Сага о Северных островах [Наталья Викторовна Бутырская] (fb2) читать онлайн

Сага о Северных островах

Песнь 1.

Глава 1

Старик Хьйолкег щедро делился дыханием, и красно-белый парус натянулся так туго, что можно было взять костяную палочку и стучать по нему как по бодрану. «Сокол» полностью оправдывал свое название и не плыл, а летел по морю, хищно оскалив клюв.

Я сполз с сундука на палубу, прислонился спиной к борту, чувствуя, как трепещут доски, как поскрипывает и гнется гибкий остов, как некрупные волны ударяют о корабль. Упругие посвисты ветра, крики альбатросов, свежий запах соли…

Как же я скучал по морю! Скучал по сверкающим проблескам на вершинах волн, по обжигающим брызгам, по качающейся под ногами палубе. И по далекому горизонту, где небо перетекает в воду. И по той безграничной свободе, которой нам не хватало с того дня, когда был сожжен «Волчара».

Как можно жить, запертым на острове? Это же все равно, что сидеть в клетке или на цепи.

Нет, с кораблем куда лучше! Захотел — ушел, захотел — вернулся. Вокруг только проверенные друзья, с которыми прошел немало невзгод.

И безднова прорва бриттов!

Белобрысый мальчуган в четвертый раз пробежал мимо меня и споткнулся о мои ноги, шлепнулся, засопел, не зная, то ли зареветь, то ли промолчать. Поднялся, пнул мою ступню, сказал: «Фоул!» и удрал. Сам дурак. Мог бы уже запомнить, кто из нас понимает по-бриттски, а кто нет.

Неподалеку бритт наклонился за борт и икал, пытаясь выжать еще что-то из давно опустевшего живота. Старуха подняла юбки, села на ведро и всё никак не могла сделать свое дело, подпрыгивая на каждом покачивании. Рысь уже охрип, успокаивая наших гостей. Перепуганным бриттам казалось, что мы плывем слишком быстро и что море слишком бурное. И вообще не шторм ли это? Они боялись чудовищ, которые могли выпрыгнуть из воды, боялись, что мы заблудимся, ведь берег Бриттланда уже скрылся из виду, боялись, что не хватит еды. Да и просто боялись.

Смешно, что их успокаивал Леофсун, хотя он сам никогда прежде не был в море, и лицо его тоже позеленело. Но Рысь держался хорошо, как и некоторые другие бритты. Живодер, например, едва мы отплыли, исторгнул всё, что в нем было, потом без остановки греб, а едва мы поставили мачту и расправили парус, обнял носовую фигуру и долго стоял, вглядываясь в морскую даль.

Полузубый,несмотря на многие руны, изрядно вымотался за эти полдня. Он и орал на своих людей, и увещевал, и раздавал подзатыльники. В итоге дошло до того, что одного мальчишку он попросту привязал к мачте, ведь тот успел два раза вывалиться за борт, треснуться о рукоять гребущего весла, заполучить знатный синяк под глазом, порезать руку о чей-то меч, сожрать какую-то дрянь и наблевать на палубу. И лишь в последний момент его стащили с мачты, куда он хотел вскарабкаться. Уверен, что если бы у него получилось, он бы свалился с самой верхушки и сломал кому-нибудь шею, хорошо, если только себе.

Вряд ли Альрик согласится еще раз взять кого-то на корабль.

Дикие бритты, хоть и называли себя свободными, давно забыли, что значит подлинная свобода. Все реки Бриттланда и побережья захвачены нордами, потому бритты разучились не только ходить на судах и лодках, но и плавать. «Сокол», хоть и был в полтора раза крупнее нашего предыдущего корабля, в море казался лишь хрупкой щепкой.

Впрочем, даже золотой корабль Нарла с тысячами весел и крылом Тоурга вместо паруса выглядел бы ничтожно малым.

Раньше, когда ставили парус, ульверы отдыхали, делились услышанными историями, смеялись, штопали одежду или проверяли оружие. Сладкоголосый Хвит до хрипоты пел песни или пересказывал висы. И сейчас мне было досадно, что крикливые бритты разрушили этот прекрасный обычай.

Я нарочно подставил ногу тому же мальчугану, тот с разбегу упал и раскровянил нос о доски, разревелся, и какая-то бабенка заохала, схватила его и уволокла подальше от злобного меня. Сверху раздался смех. Стейн, видимо, устав от бриттов, забрался на самую верхушку мачты, уселся на рей и наблюдал за нами оттуда.

Плосконосый и Булочка расспрашивали Эгиля, каковы порядки на Северных островах, а Кот заливался соловьем. Врал, скорее всего. Простодушный занял место Живодера возле носовой фигуры, но смотрел не столько вперед, сколько в воду. Что он хотел там увидеть? Морских тварей? Их там сотни, и лучше бы с ними не встречаться так далеко от берега.

Пронзительно завизжали женщины, снова расплакались дети, мужчины-бритты схватились за мечи и копья. Я взялся за топорик и почти вскочил, но глянул на ульверов. Братья даже ухом не повели. Лениво потянувшись, я все же встал и увидел темные спины китов, их плоские раздвоенные хвосты. Едва ли не самые безобидные морские обитатели. И что они только едят? Как по мне, такие громадины должны ломать корабли одним взмахом хвоста и пожирать людей, но нет, это люди охотятся на китов.

Вепрь и не взглянул на китов. Он был занят более важным делом, готовил еду: резал зажаренное накануне мясо и укладывал его вместе с пластами сыра внутрь лепешек. Бритток до наших запасов он не допустил.

Что делал Ослепитель, я так и не понял. Он попросил Аднтрудюра и Сварта нападать на него, а сам улучал момент и тыкал в них палкой, словно ножом. Тренировался так, что ли?

Тулле я высматривать не стал, знал, что он возле Альрика на корме. Совсем перестал отходить от нашего хёвдинга, может, чуял что-то.

— Кай!

Если хотел, Альрик мог перекричать не только полсотни бриттов, но и штормовой ветер.

Рядом с Беззащитным и вправду сидел Тулле, а еще тут был Полузубый. Я наморщил нос, заранее представляя занудные обсуждения, но потащился в конец корабля.

— Кай, — начал Альрик, — нужно решить, куда мы пойдем.

— Как куда? — удивился я. — Домой, на Северные острова. Куда ж еще?

Мы уже обсуждали это. С такой добычей и прекрасным кораблем не стыдно показаться в родных краях. Каждому хотелось похвастать перед родителями новым оружием и новыми рунами, подарить матерям и сестрам украшения, положить на стол отцу серебряные браслеты и утварь, а остальное богатство припрятать. Мало ли как сложатся дальнейшие походы? Лучше иметь немного серебра про запас.

Видарссон мечтал прийти к отцу и посмотреть, как тот поступит, увидев, что сын стал сильнее его. Сварт хотел покрасоваться перед отказавшейся от него семьей, побренчать браслетами перед их носами. Энок тоже жаждал заглянуть в родную деревню, где над ним смеялись сверстники. Дударь собирался навестить родных Облауда и сказать им о его смерти. Наверное, Альрику тяжело будет говорить с семьей Рыбака.

— Это понятно. Но куда именно? Где примут столько людей, из которых лишь Полузубый и еще три человека говорят на нордском? И ладно бы тут были лишь мужчины, хускарлы всегда сыщут работу. Но тут женщины, дети, старики, да и Полузубый не хочет больше сражаться, хочет спокойно возделывать землю и пасти скот.

Старый бритт спокойно кивнул.

— Молодых, конечно, держать не станем, — сказал он. — Захотят — пусть идут в хирдманы. И в случае нужды я сам возьмусь за меч. Но хочу уже осесть где-нибудь и твердо знать, что оттуда не погонят.

— Если бы ярла Сигарра не убили, отвез бы бриттов к нему, — продолжил Альрик. — С другими ярлами я знаком плохо. Не к Гейру же Лопате их везти, и не к Ториру Тугая Мошна. А у твоего отца как со свободными землями? Примет он бриттов или нет?

Я почесал затылок.

Кто ж его знает? Я не больно-то и прислушивался, что у нас в Сторбаше и как. Сколько деревень на землях отца? Много ли плодородных мест? Там же у нас скалы да горы повсюду. Отец меня приучал к заботам лендермана, но я тогда больше о рунах да о силе думал.

— Примет, — неуверенно сказал я. — Наверное, примет. Насчет свободных земель не знаю, но отец нам точно обрадуется, всех накормит-напоит, а там и по землям узнаем. Даже если у него и нет подходящих мест, так подскажет, к кому обратиться.

— Вот и я так думаю, — кивнул Альрик. — Не хотелось бы с полным кораблем бриттов мотаться по всем фьордам. Остановимся у Эрлинга, а там видно будет. Ты, Полузубый, с ним быстро столкуешься, Эрлинг — мужик обстоятельный, вдумчивый. Не смотри, что его сын — Кай.

Полузубый усмехнулся.

— Лишь бы он не захотел отомстить за резную кожу сына.

— Отдадим Живодера. На его шкуре все равно целого кусочка не сыщешь.

— А почему б не поговорить с Рагнвальдом? — спросил я. — Он знает, где нужны люди и где есть свободная земля. Наш-то конунг явно получше бриттландского.

И Альрик, и Полузубый, и даже Тулле посмотрели на меня, как на безмозглого придурка.

Хёвдинг вздохнул и сказал:

— Первое и самое главное! Запомни, нет конунгов получше или похуже. Каждый из них думает, как лучше для него самого. Вот я, хоть и не конунг, но если ко мне придут с жалобой на моего хирдмана, буду защищать его, пусть он трижды виноват. Понимаешь? Потом сам накажу виновного, но перед миром буду стоять за него насмерть. Так же и конунг.

— Так тут же нет правых и виновных.

— Второе. Северные острова и Бриттланд как двоюродные братья: хоть и разошлись по разным землям, а все равно родня. И немало родственников у бриттландских нордов живет в Хандельсби. Понимаешь? Мы же ходим туда-сюда. Уверен, есть при Рагнвальде люди, которые ненавидят всех бриттов за погибших родственников. А тут уже вступает первое!

— А моему отцу урона не будет?

— Не должно. У нас нет обычая убивать рунных бриттов. И лендерман может принять под свою руку кого захочет. А если кто нападет на них, это будет нападением на самого лендермана, и с этим уже можно к конунгу идти, через суд решать.

Сложно всё это. И вроде понятно, а оказывается, можно и так повернуть, и эдак.

— Так что, примешь нас в гости? — спросил Полузубый как бы в шутку, но глаза его ничуть не смеялись.

— Ага. Как вы меня в гости приняли, так и я вас приму. Эх, устанем столбы в землю вкапывать для дорогих гостей!

Это я пошутил, вспомнив свою первую ночь в поселении Полузубого, но Альрик почему-то не посмеялся, а отвесил мне изрядный подзатыльник.

* * *

До Северных островов мы добрались быстро. И пусть Хьйолкег задремал, закрыв все три ноздри, на веслах мы шли чуть ли не шибче, чем с парусом. Сам Полузубый не гнушался грести, а Альрик не отходил от кормового прави́ла.

Когда мы пристали на ночь к небольшому островку, бриттки рыдали от счастья. Детей пришлось выносить с «Сокола» на руках, так как они не могли устоять на твердой земле, пошатывались, как пьяные. Да и рунные шли еле-еле, хватаясь друг за друга и падая.

Вепрь тут же затеял готовить горячий ужин. Все соскучились по кашам и похлебкам.

И краем уха я услышал, как бритты осадили Полузубого и умоляли его остаться здесь, на острове, лишь бы не выходить в море еще раз. А вот ответ я уже разобрать не смог, потому позвал Леофсуна и попросил его пересказать разговор.

— Бранится он, — усмехнулся Рысь. — Говорит, мол, неизвестно чей это остров. А хоть бы и ничей, так рано или поздно кто-нибудь заявит на него права, и чужаки ему будут не нужны. И что тогда? Бросать дома, скот, поля и бежать? Снова бежать? Нет. Полузубый хочет отыскать свое место, чтоб никто и не думал погнать оттуда бриттов. И за свою землю он будет биться до конца.

Полузубый распалился, закричал на глупых баб.

— А теперь он орет, чтоб они разлепили зенки. Остров с два вершка! Деревьев немного, земля — сплошной камень, и на корабле всего-то три козы. Как они собираются тут жить? Чем питаться? Мол, бабья дурь совсем застила глаза. Корабль им, вишь, не глянулся!

— Ладно-ладно. Дальше не надо. И так понятно.

В лучах закатного солнца рыжая шевелюра Леофсуна побагровела, заполыхала, как вепрев костер. За этой огненной рыжиной и яркими обильными веснушками самого парня сложно было разглядеть. И я вдруг поймал себя на странной мысли.

— Слушай, Рысь, а ведь ты уже не бритт!

— Чего это? — озадачился он.

— Вот смотрю на тебя и не вижу ни бритта, ни норда. Только ульвера.

Леофсун расплылся в улыбке.

— Так и я тоже. Какая в Бездну разница, откуда родом. Хирдман, ульвер, — вот кто я.

Эта мысль так захватила, что я взглянул на нашу стоянку иными глазами.

Вон суетились бабы, таскали воду, вытирали носы детишкам, стирали замаранную одежду. Полузубый все еще объяснял непонятливым, почему им нельзя остаться на первом попавшемся клочке суши. Хускарлы-бритты разбрелись по острову, видать, искали различия между нашими землями и Бриттландом.

А ульверы, как будто и не было нескольких месяцев без корабля, дружно занимались лагерем, вытаскивали дрова с «Сокола», одеяла, нужную снедь, небольшой бочонок с элем. И делали это без суеты, спокойно, даже не переглядывались друг с другом. Энок потрошил коз, Вепрь помешивал варево, Видарссон ломал собранные ветки. Альрик втолковывал Живодеру, кто эту ночь проведет на палубе без сна и почему не стоит вырезать чужих богов на борту нордского корабля.

И вот забавно: один из бриттов, пришедших к нам с Живодером, старался держаться ульверов. Не понимая ни слова, он подхватывал котелок или бочонок, знаками спрашивал, чем еще помочь. А второй, растерявшись, отошел в сторонку, поближе к бриттам Полузубого, да так и простоял там, пока еду не приготовили. И есть он пошел не к нашему костру.

К следующему полудню мы увидели на горизонте бухту, в которой улегся Сторбаш. Я с трудом мог усидеть на месте, хотелось бросить весло и обернуться, посмотреть на родные берега. Рядом сидел Ледмар, и я без умолку рассказывал ему о доме.

— А знаешь, какая у меня мать? Так-то главный отец, но если мать разозлится, никому мало не покажется. Строгая, красивая. А еще перед домом у нас стоит старая носовая фигура от отцовского корабля, он так и не смог ее сжечь или выбросить. И ведь у меня брат родился, уже две зимы прожил. Наверное. Я его ни разу не видел. Как думаешь, каким он будет?

— Да таким же, как этот.

Булочка кивнул на совсем маленького ребенка, по его виду сложно понять, мальчик это или девочка. Наверное, пацан, иначе зачем его матери привязывать его к себе веревкой? Впрочем, один малец за время похода все же умудрился утонуть, причем так, что никто и не заметил. И теперь многие бриттки обвязывали детей веревками, и некоторые крепили второй конец к себе, а некоторые — прямо к мачте. Повезло, что мачта сейчас лежала на козлах, и ребятишки могли бегать вдоль палубы.

— Нет. Фольмунд должен быть поумнее. Он ведь…

Наш разговор прервался резким свистом. Энок, торчавший на мачте, что-то увидел.

— Парус! Синий в клетку! Идут к нам.

Альрик помолчал, а потом крикнул:

— Убрать весла, надеть доспехи, взять оружие. Кай, ко мне!

Когда я подошел с кольчугой в руках, хёвдинг спросил:

— Знаешь, у кого такой парус?

— Нет. Да и если б знал? Парус ведь и перекрасить можно. Но у моего отца таких кораблей не было. И никогда он не ставил сторожей снаружи бухты.

— Вот и мне так же помнится, — нахмурился он. — Не нравится мне это.

То судно шло быстро, да и ветер был им на руку. Если убегать, так надо прямо сейчас ставить мачту. Вот только убегать с порога собственного дома мне не хотелось. Да, может, и не враг то, а случайно совпало.

Энок крикнул:

— Железом блестят, щиты снимают!

Тогда Альрик перестал колебаться:

— Детей уложить на палубу, заткнуть рты. На всех остальных надеть железо, шлемы и дать в руки копья и мечи, даже бабам!

Полузубый перевел слова Альрика для своих. Я думал, подымется вой да плач, но бриттские бабы удивили меня: споро уложили детей и даже заставили их замолчать, беспрекословно надели кольчуги поверх сарафана и шлемы поверх платков, взяли копья и крепко держали их двумя руками. Оружие-то мы старались брать под хускарлов, и для двух-трехрунных женщин оно было тяжеловато.

Вражеский корабль остановился в двух перелетах копья.

— Кто такие? — донесся до нас их голос.

Альрик ткнул в бок Полузубого, и тот ответил им на бриттском. Мне показалось, будто он не представлялся, а сообщал, куда они должны пойти и что сделать по дороге. Впрочем, я знал бриттскую речь не очень хорошо.

— Сюда нельзя! Уходите! В одном дневном переходе есть другой город!

Полузубый вновь выпалил длинную тираду, и на сей раз я явственно разобрал слова «свинья», «Бездна» и «умереть».

Хёвдинг негромко приказал:

— Скажи своим сесть за весла. Плывем прямо в бухту. Ульверы, возьмите щиты и прикройте их. Энок, покажи, как ты умеешь стрелять, только не убей никого.

Мы сделали всё, как сказал Альрик. Энок умудрился вогнать стрелу в один из бортовых щитов того корабля. Моя стрела бы тоже долетела, я всё же хускарл, а не шваль подзаборная, но скорее всего попала в парус. Или в море.

Альрик правил «Соколом» так, чтобы мы прошли не борт о борт с тем кораблем, а хотя бы на расстоянии в сотню шагов. Не стоит им видеть длину рубах у некоторых грозно выглядящих воинов или разглядеть свернувшихся клубочком детей. А так, со стороны мы выглядели, наверное, грозно. Корабль в три десятка весел, а воинов на нем в два раза больше, целое войско. У ярла Сигарра примерно такая рать и была со всеми нанятыми хирдами.

— Да кто ж это такие? — донес ветер чужие голоса. — Может, всё же того?

— Я тебе дам того. Велено же было пугать, а не нападать. А если напали, так точно потопить. А эти сами кого хошь потопят. Иноземцы какие-то.

— А корабль-то наш, нордский. Да и щиты наши.

Полузубый снова пожелал им всяческих приятностей на бриттском языке, снял шлем, показывая изувеченное лицо, и помахал мечом.

После этого мы беспрепятственно вошли в бухту.

Я опасался увидеть сожженную пристань и дома, но издали Сторбаш выглядел невредимым, в точности, как я его помнил. Разве что после огромного расползшегося по берегу Ум Сторборга мой родной город напоминал крупную деревню. Домов не так много, и те, что есть, не впечатляют размерами. Самый большой — тингхус, в котором никто не жил.

А так… знакомые исхоженные вдоль и поперек горы, на той, что слева, живет жрец Эмануэль, и его жилище не каждый отыщет. А в том леске у нас с Дагом был построен шалаш, который я спалил, чтобы привлечь близнецов и прирезать их. А за Сторбашем еле виднеется гора, возле которой я увидел след огненного червя.

— Женщины могут снять железо. Остальные ждут в полном облачении, — сказал Альрик. — Кай, сними шлем и помаши им. Рукой помаши, не топором. Пусть тебя увидят.

На пристани нас уже ждали. Там, видимо, собрались все мужчины Сторбаша с оружием в руках.

Я снял шлем, засунул топорик за пояс, вскочил на борт, держась за голову сокола, помахал.

— Отец! Это я, Кай! — крикнул я во весь голос.

С берега до меня донеслись радостные возгласы.

— Кай! Это Кай! Эрлинг! Твой сын?

Так что с «Сокола» я шагнул прямо в крепкие объятия отца.

Глава 2

В объятиях отца я вновь ощутил себя безрунным мальчишкой.

Отец смотрел на меня с гордостью, крепко сжимая за плечи.

— Кай! Уже хускарл! Седьмая руна, надо же! Кнут! Глянь! Сын догнал отца.

— А если глянуть на прожитые зимы, так и обогнал, — пробурчал верный заплечный. — Ты пусти сына-то. Дай другим с корабля сойти.

С неохотой отец отпустил меня, обнял Альрика и с удовольствием смотрел, как ульверы один за другим сходят на пирс. Все хускарлы в блестящих доспехах с хорошим оружием. Я и сам не мог нарадоваться нашим успехам.

Зато когда пошли бритты, особенно женщины и дети, отец поменялся в лице.

— Это тоже хирдманы? На вырост берете, что ли? — попытался он пошутить.

— Нет, это…

— Потом расскажешь. Даг!

Из сторбашевских воинов вышел мой старый приятель, некогда закадычный друг, почти ставший заплечным. Он стал еще выше, сильнее раздался в плечах, его щеки и подбородок покрыла густая щетина, а вот в рунах изменений не было, так и остался на второй.

— Даг, беги к Дагней, скажи, Кай вернулся с хирдом, пусть начнет готовить пир на сотню человек. И про баню не забудь.

— Хорошо, — кивнул Даг и побежал в город.

— Помогает мне, — отец посмотрел ему вслед. — Мы-то с Кнутом тяжеловаты стали на подъем, так что Даг вот…

И верно. Отец немного раздобрел и постарел. Хотя до старости еще десяток-другой зим, его волосы подернулись сединой, под глазами набрякли мешки, и кустистые брови поредели. А еще я заметил, что мы почти сравнялись ростом.

— Эрлинг, — вмешался хёвдинг, — а что это за корабль нас встретил перед входом в бухту?

— Это… О делах еще успеем поговорить. Сегодня никаких тяжких дум! Сегодня у нас праздник!

И мы, и бритты, и сторбашевские воины толпой пошли в город, и к нам присоединялись новые люди, выходили из домов, чтобы посмотреть на сына Эрлинга и на его хирд. Я вспомнил про подарки, дернулся было вернуться на «Сокол», но Альрик удержал меня.

— Потом принесем твои трофеи, еще успеется, — шепнул он.

Тогда я выбросил лишние мысли из головы и просто радовался возвращению. Нас встречали как героев.

— Это который же наш Кай? — доносились из толпы шепотки

— Так вон тот, черненький! Не узнаешь, что ли?

— Наш вроде пониже был.

— А это что же, бабы тоже в хирдманы подались? Да еще и с дитями?

— Чудные у них наряды, не нашенские.

— А блестят-то как! А блестят!

Бритты явно не ожидали такого приема. Полузубый хоть понимал, о чем говорят, а остальные озирались по сторонам, ожидая подвоха. Мужчины не убирали рук с оружия, женщины испуганно прижимали к себе детей.

— Ка-а-а-ай! КайКайКайКайКай!

И в меня с размаху врезалась маленькая светлоголовая девчонка, подпрыгнула и повисла на шее.

— Ингрид, слезь уже, — попытался я отодрать ее ручонки.

Но она крепко вцепилась в меня, а делать ей больно я не хотел.

Ульверы и так давились от смеха, а после появления Ингрид заржали надо мной во весь голос.

Вот как так? Вроде только что был одним из сильнейших хирдманов и вмиг превратился в безусого пацана.

— Ингрид, пусти, — шипел я сквозь зубы. — А то я рассержусь.

— И сердись, — ответила она. — Всё равно не пущу. Ты давно не приезжал!

— Всего год только.

— И ничего не год. Два! Это мы в столице год назад виделись.

А сама ноги поджала и висит, как колбаса на просушке. Так мы и дошли до моего дома. Мама уже стояла на пороге и держала на руках темноволосого ребенка, который изо всех сил тянулся к драконьей морде возле двери. Только тогда Ингрид разжала руки, спрыгнула наземь, поправила платье и сказала матери:

— Вот, пришел наконец.

Да еще таким взрослым голосом, будто загулявший муж с пира воротился, а не брат-хирдман.

Мама едва не расплакалась, но совладала с собой, почти не дрогнувшим голосом сказала:

— Знакомься. Это твой брат Фольмунд.

Я протянул руку и осторожно потрогал его за маленькие пальчики. А он сразу же схватил меня за палец, дернул и потащил к себе в рот. Фу-у!

— Скоро истопится баня, а пока отведайте нашего угощения. Пир будет вечером, но голодать мы вас не оставим. Проходите в тингхус, там места всем хватит.

Полузубый наклонился к Альрику и что-то негромко сказал.

Хёвдинг обратился к моей маме:

— Мы с радостью примем угощение. Вот только среди нас не одни лишь хирдманы, есть и женщины, и дети, которые к тому же не говорят на нашем языке. Их бы в отдельный дом поселить, не в тингхус.

— Конечно.

Мама привычно передала Фольмунда Ингрид и сама повела гостей к нужному дому.

Альрик сказал:

— Ну, свидимся на пиру. Отдыхай, побудь с семьей. Только о делах и впрямь лучше не говорить. Завтра всё вместе обсудим.

Я кивнул, и ульверы ушли к тингхусу. Только Аднтрудюр остался со мной. Это в хирде он один из братьев, а тут он родня, и неправильно отправлять его жить в чужой дом. Ингрид подозрительно посмотрела на шурина.

— Я тебя не помню. Почему ты не ушел?

— Много вопросов задаешь, — отрезал я и вошел в дом.

Вскоре вернулась мама, забрала Фольмунда, пустила его побегать, а сама захлопотала за столом, больше для виду, ведь всю работу делали рабыни. В отличие от безмозглой девчонки Дагней с вопросами не торопилась, с любопытством поглядывала на молчаливого Аднтрудюра.

— Ну, рассказывай, где побывали, что повидали, — сказала мама. — Только битвы оставь до отца.

— После Хандельсби мы сходили на Туманный остров, мало кто о нем слышал. Это чудное место. Из-под земли там бьет горячая вода, притом не все время, а будто внизу кто-то дышит. Сначала ничего, просто дыра, а потом ка-а-ак пыхнет, ка-а-ак плюнет! А в другом месте из-под земли выходит огонь, такой текучий, как медуза или тесто. А потом мы пошли в Бриттланд.

— Бриттланд? Это ж далеко! И как там?

— Там сыро. Зимой снега почти нет, зато всё время идут дожди. Они идут и зимой, и весной, и летом… Вообще всегда. А еще они хитрую штуку придумали, рунный дом называется…

— А девушка тебе там никакая не приглянулась? — перебила меня мама. — Ты уже хускарл. Молод, конечно, но уже можно начать присматриваться.

— К чему присматриваться?

Я отложил серебряную ложку в сторону и посмотрел Дагней в глаза. Аднтрудюр еле слышно похрюкивал над своей миской.

— Ну как же… К девушкам. С женитьбой торопиться не стоит, а вот обручиться можно и сейчас. Лучше выбрать кого-то поближе. Если за женой дадут в приданое землю, удобнее, чтобы туда можно было за день-два доплыть, а не как в Бриттланд. Ты теперь жених богатый и серебром, и рунами, так что…

— Погоди, мама, погоди!

— А что? Я не так что-то говорю?

— Всё так. Ты всё верно говоришь, вот только у меня уже есть жена.

— Что? Как? — в один голос воскликнули мама и Ингрид.

Сестренка так резко вскочила, что едва не опрокинула лавку, на которой сидел и я. Чудом успел схватиться за стол и выровняться.

— Да. Я женат на Аднфридюр с Туманного острова, а это ее брат Аднтрудюр. И я позвал его в наш дом как родственника.

Шурин, багровый от сдерживаемого хохота, кивнул. Ингрид швырнула в меня миску и выбежала из дому. Блюдо-то я перехватил, а вот девчонку не успел.

— Как же это, Кай? А отец знает? А где же она? Неужто среди тех женщин, что вы привезли с собой? Она не понимает нашу речь?

Не в силах прервать мамины вопросы, я хлопнул ладонями по столу.

— Стой! Остановись. Так получилось, что мне надо было на ней жениться. Она говорит так же, как и мы, всё понимает. С собой я ее не привез, оставил у отца на Туманном острове.

— Не по-людски это. Жить в отцовском доме после женитьбы? Словно вдова или безмужняя жена. Ты должен привезти ее! Эрлинг, ты слышал? — вскричала она при виде отца. — Кай-то женился уже.

— А, вот чего Ингрид сопли по лицу размазывает.

Они терзали меня до тех пор, пока рабыня не сказала, что баня натопилась. Расспрашивали, какая она. А что я мог сказать? Я и знал ее едва-едва. Сказал, что она хорошо готовит и выбрала свадебным даром обычный железный нож. Мать переполошилась, что ее невестку тянет к Фомриру, а не Орсе, и Аднтрудюру пришлось пояснять, что на их острове железо — главная ценность. Выговаривали за то, что бросил.

А куда ее было везти? Своего дома у меня нет, своих земель тоже. Не на корабль же ее тащить? Тогда отец вступил в разговор, сказал, мол, тогда невестка должна жить с родителями мужа. И раз уж мы вернулись на Северные острова, так хорошо бы и жену привезти.

— Ну, я сам поговорю с Альриком, — нанес последний удар отец. — Он малость сообразительнее будет, поймет, что к чему.

Так что в баню я не ушел, а сбежал. Истекая потом в раскаленном воздухе, я предложил Аднтрудюру не возвращаться в дом моих родителей, а потихоньку проскользнуть и укрыться в тингхусе, вместе с остальными ульверами.

— Э нет, терпи, — посмеялся шурин. — Меня дома то же самое ждет, только иначе. Отец выбранит за то, что не нашел жены, братья обсмеют, скажут, какой же я урод, раз ни одна из сотен женщин не согласилась пойти за меня.

— А ведь и правда! Чего ты сам-то не женишься?

— Куда ее потом везти? На остров? Да и зачем, если женщины согласны ложиться под одно одеяло без женитьбы? Еще успею.

С каким наслаждением я смывал с себя грязь! Соскреб пепел Туманного острова, туманы и болота Бриттланда, кровь драугров… Жаль, только работу Живодера не соскоблить, но я попытался. Вычесал из волос грязь и вшей, подхваченных от бриттов, вспомнил наш подзабытый обычай и намазал пару прядей известью.

Так что на пир я отправился чистым, красивым и довольным собой. Надел чистую синюю рубаху, на руку серебряные браслеты, на шею посеребренную цепь, на пояс здоровенный скрамасакс. Заплел косы, оставляя выбеленную прядь на виду. Ко всему прочему я же выяснил, что прибавил в росте, почти догнал отца. Да, борода почти не растет, зато руны у меня выше всех в Сторбаше, не считая Эрлинга.

Ингрид, увидев меня в таком виде, простила женитьбу и даже вышла проводить, крепко ухватив за руку. Фольмунд что-то прогугукал вслед. Ему приглянулась моя цепь, и он все время тянулся поиграть с ней.

Отец тоже принарядился ради пира. Мой мешок с «Сокола» так и не принесли, и я был счастлив поделиться с ним частью своих украшений.

До тингхуса было рукой подать, но Эрлинг успел кое-что спросить.

— А что, твой хёвдинг болел в Бриттланде?

Я не говорил ему про частичку Бездны, поселившейся в Альрике. Был же уговор оставить дела на потом. Так с чего бы такой вопрос?

— Да похудел он, даже в плечах поуже стал. А ведь уже хельт. Хельты, они ж наоборот вширь расходятся, в росте прибавляют, а Альрик поусох.

Мы переглянулись с Аднтрудюром. Прежде я ничего такого не замечал. Потому после входа в пиршественный зал я первым делом уставился на нашего хёвдинга. Он никогда не поражал ростом или мощью. Если не смотреть на руны, так и вовсе от карла не отличишь. И спустя три зимы после нашего знакомства не Альрик стал меньше, а я подрос и раздался в плечах. Может, потому отцу и почудилось что-то? Может, он сравнивал его со мной?

Сторбашевцы расстарались, и тингхус был залит ярким светом от множества масляных ламп, дым от которых уходил в распахнутую дверь и небольшую прореху под крышей. Огонь в центральном очаге развели больше ради обычая, чем ради света и тепла. Столы ломились от блюд, хоть они и повторялись через раз. После пиров у двух конунгов угощения Сторбаша уже не впечатляли, зато здесь я чувствовал себя хорошо, ведь радость была искренней. Я вернулся домой! Здесь не рассаживали по старшинству или званиям, каждый садился куда хотел, разве что Альрик занял почетное место рядом с сиденьем отца, и с другой стороны сразу за Кнутом сел Полузубый. Но так ведь им интереснее говорить друг с другом, чем слушать наши бестолковые речи.

Среди прочих я увидел и старых приятелей. Близнецы Ленне и Нэнне сидели смирненько, их кривоносые лица прямо-таки источали зависть, они жадно смотрели на наши серебряные браслеты, на цепи и кольца. Инго, некогда прилюдно опозоривший меня на тренировке у Хакана, так и остался на второй руне. Такой слабак не стоит ни поединка, ни насмешки.

Из всех, над кем некогда измывался я и кто потом измывался надо мной, уважения заслуживал лишь Даг. Он единственный никому не завидовал и держался выбранного пути. Каким бы заплечным он стал!

Я сел недалеко от отца и со вздохом взглянул на Тулле. Тот, верный своему долгу, старался держаться поблизости от хёвдинга. Мы словно поменялись местами: раньше я присматривал за ним, а теперь он присматривает за Альриком. И я остался без заплечного и без друга.

Пир уже начался, как в зал вошел тощий, как высушенная селедка, Эмануэль. Он ни капли не изменился с нашей последней встречи. Медленно жрец Мамира обошел все столы, затем, подобрав лохмотья, втиснулся между мной и Живодером и сказал:

— Каких интересных людей ты привел в Сторбаш!

Отец, который уже поднялся, чтобы произнести приветственную речь, спросил:

— А что такое? Чем они интересны для тебя?

Жрец указал костлявым пальцем на Тулле.

— Жрец.

Перевел его на Альрика.

— Бездна.

И в конце ткнул в Живодера.

— Почитатель Бездны.

Сидевшие возле хёвдинга невольно подались в стороны. Эмануэль хрипло рассмеялся.

— Не бойтесь, славные люди! Жрец бдит, сторожит Бездну, не дает ей вырваться наружу.

Эрлинг осуждающе покачал головой, поднял рог с медовухой.

— Давно у нас не было достойного повода для пиршества, давно мы не собирались в тингхусе! Сегодня у нас несколько причин для радости. Первая — вернулся мой сын, мой первенец Кай! И сегодня мы услышим, какие подвиги он совершил, чтобы к своим годам стать хускарлом! Вторая — впервые за долгое время в нашу пристань вошел корабль! При помощи Альрика и его хирда мы сумеем прогнать тех уродов, что мешают пройти в Сторбаш. Третья — ульверы привезли людей с Бриттланда, сильных, опытных, трудолюбивых, и они поселятся на моих землях. И четвертая — мой сын женился! Жену он привезет позже, и мы справим молодым свадьбу по нашим обычаям, но выпить за них можно уже сейчас. Дранк!

— Дранк! Дранк!

Я залпом проглотил содержимое из своего рога. Может, Сторбаш и не так богат на угощения, как Харальд, но медовуха тут была отменная, бриттландское пиво ей и в подмётки не годится.

Не успели мы перевести дух, как поднялся Альрик с ответной речью.

— Мы были в Сторбаше три зимы назад. Я помню, как мы вошли в этот гостеприимный город, чтобы вернуть похищенного Кая. Тогда он был всего лишь сопливым мальчишкой с жалкими двумя рунами. Впрочем, и ульверы ушли недалеко от него, даже я, хевдинг, был тогда карлом. И я благодарен лендерману Сторбаша Эрлингу, что он доверил мне своего единственного на тот момент сына. Возможно, после нашего отбытия Эрлинг понял, что сотворил, потому и поспешил с рождением второго сына.

Пирующие рассмеялись.

— Хотя, узнав Кая поближе, я понял, что Эрлинг обрадовался его отбытию.

Эта шутка не показалась мне смешной, но ульверы и некоторые сторбашевские ребята хохотали во весь голос.

— Дерзкий, своенравный, брыкливый, запальчивый… Но при этом храбрый, усердный в бою и на веслах, верный, упорный, готовый за товарищей жизнь отдать, хоть свою, но лучше чужую. Немалая заслуга в усилении хирда принадлежит именно Каю Эрлингссону, Каю Безумцу. Так что я хочу выпить за Сторбаш, который вырастил столь отменного хирдмана! Дранк!

— Дранк! Дранк!

После отца и хёвдинга вставали и другие люди: ульверы, сторбашевцы. Полузубый сказал речь от имени всех бриттов, не упомянув, почему они ушли из Бриттланда. Медовуха текла рекой! Я не мог оторваться от запеченной в меду трески. Вот вроде бы обычная рыба, с детства ел ее чуть ли не каждый день, а в Бриттланде ее не достать. Слишком уж далеко от моря Сторборг, потому морскую рыбу там и не продавали почти.

Когда закончились дранковые речи, пришло время для хвалебных. Сторбашевским воинам похвастать было нечем, к тому же они сами жаждали услышать истории о других землях, о новых тварях и подвигах, потому всё внимание захватили ульверы.

Такого же талантливого рассказчика, как Хвит, в хирде больше не было, потому говорили как умели.

Бьярне Дударь рассказал о Туманном острове, коварном торговце и огне, выходящем из-под земли. Эгиль — о болотах Бриттланда, а Простодушный — о рунном доме и Скирикре. Сварт поведал о злобном Хрокре, а Тулле дополнил его историю судом Харальда. И отец долго возмущался столь несправедливым решением конунга. Надо же, сын Эрлинга — изгой! Наши скитания после суда изложил Энок. А о битве с драуграми в Сторборге рассказал сам Альрик, при этом он ни разу не упомянул о моем даре.

После этого за столом разразился спор о том, что же случилось на Бриттланде, раз восстали мертвецы. Об Ульвиде мы рассказывать не стали. Местные жители вспоминали старые песни и легенды, где было хоть словечко о драуграх. Потом кто-то сказал, что Мамиров жрец разбирается в подобных вещах, так что пусть он скажет, от чего могут восстать мертвые.

Эмануэль ел мало, пил еще меньше, и я за медовухой и речами даже подзабыл, что жрец сидит подле меня.

— А что, ваш жрец не разобрался, кто виновник? — внезапно обратился ко мне Эмануэль.

— К-какой жрец?

Я аж подпрыгнул с перепугу.

— Да вон тот, одноглазый.

— Тулле-то? Да разве он жрец? Пальцев-то он не резал, в горах не сидит, руны не раскидывает, да и воздает хвалу Фомриру, а не Мамиру.

Палец с острым отросшим ногтем больно постучал по моему лбу.

— Уши есть, а не слушаешь. Глаза есть, а не смотришь. Язык есть, а говоришь полную чушь. Кто же он, как не жрец?

Озлился я на Эмануэля, но грубить не стал. Я же его со своего сопливого возраста знал и всегда уважал не только из-за его близости к богам, но и как достойного человека. Он редко говорил попусту, всегда за его словами скрывалось что-то большее. Как, впрочем, и у Тулле нынче.

— Пусть и жрец, но нам его догадки не нужны. Мы и так знаем, почему встали драугры.

— А ну расскажи!

Ну я и выболтал ему историю Ульвида, как помнил. Говорил негромко, так что слышал только он один да еще Живодер, но белоголовый бритт нашу речь понимал плохо. Эмануэль выслушал меня, подумал немного.

— Это часть правды, да не вся правда.

А за столом уже забыли про драугров. Кто-то схватился за бодран, кто за дудку, кто за тальхарпу, и вот уже заиграла веселая музыка. Рысь заорал песню во весь голос. Сторбашевские парни со своими двумя-тремя рунами уже упились вусмерть, начали стучать рукоятями ножей по столу. Один забыл перевернуть нож и разбил свою плошку. Ульверы и сторбашевцы постарше держались лучше. Даже крепкая прозрачная медовуха не смогла пока пробить хускарлову выдержку.

Эмануэль махнул Тулле, чтобы тот подошел. Брат озадаченно посмотрел на нас, покосился на Альрика, полностью поглощенного разговором с Эрлингом, посомневался немного, но все же подошел. Жрец выпихнул парня, сидевшего слева от меня, и усадил туда Тулле так, что я оказался между ними.

— Что ты видишь? — спросил Эмануэль.

— Нити, — сразу ответил Тулле, как будто знал, о чем спрашивает жрец. — Нити между людьми, их связь друг с другом.

— Только нынешние?

— Да. А ты?

— Я вижу прошлое. А еще Бездну, особенно в людях, которых она коснулась. Потому знаю, что ты светлый жрец.

— А бывают темные? — тут же встрял и я.

И жесткий щелбан прилетел мне в лоб.

— Темные — те, что говорят с Бездной. А светлые — те, что говорят с Бездной через богов. И неважно, каковы имена у тех богов, — Эмануэль все же снизошел до объяснений.

— Да, Ворон говорил мне, — кивнул Тулле.

— Приди ко мне завтра. Тебе есть еще чему учиться. Ворон — сильный жрец, но у него особенный взгляд, непригодный для учеников.

— Так что там насчет правды о драуграх? — не выдержал я.

Мне и так неприятно сидеть между двумя жрецами и слушать их чудны́е слова. Пусть хоть выложит, в чем там дело было. К тому же мне не верилось, что Эмануэль сумеет разгадать эту загадку, даже не побывав на Бриттланде и не повидав драугров.

— Каждый ритуал оставляет на человеке метку, а уж такой, как поднятие мертвых да еще такого количества, выпачкает его полностью. Не удивительно, что тот Ульвид стал измененным. Даже если бы он съел сердце твари вовремя, разум его рано или поздно помутился бы. Его счастье, что он не провел ритуал полностью, не закончил, иначе бы превратился в измененного там же, на берегу последней реки.

— О! Так, может, ритуал закончил тот малах? — воскликнул я. — Тот, на которого мы потом охотились с другими малахами! Он же стал измененным, причем как-то неожиданно.

Тулле возразил:

— Нет, не сходится. По словам малахов, он изменился в конце лета. А я почуял конец ритуала после Вардрунн.

— Верно, — согласился Эмануэль. — И я вижу того, кто закончил его. Прямо здесь. Ты тоже должен его видеть.

Тулле встал, внимательно прошелся взглядом обоих глаз и по бриттам Полузубого, и по ульверам. Даже на меня посмотрел.

— Эй, ты чего?

— Ты был не с нами, когда это произошло, — пожал плечами так называемый друг. — Но я не вижу ничего необычного ни в тебе, ни в других.

— Наверное, потому что ты видишь сейчас. А я вижу тогда. Как только этот человек выжил? Как не сошел с ума? Вот в чем тайна. Нет, не приходи завтра. Я сам к вам приду. Кай, ты тоже приходи завтра в тингхус вместе с отцом. Не дело во время пира такие разговоры заводить.

Я чуть медовухой не поперхнулся. Сам же завел, а потом замолчал. На самом интересном месте!

Музыка вдруг оборвалась. На другом конце зала кто-то яростно бранился по-бриттски. Один из сторбашевских прижал руку к щеке, и через пальцы проступила кровь. Вокруг и местные, и гости повытаскивали ножи. Вот-вот начнется бойня.

Полузубый бросился к бритту с ножом, отец — к раненому, но быстрее всех был Альрик. В два прыжка он очутился перед бранящимися, взмахом руки выбил оружие у исильно пьяного бритта.

— Что тут? — спросил отец.

— Этот немой ни с того ни с сего набросился на Эрвара, полоснул его ножом, — сказал один из тех, кто сидел рядом.

Полузубый треснул виновника в челюсть, от чего тот повалился, а уж потом начал его выспрашивать.

— Говорит, мол, поперхнулся, а вырод… норд посмеялся над ним.

Бритты из тех, что потрезвее и рунами повыше, тоже загалдели. Полузубый прикрикнул на них и с виноватым видом пояснил нам:

— Да лишнего он выпил. Поди, нажрался, вот ему и почудилось невесть что. Он ведь не из моих, пришел, спасаясь от драугров. Нордов на дух не переносит, вот и вспыхнул из-за пустяка.

— Я заплачу виру за рану, — сказал Альрик. — Но нужно решать, что делать с бриттами. Может, лучше подыскать им другое место?

— Вот завтра и порешаем. Есть у меня мыслишка, — кивнул Эрлинг.

Бриттов отсадили подальше, рядом разместили ульверов, но пир уже так не радовал.

Глава 3

Я резко открыл глаза и увидел Ингрид, подкрадывающуюся ко мне с кувшином в руках.

— Ингрид?

Она вздрогнула, выронила кувшин, обдав подол водой, и закричала:

— Что ты наделал? Всё из-за тебя!

И опрометью выбежала из дома.

Из-за ее крика проснулся Фольмунд и заревел. Молоденькая рабыня подбежала к нему, взяла на руки и затрясла тарахтушкой. Мать подошла, увидела лужу, кликнула другую трэллку убрать.

— Чего это она? — недоуменно спросил я.

— Да всё переживает, что у тебя жена есть, — улыбнулась Дагней.

— Так вроде ж вчера смирилась.

— Как видишь, не смирилась. Хотела отомстить тебе, водой облить. Лучше б лежал смирно, может, и утихомирилась бы.

— Еще чего?

Я неспешно потянулся, вылез из-под одеяла, едва не вляпавшись в грязь, разведенную своевольной девчонкой, натянул носки и принялся за обмотки.

— Раньше она тихой была. Видать, набаловала ты ее. Ты и отец.

— Набаловала?

Голос матери слегка поменялся, и по моей спине прошли мурашки. Ох, нехорошо я сказал! Ох, и прилетит же сейчас мне!

— Набаловала? А нечего сопливым девчонкам, еще первой крови не знавшим, руны давать! Неужто без руны не довел бы?

Я накручивал обмотки так медленно, как мог, лишь бы не выпрямляться и не глядеть разъяренной Дагней в глаза.

— Да какая первая кровь? — умиротворяюще пробурчал я. — Поди, уж коленку-то она разбивала.

— Это пусть тебе жена расскажет, — уже спокойнее проговорила мать. — И пока тебя не было, Ингрид так не поступала. Всегда послушная: что скажешь, то и делает. И с Фольмундом мне помогает, и вяжет-ткет вечерами, и Эрлингу, коли что, весточку донесет. В городе, правда, на нее многие обижаются. Детворой вертит как вздумается, старших задирает. Хакан говорил, что она к нему на площадку просилась, мол, руна-то у нее есть, так пусть учит ее, как топором махать да строй держать.

Я осторожно распрямился, а мать уже и не злится. Сидит, глаза утирает.

— А куда ей? Она же мала совсем, да и не к Фомриру, а к Орсе ей прислониться должно. Теперь, поди, и вовсе разум потеряет. Раньше-то она всё тянулась к женскому, думала справной женой стать. А раз ты уже женился, не приведи Орса, еще в хирд захочет податься.

— А причем тут моя женитьба?

Мать встала, махнула рукой.

— Вот же вы, мужчины, бестолочи! Окромя своих кораблей и деревень и не видите ничего! Всё, поговорили и будет. Иди за стол. Или лучше кислого молока налить?

Обрадовавшись, что непонятный и тягостный разговор закончен, я выпалил:

— Да какое молоко? Я ж хускарл. Меня та медовуха ничуть не задурманила.

Я уселся за стол, мама сама подавала мне угощение. Не успел я и ложки проглотить, как стукнула дверь. Я думал, это Ингрид вернулась или отец, но это был Инго с раздражающе длинной челкой.

— Доброго утреца! — робко сказал он. — Я войду?

— Эрлинг ушел к Кнуту, — вместо приветствия сказала мать.

— Не, я не к лендерману. Я к Каю.

— Сядешь с нами?

— Не, я не голоден.

А сам от запаха жирной похлебки аж позеленел. Его-то медовуха пробрала изрядно и до сих пор еще не выветрилась.

Я неторопливо работал ложкой. Инго стоял и молчал. Видать, ждал чего-то.

— Так я это… зачем ведь пришел… Слышал, у вас в хирде людей не хватает, вот и подумал…

Я продолжал есть. Мама отвернулась и тихонько захихикала.

— Подумал, может, возьмете меня в хирд! — наконец выпалил гость. — Ты же помнишь, как я умею сражаться! Тогда у Хакана…

Я отложил ложку, пристально посмотрел на него.

— А ведь и впрямь помню. Помню, как двурунный однорунного победил, помню, как провел лезвием по щеке, оставив порез.

— Ну так ведь и ты близнецам носы сломал…

— Это был бой равных! — заорал я. — И те ублюдки меня не один день в пыли валяли, хотя я безрунным был. Я с них виру брал! А ты просто так поизмывался над слабым! Так с чего я должен тебя в хирд принять?

Парень выдавил «Будьте здоровы» и сбежал.

Мама рассмеялась.

— Ну, вылитый отец! Даже бранишься как он.

Когда я, уже набив живот, допивал яблочный вар, в дом снова пожаловали гости. На сей раз сами близнецы, Ленне и Нэнне, тоже не протрезвевшие до конца после пира. Но выслушивать их мне уже не захотелось.

— В хирд?

Они кивнули.

— Не я хёвдинг. Идите к Альрику, с ним и говорите.

— Так, может, ты замолвишь за нас…

— Вон!

Их словно ветром сдуло. А Дагней расстроенно покачала головой.

— Зря ты… Наберись терпения, тебя еще не раз попросят.

— И я каждого пошлю к Альрику. Это его хирд, и ему решать, кого брать, а кого нет. И чего они столько зим ждали? Пошли бы в другие хирды.

— А как? К нам, как помнишь, хирдманы редко заплывают. В последний раз вот на огненного червя приходили охотиться, потом Флиппи Дельфин, потом те, что тебя увезли, и те, что привезли. И всё. Тварей у нас негусто, с мелкими сами справляемся. Только торговцы и ходят. А последний год и те перестали…

— Как? Вообще ни один не пришел?

— Ты лучше сходи к хёвдингу своему, поди, Эрлинг уж там. Вот всё и узнаешь. А родственник пусть дальше спит. Он лишь под утро вернулся. Где только и бродил всю ночь?

Ну, я догадывался, где бродил Аднтрудюр. Опять с девками да бабами миловался. Как он только заманивает их? Неужто серебро раздает?

Но я и впрямь хотел услышать, что тут творится и кто посмел закрыть бухту. А еще Эмануэль обещался раскрыть, кто доделал ритуал, подымающий мертвых. Наверное, это кто-то из бриттов. Недаром же полузубовский воин спьяну напал на первого попавшегося норда. Ненависть к захватчикам у бриттов уже в крови.

По дороге меня несколько раз останавливали с той же просьбой, что и утренние гости. Нынче все захотели пойти в хирдманы! И каждому я говорил то же, что и близнецам: я не хёвдинг, идите к Альрику и говорите с ним. Если парни боятся подойти к хельту, какими хирдманами они станут? Так и будут с Беззащитным через меня говорить?

В тингхусе давно проснулись. Альрик отправил часть ульверов на корабль, чтобы те проверили борта, днище, еще раз просмолили стыки и прощупали каждую веревку на износ. «Сокол» у нас не так давно, и мы еще не знали обо всех его особенностях, о качестве постройки и возможных слабых местах. Эх, был бы жив Арне, он бы прямо в море перетрогал каждую досочку и нашел бы малейшие щели! И пока среди ульверов не нашлось никого, кто мог бы его заменить. Впрочем, хёвдинг сказал, что Эрлинг дал в помощь Вепрю сторбашевских мастеров по дереву и корабелов.

Вот удивительно! Плосконосый и Булочка, до того выходившие в море только с ульверами еще на «Волчаре», сами вызвались отправиться с Вепрем к «Соколу». Как пояснил Фастгер: пусть хёвдинг решает, что делать и куда дальше идти, мы завсегда пойдем за ним, так что нечего нам тут сидеть, лучше уж подготовить корабль. Может, они полюбили «Сокола» за те дни, пока сторожили его в бухте Бриттланда?

Видарссон со Свартом тоже не захотели сидеть в темном доме, насквозь пропахшем кислым пивом, дымом и жареным мясом. Они сказали, что соскучились по родным землям, хотят, мол, посмотреть на местные красоты, поохотиться. Бьярне решил навестить кузнеца, починить чуток порченую кольчугу.

Так что послушать серьезные разговоры пожелало не так уж много людей. От ульверов, конечно, Альрик и Тулле, еще Энок, Эгиль и Простодушный. Рысь тоже остался, сказал, что поможет говорить с бриттами. Ну и Стейн. Из бриттов — Полузубый с тремя соратниками и Живодер. А со стороны Сторбаша пришло четверо: отец, его заплечный Кнут, Даг и Мамиров жрец.

Две рабыни наскоро вытерли столы, принесли моченых яблок, сыров и ягодный узвар, но никто не потянулся за угощением.

Эрлинг, как хозяин дома и лендерман, начал первым.

— Для начала нужно решить, что делать с поселенцами. Я хотел оставить их в Сторбаше, но после пущенной на пиру крови передумал. Сам ты как видишь?

Полузубый вздохнул.

— Не уживемся мы рядом с нордами. Много дурного от них пережили. Если б не Кай, что прожил у нас зиму, сам бы нынче меч из руки не выпускал. Умом-то понимаю, что не враги вы, а внутри так и манит поубивать каждого, кто по вашему говорит. Я ведь и сам из сторборгских трэллей, навидался всякого. Был бы молодой, как Рысь, может, и смог бы переломить себя…

— Значит, отдельный угол нужен, — сказал отец и быстренько переглянулся с Кнутом. — Есть у меня такой, вот только придется ли вам по вкусу… Это в Сторбаше уже и пашни готовые, и люди близко, и кузнец тут есть, и гончар. А наособицу ведь тяжко придется.

— Это ладно! Это ничего! — обрадовался Полузубый. — Мы не раз свою деревню отстраивали, не раз начинали заново. Мы к труду привычные, от зари до зари работать будем. Лишь бы знать, что та земля наша, и никто нас оттуда уже не погонит!

— Я мало что знаю о Бриттланде, — пробасил Кнут. — Но на пиру говорили, что у вас там и зимы толком нет, дожди вместо снега, и земля там щедрая, и коров держат много, значит, пашни изрядные. А здесь места суровые. Снега лежат по шесть-семь месяцев, морозы такие, что деревья трескаются. И земля наша бедная, урожай скудный. И коров держат немногие, так как слишком уж они прожорливые. По деревням обычно овец да коз пасут, те и корой прокормиться могут.

Я слушал, разинув рот. А ведь правда! Наша зима сильно отличается от бриттландской, и не привыкшие к холодам бритты могут запросто вымерзнуть.

— Нам и прежде нелегко приходилось. Были года, когда мы относили детей в лес, чтобы не смотреть на их голодную смерть. Сдюжим как-нибудь.

— Что ж, тогда я думаю отдать вам деревеньку Растранд.

И почему я раньше думал, что отцовские думы и разговоры с бондами скучны?

— Отец, Растранд? Правда? Но ведь там…

— Сейчас там никого нет. Три года назад на нее напали и вырезали всех жителей подчистую, а дома сожгли. Но там есть неплохие пастбища, есть место для пашни, рядом море с рыбой, лес, речушка с пресной водой. Да, вам придется всё строить заново, но это будет ваша земля, и вы сможете защищать ее! На первых порах я с вас ничего брать не буду, наоборот, помогу. Дам скот, инструменты, зерно. Попрошу только одно: коли случится беда, с которой я не смогу сладить сам, вы придете на подмогу. И я, коли что, помогу вам.

Полузубый смотрел на отца, не отрывая взгляда. Он так напряженно его слушал, что даже не сразу понял, что от него ждут ответ.

— Это как же? — наконец пробормотал он. — Так просто дашь нам землю? И не попросишь ничего?

— Вы же рунные! Свободные люди. Я твой лендерман и буду защищать тебя перед другими ярлами, а ты отвечаешь передо мной за своих людей. Понимаешь?

— Да.

У Полузубого аж руки затряслись от переживаний. Видать, не так уж сладко было жить диким в бриттландских лесах, раз он радуется Растранду. Впрочем, он еще не видел ту деревеньку.

— Потом обговоришь с Кнутом, сколько чего тебе нужно собрать. Засеять вы еще успеваете, у нас весна поздняя, так что может еще и с урожаем к зиме выйдете. Пусть твои умельцы посмотрят, как наши дома построены. Лучше ставить так же, чтоб не замерзнуть потом. Для скота пристрой тоже в доме делать, иначе погибнет весь, да и вам теплее. Дрова заготавливайте впрок, самое меньшее на месяц-другой. Бывают метели по седмице и больше.

Полузубый согласно кивал, вот только всё ли он разумел?

— А теперь о наших бедах. Вот уже второе лето перед входом в бухту вертится то один, то другой корабль с сильными хирдманами. Отпугивают торговцев, нас не выпускают. Вы первые прошли. С голоду не помираем, но вот железа у нас своего нет, только привозное. Впрочем, дело не только в железе…

— А кто это? — спросил Альрик. — Кто закрыл вход?

— Наймиты. Чьи не говорят, но и так несложно понять. Когда пытался с ними поговорить, их хёвдинг сказал, что я слишком слаб и не могу защитить свои земли, потому мне должно пойти под руку ярла. А кто из ярлов ближе всех?

— Неужто Скирре? — ахнул я.

— Вот-вот. После суда год переждал, а потом вон чего устроил. Силой не получилось отомстить, так он на хитрость пошел.

— А если к Рагнвальду пойти? — спросил Альрик.

— И что сказать? Не пойми кто крутится на пороге, а у меня силенок не хватает прогнать? И что конунг скажет? Да он первым предложит обратиться за помощью к ярлу. А после того недолго и впрямь под его руку попасть. К тому же они никого не убивают, на Сторбаш не нападают. Может, и вовсе скажут, что, мол, тварь морскую выслеживают. И кто им помешает? Нет, к Рагнвальду в таком деле обращаться без толку. — Отец тяжко вздохнул. — Я людей в свои деревни отправил с вестью. Там вроде бы спокойно пока, но в каждую из них наведались странные люди, ходили, высматривали, сколько жителей да богата ли земли. Скирре, поди, уже их своими считает.

— А насколько сильны те хирдманы?

— Хускарлы больше, но один хельт точно имеется.

— Прогнать их мы, наверное, прогоним. Но дальше-то что? Даже если до зимы просидим тут, на другой год они снова вернутся.

— Не знаю, — понурился отец. — Я ведь уже думал навестить Скирре. Сначала поговорить, а там, может, и впрямь под его руку пойти…

— Вот уж нет! — воскликнул я. — Зачем это? Чтобы он твои деревни и дальше разорял на потеху перворунным? Почему ты должен на поклон идти?

Ульверы молчали, обдумывая такую беду. И вдруг Простодушный спросил:

— А часто те корабли меняются?

— Нечасто. Они же тут как… На ночь на берег выходят, а днем возле бухты стоят. Так-то вырваться можно. Вот только куда и что дальше делать? Я же думал сходить в Кривой Рог или в Хандельсби, нанять хирдманов покрепче и прогнать вражин. Да вот дальше-то что делать? Тот хёвдинг мне прямо сказал, что если уйду за подмогой, вернусь на пепелище.

— Надо их всех убить, а корабль утопить, — резко сказал Херлиф. — И следующий тоже. Зря вчера на пиру гуляли, сразу надо было. Чтоб они не успели себе подмогу кликнуть.

— Верно, — согласился Альрик. — Не знаю, насколько широк кошель у Скирре, но больше двух хирдов с хельтами он вряд ли нанял. А если оба хирда сгинут без следа, кто снова согласится к нему пойти? Я бы не пошел. И не только из-за дурных слухов. Какой крепкий хирд согласится простоять год без дела? Да, серебро они получат, а руны? И само дело гнилью попахивает. Нет, толковый хирд на это не пойдет. Разве что своих пошлет, но это уже прямое нарушение воли Рагнвальда. Хоть один выживет, и конунг изгонит Скирре с Северных островов, забрав его земли и богатства.

— Значит…

— Значит, надо убить тех хирдманов. Ты как, Полузубый? Пойдешь с нами?

— Пойду. Но в морском бою бритты не сильны.

— Ничего. Кто-то должен напасть на их стоянку. Вырежьте там всех и зачистите место, словно и не было там никого. Эрлинг проводников даст, главное, не убейте их по дороге.

— Резать нордов? — Полузубый усмехнулся. — Это мы запросто.

— А я бы лучше с корабля. Давненько мы с тобой не сражались, а, Кнут? — подмигнул своему заплечному Эрлинг.

— Так еще лучше. Нам нужны крепкие бойцы на «Сокол». Но корабль мой, и главный там я. Сможешь ли ты на один бой пойти под мою руку?

Альрик сощурил глаза, выжидая ответ. Отец развел руками.

— Как ты и сказал, корабль твой. Как скажешь, так и будет.

— Договорились. Плату я не возьму, не чужие всё же, но вся добыча с корабля наша.

— Согласен. И с бриттам уговор тот же. Что в лагере найдут, то их будет.

Полузубый широко улыбнулся, показав огромные прорехи в зубах.

— Кнут, собирай людей. К вечеру выйдем, зажмем их возле берега.

Заплечный отца вместе с сыном покинул тингхус, Полузубый отошел к своим, чтобы рассказать о заключенной с нордами сделке. Эрлинг тоже встал, но смирно сидевший Эмануэль поднялся, положил ему руку на плечо и сказал:

— Еще не всё, лендерман.

— Ну что такое? — раздраженно бросил отец.

Ему не терпелось надеть кольчугу, старый шлем и отомстить за долгое время, проведенное взаперти на собственном берегу. А я подобрался в ожидании правды о ритуале. Эмануэль обещал! Тулле тоже напрягся. Кажется, он побаивался сторбашевского жреца.

Живодер неспешно ковырялся в миске. Он мало что понимал в наших разговорах, но почему-то не уходил.

— Вчера я сказал, что твой сын привел странных людей в Сторбаш.

— Ну! Один жрец, второй Бездна, третий еще что-то там, — нетерпеливо выпалил отец. — Но ты сам видел, Альрик достойный хельт, разумный и честный. И он не тварь и не измененный.

Эмануэль медленно обвел нас взглядом, остановился на Леофсуне и сказал:

— Сейчас я буду говорить, а ты перескажешь остальным.

Рысь кивнул. Он уже наловчился перекладывать речи так, будто с языка слова ловил.

Но к моему удивлению, жрец заговорил не на нордском, а на бриттском. И обращался он не к нам. Леофсун чуть помедлил от неожиданности, но скоро подхватил.

— Он спрашивает, не отдавал ли Живодер недавно кому-нибудь свою кровь. А Живодер говорит, что не отдавал. Жрец говорит, что это было зимой, кто-то сильно был голоден и просил еды. Живодер говорит, что ходил охотиться, захотел попить, а там река. Она была очень несчастна, ее воды помутнели и иссохли. Тогда он напился сам и напоил реку своей кровью. Жрец спрашивает, что было дальше. Живодер отвечает, что тогда он коснулся Бездны, а Бездна обняла его. Бездна щедро поделилась с ним силой, но сила Домну была столь велика, что его чуть не разорвало на части. Тогда он взмолился Домну, сказал, что слишком слаб, чтобы вобрать в себя всю ее мощь. Домну ему сказала, что он может поделиться силой с ее детьми, он согласился. Домну спросила, есть ли у него враги, ее дети могут убить любого. Тогда он сказал, что его враг Сторборг, и чудовищная мощь хлынула во все стороны, изливаясь из его тела. Жрец спросил, что Живодер делал потом и как выжил. Живодер отвечает… Он отвечает, мол, всегда знал, что он избранный Домну. Избранный Бездны. Говорит, что сейчас слаб, но когда он станет сильнее, Домну снова вдохнет в него свою мощь, и тогда он станет ее мужем. Или сыном. Жрец спрашивает, почему Живодер ушел с Бриттланда. А Живодер говорит, что его судьба связана с Каем, и когда он почувствовал, что Кай вот-вот оставит остров, поспешил за ним.

При этом Живодер говорил бодро и даже весело. Разве он не понимал, что натворил из-за глупости и поклонения Бездне? А Эмануэль с каждым словом иссыхал на глазах, его скулы заострились, глаза заблестели нездоровым блеском. Тулле подошел к жрецу, коснулся его изуродованной руки. И они замолчали.

Альрик изучал Живодера, будто никогда его прежде не видел. Энок и Эгиль привстали, ожидая приказа хёвдинга. Простодушный наклонил голову так, что я не видел выражения его лица. Рысь откинулся, готовый кувыркнуться назад, поближе к оружию, лежащему возле стены.

А я… А я даже не знал, о чем и думать. Я ведь был уверен, что это Гачай. И ненависть к иноземному жрецу до сих пор еще была жива. А вот Живодера я почему-то не ненавидел, даже несмотря на изрезанную спину. Злился на него — это да, но ненависти не было.

— Так, — вымолвил отец. — И что? Что всё это значит?

— Это значит, — устало выдохнул жрец, — что твой сын привел в Сторбаш человека, который до последней капли крови пропитан Бездной. Живодер услышал зов Бездны и, сам того не зная, завершил огромной силы ритуал. Он должен был умереть там, на берегу реки. Хоть он разделил безумие с тем, кто ритуал начал, но даже части той мощи хватило бы убить хельта. Или сторхельта. Но он выжил. И сохранил разум. Этого я не могу понять.

— Попроси его снять одежду, — посоветовал я.

Эмануэль коротко сказал что-то на бриттском, и Живодер без малейших сомнений начал стягивать рубаху и развязывать штаны.

Рысь подхватил его слова:

— Он говорит, что готов сделать такие обереги каждому, кто захочет. Он делает их так, что выживет даже карл. И лучшая его работа…

Живодер указал пальцем на меня.

Шрамов на его теле прибавилось, но особенно бросался в глаза свежий рубец на левом предплечье. Ожоги, защипы, бугорки испещряли его так плотно, что он не выглядел нагим, словно натянул тесную одежду из странно выделанной кожи. И эти узоры завораживали взор. В них хотелось вглядываться, как в искусную резьбу на дереве. Казалось, что еще чуть-чуть, и я пойму что-то очень важное, что-то такое, от чего моя жизнь переменится.

Живодер повел плечами, и очарование спало.

— Теперь ты, — Эмануэль смотрел на меня.

Отец хмурился. Я ведь ему не успел сказать о своих шрамах.

Нехотя я стянул с себя обе рубахи.

— Кай, твою же Бездну! — заорал Эрлинг, увидев мою спину. — Для чего?

Живодер, забыв одеться, подошел ко мне и начал что-то объяснять на бриттском, тыкая мне в спину пальцем. Эмануэль его внимательно слушал. Наконец Эрлинг опомнился и рявкнул на Рысь.

— О чем они говорят?

— Э-э-э, ну я не очень понимаю. Живодер говорит, что значит та или иная линия, почему он сделал ее именно так. И Кай не виноват. Он не хотел! Его заставили силой.

— Кто⁈

— Я.

Полузубый вернулся к нашему столу незаметно и лишь сейчас вступил в разговор.

— Ты⁈ — взревел отец. — Ты это сделал? Изуродовал моего сына, а сейчас просишь землю?

— Резал не я, но с моего позволения. Так что вина на мне. Хочешь — убей. Ты получишь руну и сможешь защитить город, только дай моим людям, что обещал.

А Эмануэль и Живодер все еще обсуждали узоры за моей спиной. Я развернулся, ударил кулаком по столу и закричал:

— Хватит! Отец, Полузубый тогда не знал, что я не враг. Он решил, что это я изувечил Живодера. Ты глянь на него! Разве можно подумать, что человек сам себя так изрезал? Да и плевать на старые шрамы! Полузубый! Живодер закончил ритуал. Из-за него погибли тысячи людей, и бритты, и норды. Убивать его или нет? Беспалый! Если он останется жить, что будет дальше? Он снова поднимет мертвых? Или призовет тварей? Или вытащит саму Бездну на наши земли? Что?

Тулле поднял рубахи и кинул мне в руки. Я спешно натянул их и закрепил пояс с ножом.

Эмануэль потер обрубком пальца бугристый лоб и сказал Альрику:

— Попроси сделать такие узоры на тебе. Он сумеет запереть Бездну.

Глава 4

Я поднялся на борт «Сокола», прошел к своему месту на носу, вставил весло в уключину и посмотрел направо. За соседнее весло уселся сам лендерман Сторбаша, Эрлинг Кровохлеб. Мой отец.

Перед нами вперемешку устраивались остальные воины. Ульверы казались мальчишками перед отцовыми хирдманами, каждый из которых прожил не меньше четырех десятков зим. Зато по рунам мы были сильнее.

Мелькнули светлые длинные волосы Живодера. Он прямо-таки рвался в бой.

Может, его и стоило убить. Но никто из нас, как выяснилось, не горел жаждой мести. Эрлингу плевать, что произошло за морем. Полузубый был изрядно ошарашен вестью, что виновен бритт. Простодушный вообще будто бы радовался нашествию драугров, ведь из-за них умер его отец. А мы изрядно поднялись в рунах. К тому же Живодер не нарочно завершил ритуал. Он всегда всё делал не нарочно, а по велению души.

Окончательно решил спор Эмануэль.

— Пусть его судьбу решат боги. Возьмите его с собой, пусть он первым шагнет на вражеский корабль. Коли помрет, значит, так тому и быть.

Хотя я видел, что Мамиров жрец не хочет отпускать Живодера, не вызнав его секреты. Возможно, Эмануэль решил, что это будет еще одной проверкой чудного бритта, крепко повязанного с Бездной.

Альрик встал к прави́лу. Сегодня он облачился в кольчугу. И когда я увидел хёвдинга в железе, понял, о чем говорил отец. Раньше кольчуга плотно облегала его плечи, а нынче болталась, будто он ее с Ньяла Кулака снял. Может, Бездна потихоньку пожирает его изнутри? Никогда о таком не слышал, но ведь и о хельте, который съел сердце твари уже на одиннадцатой руне, я тоже не слышал. Эх, не забыть бы спросить об этом у Эмануэля.

— Пошли! — приказал Альрик.

И тридцать весел разом опустились в серые морские воды. «Сокол» рванул вперед.

День понемногу клонился к вечеру. Альрик хотел поймать наймитов до того, как стемнеет, и до того, как они подойдут к берегу, так как они выстроили неплохо укрепленный лагерь. Если они успеют высадиться, малой кровью мы не обойдемся. Но при этом нельзя спугнуть их раньше времени. Нужно выждать, когда их корабль уже приблизится к берегу, чтобы перекрыть им дорогу к морю. Они не должны сбежать.

— Закрыть кольчуги!

Мы запахнули плащи. Шлемы стояли у ног. Оружие вложено в ножны или убрано на пояс. Беззащитный также закутался в серый плащ, а на голову натянул серую вязаную шапку. И на самом видном месте у нас красовался простоволосый Живодер в одной белой рубахе.

Глазастый Энок всмотрелся во вражеский драккар.

— Насторожились! — негромко сказал Ослепитель. — За броней потянулись. Щиты снимают с бортов.

Мы мерно гребли в их сторону, никак не показывая своих намерений.

— А теперь несколько из них отложили щиты. Лучники тетивой занялись.

«Сокол» пролетел еще несколько десятков шагов.

— Их главный стоит и смотрит на нас.

— Живодер, помаши ему! — сказал Альрик. Недовольно сплюнул и добавил: — Рысь?

Леофсун пересказал слова на бриттском, и Живодер тут же запрыгал на месте, замахал руками и даже прокричал что-то невнятное.

— О, луки отставили. И весла подняли. Ждут.

— Не дай Фомрир, у кого железо блеснет, — сквозь зубы проговорил Альрик.

Я одной рукой перехватил полы шерстяного плаща поплотнее. Гребцы, конечно, спиной к носу сидят, но вдруг ветерок ухватит за край и отбросит с плеча ткань? Отец сгорбился, чуть ли не лег на весло.

— Скажи ему, чтоб не прыгал. Солидно должен выглядеть, а не как перворунный мальчишка.

Леофсун бросил пару фраз. Живодер приосанился, пригладил растрепавшиеся на ветру волосы, сложил руки на груди. Ну, точно конунг, а не бритт подлесный!

Мне очень хотелось развернуться и глянуть на вражеский корабль. Далеко ли? Сколько там хирдманов? Успею ли выхватить топор и взять щит? Но я продолжал грести, не отводя глаз с Альрика.

— Суши весла.

С того корабля послышался густой мужской голос.

— Чего надо? Кто такие? Зачем приходили?

Живодер подошел ближе к носу, встал между мной и отцом и заговорил на бриттском. Быстро так, весело, руками махал.

— Чего он говорит? Неужто, правда, иноземцы? — другой голос.

— Да уж видимо. Может, они не знали куда идут? Ты, белая голова, кто такой? Откуда?

Тем временем «Сокол» едва заметно подходил всё ближе.

Живодер выдал еще одну тираду.

— А ведь, кажись, язык-то знакомый. Слышал я его где-то, — третий голос.

— Ну, и где? Иноземцы на наших кораблях не ходят и наши одежды не носят. Как понять, кто такие?

— Так и что делать? Топить их или нет?

— Да как тут поймешь? Иноземцев убивать не велено.

— А раньше-то их больше было!

Альрик убрал руку с прави́ла. Я напряг плечи для последнего рывка.

— О, я вспомнил. Это ж рабы так разговаривают! В Бриттланде!

— Давай! — взметнулся крик Альрика.

Гребцы резко дернули весла на себя, швыряя «Сокола» прямо к кораблю противника. Живодер махом взлетел на носовую фигуру и оттуда прыгнул на чужую палубу. Недопрыгнул. Мы дружно сорвали с себя плащи. Я натянул шлем, кое-как закрепив его, выхватил топорик, развернулся…

А ведь отсюда до них и не доскочить! С разбегу если только.

— Еще!

Бездна и все твари, ей порожденные! Отцовы хирдманы налегли на весла, Булочка, я и Альрик ухватились за бревно, которая лежало в виде мачты, перекинули его ближе к краю и ждали, пока расстояние между нами и тем кораблем станет меньше.

Энок уже метал стрелы одну за другой. Отец подхватил короткое копье и швырнул его. Их лучник пошатнулся и упал. Белая макушка Живодера болталась посреди волн. А ведь плавал-то он еле-еле…

— И рраз!

Бревно легло на оба борта, и первым по нему побежал Эрлинг. Он успел проскочить прежде, чем бревно спихнули, и врезался в хирд врагов. За ним последовал Кнут, потом Эгиль. Я отпихнул Бьярне, который намеревался пойти следующим, и вскочил на бревно сам.

В суматохе я все же забыл прихватить щит, потому не стал вбегать на выставленные копья, а оттолкнулся и перепрыгнул их, оказавшись сразу в гуще боя. Живодер, мокрый и со стрелой в руке, вскарабкался на борт.

— Кай, кихьнуигид! — закричал он.

— Ага, убить. Понял!

Бриттский дурак утопил меч, так что я швырнул ему свой скрамасакс.

— Убить! — заорал Живодер.

Поднырнув под копье, он рубанул наймита по ноге, извернулся, отрубил ему кисть правой руки. Довольный трофеем, Живодер потряс копьем с болтающей на нем рукой и воткнул другому хускарлу в спину.

— Убить!

Я отчаянно отбивался от воина с необычайно длинным мечом. Его собратья раздвинулись по сторонам, хотя на корабле особо не побегаешь. И хотя таков меч должен быть тяжел и неудобен, воин с ним справлялся. То колол, то рубил. Я отступал все дальше и дальше, пока не уперся спиной в борт. Если бы у меня был щит…

Ко мне перепрыгнул Леофсун уже в чьей-то крови, и уже вдвоем мы начали теснить этого мечника.

— Убить!

Из груди мечника вылезло острие копья, и от Живодера полыхнуло силой. Паршивец забрал мою руну! Догнал меня!

— Смотри, Фомрир! — разъярился я и рванул в бой.

С прыжка раскроил одному затылок, выдернул из его рук щит и охватил даром свою стаю. И сразу понял, что, где и как происходит. Заскучавший Альрик перемахнул с «Сокола» на этот корабль и закружился в дикой пляске. Э, нет… Я должен получить свою руну! Я ее еще с Гачаем должен был получить.

Удар секиры принял на щит и остался лишь с его огрызком. Да, пора отучиваться от щитов. Никакое дерево не сдержит удар хускарла, да и обычное железо тоже. На следующем взмахе я качнулся вперед и перехватил тяжелое древко. Бородатый хускарл зарычал, оскалив зубы, надавил на оружие сильнее. Тогда я отпустил секиру и вогнал свой топор в спину покачнувшемуся воину. Чуть подождал и опустил топор еще раз, но уже на шею, рассек плохонькую бармицу и кости. Ну? Фомрир?

Бездна с этим условием! Он же был семирунным!

— Эй! Что с ним?

Я оглянулся. Возле кормы корабля бесновался Альрик. Он размахивал руками, вслепую рубя и людей, и борта, и весла, уложенные вдоль. Его глаза словно полыхали огнем.

Как? Но ведь мой дар?

Дар исчез? Я даже и не заметил, как он пропал.

Несколько вражеских хирдманов, зажатых между кормой и измененным, прыгнули в воду и поплыли к берегу. Это ничего. Там их встретят люди Полузубого. Но что делать с хёвдингом?

— Щит! — Тулле тут же всунул мне в руки очередную бесполезную деревяху. — Давай!

И толкнул меня к Альрику.

— Р-р-ра! — с искаженного рта капала слюна.

Еще несколько всплесков. Кажется, наймиты не хотели мериться силами с обезумевшим хельтом.

Альрик бил быстро, но беспорядочно, и я отбивал удары его левой руки щитом, слегка приседая от их тяжести. А вот от руки с мечом то уворачивался, то отступал. За моей спиной снова возобновился бой, и я чувствовал, что сзади стоят ульверы и люди отца, не давая наймитам подобраться ко мне.

Я должен!

И я шагнул к Альрику, зарычал ему в лицо и атаковал. Лезвие топора бессильно скользнуло по крепкой кольчуге, а меня отбросило назад. Измененный умудрился отвесить мне изрядную оплеуху. В ушах зазвенело, зато снова появился дар.

Рыжий огонь в глазах измененного и огонь, который я ощущал даром, не угасали и не меняли цвет. Что не так?

Мне в спину что-то врезалось так, что захрустели кости. Я влетел в Альрика, который мотал головой, словно пытаясь отогнать мошкару, сбил его с ног, перекатился дальше и остановился лишь возле прави́ла. Опираясь на дерево, поднялся и оглянулся. Возле хёвдинга лежал, не двигаясь, Кнут, а на его шлеме была крупная вмятина. Неужто в меня швырнули Кнутом? Кто?

— Значит, ты всё же послал за помощью… — прошипел чужой хельт. — Зря.

— Кто тебя нанял? — спросил Эрлинг. — Скажи, и я устрою тебе достойные проводы.

Альрик зашевелился и медленно потянулся встать. Я неуверенно замахнулся обухом топора… Может, лучше его вырубить? Или подождать еще?

Тулле из-за спины отца замотал головой, глядя на меня.

Вот же…

— Лучше скажи, что пообещал за защиту. Серебро? Мой ярл заплатит больше. Землю? У моего ярла земли лучше. Оружие? Броню? У тебя даже дочери нет, чтобы пообещать отдать ее в жены.

Хельт стоял боком, чтобы присматривать и за отцом, и за нами.

— Впервые вижу, чтобы измененного брали в бой. Ты нанял безумцев?

— Ну, один безумец точно есть! — неожиданно сказал Альрик.

Вражеский хёвдинг небрежно повернул голову к нам и замер.

— Что за…

Беззащитный бросился на него так быстро, что я осознал его движение, лишь когда на меня брызнула кровь врага.

— Добей!

Чуть помедлив, я подошел к еле дышащему хельту и вогнал лезвие топорика под шлем. Но удовольствия от вспыхнувшей во мне благодати не получил. Это не вырванная мной руна, а жалкая подачка. И хоть я знал, что Альрику нельзя расти в рунах, чтобы Бездна в нем не укрепилась еще сильнее, мне было совестно перед отцом. А вдруг он решит, что все руны заработаны не моими руками?

Из чужого хирда на корабле осталось человек десять. Все хускарлы, все перешагнули за третий десяток. И после смерти хёвдинга никто из них не рвался в бой. Они опустили руки, хоть и не отбросили оружие.

Один из них, кудлатый, как дворняга, заговорил первым.

— Что же, видать, в этот раз ваша взяла. Этот мертв, — он кивнул на тело хельта, — а значит, нам нет резона продолжать бой. Разойдемся миром?

— Миром? — взревел отец. — Миром? Да вы столько…

Альрик подошел к Эрлингу и постучал пальцами по окованному железом плечу.

— Погодь-ка. Мы всё еще на корабле.

— Да чтоб вас разорвало!

Отец сплюнул и шагнул к Кнуту, все еще лежащему без движения.

— Кто вас нанял? — спросил Альрик.

— Не знаю, — ответил Кудлатый. — Он с тем ярлом наособицу виделся. Он да его заплечный.

— А заплечный где?

— На берегу должон быть. Они каждый в свой черед ходят.

Кажись, Полузубый должен своим богам щедрый дар принести. Если б хельт нынче остался на берегу, много бы бриттов полегло. Среди них-то хельтов нет.

— И долго вы под ним ходите?

