Бразильский вояж (СИ) [Константин Волошин] (fb2) читать онлайн

Бразильский вояж

Глава 1

Светлой памяти моего отца, Юрия Волошина, посвящается…

— Николас, когда мы пойдём в наш домик, и там поиграем без этого мрачного отца Джозефа? — довольно высокая девочка лет шести теребила за руку мальчика лет десяти, не больше. У мальчика было серьёзное красивое лицо с яркими, выразительными глазами синего цвета на смуглом лице.

— Хелен, нас могут не отпустить. Этот отец Джозеф так строг и непреклонен, что уговорить его будет трудно. Вот папа должен скоро приехать, он заберёт нас отсюда — и мы будем свободны, как ветер в океане! — Николас мечтательно поглядел в сторону залива, который едва просматривался из-за ветвей.

— А какой он, наш папа? — девочка пытливо посмотрела на брата, ибо это были сестра и брат. — Я его совсем не помню. Лишь вижу его бороду. Светлую и короткую. Больше ничего мне не запомнилось.

— Обещал через три года вернуться. Эти годы уже прошли. Правда, путь сюда далёк и опасен. Он так говорил, когда уезжал. Мы с тобой его провожали.

— Так когда его надо ждать, Николас? А он не будет нас наказывать за шалости, или за что другое? Например, за плохое знание молитв и Священного Писания. Если б не страх перед Богом, то я и вовсе не смогла бы его запомнить.

— Погоди, сестрёнка! Вот научишься читать, так будешь часами читать это Писание, а потом отцу Джозефу пересказывать наизусть. И молитвы заставит запоминать. Скучно и боязно одновременно.

— Но ты пойдёшь просить отпустить нас на воскресенье после мессы?

— Конечно, пойду. Куда деваться? Мне тоже охота порезвиться с мальчишками, а то лишь по воскресеньям и удаётся иногда это делать.

Отец Джозеф сурово глядел на детей, вздыхал, и лицо его выражало скорбь и тревогу. Он вздыхал и Николас подумал, что у святого отца какое-то горе.

— Только вы должны мне обещать, что не будете доставлять мне беспокойство своим поведением. И не пачкать одежду, как в прошлый раз, — он опять вздохнул и с жалостным видом оглядел детей.

Те поблагодарили священника и умчались в город, до которого они добежали за четверть часа. Ещё несколько минут бега — и они у своего домика. Бабка-горбунья зло оглядела их и пробурчала недовольно:

— Пришли, сорванцы? Надолго отпустил вас святой отец?

— Завтра рано утром мы должны быть в фактории, — ответил за двоих Николас. — Мы пойдём на улицу поиграем с мальчишками. Дома всё в порядке? В порту ещё нет нового судна? Мы ждём папу.

— Ждите, ждите, разбойники! Дождётесь ли? — проговорила она, но последние слова только прошептала и с грустью посмотрела вслед детям.

Вечером они появились в домике, и бабка опять начала выговаривать им за грязные одежды и сбитые коленки.

— А ты, девочка, и тоже с этим оболтусом носишься по улице, словно настоящий разбойник с большой дороги! Небось, проголодались со своей беготней?

— Ещё как, бабушка! — вскричал Николас и приобнял её сухощавую сгорбленную фигуру. Черные глаза блестели временами зло, но она ещё ни разу не наказала ни одного из них хворостиной или ладонью. Только ворчала и даже ругалась, но не била.

Она заставила детей искупаться в корыте с нагретой специально для этого водой под лучами горячего солнца. Ни девочка, ни мальчик не стеснялись своей наготы и лишь верещали от удовольствия и ласковых струй воды.

— Плохо вас там содержат, бессовестные белые неряхи! — ворчала бабка. — Совсем не хотят купаться, грязнули! Наверное, за всю неделю ни разу не искупались? — спросила она строго Николаса. Тот ответил безразлично:

— Там никогда нас не купают, разве что изредка, и то лишь тех, у кого нет родителей, а таких всего ничего. Мы, да ещё один мальчик.

— И это в такую жару! Девочке обязательно надо каждый день купаться, а то боги оскорбятся и накажут вас страшно и жестоко!

— А мы не твоей веры! Нам не страшны твои боги, бабушка! Мы христиане! — Николас произнёс это с долей гордости, а бабка осуждающе качала головой.

Переодела их в чистую лёгкую одежду местного покроя, и это было приятно и легко. Все дружно уселись за низкий столик, скрестив ноги. Стульев в комнате не было. Ели рыбу с рисом и перцем, дети морщились и широко открывали рты, остужая пылающие рты. А Хелен сказала недовольно:

— Бабушка, мы не привыкли с таким острым кушаньям! У меня рот не закрывается от жгучести! Дай воды попить!

Бабка посмеивалась, а Николас тоже демонстративно открывал рот и требовал воды.

С трудом покончили с ужином, поели через силу фруктов, и тут же повалились спать, сброшенные на постель усталостью уличной жизни.

Воскресенье прошло в таком же бешеном темпе, и лишь вечером дети вернулись домой настолько усталые, что даже купаться не смогли и поесть по-человечески. Ранним утром бабка подняла их и искупала, накормила досыта и с сожалеющим вздохом отправила в факторию. Губы её шептали какое-то заклинание или молитву. Она всё знала, как и отец Джозеф. А дети ещё ничего не подозревали и находились в постоянном ожидании.

Прошло ещё два месяца, и однажды Хелен прибежала к брату, и в лице её не было ни кровинки. Николас спросил с удивлением:

— Что это с тобой, Хел? Побил кто-нибудь?

Она молча отрицательно качала головой. Потом, сдерживая слезы, сказала:

— У нас папы нет больше, Ник! Его убили на том острове, куда его отправили, как ты рассказывал!

— Как убили? Кто сказал? — голос Николаса сорвался, и он замолчал, но тоже побледнел, и они, отвернувшись друг от друга молчали, поводя плечами. Ни у девочки, ни у мальчика на глазах слез не было. Они переживали молча.

Затем Хелен сказала тихим убитым голосом:

— Я подслушала исповедь одного англичанина, Ник. Это большой грех, но я не нарочно, — оправдывалась девочка и бледность её светлого лица усилилась.

— Ну говори же! Чего там было, о чем говорили?

— Какой-то господин каялся в присвоении наших денег, что прислали за погибшего папу. Он так и назвал его: Казак Сафониус. Это же имя нашего папы?

— Да. И что потом ты услышала?

— Отец Джозеф слегка пожурил того господина, потом сказал, что это пойдёт на благо святой церкви, и они даже немного тихо поспорили. Я не всё слышала, но отец Джозеф отпустил ему этот грех, а я перепугалась и прибежала к тебе. Ник, неужели наш папа умер?

Мальчик не ответил. Он был немного мрачен, задумчив, а сестра со страхом смотрела на него и боязливо моргала ресницами. Её русые волосы растрепались во все стороны, ветер их расшвырял по лицу, закрывая его светлыми волокнами.

Даже в горе и смятении, она выглядела очень хорошенькой. Удлинённое лицо с большими голубыми глазами, пышными волосами и тонкими темными бровями, она пользовалась в фактории особым почётом, и многие люди дарили ей мелкие подарки, а девочки и их мамы с завистью провожали её глазами.

— Ник, что же ты молчишь? — прервала она молчание, — Так ничего и не скажешь? И что теперь с нами будет? Ведь отец Джозеф всё знал и раньше, но молчал. Зачем он не говорил нам о папе?

— Откуда мне знать, Хел! Я должен подумать. Что я могу сейчас тебе сказать? Ты не слышала, сколько прислали папе денег?

— Не разобрала, но много. Мне так кажется. Часть тот господин оставил себе, остальное обещал отдать отцу Джозефу. Вот и всё, что я поняла.

— Это не должно нас сильно озадачить, Хел. Будем держать это пока в тайне, а то наш святой отец вздумает нас наказать или вообще выгнать на улицу.

— Ну и что с того! Мне и так ужасно надоело здесь! Хочу к бабушке. Она хоть и ворчит, но добрей отца Джозефа, и с нею легко и покойно. А этого… — она немного запнулась, но продолжила: — Этого я побаиваюсь. Он мне неприятен.

— Теперь и мне он противен, — прошептал Ник и скорчил гримасу отвращения.

— Ты только не бросай меня, Ник! Сам мне много раз говорил, что папа тебе поручил меня оберегать и не давать в обиду.

— Разве я этого не делаю? Успокойся и не плачь.

— Я и не плачу. Я вообще редко пускаю слезы, не то, что другие девочки!

— Что-нибудь придумаем, а пока никому ни слова о том, что мы узнали.

Она кивнула и оба замолчали, погрузившись в свои грустные, мрачные мысли.

Как не старались дети скрыть свои отношения к окружающему, отец Джозеф заметил изменения в их поведении, внешнем виде, и не раз уже пытался дознаться до причин этого. Дети упорно отрицали все его попытки проникнуть в их тайну и отмалчивались. Даже угроза божьей кары не возымела действие, и святой отец прекратил домогательства, хотя и посматривал на них с подозрением.

Но прошёл ещё год с небольшим, прежде чем Николас начал что-то обдумывать.

— Хел, а ты знаешь, что наша бабка уже давно знала про папу?

— Откуда ты взял? — удивилась девочка. — Она сказала?

— Ничего она не говорила. Просто я стал последние месяцы много наблюдать за людьми. И за бабкой тоже. И угадал по разным мелким её взглядам, поведению и всему тому, что может выдать человека, скрывающего тайну. Нас с тобой тоже отец Джозеф быстро раскусил ещё больше года назад. Потому, что мы не смогли полностью скрыть свои тайны. Так и я с бабкой.

— Чего ж она нам ничего не говорила?

— А что толку? Это у взрослых называется бережение детей. Нам бесполезно было знать правду. Что мы могли сделать? А отец Джозеф скрывает по тем же причинам,

— А чего это ты этот год почти полностью перестал заниматься в школе, больше занимаешься с оружием? Готовишься в солдаты поступить?

— Зачем? Нет Хел, это я для того, чтобы нас защитить. Мы ещё дети, а защититься легче с оружием. Вот и упражняюсь. Много говорю со знающими в этом деле людьми.

— Ты, Ник, заметил, что отец Джозеф почти перестал делать нам замечания? Прежде каждый из нас получал в день по нескольку таких замечаний. Что это с ним случилось?

— Может, совесть не позволяет. Я не знаю. Зато недавно узнал, подслушал, что наш святой отец собрался уехать в Англию.

— Зачем? — расширила глаза Хелен. — Разве здесь ему плохо?

— Здесь никто больше пяти лет не остаётся. Или так заведено, или у них со здоровьем дела плохи становятся здесь.

— И когда же он наметился уехать?

— Наверное летом, когда штормов меньше. Или когда муссон задует с северо-востока. А это будет как раз, когда мой день рождения. В декабре.

— А это долго будет?

— Что ты одни вопросы задаёшь! Надоело! Сама знать должна всё это. Не маленькая уже. Семь лет стукнуло. А мне ещё одиннадцати нет.

— Вот ты какой! — воскликнула Хелен и немного надулась, но тут же улыбнулась и ещё спросила: — А ты глядел те деньги, что папа тебе оставил и зарыл в землю? Интересно, сколько там?

— Он говорил, да я забыл. Надо бы посмотреть. Или отложим, а?

— Интересно же! Давай посмотрим когда-нибудь?

— Нет, лучше подождём. Сейчас нам они без надобности. Я должен подрасти.

Однажды, уже после скромного дня рождения Николаса, он пригласил сестру посмотреть, как он будет убивать котёнка.

— Ты что, сумасшедший, Ник!? — ужаснулась девочка. — Зачем ты это делаешь? Такой грех на душу берёшь? Перестань, мне страшно!

— Мне тоже, — мрачно ответил мальчишка. — Но мне это необходимо.

— Для чего? Ты меня напугаешь! Лучше я пойду, а то испугаюсь и спать по ночам не смогу. Дурак ты!

— Как хочешь, а я должен это сделать. Мне говорили, что убить человека не так-то и легко, особенно такому, как я, мальчишке. Вот я и подумал, что надо привыкнуть. Слышал, что с этим можно свыкнуться.

— Разве ты собираешься убить кого-то? Человека?

— Пока не знаю, но подготовиться надо. Чтобы не так страшно было в случае необходимости убить…

— Нет! Я уйду! Не хочу видеть такое.

Она ушла, а Николас вытащил из мешка котёнка, посмотрел на него, побледнел и вытащил нож. Долго примеривался, пока маленькое животное мяукало и жалобно пищало.

Ник закрыл глаза, намереваясь ударить котёнка ножом, но вспомнил, что так он не сможет быстро привыкнуть и открыл их. Поколебавшись, Ник все же с дрожью во всем теле ударил в живот. Стало отвратительно на душе, внутри, в животе и тошнота подскочила к горлу. Он отбросил пищавшего котёнка, и судорога прокатилась по телу. Смотреть на агонию животинки он больше не смог.

Потом признался сестре, что это было ужасно.

— Я тебе говорила, Ник! Зачем мучить котёнка было? Брось ты это!

— Нет! Надо привыкнуть. Я снова заставлю себя убить. Хоть кого, но лучше собаку. Найду поменьше и прикончу! Так надо, Хел!

Уже через полтора месяца Ник по секрету сообщил сестре:

— Я уже почти привык убивать, Хел. Противно, но делаю уже спокойно, почти спокойно, — поправился он и смутился,

— Лучше не говори мне об этом! Мне страшно, и я не хочу ничего такого увидеть во сне. А это может мне присниться. Бабушка говорила.

— Ты ей сказала про мои опыты? — нахмурился Ник и недовольно бросил на сестру грозный взгляд.

— Что тут такого, Ник? Она нас воспитывает, следит за нами и помогает. Я случайно проболталась. Она только вздохнула и покачала головой.

— Ты знаешь, почему наш святой отец не уехал? Он ждет своего заместителя, а он до сих пор не приехал. Значит, уедет через год. Точнее, зимой или поздно осенью. Месяцев восемь осталось.

— Что это он тебя так интересует? — с подозрением спросила Хелен.

— Просто так, — беспечно отозвался Ник и тут же перевёл разговор на другое. — Ты уже становишься большой, Хел. Может, тебе купить новое платье? А то у всех такие красивые, а ты постоянно ходишь в одном и том же.

Девочка критически оглядела себя и своё заношенное платье.

— Разве у нас есть на это деньги? Мне бы хотелось, да я ещё про такое не думала. И правда, другие девочки ходят в красивых. А с меня иногда смеются и показывают пальцами. Да я не обращаю внимания на это.

— Ладно, Хел. Мы посмотрим, что можно тебе сшить. У меня имеется несколько местных фанамов. Их должно хватить на платье. В воскресенье пойдём поищем портниху подешевле.

Лицо Хелен порозовело не то от радости, не то от смущения, Нику это понравилось, и он тоже застеснялся.

Они больше не говорили об этом, но в субботу Ник опять напомнил сестре.

— Ты готова к портнихе?

— Я уже даже нашла её. Мы ведь не местное платье будем шить! А здесь в фактории такая есть. Она шьёт для наших мисс и миссис. А она не прогонит нас? Ведь я такая незначительная.

— Незначительная? — воскликнул Ник и сделал пренебрежительное лицо. — Да ты красивее всех здешних девчонок! Кто может с тобой соперничать? — Ник покраснел, но сестра этого не заметила. Её мысли были заняты платьем и портнихой.

Пожилая женщина с массой булавок и иголок в фартуке, встретила странных клиентов и вопросительно смотрела на них.

— Что вам нужно, дети?

— Простите, миссис, — пролепетал Николас. — Мы живём без родителей, а потому пришли вместе. Это моя сестра Хелен. Мы дети Сафониуса, миссис. Могли слышать, миссис…

— Да, да! Слышала! Бедные дети! Остаться без поддержки! Но что вам нужно от меня? Я ведь шью только для взрослых или детей, но за деньги.

— У нас они имеются, миссис. Только мы не знаем, сколько будет стоить для моей сестры такое платье. Дорогого нам не нужно, может денег не хватить.

— Но что мы стоим в дверях! Хотите зайти? Я с вас много не возьму, — уже с улыбкой пригласила женщина.

Комната была завалена материалом, и глаза девочки разбежались в восторге и растерянности.

— Раз вам дорогое не осилить, то я могу предложить тебе, милочка, вот это! — и портниха протянула для осмотра кусок цветного материала, довольно тонкого и приятного.

Хел молча кивнула, а хозяйка чуть задумалась и сказала:

— Это будет стоить пол-шиллинга, дети.

— Простите, миссис, но у меня только фанамы. Сколько это будет в фанамах?

Женщина благосклонно улыбнулась.

— С вас могу взять пять фанамов. Это вы сможете оплатить?

— Да, миссис! — Ник улыбался довольный, что захватил целых десять. — Вот! — он протянул пять монеток.

— Хорошо, дети! Когда вам сшить ваше платье? Вам скоро надо?

— Как успеете, миссис, — ответил Ник. — Мы не спешим.

— Тогда сниму мерку и сошью через неделю. Заказов много.

Когда через неделю брат с сестрой зашли к портнихе, Хел нарядилась в новое, красивое платье и дух её зашёлся. Она была в восторге, и не смогла даже поблагодарить женщину. Только краснела и тяжело дышала.

— Понравилось? — спросил Ник, выйдя с сестрой из дома портнихи.

— Ужасно! Так красиво, Ник! Спасибо тебе! Это так приятно! Теперь никто не станет смеяться надо мной!

И снова внутри у него что-то защемило и глаза увлажнились. Стало чуть ли не стыдно своего поступка, но вспомнил слова отца и понемногу успокоился, украдкой посматривал на сестру и чувствовал радость вместе с нею.

И подумал с мрачной решимостью: «Я должен это сделать! Хел не должна из-за жадности некоторых святош терпеть унижения и насмешки!»

А время тянулось для Ника почему-то медленно. Его он использовал вполне с пользой. Много расспрашивал моряков о дальних странах, Европе, Африке. О ветрах, парусных судах и море. Ведь он жил на берегу такого моря. И, конечно, о сражениях и смертях. Последнее его занимало постоянно. И он готовил себя к встрече со смертью, но не животных, а человека. Со временем мысль об этом уже не вызывала в нем содрогания. Казалось, что нет ничего страшного убить собаку или человека. И всё же страх и неуверенность не покидали его.

— Хелен, — очень серьёзно и значительно позвал он сестру в воскресенье, когда они отпросились домой. — Я решил посмотреть наши сокровища.

— Какие сокровища? — не поняла девочка и удивлённо вскинула на брата свои голубые глаза. — Ах да! Ты думаешь о тех деньгах отца, что он оставил тебе?

— Не мне, а нам с тобой, глупая! Ты согласна?

— Ещё бы! Давай побыстрее посмотрим, пока бабка ушла по своим делам.

Отрыть небольшой кувшинчик из бронзы не составило труда. Он находился на глубине не более полутора футов. Дети обтёрли его от земли. Пробку вытащили с трудом, встряхнули кувшинчик. Внутри звякал металл.

— Ну что ты тянешь! — вскрикнула в нетерпении Хелен. — Высыпай мне на подол! Посмотрим, много ли там!

Ник высыпал часть золотых монет, где матово белели и серебряные.

— Я никогда не видела столько денег! — воскликнула Хелен. — Сколько здесь?

— Забыл уже. Папа говорил, да когда это было! Посчитаем?

— А нас не заметят?

Ник оглядел крохотный садик, но поблизости даже голосов соседей не было слышно. Посмотрел на сестру.

— А зачем нам считать? Пусть пока лежат. Нам вроде бы они пока не нужны. Когда понадобятся, тогда и возьмём. А то могут заподозрить нас в сокрытии или воровстве. Думаю, что тут не менее двухсот монет. Это очень много!

— А куда мы их будем тратить?

— До этого ещё далеко, Хел. Пусть себе лежат до лучших времён. Мы ещё не подросли, чтобы распоряжаться такими деньгами. И никому ни слова! — пригрозил он сестре и щёлкнул пальцем по носу. Та улыбнулась и ответила по руке. Глаза её поблёскивали живыми искорками удовольствия.

Ник изредка посещал домик отца Джозефа, как и некоторые другие дети. Но теперь он внимательно всё осматривал и, улучив момент, проникал в спальню. Там увидел небольшой сундук для хранения ценных одежд и другой утвари. Он постоянно всплывал в его памяти, привлекал к себе и манил. Он даже устроил слежку за священником и часто подсматривал за ним, делая вид, что занят своими мальчишескими делами поблизости, стараясь не выделяться, и внимательно оглядываясь по сторонам.

Из этих наблюдений мальчик уяснил себе, что святой отец имеет с некоторыми работниками фактории, приезжими моряками и чиновниками какие-то дела и, судя по их поведению, достаточно скрываемые от постороннего глаза.

Это ещё больше возбуждало его интерес, и он раза три в неделю подглядывал и мотал на ус, которого ещё не было у него. Волнение доставляло ему некоторое удовольствие, поэтому он мог легко отказаться от игр ради часа сидения в засаде и высматривать что-нибудь интересное.

— Ник, ты за последнее время стал мало играть с нами, — жаловалась сестра, заметив изменение его интересов. — Что так?

— Да так… — неопределённо отнекивался он. — Не очень интересно с ними, всё одно и то же. Да и я теперь занят другим. Более важным и интересным.

— Да? Чем же таким, что даже игры тебя меньше стали занимать?

— Это моя тайна, сестрёнка. И помалкивай про меня, ясно? И вообще, не стоит много говорить про меня со своими подружками.

— А ты мне потом расскажешь, чем ты занят теперь? Мне любопытно знать.

— А ты поменьше любопытствуй, сестрёнка. А то скоро состаришься, и будешь уродливой, как наша бабулька, — Ник весело рассмеялся.

И вдруг факторию взбудоражило известие о приезде нового священника. А это означало, что старый отец Джозеф вскоре отправится в Англию доживать в благополучии и довольстве на свои денежки, как считал Ник. Весть сильно его обеспокоила, даже бросила в жар, он тут же вспотел. Это не понравилось ему и разозлило.

Вскоре ему стало ясно, что Джозеф отправится в путь на ближайшем судне, которое ожидали недели через две-три.

Ник сильно волновался, опасался, что ему может что-то помешать, особенно сестра. Поэтому особенно придирчиво отнёсся к своим наблюдениям и почти перестал учить задания. Правда, сам отец Джозеф резко снизил интерес к своим обязанностям, что вполне устраивало мальчишку.

Близился сухой сезон, воздух всё сильнее нагревался, и вскоре жара накрыла всё вокруг. Дожди выпадали всё реже, и часто их не было целую неделю.

Наконец Ник посчитал возможным приступить к окончательному выполнению своего плана. Ждал лишь дождя, полагая, что при нём всё устроить будет легче. И дождь пошёл далеко после полудня, обещая затянуться. Он знал, что все жители фактории ложатся спать рано, а в дождь и того раньше. Время способствовало такому явлению.

Часов в восемь с лишним вечера Ник подкрался к домику отца Джозефа. Зная все запоры священника, ему не составило большого труда проникнуть в дом. Было очень темно, но он знал всё в этих помещениях, и двигался очень осторожно, прислушиваясь к звукам. Слышались лишь шум дождя да негромкий храп священника. Было душно, и тот спал, прикрывшись простыней. Она светлым пятном выделялась в черноте ночи.

Ник приблизился и с волнением и страхом присмотрелся к лицу спящего. В голове стучали молотки, гулко отзываясь в висках. Голова стала болеть, а мальчишка вспомнил, что действовать надо быстрее. Вытащил кинжал, прикоснулся острием к шее у уха и слегка уколол. Рука дрожала, и он боялся сделать не то, что положено было.

Священник проснулся и в темноте Ник с трудом заметил его выпученные в ужасе глаза. Тотчас прикрыл ладонью рот, прошептав дрожащим голосом:

— Ни звука, святой отец! Убью!

— Кто!.. Что тебе надо, сын мой!?

— Вы узнали меня, святой отец? Я Николас, сын Сафониуса. Которого вы так безжалостно ограбили. Я пришёл получить долг. Вы готовы мне его выплатить?

— Я… я… Это смертный грех, сын мой!.. Я!..

— Тише, святой отец! Не надо крика. Так сколько вы намерены мне заплатить, отец Джозеф? Ведь ваш грех нисколько не меньший, чем мой. Зато я ребёнок, и не несу настоящей ответственности в сравнении с вами, священником. Ну!

Отец Джозеф недолго сопротивлялся.

— Сотню соверенов могу тебе заплатить, сын мой! Больше нет у меня!

— Хорошо. Я хочу посмотреть, сколько вы нахапали за несколько лет здешней жизни во благо нашей церкви.

Ник уже немного успокоился, но ещё дрожал всем телом. Потными руками связал священника, заткнул рот тряпкой, подумал и перевязал его рубахой под коленками с тем, чтобы тот смог немного передвигаться. Руки связал спереди.

— Идите к сундуку, святой отец и выкладывайте свои сокровища. Хочу взглянуть, как святые люди бедствуют и проповедуют отказ от богатства, — и подтолкнул к сундуку. Знал, что ключ от него всегда висел у Джозефа на шее.

Они подковыляли к сундуку, накрытому циновкой. Отец Джозеф поколебался. Всё же с трудом вставил ключ в скважину замка и повернул его. Ник сам поднял крышку. Внутри он нащупал ворох одежды и какие-то бумаги в папке. Отложил их в сторону и рылся дальше. Повернулся, к дрожащему человеку.

— Ну-ка, милейший отец Джозеф, потрудитесь сами найти свои сокровища. Это у вас лучше получится. И поторопитесь. Вам ещё надо досыпать ночь.

Джозеф что-то пытался проговорить, тряпка не позволяла это сделать, а вытащить её он не решался.

Двумя руками он нащупал мешочек и выложил его на поверхность, промычав что-то. Ник встряхнул его, определив содержимое.

— Разве это сокровища, святой отец? Тут и двух сотен монет не наберётся. Давайте дальше вытаскивайте, отец Джозеф! И пошевеливайтесь, а то моё терпение тоже кончается. Я ведь тоже боюсь. Это моё первое ограбление, так что не вам чета, мой отец!..

С протестующим мычанием отец Джозеф всё же, порывшись, выложил ещё мешочек, который звучал иначе, мягче, и был не так тяжёл.

Ник запустил туда руку и нащупал украшения с камнями. Разглядеть их было невозможно, но и так стало ясно, что это те самые драгоценности-сокровища, которые священник накопил и превратил в ценности меньшего веса, и на которые сильно надеялся.

Ник отложил всё это в сторонку, не поленился ещё раз проверить сундук. На самом дне нащупал совсем маленький мешочек, встряхнул его, и тут же засунул в карман штанов. Отец Джозеф, следя за всем этим, издал тоскливое мычание. Ник взглянул на него, но ничего не сказал.

Он всё тщательно уложил на место, как он считал, посмотрел сверху и приказал священнику:

— Закрывайте, отец Джозеф. Спасибо за содействие, — подождал и добавил с дрожью в голосе: — Идите досыпать, святой отец. Мы оба сильно устали, — и толкнул того слегка в спину.

Они медленно дошли до кровати, священник повалился на неё, а Ник наклонился над ним, проговорив тихо, неуверенно:

— Вам трудно будет заснуть, отец. Я вам немного помогу. Не надо сопротивляться, а то будет больно. А так вы заснёте совершенно безболезненно и утром встанете бодрым и весёлым.

Ник привязал священника к кровати за руки, наклонился, нащупал пальцами сонные артерии и, не обращая на возню старика, надавил на них. Держать пришлось недолго. Священник быстро заснул, но Ник продолжал давить на шею, выжидая окончательного результата. Он весь покрылся потом, тело дрожало, и ужас готов был охватить его. Лишь большим усилием воли, уговаривая мысленно себя, он продолжал держать пальцы на артериях.

Наконец отпустил занемевшие от напряжения пальцы, прислушался к дыханию. Его слышно не было. Но это не успокоило мальчишку. Он приложил ухо к его рыжеволосой, как он знал, груди и послушал. Звука сердцебиения не услышал.

Встал на слабых ногах и с трудом сделал два шага, разминая их. Испуг по-прежнему бродил по телу, голова сильно болела, пульсируя в висках.

Непослушными пальцами он стал развязывать рубашку, освобождая всё тело отца Джозефа от пут. Всё это сложил, расправив, на кресле или стуле, оглядел комнату, прошёл к сундуку, взял оба мешочка и ещё подождал, прислушивалась, как зверь, чующий опасность.

Постоял с минуту возле тела отца Джозефа, поправил в темноте руку и простыню, он тихо прокрался в дождь, под чёрное небо. Дождь перешёл в моросящий. Ник боязливо огляделся по сторонам, пригнулся и юркнул в кустарник. Неторопливо прокрался к домику, где спали бездомные ученики пастора, тщательно вытер башмаки, даже вымыл их под струйками воды с крыши и тихо улёгся в кровать, проверив спящего рядом мальчика. Тот не шелохнулся.

Как ни странно, он проспал долго и его разбудил сосед, торопя на завтрак.

Награбленное Ник успел припрятать в дупло толстого дерева, что росло шагах в пятнадцати от их домика. Теперь он постоянно бросал в ту сторону тревожные взгляды, и сердце его постоянно стучало, не хотело успокаиваться, и он подумал, что такие дела слишком дорого ему обошлись. И голова по-прежнему болела. Ему не хотелось встречаться с сестрой, и на её окрик он не повернулся, сделав вид, что не расслышал.

А за завтраком всем стало известно, что преподобный пастор преставился, занятия отменяются, и всем нужно готовиться к панихиде и ритуалу похорон.

Это было на руку Нику, так как этим легко скрыть свое беспокойство и неуверенность. И бледность лица тоже легко было пояснить. Ведь он был одним из лучших учеников отца Джозефа, и никто не стал обращать внимание на его вид. Даже сестра ничего не заметила, лишь спросила:

— Вот и уехал наш учитель в Англию! — и вздохнула, перекрестившись,

— Кто бы мог подумать! — воскликнула немолодая женщина, стоящая рядом. — Через три дня ему надо было уехать на родину — и вот тебе! Боже, неисповедимы твои пути! Пусть душа этого праведного мужа будет в блаженстве и покое!

А Ник подумал про себя: «Как же, в покое, в блаженстве! Грешникам не будет покоя и на небесах!» И тут же в груди защемило от сознания своего поступка, и страх перед господним наказанием заставил его побледнеть и задышать бурно, и он торопливо перекрестился.

Лишь после похорон пастора Ник осмелился вечером достать теперь уже свои сокровища. На другой день, в воскресенье, отправился в свой домик, надеясь тайно закопать награбленное. Тайно даже от сестры. Так будет надёжнее, решил он, чувствуя тяжесть сумки, где лежали его деньги.

Очень хотелось посчитать их, но не решался, выжидая, когда бабка и сестра уйдут на базар, получив от него десяток фанамов. Их он нарочно приберёг для подобного случая.

Выбрал укромное место в садике, он вырыл ямку, аккуратно сняв кусок дёрна. Заглянул в мешочек с деньгами. Посчитать хотелось, но он не стал, лишь просыпал монеты через пальцы, прикидывая, сколько там могло их быть. Решил, что пастор был недалёк от истины. Две сотни там должно быть. В другом мешочке были драгоценности со многими камнями разного цвета и величины. Тут он ничего не мог определить и принялся за третий, самый маленький из мешочков.

В нем было совсем мало украшений. В основном большие красивые камни величиной некоторые в крупную фасолину. Тут тоже для него была сплошная загадка, разрешить которую он даже не пытался.

Всё это он ссыпал в один котелок, уже давно приготовленный и принесённый со свалки и теперь служивший ему хранилищем его богатств. Помедлил и вынул самые простые серёжки с голубыми камушками не больше малой горошины. Усмехнулся, представив удивление сестры, когда он подарит их ей на день рождения.

Теперь Ник всё больше раздумывал над тем, как использовать имеющиеся богатства и не привлечь к себе лишнего внимания. Но сколько он ни думал, ничего путного придумать не смог. И посчитал возможным ждать удобного случая. Единственное, что его радовало и вселяло надежду, что никто не заподозрил его в смерти пастора, хотя слухи ходили по фактории, что это не простая случайность, и что пастор умер не своей смертью.

Новый пастор, отец Лайон, к воспитанию и обучению детей отнёсся иначе. У него был свой взгляд на это, и вскоре занятия и воспитание свелось к устройству в церкви всевозможных уборок, переделок и украшений. И ученики все до одного привлекались на эти работы, почти перестав заниматься учёбой.

— Хел, не бросить ли нам этого пастора? — вскоре спросил Ник у сестры. — Мне совсем не нравится, что новый отец Лайон использует нас для своего или церковного благополучия. Он даже нас, старших, использует на своём огороде.

— А не навлечём мы этим на себя его проклятье? — испуганно спросила девочка и добавила, помолчав: — Он мне не так нравится, как прежний. Он меня уже дважды наказал — ударил линейкой по руке. И остальных иногда побивает.

— Ты говори, что нам с этим делать! — повысил голос, Ник.

— Старший-то ты, тебе и решать. А что будем делать тогда?

— Жить дома, я поищу работу, хоть немного подзаработать. Могу, как при папе, ловить рыбу на удочку. Это поможет нам питаться. У меня и тогда это получалось совсем неплохо.

— Мне не очень нравится потерять здешних подруг. А у нас дома таких нет. Одни местные, и со мной не очень хотят играть и дружить. Я ведь не похожа на них, как ты.

— Да и мне не так уж охота там жить. Но тогда где? Всюду одни туземцы.

— Может, нам разрешат жить здесь, в фактории, но за свой счет? Спросил бы.

— Мне трудно будет оправдать такое наше решение, Хел. Вряд ли получится.

Дети задумались, понимая, что самим им трудно что-то придумать, не вызвав недоумения и даже недоверия. Ведь заработать себе на пропитание они вряд ли смогли бы. И Ник заметил с грустью:

— Пока давай побудем по-старому, Хел. А месяца через два посмотрим, что можно сделать. Здесь мы хоть не мозолим глаза туземцам. А в городе нас постоянно будут дразнить и притеснять. При папе этого не было, но нам будет трудно. Или посоветоваться с бабкой. Что она нам скажет.

Бабка, сильно сдавшая, выслушала Ника, и долго качала головой, молчала, соображая. Потом сказала с сомнением:

— Ваши опасения, детки, вполне разумны. Без взрослых трудно будет жить в спокойствии. И опасно. Мне трудно вам что-то посоветовать, детишки. Вы уже отошли от местного населения, и это заметно по всему. Вас тут не примут, как своих, а это опасно.

Такое заявление бабки сильно расстроило детей. Даже Ник потускнел, по его виду можно было понять, что он растерян и подавлен. Даже при наличии имеющихся денег, он побоялся бы их использовать. Обязательно появится тот, кто заподозрит их и попробует разузнать о средствах, на которые они живут.

Ещё плохо было ему по причине отсутствия человека, которому можно довериться. Прежний пастор был в этом более покладист и любезен. К новому Ник не мог обратиться за таким советом, полагая, что это его не заинтересует. Понимал, что их и так здесь держат из сострадания и, наверняка, по настоянию отца Джозефа. Но его больше нет, и никто не станет интересоваться и тем более кормить никому не нужных детей без родителей и поддержки.

Всё это заставляло мальчика сильно переживать. Он постоянно помнил приказ отца постоянно заботиться о сестре, и он это делал. Но как дальше быть?

Настроение, близкое к отчаянию привело его однажды в порт, где прибыло судно с востока. Мальчик всегда интересовался теми землями и поспешил узнать новости от матросов, сходящих на берег.

Он выбрал одного темноволосого матроса, шедшего с другими промочить пересохшее горло в местную харчевню. Он тронул его за рукав измочаленного дырявого кафтана, обращая на себя внимание.

— Тебе чего, парень? — обернулся матрос к Нику. — Подать не могу, самому надо, сам видишь, куда мы идём.

— Сэр, мне ничего не надо от вас, — сказал взволнованно Ник. — У меня есть деньги. Мне только нужна помощь такого, как вы, матроса.

— А что случилось? — остановился матрос, пропуская товарищей вперёд.

— Я ищу человека, который мог бы подтвердить, что он дал мне немного денег, как знакомый или приятель моего отца.

— А что с твоим отцом, парень? — матрос явно начинал волноваться, жажда его усиливалась.

— Он погиб на островах Банда года два назад. Он там работал, был главным на фактории на острове Ай.

— Ай! — удивился матрос. — Я там никогда не бывал, но мой приятель Рэд в тех местах плавал. Кажется, и про этот остров упоминал. Пошли, догоним его.

— Вот, познакомься, Рэд, парень интересуется островом Ай. Ты вроде бы там был несколько лет назад.

Грубого телосложения матрос повернулся к Нику и нетерпеливо оглядел его с ног до головы. Спросил неприветливо:

— Чего надо? Мне некогда.

— Простите, сэр! Мне этот человек говорил, что вы могли знать моего отца. Он погиб у острова Ай два с лишним года назад в морском сражении с голландцами. Мне нужна ваша помощь, сэр. Я с сестрой… мы едва сводим концы с концами.

— Как звали твоего отца? Говори, только побыстрее.

— Сафониус, сэр, Казак Сафониус.

— Так кто ж его не знал в нашей флотилии? Он был одним из её начальников! Верно, парень, погиб твой папашка! Хороший был человек, спокойный, никого не обижал. Так чего ты хочешь?

Ник повторил свои просьбы.

— Так ты перебиваешься воровством? Ха! Это понятно. Ну и что?..

— Не могли бы вы подтвердить, что дали мне золотой в память о моем отце, сэр? А то меня могут сильно побить, уличив в краже! — и Ник сделал вид, что готов пустить слезу.

— Ха! У тебя есть золотой? Так садись с нами, и мы отметим встречу!

— Нет, сэр! Папа наказал мне заботиться о сестре, и я это хочу исполнить.

— Ну и дурак ты, парень! Девчонка может и подождать, а у нас тут должна случиться грандиозная попойка по случаю возвращения с Востока, будь он проклят! Так не хочешь? Ну ладно! Ради памяти твоего отца я это сделаю. Ты имя моё запомни. Рэд! Ну давай, гони к своей сестре! Как тебя-то зовут?

Ник назвался и поблагодарил. Ушёл он довольный и рад был услышать лестное мнение об отце. Значит, он вполне достоит уважения не только семьи, но и многих других. Он с радостным видом встретил Хел, и тут же заметил, показав золотой:

— Только что из порта! Ходил смотреть на судно, пришедшее с востока!

— Золотой?! Откуда?

— Матрос дал! Он знал нашего отца. Вместе сражались у острова Ай! Только на разных кораблях. И дал мне монету! Бабка, смотри, что мне дали!

Старуха посмотрела на ладонь с блестящим кружочком, перевела глаза на Ника, и с сомнением качнула седой головой. Ник тут же понял, что бабка не верит ему и хотел возмутиться, но передумал.

— Хел, можно тебе новое платье купить, и мне чего-то поновее! Завтра пойдём к портнихе. Ты уже поизносилась порядочно.

Девочка довольно улыбнулась, помедлила, но все же спросила:

— А башмаки можно купить?

— Зачем они тебе? И так хорошо. Босиком даже удобнее. Мне они ни к чему. Думаю, что и тебе они без надобности.

Хелен не обиделась, но с сожалением вздохнула. А брат про себя подумал: «Да чёрт с ними, с деньгами! Купим ей башмаки. Очень уж ей хочется!» — и с удивлением почувствовал себя намного легче и вольготнее от такой мысли.

Глава 2

В четырнадцать лет Ник серьёзно задумался о будущем. Он уже приносил в семью несколько фанамов в неделю, и это давало им возможность кое-как питаться. Они уже давно жили в своем доме и больше факторию не посещали. Помогал огород, но бабка-Горбунья уже не могла работать, и лишь с ворчанием следила за детьми, постоянно попрекая их за лень.

— Я больше не могу с этой каргой жить! — не раз восклицала Хелен в беспокойстве и раздражении. — Только и следит, как я всё делаю и всё как будто неправильно!

— Она старая, это всегда так со старухами происходит, — успокаивал брат сестру. — Ты уже не маленькая и должна понимать и потерпеть. Она не протянет долго, а сколько лет помогала нам. Мы должны быть ей благодарны и похоронить, как она помрёт.

Девочка молчаливо соглашалась, а Ник пообещал ей подарок.

— Откуда ты возьмёшь денег на подарок, дурачок? — немного сердилась она, зная, что это может быть просто дразнилка.

— Можем же мы взять немного из нашего клада? Сколько времени он там лежит без пользы! А мы так бедно живём!.. Ты же ещё ребёнок, и у нас должны с тобой тоже быть маленькие радости. Чего бы ты хотела?

В самый разгар дождей бабка умерла. Местные сбросились на похороны, а сам Николас с тревогой и совестливым ощущением в груди наблюдал ритуал захоронения, практически не участвуя в нём. Было жалко старуху, но она уж очень всем им осточертела, особенно Хелен. И сейчас девочка почти равнодушно принимала смерть женщины, что столько времени занималась их жизнью.

— Теперь мы совсем одни остались, Ник, — жаловалась Хелен, словно сожалея о потере столь надоевшего человека, — Что с нами будет?

— Я подумал, что здесь оставаться нам нет никакого смысла, Хел.

— А куда же мы денемся? — вопросительно смотрела она на брата.

— Здесь мы не сможем использовать свои деньги. В другом месте это сделать намного легче. Ведь здесь нет английских городов.

— А где они есть?

— По-моему, нигде здесь их нет. Но имеются португальские. Это всё же белые люди, и нам с ними будет лучше, чем с местным населением. И так нас с трудом терпят. А теперь могут и не стерпеть. Я уже стал побаиваться тут жить. Мы и местный язык не очень-то знаем. Хотя ты его знаешь намного лучше меня. И всё же нам тут жить не дадут. А в фактории нас тоже больше не примут. Так что надо подаваться к португальцам. Потом осмотримся и решим. Не всегда же мы будем детьми. И так столько лет без отца, и выжили.

— Ты уже нашёл такое место?

— Тут недалеко расположен Даман, на другом берегу залива Диу, а южнее и столица португальской Индии — Гоа. Можно выбирать при желании.

— Мы же не знаем их языка. Как мы будем там жить?

— Говорят, что дети быстро осваивают чужие говоры. А ты и вовсе мала.

— Мне уже почти одиннадцать лет! — воскликнула заносчиво Хелен. — И я не такая маленькая. Мои сверстницы, некоторые, меньше меня ростом. Ник, а ты помнишь маму? — вдруг с грустью спросила Хелен.

— Помню, но не очень. Она всегда вспоминается мне грустной. Почему!? Я не пойму, но как-то подслушал разговор её с отцом. Он успокаивал её, упоминал о касте неприкасаемых. Может, наша мама из той была касты?

— Это ужасно, Ник! Может, потому её убили? Вроде бы те, из её деревни. Я такое слышала от девочек. Да и взрослые между собой раз говорили.

— Ну и что с того? Мне хоть кто она была, лишь бы не умирала! Возможно, она потому была часто грустной. Но красивая была, и не ниже отца. Так что ты тоже будешь высокая и красивая, только не такая, как мама.

— А я совсем её не помню. Иногда что-то смутное промелькнёт и всё! Я даже не знаю, как она со мной играла, кормила и любила. Папа говорил, что она нас очень любила, Ник.

— Я сам это знаю, Хел. Какая мать не любит своих детей?

— Попадаются и такие, мой братик. А ты заметил, что у меня волосы темнеют. Наверное, во взрослом состоянии я тоже буду похожа на маму.

— Зато наши глаза никогда не будут походить на мамины. В этом мы похожи на папу. Но я не помню, какие у него были глаза. Светлые, но это не точно.

С этого разговора Ник и стал выяснять возможность перебраться в Даман. Этот город ему показался ближе, и на том же побережье, что и Сурат. Но прошло больше полугода, прежде чем решение окончательно созрело у мальчишки, и он поведал об этом сестре.

— Хел, мы вскоре поедем в Даман. Хватит здесь влачить жалкое существование! Хочу заняться делом.

— Каким ты можешь заняться делом, Ник? — удивилась девочка и взмахнула тёмными ресницами с уверенностью, что брат всё ей пояснит.

— Деньги у нас имеются,можно, когда устроимся в Дамане, попробовать их использовать. Нельзя только тратить на жизнь. Так никаких денег не хватит.

— Разве мы сможем что-то сделать, Ник! Нас обязательно обманут, и мы никаких денег не увидим.

— Я и не собираюсь все деньги вложить в дело, Хел. Только часть. Пусть навар будет маленький, но он должен обеспечить хоть часть средств для жизни. Лишь бы не поспешить с этим. Все хорошенько выяснить, прикинуть, посоветоваться у грамотных людей. И побыстрее выучить португальский. Я уже начал знакомиться с ним. Не так и трудно, как мне показалось.

— Мы не сразу же поедем? — спросила Хелен. — Хорошо бы домик продать хоть за что-то. Всё лишние деньги будут.

Брат усмехнулся, заметил пренебрежительно:

— Лишних денег не бывает, как не бывает их много. Так все говорят.

— Я просто никогда не думала об этом, Ник. Ты ничего не скрываешь от меня? У тебя вид загадочный.

— Тайна имеется, но пока её не надо раскрывать даже тебе. Ни к чему это!

— Мне так не нравится, Ник! — Хелен надула губы, а Ник подумал, что она легко может через три года выйти замуж. С такой внешностью это не составит для неё труда.

Эта мысль как-то кольнула его в грудь. Стало даже немного неприятно от таких мыслей. Усмехнулся про себя и потрогал верхнюю губу, проверяя, не наметились ли усики. Ещё не намечались, жаль.

Мальчишка завёл приятелей среди портового люда, немного угостив их вином. Зато удалось найти торговца мелкими товарами. Тот совершал постоянные каботажные рейсы вдоль побережья, торгуя и перевозя пассажиров на близкие расстояния.

— А в Даман ты ходишь? — спросил однажды Ник. Торговец был местным жителем и охотно поделился с мальчишкой своими делами.

— Обязательно. Раза три-четыре в год непременно посещаю португальцев.

— Мне бы с сестрой тоже хотелось бы туда поехать. Познакомиться с их житьём и попробовать устроиться. Когда ты собираешься поехать туда?

— Приблизительно месяца через два можно смотаться. Всё зависит от наличия выгодного товара. У меня судёнышко крохотное, так что не разгонишься. Денег бы побольше — и можно было б развернуть прибыльную торговлю. Даже до Маската и Ормуза доходить смог бы.

Ник тут же подумал, что можно было бы ссудить этому купцу немного денег, но испугался и промолчал. Бросаться в омут головой, не проверив всё было очень глупо, и он заметил вскользь:

— Хорошо бы добыть хоть сотню монет, это так, да где ж их взять?

— С сотней я бы мог управиться, — ответил купец, которого звали Амат Синг. Это прозвище «Синг» присваивали себе почти все мужчины. Это значит — лев.

— Разве одолжить не у кого? — закинул удочку Ник.

— Отдавать-то надо с процентами! А они огромные. Иногда больше половины суммы долга. Наша вера вообще-то не разрешает давать в долг с процентами, но кто в наше время на это смотрит? Самому не будет навара, а как без него? Это и дурак поймёт.

Купец ушёл на своём судёнышке через Камбейский залив, а Ник продолжал с настойчивостью искать сведения о Дамане. Узнал, что до него при хорошем ветре вполне можно дойти за день. И стоить это будет десять фанамов с человека. Хелен, узнав такие цены, ужаснулась.

— На эти деньги легко мы прожили бы неделю и даже больше!

— Или сшить простенькое платье для моей сестрицы, да? — засмеялся Ник и ободряюще потрепал девочку по щеке. — Как только я всё выясню и договорюсь, выделю тебе целый золотой на одежду. Даже башмаки можно будет купить. Полагаю, что перед португальцами надо предстать в приличном виде. Как об этом думаешь, девчонка?

— С удовольствием, Ник! Только как нас там примут? Что ты скажешь им?

— Думаешь, нами кто-то заинтересуется? Кто мы такие? Скажу, что сбежал из фактории по причине английского вероломства и притеснений. Это им должно подойти. Снимем домик в тихом месте и будем присматриваться. Выучим их язык, и можно подумать о деле. С деньгами это вполне возможно. Я постоянно расспрашиваю знающих людей на этот счёт.

— Я уже около сотни слов выучила, — хвасталась девочка. — А через месяц пообещала выучить столько же ещё. А у тебя как с этим?

— Подсчётами не занимался. Но с одним местным купцом говорил. Он прилично знает португальский и мне помогает. Дело идёт. К переезду буду что-то понимать. Счёт уже знаю, а это самое главное.

Амат появился в Сурате почти через месяц. Ник его встретил в порту, расспросив у знакомых.

— Как поездка, сахиб? — смеясь, спросил Ник.

— Не очень, Ник. Почти ничего не заработал. Чуть не ограбили меня проклятые голландцы! Едва ушёл в устье речки. Туда их судно не могло сунуться. И я оказался не такой знатной добычей, чтобы за мной так гнаться. Аллах уберёг, и я даже уже внёс в свою мечеть золотой. И нищих одарил.

— Вот и прибыль так уходит по пустякам, — философски рек Ник.

— Так надо, мальчик. Аллаха не грех задобрить и отблагодарить. Всё в руках его, да будет вечность с ним! — воздел купец глаза и руки к небу.

— Когда ты отвезёшь меня с сестрой в Даман? — наконец спросил Ник. — Мне уже не терпится побыстрее там оказаться.

— Ты лучше скажи, парень, как умудряешься жить с сестрой без родителей? Тебе деньги оставили они?

— Какие деньги, Амат! Отец давно погиб, мама тоже умерла. Мы жили несколько лет в фактории и питались там с учёбой. А сейчас немного подрабатываю, рыбу ловлю, огород имеется. Тем и живём. Видишь, как я одет? То-то, мой Амат!

Купец оглядел мальчишку, промолчал, но Ник, внимательно за ним наблюдавший, успел заметить недоверие, блеснувшее в его глазах. И не только. Было в них и ещё что-то, что встревожило мальчика, хотя ничего не пояснившее. Однако настроение резко упало, и в голове завихрились противоречивые и недобрые мыслишки.

А Амат через дней десять сообщил, что готов взять Николаса с сестрой до Дамана.

— Домик продавай и будь готов к поездке, Ник. Хватит тебе пяти дней?

— Постараюсь, сахиб Амат. Это так неожиданно! Буду спешить.

Домик он продал за три дублона и один шиллинг, фанамы брать отказался.

— Хел, ты разложи монетки в башмаки и прикрой стельками на клею. И я так сделаю. Ещё штук пять вшей в подол платья или куда найдёшь. А я тоже несколько спрячу. Может, провезём хоть часть монеток.

— Почему столько предосторожностей, Ник? — испугалась девочка.

— Хоть дорога близкая, но купец с некоторых пор не внушает мне доверия.

— Так откажись от его услуг! Найди другого. Не обязательно так спешить.

— Домик-то я уже продал, а новые хозяева позволили нам пожить здесь последние два дня. Я уже решился. Поедем.

Ещё небо только чуть посветлело, а дети были уже на причале. Судёнышко Амата стояло саженях в ста, пришлось до него идти на лодке, заплатив один фанам, что немного расстроило скуповатую Хелен.

Амат встретил пассажиров приветливо и определил их в крохотном закутке, под тентом от дождя и солнца. Сказал с улыбкой:

— Всего один день пути, Ник. У тебя такая красивая сестра! Престо загляденье! Береги её, а то могут и украсть. Ещё не пытались?

Ник отрицательно качнул головой.

Судно отошло от порта, и солнце встретило его уже при подходе к Камбейскому заливу. Ветер был немного не попутным, и судно ушло дальше на юго-восток, приближаясь к побережью. Близился вечер, а Даман ещё не показывался. Николас спросил купца:

— Солнце уже склонилось к горизонту, а города все нет, сахиб. Что так?

— Ветер про́тивный весь день. Пришлось изменить курс. В городе будем часа через два. Нам это без разницы. Лишь бы утром можно доставить товар на базар и в склады.

Стемнело. Ник стоял с сестрой у фальшборта и всматривался в далёкие огни города. Ветер стихал, и судёнышко очень медленно продвигалось вперёд. Сзади подошёл Амат и ещё двое матросов. Остался только кормщик и рулевой на своих местах. Ник тут же почувствовал угрозу, хотя никто ничего такого ему не сказал.

— Как собираешься начать жить, Ник? — спросил купец. — На что жить?

— На деньги за продажу домика, Амат. Потом что-нибудь поищу для заработка. Без работы помрём с голоду, сахиб.

— А вот мы посмотрим, что у тебя в карманах, — проговорил Амат, и Ник ощутил, как крепкие руки матросов стали обшаривать его одежду. Он было возмутился, но тут же успокоил свои нервы и прыть, лишь проговорил тихо:

— Ты что, Амат? Обещал ведь доставить в Даман, а сам!.. С чем мы останемся в незнакомом и чужом городе? Оставь хоть немного!

— Молодой, найдёшь себе чем жить, — проговорил купец, очень недовольный малой добычей. — Где остальное?

— Побойся Аллаха, Амат! Откуда у меня много денег? Это все, что имею!

— Скажи спасибо, что сестру не трону, парень! А за неё можно выручить не одну сотню золотых, хи-хи!

— Что ты такое говоришь! — вскинулся мальчишка, но руки матросов тотчас усмирили его порыв.

— Тише, брат! Не вздумай трепать языком в городе! Иначе сестру тебе не видать. Девка знатная и всякий на неё позарится, — повернулся к матросам: — Ничего больше не нашли?

— Нет, сахиб! Пусто. Больше ничего нет.

— Дайте по шее и пусть убирается! — Амат зло выругался, забрал деньги и ушёл к себе, а матросы с удовольствием отвесили Нику по оплеухе и тоже со смешками ушли, переговариваясь.

Ник в ярости проводил их глазами, утирая кровоточащий нос. В голове гудело от ударов, но всё же он был доволен. Скоро Даман, а потерял он всего два золотых и немного мелочи. Был рад, что сестра ничего не видела, и он посчитал, что говорить ей ничего не стоит.

«Ну погоди, сволочь! — думал он, шмыгая носом и ополаскивая его забортной водой, наклонившись через борт. — Ты ещё появишься тут, негодный купец! Ты потеряешь намного больше, чем взял у меня!»

Подождав ещё, успокаиваясь, он залез к Хелен.

