Изгои Интермундуса (СИ) [Анастасия Дронова] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
🎇Изгои Интермундуса
Пролог
– Не… не надо… – слабый шепот до боли знакомого голоса, – Теон… Окровавленная, мраморно-белая рука потянулась мне навстречу. Одно имя заполнило до краев сознание, помогая прийти в себя. Все вокруг было в крови: я чувствовал ее у себя на языке, она проникала под кожу, в легкие, резала глаза своим цветом – но хуже всего было видеть расползающуюся алым цветом рану на животе моей любимой. Смотрел, не в силах пошевелиться. Меня будто парализовали, продырявив сердце, и теперь оно истекало кровью вместе с ней. Осознание происходящего подло подкралось сзади и когтями впилось в спину. – Дея! – со всех ног бросился к лежащей на каменном полу девушке. – Так будет лучше... Поверь мне... – чье-то холодное замечание потонуло в моем истошном крике... И тут я вздрагиваю и просыпаюсь.Глава 1. Школьник поневоле
Кошмар уползает обратно в свою нору, оставляя после себя послевкусие зыбкой, зловещей тревоги. Потом и она сходит на нет. Машинное масло, удушающая дорожная пыль и человеческие тела, смешиваясь, создают убийственно-тяжелый запах, присущий транспортным средствам на дальние расстояния. Возможно, именно этот коктейль ароматов и вызвал мой кошмар. От тряски и спертого воздуха болит голова, но я стараюсь игнорировать ее, точно так же, как и пассажиров, битком набивших автобус – такое чувство, будто они наступают со всех сторон. Чувствую себя загнанным в угол. Впрочем, так оно и есть. Только ободранное кресло по левую руку отгораживает меня от людей, едущих стоя, то и дело наваливающихся на своих соседей, которым посчастливилось занять сидячие места. Меня раздражает все – толпа пассажиров, музыка, доносящаяся из динамиков, чересчур громкий голос пассажирки в пятом ряду, видимо, решившей рассказать всему салону о своих «убойных» выходных. Именно ее противно-визгливый голос вырвал меня из лап сна, наполненного кровью и болью. Стискивая зубы, отворачиваюсь к окну. Мимо меня проплывают словно покусанные кем-то серые, полуразвалившиеся двух- и трехэтажные дома с выбитыми окнами, соседствующие с прогнившими деревянными домами. Потом, через пару километров, картина меняется: многоэтажки становятся выше, опрятнее, сияя еще не облупившейся краской. Зазывающие вывески, аккуратно постриженные кустики, дороги с четкой белой разметкой – все так разительно отличается от предыдущего пейзажа. Но в этом нет ничего удивительного… Этот город, как и многие ему подобные, десятилетиями шел на компромисс со своими жителями, смотря сквозь свои обшарпанные, покрытые сыпучей известкой, грубые пальцы, как его обитатели рушат памятники скучной городской архитектуры, а взамен заполняют кровоточащие раны безликими бутиками, клубами и кафешками. Старое сменяется новым – таков закон жизни? Люди ведь не могут иначе. Испокон веков они приходят, чтобы рушить старое и создавать новое, неважно будет ли это новое удачным или станет пятном позора на страницах истории. Но вопреки всему доверчивый, безмолвный город не позволит уничтожить все. Какая-то мелочь, пусть даже совсем невзрачная, останется напоминать о былых временах. Я ничем не лучше. Стараясь приспособиться к новой жизни, я с корнем выдираю старые привычки и привязанности из своей души, заполняя пустоты чем-то новым. Но, все равно, где-то глубоко внутри, еще остаются чувства, от которых почти невозможно избавиться – мне приходится держать их под контролем, чтобы они не разрослись как сорняк и не заполонили собой каждый уголок измученного годами сознания. Городской пейзаж неожиданно замирает – автобус, в котором я еду уже более шести часов, останавливается. В поле моего скучающе-блуждающего зрения попадает маленький обветшалый магазинчик, втиснутый между шоурумом «Кьюти» и баром «Пивнушка-хохотушка». Выбитые стекла и заколоченные оконные проемы пустыми глазницами мрачно смотрят на просыпающийся от спячки город. Автобус дергается, продолжая свой путь – но бывшее здание «продтоваров» так и не выходит у меня из головы. Брошенный магазинчик аспидно-серого оттенка выглядел совершенно неуместно среди остальных ярких, манящих витрин. Покинутый и лишний. Прямо как я. Но в отличие от этого нелепого сооружения, должно быть по ошибке оставленного нетронутым, я точно знаю причину моей ненужности. Ха, если подумать, у каждого в душе есть точно такой же ларек, с напрочь забитыми окнами и дверьми, прячущий за своими стенами какой-нибудь постыдный, важный или вовсе ненужный секрет. И у меня такой есть. Погруженный в размышления, я не замечаю, как наш «230-ый» тормозит у покосившегося столба, увешанного объявлениями. В мгновение ока окружающее пространство пустеет: люди торопливо покидают автобус. – Эй, вставай! – мой голос звучит раздраженно и немного грубо, но такой уж сегодня день. Веки, в обрамлении густых ресниц, резко распахиваются – пара сине-зеленых глаз недоуменно смотрит на меня. – Мы приехали? – женский голос, с едва уловимыми бархатными нотками, обращается ко мне. Я не хочу отвечать и перевожу взгляд на лист с маршрутом, похожим на человеческий профиль, лишь бы не встречаться с ней взглядом. «Шевелись!» – и девушка, словно прочитав мои мысли, начинает поспешно собираться: поправляет волосы, запахивает пальто и надевает печатки. Я остаюсь один. Чувствую себя паршиво из-за того, что мне все равно придется выйти. – Эй, парень, выходи! Это конечная, – охрипший голос водителя вторит моим мыслям. Поднимаюсь с места и иду к выходу. Шаг на тротуар – в нос ударяет запах дорожной пыли, отдающий опавшей листвой и выхлопными газами, и тут же оседает на языке. С каждой секундой на улице становится все холоднее, а укутанное красной пеленой солнце по-осеннему безразлично смотрит на землю. Его лучи закрадываются в волосы девушки, вышедшей передо мной, придавая им багряный оттенок. Кого она ждет? Маму? Папу? Друга? Сейчас, если я немного подожду, я увижу того, кого она ждет… того, кто ей нужен. Сейчас… еще чуть-чуть… и мои мысли навсегда оставят эту девушку… Но я лишь обманываю себя. Пока я ехал в автобусе, то мог притворяться, что не имею к ней никого отношения. Но, сейчас – так же, как опускается занавес в конце спектакля, и актеры за ним сбрасывают маски, становясь обычными людьми, – на меня медленно и неумолимо опускается тяжелая реальность. Она. Ждет. Меня. Ждет, едва заметно дрожа от холода – об этом красноречиво говорят чуть сдвинутые брови и напряженные плечи. Медленно подхожу к ней. Говорить не хочется. «Куда?» – мысленно спрашиваю я, зная, что Дея услышит. – У меня в телефоне есть карта…, – вздрагиваю от неожиданности – не думал, что она ответит вслух. – Но, думаю, лучше спросить дорогу. Я отворачиваюсь, спрятав руки в карманы. Не моя проблема, как она найдет дорогу к новому дому, тем более что весь этот переезд – полностью ее затея. Оставив сумки, она направляется к старушке, сидящей в тени темно-синего козырька остановки «пр. Свободный», и, перекинувшись с ней парой фраз, поворачивается ко мне: – Нам туда, – девушка указывает в сторону, куда только что уехал автобус. – Первый поворот. Поправив небольшую черную сумку, съехавшую с плеча, иду в сторону кирпично-красного дома, напротив которого покосившийся тополь так и норовит зацепиться своими обрубленными ветками за оконную раму на третьем этаже, и поворачиваю налево. Там – в глубине двора, с большой песочницей посередине – стоит уныло-серый дом №7 по Солнечной улице. Его цвет напоминает мне о просроченной овсянке, и к горлу тут же подкатывает тошнота. Я останавливаюсь, и не только потому, что жду, когда Дея догонит меня, волоча за собой гигантский чемодан на колесах. Просто я не хочу входить в этот дом, не хочу ходить в школу, находящуюся меньше, чем в двух остановках отсюда, не хочу притворяться тем, кем я не являюсь. Но, признаться, выбора у меня практически нет… – А вот и наш дом, – переведя дух, говорит Дея. – Это не мой дом, – это моя первая фраза за последние 4 часа, и голос звучит немного напряженно. – Понимаю… nullus est locus domestica sede jucundior [Нет места милее родного дома (лат.) – Цицерон II в. до н.э]. Но, все же… это лучше, чем ничего. – Ad corvi tu et Cicero [- Ad corvi tu et Cicero (Идите к черту, ты и Цицерон (лат.))], – у меня не было намерения ей грубить: это недовольство, кипевшее во мне, отчаянно искало выход. Неужели, она и вправду думала, что из-за пары сказанных избитых фраз я смерюсь с тем, что пришлось переехать из-за ее очередной навязчивой идеи? – Может, ты перестанешь вести себя так, словно я виновата во всех смертных грехах? – тихо произносит она, повернувшись ко мне спиной. Я смотрю, как ее длинные волосы колыхаются на пронизывающем ветру. Дея молча делает шаг к третьему подъезду. – А так и есть! – от моего гневного возгласа, кажется, вздрагивает не только девушка, но и весь пустынный двор. – Ты ведь знала, каковы будут последствия? Самоубийство…! Это же... Выдохнув, проглатываю фразу и провожу рукой по лицу, пытаясь сдержать бурю в груди. Взъерошив волосы, отворачиваюсь, чтобы не видеть, как секундное недоумение в ее глазах сменяется хмурым осознанием. – Ты, наследница Первого Рода, должна была знать, что, если хоть один из Связанных попытается уйти из жизни, это выпустит одно из самых страшных проклятий Истока. И теперь, я… – яростно дрожа, оборачиваюсь, чтобы произнести слова, будто бы выжженные горячим железом у меня на сердце с тех самых пор, но поймав взгляд турмалиновых глаз, чувствую печаль… ее печаль, проникающую в мое сердце, и это охлаждает мой гнев. – Ладно, неважно… Приблизившись к ней, неосознанно протягиваю руку, чтобы коснуться ладонью ее щеки и убрать с девичьего лица это грустное выражение. – Раз так… Можешь идти на все четыре стороны! – темно-рыжие волосы, словно хлыст, рассекают воздух, когда она резко поворачивается и быстрым шагом преодолевает расстояние между ней и девятиэтажным домом. Сжимаю левую руку в кулак – ту самую, что хотела утешить девушку – и стискиваю зубы. Если бы я мог вот так убежать… Кто мы друг другу? Родственные души? Роковые возлюбленные? Какая ирония! Я чувствую ее каждой клеткой своей души, слышу ее мысли, но это причиняет лишь боль.… Как бы я хотел избавиться от нашей Связи. Многие бы назвали это даром – иметь истинную половину себя самого, но... Разворачиваюсь и иду прочь. Верно, все правильно. Я ведь могу идти, куда захочу, разве нет? Дея же сказала: «Иди на все четыре стороны!» ... Так и поступлю… Дохожу до арки, выходящей на главную дорогу, и уже поднимаю ногу для следующего шага, как вдруг понимаю, что не могу… физически не могу сделать этот шаг, зная, что за чувство за ним последует. Вороны, сидевшие на фонарном столбе, шугливо взлетают вверх от моего надрывного, почти истеричного смеха, наполненного болью. Ехидное карканье разносится в воздухе. Мне не уйти от тебя.… Никогда… Закрыв глаза, ослабляю барьер, окружающий мои мысли. «Ладно. Я останусь.… И помогу тебе» Дея останавливается, и я слышу, как колесики нелепого красного чемодана визгливо скользнули по бетонной ступеньке. В ее мыслях сквозит удивление. Прошло столько времени, а она так и не научилась ставить преграду. Вот же... Хотя, с другой стороны, это ведь злостное нарушение законов нашего мира, думать о таком – уже преступление. Члены Совета просто предали бы нас суду даже за мысль о том, чтобы оградиться от Связанного. По мне, так все это полная чушь. Все эти правила, запреты, традиции не сильно помогли столбовым Кланам Лунарис и Солярис, когда Исток обрушил на них свой гнев. Снова сосредотачиваюсь на Дее. «То есть… Я хотел сказать, что не буду тебе мешать. Делай, что хочешь» Успев рукой придержать закрывающуюся железную дверь, только что открытую парнем в темно-коричневой куртке, захожу в подъезд. Лифт не работает, и мне приходится подниматься по лестнице. С каждым новым шагом становится легче, но я стараюсь не думать, что это из-за девушки, ждущей меня на лестничном пролете между вторым и третьим этажом. – Седьмой этаж, квартира №352, – оборачиваюсь и вижу: Дея сидит, на своем чемодане. Ждет меня? Навряд ли. – Решила устроить привал? – ехидно замечаю я. – Может быть. Тебе-то какое дело? Сейчас она напоминает несговорчивого ребенка–морщинка меж бровей, вздернутый подбородок и слегка надутые губы. Остатки моей злости испаряются, и я даже готов помочь, но часть меня знает, что Дея охотнее заночует на лестничной площадке, чем попросит мой помощи. – Мне вообще все равно, – холодно отвечаю я, и с нажимом добавляю, – Вставай. – Не хо… – она вздрагивает и резко встает, стоит мне подойти ближе. «Иди вперед. Открой дверь», – намеренно не произношу это вслух: не хочется, чтобы она услышала заботу в моем голосе. Как только звук каблучков затихает где-то этажом выше, я поднимаю брошенный чемодан и начинаю подниматься по лестнице. Тремя этажами выше меня посещает мысль выкинуть этот «баул о двух колесах» в окно. Удивительно, как Дея смогла поднять его? И что она туда положила? Ворованные кирпичи? Расстегнув пуговицы на пальто и ослабив шарф, меняю руку. Миновав двадцать четыре ступеньки, оказываюсь напротив, теперь уже нашей, квартиры. В дверях, улыбаясь, стоит Дея. – Спа… – ее сине-зеленые глаза так и светятся теплом и благодарностью. Отпускаю ручку чемодана, совершенно забыв, что тот наполовину стоит на лестничном пролете, и он с оглушительным грохотом катится вниз. – Эй! – лицо Деи тут же меняется – в секунду уголки ее губ опускаются, а глаза ставятся жестче. Она кидается вперед, но не успевает перехватить чемодан, и он врезается в стену с окном, – там ведь все мои вещи! Ты... Захожу в квартиру прежде, чем она успевает договорить. Окинув взглядом невзрачное помещение, на мгновение останавливаю взгляд на старом зеркале – в нем отражается бледное лицо с нахмуренными бровями и сжатыми губами. Закрываю глаза и делаю глубокий вдох, пряча чувства за привычной маской безразличия. Но все равно ощущение того, что я веду себя неправильно, полностью не исчезает. В первой же комнате – напротив старого трюмо – находится небольшой диван, накрытый плетеным покрывалом с вышитыми на нем гроздьями винограда. Только почувствовав под ногами мягкий ворс, понимаю, что забыл снять обувь, но притяжение дивана слишком сильно. Бросив пальто в соседнее кресло, я буквально падаю на излюбленный предмет мебели последних столетий. От него несет плесенью и кошачьей шерстью – наверное, это из-за совдеповского покрывала – но после бессонной ночи я согласен на все, что имеет подушку и отдаленно похоже на кровать. – Теон! Какого черта?! – мое уединение с диваном прерывает со злостью кинутое в меня пальто. – Живо разувайся! Удивительно, на что способно тело человека: ты можешь сутками не спать, но стоит только на секунду прилечь, как весь организм сразу начинает сдавать позиции. Вот и сейчас, я не могу пересилить накатившую на меня усталость, чтобы просто открыть глаза или ответить ей что-нибудь грубое, лишь бы она отстала. Раздраженно цокнув языком, Дея выходит из комнаты. Секунд пять спустя слышу, как она расстегивает свою сумку и начитает в ней рыться. Через пару минут входная дверь с оглушительным хлопком закрывается. Опять я ее разозлил.… Ну да ладно. Все равно уже… Скинув мешающий шарф на пол, переворачиваюсь набок. Сон мягкой пеленой накрывает меня… –Теон! Теон! – знакомый голос позвал меня из темноты. Обернулся. Звонкий смех заполнил окружающее пространство. Стало так спокойно, словно мне опять одиннадцать лет, словно нет больше сомнений и недостижимых желаний… Тьма отступила, открыв взору озеро, залитое лунным светом. На противоположном берегу кто-то стоял. Я силился рассмотреть силуэт, но вдруг все исчезло… Просыпаюсь от ноющей боли в груди. Такой знакомой, но от этого не менее противной. Встаю с дивана, поднимаю шарф и пальто. Огибаю диван и делаю шаг через планку золотистого цвета, разделяющую смежные комнаты: теперь мои ботинки звучно цокают по керамической плитке. Кухня с резными шкафчиками цвета вишни купается в лучах осеннего солнца, а металлические ручки просторных ящиков сверкают так, что глазам становится больно. Умываюсь холодной водой и возвращаюсь в прихожую. Там запоздало понимаю, что умыться можно было в ванной комнате, находящейся ближе к входной двери. На трюмо лежит связка ключей. Наверное, Дея оставила их мне. Вздыхаю – и воздух больно режет по стенкам легких, но так только кажется. Да и вся эта боль в груди – насколько бы реальной она не казалась – не физическая, а душевная. Перед тем как выйти на лестничную площадку, медленным взглядом обвожу небольшую прихожую: грязно-желтые стены с выбеленным потолком украшает одна-единственная картина – явная копия работы Куинджи [Русский художник Архип Иванович Куинджи. Картина: Дьявольское ущелье. Лунная ночь. 1890-1895] – на которой изображено горное ущелье с сияющей в ночи рекой. Мягкие голубые тона и ослепительно-белый отблеск на водной глади завораживают, и в то же время успокаивают. На несколько минут я забываю об омерзительном тянущем чувстве, подобно червю, вгрызающемуся в мою душу. Но ощущение безмятежности быстро проходит, а боль возвращается с новой силой. Измученное бессонной ночью тело больше не может сопротивляться, и я поддаюсь. Не проходит и пяти минут, и вот я уже быстрым шагом направляюсь туда, куда бы добровольно ни за что не пошел – в школу. Мне не было нужды спрашивать дорогу. За годы ставшая ненавистной Связь, та, что мы, венефикусы [veneficus (лат.) – чародей, ядовитый], называем Septimus Sensu [Septimus Sensu [сэптимус сэнсу] (лат.) – седьмое чувство], обострилась, и теперь я мог чувствовать Дею на расстоянии. Дойдя до места назначения – кирпичного здания с зеленым крыльцом – сажусь на лавку, усыпанную кленовыми листьями. Совершенно не представляю, что я здесь делаю. Нет, конечно, знаю, просто не хочу себе в этом признаваться. Это все из-за нее… Что Дея забыла в этой невзрачной средней общеобразовательной школе №26? «У него, как и прежде, такие же глаза цвета летнего озера…» В голове всплывает образ блондина с голубыми глазами – всего на секунду, но этого достаточно, чтобы разжечь во мне уже потухший гнев. Бесят не сами мысли девушки, настолько яркие и живые, что смогли прорваться через мою ментальную преграду, а будоражащее чувство восторга,еевосторга. Упершись локтями о колени и сжав ладонями лицо, отгораживаюсь от Деи – ощущение не из приятных: похоже на то, как если бы я отрубил собственную руку, положил в заплечный рюкзак, и так ходил с ней, зная, что в любой момент можно будет присоединить конечность обратно, и боль пройдет. Главное сейчас не думать о том, что так обрадовало мою Связанную и заставило вспомнить того урода. Не думать.… Отвлечься… Закрываю глаза. Прожитые десятилетья, месяцы, дни, сливаются в одну ляпистую, наполненную невнятным шумом картину. Воспоминания о родителях и друзьях обычно помогали, но, в этот раз, совсем иные обрывки памяти далекого прошлого, цепляясь за края сознания, упорно не хотят отпускать меня… Дождь лил, не переставая… Я гнал коня весь день и всю ночь, в надежде обнаружить Селенийский замок в целости. Мрачные предчувствия терзали меня, окутывая сердце подобно туману. Поворотный камень давно остался позади, а я приближался к своей цели... И вот следующий поворот открыл взору невообразимую картину: из полуразрушенных домов Лунной столицы в панике сыпали люди. Огромные каменные глыбы проделали дыры в крышах, осколки поменьше насмерть забили горожан, находившихся в это время на улице. Пепел напоминал серый снег, в одно мгновение погрузивший оживленную столицу в пучину отчаяния. Некогда величественный замок сейчас же напоминал громадную червоточину на темно-синем небосводе. Кусок восточной стены перегородил мне дорогу, не дав продолжить путь верхом. Спрыгнув с коня, я потрепал обеспокоенного Арджуна по потемневшей от дождя морде: –Я скоро вернусь,–покривил душой, намеренно не привязав дергающего головой коня: быть может, там, на вершине Холма Времен, я встречу смерть, и мы с ним больше не увидимся. Так что не зачем зазря лишать моего верного спутника свободы. Взобравшись с ногами на низенький подоконник Безумного Лавочника, начал карабкаться вверх: это было нелегко, так как и без того прохудившаяся кровля намокла и скользила под ногами. Крайне осторожно спустившись вниз, перебрался на другую сторону улицы. Надо мной возвышались развалины, окутанные сероватым дымом. Стараясь не думать, что могу там обнаружить, рванул по дороге, ведущей к замку. Мысли путались, а волнение накатывало с еще большей силой – это мешало сосредоточиться и применить магию для быстрого перемещения. Но больше всего меня тревожило то, что помимо тошнотворного отчаяния, смешанного с всепоглощающим страхом, где-то глубоко внутри я чувствовал полное безразличие к происходящему, ощущал пустоту в ее сердце – доказательство нашей с ней Связи. Добравшись до места, наконец-то осознал, что произошедшее не мой ночной кошмар: окружавшие меня руины казались нетронутыми со времен Эра Новум [Era Novum (лат.) – Новая Эпоха], но эту иллюзию с легкостью разрушали укутанные туманом тела, погребенные заживо. Переводя взгляд с одного мертвого знакомого на другого, я искал глазами любимую, хоть и догадывался, что моей половины среди них нет. Когда вчера на рассвете весь Второй Клан Сэкундус Солярис, съехавшийся отовсюду, поразило проклятье Истока, интуиция набатом забила по нервам: случилось нечто страшное и непоправимое. Бродя среди развалин и пытаясь игнорировать голос разума, твердившего о причастности к случившемуся той, что держала в своих ладонях мою судьбу, я наткнулся на бездыханное тело королевы Авилы. Она выглядела так, словно задремала после тяжелого дня: тело женщины не было покрыто язвами или как-то изуродовано – никаких следов глубинной магии. Быть может, темные души, сокрытые в Истоке, даровали ей смертельный сон...? Если так, то лучше бы Умбры [Umbra (лат.) – тень] просто растворили королеву в воздухе – как это случилось с моим отцом – тяжело было видеть маму Деи такой. Но что-то в облике Авилы Примус Лунарис выбивалось из общей картины, и только оглядевшись, до меня дошло: она единственная не была завалена камнями – ее тело кто-то аккуратно прислонил к подножию Западной Башни.Подняв глаза, уцепил взглядом уцелевшую лестницу с несущей правой стеной. Мое сердце замерло: я чувствовал, что именно там найду ее. Облегчение наполнило мои легкие, все еще смешанное с холодным безразличием. Смесь этих чувств помогла мне градануть [градануть – использовать velox gradu (лат. «быстрый шаг») – магическое перемещение] на широкий балкон Западной Башни, той самой, где мы часто подолгу смотрели на панораму спящего у подножия Холма города. –Дея...? – фигура напротив чуть дрогнула. Она стояла лицом к обрыву, всматриваясь в покрытую мглой бездну, словно искала там ответы на свои вопросы. Я сделал шаг вперед, коснувшись ладонью ее плеча, в ответ девушка резко обернулась. Турмалиновые глаза испуганно забегали, а в мыслях зазвучал страх перед неизвестным. Мои самые худшие опасения оправдались – Дея не помнила меня. – Дея... это же я... Что с тобой? – непроизвольный порыв опустить руки ей на плечи добавил паники в ее мысли, и я осознал, что она может сделать. Резко поддавшись вперед, притянул девушку к себе, развернув лицом к обрыву. В это мгновение моя жизнь оказалась полностью в ее власти – стоило Дее чуть толкнуть меня, и я сорвался бы с края. Но, чтобы ни случилось, я успею разомкнуть объятья и спасти ей жизнь. – Он рассыпался в прах на моих глазах, – прошептала она, прижавшись ко мне: только слабый магический барьер сдерживал нас от падения. Осторожно, стараясь не спугнуть, я взял ее на руки и усадил на обломок стены, подальше от края пропасти. Девушка пока не пришла в себя, поэтому не сопротивлялась. Ее затуманенный взор все еще был направлен в неизведанную даль. – Расскажи мне, – мой голос дрожал, но я старался говорить мягко, опустившись на колени и накрыв дрожащие ладони своей рукой. – Кто ты? – спросила она, вздрогнув от моего прикосновения. – А ты не помнишь? – паника топила сознание, а слово, возникшее в моей голове, только усилило хаос, творившейся в ней. Ее беззвучное «нет» эхом отдалось от стенок черепной коробки, причиняя боль. Я чувствовал себя так, словно меня предали. Не помнит? Как такое возможно? Хотя… нет. Возможно. Мой отец рассказывал, что до того, как он «связался» с мамой, он был страстно влюблен в Айсу Квинтус Аэрэус, чувства к которой угасли, как только его сознание соединилось с сознанием второй дочери из клана Сэкундус Солярис – Эйгл. Может, она забыла меня по этой же... Нет. Это невозможно, ведь я обрел Septimus Sensu и чувствую Дею, слышу ее мысли – значит, мы связаны. Но... странно... такое ощущение, будто Связь почти обрывается на границе с ее душой – напоминало канат, держащийся на тонкой ниточке, которую в спешке не успели обрубить. – Чтослучилось? – уже потребовал я. На удивление девушка заговорила: –Вчера должен был состояться мой винкулум [vinculum (лат.) – связь, узы, цепи], но... я не хотела этого... совсем... – Дея закрыла лицо руками и заплакала. Все ее мысли стали метаться от раскаяния и сожаления к мрачному удовлетворению и обратно. Из всего этого потока я уловил три фразы: «яд не помог», «проклятье настигло» и «он умер из-за меня». Последняя фраза настораживала. Она думала не о своем отце или близком друге, она думала о своем возлюбленном. Но кто он? Я думал, что ее сердце принадлежит только мне, но теперь... я не был в этом уверен. Мне нужно знать. –Кто он? – встряхнул ее за плечи, пытаясь привести в чувство. «Ответь мне!»–вопило все мое существо. – Ты – мой Связанный? Я слышу твои мысли...–тихо произнесла девушка, видимо, пока она была в полусознательном состоянии, мои мысли не достигали ее, а сейчас... Мой мир затрещал по швам – в один миг страстное желание обрести ее обратилось в кошмар, ироничную карикатуру на чистую мечту. Убрав от Деи руки, я попытался успокоиться и отгородится от нее. Кажется, это сработало: девушка теперь вопросительно смотрела на меня, а не сосредоточенно хмурилась в ответ на мысли, наполненные негодованием. –Да. Но не бойся, я не причиню тебе вреда,– яслабо улыбнулся, стараясь не думать о своей разрушенной жизни. Дея рассеянно кивнула в ответ. Вспоминая то утро на развалинах замка, в тысячный раз задаю себе один и тот же вопрос: «Что же тогда все разрушило?» У меня нет на него ответа. Возможно, его никогда и не будет. Все равно… Я уже смерился.
Глава 2. Объект любви
Теплый вечер мягким покрывалом накрыл засыпающий город. С балкона Западной Башни открывался восхитительный вид: крохотные огоньки, вспыхивая в одном месте, угасали в другом. Неспешная игра света волной прокатывалась по Лунной Столице, напоминая рой светлячков в летнюю ночь. Легкий ветер трепал волосы, даря ощущение свободы. Но не это будило во мне чувство счастья – мой любимый был рядом. – Красиво, правда? – спросила я, указывая на вечернюю зарю, очерчивающую вышки гор красками нежного ало-голубого оттенка. – Да, сегодня прекрасная ночь, – тихо произнес Леофвайн, приобняв меня за плечи, в его светло-голубых глазах отразились угасающие лучи закатного солнца. – Лео, что мы будем делать, если... – но он прервает меня, коснувшись указательным пальцем моих губ. – Я ведь уже говорил. Я останусь с тобой, чтобы ни случилось. Я обещал. А как говорит мой отец: тому, кто нарушает обещания, Исток не дарует счастливой судьбы.Завтра тебе исполнится 16 сол [sol (лат.) – солнце]. Я уверен, что мы отмечены Судьбой, – Лео приблизился, и наши лбы соприкоснулись. Прикрыв глаза, изо всех сил пожелала, чтобы переполнявшее меня чувство не развеялось как туман с приходом солнца. Лео приблизился, медленно, будто я – дикий зверек, но, когда искушающие губы коснулись моих, в его движениях больше не было осторожности. Захватив мою нижнюю губу в плен, он слегка прошелся по ней кончиком языка, а когда я приоткрыла рот, углубил поцелуй, прожигая до кончиков пальцев. Но это волна жара, еще не успевшая осесть в моем теле, быстро рассеялась. Поглощенная ощущениями, не сразу поняла, что мой Лео отстранился. – Мне пора, – тихо произнес и исчез. А я и забыла, что это была всего лишь морталис-тень [магическая проекция, mortalis (лат.) – смертный]… Звенит звонок с урока – громкий и дребезжащий – тем самым грубо вырывая меня из страны грез, где я и мой Лео держались за руки и… –Урок окончен,–говорит Алла Николаевна – учитель литературы и, по совместительству, мой классный руководитель. – Сдаем тетради. И не забудьте, сегодня «пятничная уборка». С трудом отрываю взгляд от предмета своего обожания – благо, что он сидит передо мной, иначе все это выглядело бы весьма странно, и перевожу взгляд на сухопарую учительницу с квадратным подбородком и большими карими глазами, со слегка опущенными верхними веками. –А что за… «пятничная уборка»? – осторожно спрашиваю, видя как воодушевленные концом уроков одиннадцатиклассники снова поникли. –Генеральная уборка класса в конце рабочей недели,–объясняет учительница. –Но ведь в вашей школе шестидневная рабочая неделя. Почему бы не перенести уборку на завтра? – интересуюсь я. Ученики, собирающие портфели, замирают, в предвкушении ожидая ответ Аллы Николаевны. –Верно,–соглашается она со мной, снимая очки. – Но по субботам у одиннадцатиклассников физкультура и дополнительные занятия по профильным предметам. Если перенести генеральную уборку на завтра половина просто не придет, уж поверьте мне. –Ясно, – мой ответ заглушает коллективный вздох разочарования. Все понуро разбредаются по своим зонам уборки, предварительно уточнив их у уголка объявлений. – Кстати… Анна, – обращается ко мне женщина, – не забудьте записаться в график уборки на следующую неделю. Брата тоже впишите. А сегодня помоете свою парту. – Хорошо, – отвечаю я и уже встаю с места, чтобы подойти к красочному стенду в конце кабинета – классному уголку – как учительница окликает меня. – Постойте, Анна. Вы мне еще нужны. Подойдите сюда. «Неужели, она заметила, что я весь урок пялилась на.… Да нет, не может быть», – отогнав от себя непрошеные мысли, приближаюсь к столу учительницы, чувствуя, как легкая волна смущения накрывает с головой, заставляя потупить глаза в стол, с приклеенным к нему расписанием звонков и уроков. Узловатые пальцы с аккуратными квадратными ногтями придвигают ко мне классный журнал. – Вот. Проверьте свои данные: фамилию, адрес и телефон. Если что-то неверно, скажите мне. Молча кивнув, провожу пальцем по желтой странице, ища фамилии на букву «Н». Но прежде, чем нахожу нужную, мое внимание привлекает надпись: «Соколовский Кир – ул. Гаражная, дом 9, кв. 41». Это же… – Соколовский, – повторяет мои мысли твердый и спокойный голос учительницы, – почему Вы бездельничаете? Вижу, что Мария прекрасно сама со всем справляется. Если Вам нечем заняться, поможете мне отнести книги в библиотеку. – У нас просто одна тряпка на двоих, Алла Николаевна, – отвечает ей бодрый мужской голос. Тело повинуется секундному порыву. Это он. Я узнала бы его в любой одежде и в любом возрасте, среди тысячи похожих лиц… Мой Лео. Стоит, рисуя мелом смешные каракули, и весело улыбается кудрявой девушке, моющей доску. Я столько раз представляла себе, каково это будет снова слышать его голос, видеть его лицо, касаться.… Нет. Для этого пока рано. Мы ведь еще даже не познакомились. – Кир, меня одной вполне достаточно. Иди помоги, хватит уже филонить, – мягким, но, в тоже время, строгим голосом, чеканит его соседка по парте. – Да ты же метр с кепкой, как ты достанешь до самого высокого края? – пытаясь оправдаться, спрашивает он. – А вот так, – девушка опускает ведро на пол, пододвигает стул ближе к доске и встает на него. Пара капель мутной воды попадает на ее очки, она снимает их и кладет в свой нагрудный карман. –Я..,–не раздумывая, решаюсь вызваться добровольцем, под предлогом того, что мне и так нужно в библиотеку взять книги, как вдруг слышу чей-то визгливый голос. –Галя, смотри, какой-то красавчик сидит на лавочке возле школы. Вот бы он оказался в нашем классе… –А я бы все отдала, если это – наш новый учитель черчения. Из Валерия Семеновича уже песок сыпется,–к девичьему визгу добавляются еще и томные вздохи. Две девочки с темно-русыми волосами вместо того, чтобы поливать цветы и протирать подоконники уставились в окно, наклонившись при этом так, словно была бы их воля, они, не задумываясь, умчались бы в школьный двор прямо через это окно. –Подумаешь, парень как парень, наш Кир и то посимпатичней будет,–холодно добавляет блондинка, мывшая парту рядом. –Да ладно тебе, Вики. Ты просто брюнетов не любишь. Но, согласись, что этот экземплярчик очень даже ничего. –Хм,–блондинка отворачивается от них, высокомерно вздернув подбородок. –Это мой… брат,–отвечаю на немой вопрос почти половины класса, которая то и дело поглядывает в окно. Мне нет нужды всматриваться в очертания знакомой фигуры. Стоило лишь раз мельком взглянуть, и все сомнения отпали: это Теон. С осознанием приходит волна разочарования, смешанная с легким привкусом вины. Я так и не осмелилась сказать ему, почему решила переехать в этот небольшой городок под странным названием «Янлинск». Уверена, как только он увидит Кира, то все поймет и… жутко разозлится. Я зря понадеялась на упрямство Теона, ошибочно предположив, что он ни за что не пойдет в школу в первый же день, и его придется неделями уговаривать. –Вы ведь сказали, что ему нездоровится,–Алла Николаевна, прошедшая мимо меня к шкафу с книгами, оборачивается. Объект моей страсти, семенивший следом, тоже останавливается. Его мимолетный взгляд тормошит нервы. –Да. Но…–невольно запинаюсь,–наверное, ему полегчало… –Тогда приведите его в класс. У меня есть одно важно объявление. Идемте Кир, – говорит она, отвернувшись от меня, и начинает давать указания парню, какие книги надо достать с полок. –Хорошо,–мой кивок достается уже спине учительницы. Нехотя выхожу из класса, медленно спускаюсь по лестнице на первый этаж и, взяв в гардеробе свои вещи, выхожу на крыльцо, попутно накидывая пальто на плечи. Теон, неподвижно сидящий на лавочке у раскидистого клена, похож на знаменитую скульптуру [«Мыслитель»–скульптура Огюста Родена. 1880—1882 гг.], которую я видела во дворе парижского музея Родена. Погруженный в свои мысли, парень будто бы не замечает, как я подхожу к нему, но вот изменившееся выражение лица: сжатые губы, нахмуренные брови и дергающиеся желваки, делающие плавные скулы острее, – говорит об обратном. –Не думала, что ты придешь сегодня.… А зачем ты вообще пришел? Думала, ты не хочешь ходить в школу.… И почему ты сидишь здесь? У тебя лицо какое-то бледное.… У тебя что-то болит? – чувствую себя очень глупо, будто разговариваю сама с собой. Теон, видимо, не собирается отвечать, продолжая игнорировать мои вопросы. Как же это раздражает, когда он вот так уходит в себя. Вечно он отгораживается, словно стеной, и при этом бесцеремонно «читает» меня как открытую книгу забавы ради, совершенно не заботясь о моих чувствах. Сегодня очень важный день, и теперь во мне нарастает уверенность, что Теон, как обычно, все испортит. Какой проблемный фальшивый брат.… А все потому, что одним из условий соглашения о переезде с нашим номинальным опекуном, Василием Исааковичем, было то, что Теон тоже будет ходить в школу, а жить вдвоем мы могли только под одной фамилией. А тут только два логичных варианта: либо муж, либо брат… Вот бы один день… всего день, провести без этого угрюмого парня. Но, раз уж обещала… –Теон, меня попросили привести тебя в класс,–говорю я.Снова тишина. Раздражающе тяжелая тишина. Но почему он всегда ведет себя так? Я уже и не помню, когда Теон последний раз уступал мне. Если я не приведу его, вдруг Алла Николаевна сама решит спуститься? Даже не хочу думать о том, что он может ей наговорить… Ну, нет! Сегодня будет так, как хочу я! –Эй! Ты слушаешь?!–чтобы хоть как-то растормошить Теона и заставить обратить на меня внимание, делаю быстрый шаг, немного наклоняюсь, протягиваю руки и, сжав в своих ладонях лицо парня, поворачиваю его к себе. На секунду зрачки, окруженные синей радужкой, расширяются, и в них вспыхивает странное выражение – смесь удивления и чего-то еще… –Не прикасайся ко мне! – он с силой отталкивает меня, и я падаю на тротуар, так и не успев понять, что же за чувство отразилось в этих иногда пугающих глазах. Отстраненное спокойствие, что минуту назад блуждало по его лицу, в мгновение ока испаряется, Теон с силой сжимает челюсть, будто бы пытаясь сдержать рвущиеся наружу слова, а его черные полукруглые брови почти сходятся на переносице. Казалось, еще чуть-чуть и меня накроет волна его гнева. Но он, лишь резко встав, отворачивается. Неужели ему так противны мои прикосновения? К чему вся эта ненависть? Даже сквозь созданный им барьер я чувствую его сдерживаемую злость, словно он пытается побороть какое-то дикое желание, черным дегтем налившее его сердце... Что же у него на уме…? Все еще продолжая озадаченно смотреть на обтянутую черным твидом спину, слышу до боли знакомый голос: –Ну, разве так можно! – Лео подбегает, чтобы помочь мне подняться. Тепло сильных и таких любимых рук окутывает подобно защитному куполу, даря блаженное умиротворение. –Ты в порядке… Аня, да? – его светло-голубые глаза с едва заметными серыми прожилками, будто бы пронзая насквозь, заботливо смотрят. Казалось, еще немного и его длинные русые ресницы коснутся моей кожи. Взглядом скольжу по его лицу: прямые, чуть изогнутые брови в тон ресниц удивленно приподнимаются от моего пристального внимания. Тело пробирают давно забытые ощущения: до смерти хочется провести указательным пальцем по его прямому носу, потом коснутся губ с чуть приподнятыми уголками, и, напоследок, дотронуться до ямочки на подбородке. –Ты что творишь?! Если у тебя проблемы, она тут не причем! – вздрагиваю от громкого голоса, и тут же вспоминаю о том, на кого направлен гнев любимого. Плевать, пусть Теон думает, что хочет. Я уже привыкла к циничности и равнодушию, и даже его мрачное настроение не испортит мне этот миг. Впервые за столько лет рука Лео коснулась моего плеча. Я почти забыла, каково это... –Что она тебе такого сделала?! – все же идеальный момент омрачает одна деталь – хмурый парень в черном пальто, который мог не только наговорить гадостей моему спасителю, но и сотворить с ним что-нибудь ужасное. Но на удивление Теон молчит, словно раздумывая, отвечать чем-либо на наезд парня или нет. –Меня, кстати, Кир зовут,–мягко улыбается мой Лео. Видимо, поняв, что Теон не собирается ему отвечать, он решил переключиться на меня. – Алла Николаевна попросила передать, что все собираются в «музыке» у Элизы Игоревны. А ты идешь? Голос Кира похолодел на несколько градусов, стоило ему обратиться к Теону. –Конечно,–спокойно отвечает тот. –Тогда, пошли,–кивнув, он разворачивается и идет обратно к школе. «Теперь мне все ясно»,–немое замечание Теона холоднее лезвия ножа, я вздрагиваю и пытаюсь мысленно отгородиться от него. В лесу родилась елочка, в лесу она росла... Зимой и летом стройная… «Ты ведь знаешь, что это не больно-то помогло?» –очередное замечание, теперь уже с легким оттенком иронии. Он, наверное, и те мысли прочитал, когда я смотрела на… «Да. Мерзость…» –Теон морщится от отвращения. Отворачиваюсь, чтобы не видеть ехидную ухмылку на надоедливом лице. Когда подходим к входу, едва не уступаю желанию прищемить Теону пальцы о любезно открытую чугунную дверь. –Л… Кир, А кто такая Элиза Игоревна? – поправив себя, спрашиваю, не в силах выносить молчание. –Это наша музыня,–быстрый, чем-то обеспокоенный ответ,–ее кабинет находится в левом крыле второго этажа почти в самом конце коридора. Сами дойдете? Мне нужно сбегать забрать вещи из нашего класса. –Можно я с тобой? Я тоже забыла свою сумку в «русском»…–хватаюсь за любую возможность побыть вместе с Л… Киром, даже если это будет длиться всего несколько минут. Особенно, такая возможность привлекает еще и тем, что рядом не будет мрачного подставного брата. –Я принесу и твою сумку, мне несложно,–и, улыбнувшись, блондин убегает вперед, даже не услышав ответ. Моя рука, пытавшаяся непроизвольно схватиться за рукав клетчатой рубашки, замирает в воздухе. Я снова вспоминаю его теплую улыбку, и сердце сладко замирает. Какое это счастье, снова видеть ее… –Научись уже контролировать свои чувства,–мрачный мужской голос гасит все светлые мысли. Теон быстрым шагом начинает подниматься по лестнице. Приходится бежать, чтобы догнать его. Ведь, если честно, когда мой возлюбленный объяснял дорогу, я даже не старалась ее запомнить. Он притормаживает только у открытой двери, откуда доносятся уже знакомые мне голоса. –Вы пришли… Дмитрий,–вопрос Аллы Николаевны, мельком заглянувшей в журнал, звучит, как утверждение.–А где… –Я здесь! – на выдохе отвечает влетевший в класс Кир. –Что ж, садитесь. Кир отдает мне сумку, и я иду к месту, куда только что сел Теон.Звук маленького чугунного колокольчика в руках у полноватой учительницы преклонных лет заглушает перешептывание учеников, и те нехотя рассаживаются посвоим местам, поворачиваясь лицом к классной доске. Учительница – видимо, та самая Элиза Игоревна – обводит глазами кабинет и, убедившись, что все на месте, начинает говорить: –Здравствуйте, ребята. Можете сесть. Я попросила Аллу Николаевну привести вас после уроков в кабинет музыки, так как мне нужно с вами кое-что обсудить. Мы с Ириной Сергеевной и Аллой Николаевной решили открыть временный курс обучения медленным танцам, в основном вальсу. Со всех уголков класса раздается недовольный мужской гул, Элиза Игоревна бросает взгляд в сторону Аллы Николаевны, и та, подняв правую руку, призывает парней к порядку. –Я знаю, что многим из вас не хочется помимо подготовки к экзаменам посещать еще что-то. Но этот курс для вас обязателен, кто не будет его посещать – не попадет на выпускной,–теперь была очередь женской половины класса недовольно взвыть. –Но сейчас можете не волноваться, в ближайшее время не будет ничего глобального. Пока я только разобью вас на пары,–подхватывает ее коллега. Элиза Игоревна открывает верхний ящик стола и достает оттуда маленькую голубую коробочку: –Так как наши мальчики обоими руками за,–говорит учительница, подмигнув нахмурившимся парням, тем самым немного сняв напряжение,–они будут тянуть себе пару. Девочки начинают возмущаться, но строгий взгляд их классного руководителя, дает им понять, что выбора у них нет. –Если хоть один откажется, то его партнер тоже не пойдет на выпускной, и будут они, сидя вместе на лавочке, пить теплое шампанское и с тоской смотреть в школьное окно. «Я буду танцевать с Киром», – одна эта мысль окрыляет все мое существо. Представив нас вместе, кружащихся в ритме вальса, чувствую, как сердце в груди начинает учащенно биться. «Мечтай, ему сначала надо вытянуть твое имя»,–саркастичная ремарка Теона встревает в поток моих многообещающих фантазий, но я игнорирую ее. Все же, когда приходит его очередь тянуть жребий, и голубая коробочка, пройдя через несколько возмущенных рук, покрывших ее оскорблениями, и даже получив поцелуй от прыщавого парня в очках, вытащившего, по-видимому, имя первой красотки школы, оказывается на нашем столе, тревога мерзким комком подкатывает к горлу. А Теон, будто бы назло, медлит, прежде чем взять один из обрезков белой бумаги. «Анна Назарова»,–читает он про себя достаточно громко, для того, чтобы эти слова врезались в мое сознание. Облокотившись о спинку стула, подавляю вздох разочарования. Какой смысл заглядывать в его листок? Уверена, что мысленно произнесенное имя действительно попалось Теону, судя по его недовольному лицу и сжатым в полоску губам. Пока я лихорадочно думаю, как обернуть ситуацию в свою пользу, сосед по парте вдруг резко встает. –Я отказываюсь,–резко бросает, и даже не обернувшись, выходит из класса прежде, чем Элиза Игоревна и Алла Николаевна успевают опомниться. –Эй! – кричу ему вдогонку, забыв о способности обмениваться мыслями. –Идите, поговорите с братом, – спокойно произносит моя классная. Встав, поспешно направляюсь к выходу, попутно передав коробочку, ученику, сидящему позади меня. Оказавшись по ту сторону двери, запоздало осознаю, что надежды на то, что смогу его уговорить, почти нет. Как же я от этого устала.… Эта вечная борьба между нами изматывает, вытряхивая наружу всю душу. Когда мы познакомились, он ведь не был таким.… Впервые я увидела его на вершине Холма Времен – на руинах моей разрушенной жизни. А после, когда яркая вспышка выбросила нас в незнакомый мир, Теон остался рядом. Но… с каждым десятилетием мой спутник становился все грубее и жестче, и теперь кажется, что он всегда был таким.… Не знаю, что его так изменило, но я не позволю ему портить мне жизнь. У меня нет желания становиться его врагом, но уступать Теону больше не собираюсь.Глава 3. Щенячья преданность
Хлопнув дверью кабинета, устало прислоняюсь к светло-синей стене. Что-то со мной не так. Как будто мою железную броню в один миг съела серная кислота, оставив душу обнаженной. Мне трудно сосредоточиться и взять себя в руки. Такое чувство, что еще чуть-чуть, и я разрыдаюсь… нет, я скорее прибью того наглого блондинистого урода, чем разревусь как девчонка. Существование Деи сейчас ощущается еще острее, и из-за этого мне становится все хуже и хуже... Образ ее счастливого лица, когда она заворожено смотрела на того… парня, не выходит из головы. Горло сдавливает спазм – то ли от злости, то ли от запаха краски, доносившегося из соседнего кабинета – и становится трудно дышать. Не оборачиваясь, выбегаю на первый этаж и быстрым шагом, чтобы не привлечь внимание вахтера, выхожу из школы. Спустившись с главного крыльца, снова чувствую это: как будто кто-то с силой толкает в грудь, в то место, где находится мое измученное сердце. Все существо жаждет вернуться: сейчас это чувство в разы сильнее, чем было раньше. Видимо, все из-за моего неустойчивого душевного состояния. К тому же, поддержание барьера в целости требует титанических усилий. Сажусь на лавку, чувствуя мерзкое тошнотворное головокружение, и закрываю глаза. Тело, будто бы налитое свинцом, клонится все ближе и ближе к земле – и вот уже мою щеку приятно холодит обработанное дерево. Тихий шум листвы ненавязчиво пытается успокоить натянутые нервы. На лицо бесшумно ложится маленький кленовый лист. Я вздрагиваю и открываю глаза. Маленький, сухой оранжево-желтый листок с идеальными краями кажется мне смутно знакомым. Почти что бессознательно аккуратно кладу его в карман, переворачиваюсь на спину и снова закрываю глаза. – Теон! Ах, да, точно. Это было тогда… – Теон! Смотри звезда! Говорят, на падающую звезду можно загадать желание, а я ее поймала! – девочка лет восьми подбежала ко мне и, разжав ладонь, показала золотистый листок. Дея улыбалась, уверенная, что держит звезду в своей руке. –Глупая! Какая же это звезда? Это обычный листок! – засмеялся я, увидев находку. –Нет! – упрямо топнула ногой. – Это необычный листок! – она осторожно повернула лист так, чтобы луч солнца осветил его тыльную сторону: свет проходил через маленькие трещины вокруг жилок так, что казалось, будто лист и вправду сияет каким-то внутренним светом. Взъерошив волосы Деи, я улыбнулся и спросил: –И что же ты загадала? Девочка немного засомневалась, но, кивнув, ответила: –Чтобы ты стал моей половиной! – И что это было?! Ты же обещал, что поддержишь меня! – раздраженный голос Деи раздается где-то надо мной. «Я обещал, что не буду мешать»,– поправляю ее, все еще не открыв глаза, и запоздало понимаю, что попал в ловушку собственных слов. – То есть ты имел в виду, что не будешь создавать мне проблемы… «Я не обещал делать все, что мне скажут»,– мысленно добавляю, пытаясь заглушить шевельнувшееся во мне чувство вины, вызванное девичьим голосом, полным разочарования. «Пожалуйста» – Пожалуйста, – произносит она вслух, по-видимому, чтобы дать мне понять, насколько это для нее важно. – Что еще? – выпрямляясь, перевожу на нее усталый взгляд. – Танец… мы могли бы… – Нет. – Но это ведь всего лишь танец, Теон… – нерешительно возражает Дея, смотря куда-то мимо меня. – Нет, – на этот раз пересиливаю себя и, встав, подхожу к девушке настолько близко, что это вынуждает ее поднять глаза. Надо дать понять этой рыжеволосой занозе, что меня не переубедить. Вблизи, ее пронзительно-яркие глаза, словно два драгоценных турмалина притягивают и завораживают, и вся моя непреклонность летит в трубу: я готов согласиться, на что угодно, и сделать все, что она попросит. Но… – Нет, – сжимая кулаки, снова повторяю я. – Я услышала и в первый раз, – холодно отвечает та. Глаза девушке подозрительно голубеют – похоже, что не просто расстроена – она злится. – Поговорим, когда у тебя улучшится настроение. Дея отворачивается и идет прочь. – Ага. Через пару сотен лет, – ядовито бросаю вслед. Спустя пару минут чугунная дверь захлопывается, и я остаюсь один. Понимаю, что глупо упрямится из-за такого пустяка, но я не могу вести себя по-другому, просто не могу. Ветер крепчает, и небо заслоняют чернильно-серые тучи. На землю падают первые капли дождя, с каждой секундой усиливая запах мокрого асфальта и пыли. Закрыв глаза, поднимаю голову, и по лицу стекают маленькие ручейки прохладной воды. Это немного успокаивает головную боль. Проведя рукой по мокрым волосам, делаю глубокий вдох. Вдалеке гремит гром, а усиливающийся ветер задувает капли дождя мне за шиворот. Поежившись от холода, поднимаю воротник, и, повернув голову в сторону школы, жду. Я знаю, Дея скоро выйдет из школы с сотнями других учеников – перед глазами уже пару раз вспыхнул циферблат часов, висевших над темно-зеленой доской, минутная стрелка которых показывала на 6, а часовая близилась к 3. А это значит, что сейчас прозвенит звонок, и класс Деи, получив еще парочку наставлений и угроз от учительниц, покинет здание. Какого черта я ее жду? Ах, да. Связь. Уж лучше подождать, чем мучится от мерзкого тянущего чувства. В последние две недели оно стало острее. Странно, с чего бы это… Приглушенный дребезжащий звон заставляет меня вздрогнуть. Снова проведя рукой по волосам, чтобы вода, капавшая с них, не помешала увидеть Дею, я смотрю, как входная дверь школы то и дело резко открывается и с шумом захлопывается, выпуская школьников на свободу. В толпе мне без труда удается разглядеть волну темно-рыжих и не только их. Лицо парня, любезно раскрывшего над девушкой свой зонт, уже давно, хоть и не по моей воле, засело в мозгу. Рядом с ними шла кудрявая девчонка: она чуть наклонила свой зонт в сторону, чтобы можно было идти всем вместе и разговаривать. Я, не отрываясь, смотрю им вслед. «Забудь. Наплюй на все. Тебе должно быть все равно», – в который раз мысленно повторяю, как заклинание. Но все без толку – беспокойство растет с быстротой черных дождевых туч, сгущающихся над головой. Что-то с этим парнем не так. Как он может настолько быть похожим на придворного конюха, жившего 250 лет назад. Или 300? Неважно, я ведь давно перестал считать... Если проклятье коснулось и его, запутав нить, что должна связывать только двух полумагов, он тоже мог перестать стареть.… Но Дея говорила, что он умер.… Все очень странно. Я должен узнать, действительно ли этот тип обычный человек или нет. Плевать на Дею, если он сможет как-то повлиять на мою с ней Связь, лучше, чтоб это было без каких-либо последствий для… меня. Хватит уже думать и беспокоится только о ней. У любого чувства есть срок давности. Мою так называемую «любовь» нужно было выбросить еще лет 200 назад. Приняв решение ровно за полминуты – как раз к тому времени они успели выйти за школьную ограду и повернуть направо – хвостом иду за ними, держась на расстоянии чуть меньше двух метров. – …мне очень нравиться этот сериал! Вот бы ты как-нибудь… – слышу я взволнованный блондинистый голос. Мимо проехавшая машина мешает мне услышать конец фразы. Усиливавшийся ветер тоже не помогает. Я бы мог использовать магию – послать аудитус [auditus (лат.) – слух] или еще что-нибудь – но для этого у меня не хватит концентрации, по крайней мере, сейчас. Вот бы попасть в какое-нибудь более тихое место.… Словно услышав мое желание, троица поворачивает в сторону парка с кованой оградой между белыми колонами с небольшим прямоугольным проходом слева. Я останавливаюсь. В парке – особенно сейчас – намного меньше людей, они поймут, что я за ними слежу. Аудитус послать не получится – слишком много отвлекающих факторов: он запросто привяжется к шуму деревьев или постукиванию капель. Можно было догнать их и под каким-нибудь предлогом пойти с ними, но при виде меня Дея окаменеет, и вся дорога до дома пройдет в немом в молчании. Но мне нужно узнать, о чем они говорят! Я уверен, что, если этот парень венефикус, я пойму. Был один вариант. Но я долго не практиковался… Проклятье, придется рискнуть. Зайдя в парк, вижу, что они уже почти дошли до середины главной аллеи – с неработающим, треснувшим фонтаном. Сделав глубокий вдох, прислоняюсь к большому дереву и медленно сажусь на траву, прикрывая глаза. Мне холодно, но я, расправив плечи, лучше кутаюсь в пальто. Всеми фибрами пытаюсь почувствовать каждую каплю дождя, каждый шелестящий на ветру лист. Только тогда, когда мое дыхание сравнивается с протяжными завываниями ветра, остается лишь создать образ… любой, достаточно секундного воспоминания. –Ну и уродский у тебя пес, Сандр! –Заткинь Глинд! – смуглая рука ласково чешет за ухом лохматого пса… Тринадцать секунд обжигающий боли и знакомый мне мир меняет свои очертания, окрашиваясь в черно-белые тона. Человеческие чувства и мысли отступают, нюх и слух обостряются. Продолжаю следовать за ними очень осторожно, держась на расстоянии. Мне не очень хочется, чтобы случайная мысль дала Дее понять, что я за ней шпионю. Дождь ослабевает, и теперь я могу поднять морду (до этого мокрая шерсть заливала глаза водой, и приходилось наклоняться от раздражающего дождя). Встречный ветер приносит острый запах мазута и бензина, смешанного с печеньем с корицей и шоколадом. Нетрудно догадаться, чьи они. Собаке не нужно задавать вопросы, чтобы узнать о человеке то, что нужно. Мазут и бензин – явный любитель машин и гаражей. А с печеньем еще проще, особенно когда к его запаху примешивается запах средства для мытья посуды и акварельных красок. Но самый навязчивый, и в то же время, притягательный, неописуемо сладкий прохладный и терпкий запах, перебиваемый едва уловимыми нотками корицы, принадлежит ей. Они идут, осторожно огибая огромные лужи. Дея встает на поребрик – лишь он выглядывает из грязно-серого мини-озера, что появилось из-за дождя – видимо не хочет промочить свои туфли. Курносая брюнетка – ее вздернутый острый нос, с которого постоянно съезжают очки, нельзя было не заметить, особенно когда он густо усеян светло-коричневыми веснушками – решает обогнуть лужи с противоположной стороны. Парень-гараж не сразу решает, в какую сторону пойти – ему не хочется бросать Дею под проливным дождем, но на противоположной стороне лужа измельчается и можно пройти по тротуару, освобождая от необходимости балансировать на избитых и тонких бортовых камнях. Выбор за него делает погода. Порыв ветра – и Дею клонит вправо. Девушка, вскрикнув от неожиданности, пытается вернуть равновесие, но спотыкается и падает: он ловит ее левой рукой и прижимает к себе, выровняв зонт над головой, в котором уже нет надобности, ведь теперь они стоят по щиколотку в луже – в самом ее глубоком месте. «Отойди…»– мое раздражение переходит в громкое рычание, и я в одно мгновение преодолеваю разделявшее нас расстояние, совершенно забыв о намерении не выдавать себя. Опустив голову, Дея в упор смотрит на меня, в ее глазах – которые в дождь на фоне листвы становятся ярко-зелеными – отражается длинная морда ирландского волкодава. «Д… Дею… не трогай…»– звериное желание отгрызть левую руку парню, что имел наглость прикоснуться к тому, что принадлежит мне, растет с каждой минутой. Сдерживать свои чувства в этом облике было невозможно, поэтому не стоит и не пытаться. Девушка чуть наклоняется и проводит рукой по моей жесткой шерсти – по телу пробегает волна, сродни разряду тока. «Теон?» Я гавкаю в подтверждение ее мыслей, чувствуя, что от ее прикосновения, раздражение сдуло как дырявый шар. – Это твоя собака? – спрашивает зонтикодержатель. – Здоровенная! В его голосе слышится еле заметная дрожь – то ли от страха, то ли от восхищения. Мазутный запах, смешанный с мужским одеколоном с запахом апельсина, мешает мне понять от чего именно. – Что? – Дея не сразу понимает суть вопроса, но потом, кивнув, отвечает. – Нет.… Да… Это… эм… Л… Лео… кажется. Пес соседа. Я издаю короткий рык, выражая недовольство своей кличкой. Лучше уж Шариком назвала. Белобрысый от неожиданности прижимает девушку к себе еще крепче – внутри, словно по щелчку, включается инстинкт защиты своей территории, только для меня это не место, а рыжеволосая девушка, с большими, как два океана, глазами. У меня так и чешутся зубы вгрызться в его ногу. Вот погоди, только шевельнись еще. Дея густо краснеет и мягко отодвигается. – Прости, – смущается будущий труп, о чем красноречиво говорят алые кончики ушей. – Э-это мне стоит извиниться, из-за меня ты промочил ноги… – заикнувшись, тихо бормочет девушка. – Вы идете или нет? – окликает их любительница домашних печенек. – Дождь усиливается. – Забей, – отмахивается от извинений Деи парень, и, повернувшись лицом к своей подруге, отвечает: – Ага, сейчас! Тоже мне, гаражный джентльмен. Фыркнув, я мотаю головой, чтобы стряхнуть назойливые капли дождя со своей морды. Хотя в такой дождь это мало поможет. Дея вслед за ним решает обогнуть лужу справа. Я же говорю себе, что это из-за того, что у нее нет зонта. Обо мне никто даже и не потрудился вспомнить. Пес без хозяина – жалкое зрелище, а человек, у которого есть хозяин, еще хуже… Но все же, чуть погодя, Дея оборачивается. «Пойдем…»– не могу понять, спрашивает она или просто зовет, но это немое слово давит на меня, толкая и толкая вперед, к ней. Но нельзя... нельзя слишком поддаваться чувствам, даже в облике собаки. К тому же мой план провалился. Если пойду с ними, Дея не скажет ничего, даже издали намекающего на то, что я хочу узнать, чтобы успокоиться. Я отворачиваюсь, вздрогнув от боли, которую причиняет это незначительное движение, и бегу прочь… Б-р-р-р… Холодные струи, словно бритва, режут меня по морде. Чтобы укрыться от водяных хлыстов, устраиваюсь на крыльце школы, чуть поодаль от входной двери. Крыша надежно скрывает меня от пелены дождя, но все же иногда капли, доносимые ветром, попадают на гладкий нос. Ложусь на живот и поджимаю лапы, чтобы согреться, хоть и знаю, что не поможет. Согреюсь я только рядом с ней... Черт.… Как же холодно… и все равно больно. Поднимаю глаза на небо, напоминающее давно нестираное белое покрывало. Лучше вернуться. Когда те двое пойдут по домам, я смогу пойти за ними и подслушать, о чем они будут говорить. Если все-таки этот парень не по банальному совпадению так похож на того типа, значит все это как-то связано с нашим миром. Если их – или его – подослал Совет, то после встречи с нами они наверняка должны это обсудить. В любом случае, если он только притворяется добреньким, я смогу это понять. Но так как сложную магию в облике собаки трудно использовать – вся моя концентрация ушла на преобразование одежды в кожаный ошейник, что весел сейчас на моей лохматой шее – постараюсь прислушаться к своей интуиции. Приняв решение, поднимаюсь на лапы и бегу обратно в сторону парка, наперегонки с хлеставшими меня струями. Во дворе потемневшего от дождя девятиэтажного дома, сбавляю темп. Устраиваюсь на песке под деревянной горкой детского городка, чтобы на меня не капала вода, и не пинали прохожие (мало ли). Дождь мерно выстукивает по крышам, подоконникам, стекает по желобам, заполняя до краев дыры в асфальте. Ветер утихает, становиться немного теплее. Не отрываясь, смотрю на подъездную дверь. Я знаю, что Дея пригласила их домой, ведь ее тошнотворно-ванильные фантазии не прекращаются. Мысли и чувства девушки крутятся вокруг блондина напротив, оценивая и изучая каждую черточку его лица, сравнивая ее с оригиналом. Были б руки, я бы сжал виски руками – голова уже просто гудит от подобной чуши. Усталость не отпускает, ведь утром мне не удалось как следует выспаться из-за того гадкого душераздирающего чувства. Прикрываю глаза, уверяя себя, что долго спать я не стану, а просто немного вздремну… Я был на песчаном берегу, а мои голые ступни омывала соленая вода. Спиной ко мне стоял паренек на вид не старше 17 лет и озирался по сторонам, нервно сжимая за спиной маленькую стеклянную коробочку. У нее крышке были вырезаны две фигурки: пара обнималась, как будто стоя на обрыве – ветер трепал волосы и складки платья девушки, а парень нежно обнимал ее, так доверчиво прижавшуюся к нему. И тут я вспомнил… –Теон! – окликнул кто-то, я вздрогнул, отгоняя грустные мысли, и с улыбкой посмотрел на бегущую впереди ветра девочку-подростка с рыжими волосами. Парень совсем растерялся, и когда девочка оказалась рядом, он, заикаясь, протянул ей шкатулку: –В-вот… возьми… –Какая красивая! – воскликнула та, – А это мы, да? – спросила Дея, коснувшись указательным пальцем обнимающихся фигурок. –Она волшебная, – смущенно пробормотал он, пытаясь пригладить волосы, которые нещадно трепал порывистый ветер. Тринадцатилетняя Дея приподняла крышку, и воздух наполнился звуками небесной музыки, играющей на струнах ветра. Она проникала в самую душу, успокаивая мое больное сердце… Железная дверь, лишенная доводчика, оглушительно хлопает, вырывая меня из объятий сна. Поднимаю морду и вижу – из подъезда №7 вышли двое. Дождь совсем немного моросит, и они решают не раскрывать зонты. Я медлю, слишком уж в крупную собаку обернулся. Но это легко исправить прямо сейчас, ведь от посторонних глаз меня закрывает обитый листовым металлом спуск детской горки. Справа у выезда со двора, две дворняжки сцепились друг с другом. Их оглушительный лай мешает мне сконцентрироваться, но тут мне на ум приходит мысль: «Зачем искать нужное воспоминание, когда можно просто воспользоваться образом?» Сосредоточив взгляд на собаке поменьше, стараясь мысленно захватить даже самые мелкие детали: небольшой белый воротник на черной шее, острые уши, тонкие ноги, пушистый хвост. Я чувствую, как меня обдает жаром, и ошейник, что совсем недавно как влитой сидел на шее, теперь болтается, словно толстая золотая цепь на столетней старушке, совершенно не к месту. Выйдя из своего укрытия, на мгновение теряю свою цель, благо, что у собак зрение не самое главное чувство. По следу я иду недолго: стоило выйти через арку и повернуть направо – и вот они! Увлеченные разговором парень с девушкой явно не заметят пса, увязавшегося за ними. – Знаешь, ты ведешь себя как дурак, когда волнуешься, – бросает девушка, внимательно следя за реакцией блондина. – С чего бы? – с вызовом отвечает тот. – Она тебе понравилась, – не спрашивает, а именно утверждает, курносая. Может его выдали слегка красные уши, или она просто очень проницательная...? Ведь не каждый будет так тщательно всматриваться в человека, чтобы заметить чуть розоватую кожу. – Когда ты разговариваешь с девушкой, которая тебе нравиться всегда несешь всякий бред. И сегодня так же. Аня спросила: «Будешь что-нибудь?». А ты что ответил? «Я бы пинанул чаю». Такое слово вообще есть? – Д-да не, – теперь его уши заметил бы любой, даже слабовидящий. И этот тип нравится Дее? – Пригласи ее куда-нибудь. Девчонка, по-видимому, очень прямолинейная и простая. Ее голос – ровный и четкий, как у диктора новостей. По своему опыту знаю, дружба между мужчиной и женщиной как НЛО – все в него верят, но доказательств нет. Хотя… может они исключение? Нет. Она сейчас смотрит не на него, а на ручку своего зонтика. Наверное… – Хотел бы, но… – отбрасываю ненужные рассуждения и весь обращаюсь в слух, вдруг пропущу что-нибудь важное, – во-первых, еще слишком рано… Девушка раздраженно цокает, смотря, как парень, быстро справившись с волнением, уверенно поднимает указательный палец. – … Во-вторых, ты видела еебрата? – я непроизвольно вздрагиваю, слыша выделенное голосом слово. – По-моему, мы с тобой больше похожи на брата с сестрой, а тебя даже нет на моих семейных фото. – Не правда, – возражает девушка – Маша – ее имя только сейчас всплывает у меня в голове. Имя блондинчика я, конечно, знаю, но «умственно ограниченный» и «не в меру непривлекательный» звучит приятнее для моего слуха. – Меня твоя мама даже на ДР твоей собаки звала! – Не на ДР, а на похороны. Бедный Рекс. Но я не об этом. Вокруг них… как бы это… как будто воздух сексом пропитан. – Фу, ну и сравнение, – морщиться Маша. – По-другому не скажешь.… Ну совсем они на родственников не походят и не похожи даже… – задумчиво протягивает доморощенный Холмс. Да уж.… В принципе, не удивительно, что даже он догадался. В Интермундусе люди безошибочно могли указать на венефикуса, словно на интуитивном уровне чувствовали что-то такое, что подсказывало им это. Думаю, это как написать на лбу «занято» перманентным маркером. Ведь так не найдется дурака, который влюбится в девушку, зная, что это на 200% безнадежно. Своего рода защитный механизм от запутанных любовных треугольников и межрасовых войн. Хотя, тот придурок же влюбился… – Ты в чем-то прав, – соглашается девушка, поправив съехавшую с плеча сумку. – У меня тоже такое чувство, что здесь что-то не так. И Аня, когда я спросила у нее, где ее брат, посмотрела на меня с таким видом, будто спрашивая: «Кто?». Может они сводные, или еще что… – В принципе, мысль пригласить ее куда-нибудь хорошая, – тон голоса парня – уверенный и немного взволнованный – снова будит во мне звериный инстинкт собственной территории. – Ага, и ждать, когда ее брат натравит на тебя собак. О, она даже не представляет, насколько попала в точку. – Ха, я его как-то не очень-то и боюсь, – самодовольно отвечает подобие человека, – Просто не хочу быть третьим лишним и влезать в их отношения. Я ведь ничем не хуже, чтобы уступать ему дорогу, словно машине с мигалкой? – Если ты ждешь ответа, я уже передумала это обсуждать, – девушка ловко перепрыгивает выбоину на тротуаре, заполненную водой, – и мне домой надо поскорее вернуться. – К началу «Любовь сквозь все преграды»? У меня бабуля по нему тащится, – парень широко улыбается своей саркастичной шутке, демонстрируя ровный ряд белых зубов. – Милену из садика забрать надо, – отвечает Мария, проигнорировав или просто не заметив подкол. – Я не такой любитель сериалов как ты. Это у тебя пароль на компьютере стоит, чтобы смотреть «Кровавую деспотию» втайне от мамы. – Не «деспотию», а «династию», – поправляет тот. – Между прочим, неплохой сериал, в каждом сезоне рассказывают про одну из королевских семей Истануса. – А разве у него не рейтинг +21? – Нет, всего лишь +18. А что? – Да я первую серию и до половины не досмотрела. Я еще не видела столько крови и голых тел за 20 мин. – Зря, что не стала дальше смотреть, там… Только минут через 10 понимаю, что больше они не станут обсуждать Дею или меня. Пустая трата времени… Лучше бы я это время провел в обнимку с подушкой. Усталость, словно центнер свинца обрушивается на меня, и ее удар в основном приходит на голову. В это же мгновение я ощущаю вонь, которая свербит в носу – чувство, будто смешали перец и лимон – смесь этих запахов раздражает мой собачий облик. С ближайшего дерева до меня доносится протяжное мяуканье. Кошка. Вот черт. В голове сразу всплывает случай из детства – когда Глинд во время тренировки по перевоплощениям, заставил меня гоняться за палкой целый час! После этого мне казалась, что вкус дерева и земли въелся мне в зубы. Это был полезный урок – нельзя поддаваться инстинктам животного, в которого перевоплощаешься. Надо возвращаться, пока я не закинул ногу на какой-нибудь столб. Поднимаю глаза – небо постепенно окрашивалось в розово-оранжевый закатный цвет. Сейчас, наверное, около семи. «Странно… в голове так тихо…» Я не слышу мыслей Деи, только бессвязные образы вспыхивают в моем сознании. Наверное, она спит. Но, хоть и знаю, что она в безопасности, ненамеренно перехожу на бег. Чувствую облегчение: есть время подумать. Дожидаясь, когда кто-нибудь откроет дверь и пропустит меня внутрь, остекленело смотрю на хлопья облупившейся серой краски. Сон никак не выходит из головы – на языке до сих пор чувствуется обманчивый привкус соленого моря. Последние пару дней мне часто сниться подобное, да и тот кошмар участился… Не к добру это. Поскорее бы упасть на диван и провалится в пустоту. К счастью, долго ждать не пришлось. Юркнув в образовавшуюся щель в дверном проеме, и проигнорировав женское «ЭЙ!», быстро взбегаю на три пролета вперед. До седьмого этажа я уже поднимаюсь человеком, кутаясь в грязное пальто – чертыхаясь и радуясь, что на лестнице никого больше нет – из всей моей одежды назад вернулось только оно. Двойная трансформация, черт ее дери! Открыв дверь скорее щелчком мысли, чем пальцев – сил совсем не было – захожу в квартиру и сразу же иду в сторону зала, но мой долгожданный диван занят. На нем спит девушка, в полумраке кажущаяся незнакомкой. В квартире холодно. Дея ежиться, прижимая колени к себе. Взяв плед со спинки дивана, и, наклонившись, накрываю ее им. Она так спокойно лежит, слегка улыбаясь во сне – даже становится интересно, что ей сниться. Но это заведомо плохая затея – ведь стоит мне лишь ослабить барьер, на меня наверняка нахлынут ее фантазии в таком количестве, что голова потом будет болеть три дня. Вздохнув, опускаюсь на пол, прислонившись спиной к дивану, на котором лежит моя Связанная. Ее ровное дыхание, как ни странно, успокаивает мои мысли и чувства. Она, поворачивается во сне, закинув правую руку мне на плечо, и прижимается ближе, обняв за шею. Вздрогнув от неожиданности, замираю. Близкое дыхание обжигает кожу, а теплые руки девушки согревают мою замерзшую душу. Я не шевелюсь, убедив себя в том, что оставаться в таком положении необходимо, чтобы не разбудить девушку, и дать отдохнуть своему сознанию. И плевать, что я при этом выгляжу как извращенец из бородатого анекдота. Уставший мозг с удовольствием отдается во власть воспоминаний о том, каково это было когда-то, когда нас связывало что-то большее, чем десятилетия совместных скитаний… нечто большее… И тут слышу шепот: – Лео… Возникает ощущение, будто в одно мгновение что-то во мне разбивается на тысячу осколков. Я так резко встаю, что девушка, обнимавшая меня, потеряв точку опоры, сваливается с дивана и, проснувшись, начинает недоуменно озираться по сторонам. Встретившись с моим полуразъяренным взглядом, она спрашивает: – Эм-м-м… Что-то случилось? – Да. Диван заняла, – бросаю сквозь зубы, и, развернувшись, едва сохраняя внешнее спокойствие, выхожу из комнаты. Но стоит мне лишь выйти в коридор, я в два шага преодолеваю расстояние до ванной комнаты и захлопываю за собой дверь. Тяжело дыша, яростно сжимаю края раковины – чувства и мысли бьются о стенку сознания, как будто пытаются разрушить преграду. Повернув кран с водой дрожащей рукой, опускаю голову под холодную струю. Через несколько минут я поднимаю ее: вода застит мне глаза. Проведя тыльной стороной ладони по лицу, сбрасываю пальто, забираюсь в ванну и переключаю на душ (чуть добавляя горячей воды, чтобы не окоченеть от холода). Закусываю губу, чтобы не закричать. А кричать жуть как хочется… Что же это со мной? Чувства необузданными лошадями так и норовят вырваться на свободу, причиняя боль… Я смутно догадываюсь, что мое самообладание подрывает ревность к тому ущербному недоноску. Закрыв глаза и, подставляя лицо теплым струям, пытаюсь успокоиться, как вдруг слышу стук и голос по ту сторону двери: – Ты в порядке? «Да», – отвечаю мысленно, чтобы не выдать дрожь в голосе. Я с трудом сдерживаю свои гнев, который больше, чем что-либо другое, напоминает мне о Связи с ней. Сжав зубы, безуспешно пытаюсь заглушить мысли, но все же не могу обманывать себя: наша Связь сильнее поставленного мною барьера. Может было бы проще, если бы она тоже попыталась поставить преграду? Кто знает… Закрываю глаза, стараясь ни о чем не думать. Через полчаса выйдя из ванны, я вижу, что Дея стоит, прислонившись к стене, и смотрит на меня. Ничего не сказав, прохожу мимо. Если так будет продолжаться, я не доживу до выпускного – в моей голове мелькает совсем безрадостная мысль. А в списке дел на завтра появляется тревожный пунктик: «Либо убить Кира Соколовского, либо купить бутылку виски». Как же хочется остановиться на первом варианте…Глава 4. Фант №7