— Да кто сколько. Я вот как раз год и хожу. Меня и взяли под эту работу. Да и многие тут так же.

— Ладно, бросайте оружие. Не тронем.

— Э нет. Ты сначала клятву дай. Фомриром поклянись, что не убьют нас!

— Добро, — усмехнулся Беззащитный. — Клянусь Фомриром: пока я самый главный, вас никто не тронет.

Кудлатый оглянулся на своих, подумал, а потом бросил меч на палубу. И нож тоже. За ним последовали и остальные. Живодер подошел к Кудлатому вплотную, заглянул ему в лицо, наклонил голову и что-то сказал. Рысь хмыкнул, но пересказывать не стал.

— Так, вы — на весла. Идем в Сторбаш, — сказал Альрик. — Кай, Простодушный, Булочка, присмо́трите за ними. И Живодер пусть тут останется. Поставь своего человека к прави́лу, — обратился он к Эрлингу.

Отец спорить не стал. Прихватил беспамятного Кнута и с прочими перебрался на «Сокол», с ними и остальные ульверы. Альрик уходил последним.

— Альрик, — позвал я хёвдинга, когда тот уже хотел запрыгнуть на бревно. — Моя вина, что дар слетел. Я… я руну хотел, потому забыл о стае.

Беззащитный нетерпеливо дернул головой, мол, быстрее.

— И это… я не хочу добивать за тобой. Это неправильная благодать. Словно у своих украл.

— А теперь слушай меня. Плевать, чего тебе хочется, а чего нет, — прошипел хёвдинг. — Мне в рунах расти нельзя. И один Мамир знает, когда я превращусь в тварь. Как думаешь, кто будет держать хирд? Ты и твой безднов дар. Чем больше у тебя рун, тем сильнее дар. И ты будешь добивать за мной, пока не станешь хельтом. Понял? А теперь следи за гребцами. Хоть один убежит, шкуру спущу. И твой отец меня не остановит!

И ушел.

А я остался, как оплеванный.

* * *

Мы подошли к пристани, когда уже совсем стемнело. Хорошо, что сторбашевцы догадались зажечь факелы и осветить берег.

Наймиты держались хорошо, по пути Кудлатый много балагурил, выспрашивал у нас, кто мы такие, но ни Простодушный, ни Булочка особо не болтали. Зато Живодер устроился возле Кудлатого и отвечал ему, но на бриттском. И по тем словам, что я сумел разобрать, бритт рассказывал, что собирается сделать с этим хирдманом. Уж больно часто в его речи мелькали «нож», «рана», «кожа», «боль» и, конечно, Домну.

Когда наймитов вывели на берег, ульверы и люди отца уже стояли там.

Кудлатый нервно спросил у Альрика:

— Ну, мы же договорились? Ты Фомриром поклялся.

— Верно. Но главным я был только на корабле, а здесь земли Эрлинга. Тут его слово выше моего.

Кто-то из наймитов сообразил быстрее прочих, дернулся к морю и рухнул с подрубленной ногой.

— Пока убивать не будем, — сказал Альрик. — Так что ведите себя смирно!

Пленных отвели в тингхус. Орсова женщина занялась ранеными, и Живодер растерялся, куда ж ему идти: то ли лечить, то ли смотреть за допросом. Рысь сказал ему пару слов, и бритт поспешил за Орсовой женщиной.

— Слушай, — спросил я Леофсуна, — а чего Живодер шепнул тому кудлатому на корабле?

— Сказал, что путь его оборвется до полуночи.

Мы дождались посланца от Полузубого. Он передавал, что справился с работой, но он и его люди останутся на ночь в лагере, еще раз обыщут всё поутру. Эрлинг уточнил, остался ли кто в живых из наймитов, но бритт сказал, что убили всех. Значит, и заплечного их хёвдинга тоже.

Откладывать разговор не стали. Там же в тингхусе и взялись допрашивать пленных. Но никто из них ничего не знал. Договорился их хёвдинг с нанимателем в Мессенбю, где многие хирд ищут себе работ. Людей у него было немного, человек десять всего, потому там же он и подыскивал пополнение в хирд. Брал всех, кто хускарл и со своим оружием. Обещал несложную работу на год-два с хорошей оплатой. Вперед никому не платил, но зимой отдал обещанное серебро честь по чести. Звать его Йор Жеребец.

Альрик покачал головой. Он такого имени не помнил.

Среди пленных нашлись и те, кто ходили с Йором два года. Жеребец брался за такую работу, которая приносит много денег и мало славы, всегда скрывал имена нанимателей, договаривался с ними один на один, не считая заплечного. И если не было работы, то держал хирдманов ровно столько, чтобы справлялись кораблем. При случае добирал людей в первых же городах, а по окончании дела зачастую убивал. Оставлял лишь тех, кто подходил по нраву.

— Что же, — промолвил отец, — тогда всех, кто ходил с Йором больше года, убить.

Четыре хускарла закричали возмущенно, один попытался выхватить оружие у Вепря, но быстро утихомирился с мечом у горла.

— Мне силу поднимать нельзя, — продолжил Эрлинг. — Слишком многие меня помнят семирунным. Альрик, возьмешь?

Хёвдинг отказался.

— Лучше своих пятирунных подними до хускарлов. Тебе пригодятся сильные бойцы.

Бои устраивать не стали. Нам не нужно было вопрошать волю богов. Если бы боги считали нас неправыми, мы бы не победили в морском сражении.

Этих четверых вывели во двор, и названные Эрлингом сторбашевцы убили их. Двое получили шестую руну.

— Теперь с вами…

— Разреши мне поспрашивать их кое о чем, — попросил Альрик.

Отец согласился.

Беззащитный не стал вызнавать истории пленных и что они делали. Нет, он спросил, какие у них дары и как проявляются, есть ли условия для получения благодати.

Кудлатый пожал плечами. Если у него и был дар, то он его не приметил. Один, с красной мордой, сказал, что пьяным сражается лучше, и сил становится не как у восьмирунного, а почти как у десятирунного. Другой заявил, что после шестой руны перестал мерзнуть, может спать в снегу в одной рубахе и штанах, плавать зимой в проруби, не стуча зубами и не синея от холода.

— Как же ты получил шестую руну? — поинтересовался Простодушный.

— Участвовал в охоте на гармов неподалеку от Хандельсби, — буркнул незамерзающий. — Отбился от остальных, наткнулся на пару этих тварей. Одну убил, а вторую сильно ранил. И хоть сам был изорван в клочья, пополз за выжившим гармом. Крови из меня вытекло немерено, одежда вся драная и мокрая. Колотило так, что боялся рот раскрыть, чтобы не откусить язык. Фомрир взглянул на мои потуги и сжалился. Я добрался до издыхающей твари, убил и получил шестую руну.Вот с тех пор и не мерзну.

Бесполезный дар, как по мне. Зимой хирдманы редко ищут работу, больше по теплым домам отсиживаются.

— Видимо, и впрямь люди получают дары, если шестая руна нелегко далась. Коли резать беспомощных, так боги ничего и не отвесят.

Эмануэль добавил:

— Или так, или через условие. Условие само по себе тяжело, каким бы оно ни было.

А я ведь даже не заметил, как Мамиров жрец пробрался в тингхус.

Еще один пленный сказал, что может сожрать что угодно. И что угодно — это совсем что угодно: хоть деревяшку, хоть железный нож.

— Зубы, конечно, железо не любое перекусят, но если уж сумел проглотить, так и переварить смогу.

— А это как вышло?

— Жил так, — ответил худющий, как жердь, хускарл. — Порой только шишки зимой и жрали.

И курносый мужик со странным звездчатым шрамом на лбу сказал, что выдерживает любое давление рунной силы.

— Сторхельта не знаю, не пробовал. Но хельтову силу сразу после шестой руны и не чувствую вовсе.

— А руны различаешь?

— Нет. Худо-бедно могу хельта от хускарла отличить.

К моему удивлению, хёвдинг предложил двоим вступить в наш хирд: морозостойкому и со шрамом на лбу.

— Легкой добычи не обещаю, и поработать придется изрядно, но я веду дела честно, из хирда моего уходят редко, силу поднимают споро. Сначала веры вам мало, всегда пригляд будет. Ну, а там как себя покажете.

Хускарлы, не раздумывая долго, согласились. А прочих, в том числе и Кудлатого, пустили на благодать для отцовых людей.

Глава 5

Под утро на Сторбаш обрушился короткий сильный ливень. А стоило ему закончиться, как Альрик отправил меня к Полузубому. Хёвдинг хотел, чтобы новые хирдманы осмотрели убитых в лагере и подтвердили, что все люди Йора Жеребца полегли здесь.

Потому я накинул плотный шерстяной плащ, опоясался топором и потащился через горы с оврагами на внешний край бухты. Но злила не прогулка по мокрому лесу и скользким горным склонам, а люди рядомсо мной.

— За новыми хирдманами нужен хороший пригляд. И человек должен быть достаточно силен, чтобы справиться с ними в случае чего. А потому приглядывать будешь ты, Кай.

Сказал Альрик и повесил двоих взрослых мужиков на меня. Хотя восьмая руна была еще и у Булочки.

— Так я чего, один за двумя бегать буду?

— Конечно, нет. В помощь возьмешь Живодера, Бритта и Леофсуна.

Помимо жеребцовых людей хирд пополнился еще двумя хускарлами: Живодером и бриттом по имени Нотхелм. Так-то Живодер приволок к нам двоих бриттов, но второй передумал и решил осесть на земле вместе с Полузубым. А Нотхелм за время плавания прижился, выучил несколько слов на нордском и даже обзавелся прозвищем. Меж собой ульверы называли его Бритт. Так и осталось.

Против Рыси я не возражал: отличный парень со смешной внешностью и железной волей. Только такой человек мог от безрунного раба дорасти до боевого хускарла. А вот Живодер и Бритт… Я с ними даже поговорить не мог.

— Вот заодно и обучишь их нордскому, — отрезал Альрик.

Может, хёвдинг наказывал меня за что-то? Вот только за что именно, я не понимал.

Так что к Полузубому я пошел в откровенно дурном настроении. Меня злила веселость Живодера, который по дороге метал нож в деревья так, чтобы лезвие вонзалось рядом с головой одного из наймитов. Злило любопытство Бритта, который вертел головой во все стороны и донимал Леофсуна вопросами. Злила отзывчивость Рыси, который терпеливо отвечал ему. А уж наймиты злили просто неимоверно.

Морозостойкого звали Ормар. Ормар Рогатина. Почему не подснежник? Не ледовик? Не Скио — лыжи? А дело в том, что гармов он убивал рогатиной, и с тех пор больше всего уважал именно это оружие. Чушь! На гармов вообще охотятся с рогатиной. Да, именно я рубил их топором, но все остальные-то брали рогатину.

Силоустойчивого звали Бродир Слепой. Ну, вот тут я был согласен с прозвищем. А как еще звать человека, который не может с первого взгляда угадать руну противника?

Ормар изрядно перетрусил после смертей сохирдманов, боялся, что в лагере убьют и его со Слепым, а потому все время терся рядом и пытался меня разговорить.

— Значит, тебя звать Каем. Ты случаем не бывал в Хандельсби? Позапрошлой зимой? Слыхал я про одного Кая. Он с сыном конунга турнир по кнаттлейку выиграл, а потом на гармов охотился. Тогда еще конунгов сын едва не помер. Ты не знаешь про такого?

— Нет, — буркнул я.

Рогатина и с другими ульверами заговаривал, но Бритт только застенчиво улыбался, не понимая ни слова, Живодер тут же подхватывал разговор, да вот беда — лишь на бриттском. А Рысь решил подшутить и притворился, что тоже не понимает нашу речь.

Слепой шел молча. И это мне тоже не нравилось. Вот чего он молчит? Придумывает, поди, каверзу. Может, сбежать хочет? Ну так ножи не просто так мечут… Если кто-то удерет, Живодер хоть поохотится вволю.

— Мне Йор никогда не нравился, — продолжал молоть языком Рогатина. — Гад был еще тот. Он ведь не сказал, на что нас берет. Позвал в хирд, пообещал щедрую плату да непыльную работенку. Я вот сперва вообще думал, что мы бухту от пиратов сторожим, что нас тот коренастый лендерман и нанял. А оно вона как оказалось. Да коли б я раньше знал…

Я стискивал зубы, чтобы не заорать Рогатине в лицо, что он дурнее дохлой псины, раз за год не понял, чем занимается его хёвдинг. И весьма странно, что семирунный хускарл оказался без дела и без хирда, а ведь таких на Северных островах не так уж и много. Годный хускарл без серебра не останется, к неизвестному хельту в хирд не пойдет и вслепую за работу не возьмется. И ведь не было у Ормара дурного условия, как у Сварта, и дар имелся, пусть не самый лучший, но всё же. Чем же занимался Рогатина в прошлом, раз докатился до такой жизни?

На охоту за гармами Рагнвальд кого попало не берет. Обычно в охоте участвуют победители турнира и доверенные люди конунга. Значит, либо Ормар умудрился натворить бед уже после охоты, либо чудом пролез в турнир. Надо будет поспрашивать в Хандельсби об Ормаре Рогатине. Победителей турниров обычно долго помнят.

— И правильно ваш хёвдинг сделал, что йоровых хирдманов убил. Ох, и звери же они! Никаких богов не чтут. Сущие твари, хоть с виду как люди. Бездна! Бездна в них сидит!

Рысь негромко рассмеялся. Да и я невольно улыбнулся. В нашем хирде тоже немало с бездной знаются. Разве в этом беда?

Живодер услыхал знакомое слово, подскочил к Рогатине и снова забалаболил на бриттском. Знает, что «бездна» означает «Домну».

Люди Полузубого приметили нас издалека. Опытный бритт выставил сторожей задолго до лагеря, и те проводили нас до места.

— Как тут прошло? — спросил я у Полузубого.

— Хорошо. Лишь двоих ранило, а так хорошо. Их тут и было-то всего ничего. А это кто такие?

— Из этих, — и я кивнул на уложенные рядком трупы. — Не закопали пока?

— Подумал, пусть норды хоронят нордов. Чтоб не вышло, как в Бриттланде.

— Альрик сказал, чтобы они осмотрели мертвых и сказали, все ли тут остались или кто сбежал.

Полузубый задумчиво провел ладонью по мокрым волосам.

— Всё ливень… Хотел по свету обойти тут, следы посмотреть. А теперь чего ж тут увидишь? Так что верно Альрик решил.

Допрос наймитов я оставил на Полузубого. Я на собственном опыте убедился, как старый бритт хорош в этом, в прошлый раз он мне всю душу вынес: было бы в чем признаться, я бы признался.

Рогатина и Слепой осмотрели трупы и после недолгих сомнений решили, что никто не ушел. Показали нам заплечного, назвали всех по имени. Бродиру показалось, что одного не хватает, но потом Ормар вспомнил, что тот человек в последний момент передумал и сел на корабль.

Я помнил, как несколько человек спрыгнули с корабля и поплыли к берегу. И Полузубый подтвердил, что были такие, их встретили на берегу и убили. Но вот все ли пловцы двинулись напрямик? Может, кому-то хватило ума обойти мыс и выйти из моря подальше?

Тогда Полузубый сказал:

— Могу оставить здесь троих. Пусть посмотрят, поищут.

— Не знаю, — засомневался я. — Твои не знают здешних мест, а если наткнутся на пастухов или рыбаков, без языка могут и убить кого. Нет, пусть лучше отцовы люди тут побегают. К тому же справа по берегу стоит Сторбаш, туда не пойдут, а слева есть какие-то деревни вроде. Если Эрлинг отправит туда двух-трех хускарлов, беглецы далеко не уйдут.

— И то верно, — согласился Полузубый.

Так что мы наскоро выкопали яму, сложили туда трупы да придавили сверху камнями. Потом Эмануэль придет и вырежет на камнях нужные руны, скажет правильные слова, чтоб никакой ритуал не поднял драугров близ Сторбаша.

После полудня мы вернулись в город.

И выяснилось, что отныне я должен ночевать в тингхусе, вместе с остальными, так как тащить к себе в дом двоих наймитов я не хотел. А Аднтрудюр остался там, потому как родственник. Впрочем, может, оно было и к лучшему. С Ингрид станется проснуться от ножа в боку.

Отец и Полузубый занялись хозяйственными делами, подсчитывали, сколько бритты захватили добра в лагере, что им нужно для того, чтобы пережить первую зиму. И помогал им Даг.

Кнут пока не мог встать, лежал пластом. Когда с него стянули изогнутый шлем, на его черепе обнаружили здоровую трещину. Ладно, хоть говорит и ложку держит, только голова болит изрядно. Никто и не думал, что с ним так худо, ведь поначалу ран не было видно, а шлем сразу снять не догадались. Иначе бы наймитов пустили на благодать для Кнута.

Альрик думал, как лучше поступить с кораблем Йора. Топить или сжигать жалко, продавать нельзя, и показывать другим тоже. Да и людей в хирде пока не хватало даже для «Сокола». И пока хёвдинг думал, Вепрь перетаскивал всё добро к нам, даже весла, веревки и смолу.

Эмануэль отправился в лагерь хоронить убитых и прихватил с собой Тулле. Мол, пусть поучится жреческому делу.

А я сидел в тингхусе с наймитами.

Через несколько дней, когда меня уже мутило от запаха эля и мерзких рож Ормара и Бродира, Альрик оставил приглядывать за ними других ульверов, а меня позвал в дом Эрлинга. Пришло время решать, как быть дальше.

* * *

Тощий, как высушенная сельдь, Эмануэль ходил взад-вперед по дому. Альрик, Полузубый и Даг обсуждали какие-то шкуры и шерсть. Тулле выстукивал пальцами по столу. Живодер вырезал узоры на необычно темной кости, Леофсун сидел смирно, то и дело поглядывая на ткацкий станок. Там на деревянной раме было натянуто большое полотно. Энок и Эгиль тоже пришли на правах старых ульверов, а Вепрь отказался: «Нечего попусту языком трепать. Лучше проверю лишний раз корабль. Там на „Соколе“ одна досочка мне не нравится».

Мать споро накрыла на стол и собиралась уже уйти из дома, как Рысь остановил ее и показал на ткацкий станок. Я тоже глянул и заметил снизу кожаные башмачки.

— Ингрид, пойдем! — позвала мама.

Но упрямая девчонка не откликалась, видать, еще не поняла, что ее обнаружили. Тогда встал я, схватил ее поперек живота, вынес из дому и поставил за дверью. Еле увернулся от ее пинка.

Первым заговорил Эмануэль, что никого не удивило. Собрались мы здесь по его зову.

— Тулле останется здесь, — резко начал Мамиров жрец. — Ему больше нельзя ходить необученным.

— Зачем? Ворон же его наставлял, — возразил я.

— Ворон показал ему, как разжигать огонь, делать факел и немного освещать тьму. Но этого мало. Нужно уметь тушить огонь, подкидывать дрова, знать, когда можно разжигать костер, а когда не стоит. Ему и так повезло, что не спалил себя нечаянно.

— И надолго? — спросил Альрик.

— Год, не меньше. Обычно по две-три зимы уходит, у некоторых и пять зим, но через самое сложное Тулле уже прошел.

— Сложное — это что, пальцы рубить? — пошутил Энок, рассмеялся и тут же затих под гневным взглядом жреца.

— Пальцы любой дурень отрубить сможет. Мало ли криворуких, что топоры в руке удержать не могут? Сложно через те пальцы дотянуться до Бездны, сложно не потеряться в ней, сложно нащупать Мамировы следы. Но Тулле родился с этим. Эх, хорошо бы узнать, у всех ли буйных такое или только у него.

— А если не останется? — сказал Альрик.

— Кто знает? Может, скоро он не будет видеть ничего, кроме нитей. Или заблудится в Бездне, а вместо него проснется какая-то тварь. Или еще что похуже произойдет. По обычаю-то жрец должен отказаться от прежнего имени, уйти от семьи и знакомых, чтобы через него Бездна не пробралась сюда, но Тулле не хочет уходить из хирда. Не понимает, дурень, как это опасно. Потому хотя бы год он должен провести со мной. Подлинным жрецом он не станет, но половинкой жреца вполне. Вырежет свои собственные руны, научится закрывать темное зрение…

— А зачем руны? Тулле и так неплохо справляется.

— И так… — вздохнул Эмануэль. — В том-то и дело, что и так… Сейчас он всё равно что на лысой горе стоит и алой тряпкой машет. И он всё видит, и его издалека видят. А руны позволяют вызнавать то же самое, только тихо и незаметно. Вроде как на верхушке сосны гнездо устроил и ветками сосновыми укрылся.

— Если Тулле согласен, то и я не откажу, — сказал Альрик. — Не знаю, как решишь через год, но для тебя место в хирде всегда будет.

Тулле кивнул, хотел было что-то сказать, да передумал. Отвернулся, потер рукой лицо.

Я растерялся даже. Как же ульверы без Тулле?

— А Альрик? — возмутился я. — Он же того… измененным станет!

Эмануэль помолчал, вынул из кошеля костяшку с руной и покрутил ее между пальцами. Выглядело это успокаивающе, и мне тоже захотелось что-нибудь покрутить в руке, чтобы ненароком не выхватить топор и не врезать по столу от бессильной злости. Потому я вытащил серебряную ложку.

— Боги… Любят они пошутить. И друг над другом, и над людьми. Есть у вас такой человек, который поможет удержать Бездну в вашем хёвдинге. Вы его Живодером кличете.

Я уставился на Живодера, который внимательно слушал быстрый пересказ нашего разговора от Леофсуна.

— Впервые такое вижу, — говорил Эмануэль, — чтобы человек слышал Бездну и не потерял разум.

— Разве еще не потерял? — буркнул я.

— И ему не нужно ничего отдавать Бездне в дар, как это делают жрецы. Он предан ей всей душой и телом, потому чувствует дыхание Бездны. Я бы сравнил его с влюбленным парнем, который всегда ищет взглядом свою возлюбленную. Спроси у кого другого, видел ли он ту девушку, — не сможет сказать. А влюбленный помнит каждый миг, когда хотя бы край ее подола мелькнул перед его глазами, вздрагивает от звуков ее голоса, как бы далеко она ни была, ловит каждый взгляд. Вот и Живодер так же. Не знаю, кто ему нашептал про такие узоры, как он додумался резать свою кожу, но это помогает. Например, на себе он вырезал то, что помогает ему лучше слышать Бездну. Неудивительно, что именно он завершил ритуал, хотя даже не знал о нем.

— А на мне что вырезал?

— Я не успел разобраться. Да и сам Живодер плохо понимает, что делает. Говорит, кто-то ведет его руку.

Живодер перебил жреца и выпалил длинную речь с обилием Домну. Эмануэль выслушал его, ответил на бриттском, а потом продолжил с нами:

— Вряд ли Каю будет от этих шрамов вред. Скорее, наоборот, когда-нибудь пособят. И тебе, Альрик, Живодер может помочь. Он вырежет узоры, которые будут сдерживать Бездну внутри, не давать ей волю.

— Так хёвдингу что, и сердце твари можно не есть? — спросил Эгиль.

— Если не съесть сердце твари, то мощь, дарованная Мамиром, не удержится в теле. Вот как если бы благодать была водой! Пока воды в ручье немного, он течет спокойно, неторопливо, его легко перегородить ветками и прутиками. Но когда по весне воды прибавляется, хлипкой загороди уже не выстоять, нужно класть бревна, засыпать камнями. А коли еще воды добавить, то такую бурную реку уже ничто не удержит. Сердце твари помогает укрепить плотину, удержать мощь внутри тела. А если прорвет, то человек начнет меняться и телом, и душой. И останется лишь тварь.

— Значит, что сердце твари жрать нужно, — вздохнул Эгиль. — А я то уж хотел просить и на мне чего-нибудь вырезать.

Отец увидел, как я кручу в руках ложку, нахмурился. Пришлось убрать. Надо будет смастерить себе что-нибудь вроде костяных рун, как у Эмануэля.

— Ладно, — с трудом проговорил Альрик. — Рысь, спроси, сможет он сделать так, чтобы я измененным не становился. И много ли времени займет.

Живодер расплылся в счастливой улыбке, услыхав вопрос Леофсуна, вскочил, зашел хёвдингу за спину, глянул так, потом эдак. Перестал улыбаться. Задумался.

— Говорит, сложно будет, — Рысь потряс головой, словно не в силах поверить тому, что услышал. — Говорит, что ты будешь еще усыхать, и непонятно, как и где лучше узор положить, чтобы он не исказился ненароком.

Эрлинг хлопнул ладонью по столу.

— Вот недаром мне чудилось, будто ты переболел чем-то. Поусох!

— Есть такое, — передернул плечами хёвдинг. — Я думал, что это Бездна так шалит. Может, узоры смогут и это остановить?

Выслушав слова Рыси, Живодер замахал руками.

— Нет, — пересказал его ответ Леофсун. — Это не Бездна творит! Так и должно быть.

Эмануэль сморщил высокий лоб, потер обрубленные кончики пальцев и вдруг негромко рассмеялся.

— А ведь безднов отпрыск прав. Это не Бездна и не проклятье. Это твой дар.

— Как это?

— Дар меняет человека. Пока хускарл, изменений нет, тело привыкает к дару. С каждой полученной руной дар чуть-чуть усиливается. И когда становишься хельтом, дар уже настолько силен, что меняет под себя человека. Тот, кто получил силу, становится выше и мощнее. У бегунов удлиняются ноги, у пловцов и ныряльщиков расширяются плечи и грудь. У остроглазых увеличиваются глаза. Ты же получил в дар ловкость, верно? А ловкачу широкие плечи и мощные руки только помеха.

— И с каждой руной я буду становиться меньше? — ошарашенно спросил Альрик.

Кажись, даже он не слыхал о подобном. Я думал, что тот же Ньял Кулак родился таким крепышом, а это дар так его поменял! О премудрый Мамир, а каким я стану после десятой руны? У меня куда пойдет? Неужто уши заострятся и хвост вырастет? Не стану же я волком по правде?

Другие ульверы тоже призадумались.

— А рост у тебя разве другой нынче? — спросил Эмануэль. — Ведь нет. Так что будешь худым и гибким, но с дитем не спутают.

Снова вмешался Живодер.

— Говорит, что понял, как резать. И готов хоть сейчас начать, — сказал Рысь. — Первую часть может сделать сейчас, потом надо выждать, пока заживет, а после ко второй приступать. А потом к третьей. Три части всего. Резать будет по груди и спине. Узор хитрый, но красивый. Домну не обидится.

— Не обидится? — разозлился Альрик. — Да плевать мне…

Эмануэль положил изуродованную руку хёвдингу на плечо, как это прежде делал Тулле.

— Всё правильно он говорит. Сейчас в тебе частичка Бездны, и если запереть ее, сама Бездна может рассердиться. И тогда только Мамир знает, что с тобой будет. То ли болезнь налетит, то ли безумие станет понемногу подтачивать тебя изнутри, то ли все твари начнут охоту на твой хирд. Если этот бритт может сделать так, чтобы она не обиделась, лучше его послушать.

В дверь постучали. Вошла мама, окинула взглядом нетронутые угощения, спросила, всё ли гостям по нраву, принести ли еще чего.

Отец посмотрел на затухающие огоньки масляных ламп, на наши суровые лица.

— Масла надо подлить. В очаг дров подкинуть. И принеси уже пива. Хватит уже всухую сидеть.

И вдруг всё завертелось, как это умеют делать только женщины. Мать вроде бы ничего и не сказала, а в дом уже вбежали рабыни, занялись лампами. Весело затрещали поленья в очаге, на край стола опустился пузатый бочонок, запахло мясом и дымом. Дом ожил, посветлел. Ко мне на лавку пролезла ужом Ингрид, прижалась боком, светлой головенкой прислонилась к плечу.

Украшения-то я принес с «Сокола», часть подарил матери и сестренке, а остальное попросил отца припрятать. Мне в поход брать такое богатство не с руки, так что пусть он хранит всё у себя.

И хотя подарки явно порадовали Ингрид, но, услыхав слово «приданое», она снова взбеленилась. А сейчас сидела рядом тихая и нарядная, точно девка на выданье: в ушах серебряные сережки с камушком, не те, которыми Скирре отдарился, а мои. На шее бусы двурядные, а в них каждая бусина иного цвета да с узорами разными.

Мать за стол садится не стала, ушла вглубь дома, куда ей принесли Фольмунда. И села вязать, а брат клубком играл: бросал, а потом бежал за ним, поднимал и снова бросал. Неужто и я таким был когда-то?

— А не заглядывали ненароком в эти земли странные жрецы, которые Солнцу молятся? — спросил Энок после пару кружек пива.

Я ухмыльнулся. Поди, Ослепитель хочет рассказать про мой бой с Гачаем, вот понемногу разговор и подводит.

— Заглядывал какой-то чудной, — ответил Эрлинг. — Макушка бритая, по бокам волосы торчат. Но Эмануэль сказал, чтоб я гнал таких взашей. Мне он и самому не глянулся. Вот еще выдумали о чужих богах говорить!

Тулле сразу же поинтересовался у Мамирова жреца:

— А почему ты сказал их гнать?

Эмануэль помолчал, выпил пива, а потом кивнул.

— Да, пожалуй, можно рассказать эту историю. Только одна ушастая девочка должна поклясться Хунором, что никому не сболтнет о том, что сейчас услышит.

И уставился на Ингрид. У той аж глаза заблестели. Как же, узнать тайну Мамирова жреца! Я бы и сам в ее возрасте чем угодно поклялся ради такого.

— Клянусь именем Хунора, моего бога, что никому-никому не скажу, — с серьезным видом сказала она. — Могу кровью поклясться еще.

— Не нужно.

Мать тем временем выпроводила рабынь, а сама подошла поближе, села на лавку возле стены с Фольмундом на руках.

… Все сторбашевцы не единожды спрашивали, почему у меня такое странное имя. Это чужое имя, иноземное. Старое имя я называть не стану, ибо оно уже не принадлежит мне, но родился я на Северных островах, вырос тут, а как получил вторую руну, захотел поглядеть на другие земли. Любопытен был с детства. Руны, сила, слава меня мало занимали, зато я всегда любил слушать висы и сказы об иных морях и островах. Потому пошел в хирдманы.

Поначалу мы ходили здесь, а потом отправились в Бриттланд. Хёвдинг покрутился-покрутился, но делать там низкорунным нечего, а с пустыми руками он возвращаться не хотел. Потому распустил хирд, осел на земле, купил рабов. Я же пошел искать свою долю. Долго мыкался то там, то здесь, пока не прибился к торговцу. Помогал ему с товаром, присматривал за рабами и даже выучил их язык из любопытства, чтобы послушать бриттские былины и песни.

Прожил я в Бриттланде пять зим.

А потом торговец решил, что может получить больше серебра, торгуя с Валландом, что на юге от Бриттланда. Я отправился с ним. А когда увидел первый же город в Валланде, захотел остаться там подольше, настолько диковинна та земля.

Там я увидел каменные дома, да не как местные землянки, а огромные, в десять ростов, домины с толстыми стенами, с окнами, со рвами и мостами. Воины там не на кораблях, а на лошадях скачут, и воины эти в железе с головы до ног. Рек там не так много, потому на конях проще и быстрее добираться. Но больше всего я поразился темплям, это дома их бога. В каждом городе есть такой темпль и не один. Всегда высокий, с узкой крышей, уходящей в небо, а наверху огромный глаз, выкованный из железа, в который вставлена хитрая цветная слюда. Когда через слюду проходит солнечный свет, город окрашивается разными цветами. Красота!

А внутри еще лучше! Богатое убранство, золотые и серебряные чаши, на шеях жрецов цепи с рукой кованной. Песни поют в тех темплях, которые сразу к богу уносят.

Зашел я и пропал. Захотел узнать, о чем те песни и о чем толкуют жрецы с руками на шее. Ушел от торговца и остался жить в Валланде. Перебивался кое-как да учил валландскую речь. А потом и вовсе захотел стать жрецом их бога. Разрешили мне валландцы, дали имя Эмануэль, что означает «человек бога», и рассказали всё о своей вере.

Валландский бог ревнив, он не терпит других богов. Потому я отрекся от Фомрира и стал молиться только ему.

Там я и узнал, что в Валланд давно приходят солнечные жрецы, только раньше их выгоняли или просто запрещали говорить о боге-Солнце, а потом убивать стали, не глядя, рунный жрец или безрунный. И опять мне любопытно стало, отчего так. Узнал я, что на юго-западе Валланда раньше была богатая земля под названием Иберика. Несколько зим там гостили солнечные жрецы, говорили о Солнце, о запрете на руны, о звездах своих. А потом туда приплыли десятки кораблей с сарапскими воинами и сарапскими скакунами. И хоть на груди у воинов было солнце, но и рунами они были не обделены: все хускарлы да хельты, несколько сторхельтов. За один год захватили всю Иберику и сказали, что теперь эти земли принадлежат Набианору, их главному жрецу.

После этого валлы и решили убивать всех солнечных жрецов, не пускать ни одного из них.

Говорят, бог-солнце наделяет своих почитателей особым колдовством. Мол, жрецы не одними лишь словами заманивают людей, но и заставляют их поверить во всё, что говорят солнечные люди. И пусть бы безрунные верили, так ведь даже конунг иберийский в последний год перед захватом заставил всю свою дружину забыть родных богов и водить круги перед лицом.

Потому я и сказал Эрлингу не пускать никого из солнечных жрецов. Но если уж они до Сторбаша добрались, значит, и вокруг конунга нашего их тоже полным-полно.

— Это верно! — подтвердил Альрик. — Позапрошлой зимой конунг за свой стол немало иноземцев позвал, был там и солнечный жрец.

— Нехорошо это! Но Рагнвальду очень сильный жрец Мамира служит. Он с любым колдовством справится.

— Ворон не справился, — сказал я. — Бриттландский конунг точно заколдован был. Поздно я Гачая зарубил. Раньше надо было.

— Ворон тоже силен, да уж слишком он горд и нелюдим. Чаще с богами говорит, чем с людьми. Поди, сказал один раз Харальду про солнечных жрецов и всё. А потом уж поздно было. А ведь редкий у него дар — вперед заглядывать может.

— Погодь-ка, — перебил я Эмануэля, — а как же ты Мамиру служить начал? Ты же чужого бога жрецом стал!

— Прожил я там еще несколько зим, проводил ритуалы, говорил о боге, а потом встретил людей, которые молились тому же богу, но иначе. Они мне рассказали, о чем Беленос, это их… как это сказать по-нордски… вестник бога. О чем вестник их бога говорил с одноглазой тварью, и как эти слова переврали жрецы с рукой на шее. А главное, что я понял: ни один валландский жрец не слышит своего бога. А как можно молиться богу, если не знаешь, отвечает тебе бог или нет? Да и не все жрецы, даже из тех, кто носил золотую руку, искренне верили и почитали своего бога. Многие врали и себе, и людям. И как только я это понял, так сразу снял медную руку с себя, вернулся в Бриттланд. Тогда я и встретил Ворона. Ворон сказал, что меня ждет тяжкая судьба, так как замаран я чужими словами и думами. Еще сказал, что недаром меня тянуло к знаниям, и что Мамир даст мне всё, о чем мне мечталось. Взамен мне всего лишь нужно отрубить себе часть пальцев. Так и я сделал.

— И что, дал тебе Мамир обещанное? — затаив дыхание, спросил Энок.

Эмануэль улыбнулся.

— Он дал намного больше!

Глава 6

На пустой берег небольшой бухты я взирал без особых чувств. Не так уж долго я тут пробыл. За три зимы ветер и вода смыли пепел и стерли следы. Лишь вкопанные столбы, между которыми растягивали и просушивали сети, напоминали, что некогда здесь жили люди.

Растранд. Теперь от него осталось лишь название.

На изуродованном лице Полузубого же проступили восторг и надежда. Здесь бритты обретут покой и долгожданную свободу.

Когда корабли уперлись в песок, мы выскочили за борт, подтащили их повыше и сразу же приступили к разгрузке. Не зря отец, Полузубый, Кнут и Даг долгими вечерами ломали головы и старались предусмотреть всякие случаи. И мы волокли на берег топоры, пилы, заступы, мешки с овощами и зерном, короба с утварью и даже уголь с наковальней под будущую кузню. Ткацкие станки, непряденная шерсть, сети, соль, горшки и крынки, иглы и тяжелые криницы… Я не догадывался, как много нужно поселению для жизни. Хотя, как сказал Эрлинг, можно обойтись и одним топором. Топор и дом построит, и дичь убьет, и от врагов оборонит.

Не успели мы перенести всё с кораблей, как Полузубый разослал своих людей с поручениями. Одних отправил осмотреть местность, проверить звериные тропы, убедиться, что нет поблизости тварей. Других — рубить лес для постройки дома. Отец убедил бриттов, что лучше построить один общинный дом. Его и обогревать легче, и защищать тоже, да и зимой во время метелей не придется откапывать всю деревню. А сараи для скота, кладовые и поленницы лучше пристроить прямо к дому. Третьи пошли снимать дерн и щупать почву: где будут обильные снега, где стоит посеять ячмень, а где капусту и горох. И отцовы люди пошли с ними. Норды всё же лучше разбирались в особенностях местного земледелия.

Женщины тут же сложили из камней примитивный очаг и занялись стряпней, дети пошли за хворостом. А мы продолжали таскать груз, на сей раз коз и курей. Вепрь с Аднтрудюром наскоро сделали небольшой загон.

А еще ульверы оставляли здесь захваченный корабль с лошадиной мордой. Сейчас нам не хватало людей даже на «Сокол», но Альрик тешил себя мыслью, что когда-нибудь его хирд разрастется аж до двух кораблей, а это уже серьезная сила! У Флиппи Дельфина было целых три судна, ну, так и сам Флиппи был сторхельтом. Глядишь, и стая ульверов перевалит за сотню добрых воинов. Альрик говорил, что там уже всё иначе пойдет. Не мы будем искать работу, а она нас. Ярлы сами на поклон ходить будут и сундуки с серебром раскрывать. Это, конечно, хорошо, да вот только сейчас ульверов всего ничего — два десятка без одного, и это есть считать двоих Йоровых молодцов, которым я не доверял ни на каплю, и Тулле, который надолго покинул хирд.

«Жеребца» мы оставляли на хранение, а не дарили бриттам. Потому бритты и сторбашевцы занялись общинным домом, а ульверы — постройкой науста, корабельного сарая, в котором и будет стоять судно. Так как мы не знали, когда второй корабль нам понадобится, то делали полностью сухой зал, без водного канала, чтобы никакая буря или прилив не дотянулись до сарая. И хорошо бы никто из приезжих не захотел заглянуть в него. Потому мы отошли подальше от бухты, выбрали поросшую лесом гору и вырыли пещеру с двумя отверстиями для проветривания.

Удивительно, как много может прорыть хускарл всего за полдня! А десяток хускарлов при желании и гору снесут! Выложили стены и пол бревнами, подперли крышу, а на другой день уже внесли корабль со снятой мачтой. Конечно, за пару зим «Жеребец» может изрядно подпортиться, но Альрик думал, что мы заберем его раньше. Кажись, наш хёвдинг решил вплотную заняться пополнением хирда.

Вот только мне его рвение пришлось не по душе. Ульверы всегда были как одна семья, и новые люди приходили не случайно, и правило трех отказов помогало почувствовать свою значимость. Каждый ульвер серьезно подходил к подбору хирдманов. А нынче что? Альрик просто взял и принял двух йоровцев! Не спросил нас, не посоветовался. Мы не знали ничего о прошлом новеньких, не слышали ни имен их отцов, ни вис об их подвигах.

Как по мне, лучше взять необученного карла и воспитать его как ульвера, чем прожженного хускарла-наймита. Как доверить такому спину? Особенно если потом за ним присматривать придется.

И ведь Альрик понимал это. Потому и оставил Рогатину и Слепого в Сторбаше, не стал показывать им ни поселение бриттов, ни место, где мы спрятали жеребцов корабль.

За два дня мы управились с делами в Растранде. Конечно, у людей Полузубого осталось немало хлопот: покрыть дерном крышу, сделать пристрои, вырубить лес под пашни, поискать пастбища под такое большое стадо, научиться ловить рыбу в море и заготавливать ее впрок. Но то были мелкие хлопоты. И вторую ночь бритты провели уже под крышей своего дома, на свежевыструганных лавках, под мягкими шкурами.

А после возвращения в Сторбаш пришла пора прощаться и нам.

Как бы хорошо ни было в родном поселении, но я все же не землепашец, а хирдман. И мой путь вел в море, а не к дому. И так Альрик изрядно задержался на одном месте.

Так что я крепко обнял мать, взъерошил волосы на голове маленького братца, хлопнул отца по плечу и вздохнул, взглянув на надутую, точно наседка, Ингрид. Впрочем, на сей раз я обещал вернуться побыстрее, а не через три зимы. Ведь я еще должен привезти жену! И Альрик обещался помочь со вторым кораблем-наймитом, не только по доброте душевной, но и ради богатой добычи. Теперь оружия, брони и разной утвари у нас было столько, что на несколько десятков воинов хватит. Часть добычи мы спрятали вместе с «Жеребцом», часть отдали Эрлингу в обмен на припасы и одежду, а остальное Альрик решил продать и разделить серебро меж хирдманами.

— Раз уж нам все равно ехать за твоей женой на Туманный остров, — сказал хёвдинг, — значит, там и продадим железо. Торговцы к ним не ездят, так что поторгуем сами.

Но сначала мы отправились в Мессенбю, торговый город, чтобы закупить всё, что требуется айсландерам, а Аднтрудюр поможет с этим.

В прошлый раз Мессенбю показался мне большим и оживленным по сравнению со Сторбашем, ведь именно этот город я увидел первым после родного поселения. Но нынче я уже побывал в стольких местах, что даже немного разочаровался. Лишь широкая пристань и обилие кораблей сгладили дурное впечатление. Возле причалов сновали мальчишки и предлагали отвести гостей туда, куда им надобно было: к торговым рядам, к складам или к женщинам. Альрик заплатил за стоянку и вместе с Аднтрудюром направился к торговцам.

Мне же он дал особое задание.

Прихватив Эгиля, Живодера, Леофсуна и Бритта, я отправился прогуляться по городу. Наймитов Альрик разрешил оставить на «Соколе» под присмотром Булочки и прочих ульверов.

В новой рубахе, с плотным шерстяным плащом на плечах, я не скрывал ни браслетов на руках, ни толстой цепи на шее. Еще в Сторбаше, припомнив давнюю традицию хирда, выбелил прядь волос. На поясе верный топорик с примесью твариных костей, тяжелый скрамасакс и туго набитый кошель. Фибула, скрепляющая плащ, блестела на солнце. Может, я и не был так высок и пригож собой, как мои сохирдманы, может, скудно росла борода, может, я и уродился темноглазым и темноволосым, зато ни у кого не было столько рун!

Потому я шел неспешно, заглядывался на девушек и оценивал руны парней. Эгиль хоть и посмеивался надо мной, но тоже вышагивал степенно, подмигивая красоткам. Бриттов с собой брать смысла не было, но хёвдинг сказал, что за Живодером лучше всё же приглядеть. На корабле от него толку мало, а хлопот изрядно. Вот и сейчас он шел за мной и громко говорил на бриттском. Я спросил у Рыси, о чем он толкует, но Леофсун отмахнулся.

— Не бери в голову. Чушь несет всякую. Рассуждает, как быстро убил бы того или иного мужчину.

Бритт же раззявил рот и во все глаза смотрел на дома, крытые дранкой и соломой, на баб в ярких платках, на детей, что носились взад-вперед меж дворами.

Мы шли широко, и перед нами расступались, давая дорогу. Но вскоре из дверей одного дома вывалилась толпа подвыпивших воинов, по большей части, карлов. Поперек хускарлов они вставать не стали, посторонились.

А Живодер продолжал болтать на своем, разве что пальцем в людей не тыкал, и его ни капли не заботило, что его речь понятна всего лишь двоим.

— Эй ты! — окликнул кого-то один из пьяных. — Слышь, мелкий! Или ты, рыжий!

Леофсун дернулся было, но, увидев мое каменное лицо, прошел мимо.

Тогда пьяный подбежал к нему и ухватил за плечо.

— Глухой, что ли? Тебе ж кричу!

Рысь сбросил его руку, а дальше в дело вступил я.

— Кому ты кричишь? Кто тут мелкий? Чего надобно?

С каждым вопросом я надвигался на пьяного. Он был чуть посильнее своих приятелей, аж до шестой руны поднялся. И хотя я был ниже его, но он все же попятился.

— Да я того… спросить хотел. Не злись, друг, не знаю твоего имени, потому и ляпнул, не подумавши.

— Меня Кай звать. Кай Безумец из хирда Альрика Беззащитного. А ты кто таков?

— А я Фьялар. Фьялар Лодинссон! Слушай, Кай, а вон тот белобрысый тоже из твоего хирда?

И указал, паскудина, на Живодера.

Вокруг нас уже начал люд собираться. Кто-то остановился поглазеть на драку, мало ли, вдруг и приключится? Некоторые попросту не могли пройти. Знакомцы этого Фьялара тоже стояли тут же. Один вроде хотел одернуть его, но Лодинссон продолжал допрашивать меня.

— Да, тоже.

— А ты знаешь, кто он таков?

— Уж получше твоего!

— А вот и нет. Ты знаешь, что он бритт? Я их шепелявый язык сразу узнаю́.

— Ну и что?

— Да то, что он бритт и он рунный. А рунного бритта нужно убить! Нельзя бритту быть рунным! Потому как он трэль!

Неужто этот Фьялар родом из Бриттланда?

— Какой же он трэль, если рунный? — нахмурился я. — К тому же хускарл! Иди проспись лучше!

— Фьялар, и правда! — снова дернул Лодинссона его приятель. — Чего ты пристал к добрым людям? Видишь же, что хирдманы. И что нам за дело, кто они? Пойдем! Выпьем еще медовухи!

Но пьяный отмахнулся.

— Нет! Ты не понимаешь! Это бритт, и он рунный. А рунного надо убить! Таков закон!

— Ты не в Бриттланде! — резко бросил я. — Тут другие законы.

Другой выпивоха внезапно заинтересовался разговором.

— Так что же, это и правда бритт?

Живодер понял, что речь идет о нем, оживился, затарахтел пуще прежнего. Рысь не выдержал и ответил ему, а тут и Бритт присоединился.

Фьялар выпучил глаза.

— Так чего же? У вас все бритты, что ли? И этот тоже говноед? — махнул в сторону нашего Кота.

Эгиль тут же вытащил нож и ткнул кончиком лезвия Фьялару в подбородок.

— Кто, говоришь, тут говноед?

— Не-не. Беру свои слова обратно! Прости, брат! — Фьялар замахал руками. — Коли ты брат-норд, так я к тебе со всем уважением! Только бритты жрут говно! Не подумай, я сам видел. У нас там этих бриттов полно! Как-то, я тогда еще на первой руне был, мы поймали двоих бриттов. Я и говорю одному, мол, жри говно, иначе порежу второго. И что думаете? Он разревелся и по правде запихал себе в рот шмат коровьей лепехи! Вот умора!

Фьялар расхохотался, но его поддержали лишь несколько человек. Многие из его компании протрезвели, видать, поняли, что могут сделать разозлившиеся хускарлы.

Рысь, едва шевеля губами, спросил:

— Пересказать его слова Живодеру? Или я сам отвечу?

В который раз я порадовался благоразумию Леофсуна. Благодаря его словам я сумел взять себя в руки и не перерезать Фьялару глотку. Махнул Эгилю, чтоб тот отступил, сам шагнул к пьяному, приобнял его за плечи и тихо сказал:

— Умора, говоришь? Рунному издеваться над безрунными умора? Знаешь, а я ведь не сразу получил первую руну!

Фьялар засмеялся, не понимая, к чему я веду.

— А мои приятели получили. И знаешь, что они сделали? Попытались заставить меня жрать говно.

Теперь он уже не смеялся. Да и народ вокруг отступил подальше. Лишь тот же самый приятель Фьялара кричал что-то.

— Им повезло. Когда я получил руну, то всего лишь сломал им носы. А вот что сделать с тобой, даже не знаю… Может, отдать тебя моим приятелям-бриттам? Посмотрим, что ты сделаешь, когда они начнут кормить тебя говном!

Рысь с готовностью двинулся к нам, но тут приятель Фьялара встал передо мной.

— Прошу тебя, хирдман, простить этого пьяницу! Это мой двоюродный брат, прошлым летом он приплыл на Северные острова погостить. Если ты его убьешь, я и мои родители будем виновны в том, что не уберегли его, и должны будем мстить. А я не хочу начинать кровной вражды.

— Тогда стоит отрезать твоему двоюродному брату язык!

— Он не оскорблял тебя, верно? Нет никакого урона твоей чести. И твоих хирдманов он тоже не оскорбил. Он говорил про трэлей, про безрунных! А твои братья — какие же они трэли? Верно я говорю? Фьялар! Ты же говорил про рабов?

— Конечно, про рабов! — похоже, и у этого хмель начал выветриваться. — Только про рабов. А сейчас я вижу, что передо мной никакие не рабы. Воины! И чтобы загладить свою вину, я приглашаю вас выпить!

Неожиданно для себя мы оказались за столом, на котором объедок и пустых тарелок было больше, чем еды. Но медовуху нам принесли почти сразу же. Нас усадили на почетные места. Брат Фьялара наскоро объяснил своим родителям, что случилось, и я видел, как отец отвесил крепкий подзатыльник племяннику, а после поспешил к нам, снова извиняясь за бестолкового родственника. Я еле-еле успел попросить Рысь не пересказывать слова Фьялара ни Живодеру, ни Бритту.

Понемногу я успокоился, а тут еще хозяева принялись расспрашивать нас о том, где мы побывали и что повидали. Ну, Эгиль и поведал им про нападение драугров на Сторборг.

Фьялар слушал нас с помертвевшим от ужаса лицом, как, впрочем, и его родственники.

— Отец, сестра… у нас земля к востоку от Сторборга. Как же так? Там же такие сильные воины? Вальгард и вовсе сторхельт. Неужто он не оборонил город?

Услыхав, что и Вальгард, основатель рунного дома, и Вальдрик, его сын, и даже Скирикр мертвы, Фьялар и вовсе сник.

— Я же… в рунном доме три года пробыл. Вот только весной получил шестую руну… И сам Вальдрик меня поздравил. А потом я уплыл сюда… Как же так?

— А как же об этом никто не слыхал-то? — всплеснула руками хозяйка.

— Так мы сразу после того, как драугров одолели, и ушли. Поди, мы первые, кто добрался до Северных островов.

— Надо же ярлу сказать! Ведь Фьялар не один тут из Бриттланда. И родни полно!

А я толком и выпить не успел, и не поел. Правда, и голоден особо не был.

Хуже всего, что я не понимал, стоит ли идти к ярлу или нет. Альрик ведь как сказал: походить по городу, показать украшения и полный кошель серебра, поговорить с людьми, похвастаться подвигами и новым кораблем, посетовать, что весел стало больше, а вот хирдманов не хватает. Словом, пустить по Мессенбю, а там и по всем Северным островам, что есть такой удачливый хирд ульверов, у которых всё в достатке, вся работа спорится. А там, глядишь, и воины к нам потянутся, и работа сама прилетит. А про ярла Альрик ничего не говорил.

Впрочем, ярл, поди, не один сидеть будет. Главное, чтоб не забыли, кто им весть принес.

Так что всей толпой, вместе с родственниками злополучного Фьялара и их соседями, знакомыми и друзьями, мы двинулись к ярлу. Само собой, нас окликали встречные, сопровождающие кратко поясняли, что к чему, и толпа становилась больше и больше.

Потому у ворот ярлова подворья нас встретила оружная ярлова дружина.

— Кто такие? Зачем пришли? А ну, разойдись!

Крики, вопли, стоны и ругань обрушилась на хирдманов ярла. Дядя Фьялара вышел вперед и сказал:

— Не с войной мы пришли, а с дурной вестью. Пришли нынче в город хирдманы из самого Бриттланда и рассказали, что там мертвые поднялись, взялись за оружие и напали на Сторборг. Людей поубивали видимо-невидимо. Вот и решили мы, что ярл должен услыхать эту весть от самих хирдманов. А люди пришли, чтобы тоже послушать.

— Мертвые? Сторборг? — почесал затылок хёвдинг. — Ишак, сбегай, перескажи ярлу, что услыхал. Пусть ярл сам решает.

Вскоре Ишак вернулся и сказал, чтоб пропустили только прибывших хирдманов да тех, кто их привел.

Мы прошли через все подворье, оставили оружие в пристрое и прошли в дом ярла Хунвара Серебряная рука, чье имя я только сейчас и узнал. Жаль, что прихватил с собой только бриттов. Они, коли чего, и подсказать ничего не смогут. Эгиль шепнул, чтоб я не говорил ни о чем, кроме как о драуграх. И то сказать, незачем здешнему ярлу знать, что мы изгоями ходили. Да и вообще никому не надобно о том слышать.

Ярл больше всего походил на старого торговца. Худой, верткий, с коротко подстриженной бородой и цепкими в морщинках глазами. И руки у него были обычные, не серебряные. Встретил он нас, восседая на шкурах, как и полагается, да просидел там недолго. Едва нас представили, как он спрыгнул, подошел к нам вплотную, внимательно осмотрел одежду, украшения, заметил и кошельна поясе, долго вглядывался в Бритта и Живодера. Веснушчатый Рысюк почему-то его не заинтересовал.

— Значит, ульверы? А хёвдинг Альрик Беззащитный? А почему его так кличут?

Я объяснил.

— А ты, случаем, не тот ли Кай, который в Кривом роге тролля загрыз? Который позапрошлой зимой с конунговым сыном турнир выиграл? И за которым Торкель по всем северным морям гонялся? Ведь ходили же слухи, что, мол, Торкель отомстит каждому, кто наймет хирд ульверов.

— Тот самый.

— Я думал, ты выглядишь иначе. Повыше, что ли…

— Так и ты, ярл, не особо крупен. Не в росте ведь сила.

Хунвар рассмеялся.

— И то верно. Значит, вы только вернулись из Бриттланда. А чем докажешь, что там были? Одежа на тебе наша, говор наш.

— Так ведь мы к тебе и не напрашивались. Это люди добрые потащили. А доказать легко. Вон три бритта, двое из которых по нашему и не разумеют.

— Три? — удивился Хунвар. — И рыжий тоже? А лицо-то наше, северное.

— Так я наполовину норд, — ответил Леофсун. — Снасильничал кто-то мою мать. А в Бриттланде таким только норды занимаются.

— Что же, расскажи тогда ты, наполовину норд, что там стряслось.

И Рысь поведал ярлу всё так, словно бы ему кто на ухо нашептывал: красиво, гладко и без единого дурного слова об ульверах. Наоборот, в его речах мы едва ли не героями становились, и главного драугра забили не мы, лишь потому что чуть не успели добраться до битвы той. Добавить кённинги, и виса готова. Недаром же я его как скальда думал взять.

А ярл вместо того, чтобы пожалеть там или восхититься нашими подвигами, прицокнул языком и говорит:

— Надо бы несколько кораблей отправить в Бриттланд. И этим летом зерно подымется в цене. Коли бриттов поубивали мертвяки, так урожая не жди. Мда… дела… Что же, Кай Эрлингссон, благодарю за вести, хоть и нерадостные для нас.

Снял браслет с руки.

— Отдай своему хёвдингу и скажи, чтоб треть отдал рыжему. Уж больно хорошо говорит.

На том мы и распрощались.

Но не успели мы выйти из ярлова подворья, как Фьялар вдруг остановился, уставился на меня в упор и спросил:

— А что, Кай Эрлингссон, не убивал ли ты кого в Бриттланде?

Эгиль заржал точно конь, и Рысь тоже рассмеялся.

Дядя Фьялара дернул того за рукав.

— А ну перестань! Чего ты опять лезешь к гостю?

— Нет, погоди, — отпихнул его бриттландец. — Так убивал или нет?

— Я там две руны получил. Сам как думаешь?

— Нет, я не про то. Прошлой весной, в Фискехале…

Я засопел, вспоминая. Но первым сообразил Эгиль.

— Да ты чего? Нас еще к тамошнему ярлу таскали, суд держали. Сам же говорил, в таверне из-за волос коротких спор вышел.

— А, было дело. Он сказал еще что-то такое… дурное.

— Имя его помнишь? — допытывался Фьялар.

— Да откуда? — я развел руками.

Дядя тоже что-то понял и перестал одергивать племянника.

— Я не сразу понял, кто ты. Ты же не говорил имени своего отца. Кай и Кай. А что Эрлингссон — смолчал.

— Ты коли чего хочешь сказать, так говори прямо. Я отца не стыжусь и имени не таю. Но уже три зимы я хирдман и прозвище имею.

— Ты ведь моего друга убил. Мы вместе из рунного дома уехали. Только я сразу к отцу, а он, видишь, в Фискехале погулять решил, руну отпраздновать. Он ведь не просто друг, он на моей сестре жениться собирался, сговорены они были.

Я с усмешкой смотрел на Фьялара. Как он пытался распалить в себе гнев, пробудить праведную ярость… Да вот беда, хмель весь уже выветрился, а мои восемь рун никуда не делись.

— И чего? Мстить за него будешь? Я же вспомнил, он меня продажной девкой назвал. И тому свидетели были. И ярл, как его там, признал мою правоту. Но коли есть такое желание, можем и в бою решить, кто прав, а кто виноват. Я не откажусь.

Фьялар пораздувал ноздри, попыхтел, да и сдулся. Видать, не так уж дорог был ему тот приятель.

Развернулся и ушел восвояси. Вот и зачем тогда было такую бучу затевать?

Глава 7

Сонные посвисты Хьйолкега стихли. Красно-белый парус обмяк. Мы убрали парус, вынули мачту и уложили ее на козлы. «Сокол» едва заметно раскачивался от нашей ходьбы по палубе, и море морщинилось лишь возле борта.

Тишина.

Густой непроглядный туман окутал нас так плотно, что я не видел даже сидящего рядом Булочку, лишь мутные очертания чего-то темного. И, как в прошлый раз, меня терзали смутные мысли, не страхи, нет, всего лишь мысли. Почему этот остров вечно окружен туманами? Может, боги не хотят, чтобы люди приходили к нему? А что дальше, за этим островом? Что будет, если поплыть дальше на север? Натолкнемся ли мы на другие земли или сразу упадем в Бездну? И если да, то увидит ли Живодер Домну? А мы? Живы ли люди на Туманном острове? Справились ли они с торговцем? Жив ли Лейф Рёв? А, может, он сумел сбежать от твари, которую призвал Рыбак? Вдруг тварь пришла некрупная или такая, которую убить легко?

Теперь с нами не было проводника, как в прошлый раз. И хоть Альрик примерно знал, в какую сторону идти, но за один раз всё сразу не запомнить. Нужно не меньше десяти ходок, а то и больше, чтобы прочувствовать, сколько времени займет плавание при определенной силе и направлении ветра. Арне, быть может, и подсказал бы, но нынче с нами нет Арне. Нет Облауда. Не вернулся Халле Рыбак. Хвит, Ларс и Трюггве остались на этом острове.

Всего одна зима с той поры миновала. А, кажется, целая жизнь.

Весла убраны, мачта уложена. Не видно ни неба, ни моря, ни людей. Сплошное белое молоко. Поспать бы, так не хочется, и заняться нечем. Потому и думается всякое.

Вот, к примеру, про Мессенбю. Альрик услышал про наши похождения, еще когда со знакомым торговцем столковывался. Дескать, прибыл корабль прямиком из самого Бриттланда, чуть ли не весь серебром покрыт, паруса — чистый иноземный шелк, а носовая фигура — из золота. И хирдманы там сплошь хельты, с ног до головы в железе, да не в простом, а с костями тварей смешанном. А ведь почему они такие богатые? Да потому что в Бриттланде-то разом поднялись мертвецы со всеми украшениями и дарами, что в могилу к ним клали, и пошли убивать живых. Это боги возмутились, что тамошний народ рабами держат. Почти всех повырезали драугры проклятые. А хирдманы только тем и спаслись, что взяли к себе рабов и воинами их сделали. Или нет, не так. В хирд мертвецов взяли, они плоти человеческой пожрали и стали как живые. Один-то мертвец с лица молодой, а волосы так седыми и остались. И говорить не могут по-человечески, только и шепчут чего-то. Да нет, хирдманы, чтобы с Бриттланда уйти, отдали своих воинов мертвецам, только потому и уйти смогли. Недаром же они людей новых ищут! Поди, еще раз хотят в Бриттланд сходить и поменять часть хирдманов на золото. Нет, нельзя к ним идти. Да нет, дура, как раз к ним-то и можно прибиться. Пусть там половину наговорили лишнего, зато видно, что и корабль новый, и хирдманы они богатые, значит, есть у хёвдинга их удача.

Это Альрик нам уже на «Соколе» пересказывал. Пересказывал и сам смеялся над пересудами людскими. На другой день к пристани столько люду пришло! Всем хотелось поглазеть на золотой корабль и живых мертвецов. Даже Мамиров жрец местный приходил, впрочем, ему хватило и взгляда на наших бриттов, чтоб понять, где тут враки, а где правда. Потолковал немного с Альриком и ушел. И дядя Фьялара приходил, подарки принес, чтоб мы не держали обиды на дурака-племянника.

Так что поручение Альрика я исполнил как нельзя лучше. Весь Мессенбю услыхал про ульверов и нашу удачу. И кое-кто даже просился в хирд, но хёвдинг сказал, что вскоре мы вернемся в город и тогда будем смотреть людей.

И на третий день мы отплыли к Туманному острову. Конечно, не ради моей жены, а чтобы поменять добычу, полученную с Йора Жеребца, на серебро, янтарь и шкуры. Ну, а заодно и за Аднфридюр.

А тут снова туман. И снова, как в прошлый раз, мы ждали ветра, чтобы разглядеть что-нибудь, даже не сам остров или скалы вокруг него, а хотя бы солнце или звезды. И ждать пришлось долго.

Два дня мы стояли на месте.

Всё оружие перебрано, заточено и вычищено, каждое подозрительное пятнышко на шлеме и кольчуге перепроверено, все разговоры переговорены. Живодер даже начал работу над узором на Альрике, для него и огонь развели в железной чаше, а нужные веточки и ножички у него с собой были. Как, впрочем, и травы для лучшего заживления ран.

Смотреть на работу Живодера и жутко, и притягательно. Как он медленно прорезает кожу, как лезвие уходит то глубже в плоть, то почти выныривает оттуда, как снимает тонкие полоски кожи, оставляя кровоточащую дыру. Часть порезов бритт оставлял как есть, некоторые грубо стягивал волосом из шевелюры самого Альрика. Кое-где втирал сажу, а в других местах делал прижигание. Беззащитный терпел молча, лишь изредка подергивал плечами и что-то шипел сквозь зубы.

Сразу и не понять, как узор будет выглядеть после заживления. Спина хёвдинга распухла, побагровела, линии сдвинулись и искривились. Но Живодер лишь радостно лопотал да прикладывал охлаждающие примочки к ранам, не давая им заживать слишком быстро. Все же резал не хускарла, а хельта. У хельтов мелкие раны излечиваются быстро, не оставляя и следа. Как бы по второму разу не пришлось кромсать.

И когда, наконец, поднялся ветер и разорвал туманную пелену, Альрик встал за прави́ло с изрезанной спиной. Это я отлежался на лавке до полного излечения. А каково хёвдингу, если от малейшего движения плечами он чувствовал боль? Поди, еще опасался, что узор расползется, и все придется начинать сначала.

Мачту мы не ставили. Истосковавшись по делу, взялись за весла и помчались к острову быстрее прежнего. Не стали ждать новых туманов.

— Остров! — сказал Альрик, когда уже начало темнеть. — Аднтрудюр, как ближе к твоим выйти?

Шурин не сразу сообразил, где именно мы вышли к острову, но потом нашел какие-то понятные одному ему знаки и указал, куда плыть.

Обычно сдержанный и молчаливый Аднтрудюр немного ожил, разговорился.

— Вот та гора, видишь? С отгорком слева. Там род Тиндюра живет. Кай к ним ходил поговорить. А вон там дальше — рыжая хмарь. Там воздух дурной, если там переночевать, можно слечь. Безрунный, скорее всего, помрет.

С превеликим трудом мы отыскали нужный заливчик, прокрались через него едва ли не на ощупь и с облегчением выдохнули, вытащив «Сокол» на берег. Оставлять корабль в воде не рискнули. Кто знает, какие тут скалы?

Аднтрудюр хотел отправится к своим на ночь глядя, да Альрик не позволил, сказал, что лучше прийти как подобает гостям — при свете солнца, а то не дай Фомрир, застрелят ненароком, как татя.

— Да какие ж тут тати? — удивился шурин, но больше перечить не стал.

Вот же забавно. Как год назад сел к нам на корабль, толком и не вспоминал о семье, а нынче вон как рвется. Впрочем, разве я сам лучше? Часто ли заговаривал об отце и матери? А про жену и говорить нечего. Да и какая она мне жена? Обряд проведен наспех, вместе не пожили, мои родители ее не видели. Несколько ночей погрелись друг о друга — вот и вся семья. Эдак и бездноглазую Хельгу можно женой назвать. Может, отдать семье Аднфридюр свою долю добычи без платы и отказаться от их дочери? Пусть найдут ей нового мужа, из соседей. А так, мама правду говорит, она будто немужняя жена или вдова. А, вот же пустая моя голова! Нельзя! Я же сам сказал родителям, что есть жена, и привезти ее обещался. Если не привезу, мне мать пустую голову-то оторвет! И не посмотрит, что я хускарл.

Всю ночь так проворочался, всё думал, как лучше поступить, как правильнее. И когда забрезжила белесая полоса на горизонте, решил, что вот приду к ней, погляжу в ее глаза и там уж как сложится. Если совсем воротить будет, значит, не стоит и мучиться.

Вперед Альрик отправил лишь меня и Аднтрудюра. Чтобы мы, значит, принесли весть об ульверах и никого не напугали почем зря.

Как и тогда, остров удивлял дикостью и красотой, изгибами гор, дымящимися курганами и малыми лесами. Аднтрудюр быстро вывел к кипящему котлу Мамира. И он всё еще дымился и плевался горячей водой. Знать, не так просто выпечь новых людей! Тут я впервые когда-то увидел жену. Она меня спасла, а я ее чуть не убил.

Мы поднялись на холм и увидели расселину. Аднтрудюр помахал рукой, но никто не спешил натягивать веревки для переправы.

Я усмехнулся:

— А чего ты ждал? Ты уже не в оленьей одежде. Кто тебя нынче признает?

Шурин, недолго думая, скинул плащ, распустил пояс и стащил обе рубахи, обнажив не только тело, но и синие полосы на правой руке. И снова махнул. На этот раз я заметил какое-то шевеление на той стороне.

— Одевайся-ка. Сами переберемся.

— Да что у них, глаза повылазили, что ли? — досадливо бросил Аднтрудюр.

Когда он оделся, я отошел назад, разбежался и прыгнул. Сказать по правде, я не знал, как далеко прыгну на восьмой руне, потому не рассчитал силы и перемахнул не только через расселину, но и через людей, что присматривали за переправой. Перепрыгнул и сразу же поднял руки вверх, показывая, что не желаю никому зла.

— Меня зовут Кай. Кай Эрлингссон. Мы заключили союз с Аднальдюром. И со мной его сын!

А тут и сам Аднтрудюр перескочил. Теперь-то его сразу узнали!

— Трудюр!

Как из-под земли поднялись двое мужчин, и одного я смутно помнил.

— Бьёрг! Брат!

Братья крепко обнялись. А второй сторожевой опрометью кинулся в деревню сообщить о гостях. Так что когда мы обошли гору и подошли к берегу теплого озера, нас уже встречал весь род Аднальдюра.

— Мой зять уже не маленький человек! — не сразу вспомнил обо мне тесть после встречи сына. — Вырос! Изрядно вырос! И сына моего поднял в большого человека! Вот же молодец. И вернулся споро. Аднфридюр тебя ждала, все глаза высмотрела!

Что-то я в этом сомневался. Но говорить ничего не стал, а подарил тестю заранее подготовленный подарок — меч. Это и по нашим меркам дорогой дар, а уж здесь и вовсе бесценное сокровище.

Аднальдюр с удовольствием принял меч, повертел в руках, пощелкал пальцем по металлу, а потом сказал:

— Мы хоть и не ждали тебя так скоро, но тоже приготовили дар. Думаю, он тебе придется по душе. Фридюр! Подь сюда!

Из-за широких спин братьев вышла она. Но я толком ее даже не разглядел, потому как уставился на сверток в ее руках. Может, я еще могу отменить… Не могу. И никогда не смогу. Потому как из свертка на меня уставились темные серьезные глаза. Она держала ребенка!

— Ты не думай! — похлопал меня по плечу тесть. — Это не какая-то девчонка! Моя дочь родила тебе сына!

Сын? У меня ребенок, и это сын? Прямо от меня? По правде, мой? Живой ребенок? Живой. Вон глазами хлопает, нос морщит, губами шлепает. Закряхтел и раз — ручонку выворотил из-за шкур. А сам маленький, беленький, как зимнее яблоко.

Аднальдюр продолжал говорить… Что-то о непоседе, о непослушных руках, которые всё время вылезают наружу, чуть зимой не застыл… Но я толком не понимал, о чем он.

Поднял глаза, а там она. Смотрит на меня пристально. Лицо худое, серьезное.

— Сын твой, — говорит.

— Имя без отца давать не стали, — говорит.

— Признаешь или нет, — говорит.

Да нет, не говорит. Уже спрашивает.

А я забыл, как отвечать. Будто язык отвалился. Снова глянул в сверток, а там он. Ручонкой машет. А пальцы на руке крохотные, даже если с фольмундовыми сравнить. Я осторожно коснулся пальцем его ладошки, а он — хвать. И сжал. И потянул, но не в рот, как Фольмунд, а просто, словно оторвать хочет.

А дальше как? А дальше что?

Я отбираю палец, а он не дает. Снова закряхтел, выворотил вторую руку и еще крепче схватил.

Спас меня тесть. Сказал дочери, чтоб унесла ребенка, мол, надо с зятем о серьезном поговорить. Тогда Аднфридюр как-то хитро разжала дитячьи пальцы и ушла.

— Трудюр говорит, что вы всем хирдом пришли. На новом корабле.

— А?

Я не сразу понял, чего он хочет.

— Да, все пришли. На новом, да…

А Аднальдюр рассмеялся.

— Я тоже, когда первый сын родился, так ходил. И это еще я столько месяцев на живот жены любовался. А ты, вишь как, приехал, а тут сразу он. Так, а хёвдинг, как прежде, Альрик?

— Заберу их, — выпалил я. — И жену, и сына заберу.

Тесть сразу помрачнел.

— Ты ж говорил, что некуда жену брать. Ни дома своего, ни земли. Мол, хирдман ты вольный. Мы думали, что ребенка ты вряд ли забудешь, так что останешься здесь, с женой и сыном. Зачем же их забирать? Тут я, жена моя, сыны. Они всегда под присмотром, всегда сыты, одеты. Опять же внук наш.

— Нет. Это мой сын. И моя жена. И негоже им в доме родителей жены жить! Так что я их заберу. И я в своем праве.

Мы уперлись друг в друга взглядами. Оба хускарлы, оба на восьмой руне.

— Ну, давай о том позже поговорим, — первым отвел глаза тесть. — Сначала надо с хёвдингом твоим переговорить, вы же по делу пришли, не потехи ради. Поживешь, посмотришь, а там и решишь.

Я с ним спорить не стал. И то верно, поживем-увидим. А потом я заберу жену и сына.

— Хёвдинг просил передать, что ездить по родам не будет. Лучше устроить торжище, как в наших селениях. Ты весть передай: пусть приходят к бухте, где мы остановились. Аднтрудюр объяснит, где именно. Так и нам, и вам спокойнее. Ты можешь пораньше прийти, убедишься, что мы одни, никого лишнего не привели.

— Значит, вы за торговлей приехали?

— Мы не торговцы, а хирдманы. Сюда пришли по моей просьбе, — соврал я. — Мы получили богатую добычу и хотели продать кое-что. У нас там торговых мест полно, да я подумал, что моему тестю железо не помешает. К тому же не сырое железо, а уже переплавленное, кованое и заточенное. Но коли я ошибся, тогда заберу жену и сына, и уйдем тотчас же.

Аднтрудюр, конечно, может и что иное рассказать. Да вот только возьмем ли мы его с собой, если торговля сорвется? Впрочем, зачем ему это нужно? Он не хуже нашего знает, что до острова купцы еще когда доберутся… Только если случайно, как отец Кьелла, в тумане набредет. А какой торговец рискнет поплыть неизвестно куда, если есть проверенные пути?

Так что Аднальдюр разослал вестников по всем родам, а сам вместе с сыновьями пошел поприветствовать Альрика. Я остался в его доме с женой, сыном и тещей. Возможно, и как заложник, если вдруг Альрик окажется коварной тварью. Островитяне больше не доверяли пришлым.

Теща посидела с нами и убежала по каким-то важным делам. А Аднфридюр поставила на стол угощение и села в уголок, взяв в руки ребенка. Словно отгородилась им от меня.

Я нехотя выпил сброженного оленьего молока, откусил от зеленой горьковатой лепешки, которая пахла больше грибами, чем хлебом. Аппетита не было совсем.

— Я отвезу тебя в дом своих родителей. Хватит немужней женой жить.

Она вздрогнула.

— У нас дом большой, богатый. Все хлопоты на рабынях. Скота много, есть кони, коровы, козы и овцы. У матери недавно второй сын родился, всего две зимы пока. Будет с кем нашему сыну расти. Еда у нас лучше, мясо, рыба, капуста, горох. Я льна привез, красивое платье пошьешь. Еще сестра приемная, мелкая, но упрямая. Вы поладите. Она тоже любит ножом почем зря махать.

Она сидит прямо и даже не смотрит на меня. Только слезы из глаз капают. И вот чего она ревет? Я же говорю, что там ей лучше жить станет. А она реветь. Вот уж и правда, бабы дуры.

— Да не бойся ты. Мать у меня хоть и строга, зато добра. Гонять почем зря не станет. Или ты из-за ключей? Да, ключи будут у матери на поясе. Можно и свой дом построить, да только зачем? Я же в походах буду всё время. Тебе лучше с моими жить: и за дитем присмотрят, и еду сготовят, и от недругов оборонят.

А она молчит и ревет. Чего еще ей сказать-то?

— Коли не веришь, так у брата спроси. Он у нас несколько дней пожил, со всеми перезнакомился…

Аж злость на нее берет. Ей же как лучше делаю, а она только слезы льет. Хотел уж, как отец, кулаком по столу шарахнуть и велеть, чтоб сопли подобрала. Но вспомнил слова той малашки, которая мне отказала. Уна, кажется. Она говорила, что женщины не столько силу ценят, сколько ласку.

Так что пересилил я себя, подавил злость, подошел к ней сзади. Она аж сжалась, будто ждала, что сейчас ударю. Положил ей руки на плечи, наклонился и чуть не захлебнулся ее запахом. Я не помнил, как она пахла прежде, но сейчас от нее шел сладкий молочный аромат, смешанный с потом. И грудь плотно натянула платье. А у меня уже давно не было женщины… Несколько раз ловил рабынь в доме отца, да всякий раз откуда ни возьмись выныривала Ингрид и мешалась.

Я обнял Аднфридюр, потом взял ее на руки вместе с дитем и понес к лавкам в глубине дома. Уложил на шкуры, но она подскочила, отнесла спящего ребенка в люльку, подвешенную к крыше, и замерла. Не знала, то ли идти ко мне, то ли бежать из дому. Тогда я подошел к ней, снова вдохнул этот сладкий запах, провел рукой по груди, а она твердая, как из камня вырезанная. Тут меня повело окончательно.

Стянул с нее платье, рубаху, распустил развязки на ее штанах… Как она похорошела после родов! Груди наливные, как яблоки, бедра раздались вширь, животик появился мягонький, бока. Захотелось повалить ее на лавку, раздвинуть ноги и войти разом, как я всегда и делал. Но рядом закряхтел сын, и я вспомнил, что передо мной не какая-то рабыня. Жена! Женщина, которая родила мне ребенка.

Усилием воли я остановил себя, вспомнил, как делал Полузубый с малашкой. Потому медленно положил ее на спину, провел рукой по груди, оттуда брызнуло. Облизал пальцы — молоко. Чудное на вкус, не похожее ни на какое. Облизал сосок, и снова выступило молоко. Поднял глаза, а она смотрит на меня удивленно, дышит часто, рот раскрыла. И я начал гладить ее повсюду, лизать, обнимать, а когда опустил руку ей между ног, почувствовал там влагу. Только тогда я спустил штаны, навалился на нее сверху и медленно вошел…

Три раза я вспахал ее поле. И всякий раз ей вроде нравилось. Аднфридюр больше не лежала, как снулая рыба, охала, шевелила задом. А в конце лежала без сил, вся покрытая капельками пота. Соль и молоко.

— Так поедешь со мной? — спросил я, гладя ее мокрый животик с еле заметными узорами, будто морозец по железу нарисовал.

— Догадался-таки спросить, — выдохнула она.

Хорошо, хоть реветь перестала.

— Поеду.

— Правда? А чего вдруг?

— Знаешь, отец сильно бранился, когда ты не остался здесь. И меня бранил, что не удержала.

Заплакал сын. Она поднялась голая, взяла и вместе с ним легла обратно ко мне. Приложила ребенка к груди, он зачмокал. И на меня нахлынуло разом и наслаждение от женщины рядом, и теплота, и благодарность, что она вернулась обратно, а не осталась стоять с сыном в стороне… Я даже забыл, о чем мы говорили. Она помнила.

— Хотел меня отдать за другого, да я не пошла.

— За другого? Это зачем же?

— Не всех пришлых убили тогда. Некоторые выжили, да их корабль потонул. И они уйти не могут, и убить их сложно. Да и зачем? Вот и решили оставить их здесь, только разделить. По одному в каждый род отправить и женить. Всё свежая кровь. Вот отец и захотел меня за их набольшего отдать.

У меня появились смутные подозрения.

— А ты того набольшего видела?

— Да. Невысокий такой, голосок тоненький, почти девичий.

— Лейф Рев, — пробормотал я. — И тебя Аднальдюр хотел за него отдать? А чего не отдал?

— Так я же сказала, что больше ни за кого не пойду. Отец меня тогда впервые избил. Никогда не бил, а тут… Тогда я сказала, что в Мамиров котел прыгну, если будет заставлять. Ведь у меня уже есть муж. Как можно? А потом узнали, что я затяжелела.

— А потом отец тебя бил?

— Нет. Потом уж чего… Но злой ходил. Даже не смотрел толком и слова доброго не говорил. Тот набольший ведь в род Беднхарда вошел. И вроде как Беднхард старше других стал. В его роду самые сильные воины. Лишь когда я родила, отец помягчел.

— А чего ж ты ревела? Раз дома у тебя неладно, так радоваться надо, что увезут тебя отсюда.

Она выпростала одну грудь, переложила ребенка так, чтобы он взял вторую.

— Чему ж радоваться? Коли родной отец меня бьет, так чего от чужого человека ждать? Ты же тогда и не смотрел на меня толком. Я же чуяла, что не по нраву тебе, что обуза. Навязал отец жену, а ты теперь маешься. А нелюбимых жен часто бьют. И вступиться за меня некому будет, родичи-то далеко. И уйти некуда. Вот и ревела.

— А теперь не боишься?

Аднфридюр обернулась к мне, улыбнулась.

— Теперь не боюсь. Теперь иначе глядишь. Не как на обузу, а как на жену.

Я погладил ее по голому плечу, полюбовался на мурашки, проступившие на бледной коже.

— Тогда нечего здесь оставаться. Собирайся, пойдем к хирду. Мало ли чего твой отец еще удумает! А там ульверы тебя в обиду не дадут, и сами не обидят. Не испугаешься плыть по морю?

— Не испугаюсь.

Она докормила сына, споро оделась и принялась собирать какие-то тряпки и утварь. Я нехотя встал, натянул штаны. Подумал-подумал, снял с руки серебряный браслет, протянул ей.

— Это зачем?

— Дар. За сына. Остальное на корабле отдам. Сама выберешь оружие по душе. Хоть нож, хоть топор, хоть меч.

Глава 8

Стоило нам перешагнуть через порог дома, как появилась мать Аднфридюр. Под дверью сидела всё это время, что ли?

— А куда это вы? Зачем?

Теща старательно улыбалась, но глаза были перепуганные.

— Узнал, что мою жену тут обижали, заставляли под другого лечь! — рыкнул я.

Внутри меня всё клокотало похлеще водички в Мамировом котле. Поначалу-то я спокойно выслушал слова жены про то, как ее отец бил и бранил. Ну, мало ли.Эрлинг мне тоже ого-го сколько оплеух и подзатыльников отвесил! Аж уж бранил меня так, что стены тряслись. Но чем больше я думал об поганом Аднальдюре, тем сильнее злился.

Аднфридюр уже вышла из-под руки отца и перешла под мою руку, значит, только я мог ее бранить и колотить. Но Бездна с ними, с побоями. Он же ее хотел другому отдать в жены! И почитай сразу, как мы отплыли. И если бы Фридюр подчинилась, то моего сына бы растил нынче Лейф Рёв!

