Хроники Малуса Темного Клинка. Том второй (омнибус)
Рожденная в крови
Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Глава 5
Глава 6
Глава 7
Глава 8
Глава 9
Глава 10
Глава 11
Глава 12
Глава 13
Глава 14
Глава 15
Глава 16
Глава 17
Глава 18
Глава 19
Глава 20
Глава 21
Глава 22
Глава 23
Глава 24
Глава 25
Глава 26
Глава 27
Глава 28
Глава 29
Закаленная кровью
Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Глава 5
Глава 6
Глава 7
Глава 8
Глава 9
Глава 10
Глава 11
Глава 12
Глава 13
Глава 14
Глава 15
Глава 16
Глава 17
Глава 18
Глава 19
Глава 20
Глава 21
Глава 22
Глава 23
Глава 24
Глава 25
Глава 26
Глава 27
Глава 28
Глава 29
Глава 30
Глава 31
Глава 32
Глава 33
Глава 34
Кровавая клятва
Глава 1
Глава 2
Глава 3
Глава 4
Глава 5
Глава 6
Глава 7
Глава 8
Глава 9
Глава 10
Глава 11
Глава 12
Глава 13
Глава 14
Глава 15
Глава 16
Глава 17
Глава 18
Глава 19
Глава 20
Глава 21
Глава 22
Глава 23
Глава 24
Глава 25
Глава 26
Глава 27
Глава 28
Глава 29
Глава 30
Глава 31
Глава 32
Глава 33
Глава 34
Глава 35
Об авторе

Перевод: М. Гинзбург («Рожденная в крови», «Закалённая кровью»), В. Двинина («Кровавая клятва»)

Скриптор: Ejiarch, Sklivan, Lucius_Eternal

Вёрстка и оформление: капитан Джек Воробей

Это темный век, кровавый век, век демонов и колдовства. Это век войн и смертей, конец мира. Повсюду огонь и ярость... Но это и время могучих героев, славных деяний и безмерной отваги.

В сердце Старого Света простирается Империя, крупнейшее и самое могущественное из человеческих государств. Знаменитая своими инженерами, колдунами, торговцами и солдатами, это земля великих гор, могучих рек, темных лесов и больших городов. На троне – император Карл-Франц, священный потомок основателя державы, Зигмара, и владелец его волшебного боевого молота.

Но времена не слишком цивилизованные – по всему Старому Свету, от рыцарских замков Бретоннии до скованного льдами Кислева на дальнем севере, проносится эхо войны. В могучие Краесветные горы стягиваются перед очередным набегом орочьи племена. Бандиты и ренегаты бродят по диким южным землям Пограничных Княжеств. Ходят слухи о крысоподобных созданиях, скавенах, что выползают из сточных канав и болот по всей стране. На пустынном севере растет угроза Хаоса, демонов и зверолюдов, извращенных поганой волей Темных Богов. Время битвы всё ближе, и Империи как никогда нужны герои.

Примечания

 

1. Паноплия – в искусстве Ренессанса и барокко декоративная композиция из элементов античных военных доспехов, щитов, оружия и знамен. – Прим. ред.

 

2. Merde – дерьмо (фр.).

 

3. Пиллерс – одиночная вертикальная стойка, поддерживающая палубное перекрытие судна; может служить также опорой для тяжелых палубных механизмов и грузов. – Прим. ред.

 

4. Медное пуло – кислевитская мелкая монета. – Прим. ред.

 

5. Фидель – струнный средневековый инструмент, предшественник виолы и скрипки. – Прим. пер.

 

6. Salon de fense – салон фехтования (фр.).

ОБ АВТОРЕ

 

Натан Лонг живет в Лос-Анджелесе, Калифорния, где он и начал писать сценарии для Голливуда. С тех пор из-под его пера вышло много произведений в жанре фэнтези для серии «Вархаммер», в том числе трилогия «Черные сердца» и приключения вампирши Ульрики. Большинству поклонников он известен благодаря произведениям из очень успешного цикла про Готрека и Феликса. Среди таких его книг можно упомянуть пять полноценных романов и первую аудиодраму Black Library в жанре фэнтези – «Истребитель Бога Бури».

РОЖДЕННАЯ В КРОВИ

ГЛАВА 1
ПРОГУЛКА ПОД СОЛНЦЕМ

 

Запах крови щекотал нос – непролитой, все еще бегущей по жилам. Она слышала ее пульсацию и безумные толчки испуганного сердца, эти звуки были для нее слаще любовных стонов. Мир стал красно-черным, в нем двигались тени и вспыхивали огоньки бьющихся сердец – огоньки, которые согреют и отгонят вечный холод смерти.

Аромат становился все сильнее, биение сердца – все громче, они сводили ее с ума, вымывая из головы мысли и оставляя только голод, ревущую пустоту, которую надо заполнить. Или же придет смерть, но и она не избавит от боли. Верность, честь и сострадание – все, за что она при жизни, да и в нежизни тоже держалась так долго, как только могла, – стали лишь пустыми словами; только голод имел значение. Она, обнаженная, преследовала жертву в зимнем лесу и слышала рыдания несчастного. Слышала его мольбы к безучастным богам. Его сердце билось часто-часто, как у кролика, он обливался потом от страха, и этот запах опьянял. До цели оставалось несколько шагов, вот-вот ее клыки глубоко вонзятся в шею, и она будет пить, жадно, заполняя зияющую тьму внутри, и тепло его сердца согреет ее.

Человек выбежал из-за деревьев и помчался по заснеженному полю, залитому светом луны. Он стремился к жалкой хижине с соломенной крышей, как будто хрупкие стены могли защитить его. Она на мгновение подумала, не позволить ли ему добежать, поиграть с ним, дать бессмысленной надежде вспыхнуть и потом сорвать дверь с петель. Но нет, голод ее был слишком всеобъемлющим, чтобы тратить время на развлечения. Кричащая пустота внутри больше не могла ждать.

Она прыгнула. Это был длинный и красивый прыжок. Она рухнула ему на спину и сбила с ног. Человек принялся барахтаться, разбрасывая снег. Крича от страха, он размахивал руками, пытаясь вырваться и уползти, но он был слаб, а она – сильна. Она прижала его ноги к земле обнаженными ногами, схватила за подбородок и задрала голову добычи, открывая грязную шею под растрепанной бородой. Его артерия дергалась под кожей, как мышь, прижатая упавшим листом. Она освободит зверька.

Голова дернулась вперед. Что-то с грохотом врезалось в землю рядом с ней, взметнув фонтан снега. Арбалетный болт. Она подняла голову, рыча и скалясь. Кто посмел мешать ей во время еды?

По снегу, сияющему в лунном свете, к ней скакали на лошадях мужчина и женщина, тяжелые соболиные плащи развевались на их плечах. Холодную красоту женщины подчеркивали волосы цвета воронова крыла. Под ее плащом виднелся костюм для верховой езды из красного как кровь бархата. Ее могучий спутник выглядел как истинный рыцарь в своих высоких сапогах и стальном нагруднике. Позолоченный арбалет в его руке мягко сиял в свете луны. Всадник уже взводил оружие для следующего выстрела.

Она сердито зарычала на наездников и вернулась к добыче в отчаянной попытке успеть утолить голод до того, как они помешают. Но не успели клыки впиться в горло крестьянина, как над полем разнесся голос женщины, заставивший ее замереть:

– Нет, Ульрика! Ты его не укусишь!

Ульрика заворчала утробно и снова наклонилась. Кровь так близко. Она не могла думать ни о чем другом. Эти двое помешают.

– Остановись, дитя! – крикнула женщина. – Повинуйся мне!

Ульрика дернулась изо всех сил, но слова были словно цепь, не подпускающая к добыче. Разорвать звенья не получалось. Девушка села на крестьянина – того трясло от ужаса – и огорченно уставилась на женщину и златовласого рыцаря. Пара подъехала и остановилась.

– Встань, – сказала женщина. – Отпусти его.

– Я голодна, – проскулила Ульрика.

– Ты утолишь голод, – пообещала женщина, протягивая унизанную кольцами руку. – Но не здесь. Не так. Не как зверь. Теперь встань.

Всем сердцем Ульрика желала только одного – наброситься на мучительницу, но знала, что у нее не получится. Да и если бы смогла, вряд ли пережила бы эту самоубийственную попытку. Раздраженно ворча, девушка поднялась на ноги. Обнаженные руки тряслись от голода и сдерживаемого гнева. Она гордо вздернула подбородок, глядя на женщину и рыцаря. У ног стонал от страха крестьянин.

Рыцарь осмотрел Ульрику с ног до головы. Губы его скривились от отвращения. Лицо женщины оставалось холодным и безмятежным, как у статуи.

– Ты должна научиться держать себя в руках, дорогая, – сказала она. – Я же пообещала твоим друзьям, что обучу тебя не причинять вреда?

В памяти Ульрики промелькнули лица бывших друзей: поэт, маг, гном. Что бы подумали приятели, если бы увидели ее сейчас – обнаженную, дикую, с когтями и клыками, каким позавидует и волк? Наплевать.

В конце концов, они только мясо.

– Я никому ничего не обещала, – прорычала она.

– Но обещала я, – ответила женщина. – А я не бросаю слов на ветер и тебе не советую. Ясно?

Ульрика долго сверлила ее взглядом, затем опустила голову и ответила:

– Да. Слова на ветер не бросают.

Женщина мило улыбнулась.

– Хорошо. Тогда забирайся на моего коня, садись позади. Вернемся в Нахтхафен.

Ульрика неохотно отошла от дрожащего крестьянина и одним прыжком взлетела на круп лошади. Всадники двинулись к дороге, проходившей мимо поля. Девушка увидела людей, сгрудившихся перед хижиной: старик, молодая женщина и двое грязных детей – все в одних поношенных ночных рубашках. Когда повелительница Ульрики проезжала мимо, люди низко поклонились ей, почтительно приложив руки ко лбам, затем поспешили на помощь крестьянину. Тот все еще хныкал в снегу, не пытаясь подняться.

 

Две недели назад Ульрика умерла.

Адольф Кригер, честолюбивый вампир, явился под стены осажденной Прааги в поисках реликвии великой силы и взял Ульрику в заложники, чтобы обезопасить себя от смерти, которую ее друзья Макс Шрейбер, Феликс Ягер, Готрек Гурниссон и Снорри Носогрыз уготовили ему. Изначально Кригер намеревался расправиться с добычей, как только сможет безопасно покинуть Праагу, но девушка понравилась вампиру, и это решило ее судьбу. Кригер забрал Ульрику с собой в Сильванию. Вдвоем они мчались в его карете по заснеженным зимним лесам. Молодая женщина изо всех сил противостояла его сверхъестественному обаянию, но в конце концов уступила и позволила укусить себя. После этого она лишилась собственной воли. Когда путники прибыли в замок Дракенхоф, где Кригер собирался поднять из могил непобедимую армию нежити, он сообщил, что Ульрика станет его королевой. Девушка уже не возражала. Кригер даровал пленнице кровавый поцелуй – ритуал, в ходе которого та простилась с жизнью и вернулась к ней, но уже в качестве вампира.

Однако Кригеру не повезло. Друзья Ульрики не прекратили поиски и явились в Дракенхоф вскоре после ее обращения. С ними прибыла графиня Габриелла. Это она когда-то обратила Кригера, а теперь решила сорвать воплощение его слишком амбициозных планов. Вместе двое мужчин, два гнома и вампир сумели одолеть Кригера. С его смертью Ульрика осиротела. Готрек хотел убить и новообращенную: подруга превратилась в порождение тьмы, а ритуал обратить невозможно. Но графиня пообещала товарищам Ульрики, что займется воспитанием девушки и научит жить, не причиняя вреда людям. Ей удалось добиться согласия – неохотно, но бывшие друзья позволили Габриелле забрать Ульрику с собой.

В первую ночь по прибытии в замок Нахтхафен графиня рассказала Ульрике, что правит в этих краях последние двести лет. Иногда она была женой графа, иногда дочерью, иногда кузиной или давно позабытой племянницей. Как ее звали, была ли она жестокой или справедливой, молодой или старой, суровой или милой – не имело значения. Замком правила она, Габриелла. Она уже столько раз за прошедшие века меняла облик, что почти позабыла среди придуманных биографий настоящие имя и место рождения.

В нынешнем воплощении она звалась графиней Габриеллой фон Нахтхафен. Светская львица, любительница путешествовать по миру, выросшая и получившая образование в Альтдорфе, она унаследовала замок от тетушки, которая трагически погибла в результате несчастного случая на охоте десять лет назад. В замке и городе с таким же названием, который прижался к стенам крепости, графиня правила как абсолютная госпожа, добрая и справедливая, но требовала беспрекословного повиновения от своих сервов и слуг. Все они знали, кто она на самом деле, независимо от того, какую личину ей взбрело в голову напялить в данный момент. И похоже, графиня считала себя такой же полновластной повелительницей Ульрики. Она требовала от юной вампирки столь же беспрекословного послушания, что и от слуг. С этим девушке было трудно примириться.

Ульрика, по-прежнему обнаженная, вошла в богато обставленную комнату в башне, которую Габриелла отвела для нее. Внутри царил мрак.

– Ты не можешь мне приказывать! – прорычала Ульрика. – Я тебе не служанка! Я – боярская дочь! Я командовала сотней коссаров! Моя родословная уходит в прошлое на тысячу лет!

– Да, последнюю тысячу лет я тоже более-менее помню, – спокойно ответила графиня.

Она скинула плащ, оставшись в красном бархатном костюме, и опустилась на стул красного дерева.

– Моя родословная восходит к благородным родам Нехекхары, неужели ты думаешь, что вереница твоих жалких предков что-то значит для меня? Ваши люди – дикие дети, которые пока с трудом выкарабкиваются из колыбели. И ты еще дитя по человеческим меркам: тебе было чуть больше двадцати, когда этот дурак Кригер обратил тебя. Сегодня заканчивается лишь вторая неделя твоей нежизни.

– Я – своя собственная женщина! – крикнула Ульрика и топнула босой ногой по толстому ковру, устилающему каменный пол. – У меня все еще есть свобода воли!

– Уже нет, – ответила Габриелла.

Графиня не повысила голос, но в нем прозвучали командные нотки, которые заставили Ульрику напрячься, словно предчувствуя удар.

– Если бы я оставила Кригера в живых, ему бы предстояло заняться твоим воспитанием. Но поскольку он мертв, эта обязанность лежит на мне.

Габриелла взяла с обитого бархатом столика песочные часы из золота и хрусталя и рассеянно покачала в руке.

– Убить тебя намного проще, и тем самым я бы избавилась от многих хлопот. Но Кригера обратила я, а он – тебя, и я чувствую некоторые семейные обязательства перед тобой. Надеюсь, мне не придется пожалеть об этом решении.

– Не нужно мне никакое воспитание, – прорычала Ульрика. – Я могу прокормить себя.

Габриелла рассмеялась.

– Как сегодня вечером? Дитя, младенец умеет сосать грудь, но не вести себя за столом.

Она встала и подошла к Ульрике, которая прекратила расхаживать туда-сюда и попятилась от графини.

– У каждого вампира есть обязанности перед братьями и сестрами по крови. Соблюдать осторожность. Питаться скрытно и еще более незаметно жить. Каждый вампир, обнаруживший себя, жутко раздражает этих овец и подвергает опасности всех нас. Ну вот я позволю тебе опустошать деревни, убивая без разбора. Так ведь охотники на ведьм придут не только за тобой. Они начнут задаваться вопросом: может, у кого-то еще здесь есть клыки, только этому кому-то хватает ума их прятать? Они начнут шататься по округе, спрашивая о всяких глупостях, полезут в склепы – с фонарями и мечами, покрытыми серебром. Я не могу допустить подобного. И поэтому должна обучить тебя. Не охотиться, это ты и так умеешь. Но контролировать голод, чтобы ты управляла им, а не он тобой. Это всегда вызывает ярость невежественных скотов.

Графиня отвернулась от Ульрики и дважды хлопнула в ладоши. Дверь в круглую комнату открылась. Вошел красивый молодой человек в дублете и бриджах из простой ткани. Он низко поклонился и замер, опустив голову. Руки юноши нервно вцепились в пояс.

– Итак, – сказала Габриелла, поворачиваясь к столу. – Йоханнес здесь, и ему не терпится получить твой поцелуй. Но он самый молодой из моих воспитанников. Ты должна обойтись с ним нежно. Тебе надо проявить терпение.

Графиня взяла песочные часы.

– Вот твой первый урок, как сдерживать себя. Я прошу дождаться, пока пересыплется песок, и лишь затем попробовать Йоханнеса на вкус. Ты должна укусить его, не вкладывая в это страсти. И попрошу обойтись без насилия. Об убийстве, конечно, и речи не идет.

Габриелла перевернула часы и направилась к двери.

– Я загляну, когда ты закончишь. До встречи.

Ульрика даже не слышала, как закрылась за графиней дверь. Она не могла отвести глаз от серебристых песчинок, медленно перетекающих в нижнюю часть часов. Медленно! Как снежинки в безветренный день. Ульрика перевела взгляд на дрожащего у выхода Йоханнеса. Сердце его грохотало, как боевой барабан. Юноша поклонился ей. Она чувствовала его страх – и возбуждение. Густые эманации плоти окутывали его тяжелым облаком, как аромат цветка из далеких джунглей. Это опьяняло. Ее клыки и когти выдвинулись сами собой, стоило вдохнуть запах. Ульрике понадобилась вся воля, чтобы втянуть их обратно.

– Госпожа, – начал юноша.

–Заткнись! – отрезала Ульрика. – Не разговаривай!

Девушка с проклятием отвернулась от Йоханнеса. Предполагается, что она это сделает, но как? Раньше Ульрика следовала правилам, но никогда настолько не затягивала с трапезой. Первые несколько ночей после того, как графиня забрала ее к себе, Габриелла позволяла охотиться чуть ли не каждый час, но всегда – под строгим наблюдением, и не требовала миндальничать с жертвами. Ими стали последние приспешники Кригера, которых Ульрика загоняла в полях Сильвании. Но после прибытия в Нахтхафен Габриелла все увеличивала перерыв между трапезами, позволяя отхлебнуть немного, когда питалась сама. Ульрике ни разу не удалось наесться досыта. Живот и так подводило от голода, а сейчас внутренности просто пылали. На этот раз Габриелла не давала еды две ночи подряд – самый долгий пост Ульрики в качестве вампира, самый тяжелый. Конечно, побегом она только сделала хуже. Графиня непременно покормила бы ее сегодня вечером. Но Ульрика, охваченная кровавой жаждой, выбила окно в своей башне, едва солнце скрылось за деревьями, и, обнаженная, помчалась в лес на запах человеческой крови. Пока она шаталась по лесу, пока ее ловили, везли назад и читали нотации, время шло, и сейчас девушка была голодна как никогда. Ульрика снова взглянула на часы. Зубы Урсуна! Они, кажется, остановились! Две жалкие песчинки валялись на дне. Это было невыносимо.

Вампир снова посмотрела на Йоханнеса. Стук его сердца так громко отдавался в ушах, словно ее собственное снова забилось. Йоханнес отшатнулся к двери, тихо вскрикнув, и Ульрика поняла, что переместилась вплотную к нему, хотя не собиралась этого делать. Усилием воли она заставила себя отойти от юноши. На кровати, защищенной балдахином, лежало украшенное богатой вышивкой платье. Ульрика оделась. Посмотрела на окно с полукруглым верхом. Вечером она разбила алмазные листы, вставленные в раму, и голыми руками разорвала стальные прутья решетки. Приближалось утро, и окно уже закрыли ставнями, но ей ничего не стоило сорвать их – прутья были намного прочнее. Ульрика, конечно, могла сбежать снова, но ведь ее приволокут обратно и устроят еще одну унизительную выволочку.