Утром проснулась с чувством, словно в груди сердце надулось от счастья и вот-вот лопнет. Поэтому решение «не портить себе настроение и не будить своего липового старшего брата в школу» пришло сразу же, как я обнаружила его спящим в обнимку с коллекционным виски Василия Исааковича. Хм. Не скажу, что в тот момент меня это удивило, Теону как-никак больше двадцати – по физическим меркам, по крайней мере. Но все равно стало как-то неспокойно… Правда, думала я об этом не больше минуты. Сегодня особенный день, чтобы отвлекаться на его проблемы. Да и лучше будет, если он вообще не будет ходить в школу – его пребывание там доставит одни только неприятности… Ну почему он всегда себя так ведет? Возможно, Теон оглядывается назад, в свое прошлое, и не хочет с ним расставаться? Судя по всему, так оно и есть, ведь если бы все сложилось по обычному сценарию, он, войдя в мою семью, со временем стал бы королем. А здесь он считай никто, один из миллионов. Да еще и упертый как баран. Наверное, поэтому ему настолько противна мысль следовать правилам мира, отличающегося от того, в котором вырос он. Мне же все равно где я – главное, чтобы с Лео... Напевая строки песни «без тебя не жить, лучше солнце утопить», я пружинистым шагом иду в сторону автобусной остановки. Конечно, проще сократить дорогу через парк. Но остановка напротив «Магии вкуса» ближе всего находится к школе. Надеюсь, что мне повезет. Да! Из автобуса №3 выходит парень, снившийся мне всю прошлую ночь. Я стараюсь улыбаться непринужденно и приветливо, а не так, будто бы Л… Кир подарил мне триллион рублей. – Привет! – машет мне голубоглазый ангел, его волосы слегка растрепаны, а край рубашки выглядывает из-под темной куртки-бомбера. – Не ожидал тебе здесь встретить. А почему не пошла через парк? – Захотелось немного прогуляться и взбодриться, плохо спалось на новом месте, – отвечаю на вопрос, стараясь не покраснеть. На самом деле, я специально пошла длинным путем, чтобы у меня был шанс встретить его. – А где твой брат? Привет, – не сразу замечаю Машу, засмотревшись на то, как мой Лео приглаживает волосы, что в принципе не нужно – волосы не настолько длинные, чтобы мешать ему. Да и, честно говоря, не сами волосы меня отвлекли, а пальцы – загорелые с небольшими мозолями, такие сильные и родные… – Кто? – переспрашиваю, все еще завороженно наблюдая за движением мужской руки, ведь посмотреть ему в глаза, у меня просто нет сил. – Твой брат. Дима, кажется, – то ли уточняет, то ли напоминает она. – Ах.… Да. Прости, я плохо сегодня спала, – отзываюсь я, усилием воли заставляя себя перевести взгляд на Машу. – Он… Что там говорят, когда ученик не приходит, болея с похмелья? Боже, и почему я должна врать и что-то выдумывать? Мне всего лишь нужно… «Боги Всемогущие! Сделайте мне уже лоботомию!»– в сознание врывается страдающий голос, который даже будучи немым, заставляет мой градус счастья упасть на пару делений ниже нуля. –«С похмелья так голова не болит, как от твоих мыслей!» – Пить меньше надо! – взрываюсь в ответ на недовольный немой упрек. Р-р-р! Даже отсутствуя, он портит мне настроение. Сегодня должен быть идеальный день… – Эмм… – Маша и Кир странно переглядываются и в упор смотрят на меня, ожидая пояснений. – Х-холодного сока. Много пил и простудился, – добавляю я, чувствуя, что такое объяснение звучит очень неправдоподобно, но все же лучше, чем сказать, что Теон сейчас допивает остатки «Гленливета», закусывая его – хотя нет – НЕ закусывая его. – Ясно, – отвечает девушка, заправив выбившуюся из низкого пучка прядь. – Идемте, а то опоздаем. Кир разворачивается, чтобы пойти вслед за набирающей темп Машей, но, передумав, замедляет шаг. Приятно, что он решил подождать меня. – Слушай, – обращается он ко мне, стоит нам поравняться. – Твой брат… Странно, что вы в одном классе. Вы погодки? Или он оставался на второй год? – Я... мы не... – растерянно бормочу, совсем не ожидав вопроса о Теоне. Но мне некомфортно от мысли, что наши отношения начнутся со лжи, поэтому решаю выдать ему хоть часть правды, – он не мой брат. – А… – тянет Кир, будто раздумывая, какой вопрос лучше задать. – Наши родители поженились. И мой папа усыновил Т… Диму. Мне показалось, или он вздохнул с облегчением? – Теперь понятно, почему вы не похожи друг на друга, – сильная мужская ладонь обхватывает мою руку чуть выше запястья, когда мы протискиваемся сквозь толпу людей, заполнивших пространство между остановкой и подъехавшим автобусом. – Ой, прости. Привычка, – парень отпускает, как только понимает, что почти держит меня за руку. – Маша ростом чуть больше 150-ти и постоянно теряется в толпе. Слишком интеллигентная, чтобы наступать на ноги и толкать в спину, видите ли. Я чувствую неожиданный укол ревности, понимая, что мой Лео буквально ходит за руку с другой девушкой. Останавливаюсь. Меня начинают одолевать неприятные сомнения: а вдруг то, что я принимала за интерес с его стороны, на самом деле, всего лишь банальное проявление вежливости? Почему? Почему я не могу так же легко общаться с ним, как эта Маша? Просто заговорить и не врать через каждое слово в ответ на любой вопрос о моей жизни. Ответ прост: я ему чужая. И он даже не догадывается, что я люблю его больше 300 лет. Вот бы найти способ пробудить его воспоминания о прошлой жизни.… Но рассказать ему все – точно не вариант. Он мне вряд ли поверит. Решит, что я чокнутая. Для начала надо постараться стать ему, как минимум, хорошим другом, а потом, Кир, возможно, увидит, что я… – Эй, ты идешь? – объект моих мыслей оборачивается, заметив, что я отстала, и манит меня рукой. Откинув все тревоги, бегу за ним вдогонку. Всю дорогу мы мило беседуем: он жалуется на то, что математичка слишком много задает, а у учительницы истории нудный голос. Я же почти не слушаю, представляя, какова на ощупь кожа на его лице. Вдалеке раздается будоражащий перепонки звон, и мы бежим, чтобы не опоздать на первый урок. – Сейчас идет 15-ти минутка. Понедельник же, – поясняет Кир, перестегивая пуговицы на синеватой рубашке. – Думаю, на урок успеем. Сдав куртки и мельком взглянув на расписание – первым уроком стоит история – мы поднимаемся на третий этаж и направляемся по левому коридору в кабинет «истории 2». Я, все еще плохо ориентируясь по школе, хвостиком иду за Киром, а мысли заняты совсем другим: мне до жути хочется взглянуть парню в глаза, притягательно голубеющие на фоне его рубашки. Зайдя в класс и извинившись за опоздание, мы садимся на свои места. – И зачем я тебя только бужу по утрам! – шипит Маша на своего соседа. – Прости, – шепчет в ответ Кир. Записываю число и тему: 8 октября, «Первая мировая война 1914–1918 гг.» –кропотливо вывожу каждую букву, завиточек за завиточком, стараясь не представлять подробности того, как другая девушка будут моего Л… Кира по утрам. Голос Веры Андреевны – худой учительницы с большим носом и неестественно черными волосами – и правда действует как-то гипнотически, нагоняя просто страшную скуку. Она возбужденно размахивает руками, показывая то на карту, то на доску, но это не помогает оживить наполовину заснувший класс. Было видно, что учитель больше всего на свете любит свой предмет, несильно волнуясь о том, как его понимают учащиеся. – …Россия не могла оставить безнаказанным нападение на дружественное ей государство Сербии… Подперев ладонью лицо и, почти механически делая записи за учителем, снова прокручиваю в голове события далекого, но счастливого прошлого. – Лео! Лео! Подожди меня, – я пыталась догнать его, но он только отмахивался от меня, ловко перепрыгивая ямки и камни, затаившиеся в море травы. – Я же сказал, что со мной нельзя! – Лео развернулся ко мне лицом. – Сандр сказал девчонок с собой не брать! – Почему ты слушаешься Сандра? Противный Сандр! – стало обидно, что Лео не хочет брать меня с собой, на глаза сами собой навернулись слезы, а губы задрожали. – Да послушай же, Дея, – Лео наклонился заглянуть мне в глаза, – ты еще маленькая, тебе нельзя туда. – Можно. И я не маленькая! Мне уже восемь! – притопнув ногой, гордо вздернула нос. – А я говорю – нельзя! – Лео не хотел уступать. – Ты же обещал покормить со мной маврофтеров [μαύρο φτερό (греч. «черное крыло»)]... – подняла брови и жалостливо посмотрела на него. – Ты ведь сам всегда говоришь, что тому, кто нарушает обещания... – Ладно... – перебил Лео, сдаваясь, – только не отходи от меня. Я радостно схватила его за руку, и мы вместе стали взбираться вверх по склону. На самом верху нас встретила кучка ребят. Пару из них – Глиндра, Сандра и Одайона – я знала, а других видела впервые. Сандр хмуро на меня посмотрел: – Лео, а в вашей семье, что, Septimus Sensu образовывается в 12 лет? – С чего это? – вызывающе ответил Леофвайн, выпятив подбородок. – А с того, что у нас запрет на девчонок... – пробубнил Глиндр. – А я расскажу Азер, и она тебя побьет за такие слова, – пригрозила я, на что Глинд покраснел как помидор. – Не припутывай меня к ней, малявка! – Успокойся, Глинд, – сказал Лео, встав между нами. – Замолчал бы ты! Вечно ты заступаешься за эту мелюзгу, – вместо ответа мой защитник с силой пихнул Глинда, и тот упал на землю. Не успела я опомниться, как мальчики уже кубарем катались по земле, вцепившись друг в друга. – Ребята... – взмолился Сандр, – хватит валять дурака. Из-за вас мы можем не успеть, и Трещина исчезнет. – Трещина? – обратилась я к Одайону, спокойно стоявшему в сторонке и смотревшему, как Сандр разнимает дерущихся. – Трещина, через которую видно Исток, – пояснил тот. – А-а-а-а... – протянула в ответ. Я мало знала об Истоке, но идея взглянуть на него через Трещину звучала здорово. –Все, ребята, пошли! – велел Сандр, удерживая Глиндра, ставшего обладателем большого фингала под глазом. – А Леофвайн с Малявкой останутся здесь и сплетут друг другу венки из голубых матрикарий [матрикария (лат. matricaria) – ромашка]. – Больно надо! – крикнул им вслед Лео, ладонью смазав кровь на подбородке. – Лео, твоя губа...! – воскликнула я. – Пустяки, – буркнул он, видимо, все еще злился на ребят, или же на меня... – Прости, Лео, я… я все испортила... – голос дрогнул, а к горлу подкатил комок: слезы так и просились наружу – Я же сказал – это пустяки, – улыбнулся он, скривившись от боли. – На, – порывшись в сумке, – папа не разрешал носить штаны, как и шить мне платья с карманами – достала помятый платок. – Спасибо, моя леди, – произнес Леофвайн, поклонившись. – Глинд еще свое получит... – сказала нахмурившись. – Скажу Азэр, что он хочет «связаться» с Фидан. Вот ему достанется... Посмотрев на меня, Лео засмеялся: – Ты похожа на маленького геномоса [греч. γη-νομος – «обитатель земли», «подземный житель»]! – Сам такой! – насупилась я, но он лишь сильнее расхохотался. Его смех был настолько заразителен, что я тоже улыбнулась, а потом засмеялась еще сильнее, чем он. Отдышавшись, мы начали спускаться обратно, напоследок обернувшись, посмотрела на единственное дерево в лесу, ютившееся ближе к обрыву… На второй урок – алгебру – иду на полуавтомате, все еще находясь во власти воспоминаний. Кир и Маша что-то мне рассказывают, я киваю, улыбаюсь, но не слушаю. Как бы то ни было, это не совсем то, чего я хотела… хочу… Я хочу быть его единственным лучшим другом, как раньше, и не делить его ни с кем. Но они, наверняка, дружат уже лет десять, и я не могу поступить как стерва и рассорить их, только из-за чувства собственничества. Если я допущу подобную мысль всерьез, то потеряю право быть с ним. Тогда смело можно выходить за Теона или помирать старой девой. Лучше остаться старой девой, конечно же. Да и Теон скорее меня в жертву принесет, чтобы повернуть время вспять или вернуться в наш мир, чем начнет ко мне по-человечески относиться. Звонок с перемены не слишком помогает сосредоточиться и вернуться в реальность, возвращает меня туда совсем другое – брюнет, влетевший в кабинет математики №2. Он кивает учительнице и приземляется на третью парту во втором ряду, слева от меня. Учительница снимает очки с толстыми стеклами, вероятно, чтобы убедиться, что это не иллюзия, и ровным, слегка сиплым голосом проговаривает: – Назаров, встань, пожалуйста, выйди и зайди, как полагается. Теон поднимает глаза на Надежду Михайловну и явно хочет ей что-то возразить, но услышав мой вздох и мысленное «опять», делает так, как потребовала учительница. – Так ребята, внимание, посмотрите на доску: как определить является ли функция «y = sin x» четной или нечетной? Ну? Лес рук… Петренко к доске. Стрелка на часах лениво идет по кругу, никуда не торопясь, мой сосед совершенно игнорирует пояснения учителя о свойствах тригонометрической функции, водя ручкой по тетради, а я, напротив, стараюсь слушать внимательно – от души надеясь, что в моей голове крутятся исключительно математические мысли. Но, если честно, из математического там только проценты: гадаю, на сколько процентов я могу быть уверена, что Теон не слышал последнюю фразу из моего внутреннего монолога. Внезапно рука Теона замирает над тетрадкой и заметно напрягается. Всмотревшись в линии на листе, парень резко бросает ручку на парту, словно та обернулась ядовитой змеей. – Можно выйти, – резко произносит он, и, не дожидаясь ответа, поспешно выходит за дверь класса, оставив сумку, учебник и остальные вещи в классе. Я опускаю взгляд на его половину парты, но все, что я там вижу – лист тетради, испещренный плавными линиями. На литературе Теон так и не появляется. Этот факт немного снимает напряжение, окутавшее тело, и я начинаю думать о том, как отхватить свой кусочек счастья, при этом совершенно забыв притворяться внимательным слушателем. Но мне нужно обдумать план действий. Я перебираю в голове все, что может пригодиться: от глупых сцен, виденных мной в кино, до банальных случаев из жизни. – Анна. – Назарова, – добавляет учитель, не заметив моей реакции на имя, – будьте так любезны, скажите, в каком году родился Федор Иванович? – В… – лихорадочно копаюсь в памяти… хм, это точно 19 век, – одна тысяча восемьсот тринадцатом… – Почти, 1803. Будьте внимательны, в конце недели по творчеству и жизни Тютчева будет небольшой тест, – холодно поправляет Алла Николаевна. – Это ведь самый простой вопрос. Потрудились бы на доску посмотреть. Я поднимаю глаза, и на меня смотрит пожилой, гладко выбритый мужчина с прямоугольным лицом, маленькими овальными очками и немного растрепанными волосами. Под портретом написано: «Федор Иванович Тютчев. 1803-1873 гг.» Припоминаю. Я читала его стихотворения в «Современнике» 1850-х годов, и возможно даже видела его на одном из популярных в то время литературных вечеров. Особенно мне запомнилось тогда «Весь день она лежала в забытьи…». Такое пронзительно-грустное.… В голове всплывают обрывки воспоминаний о том спокойном и ужасном утре, что закончилось уже в новом мире. – Открываем стр. 367, – продолжает учительница, заправив прядку, выбившуюся из тугой прически. – Так это же учебник за 10 класс, – подает голос парень с морковно-рыжими кудрями из первого ряда, кивнув на книгу на краю парты. – Верно, Владислав. Нам нужно повторить материал перед тестом. Алла Николаевна говорит негромко и спокойно, но что-то в ее взгляде заставляет парня начать лихорадочно листать страницы, будто ища в них ответы вселенной. Вот же оно! В глаза сразу бросаются щемящие строчки. Особенно… Любила ты, и так, как ты, любить – Нет, никому еще не удавалось! О господи!.. и это пережить... И сердце на клочки не разорвалось... [Ф. И. Тютчев «Весь день она лежала в забытьи...» 1864 г.] Читая стихотворение, на мгновение переношусь в ту эпоху: платья с кринолином, пышные юбки, лошади, повозки, белокаменный Кремль.… Помню, тогда дороги привели нас в Москву и нам помогал некий аноним. Мы жили в его усадьбе, пользовались его имуществом, слугами, деньгами и всем остальным – но лично никогда не встречались. Странное было десятилетие… Как только звенит звонок с урока, половину класса словно сметает ураган, оставив от учеников только портфели, пиджаки и школьные принадлежности на партах. – А куда… – начинаю я, недоуменно озираясь по сторонам. – Ты, что, вообще первый день в школе? – интересуется Маша, ее голос звучит весело, но я улавливаю в нем нотки подозрительности. – В столовую, куда же еще, – поясняет Кир, и именно родная, легкая улыбка медленно согревает меня, словно только что загоревшийся камин, возвращая тепло, а немного грустные воспоминания долгого ожидания, навеянные стихом, уходят прочь, – пойдем, а то нам достанется какой-нибудь полуразвалившийся стол. В столовой – когда мы садимся за свободный столик, с еще дымящимися порциями плова и борща – к нам подсаживается девочка из нашего класса, Вика Медведева. Позже, Дима и Маша объясняют мне, что обычно в столовой сидят за отдельно, по причине того, что в своем классе они – что-то вроде «автономной республики». А все из-за того, что в их классе, да и во многих других тоже, уравнение: «девочка + мальчик = крепкая дружба» – не имеет решения. Вика Медведева, по прозвищу «Вики» – попала за наш столик по чистой случайности – проспорила своим подружкам. Компания Медведевой была бы мне не в тягость, если бы не жуткий сводящий зубы скрежет пилочки для ногтей. – Ань… – начинает Кир, когда мы подходим к столу с грязной посудой, чтобы оставить свои тарелки. Его голос звучит так близко, что руки начинают дрожать, а содержимое моего подноса чуть не разбивается о кафельный пол, – Не помню, говорил ли спасибо за вчерашнее приглашение на чай. Не хочешь сегодня пойти ко мне? У меня от волнения начинает кружиться голова. К нему домой? Я? Это ведь должно что-то значить? Или банальная вежливость? – …Мы с Машей хотим к тесту по лит-ре подготовится, и еще в Пятницу опрос по истории. Брата тоже возьми, если хочешь. Уровень радости немного снижается, когда мозг заканчивает переваривать окончание фразы. Теперь я опять начинаю сомневаться в отношении Кира ко мне. Единственно, по его интонации я точно могу сказать, что Теона он определенно пригласил из вежливости. Мой вечный сосед так и не объявляется – ни в столовой, ни на оставшихся уроках. Направляясь к выходу из школы, я искренне надеюсь, что он куда-нибудь испарился, например, в Сан-Франциско. Но, вероятнее всего, что, узнав из моей головы о приглашении, Теон решит позабавиться и примет его. В том, что он не исчезнет, я не ошибалась: Теон ждет на каменном выступе, похожим на огромный подоконник, справа от ступенек крыльца, и спрыгнув, снимает черную сумку с моего плеча. Мой кожаный рюкзачок и пакет нес любезно предложивший свою помощь Кир, а имущество Теона я ему предусмотрительно не доверила (вдруг тот заклял ее от чужих прикосновений или еще что, ведь за прошедшие 50 лет дружелюбия в нем как-то поубавилось). После он поворачивается к моему Лео, ожидая официального приглашения. – Привет, Дима. Я пригласил Аню и Машу к себе домой, будем к истории и к тесту по Тютчеву готовится. Ты с нами? Мой сосед по парте и квартире молча кивает. Кир, видимо, был не из тех, кто долго злится или из каждого, кто косо на него посмотрел, делает врага. Его вопрос звучит почти дружелюбно. Он явный антипотод Теона. Маша же в этот момент внимательно смотрит на парня в пальто, ожидая его реакции. – Ну, если только ты,Аня, не против… – добавляет Теон, насмешливо сделав ударение на моем фальшивом имени. Всю дорогу до дома Кира, в воздухе висит напряженное молчание. Ребята, стараясь разрядить обстановку, начинают рассказывать нелепые истории из своего совместного детства, но их попытки не находят отклика ни с моей, ни с его стороны. Я слишком напряжена, а Теону все равно. Останавливаемся мы у длинного невысокого, всего в 5 этажей, дома, низ которого выкрашен в темно-синий цвет. Поднимаемся в квартиру – № 41 находится под самой крышей. – Ну вот, здесь я и живу, – мне кажется, что я слышу легкое смущение в голосе Кира, когда он поворачивает ключ. – Простите за бардак. Оглядываюсь по сторонам: ничего критичного – вроде груды грязного белья или разбросанной по углам посуды – я не вижу. Всего лишь пара вещей, брошенных на спинку дивана, небольшой хаос на тумбе с сидением, где лежит пара свечей зажигания, крем для обуви, запасная связка ключей и прочая мелочь. Мы проходим в зал, вид на который открывается из прихожей, разувшись прямо в квартире у входа. – Садитесь, где хотите, – предлагает он. – У меня комната маленькая, посидим здесь. Я сейчас. Кир выходит из зала, захватив пустую кружку и тарелку, которые стоят на журнальном столике. Спустя несколько секунд я слышу шум воды. Видимо, ушел мыть посуду. – Его родители улетели в отпуск в Таиланд на 2 недели, – поясняет Маша. – Поэтому здесь все немного… вверх дном. «Ой, я видела холостятские берлоги и похуже», – думаю я, прежде чем мой взгляд цепляет снятую левую дверь от темно-бардовой машины, заботливо прислоненную к стене. Шум воды не прекращается а, наоборот, – к нему добавляется звон посуды. Думаю, решение пригласить нас с Теоном пришло к Киру спонтанно. Решив он это еще вчера, к примеру, он бы навел везде порядок, раз его это так беспокоит. Отсюда я делаю вполне простой вывод: изначально он хотел пригласить только Машу, ее он не стесняется, поэтому-то и не стал ничего убирать заранее. А я для него чужая. Опять я забыла, что мы с ним только вчера познакомились. – Чай, кофе? – спрашивает Кир из кухни, закончив мыть посуду. – Мне чай, а Т-Диме кофе без молока, – отвечаю я, бросив быстрый взгляд на Теона, потирающего правый висок. – Мне, как обычно, – отвечает Маша, листая журнал «За рулем», край которого выглядывал из-под дивана (она достала его с таким непринужденным видом, словно он не под диваном валялся, а аккуратненько лежал на полке). – Знаешь, ты скоро сама станешь оранжевой как морковка, столько сока пить. Пол холодильника у меня эта гадость занимает, – недовольно бормочет Кир, протягивая Маше сок. – Можешь не покупать, – спокойно отвечает та. – Нет уж, проспорил, так проспорил, – не соглашается Кир, протягивая мне чай и ставя на стол поднос с сахарницей, и двумя кружками кофе. Вместо слов вроде «вот, твой чай» или «держи» я получаю от него быструю улыбку, вежливую, но все равно очень прожигающую до кости. Но даже она не разбавила едкий осадок от того, что Кир так много знает о Маше. Даже что она любит – а обо мне ничего. Очень хочется узнать, какой спор мой Лео проиграл, но боюсь, что ответ меня может расстроить. – А что был за спор? – озвучивает мои мысли Теон, сделав глоток из полосатой чашки. В его голосе нет и намека на любопытство, ему абсолютно все равно – он спросил только назло мне. – Да ерунда, – отмахивается Кир, но все же продолжает, несмотря на то что спросивший уже отвернулся к стене с семейными фотографиями. – Мы с Машей каждую Субботу смотрим футбол по «Матчу» и делаем ставки на желание. – Ты любишь футбол? – спрашиваю у девушки и немного расслабляюсь, понимая, что спор у них был безобидный. – Не очень, – отвечает та. – Но у нас уговор: я смотрю с ним «Матч» по Субботам, а он смотрит со мной «Влюбится во врага» по «Ю» в Воскресенье. – Ох, ну и страсти там скажу я вам, – с улыбкой отмечает Кир. – Я, кстати, спор проиграл, поставив на то, что Энрике на выходных поедет с Ребеккой на семейную виллу, а он остался дома с больной женой, которую ненавидит. Бедный парень, никак не определится. Но, может, он подозревает, что Ребекка хочет отомстить ему за смерть отца. И как только ты и счет в матче угадала, и предсказала, что он дома останется… – Счет 2:0 в мою пользу, – напоминает ему Маша, выпрямившись в кресле и по-царски сделав глоток сока. – Второе желание придумаю, скажу… Кир начинает отнекиваться, говоря что-то о проблемах с деньгами, больной кошке (которой на самом деле нет) и жульничестве со стороны девушки. Смотря, как они болтают – легко и непринужденно – мне становится завидно. И прежде, чем подумать, я выпаливаю: – Мы с Димой тоже часто выходные вместе проводим. В кино в Субботу собрались… Моя последняя фраза тонет в громком кашле – это Теон поперхнулся кофе от неожиданности. Я поворачиваюсь к нему, чтобы подать салфетку со стола, но делаю все еще хуже: рукой нечаянно задеваю дно его кружки, и остатки кофе растекаются по его темно-синей рубашке. – П-прости, – заикаюсь я, смотря на его подбородок, дико боясь посмотреть в его, наверное, уже почерневшие от злости, глаза. – Дима, я дам тебе свою одежду, – предлагает Кир. Теон, повернувшись к нему лицом, с сомнением окидывает его оценивающе-презрительным взглядом, словно ему бомж предложил обменяться штанами. – Да ладно тебе, у нас разница в размере не такая большая. Пойдем, – продолжает мой идеал, совершенно неправильно истолковав взгляд Теона. Кир уверенно манит его рукой, направляясь в сторону закрытой двери на противоположной стене зала. Какой же он все-таки добрый… и красивый. Мой Лео. Прежде чем войти в открытую Киром дверь, Теон обводит взглядом комнату и, остановившись на мне, чуть поджимает губы: его лицо приобретает мимолетное выражение с легким оттенком разочарования. К чему бы это? Странно он себя ведет сегодня... Ох, вот бы увидеть его обнаженный торс... не Теона, конечно, а Кира... И руки… и плечи… и… Через полминуты, как в комнату заходит Теон, появляется сам Кир, садится на диван рядом со мной и, улыбнувшись так, что, не сиди я, непременно бы почувствовала дрожь в коленках, протягивает мне конфетку в обертке. – Твой брат стеснительный какой-то, – замечает он, надкусив шоколадный эклер. – Попросил меня выйти, или лучше сказать – выгнал… – Да? – не особо интересуясь комплексами Теона, с энтузиазмом занимаюсь своей конфетой – все, чтобы побороть желать пальцем смахнуть шоколадные крошки с его подбородка. – Ничего, что я его твоим братом зову? – не поняв моей реакции, спрашивает парень. Вскидываю голову, лихорадочно вспоминая, что я говорила ему о Теоне. Ведь по легенде, этот хмурый горе-суженный – мой брат. – Я чего-то не знаю? – спрашивает Маша, протянув Киру салфетку и жестом указав тому на подбородок. – Так мне Аня сказала, что они не родные, а сводные, – добавляет Кир. – А, – коротко отвечает девушка, и в воздухе повисает тишина. Видимо, настала моя очередь говорить. О, нет… Я уже и не помню, что именно наплела Киру о своей вымышленной жизни. Из сегодняшнего утра я запомнила только, как он, улыбаясь, рассказывал о всяких пустяках, и как он взял меня за руку в толпе.… Ну, где же Теон?! Можно было уже раз пять переодеться за это время. Неужели, он еще и выбирает, что надеть? – О, вот и Дима, – подает голос Кир, когда дверь открывается, выпуская темноволосого юношу в белой футболке и джинсах-варенках. Я не сразу узнаю Теона, слишком уж непривычный для него стиль – из белого у него только одна рубашка. Даже Маша, повернувшись, задерживает на нем взгляд дольше обычного, будто бы ее что-то заинтересовало. – В плечах великовато, – добавляет она и тут же утыкается в журнал. Мне почудилось, или она покраснела? Подумаешь. Ну и что, что белый цвет ему идет. И, ко всему прочему, выигрышно смотрится на его подтянутом торсе – особенно если это не бесформенная рубашка. Кир все равно лучше, и руки у него мускулистее, и… – Что ж, начнем! – Кир в предвкушении хлопает в ладоши и устремляет взгляд на Машу, словно ожидая разрешения. – Маня? Маша, вздыхает, закатив глаза: – Ладно.… Повезло тебе, что я заранее тему у Аллы Николаевны узнала и подготовила карточки. – Вы в монополию собрались играть или в крокодила? – морщит нос Теон, только увидев стопку, которую Маша извлекла из сумки, явно не горя желанием присоединится к игре. – Не-а, мы так готовимся к школьным опросам, – поясняет Кир, кивая Маше, которая уже открыла рот, чтобы прервать его, но вовремя остановилась. Мы с Теоном в сомнении переглядываемся – мой спутник подозрительно вскидывает бровь. – Я печатаю карточки с разными вопросами, выигрывает тот, кто соберет больше правильных ответов, – подхватывает Маша, отдав Киру, стопку напечатанных на белом картоне карточек. – Обычно у меня еще с собой карточки-ловушки с безобидными заданиями типа: «скажи фразу наоборот» или «назови 33 элемент из таблицы Менделеева»… – Мышьяк, – коротко отвечает Теон, продолжая рассматривать фотографии, висевшие в рамках на стене. – Да… – глаза девушки немного округляются, не ожидав такого быстрого ответа, но она тут же продолжает, не придав этому значения, – но сегодня я их забыла, так что будем играть просто на очки. – А может, используем фанты Леси? – предлагает Кир, – она же приезжала на каникулы и оставила их. Моя двоюродная сестра. Последняя фраза предназначалась мне, ведь я недоуменно метала взгляд с Кира на Машу, и уже набрала воздуха, чтобы задать вопрос. Радует, что Кир понял меня и без слов. – Ну… – неуверенно протягивает Синицына, – если ребята не против, а то в этих фантах полно абсурда, чего стоят задания: «поцелуй парня, у которого имя начинается на «П» или «сними прищепки с соседа с завязанными глазами». И почему прищепки всегда цепляют в… – Маша осекается и начинает поправлять карточки на столе. Я думала ее сложнее смутить… – Я за! – во мне просыпается дух энтузиазма после слова «поцелуй», хоть я и понимаю, вряд ли мне такое выпадет, – Только… думаю, Дима не захочет, ему, наверное, еще кофе налить… – Отчего же? – Теон отрывается от своего занятия, переведя на меня взгляд: его голос убийственно ядовит – удивительно, что я до сих пор спокойно сижу, а не корчусь в смертельной агонии на полу. Прочитал мысли, подлец! Все делает мне назло. – Раздавай, – зловеще добавляет он, когда Кир достает с верхней полки серванта колоду в розовой коробочке. – Если, ты, Аня, не хочешь… – с сомнением продолжает Маша, видимо заметив, что я разозлилась. – Нет, нет, – отмахиваюсь я. – Я играю. И почему она только мою злость заметила, а зловещую ауру вокруг Теона, решившего сегодня выставить меня дурой, – нет? – Итак… – разложив карточки белой стороной вверх, Кир азартно потирает ладони, – начнем! – Вопросы тянем по часовой стрелке: Я, потом Аня, Дима, а ты – последний, – добавляет Маша и, взяв крайнюю правую карту во втором ряду, читает: –«В каком году русские войска перешли в наступление против Австро-Венгрии?». Легко. В августе 1914. Кир бурчит что-то похожее на «воображала» и начинает всматриваться в карточки со своей стороны, надеясь разглядеть перевернутые надписи, чтобы заранее быть готовым к вопросам. Несмотря на, казалось бы, скучное содержание, игра затягивает всех. Даже Теона. Конечно, это неудивительно, ведь он любит показывать свое превосходство в чем бы то ни было. Целый час мы с Киром резонируем абсолютно на одной волне – искренне огорчаемся промахам и радуемся правильным ответам. И фанты отлично вписываются (мне даже понравилось петь «Белые розы» наоборот, чуть мозг не вскипел). Теон и Маша играют сдержаннее, может, поэтому у них меньше фантов и больше правильных ответов. Эх.… Надеюсь, наше сближение с Киром не ограничится этой игрой... Под конец, к моему удивлению, остаемся только я и Теон. Маше попадается один из контрольных вопросов по литературной теме в «100 очков». Я же, вспомнив из урока, что свое проникновенное стихотворение о смерти возлюбленной Тютчев посвятил своей любовнице Елене Денисьевой, отвечаю верно и обыгрываю ее по очкам. Когда на столе остаются последние два вопроса, мы с Теоном берем карточки одновременно. Мне попадается:«На какой реке состоялась битва в сентябре 1914 г., в результате которой немецкое наступление было остановлено?: а) Сена б) Марна в) Од».Все вопросы по истории касались Первой Мировой, а 1914 – это в основном сражения на французской земле.… Но, думаю, что река Сена – слишком очевидный ответ… – Од? – спрашиваю следом за вопросом. Маша сверяется с учебником – это занимает у нее не больше 5 минут, но мне показалось, что все пятнадцать: тяжелое ожидание будто замедлило время. – Нет, Марна, – отвечает девушка, в ее голосе проскальзывает разочарование, но потом она приободряется и продолжает, мельком взглянув на листок, куда она записывала заработанные баллы, – если Дима тоже ответит неправильно, по очкам у вас будет ничья. У него последний 13-ый вопрос. В «400» очков. Не ответит, уйдет в минус. Я в надежде бросаю взгляд на Теона – вдруг он тоже не знает ответ. – «Продолжите стихотворение: О, как убийственно мы любим, Как в буйной слепоте страстей… Я уже готова широко улыбнуться, как вдруг слышу, как после небольшой паузы он продолжает: –… Мы то всего вернее губим, Что сердцу нашему милей!» [Ф. И. Тютчев. «О, как убийственно мы любим...» 1851 г.] Мужской голос звучит мрачно, но в нем чувствуется легкий привкус удовольствия от победы. Осознав поражение, разочарованно беру из стопки карту-фант и бесцветным голосом читаю: –«Поцелуй соседа слева». Бросаю растерянный взгляд на Машу, потом на Теона, лихорадочно вспоминая, где у меня лево. Вспомнив, невольно прищуриваюсь от страха и поворачиваюсь лицом к парню, ожидая взгляда, достойного демона из преисподней. – Кхм. Вместо холодного или яростного взора, я вижу то, что вызывает только теплоту – непривычное чувство по отношению к этому вечно недовольному субъекту. Он улыбнулся. Его губы дрогнули в полуулыбке, которую он безуспешно пытается скрыть за кашлем, но я успеваю заметить ее – такую искреннюю, не ехидную, злую, а добрую и.… Это было так неестественно, как если бы сейчас посреди гостиной высадилось НЛО. В груди что-то екает – от неожиданности или от чего еще. Но, не успев толком разобраться, я слышу: – Целуй его, – произносит Маша, явно безуспешно стараясь скрыть свое любопытство: в карих глазах явно читается легкое смущение и предвкушение чего-то весьма занятного. – Если Аня не хочет, она может… Киру не дает договорить второй участник: – Игра окончена. Теон встает с дивана, отворачивается, и так быстро уходит в сторону прихожей, что я не успеваю увидеть его лицо, хотя, судя по голосу он… разозлен? Эх, неудивительно… Может та улыбка была моей галлюцинацией… – Л-ладно, – Маша краснеет от чувства неловкости. Она явно не думала, что невинная игра может так разозлить Теона. – Принесешь мне вещи завтра в школу! – запоздало кричит хозяин квартиры, после оглушительно хлопка двери. – А он не очень-то любит веселиться, – констатирует факт Кир, Синицына кивает в знак согласия, а я только вздыхаю, пожав плечами. Мне немного не по себе от того, как Теон себя повел, но тут уж ничего не попишешь – он не любитель подчиняться, чьим бы то ни было указаниям, он и просьбы-то с трудом выполняет. Но все же у его поведения были последствия – после его ухода осталось неловкое напряжение, висевшее в воздухе, словно дымовая завеса. – Ой, – Машин возглас заставляет меня вздрогнуть, – чуть не забыла. Мне же сегодня еще Милану из садика забрать надо! Быстро собравшись, наскоро скидав в сумку свои вещи – листы, карточки и учебник – она, на ходу надевая куртку и обуваясь, выбегает из квартиры. Мы остаемся вдвоем. Сердце стучит в ушах так, что мне не сразу удается расслышать Кира: – Аня, ты…Глава 5. Яд окты
Проснулся с жуткой головой болью. И неудивительно – спал от силы часа полтора. Бессонница, вызванная раздражением с примесью ревности и гнева, не отпускала и опять промучила меня всю ночь. Вчера, в тщетной попытке уснуть вспоминал различные способы убийства. Вариантов перевалило за сотню. Два дня назад, нарезая круги рядом с домом на Гаражной улице, я так злился от своего бессилия и вынужденного духовного рабства, что эта злость утихла только под утро Пятницы. – Ты уснул, что ли? – спрашивает Дея, резво перепрыгивая через лужи и мурлыкая под нос какую-то песню. Поднимаю взгляд от намокшего асфальта и молча смотрю на девушку в черных брюках и короткой куртке. Влага, висящая в воздухе после прошедшего дождя, незаметно возвращает тщательно уложенным темно-рыжим волосам первоначальный вид. – Не всем же прыгать от радости, – устало отвечаю тихим голосом, ругаться абсолютно нет никакого желания, – И да, я знаю, что ты завтра собралась на свидание. Дея останавливается и резко оборачивается. Лицо девушки заливается краской. – Ну... Я... – начинает смущенно бормотать, словно оправдываясь. Чужие и такие яркие эмоции – радость, предвкушение, волнение с толикой смущения – удавкой сдавливают мое горло. Резко выдыхаю сквозь зубы, притворно поежившись. Холод – последнее, что меня волнует. Просто не хочу показывать, что меня все это задевает. Чувство, будто конченые придурки устроили танец на костях только что сгоревших людей – неуместно и противно. – Ты не против? – спрашивает Дея, она уже отвернулась, так что вряд ли увидела, как у меня округлились от удивления глаза. Ей не все равно? Хотя нет. Рыжую принцессу на самом деле не волнует мое мнение: судя по мыслям, витающим вокруг цвета и фасона платья – это был дежурный вопрос. Она сбавляет шаг, когда мы подходим к более оживленному участку улицы, и начинает озираться по сторонам, ища кого-то. Ответ очевиден. Его. Все внутри вскипает, подобно расплавленному железу и медленно капает, прожигая в сердце дыру, как в куске бумаги. Так... Удушить. Эффективно, но столько силы надо приложить, что я полусонный вряд ли справлюсь... Зарезать. Легче, но грязи будет прилично, и попасть нужно точно... – Простите... Я отвлекаюсь на придуманное ночью занятие и не замечаю, что мою горе-спутницу, решившую пройти сквозь плотный сгусток людей, двигающихся в сторону подъехавшего автобуса, стиснула пара сомнительных элементов, один из которых явно собирается подрезать ее жалкое подобие походного рюкзака. Оттолкнув парня в перчатках, выдергиваю девушку и тащу в обход образовавшейся толпы. – Ты хотя бы смотри, куда идешь, – цежу сквозь зубы, не сбавляя шаг. – Ой, Теон, рука... – она спотыкается, явно не успевая за мной. Обернувшись, останавливаюсь и отпускаю руку девушки, побелевшие пальцы которой становятся красными. Дея потирает ладонь, немного поморщившись. – Перчатки надень, – коротко бросаю я. – Заболеешь еще и будешь весь день ныть, что свиданку пропустила. Знаю, что мой голос звучит грубо. Но злюсь я скорее на себя, чем на нее. Да что же со мной такое? Последние несколько лет, а то и больше, я, конечно, чувствовал раздражение, но не до такой степени. Обычно это была усталость и скука, смешанная с безразличием, перебиваемым приступами неконтролируемой заботы – ведь сейчас я убежден, процентов на 90, что пекусь об этой девушке не по собственной воле. Если признать обратное, то лучше застрелиться и не мучиться, чем упиваться жалостью. Бессонная ночь дает о себе знать полным отсутствием ощущения времени и пространства. Прихожу в себя только от дребезжащего звонка на большую перемену, когда подавляющее большинство школьников пулей вылетает на первый этаж, откуда доносятся манящие запахи жареной рыбы и картошки. Есть мне хочется еще больше, чем спать. – Обед! – потирая руки, улыбается мой... Как лучше назвать того, кого жаждешь прибить? «Ангел...», – мысли Деи вклиниваются, вызывая приступ тошноты. Теперь мне уж точно кусок в горло не полезет. – А что самое вкусное бывает на обед? – интересуется она, вставая и направляясь за неугомонной парочкой друзей. – По-разному, – парень наклоняется чуть ближе к ней, неразборчивый гул и топот ног заглушает его голос, – Вкуснее всего у Марии Семеновны получается запеканка. Я иду следом – скорее по привычке, чем по желанию – и верчу в руках карандаш, стараясь отвлечься от мрачных настроений. Но навязчивые мысли о карандаше в сонной артерии не отпускают... – Д-да? – Дея поднимает приторно-сахарный взгляд на объект своего обожания. Оба выглядят так, будто у них есть какой-то общий секрет. У меня свербит в носу, словно от запаха тухлятины. Да... За столом с этими героями-любовниками я не то, что есть, даже взглянуть на еду не смогу... Ощущаю себя не в своей тарелке – подобно актеру, по ошибке попавшему на съемки ванильной мелодрамы, после проб на кровавый ужастик, где герою, вроде этого белобрысого, уже на пятой минуте зомби отгрызает ногу. Эх... Живот болезненно скручивает. Да уж... Срочно нужно переключиться – от летающих в воздухе флюидов и злости, душащей мой самоконтроль, я скоро свихнусь. И почему ректор запретил мне устраиваться на работу? Сейчас бы разгружал мешки с песком, и подобной чуши в голове меньше было бы...– Фу, рыба! – морщит нос блондинка с идеально прямыми волосами, брезгливо отодвигая от себя тарелку. – Никто тебя есть не заставляет, – спокойно произносит кучерявая брюнетка. – И вообще, ты почему до сих пор с нами сидишь? – А ты, что, это место купила? – отвечает та, бросив быстрый взгляд на стол во втором ряду напротив окна раздачи. Там сидят три девушки: рыжая с тонкими губами и прямоугольным лицом, а по бокам от нее две блондинки: одна с узкими глазами под нарисованными черными бровями, другая – довольно привлекательная – с лицом-сердечком и голубыми глазами с золотистым ободком. Единственное, что портит ее миловидное лицо – жжено-белые волосы. По взгляду «напильщицы» (девчонка, видимо, когда нервничает, начинает наводить красоту) было понятно, что в девичьем раю не все гладко. Мне, конечно, глубоко фиолетово, что там у них произошло – прямо-таки витальная необходимость не обращать на Дею внимания толкает слушать любой бред. Конечно, вникать из-за чего могли поссориться девушки, у которых перекись до мозгов добралась, как-то чересчур. Отворачиваюсь. – И я, что, лузер, сидеть одна? – голос королевы класса становиться на тон тише. Смутилась что ли? – «Гламгелз» распались? – ехидно спрашивает Синицына. А я-то думал, что эта девчонка – божий одуванчик. – Не твое дело, – блондинка утыкается в тарелку и начинает ковырять пюре. – Сиди, где хочешь, но не думай, что мы с тобой теперь друзья. Я все еще помню, как вы мне в прошлом году лягушку в портфель подкинули.«Поцелуй и станет принцем!» Последнюю фразу девушка произносит противно-высоким голосом, явно кого-то передразнивая. – Это была не моя идея, – заявляет местная красотка. – Да ладно, девочки, не ссоритесь. Зачем старое вспоминать, – подает голос самый везучий парень за нашим столом, за что получает чувственный пинок чуть ниже колена. – Заслужил, – шипит Маша на его «Ай!» и начинает энергично мучить кусок рыбы, будто бы это вовсе не рыба, а блондинка напротив. А у кудрявой занятный характер. Ее имя можно бы и запомнить. – Кир прав, – от высокого голоса с чувственными низкими нотками начинает неметь челюсть, настолько этот звук выворачивает душу, – мы же все в выпускном классе. Надо жить дружно. – Какая избитая фраза. Много ты понимаешь, новенькая, – отвечает кто-то, но нить перепалки теряется в моей голове, а шея сама по себе поворачивается, но я заставляю себя не смотреть в эти турмалиновые глаза – вместо этого взгляд утыкается в левое плечо девушки. И тут замечаю, что Дея очень близко сидит к парню, который кажется до неприличия довольным. Меня охватывает желание со всей силы долбануться головой об стол и развидеть эту картину. – Эх, мало мне домашних хлопот, так еще и это, – вздыхает блондинка, покончив с картошкой и принявшись за компот, ей видимо хотелось выговориться и все равно кому. Остальные хоть и не реагируют на ее фразу, но перестают активно жевать и орудовать столовыми приборами. Лишь Дея, с задумчивой улыбкой размазывая остатки пюре по тарелке, бросает короткие взгляды на своего белобрысика. Призываю на помощь все самообладание, и, повернувшись к пустышке на шпильках, пытаюсь убедить себя, что рассказ будет очень интересным. – Моих родителей будто подменили. Девчонки ржут надо мной и говорят, что я насмотрелась мистических сериалов. А я серьезно. Вот, к примеру, мой сверхпунктуальный папа уже четвертый день на работу выдвигается только после обеда. Говорит, что заколебался вставать в 6 утра, а раньше всегда бесился, когда я в школу опаздывала. Даже боюсь представить, что его помощница сочиняет. А мама, популярный блогер по ПП, в последнее время питается только фастфудом. Раньше подобная еда безжалостно отправлялась в мусорку. Она конкретно сорвалась – потолстела килограмма на три, минимум. Артемка же теперь торчит в ванной часами. Хотя… от брата-задрота, фанатеющего от вонючих рыб, адекватности лучше не ждать. Но, похоже, он там моется со своими полудохлыми мальками, которых таскает отовсюду, откуда только возможно. Вся ванная уже ими провоняла. У этой истории, и правда, дурной запах. Но... Вероятнее всего, нет ничего подозрительного в этом кризисе среднего возраста (или как там еще называется резкая смена привычек и поведения?). А я просто хочу внушить себе это, чтобы занять мысли на ближайшие два дня – а, на самом деле, все это полный бред, и ничего странного тут нет. Опять-таки интуиция подсказывает, что все может оказаться не так банально. Прежде, чем я успеваю принять решение, звенит звонок. Зеленоглазая девушка прячет свой кислотно-розовый телефон обратно в сумку, в которую, в лучшем случае, поместится пара тетрадок, и то если их скрутить в трубочку. Половина учеников начинает поспешно собираться, другая – энергичнее работать челюстями. Желудок скручивает голодный спазм – стараюсь не обращать внимания. Дея поднимает на меня нахмуренный взгляд, слыша урчание, но я делаю такой невозмутимый вид, что ее подозрения рассеиваются. Черт. И почему ей больше всех надо? Бесит. Лучше бы ей было наплевать, так мне стало бы гораздо легче… Оставшиеся уроки пролетают незаметно. И все это время я, безуспешно борясь со сном, пытаюсь придумать занятие на сегодня. Сложность в том, чтобы мое времяпрепровождение исключало присутствие Деи. Нервный срыв, который может закончиться выбитыми зубами блондинчика, мне не нужен. Пару раз мои мысли возвращаются к недалекой блондинке в первом ряду, но я убеждаю себя, что нет необходимости уделять ей внимание и принимать всерьез услышанный рассказ. Внутренний спор с самим собой прерывает звонок с последнего урока. Радостная суета волной накрывает класс. Смех и разговоры о планах на выходные затихают, только когда учительница вновь обращается к классу. Ее «постойте» буквально тонет во всеобщей волне расстроенных возгласов. – А вы, что, думали, я забуду о пятничной уборке? – строгий тон Аллы Николаевны приглушает недовольное цоканье. – Только в этот раз мы распределим обязанности по-другому, не используя график. Как бы то ни было, среди вас есть такие, кого я вечно вписываю сама. А Лапатов и Укусов почти каждый раз вместе записываются мыть доску. Она наклоняется и достает из ящика стола небольшую коробочку – ту самую, что решала судьбу пар по вальсу – и, немного встряхнув, протягивает ее долговязому парню, что сидит слева у прохода в начале нашего ряда. Достав оттуда небольшой листок и беглым взглядом прочитав написанное, он закидывает учебник по литературе в обратно рюкзак, застегивает молнию и вешает его на спинку стула. Потом направляется к доске, берет тряпку и, окунув ветошь в стоящее в углу ведро, начинает мыть доску, сияя при этом как новогодняя елка. – Вот же блин, Тоха – везунчик, – доносится до меня завистливый шепот, – Сейчас помоет доску и на ногу. Мерзко щелкая костяшками пальцев, лопоухий парень с острым подбородком, жалуется своему соседу с красным лицом и волосами цвета ржавчины. Сосед «везунчика» – смуглый, невысокий парень с детским лицом – уже насыпал порошок на парту, а до меня только доходит, что Алла Николаевна, экономя свое время и нервы, доверила распределение обязанностей воле случая. По всей видимости, ей пришлось по душе, как в прошлый раз все решилось с кружком танцев. И теперь Белых взбрело в голову вместо составления графика уборки проводить жеребьевку. Поэтому неудивительно, что реакция учеников почти на каждую вытащенную бумажку такая бурная. Когда подходит моя очередь, я, испытывая очень сильное чувство дежа-вю, достаю из коробки сложенный кусочек бумаги и разворачиваю его. С третьей попытки прочитав расплывшуюся надпись, начинаю копаться в памяти, ища слово «кактус». В голове всплывает образ зеленого колючего растения, устойчивого к засухе. Еще раз перечитываю предложение:«Пересадить опунцию (кактус) в аквариум».Это точно не рыба? С каких пор у нас растения в аквариум сажают? – Д.., – решаю спросить Дею, что за бред написан у меня на листке, как замечаю тот самый аквариум, битком набитый разными ежикоподобными растениями. Каких там только нет – и мелкие, словно наперстки, и большие с яркими цветами и длинными колючками. Правый угол аквариума пустует, будто бы ждет нового «жильца». Окинув взглядом остальные подоконники, я нахожу, по всей видимости, ту самую опунцию. Это небольшой кактус со сплюснутыми, словно лепешки, стеблями и маленькими желтыми цветами. Стоит он в красном пластиковом горшке, как раз рядом с партой той наманикюренной девчонки. Стараясь не думать об обеденной истории, подхожу к окну и придвигаю горшок с кактусом ближе к себе. И вдруг замечаю, что сумка блондинки расстегнута, и сверху лежат ключи от квартиры. Нет. Это уже на грани безумия. Что я собираюсь сделать? Украсть ключи, чтобы.… Чтобы что? Пробраться в чужую квартиру? Нельзя же так… Тут до моих ушей доносится смех, такой звонкий и знакомый. Дея весело смеется, говоря о чем-то со своим имбецилом. Я не слышу, о чем они говорят – их разговор тонет в скребущем звуке губок. Эта картина помогает мне принять решение раньше, чем меня накрывает очередная волна гнева и возмущения. Поставив кактус на парту и закрыв таким образом сумку на столе от лишних взглядов, я быстрым движением беру ключи. Внимательно посмотрев на связку с двумя потертыми ключами и брелоком-зайчиком со стразами, я кладу их обратно, крепко сжав в руке, созданный мною дубликат. Ключ от домофона вряд ли подойдет, но вот второй дверь точно откроет. И надо спешить, через 24 часа он исчезнет. Вот если бы оторвать у хозяйки ноготь или клок волос, тогда у меня было бы три дня. Уже сегодня нужно попасть в квартиру, но так, чтобы дома никого не было... – Эй, если ты просыплешь землю на мою парту, сам будешь ее мыть! – возмущается девушка, бросив тряпку на стол. Видимо, за ней она и ходила, когда вышла из класса.
Молча хватаю горшок за подставку, предварительно спрятав ключи в карман джинсов. – Придурок, – выплевывает мне вслед блондинка. Определяю ношу на первый подоконник, рядом с учительским столом. – Вот, – учитель протягивает перчатки, газету и небольшую садовую лопатку, опередив мой вопрос. Пакет с землей уже лежит на окне. Пока я вожусь с опунцией, на глаза попадается открытый журнал, как раз на странице с информацией на каждого ученика. Наверное, Алла Николаевна его не до конца заполнила или решила проверить данные. Какое странное совпадение... Все-таки нужно проверить квартиру блондиночки, мало ли. Я же не собираюсь копаться в ее нижнем белье. Что-то мне подсказывает, что у родителей красотки не просто возрастной кризис. Раньше интуиция меня редко подводила. Хотя, может, я просто ищу предлог не появляться дома. Так... Дело за малым – вспомнить ее фамилию. – Окси, глянь, наша королева Виктория такую рожу состроила, как будто не парту оттирает, а туалет моет, – говорит блондинка с короткими жжеными волосами, протирая подоконник слева от меня, рыжей, моющей первую парту. – Да ладно тебе, хватит злиться. Поссорились из-за пустяка, – отвечает та. – Она меня дурой обозвала, считай незаслуженно.Я не виновата, что ее родители из ума выжили, – блондинка поджимает пухлые губы и отворачивается. Виктория, значит. Пробежавшись глазами по списку, обнаруживаю единственную Викторию Медведеву, проживающую по адресу: ул. Лермонтова 6, кв. 13. Довольно быстро расправившись с кактусом – правда, при этом исколов себе все пальцы – сдаю работу учителю. Получив одобрительный кивок, направляюсь к своей парте собирать вещи. Достав телефон, я поспешно вбиваю номер сотового Медведевой, пока он не испарился из моем памяти. Просто спасение, что Алла Николаевна даже номера телефонов в журнал записывает. Собрав сумку и получив в гардеробе пальто, выхожу на улицу. Бабье лето в самом разгаре. Неделя дождей под конец сменилась довольно-таки теплым солнцем. И не скажешь, что уже октябрь. «Сегодня же пойду в торговый центр за платьем»,– сияющее лицо Деи отражается в старом мутном зеркале на первом этаже. Ближайший крупный торговый центр у парка Пушкина – надеюсь, она пойдет именно туда. Ведь навигатор в моем телефоне только что показал результат поиска по запросу: «Лермонтова, 6». Дом блондинки находится в двух шагах от парка, рядом с торговым центром «Кохинур». Не хотелось лезть на стенку, чувствуя себя так, словно в сердце гвозди забивают. Живот скрутило на полпути до места назначения. Купив в ближайшем ларьке шаурму и банку «Red bull», я искренне надеюсь, что сейчас набиваю желудок не какой-нибудь бедной дворняжкой. Энергетик начинает действовать сразу же, прочищая голову. И мне тут же приходит идея, как выманить семейство Медведевых из уютной берлоги. Не зря я записал номер этой Вики, хотя в тот момент я не думал, что он мне так скоро понадобится. Набираю сообщение: «Спешите! В пиццерии «Сицилия» действует акция: приведи всю семью и получи скидку 50%. Кто придет в счастливый час (17:00) получит сертификат в ювелирный магазин «Венера». Спешите, акция действует до 12 октября». После сажусь на лавку у детской горки, напротив нужного мне дома, и нажимаю отправить. Что ж, остается только ждать. Дети, бегающие по площадке и хохочущие во весь голос, отвлекают от ненужных мыслей. Эх... Самое лучше время в жизни – детство. Когда был ребенком, не знал боли сильнее, чем от ободранной коленки и ушибленной головы. А сейчас... Все так сложно. Раньше я гордился тем, что мог держать в узде мой, местами взрывной, характер. Никто из приближенных и друзей отца – тех, кого я видел на Совете, и тех, кто бывал у нас в замке Лемахэбо [למחבוא (иврит) – убежище] – и подумать не мог, что меня очень легко вывести из себя. Глиндра всегда это злило, и он прозвал меня двуликим тиннитусом [tinnitus (лат.) – звон (в ушах)]. Эта маленькая звонкая птичка меняла свой окрас в зависимости от места, где обитала, чтобы приспособиться и выжить. Так и я – мог притворяться и сдерживать свой характер ради отца. Теперь же, казалось, я почти утратил эту способность, а единственное, что осталось – умение говорить гадости с невозмутимым лицом. Все негативные эмоции – клубок раздражения, злости и ревности – словно змеи, с каждым днем шипят все сильнее и сильнее, мешая думать. И я не могу их усмирить. Меня спасает только с годами отточенная внешняя невозмутимость. И то моя маска безразличия уже трещит по швам. В голове как в калейдоскопе меняются картинки – Дея не может выбрать платье. И поэтому перемерила все: от строгого черного до вульгарного красного с глубоким вырезом. Она волнуется. Я это чувствую, даже находясь в нескольких домах от нее. И она счастлива. Счастлива, что меня нет рядом, и она может спокойно готовиться к свиданию. Дверь первого подъезда открывается – как раз в тот момент, когда девушка определилась с платьем. Но я не успеваю разглядеть картинку в своей голове – меня отвлекает та самая тошнотворно-розовая сумка на плече у девушки с высоким конским хвостом. Мой план сработал! Зайдя в подъезд и поднявшись на 3 этаж, запоздало понимаю, что я мог открыть дверь, просто подумав, не прибегая к таким ухищрениям, как магический дубликат. Вот что значит спать меньше положенного в сутки – голова перестает работать, как ей полагается.
В любом случае дубликат надежнее, потому как ключ нужно было бы представить в точности, что мне вряд ли бы удалось в нынешнем состоянии. Лучше всего полумагам Секундус Солярис получалось создавать или дублировать вещи, придуманные людьми, любые манипуляции с этими предметами тоже давались легко, но главным условием было – наличие четкого, существующего образа. Проще говоря, я могу создать лошадь, но не единорога. Железная дверь впускает меня в просторную и светлую квартиру. Итальянские обои цвета крем-брюле и фото в деревянных рамках в тон темного паркета украшают коридор. Справа – по-современному обставленная гостиная в пастельных тонах. Кожаный молочно-белый диван, натяжной потолок и жалюзи – все это выглядит довольно эффектно, несмотря на кучу разбросанных вещей, стеклянный стол в пятнах от недоеденного покупного пирога и огромное пятно на обоях. Решаю не задерживаться в зале, а направляюсь прямиком в интересующую меня ванную. Открыв рот от удивления одновременно с дверью – все-таки не думал, что окажусь прав – таращусь на девушку, нежащуюся в воде с хлопьями огромной пены. Я теряюсь не из-за ее розовых, почти красных глаз, бледной кожи и белоснежных волос – с края ванны вместо ног свисают восемь тонких блестящих щупалец с присосками под цвет ее волос. Это окта – некое подобие того, что люди называют русалками. У нас они вроде паразитов. Подобные существа в Интермундусе были разных видов – наполовину лисы, наполовину кони, наполовину рыбы и многие другие. Их называли полулюди или семи-вита [semi (лат.) – полу; vita (лат.) – жизнь]. Венефикусы Третьего Клана считали, что это неупокоившиеся души вселяются в животных. У них было две формы – фера [fera (лат.) – дикий], или дикая форма, и истинная – напоминавшая изуродованную пародию на человека. И хотя окта – женщина-осьминог – еще не такая гротескно-уродливая, но все же одна из самых опасных. Она питается чувствами, и ее яд может одурманить, помутить рассудок и вызвать галлюцинации. «Симпатичный», – вспыхивает фраза в моем сознании. Женщина скалится рядом острых, как у акулы, зубов. Медлю, нервно крутя золотое кольцо на указательном пальце. Обычно я ношу свой Гладиус [gladius (лат.) – меч] – меч, заключенный в кольце – в кармане джинсов или пальто и частенько оставляю где-нибудь. Прошло более 60-ти лет с его последнего пробуждения, и сейчас я не уверен, что смогу призвать спящее оружие. «Вкусный….»,– мурлычет бархатистый голос у меня в голове. Окта облизывается и чуть склоняет голову, бросая в мою сторону оценивающие взгляды «посетителя столовой». «Твой гнев очень сладкий, а ревность, как пряная рыбка, немного острит, но от этого становится еще вкуснее...» – Surge [Surge (сурге) – восстань (лат.)]... – шепчу я, обращаясь к своему кольцу, но меч явно на меня зол. 60 лет долгий срок... Гладиус, выкованный в старых кузнях под замком Алба Фламма[Alba Flamma (лат.) – белое пламя], был создан для сражений. Запрятать его в кольцо и забыть более чем на полвека.… И каким местом я только думал? Мой предок, Ламех, первый обладатель этого меча, приносил ему кровавую дань каждый день, чтобы тот не терял остроты. Неудивительно, что меч перестал мне подчиняться. – Пожалуйста, – в голосе проскальзывает паника, стоит мне заметить, что полуженщина пытается приподняться. Я бы мог просто захлопнуть дверь перед ее носом и убежать куда подальше, но... Что-то меня останавливает. А может, просто закрыть глаза, дать ей искромсать себя длинными когтями и позволить вгрызться клыками в шею? Слышал, они частенько такое проделывали... Мысли прерывает омерзительный и приглушенный звук – что-то склизкое и большое шлепнулось на пол просторной ванной комнаты – желеобразная слизь теперь дорожками покрывает белый кафель с золотистым узором. Окта медленно и неуклюже ползет ко мне. Придя в себя, резко отступаю назад – расстояние между нами сократилось до пятидесяти сантиметров. Дверь не заперта, и я, запутавшись в ногах, падаю на пол. Думаю, если бы душа Ламеха, по легенде заключенная в мой меч, действительно наполняла церебрум [Cerebrum (лат.) – мозг] Гладиуса, он бы сейчас помер от смеха второй раз. Первый раз это было во времена Чумного Магуса – его закололи собственным мечом. Существо воспользовалось моей внезапной неуклюжестью и, полностью опустившись на пол, начала ловко ползти в мою сторону. Когда наши лица выравниваются, я понимаю две вещи. Первое – она достаточно молода и красива, с большими глазами, высокими скулами, прямым носом и небольшим подбородком. Второе – ее наполовину обнаженное тело вплотную лежит на мне. «Попался»,– ликует голос. То ли из-за недосыпа, то ли из-за напряжения последних дней, меня пробирает нервный смех. Дея собирается на свидание, а на мне лежит полуголая девушка. Это и называется двигаться дальше? Глаза цвета фуксии в обрамлении белых ресниц округляются. Она ожидала, что я почувствую страх или отвращение. Но никак не то, что меня это развеселит. Да уж... Мой смех резко обрывается, стоит мне наткнуться на ее взгляд – глаза хитро сощурились, будто она что-то задумала. В голове опять всплывают детские страшилки, как подобные ей существа перегрызали глотки, с кровью выпивая все чувства без остатка. «Я помогу тебе...» В следующую секунду пухлые девичьи губы впиваются в мои, и я ощущаю их ядовито-сладкий вкус. Тягучая, словно сироп, жидкость затекает в рот. Пытаюсь освободиться, но у окты просто железная хватка – чувствую себя стаканом колы, которую через трубочку жадно выпивает красотка из рекламы.
