Моя любимая жена [Эдуард Левин] (fb2) читать онлайн

Эдуард Левин Моя любимая жена

Глава первая

Я проснулся в нашей каюте совершенно один. Моя жена Ольга всегда встает раньше меня, так что я привык пробуждаться и видеть ее половину кровати пустой. Помещение слабо освещалось синеватым мерцанием экрана управления, висящем на стене напротив. На экране отображались всевозможные показатели — такие как бортовое время, температура жилого отсека, скорость полета корабля, уровни внешней радиации и прочие данные, выраженные в цифрах, графиках и диаграммах. Хоть электронный циферблат и сообщал, что сейчас уже 10 утра, за окном стояла беспросветная ночь. Но это же космос, здесь всегда ночь.

Приподнявшись, я присел на краю кровати и легонько повернул колесико светорегулятора. Каюта залилась мягким светом, и я поковылял в сторону умывальника, отделенного от спальной зоны металлической раздвижной дверью. Там из зеркала на меня глядел немолодой мужчина, с лица которого даже после хорошего сна не сползала хроническая усталость. Редеющие волосы на голове пронзались залысинами, коварно продвигающимися ото лба к макушке. Годы совсем меня не жалеют, да и долгое нахождение в замкнутом пространстве дает о себе знать — кожа становится бледного нездорового оттенка из-за недостатка солнечного света.

В юности мы излишне романтизировали космические путешествия, представляя их как череду захватывающих приключений и великих научных открытий на неизведанных планетах. Но проведя в межзвездных полетах уже практически половину своей жизни, ты понимаешь, что космос до ужаса скучен и однообразен. И все эти исследовательские экспедиции становятся для тебя не более чем повседневным бытом, не предвещающим каких-то удивительных неожиданностей, встреча с которыми откроет тебе доступ к тайнам вселенной.

Мы с женой исследуем необитаемые планеты и спутники уже почти 20 лет. Окончив институт, начинали как стажеры в составе команды некогда знаменитого капитана Хайбулова, изучали с ним и его экипажем системы в Рукаве Ориона. Отличный, кстати, был командир. Говорят, несколько лет назад он и его команда пропали без вести, отправившись в очередную экспедицию в дальний космос. Это, безусловно, ужасная трагедия. Хотя, с другой стороны, кто сказал, что обстоятельства их пропажи обязательно были трагичны? Никто не знает, что с ними случилось. Быть может они повстречали представителей какой-нибудь супер-развитой цивилизации, которые забрали их в свои супер-развитые миры, подарив вечную жизнь, несметные богатства и тому подобные прелести. Хотелось бы верить… В любом случае, Хайбулов был заслуженный астронавт, прекрасный наставник, да и просто хороший душевный мужик.

После трехлетней стажировки под его командованием я и Ольга получили лицензии, и вот уже многие годы мы путешествуем по бездонному вакууму галактики только вдвоем. Цель наших исследований — поиск внеземных организмов в отдаленных планетных системах. Мы тратим свою жизнь, гоняясь за призрачным шансом отыскать в этих необъятных просторах хоть что-то — новый биологический вид, ещё непознанный людьми, или хотя бы намек на его присутствие.

Конечно, нельзя сказать, что все это время прошло даром — чуть больше 12 лет назад мы обнаружили в системе Бетельгейзе неизвестных до этого одноклеточных, которые обитали на спутнике одной из планет, окружающих красного сверхгиганта. Это было хорошее время. Нам вручили премию от SETI за заслуги в области изучения инопланетных форм жизни, и все средства мы потратили на самое продвинутое оборудование для нашего корабля, который в те годы и так был верхом совершенства аэрокосмической промышленности. Сейчас я всё чаще задумываюсь о том, что может быть стоило по-другому распорядиться этими деньгами — к примеру, построить дом где-нибудь на Земле неподалеку от небольшого городишки в красивом тихом месте, завести свое садоводство и просто спокойно существовать без всех этих прыжков в гиперпространство и прочих бытовых “радостей” космических перелетов. Но мы были слишком воодушевлены нашим открытием и небольшой славой, совсем ненадолго обрушившейся на нас, и поэтому без раздумий отправились в новые странствия, действительно веря в то, что вот-вот, да на одной из планет, которые мы собираемся посетить, нас ожидают уже даже не простейшие организмы, а какие-нибудь чудаковатые ракообразные или рыбы, ну, или на худой конец этакие диковинные растения.

Нам, как и всем лицензированным исследователям космоса, было выдано лазерное оружие — два пистолета на случай встречи с агрессивными представителями инопланетных фаун. По протоколу мы обязаны брать их с собой при каждом спуске на любую потенциально обитаемую планету. Боже, поскорее бы ими воспользоваться — говорили мы с Ольгой, смеясь. Теперь мне это всё не кажется смешным. Никакие ракообразные нам не попадались, да и новых одноклеточных мы тоже больше не встречали. А пистолеты остались ни разу не использованными. Они пылились где-то в трюме под грудой инструментов. Так и путешествуем — от одной планеты к другой, и хоть все еще надеясь, но особо не ожидая найти на них что-то кроме мертвого безмолвия необитаемых пейзажей.

Умывшись, я взглянул на себя еще раз — светодиодная панель, находившаяся над зеркалом, неровно освещала мое лицо, оттеняя некоторые его черты, что придавало мне совсем уж болезненный вид. Надо будет пройти сеанс восстановления в капсуле регенерации, подумал я, затем вышел в коридор и двинулся в сторону кают-компании.

Ольга сидела за обеденным столом в своем светло-голубом комбинезоне и громко хрустела яблоком. Ее задумчивые глаза скользили по экрану лежащего перед ней планшета. На короткий миг она перевела взгляд на меня, поздоровалась и тут же снова углубилась в чтение, совсем не беспокоясь, поприветствую ли я её в ответ.

— Доброе утро, — ответил я, заливая сухие кукурузные хлопья синтетическим молоком.

Каждый завтрак одно и тоже — это пресное молоко и это безразличное выражение на ее пресном лице.

Пару лет назад ей перевалило за 40. И также как и я, она совсем не молодела в этих скитаниях по космосу. Ее каштановые волосы больше не были такими пышными и объемными, как в студенческие годы, когда мы только познакомились. А морщинки вокруг глаз всё дальше и дальше расползались по бледной коже и всё норовили соединиться с морщинками вокруг ее тонких губ, на которых я уже давненько не видел улыбки.

Ольга продолжала поедать свое яблоко, когда я сел напротив.

— Зонды вернутся через 16 часов, — не отрываясь от планшета, сообщила она.

"Это хорошо. Но что за привычка говорить, когда жуешь?" — подумал я.

— Судя по спектроскопическому анализу, на планете возможно наличие кислорода. В небольших количествах, — говорила жена, смачно откусывая зеленый фрукт. — Пока не ясна природа его возникновения, но я надеюсь, с прибытием зондов мы увидим что-нибудь на фотографиях.

— Угу, — буркнул я, ожидая, что на этом коммуникация будет окончена.

Но Ольга продолжала говорить. Она рассказывала, что по косвенным признакам под поверхностью планеты может скрываться огромный водный океан, сыпя на меня всевозможными данными, принятыми от зондов нашим бортовым передатчиком. И всё жевала и жевала это яблоко. Я пытался слушать, но в конце концов звуки её голоса перестали для меня складываться в слова. Всё моё внимание затмилось раздражением от её манеры говорить с набитым ртом — яблоко, выращенное на нашей синти-ферме, сочилось и хрустело, перемешиваясь со слюной и порождая чавканье в ротовой полости моей жены. Она шевелила губами и языком, доводя до меня какую-то важную информацию, но мои попытки подавить в себе злость вытеснили всё остальное, не дав мне сосредоточиться на её словах. Наконец, я не выдержал и перебил её:

— Может, сначала доешь?

— …А? — осеклась Ольга.

— Ты постоянно так делаешь — говоришь и жуешь! — продолжал я, чувствуя, что меня несет, но остановиться я уже не мог. — И вообще, это ты встала уже 2 часа назад, а я только проснулся — я не могу вот так сразу окунуться в работу, мне надо время, чтоб прийти в себя. Давай я поем, и ты мне все расскажешь.

Ольга сжала губы и посмотрела мне прямо в глаза.

— Давай сам тогда и прочитаешь. Все данные в компьютере, — сухо произнесла она, и вышла из кают-компании, оставив злополучное яблоко недоеденным на столе.

Ну, прямо яблоко раздора, подумал я, уже жалея о том, что в очередной раз так себя повел. Всё как всегда — я срываюсь на какой-нить мелочи, а она уходит, закрывшись в себе. Да, такое бывает, когда вы вдвоем безвылазно сидите в летающей тюрьме, бороздящей бесконечные океаны пустоты. И подолгу с вами не происходит вообще ничего.

Практически ничего, если только не считать столкновения с небольшим астероидом полгода назад. Он тогда повредил один из наших тормозных двигателей, и на восстановление ушло несколько недель — мы с Ольгой поначалу даже немного испугались, но в итоге были счастливы, что у нас появилось хоть какое-то занятие. А в остальном наша жизнь крайне однообразна — мы просто летим и летим и очень сильно надоедаем друг другу.

Последний раз мы видели других людей около 9 месяцев назад, когда пополняли запасы и проходили техосмотр на старой космической станции — специальном пересадочном пункте для таких исследователей как мы. Искусственный спутник, одиноко кружащийся на геостационарной орбите одной из планет в системе Альдебаран, ненадолго приютил нас в своей обители. Было здорово пообщаться даже с этими угрюмыми работниками станции — нелюдимыми алкоголиками, работающими там вахтовым методом. Довольно интересные личности, которые могли часами напролет играть в нарды. И все время зазывали поиграть вместе с ними. Я сначала противился, но позже сломился и признаюсь честно, для меня это оказалось одним из самых увлекательных занятий за последние годы. Переставлять шашки по деревянной доске, слушая как бывалые астронавты с щетинистыми мордами вещают наполовину выдуманные истории из своей жизни — это было очень захватывающе.

Но помимо социальных контактов, еще очень хотелось походить ногами по твердому грунту — такого не случалось уже года 3. Поэтому нам важно найти хоть что-то на какой-нибудь из планет. Не только ради поиска внеземной жизни. Мы просто цепляемся за это, как за возможность на время покинуть тесные стены корабля. И можно понять Ольгу, почему она заводит разговор про работу прямо во время завтрака. Её это очень волнует, ведь если наличие кислорода не подтвердится с прибытием зондов, и если не откроется еще каких-то косвенных факторов существования жизни — то мы не будем высаживаться, а просто полетим дальше до следующей планеты-претендента. А это значит, нас снова ждут долгие месяцы полета — череда одинаковых дней, которые из-за темноты за иллюминаторами так сложно отличить от ночи.

Я взглянул в окно — в прямоугольный проём с закругленными углами на стене сбоку. На фоне межзвездной черноты ярко выделялся краешек небесного тела, над которым мы зависли — экзопланета MP 1003, шар ярко-белого цвета с еле заметным оранжевым отливом. Находится в обитаемой зоне своей звезды. Спутников не имеет. Мы сначала подумали, что она такая белая, потому что покрыта снегом, но первичные данные говорили о том, что средняя температура в нижних слоях атмосферы около 10 градусов по цельсию, и значит, что скорее всего белый это естественный цвет её грунта.

Наш корабль вышел на её орбиту два дня назад, и мы почти сразу выпустили зонды — 3 автоматизированные ракеты, отправившиеся изучать планету, облетая её со всех сторон. Они измеряют состав воздуха, уровень радиации, исследуют магнитное поле, а также составляют полную карту поверхности на основе фотографий и видео, снятых с помощью высокочувствительных объективов со всевозможными светофильтрами и тепловизорами. Все эти данные станут доступны нам с прибытием зондов обратно.

Лично я жду их возвращения без особого энтузиазма. Сколько раз такое было, сколько планет мы уже облетели? Если не считать одноклеточных с Бетельгейзе много лет назад, каждый раз одно и то же — зонды не обнаруживают никаких признаков какой-либо жизнедеятельности. Мы находим в этом космосе только разочарование. Так и сейчас я смотрю в иллюминатор и задаюсь вопросом — ну, какая тут может быть жизнь? Отсюда сверху не видно ни синевы воды, ни зеленых пятен лесов. Лишь сплошная белизна.

Может действительно, нам стоит сделать эту экспедицию последней — по маршруту оставалось пролететь ещё три планеты, и если мы как всегда не откроем на них ничего, я бы предложил Ольге вместо заправки на космической станции отправиться сразу на Землю, продать корабль, купить участок с домиком, и жить-поживать там, ведя свое хозяйство. Такая вот пенсионерская мечта у усталого космонавта.

*****

Три темных конусообразных ракеты по очереди медленно погружались в ангар. Сидя в рубке управления, я наблюдал на экране, как зонды исчезают в шлюзе, открывшемся в нижней части нашего корабля. Изображение сопровождалось звуками за моей спиной — корабль гудел и стонал, со скрипом раздвигая металлические створки и с грохотом принимая в себя стальных пассажиров. Весь этот шум как бы кричал о древности и изношенности нашего судна. И все же, хоть механика в его нутре двигалась уже не так плавно как раньше, свои функции она выполняла исправно.

Я ждал, пока Ольга подключит зонды к основным системам, чтобы начать выгрузку данных. Сейчас она должна была надевать скафандр у ангара — да, при закрытии шлюза давление и кислород должны там нормализоваться, но никто не отменял возможности присутствия губительных для человека вирусов или других неизвестных микроорганизмов, которые могли прицепиться к зондам. Это просто смешно, если учесть, что мы облазили полвселенной с микроскопом в поисках этих самых организмов, и ничего не можем найти. Но тем не менее доступ в ангар после зондирования неизученной планеты разрешен только в скафандре — таков протокол космических исследований.

Ольга была в наших экспедициях механиком, я — программистом. То есть, конечно, и я разбирался в технике, и она умела кодировать — все астронавты обязаны иметь несколько профессий, поэтому мы тут сами себе врачи-биологи-химики-физики, но всё-таки всегда была хотя бы одна специализация, которая преобладала над другими. И у нас было так.

На приборной панели стали загораться зеленые огоньки — моя жена подключала кабели связи к зондам. Когда загорелись все три, я запустил скачивание, и экран запестрел быстро мельтешащими названиями файлов, выгружаемых в главный компьютер. Мне оставалось только ждать.

Я сидел в своем кресле в тот момент, как отворился проход в рубку, и вошла Ольга.

— С зондами всё в порядке, — сказала она таким будничным и непринужденным тоном, будто и не обижалась на меня с утра. — Долго ещё?

— Нет, уже почти, — ответил я, задумчиво уставившись на полоску загрузки.

Спустя пару минут передача файлов завершилась, о чем сообщило всплывающее окно на мониторе, и мы тут же погрузились в изучение данных.

Уже через несколько мгновений я почувствовал, как мне перехватило дыхание и кровь прилила к моему лицу — я ошарашено разглядывал цифры перед собой.

— Яша, кислород! — обратилась Ольга ко мне, от волнения сдавливая голос.

Я медленно покачал головой:

— Ты была права.

— Посмотри, целых 7 процентов в составе атмосферы! Слишком много, чтобы он возникал в результате фотолиза, это значит…

— Должен быть какой-то источник, — закончил я мысль за свою жену.

Мы открыли спутниковую карту планеты, и с замиранием сердца принялись рассматривать её. С большой высоты не было видно ничего — только бесконечная белая равнина, изредка сменяющаяся на холмы такого же цвета. Я стал увеличивать масштаб насколько это возможно. Наши зонды не приземляющиеся — они просто не оборудованы стартовым двигателем, чтобы взлетать с поверхности. Поэтому, выпущенные из нашего корабля, они облетают планету, не опускаясь ниже средних слоев атмосферы, а после возвращаются к нам обратно. В этот раз максимальное сближение с землей составило около 14 км, и то оно было осуществлено лишь в определенных местах и лишь одним из зондов. Так что мы сосредоточились на фотографиях, сделанных с него.

— В любом случае мы должны спуститься, — довольно произнес я, медленно прокручивая карту и не обнаруживая на ней ничего, за что мог бы зацепиться глаз. — Может быть это остаточный кислород? Возможно, на планете жизнь была раньше. Но это уже не хухры-мухры! Что-нибудь да найдем внизу.

Ольга будто не слышала меня, а лишь неотрывно следила за движущимся изображением на дисплее. Сейчас для нее не существовало ничего, не работали никакие органы чувств, кроме зрения, и вся её вселенная сузилась до этого дисплея. Она внимательно смотрела на него, боясь даже моргнуть, вдруг что-то упустит. Но что именно? В этом и заключалась вся сложность. Ведь когда дело касается чужеродной жизни, ты представления не имеешь, как она должна выглядеть. Возможно, мы уже увидели её или плоды её жизнедеятельности, но не осознавали этого. Не зная, что конкретно ищем, мы продолжали это что-то искать.

В какой-то момент моя жена резко вышла из своего транса и взволнованно заголосила:

— Стоп! Смотри, что это?!

