Алхимия крови и слез (СИ) [Мэй] (fb2) читать онлайн

Алхимия крови и слёз

0

— Принцесса, вам не стоит смотреть!

Дея решительно сжала губы, всем видом показывая, что не желает спорить с каким-то стражником. Безусловно, он действует из добрых побуждений, но ему не стоит забывать, кто здесь принцесса, и чьим приказам он подчиняется.

Дея не сочла нужным повторять.

Стражник опустил голову, тут же поняв оплошность. Потянул уздечку и отъехал на лошади в сторону, чтобы не загораживать обзор.

Рука Деи, державшая тяжелый полог повозки, дрогнула. Может, не из-за того, что картина была страшной, а из-за того, что Дея впервые видела разоренную деревню.

Почерневшие остовы деревянных домов, раскисшая грязь — дождь в этой стране шел так же часто, как снег в родном королевстве Деи. Может, именно влага смыла особенно ужасающие следы разорения. Но и мертвых тел принцесса не заметила. Только разрушенные дома, стертую с прежнего места жизнь. Никакого скота — наверняка его забрали разорители.

У стены одного из домов валялась плетеная корзина, на удивление целая. В лужу из нее вывалилась груда темной ткани, может, обычное крестьянское платье. Никто не потрудился его забрать.

Дея вскинула голову, отчего тихонько звякнули металлические бусины украшения, опоясывающего ее голову:

— Что здесь произошло?

— Деревня скрывала мятежников. Ее уничтожили.

— А люди?

— Стали рабами Империи.

— Что это значит?

— Выполняют грязную работу за еду.

Дея вернула полог на место, и это был негласный знак снова трогаться. Она ощутила, как вздрогнула повозка и снова неторопливо последовала вперед. Они были в дороге уже какое-то время, но путь предстоял еще долгий.

Дальше, пока они двигались вглубь Эльрионской империи, разрушенных деревень не было. И всё равно в памяти Деи сохранились почерневшие остовы, которые испытали на себе гнев императора. И она не могла не подумать, а что он сделает с ней, если вдруг заподозрит неповиновение?

Как так вышло, что вместо свадьбы с каким-нибудь дворянином Мередара, она покинула родное королевство и вряд ли когда-нибудь вернется домой? Хотя, конечно, Дея прекрасно знала, как. Просто ее отец проиграл. Был вынужден покориться императору, как и многие.

Император не был глуп. Он прекрасно понимал, что уследить за спрятанным в горах Мередаром сложно, и кто знает, что еще подготовит король Страны полночного солнца, где всегда жили самые ловкие колдуны.

Император потребовал благородного заложника. Покоренный король был вынужден отдать свою дочь. И теперь Дея ехала к императорскому двору, чтобы стать представителем своего королевства, а по сути — просто пленницей, чтобы Мередар не вздумал не повиноваться.

Отец испытывал стыд, когда отправлял ее.

Мать вшила в платья амулеты, вплела в косы дочери заговоры. В уголках ее глаз были морщины, а в голосе печаль, когда она говорила:

— У тебя благородная цель. Помни, кто ты такая.

Она помнила. Конечно, помнила. И пока проезжала по землям империи, повторяла про себя, будто древнее заклинание: «дочь Страны полночного солнца, принцесса Мередара, плоть от плоти небесных скитальцев». За тяжелым пологом повозки насмешливо молчала Эльрионская империя.

Порой Дея делала небольшую щелку и с любопытством рассматривала открывавшиеся виды. Отчасти ей было попросту скучно. Отчасти действительно любопытно, она ведь ни разу не выезжала за границы Мередара. А еще брат просил ее держать глаза открытыми.

— Ты не только их пленница, ты наш шпион, сестренка.

На прощание он поцеловал ее в лоб и прошептал заклинание-напутствие на дорогу, так что Дея вздрогнула и покосилась, не слышал ли отец. Всё-таки призывать древних темных духов даже для наследника было опасно.

Брат ее любил. Но Дея не могла отделаться от мысли, будет ли он так же ее любить, когда однажды станет королем? Или решит, что дань империи непосильна, а отдать в жертву сестру не так уж страшно? В конце концов, те, кто призывали темных духов дафоров, резали горло козам темными ночами.

Эльрион казался безграничным. Родное королевство располагалось среди гор, а здесь повсюду простор, нет никаких границ. Дея видела множество деревень, где кипела жизнь, но близко к ним не подходили. Огромные стада заполняли тучные пастбища. Пару раз животных было так много, что Дея посмотрела в обе стороны, но не смогла увидеть, где заканчиваются стада.

Поля тоже поражали размахом. На них трудились крестьяне, Дея никогда не видела столько людей!

Несколько раз вдалеке топорщились в небо башни городов, но оставались в стороне.

И повсюду Дея видела императорские стяги: на них гордо реяли алые драконы. Существа из древних мифов, хотя в детстве няньки рассказывали, будто бы на самом деле драконы спят в пещерах Шаорских гор, которые окружают Мередар, и однажды они проснутся, когда их позовет рожок, вырезанный из освященной звездами кости.

В сказки Дея не верила. А вот суровая реальность напоминала о себе стягами и красно-черной формой стражников, которые ее сопровождали. Присланы самим императором! Для безопасности, конечно же. Никаких людей Мередара в сопровождении принцессы.

Последней с Деей прощалась сестра. Ливалея оставила мужа и детей дома, именно она дольше всего рассказывала о том, что действительно могло пригодится в империи. О том, как живут там люди, как устроен двор. Что говорят о самом императоре и его семье.

Именно Лив улыбнулась:

— Ты должна понимать, сестренка, что всё зависит от тебя. Эта поездка может стать пыткой, а может и величайшим шансом, который подкинули светлые дафоры. Император ведь до сих пор не женат. Если сможешь его очаровать, то станешь властительницей величайшей империи подлунного мира.

Дея понимала, что сестра права. Но она не хотела править. Она просто хотела выжить.

1

Звук колокольчиков стал привычен за недели путешествия.

В Мередаре не было ничего подобного, и сначала мелодичный перезвон удивил Дею. Но теперь она привыкла и не обращала внимания. Даже не приоткрывала полог, чтобы посмотреть.

Но никогда повозка не вставала так резко. Дея расправила плечи и приподняла полог, щурясь от яркого дневного света. Она почти сразу заметила высокий шест с привязанными яркими флажками и колокольчиками. Их ставили в империи на перекрестках, чтобы отмечать их и маленькие алтари, где можно помолиться в дороге.

Раньше они не останавливались в подобных местах.

— Что случилось? — спросила Дея стражника.

— На последней стоянке Вестник принес слово, что здесь нас встретят особые посланники императора. Сопроводят во дворец. У них были дела в Та-Шане, теперь они возвращаются. Нам по дороге.

Дея не стала спрашивать, хотя мало что поняла. Она знала, что Та-Шан — один из городов империи, но больше ничего. Она выучила только название столицы и кое-что о ней. Великий Хаш-Таладан, огромный город, раскинувшийся по берегам реки Таладан, пульсирующее сердце империи, торговый порт, крупнейший в мире.

Императорский дворец стоял рядом с ним, но в город принцесса заезжать не должна.

Она успела позавтракать твердым сыром, который взяла из Мередара, когда услышала снаружи повозки суету. Аккуратно убрала остатки трапезы, расправила юбку и запоздало подумала, что стоило воспользоваться стоянкой и немного пройтись. Чем ближе к Хаш-Таладану, тем меньше остановок делали в пути, и ноги ужасно затекали.

Дея отбросила полог, приготовившись встречать отряд, но с удивлением увидела, что к ним по дороге приближается всего двое.

Когда они подъехали ближе, Дея поняла, кто перед ней, и похолодела. Об этих людях ей рассказывала сестра.

Верные Клинки императора. Его лучшие воины — и лучшие убийцы. Те, кто не провалил ни одного задания. Они возглавляли отряды, посланные императором, и те побеждали. Убивали тех, на кого указывала рука императора, и их оружие не знало пощады.

Опасные, смертоносные, верные.

Если бы они захотели убить принцессу Калиндею, то она вряд ли бы успела даже ощутить момент собственной смерти.

Интересно, нервно подумала Дея, от этого Та-Шана остались хотя бы камни после Клинков императора?

Их было двое, мужчина и женщина. Они казались молодыми, но сложно было определить, сколько им на самом деле лет. Дея, как и все мередарцы, ощущала колдовство, вот и здесь она видела легкую рябь, которая окружала Клинков. Магия скрадывала их истинный возраст, причем не только внешне, но и внутри. Они будто застыли во времени.

У женщины короткие волосы, только чуть длиннее, чем у мужчины. И такие белые, как снег в Мередаре. Таких не бывает у людей от рождения, только если они выжжены магией.

Но эти двое отдали колдовству куда больше: глаза обоих покрывали темные повязки.

Слепые убийцы императора. Его посланники, которые не могли видеть, но колдовством чуяли куда больше обычных людей. Это пугало и завораживало.

Колокольчики застыли и замолчали, как будто ветер резко стих. Клинки были на низкорослых выносливых лошадках, темная кожаная одежда будто впитывала дневной свет.

Эли Рин и Фер Рин. Никто не знал, то ли они возлюбленные, то ли брат с сестрой, то ли и то, и другое. Известно только, если император отдает им приказ, они идут до последнего.

Стражник затараторил приветствия, и по его тону Дея поняла, что и он боится Клинков. Те смотрели перед собой, не поворачивали привычно головы — да и зачем, если они не видят? Темные повязки особенно выделялись на фоне светлых волос и бледной кожи.

На поясах обоих — кинжалы, больше никакого оружия. Они сами были оружием. Может, и сталь-то для вида.

Когда они подъехали ближе, Дея увидела, что на рукавах у них темно-алые драконы, знак императора.

— Едем, — коротко сказала женщина. Ее голос оказался на удивление мелодичным и хрупким. — Император ждет.

Больше ни один из них не произнес ни слова до самого дворца. Дея толком его не увидела: они прибыли уже вечером, в свете факелов в каменном дворе. Ей выделили служанок и посоветовали принять ванную.

— У Императора прием в Круглом зале. Он будет ждать вас.

Дея поняла, что это не просьба. И мысленно произнесла заклинание на удачу, воззвание к светлым дафорам. Хотя не была уверена, что родные духи слышат ее так далеко от дома.

Клан.

Дея слышала об этом от сестры, от брата, даже от отца, но так и не поняла толком, что это значит. В Мередаре не было ничего подобного. Есть король и его семья, есть приближенные и аристократы, есть простые люди.

В империи был клан.

Точнее, это дед нынешнего императора состоял в драконьем клане, изначально — семья, позже почти что тайное общество, в которое принимали не по крови. Связанные клятвами и знаками, именно они помогли ему захватить трон и стать императором. И над Эльрионом воспарило драконье знамя.

Стяг не столько империи или конкретной семьи, сколько драконьего клана. Они пришли к власти.

Отец просил узнать о клане как можно больше.

Дея помнила об этом, но стоя перед императором могла думать только о том, много ли среди присутствующих клановцев? Как она может понять, кто здесь друг, а кто враг — и самому императору, и, главное, ей самой?

Если бы Дее пришлось описать свое первое впечатление от императорского дворца, она бы сказала, что он «темный», расцвеченный традиционным алым цветом. Это удивляло после родного дома, усыпанного золотом, символом рассвета.

Золото принадлежит королям в Мередаре, поэтому принцесса выбрала платье синее, как бескрайнее небо над родной страной. И серебряные украшения, которые соответствовали статусу принцессы.

Запястья охватывали широкие браслеты с чеканкой, шею тянуло от массивных украшений, вплетенных в тугие темные косы. К Дее приставили двух служанок, которые помогли одеться, но они понятия не имели, как заплетать волосы на мередарский манер. Поэтому Дее пришлось довольствоваться простыми косами. Но она в любом случае приказала украсить их россыпью серебряных шпилек — как звёзды на полночном небе.

Ванная вполне соответствовала представлениям Деи. Даже более того: эльры, видимо, любили подобные процедуры, поэтому в воде плавали лепестки цветов, вода пахла травами, а после служанки еще и умаслили тело принцессы.

Ее покои были большими, и Дея с удовлетворением отметила, что они соответствуют высокому положению. Пусть тяжелые ткани и камни совсем не похожи на ее родной дворец.

Пока Дею сопровождали в Круглый зал, она поняла, что здесь наверняка все покои большие. Местный дворец впечатлял размахом: Дея слышала легенды, будто он был выстроен еще древними людьми, великими магами, память о которых давно стерлась, а их творения — остались. Она не знала, правда ли это, но императорская твердыня производила впечатление широкими коридорами и массивными стенами. Гобелены и вышитые картины изображали богов и людей, легенды и реальную историю. Дея не успела толком рассмотреть.

Круглый зал наверняка использовали для местных приемов. Здесь не было массивного темного трона, который Дея наверняка еще увидит. Зато стены украшали знамена покоренных государств — так много!

Император беседовал с приближенными и ждал ее точно под знаменем Мередара. Ну конечно, теперь он тоже стал частью империи.

Дея даже застыла от неожиданности, слишком внезапно было видеть россыпь серебристых звезд родного знамени.

Мередар всегда восхвалял огромное небо, которого было так много в королевстве. Яркий рассветный король и звездные скитальцы — его народ.

Теперь тоже народ Эльрионской империи.

Дея сложила руки в приветственном жесте и склонила голову. Она не поднимала глаза на знамя, но после ритуального приветствия вполне могла рассмотреть присутствующих.

Император был молод.

Его дед завоевал половину мира и трон, оросив его кровью врагов. Его отец большую часть времени пытался сохранить то, что есть. Он не был великим полководцем, его единственное достижение — покоренный Мередар, хотя говорили, что на самом деле ту кампанию вели его сыновья.

Нынешний император правил меньше года и шептались, что он сильнее отца, в нем возродился дух деда. Он готов ставить на колени и уничтожать непокорных.

Император Эйдарис Аратэлин был высок и темноволос, с острым лицом и взглядом темных глаз. Он гладко брился и казался моложе своих тридцати, смотрел спокойно, будто ему принадлежит половина мира — как оно и было. В простом черном мундире без единого украшения — только его пальцы унизывали массивные серебряные перстни. И брошь с драконом у горла. Как знала Дея, у эльров серебро ценилось больше золота, считаясь уделом тех, у кого есть власть и вкус.

И плащ. Темный плащ, подбитый яркой тканью.

Алый.

Цвет крови. Цвет огненного дыхания драконов.

Вряд ли Эйдарис носил его каждый день, но при встрече с принцессой явно решил напомнить о том, почему его зовут кровавым императором.

— Принцесса Калиндея Хатан, — он улыбнулся уголками губ. Дань вежливости, не более того. Хотя даже с подобной улыбкой он казался не таким суровым.

Интересно, как будет меняться выражение его лица, когда он расслаблен? Или когда вокруг не толкаются темные вороны-придворные.

Он говорил на картанионском диалекте, и Дея едва не перевела дух с облегчением. Ей говорили, что именно этот диалект официален при дворе, его она старательно повторяла всю поездку, но боялась, что всё равно что-то напутает. Но Эйдарис говорил четко, а картанионский Дея знала хорошо.

Этот диалект считался престижным, на нем говорила знать еще с тех времен, как Хаш-Таладан был простым портом, а столица располагалась в Кар-Танионе. Еще до того, как над местными землями воспарили драконьи крылья.

— Надеюсь, путь был гладким, принцесса.

— Благодарю, ваше сиятельство. Поездка была утомительной.

— Я не задержу вас надолго. Всего лишь хотел поприветствовать лично.

И напомнить о твоем месте, зло подумала Дея. Это знамя, этот алый плащ. Как будто она могла забыть, что она здесь всего лишь благородная пленница! Ничего, она еще заставит считаться с собой.

Дея подняла голову выше, отчего сильнее заныла шея. Взгляд Эйдариса уже становился равнодушным, если сейчас она не покажет, чего стоит, он так и будет считать ее красивой безделушкой из далекого королевства. Разменной монетой, которую выдаст замуж за верного вельможу.

— Очень жаль, что ваши люди не позволили мне путешествовать верхом.

— Вы любите лошадей, принцесса?

— Мой народ скачет верхом под звёздами.

Она не была уверена, что не напутала чего-то в этом хитром диалекте, но почти не сомневалась. Дее показалось, что в лице Эйдариса отразилось что-то вроде уважения.

— Мне говорили, что ваш народ рождается верхом. Но я опасался, вы устанете от долгой дороги и настоял на более привычном для наших земель способе передвижения. Но если вы соскучились по верховым прогулкам, я покажу вам завтра конюшни.

Что означало, что первое слово осталось за ней, император приглашает ее на прогулку. Его следующая фраза поставила Дею в тупик:

— Буду рад услышать больше о вашей стране.

— Вы никогда не были в Мередаре? — стоило вежливо поблагодарить, но Дея была слишком удивлена.

— Бывал, но тогда ваши снега и скалы проверяли на прочность нашу армию.

Он снова улыбнулся, и на этот раз это была почти искренняя улыбка. С удивлением Дея поняла, что император вовсе не пытается напомнить о покоренном положении. Скорее, для него тогда и правда поездка была обычной военной кампанией.

Он отвернулся, показывая, что на сегодня разговор окончен, и чуть поморщился, будто резкое движение напомнило о старой ране. Может, так оно и было, а может, это напоминание для вельмож о шраме на боку императора. Отточенное и четкое напоминание. Но именно это движение сделало Эйдариса более живым. Показало, что он не только темная империя и кровь, но и обычный человек.

— Пусть он император, — говорила сестра, напутствуя, — но он живой. Императору тоже снятся кошмары.

Говорили, его ранили подосланные халагардские вороны. Убийцы, которые разят без промаха и не знают усталости. Видно, Халагард действительно хотел уничтожить императора, раз отправил такой ценный ресурс.

Только император оказался всего лишь ранен — и пусть рана напоминала о себе стылыми днями, зато явственно показывала его превосходство.

Никто раньше не выживал после смертоносных халагардских воронов. Никто не мог убить их в ответ.

Говорят, император Эйдарис не просто уничтожил их, он приказал из их ребер вырезать флагштоки, на которых теперь развеваются кровавые драконы над башнями замка.

Она была небом и звездами.

Он — кровью и сталью.

Дея не разбиралась в воинах, но магию императора ощущала, спокойную и уверенную. Безграничную. Совсем не такой она была у его младшего брата.

Кэлран Феротар тоже был здесь, одетый в кожу, как и Клинки императора, слепые убийцы, которые в зале не присутствовали. Правда, никаких повязок на глазах, прищурившись, он без стеснения рассматривал гостью.

Конечно. Чего смущаться принцу.

Кэлран был младше императора на пять лет, чертами лица походил на брата, но при этом имел светлые волосы — видимо, от матери. Первая императрица умерла при родах Эйдариса, а вторая принесла еще двоих детей.

Кэлран сейчас вроде бы управлял армией, но Дея не знала точно, об этом сведения в Мередаре были обрывочными. Вроде бы прошлый командующий попался на предательстве, его четвертовали, и император тут же назначил на эту должность брата.

Видимо, он ему доверял.

Но Дея помнила простую истину, что младшие братья — это всегда претенденты на престол. Они могут любить старших, но потом именно в их руках оказываются отравленные кинжалы, они стоят во главе заговоров по свержению власти, ведь они — следующие на очереди.

Отец говорил присмотреться к Кэлрану и не выпускать из виду. Сестра пожимала плечами: он несколько раз был обручен по политическим мотивам, но так ни разу и не женился.

— Говорят, наслаждается каждой юбкой во дворце. Будь осторожна. Он не менее безжалостен, чем его брат. Говорят, куда более свирепый в отличие от спокойного императора.

Третьей в семье была Лиссана Феронар, младшая сестра, которая сейчас ну очень выделялась. В ярком желтом платье, сшитом на южный манер, с уложенными вокруг головы косами, тоже скорее напоминавшими о Мараане или Эсхае. Очень похожая на родного брата Кэлрана и чуть менее похожая на старшего Эйдариса.

Лисса казалась более живой, бойкой, она единственная откровенно улыбалась, о чем-то беседовала с вельможами и не придала большого значения появлению Деи.

Лисса несколько лет провела на юге, замужем за мараанским принцем. Теперь она получила вдовью долю и вернулась домой с маленьким ребенком — девочкой, поэтому ей позволили уехать. Да и кто бы смог возразить Эйдарису, когда он потребовал возвращения сестры? Пусть Мараан и не входил в империю, но вряд ли надолго.

Дея как раз думала, вежливо ли уйти прямо сейчас, сославшись на усталость, когда рядом с ней оказалась Лисса. От нее пахло сладкими духами, когда она бесцеремонно подхватила Дею под руку. Она улыбалась, а ее темные глаза горели искренними эмоциями.

— Правда ли мередарцы умеют толковать сновидения?

Вопрос сбил Дею с толку. Она кивнула. Ее народ умел спрашивать совета у звезд и предсказывать будущее по тем видениям, что приходят в темноте.

Императору тоже снятся кошмары.

— Очень мило, — усмехнулась Лисса. — Ты знаешь, как называют время года, которое сейчас наступает?

— Нет. Но слышала, что у вас становится очень холодно.

— Не настолько, как в твоей родной стране. Мы называем это время Долгой ночью.

В ней не было магии. В отличие от братьев, Лисса то ли не обладала силой, то ли не носила амулетов, то ли слишком искусно скрывала.

— Долгой ночью снится много снов.

От слов повеяло тоской. Кошмарами, припорошенными снегом, в скудном сиянии звезд. Но Лисса тут же улыбнулась:

— Мой старший брат наверняка попытается быть милым при завтрашней прогулке, но у него так себе получается. Я могу встретиться с тобой позже и рассказать о том, как всё устроено. Приятно видеть новое лицо.

Дея растерянно кивнула, а Лисса уже упорхнула, оставив после себя аромат южных духов. Она сама была будто нежный цветок, запертый в тяжелой имперской огранке.

Может быть, Дее было бы проще, если бы и себя она ощущала таким цветком. Они бы с Лиссой нашли общий язык. Но Дея — принцесса своего народа. Луна и звезды, призрачный свет и острие клинка.

Она заметила, как принц Кэлран спросил что-то у брата-императора. Тот кивнул. Кэлран приложил правую руку к сердцу и коротко поклонился: Дея попыталась понять, был ли этот поклон формальным, или принц правда уважал брата. Но не смогла. Зато, когда он проходил мимо нее, то ухмыльнулся:

— Добро пожаловать, птичка.

Почему-то Дее представился вовсе не гордый сокол, которого так любят в империи. А маленькая птичка, которая затерялась среди ветвей и тронутых первым морозом ягод.

Когда принцесса Калиндея вернулась в свои покои, она выгнала всех служанок. Смогла дать себе волю, наконец-то понимая, что оказалась в сердце чужой империи, другого мира, и вряд ли когда увидит дом.

Дея позорно разрыдалась. Думая о том, что искры серебра в ее волосах — это не звёзды, а слёзы.

2

Весь день у Эйдариса болела голова.

К обеду он даже вызвал придворного лекаря. Тот выдал настойку, горькую и тягучую. От нее только затошнило, так что Эйдарис решил, что он не голоден. Но и головная боль отступила — правда, ненавязчиво вернулась после прогулки с принцессой Калиндеей.

Она и вправду оказалась прекрасной наездницей, с радостью говорила о родной земле, а Эйдарису было интересно послушать.

Для него Мередар навсегда остался негостеприимной страной, где местные колдуны прятались по скалам, бил колкий холодный снег, вымораживающий даже внутренности. Отец постоянно злился, а брат подхватил местную горячку и чуть не умер. Эйдарис дрожал от холода и не отходил от Кэла, который бредил несколько дней — и это еще больше раздражало отца. Что один его сын оказался слишком слабым, а второй готов отложить всё из-за брата.

Вообще-то именно Эйдарис и Кэл продумали тогда всю стратегию. Как выкурить плохо подготовленную мередарскую армию и разбить ее, лишив единственной возможности сопротивляться. Никто раньше не завоевывал Мередар, потому что отступали раньше, перед ее скалами. Кэл чуть не умер, Эйдарис едва не лишился пары отмороженных пальцев, но империя покорила эту землю.

Оба брата были тогда слишком измучены: Кэл восстанавливался после изнурительной болезни, а Эйдарис просто послал отца к дестанам, злым духам, и залез под шкуры — он не помнил, когда в последний раз по-человечески высыпался.

Так что отец провозглашал себя императором Мередара, он же договаривался на благородную заложницу. Правда, король Мередара ловко откладывал исполнение этой части договора. Сдался теперь, почти год спустя после смерти отца Эйдариса. Когда молодой император послал Вестника, жестко напомнив об обязательствах.

Эйдарису было плевать, кого пришлет Мередар. Ему просто донесли, что королевство опять копит войска. А разбираться с этим сейчас времени не было.

К удивлению Эйдариса, принцесса Калиндея оказалась неглупой, хорошо образованной и далеко не кроткой. Она безусловно боялась, но не пыталась угодить. И это нравилось Эйдарису: он уставал от бесконечного пресмыкания, не получал от него удовольствия.

Она сказала, что ее обычно называют Деей. Эйдарис поведал, что брат тоже предпочитает, чтобы его имя сокращали. Никто при дворе не звал Кэла полным именем.

Касательно императора никто, конечно, и помыслить о подобном не мог.

Принцесса ясного неба и звёзд. Может, ей понравится суровая и жестокая империя. Дее придется полюбить ее и понять, что это — новый дом.

После прогулки у Эйдариса было еще несколько личных встреч. К счастью, никаких заседаний Совета, послов и прочих прелестей. Какой смысл быть владыкой империи, если никто на этой огромной территории не может избавить от такой простой вещи как головная боль?..

Эйдарис решил подождать в саду. В растениях он понимал примерно ничего, резкие запахи ему не нравились, зато место напоминало о матери и ее рассказах о круговороте жизни.

То есть, на самом деле, она была матерью Кэла и Лиссы. Вторая жена императора. Первая умерла, когда родила Эйдариса, отец снова женился два года спустя, так что всю сознательную жизнь Эйдарис воспринимал как мать именно леди Алилу.

Она любила живые растения, она-то и занялась этим садом. Ничего не понимая в политике и не желая в ней участвовать, она управляла маленькой армией садовников, доводя их до изнеможения. До сих пор одни из самых приятных воспоминаний Эйдариса из детства — это как он десятилетним мальчишкой сидел на аккуратных цветных плитках, усыпанных лепестками, и слушал рассказы леди Алилы. Пятилетний Кэл засыпал, а совсем маленькая Лисса копошилась рядом, старательно цепляясь за Эйдариса в первых попытках встать на ножки.

Мать рассказывала о том, что жизнь не бывает конечна. Когда мы умираем, то перерождаемся или превращаемся в добрых духов. Носимся по миру, будто лепестки, сорванные с цветов, помогаем потомкам. Поэтому так важно чтить духов предков. Поэтому они оберегают клан дракона, который всегда их чтит.

Мать всегда была верной дочерью клана.

Стоит зайти к ней. Даже для молодого императора не считалось зазорным навестить мать в ее покоях и попросить совета. Хотя Алила предпочитала не раздавать советов, но была рада поговорить с детьми.

Сад всегда цвел. Одни растения умирали, но на их месте тут же зацветала другая часть. Постоянное движение.

Пока не приходила Долгая ночь, и на месте сада оставались только голые ветви. «Они тоже видят сны», говорила мать.

Еще не было настолько холодно, но листья уже опали и лежали на земле, прихваченные изморозью. Сапоги императора топтали резные листочки, а сам он думал, правда ли этим голым веткам что-то снится?

Может, они тоже сомневаются, на своем ли они месте. Смогут ли они совершить то, что не удалось отцу — так пообещал сам себе Эйдарис в день смерти императора. Тот едва не развалил всё созданное. Эйдарис хотел его сохранить и преумножить.

Только не знал, он те цветы, что ярки только днем, но исчезают при первых порывах Долгой ночи? Или тонкий кустарник, что сбрасывает листву, но упорно цепляется и за промёрзлую землю?

Приближение Клинков Эйдарис, как и всегда, почувствовал заранее, их четкий и строгий магический след, доступный главным звеньям драконьего клана. Император отвернулся от растений, сцепил руки за спиной и спокойно ждал.

Скользящие фигуры в черном, плотные повязки на глазах, выжженные магией волосы. Они одновременно преклонили колени, прикладывая правые кулаки к сердцу.

— Как прошло в Та-Шане?

— Неверные узнали гнев императора, — коротко сказал Фер Рин.

Его сестра Эли Рин в согласии склонила голову. Обычно она говорила с людьми со стороны, а ее брат — с императорской семьей.

— Будут еще задания, Ваша светлость?

— Отдохните.

— Значит, пока нет?

— Это значит, что вам стоит отдохнуть, — вздохнул Эйдарис. Он прекрасно знал, что Клинки могут будто бы не уставать неделями и месяцами, пока не выполнят поставленную задачу. Правда, после этого могут и умереть от истощения. Отдыхать они не умели, чем пользовались многие главы клана. Но Эйдарис не хотел таким быть.

Безжалостным к врагам — безусловно. Но о своих людях надо заботиться.

— Оставайтесь во дворце, пока я не призову вас.

Клинки существовали столько же, сколько и клан. Верные воины, беспощадные убийцы. Если глава клана был головой дракона, то Клинки — его когтями.

Когда они погибали, клановые жрецы находили новых добровольцев и специальными обрядами, которые держались в тайне, создавали новых Клинков. Идеальное оружие.

— Хотя у меня будет задание, — внезапно сказал Эйдарис. Он прекрасно знал, что совсем без дела Клинки не могут. — Присмотрите за принцессой Калиндеей, кто будет с ней встречаться, налаживать связи. И за моей сестрой.

— Присмотреть? — переспросил Фер Рин.

— Оберегать. Мараан не доволен, что она здесь, они могут пойти на любые меры.

Фер коротко кивнул, а вот его сестра Эли нахмурилась. Эйдарис прекрасно понимал, в чем причина ее сомнений: он и сам заметил, как Фер замирает чуть дольше рядом с Лиссой, как она сама смотрит на него, когда думает, что никто не видит.

Что ж, пусть разберутся.

— Это всё, Клинки.

— Служим вечно, Великий дракон.

Они снова преклонили колени и растворились в сгущающихся сумерках. Эйдарис мог быть известен как император половины мира, но для клана он всегда оставался прежде всего Великим драконом. Тем, кто вёл их путем величия, который начал еще дед, когда завоевал трон. Завоевал с помощью клана, конечно же. При поддержке незримой армии, которая умела обмениваться тайными знаками и была верна только Дракону.

Их объединяла не кровь, а незримая чешуя.

Покинув сад, Эйдарис направился ко дворцу, заметив, что слуги уже вовсю зажигают огни: те будут гореть всю ночь, указывая дорогу духам предков. Отпугивая злых дестанов.

Эйдарис не столько увидел, сколько почувствовал схватку. Короткую, яростную, совершенно не аристократичную. А потом его глазам действительно предстал брат, сцепившийся в дружеском поединке с одним из дворян.

— Он его сейчас убьет, — покачала головой Лисса, скользнув к брату. Было не совсем понятно, кого она имеет в виду.

Дворянин был высоким, массивным, он успел опрокинуть Кэла на землю, а теперь наносил короткие удары по корпусу.

Эйдарис рассвирепел. Мало того, что затеяли драку, будто уличные бродяги, так еще посреди двора императорского дворца!

— Хватит.

Его голос мог бы выморозить камни до основания, а вложи он чуть больше магии, так и в прямом смысле раздробить кости, не прикасаясь к ним.

Дворянин тут же отшатнулся, в ужасе глядя на императора. Торопливо поклонился и постарался как можно быстрее удрать. Эйдарис лишь мельком глянул ему вслед, но запомнил. Сын одного из министров.

Кэл вскочил на ноги, воплощение праведной ярости:

— Дестаны тебя разбери! Зачем вмешался?

— Будешь говорить в таком тоне, узнаешь гнев императора, — спокойно сказал Эйдарис.

Кэл тут же осекся, хотя не перестал прямо-таки истекать яростью. Но вокруг сновали слуги, многие из них остановились, чтобы поглазеть. Не стоит давать им повод думать, будто Кэл относится к императору непочтительно.

Когда после Мередара Эйдарис дрожал от холода под тремя шкурами и никак не мог согреться, Кэл, даже не выздоровевший до конца, притаскивал ему еще шкуры, а потом растирал местными мазями, чтобы согреть.

Наедине они всегда оставались братьями, но при посторонних один из них был императором.

— Ты не должен был вмешиваться, — буркнул Кэл.

Он коротко поклонился и устремился во дворец. Эйдарису оставалось только вздохнуть.

— Не злись на него, — молчавшая до этого Лисса взяла брата под руку. — Он знает, что его ждет, и ввязывается в бои, которые не может выиграть.

— Не обязательно ждет.

— Ты император. Но ты не властен над всем.

Думать о проклятиях и прочих мрачных вещах не хотелось. Поэтому Эйдарис увлек сестру на короткую прогулку, как они и собирались. Она рассказывала о последних письмах из Мараана, где родственники мужа опять что-то требовали.

— Мы покажем им мощь дракона, — пообещал Эйдарис. — Они слишком далеко зашли. Они хотели убить тебя!

— Ах, я не знаю, правда ли родственнички подсунули тот яд. Но я рада, что ты понял меня, когда после этого я не смогла там оставаться и позорно сбежала.

— Ты вернулась домой. Здесь ни тебе, ни твоей дочери ничего не грозит. Даже мараанские титулы при тебе.

— Потому что они не знают, как меня их лишить без скандала! — фыркнула Лисса. — Халагард пытался убить тебя, но на них ты что-то не собираешься спускать дракона.

— Всему свое время. Это не только вопрос мести или ярости. Это вопрос стратегии.

Лисса закатила глаза и предложила наконец поужинать. Она вообще любила делать вид, будто ничего не понимает в политике, словно ее это вовсе не касается. Но Эйдарис прекрасно знал, что Лисса так же умна, как он сам или брат. Но привыкла прятаться за маской, чтобы ее недооценивали.

Как и поступил Мараан. А Лисса докладывала обо всем, что происходило внутри страны, начала обширную работу, чтобы развалить многое в местной власти… у нее бы получилось, если муж не умер так некстати.

Лисса заседала в Совете наравне с министрами, принцем и самим императором. Она улыбалась, казалась дурочкой, а потом выдавала самые ценные предложения. К сестре Эйдарис всегда прислушивался. Как и к брату.

Клан — это незримая чешуя. Но те, кто связан одной кровью — это живое бьющееся сердце драконьего клана.

Империя может рухнуть, но клан всё равно останется.

После ужина Лисса отправилась рассказывать сказку на ночь дочери, а Эйдарис еще долго сидел над бумагами из Мараана и военными отчетами. Потом потянулся, разминая затекшие мышцы. Скинул мундир, тяжелая брошь и перстни уже давно лежали на столе.

Оставшись в одной рубашке, Эйдарис подошел к окну и тоже зажег небольшой фонарик. Он не знал толком, верил ли в добрых духов предков, но чтил те традиции, которые уважали в клане и в империи. Которые были так дороги матери.

Интересно, отец тоже стал добрым духом? Присматривает ли он за детьми? Или решил переродиться на земле в новом воплощении?

Эйдарис собирался лечь спать, прикидывая план на следующий долгий и тяжелый день, когда в дверь покоев громко застучали.

Слуга на пороге казался почти испуганным:

— Ваша светлость! Ваш брат…

Эйдарис мгновенно всё понял. Он кивнул и широкими шагами направился в комнату Кэла.

— Никого не впускать, — коротко кинул он слугам, которые переминались с ноги на ногу перед дверью. — И не заходить.

Они не ослушаются приказа императора.

Покои принца были меньше императорских, но обширные, хорошо натопленные. Краем глаза Эйдарис заметил, что на окне тоже горит огонек для добрых духов. Других огней в комнате не было, значит, внутрь слуги заходить не решились. Но понятно, что их напугало: с кровати раздался громкий стон.

Эйдарис решительно пересек оставшееся расстояние, присел на постель, коснулся плеча брата:

— Кэл, послушай, я здесь. Я здесь.

Он явно пока не слышал. Его тело сотрясалось в судорогах, с губ срывались стоны, а дыхание было частым и прерывистом. Приступ явно начался давно.

— Что же ты меня не позвал, — вздохнул Эйдарис, не отпуская плеча брата.

Он не знал, как это работает, но энергия Эйдариса всегда гасила приступы, хотя сам он ничего не делал и не ощущал. Правда, обычно Кэл чувствовал чуть ли не за день приближение подобного приступа, но в этот раз не стал звать брата. Может, думал, что ничего сильного не будет — с короткими приступами он справлялся сам.

Эйдарис помнил, как уехал с отцом в Та-Шан. Они занимались делами, когда прилетел Вестник от матери. Она писала, что у Кэла приступ и просила вернуться как можно быстрее. Император и Эйдарис гнали лошадей, но всё равно прибыли только следующим вечером. Кэл тогда едва дышал: ему было лет двенадцать, он лежал почти как мертвый, изможденный постоянными судорогами. Присутствие Эйдариса быстро помогло.

Это мог быть любой из них, но так вышло, что проклятие пало именно на Кэла.

