладывалось в голове, и многие переживания вмиг показались совершенно напрасными. Дышать стало легче. С груди словно свалился огромный камень, всё это время давивший на лёгкие и не дававший им расправиться. Возможно, я просто пыталась себя оправдать или избавить от чувства вины, но мысль, что не всё ещё было потеряно, подарила новые силы и желание продолжать борьбу.

— Он же тёмный! — возразил Страж, однако в его глазах я увидела готовность слушать, а главное — прислушиваться к моим словам.

— Тёмный, — согласно закивала я. — Но так было нужно! Это было частью плана. Елиазар — Старец — говорил, что Тьма нашла Оружие, благодаря которому побеждала уже дважды…

— Но кроме мечей мы ничем не пользуемся, — перебил меня Давид.

— Оружие — это человек, способный принести Тьме победу, — объяснила я. — И сейчас Оружие снова находится на её стороне.

— Так. И при чём здесь твой Иван?

— Иван — единственный, кто может справиться с ней!

— С ней? В смысле — с Тьмой?

— С ней, в смысле — с Оружием Тьмы! Я только сейчас поняла: Свет искал Ивана два тысячелетия, сделал всё возможное, чтобы привлечь его на свою сторону, но отпустил слишком легко! А может, так и было задумано? Свет хотел, чтобы Иван ушёл к Тьме! Ведь он не сражался раньше, а сейчас, когда впервые принял участие в Битвах, сразу нашёл её!

— Не понимаю, — замотал головой Давид. — Кого он нашёл?

— Её! Девушку, за которой Иван ушёл во Тьму! — поправилась я, осознав, что начала тараторить слишком неразборчиво. — Она и есть тёмное Оружие! Вероника — Победоносная! Разве не символично?! Тьма считает, что получила нового Воина, но этот Воин её погубит!

— Думаешь, Иван сможет причинить боль своей возлюбленной? И думаешь, Тьма допустит такое? Она бы скорее уничтожила его, чем подпустила к своему Оружию настолько близко.

— Возможно. Но также возможно, Тьма решила: раз теперь Иван принадлежит ей, её Оружию больше ничего не угрожает…

— Я не слышал ни про какое Оружие.

— Елиазар рассказал это только мне.

— Если бы Свет хотел скрыть свои планы, он бы не рассказал о них ни одному смертному. Наши разумы слишком беззащитны, и Тьма легко читает даже самые сокровенные мысли.

— Может, для этого мне всё и рассказали? — возразила я. — Чтобы Тьма узнала и переманила к себе Ивана?

— Ты в это веришь?

— Не знаю, — замялась я, ощущая, как охвативший меня энтузиазм начал понемногу улетучиваться. — Но я так чувствую.

— А если ты ошибаешься?

— Мы должны дать ему шанс всё исправить. Иван не мог подчиниться Тьме до конца, я слишком хорошо его знаю. Прошу, просто поверь мне! Я понимаю, что всё это звучит нелогично и… И глупо…

— Да, очень глупо! Знаешь, за тридцать лет я отчаялся разгадать хоть что-то из замыслов Высших Сил. В те моменты, когда я думал, что всё понял, обычно получалось, что я не понял ничего. Поэтому я бы так не радовался. Твои теории могут оказаться лишь домыслами.

— Я понимаю и всё же… Прошу, не трогай его! Ивану ещё рано умирать!

— Ладно, — нехотя сдался Давид. — Я обещаю не трогать твоего Ивана, пока он сам не нападёт на меня. Или на тебя. Извини, но я не собираюсь опять смотреть, как ты умираешь, потому что он твой друг и всё такое…

— Спасибо! — выдохнула я и бросилась Давиду на шею, повалив его обратно на лежанку. — Спасибо!

— Но и ты обещай, что будешь осторожна, — продолжил диктовать он менторским тоном. — Обещай, что не расстанешься с жизнью намеренно. Ты нужна мне, а в этом гадком мире — особенно.

— Теперь мне незачем умирать, — прошептала я.

— Обещай, что не сделаешь этого! — настаивал Давид.

— Хорошо, обещаю.

Страж облегчённо выдохнул, словно услышал самые важные слова в своей жизни, расслабился и прижал меня к себе.

— Думаешь, это надолго? — спустя несколько минут спросила я.

— Ты о чём?

— Мы столько наобещали друг другу, но надолго ли это? Ведь завтра мы можем не вернуться… Сколько у нас осталось Битв, которые мы переживём? Одна, две?.. А что потом?

— Хочешь спросить, что находится за этим миром? Куда мы попадём?

— Да…

— Не знаю. Я там ещё не был и пока не собираюсь, — отрезал Страж.

— Я просто подумала… — попыталась я оправдаться, но не смогла подобрать нужных слов.

— Понимаю. Я тоже миллион раз задавался подобными вопросами: как долго я буду здесь находиться, смогу ли вернуться на землю, или погибну в одной из Битв, или меня отключат от аппаратов там и я исчезну здесь, и куда потом отправлюсь… Только все они остались без ответов. Лучше думай о том, как много у нас есть сейчас. У нас есть мы, наша тысячелетняя память и множество бесценных мгновений до следующего сражения…

Неожиданно Давид нежно провёл кончиками пальцев по моей руке, вызвав волну неконтролируемых мурашек. И заставив удивиться. Несмотря на серьёзность нашего положения, на глобальные баталии Высших Сил, на ужасы, творившиеся вне тряпичных стен маленьких палаток, и только что состоявшийся разговор, едва не переросший в ссору, я вдруг поймала себя на мысли, что никогда не ощущала такого спокойствия, как в это мгновение. В его руках я чувствовала себя уверенно и защищённо. Он являлся истинным Стражем — жёстким, надёжным и несокрушимым. И в то же время нежность и забота, иногда пробивавшиеся сквозь его суровую маску, сбивали меня с толку. В нём словно боролись два начала и две эмоции: как Давид привык действовать и вести себя в этом мире и каким он хотел быть рядом со мной. Таким, каким раньше был Иван…

Ну вот, я снова их сравнивала.

Может, потому что любила обоих? По-разному, каждого своим, неповторимым чувством, однако, как его не назови — земной ли страстью или небесной любовью — я всё равно любила. К Давиду тянулась истосковавшаяся тысячелетней разлукой душа, а к Ивану даже сейчас в ней рождались нежность и теплота. Несмотря на то, что он превратился в чудовище…

— А куда делся твой напарник? — спросила я первое, что пришло в голову, лишь бы окончательно не заплутать в дебрях хаотичных размышлений.

— Какой напарник? — искренне удивился Давид.

— Когда я искала тебя, здесь находился пожилой мужчина с порезом на лице…

— Он мне не напарник, — Страж загадочно усмехнулся.

— Кто же тогда? — в свою очередь удивилась я.

А потом неожиданно вспомнила, что в самый первый день своего пребывания в тёмном мире видела этого же седовласого мужчину, флегматично замершего возле костра и не желавшего отвечать на мои расспросы. И всё сразу встало на свои места.

— Это был ты! — с укором воскликнула я. — Ты прикинулся стариком!

Давид лишь кивнул.

— Но разве такое возможно?

— Самуил, один из Старцев, научил меня этому. На внешность можно напустить иллюзию, но душу скрыть невозможно. Если бы ты задержалась чуть дольше, то распознала бы обман.

— Тебе не стыдно?

— Стыдно. Я решил от тебя скрываться, но не ожидал, что ты сможешь меня выследить.

— Да. Ты был идиотом, я помню, — усмехнулась я.

— Что ж, надеюсь я сумею вымолить прощение, — повинно произнёс Страж и принялся целовать мои руки: ладони, запястья, предплечья…

— Я же сказала, что всё уже простила… — прошептала я в ответ.

Давид недоверчиво и серьёзно заглянул мне в глаза, провёл пальцами по щеке, а затем осторожно, едва заметно коснулся губ, от чего я совершенно растаяла. Его поцелуи были трепетными и невинными. Они успокаивали и возрождали к жизни, словно панацея от всех бед и переживаний, словно целительное снадобье для бесплотных ран эфемерной материи под названием «Душа». Даже на физическом уровне я ощущала, как они затягивались и исчезали. А когда Страж размотал повязку, заботливо наложенную Эмили всего несколько часов назад, убедилась, что мне не померещилось — от глубокого разреза не осталось и следа. Однако это вновь не удивило и не обрадовало, а лишь напомнило, насколько мало у нас осталось времени…

Я подалась вперёд и ответила на поцелуй. Мне захотелось ощутить немного счастья среди войны, ужаса и мрака, насладиться моментом, отпущенным нам Судьбой, и не задумываться ни о чём. Однако с каждым вздохом, с каждым движением губ поцелуи становились всё отчаяннее, а напряжение между нами — всё ощутимее. Воздух словно наэлектризовался. Неловкость, зажатость, моральные принципы и стереотипы первых свиданий разлетелись вдребезги, подчинившись вихрю эмоций, вдруг закружившему нас. Невозможно было ему противиться. И вот уже Давид покрывал поцелуями моё лицо и шею, а я запускала пальцы в его волосы и гладила по широкой спине, хватаясь за Стража, как за спасательный круг в море хаоса. Ведь эта ночь могла оказаться последней. Мы не знали, что будет дальше, не знали, что произойдёт с нами завтра…

Но вдруг резко остановились.

Я испуганно смотрела на Стража, пытаясь восстановить взволнованное дыхание и читая в его глазах тот же немой вопрос, который мучил и меня. Но никто не решался произнести его вслух.

— Я обещал, что не трону тебя… — наконец, нарушил он напряжённое молчание.

— Всё в порядке, — я постаралась придать своему голосу уверенность, которой на самом деле не было. — Я хотела этого, только…

— Ты тоже подумала?..

— Да.

Страж резко сел и схватился за голову.

И я примерно догадывалась, какие эмоции он испытывал, поскольку сейчас испытывала такие же. Мы не знали, что нам было позволено, а что нет. Мы словно пытались очернить высокие чувства, несколько секунд назад ещё соединявшие нас. И хоть в близости не было ничего противоестественного, но только не сейчас, не с нами и не здесь…

— Так неловко… — я опустила взгляд и поправила съехавшую с плеча рубашку, не зная, куда деться от смущения.

— Эй, — Давид развернулся обратно, перехватив мою руку и снова заглянув в глаза. — Ты ни в чём не виновата, слышишь? Это я не сдержал обещание и отвечать буду только я.

— Думаешь, мы совершаем грех или что-то подобное?

— Я не знаю. У меня не было такого…

— За тридцать лет?

— За тридцать лет. Всё это время я ждал тебя… Только я всё испортил.

— Ничего ты не испортил! — на этот раз я взяла его лицо в свои ладони и придвинулась настолько близко, чтобы оставаться в состоянии сфокусировать взгляд. — Но я не знаю…

— Позволено ли нам, — закончил Давид мою фразу.

— Да.

Страж тяжело вздохнул и прикрыл глаза. И по вернувшейся к нему спокойной уверенности я поняла, что буря в его душе утихла.

— Можем просто быть вместе, — произнёс он, касаясь моих ладоней. — Сколько бы это ни продлилось. Мне достаточно чувствовать, что ты рядом, в моих объятиях…

— Недавно ты говорил, что достаточно меня видеть, — усмехнулась я, ощутив, что и моя нервозность начала рассеиваться.

— Ну, раз уж мы зашли так далеко…

Глава 6. Дух

Тело и разум сладостно парили на самой вершине блаженства. Душа успокоилась, наконец, отыскав тихую гавань, куда не заглядывали ни бури, ни грозы, ни Ангелы и Демоны, ни Свет и Тьма. Уставшая от обязательств и запретов, она наслаждалась долгожданной свободой и тонула в бескрайней синеве, не имевшей ни начала, ни конца. Она пела безмолвно и беззвучно, как могло петь лишь преисполненное радостью сознание.

Но вдруг что-то потянуло её вниз.

Тяжесть нарастала, с каждой секундой всё дальше увлекая за собой и всё ниже спуская к земле. Не ослабляя хватки, не позволяя сопротивляться, не давая освободиться. Синева превратилась в вязкую серость, противную и липкую, словно осенняя изморось.

А потом её сменила чернота…

***

Я очнулась. Чувство было такое, будто упала с головокружительной высоты и разбилась о камни. Мышцы ныли, а сердце колотилось с бешеной скоростью. При этом я не испытывала горького послевкусия страха или ужаса, которые обычно сопровождали приход Тьмы, а ощущала лишь беспокойство, словно от внезапной потери равновесия. Вот только тонкий матрас, постеленный прямо на каменный пол, исключал внезапное падение во сне.

Я огляделась, пытаясь понять, что же нарушило такой приятный и сладостный сон, казавшийся здесь — посреди жуткой реальности — вымыслом сознания, отчаянно пытавшегося спастись хотя бы в мечтах. Пространство вокруг было привычным, но новым. Все предметы находились ровно на тех же местах, как и в нашей палатке, однако ни Эмили, ни Мелании рядом не оказалось. Зато на фоне незанавешенного выхода виднелась сутулая мужская фигура. Словно роденовский мыслитель, человек неподвижно замер, подперев подбородок рукой и устремив невидящий взгляд в беспокойную даль. Тусклый свет утренних сумерек, едва освещавший небольшое помещение, периодически становился ярче, выхватывая из мрака куски ткани, части лежанок и словно белой кистью вычерчивая грустный профиль на фоне серого неба. Окончательно пробудившись, я, наконец, вспомнила, что слабый свет исходил от частых, но далёких молний, а незнакомая палатка принадлежала Стражу, который погрузился в мрачные раздумья и даже не помышлял о покое.

— Дэвид, — тихо позвала я. — Уже утро?

Человек вздрогнул, развернулся ко мне и натянуто улыбнулся.

— Ещё нет… Утро и чистилище — понятия несовместимые…

— Тогда почему ты не спишь?

— Не спится, — просто ответил он, и мне показалось, что я услышала подавленный вздох.

— Думаешь о случившемся? Мы же решили, что всё нормально…

— Вовсе не из-за этого, — покачал он головой и вновь посмотрел на бушующее небо.

Очередная вспышка молнии осветила лицо Стража, и я увидела в его выражении столько боли, что сердце невольно сжалось от сострадания. О чём он мог думать? Воспоминания о прошлой жизни, о годах, проведённых в тёмном мире, о жене, о дочери и даже обо мне заставляли его тосковать, но не вызывали душераздирающего отчаянья, которое сейчас отражалось в воспалённых глазах.

Неужели он плакал?

Что могло заставить не знавшего жалости Стража лить слёзы?

— Что-то случилось? — снова спросила я, сев на постели.

Теперь и мне расхотелось спать.

— Нет, — слишком поспешно ответил Давид. — Просто бессонница…

— Иди ко мне, — вместо дальнейших расспросов позвала я, откинув край одеяла. — Мне холодно одной…

— В Аду не бывает холодно, — зло усмехнулся он, но всё-таки забрался на лежанку и крепко прижал к себе.

— А мне холодно! Мне всю жизнь было холодно без тебя, — прошептала я.

Я почувствовала, насколько хрупким и недолговечным являлось наше мимолётное, украденное у Судьбы и Высших Сил счастье. Настанет утро — и я уже не буду ни в чём уверена. Начнётся Битва — и оно может вдребезги разбиться о чей-нибудь меч. И ни сохранить, ни удержать его мы не могли, как бы ни старались и сколько бы сил ни приложили. Оно нам не принадлежало. Оно принадлежало лишь Свету и Тьме…

— Будь осторожна сегодня, — вдруг произнёс Давид, словно прочитав мои мысли. — Будь осторожна, как никогда.

— Конечно. Я же обещала… — напомнила я.

— Теперь многое изменилось. Мы снова вместе и потому… — он затих, не решившись произнести следующую фразу.

И я поняла, что зря недоговаривала.

Я высвободилась из его рук, села на постели и в свою очередь устремила взгляд к серому горизонту, который с такой задумчивостью и грустью рассматривал Страж. Так вот какие мысли занимали его разум в эту беспокойную ночь. Оказывается, в моём молчании не было никакого смысла, поскольку он обо всём знал…

— Ты тоже помнишь? — еле слышно спросила я. — Почему не сказал раньше?

— Наверное, потому же, почему и ты промолчала, — отозвался Давид. — Я надеялся, что Старец не показал тебе…

— Это было моим кошмаром ещё до того, как я побывала в прошлом.

— Моим тоже…

— Но Елиазар говорил, что ничего не предрешено! — попыталась я успокоить нас обоих, а у самой внутри всё застыло от страха. — Случившееся тогда не может… Не должно повториться снова! Сейчас другое время, другие люди, и всё должно быть по-другому!

— Наивная девочка! — усмехнулся Страж и уложил меня обратно. — Люди, может быть, и другие, но их души остались прежними. Тот, кто убил меня в прошлой Битве, способен убить и сейчас.

— Тогда тоже будь осторожен! — прошептала я, чувствуя, как замирает сердце. — Ты знаешь всё. Если умрёшь ты, умру и я — на небо у нас одна дорога.

— Жаль, что на земле они всё время расходятся…

— Я безумно боюсь тебя потерять… — призналась я дрогнувшим голосом.

— Не собираюсь я умирать! — невесело пошутил Давид.

— Никто из нас не собирался, тем не менее мы все здесь… — грустно возразила я, задумчиво перебирая пальцами его волосы.

Они были жёсткими и колючими, как иголки дикобраза, но даже от этого я испытала странное удовольствие. Любое живое чувство, будь то нежное прикосновение рук или покалывание щетины, напоминало, что мы всё ещё были живы, и смерть пока не пришла за нами…

— У тебя нет шрама, — удивилась я, дойдя до виска и нащупав там только гладкую кожу.

Моя отметина в виде креста сохранилась даже в тёмном мире, хотя все остальные шрамы исчезли.

— Каждому по вере, — отозвался Страж, переложив ладонь себе на плечо. — Зато у меня есть звезда Давида из родинок. Вот здесь. Я ведь еврей по матери.

— Знаешь, до того, как началось это безумие, я вообще ни во что не верила, — призналась я, немного смутившись и убрав руку. — Почему же меня заклеймили крестом?

— Всё зависит от социума, — ответил он. — Ты воспитывалась в христианской вере, поэтому тебя призвал Гавриил и оставил на тебе крест. Если бы ты была иудейкой, то увидела бы Разииля, а после обнаружила на своём теле звезду… Разве Старец не рассказывал тебе об этом?

— Кажется, рассказывал… — соврала я, чтобы не показаться плохой ученицей.

Я напрягла память, пытаясь выудить необходимую информацию из того обилия данных, которые вложил в мою голову Елиазар. Только сделать это спустя несколько Битв, аварий и смену миров, оказалось очень сложно. И я уже готова была сдаться, когда пронёсшийся над долиной звон колокола прервал затянувшееся молчание. Он забрался в каждую палатку и в каждую голову, за одно мгновение облетел весь лагерь, разбудив спящих и возродив в наших душах трепет и страх. Новое утро в тёмном мире не сулило ничего хорошего для застрявших в межвременьи людей, и потому, сколько бы ни прошло Битв, мы никогда не сможем привыкнуть к сверхъестественному звуку и никогда не перестанем его бояться…

— Пора, — обречённо произнёс Давид.

— Да… — тихо отозвалась я, оторвав взгляд от далёкого горизонта. — Ночи здесь такие короткие…

— Как бы я хотел, чтобы ты осталась и ждала меня в безопасности, — вздохнул Страж, прислонившись к моей голове.

— Ты же знаешь, что это невозможно.

— Знаю… И ты не представляешь, как мне противно, что я ничего не могу изменить. Не могу защитить тебя и избавить от необходимости видеть смерть…

— Меня больше не нужно защищать! — прошептала я, коснувшись его щеки. — Теперь мне есть ради кого сражаться! Я всё выдержу!

— И всё же… Этот мир не для тебя, здесь только мрак и смерть…

— Раз Свет отправил нас сюда, значит, нуждается в нас обоих, — ответила я словами Эмили, нашего заботливого, философского ангела. — И мы не можем его подвести. Я люблю тебя, Дэвид. Что бы ни произошло сегодня, знай, что я всегда любила и буду любить…

— Только тебя. Даже через тысячи лет, — закончил он мою фразу.

И замолчал, поскольку больше сказать было нечего.

Мы и так знали каждое слово и каждую мысль друг друга. Мы думали одинаково, переживали одинаково и испытывали страх тоже одинаково. Словно одно целое, чьей-то волей разделённое на две части и соединившееся вновь, мы, наконец, испытывали полную гамму эмоций, а не её половину. И от этого казалось, что все чувства обострились и стали вдвое сильнее: и любовь, и беспокойство, и страх потерять друг друга.

Страж вполне мог справиться и без моего участия, за тридцать лет множество раз повторив подобные действия, но всё же снисходительно позволил помочь ему облачиться в латы. Я тщательно затянула все ремни, скрепила все застёжки и прошлась взглядом по узорчатым поверхностям доспехов, проверяя, надёжно ли они сидели. После этого Давид, словно в зеркале, повторил мои движения и не успокоился, пока не удостоверился лично, что я тоже экипирована идеально. Покончив со сборами, мы молча посмотрели друг другу в глаза, сказав этим взглядом намного больше, чем за всё время, которое успели провести вместе, и вышли под бурное небо.

И наш маленький островок абсолютного счастья остался позади…

Удивительно, как быстро человек привыкал даже к самым тяжёлым условиям. Вокруг царил такой же хаос, как и в первый день, когда я попала сюда. Однако вспышки молний больше не казались ослепительно-яркими, звуки грома не сотрясали душу внезапным испугом, густой пар, вырывавшийся из разломов в земле, не обжигал кожу, а глаза привыкли к скудному, серому свету, который почти не менялся в течение дня. Наверное, можно было, как Давид, прожить здесь десятки лет, смириться и уже не вздрагивать от каждого громкого звука. Вот только радости не испытать никогда. Изо дня в день этот мир будет оставаться одинаково враждебным и одинаково тоскливым: чёрные скалы на горизонте, чёрные тучи над головой, чёрная земля под ногами — и даже через тысячи лет всё это останется таким же чёрным и унылым.

Однако теперь среди тесных рядов Воинов стоял человек, ради которого я не задумываясь отдала бы свою жизнь. Давид. Касавшийся рукой моей руки, сжимавший свой меч, как сжимала и я, и преисполненный мрачной решимости защищать меня до последнего вздоха.

Я ощутила плотный ком, вставший поперёк горла.

Сможем ли мы выстоять или сгинем, как и многие до нас, не добравшись даже до середины? Теперь, когда Страж был готов в любой момент заслонить меня своей спиной или подставить плечо для поддержки, я испытывала не спокойствие и уверенность, а наоборот — волнение и тревогу. Если за свои действия и за свои ошибки я могла отвечать сама, то помочь ему была не в состоянии. Несмотря на то, что Давид являлся опытным Воином и изучил тёмных, как никто другой, я знала, что полностью сосредоточиться на Битве он не сможет. Я буду ему мешать, и любая моя оплошность и любой недочёт могут стоить нам обоим жизни. Но как же мне оставаться сосредоточенной, зная, что и он думал обо мне?

— Не помогай, — произнесла я дрогнувшим голосом, посмотрев на него снизу вверх. — Думай о тёмных и о Битве. Не думай обо мне.

— Это невозможно, — гулко отозвался Страж, не отрывая взгляда от двух скрюченных пиков.

— Прошу… — я слегка тронула его руку. — Постарайся выжить сам, а там — будь что будет. Я тоже сделаю всё, чтобы выжить. Не бойся за меня…

Давид ничего не ответил, и я поняла, что он не исполнит мою просьбу. Глупец! Ведь так у нас появится больше шансов! Однако я и сама не собиралась забывать о его существовании даже на сотую долю секунды, а потому не имела права требовать от Стража подобного…

Высоко над нашими головами вновь протяжно взвыл колокол. Его пронзительный визг прокатился над гладким полем, над рядами притихших людей и над опустевшим лагерем. Перепрыгнул дальше, к плотному кольцу чёрных скал, ударился о них, заставив дрожать каждый камень, и рассыпался на многочисленные осколки. Заунывное эхо ещё несколько долгих мгновений блуждало среди острых пиков, а потом сгинуло, растворившись в вязком и тяжёлом воздухе.

Данный звук я слышала в пятый раз. Но, как и в самой первой Битве, моё тело вдруг налилось свинцовой тяжестью, а доспехи нестерпимо потянули к земле. Обзор в шлеме резко сузился, и перестала что-либо видеть перед собой, хотя ещё недавно спокойно сражалась, забывая о неудобстве. К жару я тоже давно привыкла, однако сейчас воздух возле лица раскалился с новой силой и обжёг горло и лёгкие. Мне стало душно, в глазах потемнело, а на лбу выступили капли пота. Казалось, ещё чуть-чуть и я потеряю сознание…

«Стоять…» — мысленно произнесла я, и взор слегка прояснился.

Я не понимала, чем был вызван этот приступ. Меня одолевал страх, что прошлое повторится? Что Давид погибнет, и я умру вместе с ним? Или что Елиазар обманул, показав вовсе не прошлое, а будущее, которое вершилось сейчас?..

Трудно дышать…

Жарко…

Очень жарко и темно…

«Стоять.»

Я не могла позволить себе упасть в обморок. Я обещала Давиду быть сильной, чтобы и он сохранял способность сражаться. Чтобы не пытался спасать или защищать меня и не погиб, как в давно минувшем кошмаре.

Нужно было держаться, нужно…

Нужен воздух…

Воздуха…

Перед глазами снова всё поплыло, и я не заметила, как пришла Тьма. Как зашипела и затрещала земля под нашими ногами, как над огромным полем заклубился пар, поглотив крошечные фигуры людей и Старцев, фантастические силуэты Духов и призрачное свечение Ангелов. Но я вовремя очнулась и тут же забыла о своих недугах, стиснув рукоять меча так сильно, что в ней появились вмятины, повторявшие контуры ладони. Заскрипел металл, хрустнули костяшки пальцев, но боли не последовало. Я ощутила лишь немыслимую злость, завладевшую рассудком и наполнившую сердце решимостью.

«Стоять!»

И в этот момент пространство вокруг потерялось во мраке с кровавыми вспышками. Замелькали доспехи и оружие, брызги крови и искры железа, когти и клыки — всё заново, всё, как всегда. Вот только сражаться оказалось чертовски сложно: реакция запаздывала, решения принимались с трудом и иногда слишком поздно, чтобы избежать даже очевидных ударов. Это было сильнее меня. Я отвлекалась, задумываясь не о Тьме и тёмных, а о Давиде, который сражался позади. Я не могла не смотреть в его сторону и, лишь убедившись, что с ним всё было в порядке, возвращалась к своим действиям. Как раз для того, чтобы увернуться от очередного удара. А они сыпались всё чаще и чаще, словно тёмные почувствовали мою слабость и с удвоенным рвением пошли в атаку.

Любовь наделяла силой, придавала решимости, дарила отвагу, но была плохим помощником в Битве, в которой участвовал любимый. Собственная жизнь теряла ценность, и значимой становилась лишь его безопасность. К сожалению, так рассуждала не я одна, поскольку Давид постоянно кидал в мою сторону многозначительные взгляды, испытывая схожие чувства и эмоции…

Два идиота!

Нам следовало думать о том, как спасти свои шкуры, а мы заботились друг о друге, тем самым помогая тёмным нас уничтожить. И меня, и Стража уже ранили несколько раз, и в перспективе это не сулило ничего, кроме возвращения в реальный мир для собственных похорон. Так не могло продолжаться. Поэтому, отчаянно размахивая исковерканным оружием, я стала продвигаться в сторону — подальше от обеспокоенных глаз Давида. Один раз подобная тактика сработала, и сейчас я не смогла придумать ничего лучше. Пусть он не увидит меня, зато заметит Воинов Тьмы и избежит повторения прошлого. Всем сердцем и всей душой я надеялась, что он поймёт причину моих действий и не ринется следом, сломя голову. А после Битвы, если нам повезёт выжить, я найду его…

Лишь потеряв Стража из виду, я смогла выдохнуть и, наконец, сосредоточиться на Битве. А моя реакция вмиг улучшилась. Я проворно ускользнула от выпадов сразу четырёх тёмных, одного за другим отправив их обратно в наш мир. Потом расправилась ещё с несколькими. И ещё с несколькими. Какое количество несчастных пало от моей руки за пару минут — десять или двадцать — я не считала, но вдруг поняла, что на меня стали нападать всё реже. Разгорячённая сражением, я подумала, что оно уже подходило к концу, и устремилась вдогонку за внезапно обратившимся в бегство парнем. Он проскочил через поредевшую толпу и бросился к черневшим в отдалении скалам, возможно, надеясь спрятаться среди валунов. Однако я легко догнала его на свободном пространстве и, ни секунды не раздумывая, одним движением разрубила от плеча до пояса вместе с по идее защищавшими доспехами.

Тёмный сделал несколько шагов, споткнулся и упал лицом вниз, а я встала над его телом, тяжело и часто дыша. Радость победы пьянила разум, однако в душе уже начинала пробуждаться совесть, вкрадчиво взывая к затуманенному жестокостью сознанию.

Поступила ли я сейчас так же, как поступали они?

Достойно ли было такое действие Воина Света?

Может, стоило его пощадить?

Никто не наказал бы меня за одну сохранённую жизнь, ведь Ивана же я спасла… Потому что любила. И этого парнишку тоже кто-то любил. Скорее всего, на земле у него остались родители, которым он был дорог, друзья, которые за него переживали, и, быть может, девушка. Его жизнь только начиналась, а я беспощадно её оборвала. Мой поступок был непростительным, но я сомневалась, кого следовало в этом винить — себя или Высшие Силы. Они разделили нас на два враждующих лагеря. Они сделали нас соперниками и заставили убивать друг друга. Никто из тёмных не являлся моим личным врагом, но мне приходилось сражаться с ними, чтобы выжить самой. Однако у меня всегда был Выбор, и сейчас именно я приняла решение убить…

Я подошла ближе и движением ноги перевернула парня лицом к небу. Он был совсем молод — не старше меня. Стеклянные глаза впились в беспокойную высь и замерли в ожидании обугленной нечисти, которая должна была уничтожить все следы его пребывания в тёмном мире. Пальцы отчаянно вцепились в рукоять меча, не разжавшись даже теперь, когда жизнь уже покинула его. А рядом с мечом я увидела то, что не должна была увидеть — нож. Или кинжал. Или что-то среднее между ножом и кинжалом, явно не принадлежавшее этому месту. Металл был чёрный, а не серебристый, как у остального сверхъестественного оружия и доспехов, рукоять — обмотанная изумрудной кожей. И поскольку все личные вещи, как правило, исчезали к утру, я сделала вывод, что парень попал сюда только сегодня, прихватив дополнительное оружие из мира людей. Но не пережил даже одну Битву — это не помогло ему.

Так может, пригодится мне?

Я наклонилась, подняла кинжал и засунула в поножи. Пусть завтра он исчезнет, но сегодня я имела право воспользоваться своим трофеем, если вдруг ещё понадобится. Однако, выпрямившись, с удивлением обнаружила, что Битва только началась. Просто большая часть Воинов осталась в стороне, а я в погоне за тёмным покинула место сражения. И мне следовало вернуться как можно быстрее.

Я двинулась обратно к копошившейся людской массе. Но не успела сделать и пары шагов — доверившись внезапно проснувшимся инстинктам отпрыгнула в сторону прежде, чем заметила в воздухе движение. Как раз вовремя, чтобы приземлившийся на это место огромный камень не превратил меня в лепёшку. Прокатившись по инерции пару метров, он качнулся и замер, оставив глубокую вмятину в твёрдой поверхности. Широко распахнутыми глазами я смотрела на валун, весивший, наверное, целую тонну, и гадала, откуда он взялся. Человек не смог бы его поднять и тем более зашвырнуть с такой чудовищной силой. А значит, камень бросил либо Дух, либо Бес, который очень хотел меня убить.

Сжавшись в плотный комок и приготовившись к следующему прыжку, я вскинула лицо и устремила взгляд в направлении, откуда прилетел камень, но не увидела там ни одной живой души или бессмертного существа. Передо мной лишь замерли пустынные горы, жутким эхом отражавшие отчаянные крики умиравших на поле людей.

Странно, не из воздуха же он материализовался…

Оглядевшись внимательнее, я заметила, что ближайшие скалы едва подсвечивались тёплым светом, словно возле их подножия кто-то развёл костёр. А в следующее мгновение оттуда раздался оглушительный рёв, на который были способны лишь Духи и Бесы. В душе моментально проснулся страх. Один раз я уже попалась под лапу Бесу, который чуть не разорвал меня на куски, и не горела желанием пережить подобное вновь. В борьбу сверхъестественных существ людям не стоило вмешиваться. Мы были слишком слабы и беспомощны, чтобы противостоять их силе и мощи. И находиться в гуще сражения, среди тысяч тёмных Воинов казалось мне более безопасным, чем очутиться возле одного разозлённого монстра.

