Пляски у костра [Кицуныч] (fb2) читать постранично

Кицуныч Пляски у костра

Мимо рек и озёр простирались широкие, раскатистые поля. Небо играло вечерним заревом, кукушка сидела на высоком дубе, а под ним, в скошенной траве, роились мелкие грызуны. Всё сегодня было прекрасным. В деревне неподалёку появился первый хлеб, а дорога, по которой шёл низенький, едва выше полутора метра ростом, пухляш, была длинной, спокойной и отдавала природным теплом.

Сам пухляш был удивительно похож на свинью, его лицо было округлым и дряблым, широкие уши, будучи плоскими, сгибались под себя же. Это был отставной солдат румынской армии Ефрейтор Мика, проявивший себя на войне доблестным героем, а ныне слоняющийся по улицам в поисках пропитания.

Однако героем он быть никогда не хотел, просто обстоятельства порой складываются престранным образом. Мика, честно говоря, был ленив, неуклюж и явно не благороден. Однажды во время войны, когда солдат шёл мимо деревни, маленькая девочка попросила его о помощи, её маму придавило упавшим деревом, а все мужчины в это время были на фронте. Мика сначала согласился, внял этой просьбе, однако в следующий момент в нём что-то щелкнуло, и он решил обнести дом девочки. Всё равно ему никто не помешает, так почему бы и нет. Не человек такой, но время.

Постепенно Мика менялся. При рождении он был добрым и простодушным ребёнком, но потом, со взрослением, перенял черты настоящего макиавеллиста. Ведь, как подумал он в те годы, вся привитая ему с детства мораль бесполезна в реальной жизни.

Сейчас он напевал румынскую песню о том, как человек блуждает один в темноте, но мечтает сплотиться с людьми. Тем временем на улице продолжало темнеть. Прохладный ветер задувал солдату за воротник. Но в таком холоде человек ещё с полчаса шёл неспешным шагом, как вдруг увидел в низине, а точнее — за ней, возле озера, высокие шатры. Мика не раз за свою жизнь проклинал любопытство.

День первый.

— Мои родители познакомились под ивой, когда были юны, — начала рассказывать девушка, подложив подушку себе под спину. — Отец хотел сделать там качели, а мама собирала цветы для гербария. И так получилось, что с первого же взгляда они воспылали друг к другу самой настоящей ненавистью. Моя мама показалась отцу чересчур надменной, ведь жила она в особняке на горе и не умела даже разговаривать по-простому, это всегда было что-то высокопарное, тем временем отец был для неё не более чем грязным мальчиком, который только и умеет, что язвительно грубить.

Четыре года подряд они виделись каждое лето: ругались, кричали, обижались, но привязались друг к другу. Мама узнала отца получше и перестала быть такой, какой видел её он, теперь она была невинной бой-девочкой в самом цветущем возрасте. А отец начал увлекать мою маму своими долгими разговорами о птицах, которые поначалу были ей ужасно скучны: мама рассказывала, что если отец в чём-то и разбирался лучше неё, то только в пернатых. В целом, их история довольно банальна, но она мне кажется романтичной. Стать настолько хорошими друзьями, чтобы после даже не представлять жизнь друг без друга — разве это не счастье?

Когда печь была затоплена, мы втроём уютно расположились под одеялами. Я приготовил чай из прошлогоднего сбора трав, качественно высушенных, и аромат утреннего леса наполнил комнату. Это была небольшая гостиная с видом на столетние леса, на север округа. В этих местах обычно бывает солнечно или холодно лишь временами, но сейчас верхушки деревьев были покрыты огромной белой шапкой, — вернее, такими были лишь те деревья, которые сохранили свою листву, — а кроны их были промёрзлыми.

Ещё вчера берег омывало пенистыми волнами, а солнце особенно ярко заходило за горизонт. Алеющий закат освещал взгляды, устремлённые в далёкое и вечное небо. Мимо пролетали чайки, смирно шёл ветер и сменялись эпоха за эпохой. Но сегодня всё это ушло, а вместе с ним не стало и чувства прежнего спокойствия.

Передо мной сидела прекрасная девушка, которую я повстречал этим холодным утром. Тропа, по которой я шёл, находилась около пруда, который отражал свет звёзд и луны, размытые блики, а вокруг — тишина. По другую сторону от меня протягивалась высокая стена из земли, из неё, чуть выше моего роста, торчали острые ветки. А я всё шёл в этой тишине наедине с природой и страхом.

Когда я почти прошёл эту тропу, то увидел золотой свет. Отблески пылающего огня, тени языков которого падали на пруд. Я прислонился к земле правым боком и осторожно заглянул за угол.

В низине, скрытой от людских глаз, полыхало огромное пламя костра. Высокое, метра два в высоту. Вокруг него целая дюжина людей плясали, подпрыгивая и крутясь, в ритуальном танце. Куча теней разных размеров.

Они напевали что-то неразборчивое, что-то похожее на народные напевы с примесью мотивов григорианского хорала. Конечно, это я лишь сейчас могу примерно описать услышанное, но в то время я не понимал, что происходит, и просто завороженно смотрел на весь процесс.

Люди в танце наклонялись из