Ульрику трясло от голода. Она обхватила себя руками, чтобы усмирить дрожь. Ей следует проявить силу. Разве она не боярская дочь? Разве не пережила безжалостные зимы и ужасную боль? Потери, болезни и прочие лишения? Как и все коссары, она обладала железной волей. Она кислевитка, а в их венах течет не кровь, а холодная сталь.

Но все это было раньше. До того, как Кригер убил ее и вернул из мертвых, превратив в чудовище по своему образу и подобию, до того, как отравил ее душу порочными речами и окровавленными губами. После этого поцелуя Ульрика родилась заново, и на этот раз ничто не текло в ее венах. Пустота в них причиняла боль худшую, чем тяжелые зимы, чем смерть близких или потеря чести. Ее очень нужно заполнить.

Ульрика бросила взгляд на песочные часы. Еще и четверть песка не пересыпалась. Даже не оборачиваясь, вампирка чувствовала жар крови молодого Йоханнеса. Он пригревал спину, как тепло от домашнего очага. Девушка хотела подойти к этому теплу. Погреть руки у этого огня. Зимняя стужа больше никогда не сожмет ее в стылых объятиях, но голодная пустота в сердце обжигала, словно Ульрику бросили в полынью.

– Госпожа, что вы делаете? Час еще не минул.

Ульрика обнаружила, что снова стоит вплотную к юноше, хотя не помнила даже, чтобы поворачивалась к нему. Она попыталась произнести что-нибудь успокаивающее, но клыки помешали, и получился только гортанный рык.

Молодой человек прижался спиной к двери, глаза расширились от страха. Этот запах сводил с ума. Ульрика схватила парнишку, когти ее удлинялись на глазах. Юноша завопил и открыл дверь. Ульрика пинком захлопнула створку, прищемив ладонь Йоханнеса, затем грубым рывком бросила того на стол, выдернув руку несчастного из щели между дверью и косяком – но пальцы так и остались там. Стол опрокинулся, часы упали на пол.

Йоханнес вопил и катался по полу, глядя на окровавленные огрызки на своей теперь беспалой руке. Она схватила его за рубашку и вздернула. Ноги жертвы болтались в воздухе. Юноша продолжал вопить.

– Заткнись! – крикнула Ульрика. – Прекрати этот шум!

Но тот не прекратил.

Вампир резко наклонила голову юноши назад и разорвала горло клыками. Йоханнес наконец затих.

Когда некоторое время спустя графиня Габриелла вошла в комнату воспитанницы, Ульрика стояла на четвереньках, подбирая с ковра черные ошметки того, что совсем недавно было бьющимся живым сердцем Йоханнеса. Габриелла покачала головой и тяжело вздохнула, обозревая учиненный разгром. Комната напоминала бойню. Жалкие останки Йоханнеса, разбросанные по залитому кровью полу, напоминали жуткие острова в красном море.

– Так не пойдет, – сказала графиня. – Это вообще никуда не годится.

Ульрика посмотрела на Габриеллу и открыла рот, чтобы осыпать графиню проклятиями, но вместо этого ее бурно вырвало. Куски непереваренных органов выплеснулись на каменные плиты. Никогда в жизни девушке еще не было так плохо – да и после смерти подобное случилось впервые. Она объелась. Живот раздулся как бурдюк, залитый вином под самое горлышко. В голове плыло, и ее тошнило – такого жестокого похмелья она не испытывала даже после попоек с солдатами своего отца, на которых квас лился рекой.

Но еще хуже было осознание сделанного. На Ульрику обрушилось отвращение к собственной дикости, близкое к ужасу. В жизни она не уклонялась от кровопролития, но и не убивала невинных. И никогда не разрывала голыми руками беззащитных юношей. Девушка закрыла лицо руками, корчась в рыданиях, но теперь не могла пролить слез.

Габриелла вышла на лестницу и кликнула слуг, чтобы привели комнату в порядок. Затем, подобрав юбки и аккуратно переступая через разбросанные по полу останки Йоханнеса, пробралась к креслу и устроилась в нем. Столик, на котором стояли песочные часы, сломался, часы разбились. Графиня подняла уцелевшую чашу. Едва четверть песка успела пересыпаться.

– Я прошу прощения, Ульрика, – сказала Габриелла. – Я поставила тебе слишком жесткие рамки. Я уже и позабыла, как тяжело это поначалу.

Ульрика ударила кулаками по плитам пола, взметнув кровавые брызги.

– Почему ты просто не убила меня? – закричала она. – Я не хочу жить так! Я превратилась в животное!

– Это пройдет, дитя, – ответила Габриелла. – Ты научишься сдерживаться. Нужно просто немного терпения.

– Я не хочу учиться сдержанности! Я хочу умереть!

Габриелла спокойно посмотрела на девушку, затем встала и подошла к окну. Распахнула ставни, держась в тени, чтобы ни один луч зари, острый как нож, не коснулся ее. Свет упал на разбитый столик, на кровавые потеки на резных ножках.

Графиня повернулась к Ульрике, сделав приглашающий жест – ни дать ни взять, дворецкий перед гостем богатого дома.

– Ты в любой момент можешь выйти и прогуляться под солнцем, мое возлюбленное дитя.

Ульрика с отчаянной тоской глянула на сияющую в небе зарю. Рассвет уже окрасил розовым далекие заснеженные холмы. Все, что нужно сделать, – броситься в окно. Один нырок отделяет ее от счастливого ничто. Солнце прожжет плоть до костей и освободит душу Ульрики из клетки, созданной темными чарами. На скалы у подножия башни упадет лишь обугленный дочерна скелет. Если ей хватит духу прыгнуть. Девушка попробовала пошевелиться, отбросить эгоистичное желание тела существовать наперекор всему и закончить работу, которую не доделал Кригер. Наконец удалось присесть. Ульрика дрожала от напряжения, но не могла себя заставить. Она проявляла слабость. Воля к жизни оказалась сильнее ненависти к тому, чем Ульрика теперь стала.

Она опустила голову на залитые кровью каменные плиты и закрыла глаза.

– Закрой ставни, – сказала Ульрика. – Я не хочу этого видеть.

 

Слуги унесли останки Йоханнеса, отмыли кровь и забрали ковер в чистку. Ульрика отправилась в постель, намереваясь провести там остаток дня. Она долго лежала просто так. Никак не удавалось войти в состояние транса, которое заменяет вампирам сон. Мысли бурлили в голове. Девушку мучило отвращение к себе – после того как стало окончательно ясно, что она теперь настолько же жалкая трусиха, насколько и неуправляемое животное, омерзение лишь усилилось. Ей хотелось выплакать эту боль. Но вампиры плакать не могли. Они не проливали слез. Возможно, именно поэтому она выразила горе в ярости и жестокости – другого способа не существовало. Если бы только она могла поговорить с Максом Шрейбером, магом, с которым они вместе прошли столько дорог. Рассказать ему, что ей довелось пережить в Кислеве и в Краесветных горах. В Прааге Ульрика чуть не погибла от ужасной болезни, но Макс ее выходил, и девушка искренне полюбила его. Макс мудрый. Он бы подсказал лучший способ разрешить ситуацию, в которой Ульрика оказалась, успокоил бы. Может, даже смог бы ее излечить. Ульрика скучала и по своему бывшему любовнику, Феликсу Ягеру. Она рассталась с поэтом, но тот никогда не бросал ее в беде. Он хороший человек, хотя иногда сильно раздражал. Так уютно было лежать в его объятиях. Мечтая однажды снова оказаться в них и услышать, как Феликс нашептывает ей на ухо свои глупые стишки, девушка наконец заснула.

ГЛАВА 2
ПО ПРИКАЗУ КОРОЛЕВЫ

 

– Кабы ведать, коль любит любовь моя? – прошептал Феликс, держа Ульрику в объятьях. – Кабы ведать, тоскует ли при луне? И поет ли песни, печаль тая? Кабы...

– Что значит это «кабы»? И «коль»? – со смехом перебила его Ульрика.

– Ну, так говорили в старину. «Если бы знать, насколько сильно», – ответил Феликс. – Это ведь понятно по смыслу.

– Да, но зачем употреблять такие слова? Это старинная баллада?

– Нет. Я написал ее сам.

– Тогда зачем ты написал так? – настаивала Ульрика. – Ты же обычно не говоришь «коль».

Феликс поморщился, неприятно задетый.

– Мне... мне хотелось пробудить прошлую, более романтичную эпоху. Время великой страсти и...

Ульрика приподняла бровь:

– Ты говоришь, что романтики и великой страсти больше не существует? Мне следует оскорбиться?

– Нет, я... – Феликс замолчал и раздраженно вздохнул. – Странная ты женщина, трудно читать тебе стихи. Ты вообще хочешь услышать остальное?

– Безусловно. – Лукаво улыбнувшись, Ульрика поцеловала его обнаженную грудь. – Хотя, конечно, тебе бы следовало лучше знать, «коль любит тебя любовь твоя».

Ульрика поцеловала его в ключицу.

– Добавишь пару строф в твое стихотворение.

Феликс хмыкнул. Желание снова охватило его. Он прижал Ульрику к себе, и они обменялись глубоким поцелуем. Их тела сплелись. Ульрика провела рукой по твердой спине любовника. Страсть разгоралась в ней, как вспыхивает огонь на уже подернувшихся золой углях.

Их тела начали двигаться в такт. Робко заалевшие угли превратились в ревущее пламя. Ульрика перекатилась, уселась на Феликса, покусывая его плечо, пока они ласкали, и стискивали друг друга, прерывисто дышали, задыхались. Феликс был таким теплым, сильным и полным жизни.

Они двигались все быстрее. Ульрика коснулась губами шеи Феликса. Ласки обжигали, запах опьянял. Девушка ощутила его вкус и потеряла голову. Она не могла больше сдерживаться. С диким звериным воплем Ульрика набросилась на Феликса и вспорола его горло клыками.

 

Ульрика проснулась, задыхаясь. Она все еще чувствовала вкус крови Феликса на губах и запах его пота на коже. Последние обрывки сна улетучились. Девушка откинулась на спину, дрожа всем телом, и уставилась в потолок невидящим взглядом. Произойдет ли именно то, что привиделось Ульрике, если она когда-нибудь снова встретит Феликса? Или Макса? Эта страсть – не превратится ли в яростное насилие, как и горе? Разорвать клыками чье-нибудь горло – неужели это теперь единственный способ выразить любое чувство? Ульрика закрыла глаза и вознесла беззвучную молитву богам, которые отвернулись от нее, чтобы никогда больше старые друзья не попались на ее пути.

Вероятность подобной встречи и так невелика. Когда пути отряда авантюристов и графини Габриеллы с ее новой воспитанницей разошлись, прежние друзья Ульрики направлялись в Праагу – как всегда по весне, под стены города явились полчища хаоситов. Вряд ли кто-нибудь из них переживет вторую осаду за этот год; сама Праага могла устоять только чудом. Ульрика хорошо знала Феликса, Макса, Готрека и Снорри и была уверена – те станут сражаться до последнего и погибнут в битве.

Интересно, заглянули ли друзья уже в «Белого вепря», пропустить стаканчик-другой и поправить кому-нибудь физиономию, пока нет настоящего дела? Скорее всего, нет. Прошло только две недели с тех пор, как Ульрика рассталась с ними. Приятели все еще в пути, жалуются друг другу на ужасную погоду, препираются и шутят.

Внезапно, вразрез с только что произнесенной молитвой, девушке больше всего на свете захотелось ехать сейчас с ними. Пикироваться с Феликсом, слушать рассуждения Макса обо всем и вся, улыбаться над откровенным невежеством Снорри и твердолобой уверенностью Готрека. Но нет. Товарищи оставили ее в живых, но путешествовать вместе – это совсем другое. Ульрика теперь чудовище, а их компания – охотники на чудовищ. Она теперь убивала людей. Больше они не могли быть друзьями.

Проведя в раздумьях о старой и новой жизни еще некоторое время, Ульрика поднялась с постели и надела шелковое платье. Наступил вечер, и замок потихоньку просыпался. Девушка пошла по узкой винтовой лестнице навстречу привычному шуму. В темном коридоре ее чуть не сбили с ног двое слуг, которые торопливо тащили куда-то огромный, окованный медью сундук. Еще один слуга, увешанный картонками из-под шляп, проскользнул мимо. Даже грозные гаргульи в огромном выложенном камнем холле, казалось, взирают на происходящее в растерянности. У входа громоздились сундуки, тюки с одеждой. Горничные и лакеи укрывали тяжелую, украшенную резьбой мебель и паноплии^[1] белыми чехлами. Графиня, одетая в лиф и платье цвета лесной зелени, совещалась с леди Грау, степенной кастеляншей замка. Женщины стояли у входа в музыкальный салон. Золотоволосый Родрик, правая рука Габриеллы, держал перед леди Грау огромный раскрытый гроссбух, в котором смотрительница делала пометки.

Ульрика прошлепала босыми ногами по широким каменным ступеням и подошла к ним.

– Госпожа, – позвала она. – Что происходит?

Габриелла обернулась на голос.

– Я должна отправиться в Нульн. Сегодня же ночью.

Графиня вернулась к гроссбуху, стукнула пальцем по одной из записей.

– Нет. В мое отсутствие слуги здесь будут совершенно не нужны. Родрик, выберите двоих, они отправятся со мной, а остальных рассчитайте.

– Как прикажете, миледи, – произнес рыцарь.

Ульрика затрепетала от волнения. Графиня оставляет ее одну? Сможет ли она выжить без Габриеллы? Сумеет ли держать себя в руках?

– Как... как долго вас не будет?

Габриелла, раздраженная тем, что ее снова отвлекли, посмотрела на Ульрику.

– Не знаю! А теперь, как ты могла заметить, мне нужно уладить очень много дел перед отъездом, и... – Графиня нахмурилась и замолчала на полуслове. – И ты – одно из этих дел, не так ли?

Габриелла забрала гроссбух у Родрика и отдала леди Грау.

– Вы можете отдать все дальнейшие распоряжения и сами. Мои требования вам известны. Дом должен быть в порядке, когда я вернусь, ничего более.

Леди Грау сделала реверанс.

– Да, графиня.

Она удалилась. Габриелла поманила Ульрику и Родрика за собой в музыкальный салон и закрыла дверь за ними, отрезав от шума сборов в холле.

– У моих сестер в Нульне большие неприятности, – пояснила графиня для Ульрики. – И я получила распоряжение от моей королевы – от нашей королевы, госпожи Серебряного пика, – отправиться туда и помочь им в разрешении кризиса. Разумеется, я выполню приказ, но очень уж он не вовремя – для тебя-то уж точно.

– Вы же не хотите бросить меня здесь одну? – спросила Ульрика.

– Ни в коем случае, – ответила графиня. – Но взять тебя с собой в Нульн...

Миледи, этого делать нельзя, – в ужасе перебил Родрик. – Я видел, как она обошлась с мальчишкой. Она не готова.

– Но нельзя же и бросить ее здесь на произвол судьбы, – возразила Габриелла. – Если не продолжить обучение, она превратится в животное, каким, по собственному убеждению, уже является.

– А мое мнение тут никого не интересует? – возмутилась Ульрика.

Графиня и рыцарь обсуждали ее так, словно речь шла о собаке, которую надо пристроить на время отъезда Габриеллы.

– Никого, – отрезала графиня и продолжала, обращаясь к Родрику: – Ульрика поедет со мной. Упакуйте ее вещи. Нет, подождите. Я ей сначала их покажу. Идите.

Непохоже, чтобы Родрику пришлись по душе распоряжения графини, но он только поклонился в ответ.

– Как пожелаете, миледи.

Родрик удалился в холл. Габриелла улыбнулась Ульрике настолько же сердечно, насколько ледяным казался ее тон мгновение назад.

– Я кое-что для тебя приготовила. Пойдем посмотрим.

Графиня взяла девушку за руку и повела в замковую библиотеку в другом крыле. Комната с высокими сводчатыми потолками, забитая книгами, служила графине кабинетом, здесь же проходило обучение юной воспитанницы. Когда Габриелла распахнула дверь, Ульрика замерла на пороге. На мгновение показалось, что в центре комнаты поджидают пять благородных дам с оторванными головами. Затем она сообразила, что это всего лишь портновские куклы в дорогих и красивых платьях до самого пола. Это озадачило еще больше.

– Зачем они здесь? – спросила Ульрика, не сводя глаз с фигур.

Габриелла рассмеялась и, раскинув руки, сделала несколько изящных па между манекенами.

– Они здесь для тебя! – ответила она. – Этот клоун Кригер притащил тебя из Кислева в Сильванию в одном костюме для верховой езды, даже не позаботившись ни о чем на смену. Я приказала перешить некоторые мои платья, иначе бы они смешно смотрелись на тебе – ты выше ростом. Кажется, получилось неплохо, а ты что думаешь? Только взгляни!

Она потащила Ульрику за собой, словно порхая среди нарядов. Габриелла веселилась, как восемнадцатилетняя девушка, а не вампир-аристократка, которой перевалило за тысячу лет.

– Это черное – для официальных приемов, встреч с высокопоставленными лицами и тому подобного. Вот это – простенькое, на каждый день. – Графиня засмеялась. – Точнее, на каждую ночь. Вот это красное, отделанное кружевом, для больших балов и вечеринок. Хорошенькие, правда?

– Да. – ответила Ульрика; ее пальцы словно сами потянулись к тканям, лаская бархат и сатин. – Хорошенькие.

– И посмотри на это, – продолжала Габриелла, поворачиваясь к столу, где на подставке для париков висел совершенно великолепный образчик. Длинные черные блестящие волосы струились на стол.

– Он сделан из волос катайских девственниц. Им ты прикроешь тот растрепанный стог сена, который сейчас заменяет тебе прическу.

Ульрика почти не слышала, что говорит графиня. Платья были действительно хороши. Гораздо красивее тех, что Ульрика когда-либо носила в морозном суровом Кислеве. Там она обычно ходила в брюках. Но при виде этой прекрасной одежды любое женское сердце дрогнуло бы.

С другой стороны, Ульрика пыталась совместить в голове тварь с красными глазами и окровавленными клыками, которая прошлой ночью разорвала юношу на куски и разметала его кишки по всему полу, и эти изысканные, чудесные платья. У нее не получалось. И оставалось кое-что еще.

Ульрика повернулась и почтительно поклонилась Габриелле.

– Благодарю. Я не заслуживаю таких прекрасных платьев, и я буду носить их с гордостью, но...

Габриелла приподняла бровь, глаза ее опасно заблестели.

– Но?

Ульрика снова поклонилась.

– Простите меня. Но я хочу знать, за что я буду сражаться?

Габриелла словно очнулась от волшебного сна, лицо ее посуровело.

– Сражаться ты не будешь, – сказала графиня. – Ламии не сражаются. Это не наш стиль.

Веселая девушка, восхищенно танцующая среди прекрасных платьев, окончательно исчезла. Перед Ульрикой снова стояла хладнокровная, могучая представительница древнего рода вампиров. Габриелла двинулась к двери библиотеки. Остановилась, оглянулась через плечо.

– И ты должна научиться делать реверанс. Не кланяйся. Только мужчины кланяются.

Ульрика зарделась от смущения. Она не умела приседать в реверансе. Никогда раньше ей не приходилось делать ничего подобного.

 

Роскошная закрытая карета выехала из Нахтхафена за несколько часов до рассвета. Окна экипажа затягивали тяжелые шторы. Внутри расположились графиня, ее пухлая рыжая камеристка Лотта и Ульрика. Пони тянули двуколку с багажом. Карету сопровождал эскорт из шести рыцарей во главе с Родриком, а также двое слуг, пара кучеров и восемь сменных лошадей. Графиня планировала, что они будут ехать с рассвета до полудня, затем останавливаться на постоялых дворах и с закатом отправляться дальше. На восьмую ночь путники должны были добраться до Эйхесхаттена, где предстояло погрузиться на корабль, идущий вниз по реке Авер, который и доставил бы их в Нульн шесть дней спустя. Графиня не любила путешествовать по воде, но в Нульне сложилась отчаянная ситуация, и стоило попасть туда как можно скорее.