Она тыкала пальцем в изображение, как мне казалось, абсолютно гладкой и белой поверхности на экране.

— Где? Что? — непонимающе вопрошал я.

— Да, вот же, тут… Как будто какая-то рябь. И вот ещё здесь. Это может быть повреждением линзы?

Я придвинулся лицом поближе к экрану. Она указывала на то, что подсознательно я и сам до этого заметил, но не отдавая себе отчета, списал на помехи во время съемки. В некоторых местах на фотографиях можно было заметить почти неуловимую зыбь, словно какие-то неровности. Я приблизился максимально близко к экрану, настолько, что уже мог рассмотреть пиксели, и мне показалось, что я вижу маленькие рыжие точки, как веснушки покрывающие лицо планеты. Это никак не может являться помехами — зонд оборудован сотней всеразличных объективов, невозможно представить, чтобы они повредились все сразу и при этом глючили одинаково, выдавая одни и те же шумы.

Ольга схватилась за рукав моего комбинезона и сжала его так сильно, что у нее побелели пальцы.

— Включи проекцию с электромагнитных сканеров, — тихо, почти шёпотом проговорила она.

Переключив режим изображения нажатием пары клавиш, я увидел на мониторе совершенно другую картину. Цвета поменялись будто в негативе. Теперь планета выглядела иначе, её белый диск стал темным, и то, что изначально было принято за помехи, сейчас более отчетливо выделялось на ней светлыми пятнышками. Всю её поверхность усеивали сотни, а то и тысячи каких-то участков, от которых исходило электромагнитное излучение неизвестной природы. Термодатчик фиксировал в этих участках температуру выше на несколько градусов, чем за их пределами. Такие зоны диаметром от 2 до нескольких десятков километров рассыпались по всему диску планеты.

Мы с женой смотрели на экран затаив дыхание. Что это может быть — сами инопланетяне или какая-то техногенная среда, созданная ими? Или же эти электромагнитные “пятна” новое явление неживой природы, до сих пор не известное человеку? На первый взгляд, могло показаться, что эти участки на карте не что иное, как города инопланетной цивилизации, множество поселений различных размеров. Однако я понимал, это не очень похоже на города, по крайней мере не в нашем привычном понимании. На фотографиях даже с такой высоты мы по идее должны увидеть хоть что-то — может быть здания, или дороги, или пусть даже подобие какой-то инфраструктуры. Но по изображениям с зондов можно сделать вывод, что источники излучения находятся либо под землей, либо всё-таки на поверхности, но при этом невидимы. Или они так малы, что с такого расстояния их попросту не разглядеть.

Ну ничего, решил я, спустимся и разглядим.

Глава вторая

Корабль выпустил из своего “брюха” наш посадочный модуль. Тяжелые титановые створки сразу сомкнулись обратно, как только мы покинули ангар и направились к MP 1003, оставив сам корабль болтаться на орбите.

Последние дни прошли в адской суматохе. Когда мы начали подготовку к приземлению, вдруг оказалось, что мы совсем к нему не готовы. Первым делом выяснилось, что в посадочном модуле не работает генератор силового поля — наша защита от вероятной атаки со стороны недружественных представителей иных рас, а точнее от иллюзорной возможности такого события. Помимо этого генератор помогал обеспечить безопасность в экстремальных погодных условиях на изучаемой планете. Силовое поле не являлось стопроцентным гарантом спасения в случае прямого попадания из тяжелого оружия, но зато легко могло отразить лазерные лучи и небольшие снаряды.

Да, мы приземлялись на модуле последний раз много лет назад, и он все это время томился в ангаре, но всё-таки его нужно было обязательно проверять при каждом техосмотре. При чем это была ответственность Ольги как нашего техника. И вот в последний раз, когда мы делали остановку на космической станции, генератор поля она как-то “пропустила”. И сообщила мне о его поломке с такой непринужденностью, будто это не её вина, а просто так получилось. Так вышло! Словно какая-то неведомая стихийная сила сложила обстоятельства таким образом, что у нас просто больше нету защиты и всё. И с этим абсолютно никто, тем более моя жена, не мог ничего поделать.

Конечно же, я ужасно злился. Чувство беспомощности в этой ситуации и обида на жену перемешивались во мне и делали из меня какого-то монстра. Сдерживаться было сложно. Я просто не мог спокойно разговаривать с этой женщиной. Пару раз за эти дни даже довел её до слез. Каждый раз, когда она появлялась в моем поле зрения, я тут же напрягался, чтоб не выйти из себя и не напомнить ей о том, как же сильно я раздосадован её безалаберностью.

Так и сейчас я сидел в кресле пилота и молча держал штурвал, стараясь не смотреть на Ольгу, сидящую сбоку. Она находилась в своем кресле и следила за показателями на приборной панели. Стареющая женщина с понурым лицом становилась с каждым годом всё меньше и меньше похожа на ту самую девушку, в которую я влюбился, и всё сложнее было увидеть в ней то, что когда-то наполнял моё сердце теплотой.

По мере приближения перед нашим взором вырастала планета. Гигантский белоснежный шар постепенно увеличивался в лобовом стекле нашего модуля, вытесняя к краям черные участки космического пространства на фоне. Полет проходил хорошо, и вход в атмосферу планировался через считанные минуты.

Мы так и не смогли починить генератор самостоятельно. А до ближайшего пункта техобслуживания месяцы пути. Ясное дело, взвесив все за и против, мы с Ольгой решили приземляться. Еще на корабле у нас состоялся разговор, результат которого был заранее известен нам обоим. Мы обсуждали, стоит ли отправляться на модуле без защиты, и пришли к выводу, что не можем просто так улететь отсюда, не высадившись на поверхность. Всё-таки это дело всей нашей жизни. Оценив все риски, мы понимали, что вероятность угрозы для нас крайне мала — внешне планета была пуста, а также ни зонды, ни наши радары не обнаружили никакой техногенной активности. Ничего такого, что на наш взгляд могло бы служить оружием и сумело бы как-то повредить нашему летательному аппарату. Ни тебе ракетных установок, ни лазерных пушек. Изучив все диапазоны радиочастот, мы не поймали ни одного сигнала, ни даже обрывка “разговора”. Планета была абсолютно нема. И все говорило о том, что мы скорее всего имеем дело не с какой-то развитой цивилизацией и можем не бояться нападения абстрактных гуманоидов. Плюс ко всему за эти несколько дней наблюдения, мы не заметили ни землетрясений, ни ураганов, ни чего-либо другого, что угрожало бы нашему посадочному модулю. А значит, мы спокойно могли отправляться без силового поля.

И всё же это нарушение протокола космических исследований, и если следовать правилам, нам стоило бы слетать до космической станции. А потом уже обратно сюда. По нашим подсчетам такой путь занял бы чуть больше года. Да, соблазн снова поиграть в нарды с теми выпивохами в Альдебаране был крайне велик, но все же любопытство и нетерпение поскорее узнать, есть ли жизнь на МP 1003, немного перевешивали, и поэтому, решив пренебречь протоколом, собрав необходимые припасы, и даже выудив из захламленного трюма наши лазерные пистолеты, мы отправились на планету.

Не считая генератора защиты, все системы модуля функционировали как надо. Помимо средства передвижения он представлял собой жилой отсек, в котором нам предстояло провести ближайшие недели. Корпус модуля оборудован специальными раздвижками, и после посадки его стены должны были расширяться, образуя новые помещения — лабораторию, кают-компанию с небольшой синти-фермой и мед-отсек, оснащенный капсулой регенерации.

— Вход в атмосферу через 60 секунд, — объявила Ольга.

Я немного потянул на себя штурвал, выбирая правильный угол наклона для плавного входа. Планета заняла собой уже весь открывавшийся нам вид. Свет, отражаемый от нее, постепенно заползал в нашу кабину, до этого лишь слабо освещенную огоньками кнопок и датчиков. Я уперся ногами в пол, приготовившись к небольшому сражению с силами тяготения.

В следующую минуту мы ощутили легкий толчок. Даже немного слабее, чем я ожидал. Амортизирующие системы модуля работали как часы, сводя к минимуму все негативные ощущения при входе в атмосферу. Перегрузки почти не чувствовались. Меня только чуточку сильнее стало вжимать в кресло, и штурвал легонько завибрировал в руках. Послышался тихий, но нарастающий гул — через звукоизоляционную обшивку маленько пробивались шумы аэродинамического сопротивления. Показатели на приборной панели сообщали, что внешний корпус очень сильно нагрелся, но его оболочка из специального малотеплопроводного сплава вкупе с климатическим контролем сохраняли комфортную для нас температуру внутри. Лишь от лобового стекла еле заметно повеяло теплом.

— Нам до поверхности 85 километров, все системы работают прекрасно, — бодрым тоном поведала моя жена.

— Ага, прям все, — бросил я, не глядя на нее. — А прекраснее всех работает наше силовое поле.

Ольга отвернулась, раздраженно сжав губы в привычной для себя манере. Ладно, наверно, я правда уже перегибаю, уделяя слишком много внимания её упущению с защитным генератором. Тем более она была права. Посадочный модуль действительно во всех остальных отношениях идеален. Тормозные двигатели хорошо справлялись со своей задачей, и в какой-то момент скорость спуска начала замедляться. Гул за бортом затихал, и сам модуль, будто живое существо, находящееся до этого в физическом напряжении, вдруг расслабился, что передалось и мне — мое тело перестало так вдавливаться в кресло, и штурвал в моих руках стал легче.

Вокруг нас распростерлось чистейшее голубое небо. Только впереди на горизонте я увидел несколько бело-рыжих облаков, разбросанных далеко друг от друга. Немного резало глаза с непривычки. Слишком долго мы пробыли в полутемных каютах и коридорах корабля. Так давно я не видел столько света — света порожденного природой, а не злосчастными светодиодами! От этого вида что-то екнуло в моей груди. Такое отрадное чувство, словно я услышал старую, почти позабытую песню, которую сильно любил в далеком прошлом. Свет уже полностью заполнил нашу кабину, и было ощущение, что он также наполняет и меня, пронзает насквозь своим сиянием, растворяя во мне весь негатив, всю обиду на жену, также как растворял темноту вокруг нас. Он будто выжигал все лишние эмоции, не оставляя в душе места ни для чего, кроме восхищения и какого-то внутреннего торжества.

Мы продолжали снижаться, но теперь уже более плавно. Под нами, медленно приближаясь, расстилалось абсолютно белое полотно. Я сверился с маршрутом.

— Так… Возьму немного правее. До зоны высадки… 542 километра, — проговорил я себе под нос, наклоняя штурвал. — Долетим быстро, минут за 10…

Мы определили место для посадки рядом с одной из так называемых “пятен” на поверхности планеты — аномальных участков с электромагнитным излучением. У этого участка излучение было одним из самых сильных, так что выбор пал на него. Садиться прямо туда было бы рискованно, мало ли что там, поэтому мы установили в навигационной системе координаты точки в нескольких километрах от границы “пятна”.

Я всматривался вниз, пытаясь разглядеть что-нибудь, но видел лишь белые холмы да равнины. Изредка попадались неглубокие ущелья. Было понятно, с такой высоты сложно различить какие-то мелкие детали, но всё же нетерпение обуревало меня, и я хаотично бегал глазами по однообразному пейзажу. Так хотелось поскорее выяснить, есть ли тут что-нибудь такое эдакое, ради чего мы вообще пустились в эту авантюру.

Ольга, походу, думающая о том же самом, задала вопрос:

— Как думаешь, какие они?

— Ты про кого, про инопланетян?

— Ну, да.

— Так говоришь, будто мы уже сто процентов их здесь отыщем, — усмехнулся я.

— Конечно, отыщем! Не сомневаюсь в этом.

— Да, ладно, — я махнул рукой, — если повезет, найдем опять каких-нибудь жалких инфузорий.

— Жалких?! — Ольгины брови приподнялись. — Так говоришь, будто это фигня какая-то. Даже снова найти одноклеточных было бы для нас настоящей благодатью.

— Знаю я… Просто шучу.

Немного помолчав, она добавила:

— Мне кажется, нас ждет тут что-то большее… Что-то важное. Есть такое предчувствие.

Я повернул к ней голову и растянулся в улыбке.

— Думаешь, будет Контакт?

— Почему нет?

— Ну, оглянись вокруг, — я кивнул в сторону лобового стекла. — Контакт с кем? Что-то мало верится, что вон за тем холмиком нас ожидает город пришельцев, а в нем встречающая делегация местных гуманоидов. Как-то тихо тут слишком. Не похоже на обитаемую планету.

— Яш, во-первых, в данном случае пришельцами будем мы. А во-вторых, я иногда поражаюсь, как ты, такой ужасный скептик, пошел в такую мечтательную профессию как космический исследователь. Это же извечная тема: люди часто, на мой взгляд ошибочно, представляют инопланетную цивилизацию неким подобием человечества. Мол обязательно у инопланетян должны быть высотные здания, летающие автомобили, и вот эти все технологии, — Ольга развела руками в стороны, указывая на кабину нашего модуля, оборудованную всякими панелями, экранами и высокотехнологичными гаджетами. — Разве это единственный путь развития разумного общества? И вообще, кто сказал, что это обязательно должно быть общество? Может тут какие-нибудь обособленные друг от друга организмы или наоборот всепланетный коллективный разум, объединенный одним сознанием и ведающий о том, что нам со своими крохотными мозгами и не снилось…

— Ох, уже эзотерика какая-то пошла.

— Я просто рассуждаю.

— Ладно, ладно. Думаешь, я не хочу тут найти что-то необыкновенное? Конечно, я пошел в астронавты познавать чудеса вселенной. Просто я не думаю себе много, чтобы потом не расстраиваться. Когда готовишься к худшему, ты будешь намного больше радоваться в случае удачи. Вот долетим, тогда и узнаем, есть тут что-то или нет.

— Точно есть, — сказала моя жена и насупившись скрестила руки на груди. — Ты скептик!

— Хорошо, я скептик. Здесь ничего нету, разворачиваемся и улетаем! — весело ответил я, делая вид, что сейчас разверну штурвал в другую сторону.

Не скрывая своей радости от происходящего, мы болтали и смеялись, будучи нарочито игривыми и добрыми с друг другом, как это бывает, когда после ссоры вы, наконец, пришли к примирению. Я подметил это про себя, и мне стало даже немного стыдно, что я столько дней являл собой средоточие гнева, шипел и огрызался на свою жену. Мы все совершаем ошибки, и этот прокол с генератором силового поля, это лишь следствие невнимательности, а не злого умысла. И как я могу винить в этом Ольгу, если сам изначально полюбил её именно такую? Немного рассеянную, витающую в облаках. Вот на такие мысли навевало меня, открывшееся перед нами, голубое небо.

Так мы и летели, как вдруг наша беседа прервалась сообщением компьютерного навигатора, что до конечной точки осталось менее 2-х минут пути. Я наклонил штурвал, и модуль стал снижаться чуть более стремительно. Земля становилась всё ближе, а мы с Ольгой вглядывались вперед, туда, где судя по карте начиналась зона с излучением. И в какой-то момент, когда до поверхности планеты оставалось около 500 метров, Ольга внезапно возбужденно закричала, едва не переходя на визг:

— Вот, вот, Яшенька, смотри! Из земли… Какие-то штуки!

Я тоже это видел. Точнее видел что-то, но не понимал что. Молча наклонившись вперед, я машинально сощурил глаза, как будто бы это могло чем-то помочь на таком расстоянии.

— Яша! Ты видишь?! Вон! — верещала моя жена.

Я повернулся к ней.

— Тихо, — сказал я, а затем улыбнулся. — Спокойнее. Я вижу. Дадим кружок над ними прежде, чем тут садиться?

Ольга вытаращила на меня свои взбудораженные глаза и ответила уже не так громко:

— Давай, конечно.

Я изменил положение штурвала, и наш модуль, перестав снижаться, направился в сторону аномального участка.

Этот участок представлял собой огромное поле, такое же белое, как и вся остальная почва на этой планете, и, по сути, ничем не отличался, за исключением одного нюанса — он был покрыт какими-то оранжевыми точками. По крайней мере издалека нам это казалось точками.

Подобравшись поближе, мы смогли рассмотреть их лучше — из земли торчали вытянутые отростки, неровные штыри оранжевого цвета, напоминающие по форме стручковую фасоль, только намного больше её. С нашей высоты сложно утверждать наверняка, но, судя по всему, эти отростки были выше человеческого роста. Располагались они по отношению к друг другу не очень густо — между каждым было расстояние как минимум в несколько метров. Как будто они почтительно держались друг от друга. Здесь были сотни, а может даже тысячи таких стручков, так много, что они уходили за горизонт, и с нашего местоположения не было видно, где заканчивается это странное поле.

Мы с женой пребывали в абсолютной прострации. Завороженно разглядывая небывалый пейзаж, первые минуты мы даже никак не комментировали это. А как тут подобрать слова? Из горла невозможно было выдавить и звука. Только слабое жужжание двигателя разбавляло тишину.

Чуть очухавшись от первоначального шока, я заговорил первым:

— Это… это растения какие-то?