От одной мысли об этом хотелось вытащить топор и разнести всю деревню в труху, раскатать дома до последнего камушка. И лишь остатки уважения к родственникам жены и брата-хирдмана удерживали меня от такого поступка.

— Кай, — робко коснулась моего плеча Фридюр, — угомонись. Сына ранишь!

Сам того не замечая, я выпустил рунную силу. Хвала Фомриру, не полностью. Но безрунному младенцу и того может быть много.

— Я не могу вас отпустить! — бухнулась перед нами на колени мать Фридюр. — Не могу.

— Мама! Скажешь, я сама так решила. Пусть на меня бранится!

— Нет. Я сам ему всё скажу, — вмешался я. — При всех и скажу. Пусть он мне в глаза ответит за то, как держит слово. Посмотрим, какая тогда у него будет торговля.

Фридюр перекинула котомку с тряпками через плечо, на поясе мой утренний дар, в руках — ребенок. Я ничего брать не стал, чтобы в любой момент выхватить топор или скрамасакс.

С деревни собрались люди, тоже, поди, родственнички Аднальдюра, но дорогу нам не заграждали. Да и куда им против восьмирунного? Жаль, что я кольчугу не надел. Не хотел пугать лишний раз железом.

И мы ушли. Через расселину сначала перебралась Фридюр, пока я придерживал веревки. А потом уже я с сыном перемахнул прыжком. Мало ли чего эти подлюки могут сотворить? А пацан-то мой молодчага, ни разу не заревел, всё смотрел на меня внимательно, а когда я прыгнул, так разулыбался своим беззубым ртом. Сразу видно, что Фомрир глянул на него после рождения, а не Свальди какой-нибудь и не Фольси.

Ульверы встретили нас радостно. Уже услышали от Аднтрудюра, что сын у меня родился. А вот папаша что-то приуныл. Интересно, чего он наговорил Альрику?

Я помог Фридюр перебраться на корабль и сказал Рыси, чтоб Живодер и Бритт никого не подпускали ни к ней, ни к ребенку. И чтоб Живодер тоже к нему не лез. На всякий случай. А сам вернулся к хёвдингу.

— Ну, и чего он сказал тебе? Много наврал?

Сыновья Аднальдюра, которые не хирдманы, двинулись ко мне, но отец им махнул остановиться. Да и куда им, трехрунным?

— Ты что-то узнал? — спокойно спросил Альрик.

— Да. Например, что Лейф Рев выжил. И его хирд тоже. Они их расселили по родам и обженили. Совсем как меня. Может, и торговец жив остался?

— Нет, — покачал головой Аднальдюр, не сводя с меня глаз. — Его мы прибили к прибойной скале и оставили на ночь. Утром сняли труп и выбросили. Но трое его людей выжили и так же вошли в наши рода.

— Это всё?

Кажись, хёвдинг был не в духе.

— Нет. Не успели мы отплыть с острова, как этот, — я кивнул в сторону Аднальдюра, — попытался мою жену, уже затяжелевшую от меня, отдать за Лейфа.

— А что было делать? — пожал плечами он. — Ты отказался остаться возле жены, не стал ее забирать. Я решил, что ты отказался от нее. Мне нужен был сильный воин, чтобы род не ослабел, а дочь у меня одна.

— Ты нарушил данное слово! — я орал и брызгал слюной. — Ты! Бил! Мою! Жену! Чтобы она нарушила слово, данное мне! Как можно с тобой вести дела? Тебе же ударить в спину — раз плюнуть!

Ульверы стояли неподалеку и слушали наш разговор. Сыновья Аднальдюра тоже. Даже Аднтрудюр ничего не сказал. Наверное, он знал подлый нрав отца, потому и не удивился.

— Откуда было знать, вернешься ты или нет? Вы ушли и не сказали ни слова. А я не хочу, чтобы дочь из-за моей глупости прожила жизнь впустую. Я же не знал, что она тогда затяжелела. А как узнал, так перестал ее неволить. Видать, сама Орса уберегла ваш брак.

Вот же сука! Я развернулся и со всей силы треснул кулаком по ближайшему камню. Тот раскололся надвое. Хотел бы я, чтоб вместо камня был череп твариного Аднальдюра! Почему я не умею красиво слагать речи? Этот троллев выкормыш говорит, и вроде бы правильно излагает. И о дочери, мол, заботится, и я сам во всем виноват, и вообще… А ведь тут кругом его вина!

Тогда, за столом у Харальда, я заранее придуманную речь выложил, и так и сяк вечерами крутил, чтоб жреца обвинить. А вот так с ходу я и сказать правильно не могу.

— Значит, твоя жена от тебя не отреклась и родила сына, верно? — так же спокойно сказал Альрик. — И на этот раз ты заберешь ее с собой, так?

— Да, — выпалил я.

— Пусть так и будет. Я не вижу вины за Аднальдюром. Ну, а как поступить с женой — дело твое и твое право. Но если он попытается навредить тебе, или дочери, или сыну твоему, тогда мы убьем его и всех, кто за ним пойдет. Устраивает тебя такое решение?

— Да, — не совсем искренне ответил я.

— Да, — медленно склонил голову Аднальдюр.

— Раз уж ты отказался от родственной связи с моим хирдманом, то и поблажек при торговле с твоим родом я делать не стану, — добавил Альрик. — И проследи, чтобы никто из людей Лейфа или Кьелла не показывался на торжище. С ними мы дел вести не будем. Пусть даже близко не подходят.

И хоть мне самому такое наказание казалось недостаточным, Аднфридюр потом объяснила, что по ее отцу оно ударило сильнее, чем уход дочери. Мол, он настолько жаден и до власти, и до богатства, что если бы знал о такой угрозе заранее, утопил бы ее год назад.

Я все три дня торга проторчал на корабле. Смотрел, как сходятся люди из всех родов. Многие из них с железом и в железе, немало добычи они собрали с вырезанных хирдов год назад. Да и в рунах поднялись. Но никто из родов не стал упускать возможность обогатиться еще сильнее. Так что и оружие, и броня, и сырое железо расходились быстро. Альрику даже помощь не нужна была, он умудрялся справляться сам, а ульверы лишь подтаскивали товары. Цветные ткани из льна и шерсти тоже распродались, как и утварь, иглы, нитки, ножи. Зерно и муку брали не так споро, привыкли, видать, к зеленым и бурым лепешкам. Ничего, вот как попробуют хороший хлеб, так еще захотят. Расплачивались моржовыми клыками, самородным серебром, оленьими шкурами отличной выделки.

А в конце торжища к Альрику подошли молодые парни из разных родов и попросились в хирд. Все на второй-третьей руне, кроме двоих, те смогли подняться аж до четвертой.

Мы с Фридюр с любопытством наблюдали за ними с «Сокола». Жена отвела с разрешения хёвдинга небольшой уголок для себя и сына: привязала сучья и моржовые клыки к козлам, на которых лежала мачта, сверху положила шкуры. Вот и получился небольшой домик. Шторм он, конечно, не переживет, а вот от дождя укроет. Сын мой почти не сходил с рук ульверов. Даже Живодер потыкал в него пальцем и объяснил, что на нем узоры делать нельзя, слишком мал. Исказится узор, скрутится и не будет действовать, как надо. А вот на моей жене бы он чего-нибудь вырезал! После чего я объяснил Живодеру, что именно вырежу у него я, если он не перестанет молоть чушь.

— Значит, хотите в хирд пойти… — задумчиво протянул Альрик. — А как на то смотрят ваши рода, отцы?

— Так они согласны, — ответил парень из рода Бернхарда. — Оно же всем в пользу. Мы станем сильнее, может, в большие люди перейдем. И тогда в следующий приход тварей легко отобьемся. Еще можем жен найти в других землях и привезти их сюда. Тоже всем в пользу.

— Ага. А мне это зачем?

— Как зачем? Так ведь Аднтрудюра ж взяли тогда? А теперь он вон как силен!

Отцы, впрочем, тоже еще не ушли. Слушали, что наш хёвдинг скажет.

— Вот я возьму вас в хирд. Буду учить разному: и как с кораблем управляться, и как с людьми говорить, и как меч правильно держать…

Парни рассмеялись. Они же думали, что умеют сражаться.

— Буду ловить и отдавать тварей, чтоб вы росли в рунах. А что взамен? Вы дорастете до хускарлов и скажете, мол, вези-ка нас, Альрик, обратно, на родной остров. Мы теперь сильные, умелые, жен нашли, теперь ты нам не нужен. Зачем мне такие хирдманы? Я хочу, чтобы мои люди шли со мной до самого конца, росли вместе со мной и сражались рядом со мной, а не думали о том, чтобы поворотить назад.

Они молча переглянулись, и ответить им было нечего. Про выгоду Альрика они и впрямь забыли.

— А еще я не хочу вражды ни с одним из здешних родов. А хирдманы ведь и погибают нередко. Только на этой земле я оставил троих своих людей. И потом погибло еще четверо. Если я вернусь сюда через год, что я скажу вашим отцам? Что вы полегли в чужих краях? От невиданных тварей или мечей незнакомых им людей? А ведь вы поляжете все! Потому как мой хирд уже не тот, что был год назад. Я стал хельтом. Все мои хирдманы — хускарлы. И сражения у нас будут тяжелые. Карлы не справятся. Так еще раз: зачем мне вас брать?

Парни отступили. И разочарование я видел не только на их лицах, но и на лицах их родичей.

— Я хочу стать хирдманом! И не на время, а навсегда! — один четырехрунный не сдавался.— –Коли погибну, значит, так и надобно. И мой род не вправе винить тебя в моей смерти! Говорю перед всеми родами!

— Как тебя звать?

— Оуфейгюр. Но часто кличут Офейг. Так что я не боюсь смерти.

Его имя означало «бессмертный» или «не обреченный на смерть». Обычно такие имена давали болезненным детям, чтобы обмануть дурных духов и укрепить здоровье. Наверное, Ингрид была очень уродливым ребенком, раз ее назвали «красивая».

— Что же, Офейг. Пусть род подтвердит твои слова, и я возьму тебя в хирд.

— Я, Тейнгидль, подтверждаю. Его смерть не ляжет на тебя и твоих людей виной!

Этого хускарла я помнил. Был у него в гостях вроде бы.

Больше Альрик никого не принял, даже братьев Аднтрудюра. А сам Трудюр рассорился с отцом. Он ушел с ним обратно в деревню, помог перенести товары, а вернулся ближе к ночи злой, взъерошенный и со свежей раной на боку. Фридюр перевязала ему рану, а потом шепнула, что отец пытался его силой оставить. Хускарл на шестой руне был ему нужен здесь. Но Аднтрудюр сумел вырваться, хоть и не без ранений. Конечно, восьмирунный Аднальдюр мог бы его убить, но не стал.

Вряд ли ульверы вернутся сюда еще раз после такого гостеприимства. Я хотел поговорить с тестем, спросить, не против ли он, коли мой отец будет раз в год приезжать и торговать. И выгода от того была бы всем, особенно айсландерам. Все же не чужой человек бы приходил, а свёкр, передавал бы весточку от дочери и внука, цены бы давал хорошие. Но поглядел я на выплясы Аднальдюра и не стал ничего говорить. Кто знает, чего ему взбредет в голову? Может, он и отца моего принудит остаться на острове? А Эрлинг-то на седьмой руне всего, сможет ли отбиться? Ну уж нет. Пусть себе сидят еще сто зим без гостей и торговцев.

На утро мы думали отплыть, но с ночи всё затянула густая молочная пелена. И Альрик, едва рассвело, принялся расхаживать по берегу возле корабля. Он опасался, и не без причин, что островитяне могут выкинуть какую-нибудь штуку, чтобы мы остались. Да хотя бы тот же Аднальдюр. Он с нашим отплытием терял и сына, и дочь, и сильного зятя. И тайна, которую ему продал в тот раз Альрик, больше не была тайной: люди Лейфа, поди, разболтали давно по всем родам.

Я всё боялся, что кто-нибудь сломает «Соколу» киль, как это сделали мы с кораблями Лейфа и Кьелла, потому встал спиной к борту и вслушивался в звуки, приглушенные туманом. И многие ульверы сделали так же.

— Безднов туман, — проворчал я. — И сколько мы так простоим? Неужто три дня и три ночи сторожить будем?

— Да не, — вдруг послышался голос сверху. Офейг, что ли? — К полудню развеется.

— Откуда знаешь?

— Да знаю вот. Я такое всегда чую: дождь ли, мороз ли, ясно ли. Мать чуяла, и я вот тоже.

— Пойди Альрику скажи. Пусть порадуется.

Рядом скрипнул песок. Офейг спрыгнул с корабля и пошел куда-то в молоко, зовя хёвдинга. Но вскоре воротился с растерянным видом.

— Нет его нигде.

— Да он же тут ходил, корабль стерег.

Промаялись мы так, пока и впрямь не подул ветер и не разогнал туман. Тогда и Альрик отыскался. Он пришел со стороны прибрежных скал, хмурый, быстро оглядел корабль и сказал отчаливать.

Мы столкнули «Сокола» в воду, сели за весла и споро отошли от берега на несколько перелетов стрелы. После того хёвдинг сказал поднять весла и осмотреть, всё ли в порядке. Фридюр и сын сидели в своем крохотном домике. Рядом Булочка, впереди нас сидели Плосконосый и Живодер, дальше двое из наймитов, но сейчас на одном из их мест был Офейг. Его легко можно было угадать по длинным по пояс светлым волосам, которые он заплел в бабью косу.

Ледмар поднял доски, заглянул под палубу, нет ли где трещин. А я указал Альрику на Офейга.

— Рогатина пропал. Сбежал, пока туман стоял.

Хёвдинг безразлично пожал плечами.

— Дурень. А ты, Слепой, чего ж не ушел с ним?

Угрюмый наймит неохотно ответил:

— А куда уходить-то? И зачем? На тебя я уже посмотрел, понял, каков ты. А на острове поди узнай, каковы порядки.

— И что, Рогатина тебя не звал с собой?

— Звал. Но он и вправду дурень. Вечно бежит, ищет чего-то, думает, в других местах жизнь слаще и бабы толще. Он же меня к Йору и затащил, хотя сразу было видно, что дело тухлое.

— А теперь ты с ним не пошел.

— Не пошел. Ежели они сами к тебе в хирд просятся, да вон тот даже рану отхватил, убегая из родных мест, знать, несладкая тут жизнь.

— Добро. Теперь без роздыху в Сторбаш!

И мы снова налегли на весла.

* * *

После ухода с Бриттланда мы почти не сходили с корабля, словно возмещали долгие месяцы на суше. Бриттланд, Сторбаш, Мессенбю, Туманный остров, снова Сторбаш.

И хотя мы не принесли жертву Нарлу-корабелу по весне, морской бог был милостив к нам, не обрушивал на нас шторма и бури, не закруживал по китовым дорогам, не насылал тварей. Потому мы благополучно вернулись в мой родной город. Хотя в этом была и заслуга Бессмертного. Он почуял, что скоро нагрянет шторм, предупредил Альрика, мы налегли на весла и успели вовремя добраться до сторбашевской пристани.

Только мы вошли в бухту, как с неба обрушился сильнейший ливень, так что причаливали мы и привязывали «Сокола» вслепую, под мощными потоками воды. Я держал вымокшие шкуры над женой и сыном, пока мы не добежали до отцовского дома.

Ввалились мы нежданно и не в самом приглядном виде. Хотя еще было рано, но под таким ливнем дел никаких не поделаешь, и родители уже собирались отправиться на боковую. Мать распустила волосы, отец снял верхнюю рубаху…

— Отец, мать. Вот моя жена Аднфридюр. И сын, пока без имени.

Все замолчали. Потом мать спохватилась.

— Да что же вы сидите, непутевые! — напустилась она на рабынь. — Ну-ка, залейте масло в лампы, разожгите огонь! Видите же, они совсем вымокли! А ты чего застыл на пороге? Веди жену сюда! Пойдем, я дам сухой одежды! Малыш-то не застудился? Надо протереть его барсучьим жиром! Пойдем-пойдем! Нечего стоять. Сначала просохнешь, согреешься, а уж потом всё, как надо, сделаем.

Дагней уволокла Фридюр с ребенком к сундукам с рухлядью. И оттуда доносились лишь мамины возгласы: «А худющая какая!», «Молока хватает? У нас коровье есть, сегодня надоили», «Глаза-то Каевы».

Мы с отцом переглянулись и одновременно сели за стол, я — поближе к очагу. Только мокрые шкуры отдал рабыням да вытер голову рушником.

— Значит, сын? — негромко спросил отец.

— Да, — кивнул я.

Сам так и не привык к этой мысли. На «Соколе» порой смотрел на Фридюр, на сверток в ее руках и удивлялся, как же так всё вышло.

— И что теперь?

— Думал, с вами оставить. Сам с ульверами. Серебро привозить буду, ткани, каменья. Не погонишь?

— Не погоню. Мать верно говорила, нечего ей как безмужней жить. Тут дело в другом…

Но не успел он договорить, как вышли наши женщины. Мать успела плат на голову намотать, Фридюр сняла свои штаны и платье из оленьих шкур, надела лучшее платье Дагней из синей шерсти, расчесала мокрые волосы, даже нож не забыла перевесить. Платье ей было велико, с кос капала вода, и лицо перепуганное, будто ее сейчас на вертел насадят! И худовата, конечно, но мать ее откормит, глядишь, и округлеют щеки, помягчеют плечи, глядишь, и вовсе красоткой станет.

— Ох, и хороша у тебя жена, — усмехнулся отец. — Рассказывай, невестка, как звать тебя, как величать.

— Да погодь ты, — сказала мать, — лучше глянь, какого она внука нам родила!

И сунула ему ребенка в руки. А сынок мой снова поднапрягся, вытащил ручонку и отца за бороду хвать. Потом вторую. И ей тоже ухватился. Молчит, тянет, кряхтит. И не плачет.Он вообще почти не ревел. Ни на море, ни под ливнем, ни по ночам. Только кряхтел и пузыри пускал.

— Видишь, глаза какие! Темные круглые, брови насупленные! Как две капли маленький Кай.

Я опасливо обернулся. Не стоит ли где Ингрид с ножом? Не захочет ли она обидеть Фридюр?

Сестренка и впрямь стояла неподалеку. Набычилась, насупилась, а у самой глаза на мокром месте.

— Иди сюда! — позвал я ее. — Знакомиться будешь.

— Не буду я ни с кем знакомиться! — выпалила она и ушла в темень, к своему углу.

А мы просидели за столом до глубокой ночи. Аднфридюр как увидела, что никто ее обижать не собирается, так повеселела, ожила, поведала о себе, о своей семье, как отец ее за меня выдал. Дурного про него ничего говорить не стала. Оно и правильно. Зачем это дурное в новый дом за собой нести? Пусть оно там останется, на Туманном острове.

Я же просидел весь вечер, ею и сыном любуясь. И понял, что она правильно смотрится в этом доме, не как чужая, не как пришлая, а как своя. Я уже не вспоминал, как она выглядела в шкурах, как она по горам голорукая и простоволосая бегала. А рядом с матерью и отцом, возле родного очага… будто она родилась здесь и всегда тут была. И сын, дергающий деда за бороду, тоже был на своем месте.

Дагней то и дело поглядывала на меня, улыбалась чему-то непонятному, а как заснул ребенок, так всех погнала спать. Мол, утром еще наговоримся. Фольмунда мать уложила возле себя, в его люльку уложили моего сына. А мы с Фридюр легли на отдельное ложе, как муж и жена. Наша первая совместная ночь. И заснули мы не сразу.

А утром спозаранку в доме началась беготня. Рабы суетятся, таскают куда-то лавки, утварь, за стол схватились. Мать покрикивает на всех, а за ее подол Фольмунд держится, палец во рту сосет и смотрит непонимающими глазами на суматоху.

Отец кивнул мне, мол, пойдем отсюда. Ему так и так надо было поприветствовать Альрика.

Ульверы, как и в прошлый раз, устроились в тингхусе. Оттуда ничего не убирали после нашего отъезда, так что хирдманы успели и обсушиться, и обогреться, и выспаться вволю.

— Пришел второй корабль, — едва поздоровавшись, сказал Эрлинг. — Дня три назад.

Я с укоризной посмотрел на отца. Вчера о чем только не говорили, а про корабль он ни разу не упомянул.

— И что они? — заинтересовался Альрик.

Хёвдинг сидел на лавке, опустив исхудавшие плечи, а над его спиной трудился Живодер, то отступая на шаг, дабы полюбоваться на кровавые узоры, то снова занося нож. И отец глазом не моргнул от такого зрелища. Впрочем, разговоры о шрамах при нем велись.

— Пока ничего. Место стоянки мы вычистили, кровь, следы убрали, чтоб казалось, будто они сами ушли. Да после вашего ухода еще три ливня прошли, смыли оставшееся.

— А могут они решить, что первый корабль потоп?

— С чего ж ему тонуть? Коли что, так под боком бухта укромная есть. Здесь шторма не лютуют. А хёвдинг их, как берег обшарил, так больше и не сходил с корабля. И людей не пускает. Один раз только бочки водой наполнили. И всё.

— Как же они нас пропустили? Из-за ливня, что ли? — задумался Альрик и охнул, когда Живодер прижег ему рану. — Глянуть надо, что за корабль, каковы там хирдманы. Эх жаль, у нас только Слепой. Сейчас бы лучше зрячий, чтоб за три сотни шагов руны чуял. А что за суета в Сторбаше? Никак праздник какой?

— Да, — спохватился отец. — Приходите к полудню к моему двору. Кай будет сына именовать и в род вводить.

— Это что же, всегда так шумно у вас именуют?

— Нет, обычно в семье и тихо. Но тут случай особый.

— Ну да, сын лендермана, — усмехнулся Энок.

— Не в этом дело, — сказал я, поняв отцову задумку. — Жену-то я издалека привез, свадьба не здесь проходила, и брюхатая она не на людях ходила. Чтобы люди почем зря не судачили, кто она мне: наложница или жена, и сына ублюдком не называли, нужно прилюдно их в род ввести и имя сыну дать при всем честном народе.

— А ведь верно, — почесал голову Ослепитель.

— И лучше это сразу сделать. Мало ли как дальше сложится. Пусть лучше внук сразу в род войдет, до боя.

— Имя-то сыну придумал? — спросил Рысь.

Тут я и призадумался. Может, в честь моего деда назвать — Хавстейном? Оно означает скалу в море, утес. И отец говорил, что дед таким и был: упертым и стойким, как утес, о который и ветра, и волны, и корабли разбиваются. Но жизнь деда рано оборвалась, сгинул он где-то еще до войны Рагнвальда с Карлом Черноголовым. В честь родичей жены и вовсе называть не хочу. У них всех имена начинаются с «адн», что означает «орел». А какой же он орел, когда волчонок? Но не Ульвидом же его наречь?

Когда солнце поднялось в самую верхнюю точку, я вышел во двор.

Там уже собрался люд: и отцовы хирдманы, и ульверы, и бабы с дитями. Посреди двора поставили лавку, укрыли ее тканями яркими да так, что хотя бы уголок нижней был виден. Возле лавки стояли отец с матерью, Ингрид и Фольмунд, все нарядные и украшенные. Я и сам одет как жених: в алой льняной рубахе, руки в браслетах, на шее три цепи тяжелые. Встал рядом с родителями и сказал:

— Я Кай, сын Эрлинга, сына Хавстейна, хирдман Альрика Беззащитного, будучи в чужих краях, взял себе в жены достойную и невинную деву Аднфридюр, дочь Аднальдюра. Обряд был проведен по всем правилам, и не может быть в том никаких сомнений. Я преподнес дружеский дар тестю и утренний дар жене, и от них получил дар не меньший. Ныне же при всем честном народе хочу дать Аднфридюр женский дар, дабы не знала она ни горя, ни беды в случае моей смерти.

Из дома вышел Аднтрудюр и вывел свою сестру с ребенком на руках. Сторбашевские бабы зашушукались, заохали, сразу языками начали чесать, обсуждать мой выбор. Да только чего ж тут было обсуждать? За утро мать подшила одно из своих платьев так, чтобы оно впору пришлось Фридюр, заплела ей волосы, как замужней женщине, убрала их под плат. Я наконец отдал жене заготовленные украшения, так что она вся блестела и переливалась серебром и каменьями. На поясе висел дареный нож, только ключей там не было. Сын снова выворотил ручонки из-под пеленок и уже схватился за самую красивую бусину.

Когда она подошла, я взял у отца блюдо с серебром, свою долю после торгов я всю взял серебром, хотя моржовые клыки и шкуры оленьи можно было продать с выгодой в Мессенбю. Часть-то я отдал отцу, но остальное отдам жене. Пусть она хранит и тратит по своему разумению. А сторбашевские как увидали столько серебра, так и ахнули.

Трудюр принял серебро за сестру, а Фридюр сказала:

— Я Аднфридюр, дочь Аднальдюра, пока ты был в отъезде, родила сына. Это крепкий здоровый мальчик. Признаешь ли ты его? Дашь ли достойное имя?

И положила ребенка к моим ногам, развернув пеленки и с трудом вырвав из его рук бусину. Все могли видеть своими глазами, и как он крепок, и что это мальчик.

Я же наклонился, взял его на руки. Мать подала кружку с водой, я окунул пальцы и побрызгал на сына.

— Признаю тебя своим сыном, ввожу в род и нарекаю Ульварном Кайссоном.

Фридюр ахнула и даже прослезилась. Каким бы пройдохой ни был ее отец, он все же родственник, и я не мог совсем не думать о роде жены. Потому имя сына составил из двух частей. Первая — ульв, волк, а вторая — арн, тот же орел, что в именах Аднальдюра, Аднфридюр и Аднтрудюра, только иначе сказанный. И хоть впереди я поставил прозвание хирда, зато в конце отдал дань роду жены.

Ульверы обрадовались. Вот и первый волчонок появился!

Потом я подошел к молодому бычку и отсек ему голову секирой. Рабы занялись его потрошением, снятием шкуры. На именовании обязательно нужно зажарить бычка или хотя бы барашка. Столы на улице уже были накрыты, так что всем мужам Сторбаша хватило места. И начался пир в честь моего сына.

Глава 9

Три дня мы просидели в Сторбаше, выжидая, когда же пришлый корабль снова пошлет людей на берег. Воду-то они так быстро не выхлебают. В чем радость ее пустую пить? Но, может, хёвдинг захочет побаловать своих людей горячей едой? Или заночевать на берегу, а не лежать на палубе и днем, и ночью?

За это время показался лишь один кнорр, и тот не стал заглядывать в бухту, мимо прошел. Видать, уже знает, для чего тут драккар стоит.

Альрик и Эрлинг отправили людей к тому месту, где наймиты в прошлый раз бочки наполняли, расставили сторожевых так, чтобы корабль всегда под приглядом был. Меня же не взяли, мол, привыкай к семейной жизни. А чего к ней привыкать? Что женщина всегда под боком — это хорошо, а в остальном всё по-прежнему. Серебра я привез столько, что на несколько лет сытой жизни хватит, землей я не занимаюсь, хлопоты по двору, как и раньше, на матери, а по деревням и хуторам — на отце.

Фридюр вела себя тихо, слушала Дагней, на улицу — только в платке, хотя у нас замужние женщины и простоволосыми не стеснялись ходить. И если не Ингрид, была б в доме тишь да благодать. Неблагодарная девчонка орала по пустякам: то Фридюр ее любимую плошку взяла, хотя они все одинаковые, то встала не так, свет загородила, то напугала, заговорив. Один раз крик подняла из-за Ульварна, мол, спать ей мешает, кряхтит громко, но тут уж я не выдержал, схватил девчонку за шиворот и выволок в сарай. Пусть послушает, как лошади хрупают да как собаки лают, если мой сын не по нраву. И сказал жене давать отпор Ингрид, если та будет докучать.

И на третий день Аднфридюр напомнила нам всем, что она не простая баба, которая от печи да от корыта не отходит, а охотница с Туманного острова, где девки владеют оружием наравне с парнями. Уж не знаю, как Ингрид всё устроила, кого подговорила, но случилось так, что на Фридюр выскочили две взбешенные свиньи. А свинки у нас крупные, клыкастые, щетинистые. Бегут, визжат на весь Сторбаш, дети и бабы врассыпную от них, через плетни перемахивают, на сараи заскакивают. А Фридюр схватила палку и одной свинье разбила пятак, а вторую опрокинула на спину и оглушила. Уж потом дознались, что дети забрали по поросенку у тех свиней, заставили их визжать и унесли подальше. А разъяренные мамаши перескочили изгородь и помчались искать детенышей. Ингрид, получив изрядную выволочку от меня, отца, матери, перепуганных соседей и хозяев свиней, притихла.

После этого Фридюр возьми да и предложи ей поучиться стрелять из лука и копьем драться. Ингрид думала, пыхтела, но желание стать сильнее одержало верх. И к вечеру они сидели рядышком на пустой телеге и выстругивали себе деревянные копья, без железных наконечников. Уж не знаю, к добру то или к худу, но хоть бабьи склоки прекратились.

Меня больше занимал тот корабль. Почему нельзя напасть на него так же, как на первый?

— Если бы ты не увидел хирд на том месте, где он должен быть, что бы ты подумал? — говорил Альрик, когда мы в очередной раз собрались в тингхусе.

— Ну, что напали на него. Либо люди, либо твари.

— Вот и хёвдинг их видит, что второго хирда нет. И тут не так много объяснений. Может, тот хирд ушел по доброй воле: надоело, или услыхали про иную работу, или Эрлинг откупился. Может, напала какая-то морская тварь, тогда нужно либо самим уходить, либо надеяться, что тварь ушла. Но море чистое, ни досочки!

— Так ведь штормило…

— Но если то была морская тварь, тогда почему лагерь пуст? Конечно, Эрлинг мог зачистить его, увидев, что большая часть хирдманов погибло от твари. А еще корабль могли потопить люди. Эрлинг призвал кого-то на помощь и убил всех. Как лучше поступить тому хевдингу? Если его дружина равна по силе пропавшему хирду, то лучше уйти отсюда и предупредить нанимателя. Если сильнее, тогда можно и остаться.

— Или они кого-то ждут, — добавил Простодушный.

Его слова изменили всё. Сильнее ли, слабее — так ли это важно? Это же наймиты, причем не самые лучшие. Они не ищут славы, не чураются дурных дел и явно не жаждут рисковать попусту. Почему после пропажи первого корабля, какова бы на то ни была причина, они не ушли, а остались?

И мы единодушно решили, что тянуть дальше нельзя. Нужно нападать сейчас, пока ничего не изменилось, пока к наймитам не пришли на подмогу.

Рано мы отвезли Полузубого в Растранд. Но отец думал, что второй корабль придет только к середине лета, а держать бриттов столько времени в Сторбаше — значит, взять их на прокорм на зиму: ни посадить ничего не успеют, ни построить дома, ни подготовиться к морозам. А сейчас на корабле за ними не сходишь, по земле же бритты придут через седмицу-другую, ведь им тащить с собой и оружие, и доспехи, и припасы… Да и баб с детьми одних Полузубый не оставит!

Альрику всё это не нравилось. Даже добыча, полученная с Йорова корабля, его не радовала, как не радовала и мысль, что сейчас мы можем заработать не меньше. Ему всё чудилось, что нынче ульверы малой кровью не обойдутся.

Позвали обоих жрецов: и опытного, и одноглазого, но никто из них не умел заглядывать в будущее. Тулле сказал, что от нового корабля идет много разных ниточек, но есть особая, потолще, и она уходит на восток. То есть в сторону Скирре. Но на востоке не только Скирре, там много островов и разных людей. Эмануэль предложил спросить Мамира через руны, и отец вытащил руну борьбы и руну владения. Как будто и так непонятно, что для Эрлинга — это сражение за свои земли, за дом и семью. Альрик отказался от гадания, сказал, что хорошее предсказание его не успокоит, а плохое усилит тревогу.

Атаковать решили на утренней заре, чтобы было легче высмотреть выживших и выловить.

Так что едва небо посветлело, мы сели на корабли и отошли от пристани. Я надел всё, что у меня было из железа: и кольчугу, и стеганку под нее, и шлем с бармицей, и наручи. Если ненароком ухну в море — всё равно не утону. Даже карл может продержаться на воде в полном облачении, а тем более хускарл. Возле Альрика сидел Тулле и смотрел на выход из бухты. Он сам сказал, что пойдет с нами.

Еще на «Соколе» сидели сторбашевцы от четвертой до пятой рун. Опытных и бывалых отец забрал с собой на старый драккар «Дракон». Я не был уверен, что от карлов будет хоть какой-то прок. Что они смогут сделать? Отвлечь врага? Тогда лучше прихватить баб и заголить им зады.

— Ты не прав, — сказал Простодушный, услыхав мои рассуждения. — Вспомни себя карла? Разве ты был бесполезен?

Так-то я. У меня все руны либо за тварей, либо за воинов получены. А у этих что? Зарубленные козы да кабаны? Есть ли у них подлинный боевой опыт или они только разбивали друг другу носы под присмотром Хакана? Нет, бриттам Полузубого я доверял больше.

Едва мы вышли из бухты, как увидели тот корабль. Чтобы не спугнуть, «Сокол» шел впереди «Дракона». Отец должен был выдвинуться лишь после того, как Даг подаст знак с берега.

Поначалу Альрик правил мимо наймитов, словно хотел уйти подальше от Сторбаша. Те, понятное дело, встрепенулись, зашевелились, торопливо натягивали кольчуги да брали щиты. В море не так-то просто напасть неожиданно. Эх, зря мы «Жеребца» в Растранд отвели! Может, и смогли бы их обмануть. Хотя нет, не дураки же они.

Но препятствовать они нам не стали. Настороженно провожали нас взглядами, наверное, пытаясь понять, кто мы такие и откуда взялись. И лишь когда «Сокол» оказался между их кораблем и морем, мы резко пересели спиной к берегу, и наш корабль помчался обратно. Альрик одной рукой вытащил прави́ло, перешел на нынешнюю корму и стал говорить, как грести. Без руля управлять судном стало сложнее, но мы и веслами справлялись.

— Убрать весла! Копья! — негромко сказал хёвдинг.

Мы тут же подняли весла и схватились за уложенные к ногам копья. Четверо гребцов не пошевелились. Их оставили для уворачивания или погони, чтоб не было как в прошлый раз, когда мы хватались то за одно, то за другое.

Из бухты уже выходил отцовский драккар, и наймиты поняли, что придется драться.

— Давай! — выдохнул Альрик.

И три десятка копий взлетели и обрушились на вражеский корабль. Одно из них запустил сам Альрик, и оно вонзилось в борт ниже уровня воды.

Я поднял еще одно копье, замахнулся и швырнул что было сил. Увидел, как оно пробило красно-белый щит и ушло дальше. Может, даже зацепило руку того воина.

Третье копье. Между «Соколом» и кораблем с змеиной мордой не больше сотни шагов. Я перехватил копье поудобнее и кинул его в воина с синим щитом. Тот легко отбил удар, не отступив ни на шаг. Хускарл на девятой-десятой руне? Хельт?

Несколько копий взмыли с той стороны. Наш черед принимать удар. Я потянулся было к щиту, но передумал. Напрягся, подпрыгнул и перехватил одно из копий, едва не вывалившись за борт. Крутанул и отправил его обратно.

Четыре весла опускались в воду, приближая «Сокола» к врагу. «Дракон» стремительно несся к нам, забирая чуть в сторону, чтобы не пустить «Змея» к берегу. И тут я понял, почему не слышал о морских сражениях нордов. Да потому что сила хускарла велика настолько, что ему ничего не стоит пробить кулаком борт корабля или переломить киль. Дерево слишком хрупко по сравнению с укрепленным благодатью телом. Даже я мог бросить весло и пробить им тонкие доски. А уж Альрику провернуть такое еще проще.

Потому мы не спешили к вражескому кораблю.

За спиной кто-то вскрикнул. Энок выпускал одну стрелу за другой, от него почти не отставали Стейн и Ледмар. Толку от них было немного, опытные хускарлы легко принимали стрелы на щиты, но никто и не рассчитывал, что мы сумеем их разбить одними луками. Пусть прикрываются и прячутся.

Еще одно копье. На этот раз тяжелее предыдущих, хускарловое. Я примерился, замахнулся, бросил. Оно легко прошло через щит и вошло в плечо наймита. Так-то!

Живодер уже вскарабкался на самый нос и приплясывал от нетерпения. Неужто и в этот раз прыгнет? Вот же безднов сын! Полоумный бритт стащил с себя кольчугу, заодно сбросив и шлем, перевязал пояс с мечом покрепче и хотел уже было нырнуть, как Булочка сдернул его за рубаху на палубу. Живодер разразился бранью, но Ледмар его даже слушать не стал.

Еще ближе. Отцов драккар был уже неподалеку, и его люди тоже начали забрасывать наймитов копьями и стрелами. Теперь «Змей» оказался меж двух огней. Вражеские хирдманы выстроились по обоим бортам, закрылись щитами и приготовились к встрече. Их хёвдинг, которого я угадал по дорогой броне, вытащил длинный меч и не сводил с нас взгляда. Только один человек на «Змее» суетился, бегал туда-сюда, размахивал руками и что-то яростно доказывал. До нас долетали обрывки его слов, и я понял, что он уговаривал хёвдинга налечь на весла и уйти отсюда, но тот даже не слушал. А когда до нас осталось лишь двадцать шагов, он и вовсе врезал суетливому по шлему.

— Говорил тебе, дураку! — прогудел хёвдинг. — А теперь уж поздно.

Их корабль изрядно просел, вода лишь на ладонь не доходила до края борта. Никуда бы они уже не ушли!

— Стоять на месте, — негромко сказал Альрик. — Рысь, скажи этому дурню!

Леофсун повторил слова Беззащитного, но услышал ли их Живодер? Он стоял на краю борта и чудом не падал в воду.

Корабли сошлись настолько, что уже можно было перепрыгнуть с одного на другой. Мы ждали приказа Альрика, но вместо того, чтобы отправить нас в бой, хёвдинг вдруг сказал:

— Сивый? Ты?

Я оглянулся на Беззащитного. Он снял шлем и тряхнул прилипшими от пота волосами.

— Однорунный?

Вражеский хёвдинг тоже снял шлем. Его волосы выглядели седыми, но лицо еще было молодо. Понятно, откуда взялось такое прозвище.

— Теперь рун поболе стало, — усмехнулся Альрик. — И зовут меня нынче Беззащитным.

Сивый нахмурился.

— Беззащитный? Слышал о таком. Вот уж не думал, что это ты.

— Как ты ввязался в такое мутное дело?

— Серебро! Много серебра. Может, уйдешь от лендермана? Я договорюсь насчет твоей платы. Вот из этого, — и он пнул суетливого, — можно немало вытрясти.

— Нет. Лучше отдай его мне, а сам уходи. До берега-то догребешь.

— Не могу! Я уж задаток весь потратил. Да и что тебе тот лендерман? Неужто всё еще носишься со своей правдой и словом? Она не принесет тебе столько серебра, сколько этот!

— Не в серебре дело.

Сивый рассмеялся.

— Нет, Однорунный! Дело всегда в серебре. И еще в золоте. Значит, никак тебя не уговорить? Тогда давай решим всё на берегу! Не люб мне Нарл, да и ты вроде бы Фомрира больше жалуешь. Коли я возьму верх, так твой корабль ко мне перейдет. Коли ты, бери с меня что хочешь!

— Один на один?

— Хирд на хирд!

— У меня людей поменьше твоего будет!

Я с удивлением слушал переговоры двух хёвдингов. Не так я себе сражение представлял!

— Возьмем вровень. Моих, вон, подранили. Так что всё по-честному будет.

— Добро!

Альрик крикнул отцу, чтоб к берегу шел. Мы сели за весла, а Сивый обмотал веревкой нос своего корабля и перекинул второй конец нам. У них вода уже палубу заливать начала, и грести было опасно, потому мы потащили «Змея» за собой. Едва успели довести до суши.

Хёвдинги, весело перебрасываясь словами, пошли искать подходящее место для сражения. Мы же с вражескими хирдманами расположились на берегу. Я быстро объяснил отцу, что происходит. И к моему удивлению, Эрлинг обрадовался.

— Так даже лучше. Может, Альрик уговорит его выступить против Скирре?

— Вряд ли. Тот тоже упертый.

Вскоре хёвдинги вернулись. Альрик взял четырнадцать ульверов, оставив на «Соколе» Слепого, Бритта и Стейна. Это были не самые слабые хирдманы среди нас, ведь большинство было всего на шестой руне, а Слепой — на седьмой. Зато их я не слышал в стае.

Сивый тоже выбрал четырнадцать воинов, самых сильных. Если что, отец со своими людьми сможет утихомирить оставшихся. Суетливого не позвал, и я попросил Леофсуна передать Бритту, чтоб приглядел за ним.

Альрик повел нас к лагерю Йора. Там и впрямь подходящее место для боя.

Мы выстроились друг напротив друга. Две стены щитов. Сивый встал в середине строя, Альрик, как обычно, позади нас.

— Однорунный, ты чего? Струсил? — весело крикнул вражеский хёвдинг.

— Было б кого бояться! — отозвался Альрик. — Не хочу пришибить тебя в самом начале!

— А железо снимать не будешь? Неужто не хочешь руну поднять?

— Да какая с тебя руна? Паршивенькая, дохленькая, с душком. Перебьюсь как-нибудь.

У нас в центре встал я. И меня почти сразу начало потряхивать от напряжения, страха, азарта и жажды боя. Справа Тулле, слева Булочка. И нам троим предстояло столкнуться с Сивым, хельтом десятой руны. А рядом с ним хускарлы тех же рун. Может, стоило всё же забросать их копьями?

— Что-то середка у тебя жидковата, — снова Сивый.

— Промахнуться боишься?

— Эх, сегодня праздник какой-то! Корабль у тебя хорош, не жаль отдавать просто так?

— Жалею только, что людей у меня мало. На три драккара не хватит.

— Значит, Йора всё же ты убил?

— Не я. Тот, кто в середке стоит.

— Ну, тогда я сам его проверю.

Вот спасибо! Вот здорово-то как! Хускарл против хельта. Две руны разницы и одно сердце твари. Удружил мне Альрик.

Шепот Тулле:

— Мы стая. Не бейся с ним один. Возьми хирд. Сейчас ты вожак!

В руке крепко зажат топор, в другой — щит. Края сомкнуты. Стена на стену! Такое было только в сражении за ярла Сигарра. С драуграми не в счет, они стену держать не умели. И тогда нас было больше. А сейчас от каждого зависит судьба не только стены, не только хирда, но и Сторбаша. Уступи мы, так потеряем не только корабль, но и…

Нет, не о том думаю.

Две руны. Борьба и своё. Борьба за своё. У каждого оно разное. Раньше у меня это были братья по хирду, топорик, кошель. Сейчас — отцов дом, жена и сын.

Не о том думаю.

Сейчас со мной в строю братья. И Альрик согласился на этот бой лишь из-за меня, из-за моего дара. А я никак не могу разозлиться. Не могу захотеть врезаться в стену напротив, замахнуться топором и ощутить на лице брызги крови.

Хирд Сивого сделал шаг. Стена качнулась и замерла.

— Вперед, — равнодушно произнес Альрик.

Я шагнул, и ульверы тоже. Но все вразнобой. Послышался стук щитов, снова накладывающихся друг на друга. Будто мы впервые делали стену.

— Ау-у-у! — вдруг взвыл Тулле.

— Ау-у-у! — подхватили его клич братья.

Я невольно усмехнулся. Какие мы дураки всё же! И тоже завыл.

Следующий шаг не колыхнул ни один щит. Разом!

Еще шаг. Разом!

— Фомрир! — заорал я.

И вспыхнуло. И разлилось. И ожгло.

Тонкие нити расчертили воздух. Страх осыпался пеплом. Щит на щите. Нога в ногу. Шаг! Быстрее! Еще быстрее! Вперед!

Грохот железа о железо, дерева о дерево. Я стряхиваю бесполезные доски с руки, выхватываю нож. Нырок под секиру, удар по ноге. Сверху меч принимает на себя Булочка, еле стоит. Тулле яростно бьет кому-то в нос. Порыв ветра, и Альрик уже за спинами врагов. Мы разлетаемся в стороны. Кувырок. Сшибаю хускарла с ног, ножом бью в пах, не достаю и вспарываю бедро до кости. Кровь хлещет струей.

— Сварт!

Его тень проскальзывает со стороны. Он хватает лапищами голову раненого и резко поворачивает. Альрик бьется с Сивым! Нам туда не влезть. Рунная сила хельтов выдавливает нас с поля боя. Вепрь вспыхивает благодатью. И каждый из стаи слышит это.

Опасно!

Я сношу копейщика с ног, мчусь дальше и, не глядя, рублю по вытянутой руке. Дударь откатывается назад с рассеченной на груди кольчугой. Кровь.

Зря мы так разбежались.

— Стая! — ору я.

За плечом уже стоит Тулле. Рысь кричит что-то Живодеру. Видарссон идет со сбитым набекрень шлемом, едва ли не вслепую. Эгиль легким ударом поправляет его. Где-то завяз Трудюр. Я слышал его. Рядом с ним Простодушный и Энок.

Вместе легче. Пусть и не стена.

Хирдманы Сивого медлят. Звон мечей хёвдингов прокатывается до гор и возвращается эхом.

— Убить!

И мы несемся на врагов, с ходу врубаясь в их хлипкий строй. Топор бьет сам, отыскивает щели в броне, дыры в защите, прорехи в стене. Неважно, кто ударит последним! Сбить с толку, ранить, отпугнуть, подставить под меч брата! Снова вспышка. Простодушный получил восьмую руну. И вскоре после него Рысь! Седьмая.

Враги пятятся. Их осталось лишь трое. Самые опытные. Самые сильные.

— Сивый! Брось! — кричит один из них. — Мы проиграли.

— Бросай оружие! — говорю я. — Тогда не тронем.

Он неуверенно протягивает меч и разжимает пальцы. Лязг сливается с шумом боя хёвдингов. Я чую злое веселье Альрика. Ему подмога не нужна.

Вижу синеватые всполохи, слышу боль в спине и поневоле дергаю плечами, пытаясь ее согнать.

Хирдман Сивого вдруг всхлипывает, и из его груди вырывается кусок железа. А из-за плеча выглядывает непокрытая белобрысая голова Живодера. Он хватает раненого за бороду, дергает вверх и вспарывает ему горло.

— Проклятый ублюдок!

Рысь тоже кричит на него, но бритт будто и не слышит. Без кольчуги он выглядит почти голым. И я его не слышу через дар. Он все еще не в стае.

Два других воина подхватывают оружие и бросаются на Живодера. А тот хохочет. Он не видит десяти рун? Убьют же поганца! А кто тогда закончит узор на Альрике?

Я прыгаю к нему и едва успеваю отбить тяжелый замах бродэкса. Если не сила Сварта, не справился бы. Живодер выдергивает копье из мертвеца и падает на колено. Перерублена щиколотка? Безднова плоть! Куда ж он полез?

— Уведите его! Тулле!

Бритт подымается, опираясь на копье, скалит зубы и снова падает. Его лицо разбито в кровь.

Я успеваю перехватить бродэкс, швыряю топор во второго хирдмана, сам с размаху бью лбом в подбородок первого. Железо против бороды и десятой руны? И только сейчас Плосконосый всаживает меч в спину врага. А Живодер… вдруг загорается мутным словно задымленным огоньком. И на меня пахнуло холодом, вечностью и безумием. Словно внутри полоумного бритта раскинулась бескрайняя ледяная пустошь без единой живой души. И это было так страшно, что я оборвал нити между нами одной лишь мыслью.

Аднтрудюр с Тулле добили последнего хирдмана Сивого. И почти сразу давление рунной силы ушло.

Альрик, еле дыша, в изодранной клочьями кольчуге стоял над поверженным Сивым.

— Отличный бой, — прохрипел вражеский хёвдинг. — Силен ты для однорунного.

— Скажи, кто тебя нанял? Почему не ушел сразу? Кого-то ждал?

— Ух… уходи отсюда. Как друг говорю.

Беззащитный поднял голову, посмотрел на меня.

— Кай!

Я зло сплюнул, вытащил топор из тела, подошел к хёвдингам и застыл. На Сивом живого места не было, все изрезано и исчерчено ранами. Может, он и упал, потому что крови совсем не осталось.

— Может, Энок? Он на шестой…

— Давай! — рявкнул Альрик.

И я ударил.

Глава 10

Впервые я обрадовался, что не получил руну. Не так я хотел стать сильнее, не через подачки с хёвдингова плеча, но Альрику ничего не сказал. Вспомнил, как сам Беззащитный перешел в хельты. Убийство измененного ему отдали малахи так же, как он отдавал мне благодать со своих противников.

— Рысь! — позвал Альрик. — Скажи Живодеру, что больше его в бой не возьму. Будет сидеть на «Соколе» до тех пор, пока не заговорит на нашем языке, как ты.

Белобрысый бритт, услыхав речь Лейфсуна, перепугался, замахал руками, затарахтел на своем, но хёвдинг его даже слушать не стал.

— Учи! — бросил он, проходя мимо. — Оружие, доспехи собрать! Мертвых сложить в кучу, потом жрец похоронит их как надо. Быстро!

Мы в два счета разоблачили хирдманов Сивого и его самого, взвалили добычу на хребты и поволокли к берегу. Альрик же пошел вперед, дабы убедиться, что оставшиеся враги не напали на сторбашевцев.

— Ваш хёвдинг мертв, как и хирдманы, — сказал Беззащитный людям Сивого. — Так как занимались вы делом бесчестным, я и лендерман Сторбаша можем вас отдать на благодать однорунным юнцам. Или отпустить. Или дать каждому поединок и устроить достойные похороны. Сразу скажу: отпускать не хочу. Не надо, чтобы ваш наниматель узнал о наших силах и послал еще наемников.

Пока он говорил, мы забрали у них оружие и отнесли на корабль к прочим трофеям. Если вздумают напасть и отобрать, так сразу и не выйдет.

— Так чего ты хочешь? — спросил один из хирдманов. — За Сивого помирать не жажду.

— Кто вас нанял?

Они как будто растерялись. А вроде бы вопрос-то простой.

— Так ведь вот этот! — и тот же хирдман указал на суетливого. — Вот он и нанял.

Я и Простодушный, не сговариваясь, подошли к тому, на кого указали, аккуратно скрутили руки за спиной и отвели в сторонку. Не здесь же его допрашивать? А Альрик продолжал.

— Почему пришли так рано? Почему Сивый не ушел, когда не увидел корабль Жеребца?

Хирдманы вперебивку рассказали, что Сивый-то хотел уйти, да вот из-за того суетливого остался. Мол, отыскал он их после зимовки и сказал плыть к Сторбашу, хоть еще и рано было. И пропажа Йора его не испугала и не заставила передумать. Сивый толком не объяснял, в чем дело, но по оброненным словам даже самый тупой понял, что ждут они кого-то, а вот кого именно — непонятно.

— Почему нас вначале пропустили?

И снова вразнобой нам пояснили, что Сивый напасть хотел, да суетливый его отговорил, мол, пусть плывут, нам же легче будет. И чем больше уйдет людей из Сторбаша, тем лучше.

— И давно Сивый грязным делом промышляет?

Давно ли недавно ли, да вот эти самые парни уже раза три с ним плавали. В зиму Сивый распускал хирд, а по весне собирал заново. И работу старался подыскивать прибыльную да не тяжелую, а кто будет платить много за такое? Только кому есть что скрывать.

— И если б не наниматель энтот, так ни в жизни бы вы Сивого не побили. Он мужик головастый, и чуйка у него крепкая. Говорил, что надо вас сразу бить, пока не ушли.

— Что же у него чуйка сейчас не сработала? — зло сплюнул Альрик и отвернулся.

— Так что с ними делать будем? — негромко спросил я у хёвдинга.

— Это пусть отец твой решает. Я свое получил.

Полтора десятка хускарлов от шестой до седьмой руны. Если привезти их в Сторбаш, как отец с ними управится после нашего отъезда? Да и кормить их тяжеловато будет. В рабы не пострижешь, к земле не приставишь. Я б убил. Да и сами хирдманы понимали, что проще всего с них получить то, что есть у всякого рунного, — благодать.

— Удержать я вас не смогу, — тяжело сказал Эрлинг. — А убивать попусту не хочется, и так немало уже погибло добрых воинов.

Я нахмурился. Это чего же он задумал?

— Есть тут неподалеку островок. Закинем вас туда, а когда решится моя вражда с вашим нанимателем, так пошлю за вами корабль.

— Это когда же вражда-то закончится? А если год будет или три?

— И то правда, — вмешался я, оскалив зубы. — Лучше уж сразу здесь перерезать. Глядишь, и хельтом стану.

— Да не, мы же так. Хорошая мысль! — сразу загомонили они.

Альрик все же успокоился, спросил, есть ли у кого из них полезный дар и не хочет ли кто пойти в другой хирд. Правда, сразу оговорил, что он не Сивый, ищет не только серебра, но и славы, берется за сложные и опасные дела и требовать будет немало. Вызвалось семеро, но хёвдинг взял только двоих шестирунных. У одного вроде как очень крепкие кости, а у другого отменный слух, и он слышит плеск весел издалека.

— Значит, ты знал, что из бухты идет еще один корабль? — спросил хёвдинг.

— Знал, — кивнул толстомордый хускарл. Мочки его крупных ушей свисали чуть ли не до плеч.

— А Сивому сказал?

— Нет.

— Ушастый, но тупой, — вздохнул Альрик. — Сгодится.

Остальных мы, недолго думая, отвезли на небольшой островок между Сторбашем и Растрандом, подкинули немного припасов и воды. Сказать по чести, лучше было бы их убить, но отец наотрез отказался. Стареет Эрлинг, стареет. Наверное, вспоминал зарезанных им юнцов в старой войне.

Я возражать не стал, но про себя решил, коли будет нам какая опасность грозит, приеду и убью их всех. Может, и не сам, может, возьму кого-нибудь с собой. Мне-то с них проку нет, а кому другому благодать пригодится. Например, Фридюр лишняя руна точно не помешает.

* * *

Суетливого звали Мьёлль, но я нарек его Мокрой Спиной, так как он сильно потел. Потел и вонял. А еще заискивающе улыбался. За всю жизнь он получил всего лишь пять рун, хотя возрастом подбирался к пятому десятку, а значит, не был воином. И храбрым тоже не был.

Отец приказал отвести Мокрую спину в небольшой сарай на отшибе, не хотел оставлять его ни в городе, ни в своем доме. Когда с пойманного стащили кольчугу и шлем, увидели вымокшую на животе и спине стеганку. Я не поверил, что кто-то может так сильно пропотеть, подумал, что он ненароком окунулся в воду или его облили, но запах шел такой крепкий, что слезы на глаза наворачивались.

Эрлинг посомневался, а потом срезал стеганку ножом, не желая касаться ее руками. Мокрая Спина взвыл, хотя на нем даже царапины не осталось.

Потому цепи на него одевать не стали. Незачем.

— Ты кто такой? Как зовут твоего отца? Откуда ты родом? — требовательно спросил отец.

Мокрая Спина трясся, судорожно улыбался, потел и молчал.

На допрос пришли немногие: отец, Даг, Эмануэль с Тулле и мы с Альриком. Даг заместо Кнута. Эмануэля позвал Эрлинг, а жрец потащил за собой Тулле. Люди отца вместе с Рысью и Вепрем отправились за Полузубым. Хотя мы еще не знали, чего ждать, но опытные бритты пригодятся в любом случае.

— Отвечай!

И звонкая затрещина отбросила Мокрую спину назад.

— Погоди. Не спеши. Не так спрашивать надо, — неожиданно вмешался Эмануэль.

— Да чего ждать? Засунуть пятками в костер, защебечет как соловей, — угрюмо сказал отец.

— С ласкою надо, с ласкою. Дай мне белоголового бритта и полдня. И он всё расскажет. И кто его хозяин, и кого в гости ждать…

Я покосился на Мамирова жреца. Тощий и нескладный, он смотрел на Мокрую спину с доброй улыбкой и потирал обрубки пальцев.

— Ладно.

— Только лучше, чтоб никого больше не было. А если кто захочет посмотреть, так пусть сядет в уголок и молчит.

Дага отправили за Живодером, отец, сплюнув, ушел из сарая, а я, Тулле и Альрик решили остаться.

Не дожидаясь бритта, Эмануэль сел рядом с Мокрой Спиной и негромко заговорил.

— Здесь, на севере, живут самые отважные воины из всех, кого я видел. Они не боятся смерти и не боятся запачкать руки кровью, да вот в пыточном деле не сильны. Им лишь бы кого убить! Чуть что — рубят пальцы и ноги, тыкают раскаленным железом, рвут зубы. Это больно! Но зачастую слишком больно. На пятой руне можно выдержать многое, но такие, как ты, легко впадают в забытье. А вот на юге, в Валланде, я видел подлинных мастеров пыточного дела. Они могут дарить боль бесконечно, при этом она не наскучивает, не утомляет и не затихает, а накатывает волнами, и каждая следующая волна сильнее прежней. Валлы даже разделяют палачей на карловых, хускарловых и хельтовых. Я не видел, как пытают хельтов, зато часто наблюдал за пытками карлов. Как думаешь, сколько продержишься? Давай начнем с простых вопросов, пока не пришел Живодер. Хорошее у него прозвище, яркое! Он любит боль. И он мастерски управляется с ножами. Так скажи мне, как тебя зовут?

— Мьёлль! Меня зовут Мьёлль! — чуть ли не рыдая, сказал Мокрая Спина.

И его вонь усилилась. Наверное, я выбрал неверное прозвище. Вонючка подошло бы больше.

— Мьёлль. А меня — Эмануэль. Это не первое мое имя. А твое первое? Или раньше тебя звали иначе? Когда ты родился? Весной? Летом?

— Летом! Я родился летом!

Зачем он каждый раз повторяет свои ответы?

— А назвали тебя Мьёллем^[1]. Это было настолько плохое лето?

Дверь отворилась, и вошел Живодер. Жрец быстро объяснил ему что-то на бриттском. Я уловил лишь «кровь», «нож», «боль» и «медленно». Бритт кивнул, и его лицо вдруг переменилось. Глаза потемнели, рот растянулся в болезненной улыбке. Повеяло холодом и безумием. Мы ощутили это даже из дальнего угла сарая. А Мокрая Спина и вовсе попытался отползти.

— Знакомься, это мой друг Живодер. Он не понимает нашу речь, потому ты можешь умолять его, просить, обещать любые сокровища, он не ответит. Говорить нужно только со мной. Только я могу остановить его! Только я могу защитить тебя от него! Как тебя зовут, Мьёлль? Какое имя дал тебе отец?

Я не понимал, зачем столько слов. Проще и впрямь засунуть пятки в огонь и спросить, кто нанял этого Мьёлля. И кто должен прийти? Сколько? Когда? Чего добиваются? Но Эмануэль не спешил и всё говорил, говорил, не давал даже слова вставить. А пока говорил жрец, Живодер неспешно срезал одежду с Мокрой Спины. Сначала рубахи, потом обмотки, потом штаны. Мьёлль пытался отползти, один раз даже вяло взмахнул рукой, но бритт легко подтащил его за ногу.

Потом Живодер что-то спросил у Эмануэля, тот покачал головой и снова обратился к Мьёллю:

— Знаешь, что он спросил? Он спросил, не стоит ли снять с тебя кожу, а потом жир. Но пока рано, ведь так? Если сразу снять с тебя кожу, Живодер не сможет сделать многого другого. В Валланде придумали разные приспособления для пыток, здесь их нет, но мы что-нибудь придумаем.

Мокрая Спина молчал. Тогда жрец коротко приказал бритту. Живодер вытащил железный гвоздь, схватил Мьёлля за руку, положил кисть на полено и начал медленно вворачивать квадратный штырь в большой палец. Вворачивать не только в кожу и мясо, но и в кость.

— Это я! Я всё придумал! Я всё устроил! Захотел получить Сторбаш! — завопил Мокрая Спина.

— Я разве об этом спрашиваю? — мягко удивился Эмануэль. — Я всего лишь хочу узнать твое имя. Настоящее имя.

Когда Живодер дошел до ладони, мы узнали многое о Мокрой Спине: и имя, и деревню, где он родился, и что он любит есть, и как спать. Но он продолжал утверждать, что Йора и Сивого нанял сам.

Тогда жрец спросил у Тулле, какие нити он видит.

— Нитей много, но толстых всего три. И все они идут в одно место. А еще две отличаются от третьей, посветлее, что ли? Нет, не так. Там везде страх, но к двум примешивается что-то. Забота? Жалость?

— Кто на другом конце нитей? Расскажи. Это твоя семья? Побратимы? Это твой хозяин? Или твои дети сейчас у твоего хозяина? Он тебе не доверяет? А что будет, когда он узнает, что Йор и Сивый пропали, и ты вместе с ними? Пощадит ли он твоих детей? Или решит, что ты его предал?

Вопросы Эмануэля не заканчивались, не смолкали крики Мьёлля, не останавливался Живодер. Одним гвоздем, уже изрядно затупившимся, бритт истыкал несчастного карла, проделал в нем уйму дырок, поднимаясь по рукам всё выше и выше. Раны он затыкал глиной, которую попросту выковыривал из земляного пола. Затем уже на истерзанной руке бритт осторожно срезал небольшие пласты кожи, подергал за обнажившиеся сухожилия и тонкие нити нервов. На ногах он решил действовать иначе. Там Живодер кости дробил рукоятью ножа, начиная с пальцев. При этом голос Мамирова жреца оставался ласковым, терпеливым, будто Эмануэль не хочет вредить Мьёллю, будто жалеет его и переживает из-за каждого удара.

И к вечеру Мокрая Спина не выдержал.

— Это Скирре. Это всё Скирре! — подвывал Мьёлль, с ужасом глядя на разбухшие побагровевшие ступни.

Жрец махнул, и Живодер отступил.

— Это он. Я не хотел.

Тулле сбегал за Эрлингом, и мы наконец услышали всю историю. Скирре не сразу понял, что ульверы покинули Северные острова. Мы ведь сразу по весне ушли к Туманному острову, а оттуда в Бриттланд. Потому прошлый год Скирре выжидал, не хотел, чтобы мы внезапно пришли и испортили ему планы. Думал, вернемся к концу лета или осенью, на зимовку, но мы так и не появились ни в одном крупном городе. И когда весной в Тургар пришли торговцы, а об ульверах по-прежнему не было ни слуху ни духу, Пивохлёб начал действовать. С самого начала он использовал Мьёлля, через него нашел хирды, через него платил. Сейчас же Мьёлль должен был собрать наймитов, дождаться еще двух кораблей с дружиной самого Скирре и напасть на Сторбаш.

— Зачем? — рявкнул отец. — Вот зачем? Вырезать всех?

Скирре понял нрав Эрлинга во время конунгова суда. Он знал, что отец примет удар на себя. Задача хирдманов — убить Эрлинга и его воинов, немного покуролесить в городе, а потом уйти. После этого Сторбаш передадут под руку другого человека, может быть, даже и ярла Скирре.

— Но как же Рагнвальд? — спросил я. — Он же запретил свары.

Кто докажет, что нападение устроил Скирре? Его самоготут не будет. С нанятыми хёвдингами был уговор, что после оплаты они уйдут на два-три года в другие земли. К тому же Скирре скажет, что эти же люди нападали и на его деревни, только он сумел их защитить. Да и не до мелких дрязг конунгу нынче. Беда у него какая-то с сыном.

— Когда придут корабли Скирре? — поинтересовался Альрик.

В любой день. Еще день-два, и будут тут.

— Нападут ли, если увидят, что Йора и Сивого нет?

Мьёлль не знал. На кораблях будут опытные хёвдинги Скирре, они и решат.

Помолчав, Альрик сказал:

— Если сделать все верно, они не нападут. Они в четыре корабля, то есть херлидом в сто — сто двадцать воинов, хотели пойти только на Эрлинга, а ведь у него даже хельтов нет. Если увидят, что в Сторбаше появились еще люди, а половина их войска пропала, сражения не будет. Слишком уж велик риск.

* * *

Люди Скирре пришли на четвертый день.

И мы их встретили четырьмя кораблями: «Сокол» с ульверами, «Дракон» со сторбашевцами, «Жеребец» с бриттами и подлатанный на скорую руку «Змей» Сивого с юнцами. «Змей» стоял на входе в бухту, подальше от гостей, чтобы те не догадались, что он бесполезен.

К мачте «Сокола» мы приставили копье, к которому был привязан Мьёлль. Без рук, без ног, без носа, без языка. Мы оставили ему только член и уши.

После допроса я сказал Эмануэлю, что его пытки какие-то совсем не страшные. Ну, накрутил Живодер дырок в костях, ну, покрошил их в труху, но ничего особенного я не увидел. На что мне жрец ответил:

— Есть пытки для устрашения, а есть пытки для говорения. Если ты хочешь напугать других, то нужно зрелище. Например, вспороть живот, прибить кишки к столбу и заставить его ходить кругом.

Про такое я слышал. И чем дольше продержишься, чем больше кругов пройдешь, тем больше славы получишь после смерти.

— Или сажать на кол. Или отрубать руки и ноги кусочками. Или перепилить тело пополам.

Я сам разрубал людей, и смерть та не особо страшна. Быстра и легка.

— Нет, не поперек. Человека подвешивают вниз головой и пилят промеж ног. Но это все больше казни, чем пытки. Человек уже понимает, что он мертв, просто смерть его будет мучительной и долгой. А чтобы разговорить кого-то, нужно оставить ему надежду. Мол, одна руна, и раны затянутся. И там красивые пытки ни к чему, достаточно боли. А еще терпение, много терпения.

И сейчас нам нужно было устрашить людей Скирре. Потому мы превратили Мьёлля в хеймнар. Такое ни одна благодать не исцелит.

«Сокол» выдвинулся вперед. Затем Альрик поднял копье с Мьёллем, бросил его в пустую рыбацкую лодчонку и с силой толкнул к кораблям Скирре.

Мы молча подождали, пока лодка дойдет, пока оттуда вытащат обезумевшего от боли карла, который мог только мычать и вращать глазами.

Люди Скирре, не сказав ни слова, не выпустив ни единой стрелы, развернули корабли и ушли.

* * *

Ни пира, ни веселья отец устраивать не стал. Мы все понимали, что это не конец. Вражда со Скирре на этом не прекратится. И идти к конунгу смысла нет. Что сделает Рагнвальд? Лишит Скирре его земель? Нет. Это его родовые земли. В лучшем случае, заставит передать сыновьям, тем самым развязав ему руки полностью.

Мы сидели в доме Эрлинга: я, Альрик, отец, Тулле, Даг, Аднтрудюр, Простодушный и Кнут, все еще с перевязанной головой. Рядом хлопотала Фридюр, в люльке гукал и кряхтел мой сын, неподалеку носился Фольмунд и размахивал деревянным ножиком. Ингрид убегала от него в притворном испуге.

Это был дом. Это моя семья. И я понимал, что не могу взваливать все на плечи отца, как раньше.

— Нужно убить Скирре. И его жену тоже, — наконец сказал я.

— Убить? — усмехнулся Эрлинг. — И как же это сделать? Теперь он будет настороже. И дружина у него сильна.

— Не знаю. Но Альрик что-нибудь придумает. Нельзя это так оставлять. Вдруг в следующий раз нас не будет рядом?

Хёвдинг недовольно поморщился.

— Кай, ты сам сказал на суде Рагнвальда, что ушел из семьи в вольные хирдманы. Ульверы и так немало потрудились ради твоего отца.

Я ошарашенно посмотрел на Беззащитного. О чем это он?

— Да, добычу мы получили немалую. Корабль неплохой, оружие, немного серебра. Это достойная плата за работу. Но я не хочу торчать в Сторбаше до зимы или дольше, даже если Эрлинг сумеет оплатить нам это время. Ульверам нужно расти, становиться сильнее. Нужно набрать людей, пройтись по всем Северным островам, поохотиться на тварей, прославиться. В Сторбаше мы этого не получим.

Отец кивнул.

— Сам о том же думаю. Да и нет у меня столько серебра. Разве что «Змея» починю и отдам.

— Нет. У меня и на «Соколе» весла пустые. Куда мне третий корабль?

— Так я и не хочу, чтоб мы тут попусту торчали! — воскликнул я. — Понимаю, что ждать придется долго. Потому и говорю, что Скирре нужно убить.

— И стать изгоями? Нет. Думаю, теперь Скирре отступится от Сторбаша. Уже третий раз месть выходит ему боком.

Я посчитал: Торкель, похищение Фольмунда и нападение на Сторбаш. Боги и впрямь говорят ему отказаться от мести, вот только послушает ли он? Если кто убил бы Ульварна, отступил бы я? Нет, не отступил бы.

— Значит, не поможешь, — протянул я. — Тогда лучше мне уйти из хирда.

Альрик удивленно вскинулся.

— Что? Как? Ты же…

Отец удивился не меньше хёвдинга, а вот Тулле уставился на меня единственным глазом, словно хотел дыру просверлить.

— Одно дело — семья отца. Отец сам должен защищать мать, Ингрид и Фольмунда. Но теперь у меня самого есть жена и сын, и их защита на мне. Если не убить Скирре, они всегда будут в опасности. И единственное, что я могу сделать, так это остаться с ними. Я сам убью всех, кто сюда придет.

Я не хотел, чтобы так вышло. Я все еще мечтал попробовать вкус твариного сердца, стать хельтом, потом сторхельтом, потом шагнуть к богам, врезать Фомриру за дурное условие, глянуть на красавицу Орсу, поклониться Скириру и поговорить с Мамиром. Я хотел побывать в разных морях и землях, увидеть каменные дома Валланда, сразить сотни тварей. Я хотел подвигов, песен обо мне и ульверах. Хотел пройти весь этот путь бок о бок с Альриком, Тулле, Вепрем и другими хирдманами. И хоть я хорохорился, говорил спокойно и взвешенно, как и подобает взрослому мужу, на душе было погано. И в то же время я чувствовал, что поступаю верно.

Альрик задумался, вцепился тонкими пальцами в светлую бороду и застыл.

Я думал, что отец и мать обрадуются. Ведь Эрлинг так старался вылепить из меня лендермана. Теперь же я буду с ними рядом, построю себе и Фридюр отдельный дом, куплю рабов в Мессенбю. Чем не радость? Но они почему-то выглядели огорченными.

— Не ожидал я, что мой сын так быстро вырастет, — после долгого молчания заговорил Эрлинг. — Думал, годам к тридцати-сорока угомонишься. Только ведь ты и не угомонился. Не будет у тебя счастья, коли тут останешься. Будешь рваться в море, к сражениям, к новым рунам.

— А много ли счастья, если я вернусь с золотом и рунами, а тут кости и зола?

— То моя вина, что не могу оберечь свои земли, не твоя.

— Но Роальда я убил.

Внезапно ожил Альрик.

— Ладно. Я согласен убить Скирре. Но не сразу и не набегом на его город. Сначала нужно всё обдумать, разузнать, людей набрать. Не думаю, что до зимы он что-то еще затеет, так что время у нас есть. Сгодится тебе такое, Безумец?

— Сгодится, — обрадованно выпалил я.

И все в доме вздохнули с облегчением.

Глава 11

Забрав очередную добычу и набив «Сокола» корзинами и тюками, мы отплыли в Мессенбю. Отец на своем «Драконе» пошел за нами. Он хотел оповестить торговцев о свободном проходе в Сторбаш, продать лишнее, купить нужное… Обычные дела лендермана. Корабль Йора мы оставили под присмотром Полузубого, а корабль Сивого Альрик недорого продал тому же Эрлингу, так как у нас не было ни желания его чинить, ни людей, чтобы на нем ходить. Хёвдинг поставил лишь одно условие: коли в хирде прибавится людей, ульверы выкупят «Змея» обратно с небольшой приплатой. Как по мне, неплохая сделка для обеих сторон. В Сторбаше найдутся умельцы, которые залатают прорехи так, что корабль станет лучше прежнего, у отца будет запасной драккар, а у нас — задел на будущее.

Впрочем, в этот раз Эрлинг не стал складывать все яйца в одну корзину. «Жеребец» — в Растранде, «Змей» после починки отправится в деревню Олова, так что если кто-то снова попытается закрыть вход в Сторбаш, он может отправить своих людей по берегу в деревни, сесть на корабль. А там либо отобьется своими силами, либо кликнет на помощь.

А я уходил из Сторбаша в разладе с собой.

Вроде бы радостно, что вновь иду в море, вновь с братьями. Будем искать найм, сражаться с тварями, покажем всем на Северных островах, кто такие ульверы. Ведь мы уже не те слабые карлы, что бегали от Торкеля Мачты. Но в то же время и грустно. Грустно, что Сторбаш стал чужим, что я вырос из него, как вырастают дети из первой рубахи. Прошлые приятели и прошлые враги против меня — как щенки против дикого кабана. И здешние беды против бриттландских — переполох в курятнике рядом с горящим домом.

А еще я снова оставлял Аднфридюр. Только в прошлый раз я уходил охотно, думая, что не вернусь, а нынче наоборот. Я так и не узнал ее толком. Видел, что прижилась она в отцовом доме, и жизнь наша ей в радость. Лицом побелела, боками округлела, успокоилась, заполошных глаз не делала. С Дагней училась ткать, с Ингрид — ходить за скотом, смеялась, что коровы — это как олени, только толще и глупее. Начала доверять присмотр за Ульварном рабыням. Завела знакомства с соседками и делилась с ними знанием о травах.

Заметит ли она мой уход? Станет ли скучать?

Перед отплытием Фридюр крепко обняла меня, сказала, что лучшего мужа и сыскать нельзя было. И я успокоился. Ведь верно говорит! Где бы она нашла кого-то лучше? Уж не на Туманном острове. Да и в Сторбаше мне нет равных. А, может, и на всех Северных островах! Еще пять-шесть зим пройдет, так и вовсе придется в дальние моря плыть, чтоб найти достойного соперника.

Отплытие мы подгадали под нужную ноздрю Хьйолкега, так что сразу после выхода из бухты убрали весла, поставили мачту и подняли красно-белый парус. У отцова «Дракона» и корабль меньше, и парус поуже, так что он отстал. Но то не беда, в Мессенбю встретимся.

Я уселся на палубу, вытянул ноги и задумался. Мыслей было много, а поделиться не с кем. Тулле-то остался в Сторбаше, с Мамировым жрецом. Может, на год кого другого взять в заплечные? Да вот только кого?

Вепрь — он с Альриком больше да по хозяйству. Да и слишком он серьезный, и по годам сильно старше. Видарссон слишком глуп. Сварт молчалив, как и Аднтрудюр. Шурин если и говорит о чем, так больше о бабах. Плосконосый дружит с Булочкой. Энок слишком болтлив, с ним зачастую и промолвить не сможешь, а еще смешлив и ехиден. На всё у него найдется острое словцо. Дударю и Эгилю я доверю спину в бою, но по жизни не так уж часто мы с ними говорили. Стейн? Ну, это же Стейн. О чем с ним говорить? Живодер и Бритт еще не выучили наш язык. Офейг Бессмертный с Туманного острова мне нравился, но он же карл! Вот дорастет до хускарла, тогда и подумаю насчет него.

Трое наймитов: Слепой от Жеребца, Кости и Уши от Сивого. Слишком старые, все перевалили на четвертый десяток или даже за него. Слишком хмурые. Слишком чужие. Я до сих пор невольно тянулся к ножу, когда случайно натыкался на них взглядом.

Кто ж остался? Простодушный и Рысь. Рыжий бритт всем был хорош: и цветом волос, и крепким характером, и умом, и нравом легким. Но ему не хватало основательности, которая мне так нравилась в Даге и Тулле. Я не раз подмечал, как порой полезна дружеская рука на плече, чтоб вовремя осадила да в разум привела.

Значит, Простодушный. Помимо основательности у него было еще одно достоинство. Он тоже на восьмой руне, и Альрик усадил его возле меня, на первую пару весел. А Булочка сел впереди, бок о бок с Плосконосым.

Я глянул на корму. Там Живодер снова приступил к истязанию Беззащитного, доводил узоры до ума. Как только у хёвдинга духу хватает поставлять спину? И дело не в тех пытках, не в отрубании рук и не в вырезании языка. Я и сам такое сделаю, коли потребуется. Суть в том, что Живодеру это нравилось. Так же, как нравилось сражаться, жечь самого себя, прыгать в воду, толком не умея плавать, сливать собственную кровь в реку до беспамятства. Нет, и даже не в этом беда.

Больше всего пугала в Живодере его непредсказуемость. Я не понимал ни его мыслей, ни поступков. Он чуждый, и эта чуждость проступала всё ярче с каждым днем. Как знать, не захочет ли он однажды ночью зарезать нас всех? Мало ли, почудится ему во сне шепот Бездны, Живодер вытащит нож и пойдет махать налево и направо.

— Херлиф! — сказал я. — Как по твоему, Живодер и впрямь слышит Бездну или ему чудится?

— Да он с рождения, поди, придурковатый, — отозвался Простодушный. — Чего-то ему не хватает, словно дыра где-то. Может, потому и впустил в себя Бездну.

Я поморщился. Слишком мудрёно. Как это — впустить Бездну? Это же не гость незваный, а ты сам — не дом с дверью и порогом. Так что я перевел разговор на другую тропу.

— Эх, забалуют мне сына. Многовато баб и мало детей в доме. Мать, Фридюр, Ингрид, еще рабыни бегают, как наседки. Вырастят жевателя угля, а не воина.

— Так отдай на воспитание. В Бриттланде в рунный дом отдавали, но я слышал, что тут, на Севере, принято сыновей отсылать к дядьям или друзьям. Чужого ребенка баловать не будут.

И то верно! Да вот только кому?

— Сейчас рано еще, он грудь сосет.

Херлиф хмыкнул.

— Угу. Обычно после пятой-шестой зимы отдают же.

— А кому? У меня все в Сторбаше живут. А друзья со мной ходят.

— Вот через пять зим и посмотришь. Может, кто уже и осядет на земле.

И замолк.

Нет, все же Херлиф — плохая замена Тулле. Тот бы от моих слов не отмахнулся, предложил бы кого-то.

А в Мессенбю нынче было оживленно. Едва-едва смогли отыскать место, куда пристать. Хорошо еще, что мы не торговцы, и разгружать «Сокол» нам не требовалось, иначе бы застряли перед пристанью, как некоторые кнорры.

Альрик спросил у ярлова хирдмана, который присматривал здесь за порядком, откуда столько народу.

— Так вы не слыхали? — обрадовался дородный карл. — В Бриттланде мертвые ожили и вырезали чуть ли не всех живых. Говорят, что изленились тамошние люди, хоронили как попало, без обряда толкового и без рунных знаков. Вот и полезли мертвые напомнить, что надо блюсти правила.

— Это всё хорошо. А корабли откуда?

— Так ведь из Бриттланда. Торговцы заранее за зерном пришли, хотя откуда ему взяться, недавно только засеяли, а еще за трэлями.

— Трэлями? — притворно удивился хёвдинг. — Всегда ж оттуда к нам безрунных везли.

— Вот-вот. А теперь там и половины не осталось. Земля простаивает! Эх, и взлетит цена на рабов! Не укупить. Уже сейчас за мужчину дают три марки серебра, а будет еще дороже.

Три марки! Шесть коров!

— Говорят, в Бриттланде уже и десять коров за раба дают. Скота много, а пасти и доить некому, — поделился словоохотливый карл. — Да и кроме торговцев, полно народу прибыло. Многие норды решили к нам пожаловать, дальнюю родню навестить, посмотреть, как тут житье-бытье. Всё лучше, чем на вымершем Бриттланде.

— Вон оно что, — кивнул Альрик и полез в кошель за наградой.

— А еще, — понизил голос карл, — говорят, что конунг бриттландский из-за драугров разум потерял. От наших богов отказался, а чужого принял. Видели, поди, этих полоумных в рыжих тряпках с выбритой макушкой? Вот их бога и принял. А что там за бог? Я как-то слушал, чего эти бритые говорят, но ничего не понял. Солнце у них там главное, что ли? И благодать — это не благодать вовсе, а безднов дар. Вот же чушь!

Хёвдинг отыскал мелкую серебряную монету, отдал ее болтуну. И когда тот ушел, радуясь случайному заработку, Альрик обернулся к нам.

— Кажется, здесь работы не сыскать. В Бриттланде хускарлов много, и думаю, сюда их добралось тоже немалое количество. И оружие хорошо продать не выйдет, так что пока пусть лежит. Серебро вроде бы у всех есть.

Это верно, если не считать тех, кто присоединился к хирду в последние дни.

— Так что пробудем тут пару дней. Если ничего не найдем, на третий день уходим. Кай, Энок, Эгиль, возьмите по паре ульверов, пройдитесь по городу. Пусть знают, что ульверы снова тут. Может, кто захочет пойти в хирд?

— Так, может, еще и носовую фигуру сменить на корабле? — предложил Рысь. — Сделать волчью, чтоб сразу понятно было, где ульверы.

Я аж забыл, как дышать! Вепрь не поленился, подошел и отвесил Леофсуну затрещину.

— Не вздумай еще раз такое на корабле ляпнуть! Не хочу из-за такого дурня к рыбам в гости пойти!

— А чего такого? — Рысь потер затылок.