Я быстро развернулась и поспешила обратно на поле брани, чтобы сражаться с равными противниками. Но что-то вновь остановило меня — странное чувство, будто именно сейчас я поступала неправильно. Поэтому, подгоняемая предательским любопытством и требующей успокоения чёртовой интуицией, я сделала несколько несмелых шагов в сторону свечения, дав себе твёрдое слово лишь одним глазом посмотреть на происходящее там и сразу вернуться. Стараясь оставаться незамеченной, я осторожно приблизилась к гигантским камням, прилипла к одному из них и чуть высунула голову…

И тут же забыла о Битве, о сражавшихся людях, о Давиде и об опасности быть убитой.

Меж раскрошенных камней на земле лежал Фалег, беспомощно раскидав в стороны огромные лапы — именно его огонь подсвечивал скалы и, даже затухая, заставлял плавиться их края. Сверху на Духе сидело существо, напоминавшее разъярённую гарпию, накинувшуюся на добычу. Оно обладало почти человеческим телом, только кожа имела пепельно-серый оттенок, будто под ней никогда не текла кровь. Мускулистые лапы заканчивались длинными пальцами с перепонками, как у водоплавающих животных, и острыми, кривыми когтями. Череп обрамляли два толстых, витых рога, создавая впечатление надетого на голову костяного шлема, а из лопаток росли перепончатые крылья, превышающие размер Беса почти в два раза.

Ужасная сцена походила на безжалостное убийство или добивание противника. Фалег стонал, скорее даже выл, из последних сил пытаясь сопротивляться, но существо держало крепко, не обращая внимания на исходивший от жертвы нестерпимый жар. Молниеносными и беспощадными движениями Бес кромсал спину светлого Духа, отрывая от неё куски огненной плоти и расшвыривая их во все стороны. Один упал рядом со мной, и я резко отстранилась, испугавшись, что могу загореться. Заметив или же почувствовав присутствие человека, Фалег повернул голову в мою сторону, и из открывшейся в огне пасти вырвался душераздирающий вой.

Дух умолял ему помочь.

Только что я могла сделать? Я была крошечной и слабой и никогда не осмелилась бы противостоять столь могущественным существам, поэтому продолжала трусливо прятаться за камнем, со страхом и болью наблюдая, как тёмный уничтожал моего покровителя. Я рыдала, глядя на его муки, не в силах оторвать взгляда от чудовищного зрелища, не в силах что-либо сделать или убежать. Я видела, как Фалег слабел с каждой секундой, кактускнело его вечное пламя, и не понимала, почему такое было возможно. А он смотрел на меня печальными человеческими глазами, в которых отражалась нечеловеческая, неземная боль. И в них тоже блестели слёзы, не успевавшие вытечь наружу и моментально испарявшиеся от остатков пламени.

Наконец, насытившись жестокостью, гарпия остановилась, триумфально запрокинула морду и издала высокочастотный звук, который моментально проник во все клетки, органы и сосуды. От напряжения они начали лопаться и взрываться, мозг завибрировал, а из ушей полилась кровь. Я скинула шлем и обхватила голову руками, молясь всем Богам, чтобы существо заткнулось. Но пытка не прекращалась — Бес не замолкал, словно желая своим криком уничтожить всех вокруг. Просев на подкосившихся ногах, я сползла по горячей поверхности валуна и свалилась на землю. Казалось, моё тело вот-вот разорвёт на куски…

Но звук неожиданно оборвался.

Я с трудом разлепила набухшие веки, разглядев сквозь застилавшую взор кровавую пелену, как Бес лёгким и проворным движением соскочил с Фалега, расправил огромные крылья и устремился обратно на поле брани. Он наполовину летел, наполовину бежал, перебирая задними лапами по земле. Некоторое время я наблюдала за отдалявшимся серым силуэтом, не в состоянии подняться и испытывая сильнейшее головокружение. Бес меня не заметил, ловко перемахнув через моё укрытие, но я всё ещё не рисковала шевелиться и, лишь убедившись, что он уже не вернётся, осторожно выползла из-за камня.

Подняться на ноги стоило огромных усилий, но я всё же встала, медленно подошла к лежавшему на земле Духу и рухнула на колени возле его огромной головы. Лицо тут же обдало волной жара, словно я засунула его в центр костра, хотя огонь Фалега, всегда горевший так ярко, теперь почти угас. Он уже не так обжигал и не так светил, а языки пламени трепыхались возле самой кожи, напоминая едва тлеющие угли. Я беспомощно сложила руки, боясь прикоснуться к неподвижному, но всё ещё раскалённому телу. Сердце разрывалось на части, однако я не представляла, что могла сделать, чтобы облегчить его страдания.

Зачем я пришла, если от меня не было никакой пользы?..

Неожиданно Фалег содрогнулся и застонал.

— Прости, — прошептала я, вытирая слёзы. — Я ничем не могу помочь…

Вместо ответа он издал жалобный звук и с трудом оторвал от земли неуклюжую лапу. А я, не успев осознать, зачем это делала, не успев подумать о том, что Дух мог спалить мою смертную плоть, подалась вперёд и протянула ему крошечную ладонь…

Длинные пальцы Фалега сомкнулись вокруг моего запястья, и я ощутила, как загорелась и начала плавиться кожа, как она раскалёнными лоскутами поползла вниз и потекла на землю каплями лавы. Огонь моментально поглотил кисть, перекинулся на предплечье, достиг локтя и стремительно ринулся вверх, сжигая волосы и лицо. Мои глаза и губы запылали. Я потеряла способность видеть и кричать и теперь просто выла, поскольку раскалённый воздух проник в лёгкие и опалил их изнутри. Я дёрнулась и закорчилась от боли, пытаясь вырваться или сбить пожиравшее меня пламя, но ничего не помогало — Фалег держал немыслимо крепко, не ослабляя хватки и не отпуская. Огненные языки заструились вниз по металлическим латам, испепеляя надетую под ними одежду, и вот я уже вся пылала, словно живой факел.

А потом вдруг поняла, что боль исчезла.

В то самое мгновение, когда на мне не осталось ни единого необожжённого кусочка кожи, внутри словно вспыхнула непонятная сила, которая всё росла и росла. Она сочилась через железный захват Духа, проникая в каждую мышцу, в каждую клеточку, превращая жидкость в плазму, а материю в чистую энергию. Она наполняла моё тело, как вода наполняла пустой сосуд. А когда подступила к самому краю, вот-вот готовая перелиться через него, я вдруг испытала такое возбуждение, вседозволенность и всемогущество, какие были доступны только Богам. Я осознала, что теперь была способна проникать в мысли любого существа, в суть любого явления и делать вещи, которые раньше не представляла даже в самых смелых фантазиях. Одним движением руки я могла бы раскидать лежавшие рядом валуны на тысячи километров вокруг или снести половину тёмного Войска, остановив Битвы раз и навсегда. Могла бы в мановение ока перенестись в любую точку пространства или даже вернуться на землю, однако понимала, что Фалег не для того передал мне свои способности. Наши разумы слились в одно общее сознание, и я в полном объёме ощутила всю его боль и все его желания.

Новыми глазами я взглянула на почти угасшее тело Духа, который лежал неподвижно, словно мёртвый. Сейчас Фалег напоминал обычного человека, только с непропорционально длинными руками и торчавшими из головы оленьими рогами. Его кожа, выжженная бесконечным пожаром, имела угольно-чёрный цвет, а на спине зияла огромная рваная рана, из которой сочилась такая же бурая жидкость, как из ран Фуля и сражавшегося с ним тучеобразного Аврирона. Ничего не свидетельствовало о том, что под материальным покровом ещё теплилась жизнь, но Дух в последний раз слабо пошевелился, издал вздох облегчения, и отпустил мою руку, нарушив мысленный контакт.

И я уже знала, что должна была сделать.

В ту же секунду, и даже быстрее, чем успела про это подумать, я вскочила на ноги и устремилась вслед за Иблисом, который добрался до окраины сражения и теперь раскидывал светлых Воинов направо и налево, разрывая их на части, отрывая головы, перекусывая тела и тем самым нарушая все Высшие Правила. Иногда Духи убивали людей, но лишь тех, которые волей случая вставали у них на пути. Земные существа были намного слабее и беззащитнее, поэтому основной заботой бессмертных оставались подобные им. Тёмные сдерживали светлых, светлые сдерживали тёмных, чтобы никто не вмешивался в ход основного сражения. Иблис же сейчас рвался в самое сердце бойни, но вовсе не для того, чтобы найти там светлого Духа и вступить с ним в равный поединок. Он хотел убивать. Тёмный испытывал простые и низменные чувства: жестокость, жажду крови и свирепость, выплёскивая на людей всю свою агрессию. Фалег понимал, а теперь понимала и я — Иблис мог уничтожить светлое Войско, закончив Битвы раньше времени и тем самым нарушив тысячелетний порядок. И я должна была ему помешать, поскольку волею Судьбы оказалась рядом в тот самый момент, когда Фалег проиграл схватку, и откликнулась на зов Духа.

Безумным пожаром я ворвалась в толпу людей, выяснявших отношения с помощью примитивного оружия. Они напоминали дравшихся на палках детей, движения которых ещё не обрели должную координацию, а мышцы не наполнились силой. Их поединки выглядели скучными и даже смешными из-за неловкости и медлительности. Воины пытались ранить друг друга, но это получалось у них совсем не так часто, как мне казалось раньше. Пришлось напомнить себе, что несколько минут назад я была такой же смешной и так же копошилась вместе с ними. А сейчас у меня была другая задача.

Больше не задумываясь о людях, я кинулась к Иблису и буквально снесла его, вышвырнув за пределы поля. Бес пролетел сотню метров, но возле самой земли расправил огромные крылья и мягко приземлился на задние лапы. Он сфокусировал на мне взгляд красных глаз без белков, открыл пасть и яростно зашипел, сгруппировавшись для ответного прыжка.

И в этот момент мне стало страшно.

Я вдруг вспомнила, что была всего лишь человеком, получившим невероятно щедрый, но опасный подарок. У меня не было никаких особых способностей, я не обладала всеми возможностями Духа и тем более не являлась бессмертной, а потому вряд ли смогу справиться с этим существом.

Какие у него были преимущества?

На первый взгляд — абсолютно все.

Моя кожа горела, как у Фалега, но Иблис не боялся огня, поскольку сам являлся порождением огненного Ада. Мои мышцы сейчас наполняла сила Духа, однако Иблис был гораздо сильнее, обладал физически неуязвимым телом и крыльями, с помощью которых совершал гигантские прыжки. Правда, летать всё-таки не мог…

А что же я?

По сравнению с Фалегом я имела меньшие габариты. Была не такой громоздкой и неповоротливой, обрела стремительность, стала двигаться чуть проворнее, однако всё равно не могла сравниться со сжавшейся в тугую пружину фурией.

Но вдруг именно этих качеств не хватило Духу?..

Пока в голове носились мысли, способные спасти мою жизнь в схватке с неравным соперником, Иблис бросился вперёд. Я моментально среагировала — отпрыгнула в сторону и невероятным образом умудрилась увернуться от его скрюченных лап, нацеленных на моё горло. Бес молнией пролетел мимо и пробороздил когтями по земле, оставив на её поверхности шесть ровных, глубоких полос. Он остановился на несколько метров дальше предполагаемой точки, тряхнул головой, а потом резко развернулся.

Я чуть сжалась, прекрасно понимая, что повторить этот манёвр во второй раз уже не получится. Но если мне не удастся снова ускользнуть, то защитить себя я просто не сумею. Меч я бросила возле камня, а другого оружия Свет нам не выделил. Мне нечего было противопоставить Бесу, у которого имелись крылья, зубы и огромные когти, способные крушить даже камни. Вот у тёмных — другое дело. Кроме мечей у некоторых были и палицы, и кинжалы…

Кинжал!

Как удачно именно сегодня, именно перед этой схваткой я впервые добыла себе трофей!

Что ж, вот и я отрастила когти…

Не прерывая зрительного контакта с бездушными глазами чудовища, я осторожно присела и вытащила нож. И тогда Иблис прыгнул снова. Теперь он ожидал, что я увернусь, поэтому пристально следил за моими действиями. Я качнулась влево, и Бес моментально изменил траекторию. Но я тут же кинулась вправо, вынырнула из-под его крыла и полоснула ножом над головой, распоров кожаную перепонку. Затем быстро развернулась и добавила вторую дыру, задев костяной отросток.

Бес взвыл, закинул лапы за голову и неожиданно схватил меня за горло. Я задохнулась, почувствовав, как его когти впились в кожу, едва не перерезав мне сонные артерии. А далее, совершенно невероятным образом существо выгнуло тело, с раздражающим треском прокрутило суставы и оказалось лицом к лицу со мной. Я попыталась достать его кинжалом, но Иблис перехватил мою руку, и теперь, как бы я не дёргалась, освободиться или что-либо сделать не получалось. Я понимала, что была бессильна, что сейчас он сожмёт пальцы чуть крепче, и моя шея просто сломается…

Только Иблис не торопился убивать.

Осознавая своё превосходство, он вновь пронзил меня взглядом и с интересом заглянул в самую глубину души, словно пытаясь найти там ответ — зачем человек вступил с ним в неравную схватку, не имея ни единого шанса победить?

И я пыталась понять это тоже.

Неужели я думала, что смогу одолеть Беса?!

Я — слабая, никчёмная, наивная и беспомощная?..

Подобная мысль являлась слишком дерзкой и слишком самонадеянной. Если Иблис победил светлого Духа с его силой, то явно был способен справиться со мной, владевшей лишь её остатками. Жалких крох не хватило даже на то, чтобы долго сопротивляться. Они таяли на глазах, отторгаясь человеческим организмом, который не привык к переизбытку энергии и не был приспособлен для сверхъестественных реакций и скоростей.

Зря Фалег отдал их мне. Он погубил нас обоих…

— Ах… — услышали мы оба удивлённый возглас и резко посмотрели в сторону звука.

Поскольку моя шея была зафиксирована, я смогла лишь скосить глаза, но всё же разглядела хрупкую фигуру маленькой девочки, замершей недалеко от нас и заворожено наблюдавшей за схваткой. Юное лицо скрывал шлем, однако я знала, что под ним была Мелания. Взгляд широко распахнутых карих глаз метался между мной и крылатым существом, которое почему-то не возвращалось к прерванному занятию, а с интересом разглядывало незваную гостью. Что-то в обычном Воине привлекло внимание Иблиса, заставив на время забыть о своей жертве, и это в свою очередь заинтересовало меня.

То была зависть.

Все эмоции девочки просматривались чётко и ясно — и я, и Иблис читали её как раскрытую книгу. И видели в недетской душе качества, нехарактерные для светлого Воина. Мелания не испугалась, не ужаснулась, не пыталась спрятаться или убежать и однозначно не рвалась помочь. Она лишь завидовала — зло и обиженно. Она хотела иметь такую же силу и такие же возможности и злилась, что ей не выпало подобного шанса.

А в следующее мгновение я неожиданно обнаружила, что безысходность и бессилие, которые только что владели сознанием, родились вовсе не в моей голове, а являлись результатом воздействия Беса на человеческий разум. Они не принадлежали мне — они принадлежали Иблису, который таким способом пытался сломить мою волю. Но благодаря появлению Мелании зрительный контакт был нарушен, и теперь я снова чувствовала себя способной с ним справиться.

Все эти мысли пронеслись в голове за сотые доли секунды и успели закончиться до того, как Бес насытился эмоциями девочки.

Я извернулась в ослабленной хватке, полоснула кинжалом по его запястью и вырвалась на свободу. Потом заскочила за спину Беса и ударила снова, попав по перепончатому крылу. Иблис закрутился на месте, пытаясь меня поймать, однако я, словно маленький ураган, плясала вокруг, нанося всё новые и новые удары. И, наверное, слишком увлеклась, поскольку пропустила, как он молниеносно взмахнул лапой и отшвырнул меня в сторону. Пролетев по воздуху несколько метров, я приземлилась спиной на огромный валун, с хрустом покрывшийся трещинами. От удара дыхание сбилось, в голове поднялся противный звон, и я смутно уловила, как где-то рядом звякнул кинжал. Не давая опомниться, Иблис кинулся в мою сторону, но я быстро скользнула вниз по остаткам камня, перекатилась через спину и, схватив утерянное оружие, наотмашь полоснула по ноге гарпии.

Промахнулась.

Потеряв цель, Бес всеми четырьмя лапами вцепился в твёрдый минерал. Но не стал разворачиваться, а выгнул спину колесом и с силой взмахнул искромсанными крыльями. Поток воздуха оторвал его от земли вместе с ношей, и валун тут же полетел в меня.

Детские шалости!

Я могла бы увернуться, будучи обычным человеком, а с улучшенной скоростью реакции — и подавно. Я лишь сделала шаг в сторону, и снаряд пролетел мимо, устремившись к Мелании, которая всё ещё стояла возле нас с разинутым ртом. Однако в последнее мгновение девочка бросилась вниз, и камень врезался в землю за её спиной, разлетевшись на множество осколков.

Для неё это становилось опасным!

— Уходи! — рыкнула я, не узнав собственный голос. — Вон отсюда!

Девочка вздрогнула, но её эмоции, как и решение, я не успела прочитать, поскольку Бес неожиданно сбил меня с ног, повалил на землю и уселся сверху. Размашистыми движениями он принялся раздирать металл защищавших мою спину доспехов, и я закричала от ужаса, понимая, что сейчас он сделает со мной то же самое, что и с Фалегом. Резкая боль пронзила правую лопатку, охватила позвоночник и рёбра, а бок заныл так, словно из него вырвали почку. Иблис мог бы убить меня одним щелчком, но вместо этого сдирал кожу с костей и расшвыривал её во все стороны, растягивая удовольствие и упиваясь новой победой. Я попыталась извернуться, но ничего не вышло — гарпия пригвоздила меня к земле, лишив возможности сопротивляться.

Это был конец…

Я не справилась…

Даже огненный Дух не смог сбросить с себя адское существо, а я не могла тем более. И в отличие от Фалега я была смертной. Если он восстановится, залечит раны и обретёт прежнюю силу, то я останусь лежать здесь, пока белый Старец не обратит меня в пепел и не развеет его над чёрным полем. Мне оставалось лишь смиренно ждать, когда Бес закончит мои мучения, разорвав спину и добравшись до сердца, как разорвал её беззащитному Фалегу…

Ну, да, беззащитному…

У Фалега не было оружия, кроме того, которое росло из его тела и которым он не мог воспользоваться.

А у меня оно имелось.

И я могла.

Дотянувшись до кинжала и прокрутив его в обратный захват, я изогнула руку и резко ударила предположительно в то место, где находился бок твари. Лезвие погрузилось во что-то мягкое и податливое, а по пальцам заструилась вязкая жидкость, шипя, словно кислота, и моментально испаряясь. Существо взвыло, ослабив хватку. Не теряя ни секунды внезапно выпавшего шанса, я резко и сильно выгнулась, заставив его подскочить. Потом схватила за лапу, рванула вниз и подмяла Беса под себя. И с бешеной скоростью принялась наносить удары кинжалом, чтобы не дать ему возможности перехватить инициативу.

Гарпия сопротивлялась и отчаянно размахивала лапами, целясь мне в лицо, но я отсекла одну из них и отшвырнула в сторону. В этот момент тварь схватила меня за правую руку, подтянулась и впилась в неё зубами, прокусив наруч и зажав кость, словно в капкане. Я застонала от боли, но мешкать не стала. Быстро перехватила кинжал другой рукой и резанула Беса по морде, заставив разжать челюсти, а потом отрубила вторую лапу.

Иблис пронзительно завопил и уставился на меня глазами, полными отчаянья и кровавых слёз. И я вдруг почувствовала прилив жалости, а проснувшаяся совесть начала упрекать, что зря я калечила это существо. Однако, отгородившись от чужеродных эмоций и не позволяя Бесу снова захватить свой разум, я воткнула кинжал прямо ему в глаз. Яблоко лопнуло под лезвием, забрызгав всё вокруг ярко-алой, вонючей жидкостью, и жалость тут же исчезла. Вогнав кинжал во второй глаз и окончательно ослепив тварь, я принялась с остервенением наносить удары в его незащищённую грудь, ломая рёбра и пытаясь добраться до места, где должно было находиться сердце. Если у Бесов оно вообще имелось. Но в сплошном буром месиве невозможно было что-то разобрать, поэтому я продолжала вонзать своё оружие снова и снова, надеясь, что рано или поздно попаду в цель.

Через некоторое время Иблис перестал сопротивляться, безвольно раскидал по сторонам искалеченные лапы и пустыми глазницами уставился на скрюченные пики. Его тело расслабилось и лишь иногда подёргивалось от пробегавшей волны конвульсий. Жаль, что не предсмертных. Я знала, что это отродье залечит раны, залатает крылья, отрастит конечности, глаза и вновь встанет в ряды тёмной Армии. Как бы я ни старалась, я не могла уничтожить его окончательно. Так что не стоило тратить силы — сегодня Иблис уже никому не причинит вреда…

Тяжело дыша я сползла с обезображенного тела.

Битва закончилась.

Люди без спешки расходились в противоположных направлениях и больше никто ни на кого не нападал. Наверное, и Мелания стояла здесь, поскольку свою войну она уже завершила, глупо подвергая себя опасности вместо того, чтобы идти в лагерь. Следовало отчитать ее за безрассудность, но рядом девочки не оказалось, а у меня имелось более важное дело — пора было вернуть подаренную силу Фалегу. Растерзанная спина болела, многочисленные раны горели огнём, который всё ещё теплился на поверхности моей кожи. Человек бы такое не вынес, но бессмертному существу, наполнявшему меня, это казалось терпимым. И потому я легко поднялась на ноги и направилась к огромным камням, где остался лежать побеждённый Дух.

Так быстро, как только могла с новыми способностями, я продвигалась по заваленному телами полю, на этот раз не запинаясь и даже не задевая их. Под ногами будто находилась идеально гладкая земля, хотя глаза говорили об обратном. Духи просто не замечали убитых, поскольку их физических тел уже не существовало в этом мире. От них осталась лишь информация, которую стирали Старцы и Черти, подчищая свидетельства нашей жестокости.

И вдруг я остановилась, среди тысяч одинаковых Воинов заметив знакомую мужскую фигуру, направлявшуюся к Вратам Тьмы. Парень шёл медленно, расслабленно закинув на плечо окровавленный меч. Он не торопился покидать поле брани, словно наслаждаясь прогулкой и высматривая что-то или кого-то. И, к сожалению, я точно знала, кого он пытался найти.

Я ощутила, как внутри, подобно неконтролируемому лесному пожару, вспыхнула нечеловеческая ярость, усиливая пламя на поверхности кожи. Захотелось догнать его и показать, что зря он не оставлял меня в покое. Однако смертному во мне было запрещено убивать других людей, поскольку Битва уже закончилась. А я не должна была трогать смертных, пока сила Духа наполняла моё тело. И ещё, по решению Света ни один Дух, никогда и ни при каких обстоятельствах не должен был трогать этого тёмного. То был Запрет. Даже сейчас, когда Иван сражался на другой стороне, когда уничтожил возложенные на него надежды, Свет продолжал надеяться и передавать эту надежду нам…

Почувствовав пристальный взгляд, сверливший его затылок, Иван вздрогнул и резко обернулся. Большие, сияющие синим огнём глаза расширились ещё больше, когда парень узнал меня в новом облике. Но он не проронил ни слова, а лишь с интересом принялся разглядывать, будто прикидывая свои шансы. Рядом остановился второй Воин, и по блеску зелёных огней в тени шлема я узнала Веронику.

Конечно, теперь они были неразлучны!

Стоило их душам встретиться единственный раз, как запустилось колесо перерождений, которое из жизни в жизнь и из века в век будет сводить их вместе. В разных обличиях они будут находить друг друга и оставаться рядом, пока снова не вернутся на чёрное поле, чтобы встать плечом к плечу на одной из сторон, поскольку по разные стороны Света и Тьмы находиться просто не смогут.

Странно, но на Веронику распространялся такой же Запрет, хотя два тысячелетия подряд она являлась нашей основной целью. Девушка обладала невероятной силой, однако Ивана никак нельзя было назвать достойным соперником для неё. Парень был слишком юн и по земным меркам, и по меркам исчислявшихся тысячелетиями сражений, чтобы справиться с Оружием Тьмы. Почему же Свет выбрал его? Иван являлся её парой, её вечной половиной, он никогда не сможет причинить Веронике вред, и оттого план Света казался весьма нелогичным. Но Высшие Силы были гораздо мудрее и гораздо древнее нас, а потому мы обязаны были подчиняться приказам и беспрекословно исполнять их волю…

Несколько секунд длилось напряжённое молчание, а затем Иван расслабился, принял фривольную позу и облокотился на меч, небрежно воткнув его в лежавшее на земле тело. В голубых глазах появилась ирония, смешанная с издёвкой. Парень пытался доказать, что не боялся меня, ведь сейчас я не могла ничего сделать ни ему, ни Веронике, ни кому-либо из тёмного Войска. И эта самоуверенность порождала ощущение беспомощности, к которому я не привыкла…

Точнее, не привык Дух.

— Ну привет, малыш, — кивнул Иван. — Похвастаться пришла или убить?

Я замешкалась, поскольку хотела и того, и другого, но ни на то, ни на другое не имела права.

— Или запугать, чтобы я не искал тебя больше? — добавил он, расценив моё замешательство как немую угрозу.

— Хотела спросить, не передумал ли ты? — не своим голосом грозно произнесла я.

— Как видишь, нет. — Иван нервно усмехнулся. — Что-нибудь ещё?

— Да! — резко ответила я, надеясь, что не нарушала Запретов. — Будь осторожен, Иван! В прошлый раз я поддалась, но больше этого не случится!

— Твой защитник может и не успеть снова, — огрызнулся парень.

— Мне не нужна защита! — зло прогремела я в ответ, но усомнилась в своих словах.

Девушку, которая в прошлом любила тёмного, сейчас оттеснили куда-то на задворки сознания, сделав её слабые попытки испугаться или начать переживать абсолютно безнадёжными. Нынешняя я не питала иллюзий и не старалась вернуть Ивана на сторону Света. Я бросала вызов, но лишь потому, что меня наполняла чужая мощь. Однако Иван видел правду. Моя смертная хозяйка была сильна как Воин, но слишком ранима — в этом заключалась её уязвимость. И в чём-то ей действительно нужна была поддержка Стража…

Его приближение я ощутила скорее на уровне предвиденья, чем услышала или почувствовала. Моё сознание и сознание Духа переплелись, и потому я не могла определить точно, кто первый его заметил. Но уже через мгновение пламя всколыхнулось от движения воздуха — Страж подошёл и встал позади моего плеча. Слишком близко. Намного ближе, чем мог позволить себе человек из плоти и крови, словно не боялся обжечься.

Я метнула в него резкий взгляд.

Дэвид держал меч наготове, полный решимости кинуться и разрубить Ивана на куски, если тот сделает хоть одно неверное движение. Его помощь мне не требовалась. Даже наоборот — человеческой вспыльчивостью он мог навредить. Но на секунду смертный разум во мне взял верх, заставив испытать волну смешанных эмоций: радость, благодарность, облегчение, а также страх, что Страж неверно расценит ситуацию и совершит непоправимую ошибку.

— Всё в порядке, — сказала я ему одному, но не рассчитала, и мои слова услышали все вокруг.

— Всё-таки без защитника никуда, — съязвил Иван.

Дэвид дёрнулся, но я вскинула руку и преградила ему путь. Сноп искр и взметнувшиеся языки пламени опалили ему лицо, заставив отшатнуться. Страж остановился, и в его глазах появился неподдельный испуг.

Он боялся меня.

Такую.

— Прости, — прошептала я одними губами, а затем развернулась обратно к Ивану и повторила: — Мне не нужна защита!

Мой голос, усиленный новым даром, прозвучал, подобно раскату грома, заставив содрогнуться не только двух стоявших перед нами Воинов, но и людей, ещё оставшихся на поле, и скалы вдалеке. Я увидела, как напряглось тело Ивана, который непроизвольно приготовился обороняться или бежать. Я ощутила, как в его душе пробудился страх, несмотря на попытки казаться уверенным и спрятаться за маской иронии. И я надеялась, что хотя бы это заставит его впредь не желать моей смерти. Однако по-прежнему не понимала, почему превратилась для Ивана в навязчивую идею. Он мог бы просто забыть о моём существовании и переключиться на Веронику, но упорно подкарауливал в скалах, искал во время сражений и даже после. Его жажда крови не ограничивалась необходимостью сражаться со светлыми. Старые обиды и прошлая любовь тоже были ни при чём. А чувств и эмоций у Ивана не осталось, как не осталось их и у меня. В моей душе их вытеснила сила Духа, в его — их выжгла Тьма.

Так за что же он меня возненавидел?

Пытаясь отыскать ответ, я аккуратно проникла в сознание парня и обнаружила там обрывки сожалений и отголоски непонятной тоски. Пришлось копнуть чуть глубже, дальше погрузившись в тёмный разум, однако Иван вдруг захлопнул его, словно знал об этой способности Духов и умел сопротивляться.

Но кое-что я успела увидеть…

— Не лезь в мою голову! — прошипел тёмный, изменившись в лице. — Лучше свою побереги!

— Зачем? Ты вряд ли в мою залезешь! — зло прошипела я в ответ и непроизвольно сжалась, приготовившись к прыжку.

— Не зазнавайся! — воскликнул Иван, и от него во все стороны прокатилась удушливая волна страха. — Это не твоя сила! Завтра её уже не будет!

— А что ты так разволновался? — съязвила я. — Боишься, что я воспользуюсь ею?

— Ага, только не сейчас! — усмехнулся парень.

— Тебе очень повезло, что не сейчас! — процедила я, ощущая свою беспомощность, поскольку Запрет Света держал крепче стальных оков, связывая по рукам и ногам. — А сейчас я повторю то, что ты сказал мне в скалах — уходи! Встретимся завтра на поле Битвы!

— Тогда до встречи, сестрёнка! Не забудь прийти на свидание! — кинул Иван уже через плечо.

— Не забуду! — прорычала я в ответ.

Иван схватил за руку Веронику, которая всё это время безмолвно наблюдала за нашей перепалкой, и потащил её к скрюченным скалам. Девушка несколько раз обернулась, бросив на меня странный взгляд. Она то ли злилась, то ли боялась, то ли пыталась оценить меня как соперницу. Я не смогла разобрать, поскольку зеленоглазая прятала свой разум намного лучше, чем это делал Иван. Видимо, тёмные вовсю пользовались данным приёмом, а светлые о нём даже не подозревали…

Страж шумно выдохнул у меня за спиной.

— Оставь, — попросила я, ощущая бурлившую в нём ярость. — Тебе не стоит вмешиваться.

Я совсем забыла, что он находился рядом — молчаливый, словно охранник, но слишком нетерпеливый, чтобы не привлекать внимания, как спутница Ивана. Тем не менее я испытывала безмерную радость, что он был сейчас здесь. Эта радость представляла собой не глупое счастье, которое охватывало простых людей, а являлась более глубоким и ёмким чувством, более понятным и разумным, гранича скорее с облегчением, чем с эйфорией.

Я подалась вперёд, но Страж отпрянул, вскинув руки.

— Полегче, я ведь смертный!

— Прости, — извинилась я, снова позабыв, что с ног до головы была покрыта пламенем.

Я ведь действительно могла причинить ему вред.

Кто сейчас испытывал неловкость — я или Дух? Мне казалось, что неловкость была присуща лишь людям с их буйством эмоций и нерациональным поведением. Но, похоже, Дух тоже мог ощущать дискомфорт. Во всяком случае ему стало не по себе из-за потенциально опасного для человека огненного тела.

Страж напряжённо кивнул, рассматривая мой новый облик. Его страх, как и страх тёмных, был очевиден, ведь теперь мои силы намного превосходили силы любого человека. Однако ещё в его глазах светилось восхищение, и это согрело человеческую душу внутри меня.

— Боишься? — задала я риторический вопрос.

— Ты прекрасна! — воскликнул Дэвид, а затем не без иронии добавил: — Но если бы видела себя со стороны, то тоже испугалась.

— Надо это исправить. Идём!

Я резко развернулась и устремилась к маячившим в отдалении скалам, желая закончить то, от чего меня отвлекло появление Ивана. Однако через мгновение поняла, что мои движения были слишком стремительны для человека — не в состоянии угнаться за полудухом, Дэвид отстал и плёлся далеко позади. Я сгорала от нетерпения, мне хотелось быстрее вернуть полученную силу, но пришлось двигаться медленно-медленно, чтобы Страж не потерял меня из виду. По сути, я могла бы сделать всё одна, а затем вернуться, но живущей во мне сентиментальной натуре обычной девушки хотелось, чтобы Дэвид находился рядом.

Наконец, мы добрались до места, где я оставила раненого Духа. Дэвид ничего не разглядел, поскольку чёрная кожа Фалега сливалась с цветом земли и скал. Однако я отчётливо видела его, лежавшего в той же позе между огромными валунами. На этот раз Стража я ждать не стала. Молниеносным движением пересекла оставшееся расстояние и, испытывая почти сакральный трепет и вполне человеческую жалость, вновь приклонила колени. Одной рукой я бережно приподняла огромную голову Духа, а вторую положила на его разорванную спину. Раны уже успели затянуться, из них перестала сочиться жидкость, поэтому зрелище стало вполне терпимым и не таким отталкивающим.