А может, так будет лучше…? Нет! Я без боя не сдамся! Сжав ладонь в кулак, снова пытаюсь сопротивляться, и тут рука с кольцом тяжелеет – мой меч очнулся ото сна. Окта отпускает меня, учуяв воинственную энергетику Гладиуса, и пятится, но как-то неуверенно, с сомнением, нежели от страха. Вероятно, она знает, что эта форма меча – с толстой золотой крестовиной, медной рукоятью и лезвием из высокопрочной руды, добытой в пещерах «игнеа корде» [ignea corde (лат.) – огненное сердце] – не причинит ей смертельного вреда в доме немага. Окта отступает, и я замечаю, что мой клинок зацепил одну из щупалец – неуклюжий замах, в момент, когда она отпустила меня, не прошел даром. С чавкающим звуком ее верхняя человечья часть меняется – и вот, на полу лежит маленький белый осьминог. Клинок не убил существо, но изрядно ослабил. «Я же хотела, как лучше!»,– осьминог сердито вошкается в луже собственной слизи. – А то, как же. Скажи это..., – осекаюсь, понимая, что моему голосу чего-то хватает. Я пытаюсь разозлиться, но злость внутри еле шевелится, словно заспиртованный в банке полудохлый червяк. Окта почти высосала все мои негативные эмоции – гнев, раздражение, ярость, возмущение и... Ревность. Ох, этого еще не хватало. Только одно чувство, было заперто, подобно узнику с угрюмыми стражами у двери. Токсин усыпил его надзирателей. Если я потеряю контроль, это будет... Здорово... Яд окты проникает все дальше, и меня уже не беспокоит ничего из того, что может случиться.
Глава 6. Первое свидание
Еще сохранившее тепло осеннее солнце проникает сквозь поры, растворяясь где-то внутри, заряжая каждую клеточку своей энергией. Счастье, которое я испытываю, становится в разы сильнее. Не отпускай, не уходи, Ты лучше сердце из груди Моей себе возьми. Не уходи… Вопреки грустному мотиву песни, на душе как никогда радостно, и дурацкая улыбка не сходит с лица. Раскачивая пакетом с купленным платьем, я едва сдерживаюсь, чтобы не начать скакать от счастья, чувствуя при этом такой прилив сил, что даже мысль «сесть на автобус» не посещает мою голову. Помню, давным-давно, я так же нервничала, не зная, что надеть... – Что случилось? – взволнованное лицо Лео отразилось в рефракцио-сфере [refractio (лат.) – преломление]. – Мне нужно тебя увидеть... П-поговорить. Мой голос слегка дрогнул. Как ни крути, врать я не умею. Хвала Первой Королеве, он этого не заметил. Картинка потухла. Закрыв глаза, представила, как мой возлюбленный поспешно седлает своего коня, жаждая примчаться ко мне поскорее. Он сейчас в городке Гелиотроп [ἥλιος (др.-греч.) –«солнце» + τροπή (др.-греч.) –«поворот»], и с его быстрым скакуном всего через пару часов будет здесь. Нужно было торопиться. Положив сферу обратно, слева от окна, подошла поближе к зеркалу. Выпуклая поверхность делала мою бледно-персиковую кожу непривычно золотистой. Я к этому уже привыкла, да и волновало меня совсем не это, а длинные и непослушные темно-рыжие волосы. Открыв боковую дверцу под столешницей, достала щетку для волос. – И как Лео их так легко расчесывает? – нетерпеливо дернула запутавшиеся зубья вниз, когда они наткнулись на преграду в виде клока волос. Когда закончила еще раз придирчиво рассмотрела отражение в зеркале. Прямой нос с маленькими ноздрями и большими глазами делал меня похожей на детеныша вивус-корнуа [vivus cornua (лат.) – живые рога], у которого рожки еще не отросли, а в сочетании с густой копной волос – на ребенка-переростка. Конечно, многие девушки хотят казаться моложе, чем они есть, но сегодня нужен обратный эффект. Подойдя к сундуку у ниши в стене, где за гобеленом висели лучшие платья, я достала из потайного дна серебряный гребень, завитки которого сверху образовывали полумесяц в золотой огранке с драгоценными «слезами Самайры» – камнями, меняющими свой голубой цвет на прозрачный. Он принадлежал моей бабушке (я тайком стащила его из маминого стола). Вернувшись к зеркалу, собрав волосы и заколов их гребнем, снова взглянула на копию в коричневой оправе. Теперь я была довольна – собранные волосы придали лицу взрослости. Внутреннюю дрожь все эти приготовления не уняли, но, как минимум, придали немного уверенности. Сев на кровать, аккуратно расправила складки дымчатого платья из цэлестийской органзы. Поправила воротник-стойку, пальцем коснулась конца щелевого выреза, раздумывая, не слишком ли он глубокий. Золотая вышивка с летающими среди звездного неба птицами переливалась в лунном свете. Изображение солнца довершало золотую цепочку, обхватившую талию – на такой подвеске настояла я, хоть нам и не разрешалась носить символы другого рода до винкулума. Птицы и звезды символизировали союз Ветра и Луны, но Солнце…. Надеюсь, скоро я смогу носить этот знак по праву. Порыв ветра обдал открытые плечи, и я поежилась. И в этот самый момент услышала шорох: пара глухих проклятий – и сердце, тихо покоившееся в клетке из ребер, рухнуло куда-то в пятки. Через пару минут светло-русая макушка показалась в окне. – Я чуть два раза не сорвался, пока сюда лез, – сняв перчатки, Лео взъерошил потемневшие от дождя волосы. Перчатки Феликса [felix (лат.) – удачливый], заговоренные на цепкость, похоже теряют силу. Ясно дело, столько времени прошло с того спора с Глиндом... Я смотрела, как он болтал о пустяках, так и не отойдя от окна и избегая моего взгляда. Лео, как и последние две недели, держал дистанцию. Тот поцелуй от его морталис-тени только раздразнил нервы, ведь когда мы виделись вживую, он не позволял себе большего. А мне так хотелось ласки... Почему мы не можем жить как обычные люди – любить, создавать семью, рожать детей, когда пожелаем? Я видела несколько людских связывающих обрядов. Одним виннам [Vinna производное от vinculum (лат.) – связь, узы, цепи] было по 15 сол: они смущенно смеялись, толкая друг друга плечами, пока процессия шла. А другой винкулум проходил между пожилыми людьми: они решились на вторую попытку и так уверенно, с теплотой смотрели друг на друга. У обычных людей все так просто... Однако, и среди них рождаются похожие на нас. Но люди с кровью венефикусов выглядят несчастными, пока ждут Знаменную Ночь – ту самую, когда тебе снится Связанный. Словно изгои... Одни принимают их за забавных зверей, другие же просто шарахаются. Как же хочется просто... – ...помнишь, когда Глиндр свалился? Вот хохота было. Столько пафоса, а на деле и полметра Эна Донти [Эна Донти – «Зубастая гора» (ενα δοντι «клык» (греч.))] не одолел. Я этими перчатками уже лет 5 не пользовался. Но, думаю, так поздно меня через парадный не впустили бы... Середина ночи все-таки... Он не согласится... Скажет «нет»... Ведь отец Теона, советник Ифор, и мой вечно нудят о том, что мы своим поведением можем опозорить наших избранников. Вот бы знать, что считать недозволенным… Есть много такого, что Связанный может счесть оскорбляющим чувства... Папа же не знает, что я все-таки залезла на самую верхнюю полку в библиотеке и прочитала ТУ книгу. Давно я так не краснела... А может, Лео уже нашел ее, свою единственную? Что же случилось две недели назад и сделало его таким отстраненным...? Леофвайн обеспокоенно поднял на меня глаза, что так напоминали своим цветом весеннее небо – светло-голубое, с небольшими серыми разводами – и шагнул ближе. Я не думая, вцепилась в него изо всех сил. Никому тебя не отдам... От любимого пахло мокрым конским волосом и хвоей – видимо ехал через сосновый бор, чтобы сократить путь. Наступив на горло своей нерешительности, потянула своего ночного гостя за воротник плаща. На лицо упала пара капель дождя, я вздрогнула, но быстро притянув его к себе, поцеловала. Получила в ответ легкое движение губ, но руки парня остались на моих плечах, будто слегка отстраняя. Нет! Прижавшись к нему и вздрогнув от такой близости, которую, казалось, вечность не испытывала, попыталась углубить поцелуй, проведя языком по внутренней стороне его губы. Он вздрогнул и чуть отстранился. – Что такое? – Не хочу сегодня быть одна, – тихо выдохнула. Лео нахмурился. – Дея... Он понял, к чему я веду. Мне почему-то стало стыдно: то ли от его взгляда, то ли от внутренней неуверенности... Я отвернулась. – А что? Завтра мне исполнится 16, а тебе уже 20 сол... Ты ведь знаешь, Знаменная Ночь бывает только один или два раза в год! Говорят, если род девушки старше, то в ночь на ее Донум [donum (лат.) – дар], а если семья парня стоит выше – наоборот. Мой Клан самый первый! У нас только один шанс, и я хочу сделать все, чтобы именно ты мне приснился... – Дея, это лишь догадка. Мы не знаем наверняка... – Верно, – мой голос потускнел. Усилием воли я сдерживала слезы. – Не знаю, что на меня нашло. Ты можешь идти... Верно. Я, наверное, сошла с ума. Предложить ему такое... Мой отец же его потом четвертует, если он не станет моим Связанным. А вдруг мне приснится другой? Это будет жестоко по отношению к ним обоим... Слезы обиды отступили. Стало грустно. Грустно, что я не могу решать сама, и надо надеяться на какую-то глупую магию... Сильные руки заключили меня в кольцо – тело прошиб ток близости. Я вздрогнула. Сердце бешено застучало в ответ на шепот: – Дея... Ты же знаешь... Я... Резко обернулась, но, не ожидав, что он будет так близко, невольно отстранилась. И о чем я вообще думала? Что наброшусь на него сама? В голове это выглядело красиво и смело. Я была решительной. А сейчас буквально забыла, как дышать, когда поймала взгляд его пронзительных голубых глаз. Растеряв всю храбрость, неосознанно попыталась выбраться из родных объятий, но мне не позволили. – Ты, что, решила подразнить меня? – голос Лео был странно напряжен. Сердце снова забилось в буйном ритме. Я чувствовала жар мужских рук сквозь легкую ткань платья. Чуть наклонившись, Леофвайн поцеловал мое обнаженное плечо, двигаясь все выше пока наши губы не встретились. Нежный поцелуй перерос в страстный. Меня словно волной накрыла буря эмоций: они растекались по всему телу – часть засела в груди, а низ живота свел странный спазм. – Подожди… – чуть отстранилась. Недоумение промелькнуло в чертах Лео. Странно это все... Он месяц избегал меня, а в последние недели будто бы боялся лишний раз прикоснуться, а тут... Чумной Магус! Мои сомнения опять все испортят. Сейчас он развернется и просто уйдет, сказав, что я должна сначала определиться, а потом звать его... – Дея, – он коснулся моего поникшего подбородка (как всегда, размышляя, не могла смотреть в любимые глаза, и поэтому теребила пуговицы его рубашки, небрежно выглядывающей из-под плаща), заставляя меня заглянуть ему в глаза. И все сомнения просто растаяли, подобно каплям воды под палящим солнцем. Желание сопротивляться растворилось в огне, что поползал по моей спине, вгоняя в дрожь. – Не подскажешь, как оно снимается? – голос обволакивал туманом сознание, и смысл слов почти не достигал меня. Я медленно растворялась в крепких объятьях, а кожа горела от поцелуев. – Не знаю... – А оно тебе еще пригодится? – шепот приобрел оттенок насмешливости. – Не знаю... В голове все смешалось: я вообще не понимала – реально это или нет, а его руки и губы, казалось, были везде. Треск платья, с легкостью разорванного в районе плеч, заставил меня вздрогнуть – ткань скользнула вниз к моим ногам. – Так намного лучше, – довольная интонация низкого голоса подняла во мне волну возмущения – ведь это платье шили 3 недели! – но Леофвайн снова впился в меня губами, на этот раз требовательнее, потушив рождающийся бунт. Почти невесомая нижняя рубашка, сшитая специально под это платье, прилипла к телу, и мне казалось, будто ее совсем нет. Лихорадочно дернув застежку на плаще любимого, в третий раз попыталась расстегнуть цепочку, но руки меня не слушались. Лео цокнул. Видимо, мои неловкие движения мешали ему наслаждаться процессом. Одним движением он дернул застежку – и плащ черной лужей расплылся на полу. Казалось, комната сжалась до размеров метрона [mέτρον ( др.-греч.) μέτρον «мера, измеритель» (метр)], и в ней стало так невыносимо душно, что перехватывало дыхание. – Я.., – до смерти хотелось нарушить обещание. Лео оторвался от своего занятия – пытался стянуть с меня сорочку, не порвав – наверное, все-таки заметил мое недовольство загубленным платьем. – Да? – он остановился и внимательно посмотрел на меня. Все вокруг замерло. – Я... От стука в дверь сердце рухнуло в пятки. – Дочка, ты не спишь? – к папиному голосу добавился нерешительный полустук. – Н-нет, – сорвалось с губ неосознанно, – с-сейчас только оденусь. Подскочила к сундуку, слева от кровати, и трясущимися руками открыла. Лео, поняв все без слов, надел перчатки и тихо, дикой кошкой, вылез в окно... Натянув первое попавшееся – им оказалось простое серое льняное платье – затолкала остатки платья и плащ Леофайна под кровать. Открыв дверь, я впустила короля. Порыв ветра заставил капельки огня в канделябрах задрожать, а их свет, будто бы от испуга, закрался в короткие волосы, такого же рыжего оттенка, как у меня. Папа присел на край кровати и только потом поднял на меня взгляд. Он чувствовал себя неловко по понятным причинам – на днях мы сильно поругались, когда я заявила, что выпью настойку вдовы, если Лео мне не приснится. Но я просто перенервничала – все суетились, готовились к предстоящему Донуму, при этом совершенно игнорируя мои просьбы подождать. Приближающийся день сводил меня с ума. Единственное, что меня хоть немного успокоило – мама подарила мне расшитое золотом платье из Бомбукса [bombyx (лат.) – шелкопряд], города лучших прядильщиков и ткачей. Как же это меня обрадовало – оно было идеальным, намного лучше, чем я себе представляла. Хотя теперь, оно нещадно загублено. – Я не злюсь, – ответила искренне, с легким оттенком стыда – запрет отца на свидания с Лео все-таки был нарушен. Лео... – Ух, – папа выдохнул, но его лицо лишь немного просветлело, сохраняя общую озабоченность. – Если честно, твои чувства мне знакомы… – Неужели? – мой голос зазвучал недоверчиво и строго. – В твоем возрасте, накануне своего шестнадцатого донума, я сбежал из дома, потому что, как и ты, не хотел, чтобы за меня выбор делала некая сила. Прячась в одной из пещер на отшибе Долины Камней, я встретил твою маму. Узнав кто я, она чуть меня не прибила, – папа улыбнулся мягко и тепло, вспомнив что-то очень солнечное и приятное. – Я полюбил ее с первого взгляда, точнее, как только разглядел ее скрывающуюся за бравадой, робкую, но храбрую и благородную, натуру. Я потерял голову и не думал о последствиях. Как же я злился, когда она ушла, ничего не сказав. Наверное, Авила решила, что для меня случившееся между нами ничего не значило. Но ты и так слышала эту историю, и не раз, верно? И конец тебе известен – принц успел вовремя и спас свою принцессу, а на следующее утро проснулся уже от ее взволнованных мыслей у себя в голове... История счастливо завершилась, но, знаешь, я никогда не говорил об этом, но…. Потом, в течение нескольких месяцев, меня часто одолевали беспокойные мысли: а что было бы, если бы мне приснилась другая? Что стало бы с Авилой…? – Папа… – в горле сжался комок, а в душе зашевелилось чувство вины. Он ведь понимает меня…. Просто волнуется... А я тогда так разозлилась... – Я... – Понимаешь, да? – тонкие губы растянулись в улыбке, поймав мой виноватый взгляд. Он встал, подошел к столу и, облокотившись об оконный выступ, продолжил: – Я поступил опрометчиво, не подумал о последствиях, и если бы все сложилось по-другому, разбил бы Авиле сердце... Иногда, от того, что ты подождешь день-два, мир не рухнет... Верно, Леофвайн? Папа снова улыбнулся, повернулся и высунул руку в окно. Через секунду ее схватила рука в перчатке, мокрой от дождя. – Спасибо, Ваше Величество. Лео отряхивал рубаху с невозмутимым видом, но было видно, что его пробирает мелкая дрожь – то ли от холода, то ли от страха перед королем. – Дождь хоть и мелкий, но теплее от этого не стал, – бросил папа, смотря не на Леофайна, а в сторону, прямо под... кровать, откуда торчал край плаща. Нагнувшись, он поднял его, отряхнул и набросил на плечи Лео. – Ваше Величество, я… – серо-голубые глаза в панике забегали, ища правдоподобное объяснение. – Не оправдывайся, – голос короля не отличался теплотой, но жесткости в его глазах не было, когда он повернулся ко мне: – Поговорите. – Спасибо, пап… – радостно начала я. – Но потом, Леофвайн, спустись в старую тюрьму, – Лео судорожно сглотнул. Властные нотки в голосе отца часто заставляли других нервничать (даже вопреки тому, что отец перестал стареть в 16) но по его лицу я понимала, что мой возлюбленный в безопасности. – Я отправлю тебя домой через транзитус [transitus (лат.) – переход, проход]. Ты и так уже на 3 часа опоздал на семейный ритуал. Твои родители верят, что именно ты предназначен моей дочери, просто не хотели тебя обнадеживать раньше времени. Не подведи их. Последняя фраза была произнесена с интонацией, будто папа хотел сказать: «Не подведи своего короля!». Развернувшись, глава Первого Клана Примус Лунарис внимательно посмотрел на меня с выражением: «Я все знаю». Стало неловко, но он не злился, и на душе полегчало... Останавливаюсь под аркой у входа во двор. Сомнения снова сжимают грудь. А что если это не он, и я ошиблась? Что тогда? Столько лет ожиданий и поисков – и все в пустую... Нет. Это невозможно. Кир не просто похож, он – мой. Мой Лео. Покачав головой и мысленно пригрозив себе не трусить и не сомневаться, заглядываю в пакет, где лежит мое платье – а вдруг пока витала в облаках, я его посеяла? Убедившись, что все в порядке, направляюсь к подъезду №3. Поднявшись на седьмой этаж и открыв квартиру ключом, вижу картину, которая удивляет меня настолько, что пакеты с покупками плюхаются на пол: Теон растянулся на полу возле входной двери. Опустившись на пол, трогаю низкий лоб, что редко бывает разглажен, как сейчас, но он оказывается не горячий. Пытаясь закатать рукав пальто, слышу его ровное дыхание – парень спит. Стянув с вечного упрямца ботинки и пальто – и, на удивление, так и не разбудив – беру старый плед с кресла и осторожно укрываю им бессознательное тело, положив под голову подушку. Удовлетворившись проделанной работой, я поднимаю пакеты с пола, и только тогда замечаю на трюмо 2-х литровую банку с маленьким полупрозрачным осьминогом внутри. Постучав ногтем по стеклу, чтобы привлечь внимание моллюска, получаю пропахшей рыбой водой прямо в лицо – осьминог встрепенулся и вода, из почти доверху наполненной тары, попала на меня. Вряд ли такая кроха сделала это специально. Просто... Это как-то подозрительно: осьминог, Теон, уснувший прямо на полу... Ну да ладно. У меня и без этого полно дел: уроки и подготовка к завтрашнему дню. Пожав плечами и утерев ладонью лицо, направляюсь ванную комнату. Все равно мытье с головы до пят – пункт №1 в списке. Ванна с лавандовой солью немного успокаивает, приятно грея ноющие ноги. Я стараюсь не думать о завтрашнем вечере, иначе так и не смогу уснуть, а утром проснусь самое малое с кругами под глазами. Не найдя достойную отвлекающую тему, решаю поразмышлять о том, что так свалило Теона, и зачем ему осьминог. Неужели, он так сильно захотел завести себе кого-нибудь, что решил украсть спрута из зоомагазина, а пока удирал, выбился из сил? Ха. Даже не представляю. А вдруг… этот морской обитатель из чумного болота нашего мира? В нем какие только мерзкие существа не обитали, а нечто подобное запросто могло высосать силы даже из самого сильного венефикуса, а то и всю жизнь. Нет, лучше о таком не думать. Голова начинает кружиться от долгого пребывания в горячей воде, которая уже стала остывать, я встаю, укутываюсь в полотенце, надеваю халат и выхожу. В коридоре пусто: начинаю думать, что мне все привиделось – но банка, по-прежнему стоящая на том же самом месте, говорит об обратном. Направляясь в свою комнату, на мгновение останавливаюсь возле двери в спальню Теона. Но, я так и не решаюсь войти, секунд 20 стою со сжатым кулаком на уровне лица, а потом, вздохнув, захожу в комнату напротив. Высушив волосы и сменив банный халат на удобный домашний костюм, мысленно уговариваю себя не трогать пакет с заветным платьем – если я начну его примерять, могу порвать или испачкать. В ответственные и важные жизненные моменты волнение пробуждает не свойственную мне неуклюжесть. Вместо этого возвращаюсь в коридор за рюкзачком и, достав алгебру, литературу, историю, принимаюсь делать уроки на Понедельник. Это здорово отвлекает, и я настолько увлекаюсь, что переделываю все уроки на неделю. Спустя четыре часа, обессиленная падаю на кровать. В животе урчит, и, вспомнив, что я ничего не ела с обеда, иду на кухню. У входа в комнату Теона снова останавливаюсь. Дверь открыта, а в тусклом свете можно различить фигуру, спящую на сложенном диване. Возникает желание зайти: оно вызвано любопытством, нежели тревогой – все же я толком и не заходила сюда с нашего переезда. Желудок снова сжимается в голодном спазме, побуждая идти дальше. В холодильнике не густо, но на бутерброд хватит. Объедаться не хотелось, хоть и маловероятно, что я растолстею – все килограммы буквально тают за 2 недели, а то и меньше – но все-таки завтра день не абы какой. Дожевав ломтик хлеба, цепляю взглядом билеты на концерт оупэн-эйр, примагниченные к холодильнику и иду спать. – …твой отец точно бросит меня в старую темницу, если узнает, – Лео раскрыл ладонь и шар света взмыл бы к самому потолку, если бы не ткань темно-синего балдахина. Порыв ветра заставил звезды, висевшие на тоненьких жемчужных ниточках, закачаться. – Эм… – в мыслях не было тревоги, все тело будто бы качалось на волнах спокойствия. Я лежала, положив голову на крепкое плечо, и водила пальцем по ладони любимого. Он отодвинулся, и я упала на подушку, недовольно сжав губы. – Ты меня опять не слушаешь, – приподнявшись, парень оперся о локоть. Шар со светом проплыл над его головой, делая пшеничные волосы еще светлее, а вот глаза на фоне почти черной ткани, наоборот, будто потемнели. Мне жутко захотелось провести ладонью по милому сердцу лицу – рука дернулась в порыве, но я себя остановила. Шел третий месяц винтруса [wintrus (гот.) – зима] и меньше, чем через полгода, должна решиться моя... наша судьба. Отец запретил проводить нам время вместе, застукав нас целующимися в конюшне. Было так стыдно... Мне тогда хотелось, чтобы временами буйный Арджун меня затоптал. Если я сейчас не сдержусь, будет трудно это сделать при следующей публичной встрече. Мы это не обсуждали, но, думаю, Леофвайн считает так же. Решила убедиться в этом и перехватить его взгляд, но не успела произнести мучающие слова – он, наклонившись, мягко поцеловал меня. Не успела отреагировать – это было неожиданно – как он уже отстранился. – Ты не должна волноваться перед обрядом Семи Элементумов [elementum (лат.) – стихия], – продолжил Лео, растянувшись на подушках, неверно истолковав мою задумчивость. – Каждый Клан из Совета придумает тебе испытание, они обычно проводят обряд взросления по способностям, но раз уж ты... Лео виновато осекся, и уж было открыл рот, чтобы сказать «прости», но я его перебила. – Не извиняйся, ты не виноват, что природная магия мне не дается. Уверена, весь обряд сведется к тому, что Члены Совета просто будут задавать мне вопросы. Надеюсь, они будут интересными, а не что-то вроде: «Как проводят обряд винкулум Дети Горы» или «Какого цвета эмблема у Сэкстус Игнэус».... – Не расстраивайся, – Лео аккуратно заправил мою прядь волос за ухо, чтобы посмотреть на меня – я опустила голову, чтобы он не видел моего лица. – Легко тебе говорить, ты все можешь, – даже голос будто раздуло от обиды. Леофвайн засмеялся. – Это как посмотреть, у меня только и получается, что повторять чужие заклинания. Я могу сотворить лишь то, что видел, – он указал сферу, что казалась маленьким солнышком среди звезд, – Это заклятье Азер. Если разобраться, я не такой талантливый, как ты думаешь. – Все равно, ты лучше, чем я, – к голосу добавилась легкая зависть. – Даже если ты провалишь испытание, я все равно буду... – Лео осекся, будто подбирая слова. Не смогла сдержать улыбку. Он все еще держит обещание. – ...с тобой... Меня будит манящий запах чего-то сладкого и жаренного. Подтянувшись и на ходу накинув халат, направляюсь на кухню. – Сегодня масленица? – сонно спрашиваю я парня, стоящего у сковороды. – Можно мн... Слова застревают в горле, как только замечаю форму пухлых блинов, составляющих гору на большой черной тарелке. Такое трудно не заменить: все блины сплошь... сердечки. – Масленица весной, – бросает Теон, так и не повернувшись, – из-за шкварчащей сковородки не могу разобрать тон его голоса, одно ясно точно – он не злиться, по крайней мере, не настолько, чтобы придушить за один блин. – Это завтрак, кушай, – и тут он разворачивается: от выражения его лица я давлюсь злосчастным куском. Он улыбается. У-Л-Ы-Б-А-Е-Т-С-Я. Надо же. Искренне, без яда, сарказма и даже не зловеще. От такой улыбки станет тепло даже в -30... – А у тебя хорошее настроение..., – замечаю я. – У тебя... Еще раз посмотрев на форму блинчиков, я выстреливаю наугад и...: – появилась девушка...? – Да-а, – растягивает слово, продолжая улыбаться. ...попадаю. Мне становится неловко, да и вся ситуация – пышные блинчики-сердечки и кардинальная смена настроения Теона – вызывает странное чувство легкого недоверия. А вдруг это уловка, а в блинах мышьяк? Ну, или... слабительное. Кусок застревает в горле, и я его еле проглатываю – подобные мысли совсем не способствуют аппетиту. Но поесть надо, и я, не особо горя желанием, домучиваю блин, встаю и отворачиваюсь к холодильнику у стены. Но не спешу уходить. Надо же поблагодарить, наверное... – Спа..., – решаю сделать это на ходу, и уже делаю шаг через планку, условно разделяющую зал и кухню, как путь мне преграждает рука. Поворачиваюсь, и от неожиданности, что лицо Теона оказывается так близко, отступаю назад, натыкаясь спиной на холодильник. Его рука упирается в дверцу. Рядом с билетами на «П.А.С.». Сердце начинает судорожно колотиться от страха. Он в последнее время часто злится. Может, ему не нравится, что я встречаюсь с обычным человеком? Он ведь из высокородной семьи. Среди Кланов Семи были и такие, что обычных людей считали хуже грязи. Отступлению в обход справа мешает вторая рука. Теон наклоняется – я зажмуриваюсь. Ну вот... Сейчас задушит или ткнет в глаз вилкой... Добром это явно не закончится... – Куда собралась, – тон, почти сахарный, пугает еще больше, – а посуда? – П-потом, – заикаясь, выбегаю из кухни. Мешанина мыслей в голове вызывает панику. Я такого напридумывала, решив, что Теон задумал пакость, прямо чуть в обморок там не упала... А что же будет на свидании? Наговорю Киру какой-нибудь чепухи, и он решит, что мой поезд прибыл на станцию «Здравствуй, сумасшествие!» Мрак... Чтобы окончательно не утонуть в безднах волнения, пытаюсь уцепиться за что-то постороннее, не связанное с сегодняшним вечером. В голове всплывает неуверенное «д-да» моего соседа на вопрос, появилась ли у него девушка. Поэтому остальное время дня – попутно готовясь к свиданию – я пытаюсь представить какая она, ЕГО девушка. Перебрав все варианты, включая девочек из 11А, я бросаю это бесполезное и провальное занятие. Абсолютно нет никаких предположений, кому мог понравиться такой резкий парень. Хотя... он может быть вполне ничего, если захочет. Остается час до свидания и напоследок, прежде чем выйти, бросаю взгляд на отражение в зеркале. Сердце замирает от нетерпения и счастья, приправленного щепочкой гордости за себя. Я справилась: волосы ужасно непослушные, особенно после того как намокнут (а на следующий день и того хуже) лежат аккуратной волной, макияж сделал мой детский взгляд взрослее, но не вульгарнее, а глаза зазеленели на фоне простого, но очень сочного, светло-изумрудного платья с поясом. У двери, надевая туфли, слышу шорох и поднимаю голову. В отражении трюмо вижу Теона, но он отворачивается раньше, чем я успеваю уловить выражение синих глаз. – Тебе идет, – так и не повернувшись, говорит он. Его голос ровный, но мое сердце так стучит от волнения, что не могу понять – недоволен ли он. – Заткнись, – слышу вслед шепот, прежде чем закрыть дверь. Хотя, быть может, мне показалось. Странно... Сегодня Теон совсем не язвил, не лез в мою голову, изливая на меня свой яд. В порядке ли он? Не злится ли…? И почему меня это волнует... Он мне не отец, чтобы ждать от него одобрения. И все же, почему-то хочется, чтобы он был на моей стороне и был... счастлив. Хочу, чтобы он понял и почувствовал то, что чувствую я, когда вижу Л... Кира... Размышляя, не замечаю, как оказываюсь у большой арки с коваными воротами и белыми вазонами, венчавшими столбы. В парке светло – солнце еще не до конца село – а гирлянды и фонари, украшавшие главную аллею, делают ее ярче, срывая вечерние маски людей, появляющихся словно из неоткуда – узкие дорожки среди деревьев почти не заметны. Сажусь на единственную свободную лавку, спиной к сцене, у самого фонтана. Достаю телефон. Сначала хочу позвонить, но потом решаю написать СМС, чтобы волнение меня не выдало. Отправив сообщение Киру, в котором я написала, где меня найти, с облегчением вздыхаю. Дрожь из коленок перемещается выше. Уже скоро. И тут меня накрывает волна легкой паники. Что мне ему говорить? Он наверняка спросит что-нибудь про любимого кота, маму, папу и... Выдохнув, расслабляю пояс на своем горчичном пальто, захваченным перед самым выходом, а одетым уже в лифте. В тот момент, не хотелось разговаривать с Теоном, а еще лучше – не пересекаться с ним. Но это было безуспешно. До сих пор кажется, что если бы я задержалась, точно услышала бы гадости, которые подпортили бы мне настроение. На улице тепло, что удивительно, ведь сейчас почти середина октября. Бабье лето все еще балует Янлинск перед началом холодов. Раздумывая снять ли пальто, тереблю воротник желтовато-коричневого цвета. – Аня? – слышу голос со знакомыми бодрыми нотками. – Ты пришел… – рот расплывается в идиотской улыбке. – Ну конечно. Странно было бы не прийти, я же тебя сам пригласил... Неловко потерев шею, он протягивает мне руку. Ноги подкашиваются, и я крепче хватаюсь за нее. Такую родную и сильную... Мысли путаются, а в легких начинает не хватать воздуха. – Каблуки… – почти выдыхаю я. – Ясно, пойдем, уже почти шесть, они скоро начнут... Кстати, выглядишь бомбически, я поэтому тебя не сразу узнал. Кир улыбнулся той своей улыбкой с ямочками, затрагивающей самые тонкие струны души. – Спасибо... Сердце в груди ухает, а легкое головокружение окутывает пеленой. Я планировала поразить его харизмой и красотой, а теперь чувствую себя словно сырое тесто – совершенно размякшей. – А зачем ты мне дал второй билет и сказал, что у тебя еще есть? Я не поняла, что с ним делать и дома оставила... – говорю неуверенно, потому что вполне могла что-то перепутать. Ведь когда Кир сказал: «Пойдешь со мной на концерт?», в голове зазвучали такие фанфары, что остальное я помню расплывчато. Парень останавливается чуть поодаль от сцены, где небритый гитарист с небрежно завязанными волосами подключает свой инструмент к усилителю. – Я помог Андрюхе синтезатор настроить. Клавиша не работала. Контакты почистить надо было, – он кивает на коротко стриженого парня уклавишного инструмента, – а он мне 5 билетов на концерт. Зачем мне так много? Второй билет могла бы брату отдать. Я, вроде бы, говорил тебе... О, смотри! Кир переключается на толпу у боковой аллеи, где под самым фонарем у молодого клена стоит... Теон. А рядом с ним девушка с белоснежными волосами. – Пойдем, поздороваемся, – мне жутко хочется воочию увидеть ЕГО девушку. – О-о’кей, – явно нехотя соглашается Кир, когда я тяну его за рукав бомбера. Видимо, ему не хочется оставлять место с наилучшим обзором и не убойной слышимостью. Все-таки «А.С.П.» – рок-группа. – Привет, – натянуто здороваюсь, стараясь не смотреть на парня в черной олимпийке, который повернул голову в нашу сторону, еще когда мы с Киром только обогнули фонтан с правой стороны – там, где меньше народа – чтобы подойти к паре. И тут глаза, будто намагниченные, приклеиваются к его спутнице, так что странное выражение лица Теона, которое я секунду назад заметила, меня совершенно не смущает. Она такая... сказочная! Я и раньше видела альбиносов, но большинство из них выглядели болезненно нездоровыми. Ее большие серо-лиловые глаза, в ловушке белых густых ресниц, манят подобно глубинам океана. – Это Кая, – голос Теона смывает нахлынувшее наваждение, и я тут же перевожу взгляд на Кира, который стоит с таким выражением лица, будто еле сдерживается, чтобы не раскрыть от удивления рот. Мое восхищение сменяется беспокойством вперемешку с раздражением. – Guten Abend [Добрый вечер (нем.)], – подает голос красавица с алебастровой кожей. Голос у нее словно перезвон колокольчиков, без намека на грубые или визгливые нотки. – Она – немка, – поясняет Теон, говоря медленно, с толикой неуверенности. – Guten Abend, ich bin Anya, [Добрый вечер, Я – Аня (нем.)] – добавляю я, спустя пару секунд. Почти 80 лет не говорила на немецком... – Sehr angenehm, Anya, [Приятно познакомиться, Аня (нем.)] – говорит та в ответ, улыбнувшись. Легкий акцент не делает из нее мошенницу, но все-таки она меня настораживает. И ее внезапное появление в жизни Теона и необычная внешность тут не причем. Что-то... в ней не то... – Мы пойдем, – Теон тянет свою новую подругу за изящное запястье. Замечаю тонкий золотой браслет с подвеской в форме полумесяца. Хм... У меня точно такой же есть... Уровень подозрительности увеличивается: пытаюсь разглядеть, в чем она одета, ведь я так сразу и не обратила на это внимание – но пара уже юркнула на тускло освещенную аллею и уселась как раз под неработающим фонарем. – Странная девчонка, – вздрагиваю от звука мужского голоса. На пару минут я даже забыла про самую важную часть сегодняшнего вечера. Волна злости обдает, подобно ушату холодной воды. Это все он! Привел невесть кого, и, похоже, мой браслет ей отдал! Да пошел он! К черту! Не буду больше о нем думать. Сделав глубокий вдох-выдох, поворачиваюсь к парню, чтобы насладиться тем, как искусственный свет играет на его коже, отражаясь в голубых глазах, каждый раз напоминающих мне о беззаботном утре и летнем озере. – Скоро начнут, – Кир берет меня за руку и по телу галопом скачут мурашки. Я иду следом, и страсть как хочу спросить у него хоть что-нибудь, чтобы просто услышать его голос. И в этот момент по ушам бьет рок-волна – мы оказываемся ближе к сцене, чем в первый раз. Я пару раз открываю и закрываю рот, но тут же понимаю, что это ни к чему не приведет – с такими мощными динамиками мы будем, как два глухих, будто бы орать друг на друга. Выдохнув несостоявшуюся фразу, застрявшую в горле, и прильнув к парню, позволяю себе расслабиться: дав будоражащей музыке и запаху мужского одеколона наполнить себя. Через пару песен, решив, что я жмусь к нему, чтобы сохранить в целости барабанные перепонки, он предлагает мне прогуляться и поесть мороженого, пока киоски не закрылись. И, отделившись от потока слушателей, мы направляемся по полутемной тропинке вглубь парка. Хочу обнять его и уткнуться в крепкую мужскую грудь, потершись носом об куртку, пахнущую кожей, апельсином с примесью чего-то смолистого и пряного. – Громковато для тебя, да? – спрашивает Кир. – Эмм, – немного теряюсь, не расслышав вопрос. – Прости, надо было сначала узнать, любишь ли ты рок. – Иногда я его слушаю... Эта группа неплохо играет, и стихи красивые... Как там было... «Опадают листья... – … Опадают листья шелухою тлена... Мне бы извинится, Но это не измена» – Ого. Так ты их фанат, – удивляюсь тому, как он быстро воспроизвел строчки из песни. – Не особо. Хмурый... Дэн – парень моей сестры. – А твоя сестра тоже в группе состоит? – Почти, – коротко ухмыляется Кир, – она помогает песни писать и название тоже придумала. Как думаешь, что значит «А.С.П.»? – Не знаю, инициалы солиста? Или что-то вроде ОРВИ? – я делаю сразу несколько предположений. Кир смеется. – Вообще не попала! «А.С.П.» – тот самый Александр Сергеевич Пуш...! Ой, прости... Когда мы садимся на ближайшую скамейку под старым ветвистым деревом, Кир неловко проводит ладонью по моей ноге, задирая платье. Это, к сожалению, вышло случайно: он потерял равновесие, запнувшись о вздутый, потрескавшийся асфальт. – Н-не... – невнятно пытаюсь возразить, но Кир продолжает: – Знаешь, эту дальнюю дорожку называют «Аллей парочек»… Здесь давно не делали ремонт, и фонари постоянно гаснут... Я хотел спокойно с тобой пообщаться. А не орать, пытаясь перекрикивать музыку... Но если тебе некомфортно, можем пойти в другое место... Погулять по Ленина или... – Мне и здесь хорошо, – улыбаюсь я, накрыв его ладонь своею. Он заметно расслабляется. – Фух... А я боялся, что ты не захочешь... ну... со мной... Парень мнется, явно показывая, что для него о таком говорить тяжело или же неловко. – Ты мне тоже нравишься, – чувствую, как сердце сжимает ностальгическое чувство... В прошлом я так же первая призналась в своих чувствах... – Просто... Ты первая девушка, которую я сам куда-то пригласил... Не подумай! Я мутил уже с девчонками... Но они как-то сами на меня… проявляли инициативу... – Ясно, – коротко отвечаю я, стараясь не выдать недовольство. Не хотелось представлять его с другими девушками. – Ладно, сиди тут, а я куплю мороженное, оно здесь обалденное! Кир словно растворяется в воздухе – в этой плохо освещенной части парка все кажется эфемерным и нереальным... Откидываюсь на спинку скамьи и поднимаю глаза. Концерт затих, а звезды потихоньку загораются на небосклоне. Сразу бросается в глаза изогнутое жало созвездия скорпиона. Скорпионы – самые проблемные люди, как по мне... Закрываю глаза и опускаю голову на подголовник, остывший ветер сдувает волосы с лица. Не проходит и пары минут, как я слышу шаги: неуверенные, но при этом очень звучные... Кир... Старясь не улыбаться, не шевелюсь и не открываю глаза. Может, так он решится поцеловать меня... Теплая рука касается моей щеки. Горячее дыхание обжигает... Еще мгновение и... – Аня! – громкий возглас встряхивает напряженные нервы. – Я купил шоколадное! Пойдет? Резко открываю глаза – рядом никого, а Кир стоит на другом конце «аллеи для парочек». Наверное, мне все привиделось...Глава 7. Предел отчаяния
Солнце лениво поднимается над горизонтом, оранжево-красным глазом безразлично смотря на холодную спящую землю. Я стою на балконе с дымящейся чашкой в руках – в последнее время кофе практически заменил мне любую другую еду. Глубоко вдыхая утренний воздух, пытаюсь заставить руки не дрожать. Кошмар все не уходит из головы. – У тебя нет сердца! – яростно крича, оттолкнул девушку. Она упала на землю, а я приблизился и опустился на колени рядом, – нет сердца… Я докажу… Правой рукой пробил грудную клетку и вырвал сердце из девичьей груди. В секунду, когда оно перестало биться, лишенное связи с остальным телом, бледная рука Деи коснулась моей щеки, оставив кровавый след… Очнувшись, я не смог заставить себя открыть глаза – страх переполнил сознание, а руки были холодные и влажные. Понадобилась минута на осознание того, что это не кровь.… Еще не до конца проснувшееся солнце все равно режет глаза. Я отворачиваюсь. Один порыв, одна слабость... и все полетело к чертям. – Не легче просто во всем признаться? – окта снова перешла на русский. – Вспомнила великий и могучий? – припомнил ей финт с немецким. – Это ты к звуку моего голоса не восприимчив, почему-то, – пробурчала беловолосая. – А паренек – вряд ли. Потом ходил бы за мной как этот... Как это слово? Зомби. А я хочу насладиться прогулкой. – Могла бы прикинуться немой, – собственный спокойный голос сейчас даже не волновал. Непривычно как-то. – А зачем? Другой язык людьми воспринимается тяжелее. Достаточно просто заговорить на иностранном, и человек начинает вслушиваться в слова, а не в сам звук голоса. Хотя... иногда бывает и наоборот. В этот раз повезло. – Повезло… – эхом повторил я, почти ее не слушая. – Ты ушел от темы, – сняв туфли, она растянулась на лавке, нагло положив свою голову мне на колени. – Почему ты ей ничего не скажешь? Того, что чувствуешь? Обычно, когда я высасываю из людей негатив, у них не только просыпаются положительные эмоции, но и... эгоизм. Представь себе, в правильных дозах он очень полезен. Ты должен был схватить ее за руку и утащить за собой, крича: «Она – моя!». Не хотелось? Задумался, отведя взгляд от пары пристальных лиловых глаз, следящих за моей реакцией. Давно... нет, никогда я эту тему не обсуждал. Ни с кем. В моем мире испытывать подобное к кому-то ДО Septimus Sensu было неправильно. Даже мои друзья чувствовали себя неловко и старались поскорее закончить этот разговор, будто я пытался поговорить о воровстве или о чем-то постыдном. – Хотелось, – честно признался, сделать это в почти умиротворенном состоянии было несложно. Бледные губы растянулись в победной улыбке, сверкнув клыками. Нет, они были обычной формы, но я видел ее истинное обличие: со ртом, полным акульих зубов – и клыки все равно казались мне аномально острыми. – ...но стоило представить ее разочарованное лицо, скажи или сделай я нечто подобное, мои чувства ушли на второй план... Девушка цокнула, услышав продолжение, и села. – Ты… – начала она. – ...жалок, да? – Нет… – она задумалась, подбирая слова. – Может... добрый? – Да уж, конечно, – усмехнулся я. Сарказм возвращался, а вот ревность все еще спала валетом со злостью, в ногах у вспыльчивости, а вот упрямство и гордость уже сонно шевелились. – Тогда не понимаю, – продолжая говорить, девушка то и дело почесывала кожу на обратной стороне колена. – Если ты ее ТАК любишь, зачем ты ее врешь…?Суарта Даузус[Черная Смерть (прогерм.)]! Услышав древний язык, вздрагиваю, как если бы меня окликнул старый знакомый. – Что такое? – обеспокоенно спросил я, увидев, что у нее на ноге появилась трещина, длинной с указательный палец. – Время заканчивается. Я обращусь примерно через час… – нотки грусти пронзили звонкий голос, сделав его еще сказочнее. – Не мог больше своей крови дать. Девушка надула губки и нахмурила брови так, словно я не купил ей мороженное. – Уже жалеешь, что не попыталась убить меня? Тогда бы смогла остаться человеком навсегда... – Ненавижу убивать людей, – ее голос и лицо стали серьезнее. – Прости… – легкий налет чувства вины заставил меня на секунду пожалеть о том, как прошла наша первая встреча. Я ведь подумал, что она хочет убить меня, – Кая…? Она улыбнулась в знак одобрения, показывая, что она не против такого имени. – Не стоит. Я иногда сама не знаю, что от себя ждать. – Держи, – порывшись в кармане, передал ей ключи. – Можешь вернуться домой. Посмотри телевизор, полежи в ванне... – Ха-ха-ха, – ее смех немного сбил меня с толку. – Ты забыл, что я превращусь в маленького склизкого осьминога? Твои чувства и кровь уже почти переварились. Она облизала губы, будто говоря о чем-то очень вкусном. И тут я вспомнил, что говорю с не человеком. Невольно сглотнул. – Будет здорово, если я обернусь уже рядом со своей банкой. А то весело будет ползти через всю квартиру... Удачи. Окта подмигнула мне – видимо догадалась, почему я остаюсь. «И купи мне аквариум», – вспыхнуло в голове. – «К-У-П-И. Наколдованный ширпотреб мне не нужен». Кажется, у меня появился питомец. Я решил просто прогуляться. Не искать ее, а просто пройтись по плохо освещенной аллее и подумать... И убеждал себя в этом вплоть до момента, как оказался всего в пяти метрах от Деи. Улыбка коснулась моего лица. Странно было не чувствовать злость, обиду и ревность при взгляде на нее. Ведь каждый раз, особенно в последнее время, я ощущал себя заводной игрушкой: опусти ее на пол и она полетит на пролом, а встретив преграду, будет отчаянно биться, пока не кончится завод. Вот такой заводной игрушкой и был мой гнев, но он-то реально может покалечить, если дать ему волю. Она откинулась на деревянную спинку скамейки (ее плавный изгиб позволял удобно устроиться). Конечно, я и не думал, что она уснула. Но все равно желание подойди поближе пересилило опасность быть пойманным, и снова увидеть недовольство в ее глазах. Тихо, стараясь не шуметь, подошел поближе. Знакомое чувство током обдало с ног до головы. Один поцелуй... Что может случиться? Скажу, что пьян, что сошел с ума – любую чушь, лишь бы оправдаться... Порыв был непреодолим, я наклонился, и тут мою голову пронзила резкая боль, такая, что хотелось испариться. Выдохнув, использовал велокс граду [velox gradu (лат.) - быстрый шаг] – магическое перемещение – и тут же рухнул на пол своей квартиры. – Эй, – услышал голос Каи где-то надо мной, – ты в порядке? Голову раздирало изнутри – воспоминания, что больше 70 лет назад были запечатаны в памяти, вырвались наружу. Они представляли собой огромный клубок эмоций, каждая нить которого связана с ней... С ее прикосновениями, запахом, голосом... Ее сбивчивое дыхание, шепот и жар кожи из воспоминаний сейчас будто сжигали меня изнутри. Я отключился, не в силах справиться с таким потоком информации. Отхлебнув уже остывший кофе, облокачиваюсь о стену с окном, что соединяет балкон с залом. Кто бы мог подумать, что меньше, чем через месяц я буду представлять собой такое жалкое зрелище... Воспоминания, которые должны были стать самыми счастливыми, теперь режут душу, подобно лезвию скальпеля. Когда же это было в последний раз... Точно. Тот фриц ранил меня штыком... Дея плакала, трясущимися руками пытаясь промыть рану водой из фляги. – Т-только не умирай, слышишь! – руки ее дрожали, что странно, ведь она уже десятки раз перевязывала раненых солдат. – Да не умру я, – наверное, в сотый раз повторил я, слабо улыбнувшись. Боль была адской – этот чертяка знатно зацепил, благо, что кишки не вываливались. – Сейчас, я п-повязку наложу, и пойдем. До медсанбата километра два, не больше... Она пару раз вдохнула и выдохнула, чтобы унять слезы – было странно видеть в таком состоянии девчушку, что словно заговоренная от пуль, кидалась на поле боя, чтобы помочь своим товарищам. Выглядела она так, будто ей только несколько часов назад показали обучающий фильм, дали санитарную сумку и отправили на передовую. – Не волнуйтесь, товарищ Лунева, сегодня вы впишите еще одно имя в свою книжульку, – бодро, насколько было возможно, пошутил я. Ее губы дрогнули – улыбнулась? – и она решительно расправила спину, готовая подставить мне плечо. – Мосинку [Мосинка – винтовка Мосина] не забудь, – добавил я, когда та неуклюже обхватила меня чуть выше талии. Смотря, как она буквально согнулась под весом пятикилограммовой винтовки, я вздохнул. Удивительно, как она вот уже почти 4 года, таскала на плащ-палатке здоровенных мужиков. А ведь в ее книжке учета не одно имя. Выдернув у нее из рук винтовку, повесил себе на плечо. Казалось, что моя боевая подруга весит целую тонну – голова закружилась, и я с облегчением облокотился на подставленное плечо. Мы шли по освещенной прогалине, птицы щебетали над головой, перелетая с ветки на ветку. Дея крепко держала меня, а я изо всех сил старался не наваливаться на нее всем телом. Когда мы дошли до края леса, почувствовал, что еще чуть-чуть, и я рухну, а эти хрупкие – персиково-розовые, все в царапинах и мозолях, руки – поволокут меня. Ну, уж нет. Я сделал вдох и весь подобрался. Хватило меня, правда, минут на 10. После, боль начала подозрительно притупляться – словно вытекала из раны вместе с кровью. – Нам осталось немного, потерпи, – прерывисто сказала она, убрав с лица растрепанные волосы. Я видел, что ей нелегко – вся в испарине и со стиснутыми зубами Дея тащила меня и винтовку – последние полчаса я не мог нести ее из-за онемевших рук. – Ты не успеешь, – это осознание пришло в голову тихо и не спеша, и, как ни странно, без страха. – Иваныча доволокла как-то. А он в два раза больше тебя! – возмутилась она, и, сказав это, выпрямилась – упрямство придавало ей сил. – Так то-то на поле боя... Колька из 48-ого... говорят... танк поднял... друга вытащить... – Раз умничаешь, значит, все с тобой хорошо, – буркнула девушка, и, повернув голову, просияла: – Смотри, какой-то заброшенный амбар... Она дернула подбородком в сторону серого пятна у опушки леса. Я силился разглядеть, но лишь смутные очертания говорили, что это какое-то строение. – Поменяем повязку... Дальше пойдем... Я промолчал. Она была измотана. Жара, что начинала припекать, не помогала... Спешить не хотелось – сам жутко устал. Это война... Да и все годы, проведенные в этом мире... Все это – высасывало из меня соки, медленно лишая желания жить дальше. 224 года.… У нас максимум до 150 живут. Дея прислонила меня к стене, рядом с винтовкой, и стала расстилать плащ-палатку на полу. В воздухе витал слабый запах кислого хлеба. Видимо, здесь раньше хранили сено или муку с пшеницей. Закончив, девушка принялась возиться с повязкой. Бинты закончились, и ей пришлось разорвать свою рубашку. Я не сопротивлялся и ничего не говорил, пока она не поднялась с пола. – Теперь пойдем дальше, – в сине-зеленых глазах появился какой-то безумный блеск. Она понимала, что все тщетно, я видел, как в глубине этих глаз здравый смысл борется с нравственностью и с чем-то похожим на... любовь? Да уж, конечно. Привидится же всякое на грани смерти. Я сел, превозмогая боль, и попросил ее сесть рядом. Она выполнила просьбу, но то и дело оглядывалась на дверь. – Дея... Повернулась. В глазах стояли слезы, делая их больше похожими на два драгоценных камня. – Не плачь... –Не плачу я, – возмутилась она, отвернувшись, и быстрым движением смахнула слезинки. – С чего бы? Все ведь будет хорошо. – Эй... Взяв девушку за подбородок, повернул ее лицо к себе. Как же это было знакомо: красный нос, растрепанные темно-рыжие волосы и сияющие глаза – как в первую нашу встречу. – Будет… – я поддался вперед и неуклюже прикоснулся к ее губам. Они были соленые, потрескавшиеся от жары и жажды, но этот поцелуй встряхнул меня – на мгновение мне даже захотелось жить. – Теон! – Дея попыталась подхватить меня, когда я, совсем обессиленный, упал на темно-зеленый брезент. Я закрыл глаза, думая, что это конец. Но нет... Прилив сил, что подарил мне это безответный поцелуй, перезарядил меня не хуже, чем новая батарея – старый «Северок». [Северок – советская переносная радиостанция «Север»] – Все хорошо, – теперь это были не слова успокоения, а то, как я себя действительно чувствовал. Облегченно улыбнулся. – Только вот… – продолжил я, разматывая окровавленные обмотки – те, что были ее рубашкой – ты теперь одета не по уставу, из этого обратно рубаху не сладить... Она будто не слушала – лишь пялилась на отсутствие раны на моем животе. Потом радостно вскрикнула – я вздрогнул, не ожидая такой внезапной смены настроения – и кинулась мне на шею. Хотел сморозить какую-нибудь нелепицу, чтобы хоть как-то разбавить неловкость, засевшую в теле, но не успел – девушка впилась в меня губами. От такого внезапного поцелуя, все мои доводы в пользу держать ее на расстоянии просто испарились, как вода на раскаленной сковороде. Я ответил на поцелуй, крепко прижимая ее к себе и всей душой желая, чтобы она стала частью меня... Мотнув головой, пытаюсь выкинуть из головы, все, что так резко навалилось на меня две недели назад. Чувства запутались настолько, что когда я видел Дею, то уже не знал, чего хочу больше: заключить в объятия хрупкое и желанное тело или же.… Все усугубилось, когда мимолетная чужая мысль, словно невзначай, врезалась в мою черепную коробку, чуть не взорвав ее: «Надо переходить на другой уровень». Другой? Какой, твою мать?! Мозг рисовал далеко не детские картинки... И ревность ядовитым змеем все жалила и жалила... И как ОН вообще умудрился заинтересоваться ею? И куда же делась та штука, которая не позволяла другим увлечься кем-нибудь из нас? Возможно... Дее помог мой барьер, в некоторой степени блокирующий и так нарушенную Связь. Я просто сходил с ума от ярости, ведь девушка не могла даже предположить, как навязчиво ее мысли долбятся в мою голову… Руки, шея, губы... Все зудело, словно от грибка или аллергии, как раз в те моменты, когда она оставалась наедине с этим мальчиком-зайчиком. Ужасно не хотелось думать, что они там делают... А в голове снова всплывала фраза «другой уровень». Чувства Деи к этому вселенскому недоразумению упорно мешают мне жить. Я.… скоро… просто взорвусь… Открываю окно, наклоняюсь вниз и, пытаясь побороть желание спрыгнуть, вижу, как какой-то очкарик пишет на асфальте «Я люблю тебя, Вика». И это в 7 утра! Присмотревшись, узнаю в нем своего одноклассника, того самого, который вытащил листок с именем «Вика Медведева» на первом уроке музыки. Улыбнувшись, я перевожу взгляд на ленивое осеннее солнце. Девушку надо упорно добиваться, ведь так? Интересно, что в итоге получит этот парень? А что бы получил я, если рассказал... Тряхнув головой, пытаюсь выбросить из нее подобные мысли. Это выводит из себя – с каждым днем я все больше становлюсь рабом своих чувств. Но пусть хотя бы одному из Лиги горе-слабаков будет счастье – мелькнула мысль в голове. – Это банально! – Виталик едва не роняет банку с краской, услышав мой крик, – напиши что-нибудь другое. Все еще улыбаясь, захожу обратно в квартиру. И вспоминаю как давным-давно… Я – тринадцатилетний мальчик – старательно вырезал два имени на большом дубе. Заключив их в сердце, чуть отошел, чтобы полюбоваться проделанной работой. И тут кто-то тихонько подкрался сзади, закрыв мне глаза маленькими ладошками: – Перестань, ты ведь уже не маленькая! – я отпрянул от неожиданности и, развернувшись, с укором посмотрел на рыжеволосую девочку. А Дея лишь улыбнулась и провела указательным пальцем по отметинам на дереве… Руки начинают дрожать, и чашка падает, покатившись по светлому паркету, заливая его своими коричнево-черными внутренностями. Я закрываю лицо руками и устало опускаюсь в кресло. Я больше не могу.… Когда же сердце успокоится? Но, будто бы в насмешку, я слышу мурлыкающее пение из соседней комнаты: Оглянись, посмотри Это любовь у меня в груди. Без тебя мне не жить, Лучше солнце утопить... Это Дея, проснувшись, пошла умываться, напевая одну из своих дурацких песен про любовь. Через час она входит в зал, раздраженно вздыхает, окинув мою сгорбленную фигуру холодным взглядом: на ней обтягивающее темно-синие платье, безупречно гармонирующее с цветом кожи, а обычно непослушные волосы сегодня спадают с плеч ровной волной. «Опять не пойдешь в школу?»– мысленно спрашивает она. «Нет» Девушка, ничего не сказав, выходит в коридор, через пару минут хлопает дверь… Время лениво утекает сквозь пальцы, словно испорченный сироп. Кая мирно спит в замке в аквариуме. После ухода Деи тишина невыносимо давит на грудную клетку. Нечто внутри меня толкает последовать за ней, а иногда перед глазами все начинает плыть. И, несмотря на поставленный барьер, я вижу глазами девушки, ощущаю ее волнение, когда она поворачивается в его сторону. Когда я нахожусь вдали от нее, Связь между нами становится такой сильной, что при потере контроля может начисто снести поставленный барьер. Вздохнув, встаю. Ровным, нехотя-медленным шагом направляюсь в парк Пушкина, который находится рядом со школой. Думаю, лучше мне будет не появляться на уроках, иначе могу наткнуться на блондинчика. В данный момент мое душевное состояние крайне нестабильное, и так не хочется никого сегодня убивать. Сажусь на скамейку, усыпанную опавшими листьями, и, втянув через нос запах осени, пытаюсь успокоить бешено колотившееся сердце… – Мама! – маленькая девочка дергает девушку с русыми волосами за край кремового пальто, – а зачем люди осенью собирают листья в мешки? Чтобы, посыпать ими дорожки? – Нет, доченька, – девушка наклоняется, чтобы одернуть розовенькую курточку своей дочери, – чтобы было чисто. Грустно улыбаясь, смотрю, как мама заправляет девочке за ухо выбившуюся прядь. Интересно, будет ли у меня когда-нибудь нормальная жизнь? Семья, дети... жена.… Нет, все это мне ну никак не светит, если… только она в этот раз она не забудет.… Нет. Этого не произошло за столько лет, не произойдет и сейчас. Поднявшись со скамьи, иду домой – чувства подсказывают, что Дея уже там. Стараюсь не думать о том, что она не одна… Зайдя в квартиру, прохожу дальше по коридору, игнорируя легко жжение шеи и губ. Боюсь представить, что будет, если они перейдут на этот «другой уровень»… Надеюсь, я не доживу… Обессилено прижимаюсь лбом о прохладную стену, так и не дойдя до своей комнаты. Злость каленым железом сжигает меня изнутри. Как же мерзко, когда по насмешке судьбы самый близкий человек не понимает твоих чувств.… Нет, я все исправлю. Вытравлю из сердца воспоминания, что причиняют такую боль... Как и в прошлый раз. Настой из коры той древней сосны почти готов, папоротник уныло стоит на подоконнике. Остальные компоненты не столь важны. Главное – составить список. Вот это точно хуже всего. Слышу, как хлопает дверь. Ушли? Было бы неплохо... Вдруг что-то теплое касается моей руки. Резко повернувшись, отдергиваю руку и исподлобья смотрю на девушку. Дея неуверенно мнется, словно хочет в чем-то признаться. – Там... в холодильнике... стояла банка... Я нечаянно... Ее слова отдаются эхом – я почти не расслышал конец фразы, но грудь пробило чувство безысходности. И это невыносимо, это предел… всего… – Заткнись! – сознание, попавшее в тиски безудержному гневу, пульсирует и бьется о стенки преграды. Единственное желание – прекратить поток ее бессмысленных оправданий. – Но я... – произносит Дея, протягивая руку мне навстречу. – Не трогай меня, мерзкая эгоистичная тварь! Девушка замирает, с таким видом, будто бы сейчас попросит повторить: просто смотрит на меня, прижав руку к своей груди. Ее молчание лопатой выкапывает из глубин самые мерзкие мои качества. – Не смотри на меня так! Разве я не прав? Ты не думаешь ни о ком, кроме себя! –тело охватывает мелкая дрожь, и я начинаю ходить взад-вперед по коридору, чтобы дать ей выход. – Ты никогда не считалась со мной! Никогда! Ты думаешь, что мне доставляет удовольствие проводить время с тобой?! – Но почему…? – она совсем теряется. – Я не могу избавиться… от тебя. Да и плевать, – даже сейчас не могу признаться в своей слабости. – Лучше скажи, ты действительно веришь, что будешь жить долго и счастливо с этим уродом?! Хватаю девушку за плечи, стараясь игнорировать чувство, засевшее глубоко внутри. Тряхнув хрупкое тело, смотрю Дее в глаза, пытаясь отыскать в них хоть что-то... дающее надежду... Но не могу долго выносить взгляда этих турмалиновых глаз и резко отворачиваюсь. – Это невозможно. Рано или поздно он умрет. А ты будешь тешить свое эгоистичное сердце тем, что, может быть, он когда-нибудь вновь переродится, – гнев понемногу сдает позиции, но я не могу перестать ранить ее, ведь с каждым словом моя боль утихает. – Ненавижу. Тебя. До глубины души. «Люблю… невыносимо… до боли смешно и нелепо…», – выстукивает сердце в разрез сказанных слов. Я замолкаю. В воздухе витает роковое напряжение: будто после моих жестоких слов весь мир затих, ожидая ответа вместе со мной. Но она молчит. Можно подумать, что девушка ушла, но я спиной чувствую ее присутствие. Медленно повернувшись, встречаюсь взглядом с парой широко распахнутых глаз, блестящих от слез. Дея бледна, правая рука, сжатая на груди в кулак, дрожит, а по щекам беззвучно текут слезы. «Что же я наделал…», – осознание своего меркантильного поступка холодом окутывает голову, и я вспоминаю слова того никчемного парнишки:«Если у тебя проблемы, она тут не причем!» Но как… я ведь не могу ее просто так… отпустить. Она всегда будет той причиной… Я почти делаю шаг ей навстречу: мои сомнения и растерянность пробивают брешь в барьере, и на меня обрушивается поток боли, сковывавший сердце девушки. Но что хуже – это ее… страх. Она боится. Боится. Меня. Резко отворачиваюсь. Дея тихо, почти бесшумно, уходит. Через пару минут, дверь с приглушенным хлопком закрывается. Мир вокруг начинает кружиться – оказывается, я задержал дыхание – тяжело выдохнув, прислоняюсь к стене и опускаюсь на пол. Из моей головы все не уходит образ ее полумертвого лица... Она боится меня. Было бы лучше, если бы она меня ненавидела…Глава 8. Прогулка с (не)другом