— Мы подходим, — сказал он. — Собирайся.

— Что случилось, Ник? — в голосе девочки звучало беспокойство. — Ты говоришь как-то странно.

— Ничего, Хел. Собирайся уж. Через полчаса выходим на берег.

Часов в девять вечера судно пришвартовалось у пристани. Ник с сестрой поспешно спрыгнули на причал и тут же ушли, не попрощавшись с купцом.

— Чего мы так бежим? — удивлялась Хелен. — Куда мы теперь?

— Подальше отсюда! Не спрашивай! Надо найти место для ночлега, а в верхний город нам уже не попасть — ворота закрыты. Где нам переночевать?

— Лучше бы на судне переночевать, Ник, — захныкала девочка. — Куда здесь податься в ночное время?

— Перестань ныть! — сердился мальчишка, сам понимая, что положение их стало незавидным. Слова Амата относительно похищения сестры так сильно запали ему в душу, что он готов был расплакаться в бессильной злобе и страхе.

Они остановились у моста через крепостной ров и в раздумье стояли так, не решаясь постучать или крикнуть, прося помощи. Огни постепенно исчезали, и темнота становилась жуткой и тревожной.

Ник нащупал рукоять кинжала. Это немного успокоило его, но не помогло найти выход,

— Пошли в переулок. Может, кого встретим и попросим указать хоть церковь, где священник мог бы нам помочь.

— Ты вряд ли тут найдёшь церковь, Ник. Тут живут одни туземцы. Все португальцы проживают за стенами города.

— Да, ты права. Тогда пошли куда-нибудь, где поменьше домов. Поищем место для отдыха хотя бы. Нам не до сна. Ещё кому в лапы попадём.

Он чувствовал страх и растерянность сестры, но успокаивать не стал, а направился ниже, ближе к морю.

Обошли место, где Амат руководил разгрузкой своего судна. Вереница полуголых людей сновали туда-сюда с поклажей на спинах, таская её к воротам склада. Он располагался шагах в ста и чернел бесформенной глыбой.

— Давай посмотрим, можно ли устроиться в лодке, — предложил Ник.

— Как в лодке? А хозяин увидит!

— На рассвете и мы покинем её. Надо же где-то приклонить голову. Ты и так уже едва стоишь на ногах.

— На себя больше смотри, Ник! — оскорбилась Хелен, но пошла за братом.

— Вот лодка стоит поблизости от берега. Давай я тебя перенесу, а то намочишься и не заснёшь от холода. А я разденусь. Темно ведь.

Ник спрыгнул с пристани. Вода доходила до пояса. Он прошёл до лодки, вернулся, проговорив тихо:

— Давай на руки! Можно добраться до лодки. Подбери подол, а то замочишь!

Лодка оказалась небольшой, но почти сухой. На носу Ник нашёл немного места и сказал сестре:

— Постели тут все, что можно, и ложись. Я буду рядом. Рано утром мы уйдём на берег. Лишь бы прилив не оказался слишком высоким.

Хелен послушалась брата и уже через четверть часа крепко спала. В то же время Ник никак не мог заснуть, вспоминая нападение и ограбление. Должен был признаться, что купец был прав, обещав не трогать сестру. А ведь мог легко это осуществить. Так что он должен благодарить его за оказанную милость. И эта мысль ещё сильнее всколыхнула его ярость и жажду мести.

Но молодой организм не мог долго сопротивляться волне сна. Он тоже заснул и проснулся, когда лодка закачалась от волн прилива. Была полночь, и уровень воды повышался, колыхая лодку. Было темно, жутковато, но он прислушался и успокоился, хотя беспокойство и страх не покидали его до самого утра. Они с сестрой подтянулись в лодке к пристани и оказались на берегу. Рыбаки уже неторопливо готовились выйти в море. На странную пару посматривали с удивлением и неприязнью. Некоторые с дурными намереньями.

— Сахиб, — обратился Ник к одному из рыбаков. — Когда откроют ворота города? Нам надо побыстрее попасть туда.

Тот оглядел мальчишку, но ответил нехотя, признав в нем белого:

— Как рассветёт. Это через час примерно.

До ворот можно было дойти за четверть часа, но дети не спешили. А Хелен заметила с беспокойством:

— Ник, я вчера укладывалась спать, и мне показалось, что в вещах кто-то копался. Я это обратила внимание ещё когда собиралась на берег, но внимания не обратила. А в лодке опять так показалось.

— Пропало что? — спросил брат без особого интереса.

— Вроде ничего, но странно и неприятно.

— Забудь. Раз ничего не пропало, то и горевать нечего. Есть охота, и я б ещё поспал хоть пару часов. Да нет возможности. Надо бы тебе одеться в мужской наряд, Хел. Так спокойнее было бы, но теперь поздно об этом думать.

— Я бы тоже поела. Да ещё рано и нигде ничего ещё не продают. На базар бы пойти. Наверняка кто-то уже продаёт. Спросить бы, где он.

Эта мысль понравилась Нику, и он скоро узнал, где базар. Народу там было ещё немного, но перекусить они сумели. Ник заранее приготовил несколько фанамов, которые и истратил на завтрак. Поели лепёшек с мясом утки на листе банана, умяли кусок рыбы, и купили два кокоса с соломинкой и обрубленной частью ореха.

— Как раз и ворота должны быть уже открыты, — проговорил Ник, довольный и отяжелевший. — Пошли, а то на нас уже поглядывают с подозрением. — Может, ещё риса с мясной подливкой поедим, а?

— Мне хватит, а ты можешь и риса поесть. Денег хватит у тебя?

Ник кивнул и купил горсть риса на свежем зелёном листе. Все ели руками, и это никого не удивляло, как и самих детей. Они привыкли к такому приёму пищи.

В городе они долго бродили, высматривали всё, знакомясь и примечая. Ближе к полудню опять перекусили, и Хелен сказала:

— Я уже устала бродить, Ник. Надо успеть найти пристанище, а то и до ночи не успеем. Где искать его?

— Теперь и будем заниматься этим делом. Кстати, тебе надо немного сменить имя. Твоё звучит слишком на английский лад. Теперь ты будешь Еленой. Это просто, верно?

Девочка согласилась, и они вышли из таверны.

— Ты прислушивайся к говору, Елена, — улыбался Ник, идя и поглядывая на хижины туземцев и дома португальцев. — Нам надо поскорее освоиться с этим.

Лишь часа за два до заката им посчастливилось найти небогатый дом, где хозяйка согласилась отдать им маленькую комнатку за фанам в день. Это довольно дорого, но больше искать сил не осталось.

Оставшись одни, брат с сестрой огляделись, а Хел заметила тихо:

— Я и не думала, что можно жить в такой комнате, Ник. Богатая женщина, наверное. И как она поняла тебя, когда ты договаривался?

— Относительно богатства я не уверен, Хел, здесь полно старых богачей, у которых почти ничего не осталось от прежних времён.

— А чего они обеднели? — не унималась Хелен, продолжая оглядывать комнату со старинной мебелью и даже двумя картинами на стенах.

— Мне об этом говорили ещё в Сурате. Считают, что португальцы так понадеялись на свои богатства, что перестали ими заниматься. Вот со временем у них оно и исчезло. Проели, прокутили, а делами не занимались. Остались теперь одни бывшие богатеи без средств, но с гордостью.

— И эта бабушка такая же?

— Не знаю, но уверен, что именно так. Мы будем искать новое жилище. Подешевле, а то долго так нам не протянуть. — Ник важно смотрел на сестру, словно отец или взрослый человек. — Хел, ты не забыла, где у нас зарыт клад отца?

— Нет, что ты! Как можно. А разве ты его не взял сюда?

— Взял, но далеко не весь. Бо́льшую часть оставил. Я боялся, что могут ограбить. Потому и тебе посоветовал всё зашить и положить в обувь. Всё сохранила? Посмотри, но не вытаскивай. Нам пока хватит того, что у меня.

Хелен торжественно показала свои схоронки и всё вернула назад. Она была горда таким важным заданием, которое она выполнила.

Прошла почти неделя, пока брат с сестрой искали дешёвую комнату. Нашли.

— Но почему вы предпочли другую комнату? — спросила хозяйка с видом недовольным и даже гневным.

— Донна Луиза, — поклонился Ник, подбирая слова, но нещадно их коверкая, — у нас мало средств, а ваша комната стоит в три раза дороже того, что мы нашли. Простите, но мы должны переселиться.

Женщина строго посмотрела на детей, вздохнула и проговорила примирительно, и даже с улыбкой:

— Надо бы сразу сказать, дети. Если только в этом дело, что ж, я готова и с вас брать столько, сколько вы платили бы за другую комнату.

Брат с сестрой переглянулись. Хелен глазами просила согласиться.

— А это не будет слишком накладно для вас, донна Луиза? — наконец спросил Николас, виновато глядя на хозяйку.

— Будет, но, признаюсь, мне хотелось бы вас оставить. Вы мне понравились. Особенно ваша сестра. Она напоминает мою внучку. Она утонула в море три года назад во время стычки с голландцами. То были почти пираты. Боже, как я их ненавижу! И англичан тоже! Прости мне, Господи!

— Мы тоже сбежали от англичан, донна. Они сильно нам насолили, можно сказать, ограбили, и мы вынуждены были долгое время нищенствовать.

— Как же вам удалось выкарабкаться, мои хорошие?

— Друг отца вернулся и заплатил нам немного, что просил отец нам передать перед смертью, — врал Ник, и не краснел, уже привыкнув к этому.

— Не думаю, что денег у вас много. Как вы собираетесь жить дальше? Мне даже страшно становится, думая про такое.

— Я ведь скоро вырасту, донна Луиза, и обязательно найду себе работу. Папа приказал заботиться о сестре, и я это выполню. Вот лишь с языком поправлю свои дела и примусь за дело.

— Стало быть, вы остаётесь, дети мои?

— Да, донна. Сестре здесь очень нравится, а в другом месте намного хуже.

— Тогда не извольте беспокоиться. Живите, и мне будет не так одиноко. У меня все родственники остались в Португалии, а здесь все умерли, — в голосе пожилой женщины слышались грусть и безысходность.

— Не поехать ли вам в Португалию, донна? — попробовал высказать своё участие Ник. — Всё ж с родными жить было бы легче.

— Для такого переезда нужны большие деньги. А где их взять? Продам дом, на что жить стану там? Здесь я привыкла, устроена немного, а до смерти не так уж и далеко. Я ведь здесь уже почти двадцать лет. Мало кто смог столько выдержать в этом городе. Всякого насмотрелась.

Ник, расставшись с хозяйкой, спросил у сестры:

— Тебе нравится наша хозяйка?

— Ага! Мне она кажется доброй. Побыстрее бы научиться языку. А то я почти ничего не понимаю из того, что она говорит.

— Немного поживём тут, и я отправлюсь обратно в Сурат за деньгами. Лишь бы мы тут прижились. — Ник критически оглядел сестру. — И тебе надо накупить вещей, у тебя должен быть приличный вид. Эта сеньора имеет тут много знакомых, и я попытаюсь намекнуть ей, что не прочь бы и нам войти в то общество. Надо же искать пути в жизни. Особенно тебе.

— Почему мне, Ник?

— Я ведь почти мужчина, и мне легче устроиться в жизни. А тебе без замужества никак нельзя. А как это совершить без знакомств и связей? Поняла?

— Я ещё маленькая, — как-то загадочно молвила девочка и опустила голову.

— Тебе скоро одиннадцать и вполне может кто-то посмотреть на тебя, как на возможную супругу, — Ник сам смутился и даже покраснел, а Хелен и вовсе зарделась и отвернулась.

Оба почувствовали себя неловко. А потом, в комнате, где они поселились, им стало неловко раздеваться при свете. И с этих пор они это делали только в темноте, когда тушили лампаду или лучину. Свечей донна Луиза им не давала. Лишняя роскошь в доме не приветствовалась.

Однако прошло больше трёх месяцев, прежде чем Ник сумел подготовиться к поездке в Сурат. К тому же он часто сомневался, что сможет легко откопать свой клад, тем более что их было два. По-прежнему Хелен ничего не знала о главном кладе, а Ник тоже не спешил посвящать её в свою тайну. И он решил, что вначале заберёт отцовский клад, а потом, когда подрастёт и окрепнет, можно рискнуть и на остальное. Тем более что там живут теперь другие люди.

Он тратил очень мало, стараясь самому что-то добыть на еду. Раскопал огород, испросив разрешение у хозяйки. Та долго не соглашалась, но всё же уступила, понимая, что это просто необходимо и для неё.

Почти каждый день несколько часов проводил на рыбалке с удочкой и всегда приносил несколько рыб, которых хватало и на обед с хозяйкой. Иногда, когда удавалось поймать особенно крупную, относил на базар и получал четверть фанама. Это он копил на жилье, хотя всегда привирал относительно заработка.

Зато сестру он всё же одел прилично, и теперь у неё было четыре платья и туфли с бронзовыми пряжками. Даже расщедрился на кружева, которые стоили в этом городе очень дорого. Елена принимала всё это, как должное, а брат не смел напомнить ей об их стремлении не показывать своего достатка. Девочка мало это понимала, и аппетит её возрастал по мере накопления одежды и обуви. Зато к её двум украшениям ничего прибавить Ник не пожелал. Посчитал, что и так достаточно для такой девчонки.

А хозяйка всё больше привязывалась к девочке, постепенно они стали, как внучка с бабушкой. Женщина стала перешивать ей старые платья, а материя там оказалась весьма дорогая и красивая.

Наконец Ник отправился в Сурат, волнуясь и нервничая. Он никак не мог себе представить, как будет доставать клад, когда там будут хозяева. Судно доставило его без приключений поздно вечером. Он, поколебавшись, с лёгкой дрожью в теле, пошёл к дому и робко постучал в калитку.

Полный мужчина вышел на лай собаки и не узнал старого знакомого, жившего тут когда-то. Ник напомнил.

— Я только что приехал и посчитал, что можно по старой привычке переночевать в старом отцовском доме. Не прогоните, сахиб?

— Заходи! Я тебя не сразу признал. Темно, да и вырос вроде бы ты! Рад тебе! Я скажу жене, чтобы поставила для тебя миску. Чай проголодался?

— Немного есть, сахиб. Спасибо. Я тут по делам. В факторию нужно зайти.

На завтра Ник принёс кувшин вина, и они с хозяином сели ужинать. Ник подливал без меры, на что хозяин не возражал и вскоре напился основательно. Жена уложила его слать и сама затихла.

Ник уже знал, где лежали инструменты и осторожно вышел в сад. Найти место не представлялось трудным. Всё заняло не больше получаса. Клад был на месте. Мальчишка тщательно положил дёрн на место, даже полил его водой и землю, оставшуюся, разбросал подальше.

С этого момента страхи преследовали его постоянно. Тем более что с возвращением дело обстояло не так хорошо. Хозяин судёнышка не торопился, обещание своё вернуться в Даман через два дня выполнить не смог, и Нику пришлось выкручиваться и даже заплатить хозяину дома за постой. Тот не отказывался.

Лишь дней через десять судно вышло в море и Ник, весь истерзанный страхами и неуверенностью, оказался в доме сеньоры Луизы.

Старушка не скрывала радости, увидев мальчишку, и с улыбкой спросила, явно беспокоясь:

— Боже! Николас, почему так задержался? Обещал намного раньше приехать.

— Хозяин судна задержался, и я вынужден был ждать.

Хелен вопросительно смотрела на брата, не осмеливаясь спросить о кладе.

— У меня всё получилось, Елена. Денег немного добыл, но есть возможность ещё получить почти столько же. Обещали. Так что пока с этим у нас сносно.

Она не стала расспрашивать дальше, понимая, что это не к месту.

— Донна Луиза, прошу принять десять серебрушек за жилье и за еду. Мы и так задолжали. Но теперь я спокоен. Большое спасибо вам за заботу.

Донна Луиза расплылась в довольной улыбке, заметив любезно:

— Мы с Еленой сильно волновались, Ник. Но, слава Богу, всё обошлось, и вы теперь с деньгами. Я очень рада! Жаль, что уже поздно и ничего купить уже не удастся, но завтра обещаю праздничный обед. Вам понравится!

В своей комнате Хел зашептала с интересом:

— Ты все забрал? Ничего не пропало?

— Успокойся! Всё при мне. Вот, смотри. Сто шестьдесят золотых монет и восемнадцать серебром. Это всё, что осталось от папы. Должно хватить до моего заработка. За месяц-два я должен найти что-нибудь приличное, хотя бы на пол-золотого в месяц. Этого хватит на жизнь при строгой экономии.

— Ты так и не собираешься тратить эти деньги? — удивилась девочка.

— Без этого не обойтись, но тут надо быть очень внимательным и осторожным. Нельзя показывать, что у нас имеются деньги. Хозяйке скажешь, что я добыл… например десять монет. Больше не надо.

— Что ты мне подаришь, Ник? — хитро улыбалась Едена.

— Это обязательно? — насторожился скуповатый мальчишка.

Она сделала неопределённую гримасу, пожала плечами, ответив:

— Желательно. Мне уже исполнилось одиннадцать, а ты ничего к этому дню не подарил. Мне бы очень хотелось… хоть что-нибудь дешёвое.

— Там посмотрим. Если найду работу, то обещаю купить по твоему желанию.

— Обещаешь! — тут же воскликнула она и устремила ждущие глаза на брата.

— Только, если найду работу. Без этого и не жди.

Она надула губы с недовольным видом, но перечить брату побоялась.

Глава 3

Время для детей тянулось медленно. Развлечений почти не было, и они тосковали без друзей и подруг. Нику стало нравиться провожать девушек жадными взглядами, внутри бурлила кровь, и это сильно отвлекало его от поисков работы. Он только сейчас подошёл особенно близко к получению заработка, но ещё не устроился окончательно.

Он уже относительно хорошо говорил на португальском и радовался, что Хел обгоняет его в этом. Сказывается возраст, так как-то заметила донна Луиза.

Его поставили работать на погрузке в порту. Он считал ноши, бочки, кули и всякий груз, заполняя лист пометками, а вечером представлял это хозяину груза и суперкарго судна, который принимал товар. Иногда случались стычки и ругань из-за неточностей в подсчётах. Ник с пылом юности отстаивал свои права, и дело чуть не доходило до драки. Однако Ник достаточно поднаторел в уличных драках, живя в бедных кварталах, и ничуть не боялся потасовок.

— Молодец, парень! — как-то проговорил хозяин груза, подметив его старания и готовность быть честным. — Если будешь и дальше так работать, то я прибавлю тебе жалование.

— Мой отец тоже поступал по-честному, сеньор. И меня так же учил. Потому его выгнали с фактории в Сурате, и отправили на восток, где он и погиб.

— Потому и сбежал сюда? — с интересом спросил хозяин.

— Они не выплатили за отца ни пенни! Что я должен был делать? Проклятые крохоборы! Эти англичане всегда готовы облапошить несмышлёныша вроде меня.

— Ты так говоришь, будто сам не англичанин.

— Во мне нет ни капли английской крови, сеньор. Мой отец русский, а мать местная. Разве не похоже?

— Признаться, я так и думал, но у тебя сестра почти ничего не получила от матери в таком случае. Это для меня новость! Занятно. А что за народ такой — русские? Я никогда не слышал.

— Отец мне много об этом рассказывал. Там, на Руси, были разные войны после смерти царя, у которого не оказалось наследника. Самозванцы начали лезть на трон, устраивать смуту. Отец и примкнул к такому. Потом сбежал и попал сюда.

— Это где же такая страна? Наверное, далеко.

— Далеко на севере. Там зимой все реки промерзают почти до дна. Снега заваливают целые деревни. Это отец рассказывал. Сам я никогда снега не видел. А вы видели, сеньор?

— У меня на родине всегда зимой выпадает снег. Ну ладно, интересно с тобой болтать, а дело стоит. Пора за работу.

Ник получал жалование каждую неделю, и с каждой неделей оно чуть увеличивалось на медную монету. Это, в общем-то, его даже устраивало. Во всяком случае он зарабатывал на скудную еду на двоих, и мог немного доложить из запасов, не вызывая особого подозрения, чего он очень боялся. Он помнил проклятого купца, ограбившего его на судне. Последние полтора месяца он забыл про клятву отомстить ему, но теперь вспомнил, и внутри взыграло. Он уже значительно подрос, и ростом его природа не обидела. И сила у него нарастала, А прежние занятия с оружием и драки на улице закалили его. Он посчитал себя готовым к мести. Осталось лишь всё спланировать.

Работая в порту, ему легко было следить за судами. Но лишь через три с половиной месяца парень узнал судно, ставшее на якорь на внешнем рейде. Это сильно взволновало его. Николас постоянно отвлекался на него и делал ошибки в подсчётах. Из-за этого опять сильно повздорил с суперкарго, но всё обошлось.

И так случилось, что эта жажда мести так возобладала над ним, что он только и думал, как её осуществить, не привлекая к себе лишнего внимания. Но пока Ник собирался с силами и духом, купец ушёл куда-то, и все попытки разузнать об этом ни к чему не привели.

Потом Нику показалось, что так будет даже лучше. К чему ему лишние заботы и риск, когда всё упирается в жажду мести из-за несчастных двух золотых.

Ему шёл уже шестнадцатый год и выглядел он вполне по-взрослому. Даже с недавних пор воспылал нежными чувствами к одной девушке, немного старше себя и жившей недалеко.

— Донна Луиза, а что за люди живут через три дома от вас? В направлении церкви, — дополнил он, вроде бы без особого интереса.

Они ужинали уже при свечах, которые хозяйка стала себе позволять, получая от Ника лишние монетки. Она посмотрела с интересом и явным любопытством. Даже слегка скривила тонкие губы в подобие улыбки.

— А к чему это тебе, Ник? Или ты заинтересовался сеньоритой Иветтой?

Елена вскинула на брата глаза. Острое любопытство светилось в них.

— Братик, неужели это так? — с весёлыми искорками в глазах спросила она.

— Да ничего такого! — смутился юноша. — Просто иногда встречаю её или вижу в окне, когда прохожу мимо. Разве нельзя спросить?

— Елена, не смейся с брата, — строго молвила хозяйка. — Он уже вполне серьёзный юноша и вправе интересоваться девушками. Кстати, ей уже шестнадцать, — хитро намекнула она, но строго посмотрела на Елену. Дескать, поумерь свой язычок и не смей насмехаться.

Ник покраснел. Было неловко и стыдно. С трудом дождался окончания ужина и ушёл к себе в комнатку под лестницей. С некоторых пор, по настоянию хозяйки, он теперь спал отдельно от сестры. Знал, что той это пришлось по душе, и сам согласился на этот раздел.

Иветта же не упускала случая стрельнуть в красивого юношу своими темными глазами и слегка улыбаться. Он с трудом позволял себе посмотреть мельком в её сторону, и спешил пройти, краснея и волнуясь. Так продолжалось довольно долго, пока донна Луиза не сообщила как-то, что эта Иветта посватана и даже обручена.

Это сильно опечалило Ника, и он три дня не смел пройти мимо её дома. Потом немного успокоился и увидел девушку на прежнем месте, и ничего в ней нового не нашёл. Осмелился даже подольше остановиться взглядом на её лице. Ничего особенного в нём не было, но она как-то действовала на него возбуждающе, и он часто ловил себя на мысли, что желает её не только видеть. Она часто во сне появлялась в виде чего-то бесформенного и неопределённого, но всегда возбуждавшей его плоть. И он просыпался и потом долго не мог заснуть, размышляя. Иногда такое даже злило его, но больше доставляло удовольствие. И теперь она посватана и скоро может выйти замуж.

«Интересно, за кого она выходит? — думал он довольно часто, но спросить, что за человек её жених, осмелиться у хозяйки не мог. — Очень охота посмотреть на него».

Но лишь через дней десять он спросил у сестры:

— Ты знаешь, кто жених той девушки?

— Зачем тебе это? — вскинула она тёмные ресницы и испытующе смотрела на брата. — Неужели на тебя она производит такое впечатление? Она вовсе не такая красивая. Что с тобой?

— Ничего, просто охота узнать. Простое любопытство.

— Так я тебе и поверю, братец! — ехидно улыбнулась Елена. — Признайся, что вздыхаешь по этой сеньорите!

Нику не хотелось отвечать и вообще говорить с сестрой.

— Что с тобой говорить, глупая! Я лучше поспешу по делам. Болтушка!

Он слышал, как сестра весело посмеивалась ему вдогонку, и это ещё сильнее разозлило его. Потом он признался себе, что она была права, и его сильно задело будущее замужество Иветты, хотя они даже не были знакомы по-настоящему.

«Чего я хотел? — думал он про себя. — Кто я такой, чтобы лелеять надежду? Хоть она из обедневшей семьи, но достаток у них имеется. А я безродный бедняк и никогда не смогу заполучить сеньориту». Так он раздумывал, удаляясь и злясь.

И всё же он тоже был небезразличен этой Иветте. Он это осознал уже довольно скоро. Они в воскресенье встретились в церкви, куда Ник стал захаживать по настоянию хозяйки донны Луизы. Та как-то сказала ему с серьёзным и значительным видом:

— Мальчик, тебе лучше появляться в церкви. Местное население не примет тебя, узнай оно, что ты не нашей веры. Твоя, кстати, мало чем отличается от католической, так что это не будет для тебя препятствием. Не должно быть.

И он вскоре убедился в правоте слов донны. И там встретил Иветту. Они сидели на одной скамье, но между ними оказалось три прихожанки. Они даже обменялись двумя взглядами, и они были весьма благосклонными. Сердце юного воздыхателя подпрыгнуло в груди и заколотилось в бешеном темпе. Ему показалось, что она даёт ему шанс, хотя и обручена.

Выходя, он постарался быть как можно ближе к ней, и та опять улыбнулась. И опять в груди загрохотало сердце, и надежда бурным толчком отдалась в голове. Он даже вздохнул судорожно и радостно, ощутив лёгкую волну её запаха. Запаха пота и благовоний. Они тут же вскружили ему голову, и он издали проводил её до дома под ехидные смешки сестры, строгие взгляды донны Луизы и некоторых старых сеньор, которым удалось что-то подметить.

А совсем скоро мальчишка из сыновей слуг принёс ему записку. Он не спросил от кого это, вручил медяк за доставку, и с благоговением развернул бумажный листок. Там было написано неровным почерком всего несколько слов: «Жду после вечерней службы у калитки» — подписи не было, но и так ему стало ясно, кто автор этих слов.

Там не стояла дата, но он посчитал, что должен сторожить это время постоянно и уже в этот вечер стоял в тени дерева в двадцати шагах от калитки.

Стояла душная ночь, только что сменившая вечер. Служба давно закончилась. Прихожане разошлись, а девушки нигде видно не было. Но он терпеливо дожидался, понимая бесполезность или насмешку. Последнее его не оскорбляло.

Так и не дождавшись девушки, он побрёл домой и там получил порцию насмешливых взглядов и слов сестры и строгого осуждения донны Луизы. Обе не стали его разубеждать или уговаривать, но вид их был красноречив.

Увидел он её лишь на третий вечер, как только прихожане проследовали по домам. Её подруга составила Иветте компанию, и остановилась поболтать у калитки. Но продолжалось это не более минуты, и подружка удалилась, торопливо спеша домой. А Иветта не ушла, и Ник осмелился выйти из укрытия под деревом.

Они встретились, молча смотрели друг на друга. В темноте слышалось их взволнованное дыхание. Никто не осмеливался первым нарушить тягостное молчание, и всё же Иветта первая сделала шаг навстречу.

— Я не могла остаться здесь в первые вечера.

— Так и понял, — не узнавая своего голоса, проговорил Ник. — Вам нельзя у калитки долго оставаться?

— Несколько минут можно. Я нарочно попросила подругу побыть со мной, чтобы все видели, с кем я остановилась поболтать.

— Кто ваш жених? — спросил Ник и понял, что ляпнул глупость.

— Да ну его! — резко ответила девушка шёпотом. — Я его ненавижу! Но он у папы на первом месте. Деньги имеет хорошие.

— Но как же тогда? — воскликнул Ник тоже мрачным шёпотом.

— Можно просто встречаться. Вас Николасом зовут ведь?

— Да. Можно просто Ник. Вы Иветта?

Она кивнула в ответ и улыбнулась. Из двери послышался голос женщины:

— Иветта, заканчивай с Матильдой! Иди домой!

— Сейчас! Прощусь только! — ответила девушка, и Нику показалось, что он в это время теряет что-то очень важное и дорогое.

— Вас зовут, — упавшим голосом сказал Ник.

— Надо идти. Я буду здесь в это же время. Наверное, послезавтра. Придёте?

— Обязательно, — жарко выдохнул юноша. Она тронула его за руку и ушла, обдав его волной божественного запаха, как ему показалось.

Хотелось продлить мгновения соприкосновения, но она уже поднялась по ступенькам крыльца. Дверь скрипнула, противно и гнусно.

Ник был в состоянии странней апатии, и в то же время было приятно, волнующе и томительно одновременно. Ему не хотелось возвращаться домой, зная, как его встретят домочадцы. Но идти надо и он настроился на насмешки.

Сестры нигде не было, а донна Луиза ничего не сказала, ограничившись вопросом, возясь о очага:

— Ужинать будешь?

Он помедлил, но ответил решительно:

— С удовольствием, донна Луиза. Я сегодня получил добавку и могу вам выложить два фанама для местного базара.

— Лучше бы ты купил себе что-нибудь из одежды, а то поизносилось всё. Ты ведь молодой, а всем молодым хочется выглядеть прилично. Подумай об моих словах, Ник. А то всё сестре да сестре. А она девочка уже с претензиями. Балуешь ты её. До добра это не доведёт.

— Да что вы, донна Луиза! Сами балуете, а мне это просто не по карману.

— Однако она позволяет себе покупать хорошие одежды и туфли. Уже познакомилась с местными девушками. Именно с девушками, а не с девочками, как бы ей было положено по возрасту.

— Пусть себе, донна, — Нику было сейчас не до сестры. Голова забита совсем другим, но слова женщины относительно его одежды обеспокоили на самом деле. И он поклялся себе, что обязательно купит себе хорошую одежду, а не будет ходить в старой, уже изрядно потрёпанной и латаной.

Он стал задумываться над своей внешностью и улучал момент, когда хозяйки не было поблизости. Тогда прокрадывался к ней в комнату и всматривался в себя в её большом зеркале.

«А что, — подумал он с удовольствием, — морда вполне заметная, а с одеждой легко устроить. Завтра можно и посмотреть, что купить. Донна права».

В новой сорочке сестра встретила его весёлым блеском глаз, хитро улыбалась, но молчала, видя, какое лицо у брата. Даже подмигнула многозначительно. А донна Луиза, оглядев юношу, заметила:

— Совсем другое дело, мальчик! Видно, что ты не какой-то замухрышка, а человек с положением. Поздравляю, Ник! Никогда не пренебрегай внешним видом.

Парень смущался, но чувствовал себя увереннее, идя на свидание. Всё произошло, как и накануне. Подруга Иветты постояла с нею минуту, громко посмеялась, видимо напоказ.

— Молодец у меня Матильда, верно, Ник? — прошептала девушка и опять тронула его за руку. Тот даже немного, вздрогнул и задышал сильнее.

— Она вам помогает? — спросил Ник несмело.

— Мы с нею закадычные друзья! Я всегда готова прийти ей на помощь.

— И часто так случается?

— Бывает, — неопределённо ответила девушка. — А ты сегодня элегантно выглядишь, Ник! Тебе очень идёт!

Ник услышал обращение на «ты» и в голове застучали молоточки волнения. Сам он никак не мог позволить себе такой вольности, робел и выбирал обращения нейтральные. Ответил:

— Это донна Луиза посоветовала мне одеться поприличнее.

— Странно, — как-то неуверенно ответила девушка. — Не ожидала такого от этой старухи.

— Вы её недолюбливаете? А нам с сестрой она нравится. Помогает нам, а сестру балует, что мне, откровенно, не нравится.

— Ты про Елену? Она у тебя красивая. Все завидуют ей, особенно умению носить платья.

— А что у неё с платьями? — забеспокоился Ник.

— У неё нет дорогого платья, но она ухитряется простые так носить, что у неё они получаются чуть ли не самые дорогие и красивые. Она в своём возрасте обязательно найдёт самого выгодного и красивого жениха.

— Вот уж никогда не думал об этом! — искренне удивился Ник. — Разве вы с нею уже познакомились?

— Она девочка общительная, не то, что ты, — усмехнулась Иветта. — Она уже со всеми знакома в квартале. На неё и молодые сеньоры заглядываются. Сколько ей лет? Ты брат и должен знать.

— Она разве скрывает? Сколько она говорит?

— Что ей тринадцать. Разве не так?

«Хорошо, что темно, а то бы я выдал сестрицу, — подумал Ник с удивлением, — Какого черта ей такое понадобилось?»

— Почему не так? Ещё нет, но очень скоро будет, — соврал юноша. — А что с молодыми сеньорами?..

— Она очень бойко с ними ведёт разговоры. Мне такого никто в доме не может разрешить. Вот я с тобой и стою здесь и всего боюсь…

И опять голос женщины оборвал столь интересный разговор. Они спешно попрощались, условившись продолжить свидания.

А Ник шёл домой, и в голове проносились мысли, связанные с сестрой. Походив по дому, он всё же нашёл сестру и спросил, сделав строгое лицо:

— Хел, с какой стати ты присваиваешь себе лишние года?

Она сделала удивлённые глаза, и её невинность резко бросилась ему в глаза. Он усомнился в достоверности слов Иветты, но сомнения остались. — Что не отвечаешь?

— А что я должна ответить? С чего ты взял такое?

— Сказали, и ещё добавили, что ты общаешься с молодыми сеньорами и весьма благожелательно к ним относишься.

— Кто мог тебе такое ляпнуть? — злые искорки вспыхнули впотемневших голубых глазах. — Ничего такого и в помине нет, Ник! — искорки пропали, но беспокойство в глазах осталось.

— Я всё ж проверю, сестрица, — по-взрослому молвил Ник. — Если всё это подтвердится, то тебе будет плохо, имей это в виду.

Он оставил сестру в волнении, и злость волной прокатилась по её телу.

А Ник ушёл к себе и продолжал все смаковать внутри. С удивлением отметил, что её фигура резко изменилась. Платье на груди уже топорщилось от наливающихся грудей, формы округлялись и рельефно выделялись в действительно красиво лежащем на ней платье.

Всё увиденное как-то резко изменило его взгляд на сестру. Ей было уже двенадцать, но выглядела она намного старше, и не удивительно, что никто не усомнился в её обмане. Видимо, ей так нравилось. Она явно спешила стать взрослой и пуститься в рискованные предприятия с молодыми и богатыми сеньорами.

Юноша в растерянности продолжал перебирать в уме слова Иветты и ответы сестры, пока в голове не образовалась настоящая каша и неразбериха. И всё же осталось неприятное ощущение чего-то нехорошего.

Весь день он находился под впечатлением услышанного, а вечером посетил двух знакомых ребят из среднего общества. Те восприняли приход Ника несколько настороженно. Он нечасто посещал приятелей, больше вёл довольно самостоятельный и уединённый образ жизни.

— Что тут скажешь, Ник, — ответил на прямой вопрос юноши о сестре. — Она девчонка видная, красивая и очень общительная. Пользуется среди нашего общества огромным весом. Из-за неё даже драки случались. Но мы все не фидалго[1], так что до дуэлей не доходило.

— А как ко всему этому относится моя сестра?

— Трудно сказать, но я лично склоняюсь считать, что это ей нравится. Но могу тебя успокоить, Ник. Она умеет держать себя достойно и на дистанции. Тут ни у кого из наших другого мнения нет. Она ни кем особо не интересуется. И ещё, что скажу, парень. Очень любит получать подарки.

— Подарки? — удивился Ник. — Я никогда у неё не видел ничего подобного.

— Ты занят работой и не копаешься в её вещах. А к нам она всегда появляется в украшениях. Недорогих, но они ей достались от наших ребят.

— Но она совсем юная, и я не могу ей разрешить такие вольности!

— Попробуй, но вряд ли у тебя что-то получится. Ты упустил момент, Ник.

Другой приятель и вовсе отказался что-либо говорить о Елене. Лишь немного подумав, заявил с чувством ревности:

— Тут один довольно важный и не нашего круга сеньор проявляет к ней повышенный интерес. Вот того ей надо опасаться.

— Кто это? — насторожился Ник.

— Некий сеньор ди Эскейру. Жоземар Эскейру. Ты его, скорей всего, не знаешь. Он редко появляется здесь, но всегда при деньгах.

— Молодой?

— Как для нас, так даже совсем старый. Ему лет тридцать. Мы с ним побаиваемся связываться. У него всегда наготове свои люди. Зато он может позволить себе подарить довольно дорогую вещь.

— И сестре дарил?

— Думаю, что обязательно. Иногда на ней слишком дорогое украшение. Такие наши не могут подарить.

— А как она себя ведёт с ним? — не унимался Ник.

— Трудно сказать. Они уезжают тут же в коляске. Даже не знаю куда. Но она держит себя весьма независимо и даже пренебрежительно с ним. Это видно всякому.

Возвращаясь домой, Ник никак не мог прийти ни к какому решению. Наконец посчитал за лучшее посоветоваться с донной Луизой. Старушка тут прожила очень долго, и должна была знать всех значительных людей и семьи старой аристократии и богачей.

Донна Луиза сразу догадалась о намерении Ника поговорить с нею. В глазах мелькнуло выражение любопытства, а Ника это немного покоробило, словно она что-то затеяла противное ему.

— Мой мальчик, ты что-то хотел мне сказать?

— Не знаю, стоит ли, донна Луиза, — с сомнением ответил Ник. — Дело слишком щекотливое и… личное.

— Надеюсь, ты не считаешь меня чужим человеком? Говори, Ник, это тебя может успокоить. Вижу, что ты взвинчен чем-то.

— В общем-то да, донна. Я кое-что узнал о сестре. Это меня сильно обеспокоило. Хотел бы узнать ваше отношение, — и он рассказал всё, что услышал.

Женщина долго молчала, раздумывала, а Ник лениво дожёвывал ужин и ждал.

— Что тут скажешь, Ник, — наконец молвила она как-то неуверенно, со смутным сожалением или сочувствием. — Она девочка бойкая, и я бы не удивилась, если бы она решила самостоятельно устраивать свою судьбу.

— Но ей всего двенадцать, донна!

— Однако мыслит и поступает она вполне по-взрослому. Во всяком случае, часто. Это я уже подметила. А что касается дона Жоземара ди Эскейру, то семью его я знала ещё раньше, лет двадцать назад. Тогда он был мальчиком, и все прочили ему большое будущее. Его дед добыл состояние войнами на Востоке, а в те времена почти все так поступали. Мало кому удавалось сохранить добытое, но Эскейру это удалось. Правда, сейчас остались крохи от былого богатства, но и это ставит его семью в число десяти самых богатых семей города. Достойная семейка, но с долей авантюризма. Это осталось от прежних бурных времён, Ник.

— Это мне понятно, донна. А что насчёт сестры вы скажете?

— Трудно что-то посоветовать тебе, — вздохнула старушка. — С ней трудно говорить. Она мыслит слишком самостоятельно. Это, по-видимому, результат безотцовщины. Да и матери у неё, практически, не было. А ты совсем не то…

— Но я беспокоюсь о ней, донна! — не унимался Ник, видя, что женщина не склонна вплотную приблизиться к его теме разговора.

— Это естественно, мой Ник! Ты же брат, и должна заметить, хороший брат. Мне приятно наблюдать, как ты заботишься о ней. Но она уже достаточно взрослая для своих лет, и уже может принимать решения самостоятельно. Я бы подождала с нею и посмотрела, что она может выкинуть. Должна признаться, что я доверяю её здравому смыслу. Ведь ты не можешь отрицать, что он у неё на должном уровне.

— Мне не верится в такой здравый смысл у молоденьких девушек. А она даже ещё не девушка, донна.

Та задумалась и с озабоченным лицом мельком поглядывала на юношу. Ник и это успел заметить, и опять возникло недоверие в искренности донны Луизы. Сам он постарался скрыть своё мнение на этот счёт.

Так ничего конкретного не получив из пространных разговоров, Ник отправился спать, не пожелав встретиться с сестрой.

Несколько дней он находился в растерянности. Не знал, как подступиться к Елене, а та ничем не проявляла своего беспокойства. Или оно у неё просто отсутствовало, или она делала свою игру, во что Ник никак не мог поверить. Наконец не выдержал и решил поговорить с сестрой.

Это было в канун нового года на его дне рождения, когда ему исполнилось шестнадцать, и он уже считал себя вполне взрослым человеком.

Он зашёл к ней в спаленку, и та сделала вопросительное лицо, но глаза её выдавали. Они выражали беспокойство и неудовольствие.

— Хел, — заговорил он с ней по-английски. Так у него получалось намного лучше и спокойнее. — Я многое узнал про твою тайную жизнь. Признаться, это меня беспокоит уже несколько дней.

Девочка пристально смотрела на него, но злости, как в первый раз он в её лице и глазах не заметил. Это даже изумило его.

— Ник, я благодарна тебе за заботу и беспокойство. Но посуди сам, братик, мы совсем одни и нам трудно пробиться, не поняв все потаённые пружинки местной жизни. Мне нравится этот город и вообще всё здесь.

Ник не ожидал такой прелюдии и такого ответа сестры. Он насторожился.

— Что ты хочешь этим сказать, Хелен? Начала слишком издалека.

— Мне показалось, что тебе очень трудно в жизни. Помочь мне ты вряд ли сможешь, и я подумала, что можно и самой что-то устроить в жизни. Она ведь у нас никогда не была лёгкой и безоблачной.

— Но ты так себя ведёшь, сестрица, что мне стало страшно за тебя.

— Я это понимаю. Никто меня не может понять, лишь донна Луиза, хоть и не одобряет моих попыток, но и не препятствует. Даже немного помогает, за что я ей тоже благодарна. Полагаю, что она здесь имеет свой интерес. А если он совпадает с моим, то и беспокоиться нечего.

— Как непросто ты говоришь, Хел! Но что ты задумала?

— Очень простое, брат, — серьёзно ответила девочка. — Устроить свою жизнь, и не висеть на твоей шее, что очень тяжело и обременительно.

— Ты имеешь в виду сеньора ди Эскейру? — прямо спросил Ник.

Она не смутилась, не покраснела, просто пожала плечами, что можно понять по-всякому. Ник ничего не понял.

— Сеньор ди Эскейру достаточно богат, привлекателен и вполне мог бы меня устроить, Ник. Однако, тут тоже не всё гладко.

— Что же ещё? — удивился Ник такому зрелому рассуждению сестры. Даже он не смог бы сказать более серьёзно и обдуманно.

— Я его не люблю, Ник, — она вздохнула, и лицо её вдруг посуровело.

— С какой стати ты заговорила о любви? Разве в твоём возрасте такое возможно? В двенадцать-то лет!

— И тем не менее это так. Он мне нравится, но он старик для меня.

— Ты же с ним встречаешься, Хел! Даёшь повод надеяться!

— Это так, но я имею право на лучшее? — она серьёзно смотрела на брата голубыми глазами, что сейчас походили на кристаллы льда.

После долгого молчания, Ник спросил тихо, немного грустно:

— Ты представляешь себе своё будущее? Для меня это очень важно, сестра.

— Представь себе, что это так. Я иду к нему, и надеюсь дойти до благополучного конца. Хотя это и может оказаться трудным и долгим путём.

И опять Ник удивился зрелости ответа сестры. Откуда у неё такие находятся слова и суждения, что он, старше её, и то не всегда мог себе позволить.

— Ты можешь пояснить свои намеренья на ближайшие времена?

— Пока дон Жоземар не самое лучшее для меня, но я его пока держу при себе. Вдруг найду лучшее, а к тому же спешить мне нет смысла. Я ещё слишком юна и меня даже вряд ли обвенчают. Я его держу, не подпуская близко, но и не отталкивая. Это повышает мою цену, братик, — улыбнулась она странной улыбкой, от которой юноше стало не по себе.

— Я все же боюсь за тебя, Хел. Будь осторожна. Как бы ты не проиграла. Партнёры у тебя достаточно умудрённые опытом и другими преимуществами в сравнении с тобой.

Она встала, поцеловала брата в щеку нежно и благодарно.

— Я стараюсь и буду ещё сильнее стараться, Ник. И спасибо за понимание! Это так для меня важно, дорогой мой братик.

Странно было юноше слышать от девчонки такие материнские слова, и он с большим трудом нашёлся с ответом.

— Помни, что мы с тобой единокровные и должны уважать друг друга, помимо нашей любви, Хел! Папа был бы этим доволен. А мама и вовсе радовалась бы. Ведь они всё видят сверху и могут подать нам знак. Его мы можем и не разгадать, но всегда должны помнить об этом. Будь всегда начеку, и удачи тебе.

Они попрощались на ночь, и потом оба долго не могли заснуть, перебирая в уме весь разговор и всё, что могло за этим последовать.

А последовало нечто такое, что всколыхнуло весь квартал, и не только. Не прошло и двух месяцев, как сеньор Жоземар ди Эскейру посетил дом донны Луизы, зная, что брат Елены должен быть дома. Донна Луиза в изумлении встретила такого гостя и тут же пригласила в гостиную, обставленную трухлявой мебелью начала прошлого века.

— Простите, сеньор ди Эскейру! — лепетала она, суетясь. — Никто вас не ждал! Вы бы хоть предупредили. Я позову сеньориту Елену. Её брат тоже дома, но он в огороде. Трудится, знаете ли…

— Сеньор ди Эскейру? — впорхнула в гостиную Елена с намёком на улыбку. — Что привело вас в воскресенье, когда надо отдыхать от трудов праведных?

Дон Жоземар поклонился, преподнёс букет цветов девочке, и, смутившись, спросил с серьёзным видом на лице:

— Я посетил ваш дом с целью поговорить с… вашим… братом, сеньорита.

— Я пойду за ним, — заторопилась донна Луиза и шмыгнула в дверь.

— Сеньор, вы меня удивляете! — сказала девчонка, делая вид, что смущена.

— О чем вы собрались с ним говорить, дон… Жоземар?

— Сеньорита, вы отлично знаете, о чем. Вы меня покорили вашей чистотой и юностью, и я готов положить к вашим ногам свою жизнь и имущество! — он попытался стать на колени, но Елена воспротивилась, схватив его за руку, прошептав заговорщицки:

— Что вы делаете! Не смейте, я вам не важная сеньора и не знатная аристократка! Я простая девушка и ещё очень молода. Вы плохо на меня действуете, сеньор ди Эскейру! Вдруг нас увидят!

Вошёл Ник и в изумлении уставился на сеньора. Он был в довольно грязной расхлыстанной рубахе, но не собирался за это извиняться.

— Донна Луиза, могли бы и предупредить, что у нас такой гость, — как-то грубовато заявил Ник. — Чем обязаны?

Ник демонстративно сел на стул, не пригласил гостя последовать его примеру и уставился на него встревоженными синими глазами. Он был растерян и всеми силами старался этого не показать. Удавалось весьма слабо.

Сеньора это вовсе не смутило. Он продолжал стоять, как и все остальные. Лишь хозяйка спохватилась и засеменила приготовить хоть что-то для такого гостя. И в наступившей тишине Елена тихо сказала брату:

— Ник, это сеньор Жоземар ди Эскейру. Пришёл поговорить с тобой… полагаю, обо мне… Так, дон Жоземар? — повернулась она к гостю.

Он галантно поклонился, а Ник заметил с вызовом:

— Прошу, дон Жоземар, я вас слушаю. И не обращайте внимания на мой плохой португальский. У сестры он намного лучше, но это и понятно — молодая.

Сеньор улыбнулся браваде юнца, но дальше этого не стал высказываться.

— Я убеждён, что вам, сеньор Николас, известно, что мы встречаемся с вашей обворожительной сестрой. Я пришёл поговорить с вами относительно нашей помолвки, которую я предлагаю вам. Признаться, я люблю вашу сестру, и готов для неё на многое, если не на всё.

Ник взглянул на сестру. Та скромно стояла, краснея лицом.

— Помилуйте, сеньор! — сделал попытку встать Ник. — Она ведь ещё настоящая девчонка! Ей нет надобности спешить, сеньор! К тому же мне нечего предложить вам в качестве приданого…

— Я достаточно богат, дон Николас, и не нуждаюсь в её приданом. Я сам готов вам предложить всё моё состояние и самого себя! Пусть это вас не тревожит. К тому же брак может и подождать, а обручение не грозит моей возлюбленной ничем плохим. Я уверяю вас, сеньор, что с моей стороны вашей сестре не грозит ничего противозаконного и аморального.

Ник все больше смущался, не знал, что ответить и посматривал на сестру.

— Простите, сеньор, но всё это так неожиданно… я в смятении. Сейчас не смогу вам ничем помочь. Мне надо поговорить с сестрой. Пусть её слово не окажется пустым, а имеет вес. У нас ведь нет родителей, а я сам ещё слишком молод. Мне трудно вот так просто принять такое важное решение, сеньор.

— Я могу подождать, дон Николас. Назначьте мне срок, и я снова появлюсь у вас в доме для окончательного ответа. Можете полностью на меня рассчитывать, и ни о чем не беспокоиться.

Ник посмотрел на сестру. Та, воплощение скромности и нерешительности, стояла в затенённом месте комнаты и молча слушала разговор мужчин.

Немного поколебавшись, Ник ответил:

— Приходите, сеньор ди Эскейру, через несколько дней. Пока я ничего не могу вам обещать. Мне надо всё обдумать. Дело слишком важное, и мне нужно обдумать ваше предложение. Пока я не могу ничего вам обещать. Прощу прощения, но я не могу иначе, дон Жоземар.

Девочка проводила своего воздыхателя и долго не возвращалась, а Ник сгорал от нетерпения, ожидая её. Донна Луиза появилась в гостиной с подносом и от удивления открыла рот.

— Неужели дон Жоземар уже ушёл? Как некрасиво получилось! Ник, неужели нельзя было предложить гостю посидеть? Это просто бестактно, мой мальчик!

— Он сам поспешил удалиться, — смущался юноша, чувствуя себя очень скверно и растерянно. — А я даже не догадался ни о чем таком… Простите, донна!

Пока женщина сетовала и возмущалась, вернулась Хелен. Глаза её поблёскивали странным светом, а Ник вопросительно смотрел на неё, ожидая пояснений. Их не последовало. Девочка быстро прошла к себе в спальню и там заперлась.

— Что это с ней? — округлил глаза Ник.

— Наверное, у них произошёл серьёзный разговор, мой мальчик. Пусть немного успокоится, а я тем временем добавлю к обеду ещё чего-нибудь.

К обеду девочка всё же появилась. На лице никаких признаков волнения, лишь некая уверенность и спокойствие. Никто не посмел задать вопрос, хотя у каждого он вертелся на кончике языка, готовый сорваться в любой момент.

— Я тебя не понимаю! — вошёл Ник к ней в комнатку и уселся на табурет. — Какого чёрта ты ведёшь себя так загадочно и непонятно? Что я должен подумать о тебе? Ну-ка рассказывай, девчонка!

— Как тебе понравился мой жених? — вопросом ответила сестра.

— Ты признала его своим женихом? — удивился Ник. — Ты с ним уже договорилась? Или опять что-то замышляешь?

— Можно сказать, что договорилась, Ник. Но он посетит нас, как ты и обещал ему. Ты должен согласиться на его предложение, но отложить венчание на год. Сам понимаешь, я слишком юна для этого. И есть другие причины. Пока я не хочу себя связывать такими узами вечности, как брак. А помолвку всегда можно нарушить, отказаться от неё.

— Господи! Хелен, что опять с тобой? Ты обязательно должна наворотить дел с гору? И ничего конкретно не говоришь. Ты серьёзно все обдумала?

— Более менее. Всего не обдумаешь. Всегда найдётся упущение, братик. Но я готова уступить. И не только для себя, но и ради тебя.

— При чем тут я? — удивился Ник.

— Я потребовала от него устроить тебя с приличной работой. Ты ему очень не понравился, но он обещал. Ради меня он на всё согласен.

— Не стоило бы так поступать, Хел. Мне это неприятно.

— Не говори глупостей, Ник! Ты и дальше будешь работать за гроши? А он будет платить тебе три золотых в неделю. И это для начала. Поверь мне, мой дорогой брат! Это было одно из моих требований.

— Ты уже и требуешь? Как ты осмелилась? Тут ты стояла такая тихая и беззащитная скромница! Опять играешь?

— Думаешь, мне это доставляет удовольствие? Ничуть, — гордо вскинула она свою красивую голову, а Ник подумал, что эта девчонка действительно может далеко пойти, если не споткнётся на своей самоуверенности.

И ещё подумал юноша, что сестра кривит душой. Такая игра не только нравится ей, но и доставляет большое удовольствие. А такие или многого достигнут, или упадут тоже достаточно глубоко.

[1] Фидалго (португал.) — дворянин

Глава 4

Прошло несколько месяцев. Ник уже давно работал у дона Жоземара, и тот платил прилично. И работа не такая нудная, как в порту, хотя и эта связана с портом. Оказалось, что у сеньора ди Эскейру имеются три судна, ведущие торговлю с Персидским заливом и многими портами его.

Обязанности Ника состояли в обеспечении судов грузами, и учёт их при отправке и по прибытии. Неделями работы не было, но жалование шло. И это устраивало Ника. Он приоделся и выглядел очень эффектно. У него начали пробиваться усики, он тщательно за ними следил. Его возлюбленная девушка вышла замуж и позволила ему остаться рядом. Их отношения уже переросли в самые близкие, и это обоих устраивало.

Иветта часто со смехом говорила Нику:

— Ты представляешь, мой супруг никак не может по-настоящему воспользоваться своей супругой, ха-ха!

— Как это? — не понимал Ник, но чувствовал здесь скрытую насмешку.

— Он стар и его мужская сила почти иссякла. Признать это он не хочет, а потому всем твердит, что он в постели ещё ого-го! Я ему подыгрываю, и он млеет от восторга, ожидая наследника.

— Как же он появится, дорогая моя Ветти?

— А ты для чего, проказник мой? Только на тебя и надежда.

— Получается? — в страхе спросил юноша.

— А почему нет? Ты у меня очень страстный любовник. Уже третий месяц!

— Ты ему уже поведала?

— Он в восторге! Дуралей ни за что не признается, что это не его ребёнок, даже самому себе. Хорошо бы сын, но и дочь подойдёт. А там можно и поправить дело.