Вообще-то они считали, что всё обошлось. Отец думал, иссякло на его сестре. Дед принес проклятие в семью: невозможно построить империю и не перейти дорогу хотя бы одному сильному колдуну. Тот проклял императорский род. В каждом поколении должен появиться тот, кто будет постепенно угасать, мучимый приступами.

Отец говорил, что его присутствие тоже помогало сестре. Но когда он отправился в первый военный поход, приступ длился три дня и в конце концов убил ее. Он не успел.

Эйдарис, Кэл и Лисса были абсолютно здоровы, отец думал, проклятие наконец-то угасло. А потом, когда Кэлу было десять, случился его первый приступ.

Сейчас его дыхание выровнялось, он только дрожал, весь потный и от того мерзнущий. Эйдарис натянул на брата шерстяное одеяло и улегся рядом.

— Я побуду здесь до утра, — сказал Эйдарис. — Как ты?

— Не хочу я ничего чувствовать, — устало пробормотал Кэл, не открывая глаз. Он почти с головой укрылся одеялом и сжался. Придвинулся к брату. — Какой же я бессмысленный…

— Почему не позвал? Приступ быстро бы исчез.

— Потому что ты не нянька. Ты император.

Они говорили об этом, конечно, говорили. Кэл в такие моменты казался потухшим. Он упрямо повторял, что так не будет продолжаться вечно. Эйдарис не может срываться к нему в любое время, у него есть обязанности. Он был прав, но Эйдарис понятия не имел, что еще можно сделать.

Они не могли объявить об этом в открытую, знание о проклятии могло показать императорскую семью слабой. Даже клан вряд ли бы спокойно это принял. Те колдуны, с которыми пытался осторожно говорить Эйдарис, разводили руками: такое проклятие невозможно снять, лишь ждать, когда оно само исчезнет, ведь колдовство не вечно.

Иногда приступов не было подолгу, и Эйдарис радовался, может, они и вовсе иссякли. Но в последнее время снова участились и совершенно выматывали Кэла.

Он пробормотал еще что-то горькое, но Эйдарис не вслушивался.

Империя — это сталь и кровь. Клан — это мощный дракон. Оставалось надеяться, он не лишится части сердца, а кровь не будет кровью семьи. Иначе зачем тогда Эйдарису вся эта гребаная империя?

3

— Освободи меня от должности.

Эйдарис позволил себе приподнять брови в удивлении и смерить Кэла равнодушным взглядом:

— С чего бы?

Кэл стоял перед ним, напряженно вытянувшись, сцепив руки за спиной. Он так и не дотянулся ростом до старшего брата, а в плотно прилегающих к телу кожаных одеждах казался еще меньше. На императоре же был простой традиционный мундир темных цветов. Им не требовались особые знаки отличия, кроме обязательных колец на пальцах Эйдариса и перстня с распростертыми крыльями у Кэла.

Знак его должности, на которую может назначить только император. И сместить тоже.

— Ты знаешь, что я не могу выполнять свои обязанности, — Кэл старался, чтобы голос звучал ровно, хотя прекрасно знал, что ему далеко до сдержанности брата. — Не с проклятием. Да и после… я потом еще день в себя прихожу!

— Поэтому лучше вовремя звать меня. Чтобы не доводить до приступа.

— Эйд! Да какой от меня прок, если я в любой момент могу выпасть!

Так обращаться к императору мог только брат, даже Лисса не решалась. Сейчас они стояли вдвоем и никого больше не было в дворцовом коридоре. Кэл специально выбирал момент, чтобы застать императора без лишних глаз и ушей и поговорить откровенно.

Эйдарис долго смотрел в окно, молча, потом глянул на так и не двинувшегося с места Кэла:

— Идем.

Кэл понятия не имел, это дурацкая привычка императора или характер брата. Он мог вот так бросить и тут же решительно зашагать, не сомневаясь, что за ним последуют. И ничего не объясняя раньше времени. Кэла это порой бесило: он-то хотел знать всё здесь и сейчас! К чему тянуть.

Удивление возросло, когда понял, куда они направляются: в тренировочный зал.

Почти не отдавая отчета в том, что он делал, Кэл мысленно проверял всех стражников, которые попадались им по пути, все посты. И тех, кто стоял у зала. Пока что он еще занимает свою должность, и этоего дело.

Тренировочный зал был пуст и залит светом из широких окон. Причем пуст в буквальном смысле: никаких украшений, гобеленов или флагов. Пустые стены, стойки с оружием да нехитрая мебель в углу. Считалось, ничто не должно отвлекать.

Эйдарис уверенно последовал к стойке:

— Сможешь победить, я сделаю, как просишь.

Раньше они много тренировались вместе. У Эйдариса всегда была фора в опыте, но Кэл обучился еще и у ашуоров, специальных военных отрядов — в то время, пока брат постигал тонкости управления империей.

Они давно не тренировались вместе. После смерти отца как-то стало не до того.

Эйдарис снял имперские перстни и оставил их на низком резном столике. Взял не меч, а уверенно выбрал саблю. В империи ее считали более «дворянским» оружием, хотя лично Кэлу было плевать, что у него в руках. Он тоже оставил собственное кольцо на столике: считалось хорошим тоном во время тренировочного боя «встать на один уровень» с противником, чтобы значение имело только мастерство.

Кэл тоже подхватил саблю, взвесил в руке… а в следующий момент ему пришлось отбивать быстрые атаки Эйдариса.

Они всегда были примерно равны, и в этом зале провели многие и многие часы. Император не был обязан быть лучшим фехтовальщиком, но вот в клане считалось, если хочешь руководить, должен быть развит и физически.

Что ж, однажды умения уже спасли жизнь Эйдариса, когда Халагард подослал убийц.

Эйдарис скользнул назад и взял со стойки вторую саблю. Кэл удивился: их всегда учили сражаться обеими руками, чтобы у противника не было преимущества, но такой стиль боя не подходил для реальных схваток, и они давно не использовали его даже на тренировках.

Кэл тоже взял второй клинок. Оба брата были правшами, но долго учились держать оружие и левой.

Эйдарис не пытался бить обеими саблями, он последовательно наносил удары, короткие, резкие, так что Кэл был вынужден сосредоточиться на них. Он понял, что брат предпочел скорость, значит, хочет решить дело быстрее, долго они оба в таком темпе не выдержат.

— Мудрость императора простирается до горизонта, над которым сияют звезды.

Голос Эйдариса не заставил Кэла отвлечься, их учили и этому. Но слова удивили: брат цитировал Императорские свитки. Даже Кэл не знал, правда ли раньше они были Драконьими свитками и стали Императорскими, когда клан пришел к власти. Или дед и его советники сами придумали всё это, чтобы упрочнить власть.

Как бы то ни было, слова знали все в Эльрионской империи.

— Сила императора падает с небес подобно охотничьим соколам.

Эйдарис чуть отвлекся, и Кэл воспользовался преимуществом. Нанес несколько атак поочередно обеими руками с разных сторон и на разных уровнях. Брат с трудом, но всё-таки отбил. Отпрыгнул назад, наверняка для секундной передышки, чтобы иметь возможность выдать следующую часть:

— Воля императора покоряет до горизонта и дальше. Воля императора — это соколы и звезды.

Кэл атаковал правой рукой, Эйдарис успел парировать и захватить левой и тут же атаковал второй, выбив клинок Кэла. Тот не успел опомниться, а лезвие сабли уже оказалось у его горла.

— Я победил, — спокойно сказал Эйдарис и опустил оружие. — Надевай перстень и иди работать.

Кольцо с крыльями дракона, знак должности андора, Воли императора, того, кто отвечает за всё военное направление. Тот, кто может повести за собой войска, кому подчиняется армия и стража. Правая рука императора, второй человек в империи — и в клане.

— Я не могу быть твоей Волей, — глухо сказал Кэл. — Только не с проклятием.

— Ты знаешь, я доверяю только тебе.

Кэл знал. Зато он себе не доверял: телу, которое могло подвести в любой момент, поглощенное проклятием. Может, любой из троих детей покойного императора мог схлопотать его, но получил-то Кэл, и ему придется учитывать это. Всю жизнь. Какой бы короткой она ни была.

Пусть проклятие не было смертельным, но кто знает, когда Эйдариса не окажется рядом, он ведь не обязан. Или просто его присутствие перестанет помогать. Кэл всегда об этом помнил. И старался взять от жизни всё: прямо сейчас.

Отец учил Кэла, что он должен защищать брата. Может, считал, что проклятие может проснуться в Эйдарисе, и что тогда делать будущему императору? Зависеть от младшего брата? Если это вообще будет помогать, тогда-то они не знали.

Оказалось, совсем наоборот. Кэл не стал верным защитником, усмиряющим проклятие. Это императору приходится сидеть с младшим братом, пока его тело корёжат изнуряющие судороги.

Кэл никогда не говорил Эйдарису, но однажды подслушал разговор родителей. Ему тогда было десять, проклятие только распустило крылья, и Кэл на всю жизнь запомнил слова отца:

— Это ослабит Эйдариса, когда он станет императором.

— Не глупи, — мягко сказала мать. — Мальчики привязаны друг к другу. Это напомнит Эйдарису о сострадании.

Кэл до сих пор не очень понимал фразу матери, но слабостью становится не хотел. Ни для брата, ни для империи.

Потому что Эйдарис и есть империя. Голова Дракона. А Кэл — всего лишь часть сердца. Или крылья, пока он остается Волей императора, главнокомандующим.

Он знал, многие считали, он завидует брату. Но на самом деле, вовсе нет. Кэл никогда не хотел становиться императором, на него нагоняли тоску все эти бумаги и скучные дела. Он хорошо разбирался в военном деле, и это ему нравилось. Но не больше. К тому же, люди со стороны никак не могли понять, что все они воспитаны кланом. Они никогда не были просто принцами, они всегда оставались частью дракона.

Теперь — еще больше. Каждая часть должна занимать положенное ей место. Но в последнее время Кэл всё чаще задумывался, что вдруг он не сможет быть таким защитником, каким всегда хотел стать, каким видел себя. И он вовсе не плотные кожистые крылья, способные нести Дракона вперед — он всего лишь порванные клочья, которые тянут к земле.

Но решать мог только император, Голова Дракона.

Эйдарис вернул оружие на место и направился к столику с кольцами. Не торопясь нацепил их на пальцы, и Кэл заметил, как брат медлил, будто задерживал дыхание.

— Болит? — спросил Кэл.

— Потянул неудачно.

— Давай помогу.

Эйдарис не стал возражать. Пока Кэл доставал из резного шкафчика банку с мазью, Эйдарис расстегнул мундир и кинул его на стол. Затем стянул через голову и рубаху.

На бледной коже выделялся уродливый шрам, точно под ребрами на левом боку. Кожа вокруг затянувшегося рубца казалась покрасневшей и воспаленной. Кэл рассмотрел ее и покачал головой:

— Я, значит, должен звать, когда приступы, а ты что, не должен следить за шрамом?

— Как раз хотел намазать после встречи с тобой.

— Ерунда! Опять бы протянул до вечера.

— Решил сделать выговор императору? Дай сюда мазь, сам справлюсь.

— Но ты не можешь делать вот так.

Кэл нащупал пальцами несколько точек рядом со шрамом и начал осторожно, но твердо их массировать. Он знал, что это необычная рана, так что иногда она болела — когда менялась погода, или когда действительно неудачно тянулся. Намазать Эйдарис действительно мог и сам, но Кэл знал, как и куда нажать, чтобы утихла боль.

Эйдарис прикрыл глаза, расслабляясь:

— И зачем держим лекарей, если сам всё можешь?

— Ты прекрасно знаешь, мои навыки касаются быстрой помощи в бою, а не настоящего лечения.

Частью особого обучения Кэла как воина были и подобные вещи. Как быстро оказать помощь на поле боя, как не истечь кровью. Точки воздействия им тоже показывали: ничего особенного, но помогает усмирить боль, от раны или головную, чтобы можно было снова сражаться. Эти умения помогали и в мирной жизни, хотя Эйдарис никогда не просил, Кэлу приятно было оказываться полезным. Не только для брата — может, в какой-нибудь другой жизни он бы пошел в целители. Правда, обращаться с оружием ему всё равно нравилось куда больше.

— Приступы стали чаще и сильнее, — сказал Кэл, продолжая массировать точки вокруг шрама и не смотря на Эйдариса. — Ты знаешь это.

— Да. После смерти отца. Думаю, проклятие стало сильнее после исчезновения последнего из предыдущего поколения.

— Вдруг халагардские вороны повторятся? Или еще что в этом духе. А я буду валяться в приступе проклятия.

— Ты не можешь предусмотреть всё.

— Ты хочешь, чтобы я оставался Волей императора. Я должен предусматривать всё.

— Если бы тогда тебя не оказалось рядом, я был бы мертв.

Кэл отвечал в том числе и за безопасность, командир дворцовой стражи назначался непосредственно им. Но в тот день Эйдарис отправился в Хаш-Таладан, обычный визит. Вот только на дороге его подстерегала западня.

Гвардейцы были клановыми и до последнего защищали своего императора и дракона, но они не были магическими убийцами — у Халагарда свои Клинки. Фигуры в коже, темные волосы заплетены во множество тонких косиц, украшенных косточками и перьями. Их называли воронами, за темный вид и за то, что чернота целиком заполняла их глаза.

Натасканные халагардские убийцы. А с Эйдарисом не должно было быть никого, кроме гвардейцев: дорога до Хаш-Таладана занимала совсем немного, предполагалось, что она просматривается, и никто не мог устроить там засаду.

Никто, кроме убийц, пропитанных магией.

Если бы у них получилось, и Эйдарис умер на той дороге, вороны не оставили бы следов. С трудом можно было связать их с Халагардом. Скорее всего, потом они бы пришли за Кэлом как за следующим в цепочке наследования, и мужчины-драконы погибли бы. Тогда правила Лисса, которой наверняка навязали бы брак с одним из халагардских принцев, их там целый выводок. Или убили бы и ее.

Женщины правили, только если не оставалось мужчин.

Но вороны просчитались: в тот день с Эйдарисом поехал Кэл. Случайно. Он никогда не сопровождал императора в подобных поездках, но в тот день рассорился с министром финансов, а реагировал всегда бурно. Да еще накануне был очередной легкий приступ, и Кэл в сердцах решил, что надо успеть взять от жизни всё — а в столице лучшие развлечения.

Вообще-то он рассчитывал на бордели, но стоило заикнуться об этом в дороге, как Эйдарис рассвирепел. Напомнив, что во дворце полно наложниц и нет смысла выносить «свои части тела» девицам в непонятных местах.

Кэл ехал пристыженный, понимающий, что брат прав, злящийся, но именно поэтому молча и рассматривая окружающие холмы.

Вороны всё равно успели вырезать всех гвардейцев. Один Эйдарис не выстоял бы против них двоих, но вдвоем с Кэлом они смогли отбить атаку. Немного магии, что текла в их венах вместе с кровью, немного фехтовального умения.

Они всё-таки успели задеть Эйдариса, и Кэл сразу распустил свою разгоряченную магию и прижег рану. Эйдарис тогда не понял, что происходит, а Кэл почти не размышлял: подобные навыки в него вдолбили вместе с потом многих и многих тренировок, оружие убийц почти всегда зачаровано или отравлено.

Так оно и оказалось. Когда вернулись во дворец, Эйдарису стало хуже. Кэл почти дотащил его до комнаты, а там и лекари подоспели. Они сразу сказали, что опасности нет: лезвие прошло вскользь, а чарам не дал распространиться ожог.

Лекари окуривали комнату сладковатыми благовониями, а на рану накладывали повязки, густо пахнущие медовыми травами, дождем и болотом. Эйдарис всё равно провел несколько часов в забытьи, а Кэл боялся уйти, как будто что-то могло случиться в его отсутствие. Его энергия никак не помогала брату, такое работало только с проклятием, но он сам чувствовал себя спокойнее.

— Ты что тут сидишь?

Такими были первые слова Эйдариса, когда он очнулся. Он прикрикнул на Кэла и отправил его мыться — только тогда тот сообразил, что весь покрыт чужой засохшей кровью.

Эйдарис никогда не скрывал, что выжил, потому что их было двое. Но значение имело только то, что император пережил халагардских воронов — это еще никому не удавалось.

Уважение к Кэлу среди воинов тоже выросло многократно, как он потом понял.

Когда первое потрясение прошло, Кэл распорядился отправить трупы воронов сначала к алхимикам, чтобы выяснить больше, а потом к жрецам крови, пусть погадают на внутренностях. А после пришел к Эйдарису, горя праведным гневом.

Будь на то воля Кэла, он бы тотчас объявил Халагарду войну.

— Нет, — сказал Эйдарис. — Они просто закроют границы, а нам нужны их торговые пути.

— Они хотят тебя убить!

— Меня много кто хочет убить. Не надо смешивать месть с политикой.

— Эйд! Они посягнули на императора!

— И поплатятся за это. В срок. Если ты не будешь думать головой и предложишь такое еще раз и всерьез, придется назначить Волей императора кого-то более разумного.

Это не было чушью: Кэл знал, что Эйдарис прав. А еще понимал, что тот мог бы и правда исполнить обещание. Освободить Кэла от должности, назначить другого андора.

А потом точно так же пришел бы ночью усмирять приступ, искренне волнуясь за брата.

Потому что Эйдарис всегда умел различать: брат для него оставался братом, обязанности же и должности были отдельно. Кэл мог перестать быть крыльями дракона, уйти с поста Воли императора. Но всё равно остался бы частью сердца клана.

Эйдарис умел разделять. Кэл — нет.

Когда умер отец, Кэла это поразило. Хотя после долгой и изнурительной болезни было скорее освобождением, смерть императора оставалась смертью императора. А потом короновали Эйдариса, и Кэл совсем растерялся. Это был всё тот же старший брат, с которым они лазили по деревьям и планировали военную кампания Мередара. И в то же время теперь он был императором, главой клана.

Вчера утром, когда Эйдарис уходил из комнаты Кэла, тот еще ощущал слабость. Так бывало после сильных приступов, на следующий день он едва ли мог встать с постели. Но не спал.

— Кто я для тебя, Кэл? — тихо спросил Эйдарис. — Кто я для тебя прежде всего? Брат или император?

Обычно голос Эйдариса звучал спокойно и сдержанно, но в тот момент в нем сквозила отчаянная тоска. Он был императором для всех, но хотел оставаться братом для Кэла. А тот просто не знал, что ответить. Он тоже хотел бы.

Но не мог забыть о том, что теперь голову Эйдариса венчает корона империи, а за его спиной — невидимые крылья драконьего клана.

Наверное, худшее, что он мог сделать после этого, прийти с просьбой освободить от должности. Кэл даже вздохнул от досады: вечно он то торопился, то просто не думал, и в итоге каждый раз выходило погано.

Аккуратно покрыв шрам Эйдариса мазью, Кэл закрыл баночку:

— Дай мне одного из Клинков.

— Ты андор. Они подчиняются Воле императора так же, как мне самому.

Это было правдой. Которая могла обезопасить, если бы император вдруг сошел с ума и начал отдавать Клинкам приказы не на благо империи. Но Кэл никогда бы не позволил себе использовать их за спиной Эйдариса.

— Я хочу снова заняться теми хагалардскими воронами. Как они попали сюда. Кто их навел.

— Прошло три недели, Кэл. Ты не нашел ничего раньше, почему думаешь, что найдешь теперь?

— Потому что со мной будет Клинок.

— Возьми Фера. И я бы хотел, чтобы ты проверил Калиндею, мередарскую принцессу. Я ездил с ней верхом, и она… слишком осведомлена о дворцовой жизни.

— Так ты выяснял, что она знает! А я понадеялся, наконец-то решил просто время провести в компании симпатичной девушки.

— Проверь.

Кэл вмиг стал серьезным и кивнул. Он и сам хотел приглядеться к их новой гостье, ему казалось, ее магия может быть… не очень доброй. Хотя у него не было никаких конкретных подозрений, а без этого озвучивать даже Эйдарису бессмысленно. Он проверит и узнает точно.

Они оба поднялись, Эйдарис еще не успел одеться, но выглядел так величественно, будто на нем корона и плащ с алым подбоем. Он приложил кончики пальцев ко лбу Кэла в ритуальном жесте:

— Да хранят тебя туманы.

Не имперские слова, а клановые. Те, что принес с собой дед вместе с кланом дракона из родной провинции. То, как обращались между собой только родные, родители, дети, близкие друзья.

Братья.

Кэл хотел бы ответить что-то такое. Показать Эйдарису, что тот прежде всего брат. Но просто не смог. И коротко кивнул, как поблагодарил бы императора.

Выходя, он старался не замечать, как Эйдарис всё еще стоит и с не скрываемой тоской смотрит ему вслед.

Дее не позволили взять из Мередара ни одной служанки.

Она понимала смысл: ее отрезали от родного королевства, она должна жить по законам империи. Конечно же, никто не запрещал посылать Вестников домой и получать письма от них, но Дея не сомневалась, послания тщательно читались. Что, конечно, не мешало использовать шифры.

Но в императорском дворце ей не с кем было обмолвиться и парой слов на мередарском.

К ней приставили местных девушек, которыми руководила Номи Вейр. Средних лет женщина, компаньонка, которая управляла служанками и сопровождала принцессу Мередара. Ее кожа была смуглее, чем у самой Деи или императорской семьи, а разрез глаз чуть уже. Наверняка либо ее отец, либо мать, были родом из Сордангола или даже мелких королевств восточнее. Все они стали частью Эльрионской империи при деде нынешнего императора. И для этих земель подобное объединение стало благом, принесло новые торговые связи, проложило дороги и пути.

Номи Вейр оказалась приятной женщиной, но искренне преданной империи. Она не была молчаливой, но и лишнего не говорила.

Дея учила служанок плести косы на мередарский манер. Тщательно следила за своими платьями и украшениями: она хотела оставаться мередаркой, не перенимать ничего из империи, хотя быстро поняла, что одежды не хватит. Слишком много при дворе Эльриона событий, о которых Дея никогда в жизни не слышала. И уж точно не подготовилась.

— Соколиная охота, — сказала Номи, тщательно заплетая волосы Деи. — Она проводится часто и обожаема всем двором. Главный сокольничий ценится почти так же, как капитан дворцовой стражи… хотя после покушения на Его светлость последних сменилось уже несколько. Халагардские вороны напали не во дворце, но с тех пор Волю императора никто не устраивает на этой должности.

Дея пыталась запомнить все эти новые слова, обозначения и традиции. Воля императора — вроде бы андор, главнокомандующий, второй человек в империи. Сейчас это принц Кэлран. Назначенный сразу же после коронации Эйдариса.

Об этом Номи рассказывала охотно. Кажется, она искренне гордилась тем, как «ее император» сумел расправиться с подосланными убийцами, и как ему помог брат. Судя по рассказам, у них были нормальные братские отношения, но Дея всё равно не доверяла Кэлу. Она знала, что при удобном случае именно родственники прежде всего участвуют в заговорах. Особенно если они следующие претенденты на престол.

Ее отец когда-то именно так взошел на трон, сместив старшего брата. Дея не одобряла этого, но тогда она была настолько маленькой, что не умела ходить, так что знала всё только по рассказам.

— Хорошо, — Дея вернулась к разговору. — Соколиная охота. Что носят дамы?

— В вашем гардеробе нет ничего подходящего. Я попрошу швей зайти к вам, рассказать о вариантах и снять мерки.

Косы Номи плела медленно, но старательно. Явно хотела научиться. Дее было любопытно, Номи самой интересно, или у нее такой приказ?

— Еще гадания, — сказала Номи.

Дея оживилась: в Мерадоре умели предсказывать будущее по полету птиц и положению звезд. На большие праздники жгли огромные костры — леса в Мередаре было мало, часто такое не устроишь. Самые опытные колдуны королевства собирались, пели песни и били в бубны, даруя пророчества по дыму и тем видениям, что в нем углядели.

Это были красивые и величественные ритуалы, от которых кожу покалывало от обилия магии.

— Гадания на внутренностях.

— Что? — Дее показалось, она ослышалась. — На… чем?

— Вы всё увидите, принцесса. Просто помните, что Эльрионская империя стоит не на дыме и ветре, а на земле и крови.

Дея понадеялась, что дрожь вдоль позвоночника не будет чувствоваться так уж явственно.

— Я подскажу, что вам надеть, принцесса.

Отчасти Дея была благодарна за то, что не будет выглядеть по-дурацки на всех этих церемониях. Отчасти ее раздражало, будто Номи считает, что Дею интересуют только красивые платья.

Ей хотелось понять саму империю. Узнать что-то о клане, как и просила семья. Пока же она знала только то, что кланов было несколько, но именно драконий стал наиболее влиятельным, захватил власть, а в итоге объединил многие земли. Причем у них были какие-то особые тайные обозначения, но со стороны и не скажешь, кто в клане, а кто нет.

Понятно, что императорская семья. Но Дея не имела представления даже о Номи Вейр, своей компаньонке! Она просто служит здесь? Или ее приняли в клан? Могут ли вообще принять в клан того, в ком течет иная кровь?

Дея ничего не знала.

Дамы двора тоже ясности не прибавляли. Когда волосы были заплетены, Дея надела традиционное мерадорское платье, синий цвет, серебряная вышивка, россыпь камней и вышитые звезды. Направилась в Женскую гостиную, как ее называла Номи, но вроде как это не было официальным названием.

Послеобеденное время женщины дворца проводили вместе. Пили травяные напитки из маленьких чашечек тонкой работы, вышивали и сплетничали. Тут же были многочисленные компаньонки и няни — маленьких детей брали с собой, они возились на полу, играя вместе.

Комната была большой и вместительной, но очень шумной. К тому же, сплетни касались знакомых, а Дея пока мало кого знала по именам.

Лисса тоже была: в ярком платье желтых и оранжевых цветов Мараана, с волосами, собранными во что-то вроде короны вокруг головы, больше никто так не делал. На фалангах ее пальцев красовались кольца с чем-то, похожим на когти. Наверняка символ принцессы, ее принадлежности драконьему клану.

Лисса громко смеялась, ела много сладкого со стола и часто возилась с ребенком, видимо, своей дочкой. Девочке было не больше года, хорошенькая, улыбчивая, с кожей смуглее, чем у матери. Она не выпускала из рук потрепанную временем игрушку странного животного, то ли выдуманного, то ли существующего в Мараане.

Дея помнила, как у нее в детстве были игрушки из косточек яков, они считались лучшими как для простолюдинов, так и для дворян.

Лисса была приветлива с Деей и закатила глаза после осторожного вопроса о соколиной охоте.

— Такие развлечения обожает Кэл. Эйдарис проводит их по специальным праздникам, или просто когда хочет порадовать брата.

Дея с трудом могла представить, чтобы спокойный уравновешенный император мог делать что-то, чтобы «просто порадовать». Спрашивать про гадания не стала. Не очень хотелось услышать, что такие кровавые развлечения обожают тут все.

Позже Дея отошла к другой компании дам. Они сидели не у стены с огромным изображением красного дракона, а около широкого окна. Они вышивали — хотя большую часть времени сплетничали. Дее было интересно, их стежки отличались от привычных мередарских. Но главное, тут не было принцессы, так что без ушей Лиссы сплетничали и об императорской семье.

— Ах, говорят, она скоро снова выйдет замуж. Вот будет смешно, если и этот муж умрет!

— Мараанский принц напился и уселся на лошадь, не удивительно, что свернул себе шею. Говорят, он был хорош собой, но такой придурок!

— Его родственники еще хуже. Правит там его старший брат, у него целый выводок детей и мать, которая во всё лезет. А еще младшие сестры. Может, одну из них пошлют к нам как невесту?

— Император может выбирать. Жених должен быть старше невесты, все об этом знают! Императору пора бы найти себе жену, но он император, кто ему прикажет.

— Принц Кэл тоже не женат. Говорят, к нему каждую ночь приводят новую наложницу.

— Да столько наложниц нет даже во дворце! Не говори ерунды!

— Мне сказала Велина, а у нее сестра одевает наложниц! Поэтому все браки, которые хотел устроить покойный император для принца Кэла, не состоялись. Он слишком непостоянен.

Когда у Деи окончательно заболела голова от щебета дам, она извинилась и решила вернуться в свои покои. Может, написать отцу или сестре. Обычное, ничего не значащее письмо, просто чтобы унять тоску по дому. Даже местные сплетницы не говорили в присутствии принцессы ни о чем, чего бы она еще не знала. Ни о чем существенном.

Дея никак не ожидала, что в покоях ее будет ждать принц Кэл. Он бесцеремонно крутил в руках статуэтку богини Селтерры, когда вошла Дея. Спокойно поставил ее на стол, рядом с бумагой для письма и повернулся. Одного его кивка хватило, чтобы Номи Вейр торопливо поклонилась, сложив руки, и спиной вышла из комнаты, оставив их одних.

Дея была раздосадована. В Мередаре никто не смел без спросу заявляться в ее покои, даже сестра с братом. Даже отец, король! И уж тем более трогать ее вещи.

— Это мои комнаты, принц Кэл, — холодно сказала она.

— А это мой замок.

— Вашего брата.

Он не казался уязвленным, как будто его не очень волновало, что Дея права — а может, так и было. Или он просто слишком хорошо понимал, что он здесь принц, второй человек после императора. Это правда отчасти и его дворец.

Кэл был нахальным, но он родился принцем и вырос принцем. Его воспитывали как принца огромной империи. У Деи мелькнула мысль, а ее брат так же ведет себя, так оно видно со стороны? А она сама?

— Твоя сестра ведет активную переписку с леди Сериллой, — без вступления начал Кэл. — Откуда они знают друг друга?

Дея не сразу поняла, о чем речь. Она знала о леди Серилле, та жила во дворце, может, даже была в Женской гостиной, но Дея понятия не имела, как та выглядит. Знала только, что именно от нее сестра знала так много о том, что происходит в Эльрионе. И поделилась знаниями с Деей перед ее отъездом.

— Их мужья выходцы из Аш-Тарака. Они хорошо знали друг друга.

— Поэтому решили познакомиться их жены? Из Мередара и сердца Эльриона. Как любопытно.

Дее показалось, сейчас она сделала большую ошибку, хотя и не сообщала ничего такого, что Кэл не смог бы выяснить сам. Наоборот, скрывать было глупо, он бы еще решил, она делает это намеренно.

Если император предпочитал имперские мундиры из ткани, то принц носил кожу, напоминая скорее о Клинках. Дея не знала, почему так, но подозревала, это как-то относится к его статусу или к тому, что он больше воин — хотя в Эльрионской империи каждый был воином. Даже женщины носили кольца-когти.

У Кэла был перстень со стилизованными драконьими крыльями, знак андора, Воли императора. Сейчас, в светлой комнате, Дея увидела, что и на груди у него тисненые крылья, почти незаметные. Начинаются между ребер и расходятся почти до плеч.

Воля императора — это соколы и звезды.

Сам император — это и мудрость, и сила, и воля. Но стоило считаться и с его андором.

— Уверена, их переписка проверяется и не содержит ничего предосудительного, — сказала Дея.

— Я позабочусь об их переписке.

Кэл порывисто приблизился, так что теперь были видны не только тисненые крылья, но и птичьи когти, которые заменяли пуговицы, и темные перья, составлявшие часть его одежды. Движение было настолько угрожающим, что Дея невольно отшатнулась и уперлась в стол.

Эйдарис был императором, но его она не боялась. А вот его Волю — да. Он казался из тех людей, кто мог сначала сделать, а потом подумать. Свернуть шею, а уж потом сожалеть об этом.

Отшатнулся Кэл внезапно, Дея и сама ощутила будто горячую волну, которая прошла от нее к принцу — хотя сама ничего не делала.

Он не казался раздосадованным, скорее удивленным. Прищурился:

— Ты умеешь колдовать?

— Простые заговоры, как все мередарцы. Чувствую магию. Не более того.

Это было правдой. Дея знала, что в империи у многих магические способности той или иной силы. Императорская семья тоже обладала сильным колдовством. Но в Мередаре всё было не так, может, поэтому оттуда и выходили самые искусные колдуны. Тех, кто обладал силой, еще в пятилетнем возрасте отнимали от матерей и воспитывали в колдовских монастырях.

Дея не принадлежала к их числу.

Но невольно вспомнила о темных духах-дафорах, которых призывал ее собственный брат в напутствие. Дея полагала, это что-то вроде обычного пожелания хорошей дороги, но вдруг заклинания имели реальную силу?

— Хорошо, — ровно сказал Кэл. — Если ты соврала и от тебя будет хоть какая-то угроза империи или императору, я сам тебя убью.

Дея не сомневалась, что он может воплотить угрозу. Без труда.

— Пока что наслаждайся свободой, птичка. И готовься к церемонии гадания, ты приглашена.

Птичкой Дея себя не ощущала. Только если очень маленькой и посаженной в тесную клетку.

Кэл маялся под дверью брата.

Понимал, что это глупо и стоит постучать, раз уж явился, но всё равно никак себя не пересиливал. В конце концов, Эйдарис мог быть занят. Или уже лег спать. Или у него вообще наложница — император не придавал им особого значения, скорее, считал необходимостью и потребностью тела.

Спросить у стражников можно было, но Кэл не хотел казаться в их глазах неуверенным. Проклятие! Если он так и продолжит мяться, скоро весь дворец узнает, как Воля императора топтался у его двери.

Кэл постучал и вошел внутрь, получив разрешение.

После коронации Эйдарис не стал переезжать в покои отца, оставшись в своих комнатах. Неброских, без особых изысков, но достаточно больших и удобных. Шаги Кэла скрадывали ковры, на окне уже светился фонарик для духов предков. Но сам Эйдарис не спал.

Он снял мундир и сидел в штанах и рубахе за столом. Огромную столешницу отполировали вода и соль: когда-то она была частью палубы королевского фрегата, пока тот не списали. Подростком Эйдарис успел провести на нем немало времени и воду любил.

На столе горело несколько фонариков, всё было завалено бумагами, которые Эйдарис и смотрел.

— Можно, — Кэл прочистил горло, — можно я останусь тут на ночь?

Эйдарис приподнял брови и быстро кивнул:

— Конечно.

Такое иногда случалось, когда после сильного приступа, второй повторялся через день или два. Кэл ощущал их приближение, как некоторые чувствуют грозу или что-то плохое. В прошлый раз он уговаривал себя, что ему кажется.

— Я подумал, ты прав, — смущенно сказал Кэл, опуская глаза. — Лучше приду к тебе заранее, чтобы приступ не начался, и завтра я мог бы быть нормальным. Иначе всем только хуже делаю.

Императорская кровать была большой, массивной, с балдахином — правда, Эйдарис его не любил и обычно раскрывал. А у стены стояла удобная кушетка, к которой и направился Кэл. Они уже делали так раньше и не раз: энергия Эйдариса усмиряла приступы, если братья просто были рядом. Если Кэл не упрямился и приходил.

На кушетке лежало свернутое одеяло. Пусть Кэл давно не являлся, и никто не знал, когда проклятие снова даст о себе знать, но Эйдарис хранил это место так, будто брат может прийти в любой момент.

Сейчас хотя бы ночью, это удобно. Хуже, когда Кэл ощущал приближение приступа будучи в седле далеко от дворца или на каком-нибудь долгом приеме.

Он осторожно присел на кушетку и коснулся пальцами одеяла. Он был растроган.

Кэл мог видеть только спину Эйдариса, склонившегося над столом, но знал, что тот услышит его голос:

— Дела подождут до завтра. Ты бы тоже поспал, шалир.

Короткое слово, которое пришло из тех же земель, что их дед. Клановое слово, которое обозначало что-то вроде «братишка» и предназначалось самым близким, не всегда по крови.

Эйдарис был братом. А потом уже всё остальное.

Кэл улегся на кушетку, завернувшись в одеяло, и услышал, как Эйдарис тушит фонарики, чтобы тоже отправиться в постель.

4

Овца лежала на боку и пыталась дергаться, но не очень активно. Идеальное животное, которое отбирали жрецы крови по специальным признакам. Годовалая здоровая овца, глаза которой скрывала плотная повязка. Ее передние ноги были связаны с одной задней.

Храм крови представлял собой довольно мрачное помещение, сплошь в черных цветах и красных бумажных светильниках. Пока они скорее скрадывали нежели показывали, зато отлично подходили к флейтам и барабанам, которые выводили энергичную мелодию. В нее вливался голос певицы крови.

Эйдарис стоял перед алтарем, впереди толпы собравшихся. Император всегда присутствовал при важных церемониях, а сегодняшнее гадание знаменовало собой Долгую ночь — достаточно значительное событие.

Положив руку на морду овцы, жрец крови шептал успокаивающие молитвы. Кэл стоял рядом с ним, зажав в руках нож. Убить животное желательно кому-то из императорской семьи, хотя потом он становился таким же зрителем, как и все остальные, ожидая предсказания жреца.

Лисса всё это терпеть не могла.

Разумеется, она бы никогда в этом не призналась. Ее бы на смех подняли! Как же, императорская дочь, а не находит ничего прекрасного в древних, как эта земля, обычаях. Лисса же считала их неоправданной жестокостью. Впрочем, с ее точки зрения, уж лучше б люди Мараана, где она недолго жила, резали овец и гадали на их кишках, нежели постоянно пытались отравить друг друга и устраивать очередной дворцовый переворот, вырезая предыдущую правящую семью, их слуг и верных людей.