– Я надеюсь, мы успеем, – вздохнула Габриелла.

Графиня сняла шляпку с вуалью и положила их на мягкую кожаную скамейку рядом.

– Что там произошло? – спросила Ульрика. – Вы и словом пока об этом не обмолвились.

Габриелла поджала губы.

– «Что там произошло, госпожа?» – вот как следует строить фразу, дитя. Я твоя госпожа, и ты должна научиться так и обращаться ко мне.

Ульрика вздернула подбородок.

– Графиня не стоит выше боярыни, – сказала она.

Габриелла усмехнулась.

– Титулы, которыми можно кичиться в мире людей, в кругу нашего сестринства ничего не значат, дорогая Ульрика. Я родилась совсем не в графской семье, а ты больше не боярыня. Единственное, что теперь важно, – это какое положение ты занимаешь в нашем обществе, на какой ступеньке лестницы находишься. Сейчас ты на самой нижней. Фактически даже не на ней. Тебя обратила не сестра. Ты – беспризорница, которую удочерили. Придется доказать свою полезность и преданность, прежде чем тебе удастся стать одной из нас.

Ульрика, разъяренная ее словами, сжала кулаки. Габриелла это заметила и грустно улыбнулась.

– Я не собиралась тебя обидеть, любовь моя. Только объяснила, как обстоят дела. Я вижу в тебе большой потенциал, и с нами ты сможешь взлететь высоко. Но ты начинаешь в крайне невыгодных условиях и с самого начала должна это понимать.

Ульрика коротко кивнула.

– А на какой ступеньке лестницы находитесь вы?

Габриелла бросила на нее острый взгляд. Ульрика опустила голову и принялась рассматривать что-то очень интересное на полу.

– А на какой ступеньке лестницы находитесь вы, госпожа? – повторила Ульрика сквозь стиснутые зубы.

– Вот так гораздо лучше, – ответила Габриелла. – Я проделала чуть больше половины пути наверх. Последние двести лет я по приказу королевы присматриваю за Сильванией. Чтобы психи вроде Кригера и молодчики его сорта не попытались вернуть времена фон Карштайнов. Но за это время королева несколько раз отправляла меня с особыми поручениями и в другие места, если того требовала ситуация, – вот как сейчас.

– А что за ситуация в Нульне? – спросила Ульрика, спохватилась и добавила: – Госпожа.

– Очень хорошо, – одобрительно кивнула Габриелла.

Она отдернула штору и выглянула в зимнюю ночь.

– У наших сестер в Нульне большие неприятности. Их там шестеро. Было. Две недели назад. Теперь уже четверо. Неизвестный разорвал двоих из них на части. Что еще хуже, их тела с выпущенными клыками и когтями попали на глаза скоту, и погибших изобличили как вампиров. Все это, конечно, привело к панике на улицах. Эти две наши сестры были влиятельными персонами в Нульне. Одна из них, леди Розамунда фон Андресс, возлюбленная знаменитого генерала. Вторая, Карлотта Херцог, занимала пост аббатисы монастыря Шалльи. Они были старейшими ламиями Нульна, что делает их смерть особенно подозрительной.

– Вы подозреваете, что это переворот? – спросила Ульрика.

Кислевитской боярыне не надо было объяснять, как избавляются от конкурентов в политических играх.

– Но это не внутренние интриги ламий, – сказала Габриелла. – Теперь, когда истинная суть Розамунды и Карлотты так демонстративно раскрыта, охотники на ведьм начнут подозревать, что каждая влиятельная женщина Нульна – вампир. Нет, ни одна ламия не стала бы навлекать на нас такие неприятности. – Габриелла покачала головой. – Королева призвала меня, чтобы я отправилась туда и помогла сестрам обнаружить убийцу, остановить его и любым способом сделать так, чтобы там все успокоилось и скот опять позабыл о нашем существовании.

– И вы уже знаете, как именно будете действовать, госпожа? – спросила Ульрика.

Габриелла закрыла глаза.

– Нет. Это сложная задача, даже если предположить, что сестры станут охотно и искренне помогать мне, в чем я лично очень сомневаюсь.

– Почему?

Габриелла вздохнула.

– Теперь, когда госпожа Розамунда и сестра Карлотта мертвы, главой культа в Нульне стала госпожа Гермиона фон Ауэрбах. Мы с ней... Была там одна история.

Ульрика ожидала продолжения, но его не последовало.

– История, госпожа?

Габриелла открыла глаза и криво улыбнулась.

– В иерархии сестринства ламий не так много возможных ступенек, и не так много ламий могут проживать в одном городе, не рискуя быть обнаруженными. Меня и Гермиону обратили примерно в одно и то же время. Всю нашу нежизнь мы претендовали на одни и те же лакомые кусочки: Альтдорф, Нульн, Миральяно, Куроннь. Иногда они доставались мне, иногда побеждала она. Но для нее, в отличие от меня, это соревнование всегда было чем-то большим, чем просто игра.

Графиня улыбнулась,показав клыки.

– Это она напомнила королеве, что Кригера обратила именно я, и меня сослали в Нахтхафен, эту унылую сильванскую дыру, чтобы присматривать за ним.

Габриелла пожала плечами, улыбка исчезла с ее лица.

– Я не таю на Гермиону злобу за этот поступок. Кригер действительно появился среди нас по моей вине, и я приняла наказание. Да и Сильвания не такое уж спокойное местечко, так что задание, порученное мне, весомо и значимо. Кригер тут такой не один, за это время мне пришлось остановить многих безумцев, пытающихся добиться примерно того же, что и он. Но Гермиона меряет всех на свой аршин, а она очень завистлива и мелочна. Она совсем не обрадуется, увидев меня. Решит, что я путем сложных интриг заставила королеву отправить меня в Нульн, чтобы отомстить ей. Заподозрит, что я хочу получить ее пост или же так или иначе уничтожить ее.

– И вы это сделаете, госпожа?

Из-под полуопущенных век графиня холодно глянула в темное окно.

– Нет. Если только она не нападет сама.

 

В первый день путешествия графиня не стала кормить Ульрику, считая, что после пиршества, которое та закатила себе за счет бедного Йоханнеса, юная вампирка должна быть еще сыта. Но на следующее утро, когда они добрались до второй гостиницы, Габриелла привела в комнату девушки Квентина, самого молодого и красивого из своих рыцарей. И вновь принесла песочные часы.

– Что ж, попробуем еще раз, – сказала Габриелла. – Условия те же. Ты дождешься, пока пересыплется песок, а затем утолишь голод – сдержанно и деликатно. Ты поняла меня?

– Да, госпожа, – ответила Ульрика, пытаясь сделать реверанс и путаясь в новом красивом платье.

Но она сильно сомневалась, сыграет ли роль ее понимание требований графини в том, что сейчас произойдет. Ульрика была голодна. Хотя всего две ночи назад она выпила Йоханнеса досуха, сразу после этого ее вывернуло наизнанку из-за того, что она набила желудок несъедобным мясом юноши. Сегодня весь день у нее подводило живот от голода. Ульрика не сводила глаз с горла Квентина, где над плотным синим воротником быстро билась жилка. Девушку трясло.

Родрик, ожидавший госпожу у дверей, не собирался скрывать сомнений насчет ее затеи.

– Мудро ли это, миледи? – спросил он. – Квентин – опытный, верный слуга, не то что тот мальчик на побегушках, которого она разорвала в прошлый раз. Дайте ей кого-нибудь из простых слуг.

– Им не доводилось подставлять свою шею под зубы, – сказала Габриелла. – А Квентин знает, чего ожидать.

Тогда Родрик решил зайти с другой стороны.

– Но мы в гостинице, миледи. Если она обойдется с Квентином как с тем бедня...

– Не обойдется! – рявкнула графиня. – Ульрика либо научится держать себя в руках, либо нам придется расстаться. Я не хочу, чтобы она опозорила меня в Нульне полным отсутствием манер.

– Вы оставите меня здесь, госпожа? – Глаза Ульрики расширились от ужаса.

Мгновение Габриелла смотрела на нее очень неприятным взглядом.

– Нет, – сказала она наконец. – Не оставлю. Я не повторяю ошибок. Я оставила Кригера, когда тот стал меня раздражать, и сама видишь, что из этого вышло. На этот раз я приберу за собой сразу.

Страх сжал грудь Ульрики. То есть в случае неудачи графиня убьет ее, а не бросит здесь? Получается, ее жизнь зависит от того, сможет ли она контролировать себя, когда припадет к шее Квентина?

Прежде чем Ульрика успела открыть рот и переспросить, Габриелла перевернула часы, чтобы песок начал сыпаться, резким движением поставила их на прикроватный столик и вышла из комнаты, даже не оглянувшись. Родрик отошел в сторону, пропуская свою госпожу, и, перед тем как уйти, одарил Ульрику взглядом, исполненным глубокого презрения. Та, в свою очередь, ответила мрачной гримасой. Рыцарь перевел взгляд на Квентина, который наблюдал за происходящим, стоя в центре комнаты, и сказал:

– Мужайся, парень.

– Спасибо, господин, – дрожащим голосом ответил Квентин.

Родрик покинул комнату и закрыл за собой дверь. Ульрика чувствовала ужас юноши, но он не шел ни в какое сравнение с ее собственным.

ГЛАВА 3
ЛАМИЙСКИЙ СПОСОБ

 

Ульрика чувствовала, как вытягиваются клыки. Она зажала рот ладонями, изо всех сил борясь с желанием немедленно наброситься на молодого рыцаря. В этот раз она должна оправдать ожидания графини. Должна!

Когда ей удалось более-менее взять себя в руки, Ульрика отвернулась от Квентина и подошла к столу с песочными часами.

– Отойди от меня, – сказала она. – Насколько позволяют размеры комнаты. К самому камину.

– Да, госпожа, – ответил рыцарь.

– И не говори. Не издавай ни звука. Я хочу забыть, что ты здесь.

– Могу... могу ли я присесть?

– Да, да, – сказала Ульрика. – Только молчи.

Она услышала, как Квентин подтащил стул к камину. Сама же Ульрика опустилась в кресло у столика, спиной к юноше. Она взяла книгу, которую дала почитать Габриелла, – «Семьи Нехекхары», написанную вампиром историю государства времен Нефераты и Нагаша, – открыла на странице, где остановилась в прошлый раз, и попыталась погрузиться в чтение. Бессмысленная попытка, разумеется. Дикие для ее слуха иностранные имена – В’соран, Абхораш, Ушоран – плясали перед глазами, и вскоре Ульрика обнаружила, что раз за разом перечитывает одно и то же предложение. Квентин сидел тихо как мышка, но это не спасало ситуацию. Вампир чуяла его запах, слышала, как, подобно взмахам крыла ястреба, бьется кровь в его жилах. Глаза Ульрики тупо пялились на буквы, но все остальные чувства сосредоточились на сидящем позади юноше, отсчитывая каждый его вздох, отмечая каждое изменение пульса.

Нужно устоять перед соблазном, но как? Ульрика не питала ни малейших иллюзий насчет своей судьбы в случае, если провалит испытание. Графиня, без сомнения, приведет угрозу в исполнение и уничтожит ее. Габриелла вроде бы неплохо относилась к ней, но так же заботливо держалась и с Йоханнесом, хотя без малейших колебаний позволила разорвать того на куски. Ульрика не сомневалась: разочаруй она госпожу снова – та без всякого сожаления «приберет за собой». Девушка понимала, что на самом деле такова суровая необходимость. Если каждый новообращенный вампир мог стать кем-то вроде Кригера, предоставить буйного новообращенного его собственной судьбе – опасная глупость. Когда юного вампира не удается держать под контролем, его следует убить.

Это ставило Ульрику на грань гибели. Если она не сможет аккуратно обойтись с Квентином, ее прикончат. Конечно, существовали и другие варианты развития событий. Окна комнаты не закрыты и уж тем более не зарешечены. Можно снова сбежать и на этот раз спрятаться, найти убежище в лесу и никогда больше не забивать голову необходимостью вести себя с жертвой сдержанно.

Ульрика скользнула взглядом по окнам. Они манили. При одной мысли о том, чтобы позволить себе бежать, сдаться на милость зверя, что рычал внутри, жить как волк, охотиться в ночи, Ульрика испытала ни с чем не сравнимое, прекрасное чувство. Вот истинное наслаждение – гнаться, завывая, наброситься на жертву и выпить досуха, распростертую на траве под тяжестью ее тела...

Но у этой дикой свободы есть и другая сторона – охотники, люди с факелами. Ульрике вспомнились времена юности, когда отец поднимал своих гусар и они отправлялись в леса на поиски чего-то, что утаскивало крестьян по ночам. Тогда она не знала, что это. Отец никогда не рассказывал.

Вот что ожидало ее: если она выберет жить как животное – и умереть придется как зверю. Загнанному зверю. Она станет прятаться, голодать и ни на секунду не испытает уверенности в собственной безопасности.

Оставалась еще одна причина, возможно, самая важная. Волки ходят стаями, лисы живут парами. Уйдя в лес, встретит ли она там других вампиров, выбравших дикую жизнь? Ульрика не из тех натур, которые наслаждаются одиночеством. Дома девушка никогда не оставалась одна – с ней были либо воины отца, либо товарищи по патрулю или страже. Даже когда отец отправил Ульрику на юг в качестве своего посланника, она всегда путешествовала в компании – с Феликсом, Максом и остальными. И теперь, в этой новой жизни, совершенно незнакомой, протекающей по неизвестным правилам, ей и подавно не хотелось бы остаться одной. Графиню она едва знала – еще не прошло и двух недель с тех пор, как та подобрала Ульрику на дымящихся руинах Дракенхофа. Но одна мысль о том, чтобы расстаться с Габриеллой, лишиться ее мудрого наставничества, парализовала девушку. Тогда она просто пропадет. Она могла умчаться в лес, но эта прогулка станет короткой. Очень скоро явятся охотники, и Ульрика умрет в одиночестве, проклятая всеми.

Позади зашевелился Квентин. Девушка глянула на часы. Пересыпалась уже четверть песка. Сердце замерло на секунду. У нее получалось! Йоханнес к этому времени уже умер. Хвастаться, конечно, пока нечем, но происходящее уже выгодно отличалось от предыдущей попытки.

Обрушилась новая волна голода. Ульрика выругалась под нос. На несколько мгновений удалось отвлечься, погрузиться в мысли, но теперь жажда вернулась – и стала сильнее, чем девушка когда-либо испытывала. Густой запах крови молодого рыцаря висел в воздухе и колыхался, подобно туману. Разум Ульрики заволакивали видения резни, стоило лишь глубоко вдохнуть. Она видела, как прыгает, и вот стул Квентина разлетается в щепки, юноша падает на пол, когти разрывают его дублет, а клыки вонзаются в шею.

Зашипев от усилия, Ульрика заставила себя остаться в кресле. Она закрыла глаза и стиснула подлокотники так, что те заскрипели. Она застыла на месте, дрожа от напряжения, как натянутая тетива, и позволила себе в красках представить все, что так хотела сделать. Вот она раздирает Квентина, жадно набрасывается на него, отрывает плоть и глотает не жуя; вот живот ее раздувается от непривычного обилия пищи, кружится голова, ее подташнивает и мощно рвет: вот она дрожит от стыда в красной луже, где плавают куски непереваренного мяса.

Стыд. Вот что мучило ее сильнее, чем физическая боль от скручивающего голода. Как могла она, боярская дочь, кислевитка до мозга костей, суровая, как зимы ее родины, со стальной волей воина фронтира, – как могла она, женщина, за плечами которой стояли такие предки, позволить себе превратиться в тупого зверя, в тварь, которая катается в собственной рвоте, в чудовище, неспособное контролировать желания? Это недостойно. Это оскорбляет достоинство ее и всех ее предков.

Разве ее отец и все десять поколений предков не стояли живой стеной на границе с Пустошами Хаоса, источающими безумие и порчу, – но скверна так и не смогла проникнуть в их души? Разве они не сумели остаться людьми и сохранить чистоту помыслов, в то время как все вокруг не смогли удержаться перед сладким зовом мерзости и всей душой отдались кровавой бойне? Неужели она позволит себе опорочить их память? Как можно уступить безумию, если они – устояли?

Тогда Ульрика поняла: она продержится до конца часа или даже двух, если того захочется графине. Она нашла источник своей несгибаемой воли, и он гораздо сильнее страха, что Габриелла убьет ее в случае провала. Стоило Ульрике вызвать в памяти собственный образ – голая, дрожащая, на четвереньках, блюющая кровью, – и холодная сталь Кислева наполняла ее вены. Никогда больше она не позволит себе пасть так низко.

Когда последние песчинки в часах перетекли вниз, Ульрика, бесстрастная, как кислевитская зима, поднялась с кресла и повернулась к Квентину.

– Время пришло, – сказала она.

– Да, госпожа. Благодарю, госпожа.

Рыцарь встал и расстегнул верхние пуговицы воротника, обнажив покрытую шрамами шею. Ульрика подошла к нему. Молодой воин наклонил голову. Больше от него не пахло страхом – только возбуждением. Дыхание Квентина участилось, на верхней губе выступили бисеринки пота. Стало ясно, что он проделывал это уже много раз – и всякий раз с наслаждением.

Квентин раскрыл объятия. Руки его чуть дрожали.

– Прошу, госпожа.

Ульрика вошла в объятия и прижала его к себе. Она опустила голову ближе к шее, втянула запах. Теперь пришел ее черед задрожать. Кровь так близко, и Ульрика так голодна. Больше она не станет тянуть. Ульрика фыркнула и выпустила клыки. Квентин испуганно вздрогнул. Она зарычала и крепко прижала его руки к телу. Квентин отшатнулся – страх придал ему сил – и отступил на шаг.

– Госпожа, пожалуйста!

Ульрика с рычанием прыгнула на него и швырнула на кровать. Квентин извивался под ней, отбиваясь.

– Пожалуйста, госпожа, не убивай меня!

Ульрика повернула голову и открыла рот, но замерла. Голосу разума наконец удалось заглушить инстинкты. Она выругалась под нос. Только что она пообещала себе, что не поддастся внутреннему зверю, – и не выдержала даже легчайшего искушения. Квентин всего лишь испуганно вздрогнул – и она чуть не разорвала ему горло.

Ульрика вздохнула и ослабила хватку.

– Извини, Квентин. Я все сделаю, как нужно. Только лежи спокойно. Если ты дергаешься, как мышонок, мне сложно не вести себя как кошка.

Молодой рыцарь кивнул:

– Да, госпожа.

Он застыл как труп, вытянув руки вдоль тела. Ульрика сползла с него, легла рядом, обвив рукой вздымающуюся грудь, и прижалась лицом к шее Квентина. Желание рвать и кромсать немедленно вспыхнуло, но на этот раз Ульрика легко его подавила. Она медленно выпустила клыки и поцеловала Квентина в шею. Ощутила привкус соли и страха в поту, покрывавшем кожу, и чуть прикусила, пока не прокалывая. Квентин застонал, его напряженное тело обмякло. Ульрика сжала зубами вену. Квентин вздохнул, когда клыки, острые как ножи, пронзили плоть. Густая красная кровь хлынула в рот Ульрики. Наслаждение захлестнуло ее вместе с очередным всплеском звериного безумия. Но девушка заставила себя не рвать горячее тело зубами и когтями – только прижала его крепче и сделала большой глоток. Жар пылающего сердца Квентина скользнул вниз по горлу, наполнил желудок и растекся по воющим от пустоты жилам. Это было восхитительное чувство, опьяняющее – крепче, чем квас, слаще, чем бренди, и ободряющее, как горячая мясная похлебка в холодную кислевскую ночь.

Квентин застонал под ней. Ульрика отстраненно ласкала рыцаря. Она закрыла глаза и погрузилась в соленое море ощущений, мягкого шелеста сердцебиения и экзальтации свершения должного.

– Госпожа, – пробормотал Квентин. – Госпожа, остановись.