Молодая женщина весело смеялась, а Ник с грустью поддакивал, перебирая в голове слова Иветты, но никак не воспринимая себя будущим отцом. Это просто не укладывалось в голове. А Иветта сияла радостью и надеждой.

— Муж обещал мне такие подарки за сына, что мне бы никогда не снилось! Я даже мечтаю, чтобы ребёнок родился раньше времени. А то ещё помрёт мой благоверный и я не получу обещанного. Родственники на меня смотрят косо и не прочь вывести меня на чистую воду. Да я начеку и всегда могу загладить у мужа всякую свою вину и грех. Он так ждёт приплода, что готов всё мне простить, дуралей!

Они смеялись, но у Ника все же было другое мнение на эту историю. И он спросил, скрывая волнение:

— А после его смерти, ты готова будешь раскрыть правду?

— Это ещё зачем, милый мой глупец? Так мы будем благополучно жить и горя не знать. А родители у меня строгие, сам знаешь. Чего доброго и прибьют.

Но неожиданно их блаженству наступил конец. По распоряжению хозяина Ника направили на судне в Оман с грузами. Никто не мог понять, зачем это понадобилось Жоземару, но юноша не мог отказаться от этого приказа. Даже Елена ничего не смогла для него добиться.

— Странно, жених даже слушать не захотел меня, а обещал всё для меня сделать, — надувала пухлые губы Елена. — Говорит, что это близкий рейс, и ты ему там необходим. Да и правда, Ник, чего страдать! Иветта должна немного отдохнуть от тебя. Ведь ты оказался знатным любовником! — она задорно смеялась.

— А ты откуда знаешь, проказница?

— Мы с недавних пор подружились, и она мне всё про тебя говорит.

— Что она может сказать? — скромно заметил Ник.

— Очень даже многое. Прежде всего то, что она тебя любит и готова продолжать с тобой любовные отношения как можно дольше. Даже знаю, что она беременна от тебя, братец! Поздравляю! Ты скоро станешь тайным отцом! Вот здорово! Жаль, что об этом никому нельзя сказать!

— Ради Бога, Хелен! Никогда не говори об этом! Что будет, узнай все?!

— На меня можешь положиться. Я не проболтаюсь, как Иветта. Она просто глупая курица, и это её погубит когда-нибудь.

— А ты все ещё блюдёшь себя, Хел? — спросил он ревниво.

— Обязательно, Ник! Как же я предстану перед будущим супругом? Я ведь у него чуть ли не богиня. Ты видишь, какие и сколько он мне дарит подарков? У него достаточно денег на всё это.

— Кстати, Хел, — таинственно молвил он. — Я должен тебе раскрыть мою тайну. Вдруг со мной что случится, а ты ничего не сможешь сделать.

— Тайну?! Я так и знала, что ты что-то скрываешь. Да потом призабыла. Ну?

— У нас с тобой в Сурате зарыт второй клад. Он намного бо́льший, раз в десять, а может и в тридцать!

— Боже! Ник, откуда такое?

— Помнишь старого пастора в фактории?

— Как его забудешь? Конечно, помню. Он ещё умер за несколько дней до отплытия в Англию. А что? — стала догадываться девушка.

— Это я помог ему испустить дух и вознестись на небо! А у него были большие деньги. Я об этом даже не догадывался, хотел взять только своё, от отца. А там оказались такие богатства, что я не удержался и все забрал.

— И много там было? — с волнением спросила девушка, не обратив особого внимание на смерть пастора.

— Я не смог посчитать, Хел. Кроме монет там были драгоценности, камни. Я с трудом донёс все эти тяжести и зарыл в саду. Я тебе план нарисую. Или на три дня поеду в Сурат, и добуду всё это и привезу сюда. Вернее будет под твоим надзором. Как считаешь?

— Конечно, вези сюда. Когда ты уходишь в море?

— Недели через две. Времени хватает. Надо лишь предупредить Жоземара.

— Мне это будет удобнее и легче устроить, Ник. Как будешь готов, так и отправляйся. Никто тебе не помешает.

Путешествие в Сурат прошло быстро и удачно. Ник благополучно привёз свои сокровища, а Хелен с удовольствием посчитала всё и заметила брату:

— С монетами всё ясно, а с драгоценностями я не могу сказать точно. По-моему их тут тысячи на три золотых монет, и самих денег чуть больше двух сотен. Значит, мы с тобой достаточно богаты и так!

— Что ты хочешь этим сказать? — насторожился Ник и посмотрел на сестру с озабоченным недоверием.

— Мы же родные, вот я так и сказала, Ник. Ничего особенного.

— Не вздумай бросить начатое, — мрачно заявил он, намекая на замужество.

— Не волнуйся, Ник. Не брошу. Я теперь всегда помню твою возлюбленную.

— Она при чем тут? — встрепенулся Ник.

— Хорошо устроилась подруга! Старый немощный богатый муж и отличный любовник! Чем не жизнь? Красота!

— Не нравится мне твоё отношение к жизни, Хел. Опасно так задумываться.

Она только весело засмеялась, чмокнула брата в щеку и потрогала его наметившиеся усики.

— Ты зачем привёз сюда этого чумазого оборвыша? — спросила Елена, кивая в сторону местного мальчика лет двенадцати, уже одетого в приличное платье и выполнявшего обязанности слуги.

— Когда его дубасил англичанин, мне вспомнился я сам в его возрасте. Как мне тоже доставалось от многих. Вот и пожалел. Отбил у англичанина. Пусть у меня будет слугой. Возьму в море. Там он мне больше пригодится. Мне он нравится и ему при мне неплохо. Я его для простоты назвал Пит. Сойдёт?

— Как хочешь, — равнодушно ответила девушка и сморщила красивый носик.

Небольшое, тонн в пять, судно, больше похожее на арабское дхау, с длиннющими реями и треугольными парусами, ушло на запад. Елена впервые расставалась с братом на длительный срок, и что-то в груди её щемило. Они с донной Луизой долго махали Нику платочками, посылали воздушные поцелуи и шептали молитвы, прося Господа сопутствовать ему своим благоволением.

Пит, мальчишка худой и жилистый, со смуглым лицом гуджаратца, с любопытством поглядывал за борт, где бежала назад волна, оставляя за кормой быстро исчезающий след темной воды.

— Что, нравится? — спросил Ник с грустной улыбкой.

— Ага! — поднял тот лицо к хозяину. — Долго нам плыть, сахиб?

— В это время при помощи муссона мы быстро достигнем Маската, а потом и Омана. Вот назад будет трудно, если мы не задержимся. Но не должны. Сейчас начало февраля, а с марта задуют благоприятные ветры с юго-запада. Как раз для нас, мой Пит. Ты не обижаешься на меня за новое имя? Твоё прежнее слишком длинное и сложное для меня.

— Нет, что вы, сахиб! Я тоже доволен. Вы хороший хозяин, сахиб.

Черные глаза мальчишки блестели удовольствием. Он уже без страха поглядывал на остальных, кроме капитана и двух его помощников-португальцев. Эти даже с Ником держались свысока, считая его метисом, значит, неполноценным человеком, хотя и близким к хозяину.

За одиннадцать дней пути судно вышло к побережью Аравийского полуострова в районе острова Масира, что был далеко к югу от Маската. Пришлось бороться со встречными ветрами, и лишь выйдя к мысу Рис-эль-Хадд стало полегче.

До Маската дошли за три дня. Стали на якоря, и капитан с Ником в ялике отправились на пристань знакомиться с положением на рынке. Капитан состоял пайщиком общества сеньора ди Эскейру и был кровно заинтересован в успехе всего, что делается на судне и с грузами.

— Мне не нравится здешняя торговля, Ник, — заметил капитан, вернувшись вечером на судно. — Надо двигать на север, к Оману. Там посмотрим, что стоит у них наш товар. Не хотелось бы продешевить.

Ник вяло согласился. Ему это было безразлично. Он и так получил больше ста крузадо денег и мог себе позволить не интересоваться ценами. Его дело — проследить за доставкой грузов на берег, а потом за погрузкой нового, закупленного капитаном.

В Оман пришли удачно, всего за неделю хода. Так что всего в пути пробыли немного больше месяца. Это радовало Ника. Он скучал по Иветте, и хотел присутствовать на венчании сестры. А оно назначено было через три месяца, один из которых уже прошёл.

В Омане простояли больше месяца, и возвращение назад стало не таким успешным. Было межсезонье, ветры тут непостоянные, часто сменяющиеся шквалами и туманами. И очень жарко даже в открытом море.

Но трюм всё же наполнили местными товарами. Подняли якоря и судно взяло курс на юго-восток, используя попутный ветер, что всегда мог тут же поменять направление на противоположное.

Не прошли и трёх дней, как ветер всё-таки изменился, пришлось лечь в дрейф. Можно было подняться к северу, но капитан решил, что это неприемлемо для будущего хода.

В душную жаркую ночь начала мая мальчишка подлез к Нику и зашептал в ухо, что заставило юношу очнуться и спросить строго: — Ты что не спишь, мальчишка негодный?

— Сахиб, проснитесь! Я страшное услышал! Ничего не понял, но поспешил сообщить хозяину.

— Какому хозяину? Капитану?

— Нет, сахиб! Вам! Вы мой хозяин!

— Что же ты слышал и от кого? Только побыстрее, а то спать охота.

— Я, сахиб, лежал на палубе недалеко от румпеля. Хотел на ветерке заснуть. А в доске сучок вылез наружу от жары. Я его и выковырял. Лёг на это место и слышу тихий разговор двоих. Скорее всего, это были португальцы. Я их язык плохо понимаю. Но немного узнал, о чем речь шла.

— Ну и долго ты тянешь, Пит! Быстрее и без подробностей!

— Сахиб, они упоминали ваше имя и слово смерть, мой хозяин.

— Чепуха! Тебе послышалось или ты ничего не понял. Иди спать и мне не мешай, а то накажу!

— Нет, сахиб! Это я точно услышал. Ещё слышал, что спорят. Когда убрать, того не разобрал.

— Может речь о капитане?

— Нет, сахиб! Капитан пришёл, и они при нем продолжали спорить. Капитан не запретил им говорить при себе.

— Ладно, иди спать. Мне нет желания говорить с тобой. Я уже сплю, — и Ник перевернулся на другой бок.

Пит ушёл недовольный, а Ник вдруг даже привскочил на постели. В голове в тот же миг зароились тревожные мысли. Он подумал: «На судне только четверо белых людей. Туземцы интересовать никого не станут. Значит, не исключено, что говорили обо мне! Но зачем им такое? Хотя, постой! Ведь я им тут совершенно не нужен, а взяли, даже настояли, и не послушали Елену. Тут определённо что-то не так!»

Эти мысли окончательно прогнали сон, и до утра Ник так и не заснул, перебирая в уме все «за и против», сказанные Питом. А мальчишка не будет врать. Он предан мне и переживает не только за себя, но и за меня.

В очумелом состоянии Ник бродил по палубе и размышлял, как избежать покушения на свою жизнь? Ничего путного не прояснялось и это ещё сильнее тревожило.

— Слушай, Пит, а ты не запомнил, когда они хотят кого-то убрать? — допытывался Ник, вопросительно смотря на мальчишку.

— Я понял, сахиб, что через несколько дней. Точного числа не говорили.

Ник посматривал на небо. Облаков почти не было, а дождя хотелось ужасно. До дождливого сезона не меньше двух недель. И ещё подумал, что через неделю сестра выходит замуж, а его не будет с ней. «Может, хозяин на это и рассчитывал? Знал ведь все условия плавания, не то, что я. Точно, меня хотят прикончить, и тем самым устранить всякие препятствия к сестре. Но ведь я и так не препятствовал, или это Хелен так задумала?»

Эта мысль так поразила его, что он чуть не взвыл от отчаяния и бешенства. С трудом успокоился, полагая, что всё это могло ему просто привидеться в воспалённом жарой мозгу.

Он плохо спал, часто вскакивал с постели и прислушивался, покрываясь противным потом страха. Потом никак не мог заснуть, ожидая подозрительного и жуткого шороха убийцы. У двери спал мальчишка Пит. Он спал на циновке, но Ник и его начал подозревать в задуманном убийстве. Выходил на палубу и вдыхал свежий влажный воздух моря, немного успокаивался, оглядывая незаметно тёмное пространство судна.

Утром он вышел опять на палубу. Туман сократил видимость до четверти мили, судно двигалось неторопливо, его влажные паруса слегка полоскались. Через полчаса туман поредел, и силуэт чужого парусника замаячил в миле южнее.

По возгласам капитана Ник понял, что опасность вполне возможна. Он стал наблюдать судно и тотчас уяснил, что это европейское. Оно шло слегка на север, как и их судно, но заметно стало менять курс на северные румбы. Ход его оказался быстрее, и всё это заставило капитана забрать круче к ветру, что позволяло при косых парусах.

Матросы и помощники забеспокоились, забегали, а Ник ощутил внутри холодок страха. А туман продолжал рассеиваться, и вскоре увидели второе судно, идущее значительно севернее и тем самым отрезавшее путь дхау Ника.

— Голландские пираты! — прокричал капитан в рупор, снимая все надежды у людей. — Идут на нас!

Тут же до них донёсся звук пушечного выстрела, глухой в утреннем тумане, но достаточно красноречивый. Все поняли, что им предлагают ложиться в дрейф.

Капитан тотчас прокричал в рупор команду обрасопить[1] реи и матросы заторопились к снастям. Судно сбавило ход и вскоре закачалось без движения.

Одно судно приблизилась уже на четверть мили, стало видно, как в море спускают призовую шлюпку, а вооружённые матросы столпились на палубе, готовые попрыгать в неё и разобрать весла.

Около двух десятков пиратов быстро и бесцеремонно вскарабкались по трапу на палубу и осмотрели её и столпившихся людей, готовых к самому худшему.

— Кто капитан? — выступил вперёд пират в расстёгнутой белой сорочке с кружевами.

Капитан выступил вперёд, поклонился и застыл в ожидании.

— Что за судно? Португальское? Откуда и куда идёт? — пират говорил на хорошем португальском, и выглядел вполне приятным мужчиной с русыми волнистыми волосами и рыжеватой бородкой с усами. Атласные узкие штаны венчались кушаком, за которым засунуты два пистолета, на перевязи поблёскивала дорогим эфесом длинная шпага в красивых ножнах. Шляпы на голове не было.

Ник слушал, как капитан отчитывался за судно и удивился, что ничего не привирал, говоря только правду.

Симпатичный пират что-то сказал своим матросам, и те рассыпались по палубе. Заглядывали в каюты и полезли в трюм проверять правдивость слов капитана и груз.

Главный пират же оглядел команду, остановился перед помощниками и Ником. На последнего посмотрел с интересом и внимательно. Хотел отойти, но передумал.

— А ты кто такой? — спросил Ника, всматриваясь в его лицо. — По виду метис. Кто ты такой? Англичанин?

— Русский! — неожиданно даже для себя ответил юноша.

— Кто-кто? — переспросил пират, и его удивление возросло. — Откуда здесь могут быть русские? Ты больше похож на местного. Хотя тебя выдают глаза. Таких у индусов не бывает.

В словах и взглядах пирата легко читались вопросы, и Ник удовлетворил его любопытство, ответив:

— Мой отец русский, а мать местная. Так что я могу считать себя русским.

— А ты хоть знаешь, что такое Русь?

— Только со слов отца, и то мало.

— Как звать?

— Казак Николас, — почему-то ответил Ник, вспомнив имя отца, данное здесь.

— Удивительно! Ладно, Казак. Ценности имеешь? Выкладывай всё.

Ник с готовностью достал из кармана тощий мешочек с несколькими монетами серебра и меди и подумал, что хорошо, что всё почти оставил в Дамане.

— Бедно, парень, — усмехнулся пират и добавил: — Даже колец нет. Что, твой отец ничего не награбил здесь?

— У меня нет родителей. Они были убиты несколько лет назад, — мрачно ответил Ник, смотря в глаза пирата. — А я ещё ничего не смог для себя приобрести.

— У тебя будет время и возможности исправить это, Николас. А ты плохо говоришь по-португальски. Что так?

— Зато я хорошо говорю на английском. Мы долго жили в Сурате, в фактории компании. Мой отец там работал, пока его не убили на островах. На востоке.

— Понятно. Значит, ты ничем не связан с португальцами?

— Можно и так сказать, господин. Зато я не люблю англичан.

— Обидели? Бывает и такое. Мы живём в мире подлостей и грабежей. Уж я этого насмотрелся, приятель. Меня зовут Велсен, Нол Велсен. Я помощник капитана. Согласен присоединиться к нам?

— А у меня выбор имеется, господин Велсен?

Тот улыбнулся довольно приятной улыбкой, и ответил, не стирая её с лица:

— Думаю, что нет, Казак Николас.

— Тогда согласен, господин Велсен, — угрюмо ответил Ник. — Меня всегда звали Ником, господин.

— Так даже лучше, Ник, — опять улыбался Нол. — Пока не мешай, а потом слушай команду. Мы тут долго не задержимся. Будешь помогать, если и остальные согласятся с нами трудиться, — и он посмотрел на двух помощников капитана.

Те переглянулись, бледные и испуганные.

После недолгих переговоров, помощники тоже согласились и стали пиратами, взявшись тут же помогать вытягивать из трюма грузы.

— Грузите только ценное! — распоряжался Нол, и посматривал, как его судно медленно подтягивается ближе. — И поторопись, ребята! Капитан, что смотришь по сторонам? Помощи ты не дождёшься! Принимайся за работу!

Капитан отрицательно качнул головой. Нол сузил глаза, кивнул одному матросу и тот, улыбаясь большим ртом, вытащил саблю. Никто не успел осознать происходящего, как капитан упал на палубу с прорубленным черепом, поливая доски палубы сгустками крови.

Люди дхау замерли на мгновение, и в молчании прибавили прыти в работе. А Нол посмотрел на Ника, подмигнул и сказал буднично:

— Не видел такого? Привыкай! Придётся смотреть, парень! У нас так поступают с каждым, кто не подчиняется нам. Особенно с португальцами.

Последние слова произнёс жёстко, даже жестоко. Ник бледнел, страх застилал его глаза, но возразить ничего не мог. Только удивлялся, что этот жестокий человек так благосклонно отнёсся к нему. Может, потому, что он не португалец? Пока он не мог на это ответить.

— Ты, Ник, чем занимался на этом судне? — подошёл к юноше Нол. — Видно, что не матрос. Ну?

— Я работал у одного фидалго в Дамане. Он послал меня сюда следить и проверять грузы, господин. Но больше для того, чтобы убрать меня со света.

— Как это? — не понял Нол, и вперил в юношу острый взгляд холодных глаз.

— Сам не знаю, не понимаю, господин. Но мой мальчишка-слуга подслушал их разговор и сказал мне. Это было позавчера. И я каждую минуту жду нападения, господин, — и он кивнул на помощников.

Нол сделал удивлённые глаза, хмыкнул, затем улыбнулся и кивнул в знак чего-то, чего Ник не мог понять.

Час спустя дхау было готово затонуть. Все ценные грузы перевезены на пиратские суда, последние матросы запалили в трюме костёр, полив его и окружающие деревянные часть маслом, и на ялике поспешили на своё судно.

На судне виднелись следы недавнего боя, и некоторые части ещё требовали ремонта. Плотники вовсю трудились, стуча топорами и молотками. Используя попутный ветер, суда взяли курс на юго-восток, и Ник подумал, что их цель — Гоа.

Через два дня миновали островки и вошли в бухту Гоа, где стояли на якорях четыре португальских судна и ещё один у причала под погрузкой.

Ник заметил, что пиратские суда подняли португальские флаги и произвели салют из пушек. Форт ответил, а матросы на судне приветственно махали шляпами и шейными платками.

Ник со страхом наблюдал всё это и невольно бросал взгляды на португальцев, стоящих тут же. Лица их были напряжены и сосредоточены. И Ник подумал, что они легко пойдут на предательство и попытаются предупредить город.

Поскольку был закат, и солнце почти скрылось за островами, запиравшими бухту, никто из чиновников на судно не пришёл, и начальники пиратов спокойно и деловито стали рассматривать в подзорные трубы стоящие на якорях суда.

Ник постарался не упускать из виду португальцев, помня, что те замышляли его убить. Очень хотелось подловить их именно сейчас, когда соблазн оказался слишком велик.

Темнота наступила довольно быстро, на судах пиратов зажгли фонари, а Ник всё посматривал на португальцев. Те вроде бы вели себя спокойно, но Ник в это не верил. Он бы и сам попытался улизнуть, но боялся, что за ним следят. Да и что бы он выиграл, окажись в городе? Его вполне могли признать шпионом, а в таких случаях суд был очень скорым и беспощадным.

На судах царило спокойствие, матросы укладывались спать, где кому нравилось. Большинство на палубе, где было прохладнее и свежее. Дожди ещё не наступили, хотя и перепадали, но ближе к полудню, проливаясь быстрыми потоками.

Несколько матросов и помощник, но не Нол, несли вахту, и оружия при них не видно было, разве что у помощника. В полночь неожиданно, но в полной тишине, все матросы были подняты и спешно стали собираться у фальшборта, вооружённые до зубов и молчаливые. И тут Ник увидел, как одного из португальцев волокут за ноги, а другого за руки, и бросили у фок-мачты. Первый был ещё жив, но рот его был заткнут тряпкой. Его с поспешностью столкнули в черные воды бухты, а второго оставили в покое. Связанный по рукам и ногам, он беспомощно вращал глазами и Ник понял, что он стонет от ран.

Ника и ещё шестеро матросов оставили на борту, остальные на двух больших шлюпках отправились в черноту ночи, сохраняя тишину. Боцман приказал Нику, посмотрев на него суровым взглядом:

— Пойди, притуши фонари, Ник. Не очень сильно. Потом ещё немного. Это у тебя будет такое задание на сегодня. И не вздумай шутить, парень, — и кивнул на португальца. — Видал, что бывает с теми, кто осмеливается предать нас?

С ближайшего судна донеслись весёлые вопли и зажглись несколько дополнительных фонарей. Казалось, что там что-то празднуют. Это удивило Ника, но матросы отнеслись к этому спокойно.

Через час вернулась одна шлюпка с грузом небольших сундуков и мешков с товаром, наверное, ценным, что так его было мало.

Ник ничего не понимал из разговоров матросов, но вскоре они, и он в том числе, бросились поднимать якоря, ставить паруса, а матросы в подошедшей второй шлюпке тихо, но споро разворачивали судно носом, к выходу из гавани.

Ник окончательно затушил фонари, судно при слабом ветре и усилии гребцов в шлюпке, стало вытягиваться на внешний рейд. К утру они оказались там, и можно было заметить, что и второй корабль находится неподалёку и тоже старается подальше отойти от города и порта. До света успели выйти за пределы рейда, подхватили ветер с севера, и суда побежали веселее.

Со стороны ближайшего форта ударила сигнальная пушка, и её выстрел прокатился по тихим водам залива. Стало ясно, что нападение пиратов уже заметили. Капитан пиратов прокричал команду, матросы побежали к вантам и разбежались по пертам[2] реев, распуская дополнительные паруса. Поставили даже артемон[3], который вообще редко растягивали на носу.

Сзади, едва поспевая, тащился третий корабль. Ник догадался, что это захваченный пиратами в бухте. Но он шёл значительно медленнее, и всем стало ясно, что погоня вполне может догнать их.

Однако до полудня не видно было ни одного судна, чтопопыталось бы пуститься вдогонку. Лишь ближе к вечеру появились два паруса, по виду больших военных судов, которые медленно догоняли. Но даже Нику было понятно, что до темноты погоня не сможет приблизиться даже на три мили.

Тут Ник обратил внимание на висящего вниз головой человека, подвешенного за ребра на нижней рее. То был португалец, раненный и избитый. Он был ещё жив, но уже наступала агония. Никто особо не интересовался им, а Ник с ужасом посматривал на него, не в силах отвести глаз.

Как и надеялись, португальцы не догнали пиратов, и всех их поглотила ночная темнота. Как ни странно, пираты не изменили курс на юго-запад и продолжали двигаться в прежнем направлении. Ожидали, что утром будет велика возможность опять увидеть паруса португальских судов, но их не оказалось. Океан был пуст, и береговая линия на востоке не просматривалась даже с марса.

Оставили по левому борту Мальдивы, пересекли экватор и вышли к островам Чагос. Нику об этом поведал помощник Нол.

— Там мы одни будем и сможем хорошенько отдохнуть перед дальним походом, — сказал он, сменившись с вахты. — Завтра найдём подходящий остров и станем на якоря.

— А что за дальняя дорога, Нол? — несколько испуганно спросил Ник.

— Наши капитаны посчитали, что уже достаточно поиграли здесь, и пора отбыть на родину. Там продадим грузы и товары, и многие из нас смогут начать новую жизнь, Ник. Посмотришь Европу и нашу маленькую страну, Голландию. Не так она уж и плоха, приятель.

А Ник вдруг подумал, что отец не раз говорил о возможности вернуться на Русь из Англии, а теперь он узнал, что эти страны совсем близко друг от друга. Только Англия тоже на островах расположена.

Острова Чагос едва поднимались над морем зелёными шапками, и манили путника султанами кокосовых пальм и прозрачными водами, полными кораллов и разноцветных рыбок, снующих между ветвями странных кораллов.

Флотилия очень осторожно продвигалась к острову Такамака, миновали крошечное скопление коралловых островков Баддам, и наконец, к вечеру вошли в лагуну, где и стали на якоря в ста саженях друг от друга.

— Острова необитаемы, — заметил Нол, приглашая спускаться в шлюпку, следующую на остров в окружении белоснежного девственного пляжа, куда клонились шелестящие пальмы, откуда иногда падали кокосовые орехи.

Половина матросов оставалась на судах, тоскуя о тверди земной. А на берегу тут же поставили палатки и люди разместились в них по собственному почину. Ник со слугой Питом устроились на ночь вместе с Нолом и ещё четырьмя моряками. У входа горел костёр, жарилась только что пойманная рыба, матросы уже попивали кокосовый сок, срубая большими ножами верхушки зелёных орехов.

Ник жалел, что не успел осмотреться после высадки. Ночь наступила слишком скоро — экватор был рядом. Грохот прибоя не умолкал всю ночь, он плохо спал, вспоминал португальцев, на душе скребли кошки. Он побаивался Европы, понимая, что ему, родившемуся здесь, будет трудно перенести холод Голландии. А туда они могут добраться лишь к ихней зиме, и снег с морозом неожиданно стал казаться адом преисподней.

С утра суда стали готовить к вытаскиванию на берег для килевания[4]. Шлюпки сновали от судов к берегу, перевозя грузы и провиант с водой. На острове воду можно добыть, только вырыв колодец, и то она была чуть солоноватой.

Хлынул дождь и матросы с удовольствием бегали под ним голыми, пользуясь возможностью помыться после длительного плавания, когда даже для питья и приготовления пищи воды не хватало. Зато теперь воду пополнили, бочки вымыли и со старой протухшей больше не возились.

Через неделю суда были готовы к кренгованию, и их стали подтягивать к берегу, используя приливные волны и отдыхая в малую воду.

Через месяц с лишним суда закончили очищать от ракушек и водорослей, и теперь надо было стаскивать их в воду, что было не таким уж лёгким делом.

Канатами, шлюпками все матросы впрягались в лямки, и под дружные вопли тащили тяжёлый корпус корабля со всем старанием и рвением, понимая, что без этого им суждено остаться на островах до скончания дней своих.

Целую неделю матросы стаскивали суда в воду. Трофейное даже не стали на берег вытаскивать, как старое и тихоходное. Команды на три судна было явно мало. Его разобрали и построили на берегу, в тени пальм, нечто вроде склада под крышей, где хранили припасы и груз. Дожди теперь лили всё чаще, а солнца становилось все меньше. Но жара от этого не уменьшилась, а стало душно и тягостно от постоянной сырости. Даже костры приходилось разжигать под крышей склада. Лишь меньшее присутствие мошки облегчало жизнь людей. Те уже тосковали по морю и спешили в него выйти.

Ник часто с тоской вспоминал своих женщин. Особенно Иветту, но и сестру. Пытался представить себе её жизнь с мужем и никак не мог. Она представлялась только малой девчонкой и никак, как женщиной. Было от этого грустно.

Вспоминал он и о будущем своём ребёнке. И ломал голову, когда это должно произойти и кто родится? Было приятно это сознавать и страшно одновременно. Иногда просто хотелось побежать туда и узнать новости.

И в то же время его не покидали мысли об интригах, начатых мужем Елены. И самой Еленой, как он считал. Все хотелось выяснить прямо немедленно, и он с тоской взирал на звезды, проглядывающие между разрывами туч.

Переждав грозный шторм, длившийся шесть дней, капитаны всё же вывели суда в океан. Это была трудная и медленная работа, и лишь перед закатом можно было поставить все паруса и поспешить на запад-юго-запад, подальше от этого опасного района, где рифы могли встретиться на каждой миле. Почти постоянные ветры с юго-запада сильно затрудняли продвижение на запад. Приходилось следовать длинными галсами, часто ложиться в дрейф, и с проклятьями дожидаться смены ветра.

Зато мысы Игольчатый и Доброй Надежды прошли относительно спокойно. Их даже не отнесло далеко на юг, где им пришлось бы хлебнуть холодного ветра с южного полюса.

— Вот тут надо бы организовать нам хорошую якорную стоянку со складами, и город, где можно было бы отдохнуть морякам и заправиться водой, дровами и провиантом, — говорил Нол, указывая на далёкую гряду столовых гор на горизонте.

— А правда, что эти воды очень трудные и опасные? — поинтересовался Ник.

— Очень трудные, Ник. Всякий моряк с тоской вспоминает эти воды. Здесь можно не один месяц продрейфовать вблизи мысов, и не продвинуться ни на милю. А ещё волны иногда такие поднимаются, что наши суда показались бы просто скорлупками в приличный шторм. Тут течения идут на восток, а ветры почти постоянно дуют на запад или наоборот. Вот волны и вздымаются, словно горы. Говорят, что высотой до восьмидесяти футов бывают.

Ник прикинул и ужаснулся. Такая волна легко опрокинет любое судно, не пощадив никого из людей.

В Атлантике ветер оказался попутным, но лишь два дня. Уже скоро он стих и тут же возник вновь, но от западных румбов. Опять пришлось лавировать, продвигаясь слишком медленно.

— Наши капитаны задумали посетить Луанду, — говорил Нол своему приятелю Нику, указывая на далёкие низкие берега бурого цвета без единого зелёного пятнышка, радующего глаз.

— Где это и что за Луанда?

— Город португальцев в Анголе. Это страна южнее могучей реки Конго. В этой Анголе легко добывать черных рабов и везти их в Вест-Индию. Там они продаются за большие деньги. Выгодное дельце, скажу я тебе.

— Далеко это? — не унимался Ник. Ему было интересно слушать обо всех местах, что могут посетить, двигаясь на север.

— Не очень, но всё зависит от ветра, Ник. Мы двигаемся с трудом. А вот на северо-западе виднеется парус, — и он указал на далёкое бледное пятнышко на горизонте. — Он движется значительно быстрее нашего. Думаю, что недели через полторы можно выйти к Луанде. Завтра я буду определяться с инструментами и тогда можно сказать точнее.

— Трудное дело, наверное, с этими инструментами, а?

— Не очень. Лишь бы знать их и попробовать измерять высоту солнца, звёзд и уметь рассчитать по специальным таблицам. Особой точности трудно добиться, но вполне достаточно. Ведь мы и по береговым приметам должны узнавать местонахождения судна. Тут надо хорошо ориентироваться и многое запоминать. Потому так трудно стать капитаном и штурманом.

Три дня спустя повстречался корабль, отбившийся от каравана. По флагу узнали голландский, идущий на юг. Подали сигнал и сблизились на расстояние крика без рупора. Обрасопили паруса, и с полчаса переговаривались, дрейфуя.

Ник почти ничего не понимал, но все же уяснил, что моряки обмениваются новостями и дают советы друг другу. Когда суда разошлись, матросы ещё долго махали им руками и шляпами,

— У берегов Анголы, оказывается, крейсирует наша эскадра, — заметил Нол на немой вопрос Ника. — Думаю, что наш капитан подумает над присоединением к ней. Лишь бы условия были выгодными. В трюме ещё есть немного места. — И голландец многозначительно усмехнулся.

— Думаете легко её обнаружить? — спросил Ник с интересом.

— Конечно! Адмирал там хороший моряк и у него большая эскадра. С такой можно многое сделать. А это выгодно.

— Вы там у себя, наверное, многих знаете лично из капитанов и адмиралов.

— Ничего подобного, Ник! У нас судов так много, что и половины никто не может знать. Пока мы самая мощная держава мира на море. Испанцы давно утратили своё могущество ещё после 88[5] года, когда почти весь их флот погиб у берегов Англии и Ирландии.

— У Англии был такой мощный флот? — удивился Ник.

— Не очень, но испанцы слишком медлили и тянули кота за хвост. Но больше они потеряли из-за страшного шторма в то время. А теперь эти англичане стали нашими главными соперниками на Востоке. Да и в Европе уже.

Все эти рассуждения сильно волновали юношу. Он начинал помаленьку понимать политику Европейских государств, но был далёк от истины в своих примитивных размышлениях. Рассказы Нола сильно занимали его мозг, заставляли многое домысливать. Не всегда правильно, но голова работала, и это ему нравилось. Отвлекало от мыслей о Дамане и женщинах, там оставшихся. А то последнее время ему часто и чётко снились женщины и не всегда знакомые. Зато всегда с эротическим содержанием. Хотел поспрашивать у матросов, но те тоже страдали такими же недугами и ничем не могли помочь юноше. Лишь насмехались и шутили скабрёзно, и сально перемывая косточки, и не только всяким женщинам, с которыми им приходилось встречаться и общаться.

Ещё его занимали мысли о жаловании. Будут ли ему платить эти пираты? У него ничего не было в карманах, и оказаться в чужой стране без медяка было страшно и тоскливо. «Надо срочно и побыстрее изучать язык, — думал он. — А то в Голландии мне не выжить».

При подходе к Луанде встретили голландское судно, идущее на юг и от моряков узнали некоторые подробности об эскадре адмирала ван Зюйлена. Нол тут же поведал об этом Нику и добавил:

— Тут нам делать нечего. Португальцы собрали в Луанде больше двадцати судов, и наш адмирал убрался подальше на север. Сейчас он в районе устья Конго. К нему присоединился Питер Хейн со своими кораблями. Он тоже не осмелился напасть на Луанду. Сил оказалось маловато.

— Ведь нас могут атаковать, — сделал предположение Ник и вопросительно посмотрел на приятеля.

— Потому мы уходим на запад-северо-запад. На траверзе Конго мы начнём поиски эскадры наших кораблей.

— Для чего так? Хотите присоединиться к эскадре?

— Может, и так, Ник. То мне пока неизвестно.

До устья Конго шли три недели. Ветры постоянно были встречные, суда ушли далеко на запад, и теперь приходилось пробиваться на восток. С верхнего марса, постоянно занятого наблюдателем, доносились крики об отсутствии парусов на горизонте. Наконец ещё через три дня увидели несколько парусников.

— Эти суда наши? — спросил Ник у Нола, кивая на горизонт.

— Определённо. Это посыльные и разведывательные суда. Высматривают добычу. Скоро нас окружат и допросят. И мы узнаем про эскадру.

— Ограбят? — со страхом спросил Ник.

— Зачем? Мы своих не грабим. Могут даже купить часть наших грузов для отправки в Голландию. Капитан уже намекал про это. Будет дешевле, но мы с остальными судами эскадры смогли бы последовать за ними и добыть ещё.

— Разве вам нет особого желания попасть на родину?

— Она ведь не уплывёт от нас, — усмехнулся помощник совсем весело.

От соотечественников голландцы узнали все новости и с удовольствием избавились от лишнего груза, продав его на суда, отправляющиеся на родину.

— У них очень плохи дела с судами, Ник, — говорил Нол. — Дойдут ли? А наш капитан решил идти с судами Питера Хейна в Вест-Индию. Там, оказывается, орудует наш человек, Бодуин Хендрикс. Слышал про него много, и всё хорошее, — усмехнулся Нол весьма коварно.

Два судна индийских пиратов не успели отдохнуть и пару дней, как все суда снялись с якорей в устье Конго и взяли курс на запад. Вскоре поменяли курс на северо-запад и через полтора месяца оказались в Карибии. Тут Ник впервые столкнулся с яростной борьбой испанцев со всем остальным миром. Этот остальной мир скрежетал зубами, стремясь оторвать побольше кусков от здешнего пирога испанской колониальной системы. С этой целью многие державы Европы направляли в Карибское море свои корсарские флотилии для борьбы с испанцами, и многие уже что-то оторвали и продолжали рвать.

— Мне кажется, что пиратов здесь куда больше, чем испанских кораблей, — заметил как-то Ник. Они уже две недели крейсировали по водам этого моря в поисках Бодуина Хендрикса.

— Испанцы уже растеряли свой пыл и выжидают, когда их окончательно разорвут на части и поделят между собой главные державы Европы.

— А что слышно про Хендрикса?

— Ищем. Вроде бы он у берегов Кубы, идём туда.

Там удалось захватить испанское судно и от испанцев узнали о смерти адмирала.

— Все суда Хендрикса ушли в Голландию, — сказал Велсен с грустью, словно это была главным событием его жизни. — Теперь мы здесь одни, но у нас есть Питер Хейн. Отчаянный парень, Ник! С ним можно ходить по этому морю.

Вернувшись с совещаний на флагмане Хейна, Нол поведал Нику:

— Решили сторожить «Серебряный флот» испанцев. Испанцы раз в год вывозят серебро из Америки, к себе на родину. Будем сторожить у мыса Сан-Антонио. В случае захвата, мы будем так богаты, что безбедно проживём всю остальную жизнь на родине, или здесь, в райских кущах.

Этот флот оказался слишком силен и шёл компактно. Хейн долго преследовал его, но около полусотни судов флота оказались слишком крепким орешком. Адмирал приказал бросить рискованное дело и отпустить флот.

— Какая жалость! — возмущался Нол, провожая последние паруса испанцев. — Я так надеялся на удачу. Тут Хейн сплоховал, хотя испанцы уж слишком осторожничают и не расходятся на несколько миль друг от друга.

— И что теперь?

— Адмирал предлагает вернуться к берегам Африки, Ник. Наши капитаны с ним не согласны. Считают, что в тех водах слишком мало добычи.

— Разве вы не подчиняетесь адмиралу?

— Подчиняемся до определённого момента, Ник. Сейчас наступил именно такой, когда нас это не устраивает. Мы не идём к Африке. Правда, Хейн заверил нас, что в случае неудачи там, он возвратится на запад и обрушится на побережье Бразилии. Это португальская колония. Они уже захватывали в позапрошлом году её столицу Баия[6]. Сейчас её отбил флот Испании с Португалией.

— Там обещают большие призы?

— А почему нет? Побережье достаточно богатое и вполне возможно, что мы обогатимся. Ты ведь не хочешь вернуться домой с пустыми карманами? Ха-ха!

---

[1] Брасопить реи/паруса — повернуть их брасами (тросами).

[2] Перты — тросы, закреплённые чуть ниже прямых рей, на которые матросы опираются ногами при работе с парусами.

[3] Артемон — редко употреблявшийся дополнительный парус, который ставили на бушприте (на носу судна).

[4]Килевание, кренгование — наклон судна с целью осмотра и ремонта его подводной части, а также для очистки от наростов.

[5] 1588 год, гибель испанской «Непобедимой Армады».

[6] Баи́я — бывшая столица Бразилии. Ныне Салвадор.

Глава 5

Четвёртый месяц два судна голландцев крейсировали вдоль бразильского побережья, спускаясь к югу до Рио-де-Жанейро. Ограбили шесть судов и два городка. Возвращаясь на север, в районе Баии встретили корабли Хейна. Те спешили нанести непрошеный визит в Баию, и капитаны наших судов присоединились к эскадре Пита Хейна.

Через несколько дней вся эскадра ворвалась в обширную бухту столицы Бразилии. Пираты тут же принялись бомбардировать город и форт Ду-Мар. В прошлый раз этот форт был быстро захвачен и его пушки интенсивно обстреливали город.

На этот раз Хейн не стал десантироваться в город, ограничился захватом около тридцати судов.

Корабль Ника атаковал большой трёхмачтовик, готовый уже отвалить, снимаясь с якорей. Бортовой залп картечью вывел из строя половину команды, остальные вяло отстреливались, понимая, что шансов у них не осталось.

— На абордаж! — прокричал помощник Велсен и первым вскочил на фальшборт португальца.

Матросы, и Ник вместе со всеми, смело бросились за ним. Быстрая яростная рубка — и пираты захватили судно, вдвое большее, чем пиратское.

Матросы рассыпались по каютам, хватали пассажиров, тащили с них украшения и монеты, стаскивали все в кучу для дальнейшего дележа. Всех начальников согнали на бак и заперли там, для выкупа. Среди них оказалось несколько женщин и детей. Все они спешили вернуться в Португалию, но ничего из их замыслов теперь не исполнится.

Ник тоже занимался всем тем, что и остальные, носясь с саблей по палубе, отпуская удары плашмя по матросам и пассажирам. Помог загнать всех оставшихся пассажиров на бак и тут встретился с ненавидящими глазами молодой женщины. Бледная и перепуганная, в порванном платье, она металась в поисках хоть какого спасения. Тут их глаза и встретились. Её зелёные и его ярко-синие. Ник словно онемел от видения и остолбенел, поражённый её глазами. В них светилась тоска, боль и ужас предстоящей расправы.

Матрос толкнул её в грудь, спеша закрыть дверь, а Ник отстранил его руку и слегка склонил голову, что могло означать поклон.

— Прошу, сеньора, не сопротивляйтесь, — сказал он, приблизившись. — Я вам постараюсь помочь. У вас тут имеются родные?

Она не успела ответить, как её вместе с двумя мужчинами грубо затолкали в узкую дверь под надстройкой бака. Ник только успел проводить её глазами.

Он уже не участвовал в грабеже и сборе добычи. Не обращал внимания на трупы, летящие за борт, и даже кровь на палубе не волновала его. Перед глазами стояло бледное лицо португалки. А её глаза с зелёным отливом словно завораживали. Парень пытался вспомнить её остальные черты, но никак не мог. И вдруг захотелось вновь увидеть её. Он направился на бак, но матрос не пустил, ухмыляясь и отстраняя его рукой.

— Мне бы тоже охота отхватить бабёнку помоложе, да приказ, Ник. Иди и подожди дележа. Может, тебе и достанется какая, хи-хи!

Ник подскочил к Велсену.

— Слушай, Нол, устрой мне одну женщину!

— Что это с тобой, Ник? С чего такая спешка? Тут дел по горло, а ты с бабой носишься! Погоди!

Нол не стал даже слушать юношу и ушёл распоряжаться. В бухте ещё гремела канонада, воздух оглашался воплями, и смерть витала над бухтой. А Ник снова пристал к помощнику.

— Неужели так запала в душу, или просто давно женщину не имел?

— Именно, Нол, в душу. Ничего другого не ощущаю! Позволь!

— Черт с тобой? Но это будет стоить тебе многого. Ты можешь лишиться доли или большей части её.

— Пусть так, Нол, но позволь её освободить!

— Пошли! Но потом не проси всё вернуть назад.

Нол отстранил матроса, и они вошли в душное и тесное помещение бака. Все стояли, так как места для сидения им не хватало. Осмотрелись в полутёмном помещении.

— Где она? — уже с любопытством спросил помощник.

— Вот, — указал Ник на женщину, смотрящую из-под нахмуренных бровей. Почти белое лицо выделялось светлым пятном.

Нол поманил её пальцем. Она не сдвинулась с места. Он сказал в раздражении, хватая её за руку:

— Что, не понимаешь? Я ведь по-твоему говорю! Выходи немедленно!

Она не смотрела на Ника, но повиновалась и вышла под тихий ропот остальных пленников.

На свету Велсен спросил Ника:

— И эта тебя так поразила? Чудак ты, Ник. Ладно, распоряжайся ею. Я пошёл, а то капитан мне шкуру спустит, застав за такой безделицей. И помни об условии с долей!

Ник не ответил, осторожно взял женщину за руку и заметил:

— Вы свободны, сеньора. Или сеньорита?

Она мельком взглянула на него, опустила голову, не ответив.

— Идёмте, я помещу вас в каюту, — и Ник несмело потянул её на своё судно. Помог перебраться через фальшборт, что оказалось не таким лёгким для неё делом в широком платье, уже изрядно измазанным и порванным.

— Вот в этой каюте вы будете пока жить. Мне помощник отдал её после гибели боцмана. Вас не должны тронуть, сеньора. Как к вам обращаться?

Она смотрела в юное лицо Ника несколько дольше обычного, помедлила и все же ответила:

— Вы португалец? На голландца вы не похожи.

— Пока я никто, сеньора. Но назовите своё имя, прошу вас.

Она помедлила немного.

— Алма Маррета Нери да Силва, сеньор…

— Какое длинное имя, сеньора. А я просто Ник. Николас. И я не голландец, ни португалец, а Бог знает кто, — и он даже усмехнулся.

Она с удивлением посмотрела в его синие глаза и смуглое лицо с уже проступившими усиками. Бородку он брил.

— Я бы хотела узнать, что с моим супругом, сеньор Николас, — подняла она свои зелёные глаза. — Помогите мне с этим. Запомнили фамилию? Да Силва.

— Сидите здесь, а я справлюсь с этим. Его с вами не было?

Она отрицательно качнула головой.

Ник, избегая чужих приказов и делая вид, что занят, искал этого самого да Силву с рвением необыкновенным, хотя ревность уже бушевала в нем. Перед глазами маячили очертания её лица, и оно казалось ему божественным. После долгих поисков один португальский матрос сказал ему:

— Сеньор, я видел, как его тело выбросили за борт с четверть часа. Был ли он убит или ранен, мне трудно сказать.

С этой вестью Ник вернулся в каюту. Сеньора да Силва сидела с поникшей головой, вид её был ужасным. Растрёпанные волосы, мазок сажи на лице, мятое платье в лохмотьях. Она вскинула на юношу голову. Вопрос светился в глазах, но она не задала его. И в лице до сих пор не было ни кровинки.

— Сеньора, сожалею, но ваш супруг погиб, и… тело уже в море. Примите мои соболезнования. Тут ничем не поможешь. Вы вдова…

Женщина опустила голову и молчала. Будто эта весть нисколько её не затронула, не взволновала или опечалила. Ник ждал, опасаясь, что сюда заглянет кто-нибудь и ему за такое поведение не поздоровится.

— Сеньора, я обязан вернуться к делам. Сидите здесь, я вас запру.

Она не отреагировала, а Ник поспешил на палубу. В бухте продолжался захват судов португальцев, и грохот боя не смолкал.

Лишь к вечеру, так и не сломив сопротивление форта, адмирал Хейн отдал приказ по эскадре вытягиваться на рейд, готовясь уходить с рассветом.

— Как у тебя с этой сеньорой? — спросил Нол, пробегая мимо Ника.

— Её муж погиб. А я не успел с нею познакомиться, Нол. Успеется, — сделал юноша беспечное лицо. На самом деле ничего беспечного у него на душе не было, волнение порой охватывало полностью. Он оглянулся на бухту. Там горели суда, некоторые тонули, на волнах покачивались обломки и трупы. Город пестрел пятнами пожаров, а дым в сумерках казался особенно мрачным и страшным.

Нол не обратил внимания на слова Ника и ушёл по делам. Матросы укладывали ценные грузы в трюме и радовались скорой порции вина за успех дела. Ник в эту ночь так и не вернулся в каюту, хотя несколько раз порывался это сделать. Нетерпение и порыв держали его в своих цепких пальцах.

Рано утром все суда эскадры вышли в море, оставив в бухте догоравшие останки судов и тревожный перезвон городских колоколов.

Помощники долго совещались в каюте капитана. Матросы с возрастающим нетерпением ожидали результатов совещания. Все рассчитывали на хорошую долю добычи. Лишь Ник не думал о ней. Его голова целиком занималась Алмой.

Велсен нашёл юношу и отвёл подальше от любопытных ушей матросов.

— Должен тебе сообщить, что капитан недоволен тобой, Ник.

— Я ведь отказался от своей доли, Нол.

— И всё же… Мы намерены в ближайшем бразильском городке сделать попытку получить выкуп за пленных. Тебе надо последовать нашему примеру.

— Вряд ли получится обмен пленных в маленьком городке, — возразил Ник, скрывая своё смятение, граничащий почему-то с ужасом,

— Это почему? — удивился Нол.

— Откуда у маленького городка найдутся деньги для выкупа незнакомых им горожан Баии? Уверен, что ничего с этим у нас не выйдет.

— Может, и так, а капитаны думают иначе. Посмотрим. Тогда мы всех утопим, а городки ограбим — и все дела!

Эти слова так испугали Ника, что он поспешил в каюту.

Алма по-прежнему сидела и не подняла головы, когда он вошёл. Он же осторожно присел на единственный табурет и украдкой наблюдал за нею. Отметил её довольно юную фигуру и худые плечи. Показалось, что она не такого возраста, чтобы по-настоящему называться сеньорой. Русые волосы так и оставались в беспорядке и свисали живописными кудряшками с лица.

— Сеньора, я хотел бы вам сообщить, что вас собираются, вас всех, собираются в ближайшем городке обменять, получив выкуп.

Он замолчал, ожидая ответной реакции. Ничего не дождался. Женщина оставалась безмолвной. А ему стало так жалко её. С трудом сдерживал себя, чтобы не обнять и приласкать это тонкое несчастное тело. И он ещё спросил:

— У вас имеются родные с деньгами для выкупа? Нужно много…

Она подняла глаза, сухие, но скорбные. Отрицательно потрясла головой.

— Тогда, сеньора, вам грозит смертельная опасность, или… — он не решался закончить свои мысли, испугавшись их.

— А что «или», сеньор? — наконец спросила она тихо.

— Вас могут отдать матросам для… насилия, сеньора.

Она сжалась и так сидела, вдруг молвила, выпрямившись:

— Это мне в наказание за то, что я не любила моего супруга. А теперь и не могу оплакать его. Нет слез.

— Я бы сказал, что это очень плохо, сеньора. Вам нужно поплакать. Все говорят, что это помогает.

Она не ответила, продолжая сидеть поникшая и беззащитная.

— Неужели нет никого, кто бы мог заплатить за вас? — вновь спросил Ник.

— Здесь меня все ненавидели. Один муж любил, а я не смогла ему ответить. Никто не станет за меня платить, да и не с чего им всем. Я ведь даже не могу представить, сколько надо!

— Если вы мне доверитесь, сеньора, то я мог бы попробовать вам помочь.

— Вы!? — её глаза округлились, заблестели и тут же потухли. — Что вы можете сделать? Вы так юны, у вас здесь, наверное, нет ничего, что могло бы мне помочь. К тому же Господь отвернулся от меня. Я готова смириться…

Они помолчали. Ник лихорадочно искал, как бы утешить женщину, но ничего в голову не лезло. Злился, волновался и всё впустую.

— Мы направляемся на юг. В той стороне у вас кто-нибудь есть?

— Никого, мой юный друг, — с сожалением ответила она. — Я недавно сюда из Португалии приехала, и знакомых никаких нет. Особенно в Баие.

Алма вдруг пристально посмотрела на Ника, спросив с запинкой:

— Сколько вам лет, юноша?

— Мне? — глупо переспросил он. — Семнадцать, сеньора. А что?

Она мягко улыбнулась за все это время впервые. И улыбка её оказалась очень приятной, хотя и грустной.

— Оказывается, мы ровесники. Мне тоже семнадцать. Сразу после дня святого Николая.

— Боже! Так я на несколько дней старше вас, сеньора! — воскликнул юноша и даже покраснел от возбуждения. — Я родился за два дня до этого дня. Так и назвали в честь этого святого. Чудно, правда?

Она опять улыбнулась, лицо слегка оживилось. Заметила скромно:

— Никогда бы не подумала о вас такое. Вы казались мне старше года на полтора-два. Вы, наверное, недавно пиратствуете?

— Да! Всего второй год, хотя я не считал месяцы. Может, и меньше. Скорее всего, меньше. Я сам попал на это судно при помощи захвата. Наше судно пираты захватили, а меня оставили с ними. Я признался, что ненавижу англичан.

— Я тоже их не люблю. Но и этих, — она кивнула на дверь каюты, — терпеть не могу. Всевышний всё видит и наказывает нас за грехи наши, — она перекрестилась и губы зашевелились, произнося молитву.

— А вы давно замужем, сеньора? — осмелился спросить Ник.

— Четвёртый месяц. Мы с мужем направлялись в Португалию. У него там в Сетубале родные, и некоторые средства были. А я жила в Сан-Антонио, что на самой границе с Испанией, на реке Гуадиане. Так что я хорошо знаю испанский, и у меня имеются даже родственники в Испании. Бабушка моя испанка.

— И что же теперь?.. — спросил Ник, сам прекрасно понимая, что ответить на его вопрос она не в состоянии.

— Сами сказали, что дела мои очень плохи. Муж мой здесь потерял почти все деньги и решил больше не оставаться тут. Дома, говорит, легче устроиться. А теперь… — она горестно вздохнула, опустила голову и задумалась.

Ник тоже думал, прислушиваясь к палубному шуму.

Утром адмирал Хейн передал распоряжение поворачивать на север. Это удивило всех, особенно капитанов судов, присоединившихся позже. Но все подчинились и миновали вскоре разгромленную бухту Баии.

— Будем шерстить города на севере, — заметил Нол, хитро подмигивая Нику. — Ты уже уговорил свою сеньору? Она мне не очень приглянулась. А ты?..

— Говорил же, Нол. Мне её так жалко! Что капитан решил с пленными?

— Пока ничего. Не до них сейчас. Дела поважнее намечаются.

Ник не стал расспрашивать, видя, что тот всё равно не расскажет. Зато выпросил у кашевара лишнюю порцию каши с перцем и два банана для сеньоры.

Она благодарно улыбнулась уголками губ, бледных, но таких аппетитных. У неё вообще улыбка была приятная, и даже милая, как отметил Ник. Они молча поели, и Ник отнёс миски помыть забортной водой. Принёс кружку вина.

— Будете пить? — спросил он и поставил кружку на край жёсткого топчана.