Сегодня даже она пренебрегла легкими одеждами Мараана, облачившись в тяжелое темное платье с вышитыми на рукавах драконами. На плечах и шее покоилось массивное украшение из металла, напоминавшее чешуйки.

Дея стояла рядом в привычном мередарском платье синего цвета со звездами, она во все глаза смотрела на разворачивающуюся церемонию. В ее стране ничего подобного не происходило.

Эйдарис кивнул, и Кэл быстрым движением перерезал овце горло: нож натачивали хорошо, а Кэл знал, что делал. Животное задергало свободной ногой, но от этого кровь из горла хлестала только больше, скапливаясь в специальном углублении и стекая по желобкам алтаря. Жрец продолжал шептать молитвы, надежно придерживая морду овцы.

Кэл положил ритуальный нож и отошел к Эйдарису, став на полшага за ним.

Насколько знала Лисса, оба брата не приходили в восторг от церемонии крови, но спокойно ее воспринимали, как часть неизменного цикла жизни и смерти, часть ритуалов, что пропитывали стены императорского дворца и напоминали о том, что дракон на гербе — хищник.

Они с раннего детства присутствовали на гаданиях, а вот Лиссу впервые привели в храм крови гораздо позже. Она не помнила, как было раньше, но, став юношей, Эйдарис сам резал горло овцам. Император всегда присутствует, но не делает этого сам. Поэтому теперь обязанность перешла к Кэлу.

Говорят, когда Эйдарис еще не появился на свет, его мать была тем членом императорской семьи, кто резал горло животным. Может, и хорошо, что подобная женщина умерла при родах и не воспитывала Эйдариса — хотя эти мысли Лисса тоже никогда бы не озвучила вслух.

Ей не нравился ритуал, к тому же, она не выспалась. Лисса любила мягкую постель и теплые одеяла, а тут пришлось встать до рассвета: церемония проводилась не позже, чем солнце взойдет на высоту копья.

— С именем Аншайи, владычицы крови, мы смиренно просим богов открыть нам свои замыслы.

Богиня смерти Аншайя всегда считалась покровительницей справедливой жесткости, ее кроваво-красный цвет так отлично лег на драконьи крылья. И когда над дворцом воспарил герб клана, люди само собой стали считать покровительницей драконов именно Аншайю. Дед их не разубеждал.

Она была не только богиней смерти и крови, но еще и неизбежности — обратная сторона солнечного бога Фаррода, чей бег в сияющей колеснице по небу так же неотвратим.

Запаха крови не было, его перебивал густой смолистый аромат благовоний. Юные жрицы в темных балахонах бодро прошли перед собравшимися, помахивая кадильницами, из которых валил дым. Дея отшатнулась от неожиданности.

Лисса поддержала ее под локоть и уверенно не дала отойти еще дальше. Лицо Деи было бледным, и Лисса наклонилась к ее уху, чтобы шепнуть:

— Если не хочешь, можешь не смотреть на алтарь, дальше только хуже. Просто опусти взгляд, тебя сочтут скромной.

Увидев, что жрец проворно взрезает брюхо овцы, Дея последовала совету и опустила глаза. Распеваемые молитвы стали сильнее, инструменты зазвучали громче, а жрицы поставили на алтарь дополнительные яркие бумажные светильники обычного цвета, чтобы гадающий мог хорошенько всё рассмотреть.

В конце Долгой ночи церемонию проводили под открытым небом, но тут жрецу приходилось мириться с тем, что есть. Таковы традиции.

Он достал печень овцы и принялся ее рассматривать. Тщательно измерять пальцами, углядывая любой изъян, любой знак богов.

Лисса скучала. Она не видела смысла в кровавых гаданиях и не считала их необходимостью. Всё равно жрец изречет очередную глупость общими словами. Единственное приятное во всей этой церемонии — потом жертвенную овцу надлежало пустить на суп из баранины и раздать нуждающимся. В честь этого и к императорскому столу подавали баранину. Лисса ее любила.

Ни Эйдарис, ни Кэл не отличались особым трепетом перед богами — как и сама Лисса. Как она полагала, в этом они все в отца, который считал, что верный клинок из дымчатой стали и клан за спиной — куда надежнее неясных предзнаменований и расположения богов.

— Всегда рассчитывайте, что боги от вас отвернулись. И есть только вы.

Но народу нужны жрецы, а жрецам нужны ритуалы. Их мать тоже верила в богов и даже новую вышивку не начинала без короткой молитвы. Правда, не настаивала, чтобы дети посещали храмы на все праздники. Но пусть молча, но неодобрительно покачала головой, когда узнала, что с дочерью Лисса не проводила Обряд крови. Считалось, что он на здоровье ребенка. Лисса же решила, что нет смысла купать дочь в крови жертвенных животных — хотя даже в Мараане были храмы и жрецы крови.

С императорскими детьми, конечно же, подобные обряды проводили. Правда, Кэл всё равно рос болезненным ребенком, хотя отец не желал этого видеть. В его представлении, дети должны быть сильными и выносливыми, каким никогда не был он сам. Кэл часто болел, но упрямо тренировался и закалялся, так что рос крепким — пока не проявился первый приступ и не стало понятно, что от проклятия не спасет никакое здоровье.

Сейчас оба брата Лиссы спокойно смотрели на залитый кровью алтарь и рассматривающего печень жреца. Хотя наверняка мысли обоих были далеки от происходившего гадания.

Клинки императора тоже были в храме. Неподвижными изваяниями застыли чуть в стороне. Темная одежда, светлая кожа и волосы. Плотные повязки на глазах, которые неприятно напоминали об овце, чью печень сейчас рассматривал гадатель.

Клинки, правда, были противоположностью жертвенным животным. Превосходные убийцы, умевшие сливаться с тенями. Многие считали, магией из них вообще делали не людей, и ничего человеческого в этих существах не было, как и в халагардских воронах. Только воронов было больше, каждый из них слабее. Любой из Клинков стоил отряда.

Лисса прекрасно знала, что человечность они тоже не утратили. Сейчас она могла украдкой посматривать на Клинков, не боясь, что ее взгляд заметят, внимание окружающих было поглощено гаданием.

Она помнила Ринов еще до того, как те стали Клинками: мудрая старшая сестра Элина и ее брат Феранар, младше всего на год. Их отец был одним из лордов клана, они часто бывали в императорском дворце, а Фер даже неплохо знал Эйдариса, который был его ровесником.

Он был вдумчивым улыбчивым юношей, который пылко признавался принцессе Лиссе в любви. А она смущалась и сама не могла понять, что думает и чувствует по этому поводу. Пока ее не призвал отец и не сообщил о замужестве — после этого думать уже было не о чем. Лисса отправилась в Мараан, стала женой младшего тамошнего принца. И выполняла то, за чем она на самом деле была послана: осторожно выясняла местную политику и не торопясь всё разваливала.

Лисса улыбалась, казалась красивой принцессой из империи, но понемногу продвигалась. Вот только кончина мужа внушила ей неподдельный ужас: к нему самому она не испытывала эмоций, но его старший брат и наследник ненавидел Эльрионскую империю и прекрасно понимал, что делает Лисса.

Своей смерти она тоже не боялась — но вот маленькую дочь искренне любила, испугалась уже за нее. Поэтому тут же вернулась, стоило прийти вести от Эйдариса.

Ее не было в империи, когда умер их отец, она не оплакивала его вместе с братьями. Ее не было, когда короновали Эйдариса, и он стал властителем империи. Не было, когда он стал Великим Драконом, главой клана.

Не знала Лисса и о том, когда именно Эли и Фер Рин превратились в Клинков. Эйдарис рассказал, что их семья разорилась, родители погибли, как и муж Эли. Ей ничего не оставалось, а Фер всегда был хорошим воином, преданным империи и готовым защищать. Они стали Клинками.

Магия изменила их, разгладила знаки возраста, отбелила некогда темные волосы. Отточила их инстинкты и реакции, так что они стали воплощенным оружием империи. Лишила зрения.

Всё равно Лисса замечала, как рядом с ней Фер медлил — и уж точно не верила, что у Клинков нет чувств и эмоций. Прятались глубже.

И теперь они были дальше от друга, нежели когда-либо. Клинки — это оружие императора, его слепые убийцы. Это не служба, которую можно оставить, не должность, с которой можно уйти. Они отдали себя империи, это закончится только с их смертью.

Пение стихло, и Лисса обернулась к жрецу крови, положившему овечью печень на алтарь.

— Ваше сиятельство и жители империи, предсказания точны и знаки получены.

— Открой волю богов, — коротко сказал ритуальную фразу Эйдарис.

— Знаки однозначны. Они все говорят о скорой войне.

Лисса вздрогнула. Но первым делом глянула не на брата-императора, а на Фера Рина, стоявшего с непроницаемым лицом и повязкойна глазах.

Клинки императора — это драконьи когти, раздирающие врагов. Они не задают вопросов, они выполняют приказ так хорошо, как только могут, либо умирают при его исполнении. Рано или поздно, конечно, умирают.

Фер Рин полагал, это чистая и хорошая смерть, но приближать ее всё-таки не торопился. Он не жалел, что отдал магии глаза, самого себя, а взамен приобрел лишь необычные способности, которые нужны для одной цели: служба клану и императору.

Его устраивало. До тех пор, пока он так или иначе не натыкался на принцессу Лиссу.

Клинки ощущали мир иначе, нежели простые люди. Полный мрак был расцвечен запахами, звуками, лучшим ощущением… вибраций. Фер не смог бы рассказать об этом, даже если б хотел, не был уверен, что подобрал бы нужные слова. Но когда магия выжгла его глаза, она наделила другими способностями. Он и стал драконьим когтем, Клинком императора.

Он уже не был человеком.

Стоя на церемонии гадания, Фер ощущал четкий запах овечьей крови сквозь забивавшие ноздри благовония. Слышал чужие движения и чувствовал их: император стоял неподвижно, его сердце билось ровно и четко. Его брат постоянно едва уловимо двигался, поводил плечами, шевелил пальцами — ему не терпелось закончить.

Лисса смотрела на него, Фер мог ощутить ее взгляд так четко, как будто видел его — даже лучше. Принцесса пахла легкими цветами, аромат Мараана и духов. Ее сердце билось быстрее, чем положено.

Едва уловимое колебание воздуха, Эли приблизила губы к уху брата и тихо сказала:

— Ты не должен думать о чем-то, кроме долга.

— Я не думаю.

Он думал.

Каково бы это было — коснуться ее? Просто сидеть и долго-долго беседовать или только слушать о ее мараанской жизни? Хотя последнее Фер представлял с трудом, как Клинок он больше не был праздным дворянином.

Сейчас он тоже невольно вслушивался, ощущал весь зал, каждого из собравшихся. Будто посылал невидимые лучи, и они возвращались к нему с сообщением о форме, о биении сердца. Клинок мог почуять чужой страх — и угрозу. Предвидеть движение еще до того, как оно сформируется.

Если бы Клинки были с императором, когда напали халагардские вороны, Эйдариса бы никогда не ранили. Но он редко использовал Клинков как охрану, считал слишком ценным ресурсом, а с задачей справится и гвардия.

Клинки не только были отличными убийцами и воинами. Их разум остер, они умели думать, анализировать и находить нестандартный выход или подход. Никогда не были только грубой силой или отравленным кинжалом.

Ни одна магия не может стереть личность — ее можно только отдать. И Фер с радостью отдал собственную. Но когда до него доносился аромат духов Лиссы, его собственное сердце пропускало удар.

Когда церемония гадания закончилась, все пришли в движение. Рядом с Фером оказался Кэл.

— Идем, — сказал Воля императора.

Они шагали по каменным коридорам дворца, и все они были темны для Фера. Но он вслушивался в опасность, в поскрипывание кожаных одежд Кэла, в его раздраженные вздохи.

Фер Рин не знал, куда они шли, но не спрашивал. Он подчинялся императору и его Воле. Любопытство он оставил в прошлой жизни.

— Я хочу, чтобы ты потренировал меня, — неожиданно сказал Кэл.

— Но к твоим услугам лучшие фехтовальщики империи.

— Они всего лишь люди. Я могу понять их сильные и слабые стороны в бою. Поэтому хочу тренировки с тобой.

— Я буду побеждать.

Из-за магии. Из-за того, как он ощущает мир.

— Конечно! — согласился Кэл. — И я буду тянуться за тобой. Этого и хочу.

— Но тебе никогда не достигнуть того же, пока ты обычный человек.

— И не собираюсь. Дело в стремлении выше.

Раньше Феранар Рин неплохо знал Эйдариса, они даже считали друг друга друзьями. Но с его младшим братом Фер общался редко, поэтому сейчас андор, Воля императора, был для него не так понятен, как сам император.

— Я воспользовался твоим советом, — сказал Кэл. — Я же говорил Эйду, что с тобой дело пойдет быстрее!

Фер обогнул стражника на их пути, которого ощутил заранее. Не видя его, Фер мог сказать, что он не мылся слишком долго, полноват и невысокого роста.

— Какой совет? — осторожно спросил Фер.

— Если нужно что-то узнать, можно просто спросить. Нужно быть достаточно убедительным.

— Это было до того, как я узнал, что вопрос о халагардских воронах. Которые мертвы почти месяц. Чьи тела уничтожены, а из вываренных костей сделаны флагштоки. Насколько я знаю, несколько черепов в рабочем кабинете императора.

— Главное, быть достаточно убедительным! — хмыкнул Кэл и даже прищелкнул пальцами.

Фер Рин никогда не сомневался в решениях императора, но теперь понимал, почему именно Кэл — Воля. Он не останавливался, даже когда видел однозначные препятствия, просто искал путь. Хотя Фер уже начал подозревать, что только не когда дело касалось только и лично Кэла.

Но это уже не его дело, не Клинка.

После Лунной галереи, в которой Фер ощутил дуновение ветерка через окна (колкий северный, пахнет холодом), они свернули налево, и Фер наконец-то понял, куда они направляются.

Крыло алхимиков и зачарователей.

Отец императора не слишком-то доверял колдунам и прочим из этой братии, но Эйдарис был еще юношей, когда живо заинтересовался. Он делал запросы в разные части империи, собирал самых талантливых и щедро финансировал их эксперименты и пользовался услугами. Как-то раз он сказал Феру, когда тот еще не был Клинком, а был другом, что все они могут помочь против магических королевств вроде Халагарда.

— Может, однажды они даже научатся снимать сложнейшие проклятия.

Магические лаборатории стояли чуть в стороне, там манипулировали чистой энергией, той самой, которая теперь наполняла Фера. Здесь же занимались более практичными вещами: зачаровывали амулеты, вплетали чары, а алхимики разбирали вещества на составляющие, чтобы потом сложить из них что-то новое.

Помещения были небольшими, но ошарашивали Фера. Слишком много запахов, которые он не мог понять, какое-то бульканье, перезвон стекла, нескончаемый гул голосов.

— Мессир Давирион Дейр.

Кэл остановился, приветствуя главного королевского алхимика. Фер Рин встал за плечом Воли императора.

— Ваше высочество.

— Вы сделали то, о чем я просил?

— Да, конечно. Правда, ничего нового не узнали. Увы, мы алхимики, а не некроманты. Мы не можем заставить кости говорить.

— Где оно?

Судя по интонациям Кэла, он и не рассчитывал на успех… но рассчитывал на что-то еще, чего Фер пока не знал — и, судя по замешательству Давириона, алхимик тоже. Он наклонился над чем-то над столом, Фер понимал, что тот уставлен стеклянными колбами, устройствами, которые что-то перегоняли, растворяли и воздействовали. Это сильно путало восприятие, так что Фер терялся, будто мир вокруг подернулся рябью и помехами.

— Посмотри, Фер… в смысле, ощути.

Кэл сунул ему в руки стеклянную колбу, наполненную жидкостью… с чем-то твердым. Какой-то кусок странного плотного вещества — кости, как быстро понял Фер. Напоенной дикой, неблизкой магией.

— Что это? — нахмурился Фер. — Как будто это кость кого-то из Халагарда. Ворона?

— Именно. Тела их уничтожили, но кости остались. Я надеялся, они что-то расскажут.

— Ваше высочество, мы не обладаем подобными знаниями…

— А ты, Фер? Что ты ощущаешь?

В голосе алхимика слышалось нетерпение, как будто он говорит с принцем и вынужден считаться с его статусом — и должностью Воли императора. Но считает, что тот несет чушь. Как можно заставить кости говорить? Алхимики уже исследовали тела, как могли. И ничего не обнаружили.

Но в голосе Кэла тоже было нетерпение, только другое. Как будто он уже понял что-то большее и никак не мог дождаться, когда же окружающие тоже осознают и наконец-то будут с ним на одной волне.

Фер Рин не задавал вопросов. Он делал то, что было в его силах — а это куда больше, чем у обычного человека. Поэтому он покрутил меж пальцев колбу, прислушиваясь к ощущениям. Стекло было тонким, а жидкость внутри проявляла магические свойства предмета — если они, конечно, были.

Кость Феру не нравилась. Вроде бы обычная человеческая, но было в ней что-то неправильное… интересно, может, и кости самого Фера такие?

— Здесь магия, — сказал Фер. — Местная магия Халагарда. Та, которую мы не можем понять. Я тоже не могу.

Кэл фыркнул:

— Я не прошу тебя сделать то, чего не смогли все наши колдуны и алхимики. Лучше скажи, она поможет с Завесой?

— Да, — уверенно сказал Фер. — Я видел однажды Завесу… ощущал. Они похожи. Эта кость могла бы проделать в ней дыру. Не убрать, не сломать, но продырявить.

— Прекрасно!

Выхватив колбу из рук Фера, Воля императора вернул ее алхимику. Его голос звучал четко, когда он отдавал приказ:

— Возьмите все кости халагардских воронов и сделайте из них наконечники для стрел.

Ошарашенный Давирион забормотал что-то в знак согласия, но Воле императора согласие не требовалось: он отдавал приказы, которым подчинялись. Так что слова алхимика прозвучали в тот момент, когда шаги Кэла уже направились к двери. Фер Рин бесшумно скользнул за ним, наконец-то понимая, почему тот хотел, чтобы именно Клинок посмотрел кость.

Халагардских воронов создавали похожим образом. Они были слабее, чем Клинки императора, но суть одна. И они могли ощущать то, чего не понимали даже чародеи.

— Спасибо, Фер.

Принц не обязан благодарить, но тем не менее, он это делал.

— Вы хотите пройти сквозь Завесу? — поинтересовался Фер Рин. Он не мог унять неуместного любопытства — к тому же, наверняка бы участвовал в этом как Клинок.

— Нет, Эйдарис четко сказал, что пока мы не лезем к Халагарду. Но я хочу быть готовым… ко всему. Хочу знать, с кем мы имеем дело, и как с ними бороться в случае чего.

— Колдуны могут узнать о них больше?

Кэл хмыкнул:

— Я больше верю в разведчиков.

Эйдарис Феронар стоял перед огромной картой обитаемого мира.

Вплоть до северных земель айгуров, где никто в здравом уме не стал бы селиться, кроме них самих. До жаркой земли южной Серафии, где разрозненные племена не представляли угрозы, а земля кишела странными обитателями, поэтому проще было не лезть. Да и пересекать ради этого знойную пустыню желания не возникало.

Через день или два после смерти отца Эйдарис тоже пришел в рабочий кабинет. Остановился перед картой во всю стену и долго ее изучал. Там его и нашел Кэл, когда уже начало смеркаться, и выведенные чернилами названия королевств смутно читались.

— Я сделаю то, что не удалось отцу, — пообещал тогда Эйдарис. — Воплощу мечту деда. Эльрионская империя расширится от горизонта до горизонта.

Позже он приносил императорские клятвы, когда его короновали. Ритуальные фразы перед толпой народа, в вихре света и розовых лепестков. И клятву дракона перед кланом, куда скромнее, но в словах сквозила древняя мощь и поэтичность клинков, распарывающих тонкую невесомую ткань.

Но именно те простые слова в сумрачном кабинете, сказанные единственному слушателю, Эйдарис воспринимал как истинную клятву. Данную не обычаям, короне или людям, а самому себе.

— Хорошо, — согласился более практичный Кэл. — Но начни завтра.

Он сунул в руку брату притащенную бутылку крепкого алкоголя и тем вечером они знатно напились, позволив себе скорбеть об умершем отце, об ушедшей с ним эпохе и целой части жизни, к которой никогда не будет возвращения.

Сейчас кабинет освещал сумрачный дневной свет, Эйдарис рассматривал не всю карту в амбициозных планах, а небольшое королевство в центре мира. Халагард.

Если из Мередара выходили искуснейшие колдуны, то Халагард сам был пульсирующим сосредоточием колдовства. Мало кто знал, что происходит внутри его границ: сколько народу там живет, как много воинов, как выглядят их города, и что такого отличного в их магии.

Известно, что правит король и королева, у них целый выводок принцев, но никто из них не спешит захватывать власть. Зато доподлинно неизвестно даже, сколько этих принцев.

Потому что всё скрывает Завеса.

Невидимая, но беспощадная к тем, кто пересекает границу. Она отмечена межевыми столбами, и любого не халагардца, кто ступит внутрь, Завеса сожжет дотла. Сильная, дикая магия, принципы которой не мог понять никто извне.

Поэтому Халагард никогда не был побежденным. Пытались осаждать, но выходило слишком накладно: войску приходится рассредоточиваться на огромной территории, и халагардской армии ничего не стоит точечно его уничтожить.

Эйдарис задумчиво водил взглядом вдоль халагардских границ. Единственный способ борьбы с ними — разгадать тайну Завесы и убрать ее. Либо действовать как-то иначе, хитростью и политикой.

Всё было бы проще, если бы Халагард не был средоточием Ашмерского пути.

Имперские алхимики еще при деде сумели создать прекраснейшие вещи: тонкую, будто лепестки цветов, керамику, улучшенный взрывчатый порошок, так что был создан специальный военный корпус, занимавшийся только им… но ничего подобного ашмеру.

Обычно это была тончайшая ткань, будто держишь в руках туман. Переливающийся разными оттенками, алхимики так и не смогли воссоздать красители. Но главное, именно ашмер лучше всего держал чары. Не просто красивая ткань, но та ткань, в которую зачарователи умели вплетать самые сложные чары, другая ткань просто рассыпалась.

Но главное, ашмер был больше, чем просто тканью. Алхимики умели создавать из него другие вещества, добавлять его крошки куда угодно, и те тоже держали чары.

В сталь, из которой выкованы мечи Эйдариса и Кэла, добавлен ашмер, так что они никогда не сломаются, а точить их не нужно. В тех их мундирах, которые использовались именно в боевых операциях, тоже использовался ашмер, так что они куда крепче обычных. В посуде, из которой принцы и их сестра ели и пили с детства, всегда был ашмер с чарами против отравлений. Сильнейшие чары, но они нейтрализовали любой яд.

Ашмер создавали в Халагарде. А дальше Ашмерский путь вел через всю империю, по всем ключевым торговым городам, расходился по миру. Конечно, ашмера было не так много, а ценился он дороже золота и любых камней.

Из-за ашмера Халагард всегда был лакомым куском, считалось, что именно там можно разгадать его тайну. Научиться воссоздавать. Только Халагад отгородился от всего мира Завесой и тщательно берег свои тайны. И редко вмешивался в политику других королевств — но им не нравилась Эльрионская империя. Вроде бы противоречила их религиозным чувствам — точнее, противоречил клан. Халагард ненавидел драконий клан и считал, что его надо уничтожить. Поэтому они и подослали воронов к Эйдарису. К главе клана.

В дверь кабинета постучали, тяжелая створка приоткрылась, чтобы впустить слугу, доложившего о принцессе Калиндее. Она вошла, гордо подняв голову, теперь ее косы были странно заплетены, наверняка на мередарский манер, но вот темное платье казалось уже местным, хотя Эйдарис мог ошибаться, он не сильно разбирался в платьях.

Принцесса присела в неглубоком реверансе, положенном этикетом:

— Вы хотели поговорить?

Она использовала вежливую форму в картанионском диалекте, которая предполагалась в знак уважения — и дистанции. Поэтому Эйдарис ответил, используя более личную и негласно призывая к тому же:

— Я хотел расспросить тебя о магии.

На лице Деи отразилось удивление, почти страх, и Эйдарис вспомнил, как Кэл частенько говорил: у него порой такое лицо, будто это не светская беседа, а допрос. Поэтому Эйдарис постарался улыбнуться и указал рукой на стол, где слуги уже подготовили напитки и эсхайские фрукты.

— Не волнуйся, я не собираюсь выспрашивать колдовские тайны Мередара. Просто мне многое интересно, но сам я далеко не колдун.

— Но сила у тебя есть, — заметила Дея. Она устроилась на краешке стула. Кажется, из вежливости покрутила в руках упругую виноградину.

— У всех драконов моего рода есть сила. Мы умеем использовать ее очень грубо, никакого изящества обученных магов, даже имперских. Я так понимаю, в Мередаре нас бы с детства обучали, и мы достигли каких-то успехов? Если бы захотели.

— Если бы вас нашли, — ответила Дея. — У нас не дают выбора тем, в ком есть сила. Считается, что без обучения она слишком не управляема. Тебя бы забрали в пять лет в один из уединенных монастырей и вырастили как мага. Да, ты был бы могущественным…

— Но я бы не был императором.

Дея пожала плечами и отправила виноградину в рот. Это не было тайной, Эйдарис уже знал, что в Мередаре детей, отмеченных силой, отправляют в специальные монастыри. В империи такое считалось просто возможностью учиться магией, но вовсе не обязательным. И он, и Кэл обладали силой, но обучились только простейшему владению ею. В Лиссе магии не было, но об этом не говорили. Легенда состояла в том, что вся семья драконов должна обладать магией — пусть даже на самом деле это не так.

Эйдарис разлил легкое фруктовое вино и еще какое-то время вел непринужденную беседу о магии, не говоря ни о чем важном. Он почти не задумывался, уж искусством подобных разговоров император овладел давно.

Пока не счел, что можно осторожно подойти к тому, о чем он на самом деле хотел поговорить.

— Мередар знает о магии больше всех других королевств… может, кроме Халагарда. Их магия не знакома даже вам?

— Нет, — Дея покачала головой. — мы используем то же, что и империя, а магия Халагарда иная. Темная.

— А проклятия? Я знаю, мередарские колдуны могут насылать сильнейшие проклятия. Как и халагардские.

Дея молчала, смотря в сторону, как будто размышляла, можно ли говорить об этом императору.

— Нет, — наконец, сказала она. — Мы считаем, что проклятия — темная магия. Пусть этим занимается только оставленный богами Халагард.

Эйдарису было плевать, кого там оставили или не оставили боги, пока Завеса стоит, а Халагард всё еще строит козни. Но самое главное, Эйдарис знал, что именно халагардский колдун когда-то наслал проклятие на его род. То самое, что сейчас терзало Кэла — и явно становилось хуже.

Раньше присутствия Эйдариса было достаточно, чтобы предотвратить приступ. Но в последний раз, когда Кэл пришел, всё равно прошло несколько судорог. Что, если однажды энергии Эйдариса не хватит, чтобы усмирить приступ?

— Лучше бы они снимали проклятия, — сказал Эйдарис, осторожно взвешивая слова. — Думаешь, они могут?

— Конечно. Если их магия может что-то сотворить, значит, она же может снять. Это основной закон.

Эйдарису показалось, он затаил дыхание, но теперь снова выдохнул. Если всё так, значит, именно в Халагарде стоит искать средство против проклятия. Аккуратно. Может, подкупить какого-то местного колдуна. Эйдарис пока смутно понимал, как всё устроить, но у него появилась четкая цель.

В дверь постучали, скользнувший внутрь слуга поклонился:

— Прибыли новости от разведчиков. Они просят срочной аудиенции.

Эйдарис приподнял брови: обычно такие отчеты шли сначала к Кэлу, а он уже докладывал. Если требовали императора, значит, случилось что-то действительно важное. Шрам на боку от халагардских воронов снова неприятно заныл.

Эйдарис подозревал, именно из-за этого Кэл остался: вообще-то после воронов он рвался сам пойти с ближайшей разведкой. На зачарованных конях путь для отряда близкий, даже проклятие не особо могло помешать. Но в итоге Кэл остался, хотя и не говорил почему. Как подозревал Эйдарис, Кэл не захотел его оставлять: из-за раны, из-за воронов. Кэл почему-то всегда считал, что сам он может больше и надежнее. Что если вдруг еще кто нападет, то он должен защитить.

Эйдарис понимал, что во дворце ничто не может ему угрожать, но брата не отговаривал. Если ему так проще — пусть остается. Разведка справится.

Оттолкнув слугу, в кабинет ворвался сам Кэл. Он бросил быстрый взгляд на Дею, но, видимо, счел, что ей можно слушать. Или его слишком взволновали новости.

— Эйд, они убили наших разведчиков! Развесили их кишки перед Завесой!

Это был уже вызов. Четкий и неприкрытый вызов Халагарда. Эйдарис бросил быстрый взгляд на взбудораженного Кэла: что ж, может, вот и повод покорить Халагард и заставить их колдунов служить императору. Снять проклятие.

— Хорошо, — спокойно сказал Эйдарис. — Если они хотят войну, они ее получат.

5

Копыта лошадей ступали по мерзлой земле, припорошенной первым снегом. По-настоящему холодно еще не стало, но руки Эйдариса даже в теплых кожаных перчатках начинали подмерзать. Он поднял повыше меховой воротник плаща, чтобы спрятать в нем щеки, и покосился на ехавшего рядом Кэла. Кожаная одежда Воли императора и шерстяной плащ защищали от ветра и холода, только светлые волосы, так не похожие на Эйдариса, нещадно растрепались и выбивались из-под капюшона.

Не сбавляя заданного темпа, Кэл оглянулся, как будто проверял, в порядке ли следовавший с ними отряд. Чуть позади них ехал Фер Рин, дальше остальные. Кэл достал из седельной сумки перчатки потеплее и натянул их.

— Может, всё-таки объяснишь, — буркнул Кэл, — какого дестана ты решил ввязаться в войну?

— Рано волнуешься. С нами отряд меньше полсотни человек. Я бы пока не назвал это войной.

— Ты прекрасно знаешь, о чем я. Никогда не думал, что скажу это, но я согласен с боровом Месканом. Это неразумное и поспешное решение.

Кэл и министр финансов пререкались почти на каждой встрече Совета, может, потому что были противоположностями и никак не могли понять друг друга. Серн Мескан действительно обладал дородной фигурой, обожал дорогие ткани и украшения, а еще был осторожен, будто за любое неверное движение ему могли отрубить голову. Впрочем, не то чтобы он боялся, скорее, предпочитал не делать лишних движений. Эйдарис не особо доверял ему как человеку, но знал, что нет никого, кто бы лучше управлял финансами.

Он никогда не соглашался с горячностью Кэла. Пока принц позволял себе отпускать высказывания о внешности, Мескан не скрывал, что считает, будто Кэлу «только бы саблей махать». Друг от друга они не скрывали этого отношения, но Эйдарис прекрасно знал, что такие взаимоотношения — уже своеобразная традиция. На самом деле, оба уважали друг друга, пусть и не могли понять.

Министр над законами Элрарекар Кейнан хохотал и заявлял, что на заседаниях Совета стоит присутствовать хотя бы затем, чтобы послушать перепалки этих двоих.

В последний раз они оказались на удивление единогласны: Мескан осторожно заявил, что война — дело затратное. Особенно с тем, кто заведует Ашмерским путем и сидит за Завесой.

— Если на них напасть, осада может длиться годами, — сказал Мескан. — Половина казны уйдет на содержание нашей армии. А вторая опустеет, потому что торговля ашмером упадет. Не только в империи, во всех государствах.

— Что еще их разозлит. Против нас, — вставил Кэл.

Он был хмур на том заседании, но хотя бы потом с большей энергией воспринял предложение Эйдариса. Они не поведут армию неизвестно куда, обнажая другие части империи. Для начала просто узнают, что можно сделать с Завесой. Конечно же, Кэл был готов возглавить подобную вылазку и прощупывание врагов. Особенно с новыми костяными стрелами.

— Хотя еще глупее ты поступаешь сейчас, — продолжал Кэл. — Зачем лично ехать?

— Халагард не знает, что я здесь. Никто не знает.

— Это не ответ.

— Я уже говорил. Хочу прощупать их Завесу своей силой.

Это действительно имело смысл и только вблизи: собственная магия могла отвечать на другую, ту, что таилась рядом. Будто вступать с ней в резонанс и поведать даже то, что хотели бы скрыть обладатели второй. Кэл уже пытался, но его сила была иной, нежели у брата: он был яростью и клинком, способным уничтожать врагов, но совершенно не умел мягко прощупывать. Эйдарис же не только сам был куда спокойнее и сдержаннее, но и его магия.

Он давно собирался лично подойти к Завесе и попытаться прочувствовать, как ее магия вступит в резонанс с его. До этого как-то не было времени, но теперь повод появился весомый.

Кэл всё равно считал это неразумным, императору самому ехать к границам королевства, которое уже подсылало убийц. Как и всю затею открыто им противостоять — а уж если боевой Кэл считал это плохой мыслью, значит, что-то в этом было.

Пусть Кэл порывист и горяч, он не зря Воля императора.

— Ты действуешь неразумно, — сказал Кэл негромко. Так, чтобы его точно не услышал никто, кроме Эйдариса. — Это на тебя не похоже, шалир.

Эйдарис не ответил. Не мог сказать правду: главным образом, он затеял всё из-за Кэла. Из-за проклятия, которые цепко пустило корни, а уничтожив, наверняка перекинется на потомков. Эйдарис не только глава клана, но и глава их семьи, он чувствовал свою ответственность.

По крайней мере, так он себя убеждал. Что готов развязать изнуряющую войну не только из-за того, что слишком боится потерять брата.

— Давай просто сделаем это, — проворчал Эйдарис. — Мы почти добрались до Завесы. Я ее прощупаю и вернемся. А там будем решать.

— Как прикажет император.

Слова больно резанули, Кэл умудрился показать, что волнуется за него как брат, не одобряет действий, но не будет перечить императору. Эйдарис стиснул зубы: Кэл может беситься, сколько угодно, если это поможет снять его проклятие. Да и Халагард с их ашмером — действительно лакомый кусок, за который стоит побороться. Особенно если Эйдарис хочет стать таким императором, каким не получилось быть у отца. И выйти из тени деда.

— Она тебя провожала, — широко улыбнулся Кэл. Его настроение менялось, как непостоянный западный ветер.

— Кто? — не понял Эйдарис.

— Принцесса Калиндея! И смотрела на тебя вовсе не как на императора.

— Прекрати.

— Да ладно! Ты тоже о ней думаешь? Неужели хоть одна женщина смогла обратить на себя внимание моего царственного братца?

— Пользуйся тем, что мы верхом, и я не могу тебе врезать, — буркнул Эйдарис, крепче сжимая поводья. — Напомню, что принцесса Дея, вполне возможно, шпионит для своего королевства. И в империи оказалась не по своей воле. Не ты ли считал, что ей не стоит доверять?

— И считаю, — с готовностью подтвердил Кэл. — На то я и Воля императора, чтобы никому не доверять. Но оставь беспокойство мне, а сам можешь продолжать наслаждаться ее обществом.

Эйдарис не мог не признать, что Дея и вправду отличалась от имперских дворянок. Прежде всего тем, что она выросла на другой земле, среди иных обычаев. Пока она словно оглядывалась, боясь сделать хоть шаг, но Эйдарису хотелось бы посмотреть, когда она начнет чувствовать себя смелее.

Она походила на дым от ритуальных костров ее родины. На звезды, с которыми они считали себя родственниками — те будто отражались в ее глазах. Иной говор, другие манеры и чуждые убеждения. Эйдарису было интересно.

— Что, может, и ты наконец выберешь себе жену? — поддразнил Эйдарис брата.

Кэл резко помрачнел:

— Не заставляй меня.

Эйдарис смутился такой горькой реакции, он-то думал, всё давно в прошлом.

— Не буду. Ты знаешь, что не буду, раз сам не хочешь. Но ты же не можешь всерьез отказываться столько лет от женитьбы только из-за проклятия…

— Могу! — резко вскинулся Кэл. — Я не хочу обрекать одного из своих детей, не хочу, чтобы жена слишком рано стала вдовой. Отец вот, когда выбирал мне невесту, серьезно считал, что рассказывать стоит после свадьбы. Когда она принесет клятвы клану.

Эйдарис понимал желание отца: и так-то от девушки потребуется верность и неболтливость. Поэтому попытки отца найти невесту Кэлу заканчивались скандалами со стороны принца — и отец в итоге отступал. Может, и сам соглашался, хотя никогда бы этого не признал.

Эйдарис же попросту не задумывался о женитьбе. По обычаям империи, мужчины не женились рано, а он еще и был наследником. Тут не подойдет любая дворянка.

Правда, последний год, после смерти отца, и так было не до брачных союзов. Хотя, возможно, будь в Халагарде принцессы, а не только принцы, можно было бы договориться… но, если у королевской четы и были девочки, они скрывались за Завесой, и мир о них не знал.

В сбруи лошадей вплели чары, их подковы заговорили при полной луне и осветили жрецами. Поэтому животные двигались, не уставая и не замедляясь, что позволяло отряду двигаться очень быстро. Они были в дороге всего пятый день, но благодаря безумному маршу, уже приближались к Завесе.