Бодрая музыка на будильнике вырывает меня из лап полусна. Я плохо спала ночью, прокручивая в голове сказанное Теоном.«Ненавижу тебя. Эгоистичная тварь».Отголоски наполненного яростью голоса бросают в дрожь. Поворачиваюсь на бок, прижав коленки к груди. Беру телефон, отключаю будильник. 6:00. Голова гудит от мыслей: и если вчера я думала, что они будут о предстоящем походе в кино и прогулке со своим любимым, то сегодня голова забита отнюдь не радостными предвкушениями. Вначале это была обида. За что? Почему? Но потом воспоминания прошлого начали бесцеремонно вламываться в голову, убеждая меня, что я это заслужила. Встаю и с тяжелым сердцем плетусь в душ в надежде, что горячая вода взбодрит холодеющую душу. Все так и есть, он прав. Я не думаю ни о ком, кроме себя. А он всегда был рядом. Да, Теон мне не совсем друг, все же он не раз рисковал своей жизнью ради меня. Но вчера… его слова будто пробили стену... И мне пришлось признать то, что я игнорировала все эти годы. Он был со мной не потому, что этого хотел или ему некуда было идти. Из рассказов родителей, друзей и из книг королевской библиотеки я знала, что Septimus Sensu – связывает не только души, но и тела. Конечно, я считала, что наша поврежденная из-за моего поступка Связь оставила после себя только способность к телепатии. Теона много раз на моих глазах ранили, и если я и ощущала боль своего спутника, то очень туманно и поверхностно, не говоря уже о том, чтобы разделить с ним его раны. «Он остался со мной потому, что я тоже полумаг, хоть и ущербный» – вот, что я себе внушила. Оказывается, расовые чувства тут не причем... Мама говорила, что без особых колец и талисманов, Связанные, находясь далеко друг от друга, испытывали жуткую боль... Страшно представить... Чувствую небольшой укол обиды: он ведь ничего мне не сказал. Я бы сделала, как он хочет, поехала бы туда, куда ему нужно... Нет. Это ложь. Теон с самого начала не хотел переезжать в Янлинск. А я, найдя в соцсетях парня, которого искала уже почти 300 лет, сломя голову понеслась в соседний город, радуясь, что счастье оказалось совсем близко... И я бы сделала это снова. Внезапно ощущаю пронзающую тревогу в районе груди. «Если он скрыл это, что он еще мне не сказал?» – пульсирует мысль где-то в голове, отдаваясь в глубинах сердца. Переключаю воду с крана на душ (идея с ванной была загублена – я забыла заткнуть слив), и встаю под горячие струи воды, в надежде унять дрожь. Насколько сильна Septimus Sensu с его стороны? Я не хочу быть счастливой за счет его боли, физической или духовной... Мне стоит... бросить Кира... Решение – еще зыбкое, неоформленное, наполненное «а может» и «а вдруг» – накрывает меня, словно серое покрывало. Все вокруг тускнеет – и мысли, и мои планы и даже пакет, с бережно уложенным платьем и зеркальным фотоаппаратом, приготовленный специально для сегодняшнего сюрприз-свидания, больше не вызывает во мне того восторга. Тоска тысячами иголок вонзается в кожу. Натягиваю халат поверх еще мокрого тела и выхожу из ванной. Из кухни доносится манящий запах томатного крем-супа. Моего любимого. Иду на запах и тихо опускаюсь на стул. С мокрых волос капает вода, а дрожь от смены температур заставляет тело нервно вздрагивать. Разглядываю узор на ПВХ-скатерти, пытаясь смирится с принятым решением и затолкать свои брыкающиеся чувства подальше. Вдруг, словно из воздуха, передо мной возникает тарелка с красной похлебкой. Медленно поднимаю глаза на своего благодетеля, но вижу лишь его спину у окна. Он ведь даже в плов томат не кладет, да и готовит по настроению, и в последнее время очень редко... Для меня? Хочет извиниться? Но он же не виноват, что я эгоистка и... тварь. Он ведь прав. Резко отодвигаю тарелку от себя. Но ширины стола не хватает – она разбивается о кафель. Вскочив, начинаю собирать осколки. Опять я все испортила. Несу их в ванную: надо смыть остатки супа и попробовать склеить... Что за бред... Такое не исправишь. Беру один осколок и завороженно смотрю на его острые края... Это ведь я виновата. Выпила настойку вдовы, и моя неудавшаяся смерть освободила проклятье. А если я попробую еще раз? Без меня всем будет лучше. 298 лет в этом мире... Хватит. Не каждому удается прожить жизнь с любимым, может, без меня хотя бы Теон будет счастлив... Мысли были глухи, словно энергия из них ушла. Я просто стояла и смотрела на осколок. Сжимаю его в руке – легкое пронзающее жжение – и она немеет, отпуская на волю маленькие красные капельки. А что... почти не больно... Вдруг осколок из руки исчезает. Ну ничего... в раковине этого добра... Слышу шорох позади и легкий стук фарфора о пластик. Рука касается моего плеча, и меня разворачивают. «Дура…»– всплывает в голове, вместе с грустной улыбкой на лице Теона. «Дура?...»– мысленно повторяю, не понимая мои это мысли, или его замечание. Странно, но он не кричит и не упрекает меня, а просто смотрит. Его глаза изумительно синие, словно замороженное вечернее небо. «Ну не я же»,– снова улыбнувшись, Теон проводит левой рукой по моей щеке. И тут же резко одернув ее, отворачивается. Но я успела заметить порез на его руке. Вид крови выбивает все мрачные мысли из моей головы, будто бы встряхнув и вернув в реальность. Хватаю парня за рукав: – У тебя идет кровь! Дай взгляну. – Зачем? Ты, что, никогда царапин не видела? – недоуменно протягивает мне ладонь, будто бы совершенно не поняв моего порыва. Уголки губ нервно дергаются. Артист. Заправив за ухо упавшую на лицо прядь, качаю головой. Выхожу из ванной комнаты, и из узенького шкафа в коридоре достаю аптечку. Протерев свою ладонь перекисью, и заклеив два мелких пореза на правой руке БФ-клеем, возвращаюсь в ванну. Теон так и стоит, облокотившись о стиральную машину, совершенно игнорируя капающую с пореза кровь. Подхожу ближе, проделываю то же самое с ним, потом достаю бинт и начинаю осторожно обматывать раненую ладонь парня. Он не сопротивляется, и даже не шипит на меня, как это обычно бывает. Слой за слоем наматываю бинт, а вслед за ним на сердце наматывается беспокойство. А вдруг порез больше, чем мне показалось, и его нужно зашивать…? Чувство страха, такого знакомого, сковывает все существо. Бинт кончается, а моя рука замирает, так и не завязав оставшиеся концы на тыльной стороне ладони. Дрожь пронзает до кончиков пальцев. Не совсем понимая, что делаю, резко шагаю вперед и прижимаюсь к мужской груди. Дрожь все не унимается, и я сцепляю руки за спиной Теона, сильнее вжимаясь в него. Слезы не понять с чего заполняют глаза. «Задушить хочешь или ребра сломать?»,– всплывает вопрос в голове. Отстраняюсь и, вытерев слезы рукавом халата, шагаю к двери. Желудок скручивает от голода. – Будешь чаю? – оборачиваюсь. Парень хмурится. Я теряюсь: не нужно было спрашивать? И тут Теон хватает меня за запястье правой руки, и разворачивает ладонью вверх. – Больше не вздумай, – кивая на ладонь, мрачно изрекает он. Виновато улыбнувшись, иду на кухню. Но Теон не приходит. Выпив чаю и зажував его топленым печеньем – мой любимый суп не полез в горло – направляюсь в комнату переодеваться. Проходя мимо трюмо, вижу красный след на щеке. Сглатываю тревогу и иду умываться. Закончив с приготовлениями, залетаю в комнату моего соседа, надеясь, что он там – не помню, чтобы слышала, как он ушел. – Эй, ты идешь… – вопрос растворяется в четырех стенах комнаты. – Эй… – неуверенный оклик ползет дальше по пустой квартире. Решив не теряться в догадках, куда мог деться парень, иду на кухню. «Черт, ну где же все ложки? Теон их, что, продает?» – цокаю я, мысленно осыпав проклятьями темно-бежевую кухонную тумбу (успокоившись, поняла, что жутко голодна, а манящий запах супа в этом помог). «Третий ящик слева»,– вспыхивает в моей голове. Не спорю, иногда обмен мыслями бывает полезен, но не в тех случаях, когда в мозгах роится законченный циник. Я вылетаю из квартиры, с чувством того, что наверняка опоздаю, все бы ничего, если бы не история первым уроком. В 8:37 я влетаю в класс, но поскользнувшись на полу, падаю за порог. – Входите, раз уж решили почтить нас своим присутствием, – холодно говорит учительница. Тихонова терпеть не могла опаздывающих учеников. Смотрит так, будто я не просто опоздала, а пришла пораньше на перемену. Отряхнувшись, встаю, и, извинившись перед учителем, прохожу между рядами и сажусь на свое место. Смущенно улыбаюсь, поймав взглядом приветственный кивок моего голубоглазого ангела. «Избирательная неуклюжесть? Или это такойграциозныйспособ произвести впечатление?»– чуть прищурившись, мысленно изрекает Теон. Поправив волосы, поворачиваюсь и с раздражением смотрю на парня. «А ты прямо король гарцующих оленей!»– отбиваю его подачу. Нахмурив лоб, лихорадочно копаюсь в своих воспоминаниях. Найдя нужное, победно улыбаюсь, материализуя в мыслях одну из глупейших ситуаций, виденных в жизни. – Теон, ты сошел с ума?! – прошипела я, стараясь не шевелиться, чтобы дозорный внизу не заметил странного шороха в кустах. «Тише ты!!» – мысленно шикнул на меня он. – «Этот Хитрый Лис Уолт умыкнул мой месячный заработок! Ты думаешь, я спокойно развернусь и уйду восвояси?!» «Дерзай!» – махнула я рукой в сторону ютившихся домиков. – «Я-то тебе зачем?» «Для поддержания духа, для чего же еще?» – уж было принялась понимающе кивать в ответ на его утверждение, как Теон прикрыв глаза, хлопнул себя по лбу и добавил. – «Ты, серьезно? Будешь прикрывать мою спину!» Зло прикусила губу, чтобы ругательства случайно не вырвались наружу: «А кто тебя за язык тянул?! Припомнить, что ты Уолту сболтнул?! А что случилось после?! Сейчас пол городка считает тебя чернокнижником!» Теон отмахивался от моих слов, словно от назойливых мух. «Его плащ сам загорелся! Я тут не причем!» «Ну конечно!» – издевательски закивала я, ни капельки ему не поверив. Теона это вовсе разозлило, забыв об осторожности, он выпрямился во весь рост. – Я... – Дурак! – прошипела я, попытавшись схватить парня за рукав и затащить обратно, но потеряв равновесие, упала на колени и ненароком спихнула Теона вниз. Ему повезло – если такое вообще можно назвать везением – склон был покатый и большого ущерба здоровью парня не причинил. Но, в это время вдоль тропинки прохаживался патрульный, в которого Теон как раз и врезался... «Это было почти триста лет назад...!»– начинает оправдываться он. –«И, кстати, напомни, кто меня столкнул вниз?» Я все еще хмурюсь, но уголки моих губ вздрагивают против воли. Отвернувшись от парня, встречаю взгляд темно-карих глаз из-под ровной челки. Учитель строго смотрит прямо на нас. – Ничего, что мы прервем ваш мысленный диалог, у нас вообще-то урок. Я, подпрыгнув на стуле, утыкаюсь в свою пустую тетрадку, боясь даже взглянуть на всевидящую учительницу. Теон же, напротив, повернувшись к ней лицом, медленно обводит Веру Андреевну изучающим взглядом, но не найдя ничего подозрительного и стоящего внимания, отворачивается. Ее этот пренебрежительный взгляд оскорбляет до глубины души. С чувством собственного превосходства Вера Андреевна вскидывает голову: – Может, Дмитрий, вы расскажите нам об особенностях правления Ивана IV? – Да псих он был… – мой сосед даже не удосуживается встать. – Встать! – учитель, ударила ладонью по столу. – Да что вы вообще знаете об Иване IV?! Теон, решив, что это вопрос отвечает, нехотя встав: – Иван IV Грозный –чокнутый царь, терроризировавший Русь и убивший своего сына. Спокойно ответив, он опускается обратно на стул. Вера Андреевна и я в изумлении смотрим на него. Я в очередной раз удивляюсь его спокойной реакции: обычно в подобных случаях Теон просто уходил, хлопнув дверью, он не любил повиноваться – будь то человек или же какое-то обстоятельство. Учитель же впадает в ступор от такой наглости, но, совладав с собой, холодно произносит: – Если Вы такой знаток – к доске, пожалуйста. Будете вести урок. Теон, вздохнув, без возражений, встает, подходит к Вере Андреевне и берет протянутый учебник по истории. Она в изумлении приоткрывает рот – возможно, она думала, что он струхнет и начнет извиняться. Спустя полчаса звенит долгожданный звонок, и Теон с явным облегчением проводит тыльной стороной ладони по лбу, оставив белый след – ехидные вопросы одноклассников порвали почти все струны его терпения. Весь класс в это время поспешно собирает свои учебники, и волна учеников устремляется через дверной проем на урок математики. – У тебя мел на лбу, – улыбнувшись, протягиваю парню пачку влажных салфеток. Учительница встает со своего места и, поблагодарив Теона за проведенный урок, забирает свой учебник с пометками. Оставшиеся уроки проходят не лучше. У Теона прямо-таки на лбу написано: «легче полдня в окопе просидеть под шквальным огнем, чем учиться». На английском он переводит иностранное выражение на древнеславянский, на математике – решает задачу, используя способ, которым ее решали в XVIII веке, на русском, разбирая слова по составу на доске, умудряется выделить морфемы, существовавшие несколько веков назад, да еще и написать к ним корневые слова из того же времени. Последний урок – урок физической культуры. Наш класс, 11 «А», переодевшись, ждет учителя – мужчину средних лет с военной выправкой и громким голосом. Теон стоит, прислонившись к стене возле входа в раздевалку для мальчиков. Подхожу к нему, с намерением решить вопрос сегодняшнего ужина при помощи бородатого способа – жеребьевки. Протянув сжатую в кулак руку с двумя спичками, стараюсь не смотреть парню в глаза: – Тяни, ты ведь уже понял. Мой сосед, сложив руки на животе, всем своим видом показывает отношение к сложившейся ситуации. Как всегда, Теон принципиально не хочет уступать. Начинаю нетерпеливо раскачиваться с носка на пятку, зная, что парень не выносит, когда я так делаю. И вот, вздохнув, он вытягивает спичку, которая была вполовину короче той, что осталась в моей руке. Не сдержавшись, ликующе подпрыгиваю, а он лишь закатывает глаза. Вдруг, кто-то подходит ко мне сзади, мягко приобняв за талию, и целует в шею. Жар пронзает насквозь. Все мысли млеют в родных объятиях. Решение закончить наши отношения теперь кажется совершенно бессмысленным и невыполнимым. Тут взгляд цепляет руку Теона с побелевшими костяшки пальцев – он с силой сжал провальный жребий в перебинтованной руке. Бабочки в моем животе вступают в схватку с изменившимся лицом моего подставного брата. – Решаете, кто вечером за пивом пойдет? – шутит Кир, крепче прижимая меня к себе. Маша, стоявшая рядом, вздыхает, не оценив шутку. Тяжелый взгляд Теона побеждает, и я нехотя высвобождаюсь из нежных объятий. К тому же, я уловила антипозитивное словцо «труп», гулявшее по его сознанию. Да и нужно решить все с ним, для начала. Возможно, нам придется уехать... Немного погодя, приходит учитель по физ-ре и выгоняет нас на улицу. Дрожа и кутаясь в куртки, все население 11-ого «А» угрюмо жмется друг к другу, стоя вдоль начерченной белой линии. Физрук окидывает взглядом класс и цокает: видимо, его разочаровал тот факт, что парни укутались пуще девчонок. Он проходит вдоль ряда: – Ну, юноши, снимайте свои полушубки, – представители сильной половины класса начинают возмущенно гудеть. – А то, как я вас от девочек-то отличу? – Это нечестно, Виктор Палыч, – физрук, резко развернувшись, впивается в Теона недовольным взглядом. Возможно, он решил, что это был его комментарий, ведь мой сосед по парте умудряется даже уроки физкультуры прогуливать. Теон молча смотрит на учителя: на нем трико и футболка черного цвета. – Да… – учитель озадачено почесывает затылок, оглядев не по сезону одетого юношу, и тут же переводит взгляд на молчаливого Кира, разглядывающего асфальт под ногами, – Бабье лето еще не закончилось. И вы сами затянули с полевыми нормативами. Сегодня погода шепчет, +15. И это 14-ого октября! Само мироздание за то, чтобы вы сдали прыжки в длину. А ты, Соколовский, еще раз услышу твое нытье, вообще голышом будешь бегать! После такого заявления недовольный гул прекращается. Никому не хочется устраивать на школьном стадионе слет эксгибиционистов, особенно учитывая, что молодняк, слонявшийся туда-сюда, мог запечатлеть это зрелище на камеру телефона. А Виктор Павлович явно не шутил. В прошлый раз Гриша Укусов пять кругов пробежал на красных шпильках, только сказанув, что девчонкам на физ-ре меньше достается. Дан старт – и все семнадцать человек, включая меня и Теона, рванули нарезать километры вокруг школьного футбольного поля овальной формы. Внутри этого стадиона, ближе к паребрику с левой стороны, чуть поодаль от футбольных ворот, насыпан песок для прыжков в длину. Конечно, для прямого назначения он применяется не так часто и обычно служит песочницей для маленьких детишек. Я бегу по кругу, вдыхая через нос свежий воздух. Мышцы работают слажено, а мысли витают где-то далеко за светло-серыми облаками. Но, все же, редкие тренировки дают о себе знать – выдохшись, я останавливаюсь перевести дух. И тут, неожиданно, кто-то врезается в меня. Теон. Он пытается сохранить равновесие и не дать мне упасть, но я, привыкшая к его отстраненному присутствию и не ожидав от него помощи, отступаю назад и спотыкаюсь о паребрик. Раз – и мы вместе падаем в кучу песка, а если быть точнее – прямо в рассыпчатое сооружение, смутно напоминающее замок. Лицо Теона оказывается в нескольких сантиметров от моего: это открытие буквально парализует меня. Оперевшись на ладони, он чуть отдаляется и будто бы хочет что-то сказать, как откуда-то сверху доносится голос: – Назаровы, сегодня прыжки в длину, а не солнечные ванны, и загорать уже поздно, так что не отвлекаемся от разминки, а то штрафной круг запишу, – говорит учитель. Со всех сторон слышатся смешки. Теон быстро встав, протягивает мне руку, но, переведя взгляд на мое изумленно-обездвиженное тело, наклоняется и рывком ставит меня на ноги. После свистка учителя класс продолжает наматывать круги, кроме... Маша и Кир, открыв рот, озадаченно смотрят, как Теон смахивает песок с моих плеч. Он же, поймав их растерянные взгляды, отступает на шаг и, поспешно отряхнувшись, продолжает бег. Хотя, по существу, он просто убежал, оставив на меня этих двоих. После урока, переодеваясь в раздевалке, я натыкаюсь на пакет с фотоаппаратом и изумительно синим платьем. А может... Приглашу Кира, постараюсь все объяснить, совру, что дедушка заболел, и нужно уехать. Да и билеты купила... Одно последнее свидание... Не удержавшись, одеваю платье и, накинув на плечи олимпийку, неуверенно выхожу в коридор. Все-таки это нарушение школьной формы. Хоть у нас и нет конкретной модели одежды, но правила по фасону и цвету есть. – Кир… – окликаю парня у окна. В сердце разливается сладкая истома, когда он, повернувшись, улыбается мне, – сегодня пойдем... – Прости… – медленно протягивает он, завороженный цветом платья или же вырезом на груди, – Алла оставила после уроков. – А я говорила: не затягивай с сочинением, – упрекает его Маша. Я кутаюсь сильнее в олимпийку, чувствуя себя брошенной. – А ты? – обращаюсь к девушке. Совсем не хотелось возвращаться домой в полном одиночестве. – Не могу, сижу с Миланой. – А, ну ладно… – глаза начинают предательски зудеть. Мое свидание: кафе, кино, фотки на фоне огненно-рыжей листвы – все в трубу. Мое... возможно... последнее свидание. Выйдя на усыпанное листьями крыльцо и помахав на прощание Маше, остаюсь одна. Чувствую, что грусть начинает когтями царапать сердце. И тут замечаю неподвижно стоящего парня, в котором почти сразу же признаю Теона. Дикое желание сделать что-то глупое, разозлив его, накрывает с головой. Хочется, хоть немного прогнать грусть. И я решаю подшутить над ним: тихо подкравшись к парню, встаю на скамью и сваливаю на него охапку желто-оранжевых листьев, что дворник еще с утра сгреб в кучу. Коварно улыбаясь, спрыгиваю на землю, легким движением руки откинув назад упавший на лицо локон. Теон, обернувшись и медленно отряхнув листву с плеч, ерошит свои темные волосы. Затаив дыхание, жду его реакции. Он усмехается – поток воздуха сбивает меня с ног, и я падаю в кучу листьев. Поднимаю озадаченный взгляд на смотревшего на меня сверху вниз парня. Давненько я не видела, как он колдует. Теон, улыбнувшись, протягивает мне руку. «Других будешь безнаказанно осыпать осенним прахом»,– всплывает в голове. – Прахом? – недоуменно спрашиваю я. Он молча снимает с моих волос сухой листок цвета ржавчины и сжимает его в своей ладони. Разжав ладонь, парень протягивает ее мне. Все, что я вижу – почти стертый в пыль, скелет кленового листа. Раз – и порыв ветра уносит его прах… – Эм, – дергаю Теона за рукав, чувствуя, как неловкость налипает на меня, словно вторая кожа, – прогуляешься со мной? И не дождавшись ответа, тяну его в сторону парка, надеясь, что его почти приподнятое настроение вмиг не улетучится. Парень отстраняется, засунув руки в карманы пальто, но все-таки идет следом, сохраняя молчание. Тянувшийся вдоль улицы огромный парк за кованой оградой осенью приобретает неописуемое очарование. В воздухе витает запах опавшей листвы, приглушенный ароматами поздноцветущих трав и растений, шорох крон и щебет птиц ласкает слух, а пылающие огненно-багряными цветами деревья, подставив растопыренные ветви солнечным лучам, тихо роняют свои листья, и мне начинает казаться, что я нахожусь где-то очень далеко, за пределами этого маленького городка. В голове стучит молоточек: «Нам надо поговорить». Я, игнорируя его, достаю из пакета зеркалку. Навожу объектив на ровный ряд скамеек и нажимаю кнопку затвора. Щелк – и пейзаж застывает где-то глубоко внутри черной коробки. Теон все так же молча идет рядом, думая о чем-то своем. От его полузадумчивого отстраненного взгляда горло сводит спазм. Недосказанность висит в воздухе. Я толкаю Теону фотоаппарат, боясь смотреть ему в глаза, а моя задача – улыбаться в объектив. Некоторое время спустя, когда я уже успела обняться с доброй дюжиной растущих в округе деревьев, посидеть чуть ли не на каждой лавочке и постоять на фоне поросших сорняком и пахучей травой тропинок, Теон возвращает мне зеркалку. Демонстративно сложив руки на груди, он садится на ближайшую обшарпанную скамейку, тем самым давая понять, что больше с места не двинется. Пожав плечами, продолжаю свою фотоэкскурсию. За прошедшие полчаса я сумела сделать фотографии немногочисленных гостей городского парка – в основном птиц – и пару фотографий детей, игравших на площадке с двумя рядами качелей. Вернувшись к Теону, опять застаю его молчаливым и задумчивым. Сидя на лавке, он смотрит на кружащиеся в медленном вальсе осенние листья, и тут мне приходит в голову одна идея – поднеся фотоаппарат к лицу, я щелкаю кнопкой затвора – и на экране появляется изображение моего вечного спутника. Теон, нахмурившись, поднимает на меня взгляд. – А что? – дрожь в голосе списываю на подступающий холод. – На память. Посмотрев по сторонам, я примечаю мужчину средних лет, сидящего чуть поодаль от нас и ждущего кого-то. Улыбнувшись, подхожу к нему с просьбой, при этом оглядываюсь на Теона, чтобы убедится, что тот не сбежит. Но парень даже не шевелится. Коротко объяснив мужчине, как сделать фотографию, я бегу к скамейке, с которой не спеша поднимается Теон, но, споткнувшись о выступающий осколок бетонной плиты, сразу лечу вниз. В этот момент крепкая рука подхватывает меня, задержав падение. Подняв голову, встречаю внимательный взгляд темно-синих глаз: накрывает чувство, будто бы он вот-вот скажет что-то… что-то очень важное… И тут глаза внезапно ослепляет яркая вспышка – мужчина, не ожидав такого поворота событий, случайно нажал кнопку на фотоаппарате. – Такой кадр никуда не годится, – говорит Теон, выпрямившись. – Давайте еще раз. «Улыбнись»,– мысленно произносит он, положив руку мне на плечо. Меня снова ослепляет яркий свет, но в этот раз я была готова и постаралась придать своему лицу беззаботное выражение. По дороге мы заходим в фотосалон сдать фотографии, а чтобы забрать их сегодня и не тратить время зря, предлагаю Теону сходить в кино – не хочется выкидывать купленные еще вчера билеты. Как ни странно, он и в этот раз не стал сопротивляться. Вскоре – когда в начале сеанса выключают свет – я понимаю почему: Теон почти сразу же ныряет в объятия Морфея (Слава Истоку, что он не храпит!). Я же не склонна к тому, чтобы предаваться снам в общественном месте. Тревожное чувство обволакивает меня с ног до головы, и оно вовсе не связано с тем, что происходит на экране. Меня пугает неизбежный разговор и его последствия. Месяц назад, я и подумать не могла, что моя жизнь может так круто повернуться. Что в ней появится тот, за кого я буду готова отдать что угодно. А Теон... ноги моего беспокойства растут именно оттуда. Его поведение часто ставит меня в тупик. Изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год... Мы столько пережили вместе, но так и не притерлись друг к другу. Иногда, когда мне казалось, что еще чуть-чуть и мы сможем достичь взаимопонимания, Теон отталкивал меня, замыкаясь в себе. Кажется, он до сих пор мне не доверяет... У нас с ним то мир, то война... Никогда не знаешь, чего ожидать в следующий момент. Но я все равно беспокоюсь за этого человека, временами проникаясь к нему теплыми чувствами, а иногда проклиная весь за его существование. Конечно, я не могу с полной уверенностью сказать, что Теон – мой друг, но я ему доверяю. Странно, конечно, но это, несомненно, правда. Он единственный, кто знает обо мне все. И я должна узнать, что он чувствует, и какая часть Septimus Sensu сохранилась. Теперь я сомневаюсь, что это только обмен мыслями и почти сломанная физическая связь. Он не может уйти от меня... Он ведь так сказал? Почему? Что держит его рядом, если он меня так ненавидит? Я должна узнать. По дороге домой, мы забираем фотографии, которые сдали около двух часов назад. Прижимая конверт к себе, чтобы унять дрожь в руках, иду следом за молчаливым парнем. Когда дверь квартиры №352 захлопывается, я понимаю, что не могу больше откладывать разговор. – Нам надо… – хватаю Теона за запястье перебинтованной руки, – п-поговорить... Опускаю взгляд в пол – вся храбрость испарятся, стоит вспомнить его вчерашнюю вспышку гнева. «...о вчерашнем...»– мысленно заканчиваю, но глаза не в силах поднять выше округлого мужского подбородка. – Хорошо, – отвечает спокойно, но с нажимом. – Что мне сделать? – резко мотнув головой, ловлю его взгляд. Теон выше меня всего на 10 см, но сейчас кажется, что его фигура нависает надо мной. А во взгляде начинают проглядывать светлые прожилки, будто темно-синий лед его глаз дал трещину. – Ничего, – бросает он и отворачивается. Нет. Сегодня я получу ответы. Огибаю парня и загораживаю проход. – Ты сказал, что ты не можешь избавиться от меня?! Что это значит? Я не уйду, пока не скажешь. Если это из-за Septimus... – Зачем тебе это? – прерывает он меня, а его глаза изучающе бегают по моему лицу. – Тебя раньше это не интересовало. – Я… – запинаюсь, не зная, как лучше объяснить. Не хочу, чтобы он испытывал боль, и ушел, если этого хочет? Не хочу, чтобы он... –«был третьим лишним…»– хмуро договаривает он за меня. Ну почему именно эта фраза! – Нет, я хочу, чтобы… – начинаю теряться, в страхе, что он меня неправильно поймет. Опять. – Чтобы что? – устало спрашивает, потерев переносицу. – Я не хочу, чтобы тебе было больно, – скороговоркой выпаливаю, зажмурившись – то ли от стыда, то ли от страха. Да уж, в уме этот разговор не был таким глупым. – Ну, тогда переспи, – в голосе слышится яд. Моментально распахиваю глаза, проверить, не ослышалась ли я. – С ним, – добавляет, и едкая ухмылка придает лицу хищное выражение. – Что? – не понимаю, как разговор зашел в это русло. – Покувыркаешься с ним – поймешь, тот ли он вшивый конюх или нет, – его глаза темнеют, он шагает на меня, загоняя в угол. – И поедем дальше, искать других клонов. Во мне вскипает праведный гнев. Да как он смеет! Я ведь хотела помочь! – Сам ты вшивый конюх! – пихаю его кулаком грудь. – Он был сыном высокородного венефикуса! – Да ладно, – ухмыляется, уже без злобы. – Чего ты хочешь от меня, Дея? Он отступает, ровно тогда, когда между мной и стеной за спиной остается всего лишь шаг. – Ты ведь не можешь уйти? – робко спрашиваю я, стараясь задавить приступ жалости в голосе. – Тебе ведь будет больно... Он улыбается – ни злости, ни яда – и исчезает. Я ухожу в зал и опускаюсь на диван. Интересно, что он этим хотел доказать? Через полчаса парень появляется в квартире и подходит ко мне с победной улыбкой. – Видишь, не умер. Поздрав из Србије [Привет из Сербии (серб.)], – от него шлейфом исходит мешанина сладких цветочных ароматов. И с этими словами достает, вдетую во внутренний карман пальто, изумительную светло-сиреневую розу с серебристым отливом. Я вдыхаю кружащий голову аромат с нотками цитруса, и улыбаюсь, чувствуя, как груз падает с плеч. Я, наверное, его не так поняла...Глава 9. Последний листопад
– Скажи мне, ты – мазохист? – спрашивает Кая, закидывая ногу на ногу. – О да, – с сарказмом добавляю я, бережно помешивая настой из коры Мафусаила [Мафусаил – сосна остистая межгорная, это дерево одно из древнейших ныне живущих неколониальных организмов на Земле, известных науке], что почти две недели назад прихватил из леса Инио в Калифорнии. От него разит водкой. Папоротник я убедил, что уже конец июня, еще вчера, и сейчас он скромно подставляет свои молочно-зеленые цветочки далекому солнцу. – Ты, что, Генри Проттер? – усмехается девушка. – К чему все это зельеварение? – Напомни забрать у тебя планшет, – вместо ответа говорю я. – А чем мне еще заниматься, пока ты и твоя сердобольная в школе, – фыркает в ответ. – Не твое дело, и я все равно пойду, – пропуская мимо ушей ее замечание, отвечаю на вопрос. – Теон, – встает с кухонного диванчика и подходит к окну, – я не умею читать мысли. Моя сила... как Whatsapp, могу читать только то, что ты посылаешь мне. Но я могу ощущать эмоции. И я знаю этот терпкий горьковато-сладкий вкус. Отчаяние, усталость, гнев, ревность под глазурью снедающей сердце любви... – Как поэтично, – кидаю ей, пробуя обжигающий горло настой. Готов. Теперь список... Надеюсь, поможет... Первая, то есть последняя, дата четко отпечаталась в мозгу: 8 мая 1945, наш последний раз... – Зачем идти, если ты думаешь, что она устроит тебе двойное свидание... – Сам виноват, – бросаю я, тыкая ручкой по листу: разрыв между первым пунктом(декабрь, 1723, Германия)и тринадцатым нужно было заполнить. – Наплел ей, что сорвался, потому что ты меня бросила. Все, не мешай. – Чего? Не впутывай меня в свою драму, – возмущается девушка. – А это что? Список покупок? Кая, уличив момент, выдергивает из-под моей руки листок. – Отдай, – с нажимом говорю я. Вот же, прыткая каракатица. – Даты… – протягивает она, щурясь. – Что это? Скажи, может, я смогу помочь... Под конец фразы голос становится вкрадчивым и сладким. Я понимаю, что устал. Устал все скрывать. Захотелось поделиться... – Хи-хи-хи, – прикрыв ладонью рот, окта старается сдержать смех. Что ее рассмешило: вся моя жизнь или только наличие 13-ти пунктов в моем списке – остается лишь гадать. – Рад, что тебе весело, – хмуро бросаю я, чувствуя как тело сковывает неловкость, та самая, которая возникает после того как открыл секрет, а его подняли на смех. – А я думала, что ты – угрюмый девственник! – Кая начинает хохотать в открытую. – Тринадцать раз... Первый в 1723, последний в 1945. Это почти раз 20 лет получается? – Шерлок, – стиснув зубы, проглатываю крутящиеся на языке отборные маты. Взглянув на меня, снова падает животом на диван, хохоча в подушку и колотя ладонями по обивке. Яростно дернувшись, забираю у нее листок. Нужно закончить, и чем быстрее, тем лучше. Через полчаса на бумаге появляются нужные даты – где просто год и сезон, где конкретная дата. Какие-то воспоминания смазаны, словно рисунок, на который пролили стакан воды. Другие – яркие и четкие, обдают жаром, который, тлея, ползет вниз, завязывая внутренности узлом. – Я серьезно, – успокоившись, поднимает на меня свой розово-лиловый взгляд. – Мой яд может помочь. Ставлю точку, кладу листок в глубокую кастрюлю и поджигаю. – Яд? – как можно безразличнее переспрашиваю, но внутри что-то дергается в предвкушении. – Мой яд может влиять на воспоминания, а не только на чувства, – девушка откидывается на спинку дивана, задумчиво разглядывая софиты на потолке. – Можешь просто выпить его. Только тебе надо четко представить то, что нужно стереть. Ну, или просто добавь в свое варево – заменит твои недостающие ингредиенты. Закусываю губу, чтобы не дать ей положительного ответа. Добавляю в настой пепел и бледно-зеленые цветы. И с каждым кругом ложки в своей настойке понимаю, что выхода нет. – К тому же, что ты теряешь? – добавляет она еще один аргумент. – Если ты все забудешь, может, будет легче... Начнешь новую жизнь. – Нет, – отрезаю я, – без нее я стану худшей версией себя. Лучше уж терпеть боль, но быть рядом. – Ну, тогда зачем все это? – указывает рукой со стаканом в сторону обшарпанной кастрюли. От движения ее руки по стенкам стакана лениво стекает густая черная жидкость. И когда успела…? – Я все-таки еще не полный мазохист, – ухмыляюсь, но без злобы. Мне немного льстит ее участие. – О’к-е-е-й… – протягивает Кая, следя за тем, как я аккуратно переливаю варево в заготовленный пузырек на 10 мл. Вполне хватит. Вздохнув, беру из ее руки стакан. Для надежности. Надеюсь, она не соврала, и ЭТО не превратит мои мозги в кисель. Кая победно улыбнувшись, направляется в зал. У нее есть еще час. Видимо, решила потратить его на бессмысленный просмотр телевизора. Встреча в 14:00. Собравшись, сую пузырек в карман – не решаясь выпить его сразу. До парка по ощущениям дохожу за считанные секунды. Сжав роковую склянку, сажусь на лавочку под большим раскидистым тополем. Минуты тянутся медленно, словно даже они поддаются осенней хандре. Я то и дело поглядываю на часы – Дея как будто нарочно медлит. И что она на этот раз задумала? Сказала прийти в парк, а в голове в это время прокручивала песню из мультика про Вини Пуха. Двойное свидание – это всего лишь предположение, но все же... Опять непроизвольно сжимаю в глубине кармана пузырек. Прошло чуть больше двух недель, а я все еще сомневаюсь. Да, стараюсь проявлять дружелюбие, ногами пиная свой вспыльчивый характер и медово-горькие воспоминания в самый дальний из душевных подвалов. Но, кажется, что чем ближе я становлюсь к ней, тем больше отдаляюсь. Почему так? Ну, во-первых: как только Дея почувствовала, что я не нуждаюсь в постоянном присмотре и не выкину коленца в ее отсутствие, она, успокоившись, бросила почти все свое свободное время на налаживание личной жизни. Но этап «другой уровень» она все-таки отложила... Это не может не радовать. Но думаю, это всего лишь солидарность моему липовому разрыву с Каей. Но насколько ее хватит... Ведь она почти все свободное время проводит с ним. И здесь у меня появилась неожиданная причина для посещения школы – так я мог хоть иногда видеться с ней. Глупо конечно, но в свете последних событий и открытого ящика Пандоры, я не могу себе врать – Дея нужна мне, и от этого факта не сбежать. Один плюс: сейчас, когда между нами возникло что-то наподобие дружбы, мне, как ни странно, стало легче контролировать барьер. По существу, я всегда цеплялся за эту ниточку между нами – способность читать ее мысли, видеть ее глазами и делить с ней сны. Даже несмотря на то, что это часто выводит меня из себя и причиняет боль. Но сейчас стоит только спросить ее – и она ответит. Зная это, теперь я могу создать преграду между нами еще прочнее: читать только адресованные мне мысли и отключить свое внутреннее зрение, когда ее нет рядом. Конечно, я не могу постоянно держать барьер в таком состоянии. Но все же, в сложившейся ситуации, способность отгородиться от ее сознания помогает более спокойно реагировать на происходящее и тот факт, что моя возлюбленная отдала свое сердце кому-то другому. Несомненно, временами на меня все-таки накатывает жгучая ревность и раздражение, но, благодаря преграде, я лучше с этим справляюсь. А когда решусь влить в себя киснущую в кармане гадость, станет еще легче. Порыв северного холодного ветра шевелит лиственный покров. Большинство деревьев в парке уже лишены своего обычного осеннего одеяния – скинув с себя золотисто-багряные одежды, они замерли в ожидании, когда Зима оденет их в ослепительно-белые меха. Последний листопад... для меня этот праздник умер очень давно, но последнее воспоминание о нем еще хранится в глубинах моей памяти. Я шел знакомым с детства путем, раздвигая на ходу ветки деревьев, вплотную прижавшихся к усыпанной листьями тропинке. Она должна быть там. Жаль не знать, о чем она сейчас думает… Надеюсь, скоро все измениться. Передо мной открылась изумительная картина, каждый раз наполнявшая сердце восхищением: горный холм, на котором рос Лес Тенебрис, резко обрываясь, как будто неожиданно поглощенный странной пустотой, куда так тянет прыгнуть, открывал вид на Селенийский замок. Дея сидела на старом упавшем дереве у самого края обрыва, и, не отрываясь, смотрела вниз. Я тихо подошел сзади, накинув на хрупкие плечи черный плащ. Девушка, не оборачиваясь, коснулась моей руки, которая все еще оставалась на ее плече. Я убрал руку, садясь рядом. – Что произошло? – мягко улыбнувшись, спросил я. – Или тебе, как и мне неловко, что мой Донум празднуют в королевском замке? – Я… – Дея, судорожно вздохнув, опустила голову. Коснувшись ладонью ее подбородка, нетерпеливо повернул к себе лицо любимой. Бездонные сине-зеленые глаза блестели от непролитых слез. Девушка, упрямо дернув головой, попыталась отпрянуть, но я не собирался уступать, продолжая мягко сжимать лицо в своих ладонях. Не разрывая зрительный контакт, она перестала сопротивляться и чуть приблизилась... Я ответил на поцелуй, крепче прижав ее к себе: дрожь девичьего тела передалась и мне. – Чего ты боишься? – спросил я, чуть наклонив голову, чтобы наши лбы соприкоснулись. – Ты знаешь... Не смог подавить вздох: последние дни я только и слышал, что о Связи. Ведь завтра мне исполнится 20 сол. И грядущей ночью мне может присниться суженая, а если же этого не произойдет, все будут напряженно ждать – в том числе и я – еще один год, последний. Septimus Sensu – древняя магия, пока еще спяще циркулирующая по моей крови, может ожить в любой момент. Связь, возникающая между двумя венефикусами, была сродни тому, что люди называют любовью, и в то же время являлась чем-то большим и непостижимым. В период с 192 по 252 луну сознание одного полумага сплетается с сознанием другого, образуя Septimus Sensu – «мостик между двумя сознаниями». Две души становятся единым целым. Это происходит в Знаменную Ночь. В такую ночь избранные Истоком, сняться друг другу, и в этот миг древнее заклятье великого Регема соединяет их сердца. Конечно, помимо этого, Связь увеличивает магическую мощь двух венефикусов. У некоторых может почти полностью отсутствовать способность к Натуралия Магицэ [Naturalia Magicae (Натуралия Магицэ) – природная магия (лат.)], а Связь мощным зарядом пробуждает ее. Сама же Septimus Sensu – Связь, на которой держится наше мироздание – покрыта тайной столетий. Странно, что никто из Семи Кланов не задавался вопросом о ее истинном появлении. Все лишь следовали древним традициям, передавая из поколения в поколение легенды о Древних из Абсолютус Магус, об их жизненном укладе, и о Связи. – Все будет хорошо. Неважно, что произойдет, я всегда буду рядом, – отгоняя непрошеные мысли, коснулся кончиками пальцев персиково-розовой щеки. – Но если ты «свяжешься» с кем-то другим, ты забудешь обо мне, твои чувства исчезнут, – Дея чуть отстранилась, заглянув мне в лицо. Беспокойство, плескавшееся в турмалиновых глазах, выдало девушку с головой – эта мысль давно ее мучила. – Но ведь… – печально улыбнулся в ответ, – если это произойдет с тобой, то ты отвернешься от меня еще до наступления рассвета. Вместо ответа Дея прижалась ко мне, крепко обняв, обжигая даже сквозь плотную ткань камзола. – Пообещай, что всегда будешь со мной... – Дима! – окликнув фальшивым именем, Дея спешно приближается ко мне. – Привет,Аня, – ухмыляюсь я, не понимая, зачем нужен этот цирк – в парке ни души, по крайней мере, в поле моего зрения. – Зачем звала? – Последний листопад, – отвечает она, продолжая многозначительно смотреть, и тут до меня доходит... – Нет, – отрезаю я и встаю, чтобы уйти, но девушка преграждает мне путь. Да уж, я словно теннисный мячик – мечусь туда-сюда. Кае говорил, что обязательно пойду, но решимость ускользает, ровно, как и тепло из мерзнувших ног. – Да ладно тебе, не каждый день у тебя... – Нет. «К сожаленью, День Рожденья только раз в году...»,– мысленно заканчивает Дея строчкой из песни. Раздраженно рычу, сложив руки на животе, и испытывающее смотрю на нее, а Дее хоть бы что – светится счастьем под гнетом моего тяжелого взгляда. В любом случае, если я сейчас не соглашусь на ее условия, всю следующую неделю она посвятит обсуждению моего отказа. А может, и того хуже – посвятит классного руководителя, привяжет к стулу и, надев праздничный колпак, будет вместе с классом водить вокруг меня хороводы, распевая «Happy Birthday to you». Счастливые люди всегда предсказуемые – хотят осчастливить всех вокруг, и, неважно нравится остальным это или нет. Так что, лучше согласиться и, стиснув зубы, натянуть улыбку. Как говорится, жизнь – игра, и чем лучше ты притворяешься, тем легче верят тебе люди, перестают лезть в душу, советовать, как жить, и утешать. А мне не хочется, чтобы наши отношения строились на жалости или каких-либо обязательствах. Не проходит и получаса, а я уже сижу на заднем сидении темно-синей двухдверной «Нивы» рядом с весьма проницательной Марией Синицыной. Странно, Дея, что, думает, я буду чувствовать себя комфортнее в птичьей компании? Соколовский, Синицына... А капитан Ла Бюз [Ла Бюз – пират Оливье Левассер, по прозвищу Ла Бюз (фр. La Buse, что значит «Канюк»)] будет там, куда мы едем? Позволяю Дее прочитать последнюю мысль, на что она лишь ухмыляется: «Поверь мне, и без него у тебя будет что вспомнить» После такого утверждения, мне до жути хочется заглянуть Дее в голову и узнать, что она скрывает, но тут же отбрасываю эту мысль. Отвернувшись к окну, начинаю разглядывать проплывающий мимо пейзаж. Деревья, расположившиеся по краям дороги, пролетают мимо со скоростью 80 км/ч – по всей видимости, больше из машины не выжать. Над верхушками крон сгущаются мрачные тучи, не предвещающие ничего хорошего. Последний листопад... даже не верится, что сегодня день моего рождения. Думал ли я, что когда-нибудь будут проводить его в обществе школьников, даже не подозревающих о существовании Интермундуса – места, откуда я родом? Размышления о превратностях судьбы впиваются в меня клещом, и когда машина наконец-то останавливается, я с удивлением обнаруживаю, что мы находимся напротив здания с неоновыми буквами «Лайбра». – Где это мы? – спрашиваю, обращаясь к своим спутникам. – Мы в Бронзовске, в соседнем поселке, – поясняет Кир. – А это, – Маша указывает на здание, – местный клуб-бар-караоке, бывшая библиотека, кстати. – И? – добавляю, ожидая дальнейших объяснений. – С Днем Рождения! – Дея, лучезарно улыбается. – Мне сразу полегчало, – иронично подмечаю, выходя – точнее выбираясь – из машины. Решив не задумываться над тем, чем им не угодил родной клуб «Galaxy», делаю шаг внутрь. Становится ясно, почему Маша упомянула библиотеку: судя по интерьеру, дизайнер – если он вообще был – всю жизнь мечтал устроить вечеринку среди пыльных книжных полок. Стены цвета шоколада украшают маленькие светильники, развешанные на расстоянии около метра друг от друга. Плафоны из разноцветного стекла меняют мягкий светло-желтый свет ламп на зеленые, красные и голубые оттенки цветового спектра, из-за этого лица писателей в рамках окрашиваются в неожиданные тона. Столиками служат сдвинутые школьные парты, тоже перекрашенные в коричневый, а полки за барной стойкой заменяет старый книжный шкаф. Слева находится небольшая сцена с музыкальной установкой и сопутствующей аппаратурой, напротив нее – большой плазменный телевизор, по которому крутят нарезки из клипов, и, очевидно, он и используется для показа бегущей строки в часы караоке. – Здесь мило, – заключаю я, обведя взглядом довольно необычный клуб. Зубы сводит от вранья. Застрелите меня! Домой – и надраться. Клуб и кудряшка-недотрога... Это же чистой воды сводничество! – Да, забавно, что две совершенно разные вещи могут иметь что-то общее, ты так не считаешь? – отвечает Дея, мне показалось, что за ее словами кроется нечто большее, чем просто сравнение библиотеки и клуба. Потом она энергично кивает в сторону Маши. О, Создатель! Где здесь бар? Взгляд цепляет спасительный островок релакса и ложной эйфории. А что? У меня ведь День Рождения. – Виски, – коротко бросаю бармену у стойки. – А тебе хоть есть восемнадцать, малец? – сипловатым голосом интересуется лысый мужчина с татуировкой на правом предплечье. Склонив голову на бок и покачав головой, я в упор смотрю на бармена с намерением все ему доходчиво объяснить, как слышу: – Ему сегодня девятнадцать! – выпаливает Дея, хлопнув меня по плечу, и сунув под нос мужику мой липовый паспорт. – Поздравляю, – саркастично бурчит мужик, ставя передо мной стакан. Осушив его, нахожу себе занятие – гляделки с Солнцем русской поэзии (портрет Пушкина, висит справа от барной стойки). Полная чебуракадабра – такое ощущение, что литературные классики пришли на вечеринку. Мотнув головой в сторону танцпола, сразу жалею об этом – наша соколиная парочка воркует под звуки ушедробильных битов популярного микса. Саданув ногтями по шее – в момент, когда тонкой девичьей шейке достается поцелуй – отворачиваюсь. – Морковного сока, пожалуйста, – выложив сотку, просит знакомый голос. Допиваю остатки и прошу повторить. – Тебя это устраивает? – не зная зачем, спрашиваю кудрявую. – Ну… – Маша неопределенно дергает плечами, – думаю да. Она нравится ему, а он – ей. – Ну конечно, – мой сарказм тонет в знакомых завываниях – Дея добралась до караоке. Я ни на йоту очкастой не поверил – ее речь звучала слишком складно. – А тебя? Ты же любишь ее... Давлюсь обжигающим содержимым. – Чего? С чего ты это взяла? – спрашиваю, вцепившись в стеклянный хайбол [бокал для виски], чтобы унять пробравший озноб. – Ты иногда так на Кира смотришь, будто хочешь задушить его ремнем или заколоть карандашом… – растягивает в размышлениях девушка. Она, что, мысли читает? Становится не по себе. – Блондинов не люблю, – снова делаю глоток горячительной жидкости. – А я думала банальная ревность… – она проводит пальцем по краю граненого стакана, подняв на меня свои проницательно-карие глаза. – А я думал, что дружбы между парнем и девушкой не существует… – отвечаю я, избегая сканирующего взгляда. Ухмыляется, не ответив. Хочется хлопнуть себя по лбу – это же почти признание с моей стороны. А я ведь хотел уколоть ее... У Маши звенит телефон, и она направляется в сторону выхода, чтобы спокойно поговорить. Я с тобой, а ты со мной, Я – принцесса, ты – герой. Адский жар в крови-и-и, Помоги, спаси-и-и-и... Улыбаюсь. Дея совсем не умеет петь. Смотрю на ее счастливое, раскрасневшееся лицо, и внутри что-то больно сжимается. Мне нужно перестать злиться. Я ведь делаю ей больно... Решимость опрокинуть в себя бутылек расползается по телу. Откупориваю склянку, и... – Что делаешь? – легкий толчок в плечо, и мои почти месячные труды чуть не растекаются по столешнице бара. – Пью, – залпом заливаю жижу в рот, стараясь не морщится. – Что это? – хмурится. – Лекарство, – вот тут не вру. Клубные биты сменяет более тихая музыка – идеальная для медленного танца. Сумбур в голове, вызванный алкоголем и ускользающими воспоминаниями, мешает мне подавить порыв. Резко беру девушку за локоть, поднимая со стула, и тяну в сторону танцплощадки. – Эй, что ты делаешь? – спрашивает, а глаза, поголубевшие в неоновом свете, начинают беспокойно бегать. – Потанцуем, – ставлю Дею перед фактом, без права на капитуляцию. – А как же...? – вертит головой. В поисках его. – Переживет, – отрезаю я. – Ладно… – соглашается, но все еще украдкой стреляя глазами в стороны. – Будем считать, что это тренировка для кружка по вальсу. Но я знаю, ты хорошо танцуешь... А вот Кир... Маша мне сказала, что ему единственному в классе медведь ноги отдавил, – болтает Дея, неловко улыбаясь, а я почти не слушаю, пытаясь игнорировать томное онемение конечностей, вызываемое ее прикосновениями. – С Днем Рождения. Тихий голос пронзает насквозь. – Не все ли равно? – удивляюсь я. В последнее время, как могу, стараюсь не лезть в мысли девушки, и с каждым днем ее мотивы для меня становятся все туманнее и туманнее... – Ну... как бы это сказать, – Дея опускает глаза, ее длинные ресницы сверкают в пульсации света танцевального клуба. – Ты много сделал для меня. Ты ведь мог уйти уже очень-очень давно, но этого не сделал. Был рядом, даже когда я меньше всего этого хотела. И это не праздничный тост и не лесть, – мотает головой в ответ на мой недовольный взгляд, Дея знает: я не переношу притворства. – Я действительно думаю, что ты помог мне пережить тот роковой день и выжить в этом странном мире. Спасибо. Ненавижу, когда врут... Но вру сам. Определенно, у той силы, что рисует линии на доске жизни больное – но богатое, не спорю – воображение и такое же нездоровое чувство юмора. Хотя, быть может, мне просто не дано понять всей харизмы Леди Судьбы. Мы так близко в этом танце, что кажется, я могу коснуться ее души. В голове крутятся обрезки того, что с нами произошло, и того, что так и не случилось. Ностальгические мысли не покидают меня вплоть до конца этого странного вечера, и только когда с глухим хлопком закрывается дверь квартиры №352 на Солнечной, а Дея, громко чихнув, вешает ключи на гвоздь рядом с зеркалом – только тогда я снова полностью возвращаюсь в реальную действительность. – Простудилась? – спрашиваю, хотя в этом и нет нужды – я тоже чувствую легкую слабость, что доказывает – Дея подхватила простуду. – Наверное, – отвечает она, – пойду прилягу. – Я принесу чаю, – вызываюсь добровольцем, ведь если Дея серьезно заболеет, это подорвет и мое здоровье тоже, и как следствие – способность контролировать барьер. – Вот, – ставлю кружку на тумбочку у изголовья кровати. – Голова кружится, – признается девушка, медленно присев. – Кажется, я уже очень давно не простужалась... Не верится даже, что это возможно в данных обстоятельствах. Мы же... – проглатывает слово «прокляты», но я и без него все понимаю. – Все может быть, – разворачиваюсь, чтобы уйти. – Теон… – Дея хватает меня за рукав, как раньше, в детстве... Когда я оборачиваюсь, она опускает глаза и разжимает руку. – Что? – удивляюсь я. Сейчас Дея больше, чем когда-либо походит на маленького ребенка, который боится темноты и не хочет, чтобы мама уходила. – Глупость... прости. – Дея… – испытывающее сверлю ее взглядом. «Если я захочу, то узнаю. Говори»,– мысленно чеканю я. «В детстве, когда я болела, мама всегда оставалась со мной, пока я не засну, рассказывала истории...»,– мне не нужно быть телепатом, чтобы догадаться, куда она клонит. – Хорошо, я посижу с тобой, – опускаюсь на край кровати. – Спасибо, – коротко отвечает она, закрыв глаза. – Давным-давно... Дея, открыв один глаз, с подозрением смотрит в мои глаза. «А что? Ты ведь просила сказку. Мне же надо себя чем-то занять, пока ты не уснешь» Девушка сконфужено кривится, но все же кивает. – На границе между мирами жил могущественный маг и была у него дочь-красавица – отрада и покой для стариковских глаз. Ни в чем не отказывал ей старик и все позволял, так как любил ее без памяти. Вот однажды пошла она прогуляться в лес неподалеку и увидела птичку, запутавшуюся в ветках высокого клена. Девушка подошла ближе, и тут ее кто-то окликнул. Это был юноша, стоявший по другую сторону дерева... Услышав ровное дыхание, понимаю, что Дея задремала, так и не дослушав и до середины. Улыбнувшись, собираюсь покинуть комнату, но тут в голову прокрадывается одна мысль. Вернувшись к кровати, я наклоняюсь потрогать ее лоб и, не раздумывая и не оправдываясь, касаюсь губами ее разгоряченной кожи. Дея поворачивается во сне. Прежде чем наконец-то покинуть комнату, задергиваю шторы, чтобы слепящий свет белой луны не мешал девушке видеть сны.Глава 10. Загубленный пикник и незнакомец
Проснувшись утром, не спешу открывать глаза, пытаясь навскидку оценить свое состояние – горло не саднит, голова не кружится – в целом, все в порядке, даже странно. Сегодня суббота, и так как я проснулась довольно рано – 7:00 – решаю взбодриться чашечкой свежесваренного кофе. Вспомнив вчерашний вечер – точнее то, как Теон заботливо принес мне чаю – я направляюсь в его комнату спросить, будет ли он кофе. Но еще скоридора заметив неразложенный диван, обвожу взглядом помещение, и, остановившись на окне, застываю как вкопанная. Теон сидит в оконном проеме, согнув колени и облокотившись спиной об обшитую стену. Сначала я решила, что он просто задумался о чем-то, как обычно, но, подойдя ближе, понимаю – он спит. Мягкий свет за окном падает на лицо парня, отчего его веки чуть подрагивают, а уголки губ растягиваются в полуулыбке. «Интересно, что ему сниться?»– проносится в голове. Очень хочется знать, что заставляет его так улыбаться, но я не могу. Дело даже не в барьере, созданным Теоном – ведь сейчас сознание парня почти так же беззащитно, как и спящий хозяин – по какой-то причине мне не дано прочесть его. Да, я могу слышать мысли, которые он посылает. Но то, что сокрыто глубоко в голове парня: для меня тайна за семью печатями – только смутные отголоски иногда достигают моего сознания. Кроме того, не стану же я нагло долбиться в его голову – он этого не потерпит. Однако сейчас вся неприступность словно стерлась с его лица, и я решаюсь – будь что будет. Закрыв глаза, пытаюсь физически нащупать Связь – ниточку между нашими сознаниями – чтобы с помощью нее проникнуть в мысли Теона. Представляю, что тянусь рукой в глубины своей души, тянусь ухватиться за этот полупризрачный мостик. – Дея… – мысленно вздрагиваю, подумав, что мне удалось проникнуть в сознание Теона. Рука нащупывает что-то гладкое и теплое. – Дея, – Теон снова зовет меня, на этот раз требовательнее. – Что ты делаешь? Я открываю глаза и вижу, что его так ошарашило – и разбудило, к тому же – моя ладонь, коснувшись щеки парня, поползла вверх, стремясь зарыться пальцами в волосах. – А? – меня саму это очень удивляет, ведь я сделала это практически бессознательно. – Не бери... в голову. Отдернув руку, словно Теон – опасный зверь, отворачиваюсь. По дороге на кухню, то и дело потряхиваю головой, с намерением выбросить его растерянное выражение лица из своей головы. Помешивая смесь в турке, пытаюсь найти разумное объяснение случившемуся. Вроде бы ничего катастрофического не произошло, но меня это все-таки немного тревожит. Впору рассмеяться – пыталась нащупать Связь, а вместо... Я опять качаю головой, силясь об это не думать. Главная проблема – разъяснить все Теону, чтобы это не выглядело как оправдание. Если скажу, что хотела залезть к нему в голову, он разозлится, а если не скажу – он может не то подумать. Да уж, дилемма... И как ему все объяснить? – Эй, сделай и мне чашечку, спасибо, – слышу голос позади себя. «На заметку: прежде чем войти в незнакомую дверь, нужно постучать», – мысленно изрекает он, опускаясь на стул. Ставлю перед ним дымящуюся кружку, избегая смотреть парню в глаза. Трель телефона избавляет меня от необходимости сидеть с ним за одним столом. – Привет, котенок, – слышу я спасительный голос в трубке. – Привет, – отвечаю, чувствуя, как заливаюсь краской под пристальным взглядом Теона. – Не хочешь сегодня прогуляться? – интересуется Кир. – С удовольствием, конечно, да, – внутри все радостно подскакивает. – Тогда, после двух я за тобой заеду. – Заеду? Мы куда-то поедем? – спрашиваю, отвернувшись к окну. – Ага, это сюрприз, жди, – Кир отключается, а я еще несколько секунд стою с телефоном у уха, прежде чем повернутся лицом к обеденному столу. – Гав! – Теон ехидно ухмыляется, видимо слышал, как Кир назвал меня «котенок». – Очень смешно, – бурчу я, стараясь сохранить холодное выражение лица. Иду в зал, где на столике у дивана в аквариуме лениво плавает осьминог. Завидев меня или же испугавшись включенного телевизора, недорыбка прячется в недрах своего домика. Даже его живность меня недолюбливает. Да нет. Глупости. Наклоняюсь постучать по стеклу и собираюсь, приманив существо, заглянуть ему в глаза, чтобы убедиться в отсутствии ненависти. – Кая этого не любит, – в испуге вздрагиваю, не ожидав услышать голос соседа за спиной. – Ка… – проглатываю имя, боясь упоминать девушку, из-за которой полмесяца назад у него был срыв. Назвал осьминожку так же? Тяжелый случай... Теон садится в кресло и, поддавшись вперед, внимательно смотрит на меня, словно ждет ответа. Отношение к имени питомца наверняка отразилось в моих глазах. – Милое имя, – задавив в себе приступ сарказма, отвечаю я. От его взгляда приступ неловкости сводит конечности, и мне начинает казаться, что я слишком громко дышу. Начинаю деревянной рукой тыкать пульт, с бешеной скоростью, ощущая затылком его взгляд. Кнопка заедает на моменте интимной сцены. Уши обдает жар. Поворачиваюсь на хмык, но Теон уже сидит над книгой с вдумчивым видом. Ага, читает он. Так и слышу его тихий смех. Распускаю волосы, чтобы закрыть пунцовые уши, и, встряхнув пульт, переключаю канал. Но даже глупая комедия не снимает моего напряжения. Беру телефон. 8:40. До свидания целая вечность... Руки так и зудят позвонить или написать Киру... Кладу телефон на столик и поворачиваюсь лицом к спинке дивана. Новое покрывало не воняет кошками, что несказанно радует. Закрываю глаза, стараясь не вслушиваться в шелест страниц и работающий очиститель воды. Звуки музыки доносились из Лунного Зала. Такие мелодичные, плавные, что хотелось поплыть вместе с ними по коридору и впорхнуть в зал. – Дея, нельзя! – Лео схватил меня за руку. – Почему тебе можно, а мне нельзя?! – выдернула руку и сердито стрельнула глазами в мальчика. Он был в черном костюме с вышивкой. Золотой плащ был на тон темнее его волос. – Если хочешь, я не пойду… – сказал он. – Я знаю, меня пустят на Бал Полнолуния только в 14... Иди, – толкнув его в плечо, проглотила ком обиды. Лео пошел по коридору, то и дело оглядываясь на меня. Присела на резной стульчик у колонны. Сколько себя помню, он всегда тут стоял. Зачем – не знаю... Лисия говорила, что на нем в полнолуние сидит и порет ткань судьбы приспешница Чумы Первой Эпохи – старуха Цера. Подобные рассказы меня всегда пугали. Звуки смеха пронеслись по коридору, растворившись под высокими потолками. Съежившись на стуле, обняла колени. Как же хотелось увидеть Племейна и его Связанную. Говорят, Аква настоящая красавица. Закрыв глаза, попыталась представить, как они кружатся, купаясь в лунном свете. Первый танец очень сложный, им ведь нельзя касаться друг друга. Вот бы на это посмотреть... Выпрямившись, посмотрела по сторонам. Стража украдкой заглядывала в центральные двери. А вот боковые зазывали полоской серебристого цвета. Спрыгнула со стула и, стараясь не шуметь, направилась прямо к ним. Одним глазком... И тут меня схватили за плечо. Вскрик оборвался – ладонь закрыла рот. – Ты чего кричишь? Это же я! – Лео убрал руку. – Хочешь, чтобы король узнал, что ты так поздно не спишь? Фыркнув, показала ему язык. Лео улыбнулся и протянул мне кулек из салфетки. Развернув его, я была готова прыгать от счастья. Лунарные пирожные! Вдохнув горячий сладкий аромат, я откусила кусок, и рот заполнился медово-холодной начинкой с молочным привкусом... Просыпаюсь от того, что рот наполнился слюной. Встаю подтянувшись. Теона и след простыл. И Слава Истоку... В 13:00 уже готова отправится со своим возлюбленным хоть на край света, оставив позади сомнения и абсурдное утро. Воздух уже остыл, и температура уже не поднимается выше 9С , но это не помешает мне чудесно провести день. Свитер мне в помощь. Кир приезжает ко мне примерно через час. Я выходу на улицу и сажусь в машину. – Привет, малыш, – получаю легкий поцелуй в уголок губ и растекаюсь по сидению. В его компании все мои треволнения отступают, и я могу вздохнуть свободно, не боясь наткнуться на пару проницательных лазурных глаз. Когда мы минуем центр, а мимо все чаще мелькают старые здания с облупившейся краской и выбитыми окнами, я понимаю, что Кир везет меня за пределы центра. – Мы в Бронзовск? – спрашиваю я, оторвав взгляд от оконного стекла. – Нет, – отвечает парень, улыбнувшись. Серые огоньки в глазах игриво сверкают, а мои ладони тут же становятся влажными от его взгляда. Пока мы болтаем, меня обволакивает родной голос, даря чувство, будто бы меня укрыли теплым одеялом в жуткий мороз. Я ощущаю себя целой. Моя душа парит где-то над крышей автомобиля, а сердце щемит от счастья. «Меня любят» – выстукивает оно. Как же здорово, когда тебя слушают без насмешки, ловя каждое слово, когда хочется раскрыть душу, а не запирать ее на сотню замков. Машина останавливается, и я начинаю озираться по сторонам, пытаясь определить наше местоположение: – Где мы? – В парке Ленина, – Кир достает из багажника сумку. – Мы в Старом Городе. Прости, наверное, лучше было бы пойти в кафе, погодка уже не та... Выбравшись из машины, и получив полный обзор, заключаю, что место вокруг больше походит на лес, чем на парк. Но, присмотревшись, я замечаю железные прутья, пригнутые к земле – все, что осталось от кованой ограды. Мы, взявшись за руки, идем вдоль тропинки, ведущей вглубь лесопарка. Выйдя на небольшую полянку, Кир выбирает более-менее чистое место близ деревьев и расстилает клетчатое стеганое одеяло. – Раньше центр города находился севернее, а это был центральный парк, – Кир жестом руки обводит окружающие нас деревья. – Но из-за природных катаклизмов – вроде бы землетрясений – люди решили перенести здание городского совета, а вместе с ним и весь город. Окинув взглядом, окружающие нас деревья, пытаюсь представить как это место выглядело, будучи парком – с ухоженными тропинками, снующими туда-сюда людьми и, конечно же, с красивой под два метра оградой. – Вон там, видишь? – он указывает на темные рваные силуэты меж деревьев, – Эти заброшенные дома – все, что осталось от Старого Города. Мой дед жил в одном из этих домов. Если хочешь, мы можем сходить туда, но сначала… – парень встает. – Я схожу за хворостом, и мы приготовим что-нибудь на костре. – Я с тобой, – вызываюсь я, но Кир качает головой. – Побудь здесь, посторожи вещи, вокруг полно охотников за вкусной едой. Я мигом, – быстрый поцелуй прожигает насквозь, не давая опомниться и возразить. И вот уже Кир идет по тропинке, уходящей вглубь леса. Я провожаю его спину грустным взглядом: мне совсем не хочется оставаться одной, даже ненадолго. Ведь стоило ему уйти, в голову снова прыгнуло сегодняшнее утро. И чего это я так часто о нем думаю? Хотя Теон и не придал большое значение моему поступку, это не значит, что я так просто смогу об этом забыть. Конечно, это не такая уж и глобальная трагедия, но все же... Почему? Я все никак не могу прогнать охватившее меня тогда чувство, когда кончики пальцев коснулись его щеки. Чувство покоя, словно я, наконец, обрела то, что искала. Возможно, это потому что, пытаясь коснуться Связи, ощутить Septimus Sensu, я не сразу смогла сопоставить физические ощущения и то, что себе вообразила. Вот глупость, разве можно физически нащупать Связь? Стараясь отвлечься, я ложусь на плед, так, чтобы в поле зрения осталась тропинка, по которой Кир ушел в лес. Солнце далекими и уже прохладными лучами обнимает приготовившуюся ко сну землю, словно прощаясь с ней – не скоро еще я смогу ощутить ласковое дуновение теплого ветерка на своем лице. Закрыв глаза, вслушиваюсь в пение птиц и представляю себя гуляющей по парку Старого Города, где не смолкает веселый гул, перемешиваясь с голосами природы. Меня клонит в сон, и я почти засыпаю, когда услышу шорох. Открыв глаза, начинаю озираться по сторонам, чтобы определить источник шума: цепляю взглядом силуэт в черном, стоящий подле старого тополя у края тропы. – Кто Вы? – спрашиваю я, но фигура молчит. Тревога тонкой струйкой начинает вливаться в мое сердце. Человек разворачивается, чтобы уйти. – Постойте! – вскакиваю на ноги и кидаюсь к тропе, но только я настигаю незнакомца, он исчезает, и через секунду появляется в нескольких метрах от меня на тропинке, уходившей дальше в лес. Следую за ним, не отдавая себя отчета в том, что оставляю вещи без присмотра и что могу заблудиться. Почему-то кажется, что этот странный человек пришел в парк ради меня, и он хочет мне что-то сказать или показать. Я иду за ним по пятам, держась чуть поодаль – вдруг он опять решит исчезнуть – не прекращая бросать подозрительные взгляды на его потрепанный дорожный плащ. Поляна, на которой мы организовали место для пикника, давно скрылась из виду, а петлявшая меж деревьев тропа совсем сбила меня с толку – я уже не могу определить, в какую сторону идти, чтобы вернутся назад. Я останавливаюсь, решая повернуть мне назад или нет. Незнакомец тоже замер. Ждет моего решения? От этого становится жутко, будто окружившие деревья подступают на шаг ближе, заманивая в ловушку. От испуга делаю шаг назад, а фигура в этот момент поворачивается ко мне лицом. – Иди за мной, – низкий мужской голос нарушает тишину. – Куда? – спрашиваю я, тень от капюшона не дает мне разглядеть черты его лица, но голос кажется смутно знакомым. Мужчина не отвечает, лишь продолжает идти вперед сквозь чащу. Солнце скрывается в густой кроне, медленно двигаясь к закату, когда мы выходим на свободное от деревьев пространство. Я поддаюсь вперед, чтобы лучше осмотреться. Мои глаза останавливаются на камне у края обрыва, куда опускается мой странный спутник. Я подхожу ближе, испещренный рытвинами и бороздами склон ведет прямо в непроходимую чащу, над которой возвышается огромная темно-зеленая площадка, с теснившимися на ней высокими деревьями. – Что ты видишь? – спрашивает незнакомец. – Кто Вы? – отвечаю вопросом на вопрос. – Как ваше имя? – Имя? – повторяет он. – У меня его нет. – То есть как? – изумляюсь я. – Имя нужно тем, у кого есть тот, кто будет произносить его вслух, – отзывается незнакомец. – У меня таких людей нет. Имя мне не нужно. – Но как же, – возражаю я, – жить без имени? Вот я встретила Вас, мне нужно Вас как-то называть. – Ты права, тебе нужно мое имя, а мне – нет, – отвечает мужчина, в конец меня запутав. – Скажи лучше, что ты видишь? – Ну... дубовая роща… – чувствую, как смятение охватывает меня с ног до головы. – Ты ошибаешься, – незнакомец поднимается, проведя рукой по воздуху: картина тут же меняется, и я вижу замок, в котором провела все свое детство. – Нет, – немного резко отвечаю, пытаясь, справится с волной раздражения. – Я увидела то, что Вы мне показали. А если это была иллюзия, то... – Глаза могут обманывать, – перебивает он меня. Я хочу снова возразить, но мужчина поднимает ладонь, прося помолчать. – Только закрыв глаза, можно понять насколько они тебе врут. Твои чувства помогут тебе понять. Я киваю в знак согласия, хотя и не до конца понимаю, к чему клонит этот незнакомец. – Открой сердце и скажи, где обман, – коротко бросает он, снова опускаясь на камень. Я пытаюсь последовать его совету. Закрыв глаза, представляю, что снова оказалась дома и стою на краю Леса Тенебрис. Мой разум сопротивляется, говоря, что это невозможно, а сердце тоскливо ноет, взывая к запертым чувствам и к омраченным детским воспоминаниям. Они уже стали вечным напоминанием о моей ошибке, о том, сколько разрушенных жизней будут тенью преследовать меня, куда бы я не отправилась. – Это ложь, – указываю на панораму Лунной Столицы перед собой. – Замок разрушен, а его руины уже поросли сорняком и полынью. – Верно, – коротко отвечает незнакомец, отодвинувшись чуть вправо. – Присядь со мной. Я опускаюсь рядом, и пейзаж снова изменяется, становясь дикими зарослями. – Смотри, – незнакомец снова проводит в воздухе рукой, и я вижу, как равнина и окружающий ее лес движутся, словно в перемотке: некоторые деревья исчезают, а вместо них появляются дома, мосты, бесформенные постройки. Все замирает, когда на месте дубовых деревьев появляется Селенийский замок. – Все в нашей жизни связано одно с другим. Все живое на земле, включая людей с их воспоминаниями, желаниями и судьбой, пронизывают невидимые нити. Эти связи невозможно просто взять и разрушить, хотя их можно скрыть. Даже те нити, что кажутся тоньше солнечного света, на самом деле прочнее стали. Между прошлым, настоящим и будущим тоже существует связь, которую можно повредить, но порвать ее не так-то просто. Посмотри вниз, скажи мне, что связывает замок и вырубленные деревья? Можешь ли ты назвать «узелок», соединивший две нити, связывающей прошлое, настоящее и будущее? Что может рассказать тебе о прошлом этого места? Я, задумавшись, медленно перевожу взгляд с одного знакомого уголка мира моего детства на другой. И тут внимание привлекает дуб, одиноко растущий во внутреннем дворе замка, меня осеняет: дуб – дерево, что мы украшали при смене сезонов – единственное, что осталось от дубовой рощи. – Дуб? – с сомнением отвечаю я, чувствуя себя очень глупо. Разве может дерево быть ключевым звеном во временной связи? Мой собеседник согласно кивает и, вероятнее всего, улыбается. Я все еще не могу разглядеть его лица: оно, будто покрытым чем-то вроде тени. Но это не мешает чувству дежа-вю накатывать на меня снова и снова... – Верно. Но не только предметы, явления и существа могут быть «узелком». Связующим звеном может стать и человек, важный для тебя в прошлом, и без которого будущее не представляется возможным. У тебя есть такой человек, существование которого определяет твою судьбу, говорит тебе, кто ты есть? – Лео… – отвечаю я, улыбнувшись. – Запомни одно, – незнакомец встает, – всегда слушай свое сердце, не заглушая голос разума. – Я… – хочется спросить у него, зачем он все это мне говорит, но мужчина в черном плаще исчезает, так же неожиданно, как и появился. Только оставшись одна, я осознаю, что не смогу самостоятельно выйти из леса. Меня охватывает паника, и в этот момент открываю глаза. Я сижу на переднем сидении темно-синей «Нивы», а из окна открывается вид на лесопарк. Минута уходит на то, чтобы осознать: встреча со странным человеком в плаще – всего лишь сон. – Ты в порядке? – спрашивает Кир, повернувшись ко мне. – Да... Я что заснула? – мне все не верится, что случившееся в лесу всего лишь игра моего воображения. – Ага, и так сладко, что я решил тебя не будить и перенес в машину, – улыбнувшись, отвечает он. – Побоялся, что простынешь. – Прости, я испортила свидание… – досадно морщусь. – Да ладно... – начинает Кир. – Точно! – перебиваю я, отчего он немного теряется. – Мы пойдем ко мне и устроим романтический ужин, а Диму я куда-нибудь... Не дослушав, Кир приближается, и все мои мысли тут же улетучиваются. Я, закрыв глаза, приоткрываю рот для поцелуя... Меньше, чем через час мы уже подле моего дома, Кир отъезжает в гараж, а я, напевая под нос веселый мотивчик, захожу в подъезд. Мое чутье глухо и не нашептывает мне никаких предупреждений, поэтому я немею, стоит мне только переступить порог квартиры...Глава 11. Нежданный ребенок