Ульрика не поняла слов – она едва ли их услышала. Слова казались лишь слабыми звуками, диссонирующими с взметающейся багровой мелодией и почти заглушенными ею.

– Госпожа...

Позади раздался громкий шум. Ульрика зарычала, подняла голову и оглянулась. В дверях комнаты стояла Габриелла, из-за ее плеча выглядывал Родрик.

– Достаточно на сегодня, – сказала графиня.

Ульрика подавила рык, готовый вырваться из горла, перевела взгляд на Квентина. Тот смертельно побледнел, за исключением красного пятна на шее. Пот сочился из всех пор. Сейчас ему не хватило бы сил даже открыть глаза.

– Ты хорошо справилась со своими наиболее дикими порывами, – сказала графиня, входя в комнату. – Я восхищена. Теперь тебе предстоит обучиться умеренности.

Родрик подошел к кровати, осмотрел тело и выругался:

– Чтоб ее разорвало! Он теперь не скоро оправится!

Габриелла пропустила восклицание мимо ушей. Она протянула руку Ульрике и помогла подняться с кровати.

– Поздравляю, дитя. Первый шаг сделан.

Ульрика, чуть пьяная от крови, покачнулась, но устояла на ногах и присела в реверансе.

– Благодарю, госпожа. Я боялась, что опять сорвусь.

– Ты учишься держать себя в руках, – сказала Габриелла. – Я горжусь тобой.

Ульрика гордо расправила плечи. Зверь внутри нее силен, но она подчинила его.

Она доказала, что ее разум сильнее слепых инстинктов. Ульрика глянула на Квентина, живот снова свело, и она ощутила себя грязной тварью. Стоило ли гордиться тем, как она с ним обошлась?

Веки рыцаря затрепетали, и он коснулся ее руки дрожащими пальцами.

– Госпожа, – прошептал Квентин. – Теперь я ваш навсегда.

Девушка отвернулась, с отвращением отняла руку. Невыносимо было видеть сильного мужчину, которого она превратила в беспомощный кусок мяса – а тот все равно смотрел с искренним обожанием. Ульрика же не ощущала ничего, кроме презрения – и к себе, и к нему.

Хотя, возможно, причина в том, что она впервые за долгое время наелась до отвала.

 

– А если этот самый герцог схватит тебя за грудь? – спросила графиня Габриелла. – Или ущипнет пониже спины?

– Я дам ему пощечину, – ответила Ульрика. – А если он еще раз так сделает, вызову его на дуэль.

Графиня вздохнула.

– Нет, моя дорогая. Ты не станешь давать пощечин. Максимум – шлепнешь его по руке веером, но при этом с улыбкой поглядывая на него из-под опущенных ресниц.

– Зубы Урсуна! Да будь я проклята, если сделаю так! – откликнулась Ульрика. – У меня даже веера нет!

Закрытая карета графини снова мчалась по заснеженной равнине. Ульрика и Габриелла сидели рядом на одном диванчике, на другом расположили обессилевшего Квентина. Лотта кормила его сытным супом с ложечки.

Проведя день в гостинице, путешественницы двинулись дальше, как только стемнело. Графиня рассчитывала покинуть Сильванию до восхода луны и оказаться в Штирланде, откуда их путь лежал в Эйхесхаттен. Там графиня со свитой планировали сесть на корабль, который доставит их в Нульн.

– Ты должна научиться обращаться с ним, – сказала графиня. – И держать его так же умело, как сейчас – свой меч.

Габриелла с треском открыла и закрыла веер одним движением, чтобы показать, что она имеет в виду.

– Никто не ставит под сомнение благородство твоего происхождения, дорогая, но при дворе графини Эммануэль фон Либвиц совсем другие порядки, чем в боярском тереме далекой суровой страны. Ты должна научиться флиртовать и льстить, слушать во время разговора, отвешивать убийственные комплименты и входить в доверие, не доверяя никому. Короче говоря, тебе надо научиться быть женщиной.

Ульрика поморщилась.

– Я презираю всю эту ерунду.

Габриелла поджала губы.

– К сожалению, эта ерунда и есть ламийский способ. Наша сила – казаться слабыми. Мы получаем то, что хотим, нам дают добровольно, и одной улыбкой мы добиваемся того, чего ты никогда не получишь мечом.

Ульрика вздохнула и отвернулась.

– Тогда я, видимо, не ламия.

Графиня долго молчала, и Ульрика испугалась, что сказала что-то не то и рассердила ее, но, когда она подняла глаза, взгляд Габриеллы блуждал далеко.

– Да, ты не ламия, – произнесла она наконец. – Не совсем. Да и никто из нас на самом деле, кроме самой первой...

Ульрика нахмурилась в ответ.

– Я не понимаю. Книга, которую вы мне дали, рассказывает, что пять ветвей вампирского рода были установлены решением королевы Нефераты и...

Габриелла молча отмахнулась.

– Книга полезна как летопись, но многое из того, что там говорится о линиях крови и что они значат... Мы говорим, что просто вампир, который написал ее, имел свои причины изложить события тех времен именно так. Другие считают, что его кровь была чиста и его претензии на трон абсолютно обоснованны. Истина же... Гораздо сложнее – как наша кровь.

– Что вы имеете в виду, госпожа?

Габриелла откинулась на мягкой скамье и скрестила руки на груди:

– В целом считается, что личность каждого из пяти основателей линий крови нашего народа оставила след в крови и каждый, кому она достается, унаследует и часть их особенностей и темперамента. Потомки Абхораша становятся могучими воинами, дочери Нефераты искусны в обольщении, потомки В’сорана – одаренные колдуны, дети Ушорана – дикие звери, а сыновья Вашанеша пылают безудержными амбициями – и в определенной степени это правда. Но все не так просто.

– А как же? – спросила Ульрика.

– Тайны крови наших предков и эликсир, который наполнил ее таким могуществом, не могут быть записаны как алхимическая формула. Никогда не бывает как в математике – «А плюс В равно С». Кровь влияет на каждого по-разному, и кем он был при жизни, имеет для становления вампира такое же значение, как и то, какая линия крови ему досталась. Собственные решения, происхождение и поступки влияют на их дальнейшую жизнь ничуть не меньше того, последователь какого именно клана обратил их и чья кровь теперь течет в их жилах.

Габриелла подняла палец обтянутой перчаткой руки.

– Кроме того, на сегодняшний день осталось очень мало чистокровных вампиров, в чьих жилах течет кровь только одной линии.

Ульрика нахмурилась. То, что она слышала, шло вразрез со всем прочитанным в «Семьях Нехекхары».

– Но как такое может быть? Вампиры не размножаются. У ваших детей не два родителя, но только один. Как же может смешиваться кровь разных линий?

Габриелла улыбнулась.

– Вампиры не рождают детей, как люди, это так, – согласилась она. – Но мы иногда влюбляемся. И не всегда в представителей собственной семьи. Иногда сын Вашанеша полюбит дочь Нефераты. Иногда дочь Абхораша потеряет рассудок от страсти в диких животных объятьях сына Ушорана. И когда это происходит, они обмениваются кровью, она смешивается – и каждый, кого они впоследствии обратят, может унаследовать черты одного или обоих родителей.

Графиня указала на свою грудь.

– Я обращена женщиной, в чьих жилах текла кровь и Вашанеша, и Нефераты. В том числе поэтому королева попросила присматривать за Сильванией именно меня – я могу считаться одним из потомков фон Карштайнов. По этой причине мой «сын», твой «отец по крови», Адольф Кригер присоединился к последователям Маннфреда и надеялся вернуть золотой век. Кровь звала его сделать это. Он был в той же степени сыном Вашанеша, как и Нефераты. – возможно, в итоге первым даже больше, потому что однажды Маннфред наверняка и сам связал Адольфа кровью, хотя бы ради его верности.

– Так... – медленно проговорила Ульрика, пытаясь уместить это все в голове. – То есть я одновременно и ламия, и фон Карштайн?

Габриелла пожала плечами.

– Очень может быть. И нечто большее. Как я уже отметила, твоя собственная личность, твой характер до обращения ничуть не меньше, чем полученная тобой кровь одной из семей, влияет на то, каким вампиром ты станешь. Только от тебя зависит, какой аспект твоей личности будет доминировать. Это только твое решение и твой выбор.

Графиня посмотрела Ульрике прямо в глаза.

– Надеюсь, ты сделаешь мудрый выбор.

Потрясенная до глубины души Ульрика кивнула. Она тоже на это надеялась.

Снаружи донесся громкий крик, раздался взрыв. Ульрику и Габриеллу бросило вперед, когда кучер резко осадил лошадей, отчего те заметались. Лотта взвизгнула и вцепилась в Квентина. Кучер, изрыгая проклятья, заставил карету остановиться. Ржали кони, слышались злые крики Родрика и его рыцарей.

Властный голос перекрыл эту кутерьму:

– Встань и отойди, медленно и аккуратно, и ты не пострадаешь.

– Прочь, собаки! – прорычал Родрик в ответ. – Как ты посмел напасть на карету благородной леди? Вы все сложите здесь головы!

– Не раньше вас, господин рыцарь, – возразил тот же голос. – На тебя и твоих людей направлен десяток ружей. Будет очень печально продырявить этот нагрудник с чудесной чеканкой, но если иначе остановить тебя не удастся, я это сделаю.

Графиня Габриелла, страшно ругаясь, уселась на место.

– Должно быть, из Сильвании мы уже выехали, – сказала она. – Сильванские бандиты очень хорошо знают, что будет, если попытаться ограбить черную карету.

Габриелла начала плести пальцами в воздухе сложный узор, бормоча под нос диковинные иностранные слова. Извилистые тени, похожие на черных червей, принялись облизывать пальцы графини. Ульрика отшатнулась.

– Тогда стреляй, – крикнул Родрик. – Я домчусь до вас быстрее, чем ваши пули – до меня.

Ульрика отдернула занавеску на окне и выглянула в ночь. Даже с переданной Кригером способностью видеть в темноте она почти ничего не могла разобрать. Снег ярко искрился в лунном свете, но слишком густые деревья по обе стороны дороги не позволяли разглядеть, кто в них прячется. Там могло вообще никого не быть – или укрывалась целая армия.

Ульрика решила уже выскочить в окно и наброситься на разбойников, независимо от их числа.

– Сиди смирно, – сказала Габриелла. – Мы с Родриком тут сами разберемся.

Ульрика обернулась. Руки графини теперь полностью скрылись в клубке извивающихся теней.

– Но они застрелят его, – возразила Ульрика.

– Не застрелят, – ответила Габриелла и широко развела руки.

Клубок распался на черных лохматых змей, они просочились сквозь щели в дверях кареты и исчезли.

– Ты сам этого хотел! – донеслось снаружи. – Хорошо, ребята! Готовы? Огонь! Ночь наполнилась шипением и мягкими хлопками – но выстрелов не прозвучало.

– Огонь, я сказал!

– У меня порох просыпался.

– А у меня боек заклинило...

Графиня улыбнулась.

– Это новомодное оружие такое капризное...

– В атаку! – взревел Родрик.

Ульрика, вцепившись в скамью, слушала грохот копыт, звон стали и хриплые крики воинов.

Она повернулась к графине и взмолилась:

– Пожалуйста, госпожа. Позвольте мне защитить вас!

Габриелла усмехнулась.

– Не защитить меня ты хочешь. Все, чего ты хочешь, – обагрить когти кровью.

Она покачала головой.

– Нет. Я сказала, что ты должна обучиться ламийскому способу решения вопросов, здесь он работает не так. Мы – леди. Мы позволяем мужчинам делать грубую работу.

– Но...

– Именно потому, что тебе так хочется этого, этот порыв нужно обуздать, – перебила ее Габриелла. – Сила не приведет к успеху в нашем обществе.

Ульрика откинулась на скамейке и сердито скрестила руки на груди.

– Я – воин. Я рождена применять силу!

– Ты была воином, – поправила графиня.

Ульрика слушала доносящиеся снаружи звуки свирепой битвы, и гнев и жажда крови вскипали в ней все сильнее.

Проклятия, крики, лязг оружия, грызущего плоть, заполнили ее уши. Она жадно вдыхала запахи страха, ярости и льющейся крови. Ульрика покосилась на сидящую рядом Габриеллу – лицо графини оставалось бесстрастным. Неужели она ничего не чувствует и песнь битвы не горячит ее? Или же Габриелла просто держит себя в руках более умело, чем Ульрика?

Но когда снаружи вскрикнул, изрыгая проклятия, Родрик и раздался чей-то голос: – Господин, вы ранены? – и затем: – Защитите его! – графиня выругалась по-бретоннски.

Ульрика снова повернулась к ней.

– Госпожа, пожалуйста. Позвольте мне помочь ему. Пожалуйста!

Габриелла быстро прикусила губу. В выкриках рыцарей слышалось отчаяние. Графиня твердо кивнула:

– Что ж, попробуй.

Ульрика вскрикнула с облегчением и повернулась к двери.

– Но ты должна убивать бесстрастно, – крикнула графиня ей вслед. – И кровь не пей!

– Да, госпожа, – откликнулась Ульрика, распахнула дверь и выскочила в ночь.

Снаружи кипел бой. Запах крови ударил Ульрику, как если бы она оказалась рядом с кузницей в момент, когда взорвался горн. Тощие тела в потрепанных кожаных куртках валялись на снегу, один из графских пони, тянувших телеги с багажом, лежал мертвый, как и его кучер. Конные рыцари столпились перед каретой Габриеллы, защищая упавшего Родрика, вокруг валялись трупы разбойников. Ульрика не заметила живых врагов, но все рыцари подняли исцарапанные арбалетными болтами щиты с торчащими из них стрелами.

– Сложите оружие, господа, – крикнул из леса предводитель разбойников. – Или мы сейчас пристрелим всех ваших лошадей.

Ульрика все еще не видела разбойников за деревьями, но чуяла их и слышала шаги. Она бросилась к дереву и нырнула в крону.

Длинные юбки ее красивого платья запутались в ветвях, Ульрика выругалась. Неудивительно, что леди не сражаются, – они и двигаться-то толком в своих нарядах не могут.

Она подобрала юбки, как смогла, и скользнула между ветвей, двигаясь на запах прячущихся разбойников.

– Считаю до трех, господа, – крикнул атаман. – Аккуратно положите оружие на землю. Или пойдете в город пешком и сами потащите свою карету. – Хоть мы и позаботимся, чтобы она стала полегче! – засмеялся кто-то из разбойников.

Ульрика обогнула растущую ежевику, нырнула под ветви. Теперь она видела одного арбалетчика – грязный мужчина сидел под защитой кустов. Она подкралась к нему сзади.

– Один! – крикнул атаман.

Ульрика схватила мужчину за шею, а когтями другой руки разодрала его горло. Оттолкнув падающее тело, она увидела лучника за деревом слева.

– Два!

Ульрика вырвала лук у воина и задушила его тетивой, он даже пикнуть не успел. Ветви упавшего дерева скрывали их от остальных разбойников, собравшихся у дальнего конца ствола.

– Три!

Ульрика перемахнула через поваленное дерево и обрушилась на бандитов в момент, когда те собирались спустить тетивы. Нападавших было пятеро – высокий мужчина в треуголке и с тяжелой дубинкой и четверо стрелков-оборванцев. Первыми Ульрика атаковала лучников – сбила их с ног и вырвала луки из рук.

Разбойники закричали, ужас в голосах смешивался с удивлением. Они уже поднимались на ноги, вытаскивая ножи и ржавые мечи. Ульрика прыгнула на одного, схватила за руку, только-только успевшую вытащить клинок, разорвала глотку и швырнула тело в остальных. Меч погибшего упал к ее ногам, и девушка подхватила его. Двое головорезов бросились на нее, громко крича. Ульрика двумя привычными движениями опустошила их руки и проткнула одного, заставив второго отскочить в сторону. Как приятно было снова чувствовать в руках сталь! Она такая быстрая и сильная, даже более ловкая, чем в дни, когда жила. Словно в одночасье она достигла уровня владения мечом, о котором раньше только мечтала. Ульрика читала в глазах намерения противников раньше, чем те сами понимали, что собираются делать. Она налетала как вихрь прежде, чем враги вообще успевали пошевелиться. Оружие в ее руках – тупое и ржавое – летало вокруг разбойников, Ульрика вспарывала животы, рубила шеи и била в пах быстрее, чем противники успевали сообразить, что она замахнулась.

Ульрика отрубила одному кисть – бандит упал, снесла голову другому – и мир заволокло красным запахом крови. Она хотела купаться в нем.

Что-то тяжело ударило в спину. Ульрика повернулась. Последний из разбойников, предводитель, пятился в кусты, выставив перед собой окованную железом дубинку.

– Ранальд, спаси меня, – прошептал атаман, и ни капли непреклонной властности не осталось в его голосе – он дрожал от ужаса. – Что ты за тварь? Пощади!

Ульрика засмеялась, вырвала у врага дубину, схватила его, вдвое тяжелее ее самой, за горло и подняла над заснеженной землей одной рукой.

– Я выпью тебя досуха, – сказала она, выпуская клыки.

– Ульрика! – окликнули ее сзади.

Ульрика замерла, съежилась и оглянулась через плечо.

Габриелла стояла прямо за деревьями, холодно глядя на нее.

– Что я тебе говорила?

В ее голосе звучало такое недовольство, что Ульрика сжалась. Она огляделась и страшно смутилась. Кругом валялись изрубленные ошметки тел. Ульрика убивала со всей страстью. Она разорвала врагов на куски. Она собиралась пить кровь человека, которого держала в воздухе на вытянутой руке.

Ульрика опустила голову.

– Я... простите, госпожа, – пробормотала девушка, опустила атамана на землю и движением пальцев сломала его шею.

Ульрика неловко двинулась к графине. Тело позади осело на трупы других разбойников.

– Я увлеклась.

Ульрика посмотрела на свое платье – изорванное, грязное, пропитавшееся кровью.

– И я испортила прекрасное платье, которое вы подарили.

– Это меня меньше всего огорчает, – фыркнула Габриелла. – Видишь, почему я боялась брать тебя с собой? Одно дело – держать себя в руках, когда ситуация и так под контролем, и совсем другое – когда самостоятельно выходишь в мир. Даже защищая меня, ты должна соблюдать осторожность. Если устроишь подобную бойню в городе, это уже не останется незамеченным. Мы едем туда, чтобы успокоить смуту, а не подлить масла в огонь, понимаешь?

– Да, госпожа. – сказала Ульрика, глядя в землю.

Ее бесило, что графиня отчитывает ее, как ребенка, но девушка не могла отрицать, что полностью потеряла контроль, – хотя и поклялась себе всегда держать себя в руках.

– Я приношу извинения. Этого больше не повторится.

– Постарайся, чтобы так и было.

Из-за спин рыцарей протолкался Родрик. Он прижимал правую руку к груди – арбалетный болт пробил броню над локтем. Рыцарь мрачно посмотрел на Ульрику.

– Она должна была оставаться в карете, госпожа. Нам не требовалась ее помощь.

Габриелла посмотрела на его рану.

– Требовалась.

Родрик фыркнул.

– Ну, если бы она не засосала бедного Квентина до полусмерти, то помощь не потребовалась бы. Мы могли расправиться с разбойниками, если бы все мои рыцари могли сражаться.

– Конечно, Родрик, – сказала Габриелла и погладила его по щеке, проходя мимо. – Мой герой никогда не подведет меня.

Угрюмый Родрик злобно посмотрел на Ульрику, когда та, садясь в карету, пропустила графиню вперед.

ГЛАВА 4
ЛЕДИ ГЕРМИОНА

 

Остальная часть поездки прошла без происшествий – Ульрика чуть не свихнулась от скуки. Девушка в жизни еще не совершала столь унылого путешествия. Они миновали Общину полуросликов, добрались до Эйхесхаттена, где Ульрика, Габриелла, Родрик и Лотта взошли на борт «Королевы Авера». Свита за ними не последовала – рыцари и прочие отправились домой, в Нахтхафен. Шесть дней и ночей графиня и ее подопечная провели в одной каюте, пока судно шло вниз по течению Авера в Нульн. За весь путь длиной в триста миль Ульрика не увидела ни одной из них!