Природа здесь была суровой, сплошные холмы, поросшие низкой травой, густой лес вдалеке — уже на территории Халагарда. Студеный ветер приносил колкий снег, знак Долгой ночи, которая уже началась. Грязно-белые пятна казались проплешинами на темной земле.

Последний привал перед Завесой устроили на поляне ярко-красных ягод поздней брусники, которая пряталась среди листьев. Эйдарису она невольно напомнила пятна крови, но всё равно хоть как-то разбавляла пейзаж.

Кэл свернул один плащ и сунул под голову, накрылся другим и быстро уснул, а Эйдарис еще долго сидел у костра, не скрываясь в поставленной палатке. Говорили, некоторые из жрецов драконьего клана могли угадывать будущее в языках пламени. Увы, император такой способностью не обладал, но всё-таки пытался понять, правильно ли он делает? Или взял на себя слишком многое вместе с короной? Его неверные решения могут обернуться катастрофой для других.

Утром снова запорошило, а к полудню отряд наконец-то подошел к Завесе.

Она не была видна, вообще ничто не говорило, что дальше начинаются земли Халагарда — кроме межевых столбов. Один расположился точно у мелкой речки, наверняка ледяной, что бежала по камням, другие виднелись на западе и востоке. Среди покрытых мхом камней и стоял деревянный столб в два человеческих роста. Старое, потрепанное ветром и снегом дерево, украшали многочисленные вырезанные знаки.

— По ту сторону — Халагард, — негромко сказал Кэл, придерживая коня.

— Разбей лагерь.

Пока он устраивал людей, Эйдарис еще долго смотрел на вроде бы неприметный столб. Он пытался что-то ощутить, но ничего конкретного не было. Только чувство огромной мощи и нехорошая мысль, что за ними могут следить. Прямо за столбом начинались редкие кустики, быстро переходящие в деревья, и дальше снова холмы.

Когда Эйдарис наконец-то спешился, Кэл сам его отыскал. Раскрасневшийся, уже давно сдернувший капюшон, который ему вечно мешал. Даже перчатки он умудрился где-то оставить. Шагавший за ним Фер Рин казался на фоне принца мраморной статуей, оживленной магией империи: собранный, бледный, весь в черном и с повязкой на глазах. За спиной у него висел имперский лук, довольно непривычно, хотя на поясе и короткий меч, и кинжал.

— Пойдем, — сказал Кэл. — Кое-что нашли, пока располагались.

Они прошли мимо быстро поставленных палаток из парусины и одного из воинов, который вел в поводу двух лошадей к полянке в стороне, где поставили животных. Эйдариса всегда восхищало, как воины могли так быстро поставить лагерь и так же его свернуть. Что ж, он сам попросил Кэла собрать отряд, который подойдет для разведки.

Они отошли от людей, и Кэл остановился среди камней. Фер Рин встал чуть в стороне. Эйдарис сразу увидел, что хотел показать брат: на сероватой земле лежал выложенный костями круг. Судя по всему, какое-то мелкое животное, его же череп украшал центр.

— Местное колдовство? — вскинул брови Эйдарис. — Силы тут не ощущается.

— Может, предупреждение. Или ритуал. Дестаны знают, что еще! Мне не нравится, что кости лежат недавно. Смотри, они не потемнели, не покрылись мхом.

— Пока мы просто отряд разведчиков. Не нарушаем ни границ, ни законов.

— Они уже перебили наших разведчиков. Оставили только тех, кто сможет вернуться и рассказать. Может, скорее сделаем, что хотели? Не будем задерживаться дольше, чем нужно.

Эйдарис понял, что предлагал брат. Тот едва ли не пританцовывал на месте, так ему не терпелось попробовать. Что ж… по-настоящему вступить силой в резонанс с Завесой император планировал позже. С защитными ритуалами, в окуренной палатке. Но проверить оружие Кэла можно и сейчас.

— Воля императора, соверши, что задумал.

Кэл крутанулся к Феру Рину, отдавая отрывистый приказ. Тот отточенным движением снял со спины лук и вытащил стрелу с белесым костяным наконечником. Эйдарис сам отдал приказ взять с собой всего несколько. Им надо попробовать и понять, работает ли. В пути он пару раз крутил в руках эти стрелы, но ничего необычного не ощущал — кроме чар, вплетенных для отвода глаз. Они же не хотели, чтобы стрела привлекла нежелательное внимание.

Вскинув лук, Клинок застыл на пару мгновений, будто прислушиваясь к миру вокруг. В очередной раз Эйдарис подумал, что стоило оставить его в замке, как и Эли Рин. Но Кэл горячо настаивал: когда император отправляется к границе королевства, которому только что объявил войну, стоит взять Клинка.

Стрела слетела с тетивы, всполохом устремилась к Завесе. Все предыдущие сгорали, едва пересекали ее, опадали пеплом на землю.

Костяная стрела по дуге перелетела серебристо-стальную реку и воткнулась в мягкий мох у кустов.

В магии Эйдарис не почувствовал ничего особенного, Завеса как будто даже не шелохнулась, но стрела осталась на той стороне.

— Чувствуешь? — спросил Кэл. — Не прорвала. Прошла.

Эйдарис кивнул. Даже лучше, чем они рассчитывали! В его голове уже начали созревать новые планы. Кости воронов были напоены местной магией. Если халагардское колдовство так легко проходит сквозь Завесу, может, вовсе и не нужно ее убирать? Им ведь требуется пройти. Сколько нужно костей и артефактов для целой армии?

— Кэл, — Эйдарис постарался быть спокойным. — Твоя сабля с ашмером, ведь так?

— Да. Как и твоя. И одежда с ашмером и чарами.

— А может ли ашмер сам по себе быть магическим?

Глаза Кэла загорелись, он явно понял, к чему клонит брат:

— Думаешь, если прошла кость, так сможет проникнуть и ашмер?

— Не зачарованный. Чистый ашмер, который принадлежит этой земле. Этого может хватить.

Кэл рассмеялся и хлопнул брата по плечу:

— Наверняка всё не так просто, но мы можем попробовать! Поговорим с магами и алхимиками, когда вернемся. Если так, шалир, то это не настолько безнадежная война.

Ответить Эйдарис не успел, он услышал шум одновременно с братом. Обернулся, чтобы увидеть, что на лагерь напали.

Видимо, их каким-то образом скрывала Завеса. А еще они явно знали, где и когда ждать отряд: четкая засада. Отряд халагардцев был стремительным: воины в черном, на лицах виднелись узоры сажей, у кого-то знаки на щеках и лбу, кто-то закрасил полоской глаза, будто повязка. На одежде из кожи и меха болтались клыки, в заплетенных в косы волосах — косточки. С боевым кличем они вынырнули со стороны речки и межевого столба и теперь расправлялись с отрядом, размахивая короткими мечами и украшенными узорами топорами.

— Клинок, защищай императора! — коротко отдал распоряжение Кэл и тут же нырнул в гущу боя, одновременно умудряясь достать саблю и выкрикивать распоряжения, чтобы организовать воинов и отбить атаку.

Эйдарис не собирался стоять в стороне. Он устремился за братом, а рядом тенью скользнул Фер Рин. Он выполнял приказ: оружие было продолжением его руки, слепой воин наносил удары, как будто за миг чувствуя, кто оказывался рядом с Эйдарисом. Слыша их, ощущая. Убивая.

Эйдарис тоже был хорошим воином. Он постоянно упражнялся, и сейчас отточенные умения подкреплялись гневом: неужели кто-то сообщил Халагарду о том, что здесь будет отряд? И по какому праву они сразу переходят к нападению?

Выбив меч из рук одного нападавшего, Эйдарис полоснул его саблей. Увернулся от топора другого, заметил, как Фер Рин коротким движением вспорол ему живот и тут же скользнул к следующему врагу. Эйдарису приходилось видеть Клинков в действии, но каждый раз это вызывало неподдельное восхищение, движения на грани человеческого восприятия.

Возможно, Фер Рин один смог бы положить всех нападающих, которых явно было раза в два больше, чем имперцев. Но Эйдарис слишком отвлекся и не заметил, когда рядом что-то взорвалось, полыхнуло огнем, на миг оглушая. Тут же возник халагардец, ударивший по голове то ли древком топора, то ли эфесом. Фер Рин змейкой скользнул к врагу, и тот захрипел, выронив оружие и пытаясь унять кровь из вспоротого горла.

Он рухнул на землю, а вслед за ним опустился и Эйдарис. Он видел, что нападавшие иссякают, поэтому и себе позволил передышку, зная, что Фер Рин в любом случае его прикроет. В голове нещадно звенело, а перед глазами плыло. Эйдарис пытался перевести дыхание и удержать в себе пусть и скудный, но всё-таки обед. Он прикрыл глаза, ожидая, когда стихнет головокружение.

Совершенно потерял счет времени, так что, когда открыл глаза, вокруг почти стихло. Фер Рин стоял рядом, опустив клинок, но не убирая его. Лезвие щедро заливала чужая кровь.

— Мой император, — сказал он. — Мы отбили атаку.

Он ожидал новых приказов, по-прежнему не отходя от Эйдариса. Верный Клинок императора — кажется, в нем ничего не осталось от старого друга, с которым они в детстве бегали по замку.

— Хорошо, — голова еще болела, но хотя бы мир перед глазами не плыл.

Эйдарис медленно поднялся на ноги, оглядывая трупы и собственных воинов.

— Где Кэл?

— Великий Дракон, ваш брат ранен.

Нахмурившись, Эйдарис попытался отыскать взглядом, где мог быть Кэл и лекарь. Эйдариса еще качало, пока он шел по удобренной кровью земле, он отдавал короткие приказы: стоило как можно быстрее помочь раненым, похоронить мертвых и убираться отсюда. Возможно, за одним отрядом нападавших последует еще один.

Позади тенью следовал Фер Рин.

У палатки лекаря кто-то торопливо разводил огонь, уже сидело двое раненых, но их раны не выглядели серьезными. Кэла видно не было, и Эйдарис скользнул внутрь.

Палатку лекаря всегда ставили первой, в ней уже было тепло, стоял запах каких-то лекарств, но шкуры и одеяла были кинуты на землю явно в спешке. Кэл полусидел на них, шипя от боли. Уже без мундира и без рубашки, на его боку темнела рана.

— Эти подонки притащили взрывчатый порошок! Откуда он у простого отряда на границе? — яростно сказал Кэл. — Нас ждали! И это стоило жизни паре моих ребят.

— Ваше высочество, можно не дергаться? — спросил лекарь. Немолодой мужчина с аккуратной бородкой. Он как раз занимался раной и поднял глаза на императора. — Великий Дракон, принц был у самого взрыва. Его рана не опасна… но нужно извлечь осколки стекла.

— Так в чем проблема?

— Обезболивающие зелья потеряны при взрыве.

Эйдарис прекрасно знал, как действуют лекари: алхимики поставляют им настолько сильные зелья, что пациенты почти ничего не чувствуют. Вытащить осколки и обработать рану. Но наживую это очень больно.

— Как будто у нас есть выбор, — усмехнулся Кэл. — Давай уже, сделай всё быстрее.

Эйдарис видел, как лекарь колебался. Потом кивнул и проворно зажег еще несколько фонарей, ярко освещая рану. Взял какое-то металлическое приспособление. Снова помедлил.

— Давай уже! — рявкнул Кэл.

Он выглядел бледным, влажные волосы слиплись вокруг лица, на щеке виднелся мутный кровавый потек, как будто он провел по ней грязной рукой, утирая. Он прекрасно понимал, что ему предстоит. Эйдарис ничем помочь не мог: его присутствие усмиряло приступы, но не более того. Он даже не умел, как брат, нажимать на нужные точки, чтобы облегчить боль. Хотя в данном случае даже такие умения не помогли бы.

Эйдарис присел рядом с братом. Лекарь снова глянул на него, прежде чем начать:

— Ваше сиятельство… держите его. Будет дергаться, станет только хуже, а дергаться без зелья будет.

Ухватив Кэла одной рукой за запястье, другой Эйдарис уверенно надавил на плечо, заставляя лечь, и удерживая в таком положении. Кэл вздохнул и прикрыл глаза, но, когда лекарь своим приспособлением сунулся в рану, Эйдарис почувствовал, как напряглось тело брата.

Кэл некоторое время сдерживался, потом всё-таки дернулся, глухо застонав. Эйдарис сильнее прижал его к шкурам, не давая двинуться. Лучше бы Кэл отключился… но он был в сознании. Правда, дальше уже не сдерживался, пока лекарь вытаскивал из раны осколки, шипел от боли, срываясь на болезненные стоны, дергался.

Кэл крепко вцепился в руку брата, а Эйдарис успокаивающе шептал:

— Всё хорошо, шалир, всё хорошо.

6

До Хаш-Таладана и императорского замка оставалось не больше дневного перехода, но Эйдарис видел, насколько устали его люди. Снова дул северный ветер, суровый, изнуряющий, так что мороз прихватывал щеки, а горизонт казался запорошенным далеким снегом.

Эйдарис приказал остановиться в одной из деревень, когда до заката оставалось еще много времени. Пусть люди отдохнут этим вечером, а завтра они вернутся домой. К тому же Эйдарис сразу заметил, что над входом крепко сбитого постоялого двора висел не просто бычий череп, на его рогах повязали красные ленточки. Знак того, что хозяин — член клана.

Им оказался мужчина средних лет, в простой, но добротной одежде. Рубаху подпоясывал кожаный ремень с тиснением, поверх накинута меховая жилетка. Его густую короткую бороду и слегка волнистые волосы обильно украшала седина, но взгляд был уверенным. Эйдарису подумалось, что вот таких людей стоит брать в министры. Они бы знали настоящую жизнь. Жаль только, в политике не разбирались.

Глаза трактирщика расширились, когда он узнал вошедшего. Торопливо бухнулся на колени, как и следовало при виде императора, но ладонь ко лбу приложил в клановом жесте. Эйдарис услышал отчетливый шепот:

— Великий дракон, какая честь…

Для многих он прежде всего глава клана, и это представлялось куда более важным, чем даже императорский титул.

Им накрыли обильный стол, выделиликомнаты.

— Когда прибудем в замок, я распоряжусь, чтобы вам прислали тюки с зерном и мешки с овощами. Мои люди не должны вас объедать.

— Благодарю, ваше сиятельство.

— Как жизнь на этой земле?

Это было одной из обязанностей Великого дракона, возложенной на него самим небом: заботиться о своих людях. О тех многочисленных чешуйках, что рассеяны по всей империи и составляют тело дракона, тело клана.

Трактирщик рассказывал о себе и своей деревне, о детях, один из которых зарезал пару барашков для нынешнего ужина, о жене, что проворно подносила жаркое с этим мясом. Травяной напиток приятно покалывал язык специями и согревал.

Поев, император попросил лишнюю миску с жарким, чтобы отнести брату: Кэлу плевать, холодная еда или нет, но он точно будет голодным.

Вместе с ним у отряда был десяток раненых, вдвое больше нашли последний приют у Завесы Халагарда. Двигаться приходилось медленно. Накануне даже Кэл уже сел верхом самостоятельно, без поддержки, но в таверне не остался со всеми, как бы сделал в другое время, а пошел спать, не дожидаясь, пока приготовят барашков. Эйдарис видел, что брат бледный и измученный, но ничего, через день сможет нормально отдохнуть и до конца залечить рану.

Собственный шрам Эйдариса тоже ныл. Видимо, для него схватка не прошла незамеченной, как и скачка после. Но хотя бы не болел.

Подхватив жаркое для Кэла, Эйдарис церемониально спросил:

— Что еще может сделать для вас драконий клан?

Услуги составляли важную часть клановой жизни, так называемые терисы. Считалось, если тебе сделали что-то серьезное и хорошее, теперь это терис — не совсем долг, скорее, именно услуга, не обязательная, но такая же добрая и от всего сердца.

Эйдарис был благодарен за приют и кров. Трактирщик имел право попросить в качестве возврата териса деньги, скот или лишние мешки с зерном. Мог и определенные налоговые льготы. Если это было во власти Эйдариса и в пределах разумного, он должен был выполнить.

— Возьмите моего сына, — неожиданно сказал трактирщик. — Старшему минуло шестнадцать, он сильный, крепкий. Он мечтает служить во дворце, но у него простое происхождение. Возьмите его императорским воином.

Эйдарис кивнул. Вообще-то это будет делом Кэла, он определит, куда юноша подходит лучше всего, и, если он действительно хорош — и верен Клану, — у него есть все шансы неплохо послужить.

Может, даже умереть в грядущей войне. Или любой другой.

Эйдарис отогнал мрачные мысли, ритуально согласился и оставил пропахший едой и специями душный зал. Поднялся в комнату, которую отвели ему с Кэлом. Императору хотели дать собственную, но Эйдарис настоял на одной. Так и людей сможет больше разместиться, и за Кэлом присмотрит.

В первые дни брат только спал, и Эйдарис успел испугаться, хотя лекарь заверял, что всё нормально, просто тело восстанавливается. На третий день Кэл правда выглядел почти здоровым и куда более похожим на себя.

Каждый вечер Эйдарис распоряжался ставить для них одну палатку. На самом деле, он опасался, что ранение Кэла могло вызвать новые приступы проклятия. Хотя ничего такого не происходило.

Сейчас Кэл спокойно спал, устроившись на одной из кроватей. Он накрылся теплой овечьей шкурой, оставив брату одеяло. В темноте Эйдарис прошел до стола, споткнулся обо что-то — кажется, сапоги Кэла. Тот вздохнул, но не проснулся.

Эйдарис постоял еще пару мгновений, прислушиваясь к дыханию, но явно никаких судорог и приступов у Кэла не было. Спать хотелось ужасно, Эйдарис почти на ощупь добрался до своей кровати и нырнул под шерстяное одеяло, подумав, что утром стоит послать Вестника из деревни.

Вестник прибыл во время завтрака в замке близ Хаш-Таладан, который тоже называли хаш-таладанским, или Замком Черных Зубьев. Дея находила это не слишком поэтичным, учитывая, что на зубьях порой висели чьи-то головы.

В последнее время они с Лиссой завели привычку завтракать вместе, вот и теперь сидели в покоях императорской сестры. На взгляд Лиссы, всё здесь было в умеренном согласии местного и южного, мараанского. С холодным массивным камнем стен отлично сочетались дутые комоды, изящные ножки стола и яркое разноцветное покрывало, брошенное на софу с продуманной небрежностью.

Лисса вела себя так, будто ей нужна подруга — может, так оно и было. Дея быстро поняла, что дамы при дворе те еще сплетницы, но особым умом они не блещут. Каждая из них получила отличное образование, имперские законы не запрещали заниматься многими вещами, но вместо этого они предпочитали вышивать, сплетничать о чужих мужьях и жаловаться на детей, которых всё равно отдавали няньками.

Дея могла понять, почему в такой компании Лисса откровенно скучала. Имперской принцессе требовался простор, деятельность. Результаты большие, чем законченный рисунок вышивки.

В отсутствие братьев Лисса занималась делами не только замка, но и фактически всей империи и справлялась с этим прекрасно. Хотя еще пару дней назад вечером позвала Дею к себе в комнату. Она была одета в легкий цветастый халат с юга, распустила волосы и пила успокаивающий травяной отвар. Они с Деей долго сидели в свете многочисленных бумажных фонариков.

— Я занимаюсь только срочными делами, — пожаловалась Лисса, — и всё равно это ужасно много! C одними бумагами из провинций можно погрязнуть. Как Эйдарис всё выдерживает? Пусть скорее возвращается.

Впрочем, жаловалась Лисса без особого недовольства, ей нравилось быть деятельной, а ее энергии хватило бы на двоих.

Этим утром Лисса выглядела необыкновенно серьезной. Она едва заметно покусывала губы, ковыряла завтрак, но не ела, и даже воздушное синее платье казалось поблекшим и распластавшимся мертвой птицей.

— Их слишком долго нет, — наконец, сказала Лисса. — Они должны были вернуться!

Дея не имела представления, куда отправился отряд, да еще с самим императором и его братом. Может быть, это связано с халагардской войной, а может, и нет. Дея провожала вместе с Лиссой, но ей, конечно же, не сообщили деталей.

— Долгая ночь, — пожала плечами Дея. — Это могло задержать.

— На имперских дорогах?

Дея смутилась. Она смутно представляла, как выглядят имперские дороги. Даже когда сама по ним передвигалась, большую часть видела сквозь приоткрытую щелку занавесей.

— В моей стране это время года сурово, — сказала Дея. — Многие перевалы заметает так, что целые деревни отрезаны от мира. Очень холодно и постоянно дует ветер. Темные дафоры… духи скребутся в двери.

Дея замолчала, подумав, что о последнем зря упомянула. Ей не хотелось выглядеть девчонкой из дикой страны, где полагаются на сказки. В империи больше верили в духов предков — не удивительно, что именно на этой земле прижилась система кланов. Но вроде бы и здесь были «злые духи», хотя называли их иначе, дестанами. Суть от этого не менялась: мрачные силы природы приобретали новые имена.

Лисса не казалась раздосадованной «сказками», просто задумчивой:

— Еще рано для снегопадов.

Она внезапно вскинула голову, пристально уставившись на Дею, и та уже знала, это означает, Лиссе пришла какая-то идея. Позвякивая браслетами, она уперлась ладонями в столешницу и даже наклонилась ближе:

— Ты ведь можешь узнавать будущее во снах! Ты видела моих братьев?

Дея опустила глаза, надеясь, что хотя бы не покраснела. Невольно Лисса угадала, попала в самую точку, пусть и думая совсем о другом. Этой ночью Дее и вправду приснился император. Они часто отправлялись верхом вокруг замка, поэтому и во сне она увидела одну из прогулок. Только там Эйдарис весело смеялся, а не был собранным императором — таким он оставался с Деей, но она видела, каким он был с Кэлом. Расслабленным, открытым.

До этого сна Дея и сама толком не понимала, что ей хотелось бы увидеть такого Эйдариса не со стороны, за чужим разговором. Но чтобы и с ней он улыбался.

— Мой народ узнает будущее в звездах, — сказала Дея. — Но я не обучалась подобному искусству. Иногда мы можем ощущать что-то такое… но я не чувствую ничего тревожного.

В этот момент в дверь постучали, а если имперскую принцессу беспокоили в ее покоях во время завтрака, значит, повод серьезен. Поклонившийся стражник доложил, что прибыл Вестник от его сиятельства.

Лисса тут же бросила завтрак, схватила Дею за руку и потащила узнавать новости.

Вестники всегда поражали Дею. В Мередаре послания передавали обычными гонцами, но, когда валил снег, жрецы общались друг с другом через сны и дым. В Эльрионской империи были другие обычаи.

Говорят, Вестников придумал дед императора. Когда он объединил огромную территорию, то возникла проблема, как же доставлять вести и приказы, причем делать это требовалось быстро. Тогда-то и собрались маги и алхимики, зачарователи и жрецы. То ли все они приложили руку, то ли кто-то один выделился, история умалчивает. Но появились Вестники.

В хаш-таладанском Замке Черных Зубьев Птичник был большим, в нем работало множество слуг. Вроде бы где-то здесь держали и соколов для охоты, но их Дея не видела. А вот Вестников в птичнике было много: крупные, сильные птицы, они чем-то напоминали одновременно соколов и воронов. Темные перья, умные черные глаза. Они были спокойными и выносливыми, потому что уже рождались с магией в крови. Именно она позволяла им преодолевать огромные расстояния за считанные часы, не уставать, мало есть и жить очень долго. Но главное, лететь именно в то место, куда им приказали.

Вестников по империи было настолько много, что каждый постоялый двор держал как минимум одного. Он приносил послание в легком футляре, прицепленном к лапе, и чаще всего возвращался обратно.

Пока Дея любовалась сильным Вестником на руке у птичника, Лиссу больше интересовало послание. Она развернула его, прочитала короткое сообщение и улыбнулась:

— Эйдарис пишет, они будут к вечеру.

Дея успела не только послушать бессмысленные сплетни дам, но и принять ароматную ванну после обеда, облачиться в густо-синее платье и свернуть волосы в мередарские косы при помощи пары служанок, украсить веки серебристой краской, и только тогда пришла дама от Лиссы сообщить, что отряд въезжает во двор замка.

Конечно, Дея была там. Пожалела, что не прихватила перчатки и теплую накидку, вместо этого пришлось спрятать ладони в широкие рукава. Дея стояла наверху каменной лестницы, которая спускалась во двор, Лисса и ее маленькая дочка встречали внизу. Девочку звали Аншана, и в ее имени было что-то шелестящее от южного Мараана и ее отца — или Дее так чудилось. Была внизу и закутанная в меха леди Алила, мать Кэла и Лиссы.

Отряд показался Дее… потрепанным. Не то чтобы она видела их много, но воины выглядели усталыми, хотя принцесса с трудом их рассмотрела, они тут же свернули к конюшням и казармам. Кажется, мелькнул Фер Рин, Клинок императора, но тоже исчез вместе с солдатами.

Эйдарис был хмур, его лицо казалось обветренным и оттого еще более суровым. Он легко спрыгнул с лошади, даже не посмотрев, как ее подхватил конюший — ну, конечно, император не сомневался, что уж о его-то животном позаботятся!

Сначала Эйдарис покосился на Кэла, а уж потом тепло обнял леди Алилу и сестру. Кэл спешивался куда медленнее, казался бледным и непривычно молчаливым. Именно его первым делом кинулась обнимать Аншана, оставшись где-то в районе колен. Кэл опустился перед ней на землю, чтобы быть одного роста, что-то сказал, улыбаясь, но слишком тихо.

Зато Дея прекрасно услышала обращенные к ней слова Эйдариса, когда он поравнялся:

— Зайди ко мне со следующим колоколом.

Минуту назад Дея невольно расстроилась, думая, что он ее даже не заметил. Она присела в обычном реверансе, когда император проходил мимо. Теперь же недоумевала, чего он хочет… и, может, лучше бы ей продолжить оставаться незаметной.

Время по всей империи отмеряли ударами колокола. В замке он был массивный, с причудливым узором, темный с будто бы красными языками пламени. Он располагался на самой высокой башне, так что звук был слышен повсюду.

Дея подошла к покоям императора ровно в тот момент, когда в стенах отдался и увял глухой раскатистый звон. Стражники ее ждали и впустили не докладывая.

Дея заметила небрежно кинутый на кресле дорожный плащ, который слуги то ли не успели, то ли позабыли убрать. А вот камзол Эйдарис снял. Он стоял в одной рубахе и штанах, его волосы еще были влажными после ванной. На столе лежало его оружие, видимо, снятое и пока не убранное. Эйдарис как раз опрокидывал стакан с подслащенной водой, когда вошла Дея. Она присела в низком реверансе, а он небрежно кивнул.

— Будешь? Правда, просто вода.

С его скупыми царственными жестами настолько не вязались обычные слова и простые предложения, что Дея замерла, не зная, что ответить. Эйдарис ждал, чуть приподнял бровь, что то ли должно было поторопить, то ли выражало удивление, и Дея покачала головой:

— Спасибо, нет. Мы ждали вашего возвращения, принцесса Лиссана даже начала волноваться.

Эйдарис сделал жест, как будто отмахивался, словно поход уже был чем-то несущественным, и его мысли устремились вперед. Так оно, скорее всего, и было, и в этот момент Дея подумала, что пусть по поведению Эйдарис сильно отличался от Кэла и Лиссы, внутри они во многом похожи.

— Твой народ зовет себя звездными скитальцами.

Дея снова удивилась, не понимая, к чему вопрос — да и вопрос ли? У Эйдариса он звучал как утверждение, да и он наверняка знал. Дея всё-таки кивнула:

— Рассветный король и звездные скитальцы. Так мы зовем себя.

— Почему?

— Мы — звезды, заключенные в оболочку плоти.

Слова звучали, будто древний напев, ритуальная фраза, хотя так оно и было на самом деле. Жрецы начинали так почти любой обряд, поэтому и Дея сказала, даже не задумываясь.

Эйдарис налил себе еще воды, но пить не торопился. Повернулся к Дее, и в его взгляде почудилось любопытство.

— Как интересно… потому что Мередар находится в горах, выше других и ближе к звездам?

— В моей стране из любой точки видны горы. И звезды.

Она скучала по ним. Старалась не особенно часто подходить к замковым окнам, потому что если из них были видны не внутренние дворы, то поросшие жухлой травой равнины и холмы дальше. Вместо гор — столичные шпили Хаш-Таладана. Город стоял не так уж далеко, но такой же недосягаемый, как родной Мередар. Иногда Дея вспоминала, как Кэл назвал ее «птичкой» — она думала, из-за того, какая она маленькая, затерявшаяся в листве, куда там до соколов или вестников. Но иногда ей казалось, потому что она сама в замке как в клетке.

Вечерами, когда Дея оставалась одна в своих покоях, когда девушки расплетали ее косы, а Номи Вейр приносила традиционное для Долгой ночи вино с пряностями, принцесса будто молитву шептала себе под нос:

— Дочь Страны полночного солнца, принцесса Мередара, плоть от плоти небесных скитальцев…

Иногда слова напоминали, кто она такая, не испуганная птичка с подрезанными крыльями. Иногда теряли смысл.

— Горы красивы, — кивнул Эйдарис. Было непонятно, он правда так считает или соглашается из вежливости. — Но вы ведь думаете, будто пришли со звезд?

Вот оно что. Уж конечно, императору известны все предания Мередара, но пока Дея не понимала, к чему он ведет.

— Многие жрецы верят в это, — осторожно сказала Дея. — Будто наши предки были упавшими звездами. Они обратились в людей и научились жить на земле. Выстроили Мередар.

— Поэтому среди вас так много колдунов. Вы верите, что вас избрали звезды. Что вы потомки тех, кто принес силу.

— Отчасти.

— Напиши отцу. Напомни, что теперь Мередар — часть Эльрионской империи. Звезды должны служить нам. Пусть пришлет несколько десятков своих лучших монахов-колдунов. Мы разместим их в замке со всем полагающимся уважением, и они присоединятся к нашим магам. Ты проследишь за этим.

— Почему ты сам этого не сделаешь?

Эйдарис хотел выпить воды, но поставил не донесенный до рта стакан и с удивлением уставился на Дею, а она не успела прикусить язык и вовремя вспомнить, с кем разговаривает. Дома она была принцессой, ее приказы слушали, отец и брат никогда не требовали от нее полного повиновения. Она могла бы ответить им в таком тоне.

Но не императору. Не тому, с кем даже брат, его Воля, при посторонних общался со всем почтением.

Дея понимала, что дело не в том, что Эйдарис хочет самоутверждаться. Просто он действительно владыка огромной империи, если к нему не будет уважения, его империя не продержится и до следующего полнолуния.

— Это сделаешь ты, — жестко сказал Эйдарис, и его голос был холоднее вечного снега на вершинах мередарских гор. — Сейчас же.

Дея торопливо поклонилась, желая как можно быстрее исчезнуть из императорских покоев. Эйдарис действительно мог приказать Мередару, отец ожидал чего-то подобного и удивлен не будет. Император напоминает о своей власти перед грядущей войной с Халагардом, хочет использовать новые ресурсы. И хочет посмотреть, что ответит король на просьбу дочери. Согласится ли сразу или предпочтет игнорировать — может, отправив в Эльрион, он уже списал ее со счетов.

— Я не отпускал тебя.

Эйдарис подошел ближе, почти бесшумно, но от этого казался еще опаснее. Будто хищник, которого не кормили неделю, а потом спустили с поводка, и он прекрасно знал, что жертва никуда не денется.

Дее следовало стоять, покорно склонившись, и не перечить императору, от которого во многом зависела его жизнь. Вместо этого, она вскинула голову, задирая подбородок — уперлась взглядом в Эйдариса.

Когда он приехал, его лицо покрывала легкая щетина, но сейчас он успел гладко побриться, так что Дея могла видеть, как жестко стиснута его челюсть. Он смотрел грозно, и глаза казались совсем темными, почти черными. Дея вспомнила обсидиан, который привозили в Мередар из гор восточнее, где в свое время были сильнейшие извержения вулканов, лава выходила на поверхность и застывала кусками абсолютно черного стекла.

Такими же сейчас были глаза Эйдариса. Они казались темной бездной, и невозможно понять, о чем на самом деле думает император.

— Не забывай о том, кто ты и где, — негромко сказал Эйдарис. — Если будешь представлять угрозу, мне придется запретить прогулки. И не только их.

Ему бы пришлось, Дея прекрасно это понимала, как и то, что если б она позволила себе так высказываться при свидетелях, то не обошлась бы напоминанием, что не стоит так делать.

А потом она ощутила примерно то же, что было, когда ее предупреждал Кэл, и это могло посчитаться угрозой. Горячая волна, резко прошедшая от Деи, будто бы толкнувшая императора, показывая не приближаться. Он покачнулся, его брови удивленно взлетели вверх, и он наверняка хотел спросить что-то вроде того, о чем спрашивал его брат в подобной ситуации.

Дея всё еще не умела колдовать и понятия не имела, что произошло. На самом деле, ее это пугало.

Сказать Эйдарис не успел. Он зашипел от боли и согнулся, хватаясь за бок. Дея вспомнила, что вроде бы именно там рана, оставленная халагардскими воронами.

Пробормотав проклятия, Эйдарис почти рухнул на софу, но явно так и не мог разогнуться от боли.

— Я позову лекарей, — пролепетала испуганная Дея.

— Нет!

Эйдарис рявкнул так, что Дея, уже у дверей, чуть не подпрыгнула. Вряд ли он хотел быть таким грозным, скорее, ему просто больно.

— Нет, не лекарей. Позови моего брата. Только его. Не говори зачем.

Либо Эйдарис понимал, что лекари тут не помогут, либо не хотел, чтобы о его слабости знали. Дея приоткрыла дверь и коротко распорядилась, чтобы срочно послали за принцем Кэлраном.

Она понятия не имела, сколько у того уйдет времени, чтобы явиться в покои императора. Может, Кэл тоже принимает ванну, или лег спать. Или ушел развлекаться.

Эйдарис сидел, стиснув зубы, он тяжело дышал, по виску катилась капля пота. Он попытался встать, но тут же упал обратно. Перепуганная Дея налила воды, но он отрицательно качнул головой. Дея едва поставила стакан на стол, когда дверь распахнулась, и влетел Кэл.

Он явно еще не успел принять ванну и переодеться, припыленный после дороги, в расстегнутом на верхние крючки, но не снятом камзоле. Как будто он раздевался, когда к нему пришли слуги, поэтому он сразу кинулся к брату, не потрудившись застегнуться.

У Кэла ушли доли мгновения, чтобы охватить взглядом комнату и оценить происходящее. Он кинул на Дею такой взгляд, что она поняла, лучше оставаться на месте и постараться быть как можно более незаметной.

В два шага Кэл оказался около Эйдариса и присел:

— Что?..

— Ее магия… кажется, как с тобой. Шрам резко заболел.

Когда он договаривал, Кэл уже поднялся. Он исчез во внутренних комнатах императорских покоев, видимо, прекрасно тут ориентируясь. Вернулся с баночкой, откручивая на ходу крышку. Дея заметила, что внутри мазь, а потом ощутила и запах, густой, болотистый. Кэл мягко заставил Эйдариса откинуться на спинку софы, задрал его рубаху и быстрыми уверенными движениями мазанул по шраму.

Дея не совсем поняла, что он делал потом. Как будто надавливал пальцами вокруг темного шрама, массировал определенные точки, но Эйдарису явно стало легче. Он перевел дыхание и расслабился.

Наблюдая за руками Кэла, стараясь не пялиться на Эйдариса почти без рубахи, Дея пропустила тот момент, когда принц посмотрел на нее.

— Что это было? Если и теперь начнешь щебетать, что магией не владеешь, я убью тебя прямо тут за нападение на императора.

Взгляд Кэла был таким же темным, как у брата, но Эйдарис вряд ли позволил бы себе поддаться эмоциям, а вот Кэл мог. В его голосе не было угрозы, скорее, просто рассказывал, что сделает. Дея не была уверена, что он сможет, если начнет приближаться… но, если причинит ему вред, вряд ли Эйдарис ее простит. Может, тогда быстрая смерть от кинжала принца покажется благословением.

— Я правда не знаю, — ответила Дея. — Во мне почти нет силы, я никогда не обучалась магии. Может… может быть, что-то вплел мой брат. Дал весомые напутствия, чтобы мне не причинили вред. Он вряд ли предполагал, что сработает вот так.

Кэл закончил со шрамом брата, он закручивал баночку с мазью, поднимался и хмурился. Явно собирался сказать что-то резкое, но его опередил Эйдарис. Он поморщился, когда садился поудобнее, еще был бледным, но явно уже не испытывал боли.

— Что за магией владеет твой брат, Дея? Какие напутствия он дал? Что он сказал тебе напоследок?

Видимо, Эйдарис сталкивался с чем-то подобным или просто догадался, потому что задавал правильные вопросы. И что-то в его взгляде… он наверняка понял, что произошло. Если Дея сейчас соврет, сделает этим хуже для всех.

— Заклинание на защиту темными дафорами.

Древние мрачные духи, которые требовали кровавых жертв, поэтому их запретили в Мередаре. Уж конечно, император знал об этом. По быстрому взгляду, которым он обменялся с Кэлом, Дея поняла, что Эйдарис очень даже осведомлен. Просто не знал, что подобной магией балуется мередарский наследник.