Деи нет уже... 5 часов 20 минут и сколько-то чертовых секунд… И я определенно схожу с ума. Светло-голубая футболка вся в пятнах от пролитого виски, а под журнальным столиком валяются пустые банки из-под арахисового масла. Голосовые связки жутко болят, а голова кружится и гудит так, что временами кажется, будто я нахожусь посреди взлетной полосы. В зеркало же смотреть нет смысла. Сейчас самое разумное, что приходит в голову, это вопрос: «Зачем же вообще надо было столько пить?». И, как ни странно, на него находится уйма ответов: снять стресс, найти ответы на дне бутылки, забыться, отпраздновать и так далее. Причем с каждой минутой ответы и вопросы множились, звуча все абсурднее и абсурднее. Об одном я старался не думать – о ней, о ее странном поведении и о том, что она скажет, переступив порог этой квартиры. – Эй, может, самое время распутать этот клубок, расставить все по полочкам? Признаться, в конце концов? – спрашиваю я у своего отражения, молодой парень по другую сторону стекла вздыхает, криво усмехнувшись. – И кого я спрашиваю? Ты ведь никогда не идешь на уступки, верно? Но помни, воздержание, любого рода, рано или поздно приведет к срыву. Закончив поучительную речь, нетвердой рукой поднимаю стакан, чокнувшись с двойником в зеркале. По квартире раздается звон, заполняющий гудящую голову. Развернувшись, облокачиваюсь о трюмо, направив взгляд на входную дверь. Я знал, что скоро – буквально через пару секунд – она откроется и войдет та, чье присутствие разъедает сердце сахарным сиропом. – Привет, я тут поесть принесла, но с тебя услуга… – Дея осекается, подняв глаза. В ответ лишь расплываюсь в улыбке, задвинув стакан с виски за спину. –Что…? – видимо, другие слова испарились из ее головы. Язык как будто онемел, и я пожимаю плечами, пытаясь подавить наплывшую улыбку. – Теон, что здесь прои... ?! – Дея проходит в квартиру, и уже собирается допросить меня, но тут взгляд сине-зеленых глаз цепляет бутылку из-под виски, одиноко лежащую посреди зала. – Э?! Ее лицо так смешно вытягивается, а левый глаз чуть дергается, что тихий смешок вырывается наружу против воли. Она гневно оборачивается. – Я сейчас тебе покажу «хи-хи»!! – Дея делает выпад рукой, словно это меч, указав на меня ладонью, а я начинаю трястись от еще большего приступа смеха. – Не двигайся! Я на минутку... Дея выходит, сердито хлопнув дверью. Расслабленность, разливающаяся по телу, без труда позволяет мне подслушать разговор, происходящий сейчас на лестничной площадке. – Ой, Кир, – вздрагивает Дея, внезапно столкнувшись с вышедшим из лифта недоразумением. – А я за тобой шла. Слушай, там сейчас та-а-кой беспорядок, так что... «Так что тебе лучше свалить по-хорошему, пока тебе не накостылял мой фальшивый сводный брат!»– мысленно заканчиваю за нее. – Аня, ты в порядке? – встревожено спрашивает Кир. – Я где-то накосячил? Видимо, мое замечание сильно исказило лицо Деи, а гнев, который на нем отразился, бедный парень, наверное, принял на свой счет. – Да нет, все хорошо. Просто сейчас мне нужно разобраться с... беспорядком в доме. Я не хочу, чтобы у тебя обо мне сложилось впечатление как о плохой хозяйке. – Ну, если ты так хочешь… – неуверенно мямлит Соколовский. – Увидимся позже, – вздохнув, выдавливает из себя она. Стараюсь не радоваться произошедшему, ведь стоит девушке вернуться назад в квартиру, на меня обрушится весь ее гнев. Не пойму, для них, что, пять часов на природе мало? Мои размышления прерывает грохот, с которым дверь ударяется о стену. – А теперь… – Дея сердито упирает руки в бока, – ты мне поведаешь, что это все значит. –Я… – взявшись за подбородок, пытаюсь придумать оправдание. – Я... А почему это я должен оправдываться перед кем бы то ни было? Дея не моя старшая сестра... Она мне вообще не сестра! Но как заставить ее отказаться от идеи устраивать допрос? Единственное, что всегда срабатывает в подобных ситуациях – это мой тяжелый мрачный взгляд и скрещенные на животе руки. Но сейчас... сейчас эту позу приняла Дея, и почему-то на душе становится как-то не по себе, в момент осознания того, что этот трюк заведомо проигрышный. К счастью, девушка машет на меня рукой: – А... черт с тобой! – и заходит в зал, устало рухнув на диван. Я уж было выдыхаю с облегчением, как вдруг она подпрыгивает, в момент, когда ждущее в спящем режиме караоке начинает вопить припев «Сердцеедки» на всю квартиру. Вытащив из-под себя пульт, Дея нажимает кнопку «stop» и испытывающее на меня смотрит. – Что? – удивленно поднимаю брови, делая вид, что это не я почти три часа выл в микрофон назло соседям. Что тут говорить, в такие минуты душа просит лирики. – Ни-че-го, – протягивает девушка, покачивая головой и цокая языком, точно мамочка, уличившая сына в проказе. – Ну и отлично, – разворачиваюсь, чтобы уйти. – А кто сказал, что я тебя отпускаю? – Дея вскакивает и хватает меня за вырез футболки, видимо, полностью вжилась в роль неутомимого родителя. Ей повезло, что в данный момент я не располагаю желанием и возможностями строить из себя злого братца-вредителя. – Отпусти, – произношу, стараясь придать голосу убедительности. Похоже, сработало. Дея отпустив меня, проходит мимо, направляясь в ванную комнату. Я делаю шаг в сторону, но тут вдруг она возникает в проеме, перегородив мне проход шваброй. – Куда?! – злорадно улыбается девушка. – С тебя уборка! И не вздумай увильнуть! Ты испортил мне свидание! Чуть наклонив голову и изогнув бровь, с сомнением смотрю на соседку. С чего она вдруг так расхрабрилась? Хотя, чему тут удивляться? Злость всегда придавала ей душевных сил. Помню, как однажды она... Дея ходила взад-вперед, хмурилась и пыхтела, словно разъяренный бык. Не разделяй я ее негодования, это бы выглядело весьма забавно. – Глинд поступил, как последняя свинья! Он же знает о чувствах Азэр! – кипя от злости, Дея даже притопнула изящной ножкой. – Ты ведь знаешь, Глиндр ее как огня боится. И не зря, она ведь дочка Аерона – главы рода Сэкстус Игнэус, – я улыбнулся, стараясь хоть как-то разбавить напряженную атмосферу, но Дея лишь еще больше нахмурилась. – И что? Мой отец – глава клана Примус Лунарис! Он так же стоит во главе Совета Семи, он – король! Раз так, почему ты еще не сбежал, а?! – до меня начало доходить, что еще чуть-чуть и в произошедшем обвинят меня. – У Глиндра и Азэр самые запутанные отношения во всем Интермундусе. Они – не мы, – последние слова я произнес с особым акцентом, чтобы Дея поняла, подобные сравнения – пустая трата времени. – Да знаю я, что у них не все так просто, но… – девушка, немного успокоившись, присела рядом со мной под тень огромного дуба. – Но сбегать – не выход, – закончил за нее. – Да! – подхватила Дея. – Это глупо, очень глупо. Почему бы не сказать: «Азэр, мы с тобой не созданы друг для друга. Наберись терпения, Исток подберет для тебя достойного Связанного». Конечно, я сама в толк не возьму, почему Азэр так рьяно добивается его внимания... Как по мне, Глиндр – самый противный... Я не дал ей договорить, схватив за подбородок и повернув лицом к себе. – Не думай об этом… – чуть приблизился, но Дея приложила указательный палец к моим губам. – Сначала, нам надо придумать, что делать с Азэр и Глиндом. – Что делать, что делать! Запрем их в конюшне и дело с концом! Лицо Деи просветлело. – Можно и так, но сначала надо найти Глинда. Тут я краем глаза заметил какое-то движение – где-то справа, за огромным кустом ягод церулеуса [Caeruleus (лат.) – синий] – молниеносно встав и вытащив Гладиус, приставил лезвие к горлу испуганного Глинда. – Ты что с ума сошел?! – воскликнул он, отшатнувшись. – А вот и Глиндр, – произнес я, обращаясь к Дее. – Вы, что, оба решили записаться в армию старика Аерона? На меня объявлена охота? Так и знал, что вы оба сумасшедшие… – пробормотал Глиндр, рассеянно потирая едва не пострадавшую шею. – И это ты говоришь?! – разозлилась Дея, сделав шаг вперед. – А как ты поступил с Азэр – это разве не безумие?! Постыдился бы... – Азэр сама себе что-то там напридумывала, а мне значит должно быть стыдно?! И, вообще, кто просил тебя лезть в мои дела, Малявка?! – Глиндр… – предостерегающе сжал рукоять меча на поясе. Дея, и без того разгоряченная случившимся, не смогла сдержаться: – Ах ты! – девушка с силой толкнула Глинда, а тот, не ожидав, рухнул обратно в куст. Примерно через час мы доставили наследника Квартус Акватикус – связанного по рукам и ногам, но вполне живого – прямо к замку Главнокомандующего Аерона Сэкстус Игнеуса. У ворот встретили Азэр. Увидев нас, она изумленно округлила глаза: – Друзья! Я, конечно, ценю вашу заботу, но не стоило, – подойдя, она щелкнула пальцами, и веревки на руках Глинда воспламенились. Потирая обожженные запястья, он с опаской покосился на девушку. – Не смотри на меня так, как будто я собираюсь принести тебя в жертву! – не выдержав, повысила голос дочка Главнокомандующего. Я весь напрягся, ожидая худшего исхода, а Дея предусмотрительно заступила мне за спину. – Как же мне это надоело, – Азэр, вздохнув, откинула назад свои огненно-рыжие волосы и, развернувшись, без единого слова упрека направилась обратно в замок. Мы – все трое – ошеломленно смотрели ей вслед. Впервые Азэр так спокойно отреагировала на подобное происшествие. Глиндр же еще больше растерялся, и не успели мы с Деей опомниться, как он ринулся за ней вдогонку. – Азэр! Ты злишься? А я говорил им, что не надо тащить меня в Замок Белого Пламени! – Глинд никак не мог взять в толк нетипичное поведение навязчивой подруги. – Да отстань, ты, подлый мерзавец! – все-таки вспылила Азэр. – Всегда ты так! Никогда не даешь мне и слова вставить – сразу прыщешь ядом! – Думаешь, сейчас у них все будет в порядке? – повернувшись ко мне, спросила Дея. – Несомненно. Это ведь первый раз, когда Глинд сам за ней побежал. Моя рыжеволосая красавица улыбнулась, коснувшись кончиками пальцев моей щеки. – Эй! Прием! – Дея щелкает пальцами около моего лица. – Уйти в астрал тебе не удастся! Всучив мне швабру, она сердито скрещивает руки под грудью. Тряхнув головой и отогнав нахлынувшие воспоминания, направляюсь в ванную за ведром. Сменив футболку и умывшись, приступаю к мытью полов. Другого выбора все равно нет, иначе Дея мне дырку в черепе высверлит своими нравоучениями. И все же... я немного перестарался с «культурным отдыхом». Спустя час полы блестят и благоухают лимоном. Дея, увидев проделанную работу, похвально хлопает меня по плечу и идет на кухню разливать чай. В эту минуту раздается стук в дверь. Молясь, чтобы это не оказался мой заклятый друг, смотрю в глазок, но ничего там не вижу. И уж было думаю, что мне показалось, но стук повторяется. Он глухой, будто бы стучится карлик, или же... Дернув ручку, вопрошающе смотрю на темноволосую девочку – не старше девяти-десяти лет – стоящую по другую сторону порога. Большие зеленые глаза буравят меня подозрительным взглядом, а нахмуренные черные брови стирают детскую непосредственность с маленького личика. – Тебе что-то нужно? – спрашиваю я как можно дружелюбнее. Та продолжает молча прижимать к себе нелепого длинноухого зайца. – Входи, – предлагаю я, надеясь, что зайдя в квартиру, она станет разговорчивее. – Д... Аня! – зову Дею фальшивым именем. Ведь это может быть ее знакомая из школы. – Что? – девушка выглядывает из кухни. – Это твоя...? – оглядываюсь, но девочки уже нет. Все, что от нее осталось – маленькие розовые ботиночки. Она либо растворилась в воздухе, либо... Зайдя в зал, нахожу подтверждение своему второму предположению – девочка так же тихо сидит в кресле. – Эй, не помню, чтобы я... – Ты сказал: «входи», – напоминает малышка. – Да, но… – на секунду теряюсь. – Теон, кто это? – интересуется вошедшая Дея. – Я не знаю, – растягиваю слова по слогам, чтобы впечатать смысл сказанного в ее голову. «Как это? Зачем ты тогда ее впустил?»– мысленно удивляется Дея. «Я ее не впускал! Она сама!»– возмущаюсь я. «Как же! Я тоже слышала твое «входи»!» «Я...» И тут слышу: – Я есть хочу, – подает голос девочка, прервав нашу мысленную перепалку. – Для начала, – Дея, наклонившись, заглядывает в глаза незваной гостье, – ты должна сказать свое имя. Девочка снова хмурится, выставив перед собой кролика, словно защищаясь. В следующее мгновение Дея взлетает вверх, ударившись о белый потолок. – Теон!! – девушка судорожно цепляется за люстру. Медленно опускаюсь на корточки перед девочкой, положив ладони ей на колени. – Она не хотела тебя обидеть, – осторожно подбираю слова. – Поставь ее на место, пожалуйста. – Велли согласен, – кивает она в ответ, и Дея летит вниз прямо на меня. Я успеваю ее поймать, а вот удержать – нет. Смотря, как мы, переругиваясь, пытаемся подняться, девочка начинает хохотать. – Не смешно, – бурчит Дея. – Ты голодна? – спрашиваю я у загадочной гостьи. – Пойдем. Я протягиваю ей руку. Она сначала смотрит на меня, потом на девушку. Затем поворачивает к себе кролика, словно советуясь, и, кивнув ему, берет меня за руку, спрыгивая с дивана. Отведя девочку на кухню, отодвигаю ей стул, Дея заходит следом и встает у окна, стреляя сердитым взглядом в нашу сторону. Достав хлеб, нарезаю его на небольшие ломтики, потом берусь за ветчину и сыр, незнакомка наблюдает за мной с явным интересом. Дея вздохнув, решает, что дуться бесполезно, достает еще одну кружку. «Спасибо»,– мысленно кидаю ей, а она отвечает мимолетной улыбкой. Когда все приготовления завершены, мы принимаемся пить чай. Неловкую тишину, висящую в воздухе, нарушает только звук мерного пережевывания и стук ложек о стенки чашек. Девочка украдкой озирается по сторонам, а мы бросаем на нее косые взгляды, продолжая обмениваться мыслями. «И что нам с ней делать?»,– интересуется Дея. «Не знаю»,– честно признаюсь. «Надо что-то придумать...»,– моя соседка задумчиво потирает подбородок. «Что? У тебя есть идеи?»,– бросаю я. «Ну... выгнать ее мы просто так не можем, да?» «А ты представь, что будет, если эта любительница кроликов будет разгуливать по городу и творить с людьми, что ей вздумается?»,– отвечаю вопросом на вопрос. «Максимум, что с ней будет – это «Битва Медиумов»,– отвечает Дея, ухмыльнувшись. «Или ее отправят в какой-нибудь исследовательский институт»,– мрачно добавляю я. Споря, мы не замечаем, как наша гостья ускользает из кухни. Спохватившись, уж было думаю, что она ушла, но заглянув в зал, обнаруживаю ее мирно спящую с кроликом вместо подушки. На огромном диване девочка кажется такой маленькой и беззащитной. Даже ее бойкий напускной нрав сейчас спит, сладко причмокивая во сне. – Должно быть, она очень устала, – замечает Дея. Я молча киваю, укрыв таинственную девочку клетчатым пледом. Дея задумчиво крутит в руке телефон, в то время как я, стараясь не шуметь, прикрываю дверь в зал. Экран телефона загорается, а всплывшее окно говорит о том, что ей пришло сообщение. Бросив короткий взгляд, вижу, как ее лицо меняется, принимая виноватое выражение. – Ты справишься один? – спрашивает она, кивая на прикрытую дверь. – Получше тебя, – ехидно скалюсь. – Тогда, я пошла, – чуть ли взвизгнув от радости, она натягивает снятый свитер и пальто. Берет сумку, одевая ботильоны. – Чтобы не позже двенадцати. – Не твое дело, – вскидывает подбородок и исчезает за дверью. Прислоняюсь к стене, слушая удаляющиеся шаги. Я мог быть спокоен. Пока. Переход от «обнимашек-целовашек» к «постельным игрищам» нескоро произойдет. Уж точно не в ближайшие два месяца. Я чувствую, что Дея немного сомневается. То ли из-за моего срыва, то ли еще из-за чего... Да и родители белобрысика вернулись с отпуска. Смотрю на дверь зала, раздумывая, стоит ли рисковать сном ребенка и возвращаться за Каей. Она героически поддержала мою гулянку, правда, ее повод – скорая спячка. Окты с первым снегом впадают в сон и могут проспать вплоть до лета. Чую, завтра буду крошить в аквариум аспирин. Решив, что девочка не потревожит сон осьминожки, иду в свою комнату и падаю на неразложенный диван. Вертолеты в голове давно утихли, и я, закрыв глаза, жду завтрашнего похмелья. Сон приходит не сразу. Но как только, его цепкие лапы смыкаются на груди, я уже не могу прогнать наступающий кошмар... – Не… не надо… – слабый шепот до боли знакомого голоса, – Теон… Окровавленная, мраморно-белая рука потянулась мне навстречу. Одно имя заполнило все мое сознание, помогая прийти в себя. Все вокруг было в крови: я чувствовал ее у себя на языке, она проникала в кожу, в легкие, резала глаза своим цветом – но хуже всего было видеть расползающуюся алым цветом рану на животе моей любимой. Я смотрел, не в силах пошевелится. Меня будто парализовали, продырявив сердце, и теперь оно истекало кровью вместе с ней. Осознание происходящего подло подкралось сзади и когтями впилось в спину. – Дея! – со всех ног бросился к лежащей на каменном полу девушке. – Так будет лучше... Поверь мне... – чье-то холодное замечание тонет в моем истошном крике... Вскакиваю, так резко, что голова начинает кружиться. Вкус крови во рту из сна переходит в реальность. Не сразу понимаю, что прикусил язык. Срываюсь с дивана – и вот уже стою в дверном проеме ее комнаты. Дыхание начинает приходить в норму, как только мой взгляд цепляет спящую на кровати фигуру. Не подойти – не представляется возможным. Тихо захожу внутрь и приближаюсь к девушке. Волосы разметались, одеяло уже на полу, а верхняя часть пижамы задралась до груди. Издав вздох облегчения, провожу рукой по ее лицу, отмечая про себя тепло ее щеки. И снова укрываю одеялом. Вроде обычная, но такая родная... Темно-рыжие волосы, большие турмалиновые глаза, прямой носик, нежные изгибы овального лица, и губы, которые так и играют на моих нервах, стоит им только приоткрыться... Мой мозг дружно с гордостью шепчут, что таких, как она, сотни, а может и тысячи. Но сердце не может забыть и никогда не забудет ее. Даже если Связь окончательно разорвется, я не смогу вывести ее из своего сердца. Никакая убойная «хлорка» не поможет. Скептик во мне фыркнет, заявив, что это лишь неспособность двигаться дальше. А мой внутренний романтик готов набить ему морду. Тихо прикрыв дверь в спальню девушки, ухожу.Глава 12. Девочка с кроликом
Я шла по безмолвному лесу, так не похожему на местные таежные чащобы. Поросшие изумрудным мхом камни ютились у корней исполинских сосен, сужавших тропу все больше с каждым шагом. Приходилось аккуратно поднимать их лапистые ветви, чтобы продолжать путь. Я знала, что сплю, но это не лишало любопытства. Смутно догадывалась, что привело меня в этот лес, поэтому я не удивилась, обнаружив уже знакомую фигуру в плаще, стоявшую в тени огромного клена. – Добрый… – огляделась вокруг, чтобы понять, какое сейчас время суток. Ветви деревьев сплетались у меня над головой, скрывая солнце, но все же редкие лучи пробивали себе дорогу сквозь корявые пальцы лесных стражей, – день. – Здравствуй, – коротко ответил знакомый незнакомец. – Что Вы здесь делаете? – на языке вертелся только этот вопрос, но вспомнив, что окружающий антураж – всего лишь сон, добавила: – В моем сне. – А это важно? – спросил он в ответ. – Думаю, да, – толика непонимания и сомнения проскользнула в голосе. – Если я тебе снюсь, значит, на то есть причина. – А Вы всегда увиливаете от ответов? – поинтересовалась я, чувствуя, как легкое раздражение всколыхнулось в груди. Мужчина повернулся. Его лицо было по-прежнему скрыто тенью. – А тебе всегда так уж нужны ответы? – отведя взгляд, он, коснулся рукой шершавой коры старого клена. – Да, наверное, – ответила, но как-то нерешительно. – У каждого человека есть вопросы, на которые он не хочет знать ответ, – изрек человек в плаще. – Возможно, но... – Взгляни на это дерево, – перебил он меня. – Оно стоит здесь уже очень давно, и некоторые ответы может дать тебе оно. Я, вздохнув, подошла ближе. Думается, мой новый знакомый не собирался отвечать ни на один из моих вопросов. А раз уж я здесь, наверное, стоит послушать, что он хочет сказать. – Кора этого дерева, как и многих других, ему подобных, впитала в себя множество воспоминаний. Этот старый клен стал свидетелем рождения запретной любви. Ты можешь попросить, и он поведает тебе историю, – незнакомец замер, не убирая ладонь. Последовала его примеру. Коснувшись коры терракотового цвета, закрыла глаза, пытаясь почувствовать нечто особенное в самом обыкновенном дереве. Часть меня считала, что глупо продолжать воображать, будто бы простая живая деревяшка сможет рассказать о чем-то интересном. Ведь деревья не обладают сознанием и все, что можно у них узнать – это жизненный цикл, отпечатанный на кольцах ствола. Исключениями являлись катаклизмы и бедствия, что могли нарушить устоявшуюся цикличность. Но старый клен, по всей видимости, был необычным деревом. Через ладонь в сердце вливалось вибрирующее чувство, словно я смотрела на что-то волнующее до глубины души. Вокруг было столько тепла, света и воздуха, что я могла физически ощущать их прикосновения на коже. Открыв глаза, увидела этот же клен, только его ствол был тоньше и светлее. Теперь я находилась не рядом с ним, а как будто бы внутри. И чувствовала, как древесный сок течет по моим венам, а над головой тихо шелестят листья. Шелест перемежевался с другим звуком – тихий высокий голосок доносился откуда-то сверху. Маленький воробушек, запутавшийся среди кленовых веток, тревожно чирикал. По тропинке позади меня шла девушка, тихо напевая какую-то песню. Завидев птицу, попавшую в ловушку, она подбежала ближе, решив помочь бедной пташке. «Я наблюдаю за этими мирами уже очень давно. Мои собратья всегда находят дорогу к свету: продираясь сквозь гранит и промерзлую землю. Я выросло на Трещине, и меня видно в обоих мирах. Я определяю границу», – приглушенный, чуть трескучий, голос слишком сухой и неэмоциональный, не оставлял сомнений: со мной говорило дерево. – Эй, кто ты? – спросил голос по другую сторону от нас. Девушка замерла, с опаской покосившись на молодого юношу. «Два мира – людей и магов – не видимы друг для друга, только на границе эта иллюзия исчезает. Но она непостоянна: исчезает и появляется в разных местах. Этаграница – как трещина между мирозданьями, через которую можно попасть в другой мир» Единственное, что я поняла из слов дерева: парень и девушка из разных миров. – Откуда ты пришла? – вновь спросил юноша. – Здесь же непроходимая чаща, а в нашей деревне я тебя раньше не видел. Как тебя зовут? – Арил, – отозвалась девушка, сделав еще шаг навстречу незнакомцу. – Аргос, – представился в свою очередь он. – Ты хотела помочь пташке? Здесь не так уж высоко, и я могу залезть на дерево. Юноша ловко вскарабкался вверх, а Арил стояла, тревожно поглядывая на тропинку позади себя. Сейчас она находилась на границе, и тропинка бледно мерцала, еще шаг – и она полностью перейдет в другой мир. – Она не может летать, у нее крыло сломано! – услышала она голос сверху. – Подойди ближе, я передам тебе птичку. Девушка протянула руку, чтобы взять воробушка, когда ее пальцы коснулись руки юноши, она изумленно подняла голову вверх. Аргос открыто улыбнулся ей, ловко спрыгнув с дерева. В ту же секунду картина поменялась. Напротив нас стоял мальчик лет тринадцати и старательно вырезал что-то на коре дерева, делая это крайне осторожно, стараясь не задеть молодые побеги. И вправду, линии, что он вырезал на одеревеневшей поверхности, совсем не чувствовались. Стало очень интересно, кто этот мальчик, и что за буквы выходят из-под его ножа. Но дерево молчало, по древесным жилам опять разлилось странное тепло, которое передалось и мне. Похоже на... любовь? Разве дерево может чувствовать любовь или привязанность, счастье и грусть? Да... это действительно чудной старый клен... Прикосновение чего-то мягкого возвращает в реальность. Открыв глаза, обнаруживаю, что это нечто – длинная лапа светло-серого кролика. – Доброе утро, – пухленькие губки растягиваются в улыбке. – Доброе, – повторяю я, потерев онемевшую щеку. – А нам с Велли завтрак готовят, – хвастается девочка. – Ты будешь? – А что на завтрак? – интересуюсь в ответ. «Омлет, что еще»,– голос Теона звучит в голове, а девочка лишь пожимает плечами: она счастлива одним лишь фактом наличия завтрака. Ее дома морили голодом? Потянувшись так, что кости начинают хрустеть, иду умываться. Через десять минут я уже на кухне, где Теон пытается разговорить малышку, но та лишь невозмутимо поглощает свой омлет. – Ну, скажи хоть имя, мне же надо как-то к тебе обращаться, – просит он. У меня возникает одна идея. Сев на стул, разворачиваюсь лицом к девочке с кроликом: – Велли, ты можешь сказать, как зовут твою хозяйку? – обращаюсь к кролику, чувствуя себя при этом очень глупо. Надеюсь, когда «подружусь» с ним, его хозяйка станет более сговорчивой. – Велли ничего тебе не скажет, – насупившись, отвечает обладательница длинноухой игрушки. – Он хороший друг – как Арт и Саф. – Они тоже твои друзья? Они здесь живут? – мысленно молю Исток, чтобы вопросы не спугнули ее. – Нет. Они живут в Долине Камней вместе с родителями. Перевожу взгляд на Теона, он кивает. «Долина Камней... Значит она...» «Она одна из нас»,– заканчиваю его мысль. – Ты можешь все нам рассказать, мы тебя не обидим. Мы такие же, как ты. Вот смотри, – с этими словами Теон проводит в воздухе рукой, и кружка, оторвавшись от стола, зависает в нескольких сантиметрах от столешницы. – Знаю, – девочка возвращает кружку обратно. – Мама говорила, что эта квартира – была самым спокойным местом на земле. – А я знаю твою маму? – осторожно спрашиваю, но девочка молчит, углубившись в поглощение шоколадных конфет. «Возможно, ее родители когда-то жили здесь»,– мысленное предположение так и сквозит неуверенностью. «А тебе не кажется, что все это слишком странно? Или ты думаешь, у ректора были еще знакомые из наших?»– спрашивает Теон в ответ. «Не знаю. Но что прикажешь думать?»– упорствую я. С появлением девочки смутная тревога занозой впилась в сердце: будто бы в преддверии катастрофы. Что ж, все может быть. – Этиэль, – тихо произносит девочка, видимо, чтобы прервать наш мысленный спор. – В туалет? Ты хочешь в туалет? – недоуменно переспрашивает Теон. – Нет, – немного сердито мотает головой та. – Меня зовут Этиэль, но папа звал меня Этли. – Звал? Твой папа умер? – ловлю взгляд девочки, не забыв ткнуть парня в бок за глупый вопрос. – Нет. Просто сейчас он меня так не зовет, – отзывается Этли. Голос звучит ровно, но опущенная голова – будто бы ее заинтересовал розовый бантик на сером ухе – красноречивее всего говорит о том, что у нее в семье не все гладко. «А другой вопрос тебе в голову прийти не мог? Вот увидишь, сейчас она опять замкнется в себе...»– нудит Теон, закатывая глаза. «Замолкни. Ты ведь тоже об этом подумал. Зачем же еще говорить о своем отце в прошедшем времени?»– бросаюсь на защиту собственной рассудительности. Это был вполне логичный вопрос! Девочка тем временем следит за нашей немой беседой, с абсолютной невозмутимостью. И это еще раз доказывает, что ее родители – непростые люди. Я снова поворачиваюсь к ней, не забыв располагающе улыбнуться. – Скажи, а почему ты не с папой? – Я искала маму. Я знала, что папа не пойдет, поэтому пошла я, – Этиэль чуть вздергивает подбородок, отправив в рот очередную конфету. Она явно гордится своим поступком, а от этого мне явно легче не становится. – И ты заблудилась? – Теон, ставит перед Этли тарелку с только что нарезанным рулетом. Видимо, решил подкупить ее. – Не надо было говорить вам имя, – ворчит девочка, пододвигая к себе рулет. – Дедушка говорит, что не имя важно, а важно, что внутри. И именем не стоит разбрасываться. Девочка указывает маленькой ручкой себе на грудь, тем самым показывая, что она не просто девочка с именем, а личность. Ее самоуверенная решительность заставляет меня улыбнуться. Когда-нибудь из этой крошки выйдет очень упертая девочка-подросток, уж она-то устроит родителям веселую жизнь, если конечно мы поможем ей найти их. А для этого нам надо поближе познакомиться с этой маленькой сладкоежкой. – Ясно… – протягивает Теон, ставя свою кружку в мойку. – Этли, хочешь сходить в кино? – пододвигаю стул ближе к малышке. Теон, поняв мои намерения, дает мне полную свободу действий и избавляет от своих острых комментариев, покидая кухню. – Я не очень люблю то, что показывают на тех больших черных квадратах, – признается девочка, сделав большой глоток. – Мне нравиться Теневой Иллюзион, но тут такого нет. – Знаю, – с ностальгическим вздохом отзываюсь я, вспоминая наш особый театр, состоящий из Теней, созданных венефикусами. – Но после мы можем поесть мороженное в кафетерии. – Ладно. Я люблю мороженное, – уступает Этли. Целый час – пока я собираюсь – Этиэль терпеливо ждет, упорно увиливая от каверзных вопросов Теона. Возникает ощущение, что они играют в «Угадай-ку», только правила в ней устанавливает это чудо с кроликом. Конечно, это не свидание, и на сборы, по существу, не должно уйти больше тридцати минут. Но, если честно, все происходящее вгоняет в непонятную дрожь. И я нарочно оттягиваю момент нашей прогулки, хоть это и нелогично, раз инициатива исходила от меня. Вздохнув, поднимаю взгляд на отражение в зеркале. Волосы волной опускаются по плечам, прихваченные справа заколкой-полумесяцем, которую я купила в прошлом году – она напомнила мне гребень бабушки Айглы. Кашемировый темно-изумрудный свитер зеленит глаза. Помню, Глиндр как-то сказал, что на зеленом фоне они приобретают премерзкий цвет, прямо как у черного люпуса [lupus (лат.) – волк]. Азэр, Сандр, Эйлит, Од, Аккли, Фидан, Глинд... Я их не видела после того, как проклятье разрушило мой замок. Они ведь должны были приехать на праздник цветения Таргетес – на мой День Рождения. У нас этот день назывался Донум – и это не конкретное число, а природное явление или событие. Бывало, ребенок рождался раньше, и ждали именно тот день, который благословит сама Природа, что дает нам магию. Я родилась в пик цветения желто-оранжевых, словно сшитых из бархатной ткани цветов, Таргетес... Интересно, когда Донум у Этли? Само ее присутствие напоминание о родном Интермундусе... Может, поэтому я чувствую смятение и странное предчувствие? – Я готова, – возвещаю я, появляясь в зале. Этли молча встает, сотворив из своего кролика рюкзак – похоже, не хочет с ним расставаться. Чувствую тепло, смешанное с легкой грустью, стоит вспомнить свое детство. Меня нельзя было назвать одаренным ребенком: мои способности к натуралия магицэ до сих пор не проявились. Но я помню, как дети моего возраста всюду таскали с собой разные нелепые вещи, искренне веря, что именно они и творят чудеса. Главное в овладении природной магией – это поверить и мысленно воссоздать нужный предмет или явление. У детей с этим всегда была проблема. Они не могут представить ту самую Искру Истока внутри себя, дающую способности к магии, детям проще переключить ее на другой предмет. Конечно, трудности возникают потом: когда нужно убедить их, что магию они смогут творить и без своего волшебного предмета. Наверное, это сравнимо с тем, как люди отучают малышей от соски или от привычки грызть ногти. Придирчиво осмотрев себя в зеркале, девочка, крутанувшись на месте, изменяет наряд. Теперь – вместо белого плотного платьица, теплых колготок и розовой курточки – на ней черные джинсы и такая же черная кожаная куртка на толстой подкладке и шапка в тон. Ей не хватает темных солнцезащитных очков и газеты, чтобы сойти за тайного агента – коим она, по всей видимости, и является, учитывая странные обстоятельства ее появления. Правда, приметные розовые ботиночки выдали бы шпионку с потрохами. Мои веселые размышления прерывает голос Теона: – А разве мама с папой не говорили тебе, что нельзя использовать магию просто так? – спрашивает он, лукаво улыбнувшись. – Говорили. Не завидуй, – девочка показывает язык и улыбается, увидев его притворно-грозное выражение лица. – Купи ей что-нибудь из одежды, – обращается ко мне Теон, шутливо взъерошив волосы малышки. «Будет сделано, папочка»,– ехидно поддеваю в ответ, открывая дверь перед Этли. Теон как-то странно вздрагивает от колкого замечания в своей голове. Неужели, сама мысль, даже бредово-шутливая, завести со мной детей – ему неприятна? Так. Стоп. Каких «со мной»? В принципе, детей. Мотнув головой так, что будь она на шарнирах отлетела бы к другой стене, вытряхиваю из нее эту мысль и нажимаю кнопку лифта. На улице девочка не спешит брать меня за руку. Но, когда мы оказываемся на площади Ленина, гудевшей от создаваемого людьми и машинами шума, она резко хватает меня за рукав, будто чего-то испугавшись. – Не бойся, ты не потеряешься, – ласково улыбаюсь ей. – Я с тобой. Ближайший кинотеатр «Атлант» всего в остановке от нашего дома. И пока Этли рассматривает киношные плакаты и бутафорию для селфи к премьере хит-фильма сезона, я покупаю в кассе билеты на ближайший сеанс +6. Это мультфильм «Цветок Акации». Пока сеанс не начался, мы поднимаемся наверх поесть мороженого. Кафетерий в желто-синих тонах напоминает о лете и совсем не подходит названию кинотеатра. Этли садится на диванчик у окна. И пока она раскладывает на столе буклетики с рекламками, я приношу ей неприлично дорогое мороженное, стараясь убедить совесть, что это не подкуп. Девочка уплетает бананово-клубничный пломбир, политый сиропом, а я смотрю на нее, гадая, с чего начать разговор. Что нужно спросить? Что не стоит спрашивать? С этой крошкой, полной загадок, надо быть осторожнее. – Почему ты не ешь? – спрашивает Этиэль, указывая на нетронутую порцию на краю столешницы с моей стороны. – А? – вздрагиваю, очнувшись от размышлений. – Что-то не хочется... Будешь? Девочка подозрительно косится на шоколадно-ореховый десерт, но сладкоежка в ней пересиливает, и, кивнув, она придвигает к себе вторую порцию. – Не глотай слишком быстро, – советую я. – схватишь простуду. – Угу, – бормочет Этли с набитым ртом. Начинаю смеяться, смотря на этого маленького упертого хомячка, Этиэль показывает мне шоколадный язык и тоже заливается смехом. И вот, казалось бы, нет лучшего момента для задушевного разговора, и я уже открываю рот, чтобы задать вопрос, но тут взгляд цепляет настенные часы, и в голове щелкает: времени не осталось. – Кино скоро начнется, – говорю, вставая. – Пойдем. После того как в зале гасят свет, а на экране появляются один за другим рекламные ролики, я продолжаю украдкой наблюдать за девочкой, лицо которой тускло сияет в свете огромного экрана. Ничего особенного подметить так и не могу – того, что могло хоть как-то прояснить ситуацию. А чего я, собственно, жду? Что она засветится фосфором в темноте? В течение полутора часов – пока на экране крутят мультик про фею, жившую в цветке акации – я продолжаю наблюдать за Этиэль. Но она, то смеется над неуклюжими героями, то настороженно наблюдает за подозрительными персонажами, а под конец напряженно напрягается, подавшись вперед, ожидая развязки. Ничего из этого не выделяет ее из остальной массы детей, сидящей в зале. В течение всего фильма, я складываю мозаику из разрозненных фактов. Очевидно, что Этли из Интермундуса. И она точно уже была в мире людей – девочка хоть и выглядит растерянной, но не настолько, как если бы оказалась здесь в первый раз. А значит, можно предположить, что по ту сторону все наладилось – несмотря на погибель короля и двух главенствующих кланов из Совета Семи. И там все еще живут такие же, как мы. Мир не рухнул, как мне казалось. Этли сказала, что наша квартира была убежищем для ее родителей. В мое время в мир людей только изгоняли... Быть может, они – преступники? Тогда это в корне меняет дело. Они могут быть опасны. А может, просто беглецы... Мои размышления прерывает вспыхнувший яркий свет, возвещающий о конце сеанса. – Мне понравилось, – говорит Этли, когда мы выходим из кинотеатра и направляемся в торговый центр за одеждой. – Таких Теней в нашем театре нет. – Знаю, – отвечаю я, радуясь, что смогла ее заинтересовать. В торговом центре, Этли почти не уделяет внимания одежде, соглашаясь на все, что я показываю. Она проявляет интерес лишь к отделу игрушек, где она заприметила одежду для своего нелепого кролика, ставшего вновь игрушкой. Отхожу к кассе, чтобы не мешать. Этли хочет, чтобы ее считали взрослой и самостоятельной, поэтому нужно дать ей хотя бы свободу выбора. – Аня! – окликает меня знакомый голос. Поворачиваюсь, и в ту же секунду такие знакомые и родные губы обжигают до костного мозга. – Кир… – выдыхаю, отвечая на поцелуй. – Привет, вчера мы... – Ах! – кто-то тихо вскрикивает позади меня. Еще не обернувшись, догадываюсь, кто это. – Этли, это… – начинаю я, но... – Как ты могла, мама?! Я все расскажу папе! – в зеленых глазах блестят слезы, и девочка, развернувшись, бежит к выходу. Опомнившись, выбегаю вслед за ней, даже не потрудившись все объяснить Киру, но девочки и след простыл. – Этли! – зову я, смутно догадываясь, что это не поможет.Глава 13. Детские воспоминания
После того как Дея и Этли покинули квартиру, я не смог придумать чем скоротать время – и сел за уроки. Глупо, конечно, но нужно было чем-то занять себя, как-то отвлечься от боли в груди. Талисман, который я смастерил почти месяц назад, уже потерял свою силу. Волосы – не кровь... Сдергиваю шнурок с привязанным мешочком: бессмысленно себя убеждать, что он еще работает. Вернулось то чувство, как будто кто-то прицепил буксир в грудную клетку и тянет, тянет... Отброшенная ручка звякает о стенку аквариума: сонное ворчание окты проходится по, и без того неустойчивым, нервам. Конспект по истории летит на пол, а я, натянув свитер, выхожу на балкон, думая тем самым обмануть древний инстинкт – мол, смотри, я уже на улице, еще немного и буду рядом с ней... Ха, не помогает... Но свежий воздух все же чуть облегчает боль, тем самым давая спокойно обмозговать появление Этиэль в нашей квартире. Думаю, не стоит зацикливаться на том, кто ее родители и из чьего рода эта маленькая девочка – хотя последнее лучше все-таки разузнать. Но прежде, нужно выяснить, зачем ее мать отправилась в этот мир, и почему девочка сказала: «Папа не пойдет за ней»? Что же такое могло произойти между ними, раз они совершенно забыли о своей дочке? Невольно ухмыляюсь мыслям о родительском долге. Как Дея меня назвала? Папаша? Хм. Преувеличено, конечно, но я действительно хочу помочь этому потерявшемуся ребенку, даже если для этого придется побыть в роли опекуна. Мне просто до скрежета в зубах надоела роль тени, отбрасываемой вечной спутницей. У нее есть цель, которая вполне достижима. Я бы даже сказал, что она уже добилась того, чего жаждала всем сердцем. А что есть у меня? Тянущая боль внутри? Может, если я помогу этой упрямой крошке, у меня появится шанс на другую жизнь. Но, честно говоря, без Деи другая жизнь мне не нужна. Надеюсь, родители Этли смогут пролить свет на родовое проклятье. Возможно, им что-то известно? И вдруг, у них есть новая информация о Septimus Sensu. Ведь прошло почти 300 лет... Поток вопросов прерывает мысленный крик, полный тревоги и растерянности: «Теон!!» Накинув пальто, которое уже успело обзавестись подкладом, и, натянув ботинки, выбегаю на улицу. Черт! Шапку забыл. Ну да ладно. Отогнув ворот, направляюсь туда, где, как подсказывает внутренний навигатор, я найду Дею. Он не подводит, приведя прямо к ней. Стараюсь не думать, что, скорее всего, это вызвано отчаянным желанием оказаться рядом с моей половиной, желанием, которое я безуспешно пытаюсь подавить в себе. – Что случилось? – спрашиваю девушку, нервно озирающуюся по сторонам, и, обведя взглядом шумную улицу, добавляю: – Где девочка? – Я… даже опомниться не успела, а она убежала… Я… – растеряно бормочет Дея. – Что случилось? – касаюсь девичьего плеча, чтобы хоть как-то ее успокоить. – Я стояла у кассы, и тут... Кир. Ну, мы… ты понимаешь, – Дея покусывая губы, стыдливо прячет глаза. «Поцеловались»,– мысленно шепчет, а сердечная жила все равно больно дергается. Как будто это для меня сюрприз. Я вздыхаю – правда, только в мыслях – легкомыслие Деи никогда ни к чему хорошему не приводило. Неужели, не только меня раздражают ее лобзания с тем подростком? Как-то все нескладно… – И? – выжидающе смотрю на девушку. – Этли увидела и как закричит: «Мама как ты могла предать папу?!» или что-то в этом духе… Как это понять, Теон? Я не знаю, что и думать... Когда она назвала меня «мамой», мне стало жутко не по себе... Это я виновата, что она сбежала, – Дея едва заметно дрожит, а глаза подозрительно поблескивают. Сдерживая слезы, она снова начинает жевать губы, вымещая на нежной коже злость на себя. – Это не твоя вина, – говорю я, чуть сжав ее плечо. – Она, видимо, решила, что мы вместе. Для нее это очевидно, раз она из нашего мира. В Интермундусе ведь невозможны подобные отношения между людьми и венефикусами – по крайней мере, я никогда не слышал о подобном. К тому же, она заметила, как мы обмениваемся мыслями. Этли, наверное, решила, что ты мне изменяешь, когда увидела тебя с другим. Ее это огорчило. – Но я четко расслышала, как она меня назвала. Она назвала меня мамой, Теон! Как ты это объяснишь? – смятение Деи так просто не унять парочкой складных фраз, и, я чувствую, она все равно будет винить себя в том, что случилось. – Наверняка, у ее родителей не все так гладко. Вы с ней были в кино, ели мороженое, ходили по магазинам, и она, думаю, невольно стала ассоциировать тебя со своей мамой. А, увидев, как ты целовала другого парня, девочка посчитала его чужим и перенесла увиденное на ситуацию в своей семье, – пытаюсь унять тревогу, которая постепенно разгорается в сердце девушки, но с каждым словом сам сильнее запутываюсь в происходящем. – Не вини себя, у детей в голове вертящаяся карусель, и пытаться понять, о чем они думают или что выкинут в следующий момент – пустая трата времени. Пойдем, поищем ее в парке. Странное поведение девочки и меня сбило с толку, но я не хочу показывать это Дее, разжигая еще больше искру паники. – Хорошо, – немного успокоившись, кивает она. Позднеосенний ветер постепенно набирает силу, тихо покачивая полуголые ветви. В воздухе пахнет скорым приходом зимы. Мы ходим вдоль дорожек, вглядываясь в одинаковый пейзаж, ища девочку с угольно-черными волосами и серым ушастым кроликом. Надо же, ищем девочку, как пара супругов. – Этли! – Этиэль! – Этли! Наши голоса сливаются в один отчаянно ищущий зов. Где же может быть эта малышка? Куда она могла пойти? Я так мало ее знаю, что не могу даже примерно предположить. Тут, что-то мелькает в ветвях тополя, росшего в глубине парка. Меня посещает абсурдная догадка. Жестом указав Дее на подозрительное дерево, начинаю тихо подбираться к нему с правой стороны. «Зайди слева. Может, если мы ее окружим, она не сбежит»,– указываю в противоположную сторону. – Этли? – поднимаю голову и манящим движением руки привлекаю внимание маленькой девочки, обхватившей толстую ветку с темно-желтыми листьями. – Спустишься? Девочка решительно мотает головой в знак отказа. – А почему? В ответ – лишь глухое молчание. Что ж, придется мне силой стаскивать это непослушное дитя с дерева, иначе она запросто может свалиться и повредить себе что-нибудь. Дея, посмотрев на меня, кивает, поняв все по моему сосредоточенному взгляду, изучающему ствол высокого тополя. Сняв с себя пальто, передаю его девушке. Благо свитер в три нитки. Пока я мысленно пролагаю маршрут до нужной ветви, меня все не отпускает воспоминание из детства. Воспоминание о нашей первой встрече... Сегодня отец впервые взял меня в Лунную Столицу. Обычно, он всегда ездил один на собрания Совета Семи, но в этот раз решил поехать со мной. Лунная Столица была похожа на мой родной Солнечный Город, словно они оба были родными братьями. Даже некоторые здания казались знакомыми. Все мои друзья – Од, Сандр, Глинд – тоже были здесь. Здорово было вместе бегать по окрестностям, дразнить человеческих мальчишек и наблюдать, как они – пыхтя и ругаясь – пытаются догнать нас, перепрыгивая с крыши на крышу, в то время как мы градуем[1], стоит им приблизиться. – Эй, вы! Совсем с ума сошли?! – кричала Азэр с земли. – Если Изокрейтс об этом узнает, он скажет брату, и король Велиус вышвырнет вас из столицы и лишит родового знака! Азэр всегда путалась у нас под ногами и мешала веселиться, а все потому, что она была влюблена в Глиндра и всюду за ним таскалась. – А мы скажем, что это была идея Глиндра! – крикнул я, скорчив ей рожицу. – Эй! – недовольно окликнул меня Глинд, чуть не шлепнувшись с крыши, устланной темно-красной черепицей. Одайон схватил его за рукав, не дав упасть. Сандр подскочил к ним, чтобы удержать Ода. Я же градунул посмотреть на это забавное зрелище. – Я думал, хороводы водятся только вокруг Дуба Времен, – прыснул в кулак. – Замолкни и помоги нам, – прошипел Глинд. – Не дергайся, Глинд! – прикрикнул на него Сандр, отчаянно цепляясь за дымоход. – Сандр уже держится за трубу, а мне что делать? Повиснуть на Глинде? – спросил я, заливаясь хохотом. Глинд в ярости еще сильнее дернулся, и от этого все трое полетели вниз, зажмурившись в ожидании болезненного столкновения. Никто из нас еще не умел применять магию, когда нужно было действовать поспешно и четко. Но вдруг ребята на секунду зависли в воздухе, прежде чем рухнуть на землю. Я не спешил использовать велокс граду, зная, что как только этот клубок из рук и тел распутается, друзья захотят поквитаться со мной. – Спасибо, Тео, – коротко произнес Од, подняв глаза. – Это не я, – переместился справа от Одайона, так, чтобы он оказался точно между мной и разъяренным Глиндом. – Сейчас ты у меня получишь! Я отправлю тебя прямо в Исток! Глиндр рванул на меня, и тут его отбросило на полметра назад что-то невидимое. И это опять был не я. Обвел взглядом переулок в поисках своего спасителя: посмотрел на Сандра, помогающего Глиндру встать, на Одайона изучающего свой порванный сюртук, на Азэр, угрюмо смотревшую на всех троих. Мой взгляд уцепил Эйлит, невозмутимо жующую медовую ромашку. – Спасибо, леди, – подарил малышке самую благодарную свою улыбку. Эйлит улыбнулась в ответ, но, как всегда, не сказала ни слова. Приведя себя в порядок и умывшись водой из колодца Безумного Лавочника – мне это не требовалось, так как я благополучно избежал позорного падения – все вместе двинулись в обратный путь к Селенийскому Замку. Подойдя ближе, мы заметили девчонок, окруживших Дуб Времен, – Фидан, Аккелию и Лисию. Они, задрав головы, вглядывались в густую изумрудно-зеленую листву. Наверное, котенок Лисии забрался на дерево. Насколько я знаю, ни в ком из них магия еще не пробудилась. Если не считать Фидан, но у нее получалось только оживлять иссушенные цветы, а это снять кошку не поможет. Я вздрогнул – что-то мягкое и живое коснулось лодыжки. Опустив взгляд, увидел Кара – черного кота Лисии. Тогда, кого же они там высматривают? – Аккелия! – Глиндр окликнул светловолосую девочку, стоявшую чуть поодаль от мраморной скамьи. – Опять пришел меня дразнить, глупый братец? – надув губы, поинтересовалась его младшая сестра. – Что вы там высматриваете? – любопытство так и распирало изнутри. – Не твое дело, – проворчала Аккли. – Спускайся, прошу тебя, – попросила Лисия, обращаясь к кому-то или чему-то, притаившемуся в густой листве. – Я не могу, – дрожащий тихий голос раздался где-то над нашими головами, по голосу, похоже, девочка. Мне стало интересно, кто это, и я подошел ближе. – Что произошло? – Это нечаянно получилось, – пробормотала Фидан. – Это я виновата, – призналась Лисия. – Я случайно забросила ее на дерево. Разозлилась и... – Кого забросила? – перебил я. – Нашу маленькую надоедливую принцессу, – ответила мне Аккли. – Пусть там и сидит, не будет вечно хвостом ходить за нами. – Аккли! – одернула ее Фидан. – Нельзя так говорить, она ведь племянница Лисии. – И что? – вызывающе ответила та. – И дочь Велиуса… – шепотом добавила Фидан. – Ты туда Дею закинула?! – встревожено воскликнул Одайон, что было совсем не свойственно спокойному брату Азэр. – Дею? Кто такая Дея? – имя девочки, застрявшей на дереве, казалось смутно мне знакомым. – Ну, ты и темнота! – фыркнул Глинд. – Да уж Теон… – покачал головой Сандр. – И ты – сын Первого Советника, Ифора Секундус Соляриса?! Стыдно такое не знать… – Да скажите уже, наконец! – я начал терять терпение. – Дея Примус Лунарис – дочь короля Велиуса и королевы Авилы из рода Квинтус Аэрэус, – ответил Одайон. – Так значит, Дея… – задумчиво протянул я. Стоило Оду полностью произнести имя нашей принцессы, как я вспомнил то, что рассказывал про нее отец. Дея… Единственная драгоценная дочь короля Велиуса. Она часто болеет, поэтому почти не покидает королевского дворца. Еще я слышал, как мои родители, говорили, что она полностью лишена магических сил. Дея младше меня почти на пять сол, значит ей 6 сол, то есть 78 лун. Жутко захотелось посмотреть на загадочную принцессу. Недолго думая, я подошел широкому стволу и, подпрыгнув, схватился за ближайшую ветку. – Эй! – возмущенно окликнул меня Сандр. Сам захотел спасти дочку короля? – И не мечтай, я буду тем, кто спасет нашу принцессу! – самодовольно заявил я, оседлав толстую ветку. – Дея, ты где? – Здесь, – услышал все тот же нежный голосок, доносившийся откуда-то сверху. – Не бойся, я сейчас поднимусь к тебе, – заверил ее, стараясь говорить, как можно спокойнее. Через пару минут, я осторожно ступил на ветвь на полметра ниже той, на которой сидела принцесса, уткнувшись лицом в ствол. Ее маленькие ручки мертвой хваткой обхватили дубовый ствол. – Дея, – шепнул я, боясь, что, если повысить голос, ветка, служившая мне опорой, надломится. Девочка повернула ко мне свое заплаканное лицо. Ее темно-рыжие волосы были растрепаны, а щеки бледны, отчего сине-зеленые глаза казались еще ярче. Если бы не красный нос и опухшие веки, полные слез – эта девочка была бы самой миленькой принцессойиз всех, что я видел. – Попробуй спуститься ко мне, – посоветовал я, ветка под ней была еще тоньше, и могла сломаться под весом двоих. Девочка энергично замотала головой и задрожала. – Не бойся, ты не упадешь, обещаю, – натянул ободряющую улыбку под зловещий скрип дерева под ногами. Ее большие глаза, зеленевшие на фоне листвы, с минуту изучали меня, словно испытывая на прочность, проверяя, дрогну я или нет. – Ладно, – шепнула в ответ, отпуская ствол. Спустившись ко мне, девочка ухватилась за шершавый ствол, снова зажмурив глаза от страха. Просто так мы не слезем. И тут в голове щелкнуло: если мы прыгнем вниз, а я зачарую воздух, чтобы он замедлил падение, как это сегодня сделала Эйлит, мы не пострадаем. – Дея, – дотронулся до дрожащей девочки. – Ты мне доверяешь? Она кивнула. – Ухватись за меня, – велел я. Дея обхватила меня за пояс, а я обнял ее, крепче прижимая к себе, прежде чем прыгнуть вниз. Девочки внизу вскрикнули, не ожидав такого исхода, а Дея лишь вжалась в меня, сильнее зажмурившись. Я, собрав все силы, попытался заставить воздух мне подчиняться, думая о том, что, если не сработает, то эта хрупкая девочка убьется, и мне влетит от короля. И у меня получилось – мы мягко приземлись на землю. – Спасибо, – сказала Дея, в миг, когда наши ноги коснулись земли. Забраться на дерево не составило труда, а вот уговорить маленькую упрямицу спуститься оказывается непосильной задачей. Она невозмутимо сидит, облокотившись спиной о ствол дерева, игнорируя все мои увещевания о том, что внизу – на земле – намного лучше, чем на дереве. После многочисленных попыток найти к девочке подход, я, вздохнув, прислоняюсь спиной к ветке, на которой она сидит, рассеяно дергая кроличьи уши. – Так, значит, ты решила остаться здесь, пока не пустишь корни в это дерево? – стараюсь придать голосу максимум серьезности. Она кивает, но как-то неуверенно, и я хватаюсь за этот малюсенький шанс. – Но если ты станешь деревом, как ты отыщешь свою маму? Этли вздрагивает, изумленно уставившись на меня, словно я разгадал ее сокровенную тайну. – Слушай, – произношу с осторожностью, – мы с Деей друзья, не более. А того мальчика, что ты видела в магазине, она действительно любит. Дея не хотела тебя расстраивать. Этли снова кивает. Улыбнувшись, протягиваю ей раскрытую ладонь. Взяв девочку на руки, спрыгиваю вниз, как тогда, много-много лет назад… На секунду даже кажется, что это маленькая Дея доверчиво прижимается ко мне… Поставив Этли на землю, осматриваюсь, но Деи нигде нет. Вздох больше похож на рычание. Ну вот, еще один ребенок сбежал. – А где Дея? – тихим голосом с нотками вины спрашивает Этли, дергая меня за пальто, которое Дея заботливо оставила висеть на ветке. – Черт его… – начинаю, подняв пакет с покупками с земли, но осекаюсь, вспомнив, что передо мной ребенок. – Домой пошла, наверное. – Мы тоже пойдем? – спрашивает неуверенно, словно хочет о чем-то попросить. – А куда хочешь ты? – улыбаюсь, пытаясь выкинуть из головы мысль, что Дея, почти наверняка, убежала на очередное свидание. – Ну … – девочка задумчиво пинает камушки под ногами. – В «Детки-непоседки»? В кино видела рекламу... На улице холодно гулять... – Хорошо, – коротко приобняв малышку за плечи, подталкиваю вперед. Центр, к счастью, находится рядом с домом. И где бы Дея ни гуляет, видимо, тоже неподалеку... Иначе я бы весь извелся. Пока Этиэль как самый обычный ребенок носится по полосе препятствий: лабиринт, батут, гигантский конструктор – я медленно потягиваю кофе, пытаясь выкинуть из головы навязчивые воспоминания. Дети... Наблюдая за ними, невольно вспоминаешь время, когда сам был ребенком. – Еще раз! – отец увернулся от выпада и, самодовольно хохотнув, ткнул деревянным мечом мне в спину. – Ты смеешься надо мной? – яростно отшвырнул деревяшку, дернув мешающий плащ, с мясом выдрав застежку. – Деревянные мечи и эта дурацкая тряпка. Скажи просто, что ты не хочешь меня учить... – Конечно, хочу, – папа взъерошил мои волосы, на что я упрямо дернулся. – Ты сам не захотел переодеваться, забыл? А свой Гладиус ты получишь только в 14. Отец смуглой рукой ласково коснулся рукояти меча, покоившегося в ножнах. Зависть застряла в горле. Не желая показывать ее, отвернулся. – Проклятье, – смачный звук и тихая брань отца заставили любопытство пересилить гордость. Повернулся. Взгляд уцепил маленькую фигурку за ограждением небольшого тренировочного круга. Дея хлопала в ладоши и подбадривала меня все сражение. А сейчас еще и опозорила – швырнув ком грязи в моего отца. Натянуто улыбнулся в ответ на ее энергичные махи рукой. Она бывает такой надоедливой... Я еле уговорил отца позаниматься со мной, а эта лунная принцесса... – Ха-ха-ха, – папа разразился смехом, таким же крепким, как и он сам, когда увидел, от кого получил. – Ты – маленькая защитница? Папа подошел к ограде, перегнулся через нее и потрепал девчонку за щеку. И уж было хотел взъерошить ей волосы, как она, словно дикая кошка, отскочила. Я позлорадствовал в душе. Дея не любила, когда ей лохматили и без того непослушные волосы. – Какая у тебя бойкая обожательница, – отец с нежностью в голосе смотрел на бело-рыжий удаляющийся вихрь. Так и знал, что он всегда хотел девочку. Вот поэтому и учить меня не хочет. – Тоже мне, – фыркнул я, – бойкая... Она приставучка. – А я думал вы стали друзьями, после того как ты ее спас, – папа наморщил лоб. – Я всего лишь снял ее с дерева. И это было два года назад! Да и ссорится с дочкой короля себе дороже. – Ха, – папа хлопнул меня по спине, а я невольно охнул от силы удара. – Так ты у нас хитрец... Папа подмигнул, разглаживая рукой пшеничные усы, тем самым пряча улыбку. – Почему? – возмутился в ответ. – Я не собираюсь проводить винкулум вместе с ней. Я просто не могу от нее отвязаться. – Говоришь так из-за Глинда? – папа нахмурил свои выгоревшие брови, левая, рассеченная пополам чуть дернулась. – Он вечно тебя дразнит... – Причем тут он? – внутри что-то вздрогнуло, но я продолжал держать оборону. – Мне просто с ней скучно. Она же младше меня... Последняя фраза прозвучала неуверенно: предательская память подкидывала картинки, как девчонка смешила меня, выдумывая истории, и ввязывала в свои приключения. Только с ней громоздкий серебристо-серый Селенийский замок не казался скучным. Развернулся на каблуках, вздернув нос. Но в спину все равно полетел неверующий смешок. – В следующий раз я одолею тебя, вот увидишь… – крикнул, не разворачиваясь. – Буду ждать, – я прямо-таки почувствовал, как Первый Советник короля улыбнулся.[1]градануть – использовать velox gradu (магическое перемещение)
Глава 14. Я тебе доверяю