Снаружи что-то происходило – она слышала шаги пассажиров, проходивших мимо каюты, далекие голоса волков на берегах и другие странные завывания. Пока они ехали в карете, днем шторы, конечно, оставались задернутыми и Ульрика не видела окружающих пейзажей, но хотя бы ночью могла насладиться проплывающими мимо черными деревьями и заснеженными полями. В каюте же вообще не было окон, лишь четыре обшитые деревом стены. Неоднократно девушку посещала странная фантазия, что корабль вовсе не движется или ходит по кругу, и когда они наконец покинут каюту, то окажутся в том же месте, где взошли на борт. По крайней мере, глаза не могли убедить ее в обратном.

Как можно путешествовать таким манером? Запертыми в коробках, без ветра, бьющего в лицо, не имея ни малейшего представления о том, что происходит в мире за стеной. Ульрика выросла в седле, скача по бескрайним просторам северных областей, и с тех пор объездила много стран. Ей нравилось видеть, как меняются линии далеких холмов по мере приближения к ним, как бегут по небу облака. Нравилось вдыхать запахи земли, воздуха и воды. Ульрика любила и дождь, и снег. Прятаться от них в каюте-коробке казалось кощунством.

Когда путники наконец прибыли в Нульн, девушка испытала большое облегчение, ступив на серые, покоробленные от воды сходни доков. Солнце только что скрылось за дымовыми трубами имперских кузниц, находящимися к югу от реки.

Ульрика ни разу не бывала здесь раньше, но знала, что Нульн – стальное сердце Империи. В прошлой жизни она и воины ее отца не раз поминали добрым словом мастерство оружейников и кузнецов города – благодаря их чудесным тяжелым пушкам и ружьям Праага и Кислев все еще стояли, и не только они – эти же орудия помогали защищать и отцовские владения. Родрик ушел ловить карету – снова карету! – чтобы доставить их наконец к цели столь долгого пути, а графиня и ее подопечная остались ждать на темной, уродливой и закопченной набережной. Так что первыми впечатлениями Ульрики стали вонь немытых тел снующих туда-сюда нищих, густой запах раскаленного железа и горящего угля. Даже снег здесь почернел! Но все-таки они покинули четыре стены тесной каюты, и девушка с наслаждением подставила лицо резкому сырому ветру, налетавшему с реки, и с восхищением смотрела на толпы грузчиков, моряков и торговок рыбой, кишащих на набережной. Только сейчас Ульрика поняла, как сильно ей не хватало человеческих лиц и деловитой людской суеты.

Вернулся Родрик с каретой. Они сели в экипаж и двинулись сквозь город. Не удержавшись, девушка открыла окно и жадно припала к бурлению кипящей вокруг жизни. Запах живой крови обрушивался со всех сторон. Биение тысяч сердец могучей симфонией грохотало в ушах. Куда бы Ульрика ни кинула взгляд, везде разгуливала еда: солдаты и священники, адвокаты и мясники, кучера и лавочники – все спешили по своим делам, кутаясь в шарфы и плащи, даже и не подозревая о хищниках, скользящих меж них. На самом деле – подозревая. Скот не чувствует голодного взора вампира, и все эти овцы не могли, конечно, с одного взгляда понять, что представляет собой Габриелла. Но Ульрика чувствовала запах страха – тот витал в воздухе, как неотъемлемая часть букета ароматов большого города. И уличные газетчики громко выкрикивали его причину.

– Вампира видели в Гальбинселе! – вопил один, размахивая листком, с которого скалилась тварь с клыками длиной в фут.

– Дочь советника проверили чесноком! – кричал другой. – Подробности – за один пфенниг!

– Сестры Шалльи заточены в Железную Башню! – ревел третий. – В трущобах исчезают люди! Без вести пропала целая семья!

Женщина в сколоченном на скорую руку ларьке продавала высокие кожаные воротники, которые закрывали шею до самых ушей.

– Не бойтесь ночи, господа и дамы! Защитите себя, купите воротник охотника на ведьм!

Торговка неподалеку предлагала серебряные подвески-молоты на ленточках:

– Символ силы и благодати Зигмара надежно отгонит любую нечисть!

Люди, которые месили снежную кашу на мостовой, бежали по делам торопливо, оглядывались перед тем, как зайти в дом, пронзая подозрительными взглядами тьму аллей.

Графиня, услышав эти выкрики, вздохнула:

– Все настолько плохо, как я и ожидала. Паника на улицах. Охота идет полным ходом. Это нужно прекратить.

Ульрика кивнула, продолжая наблюдать за городом. Теперь карета ехала по более тихой и ухоженной улице. Шум толпы стих, но люди все равно метались по тротуару, как вспугнутые кролики. Ульрике пришлось взять себя в руки, чтобы не броситься за ними подобно гончей.

– Дорогая, – окликнула ее Габриелла.

Ульрика обернулась, съежившись. Не прочла ли графиня ее мысли? Нет, Габриелла не выглядела сердитой, но сидела, сжав руки на коленях и закусив губу. Что заставило ее так нервничать?

– Да, госпожа? – откликнулась девушка.

Габриелла махнула рукой.

– Пересядь к Лотте, чтобы она надела и уложила на тебе парик. Мы ведь не хотим ударить в грязь лицом.

– Да, госпожа, – отозвалась Ульрика.

Она пересела к камеристке, которая уже доставала из коробки парик с длинными темными локонами. Парик девушке не понравился: голове было жарко, подложка кололась. Ульрика почувствовала себя маленькой девочкой, которая наряжается в мамины платья. Но она понимала, что ее коротко подстриженные волосы не годятся для появления в изысканном обществе.

Когда Лотта натянула и приладила парик, Габриелла мягко улыбнулась спутнице.

– Я... я хочу напомнить тебе, что на приеме у леди Гермионы ты должна продемонстрировать безукоризненные манеры. Ты – моя подопечная, почти мой ребенок, – и в этом качестве все, что ты сделаешь, все, что ты скажешь, немедленно отразится на моей репутации – как воспитателя и в целом. Мне бы хотелось иметь в распоряжении хотя бы год, чтобы подготовить тебя к выходу в свет, но тут уж ничего не поделаешь. Итак, я приказываю... нет, я прошу тебя, не оконфузь меня. Только не перед Гермионой. Как я уже рассказывала, она меня недолюбливает и с радостью ухватится за любую возможность унизить.

Ульрика подобралась.

– То, что я только знакомлюсь с сестринством ламий, госпожа, не значит, что я деревенщина какая-то. Я...

– Да, да, я знаю, – отмахнулась Габриелла. – Ты – боярская дочь благородных кровей. Но, как ты могла недавно убедиться, между понятиями «быть благородной дамой» и «вести себя как благородная дама» может лежать пропасть.

Девушка, выпрямившись как рапира, наклонила голову в парике.

– Я приложу все усилия, чтобы не разочаровать вас, госпожа.

 

Большой трехэтажный особняк леди Гермионы находился в квартале Альдиг – самой роскошной части города, собравшей все сливки местного общества, – персон, вращающихся при дворе графини Эммануэль фон Либвиц. Здание построили в тилийском стиле – с дорическими колоннами перед главным входом, с причудливыми, сейчас засыпанными снегом барельефами над каждым окном. Лакей в богатой ливрее подбежал к карете, чтобы открыть дверцу для графини Габриеллы и Ульрики, другой поспешил к Родрику, желая принять из его рук поводья. Ульрика отметила, что их карета – не единственная на подъездной дорожке. Экипаж, черный как ночь, стоял около ворот. Его кучер не сводил с них глаз.

Габриелла не удостоила черный экипаж и взглядом. Она стала подниматься по ступеням лестницы, плавным изгибом подходившей к дверям. Ульрика и Родрик последовали за графиней. Украшенная резьбой дверь отворилась, и красивая женщина в строгом черном платье, стоявшая за ней, присела перед гостями в глубоком реверансе. Ее темные волосы были собраны в тугой узел, а манеры – столь же безукоризненны, как жесткий накрахмаленный раф.

– Добро пожаловать, графиня, – почтительно произнесла женщина. – Мы ожидали вашего приезда. Комнаты готовы. Пожалуйста, заходите.

– Спасибо, Отилия, – сказала Габриелла.

Она перешагнула через порог и позволила горничной принять плащ.

– Как приятно снова быть в Нульне. Леди Гермиона примет нас?

Отилия, которая, как предположила Ульрика, была кем-то вроде экономки, поджала губы и покосилась на двери гостиной.

– Вы прибыли не в самый удобный момент, миледи, – ответила Отилия. – Леди Гермиона сейчас принимает капитана Майнхарта Шенка. Охотника на ведьм.

Габриелла остановилась и бросила на двери гостиной взгляд, в котором читалось беспокойство. Ульрика понимала его причину. Даже в Кислеве ходили байки о граничащем с одержимостью рвении императорских охотников на ведьм. Говорили, что они сжигают целую деревню, чтобы убить одну-единственную ведьму, и вздергивают людей по малейшему подозрению в сношении с темными силами. Эти люди сами себе закон, и на них нельзя найти управы. Какие бы варварские методы они ни использовали, никто не осмеливался пожаловаться, опасаясь оказаться заклейменным в качестве очередной ведьмы. Если охотники уже здесь, леди Гермиона попала в аховое положение. Шум голосов за дверями говорил в пользу этого предположения. Он не походил на звуки дружеской беседы.

– Ясно, – сказала Габриелла. – Тогда, может, мы подождем в салоне, пока она закончит? Оттуда ведь можно попасть в гостиную, не так ли?

– Да, миледи, – подтвердила Отилия и подняла свечу в руках повыше. – Очень хорошо, миледи. Сюда, прошу вас.

Горничная взяла плащи у Ульрики и Родрика, и те последовализа Габриеллой, которую Отилия повела к паре дверей дальше по коридору. Когда Ульрика проходила мимо гостиной, она отчетливо услышала мужской голос:

– Вы утверждаете, что не были знакомы с леди фон Андресс и сестрой Карлоттой?

– Вы вкладываете ваши собственные слова в мои уста, капитан, – ответил женский голос. – Я сказала, что мы являлись людьми одного круга. Они были наперсницами графини фон Либвиц, как и я. Я не могла не знать их. Мы знакомы, разумеется, – все благородные люди Нульна знают друг друга. Но были ли мы близкими подругами? Нет. Я...

Голоса стихли, удаляясь. Отилия провела гостей в большую, элегантно обставленную комнату. В углу Ульрика заметила клавесин. Изящная бретоннская мебель была умело расставлена на огромном аравийском ковре бело-сине-желтых цветов, занимавшем весь пол. Он гармонировал со стенами и потолком, выдержанными в той же цветовой гамме – небесно-голубые панели, белые завитушки барельефов на них и люстра из золота и хрусталя, свисающая с потолка. Выбор цветов – ярких, солнечных, однозначно ассоциирующихся с днем, а не ночью – показался Ульрике неуместным для жилища вампира. Возможно, их выбрали именно поэтому – чтобы не могло закрасться ни тени подозрения об истинной сути хозяйки дома. Но, похоже, это не сработало. Голоса спорящих за стеной снова стали слышны, и в них отчетливо звучал гнев.

Отилия хотела зажечь лампы от своей свечи, но Габриелла жестом остановила ее.

– Оставьте нас во тьме, – прошептала она, подходя ближе к двойным дверям, ведущим в гостиную.

Отилия сделала реверанс и покинула салон, унося свечу.

Ульрика присоединилась к графине у дверей, пока Родрик ожидал их на почтительном отдалении. В соседней комнате меж тем бушевала настоящая буря.

– Я нахожу, что ваш отказ признать близкое знакомство с леди Розамундой странным образом запутывает дело, миледи, – говорил мужчина. – Несколько других придворных дам утверждают, что вы и леди Розамунда были хорошими подругами и что вы регулярно наносили ей визиты. Получается, эти дамы лгут?

– Они делают из мухи слона, – раздался в ответ резкий голос. – Нульн не так велик, как Альтдорф. Благородных людей здесь немного. Мы все постоянно наносим друг другу визиты. Я навещала леди Розамунду не реже и не чаще, чем любую другую даму нашего круга.

– Ну, то есть вы довольно часто навещали ее, так получается.

– Что-то вроде того.

– Вы даже сказали «все время», не так ли?

– Да, но…

Ульрика увидела, как графиня Габриелла стиснула кулаки.

– И вы продолжаете настаивать, что при таком близком знакомстве вы ни разу не заметили, что она не отражается в зеркалах? – продолжал мужчина. – Или что она ничего не ест и не пьет? Да ладно. В это сложно поверить.

– Разве я вам не сказала уже сто раз, что она не являлась моей близкой знакомой?

– Да-да, вы отрицаете это, и одновременно именно это следует из ваших слов. Потому я и озадачен. Я также замечаю, что в этой комнате нет зеркал.

Последовала короткая пауза, затем раздался женский голос, холодный, как лед:

– Я не тщеславна и не вульгарна, капитан. Я не испытываю необходимости любоваться собой при каждой возможности. В моей пудренице есть зеркало. Мне хватает.

– А, да? Может, покажете его мне?

– Да как вы смеете, любезный? – Гермиона окончательно вышла из себя. – Не имею привычки приглашать незнакомцев в мой будуар. Уже то, что меня вынудили принимать такого, как вы, в гостиной, является оскорблением! Если у вас есть достаточно оснований предъявить мне обвинение, так предъявляйте! Или же убирайтесь вон! Мое терпение лопнуло!

Габриелла покачала головой и тихонько прорычала себе под нос:

– Ну что за дура...

– Нет, никаких обвинений, миледи, – ответил Шенк. – Просто просьба. Если вы окажете мне любезность и глянете вот в это зеркальце, которое я принес с собой, я немедленно...

– Не буду я глядеть ни в какие зеркала! – отрезала леди Гермиона. – Я не собираюсь проходить все эти мелкие унизительные проверки. Я тебе не какой-нибудь крестьянин-еретик, которого трясет от ужаса при одном твоем виде. Я – вдова лорда фон Ауэрбаха, героя Виссенбурга! Я – подруга графини фон Либвиц!

Габриелла с очень мрачным видом взялась за щеколду на дверях.

– Но все же правосудие Зигмара распространяется и на графиню фон Либвиц, миледи, – ответил Шенк.

– Тогда иди подсунь ей свое зеркальце! – отрезала Гермиона. – Если она согласится посмотреть в него, тогда и я тоже посмотрюсь, но не раньше!

– Извините, миледи, – ровным голосом ответил Шенк. – Боюсь, я вынужден настаивать.

– Нет! Я отказываюсь! Я...

Габриелла с шипением выпустила воздух сквозь сжатые зубы, толчком распахнула двери в гостиную и вошла с улыбкой на лице и приветственно раскрыв объятия.

– Кузина Гермиона! – воскликнула она, устремляясь вперед и заключая стройную молодую женщину в объятия. – Как приятно снова видеть тебя!

В глазах леди Гермионы мелькнул испуг, но она подхватила игру Габриеллы.

– Кузина Габриелла, я... Мы не ждали тебя так скоро. Добро пожаловать.

Ульрика последовала за графиней в гостиную. Девушка окинула Гермиону оценивающим взглядом. Она ожидала, что та будет выглядеть старше. По рассказам Габриеллы сложилось впечатление, что это должна быть желчная дама с крючковатым носом и подозрительными глазками, по предположения оказались далеки от истины. Леди Гермиона выглядела молодо – младше Ульрики. С такими широко раскрытыми глазами и свежей кожей – хоть сейчас под венец. Ее волосы были цвета шоколада, на лице играл здоровый румянец, а формы, насколько они угадывались под вышитым синим лифом и юбкой, весьма впечатляли, все же оставаясь девичьими.

Графиня Габриелла отступила назад, придирчиво осмотрела леди Гермиону с расстояния вытянутой руки.

– Дорогая, ты все хорошеешь с каждым разом, и... – Она замолчала, словно только сейчас заметив, что в комнате есть кто-то еще. – О! Покорнейше прошу прощения, кузина, Отилия не сказала мне, что у тебя гости. Кто эти очаровательные джентльмены?

Ульрика перевела взгляд на упомянутых джентльменов. Их было четверо, и Габриелла сильно польстила им, назвав очаровательными. Предводителя, седого мужчину со словно высеченными на камне бровями и чисто выбритой тяжелой квадратной челюстью, облаченного в тяжелое кожаное пальто и скромный, но хорошо сшитый костюм, с некоторой натяжкой получалось признать грубо привлекательным. Но трое крепких парней, что стояли за его спиной, обладали откровенно отталкивающей внешностью: покрытые шрамами лица, прямые волосы, кожаные доспехи и плащи с торчащими из-под них рукоятями пистолетов и шпаг.

Леди Гермиона фыркнула в ответ.

– Это капитан Майнхарт Шенк, кузина. И, кажется, он пришел арестовать меня.

Габриелла рассмеялась – словно зазвенело множество серебряных колокольчиков.

– Арестовать тебя? О, моя дорогая, ты что, предавалась недостойным удовольствиям? Позор, позор!

Она сделала реверанс в сторону Шенка.

– Капитан, для меня большая честь познакомиться с вами.

Шенк в этот момент больше всего походил на чучело сердитой лягушки. Но он вежливо поклонился в ответ.

– Для меня тоже, миледи.

– И вы правда хотите арестовать мою любимую кузину? Неужели вы можете так жестоко поступить?

– Я всего лишь прошу ее посмотреться в это зеркало, миледи, – строго ответил Шенк.

Габриелла снова засмеялась и повернулась к Гермионе.

– Посмотреться в зеркало, кузина? Почему ты отказываешься, это же совсем несложно для тебя, не так ли? Ты же часами крутишься перед зеркалом, разве нет?

– Он подозревает, что я – вампир, – ответила Гермиона, поджав губы.

Габриелла подавила смешок и перевела с Шенка на Гермиону невинный взгляд широко раскрытых глаз.

– Ты, кузина? С таким цветом лица? Тебя можно принять за доярку или пастушку, но... вампир? – Габриелла повернулась к Шенку. – Господин, это, конечно же, шутка?

– К сожалению, нет, миледи, – ответил охотник на ведьм, почтительно склонив голову. – За последние несколько недель две благородные леди оказались вампирами. Нам приказано опросить всех хорошо знакомых с погибшими вне зависимости от их положения в обществе.

Габриелла закатила глаза.

– Какая нелепость. Но если это ваш долг... – Она протянула руку. – Давайте сюда ваше зеркальце. Уж мне-то кузина не откажет.

Капитан Шенк заколебался, но все же достал небольшое прямоугольное зеркало, которое носил между страниц книги, переплетенной в кожу.

– Спасибо, капитан, – сказал Габриелла, беря Шенка за руку. – Что ж, проверим, что за чудовища таятся в этом зеркале.

Они с капитаном направились к леди Гермионе, которая попятилась почти испуганно. Габриелла ободряюще улыбнулась ей.

– Тут нечего бояться, кузина, твоя красота всего лишь обрушится на капитана с удвоенной силой. Итак...

Она наклонила маленькое зеркало так, чтобы она и Шенк могли видеть отражение леди Гермионы. Шенк пристально всмотрелся, моргнул. Габриелла ахнула, Ульрика чуть не подпрыгнула на месте.

– О! – воскликнула графиня. – Кузина, да у тебя тут пятнышко на коже! – и добавила, успокоившись: – А, нет, нет, это всего лишь крошка. Давай я стряхну ее с тебя.

Она с материнской заботливостью провела рукой по щеке Гермионы, затем повернулась к Шенку.

– Ну что, капитан, теперь вы удовлетворены?

– Э-э, – сказал капитан. – Действительно, похоже, что...

– Может, вы и меня хотите проверить? – спросила Габриелла, все еще не выпуская его руки. Она повернула зеркало так, чтобы тоже отразиться в нем. – Ну разве мы с вами не красивы?