— А вы? — подняла она на него глаза, печальные и тусклые сейчас.

— Я не любитель вина, сеньора. Вполне могу обойтись без него.

— Странно. Вы ведь среди португальцев жили, как говорили. Или в Индии мало пьют вина?

— Пьют, но я не заметил, чтобы так много, как здесь.

— Пираты, слышала, вообще пьют много.

— В плавании нам запрещено пить много. Только по кружке в день для утоления жажды. И я тогда пью.

— У вас, наверное, дома осталась возлюбленная? — неожиданно спросила она. Ник внезапно покраснел и ещё больше, когда Алма заметила это.

— Была, конечно, но так… Она скоро вышла замуж, а я ушёл в море. И сестра у меня есть. Тоже должна выйти замуж. Да я так и не смог побывать на её свадьбе. Жаль, так хотелось.

Потом он поведал всю свою историю, пока свисток боцмана не выгнал его на палубу работать со снастями и парусами.

Вернулся он уже вечером, когда солнце только что опустилось за горизонт. Женщина спала, поджав под себя ноги и расправив подол платья. Он в нерешительности остановился на пороге и не знал, как поступить.

Зато он внимательно рассмотрел её лицо, хотя света было явно недостаточно. Это его не смущало. Подумал про себя, что во сне эта женщина выглядела совсем юной и свежей. Горе и тоска исчезли с её лица, и оно стало по-детски приятным и милым. Он вспомнил сестру и улыбнулся. Тихо вышел, прикрыв дверь поплотнее.

Больше месяца эскадра, растянувшись на десятки миль, крейсировала севернее Баии. Несколько судов попались им в лапы, и добыча становилась уже обременительной. А впереди маячил Пернамбуко, где Хейн надеялся захватить большую добычу. Так и произошло. Город сдался после массированного обстрела и подавления артиллерии фортов.

Ник получил здесь небольшое ранение в грудь, и весь перевязанный и бледный появился перед Алмой.

— Что с вами, сеньор Николас? — встала она с тревогой в голосе, — Вы ранены? Боже! Как это произошла?

— Осколок гранаты прорвал кожу, сеньора. Ничего страшного. Зато я могу рассчитывать на дополнительную долю в добыче. Сейчас мне это очень нужно.

— Почему вы так говорите? — с подозрением спросила она.

— Когда меня захватили эти пираты, всё отобрали, и я только потом стал получать четверть доли. А это очень мало. Теперь и вовсе ничего не получил. Надеюсь за этот бой получить полторы доли, как раненый.

— Вы что-то задумали, сеньор Николас?

— Ещё нет, но собираюсь кое-что предпринять. Не хотелось бы продолжать морской разбой. Вернуться бы в Даман. Очень хотелось бы. А для этого нужны деньги, и много.

Она странно взглянула на юношу, но тот ничего не понял и ушёл по делу.

Нол по старой дружбе сообщил Нику, что их капитаны решили отколоться от эскадры Хейна.

— У нас уже весь трюм забит грузами. Нет нужды больше дёргать судьбу за хвост. Идём в Голландию, Ник!

— Прямиком, или куда заходить будем? — Ник пытливо смотрел в лицо помощнику, пытаясь выведать ещё что-нибудь.

— Зайдём в Параибу[1]. Это совсем близко. За день можно дойти. Там попробуем обменять наших пленников — и домой!

Часа за два до рассвета судно снялась с якорей, и вышло на внешний рейд. Миновали опасные мели и рифы, и к девяти часам утра закачались на океанских волнах. Ветер восточных румбов затруднял движение. Весь день матросы работали без отдыха, стремясь побыстрее достичь Параибы. Лишь в девятом часу вечера вошли на рейд, но дальше не войти осмелились.

Редкие огоньки городка, в котором и трёхсот домов не насчитать, мерцали в темноте. Бухта оказалась довольно открытая и качка весьма ощущалась.

Ник в волнении зашёл в каюту. Алма лежала на топчане и вскинула тревожные глаза на юношу. Он ничего этого не видел — темнота была почти полной.

— Сеньора, предлагаю бежать! — зашептал он, наклонившись. — Лучшего времени не будет. Вахта слабая, ялик на тросе у трапа, готовый утром пойти в селение на переговоры или грабёж.

— Как! Прямо сейчас? — Алма вскочила, а Ник прошептал в ответ:

— Тише! Селение маленькое, денег никто не выплатит и его ограбят. Всех пленных обещали утопить. Это вас устраивает? Меня — нет, сеньора! Собирайте свою волю и нервы в кулак, и следуйте моим советам. И без шума. Вот, накиньте на себя плащ. Он прикроет ваше светлое платье. Его легко заметить даже в темноте. И молчок, сеньора!

Он вышел на палубу и внимательно осмотрел вахтенных матросов. Они дремали у трапа на полуют, защищаясь от ветра за надстройкой. Помощник Кейпер сидел на табурете у румпеля и клевал носом. Судно покачивалось, дёргаясь на якорных канатах. Ветер разогнал пологую волну, и она громко плескалась у борта. Слышались глухие удары ялика о борт.

Босиком Ник подошёл к фальшборту у трапа и осторожно открыл дверцу к верёвочному трапу, оглядевшись по сторонам. По небу ползли тучи, и звезды изредка выглядывали в разрывах между ними.

— Всё готово! — прошептал Ник, войдя в каюту. — Закутайтесь в плащ поплотнее и подберите юбки повыше! Еду забрали?

Она не ответила, но послушно всё выполнила и даже протянула руку, которую юноша не заметил.

Они вышли на палубу и затаились в тени мачты. До дремавших матросов не больше восьми шагов и их легко могли обнаружить. Ник наклонился к самому уху женщины, прошептал, волнуясь и нервничая:

— Идите прямо, не нагибайтесь и не спешите. Туфлями не стучать! Лучше их снять.

Ник придержал её за руку, когда она снимала туфли. Ощутил мелкую дрожь руки и сам задрожал.

Он подтолкнул женщину к фальшборту, и та скользнула на пять шагов, растворившись в темноте. Ник последовал за нею.

— Я первый спущусь. Придержу лодку. Смелее, не бойтесь, сеньора. И побыстрее! Давайте туфли и сумку с едой!

В молчании Ник спустился в плясавшую лодку, ухватился за канаты трапа. Алма осторожно спускалась, так медленно, что он готов был крикнуть. И он, протянув руки, схватил её за бедра, ощутив необыкновенное волнение. Перехватил за талию и наконец она оказалась в лодке. Тяжёлый вздох облегчения сотряс её тонкую фигурку.

Ник разобрал весла, оттолкнулся от борта, и ялик закачался на волне, едва не касаясь борта судна.

Выровняв дрожащими руками ялик, он погреб к редким огонькам городка, поглядывал на чёрный силуэт корпуса судна и молил Бога, чтобы их не успели заметить. Не заметили. А вскоре и сам силуэт растворился в ночи. Лишь ветер задувал порывами, и лёгкие брызги остужали разгорячённое лицо юноши.

Они молчали, Алма сидела на корме, решительно не зная, что делать с вихляющимся румпелем руля.

— Придержите рычаг румпеля, сеньора, — проговорил Ник строго. — А то грести трудно, ялик постоянно рыщет по сторонам.

Она покорно схватила рычаг и удерживала его неподвижно.

— Смотрите, куда идём, сеньора. Мне неудобно оборачиваться.

— Как с этой палкой управляться, Ник? — ответила она, а в голосе слышалось почти откровенное отчаяние.

— Слегка поворачивайте его в ту или иную сторону, направляя лодку в нужном направлении. Только не очень сильно! Слегка.

Его бросило в жар, когда он тут же заметил, как она назвала его по имени. Это было впервые и приятно удивило и обрадовало.

Из-за волнения грести пришлось долго, и Ник устал бороться с волнами. Обернулся, высматривая причал или место, где можно было высадиться.

Долго всматривались в берег, пока не заметили пристань, слегка вдающуюся в море шагов на пятнадцать.

— Держитесь крепче, сеньора! — почти крикнул Ник, прицеливаясь к пристани. Он провёл руками вдоль пристани свой ялик, остановился в некотором затишке, подал руку женщине.

— Хватайтесь за руку, смелее! И побыстрее, не раздумывайте!

Она всё выполнила, как он требовал, и оба оказались на пристани. Было темно, жутковато и одиноко.

— Надо бы договориться, что и как говорить, — молвил Ник, обернувшись к Алме. — Как считаете?

— Прежде всего, надо предупредить людей о завтрашнем нападении, — ответила Алма, присмотрелась к темневшим невдалеке домикам. — Пошли к ним и попросим выслушать нас.

— Будем говорить, что мы пленники, и нам удалось бежать, — предупредил Ник и посмотрел на дрожащую женщину.

— Конечно, Ник! — с готовностью согласилась она и протянула руку к нему.

Только в шестом домике им открыли, и заспанный голос пожилой женщины со страхом в голосе спросил:

— Кто это в такое позднее время, Господи! Что надо?

— Сеньора, мы с пиратского судна, что стоит на якоре, на рейде, — ответила Алма решительно. — На ваше селение завтра будет нападение, если вы не выкупите пленных, что захватили в Баие!

Женщина ничего не понимала и продолжала говорить через приоткрытую створку двери. Наконец её удалось уговорить и убедить сообщить властям, и им, бежавшим, указать место, где можно было укрыться от мести пиратов.

— У нас имеется ялик, — сказал Ник с надеждой. — Мы хотели бы его продать. У нас совершенно нет денег, сеньора.

— Если то, что вы говорите, правда, то никто у вас его сейчас не купит. Я побегу по соседям, а вы спрячьте свою лодку подальше. Лучше к югу от посёлка. Там протекает речушка, вернее ручей, и в него легко войти и спрятаться.

— У вас нет для нас чего-нибудь перекусить? — попросил Ник, и женщина с подозрением посмотрела на юношу, услышав сильный акцент.

— Вы не удивляйтесь, сеньора, — заметила Алма настойчиво. — Он испанец и пытался вернуться на родину, но мы все не успели. Нам сегодня просто повезло, что все матросы перепились и не заметили наш побег.

Женщина вернулась в дом. Скоро вернулась с лепёшкой и двумя яйцами, сваренными вкрутую.

— Больше ничего не могу предложить, сеньоры. Идите, а я пойду по соседям.

Ник с Алмой опять уселись в ялик, и через час с небольшим достигли речки, куда и зашли под тень деревьев, склонившихся над ней.

— Поднимемся с полмили и отдохнём, — предложил Ник. Он сильно устал, но всё же погреб против течения.

Совсем выбившись из сил, он причалил к берегу. Речка в этом месте не превышала пяти шагов в ширину, и грести просто было невозможно. К тому же впереди слегка шумели перекаты.

— Здесь переждём до утра, — заявил Ник. — Думаю, что вам лучше поспать в лодке. На земле вроде бы будет хуже,

— Мне и спать не хочется, Ник. Посидим так немного. Далеко до утра?

Ник устремил глаза в небо. Звезды что-то показывали, но он не сильно в них разбирался. Однако ответил:

— Думаю, что сейчас за полночь. До утра ещё далеко.

Они сидели на банках. Алма на корме, а Ник на ближайшей к ней, и молчали. Ночь шумела в ветвях деревьев, которые образовывали настоящий шатёр над ними. Тревожные звуки наполняли ночь, и было не до сна. Вдруг Алма спросила:

— Как нам завтра поступить, Ник?

— Понятия не имею, сеньора. Сам думаю и ничего не могу придумать. Продать бы ялик и хоть как-то прожить с неделю. У вас здесь нет никаких знакомых, которые могли бы нам помочь?

— Никого, — убитым тоном ответила женщина грустно. — Но дождёмся утра. Посмотрим, что будет здесь, и что предпримут пираты. Подождём, когда они покинут это селение.

Ник постоянно ощущал волнение рядом с нею и острое желание дотронуться до неё. А она, словно угадав его желание, наклонилась и положила свою прохладную руку ему на руку и оставила её так лежать, сказав загадочно:

— Я совершенно не чувствую себя вдовой, Ник. Странно, да?

— Мне трудно ответить на такой вопрос, сеньора. Но… если вы его не любили, то мне кажется это вполне понятным.

— Да! — в голосе её Ник услышал не то что радость, но довольство. — Мне даже немного стыдно за такие чувства. Словно я никогда и не была замужем.

— Полагаю, что это очень хорошо. Нет горя, значит, жизнь продолжается.

— Почему вы не называете меня по имени? Я ведь так поступаю.

— Ну… Мы едва знакомы и сразу по имени… Неудобно как-то…

— А мне бы хотелось, Ник, — и её рука слегка сжала его руку, вспотевшую и огрубевшую от матросской работы.

Юноша поколебался, испытывая блаженство от сознания теплоты, исходящей от Алмы с её мягким голосом.

— Я попробую, Алма, — проговорил он в волнении, и почувствовал, как она чуть придвинулась навстречу, словно предлагая себя.

Он не смог продолжать, слова застревали в его горле, и лишь в голове что-то гудело от возбуждения ирадости такой близости.

— Вам не холодно, Алма? — наконец спросил он с тайным желанием обнять её и прижать к себе, ощущая её хрупкость и податливость.

Она подумала, но ответила очень тихо:

— Немножко, Ник. От речки тянет сыростью. — Она поправила плащ на худых плечах. Ник же снял с себя старый кафтан, накинул на неё и пересел к ней. Она с готовностью подвинулась.

— Согреваетесь? — спросил он голосом, дрожащим от возбуждения.

— Немного, — она чуть заметно прислонилась к нему плечом. — Так можно и до утра просидеть, верно?

— Я с удовольствием, — тут же согласился юноша и тоже чуть наклонился. Услышал, как она слегка засмеялась, и в её смехе он легко уловил не то насмешку, не то поощрение. Проверить не осмелился, но спросил:

— Как вы жили с супругом, Алма?

— Зачем это вам? — отстранилась она и посмотрела в его лицо. — Плохо. Я его терпеть не могла. Он был на сорок лет старше, и от него дурно воняло. От всего, — добавила она. — Старостью и ещё чем-то отвратительным.

Она замолчала, а Ник почувствовал, что её дыхание участилось. Он осмелел, положил руку ей на плечи и слегка обнял, ожидая резкости с её стороны. Но она не шелохнулась, лишь слегка вздрогнула. Он понял это, как проявление хороших к нему чувств и чуть усилил свои действия.

Ему показалось, что оба они напряжены и ожидают чего-то большего. Каждый боялся сделать первым шаг и это обоих раздражало. Но она уже была замужем, и опыт был побольше. И она осмелилась на первый шаг.

— Я сразу поняла, что вы не будете делать мне плохое, — прошептала она.

— Это тогда, когда вас сгоняли к баку? — спросил он, хотя отлично понял, о чем она хотела сказать.

— Ага! У вас такие были глаза!.. Я сразу обратила на них внимание. И вообще, мне как-то стало спокойнее при вас, Ник.

— Разве не было заметно, как я остолбенел, увидев вас? Что-то так и взорвалось у меня внутри, увидев вас такой растерянной и испуганной.

Они молчали, оба переживая очередное сближение их душ. До тел дело только могло дойти.

Ник ещё сильнее прижал её к себе. Никакого сопротивления! Это взбодрило его, внутри нарастала волна отчаянной смелости. Он приблизил лицо к её лицу. Она не отстранилась, и они смотрели друг на друга в темноте, едва различая лихорадочный блеск глаз.

Он осторожно прикоснулся губами к её губам, они затрепетали, инстинктивно она дёрнулась, но не отстранилась.

Их поцелуй был недолгим, но страстным, и по-юношески прекрасным. Оба ощущали трепетное возбуждение и непроизвольно стали ласкать друг друга руками, оглаживая волосы и щеки. Дальше никто из них не осмеливался проникнуть.

Наконец она слегка отстранилась и прошептала горячо ему в лицо:

— Однако ты нахал, Ник, — и слегка нервно засмеялась. — Не ожидала от тебя такого! Не слишком ли скоро ты осмелел?

Она говорила, а Ник отчётливо сознавал, что это были лишь слова, признанные лишь раздразнить его. И это придало ему смелости. Он снова приник к её губам, и она охотно отвечала на поцелуй, хотя все это было неумело и робко, словно она была малой девочкой, впервые оказавшись с юношей наедине.

Она тяжело задышала, отстранилась и проговорила странным голосом:

— Пусти, мне жарко! Возьми свой кафтан!

Алма скинула не только кафтан, но и плащ, от её тела исходил запах желания и страсти в смеси с потом. Это был привычный запах для Ника, и он поспешил его вдохнуть, прижавшись к ней целуя шею и лицо. Она вертела головой, стараясь поймать его губы своими, и наконец, они слились в долгом поцелуе, которого так жаждали оба.

Он очнулся, заметив, что его рука уже гладила её небольшие груди, а Алма запрокинула голову, подставляя шею для ласк и поцелуев. Их уже не волновали ни пираты, ни ночной лес, окружавший их, ни что иное. Остались бурные ласки, страстные поцелуи и жажда обладать друг другом.

Они долго ещё возились, пока не свалились с кормовой банки и с хохотом и сожалением очнулись. Лишь тяжёлое дыхание нарушало тишину ночи да далёкие крики непонятного происхождения.

— Ник, мы чуть не совершили глупость, — наконец произнесла Алма и погладила его по щеке.

Он заметил, что в темноте белеет её бедро под задранной юбкой и положил на него горячую ладонь. Не успел он погладить её, как Алма нежно оторвала её от своего бедра и опустила подол платья.

— Дорогой, не сейчас, прошу тебя! Я и так измотана и обессилила. Пощади бедную девочку! — и она потянулась к нему губами. — Ты, наверное, считаешь меня доступной, да? — спросила она, оторвавшись от него.

— Даже ничего подобного в голове не было, моя Алмита! С чего ты взяла?

— Как с чего? А наши поцелуи, а твои руки? Они залезали слишком далеко.

— Признаться, я больше не контролировал их, прости. Ты всего меня захватила, и я больше не мог сопротивляться.

— Я тоже потеряла себя одно время. Ты слишком сильно на меня действуешь, Ник! Я в первый же день стала мечтать о таком моменте, но не думала, что он навалится на меня так скоро. Но я не жалуюсь, мой Ник! Ты согласен?

— Сама знаешь, что да, Алмита! Это как удар молнии. Он сразу сразил меня, и я больше ни о чем не мог думать, только о тебе! Наверное, это любовь!

— Я тоже так считаю, милый мой мальчишка! Ты не возражаешь против моего поцелуя? — и она опять потянулась к нему губами.

— А ты совсем робко целуешься, Алма. Разве с мужем не целовалась?

— Не напоминай мне о нем, Ник! Мне становится от этого плохо. Он лишь обслюнявливал меня, а я отворачивалась и мотала головой. Где мне было получить опыта? А вот ты другое дело. Где ты набрался такого? Отвечай, негодный мальчишка? — она погрозила ему пальцем, постучав слегка по носу.

— Я говорил, моя проказница! У меня была замужняя девушка, и мы часто и долго целовались. Она была довольно бойкой и уже многое знала. Вот и ответ на твой вопрос, моя малышка!

— Ты её любил? — очень серьёзно спросила она.

— Думал, что да. Но теперь я сильно в этом сомневаюсь. С тобой у меня совсем другие чувства и ощущения. Ты сразу запала мне в душу! Именно в душу, а та лишь плотское увлечение. Сейчас я совершенно в этом уверен. А ты влюблялась раньше, до замужества?

Она помедлила с ответом, но согласно кивнула, заметив:

— Было примерно год назад. Влюбилась, но знала, что это бесполезно, и с усилием и трудом заставила его забыть. Он тоже был молод, старше меня лет на шесть, но был для меня недосягаем. К тому же уехал куда-то далеко и надолго. Как раз за два месяца перед замужеством. Но и я не чувствовала к нему того, что к тебе. К тебе у меня сразу возникло чувство. Ты ведь такой красивый, а с твоими глазами любая девушка может сойти с ума. Сходили?

— Трудно сказать. Я тогда был совсем юн и несмышлён. К тому же работал за гроши, и никто особо на меня не мог рассчитывать. Правда, сестра не раз говорила мне, что мною кто-то интересуется, Не придавал этому значения.

Они продолжали разговаривать и вдруг заметили, что рассвет уже начался, а среди ветвей запрыгали птички и раздаются их утренние песни.

— Боже! Мы так и не удосужились поспать?! — голос Алмы звучал тревожно и разочарованно. — Как мы сможем провести день, когда сил не осталось?

— Ничего страшного, Алмита! Умоемся и поедим, а то ещё пропадёт наша еда в такую жару. Хотя сейчас прохладно.

— А можно мне искупаться… целиком? — спросила Алма, слегка покраснев.

— Как целиком? — не понял Ник. — Голой, что ли?

— Ну да! — воскликнула она отвернувшись. — Я уже несколько дней не купалась, а было всё грязное. Смотри, какое платье у меня!

Он вспотел от одной мысли, что сможет увидеть её обнажённой, и хриплым голосом ответил со смущением:

— Здесь ведь никого нет и полно чистой воды. Я тоже с удовольствием искупаюсь. У нас в Индии мы купались каждый день, и не по разу.

Она повернула к нему розовое лицо и попросила негромко:

— Отвернись, пожалуйста. А то мне будет стыдно…

Он улыбнулся слегка, подумал, что ей не так уж и хотелось бы такое, но повернулся, дрожа от возбуждения и желания. Руки сами стали судорожно расстёгивать пуговицы на сорочке.

Он услышал плеск воды и тихие вскрики Алмы. Повернулся и увидел её белое тело, стоящее на коленях. Она плескалась руками, не поворачиваясь.

Все тело Ника горело. Он всё же справился с одеждой, и обнажённый тихо вошёл в воду. Она его не слышала, продолжая плескать на себя горсти воды, слегка вскрикивая от холодных струй. Волосы были растрёпаны и мокли в речке.

Он жарко обхватил её руками и прижал к пылавшему телу. Она вскрикнула, пытаясь повернуть голову. Он поцеловал её в шею, потом поймал губы и они слились в страстном поцелуе, ощущая дрожащими телами друг друга.

Она поскользнулась, и они вместе рухнули на песчаное дно. Отфыркиваясь, и смахивая с лиц струи воды, они устремили изучающие жадные взоры друг на друга, и по глазам каждый видел, что нетерпение каждого достигло апогея.

Ник поднял её лёгкое худое тело, отнёс на берег и положил на свою одежду. Руки, губы ласкали её белое нежное и податливое тело, получая в ответ то же самое, пока вся их игра не закончилась бурными вскриками и стонами.

— Ты сумасшедший, Ник! — наконец вымолвила она, с трудом отдышавшись. — Разве можно так рисковать сейчас? Глупый!

Он улыбался, зная, что её слова нисколько не означают злость или даже что-то похожее на это. Ник не отвечал, лишь блаженно и глупо улыбаясь, смотрел в её зелёные глаза, и нетерпение и ожидание светилось в них. Он с готовностью понял их значение и продолжил игры.

Их вывели из страстного владения друг другом звуки пушечных выстрелов. Они доносились со стороны селения, и влюблённые с изумлением вспомнили, как и для чего они здесь оказались.

Тут же послышался шум приближающейся лодки, и юные любовники бросились торопливо одеваться.

Показались две лодки, которые тащили бечевой несколько мужчин каждую. В лодках был скарб и малые дети, а женщины продирались по берегу.

— Что там в селении? — спросила Алма, помогая Нику оттащить ялик подальше на берег.

— Что! — зло ответил мужчина в одних штанах. — Пираты высаживаются, требуют денег за каких-то пленных. На кой черт они нам сдались! Самим денег в обрез, а тут им ещё давай собирай! Обойдутся!

Люди немного передохнули, а одна женщина спросила:

— Это вы сбежали с пиратского судна?

— Вроде так, сеньора. Нам посоветовали здесь переждать время.

— Если так, то спасибо, а то бы не успели уйти. Некоторые так не поверили и не ушли заблаговременно. Интересно, что с ними станется, когда пираты захватят наше селение!

Последняя женщина, проходя, бросила молодым:

— Вы бы тоже повыше прошли хоть с полмили. Не дай Бог, если пираты узнают про вас. Страшно подумать!

Юные переглянулись. Ник кивнул, и они привязали бечеву к носу ялика и потянули к перекату. Идти было не очень трудно, но Алма быстро устала.

— Иди берегом, Алмита. Я сам справлюсь.

Алма благодарно кивнула и пошла по следам прошедших здесь людей. Перед перекатом сидели мужчины, отдыхали перед трудным переходом. Отдохнули и наши герои. Ник посматривал на русло речки, прикидывал, как он сможет сам втащить ялик до спокойной воды. Посмотрел, как это делают мужчины, и спросил Алму:

— Ты сможешь мне помочь? Боюсь, что один я не справлюсь. Течение сильное, а дно каменистое и скользкое.

— Давай, — коротко ответила Алма, и они встали, готовые последовать за остальными. Сзади слышно было, как их догоняет очередная вереница лодок.

Ник сделал на верёвке петлю, выстругал палку потолще, и так потащили они ялик вверх по камням. Для отдыха Ник втыкал палку между камнями, закидывал на неё петлю и отдыхал. Смотрел на Алму с сожалением и жалостью, но понимал, что одному ему не управиться с яликом. А перекат оказался длиной шагов семьдесят, постепенно понижаясь и переходя в спокойное течение.

— Половину мы уже, прошли, — радовался Ник, поглядывая на Алму. — Скоро я сам потащу, не беспокойся! Управлюсь! Ещё шагов десять — и можешь выходить на берег. Взяли!

После переката Ник усадил Алму в ялик и погреб дальше. Речка здесь совсем сузилась и грести пришлось одним веслом, стоя на дне лодки.

— За поворотом остановимся. Там нас никто искать не станет, — Ник оглядывался назад, наблюдая, как задние лодочники преодолевают перекат.

---

[1] Параи́ба (порт. Paraíba) — городок и штат на востоке Бразилии.

Глава 6

Жители Параибы вернулись в селение через два дня. К этому времени пираты ушли, оставив в селении половину сожжённых домов и несколько десятков убитых и раненых.

Наши влюблённые тоже вернулись в селение и поразились разрушениями. На улочках ещё лежали трупы животных и обломки разбитых ядрами домов. Следы пожаров виднелись на каждом шагу. Стояли плач и причитания по убитым, стоны раненых и вой собак.

Молодых людей из жалости и благодарности приютила семья, которая первой подошла к их месту на речке. По селению разнёсся слух, что эти двое были пленены пиратами, и им удалось сбежать с судна, что в значительной степени уменьшило количество жертв и всего, что могло быть.

— Знаешь, Ник, — заговорщицки сказала Алма, когда они вышли на берег моря подальше от любопытных ушей и глаз. — Я ведь сохранила немного драгоценностей, что имела. Посмотри!

Она подняла подол платья и показала на двух щиколотках под чулками тонкие золотые браслеты. Глаза её сияли.

— И это не всё. Потрогай мой пояс, — она выпрямилась, давая возможность юноше проверить её слова.

— Там монеты? И ещё что-то, наверное, жемчужное ожерелье или просто бусы! — Ник был радостно изумлён и не скрывал этого. — А у меня всего один гульден и несколько медяков осталось. Вот болван, не мог добыть или выпросить для себя немного монет. Помощник был моим приятелем. Мы сдружились сразу после захвата нашего судна в Индии.

— Ничего, милый! И этого нам хватит на время. Лишь бы правильно выбрать направление и постараться его выдержать.

— На что ты намекаешь? — насторожился Ник.

— Отсюда недалеко до Пернамбуко. Надо бы перебраться туда, и там попытаться добыть хотя бы сотню крузадо. На эти деньги мы смогли бы поехать куда получше, чтобы устроить нашу жизнь, — и она вопросительно глядела в его синие большие глаза.

— Что ты этим хочешь сказать, Алма?

— Нам не удастся выдавать себя за родственников. Слишком мы не похожи друг на друга. А ты вообще больше на туземца похож. Значит, мы с тобой будем супругами. Это тоже не очень похоже из-за твоей молодости. У тебя даже усы ещё не отросли, как следует, мой мальчишка! Но так мне больше подходит, любимый мой! Трудно нам будет скрыть наши отношения.

Ник задумался и должен был признать, что Алма права. К тому же он вовсе не против женитьбы. Алма его слишком задела, и он чувствовал себя способным на глубокое чувство и ответственность.

— Но как мы сможем добыть денег в Пернамбуко, Алма?

— Мы красивы, особенно ты, мой ненаглядный. Это сразу бросится в глаза. Мы будем выдавать себя за пленников пиратов, что и так соответствует действительности. Заведём знакомства, и будем с этого иметь подарки, а значит — и деньги. Через полгода мы сможем уехать куда захотим.

— Ну… с тобой мне понятно, а как же я?..

— Думаешь, только мужчины стремятся заполучить молоденькую и красивую любовницу? Находятся и женщины с деньгами, такие же любители. Это не очень красиво, но как иначе нам прожить? Ведь не обязательно нам изменять друг другу. Это всегда можно прекратить, особенно тебе.

— Ну и задачку ты мне предложила, девочка! Не ожидал от тебя такого шага. И кто тебя надоумил?

— Это мои родственники в Португалии. Говорили, что выйдя замуж за старика с деньгами, вскоре станешь вдовой, и будешь жить припеваючи и свободно, выбирая жениха и мужа по своему усмотрению. Мне тоже такое показалось противным, но слишком много имеется стариков, желающих обвенчаться с молоденькой смазливой девушкой. Так и я поступила по настоянию отца. И, как видишь, не так уж плохо получилось. Я добыла отличный пиратский приз, — и у неё алчно блеснули глаза.

Ник надолго задумался, не представляя свою роль в этой афере. Но должен был признать, что это наиболее лёгкий и быстрый способ добыть средства.

— А куда мы направимся после окончания нашего плана? — спросил Ник.

— Об этом рано ещё говорить. Можно многое прикинуть и проверить. А пока надо и здесь хоть немного денег добыть для поездки на юг. Свои драгоценности я бы хотела поберечь для настоящего дела, мой рыцарь без страха и упрёка! — улыбалась Алма, обнажая ряд мелких зубов.

Они прожили в Параибе две недели и смогли собрать три крузадо и немного мелочи. Их кормили и давали кров, но дольше оставаться здесь не было никакого смысла. А недавно Ник пришёл с пристани и сообщил новость:

— Моё солнышко! Я упросил одного владельца небольшого судна взять нас до Пернамбуко. Бесплатно! Поедем?

— Хоть сейчас, мой дорогой и любимый дурачок! — и она бросилась целовать своего мужчину, обещая божественную ночь. — Ты заметил, что у меня новое и совсем недорогое платье? Хозяйка упросила портниху сшить задаром почти.

— Чёрт! — восторженно оглядел её стройную свежую фигурку Ник. — И такую я должен с кем-то делить? Никогда! Никому не отдам такую девчонку!

— И не надо! Я твоя и только твоя, запомни это и не ревнуй. Что может сравниться с молодостью и пылом страсти?! Я не понимаю тех, кто твердит, что замуж надо выходить за зрелого человека. Я мечтала только за молодого!

— А когда мы поженимся? — задал коварный вопрос Ник. — Я бы хотел побыстрее, пока тебя никто не увёл от меня! — и Ник стал грубо ласкать её хрупкое и нежное тело. Она не противилась, лишь вскрикивала от боли и наслаждения, которое не пыталась и скрыть.

— С женитьбой надо, милый, подождать малость. Как добудем денег — так и я дам согласие. Причём с удовольствием и восторгом, милый мой мальчишка!

В последние дни к Алме стал приставать один тридцатилетний житель селения, владелец поместья, что находилось всего в одном легуа[1] от городка.

— Милый мой ревнивец, — щебетала Алма, целуя его в губы коротким поцелуем и блестя глазами. — Я просто хочу проверить мои задумки. Смогу ли я на этом сыграть. Мне ведь тоже нужен опыт, а где его взять, как не начав с малого? То есть с этого посёлка.

— Но ты должна обещать мне ничего, кроме поцелуев руки, Алма, — строго и даже грозно предупредил Ник.

— Обещаю тысячу раз, милый! Только ты вроде бы ничего не замечаешь! Ладно? Я всё тебе потом поведаю, и мы с тобой посмеёмся.

До ухода в Пернамбуко оставалось всего четыре дни, но Алма и их постаралась использовать для пользы дела.

Дон Игнасио ди Карруска уже два раза назначал свидания Алме, но оба раза она скромно отказывалась, переносила «на потом». Но сейчас с трудом и неохотой согласилась, предупредив:

— Дон Игнасио, вы ничего такого не подумайте про меня. Я девушка порядочная, из хорошей семьи, но мне просто не повезло с пиратами.

— Дорогая донна, вернее, сеньорита, я только прошу осчастливить меня своим небольшим вниманием, и я готов озолотить вас, моя принцесса!

— Прямо так и озолотить? — стрельнула она глазами, а они у неё в такие моменты всегда оказывались неотразимыми.

— Клянусь всеми святыми, сеньорита Алма! Вы только согласитесь погулять со мной и побыть с вами наедине.

— Вы такой нетерпеливый, сеньор Карруска? Это меняет дело, и я не могу встретиться с вами. Тем более, наедине.

— Хорошо, хорошо, сеньорита Алма! Я на всё согласен. Берите свою подругу, или кого хотите, и осчастливьте меня своим обществом!

Она наконец согласилась. Под вечер, когда солнце склонилось к горизонту, где поднимались невысокие горы, Алма вышла к морю с сеньорой средних лет, пообещав заплатить той за сопровождение.

Они гуляли до темноты, и дон Игнасио вёл себя вполне прилично. Потом у него возникло желание посетить один дом, где можно было посидеть часок и выпить стаканчик хорошего вина.

— Хозяйка очень порядочная сеньора, моя королева! Мы посидим немного, я выпью и провожу вас домой. И ещё что-то обещаю, моя любезная Алма.

С трудом согласившись, они с сеньорой сели за стол, где уже сидели несколько мужчин из самых богатых, и две сеньориты несколько легкомысленного вида. Это смутило Алму, но дон Игнасио быстро уговорил её.

Она позволила облобызать свою руку, и он торжественно, под громкие возгласы собравшихся, застегнул ей цепочку с кулоном синего цвета, уверяя, что это сапфир среднего качества.

Женщина-компаньонка поспешила, потребовала скорейшего возвращения домой.

— Дон Игнасио, вы доставили мне большое удовольствие, и я вам искренне благодарна за столь прекрасный вечер и общество, — Алма обвела взглядом собравшихся за столом.

— Я могу пригласить вас, моя принцесса завтра на прогулку? — дон Игнасио рассыпался в любезностях. — Я могу предложить покататься, верхом или в коляске, если вы соизволите, — и он покосился на женщину, стоящую уже в ожидании.

— Лучше верхом, дон Игнасио, — мило улыбалась Алма, подала руку для поцелуя и упорхнула, взяв сеньору под руку. Оглянулась на пороге, стрельнула в него глазами и исчезла.

— Милочка, вы сильно рискуете, ведя себя таким образом, — выговаривала ей сеньора. Алма не ответила, спеша поделиться своими успехами Нику.

Прощаясь, Алма сказала женщине:

— У меня сейчас нет обещанной платы, сеньора, но утром я обязательно вам заплачу. Большое спасибо вам за сопровождение, сеньора.

Ник с бледным осунувшимся лицом ждал Алму, и встретил её вопросительным взглядом. Этот взгляд тут же рассмешил её, и она бросилась к нему на шею и долго целовала, пока Ник не отбился и не спросил:

— На шее у тебя первый приз за твою работу?

— Он! Конечно он, мой ревнивец! Ну поцелуй меня, мой мальчишка!

Она все ему рассказала, а потом они рассматривали золотую цепочку с камушком. Алма с серьёзным видом сказала:

— Двадцать крузадо стоит эта вещица? Было бы хорошо, не так ли, мой мальчик, — опять обняла его за шею и целовала, предлагая себя тотчас.

— Завтра он пригласил меня покататься верхом. Надеюсь, что мне удастся раскошелить его ещё раз. Он ещё не знает, что я уже почти уехала. Вот будет бесноваться и ругаться, узнав про это, ха!

— А мне всё это очень не нравится, Алмита. Грязное это и противное дело.

— Потерпишь, мой дорогой. Это наше дело, а к делам надо относиться серьёзно и добросовестно. У тебя есть немного мелочи. Я должна сеньоре отдать завтра утром. Обещала.

Фазендейро[2] заехал за нею, ведя осёдланную женским седлом лошадь в поводу. Все соседи вылезли поглазеть на чудную пару. Ник не вышел проводить подругу, остался дома, готовясь пойти на берег порыбачить и подумать в тишине и покое.

А дон Игнасио помог Алме взобраться в седло, и они медленно, красуясь, поехали по пыльной дороге, направляясь к холмам, покрытым редколесьем.

Алма чувствовала себя в седле не очень уверенно, но старалась не показывать этого, и это ей удавалось. Дон Игнасио развлекал её разговорами и обещаниями. Приглашал на свою фазенду, Алма не отказывалась, но и не соглашалась, держа сеньора на расстоянии.

— Мы уже порядочно проехали, моя принцесса. Не отдохнуть ли нам в тени? Как раз и ручей поблизости протекает. Кстати, отличная вода. Я уже не раз освежался в ней.

— Обещаете не слишком откровенно приставать ко мне, дон Игнасио? — с лукавством предупредила Алма.

— Я просто не осмелюсь, моя ненаглядная! Я и закуску с вином захватил. Будете довольны, принцесса!

— Поверю вам, дон Игнасио, но в другой раз, нарушив обещание, не рассчитывайте на мою благосклонность.

— Честное слово кавалера, сеньорита! — и он поклонился в седле, направляя коня к полянке под развесистым деревом.

Сегодня никто им не мешал, и кавалер вёл себя вольнее, много шутил, пил ещё больше, и наконец, не удовлетворившись поцелуями рук, полез целовать её по-настоящему. Она отбивалась, но не очень сильно и успела откатиться, воспользовавшись опьянением сеньора. Вскричала с обидой в голосе:

— Вы же обещали, сеньор Карруска! Как вам не стыдно так обращаться с честной девушкой! Пользуетесь моментом, что она здесь беззащитная и потерпевшая от пиратов? Стыдитесь, дон Игнасио!

Последний слегка протрезвел, стал на коленях извиняться и просить прощения. Наконец, видя, что девушка обиделась серьёзно, вытащил из кармана коробочку и протянул Алме, открыв её.

— Вот прошу принять в знак примирения, моя принцесса, и прошу простить меня! Не оскорбляйте меня отказом, прошу вас!

Больше пяти минут Алма делала вид, что не примет никаких подарков, потом снизошла, и с надутыми губами приняла коробочку. В ней на бархате лежал золотой перстень с камнем в полтора карата, как ей показалось. Камушек она определила, как брильянт. Постаралась скрыть волнение, охватившее её при таком подарке.

После этого она следила за ним строго, и это возымело действие. Он лишь однажды сделал попытку поцеловать её, но получил отпор и перестал надоедать ей. Вино его стало больше привлекать. Она же со смехом, стреляя глазами, подливала ему все больше, пока он стал опасным по причине несостоятельности, как наездник. А возвращаться домой надо было уже сейчас, пока не стемнело.

Она помогла ему взобраться в седло, и они поехали шагом. Алма нервничала, опасаясь нападения бродяг, и поглядывала по сторонам. А солнце уже зашло за дальние горы, и сумерки обещали быть короткими.

— Дон Игнасио! — окликнула она пьяного сеньора. — Нам стоит подогнать коней. Уже темнеет, а ехать ещё далеко!

Он согласно кивал, но не делал попыток ускорить шаг лошади.

Алма слегка стегнула его лошадь. Та затрусила быстрее, потом перешла на крупную рысь. Алма со страхом взирала на всадника, готового свалиться на землю в любую минуту. Но пока всё обходилось, а впереди завиднелись первые домики и огоньки селения.

Алма серьёзно обеспокоились, бросая дона Игнасио на произвол судьбы. Однако сеньор смог уже довольно сносно попрощаться и Алма хлестнула его коня хворостиной, предварительно привязав своего к седлу.

— Боже, как он мне надоел! — воскликнула она, входя к Нику. — Едва отбилась! Ты был прав, милый Ник! Это неблагодарная работа! Мы когда уезжаем?

— Послезавтра, — коротко ответил Ник. — Что стряслось? — в его голосе слышались недовольство и грубость.

— Милый, ничего не случилось! Приставал, уговаривал, но я устояла. И не просто устояла, а ещё приобрела ценный подарок. Посмотри лучше и оцени.

— Не хочу даже смотреть! — бросил он сердито и отвернул голову. — Больше не ходи с ним никуда! Запрещаю тебе!

— Я согласна, милый. Он ужасно противен мне, особенно пьяный. А это так сегодня и случилось. Я вся измучилась с ним. Боялась, что могут напасть на меня, а у меня ничего, никакого оружия нет. Да я с ним и не управлюсь. Не надо на меня сердиться, милый, — надула она красивые губы и нежно целовала в шею и щеку. — Я с удовольствием откажусь от его внимания. Слава Богу, что нас скоро здесь не будет.

Ник так и не оттаял, и они спали, отвернувшись друг от друга. С этого дня Алма стала задумываться над своей затеей, и Ник тут же поддержал в ней это начинание.

— Убедилась, что я был прав, Алма? — говорил он серьёзно, ещё не остыв после вчерашнего.

— Почти, — ответила она и показала, что не хотела бы продолжать этот разговор. — Я должна ещё подумать над этим. Не исключено, что этот дон просто мужлан и ничего большего. Надо привлекать благородных кавалеров.

— Больше никаких кавалеров, Алма! Хватит с меня и одного!

Алма не сказала, куда пошла, но её не было дома большую часть дня. Вернувшись, узнала, что дон Игнасио приезжал, и долго ждал её и уехал совсем недавно в сильном расстройстве.

— Обещал завтра посетить тебя, дочка, — заметила хозяйка дома. — Я не говорила, что ты завтра уходишь в море.

— Спасибо, сеньора! — тут же с радостью ответила Алма. — Вот возьмите за постой, — и она протянула крузадо, золотую монету.

— Не стоило бы, но положение наше не такое, чтобы отказываться от такого. Спасибо и да храни тебя Бог, дочка. Береги себя и не рискуй без надобности.

Ник с радостным лицом следил, как за кормой удаляется селение и растворяется в редеющем тумане. Алма куталась в одеяло, купленное вчера Ником. Она была хмурой и не пыталась вступать в разговор.

В Пернамбуко приехали уже под вечер и тут же поехали в гостиницу, наняв коляску прямо в порту.

— Ник, мы запишемся под моей фамилией. Это солидно, не то, что твоя непонятная, а потому подозрительная.

— Мне все равно, — ответил без интереса Ник. — Тебе здесь будет виднее, а я тут совсем чужой и ничего не смыслю.

— И попробуем предстать перед горожанами, как кузены. Так считаю лучше.

Хозяин гостиницы, не самой дешёвой, но и не дорогой, осведомился о приезжей паре молодых сеньоров, и Алма все ему поведала про себя и Ника.

С её лёгкой руки и отличной внешности вскоре их стали приглашать в гости в богатые дома. Фамилия делала своё дело, а столичные приключения с пиратами позволили им стать известными и привлекательными.

— Милый мой, не надо так переживать. Я тебе верю, и ты, пожалуйста, мне верь. Я ведь тебя люблю и сильно. Мы просто делаем своё дело для нашей же жизни. И не напускай на себя, на это красивое лицо хмурость и нелюдимость. Ты не такой! Покажи себя с лучшей стороны. Уверяю, это не продлится долго. Нас или раскусят вскоре, или мы что-то выиграем значительное.

Потом Ник долго раздумывал над словами Алмы, и всё же, проанализировав её поведение, стал убеждать себя в её правоте,

Он, побывав в обществе богатых, понял, что ей, Алме, вкусившей немного этого богатого и знатного общества, будет трудно свыкнуться с бедностью. Поэтому он сам посчитал, что надо действовать сообща, и появился на очередном приглашении чрезвычайно приветливым и обаятельным. Молодость, внешность и мягкость в сочетании с мужественностью, которое он приобрёл в море, стали его козырями. Уже тогда он обратил внимание, что пользуется успехом у женщин. И, странное дело, ему это нравилось, хотя многие из дам были намного старше его, но выглядели вполне прилично, а главное — богато, и могли предложить ему многое.

— Убедился, мой милый? — спросила Алма, вернувшись в гостиницу после их первого вечера, проведённого в гостях. — Я следила за тобой. Могла бы тебя приревновать, но ты же понимаешь, что наша любовь очень крепка. А деньги мы добудем. И это произойдёт совсем скоро.

— Признаться, Алмита, я удивлён, и даже обескуражен. Сеньоры не хотят меня отпускать от себя. Плохо, что я не умею танцевать. Тогда совсем хорошо было бы.

— Это поправимо. Я займусь с тобой лично, и ты скоро превзойдёшь многих.

Через три недели Алма получила первый подарок. Ник же щеголял скромностью и стеснительностью, играя новичка в любовных делах. Зато танцевал он вполне сносно и развлекал женщин весьма успешно.

— Ты делаешь большие успехи, мой мальчишка! — восклицала Алма каждый раз, как они возвращались в гостиницу и делились впечатлениями, прежде, чем заняться настоящим развлечением — любовью. Здесь Алма оказалась такой страстной, что иногда Нику приходилось нелегко.

— Ты должен меня понимать, мой мальчишка, — оправдывалась она. — Я в своё время не могла ничего подобного получить, и теперь мне хочется наверстать упущенное. Ты меня прощаешь, мой любимый? Прошу тебя, Ник!

Вскоре Нику предстояло ублажать пожилую сеньору лет сорока, и он с непритворным отвращением вспоминал об этой сеньоре, хотя она была вдовой богатого фазендейро. Донна Диана так настойчиво добивалась с ним близкого знакомства, что отказать стало невозможным.

— Донна Диана, я бедный человек, без будущего. Пираты сделали нас с кузиной несчастными бедняками. Кто я такой, чтобы быть достойным вашего внимания, и даже нечто большего, простите…

— Милый мой мальчик! — восклицала сеньора Диана, благосклонно простирая к нему руки. — Мне так приятно сделать тебе добро? Не надо так сразу отклонять мои добрые намеренья. Мы, христиане, должны любить не только ближнего, но и обездоленного. А ты как раз таковым и есть. И мой долг доброй христианки помочь тебе вернуть ту жизнь, к которой ты привык и которой достоин.

— Я всеми силами стремлюсь к этому, донна Диана! Но пока не всё получается. Но я надеюсь с божьей помощью вернуть себе достоинство и состояние.

— Очень богоугодное стремление, Николас. И я готова тебе в этом помочь.

— Что вы такое говорите, донна Диана! — ужаснулся Ник. — Разве я позволю себе принять от вас иное, кроме бескорыстной любви и уважения! Нет! И нет!

— Что за прелестный мальчик! — всплёскивала руками сеньора и тут же потянулась поцеловать его. Тот покорно подставил щеку. Почувствовал, что этого было недостаточно. Напустил на лицо робость и сеньора отстала.

Они сидели у неё в доме, богатом и красивом. Множество старинных дорогих безделушек, фарфор китайской работы, наверняка награбленный в восточных походах её предков. Черные слуги тихо, незаметно двигались, обслуживая их и предугадывая желания хозяйки.

Он жаловался Алме в гостинице:

— Боже мой! Алмита, какие богатства собраны в таких домах! Одних ненужных безделушек на десять тысяч крузадо. А остальное! Ума можно лишиться!

— Зато они очень украшают жизнь, делают её приятной и значительной.

— Мне такое не подходит, Алмита. Мне больше нравится простая и бесхитростная жизнь без тайн, интриг и политики.

— Ты лишь был воспитан в другом мире, Ник. Но к этому быстро привыкают. И ты легко привыкнешь, милый мой глупыш. Лишь бы нам добиться хоть немногого. А это вполне возможно. Твоя Диана — золотое дно для тебя. Держи её в руках, и всё у нас получится.

— Трудное дело, малышка. Но я постараюсь. Она уже предлагала мне помощь. Я не посмел спросить, что именно, но скоро она сама скажет. Уверен!

— Ты правильно делаешь ставку на скромность. Я уже слышала, как сеньоры тебя жалеют и… желают! — хищно улыбнулась Алма. — Так что успех тебе обеспечен. У меня тоже наметилась жертва. И не одна. Не могу сделать правильный выбор. Это меня беспокоит. Но ещё один подарок я позволила себе, — и у неё на пальце блеснул камушек в золотом колечке. — Нравится?

— Не очень, — хмуро ответил Ник, а Алма усмехнулась грустно.

— Когда мы все закончим, ты не будешь иметь возможностей грустить, Ник.

— Хотелось бы верить, — ответил Николас, но поцеловать Алму не захотел.

Несколько дней спустя донна Диана настояла, чтобы Николас принял «небольшую» сумму денег в количестве сотни крузадо, пояснив этот дар словами:

— Вы ведь живете в гостинице, а платить вам почти нечем. Это просто жест христианской добродетели, Николас. Ты не представляешь, мальчик, как обрадовал меня, согласившись принять этот ничтожный дар. Спасибо тебе!

Ник поклонился, поцеловал руку сеньоре, и смущённо, что было на самом деле, благодарил её. Она была в восторге, наблюдая юношу.

Алма, выслушав Ника, всплеснула руками с искорками в глазах.

— Этак, милый мой рыцарь, мы сможем перейти жить в гостиницу получше!

— По-моему, это не очень нам поможет. Бедность людей высокого ранга, коими мы и являемся в некотором роде, лучше способствуют нашему делу, — Ник испытующе смотрел в искрящиеся глаза Алмы. Та думала недолго.

— Знаешь, я с тобой согласна. Это вполне резонно. Останемся здесь.

— Должен тебя предупредить, милая моя авантюристка, что донна Диана намерена произвести штурм моей крепости. Ты меня понимаешь?

Она сморщила гримасу неудовольствия, но бодро ответила:

— Если это сулит хорошими подарками вроде сегодняшнего, то я не буду к тебе приставать с претензиями. Ты ведь ничем не рискуешь, — и она сделала загадочное выражение лица.

— Неужели ты так легко идёшь на такое? — Ник был удивлён и даже разочарован. Он ожидал бурю протеста или хотя бы вялое сопротивление. — Тебе не кажется, что это переходит все границы наших отношений?

— Немного кажется, милый Ник! Но мы договорились о деле, и не должны с ним обращаться вольно. Так нужно, и я смиряюсь. К тому же ты не можешь с уверенностью сказать, что она ещё и брак тебе предложит?

— Кто её знает, — уклончиво ответил юноша. — С неё станется. Ей всего сорок два года. Ещё не такая старая женщина. — Ник хитро ухмылялся, пытаясь раззадорить Алму. Это ему удалось.

— Ты как заговорил, бессовестный нахал!

— Но это же для дела, моя прелесть Алмита! — Ник сиял восторгом, видя, как она нервничает и готова пуститься в отчаянную драку. — Мы же договорились!

— Дурак! — бросила она зло и отвернулась.

— Ладно, Алмита, не сердись, — примирительно сказал Ник и обнял её сзади. — Я пошутил, но относительно её намерений это вполне возможно.

— Только не это! Я сама хочу быть твоей супругой! И эта старуха мне не помешает! Заруби себе это на носу!

— А что ты сделаешь, моя малышка? Вдруг я не смогу ей отказать, польстившись на её богатство и роскошную жизнь?

— Тогда я тебя похищу, как пираты, и увезу далеко, где нас обвенчают — и тогда тебе несдобровать, мой дорогой, — её глаза блестели неподдельным злом и угрозой. Ник даже испугался немного, понимая, что эта, на вид скромница, легко может превратиться в настоящую тигрицу из джунглей Индии.

— Ну и смешная ты, Алмита! Идём лучше в постель, чтобы я в свидание с донной Дианой не воспылал к ней страстью…

Она стрельнула на него глазами, подумала секунду и улыбнулась, соглашаясь. Любовь их была бурной и опустошительной. Потом Алма заметила:

— По твоему поведению со мной я безошибочно определяю, что у тебя нет никого кроме меня, милый глупец!

— Не будь такой самоуверенной, Алмита. Ты ещё слишком молода, чтобы так говорить, — Ник продолжал её дразнить, наслаждаясь её реакцией и ревностью.

— Ты нарочно так говоришь, Ник? Хочешь позлить меня, негодный мальчишка!

— А как же, моя злюка! Я хочу, чтобы ты была поскромнее, как ты можешь прикидываться для достижения своего. Ну иди ко мне, я тебя позабавлю!

Ему нравилось, что она легко переходила от злости к шутке и улыбкам. У неё эта получалось естественно и не вызывало у него ответного чувства недовольства и оскорблённого самолюбия. Был уверен, что она по-настоящему его любит, как и он её. С нею ему было легко и приятно. А в постели она с ним была проста великолепна.

---

[1] Легуа — мера длины в странах Латинской Америки, от 4 до 6.6 км.

[2] Фазендейро — владелец фазенды, поместья.

Глава 7

Неожиданно Алмой заинтересовался богатый сеньор с большим домом, обставленным дорогой мебелью самого последнего вкуса. Все знали, что он недавно приехал сюда из Португалии с большим капиталом, и тут же развил бурную деятельность. У него было уже три фазенды и несколько доходных домов, и в порту судно на сто сорок тонн, перевозящее грузы в метрополию.

Приехал он сюда лишь с детьми, потеряв жену в море. И теперь обратил свой взор на молоденькую Алму.

— Дон Олаво, — делая протестующие движения руками, сказала Алма, — у вас дети почти моего возраста. К тому же у меня уже имеется жених. Вы ставите меня в неловкое положение своими предложениями.

— Вы только скажите, что за предложения вам последовали, и я тотчас увеличу вам всё, что предлагают, — дон Олаво был взволнован и не скрывал этого. Его крупная фигура сорокалетнего сеньора выдавала уверенность и настойчивость.

Алма поглядывала на него с интересом, а в голове уже прокручивались варианты извлечения из него очередных подарков. А он уже намекал на них.

— Не надо всё валить на деньги, на богатство, дон Олаво. Ведь кроме этого большое значение имеет и чувство. Вы уверены в своих, дон Олаво?

— Как никогда, сеньорита! И я готов предложить вам всё моё достояние. А в качестве доказательства моих искренних чувств прошу принять вот эту безделицу, — Олаво раскрыл перед Алмой солидную коробку, где сверкнули камни внушительного ожерелья из брильянтов и рубинов в золотой оправе.