Бегу, не разбирая дороги, все дальше и дальше, сама не зная почему. Какова причина? Зачем? Осознаю, что это глупо, но гоню прочь подобные мысли, убеждая себя в правильности своего поступка. Наблюдая, как Теон уговаривает девочку спуститься вниз ко мне – мерзкой предательнице – я почувствовала сильную обиду, кольнувшую, словно ядовитый шип. На глаза ни с того ни с сего нахлынули слезы, я ощутила себя маленькой девочкой, забытой в парке нерадивыми родителями. Я так явственно представила, как Теон, спустившись с дерева, начнет отчитывать меня за легкомыслие, говорить, что я потеряла голову от любви, а в первую очередь надо было подумать о ребенке. Возможно, поэтому и убежала. И теперь мне немного стыдно – хотя, чего стыдится? – а все потому, что я не могу выкинуть из головы расстроенное личико в обрамлении черных волос и большие зеленые глаза, смотревшие так, будто бы я совершила непостижимое предательство. Спустя некоторое время, когда я уже сбавляю шаг, а смятение чувств постепенно покидает мысли, на меня запоздало накатывает злость. Может, это и низко и по-детски предсказуемо, но злюсь я не на себя, а девочку, буквально только вчера появившуюся на пороге нашего дома. Кажется, что после ее появления мои проблемы возросли и умножились, а жизнь еще туже затянулась морским узлом. Возможно, это немного преувеличенно, но именно мне придется объяснять любимому человеку, что это за девочка, зовущая меня «мамой». И убеждать его, в отсутствии у меня нет незаконнорожденных детей. Вся эта ситуация – несмотря на то, что восьмилетняя девочка по логике вещей не может быть моей дочерью – вероятнее всего, посеет в Кире сомнения на мой счет. Второй проблемой, конечно, был и остается Теон – он, несомненно, начнет меня в чем-нибудь обвинять. Скажет, что я настолько безалаберная, что не могу присмотреть за одним-единственным ребенком. Ребенок... Это уже проблема номер три – мало того, что она упрямая, так еще и непонятно откуда она вообще свалилась. Северный ветер постепенно набирает силу, а его холодные потоки заставляют тело сжиматься с каждым порывом. Я замерзла и по-дурацки себя чувствую: мою глупость доказывает еще и то, что я оставила все свои покупки в центральном парке. Развернувшись, иду обратно. Можно забыть об оставленных вещах – их нет. И это наверняка дело рук Теона. Сев на скамейку, обнимаю себя и начинаю растирать плечи, чтобы хоть как-то согреться. Злость уже прошла, но тревожные мысли все еще не покидают. По всей видимости, девочка сама по себе не представляет опасности, но ведет она себя слишком настороженно для беззаботного ребенка. Может, ее кто-то преследует? Или она что-то натворила? Если я не найду ответы на эти вопросы, то не смогу помочь Этли. Да и чем я могу ей помочь? Она ищет маму, но даже не хочет назвать ее имя... Все это очень настораживает, к тому же, приход девочки совпал с появлением у меня странных снов. Неужели все это как-то связано? Хотя нет, наверное, всего лишь совпадение. Бессмысленно просто сидеть, уставившись в серое небо, и ждать от него ответов, совета или дружеского пинка. Поднявшись, направляюсь домой, стараясь не думать о том, что скажет Теон по поводу моего ребячливого поведения или как примет меня малышка Этли. Какой-то инстинктивный страх царапает спину, пытаясь добраться до сердца. Я будто снова угодила в тот темный подвал... – Дея! – знакомый голос отскакивал от темных стен, изгибался и принимал жуткие формы. Забилась в угол, обняла колени, но дрожь все не уходила. – Дея! – испуганный зов по ту сторону потайной двери стал громче. Разум говорил мне, что Лео сможет помочь, как и всегда, но сердце, съежившись в объятьях страха, ему не верило. – Мяу, – шорох позади меня напомнил, зачем я сюда спустилась. Обернулась, дрожь в коленях все еще не уходила, но я пошла вперед. Стоило мне дойти до предполагаемого «мяу», он словно в испуге отпрыгивал от меня еще дальше. Сглотнула мерзкий ком и, цепляясь за прутья, пошла дальше. Кромешная тьма давила огромным булыжником на спину. Но я должна найти Кара. Он может попасть в одну из старых ловушек, и отрезанная лапа окажется меньшим из бед. Затхлый запах подвальной плесени и пыли проникал в легкие. – Кар, – оклик получился робким, и почти не разогнал сгустившуюся тишину. Она налипала черными и влажными пятнами. Я нервно терла кожу, чтобы избавится от этого ощущения. – Кар, – почувствовала, как горло начало зудеть в преддверии слез. Тут, что-то живое и жутко мягкое коснулась моей ноги. – А-а-а-а! – непроизвольный крик эхом пробежал по коридору. Непроизвольно зажмурилась и ждала, когда чудовище оттяпает мне ногу. – Мур, – желтые глаза кота засветились в темноте. Я нервно хихикнула. Вот же трусиха. Когда мне было восемь, я впервые сюда забралась, но темнота тогда так не пугала. Может из-за того, что дорожка света за спиной придавала храбрости. И тут, словно сжалившись, тьма расступилась. А торопливые шаги прогнали большую часть страха. – Дея! – теплые и сильные руки заключили в объятья. – Как хорошо, с тобой все в порядке... Теперь мне было не страшно. Ведь сейчас со мной ты. Ты – мое личное солнце. Даришь тепло, радость и силы справится с тьмой. – Ай! – больно ударившись о поребрик, возвращаюсь в реальность. Холодную, промозглую и такую... осеннюю. Все в моей жизни так шатко, будто я строю карточный домик – заведомо ненадежное строение... Блуждаю по улицам почти час, намеренно удлиняя дорогу до дома. И на ходу придумываю оправдательную речь для Кира. За всеми мыслями и внутренними диалогами не замечаю, как подхожу к нужному подъезду. Поднявшись на седьмой этаж, немного медлю у двери квартиры, прислушиваясь к звукам внутри, чтобы хоть как-то понять настрой ее обитателей – в основном Теона. Ведь, чуть что, он начинает закатывать скандалы на ровном месте. Но ничего настораживающего я не слышу. А, если честно, должна? Не будет же он, всамом деле, изливать душу восьмилетнему ребенку? Тут дверь резко отворяется, и на пороге возникает объект моих размышлений. – Что ты делаешь? – спрашивает он. Ни издевок, ни поучений, всего лишь одна фраза, полная искреннего недоумения, сбивающая с толку. – Я... это... замок проверяю... – отвечаю, сама не веря в то, что говорю. – Заходи, слесарь, – Теон слегка улыбнувшись, отходит в сторону и пропускает меня в квартиру. Зайдя внутрь, начинаю медленно расстегивать пуговицы на своем пальто: одну за другой, потом берусь за сапоги. Из кухни тянет жареной картошкой, и я, сглотнув подступившую слюну, вспоминаю, что так и не позавтракала сегодня. Аккуратно поставив сапоги на коврик около двери, держу курс в зал. Телевизор переключен на канал Disney. Я и забыла, что он у нас есть. На экране мелькают какие-то говорящие грызуны со смешным акцентом, Этли сидит на диване, склонившись над листом бумаги, по кофейному столику разбросаны цветные карандаши. Девочка, сдвинув брови, что-то сосредоточенно рисует в альбоме. Наверное, одну из этих телевизионных зверюшек. Теон входит в зал с дымящейся тарелкой в руках. Отворачиваюсь, стараясь не обращать внимания на сосущее чувство внутри. Естественно, я могу пойти на кухню и без угрызения совести утолить голод тем, что приготовил Теон, если, конечно, еда не отравлена. Но здесь есть одна загвоздка: как только я отправлю первый кусок в рот, в мою спину полетят комментарии по поводу моей несамостоятельности и принадлежности к ясельной группе детского сада. Лучше умереть с голоду. – Будешь? – спрашивает Теон, помахав перед моим лицом вилкой, с насаженным на ней ломтиком картофеля. Открываю рот, чтобы вежливо отказаться и непрозрачно намекнуть, что я сама в состояние приготовить себе поесть, но тут же молниеносно выхватываю у Теона тарелку с вилкой и с невозмутимым видом начинаю уплетать им приготовленное. Все равно, его не переубедить в зрелости моих суждений, так что незачем попусту морить себя голодом. Парень лишь пожимает плечами и идет на кухню за новой порцией. Этли смеется, наблюдая за этой сценой, а я улыбаюсь ей в ответ, весело подмигнув. Не чувствую в воздухе ни намека на напряженность и, облегченно выдохнув, продолжаю трапезу. Между прочим, раньше отвоевать у кого-нибудь кусок – было довольно распространенным способом добывания пищи. Теон, вернувшись назад, демонстративно садится на диван рядом с Этли, как бы намекая на то, что после моего нахального и вероломного поступка он мне больше не доверяет. «Ты полила пестицидами ростки нашей дружбы»,– мысленно изрекает парень. «Ничего подобного. Ты сам любезно предложил поделиться»,– кидаю в ответ. – Да... – уже вслух произносит он, покачав головой. Остаток вечера мы потратили на совершенно пустую болтовню, но еще никогда мне не было так легко в общении с моим вечным спутником. Возможно, все дело в этой маленькой девочке. Кажется, только одно ее присутствие разряжает обстановку, нейтрализуя давяще-неловкую напряженность между нами. К тому же, с каждым днем мы все больше и больше понимаем друг друга и все меньше ругаемся по пустякам. Когда за окном темнеет, а Этиэль все чаще прикрывает зевающий рот ладошкой, я и Теон одновременно понимаем, что пора укладывать ее спать. В прошлый раз это не составило труда – малышка уснула как убитая и проспала до утра. Я вызываюсь мыть посуду, оставив девочку на Теона. Разобравшись с тарелками и кружками и приведя в порядок кухню, я решаю посмотреть, как там Теон справился с упрямицей. Тут вдруг маленькая ручка хватает за локоть. – Пойдем, покажу что-то, – шепчет Этиэль и тянет меня в сторону зала. – А где Теон? – спрашиваю я. – Постель стелет, – отвечает девочка. – Что ты хотела мне показать? – интересуюсь, подозрительно прищурившись. Надеюсь, это будет что-то безобидное. Не хотелось бы, к примеру, увидеть сейчас «Книгу Истока» в руках у этой крошки. – Вот, – девочка протягивает мне альбомный листок. – Прости меня. Недоуменно разглядываю чистый лист, покрытый какими-то бледно-матовыми пятнами. Этли нетерпеливо щелкнув языком, переворачивает его другой стороной. Белый листок оказывается рисунком, который она весь вечер рисовала. На нем изображена пара влюбленных, стоящих друг напротив друга и держащихся за руки, слева от них нарисовано зеленое пятно – по всей видимости, дерево. Присмотревшись, я отмечаю некоторое сходство между мной и девушкой на рисунке: рыжие волосы и сине-зеленые глаза. Светловолосый юноша – предположительно Кир – подозрительно похож на Теона, у него те же глаза и черное пальто. – Это ты и твой любимый, – с невозмутимым видом изрекает Этиэль. – Спасибо, – улыбаюсь я, погладив ее по голове и воздержавшись от комментариев по поводу похожести изображения на сам оригинал. – Этли! – зовет Теон из дальней комнаты, – постель готова, можешь идти спать. Не услышав отклика, он возвращается в зал. – Пойдем? – синие глаза выжидающе смотрят на девочку. – Я буду спать с Деей, – выпаливает Этиэль, хватая меня за руку. – Хорошо, – улыбается Теон. – Тогда, – говорю я, – нужно пойти умыться и почистить зубы. Девочка кивает. Не могу сдержать улыбку, чувствуя, как к сердцу волнами подступает облегчение. Не знаю почему, но мне очень хочется подружиться с этой маленькой девочкой. Этли засыпает на удивление быстро, что, как я считала, не свойственно восьмилетним детям. Я же, наоборот, долго не могу уснуть. Когда я уже не в силах лежа перекатываться с бока на бок, встаю, чтобы попить воды. Я, как обычно, шла вдоль коридора по направлению к кухне, но вдруг, заметила странное движение пола: сначала он начал мерцать блекло-золотым, потом неожиданно потемнел и стал очень твердым на ощупь. При тусклом свете, – пришедшем на смену яркому электрическому освещению – разглядела шершавую поверхность, больше похожую на каменную кладку, чем на гладкий линолеум. Подняв голову, обнаружила, что нахожусь уже не в квартире № 352 на седьмом этаже, а иду по знакомому коридору, ведущему в библиотечное хранилище Селенийского замка. Войдя внутрь, я почему-то подумала, что буду не одна. И неудивительно, в последнее время мне часто снится тот человек в плаще, говорящий странные вещи. Но в библиотеке никого не было, а на столе, мерцая в свете догорающей свечи, лежала закрытая книга в золотой обложке, инкрустированная драгоценными камнями – книга «Хроник Новой Эпохи». В этой книге были записаны события, произошедшие с начала Эры Новум – эпохи венефикусов, а так же хранились записи о Кланах Семи: Примус Лунарис, Секундус Солярис, Тертрас Лингеус, Квартус Акватикус, Квинтус Аэрэус, Секстус Игнэус и Сэптимус Лапидэус – получившими свои названия от семи составляющих основу мироздания Интермундуса – луны, солнца, дерева, воды, воздуха, огня и камня. Открыв книгу на том месте, где описывались родословные каждого клана, стала бегло пролистывать страницы. Я хотела найти упоминание об одном имени – имени нашей незваной гостьи. И нашла: практически в самом начале родословной Первого Клана – Примус Лунарис, значилась некая Благородная Этиэлль, прямой потомок Первой Королевы Эры Новум. Изумленно застыла над страницей, но не биография и не описание Этиэлль привлекло внимание. В ступор ввело имя, написанное в начале моего родового древа – Первая Королева Венефикусов, Арил Благодатная. Помню, что в книгах и устных легендах ее называли просто Первой Королевой, без упоминания имени. Неужели это та девушка, которую я видела во сне с тем человеческим юношей? Ведь, я так и не узнала, что произошло дальше... Назойливый звук возвещает о начале нового дня. Открыв глаза, отстраненно пялюсь в потолок, стараясь не обращать внимания на трещащий будильник и пытаясь вспомнить что-нибудь еще, связанное с королевой Арил – ведь у меня перед глазами была целая исписанная страница. Но в голове осталось только имя. Арил Благодатная, на нашем языке у этого имени было еще одно значение – «приносящая», но оно могло означать как хорошее, так и плохое... Что же такое королева Арил принесла в наш мир? Поток размышлений прерывает мысленный зов, полный возмущения: «Дея! Выключи, наконец, чертов будильник!!» Выполнив не очень вежливую просьбу, начинаю собираться в школу. Этиэль в комнате нет. Видимо, смотрит утренний сеанс мультиков по телевизору. Приведя себя в порядок – одевшись и умывшись – приступаю к расчесыванию своих длинных волос. А когда-то давно мне их расчесывал совершенно другой человек... – Леоф, не надо! – уворачивалась, как могла, лишь бы не дать ему гребень. – Я уже не ребенок! – Раньше ты любила, когда я расчесывал тебе волосы, – напомнил он. – Да, но… – смутилась ни с того ни с сего, между нами ведь не было секретов. Лео мягко развернул меня спиной к себе и начал медленно водить гребнем по моим волосам. – Мне кажется, они стали еще длиннее, – заметил он, а я молча кивнула. Я чувствовала, что его беспокоит не рост волос, а бег времени, что приближает тот день, когда проснется Septimus Sensu, день, что может стать причиной нашей с ним разлуки. Попыталась отвлечь его: – Ты можешь поверить в то, что Азер связана с Глиндом? Без сомнения, я искренне желаю им счастья, но кто бы мог подумать... Я думала Связь помечает родственные души тех, кто в чем-то похожи, таких как мы с тобой. Надо же, на этой неделе Глиндр встанет во главе Четвертой Семьи… – рука Лео замерла. Развернувшись, взглянула в родные серо-голубые глаза. – Все в порядке, – ответил он, улыбнувшись, но я точно знала, что его беспокоит... Тряхнув головой, пытаюсь выкинуть из головы видения прошлого. Глупо предаваться воспоминаниям, когда он снова рядом со мной. Мой Лео... Кир... О, Боги! Я забыла с ним объясниться! «Что?!»,– Теон определенно встал сегодня не с той ноги. «Ничего»,– так же мысленно бросаю я. Позавтракав, мы – все трое – выходим из дома. Теону все-таки удалось убедить малышку Этли пойти в школу. Что было не очень просто. В итоге она выторговала у него поход в кино и две порции мороженого – для себя и Велли. Мы идем по алее, подметаемой дворником, я считаю шаги до поворота, где всегда встречаюсь с Киром, смотря, как Этли держит Теона за руку – и чего только не сделаешь за две порции мороженого. – Аня! Дима! – окликает нас голос, заставляющий сердце томно сжаться. Приветливо улыбнувшись, мой любимый подходит ближе и тут же его улыбка тает на глазах, а изумленный взгляд устремляется к девочке, которая – по чистой, я надеюсь, случайности – вчера назвала меня мамой. – Привет, – отвечаю я, стараясь не смотреть на Этли. Как вдруг она резко хватает мою ладонь. – Здравствуй еще раз, детка, – Кир улыбается нахмуренной малышке, враждебно пилящей его взглядом. – Она – собственница, – замечает Теон, а мне хочется ударить его бетонной плитой: мне почему-то показалось, что его голос прозвучал по-отечески гордо. – И как тебя зовут, детка? – дружелюбно спрашивает Кир. Девочка молчит. – Этли, – отвечаю я за нее и, затаив дыхание, ожидаю реакцию, но вместо того, чтобы обидится и отпустить мою руку, Этли лишь крепче сжимает пальцы. – Приятно познакомится, Этли. Я – Кир, – отвечает он. – Девочка – умница, – подмечает Маша, подошедшая минутой позже и наблюдавшая эту, немного двусмысленную, сцену. – Незнакомым людям лучше не говорить свое имя. Я – Маша. Лицо Этли озаряет улыбка. – Привет, – кажется, она немного расслабляется, увидев Машу, и, повернувшись к Киру, добавляет уже дружелюбнее: – Здравствуйте. – Это моя сестра, – запоздало сообщаю я. – Ведете ее в школу? – спрашивает Маша, чуть прищурившись. Возникает ощущение, что ее простой вопрос имеет скрытый смысл: словно она знает, что мне около 300 лет и, гипотетически, этот ребенок может быть моим. – Да, – изображаю искреннее недоумение, будто бы эта девочка не свалилась на нас как снег на голову. «Придем в школу, я пойду переговорить с директором, а ты отведи ее к Виктории Александровне Корткиной, с ней я уже договорился, 2 «Б» класс»,– Теон мысленно озвучивает план действий. Я киваю. Кабинет 2 «Б» находится на первом этаже слева от медпункта. Прежде, чем зайти внутрь и позвать учителя, я, присев, разворачиваю Этиэль к себе лицом. Я не собираюсь выспрашивать девочку о чем-то, просто хочется посмотреть на нее и убедится, что-то все хорошо, и Этиэль не боится зайти в этот страшный, незнакомый кабинет. – Ну, что? – спрашиваю. – Будешь заходить? Учитель хорошая, я ее пару раз видела, она совсем незлая и тебя не обидит. Этли решительно кивает, вручив мне своего кролика. – Не возьмешь с собой? – изумляюсь я. – Ты ведь можешь превратить его в портфель. Кстати, чуть не забыла. Возьми. Протягиваю девочке пакет со школьными принадлежностями, которые вчера для нее купила. Смешно, конечно, но получилось так, что мы с Теоном негласно заранее отправили ее в школу. – Спасибо, – отвечает Этли. – Точно не возьмешь его с собой? – указываю на кролика. – Нет. Я тебе доверяю, – коротко отвечает Этли и, улыбнувшись, сама заходит в класс. А я как дура продолжаю стоять и улыбаться, так, словно получила самый ценный подарок.Глава 15. Поцелуй
Небо над головой, укрытое темно-серой завесой туч, предвещало начало дождя. Удушающий запах пыли становился сильнее, и я плотнее кутался в плащ, чтобы хоть немного укрыться от раздражающих небесных слез. Ненавижу дождь, из-за него и без того тусклый мир, становиться еще невзрачнее, дороги превращаются в одну грязно-землистую массу, затрудняющую передвижения повозок, а мокрые капли, словно струи змеиного яда, приносят с собой болезни. Это решение далось нелегко, но все же я не стал отступать. Меня унизили, и я отомстил. Но теперь этого мало... Неизвестное всегда манит и пугает, но стоит сделать шаг, как прыжок дается намного легче. Что меня ждет? На этот вопрос нет ответа. Да это и неважно, если после всего я смогу их всех уничтожить, то... Просыпаюсь переполненный странной пустотой, словно меня лишили того, в чем я отчаянно нуждался...Уничтожить... Это последнее, что я четко расслышал из своего сна. Уничтожить? Кого и зачем? Этот сон – не обрывок воспоминания: в нем мужчина, идущий по дороге, не был мной. Никогда в жизни я не чувствовал такое безразличие, хладнокровие и отстраненность. Он рассуждал о вендетте так, будто в этом нет ничего противоестественного, при этом он не чувствовал ни злости ни ярости, только невыносимую опустошенность. Неосознанно прижимаю руку к груди, боясь, что этот сон вынет из сердца нечто витально необходимое. И вправду, на секунду, кажется, будто пустота из сна просовывает свои тонкие, когтистые пальцы мне под ребра. Полежав еще с минуту, уткнувшись в подушку, решаю выпить кофе. Я слишком встревожен, потому не могу усидеть на месте: взяв кружку в руки, начинаю бродить по квартире. Наступило воскресенье – день, когда не надо никуда спешить. Поставив чашку на подоконник в кухне, касаюсь ладонью стекла, разделяющего меня и ослепительно белые завихрения снега в воздухе. Зима уже успела укутать снежным паланкином все вокруг. Смотря, как времена года сменяют друг друга, вспоминаю, что жизнь не застыла на месте. А вот я за 300 лет ни капельки не изменился. Может, дело в проклятии или в семейном наследии – венефикусы из Совета Семи после Знаменной Ночи перестают стареть, пока у их первенца не появится наследник. Так написано в «Хрониках», хотя на деле все зависело от силы крови и обстоятельств. Помню, мне рассказывали, что Авитус, отец короля Велиуса, перестал стареть, только когда у него родился второй сын. Но это все равно не имеет значения, раз уж Дея меня не помнит. Хотя, может, я для нее ничего и не значил... В молодости многие видят большие плюсы, но как по мне, так лучше стареть вместе с любимым человеком, наблюдая, как дети взрослеют, совершая ошибки, чем жить во власти инстинкта, не подчиняющегося логике и приносящего боль, быть лишь тенью и безликим попутчиком. Ведь какой смысл мне пытаться строить свою жизнь, если она полностью мне не принадлежит? Конечно, за последнее время многое что изменилось. Я, в какой-то мере, переосмыслил свою существование, решив в большей степени игнорировать Связь между мной и Деей, играя роль немного вспыльчивого друга, а не мрачного спутника. И пока мой спектакль одного актера удается на славу. Более того, я и сам поверил в то, что Septimus Sensu можно контролировать, и в моих силах превратить себя в друга той, что связана со мной красной лентой судьбы. К тому же с появлением Этиэль мысли, напоминавшие одну большую заезженную пластинку, стали потихоньку отступать, уступая место заботам, связанным с воспитанием упрямого восьмилетнего дитя. Появление Этли мы оба восприняли с опаской и подозрением, но вот прошло чуть меньше двух месяцев, и мы, вместо того, чтобы ругаться по пустякам и обмениваться колкостями, спорим о том, что лучше купить маленькой упрямице, что полезнее ей съесть или как правильно решить задачу для второго класса. В сущности, конечно, мы все равно ругаемся, но без тяжких последствий, ведь споря о полезности овощей для младших школьников, мне не особо хочется приплетать овощ, с которым Дея встречается. Хотя, честно говоря, Кир – хороший парень, но если уж я не могу оскорблять его ни в присутствии Деи, ни в лицо, буду делать это в мыслях. Как ни крути, он отбил у меня почти невесту. Белоснежный настил напоминает о пустоте из сна, и я, отвернувшись от окна, продолжаю дальше мерить шагами квартиру. Оказавшись около комнаты Деи, замечаю, что дверь открыта и, не удержавшись, заглядываю внутрь. От неожиданности чашка с кофе чуть не выскальзывает из рук. Потерев левой рукой глаза, убеждаюсь, что увиденное – реальность. Этиэль, как ни в чем ни бывало, сидит за столом, что-то рисуя, но не это меня поразило и сбило с толку. То, на чем сейчас спит Дея, разительно отличается от простой двуспальной кровати цвета темной вишни с цветастым одеялом. – Доброе утро! – Этиэль, подбежав, тянет меня за рукав и тащит к изголовью царского ложа, поросшего плющом и тернием. Погодите-ка, разве королевская опочивальня должна выглядеть так, словно выросла посреди леса? И тут меня осеняет. – Спящая красавица? – спрашиваю я у девочки. – Да, – радостно отвечает та. – Тебе нравится? – Конечно, но… – осторожно начинаю, – разве я тебе не говорил, не использовать магию просто так? Не хватало еще, чтобы Кир и Маша увидели этот массивный кусок мрамора, выросший, словно из-под земли. Этиэль надувает губки, одним своим видом показывая, какой я зануда. – Пожалуйста, верни кровать обратно. У Деи аллергия на мрамор. Этли смеется: – Только кровать? – В каком смысле? – ловлю взглядом озорные зеленые глазки на фарфоровом личике. – Смотри, – девочка указывает на спящую Дею, и вправду, что-то в ней не так. И как я сразу не приметил небольшую тиару в уложенных волосах, темно-рыжими волнами ниспадающих с плеч, покрытых розовым шелком? – Спящая красавица… – повторяю я, не веря своим глазам. Ладно, кровать, но превратить Дею в героиню сказки… Неужели все дети в Интермундусе поголовно стали вундеркиндами? – И у меня не получится ее разбудить, – признается Этли, накинув себе на лицо шелковый полог как свадебную фату. – Что ты имеешь в виду? – нехотя спрашиваю, не горя желанием знать ответ. Уж лучше бы по дому летали феи из мультика. – Поцелуй принца, – отвечает Этиэль с важным видом мировой всезнайки. – Кир на выходных помогает отцу в гараже, и я не могу его сейчас позвать, к тому же, еще очень рано, – отвечаю, совершенно не желая во всем этом участвовать. Добровольно смотреть на то, как Кир и Дея будут разыгрывать финальную сцену из «Мертвой царевны» Александра Сергеевича? При таком раскладе спектакль сменит жанр, став кровавой драмой «Мертвый принц». – А Кир не нужен, – невозмутимо выдает девочка. – Как это? – удивляюсь я. – Он не ее принц, – Этли продолжает играться с пологом. – Этли… – с нажимом произношу, будто бы недовольные нотки в голосе смогут убедить девочку в том, что я не имею никакого отношение к ее «спящей красавице». – Я тебе уже говорил, что мы с Деей – всего лишь друзья, а в сказках поцелуй не просто принца, а любимого человека, разрушает чары. Если я ее поцелую, она не проснется. С минуту девочка изучающе смотрит на меня, словно пытаясь найти подвох в моих словах, а после отвечает. – Ну... Тогда она будет спать вечно, потому что когда мы с Велли сотворили заклинание, я думала, что ее разбудишь ты, а про Кира я даже не вспомнила. – А мне что делать? – интересуюсь я. Ясно дело, девочка могла бы расколдовать Дею сама, если бы искренне не верила, что только поцелуй разрушит чары. Это ее колдовство, и я уж точно ничего не смогу сделать, кроме как... – Не знаю, – Этли, хитро улыбнувшись, выходит из комнаты. Видимо, опять пошла совершать набег на беззащитные конфеты. Вновь поворачиваюсь к спящей Дее: ее грудь мерно вздымается, а лицо за шелковой завесой кажется неестественно бледным. Откинув полог, присаживаюсь на край кровати, продолжая смотреть в знакомое с детства лицо. Она давно престала быть той испуганной девочкой, что не могла самостоятельно спуститься с огромного дерева, и все же я не мог перестать беспокоится о ней. Помнится еще тогда, будучи ребенком, я сказал ей, что буду рядом. Хотя в тот раз имел в виду, что спущусь с ней винный погреб, куда она случайно впустила Кара. Со временем те слова приобрели другой смысл. Вот что мешает мне позвонить Киру и попросить его прийти? Если бы Дея не была сейчас похожа на Аврору, а кровать – на королевское ложе, позвал бы я его? Ни в жизни. На секунду, представляю, что будет, если я оставлю все как есть. Дея будет мирно спать, сияя красотой, а значит, перестанет бегать на свидания. Мы не стареем, поэтому смерть нас не разлучит. Одно интересно, когда упрямство и гордость отступят, мне ведь все равно придется ее разбудить. А если я сделаю это, скажем, лет через сто, Дея убьет меня – и даже не за то, каким образом я ее разбужу – а за то, что я не сделал этого раньше, когда ее Кирюсик был жив. Поэтому, если будить, то сейчас или никогда. Пока мысли скачут из крайности в крайность, наклоняюсь ближе. Теперь ее лицо находится всего в нескольких сантиметрах. Длинные ресницы отбрасывают тени, от чего кожа под глазами покрывается едва заметными полосками. Стараюсь не смотреть на манящие губы, иначе контроль полетит ко всем чертям. Да и спешить некуда, ведь как только я это сделаю, уже больше не смогу вот так смотреть на нее. Смогу ли потом справится с соблазном? Или я буду – подобно тем, кто сидит на диете, а ночью тырит колбасу из холодильника – приходить к ней и под покровом ночи красть поцелуи? Передергивает от одной мысли о том, насколько у меня может быть слабая воля. Что ж, Этли не сказала, как я должен ее поцеловать. Я всего лишь на секунду коснусь ее губ и все, всего лишь на секунду. Глубоко вдохнув, закрываю глаза, словно собираясь прыгнуть в пропасть. – Теон? – слышу тихий голос, прежде чем успеваю исполнить свою миссию. – Что это ты делаешь? – А? – резко открыв глаза, вижу, что Дея проснулась и сейчас подозрительно щурится. Резко выпрямляюсь. – Уже неважно. – Что неважно? – спрашивает она, изумленно оглядываясь вокруг. – И что с моей кроватью? – Хи-хи, – сзади раздается чей-то приглушенный смех. Повернувшись, вижу Этиэль, трясущуюся от смеха с ладошкой у рта. Ей весело: она ведь смогла обдурить меня. Я же чувствую себя полным идиотом: стоило мысленно послать зов Дее, как она бы тут же проснулась. – Так, значит, Дея не была заколдована? – спрашиваю у девочки, изогнув бровь. – А-а, – в ответ чертенок мотает головой. – Что?! – Дея резко присаживается на кровати. – Вы хотели меня заколдовать? – Спрашивай не у меня, – кидаю я, вставая: не хочется снова поворачиваться к ней лицом и встречать взгляд сине-зеленых глаз. Выхожу из комнаты, оставив Дею на Этли, а зайдя в зал, падаю на диван. Уставившись в потолок, пытаюсь не думать о том, каково это снова коснутся ее губ. До боли прикусываю губу, стараясь изгнать из сердца воспоминания о ее поцелуях. Может, если бы я все-таки поцеловал ее, мне бы не было так больно на душе. В реальность возвращает телефонный звонок. – Да? – смотрю на незнакомый номер на экране. – Здравствуй, Дима. Это Алла Николаевна. Не могли бы вы с сестрой прийти сегодня в школу? – голос учительницы немного искажен телефонными помехами, но все же это, без сомнения, она. – Зачем? – почти машинально спрашиваю я. – Скажу на месте. До свидания, – отвечает учитель и бросает трубку. – Кто звонил? – спрашивает Дея, войдя в зал. – Алла Николаевна. Просит нас прийти, – и тут же добавляю, – Зачем – не знаю. – Понятно. Тогда пойду собираться. Этиэль возьмем с собой. Я киваю. Через час мы уже идем знакомым маршрутом, а Этли бежит впереди, скользя по дороге, словно по катку. Никому из нас не хотелось тащиться в школу в воскресенье, поэтому мы тянули до последнего, пока учитель снова не позвонила. – Этли, смотри не упади! – окликает Дея девочку. – Хорошо, мама! – отвечает та, и тут же останавливается, встревожено посмотрев на девушку, но Дея лишь улыбается. Она уже привыкла к тому, что малышка иногда называет ее мамой. Мне кажется, ей это даже нравится. У гардероба сталкиваемся с Киром и Машей в окружении ребят из нашего класса. Обменявшись приветствиями, а кое-кто и поцелуями, направляемся в кабинет русского языка и литературы. Оказывается, никому из присутствующих Алла Николаевна не сказала, зачем мы ей нужны. Петя – фамилию, хоть убейте, не вспомню, – решил, что нас собрали обсуждать оценки за успеваемость. Да уж, избитая версия. А что еще мог придумать закоренелый двоечник? Но мне ли судить? Количество моих прогулов равно количеству его двоек. Так что в каком-то смысле мы на одной волне. Конечно, мне на это плевать. Когда учительница начинает отчитывать меня за плохие отметки, я просто отключаю переводчик у себя в голове и начинаю размышлять о чем-нибудь на родном языке. Когда захожу в класс, первым, что, попадается на глаза – большая коробка из-под совкового телевизора. – Мы будем украшать актовый зал, – сообщает Вика, как только мы входим. – Но Новый Год только через неделю! – возмущается Петя. – Алла Николаевна сказала, что каждый раз перед Новым Годом одиннадцатиклассники пытаются увильнуть от какой-либо работы. А она хочет нарушить эту традицию. Поэтому декорировать актовый зал мы будем раньше. – Хорошо, – кивает Вера, сестра Пети и – по иронии судьбы – отличница. – А где остальные? – Это все, до кого смогла дозвониться Алла Николаевна. Так что пойдем, – Вика берет в руки небольшую коробку с канцелярскими принадлежностями. Остальные гуськом и с недовольным видом плетутся следом. Одной только Этли не терпится скорее начать, и она буквально тащит Дею вперед. Хотя, быть может, так она пытается увести ее от Кира. Дея не сопротивляется, ведь Этиэль всего лишь маленькая девочка. И где этот ребенок был двести лет назад? Мы с Виталиком замыкаем процессию, неся коробку с украшениями. Местный очкарик заметно возмужал за эти несколько месяцев, глядя на него, можно поверить, что любовь творит чудеса. Кто бы мог подумать, что он станет парнем этой высокомерной дурочки Вики, которая в последнее время все меньше и меньше напоминает напыщенное бревно, постоянно пилящее свои ногти. Интересно, кто-нибудь еще заметил, что как-то одновременно они преобразились? Если бы я собственными глазами не увидел, никогда бы не поверил. Эти двое, конечно, держат свои отношения в секрете, но они даже не могли предположить, что напротив фонаря, у которого они целовались, находится окно в мою спальню. Мне, в принципе, все равно, что они там вытворяют, но знание чьей-либо тайны открывает новые пути. К примеру, если знаешь секрет директорской дочки, можно, в случае необходимости, применить шантаж. Хотя мне это и не нужно. И все же забавно наблюдать, как они общаются друг с другом в школе. Неужели, так же фальшиво выгляжу я, когда пытаюсь строить из себя друга своей винны? После часа, проведенного за вырезанием снежинок, начинаю подумывать о том, что неплохо бы именно сейчас использовать свой козырь, в котором я не нуждался, пока не взял в руки ножницы. Забавно, но, похоже, только меня раздражает эта нудная работа. Маша вырезает, время от времени что-то говоря сидящей рядом Этиэль. Со мной она вообще редко говорит. Она догадалась – хоть я этого и не признал – о моем отношении к Дее и о желании пригвоздить ее друга к стулу, каждый раз, как я вижу его обжимашки с моей подставной сестрой. Никогда не любил участвовать в подготовке к праздникам, с детства не понимал эту суету вокруг одного и того же дня или события. Но, даже здесь, Судьба нашла над чем поиздеваться. Один из таких дней стал одним из тех обрывков воспоминаний, которые приносят пропитанную сахаром боль. Я медлил: не хотелось входить в замок, где могу встретить ее. Натолкнуться на взгляд печальных глаз. Отец сказал, что будет лучше, если я перестану видеться с ней до тех пор, пока не образуется Связь. Я пытался доказать ему обратное, но все было бесполезно. Он догадывался о моих чувствах, и думал, что это взаимно. Его слова звучали убедительно, когда он напомнил мне о том, что я уже в том возрасте, когда может возникнуть Septimus Sensu. И если я свяжусь, к примеру, с Фидан, которой уже исполнилось 16 сол, то для меня не будет существенной разницы: есть Дея или нет, – и это разобьет ей сердце. Все в королевстве пекутся о чувствах принцессы, не оставаться же мне в стороне. На втором этаже, в северном крыле, находилась комната для приготовлений к Смене Сезонов. Этот праздник по своей сути был ритуальным обрядом, совершаемым четыре раза в год, в это время деревья украшали символами уходящего сезона. Сейчас конец Сумур [Sumur (прагерм.) – лето], а значит, все вокруг плетут венки для праздника. Королевская семья украшает дуб, растущий на заднем дворе. Собрания «Совета Семи» тоже проходят во время Смены Сезонов, а значит не только главы Семей собираются вместе, но и их дети. А мы обязательно что-нибудь портили, и поэтому у короля Велиуса появилась традиция – еще со времени нашего первого набега на людские лавочки Лунной Столицы – тот из нас, кто хоть как-то провинится перед праздником, готовит украшения для королевского дуба. Честно говоря, я так и не понял, в чем провинился я, когда королева Авила отправила меня в комнату для приготовлений. Войдя внутрь, застыл на месте: Дея сидела за большим столом, усыпанным цветами. Когда она подняла голову и увидела меня, ее губы дрогнули, но она лишь молча уставилась на столешницу, будто бы ее заинтересовали светлые прожилки в темном дереве. А меня пронзило жгучее желание отбросить все условности и забыть о том, что сказал отец. Сел напротив, придвинув к себе охапку цветов. Жаль, что король не разрешает пользоваться магией при подготовке к Смене Сезонов – плести венки вручную так раздражает. – Тебя опять наказали, – задумчиво произнесла Дея, не поднимая глаз. – Да, – коротко бросил я. – 3а что? Дрогнул: на секунду показалось, что она спрашивает о резкой перемене в моем поведении. – Неважно. Да и тебя не должно это волновать. Это не твое дело, – отрезал я, ловко переплетая один цветок с другим, все-таки в детстве меня слишком часто наказывали. Если бы я не был принцем Второй Семьи Секундус Солярис, то мог бы с легкостью зарабатывать деньги, продавая украшения для праздника, и тогда бы не пришлось подчиняться воле советника короля. – Не правда, – Дея, резко схватила меня за руку, – ты очень важен для меня, ты мой друг. Нет. Я... Заглянув ей в глаза, я все понял, отец был прав: эта девочка, которой всего 14 сол, полюбила меня, своего друга детства. Смотрел в ее налитое румянцем лицо и не знал, что ответить. От моего ответа сейчас зависело то, что с нами будет дальше... – Дима, я возьму ножницы. Мои плохо режут, – видя, что я о чем-то задумался, а ножницы у меня в руках бездействуют, Дея хватает меня за запястье, чтобы завладеть ими. Видимо, так она хочет рассеять мою задумчивость. Резко отдергиваю руку. – Пойди и найди себе другую пару, – сжимаю ножницы до онемения в пальцах. Сидящие за столом поворачиваются в нашу сторону с одинаковым выражением: «Это же всего лишь ножницы». Да, это всего лишь ножницы, да и они тут не при чем. Когда-то давно Дея так же прикоснулась ко мне, но не для того, чтобы что-то отнять. Наоборот, она хотела дать мне понять, что я значу для нее... Каким фарсом все обернулось сейчас.Глава 16. Звезды и снег
Шла куда-то по дороге, уходившей вдаль. Все вокруг покрывал ослепительно-белый настил, и, хотя на улице явно была зима, я не чувствовала холода, идя босиком по промерзлой земле. Пальцы утопали в снегу, словно это и не снег вовсе, а сахарная пудра. Следы золотым ободком стоп оставались позади. Мимо мелькали люди, идущие то медленно, то быстро, то смеясь, то плача, лица одних словно светились внутренним светом, других же будто бы застил непроглядный черный туман. – Это Дорога Жизни, – произнес ставший знакомым низкий голос. – Вы? – откликнулась я, человек в плаще лишь кивнул. Снег налипал на плащ мужчины, делая его серым, но быстро таял, не сдавая позиции только на потрепанных полах. – Идущие по этой дороге люди могут держаться за руки. Или же, идя рядом, могут не замечать один другого. Одни неспешно идут к своей цели, а есть вечное пытающиеся догнать что-то: они движутся быстрее, чем остальные. Но все они, – мужская рука указала на проплывающие мимо нас тени, – какими бы ни были, всего лишь попутчики, странники, следующие каждый своим путем, но идущие по одной дороге. – Что Вы хотите этим сказать? Каждый раз, как Вы появляетесь, у меня возникает такое ощущение, что Вы пытаетесь о чем-то намекнуть. Словно я чего-то не понимаю, того, что находится прямо перед моим носом. Зачем Вы приходите? Кто или что Вы? – я была уже не в силах сдерживать копившееся любопытство. – Я же говорил, что это неважно. Если тебе хочется дать мне имя, зови меня Вагус[1], ведь я тоже странник, идущий по этой дороге, – и впервые за все время, что я видела его во снах, мужчина улыбнулся. Его глаза и нос все еще были скрыты в густой тени, но улыбку я увидела очень четко: она осветила эту мрачную, странную и пугающую дорогу. Ощутила грусть, что пряталась в уголках губ, будто бы он скорбел о том, что потерял, нечто важное и необходимое. То, без чего все, что он видит и делает, теряет смысл. Мне отчаянно захотелось помочь ему. Пусть это только сон, но вдруг я смогу сделать хоть что-то для своего попутчика, предложить руку, проходя через пропасть. – Я могу чем-то помочь тебе? – спросила я. Его рука, покрытая шрамами и странными знаками, коснулась моей щеки. – Это всего лишь сон, – тихо ответил он, поцеловав меня в лоб. Проснувшись, никак не могу избавиться от ощущения прикосновения горячих губ на своей коже. Не хочется вставать. Вот бы опять вернуться в этот странный сон, спросить у Вагуса почему я не могу разглядеть его лица, почему его руки так изранены и что значат те татуировки? Странное чувство сжимает грудь, будто бы тоска о чем-то утраченном... Почему-то, кажется, что я больше не увижу этого человека в потрепанном плаще. На глаза сами собой наворачиваются слезы: жаль, что я так и не смогла ему помочь... – Дея! Просыпайся! – Этиэль, забежав в комнату, взгромождается на кровать. – Сегодня Новый Год! У нас не так весело на Смене Сезонов! Мой папа вообще не очень любит этот праздник, а мама говорит это потому, что он вечно попадал в переделки! – Да? – отзываюсь, все еще пытаясь выкинуть из головы свой сон. – Ага! Вот! – Этли протягивает мне горсть конфет, обвязанных ниткой. – Теон разрешил мне снять парочку! Только не говори ему, сколько я сняла с елки, ладно? Улыбнувшись, треплю ее по черноволосой головке, а потом, повинуясь секундному порыву, прижимаю девочку к себе. И в этот миг грусть, навеянная сном, улетучивается. Этли обнимает меня в ответ и целует в щеку. – М… – она хочет что-то сказать, но замолкает, ее глазки начинают подозрительно блестеть, и она отворачивается, чтобы не показывать своих слез. Мне это так знакомо, Лео с самого детства не любил показывать своих слабостей. – Пойдем, я налью тебе какао, – предлагаю я. – Ага, – кивает Этли. Теона на кухне нет, и это шанс проявить мои кулинарные способности, но ничего, кроме яичницы с ветчиной, в голову не приходит, да и Этиэль вроде не против. – Ты будешь сегодня Снегурочкой, да? У нас на празднике? – спрашивает Этли, откусив большой кусок от овсяного печенья. – Да, – отвечаю, нарезая ветчину ломтиками. – А кто будет Дедом Морозом? – интересуется она, видимо, желая вытянуть из меня побольше информации. – Там и узнаешь, – не буду же я, в конце концов, пересказывать ей весь сценарий? – Ну, пожалуйста, Дея… – Этли жалостливо поднимает бровки, – я не смогу узнать кто это, ведь на нем будет борода. – Кир, – сдаюсь без боя: каждый раз удивляюсь, как эти зеленые глазки на меня действуют. Допив какао, девочка идет примерять свой новогодний костюм, уже в сотый раз. Ей так понравился тот случай с мраморной кроватью, что она решила пойти на Елку в костюме Спящей Красавицы. Я и Теон были категорически против того, чтобы она использовала магию, поэтому целую недели убили на поиски подходящего наряда. В конце концов, все остались довольны. А я, дождавшись, когда Теон вернется из магазина, отправляюсь в школу на генеральную репетицию. Интересно, сколько и кому заплатили, чтобы провести утренник у начальных классов 31 декабря? – Еще раз! Еще раз! – снова и снова повторяет Алла Николаевна, недовольная нашей игрой. Почти к самому началу спектакля, когда уже не остается времени на очередную прогонку, учитель литературы машет на нас рукой. И к чему такая суета? Это ведь всего лишь дети, не думаю, что они окажутся злостными критиками. И вообще, если представление и провалиться, то, несомненно, из-за сценария. Обычно, если кого-то и похищают на утренниках, то это Снегурочку, но никак не Деда Мороза. Но Алла Николаевна, по всей видимости, тот еще оригинал, ей бы пойти в большую литературу. Не удивлюсь, если в следующем году она поставит пьесу «Дездемона», где жена убивает мужа за измену... Стоп! Обычно, это Теон высмеивает старания людей, а не я. Наверное, все из-за того, что я много времени провожу со своим фальшивым сводным братом. Во время спектакля, все то время пока дети проходят испытания и отгадывают загадки, чтобы освободить несчастного Деда Мороза, пытаюсь выкинуть из головы сегодняшний сон. Я говорю нужные слова, улыбаюсь, но как будто бы не здесь. Немного приободряюсь, лишь когда приходит время для появления Дедушки. Но услышав голос, приглушенный бородой, настолько удивляюсь, что чуть не забываю свою реплику: – Вы звали, меня? – спрашивает переодетый в красное Теон. – Да!! – хором кричат дети. Мою голову, как после взорвавшейся бомбы, лавиной накрывают грохочущие вопросы. Где Кир? Почему Теон в костюме Деда Мороза? Что он сделал с моим Лео? – Я пришел, а елочка-то у вас не горит. Ая-яй, не порядок. Давайте зажжем ее! Ну-ка все вместе: раз, два, три... елочка, гори! – невозмутимо продолжает Теон с накладными белыми бровями. Ладно, позже я заставлю его ответить на все мои вопросы. А пока, нужно заканчивать этот балаган. – Так вот, ребята, Дедушка Мороз приготовил для вас подарки. Кто хочет первым рассказать ему стишок и получить подарок? – спросила я у зала. Прежде, чем галдящие дети улавливают смысл сказанного, Этли соскакивает со своего места, да так стремительно, что ее корона чуть не падает на пол. – Я хочу! – вызывается она, поправив тиару левой ручкой. – Ну, тогда, выходи на сцену, – улыбаюсь я. Взгляд цепляет Аллу Николаевну, прикрывавшую ладонью глаза, и тут же соображаю, что спектакль ушел в русло под названием «не по сценарию». Но неважно, ведь праздник и так почти подходит к концу. Девочка прокашливается и начинает читать стих, от которого у меня спазмом схватывает горло, а лицо Теона, в бороде и усах, бледнеет: –Под твоей кроватью прячется он, И когда в темноте ты услышишь стон. Темный дух за тобой придет И жизнь твою с собой заберет... – Умничка, спасибо! – перебиваю ее дрожащим голосом, дав подарок. Если она хотела меня напугать, у нее это получилось. Эту страшилку я не слышала уже очень давно – с тех пор, как мне стукнуло шестнадцать, и я навлекла проклятье на свою семью. По нашим поверьям, если ее произнесешь до конца, то из Истока придет дух, жаждущий крови нашего рода венефикусов. В ошметках плаща и с кровью на руках. Чумной Маг. Слышала, никто не знал ее полностью, но все же, может, Этиэль знает? Но не очень-то хочется это проверять, особенно здесь. После праздника, мы оставляем Этли на Веру Михайловну, бабушку Маши, которая пришла со своей внучкой Милей. Она и Иван Викторович любезно согласились взять ее к себе на новогодние посиделки, где они собирают всех соседских детишек. Мы же с Теоном и классом будем праздновать Новый Год в школе. Вика выпросила у своего отца разрешение устроить ночную тусовку в актовом зале. Правда, ночную – громко сказано. Максимум до двенадцати. И без спиртного. Чудо, что Теон согласился прийти, но мне все равно что им движет. У меня более насущные проблемы – вытащить Кира на танцплощадку. Одно дело в далеком поселке, другое – на глазах всего класса. – Почему ты вышел вместо Кира? – спрашиваю Теона, когда мы идем в неиспользуемый кабинет «музыки 2», где хранятся реквизиты для представлений. – Знаешь, я как-то не горел желанием в этом участвовать. В коридоре на меня налетела Алла Николаевна, сказала, что костюм Дед Мороза на месте, а самого его нет. Меня эта новость позабавила, учитывая, что дедулю по сценариюпохищают, – кривая ухмылка озаряет его лицо. – Ну, я и сказал, что, может, учительскому составу спеть частушку или рассказать стишок, и тогда какая-нибудь Бабка-Ежка вернет Деда. А она как покраснела и таким мне пригрозила, что ничего не оставалась, как сыграть дублера Деда Мороза. Да и не хотелось расстраивать детишек. – Так значит, ты не причастен к исчезновению Кира? – уточняю я. – Нет. Но может его унесли Темные Духи? – мрачно шутит он. – И не напоминай, – отмахиваюсь. – Когда она начала читать этот стих, я думала у меня инфаркт случится. Как думаешь, Этли знает его наизусть? – Уверен, что нет. Наверное… – Откройте! Эй, кто-нибудь! Откройте эту долбанную дверь! — по ту сторону мы слышим, мягко сказать, недовольный знакомый голос. – Кир?! – окликаю, спеша скорее открыть дверь. – Аня?! Слава Богу! – облегченно отвечает голос моего возлюбленного. Почему-то, я представляю парня привязанным к стулу, поэтому удивляюсь, обнаружив его прямо перед собой. – Что случилось? Почему ты не пришел? – спрашиваю я у Кира, и, не удержавшись, нежно провожу рукой по его щеке. Дрожащее тепло его тела дает мне понять, что он цел и немного сердит. «Бестолковщина, он же был заперт», – мысленно вставляет Теон. – Меня заперли! – рычит Кир, но потом спокойнее добавляет, взглянув на меня: – Кто – не знаю. – Т... Дима… – протягиваю, многозначительно посмотрев на Теона. – Не смотри на меня так! Я неверующе качаю головой, беру Кира за руку и тяну в сторону лестницы. Одевшись и дождавшись Машу, вместе идем до остановки. На прощание снова провожу рукой по родному лицу – желание впиться в Кира губами обжигает грудь. Отгоняю его, вспомнив, во что превратятся мои губы в такой мороз. У нас сегодня еще будет время. А место действия – вся школа. Заговорчески хихикнув сама себе, провожаю взглядом уходящий автобус, потом разворачиваюсь и иду в сторону дома. Ждать для меня всегда было невыносимо. Смутное, неоформленное чувство маячит где-то на периферии, не давая расслабится. Перемыв полы, посуду, убравшись в шкафах и на полках, даже приняв душ и почистив ванну, понимаю, что оно меня не покидает. Зудящее чувство, похожее на момент, до того, как ты вспоминаешь, где ты это видел – человека или место. Чувство, отдаленно напоминающее дежавю. Пока я брожу туда-сюда, пробую разный макияж, меняю прическу и платье – Теон, в джинсах и в футболке, все так же сидит в кресле и читает. Этли уже часа как три нет дома. Она в гостях. А от него ни колкостей, ни едких замечаний. Сидит и тихо читает. Никогда не замечала у него особой любви к чтению, да и вообще к чему-либо. Неужели изменился? В назначенное время, 21:00, Теон и я выходим на улицу. Оглядываюсь по сторонам в поисках. Снег падает на землю огромными ватными хлопьями, опять возвращая меня в сегодняшний сон и немного ухудшая обзор. К арке у выезда подходят две знакомые фигуры, и мы направляемся к ним. А потом все вместе – Я, Кир, Маша и Теон – идем обратно в школу. Меньше чем через час начнется дискотека, организованная Медведевой. Крепко беру под руку Кира, чтобы не упасть и не испортить свой наряд, на который убила так много времени. И сейчас, когда иду со своими друзьями по дороге, слова, сказанные мне Вагусом, ярким огнем вспыхивают в голове. Мне даже на секунду показалось, что он находится у меня за спиной. Оборачиваюсь, встретившись взглядом с парой темно-синих глаз. – Что? – спрашивает Теон. – Ничего, – отвечаю я, снова повернувшись к Киру, который уже третий раз пытается рассказать один и тот же анекдот, но его постоянно перебивают. – Издеваешься? – спрашивает он, улыбнувшись, ведь я повернулась к Теону, в тот самый момент, когда должна была последовать вся соль анекдота. – Нет, – касаюсь губами его щеки. – Ну, так вот, повторюсь, – продолжает он. – Идет Вовочка по дороге, а навстречу ему... – Лучше прикончи меня сразу, – закатывает глаза Маша. – Небось, это еще один из тех твоих анекдотов, где надо смеяться после слова лопата? – Да, а ты у нас прямо родилась на сцене Аншлага... Друзья опять начинают спорить, а я, подняв голову вверх, смотрю, как застывшая вода падает на землю. Попутчики... Теперь я понимаю, что он имел в виду. Маша, идущая рядом, моя подруга – я слышу, что она говорит и вижу ее лицо. Но она может в любой момент уйти, ведь я не держу ее за руку. И пока мы идем по одной дороге, в одно и то же место, она не уйдет. Кир... Мы держимся за руки: буду падать, и он обязательно подхватит. А я всегда смогу его остановить, если он соберется меня покинуть. И только один человек, чьего лица я не вижу, но часто слышу его голос внутри моей головы, этот человек, точнее венефикус, идет позади меня... Теон... Кто ты мне? Подруга идет вровень, любимый держит за руку. А ты, идущий позади, кто ты мне? Я ощущаю твое присутствие, но не вижу твоего лица, и сейчас, мне кажется, что ты – моя тень... Как же глупо... Продолжая смотреть на снег, не замечаю заледенелый участок дороги и, поскользнувшись, падаю прямо в объятья попутчика позади себя. Теон успевает поймать меня – на мгновение его ладони сжимают мои плечи, а в этот миг в мою голову приходит мысль, что именно поэтому он идет позади: для того, чтобы не дать мне упасть. «Дея, ты в порядке?»,– мысленно спрашивает он, будто бы зная о смятении в моей душе. – Аня, ты как? – восклицают хором Кир и Маша. – Я в порядке, – обращаюсь ко всем троим. То, что мы видим, оказавшись в школе, превосходит все наши ожидания. Дискотечный шар, светомузыка, огромные колонки, микрофон – не думала, что Вика так ответственно подойдет к организации этого мероприятия, есть даже банкетный стол. Видимо, многие понатаскали еды со своих семейных столов. Мы же, пришедшие последними, принесли шампанское. Новый Год без него – не Новый Год. Если будет проверять Татьяна Дмитриевна, перельем в коробку из-под сока. – О, привет! Вы как раз во время! – окликает нас Петя, приближаясь, скорее всего, к пакетам со спиртным, чем к нам. – И тебе, привет. Где Вика, не знаешь? – спрашивает в свою очередь Кир. – Она вон там, – Лапатов указывает на кучку девчонок слева от сцены, и он идет туда. – Эй! – запоздало зову я, потом поворачиваюсь к Маше. – Зачем ему нужна Вика? – Не знаю, – отвечает та, направившись к столу с едой. Мы с Теон остаемся стоять у входа. Я пересиливаю себя и поворачиваюсь к нему лицом. – Спасибо, что… – осекаюсь, увидев его лицо. – Глупости, – легкая улыбка озаряет обычно мрачное лицо, – за такое не благодарят. От его взгляда сушит горло. Подхожу к столу, и наливаю себе сок из тетрапака. Сделав глоток, понимаю, что идея схитрить пришла не только мне – дешевое вино обожгло горло. – Аня! – окликает меня Кир, возвращаясь и попутно оттаскивая Машу от тарелки с салатом оливье на другом конце стола. – Пойдемте на крышу, Вика одолжила ключ от аварийного выхода, там можно подняться. – Ладно, – улыбаюсь, что ж, он смог увильнуть от танцев. Пока. Но я еще сумею затащить его на танцпол. И в этот раз не дам себя сбить с настроя поцелуями в шею. Наощупь поднявшись по темной лестнице на небольшую, залитую лунным светом площадку, мы подходим к краю. Вид открывается просто волшебный – крыши домов, одетые в белые шапки, высокие здания в неоновом обрамлении гирлянд и вывесок, артерии дорог с мелькающими машинами, напоминающими вечерних светлячков своим мягким светом фар. – Здорово, да? – интересуется Кир. – Со дня поступления в школу, я хотел полазать по этой крыше, можно сказать, даже мечтал. – Конечно, а об учебе думать было не нужно, да? – поддевает его Маша. – Красиво, – отзываюсь я, смотря на яркие вспышки звезд над головой. Прикрываю глаза, ощущая, как кожу под шубой пронизывают тонкие иголочки декабрьского мороза. Звезды всегда рождали воспоминания, раньше я часто любила смотреть на них и на город, спящий у Холма Времен... Я сидела на краю каменного балкона, мои ступни упирались в пустоту: было немного страшно, но я знала про барьер, поставленный отцом, который не даст упасть и разбиться. Вдруг чьи-то сильные руки, обхватив меня за плечи, прижали к себе. – Стоит на секунду отлучиться, как ты совершаешь что-нибудь безрассудное, – прошептал голос. – Я не упаду, – заверила я. – Кроме того, ты ведь держишь меня. – И не собираюсь отпускать, – коротко ответил обладатель низкого, успокаивающего голоса, прежде чем втащить меня обратно на площадку балкона западной башни. Закрыла глаза, пытаясь утонуть в нежности, с ног до головы. – Я ведь дал обещание… – объятья ослабли, и руки мягко развернули меня спиной к спящему внизу городу. – Лео… – прошептала я, подняв веки. Первое, что попалось мне на глаза – были угольно-черные локоны, обрамлявшие низкий лоб овального лица. Четко очерченные, словно высеченные из камня, губы Теона растянулись в улыбке, а в его глазах цвета темных морских глубин, поддернутых вечным льдом, вспыхнули сияющие в вышине звезды. От испуга и мешанины чувств, переполнившей меня, я шагаю в сторону и тут же проваливаюсь в пропасть, запоздало вспомнив, что нахожусь на крыше трехэтажного здания – как раз напротив прорехи в ограждении – в этот момент чья-то крепкая рука хватает меня за запястье. – Дура! Ты что творишь?! – рычит Теон, удерживая меня от падения вниз.[1]vagus (лат.) – скиталец, бродяга
Глава 17. Когда пробьет полночь
Молниеносно хватаю Дею за запястье, согнувшись под тяжестью ее веса. Рука немеет от боли – плечо словно опалили огнем – но я не собираюсь отпускать, ведь когда-то я пообещал вечно держать ее за руку. – Отпусти, я не разобьюсь, сугробы внизу под два метра, – просит она. – Не дождешься, – цежу сквозь зубы. Но все же понимаю, что, если она начнет сопротивляться, я не смогу удержать ее. «Обещаю, что буду в порядке»,– мысленно заверяет она, высвобождаясь от моей хватки. Ее тело, пролетев три этажа, с глухим шлепком шмякается в снег, как и мое сердце. Что-то я совсем размяк за последнее время, раз такая мелочь, как прыжки в сугроб, выбивают из колеи. – Я жива! – спешит сообщить Дея. – Но буду благодарна, если кто-нибудь поможет мне выбраться! Маша и Кир кидаются к выходу на лестничный пролет. Наклонившись ближе к краю и потерев левое запястье, с силой сжимаю саднившее плечо. От этого движения боль возрастает троекратно. «Ты как?»,– мысленно кидаю я. «Нормально, правда, немного неуютно». Бросаю взгляд на открытый люк: вниз ведет железная лестница с едва различимым в темноте силуэтом ступенек. Однако, долго же они спускаются, неужели, решили по дороге перекусить? Cнова опускаю глаза на темное пятно на сугробе. И почему я не воспользовался магией? Ах, да. Глаз полная школа, и плечо отваливается, а при такой боли можно с успехом грабануть без руки. Мозг ведь сигнализирует, что рука не в порядке, а при перемещении может нечаянно решить, что лучше оставить ее на крыше. Но все же, даже сейчас я могу кое-что сделать, и, не раздумывая, шагаю вперед. Дея закрывает глаза, спасаясь от белоснежных ошметков. Я приземляюсь не так далеко от нее. – А нельзя было воспользоваться лестницей? – интересуется она. – Я просто сократил путь, – отрезаю, выбираясь из сугроба. Высвободить девушку оказывается гораздо сложнее, но справившись с этим, я рывком беру ее на руки. Очевидно же, что ее необходимо отнести в медпункт, тем более Дея, как ни странно, не сопротивляется и не бурчит. Может, повредила чего. Благо Вика не совсем дура, и согласилась на то, чтобы медсестра дежурила во время вечеринки. За двойной оклад и не на такое согласишься. Воспользовавшись силой ветра, расчищаю перед нами дорогу. Аккуратно ступая по покатому снегу, чуть мерцающему в лунном свете, я стараюсь отстраниться от ноющей боли в плече и, при этом, не прижимать озябшую девушку ближе к себе. Поднявшись на тускло освещенное крыльцо, я замираю: Дея подняла на меня взгляд, который буквально пригвоздил к месту. Теперь смотрит так, словно пытается разглядеть расплывшуюся картинку: ее глаза чуть прищурены, а между бровей возникает едва заметная морщинка. Вдруг, девушка касается ладонью моей щеки. Я вздрагиваю от неожиданности, но не могу заставить себя отстраниться – прикосновение заледеневшей руки прожигает насквозь. «Как странно...»,– думает она, отстраненно улыбнувшись. И тут же, будто бы вспомнив о чем-то, вздрагивает, отдернув руку так, словно я – ядовитое растение. – Опусти меня, – тихо говорит. – Я в состоянии идти сама. Молча кивнув, выполняю ее просьбу. Оказавшись на земле, Дея отворачивается к входной двери и тянется к ручке. В этот момент чугунная дверь со скрипом отворяется: Кир и Маша изумленно смотрят на нас. – А как ты… – начинает Маша, окинув с ног до головы мое запорошенное снегом пальто, но замолкает, пожав плечами. – Аня, ты в порядке? – Кир делает шаг вперед ей навстречу, а я еще сильнее сжимаю болевшее плечо, чтобы сдержать свой порыв и не вмешаться. – Да… – рассеянно отвечает она. – Пойдем, съешь что-нибудь, – зайдя внутрь, он тянет ее в сторону актового зала, на ходу помогая ей снять верхнюю одежду. Прежде, чем я осознаю, что делаю, хватаю Дею за другую руку – три пары глаз непонимающе пялятся на меня. – Ей нужно к медсестре, – поясняю я, тут же убрав руку. – Хорошо, – соглашается Кир, поменяв направление. Я дергаюсь от внезапно нахлынувшей боли, но совладав с собой, надеваю на лицо непроницаемую маску безразличия. Дея кинув на меня взгляд, останавливается, а я от всей души надеюсь, что она не заметила моего побледневшего лица. – Кир, – обращается Дея к своему недотепе, – можешь принести шампанского? Мне в туалет нужно. – О’кей, – кивает он в ответ. – Я схожу с ним, чтобы он не перепутал шампанское и ситро, – вызывается Маша. – Ты одна справишься? – Да, спасибо, – улыбается та. – Я знаю, где находится женский туалет. Когда ребята скрываются за поворотом, Дея, резко обернувшись, хватает меня за руку. – Куда ты меня тащишь?!– возмущенно отдергиваю руку. – В медпункт, – отрезает девушка. – Ладно, если ты не хочешь идти одна, я пойду с тобой, – соглашаюсь я. – Только без рук. – Не ты пойдешь со мной, а я пойду с тобой, – уточняет Дея. – Это тебе нужно к медсестре. – Ни за что, – с нажимом говорю я. – Значит, по-твоему, это мне требуется помощь доктора?! – не понять с чего сердится Дея. Я неопределенно пожимаю плечами. И в этом моя ошибка: Дея замечает, как я кривлюсь от боли. – Вот видишь... – Нет. – Такой упрямый… – закатив глаза, бормочет Дея себе под нос. – Если ты не пойдешь, то и я тоже. – Кто бы говорил, – улыбаюсь в ответ. – Хорошо, согласен. Все-таки нужно убедиться, что с ней все в порядке, поэтому, когда мы подходим к двери кабинета, я демонстративно прислоняюсь к стене. – Дамы вперед. – Что? Так нечестно, – начинает Дея. – Иначе, я вообще туда не войду, – невозмутимо изрекаю я, сложив руки на животе. – Ладно, – сдается Дея, потянув ручку кабинета. Устало прикрываю глаза, как только дверь за ней закрывается. – Проходи, Анечка, – слышу я голос Татьяны Дмитриевны по другую сторону двери, – тебя что-то беспокоит? – Да не то, чтобы... Каждая нервная клетка болезненно пульсирует в районе плеча. Похоже, у меня вывих. Ну, ничего, от этого никто еще не умирал, пройдет. Вон, качка Влада попрошу, вправит. Важно другое, что же случилось с Деей? Она закрывается от меня, не давая прочитать ее мысли и, скорее всего, даже не догадываясь об этом. А я даже и не знаю сейчас, радоваться мне или сердиться. – Теон? Открываю глаза и вижу, что Дея внимательно на меня смотрит. – Ты как? – тревога отчетливо звенит в ее голосе. – В норме, – уверяю ее: совсем не хочется заходить в кабинет медсестры. Уголки полных губ вздрагивают в полуулыбке, словно ее немного забавляет мое упрямство. Приблизившись, Дея встает на носочки и касается губами моей щеки. – Спасибо… Что всегда волнуешься обо мне. Я продолжаю ошеломленно смотреть на нее. Если она хотела таким образом уговорить меня зайти в медкабинет, то она, несомненно, нашла единственно правильный способ. Сейчас, я бы не только вошел туда, но и согласился бы на курс реабилитации в прибалтийском санатории. Криво усмехаюсь, словно говоря: «Ага, попалась», а Дея смущенно опускает глаза в пол, взволнованная моим неоднозначным молчанием. – Аня! – доносится голос из коридора. Дея сперва оборачивается на зов, потом снова смотрит на меня, будто бы спрашивая разрешения. – Иди, – говорю я. – Дальше я сам. Облегченно вздохнув, она бежит навстречу друзьям, которые все-таки выполнили обещание и принесли ей шампанского. Хотя мне почему-то кажется, что она вовсе не за этим отправила их в актовый зал. Когда шаги затихают, опускаюсь на стоящую рядом лавку. Плечо больше не болит, но я все еще не могу перестать улыбаться, рассеянно потирая то место, куда она меня поцеловала. Да, кажется, о чем-то подобном, мне рассказывала мама. Она говорила, что Septimus Sensu, связывая души, не может не задеть и тела, то есть мы можем чувствовать не только душевную, но и физическую боль друг друга, хотя, в нашем случае, это под силу только мне. Еще помниться, она говорила, что прикосновение Связанного облегчает боль от нанесенной раны, может даже полностью излечить, только если рана не нанесена с помощью магии. В то время, очень много слухов ходило насчет того, насколько сильно Septimus Sensu связывает две души. К примеру, считалось, что если первой умирает женщина, то следом за ней умирает и мужчина. Но и здесь все было не так просто, мужчина умирал, если его род стоял ниже рода винны [vinna производное от vinculum (лат.) – связь]. Что ж, если Дея – наследница Первого Рода – умрет, я последую за ней. Однако же мрачные мысли приходят мне в голову... Я не собираюсь умирать, по крайней мере, пока не узнаю причину странного поведения Деи. Встав, направляюсь обратно в актовый зал. И сразу на глаза попадается сладкая парочка. Обнимаются, воркуют. А потом парень, забрав у нее стакан, берет ее за подбородок и целует на глазах у всех. И это уж точно не те детские поцелуи, что доводилось мне видеть и... чувствовать. Напиться. Забыться. Поведение моей рыжеволосой красотки не просто вгоняет в смятение – оно поднимает меня до небес, а в следующую секунду всмятку об асфальт. Ловелас, у которого мозги видимо плавно перекочевали больше, чем на полметра ниже, тянет мою Дею в сторону выхода. Школа, погруженная в сумерки, с целым открытым этажом укромных местечек. Что может быть лучше?! Когда они проходят мимо меня, край ее платья задевает мое колено. И я неосознанно хватаю ее за запястье, снова. Парень запинается, и вопросительное «Э?» непроизвольно срывается с его губ. Все, кто стоит в районе метра, затихают. Надеются на драку? О да. Мой кулак не прочь погулять по его тельцу, особенно по некоторым местам. Но стоит мне поймать ее взгляд, и все замирает. Мысли тают как сахарная вата на языке, рассасываются как леденец, оставляя только стержень. То, что всегда будет со мной, даже когда я упрям сказать об этом, или не могу выразить словами. Мои чувства плавают на поверхности, отделяет их от мира только сцепивший зубы рот. Отчаянно хочется, чтобы она поняла, что я хочу ей сказать. Я буду с тобой всегда, несмотря ни на что, даже если возненавижу, или же сойду с ума от любви. Ее лицо принимает похожее выражение, как тогда, на крыльце. Замешательство и что-то еще. Наверное, не понимает, почему я пытаюсь их остановить. – Только предохранитесь. У нее пунцовеют уши, а я за завесой душевной боли уже и забыл, что за чушь сморозил. Вижу только, что ее смутил. Рука разжимается благодаря титаническим усилиям. Я отпускаю ее – не из сердца, это, наверное, уже невозможно, никогда – будем думать, что к счастью. Не знаю, сколько я так стою, пялясь в стену. И тут небольшой зал заполняет знакомый мотив – смесь пианино и ударов сердца – эту же попсовую песню Дея уже неделю слушает. Я всегда с тобой Несмотря на боль. Я - другой, не твой, Но с тобой...Помоги, Не уходи. Прогони мою боль, Подари любовь.
Сердце в крови... Горит от любви... Гниет от тоски... Помоги... Думая, что хуже уже некуда, как слышу: – Щас спою, – нетвердой походкой Петя направляется к сцене, – Ден, включи «Калым». Да уж, пьяных воплей под шансон мне не хватает для полного счастья. Медленно выхожу из зала, прежде чем со сцены доносится протяжный вой. Напротив раздевалки возле декоративной яблони обнаруживаю двух друзей. – Не переживай, – подбадривает Маша моего недодруга, – может, она просто перенервничала... Кир, словно и не слушает ее, сидя на лавочке и уставившись в потолок. –Не понимаю, я же ничего… – обращается он скорее к себе, чем к ней. – Что случилось? – спрашиваю я, стрельнув глазами на спящую вахтершу в гардеробе. Куртку не выдали – причина трагедии? – Аня Кира бросила, – Маша явно рассержена. Вначале, в моей голове фейерверком взрываются три вопроса. Кто такая Аня? Кого и куда она бросила? Потом я подозрительно кошусь на Машу. Как она вообще тут очутилась? Она же вроде уминала чей-то салат... Я видел только, как Кир и Дея... И тут до меня доходит смысл сказанного, и возникает только один вопрос: – Почему? Как? – А вот так, – подняв голову на меня, Кир разводит руками. – Промямлила что-то о том, что мы не подходим друг другу и убежала. Кир начинает снова высматривать что-то на потолке – он растерян и обижен – но вдруг, как будто что-то вспомнив, снова поворачивается ко мне. – С тобой, наверное, так же было? – вопрос в лоб. – О чем ты? – интересуюсь я, смутно догадываясь, к чему он клонит. – Она ведь тоже тебя бросила? – Маша переводит его мысль. – Никто никого не бросал, – непроизвольно улыбаюсь. Верно, чтобы избавиться от меня, ей придется меня убить. – Мы – друзья. И разворачиваюсь, чтобы уйти. – Иногда, друг — значит намного больше, чем просто интересный собеседник, – замечаю я, обернувшись. – Если мы ругаемся, это не означает, что я не буду рядом, когда я ей нужен. Одевшись, выхожу на улицу, оставив их наедине со своими мыслями. Мне все равно, как они поймут мои последние слова. Где-то там, за снежной завесой, меня ждет она. Свернувшись калачиком на диване, не знает, что ей делать, и я приду, чтобы, положив руку ей на плечо, сказать, что все будет хорошо. Ненавижу это... Улыбаться, будто бы я с нетерпением жду, когда все у нее наладиться, и она снова отвернется от меня. Я действительно хочу, чтобы она была счастлива, но это не значит, что горю желанием исчезнуть из ее жизни. Почему она не может быть счастлива со мной? Почему мы не можем быть счастливы? Ах, да, я ведь не герой ее романа... И скоро она снова начнет искать его, гонятся за призраками прошлого. И почему все так? Неужели она... лгала мне? Подозрение давно уселось с ногами на мое сердце, а его яд постепенно разъедает мою уверенность в ее чувствах ко мне в прошлом. Может, никакого любовного треугольника, как мне сначала казалось, не было, и она не мучилась с выбором? Для нее это было легче легкого? И она всего лишь играла со мной? Все те годы. И предательства тогда тоже не было. Ведь невозможно предать чувство, которого нет... Снег тихо падает на землю, словно пытаясь успокоить сердце, покрыв его холодной белоснежной коркой. Что толку строить теории, раз меня она совсем не помнит. Да и разве поверит, если расскажу? Мне и самому иногда кажется, что все было просто сном... Что же тогда с ней сейчас творится? Разве не этого глупого мальчика Дея искала все эти 300 лет? Почему тогда она так просто отказалась от него? Не могу этого понять. Сердце подозрительно сжимается, будто бы ожидая чего-то... Может, перемен? Но нет... Наивно ждать, что однажды, она вот так просто пустит меня в свое сердце... Хоть я и хочу, чтобы она полюбила меня, не горю желанием добиться этого с помощью жалости. Никогда. Пусть лучше она возненавидит меня за мое упрямство, гордость и бестактность, чем полюбит, узнав о том, как я несчастен. Она, ни в коем случае, не должна узнать о том, как сильно я чувствую нашу Связь, стоит мне только немного ослабить барьер. Пускай считает, что Septimus Sensu одарила меня только способностью читать ее мысли. А наше прошлое – всего лишь прошлое, и мне пора с этим смириться. – Дея? – зову я, зайдя в полутемную квартиру. – Что? – голос доносится из зала. – Ты в порядке? – спрашиваю, проходя в неосвещенную комнату. – Угу, – хриплый полуответ. – Уверена? – мое беспокойство растет. Если этот козел пытался ее к чему-то принудить, я его самолично в асфальт закатаю. – Я же уже сказала… – на диване шуршит ее фигура, будто бы еще больше съеживаясь. – Я не это имел в виду, – осторожно, боясь спугнуть, присаживаюсь рядом. – Знаю, – она смотрит на меня. – Хочешь узнать почему, да? – Не так, чтобы очень, – признаюсь я. – Я тоже... Не знаю, сколько мы так сидим – молча, в темноте – но, когда включаю телевизор, чтобы хоть как-то разбавить давящий полумрак и неловкость, бой кремлевских часов на экране оповещает страну о начале нового года. Мы же продолжаем сидеть и думать каждый о своем, будто бы боясь начать разговор, каждый из нас словно ждет, когда молчание нарушит другой. Один... Два... Три... Четыре... Пять... Шесть... – Теон, кто ты мне? – тихий вопрос. – Я твой друг, – улыбаюсь, хотя, на самом деле, я уже и сам не могу ответить. Как хорошо, что Кая в спячке, а то снова бы каталась по полу от хохота. Друг Деи из меня хуже, чем из собаки – кошка. – Понятно, – отвечает, будто бы совсем мне не поверив. Чтобы я ей ни сказал, она не сможет поверить в мою искренность, по крайней мере, сейчас. Я встаю, чтобы уйти. Часы пробивают последний раз. Двенадцать... Дея резко хватает меня за край пальто. – Я никуда не уйду, – отвечаю я. – Чтобы ты мне ни сказала, я всегда буду рядом. Я твой друг. – Тогда, как друг, скажи, правильно я поступила? – спрашивает она. – На этот вопрос может ответить только твое сердце, – делаю шаг в сторону, щелкнув выключателем. Яркий свет вспыхивает, залив собой все вокруг. Дея, щурясь, поднимает голову. Смятое красное платье, растрепанные волосы, темные следы от недавних слез – она выглядит словно разбитая кукла. – Но это не значит, что ты должна молча сидеть в темноте и ждать, когда оно тебе ответит, – добавляю я. – Не стоит плакать, со временем ты найдешь ответы на все свои вопросы. – Ты прав, – соглашается Дея. Она пытает улыбнуться – уголки ее губ чуть подрагивают. Даже смазанная алая помада и черные разводы туши на лице не делают ее уродливее в моих глазах. Не удержавшись – уж слишком беззащитная и ранимая она сейчас – провожу рукой по ее волосам. Они мягкие, чуть влажные, и даже сидя от нее почти на расстоянии вытянутой руки, я чувствую тот же самый нежный запах ландыша. Девушка вздрагивает, но остается на месте, и осторожно поворачивает ко мне лицо. Такое по-детски жалостливое. Словно котенок, просящий ласки. Поддаюсь вперед, чтобы с головой окунутся в свежий аромат и ощутить ее хрупкие плечи в своих объятиях. Но меня ждет разочарование – отодвинувшись, она встает с дивана. – Пойду умоюсь, – и тихо выходит за дверь. Шаги удаляются быстрее, чем радостные картинки праздника сменяются на экране телевизора. Как же хочется пойти за ней... Нельзя. Что бы я не сделаю, я ее только напугаю. Выключаю телевизор, погружая комнату во тьму. Почему же нельзя сделать так же с бешено колотившимся сердцем? Лишь ненадолго позволить ему забыть все, что оно когда-либо чувствовало. Дать недолгий покой, как это прохладная, лишенная красок тьма.