Ульрика со своего места тоже могла видеть, кто отражается в зеркале. Оно показывало только Шенка. Но охотник на ведьм явно видел там кого-то еще. Что зачаровала Габриелла – зеркало или его глаза?

– Это совершенно излишне, миледи, – произнес капитан, отходя от графини и резко поклонившись. – Вы убедили меня в своей правоте. Я, видимо, ошибся. Единственной причиной, по которой я настаивал на проверке, был отказ леди про...

– О, не стоит извинений, – ответила Габриелла, незаметно направляя гостя к выходу. Его люди неуклюже потянулись за командиром. – Дамы благородного происхождения иногда отличаются повышенной чувствительностью и совершенно не привыкли к допросам, – продолжала графиня интимным тоном, склонившись к самому уху капитана. – Моя кузина настолько же впечатлительна, как и другие.

– Да, я понял, – сказал Шенк. – Спасибо вам за своевременное вмешательство.

– Да не за что. – Габриелла открыла дверь в гостиную и щелчком пальцев подозвала служанку. – Отилия, проводи господ.

Попрощавшись, капитан и его угрюмые подчиненные последовали за Отилией по коридору. Габриелла, испустив вздох глубокого облегчения, закрыла за охотниками дверь. Ульрика тоже перевела дух. Она морально подготовилась к драке, едва переступив порог особняка.

Однако леди Гермиона, похоже, не разделяла общего настроения.

Она повернулась к Габриелле и прорычала:

– Ведьма! Всюду ты суешь свой нос! Как посмела делать вид, что спасаешь меня!

Габриелла приподняла бровь.

– Делать вид?

– Я держала ситуацию под полным под контролем! – воскликнула Гермиона. – Да посмотрела бы я в его зеркало, неужели ты думаешь, что этим жалким трюком владеешь ты одна? Но эти простолюдины не должны зарываться, а благородные леди – так скоро уступать их нелепым претензиям!

– А, ну да, конечно, – ответила Габриелла. – Теперь мне все ясно. Приношу мои извинения, сестра. В следующий раз я ни в коем случае не оскорблю вас своей помощью.

Гермиона фыркнула, видимо не впечатленная.

– Неудачно ты начала визит, Габриелла. Молюсь только об одном – чтобы дальше ты служила мне более ревностно.

– Я прибыла сюда служить нашей королеве, сестра, – ответила Габриелла. – Если служить вам будет означать служить ей, тогда я, конечно, сделаю все от меня зависящее.

Прежде чем Гермиона успела ответить, в зал вернулась Отилия.

– Их карета отбыла, миледи, – сообщила она, приседая в реверансе. – Я сказала Густафу проверить, не оставили ли они наблюдателей.

– Спасибо, Отилия, – сказала Гермиона. – Ты отлично справилась.

Отилия направилась было к выходу, но остановилась, поджав губы.

– Миледи, вы уверены, что не отправитесь в ваше поместье за городом? Хотя бы пока все не успокоится? В Мондтхаусе гораздо меньше любопытных глаз.

Гермиона вздохнула.

– Как бы мне ни хотелось, Отилия, я не могу себе этого позволить. Королева сочтет подобный поступок уклонением от исполнения обязанностей. Но спасибо за заботу.

– Конечно, миледи, – ответила экономка.

Она направилась к дверям, но, прежде чем успела закрыть их за собой, в зал ворвалась компания молодых людей – изящных, одетых по последнему писку придворной моды, с безукоризненно подстриженными бородами и усами.

Их предводитель был смуглым, как тилиец, но с голубыми пронзительными глазами.

– Если бы они разоблачили вас, миледи, живыми бы из вашего дома не вышли, – сказал он, кладя руку на богато украшенный эфес рапиры.

Ульрика услышала, как стоявший в дверях салона Родрик фыркнул и пробормотал под нос:

– Жалкие подхалимы.

В левой стене отодвинулась панель, искусно скрывающая потайную дверь. Оттуда робко высунулась чья-то голова – только копна золотистых волос показалась из проема.

– Они ушли?

– Любовь моя! – Суровое выражение с лица Гермионы словно мокрой тряпкой стерли.

Она пересекла зал и помогла выбраться из тайника самой прелестной девушке, которую Ульрика когда-либо видела. Незнакомка разительно отличалась и от пышной роковой красавицы Габриеллы, и от пухлой милой соблазнительницы Гермионы. Она оказалась высокой, стройной, очень светлокожей и очаровательной, как юная королева. Прямые волосы ниспадали до пышных юбок ее темно-зеленого платья. Гермиона провела девушку в центр зала, и с каждым шагом иллюзия рассеивалась – блондинка двигалась жутко неуклюже, так привычно потупив взгляд, как никогда не получилось бы у особы королевской крови. Ульрика задалась вопросом, а сколько же ей на самом деле лет.

Гермиона с самодовольным видом повернулась к Габриелле.

– Ну, раз уж ты здесь, полагаю, я должна представить тебя моей свите.

Она указала на напыщенного денди с компанией.

– Лорд Бертольт фон Цехлин, мой паладин, и его люди – лучшие клинки Империи.

– К вашим услугам, мадам, – сказал фон Цехлин, отвешивая изысканный поклон.

Родрик пробормотал нечто вроде «даже не лучшие мечники в зале», но вряд ли фон Цехлин и его товарищи услышали эти слова.

Гермиона повернулась к экономке.

– Моя кастелянша, Отилия Крохнер, с ней вы уже знакомы, и... – Графиня взяла блондинку под локоть и подтолкнула ее к гостям. – Фройляйн Фамке Лейбрандт, моя... протеже.

Девушка улыбнулась Габриелле и Ульрике, затем застенчиво приподняла юбки и присела в глубоком реверансе.

– Я к вашим услугам, госпожи, – сказала она. – Добро пожаловать в наш скромный дом.

Ульрика нахмурилась. Девушку демонстрировали, словно призового теленка. Может, она любимый донор госпожи? Нет, леди назвала красавицу своим протеже. Фамке – вампир! Воспитанница Гермионы, как Ульрика – Габриеллы. Но почему хозяйка дома чуть не лопалась от самодовольства, представляя ее? Неужели Гермиона хочет сказать, что она обратила для себя кого получше, чем графиня? При этой мысли Ульрика чуть не зарычала.

Габриелла присела в ответном реверансе и указала на Родрика и Ульрику.

– В свою очередь позвольте мне представить вам моего паладина, в бою которому нет равных, Родрика фон Вальденхофа, владельца и наследника Вальденшлоссе. А это боярыня Ульрика Магдова-Страхова из Кислева, моя протеже.

Рыцарь отвесил короткий поклон на военный манер, прищелкнув каблуками. Ульрика же, окончательно запутавшись во всех этих реверансах, начала было кланяться, потом спохватилась и попыталась присесть, а в итоге просто запуталась в юбках. Когда она разобралась с коварным предметом гардероба, то заметила глумливую ухмылку на лице Гермионы и хотела ответить тем же, но перехватила взгляд Габриеллы и почтительно склонила голову, позволяя длинным прядям парика рассыпаться и скрыть выражение лица – перекошенного, разумеется, от гнева.

– О, я вижу, как утомила их дорога, – ровным голосом ответила Гермиона. – Предлагаю переместиться в салон, где они смогут отдохнуть со всеми удобствами, пока мы все обсудим.

Габриелла никак не показала, что заметила тонкую насмешку в ее голосе.

– Конечно, сестра. После тебя.

Когда юные вампиры последовали за своими госпожами в салон, Ульрика заметила устремленный на нее взгляд Фамке. Белокурая фройляйн пыталась сдержать улыбку, но не преуспела. Глаза ее лучились беззвучным смехом. Ульрика хотела возмутиться, что блондинка смеется над ней, но не смогла. Она почувствовала, что тоже улыбается, и девушки вошли в гостиную плечом к плечу, став друзьями с первого взгляда.

Слуги зажгли лампы и развели огонь в отделанном резьбой мраморном камине. Графиня Габриелла и леди Гермиона расположились на изящных позолоченных стульях ближе к каминной решетке. Ульрика и Фамке терпеливо ожидали завершения их разговора чуть позади. Родрик и рыцари из свиты Гермионы обменивались мрачными взглядами из противоположных концов комнаты.

– Ну что же, – сказала Габриелла. – Расскажи мне. Как это началось? Какова ситуация на текущий момент?

– У нас есть все необходимое, чтобы самостоятельно решить проблему, – холодно ответила Гермиона.

Габриелла вздохнула.

– Сестра, я здесь по приказу королевы и исполняю ее поручение. Только и всего. Я обещаю покинуть Нульн, как только ситуация разрешится. Мои амбиции не распространяются на этот город. Я тебя слушаю. Чем быстрее начнем, тем быстрее я уеду отсюда.

Гермиона мгновение смотрела на пламя, затем кивнула.

– Отлично. Я расскажу. Это началось месяц назад. Леди Розамунда пошла в театр со своим возлюбленным, основным донором, генералом Штефаном фон Одинтаалем. Он один из советников графини фон Либвиц по военным вопросам и, через Розамунду, один из наших. После спектакля они расстались. Одинтааль поехал в свой клуб, Розамунда – домой.

Гермиона судорожно стиснула руки.

– По дороге на нее напали. Не имею ни малейшего понятия, кто это был. Знаю только, что ему достало сил одолеть Розамунду и обезобразить ее тело.

– Свидетели есть? – спросила Габриелла.

– По крайней мере, нам их найти не удалось, – ответил фон Цехлин из угла салона.

Габриелла кивнула. На лице ее отразилось сомнение, что паладин Гермионы сильно утруждался поисками.

– Дальше.

– Розамунду нашли повешенной на вязе Дойца, что на Рейкплатц, за несколько часов до рассвета, – продолжала Гермиона. – Она выпустила клыки и когти, словно перед смертью отчаянно сражалась за свою жизнь. К сожалению, ее успели снять до восхода солнца и перенести в Железную Башню, так что тело не обратилось в пепел. Лицо не было повреждено, и ее опознали.

– И что произошло тогда? – спросила Габриелла.

– Розамунду здесь все знают, – сказала Гермиона. – Одна из приближенных придворных дам графини фон Либвиц. Немедленно разгорелся скандал. Охотники на ведьм арестовали генерала, ее любовника.

Габриелла глянула на Гермиону.

– И он все рассказал?

Гермиона покачала головой.

– У нас есть друзья и среди тюремщиков. Одинтааль умер от яда, прежде чем его успели допросить.

Габриелла кивнула с облегчением.

– А потом?

– Началась паника, – продолжила Гермиона. – Дешевые газетенки растиражировали случившееся. Все придворные начали подозревать друг друга в вампиризме. Дамы принялись носить с собой зеркала и встречаться только при свете солнца. Как будто этого мало, в городе начали пропадать люди: богачи, бедняки, представители всех сословий. И во всем винят вампиров, конечно.

– И это дело их рук? – спросила Габриелла. – Жертвы обескровлены?

– Ни одного из пропавших до сих пор не нашли, – ответила Гермиона. – Хотя охотники на ведьм обыскали город сверху донизу.

Она вздрогнула.

– Это стало невыносимо. Я удалилась в свое поместье, Мондтхаус, и сказалась больной.

– Королеве ты сообщила об отъезде?

– Карлотта сообщила, – ответила Гермиона.

Теперь перед Ульрикой сидела не надменная дама – но насмерть испуганная, хотя все же красивая до кончиков ногтей женщина.

– Затем Карлотта назначила встречу в «Серебряной лилии», борделе мадам Дагмар. Мы, оставшиеся сестры, собирались избрать ее новой старшей сестрой и обсудить, что теперь предпринять.

Габриелла жестом остановила ее.

– Кто эти «оставшиеся сестры»?

Раздраженная, что ее перебили, Гермиона на мгновение замолчала, но ответила:

– Я, потом леди Альфина. Она замужем за цеховым мастером, он ее основной донор и наше ухо в гильдиях Нульна. Мадам Дагмар, владелица «Серебряной лилии». Ее бордель – бесценный источник слухов и компрометирующих сведений, и наконец... – Гермиона поморщилась. – Госпожа Матильда, неотесанная разбитная девка. Она держит таверну в трущобах к югу от реки и собирает информацию среди черни.

Габриелла кивнула.

– Ах да, новая кровь. Мне еще не доводилось встречаться с ними. Но продолжай, прошу тебя. Ты говорила, что госпожа Карлотта созвала собрание?

– Да, – сказала Гермиона. – Оно прошло бурно. Никто из нас не имел ни малейшего представления, почему Розамунду убили, кто – или что – это сделал. Это случайность? Дело рук наемного убийцы? Связаны ли с этим исчезновения в городе? Мы выбрали Карлотту новой старшей сестрой. Она приказала нам послать соглядатаев, чтобы прочесать город в поисках свидетелей или информации, но...

Гермиона замолчала, облизала губы.

– Но вскоре Карлотта тоже погибла. Ее нашли с колом в сердце на алтаре Шалльи, в монастыре, где она была аббатисой. И опять – с выпущенными клыками и когтями, изуродованным и изорванным телом.

Габриелла нахмурилась, Фамке вздрогнула.

– После этого паника только усилилась, – продолжала Гермиона бесцветным голосом. – Всех монахинь арестовали, толпа начала сжигать женщин на улицах. Охотники на ведьм теперь допрашивают всех благородных дам и жриц. Это весьма нервирует.

– Не сомневаюсь, – согласилась Габриелла.

Гермиона опустила голову.

– После гибели Карлотты стало, по крайней мере, ясно, что все происходящее – не случайность. Карлотта, вторая по старшинству после Розамунды, и погибла второй. Кто бы ни стоял за этим, ему известна структура нашего сестринства, очередность на иерархической лестнице, и...

– И теперь ты – старшая сестра, – закончила Габриелла.

Гермиона сглотнула, затем кивнула.

– Да – и меня убьют следующей.

Она поднялась и принялась расхаживать по салону.

– Я вернулась в город из поместья, чтобы полностью посвятить себя поискам выхода из этой ситуации. Я приказала оставшимся сестрам не выходить из домов и удвоить охрану, как я сама уже и поступила. Там они и останутся, пока убийцу не найдут. Никто больше не умрет! Я не разочарую королеву!

Дверь в коридор со скрипом открылась, и все обернулись на звук. Отилия, кастелянша, стояла в дверях, и лицо ее было бледным, как лунный свет.

– Миледи, – сказала она, присев в реверансе. – Мадам Дагмар внизу. Просит принять.

– Что? – рассердилась Гермиона. – Я же приказала ей не выходить из дома! Что она здесь делает?

Отилия заколебалась, на ее строгом лице отразилась борьба чувств, и наконец она ответила:

– Произошло еще одно убийство. Госпожа Альфина мертва.

Леди Гермиона и Фамке ахнули. Габриелла выругалась. Родрик, фон Цехлин и его люди вскочили на ноги.

Гермиона поднялась с кресла. Руки ее дрожали.

– Опять... такое же?

– Да, госпожа.

– Тело нашли? – спросила Гермиона. – Охотники на ведьм уже знают?

– Не ведаю, госпожа, – ответила Отилия. – Но тела госпожи Альфины у них нет. Оно у нас на кухне.

ГЛАВА 5
РАБОТЕНКА ДЛЯ ШПИОНА

 

Габриелла, Ульрика и все остальные спустились в кухню на подвальном этаже и столпились вокруг широкого разделочного стола. Там на скатерти лежал труп женщины – госпожи Альфины, решила Ульрика. Дорогой плащ и платье жены зажиточного купца были ужасно разорваны и окровавлены. Гермиона вздрогнула, когда увидела тело. Габриелла промолчала, но стиснула кулаки, на скулах ее заходили желваки.

У дальнего конца стола сгорбилась фигура в пышном сливового цвета платье с глубоким вырезом. Женщина прислонялась к стене так, словно полностью обессилела. Она куталась в шаль, которая, впрочем, не могла скрыть ее притягательных форм и огненно-рыжих волос. Ульрика догадалась, что это, должно быть, мадам Дагмар, владелица ламийского борделя, хотя в данный момент даже человек с самым развитым воображением не узнал бы в ней маман.

– Госпожа, – прошептала она, протягивая дрожащие руки к Гермионе. – Я... прошу прощения за то, что вышла из дома, но... но...

– Забудь об этом, сестра, – сказала Гермиона сдержанно. – Что случилось? Где ты ее нашла?

На взгляд Ульрики, произошедшее не вызывало сомнений. Она с болезненным интересом рассматривала труп вампира. «И я так буду выглядеть, когда умру?» – подумала она. Девушка заметила, что Фамке тоже не сводит глаз с тела. Задается ли воспитанница Гермионы тем же вопросом?

Покойная госпожа Альфина, возможно, когда-то была привлекательной женщиной – по изуродованным останкам, лежавшим перед Ульрикой, оказалось трудно судить. Она выпустила клыки и когти так же, как и остальные жертвы, описанные Гермионой. Руки ее скрючились в последнем яростном ударе, лицо застыло в отвратительном рыке.

Но ни когти, ни клыки, ни ярость не спасли Альфину. Ее хорошо сшитый наряд изорвали в клочья, как и плоть под ним, а сердце пробили деревянным колом – его вогнали с такой силой, что острие вышло из спины. Но самой притягательной и одновременно отвратительной для Ульрики казалась кожа Альфины.

При жизни вампир, должно быть, выглядела молодо, не старше тридцати, но теперь ее кожа постарела лет на сто. Она стала сухой и пыльной, как пересохшее русло реки, и обтянула кости так, словно вся плоть под ней иссохла. Скорее всего, Альфина мертва уже несколько веков.

Ульрика глубоко вдохнула, жадно втягивая странную смесь запахов, исходящую от тела. Под обычным ламийским ароматом мускуса, пряностей и сухого разложения слабо угадывался другой – землистая вонь гнили. Так пахнет поле боя, усеянное телами павших, после недели дождей.

– Она... – заговорила мадам Дагмар.

Женщину передернуло, но она справилась с собой и начала снова:

– Ее повесили на железной ограде борделя. Пришпилили колом.

Фамке поморщилась. Гермиона выругалась сквозь зубы.

– Кто-нибудь ее видел? Охотники на ведьм?

Мадам Дагмар покачала головой.

– Вряд ли. Мой дворецкий, Грофф, обнаружил ее, когда вышел поймать извозчика для одного из наших гостей. Он и мои слуги тут же сняли тело. Но... но кто мог сотворить такое? Госпожа, трое из нас уже мертвы! Трое!

Гермиона схватила Дагмар за плечи и потрясла ее.

– Успокойся, чтоб тебя! Отвечай на мои вопросы! Точно никто не видел бедную Альфину до того, как Грофф снял ее с ограды? Ты уверена? Дагмар отстранилась от графини, спрятала лицо в шали.

– Я не знаю! Я не знаю! Никто ничего не говорит! Охотники на ведьм не явились!

Гермиона облегченно вздохнула, и Ульрика видела, что Габриелла разделяет ее чувства.

– Тогда, по крайней мере, это убийство не всплывет, – сказала Гермиона. – Отлично.

– Но нам все еще не известно, кто это сделал, – заметила Габриелла.

– Зверь, – сказала Фамке.

– Да, – сердито повторил Родрик. – Какая-то дикая тварь.

– Звери не умеют пользоваться деревянными кольями, – возразила Ульрика. – И развешивать женщин на заборах.

Родрик угрюмо посмотрел на нее, но Габриелла одобряюще похлопала воспитанницу по руке.

– Верно подмечено. Это вовсе не бессмысленное нападение, каким оно выглядит на первый взгляд. Убийца явно хотел прикончить одним выстрелом двух зайцев.

Гермиона и все остальные вопросительно посмотрели на графиню. Габриелла подняла палец.

– Во-первых, изобличить бедную Альфину как вампира. Так же, как Розамунду и Карлотту до нее. И, во-вторых, – Габриелла подняла второй палец, – навести подозрения на бордель мадам Дагмар.

– Они хотят извести нас вчистую! – прорычала Гермиона.