— Чары защищают тебя, — сказал Эйдарис. — Темные чары брата, стоит приблизиться к тебе, и это можно счесть угрозой. Они не причиняют вреда, наверняка просто бьют по слабому месту.

— После ее магии, — подал голос Кэл, — я пришел к тебе на ночь.

Дея понятия не имела, что это значит, и каким образом может быть «слабым местом» принца, но он явно не хотел, чтобы она поняла. А вот Эйдарис кивнул с мрачным видом.

— Мы найдем способ избавиться от этого. Ходячая угроза в замке не нужна. И пока что, принцесса Дея, то, что твой брат занимается темной магией, не будет известно никому. Если ты проявишь благоразумие.

Дея кивнула. Она прекрасно понимала, если в империи всем плевать, что там за темные чары, то в Мередаре брата за подобное могли не только отлучить от короны, но и лишить жизни, если выяснится, что он приносил кровавые жертвы. Зачем она рассказала! Могла же соврать, что это темное благословение какой-то служанки… хотя у той вряд ли хватило бы сил. Принцесса сглупила, но ей повезло.

Взамен же Дее стоит помалкивать, не лезть и уж точно не распространяться о том, что халагардская рана осталась хоть и шрамом, но слабым местом.

— Я понимаю, ваше сиятельство. Спасибо.

Покидая покои императора, Дея заметила, что Кэл снова опустился рядом с братом, осторожно проходясь пальцами вокруг шрама. Принц что-то говорил, но Дея не могла расслышать слов. Эйдарис откинулся на спинку софы, прикрыл глаза, и вечерние тени красиво очерчивали его лицо.

Дея подумала, что ей повезло, всё могло окончиться гораздо хуже.

А еще решила, что пора ей самой начать действовать, если она не хочет оставаться разменной монетой в чужих играх.

7

Не лезь в пекло. Но и не упускай своего.

Так всегда говорила Ливалея, сестра Деи. Бойкая красотка, которая дурманила мужчинам головы одним взмахом ресниц. Дея так не умела и не видела смысла. Она помнила, как усмехался брат, Дэнар, на подобные высказывания и замечал, что иногда стоит упускать возможности, чтобы приобрести еще большие. Стоит пользоваться не внешносью, которая с годами всё равно померкнет, а разум, который принесет куда больше пользы.

Теперь Дея сидела в своей комнате и размышляла над письмом брату.

Чернила на пере давно высохли, и Дея водила мягким опахалом по ладони. Ей нравилось ощущение легкой щекотки, оно не давало уж совсем погрузиться в задумчивость. Дее было о чем поразмышлять.

Она знала тайну. Маленькую тайну, что притаилась выпуклым шрамом под ребрами императора. Нападение халагардских воинов прошло отнюдь не так легко, как хотел показать Эйдарис. Его рана восприимчива к магии. И пока у Деи еще есть такая власть, темное благословение брата.

Маленькая тайна, которая могла пригодиться против императора. Дея медлила, потому что ей нравился Эйдарис, правда нравился. Если бы он не завоевал ее родину… он казался хорошим владыкой, мудро управлял и был добр к ней. Умный, осторожный, что еще можно желать от императора? Еще молод и неопытен, но это придет со временем.

И всё же было кое-что важнее. Семья. Мередар. Они должны узнать эти тайны. Официальное письмо отцу Дея уже составила, сестре тоже, но брату надо было написать не просто любезности, но зашифровать между строк то, что действительно важно. Он поймет. Сумеет решить, о чем следует доложить отцу, а о чем нет.

И еще кое-что. Они все ошибались, призывая Дею присмотреться к Кэлу: он вряд ли мечтал о троне и был правда верен брату. Дея видела, с какой готовностью он явился на зов, как на его лице отражалось беспокойство. Заметила, и как сам Эйдарис сразу расслабился рядом с братом.

Они были привязаны друг к другу, а вовсе не соперничали.

Вздохнув, Дея разожгла поярче потухший было фонарик, обмакнула перо в чернила. Она напишет Дэнару всё, как оно есть, а он передаст отцу. Использует шифр, так что никто из тех, кто просматривает ее почту, ни о чем не догадается.

Появление халагардских послов стало неожиданностью.

Сначала они прислали Вестника, как полагается, но прибытие самих послов ожидалось на следующий же день — и они пришли на рассвете, солнце не успело подняться даже на высоту копья.

«Мы хотим обсудить политику наших государств», значилось в письме. Эйдарис не имел ни малейшего представления, что это значит. Как предположили в Совете, либо Халагард попытается заключить взаимовыгодный мир, либо предложит ультиматум. И то, и другое было глупо: для одного они слишком ярко демонстрировали силу, а для другого этих сил не хватит.

Поэтому ничего не оставалось кроме как принять послов и послушать, что они будут говорить.

Согласно этикету, в первый день посланники приводили себя в порядок после долгой дороги, на вечер назначали пышный ужин, а делами начинали заниматься со следующего дня. Эйдариса это устраивало, хотя он не мог сдержать беспокойство и до ужина пришел к Кэлу. Который хоть и успел одеться, но, конечно же, еще не был готов.

— Прибыл один из их принцев, — заявил Эйдарис, вышагивая по комнате Кэла.

Слуги уже зажгли фонарики, хотя через окна еще проникал сизый свет сумерек. Кэл вырядился в темный мундир с темными же драконьими крыльями на груди, но теперь стоял перед зеркалом и никак не мог приладить алую ленту. Она обозначала принадлежность к королевской семье и шла поперек груди, но то норовила лечь не так, то заворачивалась. Кэл раздражался и снова ее вертел.

— И что? — спросил он, не поворачиваясь. — Мы даже не знаем, сколько там этих принцев. Может, Халагард тоже не считает. Одним больше, одним меньше.

— Они чтят королевскую семью. И это прибавляет послам вес.

Кэл прошипел какие-то ругательства, когда лента снова завернулась, и Эйдарис не выдержал. Решительно подошел, развернул брата и приладил ленту на груди. Кэл закатил глаза, но возражать не стал. Как будто он не второй человек в империи, а по-прежнему мальчишка, которому старший брат и в детстве помогал справляться с парадными одеждами.

Руки Эйдариса замерли, только когда разглаживали ленту на боку Кэла. Рана его уже не беспокоила, а шрамов на теле Кэла и без того предостаточно. Но это всё волновало Эйдариса.

Он оставил в покое ленту, точно такую, как шла поперек его собственной груди. Эйдарис тихо сказал:

— Я не хочу, чтобы из-за меня умирали другие.

— Ты император, Эйд. Из-за тебя всегда будут умирать другие. Но ты можешь принять на себя эту ответственность. Поэтому ты — хороший император.

— Ты пошел за мной к Халагарду. Ты выполнял мой приказ. И ты был ранен.

Кэл улыбнулся:

— Позволь мне быть хорошей Волей императора.

Дея еще не успела увидеть настоящих приемов в императорском замке и полагала, они должны быть пышными. Вечер праздника встречи с халагардскими послами уж наверняка.

В родном Мередаре всё украшали лентами, даже рога священных яков, доставали яркие нарядные платья, а на прически зачастую тратили часы. Лисса сама придирчиво выбрала наряд из привезенного гардероба Деи, заявив:

— Оно должно быть мередарским, а не местным!

Как подумала Дея, чтобы показать халагардским послам, кто она, и на каких условиях при дворе. Благородная пленница и заложница. Демонстрация того, что Мередар покорился.

Дея не была против традиционных одежд, но быть покорным трофеем не желала. Поэтому к синему платью с вышитыми звездами надела пояс, на кончиках которого болтались коготки горных кошек, а сам он был обильно украшен костью. Из нее же она выбрала украшения и заколку в волосы.

У Мередара тоже есть клыки и когти.

Дея думала, ее наряд слишком скромен, но оказалась, в Эльрионской империи не были в почете пышны праздники.

Большой зал украшали многочисленные знамена, развешанные по стенам. Все покоренные провинции и части Эльрионской империи. Столы были поставлены вдоль стен, открывая пространство в центре, а единственным украшением зала служили пышные цветы в вазах. Видимо, из дворцовых оранжерей. Вот они были ярко-красными, будто брызги крови на темном полотне империи.

Наряды собравшихся тоже не блистали яркими красками: редкие охряные росчерки на фоне черного, густо-синего, мшисто-зеленого и коричневых оттенков леса. Мужчины, в основном, в мундирах, женщины в платьях, похожих друг на друга — видимо, модный нынче крой.

Даже Лисса в этот вечер не особенно выделялась: она предпочла оттенки заката, но не такие легкие ткани, как обычно. А вот Эйдарис и Кэл были в тех же мундирах, что и обычно, только поперек груди шла алая лента, знак королевской крови. У Лиссы была такая же, но на ее платье она терялась.

Сначала Дея даже разочаровалась: и это праздник великой империи? Потом поняла, что эльры просто не любят роскошь. Не видят смысла ее показывать, а яркие краски особо не жалуют. Но в то же время даже такое количество свежесрезанных цветов говорило о пышных оранжереях — содержать их не так просто и дешево. Ужин был обильным, много мяса, что для такого количества гостей очень дорого. Да и сама посуда небрежно говорила о многом: тонкое фесарийское стекло, каждая тарелка была произведением искусства, а узор по каемке из листьев и птиц никогда не повторялся.

Ткани мундиров и платьев были дорогими и добротными, украшения неброскими, но ценными. Дея заметила, как на пальце Кэла сверкнул перстень, который означал его должность андора, Воли императора, в ухе у него красовалась тонкая серьга-цепочка, которая тоже обозначала статус.

Что касается Эйдариса, то сначала казалось, будто мундир небрежен, и у воротника торчит подкладка. Только это было задумкой: ярко-алый цвет у шеи напоминал о королевской крови. А для надежности еще и у шеи была прикреплена драконья серебряная брошь. Алая лента как раз шла из нее, будто из лап дракона.

И корона. На темных волосах Эйдариса красовалась корона, которой Дея еще ни разу не видела. Будто бы сплетение когтей и шипов, но — к великому удивлению Деи — украшенная живыми цветами.

Халагардские послы не особенно привлекали внимание. Они сидели рядом с императором, но оделись неброско, смотрели спокойно и уверенно. Только в одеждах у них было гораздо больше светлых тонов, а на руке у некоторых Дея заметила тонкие серебряные цепочки. Как и у молодого мужчины, который сидел ближе всего к Эйдарису: видимо, глава посольства. Темные волосы, короткая густая борода, которая скрывала выражение лица.

Ужин показался Дее скучным.

Рядом с ней сидел бойкий аристократ, который с большим опытом вел непринужденную светскую беседу, от которой начинала болеть голова. Зато он рассказывал о том, что за блюда приносят, советовал, что попробовать, а порой шепотом рассказывал байки о присутствующих дворянах, которых Дея не знала.

Если судить по ним, большая часть времени в императорском дворце была достаточно скучной, так что все с удовольствием интриговали за должности, изменяли с чужими мужьями и заводили любовниц.

С другой стороны от Деи сидела пышногрудная блондинка, которая была куда более сдержанной. Она часто прикладывала к губам салфетку и порой пихала Дею локтем. Может, ей было некогда говорить, потому что она хотела попробовать каждое блюдо.

— Интересно, кто занимался рассадкой гостей, — небрежно сказал Дея. — Сенешаль?

Аристократ охотно ответил:

— О нет, сейчас сама принцесса Лиссана.

Уж конечно, не император. И как только Дея могла такое подумать! У него явно были дела поважнее перед ужином, нежели выбирать, с кем кто-то проведет вечер. Кто-то. Или Дея.

— И мать императора, конечно же. Леди Алила и раньше всегда украшала зал.

Только теперь Дея обратила внимание, что чуть дальше, рядом с Лиссой сидела женщина, которая держалась очень царственно. Видимо, она и есть леди Алила.

— А где Клинки? — спросила Дея. Ей и правда было интересно.

Аристократ обернулся так, будто Фер и Эли Рин могли прятаться в тенях по углам. Хотя Дея ничего бы не стала исключать.

— Клинки никогда не празднуют, — пояснил аристократ. — На подобных вечерах они… где-то рядом. Неподалеку. На более официальных могут и у трона стоять. Но сегодня обошлись без трона.

— Если это не самое официальное, то не хочу знать, какими они бывают, — усмехнулась Дея. — И как вы развлекаетесь?

Аристократ посмотрел с недоумением, явно не понимая вопроса. Подхватил бокал из тонкого стекла за ножку и отпил вина. В Мередаре не любили крепкие напитки, поэтому Дее приходилось потягивать один и тот же бокал, и всё равно в голове немного туманилось.

Аристократ посмотрел вперед и явно оживился:

— О! А вот и развлечения!

Дея не заметила, как почти все фонарики потушили, так что зал утонул в полумраке. Зато слуги ловко зажгли свечи на столах, и убрали тарелки с горячим, поставив маленькие мисочки со сладким.

В середину зала скользнули танцовщицы.

Дея никогда не видела ничего подобного. Пышные юбки и совсем мало одежды выше: черно-золотые тона, так близко к коже, будто второй слой. Многочисленные позвякивающие украшения, руки сплошь в браслетах, будто всё изобилие сосредоточилось на пятерых девушках, которые вошли.

Главное же — это огонь. Он будто бы танцевал вокруг девушек, языки пламени, которые им подчинялись. Только чуть спустя Дея увидела, что огонь крепится тонкими крепкими трубками к рукам, вокруг бедер… где-то еще. Одна держала горящие веера, у другой — будто бы огненные когти.

Дея ощутила легкое присутствие магии, но основную часть девушки делали исключительно мастерством.

Музыканты притаились где-то в полумраке, отбивая четкий ритм, в который вплетался мелодичный перезвон. Девушки двигались, будто змеи. Будто в их телах нет костей, и сами они — жидкое пламя. Они извивались, перебрасывали огонь.

— Пламенеющие танцовщицы, — с готовностью зашептал аристократ рядом с Деей. Ему явно нравилось просвещать. — Нигде в мире таких не сыщешь!

— Да, не слышала ни о чем подобном…

— Танцовщицы — пламя Дракона. Не то, которое уничтожает армии, но то, отсветы которого могут ослепить.

Аристократ сделал неуловимый жест, чем-то напоминавший тот, которым в Мередаре отгоняли злых духов. Возможно, здесь это было символом Клана. Дея снова вернулась к наблюдению за танцовщицами. Она не сомневалась, что их привел с собой дед Эйдариса, когда строил империю.

Пламя дракона. Слова аристократа звучали почти благоговейно, хотя до этого он казался легкомысленным. Наверняка он сам в Клане — и эти девушки не просто танцовщицы.

— Они аристократки? — как бы невзначай спросила Дея.

— Во имя предков, конечно, нет. То есть… кто-то из них, но их прошлое сгорело в огне, когда они стали жрицами Карамаха. Только самые достойные, те, кто показал себя, становятся Пламенеющими танцовщицами.

Девушки двигались так красиво, будто были продолжением звучавшей музыки, огня и тьмы. Дея знала, что имперцы почитали Карамаха как одного из главных божеств, но ей еще не приходилось видеть ничего, связанного с ним. Эльры верили, что именно Карамах создал первого дракона и Клан. Соткал из пустоты между вздохами и дал жизнь, вложив в грудь сердце из живого огня.

Аристократ явно не был уверен, что Дея в курсе, поэтому пояснил:

— Карамах — бог тьмы, тайн и искусств. Вместе с Аншайей, богиней смерти, они станцевали Первый танец, и так создали этот мир.

Дее была знакома эта легенда, хотя всегда ее удивляла. Для той, кто вырос в сиянии звезд, был странно слышать о том, как мир создали боги смерти и тьмы.

Правда, если они танцевали так, как эти девушки, то можно понять.

— Говорят, — продолжил аристократ, — будто принц Кэлран давно влюблен в одну из них.

— Она ему не ровня?

— Пламенеющие танцовщицы стоят в стороне от привычных титулов. Они считаются дочерями бога, так что даже принцу не зазорно взять ее в жены. Если она согласится, конечно же.

— Так она была против?

— Вовсе нет. Ходили слухи, будто покойный владыка, да хранят духи предков его огонь, в последний момент отменил этот брак. Потом он умер, но его сиятельство император не возобновил договоренность.

Дею это удивило. И то, что в Элрионе искусство ставили так высоко, что ему благоволил верховный бог, и статус Пламенеющих танцовщиц, и возможность брака. А еще она видела Эйдариса и Кэла и теперь-то понимала, что вряд ли император просто так не устраивал этот брак, если бы Кэл действительно хотел.

Танцовщицы тем временем закончили танец и погасили огни, избавляясь от специальных приспособлений. Слуги зажгли немного фонариков, но не все. Аристократ подхватил маленькую ложечку и начал с энтузиазмом поедать сладости, как будто куда-то торопился.

— Вечер завершается? — спросила Дея.

— О нет! Сейчас будут танцы. Обожаю эту часть.

Дея с трудом могла представить, как можно танцевать после представления, да и неужели эти аристократы в глухих мундирах будут извиваться, словно змеи? Конечно, всё оказалось проще: слуги вынесли несколько жаровен, чтобы расставить по углам, музыканты заиграли чуть иную мелодию, с четким ритмом.

Первым вышел Кэл, он поклонился одной из танцовщиц, та ответила и взяла его за руку. Они явно собирались танцевать. Следующей парой вышел Эйдарис, ведя Лиссу. Дея с удивлением смотрела, как и многие дворяне потянулись, увлекая партнерш.

— Ваше высочество… — промямлил аристократ.

Дея уловила его замешательство. Наверняка у него была на примете девушка, с которой он хотел потанцевать, но вежливость обязывала развлекать партнершу по столу.

— Я не знаю местных танцев, — сказала Дея. — Буду рада увидеть, как вы танцуете с кем-то опытным.

Аристократ просиял, извинился и тут же исчез.

— Они простые.

Дея едва не подпрыгнула и посмотрела в сторону, где пышногрудая блондинка внезапно подала голос. Она промокнула губы салфеткой и спокойно продолжила:

— Танцы. Они очень простые и ведет партнер. Если он знает фигуры, вам остается только наслаждаться процессом. Как в постели. Хотя это эгоистично.

Дея моргнула и решила, что она ослышалась. Дама же танцевать не собиралась, она невозмутимо принялась за десерт.

С любопытством Дея уставилась в зал, ей хотелось посмотреть, как будет танцевать император и его брат с сестрой. Танец и правда оказался несложным, мужчины вели, женщины изящно кружились вокруг них. Хотя объятия были куда крепче, чем в мередарских танцах, где партнеры почти не соприкасались.

— Иногда таким образом выбирают партнера на ночь, — так же невозмутимо продолжила дама. — Иногда это просто дань вежливости.

— А вы? — спросила Дея прежде, чем успела подумать.

Дама ничуть не смутилась:

— Я вдова, мой траур еще не окончен.

Дея пораженно смотрела на танцующих. Она, конечно, слышала разговоры местных женщин, но никогда не думала, что они всерьез. Нравыздесь явно куда… свободнее.

Халагардский посол тоже с интересом следил за танцами, хотя сам выходить не стремился. Дея обратила внимание, потому что больше всего он смотрел на императора. Как и она. Если Кэл явно прижимался к танцовщие теснее некуда, то Эйдарис и Лисса оставляли между друг другом наибольшее позволительное расстояние. Вежливый танец сестры и брата.

Движения Лиссы были заученными, но небрежными. А на лице такое задумчивое выражение, будто она представляла на месте Эйдариса кого-то другого. Он двигался уверенно, музыкально, хотя плавности ему не хватало. Закончив, они вежливо поклонились друг другу, и Эйдарис отвел Лиссу на ее место.

Дея отвернулась, снова любуясь изгибами тел Пламенеющих танцовщиц, которые те так бесстыдно не скрывали. Она не сомневалась, что император тоже вернулся на место, когда краем глаза заметила, что это вовсе не так. И он идет к Дее.

— Тебе стоит узнать местные танцы.

Первым порывом Деи, конечно же, было вежливо отказать. Сослаться на то, что она понятия не имеет, что делать, что она не местная, и вообще… но Эйдарис не был аристократом, который сидит рядом. Он снял корону перед танцами, но всегда оставался императором. Драконом. Тем, кто приказывал на много полетов стрелы вокруг.

Императору не отказывают. К тому же, Дея поняла, что и не очень-то хочет.

Она вздернула подбородок и решительно поднялась с места. Вкладывая ладонь в руку Эйдариса, она поняла, что боится даже больше, чем в тот момент, когда только приезжала в Эльрион.

Пальцы императора оказались сухими, движения уверенными, но когда они застыли рядом с другими парами, Эйдарис наклонился к уху Деи и едва слышно сказал:

— Я тоже боюсь, у меня маловато практики. Я буду вести, ты быстро поймешь, что делать.

Императору тоже снятся кошмары, вспомнила Дея. Он тоже человек. Ну, может, и спокойно спит, но точно испытывает эмоции или даже страх.

Музыка зазвучала, и больше возможности хотя бы для пары слов не было. Поначалу Дея всерьез думала, что позорно потеряет сознание от волнения, но Эйдарис оказался прав: он уверенно вел, так что Дее оставалось двигаться в ту сторону, которую он указывал. Она даже начала получать удовольствие от процесса, и ей показалось, она заметила тень улыбки и на губах Эйдариса.

Ее дыхание сбилось только раз, когда после нескольких шагов Эйдарис крутанул ее, а после крепко прижал к себе. Это явно было фигурой танца, и всё равно Дея смутилась, отчаянно осознавая, что императорский мундир не такой уж плотный, как она думала. В следующий миг Эйдарис вежливо отодвинулся, но тут Дея была уверена, что на его лице мелькнула улыбка. Будто у довольного сытого хищника, которого погладили по голове.

Хотя Дея сомневалась, что кто-то гладит Эйдариса. Что он кому-нибудь это позволяет.

Он протянул руку, кончиками пальцев касаясь плеча Деи, и она с недоумением пыталась понять, что значит этот жест. Явно не танец, но и непонятно, что хочет сказать император. А потом она ощутила его силу, легкую, слегка покалывающую. Испугалась, что сейчас снова сделает ему больно… но Эйдарис явно был готов пойти на риск. Или просто подготовился, и сегодня у него есть какая-то защита.

Эйдарис не угрожал. Он хотел сделать красиво. Потому что в следующий миг вышитые на платье Деи звезды слабо засветились. Ровный магический свет вплетался в серебряные нити, и Дея услышала несколько восхищенных вздохов.

Танец закончился, и они стояли в свете звезд Деи, которые зажег Эйдарис.

— Тебе нравится? — спросил он негромко. И в этом вопросе не было интонаций императора, только волнение обычного человека, вдруг ей придется не по вкусу.

Ошарашенная Дея смогла только кивнуть.

Она стояла близко, Эйдарис еще не выпустил ее руку, поэтому она заметила, как Кэл подошел к брату, тронул его за плечо и приблизился. Смогла услышать, как он негромко шепнул:

— Я не могу здесь оставаться.

Видимо, Эйдарис понял, что это значит. Его лицо будто окаменело, он молча кивнул. Звезды на платье погасли, Кэл исчез в полумраке, а Эйдарис повел Дею на место. Краем глаза она видела, как сосредоточенно его лицо, так что даже не удивилась, что он не произнес ни слова.

Кэл не мог управлять проклятием, только подчиняться, и это его страшно бесило. Одно дело, когда он выбирал сам: как его служба империи, клану и императору. Другое дело, когда что-то стороннее навязывало свои условия.

К сожалению, Эйдарису мало быть просто рядом: это усмиряло приступы, но Кэл всё равно ощущал слабость и какое-то время… не особенно мог что-то делать.

Хорошо хоть, Кэл чувствовал заранее приближение приступа. Как сегодня. Он рассчитывал продержаться до конца вечера, но танцы явно отняли последние силы, и Кэл предпочел уйти. Как-то раз он со злостью хотел проигнорировать собственное тело. Он ощутил приближение приступа на соколиной охоте, которую просто обожал, и мысленно махнул рукой. В конце концов, если не будет сил, продержится на одной силе воли. Эйдарис тоже был рядом, значит, приступы не скрутят.

Закончилось всё тем, что Кэл попросту рухнул в обморок. Как сказал потом отец, хорошо, охота была соколиной, и они стояли на земле. Если бы Кэл рухнул с лошади, мог и шею сломать.

И всё же, шагая по замковым коридорам, Кэл не жалел, что решился танцевать. Он давно не видел Кихави. Пусть не мог что-то требовать и не наведывался лишний раз в храм Карамаха, но сегодня танцовщиц пригласили во дворец.

Кэл с удовольствием вспоминал вечер, когда закрыл дверь своей комнаты, отгородившись с проклятием от остальных. Кихави пахла цветами и жидкостью, которую использовали для огня, прижималась так пылко, будто готова была отдать всю себя. Кэл не считал себя вправе принять такой дар — и в такие вечера как сегодня особенно хорошо вспоминал почему.

Кэл не находил себе места, бродя по комнате, прекрасно понимал, что приступ всё ближе. Он надеялся, что придет Эйдарис и в то же время корил себя за такие мысли: у императора этим вечером есть дела поважнее.

Приступ слабости заставил повалиться на кровать, а вместе с первыми короткими судорогами Кэл услышал, как дверь открылась — так входить мог единственный человек во всей империи.

Кэл зажмурился, пытаясь сдержать судороги, но ощущение было таким, будто его тело ему уже не принадлежало и жило собственной жизнью. Он только ощутил, как рядом уселся Эйдарис, решительно перевернул Кэла на бок и подложил под голову мягкую подушку.

— Пришлось выждать, чтобы закончить вечер не слишком резко, — сказал Эйдарис, как будто извинялся.

Кэл этого не понимал. Император ни перед кем не извиняется и никому ничего не должен. Спокойная энергия брата тут же усмирила приступ, и пусть слабость никуда не исчезла, но хотя бы судороги отпустили, мышцы расслабились, и Кэл перевел дух.

Он перевернулся на спину и приложил ладонь к пульсирующему шраму.

— Ранение вызвало новые приступы, — сказал Эйдарис.

— Это же не первый мой шрам. Почему именно он?

Язык еще ворочался с трудом. Эйдарис пожал плечами:

— После прошлых тебя нормально лечили, не приходилось еще неделю скакать без обезболивающих зелий.

Или теперь приступы стали чаще и всё на свете их вызывает.

Кэл выждал немного, потом медленно сел. Сил встать явно не было, но ему тут всю ночь валяться, стоит хотя бы мундир снять. Как он об этом сразу не подумал? Слишком замечтался о Кихави. Непозволительно. Он Воля императора, ему нельзя терять бдительности, даже из-за проклятия.

Непослушными пальцами Кэл стянул ленту и кинул на столик. С крючками пришлось сложнее, и он даже не стал сопротивляться, когда Эйдарис начал помогать. Было очень стыдно, и Кэл решил отвлечься:

— Твой танец с Деей мог быть опасен. Ты еще магию использовал! А если бы ее братские напутствия ответили?

— Я обезопасил себя. Как на любой подобный вечер.

— Бабушкин амулет?

— Да.

После проклятия, которое обрушилось на деда, бабушка, женщина умная и практичная, решила обезопасить род. Она не смогла найти того, кто снял бы проклятие, но алхимики и зачарователи создали сильный амулет, который мог защищать от чужого колдовства. Сильное, конечно, пробьет такую защиту, но для сильного нужен контакт, а к императору никого не подпустят близко.

Легкую силу Деи амулет легко отобьет. Как и любую магию халагардцев, если бы им вздумалось вести себя «неприлично».

Эйдарис тоже снял свой мундир, устало повел плечами. Под белой тканью рубахи на шее виднелся амулет.

— Носи его и не снимай, — проворчал Кэл, откидываясь на подушки. — Каких дестанов ты вообще его не носил?

— У Халагарда он бы не помог. В замке безопасно.

— Было. Пока тут не стала жить принцесса с подарочком от брата.

Эйдарис промолчал, но Кэл слишком хорошо знал брата. Открыв глаза, он внимательно посмотрел на императора, который уселся в кресло.

— Давай, — проворчал Кэл. — Просто скажи, что думаешь.

— Дэнар Хатан, брат Деи. Он не мог не знать, каким будет его благословение. Но не сказал Дее. Он ожидал, что эта магия неожиданно ударит. Ее могли обвинить. Он подставил ее.

— Или правда хотел защитить. Если бы кто-то хотел причинить ей зло, магия охраняла бы.

— Или если б ее выдали замуж. Вот был бы сюрприз для мужа.

— Замуж? — Кэл приподнял брови. — А ты собирался выдать ее замуж?

— Нет. А вот ее отец писал об этом. Что Мередар не будет против.

Эйдарис вздохнул и потер виски.

— Ты слишком много думаешь, — проворчал Кэл. — И так было понятно, что за Мередаром нужен глаз да глаз. Поэтому Дея здесь.

— Ты прав. Отдохни, шалир. Я пока останусь.

Кэл не стал возражать, он слишком устал. Так что с удовольствием забрался под одеяло и свернулся там. Хотя нормально так и не уснул, скорее, дремал, и сны-видения были липкими, не запоминающимися, но оставляющими привкус горечи и стыда.

В дверь постучали так громко, что Кэл резко проснулся. Услышал, как Эйдарис подошел и принял срочное письмо. Выбравшись из-под одеяла, Кэл снова сел на постели. Эйдарис зажег фонарик на столе и внимательно читал письмо. Складка между его бровей становилась всё глубже.

Не удивительно. Срочными письма обозначали крайне редко, это значило, что императора могли разбудить среди ночи, чтобы принести подобную весть.

Хотя, с горечью подумал Кэл, сначала разбудили бы его как Волю, и это он должен был решать, стоит ли ради такого нарушать сон императора или подождет до утра.

Эйдарис хмурился всё больше, потом кинул письмо на стол.

— Почитай на досуге, — холодно сказал он. Но его эмоции предназначались не брату. — Король Мередара мертв. «Несчастный случай». На престоле Дэнар. Он разрывает все соглашения с Эльрионской империей.

Кэл опешил:

— А как же Дея? Она его сестра. Она…

— В письме о ней ни слова. Он ее бросил. Прекрасно понимая, что может ее ждать.

Кэл нахмурился. Заложница мира, который ее брат растоптал. Дея больше не имела ценности.

— Что ты с ней сделаешь? — осторожно спросил Кэл.

— Не знаю.

— Она тебе нравится. И она не виновата в том, что сделал ее брат. Она умная и теперь у нее нет другой родины, ей некуда возвращаться.

На лице Эйдариса отразилось удивление:

— Ты ее защищаешь? Я думал, не доверяешь.

— Никому не доверяю. Но ты знаешь, что я прав.

Эйдарис кивнул. Кэл прекрасно видел, что принцесса и правда нравится брату, хотя он может не осознавать этого. Да и самому Кэлу стало жаль Дею… она ведь тоже оказалась заложницей чужих условий, играла по навязанным правилам. В определенной степени Кэл со своим проклятием ощутил с ней родство.

— Хорошо, — кивнул Эйдарис. — Остается решить, что с Мередаром.

— Как это что! Отправим туда войска…

— Если удастся договориться с Халагардом. С ними и так воевать тяжело, а на два фронта мы попросту не сможем.

Кэл уже предвкушал, что Совету будет о чем поспорить завтра. Еще и послы… стоит хорошенько выспаться. Но Кэл видел по нахмуренному лицу Эйдариса, что есть что-то еще, и терпеливо ждал, пока брат не продолжил:

— Хуже всего, он пишет, что дракон слаб. И если я пойду на Мередар, он ударит по моему слабому месту.

— Магией, — догадался Кэл. — По твоей ране.

— Нет. Он ударит по тебе.

8

Феру Рину почти не снились сны с тех пор, как магия выжгла его глаза. И всё равно иногда в ночные видения просачивались картинки. Чаще всего о прошлой жизни, когда еще были эти картинки.

Он никогда не жалел. За исключением тех снов, где видениями проскальзывала Лисса.

Как этой ночью, когда с утра Феру показалось, что он ощущает запах ее духов. Потом наваждение спало, он почувствовал дуновение ветра на щеках, услышал разговоры слуг во дворе, уловил запах лошадей из конюшен.

Клинки жили в специальной комнате в замке. Они словно застыли между дворцом и воинами, которые жили в казарме под окнами. Стали чем-то иным. Ни на что не похожим.

— Это не для нас.

Эли поднялась бесшумно, ее голос звучал мягко, похоже на то, каким был когда-то давно, когда она была смеющейся дворянкой с румяными щеками и толстыми темными косами. Если Фер тогда проводил много времени с Эйдарисом, то Эли была хорошей подругой принцессы Лиссы. Ее главная верная фрейлина, которой поверялись тайны закрытых дверей.

С тех пор многое изменилось. Муж Эли погиб, их разорившиеся родители тоже предпочли оставить детей и не решать проблемы. Эли захотела стать Клинком. Младший брат последовал за ней.

Только для него у нее до сих пор сохранился мягкий тон, который напоминал о колыбельных из детства или ночных рассказах в тайне от родителей, при тусклом свете бумажного фонарика.

Эли закрыла невидящие глаза брата плотной повязкой. Аккуратно и крепко завязала на затылке.

— Я чую твои сны, Фер. Это не для нас. Больше не для нас.

— Знаю.

— Мы сделали свой выбор. Ты жалеешь о нем?

Он ощутил, что ее пальцы ненадолго застыли, как будто Эли ждала ответа, и он много значил для нее. Фер задумался, но потом честно сказал:

— Нет.

Это были легкие воспоминания о прошлой жизни. Сны о том, как могла бы сложиться жизнь в другом мире — но никогда в этом. Фер последовал за сестрой, но выбор он сделал сам. И теперь не жалел о нем.

— Великий дракон распорядился, чтобы я сопровождала его, — сказала Эли.

— У меня другое задание.

Клинки императора покинули комнату, вооруженные и готовые ко всему — как полагается. Их ноги ступали бесшумно, их одежды сливались с утренними тенями. Они позавтракали на кухне, отдельно ото всех, и даже слуги старались обходить их стороной, Фер это чувствовал. Но ему не была нужна компания, достаточно долга и дела.

Клинки не прощались, когда расходились каждый со своим заданием. Только Эли молча коснулась кончиками пальцев повязки брата, между его теперь не зрячих глаз.

Послы, как и политика, не были делом Клинков императора. Пусть Великий дракон занимается подобными делами, пусть его Воля направляет острие оружия. У Клинков, смертоносных когтей дракона, иная задача. Пока владыка не указывает, кого следует рвать, выпивая их кровь, они будут красться в тенях и касаться вещей, не доступных другим. Не оставлять следов.

Фер Рин не вникал, с какой целью прибыло посольство Халагарда. Не вел с ними витиеватых бесед. Он скользил вдоль комнат, которые выделили послам, касался дверей кончиками пальцев — слушал и смотрел. Не ушами, которые вряд ли бы что распознали, и не глазами, которые он отдал в обмен на другие умения. Именно их сейчас использовал Фер.

Всё его тело пронизывала магия. Она текла в венах, вплеталась в кожу, выжгла волосы и запуталась в них. Она чутко отзывалась на то, что могли принести с собой послы.

Халагардских воронов Фер Рин не ощутил. Что само по себе было даже странно. Эльрионская империя объявила Халагарду войну, они приходят на переговоры, но ни берут с собой ни единого ворона, лучших воинов.

Зато ашмера у них предостаточно.

Скорее всего, из тонкой ашмерской ткани состояли целые костюмы послов, ее крупицы добавляли в оружие при ковке и в украшения. Фер Рин мог поклясться, что ашмером пропитана даже бумага для писем халагардцев!

В этом тоже ничего странного. Халагард стоял в центре Ашмерского пути, он жил и возвышался за счет него. Неудивительно, что они демонстрируют богатство. Фера интересовало другое: есть ли в принесенных чарах что-то угрожающее.

— Эй ты.

Фер Рин остановился, когда его окликнули. Спокойно повернулся в сторону халагардского стражника.

— Ты что здесь делаешь?

— Я — воин императора.

Стражник замялся, потом хмыкнул и прошел мимо. Он не мог ничего сказать, они ведь находились в имперском замке. Никто не сомневался, что Эйдарис пошлет своих людей проверить. Вот если бы Фер полез в комнаты, тогда другое дело… во время пребывания послов они считались халагардской территорией с халагардскими законами.

Но Фер Рин не был настолько глуп.

Когда он закончил, то двинулся дальше, к алхимикам, где должен встретиться с Волей императора. У того тоже были дела до встречи с послами.

Конечно, велик соблазн пройти по коридорам и галереям, где можно встретить Лиссу… случайно… но Фер всё-таки свернул и пошел другим путем. Его ждут алхимики и зачарователи, его доклад нужен Воле императора. У него есть долг.

Коридоры петляли, на галерее ветерок оказался холодным. У алхимиков пахло серой и чем-то таким, будто тлеет дерево. Фер Рин всегда здесь терялся, хуже только у зачарователей, где его собственная магия начинала отчаянно сбоить из-за обилия чар.

Кэла было слышно издалека. Его голос звучал отрывисто, как будто сердито, но решительно. Фер Рин встал в стороне. Застыл, ожидая, когда принц закончит. Он знал, что тот пытался воссоздать костяные стрелы, которые могли прорвать Завесу. Их осталось слишком мало.

Наконец, Кэл закончил разговор с алхимиком и подошел к Феру.