Эгиль подошел к нему, приобнял за плечи и сказал:

— Так ведь фигура на корабле — это ж не бусы на бабе, не украшение. Это душа. Любой корабль начинают строить с того, что ищут подходящее дерево для киля, основы! И опытный мастер ищет не просто прямое и не сучковатое бревно, но еще и то дерево, которое хочет стать чем-то большим. И уже от киля становится ясно, каков будет корабль. Будет ли он рыскать по волнам, как волк в лесу, или станет летать, как сокол, или скользить, как змея? Если вот, к примеру, оторвать тебе голову и приставить к шее голову собаки, хорошо ли тебе будет? Вот так и с кораблем. Можно поменять носовую фигуру, если она сломалась или истрепалась, но и то не всегда. А если делают, так новую заказывают у того же мастера, из такого же дерева и чтоб была она похожа на старую. И не всегда корабль принимает замену. Раз, и потонет, обидевшись. А уж сокола на волка менять, птицу на зверя — хуже и не придумать. Возьму-ка я тебя с собой, расскажу, что да как.

Он еще и Дударя прихватил. Энок позвал Аднтрудюра и Стейна. А я снова взгрустнул. Как тяжко без Тулле! Взял Простодушного, Плосконосого и пошел по тем же улочкам, что и в прошлый раз.

Поначалу спокойно всё было, хоть и толчея неимоверная. Не привык я к такому. Обычно ж все с утра до ночи работают: кто на полях, кто на кораблях. Только дети малые прыгают да женщины бегают то за водой, то просто в гости, ведь нитки крутить веселее с подружками. А тут в небольшой Мессенбю, который обычно оживал лишь по весне да по осени, набились бриттланды да торговцы, услыхавшие об их беде. Повсюду, куда ни глянь, виднелись короткие стриженые головы да обрубленные бороды. Женщины пестрели яркими нарядами, будто праздник какой, да и мужчины не отставали. Блестящие синие рубахи, атласные красные рубахи, ворсистые зеленые штаны, короткие плащи с бронзовыми фибулами, серьги, цепи, мечи с позолотой.

Я удивился такой пестроте, а Простодушный рассмеялся.

— Не хотят выглядеть бедными родственниками. Все же мы там богато жили, земли полно, рабы дешевы. И ведь с кем только не торговали? С Валландом торговали, с сарапами торговали, с Альфарикой, даже в Свортланд плавали… Многие относились к северным родичам пренебрежительно, в гости принимали, а сами ходили сюда редко. И сейчас ходят нарядными, чтоб не вызывать жалости.

Вон оно что. А местные бабы уступать не хотят, потому вытащили из сундуков самые красивые платья, богатые украшения да пестрые ленты.

Я невольно окинул себя взглядом и досадливо прицокнул. Железо на себя нацеплять не стал, не в бой ведь шел, а в город! Цепь надел попроще, самые богатые побрякушки-то остались в Сторбаше. Но не успел я расстроиться, как меня окликнули.

— Ты ведь Кай? Из ульверов?

К нам подбежал мужчина в простой шерстяной рубахе.

— Это ведь ты первым рассказал о Бриттланде?

— Ну я!

— А правда, что вы серебра привезли столько, что борта вровень с водой шли?

— Ну не прям столько… — честно сказал я, хотя и хотелось приврать немного.

— Я ведь тебя в тот раз видел, потому и признал. Хёвдинг ваш говорил, что вы хирдманов ищете. Правда?

— Это правда.

— У меня сын, — он вцепился мне в рукав. — Отличный парень, боец! Рунами не особо вышел, всего на второй, но не из-за трусости, а по скудности моей. А так и с мечом хорош, и в стене щитов неплох. Может, возьмет твой хёвдинг его?

— Знаешь же, что у хирдманов жизнь опасная. Не боишься за сына? — вмешался Простодушный.

— У меня их пятеро. И дочерей столько же. Пусть изведает иную жизнь, на мир поглядит, себя покажет. Вдруг и серебра немного привезет, сестрам в свадебный дар.

— Маловат он, — сказал я. — Лучше в хирд попроще отдай, с карлами. А ульверам такая обуза ни к чему. Убьют ведь и не заметят.

А Плосконосый хитрую морду состроил и говорит:

— А зови сына. Поглядим, каков он.

Мужчина обрадованно кивнул и метнулся куда-то во дворы.

— Ну и зачем? — спросил я у Фастгера.

— Был знакомец один, вот также нахваливал сына, хотел избавиться от него. А сын — тьфу, лентяй и обжора. Вот интересно стало, чем этому сын мешает.

Вскоре мы услыхали через городской гул, как тот мужик подгоняет сына.

— Да быстрее иди. Это ведь не кто-то, а ульверы! Те самые, что на серебряном корабле пришли.

Парень оказался и впрямь видным: крупный, медленный, неповоротливый. Даже головой вертел неспешно. Мясистый нос нависал над пухлым ртом, а редкая курчавая поросль не скрывала уже подвисших щек. Да зим детине было немало, ближе к трем десяткам. И на второй руне!

— Эти что ли? Мелкие больно, — прогудел детинушка. — Энтот и вовсе пацан.

— Пацан не пацан, а на восьмой руне уже.

Я и говорить ничего не стал, пусть Плосконосый выкручивается. Сам же позвал глянуть.

— А подойдет, — внезапно сказал Херлиф. — Мы тут на морскую тварь хотим пойти. Нам как раз не хватало червячка для нее. А этот ничего такой, жирненький.

Сынок растерялся, глянул на отца.

— Это ты чего? Это ты меня на съедение твари отдать хочешь? Не, так не пойдет! В хирдманы согласен, а на корм тварям — нет!

И пока они друг с другом бранились, мы поскорее удрали оттуда.

Меня еще не раз узнавали, звали в гости, спрашивали, ищем ли мы людей. Я вежливо со всеми раскланивался, от пива не отказывался, но в дома заходить не стал, всех желающих вступить в хирд посылал на пристань. Пусть Альрик сам разбирается с мамками, отцами и их детинушками.

Когда же я после седьмой кружки густой клюквенной настойки отошел в сторонку, чтобы облегчиться, меня подловил очередной незнакомец.

— Кай Эрлингссон?

— Ну.

— Это ведь ты убил Роальда Скиррессона?

Я закончил свое дело, оправился, завязал шнурок на штанах и посмотрел на собеседника. Худой, с впавшими щеками и прямым открытым взглядом, на седьмой руне. Одет небогато, зато удобно: хоть в пир, хоть в мир, хоть в бой. За спиной длинный меч на отстегивающейся спереди перевязи: иначе его оттуда не вытащить. Нечасто я встречал бойцов, которые предпочитали двуручник, все же со щитом сподручнее. Хотя уже сейчас я начинал понимать, чем выше рунами, тем бесполезнее щит. Или его нужно делать таким, как у Скорне Тарана: во весь рост, из сплошного железа и толщиной в руку.

Может, Скирре решил тихого убийцу подослать? Хотя тогда иное оружие нужно. Например, яд. Я столько нынче выпил всякого, подносили разные люди, и дать мне в руки отравленный напиток проще простого. От таких мыслей у меня аж испарина проступила. Вот же я дурень! Мы же планы Скирре сорвали. А я пью что попало.

Аж живот скрутило. Точно отравили. Сейчас он скажет что-то вроде: «Вот и пришла расплата!»

Он и впрямь раскрыл рот, но произнес иное.

— У нас с тобой один враг.

Я как стоял, так и замер. Даже живот сразу перестал болеть.

— Не веришь? Могу доказать. Только пойдем со двора, а то уже поглядывают странно.

И я, как баран, пошел за ним. Ростом он был едва ли выше меня, и взгляд упирался в его длинную толстую косу, свисающую с затылка. Она доходила до пояса. Это сколько же он не обрезал волосы? Зим пять-шесть? Больше? Хотя это даже не коса, а спутанная копна, грубо перемотанная тряпками в трех местах.

Хвала Фомриру, Фастгер приметил, как мы уходим, и нагнал нас вместе с Простодушным.

— Это кто такой?

— Это с тобой?

Одновременно спросили и Плосконосый, и незнакомец.

— Да, — ответил я.

Мы попетляли дворами, пока не выбрались на окраину города. Там Косматый нырнул в небольшую хибару. Я посомневался, но все же решил рискнуть. Только топор вынул из поясной петли.

Внутри было тесно и темно. Ни очага, ни ламп, ни свечей. И ощущал я лишь двоих. Семирунного проводника и еще кого-то с двумя рунами. Плосконосый зашел со мной, а Простодушный остался снаружи, оставив дверь открытой. Когда глаза привыкли к темноте, я разглядел и самого Косматого, и мальчишку, едва ли прожившего двенадцать зим. Ему рановато и первую иметь.

— Если ты и впрямь Кай Эрлингссон, есть у меня к тебе разговор. А вот их не знаю. Доверяешь им? Полностью веришь? — спросил Косматый.

— Да.

— Откуда они родом?

— С Бриттланда.

— Тогда ладно. Тогда пусть. Расскажи, как ты убил Роальда.

Я разозлился.

— Ты меня за этим звал? Послушать веселые истории? Я что, перворунный скальд, который за эрторг развлекать тебя должен?

— Нет, — Косматый даже не дернулся. Ответил так, что злоба вмиг утихла. — Я хочу убедиться, что ты и есть тот самый Кай. Слухов ходит много, и я не знаю, чему верить.

Так что я послушался и пересказал, как убил Роальда, как Торкель убил дядю Ове, как Мачта гонялся за нами по всем Северным морям и искалечил Ящерицу. Мальчишка как услыхал про Лейфа, хотел что-то сказать Косматому, но тот жестом остановил его. Потом я поведал и о попытке похищения Фольмунда и о суде Рагнвальда.

— Серьгами, значит, откупился, — медленно промолвил Косматый.

— Откупился, а сам втихую снова на земли отца напал.

— Это как? Не слышал о таком, — оживился незнакомец.

Но тут Простодушный грубо сказал:

— Кай достаточно наговорил. Твой черед!

— Верно. Меня зовут Харальд.

Я невольно скривился. Снова Харальд? Мне и первого Харальда хватило, бриттландского конунга.

— А это мой сын Хакон. У нас тот же враг, что и у тебя: Скирре Пивохлёб.

Оказалось, что прежде Харальд был простым рыбаком, жил в небольшой деревушке вроде того же Растранда. Жена, пятеро детей, всего две руны, а больше и не нужно! Хакон, старший сын, часто ходил с отцом в море, хоть ему тогда и было всего семь зим. Плавал как выдра, рыб насаживал на зазубренный нож, словом, рос ловким и сильным мальчишкой.

Харальд любил отходить подальше от берега, зачастую уплывал с сыном на дальние островки и рыбачил там, оставаясь на ночь. Младшая дочь, еще сосавшая материнскую грудь, орала и днем, и ночью, жена говорила, что это зубы растут, постоянно совала ей в рот свиную кожу, но это не помогало.

Вот и в тот раз Харальд ушел с Хаконом на всю ночь, чтобы отдохнуть от шума и криков. Вернулись они лишь вечером следующего дня. А деревни нет. Только зола, обугленные дома и порубленные трупы.

Я слушал, а у самого ком в горле. Что мне был тот Растранд? Даже Ове я не жалел, потому как поганый был человек. А если я так вернусь в Сторбаш? Нет, зря я послушал Альрика. Надо было остаться.

Харальд поклялся перед богами и сыном, что отомстит. Вот только кому? На море следов нет. Так что сначала Косматый решил стать сильнее, набрать рун побольше и потихоньку вызнавать, кто же мог уничтожить деревню, хотя давно уж нет никаких войн. Отвез сына к дальним родственникам, а сам пошел искать какой-никакой хирд. Поначалу его брать не хотели, мол, возраст велик, а рун нет, оружием не богат и драться толком не умеет. Но потом все же один хирд, сильно потрепанный после сражения с троллями, взял его. Немало он хлебнул лиха, несколько раз чуть не погиб, и с хёвдингом тем у него не сложилось дружбы, но несколько рун Харальд все же получил, обзавелся оружием, хоть и не самым сподручным. Он тогда вовсе не умел управляться с двуручником, но в бою особо не выбирают, так что подхватил то, что было.

А еще дал он обет, что не будет ни стричься, ни бриться, пока не отомстит за свою семью. Потому его прозвали Харальдом Косматым.

Менялись хирды, менялись хёвдинги. Харальд становился сильнее и богаче. И не раз он слышал про разоренные деревни, да вот только видаков после такого не оставалось. Кое-кто кивал на ярла Скирре Пивохлеба, мол, оттуда приходят убийцы, но толком никто ничего доказать не мог. А потом дошел до него слух про некоего Кая Эрлингссона и про суд Рагнвальда. Мол, убил этот Кай сына ярла Скирре, но виры не заплатил ни серебром, ни кровью, так как сын Скирре напал на деревню, убил там всех и сжег дома. А Кай заколол его и сбежал. И говорилось это перед лицом конунга Рагнвальда. А, значит, правда.

Тогда Харальд захотел отыскать этого самого Кая, вызнать у него, как дело было, но уже поздно. Исчез Эрлингссон, будто его и не бывало. И в Сторбаше, родном городе Кая, тоже ничего подсказать не смогли. Эрлинг после суда сына больше не видел.

Харальд забрал сына, все накопленные деньги и собрал свой хирд, хоть и без корабля. Брался за любую работу, лишь бы там можно было получить хоть немного благодати, даже сыну дал в руки оружие и позволил получить две руны. Даже если Кай и не сыщется, тогда Харальд и сам отомстит Скирре, хоть и не сразу.

Глава 12

Не сразу я убедил Косматого пойти вместе с нами на пристань, к Альрику. Видать, Харальд изрядно помыкался по разным хирдам, прежде чем собрать свой, и притом не по лучшим из них.

По дороге он рассказал, как можно отличить дурного хёвдинга от толкового. Во-первых, он сам никогда не был хирдманом, а сразу решил собрать свою дружину. Во-вторых, полез командовать еще будучи карлом, а значит, с небольшим боевым опытом. В-третьих, если хёвдинг превышает своих людей больше, чем на две руны, значит, перетягивает благодать на себя, запрещает убивать врагов во время боя, чтобы добить их самому.

Плосконосый заржал, и даже Простодушный улыбнулся, ведь к Альрику подходили все три приметы.

— Да и какой хёвдинг согласится пойти ради хирдмана против ярла? — продолжал отговаривать меня Харальд. — Те хёвдинги, которых видел я, за такие разговоры меня бы самого прирезали. Да к тому же это Скирре! Скирре, которого сам Рагнвальд встречает, стоя! Я слыхал, что Роальда прочили в заплечные к сыну конунга. Да и сейчас Пивохлеб каждое лето гостит в Хандельсби вместе с женой. А жена его с Рогендой дружна, особенно после смерти Роальда. В столице поговаривали, что ты и Магнуса чуть не убил.

— Так ты отговариваешь или уговариваешь? — спросил Херлиф.

— Я столько хёвдингов повидал, — угрюмо повторил Харальд, — один другого гаже. Есть и хорошие, да не нанимают они уже, и требования у них ого-го. Вон, Флиппи Дельфин! Три корабля, сотня хирдманов. В последние три года принял лишь одного человека. Да, вот еще кое-что. Если хёвдинг ищет не двух-трех хирдманов, а сразу десяток, значит, он из тех, кто только за серебром гоняется, а не за славой. Понимаешь, о чем я?

А чего вспоминать? Недавно двоих таких встретил.

В дальнем краю пристани, где и причала толкового нет, нынче было людно. Кого там только не было? И бородатые мужи с проседью, и юнцы, что не могут похвастать порослью на лице, и даже несколько девок. А еще дородные женщины, зареванные женщины, женщины с детьми. Тут же крутились мальчишки десяти зим, и каждый норовил прошмыгнуть дальше других, чтобы коснуться рукой борта «Сокола», а один нахаленок подскочил, взлетел к носовой фигуре, коснулся рукой клюва и спрыгнул вниз, прежде чем Вепрь его прогнал. Впрочем, ульвер особо и не старался, так, рукой махнул, чтоб согнать, но визгов у мальчишек было и радости!

Я глянул на Хакона. Неужто ему не хочется так же стучать босыми пятками по доскам, показать удаль? Но лицо двурунного пацана осталось серьезным.

— Это что? — спросил Харальд.

— Хирдманов ищем, — прохрипел Фастгер, сдерживая смех. — Нам ведь человек десять не хватает.

Косматый подумал и кивнул.

— Ты пока не говори ничего хёвдингу. Хочу сам на него взглянуть. В хирд попрошусь.

Я пожал плечами. Пусть пробует. Я-то в Альрике уверен. Оставили Косматого стоять в толпе, а сами двинулись на корабль. Мне интересно было взглянуть, какие люди пришли к ульверам.

— Эй, куда прешь? Не видишь, что тут пораньше тебя пришли!

Кто-то ухватил меня за плечо и дернул назад. Я не глядя чуть присел, вывернулся из захвата и рявкнул:

— Еще раз схватишь, пальцы отрежу!

И обернулся. Мужик сразу отстал.

— А, так ты из этих. Сказал бы…

— Кто ты таков, чтоб я перед тобой отчитывался?

Всё из-за моего роста и голощекости. Плосконосого и Херлифа никто не одернул.

Видарссон и Вепрь встречали людей возле борта, карлов заворачивали сразу. Один всё не отставал, крутился рядом и ныл:

— Да не смотрите, что рун мало. Знаешь, как я дерусь? Никто меня побить не может. Да пустите с хёвдингом поговорить. Он меня точно возьмет. Ну хочешь, я тебе… — он пошарил по поясу, где сиротливо болтался старый нож, — вот отцов нож отдам! Он счастливый! Пока не убили, отцу всегда везло!

Вепрь добродушно отпихивал назойливого юнца, Видарссон не знал, как от него отвязаться, потому я, проходя мимо, толкнул карла в бок, и тот полетел с причала в воду под общий хохот.

Слепой, Кости и Уши спокойно сидели на корме. Если бы хотели уйти, легко могли бы спрыгнуть в воду, но они остались. Впрочем, почему бы и нет? Ульверы, в отличие от Йора и Сивого, в темные дела не ввязываются, все с полной мошной и при хорошем оружии. Не дураки же они из такого хирда уходить? Попадут к какому-нибудь хёвдингу вроде тех, что были у Харальда Косматого и сдохнут почем зря.

Альрик задавал не так много вопросов. С кем уже ходил в хирде? Есть ли дар и каков? Что умеет помимо драк? Почему нынче без хирда?

Я почесал голову. А ведь верно! Нам же не только добрые воины нужны. Кормчий нужен с опытом, плотник добрый, с кузнечным опытом человек бы не помешал. А может, говор иноземный кто знает? Мало ли куда занесет наш хирд?

Некоторым хёвдинг сразу отказывал, а некоторым говорил обождать. Видать, проверять их будет.

А люди и впрямь были разные. По коротким волосам я узнавал бриттландцев, но то были юнцы, видать, только-только из рунного дома, многие из них узнавали Булочку и Плосконосого. И наши бриттланды невольно задирали носы, ведь когда они попросились к ульверам, на них смотрели, как на умалишенных. А погляди, как оно вышло? И Альрик не стеснялся спрашивать у Херлифа или Ледмара, каковы их знакомцы в бою. Несмотря на высокие руны, боевого опыта у тех было не так много, хотя с драуграми сразился каждый. А еще ни у кого из них не было дара. Или они его не разгадали.

Были хускарлы постарше, на вид матерые, со шрамами, хмурые и солидные. Но некоторые не хотели называть прежних хевдингов, а некоторые врали, и Альрик легко уличал их во лжи, заваливая вопросами о названии корабля, на каких ярлов работали, какое последнее было дело. Офейг шепнул, что лжецы часто называли известные сражения, только хёвдинги у них менялись, и часто путали, кто нанес последний удар.

Вот, например, один хускарл возраста моего отца утверждал, что охотился на огненного червя три года назад. Но город назвал иной, хотя вспомнил и про Дагну, и про Марни Топот. Значит, лжет. Альрик не стал переспрашивать у меня, просто послал хускарла прочь.

Вскоре дошел черед и моего знакомца. Я аж привстал, чтоб не пропустить их разговор.

— Как звать?

— Харальд Косматый.

— С кем ходил?

— В разных хирдах был. Из последних — Йор Жеребец, но ты вряд ли о нем слыхал.

А ведь я так и не рассказал Косматому о недавнем нападении на Сторбаш. Альрик же глазом не моргнул.

— Почему же? Слыхал. А чего ушел от него?

— Если слыхал, сам должен понимать, — грубовато ответил Харальд. — Жить хотел, потому и ушел.

— А давно?

— Две зимы назад.

— Дар есть?

— Есть, но для хирда без надобности.

Беззащитный заинтересовался.

— А откуда знаешь, что мне надобно, а что нет?

— Так ведь уши-то есть. Вижу, кому отказываешь, а кого оставляешь.

— Не скажешь про свой дар?

— Скажу. Чего ж не сказать? Хакон! — крикнул Харальд.

Мальчишка ловко шмыгнул меж не ожидавшими того Вепрем и Видарссоном и вмиг очутился подле отца.

— Мой сын. Так вот, в бою я слышу его и чувствую, как самого себя. И когда мы вместе, то наша сила крепнет.

Ого, у нас схожие дары, только мой пошире будет.

— Ты с сыном в хирд просишься?

— Да как получится. Могу и на берегу оставить.

— Чего ж ты мальца так рано… Зачем? Еще и две руны.

— Значит, есть зачем, — безразлично ответил Харальд.

— А ты прям всегда его слышишь? Или есть условия?

— В бою всегда, но могу и так, если сильно захочу.

— Если захочешь или…?

Косматый досадливо мотнул головой, и его невообразимый пук волос качнулся.

— Ладно. Не если захочу, а если сильно испугаюсь за него.

— Пап! — возмущенно воскликнул Хакон.

— Я не Йор Жеребец, — протянул Альрик. — И берусь за иные дела. Мы бились с тварями и драуграми, вступали в сражения между ярлами, и мои хирдманы гибнут, хоть и достойной смертью. Ни за одного мне не стыдно перед Фомриром. Скажу прямо: мне интересен твой дар, и я хотел бы взять тебя в хирд. Но я не хочу видеть, как ты или твой сын оплакиваете друг друга.

— Хакон может оставаться на корабле.

— Одного из моих хирдманов сожгли вместе с кораблем в нечестном и неравном бою. И хотя я отомстил и за Арне, и за «Волчару», сейчас у нас есть враг сильнее и коварнее прежнего. Так что поищи другой хирд!

Харальд недоверчиво посмотрел на Альрика.

— Значит, ты отказываешь, не потому что я слаб или неумел, а потому что не желаешь моей смерти? Ты же хёвдинг, а не мнительная баба! Каждый, кто идет в хирдманы, знает, что может помереть. Каждый попадет в дружину Фомрира, рано или поздно!

Беззащитный встал, подошел к Харальду и уже тихо, так что мне пришлось напрячь слух, сказал:

— Я же вижу, как ты следишь за сыном. Он единственный, кто у тебя остался. Потому и дар такой отмерили боги, желая хоть немного унять твой страх потерять его. И несмотря на это, ты всё равно рвешься в бой и тащишь за собой сына. Что тебя гложет? Для чего тебе сила? Ведь ты не смерти ищешь. Так уж не ме́сти ли? Сколько рун тебе нужно? Десять? Пятнадцать? Или больше? А, может, ты надеешься и хирд увлечь за собой? Через месяц-другой поведаешь нам у костра печальную историю и…

— Отец не таков! — перебил хёвдинга Хакон.

— Теперь понял, почему я тебе отказываю? А в храбрости твоей я уверен. Кай труса бы не позвал в хирд.

Вот же старый лис! Значит, он приметил, что Косматого я привел.

Харальд отступил, сошел с корабля, но далеко от причала уходить не стал.

Уже совсем стемнело, когда Альрик договорил со всеми, кто пришел в хирд. И на пристани остались лишь те, которым он сказал обождать. Ну, и тот парнишка в мокрой одежде, с якобы счастливым отцовым ножом.

— А меня? А со мной потолковать? — выкрикнул он, увидав хёвдинга. — Я тоже в хирд хочу!

Альрик вздохнул.

— В хирде прежде не был, рун мало, дара нет и неизвестно будет ли, драться толком не умеешь, оружия нет. Сам сирота. Чего с тобой толковать?

— Эвон как! — восхитился юнец. — Может, ты и имя мое знаешь?

— Знаю. Неви.

— Да ты колдун! Или Мамиров жрец? Как угадал?

— Слышал, как над тобой смеялись. Иди домой, Неви. Мал ты для нас.

А вот я бы его взял. Хотя бы за упрямство, раз уж умом его боги обделили.

Альрик подозвал оставшихся и обратился ко всем сразу:

— Обычно хёвдинги проверяют людей и в бою. Но все мы знаем, что в сражении важно не только умение, но и удача, и отвага, и чувство плеча. Потому проверять вас буду не в детском поединке, а в настоящем бою.

— Это как же? Хускарл против хельта? — спросил кто-то.

— Нет. Это весь хирд против измененного.

— Чего? Против измененного? Нашел дураков! Видать, верно говорят, что ты от драугров хирдманами откупился. Теперь измененному подсунуть хочешь?

— Я никого не держу. Зеваки ушли, так что если уйдете, урону вашему имени не будет.

Несколько человек ушло. Остальные стояли молча.

— Кто не передумает, приходите завтра. Отплываем, как солнце поднимется на ладонь от горизонта. Оружие, доспех с собой, снедь с меня.

— Так куда плывем?

— Я же сказал, на измененного. Ульверов попросили убить измененного, что разоряет земли неподалеку отсюда. Свою долю получит каждый, даже если кого-то я и не возьму в хирд.

— Так это была не проверка? Правда, на измененного идти? Не, я не пойду.

Отобранные Альриком люди постепенно разошлись, и я не был уверен, сколько их вернется утром.

— Вепрь, Булочка, приглядите за «Соколом». Ну что, Кай, пойдем, потолкуем с твоим знакомцем в сторонке. Вижу, что не ушел. Значит, дело есть.

Косматый, в отличие от Неви, не удивился, предложил зайти в ближайший постоялый двор, который выглядел как обычный длинный дом с пристроями. В пристроях широкие лавки без одеял и мехов, каждый укрывался тем, что принес с собой. А в основном доме десяток столов. За некоторыми пили и шумели, за другими тихо переговаривались. Еда на всех столах была одинаковой: грибная похлебка, просяная каша с травами и мясом, лепешки да крупные куски вареной рыбы с луком, а выпить наливали кислое молоко, пиво или медовуху, тут уж у кого на что хватало.

Мы подошли к столу, где сидел всего один карл, Альрик попросил его уйти, сказав, что оплатит ему снедь и три кружки пива. Тот возражать не стал. Мне даже показалось, что карл для того и сидел тут один, ведь пожелай он подсесть к любой шумной компании, вряд ли кто его прогнал бы.

В общем гаме никто не смог бы подслушать нас, если только нет дара, как у слухача Сивого. Потому я спокойно пересказал Альрику историю Харальда. Хёвдинг потарабанил пальцами по столу, покосился на меня, дождался, пока расставят блюда с едой, а потом спросил:

— И чего ты хочешь от Кая? Чтоб он в твой хирд перешел?

— Хотел убедиться, что слухи верны. И объединить силы.

— Сколько у тебя хирдманов?

— Двенадцать, если не считатьменя и Хакона.

— И все хускарлы, так? Если даже завтра на пристань придет десяток, этого не хватит против Скирре. Да и сотни, скорее всего, не хватит.

— Это смотря где его встретить. Я последний год вызнавал про Скирре всё, что можно. Знаю его силы, его город, его родных. Знаю, кто захочет за него мстить, а кто и не подумает. Знаю его дружинников, их дары, оружие. Знаю всех, с кем Скирре в дружбе, а с кем враждует. Не только мы точим зуб на него.

— И все они голодранцы, как и ты?

Косматый словно бы и не заметил оскорбления.

— Я только вот чего не пойму. Неужто ты ввяжешься в это дело ради одного хирдмана?

Альрик глянул на меня.

— Ты ему не рассказывал про Сторбаш?

— Не успел.

Я коротко пересказал последние события в Сторбаше, упомянул и Йора Жеребца, и Сивого, но про их корабли умолчал. Подумалось, что Альрику это не по нраву придется. В конце концов не так много мы знали о Харальде. Впрочем, он рисковал не меньше нашего.

— Значит, ты не из-за мести… — задумчиво сказал Косматый. — А ради семьи.

— Да, мстить Скирре уже не за что. Это я убил Роальда, я нанес последний удар Торкелю, с братом и Сторбашем у него ничего не вышло. Я должен его убить, чтобы мой сын рос спокойно.

— И ты готов ему помочь? — Харальд обратился к Альрику.

— Да. Но губить хирд попусту не стану.

— У твоего отца есть корабли? — он снова перешел ко мне. — Люди есть, а кораблей не хватает. Если сумеем найти хотя бы два-три, я скажу, как и где можно подловить Скирре.

Альрик подергал себя за бороду, потом неохотно сказал:

— Корабли найдем. С «Соколом» три будет.

— Тогда идите на измененного. А я пока поговорю кое с кем. Коли меня не будет в Мессенбю, Хакон передаст от меня весточку. Мы убьем Скирре еще до первого снега! А, да. Один уговор. Раз вам месть не нужна, отдайте право на убийство Скирре мне.

— Ладно, — согласился я. Мне и впрямь всё равно, кто его убьет. Да пусть он хоть пивом захлебнётся, мне и такое сгодится.

*** Утром мы проснулись от знакомого уже голоса.

— Эй, — радостно кричал Неви, — я пришел! Я не боюсь измененного. Возьмите меня! Хускарлы струсили, а я нет!

Энок, не открывая глаз, кинул в него яблоко, но юнец увернулся и закричал еще громче.

— Их всего-то четверо пришло. Еще есть пустые весла. Так почему не взять меня? Сами же говорили, что не умение важно, а удача. А я удачливый! У меня и нож есть.

— Да заткните уже его! — проворчал Эгиль.

Ослепитель сел, взял еще одно яблоко и швырнул его уже прицельно. Неви взвыл, потирая плечо, но тут же продолжил:

— Видите? Я не боюсь. И тумаки мне нипочем. Я привычный. Возьмите меня в хирд!

— Альрик! Давай возьмем его, а потом в море притопим, — предложил Эгиль.

Я убедился, что юнец не наврал. И впрямь, кроме него на пристани стояло всего лишь четыре хускарла. Все с оружием и плотными тюками. Хотя вон еще один показался из города, торопится. Итого пятеро.

Альрик позвал их на корабль, еще раз уточнил имена и указал на свободные сундуки, в которых они могут хранить свои вещи, а во время плавания будут сидеть и грести. Я не стал запоминать ни их прозвища, ни имена. Ведь после сражения всё может перемениться.

Неви всё еще не сдавался, приплясывал возле «Сокола», не решаясь ступить на борт без спроса.

Плосконосый не выдержал первым.

— Может, взять его? Он же крови толком не нюхал. Пусть глянет издали на бой, может, охолонет?

— Да! — радостно закивал Неви.

— А потом его родичам объяснять, почему я привез мальчишку по кускам?

— Так ведь нет родичей! — снова встрял юнец. — Никто и не спросит.

— Совсем никого? Бабка, дед, тетки?

Он замялся ненадолго, но кивнул.

— Никого.

— Фастгер, под свой присмотр возьмешь? Сам за него отвечать будешь, коли что. Готов?

Глаза Неви расширились от восторга и удивления, и он вцепился в борт напротив Плосконосого.

— Готов, — уже не так охотно отозвался Фастгер.

— Тогда пусть запрыгивает, и отплываем.

Неви мгновенно заскочил на корабль, повертел головой.

— А где мое место?

— Вот тут, — буркнул Плосконосый, указал на палубу возле себя. — До весла ты еще не дорос.

Хотя Неви на вид было лет семнадцать, зато руны всего две. Толку от него на веслах никакого, к тому же на «Соколе» весла сделаны под хускарлов.

— Нет, я грести буду! Как все.

— Ладно. Тогда вставь мое весло в уключину, — сказал Фастгер.

Ему уже не нравилась идея приютить бедного сиротку. Легко пожалеть кого-то да сложно отвечать за него. Альрик хитро сделал, передав Неви на поруки такому жалельщику. Потому я не вступился за юнца. Мне Гисмунда хватило.

Неви пыхтел, побагровев лицом, стараясь удержать тяжелое весло на весу. Поднять его до уключины у парня никак не выйдет. Фастгер легко перехватил, вставил в уключину и молча указал на то же место. Карл молча плюхнулся на палубу, но почти сразу заулыбался, разглядывая корабль и нас.

До нужного места мы добрались через два дня. Это были земли к северу от Хандельсби, но задолго до владений ярла Гейра Лопаты. Альрик не стал сразу приставать к берегу, остановился поодаль и рассказал, с чем нам предстояло столкнуться.

Ближе к западному краю здесь громоздились высокие и труднопроходимые горы, и основные поселения располагались к востоку от гор, но и на западе земли хватало, чтобы прокормить две крупные семьи, потому эту часть прозвали Твейрхус — два дома. Еды было не сказать чтобы много, но особо не голодали. Дети вырастали, женились, девочки уезжали к мужьям, а сыновья приводили жен сюда. Редко кто подавался в хирдманы, всё больше к земле тянулись. Потому самая большая руна тут была у дедов, аж пятая. И измененному тут неоткуда было взяться. Но он все же появился. Словно из моря вышел или с гор спустился.

Вифритссонам повезло. Сначала измененного увидел младший сынишка, пасший овец. И повезло, что измененный заинтересовался скотом, а не удирающим со всех ног мальчишкой. Дед не стал разбираться, что за тварь появилась на острове, измененный или безднорожденная, усадил всех в рыбацкие лодки и убрался подальше. Но даже спасая свою семью, старик не бросил Эрикссонов. Отошел по морю в сторону и отправил сына предупредить соседей, но тот увидел лишь разоренный дом, кровь, разорванные тела. Землепашец, не привыкший к такому зрелищу, не сообразил поискать, есть ли выжившие, перепугался и убежал. Не сразу Вифритссоны сумели добраться до города, к тому же одна лодка затерялась ночью. Оставшиеся с торговцами отправили весточку своему лендерману, а тот, недолго думая, решил нанять хирд, чтобы не губить своих людей. Измененные ведь бывают разными.

Плохо, что мальчишка-пастух не узнал, сколько у измененного рун. Он толком и описать его не мог, но лендерман все же решил, что это именно измененный, так как он ходил на двух ногах и был схож с человеком.

Никто особо не рвался браться за такое дело. Слишком уж мало известно, а это риск. Да и не так много хирдов, в которых есть хельты. И плата не так высока. Хотя после того, как один хирд не вернулся с Твейрхуса, конунг Рагнвальд пообещал дополнительную награду.

— Так почему ты согласился? — спросил я.

Это не похоже на осторожного Альрика.

— Если он нам не по зубам, отступим. Хотя бы узнаем его силы. Но если справимся, об ульверах услышат на всех Северных островах.

Не особо походило на причину.

— Кроме того, мне думается, что мы знаем этого измененного. Потому как больше неоткуда ему было взяться.

По моей спине пробежали холодные мураши. Неужто Эрн?

Глава 13

Да нет. Не может быть. Эрн, сакравор подло отравленного ярла Сигарра? Он так жаждал отомстить за смерть ярла, что ненароком получил одиннадцатую руну прежде, чем отыскал сердце твари. А потом убил поединщика ярла Хрейна, виновного в гибели Сигарра, отправился в погоню за самим Хрейном, и больше никто ничего не слышал ни о Хрейне, ни об Эрне.

Но это было две зимы назад!

Если Эрн догнал корабль Хрейна, забрался на него и убил всех, как быстро он стал измененным? Успел ли он направить судно в какую-то сторону? Или попытался убить себя, прыгнув в воду? Или Бездна поглотила его разум во время боя? В любом случае, почему он так долго не появлялся?

— Так ты про твейрхусского говорил? — спросил один из новеньких хирдманов. — Не, я не пойду. Лучше вернуться обратно. Или в Хандельсби! Не нужны мне такие подвиги.

Почему-то я не удивился. Опытный хускарл не пойдет в первый попавшийся хирд, сколько бы серебра не навешал на себя их хёвдинг. Добрая слава, она ведь впереди тебя бежит, добрый хускарл без хирда не останется. И Альрик понимал, что берет по сути отбросы. Или неудачников, что еще хуже.

— Значит, на другого измененного ты пойти согласен, а на этого нет? Почему? Что ты о нем знаешь?

— На него не один хирд ходил, а два. Осенью и этой весной. Весной пошел хирд Гапи Журавля, а у него был один хельт. И где Гапи? Нет Гапи. Не слыхать про него.

— Брехня, — отозвался другой. — Говорили же, что Гапи видели потом у нижних островов. Струсил Журавль.

— Да хоть бы и так. Но ведь струсил не просто так. Знать, и впрямь страшен тот измененный. Ростом с мачту, морда троллиная, лапищи медвежьи!

— На ходу ведь придумывает, — рассмеялся Энок. — Ты ж его не видал!

— Зато Эрикссоны видели. И где они?

Перетрусивший хускарл не выглядел трусом. На вид обычный мужик. Если не смотреть на руны, и не скажешь, что он воин. Так может выглядеть землепашец, рыбак, кузнец, да кто угодно. Немногим выше меня, широк в плечах, короткая курчавая борода красноватого цвета, приплюснутый нос, прищуренные глаза в глубоких заветрившихся морщинах. Эх, не запомнил я, каков у него дар. За что Альрик выбрал его?

— Ты как последние две руны получил? — резко спросил я. — Насчет первых пяти я уже всё понял.

— Что ты там понял, сопляк? — вскочил краснобородый.

Альрик не вмешивался. По его хитрой морде я понял, что примерно этого он и ожидал. А значит, могу творить всё, что захочу.

Я тоже встал, подошел к краснобородому вплотную.

— Да что свиней и коз можешь вслепую резать. А может, и не только резать! Скучно же было только ножичком махать, да?

— Хлебало закрой! Не дорос еще со взрослыми говорить, — процедил сквозь зубы хускарл.

Кажись, увидел, сколько у меня рун.

— А ты заставь.

Он постоял, гневно уставившись на меня, а потом сел на место, ничего не ответив. Я так и думал.

— Альрик же сразу сказал, что мы не простой хирд. Ульверы ищут не только серебра, но и славы. Или вы думали, что слава дается просто так? За три года мы с кем только не сражались: и с морскими тварями, и с земными, и с троллями, и с драуграми. И это не первый измененный, которого мы увидим.

И неважно, что тех измененных победили не мы. Великана убили люди Гейра, у малахов Альрик не сам завалил того монстра. А если вспомнить, что Альрик и сам немного измененный…

— Да мы ж не против, — откликнулся другой новенький, смуглый темноволосый хускарл с острым, как клюв, носом. Чем-то напомнил Гачая, солнечного жреца, но говорил, как уроженец Северных островов. — Только уж больно страшные слухи ходят про твейрхусского.

— Вот и проверим, — сказал Альрик. — Кай, Булочка и Коршун, пойдете со мной.

Мы с Ледмаром восьмирунные, с нами всё понятно, а новенького зачем брать?

— У Коршуна дар, обратный слепому. Он очень хорошо чувствует рунную силу. Хельта слышит за несколько сотен шагов.

Коршуном оказался тот самый смуглый остроносый хускарл. И прозвище ему подходило как нельзя лучше. И дар его весьма полезен. Недавно, возле Сторбаша нам бы очень пригодился такой человек. И хоть я ничего про него не знал, он бесил одним только сходством с Гачаем.

Мы взяли лишь мечи-топоры да ножи, но кольчуги и шлемы оставили на корабле. Не в бой же идем! Я лишь надел наручи. Спрыгнули в воду, быстро добрались до каменистого берега, немного отжали воду из штанов и рубах и двинулись вверх по склону, где виднелась еле заметная тропа.

— А мы точно его отыщем? Тут же можно месяц ходить без толку? — только сейчас додумался спросить я.

— Многие корабли нарочно делают крюк, чтобы проплыть мимо этих мест, хотят увидеть этого измененного. И седмицу назад один торговец видел поблизости что-то вроде человека, только крупнее.

— Мож, медведь?

— Думаю, измененный уже сожрал всех медведей в округе. Поищем следы.

Мы поднялись на плоскогорье, обогнули обрыв, который судя по всему углубляли люди, а там, за небольшой рощицей увидели поселение. В частоколе были проломаны дыры, дранка на крышах почернела от сырости, и тишина. Ни лая собак, ни квохтанья кур, ни блеяния овец. Мы подошли ближе. Альрик взглянул на Коршуна, тот покачал головой. Измененного тут не было. Потому мы вошли в пролом.

Наверное, это хутор Вифритссонов, потому что я не увидел костей во дворе. Но заброшенное хозяйство и без них выглядело удручающе. Измененный сюда явно заходил: двери вырваны полностью, один сарай странно перекособочился, возле другого из земли торчали ростки ячменя, словно кто-то просыпал зерно. Много зерна.

Мы обыскали всё в поисках следов, но измененный тут был очень давно. Он разломал в доме лавки и стол, опустошил кладовую, Альрик нашел следы его зубов на куске воска. Пасть у него была в два раза шире человеческой, клыки остались прежними, зато зубы словно в два ряда выстроились. Или он два раза подряд в одно и то же место их вгонял? От скота не осталось ни косточки, хотя в одном сарае Коршун заметил высохшую кучу дерьма, а в ней остатки перьев, костей и непереваренного зерна.

— Жрет всё подряд? — удивился Коршун.

Я тоже прежде думал, что измененные только людей едят. Выходит, им всё равно, что в себя пихать.

Осмотрев хутор, мы пошли дальше в поисках свежих следов. Улучив момент, я подошел к Коршуну и спросил о том, что меня так интересовало.

— Слушай, а ты не сарап ли?

Хускарл удивился.

— Сарап? Ты знаешь сарапов? Обычно меня уродом да жженным кличут. Часто спрашивают, не роняла ли мать меня в очаг или в золу. Только торговцы, что ходят в иные моря, понимают, почему я так выгляжу.

— Так ты сарап?

— Наполовину. Мать — сарапка. Ее когда-то купил мой отец.

Значит, он сын рабыни.

— А их язык знаешь? В каких богов веришь?

— Да, сарапский немного знаю, мать научила. Все смерти я отдаю Фомриру. Отец растил меня как воина.

Угу. Но подленькая сарапская кровь в Коршуне есть. И этого достаточно. Потому и дар такой: чтобы сбежать вовремя от врагов.

Мы прочесали всю округу и не нашли ни следов, ни измененного. Так что Альрик дал знак, чтоб корабль причалил, и на ночь мы разбили лагерь на берегу.

На следующий день мы снова отправились на поиски, только уже всем хирдом. Беззащитный разделил ульверов по три и послал в разные стороны с твердым наказом удирать, если кого увидят. На «Соколе» остался только Живодер, потому что еще не заговорил на нордском, Офейг, потому что четырехрунный вряд ли удерет от измененного, и Неви.

И на третий день, и на четвертый… Даже краснобородый больше не трясся и уже не мог дождаться, когда мы отыщем тварь. За все время поисков я не увидел ни одной сбежавшей овцы или свиньи, по ночам не было слышно волчьего воя, только совы и ухали. Совсем вымершими эти леса назвать нельзя, птицы-то щебетали, шуршали мыши, пару раз я видел ежей. Но крупного зверья тут не осталось. Даже свежий помет не попадался.

Тогда Альрик решил перебраться восточнее. Может, измененный сожрал тут всё, что можно было, и пошел к горам? Ведь за хребтом располагались более крупные поселения, а значит, больше и скота, и людей.

И в первой же деревне мы поняли, что угадали. С пристани нам махали и кричали, и ни одной лодки или корабля там не было.

Когда «Сокол» приблизился, несколько человек прыгнули в воду, чтобы побыстрее добраться до нас. Я едва не проломил одному из них голову, но он увернулся, вцепился в весло и прополз до борта.

— Великан! Он пришел с гор! — трясущимися губами сказал парень.

— Где все лодки? — спросил Альрик.

— Ушли. Все ушли. Нас бросили.

Не сразу мы поняли, что из рыбацкой деревни все жители уплыли, а те, кто стоял на пристани, из другого хутора. Они надеялись сбежать, но не осталось ни одной лодки, даже начали строить плот.

— Так где измененный?

— Т-там. Он там. Надо поскорее уходить!

Альрик подумал, потом швырнул парня обратно в воду и приказал уходить от деревни, причем побыстрее. Вслед нам понеслись вопли и проклятья!

Когда пристань скрылась из виду, мы вновь подошли к берегу, но уже в другом месте. И хотя оно было неудобным для высадки, так что придется добираться вплавь, а потом карабкаться по обрыву, но лучше так, чем остаться без корабля вовсе. Обезумевшие от страха жители вряд ли поверят, что мы убьем измененного, и попытаются захватить «Сокол». И хотя тот же Живодер, скорее всего, справится с ними, но зачем попусту резать людей? Лучше отойти в сторону и высадиться на берег левее или правее.

— Живодер, Неви, Офейг, останетесь тут.

Живодер заговорил на исковерканном нордском:

— Не, я понимать! Я говорить! Я норд. Взять меня бой!

— Кувыркнись, прокукарекай и воздай хвалу Фомриру, — тут же отчеканил хёвдинг.

Бритт захлопал глазами, не поняв ни слова.

— Остаешься!

На сей раз кольчугами пренебрегать не стали. Подниматься в них по обрыву скорее неудобно, чем тяжело, сковывает движения. Затем мы пошли в сторону рыбацкой деревни, но заходить в нее не стали. Альрик не хотел, чтобы перепуганные крестьяне поняли, что корабль недалеко, а то Живодер все же принесет их в жертву своей богине.

От деревни пошли по следам сбежавших. Недаром же они удрали? Значит, что-то или кого-то увидели. И следы вели к горам.

К полудню, когда я уже пожалел, что вообще нацепил кольчугу и не прихватил с собой ничего из припасов, Уши вдруг остановился.

— Там хруст. Словно ветки трещат или кости ломают.

Мы тут же перекинули щиты со спин вперед, подтянули шлемы и вытащили оружие.

— Коршун, узнай, сколько у него рун.

Полусарап уточнил у Ушей, откуда идут звуки, и проскользнул в чащу.

Вернулся он быстро.

— Пятнадцать. Но он все еще хельт. Не шагнул дальше.

Интересно, а тварям, чтобы перейти с хельта до сторхельта, нужно есть сердца других тварей? Или просто получают следующую руну и всё? Но я понимал, о чем говорил Коршун. Воин на десятой руне может быть как хельтом, так и хускарлом, и это чувствуется сразу. Как вода и кисель! Если налить и того, и другого до середины кружки, то воды и киселя будет поровну, но их всё равно не перепутать.

Мы еще можем его убить.

А вот Альрик засомневался. Это предел нашего хирда. Среди нас много новеньких, на чьи силы мы полагаться не можем, зато нас два десятка с лишним. Все хускарлы, все опытные, у многих есть дары, хоть и не самые полезные в битве с измененным. И если Беззащитный потеряет в этом бою хотя бы пятерых, вряд ли на Северных островах он найдет хирдманов получше двурунного Неви. Это сейчас он удачливый хёвдинг с хорошей добычей! Иногда успех давит сильнее, чем неудачи. Если ты на дне, то падать ниже некуда, а когда поднялся, вниз уже возвращаться не хочется.

— Можно вернуться и отвезти тех бедолаг в Хандельсби, — вполголоса сказал Вепрь.

— Ладно, — решился Альрик. — Я проверю, насколько он быстр и как толста его шкура. Может, проще будет закидать его стрелами?

— Нет, — возразил Простодушный. — Если сорвешься, с двоими мы точно не сладим. Лучше охотиться на него по-волчьи: гнать и покусывать.

Неизвестно, кто кого гнать будет! Но это похоже на то, как убивал великана Гейр Лопата. Несколько хирдов с разным подходом, каждый хирд бил великана как мог, а потом передавал его следующему.

Альрик сразу уловил мысль Простодушного, которого, кстати, в том бою с нами не было. Мы разделились на пять отрядов. Альрик отдельно от всех. И моя команда должна была напасть первой. Из-за моего дара. Потому со мной были только старые ульверы: Простодушный, Булочка и Вепрь. Три восьмирунных и один семирунный — самые сильные хирдманы, не считая Альрика.

Я подождал, пока остальные группы не разойдутся в стороны, они должны напасть на него со спины и боков. Мы же будем держать основной удар.

Медленно мы пошли к измененному. Вскоре и я услыхал тот хруст, о котором говорил Ушастый. И меня начало потрясывать.

Пятнадцатая руна — это не шутка. Мой щит всё равно что яичная скорлупа перед ней. Может, лучше бросить его? Чтоб не обманывать себя и не думать, что эта деревяшка сдержит хотя бы один удар? Ладонь, держащая топор, вспотела. А если дар не проснется? Да и поможет ли он? Пятнадцатая руна! Когда мы шли на великана, я не так боялся, хотя был всего лишь карлом. А еще дураком!

А если он сохранил умения? Альрика я мог сдерживать лишь потому, что он терял свои навыки, когда безумел. Сакравор же был намного опытнее Беззащитного. Я помнил, как он рубился с людьми Хрейна, как летала в его руках секира! Огромная сила, несколько десятков лет сражений! Хоть бы это был не Эрн!

Лес внезапно оборвался. Хлипкая изгородь, сбившиеся в кучу перепуганные овцы и огромная сгорбившаяся фигура посередине поля. Измененный сидел и жрал. Здешние жители могли и не торопиться. Тут ему на седмицу еды хватит.

Я разглядел только бурую огромную тушу, с которой кожа и жир свисали восковыми наплывами. Его рост я понять не мог, так как он сидел, и его колени скрылись под расплывшимся пузом.

— Слишком жирный. Плохо, — шепнул Вепрь.

Я кивнул. Пока прорубишься через такой слой, тем более моим крошечным топориком… Тут копье нужно. Или секира.

Беспокоить измененного во время обеда не хотелось, но на дальних концах пастбища уже показались другие отряды. Так что мы перескочили через ограду, растолкали овец и приблизились к туше. У его ног лежала разодранная овца, вокруг раскиданы кости, шкуры, головы. И пока измененный нас не заметил.

Я переглянулся с парнями, сжал топор покрепче, разбежался и с криком вогнал лезвие в жирный загривок. Тварь вздрогнула, медленно повернула голову ко мне, из ее пасти все еще торчал кусок сырого мяса. Я ударил еще несколько раз. Из-под разрезанной кожи показались упругие желтые пласты, которые никак не удавалось прорубить. Тогда подскочил Вепрь и с размаху ударил бродэксом. Он смог прорвать слой, и оттуда повалила желтая густая хрень, больше похожая на густое тесто. Она залепила рану.

И тут до измененного дошло, что его атакуют. Все еще не отпуская овцу, он взревел и встал. Мы отскочили назад, и я едва не упал, разглядывая великана.

Под огромным животом прятались длинные тонкие ноги, как у цапли, и жир окружил их словно короткая пышная юбка у деревенской бабы. Если это и был Эрн, то я его не узнал. Уродливая несуразная прожорливая тварь с широченной пастью. В верхней челюсти было два или три ряда зубов, больше предназначенных не рвать добычу, а перемалывать кости в труху.

Как его убивать, если я на восьми рунах не прорезаю этот слой жира?

Простодушный и Булочка одновременно взмахнули мечами и рубанули по ногам измененного. На этот раз он взревел громче, нелепо вскинул лапу и вдруг помчался от нас нелепыми прыжками.

— Безднов выродок! — выругался я и побежал следом.

Не сразу я понял, что измененный как-то меняет себя. Его живот уменьшался на глазах, а ноги становились толще. Словно он передвигает жир внутри себя.

А потом он остановился.

Теперь он больше походил на человека, причем не таким уж и огромного. Всего-то полтора моих роста. И выглядел более грозно. Мощные ноги подпирали круглое, как щит, брюхо, толстый загривок переходил в тяжелые плечи, только рыжие глаза и широченная пасть остались прежними.

Измененный отбросил наконец измочаленный труп овцы, заревел и бросился к нам. Я увернулся из-под лапы, рубанул по бедру и оказался за его спиной. Плюнул, отбросил щит в сторону, запрыгнул ему на спину, ухватившись левой рукой за ухо. Простодушный и Булочка кололи мечами в живот, не давая отвлечься на меня. Я всадил лезвие топора в шею, и тут же из раны пошла желтая пузырящаяся пена с едким запахом. Это напомнило огненного червя, только у того из-под кожи текла обжигающая красная лава.

Тварь махнула лапой, и я спрыгнул с него обратно. И увидел, как в месте разреза нарастает жир, полностью сливая шею с плечами.

К нам подбежал второй отряд.

— Он не быстрый, — крикнул я Бьярне. — Только не рубится совсем. И раны зарастают.

Все вместе мы наскакивали на измененного, пытались разрезать сухожилия, вспороть живот или отрубить кисти. И хотя раны то и дело появлялись на нем, они тут же затягивались желтой пеной, и тварь укрепляла те места еще одним слоем жира, перемещая его под кожей.

Постепенно к центру поля стянулись все ульверы. Альрик стоял в стороне, размышляя.

Я вырвался из круга, подошел к хёвдингу.

— У нас не хватает сил, чтобы прорубить этот жир. Мы так седмицу можем простоять. Он нас не успевает зацепить, а мы его не можем убить.

— Так пробуди дар, и я вступлю в бой, — усмехнулся Альрик.

— Не выходит. Может, я не чую опасности?

— Посмотри на него. Видишь разницу с тем, каким он был в начале?

Я посмотрел. Теперь измененный снова выглядел тварью. В некоторых местах он исхудал чуть ли не до костей, а в других — жир торчал, будто нарост на дереве.

— Вижу. Ну и что?

— Нет, не видишь. Чем дольше мы его рубим, тем меньше жира в нем остается. Думаю, нужно его вымотать хорошенько.

— И жир уйдет?

— Хвала Фомриру, он не успел стать сторхельтом. Кто знает, каким бы стал его жир после этого? Может, непробиваемым как железо? Или бесконечным как море?

Альрик замолчал, а потом рявкнул:

— Разбуди свой безднов дар. Долго мне стоять еще?

Я кивнул и побежал обратно к измененному. Но не успел я до него добраться, как тонкая исхудавшая рука твари вдруг метнулась и схватила одного хирдмана. Того, что с крепкими костями.

Тварь подтянула его к пасти и попыталась укусить. Зубы сомкнулись на кольчуге и мерзко заскрежетали. Удары градом посыпались на измененного. Энок втыкал одну стрелу за другой, но они бессильно застревали в жире, а желтая пена выталкивала их наружу. Сварт вцепился в ногу Костей и рванул его на себя. Кости орал дурью и молотил кулаками по носу твари. Я запрыгнул на плечи Коршуна, затем перескочил на измененного и вогнал топор в плечо той руки, что держала хирдмана. Вытащил и снова ударил. Брызги пены обожгли пальцы, словно я ухватил медузу за щупальца. Хлесткая оплеуха снесла меня прочь. В голове зазвенело, и я не сразу смог встать.

А когда очухался, увидел, как измененный отрывает Костям ногу, отбрасывает самого хирдмана в сторону, затем перепрыгивает через ульверов и бежит обратно, к овцам, обгладывая ногу на ходу.

Меня кто-то вздернул на ноги и потащил за собой. Альрик!

— Я ошибся. Когда он худеет, то ускоряется. И хотя он не умеет драться, как человек, но свои способности знает отлично.

— И что делать?

— Дар! Мне нужен дар. Или я пойду на него так. Делай что хочешь, но мне нужна стая. Понял?

Я припустил еще быстрее. Надо перехватить измененного, пока он не добрался до овец и не нажрал жир снова.

Тварь обглодала на бегу мясо, схватила первую попавшуюся овцу, остальные, бешено блея, разбежались в стороны. И я увидел, что возле изгороди скрючился человек, испуганно вскинул руки, чтобы защитить себя.

Бездна! Это же Неви! Как он… Почему удрал с корабля? Захотел взглянуть на Измененного? Или решил, что его двух рун хватит для сражения? И куда смотрел Живодер?

— Беги! — заорал Плосконосый и диким прыжком очутился между Неви и измененным.

Тварь схватила Фастгера и замерла в растерянности. В одной лапе — овца, в другой — человек. Кого же жрать первым?

Но первым был Аднтрудюр. Он ударил мечом по заднице твари, разделив ее на четыре части. Затем подлетел Эгиль. Вепрь. Коршун.

Я глубоко вдохнул. Моя стая. Мои волки. Ну, давай же! Давай!

Тварь швырнула овцу в ульверов и потащила к пасти Плосконосого. Простодушный изо всех сил ударил мечом по руке твари, и та отмахнулась Фастгером так, что его голова столкнулась с головой Херлифа.

Простодушный упал замертво. Плосконосый обмяк в лапе измененного. Я застыл с топором над головой.

Сверху упал Альрик и вогнал меч в середину груди твари. Та выронила добычу и снова попыталась удрать. Но успела сделать лишь три шага, как Беззащитный вновь оказался перед ней и снова его меч погрузился в тело. Желтая пена уже не успевала заживлять раны. Измененный с каждым вдохом всё истончался и усыхал. Теперь он больше походил на богомола. Но и его движения убыстрялись.

Мы, затаив дыхание, смотрели на битву двух хельтов.

Тварь молотила руками, подпрыгивала на месте, иногда падала на четвереньки, а Альрик отплясывал вокруг нее, отбиваясь и нападая в ответ. Меч мелькал в его руках с бешеной скоростью. Во все стороны летели клочья желтой пены, а потом смешались с красными брызгами.

Я побежал к сражающимся и отшатнулся, едва приблизившись: щеку ошпарило огнем.

Будь что будет. Тебе, Фомрир!

И прыгнул к ним, едва увернувшись от меча Альрика.

Только сейчас, под напором рунных сил двух хельтов, дар проснулся, и я сразу откатился назад.

Альрик взревел, отсек лапу твари, затем вторую и вспорол ей живот.

— Ты! — тяжело дыша, указал он мечом на тварь.

Его лицо было словно испещрено крупными оспинами, но они постепенно затягивались. Тварь перевернулась на живот, вцепилась зубами в свою же отрубленную руку.

— Давай! — крикнул хёвдинг.

Я покачал головой. Больше не хочу.

— Пусть Кости ее убьет.

— Нога у него все равно не вырастет.

— Плевать. Я сам получу свои руны.

Измененный жрал свою плоть, на наших глазах его раны затягивались желтой пеленой и переставали кровоточить.

Тогда Альрик бешено посмотрел на меня, скинул кольчугу и отрубил твари голову.

Через дар я почувствовал жар его двенадцатой руны.

Глава 14

В Мессенбю мы возвращались злыми и недовольными. Хотя мы победили измененного, почти никого эта победа не радовала. Ну, кроме здешних жителей.

Альрик отправил Вепря, Трудюра и Рысь на «Сокол» тем путем, что мы пришли, а остальных отправил к той рыбацкой деревне вместе с отрубленной головой твари и ранеными. Там мы обрадовали крестьян вестью, что чудовище убито, залили рану Костей горячим дегтем, чтобы он полностью не истек кровью, хотя из него и так немало вытекло. Если бы измененный оторвал ему ногу хотя бы в колене или до бедра, мы бы смогли перетянуть рану, а тут кровь хлестала ручьем, пока почти не иссякла.

Вскоре пришел «Сокол» всего на шести парах весел. Мы занесли раненых, голову твари засыпали солью, чтобы она не испортилась, и отправились в Мессенбю.

Я греб, как обычно, на носу и видел спины всех ульверов. Даже по резким и нестройным движениям весел можно было понять, как они расстроены.

Булочка, что сидел возле меня, греб быстро и нервно. Затем не выдержал и спросил:

— Почему он не дал убить тварь Фастгеру? Зачем убил сам?

Я пожал плечами. Как объяснить, что после моего отказа пламя Альрика вспыхнуло синими и черными языками? Что заносил меч и рубил голову не сам хёвдинг, а Бездна внутри него. Узоры Живодера помогли, но незаконченные, они не полностью заперли тварь внутри Альрика.

Живодер был недоволен тем, что его не взяли в бой. И сейчас он донимал ульверов разговорами на кривом нордском, и Уши, тот хирдман, который пришел вместе с Костями от Сивого, наорал на него, не желая разговаривать с бриттом.

Неви сидел возле Плосконосого, напоминая побитого щенка. Простодушный уже очнулся, а Фастгер — нет. Херлиф отделался синяком в пол-лица и сломанной скулой, наверное, потому что был на восьмой руне. Фастгер лежал, как убитый, но пока дышал. И даже Живодер не взялся его лечить, потому как привык иметь дело с открытыми ранами, а тут что-то внутри повредилось.

Альрик злился и на меня, ведь я отказался добить измененного и поздно разбудил дар, и на себя, ведь он в тот момент не вспомнил о раненых. Только когда мы на ночь пристали к берегу, Беззащитный отвел меня в сторону и спросил, почему я ослушался.

— Мне и прежде это было не по нраву, — упрямо проговорил я. — Сначала каждый ульвер убивал своего противника и получал руны за свои заслуги. Потом ты сказал, что будем идти по кругу, чтобы все были наравне.

— Пока все ульверы не станут хускарлами, — уточнил Альрик.

— Сейчас ты насильно всовываешь руны, которые я не заслужил.

— Но твой дар…

— Мой дар! А что толку, если он то есть, то его нет. Ты можешь драться и без него!

— Но ты не поэтому отказался.

— Не поэтому. У меня есть сын.

И тут хёвдинг понял. Я по глазам увидел.

— Ты сам говорил, что дела отцов отражаются в их детях. Мой отец убил десятки низкорунных, и боги послали мне условие, которое я мог за всю жизнь не разгадать. Если я несколько рун подряд возьму вот так, какое условие будет у моего сына? Поймет ли его? Сможет ли подняться хотя бы до хускарла? Мне немного осталось до девятой руны, и я хочу заслужить ее сам. Без помощи. Без подачек.

— А что ж ты, сукин сын, раньше не сказал? — взбеленился он. — Что, до боя у тебя сына не было?

Я тоже вспыхнул.

— Говорил! И не раз! А с этого измененного я бы руны две-три получил! Вот тут Фомрир бы и отвесил мне оплеуху! А если бы три? Тогда мне что, всю шкуру под живодеровы узоры отдавать? Или тебе еще одна тварь в хирде надобна?

— Да лучше тварь, чем…

— Ты мог отдать его Плосконосому. Или…

И я замолк. Потому что вдруг ощутил, что передо мной не совсем Альрик. Если бы мы сейчас были связаны даром, я бы явно увидел бездновы всполохи. Надо успокоить тварь, сидящую в хёвдинге.

— Альрик, я с тобой до конца. Другой хирд или другой хёвдинг? В Бездну! Да я верю тебе больше, чем самому себе. Скажешь идти на сторхельта, пойду на сторхельта! Скажешь убить бога, пойду и на бога. Я настолько ульвер, что Фомрир дал мне волчий дар, дар стаи. Но волка нельзя сажать на цепь. Я в стае, но я не собака.

И это помогло. Беззащитный походил туда-сюда, потом сказал уже спокойнее:

— Волк, собака… Эвон как заговорил. Уж и не знаю, чего дальше ждать. Ладно, делай как знаешь. Только против Скирре тебе бы пригодилась десятая руна.

Когда мы подошли к Мессенбю, Кости уже помер. В конце он дышал еле-еле, побледнел точно молоко, так что мы не сразу поняли, что его душа ушла к Фомриру. Простодушного и Плосконосого мы отнесли к здешней Орсовой женщине.

Лекарка ощупала голову Херлифа, сказала, что само зарастет, только голова будет часто болеть до следующей руны. А вот у Плосконосого дела были похуже: и сломанные ребра, и вмятина в черепе, и выбитая челюсть. И он до сих пор не просыпался.

— А нельзя вылечить ему кости твариными костями? — спросил я, вспомнив, как мне зарастили сломанную кость в Бриттланде.

— Ребра еще нужно вправить. А привязывать к голове твариные кости… — засомневалась лекарка. — Я так еще не делала. Только Орса знает, станет ли от того лучше.

— Может, Мамирова жреца позвать?

Орсова служительница аж побагровела от злости.

— Мамирова жреца? Этого беспалого? Да что он может, кроме как руны раскидывать да в небо пялиться? Разве мужчины разбираются в травах? Они только и могут всякой гадости в горшке намешать и вылепить из нее Бездна знает что! Ты еще Хуноровых и Корлеховых кликни. Одним только лишь резать, другим — молотом стучать! Сама разберусь, без ваших советов!

И вытолкала нас из дому.

Орала она — на всю улицу было слышно. И соседка, что вешала мокрую одежду на просушку, с улыбкой пояснила:

— Не боитесь. Дело она свое знает. А мамировых жрецов на дух не переносит с тех пор, как ее жених бросил. Решил отрубить себе пальцы и Мамиру служить, а ведь его служители жен не берут и детей не ро́дят.

И лишь после этого Альрик отнес засоленную голову измененного нанимателям. Серебра нам отсыпали немало и вдобавок дали медное кольцо с вычеканенным вороном, знаком Рагнвальда. Благодаря этому кольцу конунг примет нас и вознаградит за доброе дело.

Когда весть о победе разнеслась по городу, желающих пойти в хирд стало еще больше. Краснобородый хирдман, правда, решил не вступать под руку Альрика, но Коршун и трое других остались. На этот раз Беззащитный еще жестче подошел к отбору и взял всего лишь четверых с уговором, что окончательное решение будет принято после проверки их в бою. И тут же принялся искать новую работу.

Но теперь я не спускал глаз с хёвдинга. Самому Альрику я и впрямь верил беззаветно. Он всегда поступал мудро, рассудительно, взвешенно. Лишь после смерти Рыбака он ненадолго сорвался. Но верить Бездне, что поселилась в нем, я не собирался.

Днем Альрик говорил с желающими войти в хирд, а вечером уходил в тот же постоялый двор, где мы беседовали с Харальдом Косматым, и пил. В первый вечер после возвращения мы выпили за нашу удачу. И, конечно, никто допьяна не напился, поди, уже не карлы. Неви вот мог бы нажраться, но после возвращения он незаметно улизнул и больше не показывался. Впрочем, я ничего другого от него и не ожидал.

Во второй вечер Альрик раздал серебро, полученное за измененного, и снова многие ульверы пошли праздновать в таверну.

А на третий день он пошел туда с теми хирдманами, которые просто хотели выпить.

Вестей от Косматого все еще не было, и я решил поискать его. Оставил Альрика впустую заливать в себя пиво и пошел в тот домик, где мы беседовали с Харальдом. Там было пусто: ни Косматого, ни Хакона, и очаг не разжигали уже давно. Поспрашивал у соседей. По их словам, отец вместе с сыном ушел на следующий день после нашего отплытия и больше не показывался. Но соседи уверили меня, что он так часто делает, бывает, и на месяц-другой пропадает, так что переживать не стоит. Потому я вернулся в таверну, а там уже всё переменилось.

В Бездну пьяный Альрик, багровый от жары и пота, еле стоял на ногах и громко орал песню. Его обычно ухоженные волосы слиплись от какой-то дряни, рубаха порвалась на плече, и поясной нож лежал поломанным на столе. Ему вразнобой подпевали незнакомые воины. Один даже положил руку на плечо хёвдингу, будто закадычный приятель. А ведь Альрик не любил пьяных прикосновений. Точнее, он всегда держался так, что даже одуревший от выпивки человек не додумался бы обнять или хлопнуть его по спине.

— Кай! Сюда! Это Кай! — объявил Беззащитный.

Я огляделся. Из ульверов тут были лишь трезвый злой Вепрь и Эгиль, который нелепо уснул на корточках возле стены. И еще трое из недавно принятых, чьи имена я не запомнил.

— А это… — хёвдинг смачно икнул, — это… как тебя там? Барсук? Енот?

— Росомаха! А что, Кай до прозвища еще не дорос?

Росомаха больше походил на медведя. Крупный, но не давящий своим ростом, мощный, но не чрезмерно, с открытым добродушным лицом. В его светло-русую бороду были вплетены кольца, цепи, бусины и даже одна фибула, и он явно не размышлял долго, выбирая их, так как там была и медь, и серебро, и кость. На макушке заплетена толстая коса, а затылок и виски выбриты. Широкий нос, голубые глаза, чуть разъехавшиеся в стороны от выпивки. И десять рун, причем уже подкрепленных твариным сердцем. Хельт.

— Перерос, — брякнул Альрик.

И они дружно расхохотались.

— За знакомство! Дранк! — зычно огласил Росомаха и залпом выпил целый рог.

Я подозрительно понюхал то, что хёвдинг сунул мне в руки. Пахло медом, травами и чем-то еще. Но это был не обычный пряный мед. Хельты с такого не опьянеют. И Эгиль ведь стоек в выпивке, а сейчас лежит без памяти. Я отпил немного и подсел к Вепрю.

— Что это? — указал я на кружку.

— Хельтов мед, но здесь его кличут бездновым пойлом. Сшибает с ног даже хельта. Его с какими-то хитрыми травками варят и добавляют особые грибы.

— А эти откуда взялись?

Вепрь пожал плечами.

— Пришли невесть откуда. Тоже в хирд хотят.

— Кт-то? Ссссссколько?

Я вдруг почувствовал, как меня повело. Язык одеревенел, и бросило в жар. Вепрь забрал у меня кружку и выплеснул пойло на пол. Взамен сунул другую с обычным пивом. Я благодарно кивнул.

— Да вот этот Росомаха и трое его приятелей.

— Он жжжжж… же хельт! Ззззачем ему в хирд?

— Почём же мне знать? — яростно воскликнул Вепрь и ударил кулаком по столу.

— Т-ты пригляди зззззза ним, — с трудом выговорил я и пошел к двери.

Пить с хельтами это бездново пойло мне рановато. Лишь вдохнув свежий морской воздух, я перестал опираться на стену и двинулся в сторону «Сокола».

Утром Росомаха и трое его дружков, каждый из которых был на девятой руне, пришли к пристани. Все с хорошим оружием, в тюках наверняка справная броня, по два щита, по два копья, мечи и топоры, у Росомахи еще и секира с железной рукоятью. Тяжеленная даже по виду.

— Ну, хозяин, принимай гостей! — гаркнул на полгорода Росомаха и заржал, как конь.

Альрик, все еще бледный после вечерней попойки, махнул рукой, и они легко запрыгнули на борт. Хёвдинг знаком показал, чтобы я забрал свое добро с носовых весел и перебрался подальше, а заодно прихватил и пожитки Простодушного с Плосконосым. Я с трудом сдержал брань, стиснул зубы и сделал, как было сказано.

Нет, так-то хёвдинг прав. На носу всегда сидят самые сильные воины хирда. А для этих бугаев и весла иные нужны. Но ради каких-то неизвестных почти хельтов пересадить меня и раненых парней назад… Почему он вообще взял их? Разве Альрик не хотел собрать простых хускарлов с толковыми дарами? И почему я не слышал прежде о Росомахе? Ладно, меня не было год на Северных островах. Да и после первой руны я не часто прислушивался к песням о чужих подвигах.

И вообще я смотрел на корабль, и всё в нем было мне чуждо. Как бы ни был красив «Сокол», сгоревший «Волчара» был мне милее. И хирдманы… Я не знал имен у половины из них! Кто они? Чем живут? Могу ли я доверить им спину?

Росомаха обошел веськорабль, осмотрел весь до последней досочки, проверил на вес весла, подержался за кормовое прави́ло и сказал:

— Неплохая лодчонка. Сойдет!

Сойдет? «Сокол»-то? А что бы он тогда сказал про «Волчару»? Для ловли рыбы сгодится?

— Альрик! — не выдержал я.

— Он кормчий, знает все острова в Северном море, — ответил хёвдинг. — А его парни могут залатать любую прореху в корабле.

— Ты им веришь? Доверишь «Сокола»?

— А кому вообще можно верить? — взгляд Альрика уперся в меня. — Тебе? Нет. Ты уже не раз меня подводил. Взмахнет твоя женка юбкой, и ты тотчас сбежишь из хирда! Вепрю? Бывшему рабу? Или бриттам, что поклоняются Бездне? Или тем неженкам из рунного дома? Кому верить? А от этих хоть толк какой-то будет.

Я постоял не в силах подобрать нужные слова, потом с трудом выдавил:

— Схожу к лекарке, проведаю ульверов!

Но не успел я далеко уйти, как меня нагнал Живодер.

— Альрик…

— Что он? — я резко остановился.

— Домну! — бритт причмокнул губами. — Рано! Кровь… спина… Рано! Снова нож. Снова резать!

Я вдохнул поглубже и заорал во всю мощь:

— Рысь!

Леофсун примчался почти сразу. И я ткнул в Живодера.

— Чего он хочет?

Выслушав длинную речь, Рысь сказал:

— Он говорит, что Альрику нельзя было брать новую руну. У него еще свежи некоторые раны, которые сделал Живодер, и от благодати они, скорее всего, заросли полностью. А значит, его узоры почти не действуют, не закрывают Бездну. И после новой руны надо будет резать их заново. И чем раньше, тем лучше.

— А чего сразу не сказал?

— Говорит, что сказал. Самому Альрику и сказал. Но тот отмахнулся, мол, и так сойдет, ведь в бою он рассудок не потерял.

— Он чует Бездну в хёвдинге?

Живодер ответил сам:

— Не Домну. Тварь.

Я шел к дому лекарки и размышлял. Тварь. Не Домну. Не Бездна, а тварь. В чем разница? Как это повлияет на Альрика? Эмануэль ведь говорил иначе. Он указал на Альрика и сказал: «Бездна». Не тварь, а именно Бездна. А Живодер — почитатель Бездны. А как бы Мамиров жрец сказал сейчас? Что увидел бы? Бездну или тварь?

Вот, например, лужа. Лужу убить нельзя, только если сама пересохнет, но бей ее, не бей, а убить не выйдет. А из лужи появляются головастики. И вот головастиков можно наловить, можно раздавить. И хотя головастики — это порождения лужи, они не то же самое, что лужа.

Наверное, с Бездной и тварями так же. Твари — это порождения Бездны, но при этом их можно убить.

И как это связано с Альриком? Его-то можно было убить всегда. И неважно, Бездна в нем или тварь. Почему тогда Живодер поправил меня? Полоумный бритт пытался растолковать, но даже Рысь не сумел его понять. Тварь — она ведь что? Она уродлива и несуразна. А Альрик по-прежнему хорош собой, хоть и подусох малость. Бабы на него заглядываются. Еще твари нападают на людей. Альрик вроде бы не кидается ни на кого. Злится часто, так и я часто злюсь. Непонятно. Сюда бы Тулле! Он бы точно разобрался, кто есть кто и что с этим делать!

С этими мыслями я и зашел во двор Орсовой женщины.

Простодушный сидел на колоде и небрежно отламывал от нее же щепки.

— Тебе топор не дали? — с улыбкой спросил я.

Как же я был рад видеть его на ногах, целехоньким!

— А? — не сразу понял он, потом увидел у себя под ногами гору щепы, отбросил очередную и поднялся. — Хорошо, что пришел. Поговорить надо. Лекарка говорит, что Фастгер не проснется.

И радость как ветром сдуло.

— Почему? Но он же жив?

Херлиф кивнул.

— Дышит еле-еле. В любой момент помереть может. Мы с Ледмаром хотим, чтобы он умер не зря. Чтобы кто-то получил благодать.

— А, может, наоборот? Чтобы Фастгер получил благодать? Может, тогда он исцелится?

— Он на седьмой руне. Кого ты хочешь убить его рукой? Здесь рунных домов нет, тварь еще поди вылови. Нет, мы уже всё решили.

— Тогда забери руны себе. Или пусть Булочка…

— Мы не получим новой руны.

— Как и я!

— Верно. Потому мы решили отдать благодать Неви.

— Ему? Да ведь из-за него Фастгер и… — я остановился, потом махнул рукой. — Вы лучше знаете Плосконосого. Если думаете, что так будет лучше, делайте.

— Его нужно взять в хирд. Мы сами приглядим за ним, сами обучим, чему следует. Но Альрик не согласится, если ты не замолвишь за него словечко.

Я усмехнулся. Вряд ли Альрик согласится, даже если я и вступлюсь за Неви. Особенно после утреннего разговора и новых хирдманов. Наша стая словно рассыпалась на части, разваливалась на глазах. В Бриттланде мы едва не разругались после смерти Рыбака, но в конце стали еще крепче и сплочённее, а здесь, в родных водах, за месяц от стаи осталось лищь название. Кто виноват? Альрик? Да вроде нет. Он делает всё правильно: собирает людей, увеличивает хирд, ищет добрую работу, прославляет ульверов. Но как-то оно идет не так. Почему он не спрашивает нас, как раньше: кто готов принять новых хирдманов, а кто против? Где старые добрые вечера, когда мы дружно сидели у костра и слушали сладкий голос Снежного Хвита?

— Я скажу. Но Альрик может меня и не послушать.

— Послушает. Пойдем!

Простодушный наклонился и вошел в дом. Свет от дверного проема показал мне сильно изменившегося Фастгера. Он сильно исхудал, лицо искривилось из-за сломанной челюсти, синяки все еще не сошли, и кожа его была в пятнах разного цвета. Сразу и не понять, жив он или мертв, лишь слабое веяние рунной силы показывало, что он еще не ушел к Фомриру. Неви был тут же.

Забавно, что возраст у Плосконосого и этого Неви был один и тот же, но как же они отличались! Разве что упорством схожи.

— Готов? — спросил Простодушный у Неви.

Тот кивнул, нервно сжимая «счастливый» отцовский нож.

— Давай. И чтоб с первого удара!

Сжав кулаки, я смотрел, как Неви трясущимися руками обхватывает рукоять старого ножа, заносит его над грудью Плосконосого, потом передумывает и смещает лезвие ближе к шее, замирает, снова переносит нож в другое место. Я глянул на Простодушного, не передумал ли он отдавать жизнь Фастгера такому бесполезному карлу? И в этот момент Неви ударил. Брызги крови обожгли мне лицо. Безобидно полыхнула рунная сила.

Прощай, Фастгер! И пусть Фомрир отыщет для тебя достойное место в своей дружине!

Глава 15

Дым всё еще подымался в небо, но огонь уже потух, пожрав и дрова, и тело Плосконосого. Сказаны все слова, сожжены все дары, которые понадобятся Фастгеру в дружине Фомрира. Осталось лишь устроить добрую тризну, выпить в честь ушедшего друга, но я не хотел ни есть, ни пить. Разве что кому-то набить морду?

Не впервые я терял собратьев. Но сейчас всё было иначе. Смерть Гиса до сих пор тяжело отзывалась в груди. Теперь Плосконосый. Почему так? Почему гибель Хвита, Эйрика и даже Халле прошла легче?

Пока горел погребальный костер, я не переставал об этом думать.

Что изменилось? Мой дар? Да, скорее всего. Но Облауд и Арне погибли уже после появления дара. Я больше общался с Плосконосым, чем с Рыбаком? Нет, с Халле я провел бок о бок больше времени, чем с Фастгером и уж тем более чем с Гисмундом, которого и знал-то едва.

А потом посмотрел на хирдманов, стоявших вокруг костра. Вепрь, Энок, Бьярне, Эгиль и пусть даже Стейн — они были с Альриком еще до меня, и их я невольно воспринимал, как старших приятелей. Как равных. Видарссон, Сварт, Трудюр, Ледмар, Херлиф, Живодер и Рысь. Их так или иначе привел я, и потому смотрел на них как на младших. Я за них отвечал. Как и за Гиса, как и за Фастгера. Их смерти я брал на себя.

Бритт и Офейг пока чужие. Коршуна, Росомаху и еще десяток новых хирдманов я вообще не считал ульверами.

— Добрая смерть! В бою! Добрые похороны! Теперь нужна добрая тризна! — провозгласил Росомаха, и полтора десятка глоток радостно поддержали его.

Я развернулся и хотел было уйти, но Простодушный перегородил мне путь.

— Что собираешься делать?

— Не знаю. Подерусь с кем-нибудь.

— Ты должен пойти с ними, — он кивнул в сторону Росомахи.

— Вот уж нет!

— Должен, — продолжил настаивать Херлиф. — Хирд уже раскололся. Альрик не похож на самого себя. И если что-то пойдет не так, за кем пойдут хирдманы? Старые за тобой, тут и говорить не о чем. А новые?

— Ни за кем, — растерянно пробормотал я.

— Нет. Они пойдут за сильным, значит, за Росомахой. А нужно, чтобы пошли за тобой. Понял? Тогда, может, и удержим хирд.

— Но я всё равно слабее Росомахи.

— Это пока они тебя не знают. Но если ты узнаешь их получше, а они узнают тебя, тогда сила будет не так важна.

— И что мне делать?

— Пей, ешь, разговаривай. Если захочется врезать кому-то, врежь. Делай как обычно делаешь.

— Больше всего я хочу сейчас врезать Альрику.

Простодушный ничего не сказал, лишь хлопнул меня по плечу.

С Альриком и новыми хирдманами ушел лишь Вепрь. Остальные стояли здесь, даже Офейг, Бритт и почему-то Коршун со Слепым. К этим двоим я и обратился.

— Вы слышали что-нибудь о Росомахе?