– Действительно, – согласилась Габриелла. – Кто бы эти «они» ни были.

Отилия вежливо кашлянула с лестницы.

– Госпожи, простите мою дерзость. Могу ли я предложить кое-что?

– Да, Отилия? – повернулась к ней Гермиона.

Кастелянша нервным жестом поправила платье и произнесла:

– Может, стоит съездить к борделю и осмотреться? Там еще могут оставаться следы убийцы.

Габриелла одобрительно кивнула.

– Очень хорошо, Отилия. Вы сообразительнее любой из нас.

Кастелянша опустила глаза, покраснев от смущения.

– Отправлюсь я с моими людьми, – сказал фон Цехлин, выступая вперед. – Мы убьем убийцу, если он все еще околачивается там.

Родрик фыркнул в ответ.

– Я тоже поеду, – сказала Габриелла. – И как можно быстрее.

Она махнула Ульрике и Родрику и направилась к лестнице.

– Пошли. Мы с вами...

Гермиона преградила ей путь.

– Нет. Бертольт прекрасно справится и сам.

Габриелла, нахмурившись, повернулась к ней.

– Сестра, – сказала она мягко. – Меня прислали сюда решить эту проблему. Я должна идти.

Гермиона выпятила подбородок.

– Тебя прислали помочь мне. И у меня есть для тебя другое поручение.

– Другое поручение? – переспросила Габриелла. – Я должна помогать с разрешением этого кризиса. А не...

– Именно этим ты и займешься, – сказала Гермиона. – Муж Альфины, цеховый мастер Альдрих, был ее основным донором. Но он любил только ее; мы, все остальные, ему не нравимся. Смерть Альфины сильно расстроит его. Он может сделать опрометчивые заявления на публику или обратиться к охотникам на ведьм. Его нужно обезопасить. Иди к нему и успокой его.

Гермиона чопорно улыбнулась.

– На самом деле тебе лучше остановиться там, а не здесь. Мне все еще нужен информатор в гильдиях. – Леди с непререкаемым видом махнула рукой. – Отправляйтесь. Отилия даст адрес.

Габриелла напряглась и хотела возразить, но вместо этого кротко кивнула.

– Очень хорошо. Да, это важная задача. Я выполню ее. Но я буду частенько навещать тебя.

Графиня снова направилась к лестнице.

– Пойдемте, мои дорогие. У нас есть работенка, которую нужно сделать.

Когда Ульрика проходила мимо Фамке, девушка с симпатией улыбнулась ей на прощанье. Ульрика ответила таким же взглядом, пожав плечами и криво ухмыльнувшись. К сожалению, они с блондинкой оказались по разные стороны фронта, где кипела яростная битва.

– Черт бы подрал эту эстальскую сучку! – прошипела Габриелла, когда она, Ульрика, Родрик и Лотта сели в карету и отъехали от особняка Гермионы. – Она собирается держать меня в стороне от происходящего!

Она в ярости хлопнула по сиденью.

– И почему этот убийца не прикончил ее вместо любой другой ламии? Она – худшая претендентка на роль старшей сестры города, какую только можно представить. Печется лишь о том, чтобы она хорошо выглядела в глазах королевы, а я – нет, и ради этого может погубить все.

Ульрика внутренне согласилась с такой оценкой ситуации. Прелестная маленькая скобка не смогла бы руководить и поющим хором, не говоря уже о тайном братстве. Единственное, что она хорошо умела, – устранять конкурентов со своего пути. Ульрика глянула на обратную сторону визитки, где Отилия нацарапала адрес Альдриха. Быть нянькой при цеховом мастере? Это очень скучно.

– И свора ее комнатных пуделей никаких следов в борделе не найдет, – хмуро сказал сидевший рядом с камеристкой Родрик. – Они будут слишком озабочены, чтобы не посадить пятнышко на свои сияющие сапоги.

Он подался вперед.

– Позвольте мне отправиться туда, госпожа. Рана меня почти не беспокоит. Я в форме. Если там есть что найти, я найду.

Габриелла задумчиво посмотрела на него, затем ободряюще похлопала его по руке.

– А вы это хорошо придумали, Родрик. Кто-то обязательно должен туда сходить, но эта работенка не для вас.

Родрик почти оскорбился.

– Не для меня? Почему же? Я ваш паладин. Кто лучше меня подходит для этого задания?

– Как раз в том, что вы – мой паладин, и заключается проблема, – пояснила Габриелла. – Эти, как вы говорите, комнатные пудели Гермионы могут заметить вас там и донести своей госпоже, что я ослушалась ее приказа. Мне нужен не рыцарь, а шпион. Кто-то, кого они не знают в лицо.

Сердце Ульрики подпрыгнуло от внезапной надежды.

– Госпожа, – сказала она.

Габриелла повернулась к ней.

– Да, дитя?

Ульрика стащила с головы парик с темными локонами, обнажив коротко остриженные светлые волосы.

– Люди Гермионы видели вашу протеже с длинными волосами. Но не меня.

Глаза Габриеллы расширились, и улыбка скользнула по ее губам, но тут же растаяла.

– Нет, я не могу отправить туда тебя, – сказала графиня. – Ты еще не готова. Столкнувшись с опасностью, ты можешь устроить там такую кровавую баню, которая убийце и не снилась.

– Госпожа, я обещаю... – взмолилась Ульрика.

– Ты и раньше обещала, – перебил Родрик. – И закончила, купаясь в крови.

Габриелла тяжело посмотрела на него.

– Устраивать ей взбучки должна я, герр, а не вы.

Родрик угрюмо склонил голову.

– Да, госпожа.

Ульрика не стала препираться с рыцарем, чтобы не сердить Габриеллу – это сильно снизило бы шансы получить желанное поручение.

Графиня долго молчала, глядя на ночной город, проносящийся за окнами кареты. Наконец вздохнула.

– Но я должна знать. Выбора нет.

Она повернулась к Ульрике.

– Очень хорошо. Отправляйся к борделю.

Родрик хмыкнул. Ульрика подавила радостную улыбку.

– Благодарю, госпожа. Вы не пожалеете о своем решении!

– Тихо, девочка, – осадила ее Габриелла. – Ты пойдешь, но будешь играть по моим правилам, ясно? Станешь передвигаться скрытно – во время всего пути. Ты не ввяжешься в бой. Ни с кем, даже с убийцей, если вдруг наткнешься на него, – ну разве что тебе придется сражаться за свою жизнь. Нельзя сосать кровь по дороге. В разговоры не вступай, только при крайней необходимости. Как только осмотришь все, что можно, немедленно возвращайся. Это – задание, а не приглашение прогуляться по Нульну или порезвиться в нем. Тебе все понятно?

Ульрика почтительно кивнула:

– Да, госпожа. Я все поняла. Я не разочарую вас.

– Не сомневаюсь, – сказала Габриелла, но тут лицо ее исказила гримаса горького разочарования. – Погоди. Это все равно может не сработать. Ты не можешь отправиться туда в этом платье, а в одежде Родрика просто утонешь. В чем же тебя отправить?

– Не волнуйтесь, госпожа, – улыбнулась Ульрика. – Я взяла с собой свою старую одежду.

Не доезжая до дома цехового мастера Эггерта Альдриха, Габриелла дала кучеру знак остановить карету и обратилась к Родрику и Лотте:

– Здесь мы должны расстаться. Наймите другую карету, чтобы увезти ваш багаж, и найдите ближайшую гостиницу. Я свяжусь с вами завтра вечером, когда буду знать толком, что у них тут происходит.

– Но, госпожа, – возразил Родрик. – Я ваш телохранитель. Я не должен оставлять вас одну.

– А кто оденет вас, миледи? – спросила Лотта.

– Простите, Родрик, – сказала Габриелла. – Сейчас моя задача – покорить Альдриха, проложить тропку в его сердце и дом. И пока я этого не добьюсь, у него и мысли не должно возникнуть, что есть другой претендент на мое собственное сердце. Ульрика же временно изобразит мою служанку, это ненадолго, Лотта. В данный момент шпионка нужна мне больше, чем камеристка. Теперь идите, оба. Я скоро пришлю за вами.

Родрик бросил мрачный взгляд на Ульрику и вышел, так толкнув дверцу кареты, что чуть не вышиб ее. Лотта грустно склонила голову и последовала за ним. Оказавшись на заснеженной улице, рыцарь холодно поклонился Габриелле.

– Я буду молиться, чтобы боги хранили вас, госпожа.

Он закрыл дверцу кареты.

Габриелла засмеялась и покачала головой.

– Верен, как пес, и примерно так же умен. – Она стукнула в стенку кареты. – Трогай!

 

Карета остановилась перед крепким особняком, один вид которого говорил, что у его владельца денег куры не клюют. Здесь, в Купеческом квартале, все особняки были крепкими, и все говорили, что у их владельцев денег куры не клюют – а если им чего и не хватает, то вкуса либо воображения. Пока графиня и Ульрика, покинув карету, двигались к обшитой белыми панелями двери, девушка подумала, что в жизни не видела более чистой, более ухоженной – и более безликой улицы.

Габриелла постучала. Им открыл облаченный в ливрею насыщенного черного цвета дворецкий, смеривший их взглядом, полным глубокого превосходства.

– Да?

– К герру Альдриху, пожалуйста, – сказала Габриелла. – Речь идет о его жене.

– Я справлюсь, сможет ли он вас принять, – ответил дворецкий, затем закрыл и снова запер дверь.

Последовало короткое ожидание, потом внутри раздались торопливые шаги, загрохотали отпираемые замки, дверь распахнулась, и взорам гостей предстал весьма упитанный мужчина в ночной рубашке, небрежно заправленной в штаны. Он тяжело дышал, взгляд у него был дикий.

– Что там о моей жене? – воскликнул цеховый мастер. – Где она?

– Это нельзя обсуждать на улице, герр Альдрих, – ответила Габриелла. – Не будете ли вы так любезны пригласить меня в дом?

Альдрих окинул Габриеллу взглядом, круглое лицо исказил ужас. Он отшатнулся.

– Вы... вы одна из ее сестер. О, Зигмар, все так плохо? Что-то случилось...

– Плохо, – согласилась Габриелла. – Могу ли я войти?

Цеховый мастер всхлипнул и жестом пригласил в дом. Они прошли в погруженную во тьму гостиную. Когда дворецкий зажег лампы и удалился, Альдрих повернулся к Габриелле и умоляюще произнес:

– Скажи мне.

– Она умерла, друг мой, – сказала Габриелла. – Примите мои соболезнования.

Альдрих закрыл глаза и опустился в крепкое деревянное кресло.

– Умерла. Я знал. Почему-то я это уже знал. – Он вскинул голову. – Но как? Что произошло?

– Неизвестный, который убил ее сестер, – сказала Габриелла. – Он снова напал.

Альдрих расплакался, как ребенок. Его крупная фигура содрогалась в рыданиях. Он вытирал глаза подолом ночной рубашки. Габриелла нетерпеливо переступила с ноги на ногу, села в кресло рядом с ним и, сочувствуя, погладила по руке.

– Друг мой, мне действительно очень...

Альдрих сбросил ее руку.

– Не прикасайся ко мне, нежить! Это все ваша вина! Ваша и вашего грязного ковена с грязными интригами. Вы убили ее так же, как если бы зарезали сами!

– Друг мой, уверяю вас, – начала Габриелла, но Альдрих не закончил.

– Альфина была не такая, как вы! – воскликнул он. – Не ведьма с черным сердцем! Она была доброй и чистой. Она пила кровь только потому, что угодила в эту ловушку – ее превратили в чудовище в качестве жестокой шутки! Альфина не интересовалась всеми этими вашими интригами и мышиной возней, но из-за них она погибла! Погибла! А ты все еще ходишь по этой земле! Убирайся!

Он закрыл лицо руками. Габриелла закатила глаза. Ульрику покорежило от столь неприкрытого презрения графини к несчастному дураку – а кто он еще, если повелся на сладкую сказочку? Но тем не менее Ульрике было его жаль.

Габриелла попробовала снова, на этот раз положив руку на мощную шею Альдриха.

– Друг мой, ваш гнев совершенно понятен. Вы абсолютно правы. Альфина погибла в результате интриг. Меня прислали в Нульн как раз чтобы остановить эти убийства, и я от всего сердца сожалею, что не успела спасти вашу жену.

– У тебя есть сердце? – выплюнул Альдрих.

– Ты знаешь, что у Альфины оно было, – ответила Габриелла.

Альдрих снова разрыдался.

– Да, было. Было!

Габриелла подняла его голову и повернула, чтобы заглянуть в глаза собеседнику.

– Я буду честна с тобой, друг мой. Леди Гермиона послала меня успокоить тебя. Зачаровать, соблазнить. Чтобы ты не бросился в своем горе к охотникам на ведьм или к городской страже.

Альдрих моргнул, раскрыв рот от удивления.

Габриелла грустно улыбнулась.

– Вот видишь. Это правда. Но я не так цинична, как мои сестры. Я знаю, что никогда не смогу занять в твоем сердце место Альфины. Я могу узнать истинную любовь, когда встречаю ее. Я не стану пытаться заморочить тебе голову. Я с уважением отнесусь к твоему горю. Услуга за услугу – ты сохранишь наши секреты.

– Я... я вас не понимаю, – пробормотал цеховый мастер.

Габриелла выглядела смущенной.

– Я должна поселиться здесь и делать вид, что держу тебя под любовными чарами. Таков приказ леди Гермионы, и я не могу ее ослушаться. Но я не трону тебя и оставлю тебе твое горе, дам возможность оплакать твою дорогую Альфину так, как она того заслуживает, – если ты дашь слово, что сохранишь обстоятельства ее смерти в тайне и не сдашь нас городской страже.

– Но я не хочу видеть вас здесь! – простонал Альдрих. – Я хочу Альфину!

– Уверяю вас, я тоже не хочу жить здесь, – ответила Габриелла, – Но поскольку выбора у нас нет, я обещаю сделать наше принудительное совместное существование настолько безболезненным, насколько это возможно. – Она положила руку на плечо Альдриха. – Вот. Я клянусь, что ты будешь видеть меня так же часто, как я вижу солнце. Даешь ли ты свое слово?

Альдрих печально покачал головой.

– Кажется, я должен его дать. У тебя есть мое слово. Но... но что мне говорить о смерти Альфины? И как объяснить ваше присутствие здесь?

Габриелла испустила почти неслышный вздох облегчения.

– Обдумаем это все завтра утром. А сейчас, если вы прикажете слугам отнести мои вещи в комнаты Альфины, я оставлю вас наедине с вашей скорбью.

Наверху было еще больше слез – камеристка Альфины, Имма, любила госпожу ничуть не меньше, чем муж, – но Габриелла быстро успокоила девушку. У графини не было времени терпеливо уговаривать ее, как герра Альдриха.

– Не плачь, дитя, – сказала Габриелла, поглаживая ее руку; Ульрика тем временем переодевалась в костюм для верховой езды в дальнем конце комнаты. – Мы будем пить твою кровь так же, как это делала твоя госпожа. Не бойся. Теперь расскажи мне, почему Альфина вышла из дома, хотя Гермиона строго-настрого запретила всем это делать? К Альфине кто-то приходил? Может, ей передали записку?

– Я... я не знаю, госпожа. Ничего такого я не видела.

– И Альфина ничего не говорила перед уходом?

Служанка покачала головой.

– Сегодня вечером она приложилась ко мне от души. Я только недавно проснулась. Я даже не знала, что она ушла.

Девушка снова разрыдалась. Габриелла так сильно сжала руку Иммы, что та вскрикнула.

– Хватит уже слез. Послушай меня. Ты знаешь, где находится бордель мадам Дагмар? Можешь объяснить Ульрике, как туда добраться?

Девушка фыркнула и высморкалась в платок.

– Не знаю. Но Уве, кучер герра Альдриха, тоже был донором моей госпожи. Он всюду ее возил.

–Очень хорошо, – сказала Габриелла. – Тогда мы разбудим его.

Графиня повернулась к Ульрике, которая как раз пристегивала к поясу свою старую кавалерийскую саблю.

– Не подведи меня, любовь моя, – сказала Габриелла. – Держи себя в руках. Если тебя схватят здесь, я не смогу тебя защитить – на Нульн мое влияние не распространяется, здесь тебе не Сильвания.

Ульрика отвесила четкий и резкий поклон на коссарский манер.

– Я не подведу.

Спускаясь вслед за Иммой к конюшням, девушка с трудом удерживалась от радостного вопля. Свобода! И у нее есть задание!

Наконец-то!

ГЛАВА 6
ЗАПАХ СМЕРТИ

 

Кучер герра Альдриха, конечно, знал дорогу. Через ворота Альтештадта он доставил Ульрику в университет – Имперская оружейная палата и Инженерный колледж возвышались над крышами остальных домов, подобно задумчивым великанам. Дальше путь лежал на юг, в Гандельбезирк – купеческий район средней руки. Здесь сосредоточилась вся деловая жизнь Нульна. На стенах высоких каменных зданий, мимо которых проезжала карета, висели гербы и торговые знаки коммерческих компаний, бирж, цеховых гильдий и адвокатов. Стояла глухая ночь, и все продавцы уличных газет и амулетов разошлись по домам. В квартале царила тишина, разве что мелькнет фигура одинокого прохожего да патруль городской стражи со своими длинными дубинками и фонарями в руках совершит обход, хлюпая по снежной каше. Когда карета углубилась в переулки, стало еще тише. Здесь находились частные особняки, не такие красивые и надежные, как в Купеческом квартале, но все еще вполне респектабельные, с настоящим стеклом в окнах и свежей краской на дверях.

«Если “Серебряная лилия” находится в этом квартале, – подумала Ульрика, – это высококлассное заведение для избранного круга».

Миновав еще несколько улочек, кучер остановил экипаж.

– Прямо за углом, леди, – сказал он.

Нервно улыбаясь, Ульрика поднялась и открыла дверь, затем осторожно оглядела улицу в обоих направлениях. Было темно и тихо. В такое время все бюргеры мирно спят в кроватях со своими женами. Ульрика вышла из кареты и направилась к перекрестку.

– Мне подождать, госпожа? – прошептал кучер. – Сложновато вам будет добраться обратно в Альтештадт пешком.

Ульрика оглянулась, замедлила шаг. Казалось разумным попросить кучера подождать, но она по горло пресытилась каретами, платьями, париками и реверансами. Самостоятельно найти путь к дому Альдриха было бы гораздо интереснее.

– Езжай, – сказала она. – Я не знаю, как долго тут провожусь.

– Как пожелаете, госпожа, – ответил кучер и начал разворачивать лошадей.

Ульрика подошла к перекрестку, чувствуя, словно сбросила с плеч еще фунт-другой невидимого груза. Она высунулась из-за угла, чтобы глянуть вниз по улице, на которой находилось заведение мадам Дагмар, и немедленно отпрыгнула назад. Перед фасадом невзрачного здания посредине улицы толпились люди. Над дверью не было вывески, и красные лампы не светились в окнах, но Ульрика сразу поняла, что это бордель, – во-первых, потому что в каждом окне все же горел свет и, во-вторых, потому что толпой у входа были фон Цехлин и его щеголи.

Ульрика очень удивилась, увидев эту компанию. Графиня Габриелла и ее свита покинули дом Гермионы больше двух часов назад. Но если фон Цехлин с дружиной был здесь, то они только что добрались до места преступления.

Ульрика хмыкнула под нос и подкралась поближе, чтобы понаблюдать за посланниками леди Гермионы. Фон Цехлин с таким пылом обещал осмотреть место преступления, решимость и целеустремленность переполняли его – но, судя по всему, они с дружками заглядывали в каждый попадавшийся на пути кабак и теперь под завязку наполнились кое-чем другим. Один из них даже переполнился – его рвало прямо на ограду из железных прутьев, окружающую бордель. Ульрика не сомневалась, что эта самая ограда, на которой нашли госпожу Альфину. Фон Цехлин стоял у входа в «Серебряную лилию», разговаривая с привратником. Тот указывал вверх и вниз по улице. Соратники фон Цехлина бродили по заснеженной мостовой, напоминая хвативших лишку ученых, потерявших в сугробах очки. Ульрика раздраженно фыркнула. Если убийца и оставил следы, сейчас люди фон Цехлина окончательно затопчут их щегольскими эстальскими сапогами.