— Вы с ума сошли, сеньор, — прошептала Алма, заворожённая видением драгоценности. — Или вы думаете, что любую женщину легко соблазнить такими вещами? Не слишком ли вы надеетесь на силу ваших денег?

Алма не боялась перегнуть палку. Видела, что этот сеньор всерьёз готов положить к её ногам всё своё состояние. Это кружило ей голову, но та работала в одном направлении и чувства потонули в холодном расчёте.

— Согласен с вами, сеньорита! Я сошёл с ума, но причиной этого оказались вы! Примите этот небольшой подарок, и считайте, что это только знак внимания и благодарности за позволение находиться с вами рядом.

— Простите, дон Олаво, но вам не кажется, что на меня могут обрушиться в этом городе всяческие небылицы и кривотолки. Мне бы этого не хотелось. Считаю себя серьёзной и воспитанной девушкой, и потому не могу принять такой подарок, тем более носить его, — она картинно выражала своё негодование. Не боялась показаться избалованной девицей, зная, что такое её поведение лишь разжигает его желание обладать ею.

Они разговаривали в доме одного богатого купца, к которому относились несколько свысока, полагая, что делают ему честь, посещая его дом.

— Сеньорита Алма, прошу вас не отказывать мне в такой мелочи. Я знаю вашу историю с пиратами и сочувствую вам. Я готов предложить вам руку и сердце, и осыпать вас подарками куда более ценными, чем эта вещица, лишь дайте мне хоть малую надежду. Я не готов торопить вас, но вы так прекрасны и юны, что моё нетерпение не знает границ.

Говоря это, он торопливо застёгивал на её шее ожерелье, а она делала незначительные попытки сопротивляться. Подняла на него свои потемневшие зелёные глаза и прошептала тихо:

— Дон Олаво, я сказала, что не могу носить его при всех.

— Очень хорошо, сеньорита Алма! Я это расцениваю, как победу над вашей гордостью и прошу только поносить его тут, при мне. Это будет означать, что я получил надежду, не так ли?

Она повела плечами, что могло означать что угодно. И всё же ответила:

— Мне трудно на это ответить, сеньор, но можно и так расценить наши отношения. Однако, прошу до поры не разглашать их. Я могу надеяться, дон Олаво? — она кокетливо улыбалась, подставив ему для поцелуя руку.

Не прошло и недели, как она разрешила дону Олаво не только целовать руку, но и губы, что привело его в такой восторг, что он тут же подарил ей налобное украшение из аметистов и рубинов и с россыпью мелких брильянтов.

— Сеньор, я скоро не буду видна под вашими подарками. Вытакой милый! Никогда бы не поверила, что такой большой мужчина может быть таким галантным и щедрым. Вы меня балуете! — и Алма жеманно повела плечами, слегка уворачиваясь от его поцелуев.

Он же все настойчивее приникал к ней, покрывая плечи и шею горячими поцелуями. Страх овладел Алмой. В какой-то момент она почувствовала, что может сдать главный бастион её форта, но он устоял, а сама девушка поблагодарила Господа за силы, позволившие ей не поддаться на искушение.

В гостинице она была задумчива и грустна.

— Что случилось, Алмита? — спросил Ник, ревниво наблюдая за ней.

— Сегодня я едва избежала самого страшного, Ник.

— А что ты считаешь таким страшным в жизни?

— Меня откровенно домогался дон Олаво. Посмотри, что он мне подарил! — Алма выложила на стол украшение. — Оно стоит не одну тысячу крузадо!

— Тебя можно понять, моя крошка! Но мне и этого не надо, лишь бы мы с тобой продолжали любить друг друга, как всегда любили.

— Но я могу не устоять перед этим господином! Он так щедр, что в случае своего успеха он может осыпать меня подарками на многие тысячи! Я в растерянности и не знаю, как поступить. Тебе ведь я позволила переспать с твоей Дианой, но мне?.. Это совсем другое дело! Я боюсь и мне нехорошо.

Ник побледнел и зло смотрел на удручённое лицо Алмы. Она искренне переживала, но он понял, что она может не устоять перед горой драгоценностей. И что тогда? Они расстанутся, а ему этого так не хотелось. И тоска сжала его сердце жгучей ревностью и греховными мыслями.

Они вместе переживали это состояние неуверенности и опустошённости.

— Знаешь, милый мой, я буду сопротивляться до последнего. Лишь в крайнем случае могу сдаться. Но это будет чисто деловая сделка, милый мой Николас! Верь мне, прошу!

— Я верю, но не могу принять этой жертвы ради каких-то стекляшек! И я не знаю, как поступлю, узнай о твоём падении, Алма. Сейчас мне невозможно ничего предугадать или решить!

— Я тебя прекрасно понимаю, любимый, но могу ли я устоять? Слишком огромен соблазн. И он так внимателен и предупредителен, так мило говорит, что у меня в груди что-то обрывается, и воля моя тает, как туман.

— Больше не надо об этом говорить, Алма. Я не хочу слышать об этом более, и давай оставим все на волю Господа. Всё в руках его!

Она нежно целовала его в щеки, орошая их слезами сожаления и прося у него прощения за несовершенное преступление.

В таком подавленном состоянии Ник появился в доме донны Дианы. Она в ту же секунду обратила на это внимание и окружила его таким материнским вниманием и заботой, что он вскоре оттаял. Они поужинали при свечах. Обстановка оказалась подходящей, а женщина так любезна и откровенна, что он, помня разговор с Алмой, вынужден сам уступить домогательствам этой сеньоры. Она откровенно волновалась, даже паниковала, и это немного забавляло юношу.

Он помог раздеть её. Та прерывисто дышала, лезла целоваться, и Ник позволял это. Так они оказались в объятьях друг друга, а чуть позже Ник без особого удовольствия вознёс сеньору на вершину блаженства. Изголодавшаяся по мужской плоти женщина извивалась, стонала и даже пыталась вопить.

— Диана, ты поднимешь весь квартал своими стонами. Неужели тебе было так хорошо?

— Глупый мой мальчик! Это ощущение невозможно передать словами! Таких слов просто не может быть. Разве что-то может сравниться с таким наслаждением? Я так люблю тебя, мой ненаглядный малыш! Я готова всё сделать для тебя! Проси, что захочешь!

— Да мне ничего не нужно от тебя, моя пышка! Ты делаешь мне так много приятного, что грех ещё что-то просить. Ты отдохнула?

Она поняла вопрос и с готовностью предложила себя снова.

В гостиницу этой ночью он не вернулся. Алма вздыхала, голова разболелась от мрачных дум и предчувствий. Она до утра ворочалась на жаркой простыне и так и не заснула. Прождала до полудня и тут окончательно убедилась, что он мстит ей. Это была расплата за её грязные поступки, и она это понимала.

— Боже! Никогда не могла подумать, что меня это так затронет? Значит, я его по-настоящему люблю и готова для этого на всё! — говорила она сама себе, шагая по комнате, словно разъярённая тигрица. — Зачем я так поступила! Неужели без больших денег нельзя жить счастливо и приятно? Можно! А я бросила его в объятия порока и лжи! Как глупо и необдуманно! И во всем я сама повинна. Мне некого винить кроме себя!

Она не позавтракала, не оделась. Вышагивая по комнате, она продолжала бичевать себя, проклинать её жажду богатства и моля Бога всё вернуть на прежние их отношения.

Ник появился неожиданно, Алма в напряжённой позе пришибленного щенка, впилась в его глаза своим взглядом, ожидая чего-то страшного и неотвратимого.

— Ты был с нею? — наконец прошептала она вопрос. Злобы и отчаяния в голосе Ник не услышал, и это удивило его.

Он только кивнул. Слов не нашёл, боясь сорваться на крик или ударить её. Он и к этому был готов. Но она не кричала, не ругала, не упрекала.

— Давай всё бросим и завтра уедем подальше отсюда, Николас! — лишь смогла она проговорить, сдерживая слезы.

Он сел на стул, опустил голову и молчал, раздумывая.

— Ну что ты молчишь, Николас? Скажи хоть слово! Я проклинаю всё, что натворила своим безумным желанием богатства! Я даже прощения не буду просить у тебя. Мне нет прощения, но я готова всё забыть и уехать с тобой на край света, в Индию или Африку, лишь бы подальше от этого проклятого города! Ты слышишь меня, Николас?

— Слышу, — тихо ответил юноша. — Как не слышать. Мы всё с тобой потеряли. Я был с ней и вот, — он бросил на стол увесистый мешочек, который глухо звякнул внутри.

— Выбрось его, и мы уедем! Завтра же уедем!

— Теперь уже это не имеет никакого значения, Алмита, — в голосе его слышались тоска и безысходность.

— Так что мы будем делать теперь, милый мой Николас?

— Не знаю. Но мне так противно, так мерзко, что ничего не хотелось бы, а лишь забыться и проспать несколько дней. Мы с тобой настоящие идиоты и глупцы!

После этого дня больше недели Алма не выходила из комнаты, никого не хотела принимать, а служанка всем говорила, что сеньорита нездорова. Она с тоской провожала Ника, уходящего к Диане и возвращающегося уже на следующий день, и каждый раз пренебрежительно бросавший на стол то деньги, то украшения, то драгоценности. Они уже почти не говорили, и это их больше всего угнетало. А однажды, по прошествии ещё недели, Алма вдруг заявила Нику:

— Дорогой, у нас будет ребёнок. Я беременна.

Ника словно подбросило, и он вскочил, как ошпаренный. Посмотрел на Алму как-то странно и испуганно. Спросила упавшим голосом:

— Что с тобой, Николас? Ты надеялся, что этого не произойдёт? И так долго ничего не было.

— Я просто об этом не думал. Столько времени прошло, и ничего, а тут…

— Сама только недавно узнала. Дня два-три назад почувствовала.

— Это точно мой ребёнок?

— Дурак! — вскричала Алма и отвернулась, вытирая вдруг брызнувшие слезы.

— Да, наверное, так оно и есть, — он смутился. — Ну и что теперь?

— Это тебе решать, Николас. У меня нет в этом голоса.

— Какого голоса? — не понял Ник. — Что ты такое говоришь?

— Я во всём повинна и не могу ничего тебе предложить, Николас. Решать только тебе.

Он заходил по комнате. Волнение и растерянность, граничащие с отчаянием, будоражили его голову. Это известие так поразило его, что почти лишило дара трезво мыслить. Всё становилось куда сложнее. И вспомнилась Иветта. Она тоже от него была беременна и сейчас его ребёнку, наверное, уже второй год, и вот теперь снова! И всё вне брака!

— Давай без паники, Алма, — наконец молвил он. — Надо всё подумать и взвесить. С ребёнком мы могли бы и подождать, но это не так просто сделать. Потому мы оба в этом повинны, и нам и решать.

— Ты только не жалей меня, Николас! Я во всём виновата и мне за всё отвечать! К тебе я никаких претензий не выставлю. Ты должен сам всё решить.

— Хорошо, Алма. Так и поступим. А пока нечего всем об этом говорить. У нас достаточно времени на всё…

— Ты что-то задумал?

— Ничего я не задумывал, но подумать надо, и хорошенько. Всё ж мы с тобой были счастливы и, надеюсь, наша любовь ещё не погибла. Как ты думаешь?

— Спасибо тебе, Николас! Я так же думаю! Я очень тебя люблю!

— Тогда мы можем и подождать с выяснением наших отношений. А пока пусть будет по-старому. Никто пока не должен догадываться о твоей беременности.

— Хорошо, Николас! Я согласна. Пусть всё идёт по-старому.

Прошло три дня, и Алма появилась на улице. Она похудела, немного осунулась, но никто не заподозрил ничего странного, никакого подвоха.

Ник продолжал навещать донну Диану, и та постоянно одаривала его дорогими подарками, уже намекая на брак. Ник посмеивался про себя, уже называл её глупой гусыней, но весть о ребёнке толкала его на продолжение отношений с этой сеньорой, благо это приносило хорошие средства для будущего. Будущего его ребёнка.

Эта мысль поразила его. Значит, он надеялся заниматься воспитанием своего ребёнка и… следовательно, он не намерен порывать с Алмой? В голове постоянно присутствовала мысль о ребенке, и он никак не мог отделаться от неё.

Это открытие так сильно его взволновало, что он долгое время раздумывал и представлял себя отцом. Это получалось плохо. Ему всего восемнадцать, а он скоро станет отцом! Хотя к тому времени будет уже девятнадцать. Это уже не желторотый юнец!

А как же ребёнок Иветты? Что с ним? Он даже не вспоминал о нем, особенно после знакомства с этой Алмой. Но какая она оказалась!.. И всё же сейчас она готова всё бросить, лишь бы сохранить их любовь! Но надолго ли её хватит, как долго над нею будет властвовать её любовь ко мне? А почему же нет? Многие женщины мечтают со мной разделить не только постель, но и супружество. Например, Диана. И что мне делать теперь?

Весь этот сумбур в голове значительно осложнил ему жизнь. Он уже скучал по страстному телу Алмы, её ласкам и любви. Она и сейчас предлагает себя, хотя понимает, что это невозможно. А почему, собственно? Ведь это не она мне изменила, а я! Господи, как всё это переварить, как выпутаться из сетей, которые мы сами и сплели?

Он с трудом заснул, а утром голова уже работала немного трезвее, без того налёта чувств и самолюбия.

Алма заказала завтрак, видя, что Ник проснулся. Слуга принёс в номер, а девушка стала неторопливо расставлять всё на столике.

— Ты готов, Николас? — спросила она спокойно и негромко.

— С чего ты стала называть меня Николасом? — спросил он и посмотрел на неё другими глазами.

— Так будет более официально, мой друг, — ответила она, слегка улыбнувшись и устремив на него свои зеленоватые глаза. Этот взгляд он уже отлично знал и понимал его значение. Она просила примирений и показывала готовность к ласкам и любви. Ему тоже этого хотелось, особенно вспоминая трудные минуты с донной Дианой. Вспомнив её, он поёжился, а Алма спросила, внимательно за ним наблюдая:

— Ты что-то вспомнил, Николас?

Он скорчил гримасу неудовольствия, но ответил, не поднимая головы:

— Вспомнил Диану. Бр-р-р! Я долго не вытерплю, Алма! Всё так осточертело, что уже почти готов принять твоё предложение и уехать подальше из этого города, и больше никогда не возвращаться к этой жизни!

— Ты правда к этому готов, милый? — в её голосе послышалась радость и надежда. Глаза заискрились, а Ник подумал, что она даже сейчас чертовски хороша и привлекательна. И невольно улыбнулся уголками губ.

Она не стала больше развивать начатое, и молча смотрела, как он ест. Он же поглядывал на неё из-под насупленных бровей, но выражение не казалось сердитым и озабоченным.

— Ты ещё не встречалась со своим возлюбленным? — спросил буднично.

— Нет, и не собираюсь. Я так решила.

— А он приготовил тебе нечто, что очень бы тебе понравилось.

— Откуда знаешь? — недоверчиво спросила она с недовольством.

— Один знакомый вчера сказал. Он ведь думает, что мы кузены. Сам он довольно близок к дону Олаво.

— И что из этого следует, Николас?

— Ровным счётом ничего, просто сказал то, что слышал. Лучше скажи, как у тебя с этим… — он кивнул на её живот.

— Ничего особенного. Всё в порядке. Моя матушка рожала без особого затруднения. Так и я надеюсь.

— Ты никогда почти не вспоминаешь своих родителей. Где они?

— Мама умерла от горячки, а отец остался в Португалии. Он потому и отправил меня сюда, что надеялся заполучить богатство. Не вышло. Пока я сюда добиралась, пока выходила замуж, всё изменилось. Состояние пропадало. Мой муж был занят другим, а я ничем не занималась. Страдала и искала для себя чего-то получше. И вот нашла тебя, но, как видно, ненадолго… — она грустно скривила губы. Вздохнула, а Ник не мог понять, играет она или на самом деле страдает. Сам он склонен думать о последнем.

Уже через день молодые возлюбленные всё же договорились, что в ближайшее время, как только возникнет возможность, они покинут город.

— Хоть в Параибу уехать, а там видно будет, — говорила Алма. — Или согласна и на Баию, лишь бы подальше отсюда.

— Так и сделаем. В Параибу можно и лошадьми, а в столицу только морем, — заметил Ник. — Я поинтересуюсь в порту. А ты посмотри, что можно продать с выгодой и незаметно. Денег у нас не так много.

И каждый в отдельности посчитал за благо напоследок сорвать куш побольше, и с этой целью ублажать своих поклонников, пока те не раскошелятся основательно.

Алма последние дни думала об этом с чувством злости, и уже решила, что раз не она первая пошла на измену, то ей в теперешнем положении бояться нечего, и за отменный подарок можно и уступить этому громадному Олаво. Тем более, что её всё же подталкивало любопытство — что из себя представляет этот большой человек

Дон Олаво упросил её посетить его обширный дом, где он надеялся сделать её хозяйкой. С учётом такого предложения и возможности, она согласилась и даже дала понять, что может согласиться на нечто большее, чем обычный флирт.

Со злорадным чувством заметила, как этот большой человек слегка задрожал от возбуждения и желания обладать такой девушкой.

— Только я без вина, дорогой Олаво. Я вообще-то очень мало пью, а при таких обстоятельствах предпочитаю оставаться трезвой. Мне интереснее ощущать всё не в тумане винных паров, а наяву и отчётливо.

— О! — воскликнул он восторженно. — Впервые встречаю такую девушку, моя принцесса! Но мне, надеюсь можно немного промочить горло?

— Разве что для храбрости, мой рыцарь и великан, сокрушитель юных сердец!

Её откровенный призыв так распалил мужчину, что он готов был тут же с остервенением наброситься на Алму, но та предупредительно протянула руки.

— Только без грубостей, Олаво, — предупредила она. — Я девушка нежная и не потерплю такого с собой, — и она мило улыбнулась, обнажая свои мелкие зубки. — И не забывайте, что вы мне обещали, милый мой великан.

— О! Милая Алмита! О чем речь. Но я весь горю от нетерпения, но после… что угодно! Сами выберете, а я вам это предоставлю! Умоляю, не терзайте меня, раз дали надежду, милое создание!

Он полез целоваться при вялом сопротивлении девушки, что должно ещё более распалить его желание и лишить всякого контроля над собой.

Он судорожно раздевал её, целовал торопливыми поцелуями, стремясь побыстрее вкусить от запретного плода, боясь не воспользоваться представленной возможностью. Она, смеясь отбивалась, медленно уступала и наконец, он овладел ею бурно, коротко, и не очень эффективно. Так ей казалось, и не без основания. Она ожидала большего, а получила совсем мало.

— Милый, ты получил желаемое? — спросила она насмешливо глядя на его глупое выражение лица.

— Богиня! Как тебе удаётся такое блаженство дарить мужчине?

— Разве другие такого не делали, мой дорогой?

— Никакого сравнения, моя Венера! Просто восхитительно, бесподобно, божественно, — сыпал он восторженными и благодарными эпитетами. — Я могу надеяться на продолжение, моя бесподобная девочка?

— Смотря по твоему поведению, мой богатырь, мой рыцарь!

— О! Конечно, моя богиня! Я сейчас!

Он вскочил, чуть прикрываясь простыней, и торопливо удалился в кабинет. Вернулся он с поразительной красоты ларцом внушительных размеров. Лицо у него было глупо-восторженным.

— Смотри, выбирай, и подари мне ещё минуты блаженства.

— Я ведь уже это сделала, мой дорогой, — улыбалась она пленительно.

— Так получи подарок за это! — он открыл ларец. Внутри лежала груда украшений в золоте, серебре и просто россыпью. — Нравится? Это будет всё твоё, когда мы обвенчаемся, милая девочка, и чем скорей, тем лучше! Выбирай же!

Дух у Алмы захватило от вида стольких прекрасных вещей. Глаза разбежались, она медленно погрузила руки в эти сокровища и пересыпала их, забыв, что может выбрать себе любое. Потом вспомнила и стала рассматривать, не обращая внимание на нетерпение Олаво, уже готового продолжать любовь.

— Дорогая богиня! Можно побыстрее? Я горю, уже дымлюсь!

— Я же никогда не видела такого обилия таких красивых вещей, Олаво! И я ещё не смогла выбрать. Подожди, милый!

Наконец она выбрала большое золотое колье с камнями разного цвета. Подошла обнажённая к большому зеркалу примерить. Выло красиво и очень богато! Олаво подошёл, обнял её за грудь, поднял и отнёс на кровать.

Она ощущала его напряжённое жаждущее тело, смеялась призывно, боясь потерять колье. Он так и овладел ею, а она все сжимала его в кулачке.

— Я была на высоте, мой великан? — спросила женщина вполне спокойно, в то время, как он устало дышал, всхрапывая и расслабляясь.

— Я готов умереть в твоих страстных объятиях, Венера, богиня!

— Ты согласен, что мне за это причитается ещё маленькая безделушка?

— Что хочешь, бесподобная! Все твоё! А ты дашь мне отдохнуть?

— Как, уже запросил отдыха? Что так, мой великан? Я надеялась на большее. Столько времени потратил на уговоры и подарки — и сразу в кусты? Ладно уж, отдохни, а я ещё полюбуюсь твоими сокровищами. Когда будешь готов, скажи, а то я могу увлечься и обо всем забыть, мой благородный и великодушный расточитель и прекрасный любовник.

Последние слова она произнесла, уже подойдя к ларцу и отвернувшись, чтобы он не увидел пренебрежительной усмешки.

Он успокаивался, а она перебирала украшения, выбирая подороже. Выбрала низку отличных жемчугов голубоватого оттенка, два браслета с камнями и несколько колец с большими сверкающими брильянтами в ажурной оправе. Оглянулась на распростёртого Олаво, который блаженно закрыл глаза, отдыхая. Усмехнулась и натянула кольца на пальцы, браслет надела на запястье, остальное бросила на платье на полу.

Посмотрела на Олаво. Тот приоткрыл глаза и наблюдал с восторженным лицом за своей принцессой, а та подмигивала ему, дразнила, разжигая новую волну страсти и желания.

— Мой рыцарь, что-то я не вижу особого стремления у тебя вновь овладеть беззащитной девушкой! Что с тобой, мой великан?

— Богиня, я ещё не готов, но прошу тебя прилечь рядом.

— А я буду вознаграждена за такое действо, мой Громовержец?

— Я же сказал, Венера, бери всё, что пожелаешь, моя королева!

— О! Благодарю, рыцарь! Я уже повышена в ранг королевы! Что ж, в таком звании я согласна уступить тебе! — Алма засмеялась и прилегла рядом, лаская его и возбуждая. Вскоре он снова был готов ринуться в бой за обладание уже ослабевшей в боях крепости, и с трудом взял её.

— Милый, ты мало что смог сейчас! — капризно молвила она и встала посмотреть на украшения. Опять выбрала самое дорогое, как ей казалось, повернула к нему лицо, аппетитно улыбнулась и спросила:

— Это можно? — показала драгоценность. Он не открыл глаза, а пробурчал вяло:

— Можно! И не мешай больше, я хочу спать.

— А мне можно уйти, мой господин? Мне нужно навести туалет.

— Иди куда хочешь, только не мешай мне, моя королева.

Она неторопливо оделась, пряча в одежду украшения. Прихватила ещё горсть, посмотрела на спящего хозяина, подумала немного и вышла за дверь. В прихожей сказала негру, стоящему в ожидании:

— Хозяин заснул и просил не тревожить. А мне разрешил удалиться.

— Да, сеньорита, — поклонился негр и открыл ей дверь. — Коляска вас ждёт.

Алма вздохнула полной грудью вечерний воздух, постояла на крыльце и села на мягкое сидение.

— Домой! — коротко приказала кучеру. Тот дорогу уже знал.

Она была рада, что Ника дома не оказалось. На душе скребли кошки. Её уже не радовали украшения. Она была разбита, утомлена, разочарована и опустошена. Жизнь показалась ей никчёмной и пустой. С отвращением вспомнила Олаво, и поморщилась от нахлынувшего отвращения. Раньше она такого не испытывала к нему. Но сейчас, полностью разочаровавшись в нем, ей показалось, что это был просто сон и ничего с нею не произошло.

Женщина разделась, слегка поплескала на себя водой из таза и, не вытираясь, легла обнажённая на горячую простыню. Мыслей в голове не было. Одна пустота и усталость, даже в голове.

Заснула она незаметно, а утром в комнате никого не было. Ник не пришёл. Это заставило её чуть не всплакнуть. Знала, где он и с кем. Это стало для неё кошмарным наваждением. Постоянно представляя его в постели этой старухи Дианы, подумала зло и решительно: «Хватит! Больше мы так поступать не будем! Уедем завтра же! В Параибу! Лошадьми и тайно, чтобы никто не нашёл!»

Ей было плохо, горько и жалко себя. Посмотреть украшения совершенно не хотелось, и она решила сегодня же попробовать их продать немного. Правда, деньги у них были, но лишние не помешают. И с горечью вспомнила, что эта Диана передала Нику полторы тысячи крузадо для начала какого-то дела, о котором он сам и не подозревал. Лишь намекал ей, Диане.

Завтракать тоже не хотелось, и она побродила по комнате голышом и жалела, что здесь нет большого зеркала. Только маленькое на стене у столика с тазиком и кувшином с водой.

Она услышала громкие шаги Ника и поспешила набросить на себя халат.

— Так поздно, а ты ещё не одета? — спросил хмуро Ник и устало опустился на неубранную кровать.

— Я решила, что нам лучше уехать сегодня же, Николас, — вдруг сказала она.

Он вскинул голову и уставился непонимающими глазами на её лицо.

— Вроде бы мы не договаривались на сегодня. Что случилось?

— Полагаю, то, что и у тебя. Нам двоим уже осточертела такая жизнь, и с этим надо кончать, Николас! Или я свихнусь совсем.

Он не ответил, продолжая молча сидеть, словно безучастный ко всему.

— Что ты молчишь? — повысила она голос. — Уже поздно, и мы можем не успеть договориться о лошадях. Или у тебя есть возможность уйти морем?

Он отрицательно качнул головой. Потом поднял её, посмотрел в её напряжённые глаза, проговорил устало:

— Ничего у меня нет, Алма. Просто и мне все надоело и даже думать нет охоты. Но сегодня уехать нам не удастся. Надо ждать завтрашнего утра. А пока стоит подумать, чем ехать и куда.

— Своей пассии ты что-нибудь говорил?

— Ничего. Зачем? Выпить есть что-нибудь?

— Я налью тебе вина. Кружки хватит?

Ник залпом выпил кружку, посмотрел с сожалением в пустое дно, но не попросил новой. Лишь спросил:

— Мне идти договариваться и искать транспорт?

— Можно, но куда мы поедем? Это надо решить вначале.

— А я думаю, что нет никакой разницы, куда. Куда будет возможность завтра ехать — туда и поедем. Ты тут все приготовь.

Он ушёл и вернулся лишь к вечеру.

— Через четыре дня уходит судно до Баии. Можно на нем поехать, а это время можно переждать на одной из ближних фазенд. У тебя есть знакомые фазендейро?

— Можно поискать. Обязательно найдутся. А что им сказать?

— Что угодно. Например, что нам надоела городская жизнь, и хотелось бы тишины и покоя.

— Завтра я поищу такого дурака, Ник. Лишь бы нас не застукали раньше.

— Что, есть причины? — насторожился Ник.

— Никаких. Просто случай может нас столкнуть с неудобными людьми.

— Да, верно. Ты с утра займись фазендейро, а я найму коляску. Слава Богу, деньги у нас уже имеются, будь они прокляты!

— Не надо так переживать. Мы уже договорились, что забудем всё, связанное с этим городом. И не надо так нервничать. Это передаётся мне, а у меня животик скоро появится, — и она слегка похлопала по нему ладонью.

— Что у тебя с воздыхателем? — осмелился спросить Ник. Она живо ответила, ни секунды не запинаясь:

— Ничего. Я дала ему надежду, но теперь все кончено. Пусть питается надеждой. Это я ему могу оставить без сожаления.

Ник посмотрел с подозрением, но ничего не заметил. И всё же подумал: «Она отлично может скрывать свои чувства и намеренья. А я, дурак, ничего такого не умею. С меня даже сестра смеялась и дразнила. Интересно, как у неё сложилась жизнь. Она или нет устроила мне ловушку на судне? Как бы я хотел до этого докопаться!»

В самую жару Ник с Алмой уселись в закрытую коляску и отъехали с заднего крыльца гостиницы. Никому не сказали направление, лишь Ник точно узнал время ухода судна, намереваясь попасть к самому отплытию. Задаток он капитану уже оплатил.

Фазенда находилась всего в полутора легуа от города, и коляска, запряжённая двумя сытыми мулами, за два часа доставила их на место. У Алмы было письмо к управляющему, и тот без лишних расспросов предоставил им комнату, полагая, что это или супруги, или любовники. Познакомил с сыном хозяина. Тому было лет семнадцать, и он с удовольствием познакомился с молодыми красивыми людьми. Он откровенно радовался обществу и тут же предложил проехаться на лошадях по землям фазенды.

— С удовольствием принимаем ваше предложение, молодой сеньор Диого[1], — Алма источала довольство, любезность и сулила много ещё чего.

— Когда вас ждать, сеньоры? — сиял юноша, всматриваясь в Алму и смущаясь.

— Не больше часа, молодой человек, — улыбнулась Алма. — Я хотела бы помыться с дороги и перекусить. Это вас не затруднит?

— Буду рад вам услужить, сеньорита! — юноша тотчас пошёл отдать распоряжения, а молодёжь ушла в комнату.

— Ты просто околдовываешь молодых людей, Алма, — мрачновато заметил Ник. А она улыбнулась и поправила его:

— Не только молодых, мой Николас, но больше старых и противных. Я так сейчас свободно себя чувствую! Словно вырвалась из клетки.

— Тебе помочь? — спросил он, когда служанка внесла ведро с тёплой водой, таз, мыло и полотенце.

Она вопросительно посмотрела на него, улыбнулась загадочно.

— Если не трудно, милый.

Он помог ей снять одежду, ощущая нарастающее возбуждение. Это не очень ему понравилось, но ничего поделать с собой не мог. Её тело так соблазнительно белело в полутёмной комнате с зашторенными окнами, что он непроизвольно стал ласкать его, мешая мыться.

— Ты мне мешаешь, глупенький! — ласково заметила она, повернулась к нему лицом и, секунду помедлив, впилась в его губы страстным поцелуем. Он был оглушён внезапностью и принял его, как предложение к любви.

— Погоди, милый! Я вся мокрая, а ты потный! — он закрыл её рот поцелуем, и они слились воедино прямо на полу, на циновке, и пережили минуты блаженного примирения и восторга.

— Как я забыл закрыть дверь на крючок? — опомнился Ник, но уже все закончилось, и они, слегка смущаясь, продолжили купаться уже вдвоём, помогая друг другу и смеясь от счастья и мира.

Служанка постучала в дверь, и Алма тут же крикнула, не подумав:

— Дверь открыта!

Служанка охнула и попятилась назад. Ник прикрылся, а Алма сказала спокойно и даже властно:

— Ты что, никогда не видела голых людей? Поставь всё на стол. Я сама с этим управлюсь. И поменьше болтай, чёрная ведьма!

— Зачем так грубо, Алма? — сделал замечание Ник. — Она ведь не виновата.

— Для урока, милый. Пусть знает, что белая женщина может всё.

Он вздохнул, спорить после минут счастья и блаженства не стоит, и не стал одеваться, а накрылся простыней до пояса, и они сели за стол.

Вскоре постучали в дверь, вошёл Диого и со смущением остановился на пороге, не зная, как вести себя.

— Что, синьозиньо[2], лошади готовы? — спросила Алма, как бы не замечая неловкости юноши. Она-то была одета. — У вас седло женское?

— Да, сеньорита. Вас скоро ждать?

— Я готова, а сеньору понадобится минут пять. Мы скоро.

До вечера молодые люди катались по пригоркам и негустым лесам, искупались в речке с довольно холодной водой, а Диого спросил после:

— Мы никогда так много не купаемся здесь.

— Потому нас на Востоке часто называют варварами, — заметил Ник. — Там богатые люди купаются несколько раз в день. Любят чистоту.

— Эти азиаты и называют нас варварами! — в голосе юноши слышалась ненависть и злоба.

— Эти азиаты задолго до нас, европейцев, овладели знаниями, которых мы и сейчас не знаем. В мореплавании, в медицине, в философии. Я там жил и могу многое порассказать. У нас только гордыня и важность доминируют!

Юноша с изумлением смотрел на Ника, и не верил своим ушам.

— Вы не португалец, да?

— Ни капли португальской кровинки, синьозиньо. Зато имеется много другой, не менее значительной и красной.

— Сеньоры, не стоит так сердиться друг на друга, — Алма примирительно положила свою ладонь на руку Диого. Тот тотчас успокоился и кивком поблагодарил Алму.

— Вы долго у нас пробудете? — спросил юноша с тайной надеждой подольше быть в обществе этой красавицы. Ник, хоть ничем не уступал ей, но был ему неприятен и подозрителен.

— Всего три дня, мой юный друг, — улыбалась Алма, завораживая его юное и податливое сердце.

---

[1] Диого — так по-португальски звучит имя «Диего».

[2] Синьозиньо — молодой сеньор.

Глава 8

Судно прошло мыс Сан-Антонио, и впереди уже можно было различить мачты судов, стоящих на рейде Баии.

— Тебе знакомы, наверное, эти приметы? — спросил Ник, приобнимая Алму за плечи. — Ты какая-то напряжённая. Что с тобой?

— Мне не очень нравится быть в этом городе. Не хочу встречаться со старыми знакомыми, подругами. Хочу в другое место, и тут слишком жарко.

— Ничего, милая моя малышка! Мы попробуем перебраться в Индию, в Даман. Мне туда необходимо. Есть дела, которые надо прояснить. Да и сестра там у меня. И не только сестра, — закончил Ник весьма многозначительно.

— У тебя какая-то тайна, Ник. Я это давно поняла. Расскажешь?

— Конечно, но позже. Хочу сам взглянуть сначала… Ты была в городе, когда голландцы его захватили?

— Нет. Я приехала сюда уже после их ухода. Город был сильно разбит. А потом пришёл ты и захватил меня в плен своей страсти и любви, — засмеялась Алма и приникла к его губам головой. Он чмокнул её. Оглянулся, боясь, что на них смотрят.

— Мы опять в гостинице поселимся? — спросил Ник.

— Я предпочитаю там. Наш дом всё равно продан и нет смысла его навещать

— Полагаю, что мы тут только до времени, когда появится возможность сесть на судно, идущее на восток. Наверное, это будет трудное дело.

— Мне тоже так кажется. Куда проще вначале посетить Португалию. Или Испанию. Сейчас наша страна под властью Испании. Оттуда легко найти судно до Ост-Индии. Отсюда вряд ли можно такое найти. Разве что одно в полгода.

— Это же так далеко, Алмита! Или ты хотела бы повидать отца? Родные места и могилы предков?

— И это тоже, Ник. Потом мы можем и не вернуться назад. Как ты на это смотришь?

— Смотря сколько у нас денег будет, Алмита. Их транжирить не стоит.

— Согласна, но в Португалии продать драгоценности легче. Можно и в Испании. И тебе не мешает поглядеть на Европу.

— Там ведь страшно холодно, а я боюсь этого, — улыбался Ник.

— Сейчас там весна, а мы сможем там быть только летом. А лето и там жаркое, почти как здесь. Зато города очень красивые и богатые. Поедем, а?

— Если подвернётся судно до Индии, то поедем туда, — сказал Ник и ещё добавил решительно: — Ещё нам нужно обвенчаться. С этим ты хоть можешь согласиться, Алмита? Или будешь опять чего-то выгадывать для себя?

— Конечно, буду, дурачок! Тебя буду выгадывать! Так ты просишь моей руки, Ник? Вот так, без родительского благословения?

— У меня нет родителей, а твой отец далеко. Может, приедем, и пусть тогда благословит. Или запротивится?

— А пусть хоть и противится! Нам тогда это будет все равно. Так ведь?

Их обвенчали в скромной церкви Святой Агнессы. Священник был крайне удивлён щедрыми подарками от таких молодых и совсем незнакомых молодых.

— Зачем ты столько отвалил этому падре? — немного возмущалась Алма.

— И так почти никаких затрат на нашу свадьбу, любимая! Ни гостей, ни родных, ни подарков, ничего такого. Или тебе всё равно, милая Алмита?

— Мне ничего не всё равно, если это связано с тобой и нами, любимый. Теперь ты носишь мою фамилию, и мы сможем отправиться в Португалию. Интересуйся судами, и не тяни, а то все деньги растратим. А они нам очень пригодятся в Индии. Мы там станем заниматься делом, и ты должен преуспеть в нем.

— Постараюсь, дорогая супруга! Лишь бы твой животик не растревожить по дороге. Он уже заметен. Как он тебе нравится?

— Нравится, — ответила задорно Алма и блеснула глазами. — Учти, у меня не так много времени для переезда. Мы должны успеть. Уже почти четыре месяца.

— А сколько времени идти до Португалии?

— Месяца два, а то и больше. Но лучше поспешить.

— Лишь бы тебе не было слишком плохо, Алмита. Я так этого боюсь! В море трудно рассчитывать на помощь. Или нанять лекаря или повивальную бабку?

— Это хорошая мысль, мой супруг. Мне до сих пор не верится, что мы супруги, мой Николас. Как это могло произойти с нами? Такой случай свёл нас вместе! Просто удивительно.

— Удивительно то, что тебя там никто не тронул. А я бы не смог тебя защитить, случись такое. Я там был самым нижним чином, и никто бы мне не посмел помочь. Разве что мой приятель Нол. Но он никогда бы не помог мне, если это противоречило его выгоде. Я видел, какой он жестокий. Ты слышала о наших пленных, что не захотели жители Параибы выкупить?

Она утвердительно кивнула и погрустнела.

— Всех утопили! Тебя могли бы и не тронуть, но что с того? Всегда мог найтись злодей и покуситься на тебя. Так что можно считать — тебе повезло.

— И даже очень! — подпрыгнула она в восторге и чмокнула его в губы. — Я лишь никогда бы не хотела слышать про мои глупые затеи. Хотя они мне… нам, дали много денег и мы сможем устроить свою жизнь.

— Вот только где?

— Это устранимо, мой Николас Неру да Силва, — улыбалась Алма, с удовольствием вслушиваясь в имена супруга. — Тебе нравится?

— Ничего, но мне обидно, что ничего не осталось от моего отца и мамы.

— Давай сделаем так, что наши дети будут носить имена и твоих родителей. Так будет постоянная память о них. Родителей не следует забывать.

Супруги да Силва устроились в каютке с некоторыми удобствами. Поскольку на судне был врач, то никого другого не стали нанимать,

— Я договорюсь с лекарем, и буду платить ему немного. Он будет за тобой наблюдать и лечить в случае необходимости. — Ник с тревогой смотрел на жену, видя, что она неважно переносит морское путешествие.

— Спасибо, милый. Ты так заботишься обо мне.

— Скоро волнение уменьшится и тебе станет лучше. Врач советует тебе пить этот настой из трав. Прошу тебя, выпей. Обещал, что поможет.

Большой трёхмачтовый корабль «Эсперанса» ходко шёл в кильватере другого, поменьше, но тоже быстрого судна. Атлантика волновалась, хотя до шторма было далеко. Суда прошли уже самый восточный мыс Бразилии Кабо-Бранко и ушли на северо-восток, приближаясь к берегам Африки.

Через почти три месяца они стали на якоря в бухте и устье реки Те́жу. Слева виднелись красивые дома Лиссабона. Сотни всевозможных судов стояли на якорях, или двигались в разные направления, заслоняя вид на город.

— Мы должны как можно быстрее найти судно на юг, — говорила Алма. — Или нанять карету, но тогда мне точно не доехать. Можно мы пару дней поживём в гостинице? Я должна отдохнуть хоть немного.

— Конечно, Алмита! О чем речь! Тотчас и отправимся. А за эти дни я наведу справки в порту. Твой городок такой маленький, но с таким длинным названием, что мне его не запомнить никогда.

— Называй просто: Санту-Антониу. У самой границы с Испанией. Ещё можно доехать до Эвора, а там по речке доплыть до Гвадианы, по которой легко дойти до моего городка.

— А дорога там какая? Горы, наверное?

— Дорога плохая, это уж точно, Ник. Меня там так растрясёт, что папа внука не дождётся. И вообще, надо было дождаться родов, мой милый, — заметила Алма в раздражении. — Но ладно, лучше по морю. Я уже к нему привыкла.

Не прошло и месяца, как небольшое судёнышко вошло в устье реки Гвадианы и пришвартовалось к пристани городка Санту-Антониу.

Алма с волнением всматривалась в очертания домов, улиц, пытаясь увидеть родной дом. Город показался ей маленьким и захолустным. Ничего такого, что её привлекало раньше. И это возмутило её и угнетало.

Ник нанял тарантас с большими колёсами. Погрузили вещи и Алму.

— Езжай потише, — предупредил Ник. — Моя супруга скоро должна родить. Ты должен знать эту сеньору, — указал он на Алму.

Кучер всмотрелся в её изменившееся лицо и вдруг воскликнул:

— Черт меня забери, если это не сеньора Неру! Вот так новость, сеньор!

— Ты знаешь, где её дом?

— Кто ж его не знает, сеньор? Я мигом докачу вас, сеньора! Значит это ваш супруг? А слышно было, что он пожилой солидный человек.

— Он погиб при захвате судна пиратами, — недовольно ответила Алма. — Брось свои расспросы, старик. Мне бы побыстрее добраться до дома. Отец жив ещё?

— Живой! Куда ему деться? Будет рад такой встрече. Сейчас поверну, и будет виден ваш домик, сеньора Алма. Я не забыл вас!

Алма увидела дом и в сердце что-то защемило. Он выглядел за несколько лет таким старым и ветхим, что слезы навернулись на глаза. Ворота, чуть приоткрытые, выглядели едва держащимися на ржавых петлях. Куры разбежались от вошедших Ника и Алмы.

— Вам кого, сеньоры? — послышался голос старой женщины.

— Мария, старая плутовка! Ты меня не узнала? Неужели я так изменилась?

— Боже праведный! — вскрикнула старая толстая женщина в фартуке. — Это ж молодая сеньорита! Или сеньора? Должна быть сеньорой. Я сейчас кликну отца. Он плохо ходит. Идите в дом, а то долго ждать вашего папеньку.

Она суетилась, покрикивала неизвестно на кого, а молодые поднялись по каменным ступеням и вошли в прохладу мрачного помещения. На пороге стоял старик с седой неопрятной бородой клином и вислыми усами, которых давно не касались ножницы.

— Папа! — только и вскрикнула Алма и обняла своего отца. Тот молча отстранился от дочери и посмотрел на неё.

— Ты стала лучше, дочь моя. Не ожидал, что соберёшься порадовать меня перед смертью. Спасибо, порадовала старого сухаря. А это кто? — кивнул он на Ника, стоящего рядом и осматривающегося.

— Это мой супруг, папа. Его зовут Николас. Я обязана ему жизнью, и мы любим друг друга. Ник, это мой папа, дон Энрике. Совсем старый стал. А где остальные мои сестры и братья?

— Почти всех забрал к себе Господь, доченька. Остались только Карлос да ты с Селестой. Все разъехались — Селеста уехала в соседний Ольян, а Карлос поехал искать счастья в Ост-Индию. Давно уже, больше полутора лет прошло. А Селеста вышла замуж за нашего соседа, Ампаро Гомеша. Ты должна его помнить. Он и за тобой увивался, да ты была слишком недосягаема для него. Проходите в дом, чего ж стоять в проходе. Мария, принеси чего-нибудь выпить и закусить! Дочка, ты ждёшь ребёнка? Вот так радость. Но где же твой старый муж? Этот-то совсем молодой и красивый, не то, что тот, старый.

Алма рассказала.

— Пути Господни неисповедимы, дочка. Ты должна была меня проклинать.

— Нет, папа. Не проклинала, но рада, что Господь избавил меня от прежнего супруга. С Николасом я счастлива, и надеюсь быть такой постоянно и надолго, до самой смерти. — Она повернулась к Нику и посмотрела на него влюблёнными глазами.

Они прожили в доме отца неделю. Оба затосковали и заторопились в дорогу. Отец не стал их отговаривать, понимая, что от дочери нечего было ожидать большего. Тем более, что он получил пятьдесят крузадо, что для него было целым состоянием.

Уже на судне до Севильи Алма молвила с тоской в голосе:

— Никак не ожидала, что будет так тоскливо и убого, Ник! Мне иногда становилось дурно. А ведь ещё десять лет назад отец был уважаемым человеком. Всё куда-то ушло, и он остался один, и скоро отойдёт в мир иной. Грустно.

— Слушай, Алмита, зачем нам в Севилью?

— Это ближе, чем Лиссабон, и по реке часть пути, что спокойнее для меня. А из Севильи уходят в Индию множество судов. Легко найти подходящий корабль. Сейчас ведь нет различия между двумя странами.

— Как хочешь, но нам предстоит долго жить здесь. Тебе ещё надо разродиться, подождать пока ребёнок хоть чуточку подрастёт, и лишь тогда уходить в Индию. И то мне всё это кажется страшным и слишком рискованным. Но мы можем и потом поговорить об этом.

Севилья поразила Ника своей красотой. Старинный город со следами былого владычества мавров сиял, как драгоценность.

— Он, наш домик, вполне пригож, — хвалил Ник жену, осмотрев маленький домик за крузадо в месяц. — Тут тихо и свежо в окружении садика. Как ты себя чувствуешь, дорогая? Я так волнуюсь за тебя!

— Я и то меньше волнуюсь и беспокоюсь, милый мой глупыш! Успокойся и займись лучше каким-нибудь делом, чтобы заработать хоть на домик.

— Я не знаю языка, дорогая. Это будет трудно, уверяю тебя. Но я постараюсь. Я ведь работал в порту в Дамане. Надо пойти по конторам и предложить свои услуги. Ты права, нельзя сидеть, сложа руки. Так никаких денег не хватит. А кстати, мы так и не можем определить свой капитал. Ты займись этим.

— Смотри, Ник, не показывай, что у нас имеются деньги. Жить будем скромно и тихо. Тут люди ушлые и в момент могут ограбить. Пистолет бы купить, а то одной шпаги будет недостаточно.

— Это я сделаю. Ты правильно подметила, дорогая моя малышка.

— Может, лучше бы остаться у отца и там родить? Всё дешевле будет.

— Что ты всё про деньги, Алма! Перестань о них думать. Их вполне достаточно для безбедной жизни на десять лет, а там обязательно что-нибудь да найдём. А знаешь, какая мысль у меня появилась, дорогая Алмита?

Она вопросительно смотрела в его синие глаза и ждала.

— Я тут послушал немного, поспрашивал, правда, с трудом, и понял, что куда проще поехать мне одному в Индию.Зачем рисковать всем? Особенно малому нашему ребёнку?

— Продолжай. Что же ты надумал?

— Ты родишь, а я потом, когда ребёнок немного подрастёт, через месяц-два, смогу отправиться в дорогу. Через год с небольшим я смогу вернуться к тебе. Все далёкие дела закончу, и будем жить здесь. Или где в другом месте.

— А я должна тут одна скучать и выбиваться из сил, нервничать и беспокоиться? Это мне очень не нравится.

— Но мне надо туда поехать, Алмита! Должен признаться, что там у меня с сестрой имеются ценности тысяч на шесть крузадо. Это тоже приличные деньги. Большую часть я мог бы привезти сюда. Представляешь, как бы мы зажили!

— Так вот какая у тебя там тайна! Это немного успокаивает меня. Поскольку времени у нас достаточно, то можно и подумать. Мне страшно, что в пути у тебя могут случиться большие неприятности. Что тогда будет с нами?

— Милая Алмита! С любым из нас могут приключиться не только неприятности, но и куда худшие происшествия. Даже смерть. Времена такие. Так что, сидеть и ждать, неизвестно чего, на месте?

— Ты не представляешь, как мне здесь нравится. Тихо, покойно и соседи у нас хорошие, и мы с тобой постоянно вместе. Это так хорошо, милый!

— Полгода так и будет продолжаться, Алмита. Потом я на год уеду, всего на год, и всё у нас возобновится. Мне тоже не очень охота пускаться, в путь, когда наш ребёнок должен скоро появиться на свет. Это тоже меня тревожит и беспокоит. А время у тебя с ребёнком пролетит быстро. Деньги можно вложить в доходное дело и пусть приносят прибыль. Я уже интересовался такими делами.

— Тебя легко могут обмануть и тогда пропадут наши деньги. Без связей и знакомств трудно рассчитывать на успех в таких делах. Я сейчас всего боюсь!

— Это из-за предстоящих родов, моя крошка. Мы будем больше гулять, знакомиться с городом. Мы ведь его так и не осмотрели, как следует. А он красивый и тут есть на что смотреть.

Через три недели Алма, как и надеялась, легко разрешилась мальчиком. Молодая мать была счастлива и постоянно требовала, чтобы отец наблюдал крошку, что тот с охотой и делал. Помогал пеленать, купать и даже стирать, что старался делать почти тайно, боясь чужого глаза. Могли осудить соседи.

— Как мы его назовём? — допытывалась Алма.

— Ты обещала двумя именами, моя мамочка.

Она подумала и предложила:

— Давай назовём нашего сына Витор Софронио. Мне нравится, как звучит.

Ник призадумался, улыбнулся и согласно кивнул, заметив:

— Хорошо! Я согласен. Пусть будет Витор Софронио. Ты молодец!

— Так и окрестим через недельку или чуть позже. Хорошо?

Но как-то сразу получилось, что стали звать мальчика только Витор, опуская второе, как более длинное и мало употребляемое.

Алма наотрез отказалась от служанки, заметив решительно:

— Никаких служанок, мой дорогой! Что я без рук, двоих любимых мальчиков не смогу обеспечить? К тому мой большой мальчик так много мне помогает!

— Тебе же трудно будет.

— Зато я сильнее буду любить своего малыша. Те, кто сами не ходят за своими детьми, не так любят их. И не уговаривай. Справлюсь.

Ник с умилением наблюдал теперь за новым членом семьи, и в груди всякий раз ощущал волну большого чувства к сыну и благодарности к жене.

Окрестили в ближайшей церкви очень скромно, лишь священнику заплатили три золотых песо. Тот был приятно удивлён и службу провёл отлично.

— Теперь наш Витор полноценный мужчина! — радовалась Алма, блестела зелёными глазами, а Ник с завистью должен признать, что он отошёл на второй план. Зависть эта была шуточной, он понимал, что значит первенец, и мирился с почти полным отсутствием внимания к себе.

Помаленьку он стал интересоваться судами, а недавно услышал, как один купец говорил о пути в Индию не морем, а частично сушей. С этих пор Ник с каждой неделей что-то узнавал новое и скоро сам увлёкся этим путём.

— Алмита, я придумал, как сократить путь в Индию, — наконец сказал он, беря из её рук Витора.

— Ты и сейчас намерен туда поехать? — в голосе уже не было той настойчивости, как раньше и это даже понравилось ему.

— Я и не прекращал об этом размышлять. С чего бы это? Так вот, можно и не идти на корабле вокруг Африки.

— А как же? — вдруг заинтересовалась Алма.

— На судне до порта у дельты Нила, а там караваном через пустыню до моря. Оно называется Красным. Оттуда до Индии совсем близко. За месяц можно дойти на судне. Итого всего два с половиной месяца — и я в Индии.

— Так там, наверное, одни арабы, а они мусульмане. Это очень опасно.

— Ты забыла, что я похож на индуса, только глаза не те. И язык матери не забыл. Буду выдавать себя за гуджаратца, индуса. Религию мамы я тоже знаю вполне достаточно. В пути могу даже повторять многое, если вспомню. Приготовлю одежду соответствующую. В таком виде я смогу добраться до Индии.

— Ох и страшно мне тебя слушать, Ник! Ты хоть все хорошенько обдумай, а то облапошат тебя, молодого и неопытного.

— Я буду стараться, милая моя малышка. Вот только скучать буду по вас. Уже сейчас сердце щемить начинает, вспоминая о разлуке.

— Понимаю. Мне тоже будет тоскливо и трудно одной. Надо пойти в церковь и хорошенько помолиться, и свечку побольше поставить, попросить всех святых ниспослать тебе благополучия в пути.

— Меня будет беречь мой святой Николай. У меня ведь его имя. Он не оставит меня своим благоволением и заботами.

Вскоре Ник познакомился с испанцем, прилично говорившем на португальском. Тот знал кое-что про восток Средиземного моря.

— Это трудное дело, приятель, — говорил он значительно. — Там вмиг признают тебя шпионом папским или каким другим — и останешься без головы. Суд у неверных скорый и обжалованию не подлежит.

— Все ж я знаю, что некоторым удаётся пройти через земли магометан, — оправдывался Ник.

— Это счастливчики, или те, кто отлично знает их языки. Вот с купцами у неверных лучшие отношения. Однако я не вижу в тебе ничего купеческого.

— Ты лишь скажи, как лучше приблизиться к их землям на востоке срединного моря? Я тут человек новый и ничего не знаю.

Испанец подумал, но ответил:

— Лучше всего тебе попасть на остров Кипр. Или другой, поближе к тем берегам. Но лучше Кипр. Он турецкий, а живут там больше греки. Вот оттуда совсем близко до их земель. А там можно спросить у любого, кто ходил с караванами. Дальше ведь одни пустыни с оазисами и то редкими.

— Значит, Кипр. Большой остров?

— Порядочный. Один из самых крупных в море. Крупнее только Сицилия. Я поплавал там десятка два лет. Знаю те воды.

Ник потом ещё с месяц добывал сведения о Кипре, попутно узнал про Мальту, что лежит на полдороге до того острова.

— Тут, приятель, важно к пиратам алжирским или тунисским не попасть в лапы. Сейчас они не так сильны, как прежде, но тоже шалить не перестали. Обирают знатно и в рабство продают нашего брата. А кто тебя выкупит? На это денег мало отпускают наши владетельные сеньоры.

Поскольку Севилья оказалась самым крупным портом Испании, Нику легко было добывать разные сведения про уголки моря на востоке. Но Кипр так и остался главной точкой, куда надо попасть непременно. В порты дальше Кипра суда христиан почти не ходили.