Я закрыла глаза…

Несколько мгновений ничего не происходило, но потом я почувствовала, как наполнявшая меня чужая сила начала просачиваться через микроскопические поры и пропитывать лежавшее передо мной бессмертное существо. Она текла и текла, медленно покидая меня и возвращаясь к хозяину. Сначала я ощутила тепло в кончиках пальцев, затем по всей поверхности ладоней, потом они вспотели, нагреваясь сильнее, словно лежали на включенной электрической плите. А когда тепло переросло в нестерпимый жар, грозя спалить вновь ставшую человеческой кожу, я отдёрнула руки и открыла глаза.

Распростёртого на земле Фалега снова обнимал огонь, опалявший и моё, находившееся слишком близко тело. Чтобы не сгореть заживо, я быстро отползла в сторону и схватилась за пылавшие ладони. И в этот момент агрессивной волной на меня накатила боль, пожирая обожжённую кожу, раненую спину и, кажется, сломанное предплечье, в которое Иблис вонзил свои зубы. У меня больше не осталось ни сверхъестественной силы, ни способности терпеть физические повреждения, на которые Дух почти не обращал внимания. Человеческая плоть кричала об опасности, требуя лечения и восстановления, но, несмотря на это, я ощутила спокойствие. Память о сделанном, увиденном и осознанном после обретения неожиданного подарка не утекла вместе с обжигающим пламенем, а осталась со мной, и я, наконец, поняла вещи, которые раньше не укладывались в человеческой голове. Хотя получить ответы абсолютно на все вопросы мне всё-таки не удалось…

— Ты в порядке? — прозвучал рядом знакомый голос.

— Да, — тихо отозвалась я, вскинув лицо.

Страж стоял совсем близко, обеспокоенно разглядывая то меня, то лежавшего в отдалении Духа. Скорее всего, он видел, как я возвращала силу Фалегу, и потому больше не испытывал иррационального страха перед этим могучим существом.

— Дух не может умереть, — ответила я на его немой вопрос. — С ним всё будет хорошо.

Я всхлипнула, пытаясь совладать с подступившими к горлу неконтролируемыми рыданиями. Разум устал, нервные окончания стонали, а напряжение рвалось наружу, грозя перерасти в настоящую истерику. Я чувствовала себя как выжатый лимон, из которого не только выдавили весь сок, но и выскребли мякоть. Тело превратилось в пустую оболочку, и я поняла, что отдала Фалегу слишком много, а мой собственный организм, лишившись последних крох, теперь отчаянно пытался сохранить сознание.

— Главное, что ты жива, — произнёс Страж, опустившись рядом и, наконец, позволив себе ко мне прикоснуться.

— Ты больше меня не боишься? — безвольно уронила я голову на его нагрудник.

— Не боюсь…

Давид прижался губами к моему лбу, и по телу тут же пронёсся озноб. Только вызвал его вовсе не поцелуй. Меня морозило, словно при простуде или переохлаждении, хотя это казалось невозможным, учитывая, что я несколько часов горела и снаружи, и изнутри, а вокруг парила адская баня. Я сильнее прижалась к Стражу, пытаясь согреться в его металлических объятиях и ощущая, что меня начинает колотить крупная дрожь.

— Эй, что с тобой? — взволнованно спросил он, чуть отстранившись. — У тебя руки ледяные…

— Всё… Нормально, — выдавила я.

Но чёрные скалы вдруг бешено закружились перед глазами, и меня окутал мрак…

Глава 7. Врата

Как в тумане передо мной проплывали странные образы.

Я видела испуганное лицо Давида, вдруг превратившееся в чёрно-красные облака. Видела Беса с бесформенным, желеобразным телом в белом балахоне, какие носили Старцы. Видела Ивана, Веронику и маму, склонившуюся надо мной с нежной улыбкой на устах. Затем миллионом иголок меня пронзило ослепительное сияние, но быстро погасло, а взамен, словно плотный кокон, тело с головы до ног окутала темнота. В ней я слышала голоса, которые непрерывно звали куда-то, и не понимала — мерещились они мне или это Свет и Тьма пытались перетянуть мою душу на свою сторону. Я не знала — спала я, бодрствовала или умерла, попав в непонятный Ад своих воспоминаний. Только в этом Аду тоже существовали Битвы, и Воины уходили на смерть и приходили обратно. Я испытывала нестерпимую боль, однако она жила не в теле, а в голове — болел разум, пытавшийся разобраться с творившимся вокруг безумием. У него никак не получалось отделить явь от бреда, и меня всё дальше затягивало в круговорот призрачных видений, которые превращались в новую, страшную и беспросветную реальность…

***

Я открыла глаза.

Несколько секунд чувство дезориентации владело сознанием. Я не могла понять, где находилась, но вскоре узнала мягкий, золотистый свет, серые, матерчатые стены и тусклый блеск доспехов, разложенных на подставках. Я была в палатке — нашей с Давидом палатке. Однако разум отказывался вспоминать, как я здесь оказалась. Я помнила Битву. Помнила, как покинула Стража и как поверженный Фалег передал мне остатки сил. Помнила, как сражалась с Иблисом, как победила его и как Давид держал в объятиях моё потухшее тело.

А потом была темнота…

Я села на постели и схватилась за голову. Но, вопреки ожиданиям, под пальцами оказались не спутанные и слипшиеся от пота колтуны, а чистые и сухие волосы, легко просочившиеся меж них. Запаха крови я тоже не услышала, а значит…

Застигнутая врасплох заставившей покраснеть догадкой, я несмело приподняла край одеяла.

Да, я была абсолютно голая, если не считать бинтов, покрывавших отдельные части тела. Кто-то снял с меня доспехи, старую одежду, омыл после Битвы, перевязал и уложил в постель, заботливо накрыв одеялом. И этот кто-то сейчас явно отсутствовал.

Я принялась срывать с себя бинты. Естественно, ран под ними не оказалось: кости срослись, мышцы восстановились, а кожа затянулась. И не осталось даже следов, словно Иблис не раскидал половину моего тела по чёрному полю. Наконец, справившись с повязками, смотав их в объёмный клубок и отшвырнув в сторону, я потянулась к стопке чистой одежды, неизменно лежавшей на краешке матраса, и схватила её. Что-то маленькое звякнуло о каменный пол. Крестик! Надо же, до сих пор не исчез, несмотря на то, что его с меня сняли. Обеими руками я бережно подняла единственный и самый дорогой предмет в этом мире, напоминавший мне о доме и о маме, и аккуратно повесила обратно на шею. А затем принялась быстро натягивать одежду, пока не вернулся Давид.

В глубине души я надеялась, что меня лечила Эмили, но надежды развеялись в ту же секунду, когда вход в палатку приоткрылся. На пороге появился Страж с тарелкой дымящегося варева в руках и со слишком серьёзным и озабоченным видом. По его глазам я поняла, что он и не думал звать кого-либо на помощь, а сам заботился обо мне, пока я находилась в беспамятстве.

Увидев меня, Давид явно удивился и бросился к лежанке.

— Очнулась! — воскликнул он, схватив мою руку. — Как себя чувствуешь?

— Нормально… — проскрипела я, смущенно отводя взгляд.

— Есть хочешь?

— Издеваешься? Конечно, нет! А от воды бы не отказалась…

— Сейчас! — Давид метнулся к сосуду, плеснул из него в неизвестно откуда взявшуюся металлическую чашу, а потом быстро вернулся и протянул её мне. — Держи.

— Спасибо…

Я приняла чашу из его рук и залпом осушила. Прохладная жидкость быстро растеклась по телу, погасив остатки пожара, и впиталась вся до капли. Я словно не пила несколько месяцев, хотя на самом деле — всего пять дней, до этого момента даже не испытывая потребности в таком необходимом веществе, как обычная вода.

— Что со мной произошло? — наконец, спросила я.

— Твой организм не выдержал нагрузки… — чуть взволновано ответил Давид, присев рядом.

— Я упала в обморок?

— Вроде того. Довольно продолжительный обморок.

— Сейчас утро или вечер?

— Утро. Скоро начнётся Битва, но в колокол ещё не били, — произнёс Страж, и в его голосе вновь послышалась напряжённость.

— Только шестая… — простонала я.

— Э… Восьмая, — поправил Давид.

— Как восьмая?! — я вскинула лицо, и от резкого движения в глазах на мгновение потемнело. — Я же помню, что…

— У тебя был очень продолжительный обморок, — напомнил Давид, выделив интонацией слово «Очень». — Ты пропустила две Битвы.

— Но… Мы же должны восстанавливаться к утру! — в ужасе прошептала я. — Разве такое возможно?

— Что касается физических ранений, да. Но я никогда не видел, чтобы человек заимствовал силу у Духа. Его мощь тебя выжгла.

— Значит, я злостно прогуляла, — угрюмо пошутила я.

— Не говори глупостей! Тебе бы не позволили валяться в постели без причины. Просто потребовалось больше времени на восстановление.

— Что ж, твоё желание сбылось — я осталась и ждала в безопасности, как ты и хотел… — печально покачала я головой.

— Прошло целых две Битвы! — Давид посмотрел на меня удивлённо, словно на умалишённую. — Разве стоит о них жалеть? Наоборот! Тебе повезло прожить на два дня дольше!

— Я не про то! — тряхнула я головой, правда, тут же об этом пожалела. — А если бы я очнулась, а ты погиб?! Каждая секунда сейчас бесценна, даже в Битве! Я не хочу их терять! Просто не могу…

— Здесь ты ничего не решаешь, — Давид придвинулся ближе и приобнял меня за плечи.

— Знаю, — грустно протянула я, прижавшись к нему.

— А ты стала теплее! — облегчённо выдохнул Страж. — Когда я нёс тебя в лагерь, ты была холодная как кусок льда. И абсолютно белая… Ты очень меня напугала.

— Тоже знаю… Спасибо, что позаботился обо мне.

— Разве я мог иначе?

Лица Стража я сейчас не видела. И он знал, что я его не видела, а потому позволил себе улыбнуться. И это напомнило мне, в каком виде я себя обнаружила.

— Ты меня перевязывал? — несмело спросила я.

— Да.

Я ощутила, что начала краснеть. Хотелось выглядеть идеально в его глазах, а он лицезрел моё наполовину растерзанное тело, покрытое потом и кровью, да ещё и в отсутствующем сознании…

— Думай обо мне, как о докторе, — со спокойной уверенность сказал Давид, разрушив неловкую паузу.

— Ты видел меня голой, господин доктор, — решилась я озвучить свои мысли.

— Не волнуйся, я не позволил себе ничего лишнего, — без тени юмора произнёс Страж.

— Верю…

— Правда, я бы не осмелился! Ты могла уничтожить меня одним взглядом! — неожиданно пошутил он.

— Могла, — улыбнулась я в ответ.

— И как тебе чувствовать себя всемогущим Духом?

— Это… Это… — я задохнулась от переполнявших меня эмоций, с трудом подбирая слова, чтобы их выразить. — Это как укол адреналина в сердце! — наконец, выдохнула я. — Энергия пропитывает каждую клеточку тела, заставляя его работать на сто… Нет, на тысячу процентов! Можно делать вещи, на которые раньше не был способен! И главное — ощущаешь весь мир! Каждого человека! Каждого Духа! Знаешь о них всё! Знаешь даже Свет и Тьму! Я словно слилась с ними, я почти их поняла! Это было поразительно! Жаль, что у меня больше нет той силы…

— А мне не жаль! — привычно жёстко фыркнул Страж, оборвав мой восторг. — Мне совсем не понравилось нести твоё ледяное тело и гадать — жива ты или в любой момент можешь рассыпаться пеплом. Это страшно…

— Я ведь не сама забрала силу Фалега, — принялась я оправдываться. — Он меня даже не спрашивал! Он отдал её мне, чтобы я помогла. И поверь, бороться с Бесом не менее страшно, чем думать о смерти…

— С Бесом? — искренне удивился Давид.

— Я победила Иблиса, — будничным тоном сообщила я. — Не убила, конечно, ведь Бесов нельзя убить…

— Я думал, ты сражалась с людьми…

— Людей я не трогала. Духи стараются не причинять вред смертным… Намеренно.

— Тогда твоему парню повезло! Мне казалось, что ты разорвёшь его на куски!

— Я хотела… Но не сделала бы этого, — покачала я головой, пропустив мимо ушей колкость про моего парня. — Достаточно того, что Иван меня испугался.

— Мы все тебя испугались. Но почему ты так злилась? В прошлый раз ты его защищала… От меня.

— Лучше не спрашивай… — выдохнула я.

— Что случилось? — конечно же спросил он.

Я отвела глаза в сторону, лихорадочно пытаясь что-то придумать. Но, как обычно, в самый нужный момент в больную голову не пришло ни одного приемлемого оправдания.

— Эй, я должен знать! —Давид осторожно повернул моё лицо обратно.

— Ты был прав, Иван стал совершенно другим, — холодно начала я. — Тьма подчинила его… Но Свет всё ещё надеется! Он запретил Духам трогать Ивана или Веронику… Зато они беспрепятственно могут убить нас!

— Ты увидела это в сознании Фалега?

— Да, — я глубоко вздохнула. — И в сознании Ивана. Ты дважды встал у него на пути. Иван затаил злобу. Боюсь, как бы он не…

Страж расслабился и потрепал меня по плечу, словно я переживала из-за абсолютной глупости. Мне даже стало обидно, ведь я на самом деле беспокоилась за него.

— Не волнуйся! Твой Иван ничего мне не сделает. Я уже побеждал его, помнишь? И если бы ты не помешала, я бы убил его ещё тогда.

— Да, но он нужен Свету даже сейчас, — напомнила я. — Мы не можем его убить. Раз Духам нельзя, то и нам тоже.

— Но кроме нас об этом никто не знает! — развёл руками Страж.

— Но мы-то знаем! — возразила я.

— Ты слишком беспокоишься о нём! — рыкнул Давид, чуть отстранившись.

— Не о нём, а о тебе! — в свою очередь воскликнула я, снова недоумевая от неожиданной реакции Стража. — Мой бывший парень, — я сделала акцент на слове «Бывший», — теперь хочет убить не только меня, но и тебя! А нам даже ответить нельзя!

Давид фыркнул, однако я поняла, что его раздражение немного улеглось.

— Иван не искал тебя больше?.. — осторожно спросила я через несколько долгих мгновений, внутренне непроизвольно сжавшись от опасения, что он снова взорвётся.

— Нет. Ты его слишком напугала, — сдержанно ответил Давид.

— Хорошо, если так, — прошептала я, чуть расслабившись.

Только вот расслабилась я оттого, что Давид избежал неприятностей, пока я отсутствовала, или оттого, что он не разозлился на меня снова? Разум недоумевал, почему я вдруг начала бояться сказать лишнее, чтобы не вызвать приступ гнева или раздражения с его стороны. Это было странно, непривычно, и я поймала себя на мысли, что с Иваном никогда не испытывала подобных опасений. Парню я просто бесконечно врала и переживала, что однажды он узнает о моей лжи.

Так и произошло…

— Не смей больше от меня скрываться! — привычным заботливо-приказным тоном отчеканил Страж. — Я не Иван и не хочу твоей смерти!

— Но именно поэтому я и ушла! — попыталась я объяснить. — Я просила не помогать мне! Ты отвлекался на меня, я отвлекалась на тебя! Нас могли убить в любую секунду, потому что мы думали не о Битве! Ты же помнишь, что именно это нас и погубило… Тогда.

— Помню, — глухо отозвался Давид. — Но когда ты исчезла, я отвлекался ещё больше! Каждую секунду я искал тебя!

— Прости, я думала, что это удачная идея…

— Она не работает, — снова фыркнул Давид. — В этом мы уже убедились.

— Мы не можем быть рядом, не можем быть врозь… — подытожила я, но, прервав мою фразу, над долиной вдруг раздался звон колокола.

Я поморщилась, испытывая досаду и недовольство, что он снова прозвучал так не вовремя, напомнив о неприятной необходимости, от которой некуда было деться. Давид же рефлекторно поднял голову, и на его лице появилось скорбное выражение. Я знала, что Страж давно смирился с неизбежностью, однако подавить годами выработанную привычку реагировать на громкий раздражитель, который не предвещал ничего хорошего, ему было трудно.

— Так что же нам делать? — вернулась я к разговору.

— Может, стоит сражаться вместе? — предложил Страж, поднимаясь с пола и протягивая мне руку.

— Эксперименты могут нам дорого обойтись, — предупредила я, принимая помощь, в которой действительно сейчас нуждалась.

— Или помогут выжить…

И он резко потянул, поставив меня на ноги.

Я мигом очутилась в вертикальном положении. Слишком быстро, чтобы измученный организм успел выровнять разницу в давлении. Голова закружилась, а в глазах вновь потемнело. И я чуть не рухнула обратно, утратив контроль над своим телом.

— Да уж, — словно издалека услышала я голос Давида, подхватившего меня. — Защитник тебе не нужен, а вот без помощника не обойтись…

— Всё в порядке, — выдохнула я, ожидая, когда туман, наполненный разноцветными вспышками, рассеется.

— Я волнуюсь, малыш… — вдруг нежно произнёс Страж, но я вздрогнула всем телом.

Так называл меня Иван.

Он произносил это ласковое прозвище на протяжении трёх лет, пока мы встречались, и даже здесь, когда ушёл к Тьме, а потому слышать его из уст Давида было вдвойне тяжело. Как я могла не думать о прошлом, если каждая мелочь напоминала мне об Иване? Если сам Страж неосознанно выбирал слова, которые глубоко запали в душу? Меня переполняла невероятная горечь оттого, что наши отношения стали такими исковерканными. Прежние чувства сгорели без следа, и осталась лишь ненависть. У меня — потому что Иван хотел убить нас. А у него… Его ненависти я до сих пор не понимала. Обрывки сожалений, подсмотренные в душе парня, не были связаны ни с нашим разрывом, ни с моими новыми ошибками. Иван утешился, он нашёл Веронику, однако его ненависти это не уняло. Она разгоралась, словно пожар, подпитываемый Тьмой, и без знания причин, её породивших, способов её погасить я не видела.

— Тебе нехорошо? — испугано спросил Давид. — Ты побледнела…

— Предложишь мне остаться? — попыталась я отшутиться и, приняв уверенный вид, направилась к подставкам.

— Предложил бы. Но это не в моей власти, — обречённо ответил он, последовав за мной.

Страж помог мне снарядиться. Частично доспехи оказались не моими, поскольку мои Иблис разодрал в клочья в последней Битве, однако по размеру латы снова подошли идеально. Меч и щит я поменяла как минимум два раза, поэтому мне уже было всё равно, чьё оружие держать в руках. А вот шлем оказался старым, с пресловутой вмятиной с левой стороны — где бы я не оставляла его, он, словно бумеранг, возвращался снова и снова.

— Готова? — наконец, спросил Давид, оглядывая результаты своей работы.

Сам он оделся быстро, почти моментально, причём без посторонней помощи.

— Нет, — честно призналась я.

Страж понимающе кивнул, заботливо натянул мне на голову надоевшую железяку, и мы вышли из палатки, чтобы вновь влиться в цепочку людей, следовавших к полю боя.

Я шла, молча рассматривая угрюмые лица Воинов и ощущая, как изнутри меня всё сильнее разъедало осознание своей вины или даже предательства. Чувство было такое, будто я бросила их, ведь пока я валялась в постели, они бились, получали раны и умирали. Да, формально я не провинилась и не прогуляла сражения — мой организм действительно нуждался в восстановлении. Но фактически в моё отсутствие кого-то могли ранить предназначавшимся мне ударом, а кто-то не выжил, сразившись с тёмным Воином, с которым должна была сражаться я. От одного человека действительно зависело многое. Пусть не исход боя, но чья-то жизнь.

Как и прежде, мы остановились посреди чёрного поля, напряжённо вглядываясь в промежуток между Вратами Тьмы. То есть, люди вокруг напряжённо вглядывались, и Давид в их числе. А я рассматривала стройные ряды, выискивая глазами Эмили или Меланию и пытаясь понять, кого мы потеряли за последние две Битвы. Однако сосредоточиться не получалось. Раскаты грома отдавались в тяжёлой голове болезненным эхом, свет молний неприятно хлестал по глазам, и, желая отдохнуть от бесконечных вспышек, я прикрыла веки рукой. Всего на секунду. А открыла их, лишь ощутив, как Страж схватил меня за нагрудник и зашвырнул к себе за спину, отводя удар тёмного.

Я пропустила звук колокола.

Я пропустила приближение Тьмы.

Я пропустила начало Битвы, и от этой мысли мне снова стало дурно. Я попыталась сообразить, в какой момент провалилась в беспамятство, вот только, пока разбиралась со своим сознанием, Давид один сражался за нас двоих. Мне нужно было помогать ему, но вместо этого я лишь всё портила. Я не заметила несколько ударов, которые он мастерски парировал, умудряясь следить не только за своими врагами, но и за моими. Потом, уворачиваясь от чьего-то меча, чуть не напоролась на меч Стража и получила укоризненный взгляд в награду. А затем, повинуясь внезапно проснувшемуся инстинкту и стараясь больше ему не мешать, развернулась и встала за его спиной, почти коснувшись Стража затылком.

Я глубоко вдохнула.

Я понятия не имела, что делала, но вдруг ощутила тонкую связь — единство разумов, какое ощущала, когда была Духом. Конечно, сейчас во мне не осталось даже отголоска той силы, которой наделил меня Фалег, однако я почему-то чувствовала Стража как саму себя. Я видела перед глазами своих врагов, но одновременно где-то внутри знала, что видел в этот момент Давид. Я могла предсказать, что он сейчас сделает, куда повернётся и на кого направит удар. Наши разумы слились. Мы стали единым целым — человеком с четырьмя руками, двумя мечами и двумя лицами. У Стража был опыт и сила, у меня — скорость реакции и предвиденье событий. Пусть всего на несколько мгновений вперёд, но и этого оказалось достаточно. Наши движения превратились в грациозный танец — пластическое выражение неуловимого ритма бушевавшей вокруг разрушительной стихии. Страж двигался вправо, делая выпад — я поворачивалась, чтобы охранять его тыл. Он перехватывал удар слева — я делала шаг, чтобы не мешать, и брала на себя подступавших с другой стороны тёмных. Он совершал разворот — я вторила ему, и мы менялись соперниками. Он замечал врага — я молниеносно ранила, опережая все возможные атаки, а Давид добивал. Теперь никто не мог прорваться сквозь нашу всестороннюю оборону, и вскоре вокруг выросла настоящая баррикада из чужих тел, а удары стали сыпаться всё реже.

Наверное, так же неуязвимо чувствовал себя Аратрон, имея четыре лица — два по бокам головы и два на коленях — и замечая всё, что творилось вокруг. Единственное, чего не мог Дух — видеть затылком, а у нас это получалось с лёгкостью. И если бы у меня ещё оставалась хоть капля былой силы, мы бы превзошли в могуществе даже бессмертных существ. Войдя в азарт и упиваясь непобедимостью, я совершенно забыла про свой недуг и даже начала получать удовольствие от вещей, которых раньше боялась сильнее огня.

Но я познала огонь, и страх исчез.

Я слегка расслабилась, понимая, что с данной тактикой мы были способны дойти до конца сражений, не получив ни единой царапины. Если бы узнать об этом раньше! Сколько тысячелетий подряд мы могли бы оставаться вместе и жить после Битв в нормальном мире, но лишь сейчас нашли способ избежать смерти…

— Привет, малыш! — неожиданно услышала я голос Воина, удар которого только что перехватила. — Ты не пришла на свидание, я волновался!

— Иван?!

Его имя растеряно сорвалось с губ, а неоднозначная ситуация, пропитанная запретами и ненавистью, всколыхнула в душе старые эмоции. Я смотрела на парня широко распахнутыми глазами и судорожно перебирала в голове варианты, как не нарушить планы Света, не убить его и при этом выжить самой. Мозг просчитал сотню комбинаций, но все они заканчивались либо его смертью, либо моей. Третьего пути у нас просто не было…

Однако схватка так и не состоялась.

Услышав возглас, Страж моментально среагировал, выхватил меня из-под оружия тёмного и занял моё место. Иван, навалившийся всей массой, потерял опору и чуть не напоролся на подставленный Давидом меч, а тот уверенно ткнул им, показывая, что может в любую секунду перерезать парню горло.

— Не смей её трогать! — прорычал Страж с такой злобой, что я тоже испугалась.

Тёмный чуть отступил и в примирительном жесте развёл руки в стороны, однако страх в его глазах так и не появился.

— Дэвид, не надо! — поспешила я вмешаться, отведя нацеленное на Ивана остриё.

Я искренне надеялась, что Страж прислушался к моим словам, и всё же решила предостеречь от возможной ошибки. Мы и так совершили их слишком много.

— Зачем пришёл? — устало обратилась я к парню.

— Сама позвала. Забыла? — Иван покосился на Стража, который не сводил с него злобного взгляда. — Но вижу, притащила охранника. Ладно, в следующий раз я тоже приведу помощницу. Двойное свидание тебя устроит?

Давид дёрнулся и попытался меня отодвинуть, но я схватила его руку, надеясь усмирить эту вспышку ярости.

— Нет, Ваня, не устроит! Опомнись! — взмолилась я. — А если не можешь, то оставь нас в покое! Просто оставь! Зачем тебе моя смерть?!

— Она мне не нужна, — пожал он плечами. — Это приказ…

Как всегда, не вовремя, как всегда, в самый неподходящий момент раздался удар колокола, оборвав фразу Ивана. Его звук остановил безумство вокруг нашего замершего в напряжении треугольника, но, в отличие от других Воинов, мы не опустили мечи и не разошлись в разные стороны, а остались стоять. Мы всматривались друг другу в глаза и пытались разобрать, что же происходило за этими крошечными окнами в чужой разум и чужое сознание. Только Иван больше меня не впускал, без труда блокируя слабые попытки добраться до него. А потом неожиданно развернулся и быстро направился к Вратам Тьмы.

— Ваня, подожди! — крикнула я, подавшись вперёд.

Но Давид остановил меня, не позволив пуститься вдогонку за тёмным.

Фигура Ивана быстро затерялась в толпе Воинов, не отличавшихся друг от друга ни единым завитком испачканных кровью доспехов, и я тут же потеряла его из виду. Вновь развернувшись к Стражу, я сняла осточертевший шлем и изумлённо спросила:

— Что это значило?

— Ему приказали тебя убить, — глухо ответил Страж голосом, полным боли и ненависти. — Только Тьма могла отдать такой приказ.

— Зачем?.. — снова спросила я.

А потом вспомнила, как Иван сказал в скалах: «Я должен был убить тебя сейчас…»

— Может, чтобы ты перестала взывать к его чувствам? Вдруг получится, — предположил Давид.

— Получится перетянуть его назад, чтобы он уничтожил Веронику?

— Теоретически ты на это способна.

— Теоретически, да… — протянула я, устремив взгляд вслед парню.

Теоретически, да…

Я видела в сознании Ивана, что он никогда не сможет причинить Веронике вред. Пока был тёмным. Но если бы он вернулся, и если бы они вновь стали врагами… Однако Тьма насквозь пропитала его разум. Он ни за что не отступится и никогда не оставит Веронику, а значит, я напрасно надеялась — он не прислушается к моим словам, как бы я ни старалась…

Что ещё я могла сделать, чтобы помочь Свету?

Только попытаться самостоятельно убить девушку…

Давид вдруг схватил меня за руку, резко привлёк к себе и заключил в объятия. Звякнул разогретый металл доспехов, и я снова услышала сладкий запах чужой крови, покрывавшей нас с ног до головы. Но теперь он показался таким обыденным, что не смутил и не вызвал приступа тошноты. Я вдыхала его, как раньше вдыхала запах вечернего города, газа или стойкого перегара, наполнявшего маленькую квартиру. К нему, как и ко всему остальному, вполне можно было привыкнуть.

И я привыкла.

— Больше от меня ни на шаг, — предупредил Давид, тоже посмотрев на Врата Тьмы.

— Ладно… — тихо произнесла я, сейчас готовая соглашаться с ним во всём.

Страж удовлетворённо кивнул, но, даже развернувшись к лагерю, не оторвал взгляда от далёких, ощетинившихся пиков.

Я шла назад с гнетущим ощущением недосказанности. Очередная ничего не решившая стычка с Иваном в корне разрушила мою уверенность в…

В чём?

В планах Света?

В возможности победить Тьму?

В возможности просто выжить?

Наверное, во всём.

Сколько ещё мы будем сталкиваться и брызгать друг в друга ненавистью, словно ядом? Я знала, что рано или поздно эта ситуация разрешится. Вот только все возможные варианты её разрешения я уже увидела сегодня, и они мне совершенно не понравились…

Вскоре мы достигли лагеря и минули несколько рядов разгоравшихся огней. Вокруг царило угрюмое оживление: люди сновали туда-сюда, помогали друг другу перевязывать полученные раны и залечивать раны душевные. Я видела не только в их глазах, но и в сердцах, что не одна я начинала привыкать к кровавому безумству. Возможно, любой, даже самый набожный и самый высокоморальный человек, если его заставить убивать, в конце концов свыкнется с запахом и видом крови, с фактом, что он должен отнимать чужие жизни, и поймёт, как это, в сущности, было легко и просто. А потом войдёт во вкус, ведь на земле нас сдерживало не осознание, что убийство — это плохо, а страх получить наказание за совершённые действия. Здесь же не наказывали, а наоборот поощряли, и потому убийство превратилось из преступления в благое для будущих поколений дело.

Смотреть на раненых, покрытых кровью и грязью Воинов было неловко, ведь на нас с Давидом не было ни царапины, словно мы не сражались, а стояли в стороне и лишь наблюдали за Битвой. Я знала, что мало в чьей голове могли зародиться подобные мысли, но всё же поспешила спрятаться в палатке от посторонних глаз.

— Подожду снаружи, — понимающе кивнул Давид, остановившись возле входа и отпустив мою руку, которую всю дорогу сжимал настолько крепко, что у меня онемели пальцы.

— Я быстро, — пообещала я и скрылась под пологом.

Внутри пахло уютом, хотя ни одной вещи, создававшей его, в скучной и аскетичной обстановке не появилось. Интерьер по-прежнему наполняли предметы первой и единственной необходимости — ничего нового и ничего лишнего. Но их вполне было достаточно. Я быстро сняла перепачканные доспехи, быстро ополоснулась над чаном, теперь радуясь всем сердцем, что смывала с себя только чужую кровь, и так же быстро натянула чистую одежду. А напоследок извечно женским движением, которое на генетическом уровне проявлялось у каждой, даже самой маленькой девочки, запустила пальцы в мокрые волосы и слегка взбила их, стараясь придать причёске хоть какую-то опрятность. Но без расчески и зеркала добиться этого было практически нереально. Поэтому, смирившись с неизбежно плохим видом, я просто вышла наружу.

Давид так и стоял возле входа, словно неподвижно замерший титан. За это время он не сменил позы, не сдвинулся ни на миллиметр и даже не заметил моего появления, погрузившись в тяжкие раздумья.

— Я закончила, — произнесла я, слегка коснувшись руки Стража, чтобы обратить на себя его внимание, витавшее где-то очень-очень далеко.

Он угрюмо кивнул и скрылся в шатре, позволив проводить себя озадаченным взглядом.

Ну, а чего я, собственно, ожидала — восхищённых возгласов и бурных объятий? Это я теперь чувствовала себя чистой и свежей, а он после Битвы больше получаса простоял на жаре, с ног до головы закованный в металлическую броню.

Пытаясь скоротать время, я подошла к ближайшему костру и устроилась рядом. Увидев нового человека, молодая женщина, внешне чем-то похожая на Таю и до моего появления сидевшая в одиночестве, молча протянула мне миску. Я благодарно кивнула, так же молча её приняла и сделала вид, что начала есть. Однако после пары ложек, которые по задумчивости всё-таки отправила в рот, отставила тарелку. Теперь мы вдвоём разглядывали весёлое пламя, ничем не нарушая мысленное уединение друг друга. Приятный жар огня медленно, но верно заставлял мышцы расслабляться, монотонный треск успокаивал нервы, а причудливый танец завораживал и убаюкивал разум, делая мысли вязкими и тягучими, словно суп…

Из гипноза меня вывели шаги Стража, раздавшиеся за спиной.

Я обернулась, но не обрадовалась, поскольку выглядел он не так, как остальные Воины, ожидавшие заслуженного отдыха. Давид сменил одежду, однако на его руках и ногах блестели наручи и поножи, которые сейчас должны были болтаться на подставке в шатре. Меч он каким-то образом прикрепил на пояс, а в руке держал заготовленный факел — длинную, чёрную головешку с широким концом. Точно такой же вид был у Стража, когда он пошёл ловить тёмного, нарушившего границу, следовательно, это не предвещало ничего хорошего.

— Куда ты? — удивлённо спросила я, поднявшись навстречу. — Зачем меч?

— Я должен тебя оставить, — сухо ответил Страж, подтвердив мои подозрения.

— Почему?