Оба покачали головами. Коршун из Мессенбю, Слепого, как я понял, немало помотало по Северным морям, но ни один ничего не слыхал о хельте. А ведь хельты не так уж неприметны в этих краях. Тем более такие громогласные и яркие, как Росомаха.

— Эгиль, Бьярне, Трудюр, разузнайте-ка о нем. И лучше не называйте сразу его прозвище. Спрашивайте про бороду.

Они кивнули и ушли.

— Рысь, Живодер. Сколько нужно времени, чтобы закончить узоры на Альрике?

Бритты недолго поговорили между собой, и Леофсун сказал:

— Он не уверен, так как не видел, что осталось после руны.

— За один раз закончить сможет?

— Нет. Нужно хотя бы два с седмицей отдыха между ними. Некоторые раны будут накладываться на другие, и чтобы зажило верно, там уже должны быть шрамы.

— Понятно. Энок, Херлиф, на вас Косматый. Когда он вернется в Мессенбю, мне нужно с ним поговорить до Альрика.

Я не хотел отпускать Простодушного, его советы мне бы пригодились, но на первой встрече с Харальдом были лишь Фастгер и Херлиф. Фастгера я уже ни о чем попросить не могу, а остальных Косматый мог и не запомнить.

— Ну что, идем на тризну, — сказал я оставшимся.

Это был тот же постоялый двор, и внутри крепко пахло знакомыми уже травами. Бездново пойло! Я заказал нам бочонок обычного эля, не хотел упасть под стол в самом начале. Альрик уже повеселел, радостно махнул нам рукой. Росомаха аж привстал, развел руки в стороны, будто гостей встречал.

— А вот и вы! Я уж думал, что не придете помянуть друга. Садитесь-садитесь, угощайтесь!

Я с трудом сдержал вспыхнувшую ярость. Говорит так, словно он нас пригласил, словно он нас кормил.

— Как тебя там звать? — он смотрел прямо на меня, и хмеля в его взгляде я не заметил.

— А тебя? — вместо ответа спросил я.

— Так ты что, забыл, что ли? Я ж Росомаха. Вроде такой молодой, а память как у старика.

— Прозвище твое помню. Как тебя мать с отцом назвали? Как отца кличут? Я-то своего имени не стыжусь.

Он помолчал, а потом громко хлопнул по столу.

— Да я так сроднился с прозвищем за столько лет, что уже почти и забыл, как меня звали. Могу и не откликнуться. Так что зови просто Росомахой.

Я небрежно кивнул, словно мне плевать, что там у него с именами, сел в середке, промеж других хирдманов. И первым предложил выпить за Плосконосого, заодно рассказал, как с ним познакомился и сразился в кнаттлейк. Поначалу ко мне отнеслись настороженно, даже снисходительно. Но одного из новеньких заинтересовал кнаттлейк, он спросил, хорошо ли я играю, и я рассказал о турнире в Хандельсби, в котором участвовал вместе с сыном конунга. Кто-то знал эту историю, кто-то нет, так что разговор завязался. Один из хирдманов даже видел тот турнир. И постепенно я понял, что многие пришли именно из-за меня, из-за того, что слышали о моих подвигах. И хотя на Северных островах немало воинов сильнее и прославленнее меня, но рассказы о мелком пацане, который убил Торкеля Мачту, загрыз тролля, отрезал кому-то язык за оскорбление, обогнал лодку вплавь, обыграл в кнаттлейк всех в Хандельсби, нравились людям. Может, как раз именно из-за невзрачного вида и нравились, ведь не каждому суждено родиться высоким белобрысым красавцем. И, как я понял, эти самые ребята были малость разочарованы. Ведь я до сих пор не разговаривал с ними, вел себя обычно и даже ни с кем не подрался.

А прочие пришли из-за нашего богатства и удачи. Хотели получить побольше серебра.

Я познакомился со всеми, со всеми выпил, обсудил общих знакомых, а такие нашлись почти у всех. Многие сталкивались с Ториром Тугой Мошной, слышали о ярле Гейре Лопате, у одного Гейр живьем приятеля закопал, почти каждый встречался с Дагной Сильной, хотя с прошлой зимы ее никто не видел. Но вот про Росомаху никто ничего не знал, даже прозвища такого прежде не слыхивал.

Альрик набрался преизрядно, говорил невнятно, порывался всё время куда-то пойти, разлил своё пойло, и хоть Вепрь был рядом, но его оттеснили в сторону. И так выходило, что это Росомаха присматривает за хёвдингом. А ведь пил этот гнида не меньше Альрика и рунами ниже, так почему Беззащитный уже вдрабадан, а Росомаха трезв? И ведет себя так, словно он тут самый главный. Он был шумен, говорлив, улыбчив и вполне обаятелен. Напоминал Оттара Мышонка из Бриттланда, вот только Мышонок всё делал искренне: смеялся открыто, заступался за нас открыто, и его люди были такими же. А Росомаха хитрил. И за шумливостью три его приятеля как-то терялись. Я до сих пор не знал их имен, даров и чем они знамениты, кроме как неплохими знаниями по починке кораблей.

Больше всего мне не нравилось, что Альрик терял авторитет в глазах других хирдманов. Хёвдинг всегда должен быть лучшим: и в бою, и за столом. И если хёвдинг первым нажрался вдрызг, какое к нему уважение?

В дом вошел Простодушный, подсел ко мне и шепнул, что Харальд не появился, и Энок остался приглядывать за его домом. Я поделился с ним своими сомнениями, и Херлиф кое-что посоветовал.

— Альрик еще не оправился от ран, полученных в бою с Измененным, — сказал я, поднявшись. — Потому ему стоит отдохнуть и перевязать их.

— Так он же руну… — заикнулся было Уши.

Я его перебил:

— Рысь, Живодер, Бритт, отведите хёвдинга на корабль. Пусть Живодер проверит его раны и сделает всё, как нужно.

Убедившись, что Леофсун понял мои слова верно, я продолжил:

— Что-то скучно. Херлиф, поговори с хозяином, пусть принесет нам выпивки покрепче. И раз уж мы собрались, пусть каждый расскажет, как получил последнюю руну! Вот я, например, добил хельта, Йора Жеребца, который напал на мой дом. А ты, Коршун?

Черноглазый хускарл вздрогнул от неожиданности, но ответил:

— Убил человека.

— Маловато. Расскажи больше!

— В прошлом хирде кто-то повадился красть добро у своих же. Тащил то, что можно за пазуху засунуть: серебро, браслеты, ножи, утварь. Сначала подумали на меня, потому что выгляжу как иноземец. Били, обыскивали. Потом я нарочно показал необычную серьгу с черной жемчужиной, выждал, пока она пропадет, поймал того, на кого думал, нашел серьгу у него. И хоть мне не поверили, я потребовал поединок и убил вора. Получил руну и ушел из того хирда.

Следующим встал Стейн. Он убил драугра, сражаясь на реке Ум после того, как оставил хирд.

Затем вскочил Офейг с Туманного острова. Сначала он долго говорил про рода, про подлого торговца, а потом уже сказал, что убил карла, чьего имени не знает. Хорошо хоть про свой остров не рассказал.

Квигульф Синезуб убил тварь, и хёвдинг выгнал его за это, так как сам рассчитывал получить руну. Улыбка у Синезуба была жутковатой. Он зачем-то сделал надпилы на зубах и втер туда синюю краску.

— Дак я ж и не хотел, — оправдывался он. — Дак она сама ж подвернулась! Я ж метил ей в бок, а она взяла и дернулась. А так я ж метил в бок.

Оружие Квигульфа — копье, и его дар связан именно с ним, но как именно я не понял. Хотя, может, и сам Синезуб толком не знал, знал лишь, что с копьем он намного лучше, чем без него.

Уже собирался встать еще один, Скарв Липкие Руки, но я обратился к Росомахе, а то он после ухода Альрика поскучнел.

— А ты? Интересно, как ты стал хельтом? Где добыл сердце?

— Да там неинтересная история, — отмахнулся он. — Кое-кто влез куда не следует, пришлось его убить. Вот это кольцо я снял с его трупа.

И показал на вплетенную в бороду кольцо.

Я хотел поспрашивать еще, но заметил, как вернулся за стол Херлиф и знаком показал, мол, не стоит. Тогда я кивнул Скарву, пусть расскажет, как получил последнюю руну.

Когда все высказались, я поблагодарил их за добрые слова в честь моего друга Фастгера, вытащил из кошеля серебро и сказал, чтоб они пропили его полностью, а сам вместе с Херлифом вышел наружу.

— Хельтов мед, — сказал Простодушный. — Его наливают только Альрику. Больше не будут.

— Неужто ты страшнее Росомахи?

— Нет, пригрозил, что Альрику придется не по нраву, когда он узнает. Ты зря ушел. Лучше бы до конца досидел.

— Не могу больше. Если останусь, точно убью кого-нибудь. Это Альрик мог с любым дерьмом пить и улыбаться, а я… Нет, надо вырезать эти бездновы узоры и вернуть хёвдинга.

Простодушный сплюнул, помолчал и спросил:

— А если он не вернется?

— Это как?

— Если он уже безумен, и узоры лишь остановят бездну, а не прогонят ее? Что будешь делать?

— Я не хочу отбирать хирд у Альрика.

— Ладно. А что хочешь?

— Не знаю, — растерялся я. — Если он совсем обезумеет, тогда… Наверное, тогда соберу свой хирд.

— Все ульверы пойдут за тобой. Зачем тогда уходить?

Слова Простодушного злили похлеще Росомахи. Что будет? Как поступить? Как быть с Альриком? Вот когда случится, тогда и думать буду. Если я сейчас задумаюсь, как быть с Альриком, разве это не предательство? Чем я тогда лучше Стейна? Такой же трус и перебежчик! Но Херлиф прав в одном: нельзя, чтобы безумие хёвдинга погубило хирд. В смерти Фастгера виновны и Альрик, и я. Надо было остановить его тогда, отдать благодать Плосконосому.

Когда изрядно выпившие хирдманы вернулись на корабль, то увидели жуткое зрелище. В свете угасающего солнца обнаженный по пояс Живодер, покрытый шрамами и ожогами, втыкал ножи и крючья в Альрика, прижигал раны углем и железом. Палуба и борта «Сокола» покрыты мелкими темными пятнами. Рядом негромко постукивал бодран, и чей-то голос старательно проговаривал:

— Пасгод — рыба. Моор — море. Ковай — друг.

* * *

Наутро Альрик не вспомнил, как согласился в очередной раз лечь под нож Живодера, но поверил, что это была его просьба. И в этот раз полоумный бритт сделал всё, как надо, ведь ему не мешала ни качка, ни скорый бой, ни дергающийся человек под руками. Рысь заверил меня, что достаточно будет еще одного раза, через седмицу-другую. И лучше позже, чем раньше, чтобы всё зажило как надо.

Но ни один, ни другой бритт не смог мне сказать, поможет ли это Альрику прямо сейчас. Потому я продолжил быть настороже, хотя это утомляло похлеще любого сражения. Было бы куда как проще жить, если б я попросту мог набить морду некоторым типам.

По совету Херлифа я взялся проверить новых хирдманов в бою и сразился с каждым из них.

— Может, продуть лучше? — спрашивал я у Простодушного.

— Нет. Победи их всех. Причем как можно быстрее. Сделай всё, что сможешь.

— Какая ж это проверка?

— Это не ты их проверяешь, а они тебя!

— А почему Альрика не проверяли?

— Ты не хельт. А вспомни себя! Скажешь, когда ты и Альрик были поближе рунами, ты с ним не спорил? Не дрался? Вот то-то и оно. Пусть лучше сразу поймут, что ты сильнее.

— А Росомаха?

— Он с тобой драться не станет. А вот приятели его могут и влезть. Но ты их не зови, пока дар не проснется.

И эти хитрости мне тоже не нравились. Но Херлиф дело говорил. Хотя я бы все-таки лучше прогнал всех и собрал бы заново, как прежде, через одобрение ульверов.

Впрочем, дар так и не проснулся. Потому Простодушный сделал так, чтоб вместо меня с одним из дружков Росомахи, кажется, его звали Большой Крюк, смахнулся Живодер. И хотя бритт был ниже противника на две руны, потрепал он Крюка изрядно. С единственным открытым глазом, с десятком порезов и ушибов, с выбитым пальцем на левой руке Живодер не уступал до тех пор, пока Крюк сам не остановил бой. В настоящем сражении бритт бы помер, наверное. А, может, и нет, ведь тогда бы он мог вырвать Крюку глотку, а так только отпечатки зубов оставил.

И я заметил, что взгляды новых хирдманов изменились. Теперь они смотрели на меня как на равного.

А на другой день пришел Энок с вестью, что Косматый вернулся.

Я отправился к нему на встречу с Булочкой. Простодушный остался присматривать за Альриком, ведь хёвдингу нельзя тревожить раны.

Харальд радостно приветствовал нас, хоть и удивился, что мы пришли к нему без Альрика.

— Надо спешить, — сказал он, едва мы зашли в дом. — Обычно Скирре идет в Хандельсби в месяц Орсы, но в этом году он собирается отплыть раньше. Поговаривают, что это связано с какой-то его неудачей. Мол, два корабля, полных воинов, ушли, а затем быстро вернулись.

— Зачем спешить-то?

Мне бы еще седмицу, а лучше две, чтобы Живодер доделал узор Альрику, а я выяснил, кто такой Росомаха.

Косматый мотнул своим перетянутым пуком волос так, что тот с деревянным стуком ударил в стену.

— А где ты собирался ловить Скирре? В его родном Тургаре? Или прямо во дворе конунга? Лучше всего перехватить его по дороге. Мне известны все места, где он останавливается на ночь. Каждый раз это одни и те же острова, один и тот же берег. Там даже навесы поставлены для его удобства.

— И сколько людей он с собой берет?

— Обычно идет на трех кораблях. Два драккара и один кнорр с подарками конунгу.

— Полсотни хирдманов?

— Примерно так. И еще полтора десятка людей: жена, ее прислуга, приближенные Скирре.

У Харальда аж глаза горели. Он слишком долго ждал этого.

— Значит, шесть десятков. Мы сейчас набрали людей, но я им не доверяю. Так что ульверы пойдут малым числом. Еще твоих ну пусть полтора десятка.

— Ты думаешь, я эти дни в Тургаре почем зря торчал? Нет. Я же не просто так про корабли спрашивал. Есть люди, у которых давно зуб на Скирре, но открыто против него они пойти не могут. Их имена называть не буду, извини, но поверь, это не простые хирдманы или рыбаки. И их ненависть к Скирре горит еще со времен войны с Карлом Черным. Так вот они дадут свои дружины, но без кораблей, чтобы никто не смог их узнать. И люди их будут с закрытыми лицами. Так что и вам такое советую, чтоб не выделяться, и признать никто не признал. Они будут ждать корабли на одном островке в течение четырех дней, начиная с завтрашнего.

— Так скоро? — нахмурился я.

— Иначе не успеем перехватить Скирре. Либо можно поймать его на обратном пути, но тогда мне заново надо будет переговорить с теми людьми. И мы можем не узнать день отбытия Скирре из Хандельсби вовремя. И…

— Я понял.

Четыре дня. Надо прямо сейчас отплывать из Мессенбю, чтобы забрать «Жеребца» и «Змея» у отца. Нужны люди, которые поведут эти корабли. И многое строится на доверии к Харальду. А почему я должен доверять Харальду? Только из-за его слов насчет сожженной деревни? Это про меня всё всем известно!

— Хакон пойдет на «Соколе», — сказал я.

Косматый ожег меня гневным взглядом, но согласился. Я думал, как распределить людей по трем кораблям. Тех, кому я мог доверять в хирде, было всего (я пересчитал на пальцах) семнадцать, если учитывать Тулле. Еще отец даст людей. Наверное, десяток-другой, не больше, хускарлов-то у него немного. Полтора десятка у Харальда.

— Сколько воинов дадут те люди? Без твоих если.

— Четыре десятка. Два или три хельта. Остальные хускарлы и карлы.

Может, раскидать ульверов по всем трем кораблям? А что толку? Если что, так нас вырежут просто по одному. Значит, мы все остаемся на «Соколе» с отцовыми людьми. А на «Жеребце» и «Змее» пойдут неизвестные хирды неизвестных хёвдингов.

Эх, если бы Альрик был здоров, так сейчас он бы ломал над этим голову, а я бы просто точил топор, мечтая, как убью Скирре и его сучку-жену. Ведь это она вроде как хотела похитить Фольмунда.

— Где твои люди сейчас? — спросил я.

— Тут неподалеку.

— Приводи их к «Соколу», когда солнце будет в двух ладонях над горизонтом. И чтоб были готовы к отплытию сразу же. А мне надо потолковать с Альриком и еще кое-кем.

Я встал, и тогда Булочка впервые подал голос.

— А добычу как делить будем?

Вот же я дурень! Думаю лишь о хёвдинге и смерти Скирре! Два драккара, кнорр, вещи ярла и его жены, и дорогие подарки. Конунгу ведь безделицы не дарят. Доспехи и оружие, понятно, каждый возьмет со своего убитого. Но остальное…

Харальд усмехнулся:

— Я уж думал, что не спросишь. Все полученное делим на четверых. Корабли также оцениваем в серебре, и каждый может выкупить судно за счет своей доли. Мне нужен драккар. Вам, скорее всего, корабли не нужны, так что возьмете вещами и серебром. Но если все четверо захотят именно драккары, разыграем жребий. Тут же дело такое: с этими кораблями лучше потом в Северных морях не показываться.

Я взглянул на Булочку, тот кивнул. Значит, годный расклад.

— Хакон сразу с нами пойдет, — сказал я. — Ждем вас на пристани.

Мальчик поправил оружие на поясе, встал и спокойно последовал за нами.

Харальд только вослед и крикнул:

— Берегите его!

По-хорошему, нужно бы и у тех двоих взять кого-нибудь в заложники, потому как ульверы рискуют больше всего. Харальд может потерять сына, те двое — только людей. А если «Сокола» свяжут с нападением на Скирре, то нам придется уйти из Северных морей. И хуже всего, что сыновья Скирре могут напасть на Сторбаш, желая отомстить. Может, изменить как-то корабль? Снять голову сокола с носа, выкрасить борта в иной цвет, поменять парус… Хотя опытный мореход узнает его по обводке, по длине, по числу весел. Да и не успеем мы.

Не успели мы отойти от дома Харальда и на полсотни шагов, как натолкнулись на Коршуна. Он махнул рукой, словно желая, чтоб мы подошли. Я знаком остановил Булочку.

— Пригляди за Хаконом.

А сам двинулся к сарапу, положив руку на топор. Встал в нескольких шагах от него, но Коршун указал на что-то под его ногами, что было скрыто от меня невысоким плетнем.

— Я кое-кого поймал.

Вчера я легко побил Коршуна, но что если он не один? Разозлился из-за недавнего проигрыша? Или с самого начала пришел с недобрыми мыслями?

Еще шаг. Другой. Я вытянул шею, чтобы увидеть… И обомлел.

— Уши?

Под ногами Коршуна лежал хирдман Сивого, которого Альрик оставил в живых. Кости-то помер, а Уши пока был жив.

— Что с ним?

— Сразу после твоего ухода он тоже поспешил уйти, и я решил приглядеть за ним. Он следовал за тобой по пятам, а потом засел на том сарае и всё время прислушивался. Затем вовсе слез и прижал ухо к стене дома.

— Подслушивал? Зачем?

— Так и думал, что тебе будет интересно, зачем он подслушивает.

Я схватил Уши за шиворот, приподнял его и ударил в живот. Хирдман гулко выдохнул.

— Где тут можно поговорить по душам?

Коршун указал на дом Харальда.

— Если доверяешь тому, кто там живет. А так можно отойти вон в тот лесок.

Я кивнул Булочке, и мы поволокли Уши подальше от домов.

Глава 16

Я вытер нож о последний чистый обрывок одежды Ушей, огляделся. Вон то место под молодой сосенкой подойдет, чтобы закопать его труп. И правильно я сделал, что отправил Хакона вместе с Булочкой на корабль, незачем пацану знать о разладе среди ульверов.

Булочка уходить не хотел, думал, что это может быть ловушкой. Коршун с нами недавно, как и Уши. Вдруг они в сговоре? Вдруг хотят увести меня подальше от людей, привести к засаде и убить меня там? Подозрительность Простодушного перекинулась и на его друзей. Но я не думал, что Коршун предатель. Да, он сарап, сын рабыни, и уже из-за этого стоило его опасаться. Недаром же говорят, что у детей рабов гнилая кровь и ядовитое сердце! Но его история походила на истории Сварта, Тулле, Вепря.

Я не был искусен в пытках, не знал, как лучше резать, чтобы Уши сразу не помер. Впрочем, он же хускарл, быстро сдохнуть не должен, а еще я вспомнил, как недавно Живодер истязал человека Скирре.

До последнего я надеялся, что Уши — человек Скирре. Мне хотелось отправить Пивохлебу еще один хеймнар, колоду без рук и ног. Я даже думал, как лучше: отрезать Уши уши или, наоборот, оставить. Но Уши поклялся, что он и вправду был нанят Сивым не так давно, и сначала хотел быть честным хирдманом. Но сражение с измененным его сильно напугало. Жестокая смерть Костей, потом Фастгера… Он не боялся сражений с людьми, но твари и измененные — другое дело. К тому же, как я понял, Уши постоянно мотался между хирдами, не знал, что такое поддержка, не привык доверять людям рядом с собой. В прежних хирдах каждый готов был подставить другого под удар. И смерть Костей он посчитал предупреждением. Да еще Альрик забрал руну себе, хотя мог спасти кого-то из троих раненых.

Уши хотел бы уйти из хирда, но он был принят не как Коршун, а взят насильно. Он думал, что Альрик его просто так не отпустит. Потому когда появился Росомаха, Уши увидел свой шанс. Росомаха заверил, что никогда не будет охотиться ни на тварей, ни на измененных, и хороший слух настолько полезен, что хевдинг не должен отправлять его в битвы. Тогда Уши согласился подслушивать наши разговоры и пересказывать их Росомахе. Многого он вызнать не успел, только что Альрик болен чем-то, связанным с бездной, и Живодер делает с ним что-то, чтобы прогнать болезнь. Потому и решил проследить за мной. Но даже под пытками Уши утверждал, что ничего не знает о Росомахе.

Вдвоем с Коршуном мы быстро выкопали яму, закинули туда труп и закопали. Даже если Уши проснется после смерти и станет драугром, от одного мертвеца ничего не случится. Уж как-нибудь в Мессенбю с ним справятся.

Но провозился я изрядно. Успею ли собрать ульверов? И нужно что-то делать с Росомахой. Да и прочим новым хирдманам я не особо доверял.

Мы с Коршуном пошли к пристани, и на ходу я спросил:

— А почему ты решил помочь? Неужто измененные не пугают?

Полусарап ответил не сразу. У Гачая тоже была такая привычка: сначала помолчать, подумать, а уж потом говорить.

— Я не знаю никого из сарапов, кроме матери. Она часто говорила, что для сарапов нет никого важнее семьи. Еще она говорила, что семья может быть не только по крови, но и по сердцу.

— Но ее-то продали! — не удержался я.

— Да. Кто-то из ее семьи поступил неправильно, и чтобы загладить вину, семья вынуждена была отдать ее в рабство. И мать не винила своих родителей. Она считала, что они поступили верно. И с тех пор, как я решил стать хирдманом, я искал такую семью. То ли из-за внешности, то ли еще из-за чего-то я никак не мог найти хороший хирд. Как-то было, что я несколько зим ходил с одним хёвдингом, и хирдманы были дружны. И хотя серебра мы почти не получали, выполняли мелкие поручения в обмен на еду и одежду, мне всё было по сердцу. А потом хёвдингу надоела такая жизнь, он осел на земле и распустил хирд.

— А ты чего?

— Когда-то я поклялся, что стану хельтом и отыщу семью матери в сарапских землях. Без хирда как я получу столько рун?

— Потому ты и пришел к нам?

— Да. За три зимы ты из двурунного стал восьмирунным. Может, и я смогу исполнить свою клятву? И еще я внимательно слушал и смотрел. Многие воины в вашем хирде с самого начала и не хотят уходить. Вы друг другу как братья. Сейчас у вас в семье разлад, но братья всегда мирятся.

— Это ты глупость сказал, — рассмеялся я. — Есть братья, которые убивают друг друга ради наследства.

Но слова Коршуна заставили меня кое о чем задуматься.

— Слушай, а кто из новых хирдманов думает так же? Кому бы ты доверился? Сегодня мы уйдем из Мессенбю по одному делу, и сначала я думал оставить всех, кого мы набрали в последние дни, в городе. Но вот тебе я верю!

— Как по мне, Бродир Слепой достоин доверия. Ему часто не везло, он устал от неудачливых и тупых хевдингов, да и дар у него не особо хорош. Если он поймет, что ульверы надолго, то будет как Вепрь. Синезуб слишком прост и глуп для предательства. Скарв жаден. Если будет думать, что с ульверами получит больше серебра, никогда не предаст. Лундвар Отчаянный недаром получил свое прозвище, за добрую драку сам готов заплатить, потому к ульверам и пришел.

До Живодера Лундвару по отчаянности далеко, но нашим пробным боем он наслаждался.

— Братья Эйвинд и Эдвард, Старший и Младший, слишком любят выпить, ни разу не пропустили. Как воины, они неплохи, и их дары дополняют друг друга, но я бы не стал им пока доверять.

Они не были двойней, как Ленне и Нэнне, но дары у них сходные. Старший силен и стоек, предпочитает тяжелый железный щит и молот, а Младший юрок и ловок, дерется без щита мечом и кинжалом.

— Свистун… Кажется, у него какое-то трудное условие для дара. Он очень опытный воин, но он пережил больше сорока зим, а всего хускарл. Себе на уме. Закрытый человек.

Бой с ним дался тяжелее всего, и не из-за даров. Свистун по мастерству не уступал Гачаю, и я хотел бы поучиться у него, благо и оружие у нас одинаковое. А еще он любил насвистывать себе под нос, потому и прозвище такое.

— Беспалый, — Коршун задумался. — Я понимаю, почему хёвдинг взял его. Дар у него хорош, любой бы такой хотел, да слишком уж он озлоблен. Лает на всех, огрызается, ненавидит и себя, и других. С ним и так хлопот не оберешься, а уж брать с собой на сложное дело…

— Ты будто с ним давно знаком.

— Сталкивались. Он уже тогда без пальца ходил. Слышал, что он хотел Мамировым жрецом стать, даже палец себе отрубил под корень, но без толку.

Мы почти дошли до «Сокола». Я остановился, заглянул в глаза Коршуну.

— Не люблю сарапов. И рабов тоже. Но вообще плевать, какой ты крови и кто родители. Если хоть как-то навредишь мне или ульверам, я убью тебя.

Его черные чуть раскосые глаза смотрели на меня прямо и открыто.

— Согласен.

Я пробормотал:

— Простодушный мне голову оторвет…

Мы с Херлифом, Эгилем и Вепрем уже думали, как лучше отделить новых хирдманов и не вызвать подозрений. Беда в том, что мы рассчитывали на излечение Альрика и что у нас будет еще несколько дней после. А тут всё быстро и неожиданно. У Беззащитного еще не зажили раны после Живодера, я еще не разобрался с хирдманами. А оставить их в Мессенбю значило оставить их с Росомахой.

Булочка зря время не терял и собрал ульверов на корабле. Хакон сидел на палубе, положив меч на колени, возле Альрика и что-то тихо говорил ему. Вот же! Мы еще не поняли, пришел хёвдинг в разум или нет, тварь говорит за него или нет.

Наверное, я мог бы взять хирд на себя сейчас. Но после Альрик уже не сможет быть хёвдингом, как прежде, а мне это было не по нраву.

Я глубоко вдохнул и зашагал к Беззащитному.

— Альрик, тебе уже сказали? Скоро подойдут люди Косматого. Надо готовиться к отплытию.

Он повел плечами, чтобы почувствовать тянущую боль в спине.

— Почему не позвал меня на разговор? — негромко сказал Альрик. — Кто союзники? Где будет бой? Нельзя ли выловить ярла в море? И вообще, не много ли на себя берешь?

— От этого зависит жизнь моего сына. Ты обещал помочь. Если я ошибся, тогда отвези меня и людей Косматого в Сторбаш и уходи.

Хёвдинг помолчал.

— Фастгер умер, — неожиданно сказал он.

— Знаю.

— Это моя вина.

— Да.

— Я не помню, как получил руну. И сейчас… я чувствую это вот здесь.

Он ударил себя кулаком в грудь.

— Хочу вспороть кожу, разрубить ребра и вырвать это оттуда.

— Эмануэль… — начал было я.

— Он не поможет. Тогда не помог, а сейчас и подавно.

— Живодер?

— Безумный бритт? Ну да. Живодер и его ножи. Ты не думал, что так мы подкармливаем Бездну внутри него?

Разговор прервал мерзко-радостный голос Росомахи:

— А что, мы куда-то уходим? Альрик, ты что, забыл про нас? Ого, какой боевой малыш! Тоже пришел, чтобы стать хирдманом?

Хакон встал во весь цыплячий рост, раскрыл рот и тут же закрыл, увидев за спиной Росомахи меня. Я сделал знак, будто перерезаю себе горло.

— Да, — ответил мальчишка. — Но не сейчас. Потом.

— Эт правильно! Доброго хирдмана нужно с колыбели растить. Так что за хлопоты? Неужто поручение какое появилось? На кого нынче идем? На тварь или, может, на великана?

У меня задергалось что-то возле глаза. Каков наглец! Нынче? На кого мы нынче идем? Да ты вообще ни на кого с нами не ходил! Только бездново пойло Альрику подливал.

Хёвдинг снова повел плечами. Словно ему нравилось чувствовать боль в изрезанной спине.

— Есть у меня долг перед старым знакомым. И сейчас он позвал меня на выручку. Но это опасно, похлеще недавнего боя с измененным.

Хирдманы насторожились, особенно недавно прибывшие.

— И прибыли никакой. Потому я возьму с собой не всех, а только тех, с кем мы в те долги влезали.

Росомаха развел руки в стороны и пошел на Альрика чуть ли не угрожающе. И я заметил, что Беззащитный стал еще худее. Сейчас я хоть и уступал ему в росте, зато плечами и складом превосходил. Недаром мать говорила, что я весь в отца, тот тоже невысок да крепок.

— Нет, хёвдинг. Ты сам взял нас в хирд, а значит, куда ты, туда и мы. Так ведь?

Старший и Младший не спешили соглашаться с Росомахой, Скрав отвел глаза, без прибыли ему сражаться не больно хотелось. Свистун будто и не слышал разговора. А Беспалый недовольно пробурчал:

— А еще он хёвдинг. Как скажет, так и будет. Я лучше тут обожду.

— Верно говоришь, — обрадовался Скарв Липкие Руки.

Лундвар Отчаянный хмыкнул:

— А с кем драка-то будет? Я не прочь подраться.

Альрик оборвал разговоры.

— Я всё сказал. Вы остаетесь в Мессенбю. Если через две-три седмицы не вернемся, значит, нет у вас хирда.

Росомаха пошел на попятный.

— Я твое слово не оспариваю. Как скажешь, так и сделаем. Но разве тебе помешает хельт? В хирд не только ради серебра идут. Может, благодать получим, и то хлеб!

— Хельт никому не помешает.

Альрик тепло улыбнулся, сжал предплечье Росомахи, и я поразился, насколько же тонки пальцы хёвдинга по сравнению с мощной ручищей бородача.

— И хоть я знаю тебя совсем недавно, ты уже мне как брат. И я тебя как брата прошу: останься. Этот долг… Я не горжусь тем поступком и хочу загладить свою вину сам, не впутывая больше никого. Может, когда-нибудь я расскажу тебе, в чем суть, но не сейчас.

Я восхищенно смотрел на Альрика. Как это он так? А я себе голову сломал, как объяснить наш уход. Вот почему он хёвдинг, а не я. Я бы просто выгнал их.

— Да тут у каждого за плечами есть поступки, о которых не станут складывать висы. Только если ниды! — не сдавался Росомаха.

— Идут! — крикнул Простодушный.

По деревянным мосткам на берегу шел Косматый со своими людьми. И по их виду не скажешь, что это хирдманы, скорее уж, разбойники! Одежда, броня, оружие и щиты разномастные и изрядно потрепанные, рожи зверские, у многих шрамы, один хромал, у другого не было кисти… Да мы рядом с ними точно конунговы дружинники: богатые и одоспешенные.

Простодушный понемногу выпроваживал ненужных нам хирдманов с корабля. Я подошел к нему и сказал, что Коршун и Слепой останутся. Слепой уже знал о нашей вражде со Скирре, а Коршуну я поверил.

Харальд шагнул на борт, отыскал взглядом сына, и его насупленное лицо сразу же разгладилось. Видать, сильно переживал за него. И мне аж совестно стало. Я-то сына в Сторбаше оставил, толком и не понял, каково это — быть отцом. Ответственность принял, а вот дальше… Ничего, вот получит он первую руну, я его с собой возьму, в поход.

— Это им ты должен? — возмутился Росомаха. — Слушай, возьми меня, а? Если эти хускарлы чего-то стоят, так я в десять раз полезнее буду!

— Кай! — окликнул меня Альрик. — Что я делаю с теми, кто оспаривает мое слово?

— Либо прогоняешь из хирда, либо убиваешь!

Ну, по крайней мере, со мной Альрик пытался делать и так, и эдак. И еще запирал в сарае, таскал за собой, бил…

— Понял, — отступил Росомаха. — Жду тебя здесь!

Забрал своих приятелей и, наконец, сошел с «Сокола».

Косматый поднял брови, но Альрик отмахнулся:

— Это дела хирда. Отплываем!

* * *

Мы добрались до Сторбаша весьма споро. По пути я наблюдал за хирдом Косматого и немного завидовал. Воины Харальда хоть и не впечатляли внешне, но делали всё четко, беспрекословно выполняли все указания своего хёвдинга. Но не из-за страха, а в охотку. Настолько верили ему! Откуда такие умения у бывшего рыбака? И ведь, по его словам, хирд он собрал лишь год назад!

Я вспомнил, как часто противился словам Альрика, как не слушался его, как наперекор шел, и понял, что вел себя, как безмозглый пацан. Хотя я ведь таким и был. Нынче-то всё иначе. А что я пьяного Альрика под нож Живодера, не спросясь, уложил, так то ж для пользы, а не ради смеха.

А еще приметил, что все хирдманы Косматого любили Хакона и приглядывали за ним. То один покажет, как лучше грести, чтоб мозолей было поменьше и спина не уставала, то другой возьмется обучать мальца мечевому бою без щита, то третий сядет рядышком с ним и начнет объяснять, как по солнцу понять, в какой стороне север. А Хакон и рад.

Может, не стоит ждать первой руны у Ульварна? Может, раньше его забрать? Так ведь Альрик против будет.

Хёвдинги все время сидели на корме и говорили друг с другом. И я, заняв свое законное место на носу корабля, не мог слышать, о чем велись беседы. Я всё ждал, когда же Альрик заметит, что у нас пропал Уши, но он всё не спрашивал о нем и не спрашивал. Неужто решил, что мы его в Мессенбю с остальными оставили?

В Сторбаше мы задерживаться не стали. Забрали починенного «Змея», Эрлинг дал пять человек в помощь, и мы ушли в тот же день. Я едва успел посмотреть на сына. Хотел Тулле позвать, но отец сказал, что сразу после нашего ухода Эмануэль забрал моего друга и ушел куда-то в горы. С тех пор их никто не видел. А искать времени не было.

Затем мы отправились в Растранд,за «Жеребцом». И когда проплывали мимо острова, где оставили людей Сивого, Альрик вдруг спросил:

— А это что за люди? Неужто корабль поблизости потонул?

У меня по шее пробежала дрожь. Что за…

— Так ведь вот их корабль, — сказал Вепрь, указывая на идущего за нами «Змея». — Не помнишь разве?

Они махали. Один прыгнул в воду и хотел поплыть к нам, но Энок пустил стрелу, показывая, что лучше не стоит приближаться.

Вепрь коротко пересказал Альрику, что к чему, но я так и не увидел в его глазах проблеска понимания. Хорошо хоть Харальд уже перешел на другой корабль и не слышал этого разговора.

Беззащитный помолчал, потом сказал:

— Их надо убить. Они видели, что мы идем, видели наши корабли. Не нужно, чтобы о нас говорили.

— Так ведь в Мессенбю знают, что мы ушли, — возразил Эгиль.

— Но не знают, куда. Скажем, что были в Сторбаше, помогали твоему отцу справиться с какими-нибудь тварями. Тем и руны объясним.

Так-то я согласен с Альриком. Еще в прошлый раз нужно было их всех убить. Но сейчас я не был уверен, кто это говорит: хёвдинг или тварь.

— На обратном пути напомните мне, — добавил Беззащитный.

По договоренности с Харальдом, «Змей» ушел вперед, а мы заглянули в Растранд, вытащили «Жеребца» из укрытия, снова разделили хирд пополам и двинулись к острову, где нас ждали неизвестные хирдманы неизвестных людей. Я лишь успел порадоваться, как бритты наладили жизнь. Они снесли часть склона, расширив берег, но у моря построили лишь несколько домов, остальные же поставили на плоскогорье, где раньше Ингрид пасла коз. Распахали огороды, засеяли небольшие поля. Возле домов я увидел желтые комочки вылупившихся недавно цыплят, довольно похрюкивали свиньи, отъедаясь на мелкой рыбешке. Сейчас бы никто не назвал эту деревню унылой. Более того, бритты выложили дорожки между домами мелким камнем, сделали красивые плетни, вымазали стены красной глиной. Но если бы на них кто-нибудь попытался напасть, жители сразу бы бросили дома на берегу и ушли наверх, по крутому склону, где стоял мощный частокол, укрепленный земляной насыпью. Я бы хотел глянуть на лицо Торкеля, если б тот пришел в Растранд и увидел злых хускарлов вместо одно-двурунных стариков.

К вечеру четвертого дня мы пришли к указанному месту. Но Альрик не стал подводить корабли к берегу близко, а сел в лодку, взятую на время у Полузубого, взял меня и Простодушного на весла и поплыл к суше, захватив со «Змея» Харальда. Вдруг это такая дурная ловушка, чтобы забрать наши корабли? Или засада от самого Скирре? Даже если мы погибнем, хотя бы хирд выживет.

Косматый сказал:

— Они будут прикрывать лица. Не только от тебя, но и друг от друга. Не хочешь сделать так же?

— Зачем? — усмехнулся Альрик. — В отличие от них я пришел с кораблями, им лица не скроешь. А ты не думал, что ты единственный, кто знает все стороны? И если что-то пойдет не так, тебя убьют, чтобы скрыть свои имена.

— Думал, — кивнул Харальд. — И каждый из них отправил со мной доверенного человека. Так что если вдруг окажется, что я вас обманул, меня убьют на месте.

— Это в твоем хирде…

— Да. Двое пришлые. Но они со мной уже с осени, так что вряд ли ты угадаешь, кто из них кто.

Лодка мягко ткнулась носом в песок, и Альрик сошел на берег, знаком показав нам оставаться на месте. Я хотел спросить, мол, а как же я? Это ведь из-за меня ульверы здесь. Но потом вспомнил свои думы насчет послушания в хирде Косматого и заткнулся.

Хёвдинг пришел поздно. Затем мы вернулись на корабли и все же пристали к берегу. Единственное, что Альрик сказал про наших союзников:

— Теперь и я знаю их имена. Им можно доверять.

Спустя еще день мы подошли к острову, на котором ярл Скирре каждый раз останавливается.

— По сведениям Харальда Скирре прибудет сюда через четыре-пять дней, — объяснял Альрик. — «Сокола» и «Жеребца» мы уведем подальше, а «Змея» спрячем на дальнем конце острова. В хирде одного из союзников два хельта, потому им достается самая сложная задача — отрезать Скирре от его кораблей, но при этом сохранить их. Второй союзник отвлечет внимание людей Скирре, напав на лагерь. Мы и Харальд навалимся с боков. В живых не должен остаться никто, даже женщины. Нужно сделать так, словно Скирре никогда сюда и не приходил.

Офейг Бессмертный, которого мы забрали с Туманного острова, вдруг сказал:

— Ночью будет шторм.

— Вот и отлично.

Мы высадили союзников, затем отвели корабли на соседний остров, который находился в полудне пути. Как ни бранился на отличном нордском Живодер, но именно его, Бритта и Офейга мы оставили приглядывать за «Соколом» и «Жеребцом». Когда плыли обратно на «Змее», поднялся сильный ветер, небо заволокло темными низкими тучами. И едва мы сняли мачту с корабля, затащили его на руках поглубже на сушу и прикрыли ветками, как пошел ливень.

Хлестало всю ночь, волны на море ходили огромные, и Альрик переживал за корабли на другом острове. Вдруг мы недостаточно их закрепили? Вдруг бестолковые бритты что-нибудь напутают? Ульверы не успели подготовить себе лагерь, потому мы лишь прикрылись плащами, вымокли до последней нитки и изрядно продрогли.

Наутро погода утихомирилась, хоть мелкий дождик продолжал накрапывать. И больше всего нам хотелось просушить вещи и выпить горячего травяного отвара, но Альрик запретил разводить костер. Он еще раз сходил переговорить с нашими союзниками, а когда вернулся, мы перешли на другое место, еще более сырое и зябкое, зато оттуда неплохо был виден лагерь Скирре. Впрочем, от навесов там ничего не осталось, лишь столбы торчали из дерна.

Неужто мы все оставшиеся дни до прихода Скирре просидим здесь без огня и горячей еды?

Хёвдинг пояснил, что ярл вполне может выслать один корабль заранее, чтобы подготовить ночлег и проверить остров, так что подозрительный дымок нам здесь не нужен.

— Но мы можем устроить бездымный костер!

— У Сивого был человек с даром волчьего слуха, а если у Скирре есть человек с носом волка? Нет. Будем ждать столько, сколько нужно.

Значит, Альрик все же помнил про Уши, но почему-то не спрашивал, где он. Или помнил далеко не все, раз сказал, что у Сивого, а не у нас…

И уже к полудню мы поняли, что Беззащитный был прав. Потому как на горизонте показался корабль.

Глава 17

На острове, выбранном ярлом Скирре для ночевки, поселенцев не было, и я понимал, почему. Несмотря на изрезанный берег и несколько вполне удобных бухточек с песчаными берегами, основную часть острова занимали горы. Огромные крутые горы с редкими проплешинами травы. Тут и кусты-то почти не росли.

Лагерь располагался как раз в одной бухточке с большим песчаным пляжем. На дальнем ее конце холмы, за которыми узкий и слишком мелкий для корабля залив, а по краям — те самые крутые каменистые горы. Мы засели на вершине левой горы. И я не понимал, как наши соратники сумеют перегородить дорогу к кораблям. Им нужно выскочить либо из моря, либо спрыгнуть с одной из гор. Не, может, хельты и уцелеют, а вот хускарлы, скорее всего, переломают ноги, если не шеи.

Корабль пристал к берегу, и люди, сверху казавшиеся муравьями, облепили его борта и вытащили подальше на песок. Затем они закопошились, вытаскивая бревна, длинные полотнища и какие-то мешки с бочками. Быстро поднялись шатры и палатки. Другие занялись приготовлением пищи: сложили кострища, зарезали несколько свиней. Даже до нас дотянулся запах дыма. И мы, лежа на голом продуваемым всеми ветрами хребте, дружно сглатывали слюну.

— Может, стоит их вырезать? — шепотом спросил я. — Чтоб потом легче было?

Альрик покачал головой.

— Скорее всего, они должны подать знак, что всё тихо. К тому же, вряд ли здесь сильные воины. Это же стряпуны да услужники. Коршун? Слышишь их силу?

— Далековато, так что могу ошибиться. Но хельтов тут наверняка нет. Хельтов я издалека слышу.

— Так что лучше сидеть и ждать.

Два десятка воинов в полном облачении разошлись осмотреть местность, но далеко не заходили и на горы не полезли. Ха, лентяи! Потому мы и не приближались к этой бухте, следов не оставляли. Вот только нашу задачу это никак не облегчало. Нам придется как-то быстро спуститься, и у нас еще хоть немного есть уклон, а вот на утесе с правой стороны и такого нет.

К вечеру, когда мой живот уже вовсю урчал, показались и другие корабли. Вот только разговор-то был всего о трех кораблях, а я четко различал три паруса. Всего, значит, четыре. И пришли они раньше, чем предполагалось. Два красавца-драккара, каждый на тридцать весел, и один пузатый кнорр. На берегу человек развернул большое красное полотнище, махнул им несколько раз, свернул, подождал, снова развернул.

— Вот и знак, — шепнул Альрик.

— И хельты, — так же отозвался Коршун. — Четыре хельта вроде бы. Два на кнорре и по одному на драккарах.

Корабли споро вытащили на песок, уложили мачты. Люди Скирре действовали уверенно и умело. Быстро выделили дозорных, расположились вокруг шатра ярла, два десятка хирдманов наскоро подкрепились и ушли к кораблям. С драккаров еще выбежали девки-прислужницы и захлопотали непонятно над чем. Самого ярла я отличить не смог в этой круговерти букашек, а вот жену узнал сразу, хоть и видел в первый раз. Уж больно ярко она вырядилась, не подпускала к себе никого близко и потому сверху выглядела яркой искрой, вокруг которой все время пусто.

— Вот же Бездново отродье! — выругался Альрик.

И до меня донесся лай собак. Этот урод и собак с собой прихватил.

— Справимся ли? — засомневался Эгиль.

— Должны. Харальд выбрал именно это место не просто так. Первая ночевка у ярла в одной из его деревень, туда вовсе не проберешься. Третья — тоже на безлюдном острове, но там Скирре устроил небольшую крепость с двойной оградой и всегда высылает вперед воинов. Так что либо тут, либо в море.

Ну да, а здесь всего лишь горы. И четыре хельта с той стороны. У нас тоже четверо, но один из них Альрик. И он пообещал мне, что на этот раз не вступит в бой, пока не почувствует стаю. Хёвдинг понимал, что если нарушит обещание, то может потерять себя полностью.

Вскоре люди внизу поужинали и разошлись спать. Скирре с женой и слугами — в самый большой шатер, остальные — в палатки поменьше. И два десятка хирдманов бодрствовали. Хотя и те, что остались на кораблях, тоже не все уснули. Неожиданно мы никак не появимся.

И хотя уже давно наступила ночь, солнце всё не уходило с небосклона, словно зависло в раздумьях. Вот ведь… я и забыл, какой нынче день, а раньше ждал его больше всего на свете. Закончился месяц Миринна, вот-вот начнется месяц Орсы, а между ними был день первой жертвы. День, когда подростки проливали первую кровь в своей жизни и получали благодать богов. А еще это значит, что тьма не скроет нас от людей Скирре.

Мы ждали знака. Я то задремывал, то просыпался от крика ночной птицы. Внизу менялись дозорные. Холодный ветер посвистывал меж горных отрогов.

Дернувшись в очередной раз, я достал баклажку и отпил. На противоположном склоне мелькнуло что-то светлое.

— Готовы? — шепнул Альрик. — Сейчас будем спускаться.

Из-за небольшой пяты правого склона вынырнули воины. Значит, они спустились с горы со стороны моря и подкрались к берегу иначе. Фигурки появились и сзади лагеря, от дальнего залива. Громкий крик оповестил лагерь о нападении.

— Вперед! — рявкнул хёвдинг.

Мы понеслись к обрыву. Гигантскими прыжками я бежал вниз, боясь лишь поскользнуться на камнях, за мной волной катились мелкие булыжники.

— Сверху!

Кто-то нас уже заметил, и в нашу сторону полетели стрелы. Я даже щита не приподнял, чтоб не закрыть себе обзор. Мгновение, и я внизу! И не замедляясь, влетел в первого же скиррева воина. Какие они молодцы! У каждого щит раскрашен в желтый и черный, цвета их ярла. Хоть так можно отличить от союзников.

Удар снес мечника с ног. Пусть добьют другие! Копейщик. Без щита. Ну вроде не наш. Нырок под копье, щитом отбиваю наконечник в сторону, топором рублю под руку. Первая кровь! Умбоном щита бью в лицо, он запрокидывает голову и падает с разрубленным горлом.

Ульверы сбегают с горы следом. Аднтрудюр прихрамывает, все же повредил ногу при спуске, но это ему не мешает отбить взмах секиры. В лагере уже поднялись все. Визжат девки в шатрах, несколько стрел торчат из плотной ткани, но некоторые прошли внутрь. Видать, ранили кого-то.

Вжух! Я вскидываю щит и вскрикиваю от неожиданности. Острие копья пробило доски и застряло. Топором обрубаю древко и тут же отскакиваю, уходя от меча. Напротив большой и злобный хускарл восьмой руны. Борода торчит из шлема как растрепанная метла, закрывая почти все лицо.

— Р-р-ра! — рычу я и наскакиваю на него.

Топор высекает искры из его кольчуги, но я не могу прорубить плотные ряды железных колец. Отдергиваю голову, и в бороду мечника втыкается стрела. Он скашивает глаза на нее, хрипит, но не падает. То ли не пробила горло, то ли прошла вскользь. Я подпрыгиваю и ударяю щитом по кончику стрелы. Бездна! Забыл про наконечник копья, торчащего из моего щита. Горло разворочено в мясо. Я бью еще раз, чтоб наверняка.

Оборачиваюсь. Ульверы уже разлетелись по всему лагерю. К тому же добежали хирдманы со стороны залива. Замечаю толстенный пук волос Харальда, из которого торчит три или четыре стрелы. А неплохая защита для спины!

Вот же дерьмо! Воины, что должны были отделить лагерь от кораблей, не справляются. И люди Скирре уже выстроили стену щитов. Я бегу на берег, уворачиваясь от мечей и копий противников. Если они снесут нашу стену, то навалятся на тех, кто сражается в лагере. А наших тут всего-то два десятка. К тому же, с той стороны чую хельта.

Справа от меня встал кто-то из людей Харальда, слева незнакомый хускарл с тряпицей на лице.

Как же так вышло? Неужто скирревы воины на кораблях смогли вырезать всех нападавших? На бортах и песке брызги крови, мертвые тела, лежат и желто-черные пчелиные щиты, и другие, без красок. Может, оттеснили? Нельзя, чтобы они прорвались через нас. И нельзя, чтобы люди из лагеря дошли до кораблей.

Легкий толчок сзади. Оглядываюсь. Стейн! Значит, уже выстраивается второй ряд стены.

— Убить! — орет кто-то из нашей стены.

— Убить! Убить! — отзываемся мы.

Я тяжело дышу в ожидании удара. Самое сложное в стене щитов — первое столкновение. Чувствую, что впереди хускарлы посильнее нас. Восьмая, девятая руны. И хельт где-то правее. Хоть бы в нашем центре стоял кто-то сильный, иначе нас прорвут сразу.

Шаг. Другой. Третий.

Трах! Щиты ударяются друг в друга с громким треском. Я рычу, упираюсь ногами, сзади меня держит Стейн. Острая боль в левой ноге. Сука, мечник пустил оружие понизу щитов. Я поднимаю топор и бью того, кто справа. Лезвие соскальзывает со шлема и врубается ему в плечо. Мы стоим и толкаемся, беспорядочно рубя и коля друг друга. Мне в лицо летит слюна из раззявленного рта врага, по ноге течет кровь. Еще один удар в правого, он валится наземь, и на его место встает другой. Нас давят. И мы делаем шаг назад. Вместе. Не сбить строй! Не разрушить стену!

Под чужими ногами хрипят раненые.

Резкий выпад копья как раз когда я замахнулся топором. Острие цепляется за мой наруч, и напарник слева успевает рубануть по древку.

Не сразу я понимаю, что уже какое-то время слышу стаю. И это сбивает с толку. Ведь я привык, что стая рядом, вокруг меня, бок о бок. А сейчас глаза и уши говорят, что я в стене, мои плечи упираются в плечи союзников, а стайное чувство дает понять, что я один. Лишь три волка в стене, и между нами несколько человек, остальные позади, бьются в лагере. Аднтрудюр залечил рану, получив седьмую руну. Эгиль вспыхивает ярким лучом. Тоже седьмая!

Где-то совсем далеко бьется сердце Тулле. Он жив. И он знает, что мы сражаемся.

Я не успеваю отдернуть голову, и то же копье рассекает мне щеку. Резкий взмах топора, и древко все же переламывается. Наконечник падает мне под ноги.

Но огней так мало! Кого нет? Кто-то умер? Я давлю щитом и ищу, кого же нет. Стоит лишь вглядеться в какой-то огонек, как я понимаю, кто это. Вепрь. Энок. Рысь. Булочка стоит в стене неподалеку от хельта. Дударь тоже здесь, на самом краю. Видарссон. Сварт. Простодушный на другом конце бухты. Альрик? Нет Альрика!

— А-а-а-а!

Рывок вперед, и я отталкиваю противника впереди на один шаг. Тут же бью топором по руке справа. Соратники также не медлят и атакуют через открывшуюся дыру. Один миг, и она закрывается. Но двое из стены напротив отступили ранеными.

Я судорожно ощупываю стаю, пробегаю взглядом по всем огонькам. Его нет! Но так не может быть! Он же не вступил в бой. И он хельт! Как можно так быстро убить хельта? Я же не… Я же не выбросил его из стаи? Это же не Стейн и не Живодер. Это же хёвдинг! Мой брат!

Вспыхнувший огонек сбивает меня с поиска. На этот раз Энок! Кажется, там в лагере идет жестокая битва. И хирд неплохо справляется.

Я вглядываюсь в тьму внутри себя, где есть только огни стаи и биение их сердец. Где он? Где? Растягиваю тьму шире. Как его найти? Вглядываюсь в каждую искру, что мне мерещится.

Бум! Удар молота сотряс левую руку, умбон, кажется, вмялся и теперь давит на пальцы. Ноги дрожат от напряжения. Щит слева соскальзывает с моего. Наш центр прорвали. Я рычу и перехватываю хускарла с молотом, лупил его и щитом, и топором, и даже пинаю по ногам. Он оступается, и топор вонзается ему в основание шеи. Вырываю лезвие, и вслед за ним струей выплескивается кровь. Бью еще и еще, пока он не падает с наполовину отрубленной головой. Вспышка пронзает мое тело, и я не сразу понимаю, что это не руна кого-то из стаи, а моя руна. Моя собственная!

Рядом рубится Стейн. Стены щитов больше нет. И мы теперь бьемся по одному.

Где же безднов Альрик?

Внезапно вспыхивает еще один огонек, вплотную ко мне. Стейн? Он вскидывает окровавленное лицо, и я вижу его сумасшедшую улыбку. Он-таки вернулся в стаю. И сразу стало легче. Теперь мы могли сражаться друг рядом с другом как волки. Как братья.

Но я все еще ищу хёвдинга.

Искра? Хватаю ее и едва не отбрасываю в сторону, ведь она сочится холодом и безумием. Я снова дотянулся до Живодера. Нет, на этот раз он останется в стае. Пусть и паршивый, но все же волк. И издали я чувствую восторг от долетающих до него отголосков битвы и злость, что его не взяли с собой. И вдруг его огонь сдвинулся с места и пополз в нашу сторону. Неужто этот придурок рванул к нам? Бросил корабли на Бритта и Офейга? Да чтоб его морские твари разорвали!

И замираю. Стейн едва успел перехватить мечника.

— Кай! Кай! — кричит он.

Я встряхиваюсь, всеми своими девятью рунами сбиваю мечника с ног, киваю Стейну, мол, добей. И после этого он получает седьмую руну.

Нашел? Я нашел его. Огонь Альрика едва заметен, темно-синие языки пламени не полыхают, а чуть двигаются. Как же так? Хёвдинг же не в бою. Я это слышу. Но он почти пожран Бездной. С кем же мы были в последние дни? С тварью или с человеком?

Сила хирда растет с каждой новой руной, причем не только моей. И я чую стаю еще крепче и плотнее, чем раньше. И всей силой стаи я бью по темному огню.

Стейн останавливается и смотрит на меня. Он тоже что-то слышит. Откуда-то выныривает Ледмар, Дударь подходит справа. И они, не сговариваясь, закрывают меня от битвы. Я слышу их дыхание, чувствую их раны. Из лагеря к нам бежит Рысь, Трудюр отбивается и бросается сюда. Остальные завязли глубже, но они тоже тянутся ко мне. Крепнет нить, протянувшаяся от Тулле. Живодер, толком ничего не понимая, злится и плывет к нам.

И этого хватает.

Общими усилиями я сдираю синеву с пламени Альрика, робкий желтый огонек прорывается наружу. И тут же вспыхивает ярче.

Хвала Фомриру!

Я прыгаю к братьям. Вот теперь поохотимся!

Мы мчимся к скирревым хирдманам, что недавно стояли в стене. На ходу я врезаюсь плечом в щит хускарла, Стейн вскользь рубит мечом по открывшемуся боку, Булочка пинает его и Дударь добивает. Вспышка. Седьмая руна у Бьярне!

Впереди хельт. Тот самый, из стены щитов. Он поднимает секиру и разрубает хирдмана Харальда надвое. Косматый тоже неподалеку, но не решается напасть на хельта.

Внутри меня горит злой азарт и желание испытать силу стаи на столь мощном враге. Наверное, это влияние Живодера. Проснулись дары и других ульверов. Ловкость Альрика. Мощь Сварта. Исцеление Дударя. И что-то еще… Ощущение, куда лучше бить. Словно там плохо залатана кольчуга или недавно было ранение в это место. Чье это? Наверное, Энока. Только он умеет пустить стрелу так, чтоб попасть точно в глаз или пасть.

Добежал Рысь. Аднтрудюр встал за моей спиной. Альрик уже влетел в лагерь, круша всех на своем пути. Потому Эгиль, Видарссон и Сварт вырвались из схватки и пошли к нам, в стаю.

Я бегу к хельту, с трудом уворачиваюсь от секиры. Стейн щитом отбивает ее лезвие в сторону. Бьярне подрезает ногу. Рысь подпрыгивает и бьет ногой в шлем. Трудюр перегораживает путь мечнику, что бежит хельту на подмогу.

Мы как волки, охотящиеся на быка. Каждый вцепляется зубами в бока и ноги, рвет мясо, но не убивает, пока бык сам не свалится от потери крови и ран.

Удары сыплются на хельта с разных сторон. А мы… мы не глядя прикрываем спины друг друга. Альрик был не прав. Ульверы должны нападать вместе, а не по отдельности. Вместе мы сильнее.

Хельт падает на колено. Бьярне сбивает с него шлем. И тут сзади на хельта напрыгивает Сварт. Мощные троллевы ручищи обхватывают голову хельта и сворачивают носом к затылку. Две вспышки слились воедино, и наш Безоружный взлетает аж на восьмую руну.

Остальные ульверы стекаются к нам, в том числе и Альрик. По дороге он потерял шлем, и половина головы залита кровью, то ли его, то ли чужой. Хорошо хоть кольчуга осталась.

И тут я вижу новую стену, которая идет к нам! Стену в пять щитов? Смешно. Или нет? Что происходит?

Кажется, выжившие воины Скирре решили прорваться к кораблям. Три десятка хирдманов окружили своего ярла и его жену, выстроили стену и пошли к морю. А значит к нам.

И мы встаем на их пути. Те ульверы, что остались без щитов, подбирают первые попавшиеся. Я разжимаю и сжимаю пальцы на ручке своего щита. Умбон вмят и неприятно давит на костяшки. Стук дерева о дерево. Мы сомкнули стену. Дрожь пробирает меня, но это не страх. Это раж битвы! Стремление помериться силой с достойным противником. Фомрирова страсть!

— Ау-у-у-у! — вырывается из моей глотки.

— Ау-у-у-у! — подхватывает вой стая.

Моя стая!

Мы не выдерживаем и бежим вперед. Прямо на Скирре!

Лязг! Треск! Крики! Кровь! Звон мечей. Сварт рвет край щита на себя, и меч Бьярне пронзает горло. Я исступленно рублю по шлему. Простодушный бьет мечом понизу. Раненые даже не могут упасть, зажатые со всех сторон. Их стоны смешиваются с нашим рычанием.

Живодер полыхает бешенством и еще быстрее мчится к острову.

Альрик взмывает вверх и падает прямо в центр построения. Оттуда слышатся женские вопли. С боков наваливаются союзники, снова мелькают волосы Харальда. Мы чуть отступаем, и изрубленные воины валятся наземь. Шаг вперед. Я наступаю на еще дергающееся тело. Хрустит чья-то кость.

Вперед!

Что-то пронзает мою кольчугу и застревает в боку. Булочка с силой толкает хускарла, Стейн вгоняет в него меч. А я чувствую, как рана затягивается на ходу.

— Стой! Хватит! Бросить оружие!

Мы замираем. И воины перед нами с ненавистью в глазах швыряют мечи и топоры под ноги.

— Мы сдаемся. Я готов дать выкуп за каждого живого воина. Отойдите! Я буду говорить с ними!

Воины расступились. И наконец я увидел Скирре, рядом с ним Альрик с мечом у его горла. У ног Беззащитного лежала женщина с окровавленным лицом.

— Кто тут хёвдинг? — закричал Скирре, пробегая взглядом по нашим лицам.

Но даже тех, у кого не было тряпок под шлемами, сложно было узнать из-за крови и грязи.

— Вы хотите мои корабли? Забирайте. Там, на кнорре очень дорогая утварь, шелка, иноземные вина. Но за наши жизни я дам намного больше! Как насчет двухсот марок? Не серебра, а золота! Двести марок золота!

Мы молчали.

— Триста марок? Этого хватит каждому на всю жизнь. И еще детям останется.

— Убить всех, кроме ярла и его жены, — негромко сказал Харальд.

Союзники набросились на оставшихся воинов. Некоторых убили на месте, других схватили и потащили в стороны. Наверное, чтобы излечить своих раненых. Ульверы не двинулись с места. Мы свои раны исцелили рунами в бою, а мелкие затягивались прямо сейчас, ведь мы все еще были в стае.

— П-пятьсот марок? Столько не у каждого ярла найдется.

Даже не у каждого конунга, как по мне.

— А жена ярла ведь не нужна? — вдруг спросил Аднтрудюр. — Я займусь ей? Альрик? Кай?

Я кивнул. У меня тоже не было ярловой жены, но она ведь старуха! Старше моей матери. У нее там, может, уже и сгнило всё давно. Или засохло.

Трудюр подошел к лежащей женщине, подхватил ее и потащил к шатрам, откуда уже доносились женские крики.

— Эй, ты тут не один! — сказал кто-то из союзников.

Шурин махнул рукой, мол, присоединяйся. За Трудюром увязалось еще с десяток воинов. Эгиль крикнул ему вслед:

— Давай! Потрудись за весь хирд.

А Скирре уставился прямо на меня.

— Кай? Тот самый мальчишка? Ты же сдох? Это всё из-за тебя?

— Как видишь, не сдох. Но это не из-за меня. Я лишь помог. Если бы ты следовал указу Рагнвальда, ничего бы этого не было.

Альрик убрал меч и отошел к нам. И вперед выступил Харальд. В его волосах стрел торчало теперь еще больше.

— Ты меня не знаешь, — сказал Косматый. — И я тебя почти не знаю, но между нами кровная вражда уже семь лет. Неожиданно, да? Скорее всего, ты и не помнишь, как семь лет назад отправил перворунных щенков на охоту в одну рыбацкую деревеньку. Она называлась Буллнавлен, Бычий пуп.

Пивохлеб, казалось, не слушал Харальда. Его взгляд застыл, а лицо побагровело.

— Скирре! Нет! Именем Орсы… Прокли…

На этом крики ярловой жены прервались. Наш суеверный Трудюр всегда боялся женских наговоров и проклятий.

— Моя жена и дети… — продолжал говорить Косматый. — Я долго не понимал, зачем нападать на нашу деревню. Из всех богатств у нас были лишь тощие козы да рыба, сети да глиняные горшки. Ни славы, ни серебра, ни благодати…

Ульверы начали переминаться с ноги на ногу. Мы все еще были в стае, и страсть Трудюра полыхала так ярко, что долетела даже до нас. Видарссон не выдержал, пробормотал что-то про баб и рванул к шатрам. За ним бочком двинулись Рысь, Эгиль и Ледмар. Только после этого нехотя я отпустил свой дар. Простодушный облегченно выдохнул.

— Так что не будет никакого выкупа. Ты умрешь. Здесь и сейчас, — договорил Харальд.

— Поединок, — прохрипел Скирре. — Я требую поединка. Пусть боги решат, прав я или нет.

— Поединок? — рассмеялся Косматый. — Мне не нужны боги, чтобы осудить тебя. Ты умрешь.

И он врезал ярлу.

— Постарайся не умереть слишком быстро.

Смотреть на пытки Скирре мне не особо хотелось. Потому я попросил Коршуна помочь с поисками сбежавших воинов. Я не хотел оставлять кого-то за своей спиной.

И мы пошли прочесывать горы и заливы острова. Коршуново чутье нащупывало чужую рунную силу в пределах сотни шагов, потому нам потребовалось немало времени. Впрочем, по общему согласию мы отдавали найденных Коршуну, и когда он получил восьмую руну, смог чуять еще дальше.

А когда вернулись, то увидели почти сотню раздетых и сложенных трупов. Броню и оружие разделили на четыре части, но облачение хельтов лежало отдельно. Оно шло именно тому, кто убил их. От Скирре осталась лишь изрубленная на куски туша. Харальд был залит кровью с ног до головы.

Он посмотрел на нас и улыбнулся. А потом занес окровавленный нож над своей головой и медленно перепилил свалявшиеся волосы. Пук рухнул на землю, а освободившиеся пряди мягко упали на помолодевшее лицо Харальда.

— Как же тебя теперь называть? — рассмеялся я. — Косматый больше не подходит. Разве что Прекрасноволосый.

— Хорошо. Отныне пусть так и будет.

Эпилог

Жители прибрежного города Фискехале тревожно смотрели на море. Те, что опытнее или сообразительнее, уже волокли жен и детей к окраине, поближе к лесам. Сотня хирдманов под началом хёвдинга-хельта выстроилась на пристани и приготовилась к бою.

Из морских просторов показались невиданно огромные корабли с двумя рядами бесконечных весел на каждой стороне. На каждом возвышались по три мачты с непривычными треугольными парусами.

— Два, три, пять, семь… Да сколько же их? — севшим голосом проговорил ярл Агнар Огромный.

Агнар всю жизнь почитал себя счастливчиком. И безумие бриттов четыре зимы назад почти не коснулось его земель, и драугры прошли стороной, зацепив лишь окраинные хутора. В городе часто останавливались иноземные торговцы, боявшиеся заводить свои суда в изменчивые речные протоки. Хирдманы, получив оплату за свои труды, также не брезговали тавернами и женщинами приветливого морского города. И ярл радовался удачному расположению Фискехале. Вплоть до сегодняшнего дня.

Ярл и прежде видел корабли с похожими парусами и мачтами, но те были пузатее с высокими бортами и без весел. А эти выглядели грозно и опасно.

— Кто такие? Зачем пришли в Бриттланд?

Зычный голос нордского хёвдинга прокатился по всему городу.

— Солнечные? — неуверенно сказал ярл Агнар.

На мачте каждого корабля реяло знамя, где на темно-синем небе пылало желтое солнце в окружении звезд. И это было странно. Ярл привык иметь дело с услужливыми сарапскими торговцами, которые преподносили щедрые дары: то изысканные пряности, то мягкие шелка, а то и диковинные вина. Еще в городе жили сарапские жрецы. Те, несмотря на высокие руны, без устали возились с трэлями, учили их смирению и все время крутили руками перед собой. Наверное, отгоняли проклятья. Но он никогда прежде не видел сарапских воинов.

Кто-то из хирдманов выпустил стрелу, и та уткнулась в борт. Корабль неспешно подошел к пристани. С верхней площадки на пристань полетели воины, и едва их ноги коснулись досок, они сразу же рванули в бой.

Агнар усмехнулся. Разве можно напролом бежать на стену щитов? К тому же на сарапских хирдманах из железа были только позолоченные чешуйчатые нагрудники да шлемы, из оружия — копья и короткие мечи. Да еще золотые плащи, развевающиеся за их спинами как крылья. Но стоило этим раззолоченным красавцам добежать до нордов, как ярл поперхнулся. За мгновение стена щитов распалась, и вся сотня полегла, словно там были не хускарлы, а перворунные мальчишки.

Золотые воины разделились на пятерки и прочесали весь город, убивая каждого, кто посмел поднять на них руку. Впрочем, безоружных, рабов и женщин они не трогали, лишь выволакивали наружу и толкали в сторону площади, говоря что-то на непонятном языке.

Вскоре все жители сбились в плотную кучу, напоминая стадо овец. Ярл Агнар стоял там же, растерянный и перепуганный. Лишь один иноземный корабль остановился в Фискехале, остальные же прошли мимо, но городу хватило и той полусотни воинов, что сошли на берег. Потому что все золотые были хельтами, а их хёвдинг и вовсе сторхельт.

Вперед вышел знакомый всем солнечный жрец, который прожил в Фискехале уже две или три зимы. Он воздел тощие руки к затянутому серой пеленой небу и воскликнул:

— Радуйтесь, братья и сестры! Пришло ваше спасение. Долгие годы вы страдали в рабстве, поклонялись ложным богам, терпели обиды, молились единственному богу, богу-Солнцу, и воздавали хвалы его пророку Набианору. Теперь вы будете отмщены. Ваши братья по вере, лучшие воины Ардуанора, прибыли к вам на помощь. Солнцезарные станут вашим щитом. А вы будете их опорой…

Он говорил и говорил, восхваляя воинов Солнца, а тем временем с корабля сходили сарапы попроще, хускарлы без доспехов, медленно выводили уставших после долгого плавания коней, растирали их дрожащие ноги, вытаскивали копья и щиты, лошадиные попоны…

А сарапские дромоны уже вошли в устье реки Ум и двинулись к истерзанному недавними сражениями Сторборгу. И на каждом корабле было пять десятков хельтов, сотня хускарлов и один сторхельт.

Песнь 2.

Глава 1

Три корабля мягко покачивались на волнах и неспешно шли на попутном ветре к Сторбашу. Нам пришлось разделиться, и сейчас на каждом судне было всего лишь по восемь человек, зато добра полные закрома. Почти все дары конунгу забрали именно мы как долю за корабли. Там даже был мешок с перцем! Небольшой, но все же.

Я надеялся, что Харальд Прекрасноволосый со своими людьми войдет в наш хирд, но он отказался. Выбрал драккар поменьше и сказал, что на несколько лет покинет Северные моря.

Союзники поделили корабли и ушли. Они должны будут прогуляться мимо одной-двух прибрежных деревень и лишь потом отойти подальше в море, чтобы скрыться. Пусть сыновья Скирре думают, что ночевка на безлюдном острове прошла спокойно, и ярл потерялся позже. Мы зачистили берег как могли, трупы разделили поровну и поскидывали в море в разных местах, не забыв вспороть животы, чтоб не всплыли. Кровь на песке, конечно, осталась, но первый же дождь, а еще лучше шторм, смоет следы подчистую.

Вряд ли Скирре начнут искать раньше, чем через две-три седмицы. В Тургаре его будут ждать не раньше, чем через месяц-другой. В Хандельсби спохватятся примерно тогда же, ведь обычно ярл приходит в столицу позже, да и мало ли какие дела могли его задержать. Разве что на месте третьей ночевки забеспокоятся. Но пока они сообразят, что что-то не так, пока дойдут до Тургара, пока сообщат… Словом, я почти не беспокоился, что о нападении станет известно. Лишь бы союзники держали языки за зубами.

Я глянул на Живодера с перемотанными ладонями и усмехнулся. Этот дурень, почуяв через стаю раж битвы, все же догадался не плыть до острова самому, а взять лодку, греб без устали полночи, стер ладони до крови. И опоздал. Пришел, когда союзники уже отходили от берега. Его едва не убили, перепугавшись, что это заблудившийся рыбак или соглядатай. Альрик его поначалу наказывать за непослушание не стал, сказал лишь, что если что-то случится с кораблями или с Офейгом и Бриттом, то с Живодера спустят шкуру и привяжут к килю.

Второй же трудяга стер себе другое место. Шурин пыхтел над ярловой женой так долго, что один из ожидающих очереди оплеухой дал понять, что пора бы уже и уступить место. Аднтрудюр не стал ерепениться, слез с одной женщины и перешел к другой. Потом к третьей. Рабынь-то уже заездили до беспамятства, но жена Скирре взяла с собой в столицу подруг-наперсниц, которые были покрепче благодаря двум-трем рунам.

Уже на «Змее» я спросил у Трудюра, не притомился ли он за полночи беспрестанного труда.

— Я тебе еще в Мессенбю хотел сказать, — смущенно почесал за ухом шурин. — Ты же меня послал разузнать про Росомаху, вот я и пошел. Парни расспрашивали мужей за выпивкой, а я решил наоборот к женщинам. Ну тем, что за деньги. С одной лег, потом с другой, с третьей. Никто ничего из них не знал. Зато им стало интересно, сколько я еще смогу. Ну и давай по кругу.

Эгиль краем уха услыхал наш разговор и позвал ульверов послушать о пододеяльных подвигах Трудюра. Всем было интересно, насколько же он вынослив.

— На втором десятке я сбился со счету.

— Втором десятке чего? Баб или…

— Или. Вот я и подумал, может, боги мне дар такой отвесили? Раньше ведь так не было. Раз-другой и всё. После шестой руны я как-то сразу не проверил, а вот нынче…

Сквозь смех я спросил:

— Так про Росомаху-то вызнал что? Или впустую трудился?

— Вызнал. Показали мне бабу, что несколько раз ложилась с Росомахой. Вроде как все эти висюльки на его бороде сняты с трупов разных людей. С каждого по одной. А еще на спине у него два старых шрама крест-накрест. Безрунный бы помер от таких ударов. И он не местный. Прибыл в Мессенбю незадолго до нас и всё ходил-искал подходящий хирд. Многие его готовы были взять, да он сам не пошел.

— А почему не пошел?

— Так почем ж я знаю?

— Надо узнать, к кому он ходил.

Энок задрал голову к небу и бормотал:

— Бычий хер? Сто за ночь? Воловья мошонка? Погубитель дев? Истиратель баб? Могучее копье? У меня даже слов нет! Как и назвать тебя теперь?

— Ты только это… — сказал я Трудюру, — когда в стае, к бабам не ходи. Оно ж до всех долетает.

На обратном пути мы пристали к острову, где сидели люди Сивого. И убили их всех. Можно было б кого-то взять в хирд, но Альрик посчитал, раз Кости и Уши не прижились у нас, то и с остальными будет не лучше. Их жизни мы отдали тем, кто охранял корабли: Бритту и Офейгу, ну и Видарссону заодно. А Живодер, раз не послушал приказа, остался вообще без единой руны.

Теперь все ульверы были не ниже седьмой руны. Кроме Офейга, который поднялся только до пятой. Он мог бы дорасти до шестой, но Простодушный нас отговорил. Сказал, что шестую руну лучше получить в бою, самому. В рунном доме, по словам Херлифа, мало у кого был дар богов. Скорее всего, из-за того, что сражения там были неопасные и ненастоящие.

«Жеребца» мы снова отдали бриттам Полузубого, заодно вручили им несколько хороших мечей и копий. А затем вернулись в Сторбаш.

И снова отец прятал наши богатства в ямы под сараями, в сундуки и мешки. Где их теперь распродать? В Северных морях нельзя. В Бриттланде нынче пряности, шелка и золото ни к чему, туда рабов выгоднее везти. Может, в Валланд пойти? Но это пусть Альрик решает. Он лучше знает, где что продавать.

Ночь я провел в доме родителей, с женой. Вспомнив о подвигах шурина, я решил испытать и свои силы. Всего три раза. Три! У Трудюра точно дар богов. И завидовать тут особо нечему, ведь для боя-то он бесполезен и для стаи тоже. Наслушавшись наших вздохов, отец с матерью тоже зашевелились, заскрипели досками. Глядишь, еще брата или сестренку мне родят. Или моя Фридюр понесет. Хотя вряд ли, ведь она еще кормит своим молоком Ульварна.

Впрочем, в Сторбаш мы прибыли не только чтобы укрыть добычу и навестить моих родных, но и придумать объяснение, как весь хирд за раз поднялся на руну. И Простодушный предложил побасенку, будто возле Сторбаша появилась стая морских тварей, долго тут крутилась, мешала плавать, делала пробоины в бортах кораблей. Потому Эрлинг попросил знакомых отгонять торговцев, чтобы, не приведи Нарл, они не потонули. Прибыли из Бриттланда ульверы, набрали хирдманов, прикупили кое-чего в Мессенбю, а как дошла до них весть о бедах в Сторбаше, так они бросили всё и отправились бить тварей. Трудно пришлось, но мы справились, получили каждый по руне, освободили Сторбаш, и теперь туда можно снова ходить торговцам и гостям.

Если постараться, то правду разузнать можно, да вот только кто это будет делать? В Мессенбю этот рассказ подтвердят. Даже Росомаха согласится. Ведь чем помощь моему отцу не долг Альрика? Мало ли как Эрлинг мог помочь в прошлом хёвдингу своего сына? Отец и его заплечный то же самое скажет. Да и остальных отец научит, как надо говорить. В Сторбаше пришлых нет.

Прогостевали мы два дня.

Живодер доделал узоры на спине Альрика, дорезал оставшееся, втер, куда надо золу, прижег где надо. И я не мог дождаться, когда же подживут раны, чтобы увидеть готовый гобелен. Сейчас-то там сплошной кровоподтек и припухлости, ожоги и косые стежки волосами Альрика.

Глядишь, и излечится наш хёвдинг, изгонит из себя остатки Бездны или твари, станет, как раньше, хитрым и расчетливым.

Но в последний вечер, когда ульверы сели за щедрый отцовский стол, где главным блюдом была перченая свинина, Альрик выпил со всеми первую чарку эля, а потом знаком позвал меня выйти из тингхуса. Я залпом допил густой эль, который никто не умел варить так, как мой отец, хлопнул по плечу Леофсуна и последовал за хёвдингом.

Далеко мы не ушли. Встали в сторонке так, чтоб видеть открытую дверь тингхуса, откуда доносились веселые голоса ульверов.

— Ну как? — улыбаясь, спросил я. — Кроме боли что-нибудь еще чувствуешь? Ушло то самое из тела?

Альрик вытащил поясной нож, покрутил в руках, задумчиво потыкал острым концом в пальцы. На одном из них проступила капля крови.

— Я больше не могу быть хёвдингом, — внезапно сказал Беззащитный.

— А? — не понял я.

— В последнем бою, когда пробудился твой дар, вместе с ним проснулся и я. Тварь внутри меня… Она поумнела. В Бриттланде она захватывала тело целиком, стоило только разозлиться или пролить чью-то кровь. Но ее все время кто-то прогонял: то ты своим даром, то Тулле словами и уговорами. А когда Живодер начал резать узоры, она присмирела. И с каждым боем она словно понемногу оттесняла меня назад, усыпляла. Сначала Жеребец, Потом Сивый. А во время убийства измененного тварь взяла верх.

— Но ты же не сильно поменялся. Да, забрал руну, много пил попусту, но это же был ты!

Альрик покачал головой, не сводя взгляда с ножа.

— Не я. Сейчас смутно помню, что было после измененного и до боя на острове. Словно странный сон. Помню лица, разговоры, море, но всё вперемешку, путано.

— Но теперь же все хорошо? — Я попытался заглянуть ему в глаза. — Ты проснулся. Живодер сделал тебе защиту.

— Нет! — Альрик посмотрел на меня в упор. И я увидел его страх. — Нет! Тварь еще внутри. И Живодер всего лишь посадил ее в клетку. Но каждый бой и каждая полученная руна делают тварь сильнее. И рано или поздно она разломает прутья и вырвется наружу. И ладно бы, я просто стал измененным. Тогда бы вы меня убили, и всё. А если нет? Что если она сотворит что-то иное? Что если она заведет весь хирд в ловушку и сожрет? Что если она вырвется, когда я лягу с женщиной? Думаешь, я бы взялся за того измененного, который уничтожил два хирда? Да еще с ополовиненным хирдом и непроверенными воинами? И погиб Фастгер, этот парень от Сивого и едва не умер Херлиф! Нет! Я не могу быть хёвдингом! Не хочу отдавать ульверов ей!

В тингхусе парни затянули залихватскую песню про пиво. Кто-то стучал в бодран, кто-то молотил кулаком по столу. В проходемелькнула чья-то фигура. Послышался женский смех. Наверное, у Трудюра снова зачесалось в штанах.

— И что теперь? Делим серебро и расходимся? — угрюмо спросил я.

— Хёвдингом ульверов станешь ты.

— Нет, — не думая, выпалил я. — Не хочу.

— Почему? — удивился Альрик.

— В бою еще ладно. Но всё прочее… считать доли, торговаться за плату, пить со всякими ярлами, говорить речи во время суда… Это не по мне. Я так, как ты, не умею. Да и не по душе мне это.

Беззащитный расхохотался.

— Не по душе, говоришь? Сколько ты видел ярлов? Много. А хёвдингов? Тоже немало. И что, все они были одинаковы?

— Нет, но…

— Хёвдинг — это не тот человек, который торгуется и говорит речи. Хёвдинг — тот, кто решает за весь хирд! Тот, кто знает своих хирдманов, их умения и использует во благо хирда. Вот я кормчий хуже, чем Арне, стряпаю хуже, чем Вепрь, а уж висы и подавно складывать не могу. Так что, значит, и мне нельзя быть хёвдингом?