— Растения? — не отрывая глаз от лобового стекла, задумчиво промолвила Ольга. — Растения, дающие такое мощное излучение? Не, это что-то другое.

— Может антенны какие-то? Из-под земли растут. А под землей что-то…

— Что? Подземная база гуманоидов? — ехидно заметила она.

Да, она была очень довольна нашей находкой. Впрочем, как и я. Столько лет беспросветных поисков и скитаний по темным уголкам галактики, похоже, дали свои плоды. Столько нервов и сил было положено на то, чтобы в конце концов оказаться в этом моменте — моменте торжества, моменте встречи с тем, что когда-нибудь увековечит наши имена в истории. Чем бы ни были эти оранжевые штыри, расставленные по полю под нами, они, несомненно, являлись сложной органической структурой и не шли ни в какое сравнение ни с чем, что до этого мы обнаруживали на других планетах.

— Да уж, это тебе не одноклеточные с Бетельгейзе, — пробормотал я.

— Что это было? — внезапно напряглась Ольга. — Ты слышал?

— А? Что?

— Какое-то гудение… Где-то там снаружи. Прозвучало пару секунд и сразу же прекратилось.

Она всегда обладала более чутким слухом чем я.

— Нет, я ничего не слы…

Резкий высокочастотный писк оборвал меня на полуслове. Я сначала даже не понял, что это. И только через пару секунд ко мне пришло осознание, что так сигнализирует система безопасности посадочного модуля. Последний раз она издавала такой же звук несколько месяцев назад — прямо перед тем, как в наш корабль попал астероид. Это пищание служило оповещением о возможности столкновения, в случае опасного сближения с чем бы то ни было. Например, с какой-нибудь скалой, когда летишь слишком низко. Но вокруг не было никаких скал и до земли оставалось несколько сотен метров. Я непонимающими глазами посмотрел на дисплей радара и обомлел. Судя по изображению, к нам очень быстро приближался какой-то объект.

— Это что? — недоуменно спросила Ольга.

В окне не было видно ничего, так как, согласно показателям радара, объект направлялся снизу и сейчас находился прямо под нами. Не говоря ни слова, я тыкнул переключатель на приборной панели, и на одном из экранов включился вид с камеры, расположенной на нижней части модуля.

— Не понимаю… — выдавил я из себя.

Мои глаза отказывались верить увиденному. На огромной скорости в нашу сторону летела черная знакомого вида ракета. Это был наш зонд. Один из тех, которые мы запускали изучить MP 1003 несколько дней назад. Но этого попросту не могло быть — все зонды вернулись на корабль и остались на орбите покоиться в ангаре. Они никоим образом не могли снова отправиться на планету без нашего участия.

— Почему он так летит? — вопрошала моя жена. — Ты можешь с ним связаться?

Я пощелкал радиопередатчик. Тщетно. Зонд не реагировал на команды и сам не издавал никаких сигналов. Что было очень странно. Он приближался, всё наращивая и наращивая скорость. Попробовав направить модуль в сторону, я взглянул на радар и увидел, что зонд последовал за нами. Я попробовал еще, но куда бы я не сворачивал и какие бы пируэты не исполнял в воздухе, он повторял все те же движения, сокращая расстояние между нами. Я начал набирать высоту, но он продолжал настигать нас. Его конусообразный корпус увеличивается в видеоэкране, угрожающе поблескивая своим заостренным передом.

Это было настолько невероятно, что беспокойство далеко не сразу овладело мной. Я ждал, что вот-вот зонд откликнется, остановится или развернется, в общем, был уверен, что эта ситуация как-то сама собой разрешится. И только в самый последний момент я вспомнил про силовое поле и осознал неизбежное.

— Приготовься, Ольга! — услышал я свой голос как бы со стороны.

Что было дальше, я помню очень смазано, как будто это происходило во сне. Помню, как трясущимися руками еле успел переключить модуль в защитный режим — ремни безопасности крепко натянулись, и на шлемах, надетых на нас, автоматически опустились забрала. А уже в следующий миг зонд протаранил нас.

Если бы не ремни, нас бы непременно размазало об стены кабины. Зонд пробил корпус модуля насквозь, разрывая его с отвратительно ужасающим металлическим скрежетом. Всё вокруг затряслось. Стоял невыносимый грохот, и я изо всех сил сжимал штурвал, еще не понимая в тот момент, что толку в этом никакого — защитные системы назойливой сиреной оповещали о разгерметизации и о том, что наш двигатель больше не функционирует. Эти оповещения и прочие звуки перемешивались в единое месиво, сливаясь со свистом ветра ворвавшегося снаружи. И где-то среди этой какофонии я с запозданием различил крик Ольги, который звучал будто в моей голове — голос моей жены теперь передавался из её скафандра прямо в мой шлем.

Я с трудом повернул голову в сторону ее кресла — она, вцепившись обеими руками в подлокотники, издавала то ли стон, то ли вопль. Сквозь прозрачное забрало было видно, как она с силой зажмурила глаза.

— Ты ранена?! — спрашивал я, неосознанно переходя на ор, как бы пытаясь перекричать весь шум вокруг, хоть это было не обязательно, ведь моем шлеме тоже находился микрофон.

— А-а-а?

— Я говорю, ты ранена?!

Ольга открыла глаза и опустила их вниз, разглядывая себя:

— Вроде бы, нет.

С еще большим усилием я на секунду смог повернуться назад оценить происходящее в салоне. Моему взору открылась весьма прискорбная картина. В задней части модуля зияла огромная дыра с рваными краями, и в нее вылетали всякого рода приборы, провизия и предметы нашего обихода. Они срывались со своих мест, выпадали из открывавшихся настежь шкафов и закручивались в сумасшедшем танце воздушных вихрей. Я увидел, как один из микроскопов слетел со стола, и ударившись о противоположную стену, отскочил прямо в дыру, навсегда исчезнув на фоне голубого неба.

Тревожно звенел датчик высоты, но в этом уже не было особой нужды — через лобовое стекло и так хорошо просматривалось, как с неимоверной быстротой приближается земля.

— Слушай меня, — торопливо заговорил я. — Модуль разобьется, мы должны…

— Нет-нет-нет-нет-нет..! — затараторила Ольга

— Да, послушай! Мы будем катапультироваться.

— А как же нам…

— Не важно! Сейчас мы катапультируемся, ты поняла?

— Да, — ответила она и еще крепче взялась за подлокотники.

Сорвав предохранитель, я дернул ручку катапультирования, и все мои мышцы напряглись в ожидании, что сейчас меня вышвырнет наружу. Но что-то пошло не так. Лобовое стекло отсоединилось и откинулось в сторону за какую-то долю секунды до того, как под нашими креслами сработал специальный пирозаряд. В следующее мгновение Ольга на кресле вылетела в образовавшийся проём, а я так и остался сидеть в кабине на своём месте. Во время срабатывания заряда я ощутил лишь рывок под собой, и на этом всё. Мое кресло только резко дернулось и тут же застыло, будто сначала собиралось катапультироваться, но в последний момент передумало. Видимо, заклинило. Все происходило так стремительно, что у меня совсем не имелось времени порасстраиваться из-за этого — нужно было срочно действовать.

Во время катапультирования ремни безопасности, вжимающие меня, должны становиться лямками парашютного рюкзака, интегрированного в спинку кресла, которое (в случае, если всё проходит удачно) автоматически отбрасывается. И я, понимая, что меньше чем через минуту наш посадочный модуль столкнется с землей, не придумал ничего лучше, как с парашютом на спине самостоятельно выпрыгнуть вперед через отверстие от лобового стекла.

Мое тело содрогнулось от сильнейшего удара. В глазах потемнело. Из-за боли на какое-то время я даже потерял нить происходящего, забыл о том, где я и что делаю. Как будто разум приглушился, и только слабый отголосок моего рассудка, томящийся где-то в недрах сознания, дал мне понять, что сейчас не самое время отключаться, и я напряг всё свое естество, чтобы взять себя в руки и снова очутиться в настоящем моменте. Открыв глаза, я обнаружил себя на внешней стороне посадочного модуля, который так и продолжал падать. Я видел свои беспомощно болтающиеся ноги, а за ними разорванную в клочья заднюю часть нашего летательного аппарата. Яростные порывы ветра хлестали со всехсторон, и от перегрузки меня просто вдавливало в металлическую обшивку.

Одна из лямок рюкзака на моей спине, больно врезаясь в ключицу с правой стороны, была натянута сильнее другой. Словно нечто схватило меня и крепко держало. Нужно было повернуть голову вверх, чтобы посмотреть, что именно, но я очень ослаб и уже не мог сопротивляться такому ветру. Судя по всему, я зацепился за что-то во время прыжка, и меня припечатало к посадочному модулю. Теперь я застрял! Застрял в очень неудачном положении. У меня были лишь секунды, чтобы предпринять хоть какие-то действия. Уже особо не задумываясь о последствиях, я достал складной лазерный нож из бокового кармана и резанул им злополучную лямку, затем проскользил своим телом по металлической поверхности, и чуть не столкнувшись с хвостовыми стабилизаторами модуля, наконец, оказался в свободном падении.

Меня закрутило в потоках воздуха. Превозмогая усталость, я собрал последние силы, чтобы сгруппироваться и принять правильное положение тела. В голове всё мутилось, картинка вертелась перед глазами, но я смог сфокусировать зрение. И в этот самый момент ко мне пришло понимание, что я умру. Поверхность планеты была уже слишком близко. Одной рукой я схватил оборванную лямку, чтобы прижать рюкзак плотнее к себе, а другой дернул кольцо. Раскрывшийся парашют успел лишь на немного замедлить падение. Я видел эти оранжевые штуковины, торчащие из земли. Видел, что они достаточно высокие, но при этом тонкие и полые изнутри. Мы открыли новую форму жизни, только и успел я подумать.

Затем всё исчезло. Быстро приближающаяся земля, звуки ревущего ветра в ушах — всё куда-то пропало. Буквально на миг воцарилась темнота, образовался полный вакуум, абсолютная пустота, в которой не было ничего кроме меня и моих мыслей. А уже через мгновение в эту пустоту ворвался оглушительный низкочастотный рев. Громоподобный бас загудел и стал пронизывать собой всё вокруг. Я попытался спрятаться от него, но не знал куда — он бил со всех сторон, настигал меня и давил бетонной плитой. Сначала мне казалось, что звук един и монотонен, но чуть привыкнув к нему, я смог различить, что он циклично меняется, громыхая на разной высоте. Звучащая в одной тональности простая мелодия из трех нот повторялась без конца, словно кто-то огромный играл на гигантской полу-расстроенной тубе. Этот бас был всем сразу — не только звуком, но и светом и запахом, казалось, я могу его потрогать и даже попробовать на вкус. Я вдруг ощутил свою кожу, всё моё тело обволакивало это нескончаемое гудение, проникало в него и наполняло изнутри. Звук прекратился так же внезапно, как и начался, и наступила полная тишина.

Глава третья

На небольшом пригорке, напряженно всматриваясь в даль, стояла одинокая женская фигура в стареньком сером скафандре. За ее спиной валялся парашют, небрежно брошенный на белую землю. Неровно скомканная ткань еле заметно подергивалась на слабом ветру. Женщину окружало бескрайнее поле абсолютной белизны, с нескольких сторон обрамленное невысокими холмами такого же белого цвета, и только на северо-западе на самом горизонте тянулась широкая оранжевая линия — там вдалеке росли те самые непонятные оранжевые стручки. И там же где-то среди этих стручков разбился посадочный модуль, а недалеко от модуля приземлился и её муж. По крайней мере должен был приземлиться.

Ольга еще раз сверилась с навигатором. На маленьком дисплее, встроенном в рукав её скафандра, мерцало изображение спутниковой карты планеты. До Якова 114 километров… Как он там оказался? — думала она, непонимающими глазами разглядывая карту. Вновь убедившись, что это не какой-то сбой, и что собственное зрение её не подводит, Ольга тяжело вздохнула и уселась прямо на землю. Нужно было перевести дух и переварить всё, что случилось за последний час.

Она понимала, произошло неладное, но всеми силами старалась убедить себя в обратном. Его не было рядом в небе, когда я вылетела из кабины. Что-то пошло не так… Но всё-таки он должен был катапультироваться, — проносилось у нее в голове, — Яков покинул модуль до того, как тот рухнул… Об этом говорили две голубенькие точки, мягко пульсирующие на дисплее навигатора: точка побольше обозначала место “приземления” модуля, другая точка — место, куда сел её муж. Согласно карте, между ними было расстояние в несколько километров. Значит, Яков успел. Но почему он не отвечает? Сколько не пыталась Ольга выйти на связь, всё без толку. Тишина. Хотя его передатчик по всей видимости работал — GPS-сигнал же он передавал. И судя по этому сигналу, с момента посадки её муж не сдвинулся ни на метр.

Как ни старалась Ольга отгонять страшные мысли, они все равно заползали к ней в голову, как ядовитые гадюки, готовые в любой момент вонзить в неё свои зубы.

— Яшенька… — прошептала она и тихонько зарыдала.

Привычным движением, как это бывает у людей, когда они плачут, она опустила голову и попыталась уткнуться лицом в ладони, но её руки лишь уперлись в прозрачное забрало. Шершавые перчатки скафандра расплывались перед глазами, и слезы продолжали беспрепятственно литься, стекая по белым щекам. Он же говорил, что надо проверять всё каждый раз! Этот проклятый генератор защиты… Как я могла так прозевать? Тяжелое чувство вины распространялось в её груди, словно черная хворь, пускающая свои коварные метастазы. Но вдруг осознав, что в данном положении ей даже не удастся вытереть мокрое лицо, Ольга попробовала взять себя в руки и сосредоточиться на насущном.

Я должна идти. Может, ему нужна помощь. Может, он ранен, лежит там один среди этих оранжевых штырей, а я трачу время… 114, нехило, конечно. Идти не меньше суток, и то, это если непрерывно… — размышляла она, параллельно проверяя, всё ли в порядке с её скафандром. По всей видимости, он функционировал как надо — водоочистительные системы перерабатывали все жидкости её организма в питьевую воду, причём практически идеально чистую; также в нем был специальный отсек, вмещавший в себя пищевой раствор, которого, если экономить, могло бы хватить аж на целую неделю; а снаружи скафандра в задней его части находились воздушные фильтры, втягивающие воздух и очищающие его от всего лишнего, оставляя только необходимый человеку кислород. Благо тот в атмосфере имелся. Ну, а без этого удачного обстоятельства Ольга продержалась бы от силы лишь несколько часов.

Она продолжала сосредоточенно думать. Хорошо, допустим, вдруг Яков травмирован. Если ранение серьезное, скафандр мог ввести его в искусственную кому. Он будет поддерживать в нем жизнь до моего прихода. Скорее всего так и случилось! И именно поэтому он не откликается по связи, — эти мысли подействовали на неё как обезболивающее. Тот факт, что при введении в кому, скафандр должен автоматически отправлять сигнал SOS остальным участникам экспедиции, ольгина психика в данный момент игнорировала.

С Яковом всё хорошо.

На корабле есть капсула регенерации, она быстро поставит его на ноги. Даже при самых тяжелых случаях, даже если переломаны все его кости, и все органы повреждены, даже если он будет на последнем издыхании — на полное восстановление потребуется максимум несколько дней. Да, современные технологии творят настоящие чудеса. Ольге только дойти до своего мужа, и затем… А что затем?

Больше всего она боялась думать именно об этом. Посадочный модуль разбит, других способов добраться на орбиту попросту не было. Без него даже никак не связаться с кораблем — передатчики, встроенные в скафандры, не обладают такой мощностью. В ином случае можно было бы послать сигнал SOS на корабль, а с него уже транслировать его в космос, и там, может быть, кто-нибудь бы откликнулся на призывы о помощи.

Ага, в этой части галактики как раз же так много космонавтов летает, аж яблоку негде упасть, — саркастично рассуждала Ольга сама с собой.

Добраться до модуля и попытаться починить передатчик? Возможно, ей удастся включить его хотя бы на несколько секунд — этого хватит, чтобы отправить сообщение на орбиту. Да, должно получиться. Надежда, теплящаяся где-то у Ольги внутри, крепко ухватилась за эту соломинку. Сто процентов получится, по-другому и быть не могло.

Сначала найду Якова, а там уже вместе с ним отправимся к модулю!

В глубине подсознания она понимала, что от модуля скорее всего ничего не осталось — после падения на такой скорости он должен был разбиться вдребезги. Разорванные и обугленные куски металла, разбросанные где-то там на белой земле, уже вряд ли подлежали ремонту. Но Ольга постаралась отогнать эти раздумья на второй план и полная решимости приподнялась с пригорка, чтобы направиться в сторону оранжевых зарослей.

И в этот самый момент её привлекло некое движение на периферии зрения, она повернула голову — вдалеке виднелась маленькая серая точка, которая, судя по всему, медленно приближалась к ней.

Ольга сощурилась что есть мочи. Кто-то идет. Человек в скафандре. Это Яков!