— Нужно идти к Вратам, сегодня моя смена, — спокойно произнёс он. — А тебе нужно восстановить силы, так что палатка в твоём полном распоряжении.

— С моими силами всё в порядке! — возразила я и уверенно направилась к нему. — Я пойду с тобой!

— Нельзя! Это опасно! — отрезал Страж.

— Не опаснее, чем сражаться с Иблисом! — я скрестила руки на груди, показывая, что переубедить меня не получится. — Я иду с тобой!

— Не знаю, можно ли… — нахмурился Давид.

— Можно! — уверенно ответила я. — И ты сам сказал не отходить от тебя ни на шаг! Вот я и не отойду.

Губы Стража растянулись в плохо скрываемой ухмылке. Он убрал вторую руку из-за спины, где всё это время что-то держал, и протянул мне меч и латы.

— Ты знал! — воскликнула я, принимая доспехи.

— Предполагал, — уточнил Давид, и его улыбку как ветром сдуло. — Но предупреждаю, что это не свидание, а работа, причём очень опасная! Меня будешь слушаться беспрекословно! Если я скажу бежать — ты побежишь! Если скажу прятаться — ты спрячешься! И никаких вопросов или возражений, поняла?

— Так точно, сэр! — отсалютовала я, в глубине души радуясь, что он не стал долго сопротивляться.

— Тогда идём, — произнёс Давид и зажег факел от пламени костра.

Размашистой походкой он направился прочь из лагеря со скоростью, которая снова оказалась мне недоступна. Сначала я практически бежала следом, но вскоре вошла в ритм и перестала отставать. Вместе мы минули стройные ряды палаток и костров, которые проходили всего час назад, и погрузились в непроглядный мрак опустевшего поля. На его окраине уже не осталось следов кровавого месива — Старцы и Черти успели подчистить всё до блеска. Но в центре ещё происходило движение. Я различала светлые пятна балахонов и чёрные головешки существ из Ада, которые медленно двигались туда-сюда, выполняя столь необходимую работу. Однако осознание, что сейчас я должна была находиться в лагере, а не бродить вместе со Стражем, заставило быстро отвернуться и не проявлять любопытства, дабы не быть замеченной.

Постепенно на пути стали попадаться разбросанные неизвестной силой гигантские камни. Гладкая поверхность поля, словно выровненная по строительному уровню, сменилась неровностями и выступами, которые приходилось перешагивать, обходить или перелазить. Один раз я споткнулась, но Давид умудрился поймать, хотя шёл впереди и не мог видеть моего падения. Почувствовав себя неуклюжей и неповоротливой, я принялась внимательнее разглядывать землю под ногами и так увлеклась, что не заметила, как мы забрались на приличную высоту. Здесь начиналась тропа, проложенная вдоль хребта. По привычке обернувшись, я увидела далеко внизу тусклое мерцание костров и поняла, что сейчас мы зашли намного дальше, чем в ту ночь, когда я преследовала Стража и когда узнала, что Иван стал тёмным…

— Мы так далеко! — произнесла я вслух, пытаясь отвлечься от неприятных воспоминаний, подступивших со всех сторон, словно вражеское Войско.

Звонкое эхо моего голоса разлетелось среди скал на много километров вокруг, перепрыгивая от одного утёса к другому. Я испугалась, что кто-то, или что-то, мог нас услышать, но Давид не обратил на звук никакого внимания. Он спокойно обернулся, оценивая пройденное расстояние, и так же спокойно спросил:

— Хочешь вернуться?

— Нет, — быстро ответила я, замотав головой. — Куда ты, туда и я!

— Так я и думал, — Страж невесело улыбнулся и направился дальше.

Я нахмурилась, лишь через мгновение осознав двусмысленность сказанной фразы. Однако сегодняшняя Битва вселяла столько уверенности и оптимизма, что о печальных вероятностях думать просто не хотелось.

На то, чтобы обойти горный хребет по периметру, ушло минут тридцать, а затем начался подъём к вершине. Склон оказался очень крутым и для меня практически непокоримым. Я никогда не занималась альпинизмом, потому с трудом преодолевала возникавшие на пути препятствия, и Давиду приходилось мне помогать. Несмотря на то, что в одной руке он держал факел, освещая дорогу скорее для меня, чем для себя, Страж с лёгкостью карабкался наверх. Он буквально запрыгивал на скалистые выступы, используя лишь силу ног, а потом затаскивал туда меня. Однако в очередной раз соскользнув с очередного уступа, я непроизвольно посмотрела вниз, куда полетели обломки края. И неожиданно обнаружила, что камни складывались в лестницу, которая, словно гигантская змея, извилисто ползла к подножию. Эта лестница явно была создана не для людей, и я не решалась даже вообразить, какими огромными, должно быть, были существа, для которых Высшие Силы выплавили её в горном монолите…

Когда же утомительный и долгий подъём, наконец, закончился, мы вышли на площадку — такую же ровную и гладкую, как и земля далеко внизу. С правой стороны ввысь устремлялся тонкий, изогнутый пик, будто замерший во взмахе кончик хлыста. Издалека он выглядел продолжением всей скалы, но на самом деле являлся макушкой конуса чуть меньшего диаметра, поставленной на срезанную поверхность. По краю Высшие Силы создали ограду из камня в половину человеческого роста с неровным, естественным краем. Она сплошным кольцом опоясывала смотровую площадку и имела разрыв в единственном месте — там, где начиналась лестница великанов и откуда пришли мы.

Возле пика горел небольшой костёр, беспокойное пламя которого окрашивало каменные своды тёплыми оттенками. Рядом стояла металлическая тренога с подвешенным в центре колоколом, а возле, на земле, лежал молот. Именно этот свет я видела в самую первую ночь, и именно этот колокол мы слышали каждый день. Его звон регулировал наш подъём и отбой, предупреждал о приходе Тьмы и об окончании Битв. Правда, сейчас он казался слишком маленьким, чтобы создавать столь оглушительный звук. Но в странном месте не было ничего невозможного…

В этой жизни я впервые разглядывала башню своими глазами. Однако понимала, что уже видела её в сознании Духа: и костёр, и треногу, и острый пик, в основании которого находился альков, служивший укрытием для Стражей. А ещё…

Я посмотрела в сторону, проверяя украденные знания.

Там, на второй скале возле бордюра чёрной тенью замер человек, всё это время пристально за нами наблюдавший. И под его тяжёлым взглядом я непроизвольно поёжилась.

— Это тёмный Страж, — сказал Давид, заметив моё оцепенение.

— Знаю, — тихо ответила я.

Не потому, что хотела казаться осведомлённой, а потому, что действительно знала, почерпнув информацию у Духа.

Я знала, что не только светлые охраняли Врата Тьмы. На другой башне находился такой же костёр, освещавший такой же пик, и стояла такая же тренога с колоколом, в который тёмный ударял, чтобы оповестить своих о наступлении утра, ночи или новой Битвы. Я знала и то, что периметр скал патрулировали Дозорные — цепочка тусклых, невидимых с земли огней шла вдоль горного хребта, образуя почти ровный овал. И по другую сторону Врат тоже. Нас охраняли светлые Стражи. Их — тёмные. А на месте соприкосновения двух геометрических фигур, перетекавших друг в друга наподобие ёмкостей песочных часов, находился портал, который охраняли и светлые, и тёмные — Врата Тьмы для нас и Врата Света для них…

Мысленно описав огромный круг и вернувшись к нашей площадке, я обнаружила, что Давид вёл себя очень странно. Он насторожился и словно что-то высматривал на небольшом клочке огороженного пространства. Его мускулы напряглись, жилы вздулись, и я буквально увидела до предела натянутые нервы под бледной кожей. Неожиданно Страж поднял руку, пытаясь заслонить меня от незримой опасности, и резко повернул голову в сторону звука, который слышал только он.

— Что случилось? — спросила я, оглядывая пустынную площадку из-за его спины.

— Подержи, — вместо ответа он сунул мне факел, обеими руками взялся за меч и выставил его перед собой.

— В чём дело?.. — повторила я вопрос, приняв тлевшую головешку.

— Тссс, — шикнул Страж и медленно двинулся к скалистому выступу.

В тишине поднебесья эхо его тяжёлой поступи отбивало неровный такт, и при всём желании Давид не смог бы остаться незамеченным. Но именно тишина заставила его насторожиться — на скалах всегда должны были находиться Стражи. Они менялись, заступая в Дозор посменно, как люди в обычной охране. Некоторым улыбалась удача, и они пропускали одну-две Битвы из тринадцати, что, безусловно, повышало их шансы выжить. А сейчас башня пустовала, и ничего на маленьком пяточке пространства не выдавало присутствия третьего человека, который обязан был нести сегодня дежурство…

— Парвати? — позвал кого-то Давид, подкрадываясь к пику.

Несмотря на его напряжение, я опасности не ощущала. Рядом не было ни тёмного Воина, ни Беса, ни Чёрта — я бы почувствовала их присутствие. В крайнем случае мы находились на Вратах одни. Однако, вторя поведению Стража, я тоже непроизвольно стиснула рукоять меча и чуть вжалась в каменную ограду.

— Парвати… — ещё раз позвал Давид, подойдя к скале вплотную.

— Я здесь!

От неожиданности я подпрыгнула на месте. И лишь спустя мгновение поняла, что звонкий голос принадлежал выскочившей из-за пика тени. Давид тоже вздрогнул, а потом с шумом выдохнул воздух из лёгких и опустил оружие.

— Чокнутая! — выругался он, провожая глазами тень, которая, пританцовывая, скользнула к костру.

Когда она подошла, вернее подплыла ближе, и тусклые всполохи выхватили плавные очертания вполне физического тела, я ощутила болезненный укол ревности.

Я увидела женщину, наделённую классической красотой. Для своей расы, конечно — она была индианкой. Меж её широких бровей красовалась чёрная бинди, нарисованная сажей и говорившая о том, что, возможно, в реальном мире у неё остался муж. Сквозь одежду, сидевшую на ней не бесформенным мешком, как на многих других и на мне, в том числе, а идеально, будто она надела платье от модного дизайнера, проглядывало стройное, подтянутое тело. Абсолютно чёрные волосы женщина собрала в две толстые косы, спускавшиеся по плечам ниже груди и небрежно распущенные на концах. А такие же чёрные глаза, словно искрившиеся от возбуждения, напоминали благородные обсидианы, закованные в миндалевидные оправы из густых и длинных ресниц.

На вид женщине было лет сорок пять или чуть больше, поскольку её кожа, казавшаяся бронзовой в обманчивом свете костра, уже потеряла юношескую упругость. В носогубных складках пролегли скорбные морщины, а в уголках глаз начали собираться мелкие лучики, создававшие впечатление постоянного веселья. Однако, несмотря на этот маленький изъян, женщина оставалась ослепительно красивой.

— Испугался? — весело спросила Парвати и лукаво улыбнулась, продемонстрировав идеально белые зубы.

— Конечно! Разве можно так?!

— Да брось! Что со мной могло случиться?! — воскликнула женщина, а потом перевела взгляд на меня, всё ещё вжимавшуюся в бордюр и до неприличия пристально её разглядывавшую. — Так! И кого ты к нам привёл?

— Это Лиза, — ответил Давид, окончательно расслабившись. — Лиза, это Парвати. Она — Страж.

— А бывают Стражи… Женщины? — ляпнула я первое, что пришло в голову.

Я попыталась принять невозмутимый вид, но не получилось — вид у меня стал ещё более сконфуженный, поскольку ответ был очевиден.

— Ну, Воины-женщины же бывают! — открыто рассмеялась она и подошла ближе, бесцеремонно взяв меня за руки. — Дай-ка я на тебя посмотрю! Дэвид столько о тебе рассказывал!

Я опешила.

Дэвид, то есть Давид, рассказывал?

Обо мне?

С чего вдруг?..

— А ты симпатичная… И сильная! — вынесла свой вердикт Парвати и намеренно громко зашептала, обращаясь к Стражу: — Везунчик! Не упусти её!

Я поперхнулась, а Давид вздёрнул одну бровь и укоризненно посмотрел в чёрные обсидианы, явно давая понять, что женщина вмешивалась не в своё дело.

— Ладно-ладно! Уже ухожу! — закатила она глаза и юркнула за выступ, крикнув уже оттуда: — Только меч свой заберу!

Воспользовавшись секундной паузой, Давид посмотрел на меня взглядом провинившегося ребёнка, а я в ответ скривила губы. Семейной разборки я, конечно, не устрою, но объясниться ему придётся.

— Я готова! — торжественно сообщила Парвати, вновь появившись в свете костра с мечом и латами в руках, а потом добавила неожиданно серьёзно: — Только ты зря привёл её сегодня. В лагере тёмных какое-то оживление, и мне это не нравится. Будь осторожен!

— Буду, — так же серьёзно ответил Страж.

— Пока, Лиза! — снова весело кивнула женщина и мигом соскользнула с уступа, скрывшись за каменными перилами.

Я проводила радостный ураган эмоций растерянным взглядом, а затем развернулась к Давиду, давая понять, что готова слушать его оправдания.

— Не обращай внимания, — скупо усмехнулся он, забрав у меня факел и затушив его о землю. — Она всегда такая.

— Оригинальная особа! — заметила я. — И кто же она?

— Мой Наставник. Парвати помогала, когда я только появился в этом мире… И мы сдружились.

— Насколько близко? — задала я прямой вопрос.

— Не настолько, чтобы волноваться, — улыбнулся Давид, положив обугленную головешку возле костра и вернувшись ко мне. — Она просто друг.

— Друг — женщина?

— Перестань!

— Ты не говорил о ней, а ей обо мне рассказал!

— А когда бы я успел?! С тобой мы знакомы два дня, а с ней я провёл тридцать лет! Она хорошая… Может, вы даже подружитесь…

Теперь я скептично посмотрела на Стража. Конечно, я хорошо относилась к некоторым людям, таким как Эмили или Мелания. Но заводить здесь подруг… Я не могла позволить себе подобную роскошь, ведь, если мы не умрём завтра или послезавтра, через пять дней всё равно покинем тёмный мир навсегда…

— Ладно, я не умею шутить! — сдался Давид, и улыбка слетела с его лица, сменившись обыденным, угрюмым выражением. — Но Парвати действительно хорошая. Она много раз вытаскивала меня из лап тёмных, когда мне ещё не хватало мозгов и я делал глупости. На земле она впала в кому несколько лет назад, а здесь для неё прошли столетия. У неё богатая семья, родственники поддерживают её жизнь, но это так долго, что мне сложно даже представить…

— Вечность среди чёрных скал… — понимающе кивнула я.

— Да… Парвати видит, как мы приходим и уходим, а сама не может освободиться — ни вернуться, ни умереть. И при этом умудряется сохранять оптимизм!

— Думаешь, она останется здесь? Её не отпустят?

— Не знаю, — ответил Страж, помрачнев.

Я замялась, задав неуместный вопрос, ведь у Давида была схожая ситуация. Если мне повезёт выжить, я смогу вернуться, а вот вернётся ли он — не знал никто. И даже память, сохранившаяся у меня от Духа, молчала.

— Прости, — тихо произнесла я, коснувшись его колючей щеки.

— Ничего, я привык… Пойдём, — Страж взял меня за руку, подвёл к дальнему краю площадки и указал на простиравшуюся за ограждением пропасть. — Я хотел показать тебе лагерь тёмных.

Сначала я не видела ничего.

Пространство перед взором наполнял густой мрак, отделявший мир тёмных от мира светлых. Но потом, когда глаза немного привыкли, я начала различать многочисленные острые скалы, окружавшие большую, овальную плоскость, как они окружали и нас. А на дальней стороне овала мерцали голубые огни, похожие на далёкие звёзды, отражавшиеся в водах ночного озера. С любопытством и волнением я вглядывалась в неведомый и далёкий мир, в призрачное сияние чужих костров, а память всё упорнее подбрасывала собственные воспоминания.

Вот я снова находилась в комнате. Я цеплялась за край кровати, парализованная и объятая смертельным страхом. Передо мной полыхал шар синего света, и Тьма демонстрировала заманчивые и жуткие картины. Я боялась этих видений, боялась хищного, но такого пленительного своего отражения и боялась наказания, которое она могла обрушить на меня.

Я боялась, боялась, боялась…

Как же давно это было.

Теперь прежние страхи исчезли, сменившись новыми, а испуганная, ничего не понимающая девочка осталась в другом мире и другом времени. Я пережила многое и познала кусочек мудрости Высших Сил. Я изменилась, как изменились и все мы. Наши жизни и наши души были исковерканы. И мы никогда уже не станем прежними, даже если сможем вырваться из кольца скал.

Я перевела взгляд на острые вершины и жадно впилась взглядом в тёмную даль, вспоминая, как хотела сбежать за их пределы. Только это было невозможно, поскольку созданный Высшими Силами клочок материального пространства замыкался на себе, подобно петле Мебиуса. Всё физическое могло существовать только внутри него и благодаря нему. И если бы кто-нибудь когда-нибудь всё-таки разорвал этот замкнутый круг, то его бы просто не стало. За пределами овалов не существовало ничего, и даже мрак казался каким-то неестественным. У него отсутствовала глубина, он являл собою плоскою поверхность, словно кто-то покрасил фанеру в чёрный цвет и создал из неё неумелые декорации. Возможно, таким и выглядел абсолютный конец пространства и времени, как конец нашей Вселенной, где не присутствовало ни одной физической величины и ни одного материального параметра, который можно было бы рассчитать или измерить.

Абсолютный физический ноль — абсолютная тьма…

«Или свет» — почему-то подумала я, вспомнив слова Елиазара.

Ведь, насколько бы ярким он ни был, без физических объектов, от которых он мог бы отразиться, мы никогда не узнали бы, что он есть. Однако свет являлся вполне материальным явлением — потоком фотонов и квантов электромагнитного излучения, а потому никак не мог существовать в пустоте, в которой не должно было быть ничего. Но если следовать данной логике, то получалось, что Тьма действительно существовала и существовала в бесконечности, а наш мир и все остальные миры находились в ней. И Свет тоже, что делало Высшие Силы неравнозначными и зависимыми друг от друга…

Такие рассуждения были логичны с точки зрения логики земной и даже с точки зрения логики, на которой базировался этот полуматериальный мир. Но при этом абсолютно неправильны с точки зрения Высших Сил и их бесконечно вечного безпространственного пространства…

Заглянув на мгновение за сверхъестественную грань, я вдруг осознала, насколько хрупок был наш физический мир, насколько он был жалок и смешон. Ведь, стоило Высшим Силам только пожелать, и мы бы исчезли в один миг.

Однако они не желали.

Даже Тьма.

Всё, что она делала: пугала, соблазняла и калечила — являлось лишь развлечением. Если бы на то была её воля, ни один жалкий человечек и ни один гордо смешной Воин уже не ступал бы по земле ни в нашем мире, ни в другом. И Битвы прекратились бы раз и навсегда. Но они не прекращались, поскольку так забавно было наблюдать, как песчинки пытались управлять Вселенной. Мы действительно являлись их игрушками — миниатюрами, наделёнными зачатками разума и крупицами воли…

Нет, не игрушками.

Мы были детьми — ещё не взрослыми, ещё не разумными, ещё не достигшими понимания созданиями Высших Сил. И они строжились, но любили нас, потакая прихотям и слабостям, подобно слабости проявлять волю. Они позволяли её нам, поскольку не могли запретить. А мы копошились в своих крохотных мирках, словно мелюзга в песочнице, но эти мирки представляли собой единственное, что понимал и принимал наш неразвитый разум. И мы должны были бороться за них до конца…

— Ходят слухи, что тёмные живут в шикарных условиях, — прервал мои размышления Давид. — У них есть огромные ванны, мягкие кровати, изобилие пищи на любой вкус. И им прислуживают Черти и Бесы. А ещё говорят, что там творится полный разврат и все спят друг с…

— Не надо подробностей! — остановила я Стража, не желая слушать низменные пошлости.

— Это бред?

— Конечно.

— Тогда что там? — Давид уткнулся подбородком в мой затылок, продолжая разглядывать голубые огни вместе со мной. — Кажется, ты знаешь ответ.

— Такой же лагерь, как и наш.

— А обещания Тьмы?

— Она их выполняет. Каждый человек видит то, что хочет видеть. Кто-то думает, что ест не кашу, а изысканное блюдо, спит не в палатке, а в золотом шатре… Но она действительно может сделать жизнь такой, какой хочется.

— Значит, Тьма — это хорошо?..

— Не лучше и не хуже, чем Свет, — ответила я, понимая, что пришла моя очередь объяснять. — Они просто разные. Абсолютно разные. А суждения, что есть хорошо, а что плохо, носят относительный и очень субъективный характер. В зависимости от каждого отдельного человека. Представь, если бы ты был фермером, и твои посевы сгорали от палящего солнца. Ты бы молился о дожде, чтобы собрать богатый урожай и получить много денег. А теперь представь себя виноделом, у которого из-за частых дождей виноград покрывается плесенью и гниёт — ты молил бы лишь о солнце. Понимаешь? Так и здесь — кому-то нужен Свет, а кому-то Тьма. Мы — светлые — верим в то, что Свет принесёт людям мир. А они — тёмные — верят, что Тьма сделает жизнь лучше.

— Но что в ней может быть хорошего?

— Многое из того, чем мы пользуемся сейчас, пришло вместе с Тьмой или явилось её следствием. Свет пребывает в слепой и радостной эйфории, он совершенствует душу, очищает и кристаллизует её. Тьма же потакает телу, приводя в действие разум и изменяя окружающий мир. Например, она дала человечеству научно-технический прогресс. Сейчас не нужно тяжело и трудно выращивать, добывать или готовить пищу — её можно купить в супермаркете недалеко от дома. Не нужно проливать пот, возделывая поля и строя дома — всё это делают машины. Не нужно ходить пешком — для этого есть автомобили и общественный транспорт. Не нужно топить печи — есть центральное отопление и электричество. И не нужно приносить воду из колодца — она течёт прямо в чайник из водопровода. А теперь попробуй убрать всё это: обесточить сети, перекрыть подачу воды, уничтожить запасы продуктов и топлива — и люди станут абсолютно беспомощными. Тьма помогла нам проникнуть в суть вещей, расщепить атом до чистой энергии и подняться к звёздам. Вот только следствием её правления явились также экологические катастрофы и деформация человека как вида на генетическом уровне. Она делает нашу жизнь проще и комфортнее, но одновременно отравляет и меняет нас, поскольку плюсов без минусов не бывает…

— Что же произойдёт, если выиграет Свет? Всё это просто исчезнет?

— Я не знаю… — честно призналась я. — Возможно, техника изживёт себя или станет другой, появится безвредное производство, и мир постепенно очистится. Возможно, человек перестанет гоняться за материальными благами и начнёт уделять больше внимания духовному развитию, искусству, созиданию и созерцанию. И возможно, мы сами станем лучше… Я не знаю.

— Или скатимся в каменный век! — скептично заметил Давид. — Будем жить в пещерах, заворачиваться в шкуры, забудем про гигиену и лекарства и помрём от болезней.

— Уверена, Свет не желает для нас подобной участи, — с улыбкой парировала я.

— Но мыведь не знаем наверняка! Мы можем только надеяться.

— Возможно, поэтому они и выбирают Тьму, — задумчиво протянула я, в тайне мечтая, что сумею разгадать секреты чужой души, сидевшей сейчас возле одного из этих голубых костров, пока не стало поздно. — Потому что они не такие идеалисты, как мы…

— Ты вспомнила о своём Иване? — немного холодно спросил Страж.

— Перестань называть его «Моим». Он не мой.

— Так ты о нём подумала?

— Да. Ведь сейчас он где-то там, внизу… — выдохнула я, ощутив тяжесть, навалившуюся на сердце. — Раньше Ваня тоже был идеалистом и верил, что можно изменить жизнь к лучшему. Он верил Свету… И мне… Не представляешь, как больно понимать, что он желает нашей смерти…

— Все тёмные желают нашей смерти. Не только он.

— Но не так… Сегодня ты в третий раз встал между нами. Теперь Ваня не просто злится — ты мешаешь ему выполнить приказ. А значит, сначала он попытается убрать тебя.

— Я ему не позволю, — уверенно произнёс Давид и крепче сжал меня в объятиях.

— Знаю, только… — я чуть развернулась и с тревогой посмотрела в его глаза, в которых, будто в двух огромных зеркалах, отражалась зияющая темнота…

И не удержалась.

Я поцеловала его так, словно много тысячелетий ждала лишь этого момента, словно Давид был мне дороже воздуха, дороже жизни и дороже всех сокровищ земного мира. И даже окружавшая нас бесконечность вдруг превратилась в безразличную и пустую, как только я представила, что в ней больше не было его. Душой, разумом и телом я хотела слиться с ним в единое целое, как это случилось сегодня на поле боя. Стать одним организмом, одним существом…

Но Страж не ответил взаимностью. Он снова опасался Запретов и Правил. Опасался разрушить иллюзию, выпустив на волю физическое влечение, и потому отстранился.

— Подожди, — выдохнул он, крепко сжав моё лицо обеими руками. — Мы не можем…

— Я была Духом, — напомнила я события прошлой Битвы. — И знаю, что можно, а что нельзя. В этом нет ничего запретного… Я больше не боюсь.

С секунду Давид недоверчиво смотрел на меня, пытаясь в своём сознании разложить по полочкам все страхи и моральные нормы. А потом молниеносным движением впился губами в мои губы и заключил в железные объятия. Одну руку он запустил в волосы, а второй полностью обхватил плечи, словно боялся, что сейчас я вырвусь и покину его навсегда.

Больше не нужно было сдерживать пожар, с новой силой разгоравшийся между нами и пылавший в тысячу раз разрушительнее и ярче, чем прежде. Мы прижались настолько близко, что слышали каждый вздох друг друга, ощущали каждый удар двух бившихся в такт сердец и угадывали мысли и желания двух объединившихся разумов. Точнее, желание было одно — и оно всё дальше и дальше уносило нас в огненную бездну. Мы упали на землю возле костра, будто два раскалённых уголька, случайно покинувшие его недра. Страсть обжигала тела, испепеляла одежду и оставляла лишь обнажённые души, очищенные от сомнений, страхов и скверны, и, наконец, обретшие уверенность и покой…

Я лежала в объятиях Стража, не в силах поверить, что это произошло.

Участившееся дыхание с трудом замедлялось. Кровь бешено пульсировала под покрытой испариной кожей. Мы ощущали жар, исходивший от безмятежно горевшего рядом огня, но он не мог сравниться с пламенной бурей, которая пронеслась между нами. Единственный молчаливый свидетель произошедшего продолжал весело трепыхаться и танцевать под свою, неведомую музыку, не осуждая, не высмеивая и не одобряя наш поступок. Он остался равнодушным, как осталась равнодушной бесконечность. Небо не обрушилось нам на головы, Ангелы не спустились к Вратам Тьмы, чтобы поразить грешников, кара Высших Сил не постигла нас, потому что между нами пылала любовь.

Глава 8. Смерть

«…нужно…»

«…нужно кому?..»

«…не спрашивать…»

«…по-другому?..»

«…никак…»

«…а что же?…»

«…так нужно…»

«…так нужно…»

«…но…»

«…так нужно…»

***

Я чуть не расплакалась, подумав, что всё произошедшее являлось лишь несбыточным сном. Что это моё воображение разыгралось не на шутку, выудив на поверхность потаённые желания и страхи и на несколько часов превратив их в реальность для затуманенного сновидением разума. Однако уже в следующую секунду поняла, что над головой у меня находился каменный свод, а не матерчатый потолок шатра, и что я лежала, укутанная в серое одеяло, а под ним…

Я откинула край и снова обнаружила себя голой.

Нет, не приснилось…

Мы действительно были близки. От осознания этого факта я испытала странную смесь эмоций: я смутилась и покраснела, хотя вчера первая поцеловала Давида, взволновалась и обеспокоилась, ведь он стал мне ещё дороже, обрадовалась и затрепетала, поскольку теперь мы являлись парой во всех смыслах. Вот только радость омрачало воспоминание о давно минувшем разговоре с Иваном, которое оставило после себя тянущее и тревожное ощущение. Почему разум породил это сновидение именно сейчас? С момента нашего расставания прошла целая вечность. Но, видимо, моя совесть не могла найти успокоения и вновь и вновь возвращала мысли к совершённому, заставляя размышлять, правильно ли я тогда поступила. Что бы произошло, если бы я не прислушалась к маме, к Елиазару и осталась с Иваном? Если бы мы пришли в этот мир, как пара, а потом я встретила Давида, а он — Веронику… Возможно, то же, что и сейчас, только горечь расставания нам пришлось бы пережить под тёмным небом. Так стоило ли терзаться? Наш разрыв являлся неизбежностью, и я ни секунды не жалела, что Судьба свела меня со Стражем.

Которого, кстати, опять не оказалось рядом.

Наверное, Давид перенёс меня в альков, а сам остался сторожить Врата Тьмы.

Вздохнув от досады, я огляделась в поисках одежды. И обнаружила её аккуратно сложенную стопкой возле постели. Естественно, чистую и свежую. Я могла поклясться, что её не только выстирали, но и отутюжили, хотя утюгов в этом мире, конечно же, не существовало. А чуть поодаль лежали мои латы, мой меч и стоял неизменный металлический сосуд. Быстро вскочив на ноги, я натянула рубашку, плеснула в лицо немного воды и вышла из-под каменного свода.

Как я и ожидала, Давид сидел возле костра, задумчиво помешивая содержимое появившегося из ниоткуда небольшого котелка. Все вещи на смотровой башне были рассчитаны на одного человека — на Стража, который охранял границу и бил в колокол при приближении Тьмы. Но сейчас, демонстрируя свою осведомлённость, Высшие Силы создали вещи и для меня: одежду, посуду и порцию пресловутого варева.

Подойдя чуть ближе, я поняла, что Давид меня не заметил, погрузившись в тяжёлые и мрачные мысли. Устремлённый вдаль невидящий взгляд, нахмуренные брови и глубокая борозда на переносице говорили о том, что внутри Стража шла борьба: решительность боролась со слабостью, необходимость с желаниями, а любовь с долгом. И ещё его одолевала ненависть к тому, что вызвало подобные думы.

Что же произошло, пока я мирно спала и смотрела сон про оставленную далеко позади жизнь?

Проследив за его взглядом, я не увидела ничего необычного. Только промежуток в каменном ограждении, где начинался спуск с вершины, и зияющую пропасть за ним. Но вскоре почувствовала, а вернее осознала — чей-то неуловимый призрак ещё витал над ровной площадкой, ещё сидел возле огня бок о бок со Стражем, разговаривал с ним, а потом покинул это место, спустившись по гигантским ступеням. Являлся ли незримый посетитель Старцем, Чёртом или Духом — я не могла сказать точно, но кожей ощущала его эфемерный след, не успевший растаять во времени. Должно быть, разговор с Иваном мне вовсе не приснился. Я на самом деле слышала голоса, а моё сонное сознание превратило подслушанные обрывки фраз в пережитую когда-то ситуацию. И следуя за зовом пробудившейся паранойи, с каждой секундой я становилась всё увереннее в своих подозрениях.

— Кто здесь был? — наконец, спросила я, вглядываясь в опустевшие каменные ворота.

— Иона? — встрепенулся Давид. — Я тебя не заметил…

— Я это поняла, — протянула я, а потом перевела взгляд на Стража…

И обнаружила его совершенно иным: задумчивость сошла с красивого лица, тяжесть во взгляде пропала, словно её никогда и не было, а глубокие морщины, только что пересекавшие лоб, разгладились. Однако они оставили после себя предательские следы — едва заметные красные полосы. Давид по-прежнему оставался суровым и серьёзным, но больше ничего в его облике не выдавало мрачных раздумий.

— Так кто здесь был? — повторила я вопрос.

— Ты о чём? Здесь только мы с тобой…

Он встал и двинулся навстречу, разводя руки для объятий.

— Но, я же чувствую… — возразила я, сделав шаг назад.

Я настороженно рассматривала лицо Стража, понимая, что он пытался что-то скрыть. Однако от его такого честного и такого невинного взгляда в душу прокрались сомнения. Возможно, у меня, как всегда, разыгралось воображение, и я напридумывала то, чего на самом деле не было… Но в этот момент почему-то вспомнила схватку с Иблисом и то, как Бес незаметно захватывал сознание, навязывая нужные эмоции при зрительном контакте. Я поспешила отвести глаза в сторону, и сомнения тут же рассыпались тысячей осколков.

Давид мною манипулировал!

Я не могла поверить, что Страж был на такое способен, но очень надеялась, что у него для этого имелись серьёзные причины. О предательстве я даже не задумывалась — в чёрном мире просто не существовало предателей. Мы принадлежали либо тёмным, либо светлым, находились либо на одной стороне, либо на другой, и третьего было не дано. А потому желание Давида убедить меня в несостоятельности моих подозрений, имело иной характер.

Только вот какой?..

— Не делай этого! — предупредила я ледяным голосом. — Не смей!

— Прости, — искренне попросил он, остановившись в шаге от меня. — Я хотел тебя успокоить…

— Я спокойна!

— Но тебя что-то встревожило.

— Я слышала голоса. И чувствую чьё-то присутствие.