Попутно Ник узнал про торговлю драгоценностями и украшениями. Это тоже его интересовало. Рынок здесь был богатым, и сбыть приличную вещь оказалось нетрудно. Опасность подстерегала позже, когда деньги будут уже в кармане. Обязательно найдётся бандит, который возжелает чужого. А таких в городе хватало и трудно уследить хоть за одним. Многие рядятся в приличные платья и следят, кто продаёт и кто покупает. Это он сам убедился, понаблюдав со стороны.

— Алма, — предупредил он жену, — украшения продавай только в крайнем случае, и только знакомым, без посредников. Тут полно жулья. Тут же обдурят.

— Надо посчитать, сколько у нас денег осталось, — предложила она. — Ты тоже с собой возьмёшь. Хорошо бы спрятать всё от греха подальше.

— Так и надо сделать, Алмита. Мы с сестрой так тоже поступили. Но я всё же главный клад скрыл. Потом, правда, показал его. Теперь сомнения душат.

— Почему, Ник? Она могла присвоить себе все?

— То-то и оно. Есть такие сомнения, но их надо проверить. Я больше грешу на её мужа, у которого я работал. Чем-то я ему не угодил. Потому приказал меня в море убить. Я и на сестру подумываю, но тут тоже сомнения. Мы с нею всегда жили мирно и в дружбе. Кстати, она немного на тебя похожа по характеру. И почти ничего не унаследовала от матери. Не то, что я.

— Она красивая? — как-то с долей ревности спросила Алма.

— Да! У нас мама было красивая, да и отец, далеко не уродом помню.

— Значит, ты и там пользовался успехом у девчонок? — глаза Алмы подозрительно прищурились.

— А как же! Но тогда я мало на них обращал внимание. Больше думал, как нам не помереть с голоду. Деньги тоже опасались тратить, как и здесь.

— Когда собираешься уходить в море? — спросила она с грустью.

— Скоро нашему Витору исполнится три месяца — тогда и попробую. Ещё не все выяснил про пути-дорожки. Хочу всё это проделать побыстрее. И индийское одеяние необходимо приготовить. Без него нечего и думать туда ехать.

— Ох и рискуешь ты, глупый! Постарайся вернуться живым, мой супруг! Буду с нетерпением ждать и молиться каждый день.

Отметили три месяца Витору, и через две недели как раз появилась возможность уйти на Кипр прямо из Севильи. Греческое судно отправлялось по купеческим делам именно на Кипр, а потом по островам Архипелага.

Владелец судна и его капитан с неохотой взял Ника на борт.

— Вам, сеньор, следует знать, что христиан в тех местах не жалуют. Никто вам не сможет оказать помощи.

— Но я не христианин, сеньор! Я исповедую индуизм. Моя мать, Панарада, чистая гуджаратка.

— Тогда у вас имеется возможность избежать казни, сеньор. Я и то долго добивался позволения торговать в турецких водах, а в арабских и мне трудно. Хотя с турецкими бумагами это тоже возможно.

— Мне ведь дальше надо пробираться, господин. В Индию. Решил, что морем будет дальше и дольше, а для меня время играет большое значение. С Кипра я смогу перебраться в порт на Красном море?

— Тоже далеко, господин. Можно до Газы дойти с Кипра. Это два дня хода даже на малом судёнышке. А там только караваном до Красного моря. Это недели две пути, а то и три.

— Это же намного быстрее, чем вокруг Африки, господин. А морем до Дамана я смогу за месяц дойти. Так мне говорили в Севилье знающие люди. Надо лишь подгадать с муссоном.

— Как знать, господин. Но желаю вам благополучного пути хотя бы до Кипра.

— Пираты? — спросил Ник с беспокойством.

— Они, проклятые! Не дают честному человеку плавать по этому прекрасному морю. Неверные кругом захватили все земли. И никто не может дать им отпор. Нет единства у монархов Европы!

После Мальты Ник рискнул одеться в наряд индуса, и вопросительно гладя на грека, спросил:

— Как я выгляжу, господин?

Тот критически оглядел молодого индуса, хмыкнул.

— Полагаю, что это может пройти. Но хорошо бы хоть немного знать арабский, сеньор, или сахиб? — улыбнулся купец.

— Лучше сахиб, мой господин, — тоже улыбался Ник. — А арабский я не знаю, но немного понимаю. Ведь я жил среди мусульман, а они многие знают арабский и молятся на нем.

— Тогда вполне можно надеяться на успех, сахиб. В тех землях твой язык всё равно не знают или знают редкие люди. Так что сойдёт, господин Сахиб! Как теперь ваше имя будет?

— Помнится, мама нарекла меня Сираджем. Так и будет. Ещё можно прибавить имя Синг. Оно почти у всех есть.

— Значит, Сирадж Синг, господин, сахиб! — улыбался купец.

Ник угостил купца отменным вином из Малаги, что можно было считать дружеским жестом к сближению.

— Сахиб Сирадж, а не выполняете ли вы некую миссию в Индии? — купец хитро усмехался в бороду.

— Ничего подобного, господин. Только личные дела гонят меня туда. Мне в Дамане нужно закончить дела с сестрой и её мужем. К тому же они должны мне деньги. Их я оставил на попечение сестры, но сомневаюсь, что они целы.

— О! С деньгами трудно вам будет, сахиб! Даже если тут замешана сестра!

— Больше её муж, как мне сдаётся. А это посерьёзнее. У него я работал в порту, и по его приказу меня хотели убить. Да пираты нас захватили раньше. Это меня и спасло.

— Интересная история, сахиб Сирадж Синг! — и глаза грека опять хитро прищурились.

На этот раз Ник заметил мелькнувшее в глазах купца недоброе выражение. Настроение сразу упало, и он потерял интерес к разговору. Даже подметил у купца недовольную гримасу у рта, скрытую немного бородой и усами.

«Опять я попал впросак, глупец! — думал Ник, сердясь и лихорадочно соображая. — Теперь стоит думать, как избежать его козней, а они вполне возможны».

За полтора дня до предполагаемого прихода на Кипр, шторм обрушился на судно, превратив приятную прогулку в ужас и страх. Купец, он же и капитан, постоянно находился у румпеля и следил за морем, ветром и парусами, стараясь не потерять их, и избежать катастрофы. Это ему удавалось, но каждую минуту это могло окончиться крушением.

Ник тоже нервничал, волновался и поглядывал на купца с надеждой и злостью, готовый в любую минуту использовать любой случай. И этот случай подвернулся. Сильный крен судна, удар волны и шквал сорвал со снастей верхний рей и он обрушился на полуют у ног купца и Ника. Оба упали, захлёстнутые тросами. Ник увидел, что купец с трудом пытается подняться, подскочил к нему помочь и оказать первую помощь, секунду помедлил, оглядываясь, и ударил того в висок кулаком. Купец тут же потерял сознание, но Ник ударил снова. Бросился к румпелю, который вихлялся, грозя судну неприятностями, и выправил ход судна.

Прибежали два матроса и унесли с воплями и причитаниями тело купца. Другие тут же обрубили тросы рея и уложили его вдоль фальшборта, прикрепив тросами.

Шторм стал стихать лишь через три дня. К ночи ветер задул от северных румбов и все вздохнули с облегчением. Но купец ещё не поправился. Он бредил, матросы часто навещали его в каюте, а Ник, улучив момент тоже зашёл к нему, постоял в раздумье и опять ударил того в висок, ещё хранивший синеву прежних ударов.

— Что-то мне не нравится наш капитан, — молвил Ник, выйдя из каютки. — Побыстрее бы дойти до порта и оказать ему помощь.

Помощник купца сокрушённо качал головой, плохо понимая Ника с его португало-испанским говором.

Вскоре приблизились к побережью, и через три часа помощник с небольшим сомнением заявил:

— Мне кажется, что это берег в районе Рас-эли-Айн. Или немного южнее.

— Значит, до Кипра мы не дойдём? — спросил Ник в волнении.

— Сейчас надо отремонтироваться, уже потом думать, как вернуться к Кипру.

— А стоит ли, господин? — забросил камушек Ник.

Помощник с подозрением взглянул на молодого человека. Не ответил, но с напряжённым лицом переглянулся с другим помощником помоложе.

Никто не произнёс ни слова, но Нику стало ясно, что камушек попал в цель.

— До ночи нам не попасть ни в один из портов побережья, — сказал помощник на закате. — И капитан никак не приходит в сознание. Плохо с ним, — он испытующе смотрел то на Ника, то на товарища.

— А что за порты южнее? — попытался выяснить Ник.

— Самый крупный — Хайфа. До него при таком ветре легко дойдём до утра, сахиб, — ответил помощник. — А что вам нужно?..

— Мне хотелось бы подальше на юг, к Египетским землям, господин.

— Заплатить можете?

— Полагаю, что моё молчание будет хорошей платой, — и Ник многозначительно посмотрел на люки трюма. — Груза достаточно ведь, а хозяин вряд ли протянет до утра. Столько дней — и никакого улучшения.

Помощник немного озадачился, отошёл от своего товарища подальше. Спросил с затаённым интересом:

— Вы хотите сказать, что есть возможность присвоить груз и судно?

— Если хозяин перейдёт в мир иной, приятель.

— Это опасное предприятие, сахиб.

— На море всюду неприятности, господин. Был шторм, и кто дознаваться будет до мелочей и подробностей? К тому же команда всего семь человек. Можно подождать до утра. Посмотрите, что с хозяином будет.

Помощник сильно нервничал, сомневался, но возражать не стал и вернулся к румпелю. А Ник узнал, что ещё один матрос тяжело болен, нахлебавшись воды и ударившись грудью о мачту.

Он зашёл к купцу. Тот с трудом дышал открытым ртом и уже не бредил. У виска темнел кровоподтёк, расширяясь до переносицы.

Вспомнил, как прикончил пастора, оглянулся и прижал пальцы к сонной артерии. Подержал с минуту, отпустил, проверил. Купец всё же дышал. Дольше рисковать Ник не стал и вышел. Увидел далёкие огоньки берега, понял, что помощник ведёт судёнышко на юг и надежда всколыхнула его грудь. Ещё подумал, что и дальше можно уговорить его спуститься к югу, что будет ближе к Красному морю.

Утром оказалось, что порта Хайфы нигде не видно.

— Где тот порт, что ты обещал, господин? — спросил Ник.

— Ещё не дошли, сахиб. А может, уже и прошли. Я в этих местах плавал всего один раз и давно. Мне трудно вспомнить линию берега с его приметами.

— И что дальше будем делать? Хозяин ещё жив?

Помощник посмотрел на Ника тревожными глазами.

— Надо пойти взглянуть, — наконец пробормотал он, и они вдвоём пошли в каютку под полуютом.

Купец лежал в позе покойника. Сразу стало ясно, что он мёртв. Помощник посмотрел на Ника вопросительно. Тот качнул головой.

— Если дойдём до Газы, как обещал хозяин, то можете обо мне забыть, — со значением сказал Ник, перехода на официальный тон. — Я попрошу всего три золотых монетки за своё участие в сохранении тайны. Клянусь Кришной, Аллахом и Христом! — и Ник сложил ладони перед грудью.

Помощник испуганно перекрестился и губы зашевелились.

— Надо похоронить, — проговорил он.

Ник согласно кивнул, поспешил в свою конуру-каютку и вооружился пистолетом, кинжалом и шпагой. В таком облачении вышел на палубу, где уже приготовили хозяина к погребению, завернув его в одеяло и перевязав верёвками.

Положили на доску, помощник проговорил какую-то молитву, и матросы наклонили доску через фальшборт. Тело с плеском рухнуло в волны моря и исчезло в синеве вод.

Помощник бросил короткий взгляд на Ника.

— Сахиб, до Газы мы раньше чем за два дня не дойдём, — сказал помощник, помянув хозяина кружкой вина и куском солёной рыбы с лепёшкой.

— Я не спешу, господин. И советую тебе избавиться от всего этого, — Ник повёл головой вокруг. — С деньгами ты уйдёшь куда захочешь. Но тебе виднее. Мне лишь дашь три монетки. Я не жадный. И так всё для меня складывается достаточно удачно. Жаль хозяина. Он мне сильно помог. Да будет море ему пухом, а душа пребывать в блаженстве.

Помощник достал кошель, порылся в нем, посмотрел на ладонь с монетами и протянул три цехина, подумал немного, и добавил ещё одну, заметив с улыбкой:

— Эти монеты немного меньше весят, сахиб. Мы в расчёте?

— Вполне, господин, — ответил Ник и протянул руку греку. Они обменялись рукопожатием и разошлись.

Ник счёл необходимым постоянно быть настороже. «Этот грек тоже мог оказаться столь же хитрым, как и хозяин, да упокой его душу Господь!» — так раздумывал Ник, прохаживаясь по палубе и поглядывая, на берег, тянувшийся по левому борту и медленно уходящий назад.

Он старался никого не иметь за спиной, и больше стоял у борта лицом к палубе, наблюдая, как матросы работают со снастями, что-то ремонтируют, и с ленцой занимаются уборкой, готовя судно к приходу в порт.

Напряжение Ника стало ему надоедать. Страхи терзали его сердце. Проклиная всех греков, он понимал, что арабы вовсе не лучше, и надо быть готовым ко всему. Через двое суток, он останется один среди врагов. К тому же все эти земли стали подвластны туркам, а они первые враги всего христианского мира, к которому принадлежал и сам Николас.

Он почти не спал, хотя дверь каюты закрыл на крепкий засов. Слышал шаги вблизи, ему казалось, что это по его душу кто-то пришёл. Но наступило утро, а ничего не случилось. И первое, что он увидел, выйдя на палубу — по левому борту всего в ста саженях шло небольшое судно, арабское, и помощник в рупор собрался кричать приветствия и задавать вопросы.

Ник лишь догадывался, что помощник спрашивает о Газе, куда и стремился Ник. Потому он с напряжённым вниманием слушал, но почти ничего не понял и поспешил за пояснениями к помощнику.

— Далеко до Газы? Я понял, что об этом шла речь, господин.

— Если ветер не утихнет, сахиб, то вечером будем на месте. Это судно с Лемноса, на нем половина людей наши греки.

— И как там в Газе? Спокойно?

— Сказали, что торговать вполне можно. Я даже о караванах спросил к Красному морю, сахиб.

— Ну и что с ними?

— Говорят, что каждую неделю или чуть реже уходят караваны туда. Но и в другие стороны, но я не уточнял. Да я и плохо знаю здешние места.

— Спасибо, господин. Ты меня порадовал.

— Но будьте осторожны, сахиб. У вас нет груза, нет товара, значит, ваше там пребывание подозрительно. Скажите, что были ограблены и добрые люди вас подобрали и обласкали. Это, значит, мы, господин.

— Понимаю, — поблагодарил Ник и проводил уже далёкое судно.

Он проголодался. Волнение и бессонная ночь требовали восполнения энергии. Судовой матрос, ведавший очагом и припасами, снизошёл до него, и позволил поесть основательно и даже угостил вином из Испании. Оно не было первосортным, но напомнило о сыне Виторе и любимой Алмите. Это были грустные воспоминания. Прошло всего около месяца, всего три с небольшим недели, как они расстались, а казалось, что целая вечность.

Глава 9

Газа встретила Ника плоскими крышами домов в один этаж, почти полным отсутствием зелени и пылью древних узеньких переулков, запруженными ишаками, что несли на спинах огромные тюки.

Турецкие таможенники с подозрением расспрашивали Ника, но мало что поняли, и предложили в недельный срок закончить тут дела и убраться. Лучше в три дня, как пояснил помощник, тоже немного знавший турецкий. Ник согласно кивал головой, благодарил, кланялся, сложив ладони перед грудью.

Он попрощался с помощником, подмигнул ему и поспешил сойти на берег.

Пришлось долго и трудно переговариваться, прося пристанища в караван-сарае, таком же древнем, как и сам городок, утопающий в пыли, вони и нищете.

В караван-сарае хозяин тут же посоветовал подождать с неделю, пока караван соберётся в полном составе, примерно в пятьдесят и больше верблюдов, с охраной и погонщиками.

Но оказалось, что караван уйдёт в Амман через Иерусалим, что для Ника совсем не подходило.

Время пребывания в Газе кончалось, и Ник поспешил в селение в шести милях восточнее Газы, надеясь там переждать смутное время и дождаться каравана, уже зная, что дорога проходит именно через это селение с большим старинным, как все здесь, караван-сараем для путешественников.

За три филса, мелкой монеты у мусульман, Ник нанял осла, и в обществе крестьян добрался до селения, сгорая от жары и пыли. Не спасали его и белые свободные одежды, в караван-сарае он с трудом сдержал себя, не потребовав воды для омовения. Вода здесь ценилась очень высоко.

Проходили дни, а каравана всё не было. Уже десять дней миновало. Ник в смятении постоянно расспрашивал в караван-сарае всех, кто мог его понять, о пути к Красному морю. Узнал, что порт, куда надо было попасть называется Элат, и что оттуда можно попасть на судно до Индии.

Так же узнал, что караваном туда идти не меньше трёх-четырёх недель. А караваны туда ходят редко. Ему посоветовали пройти к Хар-Сан, что в двух неделях пути на юго-восток. Там часто проходят караваны из Иерусалима, Аммана и даже из Сирии.

«Чёрт возьми! — ругался он шёпотом. — Сколько же можно ожидать этого каравана!? Может, на самом деле последовать советам и перейти в Хар-Сан? Надо поинтересоваться, когда можно ожидать караван туда».

Хозяин каравана подумал, прикинул и сказал:

— Дней через десять-двенадцать, сахиб. Раньше не ждите. Послезавтра выходит небольшой караван на Эр-Рас. Всего неделя ходу. А там легко дойти и до вашего Хар-Сан. Могу устроить вам, сахиб, осла в аренду. Всего шесть филсов в один конец. Назад он тоже принесёт мне столько же с другим путником.

Ник подумал и согласился. Караван-баши безразлично встретил Ника, лишь заявил, нахмурившись:

— Появятся кочевники — не стрелять в них, а спокойно отдать монеты.

Ник тщательно запрятал восемь динаров в разных местах одежды и обуви. И ранним утром, восседая на шелудивом осле, он влился в караван, что уже тянулся по каменистой дороге, пыля и изнывая от жары.

«Вот одна из причин, что эти земли с их людьми так легко оказываются во власти европейцев! — зло думал Ник, закрывая лицо покрывалом, оставляя лишь глаза, смотрящие с ненавистью и страхом. — Двигаются, как эти верблюды!»

Привалы только у колодцев. Эти последние так расположены, что соответствовали дневному переходу каравана. Днём жара и пыль, ночью — пронизывающий холод быстро остывающей земли.

Через шесть дней пути толпа всадников на сухих тощих лошадях остановила караван, потребовали мзду с хозяев, остальных обобрали до нитки. Делали это со знанием дела. У Ника осталось только два динара — одна во рту, и ещё одну не нашли под бородой, привязанной волосами.

Зато следующая неделя прошла спокойно, без приключений достигли Эр-Раса, селения небольшого, но стоящего на весьма оживлённом караванном пути.

Здесь Ник смог разменять динар, и за три монетки купил два кувшина воды и с наслаждением искупался под тонкими струями, экономя эту драгоценность.

Уже на следующий день Ник с трудом узнал о караванах. Оказалось, что караван на Элат ушёл всего четыре дня назад, и теперь никто не знает, когда появится следующий.

Два дня Ник прождал, нервничая и пытаясь хоть как-то сэкономить оставшиеся деньги. Даже за три филса проработал целый день дотемна у одного из самых богатых крестьян. Благо, что поел вволю, и было на два дня ещё.

Но теперь он не смог бы заплатить за проход с караваном и попытался с помощью того крестьянина, где он работал, испросить совета и помощи.

— Если есть деньги, сахиб, то можно было бы пуститься вдогонку, но их у вас нет. Значит, нужно добираться самому. Не одному, а с кем-то из попутчиков. Такие иногда случаются. Дорога ведь опасная и одному ехать невозможно. Попытать мне?

— Но у меня даже на осла нет денег, господин.

— Да, сахиб, пешком трудно будет целый день идти до колодца.

И всё же на следующий день прибежал мальчишка и попросил Ника прийти к хозяину-крестьянину.

— Можно завтра с тремя путниками отправиться в дорогу. Поработаешь сегодня до вечера, и я могу дать тебе осла на день. Или два. Потом мне его вернут. Но харчи свои с водой.

Ник согласился, тем более, что до моря осталось не так много фарсангов[1] и дней. До звёзд он работал на поле, и усталый едва добрался до лежака. А рано утром он уже был с ослом на выходе из селения. Там его уже ждали, и тотчас пустились в путь. Спешили до темноты дойти до колодца и селения в десять глинобитных хижин и двух десятков деревьев и пальм. Без фиников здесь никто не мыслил дня прожить.

Под палящим солнцем, где тени и в помине не сыскать, Ник провёл на осле весь день, и чуть перекусив, повалился спать под сараем, испросив на это позволения. Он не жаловался, но чувствовал себя отвратительно. Его донимали всевозможные сомнения и беспокойство о Алме и Виторе.

Весь следующий день Ник занимался выяснением времени пути до моря. И это единственное воодушевляло его. Море было уже в нескольких днях пути. Но никто туда пока не спешил, и он вынужден был томиться в ожидании.

Наконец появился небольшой караван в двадцать шесть верблюдов, и он с поспешностью бросился к караван-баши договориться о присоединении. Полчаса торговли и споров — и за четыре филса Ник получил место в караване, но без животного. Лишь было обещано, что часа два в день он мог проехать на осле за один филс.

Ник вышел с караваном, прихватив малый бурдючок воды, который украл в колодце поздно ночью. Горсти две фиников и сушёных кусков лепёшки составляли все его запасы провианта.

Элат постоянно мерещился ему в бурой мгле пустыни. Что за порт, как он сможет устроиться на судно до Дамана или Сурата, или вообще поблизости от этих городов?

Временами он едва не падал с осла, которого ему давали на пару часов. Казалось, что идти в истоптанных сандалиях было легче. Но силы его падали. Пренебрегать ослом было глупо, тем более, что он заплатил.

Караван двигался очень медленно. Верблюды оказались перегружены, и в Элат прибыли лишь на девятый день. Ник едва смог добраться до колодца и долго пил, благо вода тут была бесплатной. Потом нашёл себе нечто вроде норы за пределами селения, где барханы перемежались каменистыми россыпями, покрытыми жёсткими стеблями давно пересохших трав. Эти стебли щипали тощие овцы, медленно передвигавшиеся по ним.

Утром он обошёл порт, где стояло всего две больших лодки — и ни одного судна типа дхау. Тоска и отчаяние охватили его при виде такого убожества и нищеты.

Ему повезло. После полудня, когда солнце жарило так, что голова готова была лопнуть, а в глазах плясали круги, Нику дали кусок лепёшки местные бедуины, узрев в нем паломника. Он долго благодарил, кланялся и получил в придачу горсть фиников и кусок дыни. Это была вся еда за день. И он был рад, что может ещё прожить пару дней.

Случай помог и теперь. На следующий день он узнал, что в селение Дубу уходит лодка местного купца. Тот согласился взять его матросом за одну еду в день.

Лодка с парусом едва скользила по спокойному, почти горячему морю, а Ник с трудом заставлял себя выполнять работу матроса. На обед он получил горсть варёного риса с куском рыбы и небольшой кусок сухой лепёшки. Воды у матросов было достаточно. Их в лодке было всего трое — и все арабы. Они с неприязнью посматривали на непонятного индуса, но тому было безразлично их настроение,

В Дубу прибыли через два дня к вечеру, и Ник опять остался один в чужом селении. Опять тоска и неопределённость терзали молодого человека.

Лишь две недели спустя в селении появилось довольно большое судно с паломниками, которые направлялись в Джидду, оттуда в Мекку поклониться священному камню Кааба.

К этому времени парень уже ничем не отличался от местного арабского населения. Попытка бесплатно попасть на судно не увенчалась успехом. Лишь вечером у него появилась надежда. Умирал молодой араб, лет тридцати с небольшим, и его товарищ, видя, что минуты того сочтены, пошёл на богоугодное Аллаху дело и согласился выдать Ника за умирающего. Паломник умер ночью, и его тотчас похоронили на местном кладбище. Так Ник попал на судно и отправился в Джидду с товарищем умершего. Тот даже прикармливал Ника, хотя последний почти не говорил на арабском, твердя одно:

— Татары, татары! — это слово он помнил ещё от отца, и знал немного о народе, живущем в Крыму, куда его отец с товарищами ходили набегами за добычей.

Перед самой Джиддой спутник Ника всё же признался, что сразу распознал в нем неверного и намекнул, что готов промолчать за мзду.

— У меня почти ничего нет, эфенди, — заметил Ник, назвав того по-турецки. — Вот шесть филсов на дорогу дальше.

— Давай их и можешь считать, что тебе повезло, проклятый гяур!

Говорил он тихо, озираясь па сторонам. Нику показалась, что он тоже не столько паломник, сколько вор и вымогатель среди этой толпы верующих фанатиков, рвущихся заслужить благоволение Всемилостивейшего Аллаха.

Был вечер, судно подходило к пристаням Джидды, там уже стояли два больших судна и несколько поменьше. Солнце закатывалось за яркий горизонт, а Ник всё не решался отдать несчастные шесть монеток меди, раздумывал и озирался зверем. Спутник торопил, требовал и грозился.

Паломники все устремили взгляды на город и далёкие невысокие горы, за которыми раскинулась святыня Мекка — всего в восьмидесяти милях восточнее. Туда они бросятся завтра утром.

Ник незаметно вытащил кинжал, другое оружие у него отобрали кочевники. Он протянул вымогателю кулак с зажатыми медяками, сам оставаясь позади, и с силой воткнул кинжал — рассчитано и с остервенением — под лопатку. Спутник тихо охнул, дёрнулся и стал опускаться вниз. Ник придерживал его, прижимая кинжал в спине. Сзади нажимали горячие тела, распространяя вонь застарелого пота и грязи.

Держать обмякшее тело было трудно, и он опустил его на палубу под ноги. Это не вызвало подозрений. Некоторые не выдерживали зноя и духоты и теряли сознания. Осторожно оглядываясь, Ник, дрожа и волнуясь, всё же вытащил из спины кинжал, что-то бормоча сидящему вымогателю, обшаривал его одежду.

Он делал вид, что помогает тому, вливал в рот струйку воды. Но пальцы уже нащупали монетки в поясе, развязывали его и стаскивали с убитого. Ник проскользнул медленно в толкотне и гаме напиравших людей, и пробрался под вопли и проклятья поближе к трапу, что уже готовили матросы для паломников. Руки затирали капли крови, быстро высыхающие в жаре. Эти следы больше всего беспокоили его, и он спешил в числе первых покинуть судно.

Наконец судно отдало швартовы. Сумерки ещё не сгустились, но быстро надвигались. Толпа паломников уже спешила на берег, когда раздались вопли сзади. Ник понял их значение и ускорил шаги.

Вскоре он оказался на берегу и поспешил в сторону от судна, пылью затирая пятна. Они уже почти не виднелись на грязной хламиде его покрывала, полностью потерявшего прежний вид. Это была скорее тряпка с дырами и бахромой по краям. Он выглядел настоящим нищим, а их везде было в изобилии, и никто на них не обращал внимания, отмахиваясь палками, как от бродячих собак. Это вполне устраивало Ника.

Уже в темноте, он нашёл на пустыре большой камень и устроился у его подножья, очистив его от мелких камушков и расстелив кусок циновки, всегда имевшейся при нем.

«Что я добыл, милостивый, Всепрощающий Аллах? — думал он, торопливо вытаскивая из складок пояса монеты. С трудом разглядел десятка полтора серебра и немного меди. Среди них при свете взошедшей луны увидел один золотой. — Вот это богатство! И избавился от страшной опасности, проклятого вора и доносчика. Он бы обязательно выдал меня, получив за это ещё и награду. Пусть теперь пребывает в чертогах Всевышнего. Он его рассудит».

Голод терзал его живот, не давал задремать. А страх перед новыми грабителями заставил тотчас вскочить и выкопать под камнем ямку. Монеты засыпал камушками и песком, разровняв все. Себе оставил те шесть медяков.

Его вскоре нашли, разбудили и обыскали трое нищих, шепчущих слова Корана, и пророка Мухаммеда.

Ник лишь ругался, чуть не вопил, но не стал сопротивляться. Кинжал-то он тоже зарыл и посчитал за благо, что не убили, а лишь слегка по шее надавали. Нищие удалились с весёлыми бормотаниями.

— Трудно поверить, что такие люди верят во Всевышнего, — сказал он вслух и добавил зло: — А где же этот Всемилостивейший и Всемогущий? Спит, наверное, на небесах и видит сладкие сны. Но меня он всё же наказал!

Всё же Ник успокоился и заснул. Усталость взяла своё. А утром он тщательно осмотрел свои тряпки, опять затирая пятна, вздохнул. Откопал кинжал и монеты и пошёл искать пропитание. Это было лёгким делом. Всюду можно увидеть харчевни, разносчиков снеди и воды, их голоса призывали насыщаться во имя Аллаха и спешить на поклонения святым местам. Утреннюю молитву Ник проспал и теперь старался не прозевать вторую.

Накупил еды на целых две монетки и с жадностью умял всё, запив прохладной водой из бурдюка. Здесь воды бесплатной ему добыть не удалось. Но у него опять появились деньги, и он воспрянул духом.

В порту он стал узнавать о возможности пуститься дальше на юго-восток. Это оказалось лёгким делом. Уже через четыре дня одно судно уходило в нужном направлении, и он договорился с капитаном. Тот обещал взять пассажиром.

— Закончил хадж, сахиб? — спросил капитан, узнав в пассажире индийца.

Ник сложил руки, умылся, возблагодарил Всемогущего, и кивнул согласно.

Эти дни он использовал для отдыха, и чтобы привести себя в приличный вид. Знал, что до окончания пути ещё далеко, но судно шло до Адена, а там тоже легко было найти судно даже до самой Индии.

В Адене пришлось прождать больше двух недель. Но судно шло прямо в Индию, до порта Бомбея, и это вполне устраивало Ника. Оттуда до Дамана всего двое суток на малом судне. Ник был доволен и молил Господа, чтобы их, как в первый раз, не захватили пираты.

Бомбей встретил Ника дождём и ветром. Муссон с юго-запада нагнал тучи, тёплый дождь приятно полоскал значительно посеревшие одежды Ника. Он и тут выглядел больше индусом, но подумывал о европейском платье. Вспомнил, что около ста лет назад город захватили португальцы, и до сих пор там была значительная фактория и даже небольшой форт с пушками.

У Ника оставалось ещё достаточно денег, и он, переночевав на постоялом дворе среди бедного общества местных жителей, поел и пошёл облачаться в португальские одежды. Это стоило ему больше половины его накоплений, но с этим он смирился, и тут же решил посетить факторию. С этой целью, встретив одного из редких португальцев в городе, попросил его способствовать ему в этом предприятии.

— Понимаете, сеньор, я долго пробирался сюда, и мне необходимо побыстрее передать вашему начальству важные сведения из Португалии.

— Это не составит труда, сеньор…

— Неру да Силва, сеньор. Можно просто Николас, если вас устроит. Я ещё слишком молод, а вы солидный господин…

— Луиш Кардозо, сеньор да Силва. Так вы с некоей тайной миссией сюда?

— Не столько сюда, сколько в Гоа, но судно шло именно сюда. Я хотел бы попросить ссудить меня небольшими средствами до Гоа, сеньор Кардозо. Такое можно устроить?

— Гоа близко и многого не потребуется. Уверен, что сеньор де Мерсес, наш главный фактор, сможет удовлетворить вашу просьбу. Вы сильно похожи на местного жителя, дон Николас.

— У меня мать из Дамана, сеньор Кардозо. Но я воспитывался в португальском духе. Не подскажете, как долго можно ждать судна до Гоа?

— Можно и через неделю, сеньор. Но бывает, что и месяц надо дожидаться.

— Не дай Бог, сеньор! Я и так много времени потерял, пробираясь пустыней и Красным морем. Опасность преследовала меня повсюду!

— О! Сеньор, вы совершили такое путешествие! Интересно узнать, сколько времени вы сэкономили?

— В пути был почти три месяца. Уверен, что вокруг Африки я бы потерял намного больше.

Де Мерсес принял Ника необычно быстро, отложив все остальное.

— Что я могу для вас сделать, сеньор да Силва? — после приветствия спросил главный фактор.

— Мне срочно надо в Гоа, а средства мои полностью иссякли в дороге. Я сюда добирался через пустыню и Красное море. Пришлось даже пойти на убийство, сохраняя себя и те сведения, которые я должен передать вице-королю.

— О да, дон Николас! Я тотчас распоряжусь выдать вам денег для поездки в Гоа. Надеюсь, там вас снабдят всем необходимым. Вы ведь жалования в пути не получали, — улыбнулся де Мерсес. Он звякнул в колокольчик, появился писец и, получив указание, пригласил Ника следовать за собой.

— Надеюсь, вы зайдёте ко мне попрощаться? — Мерсес мило улыбался.

— Непременно, сеньор де Мерсес. И примите мои самые искренние заверения и благодарность за оказанную услугу. До свидания, сеньор де Мерсес!

Ник появился в порту тотчас, как получил деньги в количестве пяти крузадо, что было мало, но должно было хватить на месяц жизни, если придётся ждать так долго. Он послонялся в порту, задавал вопросы относительно судна до Гоа, Дамана и Диу.

Ему сказал один туземец, что скоро уходит судно в Диу, но, возможно, зайдёт в Даман, если заплатить капитану.

Капитан судна, местный мореход, внимательно смотрел на Ника и после раздумий спросил:

— Вы не португалец, сахиб?

— Нет, приятель. Но мне нужно в Даман. Когда твоё судно идёт туда?

— В Даман я не собирался заходить, но за один крузадо могу высадить в нём. Если согласитесь, то приходите через три дня к полудню. Я вас возьму.

Ник согласно кивнул и попросил:

— Я могу рассчитывать, что ты не скажешь никому про меня?

— Как скажете, сахиб. Мне это не трудно. Так вас ждать?

— Зачем ждать? Я буду ко времени. До полудня я буду на борту.

И вот ранним утром, солнце ещё не взошло, а туман скрывал от взоров форт Дамана, как капитан приказал лечь в дрейф, и с помощью лодки за кормой, переправил Ника на берег, затратив всего полтора часа стоянки.

Ник в нерешительности стоял на пристани Дамана, вспоминая те места, где провёл часть юности. До домика донны Луизы было всего четверть часа хода шагом. У дома он постоял, зная, что сестры там нет. Но хотел расспросить хозяйку, прежде, чем повидаться с нею.

На стук вышла незнакомая женщина из местных. Это оказалась служанка.

— Чего хочет сеньор? — спросила она с комичным акцентом.

— Мне донну Луизу повидать.

— Здесь такой нет, сеньор. Она точно здесь жила? Я тут недавно и мало что знаю. Подождите, я спрошу хозяйку, донну Мерседес. Может, она вас примет.

В дверях появилась не первой молодости женщина в приличном платье и с любопытством смотрела на молодого красивого сеньора.

— Это вы спрашивали сеньору Луизу, сеньор?

Ник галантно поклонился.

— Это так, сеньора. Я тут жил лет… около пяти у сеньоры Луизы. С сестрой Еленой.

— Да. Я помню. Она здесь давно не живёт, а сеньора Луиза в прошлом году умерла, царство ей небесное.

— Как жалко, сеньора. Тогда прошу простить меня за беспокойство. Извините, прошу вас, за ранний визит. Я надеюсь ещё повидать вас.

Сеньора сделала удивлённые глаза, пробормотала что-то и проводила Ника любопытным взглядом.

Перекусив в таверне, Ник прошёл к дому сеньора Жоземара Эскейру. Этот дом он хорошо знал, много раз был внутри, но сейчас он выглядел каким-то запущенным, старым и даже ветхим. Такое впечатление, что хозяин не в лучшем положении, и не может привести его в порядок. А прошло всего около пяти лет, как он покинул Даман.

Отойдя от дома, он наблюдал его некоторое время. Остановил местного мальчишку и спросил его, указав на дом:

— Кто в этом доме доживает свой век? Дом уж очень запущенный.

— Хозяина зовут дон Жоземар Эскейру, сеньор. Он обеднел уже давно, несколько лет назад. Я был тогда маленьким и ничего особо не помню, сеньор.

Ник, удивлённый, задумался. Емупоказалось странным, что такой богатый человек и вдруг так неожиданно обеднел. Однако, вспомнил, что он потерял судно и весь груз, а это большие деньги даже для Эскейру. «Он мне казался очень богатым человеком, — подумал он, вспомнив свои юношеские взгляды. — Как такое могло произойти?»

Он дождался, пока из дома вышла темнокожая служанка с корзинкой и заспешила на базар, расположенный за весьма ветхой городской стеной.

Ник последовал за нею и перед базаром остановил её, взяв за руку.

— Прошу простить, девушка, — начал он, спеша проговорить свои фразы, пока та не закричала с перепугу. — В вашем доме живёт сеньора Елена ди Эскейру?

— А зачем вам, сеньор? Или сахиб? — в глазах девушки метался страх.

— Мне просто надо знать это. Ведь это не тайна, надеюсь?

Она подумала и согласно кивнула.

— Нет, не тайна. Да, живёт. Это моя хозяйка.

— А дон Жоземар тоже там живёт?

— Конечно, сеньор. Вы знакомы?

— Конечно, моя милая красавица! Я бы хотел передать через тебя записку твоей хозяйке. Ты это сможешь сделать? Я тебе заплачу целый рейс за услугу. Это большие деньги, милая девушка.

Она секунду подумала и согласно кивнула.

Ник быстро нацарапал записку на клочке бумаги и передал девушке.

— Только лично в руки и никому другому. Муж не должен знать, — и протянул служанке листик и один рейс.

Та с озадаченным лицом смотрела в его синие глаза, и Ник понял, что девушка зачарована ими и выполнит все, что было приказано.

---

[1] Фарсанг, фарсах — персидская мера длины, расстояние, которое можно пройти пешком за час, или которое проходит караван до очередного отдыха. Около 5–6 км.

Глава 10

Елена со злым выражением лица смотрела в одну точку. Невесёлые думы портили её лицо. А ей было от чего задуматься. Муж Жоземар уже давно терзает её своими претензиями, особенно после катастрофы с судном, когда оно неожиданно пропало вместе с братом около пяти лет назад.

Она быстро сообразила, что он женился на ней не только из-за её привлекательности и своего благого чувства. Была и более прозаическая причина — деньги. Он домогался раскрыть тайну их с братом клада, о котором он узнал непостижимым образом. Вскоре она обнаружила, что в доме донны Луизы кто-то осторожно и тщательно искал чего-то. И всё это в отсутствии женщин в доме.

— Милая Елена, — говорила как-то донна Луиза с беспокойством. — Я два раза уже замечала нечто подозрительное в доме. Многие вещи лежат не так. Неужели кто-то роется у нас в вещах? Ничего не пропадает, но я замечаю.

— Дело в том, донна Луиза, что и я это заметила. Ведь я стала не так часто навещать ваш дом после замужества. И всё же…

И сейчас Елена вспоминала эти случаи, сопоставляла, и уже давно поняла, что интересует мужа. Они почти сразу после венчания стали ссориться, а потом Жоземар открыто потребовал от неё их клада, заявив зло и решительно:

— Я точно знаю, что твой братец оставил в доме клад, и достаточно дорогой, а у меня сейчас большие трудности с финансами.

— Как ты можешь об этом знать, коль я сама ничего не знаю, мой дорогой муж?

— В это трудно поверить! Вы с братом жили очень дружно, и он не мог от тебя это скрыть. Мне верный человек доложил, что Ник из Сурата привёз большие деньги. Мне трудно судить о них, но тысячу определённо. Это мне могло бы помочь восстановить пошатнувшиеся дела. Ведь судно с твоим братом пропало бесследно. А это потеря примерно такого же количества денег!

— Вроде бы ты не знал, как мы жили! — возмущалась Елена. Последнее время она стала понимать, что Жоземар вовсе не так влюблён в неё, и сейчас даже стал руки распускать. — Ник с трудом мог содержать нас и платить донне Луизе за комнаты. У нас даже служанки не было никогда, и я все сама делала по дому! Ты спятил, думая о таком, Жоземар!

— Я тебе не верю, стерва! Или ты отдашь мне ваши деньги, или я тебя буду медленно уничтожать, сучка!

Она не плакала. Она с детства мало и редко плакала, но сейчас, услышав от мужа такие слова, она залилась слезами, а на душе было так гадко, что даже жить не хотелось.

С тех пор они стали жить почти врозь, мало общались, а ей муж почти ничего не разрешал тратить на себя. Это больше всего её раздражало. Она помаленьку воровала золотой в месяц, и за это получала по лицу увесистую пощёчину и ворох оскорблений и упрёков. Каждую неделю супруг возвращался к вопросу о кладе, и Елена через пару лет стала сомневаться, что сможет выдержать его нажим и требования.

И только года два назад она окаменела и перестала волноваться и переживать. Не обращала внимания на его домогательства и занялась исключительно дочерью. Даже за дочь, он разражался упрёками, заявляя зло:

— Ты, никчёмная туземка! Даже сына не смогла мне родить! Никакого от тебя толку или пользы!

— На себя побольше смотри, благородный рыцарь, — усмехалась она и прикрывалась дочерью, когда тот готов был применить руки, как доказательство своей мужской правоты. — Сам ничего не можешь, а я виновата! Видел, кого в жены брал, сеньор!

— Ты все равно скажешь, где спрятаны деньги, потаскушка!

— Это ты шастаешь по проституткам, а я сижу дома с дочерью! Мне выйти в город стыдно в старом платье и стоптанных туфлях! Вспомни, что обещал перед свадьбой? Обсыпать драгоценностями обещал! А что теперь?

— За это ты у меня получишь, стерва! — и ударил её кулаком в лицо. Она с дочерью упали на пол, и дом огласился воплями и плачем перепуганной девочки. Елена с ненавистью глянула в его злое лицо, проговорив с омерзением и угрозой:

— Ты ещё заплатишь мне за свои издевательства, подонок благородных кровей! Господь защитит меня, а ты будешь проклинать день, когда тебя родила твоя мать-потаскушка!

Тогда он избил её основательно, и она две недели не могла показаться на людях, скрывая следы побоев. И после этого их отношения стали настолько холодными, что спали в разных комнатах и встречались очень редко.

И вот сейчас служанка с таинственным лицом подала ей смятый клочок бумаги, молвив загадочно:

— Это молодой сеньор с синими глазами просил передать вам, госпожа.

Елена удивлённо скорчила гримасу и развернула бумажку, разгладив её. «Дорогая сестрица! — было нацарапано на бумажке едва заметно. — Как видишь, я жив и здоров. Хотел бы встретиться с тобой. Мне надо многое тебе поведать. Будь завтра в церкви Святого Николая. Буду ждать с нетерпением».

Подписи не оказалось, но и так все было ясно и понятно. В груди поднялась горячая волна благодарности, и она тут же зашептала молитву, обращённую к Богу. Он внял её мольбам и сохранил ей брата! Это провидение Господнее! Это надежда на избавление и свободу!

Она строго глянула на служанку. Та с любопытством наблюдала за госпожой, ожидая чего-то ещё от неё.

— Хозяину ни слова, слышишь! — прошипела она строго и значительно.

— Я уже обещала тому молодому сахибу, госпожа, — опустила она голову.

Елена с волнением, вся горящая от нетерпения и надежды, вступила под своды церкви и огляделась. Народу было мало и Ника заметить было бы легко. А его она не заметила.

Села, держа дочку на коленях. Той было уже почти четыре года. Очень живая и синеглазая, как Ник, она вертела головой в разные стороны, мешая матери молиться и поглядывать по сторонам.

Кто-то сел сзади и она встрепенулась, полагая, что это Ник. Она скосила глаза, но услышала знакомый шёпот:

— Не оборачивайся. Скоро мы выйдем и поговорим. Тебе не надо было с собой брать дочь, Хел. Как её зовут?

У женщины дух захватило от волнения и радости. Согласно кивнула, понимая, что дочь тотчас всё поведает отцу, а это не стоило ему знать. Да и Ник чего-то опасался и правильно делал.

А Ник ещё прошептал:

— При дочери говорить не станем. Опасно. Отнесёшь её домой и выйдешь.

Ник перекрестился, прошептал молитву и вышел. Вскоре вышла и Елена. Ноги сами спешили домой. Она незаметно поглядывала по сторонам, но Ника не заметила. Тревога и сомнения вселились в её грудь. Прижимая ребёнка, она в уме молила Господа снизойти к ней и помочь в её трудной жизни.

Ник издали следил за сестрой. Потом так же издали стал наблюдать за домом. Через полчаса Елена вышла из дома, оглянулась, раскрыла зонт и неторопливо пошла в сторону рядов лавок, где торговали мелочью.

Ник прошёл мимо, обгоняя её.

— Иди за мной, Хел, — сказал он тихо и поспешил дальше, к воротам крепости. В порту они наконец встретились, и Елена бросилась к нему на шею, покрывая его лицо поцелуями и пуская скупую слезу.

— Где же ты пропадал, милый мой братик? Я так мучилась, терзалась, ничего о тебе не зная!

— Нас захватили пираты. Португальцев убили, туземцев и меня взяли с собой. Так я остался жив. А как ты тут с мужем?

— Ох, Ник! Хуже некуда! Он все добивается твоих денег, что зарыты в саду дома донны Луизы. Она, бедняжка, умерла!

— Я уже знаю, был там. Так деньги на месте?

— Должны быть. Но мне всё труднее сохранять тайну, Ник. Муж даже бил меня, пытаясь дознаться, где они. Я ничего пока ему не сказала, а теперь и подавно не скажу! Будь он проклят! Я его стала ненавидеть!

— Как он дознался о деньгах?

— Кто-то видел тебя, прикинул тяжесть твоей сумки, и доложил Жоземару. Его люди даже дом весь перерыли в поисках денег. Даже трудно было это заметить, дорогой мой братик! Мы с донной Луизой так боялись, особенно она. Я ведь перешла жить к мужу.

— Значит, деньги на месте, — проговорил Ник в раздумье. — Это меняет многое. А знаешь, сестрица, твой супруг приказал меня убить и без пиратов. Меня наверняка бы убили и пустили на корм рыбами. Теперь надо добыть клад, а тогда я займусь твоим супругом, сестрица моя дорогая! Так как звать твою дочку и мою племянницу?

— Муж сильно на меня сердится за дочь, и потому не хотел даже имени ей давать. А я назвала её Флорой. Она как цветок была, и с каждым годом становится все краше. Сам увидишь и поймёшь.

Они прогуливались в отдалении от бойкого места и перебирали всякие воспоминания, временами возвращаясь к действительности.

— Как получилось, что у твоего мужа стали дела такими плохими? — наконец спросил он.

— Я поняла, что он и раньше не блистал богатством. Только пыль в глаза пускал. А потом судно пропало, и он вовсе стал разоряться. Так и произошло, что он всё чаще и настойчивее требовал от меня твоих денег.

— Если я добуду эти деньги, то я смогу многое сделать. И прежде всего помочь тебе. Этого твоего супруга я намерен примерно наказать. Вздумал мою сестру бить, сволочь! — прорычал Ник и внимательно стал рассматривать её лицо. Он замечал изменения в её ещё очень молодом лице и это ещё больше его разозлило.

— Что ты задумал, Ник? — испугалась Елена и умоляюще смотрела на брата со смешанным чувством страха и обожания.

— Ещё рано об этом говорить, сестра. Постарайся, чтобы никто, особенно твой муж, не узнал про меня. Я ведь изменился, а? — и Ник пытливо уставился в её голубые глаза. — Ты тоже изменилась, хотя меньше, надеюсь.

— Да, Ник. Ты изменился, повзрослел, стал даже выше и как-то грузнее, хотя и тощий. Отпусти бороду побольше и волосы не подстригай — и тебя будет не так легко узнать.

Они медленно прошли в крепость, Ник попрощался с сестрой.

— Приходи в церковь через день в тоже время — я буду там поджидать тебя. Я постараюсь долго не возиться с кладом. Но ты будь осторожнее.

Они не стали целоваться, боясь, что кто-нибудь это подметит и доложит мужу, что никого из них не устроит.

Ник жил в туземном квартале в довольно убогой комнатке, снимая её у худющего, пожилого и очень тёмного лицом гуджаратца. Постоянно говорил с ним на его языке, вспоминая и восстанавливая говор.

Вскоре, не прошло и десяти дней, он освоился здесь, нашёл нескольких с виду довольно подозрительных парней, и стал их приручать.

— Вы можете хорошо заработать, ребятки, если будете мне подчиняться и выполнять мои указания.

— Только прикажите, сахиб, — ответил парень лет двадцати с небольшим.

— Мне хотелось бы испробовать вас в деле не очень сложном, но оно может вам принести по три рейса на душу.

— Мы с удовольствием примем ваши условия, сахиб.

— Я ещё сам не готов к делу. Надо с недельку подождать. А пока вот вам рейс для начала. И обо мне ни слова. Никому, понятно?

— Будьте спокойны, сахиб. Своих мы никогда не выдаём и не предаём.

Ник тем временем думал, как добыть незаметно свои деньги и навредить мужу Елены. И план созрел. Его осуществить казалось не так трудно, тем более что супруг новой хозяйки дома донны Луизы на три дня уехал по своим делам, и хозяйка осталась одна со служанкой.

— Завтра ночью будьте готовы выполнить мой план, ребята, — сказал Ник самому старшему из троих ребят.

— Что делать надо, сахиб?

— Проникнуть в дом одной сеньоры, немного напугать. Обязательно произнести в её присутствии имя Жоземара. Запомните?

— Жоземар. Запомним, сахиб. Что ещё?

— Будете искать в доме что-то, что вам приказал найти этот Жоземар. Но помните, что больше двух-трёх раз его имя не упоминать. И то вскользь. Будете спрашивать клад монет и драгоценностей, которые и ищете. Ничего брать себе не надо. Меня с вами не будет. Вы должны продержаться до моего сигнала. Тогда быстро уходите, опять напугав женщин. Слегка!

— И за это вы, сахиб, дадите нам денег? — спросил старший парень, алчно блеснув глазами.

— Обязательно. Как договорились. Если все сойдёт гладко, то и добавлю немного. Будете довольны.

— Будем поджидать вас, сахиб, здесь.

— Нет. Мы под вечер пройдём в город, а то ночью вас не пустят туда. И там вы затаитесь где-нибудь до утра. С женщинами постарайтесь быть погрубее, но не трогать. Лучше связать перед уходом, а то поднимут шум, и нас будут искать. Всё понятно?

Парни переглянулись и дружно закивали головами.

Перед закрытием ворот, все четверо отправились в город. Там Ник, прикрывая веками глаза, словно подслеповатый, сел в таверне и заказал вина и закуску, вручив хозяину дополнительный рейс, чтобы не выгнал туземцев.

После наступления темноты обошли город, посмотрели на дом, куда собрались залезть, определили место, где туземцы будут дожидаться утра.

— В дом проникнете сами. Я буду занят другим делом.

— А что за палка у вас, сахиб? — спросил один из парней.

— На всякий случай. Для защиты от собаки или от кого ещё.

Они долго ходили по узким улицам города, стараясь не попасться на глаза жителям и редким патрулям полупьяных солдат.

— Можно приступать, ребята, — сказал Ник, и все направились к дому. — Смотрите не перепутайте. Полчаса нужно продержать женщин в страхе, и после моего сигнала можете сворачивать всё и уходить. Пошли.

Он проследил, как ребята проникли в дом, взломав заднюю дверь. Сам он в темноте проник в сад, насадил на палку узкую лопату и быстро отыскал нужнее место. Оглядываясь, принялся копать. Это продлилось не больше десяти минут. Кувшин был на месте, и парень радостно вздохнул. Рядом находился второй. Ник торопливо стал пересыпать содержимое в два вместительных мешочка. Наполненные, они оказались весьма тяжёлыми.

С глухо бьющимся сердцем Ник осторожно перелез через ограду и свистнул. Подождал за углом, пока его ребята покажутся, и молча присоединился к ним. Те с любопытством посматривали на него, спросить не осмелились, а Ник заметил тихо, оглядываясь:

— Вы идите куда договорились, и завтра получите ваши деньги. Меня не надо искать. Я сам вас найду. До скорого, ребята! С женщинами всё в порядке?

— Сидят и от страха вращают глазами. Мы их припугнули. До рассвета им не освободиться.

Ник кивнул и поспешил уйти, направляясь к маленькой гостинице, куда можно было устроиться в любое время суток. Всего четыре комнатки, он ещё со вчерашнего дня договорился на одну из них.

Заспанный хозяин долго не открывал, но узнав своего вчерашнего постояльца, впустил, с подозрением уставившись на его сумки.

— Разбудите утром пораньше, сеньор. Надо успеть на судно.

— Не извольте беспокоиться, сеньор. Спокойной ночи вам.

Ник закрыл дверь, задвинул грязные занавески на зарешеченном оконце, разделённом столбом посередине. Дверь укрепил единственным стулом и, не зажигая лучину, лёг спать, задвинув сумки под кровать. Рядом положил заряженный пистолет и длинный кинжал.

Спал плохо, часто просыпался, прислушивался и потом долго не мог заснуть. Утром сделал вид, что с трудом проснулся, хотя уже не спал. Хозяин поспешил принести завтрак, Ник довольно щедро расплатился, и ушёл, спеша побыстрее покинуть город.

Он легко прошёл ворота, делая усилия, чтобы не показать тяжесть сумки.

Вернулся к себе в комнатку и спрятал под низкий топчан сумку, боясь с ней расстаться. Долго сидел в раздумье. Такую сумму денег трудно скрыть и в голову ничего не приходило. Разозлившись, он открыл сумку и просмотрел содержимое двух мешочков. Один потяжелее, был наполнен монетами. Посмотрев на дверь, и укрепив её, он стал пересчитывать монеты. Это заняло много времени, и он устал и отвалился на топчан, блаженно вздохнув. Монет оказалось около тысячи всякого достоинства. Он в уме прикинул в пересчёте на крузадо — получалось намного больше двух тысяч. Относительно украшений и драгоценностей он ничего не мог сказать. Лишь приблизительно мог определить их стоимость. Ему казалось, что их тоже было не менее четырёх тысяч. И с этими богатствами ему теперь придётся носиться и томиться страхом.