Вне себя от внезапного наплыва радости Ольга сорвалась и со всех ног побежала в сторону серой точки, параллельно крича по радиосвязи:

— Яша, Яша! Яшенька, я здесь!

Муж не отвечал, но это уже не сильно её беспокоило. Возможно, его передатчик повредился во время катапультирования или приземления. Какая разница? Через несколько минут они уже снова будут вместе.

Ольга бежала и бежала, не чувствуя усталости и не замечая тяжести металлических ботинок скафандра, пока человек впереди спокойным шагом шел ей навстречу. Чем ближе он становился, тем лучше можно было разглядеть: его серебристый скафандр космических исследователей выглядел очень потрепанным. Что с ним случилось? Почему он тут, а его GPS-сигнал в сотне километров отсюда? Множество вопросов проносилось в Ольгиной голове.

Вдруг она услышала характерный треск радиопомех — такой звук бывает, когда кто-то настраивается на частоту твоего передатчика. Человек был уже так близко, что она могла прочитать серийный номер на груди его скафандра. Ноги сами собой замедлились, пока она не остановилась полностью, страшно запыхавшаяся, не добежав всего какие-то полсотни метров.

— Ну, здравствуй, Ольга, — прозвучал в приемнике старый знакомый голос.

Глава четвертая

Мягкое монотонное шипение доносилось до моих ушей. Приятный звук, подумал я и осознал, что лежу на упругой горизонтальной поверхности с закрытыми глазами. Моё тело непрерывно обдавалось маленькими нежными капельками какой-то живительной влаги. Попадая на мою кожу, она ласкала её и усмиряла боль. Боль ощущалась не явно, как бы издалека — она находилась на заднем плане, словно несчастная женщина, тихонько рыдавшая где-то там за стеной. Я чувствовал, что с каждой секундой эта стена становится немножечко толще, и мне было всё сложнее расслышать этот плачь. Всё вокруг благоухало, множество свежих запахов касалось моих ноздрей, будто лечебные травы, сорванные у бабушки в саду. Я с наслаждением вдыхал их. Мне стало понятно, что я в капсуле регенерации.

Я жив.

Мне не сразу удалось разомкнуть слипшиеся веки, но когда я всё-таки сделал это, то сперва увидел лишь яркий белый свет, поначалу ослепивший меня. Потихоньку глаза стали привыкать к свету, и мало-помалу в картинке передо мной проявлялись контуры. Сначала мутные, неясные, но постепенно зрение становилось более резким, всё вокруг обрастало деталями, и вот я уже мог различить гладкие металлические стены медотсека нашего посадочного модуля. На одной из стен висел экран. Помимо всяких букв и цифр, которые отсюда мне было тяжело рассмотреть, на нем схематично изображалось человеческое тело. Моё искалеченное тело.

Маленькие пульверизаторы расположенные в стенках капсулы без остановки распыляли регенерирующую жидкость, равномерно окутывающую меня. Казалось, я могу физически ощущать, как раны и ссадины затягиваются, а кости срастаются.

Я перевел взгляд в сторону и увидел её.

Она неподвижно сидела справа от капсулы и смотрела на меня таким благоговейным взглядом, полным любви и жалобного сострадания, что у меня сразу потеплело в груди. Наверно, ещё никогда прежде я не был так рад её видеть. А как красиво она сейчас выглядела! Мягкие линии белого лица, гладкая кожа и шелковые волнистые волосы каштанового цвета — всё говорило о том, что передо мною что-то внеземное, что-то не принадлежащее роду людскому, снизошедшее сюда вниз ко мне, чтобы утешить мои страдания. Когда я последний раз смотрел на неё вот так?

Я попытался привстать, но от одной лишь попытки пошевелиться, моё тело отозвалось резкой болью практически во всех конечностях. Голова сильно закружилась, в глазах начало темнеть.

— Оленька… — прошептал я и улетел обратно в небытие.

Не помню, сколько еще раз я так просыпался, а затем снова тонул в объятиях темноты, но каждый раз, когда я ненадолго приходил в сознание, я видел, что моя жена оставалась рядом со мной. Вот так сидела и глядела на меня своими заботливыми глазами. Очнувшись, я сразу смотрел в сторону, от чего-то боясь, что сейчас не увижу её там, но она неизменно находилась сбоку от капсулы. И пока в моей голове растекался густой туман, я просто лежал беспомощный и изможденный, отдав всего себя в руки моей любимой женщины.

В какой-то момент я проснулся и понял, что уже немного набрался сил — достаточно для того, чтобы не вырубиться сразу, но не достаточно, чтобы вставать и двигаться. Очень хотелось есть. Я только повернул голову в сторону Оли, чтобы сообщить ей об этом, но не успел я открыть рот, как она резко подорвалась, выбежала из медотсека, а через уже полминуты вернулась с тарелкой вареной “картошки”. Несмотря на страшный голод, увидя блюдо, я почувствовал, как меня передернуло изнутри.

Синтезированный картофель не имел практически ничего общего со своим земным тезкой. Разве что цвет блюда и его консистенция отдаленно напоминали тот самый корнеплод, выращенный в земле. По вкусу это больше походило на бумагу. Можно было посолить, тогда получалось чуть менее плохо — бумага с солью.

На нашей синти-ферме у нас имелась возможность выращивать всё, что захотим: овощи, фрукты, крупы и даже некое подобие мяса. Микроскопические грибки, используемые в качестве сырья, могли изобразить что угодно, любую форму и цвет, могли придать пище необходимую плотность, сделать её влажной и мягкой, либо наоборот сухой и хрустящей, но сколько бы мы ни бились, никак не получалось воспроизвести вкус и запах настоящей еды.

Как говорили в нашем Центре Космических Исследований на Марсе, самое главное — это то, что данные грибки обладали практически всеми необходимыми для человека пищевыми элементами. Питание ими в сочетании с принятием ещё некоторых витаминов и БАДов в принципе составляли собой полноценный рацион. Такой вот комбикорм для космонавтов.

— Давай, дорогой, — Оля зачерпнула ложкой небольшую картошину и поднесла к моим губам.

Я уже по привычке приготовился сдерживать отвращение, но ощутив еду у себя во рту, вдруг почувствовал, как мне сводит скулы. С изумлением глядя на жену, я жадно пережевывал пищу, активно работая челюстью. Может быть, у меня помутился разум после падения, а может сказалось неимоверное количество обезболивающего, непрерывно вкачиваемого в меня, но я готов поклясться, что у картошки был настоящий вкус!

Я вспомнил, как в моем детстве мы ходили с дедом в погреб рядом с нашим домом. Помню, что в нём было темно и пахло сырой землей. Мы набирали там целый пакет картошки, собранной с его огорода, и приносили бабушке, чтобы она готовила. Помню, как на ужин бабушка в кухонных рукавицах ставила на стол большую глубокую тарелку, наполненную вареным картофелем, от которого шел густой и вкусный пар. Она посыпала его зеленью, кидала туда здоровенный кусок сливочного масла, и мы так и проводили вечера втроём в теплой уютной компании другу друга под желтым светом лампы, висящей на стене.

Как же далеко я забрался, отдалившись от этих беззаботных вечеров на миллиарды миллиардов километров холодного и темного космического пространства, но вкус этой картошки, которой сейчас кормила меня жена, будто на мгновение вернул меня туда, словно не было этих расстояний и пройденных лет, словно бабушка с дедушкой были до сих пор живы.

— Это просто… Очуметь! — проговорил я с набитым ртом.

— Кушай, тебе нужно набираться сил.

— Не понимаю, эта картошка действительно такая вкусная, или я просто под действием наркотиков, которыми пичкает меня капсула? Если второе, то я, извини меня, не хочу вылезать отсюда никогда! Я готов даже разбиться заново…

Оля мягко улыбнулась и поднесла ко мне руку с ещё одной ложкой. Я обратил внимание на её кисть — какая гладкая кожа, прям и тянет прикоснуться к ней. Я попытался приподнять ладонь, но моя рука лишь вяло дернулась и осталась лежать на своем месте. Мои глаза не могли оторваться от её маленьких тонких пальцев, сжимающих металлическую ложку.

Словно прочитав мои мысли, в следующую секунду Оля подняла вторую, ничем не занятую руку, и легонько провела по моему лбу, спустилась пальцами по вискам и потрепала меня по щеке как маленького мальчика. Внутри меня всё задребезжало, приятные воспоминания нахлынули рекой, захлестывая меня в свой бурный поток.

Перед глазами пролетали картинки былых дней, я видел институт, когда мы ещё не были вместе, но я осуществлял робкие попытки это изменить. Видел явственно, будто это происходило прямо сейчас, как после очередного свидания сижу рядом с ней на диване в комнате общежития, максимально приблизившись к её лицу, пытаясь найти в себе мужество, чтобы сделать следующий шаг, но всё никак не решаюсь на это. А она молча смотрит на меня с упреком, пока не говорит, немного посмеиваясь: “Ну, и долго ты будешь тянуть?”. И только после этого я целую её.

Годы шли, со временем очарование сменилось оскоминой, и некогда молодая девушка, при виде которой мое сердцебиение теряло свой ритм, постепенно становилась для меня чем-то привычным, надоевшим и порой даже вызывающим раздражение. Я разучился видеть в ней ту девушку, и казалось, обращал внимание только на то, как она стареет, как мы оба стареем, и видел в ней лишь напоминание того, что время назад не вернуть. Будто наша любовь утратила свои вкусовые качества, стала пресной, словно синтетическая картошка.

Но сейчас, лежа в капсуле, находясь во власти лекарственного полудурмана, я глядел на Олю и, хоть убей, не мог увидеть разницы между ней и той девчонкой с дивана в общежитии. И я сам на какую-то долю секунды снова почувствовал себя тем застенчивым студентом, сидящем рядом с ней, полным амбиций и наивных надежд.

— Тебе надо ещё поспать, — сказала она, отставляя в сторону пустую тарелку.

Я сам не заметил, как умял всю порцию. Она была права, на меня внезапно накатила тяжелая слабость. На это недолгое бодрствование у меня ушло много сил.

— Когда я проснусь, ты же будешь здесь?

Оля расплылась в ласковой улыбке:

— Ну, конечно. Спи.

Она покрутила специальные регуляторы на боковой панели капсулы регенерации, отвечающие за дозировку снотворного, и я почувствовал, как засыпаю.

Мне приснился странный сон.

Это был один из тех снов, в котором ты с самого начала знаешь, что на самом деле ты спишь. Сперва я видел лишь сплошную темноту, но мало-помалу стал различать в ней уже привычный интерьер нашего медотсека. Мне снилось, что я лежу в капсуле, которая почему-то перестала обрабатывать меня пульверизаторами с регенерирующей жидкостью. Она не работала, как и, кажется, всё электричество в посадочном модуле. Нигде не горел свет, и было очень холодно. Стул, стоящий рядом с капсулой, сейчас пустовал, жены рядом не видно, и я отчего-то сразу понял, что не найду её ни в одном отсеке. Мне стоило больших усилий, чтобы приподняться — во сне, как и в реальности, у меня болело всё тело, ныла каждая косточка. Встав на ноги, я почувствовал сильную одышку, хотелось сделать глубокий вдох, но как бы сильно я не втягивал воздух, и ртом, и носом, мне казалось, что этого недостаточно. Кислород в помещении был сильно разреженным. Хромая, я побрел к входному проёму медотсека и сразу обратил внимание, что обстановка немного отличается от реальной. Стены стали уже, потолок ниже, само пространство будто скукожилось. И везде был выключен свет.

Выйдя в главную рубку, одновременно служившей в модуле кают-компанией, я увидел, что здесь также царила темнота, лишь тусклое мерцание звездного неба слабо пробивалось через иллюминатор в стене напротив. И всё вокруг съежилось, сжалось. Обеденный стол, который обычно был мне по пояс, сейчас едва доходил до моего колена.

— Оля! Ты здесь? — спросил я тишину, ожидаемо не услышав ответа.

Я прикоснулся к столу рукой, но ощутил кожей пальцев не привычный прохладный твердый пластик, из которого он должен быть сделан, а нечто другое. Мягкий и рыхлый материал, на ощупь будто какая-то смесь дерева и резины. Поднеся ладонь к лицу, я увидел в бледном свете из окна, что она чем-то испачкана. Чем-то оранжевым.

Я всё не мог надышаться, каждый вдох давался с трудом. Последнее, что запомнилось из сна, я задыхаясь на полусогнутых ногах подошел к иллюминатору и увидел в ночи белую землю и лес, окружавший посадочный модуль. Лес высоких оранжевых стручков. Стручки обступили меня со всех сторон, наклоняясь ко мне своими извилистыми отростками. Они опутывали мои руки, ноги, обвивали шею, туловище, всего меня. Я попытался закричать, но из передавленного горла вырвался лишь отчаянный хрип, и мое сознание в очередной раз провалилось в темноту.

*****

Когда я очнулся, всё было как обычно. Я лежал на своём месте, пульверизаторы с живительной жидкостью бесперебойно обрабатывали всё моё тело. И хоть Оля не сидела рядом с моим капсульным лежбищем, как я этого ожидал, из главной рубки до меня доносились позвякивание столовых приборов и характерное шипение работающей синти-фермы — моя жена готовила завтрак. Звуки утренней суеты подействовали на меня умиротворяюще.

На секунду Оля сунула голову во входной проём.

— А, уже проснулся, — констатировала она и исчезла обратно за стеной.

Примерно через минуту она вернулась, держа в руках поднос вкусно пахнущей еды. Жареные яйца, хрустящие тосты с сыром и большущая кружка черного чая били своими ароматами в мои ноздри, и у меня не оставалось сомнений, что и эта пища будет обладать настоящим вкусом как вчерашняя картошка. Закрепив поднос перед моим лицом в специальном разъеме на внутренней боковине капсулы, Оля уселась рядышком на свой стул и сама начала грызть ярко-зеленое яблоко.

— Кушай, кушай, — прожевав первый кусок, сказала она.

— Стоп, а ты больше не будешь кормить меня с ложечки? — наигранно удивился я в ответ.

Оля засмеялась:

— Как твоя мамочка? Нет уж, ты уже набрался достаточно сил, чтоб есть самостоятельно. Я думаю, завтра-послезавтра тебе можно начинать вставать в кровати. Ненадолго. Делать какие-то упражнения.

— Да уж, — сказал я, неуверенно беря первый кусок жареного хлеба ослабевшей рукой. — Я уже так-то вставал… Во сне, правда.

Оля приподняла бровь.

— Да, мне кошмар снился, просто жесть. Я лежал здесь же, в модуле, только он выглядел совсем по-другому, ничего не работало, и самое ужасное, ты куда-то пропала. Я был совсем один, в темноте и холоде.

Поднеся тост к самым губам, я сделал укус — да, это был вкус того самого настоящего хлеба и того самого настоящего сыра. Из моего горла само по себе вырвалось одобрительное хмыканье. Может быть, что-то случилось с моими рецепторами? Я слышал, бывает такое, что у людей меняются вкусы из-за сильных ударов головой. Надо будет поискать информацию об этом в нашей бортовой энциклопедии.

— А потом еще эти щупальца… — продолжал я рассказывать, одновременно жадно поглощая завтрак.

Оля легонько потрепала меня по голове, немного взъерошив мои редкие волосы.

— Не переживай, это всего лишь сон, — успокаивала она. — Сейчас-то я здесь, с тобой.

— Да, я знаю. Просто он был такой не как обычные сны. Более яркий что ли, — ответил я, мокнув уголок хлеба в растекающийся желток на тарелке.

Вдруг издалека, откуда-то за пределами модуля раздался уже знакомый мне звук — три ноты на низких частотах. Мелодия продлилась пару секунд и тут же оборвалась.

— Вот это! Ты слышишь? — встрепенулся я.

— О чем ты? — не поняла моя жена.

Когда я доел, она одним движением отсоединила поднос, отнесла его в кают-компанию, а вернувшись, принялась производить манипуляции с электронной панелью управления моей капсулы. Я с каким-то внутренним упоением смотрел на её лицо. Когда она на чем-то сосредоточивается, оно делается таким по-детски серьезным, это всегда меня смешило. Сейчас она старательно водила пальцами по сенсорному экрану, по привычке закусив нижнюю губу. Увидя, что я пристально её разглядываю, Оля на секунду метнула в меня свой взгляд и тут же снова уставилась на панель, весело спросив:

— Ну, что смотришь, влюбился что ли?

— Да, просто… Хотел сказать — спасибо, что помогаешь мне.

— Ой, а как иначе-то? Ты бы сделал то же самое, если бы я попала в такую ситуацию. Да, и если вспомнить, ты уже делал. Помнишь, когда я в системе Бетельгейзе навернулась в скалах?

Точно, я уже совсем забыл, как много лет назад мы, изучая тех самых одноклеточных на далеком спутнике, взбирались по горам. Эти существа обитали только на определенной высоте в узких скалистых пещерах, куда не проникнуть на посадочном модуле, поэтому нам приходилось подниматься пешком. И как-то раз в один из таких подъемов Оля случайно оступилась, под её ногами осыпались камни, и она полетела вниз. Помню, как дернулось тогда моё сердце, на миг я решил, что она погибла. Но уже через секунду ветер донес до моих ушей слабый женский стон. Ей повезло — в нескольких метрах под нами был выступ, на который она и приземлилась.