— Здесь никого не было, — доверительно повторил Страж и прижал меня к себе, как маленького, испуганного ребёнка. — Наверное, тебе приснилось.

На душе стало немного легче, хотя не желавшее успокаиваться сознание продолжало терзаться сомнениями и подозрениями. Оно упорно твердило, что Давид скрывал что-то важное. Однако пытать его я больше не стала и нехотя напомнила себе, что на земле мне светила психушка…

— Точно? — всё ещё недоверчиво, но с огромным желанием сдаться, переспросила я.

— Точно, — подтвердил он. — Мы совершенно одни, пока не придёт смена.

Я кивнула.

А затем резко обернулась и посмотрела на второй пик, где шелохнулась тень тёмного Стража. И с шумом выпустила из лёгких весь воздух, ощутив, как стыд адским пламенем поджёг мои щёки. Вчера, в охватившем нас вихре эмоций я перестала обращать внимание на творившееся вокруг, считая, что единственным свидетелем произошедшего было пламя крошечного костра. Однако тёмный на другой башне буквально сверлил нас взглядом, и я поняла — он обо всём знал.

— Это ужасно! — прошептала я, прижавшись спиной к Давиду. — Он нас видел!

— Забудь, — спокойно отозвался Страж. — Он не опасен. В данный момент точно.

Я промолчала, но не смогла оторвать взгляда от фигуры, облокотившейся на каменную изгородь. Давид поцеловал меня в макушку и крепче сжал в объятиях, словно стараясь защитить от всего тёмного мира и моих личных страхов. Но потом неожиданно отстранился.

— Подожди. Мне нужно кое-что сделать.

— Сейчас? — я недоумённо обернулась, вновь почувствовав себя беззащитной.

— Сейчас. Я и так увиливал от работы почти всю ночь, — усмехнулся он и направился к треноге.

Будто копируя его движения, Страж на другой башне тоже подошёл к треноге, поднял металлический молот и замахнулся, как замахнулся Давид в нескольких метрах от меня. Одновременно они ударили с силой, граничившей со сверхъестественной и недоступной простым людям. Я зажмурилась и зажала уши ладонями, представляя, каким оглушительным окажется звон в непосредственной близости от его источников, если даже там, далеко внизу, он пробирал до костей.

Но звука не последовало.

Я ощутила лишь вибрацию, которая распространилась от треноги вверх к кривому пику и спустилась вниз к подножию скалы. Никак не ожидая, что мои ладони обладали стопроцентной звукоизоляцией, я отпустила руки, но так ничего и не услышала — только колокол едва заметно дрожал и покачивался на хрупкой основе. Всё ещё не доверяя слуху, а вернее его отсутствию, я быстро подошла к краю площадки, перегнулась через ограду и уловила далеко внизу отголоски того звона, который привыкла слышать и которого привыкла бояться. Вернувшись в вертикальное положение, перевела изумлённый взгляд на Стража, аккуратно прислонившего молот к треноге, не в пример Парвати, небрежно бросившей его на землю в свою смену.

— Удивлена? — спросил Давид.

— Да. Но начинаю привыкать, — откровенно призналась я. — Что теперь?

— Теперь нужно дождаться смены. Сегодня Узоме повезло пропустить Битву.

— Жалко, что не нам…

— Нет! — уверенно ответил Страж. — Тебе всё равно пришлось бы спуститься. А мне пришлось бы остаться здесь и наблюдать, как вы умираете… Как, возможно, умираешь и ты… Так что мне не жаль! — он сделал паузу, успокаивая своё раздражение, а затем добавил: — Кстати, Узома менее приветлив, чем Парвати, но ты не обращай на него внимания. В душе он не такой грубый, каким хочет казаться.

— Что ж, мне с ним детей не крестить, — пожала я плечами.

— И то верно, — усмехнулся Давид, опустившись на камень возле костра и жестом подзывая к себе. — Есть хочешь?

— Нет уж, спасибо, — замотала я головой, с отвращением покосившись на серую жижу, но всё-таки присела рядом.

— А я за тридцать лет привык…

— А я за девять дней как-то не очень, — нервно усмехнулась я, но блаженно осознала, что прошло уже больше половины…

Я положила голову на плечо Стража и некоторое время просто наблюдала, как он задумчиво ковырялся ложкой в своей миске. Однако вскоре это однообразное и бестолковое занятие мне надоело, и я перевела взгляд на беспокойную пелену туч. Они висели совсем низко, тяжёлыми ватными краями цепляясь за согнутые пики. И казалось, забравшись на одну из вершин и протянув руку, можно было дотронуться до них…

— Я так соскучилась по синему небу, — поделилась я печальными мыслями. — Сможем ли мы вернуться?..

— Мы будем стараться, — глухо отозвался Давид, хотя прекрасно понимал, что для него это было менее вероятно, чем для меня.

— А потом? Если мы вернёмся, что будет потом? Вдруг мы всё забудем?..

— Я обязательно запомню и буду искать тебя хоть всю оставшуюся жизнь, — уверенно ответил он, отставив миску в сторону и приобняв меня за плечи. — А когда найду, сделаю предложение.

— Что?!

Я отстранилась и удивлённо на него посмотрела.

Сердце затрепетало от радости, однако разум требовал проявить осторожность. Мы оба прекрасно понимали, что в нашем положении проблематично было о чём-либо мечтать. Впереди ожидало ещё пять Битв и полная неизвестность. И никто не мог сказать точно, чем всё это закончится. Однако Страж произнёс фразу, которую мечтала бы услышать половина женщин всего мира. И половина из этой половины с радостью согласилась бы, а я почему-то сомневалась. Я знала, что наши чувства друг к другу были сильнее, чем земная привязанность, ведь сами Высшие Силы создали нас друг для друга. Но думать о замужестве сейчас казалось мне кощунством. Невозможно было строить планы на будущее, которого могло не случиться и которым мы не способны были управлять. Я остерегалась, как бы такая дерзость окончательно не разозлила Высшие Силы…

— Ты слышала, — улыбнулся Страж, не позволив мне отодвинуться слишком далеко. — Конечно, это звучит банально, но я хочу, чтобы ты стала моей женой. К сожалению, в этом мире я ничего не могу тебе предложить, но там…

— Подожди! — задохнулась я. — Ты ведь женат!

— Это не проблема — я разведусь. Ты знаешь, что жену я не люблю уже тридцать лет.

— Но она тебя любит! — воскликнула я, окончательно освободившись от его тяжёлых объятий. — Для неё прошло не так много времени! Она ждёт твоего возвращения, а ты…

— Изменяю ей, — ледяным голосом закончил Давид мою фразу. — Я ждал тебя тридцать лет, а любил всю жизнь! Много жизней! Думаешь, это можно назвать изменой?

— Дело не только в этом! У тебя ещё есть дочь. Хочешь, чтобы она росла без отца?..

— Ей шестнадцать, она поймёт.

— Как раз сейчас ей будет сложно что-либо понять! Да и я тебе в дочери гожусь.

— Возраст — это лишь цифра, — помрачнев, ответил Страж. — Просто скажи, что ты не хочешь.

— Хочу! Не представляешь, насколько сильно хочу! Но здесь мы можем быть вместе, не задумываясь ни о чём, а потом всё будет иначе! Если будет это потом…

— Эй, — Страж лёгким движением развернул моё лицо к себе и, успокаивая, чётко произнёс: — Мы переживём все Битвы, слышишь? Мы дождёмся финала, каким бы он ни оказался. Мы вернёмся в нормальный мир и проживём там долгую-долгую, счастливую жизнь. При таком раскладе ты бы стала моей женой?

— Не знаю! Дэвид, я не знаю!

— Почему ты сомневаешься? — продолжал настаивать он.

— Я боюсь своим ответом всё испортить…

— Поверь, ты ничего не испортишь, — неожиданно устало отозвался Страж, и я вновь увидела в его глазах печаль, от которой защемило сердце и которая уничтожила все сомнения.

— Да, — нервно закивала я, отбросив противоречивые чувства. — Я бы хотела стать твоей женой. Там.

— Спасибо… — Давид с облегчением выдохнул, будто от моего ответа зависела его жизнь, и прислонился лбом к моей голове. — Не представляешь, как это важно для меня…

Но в этот радостный момент мне почему-то стало совсем нерадостно. Внутри что-то болезненно сжалось, словно я вот-вот могла его потерять, словно мы виделись последние секунды. Однако Давид не исчезал, а продолжал сидеть рядом, аккуратно касаясь рукой моей щеки. И я начала верить, что небесную кару придумало лишь моё воображение и что мы могли позволить себе мечтать…

— Какого Чёрта?! — раздался неожиданно громкий голос за нашими спинами.

Мы оба вздрогнули и резко обернулись, только я удивлённо, а Давид — испытывая явное раздражение.

Возле прохода в каменной ограде стоял рослый мужчина — африканец, — цветом кожи практически сливавшийся с чёрными сумерками. На его вытянутом лице застыло выражение крайнего недовольства, которое он даже не пытался скрыть, а глубоко посаженные чёрные глаза гневно сверкали исподлобья.

— Твою мать! Ты чем тут занимаешься?! — африканец красноречиво сплюнул на землю, уперев в бока огромные ручищи.

— И я рад тебя видеть, — будничным тоном отозвался Давид. — Лиза, это Узома, мой сменщик.

Страж не закончил стандартную фразу, понимая, что представлять меня недовольному гиганту было бесполезно. И я тоже это понимала. Я напряжённо кивнула Узоме, но осталась проигнорированной — мужчина даже не посмотрел в мою сторону и, нахмурившись, продолжил буравить Давида глазами.

— Ты что, пришёл сюда свидания устраивать? — прорычал африканец.

— Лиза, иди собирайся, — спокойно обратился ко мне Давид. — А я поговорю с Узомой.

Я послушно юркнула за скалистый выступ, где остались лежать мои вещи, и принялась поспешно одеваться. Хотелось провалиться сквозь землю от стыда и смущения, хотя, вроде, мы все были взрослыми людьми и все всё прекрасно понимали. Однако, несмотря на это, я чувствовала себя просто ужасно, словно школьница, застигнутая в комнате у парня, или…

Нет, так думать о себе я не хотела.

И знала, что Узома так тоже не считал.

— Ты что творишь? Ты же в Дозоре! — услышала я голос мужчины, доносившийся с другого конца площадки.

Только теперь он звучал спокойнее и тише. Узома уже не нападал, а будто пытался образумить несмышлёного напарника.

— Ей не запрещено здесь находиться, — парировал Страж.

— Да понятно, что не запрещено! — судя по паузе, африканец снова сплюнул. — Хоть весь лагерь приведи, это твоё дело! Но ты даже моё появление не заметил!

— Ты мне не враг.

— А если бы был? Нет, я, конечно, понимаю — она твоя половина и всё такое… Но она тебя погубит!

— Заткнись! — отрезал Давид.

Однако его голос дрогнул.

Вздрогнула и я, ведь один раз это уже произошло. Кто знает, может тогда Узома тоже предупреждал Давида о причине его смерти — обо мне. Но Страж не прислушался к голосу чужого разума…

— Запомни мои слова! — проворчал Узома.

И я поняла, что пора было уходить.

Собрав в кулак всю имевшуюся волю и смелость, я вышла из-за пика и наткнулась на недобрый взгляд африканца.

— Пойдём, у нас мало времени, — не позволяя обстановке ещё более накалиться, Давид потянул меня к разрыву в каменной ограде.

Но, подойдя к самому краю и уже ступив одной ногой с утёса, я не выдержала и обернулась.

Африканец грозно стоял возле костра, сцепив могучие руки на широкой груди и провожая нас укоризненным взглядом. Его вид явно демонстрировал, насколько мужчина был недоволен случившимся. Только в глазах я не заметила злобы или презрения — в них светилась лишь тревога. Вся его напускная грубость являлась маской, бронёй, за которой Узома прятал ранимую душу, чтобы никто и никогда не догадался о её существовании, поскольку суровый и сильный Воин просто не мог позволить себе проявлять эмоции.

Поддавшись внезапному порыву, я несмело улыбнулась, словно бы извиняясь, что раскрыла его секрет. И неожиданно этот страшный и сердитый гигант улыбнулся мне в ответ.

— Действительно, он менее приветлив, — заметила я, когда мы отошли достаточно далеко.

— Узома суровый парень, — согласился Давид, сосредоточенный на спуске. — Но добрый. Просто ему так легче скрываться от реальности.

— Он боится показаться слабым, — констатировала я факт.

И, как назло, в этот самый момент зацепилась ногой за острый выступ. Но Давид снова предвидел моё падение и вовремя подставил руки, не позволив свалиться в пропасть. Я благодарно упала в его надёжные объятия и на несколько секунд позволила себе к нему прижаться.

— Все мы хотим казаться сильнее, чем есть на самом деле… — усмехнулся Страж.

Странным образом обратная дорога заняла меньше времени, и вскоре мрак расступился, выпустив из себя в первый светлый круг. Лагерь встретил нас гулким оживлением и тёплыми красками костров, казавшимися нестерпимо яркими после непроглядной темноты на вершине. В воздухе уже висело тяжёлое напряжение, перемешанное со звоном металла и доносившимися со всех сторон тихими ругательствами — люди устали, и некоторые высказывали своё недовольство старым, проверенным способом. Мы проследовали через толпу, большая часть которой уже облачилась в пресловутые доспехи, и подошли к нашей палатке.

Но неожиданно я остановилась у входа как вкопанная.

Пространство было незнакомым, будто я отсутствовала несколько месяцев, а не несколько часов. Немногочисленные вещи лежали не на своих местах, хотя за эту ночь не сдвинулись ни на миллиметр. Матерчатый свод давил, словно сообщая — нам будет тесно здесь вдвоём. Однако, обогнув меня, Давид по-хозяйски прошёл внутрь и принялся разбирать доспехи на подставке, ничего не замечая или претворяясь, что не замечает. Я тоже сделала несмелый шаг, пытаясь отогнать преследовавшие с утра подозрения. Только они никак не хотели оставлять меня в покое.

За время сборов Страж не проронил ни слова, раздумывая о чём-то своём с серьёзным и неизменно угрюмым видом. Я понимала, что расспрашивать его было бесполезно — Давид ничего не расскажет или снова начнёт всё отрицать. Поэтому лишь незаметно наблюдала, пытаясь украдкой заглянуть в его мысли.

Что же изменилось?

Мы и прежде молчали, помогая друг другу надевать доспехи и погружаясь каждый в свои мрачные думы. Но интуиция подсказывала, что его нынешнее состояние было как-то связано с неизвестным утренним гостем.

Что этот кто-то или что-то сказал Давиду?

И почему он не хотел делиться со мной удручающей его информацией?..

Неожиданно Страж сгрёб меня в охапку и крепко поцеловал, как целовал вчера ночью возле танцующего костра. Как целовал, если бы мы виделись в последний раз. Я замерла, снова ощутив жар, моментально охвативший всё тело, но упёрлась руками в его грудь и со вздохом отстранилась.

— Что происходит? — спросила я, вглядываясь в лицо Давида.

— Просто теперь я люблю тебя ещё больше, — предложил он оправдание, которое согрело мою душу.

— Я не хочу стать причиной твоей смерти, — серьёзно произнесла я, понимая, что правдивого ответа от него добиваться было бесполезно. — Поэтому сегодня постарайся любить меня поменьше.

— Слышала Узому? — впился он взглядом.

— Конечно, слышала, — грустно отозвалась я. — И видела. И помню.

— Не станешь, — отрезал Страж.

А затем резко развернулся и вышел из палатки, увлекая меня за собой.

Я почти бежала следом, то разглядывая его спину, то оборачиваясь на находившихся рядом Воинов. И он, и остальные с каждым шагом становились всё мрачнее, но я знала, что плохое настроение Давида с приближением Битвы никак не было связано. Странное, скребущее чувство внутри всё разрасталось, но это не был страх его потерять. На моих глазах Страж прошёл шесть Битв и две без меня, доказав, что он был слишком сильным соперником, чтобы легко отдать свою жизнь. Вот только слова Узомы снова и снова звучали в голове, прокручиваясь, как заевшая пластинка, и заставляя размышлять на неприятную тему. Я могла стать причиной его смерти — я это знала. Однако после вчерашней Битвы казалось маловероятным, что Давида убьют при попытке мне помочь, ведь помощь мне больше не требовалась. И такой же маловероятной казалась его смерть от руки Ивана. Мы оба стали вдвое сильнее и теперь у нас просто не осталось равных врагов среди смертных. А тем более среди неопытных смертных.

Но если что-то пойдёт не так?

Если что-то или кто-то разъединит нас?

Может, это и имел в виду темнокожий Страж?..

Я взглянула на Давида, стоявшего справа от меня. Его взгляд был устремлён вдаль — к двум чёрным, скрюченным пикам, откуда каждый день приходила Тьма, и где совсем недавно закончились самые счастливые минуты в моей жизни. Отчаянно, пока ещё оставалось время, я пыталась разгадать, что же скрывалось в душе Стража, но у меня по-прежнему ничего не получалось. Давид будто закрыл свой разум, не позволяя проникнуть в него даже на том дилетантском уровне, на котором я могла. И от того мои страх и любопытство распалялись ещё сильнее.

А также обида.

Я думала, что между нами не будет ни тайн, ни недомолвок. Я доверяла Стражу безгранично, а вот он…

Но долго обижаться мне не пришлось.

Девятая Битва накрыла нас вместе со звоном колокола, который уничтожил все посторонние мысли и переживания. В голове остался только чёткий алгоритм действий, заложенный Высшими Силами за тысячи лет не прекращавшихся сражений: увернуться от удара, размахнуться, нанести удар; отбить чужое оружие, сделать выпад, проткнуть своим оружием врага. В различных вариациях и с различными противниками, но мы повторяли одни и те же движения снова и снова. Вновь работая в четыре руки, высматривая опасность в четыре глаза, обрабатывая информацию двумя головами и двигаясь двумя телами в отработанном до мелочей смертельном танце. Однако, стоило мне вновь ощутить уверенность, что мы могли бы пройти все испытания до конца, как хрупкая связь между нами неожиданно оборвалась…

Бесплотные нити натянулись и лопнули. Я перестала слышать биение второго сердца, ощущать импульсы, которые его мозг отправлял к мышцам и благодаря которым наперёд знала, что сейчас сделает Страж. От меня словно оторвали кусок плоти, и на его месте появилась зияющая рана.

Испугавшись, что Давида убили, я обернулась. Но он оказался рядом. Дрался, будто разъярённый лев, ничуть не сбавляя темпа и полностью погрузившись в сражение. Просто на этот раз он спрятал от меня не только свои мысли, но и своё тело.

С секунду я наблюдала за Стражем, позабыв об окружавших нас сотнях тёмных, но он заметил, что я бездействую, и зло воскликнул:

— Иона, сражайся!

И, широко размахнувшись, рассёк воздух над моей головой.

От неожиданности я присела, подумав, что Давид хотел меня убить. Но его меч прошёл сквозь чужую плоть, и сверху хлынул фонтан крови. Шлем тёмного полетел в сторону и с глухим звоном приземлился в нескольких метрах от нас.

— Да что с тобой?! — воскликнул Страж, вернув меня к действительности.

Пришлось переключить внимание обратно. Однако сражаться без прикрытия за спиной оказалось намного сложнее. Я словно перенеслась в первые Битвы, когда делала это неуклюже и неумело, ещё не получив необходимого опыта. Несколько раз я оборачивалась, проверяя, жив ли Давид, но он, как ни в чём не бывало, мастерски орудовал мечом, не обращая внимания на образовавшуюся между нашими сознаниями пропасть. И всё дальше уходил от меня, так что, в очередной раз обернувшись, я едва смогла различить его фигуру среди мелькавших доспехов, щитов и мечей.

Теперь Страж завладел всеми моими мыслями. Я испытала недоумение — почему он меня бросил, если сам просил не отходить от него ни на шаг? И выполняя данное обещание, попыталась сократить расстояние между нами, прорубая себе дорогу среди скопления Воинов. Но они, подобно приливным волнам, накатывали снова и снова, будто специально оттесняя назад, так что за несколько долгих минут я продвинулась не больше, чем на пару метров…

А потом застыла на месте.

Замер весь мир и все вокруг: и люди, и Духи, и Бесы. Их движения замедлились, а крики стали глухими и неразборчивыми, пробиваясь к затуманенному сознанию сквозь вязкую, тугую пелену. То, что происходило на моих глазах, уже не являлось далёким сном, подобно наваждению преследовавшим меня столько времени подряд. Всё повторялось в более извращённой, более жестокой и непостижимой форме, которую мой мозг отчаянно пытался отрицать.

Давида настиг удар.

Опять.

Снова.

В который раз.

Как в сотнях кошмаров, как во всех жизнях многие тысячелетия подряд, его настиг удар.

Будто в замедленной съёмке, тёмный Воин по самую рукоять вонзил в него меч, насквозь проткнув и тело, и доспех. Только сейчас Страж не спасал мне жизнь, не отвлекался и не терял из виду соперника — он сдался. В решающий момент он просто опустил своё оружие, даже не попытавшись отбить столь очевидный и элементарный выпад. И не позволив прийти ему на помощь, поскольку, находясь на таком расстоянии, вмешаться я бы просто не успела.

Я покачнулась от бессилия, надеясь, что это был очередной сон или перемещение в прошлое, и солёная вода тут же потекла по щекам, размывая изображение, мешая смотреть, думать и что-либо понимать. Казалось, я стояла так целую вечность. Но потом, разомкнув тяжёлые веки и, наконец, осознав, что я по-прежнему находилась в жестокой реальности, которая уже не изменится, ринулась вперёд. Внутри пробудилась неведомо откуда взявшаяся мощь, придававшая сил и стремительности. Словно вновь превратившись в Духа, я во все стороны расшвыривала и расталкивала преграждавших путь Воинов и за одно мгновение преодолела немыслимое расстояние, успев подхватить голову Стража, прежде чем она коснулась земли. Осторожно, боясь сделать ему больно, сняла шлем, а затем резко скинула железяку и с себя.

Давид ещё дышал, но его красивое, суровое лицо стремительно тускнело, превращаясь в серую маску. Жизнь неудержимо вытекала из него через огромную рану, которая была смертельной. И я ничем не могла помочь.

Нет! Нет! Нет!..

— Давид! — умоляюще позвала я.

Он посмотрел на меня мутным, уже неосознанным взором. В его глазах, затухавших, подобно уголькам погасшего костра, не читалось сожаления или мольбы о помощи — только грусть и бескрайняя любовь. И ещё тревога. Даже сейчас, когда его душе грозила неизвестность, Страж волновался, что оставлял меня одну, а я никак не могла понять, почему он позволил такому произойти.

— Зачем?!..

В ответ Давид прохрипел что-то невнятное, захлебнулся собственной кровью и затих навсегда…

Я нервно гладила его по коротким волосам, целовала, пытаясь вдохнуть хоть немного жизни в оледеневшие губы, шептала, кричала, плакала, но всё было бесполезно. Он ушёл в неведомое пространство вместе с сотнями светлых и тёмных Воинов, и даже Свет и Тьма не могли теперь его вернуть.

Люди вокруг вдруг ожили, фигурки задвигались, мечи зашевелились, а Битва возобновилась. Но на нас — мёртвого Воина и склонившуюся над ним девушку — никто не обращал внимания и не нападал, обходя стороной, словно неожиданное препятствие. Все были заняты своим делом, которое для тысяч собравшихся в тёмном мире людей, Духов и Бесов являлось более важным, чем какие-то там чувства.

И лишь его убийца по-прежнему стоял рядом.

В каких бы вариациях не сплетались события в новой действительности, на небо нас вела одна дорога — и Страж, и я это помнили и понимали. Тёмный Воин, лишивший жизни Давида тысячу лет назад, сейчас должен был убить и меня.

Так зачем было это откладывать?

— Убей… — прохрипела я, но мой голос потонул в лязге и рёве толпы.

Я сидела, скорбно склонив голову и ожидая, когда тёмный очнётся от ступора и нападёт. Но он не шевелился, нависнув над нами серебристой скалой. Не выдержав затянувшейся паузы, я подняла лицо и сквозь расступившуюся пелену слёз вдруг увидела некогда родные глаза кристального цвета.

— Ваня?.. — только и смогла выдавить я, испытав отрешённое безразличие ко всему происходившему.

Да, это был он.

Иван всё-таки осуществил задуманное — убрал с дороги мешавшего ему Стража. Точнее, Давид сам позволил себя убрать ради неизвестных целей. Теперь никто не мешал парню убить и меня, однако по непонятным причинам он этого не делал. Он стоял, напряжённо сжимая меч, по лезвию которого, словно змея, скользила тонкая струйка крови, и просто смотрел, как я, раздавленная и сломленная, рыдала и хваталась за убитого им человека.

И колебался.

Находясь в растерянности, Иван забыл закрыть своё сознание, и его мысли лежали передо мной как на ладони. Я не хотела их читать, но всё же уловила в глубине ледяного сияния неожиданные сомнения, зарождавшиеся под покровом безрадостных эмоций. Там трепыхалось осознание жестокости совершённого поступка, пробивавшееся сквозь пелену безжалостного огня и приказа уничтожить поставленную цель. Появившиеся угрызения совести были слишком слабы, чтобы выиграть войну за одурманенный разум, и всё же они сдерживали его тело, не позволяя Тьме управлять им.

Я не знала — нападёт ли Иван, как Воин из сна, или уйдёт, поддавшись непонятному для тёмного приступу жалости. Но с каждой секундой всё отчётливее понимала, что не желала сопротивляться, бороться или мстить. Я ждала смерти и надеялась, что Иван видел это.

Я ждала, ждала, ждала…

— Убей! — крикнула я охрипшим голосом, когда ожидание стало совсем невыносимым. — Ты же этого хотел!

Однако, вновь вскинув заплаканное лицо, не обнаружила его рядом.

Иван бился со светлым, который налетел неожиданно, будто маленький ураган, и явно превосходил тёмного в силе. Едва достигая ему до плеча, миниатюрный Воин один за другим наносил молниеносные удары, крошившие доспехи парня как хрупкое стекло, и за несколько мгновений практически превратил их в кучу металлолома. Светлый двигался настолько стремительно, что Иван не успевал следить за схваткой. А последний удар, обрушившийся на его плечо, поверг парня на землю. Он пал на колени, словно на исповеди, больше даже не пытаясь сопротивляться. В победном жесте светлый Воин занёс свой меч над его безвольно болтавшейся головой и…

И приказ Света заставил меня вскочить на ноги.

— Стой! — крикнула я, схватив меч Давида и в одно мгновение оказавшись рядом с ними.

Я вклинилась между Иваном и маленьким Воином, подставив под удар свою грудь и приготовившись к завершающему движению светлого. Но тот успел остановиться. Под шлемом незнакомца сверкнули удивлённые глаза Мелании, смотревшей на меня, как на сумасшедшую.

— Что ты делаешь?! — прошептала девочка.

— То, что должна! — выдохнула я, ожидая, когда получу удар в спину и буду отомщена за свою глупость. — Его нельзя убивать!

— Но он же тёмный! — негодующе возмутилась она. — Отойди!

— Нет! — замотала я головой. — Ты его не убьёшь!

— Но…

— Это приказ!.. — крикнула я.

Но вдруг поперхнулась своими словами, будто кто-то незримый сдавил мне горло раскалённой перчаткой, не позволив произнести фразу до конца. Я задохнулась, отчаянно хватая ртом воздух и осознавая, что Мелания сейчас поняла меня совершенно неправильно. Словно со стороны я наблюдала за последствиями одного не вовремя сказанного слова, наложившимися на множество факторов, случайностей и недоразумений, которые сплелись в голове девочки в единую нить, ведущую её в бездну…

— Приказ? — карие глаза округлились, и в них сверкнул недобрый огонёк. — Ты приказываешь мне?!

— Мелания, послушай… — я подняла руки в примирительном жесте, но никакие жесты помочь уже не могли.

— Отойди.

— Нет…

— Отойди!

— Можешь убить меня, но я не уйду! — упрямо крикнула я и крепче сжала свой меч.

— Я не могу биться со светлой… — недоумённо тряхнула головой девочка, на секунду подарив надежду, что не всё ещё было потеряно. — Но ты не светлая…

— Мел…

— Ты — предатель! — выплюнула она результат логических рассуждений своего юного мозга.

— Ошибаешься… — пролепетала я, но от взгляда на Меланию у меня мурашки пробежали по коже.

Внешне девочка ещё стояла, скованная напряжением, но я видела, как в недетской душе зачатки злобы, зависти и ненависти расцветали пышным букетом смертельно опасных цветов. Вся несправедливость, которая случилась в её короткой и безрадостной жизни, все обиды и все сомнения прорвались наружу мощным потоком. Она ещё была с нами, но уже стала чужой, ещё решала в уме сложное уравнение выхода из нестандартной ситуации, но внутри уже всё решила и лишь боялась это принять. А когда последние крупицы сомнений развеялись — страх исчез из карих глаз, и в их тёмной глубине занялось адское пламя.

Я с содроганием осознала, что, придя на помощь одному тёмному, которого должна была ненавидеть всей душой, только что породила другого — более опасного и более сильного.

— Это ты ошибаешься! — прошипела Мелания и буквально прыгнула на меня.

Мы сцепились, как две разъярённые львицы, не поделившие добычу, и кубарем покатились по окровавленной земле. Несмотря на юный возраст, Мелания обладала невероятной силой, из застенчивого ребёнка, прятавшегося в углу палатки от остальных людей, на поле боя превращаясь в свирепого Воина. А потому приобрести такого соперника было равносильно смертному приговору. Со сто процентной уверенностью я знала, что проиграю эту схватку, и всё же продолжала слабо сопротивляться. Не для того, чтобы спасти свою жизнь, которая уже была потеряна, а выкраивая время, чтобы Иван успел покинуть опасное место.

Буквально через несколько минут Мелания пригвоздила меня к земле, раздавив грудь невероятной тяжестью костлявого колена. Девочка прижимала не только физически, по-подростковому тоненькие ручки и ножки просто не могли выдавать подобное давление. Разжигаемая Тьмой, её мощь шла изнутри, возрастая с каждой секундой и становясь всё сокрушительнее. Голыми руками я пыталась удержать меч, который она отчаянно вдавливала в мою шею, но слабая плоть рвалась и кровоточила, уступая натиску металла. И звук колокола буквально спас меня — Мелания встрепенулась, резко вскочила на ноги и ринулась прочь, рыкнув напоследок, словно дикий зверь.

— Чёрт! — выругалась я, ударив кулаком по луже крови.

Сегодня я должна была умереть дважды, но, видимо, Высшие Силы решили, что мне ещё было рано.

Неужели я сделала недостаточно?!

Неужели я могла испортить что-то ещё?!

Несколько секунд я просто лежала, рассматривая бурное небо и пытаясь отдышаться. А потом тяжело приподнялась на локтях, выискивая Меланию глазами.

Тоненькая фигурка девочки пару раз мелькнула где-то на горизонте и вскоре окончательно затерялась среди потрёпанной толпы. Она направилась в сторону, куда следовали все тёмные Воины — к Вратам Тьмы, навсегда позабыв дорогу в наш лагерь. Ивана рядом тоже не оказалось — парень воспользовался подаренной возможностью и исчез без слов благодарности. Осознанно или нет, но я уже дважды спасла его чёртову тёмную голову, хотя желала разнести её не меньше, чем Мелания. Вот только в моём геройстве не было никакого смысла, поскольку они перестали являться врагами в тот самый момент, когда в юных глазах зародилось тёмное пламя. Вместе они могли бы меня добить, но Иван предпочёл сбежать, а девочке просто не хватило времени…

Как странно воплотился мой сон…

Наяву происходило всё то же, но не так — равновесие сбилось, последовательность нарушилась. Вместо тёмного Воина мой друг и бывший возлюбленный убил самого дорогого мне человека, но пожалел меня. А светлая, которая должна была биться с нами бок о бок, чуть не отняла мою жизнь.

Однако я всё ещё дышала…

Может, этого и добивался Свет? Пытался сбить нас с тысячелетиями проторенного пути и разрушить стройную цепочку событий, по которой мы следовали снова и снова? Вдруг даже небольшого отступления было достаточно? Или я ошибалась? Может, я делала всё наоборот — не приближала победу, а своими ошибками лишала нас какой-либо возможности победить? Ведь вряд ли Свет должен был потерять столь необходимого ему Ивана и одного из самых сильных Воинов в обеих Армиях — Меланию…

Совершенно запутавшись, я тяжело поднялась и направилась к Стражу.