Глава 18. Камень желаний
– Аргос! – черноволосая девушка окликнула юношу, стоящего под большим раскидистым кленом. – Арил… – улыбнулся он, повернувшись, – ты все-таки пришла. – Да, но... – замялась Арил, – это в последний раз. Парень молча притянул ее к себе, мягко сжав в своих объятиях. Огромные ветви, гнущиеся к земле под тяжестью остроконечных листьев, надежно укрывали их от лучей палящего солнца. – Давай убежим… – прошептал Аргос. – Я не могу, – девушка еще сильнее прижалась к нему. – Я обещала своему отцу, что выйду замуж за мага. – Тогда, – юноша отстранился, чтобы посмотреть в ее темно-зеленые глаза. – Я стану им. Скажи мне как, и я стану им. – Есть один способ, – задумчиво проговорила она, потерев подбородок. – Только это очень опасно... – Мне все равно! – воскликнул Аргос. – Лишь бы ты была рядом... Юноша медленно наклонился и, проведя рукой по угольно-черным волосам девушки, прильнул к ее губам. Порыв ветра. Шелест листьев. И картина снова поменялась. «Грустно...», – проскрипело дерево. Пыталась понять, из-за чего грустит дерево: я лишь смогла разглядеть вдали пару, удаляющуюся от нас в земли Абсолютус Магус. Разве оно не счастливо, что они вместе? Но тут я почувствовала чей-то сильный, полный ярости удар. Под нами стоял мужчина в плаще, провожая взглядом Аргоса и Арил. Новый порыв ветра сорвал с него капюшон... Но прежде, чем я успеваю разглядеть его лицо, просыпаюсь. Это всего лишь сон... Потерев глаза рукой, пытаюсь выкинуть образ покинутого мужчины из головы.«Имя нужно тем, у кого есть тот, кто будет произносить его вслух. У меня таких людей нет. Имя мне не нужно»– вспомнились мне слова Вагуса. Нет тех, кто будет звать по имени... Значит, нет близких, нет друзей, нет даже знакомых... Арил сказала Аргосу, что обещала выйти замуж за мага. А что, если мужчина под деревом и был ее женихом? А что, если Вагус и был тем мужчиной? Быть может, он любил Арил, но она выбрала простого смертного? Отчего-то я чувствую, как вина заливает сердце, словно это я предала того одинокого мужчину, а не Арил Благодатная – Первая Королева Новой Эпохи. Размышления о том, как этот странный сон связан с другими ему подобными, отвлекают меня от мыслей о вчерашнем. Вспомнив о своей дурости, я зарываюсь лицом в подушку. О Исток, что я наделала! И главное – зачем? Вчера мне казалось, что я поступаю правильно. Решила, что сначала должна разобраться в себе. То искаженное воспоминание все не давало мне покоя. И я совершила глупость... – Идем. Кир потянул меня в коридор, что слабо освещался только лунным светом. Шампанское уже успело подтупить рассудительность, но голову кружило не только оно, но и не совсем невинные мысли. Он усадил меня на подоконник. И теперь наши лица выравнивались. Мои колени уперлись в его торс. Задрала платье чуть выше колен, и, скрестив лодыжки за его спиной, придвинулась ближе. Он засмеялся, поцеловав меня в уголок губ, потом в подбородок. Выгнула шею, подставляя ее для поцелуев, а сама зарылась пальцами в его волосах. Миг полного счастья, когда губы слились в страстном поцелуе. И тут же вспышка похожего воспоминания. Только сидела я уже не на подоконнике, а на балконном ограждении западной башни Селенийского Замка. А парень – Теон. Вскрикнув, отстранилась от Кира. Он начал, не понять за что, извиняться, гладить меня по волосам: от смятения и клубка мыслей в голове на глаза навернулись слезы... Как в тумане лепетала заезженными фразами из фильмов и книг о расставании, и убежала прочь. Прочь от него. От воспоминаний. От моего видимо уже свихнувшегося мозга... Действительно ли я была с Теоном на том балконе или это просто игра воображения? Если да, то почему Теон? Неужели я подсознательно испытываю к нему чувства? Глупости... Я благодарна ему за поддержку, только и всего... Нет, еще он мой друг и попутчик – если можно так выразиться. Но я люблю Лео. Кир похож на него, очень похож, но иногда я чувствую, что что-то не так... Лео всегда был самоуверенным и гордым, хотя и не был лишен доброты и храбрости. А Кир... Кир дружелюбный, добросердечный и веселый, но в нем нет того стержня, что был в моем Лео. Вот, что говорит мне мое сердце. Но что мне тогда делать? Снова ждать? Еще 300 лет? И просто продолжить странствовать по свету в поисках своего возлюбленного? А что, если я ошиблась? Вдруг, Кир только кажется милым, не амбициозным добряком? Все же больно расставаться с ним, даже в глубине души зная, что так правильно. Я отгоняла от себя подобные мысли, но я ведь до сих пор называю его Лео... Хоть и не вслух... Я не хочу видеть настоящего Кира... А люблю лишь призрак Лео в его чертах. Надо это признать... Невыносимо думать об этом сейчас, и я решаю принять освежающий душ и позавтракать. Может, Теон приготовил что-нибудь вкусное? Теон... Он никогда не меняется. Упрямый гордец, зануда, циник, и, к тому же, непредсказуем! Все же, он тот, кто рядом, таких людей нужно ценить... Приведя себя в порядок и немного успокоившись, отправляюсь на кухню, но Теона там нет, я нахожу его спящим на диване: спутанные волосы, мятая рубашка и пальто вместо покрывала – все указывало на то, что ночью Теон где-то пропадал. И куда это он интересно ходил и зачем? Зачем-то смотрю на его чуть приоткрытые губы. Целовала ли я их тогда на балконе? Странный человек в моих снах, искаженные воспоминания... Кто же играет со мной, и где здесь правда… Теон стонет и переворачивается на другой бок, а я, стащив с него пальто, укутываю пледом. Что ж, приготовлю-ка завтрак и покажу ему, какая из меня хозяйка. Взгляд невольно падает на записку на двери холодильника, которую я так и не решилась снять:«Я нашла маму. Папа тоже пришел. Спасибо, что помогали мне. Я очень люблю вас».Подписи не было, но эти забавные детские буковки я узнаю везде. Смахнув подступившую слезу, приступаю к готовке. Пару ломтиков ветчины, молоко, три яйца, немного соли и королевский завтрак готов! Мое настроение поднялось на пару градусов: взбивая яйца, я представляла, как вытянется лицо Теона, когда он увидит это произведение искусства. Что я делаю? Готовлю завтрак как ни в чем не бывало... Мне ведь нужно совсем о другом думать, а не о том, что скажет спящий на диване парень. Что я натворила?! Своими же руками смяла то, что холила и лелеяла все эти годы... Правду говорят, что люди сами рушат построенные ими иллюзии. Почему я не могу спокойно принять подарок Судьбы, все сомневаюсь и сомневаюсь, ищу причины и изъяны. Ведь я... – Где пожар? – слышу голос за своей спиной. – Что? – поворачиваюсь лицом к вошедшему на кухню Теону. – Гарью тянет за целую милю, – поясняет он. Опускаю взгляд на сковороду и, прикрыв глаза, хлопаю себя по лбу: мой шедевр кулинарного искусства превратился в обожженные угольки, пропитанные едким дымом. И как я не заметила? – Я – никудышная хозяйка, – заключаю, сокрушенно опустившись на стул. – Вот уж удивила, – Теон, выключив плиту, садится рядом. – Ну, спасибо. За комплимент, – саркастично благодарю я. – Неважно выглядишь, – замечает парень. – О да, – резко встав, бросаю лопатку обратно на сковороду. Покинув кухню, направляюсь в зал, сажусь на диван, включаю телевизор и прибавляю громкость. Значит, я неважно выгляжу?! Отлично, сегодня я с места не сдвинусь. Пусть сам со всем разбирается! Следя за сменяющимися кадрами в телевизоре, стараюсь не думать о том, что снова веду себя как ребенок. Несмотря на то, что я недавно проснулась, моя голова, словно налита свинцом. Ложусь на диван и закрываю глаза. Немного полежу, а потом пойду и попрошу прощения у Теона… – Дея, иди сюда! – знакомый высокий голос позвал меня. Я обернулась: на траве сидела женщина и плела венок из голубых ромашек. Ее темно-каштановые волосы обрамляли лицо с маленьким подбородком и прямым носом. Зеленовато-синие глаза смотрели прямо на меня, источая такую теплоту и любовь, какую только она могла дать. Мама… – Мама! – маленькая рыжеволосая девочка ринулась на зов женщины в небесно-голубом платье. Я подошла ближе, чтобы лучше слышать их разговор. Моя мама потрепала маленькую меня по голове. – Покажи, что нашла? – попросила она, улыбнувшись. – Вот, – девочка протянула Авиле маленький и круглый светло-синий камешек. – Я нашла его, камень желаний. Помнишь, ты мне рассказывала? – Помню, детка, – мама снова улыбнулась. – Расскажи снова, – попросила девочка. – Что тебе рассказать? – поинтересовалась она в ответ. Я замерла, словно ожидая найти ответы на мучавшие меня вопросы в разговоре между Авилой и ее дочкой – между мной и мамой. – Историю о том, как Дитя Луны полюбил Принцессу Ветров, – скороговоркой ответила рыжеволосая девчушка. Я села на траву, приготовившись слушать историю любви своих родителей. – Давным-давно, – начала Авила, одев сплетенный ею венок на темно-рыжие волосы своей дочурки, – Семь Кланов вели междоусобные войны, их главы боялись один другого, боялись той власти, которую может Septimus Sensu даровать детям враждебного клана. Каждый клан обладал особенным магическим даром, который мог проявляться еще до образования Связи. Представители Первого Клана – Примус Лунарис – порождение Луны, имели способности к непредметной магии, могли видеть то, что скрыто от глаз, и создавать иллюзии. Те, кто образуют Второй Клан – Секундус Солярис – порождение Солнца, были способны развеивать иллюзии и без труда создавать окружающие предметы по образцу. Третий Клан – Тертиус Лингеус – дети Великого Древа, могли с легкостью взаимодействовать со всеми живым существами. Особенно с растениями. Венефикусы из Четвертого Клана – Куартус Акватикус – дети Воды, могли контролировать воду. Пятый Клан – Квинтус Аэрэус – дети Ветров, были способны укротить самый яростный шторм. Те, кому судьба уготовила родиться в Шестом Клане – Секстус Игнэус – дети Огня умели управлять пламенем. И, наконец, Седьмой Клан – Септимус Лапидэус – дети Горы контролировали землю. – Но, мама, – начала девочка, – я видела, как Сандр поджег куст... Он же из семьи Квинтус Аэрэус... – Да, верно. Видишь ли, в детстве мы все обладаем способностями к натуралия магицэ и умеем управлять семью элементами – Силой Луны, Мощью Солнца, Энергией Природы, Водой, Воздухом, Огнем и Камнем. Но, взрослея, некоторые из нас склоняются к одной составляющей больше, чем к другой. Отец Сандра выходец из Клана Секстус Игнэус, а его мама, Алекса, моя двоюродная сестра. Сандру еще нет 16-ти, поэтому он может управлять воздухом, наравне с огнем, пока один из элементов в нем не пересилит. Теперь понимаешь? – Да, – кивнула я вместе с рыженькой девчушкой. – Так вот, очень давно, когда ты еще не родилась, считалось, что, если один наследник Клана соединиться с другим, он обогатит магическую силу другого своей особенностью. Казалось бы, в чем проблема? Но, видишь ли, когда соединятся два наследника из Семи Семей, главенствующий род принимает к себе связанных. К примеру, если Глиндр Куартус Акватикус свяжется с Азэр Секстус Игнэус, то Глиндр станет во главе Четвертого Клана, но, а если его женой станет Фидан Тертиус Лингеус, то он возглавит ее Третий Клан. – А если я из Первого Клана, то кто бы не стал моим мужем, я останусь в своем Клане, а он станет главой, да? – поинтересовалась маленькая я. – Верно, хотя сейчас Кланы сами решают между собой к какой Семье примкнут связанные. Но раньше из-за этого возникало очень много разногласий, каждый Клан хотел породниться с Примус Лунарис и Секундус Солярис, главенствующими в нашем мире. Это были очень трудные времена, главы враждующих Кланов нанимали убийц, чтобы те расправлялись с наследниками других родов. В это время у власти был отец Дитя Луны – Авитус, который не слишком обращал внимания на междоусобные войны, так как они не сильно сказывались на простом народе. Все изменилось, когда его сын – Дитя Солнца – принц Велиус сбежал, устав быть причиной межклановых войн. – И познакомился с Принцессой Ветров, – вставила девочка. – Да. Она оказалась не такой, какой он ее представлял. Ее родители умерли, когда она была маленькой, а дядя, чтобы защитить ее – тогда, у короля родился сын, а это значило, что все наследные принцессы в опасности – отдал на воспитание в семью охотника, жившего на краю Львиной Чащи, на границе с владениями Клана Тертиус Лингеус. Но даже там наемные убийцы нашли ее, как раз тогда у нее и проявились способности семьи Квинтус Аэрэус, и с помощью них она смогла убежать. Они встретились, когда по нелепой случайности Принцесса Ветров решила спрятаться от преследователей в пещере, которая служила укрытием юного принца. Узнав, что он – наследник Первого Клана Примус Лунарис, она сначала решила умертвить его, тем самым избавив всех от причины вражды, но он помог ей справится с убийцами, и она приняла его предложение насчет совместного путешествия. Так и началась их история любви. – И они поженились, да? – спросила девочка, в сотый раз слышавшая эту историю, каждый раз спрашивая, будут ли принц и принцесса вместе, боясь, что конец измениться. – Да, Дея, поженились, – Авила прикоснулась к ограненному небесно-голубому камню у себя на шее. – В день свадьбы Дитя Солнца подарил Принцессе Ветров камень, сказав, что он сможет исполнить любое ее желание, стоит только к нему прикоснуться. – И что она ответила? – от нетерпения девчушка поддалась вперед. – Что все ее желания сбудутся, только если он всегда будет рядом... Я открываю глаза, уверенная, что уже наступило утро завтрашнего дня. Увы, нет, всего только три часа дня. Как бы мне хотелось, чтобы время понеслось с бешеной скоростью, унеся с собой стыд, грусть, бардак в голове – вообще все. Но это нереально, ход времени не изменит ничто. Оно будет неумолимо тикать, раздражаяодним лишь звуком, когда его не хватает, и течь подобно липкой вязкой жидкости сквозь пальцы, когда так хочется ускорить его бег, и все равно время будет неизменно и постоянно, как жизнь и смерть. – Не думаю, что испорченный омлет – повод для депрессии, – замечает, сидевший в кресле Теон. Я поднимаю голову от подушки, чтобы посмотреть в его лицо. Ловлю взгляд парня и не замечаю в нем ни раздражения, ни гнева, лишь спокойствие, что так редко появлялось в этих темно-синих глазах. У меня возникает ощущение, что мир перевернулся: я добровольно отказалась от счастья, которое так долго искала, и теперь, переполненная растерянностью, задаю себе множество вопросов, лишающих меня покоя в то время, как Теон, по всей видимости, уладил все свои внутренние разногласия. Зависть мерзкой каракатицей проползает по моему сердцу. Казалось бы, чему завидовать? Но я не могу спокойно смотреть на его душевное равновесие, словно он специально издевается надо мной, когда его все понимающий взгляд скользит по моему лицу. Конечно, ведь его не терзает то, что мучает мое сердце, он, в отличие от меня, может жить в свое удовольствие, не гоняясь за несбыточной мечтой. Это не он 300 лет ждал любимого, чтобы от него отказаться. Да что Теон может знать... – Может, перестанешь смотреть на меня так, словно я переехал твою любимую собаку? – спрашивает он. Ничего не ответив, я встаю. Мне не хочется с ним разговаривать, выслушивать его циничные намеки или слова ироничного сочувствия. В общем, мне хочется снова зарыться под свое одеяло и продолжить себя жалеть. – Куда! – Теон хватает меня за руку. Перед глазами все плывет, словно перед обмороком – на секунду мне кажется, что я снова оказалась в одном из своих снов. Задержав дыхание и закрыв глаза, пытаюсь поверить в реальность происходящего, или же, наоборот, полностью ее опровергнуть, поверив в иллюзорный сон. – Открой глаза, – произносит Теон, его голос доносится не из-за моей спины, как я ожидала. Я чувствую, что Теон стоит прямо напротив меня. Что он задумал? И что это со мной произошло только что? Я не узнаю, пока не открою глаза. Но я не спешу это делать, вместо этого пытаюсь определить, где нахожусь без помощи зрительного органа чувств. Ощущаю легкое покалывание на своей коже, а мороз щекочет мне ноздри – из этого следовало, что я нахожусь на улице. Но вот что странно: я совсем не чувствую холода, а это в сочетании со скованностью движений говорит о том, что я одета не в свою домашнюю комбинацию, а в нечто другое. – Дея? Ты что уснула? – спрашивает Теон. Открыв глаза, я с раздражением впериваюсь в парня: его черное зимнее пальто вступает в контраст с белоснежным пейзажем у него за спиной. – И что это значит? – интересуюсь я, окинув взглядом себя в оранжевом горнолыжном костюме и Старый Парк в белоснежном одеянии. – Тебе нужно было развеяться, – невозмутимо отвечает он. – А нельзя было просто сказать: «Дея, может, сходим куда-нибудь»? – колко подмечаю я. Теон лишь неопределенно пожимает плечами, при этом лицо его остается таким же невозмутимым – значит, его плечо больше не болит. Повернувшись ко мне спиной, он походит вдоль аллеи, той самой, на которой я увидела Вагуса в своем сне. Я последовала за Теоном, испытывая очень сильное чувство дежа-вю. – Скажи, зачем ты приволок меня сюда? Очевидно, не за тем, чтобы полюбоваться пейзажем? – спрашиваю я, догнав его у покосившейся лавочки. – Не ищи подвоха там, где его нет, – советует он, садясь на лавочку под большим деревом. Я следую его примеру, ведь мне уже не пять лет, чтобы играть в снежки, лазать по деревьям или рыть туннели в огромных сугробах, да и настроения ребячиться у меня нет. – А все-таки, зачем мы пришли сюда? – не унимаюсь я. – А что должна быть особая причина для прогулки в парке? – Теон поворачивается ко мне лицом, посмотрев так, словно я задаю глупые вопросы. Меня почему-то смущает его взгляд, и я отворачиваюсь, покачав головой. Только влюбленные будут искать встречи и в дождь, и в слякоть, и в грозу и даже в январский мороз. Но мы-то просто друзья. Какой смысл в том, чтобы мерзнуть зимой, покрываясь сантиметровым слоем снега? Не знаю. Хотя сейчас зимний мороз постепенно возвращает мне трезвость мыслей. Смотря, как белая завеса покрывает все вокруг, я чувствую покой так же мягко и неслышно опускавшийся на мою душу. Но почему-то в этот пропитанный январским морозом день я вспоминаю то теплое туманное утро, когда мы с мамой собирали цветы для Смены Сезонов. Мама... она всегда давала мне советы, подбадривала, утешала. До сих пор не могу свыкнуться с мыслью, что ее нет, так и хочется прижаться к ней и излить ей душу. Когда я плакала и мне казалось, что моя жизнь разрушена, мама всегда давала мне свой особенный камень и говорила, что он развеет мои печали, и, как ни странно, мне становилось легче. Камень Желаний... – Теон? – мне в голову приходит одна наивная идея. - Можно тебя о кое-чем попросить? – О чем? – спрашивает он, повернувшись ко мне. – Ты не мог бы создать… – я беру палку и начинаю чертить на снегу округлый контур со знаком Первой Родовой Семьи – Луны – внутри, – этот камень. Помнишь, он был на шее у моей мамы – королевы Авилы? – Да, – кивает Теон. – Сможешь? – снова спрашиваю я. Вместо ответа он протягивает мне сжатую в кулак руку. – Дай руку, – говорит он. Я подчиняюсь – на мою ладонь падает маленький предмет. Это точная копия Камня Желаний моей матери. – Спасибо, – тихо произношу я, не отрывая взгляд от родового знака моей семьи. Этот маленький камешек снова, как и прежде, вливает в меня тепло, которое через мою ладонь достигает сердца.Глава 19. Морталис-тень
Восьмое января. Прошла неделя, но Дея все еще не могла вернуться в нормальное русло: она то впадала в беспричинную радость, то на нее накатывала хандра, а временами девушка даже срывала на мне злость. Я не знал, как поступить, но за эту неделю мне порядком надоели ее перепады настроения. Ведь вместо того, чтобы встретиться с Киром, поговорить, и тем самым снять с себя вину, она систематически его избегала. Конечно, я не рвусь соединить их сердца, руки, души или что-то еще. Я скорее распилю Кира на части, чем посодействую их примирению, но смотреть, как Дея себя изводит – выше моих сил. Она винит себя за произошедшее настолько сильно, будто бы в раз разбила сердца всем парням в этом захудалом городишке. Но, по существу, насколько я могу судить, в депрессию впала она одна, ее якобы роковой возлюбленный со склеенным сердцем выглядит вполне счастливым, не терзаясь болью утраты вечной любви. Что тут сказать... Люди... Их любовь не та, что у нас... Венефикусы, в буквальном смысле, заложники того, что возникает между нами в Знаменную Ночь, мы не можем просто взять и отвернуться от Связанного, потому что в один миг он не просто становится самым родным человеком на свете, а частью души и тела. Возможно, поэтому Дея бросила его, ведь у них совершенно разные представления о любви. Для таких, как мы с ней, нет права выбора. Исток все решает за нас, но никто из венефикусов не видит в этом безысходности или ужасной судьбы, мы принимаем это как должное. Ведь, в конечном итоге, Исток дарует нам любовь всей жизни. Даже Дея, несмотря на сломанную между нами Связь, где-то глубоко в сердце чувствует близость наших душ, по крайней мере, мне хочется в этот верить. Для меня же Дея как хвост для собаки – я могу иногда впадать в заблуждение, что она не часть меня, но, как и собака, потеряю равновесие, если лишусь ее. В итоге, обдумав последние события, сделал вывод, что Дее было бы легче, если бы ее – уже бывший – парень сам ее бросил. Поэтому я еще вчера пришел к единственному, возможно, решению – самому встретится с Киром и поговорить. И сейчас, сидя на припорошенной снегом лавочке, я жду, когда он все-таки соизволит приехать. Может, это и неразумно – назначать встречу в Старом Парке, но это лучший способ исключить даже малейшую вероятность того, что Дея узнает о нашем разговоре. – Эй, привет! – окликает меня знакомый голос: еще не оборачиваясь, понимаю, что он наконец-таки пришел. – Привет, – коротко бросаю я, вставая. – Зачем звал? – блондин не спешит подходить ближе. – А ты как думаешь? – интересуюсь в ответ. – Что-то насчет Ани, да? – догадывается он. – А ты проницателен, – не могу сдержать усмешку. – Я позвал тебе из-за нее. – И…? – Кир хмурится и немного напрягается, словно ждет чего-то из рода вон выходящего. – Не беспокойся, на дуэль тебя я вызывать не собираюсь, – заверяю его. – Тогда что тебе от меня надо? – вызывающе спрашивает он. – Да так… – развернувшись, делаю шаг в сторону центральной аллеи, – просто хочу узнать, почему ты так быстро сдался. – О чем это ты? – удивляется он, поравнявшись со мной. – Она ведь сама меня бросила. – Да, но ты ее не остановил, не попытался вернуть, – Кир молчит, опустив глаза, а я продолжаю: – Это все навело на одну мысль... Ты не очень-то жаждешь воссоединения. Я прав? – Ну... все очень сложно… – парень в нерешительности пожевывает нижнюю губу, но все же поднимает взгляд. – Сложно учить квантовую физику, а признаться девушке, что тоже не горишь желанием сохранять отношения – не такая уж невыполнимая задача, – замечаю я. – Кому как, – пожимает плечами, снова утыкаясь в снег. – Ответь прямо, – накатившая волна раздражения грозит смыть и без того хлипкий мостик терпения, ведущий к здравому смыслу. – Она тебе нужна или нет? Ты хочешь быть с ней? – Ну… – опять мнется как девчонка. – Если ты мне сейчас не ответишь, ей-богу, я тебя ударю, – звучит как угроза, но мне плевать. – Да не горячись ты так! – парень вскидывает руки, – Признаю, Аня мне очень нравиться, но любовь – это когда можешь полностью довериться человеку, зная, что он ничего не скрывает. Аня о чем-то недоговаривала и умалчивала, как мне кажется, что-то важное. И иногда у меня возникало ощущение, что, оставаясь со мной наедине, она как будто парила где-то в облаках, думая о чем-то совершенно постороннем. А временами... – Достаточно, – останавливаю его, потерев переносицу: голова начинает болезненно пульсировать. И не только от бессвязного бормотания, тянущее чувство в груди становится все сильнее. Да еще и сказываются бесконечные рыдания Деи. – Я пришел не затем, чтобы все это выслушивать. – Тогда зачем? – Кир останавливается, недалеко от лавочки, где сидит человек в темно-серой куртке. – Я хотел попросить тебя кое о чем, – прежде, чем парень открывает рот, чтобы задать вопрос, продолжаю: – Ты должен сказать Д... Ане, что тоже считаешь, что ваши отношения изжили себя и не винишь ее. – Тебе какое дело до наших с ней отношений? – искренне удивляется он. Поднимаю на него негодующий взгляд, пытаясь отказаться от мысли швырнуть Кира в дерево, растущее неподалеку. Сжав зубы, закрываю глаза и провожу ладонью по лицу, чтобы успокоиться. – Ты пойми, – мой взгляд сейчас может посоперничать с Аллой Николаевной, она точно так же наклоняет голову, когда пытается вдолбить элементарные вещи тупоголовому ученику, – хоть над нами и не летает толпа херувимов, для меня она тоже не последний человек. И я не могу видеть, как она терзает себя, заметь, совершенно беспочвенно. – Как трогательно! – где-то справа слышу приглушенные хлопки. – И к кому это так успел привязаться первый наследник Второй Семьи, Теон Секундус Солярис? Я резко оборачиваюсь, услышав свое настоящее имя. К нам приближается тот самый парень в сюртуке старого покроя (который я вначале принял за куртку) сидевший до этого на лавке неподалеку. – Кто ты? – поддаюсь вперед, сжав кулаки. Кир же продолжает стоять, бросая свои недоуменные взгляды то на меня, то на рыжеволосого парня. – Как невежливо, – незнакомец делает еще шаг, а я замечаю, что снег под его ногами тает, будто бы под воздействием огромной температуры. – Мы ведь только познакомились. К тому же, так не подобает обращаться к сыну Первого Советника короля. – Ты из Шестой Семьи? – не по погоде одетый парень наталкивает только на эту мысль. – Да. Я – первый наследник Шестого Клана – Хэдин Секстус Игнэус, – отвечает он, горделиво выпятив подбородок с ямочкой. – Ну, вот и разобрались. Мое имя, как я вижу, тебе известно, – делаю шаг в сторону, став рядом с Киром, чтобы иметь возможность защитить его в случае чего. Он ведь не виноват, что ему везет на ненормальных людей. Как ни странно, надменные речи этого сына Первого Советника вызывают чувство облегчения. Во-первых, по этому парню сразу видно, что он не прочь поболтать о благородстве своей семьи. Впрочем, этим грешили почти все из Шестого Клана – его представители никогда не отличались сдержанным темпераментом и скромностью, значит, я смогу его отвлечь. Я не рвусь превращать Старый Парк в поле боя: иногда лучший бой тот, что так и не произошел. Тем более Кир не слепой и не глухой, поэтому если я сейчас достану Призрачный Меч или использую магию, то после на меня свалиться тонна вопросов. – И не только имя, – отвечает Хэдин, в его каре-зеленых глазах вспыхивает огонек, стоит ему сделать шаг, чтобы снова оказаться напротив меня. – Мне известно, что твоя подружка уничтожила целых два рода. Этому типу из Шестой Семьи явно не терпится вступить в схватку, помериться силами, так сказать. Мне же, напротив, этого совсем не хочется. По существу, достаточно всего лишь отрубить ему голову. Насколько я могу судить, передо мной – морталис-тень, своего рода материальная иллюзия, сам же Хэдин Секстус Игнэус находится далеко отсюда. Но уничтожить Тень будет не так-то просто. Как вижу, он часто ей пользуется – талый снег под ним, проявление силы Семьи Игнэус – подтверждает, что его магические способности не подавляются этим обличием, значит, сражаться он будет в полную силу. Единственный способ уйти живым и не дать покалечить Кирюсика – это потянуть время и отвлечь Хэдина от его главной цели, если конечно он пришел убить меня. – Напомни, кого ты имеешь в виду? – непринужденно спрашиваю я, – Ах, да! Дея Примус Лунарис! Но мне придется тебя разочаровать, я не видел ее уже около 300 лет. Видишь ли, между нами нет Связи, поэтому для меня не было смысла находиться рядом с ней. Если ты не знаешь – из-за нее погибли члены моей семьи. – Звучит как-то слишком убедительно, – подозрительно прищурившись, он снова делает шаг вперед. – Septimus Sensu не может просто так исчезнуть, да и мне не верится, что... – Эй, ребят, вы вообще о чем? – подает голос Кир, я делаю ему жест, который может означать только одно: «Не встревай!». – Что, дружишь с людьми и живешь в свое удовольствие в этой помойной яме? – Хэдин явно начинает терять терпение, его правая рука чуть подрагивает, словно в любой момент готова достать Гладиус. Плохо дело. Еще с древних времен его род терпеть не мог людей, в то время, когда еще существовал Совет Семи – сейчас, наверное, его уже нет – Главнокомандующий Аерон Секстус Игнэус ввел запрет на посещение людьми города Раскаленного Лезвия, где он жил со своей семьей. Одно присутствие Кира может спровоцировать его на спонтанную жестокость. – У каждого свои недостатки, – уклончиво отвечаю, делая вид, что пропустил его оскорбление мимо ушей. – Надеюсь, ты пришел сюда не обсуждать мою личную жизнь? Что тебе нужно? Сделав шаг влево, чуть подталкиваю Кира к выезду из парка, Хэдин этого не замечает, вполне возможно, что его бдительность усыпило отсутствие агрессии с моей стороны. У меня уже был опыт общения с его Семьей, из него я усвоил, что лучше не делать резких движений, если не хочешь превратиться в жареную индейку. – Я пришел за Деей Примус Лунарис, – холодный ответ режет по ушам. По интонации в его голосе, очевидно: Дею он ищет не для того, чтобы побеседовать о славных временах. Чувствую, как раздражение, перетекающее в еле сдерживаемую злость, окатывает меня словно таз с кипятком. – Но я не знаю, где она, – прилагаю все усилия, чтобы не дать моему голосу дрогнуть. Как всегда, когда Дее угрожает опасность, начинаю терять контроль: теперь я уже сам готов начать драку, лишь бы стереть эту мрачную ухмылку с лица Тени Хэдина Игнэуса. – Правда? А ты уверен? – с сомнением спрашивает он. – Абсолютно, – цежу сквозь зубы. – Что ж, значит, мне здесь делать нечего, – Хэдин разворачивается, чтобы уйти, но, помедлив, снова переводит на меня взгляд. – Кстати, тебе повезло, что ты не с ней. Изокрейтс не собирается церемониться с той, что погубила весь его род. Прежде, чем приходит осознание того, что собираюсь сделать, я, впечатав Хэдина в ближайшее дерево, приставляю к его горлу свой Гладис. – Изокретс?! Ее ищет брат короля Велиуса?! Он жив?! – начинаю терять самообладание. Неужели, дядя Деи остался жив?! Если да, то он наверняка захочет отомстить. – Возможно, – отвечает потомок Аерона, дернув головой, как ни в чем не бывало, – Тебе что? Разве ты больше не с ней? – Праздное любопытство, – почти рычу я, стараясь не обращать внимания на правую руку, которой я прижимаю Хэдина к дереву: ее начинает подозрительно жечь, хотя, этого и следовало ожидать от Тени, оставляющей после себя талый снег. – Лучше скажи... – так же непринужденно продолжает он. Кир же, пару секунд назад хотевший меня остановить и лицезревший появившейся из неоткуда длинный золотой меч, таращится на нас во все глаза. – Где она? – В Индии – работает волонтером, – резко бросаю я, в этот момент руку словно суют в горящий костер. Испытывая жуткую боль, падаю на снег, а Хэдин шагает в сторону, чтобы полюбоваться на это зрелище. На мое счастье, кругом полно снега, и боль заметно утихает, как только моя рука оказывается в сугробе. Выпрямившись, сжимаю Призрачный Меч в здоровой руке и направляю его лезвием к противнику. – А мамочка тебе не говорила, что чужие Тени трогать нельзя? – ухмыляется Хэдин, бросив взгляд на мою покрасневшую руку. – Вот теперь я тебя точно убью, – предупреждаю я, наложив на правую руку обезболивающее заклинание. – То есть ты хотел сказать, что убьешь мой морталис? Я правильно понял? – интересуется он. – Меня-то здесь нет, даже если ты отрубишь моей Тени голову, меня это не убьет. – Знаю, – ухмыляюсь я, делая шаг вперед. – Но, позволь напомнить тебе, что слишком частое использование морталис-тени приводит к образованию связи между тобой и твоей материальной иллюзией, и, если я сейчас убью твою Тень, твоему здоровью это на пользу не пойдет. Явно занервничав, Хэдин материализует Гладиус и, не дожидаясь приглашения, атакует, но мне удается блокировать его удар. Мне не нужно много времени, чтобы понять стиль его боя. Раньше я много тренировался с Плеймном Секстус Игнэусом – старшим брат Азэр и Одайона, и из того, как Хэдин размахивает мечом, нетрудно догадаться, что у них схожая тактика. Плеймн всегда слишком много силы тратил на удары, и если суметь их грамотно отразить, при этом блокируя огневую мощь его Гладиуса, то победа – лишь вопрос времени. – Эх, жаль, что у меня приказ тебя не убивать, – сетует Хэдин, уклоняясь от моего удара, – Но пару шрамов на память я могу тебе оставить. – Попробуй, – ухмыляюсь я, оказавшись спиной к большому тополю. Хэдин замахивается со всей силы, а мне остается лишь увернуться, и его Гладиус глубоко входит в отсыревшую древесину. Развернувшись, я отсекаю Тени голову и она, покатившись в сторону шокированного Кира, растворяется в воздухе, оставив после себя лишь золотую пыль. – До скорого, Хэдин Секстус Игнэус, – вполголоса обращаюсь я к золотым бликам, постепенно исчезающим из этого мира. – Я... Ты... Он… – Кир произносит какие-то нечленораздельные фразы, все еще пялясь на то место, где только что была рыжеволосая голова. Стараясь не думать о последствиях, тащу парня обратно к его машине. Убедившись, что мозг Кира до сих пор не может переварить им увиденное, сажусь на водительское сидение. Слава Истоку, что я когда-то давно брал уроки вождения. В эпоху технологического прогресса курсы езды на четырехколесном пожирателе бензина выигрывают у курсов игре на виолончели. До дома мы добираемся меньше, чем за час. Но, по мне, так лучше бы вообще туда не возвращаться. Кир, хоть и перестал нести чепуху, все же не похож на жизнерадостного одиннадцатиклассника. Радует одно – до квартиры он доходит самостоятельно, при этом сохраняя ошеломленное выражение лица. Не пойму, что его так шокировало? Подумаешь, голову парнишке отрубили. В двадцать первом веке живем – маньяки за каждым углом. – Дея? – зову я, не забыв закрыть дверь за Киром. «Что?»– мысленно отвечает она, сидя под ватным одеялом с банкой шоколадной пасты в руках. – Торопитесь, только сегодня в DayDream при заказе одной порции мороженного, второе вы получите бесплатно! – зазывает включенный телевизор. «Освободи, диван!»,– приказываю ей я. – Проходи, Кир, – обращаюсь к парню. И тут слышу, как Дея, подскочив, пересаживается в дальнее кресло у окна. Усадив парня на диван, опускаюсь в кресло напротив. Мне нужно как-то сосредоточиться, чему очень мешает саднящая рука. – Что случилось? – спрашивает Дея и подходит ко мне, не сводя глаз с Кира, который начинает приходить в себя. «Дай руку»,– прошу я, вспомнив, как в прошлый раз ее прикосновение излечило мое вывихнутое плечо. «Зачем?»,– Дея садится на подлокотник кресла слева от меня. «Я изменю ему память»,– мысленно отвечаю. «Что произошло?»,– в сине-зеленых глазах плескается тревога. «Потом. Дай руку»,– отмахиваюсь от нее. Дея, кивнув, накрывает мою ладонь своей, я чуть стискиваю пальцы девушки, чувствуя, как ее энергия протекает в меня, приглушая тупую боль в правой руке, частично обезболенной с помощью магии. – Кир, – обращаюсь к парню, он вздрагивает, подняв на меня взгляд, – расскажи, что ты видел. – Н-ну… – сбивчиво начинает тот, – ты позвал меня поговорить о наших отношениях с Аней, – Дея хмурится, ее рука непроизвольно дергается, но она остается на месте. – А потом к нам подошел тот странный парень… и т-ты отрубил ему голову. «Ш-ш!»– мысленно шикаю я на Дею с открытым ртом и кричащей в голове:«Ты что-о-о?!». – Да, верно, – соглашаюсь с парнем, ловя его растерянный серо-голубой взгляд. Конечно, мне меньшего всего хочется играть с ним в гляделки, но иначе его память не изменить. – Я позвал тебя поговорить о ваших отношениях с Аней… – представляю, как мой голос изменяя импульсы в его мозгу, разрывая замкнутые цепи, меняет воспоминание, и в то же время я пытаюсь мысленно оживить сфабрикованную историю. – Ты пришел возбужденный: вы с Машей только вернулись из кино, тебя очень впечатлил фильм… в котором главный герой отрубил своему сопернику голову… А когда мы ехали обратно… ты задавил насмерть кошку и это очень тебя шокировало. Я прав? – Д-да, точно… так и было, – кивает Кир, – бедная кошка… Но я же случайно…? – Конечно, – убедительно киваю, – ты не виноват. – Ой! Уже шесть часов! – вскакивает парень, переведя взгляд на настенные часы и хлопнув себя по лбу. – Мне срочно нужно домой! Кир буквально вылетает из квартиры. Мы еще с минуту сидим, взявшись за руки: Дея переваривает увиденное, а мне просто не хочется отпускать ее ладонь. – Что это было? – спрашивает она, опомнившись. – Своего рода гипноз. Здесь главное – исказить действительность, не касаясь основного события, тогда все получится, – отвечаю я, сняв пальто и направившись на кухню. – В случае с Киром тема смерти должна была, так или иначе, отразится в ложных воспоминаниях. – Да я не имею виду, что ты с ним сделал, – поясняет Дея, последовав за мной, – намного важнее – зачем? И если уж на то пошло, о чем вы с ним разговаривали? Моя личная жизнь… – Черт! – к моей правой руке словно приложили раскаленную кочергу. Не теряя времени, сую ее в ближайшую емкость с водой – ею оказывается кастрюля с начищенным картофелем. – Теон! Что с тобой? – Дея, последовавшая за мной, подскакивает ко мне. – Да так… – отвечаю я, вытащив руку из кастрюли. – Что это? – Дея указывает на выжженный символ на ладони, больно стянувший все ее линии. Ох, уж этот тупоголовый болван с углем вместо мозгов! Кто бы мог подумать… Он наложил на свою Тень запоздалое заклятие, не успей я охладить руку, вспыхнул бы, словно елка в новогоднюю ночь. – Подарочек от Хэдина Секстус Игнэуса, его Тень напала на нас в Старом Парке, – отвечаю я. Дея на секунду округляет глаза, а потом говорит: – Я сейчас. И выходит. Внимательно изучаю на красные вздувшееся изгибы на своей руке. Главный родовой знак Секстус Игнэус – зажженный огонь – дополнен парой новых символов и, насколько я могу судить, Шестой Клан породнился с парой незнакомых мне Семей, не состоящих в Совете Семи, правда правый символ дерева у самого основания, говорил о том, что Сексто Игнис состоит в родстве с Тертиус Лингеус – на моей памяти – такое случилось впервые. – Дай-ка, – Дея возвращается, принеся с собой аптечку. Осторожно касаясь обожженной кожи, начинает намазывать противоожоговую мазь, а я не могу найти в себе силы сказать ей, что не холодный гель избавляет меня от боли, а прикосновение ее нежных пальцев.Глава 20. Начало
Лео, отдернув руку, резко встал. – Меня не волнуют твои чувства! – закричал он, резко отвернувшись. Я застыла, пораженная молнией, ладонь замерла, сжимая пустоту там, где только что была его рука. К горлу подкатил комок, а в груди как будто что-то оборвалось: стало холодно, словно с меня вдруг содрали кожу, и я задрожала. Никогда прежде не чувствовала себя столь уязвимой. Прикусив губу, смахнула выступившие слезы. Почему мне так больно? Ведь он уже больше месяца со мной не разговаривает... Просто я думала, он сторонится меня из-за того, что наши родители – в большей степени его отец – не одобряют наши частые встречи, особенно сейчас, когда Леофу почти исполнилось 19 сол. Я надеялась, что, если мы останемся одни, он не будет так холоден ко мне. Стены Комнаты Приготовлений давили на меня, не выдержав, ринулась к двери. Я все бежала и бежала по знакомым коридорам: драпировки, картины, настенные украшения, подарки послов и военные трофеи – все сливалось воедино и было будто бы покрыто туманном. Лишь яркие точки вспыхивали, время от времени – зажженные факелы. Я не остановилась, даже когда оказалась на улице, и продолжила бежать, направляясь в самую глубь Леса Тенебрис, пока не оказалась у старого клена, росшего почти у краю обрыва в отдалении от других деревьев. – Ну, здравствуй, – тихо прошептала я старому другу. Коснувшись кончиками пальцев шершавой коры, я вела их вниз, пока кожей не почувствовала чуть заметные отметины. Помню их... Наши имена, заключенные в сердце, словно в ловушку. – Дея! – услышав свое имя, я точно знала, чьи губы его произнесли. – Ле...о? – развернувшись увидела юношу, бегущего ко мне навстречу. Сумерки мягким покрывалом опускались на окружающий меня лес, но было еще достаточно светло, и я могла разглядеть приближающуюся фигуру. Угольно-черные волосы, казалось, впитали в себя ночную тьму. «Теон...?», – пронеслось у меня в памяти. Наверное, он... Это сон... Воспоминание из моего прошлого... Но почему он здесь? – Дея, прости меня, я... – переведя дух, начал он. – Что ты здесь делаешь? – искренне удивилась. Мне хотелось добавить «в моем сне», но увидев выражение его лица, я промолчала. – Я побежал за тобой, – ответил Теон. Он сделал шаг, протянув руку, чтобы коснуться моей щеки, но я отпрянула. – Не злись, я не хотел делать тебе больно, просто... думал, что так будет лучше... для тебя. Ты нужна мне... Я... Я вздрогнула: именно эти слова сказал Лео в тот раз, когда я убежала из Комнаты Приготовлений. Тут меня словно кто-то толкнул в сторону. И вот я уже наблюдаю со стороны, как четырнадцатилетняя я, чуть улыбнувшись, касается указательным пальцем его сжатых в полоску сожаления губ. – Т-ш-ш-ш... Обещай мне, что не скажешь этих слов, пока мы не станем одним целым... Назойливая мелодия будильника вырывает меня из цепких объятий сна. Надо будет ее сменить. 13 января... Новый учебный год... Потянувшись, иду в ванну, чтобы смыть с себя остатки сна. Это не очень-то помогает: образ целующейся пары так и не уходит из головы. Мне кажется, что я до сих пор ощущаю касание его губ... – С добрым утром, – улыбается Теон, стоит мне войти в кухню. – Будешь кофе? – Угу, – отвечаю, стараясь не смотреть на него. – Возьми, – Теон пододвигает ко мне банку кофе, его губы кривятся в усмешке, – у нас самообслуживание. Киваю, стараясь не думать о том, что уже больше минуты я неосознанно таращусь на его губы. Проделав все нужные манипуляции для приготовления кофе, опускаюсь на стул, сделав большой глоток. – Как рука? – спрашиваю, смотря, как маленькие темно-коричневые точки растворяются в моем утреннем напитке. – Рука? – удивленно переспрашивает Теон. – Достаточно было спросить один раз семь дней назад, что ты, кстати, и сделала. Мы ведь прокляты, забыла? Раны на мне заживают как на собаке, даже шрама не осталось. Такой же эффект будет, если ты обрежешь свои волосы, они у тебя мигом назад отрастут, наверное, меньше, чем за неделю. – Хорошо… – безучастно отвечаю я, погруженная в свои мысли, мне кажется, что Теон, как обычно, буркнул свое «нормально». – Что хорошо? – интересуется он, поставив кружку на стол. – То, что мы прокляты или то, что ты, при всем желании, не сможешь сменить прическу? – Зачем мне это? – удивляюсь я, но тут мой мозг подкидывает смазанное очертание его предыдущей фразы, и уже поздно делать вид, что я ее услышала. – Что с тобой? Ты какая-то рассеянная… – заключает Теон. – Да так… – уклоняюсь от ответа, поставив кружку в мойку. – Мы сегодня опять пойдем в Старый Парк? Теон кивает, вставая. Ну, вот! А я сегодня планировала вернуться домой и не вылезать из-под теплого пледа. А вместо этого придется мерзнуть на улице! Я бы не возражала, если бы это была простая зимняя прогулка, ну нет же... И почему именно сейчас Теону взбрело в голову обучать меня натуралия магицэ – магией венефикусов? Он, вроде бы, сказал, что та Тень была невменяемой и что никого за нами не посылали... Тогда зачем все эти тренировки? Теон и раньше знал, что владение магией у меня почти равно нулю. Родители всегда подбадривали меня, говоря, что когда я обрету Septimus Sensu, мои магические способности раскроются. Но между нами нет той Связи, о которой я так много слышала, мы можем только обмениваться мыслями. Хотя... Тогда, кажется, я что-то почувствовала – жар обдал мою правую руку – возможно, в это время на Теона и наложил заклятие тот полумаг... А может, это просто была игра воображения... Все равно, я как не могла создавать что-либо из пустоты, так и сейчас не умею. – Если не поторопишься, то мы опоздаем, – напоминает Теон, заглянув в кухню. – Не думаю, что если помыть одну кружку десять раз, она станет стерильной. – Ага, – киваю, стараясь унять дрожь, волной прокатившуюся по моему телу, от его «мы». Весь путь до школы идем в глухом молчании, даже встреча с Машей и Киром не помогает развеять его. Маша пытается как-то снять напряжение, рассказав, как весело она провела каникулы, за эти две недели успев даже съездить со своим отцом на зимнюю рыбалку. А я как рыба на суше – открываю рот, но так и не могу произнести нужные слова. За прошедшую неделю наваждение совсем ушло – я перестала видеть в Кире своего Лео. Словно кто-то щелкнул переключатель в моей голове, освятив все то, что я так удачно заталкивала в дальний угол моего сознания. Да, Кир похож на него. Но... хоть и больно признавать – это не он. Не мой Лео. Если бы я полюбила моего Лео за этот соблазнительный изгиб скул, медово-пшеничные волосы и пронзительные серо-голубые глаза, то могла бы и дальше пялить на себя розовые очки с тройными стеклами. Соблазнительная внешность моего Леофвайна никогда не была во главе угла, она как вишенка на торте. Только и всего. Приняв факт, что это не он, как данность, я думала, что вздохну спокойно, но не тут-то было. В мою дурную голову галопом вломились мысли и сомнения другого рода... Кир же, как и я, чувствует неловкость, только вызывают ее у нас разные вещи: я все еще не могу перестать соединять в своем сознании слова «Теон» и «поцелуй», думая о своем нелепом сне, в одно предложение. А Кира, видимо, смущает то, что мы с ним так и не поговорили после того случая на новогодней вечеринке. Теон же, как всегда, спокоен. Будто удав перед тем, как заглотит мышь целиком. – Аня, слушай, – обращается ко мне Маша, когда мы поднимаемся на второй этаж, – может, сегодня сходим куда-нибудь все вместе или посмотрим фильм? – Неплохая идея, – отзываюсь я. – Вчетвером, – добавляет Маша, бросив взгляд на Теона. – Ты как, Дима, с нами? – Я не против, – соглашается тот. И так ей улыбнулся, что мне хочется вскрикнуть: «Вой-Вожу, снимите номер». Я чего-то не знаю? Или мне просто непривычно видеть, как он улыбается другим? – Давайте, посмотрим фильм у на... меня дома, – предлагаю я, чувствуя, что до конца недели будут избегать слова «нас» и «мы». – Ты за, Кир? – Конечно, я приду! – звучит это чересчур инициативно. Уроки проходят, как обычно, не считая того, что почти все полушепотом обмениваются впечатлениями о прошедших каникулах. Особенно это заметно на уроке отечественной литературы, судя потому, что никто не вдохновился проникновенным скандированием учителем стихов Владимира Владимировича Маяковского. Меня бы впечатлило ее прочтение, если бы я в свое время не посетила один из литературных вечеров, где их читал сам автор. В общем, школьные будни начались безо всяких происшествий, даже Теон вел себя, как подобает кроткому старшекласснику. – Ужас! Мне одному кажется, что Вера Андреевна может замедлять ход времени или даже остановить его? – спрашивает Кир, потянувшись, на его лице не осталось ни следа утрешнего смущения. – Сомневаюсь, – отвечает Теон, уж он-то бы понял, если бы историня пришла из другого мира. – Все равно, – продолжает Кир, – ее уроки убийственно скучные. – Аня, – обращается ко мне Маша, – а о чем с вами Алла Николаевна разговаривала на перемене после первого урока? Какие-то проблемы? – Нет, что ты! – машу руками я. – Просто к концу года она планирует поставить одну пьесу, ей нужны актеры. – Здорово! – восхищается Маша. – И вы согласились? А что за пьеса? – Ну… – нехотя начинаю я, – Особо выбора не было... А все из-за кое-кого, кто слишком часто прогуливал уроки в прошлой четверти! – я бросаю на Теона хмурый взгляд, а он лишь пожимает плечами. – А что за пьеса? – повторяет машин вопрос Кир. – Попурри. Пьеса из кусочков разных произведений. Мы играем эпизод из «Ромео и Джульетта», – название произношу похоронным голосом. Кир и Маша, дружно переглянувшись, в один голос заливаются смехом. – Видишь, – отдышавшись, начинает Маша, – даже Алла Николаевна думает, что вам суждено быть вместе. – Не думаю, что нелепое совпадение – это знак судьбы, – замечает Теон, но возникает чувство, что, на самом деле, он думает иначе. Ведь мысвязаны– хоть и не так, как положено – а это и простые люди могут почувствовать. – Дима, прав, – все же поддерживаю его я, не хватало, чтобы еще и наши друзья попытались помочь этим запутанным отношениям. – Нелепо начинать встречаться только потому, что Алла Николаевна любит Шекспира. – Да мы же шутим, – оправдывается Маша. – Вы куда? Не домой? – спрашивает Кир, видя, что мы остаемся с ними на автобусной остановке. – Да. Нам нужно... к брату, – отвечаю я. – Увидимся вечером! Вранье укладывается всего в одну фразу – по счастью, к остановке подходит нужный нам 27-ой. – Ты так часто упоминаешь фальшивого брата, что скоро нам потребуется нанять актера на его роль, – ухмыляется Теон. – Что мне нужно было сказать? – спрашиваю я, садясь в автобус. – Что мы едем в Старый Парк, а потом полчаса объяснять, что это не свидание? – А тебя это так волнует? – интересуется Теон. – Что они решат, что мы вместе? – Нет, но… – начинаю я, но не нахожусь с ответом. – Тогда незачем врать с три короба, – советует он, уступив место вошедшей старушке. «Уступать место пожилым бабушкам хорошо, но ведь ты сам старше ее раза в три, так что место по праву – твое»,– поддеваю его, зная, что он не любит, когда я напоминаю ему о проклятии. «Меня не мучает артрит»,– заявляет он, отвернувшись к окну. Выйдя из автобуса на нужной остановке, Теон по обыкновению направляется вглубь Старого Парка, где открывается вид на заброшенные покосившееся, деревянные дома. – Ректор говорил, что здесь у него дача есть, – указываю на потемневшие от времени крыши. – Интересно, какой из домов? Теон молчит, внимательно разглядывая меня. – Что? – чувствую, как кровь приливает к лицу. – Ты сегодня странно себя ведешь... – заключает он. – Тебе кажется, – отворачиваюсь. – Просто не привычно как-то без Этли... Не думала, что так быстро привыкну к этой упрямой девчонке. – Понимаю, – кивает парень, – ведь она ушла, даже не попрощавшись, только написала письмо, в котором сообщила, что нашла своих родителей. Может, она не хотела, чтобы мы встречались? – Возможно, – соглашаюсь я. – Если ее родители венефикусы, то, вполне вероятно, что они бы захотели расквитаться со мной за то, что я сделала. С исчезновением двух столбовых родов не мог не воцарится хаос, и те, кто остался, наверное, хотят моей смер... – Эй… – Теон появляется прямо напротив меня и осторожно берет за подбородок, заставляя поднять глаза. – Все будет хорошо, обещаю... Отступаю, вздрогнув. Уж кто себя странно сегодня ведет, так это он! На секунду показалось, что он собирается... Тряхнув головой, пытаюсь изгнать из нее подобные мысли. – Дай руки, – говорит парень, протягивая мне руки ладонями вверх. – Что опять? – злюсь я. Он, что, решил в конец меня запутать? – Так лучше, – улыбается. – Грусть тебе не к лицу. А теперь, протяни ладони. Лучше не упрямься. Ты же хочешь поскорее вернуться домой? Так вот, мы не уйдем отсюда, пока ты не сотворишь хотя бы яблоко. Магия! А я и забыла... Кивнув, исполняю веленное, не забыв повесить школьную сумку на ветку растущего рядом дерева. Теон, в свою очередь, накрывает мои руки своими ладонями. Со стороны, кажется, что мы держим что-то невидимое. – Постарайся представить его, как оно росло, наливалось, обретая особенный кисло-сладкий вкус. Постарайся ощутить его. Представь, что оно у тебя в руках, – с этими словами Теон чуть сжимает мои ладони, дела их похожими на две половинки чего-то круглого. Мне опять становится не по себе, словно тысяча тоненьких иголочек пронзает тыльную сторону ладоней, это отвлекает. «Ну же, Дея. Постарайся»,– вспыхивает его голос в голове. – Может, хватит ко мне прикасаться?! Это отвлека... – взрываюсь я, резко отдернув руки, – ...ет. Теон, сложив руки на животе и поджав губы, испытывающее на меня смотрит. – И каким это образом, позволь узнать? – он хмурится, но искра, закравшаяся в его темно-синие глаза, выдает напускную серьезность. Отворачиваюсь – не хочется видеть его насмешливое лицо. – Дея, взгляни! – зовет Теон. – Что? – поворачиваюсь и вижу: на снегу, покрываясь тонким слоем падающего снега, лежит кроваво-красный плод. – У тебя получилось, – Теон поднимает яблоко. – Не факт, – ворчу я, все еще злясь, – оно может быть искусственное или даже отравленное. – Есть способ это проверить, – сказав это, он откусывает от сотворенного яблока кусок. Возникает жгучее желание как-нибудь поддеть его. К примеру, рассказав о том, сколькими микробами он пополнил свой организм, но, в этом момент парень, словно подрезанная марионетка, падает на снег. – Теон! – тут же падаю на колени рядом, чувствуя, как паника ледяными пальцами прошлась по позвонкам. – Только не говори мне, что это яблоко из сказки про Белоснежку! Что мне делать? Теон не шевелится, будто действительно умирает, а я не знаю, как ему помочь. Неужели, и вправду, придется целовать его? Б-р-р-р... НИ. ЗА. ЧТО. Но ведь здесь очень холодно, да и к тому же нам уже пора домой... На отравление это не похоже, уж больно быстро его подкосило, но что тогда? Яд? Дурман? Что? Либо он почти мертвец, либо мне придется поцеловать его, чтобы разбудить... Сама не зная зачем, наклоняюсь ближе. Его темные ресницы побелели от налипшего на них снега, а лицо покрылось мелкими капельками – растаявшими снежинками. Поддаюсь еще ближе, решив попробовать разбудить его, но вдруг меня как будто что-то останавливает. Страх? Его липкая паутина окутывает сердце. Но почему – страх? Я не боюсь поцеловать его, это было бы глупо. Этот сочащийся страх другого рода, как если бы я на подсознательном уровне знала, что этот поцелуй – дверь в самую ужасную тайну в моей жизни. «Передумала?»,– даже его внутренний голос звучит насмешливо. Теон присев, отряхивает снег с пальто и брюк. – Идиот, ты меня напугал! – с криком толкаю его обратно в снег, но он в ответ лишь смеется. – Не злись, – просит, легонько сжав мое плечо. – Я ведь пошутил. – А с каких это пор ты шутишь, а? – интересуюсь я. – Сам не знаю, – признается он, поправляя воротник и, ежится, когда снег падает ему за шиворот. Дорога домой занимает меньше времени, чем обычно. Я продрогла до костей и спешу поскорее очутиться под своим любимым теплым пледом. Но стоит нам перешагнуть порог квартиры, как время словно останавливается. Секунды тянутся медленно, напоминая ленивого старого кота, которого просто невозможно заставить двигаться быстрее. Мы с Теоном никогда особо много не болтали – только если по делу – но сегодня наше молчание кажется каким-то роковым. Будто бы, стоит кому-нибудь из нас открыть рот, так сразу же разверзнуться небеса или хуже – поднимется какая-нибудь запретная тема, например: «Давай, поговорим о нас». Пообедав, Теон как обычно, углубляется в чтение какой-то весьма занятной книги, а я отправляюсь делать уроки. Но даже когда достаю из сумки нужные книги, ручку и тетрадку, настрой все равно не приходит. И зачем мне вообще их делать? Если быть перед собой честной, то учеба не была причиной, покоторой я поступила в эту школу. Но та причина себя исчерпала. Раз так, что меня держит в этой школе? В этом городе? Положим, друзья, образ жизни, к которому я уже привыкла за эти почти четыре месяца. Да и куда мне спешить, куда ехать и зачем? Кажется, мой отказ от отношений с Киром подвел черту под всеми моими поисками. Что же теперь…? Не хочу об этом думать сейчас. – Дея? – Теон заходит в комнату, даже не постучавшись. – А стучаться тебя не учили? – ворчу я, все еще сердясь на него за инцидент с яблоком, но не обращает внимания на мой тон. – Маша и Кир пришли. Ты, что, не слышала? Потянувшись, встаю, чтобы поприветствовать гостей. Зайдя в зал, застаю знакомую картину: Маша и Кир снова о чем-то спорят. – Давай лучше посмотрим какой-нибудь боевик! – настаивает Кир, протягивая ей стопку дисков. – Нет, лучше романтическую комедию! В боевиках одна кровь и убийства! Скукота! – упорствует Маша. – А в твоих слезливых мелодрамах одни поцелуи да обнимашки! – не уступает парень. – Пойду, приготовлю чай, – бросает Теон. – Думаю, это надолго. – Я с тобой, – вызываюсь я. Зрачки Теона чуть расширяются от удивления, но никаких комментариев за этим не следует. Я не могу сейчас войти в зал, видя, как друзья беззаботно ругаются, выбирая фильм. Мы и они – слишком разные, я поняла это уже давно, только вот все равно очень грустно каждый день сталкиваться с этими различиями.Глава 21. Призрак из прошлого
– А сейчас, запишем такое уравнение:xумноженное наyв квадрате... Сижу, делая записи в тетради, и изо всех сил стараюсь не заснуть. После того странного сна и повторяющегося кошмара о смерти Деи, меня частенько мучает бессонница. Хотя иногда это лучше, чем вообще не видеть сны, что в последнее время со мной часто происходит. В такие ночи я словно проваливаюсь в пустоту, высасывающую все жизненные соки. Чудиться горьковатый запах кофе: поворачиваюсь в сторону Деи – она тоже думает о чем-то своем. Интересно, хоть раз наши мысли сходятся на одном и том же? Но, если подумать, этот вопрос не имеет смысла. Я могу читать ее мысли, видеть ее глазами и чувствовать то же, что и она. И, не смотря даже на то, что сейчас я практически полностью заблокировал Связь между нами, оставив только возможность телепатической беседы, мне почему-то кажется, что сейчас наши мысли текут в одном направлении, сплетаясь, словно жилы древа. Но я не могу быть до конца в этом уверенным. Конечно, для меня не проблема – ослабить барьер и попытаться проникнуть в ее голову (именно, попытаться, потому что Дея тоже научилась ставить преграду). Но я не уверен, что хочу знать, что за идеи блуждают по ее сознанию, когда она смотрит на учителя математики. За то долгое время, что мы вместе, я понял одно – чтение мыслей не всегда хорошая вещь, особенно в те моменты, когда та, кого ты любишь, сохнет по другому. Я поздно осознал, что если полностью, в относительном смысле, заблокирую Septimus Sensu, то со временем смогу нормально с ней общаться, снова стать ее другом – или хотя бы притвориться. Но к этому времени я окончательно успел испортить наши с ней отношения. Что ж, придется ждать, пока она привыкнет к моему дружескому участию. «Сегодня снова туда пойдем?»,– мысленно спрашивает Дея. «Да»,– решительно отвечаю, хотя в душе хочется рухнуть на что-нибудь мягкое и проспать до второго пришествия. Сон... Тот сон, в середине января, был таким ярким, словно я попал в другую реальность... Даже сейчас, спустя чуть больше трех месяцев, он все еще не отпускает меня... Помню, тогда я оказался во власти воспоминания из прошлого, и пытался догнать девушку, что в слезах убежала от меня. Когда я, наконец, нашел ее у старого клена, Дея очень удивилась, увидев меня. Тогда я и понял, что это сон. А проснулся от касания ее теплых губ... Может, это глупо, но тогда – во сне – у меня возникло ощущение, что Дея была там, то есть была ее душа, сознание, Тень, как будто мы видели один сон на двоих. Раньше такое бывало, но обычно я просто попадал в ее сон в качестве стороннего наблюдателя и не мог ничего сделать. Но в тот раз все было иначе... Трещит звонок, и мы с Деей и еще несколько ребят из нашего класса – включая Вику, Виталика, Машу и Кира – направляемся в актовый зал. Наш классный руководитель должен раздать нам текст, который нужно будет выучить в ближайшие пару месяцев. Уже середина апреля, с каждым днем на улице все теплее и теплее, а учителя с каждым разом все злее и злее – взвинчены из-за предстоящих экзаменов – только одну Аллу Николаевну это, по всей видимости, не слишком пугает, раз уж она собирается поставить пьесу в самый разгар школьной суматохи. – Это все? – спрашивает учитель, окинув присутствующих быстрым взглядом. – Да, – отвечает за всех Вика, сделав шаг вперед. – Хорошо, – кивает Алла Николаевна. – Вон в тех двух коробках роли. В розовой для девочек, в голубой для мальчиков. Разбирайте. Пока ребята распределяют роли между собой – ими руководит Вика – Алла Николаевна, поманив рукой, отводит меня и Дею в сторону. – Я вам уже говорила, что собираюсь поставить пьесу-попурри «Частичка души», где мы разыграем несколько знаменитых сцен из пьес: «Тартюф», «Горе от ума», «Фауст». Так же туда войдет и «Ромео и Джульетта» – начинает учительница, – и мы с вами договорились, что вы будете играть главные роли именно в ней. Память у вас обоих отличная, так что проблем не будет, да и к тому же я сократила слишком длинные монологи. Есть вопросы? Мы синхронно качаем головами, понимая, что выбора у нас нет. – Вот и отлично, – улыбается Алла Николаевна, протягивая нам пару листов печатного текста. – Можете идти, сегодня по плану только распределение ролей. А это почитаете на досуге. Дея решает не ждать Машу и Кира, чтобы не дать им возможности в очередной раз спросить, куда это мы опять собрались. Выйдя на крыльцо, чувствую уже теплеющий ветерок на своем лице. Весна мягкой поступью вступает на эту землю, а природа постепенно просыпается от зимнего сна. Странно, но моя душа жаждет наступления перемен этой весной. Как всегда, эта легкомысленная пора рождает дурацкие и трудновыполнимые мечты. Мне уже надо смириться с тем, что те перемены, на которые так надеется все мое существо, не случаться. Лишь бы не было хуже, чем есть – вот, о чем нужно мечтать. – Уж лучше бы Алла Николаевна выбрала «Укрощение строптивой», – замечает Дея. – Или дала нам роли Софьи и Чацкого[1]. – Ага, – безучастно отзываюсь я, предстоящая пьеса волнует меня меньше всего. Хэдин Секстус Игнэус сказал, что Изокрейтс ищет Дею. Изокрейтс... неужели брат короля Велиуса жив? Если это так, у нас с Деей серьезные проблемы. Второй наследник Первой Семьи – Изокрейтс Примус Лунарис – был из тех венефикусов, кто верен традициям до самого конца. Дея же нарушила строжайший запрет, который влечет за собой только одно – смертную казнь. Что очень иронично, ведь она пыталась покончить с собой. Но уже около двух месяцев прошло с тех пор, как на меня напал потомок Аерона в Старом Парке. Если они хотят заполучить ее, то почему бездействуют? Что им мешает снова напасть? Неужели Хэдин еще не пришел в себя после того, как я отрубил его Тени голову, и поэтому Изокрейтсу ничего пока не известно? Изокрейтс... он единственный остался в живых или нет? Если да, то почему? Столько вопросов, и я не могу найти ответы на них здесь – в мире людей. Но в Интермундус не так-то просто попасть, особенно в нашем случае – без наличия Septimus Sensu. Сейчас, Связь нужна нам как никогда прежде, но, я не думаю, что восстановить сломанную почти 300 лет назад Связь будет легче, чем пробудить в Дее магию. Одна проблема подкрепляет другую, образуя катастрофу... – Теон? – зовет Дея. – Что? – спрашиваю я. – Мы только что пропустили свой автобус. Так должно быть? – интересуется она. – Нет, – быстро оглядевшись по сторонам и, убедившись, что от ненужных глаз нас скрывает баннер и киоск с другой стороны, одним резким движением хватаю ее за плечи и притягиваю к себе: через секунду мы уже на другом конце города – в Старом Парке. Дея резко отступает, но у нее кружится голова, и я снова прикасаюсь к ней, чтобы не дать упасть. Что ж, в любом случае, мы с ней можем попытаться сбежать. Правда, не уверен, что у нас получится скакать с континента на континент и оставаться незамеченными. Для них. – А предупредить нельзя было? – спрашивает она. – Не будем терять времени, – отрезаю я. – Попробуй блокировать заклинание огня. – Хорошо, – Дея кивает, но как-то неуверенно. – Не бойся, – заверяю ее, – я смогу отвести его в случае чего. Создать огонь для меня несложно, особенно после того, как я сам чуть не сгорел – при одном его упоминании, мои ладони начинают чувствовать жар. Глубоко вдохнув, направляю огненный клубок в сторону Деи, между нами было расстояние, достаточное для того, чтобы она успела воспользоваться барьером для отведения. Конечно, может, еще рано переходить к боевой, ведь она только научилась создавать мелкие предметы и перемещать их с помощью магии, но в нашем случае, ничего не может быть слишком рано, иначе будет поздно. Замечаю, что Дея слишком нервничает, а это понижает вероятность ее успеха. Переместившись позади нее, я создаю поглощающий барьер, в котором и растворяется созданный мною огонь. – Ай! – судя по теплу, что пробежало по моей правой руке – Дея опалила себе пальцы. – Дай взглянуть, – поворачиваю ее к себе лицом, чтобы посмотреть насколько сильно я повредил ей руку своим заклинанием. Дея щурясь от боли, протягивает мне ладонь: кончики ее пальцев покраснели и покрылись мелкими волдырями. Недолго думая, прикасаюсь губами к тыльной стороне ее ладони. – Что ты...? – спрашивает пораженная девушка. – Это поможет, – в голосе ни тени сомнения. – У тебя целительные губы или что? – Дея удивленно разглядывает свои уже совершенно здоровые пальцы. – А ты разве не помнишь рассказы о Septimus Sensu? – поднимаю брови, пытаюсь сохранить невинное выражение лица. Не нужно ей знать больше, пусть думает, что я узнал об этом случайно и не так давно. – О том, что Связанные могут излечивать друг друга? Правда, из-за этого во времена междоусобиц появилось много заклинаний, ранения от которых не излечиваются подобным образом. – Да, но... – начинает она, – я думала, что между нами настолько нарушена Связь, что кроме телепатии, ничего и нет. Пожимаю плечами, искренне надеясь, что вопросов больше не последует. Пусть думает, как хочет, но я не собираюсь скрывать от нее те аспекты Septimus Sensu, что помогут сохранить ей жизнь. А вот о том, что я могу чувствовать ее и видеть ее глазами – об этом лучше промолчать. Домой мы возвращаемся полпятого, но я все никак не могу усидеть на месте – вопросы без ответов давят на меня еще сильнее, когда я нахожусь в четырех стенах этой невзрачной квартирки. – Пойду, проветрюсь, – кидаю Дее, сидевшей на диване и смотревшей какую-то передачу по телевизору. – Иди, – откликается она, хотя я уверен, что она меня толком не расслышала. Да уж, она не чувствует Связь так, как я, тут уж ничего не попишешь. И вот спустя 10 минут, я уже бесцельно брожу по городу, стараясь привести мысли в порядок. Чем сильнее греет солнце, тем больше людей появляется на улицах, что мешает сконцентрироваться на том, как уладить ситуацию, если дела примут скверный оборот. Расстегнув молнию до середины на своей куртке, чтобы избавиться от удушающего чувство, направляюсь в парк Пушкина, где можно спокойно все обдумать, сидя под каким-нибудь тенистым деревом. Найдя скамейку в глубине парка под большой осиной, я устало опускаюсь на нее. – Гляжу, ты совершенно измотан, – слышу я голос позади себя. Я, резко вскочив, поворачиваюсь лицом к говорившему. Им оказывается мужчина лет тридцати с темно-пепельными волосами и глазами цвета морской волны, на выступающем подбородке с правой стороны небольшая бледная полоска – шрам, оставшийся от пореза длинным ножом. Такой же, как и у... – Эмрис? – не верю своим глазам. Конечно, это бред, но... раз Изокрейтс жив, возможно, что кому-то из моих родственников тоже удалось выжить. – А я думал, что не узнаешь, старший братик, – улыбается мой повзрослевший двоюродный брат. – Теперь уже как посмотреть, – опускаюсь обратно на скамейку. Если бы он пришел драться, то уже напал бы. – Ну, здравствуй, Теон, – отвечает он, сев рядом. – Что ты здесь делаешь? И главное – как ты выжил? – последний вопрос мучает больше всего. – Мне и самому хотелось бы это знать, – вздыхает Эмрис. – Как и то, почему я старею так медленно. – Повезло, что хоть еще стареешь, – замечаю я. – А меня уже достало быть подростком. – Тебе же было почти 21, когда это случилось, разве нет? – удивляется он. – Вполне достойный возраст. – Видишь ли, – начинаю я, потянувшись, – я учусь в школе, потому сейчас мне – 19. – А ты не изменился, – хмыкает Эмрис. – А что ты ожидал? Увидеть старика в обличии юноши? – интересуюсь я. – Хотя, знаешь, я иногда чувствую себе стариком, стоит лишь вспомнить, сколько... Но неважно. Даже если Эмрис пришел поговорить, это не значит, что мне стоит посвящать его во все тонкости моей нынешней жизни, к примеру, о Дее и о том, что между нами все-таки есть Связь – хоть и почти сломанная. – Полагаю, ты догадываешься, что привело меня сюда? – спрашивает он. – Да, – выжидательно смотрю на него, – но разве Хэдин не сказал вам, что я не знаю, где Дея? – Из его нечленораздельного, разъяренного бормотания, я понял только то, что он ничего не узнал, – признается Эмрис Секундус Солярис. – Тогда повторюсь, – с нажимом членю слова, – Я не знаю, где она. Я не видел ее почти 300 лет. Может, она в Тибете, стала монашкой. – Странно, – Эмрис проводит по шраму на своем подбородке. – Никогда бы не подумал, что ты оставишь ее одну. – На планете в этом мире живет более семи миллиардов людей, – притворно возмущаюсь я. – Ей не будет одиноко. – Раньше ты не был таким щедрым, – припоминает сын сестры моей мамы. – Мне казалось, что ты и под страхом смерти ее никому не отдашь. – Времена меняются, – отвечаю я. – Между нами была нарушена Septimus Sensu, поэтому я не видел смысла оставаться с ней. – Так ты был с ней только потому, что думал, что она – твоя Связанная? – изумляется Эмрис. – Ну... – неопределенно качаю головой из стороны в сторону, – не знаю. Поняв, что между нами нет Связи, я решил, что незачем нам и дальше идти одной дорогой. Именно тогда я почувствовал, что она мне не нужна. – Жестоко... – задумчиво протягивает он, чуть прищурившись: будто решает, верить мне или нет. – Она высвободила проклятье Истока, которое погубило мою семью, – изо всех сил стараюсь, чтобы брошенная фраза не звучала фальшиво, словно китайская подделка. – Что ж, – говорит Эмрис, вставая, – увидимся. Его последние слова кровососом впиваются в нутро. Вернувшись домой, весь остаток вечера провожу в зудящем беспокойстве. Даже сил нет обращать внимания на косые, тревожные взгляды Деи и снова ей врать. И почему все навалилось именно сейчас? Когда в душе такой бардак, что без психолога не разберешься... Почти три века до нас никому не было дела, и тут – на тебе! Сплошной геморрой... В 22:00 отбываю спать, под предлогом больной головы, но даже в сон прокрадывается нервное напряжение. Я бежал и бежал, вперед и вперед... в пустоте, наполненной удушающим страхом и невыносимым, давящим жаром. Звал кого-то, так громко, что надорванные связки гудели, но почему-то я не мог слышать звука своего голоса. Кого я зову? В этом имени всего два слога. Раз и два. И, наверное, есть звук «а», или нет? Зачем мне кто-то нужен, разве плохо быть одному? Или этот человек сможет разогнать мерзкую, плотную тьму, окружающую меня? Тогда его надо найти. Остановился, пытаясь на ощупь определить свое местонахождение. Бесполезно – вокруг лишь пустота и тьма. Тут вдруг кто-то схватил меня за руку и буквально вырвал из лап темноты. – Может, хватит?! – раздраженно воскликнул человек в плаще. – О чем это ты? – беззвучно спросил я, голос ко мне еще не вернулся. – Гнаться за ней. Странно, но этот мужчина смог услышать меня. Это его я искал? Нет... Он ведь сказал, чтобы я не гнался... не гнался за ней. За кем же мне не стоит бежать? Кто это – она? Мужчина снял свой капюшон. Первое, что бросилось мне в глаза, были пронзительные темно-синие глаза на чуть бледном овальном лице, впитавшем первые признаки старости. Незнакомец провел рукой по подернутым сединой вороным волосам, и я смог разглядеть странные татуировки на тыльной стороне его руки. Попытался вспомнить, где я его видел, но к моему удивлению, в моей голове было пусто. Я не только не помнил этого человека, я даже не смог вспомнить свое имя или даже, как я выгляжу. Кто я? Внезапно я услышал знакомый голос. Тихий и слабеющий, но он потряс меня намного больше, чем самый громогласный крик. Вогнав нож страха еще глубже в сердце... – Не надо... Теон... Мой зловещий кошмар подполз ко мне сзади и схватил за плечи. Просыпаюсь, дрожа и обливаясь потом, и при этом чувствую, как холод сжимает в своих тисках мое тело. Укутавшись в одеяло, переворачиваюсь на другой бок, пытаясь вспомнить сон, но у меня ничего не выходит: в голове только вспыхивает странный знак – и то всего лишь на мгновение. Вдруг голова начинает кружиться, перед глазами все плывет, а грудь сдавливает так, словно на нее уронили рояль. Я понимаю одно – Деи нет дома. Неудивительно, сегодня ведь суббота, но не в четыре же часа утра ходить по гостям... ЧЕТЫРЕ ЧАСА!! Где она?! А если ее нашли слуги Изокрейтса?! Делаю попытку ослабить барьер и проникнуть в ее сознание, но это с трудом у меня получается – видимо, Дея блокирует Связь. На секунду перед глазами вспыхивает знакомый пейзаж – вид, открывающийся с Холма Времен. Но это невозможно... Селенийский Замок разрушен. Холод снова обдает меня с ног до головы, и по коже проходит табун мурашек. Снова пытаюсь прочитать мысли Деи, но все бесполезно – только странные, смазанные образы всплывают в моей голове один за другим. Словно я нахожусь во сне... Во сне? Неужели, Дея спит? Как такое возможно? Я ведь чувствую, что ее нет дома. Может она... Да нет, Дея же с ним рассталась. Но все же стоит проверить. Беру телефон, что лежит на стуле у изголовья и выбираю из списка контактов нужное имя. – Алло, Кир? – произношу я, когда гудки прекращаются. – Д... Аня у тебя? – А? – переспрашивает сонный голос в трубке. – Аня с тобой?! – повышаю голос. – Нет. А должна? – рычит парень. – Забудь, – отрезаю я, бросив трубку. Теперь очередь Маши. – Алло, Маш, привет, – начинаю я. – Извини, что разбудил, но я ищу Аню. Она у тебя? – Нет, – отвечает она. – А ты не знаешь, где она может быть? – цепляюсь за последнюю ниточку. – Может, Аня говорила, что собирается у кого-нибудь переночевать или еще что-то? – Нет, не говорила, – отзывается Синицына. – Спасибо, пока, – кладу трубку, чувствуя, как меня начинает охватывать паника. Я абсолютно уверен, что Дея спит. Но, без сомнений, тянущее чувство в груди – признак того, что она от меня отдаляется, в буквальном смысле. Где же она? Может ее похитили? Бред... я бы почувствовал, если бы она пересекла границу между мирами. Что же тогда? Может Дея – лунатик? Это легко проверить. Я смотрю на свои ступни – они все в мелких порезах, словно я ходил где-то босиком. Значит, моя догадка верна, Дея ходит во сне. О, нет! Я должен ее найти![1]Герои «Горе от ума», комедии в стихах А. С. Грибоедова. 1822-1824 гг.