— Да, да, помню, — сказал я. — Ты тогда вроде сломала правую ногу в двух местах.

— Ага, — подтвердила жена, не отводя взгляд от экрана. — Только у нас в те времена ещё не было такой продвинутой капсулы регенерации, и пришлось лечиться по старинке — ты своими руками накладывал мне гипс. Ухаживал за мной, 3 раза в день готовил еду, помогал во всём, и при этом ещё самостоятельно проводил исследования тех одноклеточных. Каждый день поднимался в горы на несколько часов. По сути, большая часть нашего исследования — это твоя заслуга. А я почти месяц валялась в нашей каюте, только обременяла тебя, отвлекала от науки…

— Ого, я прям такой хороший, сейчас заплачу от умиления! — пошутил я и тут же добавил, — Ничего ты не обременяла меня, ты сделала тоже очень многое, анализировала все данные, пока я околачивался в горах. Кто ж виноват, что я не мог притащить образцы существ в сам модуль, чтобы мы их вместе разглядывали в микроскопы? Они ж подыхали, стоило отнести их на пару метров ниже их пещеры. Но ты скомпоновала всю информацию в надлежащий вид, собрала всё воедино, чтобы наша работа реально выглядела как настоящий научный доклад, а не хаотичный набор какой-то химико-биологической белиберды.

— Да, у тебя никогда не хватало на это терпения.

Я согласно кивнул. Затем, немного помолчав, задумчиво протянул:

— Знаешь, я последнее время всё чаще думаю, а не вернуться ли нам на Землю…

— Опять ты про свой огород?

— Почему мой-то? Наш!

Оля хмыкнула.

— Просто я так устал уже мотаться по этому космосу, уверен ты тоже, — продолжил я. — Ну правда, тебя не достало вот так тыркаться от планеты к планете, все время натыкаясь на проклятое ничто? А стоит раз в сто лет отыскать хоть что-то интересное, обязательно произойдет какая-то беда, то ногу сломаешь, то вот я так упаду… Давно уже не могу выкинуть из головы эту мысль: домик на зеленой лужайке, где-нибудь недалеко от города, сбоку посадим растения, дерево яблочное, ты же любишь яблоки! А рядышком озерцо, или хотя бы пруд. Не сомневаюсь, денег с продажи корабля нам хватит на достойный участок в хорошем месте.

— С продажи корабля?! — Ольгины брови стремительно поползли на лоб.

— Ну, а как… Зачем он ещё нужен?

— Тебе не кажется, что это какие-то крайности? Человек, который посвятил большую часть жизни тому, чтобы узнать, что твориться там в небесах, вдруг захотел копаться в земле у себя под ногами, яблочки растить.

— Да, пресытился я этим! Хочу уже обрести свой собственный дом, — сотрясался я. — Настоящий дом, сделанный из дерева и камня, а не металла. Дом недвижимый, который будет твердо стоять на месте, а не летать туда-сюда по холодному вакууму.

Оля отвлеклась от своего экрана, взглянула мне прямо в глаза и вдруг серьезно спросила:

— Может, останемся здесь?

Этот вопрос подействовал на меня как ведро холодной воды, вылитое на спящего, и в моем мозгу словно внезапно открылась дверь, до этого даже не видимая мной. До меня вдруг дошло, что всё время нахождения в капсуле, я как будто не до конца осознавал ситуацию. Я понимал, что разбился в очень загадочных обстоятельствах, что нас протаранил собственный зонд, каким-то чудом очутившийся на этой планете. Понимал, что мы прилетели сюда, потому что обнаружили признаки инопланетной жизни. Но все раздумья на этот счёт не витали в моей голове, а оставались в подсознании, как на мгновение забытое слово, которое вертится на языке, но ты всё никак не можешь его вспомнить.

И сейчас моя жена задала такой странный вопрос, его можно было бы принять за шутку, если бы не тон, которым он был произнесем. Тяжело сглотнув, я попросил пояснить, что она имеет в виду.

— Ну, построим дом, заведем огород, всё как ты хочешь, — продолжая смотреть на меня, ответила Оля так же серьезно.

— Почему ты это говоришь? Ты смеешься надо мной?

— Всё хорошо. Я просто хочу, чтобы ты остался со мной здесь.

Мне стало не по себе. Как-то нелепо это всё. Опять действие обезболивающих разжижает мне мозги? Но я наоборот чувствовал, будто моё сознание совсем ничем не затуманено. Мысли, быстро проносящиеся в моей голове, казались мне ясными и четкими. Набрав воздуха, отчеканивая каждое слово, я, наконец, спросил её то, что нужно было спросить с самого начала моего пробуждения здесь:

— Оля, что случилось с модулем, почему он целый? Мы же разбили его.

Моя жена ничего не ответила. Лишь молча перевела свой взор на панель управления, и снова начала что-то старательно нажимать там.

— Оля! — я повысил тон. — Что с этими оранжевыми стручками, ты изучала их?

Но она молчала.

— ОЛЯ! А-У-У!

Я приподнял свою вялую бледную руку и стал размахивать ей перед лицом своей жены. Но она всё никак не реагировала, словно совсем потеряв ко мне интерес. С большим усилием, превозмогая боль, я смог чуть-чуть приподняться, чтобы дотянуться до неё и взяться за её запястье. Прикосновение ощутилось мной как удар током — такой нежной и теплой была её кожа. Мне показалось, что эта теплота через мою руку перешла и в моё тело, плавно перетекая по остальным конечностям. В затылке защипали приятные мурашки.

Оля снова повернулась ко мне и её ласковые глаза словно пронзили меня насквозь. В голове сама собой появилась мысль, что мне не о чем беспокоиться, и всё, что меня тревожит, это неважно. Важно то, что мы вместе, в безопасности, и нам никто не мешает. Как бы подтверждая мои думы, она произнесла:

— Милый, не переживай ты так. Всё хорошо. Тебе сейчас нужно сосредоточиться на своём восстановлении, а всё остальное потом.

— Но… — маленькая часть меня, понимающая, что всё-таки что-то тут не складывается, предприняла жалкие попытки протестовать.

— Яш, серьезно. Не забивай себе голову, — перебила меня жена, а затем, будто измерив капсулу взглядом, задумчиво спросила. — Интересно, тут поместятся 2 человека?

Не успел я осознать суть её вопроса, как она уже оказалась внутри капсулы, сверху меня. Её голубой комбинезон в миг оказался мокрым насквозь от пульверизаторов, не перестающих распылять жидкость. Сырая ткань облепила её женское тело, подчеркивая тем самым его привлекательную округлость. Она нависла надо мной, упершись руками в нижнюю часть капсулы, и прижимаясь ко мне лишь в тех местах, где у меня болело меньше всего. Я хотел было неуверенно возразить, но ничего уже не мог произнести, ведь почувствовал, как с моими губами смыкаются её губы, влажные и мягкие. Оставлю за ширмой, что происходило потом, всё-таки дело личное, скажу лишь, что уже долгое время я такого не испытывал. Мы оба не испытывали. Я вновь почувствовал себя тем самым молодым студентом в общежитии, который когда-то давным-давно впервые трясущимися пальцами пытался нащупать застежку бюстгальтера на её гладкой спине.

Когда всё закончилось, я смотрел, как она, втиснувшаяся между мной и стенкой капсулы регенерации, тихонько посапывает, аккуратно положив свою голову мне на плечо. Теплый воздух, мерно выходящий из её ноздрей, немного щекотал мне шею. Я наблюдал, как её рука, покоящаяся на моей груди, медленно поднимается вверх-вниз в такт моему дыханию.

Мы облетели сотни миров, столько удивительных планет и ярчайших солнц, завораживающих душу своим сиянием, видели, как газовые скопления в далеких космических просторах взрываются всей полнотой цветового спектра, который вообще может воспринимать человеческий глаз, но кажется, ничто во всей вселенной не сможет сравниться с красотой этого самого момента, думал я, засыпая.

Глава пятая

Я услышал громкий стук. Даже не стук, а настоящее грохотание. Мои глаза открылись, и я обнаружил себя в полной темноте и с выключенными приборами, прямо как в том самом сне прошлой ночью. За одним лишь исключением — сейчас я отчетливо понимал, что не сплю.

Звук доносился снаружи. Кто-то настойчиво долбился внутрь посадочного модуля. Я поднялся, и выйдя из медотсека, поковылял через главную рубку к входному шлюзу. Оли опять не было видно рядом. Нигде не горел свет, а следовательно, и обогреватели тоже не работали. Я, почувствовав, что в модуле довольно прохладно, немного поежился. Само помещение рубки снова показалось мне более маленьким, чем должно быть, словно оно как живое существо также сжалось от холода.

В двери шлюза продолжали упорно стучать, и мне даже почудилось, что я слышу чей-то голос, правда сильно заглушенный металлическими стенами. Тщетно понажимав на погасший экран управления справа от двери, я понял, что не смогу увидеть по видео того, кто просится внутрь — электричества не было. Хорошо хоть в модуле на такие случаи предусмотрено ручное управление. Я с усилием выдернул из стены длинный рычаг и повернул его против часовой стрелки. В тот же миг до моих ушей донеслись своеобразное скрежетание и звук выходящего воздуха, я заглянул в маленькое квадратное окошко в шлюзе — наружная дверь плавно отъезжала в сторону, запуская внутрь бледное свечение ночного неба. Холодные звезды как маленькие блестящие бусинки рассыпались по черному полотну.

Но чья-то тень вдруг загородила их. Я было напрягся, но уже через секунду у меня отлегло. Даже почти в полной темноте я мигом распознал Олин скафандр, такой привычный моему взгляду. Куда это она ходила? Я помахал ей в окно, но жена никак не отреагировала. Дурак. Забыл, что в таком мраке меня не увидеть. Оля остановилась в центре шлюзового тамбура и обернулась назад — за ней следом зашел ещё один человек в скафандре.

От неожиданности я отпрянул от окна.

— Яков, ты тут? Яков! — позвала меня жена.

Я молчал, стоя в шаге от двери, всё не решаясь приблизиться обратно.

— Яков, это я, Ольга! Всё хорошо, слышишь?

— Кто это с тобой? — произнес я, не отрывая глаз от маленького окошка.

— Яшенька! — вдруг вскрикнула Оля. — Боже, ты жив! Яша…

— Кто это? — снова спросил я.

— Яшенька, милый мой, я всё объясню, только открой, пожалуйста, скорее. Нужно быстрее уходить отсюда.

— Куда?

— Яша, всё объясню, — повторяла моя жена. — У нас мало времени, открой дверь!

Молча повинуясь, я закрутил рычаг в обратную сторону, подождал несколько секунд, пока тамбур шлюза не заполнится кислородом, а затем повернул второй рычаг от другой, внутренней двери. Проём начал медленно открываться, и я снова машинально отшагнул назад.

Первой в рубку ступила моя жена, за ней — второй человек. Шлюзовый проход и без того всегда был достаточно низкий, приходилось наклонять голову, а сейчас глядя на то, как сильно нагибается Оля входя внутрь, я окончательно убедился, что с модулем действительно произошли какие-то метаморфозы — он непонятным образом уменьшился в размерах. Как это возможно? В глубине души теплилась слабая надежда, что я всё-таки сплю.

Второй человек, будучи более высоким, нагибался ещё сильнее, тем самым производя впечатление какого-то совсем уж гиганта на фоне маленького прохода. И хоть человек не внушал опасности — было в его движениях что-то такое спокойное, что-то заставляющее чувствовать себя в безопасности и дающее понять, что он не должен причинить вреда — все же увидя, что он выше и крепче меня, я сам того не осознавая быстро обшарил глазами темноту вокруг нас, подмечая в рубке те предметы, которые могли бы послужить для меня орудием в данной ситуации.

— Яша, нам очень нужно идти, у нас времени впритык, — второпях затараторила Оля. — До рассвета меньше 5 часов, а до границы леса около 20 километров. Где твой скафандр?

— Леса?

— Всё объясним по дороге, мы должны уходить!

— Нет уж, изволь объяснить сейчас, Оля. Сама посуди, мне каково — днем всё хорошо, мы с тобой прекрасно проводим тут время, потом ты исчезаешь и возвращаешься непонятно с кем, — я на секунду перевел взгляд на второго космонавта. — И гонишь меня куда-то среди ночи, не вдаваясь в подробности. Куда уходить? Зачем? Почему мы должны покидать наш модуль? И что это, прости господи, за тип с тобой?

Она переглянулась со вторым человеком и взявшись за свой шлем, спросила его:

— Здесь же можно?

— Да, воздух должен быть чистый, — ответил тот хриплым низким голосом.

Ничего не понимая, я смотрел как моя жена, отжав специальные клапаны, снимает с себя круглый шлем со стеклянным забралом. В мою голову стало аккуратно прокрадываться осознание происходящего, когда я увидел её лицо — усталое лицо стареющей женщины, испещренное сетью тонких морщинок, с бледным нездоровым оттенком кожи и фиолетовыми впадинами вокруг глаз. Это было то самое лицо моей жены Ольги, сопровождающее меня многие годы, уже давно переставшее иметь что-то общее с юным лицом той студентки в общежитии. Вдобавок ко всему именно сейчас на нем виднелись явные признаки изнеможения, которые только усиливали разницу.

— Яков, послушай, — Ольга заговорила очень медленно. — Мы шли сюда больше двух дней. Ты должен знать, что меня не было тут с тобой, и это место — не наш модуль.

Я и сам уже это понял. Понял, но пока ещё не поверил. По спине прошла волна обжигающего холода. Я попытался что-то ответить, но вместо этого только беззвучно пошевелил губами как рыба, выброшенная из моря иллюзий на берег суровой реальности.

— Я думаю, он сможет лучше объяснить, — сказала Ольга и покосилась на своего загадочного спутника.

Человек тоже начал снимать шлем, и моему взору открылись густая темно-рыжая борода с проседью в некоторых местах и такая же густая копна рыжих волос на голове, из-под которой на меня задорно глядели большие и выразительные глаза моего старого-доброго знакомого.

— Константин Сергеевич? — ошарашено промолвил я.

Передо мной воочию стоял тот самый Хайбулов, легендарный капитан, стажировавший нас когда-то и пропавший без вести несколько лет назад. Да, он стал выглядеть старше лет на 20 с нашей последней встречи, и видно, попав в беду, здорово исхудал, но всё-таки не растерял за эти годы своей уверенной осанки и такого особого огонька во взгляде, словно это были глаза не человека, а какого-то озорного кота.

— Ну что, Яшка, охомутала тебя зараза оранжевая? — весело спросил он.

— Я… я не… — слова спотыкались друг об друга. — Извините, я не совсем понимаю.

— Это не ваш посадочный модуль, и с кем бы тут не проводил время до этого, не человеческое оно существо. Копии это всё понимаешь? А, да вижу, что не понимаешь.

Я лишь недоуменно развел руками.

— Короче, в двух словах не объяснишь. Нам действительно надо бежать. Пока эта тварь спит, мы можем удрать из леса. Мы должны успеть до рассвета, иначе захватит она нас, не выберемся уже. Где твой скафандр?

Ничего не ответив, я направился к стеллажу, в котором по идее должны были храниться наши скафандры.

— Включите фонарик кто-нибудь, — попросил я, выдвигая стеллаж из стены, мысленно обращая внимание на его непривычно маленькие размеры.

Сзади меня прозвучал щелчок — у Хайбулова в руках загорелся фонарь, и он направил узкий луч света на стеллаж, вырывая из темноты его содержимое. На крючках висели скафандры — мой и тот, который по идее должен принадлежать Ольге. Можно сказать, что с моим было всё в порядке, если не считать, что он пострадал после падения и сильно истрепался — в некоторых местах разорвались ткани, и прозрачное забрало покрылось паутиной трещин. Но вот Ольгин костюм, к моему изумлению, претерпел довольно сильные изменения: под стать всему окружению он также сжался, уменьшился, и походил сейчас больше на скафандр для детей. Было плохо видно, но я смог разглядеть, что его обычный серый цвет тоже поменялся, став отдавать оранжевым оттенком. Все его детали казались миниатюрными, и даже пистолет, торчащий из маленькой кобуры, сейчас по размеру больше походил не на оружие, а на сувенирный брелок. Пистолет же в моём скафандре выглядел как обычно. В движущемся круге света устрашающе мелькнуло его дуло. В голову сама собой закралась жуткая мысль, что это, казалось бы, небольшое отверстие хранит в себе мощную силу, способную за долю секунды лишить жизни не только инопланетных гуманоидов, но и человека.

Я обернулся, и хоть увидел лишь ослепляюще яркую точку белого света фонаря в кромешной тьме, я знал, что за ней стоит моя жена и на ней уже есть её скафандр.

— Что это? — спросил я, указывая на сморщенное подобие космического костюма, висевшего на крючке.