Я столько раз наблюдала смерть Давида, что, казалось, уже должна была привыкнуть его терять. Однако, увидев замершее на земле тело, не выдержала. Сердце сжалось в крохотный комок и почти перестало биться, едва трепыхаясь за железными прутьями грудной клетки. Я медленно опустилась на колени, осторожно приподняла его голову и погладила колючую щёку. Иглы дикобраза впились в ладонь, напомнив о таких простых, земных ощущениях и заставив слегка улыбнуться. Страж всё ещё обладал мужской, жёсткой красотой, но в глубине потухших глаз больше не пылала ярость и не томилась тоска — они были пусты. Он навеки замер среди крови и пыли с перепачканным лицом, со слипшимися волосами и устремлённым в неведомое пространство застывшим взглядом. По-прежнему оставался самым родным, но, к сожалению, самым далёким — любимым, обретённым среди вечности на несколько недолгих мгновений и утраченным в кровавой игре Высших Сил…

Я потерялаего. Потеряла снова, как и тысячу лет назад. Как потеряю ещё множество и множество раз через тысячи и тысячи жизней. События могли разворачиваться по-разному, с различными персонажами и в различных вариациях, но итогом всегда была и будет его, моя или наша смерть. У нас не получилось обмануть Судьбу и исправить задуманное Высшими Силами. И не получится никогда. Мы являлись слишком слабыми, чтобы бороться с ними, слишком беспомощными, чтобы противостоять гигантской машине, которая плевала на наши чувства.

Другого пути нам было просто не дано…

Любовь бы умерла за пределами этой реальности. Её бы раздавили стрессы, быт, обыденность и недовольства — всё то, что не имело никакого отношения к вечности. Каждый день они бы копились, как песчинки в песочных часах, и вдруг, проснувшись однажды утром, мы бы поняли, что превратились в людей, живущих рядом, но каждый своей, отдельной жизнью. Эта сказка просто не имела счастливого конца, поскольку после счастья не могло быть ничего. После бурной радости, после пышного финала не должно было оказаться жизни, наполненной проблемами и заботами, ссорами и непониманием, взаимными придирками и неустроенностью, которые захватили бы нас в земном мире, отравляя воспоминания о высших, божественных чувствах. Им позволили зародиться, чтобы уничтожить и отпустить в бесконечность, ведь так они навсегда останутся в наших бессмертных душах…

— Ему пора, — услышала я знакомый голос.

Даже не поднимая головы, я поняла, кто стоял рядом.

И, наконец, осознала, чьё незримое присутствие ощущала на Вратах Тьмы — не Елиазара, но одного из Старцев. Возможно, того, с которым общался Давид. В одно мгновение множество вопросов превратилось в пыль: и странное поведение Стража, и его задумчивость, и необъяснимая горечь в глубине чарующих глаз.

Он всё знал.

Знал, что должен встретиться в Битве с Иваном.

Знал, что должен поддаться ему.

Знал, что тёмный убьёт его, и потому целовал и держал меня в объятиях, как в последний раз…

Ведь это и был последний раз.

Я медленно перевела взгляд на светлую фигуру Елиазара. Он добродушно и спокойно смотрел на нас. Не торопил и, кажется, разделял мою печаль, однако на вечном лице она не оставляла никаких следов.

— Вы приказали ему сдаться, — произнесла я без упрёка или злости.

— Да.

— Зачем?

— Так было нужно, — просто ответил Старец.

Я должна была ему верить.

И я верила, но горечи это не унимало.

Напротив, я вновь ощутила себя игрушкой в чужих руках. Воображение нарисовало картину: Свет и Тьма — два Ангела в белых и чёрных одеждах — сидели за шахматной доской, а на её поверхности находились миллиарды и миллиарды клеток, вместо фигур заставленные людьми. И Высшие Силы передвигали, переставляли и отдавали нас на растерзание, без ропота скидывая убитых с игрового поля. Да, они поступали бездушно, но без этого мы сами, как таковые, перестали бы существовать, ведь вне игры наше существование не имело никакого смысла…

— Ему пора, — повторил Елиазар, нарушив тишину, окутавшую нас.

Сколько он ждал меня, я не знала — может, пару минут, а может, много часов. Только на поле уже не осталось никого живого, и лишь Старцы бродили среди мёртвых, собирая их души, да где-то за моей спиной подобную работу выполняли Черти. Я понимала, что должна отпустить Стража, однако по-прежнему сидела, обхватив его тело руками. Мне хотелось навсегда остаться рядом, замереть каменной статуей или присоединиться к нему на пути в бесконечность, но Старец не мог этого позволить…

Наконец, я наклонилась и поцеловала Давида в ледяные губы.

— Прощай… — прошептала я. — Моя душа с тобою всегда…

И ощутила, как внутри волной протеста всколыхнулось отчаяние. Оно ринулось наружу, подобно взбесившемуся огненному зверю, раздирая грудную клетку, разрывая лёгкие, испепеляя сознание и болезненно выжигая шрамы на сжавшемся сердце. Но внешне я осталась спокойна и лишь отрешённо наблюдала, как Елиазар медленно вскинул руки к небу, а затем безмолвно, одними губами что-то произнёс, обращаясь к Высшим Силам.

В то же мгновение Давид посерел. Его кожа ссохлась и обтянула кости, подобно старой бумаге, будто он умер не сегодня, а много дней назад. Будто кто-то незримый высосал из него последние капли жизни, за секунды превратив могучее, подтянутое тело в дряхлое и немощное, какое должно было быть у умершего собственной смертью старика. Чёрные глаза, пленившие мою душу и терзавшие память, провалились, оставив глазницы пустыми, нос впал, а губы поджались, оголив зубы и предав красивому лицу ехидное выражение. Оно превратилось в сморщенный череп, а сам Страж — в костлявую, наполовину истлевшую мумию.

Лишившись влаги, его тело стало почти невесомым. Я осознала, что держала в руках хрупкие останки, которые могли обратиться в прах от любого неловкого движения, дуновения ветра или колыхания душного воздуха, и замерла, стараясь не шевелиться и не дышать. Но, несмотря на все усилия, серая поверхность вдруг пошла трещинами. И Страж рассыпался пеплом. Лёгкие частицы, словно хлопья снега, взмыли ввысь и закружились в безмолвном танце, устремившись к беспокойному небу. Они скользили легко и плавно, не подчиняясь земному притяжению, растворяясь в клубах пара и исчезая, навеки покидая тёмный мир.

Я не знала, куда увлекал их незримый ветер, но это было прекрасно…

Глава 9. Конец

Душа во мне больше не жила.

Тысячелетиями привязанная к душе Стража, она ушла вместе с ним, оставив плотскую оболочку пустой и неприкаянной. Словно марионетка, кукла, лишённая содержимого, моё тело брело среди искалеченных трупов и высоких фигур Чертей и Старцев, забиравших своих мёртвых. Невидящим взглядом я провожала таявший в воздухе пепел и исчезавшую под чёрными вихрями кровь. Ужасные картины теперь не шокировали, недавно поражавшие сознание вещи — совершенно не волновали, как не волновали Битвы, Ангелы, Демоны, Свет, Тьма и другие миры. Зачем было пытаться их понять или осознать? Мне стало всё равно, кто теперь одержит победу. Я и в своей жизни больше не нуждалась, а во всех остальных и подавно…

Что же дальше?

Бороться?

Сражаться?

Пытаться выжить?

Зачем?..

Я не хотела видеть ни это небо, ни далёкую синеву неба земного. Просто не могла, поскольку знала — боль и страдания, которые испытывала сейчас, продлятся до конца моих дней. Никакие воспоминания их не утолят, никакие радости не затронут. Наше странное, угрюмое счастье превратится в постоянное напоминание о совершённых ошибках, недосягаемых возможностях и жутким кошмаром, разрывающим разум на части, будет преследовать меня.

Моё сердце замерло, оледенело, сбросив все надежды и мечты…

Моя душа рассыпалась прахом…

Мне не требовалось умирать физически, чтобы умереть окончательно. И лишь неведомая сила продолжала подталкивать вперёд, заставляя тело переставлять конечности, лёгкие набирать воздух, а кровь течь по венам. Сознание отключилось. Будто на автопилоте я размеренно покрывала шагами расстояние до далёких, тёплых огней и просто в один прекрасный момент поняла, что остановилась перед очередной палаткой, больше не в состоянии сдвинуться с места.

Перед нашей с Давидом палаткой.

Несколько секунд я отрешённо рассматривала обычную серую ткань, боясь сделать следующий шаг. Но потом всё же решилась, подошла ко входу и откинула полог…

Ничего не изменилось.

Внутреннее пространство наполнял всё тот же мягкий, золотистый свет, те же лежанки, застеленные тонкими одеялами, покрывали каменный пол, те же подставки для доспехов и кувшин с водой стояли в углу, и даже две стопки одежды по-прежнему аккуратно возвышались на постелях. Среди предметов, необходимых для жизни в тёмном мире, не появилось ничего нового и ничего необычного, однако всё это стало чужим. Теоретически я могла и перепутать, ведь все шатры походили друг на друга, как тысячи капель воды в море. Но я не перепутала — теперь здесь жили, вернее существовали другие люди, а наш с Давидом след исчез навсегда.

Словно в подтверждение моим безрадостным мыслям позади раздались низкие голоса. В лагере совсем не было тихо, его наполнял постоянный, оживлённый гул, будто от роя пчёл, но сознание почему-то выхватило именно их. Я обернулась и увидела двух мужчин, которые шли в мою сторону.

И замерла…

Ноги словно приросли к земле, сердце вздрогнуло и лихорадочно забилось, переполняемое сомнениями и радостью. Но также быстро успокоилось и затихло, спрятавшись обратно в свою клетку.

Не он…

Он просто не мог вернуться.

Высокий, темноволосый Воин, в котором на мгновение я увидела Давида, бесспорно напоминал Стража. Но лишь напоминал. Мужчина оказался азиатом. Его прямой и острый нос словно утопал между округлыми скулами, вытянутые в струну тонкие губы имели совершенно другую форму, а в широко расставленных, раскосых глазах почти не просматривались зрачки. Да и тело мужчины скорее принадлежало не могучему Воину, а гимнасту. Скрытые под доспехами широкие плечи несли на себе тяжесть гиперразвитых мышц, мешавших рукам свободно спускаться вдоль торса, а ноги, наоборот, были слишком худыми. Я разглядывала его, с каждой секундой находя всё больше различий со Стражем, умершим на моих глазах, и постепенно теряла интерес. Неожиданно пробудившиеся эмоции, потревожившие опустошённую душу, вспыхнули ярко, подобно взрыву фейерверка, но также быстро и погасли, оставив после себя лишь дым и призрачное эхо.

Второй мужчина, на которого я сначала не обратила внимания, был ниже ростом и имел шикарную шевелюру золотисто-рыжих волос, хотя их цвет слегка потускнел под слоем пыли. Его почти прозрачная кожа будто сияла изнутри и казалась единственным ярким пятном посреди поглотившего нас мрака. Интеллигентное лицо выдавало хорошее воспитание и образование, полученное в лучших школах и университетах, худощавое тело — отсутствие физических нагрузок, а тихий голос и скупые фразы — сдержанность и некоторую стеснительность. Когда они приблизились, я увидела, что и ресницы, и брови золотоволосого тоже сияли. И непроизвольно улыбнулась ему, словно солнцу, неожиданно вышедшему из-за облаков в непогожий день.

— Вам нужна помощь? — поинтересовался золотоволосый и привычным движением попытался поправить очки, которые здесь отсутствовали.

Лишь в этот момент я заметила, что мои руки тряслись, а вся палатка, полог которой я держала, буквально ходила ходуном. Ощутив ужасную неловкость, я быстро отпустила серую ткань и потупила взгляд.

— Простите… — замялась я. — Это ваша палатка?..

— Да. Что-то не так? — спросил азиат.

— Я… Наверное… Я перепутала, извините… — заикаясь, еле выдавила я.

И поспешила удалиться, не смея снова встретиться глазами с темноволосым Воином, поскольку, несмотря на очевидные различия, всё ещё видела в нём тень Давида. Правда, обойти двух здоровых мужчин оказалось не так просто, и, проходя мимо, я нечаянно задела его плечом. Звякнули латы, незамедлительно вызвав волну предательских мурашек. Наверное, этот звук никогда не сотрётся из памяти и бесконечно долго будет напоминать, через какой Ад нам со Стражем пришлось пройти, чтобы найти друг друга и тут же потерять…

— Помощь точно не нужна?.. — с искренним беспокойством спросил мужчина, изящным движением руки вдруг преградив мне дорогу.

— Нет!

Я отскочила как ошпаренная.

Я испугалась.

Я не представляла, какие эмоции могла испытать, стоило ему лишь прикоснуться ко мне. Но знала, что они заново вскроют едва затянувшиеся раны, горечью разогреют замёрзшее сердце и окончательно уничтожат измученный разум. Нет, я не хотела переживать подобное вновь! Моему сердцу было легче, когда оно не билось…

— Всё нормально! — почти крикнула я и поспешила прочь, едва сдерживая слёзы.

Неужели впредь в каждом мужчине с тёмными волосами я буду видеть Давида?

Неужели до конца дней я не смогу смотреть людям в глаза, боясь разрыдаться от воспоминаний?

Как это вынести?

И куда теперь идти? Наш крошечный, золотой мир исчез, растворился в небытии, а я неприкаянной тенью осталась бродить без пристанища для души и тела. Долго, безучастно и бесцельно я скиталась по лагерю, пока не начала узнавать места: встречались люди, которых я уже видела, палатки и костры располагались там, где я ожидала. А затем я заметила светловолосую женщину, которая, словно маленький мотылёк, порхала между огнями. Она присаживалась к раненым Воинам, тут же вскакивала и перелетала на другое место, пытаясь помочь всем вокруг, пожалеть, утешить, поговорить или просто принести еду.

Эмили…

Я вернулась в старый «Дом», но облегчения не ощутила. Так хотелось тишины, хотелось забиться в угол и спрятаться ото всех, как делала Мелания, но я не знала, позволят ли Высшие Силы остаться здесь или мне суждено было вечно бродить по кругам собственного Ада и нигде не находить себе места. Будто услышав мои мысли, женщина встрепенулась, подняла лицо и просияла нежной, взволнованной улыбкой, на которую была способна только она.

— Лиза, ты жива! — воскликнула Эмили. — Я так волновалась!

Она подбежала и обняла меня, прижавшись чистой одеждой к запачканным кровью доспехам. Но в ответ я смогла лишь коснуться её плеча — на большее меня просто не хватило.

— Жива… Жива, — вяло повторяла я, а сама не верила.

Не хотела верить.

И больше не сдерживаясь, я разревелась в голос, позволив раздиравшей изнутри боли выплеснуться на её хрупкие, но такие сильные плечи. Я знала, что могла ей открыться, что Эмили всё поймёт, примет и не осудит за слабость.

— Ну, не плачь, — она похлопала меня по спине, словно маленького ребёнка, хотя я была выше на целую голову, а потом отстранилась и вытерла ладонями мои слёзы. — Всё закончилось, ты…

— Снова с вами, — сдавленным голосом подсказала я. — А его нет… Давид мёртв…

— Тише, девочка….

— Что мне теперь делать? — спросила я, не в силах остановиться.

— Жить, дорогая, — ласково ответила она. — Просто жить.

— Но я не хочу… — я безвольно опустилась на землю, сложив израненные руки на колени. — Я не смогу…

— Ты всё сможешь…

Эмили присела рядом. Осторожно погладила меня по растрёпанным, слипшимся волосам и заглянула в зарёванное лицо, чуть повернув его к себе за подбородок. И от её взгляда по телу разлилось приятное тепло, остановившее бурный поток.

— Ты должна быть сильной, — чётко, но мягко произнесла женщина. — Ты должна бороться за свою жизнь и выжить. Ради него. И ради того, кто остался у тебя на земле. Кто-то ведь остался? Я уверена — Страж бы этого хотел… Не сдавайся, слышишь меня?

Я вяло кивнула. Всхлипнула. А потом закивала отчаяннее:

— Я… Слышу. Я понимаю…

— Пообещай, что не станешь делать глупостей, иначе попадешь туда, где гораздо хуже…

На секунду глаза Эмили потемнели, а меж бровей пролегла скорбная морщинка, которую я не замечала раньше. Она знала, о чём говорила, поскольку в её жизни произошло что-то подобное. «Она мне словно дочь, которой никогда уже не будет…» — всплыл в памяти обрывок разговора, но женщина быстро спрятала горькие воспоминания на те уровни сознания, до которых я не смогла бы добраться, даже если бы захотела. Я вовсе не хотела, просто получилось как-то само собой. И потому я поспешила оставить разум Эмили в покое. Больше не ощущая моего присутствия, она едва встряхнула головой, словно скидывая мрачные мысли. И внешне тут же стала прежней: светлой, доброй, утешающей Эмили, рядом с которой было так уютно и легко.

— Обещаю, — грустно вздохнула я, понимая, что это было уже второе подобное обещание.

— Хорошо… Боже, твои руки! — воскликнула женщина, наконец, заметив изрезанные ладони. — Ну, ничего, мы всё исправим. Пойдём.

Она помогла мне подняться, довела до палатки и откинула полог. Но я остановилась возле входа, обнаружив внутри только две постели, на одной из которых лежала стопка приготовленной для меня одежды.

— Мелании с нами не будет… — заметив моё замешательство, тихо пояснила Эмили.

— Да… Знаю… — я потупила взор, вспоминая бешеный огонь в таких юных, но таких сердитых глазах девочки. — Тьма, наконец, приняла её…

Мелания ушла, запутавшись в поглотивших душу эмоциях, и в том была моя вина. Но если это было так легко, то почему я всё ещё находилась здесь? Я столько раз злилась на Свет, ненавидела родных и готова была поддаться искушениям, однако по-прежнему сражалась на стороне светлых. Почему? Где проходила грань, отделявшая Тьму от Света, переступив которую мы присоединялись к тёмному или к светлому Войску, отрекаясь от прежних убеждений?..

— Я оставлю бинты, — прервала Эмили вихрь моих едва оживших мыслей. — Можешь спокойно умыться и перевязать раны. Тебя никто не побеспокоит…

Она слегка тронула меня за предплечье, сочувственно улыбнулась и вышла из палатки. На едва оттаявшей душе тут же снова стало пусто и тоскливо. Каждый раз, когда кто-то уходил из моей жизни, то словно забирал с собой её часть: мама, отец, Давид, Иван и даже Мелания… Пока её просто не осталось. Бездонная пропасть, мгновение назад наполняемая светом и добротой Эмили, моментально превратилась в вакуум, всосавший в себя всё, даже слёзы, с бешеной скоростью теперь пожиравший меня изнутри. И я не знала, что могло бы его остановить.

Наверное, ничто и никогда…

Задохнувшись от вдруг сдавившего грудь металла, я принялась буквально срывать с себя доспехи и грубо швырять их на землю возле подставки. А потом невольно замерла и несмело провела пальцем по причудливому узору, забитому грязью и спёкшейся кровью. Лишь сейчас я осознала его значение. В изгибах линий, в переплетениях завитков присутствовало что-то чарующее и магическое. Они, словно сплетения нитей Судьбы, то появлялись, то исчезали, то завязывались в тугие узлы, то разбегались в разные стороны, не соприкасаясь больше никогда.

Совсем как наши жизни…

Почему всё в них было так запутанно и сложно? Разве нельзя было иначе?..

А как иначе?

Подобно прямым параллелям, существовать рядом, но отдельно, никогда не соприкоснуться и даже не сблизиться? Нет, лучше уж на мгновение, но пересечься среди пространств и времён, ощутить высшее, абсолютное счастье и хоть немного побыть вместе. А потом вечно вспоминать о нём…

О нём…

Я зажмурилась, ощутив привкус вновь подступившей тоски. Казалось, что Давид был где-то рядом. Что вот-вот он мог откинуть полог и войти в палатку, обнять, крепко прижать к себе и больше никогда не выпускать из своих объятий…

Однако минуты шли, но ничего не происходило. Я всё так же в одиночестве стояла посреди опустевшего шатра, а рядом находились лишь бездушные предметы, не имевшие к нему никакого отношения. Тяжело вздохнув, я подошла к сосуду и принялась отчаянно смывать с себя кровь и пот, почти до мяса раздирая кожу ногтями в попытке избавиться не только от грязи, но и от гнетущих воспоминаний.

Не помогло.

Вымывшись, переодевшись и замотав ладони, я села на постель, обвила колени руками и уткнулась в них носом, как это делала Мелания. Наверное, целую вечность я не слышала ничего, кроме металлического запаха крови, пропитавшего всё вокруг, но сейчас снова заметила, что ткань источала едва ощутимый аромат чистоты, будто её постирали с кондиционером. Хотя и кондиционера, и порошка, и мыла здесь, конечно же, не существовало. Напичканные ароматизаторами, земные продукты бытовой химии воздействовали на рецепторы и создавали импульсы, которые мозг расценивал как приятные запахи, но таковыми вовсе не являлись. Они были едкими, искусственными и даже ядовитыми. А этот запах был настоящим. Он дурманил разум, унося куда-то далеко-далеко, в нём слышались ноты ранних цветов, утренней прохлады и свежего бриза…

Поддавшись его зову, я поплыла в пространстве и увидела огромный луг. Мягкий, зелёный ковёр сочных трав едва заметно шелестел и колыхался, послушно склоняясь под незримыми течениями воздуха. Чуть выше, над его поверхностью шёлковой вуалью стелился туман, вот-вот готовый растаять с первыми лучами солнца. А лёгкие, сиреневые сумерки, ещё не превратившиеся в розовый рассвет, добавляли живописной картине мистические штрихи. Захотелось раскинуть руки и побежать к горизонту, собирая в ладони смешанную с росою пыльцу…

— Поешь.

— А?..

От неожиданного появления Эмили я вздрогнула всем своим измученным телом. Наверное, я задремала…

— Тебе надо восстановить силы, — мягко повторила женщина и поставила рядом со мной миску серого варева. — Поешь.

В ответ я лишь скривилась.

— Надо. Сколько дней ты уже не ела? — спросила она, слегка нахмурившись.

— Не помню, — протянула я, действительно позабыв, когда в последний раз закидывала в себя эту дрянь.

Кажется, пару ложек я съела перед тем, как отправиться на Врата Тьмы…

Заметив смену эмоций на моём лице, которое из капризного стало абсолютно несчастным, Эмили присела рядом и снова погладила меня по голове.

— Я знаю, что тебе больно, — мягко начала она. — Знаю, что тяжело… Но нужно жить, а для этого нужно питаться. Даже здесь. Твой организм не требует пищи, но это не значит, что он в ней не нуждается. Он уже перерабатывает сам себя, ты просто не видишь, насколько сильно похудела. Такими темпами ты долго не протянешь…

— И пусть, — фыркнула я.

— Осталось четыре Битвы, — продолжила Эмили, пропустив мою фразу. — Всего четыре, а потом нас отпустят. Но ты не сможешь сражаться, если у тебя не останется сил…

— Ладно, — быстро и немного раздражённо сдалась я, останавливая проповеди о пользе бесполезного питания. — Я поем… Только позже…

Я не хотела дальше слушать её увещевания и не хотела ещё больше нагружать проблемами. Просто не могла допустить, чтобы всё своё время Эмили потратила на меня. Здесь и так хватало горя, а она была всего лишь женщиной — очень доброй и славной, но не всесильной. В конце концов даже у неё мог закончиться запас сочувствия, и она бы сломалась, как ломались мы, только её некому будет выводить из такого состояния.

— Если что-нибудь понадобится — зови. Я буду недалеко, — удовлетворённо кивнула Эмили, сделав вид, что не почувствовала моего вранья, и направилась к выходу из палатки.

Но внезапно остановилась.

— Елизавета…

— Да?..

— Сегодня не ходи никуда. Снаружи опасно, ты же знаешь, — произнесла она и вышла.

Я проводила женщину хмурым взглядом.

Фраза Эмили прозвучала странно, но более странным являлось неподдельное беспокойство, промелькнувшее в ангельских глазах. С чего она решила, что я собиралась куда-то идти? У меня не осталось ни сил, ни воли, ни желания выходить под беспокойное небо. А единственное, чего я хотела — спрятаться ото всех, чтобы меня никто не увидел, не нашёл и не потревожил. Словно в подтверждение моим мыслям, снаружи раздался угрожающий раскат грома. Я сжалась на постели, подтянув колени поближе к груди, но вовсе не из-за страха — слишком привычным стал этот, когда-то пугавший меня звук. Потом покосилась на еду, оставленную Эмили, и небрежно оттолкнула миску подальше от себя. Жижа неприятно хлюпнула, перелилась через край и растеклась по каменному полу серой кляксой. Меня тут же замутило. Пытаясь справиться с внезапной слабостью, я легла, свернулась калачиком и обняла себя руками.

«Это не из-за еды…» — успокаивала я себя.

Сейчас никакая сила в мире не смогла бы заставить меня съесть даже ложку. Просто я находилась на грани: до предела истощенные нервы молили об отдыхе, память — о забвении, а душа — о покое. Просто я чувствовала себя ужасно одиноко и ужасно скучала. За короткие мгновения, что мы провели вместе, я приросла к Давиду всей кожей, разумом и аурой. И безумно хотела, чтобы он снова оказался рядом — обнял, поцеловал, поддержал…

Ещё не успев об этом подумать, я вдруг ощутила присутствие Стража. Увидела тень его фигуры, скользнувшую по материи шатра, почувствовала полный тоски взгляд и услышала тяжёлые удары сердца. В следующее мгновение тёплое дыхание легло на мою шею, всколыхнув ещё мокрые волосы, и я замерла. Что-то коснулось руки. Вот он кончиками пальцев провёл по плечу, дошёл до сгиба локтя, скользнул дальше по предплечью, задержался на запястье и осторожно тронул внутреннюю сторону ладони…

Кисть непроизвольно дёрнулась, прервав призрачные ощущения.

Я перевернулась на спину.

Естественно, палатка оказалась пуста. Кроме моего исхудавшего тела в ней никого больше не было — ни живого, ни мёртвого. И лишь снаружи доносились негромкие голоса людей, вторгавшиеся в этот одинокий мир. Наверное, я опять задремала или начала бредить — и то, и другое могло являться правдой с одинаковой долей вероятности. Наверное, рано или поздно горькие воспоминания окончательно сведут меня с ума, до последней капли выжмут истощённое сознание и превратятся в навязчивый кошмар, каким раньше являлись сны о нём…

Повинуясь внезапному и ещё неосознанному порыву, я резко встала, подошла к выходу и откинула полог.

Я не могла больше находиться в тесном шатре, тонкая ткань которого слабо фильтровала звуки и впускала внутрь чужую суету и страхи. Мне стало душно. Я задыхалась от обилия тревожных мыслей и ощущала неудержимое желание уйти туда, где моё одиночество никто бы не потревожил — подальше от ярких огней и людского шума.

Но тут же вспомнила просьбу Эмили.

Женщина просто беспокоилась или предвидела это? Или сказала специально, чтобы ненароком обронённой фразой зародить противоречивое желание сделать всё наоборот? Как в трюке про белую обезьяну, о которой нельзя было думать…

Опасаясь с ней столкнуться, я осторожно выглянула из палатки.

Запал Битвы уже иссяк, а пламя потянулось к земле и утратило яркость. В этом мире отсутствовали закаты и рассветы, полуденные часы и вечерние сумерки. Просто мрак становился то чуть гуще, то чуть реже, то светлее, то серее, а то превращался в непроницаемую темноту. И я знала, что сейчас близилась ночь. Оставшиеся в живых Воины расселись вокруг костров и вели расслабленные беседы, стараясь пустыми разговорами заглушить думы о прошедших и будущих сражениях. Эмили стояла ко мне спиной возле небольшой группы мужчин, и через монотонный людской гомон пробивался её мягкий, но звонкий голос, казавшийся сейчас даже весёлым.

Действовать нужно было быстро.

Я знала, что хрупкая женщина одним лишь прикосновением могла остановить меня и заставить вернуться, потому, стараясь не шуметь, молниеносно скользнула в сторону, обогнула шатёр и поспешила затеряться в толпе. Я надеялась, что Эмили меня не заметила и не почувствовала. Хотя если она сказала это специально, то, конечно же, сделает вид, что ничего не видела…

Словно провинившийся ребёнок, улизнувший из-под пристального надзора матери, я вырвалась на свободу. Только легче от этого не стало. Я снова бродила среди костров и разглядывала лица людей, как делала почти каждый день своего пребывания в тёмном мире. С одним исключением — теперь я никого не искала, а просто шла. Меня никто не замечал и никто не пытался остановить, потому что никому не было до меня дела. Я шла, пока меж палаток не показался край лагеря, где больше не горело ни единого огонька. Он походил на театральный занавес из плотной, чёрной материи — образованный концентрическими линиями пятачок света резко обрывался, и за ним начинался мрак, скрывавший что-то чарующее, непонятное и пугающее. Только я уже видела подобный спектакль, и заканчивался он печально…

Я обогнула последние палатки, переступила через натянутые между ними верёвки и решительно шагнула за границу последнего круга. Темнота тут же сгустилась вокруг, подобно кокону, окутав физически ощутимой пеленой, и, несмотря на поднимавшийся от земли пар, мне вдруг стало зябко. Я взглянула наверх. Серое зарево, тронувшее низкое, тяжёлое небо, никуда не исчезло, но сейчас почти не давало света. Лишь спустя некоторое время я начала различать грань, где оно соприкасалось с землёй, а затем — темневшую на его фоне цепочку скал и Врата Тьмы.

И поняла, что меня тянуло туда.

Склонившиеся, словно навечно разделённые и стремившиеся друг к другу, острые пики напоминали о самых счастливых моментах в моей жизни. По идее, я должна была их избегать, но вместо этого, как законченная мазохистка, поспешила к чёртовым скалам. Просто странная сила словно толкала меня вперёд, а в груди теплилось щемящее чувство, будто я забыла очень важную вещь или что-то не сделала.

Может, там меня ждал Давид?..

Нет, невозможно. Ведь я своими глазами видела, как его тело рассыпалось пеплом…

Сердце снова сжалось, хотя крошечный и невероятно плотный комок боли, в который оно превратилось, просто не мог сжаться сильнее. Что есть мочи я стиснула кулаки, пока не побелели костяшки пальцев, и ускорила шаг. Однако, как бы долго и как бы быстро не шла, видневшиеся вдали скалы не приблизились ни на сантиметр и продолжали дразняще маячить на горизонте. Я должна была уже преодолеть большую часть пути. Только, как и время, которое здесь то растягивалось, то сжималось, то останавливалось, не подчиняясь обычным физическим законам, пространство искривлялось по своему усмотрению и равнозначно удалялось от меня.

Наконец, сдавшись, я обнаружила себя одиноко стоявшей по центру овала, обрамлённого острыми зубьями скал. Вокруг царило безмолвие. Даже гром почему-то стих, а поле, на котором ещё недавно кипела Битва, опустело. Столько людей сражалось сегодня здесь, столько погибло, но теперь на гладкой, отполированной поверхности не осталось ничего: ни тел, ни обломков доспехов, ни крови. Старцы и Черти тоже ушли, и шевелился лишь пар, сочившийся из мелких трещин и поднимавшийся в напитанный смертью воздух.

Я попыталась разобрать, куда дальше поведёт меня внутреннее чутьё, но оно почему-то замолчало. Во все стороны: до Врат, до лагеря и до гор слева и справа было примерно одинаковое расстояние — на час пути.

С досадой плюнув на предательский ориентир, я пошла туда, где мы с Давидом брели по невидимой тропе, и странным образом уже минут через пять скалы выросли передо мной во всём своём великолепии. Только теперь, когда под ногами стали попадаться мелкие камни, а вокруг — камни с человеческий рост, я поняла, что забыла надеть сапоги. Осколки больно царапали босые подошвы, я сбивала пальцы, но поворачивать обратно даже не собиралась. А потом начался долгий подъём, без поддержки Стража казавшийся невероятно сложным. Каждый шаг требовал огромных усилий, каждый отвес я преодолевала сквозь слёзы, но мне нравилась эта боль, поскольку хотя бы на время она заставляла забыть о боли душевной.

Я карабкалась наверх, пока не изранила руки и ноги в кровь и окончательно не выбилась из сил. И остановившись, в очередной раз принялась пытать свою интуицию, чтобы понять, куда меня занесло. А главное — зачем. Два призрачных пика теперь маячили левее. Со всех сторон чёрными великанами вздымались хищные зубья утёсов с острыми как бритвы краями. А недалеко виднелся выступ, похожий на трамплин для прыжков в воду, сильно выдававшийся вперёд над почти вертикальным обрывом.

И мысль, будто гигантская волна, тут же накрыла мой разум…

Ни секунды не раздумывая, я направилась к камню и забралась на него, осторожными шагами подошла к самому краю и с замиранием сердца заглянула в бездну. Дно не просматривалось — оно скрывалось под подушкой из пара и мрака далеко-далеко внизу. Пропасть ужасала, но одновременно зачаровывала и манила неизвестностью. Хотелось нырнуть в неё, как в море, а затем свободно и гордо расправить крылья и воспарить. Она словно обещала, что я не разобьюсь, а полечу, подобно птице, и кожу мне будет обдувать обжигающе горячий ветер…

«Забытые минуты света,

Мечты о счастье и тепле –

С собою их уносит ветер,

Что дует вновь в лицо тебе…»

Прочитанное когда-то давно произведение неожиданно выплыло на поверхность из далёких глубин подсознания, удивительно точно описав данный момент. Я нахмурилась и попыталась вспомнить продолжение, будто сейчас это было безумно важно. Память немного посопротивлялась, но в конце концов поддалась и показала старую, пожелтевшую страницу, на которой чуть ниже темнели напечатанные слова:

«Колючим льдом застыли слёзы,

В душе уже надежды нет.