— Надо было захватить с границы пару трупов, — буркнул Кэл.

— Вряд ли раны позволяли. И лошади были бы не в восторге.

Кэл молчал несколько мгновений, а потом рассмеялся и хлопнул Фера по плечу:

— А я-то думал, магия выжгла и умение шутить. Идем. Мне нужен полный отчет по тому, что ты почувствовал и у нас мало времени до приема послов. Потом ты свободен, но… ты будешь нужен мне вечером.

Фер Рин умел неплохо слушать — и слышать. Вряд ли этому способствовала магия, скорее, вместо зрения у него лучше развилась способность ощущать нюансы. И сейчас он слышал, что пусть Кэл пытается казаться таким же, как всегда, но в голосе его усталость. Ему совсем не хочется смеяться, это вымученное веселье. Скорее уж, под словами принца укрывалась печаль.

Эйдарис ожидал долгих расшаркиваний, но халагардские послы удивили. Они не стали ходить вокруг да около, после обычного обмена вежливостью и подарками, перешли к делу.

— Мы не хотим ни войны, ни мира, — прямо заявил Астхар.

Он казался типичным халагардцем, Астхар Тар Данелан, один из их кровных принцев. Короткая темная бородка скрывала нижнюю половину лица, а глаза казались неимоверно синими. Короткие темные волосы. Может, кожа слегка бледновата, но в остальном он не отличался от обычного жителя империи. Только вокруг его ушей красовались тонкие металлические завитки, спускающиеся на шею и уходящие под рубаху. Эйдарис знал, что это ритуальные украшения принца крови. Как и тонкие серебристые цепочки на руках у всей делегации Халагарда, знак их страны.

Одежды их тоже были не темными и плотными, как у имперцев, а более легкими. Светлые ткани, пуговицы из драгоценных камней и густая вышивка золотом и серебром. Казалось, в такой одежде невозможно выжить на прохладных просторах, но Эйдарис помнил, что у халагардцев есть еще и плащи. Просто для переговоров их не стали надевать.

Они собрались в Янтарном зале. Небольшое помещение, которое почти целиком занимал стол, где изящными разноцветными кусочками смолы выложена карта империи. Стены тоже украшали дорогие резные панели, а массивные столики из дерева продолжали охряную гамму.

Отчасти Эйдарису нравилось, что зал небольшой, никого лишнего, только министры с одной стороны и послы по другую сторону. Отчасти он хотел напомнить: янтаря в Эльрионе не было, его добывали в Касийской провинции. Ее присоединил дед, отец чуть не потерял из-за восстаний, но Эйдарис сумел их подавить, и касийцы снова подчинились, а янтарь стал принадлежать империи. Может, не такого хорошего качества, как из Веларана, зато напоминание власти нынешнего императора и его деда.

Халагардцы тоже демонстрировали себя. Эйдарис ощущал силу ашмера, из которого были сотканы их одежды, силу вплетенных в него защитных чар. Конечно, зачарователи осмотрели послов и не нашли ничего опасного. Как успел шепнуть Кэл, Фер Рин тоже ничего не обнаружил. Наоборот, даже меньше ожидаемого, воронов при посольстве не было.

Магия Эйдариса вибрировала, отзываясь на такое количество ашмера рядом. Так что в начале переговоров Эйдарис украдкой покосился на Кэла. Андор, Воля императора сидел по правую руку, и Эйдарис невольно опасался, что ашмер как-то повлияет на него, спровоцирует очередной приступ.

Лицо Кэла оставалось бесстрастным, а сам Эйдарис мысленно упрекнул сам себя. Если так думать, проще и правда лишить брата титула и запереть в его комнате — а лучше заколоть собственным кинжалом, примерно то же самое.

Дальше Эйдарис не отрывал взгляда от посла. Голова дракона, владыка огромной империи и клана, что впивается когтями в землю и людей на много полетов стрел вокруг. Неподвижный Клинок Эли Рин с повязкой на глазах застыла позади кресла Эйдариса как символ смертоносности и охрана. У послов не было их воронов.

Главные дела всё равно решались словами. Над столом с картой, где оттенками палевого и медными вставками расцветала империя.

— Мы не хотим ни войны, ни мира. Неверно воспринимать мир только так.

— Неужели? — Эйдарис позволил себе приподнять бровь. — И какой же третий путь вы предлагаете?

— Союз.

— Я бы сказал, это тоже мир.

— Мир скрепляют на бумаге и разрушают еще легче, чем росчерк пера. Я предлагаю союз. Брачный союз.

— Чем он надежнее?

— Потому что будет заключен между принцем и принцессой крови. Мы высоко ценим женщин и детей. Ваша сестра не будет ни в чем знать отказа.

Такого Эйдарис не ожидал. Министры вокруг зашевелились, кто-то из них кашлянул, но император даже бровью не повел, хотя внутри него зрело удивление. Он никак не ожидал, что халагардцы приедут просить руку Лиссы.

Он усмехнулся:

— С какой стати принцесса Эльрионской империи должна выходить замуж за одного из принцев Халагарда?

— Потому что наши законы таковы, что наследником становится тот, у кого есть жена и дети. Также по нашим законам дочь принцессы Лиссаны будет считаться дочерью принца Халагарда. Ваша сестра однажды станет королевой моей земли. Ее дочь унаследует титул.

Об этих законах Эйдарис слышал, но мало. Действительно, в Халагарде очень ценили и уважали женщин, их статус был даже выше мужского — правда, ни одной женщины с посольством не прибыло.

— Я понимаю, вам надо проверить то, что я говорю. И подумать, — Астхар склонил голову. — Мы подождем, если позволите воспользоваться вашим гостеприимством.

— Да. Я проверю, говорите ли вы правду. И посоветуюсь с сестрой. Полагаю, в качестве мужа вы предлагаете себя?

— Я отвечаю за себя, да. И буду рад, если представится возможность поговорить в менее официальной обстановке.

Астхар вскинул свои необычные синие глаза, и Эйдарис понял, что тот хочет сказать: он хотел беседу без свидетелей, не привлекая лишнего внимания. Что ж, как только Эйдарис будет готов к подобным разговорам.

— Я услышал ваше предложение, — церемониально произнес он. — На этом закончим. Мой замок в вашем распоряжении как гостей.

Астхар поднялся, приложил правую руку к сердцу и коротко уважительно поклонился. Не более того, как предписывали правила, но и не пренебрегая. Уже выходя, он остановился рядом с Эйдарисом и негромко произнес, хотя и не скрывая от окружающих:

— Я слышал, в Мараане неспокойно. Они могут потребовать что-то от принцессы, которая была женой их принца. От его дочери. В Халагарде их никто не тронет.

Астхар выскользнул раньше, чем Эйдарис успел что-либо ответить — явно на то и был расчет. Министры тут же заголосили, но император выгнал всех с коротким:

— Обсудим на совете.

Вообще-то повесткой дня должен был стать Мередар, но послы сумели удивить. Когда в Янтарном зале остались только Эйдарис и Кэл, император уже не сдерживался и с недоумением покачал головой:

— Он считает, мы не можем защитить Лиссу? Или всерьез думает, что неясный брачный союз — это предел наших мечтаний?

Эйдарис обернулся, удивляясь, что это молчит обычно эмоциональный Кэл. Тот так и сидел на своем месте, потирая лицо ладонями.

— Кэл? Это проклятие?

— Нет, — Кэл отмахнулся и откинулся на стуле. Он выглядел скорее уставшим и раздраженным. — Нет, всё в порядке. Я не в форме из-за вчерашнего приступа. И ты знаешь, что ни дестана не понимаю в этих высоких разговорах. Зато знаю, что воевать и с Мередаром и с Халагардом мы не сможем.

— Ты что-то знаешь о Мередаре?

— Не больше тебя. Но если Дэнар способен убить отца и кинуть сестру, он способен на любую пакость. Не забывай, он руководил войсками от лица отца в тех горах, когда гонял нас, а мы не могли завоевать этот гребаный Мередар. Он знает наши силы. Знает, что мы не полезем сейчас.

Эйдарис всё прекрасно понимал. Короткое совещание по поводу Мередара он провел еще утром, но пока справедливо решили, что это не главная проблема. К тому же, Эйдарис не говорил министрам об угрозах, но для себя решил в тот же момент, когда прочитал письмо: провались этот Мередар, пусть остается независимым, но рисковать братом Эйдарис не будет. И без того не настолько много возможностей, чтобы избавиться от проклятия — или времени.

Но Кэла он знал слишком хорошо. Тот не просто так был Волей императора. Он не любил политику, но куда лучше понимал в военном деле и в действиях. Он полагал, Дэнар в Мередаре может не сидеть тихо, а что-то предпринять.

— Он тебя волнует, — сказал Эйдарис.

— Я уяснил, если что-то плохое может случиться, скорее всего, оно и произойдет. Не стоит рассчитывать на иное.

Его голос прозвучал слишком тускло, и это обеспокоило уже Эйдариса. Кэл тряхнул головой, подскочил с места.

— Так, ладно. Я расскажу Лиссе о предложении, ей точно следует знать. Без ее согласия вообще ничего не будет. А тебя ждет твоя барышня.

— Мы будем снимать магию брата Деи.

— Да-да, и я о том же.

Дее сказали ждать, поэтому она не шевельнулась.

Замерла на жестком стуле перед пустым столом, в обычной комнате, которая не сильно отличалась от ее покоев. Только здесь всё пропитывали чары. Дея с трудом могла их распознать, кажется, они оберегали от пожаров и сдерживали магию внутри.

Дея старалась думать об этом. О магии, о том, как ее попросили одеться в простое темное платье, которое принесли слуги. Как она впервые со дня прибытия в замок не заплетала кос, а распустила волосы, потому что так ее попросили.

Это было странно, волнительно и отчасти раздражало — ее не спрашивали, просто говорили, что делать. Пусть она сама еще раньше согласилась, что темное благословение стоит снять.

Всё это не так угнетало, как то, что сделал брат. Он не прислал отдельного письма. Только короткое послание от сестры, которое принес Вестник. Лив поясняла, что отец умер из-за несчастного случая за ужином, но не писала, каким именно. Дея хорошо знала сестру, поэтому видела, как старательно Лив писала фразы, но между ними ощущалась растерянность.

Дея могла поверить, что это не было несчастным случаем. Теперь она могла поверить во что угодно, потому что Дэнар взошел на престол, угрожал империи и оставил ее здесь.

Крепко сжав руки на коленях, Дея зажмурилась, смаргивая подошедшие слезы. Только не плакать! Пусть теперь за ее спиной не ощущалось родного Мередара, пусть теперь она предоставлена сама себе, но она-то у себя осталась. И этого точно никто никогда не отнимет. Пусть она не имеет представления, что делать дальше, она всё еще принцесса Мередара.

Поэтому, когда дверь распахнулась, Дея вскинула голову и сжала губы. Гордая принцесса.

Слуги торопливо поклонились, начали суетливо зажигать фонарики в сгущающемся полумраке: окно в комнате было единственным и узким, а снаружи зарядил дождь, так что света не хватало. Когда они начали раскладывать на столе инструменты, Дея невольно дрогнула. Посмотрев, она почти ожидала увидеть странные инструменты, больше пригодные для пыток, но к своему удивлению, заметила только палочки разной толщины на тряпице. Правда, зачарованы они были мощно и явно на ашмере.

Магом оказался невысокий старичок в темной одежде. Его седые волосы топорщились на макушке, но вот узловатые пальцы казались тонкими и быстрыми, когда прошлись по палочкам на столе. Правда, ни одну из них он не взял и отошел в сторону, как будто чего-то ожидал.

— Можем начинать? — вопросительно уточнила Дея.

— Ждем Его сиятельство.

Дея похолодела, она никак не ожидала, что император будет лично присутствовать. Она не успела понять, что именно думает по этому поводу, когда вошел сам Эйдарис. Коротко кивнул и уселся в кресло недалеко от стола, подперев голову кулаком. Он казался задумчивым, как будто его мысли очень далеки от этой комнаты. Будто он усилием воли заставляет себя вернуться в здесь и сейчас.

На его темном мундире не было ни единого знака отличия, хотя все и так знали, кто он такой. Видимо, просто так в замке Эйдарис никаких брошей, плащей и прочего не носил. Только на пальце блеснул императорский перстень. Теплый свет фонариков будто омывал Эйдариса, освещал половину его фигуры — но другая терялась в тени.

Он снова кивнул на вопросительный взгляд мага, и тот повернулся к столу. Взял самую тонкую палочку, неровную, будто сделанную из коры старого дерева. Он даже не касался Деи, просто водил палочкой в воздухе и бормотал какие-то формулы. Дея сжалась, ожидая, что сейчас будет больно — но ничего такого. Ощущалось легкое покалывание да то, что магия определенно пришла в движение, ничего больше.

Когда маг взял другую палочку, темнее и как будто тяжелее, Дея ойкнула. На этот раз на коже ощущалось пощипывание, словно маленькие лапки неведомых зверьков.

— Всё нормально.

Дея не сразу поняла, что это голос Эйдариса. Она надеялась, что не выглядит уж слишком испуганной.

Он не менял позу, его темные глаза внимательно следили за Деей.

— Больно не будет, но ощущать чары ты будешь. Это быстро пройдет.

— И больше у меня не будет… опасной магии?

— Темное благословение твоего брата невозможно снять до конца. Это чары, которые пропитывают твою кожу, тебя саму. Они останутся, возможно, со временем ты даже сможешь ими немного управлять, или они смогут защитить от шальной стрелы или удара кинжалом. Но для людей ты опасна не будешь.

Дее хотелось спросить, даже когда она приблизится к императору или его брату, а они будут угрожать? Но вовремя прикусила язык. Дерзить не стоило, особенно в то время, когда имперский маг гасил чары. Всё-таки Эйдарис захотел с ними что-то сделать, а не просто оправить Дею в ссылку на далекий север, где бы она до конца дней вышивала бесчисленные гобелены в компании ветра и метелей.

Дея ожидала, что маг возьмет палочку еще больше, но он неожиданно вернулся к самой тонкой, резко взмахнул, а потом убрал и ее. Дея вздрогнула всем телом, потому что ощущение было таким, будто в ее внутренности залезла чья-то рука и тут же вынырнула.

Дрожа, Дея обхватила себя за плечи руками, наблюдая, как маг деловито кланяется императору:

— Всё прошло успешно, ваше сиятельство. Чары больше не опасны.

— Хорошо. Оставь нас.

Маг вышел, слуги прошмыгнули внутрь, чтобы убрать инструменты, но Эйдарис властным движением отослал их, и за ними тихонько закрылись двери.

Дея знала, что этот разговор произойдет, но думала, что будет готовой. Встретит императора в платье своего народа, с замысловато уложенными косами, гордая и спокойно принимающая судьбу, какой бы она ни была. Ведь что значат все эти события перед ликом вечных небес?

Дочь Страны полночного солнца, принцесса Мередара, плоть от плоти небесных скитальцев.

Волосы Деи рассыпались по плечам, в простом платье было прохладно — а может, она начала дрожать от воздействия магии. Она сидела на стуле, обхватив себя за плечи руками и чувствовала не гордой принцессой, а девчонкой, отец которой мертв, а ее саму кинули на чужбине. Напуганной, потерянной и понятия не имеющей, что будет дальше.

Эйдарис встал одним движением, так вытаскивают клинок из ножен, опасный и смертоносный, но не обязательно убивающий. Он подошел к Дее и поднял руку, как будто хотел коснуться ее плеча, но в последний момент передумал.

Дея подняла голову, чтобы снизу вверх посмотреть на императора, и тихо спросила, надеясь, что голос не звучит слишком жалко:

— Что со мной будет?

Он мог отдать ее мелкому дворянчику или всё еще отправить в отдаленный замок на севере, и никто бы не посмел слова сказать. Она была принцессой гордого народа, знающего многое о колдовстве, верящего, что они потомки звезд — и одновременно никем в Эльрионской империи, суровой и твердой.

Может, эта твердость была куда лучше, чем мередарская податливость. Скалы, обагренные кровью, надежнее мерцающих звезд, то и дело готовых скрыться за облаками.

Дея никак не ожидала спокойного вопроса Эйдариса:

— А что хочешь ты?

Впервые кто-то спрашивал, чего она хотела. Не ожидая определенного ответа, не настаивая и не рассказывая, что ей придется отправиться важной заложницей в империю. Дея вгляделась в спокойное лицо Эйдариса, но он и правда ожидал ответа. Так, будто принял бы его любым.

Наконец-то отпустив плечи, Дея выпрямила спину и сказала:

— Хочу помочь. Но не пойду против своей родины.

Она испугалась, что последнее император может воспринять как бунт, но он спокойно кивнул:

— Ты бы хотела вернуться в Мередар?

— Да, — не дрогнув, ответила Дея. — Но я не хочу возвращаться к брату.

Дэнар повесил на нее темное благословение, которое могло подставить и убить. Он кинул ее в империи. Вполне возможно, он причастен к смерти отца, хотя в это Дее верить не хотелось. Она любила брата, но теперь боялась его — удивительно, что императора, у которого не так просто понять эмоции, она не боялась. Он не проливал кровь просто так, не предавал и не пытался увиливать. Казался надежным.

— Ты останешься здесь, — сказал Эйдарис. — Станешь частью империи. Ты уже начала становится ею частью. Но я не настаиваю, чтобы ты забыла родину и свои корни.

Дея кивнула. Следующие слова Эйдарису звучали сумрачно, но справедливо.

— Если я узнаю, что ты плетешь интриги или вредишь империи или моей семье, ты будешь наказана.

Дея кивнула. Вспоминая свое последнее письмо брату и надеясь, что Эйдарис о нем не узнает. Вряд ли те слова сильно повлияли на Дэнара, но Дее не хотелось, чтобы мнение императора о ней стало хуже. Это казалось даже важнее вероятного наказания.

Совет прошел привычно.

Министры спорили друг с другом, Эйдарис молчал большую часть времени. Он слушал каждого из них, но решения принимать ему. Он думал о Дее, испуганной Дее, которая в дрожащем свете фонариков казалась такой хрупкой, что хотелось накинуть ей на плечи плащ потеплее, согреть и дать понять, что теперь она в безопасности.

Конечно, Эйдарис никогда бы себе подобного не позволил. Он император, а не конюх какой-то.

Он бы с большим удовольствием поговорил с Лиссой, но она прислала записку, что ее не будет на совете. Вроде как дочка приболела, хотя Эйдарис хорошо мог понять, что сестра тоже хочет подумать и не в компании министров.

Кэл на совет не явился, но для него это было обычным делом. Иногда он умудрялся забывать об этих встречах, а Эйдарис не напоминал. Порой дела андора требовали больше внимания, чем очередные пререкания с министром. Сегодня, правда, Эйдарис даже не представлял, где Кэл, но с ним в любом случае Фер Рин, как успела отчитаться Эли.

Министры обсуждали Мередар, Халагард и Церемонию Первого Огня, пока Эйдарису всё это не надоело. Он поблагодарил и заявил, что на сегодня хватит.

Министры как раз шумно задвигали столы, вполголоса парами продолжали что-то обсуждать, покидая зал, когда внутрь скользнул Фер Рин. Он безошибочно подошел к креслу Эйдариса и коротко поклонился:

— Великий дракон.

— Что-то случилось? — «с Кэлом», добавил про себя Эйдарис. Но Клинок не выглядел обеспокоенным.

— Великий дракон, вам лучше пройти в покои Воли.

Вздохнув, Эйдарис поднялся. Он понял, что Фер Рин ничего не скажет в присутствии навостривших уши министров, и это к лучшему. В коридоре, пока они шагали по плитам пола, Эйдарис мрачно спросил:

— Что он натворил?

— Напился.

— Что? — Эйдарис аж остановился. — Где успел?

— В казармах. Я помог ему добраться до покоев, но счел нужным сообщить.

Эйдарис нахмурился и молча зашагал вперед. Он доверял Клинку, если тот говорил, что императору стоит взглянуть самому, значит, стоит. В последний раз, когда он помнил Кэла пьяным, он и сам знатно набрался. Это было после смерти отца.

В покои Фер Рин заходить не стал, оставшись снаружи.

В комнате горели фонарики, хотя на окне не было для духов — возможно, Кэл не успел зажечь. Он сам сидел на кровати, привалившись к столбику. Стоило Эйдарису подойти, как он ощутил крепкий, почти сбивающий с ног запах какого-то пойла.

— Эйд! — Кэл пьяно взглянул на брата. — Ты что здесь… делаешь? Отстань. Уйди.

— Совсем рехнулся? — тихо и холодно сказал Эйдарис. Он стоял, с трудом сдерживая гнев. — У нас война и проблемы со всех сторон, а ты решил напиться? Это так хочешь убедить меня освободить от должности? Да уж, отличный андор! Воля императора напился с солдатами вместо того, думать о делах империи! Ты этого хотел?

— Ничего я не хочу, — пробормотал Кэл, опуская глаза. — Просто сдохнуть. Какой от меня толк.

Ярость Эйдариса тут же утихла. Он понял, что брат вовсе не шутит. Конечно, после вчерашнего приступа Кэл сегодня был немного разбит… но так случалось всегда. Может, в этом и проблема. В последнее время всё чаще и чаще.

Эйдарис прекрасно знал, что Кэл любил свою должность. Он получал искреннее удовольствие от дел, от того, чтобы быть крыльями дракона и решать возникающие вопросы. И как его раздражало и разъедало, что порой ему приходится мириться с приступами проклятия, которое иссушает его, выводит из строя зачастую на несколько дней.

Эйдарис давно не ощущал себя настолько растерянным, не представляющим, что сказать.

— Кэл…

— Ты знаешь, что сделал наш дед? — Кэл снова вскинул голову. Взгляд у него был мутным, но явно он был не настолько пьян, чтобы не мыслить разумно.

— Нет, — честно сказал Эйдарис. — Отец говорил, дед перешел дорогу какому-то халагардскому колдуну, но утверждал, что не знает, в чем суть.

— Знал. Рассказал мне, когда начались приступы. Наш дед посчитал, что ему всё дозволено и возжелал какую-то красотку. Взял ее силой. Ее брат наслал проклятие, даже жизни своей не пожалел. Отец не уточнил, но я так понял, девушка не выдержала позора и убила себя. О как! Может, и правильно, что мы расплачиваемся за то, что сделал дед? Может, мне тоже надо просто сдохнуть, раз я ничего больше не могу.

— Кэл, ты один из самых честных и надежных людей, кого я знаю. Ты нужен империи. Ты нужен мне, шалир.

Эйдарис никогда не был склонен к проявлению чувств, но сейчас, смотря на разбитого и пьяного брата, мягко обнял его, желая показать этим всё, что не мог выразить словами.

Позже, когда Кэл уснул, Эйдарис вышел из его покоев и отпустил ожидавшего Фера Рина. Расстегнул верхние пуговицы мундира и устало побрел к себе. Позади него грузно шагали стражники.

Он заметил Дею, когда проходил по Лунной галерее: она успела переодеться в мередарское платье и заплести волосы, а теперь стояла на балконе, упираясь ладонями в перила, и смотрела в ночь.

Знаком оставив стражников в отдалении, Эйдарис подошел к ней и встал рядом. Он не хотел мешать, если бы она хоть как-то отошла в сторону или глянула в его сторону, он был ушел. Но Дея вроде не была против компании. Она так же вдыхала прохладу ночи. Эйдарис подумал, они так и простоят, разделяя на двоих молчание. Он уже собирался двинуться дальше, когда Дея тихо спросила:

— Что заставляет тебя держаться самыми темными ночами?

— Мысли о семье. Я не могу их подвести.

— А меня воспоминания о родных звездах. Но теперь они исчезают из памяти.

Второй раз за вечер Эйдарис позволил себя непривычное проявление чувств. Он мягко коснулся ладони Деи, прежде чем вновь оставить девушку в одиночестве на балконе. Отметил, что она не отдернула руку.

9

Эйдарис решил, что Кэла стоит отвлечь от мрачных мыслей. Ему хотелось, чтобы тень, на миг накрывшая брата, отпустила его. Чтобы привычно загорелись глаза, а воспоминания о проклятиях и горечь остались на время в стороне. Да и с послами стоило поговорить вне дворцовых стен.

Император устроил соколиную охоту.

Недалеко от замка разбили шатры, где подавали закуски и подогретое вино с пряностями. На деревянных лавках расположились дворяне и дамы, которые по случаю достали накидки, отороченные мехом. До настоящих холодов Долгой ночи было еще далеко, но выгулять наряды они хотели уже сейчас. Женщины сдержанно смеялись шуткам мужей, чинноопускали глаза на комплименты незамужние барышни, делились сплетнями те, что постарше.

Мужчина сопровождали жен, но чаще выходили из-под шатров, чтобы побеседовать между собой — и полюбоваться птицами, которые вывели сокольники. Не сразу, конечно. Когда интерес публики был подогрет ожиданием и вином.

Сокольники, и мужчины, и женщины, считались важными чинами при дворе, хотя выглядели неброско: темные мундиры, алые эмблемы драконов на груди, сапоги из телячьей кожи. Левую руку каждого украшала массивная перчатка, и вот на ней позволялись украшения в виде ажурных золотых и серебряных нитей с аккуратными каплями драгоценных камней. Их вышивали благородные дамы, это считалось огромной честью и привилегией.

Птицы сидели тихо, лапки обнимали кожаные кольца, а крепкие поводки показывали связь с сокольничими. Клобучки надежно скрывали головы, а колокольчики на шеях тихонько позвякивали, вторя гулу людских голосов.

Ловчие птицы ценились не только в империи, но и в других королевствах. Зачастую они были дороже породистых жеребцов. Соколиная охота — одна из тех вещей, которые не принес дед Эйдариса, когда основал империю. Это не было забавой Клана. Наоборот, драконы увлеклись и развили то, что издревле любили в этих землях.

Знатных мальчиков с детства обучали искусству охоты с ловчими птицами. Они умели поймать птенца и заниматься им, хотя у кого-то это выходило плохо, у других лучше. Девочки обучались, если они или родители того хотели. Лисса вот отлично умела обращаться с птицами. Не так хорошо, как братья, но ее явно устраивало.

Эйдарис так и не смог проникнуться соколиной охотой. Ему нравились птицы, но всё время казалось, что он слишком груб с хрупкими крыльями и мягкими перьями. Да и времени они требовали много, а большую часть Эйдарис занимался сначала обучением, а потом делами империи и клана.

Его удивило, что соколами увлекся Кэл. У него даже хватало терпения на долгие кропотливые тренировки, на которые он всегда упорно шел после собственных, каким бы уставшим ни был. Последний год, конечно, приходилось сложнее, когда Кэл стал Волей императора, но Эйдарис прекрасно знал, что и сейчас брат находит время, чтобы пару раз в неделю прийти в Птичник.

Сейчас Кэла не было видно, скорее всего, он с главным сокольником еще не подошел. Зато халагардская делегация явилась полным составом, но держалась в стороне. Эйдарис обменялся с послом вежливым приветствием, но время настоящих разговоров еще не пришло.

Император обошел министров и некоторых важных аристократов, которым обязательно стоило уделить время, иначе они сочли бы это знаком нерасположения. Подобные дрязги сейчас не нужны.

Вдалеке высились шпили Хаш-Таладана, скрываясь в белесом тумане. Эйдарис мазнул по столице взглядом и нырнул под полотняную крышу шатра. За его спиной тенями скользили оба Клинка, но не приближались, чтобы не мешать. Вообще-то Эйдарис предпочел стандартную охрану, чтобы не привлекать внимания, но Кэл уперся и заявил, что либо Клинки будут охранять императора, либо он скажет, что император долбаный псих и отменит охоту. Воля вполне мог.

Кивнув слуге, Эйдарис наблюдал, как он открыл большой чан и зачерпнул подогретого вина с пряностями.

— Имбиря маловато, — фыркнула Лисса, подходя к брату. — Твои повара совсем разучились готовить.

— Накажи их, — улыбнулся Эйдарис.

Лисса мимолетно закатила глаза, так, чтобы это успел заметить только брат. Она тоже кивнула слуге, властно и царственно, как истинная принцесса. Эйдарис уже получил свой королевский кубок. Перчатки он давно снял, и ашмер начал чуть покалывать пальцы. Точнее, вплетенные через ашмер чары, которые охраняли от любого яда.

Эйдарис не очень следил за слугами, но знал, что помимо охраны он окутан и плотной сетью угадывающих его движения людей. Чтобы вовремя поднести кубок или что еще может вздуматься императору.

Вопреки словам Лиссы, вино оказалось вкусным, дарящим тепло, которое тут же начало разливаться по подмерзшим рукам и ногам. Может, оставить плащ на время разговоров было не такой уж хорошей идеей.

Лисса пренебрегла платьями и плащами, как и часть женщин. На ней был кожаный охотничий костюм и высокие сапожки, которые плотно облегали ногу. На поясе устроился простой нож — больше показатель статуса, нежели элемент костюма. Никому здесь не позволялось носить оружия, кроме особ королевской крови и охраны.

Охоту Лисса не любила, хотя птицы ей нравились. Их стремительные полеты, молниеносные нападения… но вот растерзанные голуби и кролики не доставляли удовольствия.

Без пышных платьев и летящих тканей сестра казалась маленькой и хрупкой, особенно было заметно, что она невысокого роста. Светлые волосы она заплела в косы и уложила вокруг головы.

— Я рада выбраться из замка, — признала она. Взяла кубок, пропитанный ашмером, как у брата, пригубила вино и отошла в сторону. Эйдарис последовал за ней. — Хотя кажется, весь замок явился сюда!

— Королевская охота. Такое не так уж часто происходит в последнее время.

Лисса прищурилась:

— Как мне сказали, впервые после твоей коронации.

— Да. Я и тогда не хотел праздника. Это казалось неправильным, радоваться так скоро после смерти отца.

— Дракон не может оставаться безголовым. Лиши его головы, и на ее месте вырастет новая. Тебя нужно было короновать, Эйдарис. Как можно быстрее.

— Кэл настоял не только на пышной коронации, но и на охоте. Хотя тогда это было формальностью.

— Правильно сделал. Зато сейчас это праздник. И для Кэла, и для наших послов.

Эйдарис покосился на Лиссу, она казалась спокойной и безмятежной, неторопливо отпивала вино. Он еще не говорил с сестрой о предложении послов, возможно, сейчас самое время.

— Ты ведь знаешь, чего они хотят.

— Конечно, — кивнула Лисса. — Кэл рассказал.

— Что думаешь?

Лисса молчала долго. Так долго, что Эйдарис уже перестал надеяться на ответ. Взгляд сестры казался задумчивым, устремленным куда-то на истоптанную землю — и вглубь себя самой. Сейчас, посреди людей и ветра, в охотничьем костюме и с плотно собранными волосами она больше не казалась принцессой, явившейся с юга. Она была частью сердца дракона, гордого и непреклонного. Гребнем, идущим вдоль позвонков, от головы до самого хвоста, соединяющим, объединяющим.

— Я думаю, что моя жизнь и судьба принадлежат империи.

Голос Лиссы звучал ровно и без эмоций. Она подняла голову и внезапно нашла взглядом стоящего чуть в стороне Фера. Его глаза были скрыты повязкой, но Эйдарис был готов поклясться, что твердый Клинок едва заметно дрогнул, ощутив взгляд принцессы. А потом Лисса повернулась к брату с колким, пригвождающим взглядом:

— Ведь так?

Эйдарис удивился, не зная, что ответить. Не понимая, чего ждет от него Лисса. Чего она хочет на самом деле. Ведь он никогда не давал ей повода усомниться, что ее мнение его волнует. Он хотел знать, чего хочет она сама, но Лисса будто готовилась бросить вызов.

Этот странный разговор прервало внезапное волнение среди людей, а потом явился и сам Кэл, безошибочно нашел взглядом брата с сестрой и направился к ним. Может, случайно не заметил их разговора, может, как раз увидел напряжение между ними и решил разрядить.

— Смотрите! — заявил он так, будто был мальчишкой, а не вторым человеком в империи.

Сейчас на нем был наряд не сокольника, а Воли, кожа с тиснением на груди в виде драконьих крыльев. В руках Кэл держал небольшой деревянный короб. Продемонстрировал его брату с сестрой. С любопытством Эйдарис приоткрыл крышку.

Внутри обитого овчиной короба сидел небольшой, явно очень молодой сокол. Пестрый, с россыпью черных пятен на белом. Он сложил крылья и поворачивал голову.

— Ого! — Эйдарис понял восторг Кэла. Кречеты считались самыми дорогими ловчими птицами, а белых даже в королевском Птичнике можно было пересчитать по пальцам. Их ловили на севере, привозили тайными тропами.

— Медор сам будет его тренировать, — сказал Кэл. — Просил помочь.

— Ты согласился?

— Нет, — в голосе Кэла слышалось сожаление, но легкое. Как будто он отказывался, потому что хорошенько об этом подумал, но не сомневался. — Птица требует внимания, особенно такая. У меня не хватит времени. И Арта будет ревновать.

— Может, тогда начнем уже охоту?

— Конечно. Просто ловчие с севера так удачно приехали именно сейчас. Император должен быть в курсе, что за птиц привезли в его дворец.

В последней фразе явственно слышалась улыбка, и Эйдарис хмыкнул. Кэл уже стремительно уходил вместе с коробом, Лисса тоже отошла. Отпив еще пару глотков подстывшего вина, Эйдарис направился к Дее.

Она держалась в стороне от остальных, а с ней никто не стремился разговаривать. Не то чтобы намеренно избегали, вовсе нет, Эйдарис видел, как с ней здоровались, обменивались фразами вежливости. Но положение Деи при дворе стало шатким.

Все знали, что Мередар разорвал соглашения с Эльрионом. По сути, объявил войну, в которой нет нужды участвовать, ведь сейчас есть проблемы поважнее, чем отправлять войска в гордое горное королевство.

Не знали только, как к этому относится император. И конкретно к Дее, принцессе этой страны, которую когда-то послали в залог мира, теперь попранного.

Эйдарис прекрасно понимал, что придется это отношение показать. Сейчас хотя бы у Деи не было сильного темного благословения, которое могло привести к плачевным последствиям. Остановившись перед принцессой, Эйдарис подождал ее спокойного вежливого поклона и поинтересовался:

— Как тебе охота? Вряд ли видела что-то подобное.

— Не видела. Но и сейчас пока ничего не началось.

Эйдарис улыбнулся уголком губ, понимая справедливость насмешливого упрека. Пока что всё походило на увеселительную прогулку аристократов.

— Тогда стоит начать то, зачем мы собрались. Сядь рядом со мной.

Дея глянула удивленно: место рядом считалось безусловно почетным. Дея кивнула: императору не перечат.

В отличие от Лиссы, она была в обычном мередарском платье, правда, без каких-либо звезд. Просто тяжелая теплая ткань, отороченная коротким мехом какого-то неизвестного в империи зверька. На тонких косах, которые оплетали голову, поблескивали металлические колечки.

В Мередаре занимались земледелием, а выше в предгорьях выращивали выносливых яков. Там не охотились, климат совершенно к этому не располагал, да и дичи было мало. Поэтому вряд ли Дея видела настоящую охоту. Вряд ли у нее, как у Лиссы, в оружейной стоял собственный лук.

Пусть Дея не знала, как натягивать тетиву, она сама казалась оружием. Туго натянутым луком, который может ударить по пальцам. Она подошла к стоявшему трону и заняла место по левую руку. По правую уже устроилась Лисса и посол Астхар. Все стояли, ожидая, пока сядет император и даст сигнал к началу.

Эйдарис проследил за походкой Деи, за ее расправленными плечами и тонкими многочисленными косицами в металле, которые били по спине. Его восхищала ее стойкость. Даже отрезанная от родной страны, брошенная братом, после смерти отца — она дрогнула, но не согнулась.

Когда-то Эйдарис так же восхищался сестрой, которая отправилась в Мараан. Но тут было… другое. Другое чувство.

Будучи императором, он зорко обратил внимание, кто из дворян смотрел с удивлением, как Дея занимала место рядом с императором, а кто спокойно, будто принимая волю императора как данность. Последние почти все были клановцами.

Конечно, никто не вынес в поле трон, только легкую деревянную версию. Сидение устлали подушками, а поверх накинули алый плащ. Красивые драпировки свисали со спинки и разводами ложились на мерзлую траву. Будто с королевского трона стекала кровь — кровь поверженных врагов. Эйдарис отдал кубок с вином одному из слуг, принял от другого перчатки, тоже алые, которые ярко выделялись на фоне темных одежд. Еще пара слуг водрузили ему на голову тонкую корону. Не очень удобно, но придется потерпеть.

На миг Эйдарис замер перед троном. Кивнул сокольникам, чтобы начинали, и уселся на трон.

Клинки встали за спинкой, и Эйдарис отметил, что Фер Рин ближе к Лиссе.

А потом началась соколиная охота.

Начинал ее Кэл. Вообще-то в другое время мог и сам Эйдарис, но у него не было собственной птицы, лучше остаться с послами… да и просто, Эйдарис знал, какое удовольствие получает брат. Его самого соколы не приводили в такой восторг.

Кэл по-прежнему был без плаща, в черной кожаной одежде Воли. Его перчатка была богато расшита, ею когда-то занималась сама Лисса. На крепком кожаном ремешке сидела крупная самка сокола. Пестрый кречет, белый с россыпью темных крапинок. Алый клобучок скрывал голову, но она и без того спокойно сидела обычным для соколов «столбиком».