Уже сейчас он боялся выйти из дому, и не знал, как поступить. В туземном городе ему было неуютно и подозрительно. Но надо расплачиваться с ребятами. Пришлось затолкать сумку под топчан, завалить всё это хламом, который удалось найти у отсутствующего хозяина.

В таверне он разменял несколько рейсов на медяки, нашёл парней, уже с нетерпением ожидавших вознаграждения.

— Наконец, сахиб! — воскликнул старший. — Принесли?

— Как обещал, ребята. Не ходили в город?

— Зачем? Вы сами не советовали. Это уже не наше дело.

— Правильно. Получите свои обещанные, — и Ник протянул пять рейсов, подумал немного и протянул всю горсть мелочи на три рейса. — Вы заслужили большего, ребята. Спасибо. Теперь никому про меня ни слова.

— Понимаем, сахиб, — все поклонились Нику и с удовольствием удалились, а Ник посмотрел им вслед и тоже пошёл к себе, купив еды дня на два. Хозяина попросил приготовить и накормить его.

Он продолжал с тревогой думать о деньгах. Куда их пристроить и как сохранить. Стал на час-полтора выходить в город и интересоваться наличием банка и купли недвижимости. Скоро узнал, что землю или дом можно купить вполне за сносную цену. Сейчас здесь португальцы уже заканчивали свою деятельность, и это не стало для Ника трудной задачей.

Он редко встречался с сестрой. Ничего о деньгах ей не сказал, опасаясь её болтливости, хотя знал её, как серьёзную и надёжную девочку. Лишь дал два золотых крузадо, обменянных у ростовщика, куда сдал одну из драгоценностей за двести монет.

— Что ты собирался предпринять против моего мужа? — как-то спросила она.

— Что-то последнее время я склоняюсь, что это ни к чему, Хел. Зачем мне лишние заботы и рискованные предприятия?

— Ты обещал мне помочь, Ник! Я больше не могу с ним жить!

— Что ж ты хочешь, чтобы я его убил? Это будет слишком рискованно.

— А деньги ты уже достал?

— Одному мне трудно это сделать, а помощников трудно найти. На них нельзя положиться. Но ты не переживай. Это не уйдёт от нас.

Ник присмотрел для себя приличный дом на четыре комнаты и пристройкой для прислуги. Даже сговорился с хозяином за тысячу крузадо, чтобы купить его с большим участком земли. Тот собирался уехать в Португалию и распродавал имущество по дешёвке.

— Вы, сеньор, скоро всё это сможете продать самое меньшее за полторы тысячи, — говорил хозяин. — Дом построен всего одиннадцать лет назад и вполне крепок и надёжен.

— У меня нет таких денег, сеньор. Могу предложить украшения, на такую сумму. Часть могу и деньгами, но не больше половины.

— Надо посмотреть на ваши вещи, сеньор.

— Я принесу. Жалко расставаться с фамильными вещами, но и держать их я не собираюсь. Мне нужен дом, а украшения… Семья должна быть для этого, а…

— Понимаю, сеньор. Приносите и мы сторгуемся.

Через день Ник принёс украшения, как он считал, на те пятьсот монет, что обещал хозяину. Тот долго рассматривал их, щелкал языком и смотрел в увеличительное стекло. Потом молвил, вздохнув:

— Надо бы посоветоваться с оценщиком, сеньор. Вещи хорошие, не спорю, но… — он с сомнением посмотрел на Ника.

— Как желаете, но я не могу ждать больше, сеньор. У меня есть на примете тоже хорошее предложение… Мы сможем с вами встретиться и договориться, если тот хозяин тоже заартачится. Посмотрю, что будет выгоднее.

— Зачем же так сразу, сеньор! Можно и так сделать, что вы будете довольны. Оценщик может прийти через десять минут. Я пошлю слугу.

— Прошу вас, сеньор, — согласился Ник. — Но постарайтесь это сделать побыстрее. Мне дорого время, сеньор.

Хозяин позвал слугу, отдал распоряжение, после чего принялся угощать Ника вином, печеньем и фруктами, что поставила на стол его супруга, стрельнув на Ника глазами.

Ник слегка улыбнулся, принимая знак внимания. Отпил пару глотков, погрыз сахарного печенья, вспомнил Иветту. Захотелось её увидеть. Ведь у неё от него должен быть ребёнок. Елена ничего не успела ему сказать, занятая, как и он, более важными делами,

И мысль о жене возникла внезапно. Он смутился, но недолго. Лишь ощутил плотское желание и нежность к сыну, которого давно не видел. Уже полгода.

Хозяин с интересом наблюдал молодого Ника, а затем спросил с улыбкой:

— Такое впечатление, что вы, сеньор, очень далеко отсюда.

— Вы правы, сеньор. Я вспомнил семью. Жена у меня красавица, и сын маленький, и никогда не узнает отца, когда я приеду к нему.

— Вы далеко живете?

— Да, сеньор. В Испании, в Севилье. Но моя жена настоящая португалка, не то, что я. Очень хочется побыстрее устроиться здесь и привезти семью.

— Собираетесь дело своё завести?

— Как только соберу достаточно денег. А это теперь не так легко, — он грустно улыбнулся.

— Вы правы. Я тоже, помня старые времена по рассказам стариков, приехал сюда, но ничего не сумел сделать. Вынужден возвращаться. Жена настаивает.

— Вот и я хотел бы попробовать, хотя успеха тоже могу не добиться. Не те времена, сеньор. Сто лет назад тут легко сколачивались огромные состояния. Но что из этого получилось? Практически ничего.

— Тут вы правы, сеньор, — заметил хозяин, соглашаясь.

Их разговор прервал приход оценщика. Сгорбленный старик с седой шевелюрой и бритым лицом выглядел смешно, но в то же время уважительно. Он поздоровался учтиво, но без заискивания.

— Ну-с, сеньоры, что вы мне предложите? Посмотрим!

Ник придвинул украшения и два камушка зеленоватого цвета. Старец водрузил на глаз линзу и начал с камушков. Долго не смотрел. А подняв глаза, молвил равнодушно:

— Эти много не стоят, — и записал на клочке бумаги цифры. — Мутноваты, и отшлифованы не очень тщательно. Посмотрим, что дальше.

Торгующиеся с напряжённым вниманием следили за стариком. Тот скрупулёзно рассматривал украшения, записывал и приступал к следующему. Наконец с усталым лицом выпрямил согбенную спину, посмотрел на заказчика.

— Вот цены вещиц, сеньор, — он подсчитал свои цифры. — Всего на пятьсот семнадцать крузадо, сеньор. С вас три крузадо за работу.

Ник был доволен. Его оценка мало отличалась от мастера. Оценщик спрятал свои три монеты и откланялся.

— Итак, сеньор? — вскинул Ник глаза на собеседника. — Вы удовлетворены?

Тот долго молчал, но всё же молвил неуверенно:

— Что с вами делать, сеньор. Гоните остальные, а я оформлю у нотариуса купчую. Я согласен на ваши условия.

— Я оставлю вам эти вещи, а после получения бумаг вручу остальное. Но не советую особо тянуть с этим. Или лучше можно пойти вместе к нотариусу. Ради такого дела можно и потратить время.

Сеньор не выразил удовольствия, но согласился.

К концу дня бумаги были готовы, пошлины и гонорар уплачены, и Ник получил акт на право собственности на дом и участок земли.

— Когда я смогу вселиться в дом, сеньор? — спросил Ник.

— Судно уходит через пять дней, дон Николас. — Я прошу вас эти пять дней. Жена никак не хотела бы жить это время в гостинице. А вот и она с угощением. Прошу скрепить сделку отменным вином, и чем Бог послал. Моя дорогая, присядь с нами. Молодой человек вряд ли будет против.

Женщина с явным удовольствием присела поближе к Нику и положила ему на тарелку самый лучший кусочек жаркого с рисом и подливкой, пахнущей пряностями, украсила зеленью и мило улыбнулась.

И опять Ник вспомнил семью, Алму и сыночка. Он бросил внимательный взгляд на женщину. Отметил её относительную молодость и привлекательность, с тоской ощутил недостаток женщины в его жизни. Видимо это отразилось в его взгляде, и женщина слегка покраснела, а сам Ник смутился и оба засмеялись непонятно с чего.

Супруг настороженно посмотрел на жену, промолчал, но его настроение ухудшилось, а жена опустила голову к тарелке и выпила вина.

Разговор не клеился, Ник поспешил сослаться на дела и откланялся, заметив сожаление на лице хозяйки.

Идя домой, он улыбался, вспоминая женщину, ощущая потребность в ней… или кого другого. Это будоражило воображение, волновало, заставляло думать только о женщинах. И тут же всплыла Иветта. Опять она и опять захотелось узнать о ней побольше и о её ребёнке. Его ли он, или?.. Сомнения не покидали его.

Встретившись с сестрой, он прежде всего спросил об Иветте:

— Я всё ещё ничего не знаю об Иветте, Хел. Как она, что с нею?

— Всё у неё хорошо. Так, во всяком случае, говорит. Я её редко вижу, но она заходит ко мне. Знает о тебе и позавчера спрашивала. А что, опять интересуешься? — стрельнула она глазами.

— А почему бы и нет? — ответил он тоже улыбкой. — Она изменилась?

— Да! У неё двое уже, не то, что у меня. Ты можешь посетить её… вместе со мной. Это не будет бросаться в глаза.

— Ты серьёзно? — встрепенулся Ник. — Когда же?

— Дня через три, если ты не против.

— Хорошо. А твой муж знает про меня?

— Не думаю. Он больше по тавернам шляется и мало чем интересуется. Разве что твоими деньгами. Что у тебя с ними?

— Да всё идёт хорошо, Хел. Скоро они будут у меня, надеюсь. Твой муж в какой таверне больше сидит?

— «Под смоковницей», — ответила сестра и мельком посмотрела на брата с затаённой надеждой. — А зачем тебе это?

— Хотел бы посмотреть на него, что он теперь представляет.

— Ты его можешь и не узнать, Ник. Он так точно сильно изменился за эти годы. Да и тебя он может не узнать. Слегка подкраситься — и точно не узнает. Могу помочь в этом,

— Да? Это хорошо бы. Где можно это устроить? Пойдём ко мне завтра и я предоставлю себя в твоё распоряжение,

— Когда? А ты знаешь, что о тебе говорят у нас? Две знакомые меня видели с тобой, — она засмеялась весело и задорно.

— Ну-ка поведай! Это интересно.

— Они так завидуют мне! Не узнали тебя и думают, что ты мой любовник! Клялись сохранить это в тайне. Да трудно поверить.

— Как бы твой супруг не узнал, — а некоторой тревогой заметил Ник.

— Пусть! Уже надоела мне эта жизнь. А к битью я уже попривыкла немного. Эти две подружки так настойчиво просят их познакомить с ними.

— Они разве не замужем?

— Замужем! Как же! Но ты же знаешь, как у нас женятся. Редко кто по любви, вроде меня, дуры. Вот и ищут приключения. А ты их просто очаровал! Не отстают от меня. Хоть близко побыть с тобой охота им. Чудные такие! Но я их хорошо понимаю. Представляю, как им приходится с нелюбимым мужем. Да и старым, как правило. Или намного старше, лет на пятнадцать. А ты почему никогда не говорил о своей жизни? Неужели так и остался свободным при твоей внешности? Или ещё не нагулялся?

Ник улыбнулся, помолчал, но сказал:

— Представь себе, милая сестрица! Ты уже тётка. У меня есть сын и отличная жена. Её звать Алма Маррета Неру да Силва. Кстати, и у меня такая фамилия, сестрица. Взял жены. Мне понравилось такое.

— Боже! Как ты осмелился? Невероятно!

— Пусть тебя это не беспокоит, Хел. Это мелочи. Не хотел иметь непонятную фамилию. Вечные расспросы, недоверие и подозрительность. А так всё вполне пристойно и ясно. Никаких вопросов и любопытства.

— Как же ты осмелился бросить семью на такое длительное время? Она там одна, с ребёнком! Ужасно!

— Я обещал через год-полтора вернуться. Прошло немного больше восьми месяцев. Время ещё есть.

— А кто она? Из богатой семьи, состоятельная?

— Она всё потеряла. Её судно захватили пираты, а на нем был и я после плена в Аравийском море. Мы сразу обратили друг на друга внимание, и я к себе в каюту её взял. Потом мы бежали, спасая её от смерти. Так мы оказались в столице Бразилии Баие. Она, кстати, там и жила, и её судно просто не успело уйти, как наша эскадра ворвалась в порт и все суда там захватили.

— Господи! Ник, как ты всё это выдержал? Это же так далеко! И где твоя семья живёт теперь?

— В Севилье! Мы посетили её отца на границе с Испанией, потом не стали возвращаться в Португалию. Поселились в Испании. Там и родился наш сын. У него имя Витор Сафроно. Как у отца. Мы так договорились с Алмой.

— Ну и дела, братик! Значит, я уже тётка и, возможно, никогда не увижу своего племянника! А хотелось бы. Пусть бы наши дети подружились и жили рядом. И вообще… — в голосе Елены звучала грусть.

— Ничего нельзя предугадать, Хел. Всё в руках Всевышнего. Ладно, сестрица, мне пора делами заниматься. Значит, завтра встречаемся.

После обработки лица Ника он стал совсем мало узнаваем. В таком виде он решил посетить таверну «Под смоковницей» и посмотреть на супруга сестры.

Было предвечерье, и тот уже сидел там. Ник с трудом узнал его. Обрюзгший и неопрятный. Былая красота исчезла, и Ник понял, как приходится сестре с этим потерявшим жизненную струю человеком.

Он сел за стол, стараясь держать сеньора Эскейру перед глазами. Тот пил, мало ел и бросал сальные взгляды на вертевшихся здесь же местных гулящих девок. Те на него почти не обращали внимания, а на Ника тотчас обратили, но парень безразлично отвергал их претензии и посягательства на их ласки.

Вернувшись домой, в свою комнатку, больше похожую на хижину для скота, он погрузился в вспоминания, и вдруг остро ощутил некоторую опасность, связанную с супругой, любимой Алмитой. Это чувство не проходило довольно долго и оставило неприятный осадок.

На следующий день он встретился с сестрой и вместе пошли к Иветте. Та об их визите знала, предупреждённая Еленой.

— О! Ник! Наконец-то ты осмелился появиться у меня! — голос Иветты выдавал волнение, граничащее с растерянностью и восторгом. — Я не могла поверить, что ты жив и вернулся! Проходите же, мои дорогие! Мужа нет. Он днём всегда занимается делами. Они идут не очень, но всё же…

Ник внимательно наблюдал за Иветтой, видел, что та тоже очень заинтересована им. Но в это время вбежала девочка лет четырёх и остановилась на пороге, видя, что в доме чужие. Иветта немного растерялась, но тут же молвила, обращаясь к дочери:

— Иннес, познакомься с дядей Николасом, — и посмотрела на молодого человека.

— Какая ты симпатичная, Иннесита! — воскликнул Ник и протянул ей куклу, купленную для этого случая. — Я долго выбирал покрасивее. Нравится?

— Да, — несмело ответила девочка и взяла куклу, прижав к себе. — Спасибо, сеньор Николас.

Ник улыбался, несколько растроганный и удивлённый. Елена тоже заметила его состояние, но ничего не спросила, лишь перевела взгляд на подругу.

— Ну что вы стоите, проходите в гостиную. — Иветта засуетилась, а Ник постоянно переводил глаза с матери на дочь, силясь найти свои черты. И нашёл.

У девочки были синие глаза, смуглая кожа удлинённого лица, каштановые волосы и прямой носик. Иветта замечала его пытливый взгляд, смущалась и с заметным волнением накрывала стол, отстранив служанку.

— Ник, тебе так понравилась Иннес? — спросила Елена, заметив неотступное внимание к девочке.

— Конечно! Я так мало общался с детьми, а сына видел слишком маленького и мало, что естественно, примеряю своего ко многим детям.

— У тебя есть сын? — воскликнула Иветта и расширила глаза.

— Что тут такого? Я взрослый человек и уже женат. И у меня красивая и любящая жена. Я по ней сильно тоскую и рвусь вернуться к ней в Севилью.

— Ты в Испании живёшь? Вот так дела! — Иветта была немного шокирована и не скрывала этого, хотя Елена наблюдала за всем, тут происходящим.

— По-моему, у вас тут какая-то тайна, мои милые! Кто поведает мне о ней?

— Полагаю, что никто, — ответила Иветта, — потому что её нет. Я, например, сильно удивилась его женитьбе. Он ведь так ещё молод. Не ожидала! Совсем не ожидала! — и Иветта устремила вопросительные глаза на Ника.

— У них такая странная романтичная история, Иветта, — заметила Елена. — Ник был пиратом, поневоле, но пиратом. И он захватил свою будущую жену в плен. Представляешь? Как это романтично!

— Сколько же твоему сыну лет, Ник? — не унималась Иветта.

— Каких лет, Иветта? Ему всего, — он задумался, считая, — ему только около года. Точнее одиннадцать месяцев. Совсем маленький!

— Боже! — только и проговорила Иветта в смятении. — Как мы быстро стареем! Уже прошло столько лет, и у каждого свои дети! Да!.. — она не закончила и на секунду забыла роль хозяйки.

Они проболтали почти до вечера, когда Иветта заторопилась.

— Скоро должен прийти муж, друзья. Лучше не попадаться ему на глаза. Он у меня достаточно ревнив и может учинить мне скандал.

— А дочка? — спросил Ник заинтересованно. — Не проболтается? И где твой второй ребёнок?

— Он ещё не ходит, я его оставила на попечение служанки и Иннес. Сестра очень его любит и постоянно возится с ним. Ему чуть больше года, но я его ещё кормлю грудью. Иногда.

Елена спросила брата, выйдя от Иветты:

— Что-то я не поняла, брат, с какой стати ты так заинтересовался дочкой Иветты? Постоянно смотрел на неё и разговаривал.

— Я уже говорил тебе. Что тут добавишь? А Иветта, похоже, сильно разочарована моей женитьбой. Чего она ждала?

— Трудно сдавать. Мы об этом почти никогда не говорим. Она постоянно меняем разговор, как только я завожу его о тебе.

— Мы ведь увлекались друг другом. Может, у неё осталось что-то с тех времён. Кто вас, женщин, поймёт.

Глава 11

Время бежало быстро. Ник уже давно переселился в новый дом, и это так удивило Елену, что она два дня не хотела с ним разговаривать.

— Почему такое недоверие ко мне, Ник? — упрекала она брата. — Я никогда не была болтливой. И вдруг такое! Ты мена обижаешь, братик!

— Да полно тебе! Просто я не хотел лишний раз волновать тебя. Муж мог заметить и устроить тебе дополнительную взбучку. Нужно тебе это?

— Всё равно, Ник! Больше так не поступай. Ты видел моего мужа?

— Заглядывал в таверну. Посмотрел. Развалиной скоро будет. Совсем уже сник и толку с него больше не будет. При отце он ещё держался, а потом держаться было нечего, и он опустился.

— Ты дашь мне немного денег?

— Обязательно! Ты же моя сестра и деньги не только мои. Сколько тебе нужно?

— Много мне нельзя, но на платье хорошо бы. А то ещё отнимет мой благоверный. Так что не раскошеливайся. Десять крузадо вполне хватит.

— Учти, что у тебя имеется свой дом, который я для этого купил. Всегда можешь там жить сколько угодно.

— Спасибо, но пока этого не требуется.

Неожиданно, когда Ник с сестрой прогуливались в порту, смотря на суда под погрузкой, мечтая когда-нибудь и самим вот так погрузиться и уехать, Елену окликнул мужской голос. Она обернулась и ужаснулась, заметив шагах в пятнадцати супруга, уже сильно подвыпившего и с угрюмым видом надвигавшегося на них.

— Так ты воспитываешь мою дочку, стерва? — зарычал он, подойдя почти вплотную. От него разило спиртным, и он слегка покачивался. — Любовника подцепила, шлюха! Я тебе…

Он не закончил, как Ник схватил его за потную руку, готовую ударить её,

— Ну-ка заткнись, пьяница! — проговорил Ник негромко. — Не смей поднимать на женщину руку, негодяй!

— Да я… да я… убью, гадину! Изменница проклятая! Придушу, вернись ты домой! Выгоню вон, блудница! — и опять замахнулся на неё.

Он бы и ударил, потому что Елена даже не увёртывалась и не защищалась. Но Ник опять схватил его за руку и крутанул её, завернув за спину. Тот взвыл и разразился ругательствами и угрозами. Ник ударил его под зад ногой, толкнул, и тот не устоял на ногах. Он секунду лежал в недоумении, вскочил не очень уверенно и бросился на молодого человека.

Уже собралась небольшая толпа зевак, радуясь бесплатному зрелищу.

Ник встретил его кулаком в лицо. Кровь потекла из разбитого носа. Сеньор Эскейру пошатнулся, крутнул головой и снова полез драться. Снова получил в голову и чуть не упал. Ник бил не очень сильно, щадя сестру.

В руке пьяницы блеснул клинок ножа. В толпе ахнули.

— Брось нож, дурак! — крикнул Ник, готовясь к худшему.

— Сейчас ты у меня получишь, подонок, соблазнитель чужих жён!

Ник не успел ничего ответить. Нужно было уворачиваться от секущего и опасного удара. Клинок лишь чуть задел его рубашку. Ник опять ударил ногой по почкам. Промахнулся и попал по ягодице. Это было жутким оскорблением, и сеньор Эскейру побелел от ярости. Бросился вперёд и Ник с трудом избежал удара в живот. Но нож всё же зацепил его руку, и кровь окрасила рукав уже разорванной сорочки. В толпе завыли от возбуждения.

Ник забыл, что у него на боку болтается укороченная шпага и продолжал защищаться без оружия. Наконец ухватил руку Эскейру и крутанул от себя. Тот ослабил хватку, и нож погрузился в его живот почти до рукоятки. Глаза пьяницы расширились, рот открылся, обнажив уже не все зубы. Он стал слабеть и Ник медленно опустил его на землю, осторожно положив на спину.

Руки Эскейру прижимали рану, которую закрывал его же нож. Ник оглянулся. Толпа молчала, а Елена, закрыв рол ладошкой, вытаращила глаза, не отрываясь в ужасе смотрела на мужа.

Появились стражники. Толпа с удовольствием рассказывала всё происшествие, поглядывая на сеньора, уже затихавшего.

— Вы кто такой, сеньор? — спросил капрал грозно. — Как произошло это… преступление?

— Он сам напоролся на свой же нож, сеньор капрал, — ответил Ник. — Люди всё это сами видели. Я даже не применял свою шпагу. Он напал на мою сестру, и я вынужден был защитить её.

— Это ваша сестра? — кивнул он на Елену, так и застывшую у тела умирающего мужа. — Донна, этот сеньор правду говорит?

Она посмотрела на капрала и утвердительно закивала. Потом молвила:

— Он хотел и меня прирезать, сеньор! Он постоянно избивал меня!

Капрал опросил людей в толпе. Все стояли за Ника. Капрал подумал и махнул рукой. Посмотрел на раненого.

— Ему никто не поможет, сеньоры. И мучиться осталось совсем мало. Готовьтесь к похоронам. Забирайте его домой. Сеньоры, вас могут ещё вызвать в полицию для дачи показаний. Ваши фамилии?

Ник и Елена назвали, себя и капрал, записав все, удалился. Толпа смотрела на агонию Эскейру, ожидая кончины последнего. Он никак не хотел расставаться с жизнью. Хрипел, стонал, но жил. Кровь сочилась из него, растекаясь ручейком, впитываясь в пыль.

Ник нанял тарантас, ему помогли погрузить раненого, и они пошли в город. Раненого положили на кровать, пригласили доктора. Тот осмотрел его, покачал головой, проговорил мрачно:

— Не выживет, сеньора. Задеты, судя по всему печень и кишки. Ему жить часа три-четыре. Я ничем не могу ему помочь.

Он ушёл, а Эскейру стал тихим голосом просить:

— Дай пить, стерва! Умираю, так хоть дай воды!

Ник отрицательно покачал головой, мол нельзя. Однако раненый умолял, ругался, и Елена уступила. Он жадно пил, пил много и удовлетворённо откинулся на подушку. Потом боль скрутила его и он закричал. Опять просил пить, но в этот раз никто не подал ему воды. Служанка стояла с кружкой в руке, и боялась приблизиться.

Через час крики и стоны стали затихать, а ещё через полчаса вовсе стихли и раненый впал в беспамятство. Скоро его дыхание умолкло, лицо быстро становилось воскового цвета — отмучился. Послали служанку за священником и в похоронную лавку — купить гроб и всё необходимое.

Сеньора Эскейру отпели, похоронили и даже помянули.

Ник всё это время оставался в доме сестры, утешал её и ободрял.

— Ник, дорогой, признайся, ты нарочно его прикончил? — горестно спросила сестра и просительно смотрела на брата.

— Как сказать, сестра. Можно и так сказать. Помню, что мысль об убийстве мне тогда не пришла в голову. Но я мог предотвратить смерть.

— Пусть Господь тебя простит, Ник. Мне жаль, но это судьба. Он шёл к своему концу и достиг его. Царство ему небесного! Аминь!

— Да, сестра! Пусть земля будет ему пухом, а душа пребывает на небесах. Надеюсь, ты не станешь убиваться и горевать целый год. У него есть родственники?

— Какие-то есть, но близких нет, как я знаю. Отец умер вскоре после потери судна, на котором ты ушёл в море. Брат его старший живёт в Португалии.

— Значит, ты единственная наследница, Хел. Завещание имеется?

— Понятия не имею. По-моему он ничего такого не писал. Был ведь достаточно молодой и ещё не думал об этом. Я посмотрю его бумаги. Их не должно быть много.

Прошло ещё около трёх месяцев. Ник стремился в Испанию, но пока не устроил дела сестры. И дочь Иветты его тоже волновала и заботила. Никак не мог придумать, как ему оставить ей хоть немного на будущее.

Наконец встретился с бывшей любовницей и прямо сказал:

— Иветта, я хотел бы оставить нашей дочери немного денег для её венчания. Как это сделать? Сделать, чтобы они сохранились до времени её брака?

— Только зарыть, как клад и ждать, Ник, — ответила она, с сожалением понимая, что шансов у неё больше не осталось. Её попытки вновь сблизиться не увенчались успехом. Ник думал только об Алмите.

Иветта даже жаловалась Елене, говоря, ей со вздохами:

— Ты знаешь, подруга, твой брат даже не думает обо мне! Только о своей ненаглядной жене! Вот невезение и тоска!

— Неужели он так тебя интересует, подруга?

— Ещё как! До сих пор не могу забыть его ласки. Мужу до него, как до небес! И как он может так держать себя? Вот повезло его жене! Хотела бы я взглянуть на неё!

— Самой охота, да уж слишком далеко и опасно туда забираться.

Ник видел, что сестра полностью оправилась от потрясения и зажила весело и спокойно. Наслаждалась тишиной в доме и достатком. Ник уже завёл себе довольно прибыльное дело, затратив на него половину своего капитала. И уже начал окупать затраты, надеясь вскоре получать прибыль. Он контрабандой отправлял пряности и восточные товары в Сурат, где продавал английским купцам, получая двадцать пять процентов дохода. В Европе за этот товар купцы получат около ста, но и риск был огромен. Штормы, пираты и обычные трагедий на море оставляли им тоже не так много.

— Сестра, я намерен вернуться в Испанию. Тебе следует продолжить управлять моим делом и получать прибыль. Будешь раз в год пересылать мне половину, на остальное жить и копить для дочери и сына. У меня имеется хороший управитель делами, но за ним надо смотреть. Может воровать — и ты останешься без дохода. Пока я здесь, начинай присматриваться к делам.

— Разве это женское дело, милый мой братик? Смогу ли я справиться?

— Захочешь жить прилично — так справишься, милая Хел! Не так страшен чёрт, как его рисуют. Зачастую он вовсе не страшен. Тут ничего сложного нет. И побольше читай и пиши, пока не всё забыла. Без этого действительно трудно будет управиться со всеми делами. Во всяком случае, моё дело скоро будет тебе давать тысячу крузадо в год чистой прибыли. Этого вполне хватит для безбедной жизни.

— А дальше как? Вдруг я ничего не смогу и деньги пропадут!

— Подыщи себе приличного мужа. Ты ещё очень молода и красива. Лишь бы не ошибиться, как в первый раз. Вдвоём вы легко со всем справитесь.

С целью ознакомления сестры с делами, Ник взял её с собой к дальнему очень богатому и знатному заминдару[1], землевладельцу Сайду Сахибу. Дворец этого заминдара находился в шести легуа от Дамана, ехать пришлось в коляске с лошадьми в поводу. Их сопровождали три воина Сайда, присланные в распоряжение Ника.

— Нам не опасно ехать в такую даль, Ник? — беспокоилась Елена, посматривала на усатых воинов и заросли джунглей, подступавших прямо к дороге.

— Заминдар Сайд гарантировал нам неприкосновенность. К тому же он сильно заинтересован в моем приезде. Он поставляет мне по более высокой цене много ценного товара. Так что будь внимательна и запоминай все, что замечаешь. С твоей внешностью тебе будет даже легче договариваться о делах.

— Ты на что намекаешь? — удивилась Елена.

— Вовсе не намекаю, а говорю открыто. Для дела можно многим поступиться. Мы с Алмитой так многого добились в Баие.

— Чего именно и как?

— Как, для тебя неважно, а чего — могу сказать. Денег. Без них трудно считать себя достаточно счастливым даже с любимым человеком. А тебе легко добиться и того, и другого, сестра. Одной жить плохо, а тебе только семнадцать лет. Другие уже только в этом возрасте думают о семье, а ты уже вдова.

Ехали довольно медленно по причине ужасных дорог и заночевали в селении почти на полдороге до дворца заминдара. Им отвели самый лучший дом, вернее, хижину, и они с дороги спали мёртвым сном.

Ко дворцу Сайда приехали за час до заката, их встретили почти все молодые члены семейства заминдара. Они уже наслышаны, что португальцы красивые и молодые, и вся молодёжь семейства с нетерпением ожидали гостей.

— Что за встреча? — спросила Елена в замешательстве. — Откуда такое столпотворение?

— Это лишь дети хозяина, Елена. Я забыл сказать, чтобы ты не показывала, что знаешь английский. Может пригодиться. И будь независимой. Это всего лишь туземцы, хоть и могущественные и богатые, но туземцы.

Дворецкий с глубоким поклоном приветствовал гостей и представил родственников заминдара. Тут не оказалось лишь старших сыновей и обручённых дочерей, которым зазорно встречать каких-то чужестранцев.

Ник с интересом приглядывался к молодым людям, хотя в первый раз он некоторых уже видел и даже был знаком. Его привлекла молоденькая девушка из незнакомых, и он спросил дворецкого:

— Кто эта девушка? Я её раньше не видел.

— Она приехала сюда с родителями и, возможно, сахиб, будет объявлена невестой одного из старших сыновей хозяина, Очень красивая девушка!

Он кивнул, соглашаясь.

Ника и Елену провели в зал, где сидел заминдар в низком кресле, обложенный подушками, с трубкой кальяна, через который хозяин курил табак. Это зелье лишь недавно стало проникать в богатые дома, заменяя гашиш.

Рядом сидели его старшие два сына, жена и незнакомый сахиб в богатых и красивых одеждах по местной моде.

Ник глубоко поклонился, Елена слегка присела. Не успел Ник произнести традиционные приветствия, как заминдар воскликнул, привстав: — Сахиб Николас! Это и есть твоя сестра?

— Она и есть, сахиб Сайд, — поклонился Ник. — Елена к вашим услугам, господин и благодетель.

— Подойди, дитя моё! — протянул руку заминдар. — Дай взглянуть на тебя поближе. Какая прелесть! Она понимает меня? — повернулся он к Нику.

— Немного, Сайд сахиб. Но я могу перевести.

— Не стоит, сахиб Николас. Я просто полюбуюсь этим ангелом во плоти. Как её имя, Николас?

Ник назвал сестру, заметив тут же:

— Она недавно похоронила мужа, Сайд Сахиб. У неё ещё траур и вы должны простить ей её неловкость и неуверенность.

— О-о! — протянул Сайд и помрачнел лицом. Ник заметил, что все уставили на сестру свои тёмные большие глаза, и любопытство и нечто большее засветилось в них. А гость заминдара так и остался, словно заворожённый, не произнеся ни слова.

Однако первое впечатление окончилось, и заминдар пригласил гостей в столовую залу, убранную коврами, шёлком и оружием на стенах. В углу стояли статуэтки богов, убранных цветами и лентами. Их раскрашенные лица для европейцев выглядели немного странно или даже нелепо.

Слуги тотчас стали обносить гостей ароматными яствами, наперченными, и с обилием соусов и пряностей. Разговор вёлся без всякого порядка и носил случайный характер. Видно было, что хозяин не утруждал себя деловыми беседами, отвлекающими от приёма пищи.

Закончили крепчайшим кофе с сахаром, а затем заминдар пригласил Ника к себе в кабинет. Ник подал руку сестре, заминдар удивился.

— Прошу простить мою нетактичность, Сайд Сахиб, но моя сестра скоро станет моим заместителем. Я должен поехать за семьёй и привезти её сюда. Потому прошу нас извинить, и не сочтите это за оскорбление. В Европе уже и женщины начинают заниматься управлением делами и даже государствами.

— О да, наслышан! Особенно в Англии. Там уже были знаменитые королевы и очень мудро управляли своим государством.

— Вот именно, сахиб. Но наши дела не государство и ими управлять будет полегче. Так что прошу принять и не обижать, — усмехнулся Ник и игриво посмотрел на сестру. Та краснела, бледнела, явно чувствуя себя не в своей тарелке.

А заминдар чуть подумал, улыбнулся и бросил с весёлыми нотками в голосе:

— Будь по-твоему, сахиб Николас! Посмотрим, как это у нас получится.

Елена сидела и слушала, ничего почти не понимая, но оглядывала кабинет с удивлением и восторженностью молоденькой девушки, впервые очутившейся в богатом доме с роскошным убранством. Ник часто пояснял ей, о чем идёт речь, и Елена сосредоточенно кивала, вроде бы понимая. Она видела, что в конце беседы Ник скинул напряжение, поднялся и с благодарным поклоном попросил разрешение удалиться.

— Думаешь, я что-нибудь поняла из вашего разговора? — тут же с раздражением воскликнула она, оглядываясь.

— Главное, что я познакомил тебя с хозяином. Завтра ты познакомишься со многими другими и начнёшь плести дружеские сети и обзаводиться покровителями. Без них будет трудно и даже небезопасно в этой восточной Индии.

— Ты всерьёз считаешь, что мне стоит так поступать, Ник? — округлила она глаза, немного потемневшие со старых времён. Да и волосы стали темнее.

— Более чем серьёзно, моя Хел. Присматривайся, можешь флиртовать, но зарываться не рекомендую. С этим будь очень осторожной. И везде добивайся выгоды. Здесь могут быть соглядатаи разных мастей. И помни об английском.

Ник намеревался уехать через день, но сахиб Сайд рьяно запротестовал.

— Никаких мыслей об этом, мой друг. У нас весьма приятное известие из дворца набоба, моего непосредственного начальства и владыки, да продлит Аллах его благоденствие ещё на сто лет!

— Известие, приятное? О чем же, если не секрет?

— В Агре умер наш император Джахангир!

— Разве это радость, Сайд Сахиб? — удивился Ник и даже испугался.

— Для нас, владетельных князей, это не столько радостная весть, сколько благоприятная. Появилась возможность укрепить собственную власть. Мы сами хотим торговать с вами, европейцами. Это выгоднее, чем платить за это ещё и Великому Моголу. Теперь понимаете, мой друг?

Нику захотелось возразить, но он не осмелился, полагая, что лучше поддержать центробежные силы и тем самым покрепче привязать местную аристократию к европейским интересам.

— Ну что ж, сахиб! По такому случаю я согласен погостить у вас ещё пару дней. К тому же моей сестре у вас нравится. Это может помочь ей забыть о недавней кончине супруга.

— Откровенно говоря, мой друг Николас, я на это надеялся. Ваша сестра у всех нас засела, как заноза, и мы её готовы всячески лелеять. Ха! Вы меня обрадовали, Николас!

Тот не понял намёка, но сделал многозначительное лицо и согласился со всем, что говорил хозяин.

Елена встретила сообщение о продлении пребывания во дворце заминдара с удивлением, заметив:

— Мы вроде бы договаривались на более короткое время, Ник. Что случилось?

— Ничего особенного. Просто хозяин получил приятную весть, и по этому случаю устраивает негласное празднество. А это стоит посмотреть. Уедем дня через три-четыре.

— Разве дела твои могут столько ждать, Ник?

— Здесь эти дела только улучшатся и ускорятся. Поверь мне. Но ты должна быть очень осторожной, очень привлекательной и многообещающей. Но не более того. От этого может многое зависеть.

— А ты, что ты тут намерен предпринять?

— Постараюсь тоже не терять времени зря. Интрига, флирт — и дела наши с успехом могут завершиться большой суммой денег, милая сестрица!

— Я тебя не узнаю, Ник! Ты так изменился!

— В волчьей стае нельзя быть овечкой, милая моя. Тут надо успешно подвывать, и всегда быть в нужном месте и с нужными людьми в отличных отношениях. И ты в этом можешь хорошо помочь.

Приготовления к празднеству шли полным ходом. Молодёжь постоянно искала малейший предлог развлечься, уединиться и полюбезничать с приятным собеседником.

Ник ещё при приезде заметил, что произвёл впечатление на не то дочь, не то племянницу гостя хозяина. Она действительно была молоденькой и красивой девушкой. И, хотя была мусульманкой, но традиции индийские здесь доминировали. Они не закрывали лиц, общались с мужчинами, и даже могли в редких случаях выбирать себе женихов. А до замужества позволяли себе интимные развлечения, хотя блюли себя весьма строго.

Эта девушка постоянно искала момента, чтобы быть рядом или поблизости.

— Ник, ты заметил эту девушку, родственницу гостя хозяина? — Елена повела головой в сторону той девушки.

— Уже давно. В первый день приезда. А что ты хотела?

— Она же приехала на смотрины сюда, как предполагаемая невеста старшего сына этого Сайда.

— Не старшего, а второго, — поправил он сестру.

— Какая разница? Главное, что ты ей очень понравился. Не будет это для тебя препятствием?

— А я ничего ещё не предпринимал в этом направлении. Я даже ни разу не обмолвился ни словом с нею. Но она очень привлекательна! — и глаза Ника заблестели, а сестра с улыбкой молвила:

— Похоже, что ты можешь забыть свою жену, Ник. Смотри, не опустись перед нею на колени.

— Здесь это не принято, сестрица. Тут только женщины так могут поступать, милая моя.

— Учти, я буду наблюдать и следить. Не думаю, что твоей жене понравилось бы такое отношение к ней молодого мужа. — Елена улыбалась без тени серьёзности, и Ник понимал её. Сам он думал приблизительно похоже.

Ник незаметно подглядывал за девушкой, но постоянно отводил глаза, заметив её черные и ласковые, зовущие и предлагающие, как ему так думалось. Он узнал, что её зовут Ратна, ей шестнадцать с небольшим лет. Ему показалось, что он уже чуть ли не старик рядом с ней, и это открытие рассмешило его.

Он всё же сдался и подошёл к ней, чувствуя её волнение и ожидание.

— Мне кажется, что ты скучаешь, Ратна, — сразу перешёл он к сути. Она смутилась, опустила глаза, потом спросила:

— Вы уже узнали моё имя, сахиб?

— Его все произносят. Разве такую девушку можно не заметить и не поинтересоваться? Можно пригласить тебя погулять по саду? Он здесь просто обворожительный, не находишь?

— О да, сахиб! — девушка никак не могла успокоиться, а Ник внутренне посмеивался и ощущал приятное возбуждение рядом с нею. Он уже свыкся с темной кожей местных красавиц, и это больше не смущало его. — Не надо называть меня так, Ратна. Просто Ник. Это уменьшительное от Николаса. Согласна?

Она ещё ниже опустила голову, затем согласно кивнула, но всё же сказала:

— Это так неудобно, сахиб. Меня могут не понять люди.

— Можно немного и поиграть этим. Вроде бы шутка.

— Только не на людях, Ник.

— Как приятно услышать своё имя от такой девушки! Но ты приехала сюда как будущая невеста сына хозяина Сайда Сахиба. Разве он вам не нравится?

Она не отвечала, вдруг быстро подняла голову, блеснула грустными глазами.

— Нет, Ник, не нравится. И мне совсем не хочется выходить за него замуж.

— Но ты же не ослушаешься своего отца?

— Разве я смогу? — в словах зазвучал чуть ли не ужас. — Даже в мыслях не могу держать! Как бы кто не услышал! — понизила она голос.

— Да, Ратна, у вас с этим строго. Да и у нас, но тут есть различия. Изредка наши девушки умудряются победить родителей, но тоже редко. У вас — никогда. Или так редко, что и говорить нечего. Хорошо, что вы мусульмане и вашим жёнам не грозит сожжение по смерти мужа. Вот уж точно, безумный и жестокий обычай! Ужас просто!

— Иногда и у нас такое случается. Этот обычай слишком древний, и не так легко от него отказаться, — в голосе девушки легко слышалась тоска и обречённость. Нику стало жалко эту несчастную девочку. — Мы надеемся лишь на то, что наш муж окажется не слишком стар и жесток. О любви тут не может быть и речи. Грустно и печально, Ник!

Ник ощутил волну нежности к ней, и в то же время отчаянное желание отдалиться от неё, боясь развития беспочвенных чувств. И он холодновато сказал:

— Тут ничего не сделаешь, милая Ратна. Только смириться или уйти из семьи, причём очень далеко, чтобы никто не смог найти.

— Разве такое возможно у нас? — ответила она грустно и покорно, а Ник ещё подумал, что многие десятилетия, а может, и столетия пройдут, прежде, чем эти обычаи как-то изменятся в пользу таких безвольных девочек.

Они расстались. Ник успел заметить, как она тяжело вздохнула, и ему показалось, что она смогла бы последовать за ним, будь у него возможность так поступить. Потом он несколько часов не мог заснуть. Перед глазами стояло грустное лицо Ратны, и ему было безмерно жаль её. Он заставил себя вспомнить Алму с сыном, и это отвлекло его мысли от девушки. Он даже затосковал, и показалось, что он больше не выдержит, бросит всё и отправится в Испанию.

Однако дела ещё держали, его тут и будут держать ещё несколько месяцев. А выдержать тоску и желание быть вместе с любимой женщиной казалось невозможным. Пришлось сделать усилие, и лишь после этого он заснул. Но и во сне его терзали видения Алмы, и все они оказались эротическими. Утром проснулся не выспавшимся и усталым. Захотелось уехать немедленно, но праздник должен состояться только завтра, и он обязан быть на нём. Но настроение от этого стало жутко плохим и весь день не улучшалось. Даже Ратна больше не интересовала его.

Зато у него появилась возможность много говорить о делах поставок ценного сырья, которое уже через две недели обещали начать привозить в порт.

Он в молчании ехал в коляске и не отвечал на вопросы Елены.

— Ник, ты меня не слушаешь! — возмущалась Елена. — Что с тобой? Вроде бы перестал обращать внимание на свою Ратну, а сидишь, как в воду опущенный!

— Дел много предстоит, Хел. Справлюсь ли? Товара должно поступить много, а склада у меня собственного ещё нет. А двух недель на строительство может не хватить. Да и денег тоже.

— Неужели всё туда вложил?

— Почти. Оставил только на жизнь. В случае неудачи мы останемся почти без средств. Как это тебе нравится?

— Можно продать мой дом. Тысячу за него дадут. Это поддержит тебя.

— Это в крайнем случае, Хел. Будем надеяться, что до этого не дойдёт. Я лишь боюсь, что мои поставщики не смогут вовремя обеспечить мне товар.

— Не очень переживай, Ник. Я тоже кое-что сумела сделать. Пыталась использовать твои советы, и мне кажется, что будет удачно. Даже уверена.

— Откуда такая уверенность?

— Мне обещали поставку большой партии ценного груза: селитру, индиго, лаки и имбирь, перец и опий. И всего достаточно, и пока без денег. Оплата после продажи. Представляешь, как выгодно!

— И во что это тебе обошлось, милая сестрица?

Она достала из сумочки сандалового дерева коробочку и раскрыла её.

— Ну что скажешь, дорогой братец? Прелесть, не правда ли? Сколько это может стоить, как думаешь?

Он долго осматривал красивую драгоценность, отдал и молвил:

— Точно я не могу сказать, но не меньше пятисот крузадо. Кто это так ради тебя раскошелился? Наверное, было и ещё что-то? — улыбался Ник с подозрением и скрытой радостью.

— И это пока тебя не должно интересовать. Я хорошая ученица? Теперь я тебя понимаю, и вполне могу поддержать. Особенно в свете того, что я скоро останусь одна, и мне предстоит много чего ради достижения благополучия.

— Что я могу сказать тебе, сестрица? Я доволен тобой, но опять прошу — не очень доверяйся первым попавшимся обожателям. Когда обещали доставлять товары? Я должен буду подготовиться к его приёму, а это весьма трудное дело.

— Обещали не позже двух недель. Я так просила, помня твои дела, Ник. Со складами придётся поспешить и потратиться. Я согласна продать немного украшений. Потом можно купить новые, или сдать в залог и выкупить потом.

— Лучше продать, коль ты согласна. А то не сможем в срок выкупить, и всё пропадёт за бесценок.

По приезде Ник только и занимался складом, и через две недели, как раз за два дня до начала поставки груза, склад был готов к приёму ценного товара. Судно тоже ждало груза, и это тоже стоило немалых денег. А отправив товар, Ник так переживал, что потерял аппетит, и сестра с трудом заставляла его поесть и отдохнуть хоть один день.

— Всё равно ты уже ничего не можешь сделать, братик! Повлиять ни на что уже нет возможности. Потому нечего зря переживать и нервничать! Успокойся!

Успокоиться было трудно и Ник целую неделю, пока не получил известия о благополучной продаже товара, и получении денег, не мог чувствовать себя хорошо.

---

[1] Заминдар — землевладелец, правитель вассального княжества.

Глава 12

Было благодатное время поздней осени. Севилья увядала, воздух благоухал поздними цветами и нечистотами, текущими по улочкам. Было тепло, Алма прогуливалась по набережной Гвадалквивира. Витор поглядывал с маминых рук на суда, плавно идущие вверх и вниз по реке, его синие глаза пылали восторгом и любопытством.

Он был уже довольно большой, и Алме тяжело его нести на руках. А ходить он ещё не научился. Постоянно что-то лопотал, и даже мать ничего не могла понимать и лишь догадывалась о его разговоре.

Он мало её занимал. В голове постоянно мелькали мимолётные сценки их жизни с Ником. Это преследовало её постоянно, тем более, что чувствовала она себя всё более сумрачно и тревожно. Часто стала побаливать голова и настроение поминутно менялось.

Смутное ощущение чего-то главного, которое ей требовалось, не покидало, и даже забота о сыне не всегда отвлекала её смутное сознание надвигающейся не то катастрофы, не то чего-то ужасного. Осознать этого она пока не могла и даже не решалась. Подспудно она понимала своё состояние, но никогда не позволяла себе додумать это ощущение до конца, боясь и волнуясь. Ночи стали прохладными и спать было приятно, укрываясь лёгким одеяльцем. Витор слал рядом в маленькой кроватке, стоящей у кровати матери. Она всегда могла дотянуться, до неё и качнуть, не открывая глаз. Однако последнее время Алма стала плохо спать, часто просыпалась с ощущением опасности и беспокойства. Потом долго не закрывала глаза, представляя Ника, лежащего рядом, и это видение повторялось почти постоянно, раздражая её. Она по утрам была не в настроении и раздражалась на капризы сынишки.

Наконец Алма одевалась и выходила погулять, вся в напряжении, сменявшемся упадком сил и безразличием.

И вот эти страхи и беспокойства вдруг неожиданно и необычно переросли в действительность. И это произошло ночью. Времени она не знала. Но, проснувшись, она лежала, прислушиваясь к ночным звукам переулка, и услышала у двери лёгкий, едва слышимый скрежет металла. Она села на постели и с замиранием в сердце стала соображать и прислушиваться. Наконец дверь тихо отворилась и в густых сумерках света от лампадки она увидела силуэт человека, крадущегося по комнате.

Громкий визг огласил комнату, а тень бросилась к ней и зажала рот ладонью. А тихий голос произнёс уверенно, но дрожащий от возбуждения:

— Тихо, сеньора! Давай деньги — и я уйду! А то и младенец получит своё!

— Я… я… у меня почти ничего нет, сеньор! Муж уехал и всё забрал.

— Может быть, но ты ведь чем-то живёшь? Давай быстрее, а то я могу и разозлиться, сеньора! Однако ты отлично сложена, моя красавица! Ну-ка посмотрим лучше. Зажжём свечку и оглядимся. И пахнешь ты приятно.

Он высек огонь, раздул трут и запалил две свечки в бронзовом подсвечнике.

Он поднял его и осветил лицо Алмы. Та заслонилась ладонью, но вор усмехнулся и что-то произнёс хрипловато. Алма поняла, что на него так подействовало. В груди что-то взорвалось, и она покрылась испариной. Но в то же время что-то ещё зашевелилось в животе, но определить состояние она не успела. Грабитель наклонился, положил ладонь на пухлую грудь, Алма вздрогнула и запылала всем телом. Хотела опять завизжать, но человек опять прикрыл ладонью рот.

— Какая женщина! — прошептал он дрожащим от возбуждения голосом. — Грех не воспользоваться такими формами, моя крошка. Только не кричи — и тебе будет хорошо.

Он навалился на Алму, пытавшуюся сопротивляться, но силы оказались явно не равны. К тому что-то внутри её даже жаждало близости с этим мужчиной. А он был не таким уж и бродягой, хотя и промышлял воровством по домам. Она даже успела заметить кинжал в довольно дорогих ножнах и протянула к нему руку, но тот оказался начеку и грубо оторвал её руку, впившись в её губы своими. Сопротивление Алмы не дало ей никакого результата. К тому же она боялась разбудить сына.

Грабитель не отпускал её, а она почти перестала сопротивляться, выбившись из сил и подчиняясь необдуманному и греховному желанию обладать мужчиной, хоть таким образом. Тело этого жаждало, заставив её подчиниться.

— Ты молодец, сеньора. Признаться, не ожидал от тебя такого, малышка. Муж, надеюсь, тебе простит твоё падение? Или он ревнивец или старик?

— Уйди, негодяй! — наконец вымолвила она жарким шёпотом. — Ребёнка разбудишь! Проклятый насильник!

— Неужели муж был лучше, красотка?

— В сотню раз! Побойся Бога, преступник и уйди?

— Понимаю, красавица! Мне такие ещё не попадались. Но я снова приду, а ты жди меня, малышка. Ты запала мне в сердце!

Он поправил одежду, осмотрелся в полутьме комнаты, улыбнулся довольной и наглой улыбкой, и неторопливо вышел, прикрыв за собой дверь.

Алма вздохнула с облегчением и огляделась. Ничего в комнате не изменилось, но внутри что-то ещё трепетало и тряслось, не то от возмущения и гадливости, не то от скрытого удовольствия.

А утром она вдруг заметила, что чувствует себя отлично, настроение хорошее, хотелось петь и улыбаться. Она весь день занималась сыном, лаская и играя с ним, а ночью, в постели, вдруг вспомнила того бродягу, что так стремительно и нагло ворвался к ней. Правда, ничего не взял, но оставил ей хорошее настроение и тайное желание вновь ощутить мужчину в своей кровати.

Это открытие сильно поразило ее, и она даже ужаснулась такой мысли. Однако она всё чаще приходила к ней, по мере бега дней. А через неделю она с ужасом обнаружила, что ждёт его, вора и грабителя, к себе, и даже поглядывает на дверь, словно ожидая сейчас же его прихода. В смятении и беспокойстве стала думать о Нике, но это только усилило её желание, а тело продолжало жаждать и ждать.

И он пришёл. Но уже не так тихо открывал отмычкой засов двери, а она и не думала визжать, ожидая с волнением, сильно бьющимся сердцем и дрожащим телом. Её подбросило в постели, и она мельком посмотрела на кроватку сына. Он спал, тихо посапывая носиком. Крик готов был сорваться с её губ, но заглох в ожидании чего-то омерзительного и желанного одновременно.

— Малышка, вот я и пришёл снова, — услышала она голос вора и задрожала всем телом, тараща глаза в бессилии что-либо предпринять. — Я зажгу свечи? Ты так красива, что не могу удержаться от желаний видеть тебя.

— Как ты посмел явиться, негодяй? — пролепетала она, понимая, что слова её ничего не значат для этого наглеца. Да и сама не была уверена, что она говорит откровенно.

Он повернулся к ней, поправил подсвечник, и долго смотрел в её перепуганное лицо, любуясь. И проговорил вполне нежно:

— Как ты прекрасна, наверное, когда смеёшься или просто спокойна! Ты одаришь меня когда-нибудь таким лицом?

— Не дождёшься, вор несчастный!

— Наоборот, моя ненаглядная! Я счастлив, встретив тебя и познав. Как ты хороша! Боже мой! Твой муж молод?

— Не твоего ума это, мерзавец! — продолжала она злиться, а сама продолжала дрожать в ожидании, уже не собираясь сопротивляться.

Он тихо засмеялся, бросил взгляд на кроватку ребёнка и торопливо стал раздеваться, не спуская глаз с растерянного лица Алмы.

Она отдалась ему, злобно, неистово, исцарапала его спину, а он только усмехался, довольный и счастливый. Он не ушёл и они отдались друг другу ещё несколько раз, и Алма каждый раз разражалась ругательствами, поносила его, но не отказывала, а принимая его любовь с остервенением и жаждой.

— Ну и женщина! — воскликнул наконец мужчина, отвалившись в изнеможении. — Как же счастлив, наверное, твой супруг, обладая таким телом и такой страстью! Ты была с ним счастлива?

— Говори тише, дурак! — прошипела она зло, намекая на сына. Тот уже ворочался в кроватке, и Алма покачала его, успокаивая. — Хватит, наглец! Уходи и больше не появляйся здесь! Я тебя ненавижу, подлец!

В ответ он тихо смеялся, молчал, но всё же ответил:

— Ты сама не веришь в свои слова, малышка. Кстати, как тебя звать? Меня зовут Лопе де Фуаро, сеньора?.. Чего молчишь и не назовёшь себя?