— Э-э-э…

— Не хочешь торговаться за плату, поручи тому, кто умеет и любит это делать.

— Тебе, что ли?

— Да, мне.

— А я тогда что делать буду?

— То, что умеешь и любишь. Ищи новых хирдманов! У тебя это отлично выходит. Веди нас в бой! Я ведь почему тебе говорю стать хёвдингом, а не Вепрю или Эноку! Потому что ты уже хёвдинг. Именно ты ведешь стаю в бой. Дурень из тебя еще тот, знамо дело. Не замечаешь, что все, кто был под твоим даром, даже после боя невольно к тебе прислушиваются, постоянно краем глаза смотрят на тебя, ловят твои слова. Потому что помнят, кто вожак стаи. Кто главный волк! Смекаешь?

— Ладно. Но пусть знают только те, кто уже в стае. Для прочих пока ты будешь хёвдингом. За хельтом охотнее пойдут, чем за хускарлом, хоть и девятирунным. К тому ж возраст и вид у меня… Слишком много ненужных драк.

Альрик кивнул:

— Как скажешь, хёвдинг.

Вот же… странно слышать такое, но лестно. Еще как лестно. В мои-то годы стать хёвдингом! И немного коробила мысль, что в том не столько моя заслуга, сколько Фомрира, что отмерил такой дар. Хотя бог-воин не просто так выбрал меня! Значит, я и впрямь достоин.

Мы вернулись к ульверам и постарались крепко напиться.

А на следующий день отплыли в Мессенбю. И вроде все как обычно: Альрик у прави́ла, я на носу возле самых тяжелых весел, красно-белый парус развернулся во всю ширь, почти как тоургово крыло, и нес «Сокола» по темным водам. Эгиль учил Живодера словам похабной песни, а Бритт прислушивался. Энок натянул тетиву на лук и примеривался, сможет ли подстрелить птицу высоко над нами. Как и многие ульверы, он хотел проверить свои силы после новой руны. Я и сам еще не знал, насколько стал сильнее.

Всё как обычно. Только вместо того, чтоб смеяться над шутками Эгиля или бороться со Свартом на кулаках, я сидел и думал, что дальше делать хирду.

С одной стороны, я хотел набрать еще людей, чтоб заполнить три корабля. На всех Северных островах был лишь один хирд с тремя кораблями — у Флиппи Дельфина, но он вроде бы ушел в иные моря после нашей хуорки. А значит, ульверы станут огромной силой. Понятно, что есть ярлы, у которых и судов больше, и дружина, но то ярлы. А мы вольные хирдманы. С другой стороны, торопиться с поиском людей не стоит. Не каждый достоин стать снежным волком, да и не каждый им станет. Сейчас нас три десятка, если считать с Росомахой и его дружками, а в стае всего лишь половина. «Сокол» может вместить и полсотни хирдманов, но ульверам это на пользу не пойдет. Вместо крепкой дружной семьи я получу свору обозленных и дерущихся между собой псин. Нет, так не пойдет.

Еще я думал, стоит ли оставаться в Мессенбю? Так новые хирдманы к нам никогда и не вольются. К тому же, где как не посередине моря проверять их нрав? На берегу все веселы и добродушны, рядом женщины, выпивка, у многих в городе родичи. А когда вокруг лишь бесконечная гладь моря, тонкие борта корабля и несколько десятков рож, причем одних и тех же день за днем, вот тут и проявляется нутро человека.

Но браться за работу, когда половина хирда — новички, опасно. Ладно, если просто помрут, а если вдруг не справимся? Какие тогда слухи о нас пойдут? Один из сильнейших хирдов обосрался при виде десятирунной твари?

И тут я вспомнил про знак с вороном, который нам дали за убийство измененного. Почему бы не навестить конунга нашего Рагнвальда? Получить награду, напомнить о себе, помозолить глаза врагам и завистникам, глянуть, как там Магнус. Вроде бы кто-то упоминал, что беда какая-то с сыном конунга. Может, твариная кровь отозвалась? Может, он, как и Альрик, в тварь обращается? Хоть Магнус и не захотел быть моим другом, отдарившись серебряным браслетом, но парень он неплохой. Да в его бедах есть и моя вина.

А еще пора уже менять оружие. Мой верный топорик нынче стал слишком легок. Конечно, я мог бы выбрать что-то из добычи после Скирре, почти все ульверы нашли себе замену именно там. Но то чужое, а я хотел что-то особое, под свою руку. И если старик Кормунд еще не помер, закажу у него новый топор. Серебра и золота-то предостаточно.

Решено, после Мессенбю идем в Хандельсби.

Но не успел я порадоваться, как тут же приуныл. А сколько у нас нынче припасов? Нужно ли докупать? А если мы не найдем никакого дела, на сколько хватит серебра? Как сказать ульверам о смене хёвдинга? Отводить каждого в сторонку и пересказывать? Или собрать и бахнуть перед всеми?

Я с силой потер лицо и жалобно взглянул на Альрика, что стоял на корме и широко улыбался, вслушиваясь в поскрипывания досок, плеск волн, крики чаек и гомон ульверов. Вот же хитрый лис! Взял и скинул всю тяжесть бытия хёвдингом на меня! Так ведь поседею от дум, прежде чем борода отрастет.

Тогда я вдохнул побольше воздуха и заревел так, чтоб на полморя слышно было:

— Филлеман шел к реке.

Несколько голосов подхватили следующую строку:

— К самой красивой липе.

Снова только мой голос:

— Там он хотел поиграть на золотой арфе.

Теперь уже и остальные подхватили песню:

— Потому что руны обещали ему удачу^[2].

* * *

Когда мы подходили к Мессенбю, я подошел к Альрику и сказал решение о Хандельсби. Он кивнул.

— И уйдем сегодня же до заката.

А вот с этим Беззащитный не согласился

— Лучше на день-два задержаться, — увидев мои нахмуренные брови, пояснил: — Нужно же придумку Херлифа рассказать людям. Пусть парни погуляют, выпьют и расскажут, как дело было. Да и не соберем мы за день новых хирдманов.

Он прав. Но меня все равно резануло его возражение. Наверное, я мог бы настоять на своем, но он прав, а я нет. Но я хёвдинг, а он больше нет.

— Ладно, — с некоторым трудом выдавил я. — Значит, на второе утро.

Уже на пристани Альрик объявил, что все могут отдыхать пару дней, но чтоб на второе утро были на «Соколе». Я хотел подождать, чтоб Слепой и Коршун ушли, и потом поведать остальным парням новость, но эти двое не торопились. Слепой так вообще не дернулся уйти с палубы, так что в этот раз не вышло.

Мне в Мессенбю делать было нечего. Я рвался в Хандельсби, хотел поскорее заказать новое оружие. Интересно, что Кормунд выкует теперь, когда я почти хельт? Наверное, это будет огромный боевой топор с шириной кромки в ладонь. Или полторы? С железной рукоятью! С вытравленными рунами!

— Прибыли наконец! — раздался знакомый голос. — Дождались! Крюк уж думал, бросили нас, забыли! Ого, как все выросли, окрепли…

Росомаха, раскинув широко медвежьи руки, шел прямиком к нам. Он по-хозяйски хлопал по плечам и спинам идущих навстречу ульверов. Точно скотинку подбадривает. Зарится на моих волков, сволочь!

— Эх, жалею, что не настоял тогда! Неужто бы и мы так осильнели?

Не настоял? Да тебя чуть не палкой с корабля прогоняли!

Он подошел к Альрику, приобнял за плечи.

— А добычу славную взяли? Делить не захотели, да? Понимаю. Легким серебром особо не похвалишься.

Вот же урод! Смогу ли я одолеть его в поединке? Он всего-то на руну больше. На руну и одно твариное сердце. И я не знаю, каков его дар. Альрик неуверенно сказал, что вроде Росомаха чует слабости противника, а у сподручных обычный дар силы. Только я не верил ни замутненной памяти Беззащитного, ни словам пришлого хельта.

А еще Росомаха говорит так, что вызвать на бой не за что, но каждое слово словно грязью пачкает. Легкое серебро — это серебро, взятое силой. Например, если бы мы напали на кого-то слабее себя, убили и забрали добро. И хотя мы почти так и сделали, но то нельзя считать ограблением, ведь силы Скирре были почти вровень с нашими, а еще мы напали не ради добра, а ради мести. А серебро? Ну так не оставлять же его там.

— Какая добыча! — рассмеялся Альрик. — Хорошо хоть рунами обзавелись, и то хлеб! Я ж говорил, то долг был мой старый. За долги не отдариваются.

Может, просто выкинуть его, и дело с концом? Но он ведь и не сделал ничего дурного. Да, поил Альрика, но у того своя голова на плечах, сам думать должен. Глупости говорит? Видарссон тоже умом не блещет. Перечит хёвдингу? Так и я не раз перечил. А еще он хельт, а хельт — это полезно для хирда. Но я решил ничего не менять по другой причине: любопытно, что он хочет сделать. Может, он обычный хирдман, просто нрав таков? Или он думает напасть на целый хирд вчетвером? Пусть попробует, мы недавно одного такого хельта порубили.

Так я ничего и не стал менять. И на второе утро три десятка хирдманов без одного дружно поднялись на борт «Сокола».

— Обождите! Меня! Меня забыли!

Стуча босыми пятками по доскам, к нам бежал парень о семнадцати зимах и четырех рунах. Вихор на голове так и подскакивал.

— Возьмите с собой. Я больше никогда…

И он замолк под тяжелым взглядом Простодушного.

Я посмотрел на Альрика, тот на меня. Ну, коли так…

— Есть у нас старый обычай, — медленно заговорил я. — Коли хотя бы три человека не захотят тебя брать, так нет тебе ходу в хирд. А если согласны, так станешь нашим братом.

Херлиф резко оглянулся на меня, что-то понял и ухмыльнулся. А Росомаха умолчать не смог:

— Зачем нам этот мальчишка? Четыре руны. Опыта меньше, чем мышиного дерьма…

— Но голос подавать могут лишь те, кто был в последнем походе, — я прервал его речи. — Остальные пока не проверены ни кровью, ни морем. Ну, скажи, почему стоит тебя взять?

Неви замялся, забормотал:

— Я того… всё могу. Стряпать могу, рыбу ловить…

— В носу ковырять, задницу подтирать, — в тон заговорил Энок.

Мальчишка вовсе смутился. Неужто его боевой дух помер вместе с Фастгером? А ведь кроме духа ничего в нем и не было.

Живодер, шепелявя и коверкая слова, сказал по-нашему:

— Взять! Я резать спину, сделать большую храбрость и корень!

Рысь тоже странно поглядывал на меня и потирал шрамы на шее, словно вспоминал что-то. Потом сказал:

— Малые руны — не беда. Пусть побегает с нами.

Неожиданно заговорил Слепой, голоса которого я почти не слыхал:

— Нет. Сдохнет почем зря.

Херлиф только начал говорить, как Неви его перебил:

— Во мне благодать Фастгера! А значит, я его наследник! Как сын… — тут Неви запнулся, сообразив, что Плосконосый был едва ли его старше. — Как младший брат!

После этого замолчали все. То ли от наглости, то ли еще почему.

— Еще кто-нибудь против него скажет? Нет? Тогда запрыгивай на борт.

Довольный парень мигом перемахнул к нам с причала. А из всего имущества только отцов нож на поясе.

Глава 2

Весь путь до Хандельсби я не сводил глаз с Росомахи и его людей, даже спал в полглаза, не верил, что они присоединились к нашему хирду просто так. Но они вели себя примерно, их навыки мореходов и впрямь были хороши. Никогда еще мы так быстро не шли! Росомаха умело поворачивал парус, улавливая любые перемены в дыхании Хьйолкега, подтягивал его, распускал, а когда мы приставали к берегу переночевать, он один вынимал мачту и укладывал ее на поперечные брусья.

Как знать, может, я зря его подозревал? Вдруг у него только нрав такой неловкий? Или, может, он хотел быстрее войти в хирд, сдружиться с нами, потому и устраивал попойки одну за другой? Выпивка — обычное средство для знакомства и сближения хирдманов.

Наверное, я бы немного поверил Росомахе, если бы не случай с Неви. Вот уж у кого нрав легкий! Хоть этот парень и был старше меня, но ведет себя, точно маленький щенок: крутится повсюду, мешается под ногами, но такой смешной и жалкий, что даже пинать не хочется. Вот и Неви также: грести не может, так как силенок мало, к парусу его не подпускали, но он ходил по кораблю, приставал с глупыми вопросами и широко раскрывал глаза, когда ему отвечали. Восторгался каждым ульвером, в каждом нашел что-то хорошее, даже в Видарссоне, хвалил оружие, не обижался на шутки и сам смеялся первым над собой. Шумный, но забавный.

Никто толком не понял, как Неви очутился за бортом. И пока мы убирали парус и садились за весла, чтобы грести обратно, он остался далеко за кормой. Впрочем, как любой норд, живущий на побережье, парень прекрасно умел плавать, так что мы скоро его подобрали. И на расспросы, как же он так умудрился, Неви лишь мотал мокрой головой, улыбался и говорил, что поскользнулся и выпал.

Но вечером подошел Простодушный и сказал:

— Это Росомаха его выкинул.

— Зачем? Убить хотел? За что?

— Вряд ли убить. Видать, скучно стало, или Неви его раздражал. И учти, сам парень тоже непрост. Хоть он чирикает и прыгает, как воробей, но это напускное. Внутри он не таков.

Я нахмурил лоб.

— Вроде Фарлея, что ли? Тоже чей-то лазутчик?

Херлиф рассмеялся.

— Эк же ты придумал. Кому нужен двурунный мальчишка?

— Фарлей и вовсе без рун ходил.

— Ну, тут тебе решать. Я лишь сказал, что Неви не так глуп и прост, как хочет выглядеть.

Сказал и ушел. А я теперь сиди и думай, что всё это значит. И поступок Росомахи, и ухватки Неви. И почему парень не указал на виновного? Испугался?

Дурные мысли изводили меня на всем пути, так что когда «Сокол» вошел в извилистый фьорд, ведущий к Хандельсби, я обрадовался больше всех. Мы приняли на борт конунгова человека, который провел нас по узкому пути меж мачт и рифов.

Перед нами предстал самый большой город в Северных морях, широко раскинувшийся по двум берегам залива. Хотя Хандельсби уступал Сторборгу в размерах, зато он был намного лучше защищен. И я рад был увидеть корабли возле пристани, крыши домов, лодочки, перевозящие людей с одного берега на другой, склады… Все же я провел здесь целую зиму! Как там старики, у которых мы жили с Тулле? Что с Магнусом? Здешний праздник Вардрунн был самым запоминающимся в моей жизни. Да и пир у Рагнвальда, где на входе стоял черный человек, тоже пока никто не переплюнул. А турнир по кнаттлейку? А знаменитые хельты? Болли Толстяк, Моди Косы, братья с железными шкурами. Столько всего случилось! А ведь я тогда был всего лишь карлом. Сейчас переплывать залив не стану даже за золото, хотя…

Я мельком обернулся, чтобы еще раз взглянуть на город. За веслами-то особо не разглядываешь. И что-то из увиденного царапнуло глаза. Что-то, чего не должно быть в Хандельсби. Пара взмахов. Еще раз повернул голову.

Как только «Сокол» мягко подошел к причалу, я первым сошел с корабля и уставился на знакомый уже желтый круг над одним из домов.

— Откуда здесь это? — возмущенно закричал я.

К нам уже спешили люди, что присматривали за пристанью. Конунгов человек махнул рукой, показывая, что всё в порядке.

— Никак это Безумец? — сказал кто-то.

И впрямь мой знакомец. Один из тех, кто видел, как я переплывал залив. Мы потом немало выпили с ним и другими жителями столицы. Впрочем, меня многие здесь помнили. На кнаттлейк тогда полгорода пришло поглазеть.

— Он самый, — криво усмехнулся я.

— Хускарл? Девятая руна? Ничего себе!

— А говорили ж, что ты помер.

Вскоре меня обступили. Кто-то хлопал по плечу, кто-то удивлялся моим серебряным браслетам, кто-то — рунам. Я только и успевал здороваться, отвечать на вопросы и оборачиваться. Многие узнали и Альрика, да вот к хельту приставать побоялись.

— Разве это не корабль Скирикра?

От этого вопроса меня окатило холодом.

— Верно. Красный с соколиной мордой. Как две капли!

Неподалеку стояли парни, в которых из-за стриженных волос и подрубленных бород легко было узнать уроженцев Бриттланда. Неужто они из рунного дома? Впрочем, почему бы и нет? Бриттланды ведь поехали не только в Мессенбю, поди, в других городах их не меньше.

За Альриком вышли Росомаха и его приятели, грубо растолкав обступивших причал людей. Их пропустили без возражений, а вот стоило только мне двинуться следом, как стриженые перегородили путь.

— Почему у вас корабль Скирикра? — спросил восьмирунный хускарл, самый сильный среди бриттландцев.

— А кто ты таков, чтоб я тебе отвечал? — вспылил я.

— Да ведь это ж тот изгой! — узнал меня один из них.

— Который Хрокра грозился сжечь?

— Ну. Он еще солнечного жреца зарубил на пиру.

— Чего-чего сделал?

Бриттландцев окружили знакомые из Хандельсби и потребовали рассказать мои подвиги в чужих землях. Ульверы тоже присоединились к толпе, кто-то признал Херлифа, другие вспомнили Сварта, уроженца столицы. Так что вскоре мы все перебрались во двор, я так и не понял, чей это был дом. Там вынесли столы прямо на улицу, распихав кур и гусей, расставили бочонки с элем, зарезали свинью, а пока бабы варили похлебку из теплой еще требухи, кто-то сбегал в харчевню, взял пирогов с разными начинками, соседи тоже натащили снеди. И вскоре ульверы, бриттландцы и здешние жители сидели вперемешку и выпивали. Разве что Вепрь ушел за Альриком, да Ледмар со Слепым остались на «Соколе».

Я узнал, что в Хандельсби доходили кое-какие слухи о том, что творилось в Бриттланде прошлым летом. Торговцы и хирды часто пересекают море туда и обратно, а уж рассказывать и слушать истории норды любят. Так в столице узнали о том, что ульверы стали изгоями и ушли, но раз мы не появились в Северных морях, многие решили, что мы умерли: либо погибли в шторме, либо нас зарезали родственники Хрокра. Кое-кто слышал и о моей ссоре со Скирикром, но такое сплошь и рядом случается. А вот весть о том, что Харальд отменил изгнание, знали немногие, так как война с драуграми затмила всё.

— Так откуда у вас корабль Скирикра? — еще раз переспросил тот же хускарл.

Соврать? А зачем? Да и как? Не скажешь же, что Скирикр нам его подарил и сжег себя в развалинах рунного дома. Его дед и отец мертвы. Неужто кто запросит виру за его смерть? Хотя Вальдрик и Вальгард погибли, защищая Бриттланд от драугров. И многим воинам придется не по вкусу смерть их потомка.

— Я расскажу, — поднялся Херлиф. — Многие меня знают. Я родился и вырос в Бриттланде, в семье Арвида, и пять лет прожил в рунном доме под присмотром мудрого Вальдрика. Последний год я ходил с ульверами. Я был рядом и когда началась эта история, и когда закончилась. Не стану приукрашивать и расскажу, как всё было.

И рассказал. Как мы познакомились со Скирикром, как сгорел «Волчара», как погиб Арне Кормчий, как Херлиф недолго пробыл в хирде Скирикра, и как Скирикр, желая отомстить за пустячную обиду, решил убить всех ульверов. Соврал лишь в конце. Сказал, что Альрик потребовал поединок, победил Скирикра, сжег его тело на огромном погребальном костре из рунного дома и забрал «Сокол» как трофей.

Слушатели молчали. Потом хускарл-бриттландец вздохнул и сказал:

— Да, Скирикр всегда был памятлив на обиды. Дранк!

Не сразу я вспомнил о доме с желтым кругом.

— Я видел знак солнечного бога в Хандельсби. Неужто конунг Рагнвальд позволил чужим жрецам жить здесь?

Бриттландцы даже не поняли, почему я злюсь, ведь они привыкли к сольхусам еще там, на своей родине.

— Да что такого? Пусть себе живут.

— Так ведь раньше не было! Только один сумасшедший оборванец и кричал что-то о солнце. Всего две зимы прошло, и вот уже дома чужого бога тут. В Бриттланде конунг Харальд отринул наших богов и стал кланяться кругу. Тоже ведь неспроста!

Местные норды переглянулись, и один ответил:

— Верно говоришь. Две зимы назад было так. А потом приплыли иноземные гости, преподнесли дары конунгу Рагнвальду. Очень щедрые дары всего лишь за позволение построить дом для чужого бога. Хулы на наших богов они не возводили, дали уступки для торговцев. Да ничего такого тут нет.

— Да, я как-то зашел в этот сольхус, да там скучно всё. Вон, к Мамирову жрецу зайдешь, так там сразу видно, что жрец: кости всякие, травы, обереги. А у иноземцев — только шар с позолотой. И говорит их жрец много, скучно. Руны кидать не умеет, по кишкам не гадает, пальцы не рубит, только языком молотит. К ним никто и не ходит почти.

— Так да не так, — возразил другой. — Рабы заходят, бабы некоторые тоже.

— Они и баб пускают? А разве их бог не мужчина?

— Солнце-то? Да кто их поймет, черноголовых уродов! Но бабы ходят. И не только бабы.

И лица многих нордов помрачнели. Будто что-то нехорошее приключилось. У меня аж в животе засосало от недоброго предчувствия.

Вот вроде бы сарапы и не делали мне ничего плохого. Разве что малашка та… Но такое с каждым может случиться, бабы часто выбирают не тех мужей. Бриттландский конунг выбрал иного бога? Так наши боги его изрядно наказали.

— А Мамиров жрец что сказал? Неужто смолчал? — спросил я.

Местный жрец Ворону не чета, всегда бок о бок с конунгом, суровый и мощный. Даже отрубил себе не палец-другой, а всю кисть. Такой в шалаше отсиживаться не станет, а сразу вдарит чем-нибудь тяжелым, коли солнечная дурь голову затмит.

— Он проиграл бой солнечному жрецу.

— Что?

Я с отвисшей челюстью выслушал невероятную историю о том, как прошлым летом сарапы вывалили полные сундуки всякого добра за позволение выстроить один-два сольхуса в Хандельсби. Обычно конунг позволял иноземным торговцам ставить жертвенники или изображения богов внутри их дворов. Чужие боги все равно боги, и на наших землях у них сил нет, но разумно разрешить людям молиться тем, кому они обычно молятся. Фомрир точно рассердится, если я в иных землях буду возносить хвалы кому-то другому, и лишит меня удачи. Но строить целый дом для чужого бога — это все же неправильно. Рагнвальд не успел ответить сарапам, как вмешался Мамиров жрец. Он обругал и дурней, что кланяются твариному сердцу, и их нелепую веру, и нежелание есть мясо. Сказал, что все они никчемные слабаки и растят других слабаков. Тогда один сарап предложил: пусть сразятся два жреца и не языками, а мечами. Мол, есть же у нордов обычай спорные вопросы решать боем, и боги посылают удачу правым. Если победят солнечные, то поставят сольхусы, если победит наш жрец, то сарапы отступят и уйдут. Мамиров жрец с радостью согласился. Он был на девятой руне, обладал немалой силой и к сражениям привычен. Но и сарапский жрец не уступал ему ни рунами, ни духом, ни умениями.

— Если бы Однорукий не отсек себе кисть, одолел бы иноземца.

— Не, солнечный жрец его и с рукой победил. Ты видал, как он сражается? Вот. А я видал.

А после победы сарапы зачастили в гости к конунгу: дарили подарки, спрашивали советы, где и как лучше строить, рассказывали о жизни в других землях.

— И что? — хмуро спросил я. — Рагнвальд снял с шеи знак Скирира и повесил круг?

— Нет, — рассмеялся рассказчик. — С чего бы? А теперь он и вовсе солнечных на порог не пускает.

— Почему?

— А ты не слышал? Магнус, сын Рагнвальда, в чужую веру подался. Весной это было?

Те, кто знал, подтвердили, что весной то случилось. После принесения жертв богу Нарлу Магнус седмицу ходил грустный, толком не ел, не пил, каждый день встречался с тем самым сарапом, что одолел нашего жреца, а потом нацепил круг. Рагнвальд и так с ним говорил, и эдак, и наказывал, поговаривают, что даже высек сына, но тот остался тверд.

— Как будто заколдовали его, — закончил рассказ норд.

— А чего ж Рагнвальд их не выгонит?

— Хотел, да Магнус сказал, что уйдет с ними.

— А жрец что?

— Однорукий-то? Он пытался и так и сяк изгнать дурь из Рагнвальдссона, но, видать, солнечный бог и впрямь сильнее наших. И в бою, и в колдовстве сильнее.

— Да быть того не может! — рявкнул я. — Думай, что несешь! Не боишься, что Фомрир больше не взглянет на тебя? Я сам убил солнечного жреца! И тогда я был на седьмой руне, а он на девятой. Так чей бог сильнее?

— Так, может, ты и Магнуса излечишь? — предложил кто-то. — Может, боги тебя больше любят.

— Излечу! Коли не справлюсь, так сам себе макушку обрею.

— Добро!

* * *

— Вот так я и дал обет, что изгоню из Магнуса сарапскую ворожбу, — сказал я Альрику на следующее утро.

Беззащитный даже браниться не стал. Только смотрел на меня долго и пристально, будто дыру хотел пробить взглядом. Потом вздохнул и сказал:

— Ну, хоть заклад не страшный. Всего-то на волосы поспорил, а ведь мог бы и корабль поставить на кон. Ну что, сам обреешься или пособить?

Я возмутился.

— Чего это? Я даже еще и не пытался.

— Думаешь, ты лучше Мамирова жреца?

— Нет, но ты ж еще самого главного не слышал. Знаешь, кто в сольхусе на той стороне залива сидит? Не сарап, нет. Норд!

— И что?

— Это Лейф Ящерица!

Ящерица — бывший ульвер, которому некогда Торкель Мачта изуродовал лицо. После раны Лейф утратил прежний боевой дух, ослаб, а потом и вовсе ушел из хирда, заявив, что мы молимся ложным богам.

На пиру рассказали, что поначалу над Ящерицей смеялись, когда он выходил на улицы и кричал что-то о своем боге, нарочно раззадоривали глупыми вопросами и подначками. Но постепенно яростная вера и упорство Лейфа пересилили, его зауважали. А потом узнали, что сарапы поставили его служить в одном из сольхусов.

— И что? — повторил Альрик.

А и вправду? Меня почему-то так поразило то, что Лейф нынче вроде Гачая: торчит в сольхусе, крутит руками, говорит о богах. И показалось, будто это должно помочь с Магнусом. Например, схватить Ящерицу за шиворот, приволочь его к двору конунга, швырнуть в ноги Магнусу, пусть он сам увидит, какие ничтожные жрецы у солнечного бога.

— Ну, он же раньше ульвером был, — неуверенно сказал я.

Беззащитный покачал головой.

— Вечером пойдешь со мной к конунгу. Рагнвальд зовет к себе всех, кто прибыл из Бриттланда, чтоб побольше узнать о драуграх. К тому же, нас ждет награда за измененного. Я буду говорить с конунгом, а ты попробуй с Магнусом побеседовать.

— А он там будет?

— Будет. Вроде бы Рагнвальд нынче держит сына при себе, заставляет сидеть на всех встречах. Только сам к нему не лезь, жди, чтоб он тебя позвал.

Альрик усмехнулся.

— И как тебя угораздило дать такой обет? От конунгов вольным хирдманам лучше держаться подальше. Сам же помнишь, чем дело в тот раз обернулось.

Я помнил. За спасение конунгова сына я получил серебряный браслет, а хирд — работу на купца Кьелла, которая едва не закончилась нашей смертью. Хвит, Ларс и Трюггве остались на том острове, Тулле потерял глаз, а я женился.

— Если что пойдет не так, снова ты виноватым окажешься.

* * *

Конунг Рагнвальд принял нас в том же зале, где проходили суды. Те же гобелены, та же резьба, шкура хиоссы на троне. Сам конунг почти не изменился, а вот мальчишка возле него вытянулся за эти года, окреп, и по лицу сильно походил на отца, разве что борода только-только пошла и сразу начала курчавиться. Я думал, что Магнус будет уже хельтом, но за это время он поднялся всего лишь на руну, до седьмой. Мрачный Мамиров жрец стоял за спиной Рагнвальда, прикрыв глаза.

Так как мы пришли не просителями, а наоборот, по желанию конунга, то нас ласково усадили. Невзрачный человечишка негромко нашептал чего-то Рагнвальду на ухо, и тот кивнул.

— Сперва хочу вас поблагодарить за убийство измененного. Говорят, ваш хирд справился с ним без потерь?

— Это не так, погибло двое ульверов.

Конунг махнул рукой, и Альрику вручили шкатулку с обещанной наградой.

— Расскажи, что знаешь о драуграх.

— Так уж вышло, что я знаю больше прочих, — спокойно ответил Альрик. — Например, я знаю, что драугры встали не сами, их поднял ритуал.

— Ритуал? — глаза конунга заблестели, и даже невозмутимый жрец звякнул цепью. — А кто его провел? Уж не иноземцы ли?

— Не иноземцы. Один мой хирдман поневоле стал учеником Мамирова жреца под именем Ворон. Они вместе искали следы ритуала и смогли кое-что узнать.

Альрик осторожно пересказывал то, что мы узнали, скрывая имена и Ульвида, и Живодера, постоянно ссылался на Ворона и Тулле. Потом перешел к нашим столкновениям с драуграми и саму войну, а когда закончил, Рагнвальд обратился к сыну.

— Видишь, нет тут никакого наказания божьего. Всего лишь ритуал и совпадения.

Магнус усмехнулся.

— Бог творит волю не своими руками, а нашими.

— Но у каждого своя судьба и своя удача, — возразил я.

Конунг прищурился.

— Сын Эрлинга? Ты сильно вырос. Девятая руна…

— Грешник, — негромко сказал Магнус.

— Если убивать мертвецов, пожирающих всё живое, грех, тогда я грешник.

— Это за наши грехи…

— За мои грехи я стал еще большим грешником? Тогда какое наказание будет теперь? Сама Бездна поглотит меня?

— Бездна всего лишь тьма в нашем сердце.

— Зато ее порождения подлинны.

— Пророк света говорит…

— Хватит! — рявкнул Рагнвальд. — Пошел вон.

Хвала богам, он выгонял не меня, а сына. Магнус встал и, не оглядываясь, вышел. Конунг сжал кулак, медленно разжал и посмотрел на нас спокойным взглядом.

— Благодарю за рассказ. Можете идти.

— В Бриттланде похожее случилось с конунгом Харальдом, — будто бы не расслышав, сказал Альрик. — Незадолго до прихода драугров он тоже переменился, повесил в доме и на шею круги.

— Я же говорил, что это ворожба, — сказал Однорукий.

— А я тебе говорил, докажи! А еще лучше — сними ее.

— Мне это не под силу, иначе бы я не проиграл бой.

— А Кай одолел солнечного жреца, — вмешался в их спор Беззащитный.

— Что?

Альрик неспешно поведал о бое между мной и Гачаем. Однорукий внимательно выслушал и расхохотался.

— Так вот же, конунг! Ты просил знака у богов. Я проиграл девятирунному, а он — нет. Значит, он может сладить с ворожбой.

— Что ты хочешь? Отсечь ему пальцы и обучить рунам?

— Зачем? Пусть для начала поговорит с Магнусом, отдельно от всех. Пальцы отрубить никогда не поздно.

— Толку с ним говорить? Я говорил, Рогенда говорила, ты говорил так, что язык стесал.

— Боги творят волю не своими руками… Так почему бы это не его руки? К тому же, когда-то Магнус неплохо поладил с этим мальчишкой. Эрлингссон, ты не забыл своих богов?

— Каждую смерть я отдаю Фомриру.

Глава 3

На другой день после приема конунга я не побежал сломя голову к глупому мальчишке, забывшему своих богов, а решил пройтись по городу. Альрик взял на себя хлопоты по хозяйству: искал умельцев, что могут справить весла под хельтов, проверял снедь, продавал кое-что из добычи, неприметное такое, не напоминающее о Скирре. Вот вроде бы всё по-прежнему: Беззащитный занимается скучными делами, а я хожу, где вздумается, да вот только я знал, что по моему слову ульверы сегодня же могут уйти из Хандельсби, и этого довольно.

Со мной увязались Рысь и Простодушный. Леофсуну было любопытно глянуть на столицу нордов, а Херлиф и пояснять ничего не стал.

Первым делом, я заглянул к старикам, у которых мы с Тулле зимовали. Нас там приняли как родных. Ньорд всё похлопывал меня по плечу и удивлялся стольким рунам.

— Ты ж смотри! Цельный хускарл! Девять рун! Еще чуток, и хельтом будешь. Ну, молодец…

Старуха же залила слезами рубаху, запричитала, как я истощал, хотя я наоборот поправился, округлел и лицом, и телом, потяжелел. Спрашивали и про Тулле. И снова причитания и слезы в три ручья, только теперь по потерянному глазу и по шрамам на его лице.

— Как же так? Такой молодой, такой красавец был. Куда ж он теперь без глаза-то? Как же? Мать, поди, с ума сойдет от горя.

Ньорд сурово выговаривал жене:

— Не реви, дура. Подумаешь, глаз. Не руку же потерял, меч удержит. А шрамы… Шрамы мужа не портят, а украшают.

Я подарил старухе бусы из ярких разноцветных бусин, а старику — отменный боевой топор. Когда-то Ньорд выручил меня, дав свое старое оружие, так почему б не порадовать его душу? Коли самому не сгодится, так, может, внуку на первую руну даст.

Потом отправился к Кормунду-кузнецу, что некогда выковал мой любимый топор, хоть у меня были сомнения. Кормунд — он ведь семирунным был тогда, потому легко ладил оружие для хускарлов. Справится ли он с топором под хельта? Может, лучше другого кузнеца поискать? А есть ли кузнецы для хельтов? И как добрый кузнец успеет сразу и руны получить, и мастерством овладеть, и за твариным сердцем сбегать?

За прошедшее время Кормунд не изменился ни капли. Такой же кряжистый, крепкий и основательный. Всё так же возился возле горна и, не оборачиваясь, крикнул:

— Ну, чего встали? Давайте сюда.

Когда же мы подошли, он сразу раздал поручения:

— Ты, рыжий, смети-ка мусор и золу. Ты, девичьи ресницы, принеси пару ведер угля. А ты, безбородый, раздуй огонь.

Мы переглянулись и взялись за работу. Рысь покрутил головой, плюнул, нарвал полыни для веника и вымел двор. Херлиф принес угля, благо, ведра-таки нашлись, а я высек огонь и медленно раздул огонь мехами. Кормунд же осмотрел одну криницу, затем вторую, третью, и каждую отбросил. Видать, не подходили чем-то.

— Топором доволен? — между делом буркнул кузнец.

— А то ж.

— Растешь уж очень споро, никакое оружие за тобой не поспеет. Ты как, этот переделать хочешь или новый сладить?

— Новый. Этот сыну хочу оставить. Сын у меня…

— Топор али секиру? Под топор и щит особый нужно ковать. Хельты с деревянными уж не ходят.

— Секиру хочу. Потяжелее. Чтоб всё разрубала и не щербилась.

— Топорище тоже железное делать надобно будет.

Кормунд подошел ко мне, взял старый топор, подкинул, поймал, осмотрел лезвие. Затем погладил рыжую бороду.

— Марка золота, если без узоров и украшений. И две, если с ними.

Марка! Золота! Та монета меньше одного эйрира весила, а в марке — восемь эйриров. Это что ж за секира-то такая драгоценная выходит?

— Серебром могу дать, — с трудом выговорил я.

— Добро, — кивнул кузнец.

Куда ж он такое богатство денет? Неужто всё в железо и твариные кости вложит?

— Половину сейчас давай, вторую — потом. Но скоро не жди. До осени буду искать и металл нужный, и уголь особый, и прочее, а уж зимой ковать начну. Весной приходи.

С тяжестью на сердце я отдал кошель с серебром. Как знал, побольше захватил, но всё равно пришлось еще два браслета с руки снять. Если б не Скирре, не видать мне хельтовой секиры. Спасибо добряку Скирре!

Обратно шел и думал, а стоит ли оно того? Может, лучше было бы погулять по базару, присмотреться к ценам, подобрать что-нибудь годное из того, что выложено? Да еще Простодушный подливал масла в огонь.

— Зачем? Полно же всякого оружия захватили. Неужто там ничего не подобрал себе? Или у тебя шесть пальцев на руках, что особый топор нужен?

И без него тошно! Столько серебра отдавать! Десять марок. Это ж двадцать коров, целое стадо! Ну, не дурень ли я? Потом вынул топор из поясной петли, покрутил в руках. Такого ухватистого у меня не было ни прежде, ни потом. Сколько разного оружия я передержал, но ни одно так не ложилось ни в руку, ни в душу. Двадцать коров. А зачем они мне? Я ж не пахарь и не лендерман, а хирдман! Добрый топор для меня важнее коров, красивых нарядов и браслетов. Не раз выручит, не раз спасет. Хотя кого-то может и в соблазн ввести, как это было в Бриттланде. Так что позолота и узоры на оружии только помехой будут.

Стоило только вернуться в город, как нас остановил незнакомый хельт. Он переводил взгляд с одного на другого и неуверенно спросил:

— Кай Эрлингссон. Кто из вас?

— Я, — тут же выступил вперед Простодушный.

Рысь, как дурак, раззявил рот. Хорошо, хоть смолчал.

— Пойдем. Поговорить с тобой хотят, — сказал хельт и поворотился к нам спиной.

— Кто хочет, пусть сам приходит. У меня тут дела.

О, как! А я б пошел. Любопытно же, кто ж со мной так поговорить хочет, что целого хельта посыльным отправил!

— Да не ерепенься ты. Зла никто не таит, наоборот, еще и серебра получишь.

— Я и так на нищету не жалуюсь. А по найму с хёвдингом толковать надобно, не со мной.

Хельт разозлился, придавил рунной силой и прошипел сквозь зубы:

— Тебя не трэль спрашивает. На конунгов двор идём.

Силу десятирунного хельта легко выдержал не только я, но даже семирунный Рысь. А вот Простодушный захрипел, схватился за грудь, закатил глаза и рухнул наземь, хотя у него рун-то побольше Леофсуна. Хельт перепугался, убрал силу.

— Эй, ты чего, парень? Чего он какой малахольный? Я ж легонько!

Я еле-еле держался, чтоб не расхохотаться, а вот Рысь сообразил, что к чему и давай орать:

— Да мы только после страшной битвы! Знаешь, как его изранили? Думали уж, не выживет. Ему ж грудь проломили прямо до хруста! Лекарка так и сказала: «Месяц теперь нельзя ни пить, ни с женщиной ложиться, ни меча поднимать, иначе пойдет ваш Херлиф прямиком к Фомриру!»

Хельт покивал-покивал, а потом говорит:

— Какой такой Херлиф? Я про Кая Безумца спрашивал!

Тут уж я не устоял, посмеялся вволю, а потом признался:

— Я это. Кай Эрлингссон. Веди, кто бы там ни был!

Простодушный встал, отряхнулся и взглянул с такой укоризной, что мне почти стыдно стало. Хотя это он вдруг шутки шутить вздумал, а не я дурачился.

Хельт не соврал, отвел прямехонько к конунгову дому, да не к тому, где Рагнвальд гостей принимает, а к тому, где он ночами спит. Леофсуна и Херлифа внутрь не пустили, пришлось одному входить. Я думал, меня там встретит либо сам конунг, либо его сын. А встретила Рогенда, конунгова жена.

Прежде я говорил с ней всего раз, и уже тогда у нас не сложилась дружба. Она хотела забрать подаренную золотую монету, уверяла, что через тот дар придет к ее сыну беда. Уж не знаю, через это или как-то иначе, но беда к Магнусу пришла. Отравился он твариной кровью, потерял руну, но Мамиров жрец с Орсовой женщиной выходили его, а то бы стал Магнус калекой, как отец Гисмунда. Монету, впрочем, я не отдал, потому как пообещал ее Кормунду за топор. Вот Рогенда и разозлилась, слухи дурные по всему городу распустила, мол, это из-за меня Магнуса чуть гармы не загрызли.

Она стояла возле ткацкого станка и бездумно перебирала натянутые нити, а когда скрипнула дверь, обернулась.

Все-таки какие женщины разные бывают! Есть такие, как Дагна: боевые, сильные, наглые. Есть, как моя Фридюр: мягкие, робкие, уютные. А есть вот такие, как Рогенда. Даже если б я не знал, что она конунгова жена, догадался бы по ее строгому виду, по властному взгляду, по насмешливому изгибу рта. Ну и по дорогому платью, золотым украшениям и особому плату, причудливо закрученному на голове. Такая если по-доброму посмотрит, словно серебром одарит.

А сейчас Рогенда смотрела на меня просительно. В прошлый раз, когда требовала с меня золотую монету, а ее сын находился на пороге смерти, конунгова жена смотрела иначе.

— Кай, — молвила она. — Кай Эрлингссон. Не думала я, что ты выживешь. Да еще и до девятой руны добрался, оружие доброе справил, серебром разжился. Хорошо живешь.

А вот голос остался прежним. У меня так мать с рабынями домашними говорит.

— Боги не оставили наш хирд, — согласился я.

— Боги… — вздохнула Рогенда. — Боги… Есть у меня одна просьба. Как раз с богами связана. Я слышала, что ты убил жреца сарапского. И будто бы он был выше тебя рунами.

— Было такое, — насторожился я. Неужто она тоже Солнцу кланяться начала?

И вдруг она бухнулась на колени:

— Спаси моего сына! Спаси Магнуса! Это по моей вине он наших богов отринул! Из-за меня в беду попал. Я что хочешь сделаю! Хочешь, золота отсыплю? Вот, — и она сняла пару колец и браслет. — Хочешь, корабль подарю! Или в конунгову дружину войдешь! Или кольчугу дорогую дам. Землю с пастбищем на две сотни овец!

— Так ведь живой он! — я невольно попятился к двери. — Живой и здоровый. А дурь, она пройдет сама.

Она замерла, потом встала с колен, одернула подол, кивнула мне на лавку и села напротив.

— Ты же давно здесь не был, ничего не знаешь. Рагнвальд еще одну женщину в жены взял, в отдельный дом поселил. И она уже успела родить сына. Конунг здоров и проживет не один десяток лет, второй сын успеет повзрослеть и получить руну. А если она еще десяток народит? Никто не признает конунга, который молится другому богу, особенно такому… никчемному. А через бога и Магнус стал таким же никчемным. Толком не ест, к девкам не бегает, с оружием не упражняется. Только и знает, что кругу этому бездновому кланяется. И всё о грехах толкует, отцу перечит. И добро бы по делу, так ведь нет! А всё по моей дурости.

— Это как? — робко спросил я.

Быстро она переменилась. Будто и не падала на колени.

— Помнишь, я говорила, что через мой дар к сыну беда придет? Думала, в том пророчестве о тебе речь шла. Потому как от тебя избавилась, так и позабыла о словах жреца. Пожалела я одного убогого, дала ему кольцо с камнем. Он всё о Солнце кричал, о грехах, о тьме, а сам тощий, как ощипанный куренок, лицо набок свернуто, рот на щеке лежит. Вот я и… Не прошло и полугода, как мой Магнус… — ее голос пресекся от волнений. — Знала же, что нельзя никому ничего дарить. Знала, а всё равно. Видать, правду, говорят жрецы: от судьбы не убежишь.

— Так, а я-то как помогу? Я с богами не очень… Могу другого жреца убить, только не этого убогого.

— Это почему? — хищно прищурилась Рогенда.

— Кажись, он из моего хирда. Ушел от нас прошлой весной в день Нарла.

— Мне не нужна его жизнь. Верни Магнуса в разум!

— Я сам-то не против, да вот только как это сделать?

— Однорукий сказал, что ты сможешь. Идем!

Она сразу вскочила и потащила меня во двор. Меня, девятирунного, тащилаза собой трехрунная баба! Недаром говорят, что и курица может убить ястреба, защищая цыплят. Провела мимо ошарашенных Рыси и Простодушного, мимо готовильни, кладовых и сараев к воротам, выходящим на другую сторону.

— Видишь тот дом с кругом? Там целыми днями сидит Магнус. Иди! Уговори его вернуться, если уж не к богам, то хотя бы к обычной жизни. Пусть уж лучше на охоте пропадает, чем с этими убогими!

И вытолкала прочь. Я даже не успел сказать, чего хочу взамен. Баба, она и есть баба.

Ульверы догнали меня на полпути к сольхусу. Я им пересказал разговор с Рогендой, и Херлиф серьезно задумался.

— Странное дело. Еще в Бриттланде чудилось неладное с Харальдом. Он ведь неплохой конунг! Вспыльчив, горяч, но неплох. Всегда доверял только своим и недолюбливал чужаков. Как он мог так запросто отказаться от веры пращуров? Как переметнулся в сарапскую веру?

Рысь оживился:

— Неужто и впрямь колдовство? Сарапы наворожили?

— Как знать, — пожал плечами Простодушный. — И вот какая загвоздка еще. Я понимаю, зачем они заворожили Харальда, как-никак конунг всего Бриттланда. А вот почему здесь они заворожили не Рагнвальда, а его сына? Ведь со слов Рогенды, Магнус теперь вряд ли станет конунгом после смерти отца.

— Наверное, Однорукий посильнее Ворона будет. Отвел ворожбу, — предположил я.

— Ворон — очень сильный жрец, к тому же умеет вперед смотреть, — продолжал рассуждать Херлиф. — И если Однорукий так силен, почему он не защитил Магнуса?

— Мне вот интереснее, как ворожбу разбить. Я в этом ничего не понимаю. Тулле бы сюда, он бы разобрался…

— Ну, два способа-то у нас есть, только они не против ворожбы, а против Бездны. Но, как по мне, Бездна посильнее колдовства сарапов будет, значит, у нас может получиться.

— Первый — это узоры Живодера, — догадался Рысь. — А второй какой? Вряд ли нам разрешат изрезать спину конунгова сына.

— А второй… Неужто мой дар? — удивился я.

Херлиф криво усмехнулся и кивнул.

Я почесал затылок. Мда, вот дела… Я ведь так и не овладел даром полностью. Не могу легко впускать в стаю кого попало и не могу пробуждать дар по своей воле. А таскать за собой конунгова сына год-другой та еще морока. Еще зашибут ненароком. Причем мы сами же и зашибем, если он будет болтать про грехи и прочую чушь.

Здешний сольхус мало отличался от сторборгского. Обычный дом с высокой крышей, к которой приколочен желтый круг на палке. Разве что двора у него не было, только вокруг речным песком посыпано. Я толкнул дверь, и та бесшумно отворилась.

Внутри было пусто. Только возле золотого шара посередине единственной комнаты на коленях стояли два человека. Один — норд, а второй — бритоголовый сарап. Видать, они возносили хвалу своему богу. Сначала говорили непонятное, не похожее ни на речь нордов, ни на речь бриттов или малахов, что-то вроде «ля-ля-ля», а потом уже на нашем языке.

— О, Светозарный, несущий тепло и свет, дарующий жизнь и смерть, прости нам грехи наши, прояви свою милость, даруй благополучие и ласку!

— О, Светозарный, меняющий сердца, возносящий звезды, очищающий тьму, укрепи мое сердце в вере твоей!

— О, Светозарный, всепрощающий и милостивый, я покорно следую твоим наставлениям, угнетаю тело и возвышаю дух, смиряю гнев и исполняюсь терпения. Прости же мне несовершенство мое, даруй прощение и озари светом!

— О, Светозарный…

Я смотрел на их коленопреклонные позы с отвращением, а уж от их слов и вовсе затошнило. Что это за молитвы такие? Кому захочется слушать каждый день эдакое нытье? Даруй, укрепи, прости… Будто раб говорит с господином. Неужто их богу нравится видеть перед собой рабов?

Дай-ка и я попробую сложить что-нибудь!

— О, великий прорезатель фьордов! Мне ничего от тебя не нужно. Моя рука крепка, топор остер, корабль быстр! У меня уже есть твоя благодать. Я берегу твой дар. Просто смотри на мои подвиги и прими в дружину воинов, погибших от моей руки, ибо они не могут победить меня!

— Дранк! — подхватил мою речь Простодушный.

Сарап, а я его сразу угадал по смуглой коже, смоляной узенькой бородке и черным глазам, медленно поднялся, очертил три круга перед собой и сказал:

— Вы ошиблись! Тут возносят молитвы Богу-Солнце. Прошу оставить этот дом.

Он говорил по-нашему намного хуже Гачая. Я едва разбирал его слова.

— Это ты ошибся, — ответил я. — Тут Северные острова, и тут возносят хвалы иным богам.

— Конунг даровал нам право строить храмы Солнца на этой земле, и потому…

Магнус, а это и был второй человек в сольхусе, перебил жреца:

— Не стоит с ним спорить. Кай, ты пришел насмехаться надо мной или над Светозарным? Если надо мной, знай, что я уже привык к насмешкам, издевкам и грубостям. Даже отец не понимает меня.

И его голос звучал настолько спокойно и уверенно, что у меня зачесались кулаки набить ему морду. Может, хоть так он встряхнется и сбросит ворожбу?

— Магнус, тебе и впрямь всё это по душе? Стоять на коленях, будто трэль, хвалить какого-то Светозарного, будто это зазноба твоя, выпрашивать милости, будто калека. Ты же хотел стать хирдманом!

Мальчишка… да нет, не мальчишка, а хускарл нахмурился.

— Я тогда был глуп и не познал света истинной мудрости.

Сказал и бросил взгляд на сарапа, а тот едва заметно улыбнулся и качнул бороденкой.

— Помнишь, я был всего на четвертой руне, когда ты был на шестой? А нынче глянь, я обогнал тебя аж на две руны.

— Руны — это грех! Сколько крови ты пролил? Скольких убил?

— А этот иноземец? Гляжу, он тоже не безрунный.

— Он получил их прежде, чем его коснулась мудрость Набианора. И теперь он всю жизнь будет вымаливать прощение.

— А если вдруг придет какая-нибудь тварь и захочет убить твою семью, тогда тоже нельзя убивать?

— Нельзя. Ибо тварей посылает Бог-Солнце в наказание за наши грехи, и нельзя усугублять свой грех новым грехом. Лучше умереть от клыков и когтей, чем лишить себя звездного блеска.

Мерзкий сарап всё покачивал бородой, радуясь ответам Магнуса.

— Так ведь ты ж помрешь! Какие уж тогда звезды?

— Бог дарует каждому свой путь. Если в этой жизни я раскаюсь и буду жить праведно, тогда после смерти и очищения я смогу взойти на небо.

Я развел руками, не зная, что еще сказать на подобные глупости. Словно жрецы вбили Магнусу в голову ответы на все вопросы. Но я помнил слова Тулле о том, что солнцепоклонники ловки в словах, так как не говорят со своим богом напрямую, как Мамировы жрецы. Легко молоть языком, коли ты не слышишь собеседника. Одно слово Тулле весит больше, чем целый ворох у солнечного жреца.

— «Сокол», — шепнул мне Простодушный.

Я пожал плечами, не понимая, о чем он.

— Хирд, охота, ульверы… Ну же! — толкнул меня Херлиф.

— Знаешь, у нас появился новый корабль, — неуверенно сказал я. — Красавец! На три десятка весел, парусом можно весь сольхус накрыть, каждое весло с узором, с рукоятью в виде птицы. Не плывет, а летит по морю. Настоящий сокол!

Вот теперь конунгова сына проняло. Наконец с его лица слезло скучное благочестивое выражение, и в глазах блеснул интерес, но вслух он ничего не сказал.

— А еще у меня топор от Кормунда, с примесью твариного праха. Сам рубит, даже помогать не надо. Жаль, легковат для меня стал. Сегодня снова к Кормунду ходил, попросил оружие под хельта.

— Я тоже хотел свое…

— Магнус! — окликнул сарап. — Мы еще не прочли все молитвы!

— А еще нам людей в хирд не хватает. Корабль-то вон какой! Мы новых хирдманов набрали, но места на веслах еще есть. Может, посоветуешь кого? Только мы ниже хускарла не берем. Альрик-то уже хельтом стал!

— Да кого советовать… Я только отцовых хирдманов знаю.

Снова вмешался жрец.

— Магнус!

— А то, может, сам к нам пойдешь? У нас ведь кого только нет. Есть и норды из Бриттланда, и настоящие бритты, они даже речь нашу толком не знают, есть полусарап. Серебра получим горы! А коли скальда подберем, так еще и песен о нас сложат немало.

Сарап подошел к Магнусу, очертил круг перед его лицом.

— Успокой свои мысли. Это ли не искушение? Если ты сумеешь противостоять ему, станешь еще ближе к Светозарному. Будь стоек духом, и возможно, когда-нибудь ты увидишь Набианора!

— Это искушение, — пробормотал конунгов сын. — Надо быть стойким.

Я хотел сказать еще что-нибудь, но Простодушный покачал головой и махнул рукой в сторону двери.

Когда мы вышли, Херлиф рассмеялся:

— Какой добрый норд не мечтает стать хирдманом!

— Пока он со жрецом, мы его не вытащим, — вздохнул я.

— Значит, нужно их разлучить. И лучше сделать это чужими руками.

Осталось лишь убедить Рагнвальда, его жену и ульверов, что Магнус должен войти в наш хирд.

Глава 4

Я стоял на корме возле Альрика и недовольно хмурился, глядя на хирдманов. Не ожидал я такой подлянки от Рагнвальда, не ожидал. Зачем только согласился помочь его сыну? Пусть бы и дальше пускал слюни на черноголовых мужиков с выбритыми макушками. Мне-то что? Кто этот Магнус? Брат? Друг? Зять? Я ему ничего не должен, он мне тоже, раз уж отдарился бездновым браслетом.

И хуже всего то, что подобные мысли нужно гнать, иначе конунгов отпрыск никогда не войдет в мою стаю. Выходит, что я даже ненавидеть его не могу, а должен принять, как собрата-хирдмана. И чем быстрее, тем лучше. Иначе я не смогу ощущать себя хёвдингом на своем же корабле.

Конечно, мы не стали говорить Рагнвальду, что у меня есть особый дар, который может прогнать ворожбу. Альрик сказал, что Магнусу нужно оторваться от солнечных жрецов, от заботливой матери, от щедрого отца, стоит испытать волю наших богов, побывать в истинном бою не на жизнь, а на смерть. Сказал, что конунг мог бы отправить сына со своими людьми, но там Магнус будет все равно что у матери за пазухой, ведь каждый будет отвечать за него головой. Другое дело, опытный хирд, не столь близко знакомый с парнем! И при этом у Магнуса там будет друг, приверженец Фомрира. А там уж соленые воды, крепкие ветра, азарт сражений и вольная жизнь хирдмана выбьют из парня всю дурь.

Вряд ли такая речь убедила бы конунга, да помогла жена, взявшая в голову, что она виновна в заблуждениях сына и что только я могу его спасти. И еще история с убийством Гачая.

Казалось бы, хватай Магнуса и плыви себе восвояси… Но нет. Это же сын конунга! Неужто хирд из хускарлов и двух хельтов сможет защитить его? А потому Рагнвальд приставил к сыну няньку, а заодно и к нам всем. Стиг Мокрые Штаны, хельт уже на тринадцатой руне! Впервые я увидел его во время спора ярла Сигарра и ярла Хрейна. Стиг наблюдал за сражением и назвал победителя от лица конунга. Еще он присматривал за турниром по кнаттлейку в Хандельсби. Словом, Мокрые Штаны часто служил гласом и оком конунга, а тут его отправили приглядывать за Магнусом. Теперь он был самым сильным на корабле. И мне это ой как не нравилось!

Но это лишь полбеды. Рагнвальд не хотел отпускать сына гулять по Северным морям почем зря, потому заранее выбрал для нас работенку. И именно Стиг решал, что мы будем делать и на кого охотиться. Если б я сразу знал, что так будет, отказался бы.

Нет, недаром есть обычай отправлять сыновей на воспитание к друзьям или родственникам. Нарочно придумали, чтоб любящие отцы и матери не растили трусливых слюнтяев!

Дед Магнуса, Зигвард Безухий, жестко и крепко держал все Северные острова в узде. Рагнвальд Беспечный в свое время победил в войне, чтоб занять место отца. А вот Магнус… Каким конунгом он станет? Может, правильно Рагнвальд завел еще одну жену? Чем больше сыновей, тем меньше над ними трясешься и тем сильнее будет наследник.

Я своего Ульварна баловать не стану. Даже если Фридюр больше не родит ни одного ребенка, всё равно отправлю сына подальше из Сторбаша, например, отдам на воспитание тестю. На Туманном острове особо не забалуешь. Сейчас отдавать рановато, но вот проживет зим пять-шесть, так и отвезу. А как получит первую руну, возьму к себе в хирд, но на другой корабль. Пусть побегает под присмотром, но без опеки.

На первое задание Стиг предложил охоту на троллей. На троллей! Он бы еще отправил нас на кур поохотиться! Я третью руну получил от убийства троллихи, так что мне, девятирунному, тролли? Смех да и только. И ведь не постыдился говорить такое нашему хирду, даже глаз своих наглых не отвел.

Тролли! Это ведь даже не твари. Так, зверушки неразумные, разве что чуток сильнее медведей и кабанов. Их смерти только для Офейга и Неви хоть как-то полезны будут, а остальным…

Уж как я бранил, как стыдил Стига Мокрые Штаны! Говорил, что за такое впору нам приплачивать, чтоб никто не прознал, что Снежные волки пошли троллей убивать. Говорил, что теперь-то понял, почему ему прозвище такое дали. А он с каменной мордой ответил: «Вы, дурни, недавно на Измененного полезли, не зная ни его силы, ни тех мест. Сначала я на вас в деле посмотрю, а уж потом и насчет доброй работы поговорим.» Ссыкун трусливый! Уселся на носу «Сокола» и глаз с Магнуса не сводит.

Мне уже из-за Стига и троллей неудобно перед братьями было, а тут еще Магнус вел себя как полоумный. Сначала он радовался свободе, облазил весь корабль, поздоровался с ульверами, сел на весла, как равный. А в полдень как бухнулся на колени и давай круги перед лицом водить, бормотать что-то. Дурень Офейг никогда такого прежде не видал, потому полез к нему с вопросами, а Рагнвальдссон и рад поговорить о боге своем, о Солнце, и его пророке Набианоре. Намолол языком столько, что если бы каждое словечко обернулось зернышком, целый мешок бы набрался. Живодер послушал его, послушал, а потом попер на Магнуса с Бездной. Хорошо хоть конунгов сын не сообразил, что Домну — это и есть Бездна, потому что Живодер половину слов на своем языке говорил.

Неви, как ощипанный куренок, носился по «Соколу» и высматривал, что в море водится. То и дело слышался его восторженный вопль из-за мелкой рыбешки или задницы кита. Рысь и Андтрудюр пытались вдвоем побороть Сварта. Бритт медленно говорил с Коршуном, заучивая нордскую речь. Квигульд Синезуб поспорил с Отчаянным, кто из них сильнее, уже хотел вытащить копье и подраться прямо на корабле. Скарв Липкие Руки выспрашивал у Вепря, почем купили бочки, и доказывал, что мы переплатили. Кажись, он хотел взять на себя закупку снеди и утвари. Беспалый сидел один и при этом умудрялся браниться сам с собой. Громко выводил какую-то песенку Свистун.

Честное слово, лучше всех смотрелись Росомаха и его троица. Они будто не замечали неразберихи на борту и держали парус по ветру. Молча!

Я посмотрел на всё это и прошелся по кораблю: заткнул Неви подзатыльником, отобрал копье у Синезуба, пригрозил Живодеру, что выкину его за борт. А когда вернулся на корму к Альрику, хёвдинг, держа прави́ло, усмехнулся:

— Ну, каково быть хёвдингом? Сладко ли?

— Стиг прав, — ответил я. — Нам и впрямь лучше сначала на троллей сходить. Я ведь половину хирдманов в бою не видел.

Вскоре мы подошли к знакомому месту. Я его опознал по перекошенной скале, что уже давно должна была упасть в море, но всё еще держалась. Там стоял город Кривой Рог, а если подняться выше в горы, то увидишь богатый двор братьев Видарссонов. Но мы не зашли в город, проплыли вдоль берега дальше.

А берега тут были неласковыми. Крутые горы, каменистые склоны, на моих глазах истертый ветрами и бурными водами утес пошел трещинами и рухнул в море, от чего «Сокол» заскакал по поднятым волнам, точно всполошенный заяц.

Мы прошли мимо нескольких рыбацких лодчонок. И оттуда мальчишки радостно махали нам. Ну да, сюда ярл Скирре перворунных щенков не отправлял, а под правлением конунга Рагнвальда уже давно не было ни войн, ни сражений. Незнакомые драккары не навевали ужас, а вызывали восторг у крестьян. А чего им бояться? Разве что ярлы иной раз чего-то не поделят. А так, на юго-западе лежит союзный нам Бриттланд, западнее — бесконечный океан, на севере — безлюдная Бездна, а на востоке — слабые народы, небольшие племена, чьи корабли сильно уступали нашим и в размерах, и в скорости.

Да и неудобно сражаться с Северными островами. Города и селения разбросаны по разным островам, скрыты горами и узкими фьордами. Их легко оборонять, а коли что, так можно уйти в горы, и кто там сыщет людей? Можно месяцами бродить, утыкаясь то в ущелья, то в скалы. Пешие хирды далеко не уйдут, а на море драккары никому не дадут хода.

Возле одной из рыбацких деревенек Стиг дал знак пристать к берегу. Ее жители все вышли посмотреть на наш корабль, что стоил больше, чем всё их селение. А уж когда с «Сокола» начали сходить ульверы, показывая силу хускарлов и хельтов, с оружием, коего и не видывали никогда в этих краях, в серебряных украшениях, носимых не в праздник, а просто так, рыбаки и вовсе обомлели.

Вперед вышел старик на пятой руне, сухой и жесткий, как выдубленная на ветру рыба.

— Какая нужда привела столь сильный хирд в эти края? Можем наполнить бочки водой, угостить козлятиной и рыбой, дать сыров и сушеных ягод.

Стиг отмахнулся:

— Не о том говоришь, старик. Слыхали мы, здесь тролли шалят.

— Так вы за троллями… Есть такое. Пошаливают. Уже трех коз задрали и пастуха нашего. Одного мы убили, да там, кажись, их поболе будет.

Мокрые Штаны взглядом показал, чтоб дальше говорили мы. Альрик выступил вперед.

— Место может кто указать?

— Разве что второй пастух. Но где живут — мы не знаем. И это… платить нам нечем.

Стиг усмехнулся.

— Пусть ярл твой платит, коли свою дружину не отправил.

Провожатым дали однорунного тощего паренька, угрюмого и со злым взглядом. Он не посмотрел ни на наши браслеты, ни на руны, только буркнул:

— К троллям, что ли?

Старик отвесил ему подзатыльник:

— Ты хирдманам не груби, отведешь и покажешь, как надо.

Мальчишка даже не моргнул от удара, почесал ушибленное место и пошел вглубь суши. А мы следом.

Проскакав немало времени по горам, мы все же вышли на плоскогорье, где трава была выщипана вплоть до земли.

— Вот тутова они Эйтора заломали. А пошли вон туда, к Матушке, — и махнул в сторону самой высокой горы, что торчала над остальными.

Провожатый развернулся и пошлепал обратно в деревню, даже не захотел глянуть, как мы сражаемся. Странный парнишка.

— О, а вон там мои живут. Дом не видать, а Третья Дочка — вон она, — вдруг сказал Видарссон.

Как он только ее узнал? Отсюда казалось, будто до дома Видарссона рукой подать, но по этим склонам и обрывам туда дня два топать придется.

Стиг сложил мощные руки на груди и сказал:

— Мое дело — довести и проследить. Дальше считайте, что меня нет.

Угу, вот только не заметит такую громадину только слепой.

— Ну что, идем к горе? — предложил я.

— Их там не пара-тройка, — вдруг сказал Эгиль.

— Тролли стаями не ходят.

— Смотри, вон там гора Видарссонов, где мы убили двоих. Теперь вот тут было двое. Может, они все с той горы, с Матушки, пришли? Матушка, она вон какая толстая. Там не один десяток троллей уместится.

— И что? Это ж тролли. Мы их еще двурунными убивали.

— Угу, целым хирдом навалившись.

— Не надо их убивать, — заговорил Магнус. — То грех. Это ж даже не твари, а звери.

Вот прям как в голову залез и мысли мои услыхал. Только говорит не о том.

— Ты же слышал. Они коз убили и пастуха.

— Люди режут коров и овец, тролли режут их же, но убивать мы должны троллей. Набианор говорит, что все беды от неправильной веры. Значит, в той деревне живут неправильно, потому на них тролли и напали.

— А с гармами ты вроде бы неплохо сражался.

На лице конунгова сына на миг проступила гордость, но он тут же спохватился.

— Я тогда не слыхал о Боге-Солнце и не знал, что поступаю неверно. Потому бог меня и покарал, дал возможность стать безрунным и чистым, но из-за тебя и Однорукого я остался запятнанным.

— Что-то жрецы их не особо-то и чисты. Каждый запачкан не меньше моего.

— Это другое! — вскричал Магнус. — Они — воины Солнца. Сражаются не с тварями, а с тьмой в сердцах людских! Их сам пророк благословил! И каждая руна, каждый шаг к небесам — не грех, а доблесть божья.

Выпалил и замолк. Отвернулся, будто лишнего наговорил.

— Как хитро получается, — медленно протянул Альрик. — Значит, наши руны, данные Фомриром, Хунором, Нарлом и Скириром, — плохие. А их руны — хорошие и верные. А вот так поглядишь со стороны: ничем их руны не отличаются. Наши, поди, еще и потяжелей будут. Ведь Кай на седьмой руне убил их девятирунного жреца. На поединке богов.

— А руну он получил за того жреца? Знаю, что нет. Не дал бог ему благодати за эту смерть. Ничего, вот я съезжу к Набианору, получу от него благословение и стану хельтом. То есть не хельтом, а шагнувшим за второй порог! Тогда посмотрим, чьи руны тяжелее.

— Да вы задрали рунами мериться! — взревел Беспалый. — В Бездну и солнце, и пророка его, и Фомрира с дружками. Я этого говна и в Мессенбю наслушался.

Вспышки Беспалого хватило, чтобы нас утихомирить. Что толку спорить с завороженным? Он и сам не понимает, что мелет. Главное, что Магнус не до конца околдован, сохранилось в нем еще что-то от норда. Потому как он хоть и старался не показывать, но все равно было видно, что он радуется, что вырвался из материнских объятий. Если б с нами не было Стига, глядишь, еще быстрее б очухался.

Вот и сейчас Рагнвальдссон пусть и плел байки про грехи, добро и ласковое солнышко, но смотрелся, как опытный охотник. Шел тихо, лес осматривал, к птичьим трелям прислушивался, руку держал так, чтоб сразу можно было меч выхватить. Все же отец его неплохо выучил, видать, часто на охоту брал.

Так-то по уму на троллей лучше не с мечом, а с копьями идти, но мы настолько сильнее, что можем и кулаками их насмерть забить.

У подножия Матушки Дударь указал на небольшую кучку и сказал:

— Троллиное дерьмо. Мы близко.

— Так, когда увидим тролля, Энок и Стейн ранят его стрелами, а добивать будут Офейг и Неви, — сказал Альрик. — Старший, Младший, прикроете карлов. Свистун, если вылезет еще тролль, пока эти сражаются, он твой. Задача — поднять этих двоих до хускарлов. Живодер, всё понятно?

— Да, — процедил сквозь зубы бритт.

— Коршун, Синезуб, идете на сто шагов правее. Увидите тролля, ведите его к нам, но неспешно. Скарв, Лундвар, то же самое слева.

А заодно мы поглядим, как новые хирдманы слушают и понимают приказы. Свистуну мы с Альриком разрешили убивать из-за сложного условия для благодати. Даже не знаю, кому тяжелее: мне, Сварту или Свистуну. Да, я получаю благодать только от убийства более сильных врагов, зато могу добивать за другими. А вот у Свистуна если кто-то другой ударит его жертву, не видать ему ни руны, ни благодати. В общих боях он хоть десяток может зарубить, а будто и не сражался вовсе. Пока карлом был, еще как-то выкручивался, а после шестой руны худо стало. Зато дар достался подходящий: его первый удар несет силу воина выше на две руны, чем он сам. Свистун назвал его «смерть с одного удара». Я порадовался, что он в пробном поединке не попытался меня так рубануть.

Но на первых троллей мы наткнулись только к вечеру. Матушка и впрямь оказалась огромной, и отыскать на ее обширном теле спрятанные логова не так-то легко. Жаль, что Уши был таким трусливым дерьмом. В хирде не хватало людей с дарами для поиска. И Коршун бесполезен, ведь тролли безрунные.

Смердело из пещеры неимоверно: тухлятиной и мокрой завалявшейся шерстью. Я подпалил ветку и швырнул ее внутрь. В прошлый раз мы так выманили троллиху, в этот раз тоже сработало.

Первым выскочил огромный тролль, взревел на всю Матушкину округу, увидел нас и бросился вперед. Две стрелы вонзились ему в плечо и живот. Тролль взвизгнул, но не отступил. И тогда вперед вышел Офейг с ошалелыми глазами. Рядом с этой животиной Бессмертный выглядел десятилетним ребенком.

Может, рановато ему одному с троллем биться? Альрик в прошлый раз четырехрунным был, но победил зверя лишь при помощи хирда.

— Бей! — крикнул я карлу.

Огромная мохнатая лапища полетела прямо на Офейга, а тот будто забыл, зачем ему топор. Эйвинд Старший не сплоховал, прикрыл железным щитом. Влупил тролль неслабо, но восьмирунный хускарл спокойно выдержал удар, даже не шелохнулся.

— Еще стрелы!

Энок попал в глаз троллю, а Стейн — снова в плечо. Зверь взвыл, замотал головой, начал тереть раненный глаз. Офейг очухался и наконец рубанул тролля по нижней лапе, затем по спине. Вот же дурень! Зачем спину-то рубить? В живот бей, если до головы дотянуться не можешь.

А тут из логова выскочил еще один тролль. Точнее, троллиха. Теперь-то я ясно мог их отличить друг от друга.

— Энок, Стейн! — рявкнул я. — Неви, вперед! Свистун, гляди, чтоб больше никто не вылез.

Неви на руну ниже Офейга, и опыта у него толком не было. Кто-то из наших дал ему топор, нахлобучил шлем на голову и подарил кожаную куртку с двумя железными пластинами, так что на тролля он пошел не с отцовым ножичком. Не знаю, боялся он или нет, но набросился на зверя с бешеным азартом. Закричал, замахнулся топором так, что тот чуть не вылетел из его рук, потом как давай скакать вокруг несчастной троллихи и мутузить. Бил он часто, усердно, да вот только даже шкуру пробить не мог. Эдвард Младший пару раз вытащил его из-под лап, несколько ударов отбил мечом. Словом, братья неплохо прикрывали подопечных, но сами в бой не лезли.

А вот остальные хирдманы будто бы и не на охоту пришли: кричали, свистели, подбадривали карлов и даже бились об заклад, кто из них первым завалит зверя. Офейг на руну выше, зато Неви двигался поживее.

Лучники выстрелили в каждого тролля еще по одному разу, и звери понемногу слабели, истекали кровью. Но если они подохнут от стрел, а не от рук карлов, это будет позор для обоих воинов.

Я глянул на Магнуса и подивился. Конунгов сын только что не отплясывал от нетерпения, сжимал и разжимал пальцы на рукояти меча, наклонялся вперед. Если сейчас крикнуть ему в ухо: «В бой!», прыгнет.

— Фомрир!

Офейг всё же заколупал своего тролля, и хоть руну не получил, но справился неплохо. Забрызганный кровью с головы до ног, он стоял и смеялся над исполосованным зверем. Кажись, тролль-таки истек кровью, и хорошо, что из ран от топора, а не от стрел.

Троллиха была жива и почти здорова. Неви сумел пару раз прорубить шкуру, но и всё. Младший уже устал его прикрывать от зверя.

— Эдвард, помоги уже, что ли. Но последний удар оставь за ним.

Младший тут же мечом подрубил левую лапу и чиркнул кинжалом по груди.

— Бей в рану, — сказал он Неви.

Пришлось подрезать троллихе все четыре лапы и подождать, пока этот безрукий добьет ее. И вот он свою руну получил. Так что теперь он был с Офейгом наравне по силам, но не по опыту.

— На сегодня хватит. Оттащите зверей обратно в логово, пусть там сгниют, — сказал Альрик. — Завтра продолжим.

В логове нашли троллиного детеныша, мимоходом зарубили и его, уложили всех троих и так оставили. Затем мы отошли в сторонку, чтоб не воняло, и там расположились на ночь. Возвращаться в деревню было далековато да и лень.

Вепрь затеял похлебку на костре. Старший и Младший втолковывали подопечным, как лучше бить троллей. Эйвинд срубил чурку для Офейга, намалевал угольком морду и заставил бить как следует, чтоб топор входил поглубже. Эдвард же сам встал напротив Неви и размахивал руками, точно лапами.

Меня же отозвал в сторонку Рысь и шепнул:

— Вроде бы у меня тоже есть дар.

— Правда? Это же здорово! А что за дар? Как понял?

— Пока не уверен. Погляди на меня и скажи, есть что-то необычное или нет.

Я внимательно осмотрел Леофсуна с ног до головы. Ничего особенного. Ростом с меня, рыжие волосы и хлипкая пока бороденка, шрамы на лице, курносый нос, рога или ослиные уши не выросли, на руках когти не появились.

— А что должно быть-то?

— Приглядись еще.

И вдруг в нем что-то изменилось. Непонятное глазу. Кудри, бороденка, шрамы, нос. Нет, все то же. А потом я понял и ахнул:

— Руны? Ты же был семирунным.

— А сейчас сколько видно?

— Пять? Нет, уже четыре. Почему? Ты ранен? Тролль зацепил? Но он же не тварь?

Рысь довольно улыбался.

— Ты гляди-гляди.

И опа, снова семь рун.

— Ты можешь менять рунную силу?

— Нет, сила остается прежней, я ее вроде как прятать могу. Но ниже четвертой пока не выходит.

— Рад за тебя, брат, — улыбнулся я и похлопал его по плечу.

А сам подумал, что это самый бесполезный дар из всех, что я видел. Так-то любой дар лучше, чем никакого. Но зачем скрывать рунную силу? Лучше наоборот: показывать больше, чем есть.

Зато понятно, почему Рысь сразу не сумел понять, что у него за дар. Самого себя особо со стороны не рассмотришь.

— Фомрир дал мне его еще в Бриттланде. Там бы мне такой дар пригодился, — пожал плечами Леофсун. — А теперь и не знаю, что с ним делать.

— Боги не дают совсем уж глупые дары. Альрик подскажет, для чего он нужен.

И мы вернулись к общему костру. К ульверам.

Глава 5

Наутро мы продолжили охоту. Сложнее всего было отыскать троллевы логова. Если удалось наткнуться на одно, значит, поблизости можно даже не топтаться. Потому Альрик отправил большинство хирдманов на поиски, оставив возле Офейга и Неви лучников, братьев Старшего и Младшего и Свистуна. Впрочем, Свистун так ни разу и не вытащил топор, тролли всегда жили парами с одним-двумя детенышами, иногда в логове была одна лишь троллиха.

Наши карлы старались изо всех сил, и их навыки росли на глазах. Но к концу этого дня ни один из них так и не перешагнул за пятую руну.

— Вот я дурень стоеросовый! — воскликнул я, сидя вечером у костра. — Так, завтра разделимся по двое, и каждый убивает троллей, как только их сыщет. Офейг, Неви, пойдете с братьями, только рун у вас всё равно не прибавится.

Альрик усмехнулся, будто сам уже давно додумался до той же мысли.

Нет, точно додумался, но нарочно молчал. Меня проверял? Или учил? Или позорил перед Стигом и Магнусом?

— Это почему? — спросил Неви.

— Да потому что тролли — просто звери. На зверях можно дорасти до пятой руны, но не более. Дальше нужны либо рунные воины, либо твари. Но это ничего. Уверен, что благодати вы собрали полно. Одна подходящая жизнь, и вы хускарлы.

Как бы ни была внушительна Матушка, но она не устояла перед тремя десятками храбрых хирдманов. Мы обошли ее сверху донизу, заглянули во все ее щели и ощупали каждую складочку. Троллей нашлось не так уж и много, меньше полусотни пар. Я на пару с Магнусом тоже нашел одно логово и ради интереса сразился с троллем, чтоб увидеть, как возросла моя силы с прошлого раза. Да только боя не сложилось. Я разбил ему череп с одного удара.

Предложил и конунгову сыну поучаствовать, и тот почти согласился, но потом забормотал что-то про искушение. Ну и в Бездну его. А, нет, нельзя. Магнус — хороший парень, и я должен принять его в стаю. Он достоин быть ульвером. Наверное.

Когда вечером третьего дня мы собрались у подножия Матушки, на месте первого ночлега, я спросил у Стига:

— Ну, что дальше? На кабанов поохотимся или пойдем рыбу ловить?

— Дальше зайдем в Кривой Рог, — невозмутимо ответил Мокрые Штаны. — Вы сделали работу, и кто-то должен ее оплатить. Если местному ярлу жаль мечей, пусть платит серебром.

Альрик покачал головой:

— Так ведь мы ни шкур, ни голов не брали. Дохлые тролли по всей горе разбросаны. Что ж, нам теперь заново по горе пройтись придется?

— Нет. Достаточно и моего слова. А коли не поверит, так пусть сам по кустам пошарит.

Кажись, Рагнвальд был недоволен нерадивостью некоторых ярлов и отправил Стига не только ради пригляда за сыном, но и чтобы наказать кое-кого. А, может, конунг еще что-то задумал? Он ведь не просто так занимал свое место, а по праву сильного и умного. Интересно, что еще он поручил Стигу?

Утром мы вернулись в рыбацкую деревеньку, где Мокрые Штаны кинул старосте серебряный обломок в оплату за трех коз и как виру за погибшего пастуха. А потом мы отправились в Кривой Рог.

Видарссон выспросил у Альрика разрешение навестить родных и весь путь перебирал свои небогатые пожитки, что захватил с собой на корабль. Большая-то часть осталась в Сторбаше, под присмотром Эрлинга. Добычу с Йора Жеребца мы обменяли на товары и серебро на Туманном острове, от Сивого досталось больше оружие, таскать с собой два-три меча никто не догадался. А основной куш мы отхватили со Скирре: отрезы блестящего яркого атласа, тонкой выделки шерсть, пушнина, украшения с переливающимися каменьями, серебряная посуда с чеканными узорами. Альрик строго-настрого запретил брать с собой что-то из этой добычи, кроме обычно выглядящих колец и браслетов. А Видарссону жуть как хотелось похвастаться перед отцом своей удачей.

Так что старые ульверы скинулись кто чем мог. Я дал бусы, что захватил на всякий случай. Мало ли, вдруг бы мне вздумалось одарить какую-нибудь бабу? Кто дал иноземные серебряные монеты, кто — нож с узорчатой рукоятью, кто щепотку черного перца отсыпал. Потом Видарссон возместит нам дары из своей доли.

Но вообще я злился, что мы сидим на горе сокровищ и не можем их никак потратить. Если б не затея с Магнусом, так ушли бы из Северных островов и обменяли на иные товары или просто серебро. Могли б даже в Бриттланд сходить, благо теперь у нас три корабля. Сели б на «Жеребца» или «Змея», и ни один норд на бриттском острове ничего б нам не сказал. Но Альрик прав, год-другой туда с таким товаром лучше не соваться, заплатят полцены от силы. Может, в Валланд пойти? Языка мы их не знаем, но торговцы всегда смогут понять друг друга. Или на восток, к Альфарики. Я о тех землях почти ничего не слыхал, но знал, что оттуда привозят лучшую пушнину, воск и мед. И торговцы туда ходят часто.

Кривой Рог принял нас неохотно: корабли стояли не только возле трех причалов, но и лежали вытащенными на берег. Если бы кнорры или карви, я б решил, что тут ярмарка, так ведь почти все драккары.

Неужто напал кто на Кривой рог?

Пожарищ не видать, бабы не вопят, возле кораблей неспешно ходят воины, разговаривают друг с другом. Значит, ярл Гвен собирает херлиг? Зачем? На кого хочет пойти? И судя по хмурому лицу Стига, Рагнвальд ничего не знал о подобном сборище. Так что едва «Сокол» подошел к берегу, конунгов посланник спрыгнул в воду, уйдя по пояс, крикнул нам, чтоб ждали, и поспешил в город. Видарссон, прижимая к груди короб с дарами, умоляюще посмотрел на Альрика.

— Эй, приятель, — кликнул Росомаха хускарла с ближайшего корабля, — что тут приключилось? Неужто воевать где собираетесь?

— Да не, — лениво махнул рукой тот. — Если Скирир позволит, добром разойдемся.