Неприлично дорогая птица, которую еще давно привезли с севера. Отец не любил охоту и соколов, но заявил, что она подходит даже наследному принцу. Эйдарис не пришел в восторг, наоборот, осознавал, что у него попросту не хватит времени, птица достойна большего, чем тренировки урывками. А вот Кэл восхитился. Его глаза тут же загорелись и с тех пор он постоянно занимался Артой. Из мелкого птенца, еще на вставшего на крыло, она превратилась в роскошную птицу — и смертоносную, конечно.

Люди наконец-то затихли, а Кэл вышел на площадку в центре. Повернулся к трону и поклонился императору, осторожно убрав птицу в сторону. Арта эффектно хлопнула крыльями, удерживаясь на перчатке.

Кэл показывал, что может быть императорским братом, Волей и крыльями дракона — но всё равно верен владыке, подчиняется его власти и признает. Ничто под этим солнцем и луной не происходит без разрешения монарха.

Эйдарис четко церемониально кивнул.

Кэл снял клобучок, позволяя Арте деловито оглядеться. Приподнял руку, будто показывая птицу, развернулся, превращая всё почти что в театрализованное действие. Наконец, освободил от кожи лапы птицы и подкинул ее в воздух, позволяя взлететь, выискивая добычу.

Арта была хороша. Мощная, смертоносная, она сама будто воплощала в перьях и костях дракона. Она была едва заметна в небе, пока кружила, а потом вдруг резко упала вниз, так что у аристократов вырвался невольный вздох. Казалось, кречет разобьется о землю, но в последний момент Арта извернулась и снова поднялась в воздух.

Ценились соколы, которые могли с одного удара уничтожить добычу. Но еще больше ценились те, которые играли с жертвой и делали до нескольких «ставок»-взлетов.

Вообще-то они не возвращались с добычей в клюве, но Арта так делала после настойчивого негромкого свиста Кэла. Как подозревал Эйдарис, она считала его кем-то вроде своего спутника, этакого «неправильного» сокола, который иначе умрет от голода и надо же позаботиться о несчастном.

Хлопая крыльями, Арта вернулась на перчатку, бросив кролика у ног Кэла. Он сам сиял, говорил птице что-то нежное, почесывая ее. В это время и остальные сокольники выступили вперед. Не с такими роскошными птицами, но императорскому двору было что показать.

— А кролика подадут на ужин, — сказала Лисса и очаровательно улыбнулась халагардскому послу. Правда, выглядела она сейчас примерно как Арта, считавшая Кэла пропащим соколом. — Добычу подают с винным соусом.

Охота затянулась, но никто не торопился уходить. Аристократы уже обсуждали друг с другом дела — в том числе и сделки, касавшиеся покупки птиц. Кто-то отходил к своим сокольникам или любовался королевскими хищниками. Кэл к Эйдарису не подходил — отчасти из-за того, что был занят с птицами, отчасти из-за того, что прекрасно понимал, император будет решать политические дела. И позовет Волю тогда, когда будет нужно.

А как братья они встретятся позже.

Пока дворяне гудели, а от сокольников то и дело раздавался условный свист для птиц, Эйдарис предложил халагардскому послу прогуляться.

Астхар Тар Данелан оделся в привычные светлые одежды с богатой вышивкой, но кутался в теплый плащ, подбитый мехом. От ушей вниз уходили привычные завитки металлического украшения принца крови, будто подчеркивая темную бородку.

— Вам нравятся птицы, Тар Данелан? — спросил Эйдарис, уважительно обращаясь. Не так, как стоило к послу, а так, как стоило к принцу Халагарда. Как он подозревал, разговор будет именно на таком уровне.

Они шли вдоль поля, на котором стояли сокольники и некоторые аристократы, но не приближаясь к ним. Шатры остались еще дальше. Посол не взял охраны, и за их спинами бесшумно шагали только Клинки императора. Возможно, Астхар показывал, что доверял. Или знал, что Клинки стоят взвода солдат. А может, просто не хотел, чтобы кто-то из своих слышал их разговор.

— Мне нравится их смертоносность, — сказал Астхар с ощутимым акцентом. — Когда они срываются с неба, а у жертвы нет шансов. Такая сила восхищает.

— Думаете, сила всегда восхищает?

— Ее стоит уважать. С любой силой стоит считаться.

Эйдарис остановился, как будто рассматривая сокольников. Клинки отступили назад, прекрасно понимая, что император хочет разговора без свидетелей. Астхар встал рядом, прищурившись, как будто тоже наблюдая. В Халагарде больше лесов, меньше простора. Возможно, он не привык к яркому дневному свету в полях.

— Многие считают, в Халагарде есть темная магия, — начал посол. — Это не так. У нас нет темной магии, у нас есть только ашмер.

— И это сила.

— Конечно. Мы используем его, мы торгуем им, поэтому нас невозможно завоевать. Наши богатства неисчислимы, а алхимики почитаются выше аристократов. Ашмер они могут создавать только в Халагарде. Это наша тайна. Наша власть в мире. И наша погибель.

Эйдарис не прерывал. Запоминал каждое сказанное слово. Заметил, что акцент Астхара стал лучше слышен, чем на официальных встречах. Видимо, сейчас он больше волновался.

— Мы умираем, — глухо сказал посол. — Ашмер уничтожает нас самих, но мы не можем от него отказаться. Знаешь, почему у нас так много принцев? Потому что нет ни одной принцессы. Женщин всё меньше, дети чаще всего мальчики. Ашмер выедает нас изнутри.

Эйдарису пришлось приложить всю свою выдержку, чтобы не показать удивления. Конечно, такие слухи ходили. Будто бы ашмер влияет на женщин, и они рожают почти одних только мальчиков. Но были и слухи, что халагардские женщины так страшны, что их держат взаперти в глубине территории.

— Ты так спокойно говоришь об этом, — осторожно произнес Эйдарис.

— Скоро это перестанет быть секретом. Даже умирающие, мы владеем ашмером, а на нашей границе Завеса. Мы продержимся достаточно долго, чтобы увидеть ваше падение. Но я не хочу этого ценой моего народа.

Посол помолчал, как будто собираясь с мыслями. Его акцент стал отчетливее, но, когда он заговорил снова, речь звучала четче.

— К тому же, мне некуда возвращаться. Если мое посольство не увенчается успехом, отец меня… не одобрит.

— Он не в курсе, — понял Эйдарис.

В тот момент, когда Астхар произнес всё это о Халагарде, он стал изменником собственной страны. Он не мог вернуться туда с пустыми руками. Его бы не приняли.

— В Халагрде не так, как у вас, — Астхар смотрел, кажется, на Кэла, что-то обсуждавшего с главным сокольником. — У нас все принцы равны в правах на престол, не важно, младшие они или старшие. Наследником станет тот, у кого первого будет жена, способная рожать девочек.

— И ты станешь наследником, если вернешься с принцессой, у которой уже есть дочь.

— Да, — тонко улыбнулся Астхар. — Твоя сестра однажды станет королевой Халагарда.

— Это будет означать союз. Ваш брак будет означать союз.

— Конечно. И я надеюсь, очень плодотворный в будущем. Если всё сложится именно так, однажды я взойду на престол Халагарда. И настанет время реформ. Невозможно вечно скрываться за Завесой.

Он уберет ее, понял Эйдарис. Этот амбициозный принц не только придумал, как стать королем, но и действительно хочет что-то изменить в своей умирающей стране. Это вызывало невольное уважение Эйдариса, хотя он прекрасно понимал, что с умным союзником могут возникнуть и проблемы.

— Мы ненавидим клан, — внезапно продолжил Астхар. Как будто решил, раз дороги назад нет, можно выложить всё до конца. И умереть после этого или вознестись. — Каждый из клана — часть чего-то большего. Мой отец считает, Эльрион надо покорить и смять. Мы можем это сделать. Только нам никогда его не удержать. Империя расползется по швам за пару лет. Начнутся междоусобные войны, а это плохо сказывается на торговле и Ашмерском пути. Отец не прав.

— Это он подослал ко мне воронов?

Астхар кивнул.

— Халагардцы разрознены, разобщены, у нас нет опыта сплоченности. Отец не понимает клан, поэтому боится. Он считал, если убить тебя, империя рухнет.

— Ты так не считаешь?

— Стоит отрубить драконью голову, на ее месте возникнет новая, так у вас говорят. Если убить тебя, место займет твой брат. Уничтожить его и принцессу, так клан вынесет нового главу. Ваша империя построена на клане, и это залог ее долголетия. Отдельные личности ничего не решают. Но сейчас ты голова дракона. Поэтому я обращаюсь к тебе.

Астхар наконец-то посмотрел на Эйдариса. Взгляд был прямым, спокойным. Такого никогда не было у отца Эйдариса, который чуть не развалил империю. Зато был у деда, который эту империю построил.

— Я подумаю. И поговорю с Лиссой, — сказал Эйдарис. — Но еще кое-что. Если мы заключим союз, я хочу иметь доступ к некоторым ресурсам Халагарда.

— Даже королем я бы не смог дать ашмер…

— Нет. Я понимаю. Мне нужны колдуны. Сильные колдуны, которые смогут работать с моими алхимиками и зачарователями. Обычные знания, никакого ашмера.

— Хорошо, — кивнул Астхар. — Это можно. И я тоже хочу чуть больше знаний. Мне интересен клан. Конечно, никаких выданных тайн или устройства. Мне просто… интересно.

Эйдарис позволил себе легкую улыбку. Он знал, что чужеземец не поймет, что такое клан. Не сможет осознать, потому что не рос в этом, не понимал то, что не записано в законах империи, но выковано в сердце.

Он негромко произнес, почти нараспев, то, что когда-то говорил отец, то, с чего начинались многие клановые церемонии.

— Клан — это сила. Клан — это воля. Клан — это кости мира и правила, по которым текут реки.

Фер Рин понимал, что действует неправильно.

Когда принцесса Лисса захотела прогуляться, она попросила у брата охрану. Она попросила Клинка. И теперь он шагал за ней по мерзлой земле, а шум дворян и посвисты сокольников оставались за спиной.

— Ваше высочество, — негромко сказал Фер. — Зачем…

Он осекся, когда Лисса внезапно остановилась. Развернулась и схватила его за руку. Даже сквозь перчатку Феру показалось, он ощутил ее ладонь.

— Потому что я хочу попросить тебя, Фер. Лично я. Ты ведь сможешь сделать кое-что… для меня?

От нее пахло пряными мараанскими духами, и у Фера закружилась голова.

Он был готов умереть за нее. Конечно, он сказал «да».

10

— Фер. Послушай меня.

Он не слушал. Эли Рин не видела лица брата, она давно отдала магии глаза. Тогда же, когда поклялась в верности императору и клану. Когда вручила себя делу, в которое верила.

Но ей не нужны были глаза, чтобы понять, что брат хоть идет той же дорогой, но в нем остался крохотный уголек сомнений. Той самой страстности, над которой Эли подшучивала всю жизнь, но в тайне восхищалась.

Она делала Фера слишком… живым для Клинка.

Сейчас Эли тоже не нужны были глаза. Она ощущала это как легкую вибрацию, которая отдавалась у нее в костях. Зуд. Беспокойство. Отчасти замешанное на крови, которую они разделяли с Фером как брат и сестра. Отчасти на магии, которую они впустили в вены вместе с древним обрядом, став Клинками.

Эли Рин чувствовала от брата эту энергию. А еще знала, что принцесса Лисса на соколиной охоте говорила с ним. Попросила о чем-то. И с тех пор Фер сам не свой. Даже теперь, когда поздней ночью они вернулись в свои комнаты.

Шелестели клинки, которые натирал Фер, со стороны окна слышался смех солдат из казарм, где-то блеяла овца, то ли предназначенная для кухни, то ли для жертвоприношения богам на заре.

— Фер. Не делай того, что собираешься.

Шелест замер, как и сам Фер. Он молчал.

— Она попросила убить для нее?

Фер не ответил. Шелест возобновился.

— Фер, ты давал клятву. Ты — коготь клана, ты служишь Великому Дракону и выполняешь его приказы. И Воли. Но не их сестры. Не те просьбы, которые идут вразрез с планами Головы.

Шепот Фера был очень тихим, его почти перекрывало блеянье овцы снаружи, но Эли всё равно услышала:

— Ты не понимаешь.

— Я понимаю, — мягко ответила она. — Когда-то я тоже любила. Но мы добровольно отдали это взамен на магию. На цель. Не предавай ее.

Эли Рин еще какое-то время сидела неподвижно, но брат не произнес ни слова. Он полировал клинок и не хотел разговаривать с сестрой, а она ощущала напряжение. Его неуверенность. Фер не хотел делать то, что собирался, о чем попросила принцесса Лисса, но сделает это — потому что она попросила.

Бесшумно поднявшись, Эли вышла из комнаты. Она не взяла с собой оружия, вообще ничего и чувствовала на себе взгляд Фера. Если бы он хотел ее остановить, то наверняка бы это сделал. Возможно, на самом деле ждал, что Эли остановит его самого.

Она умела по звуку шагов отличать многих дворян друг от друга задолго до того, как они приближались. Император чеканил шаг. Тяжелая поступь, она громко и заранее предупреждала о его появлении. У его брата поступь гораздо легче, летящая, она могла бы принадлежать охотнику, который выслеживает добычу. Платья Лиссы скрадывали ее шаги, но сами выдавали. Шелестели легче, не так, как тяжелая имперская ткань.

Шаги халагардцев вообще сильно отличались. Они чуть шаркали пятками, хотя неслись всегда уверенно.

Клинки императора не оставляют следов. Они появляются, выполняют приказ и растворяются в ночи. Люди, взращённые алхимиками и чародеями. Когти дракона, которые разят без промаха. Их приближение невозможно услышать. Их шаги не громче трепета крыльев мотыльков.

Все бабочки империи давно попрятались перед Долгой ночью.

— Император занят, — коротко сказал стражник у покоев.

— Скажите, у Клинка срочное дело.

Император знал, что она бы никогда не стала беспокоить без причины. И всё равно Эли невольно замирала перед тем, что хотела сделать. Она только знала, что иначе будет хуже. Если Фер сделает то, что просит принцесса Лисса, для него не будет возможности повернуть назад.

Личные покои императора всегда удивляли Эли. Все залы для официальных встреч были холодными и строгими, они ощущались как опасная драконья чешуя, которую показывают окружающим. Комнаты Эйдариса были не такими. Конечно, Эли никогда не бывала во внутренних, совсем личных, только в первой гостиной.

Весной здесь пахло цветами: под окнами императорских покоев располагался сад. В другое время цветы из оранжерей ставили в вазы. Их легкий аромат смешивался с уютным ощущением старых вещей, пылью покрывал, которые служили еще деду нынешнего Дракона.

В личных комнатах императора всегда царило тепло.

Сейчас он был не один. Чужое платье зашелестело, и Эли узнала мередарскую принцессу. Она сидела за столом, император расположился в кресле чуть в стороне. Похоже, они беседовали, когда стражник доложил об Эли.

— Докладывай, — коротко бросил император. Он не хотел тянуть.

Эли Рин не знала, как начать. Она никогда не была дипломатом. В другой, прошлой жизни муж посмеивался над ней, как это, она выросла среди дворян, но так и не научилась витиеватой речи.

Муж давно мертв. Эли не хотела, чтобы брат тоже погиб.

— Фер планирует убить халагардского посла. Принцесса Лисса попросила об этом.

Император молчал. Мередарская принцесса неловко пошевелилась, но не издала ни звука. Запоздало Эли подумала, что стоило попросить о встрече наедине… непростительная ошибка для Клинка!

— Когда? — уронил император.

— Скоро. Возможно, сейчас.

Император молчал, Эли терпеливо ждала приказов. Она прекрасно понимала, что, возможно, именно ей он прикажет остановить брата. Но план еще можно предотвратить, а Фера спасти. Если бы он выполнил приказ, то стал бы предателем. С изменниками драконьего клана разговор короткий. Головы предыдущих еще гниют на пиках перед воротами.

Император молчал слишком долго, но, наконец, поднялся и прошел мимо Эли. Распахнул дверь покоев и отдал короткие приказы страже:

— Вызовите ко мне андора, немедленно. Принцессу Лиссу не выпускайте из ее покоев и никого не впускайте к ней до моих дальнейших приказаний. Отправьте стражу к халагардским послам. Для их безопасности, никаких лишних действий. И… стража к Клинку. В темницу его.

Эли Рин вздрогнула. Кивнула на следующие слова императора.

— Эли, иди с ними к Феру. Проследи, чтобы он не сопротивлялся. Никто не должен пострадать.

«Кроме моего брата», мелькнула мысль у Эли. Она прекрасно знала, что император не желает ничего плохого своему Клинку, но если тот будет сопротивляться, страже ничего не останется как применить силу.

Возможно, император не дрогнет и позже отдаст приказ поступить с Фером так, как полагается с предателем.

Эли кивнула, но задержалась. Она хотела сказать так много! Фер не виноват. Не настолько. Пожалуйста. Он не хотел быть предателем, просто его эмоции возобладали, его старая привязанность к принцессе. Его стоит наказать, но не казнить же!

Эли хотела всё это сказать, но не находила слов. Она еще раз кивнула, хотя вряд ли император видел. Он прошел мимо нее, чеканя тяжелый шаг, остановился у стола, плеснул в бокал жидкость.

— Он любит ее, — неожиданно раздался тихий голос мередарской принцессы. — Он не против тебя. Просто слишком любит ее. Сохрани ему жизнь. Пожалуйста.

Император не отвечал, но это молчание не было тяжелым, и у Эли Рин появилась надежда. Не задерживаясь больше, она выскользнула из покоев Великого дракона и направилась к своим комнатам. За ней шагали стражники.

Она боялась, что опоздала, но Фер был еще там. Словно ждал. Медленно он поднялся, но Эли слышала, как его рука покрепче перехватила эфес клинка.

— Фер, — негромко сказала Эли. — Не нужно.

Он дрогнул. И опустил оружие.

Эйдарис в пятый раз перечитывал письма, а Кэл рядом тихонько напивался.

Стоял поздний вечер, вроде бы даже ночь, но никто из них не думал ложиться спать. В покои императора не допускались даже слуги, так что огоньки уже светили тускло, но Эйдарис и без того выучил письма почти наизусть.

С тяжелым сердцем он приказал обыскать покои сестры. Только после того, как она наотрез отказалась что-либо говорить или объяснять.

— Я не буду никому принадлежать, — только и сказала она.

Что никак не объясняло того, что она приказала Феру Рину убить халагардского принца. Могла и попросить Эйдариса! К тому же знала, что он бы никогда не выдал ее замуж без ее согласия. Зачем было идти на такой риск?

Хотя, если бы Эли не рассказала, они бы никогда не узнали, кто виновен в смерти посла. Клинки умеют делать работу чисто. И даже в Халагарде никто бы не хватился принца! Он же был здесь не официально, дома вообще не знали, о чем он пытается договориться.

Никто бы не узнал.

Кэл сам руководил обыском комнат сестры. Он не умел скрывать эмоции, как император, и Эйдарис видел, насколько он растерян. Но андор, Воля императора, тоже работал чисто.

Он сам принес Эйдарису стопку писем, кинул на стол и начал открывать бутылку какого-то крепкого алкоголя, который принес с собой.

Теперь он сидел, закинув ноги на столик, бутылка ополовинилась, а Эйдарис перестал перечитывать строки только из-за того, что света стало слишком мало, и глаза начали болеть.

Он молча отложил письма и потянулся к бутылке. Кэл передал ее, бокалами он не озаботился. Эйдарис уже и не помнил, когда в последний раз пил вот так из горла, как обычный солдат. Кажется, как раз с Кэлом, когда они напились после смерти отца.

Чуть позже умер муж Лиссы в Мараане: упал с лошади пьяным и сломал шею. Саму Лиссу хотели отравить, она испугалась и радостно вернулась к брату, когда Эйдарис попросил об этом. Мараан не протестовал, хотя возникло много сложностей с наследством принца и другими деталями. Эйдарис даже готов был воевать с Марааном! Но не отдавать им сестру. Защитить ее.

Сейчас же на столе лежала разворошенная стопка писем, переписка Лиссы и королевы-матери Мараана. Никаких угроз, всё очень завуалированно, но сомнений не оставалось: обе женщины договорились. Судя по датам, уже после возвращения Лиссы. Королева-мать заверяла, что скорбит о потере сына, но не считает Лиссу причастной, и уж точно не планировала ее травить. Не известно, поверила Лисса или нет — кажется, нет. Но прекрасно поняла, что мараанская королева-мать умная женщина и ищет выгоду в сложившихся обстоятельствах. Не вышло убрать принцессу, почему бы не заключить союз.

И они заключили. Не прямым текстом, но Эйдарис был достаточно искушен в политике и интригах. Его учили этому всю жизнь, поэтому он прекрасно понял намеки и недосказанность.

— Она хотела от нас избавиться, да? — спросил Кэл, куда менее искушенный в словах.

Эйдарис вздрогнул. Озвученное и в таком виде звучало совсем погано.

— Да. Мараан действовал заодно с Халагардом. Их воронов направила Лисса, указала слабое место. Не будь нас тогда двое, план бы удался.

— Потом убрали меня. Как мило. Даже не нужно подсылать убийц, просто подождать очередного приступа проклятия.

В голосе Кэла слышалась горечь, но Эйдарис не мог его винить.

— Не думаю, что Лисса этого хотела… но согласилась на предложенный план. Она бы стала императрицей. Халагард получил торговые привилегии, а Мараан предлагал брак одного из своих принцев с нашей племянницей.

— Поэтому Халагард знал, где будет наш отряд у Завесы. Это не случайность.

Кэл потянулся к бутылке у Эйдариса, но тот убрал руку.

— Хватит пить. Ты мне нужен трезвым. Надо еще решить, что делать.

Кэл вздрогнул, а потом разом как-то сник. Он прекрасно понимал, что имеет в виду брат. Конечно, ни один из них не собирался объявлять Лиссу предательницей и судить. Но и просто так простить не могли, тем более, это могло обернуться новым заговором. К тому же, Эйдарис не был уверен, что готов каждый новый день встречаться с Лиссой. Ему самому тогда понадобится не одна бутылка.

С Фером Рином проще. Он не успел ничего совершить, да и приказ исходил от принцессы и не против императора, наказать его стоит, но ничего такого, что лишит жизни и достоинства.

— Идем к ней, — неожиданно Кэл подскочил.

— Зачем?

— Хочу посмотреть ей в лицо. Пусть объяснит! Может, это была какая-то изящная игра.

Кэл схватил письма, вознамерившись нести их с собой. Он явно был слегка пьян, но не настолько, чтобы не соображать. Зато так торопился, что пошел впереди императора, и Эйдарису пришлось напомнить, что пока они шагают по коридорам Замка Черных Зубьев, они не два растерянных брата, которые идут к сестре, они император и его андор.

К тому же, это явно слегка привело Кэла в чувства. Он не бросился с порога что-то выяснять, а просто швырнул письма на низкий столик в комнате Лиссы и уселся в кресло.

Лисса сидела на диване. Сцепив ладони и смотря только на них. Правила этикета в этой комнате не нарушил только ленивый, но Эйдарису было плевать. Он и сам пришел говорить не как император.

— Зачем, Лисса?

Он думал, его голос прозвучит грозно. Он полагал, ему нужны ответы и детали. Но сам поразился горечи, внезапно понимая, что ему, как и Кэлу, просто больно.

— Я хотела решать сама, — тихо ответила Лисса. — А не быть разменной монетой и шпионкой.

— Ты всегда была большим! Ты знаешь это!

— Вам приятно так думать. Но ты снова был готов выдать меня замуж.

— Ты могла отказаться. Я думал, тебе будет безопаснее в Халагарде! Я же не знал, что на самом деле Мараан не представляет опасности. Не думал, что главная опасность — это ты.

— Недальновидно неверно оценивать противников.

Эйдарис впервые в жизни не находил, что ответить, но тут тихо вставил Кэл:

— Потому что ты никогда не была нашим противником.

Кэл поднялся и, не спрашивая разрешения, вышел из комнаты. Эйдарис не стал его останавливать. С удивлением понял, что в нем самом больше не осталось места для горечи. Только бескрайняя плещущаяся печаль.

Он поднял голову и смотрел не на сестру, а на стены ее покоев, обитые деревянными панелями на имперский манер. Но покрытые тканями Мараана. Вместо привычного гобелена красовалось панно из цветной мозаики, тоже на южный манер.

— Это Мараан сделал тебя такой? — спросил Эйдарис.

— Возможно. Или я всегда такой была. Вы с Кэлом играли вместе, вас воспитывали похожим образом. Наверное, отец полагал, что один из вас может не выжить из-за проклятия. В итоге вы вместе выросли. Я… всегда была в стороне. Это меня выдали замуж и отослали, едва я достигла нужного возраста. А вы оставались здесь, на родине, всегда вдвоем.

— И за это нас стоит ненавидеть?

— Я никогда не испытывала к вам таких эмоций.

— Ты помогла халагардским воронам. Ты хотела убить меня. Смогла бы смотреть, как Кэл медленно умирает от проклятия?

Лисса вздрогнула и еще ниже опустила голову. Может, она и не хотела смерти братьев, но пошла бы на это. Ради собственных амбиций, ради возможностей.

Эйдарис этого не понимал. Для него сестра и брат всегда оставались теми, на кого он мог положиться, кому он безоговорочно доверял. Они связаны одной кровью, они — части живого сердца драконьего клана.

Может, проблема была в том, что Лисса правда всегда оставалась чуть в стороне. И от клана тоже, она не понимала этого слаженного действия, впитала южные амбиции, когда принц готов идти против принца ради мнимой власти. А не работать сообща, являясь частью дракона.

Оказалась, одна треть сердца клана прогнила.

Когда Эйдарис выходил из покоев Лиссы, ему казалось, что каждый шаг слишком тяжел. Так много усилий, чтобы просто поднять ногу и сделать движение. Чтобы совершить вдох и не забыть о выдохе. Он подумал, что его собственное сердце готова остановиться, потому что оказалось, ни в чем нет смысла.

Но там, где-то за дверью ждал Кэл, единственная оставшаяся часть, кроме него самого. Он не может подвести Кэла.

Как оказалось, брат был гораздо ближе, чем рассчитывал Эйдарис. Он и халагардский принц стояли у окна, чуть в стороне от покоев Лиссы. Когда Эйдарис приблизился, Астхар коротко, но вежливо поклонился.

— Я говорил с андором… ваше сиятельство, до меня дошли кое-какие слухи.

— Вот как? — вскинул брови Эйдарис.

— Не сложно сделать выводы после того, как явилась ваша стража для безопасности, а принцессу заперли в ее покоях. И… конечно, у меня есть шпионы. Как и у всех. Я не знаю точно, что произошло, но спешу заверить, что мои намерения прежние. Я всё еще хочу видеть вашу сестру своей женой.

— Даже не узнаете, в чем дело?

— Нет, — твердо ответил Астхар. — Мне нужно признание в Халагарде. Вам нужен союзник.

Эйдарис бросил короткий взгляд на Кэла. Тот пожал плечами, заявил, что император сам вправе решать такие вопросы, и оставил их вдвоем.

Разговор вышел долгим. Наедине в комнате с картой Эйдарис кратко рассказал о произошедшем. Астхар долго молчал, задумчиво гладил бороду, а потом заявил, что всё к лучшему.

— Если мой отец направлял воронов при помощи принцессы, я могу сказать ему, что он лишился рычага давления. Возможно, с этим убедить его прекратить войну. Я стану наследником, если приеду с принцессой и ее дочерью.

— И возьмете ее замуж?

— Да. Единственное условие… она не будет королевой. Она будет женой короля. А ее дочь — да, будет обладать всей полнотой власти. Ей понравится Халагард, — заверил Астхар. — Это лучшая ссылка.

— Но если я узнаю, что с ней обращаются неподобающе, никакая Завеса вам не поможет.

Кэл ждал Эйдариса в его покоях. Точнее, уже спал, прямо на императорской постели. В той же одежде свернулся поверх покрывал и одеял. Его руки и ноги чуть подрагивали, но Эйдарис ничуть не удивился очередному приступу. После такого-то дня. Эйдарис коснулся плеча брата, подождал, пока тот успокоится, а потом улегся рядом.

Обычно император спал чутко, но не в этот раз. Поэтому удивился, когда открыл глаза и начал сонно озираться.

— Извини, — сказал Кэл. — Никогда не умел будить.

Он уже оделся в свежую одежду, привел себя в порядок и теперь сидел на краешке постели Эйдариса. Лицо Кэла было бледным, он тяжело опирался о кровать от слабости после приступа, но выглядел решительным.

— Хотел сам тебе сказать. Я в Хаш-Таладан. На складе пожар, есть подозрение, что не случайный. Надо проверить.

— Серьезно? Воля императора поедет проверять какие-то склады?

— Это склады ашмера. Так что да, поеду, — Кэл вздохнул. — Мне надо чем-то заняться. Тут такой повод. Это правда требует проверки. А мне надо хоть ненадолго вырваться из замка.

— Лучше б с соколом на охоту пошел, — проворчал Эйдарис. — Хотя бы карету возьми, а не верхом. Ты же после приступа.

— Он был легким. И да, конечно, возьму карету! Может, удастся в ней вздремнуть.

— Дела…

— Ничего срочного. Спи еще.

Эйдарис не стал возражать. Вообще-то не в его привычках было спать слишком долго, но события предыдущего дня явно сильно повлияли. Он еще подумал, что, может, стоит поехать с Кэлом, но не был готов подниматься.

Эйдарис только проснулся, когда в его дверь оглушительно постучали. Явно что-то срочное. Он не успел переодеться, так что вздохнул, накинул вчерашний мундир и оправил его, прежде чем распахнуть дверь.

Стражник низко поклонился, потом выпрямился в стойку.

— Ваше сиятельство! Андорпохищен.

До Эйдариса не сразу дошел смысл слов. Воля императора похищен. Как Кэл может быть похищен?

— На них напали по пути к Хаш-Таладану. Замок тут же послал воинов, но отряд использовал сильную магию и успел скрыться. Зачарователи изучают место, говорят, на первый взгляд это магический след Мередара. Несколько воинов ранено, один убит. Они захватили андора и скрылись.

11

Дея немного времени провела при дворе Эльрионской империи, но успела понять, что местные ведут себя совершенно не так, как люди у нее на родине.

Природа Мередара всегда была суровой, но внутри утепленных жилищ люди открыто улыбались, выражали эмоции. Конечно, у дворян были свои ограничения, но никто не удивлялся, когда Дея смеялась с сестрой или обнимала мать. Наоборот, открытое выражение себя поощрялось, а прикосновения считались даром богов, которым нельзя пренебрегать.

Церемонии мередарцев всегда были пышными, сложными и длинными, но никогда выматывающими. Первый отёл священных яков, праздники памяти и огня, церемонии поклонения звездам и короткие ритуалы в честь светлых духов-дафоров. На каждый предполагались свои наряды, по-особому заплетенные косы и ленты в них. Но все обряды несли оттенок праздника, пульсирующей радости жизни.

Среди скал и суровых ветров они еще живы и могут получать удовольствие от каждого мига.

Эльры империи другие. Дея знала об этом, когда ехала, была готова. Ее не удивляла холодность и закрытость местных, потому что это была бесстрастность остро отточенного клинка, опасного и разящего. Равнодушие камней, которые знают, что даже если они разрушатся от непогоды, их дети будут стоять на этой земле.

Поэтому Дея удивилась, когда сдержанная Номи Вейр, ее компаньонка, руководившая служанками, не переставая вздыхала и сокрушалась, помогая госпоже одеться и причесаться.

— Какое скверное начало Долгой ночи! — причитала она, затягивая завязки на платье Деи. — Мередар нанес сильное оскорбление, похитив андора. Подумать только!

Дея всё-таки решилась сказать:

— Я ведь из Мередара… меня теперь тоже ненавидят?

— Кончено, нет! Как вы могли такое подумать? Вы тоже пострадали от Мередара.

— Но я родилась там. Выросла. Это моя родина.

— Глупости какие. Ваша земля не та, где вы родились, а та, которой вы принадлежите. Вы теперь эльрионка.

— Что же, мне забыть о родине?

Дея сидела перед зеркалом. Закончив с платьем, Номи перешла к ее волосам. Она неодобрительно посмотрела в отражении на госпожу, как будто та говорила несусветную чушь. Потом торопливо опустила глаза, вспомнив, что Номи сильно ниже по статусу. Порой это раздражало Дею, но она уже видела, что в империи очень строго придерживаются иерархии. Даже Кэл вместе с Эйдарисом при посторонних вел себя не как брат, а как Воля.

— Не нужно ничего забывать, — сказала Номи. — Сила империи в Клане, а Клан — это люди. Они разные и каждый привносит что-то свое. В этом и есть суть.

Раньше Дея хотела узнать больше о Клане, но теперь ей некому было сообщать добытые сведения. Отец мертв, а брат не просто объявил войну, но еще и выкрал андора, Волю императора.

Дее и самой было интересно.

— Я думала, Клан — это и есть сила, — сказала Дея.

— Империя покоряет, а Клан объединяет. Иначе империя никогда бы не выстояла. Стать частью клана может любой. Мы все — части чего-то большего, целого. Чешуйки дракона.

Номи Вейр явно считала теперь Дею одной из них, если так рассказывала о том, о чем раньше даже не заикалась. Дея могла это понять. Дома она была частью семьи, но не столько частью народа, сколько тем, кто правит этим народом. Стоит выше. Ближе к звездам.

Клан же давал ощущение единства. Император не был выше. Просто он голова Дракона, ведь без головы всё тело ничего не стоит.

Главное, люди именно так и воспринимали империю и императора. Не как того, кто покорил их, а как того, кто ведет вперед.

— Позвольте спросить, — Номи смутилась. — Вы пойдете к его сиятельству?

— Да. Если он меня примет.

— Удачи вам. Мы все волнуемся за Великого Дракона и его род.

Номи замолчала, видимо, решив, что и так сболтнула лишнего. Дея же искренне удивлялась, как имперская дисциплина, четкое подчинение сочетаются с этой клановой мягкостью, искренним беспокойством.

Эльры с одним выражением лица ходили на охоту, на бал и на молебен кровавым богам. Но сейчас даже Дея ощущала волнение во дворце: Мередар нанес оскорбление, которое не собирались прощать. Как с удивлением поняла Дея, Кэла тоже любили. Если бы он погиб, наверняка скорбели, искренне сожалели и устроили бы пышные похороны. Но на следующий день спокойно приняли бы нового андора — потому что дракон всегда живет, какой бы части тела не лишился.

Только Кэл был не просто Волей императора, но еще и принцем. Такое Мередару простить не могли.

Шагая по дворцовым коридорам, Дея гадала, примет ли ее Эйдарис. Она не видела его с того момента, как Эли Рин пришла в императорские покои. И за прошедшие пару дней много чего случилось.

То есть мельком Дея, конечно, видела. Суровый собранный Эйдарис скупо отдавал приказы и распоряжения. Он чеканил шаг, не отвлекался на мелочи и сосредоточился на задаче. Дея не знала, что именно и как он выясняет, но официальных заявлений пока не было, и весь дворец их ждал.

Как поняла Дея, никто не сомневался, что в Мередар отправят войска. О, какая неожиданность будет для братца! Дэнар точно уверен, что на такие меры империя не пойдет.

Посол Халагарда уехал в тот же день, в который исчез Кэл. Через окно Женской гостиной Дея вместе с другими дворянками наблюдала за его отъездом со свитой. Говорили, что он направился прямиком в Халагард, чтобы о чем-то договариваться или нести весть. Принцесса Лисса вроде как отправилась с ним, но никто не знал подробностей.

Дея приготовилась смиренно ждать под дверью императорских покоев, но стражник сразу ее пропустил:

— Его сиятельство распорядился.

Конечно, Дея просила о визите, Эйдарис знал, что она придет, и всё равно она была готова к тому, что он откажет в аудиенции. У него хватает дел.

Первая комната, где обычно проходили личные встречи, оказалась пуста. Дея огляделась. Двери во внутреннюю были приоткрыты, но принцесса не была уверена, можно ли ей вот так заходить в спальню императора. В конце концов, она решила, что хуже не будет — то есть наверняка будет, но после, когда она расскажет то, за чем пришла. Всё равно, где она при этом будет стоять.

В отличие от четких шагов эльров, походка мередарцев всегда мягкая, скользящая. На кожаных подошвах их сапожек нет металлических вставок, которые любят в империи. Поэтому Дея вошла во внутренние покои куда тише, чем намеревалась.

Эйдарис сидел за столом. Огромным, cтранной неправильной формы и как будто из старого просоленного дерева. Большую часть поверхности занимали бумаги — похоже, это не только спальня, но и своеобразный личный кабинет. Дея заметила огромную кровать, аккуратно застеленную, и рядом с ней диван, на котором лежало покрывало, как будто кто-то мог там спать. На низеньком столике стоял поднос с обедом, но к нему явно не притрагивались.

Эйдарис вряд ли слышал, как вошла Дея, потому что даже не обернулся. Он не изучал бумаги, кажется, просто сидел, сгорбившись и уронив голову на руки. Вся поза даже со спины разительно отличалась от холодного непоколебимого императора, которого Дея видела с министрами и вельможами.