Глава 22. Девушка из сна
Шла вдоль дороги, что простиралась вверх по склону и вела к самому краю обрыва, где вдали от других одиноко рос старый клен. На душе было так спокойно, все тревоги отступили, словно испугавшись моего равнодушия. Может, потому, что я ничего не помню и не знаю, кто я? Впереди открывалась изумительная картина: закатное солнце, дарившее миру последние лучи, окрашивала его в теплые тона – от кроваво-красного до бледно-кремового. Озеро, что находилось чуть поодаль от огромного жемчужно-серого замка, отсюда напоминало огромный осколок зеркала, упавший с небес. – Как думаешь, в мире людей закат такой же красивый? – услышала я чей-то голос, где-то справа. На траве под деревом – по другую от меня сторону – сидела пара: парень нежно обнимал девушку, прильнувшую к нему. Они выглядели так, словно пришли из сказки, и не только их одежда создавала такое впечатление, но и то, как они смотрели друг на друга: этим вечным взором первой любви. – Не знаю, – ответил темноволосый юноша, улыбнувшись, – возможно. – А Вы как думаете? – спросила девушка, повернувшись ко мне и убрав упавшую на лицо темно-рыжую прядь. – Я? – изумленно переспросила, указав на себя. – Ты меня спрашиваешь? – Да, – ее полные губы растянулись в улыбке. – Ну… – снова посмотрела на погружающееся за горизонт космическое око, – между ними нет существенной разницы, но... – перевела взгляд на пару влюбленных, – мне кажется, когда ты находишься рядом с тем, кто тебе дорог – неважно, брат это или сестра, возлюбленный или мать – мир, словно в ответ на чувства, становится ярче и прекрасней. Девушка улыбнулась в ответ, и они вместе растворились в лучах закатного солнца, оставив меня одну. – Дея! – услышала я голос, звавший кого-то. Дея... Кто это? Точно! Это же мое имя! Повернулась на голос и... – Теон? – открыв глаза, удивленно смотрю на юношу, держащего меня за плечи. – Что случилось? Вместо ответа он крепко прижимает меня к себе. – Теон, где мы? – спрашиваю я, разглядывая окружающие меня деревья. Неужели... – Да, – отвечает Теон на мой немой вопрос, накинув мне на плечи мой бежевый кардиган, – мы в Старом Парке. – Но, как мы... – начинаю я, но поймав его внимательный взгляд, словно говоривший: «А ты, подумай», осекаюсь. Тут обращаю внимание, что Теон выглядит так, словно его разбудили посреди ночи: черные волосы взъерошены, а рубашка от пижамы застегнута не на все пуговицы. – Ты ходишь во сне, – говорит Теон, наклонившись, чтобы взять меня на руки. В следующую секунду мы уже посреди нашей гостиной в доме номер семь. Теон мягко опускает меня на диван и выходит из зала. Возвращается он через пару минут с тазом полном воды. Ставит его передо мной. – Опусти туда ноги, – велит он мне. – Ай! – невольно вскрикиваю, как только ноги касаются воды. – В следующий раз, когда вздумаешь погулять во сне, не забудь одеть что-нибудь на ноги, – советует Теон. Рассеянно киваю: все еще не могу прийти в себя – расплывчатое воспоминание о девушке из сна не дает покоя. Теон садится рядом, положив мои ступни на свои колени, и начинает перебинтовывать их. – Что тебе снилось? – спрашивает он. – Не помню, – вру я. Образ, обнимающийся пары неожиданно ярко вспыхивает в моей голове, разом избавив от всех сомнений. Незачем Теону знать, что он снова мне приснился. Переодевшись, умывшись и позавтракав, ложусь на диван и утыкаюсь в потолок, пытаясь понять, что же со мной происходит. Почему мне хочется верить этим странным снам, а не моим воспоминаниям? Это же Леофвайн, а не Теон тогда был со мной, так почему же у меня возникают сомнения? Может, из-за того, что Теон перестал грубить мне, а с Киром я рассталась... Нет! Все не может быть так банально! Я чувствую, что эти сны что-то значат... Но что? И это не просто признак того, что я начинаю испытывать к Теону симпатию. Все так запуталось! Но я не могу быть с Теоном, я обещала Лео, что его место в моем сердце не займет никто! Да и что это за глупые мысли! Я и Теон – вот ведь чепуха! Осторожно поднявшись с дивана, пробую сделать несколько шагов: резь в ступнях уже прошла, и шаги больше не причиняют боль. Странно, никогда раньше у меня так быстро не заживали раны. Тут я вспоминаю случай с обожженной рукой – Теон всего лишь коснулся губами моих пальцев, и ожог исчез. Неужели, то же самое произошло и с моими ступнями? Развязав бинт, я, как могу, пытаюсь посмотреть на свои ноги. Ни царапинки. От этого мне почему-то становится немного не по себе. Интересно, Теон знал это, когда взялся перебинтовывать их? Лучше мне этого не знать. Ведь если – да, то это значит, что он заботиться обо мне, а от осознания этого, станет только хуже. Робко выхожу в коридор, но дальше трюмо не решаюсь пройти, ведь могу не удержаться и зайти в его комнату, начну запутанный разговор, после которого Теон решит, что я окончательно чокнулась. Шумно выдохнув, все же делаю шаг, другой, третий – и, как можно быстрее, прохожу мимо, в свою комнату. Еще только 5 утра. И если не посплю, буду потом остаток дня ходить как зомби. Закрываю глаза и тут же проваливаюсь сон... Я находилась на залитой солнцем круглой опушке леса, идеальной формы. Ее край обрамляли огромные дубы, они будто сцепились кронами и охраняли что-то важное. Но если тут, что-то и было, оно уже исчезло – поляна была пуста, если не считать мелких кустиков цэрулеуса, что так любят корнибусы. Мы шуточно называли ее «Проплешина», но у нее было и другое название – «Голубая поляна». А как иначе можно было назвать поляну, что на перепутье сезонов Спренган [Sprengan (прагерм.) - весна] и Сумур [Sumur (прагерм.) - лето] покрывалась изумительными одуванчики всех оттенков неба, а позже все кусты цэрулеуса усыпались мелкими голубыми ягодами. Села на траву. Небо над головой было пронзительно чистое, безоблачное, лишь с небольшими белыми разводами, словно кто-то нарисовал их кистью. Бродить по лесу в поисках чего-либо совершенно не хотелось. Хотелось просто покоя, даже если он будет только во сне. Сорвав несколько одуванчиков, начала сплетать их длинные стебли между собой, как в детстве. Когда венок был готов, я повесила его на соседний куст. Если бы со мной был... Лео... И тут я услышала шорох на противоположной стороне поляны – к ее центру, где росли самые большие кусты с сочными ягодами, приближался самец корнибуса. Тонкие грациозные ноги тихо ступали по изумрудно-зеленой траве. Белоснежная шкура без единого серого или черного пятна будто бы сияла на солнце. Он шел спокойно, лишь изредка поворачивал длинную морду на звуки трелей птиц, спрятавшихся в кронах деревьев, обступивших поляну. И от этого немного беспокойного движения бабочки, что витали вокруг его покрытых мхом и мелкими цветами рогов, вспархивали со своих облюбованных мест. Странно, что он совсем не испугался меня. А когда подошел вплотную – конечно не ко мне, а к сочному кусту с кисло-сладкими ягодами – позволил себя погладить. Встретить белого корнибуса сулило перемены, и чем чище его шкура, тем светлее они будут. Но момент спокойствия и счастья, от близости такого чистого и прекрасного существа, Хранителя Леса, коим его считали дети Великого Древа, омрачился диким животным криком, полным боли. Я не сразу поняла, что кричал мой новый друг, пока он не отпрянул от меня, забив копытами о землю, и не рухнул на траву. На его шкуре расползалось красной пятно. Кто его убил – мое прикосновение к мохнатой спине или же нечто иное – было невозможно понять. Его предсмертные крики еще стояли в ушах, резали душу на полоски ножом страха. Я отпрянула только когда трава вокруг корнибуса начала чернеть, а воздух заполнился кислым смрадом гниющих ягод... Мой кошмар прерывает звонок от Маши. – Привет, Аня! – бодрый голос подруги резонирует с моим испуганным состоянием. – Не хочешь сегодня сходить в пиццерию «Сицилия»? – Даже не знаю... – уклончиво отвечаю я. Бешено колотившееся сердце мешает принять решение. – Пойдем! – настаивает Маша. – Я угощаю. Поболтаем, а то у тебя постоянно какие-то важные дела. – Хорошо, – соглашаюсь я, чувствуя, что не смогу сидеть дома после такого жуткого сна. И встреча с подругой как нельзя кстати. Надев джинсы, темно-зеленую футболку и куртку, выхожу на улицу. Не хотелось мудрить с одеждой или макияжем, поэтому я искренне надеюсь, что Маша тоже не станет разодеваться в пух и прах, иначе я буду выглядеть очень тускло и нелепо на ее фоне. Хотя, с чего бы мне волноваться о таких пустяках? У меня сейчас куда более серьезные проблемы: как не потерять того, кто успел стать моим другом и остаться верной человеку, которого уже нет? Не спеша шлепаю по тротуару, смотря по сторонам, в надежде, что хоть что-нибудь вокруг меня сможет дать подсказку, как лучше поступить. И сейчас, идя по шумной улице, отчаянно хочется очутиться в каком-нибудь отдаленном, тихом месте – там, где я, быть может, встречу Вагуса, который подскажет, что делать. Объяснит, что за странные сны меня одолевают, а теперь еще и кошмары. Ведь, именно он советовал мне заглянуть глубже в сердце, чтобы понять истины мои чувства или нет. Это помогло мне осознать то, что в Кире я видела, прежде всего, Лео, поэтому и была с ним, но они совершенно разные, хоть и похожи внешне. Поэтому не было смысла и дальше обманывать его и себя. На удивление быстро добираюсь до нужного места, не заметив, как прошла несколько остановок. Захожу в пиццерию и замечаю Машу за столом слева от входа. – Эй, привет! Иди сюда! – машет она мне со своего места у окна. – Привет, – здороваюсь я, садясь, – не знала, что ты – ранняя пташка, сейчас только 10 утра. – Я в курсе, – улыбается Маша. – Просто меня сегодня рано разбудили. – И кто же? – спрашиваю, поддавшись вперед. – Твой сводный брат, – отвечает Маша. – Тебя искал, он был очень встревожен, я бы даже сказала – в панике. – Понятно, – бесцветным голосом отвечаю я. От осознания того, что Теон обзванивает моих друзей, чтобы найти меня, начинает мутить. Списываю это на голод. – Лучше скажи, – начинает Маша, – где ты была в полпятого утра. У тебя новый парень? – Нет, что ты! – машу руками я. – Просто не спалось. – Я вижу, тебя что-то тревожит, – замечает Маша, поправив съехавшие очки. – Ты можешь рассказать мне. – Понимаешь... – вздыхаю я. – Ой, подожди! – вскакивает она. – Запомни эту мысль. Я заказала нам пиццу с грибами. Ты не против? – Нет, – отвечаю я. Пока Маша рассчитывается за пиццу, бесцельно разглядываю наш стол: его поверхность гладкая и оранжевая – видимо, яркий цвет был подобран специально, чтобы вызывать у посетителей голод. Посередине лежит стопка рекламок, флаеров и визиток, а справа – у самого окна – держатель для салфеток. Хороший пластмассовый стол – или из чего там делают столы для забегаловок? «Хороший стол»,– посылаю мысль в никуда. «Если так нравиться, можешь забрать его домой. Люблю яркие цвета»,– мысленно отвечает мне Теон. Вздрогнув, начинаю вертеть головой. Он угадал цвет стола, может, Теон сейчас наблюдает за мной? Нет, не вижу. Тогда как он узнал, какой стол я имею в виду, ведь я не сказала ему, куда собираюсь? Ах, да. Связь. Помню, мама всегда знала, где находится папа, чувствовала его и даже могла видеть его глазами. Возможно, Теон тоже это умеет? Если да, то как давно? Пытаюсь почувствовать его местонахождение: закрываю глаза и сосредотачиваюсь на том, что хочу сделать – все, как учил Теон. Но бесполезно, к тому же, я знаю, что Теон дома, и это только мешает. – Эй, ты заснула? – зовет Маша, поставив желтый поднос на стол. – Просто задумалась, – открываю глаза. – Так о чем ты хотела рассказать? – напоминает она, беря себе самый маленький кусочек пиццы. – Я хотела спросить, – осторожно начинаю, – правильно ли я поступила, когда рассталась с Киром? Конечно, ты его друг и думаешь, наверное, что я... – Знаешь, – прерывает меня Маша, – моя тетя всегда говорит, чтобы что-то понять, не нужно оглядываться назад, нужно идти вперед, задавая себе вопросы, начинающиеся с «зачем», а не с «почему». Я думаю, в твоем случае, тебе не нужно мучить себя насчет правильности своего поступка. Ты должна спросил себя: «Зачем, для чего я так поступила»? И конечно, ты должна идти вперед. – Я это понимаю, – вздыхаю я. – О! И помни, – Маша вскакивает со своего места, и я сначала думаю, что она забыла кетчуп или что-то еще. – Любой шаг состоит из двух движений. С этими словами Маша шагает вперед, но не спешит подтягивать другую ногу. Потом оглянувшись на меня и убедившись, что я смотрю, соединяет ноги вместе. – Вот, – она резко разворачивается, – я шагнула с правой, а левую подтянула следом – два движения. В жизни тоже бывает так: кажется, что человек сделал только один шаг на пути к чему-то, а оказывается, что это два движения, первое из которых – решимость, без нее невозможно сделать сам шаг. Это как взаимодействие правой и левой ноги – правая нога ищет путь, а левая следует за ней. Думаю, тебе тоже сначала нужно нащупать путь, а потом сделать шаг. И лучше конечно думать на два-три шага вперед, тогда будешь идти по прямой, никуда не сворачивая. – А ты – настоящий философ, – улыбаюсь я. – Можешь даже написать книгу «Шаги и жизнь: теория взаимодействия». – Ага, – Маша садится на место, уставившись в тарелку, видимо, я ее немного смутила. «Дея, сходи домой. Принеси мою тетрадку для сочинений, иначе Алла Николаевна меня из школы не выпустит. Черт бы побрал эти дополнительные занятия!»,– слышу я голос в своей голове. «А причем тут я?»,– хмуро интересуюсь я. «Живо!» «Чего?!»,– поражаюсь его наглости, но... «Пожалуйста...» – Жди, – непроизвольно вырывается у меня. – Аня, что случилось? – спрашивает Маша. – Ты сейчас выглядела так, словно спорила сама с собой. – Переваривала твой совет, – отвечаю я. – Лучше бы – пиццу, – советует она. – С радостью, но... – встаю, – я вспомнила, что у меня дела, так что... я пойду? Ты не обидишься? Это срочно. А знаешь, что? Приходи сегодня ко мне, посмотрим что-нибудь. – Ладно. Иди, – кивает Маша. Улыбнувшись напоследок, пихаю кусок побольше себе в рот, перед тем как развернутся лицом к выходу. До дома я добираюсь на автобусе номер 13, который приезжает довольно быстро. Поэтому, зайдя в квартиру, не горю желанием сломя голову лететь в его комнату. А, решившись войти, не спешу доставать нужную тетрадку из ящика. Зачем-то останавливаюсь и простого ДСП-шкафа с зеркалом на левой дверце. Открываю – все обычно: нет ни сушеных трав, ни ведьмовского котла, ни ответов на мои вопросы. Обычный шкаф обычного парня – сложенные немного неряшливой стопкой вещи, ящики заполненные носками и нижним бельем, все вещи приглушенных тонов, нет ни забавных надписей, ни кислотных цветов. Хотя, возможно это только на первый взгляд, не буду же я и в самом деле рыться в его нижнем белье. Поворачиваюсь, скольжу взглядом по вечно неразложенному дивану, останавливаюсь на старом прессованном столе. Подхожу, бросив быстрый взгляд на аквариум (Теон говорил, что его недорыбка в спячке до лета), отодвигаю первый ящик с вырванным замком. Пролистав тетрадки, нахожу нужную – потрепанную и самую исписанную. Да уж, Алла Николаевна чем-то его, и вправду, запугала. Положив тетрадку в свою сумку, уже ускоренным шагом иду в школу. На месте я уже через полчаса. Класс, в котором находится Теон, на первом этаже. Мне не хочется сейчас видеть парня, словно один его вид заставит меня отказаться от обещаний, которые я дала Леофу и прежде всего – себе. Глупо с моей стороны, но лучше оттянуть момент нашей встречи, ведь я должна убедить себя, что 300 лет ожидания и поисков не так-то много. Пятнадцать минут. Пятнадцать минут и я зайду. А пока... Достаю тетрадку, чтобы было чем себя занять. И вдруг из нее выпадает тонкий черный блокнот. Первая страница жутко исчеркана, но внизу написано пару строк почерком Теона: «Говорят, чтобы не сойти с ума и избавиться от гнетущих мыслей, их нужно записывать на бумагу. Думаю, попробовать стоит, а то иначе я свихнусь от ее равнодушия...» Это что? Сочинение? Мрачновато как-то... больше похоже на... Неужели... Это дневник Теона? Пролистав пару страниц и раз десять наткнувшись на местоимение «я» и другие его формы, окончательно в этом убеждаюсь. Читать чужие письма, записки, почту, дневники, стихи и прочее – нехорошо, но кто бы мог устоять. Как бы то ни было, больше всего на свете человек боится и жаждет узнать, что думают другие люди. Мысль другого человека внушает страх, ведь именно она – предшественница любого действия, поступка – неважно, доброго или плохого. Я хочу узнать... Нет, я должна узнать, о чем он думает, чтобы понять, что мне делать дальше. «Помню, как сотни раз говорил Дее, что всегда буду рядом, чтобы не случилось. Сотни раз... но никогда бы не подумал, что не смогу покинуть ее, даже если захочу... Какая же это мука...» Останавливаюсь, пытаясь вспомнить хоть один из тех сотни раз, когда он говорил мне, что будет рядом. Не спорю, сейчас он терпимей относится ко мне и даже проявляет заботу, но так ведь было не всегда. Может, его «я буду с тобой» вклинивалось между привычными фразами «дура» и «как же бесит» и поэтому смысл от меня ускользал? Да уж, чтение его мыслей повлекло только больше вопросов, но... «Обещание, обещание... Отец всегда говорил, что пустословам Исток не дарует счастливой судьбы...» Хм... не думала, что эта фраза – пословица или фразеологизм. Мне казалось, так говорил только отец Леофа. «Столько раз я разбивал нос Глинду и ругался с Сандром, и все из-за нее. Я был маленьким мальчиком, но желание защитить ее, быть рядом, зажглось во мне так неожиданно и надолго. Друзья не понимали, зачем мне нужна эта маленькая, сопливая девчонка, но я...» Теон знал Сандра и Глиндра? Тогда почему я его никогда с ними не видела. Могу поклясться, что была свидетелем всех разбитых носов Глинда, но не помню, чтоб кто-нибудь другой, кроме Лео, затевал с ним драку. Ведь Глинд был из многоуважаемой Четвертой Семьи – Куартус Акватикус, его дед предотвратил наводнение в Лунной Столице. Я перелистываю еще страницу. «Без сомнения, клятвы придумали, чтобы нарушать их. Ведь только стоит в чем-то поклясться, сразу возникает желание нарушить данное слово. Так и у меня. Три слова способны вернуть Дею, три слова на пути к счастью. Но я не могу их сказать. Я обещал, что не скажу...» –«Я обещал, что не скажу их, пока мы не свяжемся...»– читаю вслух строку из потрепанной тетради. Это обещание я взяла с Лео, когда... В этот момент мою голову словно сдавливают тиски, я роняю тетрадку, сжав пульсирующие виски. Не в силах больше сдерживать рвущийся крик, я зову его: – Теон! И проваливаюсь в пустоту...Глава 23. Иллюзия сбывшейся мечты
Услышав крик, молниеносно вскакиваю со своего места и, не спрашивая разрешения, выбегаю из класса. Дею я нахожу лежащей на полу, прямо возле кабинета русского языка и литературы, рядом с ней валяется смятая тетрадь в черной обложке – и эта не та тетрадь, что я просил принести. – Дея! – опускаюсь рядом, чтобы коснутся ее лба и проверить, есть ли у нее жар. На вид она совершенно в порядке, и я не чувствую никаких серьезных изменений. Дея выглядит так, будто просто уснула. И что же все-таки произошло? И как связан ее обморок с этой тетрадью? Подняв ее с пола, открываю первую страницу, и понимаю: это же мои личные записи! Я обычно их сжигаю, но тут столько навалилось, что... Но что в них так могло напугать ее? Может, это просто из-за того, что ее воспоминания об этом очень туманны? Тем не менее я должен привести ее в чувства. Взяв девушку на руки, несу ее в сторону учительской – единственной комнаты с диваном. Она оказывается открытой, и мне не приходится пользоваться магией. Аккуратно положив Дею на диван, опускаюсь в соседнее кресло. Она и вправду спит: я слышу ее мерное дыхание. В школе стоит гробовая тишина, а второй этаж почти пуст. Сегодня суббота, и кроме старшеклассников, посещающих дополнительные занятия, здесь больше никого нет. Тишина и мирно спящая Дея успокаивают лучше любого снотворного, опрокинув голову на спинку кресла, закрываю глаза. Я ждал уже более получаса, если бы не волны, ежеминутно разбивающиеся о скалы, утопающие в лучах закатного солнца, я бы решил, что время остановилась. Сколько же времени нужно Глиндру, чтобы добраться из Города Мудреца сюда – к заливу Марты, который местные венефикусы называют просто – «тетушка Марта». – Братик Теон, смотри! – малыш Эмрис подбежал ко мне, сжимая что-то в руке. – Лиловая ракушка! – Отличный подарок для мамы, – заметил я, потрепав лохматую голову. – Да, – улыбнулся Эмрис в ответ на мою улыбку и вернулся к поиску клада в куче песка у кромки воды. – Здравствуй, Теон, – услышал я низкий голос позади себя. – Глиндр, – кивнул наконец-то пришедшему другу. – Ты пришел меня поздравить, или что? – поинтересовался он, скользнув взглядом по моему двоюродному брату. – Просто поговорить, – ответил я. – И о чем же? – ухмыльнулся Глинд. – Я думал, для этого у тебя есть Дея... Ой, нет. Ходят слухи, что вы теперь больше, чем просто друзья. – Тоже не одобряешь, да? – спросил я, не сводя с Глинда изучающего взгляда, ища хоть какие-нибудь изменения. По мне, как был заносчивым принцем, так и остался. – Никто не одобрят, – признался он. – Ты знаешь, никто не завязывает отношения, все ждут образования Septimus Sensu – это многовековая традиция. А если кто и нарушает ее, то не заявляет об этом каждому встречному, такие отношения лучше держать втайне от других. К тому же, ты – сын Советника Ифора, наследник одной из Семи Семей. Проблем бы не было, если бы ты выбрал объектом любви менее знатную девушку или даже простолюдинку, но нет! Ты обратил свой взор на королевскую дочь! – Если бы мне были нужны нравоучения, я бы пошел прямиком к собственному отцу, – хмуро заметил я, начиная сожалеть о том, что вообще пришел. – И, кстати, я не вижу Азэр. Где она? Я думал, Связанные не могут друг без друга... – Не глупи, – снисходительно улыбнулся Глинд, его спокойствие немного пугало. – А как,по-твоему, главы Семей съезжаются на все сезонные собрания или ходят в военные походы? Конечно, то чувство, когда находишься на расстоянии от своей половины, не из приятных, но не смертельно. Хотя, дед говорит: все зависит от силы Связи или что-то в этом духе. И к тому же, сделать талисман, облегчающий это состояние, легче легкого. – И каково это? – спросил я. – Как будто заново родился, – блаженно вздохнул Глиндр, подставив лицо угасающим солнечным лучам. – Никогда прежде не чувствовал себя таким живым, мир словно приобрел пурпурно-лиловый оттенок мечты. – Не знал, что ты романтик, – ехидно заметил я. – Так что тебе нужно? – спросил Глинд, опомнившись – Хоть я и стал Главой Четвертой Семьи и обрел Septimus Sensu, о самой Связи я знаю еще меньше, чем ты и не знаю, как тебе помочь. Если ты хочешь каким-то образом повлиять на решение Истока... – Нет, – прервал его я, – я не питаю таких нелепых иллюзий. Единственное мое желание – быть с ней. – Но... – начал Глинд, – тебе стоит подождать. Быть может... – Я уже устал ждать и надеяться! – вскипел я. – Мне не нужен никто, кроме нее! Скоро мне исполнится 21 год, и когда взойдет 252 луна, выбора у меня уже не будет, меня подчинит какая-то древняя магия! А если я свяжусь с другой, то забуду ее?! Этому не бывать! Раз так, я лучше сниму оковы этой древней магии с нас обоих... – Неужели, ты... – лицо Глиндра прояснилось: он понял, – хочешь найти способ избавиться от Septimus Sensu, пока она еще не возникла, пока магия еще спит внутри вас? – я кивнул, а мой друг задумчиво потер подбородок. – Тогда вам, скорее всего, придется... – Стать людьми, – закончил я за него. – Поэтому я и пришел к тебе. В хрониках о твоем предке, Гандизалве – том самом, что остановил потоп в Лунной Столице – говорилось, что он владел или видел – не знаю – книгу Истока. Ты что-нибудь об этом знаешь? – Теон, это не... – Теон, проснись, – зовет чей-то ласковый голос. – Досчитай до десяти – расскажи мне свои сны. – Помню, в детстве, мы играли в эту игру, – отзываюсь я, потирая глаза. – Притворялись, что уже обладаем Septimus Sensu, и пытались угадать мысли друг друга. – Я тоже это помню, – тихо шепчет Дея, коснувшись ладонью моего лица. Она сидит на подлокотнике кресла и улыбается так, словно все ее мечты разом сбылись. – Тео, – произносит она мое имя, будто пробуя его на вкус. – У тебя что-то болит? – интересуюсь я, вставая. – Что случилось? – Не знаю, – признается она, задумчиво накручивая длинную прядь на палец, и тут, вскакивает, как будто вспомнив о чем-то. – Это ведь неважно, главное мы вместе... С этим словами она делает шаг и обнимает меня, положив голову мне на плечо. И я чувствую, что это необычное простое дружеское объятие, и это ощущение возникает не из-за Septimus Sensu – странно, но сейчас Связи как будто и вовсе не существует: то, как Дея прижимается ко мне, не оставляет никаких сомнений. И словно в ответ на мою догадку, она поднимает голову и тянется, чтобы... – Дея, что происходит? – спрашиваю я, отстраняясь, а Дея начинает озадаченно озираться по сторонам. Как-то странно все это. Она выглядит так, словно никогда и не было этой пропасти между нами, словно она не сторонилась мне эти триста лет, словно опять была прежней. – Дея? – удивленно спрашиваю, проведя большим пальцем по ее подбородку. – Что? У меня что-то с лицом? – улыбается она. – Нет... – медленно притягиваю девушку к себе и совершенно забываю о боли всех этих лет и о нависшей над нами угрозы. Обо всем, что так неважно, когда я могу чувствовать тепло желанного тела... Но ее немного озадаченный, с примесью легкого испуга, голос возвращает меня в реальность. – Теон, а что это за странное место? – спрашивает она, все еще оставаясь в моих объятиях. – Учительская, – отзываюсь я, не совсем поняв, к чему был этот вопрос. – Такое странное место, и свет режет глаза, – жалуется Дея, окинув комнату взглядом. – Мы ведь школе, – отвечаю я. – В школе? – переспрашивает Дея, чуть нахмурившись. – Да. Здесь учатся людские дети, – напоминаю я, чуть улыбнувшись. Сейчас она рассердится и скажет, что отлично знает, где находится, и ей не нравится, когда я умничаю. – Люди? Мы в человеческом мире? – слышу живой интерес в ее голосе, и это меня настораживает. – Дея, что с тобой? Мы же здесь учимся и живем на улице Солнечная, – отвечаю я. – На Солнечной улице? – снова переспрашивает она. – Помниться в детстве ты жил в Солнечном Городе... – Дея, – отстраняюсь, чтобы посмотреть ей в глаза, – скажи, что последнее ты помнишь? – Я шла вдоль берега Лунного озера и слушала музыкальную шкатулку, – она, снова улыбнувшись, смотрит на меня. – Ту, что ты подарил мне. Я была абсолютно счастлива. Ты приснился мне! И... Дея напряженно хмурится и молчит. – И больше нечего? – спрашиваю я, а она лишь кивает в ответ. Буквально чувствую, как волна разочарования волной прокатывается по сердцу. Ведь если она ничего не помнит и стала прежней Деей – моей Деей – то это значит одно: что-то заблокировало ее память. А в этом нет ничего хорошего. Когда память вернется, она будет злиться и винить меня за все, что произошло. И я не собираюсь разрушать наш хрупкий мир, поэтому мне нельзя поддаваться чувствам. – Я тебе приснился в Знаменную Ночь? – отступаю на шаг назад, сохраняя уже ставшее для меня привычным расстояние между нами. – Да, – кивает она, сделав полшага вперед, мне кажется, еще секунда и она снова бросится ко мне в объятья. – А что еще ты помнишь о том дне? – спрашиваю я, присаживаясь на диван. – Я помню, что гуляла вдоль берега и ждала, когда ты приедешь, – Дея села рядом, положив голову мне на плечо. Я вздрагиваю: ее близость будоражит и вгоняет в ступор одновременно. – Оттуда открывается вид на дорогу, что находится у самой границы города, и я там могу видеть тех, кто приезжает в наш город. Там я ждала тебя. – И? – нетерпеливо спрашиваю я, мне нужно было знать, что так резко ее изменило. – Помню, что встретила дядю... и мы о чем-то говорили… – Дея снова хмурится, силясь хоть что-то вспомнить. – Больше ничего. – Дядя? – переспрашиваю я. – Изокрейтс? Мне не нужно было видеть, как ее подбородок в знак согласия чуть опускается вниз, или знать ее мысли, чтобы убедиться в том, что во всем замешен брат короля Велиуса – Изокрейтс Примус Лунарис. Но как? Как он смог повредить нашу с ней Связь? И если Дея изначально должна была стать моей, то откуда появился этот Лео, о котором она думала последние триста лет? Вопросы следуют один за другим, словно кольца длинной цепи, но теперь я знаю, что является первым звеном. – Теон? – Дея, касается кончиками пальцев моего лба, пытаясь разгладить складку между бровей. – Тебя что-то тревожит или ты сердишься на меня? – Нет… – тихо шепчу я, наклонившись к ней: наши лбы соприкасаются, – я… В этот миг дверь отворяется, и в учительскую влетает неразлучная парочка. – Мария…! – с готовностью выпаливает Кир. – Федоровна? Дея вздрагивает и отодвигается, уставившись на свои коленки: смутилась. Вопросительно смотрю на Кира и Машу: девушка, отвернувшись к стенду, висевшему от нее по правую руку, разглядывает какую-то невзрачную памятку, а парень, подобно зажеванной пленки, скакнувшей назад, снова повторяет: – А где Мария Федоровна? Вы ее не видели? Маша закатывает глаза, поджимает губы, разворачивается к нему лицом и уже открывает рот, чтобы втолковать ему что-то, как вдруг, о чем-то вспомнив, восклицает: – Вас же Алла Николаевна ищет?! Идем! – она резким движением манит нас к выходу. Дея помедлив, все же следует моему примеру и встает. Я беру девушку за руку, и мы едем следом за надоедливой парочкой. Моя рыжеволосая красавица то и дело любопытно оглядывается по сторонам всю дорогу до актового зала. Там нас встречает отнюдь не счастливое лицо учительницы литературы. После получаса выслушивания обоснованной критики в свой и ее адрес, я жалею о том, что согласился пойти с ними. Репетиция спектакля проходит из рук вон плохо: Дея не только не могла ничего запомнить, но и прочитать правильно текст – читала по слогам, забавно растягивая слова, будто бы удивляясь своим внезапным знанием русского языка. А подсказать ей с помощью телепатии я не мог – Связи между нами будто бы и не существовало. Пообещав учительнице, выучить или хотя бы научить Дею выразительно читать большую часть диалогов к Понедельнику, увожу свою возлюбленную подальше от разгневанной Аллы Николаевны. – Я все испортила? – тихо произносит совсем поникшая Дея. – Нет, – заверяю ее, – это мелочь. Пойдем лучше поедим мороженое. – Мороженное? – переспрашивает она так, словно поедание сладкого – ужаснейшее наказание. – Ты его очень любишь, – мягко улыбаюсь, а Дея только кивает в ответ. До «DayDream» мы доходим меньше, чем за полчаса. Усаживаю Дею за свободный столик, а сам иду покупать мороженное, то и дело поглядывая на свою растерянную спутницу. – Зашел поесть мороженного? – слышу знакомый голос позади себя. – Что ты здесь делаешь, Эмрис? – произношу с нажимом, стараясь сохранять хладнокровие. – Эта гнетущая жара с каждым днем становиться все сильнее... – начинает он. Я напрягаюсь, ожидая, что за этими словами последует нечто иное, – вот я и решил съесть чего-нибудь холодненького. Я ему почему-то совсем не верю. Жара? В апреле? На Дальнем Востоке? Не спорю последние деньки, и правда, выдались теплыми, но все же... Не настолько. А его беззаботная улыбка совершенно сбивает меня с толку. – А от меня чего тебе нужно? Надеюсь, не денег? – с вызовом говорю я. – Что будете заказывать? – улыбается мне девушка с карими глазами за кассовым аппаратом. – Одну порцию шоколадного мороженного и чашку кофе, любого, – переключаюсь на кассиршу. – С Вас 295 рублей, – отвечает девушка, сделав нужные просчеты. – Спасибо, – расплатившись картой, отхожу в сторону, ожидая заказ. – Я только одно хочу спросить, – Эмрис обводит взглядом окружающих нас людей. – Кто твоя спутница? Я невольно перевожу взгляд на Дею и едва подавляю желание хлопнуть себя по лбу, спрятав глаза в ладони. – Надеюсь, эта не та, что разговаривает с картонным манекеном? – его вопрос звучит как приговор. – Я ее впервые вижу... – сквозь зубы цежу, забрав поднос с раздаточного столика и гадая, что делать дальше. – Будь осторожен, Теон, не разрушь своими же руками то, что хочешь защитить, – шепчет Эмрис и, чуть толкнув плечом, направляется к выходу. Меня должно было напугать или хотя бы взволновать его странное предупреждение, но... Но сейчас мне абсолютно плевать на Эмриса, Хэдина и Изокрейтса. Есть только она. Та, что улыбается мне так робко, чувствуя себя совершенно неловко в этом незнакомом ей мире. Весь остаток дня мы беззаботно гуляем по всему городу: по набережной, по парку, по бессчетному количеству улочек, забитых магазинчиками с яркими вывесками и зазывными витринами. Я поддаюсь ее уговорам, когда она, заметив за стеклом одного из магазинов женской одежды изумительное белое платье с золотой вышивкой, просит его купить. Смотря, как ее вторая расшитая звездами шифоновая юбка развевается на теплом ветру, я чувствую, как искалеченное сердце начинает биться в давно забытом ритме. Белый всегда был ей к лицу. Я до сих пор помню тот день, когда еще смутное, непонятное чувство лазутчиком прокралось в мое неокрепшее сердце... Я шел – размашисто и сердито – проигрыш отцу и его, как мне показалось, ехидные замечания щекотали мое самолюбие. Я и Дея – не бред ли? Была бы его воля, он бы меня сосватал уже сейчас. Ей всего восемь! Лохматый, тощий, упрямый – хоть и достаточно милый на мордашку – зверек. Почему не Лисия? Сестра короля? Поздний, и поэтому горячо любимый ребенок бывшего короля Авитуса. Ее кожа – кровь с молоком, а чистые голубые глаза готовы посоперничать с небом. Нет ни веснушек, которые с приходом весны рассыпались по щекам Деи, ни каких-либо других изъянов... Почему не она? Ее темно-каштановые волосы с легким налетом бронзы всегда лежали ровной волной, и, готов поспорить, что на ощупь как шелк. Да не спорю, с ней не так весело, как с Деей... Но зато с Лисией не стыдно выйти в свет. Мне почти 14... Скоро мой первый Бал Полнолуния. Вот бы пойти с ней... Желудок жутко скрутило – я не смог поесть, так как очень нервничал перед поединком, даже несмотря на то, что это был всего лишь тренировочный бой. Завернул на королевскую кухню, но, еще не ступив за порог, увидел ее – мой постоянный рыжий хвостик. Вздрогнув, словно меня окатили ушатом с ледяной водой, принялся обдумывать план отступления. И тут столовые приборы, лежащие на шипованной железной решетке, начали падать на дочку королевской поварихи, которая резала овощи. – Зара! – Дея подскочила к 10-летней девчонке и толкнула ее в сторону. Раз – и вся кухонная утварь, далеко не безобидная, полетела в принцессу. От испуга девочка закрыла лицо руками. Я не знал, что мне делать – так и стоял, прижавшись к стене у входа на кухню. – Ваше Высочество! – девчонка спохватилась и ринулась к принцессе. – Как Вы? – Все хорошо, – улыбнулась она, спрятав руки за спину. Только вот я стоял сзади и видел, что широкие длинные рукава ее белого платья стали подозрительно краснеть. – Дея! – в страхе за девочку, совсем забыл про свое раздутое самомнение. Схватил ее на руки и, не слушая возражений, побежал к лекарю. Оказалось все почти не так страшно. Мелкие порезы и ссадины, единственный длинный порез на правой руке. Лекарь Цэтир обернул чистой полоской ткани ее руку – девочка категорически была против магии – и отпустил нас, наказав вернуться к вечеру. – Зачем ты подставилась? Мы же с тобой оба слышали, как она смеялась над тобой, за глаза называя «бесполезной принцессой»… – недоумевал я. Она лишь пожала плечами и улыбнулась, так по-детски. Не получив ответа словами, мне стало интересно, что же скрывается в этой рыжей головке... Мы возвращаемся домой уже под вечер. Измотанная и счастливая Дея сразу отправляется спать. Этот долгий день, постучавшийся ко мне в окно в четыре часа утра, близится к завершению. Но, чем ниже опускается солнце, тем тревожнее становится на сердце. Как же мне хочется остановить время, чтобы успеть обдумать происходящее и насладится счастьем, которым дразнит меня Судьба. Я бы все отдал, чтобы провести хотя бы еще один день с той, что сейчас спит – с моей Деей. Как же хочется стереть все преграды между нами, развязать все узлы... – Теон? – зовет Дея, зайдя в мою комнату. – Что случилось? – спрашиваю я, приподнявшись с постели. – Не могу уснуть, – шепчет она. – Я... – начинаю, не совсем понимая, что собираюсь сказать. – Может, ты разделишь со мной постель? – тихо просит она. – Этот дом меня пугает. Стараясь не думать о другом значении ее фразы, встаю. – Хорошо, – соглашаюсь я. – Спокойной ночи, – шепчет Дея, улыбнувшись, и отворачивается к противоположной стороне. Странно, после того раза она больше не пыталась меня поцеловать. Неужели, чувствовала, что лучше этого не делать? Она всегда понимала меня и прощала. И даже несмотря на то, как холодно я себя вел с ней сегодня – по сравнению с тем, что было в прошлом – она все равно смотрела как прежде. Не отводя взгляда, словно видеть меня – это единственное, что ей нужно. – Теон... – Дея поворачивается во сне. Не успеваю опомниться, как она придвигается ближе, положив голову мне на грудь.Глава 24. Спектакль
Сидела, прислонившись спиной к старому клену, и смотрела, как садится солнце. Воздух был наполнен всевозможными ароматами, напоминавшими о приходе Спринганы. Среди них я улавливала чуть сладковатый запах, который навеивал воспоминания о булочках с ванилью, что так умело пекла Деметра, жена Итэля Тертиус Лингеус – Амикуса Морталуса, Советника короля по вопросам, связанным с простыми людьми. Я смотрела, как закатное солнце подливало пурпурно-багровые краски в лазурно-голубую гладь над моей головой. – Дея? – услышала позади себя. – Здравствуйте, Ваше Величество, – тихо произнесла я. – Злишься на меня? – догадался мой отец, садясь рядом со мной. Наш очередной конфликт прошел жарче обычного. Мы с папой в этом похожи – мы спокойны и уступчивы, но только до поры до времени. Если что-то нам нужно больше всего, мы не уступим, даже если все против нас. Так и сейчас – я не хотела жить без моего Тео, а папа беспокоился за меня, боясь, что я буду страдать. Я покачала головой, но отвернуться не смогла. Мне было стыдно, и я не хотела причинять папе боль. Вместо этого я смотрела, как последние лучи окрашивают волосы короля Велиуса в цвет, напомнивший мне вино «Фламмеус», рецепт которого поколениями хранит Семья Секстус Игнеус. – Ты пойми, – начал он. – Как твой отец я счастлив за тебя и Теона, но я ведь еще и король, а устои нашего мира не приемлют ваших отношений… – Но папа! – возражаю я. – Я не могу отказаться от него из-за каких-то глупых предрассудков! – Дея, – холодно прервал меня Велиус II Справедливый, – это не глупые предрассудки, это наши традиции, наша история, основа нашей жизни! Мы уже не раз об этом говорили. Даже если ты попытаешься сбежать, Septimus Sensu настигнет тебя или Теона, где бы вы ни оказались. – Я справлюсь, – упрямо пробормотала себе под нос. – Дочка… – вздохнул папа, коснувшись моего плеча, – ты не совсем понимаешь, что значит быть «связанным». От этого чувства, соединяющего две души, невозможно избавиться, это великий дар, но он может принести боль, если ты попытаешься противиться ему. Я не хочу, чтобы мое дитя страдало… Прошу тебя набраться терпения и немного подождать. Если ты искренне желаешь быть с Теоном, я уверен, что Исток дарует вам счастье… Просыпаюсь от приглушенного стука, отдающегося у меня в ушах: тук, тук, тук. Глухой, глубокий, казавшийся таким родным... Еще не открыв глаза, чувствую тепло на своей коже, как будто чья-то рука легла мне на спину. Страх перед неопределенностью холодком пробегает по моей спине, и вместо того, чтобы открыть глаза я еще сильнее зажмуриваюсь. – Не бойся, я с тобой… – шепчет низкий голос с чуть дрожащими бархатными нотками. Непривычно нежный. Объятья становятся крепче, видимо тот, кто обнимает меня, почувствовал мою дрожь. Знакомый голос отзвуком отдается в моей голове, а вместе с ним осколок не моей мысли:«…потому, что я обещал». – Теон?! – я резко присаживаюсь на кровати, рефлекторно потянув на себя одеяло, при этом обнажив своего подставного старшего брата. – Дея, что с тобой? – он пытается обнять меня, но я шарахаюсь и, потеряв равновесие, падаю с кровати. Ошарашено таращусь на Теона снизу вверх, в то время как он остается совершенно спокойным. Виденный мною сон начисто испаряется из памяти. – Не ушиблась? – интересуется он. – А… Н-нет… – бормочу я, стараясь не следить за тем, как его пальцы не спеша застегивают пуговицы на полосатой рубашке. – Что тебя смущает? – спрашивает он, видимо заметив, как я покраснела. – А мы не…? – осекаюсь, не будучи уверенной, что стоит продолжить свою мысль. – О чем…? А….! – удивленное выражение на его лице сменяется, пронзенное лучом озарения. Заметив, что от неопределенности его слов, я снова смущаюсь, уставившись на ляпистое покрывало, мертвой тушей лежащее на полу, Теон смеется. Когда приступ смеха его отпускает, он качает головой, что тоже вносит не так много ясности: либо это ответ «нет», либо он не может понять, почему я веду себя так по-детски. – Что?! – разозлившись, резко встаю, но вспомнив о своем неподобающем виде, а точнее: о шелковом пеньюаре на тонких лямках, пытаюсь укутаться в одеяло, что оказалось на полу вместе со мной. Снова потеряв равновесие, чуть не падаю обратно на кровать, но руки Теона не дают мне этого сделать. – Ты как ребенок, – вздохнув и убедившись, что я нахожусь в вертикальном положении, Теон выходит из комнаты. – Но как? – я не могу понять, почему сегодня я проснулась в комнате Теона. Неужели он решил подобным образом подшутить надо мной? – Но нет! Это тебе с рук не сойдет! Преисполнившись решимости и отбросив одеяло, направляюсь на кухню, где Теон спокойно пьет свой утренний кофе. – Как все это понимать?! – налетаю я на него, для пущей наглядности ударив ладонью по столу. – О чем ты? – удивленно вскидывает брови он, отхлебнув из чашки, но я замечаю озорные искорки в его темно-синих глазах, и это меня очень злит. – Сам знаешь о чем! – резко опускаюсь на стул и, в отместку за его насмешливое поведение, хватаю из его рук дымящийся напиток. – Я привыкла просыпаться в своей постели. – Хм, – многозначительно ухмыляется Теон, доставая другую кружку. – Хочешь сказать, что я сама к тебе пришла?! – отвечаю я вопросом на его хмык. – Да, – бросает Теон, готовя вторую чашку кофе. – Т-то есть как? – дрожащим голосом спрашиваю, борясь с желанием ударить этого циника чем-то тяжелым. – А вот так! – Теон разводит руками. – Ты ведь ходишь во сне забыла?! – Честно? – теряюсь я, не ожидав такой резкой смены настроения. – Magus tenebrosus! [Magus tenebrosus - темный маг (лат.)] – Теон, потеряв терпение, резко встает, развернувшись к окну. – Почему ты не можешь просто поверить мне! Тебе, что, нравиться выводить меня из себя?! Вчера ты… ты была… Теон сбивается, развернувшись ко мне. Его губы беззвучно шевелятся, словно он хочет что-то сказать, но нечто мешает ему. «Вчера… Что было вчера?»,– проносится у меня в голове так, словно кто-то кидает в меня острым кинжалом. – ...просто невыносима! – заканчивает он, снова отвернувшись от меня. Я не помню целый день из моей жизни. Такого еще не было. Да и как такое вообще возможно? Последнее, что я помню – буквы, написанные убористым почерком. Эти буквы, сложившись сначала в слова, а потом – в предложения, словно осколки темно-синего стекла вонзились в мое сознание, причинив боль и лишив чувств. Я потеряла сознание, читая личные записи Теона. Может, он заколдовал свою тетрадь так, чтобы никто не смог прочесть ее? Кто знает... Но в его записях не было совершенно никакого смысла. Все то, о чем он писал, не происходило, ведь он писал обо мне и о тех временах, когда замок на Холме Времен был цел. Но тогда я еще не была знакома с ним. Впервые я увидела его... – Дея...? – услышала я голос позади себя. Пелена слез размывала резкие очертания изуродованного города у подножия холма, крики горожан сливались в один непереносимый гул, а пустота в душе была просто невыносимая. Вдруг некто коснулся ладонью моего плеча, и я резко обернулась. На секунду мне показалось, что души тех, кого я обрекла на смерть, пришли за мной. Но это был всего лишь незнакомый юноша. – Дея... это же я... Что с тобой? – он потянул ко мне руки – еще немного и его ладони коснуться моих плеч. Паника охватила все мое существо, но прежде, чем я успела в ужасе отшатнуться от неизвестно откуда взявшегося незнакомца, юноша, резко поддавшись вперед, притянул меня к себе, развернув лицом к обрыву. Теперь за его спиной разверзлась мглисто-серая пасть, несущая смерть. Только сейчас, уткнувшись в покрытый пылью золотистый дорожный плащ, я поняла, зачем незнакомец так поступил – если бы я сделала хоть один шаг назад, то разбилась. Странно, но эти чужие объятья казались такими родными, словно этот синеглазый юноша был готов защитить от любой напасти, что может навредить мне. Он мягко прижимал меня к себе: я чувствовала, как бьется его сердце, и на миг мне показалось, что мы – единое целое... – Дея?! – теплые руки накрывают мои, оказавшиеся в неожиданном месте – мои пальцы утопают в волосах, а ладони больно вдавливаются в виски, словно пытаясь не дать вырваться чему-то наружу. Я и не заметила, как обхватила голову руками. Никогда еще воспоминания не причиняли такую боль – будто бы заноза в ступне, о которой вспоминаешь, как только ноги касаются земли. – Где болит? – мужской голос встревожено дрожит. – Все в порядке, – отвечаю я, выпрямившись. И вправду, боль прошла так же внезапно, как и нахлынула. – Прости, – коротко отвечает он, чуть отступив. Но не успеваю я опомниться от нахлынувших воспоминаний, как он одним резким движением прижимает меня к себе. – За что? – спрашиваю, непроизвольно потершись щекой о его рубашку. – За то, что я всегда груб с тобой… – вздохнув, отвечает Теон. – Ничего подобного! – я отстраняюсь и сердито смотрю на него. – Это я постоянно вывожу тебя из себя! – Да? – Теон изгибает бровь: не ожидал, что меня накроет приступ самобичевания. – Эм… – теряюсь, а его пристальный взгляд вгоняет в краску. И что это на меня вдруг нашло? Это же Теон!! Циник, хам и грубиян! И он сам виноват, что такой вспыльчивый! – То есть я хотела сказать, что...Тыпостоянно выводишь меня из себя! Я размыкаю объятия и отворачиваюсь, прекрасно понимая, что моя последняя фраза была сущей нелепицей. – Эх… – слышу раздраженный вздох, но не успеваю опомниться, как сильные руки берут мои плечи в кольцо, – сколько не отворачивайся – я все равно буду рядом, всегда... Слова парня пронзают меня словно молния, но я не могу заставить себя оттолкнуть его. – Кхм, ладно, – он отстраняется, я чувствую его смущение, хоть он и старается скрыть его за невозмутимым лицом, – нужно повторить роль. Да точно! Роль...Зубрежка монологов Джульетты растягивается почти на две недели. Я настолько погружаюсь в роль, что она вытесняет все прочие мысли: о Лео, о Теоне, о странных снах и болезненных вспышках искаженных воспоминаний… Уроки проходят как в тумане, да и они уже почти меня не волнуют. Единственный раз, когда внутри все начинает дергаться – это на контрольной репетиции, когда я слышу, как прогоняют свои реплики Маша и Кир. Весь их диалог, хоть он и сыгран абы как, врезается мне в душу шипом понимания... – И я чего хочу, когда все решено? Мне в петлю лезть, а ей смешно,– говорит Кир в образе Чацкого. – Хотите ли знать истины два слова? Малейшая в ком странность чуть видна, Веселость ваша не скромна, У вас тотчас уж острота́ готова, А сами вы..,– гордо вздергивает подбородок Маша, прямо Софья Фамусова. –Я сам? не правда ли, смешон?– подсказывает Теон, усмехнувшись, видя, как Кир судорожно роется в своих листах. –Да! грозный взгляд, и резкий тон, И этих в вас особенностей бездна; А над собой гроза куда не бесполезна, – слова Софьи-Маши напоминают меня саму. Как странно... –Я странен; а не странен кто ж? Тот, кто на всех глупцов похож; Молчалин например..,– Кир немного запинается под строгим взглядом учителя. –Примеры мне не новы; Заметно, что вы желчь на всех излить готовы; А я, чтоб не мешать, отсюда уклонюсь,– Маша разворачивается, чтобы уйти. –Постойте же!– Кир хватает девушку за руку, и я вижу, как всего на пару секунд ее лицо, особенно щеки, покрывается легким румянцем. –Раз в жизни притворюсь. Следующий монолог из «Горя от ума» – хоть и нескладно прочтенный – расковыривает всю душу. – Оставимте мы эти пренья. Перед Молчалиным не прав я, виноват; Быть может, он не то, что три года назад: Пускай в Молчалине ум бойкий, гений смелый; Но есть ли в нем та страсть? то чувство? пылкость та? Чтоб кроме вас ему мир целый Казался прах и суета? Чтоб сердца каждое биенье Любовью ускорялось к вам? Чтоб мыслям были всем и всем его делам Душою — вы, вам угожденье?.. Сам это чувствую, сказать я не могу, Но что теперь во мне кипит, волнует, бесит, Не пожелал бы я и личному врагу, Бог знает, за него что выдумали вы, Чем голова его ввек не была набита. Быть может качеств ваших тьму, Любуясь им, вы придали ему; Но вас он стоит ли? вот вам один вопрос; Чтоб равнодушнее мне понести утрату, Как человеку вы, который с вами взрос... [А. С. Грибоедов «Горе от ума» 1822-1824] В этом монологе Чацкий словно пытается достучаться не до Софьи, дав ей понять, что любовь ее выдумана, что Молчалина она совсем знает, а говорит это все мне. Но если Кир – Молчалин, то Чацкий... Мотнув головой, разгоняю ненужные мысли и ухожу в раздевалку – свою часть мы прорепетировали еще вчера. Остается только переодеться к спектаклю и ждать начала... *** – Дай факел, мальчик. Отойди подальше. Иль нет, – задуй, а то меня увидят. Ступай же в чащу тисовых деревьев, Ложись там и к земле приникни ухом… Мои глаза закрыты, но перед глазами все еще стоит образ Париса в очках, несущего пластиковый факел. У меня возникает ощущение, словно я опять на одной из репетиций. Только в этот раз я не наблюдаю за происходящим, сидя двух партах, сдвинутых вместе и укрытым красный покрывалом, а лежу на них, изображая спящую в гробу Джульетту. За прошедшие полтора месяца это первый раз, когда я спокойно лежу без движения. Репетиции, подготовка к экзаменам и к выпускному не оставляли времени на обдумывания того, что происходило вокруг меня. Я чувствую, как что-то важное ускользает от моего понимания. Но что же это может быть? – Подай мне заступ и железный лом, Возьми письмо и завтра рано утром Вручи его ты моему отцу. Дай факел мне. Смотри, под страхом смерти, Что б ты ни увидал и ни услышал, – Стой вдалеке и мне не смей мешать… Голос Теона, переодетого в Ромео, заставляет меня содрогнуться и снова вспомнить о путанице в душе и в жизни. Много вопросов мучают меня, на которые я не в силах найти ответ. Что случилось в тот день, после которого я проснулась в постели Теона? Почему я ничего о нем не помню? Что за странные записи я прочла в обшарпанной школьной тетрадке? Как же все запутанно… «Помню, как сотни раз говорил Дее, что всегда буду рядом, чтобы не случилось...»– эти слова снова и снова возникают у меня в голове, словно кто-то насильно вдалбливает их в мое сознание. Почему я не помню ничего из того, о чем пишет он? Такое чувство, словно во всем этом есть какой-то подвох. Как я могла забыть нечто столь важное? Как я могла забыть Теона? Наша первая встреча… Почему я помню ее другой… Нет, я не должна думать об этом. Но это, видимо, невозможно... И почему это знакомство с Теоном имеет такую ценность? Когда вещи с ним связанные начали иметь вес в моей жизни? Я должна думать о Лео, но… все-таки… Когда же? С первого раза, как Теон протянул мне руку помощи или когда сказал, что он мне друг? На этот вопрос сложно найти ответ. Сейчас мне кажется, что чувство, щемящее и одновременно согревающие мою душу при одной только мысли о Теоне было со мной всегда. Но разве такое возможно, и как же Леофвайн? Неужели Septimus Sensu возымело надо мной власть? Лео… почему ты оставил меня… Почему ты не здесь, когда мне нужен твой совет. Я стою на перепутье: одна дорога ведет меня вперед, а другая назад, сохраняя надежду вернуть былые времена… Как же было бы проще стереть все мои детские воспоминания или заменить всего лишь букву «Л» на букву «Т». Лео превратить в Тео… –О ты, любовь моя, моя супруга?– я вздрагиваю и чуть было не открываю глаза, не сразу признав в этих словах монолог Ромео. – Смерть выпила мед твоего дыханья, Но красотой твоей не овладела. Ты не побеждена. Еще румянец Красой уста и щеки озаряет, И смерти знамя бледное не веет… Почему мне так трудно сделать шаг навстречу? Разве Теон не много сделал для меня, разве не был рядом? Ведь я могу сделать этот шаг ради него… Хотя бы попытаться… Но я ведь не знаю, нужна я ему или нет. Те записи могли появиться в этой тетрадке уже очень давно, да и само их наличие не больно-то доказывает, что Теон ко мне что-то испытывает. Нет… я не смогу начать новую жизнь, пока не распрощаюсь со старой. Я должна дать себе зарок, что никогда больше не будут пытаться найти Леофвайна. Должна… Прикосновение его губ непривычно обжигает щеку. Что за..? –Аптекарь! Быстро действует твой яд. Вот так я умираю с поцелуем. Несчастный влюбленный смолкает, не давая мне опомниться, и, судя по шуршанию одежды – оседает на пол. Слева слышатся шаги – на сцену вышли – Гриша Укусов, переодетый в слугу Ромео, и Антон Помнящий в рясе. Даже с закрытыми глазами вижу их хмурые лица, как наяву. – Святой Франциск, мне помоги! Все время Я старыми ногами спотыкаюсь О насыпи могильные. – Кто тут? –Свой человек, вам хорошо знакомый,– отвечает Гриша своим голосом с хрипотцой на реплику брата Лоренцо. На слух это прозвучало, как «встреча в темном переулке» на старый лад. И когда же это кончится? «Немного осталось»,– мысленно отвечает Теон, хотя может просто подумал о том же, о чем и я, и послал мне свою мысль. В последнее время он с трудом может читать мои мысли, кроме тех, что адресованы лично ему, либо он просто отгородился от меня. В любом случае, он, вероятно, не знает, о чем я думаю уже почти месяц, а то и больше, иначе… Размышления на тему «а что если» отвлекают меня от пьесы, и я чуть не пропускаю свою реплику. – Ах, отец мой! Мой утешитель! Где же мой супруг? Я помню все, и где я быть должна. И вот я здесь. Но где же мой Ромео? Вид неподвижного полулежащего Теона вызывает необъяснимую тревогу, и я не могу перестать смотреть на него, почти не слушая Укусова. –Иди, иди же. Здесь останусь я,– отвечаю я на его уговоры покинуть склеп, Слава Истоку, что это по сценарию. – Что вижу я! В руке Ромео склянка! Так яд принес безвременную смерть. О жадный! Выпил все и не оставил Ни капли милосердной мне на помощь! Тебя я прямо в губы поцелую. Быть может, яд на них еще остался, – Он мне поможет умереть блаженно… [ У. Шекспир "Ромео и Джульетта" 1595] Опускаюсь на колени, но медлю, не решаясь преодолеть расстояние, разделяющее наши лица. Всего один поцелуй… «Клянусь, сердцем Истока я буду целовать только тебя…»– коротко качаю головой, чтобы избавиться от этого навязчивого призрака прошлого… Я должна оставить все позади, чтобы быть счастливой… Все вокруг замирают, словно ожидая моего решения. Я снова качаю головой, в надежде отогнать навязчивые мысли, но прежде, чем наши губы соприкасаются, слышу: – Браво! – звонкие хлопки раздаются по залу, я поворачиваю голову на источник шума и вижу рыжеволосого мужчину. – Какой спектакль! Внутри меня все в страхе сжимается, в преддверии чего-то страшного...
Последние комментарии
5 часов 57 минут назад
6 часов 5 минут назад
6 часов 33 минут назад
6 часов 37 минут назад
6 часов 37 минут назад
6 часов 45 минут назад