— Это копия скафандра твоей жены, — ответил Хайбулов. — А вот твой, судя по всему, настоящий. Его правда подлатать бы…

Пока я наблюдал, как они, разложив мой скафандр на полу, опрыскивают его в поврежденных местах специальным герметичным спреем, скрепляющим дыры за несколько секунд, в моей голове крутилось множество вопросов, которые я непременно должен был озвучить, но не знал, с какого именно начать. И лишь когда Хайбулов вручил мне костюм и шлем, покрытые в некоторых участках застывшим спреем, немного серебрившимся в ночном свете, я смог выдавить:

— А куда пойдем-то?

— Пойдем в мой посадочный модуль, апотом улетим с этой планеты к чертовой матери! — не скрывая радости, ответил он.

Глава шестая

Снаружи стояла тихая ночь. Такая тихая, что даже ветра не было слышно, и только звуки наших шагов нарушали тишину. У MP 1003 не имелось своих лун, поэтому пространство освещалось лишь слабым сиянием звезд — фонарик Хайбулов больше не включал в целях экономии энергии в скафандре. Как он говорил, путь нам предстоял неблизкий.

Выйдя из нашего “модуля”, я увидел, что он окружен плотно растущими оранжевыми стручками, тянущимися вверх в ночное небо на несколько метров. Да, это действительно выглядело как лес. Обернувшись, я смог рассмотреть место своего пребывания последних дней, и от этого зрелища я ощутил, как в моих жилах застывает кровь. То, что я считал посадочным модулем, было правда очень на него похоже, но при первом же взгляде становилось понятно, что это не настоящий летательный аппарат, а лишь его имитация. Сейчас этот объект представлял собой уменьшенное подобие модуля, словно моделька, игрушка для какого-нибудь гигантского ребенка. И насколько я мог судить в тусклом ночном свете, по цвету он заметно отличался от оригинала. Верхняя его часть была белой как и у настоящего модуля, но в нижней части, плавно перетекая градиентом, его корпус становился оранжевым. И больше всего меня поразил его низ — “модуль” стоял не на металлических ножках, как должен был, а как бы вырастал из множества плотно переплетенных между собой оранжевых стручков, уходящих в землю, словно корни какого-то широченного дерева.

— Яша, ты идти-то сможешь? — прозвучал в моем шлеме взволнованный голос Ольги, увидевшей, как я прихрамываю, выходя наружу.

Не успел я ответить, как услышал в наушнике бодрый бас Хайбулова:

— Сможет, сможет, куда денется? Вариантов других нет.

Он стоял чуть впереди, всем своим видом выказывая нетерпение. Я обернулся еще раз на “модуль”, тяжело выдохнул и двинулся вслед за женой и своим бывшим капитаном, ныряя в оранжевую чащу леса.

Длинные стручки росли очень густо, так что создавалось впечатление, будто мы идем по бамбуковой роще. Странно, думал я, когда мы прилетели, мне казалось сверху, что они растут не так плотно, обособленно стоя один от другого в нескольких метрах. Но сейчас они были так близко друг к другу, что иногда требовалось с силой протискиваться среди них. Один раз широкоплечий Хайбулов даже немного застрял, и нам с Ольгой пришлось помогать ему пролезть между двумя оранжевыми отростками.

И всё же, чем дальше мы отходили от “модуля”, тем больше становились промежутки между ними, стручки начинали расти всё реже и реже. Будто, пока я лежал там разбитый и покалеченный, они тянулись ко мне как толпа любопытных зевак, сбежавшихся на происшествие в маленьком провинциальном городишке. Мы шли и шли, и наконец, когда стало просторнее, и можно было спокойно шагать, не пробираясь меж зарослей, выискивая в них более широкие просветы, мы смогли обсудить происходящее, и Хайбулов поведал мне свою историю.

— Ольга рассказала мне, как вы прилетели, и в вас врезалась копия вашего зонда. С нами произошло нечто похожее, со мной и… И моим экипажем. Только закончилось всё трагично, — капитан прервался, направив свой задумчивый взгляд в безоблачное звездное небо и, немного помолчав, снова заговорил. — Мы прибыли сюда 3 года назад, даже уже чуть поболее того. Искали неисследованные планеты в этом рукаве галактики, также как и вы. Когда мы встали на орбиту МP 1003, здесь была э-э-э зима… Если можно так сказать, да, зима по местным меркам. Я за время нахождения тут уже хорошо изучил здешний климат, здесь, по сути, есть два сезона — зима и незима. Вот сейчас незима, но язык не поворачивается назвать это летом.

Я оглянулся, осматривая тихий ландшафт, окружающий нас — ярко-белая почва под ногами, даже в темноте выглядевшая светлой, и поднимающиеся из неё стручки, которые в ночи были больше похожи на сгоревшие стволы деревьев без листьев и веток. Да, настоящая незима, мелькнуло у меня в голове.

— Температура на поверхности опускалась намного ниже чем сейчас, а самое главное — все небо было затянуто плотным слоем темно-рыжих облаков, — продолжал Хайбулов. — Мы обнаружили косвенные признаки наличия кислорода и отправили зонды, а по их возвращению увидели эти леса. Честно говоря, случайно обратили на них внимания, эти стручки, как вы с Ольгой их называете, обычно растут очень нечасто, и с высоты полета зонда не выглядят как единое оранжевое полотно, скорее как еле заметные рыжие точки.

— Веснушки, — сказал я, вспомнив свою ассоциацию, и как мы впервые разглядывали фотографии с зондов.

— Да, — согласился капитан. — Кто-то из наших тоже их тогда так назвал… В общем, мы решили не рисковать и не сажать корабль в условиях такой облачности, так что я отправился на разведку в посадочном модуле.

Я вспомнил судно капитана Хайбулова, их корабль был другого класса. Такие корабли, в отличие от нашего, оснащены особыми двигателями, принцип действия которых позволяет стартовать с поверхности, а также садится на неё без больших трат энергии, и астронавты, путешествующие на них, приземляются как правило прямо вместе с кораблем, редко используя посадочные модули. И насколько я знаю, эти самые модули, находящиеся на таких суднах, обычно оборудованы только самым необходимым для выживания одного или двух человек. Без дополнительных помещений, лабораторий и кают, образовываемых посредством специальных раздвижек в стенах. Неужели капитан провел все 3 года в таком модуле? Или где-то здесь находится их корабль?

Хайбулов рассказывал дальше:

— Мы изучили орбиту планеты, по нашим подсчетам через несколько дней она должна была приблизиться к звезде, и тогда климат стал бы теплее. Мы надеялись, что облачность уменьшится, а пока ждали этого, я в одиночестве летал от одного леса к другому на своем модуле, собирал образцы и данные. Да, здесь множество лесов, но этот, — капитан развел руками в стороны, — этот самый могучий. Растянулся на самую обширную площадь, а вот эти вот стручки достигают наибольшей высоты по сравнению с представителями других лесов. Они оказались живыми организмами, только на тот момент процессы в их клетках протекали очень медленно, словно они находились в стазисе, как земные насекомые в зимнюю спячку. Я тогда ещё не знал и только потом понял, что лесу для активной жизнедеятельности нужен солнечный свет. Если бы я выяснил это сразу, то может быть мои ребята сумели бы спастись… В общем, через неделю моего пребывания на планете облака начали рассеиваться, и из-за них выглянуло здешнее солнце. Нашему кораблю уже ничего не мешало в навигации, и я отправил команде координаты наилучшего, на мой взгляд, места для приземления. Мы определили точку высадки тут, в этом лесу, чтобы исследовать его. И вот, ранним незимним днем они начали снижение. Я стоял в скафандре у своего модуля, который посадил здесь среди стручков, когда увидел корабль высоко в небесах. Сначала его покрывала мутная белая дымка, словно он был полупрозрачным, но с каждой минутой его детали прорисовывались все четче. Снизу он казался мне каким-то гигантским жуком, вставшим вертикально на задние лапы. Сопла его тормозных двигателей горели ярко-голубым светом. Всё проходило в соответствии с планом, и вдруг я впервые услышал эти странные шумы… Будто раскаты грома, складывающиеся в незамысловатый мотив. Звук появился и исчез. Не успел я даже удивиться тому, что это было, как внезапно получил по передатчику оповещение о входящем вызове.

— Капитан, — услышал я взволнованный голос нашего штурмана. — Не могли бы вы изменить курс модуля? На такой скорости возможно столкновение. И вообще… Я думал, вы будете ждать нас на поверхности у точки приземления.

— Димка, ты чего, какой курс? Я жду вас тут на земле, — удивился я и отправил ему свои координаты, которые и так посылал им накануне.

— В смысле? Вы хотите сказать, что сейчас не летите по направлению к нам? А что это тогда такое…

— О чем ты говоришь?

— Локатор сообщает, что с севера-запада планеты к нам направляется объект. Да и что локатор, я вот сейчас вижу ваш модуль в иллюминаторе. При таком курсе он врежется в нас, мы то сами уже не можем изменить направление снижения.

Я взглянул на северо-запад, и мне машинально захотелось протереть глаза. Только не мог я сделать этого со шлемом на голове. Я увидел, как блеснул в небе маленький белый треугольник. Черт возьми, этот объект был в точности, как мой модуль. Первое, что я подумал — на планету прибыла ещё одна команда исследователей. Но почему мы раньше не засекли их сигнал?

— Константин Сергеевич, я не могу с ним связаться, — голос у Димки задрожал. — Слушайте, это не шутка какая-то? Вы нас не разыгрываете? Этот модуль не отвечает на наши сообщения и летит прямо на нас! Боюсь, силовое поле не выдержит такого удара.

— Дим, ты все частоты попробовал? Может, на корабле с передатчиком чего случилось… Я сейчас пойду в свой модуль, тоже попробую с ними связаться.

Но ответ я уже не услышал. Всё произошло слишком быстро. Блестящий белый треугольник пронзил наш корабль, вылетев с другой его стороны вместе с металлическими обломками, как пуля при сквозном ранении вылетает из спины с густыми каплями крови. Он попал прямо в низ судна — туда, где находился двигательный отсек. Словно и метился туда. Гигантский жук, спускающийся с неба, накренился на бок и, загоревшись, стал падать на моих глазах. А знаете, — Хайбулов идущий впереди, оглянулся на нас с Ольгой, — мне сложно признаться в этом, но когда я смотрел, как разбитую и бесформенную тушу корабля на земле пожирают языки пламени, я подумал, что в жизни не видел настолько ужасного, но и одновременно такого прекрасного зрелища. В визуальном смысле. В детстве дедушка водил меня на парад, в конце которого показывали салют на набережной реки. Так вот этот салют не идет ни в какое сравнение с тем, что я лицезрел тогда. Огонь был такого цвета странного, фиолетовый с голубым, вид его завораживал. Может это из-за топлива, которое использовал наш двигатель… Не знаю, это, наверно, не важно. Важно, что в том пожаре я потерял всю свою команду. 11 человек. Настоящая катастрофа. И какая злая ирония — они хотели отыскать тут жизнь, а нашли лишь свою смерть.

Хайбулов сделал тяжелый вздох.

— Вы должны были знать некоторых оттуда. Штурман Димка и… Инженер Наташа. Насколько я помню, они уже служили у меня, когда вы стажировались, — сказал он и затих, уткнувшись в свои мысли.

Да, я помнил их. Правда очень смутно. Помнил, что они за люди, даже казалось, что могу вспомнить звуки их голосов, эхом доносящиеся из далекого прошлого, но как я не пытался, не мог восстановить в памяти их лица — только неясные размытые образы, будто смотрю на них издалека.

Мы продолжали вышагивать по белой земле, освещаемой лишь блеклым свечением звездного неба, в окружении длинных отростков, и казалось, что нету конца и края, ни этому лесу, не этой глубокой ночи. После недолгой молчаливой паузы я спросил капитана:

— И что с вами было дальше?

— Я обследовал обломки, но как и ожидалось, не нашел там никого. Мне хотелось похоронить ребят, как они того заслуживают, но огонь выжег всё начисто, не оставив даже их костей, лишь расплавленные груды металла, медленно остывающие на земле среди этих оранжевых стручков. Я был вне себя от горя. Следующую неделю потратил на то, что летал по планете туда-сюда на посадочном модуле, изучал все диапазоны радиочастот, мне нужно было найти тех, кому принадлежал аппарат, погубивший наш корабль. Но как я не искал — их нигде не было, никакого другого судна на MP 1003. Тогда я решил, что они либо хорошо спрятались, либо уже улетели. А вот когда я вернулся сюда в этот лес, на том самом месте, где разбился мой экипаж, я увидел корабль, — Хайбулов ещё раз обернулся на нас. — Представляете? Наш корабль, целехонький! Стоял себе невозмутимо, совсем не разбитый, блестел на солнце своим глянцевым корпусом. Как будто и не было этой ужасной аварии… Я пытался соединиться с ним, но на мои сигналы корабль не отвечал. Недолго думая, я полетел прямо к нему. Приземлиться рядом мне не удалось — стручки обступили судно плотно растущим лесом, и чем ближе они были к кораблю, тем интенсивнее росли. Найдя более-менее открытую местность, я посадил модуль и отправился пешком через эти густые заросли. Добравшись до входного шлюза корабля, я ввел нужный код на входной панели, и — о, чудо! — дверь отворилась, и зайдя в рубку, я увидел своих ребят — живых, здоровых и таких… Беззаботных, что ли.

Внезапно на горизонте появилась сперва тонкая, но постепенно расширяющаяся желтоватая полоса огня — небо начинало потихоньку светлеть. Взглянув на это, Хайбулов опасливо проговорил:

— Так друзья, нам бы поторопиться, рассвет вот-вот уже. До конца леса ещё несколько километров.

Мы стали идти быстрее. Настолько, насколько это возможно — действие обезболивающих, которыми обрабатывала меня капсула последние два дня, походу, заканчивалось, и теперь я сильнее ощущал последствия своего падения, каждый мой шаг отзывался болью, я начал больше хромать. Ольга заботливо взяла меня под руку, пока ведущий нас капитан продолжал свой рассказ:

— Тогда я застал свою команду, занимающуюся обычными рутинными делами. Вот прям слишком обычными, понимаете? Инженеры, как всегда, трудились в машинном цехе, наш биолог Анна суетилась в камбузе, готовила еду, штурман Димка сидел в своей рубке, высчитывал что-то, в общем все вели себя так, будто всё было нормально, будто наш корабль не разбился, и все они не погибли. Я не понимал, что происходит, в моей голове крутились вопросы почему и как. Я пытался задавать их ребятам, спрашивал, помнят ли они про аварию, но ни от кого не получил хоть какого-то внятного ответа. Они были очень приветливы и добры ко мне, с готовностью обсуждали со мной любые темы, касаемые науки, искусства, философии, но стоило мне спросить хоть что-то, связанное с нынешней ситуацией, как каждый член команды реагировал примерно одинаково — они резко теряли ко мне интерес, отворачивались, вели себя так, словно меня не существует. Это продолжалось с каждым буквально по паре минут, затем они снова обращали на меня внимание, но тут же переводили тему беседы на что-то другое, что-то совсем неважное. Начинали вспоминать былое, травили какие-то старые байки…

Я вспомнил свой разговор с Олей, когда лежа в капсуле регенерации, спрашивал её, что случилось с модулем, а она просто молчала, будто и не слышала меня.