— Это тебе ни к чему. Можешь называть как угодно, скотина! Уйди!

— Ты права, моя малышка. Мне на самом деле пора. Но я вернусь. Муж скоро обещал вернуться? Лучше скажи, а то вдруг встретимся, и только Бог знает, что может случиться между нами. Тем более, что я его не знаю.

Она не ответила, злобно провожала его глазами, встала и задвинула засов. Легла в кровать, усталая, умиротворённая и злая. Злая на себя, на своё глупое тело и дурную голову. Страх закрался в сердце, смутил разум, и она заплакала горючими слезами.

Она почти не спала и рано встала кормить сына. Тело оказалось расслабленным, усталым, но довольным до блаженства. Оно получило своё и пульсировало радостно, удовлетворённо. Зато в голове творилось что-то невообразимое и жуткое. Она металась, не зная, как остановить это безобразие, кощунство и надругательство над Ником.

Волна любви обрушилась на неё, а глаза наполнились слезами, и она разрыдалась, уткнувшись лицом в сына, который тоже заплакал.

Потом весь день она копалась в себе, ища причину столь безумного поступка, и не зная, как избавиться от всего этого наваждения и страсти. Подумала, что хорошо бы обратиться к ворожее или ещё к кому, кто сведущ в таких вопросах.

Уже через неделю ей соседка подсказала, куда и к кому можно обратиться.

Совсем нестарая женщина смотрела на молодую Алму вопросительно, и с острым интересом. Затем спросила, не дождавшись слова.

— Что сеньора хочет от меня?

— Меня тревожит моё состояние, сеньора. Я в растерянности, смятении и не знаю, что делать. Мне вас, помниться, посоветовали, и вот я здесь, перед вами.

— Присаживайтесь, сеньора и выкладывайте без опасения. Я постараюсь с вашей бедой справиться. Я уже сейчас вижу, что вы переживаете, что вы любите своего мужа, но у вас нелады с самой собой. Говорите. Имён мне не надо.

— Понимаете, сеньора. Я очень люблю своего мужа. Он же уехал надолго по делам, а у меня стали вскоре происходить странные вещи. Я стала раздражительна, даже зла, и чувствовала всё хуже и хуже. Ждала, что всё само собой пройдёт, но только ухудшалось. А потом ко мне залез ночью вор и изнасиловал меня. Я сильно переживала, но постоянно думала об этом пагубном и позорном происшествии.

Алма замолчала, собираясь с духом.

— Успокойтесь и продолжайте. Я уже почти понимаю, что с вами, сеньора.

— Оказалось, что после этого случая, я уже наутро отлично себя чувствовала и была мягка с ребёнком и всё мне вокруг нравилось. Только мысль о муже сильно меня беспокоит. Любовь даже усилилась после этого, а у меня в душе образовалась пустота и страх. А совсем недавно этот вор снова пришёл.

И что хуже всего, хоть я и прогоняла его и ругалась, однако не выгнала, и у нас снова произошло, как в первую ночь. Я была снова довольна и отлично себя чувствовала. Что такое со мной, сеньора?

— Это редкое явление, сеньора, но случается. Это ваша природа требует мужчину. Пока был ваш муж, он не позволял вам и вашему телу тосковать, а теперь его нет рядом, а плоть ваша так устроена, что без мужчины вы чувствуете себя больной и угнетённой.

— Но я люблю своего мужа, мечтаю о нем, жду с нетерпением и… вожделением! Как такое может быть, сеньора?!

— Тут ничего нельзя сделать, сеньора. Лишь снизить ваше влечение, это я вам обещаю. Полностью избавить вас от всего этого я не смогу, и никто не сможет, но я помогу снизить вашу зависимость от мужчины. Вы должны немного набраться терпения. Через неделю вы почувствуете себя лучше, и можете справиться с вашим состоянием. Подождите, я подберу вам трав, а вы сделаете из них настой и будете пить три раза в день перед едой. Не пропускать.

Женщина вернулась довольно скоро и принесла в холщовой сумочке пучки сухих трав. Запах распространился по комнатке, и Алма уловила запах мяты.

Алма внимательно слушала женщину, запоминая нехитрый рецепт, заплатила целый серебряный песо, а женщина вдогонку сказала:

— От мужчин не советую отказываться, сеньора. Пока лекарство не подействует. Если понадобится ещё, жду вас снова. Дорогу вы знаете.

Алма с надеждой в груди поспешила домой — соседка ждёт, занимаясь Витором в её домике.

Неделя не прошла, как она принимает настой, как Лопе снова появился в доме, и Алма, хоть и пыталась сопротивляться, но всё же уступила, и они опять провели бурную ночь. И опять Алма ощущала наутро отличное самочувствие и радость во всем тела. Злость нахлынула на неё, но длилась недолго.

Вскоре она незаметно стала ощущать ослабление тяги к мужчине. Это так её обрадовало, что она даже запела песенку, слышимую не раз на улице, не могла остановить рвущееся чувство радости, хотя песенка оказалась не очень пристойной.

Сейчас все её мысли сосредоточились на Нике. Он отсутствует уже девятый месяц и ожидания его становились всё мучительнее. Иногда её мысли затуманивались самыми мрачными видениями, и она всегда после этого чувствовала себя разбитой и несчастной.

Прошло ещё больше недели, и Алма укрепила дверь новым засовом, мастер обещал, что этот никто не сможет открыть.

И уже через пять дней она убедилась в этом. Лопе опять пытался открыть дверь, но ничего не получилось, и он спросил через дверь:

— Что с тобой, моя любимая? Неужели я перестал тебе нравиться? Открой!

Она подошла к двери и тихо, чтобы не разбудить сына, ответила:

— Убирайся и, побыстрее, подлец и негодяй! Или я не отвечаю за себя!

— Да что случилось, дорогая? Супруг приехал? Так дай я с ним поговорю.

— Если не уберёшься, я в окно позову на помощь! Уйди и больше никогда в мой дом не заявляйся! Проклятый!

Лопе продолжал упрашивать. Грозил и умолял, но Алма перестала ему отвечать. Уже лёжа в постели, она вдруг представила, как он, после приезда Ника, будет так же пытаться проникнуть к ней и требовать своего куска от её тела.

«Это как-то надо прекратить и навсегда! — подумала она в волнении и страхе, который поселился внутри и терзал её. — Но как это устроить? Ведь я с ним никогда не слажу. Он сильный и вооружён, а теперь будет настороже».

Бедная Алма, потеряв половину интереса к нему и вообще к мужчинам, пыталась найти способ отвадить его от дома. Сейчас она не хотела скорейшего приезда Ника, и молила Бога, чтобы он приехал попозже.

А Лопе продолжал раза два в неделю наведываться к ней и требовать своё.

Время шло, но Алма боялась выйти на улицу, пойти на рынок или купить в лавке для себя или сына материал и сшить одежду. Соседи с недоумением посматривали на молодую красивую сеньору в затворничестве, и ломали головы, не находя ответа.

Однако Лопе с каждой неделей всё больше охладевал к ней и через два месяца перестал надоедать своими посещениями её домика. Она вздохнула с облегчением, но через почти месяц после этого неожиданно повстречал её у дома и преградил путь.

— Что вам надо, сеньор? — испуганно спросила она, не узнав его в новом и довольно красивом камзоле. Была ранняя весна, и солнце ещё не накалило воздух. И Алма вышла в накидке и косынке на голове.

— Что не узнала, шлюшка? — протянул он к ней руку. — А я тебя не забыл! Думаешь, я буду молчать, когда твой муженёк появится? Кстати, что-то он долго в отсутствии. Так что выбирай, милая незнакомка!

— Отстань! — тихо прошипела Алма, оглядываясь по переулку. — Люди увидят!

— Тогда впусти сегодня ночью — и я отстану на некоторое время, красотка!

Он вопросительно смотрел на неё, и Алма тоже впервые увидела его при свете дня, и это оказалось не таким уж отвратительным зрелищем. Он не выглядел красавцем, но был вполне симпатичным мужчиной, лет за тридцать, и мог пользоваться расположением женщин. Был при шпаге, как и подобает идальго, хотя занимался он ремеслом вовсе не дворянским. Но в Испании таких дворян было на каждом шагу, обедневших до нищенства и промышлявших чем придётся.

Она думала, с лихорадочным возбуждением и страхом. В голове калейдоскопом сменялись одни мысли за другими. Наконец она вздохнула почти горестно, проговорив с тоской в голосе:

— Чёрт с тобой, подлец проклятый! Приходи, но это будет в последний раз!

— Как приятно слышать такие слова, красавица Алмита! Там видно будет, — и Лопе хитро усмехнулся.

Они расстались, вернее, Алма стремительно убежала, спеша к сыну, который уже должен был проснуться, оставленный один. Лопе проводил её хохотом и отпустил вслед сальную реплику.

Дома, утешая сына, Алма лихорадочно думала, как выпутаться из этого гнусного положения. Ведь вскоре мог приехать Ник — и что тогда будет с нею?

Уже в сумерках, не зажигая огня, она вдруг решительно отобрала два небольших ножа, и, подумав, спрятала их под матрас с двух сторон. Сама легла и примерилась доставать их обеими руками. Осмотрелась, подумала и пошла в кухню за третьим ножом. Его она положила под салфетку на столике, где стоял горшок с увядшими слегка цветами из крохотного садика.

Сразу стало немного спокойнее, но мысль, что ей предстоит защищать себя от матерого преступника, который, возможно, не раз убивал человека, стало не по себе, и дрожь пробежала по телу. Усилием воли она заставила себя успокоиться и занялась сыном. Кроватку отодвинула слегка на фут дальше от кровати, искупала его в лоханке, вытерла и стала кормить грудью, что она теперь делала только перед сном. Мальчик уже немного ходил, ковыляя и падая на непослушных ножках. Долго убаюкивала, словно малыш чувствовал, что у матери предстоит трудная и опасная ночь.

Наконец ребёнок заснул, а сама Алма по нескольку раз подходила к двери и проверяла, как закрыта дверь. Она её закрыла на старый засов и то не до конца. С колотящимся сердцем легла, но сон не смыкал её веки. Прислушивалась и ломала голову, сможет ли она осуществить свой план и что из этого может получиться.

Он заскрёбся довольно скоро, и сердце Алмы подскочило к горлу. Волнение и страх смешивались с возбуждением и предчувствием чего-то ужасного. Она стремительно села в кровати, прислушалась, а рука сама нащупала нож.

Лопе тихо вошёл, осмотрелся и молча стал высекать огонь и зажигать две свечи. Внимательно оглядел молчаливую Алму и подошёл ближе. Спросил мрачным тоном:

— Что ты мне приготовила, потаскушка? Какую каверзу?

Алма не ответила, боясь выдать себя дрожащим голосом. Наблюдала, как он раздевается, и с неприязнью думала о Нике, который так долго не возвращается домой и не защищает её.

Лопе же прилёг к ней, поцеловал в шею, губы она отвернула. Рука скользнула под матрас и нащупала нож. Усмехаясь, он показал его и отбросил в угол.

— Молодец, шлюшка! Хотела меня прирезать? Думаешь, я полный дурак? Теперь я займусь тобой всерьёз.

Он набросился на неё с жаром истосковавшегося по женскому телу мужчины и осыпал её поцелуями, не обращая внимания на её сопротивление. Потом грубо овладел ею, а женщина на минуту затихла, ощущая прежнее желание и с. наслаждением отдавала ему свою страсть.

Оба затихли, и тут Алма вспомнила о втором ноже, рука скользнула под матрас, нащупала нож и приладилась к рукоятке. Она тяжело дышала и от волнения, и жуткого страха.

Решимости ей не хватало, и она со вздохом отчаяния отпустила нож. Слезы сами навернулись на глаза и поползли по щекам. Стало жалко себя, а Лопе с настойчивостью стал ласкать её тело, возбуждая и готовясь к новой атаке.

Она безвольно отдавалась ему, а он с неудовольствием говорил ей гадости, упрекая за бездействие. Лопе отвалился от неё, тяжело дышал, отдыхая. И Алма решилась. Схватила нож и с силой сжала рукоять. Повернула голову посмотреть на наглеца. Тот лежал, закрыв глаза и сопел, приоткрыв рот.

Алма, словно потягиваясь, подняла руку с оружием и, закрыв глаза, всадила клинок в шею, заранее прицелившись в артерию.

Лопе вскочил, вскрикнул, но кровь горячей струёй хлынула из-под ножа, а Алма в ужасе вскочила с кровати и отбежала в угол, прикрыв ладонью рот. Потом завизжала, закричала, будучи уверена, что её крик кто-то услышит.

Лопе, уже вяло шевелился, пытаясь зажать рану ладонью. Кровь продолжала бурно вытекать и окрашивала простыню ужасным цветом смерти. А Алма, продолжая орать и визжать, смотрела, как мужчина быстро слабеет и затихает. Его рука упала с шеи и женщина увидела, что кровь уже почти не сочится из раны, а лицо его приобретает бледность и печать смерти.

Она выбежала на улицу, тут же закрыла рот рукой и вернулась в дом. Ребёнок орал благим матом, она взяла его на руки, утешая и успокаивая. С трудом успокоила, уложила и тот вскоре заснул. А Алма торопливо стала с отвращением одевать Лопе, следя за дверью, куда могли войти люди.

Услышала шум шагов, обернулась. На пороге стоял соседский мужчина и с изумлением и страхом взирал на картину в мрачном свете свечей.

— Сеньора, что у вас случилось? Вы так кричали, что я рискнул заглянуть.

Слезы душили Алму. Она ничего не могла сказать и только указывала на тело Лопе, уже холодеющее.

— Вот, сеньор Диего! Набросился на меня! Я едва успела проснуться. Хорошо у меня поблизости нож остался с вечера. Я и ударила, зажмурив глаза. И что теперь мне делать с этим? — и она кивнула на тело. А тут ещё сын проснулся и начал орать. С трудом уложила.

— Надо кого-то вызвать, сеньора. Хоть падре Атилио. Он не откажет, — и поспешил покинуть страшную комнату дома.

Алма шарила глазами по комнате, ища приметы, уличавшие её в преднамеренном убийстве. Бросала робкие взгляды на труп, который не смела тронуть. И думала, что в карманах вора могут оказаться вещи, которые могут навести на неё какое-то подозрение.

У пояса оказался тощий кошель с несколькими монетками, в кармане камзола нащупала что-то увесистое и это оказалась дорогая брошь с камнем тёмного цвета. В темноте определить это было невозможно. Хотела положить на место, передумала и спрятала среди своих вещей. Оделась в платье, отнесла, сына в гостиную и стала ждать падре Атилио.

Он пришёл довольно скоро и с ним несколько любопытных, глазея на труп. Падре прошептал молитву за упокой, расспросил Алму. Повздыхав, молвил:

— Успокойся, дочь моя. Ты просто защищала свою жизнь и достоинство. А где твой сын?

— Я его отнесла в другую комнату, падре. Пусть спит, он и так перепугался. Едва успокоила. Боже! За что мне такое наказание Господнее? Прости меня, Господи, за всё вольное и невольное!

Падре ушёл, вскоре разошлись и соседи, посетовав на разбой среди ночи.

До утра Алма не могла ни лечь отдохнуть, ни даже присесть. Всю ночь проходила по комнате, ожидая пристава или альгвасила. Тот появился лишь после восьми утра, и без особого интереса распорядился отвезти труп на кладбище для неопознанных. Падре Атилио ему всё уже поведал, поэтому Алме он задал всего несколько пустячных вопросов. Другая женщина уже поведала, что видела, как несколько дней назад насильник приставал к сеньоре Алме, и та убежала от него в страхе. Это подтвердила и сама Алма, заметив со слезами:

— Он мне прямо предложил сожительство, да я поспешила убежать в дом, сеньор альгвасил. Что теперь со мной и ребёнком будет?

— Успокойтесь, сеньора. Этот бандит мне знаком. Мы давно к нему приглядываемся. Сдаётся, что он получил своё, чего искал. Мой начальник посетит вас и снимет допрос. У вас ведь малый ребёночек?

— Да, сеньор! Он в другой комнате, слышите его? Простите, мне надо его покормить. Спасибо за утешение. Мне было так страшно, сеньор!

Весь день соседи посещали её, а Алмаблагодарила Господа за то, что он дал свидетеля её бегства от этого насильника и теперь её положение сильно улучшилось. Временами на неё накатывалась истерика, и она с трудом справлялась с нею, занимаясь сыном. Он отлично отвлекал её от ужаса прошедшей ночи. Но тревога и беспокойство не покидали её ещё долгие дни.

Она даже забывала пить свои настои и вдруг заметила, что не испытывает былой тяги к мужскому обществу. Это открытие сначала обрадовало её, а через несколько дней стало страшновато. Ведь так может случиться, что после возвращения Ника она так и не получит к нему страстного влечения!

Эта мысль сильно расстроила молодую женщину. Стало опять тоскливо и лишило спокойствия и равновесия.

Лишь по прошествии полугода, когда возвращение мужа стало очень близким, Алма стала о нем думать, как о мужчине. Стало легче и веселее, хота отсутствие Ника становилось всё больше невыносимым для неё.

Глава 13

Елена с Ником опять отправились к заминдару Сайду, где в очередной раз должна состояться беседа и обсуждение по увеличению поставок ценных товаров в Даман на имя Николаса.

— Хел, мне кажется, что тебе стоит несколько поубавить общение с твоим тайным воздыхателем и пособником. Кстати, ты заплатила ему за последние грузы? Он очень пунктуален и обязателен. Похвально, но меня беспокоит то, что ты до сих пор ничего о нем не сказала. Он будет у заминдара?

— Я не знаю, — слишком быстро ответила сестра, и по её тону Ник мог сомневаться в правдивости её ответа.

— Ты скрываешь его. Почему? Я не должен знать об его существовании? И что ты задумала, сестра? Здесь с этим шутки плохи.

— Я уверена, что он полностью подчинён мне. Это я точно знаю. К тому же он приносит нам хорошую прибыль и не учитывать этого никак нельзя. За последние месяцы благодаря ему мы получили больше тысячи чистой прибыли.

— И всё же мне не по душе такая таинственность и твоё увлечение им. Хоть бы познакомила меня с ним или просто показала. Я должен это знать, милая моя сестрица!

— Хорошо. Завтра, если он будет, я тебе его покажу. Но знакомить не стану. Он предупредил меня ничего о нём тебе не говорить, тем более знакомить.

— Ещё один довод в пользу того, что всё это мне не нравится, — с неудовольствием молвил Ник. — Здесь всякая таинственность чревата неприятностями. А мне их не хотелось бы вешать на шею.

Она со смешком посмотрела на брата. Он понял, что сестра возомнила себя способной противостоять местным обычаям, а это очень опасно для неё. Хотелось ещё раз предостеречь сестру, но по её виду отказался от этого.

Во дворце заминдара гостей было мало и Ник надеялся скоро вернуться в Даман, где было много дел. Он незаметно оглядывал гостей и никак не мог найти того, кто так вскружил голову его слишком молодой сестре. Все вроде бы были знакомы, но по поведению сестры он догадался, что «он» здесь.

И всё же никто из гостей не показывал своего особого интереса к Елене. И лишь вечером, когда все уже собирались расходиться, сестра подошла к брату, стала особым образом и тихо сказала:

— Не показывай виду, что я говорю о нем. Почти не смотри в его сторону.

Ник насторожился, но понял её волнение и улыбался, наклоняясь к ней.

— Я ничем не выдам своего интереса. Говори же!

— Я тебе его опишу, а ты осторожно посмотришь. В розовой чалме, малиновом кафтане, как мы бы сказали, а штаны обычные. Да, на чалме очень блестящий, но маленький красный рубин. Теперь не выдай меня, а я пойду спать. Тебе спокойной ночи, братик! — и она весело и задорно улыбнулась. Ушла она в ту же сторону, где стоял её воздыхатель, и Ник сумел его разглядеть. Он с удивлением понял, кто этот сахиб и даже вспомнил его имя, хотя с ним почти никогда не общался.

Это был соседний заминдар. Его поместья находились всего в двух легуа вглубь земель, несколько выше, ближе к горам. Был он довольно привлекательным мужчиной, но к местным Ник вообще относился с некоторым отчуждением, скрывая это под маской вежливости и обходительности.

«Чёрт! Я о нём почти ничего не знаю! — думал он в раздражении, в задумчивости идя к себе в комнату. — Никогда не был в его владениях, но знаю, у него достаточно средств и слыл он богатым человеком».

В своей комнате он долго размышлял над всем этим. Беспокойство не покидало, пока он не успокоился и не лёг спать. Заставил себя думать об Алме и сыне, и это отвлекло его, пока не заснул.

Ник с сестрой пробыл здесь ещё два дня и с удовольствием выехал домой. Не проехали они и одного легуа, как путь преградили четверо всадников, вооружённых и со скрытыми под платками лицами. Лишь глаза блестели решительно и зло. Так показалось Нику.

Он выхватил пистолет и нажал на курок. Выстрела не последовало, а ближайший всадник ударил его саблей тылом по руке и вышиб оружие.

— Не трепыхайтесь, сахиб! Мы не тронем тебя, но и ты не сопротивляйся! Выкладывай монеты — и можешь ехать дальше.

Ник думал всего секунду и бросил всаднику тощий мешочек. Тот поймал, со смехом наклонился над коляской и проговорил удовлетворённо:

— Монет маловато, сахиб, зато дева очень хороша. Мы её забираем. Получим выкуп в тысячу золотых — и ты получишь свою красавицу назад. Она девственница или уже?.. — он осклабился, показав крепкие большие зубы.

Ник в растерянности не знал что предпринять. В него были нацелены пики разбойников, а Елена в страхе забилась в угол коляски и в ужасе блестела оттуда глазами, шепча молитвы.

— Вас поймают и повесят! — наконец выпалил Ник, пытаясь хоть как-то оттянуть время. — У меня могущественные покровители, а они не оставят ваше преступление без наказания. Сами должны знать, что бывает с такими, как вы, попади вы к ним в руки.

— Заткнись, белая свинья! Мы такое уже слышали! Пусти или сам отправишься в ад. Наши пики отлично протыкают вашу белую кожу, сахиб! — и разбойник схватил Елену за руку и рывком выдернул её из коляски. Она упала на пыльную дорогу, расшибла коленки и завопила дурным голосом. Ника ударили по шее древком пики, и он на секунды потерял возможность двинуться.

Придя в себя, он лишь увидел пыль и услышал перестук копыт удаляющихся лошадей. Крика сестры он не услышал. Потому решил, что ей или заткнули в рот грязную тряпку, или ударили, лишив сознания. Злоба, боль и отчаяние нахлынули на него, и он в растерянности продолжал сидеть в коляске.

После четверти часа такого сидения он стал раздумывать более трезво. Поведение разбойников показались ему странными. По всем правилам его должны были убить, забрать лошадь, а сестру забрать в рабыни.

Лишь последнее было выполнено. А его лишь слегка ударили, чтобы не мешал. И коляску с лошадью не забрали, а это была хорошая коляска и ещё лучшая лошадь, за которую можно было получить десяток золотых монет.

Сомнения и недоумения наплыли на него, и он уже неторопливо поехал дальше, продолжая горестно раздумывать. Хотел было повернуть назад, но передумал, засомневавшись, что ему там помогут. Всё это происшествие показалось выполнено намеренно, и вдруг показалось, почему и зачем.

Он заподозрил того сахиба, с которым сестра водила странную дружбу. Скорее всего, она была его любовницей, и у них вчера что-то произошло, раз сегодня она оказалась похищена и увезена в неизвестном направлении. Вернее, в направлении дворца Сайда Сахиба. Правда, они имели возможность свернуть в сторону и этой стороной могла быть усадьба того господина. Ник ударил кулаком по колену, вспоминая его имя, но не смог. В голове шумело от удара, шею не повернуть и это мешало ему мыслить здраво и в правильном направлении. Но с каждой проехавшей милей он всё больше убеждался в том, что искать сестру стоит именно в той усадьбе. Найти её не составит труда.

С такими мрачными и злыми мыслями он вернулся в Даман, и несколько дней провёл за делами, отправляя грузы и делая распоряжения на приёмку других.

— Я скоро уеду опять по делам в Сурат, — говорил он своему помощнику. — Вернусь нескоро, а ты тут продолжай начатые операции. И не вздумай воровать!

Помощник, пожилой португалец невысокого роста, уже с небольшим животиком, с седеющей бородкой, слушал внимательно и серьёзно. Утвердительно и энергично кивал головой, и Ник уехал, прихватив одного молодого туземца, приближенного к нему узами материального благополучия для семьи.

— Ты должен во всем мне помогать, а пока будешь моим слугой, — говорил Ник туземцу, и в подробностях рассказал свой план.

— Понятно, сахиб, — кивнул тот головой и замолчал, словно переваривая услышанное. Они ехали в коляске, купленной накануне, и лошадь была другая, не такая хорошая, но сильная. В коляске на дне лежали два пистолета, шпага и сабля с кинжалами, цепь с шариком на конце, которой туземец отлично мог управляться. Перед дворцом Сайда Сахиба Ник остановился в глухой части леса, и слуга тщательно покрасил волосы, кожу лица и рук, превратив Ника в туземного богатого сахиба, что ищет подходящую усадьбу для своей семьи.

Он давно не брился, и теперь усы и борода отросли в виде щетины, но слуга приклеил ему бороду с усами побольше, завил немного волосы и стал Ник сахибом Кхараком сорока лет. Слугу звали теперь Пешва, и он совсем не знал португальского, как Кхарак не знал английского.

Сайд Сахиб принял неожиданного гостя вполне приветливо, но сблизиться даже в делах не захотел.

— Тогда, уважаемый Сайд Сахиб, позвольте мне переночевать со слугой до завтрашнего утра. Я намерен посетить ещё несколько усадеб в надежде купить дом, или поместье.

— Это легко устроить, Кхарак Сахиб. Управляющий отведёт вас в комнату для гостей. Ужин вам принесут в комнату.

Последнее заявление показало Нику, что хозяин не желает больше никаких разговоров. Это было на руку. Ник боялся, что у Сайда может появиться сомнение, узнай он голос Ника. А постоянно следить за своим изменённым голосом было очень трудно.

Слуга Пешва посоветовал хозяину, улыбаясь:

— В следующий раз, сахиб, положите в рок смолу. Тогда голос сам собой изменится. Не так сильно, но всё же, сахиб.

— Найди мне такую смолу, — попросил Ник. — Завтра мы едем к нашему главному злодею и похитителю Медхао Сингху. Он живёт не так далеко, и до полудня мы можем оказаться на месте.

— Вы уверены, сахиб, что сестра у него?

— Нет, не уверен, но проверить мы обязаны. Он главный, кто это мог быть.

— Нам придётся пожить там несколько дней, сахиб. Это возможно?

— Если так не получится, то мы будем действовать тайно и скрытно. Это намного опаснее, но ничего пока я не придумал. На месте могут возникнуть другие возможности.

В усадьбе Медхао Сингха Ника принял хозяин, тот самый, что возлагал надежды на сестру Ника. Сверх ожидания, Медхао с любезностью побеседовал с Ником и пригласил его побыть у него несколько дней.

— Вы очень любезны, сахиб, — поклонился Ник. — Ваш сосед Сайд Сахиб был не так приветлив. Видимо, его что-то беспокоило, и я пришёл не в то время.

— О! Мой сосед часто меняет своё настроение, это иногда портило его дружеские отношения с соседями. Но в общем, он приятный сосед.

— К сожалению, мне так не показалось, сахиб. Но это может быть не соответствовать его натуре. Мы ведь почти не общались.

— Вы постоянно щуритесь, мой друг. Что, со зрением не всё в порядке?

— Да, сахиб Медхао. С детства зрение меня всегда подводило. Простите…

— Ну что вы! Однако, можно ведь очками пользоваться. Это облегчило бы вам положение со зрением.

— Я думал об этом, да отец запротестовал. Посчитал это постыдным для его сына. А я уже привык и не замечаю своего прищуренного взгляда. Женщинам это не нравится, — улыбнулся Ник. — Но они меня не очень волнуют, сахиб.

— О себе я бы такое не сказал! — хозяин улыбался, вид его был возбуждённым. — Если вы пробудете у меня несколько дней, я смогу вас познакомить с такой женщиной, что даже вы станете иначе смотреть на них, женщин.

Ник скрыл волнение, охватившее его, и ответил равнодушно:

— Благодарю, сахиб, но повторяю, меня это мало интересует. Лишь любопытство подталкивает меня принять ваше предложение. Вы очень любезны, сахиб!

Ник заметил, что хозяин стал беспокойным, понял его состояние.

— Вы позволите мне откланяться, сахиб Медхао? С дороги я себя чувствую усталым. Вы и так слишком много уделили мне своего внимания.

Они простились, а Ник опять заметил, что хозяин был доволен тактичностью гостя и очень любезно пожелал тому приятных снов.

Пешва встретил своего хозяина вопросительным взглядом.

— Она здесь, — коротко бросил Ник и посмотрел на дверь. — Обещал представить её мне, через несколько дней. Намекнул, что я могу у него пожить.

— Значит, нам может повезти, сахиб!

— Как сказать, — в раздумье проговорил Ник. — Что-то мне подсказывает, что с моей сестрой будет сложно договориться.

— Почему, сахиб? Разве она не жаждет вернуться домой?

— Надеюсь, но с сомнением. Раньше она чуть не с восторгом говорила об этом человеке. Вдруг её устраивает такое положение, положение наложницы у богатого заминдара. А этот побогаче будет, чем Саид. Недаром он так легко и охотно поставляет нам свои товары. При этом не заботится о прибыли. Она у него имеется, конечно, но не такая, как у остальных.

— Зато вам выгода большая, сахиб, — заметил Пешва.

— Тут я согласен с тобой. Но не в этом дело… — Ник не договорил, перестал интересоваться разговором со слугой и отослал его спать.

Мысли заволокли голову. Он долго ворочался, размышляя. Решил просто подождать, пока хозяин не познакомит его со своей сестрой. А вдруг это не она? Эта мысль обожгла его с ног до головы, и он покрылся потом. Голова тут же слегка заболела. Пришлось встать, выпить шербета, походить и лишь затем с утихшим волнением, лечь спать.

На четвёртый день хозяин торжественно заметил гостю:

— Я обещал вам представить шикарную женщину, и сегодня я готов это сделать, сахиб Кхарак. Будете довольны, уверяю вас!

Ник неопределённо пожал плечами. Это должно говорить хозяину, что гость принимает это любезное предложение, но не более того. А днём Пешва вдруг зашептал Нику на ухо:

— Хозяин, я, кажется, видел вашу сестру!

— Не может быть! Где же она?

— В окне, сахиб! Она ведь меня вряд ли помнит, а я её-то хорошо помню. В окне она стояла и смотрела в сад. А я как раз проходил мимо. Я ведь всё время следил за домом и садом, высматривал и постоянно прохаживался везде.

— Как она выглядела? — с жаром спросил Ник.

— Я бы сказал, сахиб, что хорошо. Не заметил ни волнения, ни беспокойства. Очень спокойно и уверенно смотрела в окно. Меня тоже заметила, и я поклонился очень учтиво и низко.

— И что же она?

— Ничего, сахиб! Даже не ответила, будто меня и нет поблизости.

Ник задумался. Это известие развеяло все сомнения, но породили другие. «Что, если она не захочет использовать моё присутствие и уехать отсюда?» — думал он. Тревога охватила Ника.

Вечером хозяин появился в гостиной с Еленой. Ник едва не выдал себя и поспешил вложить в рот кусочек смолы. Он оглядел сестру, прищурившись и приглядываясь. Она выглядела отлично, вся блестела украшениями, и все они соответствовали ей, как нельзя лучше.

Ник галантно поклонился, стараясь поменьше смотреть на неё и наклоняя голову. Сестра с. интересом посмотрела на него, молвила довольно тихо:

— Я вас уже видела, сахиб Кхарак. — Она держала себя свободно, и Нику показалось, что она у себя дома. Это кольнуло его самолюбие, и по телу разлилась желчь.

— Вы не походите на местную, госпожа, — ответил он и добавил: — И говорите ещё плохо. Вы португалка? А может, англичанка? Тут вы ближе к истине.

— Не то и не другое, сахиб, — улыбнулась она. — Я и сама не знаю, кто я. Всё так запутанно у меня с родством.

— Очень интригующая история, сеньора.

— Почему сеньора?

— Вас выдаёт португальский язык, госпожа. Или я ошибся?

— Нет, нисколько. Я считаю этот язык своим родным.

— Однако, вы так пленительно радостны, сеньора! Поздравляю вас. Не часто можно встретить такую девушку и с таким настроением.

Ник поспешил закончить разговор с сестрой. Он хорошо её знал и заметил её выражение лица, что могло говорить о её сомнениях, появившихся в результате их разговора.

Он отошёл, но недалеко и едва уловил слова сестры:

— Кто этот человек, Медхао? Он кажется мне знакомым чем-то.

— Пустое, дорогая! Просто ищет поместье подешевле для покупки.

— И всё же, дорогой мой, кого-то он мне напоминает. Почему он постоянно прищуривается, словно пытается скрыть глаза? Это странно.

— Сказал, что с детства имел плохое зрение, а очки носить стыдится.

— Может быть, — в раздумье проговорила Елена, а Медхао примирительно проговорил:

— Не забивай голову такими пустяками, Елена! Он скоро поедет дальше, и мы о нём даже не вспомним. У нас есть дела поважнее, а главное — приятнее, — он многозначительно улыбнулся, приобнял женщину и они удалились в отдалённую комнату. Обширное ложе, благоухающее и манящее, торопило насладиться любовью.

В это время Ник со слугой обменивались своими мнениями и вопросы ставили друг другу, на которые ни один, ни другой не могли ответить.

— Я совершенно не знаю, что мне теперь делать? — бушевал Ник, а Пешва с покорным видом говорил:

— Ваша сестра не местная туземка, и с нею так просто не совладать, сахиб. Тут вам стоит поговорить с нею и всё выяснить. С нашими женщинами мы мало советуемся. Но ваша сестра!..

— Стоило мне тащиться сюда, когда столько дел дома! Проклятье! Как она меня подвела! Мне даже не хочется с нею всё это обговаривать! Что она может мне сказать? А ваши мужчины не очень беспокоятся судьбами женщин. Позабавится и выгонит! Что тогда с нею будет?

— У неё есть вы, сахиб. Свой дом, деньги. Ей ничто не угрожает.

— Это всё материальное, Пешва! А в душе что останется? Тоска, злоба и пропащая жизнь! Дура!

— Зато она может потом вспоминать такие счастливые времена, когда она получала одни наслаждения и удовольствия. Это тоже что-то стоит, сахиб.

В душе Ник соглашался с Пешвой, но продолжал сердиться и ругаться. Наконец Ник принял решение поговорить с сестрой начистоту, раскрыв себя и поставив все точки над «i».

— Как бы мне с нею встретиться наедине? — спросил он у слуги. — Нужно с ней всё выяснить и расспросить. Так просто я не могу уехать. Хочу знать, о чем думает её… любовник!

— Я, кажется, могу этому поспособствовать, сахиб. Я заметил, что ваша сестра любит прогуливаться в саду ранним утром, когда прохладно и птицы поют на все голоса.

— Значит, завтра рано утром я могу её там встретить? До восхода, или после? Когда мне встать?

— Два раза я видел её до восхода, сахиб. А больше не удалось.

— Так я и сделаю. А ты смотри не прозевай время.

Слуга поклонился и ушёл к себе спать, а Ник продолжал раздумывать, терзаясь сомнениями и неуверенностью.

Пешва разбудил Ника задолго до рассвета.

— Сахиб, пора встать и привести себя в порядок. Скоро станет светать.

— Разве уже пора? — удивился Ник с осуждением и недовольством спросил слугу. — По-моему ещё слишком рано.

— Вставайте, сахиб. Вам надо умыться, привести себя в нужный вид. Стоит ли рисковать и пренебрегать условиями здешней жизни?

Обильная роса приятно холодила босые ноги Елены. Она с наслаждением и улыбкой на лице вдыхала ароматы сада, а в ушах уже слышались разные голоса птиц, встретившие очередной день и первые лучи солнца.

— Ой! — вскрикнула она, увидев совсем близко за деревом фигуру Ника. — Я испугалась! Раньше я никогда не встречала здесь людей. Им просто запрещено сюда заходить.

— Мне можно, Хел, — сказал своим голосом Ник. — Мне хотелось найти тебя. И вот я здесь. Почему мне ничего не сообщила? Я ведь волновался, разрабатывая планы твоего спасения.

— Боже мой! Ник! То-то мне показалось, что я тебя должна знать. Как ты меня отыскал?

— С трудом, но догадался, сопоставив некоторые события и поведение тех разбойников, что меня ограбили. Твой воздыхатель просто бандит, и разбойник!

— Ну зачем же так, Ник? Он готов всё тебе вернуть и с процентами, Я уже почти готова отправить тебе большую партию товаров. За полцены, а она стоит не меньше четырёх тысяч монет золотом!

— Это меня сейчас не интересует, Хел! Мне надо знать, что ты собираешься делать дальше! И ответить надо немедленно!

Она задумалась, немного побледнела, потом раскраснелась. Ник видел замешательство сестры и ждал, сдерживая злость и возмущение.

— Прости, дорогой мой братик, но я ещё не знаю. Я просто наслаждаюсь и… и молю Господа о продлении такого счастья. О другом голова не хочет думать

— Неужели ты такая дура, что не понимаешь всей опасности твоего поступка? Долго ты так не проживёшь! Или надеешься на чудо? Таких чудес тут не случается.

— Пусть так, зато сейчас я так счастлива, что ни о чем даже думать не хочу. К чему забивать себе голову ерундой, когда сейчас так хорошо и красиво! Потом видно будет. Я не хочу загадывать дальше завтрашнего дня. Это меня вполне устраивает, мой дорогой братик.

— А что прикажешь делать мне? — спросил он в недоумении столь решительным и безрассудным заявлениям сестры.

— Пользуйся возможностью пополнить счета, пока есть возможность. Для этого сейчас наступили благоприятные времена. И мой тебе совет, Ник. Не раскрывай себя пока, а лучше вообще не делай этого. Уезжай и греби монету, а то это не может длиться долго.

— Боже! Сестра! Как ты можешь такое говорить?! Или у тебя уже наметился разрыв со своим ухажёром?

— Признаков этого я пока не замечаю. Но и я немного думаю в перерывах между любовными утехами. Не полная же я дура, как ты считаешь!

Эти слова ещё больше удивили Ника. В них была злость, отчаяние, решимость бросившего вызов в проигрышной битве. Ник вдруг ощутил нежность и сострадание к сестре, обнял её и прижал. А она резко отстранилась, взглянула на него строго, проговорила испуганно:

— Отстань, Ник! Нас могут увидеть! — и она демонстративно ударила его по лицу, стараясь сделать это несильно. — Уходи! И сегодня же уезжай!

Ник не сразу понял её манёвр, но, осознав опасность, поспешил удалиться. После завтрака хозяин Медхао попросил Ника в кабинет и, затянувшись дымом кальяна, сказал спокойным, но решительным тоном:

— Ваше присутствие здесь, сахиб Кхарак, стало излишним. Поэтому прошу у вас прощения, но ваша коляска ждёт вас во дворе. Вы уезжаете немедленно.

Ник удивился, но подумал и понял, что хозяину всё известно о происшествии в саду и он встал, поклонился и учтиво ответил:

— Благодарю за гостеприимство, сахиб Медхао. Я понимаю вас и подчиняюсь. И прошу принять мои искренние извинения.

Ник вышел во двор, ища глазами сестру, но не нашёл. Понял, что ей было опасно проявлять своё внимание к брату.

Пешва уже сидел в коляске, дожидаясь хозяина. Его вопросительный взгляд Ник оставил без внимания.

Он молча ехал по узкой дороге и не мог отделаться от мысли, что сестра не питает иллюзий относительно их отношений с хозяином. И это показалось ему странным и непонятным. И при всем этом она находит время и возможность устраивать и его судьбу в какой-то мере. Это последнее так растрогало его, что глаза наполнились слезами, и он украдкой смахнул их.

В Дамане его ждал уже груз перца и корицы, большая партия отличного муслина из Дакки и шелка из далёкого Китая. И всё за полцены, как и уверяла сестра. Управляющий уже распоряжался отгружать всё это на небольшое судно до Сурата.

— Смотри, чтобы тебя не надули, — предупреждал Ник. Знал, что тот подворовывает, но не наглеет, и закрывал на это глаза.

— Сеньор, надеюсь, вы получите большую прибыль с этой партии груза, — ответил управляющий, поблёскивая глазами в предвкушении и своего приработка.

— Скоро должна прибыть вторая партия товаров. Так что с судном не задерживайся, — строго предупредил Ник.

Управляющий понимающе кивнул и поспешил к грузчикам.

Дома Ник сидел в темноте, не зажигая света. В голове бродили разные мысли, но одна засела очень прочно — пора возвращаться в Испанию. В Севилье его ждёт любовь и сын, а он и так сильно просрочил срок возвращения.

Даже появилась противная мыслишка об Алме, которая вполне могла не дождаться его и поспешить к другому мужчине. Эта мысль обожгла его, и угли ревности внутри груди толкали побыстрее закончить здешние дела и устроиться на судно до Португалии или Испании. Последнее было маловероятно.

Судно вышло в море вместе ещё с двумя кораблями, вооружёнными и готовыми к отпору различным пиратам.

Ник смотрел на удаляющийся город, вспоминал прощание с сестрой. Та ещё наслаждалась блаженным счастьем и отказалась от половины средств, которые Ник разделил между ними.

— У меня большие накопления уже имеются. Мне многое надарил мой возлюбленный, а тебе нужно семью содержать в далёкой Испании. А я устроюсь, — слова Елены часто вспоминал Ник и с благодарностью мечтал снова побывать в Дамане и встретиться с сестрой.

После его попытки освободить её прошло больше трёх месяцев, и за это небольшое время она сумела поставить большое количество товара. У Ника в сундуке хранились почти десять тысяч монет золотом и немного драгоценностей. Этот сундук он сам поднять не мог, и пришлось всё богатство разделить на три малых, завалив золото одеждой и малоценными вещами.

Сестре он оставил дом с двумя служанками, который оплачивал сахиб Медхао. Они же воспитывали её ребёнка. Нику это совсем не нравилось, но делать нечего, раз мать так считала нужным. Она наведывалась к дочке каждый месяц, заваливая её подарками и балуя безмерно.

Однако в глазах сестры при прощании Ник заметил грусть, и понял, что она знает, что конец её счастью близок. Ему было грустно, но что он мог сделать? Знал, что она сможет управляться с остатками его компании, и это будет для неё не только забота и труд, но и достаток в доме. А там может подвернуться хорошая партия, и она вновь обзаведётся семьёй.

Эти воспоминания и мысли перемежались у него с воспоминаниями о Алме и предстоящей встрече. Это постоянно волновало его, заставляло грустить и торопить время, что оказалось совершенно бесполезным занятием.

Путь оказался трудным, море штормило, а у южной оконечности Африки их суда отнесло далеко на юг. Ник вспомнил рассказы отца о снеге, морозах и жутких колючих ветрах, когда на палубу нельзя было высунуть нос. Особенно жуткими были снежные заряды, обрушивавшиеся на судно чуть ли не каждый день. Люди болели, умирали, а Ник старался напялить на себя все одежды, чтобы хоть как-то согреться. Лишь хорошие деньги позволяли ему прилично питаться и тем сохранить здоровье.

Но после почти месячного качания среди снегов и седых волн, судно вышло в Атлантику и заспешило в тёплые края, что скоро благотворно повлияло на людей.

Одно судно пропало в морской круговерти, и теперь на север пробиралось только два корабля, с обессиленной командой на каждом. Страх поселился в сердцах, ожидая встречи с пиратами.

Бог оказался милостивым к ним. Пираты появились лишь на траверзе Луанды, но суда, потрёпанные и искалеченные, укрылись в её бухте.

Простояли больше месяца, ремонтируясь и отдыхая. Запаслись водой, провиантом, дровами, и продолжили путь в Лиссабон.

Эпилог

Алма с тоской смотрела через решётку в окно, мысли её были далеко от этого дома и города. Стояла хорошая, почти не жаркая погода, на душе скребли кошки, а совесть взывала к прощению.

Она зачастила в церковь, каялась, молилась, соблюдала все посты и сейчас выглядела измученной и подавленной. Долгое отсутствие Ника побуждало думать, что он больше вообще не вернётся, сгинув вдали от дома. И это повергало её в такое уныние и тоску, что лишь сын заставлял её продолжать жить.

Витор отвлёк её от мрачного созерцания улицы, затеребил её за подол платья, требуя внимания. Он ещё плохо говорил, но мать его понимала. Ведь ему недавно пошёл третий год, а отца уже два года как нет.

Она взяла сына и, как часто теперь делала, пошла с ним на пристани, где они наблюдали за приходом и уходом судов, погрузкой и пьяными матросами. И Алма говорила сыну об отце, ожидала каждый раз его прибытия, но это уже мало утешало и успокаивало её. Он не появлялся, а убеждение в его гибели всё укреплялось, ширилось, как и её тоска и одиночества.

Жизнь её всё больше походила на аскетическую. Даже сына кормила скудно, тот часто хныкал и даже плакал, требуя еды. А питались они в основном фруктами и салатами с корнеплодами. Мясо ели только по большим праздникам, а грецкие орехи поедали лишь раз в неделю, как наиболее мирскую еду.

И на этот раз судно с Ником не отшвартовалось у причала и не стало на якоря вдали, готовое спустить шлюпку и свезти пассажиров на берег.

В тёмном наряде скорбящей, Алма медленно шла домой, не очень обращая на Витора внимания, заставляя его идти своими ногами.

Калитка в крохотный дворик была не заперта, как она обычно делала, и это удивило её и обеспокоило. Показалось, что в дом могли проникнуть воры. В страхе она прошла в дверь домика, которая тоже оказалась не запертой.

В большой комнате она увидела мужчину и почти открыла рот, чтобы закричать в ужасе, но перед нею стоял Ник, осунувшийся и изменившийся, но улыбающийся натянутой улыбкой сомнения.

— Боже! Ник! А мы только что из порта! Высматривали твоё судно! Витор!

Ник подошёл, взял её лицо в руки и пристально смотрел ей в глаза. Они быстро наполнились слезами, происхождение которых никто не знал.

— Милый мой! Когда же твоё судно пришло в порт, что я его прозевала?

— Мы стали на якоря на рейде на рассвете. Ну, как вы тут, мои любимые? — и он обнял Алму и поцеловал в губы долгим поцелуем голодного мужчины. Их отвлёк плач сына, который испугался незнакомого дядю и теперь вопил, обнимая материнские ноги.

— Сынок, посмотри, это твой папа! — Она затуманенными глазами смотрела то на сына, то на отца его, но мальчик не обращал на это никакого внимания. Этот дядя был ему чужим, незнакомым и он его боялся.

— Погоди, — остановила она Ника. — Пусть немного привыкнет. Он же тебя не может помнить. Ты ведь уехал, когда ему было три месяца! Господи, благодарю тебя за ниспослание мне моего любимого и долгожданного супруга!

— А ты что так одета, Алмита? Словно монашка или пожилая женщина.

— Я так тосковала по тебе, дорогой мой, что больше не могла одеваться весело и светло. Но теперь я постараюсь быть светлее. Я помню, как тебе нравилось меня видеть в светлых одеждах. Ты голоден, наверное! Я сейчас всё приготовлю. Но мы тебя не ждали именно сегодня, и ничего такого у нас нет. Если ты подождёшь, я сбегаю в лавку за продуктами. А тем временем вода в очаге закипит. Подождёшь? С сыном познакомишься поближе, — и она стала уговаривать мальчика побыть с папой, пока мамочка принесёт вкусной еды.

Витор успокоился, лишь получив от отца несколько игрушек, которые тот вывалил на пол и отвлёк ребёнка от мамы.

Через час с небольшим они сидели все втроём за столом и с аппетитом уплетали самые вкусные блюда, запивая всё это лёгким красным вином, которое Алма никогда не пила без мужа.

Она сидела с радостной улыбкой, вся обвешанная украшениями, а на полу виднелись штуки великолепного шелка, муслина и даже газа. Алма мило всем этим интересовалась, а больше посматривала на Ника, любуюсь им и мечтая о нём.

Это последнее вновь всколыхнуло в ней желание и страсть, но она понимала, чувствовала, что это не то, что было раньше. Такое открытие немного смущало и даже раздражало её, но она поклялась себе, что не позволит, чтобы Ник смог это заметить.

В постели, насладившись друг другом, Ник сказал, смотря на жену вопросительно и ждуще:

— Надеюсь, мы сможем переехать в другой дом? Этот такой маленький, что в нем просто нельзя жить.

— Ты привёз свои сокровища, Ник?

— И не только. Мне удалось заработать и ещё немного. На жизнь хватит. Потому я намерен присмотреть нам дом получше, а этот можно продать. Я хочу, чтобы наш сын жил в хорошем доме, и ты с ним, моя крошка! Ты, однако, плохо выглядишь. Я тебя поправлю за неделю, моя Алмита!

— Думаешь, сам отлично смотришься? — улыбнулась женщина.

— Я полгода почти мучился на этом судне. Ты можешь себе это представить? Помню, как ты страдала, плывя сюда из Бразилии. Вернуться туда есть желание? — Ник внимательно смотрел на неё, пытаясь уловить знакомые черты её лица, что говорило бы о её чувствах без слов.

— Даже не знаю, милый. Я уже здесь привыкла, а переезд слишком труден и опасен. Мне бы хотелось остаться в Испании. И ты подучишься говорить, и не станешь мечтать о путешествиях. Но ты ничего не говоришь о сестре!

Ник с удовольствием поведал многие приключения с сестрой.

— Единственное, что меня беспокоит, так это невозможность повидаться с нею. Слишком далеко и опасно такое путешествие. К тому же у неё имеется на что жить, а она женщина практичная и умная. Своё не упустит, — и он засмеялся, довольно и весело.

Он замечал, как иногда лицо Алмы омрачалось чем-то, и это начинала беспокоить его. А тут один из соседей, заискивая перед разбогатевшим жителем, намекнул про смутные сплетни годичной давности. Ник мало этому верил, но в душе поселились зачатки ревности и сомнения. Ничто не показывало, что Алма как-то связана с этими сплетнями, а червь сомнения уже точил его изнутри.

— Ник, что ты такой хмурый? — как-то спросила она, поглядывая на него лучистыми ожившими глазами счастливой женщины.

Тот отнекивался, она настаивала и Ник решился.

— Мне неприятно об этом говорить, Алма, но сосед намекнул мне о чем-то грязном, что произошло с тобой в моё отсутствие. Что это было? Говори честно, не скрывай ничего. Я должен знать все!

— Боже! Ник, мне так не хотелось об этом говорить! Это столько времени ввергало меня в ужас и страх! Но раз ты настаиваешь, то слушай! — и она поведала о попытке ограбления и изнасилования, и о том, как она убила вора и грабителя.

— Об этом ты мог бы узнать у альгвасила нашего квартала, милый. Пусть он подтвердит мои слова и снимет с меня всякие подозрения, любимый! Ты не представляешь, как я была напугана и как боялась за нашего сыночка! С тех пор я и стала одеваться в чёрное, и ходить в церковь, моля Господа защитить нас, пока ты не вернёшься!

Ник слушал спокойно, посматривал на жену, но сомнения хоть и рассеялись, однако что-то осталось. Понимал, что она тут не виновата, но это помогало мало.

Вскоре он поговорил с альгвасилом, и тот подтвердил убийство вора и правоту Алмы. И всё же ещё долго червячок сомнения и горечи нет-нет да напоминал о себе. Лишь спустя месяц, когда они переехали в новый дом, Ник оттаял, а Алма вздохнула с облегчением, замаливая свои грехи в церкви и перед домашним распятием. Это немного удивляло Ника, который не очень-то ревностно следовал церковным обрядам, за что получал осуждающие взгляды местного падре.

Вскоре жизнь преподнесла им новое, вполне приятное для них. Алма понесла, и всё прежнее отошло на задний план. Сейчас Ник делал всё, чтобы оградить супругу от всякого внешнего негативного воздействия. Лишь часто прогуливался с Алмой вдоль реки, любуясь судами, медленно плывущими по воде, и в головах у супругов возникали собственные воспоминания, когда они вот так же стояли на палубе и наблюдали за приближением долгожданного берега.

Ник занялся делами, связанными с морем и рекой, и заимел мастерскую по изготовлению металлических приспособлений, и деталей такелажа для судов. Всё это имело большой спрос, дело приносило достаточный доход и прибыль, чтобы содержать семью, которую супруги планировали увеличивать.

— Дорогой мой, не пора ли нам немного повысить своё положение в обществе? — Алма с надеждой взирала на супруга.

— Что ты имеешь в виду?

— Мы ещё очень молоды, и нам бы не помешало намного покрутиться в обществе более высоком, чем то, в котором мы находимся.

— Думаешь это так легко войти в такое?

— Вспомни, как мы орудовали в Бразилии. Там мы легко входили в самое высшее общество столицы. Чем тут сложнее? Мы оба достаточно привлекательны. Надо лишь познакомиться с нужными людьми, а там будет легче.

— Считаешь, что это нас устроит? А дети? Их уже двое и это не конец, — с улыбкой сказал Ник.

— Должна тебе заявить, милый, что больше трёх я не согласна. Смотри, как я стала выглядеть после второго! Это меня совсем не устраивает. Так что не очень надейся. Но о моих предложениях ты подумай. Можно и вместе подумать. И не только подумать. У нас есть всё, чтобы возвыситься хоть немного.

— Это для тебя так важно, Алма?

— К этому стремится каждая женщина. Почему бы и нет? Кроме пользы мы ничего плохого не получим. И ты тоже в этом уверен.

Ник задумался, но ответ дал лишь день спустя, заметив:

— Ты права, милая моя Алма! Я согласен с тобой. Можно попробовать сделать шаг повыше, тем более, что мы уже это когда-то делали и достаточно успешно. Ты должна помочь в этом.

— С удовольствием, дорогой! Кстати, не пора ли меня называть по-испански?

— Это как же, моя Алмита?

— С этого момента прошу называть меня Альма. Это ведь очень просто, не так ли? — и женщина кокетливо повела плечом, улыбалась довольная.

Они поцеловались в предвкушении нового для них в их жизни.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Эпилог