— А стряслось-то что?

— Ярловы дрязги. Ярлы Гвен и Торир разругались. А ведь было б из-за чего спорить.

Хускарлу, видать, надоело стоять попусту, так что он подошел к нам, угостился столичным пивом и рассказал, в чем суть да дело.

Два года назад сын ярла Гвена по имени Эльди женился на дочери ярла Торира Тугая Мошна, которую зовут Инга. Старые ульверы помнили ее, ведь именно мы везли ее от отца к жениху, хотя отвечала за невесту Дагна Сильная.

Как бы ни был скуп ярл Торир, но даже он не посмел обделить дочь и дал хорошее приданое. Эльди, как полагается, выделил невесте женский дар. Даже если муж бы помер, Инга жила бы неплохо только на приданое и мужнин дар. Там и скота было полно, и рабов с десяток, и серебра сундук, и утвари, и тканей… Словом, богатая бы вышла вдова из Торирдоттир.

Прожили молодые два года, а потом Эльди выгнал жену из дому и ее законное добро не отдал. А это что значит? Что он уличил ее в измене. Только в этом случае муж имеет право не отдавать собственность жены. И если б на месте Инги была женщина из простых, этим бы все и закончилось. Но ярл Торир не стерпел обиды. Дочь он не неволил, к мужу не возвращал, к тому же не сама она ушла. А вот из-за добра разозлился знатно, собрал дружину, нанял вольный хирд и пришел в Кривой Рог требовать обратно приданое, женский дар и прочее. Ярл Гвен говорил, что и так мягко обошелся с распутной бабой. Надо было высечь и простоволосой выкинуть за ворота, а он оставил одежду и украшения, что на ней были, усадил на корабль и отправил к отцу честь по чести.

Ярловы дружинники и хирдманы уже седмицу сидят, ждут, пока ярлы договорятся либо до драки, либо до мира.

Понятно, почему ярл Гвен не послал никого за троллями. Не до того ему. С своими бы бедами разобраться.

— Что ж, — вздохнул Альрик, — раз тут спор из-за бабьего приданого, нас это не коснется. Торговцы-то в городе есть?

— Как не быть?

— Видарссон, иди к своим родичам. Можно и приятелей захватить, если хочешь.

Мы вытащили «Сокол» на берег. Видарссон сменил верхнюю рубаху, разгладил гребешком густую бороду, взял сундучок.

— Ну, кто хочет погостевать? Такого пива, как батька варит, нигде не сыскать.

Я переглянулся с теми, кто пробовал Видарссоново угощение, и улыбнулся. А ведь тех, кто пил то пиво, осталось всего ничего: Альрик, Вепрь, Энок, Тулле, Бьярне и Эгиль. Остальные и знать не знают, что там за семья такая.

С Видарссоном вызвались сходить Сварт, Аднтрудюр, Квигульв Синезуб да Неви. Мне и самому было интересно заглянуть к его родичам, посмотреть, как потчевать будут. Помнит ли меня отец Видарссона. Но ладно, пусть уж повеселятся.

— Только за Трудюром приглядывай, а не то потом сестра в подоле принесет.

Не успели парни уйти далеко от пристани, как на той же дороге показались богато одетые мужи, каждый с десятком хирдманов, и с ними Стиг Мокрые штаны. На Видарссона они даже не взглянули, так спешили к «Соколу».

— Не иначе Мамир-судьбоплет привел этот корабль к моим землям! — возопил один из мужей.

Раз он говорил про свои земли, значит, это ярл Гвен. Я виделся с ним однажды, когда с меня спрашивали за смерть рабынина сына, дальнего родича Тулле. Толковый ярл, справедливый.

— Вот пусть сын конунга и решит, на чьей стороне правда, — сказал второй.

Его я узнал сразу. Хоть на сей раз он и принарядился, но телесную сухость спрятать не смог. Знаменитый скупостью на все Северные моря ярл Торир Тугая Мошна. Я не забыл, как он не хотел платить после поимки морской твари, досаждавшей его землям. А ведь Рыбак тогда чуть не покалечился.

Рагнвальдссона они легко опознали, поди, не раз ходили ко двору конунга, может, и сыновей привозили, чтоб в дружки к Магнусу отправить. А наш хирд не вспомнили. Ну, оно и неудивительно. Корабль мы сменили, людей новых набрали, разве что Альрик знакомым покажется.

— Есть у нас спор семейный, — сразу взял быка за рога Торир. — Сами решить не можем, а к конунгу с такими дрязгами идти зазорно. Скирир издавна покровительствует роду Зигварда Безухого, щедро делится мудростью, потому просим помощи у Магнуса Рагнвальдссона. Пособи решить наш спор!

Конунгов сын переменился начисто: закаменел лицом, вытянулся, будто на десяток зим повзрослел.

— А ты не видишь, что Магнус только прибыл, замаялся с дороги? Приглашаю тебя, славный сын Рагнвальда, гостем в мой дом, и хирдманов твоих встретим честь по чести. Сегодня же вечером пир устрою, — приветливо сказал ярл Гвен.

Стиг Мокрые Штаны стоял позади них и молчал. Видать, хотел, чтоб Магнус сам решил, ввязываться ли в семейный спор двух сильных ярлов или нет. Это ведь дело такое: что бы ни решил, всё равно неправым окажешься. И как знать, когда недовольство это выплеснется. Вот вырастет второй сын Рагнвальда, захочет вперед старшего брата конунгом стать, а тот ярл, что обиду затаил, возьмет и поддержит его людно и оружно. Было уже такое.

Да, хёвдингом быть нелегко, а уж конунгом и вовсе тяжко.

— Коли вы оба согласны на мой суд, так и я вам отказать не могу, — отвечал Магнус.

— Вот и славно. Ну, тогда с дороги в баньке нужно погреться, а как вымоешься, так и на столы будет накрыто.

Мда, не повезло нам. Я-то думал, сдерем с ярла Кривого Рога плату за троллей и уйдем, а тут пиры, разговоры, суды… Тоска!

Раз уж Магнус нынче выступает не как вольный хирдман, а как сын конунга, то у него должны быть дру́жки. По возрасту и силе лучше подходили я и Рысь. Неви слишком слаб, остальные старше. Так что нам с Леофсуном придется ходить за Магнусом хвостом, стоять за его плечом на суде и сдерживать зевоту.

На правах хозяина ярл Гвен оттер ярла Торира в сторону, отправил с нами в баню сына, того самого Эльди. И он так обихаживал Магнуса, будто хотел на нем жениться: и воды налил, и пар подкинул, и девок предложил, без устали подливал терпкий эль. И, конечно, говорил о жене-изменнице.

— Мы ведь с Ингой давно сговорены были. Отцы наши еще когда за Рагнвальда сражались, крепко сдружились. Правда, потом виделись только в Хандельсби, раз в два-три года. Отец говорил, что Торир всегда был жаден, зато в бою на удаль не скупился.

Сам Эльди прожил под три десятка зим, но выглядел жидковато. Шестая руна, узкие плечи, худое лицо с жиденькой блеклой бороденкой, водянистые голубые глаза. Я бы такого в хирд не взял. Не из-за худобы, Рысь вон тоже далеко не богатырь, до сих пор со спины можно с девкой спутать, если на платье не смотреть. Зато взгляд у бывшего раба твердый, уверенный. А у этого взгляд и не поймаешь.

Суета его вокруг Магнуса тоже раздражала. Разве сын ярла может вести себя, как запуганный трэль?

И говорил Эльди быстро, сбивчиво и тихо. Неудивительно, что он не смог приструнить бабу!

— Я ведь Ингу не обижал, не бил. Рабыни по дому и двору хлопотали, так что она могла с утра до ночи сиднем сидеть и указания раздавать. Так ведь нет, скучно ей было хозяйством заниматься. И Орса не дала нам детей. Коли б ребенок родился, так Инга бы им занялась, утешила бы свое бабье сердце. К Мамирову жрецу ходили, спрашивали, когда будет дитё, а он руны раскинул, а ничего не сказал.

Я пил рог за рогом, чтобы не слушать его нытьё. Если ярл Гвен думал, что Эльди разжалобит Магнуса, он явно просчитался. Я бы нарочно не в его пользу дело решил. А Магнус вел себя сдержанно: молчал, кивал, слушал.

После бани нам дали новуючистую одежу, не хуже старой, и отвели за стол.

Ярл Торир сидел там же, хоть и без дочери. Оно и верно, незачем бабу за стол сажать. К тому же ее выгнали из этого дома, и ссориться перед лицом Магнуса из-за такой чепухи было бы зазорно.

— Магнус, — поднялся ярл Гвен, — садись на почетное место. Нынче ты первый гость.

До разбирательства дело еще не дошло, а вот борьба за конунгова сына началась.

Ярл Гвен мудро не говорил ни о сыне, ни о невестке, зато упомянул о дружбе с конунгом, вспомнил его боевые подвиги и совместные походы, невзначай рассказал о том, сколько он сам сделал для Рагнвальда, чем пожертвовал и чем рисковал, поддержав его, а не Карла Черного. И это было интересно. Даже Магнус слушал истории об отце, раскрыв рот.

— Ты ведь слыхал, каким был Рагнвальд до седьмой-восьмой руны? О, его побаивались даже хельты. Никто не знал, что его разозлит или заденет. От случайного слова Рагнвальд вспыхивал бешенством и лез с кулаками, не глядя ни на силу противника, ни на имя. Он и Карла однажды избил в кровь. Рагнвальду показалось, будто тот как-то нехорошо отозвался о его сестре, уже бывшей замужем за Карлом. Да и прозвище у Рагнвальда тогда было иное.

— Берсерк, — кивнул Магнус.

— Верно. И многие ярлы тогда думали, что негоже такому человеку становиться конунгом, иначе все Северные острова утонут в крови. Но, видать, Рагнвальд и сам был не рад такому нраву, потому боги дали ему странный дар. Ты слышал, как он получил шестую руну?

Магнус покачал головой.

— Доподлинно не знаю, но говорят, что несколько ярлов сговорились подстроить его смерть. Для того и думать много не нужно было: всего лишь столкнуть Рагнвальда с сильным человеком и шепнуть пару слов, чтобы разозлить. Так и сделали. И Рагнвальд будучи на пятой руне, обезумев от ярости, полез с мечом на восьмирунного хускарла, который и знать не знал, что Рагнвальд — сын Зигварда Безухого. Не иначе как при помощи Скирира твой отец сумел убить хускарла и получил шестую руну. Но остыв, он понял, что убил человека попусту, по чужому навету, по чужой воле, сказал, что больше никогда не позволит другим людям решать за него. И боги откликнулись на его желание. Не сразу, постепенно, но с каждой руной Рагнвальд становился сдержаннее, хладнокровнее, а уж как шагнул за десятую руну, так и вовсе перестал злиться.

— Ага, — поддакнул ярл Торир, — только ты забыл сказать, что те ярлы, которых подозревали в заговоре против Рагнвальда, за пять зим либо померли, либо стали изгоями и ушли в Бриттланд со всеми родичами.

— Потому после смерти Зигварда многие пошли за Рагнвальдом. Он доказал, что владеет силой и нравом конунга.

Если б мне столько хорошего наговорили про отца, я бы волей-неволей захотел помочь такому человеку. Но тут в дело вступил ярл Торир. Видать, он неплохо знал, что творится в Хандельсби, потому зашел с другой стороны.

— Слыхивал я, что ты, Магнус, часто ведешь беседы с иноземцами об их боге-Солнце, — сказал Тугая Мошна. — В Темный Залив такие гости захаживают редко. Не поведаешь ли, чем их бог отличается от наших? Неужто и впрямь в их речах есть толк?

Раньше Магнус больше молчал и слушал, а сейчас он не смог устоять.

— Прежде всего, хочу сказать, что я верю и в наших богов. Да только сами рассудите, так ли уж они сильны?

За столом зашумели, загомонили, но ярл Торир с интересом смотрел на Магнуса. А тот продолжил:

— Наши боги, они ведь откуда пошли? Из моря да из суши, порождены тварями, а твари — Бездной. Но кто породил эти моря? Кто породил землю? И откуда взялась Бездна? Кто-то же должен был создать вот это всё? Мы знаем, что Мамир сделал людей и при помощи других богов наделил их благодатью. Но должен быть кто-то, кто сотворил небо, звезды, Бездну!

— И ты думаешь, что это Солнце?

— Нет, — ответил Магнус.

И я аж поперхнулся. Как это нет? Зачем тогда эти круги, название Бог-Солнце и все такое?

— Солнце — это тоже порождение Бога. Мы не знаем его имени, не знаем, как он выглядит. Солнце — это всего лишь его знак, как топор — знак Фомрира, серп — знак Фольси, и корабль — знак Нарла. Солнце так же недостижимо для нас, как и бог, его создавший. Наши боги порождены тем великим богом, и славить Фомрира вместо него всё равно что считать ярла главнее конунга, — улыбнулся Рагнвальдссон.

После таких разговоров веселее на пиру не стало и тяжких мыслей у меня поприбавилось. Значит, Магнусу сарапский жрец говорит не то же самое, что трэлям и бриттам. Почему? Неужто Гачай не знал такого? Или знал, но не говорил? Или того хуже, говорил, но лишь тем, кого хотел обернуть в свою веру.

На другой день ярл Гвен открыл двери тингхуса, но людей там собралось немного. Никто не хотел давать пищу новым слухам, дело-то ведь позорное как для дочери Торира, так и для сына Гвена. Если жена изменила, значит, не сумел муж держать ее в страхе и строгости, значит, слаб. Так что помимо самих ярлов и их детей в тингхус вошло всего по пять дружинников с каждой стороны. Ну, и Магнус со своими пятью хирдманами: Стиг, я, Рысь, Альрик и Простодушный. Росомаха просился, но Альрик выбрал Херлифа.

Инга за прошедшие года раздобрела и похорошела. Супротив мужа она выглядела крепче и сильнее. И взгляд у нее был наглый, будто и не виноватая вовсе. Эх, глянуть бы, как Эльди ее из дому выгонял. Такую попробуй вытолкай! Сама кого хочешь за портки схватит и за порог вынесет.

А потом началось…

Ярл Гвен сказал, какой женский дар был вручен невесте. Ярл Торир в подробностях описал приданое. Эльди перечислил все безделушки, что он дал жене за эти годы. Потом, опустив голову, сказал, как месяц назад застал жену с другим мужчиной, потому выгнал ее без вещей из дому. Потом Инга долго и жарко выговаривала, какой Эльди бесполезный и слабый, особенно по мужской части.

— А я баба сильная, мне муж с крепким мечом нужон, а не…

Магнус ее слушал-слушал, а потом перебил:

— Так ты ложилась с кем-то, кроме мужа?

— Нет! — возмутилась она. — Видать, он понял, что силенок на меня не хватает, вот и придумал невесть что! Думаешь, это он меня выгнал? Как же! Отцу нажаловался, вот тот и вступился за сыночку. А чтоб не возвращать мое добро, выдумал небылицы всякие. Вот спроси, с кем я могла лечь? Тут же только хирдманы его отца и ходят. Кто бы из них лег с женой сына ярла? Он ведь за мной день-деньской приглядывает! Коли не сам, так пришлет кого-нибудь. Ходят за мной и смотрят, смотрят, точно я не хозяйка в доме, а рабыня купленная!

Эх, познакомить бы ее с Аднтрудюром и глянуть, кто из них первым пощады запросит! Я бы поставил на шурина.

— Кто-то еще видел Ингу с другим мужчиной? — строго спросил Магнус. — Кроме Эльди?

— Да, рабыня ейная, — поспешно сказал несчастный муж.

— Из рунных. Раба любой запугать может и заставить сказать, что нужно.

— Нет. Из рунных никого.

— Значит, тут слово против слова, — негромко сказал Магнус. — Обычно в таких случаях отец решал дело поединком. Но тут нет крови, нет смертельной обиды. Ярл Торир, ты же примешь дочь обратно? Не заставишь вернуться к мужу?

— Насильно мил не будешь. Раз уж невзлюбил он мою Ингу, так навязывать не буду. И получше мужа найдет.

— А ты, ярл Гвен, не хочешь ли вернуть Ингу? Эльди, отказываешься ли ты от жены?

— Отказываюсь, — впервые твердо ответил Гвенссон.

— Тогда я, Магнус, сын конунга Рагнвальда Беспечного, решаю так. Раз Эльди и Инга не желают больше быть мужем и женой, детей не нажили, тогда этого брака нет и не было.

Что? Не было? Это как?

— Инга не выходила замуж, а Эльди не был женат. Потому ярл Гвен оставляет женский дар, а также всё, что Эльди дарил жене. А ярл Торир забирает полностью приданое, что давал дочери.

— А приплод? — неуверенно спросил ярл Торир.

— Какой приплод?

— Ну, так ведь в женском даре же скот был. За два года там приплод народился. Он кому пойдет?

— Свадебный пир кто устраивал? Ярл Гвен? Приплод останется ему, чтобы покрыть траты на пир. И еще. В течение года ни Инга, ни Эльди не могут вступать в брак. Коли за это время Инга родит ребенка, он будет считаться безотцовщиной. Ярл Торир вправе принять его в род или отказаться. В род ярла Гвена этот ребенок не войдет ни в коем случае.

Уж не знаю, согласны ли были ярлы с решением Магнуса или нет, но ни один не возразил. На том и порешили дело.

Глава 6

В Кривом Роге мы пробыли еще три дня. Ярлы разобрались, кто кому что должен и как лучше это возвращать. Не везти же скот обратно, через все Северные моря, зато можно взять его цену в серебре или пряностях. Ярл Торир поблагодарил Магнуса за справедливое решение подарком, ярл Гвен тоже преподнес гостинец, и дар каждого из ярлов был дороже, чем плата за троллей.

Видать, быть конунгом не только хлопотно, но и прибыльно.

Ярл Торир отплыл вместе с дочуркой и дружиной, а Видарссон так и не возвращался. И когда я уже думал послать за ним, он-таки явился, да не один, а вместе с отцом, дядей, оравой родичей и телегой, заполненной мешками, коробами да бочонками.

Видарссон сиял улыбкой, почти полностью утонувшей в густой бороде. Знать, неплохо его встретила семья.

— Альрик, Кай, братья! Отец хочет отблагодарить наш хирд, потому вот! — и махнул в сторону телеги. — Кровяные колбасы, лучшие козьи сыры, то самое пиво, яблоки с грушами, мед в сотах.

— Благодарствую, — пробасил один из братьев Видарссонов.

Беззащитный кивнул.

— Раз Бьярки получил так много богатств всего за две зимы, — продолжил тот же бородач, –судя по всему, быть воином выгодно. Вот я и решил отдать второго сына и двух племянников в хирдманы. Они парни толковые, сильные, не хуже Бьярки.

Я понимал, почему прижимистые и хозяйственные Видарссоны захотели впихнуть побольше людей. Если ты не лендерман и не ярл, то серебро положишь в мошну лишь раз за год, на ярмарке, да и то сразу отдашь за нужный товар. Хоть скотом и землей Видарссоны не обижены, да только много ли выторгуешь за мясо и зерно? Чудно уже то, что они некогда расплатились с нами серебром за троллей. А тут непутевый сын привез столько! Тут не только племянников, мать родную в хирд отдашь.

— Опоздал ты на две зимы, — отвечал Альрик. — Глянь на наши руны. Это тогда Видарссон был близок к нам по силе, а нынче карлы в хирде ни к чему. Даже если приплатишь, не возьмем. А за угощение спасибо!

Даже сквозь бороды было видно, как огорчились племянники и второй сын. Они тоже хотели стать хускарлами и хвастать перед родней богатой добычей.

— Коли всерьез желаете стать воинами, ищите хирд попроще. Может, кто и возьмет. Только не отец вас должен за руку вести, а вы сами пробивайтесь. Хирдман — это не телок на веревке.

Хоть и не по нутру Видарссонам пришлись слова Альрика, да возразить было нечего. Так что мы перегрузили снедь из телеги на корабль, распрощались и ушли из Кривого Рога.

Стиг Мокрые Штаны сам встал за прави́ло и повел «Сокол» на северо-запад. Сказал, что на сей раз даст задачу посложнее, и коли мы с ней сладим, сможем поднять карлов до шестой руны.

Благодаря мастерству Росомахи мы споро шли по морю, не касаясь вёсел. И я заметил, что после троллей хирд изменился. Старший и Младший продолжили присматривать за карлами: Эдвард учил Неви, как уворачиваться и атаковать зараз, а Эйвинд напялил на Офейга три кольчуги и заставил ходить по кораблю взад-вперед да еще и вприсядку. Трудюр с Синезубом вспоминали посиделки у Видарссонов. Свистун неожиданно подсел к Слепому и завел разговор. Скарв Липкие Руки опять собачился с Вепрем.

А Лундвар Отчаянный всё пытался забороть Сварта на кулаках. После очередной неудачи он взревел от обиды, полоснул ножом по запястью и пустил кровь. Чтобы не заляпать доски, он опустил раненую руку в море.

Беспалый прыгнул к нему и отбросил Отчаянного к мачте.

— Чушка безмозглая! Куда кровь льешь? Тварей приманить хочешь? — заорал Беспалый.

— Что им эти крохи? — крикнул в ответ Лундвар. — А я должен одолеть троллиное отродье!

— Да что ты знаешь? Хоть раз видел тварь вживую? Или думаешь, тролли и есть твари? Крови много? Так я ее поубавлю!

— Охотно!

Отчаянный рванул за копьем. Хорошо хоть копье не топор, на поясе не потаскаешь, вмиг не вытащишь. Так что Росомаха, что стоял к ним ближе всех, схватил Лундвара за горло, прижал к мачте и прорычал:

— Еще раз затеешь драку на корабле, полетишь за борт.

— Понял, — прохрипел Отчаянный.

А когда его отпустили, растерянно спросил:

— Так куда же кровь девать?

Вепрь швырнул в него плошку. И Лундвар снова резанул по руке и продолжил сливать кровь. Беспалый, бранясь и плюясь от злости, отошел к борту и уставился на воду.

— Вот, а теперь поглядим, кто кого! — довольно пробормотал Отчаянный.

Перемотал рану тряпицей и снова к Сварту. В этот раз он продержался намного дольше, даже казалось, будто вот-вот одолеет нашего Полутролля, но победил всё равно Сварт.

— А если еще…

— Хватит, — сказал я. — Скоро дойдем до места. Там потяжелее будет, чем на Матушке.

Отчаянный вздохнул, покрутил плошку в руках, покрутил, а потом взял и выпил кровь залпом. Даже меня слегка замутило от такого поступка.

— Ну, а что с ней было делать? — пожал Лундвар плечами в ответ на наши удивленные взгляды. — За борт нельзя, на корабль нельзя, и оставить так тоже нельзя. Иначе вон тот полоумный проклятье по крови наведет.

Живодер подошел к нему, одобрительно похлопал по плечу и сказал, чтоб в другой раз Отчаянный звал его, мол, Живодер красивее сделает.

Я не понимал, почему Альрик взял Лундвара в хирд. Больно уж странный у него дар: чем больше он теряет крови, тем сильнее становится. Если бы к дару прилагался спокойный нрав, вышло бы неплохо. Но Отчаянный не случайно получил такое прозвище, он просто жаждал силы. Еще в Мессенбю он поведал, как чуть не сдох на пятой руне во время поединка. Противник был очень силен и умел, мог бы убить Лундвара в самом начале, но решил поиздеваться: изрезал тело Отчаянного так, что тот покрылся кровью с ног до головы. Тогда Лундвар решил, раз уж всё равно помирать, так хоть не одному, насадил себя на меч, протолкнул лезвие насквозь и ножом рассек горло врагу. Свалились оба, но Отчаянного спасла шестая руна. Вот после того он хотел снова побывать в жестоком бою, чтобы проверить, насколько же великой может стать его сила.

Из прошлого хирда его как раз потому и выгнали: слишком много задирался, дрался со своими же хирдманами, в сражениях постоянно лез на рожон. Хлопот больше, чем пользы.

Через несколько дней мы подошли к острову, где дома не прятались в укромной бухте или за горой, а стояли недалеко от берега. Любой проходящий корабль первым делом увидел бы это селение. Я здесь был впервые и не знал, ни чьи это земли, ни что за люди живут.

Убрав парус, мы подошли к единственному хлипкому причалу, но встретили нас не перепуганные рыбаки или крестьяне, а справные воины. Старший, хускарл на восьмой руне, вглядывался в наш корабль, хмурился и успокоился, лишь когда узнал стоящего на корме Стига.

Мокрые Штаны спрыгнул с «Сокола», обнял встречающего хускарла.

— Стиг! Неужто Хьйолкег случайно загнал тебя в наши воды?

— Нет. Я, как обычно, по поручению. Пустишь попастись?

— Тот корм тебе уже не в пользу будет. Да и дружинники твои не похожи на конунговых.

— Это вольные хирдманы. Но пустить придется, Рагнвальд велел. Виды у него на этот хирд. Есть там кто или зря пришли?

— Есть. С прошлого года никто не приходил, так что десяток-другой наберется. Далеко зайти думаешь?

— Там видно будет. Вот знак Беспечного.

После этого непонятного разговора Стиг велел нам надеть броню, вооружиться и следовать за ним. Причем людей на «Соколе» оставлять не обязательно, местные воины присмотрят.

Зачем Стиг так скрытничает? Хочет выглядеть умнее? Показывает, что только он доверенное лицо конунга? Почему нельзя сразу сказать, куда и зачем мы идем? Из-за этого я снова ощущал себя мальчишкой, впервые вышедшим в море. Злило аж до трясучки.

— Магнус, — негромко окликнул я конунгова сына, — знаешь, что это за остров?

Тот покачал головой. В шлеме, закрывающим половину лица, в кольчуге, поверх которой накинута невзрачная стеганка, его было не узнать. И Стиг почему-то не сказал, что с нами Магнус.

Мы прошли по единственной улочке, и я понял, что это военный лагерь, а не деревня. Избы снаружи-то выглядели обычно, но не было того, что делает дом домом: резных украшений, выкрашенных столбов, утвари, что часто забывается у порога, как бы мать ни ругалась. Нет ни детей, ни стариков. Несколько девок я приметил, но и те были безрунными. Воины же, как один, бывалые, уверенные, провожали нас внимательными взглядами.

После селения узенькая тропка петляла меж холмов, уводила дальше в горы. Я взопрел под кольчугой, да еще и дышалось тяжело, точно в бане. Уж не знаю, почему. Не такая уж и жара стоит, но тут, меж кривых сосен и кустов, становилось дурно. И ни ветерочка.

Росомаха подхватил сомлевшего на мгновение Неви, плеснул водой в лицо.

Прошли мы немало, лес понемногу редел, и деревья в нем были чахлые, больные. А горы становились все выше и ближе, и вскоре мы вышли к каменистому ущелью. Там хускарл остановился.

— Ну, дальше вы сами. Стиг, объяснить, что и как?

— Не надо. Топай обратно, как раз к обеду поспеешь.

Когда хускарл скрылся из виду, Мокрые Штаны сказал, чтоб ульверы немного передохнули, и отозвал меня, Альрика и Магнуса в сторонку, подальше от ушей хирдманов.

— Слухачей у вас ведь нет? — первым делом спросил он.

— Нет, — в один голос ответили мы с Альриком

— То, что я сейчас поведаю, нужно держать в тайне от всех. И от жрецов иноземных, и от своих же хирдманов. Про это место знают только конунговы дружинники. И Рагнвальд, конечно. Но сначала ответьте, что делает конунга конунгом?

— Род. Воля богов. Ум. Характер, — ответил Магнус.

— Сила? — предположил я.

— Дружина, — высказался и Альрик.

— Верно. Всё это. Без сильной дружины конунг долго не усидит. Если вольные хирдманы сами ищут тварей и сражений, то конунговы воины вынуждены слушать приказы и делать то, что велено. И как тогда им становиться сильнее? Не слать же каждый раз корабль ради пары-тройки тварей, которых может не хватить на благодать даже одному воину! А от слабой дружины толку не будет.

Верно он говорит. Да вот только у меня появилось дурное предчувствие. А ну как он сейчас скажет, что конунговы дружинники получают силу, время от времени вырезая вольные хирды? А остальным говорят, мол, ушли в другие земли. Куда делся Флиппи Дельфин? Правда ли, что он ушел на юг? И о Дагне ничего не слыхать. А Марни Топот, Тинур Жаба, Скорни Таран? Они могли бы стать хельтами, причем знаменитыми. Да что там Скорни! А те хельты, что играли в кнаттлейк: Болли Толстяк, Моди Косы, братья с железными шкурами?

Может, нас чуток подкормили троллями, а теперь пустят под нож ради будущей Магнусовой дружины?

— Потому, — продолжил Стиг, — есть у конунга особые места…

Ага, там, где можно втихую прирезать хирдманов. Я напрягся, приготовился выхватить топорик.

— Туда пускают, как я уже сказал, только воинов, поклявшихся служить конунгу.

И тех, кого они будут убивать. Ох, недаром он нас отозвал подальше и про слухачей спросил. Вдруг там уже вовсю режут ульверов? Стиг убьет Альрика, а Магнус… Хмм, а вот Магнус вряд ли со мной справится.

Я оглянулся. Может, тот хускарл где-то рядом?

— Места, где конунговы воины получают благодать от убийства…

Пальцы крепко обхватили рукоять топора. Сперва нужно отпрыгнуть в сторону. Вдруг выстрелят из лука?

— От убийства тварей. Обычно тварей находят случайно, по одной, и если они мешают людям, их убивают вольные хирдманы. Но есть места, где твари появляются постоянно, причем одни и те же из года в год. Например, гармы неподалеку от Хандельсби. Охота на них уже давно стала наградой особо отличившимся карлам и хускарлам. Здесь тоже такое место.

— Это что же выходит? Как в рунных домах Бриттланда?

Я все еще недопонимал, о чем говорил Стиг.

— Вспомни охоту на гармов. Похоже на рунные дома?

— Не очень.

— Конунг дает воинам тварей, но кто кого убьет, решают боги. Так вот, здесь появляются твари, которых мы прозвали каменными жабами. Силы у них разные, обычно от пятой до девятой руны. Чем дальше в ущелье, тем сильнее твари. Вы можете здесь поднять карлов и даже некоторых хускарлов.

— Такие места стоят дороже любых сокровищ, — медленно проговорил Альрик.

— Да, и одна из причин, почему Карл Черный проиграл войну: Зигвард рассказал о них лишь Рагнвальду.

— Ни я, ни Кай не проговоримся, а что насчет остальных хирдманов? Некоторые могут и догадаться.

— Ущелье с каменными жабами — не самое ценное место. Кому нужны твари, которые годны только для хускарлов? Поверь, прочие угодья охраняются куда как крепче и войти туда гораздо сложнее.

После разговора мы вернулись к ульверам. А я никак не мог до конца осознать сказанное Стигом. Прежде я не задумывался, откуда в дружине Рагнвальда такие сильные воины, считал, что часть из них получила руны в войне с Карлом Черным, а часть пришла из вольных хирдманов. Но ведь и вправду лучше растить хирд с самого начала, ну, или хотя бы с карлов. В нашем хирде я полностью доверял только тем, кто пришел двух-, трехрунными, ведь я видел, кем они были и как получили каждую руну.

Доверил бы Рагнвальд сына какому-нибудь Росомахе, который взялся из ниоткуда и сразу хельтом? Нет. А Стигу доверил. Видать, Стиг немало прошел вместе с конунгом. И ведь Мокрые Штаны нынче сильнее конунга, но служит верой и правдой.

Вот же Бездна! А что, если твариные угодья есть не только у Рагнвальда? Наверное, и у бриттландского конунга были такие.

— Здесь в ущелье водятся твари с пятой по девятую руну, — громко сказал Альрик. — Задача та же: сначала поднять руны Офейгу и Неви, потом остальным. Свистун, твоя руна зависит от тебя. Но нынче карлам помогать нельзя, разве что уж совсем помирать будут. Иначе Фомрир не дар, а кукиш покажет.

— А что за твари? — спросил Бессмертный.

— Сам увидишь. Чем меньше я подскажу, тем скорее ты получишь дар.

Мы едва вошли в ущелье, как Коршун сказал, что впереди точно есть твари, но слабенькие, руна пятая-шестая. Стиг поднялся вверх по склону и устроился поудобнее на небольшом выступе. Оттуда он сможет наблюдать за нами, и если увидит угрозу для Магнуса, просто спрыгнет вниз.

Офейг и Неви дальше двинулись одни, а мы остались там, откуда Коршун еще слышал тварей.

Карлы прошли несколько десятков шагов, затем замедлились и принялись озираться по сторонам, почуяли тварей. Но я не видел ничего живого во всем ущелье. Лишь птицы метались туда-сюда над гнездами, устроенными на склонах. Неви покрутился на месте, пытаясь определить, откуда чует руны, отошел от Офейга, ковырнул ногой землю.

Может, твари в пещерах прячутся?

— Твари рядом с ними, — тихо сказал Коршун. — Совсем рядом.

Неви обернулся и крикнул нам:

— Здесь ничего нет. Руны чую, а тварей нет. А бывают маленькие твари? Ну, такие, с кулак.

И тут валун возле него пошевелился. Прямо из камня вылупились толстые лапы, в изломах заблестели черные жемчужины глаз, а потом валун треснул пополам, и я увидел пасть, но не розовую, а бурую, как и сама тварь.

— Молчать, — приказал Альрик.

Младший закрыл рот.

Не хотел бы я оказаться на месте карлов. Одно дело — рубиться со всеми плечом к плечу, и совсем другое — стоять перед хирдом, точно кобыла на ярмарке. Хотя, скорее всего, я бы об ульверах даже не думал, лишь о тварях и как их поскорее убить.

— Сзади!

Офейг-таки заметил странный валун. Неви подпрыгнул как раз, когда тварь захлопнула пасть у его ноги. Успела-таки содрать кусок плоти.

— Бездна! Это и есть тварь? — заорал Неви.

Он выхватил топор и с размаху ударил жабу по голове. Если у нее, конечно, там была голова. Металл высек искры, но не пробил шкуру твари, будто она и впрямь каменной.

Офейг осматривал все валуны возле себя и пинал подозрительные. Третий или четвертый валун, ничем не отличавшийся от остальных, откатился и ожил, словно из трещин вытащил лапы и выкатил глазки. Но он все равно не был похож на тварь. Казалось, будто какой-то зверь спрятался в камне и сейчас просто высунул лапы через дыры. Вроде черепахи.

Первая тварь еще раз скрежетнула пастью, подпрыгнула на четыре локтя вверх и к Неви, тот увернулся и с перепугу саданул ее топором. Снова без толку. Но он не остановился и лупил по твари без передыху. Искры летели во все стороны. Я невольно морщился от каждого удара. Ну, угробит же лезвие. Ладно бы обухом стучал, так ведь острием же лупит. Даже мой топор, укрепленный костями тварей, выщербился бы, а что говорить про обычное железо?

Младший несколько раз порывался что-то крикнуть, но всякий раз Альрик затыкал ему рот.

У Офейга дела шли получше. Он не был ранен, нашел свою тварь и теперь приглядывался, думая, как с ней сладить. Будь это гарм или волк с щупальцами, времени поразмышлять бы не было, но каменные жабы, судя по всему, не особо быстры. Они почти не двигались, лишь изредка перепрыгивали с места на место. Если уворачиваться, так можно и до вечера тут пробыть. У Неви из раны на ноге текла кровь, и он постепенно слабел, потому он спешил разобраться с тварью. Коли убьет, получит шестую руну, излечится и станет сильнее.

Наконец Офейг поднял топор и несильно ударил жабу по лапе. Раздался тот же звук, что и у Неви. Затем он попробовал пробить глаз твари, но и там неудача.

В руках Неви лезвие топора разлетелось на куски.

— Кинуть ему топор? — предложил Сварт.

— Если не начнет думать, угробит и его, — ответил Альрик. — Он еще за первый не расплатился.

Неви посмотрел на нас с надеждой, но увидел, что никто из ульверов не спешит к нему на помощь. И тут жаба прыгнула, врезалась ему в грудь, и Неви отлетел на камни.

— Он не справится, — сказал Младший.

Мало опыта. Что Неви видел? Только Измененного, который на его глазах оторвал хускарлу ноги и проломил головы еще двоим, и троллей.

Я пожалел, что взял его в хирд. Толку чуть, и он всегда будет оглядываться на нас в поисках подмоги. Неви старше меня, а ведет себя, словно младший ребенок в семье, родившийся уже на излете, когда мать и не ожидала, что затяжелеет.

Офейг еще пробовал бить тварь по всякому. Даже подхватил камень и швырнул его в жабу. Треск, будто два булыжника столкнулись, но тоже без пользы. Тогда Бессмертный отошел подальше и замер, выжидая. Когда тварь снова прыгнула, он рванул вперед и ударил топором по брюху. И на сей раз ни искр, ни звона не было. Значит, брюхо можно пробить!

Жаба тяжело плюхнулась на землю, и Офейг, сообразив, где у твари пасть, зашел с другого бока, уперся ногами и с силой толкнул ее. Видать, перевернуть хотел. Вот только тварь не только видом, но весом походила на камень, причем камень здоровый, чуть ли не по пояс. Тужился Бессмертный, тужился, да так и не сдюжил.

Хмыкнул, снова отошел, выждал, пока тварь прыгнет и рубанул по брюху со всей дури. Черная жижа так и плеснула из вспоротого живота. Офейг добивать не стал, бросился на подмогу к Неви, оттащил его, встретил вторую тварь тем же ударом, ухитрившись ее еще и перевернуть на лету. Начал тормошить бедолагу, сунул ему свой топор в руку и хотел было добить тварь чужой рукой, чтобы исцелить парня.

Но тут уже вмешался я.

— Сам добей! — крикнул ему поспешно.

Офейг застыл на мгновение и все же вогнал топор в брюхо рукой Неви. Полыхнуло силой, и бесполезный карл стал бесполезным хускарлом.

Лишь после этого Офейг при помощи Неви перевернул вторую тварь и сам перешел на шестую руну.

Мы подошли к парням. Неви ошарашенно смотрел на затягивающуюся рану через дыру в штанах, Бессмертный сидел на валуне, разглядывая выщербины на топоре.

— Нет ли среди ульверов еще двоих, кто бы не хотел, чтоб Неви остался в хирде? — спросил я, не глядя ни на кого из хирдманов.

Слепой тут же отозвался:

— Я с самого начала был против.

Росомаха поддержал Слепого. Но они из новых, а я хотел услышать голоса других братьев.

— Ему же самому лучше будет, если уйдет, — сказал Рысь.

— Не тому мы отдали руны Фастгера, — добавил Простодушный.

— Значит, так и порешим, — кивнул Альрик. — Мы довезем тебя до города и на этом всё. За топор спрашивать не стану. Дальше с нами не ходи, жди здесь.

Неви непонимающе переводил взгляд с одного на другого, но даже Младший не вступился за него.

— Ну, как же… Сплоховал я. Но так в первый раз! А его наказывать не станете? — и он указал на Офейга. — Он же приказа не послушал.

Я схватил парня за грудки, подтянул к себе и прорычал:

— Он ради собрата не послушал, а ты… От тебя никакого проку, один вред! Что в первый раз, что сейчас. Радуйся, что хускарлом стал. Может, и сгодишься кому-нибудь, но точно не нам.

Оставили Неви у входа в ущелье, а сами пошли дальше. Благодаря Офейгу мы поняли, как убивать этих тварей, потому легко расправились еще с десятью каменными жабами. Как и обещал Альрик, следующим руну получил Свистун, а еще Бьярне. Мы хотели усилить Дударя из-за дара исцеления. Стае его сила пригодится еще не раз. А прочих убивали вразнобой, не стремясь сразу получить руны.

Глава 7

Тролли показали Стигу, что ульверы не совсем безнадежны. Каменные жабы позволили карлам получить шестую руну и показали негодящий нрав Неви. Как и сказал Альрик, мы отвезли его до ближайшего поселения и оставили там. Чудом не притопили по дороге, так он надоел нытьем и мольбами. Даже Офейг, что немного сдружился с Неви из-за сходных рун, и тот уже не знал, куда спрятаться на не таком уж и большом корабле.

Потом был трехвостый синий угорь: необычная тварь, что разгулялась в одном фьорде. Его мы убили с большим трудом, потому как он отравлял воду. Хорошо, хоть яд и был сильным, но быстро пропадал. Нужно было следить за хвостами, и как только на них появлялись голубые искры, приходилось выскакивать из воды или убегать как можно дальше. После угря от нас ушли братья Старший и Младший. Эйвинд сказал, что с нами жизнь потерять легко, а плата не так уж и высока. И они были правы. Эдвард попал под яд угря и хотя выжил, но еле ходил, то и дело подворачивались ноги на ровном месте, подергивались руки, и несколько раз он впадал в забытье.

После угря мы поучаствовали в замирении бриттландского ярла. Когда он вернулся в Северные моря, обнаружил, что здесь вся пригодная земля давно поделена, а оставаться безземельным ему не хотелось. Вот он и решил втихую прибрать к рукам один небольшой лен, да не подумал о конунге. Рагнвальд когда узнал о разбое, даже не стал присылать свою дружину, просто объявил того ярла и весь его род изгоями и сказал, что любой может напасть на него и забрать в награду, что возьмет сам.

Силы у того ярла были неплохи, да только половина вольных хирдов слетелись поживиться его добром. Если бы он сумел отбиться и продержаться год, отбиваясь от нападений, может, конунг бы и простил его, хотя бы за то, что ярл не вырезал всех жителей того лена, а лишь изгнал лендермана и его семью. Вот только ярл не продержался, а у нас Вепрь, Рысь и Булочка получили по руне. Живодер тоже мог бы подрасти, но заигрался. Так как весь род ярлов объявили вне закона, то можно было с ними делать всё, что вздумается. А Живодеру вздумалось украсить по своему разумению трехрунную девку. И вместо доброй драки он схватил ее, утащил подальше от боя и изрезал ее всю от лба до пят. И еще седмицу возил девку с собой, залечивая раны и отгоняя Трудюра. А потом взял и продал.

В Северных морях в рабах обычно безрунных держат, хотя, бывает, что и рунные по глупости или безденежью попадают в рабство. Например, продают себя на несколько зим в возмещение за долги, а как отработают, снова становятся свободными. Хотя как же надо быть дурнем, чтоб так делать? Раньше, я слышал, случались хирды, где все, кроме главного, были рабами-закупами, но слишком уж часто там гибли хёвдинги.

Впрочем, вскоре Альрик, устав слушать постоянный плач, разозлился, и Живодер продал рабыню торговцу из Альфарики, причем втридорога, как девку из дальних земель, где принято украшать себя шрамами и узорами. Шрамы были слишком свежи, и торговец не поверил, но задумка ему понравилась, потому он и не поскупился.

После бриттландского ярла хирд покинул Скарв Липкие руки. Наверное, не понравилось, что в бою ему отрубили ухо и порезали руку. Как я и думал, брать первых попавшихся хирдманов только из-за даров глупо. Их должна привести к нам судьба, а не только жажда наживы. А Неви? Ну, двурунного я б не взял, там Фастгер постарался.

Что еще удивительнее, весь этот месяц Росомаха и трое его приятелей вели себя отменно. Вообще я заметил, что Росомаха в море и на суше — два разных человека. Стоило нам сойти на берег, как он тут же звал всех выпить, угощал, брызгал щедростью и наглостью, перечил Альрику. В походах же он слушал приказы, четко выполнял их, не возражал, даже когда их всех не пускали в бой из-за высоких рун, всегда был готов прикрыть. Да и воином он был отменным. Единственное, что меня всё еще настораживало, так это приятели Росомахи: Большой Крюк, Бешеный Пес и Сломанный Гвоздь. Все они слушались только Росомаху, даже после указания Альрика всегда смотрели на него, чтоб тот кивнул. Словно они трое были заплечными Росомахи. Такая преданность вызывала уважение и в то же время раздражала. Хирдманы должны слушать только хёвдинга, а не кого-то другого.

Жаль, что за всё время плавания с Магнусом у меня ни разу не пробуждался дар. Видать, нужды особой не было, везде справлялись своими силами. А потому я так и не смог узнать, появился ли конунгов сын в стае. Наверное, нет.

Хотя Магнус и втянулся в жизнь хирда, делил с нами все тяготы и веселился, но каждый день, на рассвете, в полдень и на закате, он бормотал что-то себе под нос, водил круги перед лицом и кланялся солнцу. И никогда не участвовал в сражениях. Даже с угрем он лишь помогал его высматривать и предупреждал хирдманов об опасности. С бою с ярлом, я видел, у него руки чесались выхватить меч и порубить дурней, что посягнули на честь его отца, да только сдержался он. Лишь раз схватился в поединке, чтобы прикрыть раненого Скарва, но и тогда отбил атаку, оттолкнул врага в сторону и ушел.

А таким манером в стаю не войдешь. Я уже подумывал о том, чтоб вернуть его в Хандельсби, а заодно и Стига стряхнуть с хвоста. Вмешался Альрик. Сказал, что стоит подержать конунгова сына до осени, уж больно удобно: не нужно бегать и искать работу, не нужно торговаться и выбивать плату, все хлопоты ложатся на Стига Мокрые Штаны. А плату и руны мы получаем изрядные. Если сравнивать нынешнее серебро с тем, что мы получили в Бриттланде и от Скирре, крохи выходят, но если вспомнить первые года в хирде, так и впрямь недурно.

— Не каждый год драугры подымаются, — рассмеялся Альрик. — И Скирре на свете тоже не так много. Магнус и впрямь принес нам немало выгоды. Это ж не только серебро, но и слава. А еще о нас всегда будут помнить и конунг, и Стиг.

Передохнув после ярла, мы снова вышли в море и двинулись на северо-восток. По словам Стига, там какая-то беда с прибрежной деревенькой приключилась. Весть мы получили даже не через третьи, а через пятые-десятые руки, и понять, что ж там на самом деле, было сложно. Впрочем, в таких селениях редко кто через пятую руну переваливает, так что вряд ли беда так уж велика, чтоб мы с ней не сладили.

Я смотрел на хирдманов и думал, кто уйдет после этого дела. Все, кто в стае, конечно, останутся, а вот прочие… Нотхелм Бритт? А куда он пойдет? Язык он немного разумеет, но все еще побаивается, что его убьют, как рунного бритта. Офейг точно не убежит, он нам шестую руну еще не отработал. Слепой? Коршун? Синезуб? Судя по всему, они немало потаскались по разным хирдам, и наш был не самым худшим. Отчаянный уйдет, только если мы засядем без драк надолго. Росомаха еще не получил, за чем пришел, что бы то ни было. Значит, либо Свистун, либо Беспалый. Если уйдет Беспалый, я порадуюсь, уж больно нрав у него склочный, со всеми по два раза переругался. Но это если забыть о его даре.

Прошлой зимой я жил у Полузубого и дрался с каждым из его бриттов, опытных и прожженных воинов, многие из которых были выше по рунам. Но лишь с одним я никак не мог сладить. То был Одноглазый. Несмотря на увечье, он ухитрялся ловить каждый удар, даже со спины, даже со стороны выбитого глаза. А потом Полузубый шепнул, что это дар у него таков, чует, откуда к нему прилетит. Вот и у Беспалого тот же дар, хоть и слабенький, позволяет угадать удар лишь в последний миг, зато не только от того, кто напротив стоит, но и от лучников, что в него целят. Из-за скуки мы даже проверили. Энок выпустил с десяток стрел в Беспалого, поначалу нарочно мимо стрелял, тот даже не шелохнулся, а как Ослепитель решил его поранить, так Беспалый сумел отклониться. Жаль, что годится этот дар, когда один на один бьешься или одна стрела всего летит. В общей толчее или под плотным обстрелом дар теряется и путается так, что хуже становится.

Деревню ту мы нашли не сразу. Все же Стиг не мог знать каждый мелкий хутор и каждое селение. Остров-то мы угадали, а вот по бухтам и вокруг скал пришлось изрядно попетлять. И ни одной лодчонки не увидели, ни единого рыбака с сетью. Да что там! Даже дымка легкого ни разу не приметили. Зато когда отыскали деревню, поняли, почему.

Пуста она была. Пуста и разорена. Трупов не было ни человечьих, ни собачьих, ни даже курицы мертвой. И непонятно, кто тут прошелся: люди ли, звери ли, твари ли. Дома не сожжены, но внутри всё перевернуто и разбито, кровь на холсте, растянутом на ткацком станке, осколки горшков и плошек. В одном доме Эгиль отыскал запрятанную серебряную монету, уже почерневшую от старости. Видать, ее хранили, замотав в обрывок кожи, не одно поколение.

— Не люди, — вздохнул Кот. — Люди б железо забрали и монету тоже. Немудрено спрятали.

— И ткани б забрали, — согласился Вепрь.

Росомаха вернулся после осмотра берега и спросил:

— А лодок почему нет? Ни одной. Если не люди напали, значит, жители могли уйти на лодках.

— Может, и ушли, — пожал плечами Альрик. — Мы ж сюда не сразу добрались, и пока еще весть шла.

— И что теперь? Кто б то ни был, вряд ли он сюда вернется. Где искать-то?

— Если оно с гор пришло, значит, должен след остаться. Офейг, Вепрь, Свистун, гляньте-ка. Коршун, пробеги-ка еще раз всю деревню и берега, может, почуешь кого. Может, кто спасся.

Следы кое-какие были, но все обрывались в полутысяче шагов от деревни. Свистун предположил, что люди бежали в горы, но их догнали и убили. На берегу нашлись лишь обломки досок да кусок весла.

Альрик посмотрел на Стига, понял, что подмоги от того ждать не стоит.

— Тут уж ничего не поделать. Поищем соседей, может, кто из деревни добрался туда.

Жаль, что в хирде не было никого из этих мест, и мы не знали, где они, соседи, может, в соседнем заливчике, а может, в нескольких днях пути. Пришлось изрядно попетлять, время от времени высаживая Коршуна на берег. Ведь не все деревушки стоят возле моря, некоторые прячутся за горой или леском.

На второй день приметили растянутые на просушку сети и подплыли туда. Коршун помотал головой, мол, не чует рунных. Может, это лишь временное пристанище рыбаков? Альрик сказал обыскать окрестности, и вскоре мы наткнулись на еще одно селение из четырех домишек, укромно спрятавшееся в междугорье, но людей там тоже не было. Побуревшая от крови лавка, брошенная утварь, разметанные клока шерсти, приготовленной к вычесу. Простодушный поднял топор, замаранный черным.

— Тварь, — сказал он, понюхав лезвие.

— Она что, нарочно людей ищет? — удивился Эгиль.

Обычно ж тварям всё одно что есть: людей, скот, зверей каких. Случайно набрести на селение и вырезать его может любая тварь. Так было с огненным червем в Сторбаше. Вряд ли он знал, что на его пути стоит город, просто шел куда вздумается, добрался бы до моря, развернулся и пополз б в другую сторону. Морская тварь в Темном заливе тоже охотилась в тех краях, лишь потому что добыча была. Коли б закончилась, так она ушла бы в другое место.

А тут два селения подряд. От одного к другому посуху еще попробуй дойди, горы тут обрывистые да высокие, наверх не вскарабкаешься, вниз не спрыгнешь, а обходить вздумаешь, седмицу-другую искать проход будешь. Да и по морю не так просто. Мы лишь по сетям поняли, что тут могут быть люди.

Может, несколько тварей? Или совпало так? Или кто-то из первого селения добрался сюда, всполошил здешних жителей, и они попросту убежали? Нет, тогда откуда топор с твариной кровью.

Но твариная кровь меня порадовала. Знать, не так уж сильна эта тварь, если простой рыбак смог ее поранить. Будь тварь выше десятой руны, карл бы к ней не подобрался и шкуру пробить бы не смог.

Мы развели костер, накидали туда сосновых веток, чтобы дым шел погуще, и сели ждать. Если кто сумел выжить, так заметит дым издалека, сообразит, что люди пришли. И на следующий день кое-кто появился.

— Выходи уже, — внезапно крикнул Коршун, когда мы уже думали возвращаться к «Соколу».

Я посмотрел в ту сторону, куда глядел полусарап. Ничего.

— Выходи, я тебя отсюда чую. Две руны. Даже убежать не сможешь!

А потом вдруг сорвался с места, скрылся из виду и вскоре приволок замызганного парня в грубых шерстяных одежах.

— Я ж говорил, что не убежишь. Ну, рассказывай, кто таков, чего бежал.

Крепко схваченный за шиворот парень моих лет испуганно разевал рот, пучил глаза и мелко трясся. Потом неожиданно выхватил нож и воткнул в руку Коршуну, тот его отпустил, но догонять не стал. Незачем. Не успел двурунный сделать и пары шагов, как ему перегородил дорогу Альрик. Он метнулся в другую сторону, ко мне. Хлесть! Парень свалился от первой же оплеухи.

— Чего скачешь, как заяц? Видел же, что не уйдешь, — сказал я. — Кто таков? Здесь живешь? Где был?

— Ничего не скажу! — выкрикнул парень. — Хоть режьте!

Коршун встряхнул порезанной рукой, недовольно оглядел царапину и положил сверху растертые листья тысячелистника.

— Живодер, — вздохнув, позвал я.

— Не надо, — вмешался Простодушный. — Он попросту не понял, кто мы такие. Слышь, мы хирдманы, пришли, потому как услыхали о беде в соседней деревушке. Там, как и здесь, никого в живых не осталось. Ты знаешь, что случилось? Кто напал? Мы добро трогать не будем, нам бы поймать то, что жрет людей.

— А чем докажешь, что это не вы?

— А зачем? Ты глянь на нас и скажи, какая нам выгода с вашего хозяйства.

Парень чуток успокоился и поведал, что пас овец на дальнем пастбище и знать не знал ничего. Его должен был сменить брат, а не пришел, но пастушок все равно не бросал стадо и ждал-ждал, уже не знал, что и думать. Несколько раз хотел уйти, но у его отца рука тяжелая, и за брошенных овец он бы изрядно всыпал. А потом увидел дым, пришел, а тут мы.

Словом, толку с парня было немного. Ничего не видел, ничего не знает.

— А кто у вас был самым сильным? — вдруг спросил Стиг.

— Так отец. Шесть рун! У него и топор боевой есть, — с гордостью сказал пастух.

— Уж не этот ли?

И Херлиф показал топор, вымазанный в твариной крови.

— Он. Отец бы никогда его не бросил.

Кажись, только сейчас парень уразумел, что с его родными случилась беда. Его глаза делались все круглее и круглее, еще немного и разревется.

— Погодь! — рявкнул Альрик. — Где соседи живут, знаешь? Дорогу покажешь?

Хвала Фомриру, он знал, не раз ходил с отцом на лодке. Так что мы вернули ему отцов топор, самую дорогую вещь в этом селении, забрали с собой на корабль и пошли дальше.

— Медвежье не чета нашему, — объяснял парень. — Домов с десяток, людей почти с сотню будет. Они у нас мед брали и шерсть. У наших-то овец шерсть потолще будет. И живут недалече, а вот наши овцы лучше. А что нонеча с овцами нашими? Я ж их бросил там. А как волки придут?

Херлиф терпеливо возвращал его думы к соседям.

— Там старший тоже на шестой руне, бывший отцов приятель. Они вместе хирдманами ходили, только недолго, а потом решили вернуться на землю. Так запросто Медвежье не найдешь и не возьмешь. А еще там изгородь ого-го какая! Хускарл не перескочит.

Мы посмеивались, слушая его болтовню. Откуда ему знать, что может перескочить хускарл?

— Отец поначалу тоже в Медвежьем жил да разругался с Бурым, а как отделился, замирились.

Без поводыря мы б и впрямь не нашли это Медвежье. Встали в неприметной бухточке, поднялись по каменному склону и лишь там наткнулись на тропку, ведущую к селению.

Парень все болтал и болтал, словно старался не вспоминать, что семья померла. Будто его речи держали отца живым, и стоит замолчать, как его жизнь оборвется.

— Стой! — вдруг побелел лицом Коршун. — Тихо!

Как я понял, селение было недалече, лишь подняться по пригорку и пройти через лесок, но все равно далековато для дара полусарапа.

— Там что-то с силой сторхельта.

— Откуда? — удивился пастушок. — Я и хельта никогда не видывал.

И прикусил язык, отхватив от меня еще один подзатыльник.

Стиг тут же шагнул вперед.

— Стойте тут, я гляну. Если не по силам будет, так уйдем.

Вскоре вернулся, сосредоточенный и спокойный.

— Там одна тварь, быка напоминает, руне на пятнадцатой. У вас два хельта и хускарлов полно. Сладите?

— Сам как думаешь? — спросил Альрик.

— Должны сладить, если в ней нет хитрости какой. Коли что, так и я помогу. Сейчас она ломает ограду.

Если мы уйдем, то селение в сто жизней будет опустошено вчистую.

— Быка? — вдруг сказал Простодушный. — Но ведь она с моря нападает. Я думал, что это морская тварь. Есть же твари, которые могут из моря ненадолго на берег выходить.

— Сам увидишь.

Каждый раз, сходя с «Сокола», мы надевали всю сбрую полностью, хоть и не хотелось. Зато нынче нам не пришлось бежать к берегу, чтобы обрядиться. Потому мы двинулись к Медвежьему, а пастуха отослали обратно к кораблю. Там за ним приглядят Сварт и Булочка.

Мы медленно взобрались на пригорок, прошли через обещанный лесок и увидели Медвежье. Ограда тут и впрямь была знатная, чуть ли не в три моих роста, с заостренными концами поверху, перед ней еще и земля срезана. Зачем же столько труда ради простой деревушки, пусть даже и в сотню душ? Твари уже видно не было, зато я ясно видел измочаленные бревна в ограде, словно их хельт дубиной молотил полдня подряд.

И визги. Они доносились из-за частокола, хотя пролома не было.

— Скорее. Тварь уже внутри.

Мы рванули вперед.

— Как? Ворота вон, целые.

Всё вокруг ограды было осыпано стрелами, знать, Медвежье не сидело сложа руки, а отбивалось по мере сил. Альрик разбежался и перескочил частокол. За ним взлетел Росомаха. Один из людей Росомахи подбежал, уперся руками в бревна и чуть согнул спину, второй с разбегу заскочил ему на хребет и тоже перелетел внутрь.

— Видарссон, встань как он! — на бегу крикнул Херлиф.

Бьярки послушался, и мы все перемахнули на ту сторону по спинам двоих хирдманов.

А там уже творилось невиданное.

Десяток мужчин лежали мертвыми. У кого оторвана рука, у кого пробит череп, кто и вовсе будто без ранений помер. Тут же трупы собак, кур, одной бабы, не успевшей убежать, а перед ней рассыпаны стрелы. Видать, несла защитникам.

Альрика и Росомахи уже не было видно, они скрылись во дворах, но по звукам и так понятно, куда бежать. И мы понеслись к нашим хельтам.

— Что это за чудище? — прохрипел кто-то за спиной.

Я и сам едва не попятился от вида твари, едва завернул за угол.

Твари всегда выглядят чудно, изломанно, непривычно глазу, но даже так они походят на что-то: на волка, рыбу, медведя или камень. А с чем сравнить это порождение бездны? Бык? Ни капельки. Скорее, клубы дыма или черного тумана, что бугрятся, выпучиваются и тают на ветру.

Это жирное черное гладкое тело не имело ни формы, ни головы, ни глаз. В одном месте оно вспучилось, раскрыло щель и сомкнуло ее на копье, которым в нее тыкали. Копье переломилось. Сбоку из туши появились вздутия, уперлись в стену дома, тварь оттолкнулась и смела двоих, придавив собой. Их торчащие ноги недолго подергались и обмякли.

Альрик пытался отвлечь тварь на себя, швырял в нее поленья, но они без звука отскакивали от уродливого тела. Росомаха подскочил сбоку, вогнал меч, резко прорезав лоснящуюся шкуру, выдернул черное лезвие и едва успел отпрыгнуть в сторону, когда из тела твари выскочил шип, нацеленный на него.

— Кай, уводи людей. Мы ее тут придержим, — заорал Беззащитный.

Вот же… Бездна!

И я в последний раз глянул на тварь и побежал к домам.

Глава 8

Собрав перепуганных людей, я вывел их за ограду. Хотя это было не так просто. Они кричали, бегали туда-сюда, хватали всё подряд, будто у них были какие-то сокровища. Одна баба вцепилась в веретено и пук непряденной шерсти. Вот зачем оно ей? Лучше б уж котелок или мешок зерна прихватила. И слова вообще не помогали. Они меня не слышали. Кричали о сынах, мужьях, курах, свекрах и не хотели без них никуда идти. Так что я быстро разозлился и, уже не стесняясь, раздавал оплеухи, вышвыривал людей из домов чуть ли не пинками и волок к воротам. Офейг поглядел на меня и стал делать так же.

Мы их выкидывали даже не ради защиты, а чтоб не мешали. Хуже не придумаешь, чем сражаться с сильной тварью, когда вокруг орут, плачут и лезут под ноги. За воротами селян перехватил Стиг, и я сразу же вернулся в деревню. Вот пусть теперь Мокрые Штаны и заботится о людях своего конунга!

Я боялся, что Альрик с Росомахой разделаются с тварью прежде, чем я вернусь, но бой только начинался.

Вместо непонятной размытой туши перед моими глазами предстала совершенно иная тварь: с десятком разновеликих лап, несколькими пастями и собравшимся в комок телом. Альрик отбивался от двух лап, которые то удлинялись, то укорачивались. Росомаха стоял поодаль, наспех перематывая окровавленную ногу. Энок стоял на крыше и целил в тварь из лука, но ни одной стрелы в ней я не видел.

Меня удивил Квигульв Синезуб. Его длинное тяжелое копье лучше всего подходило для сражения с этой тварью, и он мастерски управлялся с ним.

В свои три с лишним десятка лет Квигульв не набрался особого ума. Его легко обмануть, подшучивать над ним никакого удовольствия, потому как он всегда верил в то, что ему говорили. И при этом он верил, что когда-нибудь перешагнет за двадцатую руну. Даже зубы себе подпилил и натер чем-то синим, потому что ему сказали, что хельты и сторхельты — это люди, которых все боятся, а значит, и ему надо стать страшнее. И на первый взгляд он выглядел жутко: всклокоченные волосы, толстые брови, закрывающие наполовину глаза, острый длинный нос и пугающая синезубая улыбка с двумя прорехами. А нрав — ну чистый теленок. Чтобы обрадовать Квигульва, достаточно сказать, что он нынче особенно страшный, аж кишки сводит. Но с копьем он один из лучших бойцов, кого я видел.

Он легко отбивался от четырех когтистых лап и еще успевал вспарывать упругую плоть твари, давая возможность Росомахе передохнуть. И это при том, что Синезуб всего лишь на седьмой руне, а тварь на пятнадцатой. Смог бы я так?

— Кай, — крикнул Альрик. — Дальше ты.

Росомаха бросил на меня острый взгляд, но ничего не сказал.

Из-за домов, сараев, загонов и невысоких оград мы не могли навалиться на тварь всем хирдом, зато и она не могла удрать. Одновременно могут биться только четверо: двое впереди, двое позади. И Энок сверху. Кто больше подойдет? Кого позвать: стайных или нет?

— Беспалый, Гвоздь, помогите Синезубу. Пес и Вепрь вместо Альрика.

Отчаянного лучше не брать, нарочно ведь под удар подставится. От Свистуна пока толку мало. Прежде чем он вдарит, нужно вызнать, куда бить. Да и один удар как от девятирунного… Зачем, если есть сами девятирунные хускарлы?

— Она слабеет? — спросил я у хёвдинга, забравшись с ним на соседний дом.

— Нет. Раны быстро затягиваются, и она меняет облик. Может отрастить лапы, сколько и где вздумается, то же с пастями. Похожа на ту, что мы видели в Бриттланде, только крупнее.

— И где рубить? Головы у нее нет. Лапы отсекать и ждать, пока сама издохнет?

Альрик пожал плечами. И тут Энок выстрелил.

Его стрела попала вроде бы случайно, но тварь впервые взревела, задергалась, резко втянула все лапы.

— Квигульв, бей туда, где стрела! — крикнул я.

Синезуб перемахнул через невысокую оградку, резко вбил копье на локоть вглубь и… влетел спиной в сарай, сбитый с ног внезапно выросшей лапой.

Как так? Стрела ударила больнее, чем копье?

Воткнутое оружие поползло наверх из тела твари. Синезуб, толком не очухавшись, побежал к ней, ухватил копье, вытащил. И снова улетел в тот же сарай.

— Вепрь, руби лапы. Видарссон, найди вилы или кирку и оттаскивай их. Трудюр, разожги костер. Попробуем ее сжечь! Рысь, поищи жир или масло.

— А если не поможет? — тихо спросил Альрик, не сводя глаз с твари.

— Сам пойду, пробужу дар.

Тварь дралась не всерьез, отмахивалась лапами, огрызалась беззубыми пастями, но не пыталась пробить путь или сожрать ульверов. То ли не поняла, что против нее уже не рыбаки и козопасы, а настоящие хирдманы, то ли она особо и не хотела. Может, она и впрямь ранена? Все же немало ее порубили, хоть сейчас даже царапины не видно было.

— А кому руну отдашь? — снова заговорил Беззащитный.

— Не знаю. Точно не Росомахе и не себе.

А то вдруг перевалю за десятую руну? Бездновых безумцев в хирде хватает.

Вжух. Снова стрела. Теперь в другое место, ничем не отличающееся от прочих. И снова тварь взвыла, съежилась и вдруг взметнулась вверх, вцепилась сотней крошечных лап в дерновую крышу и посеменила к Эноку.

— Берегись!

Мы с Альриком одновременно прыгнули к лучнику, но не успели. Тварь опрокинула его, навалилась всей тушей на ноги, и Энок заорал от боли.

Я вбил топор с размаху. Словно в медузный колпак вляпался: сначала лезвие провалилось и лишь в конце прорезало шкуру. Альрик же вогнал меч по самую рукоять, уперся ногами в тело твари и начал дергать рукоять в разные стороны. Росомаха тоже взобрался на крышу, схватил Энока подмышки и дернул на себя.

Крики стали громче. Потом что-то затрещало, и мы всей кучей провалились в дом. Я откатился, ударившись плечом. Альрик ухватился рукой за стену. Росомаха и Энок тяжело рухнули на обломки. А тварь… она осталась наверху. Ее крупная туша застряла в балках.

— Уноси его! — заорал я.

Росомаха и сам сообразил и вытащил Энока наружу.

Альрик легко подтянулся и вскочил на одну из балок, я же остался и заглянул твари под брюхом. Может, у нее, как и у каменных жаб, тут шкура потоньше? Но увидел лишь сраставшуюся пасть. А потом тварь дрогнула и стекла внутрь дома, как жирная капля дегтя, перегородив выход. Хотя я ведь и выпрыгнуть мог.

— Нашел бочку топленого жира, — услышал я голос Рыси.

— Готов поджигать, — а это Аднтрудюр.

Сейчас тварь застряла в этом доме, быстро удрать не сможет, и огонь перекроет путь.

— Давай жир сюда! Трудюр, готовься!

Тварь дрогнула и неторопливо потекла ко мне, отрастив две широкие лапы спереди. Я размахнулся и вогнал топор в одну из них. Черная жижа едва выплеснулась из раны и тут же застыла. Я ударил еще раз, потом еще. И увидел, как на второй лапище раскрывается черная пасть, в которую легко поместится моя голова. И пасть потянулась ко мне, расширяясь всё больше.

Сверху посыпались куски белого застывшего жира. Угу, вот прям так он и загорится!

Я выхватил левой рукой нож и, оттолкнувшись от стены, врезал твари топором, сразу же вогнал в ту же рану лезвие ножа, чтоб не заросла. Снова ударил топором.

— Уходи! — крикнул Леофсун.

Лапа с пастью почти коснулась моей головы. Я ударил в последний раз, подпрыгнул… Что-то сильно дернуло за ногу, и я рухнул обратно. Эта т-т-тварь вырастила третью руку и схватила меня!

— Жги! — заорал я, безуспешно отбиваясь от надвигающейся пасти.

Краем глаза я заметил, как мелькнуло что-то яркое, но сам смотрел только на черный провал у своего лица. Нога была зажата как в капкане. Не помру же я здесь? В животе бездновой твари, у которой и живота-то нет. В последний момент засунул руку с топором прямо в пасть и почувствовал, как жесткая твариная плоть смыкается на предплечье.

Кости словно под жернова попали. Я заорал от боли, бешено молотя ножом по схватившему меня отростку. Что-то хрустнуло. Чудище перетирало руку в пыль, но топор, скованный на твариных костях, пока держался. Нет, топорище уже сломалось, но…

— А-а-а!!! Тварь! Убью!

На черном туловище показался еще один разрез напротив моего лица, и тоже начал расползаться в стороны.

Вспыхнул огонь и растекся по всему жирному телу, несколько раскаленных капель попало мне на кольчугу и ноги, но я толком их не чувствовал: всё заглушала боль в сдавленной руке. Что-то кричали сверху. Где-то там рубили тварь ульверы. Я бы уже давно рухнул, если бы моя кисть не была зажата в тисках над головой.

И тут тварь пронзительно завизжала из всех пастей, забурлила, задергалась.

— Кай, руку! Кай!

Что? Кто это кричит? Какую руку? И только сейчас я понял, что изломанная правая рука свободна.

Сверху спрыгнул Альрик, подкинул меня вверх, где несколько человек вцепились в мою кольчугу и выволокли на стену. Потом Беззащитный оттащил меня подальше от того дома.

— Ты чего сразу не прыгнул? — закричал он. — Чего ждал? Это ж сторхельтова тварь. Сдохнуть решил?

Я приподнял правую руку. Пальцы все еще крепко держали обломок топорища, железная голова была изогнута, словно ее скручивали. Я попытался разжать хватку, но не мог. Альрик выдернул топор, и я закашлялся, сдерживая стоны. Вся кисть горела огнем и походила на раздувшуюся жабу, пальцы толком не двигались, и в предплечье что-то точно было сломано.

— Мой топор, — простонал я. — Как я теперь…

— Что там топор! Рука бы цела осталась. Дурень! Зачем полез? Дар! Дар надо было будить, а не к Эноку прыгать!

Вдох. Я уперся целой рукой в землю и поднялся.

— Ладно. Потом залечим. Надо тварь… эту ублюдскую отрыжку Бездны, погань вшивую, черножопую соплю… надо ее убить.

И поковылял к горящему дому, откуда доносились оглушительные визги. Беззащитный пошел со мной, глухо бранясь.

Ульверы смотрели издали, с крыш других домов, Трудюр и Росомаха приглядывали за входом и подкидывали поленья. Я задел переломанной рукой угол дома и едва сдержал слезы от боли. Сглотнув, спросил:

— Горит?

— Вроде, — пожал плечами Трудюр. — Там Энок хотел чего-то сказать. Сходи лучше к нему.

Ослепителя отволокли к частоколу, и Живодер обматывал ему ногу какой-то тряпицей

— Что тут? — спросил я.

По лбу стекали крупные капли пота, руку хотелось засунуть в ледяную прорубь и оставить там на седмицу-другую.

— Шкура драная, кость нет, — сказал Живодер.

— Энок, ты чего сказать хотел?

— Я знаю, как убить тварь, — ответил бледный и тоже взмокший Ослепитель. — У нее несколько сердец внутри, но они того… бегают.

— Как это?

— Мой дар… Я же вижу, куда целить, чтоб убить. А на твари почти нет таких мест. Лишь когда сердце случайно подходит близко к шкуре, тогда чую, куда надо стрелять. Только шкура прочная, стрела уходит неглубоко. И хотя я дважды царапнул сердца, но пробить не смог. Надо копьем или секирой.

— Уже не надо. Она скоро и так сгорит.

Со стороны села до нас донеслись возмущенные крики и брань, и мы побежали туда. Энок заметно хромал. Я придерживал больную руку, чтоб она не так сильно тряслась.

— Что? Сгорела?

Из разрушенного дома поднимались густые клубы дыма, даже огня не видать. Росомаха отпрыгнул от пролома на месте двери, и там показалось черное пятно. Тварь! Она сбегает?

Гвоздь и Крюк подобранными где-то бревнами заталкивали тварь обратно, но та вдруг оттолкнулась, перепрыгнула их и шлепнулась, как огромная черная лепешка. Шкура у ней выглядела целехонькой, даже не обуглилась. Замерла, а потом потянулась к Гвоздю, вцепившись десятком лап в его бревно. Тот сразу бросил ствол и отбежал подальше.

— Как? Она же горела! — недоуменно спросил я.

Рысь, который все время смотрел на тварь сверху, крикнул:

— Она поначалу корчилась, визжала, а потом как выплюнет жижу, да прям со всех сторон. Так огонь и потушила. Зато усохла чуток.

Я глянул на тварь. Если она и усохла, то прям совсем чуток, ведра на три-четыре, но ведь в ней не одна бочка этой жижи. Сколько ж нам ее палить придется, прежде чем убьем?

— Держи ее! — крикнул Росомаха.

Росомаха? Он сам встал перед тварью, а рядом Гвоздь, Пес и Клык. И я впервые увидел их боевую мощь. Они секли, рубили и кромсали черную упругую плоть так, что та не успевала излечиваться, густая жижа то и дело выплескивалась наружу, пятная землю и кольчуги хирдманов. Тварь попятилась, потом отрастила несколько лап и засеменила назад быстрее, тогда Росомаха ускорился и размашистыми ударами отсек две конечности. Те отвалились и растеклись в небольшие лужицы.

Бом! Альрик треснул несильно меня по голове.

— Они ее не удержат. Нужен дар Энока! — сказал он.

— Но как? Он же еле на ногах стоит. Да и не пробивают стрелы, ты же слышал!

Бдыщь. Еще один подзатыльник по шлему.

— Дурень. Твой дар… он же стягивает все дары. Как быстрее пробудить его? Думай!

— Стена щитов? — неуверенно сказал я.

Альрик тут же закричал:

— Делаем стену щитов. Нужно перекрыть путь твари!

— Так мы щиты не взяли, — растерянно сказал Трудюр.

— Сколько есть! Один — Каю.

Это была самая нелепая стена щитов, в которой я стоял. Нашли всего четыре щита, один нацепили мне на левую руку, правая так и висела бессильно, по бокам стояли Эгиль, Простодушный и Альрик также со щитами, а рядом с ними другие ульверы, которых я ощущал в стае. И мы поперли на тварь.

Росомаха отступил, не понимая, что мы хотим сделать. Толку от стены щитов против твари?

— Гоните ее к нам! — приказал Альрик.

Эти четверо снова принялись сечь и рубить тварь, и та поползла к нам. Я стоял с одним лишь щитом и чувствовал себя полным дурнем. Что мы делаем? Щиты? Я даже ударить не смогу. Стая? Энок ранен, у меня сломан топор, бесполезный Магнус ни разу не поднял меч и не ударил ни одну тварь. Даже измененного убить было легче, хотя бы понятнее, как это сделать. А тут… Сердца? Поди, еще доковыряйся до них.

И еще кое-что… Я не хотел быть лишь даром в стае, я хотел стоять рядом с ульверами и разделять с ними раж битвы, боль от ран и радость победы. Я же понимал, о чем думает Альрик: пробудить во мне дар и отставить в сторону. Но разве это то же, что быть в стае?

— Стая! — взревел вдруг Простодушный.

— Стая! — откликнулись ульверы.

— Ау-у-у-у, — взвыл Энок сзади.

И первый же толчок в груди пробудил дар. Хитроумные сволочи!

Я мгновенно охватил всех хирдманов, ощутил их ярость, боль и гнев. Они злились на тварь, злились, что не могли ее убить, злились, что от новеньких пока толку было больше, чем от нас, от ульверов. Издалека пришла волна радости. Тулле! Он слышал нас, чуял нас и помнил о нас.

Еще один толчок, и я собрал стаю, сковал в единую цепь, собрал в кулак. Ощутил, как резко зачесались сломанные кости, как руки наливались могучей силой, тело полегчало. Хорошо, хоть Трудюров дар не проснулся, наверное, потому что баб рядом не было.

Так и не столкнувшись с тварью, стена щитов рассыпалась. Мы ждали. Не все ульверы знали, чего ждут, но через стаю они будто что-то понимали или чуяли. Вепрь поднял тяжелый бродэкс. Альрик тоже был наготове, он мечом точно достанет до сердца. Херлиф отбежал к другому боку твари. Дударь запрыгнул на сарай и направил острие меча вниз, готовясь ударить. Рысь спокойно оглядывал тварь, не сводя с нее глаз. Только эти хирдманы могли достать до сердца, у них было подходящее оружие и сила равная или выше восьмой руны. Семирунные не прорезали шкуру даже на ладонь вглубь.

Тварь замерла, впервые за долгое время не получая удары. Но если она не двигается, то не двигаются и ее сердца.

— Эй, подколите ее. Пусть ползет куда-нибудь! — крикнул я.

И Росомаха со своими дружками снова набросились на тварь. Мы же стояли.

Вдруг что-то мелькнуло. Мой взгляд приковало к себе одно ничем не примечательное место на теле твари. И тут бродэкс Вепря с хлюпанием вошел в него по самое топорище.

От оглушительного визга твари перед глазами всё поплыло. Я видел лишь мутные всполохи черной туши, дергания и всплески. Что-то сбило меня с ног, я повалился прямо на изувеченную руку и взвыл. Вепрь? Я знал, что это Вепрь, толком не видел, зато чуял через стаю. И боль билась не только в руке, но и в животе. Чужом животе. В Вепревом. Я спихнул с себя тяжелое тело, с трудом выпрямился, тряхнул головой, приходя в чувство. И увидел, что кольца спереди Вепревой кольчуги растрескались и лопнули.

Опасно! Я ухватил Вепря за руку и прыгнул в сторону, едва успев сойти с пути твари. Та бесновалась, визжала и билась, как раненый тунец, вытащенный на берег. Ее тело бурлило точно каша в котелке, взметались и оседали лапы, шипы, бугры… Жуть!

Подбежал Бритт, схватил Вепря и потащил его к частоколу, подальше отсюда. Каким-то чудом я еще держал дар, потому знал, что помимо Вепря тварь подбила еще двоих, но не так серьезно.

Тварь всё не успокаивалась. От ее визга болели зубы и ломило голову. Пока она в бешенстве, мы не отыщем другие сердца. В тварь с диким меканием полетела коза. Свистун? Зачем он…

Бьющиеся лапы разодрали козу на несколько частей, и струи крови плеснули на черную шкуру. Тварь вдруг замерла, раззявила пасть и засунула туда козью ногу. Потом поползла к прочим кускам, навалилась на них всем телом и замолкла наконец.

Я потер ноющие уши.

— Как? — услыхал я голос Росомахи. — Откуда он узнал, куда бить? Он ведь не случайно попал!

— У нее несколько сердец, — пояснил Альрик. — Вепрь пронзил одно, теперь нужно уничтожить и остальные. Как — сказать не могу. Но да, он бил наверняка.

Беда в том, что мы не знали, сколько именно сердец у этой твари. Если два, то Альрику никак нельзя ее бить. Я не мог. Да и лучше бы никому из восьми- и девятирунных ее не убивать. В тот раз Альрик с седьмой руны прыгнул сразу до десятой, причем едва-едва не коснувшись одиннадцатой. Сейчас тварь слабее, но рисковать еще одним ульвером я не хотел. Конечно, Живодер с радостью вырежет узоры на любом из нас, да только это не самое надежное средство.

Семирунный может без страха получить всю ее благодать. Но кто из семирунных сможет достать до сердца? И я понял, кто. Квигульв Синезуб. Копье вместе с его даром глубоко пробивает шкуру и уходит чуть ли не на локоть. Закавыка лишь в том, что он не в стае, а значит, не видит, куда бить.

В тварь прилетела еще одна коза. Пусть лучше жрет, чем визжит и убегает.

Я уставился на Квигульва. Он же хороший хирдман! Глуповатый, зато старательный и верный. Достоин того, чтобы стать настоящим ульвером. В тот раз я сумел отыскать даром Альрика, взял заново Живодера, значит, и Синезуба смогу.

Глазами я видел Квигульва, даром ощущал хирдманов, но не знал, как сложить первое и второе. Изо всех сил я натягивал то, что не мог даже описать и нащупать, на копейщика. Он почувствовал взгляд, глянул на меня, передернул плечами.

В стаю! Иди в стаю. Ты тоже волк… А я твой вожак. Услышь меня! Услышь ульверов! Давай же!

Тем временем тварь дожрала вторую козу и медленно поползла туда, где стояло больше людей.

Квигульв! Как схватить твое сердце? Я тужился изо всех сил, кривил морду, напрягал все тело, забыв про больную руку, но ничего не выходило. Слишком мало он с нами пробыл, и его уродливое лицо всё еще порой пугало меня спросонок. Он не стал братом. Да я знал его всего месяц-другой, как и остальных хирдманов, кто не в стае.

Толчок. Я отвел взгляд от Синезуба.

— Вижу! — крикнул Дударь с сарая.

И спрыгнул, держа меч острием вниз. Блестящее лезвие ушло в тугую плоть наполовину, и я невольно сморщился, ожидая новых визгов.

— И-и-и-и-и! — пронзило мне голову до самых пят.

Бьярне не успел вытащить меч, как его смело с твари и отбросило на десяток шагов. Повезло, что на его пути не было ни домов, ни сараев, зато оказался Стейн, ведомый моим даром. Он перехватил Дударя, отволок подальше. А меч так и остался торчать из твари.