— Я провел тогда с ними весь день, так и не добившись никакого объяснения. Ближе к вечеру мы собрались все вместе поужинать в кают-компании. Анна поставила передо мной тарелку риса с куриной грудкой, и только попробовав еду, я осознал, что всё это не по-настоящему. Будто вижу сон наяву. Не могла пища, созданная на синти-ферме, обладать таким натуральным вкусом. И не могли люди, сгоревшие дотла у меня на глазах, вот так сидеть со мной за одним столом. Не могли они кушать, пить, общаться, смеяться… И в тот самый момент, когда я это понял, солнце село за горизонт, небо в иллюминаторах окрасилось в черный. В следующий миг голоса за столом затихли, свет в кают-компании погас. Как и во всем корабле. Ещё не привыкшими к темноте глазами я не мог разобрать, что твориться вокруг. Сквозь непроглядный мрак я лишь уловил, что стены начали двигаться, а пол подо мной разъезжался. И уже через несколько секунд я оказался снаружи, лежа на холодной земле, совершенно один, без скафандра, окруженный молчаливыми стручками. Увидев скафандр, валяющийся недалеко от меня, я тут же побежал к нему, стараясь не вдохнуть чужеродную атмосферу. И лишь облачившись в него, я смог перевести дух и осмотреться — корабля нигде не было. Только я и бесконечный лес, лес, лес…

Пока Хайбулов говорил, мне вдруг показалось, что я уже могу видеть впереди более крупные просветы меж оранжевых стручков, через которые проглядывались бескрайние белые поля и небо, становящееся все ярче и ярче с каждой минутой. Видимо, лес заканчивался. Интересно, насколько далеко находится капитанский модуль? Боль ощущалась всё явнее — при ходьбе особенно отдавало в ещё не зажившее колено правой ноги. Очень хотелось присесть, отдохнуть, но что-то подсказывало, стоит мне остановиться и расслабиться, дальше я уже не пойду. Поэтому стиснув зубы, я, поддерживаемый своей женой, двигался вперед и продолжал слушать историю капитана:

— Конечно, поначалу я решил, что мне это всё привиделось. Пост-травматические галлюцинации или вроде того… Но вернувшись на следующий день, я снова обнаружил корабль на том же самом месте, а в нём — экипаж, погруженный в какие-то будничные проблемы, которые в данных обстоятельствах были ну совершенно не важными. И встретили меня ребята как ни в чем не бывало, словно я не пришел извне, а всё время находился с ними. И, ясное дело, никто из них не хотел обсуждать со мной их вчерашнее исчезновение вместе с кораблем, как и вообще в целом всю сложившуюся ситуацию. Будто всё было нормально и так, по крайней мере у них уж точно. Таким образом, я провел несколько месяцев — приходил с утра, наблюдал за ними весь день, а вечером, когда они все испарялись, возвращался к своему модулю. Мне потребовалось совсем немного времени, чтобы разобраться, в чём тут дело. Всё, что я видел — космический корабль и якобы выжившие космонавты — всё это не было какой-то моей галлюцинацией, всё существовало на самом деле. Я выяснил: эти, скажем так, объекты, являлись точными копиями своих оригиналов. Точность, мягко говоря, поражала. Копии имитировали свои подлинники аж до клеточного уровня — имитации людей реально дышали кислородом, а по проводам в стенах их корабля, сделанного как будто из настоящего металла, действительно шел электрический ток. Лес производил или э-э-э синтезировал их по не до конца ясным мне причинам. Я не имел представления — он просто воссоздает всё, что увидел сам, или делает их специально для меня? Он умеет только копировать или может вообще генерировать с нуля что угодно? А самое главное, для чего ему всё это? Может хотел мне что-то сказать, управляя членами моей команды, как режиссер театральной постановкой… Не знаю. Будучи её единственным зрителем, я просто продолжал смотреть. Но только в дневное время — каждый раз с наступлением темноты, все копии, как правило, исчезали, и представление заканчивалось. Так было поначалу. Со временем я заметил, что лес эволюционирует. Или лучше сказать обучается… В какой-то из дней, когда сумерки сгустились, мне показалось, что копия корабля простояла чуть дольше обычного, буквально на несколько секундочек, и лишь затем пропала. В дальнейшем я стал обращать на это внимание, и действительно в следующие разы, с каждым приходом ночи, лесу удавалось удерживать созданную им имитацию, прежде чем она исчезнет, на всё большее время. Сначала на секунды, потом на минуты, часы… Он как спортсмен, готовящийся к соревнованиям, постепенно улучшал свой результат.

Солнце поднялось над горизонтом уже наполовину, и мы поспевали за Хайбуловым как могли. Он двигался быстрым шагом, то и дело настороженно озираясь, но свой рассказ не прерывал. Я уже отчетливо видел, что мы приближаемся к краю леса.

— И вот однажды копия корабля продержалась до самого рассвета, — говорил капитан. — За ночь она сильно прохудилась и сжалась в размерах, но всё же не испарилась и не распалась на отдельные стручки, из которых состояла. Вскоре лес каким-то образом даже научился поддерживать внутри корабля тепло и кислород в ночные часы. Сложно было назвать эти условия комфортными — к утру воздух становился совсем уж разреженным, и в отсеках было уже довольно прохладно, но всё же этого хватало, чтобы не умереть там без скафандра. Будто лесу не нравилось, что я ухожу ночевать в посадочный модуль, и он как бы говорил: “Эй, оставайся на ночлег, приятель! Не бросай меня.” Или я это всё выдумал, воображая, что у него есть сознание схожее с человеческим, и что он может скучать и грустить… В любом случае, как бы он не старался, мне больше нравилось спать в своём модуле, чем в этом металлическом доме с призраками. Корабль перестал исчезать совсем, он стоял день и ночь, лишь немного сдуваясь в темное время суток. Но было то, что лесу никак не удавалось сохранить по ночам — это живая плоть и электричество. Всякий раз с окончанием дня все копии людей испарялись, и свет в корабле полностью вырубался. Это оставалось неизменным и впредь — видимо, у возможностей леса есть свои пределы.

Ни с того ни с сего Хайбулов остановился и застыл, втянув голову в плечи. Его грузная фигура, повернутая к нам спиной, в предрассветных сумерках выделялась на фоне множества оранжевых штырей, торчащих из земли, что выглядело даже как-то кинематографично.

— Вы слышите? — прошептал он и вновь сорвался с места, на этот раз ускорившись ещё сильнее.

Мы, стараясь не отставать от него, переглянулись с Ольгой:

— Неа.

— Лес просыпается, — донесся до нас его запыхавшийся голос.

И действительно, я заметил сперва слабый, но постепенно усиливающийся звук — это была трехнотная низкочастотная мелодия. По началу она прерывалась, как разговор по телефону с плохим соединением, но с каждой секундой нарастала и уплотнялась, обретая глубину и становясь всеобъемлющей.

— Что это такое?! — пыталась перекричать возрастающий шум моя жена.

— Не знаю, — отозвался Хайбулов. — Иногда он возникает… С разной периодичностью. Очевидно, его издают стручки, но каким образом и для чего — не ясно.

Невозможно было понять, где именно находился источник этого гудения — казалось, оно идет со всех сторон, и в то же время звучит откуда-то издалека.

Под этот аккомпанемент мы миновали последние стручки, оставив их все позади. В тот же миг звук моментально затих. Я осмотрелся — справа и слева тянулись бесконечные ряды оранжевых зарослей, уходя в обе стороны до самого горизонта. А впереди расстилалась гладкая белая равнина, словно пустыня без песка, и только вдалеке виднелись невысокие холмы такого же цвета, над которыми висело недавно вставшее солнце. После такого стремительного темпа, с которым мы двигались последнюю часть пути, хотелось перевести дух, поэтому наша маленькая компания ненадолго остановилась.

— Ну вот. Теперь мы в безопасности, — с облегчением произнес Хайбулов, и увидя вопросительное выражение лица сквозь мое растрескавшееся забрало, пояснил: — Насколько мне удалось понять, все эти имитации не могут пересекать границы леса, они существуют только внутри него и э-э-э над ним. Я пытался выводить сюда разных членов команды, и отойдя несколько метров от леса, они словно натыкались на невидимую стену, не могли идти дальше. И им самим не нравилось сюда ходить, здесь на краю они становились очень расстроенными, почти напуганными, непрестанно зазывали вернуться в их теплый уютный корабль. Я выносил оттуда всякие предметы и приборы, и с ними происходило то же самое, их нельзя было отнести дальше определенного места. Я обходил их с другой стороны, тащил за собой, даже привязывал трос, пытался вытянуть с помощью посадочного модуля — всё без толку. Но при этом, вы сами видели, лес умеет запускать в небо летательные аппараты, по типу моего модуля или ваших зондов. Не знаю, как это работает, может он генерирует вокруг себя какое-то незримое энергетическое излучение, только внутри которого живут его копии. Возможно, оно распространяется ввысь на целые километры, но при этом почему-то ограничено по горизонтальной оси. Будто лес это мама, отпустившая своих маленьких детей поиграть во дворе, а излучение как поле её зрения, пределы которого покидать запрещено.

Солнечный диск немного непривычного вида освещал широко раскинувшуюся пустошь, на которой мы оказались. Глядя на этот бескрайний пейзаж, я ощутил, непонятно откуда взявшееся, сожаление. Меня охватило странное, казавшееся неуместным в данной ситуации, чувство, словно мне хочется вернуться в лес, спрятаться в его гостеприимной чаще от этого слишком открытого пространства. Это было нелепо. Являясь опытным космическим путешественником, я, можно сказать, имел иммунитет от всякого рода агорафобий. Что это тогда? Стокгольмский синдром? Ведь судя по всему, я провел последние два дня в заложниках у иной формы жизни, очень успешно притворяющейся моей женой. Мы общались и шутили, я купался в её безмерной заботе и даже занимался с ней любовью. Но сейчас я не чувствовал себя обманутым или использованным, во мне не было отвращения, лишь какая-то неведомая тоска зарождалась внутри. Мои мысли нарушил голос Ольги:

— Мы видели излучение, о котором вы говорите, еще там на орбите, когда изучали проекции с электромагнитных сканеров наших зондов, — обратилась она к капитану.

— Да, мы тоже запускали зонды, — ответил он, — но все данные полученные с них сгорели вместе с кораблем. К сожалению, я не успел с ними ознакомиться в достаточной мере. Мой модуль не оборудован техникой для подобных исследований, и я не мог засечь излучение самостоятельно, поэтому только строил теории о его существовании.

— Кстати, далеко до него-то…? До вашего модуля, — спросил я, ещё пока не восстановив свое дыхание полностью. Последние километры нашего путешествия, пройденные так быстро, дались мне тяжелее чем остальным. Я стоял, глубоко дыша и стараясь опирать вес своего тела на менее больную ногу.

— Ну, как сказать. Видишь во-о-он те холмы, — говорил Хайбулов, указывая рукой далеко вперед, — нам надо добраться до них, а за ними идти еще столько же… Наверно, ещё несколько часов дороги.

— Классно, можно было бы расположить его ещё дальше, — язвительно, но без злобы произнес я.

Капитан засмеялся:

— Уж простите, что не подготовился к вашему прилету. Не думал, что этот э-э-э курорт посетит кто-то ещё.

С этими словами мы снова двинулись в путь, направившись в сторону тех самых холмов. Раны всё сильнее терзали меня, особенно мучительно было ощущать прикосновения тела к внутренним стенкам скафандра во время ходьбы. Я вспомнил медицинскую капсулу, представил, как нежнейшие капельки регенерирующего раствора снова окутывают меня, ласкают мою кожу, утоляя боль, и от этих мыслей мне на секунду будто полегчало. Но и в то же время я задумался — если ткани моего организма восстанавливались за счет материала, созданного стручками, не значит ли это, что в меня проникло чужеродное ДНК, уже ставшее частью меня? Или наоборот, я сам теперь являюсь частью леса?

— Я не просто так перевез модуль подальше отсюда, были на то причины, при чем косвенно подтверждающие, что тут действительно есть излучение неизвестной природы, — продолжал Хайбулов свою мысль. — Спустя несколько месяцев пребывания тут, я обратил внимание, что моя техника ведет себя странно — все электронные приборы в моем модуле начали сильно глючить, абсолютно все системы функционировали всё хуже и хуже. В один день перестал работать главный передатчик, и я больше не мог транслировать сигнал-SOS в космос. Я остался совершенно немой и без единой надежды, что кто-то, пролетающий мимо этой звездной системы, случайно поймает мои призывы о помощи и прибудет спасти меня.

— Вот почему мы не засекли вас, когда прилетели сюда, — заметила Ольга.

— Верно, — капитан кивнул головой внутри своего шлема, но этого никто из нас не увидел. — Я не сразу уловил связь между излучением и этими поломками. Возможно, техника начинала деградировать под его влиянием, а может лес, не хотевший со мной расставаться, специально так влиял на неё. Только когда я переместил модуль поодаль, разрушение электроники прекратилось. Но передатчик у меня, увы, так и не получилось починить. С тех самых пор я больше не опускал модуль вблизи оранжевых отростков, и вообще перестал на нем передвигаться. Честно говоря, он оказался в таком состоянии, что мне было попросту страшно на нем летать, я боялся, что он развалится в воздухе. Его оставшихся мощностей едва хватит, чтобы вылететь на орбиту. Я надеялся, что когда-то мне придется воспользоваться им именно для этого, поэтому берёг его. Выходит, не зря.

И хоть я не видел сейчас лицо Хайбулова, так как он все также шагал впереди, я был уверен, что оно расплылось в широченной улыбке.

— Теперь мне приходилось ходить к имитации корабля пешком, преодолевая большое расстояние. Поэтому я даже начал периодически оставаться в нём на ночь. Я сам не заметил, как находясь среди погибших друзей, с течением времени стал всё чаще забываться. Иногда из моей головы выпадало, что меня окружают призраки, и мне казалось, что всё нормально, все члены экипажа живы, и мы с ними просто куда-то летим среди звезд, а не торчим тут. Я забывал о том, что застрял на этой планете совершенно один. Всё меньше я вел свои записи, всё меньше воспринимал ситуацию с научной точки зрения. Я практически перестал возвращаться к своему модулю и уже почти не вспоминал о его существовании. Однажды я перестал уходить из корабля совсем, жил уже в нем все время, оставаясь ночью в одиночестве в его темных и холодных помещениях, задыхаясь от слишком разреженного воздуха, но как бы не замечая этого.

Чем дальше мы отходили от леса, тем больше происходящее обретало для меня какую-то неестественность. В затылке возникло странное ощущение, будто сзади кто-то сверлит меня взглядом. Что-то внутри подсказывало, лес не хочет отпускать меня. Я взглянул наверх — мы что, действительно снова полетим в космос? Где-то за этой небесной голубизной, казавшейся такой миролюбивой на вид, я знал, таится черная пустота, совершенно неблагоприятная и холодная. Невольно поежившись, я попытался переключить мысли на что-то другое и спросил у капитана:

— А что сейчас с этой копией корабля?

— Нету её больше. Когда вновь пришла зима, небо заволокло густыми темно-оранжевыми, почти коричневыми, тучами. Наступили нескончаемые сумерки, лесу стало не хватать солнечных лучей. Корабль простоял так ещё пару дней, медленно-медленно уменьшаясь и рыжея, пока не растворился полностью в жухлых, ставших на время зимы какими-то поникшими, стручках. Я не знал, что делать. Хотелось на стену лезть! Я лишился своей команды снова, уже второй раз за год. Сперва я с ума сходил от одиночества и скорби, но вскоре я осознал важную вещь. Это горе как будто меня отрезвило, дав оценить ситуацию как бы со стороны. Я понял, что вот это мое времяпрепровождение в компании копий, по сути, не очень хорошее занятие. Это было нечестно по отношению к ребятам, которые на самом-то деле трагично погибли. Представляю, какой бы ужас они испытали, если бы знали, чем я буду заниматься после их смерти. Мне стало стыдно, и до меня дошло, что эти имитации всё-таки не являлись настолько уж достоверными и точными. Они были более здоровыми и счастливыми, чем их оригиналы, никогда не пребывали в плохом настроении, всё у них получалось слаженно и гармонично, вот прям такие идеальные люди. Словно они лишь отражения в красивом зеркале или фотографии, сделанные в хороший солнечный день, на которых каждый запечатленный человек застыл в вечной безмятежной улыбке. За все месяцы, проведенные в их обществе, я не застал ни одного конфликта, не видел ни одной болезни, ничего такого. Настоящие ребята были совершенно другие — они хорошие, но разнохарактерные, вследствие этого в межзвездных полетах у нас на борту часто возникали нелепые склоки, которые мне, как капитану, иногда приходилось разрешать.

— Получается, вы больше туда не ходили, когда кончилась зима?

— Я решил, что да, не буду ходить. Но через 4 месяца, как тучи рассеялись, и над лесом снова показалась блестящая верхушка корпуса корабля, я пообещал себе, что схожу один раз и всё. Просто навещу их и попрощаюсь. И вот одним ясным днем, когда я уже шел к ним там среди стручков, случилось кое-что странное. До сих пор не могу понять, может лес умеет проникать в сознание живых существ, читать мысли, не знаю, но каким-то образом он знал, что я пришел в последний раз и больше не хочу возвращаться. Ещё не дойдя до корабля я услышал какое-то мельтешение в оранжевых зарослях, а в следующую секунду меня обступили все члены экипажа, схватили за руки и за ноги и потащили. Я пытался вырваться, кричал, но они держали крепко, продолжая меня нести, и вообще вели себя очень необычно. Словно перестав притворяться человеческими, их лица не выражали никаких эмоций, лишь пустые каменные взгляды, устремленные куда-то вперед, а не на меня. И при этом они без остановки, каждый как один, повторяли “Не бросай меня, не бросай меня, не бросай меня…”. Я увидел, что мы приближаемся к кораблю. Зайдя в него, они отвели меня в нижние отсеки, в трюм, и закрыли за собой, оставив меня одного как заключенного в карцере. Затем через запертую дверь я услышал, как они говорят хором, прям в унисон, отчего мне стало не по себе, настолько это было не по-людски. Они сказали: “Прости, но ты хотел меня бросить.” Не успел я ответить, как до меня донеслись звуки уходящих шагов. Я просидел там целый день, и когда наступила ночь, во всем корабле выключился свет, я понял — это мой шанс. Вы уже знаете, материал, из которого лес строит свои копии, без солнца становится рыхлым и мягким. И с каждым часом до рассвета размягчается все сильнее. Мне потребовалось 3 часа, чтобы выбить, ставшую сморщенной и хлипкой, дверь, и я побежал оттуда со всех ног. Теперь я точно знал, что никогда туда не вернусь. Я уверен, в следующий раз лес не допустил бы такой ошибки и научился бы делать дверь моей темницы более крепкой, как научился оставлять в отсеках корабля немного тепла и кислорода. Поэтому я больше не приближался к стручкам, пока не сядет солнце. Ни разу.