— Ваше сиятельство, — Дея присела в глубоком вежливом поклоне, заявляя о своем присутствии. — Стража меня пропустила.

Эйдарис вздрогнул и расправил плечи. Когда он поднялся и обернулся, то снова был спокойным императором, хотя Дея видела, что он не так уж невозмутим. Она могла легко поверить, что он не спал эти дни.

— Я рад, что ты пришла. Хотел послать за тобой. Может, ты сможешь рассказать что-то полезное о Мередаре.

Дею кольнуло неожиданное разочарование: почему-то стало горько, что Эйдарису она нужна только по делу. Хотя с чего бы ему еще ею интересоваться? Дея кивнула, и тут ее взгляд упал на поднос.

— Может, пообедаем и поговорим?

Рассеянным взглядом Эйдарис скользнул по подносу, кивнул и предложил присесть. Сам он есть не спешил, только взял в руки кусок хлеба, который явно собирался только вертеть.

— Если не будешь есть, вряд ли у тебя будут силы общаться с Мередаром, — заметила Дея. — А Кэл при возвращении тебе голову оторвет.

Эйдарис посмотрел на нее с таким удивлением, что Дея быстро поняла, в таком тоне тут вряд ли кто осмеливается общаться с императором. Но ей было плевать, она говорила правду. Хотя скользнуло сомнение, что сейчас Эйдарис выставит ее вон. К удивлению Деи, император улыбнулся и потянулся к изящной супнице. Но в следующий миг помрачнел, снова стал собранным и строгим:

— Мередар прислал Вестника с требованиями. Твой брат Дэнар заявляет, что хочет независимости от империи. Я должен отказаться от любых притязаний на Мередар, тогда он вернет Кэла.

Есть Дея не хотела, но ради приличия подвинула к себе тарелку с каким-то местным салатом и сделала вид, будто ест.

Эйдарис снова улыбнулся, но на этот раз это была улыбка хищника. Что-то от ястреба, который увидел добычу с небес и теперь готовится упасть на нее в смертельном объятии.

— Он считает, император что-то «должен»! Придется напомнить ему, что он зашел слишком далеко.

— Дэнар никогда не понимал границ.

— Значит, я напомню. Это будет болезненно.

Когда император-дракон обещает боль, это не звучит простой угрозой. Дея уставилась в тарелку, понимая, что ей жаль брата — и в то же время злясь на себя за эти чувства. Дэнар занял трон, оставил ее на произвол судьбы. Скорее всего… скорее всего, убил отца.

Снова втравил Мередар в войну. Или он правда думал, император выполнит его требования? Тогда он ничего не знает о драконах.

— Я должна признаться, — выдохнула Дея. — Не могу молчать. Я… я писала Дэнару зашифрованные послания. Это я рассказала о том, что вы с братом не соперники. Что вы близки, и он много значит тебя. Дэнар наверняка решил, что поэтому сможет выдвинуть требования.

Ну вот, она наконец-то сказала и невольно выдохнула от облегчения. Эти мысли терзали Дею, особенно с момента похищения Кэла.

— Я не хотела навредить твоему брату, — тихо сказала Дея, не поднимая головы. — И уж точно не хотела причинить боль тебе. Но тогда еще думала, что нужна своей семье.

Эйдарис молчал. Так подозрительно долго, что Дея успела решить, ей светит темница, а вовсе не арест в собственных покоях. Но потом внезапно услышала, как ложка стукнула о край миски, и подняла глаза.

Ее вовсе не буравил суровый взгляд императора, который обдумывал наказание. Никакой ярости. Эйдарис спокойно ел суп и пожал плечами, когда Дея на него посмотрела.

— Может быть, письмо и стало последней каплей, которая убедила Дэнара. Но поверь, у него есть шпионы и помимо тебя. Ни я, ни Кэл никогда не скрывали, что близки, а все, кто хоть что-то знает о Клане, понимают, что мы никогда не были соперниками. Ему доложили и без тебя.

Дее подобные мысли в голову не приходили. Она считала, что не просто так отправляется в империю, что может стать ценным шпионом… но вряд ли Дэнар так ее воспринимал. Она не выяснила ничего такого, чего он еще не знал. Подтвердила его сведенья — да. Но не более того.

— Ни Дэнар, ни ты не знаете другой тайны, — сказал Эйдарис. — Той, что и я, и Кэл оберегали куда тщательнее. Из-за нее мне и нужно спешить. Кэл не может оставаться в плену. Каждый новый день… каждый день увеличивает опасность. Я возьму только часть войска, на случай, если Астхар не сумеет удержать Халагард, и пойду за братом. Подозреваю, к Мередару. Я жду только, когда Клан выяснит, где именно держат Кэла.

— И сколько потом нужно времени?

— Следующим же утром мы начнем поход.

Дея удивленно моргнула. В Мередаре на сбор войск требовались недели… может, именно поэтому империя покорила большую часть мира. Ее солдаты и армия были лучшими.

И всё равно Дея не ожидала такой скорости.

— Ты поедешь со мной, — сказал Эйдарис. — Ты знаешь Мередар и сможешь помочь. Если хочешь.

Дея не сразу поняла смысл последней фразы, но почувствовала внимательный взгляд Эйдариса. Только тогда она осознала, что именно он предлагает.

Она могла отказаться. Остаться во дворце, ждать, чем закончится эта война. Быть благородной пленницей, ничуть не свободнее запертой Лиссы.

Или могла помочь. Вместо затяжной, изнуряющей стороны войны, способствовать быстрому решению и миру со своей родиной. Выступить на стороне империи, Клана и Эйдариса.

Дея вспомнила, как Номи Вейр сказала, что империя не пытается перемолоть всех в подобие себя, но ведет под общим флагом.

Дочь Страны полночного солнца, принцесса Мередара, плоть от плоти небесных скитальцев… над которой реет кровавое драконье знамя.

Дея кивнула Эйдарису.

Каждый член Драконьего клана — чешуйка огромного тела.

Каждый шепот, что несется от чешуйки к чешуйке — это кровь, что бежит по телу дракона. Что питает его и вмиг доносит жизнь от кончика хвоста до головы.

Император собирал войска, темные мундиры и отточенные клинки, которые будут разить без промаха. Великий Дракон бросил Клич: нужно узнать, где держат Волю императора, крылья дракона.

Шепоты и информация зазмеились по огромному телу империи. От промозглых постоялых дворов к натопленным дворянским спальням, от овчарен с отарами до сараев с парой коров, от грязных подворотен Хаш-Таладана к сияющим кварталам знати Аш-Тарака.

Они все были повязаны Кланом.

— Его увезли к Мередару, — Эйдарис лично сообщил Дее. — Завтра мы выходим.

Дея не очень представляла, как двигается армия. К ее удивлению, никаких пафосных выходов из замка не было. Просто двор полнился солдатами, а рядом с Эйдарисом стояла крепкая лошадка для Деи.

— Или предпочтешь повозку? — насмешливо приподнял бровь Эйдарис.

Конечно, Дея знала, что ей подготовят лошадь. И, конечно, не собиралась отказываться. Она вскочила в седло и вскинула голову. На миг ей показалось, как будто это обычная вылазка. Почти что прогулка вместе с императором, которые они иногда совершали близ дворца.

— Где же твоя армия? — усмехнулась Дея.

— Увидишь.

Император поднял руку, затянутую в перчатку и знаком отдал короткий приказ. Они выступили.

Армию Дея увидела в следующие дни. Сначала к ним присоединилась черная река из Хаш-Таладана. Оказалось, ядро армии располагалось именно там. А потом, по мере продвижения, к ним постоянно присоединялись отряды. Спустя неделю, когда в очередной раз устроились вечером лагерем, Дея поняла, что не может охватить взглядом всех этих людей, затянутых в черную военную форму империи.

— Неужели ты планируешь отправить их всех в мередарские горы? — спросила Дея в первый же день.

— Конечно, нет. Ты лучше меня знаешь, что большей части не пройти через перевалы. Но солдаты нужны для устрашения. Твой брат должен видеть, чему бросил вызов. И все, кто забыл, чего стоит империя.

Эйдарис в тот момент пожал плечами:

— К тому же, здесь не так много солдат.

Дея не была уверена, что хочет знать, что же тогда «много». Но именно здесь даже лучше, чем в массивном императорском дворце осознала, что такое Эльрион. Что такое дракон и его чешуйки.

Дея не считала дни пути, но их было много. Сначала она скакала, высоко подняв голову, гордая принцесса, но быстро поняла, что наездница она хорошая, когда речь идет о небольших расстояниях. Теперь же она просто пыталась удержаться в седле, а слезая, не стонать.

Оставалось удивляться, как Эйдарис мог оставаться собранным и вечерами еще что-то обсуждать в палатке с министрами или отдавать распоряжения.

Тело Деи болело, она прочувствовала каждую мышцу. Поэтому с радостью пользовалась привилегиями принцессы: в ее шатре, который ставили рядом с императорским, первым делом подогревали воду, и Дея расслабляла тело.

Вот и теперь она приняла ванную с ароматной солью, позволила переплести волосы и снова оделась в удобное имперское платье из темной ткани. Мередарские наряды не подходили для такого подхода, поэтому Дея оставила только расшитый звездами пояс как дань своему истинному происхождению.

В ее косы теперь вплетали металлические кольца, а на руках она носила перчатки из тонкой кожи. Она и сейчас их надела, выходя из своего шатра. Прищурилась, рассматривая мельтешащих солдат.

Их костры начинались чуть в стороне от командирских шатров, но не слишком далеко. Иногда вечерами Дея слышала их песни, а по утрам просыпалась от запаха дыма, легко проникавшего сквозь парусину. К ее собственному удивлению, всё это ничуть не раздражало. Наоборот, наполняло энергией.

Сегодня было чуточку иначе. Остановившись, она посмотрела на мутные громады Шаорских гор, внезапно осознавая, насколько они близки к Мередару. Дея знала, что Эйдарис не хочет воевать с ее народом, только напомнить, что они принадлежат империи — и забрать брата. И всё равно Дея чувствовала себя неуютно, ведь она пришла к родной земле с имперской армией.

Что ж, она приложит все силы, чтобы не допустить настоящей войны. Только не из-за глупости брата!

Над лагерем раздался звонкий голос рожка, возвещавшего о том, что все солдаты расположились, и настало время ужина. Поправив перчатки, Дея направилась к шатру императора.

Есть легенда, будто драконы когда-то существовали, а теперь спят в глубоких пещерах Шаорских гор. Они проснутся однажды, когда их позовет звук рожка, вырезанного из кости и освященного звездами.

Интересно, из чего рожки в имперской армии? И можно ли считать присутствие Деи освящением звездами? Она внезапно подумала, что дракон возродился вовсе не так, как обещали легенды. Он обрел тело Клана, а теперь его голова явилась, чтобы вернуть крылья.

Из шатра Эйдариса вышла девушка, в которой Дея узнала одну из Пламенеющих танцовщиц. Хотя сейчас она была скрыта черным плащом, Дея уже видела ее, и Эйдарис скупо объяснил, что да, армию сопровождают танцовщицы.

«Они тебя еще удивят», сказал он.

Дея с неприязнью подумала, что делала девушка в шатре Эйдариса? Вроде бы они очень далеки от наложниц… но и на министра явно не похожа.

Сжав губы, Дея укорила себя за то, что это ее вообще волнует, и вошла внутрь. Стража давно без вопросов ее пускала.

Эйдарис сидел за столом, перед ним стояла миска, в которой курилась какая-то травка, ее дым поднимался, император глубоко вдыхал.

— Говорят, этот дым успокаивает и способствует ясности мысли, — сказал он.

— Помогает?

— Нет.

Днем Эйдарис выглядел как спокойный невозмутимый император, но вечером наедине он становился всё более нервным. Да и черты его лица заострились, под глазами стали видны темные тени. Дея подозревала, что если император и спит, то мало. Она взяла за привычку завтракать и ужинать вместе с ним: ей была приятна его компания, и так он хотя бы что-то ел.

Сейчас на столе уже был накрыт ужин, но Эйдарис не торопился к нему приступать. Оставив тлеющую траву, он откинулся на спинку стула.

— Клан доложил, что Кэл недалеко, на местной заставе.

— Дорожный дворец, — поправила Дея. — Это называется дорожным дворцом. Видимо, Дэнар не хотел уводить твоего брата дальше через перевал в глубь Мередара.

Значит, всё-таки хочет обменять. Наверняка и сам он здесь, готовится к переговорам. Еще верит в них.

Эйдарис устало прикрыл глаза:

— Расскажи об этом дорожном дворце. Я должен знать больше, прежде чем отправить людей. Они вызволят Кэла, и когда ему ничто не будет угрожать, пойдем мы.

— Танцовщица одобрила твою стратегию?

Дея тут же прикусила язык, понимая, что сболтнула лишнего. Уж конечно, император не обязан перед ней отчитываться! Что он делает — это его личное дело, даже с танцовщицей. Тем более с ней. И будет прав, если выставит Дею вон после таких заявлений.

Эйдарис открыл глаза и посмотрел на нее с удивлением:

— Это Кихари. Они… близки с Кэлом. И она поможет нам. Пламенеющие танцовщицы — мощное оружие империи. Дыхание дракона.

— Извини, — смутилась Дея. — Это не мое дело.

Он потер виски:

— Расскажи мне о дворце. Я должен предусмотреть всё. Потом поужинай, но у себя. Я слишком устал. И нужно еще о многом подумать.

— Тебе нужно отдохнуть! — решительно заявила Дея. Она видела, насколько измученным кажется Эйдарис. Он глянул с удивлением. — Как ты собираешься всё предусматривать, если не будешь соображать от беспокойства?

— Я просто боюсь не успеть…

Дея этого не понимала. Дэнар точно не причинит Кэлу вреда, ему это просто не нужно. Наоборот! С Кэлом будут обращаться как с благородным пленником. Так к чему так спешить и доводить себя? Дея чувствовала, что есть что-то еще, о чем Эйдарис не рассказывает.

Сейчас он серьезно на нее посмотрел, как будто взвешивал возможности. Может, ему просто хотелось с кем-то поделиться

— Кэл может умереть, если я вовремя не окажусь рядом.

— Что? — не поняла Дея.

— Проклятие. Давно наложенное на наш род. В моем поколении оно ударило по Кэлу. Мое присутствие снимает приступы, но без меня они быстро его убьют, когда наступят. Поэтому я тороплюсь. Боюсь не успеть. Я не могу потерять Кэла.

Дея смотрела на него с удивлением. Она и не подозревала!.. Хотя о проклятиях, конечно, слышала, но это было темной, злой магией. Особенно такое, бившее по целому роду. В Мередаре за подобное не просто казнили бы, но живьем сняли кожу, привязали к яку и протащили перед собственным родом.

Лицо Эйдариса снова стало каменным — может, он уже жалел, что рассказал. Он поднялся, тяжело смотря на Дею, явно хотел сказать очевидное, вроде того, что об этом нельзя рассказывать. Или просто желал выгнать как можно скорее.

Дее было жаль. Кэла с проклятием, Эйдариса, который боялся потерять брата. Ее захлестывали эмоции, а их в Мередаре выражали четко и прикосновениями. Поэтому, даже не успев толком задуматься, Дея подошла к Эйдарису и крепко его обняла.

— Мне так жаль! — искренне сказала она. — Но мы успеем.

Он словно одеревенел, замер, и Дея на миг испугалась, что он оттолкнет ее, холодно прикажет уйти, а она так этого не хотела! Вместо этого Эйдарис неловко обнял ее в ответ. Он был твердым, крепким, но его ладони коснулись ее спины очень нежно.

— Спасибо, Дея.

— Ты хочешь, чтобы я ушла?

— Я хочу, чтобы ты осталась.

— Это приказ императора?

— Мое пожелание принцессе Страны полночного солнца.

Она отстранилась и увидела на губах Эйдариса тонкую улыбку.

Она не была уверена, что всё это значит, но и не задумывалась. Когда-то она строила планы, потом просто пыталась выжить. Теперь же у нее был миг здесь и сейчас и неопределенное будущее, которое внезапно оказалось связано с империей.

Отправляясь из Мередара в Эльрион, Дея и подумать не могла, как всё обернется.

12

Фер Рин хотел загладить вину.

Он считал, что заслужил каждый удар кнутом, который получил в подземельях дворца. Он заслужил намного больше. К его удивлению, после физического наказания его вернули в комнаты Клинков. Император не говорил с ним лично, и это тоже было частью наказания. Но Фер всё еще оставался Клинком и последовал за армией.

Он хотел загладить вину. Быть полезным империи.

— Выполняй приказы, — коротко сказала Эли. — Помни о своей цели.

Его целью был Клан. Он отдал глаза взамен на магию и поклялся служить Клану. Чуть было не предал эту клятву — пусть он даже не думал о том, чтобы идти напрямую против императора, но то, что он хотел сделать, Фер Рин воспринимал предательством.

Он бы убил посла, как попросила Лисса. Сделал бы это ради нее. Но не был уверен, что этим ударом не убил бы самого себя. Потому что как потом жить, зная, что ты предал свой долг? Отступил от него?

Зато мысли о принцессе сразу будто отрезало, кнут отрезвил и теперь Фер Рин думал только о предстоящем деле и о том, что должен стать идеальным когтем дракона.

На рассвете жрецы Аншайи устроили ритуальное гадание. Под монотонную песню они взрезали горло ритуальной овце, которую привезли из ближайшего храма. Фер Рин стоял в первых рядах, чувствовал запах крови и короткую предсмертную агонию животного. Рассмотрев кишки, жрец возвестил, что сегодня удачный день, который сулит победу.

— Во имя предков, Аншайя благословляет дракона.

На земле шаги императора не были так слышны, как в залах дворца. И всё равно Фер Рин знал, что к нему подходит именно Эйдарис. От него исходила уверенность и ощущение власти, то самое, которое на самом деле нельзя воспитать или передать по наследству, оно может только… быть.

Фер Рин склонился перед императором, как и его сестра рядом.

— Отправляйтесь, — коротко приказал Эйдарис.

— Да, Великий дракон, — одновременно ответили Клинки.

Когда они выпрямились, Эйдарис еще не ушел, и Фер чувствовал, что тот смотрит на него.

— Маги проверили тебя и больше не чувствуют сомнений в твоей магии. Но если ты подведешь меня, Фер, или с моим братом что-то случится, я лично намотаю твои кишки на кулак и протащу на них через весь Мередар.

В его голосе слышалось рычание дракона, и Фер не сомневался, что это не простая угроза. Он коротко склонил голову, мысленно вознося молитву всем известным ему богам и предкам, чтобы не подвести. Никогда больше.

Когда-то Эйдарис был его другом. Теперь — императором. Фер оплошал перед ним. Перед кланом.

Император отошел, и Фер ощутил, что рядом с ним, на шаг позади, мередарская принцесса. Она ощущалась как прохладная свежая вода — или остужающий холод звезд. Ее присутствие так близко к императору удивляло… и в то же время Фер ощущал между ними связь. Что-то неуловимое, что легко могли распознать Клинки с их восприятием.

— Она оставалась в его шатре этой ночью, — сказала тихо Эли. — Поэтому он наконец-то выспался.

Ничего откровенного между ними не было, такую энергию Фер точно ощутил бы. Он хорошо представлял принцессу, ее спокойствие наверняка умиротворяло. И он прекрасно понимал, почему об этом говорит Эли: не ради сплетен, а потому что Клинки должны понимать такие вещи раньше самого императора. Чтобы в случае чего защитить тех, кто ему дорог.

Но сегодня им нужно помочь андору.

Если гадание проводилось открыто, за спиной Фер ощущал нетерпеливые ищущие взгляды солдат, то их отправка проходила в тайне. Когда солнце поднялось на высоту пары копий, Фер ощущал это, Клинки тенями покинули лагерь и отправились к путевому дворцу мередарского принца.

Их собственную магию, что текла по венам, усиливал ашмер. Им были пропитаны их кожаные одеяния и короткие ножи — большего оружия не требовалось. Он запутался даже в выбеленных волосах, пульсировал в краске линий на щеках и руках. Порошок из магического минерала, который мог удерживать чары, иначе те не смогли бы закрепиться, или тела попросту не выдержали бы.

Последние заклинания зачарователи выплетали перед уходом Клинков. Монотонные песни, от которых покалывали кончики пальцев, во тьме, которая искрила магией.

Последние мгновения в лагере они провели вдвоем. Фер завязал повязку на глазах Эли, ощущая, как чуть подрагивают его руки. Она спокойно затянула его, сказав напоследок:

— Для этого мы переродились, Фер. Ты и я. Мы больше не аристократы, которые думают о противоположном поле. Мы стали чем-то большим. Частью дракона и Клана. Когтями, которые должны разить без промаха. На благо всей империи.

Фер ощущал это. Теперь, когда в груди не теснились остатки чувств к женщине, которая побуждала его предать. Почти с восторгом Фер воспринимал то, что они должны сделать, но унял это ощущение: нужна ясная голова.

Они двинулись быстрее людей, ведомые чуткой магией. Скрываясь среди камней и находя незаметные выступы для рук и ног, укрытия в скалах. Хотя сейчас человеческому глазу было неимоверно сложно их заметить: напитанные чарами Клинки императора сливались с воздухом, оставались размытыми силуэтами на границе видимости.

Мередарскому принцу стоило уйти глубже в свои владения. Здесь же была граница. И имперская земля еще помогала детям Клана.

Фер Рин не видел путевого дворца, но ему и не нужно. Он ощущал холодный камень, чувствовал людей в нем. Лучше, куда лучше, чем мог бы зрением. Вместе с Эли они составляли отличную пару: общая кровь делала их ближе, чем когда бы то ни было могли быть любовники, они понимали друг друга, будто были единым существом.

Всегда считалось, что из кровных родственников выходят лучшие Клинки.

Они без труда нашли брешь и проникли внутрь — через неприметную дверь для слуг, через коридоры, по которым они скользили размытыми силуэтами. На их пути встречались люди, но они не успевали даже понять, что происходит, когда по их горлам проходились острые лезвия. Эли шептала слова, пряча тела. Фер разворачивал дремавшую на его теле магию, чтобы скрывать следы крови.

Им не нужны следы раньше времени.

В голове Фера бились слова, начинающие клановые ритуалы. Слова, с которых когда-то началась церемония, сделавшая его Клинком. Сейчас вместе с этими словами в его теле пульсировала магия.

Клан — это сила. Клан — это воля. Клан — это кости мира и правила, по которым текут реки.

Фер и Эли были когтями, утверждавшими эту силу.

Смертоносными и убийственными они прошли через весь путевой дворец, добравшись до комнаты, где держали Кэла. Они не могли почувствовать его со стороны, но, когда приблизились — о да. Во многом из-за того, что он тоже проходил свои ритуалы, принимая титул Воли императора, и они настраивали в том числе на Клинков. Отчасти из-за того, что в нем текла та же кровь, что в императоре, и Клинки могли чуять ее, будто псы, взявшие след.

Из кровных родственников выходили не только лучшие Клинки, но и лучшие пары головы и крыльев дракона.

Фер следил за окружающим пространством, распускал во все стороны лепестки восприятия, пока Эли осматривала Волю императора.

— Его чем-то опоили, — коротко сказала она. — Еле держится на ногах.

— Выведи его отсюда и подай сигнал.

— Да. По плану.

Они говорили больше для Кэла, и он что-то пробормотал. Сами Клинки могли понимать друг друга без слов. Энергия Кэла ощущалась сумбурной, спутанной, ее как будто разъедало что-то изнутри, но он был жив, и это главное.

Эли повела его тем же путем, которым они пришли, и Фер прикрывал их. Когда они добрались до выхода, Фер снял амулет, пропитанный ашмером и чарами, повесил его на шею Кэлу. Это поможет оставаться незамеченным рядом с Эли, передаст часть той магии, что сосредоточена в одежде самого Фера.

Эли уже спускала сгусток магии, который в тот же миг должен был показать в лагере условный сигнал: армия может наступать.

Эли и Кэл скрылись среди камней, часовых с этой стороны Клинки сняли еще когда шли.

Теперь Фер Рин стал куда заметнее, поэтому начал двигаться осторожнее. Его часть дела еще не закончена: он должен задержать до прихода императора мередарского владыку. Чтобы тому не пришло в голову сбежать от гнева дракона.

— Я пойду с тобой!

Эйдарис даже не посмотрел в ее сторону, цепляя к поясу ножны и кинжал.

— Нет.

Дея упрямо сжала губы. Она заплела косы плотно вокруг головы, чтобы волосы не мешали, только сзади они змеились по спине. И не намерена отсиживаться в лагере, когда речь шла о ее стране.

— Ты не можешь мне приказывать, — заявила она.

— Теперь ты часть империи.

— Я тебе клятву не приносила.

Эйдарис наконец-то обернулся, опасно сузив глаза. Сейчас он не казался таким разбитым, как накануне вечером, сейчас он не казался… человеком. Грозное острие опасной империи.

Только Дея была права. Она не приносила клятву верности империи и всё еще оставалась принцессой Мередара. Здесь, на границе, Эйдарис не мог ей приказывать.

— Хочешь посмотреть, как я казню твоего брата?

Дея дрогнула. Она понимала, что Дэнара вряд ли ждет просто выговор, а если он действительно захватил власть, убив отца… и всё-таки ей не хотелось думать о его смерти.

— Я не буду отсиживаться, — решительно заявила Дея.

К ее удивлению, Эйдарис не стал больше возражать. Просто кивнул и широкими шагами вышел из шатра. Дея едва за ним поспевала. И так легко вскочить в седло у нее тоже не получилось.

Дэнар взял с собой воинов, но явно не рассчитывал, что империя и вправду решит атаковать. Не учел, что у Клана есть способы обезопасить Кэла — сейчас Клинки уже доставляли его в лагерь. Эйдарис еще не видел брата, не знал, как он, но сейчас шел как воплощение карающей империи.

Дея крепче сжала поводья лошади. Она знала, что ей предстояло увидеть, и всё равно содрогалась.

Перед путевым дворцом повсюду лежали тела, в основном мередарцев. Они пытались защититься, но воины империи смяли их. Коротко, одними губами, Дея благословила души этих звездных скитальцев. Они не виноваты, что выполняли приказ. Пусть же упокоятся среди пограничных камней, а их души устремятся к звездам.

Эйдарис был кровью и сталью, алый плащ с вышитыми драконом развевался за его спиной. Дея могла только оплакивать мертвых и своего непутевого брата, который еще жив, но ненадолго.

От вида путевого дворца невольно сжималось сердце. Такие привычные светлые стены, узкая вереница окон и плоские крыши, отличавшиеся от имперских зданий. Во дворе было слышно блеянье яка, видимо, где-то у конюшен осталось священное животное. Внутренний двор тоже был залит кровью, но Эйдарис как будто не обращал на нее внимания. Он соскочил с коня, не смотря, куда именно, и решительно пошел вперед.

Обычно за его спиной шагали Клинки или Кэл, но сегодня Дея с удивлением узнала в закутанной в плащ фигурке ту самую Пламенеющую танцовщицу. Не очень понятно, что именно она тут делала, но Дея решительно последовала за ними.

Эйдарис шагал, будто воплощенный дракон, и алый плащ кровавыми крыльями хлопал у него за спиной. Решительный, не знающий сомнений, каким и привыкли видеть императора Эльриона. Если бы Дея не видела его и другим, то сейчас бы действительно испугалась. Такой человек может походя уничтожить и даже не заметить этого.

Наверное, другой и не смог бы править империей. Продолжать воплощать путь деда.

Следом за ними шагали воины. Те же, кто попадался на пути, преклоняли колено.

Дея знала, что увидит, и всё равно вздрогнула и сцепила руки. Дэнар стоял на коленях посреди зала. Вокруг лежали тела, видимо, его охраны или ближайшего окружения. Руки Дэнара не были связаны, но и оружия у в них не осталось. Он весь был испачкан кровью, кажется, чужой.

За его спиной стоял Фер Рин, будто бы небрежно держа в руках длинный имперский нож. Дея не сомневалась, Клинок давно ждал императора, не давая Дэнару двинуться. Но сломленным брат не выглядел. Он поднял голову, с ненавистью впиваясь взглядом в Эйдариса. Потом заметил Дею и криво усмехнулся:

— Что, сестренка, продалась империи? Или отдалась ей?

Это был всё тот же Дэнар, которого она знала с детства, и в то же время совершенно иной. Того она всегда воспринимала как старшего брата, этот же был тем, кто захватил власть, втянув Мередар в новую бессмысленную войну.

Тот, кто наградил ее темным благословением злых духов, чтобы подставить в империи.

Поэтому Дея ничего не ответила. Она только придвинулась ближе к Эйдарису, который стоял непоколебимой силой.

— Ты осмелился бросить вызов дракону. Ты сгоришь в его пламени.

— Как бы не так! — выплюнул слова Дэнар.

А вместе с ними сорвалась и цепь, сдерживающая силу. Дея ощутила ее, почувствовала темных дафоров, которых укротил брат. Сколько жертв он принес на перекрестках, чтобы получить эту силу? Сколько невинных душ загубил? В короткий миг понимания Дея не сомневалась, что одной из них был их отец. Не просто мертвый, но умерший во имя темных ритуалов.

Дэнар копил эту силу, наверняка не использовал, когда явился Клинок — потому что знал, что придет сам император. Приберег смертоносные проклятия для него.

Фер Рин дернулся, но он не мог ничего сделать. Дея тоже растерялась. Пламенеющая танцовщица стояла в стороне, не приближаясь.

Эйдарис даже не двинулся. Но впервые за долгое время Дея ощутила его собственную магию, ту, что передавалась из поколения в поколение. Их сила дремала внутри их вен, но это не значило, что Эйдарис не умел ею пользоваться.

Он не шевельнулся, но его сила вспухла вокруг его фигуры, с ясно слышимым шипением поглотила всю темную магию, каждые вылепленные Дэнаром чары. Тлеющими искрами они опали вокруг императора.

Один короткий удар в челюсть, и Дэнар повалился на пол. Эйдарис стоял над ним, но убивать не торопился. Вместо этого он коротко приказал связать бесчувственного Дэнара. Повернулся к Дее:

— Как думаешь, твоя сестра справится с ролью королевы Мерадара?

Дея впервые задумалась, что вообще-то да, после Дэнара титул должен перейти к ней. А что тогда будет с Деей? Она сможет вернуться домой?

Захочет ли?

Эйдарис протянул ей руку, ту самую, которой только что ударил Дэнара, и Дея вложила в нее свою ладонь. Повернувшись к Пламенеющей танцовщице, Эйдарис коротко сказал:

— Сожги здесь всё.

Он имел в виду именно то, что сказал. Потому что та подняла руку, и в ней оказалась цепочка с маленьким уже подожженным шариком. Дар бога Карамаха, как говорили. Творение имперских алхимиков. Эйдарис не желал уничтожать Мередар, но хотел показать, что бывает с теми, кто идет против империи.

Его рука уверенно держала ладонь Деи, когда они выходили. И под синим небом Мередара, пока путевой дворец начинал заниматься за их спинами, Эйдарис сказал:

— Я не хочу вредить Мередару, и надеюсь, твоя сестра подтвердит все договоренности.

— Наверняка, — кивнула Дея. — Она умная женщина.

— Ты станешь мостом между нашими государствами.

— Так ты говоришь, что хочешь отправить меня в Мередар?

— Нет, — Эйдарис позволил себе немного мягкости в голосе. — Наоборот. Но ты права, я не могу тебе приказывать. Могу только спросить твоего желания. Станешь ли ты моей?

Дея растерялась. Император имел право приказывать и требовать, но сейчас спрашивал. Он знал, чего хотел, дракон уверен в том, что делает, иначе империя и клан развалятся, всё рухнет. Сейчас Эйдарис тоже знал, чего хочет.

Он притянул Дею к себе, провел пальцами по ее щеке, удивительно нежно. Дее показалось, в его глазах отражаются не только пламя и кровь, но и звезды.

— Я не хочу тебя отпускать, Дея. Ты дорога мне. Вместе мы сможем построить что-то прекрасное.

Он не требовал от нее ответа сейчас, просто наклонился и поцеловал. Не как дракон, который наметил жертву, а как мужчина, который не боится признать женщине, что она для него значит.

Эпилог

Больше любых признаний Дею убедили следующие недели.

Она была принцессой, а потому понимала, что после завоеваний и поцелуев не бывает сразу хорошо и радостно. Есть последствия, есть новые выборы и проблемы, которые неизбежно возникают.

Как ни странно, их не было с сестрой, ставшей новой королевой Мередара. Она хотела лично прибыть в лагерь империи, чтобы заверить в своей лояльности. Было бы разумно ее дождаться, но Эйдарис не стал. Он принял письменные заявления, оставил одного из генералов неторопливо отводить армию и поспешил обратно к столице.

Потому что Кэл не приходил в себя.

Бывшие в лагере маги заявили, что мередарские зелья скорее усыпляли и не должны были иметь такого эффекта, но они, видимо, стали взаимодействовать с проклятьем. В итоге Кэла порой мучили судороги, не полноценные приступы, но в себя он не приходил.

Маги развели руками, и Эйдарис отправился домой, где оставались лучшие алхимики и зачарователи. С ним отправилось немного воинов, Клинки и Дея.

Это была бешеная скачка, которую она с трудом запомнила. Наверное, ей было разумнее остаться в лагере, погостить в Мередаре и встретиться с сестрой. Но она не могла оставить Эйдариса, только не сейчас.

Едва они спешивались на ночлег, Эйдарис отправлялся к Кэлу и оставался с ним, а Дея — с Эйдарисом. Император ничего ей не говорил, но она ощущала его благодарность. А порой они так и засыпали рядом, даже не сняв дорожную одежду.

Во дворце Эйдарис днем решал сотни важных вопросов, а вечером не отходил от постели брата. И Дея видела, что он может оставаться грозным и твердым императором, Великим драконом и главой клана, но всегда неизменно трепетно относился к близким.

Дее не хватало и едких комментариев Кэла, его задора, который всегда отражался и в Эйдарисе. Теперь же Кэл толком не приходил в себя и на глазах слабел. Во всем дворце Дея ощущала растерянность и подступающую скорбь.

Всё изменилось, когда приехала делегация из Халагарда.

Насколько знала Дея, Лиссу уже успели отправить именно туда, без лишней пышности или огласки. Это было похоже на ссылку, а не на замужество, но Эйдарис рассказал, что сделала Лисса, и Дея считала, это лучший вариант.

Она видела, как прибыли халагардцы. Как их принц вскинул голову, рассматривая голову Дэнара на пике. Его привезли и казнили в Хаш-Таладане, на чужой земле перед собравшимися горожанами. Голову же по традиции вывесили перед дворцом.

Астхар долго смотрел, а потом пришпорил коня.

Он привез Эйдарису заверения в лояльности Халагарда: он и принцесса Лисса сочетаются браком по местным законам в ближайшее время, и Астхар официально станет наследным принцем. По хорошему, он и сейчас должен быть в Халагарде и готовиться к церемонии, но Лисса настояла на том, чтобы он приехал.

— Она жалеет о том, что делала, — сказал Астхар. — И хочетпомочь брату. Она рассказала о проклятии. Думаю, я могу помочь.

Три дня. Три дня он читал заклинания, поил Кэла какими-то настойками с ашмером и творил странную магию за закрытыми дверьми, куда не пускал даже Эйдариса. Тот, конечно, весь извелся, и Дея успокаивала его, как могла.

На исходе третьего дня вымотанный Астхар предстал перед императором.

— Хотел бы я быть знакомым с тем магом, что наслал проклятие, — проворчал он. — Я считаюсь весьма умелым на родине, но даже мне было сложно. Тот маг вложил всю свою злобу! И авторские заклинания.

— Но у тебя вышло?

— Да. Скорее всего, приступы иногда будут возвращаться, но не смертельные и редкие. И совершенно точно проклятие снято с вашего рода. Твой брат, кстати, требует тебя и поесть.

Они ужинали втроем, Эйдарис, Кэл и Дея, прямо в комнате Воли императора. Он еще был слишком слаб, чтобы вставать с постели, но уплетал за двоих и требовал рассказать во всех подробностях, как прошла «вылазка в Мередар».

Когда пришла та Пламенеющая танцовщица, Кихави, Кэл явно смутился, а Дея деликатно предложила Эйдарису прогуляться. Он не сразу понял зачем, и Дея подумала, что над этим императору точно еще стоит поработать.

Они остановились на том же балкончике, что когда-то, смотрели на сад, слушали говор солдат из казарм и лай собак. Дея запрокинула голову, уставившись на звезды, и рука Эйдариса осторожно легла ей на талию.

— Не жалеешь? — негромко спросил он. — Я убил твоего брата.

— Он предал не только меня, но и свою страну.

— Ты ведь могла бы сейчас быть в Мередаре. Еще можешь поехать туда. В родную страну.

Дея невольно рассмеялась, и Эйдарис приподнял брови.

— Иногда суровый император слишком не хочет настаивать! — пояснила Дея. — Но на самом деле, звезды везде одинаковые. И там, где они, и есть мой дом.

— И ты… готова стать часть Сердца Дракона?

— Если сам дракон того желает.

Он развернул ее и поцеловал, уверенно, настойчиво, так что Дея хорошо прочувствовала: о да, он желал!

Оглавление

0

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

Эпилог