На сей раз тварь не просто орала. Она выбросила десятки лап за раз и стремительно поползла к стене деревни, в сторону моря. Бездна! Там же наш корабль! И эти… крестьяне. И Стиг! Нельзя, чтобы тварь убил Стиг! Это же позор для хирда!

Мы побежали за ней. Альрик взлетел на дом, огромными прыжками догнал тварь и перегородил путь. Та его будто и не заметила, врезалась в него всей тушей, но Беззащитный устоял. Всего мгновение! Но тут добежал Росомаха с приятелями и тоже встал рядом с хевдингом.

Убить! Надо ее убить! Раз она так рванула, значит, сердец осталось немного. Может, одно или два. Должно быть одно или два. У нас не так много людей, чтобы за каждое сердце кто-то из ульверов выбывал из сражения.

Пальцы правой руки невольно сжались. Я скривился, пронзенный болью. Что? Моя рука! Нет, кости еще не зажили и не срослись, но я хотя бы мог двигать кистью, и опухоль немного спала. Надо удержать дар подольше!

— Куда бить? — орал Росомаха, нещадно полосуя тварь мечом. — Скажи, куда бить!

Я, уже не думая об Квигульве, сосредоточился на стае. Дударь и Вепрь выбыли, Эгиль, Трудюр и Энок тоже ранены, хоть и слегка. Страха не было ни в ком, стая не боится добычу. Олень может лягнуть одного или проткнуть рогом второго, но он не сладит со всеми.

И тут стая переменилась, перестроилась. Не мысль, а общее стремление охватило нас всех. Херлиф крикнул Синезубу:

— Копье! Дай копье!

Тот неохотно протянул любимое оружие, Простодушный передал его Живодеру, Живодер — Леофсуну, а тот кинул Эноку, который при помощи Стейна забрался на насыпь возле частокола.

Альрик оттолкнул Росомаху и Крюка, и высвобожденная тварь понеслась прямо на Ослепителя. Мы едва не забыли, что меткость Энока действует не только на лук и стрелы, но и на копья. Хотя он не так умело управлялся с ними, как Квигульв, зато метал отменно. И Энок был на седьмой руне. А еще благодаря стае у него была мощь Сварта!

Тварь мчалась, как разъяренный кабан, а Энок всё не двигался. Я слышал его сердце, оно билось ровно и спокойно. Он был не один. Вся стая была с ним.

Десять шагов. Пять.

Я не увидел, как он метнул копье, зато почувствовал выплеск силы. Тварь врезалась в насыпь и растеклась бесформенной лужей. Копье и меч задрожали, наклонились и начали медленно погружаться в черную жижу. А внутри меня вспыхнуло яркое солнце, ослепившее каждого в стае. И Энок одним махом поднялся до десятой руны.

— Скорее!

Альрик подбежал к твари и начал вырезать плоть вокруг копья.

— Нужно вынуть сердца!

Росомаха тоже взялся за дело, только вокруг Дударева меча.

А я моргал, не в силах прогнать странный морок. На кого бы я не взглянул, ясно видел, куда и с какой силой надо ударить, чтобы убить.

Глава 9

Дар растаял, как снег в Бриттланде, хотя я цеплялся за него до последнего, заживляя раны себе и хирдманам. Я шевелил пальцами, сгибал руку в запястье, но удержать что-то тяжелее ножа не мог. Ну, ничего. Попрошу Орсову женщину приложить твариные кости, и за седмицу всё зарастет. Жаль, что в убитой нами твари не было ни одной кости. Росомаха и Альрик изрезали ее всю, чуть ли не вывернули наизнанку, пока искали третье сердце. Нашли там еще темные плотные пузыри, в одном из них болтались перетертые останки коз, а вот костей не было. Вот же Бездново создание!

Альрик, вытащив первое сердце, уволок Энока в первый попавшийся дом. Живодеру я сказал посмотреть раненых, особенно Вепря, нутро ему сильно отбили, раз кольчуга лопнула. А Росомаха вдруг занялся стряпней. Поймал свинью, заколол ее, вытащил кишки, а потом пластами нарезал весь жир. В это время Гвоздь нашел котелок, разжег огонь, Крюк притащил два небольших бочонка и предложил быстренько их опустошить.

Стиг вернулся с жителями деревни, глянул на приготовления Росомахи, кивнул и сказал:

— Одно я заберу. Для конунга.

Росомаха возразил:

— С чего бы? Наш хирд убил тварь. Твой малец даже раза не ударил.

Это он про Магнуса, который весь бой пробегал где-то. Или, скорее, отсиделся. Надо возвращать его отцу, я теперь на него даже смотреть не хочу. Был же толковым воином, а стал размазней овсяной.

— Конунг щедро заплатит. Каждому по полмарки серебра выйдет.

У хирдманов аж глаза загорелись, как услыхали про плату. А я снова дурнем вышел. Сразу не понял, что Мокрые Штаны про сердца говорил, иначе б не согласился. А теперь отказываться — как в мошну к парням залезть.

— Такое надо с хёвдингом решать, а не с хирдом, — только и пробормотал я.

Селяне разбрелись по домам, поднялся вой по погибшим. Одна баба разохалась при виде наполовину сгоревшего дома с проломленной крышей. Другая визжала что-то про своих козочек. Дуры. Радоваться надо, что живы остались. В предыдущих деревнях дома-то целы, а жители все в пузырях твариных померли.

— Ты лучше другое скажи, — Стиг смотрел на меня в упор. — Кто из вас Скириров дар получил?

— Скириров? Это как?

— А так. Фомрир же — бог-воин, потому он и дары дает такие, чтоб сражаться легче было. А Скирир — бог-правитель! Он редко смотрит на людей, заслужить его внимание очень непросто. И всегда его дар не для одного, но для многих. Я сам про такие только слыхал, а увидел впервые.

— А… — я речь позабыл напрочь. — А… А я ж… Я всегда Фомриру…

— Ты? Это твой дар? — прищурился Стиг.

— Н-нет. В хирде вообще даров немного. Энок вон да Сварт. И Трудюр еще, но кто его одарил? Уж точно не Скирир и не Фомрир.

— Да не ври. Еще кто-то с Орсовым даром ходит. Вон тот черный рунную силу издали чует. Синезубый сам семирунный, а копьем бьет почти вровень с девятирунным. Троллиная морда уж больно силен. Про того, который свою кровь хлебал, и говорить нечего. Так что даров у вас полно. Но я ж не про них говорю, они-то Скирировым даром не захвачены. Значит, кто-то из старых хирдманов. Беззащитному дар под стать его условию, и это не то. Так у кого же?

Росомаха топил в котле свиной жир, а сам прислушивался к нашему разговору. Видать, тоже что-то заметил во время боя.

— А зачем тебе? — разозлился я. — Разве можно так выспрашивать про дары? Кто хочет, тот и говорит, а кто не хочет, так и приставать нечего.

— Тратить Скириров дар в мелком хирде? — Стиг повысил голос, чтоб слышали все ульверы. — Если такой человек объявится, то Рагнвальд Беспечный возьмет его в свою дружину, да не простым хирдманом, а хёвдингом, назовет ярлом, даст землю, осыпет серебром, рядом с собой за стол сажать будет. А чтобы Альрик не обиделся, конунг и вас щедро одарит. Ведь это вы вырастили такого человека. Так кто из вас одарен отцом богов?

Новые хирдманы оглядывали нас, любопытствовали, кому же так повезло. А мои наоборот смотрели куда угодно, только не на меня. Росомаха чуть котел не перевернул, так жаждал услышать имя.

А я разозлился. Вот же псина поганая! А еще оком и гласом конунга служит, тоже мне. Мало того, что вырвал наше сердце, не торгуясь, так теперь хирдмана забрать хочет. И всё за спиной Альрика, который пока ещё зовётся хёвдингом! Если то не я был, так ведь ушел бы. Кто ж не позарится на звание ярла, землю и целую конунгову дружину? Любой бы позарился. Может, и я бы позарился! Только с чего наш хирд мелкий? У нас почти три десятка людей, ни одного карла, сплошь хускарлы, а с сегодняшнего дня еще и три хельта! Ты пойди еще найди такой хирд в Северных морях! Все ноги истопчешь, а не сыщешь.

— Нет у нас такого, — рявкнул я. — Ошибся ты, Мокрые Штаны. Мы вместе не одну зиму пережили, не одно море исплавали, не одну тварь убили. Друг друга нутром чуем. Пусть конунгова дружина поболе в походы ходит и помене за столом сидит, так не хуже нашего биться станет.

Стиг рассмеялся:

— Ну, бьетесь вы всяко хуже нас. Особенно ты. На ровном месте руку изломал, тетеря.

Тетеря? Да плевать, сколько там у тебя рун, говно мокрожопое… И тут Леофсун расхохотался, да еще звонко так, заразительно. Подошел ко мне, хлопнул по левому плечу.

— А ведь он прав. Тетеря и есть. Как только умудрился в пасть твариную залезть? Пойдем, пусть Живодер и тебя глянет. Вдруг что вырезать нужно?

А как отошли подальше, прошипел на ухо:

— Коли не хочешь к конунгу идти, так молчи. Пусть теперь голову ломает, у кого тот дар.

Мы прождали до вечера. Росомаха уложил сердца в бочонки и залил топленым жиром. И ведь верно, в застывшем сале сердца долго не протухнут. Деревенские перестали стенать и вопить, занялись хозяйством, а заодно и нас накормили. И лишь когда стемнело, из закрытого дома полыхнуло крепкой рунной силой. Вот теперь в хирде и впрямь три хельта!

Я почти не завидовал, хотя был уверен, что следующим хельтом буду именно я. Но сломанной рукой много не навоюешь, да и не мог я убить эту тварь, чтобы не шагнуть прямиком к бездне. Энок был в хирде до меня. И парень он отличный, даром что косоглазый. И не просто так он получил эти руны, не добивал за другими, а в честном бою вырвал, сам пронзил последнее сердце. Да и вообще, если бы не он, мы бы еще месяц эту тварь били, так что заслужил он руны, заслужил. Но как же досадно-то, а!

Переночевав в деревне, мы отправились в Хандельсби. Стиг хотел побыстрее отвезти твариное сердце конунгу. Да и пора было возвращаться! Магнус с нами больше месяца ходит, а толку никакого. Видать, не на те приметы смотрела Рогенда, не те руны выкинул Мамиров жрец.

Именно так и сказал Альрик, когда конунг принял нас в своем доме:

— Ошибся я, конунг Рагнвальд, решил, что вольный ветер и сражения с тварями выбьют иноземную дурь из твоего сына. Но не вышло. Потому возвращаю Магнуса в родной дом и дальше пойду только со своими хирдманами.

Беспечный спокойно кивал, оглядывая меня, Простодушного и Энока. Принял он нас не сразу, полдня с сыном и Стигом разговаривал, а, может, и добытым нашими руками сердцем любовался.

— Я и не думал, что сын излечится за один лишь месяц, так что нет нужды торопиться. Или ты чем другим недоволен?

— Да, я недоволен, — твердо ответил Альрик. — Я недоволен, что на моем корабле моими хирдманами командует пришлый. Недоволен, когда за моей спиной выторговывают за бесценок твариное сердце. Недоволен, что сманивают из моего хирда людей. Вот всем этим я очень недоволен. Я-то думал, ульверы помогают конунгу по добру, а ты, выходит, решил, что на службу нас нанял.

— Согласен, Стиг поступил неверно, но он знал, как сильна нужда в сердцах сторхельтовых тварей. Коли б я знал, что там такая тварь, отправил бы свою дружину.

— У меня пять хирдманов на девятой руне. А если конунг не может найти подходящее сердце, то как я, обычный хевдинг, сыщу его? Серебро не остановит Бездну.

— Я дам еще две марки серебра сверху обещанного. Но сердце не верну.

— Прощай, конунг!

— Погоди, — Рагнвальд встал, подошел к Альрику ближе. — Ты ведь не просто так вызвался прогнать ворожбу на Магнусе. Это из-за Скирирова дара, верно?

Беззащитный молчал.

— И дар этот достался не тебе и не мне, а Каю Эрлингссону. Не спорь. Я знаю, что хорошие дары идут в паре с тяжелыми условиями, да и Магнус приметил кое-что. Так что можешь не скрывать. Кай, — обратился Рагнвальд ко мне, — всё, что пообещал Стиг, правда. Если захочешь уйти из хирда, я с радостью приму тебя в свою дружину, но заставлять или угрожать не буду. К тому же твой дар, видимо, сложен и неуправляем: половина вашего хирда не слышит его. Так бывает: некоторые дары вначале почти бесполезны, но с ростом силы становятся могущественнее прочих даров.

Конунг вернулся на место, сел.

— Жаль, что я юнцом думал лишь о себе. Чтобы получить Скириров дар, нужно думать о многих. Ладно, отдыхайте, излечивайте раны. А через седмицу мы еще раз встретимся.

Нам дали серебро и за сердце, и за убийство самой твари и выпроводили с конунгова двора. Простодушный помотал головой и сказал:

— Хорош тут конунг. Лучше Харальда. Тот бы за прекословие ни крохи серебра не дал, все сердца отобрал, и мог бы даже корабль отнять.

— Это с чего же? Мы вольный хирд, и это наша добыча, — возмутился Энок.

— Харальд думает, что всё в Бриттланде его, неважно, иноземный торговец или вольный хирд.

Альрик раздал хирдманам их доли, и хворые понесли серебро лекаркам, а здоровые — добрым пивоварам и веселым женщинам. И немало мы выпили за первую сторхельтову тварь, павшую от нашего хирда, еще больше — за Энока, третьего хельта среди ульверов. Как же он радовался! Говорил, что зимой вернется в родную деревню и покажет, каким стал.

— Не, бить и стыдить никого не буду. Наоборот выкуплю все пиво в деревне, десяток овец и буду кормить и поить людей, пока не упадут. Пусть знают, каков Энок Косой! Матери рабыню в помощь привезу, отцу — троих трэлей. Хватит уже самим на полях горбатиться, пусть передохнут немного. Сестренок замуж выдам, а то приданого у них толком нет. Братьям пособлю. У старшего уже своя семья, а живет в отцовом доме. Дом новый справим! А, может, и сам женюсь. А чего? Разве плохо? Я серебро буду привозить, а она пусть сыновей рожает да за хозяйством приглядывает. Каждую зиму буду с ней жить, а летом — по морям ходить.

— Так ведь по весне и уходить не захочется? От теплой женской задницы да детей, — смеялся Эгиль.

— Кай же ушел. Чем я хуже?

И многие думали, как Энок. Теперь, когда мы поднялись и рунами, и богатством, пришла пора задуматься уже и о семье. Вот только скиррево добро распродадим…

За семь дней я залечил сломанные кости, благо дар Бьярне сильно помог, даже Вепрь пришел в себя, хоть пока дышал меленько и ел только жидкое. Альрик походил по городу и поспрашивал насчет работы, да ничего подходящего не нашлось, словно всех тварей повыбили на Северных островах. Беззащитный думал взяться за торговцев, ведь раньше торговцы, особенно те, что уходили в иные земли, часто брали в найм такие хирды, как наш. Ну, чтоб хускарлы с хельтами. А нынче в Хандельсби только местные толклись. Пропали куда-то и сарапские торговцы, и те, что в Бриттланд и Валланд ходили. Разве что восточные, с Альфарики, что пришли по весне, остались.

Вот Альрик и подумал, а не рано ли отказался от конунгова сына? Может, и впрямь потерпеть Стига до осени, а уж потом распрощаться?

Впрочем, когда спустя седмицу мы пришли к конунгу, Рагнвальд начал так, будто забыл о прежнем разговоре.

— Есть у меня поручение, только оно не принесет вам ни славы, ни рун. Заставлять не буду, могу лишь просить. Был бы на вашем месте хирд послабее, так я б даже упоминать не стал, но вы… вы справитесь. И не потому, что у вас хельты да хускарлы, а потому что вы крепки духом и дружны, что нечасто встретишь у вольных хирдманов.

У меня в горле пересохло после таких славословий. Это ж чего эдакого конунгу от нас понадобилось? Неужто еще какая тварь объявилась?

— Много чудного творится на моих землях. Измененный, сторхельтова тварь, да еще и два ярла пропали.

Я невольно икнул.

— Один — старый знакомец Кая, ярл Скирре. Вышел из Тургара с женой и дружиной, а до Хандельсби не добрался, потерялся по пути. То ли люди лихие напали, то ли твари морские. Второго вы тоже знаете. Это ярл Гейр.

— Тоже потерялся? — нахмурился Альрик.

— Пока не знаю. Про ярла Скирре доподлинно известно, что он вышел на четырех кораблях, переночевал один раз, а в месте третьей ночевки не появился. А вот от ярла Гейра у меня уже давно нет вестей. Обычно он приходит в Орсов месяц и привозит твариные сердца. Нынче уже месяц Свальди, а его всё нет. И ни словечка, ни весточки. Один торговец обещался к нему наведаться, но тоже пропал. Вот я прошу вас сходить в земли ярла Гейра, разузнать, что там случилось.

— Когда-то ярл Гейр запретил нам ступать на егоостров, — заметил Альрик.

— Вы пойдете не как вольный хирд, а как сопровождение Магнуса. Ярл Гейр важен для Северных островов, с его земель приходят почти все твариные сердца для хельтов и все, что подходят для сторхельтов. И я не могу послать кого-то менее значимого, чем мой сын. Коли беды никакой нет, ярл Гейр поможет вам с охотой на тварей. Так вы и сердце взамен забранного получите, и, может, прогоните ворожбу с сына. Как видите, мое доверие к ульверам бесконечно!

— Что ж, конунг, принимаем мы твое поручение. Завтра же отправимся к ярлу Гейру.

А когда мы вышли с конунгова двора, я спросил Альрика, зачем тот взялся за такое бесприбыльное дело. Мы ж тут заместо лошади: отвезти Магнуса, привезти Магнуса. И всё. Впрямь никакой славы, никаких рун, да и серебро нам не пообещали.

Беззащитный усмехнулся и пояснил:

— Дурень все же ты, Кай. Вот зачем конунг про Скирре упомянул?

— Просто так.

— Просто да не просто. Видать, догадывается, что мы как-то причастны к его исчезновению или думает, что мы слыхали что-то об этом. Но видаков у него нет, следов нет, потому он лишь упомянул, а обвинять не стал.

— А Гейр Лопата?

— Ты же помнишь, каков тот ярл и каковы у него люди?

— Ага, сам на четырнадцатой руне, и хельтов у него полно. И сторхельт вроде был.

— Если бы конунг думал, что там и впрямь беда случилась, с какой Гейр не справится, послал бы он туда сына? Особенно с таким хирдом, как наш?

— А ведь и правда. Если Гейр с бедой не справился, так и нам не сладить.

— Значит, конунг не думает, что там настоящая беда, а хочет, чтобы ты подольше побыл с Магнусом, чтоб твой дар все же сладил с ворожбой. Или надеется, что ты получишь руну, станешь хельтом и тогда лучше будешь управляться с даром.

— Что ж, я не прочь получить десятую руну. Только по-честному, а не вдобивку.

Мы собрали хирдманов, Альрик запретил пить этим вечером, чтоб все свежими проснулись. А наутро, дождавшись Магнуса и неизменного Стига Мокрые Штаны, двинулись в путь.

Я крутил в руках выбранный на скорую руку топор. Изломанный отнес Кормунду и попросил вплавить железо в секиру, которую заказал. Хотел ведь сохранить и передать сыну, но раз уж случилось так, пусть душа топора перейдет в новое оружие, будет помогать в битвах и впредь.

Вепрь сидел у борта и пробовал втягивать воздух поглубже, кривясь от боли. Крепко же его тварь саданула. Дударь легко отделался, ссадины быстро заросли под даром. Росомаху я впервые за эти дни увидал трезвым, потому как пил он крепко и без продыху. Трудюр повеселел и похудел за время в Хандельсби, и его я не видел в Хандельсби ни разу, как с корабля сошли. Хорошо, хоть Эгиль знал, где тот гулял, и вовремя отыскал.

Энок сказал, что видел Ящерицу. Лейф и впрямь стал жрецом бога-Солнце, выбрил себе макушку, нацепил балахон и говорил с людьми.

— Я пытался его отговорить, но он ни в какую. Уперся в своего бога, мол, тот его и слабого принял, а наши боги отвернулись, хоть и не было в том его вины.

Пока плыли на север, я думал о своем хирде. Не понимал, почему после легкого боя с каменными жабами и бриттландским ярлом воины уходили, а после сражения со сторхельтовой тварью ни один не дернулся. То ли потому что увидали силу хирда, то ли из-за серебра. А, может, из-за речи Стига о Скирировом даре. И ни один не спросил потом, а у кого этот дар и как он выглядит. Ладно, Синезуб слишком глуп для этого, Отчаянный думает лишь о себе и своем даре, Свистун опытен и знает, что можно говорить, а о чем лучше промолчать. Но почему Коршун или тот же Росомаха держатся в стороне, будто и не слыхали слова Стига?

Может, кто-то из ульверов в стае уже проболтался?

Земли ярла Гейра за прошедшие года не стали выглядеть приветливее. Высокие, чуть ли не до неба скалы, овитые туманом и дымкой. Словно кто-то могучий схватил остров и вытащил его из воды на сотни шагов вверх. Хотя когда мы приблизились, казалось, будто это море отступило назад, обнажив крутые неприступные берега. И наш красавец «Сокол» супротив них был не больше обломанной щепки, закинутой в море.

Мы шли вдоль берега, то и дело задирая головы, чтобы увидеть край обрыва. Сверху ползли тяжелые тучи, и чудилось, будто скалы вот-вот обрушатся на нас и утащат за собой на дно.

— Морская тварь! — выкрикнул Энок, указывая на воду.

Темная еле заметная тень скользнула мимо, растянувшись на три длины корабля. Может, то и не тварь была, а хуорка какая-нибудь или кит?

Вскоре мы подошли к расселине, которая скрывала за собой длинный фьорд с водопадом, но Стиг сказал плыть дальше.

Смех и разговоры на корабле стихли. Я вспоминал суровые нравы ярла Гейра и как просидел прикованным к скале, ожидая позорной смерти. Недаром ведь у ярла прозвище Лопата. Он любил закапывать провинившихся живьем, а сверху высаживать горох и чеснок.

Мы убрали парус, так как обогнули остров и направились на север, и западный ветер оказался перекрыт скалами. И стало легче. Вместо того, чтобы смотреть на тяжелое небо и бесконечно высокий берег, мы сели за весла и, загребая свинцовую непроницаемую воду, подошли к еще одной расселине, куда повернули, следуя указаниям Стига.

Там обнаружился небольшой залив, затянутый серым туманом. Впрочем, мы могли видеть через него на десяток шагов, так что вскоре я заметил перед «Соколом» торчащую палку. Нет, мачту. Альрик едва успел повернуть, и я веслом оттолкнулся от той мачты, чтобы она не царапнула наш борт. Мачту просто так не ставят, значит, утонувший корабль либо входил в этот залив, либо хотел выйти. И дерево еще не обросло ракушками, не позеленело, значит, беда случилась совсем недавно.

Медленно, как бы нехотя, в тумане показался пологий берег. Значит, торговцы и конунговы люди обычно пристают здесь, а не идут через тот фьорд с водопадом.

— Неладно тут, — негромко сказал Стиг, вглядываясь в пристань.

Хотя не было там никакой пристани. Я видел сваи под причалы, чернеющие под водой, но настил исчез. Альрик подвел «Сокола» как можно ближе к берегу, но нам все равно пришлось спрыгивать в холодную воду.

— Крюк, Гвоздь, Булочка, поищите людей! — сказал Беззащитный.

Стиг прошелся вдоль берега, разглядывая прибившиеся щепки и бочонки. Я тоже хотел пройтись, но почувствовал странный зуд, словно кто-то на меня смотрел из тумана. Причем не просто смотрел, а целился из лука или примерялся копьем. Невольно передернул плечами, но зуд не проходил. Магнус вдруг бухнулся на колени и забубнил молитвы, хотя солнца было не видать. Эгиль начал отмахиваться от чего-то невидимого. Видарссон вдруг побежал обратно к «Соколу», вскарабкался на борт и схватился за щит. Трудюр, Стейн, Бритт, Синезуб, с ними тоже творилось что-то неладное. Офейг вовсе сполз на колени и пытался проблеваться, но ничего не выходило. Все они были семирунными.

Я поискал взглядом Живодера, но тот чувствовал себя превосходно, хотя тоже на седьмой руне. Встал, раскинул руки, замер, глядя куда-то на север. И улыбался.

— Никого, — сказал Булочка, вернувшись. — Дом и два сарая разрушены.

— Здесь кто-то проходил. Мы нашли дорогу, и там есть следы крови, — добавил Гвоздь.

— Это дорога к селению Гейра, — задумчиво произнес Стиг. — Надо возвращаться. Тут что-то совсем неладное.

Энок возразил:

— Может, просто кто-то напал на этот залив? Например, та морская тварь. Лучше сходить к Гейру, узнать, что тут да как. Нас же за этим послали!

— Верните Магнуса в Хандельсби, а потом делайте, что хотите, — холодно сказал Стиг.

— Не уйти! Не уйти, не уйти, не уйти! Надо туда! Вы слышать? Туда! Она зовет! — вдруг вскричал Живодер. — Она там! Ждет!

И сорвался на бриттский.

Никто из нас не попросил Леофсуна пересказать слова Живодера. Никто не хотел ничего слышать о той, кто ждет его, ибо мы все знали, о ком он говорил.

Тут встал Магнус, бледный и решительный.

— Стиг, мы пойдем к Гейру. Бог-Солнце велит сражаться с тьмой в сердцах, а мое сейчас охвачено страхом и мраком. Я не могу отступить.

Глава 10

Серый грязноватый туман затянул и мрачный залив с неподвижной водой, и каменистый берег, и дорогу к селению ярла Гейра. И сквозь пелену я все еще ощущал чужие колючие взгляды и невольно почесывался. Я готов сесть на корабль и уйти из неприветливых северных земель, готов вытащить топор и пойти напролом в седую мглу. Только стоять и ждать было невыносимо. Но мы стояли и ждали.

Стиг Мокрые Штаны отозвал Магнуса и увещевал его вернуться в Хандельсби, но конунгов сынок держался стойко. Я слабо различал их силуэты в дымке, но отдельные слова долетали до нас время от времени.

— Ладно, — выдохнул Альрик. — Сейчас бегом на «Сокол», наденьте всю броню, возьмите все оружие, что можете унести, не забудьте про щиты. Офейг, Клык, Булочка и Вепрь, останетесь на корабле. Только не стойте у берега, а отойдите к выходу из залива.

Я почесал за шиворотом. Офейг — потому как самый слабый, Вепрь — хворый, Клык отлично управляется с кораблем, а Булочка? Потом взглянул на Росомаху и понял. Булочка должен приглядывать за Клыком, руна у них одна и та же. Я бы всех семирунных оставил, толку от них сейчас немного. А Живодера еще бы и связал, уж больно он радуется. Как бы от радости такой на нас не набросился! Мало ли что этому полоумному почудится? Вдруг решит, что Бездне будет приятно искупаться в нашей крови?

Снова замочившись, мы споро натянули на себя кольчуги, шлемы с подшлемниками, наручи, у кого были. Я взял еще пару топориков, не особо рассчитывая на их крепость. Они, конечно, сделаны под руку хускарла, да твариных костей на них пожалели. И вполовину не так хороши, как мой прежний топор. Прихватил и щит, хотя деревянные доски не выдержат и одного удара от хельта.

Стоило Синезубу схватиться за родное копье, явно сделанное на заказ под его руку, как ему полегчало. Он перестал дергаться и чихать. А вот Эгилю по-прежнему было не по себе, он то и дело махал рукой, словно мух отгонял. Если даже меня, девятирунного, затронул этот туман, то им, семирунным, приходилось еще хуже.

Когда мы вернулись на берег и встали вереницей, Стиг все еще уговаривал Магнуса отступить.

— Стиг, — кликнул Альрик. — Нам сказано проведать ярла Гейра, значит, мы его проведаем. Либо иди на корабль, либо вставай возле Магнуса.

Конунгов сын тут же подошел к нам и встал рядом. Мокрым Штанам ничего не оставалось, кроме как присоединиться.

— Дорогу знаешь? Веди.

— Тут не заплутаешь. Одна дорога-то! — буркнул Стиг. — Но чую, пожалеете, что не ушли отсюда сразу.

И мы побежали легкой рысцой прямо в туман.

Дорога шириной в одну телегу вела всё выше и выше, но когда мы поднялись на пригорок, то увидели не простор плоскогорья, а глубокое узкое ущелье. По бокам возвышались неприступные изломанные стены, валуны тесно обступали дорогу. Видать, когда они скатывались, их лишь немного отодвигали, дабы расчистить путь.

Впрямь не заплутаешь.

В ущелье ощущение чужих взглядов ушло, и я смог немного поразмыслить. С чего ж нас взял такой страх, что Стиг захотел повернуть, а Альрик сказал взять всё оружие? Они хельты, их туман путал меньше, чем хускарлов, но все же они что-то почуяли. Я бы только из-за Живодера удрал, помнил, из-за кого драугры поднялись. Что он услышал? Кого звала его богиня?

Сейчас Живодер бежал спокойно, зубы не скалил. Магнус на ходу бормотал хвалы своему богу, что, мол, не допустил, защитил и всякое такое. Да и другим семирунным стало полегче.

Ущелье было недлинным, и когда до выхода осталось полторы сотни шагов, Коршун крикнул:

— Впереди хускарл. Руна седьмая-восьмая.

Стиг вынул меч из ножен, чуть пригнулся и побежал быстрее. Мы тоже припустили за ним. Я оглянулся на Коршуна. Тот вглядывался в камни над нашими головами, сморщив лоб так, что его черные сарапские брови слились в одну.

— Сверху!

Мелькнула рыжеватая тень и набросилась на Квигульва, что оказался поблизости. Синезуб не сплоховал и встретил ее выпадом копья. Тварь, а это была явно тварь, на мгновение замерла. Из широченной, от уха до уха, пасти вывалилось три языка, чудом не поцарапавшись о несколько рядов клыков, одна из четырех лап укоротилась и сместилась ближе к горлу, отрастив десяток лишних когтей, и те смыкались и расходились в стороны, как лепестки. На спине явно пробивались новые лапы. И все же тварь чем-то напоминала рысь, наверное кисточками на ушах, коротким хвостом и цветом меха. Только крупнее раза в два.

Просвистела стрела, пронзив бока твари насквозь. Та завизжала. Квигульв крутанул копье, вбив древко ей в морду, а когда та отлетела и ударилась о камень, подскочил и вогнал острие в грудь. Затем еще раз в живот, в пасть и снова в грудину. Тварь рычала, пыталась грызть железо, но после очередного удара подохла.

Синезуб хотел было подойти, но Альрик его одернул:

— Не надо. Идем дальше.

Коршун еле слышно пробормотал:

— Почему я ее не почуял?

Что? А кого же тогда?

Стоило выбежать из ущелья, как мы попали в туман гуще прежнего. И я почуял, будто мне на спину упал камень. Нет, не так. Будто я вновь очутился на улице Сторборга, неподалеку сражались сторхельты, и их рунная сила давила, вминая колени в землю. Может, не столь сильно, ведь я изрядно вырос с той поры. А вот Магнус хрипел, вцепившись в локоть Стига. Видать, конунгов сын нечасто попадал под давление хельтов. Эгиль вовсю размахивал мечом, не ранил никого, лишь потому что едва мог держать оружие, и его кончик царапал камни под ногами. Видарссон закрылся щитом, словно тот мог спасти его от тумана. Трудюр с трудом шагнул вперед, взрыкнул, шагнул еще раз. Куда?

— Это она! Она! — захохотал Живодер. — Она дышать, я чуять! Запах!

Почему на него туман не давил? Напротив, он подскакивал на месте, пританцовывал. Рысь что-то спросил у него на бриттском, выслушал ответ, а потом пересказал нам:

— Говорит, это Домну. Я спросил, уж не драугры ли здесь вылезли, но он говорит, что с драуграми было иначе. Там он помогал Бездне кровью, здесь ей помощь не нужна, потому что ее не звали, а она сама пришла.

— И как это понимать? — рявкнул Стиг, поддерживая Магнуса на ногах.

— В эти земли пришла Бездна, — выдохнул Рысь. — Но как она куда-то может прийти? Не знаю.

— Возвращаемся! — тут же сказал Мокрые Штаны.

— Нет! — простонал Магнус. — Так не должно быть… Бездна — она внутри. Я ее слышу.

— Да ее тут все слышат! — огрызнулся Беспалый.

О чем-то мы забыли… о чем-то важном.

Сзади послышался крик, звон железа, вой. Я дернулся было, но остановился. Одним из последних шел Росомаха, от него толку будет больше. И впрямь из тумана вынырнул он вместе с Отчаянным и странной черно-серой тушкой.

— Кажись, песец, — сказал Лундвар. — Только хвостов отрастил вона сколько.

— Мелковаты твари для земель Гейра, — сощурился Альрик. — Пока ничего сложного. Ярл бы и сам сладил с такой бедой.

— Потому и говорю, что возвращаться надо, — повторил Стиг.

Набежавший порыв ветра сдул ненадолго туман, и я наконец смог увидеть весь хирд целиком, а наши семирунные выпрямились и выдохнули.

— Коршун?

— Сюда еще бегут, но все до девятой руны, — сказал полусарап.

— Сколько еще до Гейра?

— Пешком полдня. Бегом быстрее, — пожал плечами Стиг.

— Доберемся до Гейра, а там уж решим, как быть. У него стены высокие да дружина сильная.

— В сердце, — все еще бормотал Магнус. — Как она может быть снаружи? Где солнце? — вдруг вскричал он. — Почему тут нет солнца? Оно же везде! Я его не вижу.

— Не сердце. Везде! Всюду! Сила! — ответил Живодер. — Ждать. Меня ждать? Или тебя?

Я слегка двинул Живодеру в поддых, подошел к Магнусу, вынул его меч из ножен и насильно вдавил в ладонь.

— Солнце… Оно то есть, то его нет. А оружие всегда с тобой. Как и Фомрир!

И снова нас заволокло клубами серого тумана. Я подхватил Эгиля под руку и потащил его вперед, за Стигом и Альриком. И каждый, кто лучше выдерживал давление, поддержал слабого. Из семирунных только Живодер и Слепой держались лучше всех. Не так уж бесполезен его дар. Коли бы я сумел принять его в стаю, так сейчас бы все ульверы держались, как он.

Дорога взбиралась выше, цепляясь за склоны и петляя возле огромных камней. Туман понемногу расходился под порывами ветра. И чем выше мы поднимались, тем увереннее дул из ноздри Хьйолкег.

На нас набрасывались самые чудные и никогда не виданные прежде твари. У одного были оленьи рога, только они гнулись и могли швырять окостеневшие заостренные кончики. Отчаянному зацепило плечо, но он только обрадовался. Другая тварь напомнила недовыросшего волка с щупальцами. Потом на нас налетели летучие мыши, от пронзительных криков которых я едва не оглох. Я и сам не заметил, как мой дар проснулся. Лишь когда в очередной схватке с десятирунной тварью не глядя отмахнулся от ее левой головы, понял, что уже давно опираюсь на ощущения ульверов. Отрубив одну из голов, я потянулся к дальним хирдманам, коснулся Вепря и Булочки, порадовался, что у них все хорошо.

И вдруг…

— Тебе, Фомрир!

Это не в стае. Но через Стейна я понял, что руну получил Магнус! И он воздал хвалы не Солнцу, а нашему богу.

— Дальше, дальше! — подгонял Стиг.

И мы бежали. Коршун сказал, что позади чует немало тварей, но они постепенно отстают.

Откуда столько? В прошлый раз мы далеко ушли на север, чтобы сразиться с великаном-измененным, и других тварей не видели. Нынче же их тут десятки. Неужто ярл Гейр совсем перестал чистить свои земли? Хотя нет. Даже на безлюдных островах нет столько тварей. Они же и друг друга жрут, не только на людей и скот бросаются.

На бегу мы зарубили еще несколько бездновых детищ. Они были быстры, потому смогли нас нагнать, но силой или крепостью похвастать не могли.

А вскоре показались каменные башни с частоколом. Ярл Гейр!

— Кто такие? — крикнули с башни.

— Стиг Мокрые Штаны от конунга! — ответил хельт. — И Рагнвальдссон! Открывайте!

— Сейчас! Ярла кликнем!

Обычный частокол мы бы и так перескочили, но тут ров, земляной вал, а сверху колья в три роста. Еще пойди допрыгни!

На удивление, возле ограды тварей почти что и не было. Лишь одна мешкоподобная тварь лежала поодаль. Силой она не пугала, всего лишь на тринадцатой руне. Почему ярл Гейр не расправился с ней до сих пор?

Энок прицелился, и я ощутил его удивление, потому глянул на тварь сам. Ни одного места, где ее можно пробить. Ульверы тоже заинтересовались. Стейн схватил камень и швырнул в тварь. Отскочил. Зато тварь заерзала, зашевелилась и вдруг выпрямилась, оказавшись размером с того же Стига. Сероватая шерсть заблестела тусклым железом, широкие почти медвежьи лапы растопырились в стороны, вместо головы торчала еще одна лапа. Словно открытая ладонь в шерсти. И всё равно ни одного пятнышка, куда можно ударить.

Я невольно оглянулся на ульверов. Неужто дар Энока уснул? Или мой? Нет, вон Видарссон с ног до головы весь в таких пятнах. Куда ни ударь, помрет. А тварь будто из камня вытесана.

Энок на пробу выстрелил, но стрела не пробила шкуру, запуталась в шерсти. Тварь же не двигалась, так и стояла, вытянув лапы-пальцы. И пасть до сих пор не показала. Как и глаза. Как и уши.

— Подымайтесь!

Крикнули со стены и перекинули две веревки через частокол. Мол, прыгайте через ров, хватайтесь и наверх. Стиг тут же швырнул Магнуса в стену и сам пошел следом.

— Кай, давай ее завалим? — с жаром сказал Энок. — Будет тебе десятая руна! Сердце-то уже есть.

И впрямь! Неужто мы не справимся? Недавно вон сторхельтову тварь убили. И тринадцать рун — самое то, за десятую не перевалю, но и в недостатке не останусь. Стану хельтом! Самым настоящим! И это еще до двух десятков зим! А еще дар вырастет! Правда, я и представить не мог, как именно, но всяк явно будет лучше, чем сейчас.

Я ощутил, что стая тоже жаждала сделать меня сильнее. Ведь моя сила — сила стаи! И мы окружили тварь. Хирдманы, что не были затронуты моим даром, уже примеривались к веревкам на стене. Бритт и Свистун пошли вслед за Стигом и Магнусом.

— Росомаха, сюда! — кликнул Альрик.

И ульверы подтянулись к нам.

— Эй, не надо! Быстро сюда! — позвали из башни.

Неужто это их ручная тварь? Ни в жизни не поверю.

Мы напали. Каждый ударил, как смог, и ни один удар не пробил шкуру. Квигульв удивленно взглянул на свое копье, будто это оно виновато. Тварь молча набросилась на Рысь, и я едва успел прикрыть его щитом. Бдыщь! Хорошо, что недавно я ломал правую руку, а не левую, иначе бы едва зажившие кости разлетелись осколками. На умбоне появилась глубокая вмятина. Но тварь не успокоилась. Крутанулась колесом, встала на другие две лапы и взмахнула верхними. Видарссон отлетел на десяток шагов с расколотым пополам щитом.

Сварт перекатился к твари, обхватил ручищами одну из лап и дернул на себя. Росомаха рубанул по другой лапе. Квигульв вновь воткнул копье в живот безднову отродью. Альрик хлестнул мечом. Мой топор бессильно скользнул по железной шкуре.

Ни единой прорехи. Дар Энока словно бы соскальзывал с твари, как и оружие.

Всего лишь тринадцатая руна! Почему? Не верю, что мы не сладим.

Тварь крутанулась. И мы снова налетели. Снова впустую. Вдруг я что-то заметил. Не сам, через стаю. Энок! Он увидел, куда бить, пока тварь двигалась. Не так. Что-то мелькнуло и исчезло.

— Пусть крутится еще! — крикнул я.

Мы били, рубили, секли. Хотя толку было немного, но всякий раз Энок что-то подмечал. Только он. Никто в стае не видел того, что Ослепитель. Знать, в стае дары не так сильны, как у хозяина.

Стрела! Еще одна! Энок встал поодаль и спускал тетиву, опираясь лишь на дар. И почти всякий раз бил в спину твари, где торчал небольшой горб. Без головы-то непонятно, где у нее спина, а где брюхо, но тварь всегда вставала к нам стороной без горба, значит, тут у нее перед, а там зад. Кто ж к врагу задницей встает?

Я горб и так и сяк осмотрел. Там такая же непробиваемая шерсть без единой дырочки. Но стрелы Энока летели именно туда. После очередной стрелы тварь вдруг оперлась на все пять лап, сложившись как щёпоть, оттолкнулась, скакнула прямиком к Ослепителю и на наших глазах заломала.

Хруст костей. Дикий крик. Боль полыхнула, охватив всю стаю. Я не верил ни глазам, ни дару.

— Энок!

Удар!

Топорище треснуло, голова топора отлетела назад. Я выхватил второй из-за пояса и рубанул по непробиваемой шкуре. Разожми лапы! Отдай! Отдай моего волка! Отдай!

Кровь! Она текла по серым камням. И я уже не слышал. Не слышал его сердца. Не видел огня. Но так не может быть? Это же Энок! Он…

Что-то отшвырнуло меня назад. Мелькнула быстрая тень. Меч легко прошел через железную шкуру, отсек горб, и тварь повалилась на бок, разжав наконец лапы. А внутри… Комок мертвой плоти. Это не Энок. Не может быть им.

Оплеуха обожгла мне щеку даже через шлем. Я с трудом отвел глаза от… от трупа. Передо мной стоял сам ярл Гейр Лопата, придавливая силой сторхельта.

— Быстро за стену! — сухо бросил он.

И мы побежали ко рву.

* * *

За стеной было спокойно. В башнях стояли воины с толстыми луками, но больше о кишащих на острове тварях будто никто и не беспокоился. Хирдманы Гейра занимались какими-то непонятными делами, тащили плетеные корзины и складывали во дворе, спешно навьючивали мешки на спины, надевали шлемы, перепоясывали кольчуги. И никто не смотрел на нас. Кроме ярла.

Его серые глаза пронизывали холодом и сдерживаемой яростью.

— Стиг! — негромко позвал Гейр, не сводя с меня взгляда. — Пришли на одном корабле?

— Да.

— Восточная пристань?

— Да.

— Корабль еще цел?

— Был. Что тут случилось? Откуда твари?

— Потом. Надо идти к пристани. Тварей много убили по пути?

— С десяток-полтора.

— Дурни! — вдруг взревел ярл. — Остолопы! Сожри вас Бездна! Не могли мимо пройти? Полчища на пути выстраивались?

Хирдманы Гейра застыли на мгновение, но, сообразив, что ярл кричит не на них, продолжили свои дела.

— Кровь приманивает, — чуть успокоившись, сказал Лопата. — Назад идти будет сложнее.

— Так, может, сначала скажешь, что тут творится? — спросил я. — Здесь-то тварей нет.

Дар… Только им я и держался. Слушал сердца ульверов, ощущал их огни. В стае нет страха, нет пустой ярости, нет печали. Мы вместе! Мы еще живы. Стая жива.

— Что творится? Бездна! Бездна пришла. И если сейчас не уйдем, то тут и останемся. Клинт?

— Идут. Страшенные, — отозвались с башни.

Гейр в несколько прыжков поднялся туда, за ним Альрик, Стиг и я.

Я с перепугу едва не оборвал дар.

Там, в сером тумане, показались смутные знакомые фигуры: длинные вывернутые лапы, руки-плети, гибкие усы-щупальца. Они возвышались над другими тварями, что пробегали меж гибких тонких ног.

— Это же… это как на болотах, — прошептал я.

— Быстро! Остальное бросаем. Уходим! — рявкнул ярл.

Полтора десятка хирдманов ярла Гейра навьючили на себя мешки с корзинами и спешно перебрались через ограду, мы, ничего не понимая, поспешили за ними.

Вокруг дохлой твари и тела Энока уже собрались падальщики. С виду как волки, но один поднял морду, взглянул на нас желтым безумным глазом. Единственным, на полморды. Тварь?

— Уходим!

И мы побежали. Снова. Только теперь под гору. Вниз. Прямо к здоровенным тварям с щупальцами вокруг пасти. Я не глядя подхватил Эгиля под руку: его огонь замутился странными цветами, а сам он начал спотыкаться. Потом изо всех сил полыхнул силой по стае, как некогда делал с обезумевшим Альриком. Наши семирунные взбодрились, зашевелили ногами. Тогда я отпустил Эгиля и подпер Бритта. Он ведь не в стае.

Самые быстрые твари налетели на передние ряды, где шли люди Гейра, и полегли сразу же. Кажись, среди ярловых людей хускарлов не было. Да вот только в прошлый приезд в селении жили и женщины, и дети, и старики. И хоть карлов в дружине я не видел, но несколько семирунных помню. Куда они делись? Если ушли, так почему не передали весть конунгу, пусть и через третьи руки?

Мой взгляд уперся в длинноногую тварь. Она опутала плетями пробегающего мимо медведя, неспешно подтянула ко рту, оплела щупальцами. Бурый взревел, обмяк и рухнул вниз. Перед поворотом на восток я обернулся и увидел, как тот самый медведь встал, только его глаза светились желтым.

К ущелью! Надо добраться до ущелья.

Хельты могли бежать быстрее, и стая не уступила бы им в скорости с поддержкой Альрика, но у нас были и другие семирунные: Бритт, Слепой, Квигульв и Свистун. Если бы я мог, взял бы в стаю всех, даже угрюмого Беспалого. Даже Росомаху. И я пытался. Но они были словно за каменной стеной. Дар их не видел.

— Кай, — окликнул Альрик. — Вепрь, Булочка… Ты их слышишь?

Слышу. Все еще слышу. И хотя они были встревожены смертью Энока, но страха не было.

— Добро!

Гейр был прав. К каждой убитой твари уже стянулись другие существа. Ярловы воины справлялись без нашей помощи, одним ударом разрубая и щупальцастых, и рогатых, и чешуйчатых. Но чем дальше мы заходили, тем больше их становилось. Наверное, потому что кровь первых трупов успела притянуть больше тварей.

Вскоре Росомаха, Альрик, а потом и Стиг вытащили оружие. Густые вонючие брызги твариной крови летели во все стороны. Я перекинул Бритта на Простодушного, встал справа от них и отбросил топором налетевшую тварь. Добивать не обязательно, достаточно откинуть.

Уклон стал круче, и чем ниже, тем туман становился гуще. Вскоре должно показаться ущелье, и я изредка поднимал голову, чтобы разглядеть скалы. Но ничего не видел.

Мы влетели в серую хмарь. Тут подкосились ноги уже у меня. Замутило, затрясло, закружило, заволокло. Словно я не в туман, а в лютую метель вбежал.

Сильный пинок!

— Вставай! Надо идти!

Я зацепился за стук сердца Альрика! Его не затронуло. И Живодер… Как? Как он мог держаться? Бездна! Где Живодер? Почему-то я чуял его в стороне, и он уходил всё дальше на север.

— Альрик! Живодер!

И закашлялся, когда туманная жижа хлынула в рот. Вдохнул носом и снова ударил по стае, вычищая погань. Мы встали и пошли вперед. Бежать… Надо к пристани.

Возле входа в ущелье уже кипела битва. Гейровы хельты безжалостно прорубали путь, оставляя за собой мертвых тварей.

— Не-е-ет! Она звать! Я иду туда! Она ждать! — донеслись вопли Живодера.

Глухой удар. Голос смолк. А потом мы вошли в ущелье. Я отшатнулся, увидев изуродованный труп человека. Кто? Не из стаи. Неужто кто-то из ярловых людей? Не может быть? Я же не чуял никого высокорунного… Хотя в этой каше не разобрать. Руны тварей и руны людей давно смешались в единое целое.

Через ущелье мы прошли легко. Я потянулся даром к Вепрю и Булочке. В таком тумане они нас не увидят, зато почуют и подведут корабль к берегу.

Стиг несколько раз крикнул, дав понять, что мы тут. Но я и так знал, что «Сокол» плывет в нашу сторону, потому пробежался взглядом по ульверам. Живодер здесь, вместе с Альриком. Стаю я и так слышал. Вроде бы все здесь. Вроде бы пронесло. Вроде бы…

Росомаха? Его добродушное лицо исказилось до неузнаваемости, он выдирал из бороды привязанные вещицы, не замечая, что заодно рвет волосы. Большой крюк на корабле вместе с Вепрем. Гвоздь стоял возле Свистуна, придерживая его за плечо. А Пес… Третьего приятеля Росомахи я не видел. Неужто это его тело я видел в ущелье?

Кто-то из людей ярла хотел доплыть до «Сокола», но Гейр запретил. Мы стояли на берегу, вглядывались в туман, вслушивались в плеск четырех вёсел. Несколько человек стояло возле ущелья, чтоб не пустить тварей.

Лопата негромко сказал:

— Мы уже пытались уплыть. Дважды. Мои корабли стояли во фьорде, и я успел переправить на один из них четверть моих людей. А потом они ушли под воду. Я перебросил оставшихся, тех, что не воины, к пристани, закрыл ущелье. Спустя седмицу пришел торговец. Я выкинул весь груз за борт. Все не поместились. Я остался. Жена, сын, дочери… все были на том карви. Они дошли лишь до середины залива. Не всплыл никто. Ни одного тела.

Бездна! Как же вовремя! Зачем ты рассказал это сейчас?

Я искусал губы, пока вслушивался в туман и держался за Вепря и Булочку. Они идут. Они рядом.

Хищная морда сокола с распахнутым клювом вынырнула в нескольких шагах от берега, и мы побежали к кораблю. Хельты ярла, не разворачивая судно, сели лицом к берегу и в несколько рывков выгребли из залива. Не останавливаясь, они отнесли «Сокол» на тысячу шагов от острова и лишь потом подняли весла.

Мы смотрели на огромные каменные скалы и чувствовали себя так, словно только что выбрались из собственной могилы.

Глава 11

И раз. И два. И раз. И два.

Невесомое весло упруго входило в воду и поднималось в воздух. В затылок дышали ярловы хельты. Спереди размеренно склонялась и разгибалась спина Простодушного, но если глянуть выше, видно, как отдаляется каменный берег.

Хьйолкег не стерпел обиды сородичам и задул на восток. Нам навстречу. Впрочем, оно и к лучшему. На вёслах «Сокол» летел пуще прежнего.

На нос усадили самых сильных — Гейровых людей, и я волей-неволей оказался в серёдке. Может, в другой раз я бы не согласился на такой расклад, но сейчас не сказал ни слова. Не до того.

Хирдманы сражаются и умирают. Порой достойно, порой постыдно, а порой незаметно. Лучшая смерть — в бою на глазах людей, чтобы о ней сложили вису и поведали семье. Худшая — умереть на соломе от болезни или старости. Самая худшая — сгнить заживо под землей и быть пожранным червями.

Энок погиб достойно. Он стал хельтом, получил редкий дар от богов, убил сторхельтову тварь, помер на глазах собратьев-хирдманов, сражаясь с бездновой тварью. Я радоваться за него должен, да только что-то было не радостно. Второй раз погиб мой воин, когда был в стае. Ульверы иногда гибли, тут ничего не поделаешь, но ощущать их смерть напрямую? Даром, сердцем, собственной шкурой! Нужен ли такой дар? Умирать снова и снова с теми, кто стал ближе брата?

Я не сказал ни слова с тех пор, как мы взошли на корабль. Да и не хотел. Альрик негромко беседовал с Гейром на корме, Стиг спрашивал Магнуса о причинах перемены, Живодер не сводил тоскливого взгляда с острова… А я не хотел ничего знать. Что мне за дело до Магнусовых богов, до безумия Живодера? И плевать, что стряслось в землях ярла Гейра.

Единственный, кто мог бы понять меня, — Росомаха. Он так же ошеломлен смертью своего приятеля. Но сейчас он сидел с ярловыми хельтами на носу.

— Уверен, что это не Скириров дар?

Вёсел всем не хватило, потому Стиг с Магнусом сидели без дела, привалившись к пожиткам Гейра. Как раз неподалеку от меня.

— Знаешь, каков этот дар? — отвечал Рагнвальдссон. — Вот и я не знаю. Ничего нового не чувствую, но вроде бы не он. К тому же это раньше началось. Наверное, еще со сторхельтовой твари. Кахим, так они называют жрецов, говорил, что твари — это наказание божье. И оно дается тем, кто преступает запреты…

— Я уже наслушался солнечных бредней.

— Нет, погоди. Я сам увидел разоренную первую деревню, потом вторую, которую мы спасли. Какие там грехи? Эти люди не убили ни одного врага, впервые увидели тварь. Их руны — это козы, овцы да заколотые волки. Чем они заслужили такое наказание? Почему сторхельтову тварь не отправили в Хандельсби, где сотни великих грешников? Таких, как ты, отец и его дружина? Мне захотелось увидеть кахима, спросить, почему так. У него всегда были ответы.

— Брехня. Даже Мамир не знает всего на свете.

— А в землях Гейра… Да, тут самые сильные воины во всех Северных морях, потому и кара им должна выпасть тяжелее. Только я вдруг подумал, а не наоборот ли? Ведь сначала появились твари, а из-за них руны. Но не потому я переменил богов, — Магнус заговорил быстрее и жарче. — Кахим говорил, что тьма внутри человека, никакой бездны нет. Твари, как и люди, как волки или лоси, созданы единым богом. А там я почуял Бездну безо всякой личины. Где-то там на севере сидит что-то страшное, оно отравляет воздух, землю и воду. Оно порождает тварей. И это не бог, не солнце. И оно подлинное. Его когти схватили меня за нутро. Тут хочешь не хочешь, а вспомнишь Бездну из рассказов Мамировых жрецов. И все слова кахима… я понял, что это ложь. Наверное, отец прав, и меня заворожили. Знаешь, как всё началось? Я же ходил к солнечным жрецам, чтобы поговорить о небе, звездах, реках, спорил с кахимом, спрашивал об их землях, какие у них водятся твари. И как-то раз пришел к кахиму, а он говорит со своим богом. Кланялся-кланялся, а потом обратился ко мне, и я вдруг поверил всем его словам. Разве так бывает, чтоб раз и поверил?

— Бывает, — вдруг ответил Простодушный, продолжая грести. — Есть такие люди. Вот вроде дурень дурнем, а человек стоящий, и за ним можно пойти хоть на тварей, хоть на войну, а хоть и в саму Бездну.

— За дурнем ходить не стоит. Сам в Бездну свалится и других затащит. Лучше все же умный да удачливый, — усмехнулся Стиг.

* * *

Хандельсби. Город, размазанный по берегам вдоль фьорда.

Ярл Гейр сошел с «Сокола», не поблагодарив за спасение. Его люди забрали тюки и ушли. Что же там было такого, что они рисковали жизнями ради их вывоза?

Стиг забрал Магнуса и тоже ушел. А мы остались брошенными на пристани. Ни благодарности, ни платы, ни прощальных слов.

Мы нашли таверну, выгнали оттуда всех, заставили стол бочонками с пивом и блюдами со снедью. Я щедро заплатил хозяину таверны вперед, чтобы не думать об этом после. Затем поднял тяжелый рог и сказал:

— Сегодня мы пьем за Энока Ослепителя. Я знал его три зимы. Он был отважным воином и верным другом. С ним хорошо было и ходить в бой, и сидеть на пирах, и грести в море. Энок думал о хирде больше, чем о самом себе. Пусть он отыщет Хвита, Рыбака, Эйрика, Фастгера и остальных ульверов в дружине Фомрира! А потом и мы найдем их! Дранк!

— Дранк!

Кто-то из новых хирдманов, может, и удивился тому, что первую застольную речь сказал я, а не Альрик. Но мне было чихать на их мысли. Наполнив рог, я поднялся снова.

— Все слышали про Скириров дар, что есть в нашем хирде. Все видели, как сражаются ульверы под ним. Этот дар мой. И потому…

— И потому, — перебил меня Альрик, вставая, — отныне хёвдингом будет Кай. Он решает, кто останется, а кто уйдет из хирда, за какое дело мы возьмемся и куда отправимся.

Я не разозлился на Беззащитного, что тот влез в мою речь. Верно, надо уважить прежнего хёвдинга.

Офейг вытаращил глаза от удивления. Бритт что-то негромко переспросил у Рыси на бриттском. Коршун, Слепой, Свистун и Росомаха даже бровью не повели. Синезуб наморщил лоб, но промолчал.

Беспалый проворчал:

— Раз от разу не легче. Теперь хёвдинг — безбородый мальчишка.

А Лундвар Отчаянный голос не придерживал.

— Если я тебя одолею, стану хёвдингом?

Я с размаху вонзил окованный железом кончик рога в стол.

— Попробуй!

Отчаянный вскочил с горящими глазами, в руке нож, видать, приготовился выплеснуть из себя половину крови.

— А давай! Заодно повеселим Энока доброй дракой!

Альрик равнодушно сказал:

— Хочешь подраться с Каем — дерись, но хёвдингом не станешь. Скириров дар-то не у тебя.

— Да что там за дар? Почему мы не знаем? Или мы не ульверы? — подал голос Свистун.

— Верно! Почему они чуют дар, а мы нет? — поддержали его и другие хирдманы.

Я кивнул Альрику, тот сел, оперся спиной о стену и замолчал, улыбаясь себе в бороду.

— Пока мой дар не особо силен и принимает людей не сразу. Если я не верю человеку, так и даром поделиться с ним не смогу. А что за дар? Не знаю, как и сказать. Херлиф, вот ты как его слышишь?

— Как будто у меня выросли еще руки и еще ноги, — тут же ответил Простодушный. — Десятки глаз во все стороны. Я вижу всех врагов и слышу всех соратников. Мы как один, а один как все. И не нужна стена щитов, чтобы прикрывать друг друга.

— Это что же? Когда один на бабе, другой тоже спускает? — насмешливо спросил Гвоздь.

— Дурень! — оборвал его Росомаха. — Ясно же, что Скириров дар не такой, как Фомрировы. Он то есть, то нет.

— Верно. Когда стану хельтом, буду крепче держать дар в узде.

— Так драться-то будем? — растерялся Отчаянный.

Видать, он толком и не слушал, о чем мы говорили.

— Да сядь уже. — Коршун дернул его обратно на скамью. — Пей.

И мы пили. За Энока, за Бешеного Пса, разодранного тварями в тумане, за людей Гейра, погибших и спасшихся. Простой хмель не брал нас. Вскоре хозяин приволок хельтов мед, и лишь тогда я смог забыться.

Проснулся от ощущения, что тону. Взмахнул руками, дернулся и врезался лбом в скамью. Где я?

С трудом собрав мысли в кучу, я осторожно выполз из-под лавки, увидел Альрика с пустым ведром, тела храпящих хирдманов, кости и объедки на полу. В волосах что-то шевелилось, я запустил пальцы и выудил оттуда жирную мышь. Швырнул ее в стену, но та отскочила и удрала. Вот же бездново пойло! Я, девятирунный, не смог убить мышь!

— Вставай! Конунг зовет.

— Меня?

Сейчас я не был уверен, какой именно конунг и кого он зовет вообще. И зачем. И где я? В таверне вроде бы. Так плохо мне было лишь во время первой попойки, когда я едва не лег со старухой. На всякий случай я огляделся. Старух рядом не было. Да и вообще женщин любого возраста.

— Вставай-вставай! Уже за полдень, а ты всё дрыхнешь.

Альрик выглядел так, будто и не пил вовсе.

— Ты как с хёвдингом… — невнятно проговорил я, но закончить не успел.

Беззащитный схватил меня за шиворот, выволок во двор и плеснул водой из второго ведра. Хитрый, Бездна его задери!

— Вставай! Мойся! Чистую рубаху сейчас принесут. Конунг созывает к себе всех хёвдингов в Хандельсби. А кто нынче хёвдинг?

Я отряхнулся, сменил рубахи, глотнул кислого молока, чтоб взбодриться, и потащился за Альриком на конунгов двор. А ульверы остались досыпать, везунчики! И чего мне вчера не сиделось?

У Рагнвальда было не очень людно. Впрочем, много ли хирдов сидит в Хандельсби? Вольным долго на месте топтаться нельзя, нас, как и волков, ноги кормят. Редко какой хирд застревает в каком-нибудь селении больше, чем на месяц. Если не на зиму, конечно.

Но Альрик приметил, что пришли не только хёвдинги с заплечными. Конунг созвал так же и ярлов, которые случайно или по делу оказались в городе, и лендерманов, и именитых хельтов, и двоих сторхельтов, давно отошедших от ратной службы. Все здешние, северные, ни одного иноземца или даже бриттландца. И так тревожно на душе стало, будто Рагнвальд собирался сказать о нашествии драугров или кого похлеще.

Мы вошли в тингхус, отыскали себе местечко возле стены. Вокруг вовсю спорили, зачем Беспечный нас созвал, и пока побеждало мнение, что он прилюдно лишит Магнуса наследства или вовсе отречется от сына.

— Магнуса больше месяца видно не было, — уверенно говорил какой-то краснорожий толстяк. — Уплыл, поди, к солнечным, вот Рагнвальд и решил…

— Глупости! — оборвал его конунгов дружинник. — Магнус по делу уходил, вот и привез какую-то весть.

— А, может, его к жрецам возили? Ну, к Мамировым. Пальцы резать! — подал голос совсем молоденький парнишка, едва ли проживший более четырнадцати зим.

Как только пустили сюда юнца? Или он ярлом стал заместо погибшего отца? Такое порой случается.

— Язык бы тебе отрезать, — буркнул седоголовый хельт. — О том людям не говорят. Мамировы жрецы без имени и без родни живут.

Долго рядить не пришлось. В дом вошел Рагнвальд, за ним Магнус, Стиг, ярл Гейр и жрец Одноруки. На шее конунгова сына висел небольшой знак в виде щита, символа Скирира-защитника земель. И если уж я, наполовину хмельной, наполовину сонный, это приметил, значит, и все в тингхусе тоже. Магнус отрекся от бога-Солнца и вернулся к вере предков.

Конунг не стал тянуть и сразу взял быка за рога.

— Беда пришла на наши земли, и сладить с ней сможем только сообща. Потому я и созвал лучших воинов в Северных морях.

Ну, тут он польстил гостям. Неужто красномордый ярл лучший воин? Или тот мальчуган, на днях прирезавший свою первую козу?

— Вчера в Хандельсби приплыл ярл Гейр. Все вы его знаете. Многиепобывали в его землях, брали твариные сердца, а то и сами охотились. Вы видели силу его хирда, толщину стен и глубину рвов. Так вот. Из всего поселения выжило всего полтора десятка.

Если Гейрова дружина и уступала конунговой, так лишь в числе, но не в силе. И о том знал не только я.

— Твари или люди? — спросил седоголовый.

— Верный вопрос, — кивнул Рагнвальд. — Пусть ярл расскажет нам о несчастье, обрушившемся на его земли.

Лопата заговорил сразу, сухо, но понятно. Всяко лучше, чем сторхельт из Бриттланда.

— Тварей у нас всегда хватало. Они всегда шли с севера. И с каждым годом становились всё сильнее. Дед рассказывал, что в его молодости твари с силой хельта встречались нечасто, в отцову юность их было изрядно, а когда я стал ярлом, то сторхельтовых тварей убивали чуть ли не каждый месяц. Оттого моя дружина была сильна.

— Здорово! — выдохнул мальчишка.

Гейр сурово глянул на него и продолжил:

— Каждый год, как только сходит снег, я отправлял людей к северной части острова. Сильных тварей лучше отлавливать прежде, чем они доберутся до моих стен. В этом году я послал Дува Голубя, сторхельта. Но он не вернулся. Я сам отправился на его поиски. Мы нашли его в двух днях перехода от селения, обезумевшего и почти шагнувшего за грань.

— Неужто он получил двадцатую руну? — выпалил всё тот же мальчишка.

Вот же наглый сосунок! Не терплю таких.

— Нет. Голубь как был на шестнадцатой руне, так и остался. И твариное сердце он съел три года назад. Из его бреда я понял, что на севере что-то случилось. Он говорил о прожорливом тумане и о бесчисленных тварях. Кричал, что его поцеловала Бездна. А через месяц туман дошел до южной части острова.

— А что стало с Голубем? — спросил кто-то.

— Голубь начал меняться, забывать человеческую речь. Я сковал его цепями и запер в клетке. Но сторхельта мало какие цепи удержат, потому я его убил, — спокойно сказал ярл Гейр.

Неужто именно так он поднялся до пятнадцатой руны?

— Поначалу туман был безобиден. Но постепенно в селении взбесился скот, куры перестали нестись, клевали друг друга и набрасывались на людей. Дети ревели без умолку, не ели, почти не спали. Скот пришлось заколоть весь.

— А чего конунгу не сказали? — спросил красномордый.

Ярл Гейр сверкнул на него взглядом. Даже я хмыкнул от подобной глупости. Мой отец, будучи запертым в собственной бухте, не жаловался конунгу. А сильнейший ярл на всех Северных островах вдруг побежит к Рагнвальду, чтобы рассказать о взбесившихся козах?

— Я отправился сам разузнать, что там на севере. Взял с собой воинов от карла до сторхельта и пару собак. Чем дальше мы уходили на север, тем больше появлялось тварей, туман становился гуще. Да и не туман-то был. Он не уходил ни в дождь, ни в солнце. Первыми взбесились собаки. Чуть не загрызли Эгиля, который растил их с щенячьего возраста.

Я вздрогнул, услышав знакомое имя.

— Потом занеможили карлы. Задыхались, кашляли, блевали. Ночью один из них пропал. Тогда я отправил их обратно. Потом то же началось и у хускарлов. Мы повернули назад. На обратном пути на нас нападали твари, и мы их убивали. Обычно кровь отпугивает остальных, но тут всё было иначе. На запах крови стягивались окрестные твари. Потому я запретил убивать тварей в пределах одного дня пути от стен. Собрал всех низкорунных, усадил на корабли и отправил через фьорд к Хандельсби. Но твари уже пробрались и в море. Во фьорде поселилась водная змея с тремя головами и хвостами. Она утопила корабли, сожрала всех людей и отравила воду во всем фьорде. Пятеро сильных воинов погибло, сражаясь с ней. Тогда я собрал оставшихся и пошел к восточной пристани. Кораблей у меня там не было, но торговцы приходят именно туда. Мой хирд выманил тварей подальше от дороги к пристани и убил так, чтоб ни одно бездново отродье не пришло к заливу. Когда прибыл торговец, я выкинул груз, усадил людей, но черная тварь утопила корабль на моих глазах.

— Черная тварь? — вдруг переспросил Магнус.

— Да. Она отращивает лапы из любого места, убивает, сдавливая и пропихивая тела внутрь себя. И куда ее не бей, не подыхает.

В этот раз ярл Гейр не сказал, что на том корабле была его семья.

— Ульверы убили похожую тварь к югу от твоих земель, — сказал Магнус. — Она разорила одну деревню.

— Вряд ли ту самую, — покачал головой Лопата. — Та была на пятнадцатой руне. Хускарлам ее не одолеть. Только если сторхельты выманят ее на землю и изрубят на мелкие куски.

— У меня одно из ее сердец. И она была на пятнадцатой руне, — подтвердил сам Рагнвальд.

— Значит, она потом ушла… — сквозь зубы проговорил Гейр.

Ярл замолчал, собрался с мыслями и продолжил:

— Я собрал оставшихся и вернулся за стены. Туман надвигался с каждым днем, но мы больше не убивали тварей, и они на нас не нападали. Так мы и жили до прихода Магнуса с хирдом.

Может, Гейр собирался рассказать побольше, но, кажись, услыхав, что мы убили ту черную тварь, сбился. Каково ему теперь? Ведь если бы он не поторопился и подождал еще немного, его семья бы выжила. Тварь бы ушла из залива, и мы бы забрали всех. Но кто смог бы угадать? Кто умеет заглядывать в будущее? Только Мамир и его жрецы, да и то далеко не все.

— Я сочувствую бедам ярла Гейра, — сказал краснорожий. — Но неужто его беды касаются всех Северных островов?

— А сердца для хельтов ты где брать будешь? — разозлился один из хёвдингов.

Рагнвальд поднял руку, и все замолкли. Из-за кресла конунга вышел однорукий жрец.

— Сейчас самый северный остров — это земли ярла Гейра. Но прежде у нас был остров севернее его, большой, с резными фьордами и обильными пастбищами. Там из-под земли била горячая вода, и возле теплых озер неплохо вызревала рожь. Однажды там случилось то же, что и на острове ярла Гейра. И теперь туда невозможно добраться из-за обилия тварей и ядовитого тумана. От того острова до Гейровых земель четыре дня при попутном ветре. А сколько от земель Гейра до ближайших островов на юге и западе?

Я позабыл про хмель, озноб и боли в голове. День пути! На веслах хельтов до первого участка суши мы дошли всего за полдня.

— Бездна захватывает наши земли! — сказал Однорукий. — Если мы отдадим ей остров Гейра, на нас хлынут сотни тварей. А потом туман придет и сюда.

— Так сразимся с тварями! — воскликнул мальчишка.

Кто-то одернул его, и я услыхал имя юнца — Вагн Акессон.

— А с туманом ты как сладишь? Тоже рубить будешь? — спросил ярл с кислым лицом.

— С ним пусть жрецы бьются. То их колдовское дело! — не унимался Вагн.

— Потому я и собрал вас здесь, — Рагнвальд поднялся с кресла. — Чтобы мы вместе решили, что делать и как поступить. Конечно, жрецы поговорят с богами и узнают, как справиться с напастью. Но боги богами, а за наши земли отвечаем мы!

— Если дружина Гейра не смогла, то никто не сможет, — выдохнул седобородый.

Магнус возразил:

— Люди ярла Гейра не убили черную тварь, а вольные хирдманы одолели ее. У каждого свои силы и свои дары. Потому люди и живут вместе. Что не сделает один, сделают другие.

— Да, сходи, поклонись солнышку. Вдруг поможет? — съязвил кто-то.

— Солнечные жрецы околдовали моего сына, и лишь недавно он сумел победить их ворожбу, — невозмутимо ответил Беспечный. — Потому я изгоняю из Хандельсби всех жрецов Солнца и их проповедников. Ярлы пусть решают сами: позволять ли иноземной ворожбе дурманить людей на их землях или нет.

— А как же торговля с сарапами? — встревоженно спросил другой ярл.

— Торговать пусть торгуют. Но никого с бритой макушкой и кругами на шеях я в свою пристань не пущу.

Я вертел головой, разглядывая людей. Почему они думают о сарапах и их глупом боге? Словно забыли, о чем говорил ярл Гейр. Словно потерять сарапское серебро они боялись больше, чем Бездну и тварей.

— Я согласен повести свой хирд на земли ярла Гейра! — встал тот самый мальчишка. Вагн Акессон.

Так он не ярл? Неужто он хёвдинг? Я вдруг почувствовал себя старым и никчемным. Что у него за люди? Откуда только такой взялся? А ведь он всего лишь на третьей руне! Неплохо для его возраста, но мало для хёвдинга.

— Да ты и два шага там не сделаешь, — усмехнулся рыжий хельт.

— Сделаю или нет, ты не знаешь. Зато я хоть не трушу, как ты! — звонко ответил Акессон.

Акессон… Акессон… Есть такой ярл по имени Аке Многолюбивый. Наложниц у него не меньше десятка и орава детей. Может, Вагн — один из его сыновей?

— Я не сомневаюсь в храбрости всех, кто здесь сидит, — повысил голос Рагнвальд. — И мне нужны отважные воины, чтобы еще раз сходить в земли ярла Гейра. Но главное сейчас — не выпустить оттуда тварей. Потому нужны сильные хирдманы с дарами против морских чудовищ. И хирды для защиты ближайших островов.

— Я готов отправиться хоть сейчас! — снова выпалил Вагн. — Пусть дар я пока не получил, зато Фомрир уже увидел мою храбрость и послал мне условие.

В тингхусе поднялся шум. Каждый хотел высказаться. Кто кричал Вагну поискать мамкину титьку, кто хвалил его за отвагу, кто спрашивал у ярла Гейра про туман.

Альрик наклонился ко мне поближе и еле слышно спросил:

— Что думаешь?

— С нас хватит, — также тихо ответил я. — Разойдемся на зиму пораньше. Пусть хирдманы прежде навестят семьи да похвастают богатством. Пусть женятся и обрюхатят жен. А по весне будет видно.

В этой суматохе я едва не пропустил, как в тингхус вбежал конунгов дружинник, шепнул что-то Рагнвальду. И спокойное выражение лица Беспечного вдруг исказилось. Мгновение, и весь зал накрыло мощной силой Стига Мокрые Штаны. Все стихли.

— Беда не приходит одна, — сказал он. — Пусть войдет!

В тингхус ворвался грязный, просоленный до хруста хускарл. Даже его короткая борода и отрезанные по плечи волосы стояли торчком, ощетинившись как еж. Но его лицо показалось мне знакомым.

— На Бриттланд напали! — выдохнул он. — Сарапы. Солнечные. Они напали на Бриттланд.

И по голосу я понял, кто это. Харальд Прекрасноволосый!

Эпилог

Харальд закинул голову последнего драугра в бочку, выждал, пока сын бросит несколько пригоршней соли, и закрыл крышку. Неплохой выдался улов, аж семь мертвецов убили. Правда, рун с них не дождешься: мелковаты. Только Хакон поднялся до третьей руны. Сам убил драугра, хоть и под приглядом отца.

Прекрасноволосому нравилось в Бриттланде. Тут привечали всех нордов. Ярлы предлагали неплохую землю, причем обработанную, с домами и прочими постройками. Во время войны с драуграми полегло немало бондов с семьями и рабами, некоторые попросту удрали со всеми пожитками в Северные моря. И Харальд понемногу присматривался к пустым деревушкам да к самим ярлам.

А что? Не век же бобылем ходить. За прежнюю семью он отомстил, так что теперь можно заново обжениться, нарожать детей, да и Хакон скоро подрастет, тоже захочет жену завести.

Но и торопиться не стоит. Ярлы — они ведь разные бывают. И Харальд, прежде известный под прозвищем Косматый, мог поведать об этом поболее других. Нужен сильный и справедливый, чтоб судил честь по чести, чтоб своих в обиду не давал и в пустые споры никого не впутывал. Чтоб не стыдился выпить с бондами, чтоб держал веру в старых богов… Словом, к выбору ярла стоит подходить придирчивее, чем к выбору жены.

А еще не хотел Харальд идти к ярлу пустобрехом, выпрашивать рабов и скарб. Если идти под чью-то руку, так уж твердо стоя на ногах, зная, что за спиной верные люди, крепкий корабль, много скота да полные сундуки добра. А со скотом и рабами в Бриттланде нынче было неважно. Серебра просили в три раза больше прежнего, и даже за такие деньги рабов не сыщешь.

Зато здешний конунг, который носил то же имя, что и Прекрасноволосый, щедро платил за головы драугров. Хельтов и хускарлов вырезали, еще когда отбивали Сторборг, а вот карлы остались. Многие не дошли до Сторборга, заплутали и нынче бродили по лесам Бриттланда, пугая людей. А вольных хирдов тут осталось немного. Кто ушел в Валланд, кто в Северные моря, кто распустил хирдманов и осел на земле, а те, что посильнее, не хотели бегать и искать такую мелочь.

Вот Харальд и ходил по рекам Бриттланда, собирал слухи о драуграх, выискивал их и убивал. А головами заполнял бочонки и свозил в Сторборг. Полмарки серебра за десяток — неплохая цена. И сыну польза. Когда еще получится сойтись с равным противником, чтоб насмерть, но без особой опаски и виры?

В этот раз Харальд седмицу рыскал вдоль дальнего притока реки Ум. Отыскал три десятка драугров, хоть некоторые и были убиты задолго до прихода его хирда. Помог бонду найти его рабов, сдуру убежавших в лес. Эти бритты сами были рады вернуться в свои дома да боялись встретить мертвецов. И после стольких дней в глуши Прекрасноволосый предвкушал, как дойдет до Ум, повернет на запад к Сторборгу, потом еще денек гребли против течения, и вот оно: серебро, баня, пиво, отменное мясо с едким чесночком и травами. Что еще нужно?

Когда до Ум оставалось всего ничего, Харальд приметил на берегу знакомую фигуру. Тощий, ярко-рыжий, в несуразных клетчатых штанах и без рубахи. Только один безрунный осмеливался бегать из города в город без оружия и хозяина — бритт по имени Фарлей. Может, хочет, чтоб его довезли до Сторборга? А почему бы и нет! Харальд не считал, что все бритты никчемны и трусливы. К тому же Фарлей умел веселить людей, и Хакон всякий раз смеялся над его ужимками и прыжками.

Харальд приказал поднять вёсла. Бритт тут же бросился в воду, доплыл до корабля, вскарабкался и заговорил без привычного подобострастия и улыбочек:

— Не ходите к Ум. Сюда пришли солнечные воины. Тысячи. На огромных кораблях. Все сплошь хускарлы и хельты. Они захватили Фискехале и Сторборг.

Харальд хотел было отвесить оплеуху рабу, который осмелился говорить ему, что делать, да так и застыл с поднятой рукой.

— Они топят все корабли, оружных убивают.

— Отец, о чем он говорит? — встревоженно спросил Хакон. — Кто они? Кто напал? Драугры?

— Хуже, — спокойно ответил бритт. — Люди.

— И что делать?

Хирдманы Харальда убрали весла и столпились вокруг, прислушиваясь к разговору. Многие из них тоже хотели поселиться возле своего хёвдинга, перевезти семьи. И война им никак не была нужна.

— Предупредить других нордов.

— Пойти в другие города? Собрать херлид?

— Нет. В Сторборге стояла дружина конунга, и там почти все полегли. Конунг Харальд уже сказал, что пойдет под руку Набианора.

— Кого? — не понял Прекрасноволосый.

Прежде Харальд был обычным рыбаком. После гибели семьи и деревни он пошел в вольные хирдманы и исходил все Северные моря вдоль и поперек, затем изучал жизнь ярла Скирре и лишь этим летом впервые ушел в иные земли. Солнечных жрецов он видел и на родине, и в Бриттланде, но особо ими не интересовался. Бог-солнце? Что за чушь!

— Набианор — правитель Ардуанора и главный жрец. Конунг Бриттланда давно перешел в их веру. Нет, нужно сообщить вашим нордам, с севера.

Фарлей предложил пойти по Ум ночью на веслах, убрав мачту и парус. В устье Ум стоял корабль Солнечных и охранял выход в море. Но сарапов не хватит на все морское побережье, а еще они привыкли к своим огромным кораблям. Им и в голову не придет, что норды легко могут взвалить драккар на плечи и перетащить посуху к подходящей бухте.

Харальд невольно порадовался, что выбрал самый маленький корабль из захваченных у Скирре.

Со слезами на глазах люди Харальда сбросили бочки с головами драугров, остальной груз припрятали в укромном месте, оставив лишь немного снеди и воды. Потом был долгий ночной переход. Ползли чуть ли не на ощупь: один человек шел по берегу впереди, другой позади, третий шел по шею в воде и проверял дно, а за ним тащился корабль. С рассветом подыскали подходящее местечко и спрятали драккар, завалив его ветками.

Харальд сам увидел огромные сарапские корабли с двумя рядами весел по каждой стороне. Такие пройдут далеко не везде, на них только по морю да по Ум можно ходить, в речушках поменьше они точно застрянут. Наверное, потому сарапы и ходили туда-сюда, выискивали тех, кто возвращался из притоков.

Потом второй ночной переход. Фарлей подсказал, где лучше уйти с реки, где можно пронести драккар, не срубая деревья и не ломая борта. Бритт же вывел к подходящей бухте и сказал, что сарапы караулят не только реку, потому лучше уходить ночью и грести, что есть мочи. Но когда Харальд предложил Фарлею уйти вместе с ним, Рыжий отказался.

— Что мне делать на Северных островах? Я всего лишь раб, безрунный бритт. Нет, мое место здесь. К тому же кто меня тронет? Солнечные рабов не убивают.

Он криво усмехнулся, развернулся и ушел.

— Так что будем делать? — спросил Хакон.

Мальчик понимал, что отцу никак нельзя показывать в Северных морях на этом корабле, иначе конунг Рагнвальд догадается, кто убил ярла Скирре.

Харальд вздохнул. Как бы то ни было, норды должны узнать о коварном нападении сарапов на их сородичей. И, возможно, Рагнвальд не станет сурово наказывать хирдманов и Хакона, если они привезут столь важную весть.

— Как стемнеет, пойдем к Северным островам.

Наградите автора лайком и донатом: https://author.today/work/269285

Примечания

1

Мьёлль — в пер. свежевыпавший снег.

(обратно)

2

Песня о Виллемане и Магнхильд. Послушать можно по ссылке — www.youtube.com/watch?v=K01uhiyIyL4ab_channel=66Agnessa

(обратно)

Оглавление

Песнь 1.

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Эпилог

Песнь 2.

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Эпилог

*** Примечания ***