— И чем вы занимались оставшееся время? — поинтересовалась Ольга.

— Да ничем, — пожал плечами Хайбулов, — жил в модуле, питался этими пресными грибками, иногда выбирался на долгие пешие прогулки по планете, стараясь обходить леса, встречающиеся на пути. Целых два года я был одинок, пока пару дней назад во время одной из таких прогулок не увидел ваш падающий с неба модуль.

Глава седьмая

Мы двигались навстречу подножиям холмов, пересекая равнину. По пути нам не попадалось никаких зверей, никакой растительности, вокруг был только гладкий белый грунт. Холмы перед нами росли, земля под ногами приобретала всё больший наклон, что меня, конечно, совсем не радовало. Все мое тело нещадно саднило, переломанные кости, недолеченные до конца, назойливо напоминали о себе болезненными ощущениями, сковывающими движения, и особенно сильно у меня ныла правая нога. Каждый раз, делая шаг, мне приходилось сдерживаться, чтобы не закричать. По лбу текли тяжелые капли пота, от напряжения я так сжал свои челюсти, что почувствовал во рту мелкий песок крошащихся зубов. Через пару часов, когда мы, уже пройдя это гигантское белое поле, медленно взбирались вверх по не слишком пологому склону, я нечаянно оступился и скатился вниз на пару метров. От неожиданности я, не успев сориентироваться, оперся на раненую ногу — моё колено пронзила внезапная острая боль, и я сдавленно вскрикнул. Хайбулов и Ольга тут же подбежали ко мне, я увидел сквозь их шлемы озабоченные и не знающие, что делать, глаза. Взяв меня под руки с обеих сторон, они осторожно повели меня дальше, что существенно замедлило наш подъем.

— Нам надо преодолеть этот холм, дальше будет легче, — уверял капитан.

И действительно, когда мы, пыхтя и потея, добрались до перевала, я увидел с другой стороны холма более покатый спуск, а за ним длинную череду таких же возвышенностей. Заметив моё взволнованное лицо, Хайбулов поспешил меня успокоить:

— Не переживай, подниматься мы больше не будем. Спустимся вон к тому ущелью и пойдем вдоль него.

— Хорошо, — сказал я, — наверно, тут я смогу идти сам.

Они отпустили меня, и спустя пару минут, восстановив дыхание, пошли дальше, пока я, немного задержавшись, оглянулся в последний раз на лес за спиной. Отсюда он сливался в одно большое оранжевое пятно, раскинувшееся так размашисто, что дальняя его часть растворялась в горизонте. И мне показалось, да нет, не показалось — я точно видел, что на самом его краю, откуда мы вышли несколько часов назад, выделялась маленькая светло-синяя точка. Это Оля стояла в своем голубом комбинезоне среди стручков. И ей даже не требовался скафандр, чтобы находиться на поверхности планеты, что было вполне логично. Не знаю, как это возможно, ведь с такого расстояния нельзя рассмотреть настолько мелкие детали, но я точно уверен, что видел, как она смотрит прямо на меня и из её печальных глаз падают слезы. Где-то вдали, растекаясь в широкое эхо, ещё раз громыхнула полу-расстроенная туба.

Спускаться оказалось намного проще, и определив для себя наименее болезненную походку, я, аккуратно переступая ногами, наконец, поведал своим спутникам о событиях, произошедших со мной после крушения. Я рассказывал о том, как проснулся в целом и неразбитом модуле, как копия Ольги ухаживала за мной и кормила меня вкусной картошкой, рассказывал про свою первую ночь там, когда в лекарственном полудурмане подумал, что нахожусь во сне. Я старался опускать некоторые подробности и личные переживания, которые, на мой взгляд, могли бы обидеть мою жену, и конечно же, я не стал описывать, как её клон забрался ко мне в капсулу регенерации, чтобы заняться со мной сексом, и как сильно мне это понравилось, но всё же Ольгу чем-то задел мой рассказ. Когда я его окончил, она только сухо произнесла:

— Эта девушка была как я, только лучше?

Это не было явным, лишь по хорошо мне знакомым косвенным признакам можно было понять, как она злится, хоть и старается это скрыть. Каждое её движение, её походка и еле заметная неровность дыхания — всё это как бы кричало о том, насколько она недовольна. Воздух, окружавший её, будто накалился. У меня мелькнуло в мыслях, что та Оля никогда бы так себя не повела.

— Даже если и так, — я почувствовал внезапно подступившее раздражение, — ты спрашиваешь с таким укором, будто я в этом виноват.

Я вспомнил бархатную кожу тонких заботливых рук, гладивших меня по щеке, вспомнил вид закручивающихся каштановых волос, густо покрывавших её голову, прикосновение теплых губ, и какой-то более молодой, почти хулиганский взгляд, который шел на большом контрасте с теми суровыми глазами потрепанной жизнью женщины, так беспощадно буравящими меня сейчас.

Хайбулов был впечатлен моей историей намного больше моей жены, в хорошем смысле. Словно не заметив зарождающуюся семейную склоку, он пустился в рассуждения, разгоряченно размахивая руками:

— То есть лес полностью воспроизвел медицинскую капсулу и действие регенерирующего раствора? Это же обалдеть можно! Вы понимаете, что это значит? Если грамотно изучить эти леса и понять, по какому принципу они вообще существуют и каким образом генерируют копии, и если обуздать их… С такой технологией можно творить настоящие чудеса. С её помощью можно создавать что угодно, минуя тяжелые и дорогостоящие процессы производства: техника, здания или, если хотите, живые работники для какого-то вашего дела. Представьте, какие открываются перспективы! Нужно только понять, как именно лес формирует все эти объекты, и что использует в качестве сырья. И тогда эта планета станет очень ценным ресурсом в руках человечества. Возможно, это открытие станет настолько важным, что встанет наряду с освоением огня у древних людей или изобретением колеса…

Неясно почему меня это укололо. Что-то не понравилось мне во всей этой идее с обузданием лесов, но что именно — я пока не понимал.

Сойдя вниз, мы двинулись по узкой тропинке между двумя высокими холмами, больше походивших сейчас на величавого размера сугробы из-за своего белого цвета. В некоторых местах их склоны становились отвесными и сильно сближались над нашими головами, практически смыкаясь, что создавало тень на дне ущелья, и у меня возникало ложное впечатление, будто уже повечерело. Лишь ярко-голубое небо наверху, видневшееся в прорези меж белыми стенами, растворяло эту иллюзию. Некоторую часть пути мы шли не разговаривая — усталость делала своё дело. И в то же время в воздухе витала некая недосказанность, вызванная нашей небольшой размолвкой с женой, молчание постепенно становилось всё более неловким, и Ольга, видимо, тоже ощущавшая это, решилась его нарушить:

— Константин, так вам удалось выяснить, лес это один большой организм, или каждый стручок является отдельным индивидуумом?

Чуть подумав, Хайбулов ответил:

— Я не могу утверждать наверняка, в силу отсутствия у меня специальных приспособлений для более детального изучения. И всё же здесь я больше склоняюсь к такому понятию как коллективный разум. Каждый стручок имеет э-э-э что-то вроде своей собственной нервной системы, но в то же время они не обособлены полностью друг от друга, между всеми отростками определенно есть связь. Если затронуть один из них, в нервных окончаниях остальных происходит реакция. Не сильно выраженная, но всё-таки она существует. При том, что существует у всех стручков в пределах одного леса вне зависимости от расстояния — даже самые дальние отростки, от того, который ты задел, реагируют примерно с той же интенсивностью, что и ближайшие к нему.

— И за счет чего создается эта связь, с помощью излучения?

— Ох, если б я знал. Могу предположить, что где-то глубоко под землей они соединяются, образуя одно большое тело или какую-то корневидную структуру, подобно мицелию у земных грибов. К несчастью, у меня не было бура и прочей техники, чтобы это выяснить. Я пробовал копать подручными средствами, но в верхних слоях почвы стручки физически никак не соединены. Мне не удалось дорыть до места, где начинается их рост. Судя по всему, они уходят вниз очень далеко.

— А что насчет остальной флоры и фауны на планете, тут кто-нибудь еще обитает? — спрашивала моя жена.

Я всё слушал, как они обсуждают природу лесов и экосистему МР 1003, идя чуть сзади них, все также стараясь сдерживаться, ощущая нестерпимую боль, периодически становящейся такой сильной, что она заглушала звуки их голосов в моих ушах. Так продолжалось довольно долго, до тех пор, пока ущелье, наконец, не расширилось и мы не вышли на просторную долину, обрамленную со всех сторон плотной цепью холмов и невысоких гор.

— Ну-с, почти дошли, — радостно протянул капитан. — Вот там мой модуль, глядите.

Я устремил взор туда, куда он указывал пальцем — вдалеке, на другом краю долины, виднелся белый с заостренным передом треугольный аппарат в несколько метров длиной. Он стоял, укрывшись в тени одной из скал, а неподалеку от него на освещенной солнцем земле валялись солнечные панели, от которых к нему тянулись тонкие металлические кабели.

— Осталось дело за малым, ребята, — продолжал Хайбуловбодрым тоном, — доберемся до модуля, немного передохнем, перекусим, и отправимся на орбиту. А там сразу же с вашего корабля пошлем сигнал на ближайшую станцию. Необходимо сообщить о том, что найдена обитаемая планета.

Я опять почувствовал укол, и от чего-то кровь прилила к моему лицу.

— Подождите, — вырвалось у меня.

Ольга с капитаном остановились, и обернувшись, направили на меня вопросительные взгляды.

— Я просто хочу остановиться и подумать… Нам, действительно, нужно сообщать обо всём этом? — говорил я, осознавая, что несу какую-то ересь.

Моя жена нахмурилась:

— Ты головой сильно ударился, когда падал?

— О чем ты, Яков? Ты же знаешь протокол, — недоумевал Хайбулов. — Да и вообще, невзирая на правила, прежде всего это наш долг. Так сказать, святая обязанность.

— А я считаю, что нам не стоит этого делать, — мой голос звучал странно, будто вовсе не мой.

— Это еще почему? Найти в космосе живые организмы, да ещё и такие сложные — большая редкость. Ты же сам понимаешь, что нас ждет после этого… Наши имена, в том числе и всех членов моей команды, увековечат! — капитан нарочито вздернул палец. — Ну, а SETI выделят для нас такие премии, что этих средств хватит до конца жизни. Считай, мы станем суперзвездами. Я не говорю, что это самое главное, отнюдь нет! Но зачем тогда было бороздить все эти миллиарды километров межзвездной пустоты?

— Дело не в науке и тем более не во всяких наградах.

А в чем тогда? — задал я сам себе мысленный вопрос.

— Тут нечего обсуждать, — отрезал капитан. — Конечно же, мы сообщим о такой важной находке. У нас нет права поступить иначе. А после сюда прилетит уже полноценная исследовательская экспедиция. Со временем тут непременно построят научную базу и будут изучать лес уже по полной программе.

Во мне закипал необъяснимый гнев. Все, что говорил капитан, было очень логично и правильно, и как астронавт я был полностью с ним согласен, но в недрах моего сознания зрело нечто, не поддающееся логике, что-то иррациональное, осязаемое лишь на уровне чувств. Я метался внутри своей головы, пытаясь выудить оттуда причину своего негодования, которая все еще оставалась мне не ясна. Но когда Хайбулов сказал про научную базу, у меня перед глазами вдруг возникла картина — докторишки в белых халатах и медицинских масках, скрывающих их безразличные лица, препарируют мою Олю, втыкают в нее иглы шприцов, суют разные трубки, испытывают на ней всевозможные вещества, в том числе и яды, и наблюдают, как она реагирует на них. Я представил, как они (конечно же, в научных целях) пускают по ней ток, сжигают и топят её, пока она молит о пощаде, но они непрестанно продолжают издеваться над ней, проводя свои эксперименты. Теперь у меня сформировалось четкое понимание, что я не должен этого допустить.

Не задумываясь, что делаю, будто мое тело начало действовать автоматически, я выхватил из кобуры на бедре свой лазерный пистолет. Тонкий красный луч, на вид такой безобидный, беззвучно вылетел из дула и полоснул по скафандру Хайбулова где-то в области груди. Пронзаемый лазером внешний материал скафандра зашипел и оплавился, извергнув небольшое облако тут же рассеявшегося черного дыма. Капитан, успевший издать напоследок только это своё типичное “э-э-э”, свалился на землю и перестал дышать навсегда.

Всё произошло чересчур внезапно, даже для меня. Я смотрел на остывающее выходное отверстие ствола, накалившееся до вишневого цвета, боясь поднять взгляд и пересечься глазами с Ольгой, оцепеневшей от ужаса и застывшей на месте в паре метров от меня. В ушах стоял звон — та самая туба снова и снова повторяла свой незатейливый мотив у меня в голове.

Эпилог

Сегодня в саду было много работы. Я втыкал вилы в землю, помогая себе ногой, чтобы разрыхлить почву вокруг нашей яблони. По всему телу тек липкий пот и, сползая со лба, щипал глаза. Руки становились влажными, черенок начинал скользить в моих ладонях, так что мне пришлось надеть рабочие перчатки. Закончив с разрыхлением грунта и обильно полив его водой, я принялся за подкормку. Чтобы рассыпать удобрение, мне нужно было немного нагибаться, и в какой-то момент, разбрасывая пахучую темную массу рядом со стволом, я ощутил резкую боль в пояснице. Да, со спиной в последнее время проблемы. Регенерирующие растворы помогают, но ненадолго, мне требуется пользоваться ими все чаще и чаще. Быстро распрямившись, я громко ойкнул и схватился одной рукой за низ позвоночника, а другой вытер свой мокрый лоб.

Стоящее передо мной молодое дерево было не очень большим, выше меня не более чем на полметра. На нем только недавно появились первые листики в этом сезоне, ещё пока мелкие, а мне уже не терпелось дождаться, когда взойдут плоды — зеленые кислые яблоки, которые она так сильно любит.

Решив, что на сегодня трудиться хватит, я только сейчас обратил внимание на тянущее чувство голода в животе. Совсем заработался. Обернувшись в сторону нашего дома, я увидел в деревянном окне, ведущем на кухню, как суетится моя жена — перемешивает что-то на плите и, судя по её качающейся голове и еле заметно шевелящимся губам, напевает под нос какую-то мелодию. Желудок отозвался заинтригованным урчанием, и я, все еще придерживая поясницу рукой, направился к дому. Пройдя мимо рядов маленьких холмиков земли, из которых торчали зеленые стебли картофеля, и обогнув теплицу, я приблизился к крыльцу, поднялся по невысоким каменным ступенькам и оказался в прихожей нашего жилища, наполненного ароматами готовящейся еды и прочими запахами домашнего уюта.

На кухне звенела посуда, из кастрюли шел горячий пар, по которому я сразу понял, что сегодня на ужин моя любимая вареная картошка. Заметив меня, жена протянула своим певучим голосом:

— Две минуты и будет готово, садись. Только сперва ладошки помой, — и обратив внимание на то, как я держу руку сзади себя, спросила, — Что, опять спина?

— Угу.

— Бедный, — уголки её губ слегка опустились. — После еды обработаем, хорошо?

Я согласно кивнул, затем, ополоснув руки в раковине, наконец, уселся за стол, стоящий у стены. Снаружи уже потихоньку смеркалось, поэтому она зажгла в помещении свет, и я увидел в давно не мытом оконном стекле полупрозрачное отражение усталого старика с поседевшими остатками волос на голове, которые еще пока не тронули коварные залысины, но, похоже, они намеревались добраться и до них.

Пока жена расставляла тарелки и приборы, я любовался вечерним пейзажем за окном, думая о том, что это место стало мне роднее, чем дом. Я с упоением глядел на ровные гребни грядок, тянущиеся вдоль всего двора, окруженного невысоким белым заборчиком, который я соорудил самостоятельно, чем, конечно же, тихонько гордился. А за забором возвышался уже совсем обычный и хорошо мне знакомый оранжевый лес.

Вся посуда была разложена, блюда наполнены едой, и рядом за столом разместилась Оля. Она, кажется, вообще не старела все эти годы, в отличие от меня, но, к счастью, я смог к этому привыкнуть. Смог привыкнуть и к её постоянному отсутствию во время холодных ночей, когда мне становится тяжело дышать, и к нечастым зимам, заставляющим меня на несколько месяцев перебираться в корабль, который я уже много лет назад посадил тут неподалеку в лесу.

Больше никаких гиперпрыжков и научных открытий, никаких поисков новых планет и всей этой псевдоромантики космических путешествий. Я оставил это в прошлом, уйдя на заслуженную пенсию. Бескрайность вселенной давно меня не интересует, как и не будоражат загадки, таящиеся в далеких звездных системах. Всё что мне нужно, и так у меня есть — это дом, хозяйство и моя любимая жена.

Оглавление

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Эпилог