Блестят в бездонном небе звёзды –

Не греет их холодный свет.

Кричишь в немую пустоту,

Она глотает фразы жадно.

Обман и горе, жизнь, судьбу –

Всё пожирает безвозвратно…»

Я не могла сказать точно, когда сборник стихов попал в мои руки, но теперь эти строки застряли в голове, будто заноза, от которой невозможно было избавиться. Они крутились и крутились, снова и снова, и слишком точно передавали состояние и ситуацию, в которых я оказалась. С одним исключением — через непроницаемую пелену туч на бурлящем небосводе не было видно никаких звёзд, поскольку здесь их не существовало вовсе…

Вернувшись мыслями обратно к земле, я расчётливо смерила ужасающее расстояние до дна пропасти. Что произойдёт, если я не полечу? А я не полечу, ведь в мире, где нарушались все физические законы, закон всемирного тяготения по-прежнему работал и его невозможно было преодолеть. Я обязательно разобьюсь, моё тело упадёт на острые пики, которыми было усеяно ущелье, и… Развеется ли оно пеплом, как тела Воинов, погибших на поле, или я навеки останусь лежать среди тёмных скал, забытая всеми и даже Старцами? И куда попаду, если совершу самоубийство? В Ад как грешница? Или в Рай как Воин Света?

Но выпустит ли меня тёмный мир по собственному желанию? Дадут ли мне умереть? Ведь Давид пытался и у него не получилось…

Я укоризненно покачала головой. Гадать было бесполезно. Я не смогу получить ответы на эти вопросы, пока в моём физическом теле теплится жизнь. И никто из смертных не сможет. Мне просто нужно было решить: хотела ли я рискнуть и пересечь данную грань или же хотела всю жизнь тешиться надеждой, что, когда умру, наконец, обрету долгожданный покой. И сейчас лишь один шаг отделял меня от этого решения…

— Ну, почему? — задала я вопрос пустоте, однако она проглотила мой голос, как в поэме забытого автора.

— Почему?! — закричала я, раздирая горло, и звонкое эхо заметалось среди камней.

— Почему?..

Почему Свет выбрал нас?

Почему забрал Давида?

Почему осталась я?

И почему боялась умереть?..

Я не хотела жить без него.

Я не хотела ни за кого сражаться.

И не стану, поскольку меня здесь больше не будет…

— Прости, — прошептала я, обращаясь сразу ко всем, кто когда-либо был мне дорог.

Судорожно вздохнула и сделала шаг…

Внезапно пронёсшийся над долиной звон колокола всколыхнул всё вокруг. Он многократно отразился от каменных стен, задвоил контуры скал и покрыл их края мелкими трещинами. Я замерла в испуге, опасно балансируя над бездной. А затем резко отшатнулась, упала на уступ и отползла подальше, проклиная злосчастный звук. Каждый раз он звучал в самый неподходящий момент, словно специально меня спасая. Не позволил тёмным лишить жизни раньше, не позволил покончить с собою сейчас, да ещё и напомнил о данных Давиду и Эмили обещаниях.

Я уронила голову на колени и заревела от безысходности, даже не пытаясь подавить звонкие всхлипы, орошавшие пространство вокруг. Мне было плевать, что кто-то мог их услышать.

Потом слёзы закончились, и я просто сидела, невидящим взглядом уставившись перед собой. Ни единое движение больше не нарушало покоя чёрных скал, ни один звук, кроме гулкого громыхания в вышине, не отражался от гладкой поверхности. Потеряв счёт времени, я наблюдала, как бездонное ущелье непроглядной пеленой постепенно обнимал мрак. Как на дальней стороне овала, видневшегося между уступами гор, гасли крошечные огоньки лагеря, пока их не осталось штук десять. Как в небесах всё чаще сверкали молнии, а из трещин неторопливо сочился пар, будто одеялом накрывая уставшую землю. И не знала, что делать дальше: повторить ли попытку или смириться со своей участью и вернуться в лагерь, чтобы завтра снова встать в строй.

Но Высшим Силам уже было известно, что на второй шаг я не смогу решиться…

Тихий и непривычный шорох, будто кто-то потревожил мелкие камни, вдруг вывел меня из раздумий. Я встрепенулась, словно испуганный голубь, но больше ничего не услышала. Безмятежные скалы хранили молчание.

Наверное, показалось…

Однако вскоре шорох повторился — слишком отчётливый, чтобы быть слуховой галлюцинацией.

Я вскочила на ноги и принялась озираться по сторонам, больше из любопытства, чем из страха встретиться с каким-нибудь чудовищем или нарушившим границу смертным. Даже если в данный момент тихой поступью ко мне подкрадывалась смерть, я не боялась. Только это оказалась не она. Далеко, среди валунов я заметила какое-то движение, подошла к краю утёса, чтобы лучше рассмотреть, и увидела крошечную фигурку, совсем непохожую на старуху с косой. Словно дикий кот на охоте, человек осторожно и бесшумно скользил, перемещаясь от камня к камню и скрываясь в их глубокой тени.

И не нужно было обладать хорошим зрением, чтобы понять — Воин принадлежал Тьме.

В голове сразу зароились вопросы: кем был этот тёмный, что высматривал на границе и как остался незамеченным Дозором, расставленным по периметру скал? Однако потом я осеклась, вспомнив, что Иван легко проник на нашу территорию, а значит, это не составляло большого труда. Второй ответ тоже не заставил себя долго ждать. Приглядевшись, на небольшом расстоянии от охотника я заметила ещё два силуэта, едва различимых в кромешной мгле — добычу. И поддавшись очередному благородному и глупому порыву, сорвалась с места, поскольку понимала, что подобная сцена не предвещала ничего хорошего.

Бежать босиком по каменистой поверхности оказалось неприятно и местами даже больно, но всё равно я порадовалась отсутствию сапог, которые породили бы оглушительное эхо и оповестили всех вокруг о моём приближении. А так звук неаккуратных шагов практически заглушался редкими раскатами грома, и я могла надеяться, что сосредоточенная троица не услышит и не заметит моего приближения. Когда же расстояние между нами достаточно сократилось, я спряталась за большой валун. И уже оттуда попыталась разглядеть и самого тёмного, и тех, кого он так упорно преследовал, чтобы разобраться — что здесь вообще происходило и стоило ли мне в это лезть.

Тоненькая фигурка хищника принадлежала скорее юноше или вообще ребёнку, поскольку худощавое телосложение и резкие, угловатые черты выдавали в нём ещё несформировавшегося человека. Однако двигался он невероятно грациозно и не по-детски уверенно. Поскольку я следила за ним, а он следил за двумя другими Воинами, лица мне видно не было. Потому я перевела взгляд дальше — на его жертв.

И обомлела, узнав Ивана.

Он не надел доспехов, и сейчас его широкую спину покрывала лишь тонкая ткань, а единственным атрибутом для защиты был меч. Рядом шла девушка. Высокая, практически с него ростом, одетая в пресловутую униформу и красовавшаяся таким же отсутствием обмундирования — Вероника. Кто же ещё? Светлые волосы она собрала в конский хвост и спрятала под рубашку, что сделало её похожей на стройного юношу, ведь девичьего в широкоплечей фигуре было мало. Свободной рукой она сжимала ладонь парня и периодически, когда не оглядывалась по сторонам, бросала на него взволнованные взгляды.

Нахмурившись, я наблюдала за этой сценой.

А потом неожиданно поняла…

Возле любого тёмного Воина я чувствовала угрозу, агрессивную ауру, на интуитивном уровне научившись различать «Своих» и «Чужих». Подобная аура окружала человека, преследовавшего беглецов, исходила она и от самого Ивана, когда тот поменял Выбор и пришёл в скалы. Однако сейчас угрозы я не ощущала — Иван с Вероникой покинули лагерь Тьмы…

Чтобы вернуться!

Сердце радостно и громко забилось в груди, оповещая всех о моём присутствии.

Елиазар оказался прав!

Я оказалась права!

Иван всё-таки стал тем избранным, который был способен изменить исход Битв! И хотя никогда и ни при каких обстоятельствах он не смог бы причинить Веронике вред, увести её за собой оказалось ему по силам!

Опьянённая внезапным открытием, я на несколько мгновений забыла о маленьком охотнике и очнулась только тогда, когда он шевельнулся, явно приготовившись к броску. Времени на обдумывание стратегии не осталось. Тёмный рассчитывал на эффект внезапности, долго выслеживая беглецов и выжидая подходящий момент для нападения. У меня же такой возможности не было — действовать нужно было здесь и сейчас. Я рванула вперёд, подобрав первый попавшийся камень и моля всех Богов и Высшие Силы, чтобы они не позволили мне промахнуться. Противостоять ему в ближнем бою я просто не смогу. Я не готовилась к спонтанной вылазке, оставив доспехи и даже обувь в палатке Эмили. А где сейчас находился мой меч, вообще не представляла — он остался лежать на поле брани и исчез вместе с телами павших Воинов. Конечно, потом оружие появится на своём законном месте, но сейчас это никак мне не поможет.

«Они убили стольких светлых Воинов!» — подкинул язвительную мысль разум.

Или Тьма…

«Он убил Стража, а ты хочешь защищать его ценой собственной жизни?» — вопил он.

Я понимала, что мои действия были нелогичны и нерациональны. Я понимала, что тёмный мог убить меня, безоружную и опрометчиво затеявшую с ним схватку. Только сердце подсказывало, что я поступала правильно. Пусть после смерти Давида Свет перестал для меня что-либо значить — я пыталась помочь не ему, я пыталась помочь Ивану. И потому, сократив расстояние до предела, размахнулась и бросила камень…

Рука не дрогнула. Снаряд попал в голову тёмного, заставив того потерять равновесие. Однако бросок оказался недостаточно сильным, чтобы нанести ему ощутимый вред или лишить сознания. Воин нырнул вперёд, упал на колени и схватился за затылок, на котором заблестела кровь. Не проронив ни звука, он стал озираться по сторонам, пытаясь обнаружить бросившего камень, то есть меня. Я быстро спряталась за валун и лихорадочно принялась подыскивать, чем можно было бы обороняться в ближнем бою, ведь понимала, что теперь поединка никак не избежать. Но, как назло, рядом лежали лишь огромные булыжники, поднять которые человеческое тело просто не могло. А оставшиеся крупицы силы Фалега, иногда пробивавшиеся из неизведанных глубин, сейчас предательски молчали. Они словно специально оставили меня разбираться с данной ситуацией самостоятельно, хотя с их помощью я могла бы обрушить на тёмного целую скалу, и Свет получил бы желаемое…

Несмело выглянув из-за камня, я увидела, что Воин развернулся и двинулся в мою сторону, позабыв о первоначальной цели. Теперь его лицо, освещённое вспышками молний, можно былоотчётливо разглядеть. Как и фигура, оно принадлежало скорее ребёнку, а непропорционально большие глаза блестели от возбуждения и буравили валун тяжёлым взглядом, будто просвечивая его насквозь. Короткие, неаккуратно остриженные волосы падали на лоб рваным краем, но я прекрасно помнила, что ещё несколько часов назад они являли собой длинные и красивые локоны…

Ко мне шла Мелания — тринадцатилетняя девчушка, которую Судьба занесла в беспросветный кошмар, выдернув из кошмара земного. Совсем ещё юная, но невероятно опасная. Я судорожно сглотнула, вспомнив, какие чудовищные удары она наносила, распалённая яростью сражения и подстрекаемая изнутри злобой и ненавистью. Если бы не спасительный звон колокола, Мелания убила бы меня вооруженную и в латах. А сейчас, когда я не держала в руках ничего, кроме воздуха, я была обречена…

Что ж, мне нужно было только задержать её.

Больше не таясь в укрытии, я бросилась к ближайшей каменной россыпи и схватила первый попавшийся осколок, который неожиданно удобно лёг в руке. Случайно или нет, но один его край имел режущую грань, словно лезвие кинжала, а другой сужался, наподобие рукоятки. Я двинулась на Меланию, крепко сжимая это примитивное оружие и стараясь ничем не выдать своего страха, поскольку не бояться девочку было просто невозможно.

— Предатели! — хищно прошипела она, когда мы поравнялись. — Вы все предатели!

Очевидно, что Мелания не хотела быть услышанной, ведь насколько бы ни была велика её сила, даже она не смогла бы справиться сразу с тремя Воинами, утратив преимущество внезапности. Но и я не хотела, чтобы Ваня с Вероникой вернулись — а вдруг справится?..

— Ты тоже предала Свет! — напомнила я.

И отметила, что раскаты грома стали звучать ближе и громче, словно специально заглушая наши слова.

— Нет! Я просто вернулась! — возмутилась девочка.

— Вот и они возвращаются! — воскликнула я. — Дай им уйти!

— Они предали Тьму! Они не должны жить!

— Тогда ты тоже не должна! — упрямо продолжала настаивать я, указывая на двойные стандарты.

— Думаешь, сможешь меня убить? — скептично вздёрнула бровь Мелания, рассматривая моё оружие.

— Не смогу, — честно призналась я. — Но не позволю убить их!

— Нет, тоже не сможешь! — рыкнула она и, словно японский самурай, прыгнула на меня, рассекая воздух.

Я отскочила в сторону и импровизированным ножом полоснула Меланию по руке, но не смогла нанести особого урона. Зато её меч, обрушившийся на место, где я только что стояла, высек из камня искры. Разозлившись из-за промаха, тёмная один за другим с бешеной скоростью принялась совершать колющие выпады, пытаясь меня достать, а я, словно балерина, закрутилась на месте, невероятным образом пропуская их мимо себя.

Но потом отточенное лезвие всё же задело моё предплечье. Сначала я ничего не почувствовала — мышцы, сосуды и нервные окончания моментально рассоединились раскалённым металлом, который частично их прижёг. Затем по руке заструилась кровь, а в мозг начали поступать болевые импульсы, вопящие, что целостность организма была нарушена. Я схватилась за рану и сосредоточенным взглядом впилась в Меланию, которая по-королевски гордо выпрямилась, вздёрнула острый подбородок и довольно улыбнулась.

— Тебе со мной не справиться! — пафосно произнесла она.

— Знаю, — прошептала я, глядя в бездонные, карие глаза, чем-то похожие на глаза Давида, только холодные и злые. — Я ведь безоружна…

— Тогда зачем тебе это? — не унималась девочка.

— А тебе зачем? — огрызнулась я. — Это против правил! Нам нельзя сражаться вне Битв!

— Поэтому ты швырнула мне камень в затылок?! — съязвила она и атаковала снова.

Мелания больше не являлась запутавшимся в буре эмоций подростком. Она знала, что и для чего делала. И делала это бездушно и расчётливо, с точностью робота и с беспристрастностью киллера. Она не задумывалась над тем, что было хорошо, а что плохо, подобно машине, просто выполняя заложенную в её голову программу: выследить и ликвидировать двух беглецов и убить меня, если я попытаюсь помешать. Именно для этого Тьма держала девочку на расстоянии — она предвидела, что Иван неизбежно станет одним из них. Именно для этого сегодня сделала её тёмной — чтобы он не смог забрать Веронику. И именно для этого Свет привёл меня в скалы.

Кто запустил эту партию раньше?

Кто из Высших сделал первый ход?

И наблюдали ли они сейчас за нашей схваткой, делая ставки каждый на своего игрока, или планировали следующий шаг, уже зная, чем всё закончится?

Но исход мог быть только один. Юное создание словно с пелёнок упражнялось во владении мечом, а мои жалкие попытки увернуться и избежать смерти на сражение совсем не походили. Вокруг крошился камень, разлетались искры и брызги крови — конечно же не Мелании, а моей. Вскоре рубашка на мне полностью покраснела, а на коже не осталось ни единого целого сантиметра, и, в очередной раз чудом пропустив мимо чудовищный удар, но получив при этом новое скользящее ранение, я остановилась, тяжело и часто дыша.

— Не хочешь просить пощады? — надменно спросила Мелания.

— Нет, — хрипло ответила я, хотя у самой перед глазами уже всё плыло. — Ты меня не пощадишь…

— Верно!

И она ударила снова — с размаху рубанула от плеча, а затем повторила действие в обратном порядке, описав в воздухе восьмерку. Я отпрыгнула назад, потом второй раз. И неожиданно наступила на острый камень, взвыв от боли и почувствовав, как из стопы хлынула тёплая жидкость. Потеряла равновесие и чуть не пропустила выпад, от которого в последний момент всё-таки смогла увернуться.

Но последовавший за ним толчок повалил меня на землю.

Я рухнула, бессильно мотнув головой и едва успев выставить окровавленные руки. Сопротивляться дальше просто не имело смысла. Я знала, что сейчас Мелания опустит меч и отделит мою голову от тела. Однако в ней, пока ещё являвшейся частью организма, билась одна единственная мысль — лишь бы Иван успел уйти…

— Лиза! — его голос раздался совсем рядом, и я застонала от досады.

Только не это…

Всё было зря…

— Уходи!.. — слабо прохрипела я, но Иван не услышал.

С трудом подняв лицо, я увидела, что Мелания оставила почти поверженную и недобитую меня и переключилась на свою основную цель. Девочка знала — мне осталось недолго, поэтому опасности я больше не представляла. А парень не был способен справиться с ней в одиночку. Для нас обоих Мелания являлась слишком сильным соперником. За несколько ударов Иван был сбит с ног. Она победно нависла над ним как коршун над добычей, желая выполнить задачу до появления третьего Воина — Вероники, которая оказалась менее быстрой, чем её спутник, и сейчас только бежала к месту схватки.

Но все мы прекрасно осознавали, что помочь девушка не успеет…

Собрав в кулак остатки сил, я поднялась на трясущихся ногах и бросилась Мелании на спину, чтобы перехватить её руку. Однако в слабой и неуверенной хватке девочка извернулась, словно кошка, напряжённо дёрнулась, и в этот момент где-то под рёбрами моё тело пронзил раскалённый металл.

Я задохнулась.

Широко распахнутыми от боли и ужаса глазами я смотрела в две чёрные бездны, наполненные холодом и мраком, и отчётливо видела перед собой красное пламя, преследовавшее меня во снах. Во взгляде девочки горел иной огонь, но он был не менее страшен. Её лёд сковывал разум, проникал в мозг, парализовал волю и расползался дальше, окутывая конечности причудливыми узорами и подбираясь к самому сердцу. Скривившись в довольной ухмылке, Мелания глубже воткнула свой меч, а затем резким движением вытащила его и отпустила руки.

Я безвольно упала на землю, ударившись виском о твёрдую поверхность.

Кажется, к Мелании подскочил Иван.

Кажется, он отшвырнул её в сторону с такой силой, что девочка пролетела по воздуху несколько метров и врезалась спиной в скалу.

Кажется, парень склонился надо мной и просунул руку под голову, придерживая её, как недавно я придерживала голову Давида.

— Лиза… — словно через тугую пелену позвал он. — Лиза!

— Оставь… Убьёт… — попыталась я ответить, но в горле что-то противно булькнуло, заставив закашляться.

Перед глазами всё поплыло, не позволяя ни сосредоточиться, ни сфокусировать взгляд, ни задержать его на Ванином лице. Мне было ужасно больно: бок словно пожирало изнутри адское пламя, а разрезанные лёгкие горели от отсутствия кислорода. Я попробовала втянуть немного воздуха, но вместо этого в них попала жидкость, вызвав новый приступ кашля. Попыталась ещё раз, но потом сдалась и безвольно уронила голову.

— Ты только не умирай! — прошептал Иван, когда я перестала дёргаться.

— Она…

— Вероника всё сделала, — тихо ответил он дрогнувшим голосом, буквально прочитав мои мысли.

С трудом переведя взгляд, я всё-таки смогла увидеть, чем закончилось для тёмной нападение вне Битвы.

Недалеко от нас распростёрлось крошечное тело девочки. Её карие глаза застыли, ледяной огонь в них угас, но юное лицо осталось таким же злым и решительным. Над ней, сжимая в руке окровавленный меч, стояла зеленоглазая. Являясь одним из самых сильных Воинов Тьмы, а теперь и Света, Вероника всё сделала быстро и профессионально — Мелания умерла мгновенно, не имея ни малейшего шанса вернуться. Однако это не вызвало у меня ни радости, ни удовлетворения.

— Я отнесу тебя в лагерь, — сказал Иван и попытался меня приподнять.

— Нет… — я схватилась за него.

И тут же уронила руку обратно — это движение отняло последние силы.

— Я не дам тебе умереть! Что я скажу твоему отцу?!

— Ты ей уже не поможешь, — произнесла незаметно подошедшая Вероника, сочувственно коснувшись Ваниного плеча.

И она была права.

В тёмном мире не держали смертельно раненых, а я уже чувствовала, как немели конечности, как лёгкие всё больше наполнялись кровью и как жизнь стремительно покидала моё тело. Нести меня к людям не имело никакого смысла — лагерь находился слишком далеко, и я умру раньше, чем они достигнут первого круга. К тому же из-за меня они замедлятся, а им нужно было быстрее покинуть чёрные скалы. Ведь на месте Тьмы, после неудачи Мелании, я бы послала в погоню всю тёмную Армию, лишь бы их остановить.

— Прости меня, Лиза… — Иван сокрушённо повесил голову и заплакал скупыми мужскими слезами. — Я принёс столько боли, а ты…

— Сними…

— Что?

Я потянулась к шее и бесчувственными пальцами ухватилась за цепочку, а Иван приподнял мою голову, чтобы помочь её снять. Как могла, я вложила крест в его руку, больше просто погладив ладонь, чем зажав кулак. Однако даже от этого движения я содрогнулась в мучительных конвульсиях, и из раны вылилась новая порция крови.

— Помни…

— Конечно, — тихо ответил он. — Я никогда тебя не забуду. И никогда не заслужу прощения.

— Уже… Простила… — из последних сил прошептала я.

А потом боль неожиданно утихла, и я испытала невероятную лёгкость и облегчение. Кошмарный сон, в этой реальности облачившийся в иные формы, закончился тем же: Давид был мёртв, и я уходила вскоре после него. Я обмякла в Ваниных руках. Голова перекатилась набок, и перед затуманенным взором встали маячившие на горизонте кривые пики Врат Тьмы, да труп девочки, застывшим взглядом по-прежнему наблюдавший за нами. Но ни то, ни другое меня уже не интересовало, поскольку у подножия далёкого утёса показалась человеческая фигура — светлое пятно в кромешном хаосе и мраке, разгонявшее темноту вокруг, подобно пламени крошечной свечи. Складки его белоснежной одежды колыхались, вторя невидимым течениям воздушных масс, а в неторопливой поступи читалась усталость от вечной жизни, которая никогда не сможет оборваться, как обрывалась сейчас моя. Я расслабленно выдохнула, выпустив из лёгких последний воздух, и улыбнулась.

Ко мне шёл Елиазар…

Глава 10. Возвращение

— Есть изменения? — парень сцепился недобрым взглядом с не менее жёстким взглядом врача.

— Пока нет. Но мы внимательно следим…

— Да плевать!.. — почти крикнул парень, однако в последний момент сдержался и шумно выдохнул, пытаясь успокоить свой гнев…

Когда он очнулся, перед глазами по-прежнему был лишь мрак, наполненный красными и белыми вспышками, которые проносились мимо с бешеной скоростью, словно гонщики на «Формуле-1». Затем парень понял, что находился в какой-то кабине и практически лежал на руле со сдувшейся подушкой безопасности. Кажется, она сломала ему нос, и теперь из него не останавливаясь текла кровь, омывая подбородок и наполняя рот солёно-металлическим привкусом. Языком он нащупал острый край обломанного зуба. И усмехнулся, ведь зуб ему выбили не здесь, а в тёмном мире. Здоровенный мужик, с которым он схлестнулся в тринадцатой Битве, с такой силой треснул рукоятью меча по челюсти, что не только раскрошил резцы, но и вогнал в ротовую полость кусок шлема…

Всё ещё пребывая сознанием в другой реальности, Иван попытался понять, остался ли он в живых или его убили в сражении и потому он вернулся на землю. Он не мог сказать, чем завершилась Битва — последняя тринадцатая Битва. Он не слышал, чтобы кто-то остановил её и объявил победителя. В памяти осталась лишь схватка с тем громилой — Микулой, белорусом, кажется, — который превосходил его по габаритам и силе раза в два и потому гарантированно должен был прикончить. И ещё звон колокола, пронёсшийся над долиной…

На этом воспоминания обрывались.

Получается, его убили в последнюю секунду?

Нет, это было невозможно — если бы его убили там, он бы умер и здесь. Но он очнулся…

А Вероника?

Что произошло с ней?

Кажется, он посмотрел на девушку в момент удара колокола, и она была жива. Иван усмехнулся — уж с ней точно никто не смог бы справиться! Скорее, это Вероника снесла бы половину светлого Войска… То есть тёмного Войска… В любом случае она тоже должна была вернуться.

Выходит, Битвы закончились и их отпустили?..

С одной стороны, Иван испытал облегчение, что кошмар, так резко и неожиданно ворвавшийся в его жизнь и всё в ней перевернувший, наконец, прошёл. Но вместе с тем ощутил и сожаление, ведь в этом кошмаре, во мраке и хаосе тёмного мира он нашёл смысл всей своей новой, перевёрнутой жизни. И без этого смысла, без Вероники, существовать дальше просто не мог…

Однако Иван не знал, где её искать. Девушка упоминала лишь город, а обменяться адресами они не успели. Да и не посчитали нужным, не имея уверенности, что выживут и вспомнят друг друга после всех сражений. Но Иван помнил. И никогда не сможет забыть, а потому будет искать её хоть до самой старости — современные технологии и интернет ему в помощь…

Шатаясь, словно пьяный, Иван вывалился из тесной кабины и огляделся, пытаясь сообразить, где и почему оказался.

Итак, он попал в аварию.

Автомобиль съехал в кювет и практически обнял капотом столб. Из-под разбитого бампера уже начинали просачиваться тонкие струйки дыма, двигаясь и извиваясь в причудливом танце, будто маленькие змейки под дудку невидимого заклинателя. Это загорелся двигатель, так что сегодня ночью он вполне мог бы сгореть заживо вместе со своей кучей металлолома. Рядом шумела трасса. По ней, ослепляя светом фар, проносились большегрузы — именно их вспышки парень принял за всполохи молний тёмного мира. А потом из глубин подсознания выплыл неожиданно возникший на дороге силуэт, по вине которого всё и произошло — Исаия не снизошёл до разговоров и предупреждений, а просто бесцеремонно скинул его с дороги. Казалось, с тех пор прошло много лет, хотя на самом деле лишь несколько мгновений. Иван напряжённо принялся вычислять, сколько именно, и прокручивать в памяти предыдущие события: покупка машины, рабочие перспективы, учёба, Лиза, её отец…

Чёрт, Лиза!

В момент аварии он разговаривал с ней, но, похлопав себя по куртке, понял, что телефон остался в машине. А та уже занялась весёлым пламенем и грозила в любую секунду взорваться, поэтому лезть обратно было форменным самоубийством. Зато рука нащупала в кармане нечто иное, чего там не должно было быть. Насколько мог, Иван склонил голову и удивлённо вытащил за цепочку серебряный крестик — маленький, без каких-либо украшений и, по сути, представлявший собой две пересекавшиеся перекладины.

Крестик, который отдала ему Лиза, умирая в том мире…

Не помня себя, парень кинулся к дороге и, прорвавшись сквозь непрерывный поток машин, перебрался на другую сторону. А затем принялся бегать и ошалело размахивать руками, останавливая попутный транспорт. Многие проезжали мимо, не желая подбирать ненормального мужика, но один водитель всё же притормозил.

— В больницу? — спросил он, увидев, что Иван был весь в крови.

Ну, и естественно, заметив полыхавший в кювете автомобиль — в сгущавшихся сумерках сложно было не заметить ярко-оранжевое зарево.

— Потом, — отказался Иван и плюхнулся на переднее сидение. — Позвонить дашь?

— Ещё кто-то пострадал? — спросил мужчина, протягивая Ивану телефон и пачку влажных салфеток.

— Нет, только я, — замотал головой парень, а затем назвал водителю адрес.

Пока ехали до города, Иван сделал звонок и сообщил в органы про аварию. Сказал, что поехал в больницу, хотя на самом деле стремился попасть совершенно в другое место. Парень знал, что уже не успеет — Лизу невозможно было спасти. Она умерла четыре дня назад у него на руках, и Старец развеял её прах над чёрными скалами. Однако в этом мире прошло всего несколько минут, а значит, она ещё была там. Иван сам до конца не понимал, чего хотел. Он давно простился с ней, давно смирился и свыкся с её смертью, но ему необходимо было ещё раз увидеть её здесь и воочию убедиться, что она уже не вернётся…

По пустынным вечерним дорогам они быстро добрались до нужного дома. Во дворе стояла карета скорой помощи, полиция, небольшая толпа зевак, привлечённых шумом, и взволнованные соседи, в столь поздний час высыпавшие на улицу.

— Спасибо, брат, — бросил Иван, когда они остановились, хлопнул дверью и устремился к машинам с мигалками.

Парень бесцеремонно растолкал прохожих, прорвался к самому эпицентру и, наконец, увидел.

Тело девушки как раз погрузили на носилки и накрыли простынёй. Из-под белой материи виднелись русые волосы, разметавшиеся, словно по подушке после сна, и рука — тонкое запястье с длинными, узловатыми пальцами. Однако этого ему было недостаточно. Не спрашивая ни у кого разрешения и не замечая, что его пытались остановить, Иван решительно подошёл к носилкам и откинул край…

Изумлённый взгляд широко распахнутых карих глаз был устремлён в бездонную синеву темнеющего неба, на котором уже отгорели яркие краски заката и зажигались первые звёзды. Лиза будто заворожено разглядывала недосягаемые глубины космоса, пытаясь постичь его тайны, и потому не замечала, что происходило рядом с ней на земле. Что вокруг перешёптывались люди, суетились медики и сверкали огни, провожая её в последний путь.

У Ивана в груди что-то болезненно сжалось — слишком хорошо он помнил этот взгляд. Разум мгновенно захлестнули воспоминания, как тайком ото всех они выбирались на крышу высотки, кутались в одеяло и сидели там до утра, разглядывая огни ночного города и тусклые, крошечные точки, покрывавшие небосвод. Лиза так же мечтательно и задумчиво смотрела на них, выискивая в беспорядочной россыпи ей одной видимые фигуры и скопления, дорисовывая воображаемые линии и донимая его вопросами: могла ли где-то во вселенной существовать другая такая же планета, на которой обитали другие разумные существа, и получится ли у человечества когда-нибудь её достичь, и существовал ли на небе Рай, и попадали ли люди в него после смерти или же переносились к одной из этих бесчисленных звёзд…

А Иван смотрел на неё.

Что ж, теперь Лиза получила ответы на свои вопросы. И словно удивляясь этому, её рот, обрамлённый тонкими, уже посиневшими губами, чуть приоткрылся. Однако рассказать о своих открытиях девушка не сможет никогда и никому, поскольку её дыхание замерло навсегда…

Больше Ивану ничего не было нужно. Растерявшиеся было медики быстро сообразили, что парень не собирался им мешать, и продолжили работу: вернули на место простыню и погрузили труп в машину.

— Вы знали погибшую? — спросил внезапно появившийся рядом полицейский.

— Знал.

Пока прилипший хуже навозной мухи медик заклеивал ему рассечения, измерял пульс, давление и светил фонарём прямо в глаза, от чего хотелось врезать тому по челюсти, Иван рассказывал. Он продиктовал свои данные, данные погибшей, данные её отца, назвал места учёбы и работы, адреса, телефоны, явки, пароли… Объяснил, почему сам появился в таком виде, но от госпитализации отказался, пообещав, что позже самостоятельно приедет в больницу. Потом Иван поведал полицейскому историю их с Лизой отношений. Рассказал, что она увидела по телевизору репортаж про метеорит, испугалась конца света и позвонила ему. А он хотел вернуться, но не справился с управлением и разбился. Видимо, решив, что он умер, Лиза выпрыгнула в окно — такие вот Ромео и Джульетта местного разлива. Затем парень дал контакты её лечащего врача, который должен был подтвердить, что у девушки уже была попытка суицида, ну, и имелось наследственное безумие, доставшееся от матери.

Всё равно Лизе это уже не повредит…

После окончания допроса они с полицейским поднялись в квартиру.

Удивительно, но Павел Наумович открыл почти моментально, будто готовился к их появлению и поджидал возле двери. Однако, как и прежде, нифига не сообразил, в ответ на вопросы промычал что-то невнятное и, развернувшись на полуслове, будто внезапные посетители перестали для него существовать, прошаркал обратно в комнату. Мужчина уронил на диван своё грузное тело, и маленькую квартиру тут же огласил громогласный храп.

Полицейский всё быстро осмотрел и зафотографировал: и разбитый пульт, и распахнутое окно, и пустые бутылки, валявшиеся на полу. Положил в пакет и забрал с собой Лизин сотовый телефон. Попросил передать храпевшему мужику, чтобы тот с ним связался, когда протрезвеет. Попросил, чтобы Иван сам потом появился в отделении. Напоследок ткнул кончиком ручки розу, лежавшую на кухонном столе и уже слегка подвявшую без воды, и ушёл, оставив парня наедине с пьяным отцом Лизы.

Избавившись от раздражителя, Иван тяжело вздохнул.

Он понимал, что сделать ещё предстояло многое. Нужно было доехать до больницы и засвидетельствовать травмы, иначе у него могли отобрать права за то, что оставил место аварии. Только сейчас это не особо его интересовало. Нужно было позвонить семье и объяснить, почему не появился на даче. Однако разговаривать не хотелось, а выслушивать причитания матери — тем более. Нужно было ещё много всего, но Иван лишь написал своим короткое сообщение — мол, так-то и так-то, задержался в городе, а телефон разрядился. Отшвырнул сотовый Павла Наумовича и устало опустился в кресло.

И стал ждать.

Чего именно — сказать было сложно.

Возможно, наступления нового дня.

Возможно, пробуждения несостоявшегося тестя.

Возможно, забытья…

От всего произошедшего голова шла кругом. Парень лихорадочно составлял план дальнейших действий, стараясь всё учесть и ничего не забыть, мрачно перебирал в памяти события последних тринадцати дней, вернее тринадцати мгновений, и пытался состыковать их со своей новой, земной реальностью.

Пытался осознать, кем он стал.

Иван больше не являлся преданным другом и хорошим парнем, верным высшим моральным идеалам, который всегда был готов прийти на помощь и подставить надёжное плечо. Он примерил на себя роль и предателя, и спасителя, и обманщика, и убийцы. Он замарал душу и совесть, пройдя через все адские круги её угрызений, и ещё долго их отголоски будут обгладывать его изнутри, напоминая о совершённых в тёмном мире поступках. Но если бы ему предложили всё повторить, то Иван не раздумывая поступил бы так же, ведь благодаря своим ошибкам он нашёл настоящую любовь…

«Любовь» — это слово хотелось выплюнуть, поскольку теперь оно казалось каким-то плоским, обыденным и заезженным. Его можно было произнести двести раз и не почувствовать ничего. Нет, Иван ощущал совсем иное. Вот Лизу он любил — земной, простой любовью. Испытывал к ней нежность и жалость, как к бездомному котёнку, которого хотелось обогреть и о котором хотелось заботиться. Однако Лиза умерла… И ничего не произошло: солнце не рухнуло с небес, свет не померк, жизнь не остановилась. Девушку увезли, накрытую простынёй, застывшую и бездыханную, но от этого Ивана охватывала лишь печаль, да осознание навсегда поселившейся в сердце вины.

И только…

А без Вероники жизни он не видел. В ней он обрёл настоящий смысл — яростный, безумный и едва не спаливший его тёмным пламенем. Ради неё совершил столько ужасных поступков, разрушил чужие Судьбы и потерял себя. Иван понимал, что прежним он никогда уже не будет, а потому долго и мучительно ему придётся учиться жить с новым собой…

Парень встрепенулся с первыми лучами солнца, скользнувшими по грязному ковру под ногами, и обнаружил, что всё ещё сидел в кресле, кулаком подперев разбитое лицо. Видимо, глубоко погрузившись в мрачные размышления и поддавшись навалившейся усталости от всего произошедшего, он не выдержал и заснул. Отец Лизы по-прежнему храпел напротив, как впавший в спячку медведь, и просыпаться явно не собирался. Иван терпеливо прождал до обеда, даже не меняя позы. Однако потом его терпение закончилось. Он решительно поднялся и с силой толкнул мужчину в бок.

— Вставай, тёмный!

С ним не стоило беспокоиться о конспирации. Даже если эта пьяная рожа ляпнет кому-нибудь что-нибудь лишнее, а не официальную версию событий, все подумают, что у запойного алкоголика просто началась белая горячка. Если он вообще когда-нибудь протрезвеет до такой степени, чтобы кому-нибудь что-нибудь ляпнуть. В подтверждение Павел Наумович заёрзал на диване, пробубнив что-то нецензурное — видимо, послав парня куда подальше.

И Иван пошёл.

На кухню. Взял графин с водой, вернулся в зал и вылил его на голову матершиника.

— Вставай, говорю! — повысив голос, повторил Иван.

Мужчина подскочил от неожиданности и забористо выругался. Затем вытер стекавшую по лицу воду рукавом рубашки, почесал давно небритую щёку и вроде бы осознанно посмотрел на Ивана.

— Чего тебе? — зло фыркнул он и окинул комнату беспокойным взглядом в поисках бутылки.

— Лиза умерла, — сухо ответил Иван.

Мужчина замер.

Сначала на его лице не было никаких эмоций, кроме застывшей маски недовольства и раздражения по отношению к незваному гостю. Но потом до отравленного мозга долго-долго и медленно-медленно начал доходить смысл произнесённых слов. Недовольство исчезло, угрюмые морщины разгладились, брови сошлись и вздёрнулись домиком, а в пустых карих глазах зашевелилось осознание.

Зашевелилось вместе с болью.

— Как?.. — наконец, выдохнул он, став похожим на побитую собаку.

— Её убили. Битвы прошли, пока ты дрых, — бросил парень, пытаясь своими словами наказать нерадивого папашу.

Однако того, что произошло дальше, Иван совершенно не ожидал.

Павел Наумович запрокинул голову, широко открыл давно нечищеный рот и протяжно завыл, словно раненый зверь. И от его нечеловеческого воя крошечная квартира буквально ожила: стёкла задрожали, обои покрылись мелкими трещинами, с потолка посыпалась штукатурка, а во все стороны полетели пустые бутылки, с грохотом и звоном разбиваясь о мебель и стены. Поставленный на стол пустой графин взорвался. Потом взорвался телевизор, лопнули стеклянные дверки серванта, а выставленная в нём старомодная посуда начала весело подскакивать, охваченная цепной реакцией, будто китайский фейерверк.

Иван побледнел и, пытаясь голыми руками заслониться от осколков, с бешеной скоростью пролетавших в затхлом воздухе, подобно пулям, кинулся к валявшемуся на полу телефону. Не раздумывая, парень набрал номер единственного человека, к которому в своё время Лизе не хватило духу обратиться, но который был способен хоть чем-то помочь.

Он позвонил Лазаревскому…

От накативших воспоминаний и всколыхнувшегося раздражения Ивана буквально затрясло, но тонкая девичья рука, словно змейка, скользнула поверх сжавшегося кулака, успокаивая эту бурю. Иван повернул голову и посмотрел в зелёные глаза своей спутницы. И ему сразу стало легче.

— Какой толк следить? Вылечите его! — взмолился парень. — Их вы профукали, так хоть его на ноги поставьте!

— Мы делаем всё возможное, — спокойно ответил врач. — Мы пока…

— Ради Света! — раздражённо перебил его Иван. — То есть, в вашем случае — ради Тьмы! Доктор, перестаньте использовать это безликое «Мы»!

— Хорошо, — тоже чуть раздражённо выдавил Лазаревский. — Я пока не могу гарантировать, что он вернётся. У Павла Наумовича алкогольный делирий в очень серьёзной форме. Белая горячка по-простому. Он не воспринимает действительность, у него психомоторное возбуждение, галлюцинации, нарушение ориентации во времени и пространстве. И стремительно развивается Корсаковский синдром…

— Какой, блин, синдром?..

— Корсаковский. Это расстройство нервной системы, — снисходительно принялся объяснять Лазаревский, слегка усмехаясь и явно издеваясь. — Характеризуется амнезией, дефицитом эксплицитной памяти и конфабуляцией. Обычно его вызывает многолетнее и чрезмерное употребление алкоголя…

— У него не было многолетнего употребления алкоголя! Павел Наумович пил два месяца — с момента смерти жены! И вы это прекрасно знаете!

— Двух месяцев бывает достаточно, чтобы привести к инвалидности и даже к смерти. От этого никто не застрахован. Но моё мнение, не как психиатра-нарколога, а как…

— Тёмного? — хмыкнул Иван.

— Как человека, — поправил врач. — Павел Наумович не хочет возвращаться.

— Из-за чего, Анатолий Сергеевич? — спросила Вероника.

— Анатолий Сергеевич… — передразнил Иван.

— Прекрати! — шикнула она.

— Понятное дело, из-за чего! — закричал парень, размахивая руками. — Его жена и дочь мертвы, и тёмные тому причина! Он знает, что виноват!

— Не только тёмные, — ехидно напомнил Лазаревский, заставив парня замолчать и зло засопеть.

— Ваня! — снова одёрнула его Вероника. — Битвы закончились, успокойся!

— Вот именно, — подхватил врач. — Мы больше не враги, поэтому я не понимаю вашего негативного настроя…

— Неужели ничего нельзя сделать? — попыталась она вернуть разговор к главной теме. — Как-то помочь?

— Ему проводят всю необходимую терапию. Но боюсь, что изменения ЦНС имеют необратимый характер…

— А можно его увидеть? — мягко спросила девушка, поглаживая напряжённую руку своего спутника.

Иван удивлённо на неё посмотрел, по-прежнему не понимая, зачем она так рвалась к незнакомому, чокнутому дядьке.

— Он вас не увидит, — развёл руками врач, а потом сцепил их перед собой, оперев локти в крышку стола.

— Не страшно. Мы только поговорим с ним…

— Он не услышит, — тем же тоном ответил Лазаревский, чуть усмехнувшись.

— И пусть! — упрямо продолжила Вероника. — Мне кажется, он всё равно почувствует наше присутствие. Вдруг это поможет облегчить его состояние?

— Оно носит больше физиологический, нежели психологический характер, так что вряд ли… Но, чем Чёрт не шутит? Пойдёмте.

Как по команде, все трое одновременно поднялись из кресел и двинулись к выходу из кабинета. Лазаревский распахнул дверь, пропуская посетителей вперёд, а затем громко её захлопнул и закрыл на замок, чтобы в его отсутствие никто не проник в святая святых психиатрической клиники.

Пациенты, которых пока было мало, после ужина разошлись по палатам, и коридоры больницы опустели. Лишь тяжёлая поступь двух мужчин, да лёгкие, чуть шаркающие шаги девичьей походки нарушали звенящую тишину медучреждения, неравномерным эхом отражаясь от гладких бетонных стен. Но повторявшиеся из года в год осенние обострения и призывы в воинские части обещали в скором времени исправить данную ситуацию.

После долгого блуждания по коридорам до отделения наркологии Лазаревский, наконец, остановился возле очередной, ничем не приметной двери и достал из кармана связку ключей. Гремя ими на всю больницу, он выудил один, на бирке которого значился злосчастный двести пятый номер, вставил его в отверстие и с шумом открыл старый замок.

— Я пока не могу вас впустить. Один раз Павел Наумович уже пытался сбежать — порвал ремни, вышиб дверь и накинулся на санитара. Еле остановили. Нужно убедиться, что сегодня он не буйный.

После этих слов Лазаревский молча подал знак санитару и вошёл в палату, а Иван с Вероникой остались стоять за дверью.

Не успела та закрыться, как рядом вырос здоровенный детина. Его почти лысая и почти квадратная голова, внимательно наблюдавшая за посетителями двумя крошечными, глубоко посаженными глазками, маячила почти на двухметровой высоте. Кроме роста санитар обладал и нехилыми габаритами — перечить такому гиганту было вредно для здоровья, даже если бы очень захотелось.

— Ничего, и не таких убивали, — усмехнулся Иван, смерив санитара взглядом и прикинув в уме свои шансы.

А затем развернулся к окошку.

Бывший когда-то крепким и здоровым мужчина за месяцы запоя сильно похудел и превратился в обтянутый жёлтой кожей скелет. Он полусидел-полулежал на кровати с подложенными под спину подушками. Кулаки были намертво сжаты, вены на руках, привязанных ремнями, болезненно вздулись. Ничего не понимая и не осознавая, он пыхтел, сопел и безумно вращал красными глазами, со страхом разглядывая одолевавших его Демонов. И будто вообще не замечал находившихся рядом людей.

Лазаревский уверенно подошёл к пациенту, склонился над ним и посветил фонариком в глаза, пощёлкал возле ушей и тронул кисть, измеряя пульс. Лишь после всех этих манипуляций Павел Наумович вздрогнул и засопел уже на врача. А потом неожиданно перевёл безумный взгляд на посетителей, притаившихся за дверью, и взревел, словно все Бесы тёмного мира разом полезли из него наружу. Он затрясся и забился в конвульсиях, его голова запрокинулась, а изо рта пошла кровавая пена.

— Мы пойдём, — испуганно обратилась Вероника к двухметровому амбалу и потянула Ивана подальше от палаты. — Извините…

Они сбежали из психиатрической клиники с ощущением, будто сделали что-то ужасное. Иван громко хлопнул дверью отцовской машины, завёл двигатель и, не сказав ни слова, рванул с места. Железной хваткой он вцепился в руль. Но не потому, что опасался снова попасть в аварию — парень знал, что этого не случится. А потому, что боялся посмотреть в зелёные глаза девушки и продемонстрировать ей раздиравшие его душу противоречивые эмоции.

До следующего пункта ехали молча, поскольку никто не решался нарушить повисшую в салоне напряжённую тишину. И лишь остановившись на небольшой парковке, Иван смог немного успокоиться.

Место было буквально пропитано умиротворением и как нельзя лучше подходило для вечного, безмятежного сна. Вокруг царила мягкая и уютная атмосфера, наполненная шелестом пожухлой листвы, шёпотом слабого ветра и звонкими криками ворон, ощущавших приближение холодов. Птицы собирались в стаи, чёрной тучей кружили на фоне бирюзового неба и оглашали всё вокруг заполошным гомоном, будто поспешно договариваясь о дальнейших действиях. Ведь буквально через несколько дней тепло окончательно покинет эти края, а разноцветные листья исчезнут с деревьев, оставив их ветви обнажёнными перед ледяным дыханием зимы.

Спешить теперь было некуда.

Посетители медленно зашагали по пустынной аллее, погрузившись каждый в свои думы. Лишь изредка они переглядывались, а потом вновь устремляли взгляды вдаль — на пронзительную синеву неба, на чёрных птиц и на буйство красок разыгравшейся осени. Однако, чем дольше они шли, тем мрачнее становился Иван. Веронике хорошо были видны его чуть осунувшиеся плечи, выдававшие боль, пропитавшую сердце, вертикальные морщины, появившиеся меж сведённых бровей, и некогда светлые глаза, теперь потемневшие и ставшие почти чёрными. Незаметно вздохнув, она подняла воротник и втянула в него подбородок. Плащ, под которым мелькали языки голубого пламени, был слишком тонким, чтобы защищать от ледяных порывов осеннего ветра, а выбившиеся из объёмного пучка на затылке светлые пряди колыхались возле лица, щекотали кожу и не позволяли забыться. Девушка поёжилась и крепче прижала к себе букет жёлтых хризантем.

— Зачем ты хотела его видеть? — наконец, заговорил Иван, и в его голосе прозвучали нотки упрёка.

— Мы принесли столько горя, — пожала плечами Вероника. — Думала, если сделаем что-то хорошее, это убавит нашу вину…

— Не получилось, — фыркнул парень, и посмотрел на небо.

— Тебе тяжело?

— Не представляешь, насколько…

— Понимаю, — девушка прижалась к нему, взяв под локоть. — Ведь вы были друзьями.

— Мы были больше, чем друзьями, — лицо Ивана мучительно исказилось. — Но не волнуйся, ты для меня дороже всех…

— Всё нормально, я не ревную… — она слегка улыбнулась.

— Тем более, больше не к кому, — печально добавил Иван, и его глаза предательски заблестели от выступивших слёз. — Это я виноват. Они могли бы жить, если бы не я…

— Ты делал то, что должен был, — попыталась она оправдать парня. — Мы совершили много ошибок, как и они. Но они ушли, а нам придётся с этим жить.

Иван и Вероника свернули на аллею «Д» и, пройдя несколько метров, остановились возле двух могил, огороженных общей оградой. Свежая земля на одной из них ещё не успела просесть, а более сглаженную поверхность второй покрывала молодая поросль, уже обожжённая первыми заморозками постепенно отступавшей осени. Раскинувшаяся вековая берёза с немного поредевшей жёлто-оранжевой кроной спускавшимися до земли ветвями словно обнимала два одинаковых, временных памятника с приставленными к ним фотографиями в траурных рамах.

«Семёнова Варвара Михайловна» — значилось на первом.

«Семёнова Елизавета Павловна» — на втором.

Разделив цветы на две части, Вероника подошла, положила букеты на могилы и чуть задержалась возле фотографии Лизы. А Иван, оставшийся стоять за оградой, с высоты своего роста задумчиво разглядывал двух девушек, с удивлением отметив для себя их едва заметное сходство. Но только во внешности. В тёмном мире они являлись соперницами и однажды даже успели сцепиться в Битве. Однако теперь вражда исчезла вместе с неизвестным науке местом, которое не было обозначено ни на одной карте.

Исчезла вместе с Лизой.

Неожиданно, но для тёмной Вероника оказалась очень доброй и чувствительной. Она планировала отыскать всех погибших, которых помнила — и светлых, и тёмных — и попросить у всех прощения, словно находила в этом покаянии смысл своей дальнейшей жизни. Даже его уговорила сегодня прийти, хотя Иван, за последнее время организовавший уже вторые похороны, сам на них не явился. Что могло заставить такую девушку встать на сторону Тьмы, оставалось для него загадкой. Но он не спрашивал и дал себе твёрдое слово, что не спросит никогда. Ведь то, что произошло в другой реальности, должно было остаться там навсегда.

Затем Вероника отошла в сторону, предоставив ему возможность высказаться.

— Привет, малыш… — чувствуя себя крайне неловко, поприветствовал Иван бездушный кусок металла и пластика.

Естественно, ответа не последовало.

В поисках поддержки парень взглянул на свою спутницу, и та одобрительно кивнула.

— Лиз, надеюсь, что ты меня слышишь, потому что иначе я буду выглядеть полным идиотом. Я только хотел сказать… Мы очень благодарны тебе за помощь, ты нас буквально спасла… Меня ты вообще много раз спасала, хотя должна была прикончить такую бестолочь… Ещё и умерла из-за этого… Мне очень жаль, что так вышло… Но… Если это хоть немного нас оправдает, знай, что всё оказалось ненапрасным! Мы победили! Это тысячелетие пройдёт под покровительством Света, как мы и хотели! Как хотела Варвара Михайловна и ты… и… и Давид… — Иван судорожно набрал воздуха. — Прости, что отнял его жизнь. Сам я не смогу себя простить… Никогда… Я… Я собой не управлял… Не мог себя контролировать… Да кому я вру?! — воскликнул парень, бросив нервный взгляд на Веронику. — Я хотел его убить! Из ненависти! Из ревности! Из-за того, что он мешал мне выполнить приказ! Понимаешь, у меня не было выбора! Я обязан был исполнять её приказы, чтобы оставаться с ними, особенно после того, как отпустил тебя в скалах… Лиз… Ты не представляешь, что я почувствовал, когда всё осознал! — Иван сокрушённо покачал головой. — Никогда не забуду твой взгляд! Ты должна была меня возненавидеть и разорвать на части, но ты даже не упрекнула… Разве можно защищать человека, отнявшего половину души? Разве можно спасать убийцу?! Мать Тереза, блин! — незлобно выругался он. — Но ты оказалась права — я не смог до конца почернеть. После Битвы я ушёл в скалы и долго бродил там, пытаясь разобраться, что же со мной произошло. И в конце концов понял, что я не такой… Что я не хочу быть таким. Я принял решение уйти. Тогда меня нашла Вероника и, видимо, девочка, следившая за нами.

— Я пыталась отговорить, но в итоге последовала за ним, — подхватила девушка, глядя Ивану в глаза. — Я готова была идти куда угодно…

— Тьма не простила, — мрачно продолжил парень. — Она потеряла преимущество, поэтому абсолютно все тёмные открыли на нас охоту. Последние четыре Битвы стали настоящим Адом, а ночи оказались ещё более страшными… Но мы выжили… И с последним ударом колокола просто перенеслись на землю! Мы не знали, где друг друга искать, чем всё закончилось, и кто победил. И только потом Старцы рассказали, что выиграл Свет. Так что не было ни бурной радости, ни всеобщего ликования — одно сплошное разочарование…

Иван на мгновение замолчал и склонил голову, ощутив во рту сильный привкус горечи, от которого он никогда больше не сможет избавиться.

— Эта тайна будет связывать нас до конца, — наконец, продолжил он почти шёпотом. — Спи спокойно, малыш. А мы ещё приедем…

Вероника медленно приблизилась, прижалась к Ивану и сочувственно положила голову ему на плечо. Одной рукой парень приобнял девушку за плечи, пытаясь защитить от подбиравшегося холода, а второй коснулся спрятанного под рубашкой крестика, с которым теперь не расставался.

Ещё долго они стояли, молча разглядывая улыбчивые и наполненные светом лица матери и дочери, смотревшие на них с фотографий. Птичьи крики начали понемногу стихать, возвращая пустынному кладбищу безмолвие вечности, и лишь внезапно налетевший порыв ветра вновь нарушил его спокойствие. Он всколыхнул голубое платье, поиграл со светлыми прядямиволос Вероники и устремился дальше, подхватывая рыжие огоньки опадавшей листвы и унося их с собою в бирюзовую даль…

***

Серость.

Она была повсюду и наполняла собою всё. Она окутывала и обволакивала, ничего не впуская и ничего не выпуская. Она поглощала свет, тьму, звуки, тишину и оставляла только покой.

Потом в ней появилось время — и это время было вскоре.

Вскоре серость разделилась на более плотные сгустки, плывущие обрывками тумана, и пустоты, которых становилось всё больше. Они стремительно расширялись, вырывались вперёд, наполнялись простором и превращались в пространство.

И это пространство было далеко.

Вот далеко появилась черта, отделявшая два цвета — более светлый и более тёмный. И тут же искривилась, изогнулась, приобретая сложные контуры, напряжённо вздрогнула и растворилась. По тёмной половине поползли зелёные полосы, удлиняясь, вытягиваясь и выкидывая отростки, которые превращались в стебли, листья и бутоны растений. Живой ковёр стремительно разрастался и разворачивался, пока не заполнил собою всё и не растворился вдали, так и не достигнув предела. Бутоны на его поверхности набухли, увеличились и вдруг лопнули, выпустив неяркие, широкие лепестки.

На светлой же половине не произошло ничего. Она всё так же переливалась серостью, которая стекалась и растекалась мягкими, рыхлыми формами.

Я.

Я ощутило себя как нечто хрупкое и невесомое. Я парило между серостью и зеленью, соединяясь с ними, сливаясь в единое целое, но как бы существуя отдельно. Ещё не осознав, зачем, Я потянулось к одной из половин, и, словно уловив это намерение, они пришли в движение: закачались, завращались, перевернулись, поменялись местами и замерли. Серость оказалась наверху, а зелень внизу и стремительно приблизилась, поглотив и приняв Я в себя.

Теперь Я находилось на лугу. Пёстрое поле, усыпанное распустившимися цветами, тянулось в бесконечность и пропадало в тумане. Над ним бесплотным покрывалом стелилась лёгкая, серебристая дымка, готовая вздрогнуть и растаять от малейшего движения. А в вышине темнели невесомые облака, медленно скользившие в абсолютном безмолвии.

Но, как из серости появились краски, так и из тишины начали рождаться звуки — сперва тихие и вкрадчивые, а затем более явные и звонкие. Вот зашуршала трава, потревоженная незримым ветром, вот упала капля росы, сорвавшись с самого кончика лепестка, вот едва различимо качнулся туман. Сперва редкие и одинокие, эти звуки повторялись всё чаще, объединялись, сливались, усиливались и вскоре многократно наполнили пространство шёпотом, шуршанием, звоном, шелестом и дыханием.

Наполнили жизнью.

Затем Я ощутило вкрадчивое прикосновение ветра ко вдруг осознанному телу. Он обнял, окружил, заставил почувствовать себя и полетел дальше, поглаживая беспокойную зелень. Я посмотрело на свои руки. Тонкие пальцы были незнакомыми, маленькие ладони — чужими, а бледная кожа — прозрачной и словно сияла, пропуская свет и цвет. Сквозь кисти виднелись лежавшие возле ног цветы, сквозь босые ступни проглядывала примятая трава и только длинная, серая рубаха, скрывавшая колени и локти, выглядела плотной. Я несмело коснулось предплечий, лица и шеи, ощутив под прозрачными пальцами бархатистую гладкость, а затем тронуло широкие рукава. Ткань оказалась более грубой, более тёплой и едва вырисовывала контуры тонкого, стройного тела.

Женщина.

Кажется, так я называлась.

Однако данное осознание не вызвало во мне ни радости, ни печали, оставив безучастной. Я знала, что происходило что-то не то, но не знала, как должно было быть. Моё тело пропускало свет, но разве оно могло не пропускать? Голову наполняло беспамятство. Я чувствовала, что раньше находилась не здесь, но где пребывала мгновением ранее и как попала сюда — не помнила. Я никогда не видела ни этого неба, ни этого луга и всё же знала, что они существовали всегда.

И я всегда была в них.

Опустив руки, я снова устремила взгляд вдаль, а потом просто пошла к туманному горизонту, будто что-то поманило меня туда. Каждый шаг приносил странные, но знакомые ощущения, а каждое движение наполняло лёгкостью и невесомостью. Я не замечала, как босые подошвы касались густой травы, и казалось, если оттолкнусь чуть сильнее — смогу воспарить над поляной и полететь, соединившись с бескрайней серостью неба. Это виделось таким простым и естественным, словно не могло быть иначе. Словно я умела это всегда, но просто забыла, что такое было возможно. И я уже хотела нырнуть обратно ввысь, как вдруг уловила новые и неясные ноты, заставившие остановиться и прислушаться. Звук тут же усилился, превратившись в мелодичное журчание, а сама земля придвинулась навстречу, развернув перед глазами совершенно другой вид.

Река.

Синей, извилистой лентой она укладывалась на узорчатый ковёр и размерено несла свои воды в неведомую даль. Лёгкий ветер создавал на её поверхности причудливую рябь и нагонял небольшие волны, которые радостно плескались возле поросших травами берегов — именно их я слышала и именно к ним потянулась. А над рекой, едва выделяясь на фоне неба, сквозь пелену тумана проступали очертания призрачных гор.

У ближнего берега я увидела лодку — сизо-коричневую, немного потёртую и мирно качавшуюся на волнах. Привязи не было, однако я знала, что, несмотря на течение и ветер, она не сдвинется с места, поскольку дожидалась меня. Без раздумий я сделала шаг и встала на середину. И лодка тут же скользнула по водной глади, не потревожив её поверхности. Медленно и неторопливо, но она всё дальше уносила меня от места, где я появилась, аккуратно повторяя причудливые изгибы русла и держась по центру водного потока, словно невидимый штурман направлял её движение. Я не знала, будет ли так всегда, или когда-нибудь лодка остановится, не знала, сколько прошло времени — вечность или одно мгновение. Только туман, стелившийся над землёй, понемногу начал таять и исчезать, воздух стал прозрачнее, а серый свет сменился бледно-розовым, окрасив пространство новыми красками: горные вершины засветились тёплыми бликами, зелёный ковёр обрёл насыщенность и яркость, цветы на нём увеличились и засияли.

И вскоре, после очередного изгиба русла, лодка осторожно уткнулась носом в отмель.

Я ступила на берег и окинула взглядом новое место.

Луг по-прежнему растворялся вдали, зато сизые горы приблизились, поменяли форму и стали темнее, проявившись во всём великолепии. Холодные и безмолвные, они выросли над мирным пейзажем и отразились в неспокойной воде, будто залюбовавшись своим отражением. А над ними длинными, тонкими хлыстами взмыли ввысь две сильноизогнутые скалы, склонившиеся в вечном стремлении встретиться и обрести друг друга. И их причудливые контуры показались мне смутно знакомыми, словно когда-то я уже видела и эти скалы, и эти горы, и эту реку. Однако, сколько бы ни старалась, вспомнить так и не смогла.

Но разве мне было что вспоминать?..

Возле их далёкого, растворявшегося в серой дымке подножия я заметила какое-то движение и, опустив взгляд, увидела неясную, призрачную фигуру, словно бы двигавшуюся навстречу. Это вновь не удивило и не обрадовало, поскольку я не знала, находилась ли здесь одна или вокруг могли быть другие люди и другие существа. И потому я просто наблюдала, как фигура медленно приближалась, постепенно выплывая из мутной серости, обретая цвет, плотность и превращаясь в человека. Когда же человек немного приблизился, я смогла различить рубаху и штаны, в которые он был одет, отметила высокий рост, широкие плечи и тёмные волосы. А затем разглядела заострённые черты лица, сведённые к переносице густые брови и чёрные глаза, загадочно и тоскливо блестевшие под ними. И по моему невесомому телу вдруг пробежала дрожь. Что-то в этих глазах показалось мне очень тревожным, вызвав неясное беспокойство и нарушив безмятежность расслабленного разума.

Мужчина.

Кажется, так он назывался.

И кажется, я его знала.

Только откуда?..

— Кто ты? — спросила я, но голоса своего не услышала.

Как не услышал и он.

Мужчина остановился совсем рядом, на расстоянии пары шагов, и выжидательно на меня посмотрел, словно тоже пытался вспомнить и осознать. И от его будто бы знакомого и будто бы родного взгляда потянулась цепочка воспоминаний. Из тугого оцепенения, сковавшего разум и память, постепенно начали проступать мрачные видения, от которых хотелось спрятаться и которые хотелось как можно скорее забыть снова. Но не знать ничего было намного мучительнее. Потому я позволила им течь, и призраки давно минувшего прошлого разом ожили, переполнив душу смятением.

Я увидела беспокойное небо, извергавшее молнии и гром, гладкую землю, порождавшую клубы пара, и два острых пика, склонившихся друг к другу. И невольно вскинула голову, сравнивая пробудившиеся воспоминания с подёрнутыми дымкой скалами на горизонте. Да, они были похожи, как близнецы, смотревшиеся в воду на своё отражение…

Потом я вспомнила людей в доспехах, сражавшихся возле их подножия, вспомнила кровь, наполнявшую горячий воздух резким, сладким запахом, и вспомнила, как сама орудовала мечом, отнимая чужие жизни. Сознание тут же затопило чувство вины, а где-то внутри всколыхнулись боль и страх, будто я вновь оказалась в том пространстве и в том кошмаре.

Неужели всё это было правдой?

Неужели всё это происходило со мной?

Нет, я не могла делать подобные вещи!

Но я делала…

Мужчина мирно улыбнулся, словно успокаивая и поддерживая меня. И я поняла, что когда-то он тоже находился в тёмном мире, но смог найти спокойствие среди сизых скал.

А значит, и я смогу.

Я заставила себя вновь нырнуть в чёрный омут, чтобы в его глубине отыскать образ незнакомца, но мне оказались доступны лишь сменявшие друг друга вспышки. Я увидела руки, крепко сжимавшие меня в объятиях, почувствовала на ладони щетину, впившуюся в кожу тысячей иголок, вспомнила суровые глаза, наполненные яростным светом. А также вновь ощутила тепло, нежность, тоску и отчаянье, которые рождались где-то внутри от его чарующего и немного пугающего взгляда. Кажется, я улыбнулась. И даже страшные картины, теперь неуправляемым потоком проносившиеся в памяти, не могли унять моей радости: ни его испачканное кровью лицо, ни бездыханное и неподвижное тело, ни разлетевшийся в раскалённом воздухе пепел — всё это стало неважным.

Я вспомнила, поняла и осознала…

Что была мертва.

«Давид…» — беззвучно позвала я.

«Иона…» — пронеслась в голове ответная мысль.

«Мы умерли?..»

«Да…»

«Где мы?..»

Он не ответил.

«Это Рай?..»

Тишина.

«Это Ад?..»

«Это покой…» — наконец, отозвался мужчина.

И от него повеяло невероятной уверенностью и лёгкостью, которые, словно переливаясь из одного сосуда в другой, наполнили и меня. Они растворили в себе страхи, погасили волнения и вновь окутали беспокойный разум тишиной и забвением. Давид протянул мне руку. Я шагнула навстречу и вложила ладонь в его светлые, прозрачные пальцы. А вдали, за изогнутыми силуэтами склонившихся друг к другу скал небо окрасилось золотыми и розовыми всполохами.

Начинался рассвет.

Оглавление

Часть 1. Свет. Глава 1. Испуганная девочка

Глава 2. Ваня

Глава 3. Ночной клуб

Глава 4. Родители

Глава 5. Сны

Глава 6. Апокалипсис

Глава 7. Зеркало Тьмы

Глава 8. Наказание

Глава 9. Отец

Глава 10. Игра

Глава 11. Елиазар

Глава 12. Расплата

Глава 13. Жизнь после

Глава 14. Легат

Часть 2. Тьма. Глава 1. Тёмный мир

Глава 2. Первая Битва

Глава 3. Иван

Глава 4. Смирение

Глава 6. Дух

Глава 7. Врата

Глава 8. Смерть

Глава 9. Конец

Глава 10. Возвращение