Один из них громко закричал и чуть не упал. Фон Цехлин и остальные не обратили внимания – они все едва держались на ногах. Но дворянин все-таки нашел в себе силы выразить в словах то, что его так сильно взволновало, и подозвал приятелей, указывая на мостовую.

Товарищи, покачиваясь, собрались возле него и заговорили все разом. Фон Цехлин пробился внутрь круга, расталкивая подчиненных, и присел на корточки. Он крикнул, чтобы принесли лампу, и один из щеголей сходил за ней в бордель.

Ульрика терялась в догадках, что же они там нашли. Строго говоря, ей стоило порадоваться за людей фон Цехлина. Габриеллу прислали в Нульн, чтобы устранить убийцу, и все, что приближало графиню и ее свиту к этой цели, играло им на руку. Но вместо этого девушка всем сердцем надеялась, что это незначительная мелочь. Тогда именно она сможет отыскать истинные улики – во славу своей госпожи. Леди Гермиона и ее надушенные клевреты совершенно не нравились ей.

Мгновение спустя фон Цехлин поднялся. В свете лампы он разглядывал предмет, который держал в другой руке. Удовлетворенно кивнув, молодой человек отдал фонарь одному из своих людей, достал носовой платок и завернул находку.

– Возвращаемся! – крикнул фон Цехлин и двинулся по улице в направлении Альтештадта.

Его люди, покачиваясь из стороны в сторону, последовали за предводителем. Им даже не пришло в голову вернуть лампу в бордель, поблагодарить за нее или хотя бы попрощаться с привратником.

Ульрика подождала, пока компания скроется из виду и привратник «Серебряной лилии» уйдет внутрь, закрыв за собой дверь. Девушка двинулась к месту, где люди фон Цехлина обнаружили находку. Это была овальная ямка в снегу, прикрывшем залитые слякотью булыжники мостовой. Ульрика опустилась на колени и заглянула в ямку. С ночным видением она не нуждалась в лампе, чтобы обнаружить, что рассматривали люди фон Цехлина.

В грязи отчетливо виднелись следы – большой собаки или даже волка. Поблизости валялись намокшие от слякоти ошметки черного меха. Ульрика посмотрела вокруг. Похоже, шерсть вырывали клоками во время кипевшей здесь схватки. Наверное, один из них Цехлин и подобрал.

Ульрика в задумчивости пожевала губу. Мех – это странная находка. Она не сомневалась, что сам убийца не зверь – он умел пользоваться колом. Может, у него есть специально натасканная собака? Девушка подняла клок шерсти и понюхала. Как ни странно, воняло зверем, но – что казалось гораздо более удивительным – еще и гвоздикой. Судя по расположению отпечатков лап, собака явилась из переулка напротив борделя. Ульрика согнулась над следами и двинулась по ним почти на четвереньках, принюхиваясь. К ее удивлению, аромат зверя исчез почти сразу. Собака прыгнула на жертву? Прилетела, черт возьми? И почему ею не пахло от тела Альфины? Ульрика остановилась и решила вернуться к месту, где прибили несчастную жертву. Возможно, там эманации еще сохранились. Она сунула клок шерсти в поясную сумку и подошла к ограде. Несколько щепок в снегу – вот и все, что напоминало о произошедшем сегодня ночью печальном недоразумении. Обслуга борделя уже прибрала остальное. Кровь на заборе, несомненно, не способствует удачному ведению дел. Но некоторые ароматы все еще не выветрились до конца. Самый оглушительный исходил от лужи рвоты, извергнутой одним из людей фон Цехлина, но из-под кислой вони пробивалось кое-что еще. Ульрика чуяла запахи нескольких человеческих тел, характерный для ламий мускусный аромат, исходивший от госпожи Альфины, и вонь разложения, которая тоже принадлежала старой вампирше, – здесь они воспринимались сильнее, чем тогда, в кухне.

Но псиной тут не пахло.

Ульрика жадно втягивала ноздрями воздух, и в мозгу возникала картинка – элементы менялись, пока не обрели четкие контуры. Человек с собакой. Нет – словно художник стер набросок и начал заново. Просто человек. Он исчезает. Появляется кто-то, не имеющий отношения к роду людскому. Нежить, возможно. Эта она смердела полем битвы, с которого неделю не прибирали тела, потому что шел проливной дождь. Но куда тогда делся пес?

Ульрика тряхнула головой. Картинка не складывалась; слишком многие кусочки не подходили друг к другу. Она двинулась к переулку, из которого, судя по всему, и пришла собака. Может, удастся что-нибудь учуять там. Неясный силуэт метнулся обратно в тень, а затем скрылся за углом. Волосы на затылке девушки встали дыбом. Кто-то наблюдал за ней!

Она бросилась вперед, на ходу вытаскивая саблю. Благодаря вампирской способности видеть в темноте Ульрика разобрала, что ее преследователь – мужчина, лицо которого показалось незнакомым, но его в любом случае скрывала глубокая тень капюшона. Вбежав в переулок, Ульрика услышала быстро удаляющиеся шаги. Добыча ускользала! Инстинкт кровожадного охотника возопил, затмив голос разума. Вампир, сама того не заметив, выпустила когти и клыки и бросилась в переулок, скользя по снегу и огибая кучи мусора. Шагов через тридцать она вылетела на перекресток. Беглец уже скрылся, но преследовательница повернула, ни секунды не колеблясь. Она знала, куда он побежал, – по следам, оставленным в слякоти, а самое главное, по запаху, тянущемуся за ним, как хвост за кометой. Тот самый запах влажной земли и гнили, смешанный с обычным человеческим ароматом – смесью пота, такой вкусной крови и страха – и, черт возьми, гвоздики!

Перепрыгнув через спящего нищего, Ульрика свернула за угол и увидела того, за кем гналась, – пухлый маленький человечек бежал изо всех сил, но мешал толстый живот. Ульрика знала, что легко догонит добычу – ноги у нее длинные, а толкала их вперед сила, намного превосходящая людскую.

Коротышка снова завернул за угол – на этот раз они оказались на более широкой улице. Она последовала за ним. Бедный мышонок. Эти жалкие попытки спастись ничего, кроме смеха, не вызывали. Ульрика вышла на улицу и остановилась. Вкусный грызун пропал – исчез, как будто его никогда и не было. Тут она увидела канализационный люк – сдвинутый, зияющий чернотой. Зверек нашел щелочку.

Ульрика побежала к отверстию в мостовой, но на краю остановилась. Не ловушка ли это? Преследуемый ни за что не смог бы сам поднять крышку колодца. Кто-то сделал это для него. Вампир втянула ноздрями воздух. Вонь разложения чувствовалась здесь гораздо сильнее, почти забивая гвоздику и запах пота маленького человека. Какая-то нежить сдвинула люк? Тварь все еще там?

Она заглянула в дыру. Кирпичная кладка, железная лестница и жирный блеск сточных вод, лениво движущихся по канализационной трубе. Это выглядело как идеальная засада – противники могли таиться в тенях на расстоянии вытянутой руки.

Ульрика усмехнулась. Хорошо. Кровь ее бурлила. После стольких бесполезных посиделок и болтовни хотелось драться. Когда закончит, она отнесет мышонка Габриелле, чтобы графиня тоже поиграла с ним.

Зарычав, Ульрика спрыгнула в зев открытого люка. Она скользнула вниз, едва коснувшись железной лестницы, и приземлилась на осклизлый узкий выступ на краю сточного канала. Никто не поджидал ее здесь. Она была одна, и зловоние канализации перебивало слабый людской запах. Вампир огляделась. Справа выложенный кирпичом туннель изгибался, скрываясь из поля зрения, но слева отчетливо слышалось эхо шагов – кто-то бежал прочь со всех ног. Ульрика бесшумно повернулась на звук и устремилась в погоню. Обогнув поворот, она ночным зрением увидела маленького человечка – тряся животом, тот бежал сквозь мрак подземелья. Коротышка прихрамывал, девушка могла поклясться, что у него колет в боку, а легкие хрипели, словно кузнечные мехи. Ульрика улыбнулась, обнажив клыки. Мышонок, подумала она, ты хотел спастись, а загнал себя в угол в еще меньшем лабиринте.

Мужчина перебежал сточную канаву по узкому мосту и метнулся к широкому шестиугольному бассейну шагов двадцати в поперечнике, около которого сходились шесть туннелей, – этакому перекрестку подземных магистралей. Ульрика мчалась за ним. Человечек оглянулся и судорожно замахал руками, словно споткнулся и пытался удержать равновесие. Ульрика испугалась, не хватил ли его инфаркт, и ускорилась, чтобы добраться до добычи раньше, чем та отдаст концы или, того хуже, рухнет в бурлящее смрадное озеро. Она хотела допросить беглеца, но не горела желанием нырять за ним в коллектор.

Когда погоня добралась до перекрестка, мужчину отделяло от Ульрики всего шагов десять. Вместо того чтобы повернуть за очередной угол в тщетной попытке ускользнуть, он остановился, глубоко вдохнул и выкрикнул странную фразу. Ульрика прикрыла глаза, защищаясь от окутавшей человечка вспышки красного света, и бросилась на пол, опасаясь, что преследуемый бросил в нее заклинание. Но ничего не произошло. Магическое копье не вонзилось в нее, ничего не разрывало ни ее разум, ни душу. Ульрика моргнула и прищурилась. Свечение рассеялось. Она огляделась и выругалась.

Мышонок ускользнул. Но куда? Вампир поднялась с пола, глянула на бурлящую жижу в коллекторе. Может, он спрыгнул туда? Но не заметно ни кругов на грязной воде, ни неизбежных пузырей. Она подкралась к перекрестку, принюхиваясь и прислушиваясь.

Вонь канализации полностью перебивала запах, но Ульрике показалось, что она слышит осторожные шаги во втором туннеле слева. Она вошла в коридор. Слух не подвел – там точно кто-то удалялся, прихрамывая. Но Ульрика все еще не видела мужчину. Вампир остановилась. Дело не в темноте. Ее ночное видение позволяло спокойно осмотреть туннель на сто ярдов вперед, и проход казался пустым, в то время как шаги раздавались гораздо ближе. Преследуемый сделался невидимым, что ли? Другого объяснения не нашлось. Ульрика глухо зарычала. Он решил пойти по сложному пути. Хорошо. У нее все еще есть уши, которые слышат гораздо лучше человеческих.

Позади раздался шум – по кирпичу скрипели кожаные сапоги. Ульрика обернулась. Из туннеля в дальнем конце перекрестка выплывал свет, и источал его фонарь в руке высокого крепкого мужчины – вот этого уже не назовешь мышонком! – в длинном плаще. Второй рукой он сжимал пистолет. Ульрика еще заметила перчатки на руках человека.

– Стоять, кровосос! – зычно крикнул охотник. – У меня посеребренные пули!

ГЛАВА 7
ОХОТНИКИ ВО ТЬМЕ

 

Ульрика прижалась спиной к стене. Мужчина смотрел на нее через заполненный грязью коллектор, высоко подняв фонарь и держа ее на мушке. Дрожь пробежала по позвоночнику девушки. Охотник на ведьм! И он знает, кто она такая!

– Стой, где стоишь, монстр!

Первым побуждением было бежать. Ульрике совсем не хотелось упускать мышонка, даже если тот умеет становиться невидимым. Но и получить посеребренную пулю в спину тоже не улыбалось. Вторым желанием стало убить внезапного преследователя и выбросить тело в коллектор. Нет. Убить, высосать кровь и выкинуть в коллектор. Азарт погони разжег голод, и она только сейчас ощутила, как сильно хочет есть.

Но тут в памяти Ульрики всплыли условия, на которых графиня Габриелла отпустила ее на эту вылазку: не убивать – разве что в случае смертельной опасности – и не пить ничью кровь до возвращения домой. Тут она уже и сама сообразила, что убить и высосать досуха охотника на ведьм сейчас, когда в городе на каждом углу кричат о вампирах, не очень-то умно. Даже если тело не найдут, охотника рано или поздно хватятся, и это только подольет масла в огонь. Нет. Ни убить, ни убежать Ульрика себе позволить не могла. Но что же предпринять? Если тот уже знает, что она – вампир, в живых его оставлять нельзя.

А с чего она взяла, что ему это известно?

Человек медленно пробирался по узким мостам, перекинутым через устья каждой подземной канавы, освещая путь фонарем. То есть, сообразила Ульрика, он вообще не видит в темноте. Как он мог наверняка различить во мраке, кто она такая? Охотник назвал ее кровососом – даже не заметив, что она не мужчина. Просто предположил...

Ульрика волевым усилием подавила животные инстинкты и втянула когти и клыки. Возможно, в этом случае стоит применить тактику графини Габриеллы, попробовать ламийский способ – то есть очаровать, соблазнить. Девушка представила, как воркует и показывает этому мужчине ложбинку между грудями, как потаскуха, и содрогнулась. Никогда она не заводила любовника таким манером. Подобное не по ней. Да и зачем бы ей такое делать? Феликс влюбился в нее, увидев, как ловко она орудует мечом, и услышав решительные и прямолинейные высказывания.

Охотник на ведьм пересек последний мост и поднял фонарь, чтобы рассмотреть Ульрику, не переставая твердо держать пистолет направленным ей в грудь.

– Женщина! – воскликнул он, но тут же удивление в его взгляде сменилось подозрительностью. – Или тварь, которая выдает себя за нее. Покажи зубы, паскудница!

– Господин, уверяю вас... – начала было Ульрика, но мужчина перевел пистолет на ее голову.

– Зубы покажи!

Вздохнув, Ульрика улыбнулась так широко, как только могла, показывая зубы, в данный момент не отличимые от человеческих.

– Вы... вы охотник на вампиров, господин? – спросила девушка, не разжимая челюсти.

– Вопросы здесь задаю я! – огрызнулся тот, наклонившись и пристально разглядывая ее рот.

Теперь, когда человек стоял так близко, Ульрика увидела, что ему вряд ли многим больше двадцати. Мощная квадратная челюсть, серые глаза – он красив, но суровой, жесткой красотой. На его широком поясе с бронзовыми заклепками висели шесть рябиновых кольев, молот и тяжелый меч с круглой гардой, защищающей руку. Второй пистолет мужчина заткнул за пояс. Грудь его крест-накрест перехватывали патронташи, но вместо патронов в маленьких кармашках виднелись склянки – видимо, с эликсирами, – Ульрика не имела ни малейшего понятия, что плескалось в них. На груди поблескивал серебряный талисман – молот Зигмара.

– Что ты делаешь здесь, в канализации? – спросил охотник. – И без света? Ты что, негодяйка, видишь в темноте?

Ульрика сглотнула, лихорадочно соображая. То, что у нее нет с собой ни лампы, ни фонаря, действительно сложно объяснить. Что же наплести? Ульрика вспомнила период сближения с Феликсом. Речи столь же прямые и разящие, как и меч в ее руках. Попробовать стоило.

– Полагаю, то же самое, что и вы, сэр, – сказала она, показывая саблю в замызганных грязью ножнах. – Преследую вампира. Мы схватились перед вашим приходом. Вы видели яркую вспышку?

– Да, – осторожно согласился охотник на ведьм.

– Мой фонарь, – кивнула Ульрика. – Я уронила его в коллектор, когда мы с вампиром боролись. И думала, что сейчас и сама окажусь там. Но ваш окрик и свет фонаря заставили чудовище броситься прочь. Благодарю вас за это. Вы, судя по всему, спасли мне жизнь.

Она посмотрела в туннель, в котором скрылся маленький человечек.

– Если вы поможете, мы, наверное, еще сможем поймать его.

Ульрика развернулась и двинулась по туннелю, приглашающим жестом поманив охотника на ведьм за собой.

– Пошли. Быстрее.

– Стой где стоишь! – рявкнул охотник на ведьм. – Лицом ко мне.

Ульрика замерла на месте, потом осторожно повернулась. Охотник подошел к ней и осмотрел с ног до головы, презрительно кривя губы.

– Женщина – охотница на вампиров? – спросил он. – Никогда не слыхал ни о чем подобном. Почему ты носишь мужское платье? Как пришла в нашу профессию?

– Господин, тот, кого мы оба преследуем, прямо сейчас убегает от нас, – напомнила Ульрика. – Может, обсудим это все на ходу?

– Отвечай на вопросы!

Ульрика глубоко вздохнула, чтобы выиграть время и успеть сочинить ответ.

– Насчет мужского платья – ты всерьез думаешь, что можно легко преследовать вампира в юбках? Я в вашу профессию не приходила. Она сама пришла за мной. Я стала охотницей на вампиров, потому что...

Она замолчала на мгновенье, словно сдерживая бушующие чувства. Но эмоции в самом деле неожиданно вскипели, когда Ульрика начала рассказывать историю – почти собственную.

– Мою сестру соблазнил вампир и обратил – против ее воли. Тварь лишила сестру всего: друзей, отца, мужчины, которого она любила, – вывезла из страны, которой та хранила верность всем сердцем, превратила в чудовище и бросила в холодном, жестоком краю.

Ульрика вздернула подбородок.

– И тогда я поклялась мстить всему этому проклятому роду.

Гнев на лице охотника на ведьм сменился холодной грустью, когда он выслушал ее историю.

– А ты убила сестру? – спросил он.

Ульрика сглотнула, вспоминая: графиня Габриелла указывает на открытое окно ее комнаты в башне на рассвете. «В любой момент ты можешь пойти прогуляться под солнцем».

Девушка повесила голову.

– Один раз такая возможность представилась. Я не смогла.

Ульрика оскалилась.

– Но вампир, который обратил ее, мертв.

Охотник, поколебавшись, опустил пистолет.

– Надо было довести дело до конца, – сказал он. – Пощадив сестру, ты проявила ложное милосердие. На самом деле она уже мертва, ее душа давно потеряна. Ты бы только избавила ее от страданий.

– Да, – согласилась Ульрика, подавив желание содрогнуться всем телом. – Я знаю.

Теперь она сожалела, что не придумала другую историю. Такую, которая не напомнила бы ей о собственной трусости. Но, по крайней мере, охотник принял рассказ за чистую монету. Ульрике удалось добиться успеха, применив ламийский способ.

Побеждать в честной схватке оказалось гораздо приятнее.

Девушка подняла голову, пытаясь найти предлог распрощаться с охотником на ведьм и продолжить погоню за маленьким человечком, но никак не могла придумать, почему она сможет продолжить путь в темноте.

– Теперь ты мне поможешь? Мне больше нечем осветить путь, а злодей, наверное, успел далеко отбежать, пока мы тут разговаривали.

Охотник нахмурился, обдумывая предложение.

– Мне совершенно не улыбается водить женщину по этим вонючим закоулкам.

– Но если ты вместо этого потратишь время, выводя меня на поверхность, ты его точно уже не поймаешь.

– Да, – признал он без всякой радости в голосе. – Ладно, ладно. Но держись позади.

– Да, господин, – сказала Ульрика, скрипнув зубами.

Она указала туннель, в котором скрылся маленький человечек.

Охотник на ведьм кивнул и направился туда. Шпоры на его тяжелых сапогах звенели. Ульрика последовала за ним, проклиная его медлительность. Такими темпами они никогда не догонят коротышку, но, может, хотя бы удастся проследить его путь до тайного логова. Следы четко виднелись на покрывающей каменную кладку слизи.

– Как тебя зовут, фройляйн? – спросил охотник, пока они шли по туннелю.

– Ульрика Страхова из Кислева, – не задумываясь, ответила девушка, и тут же сообразила, что говорить настоящее имя не следовало, но было уже поздно. – А твое, майн герр?

– Фридрих Хольманн, храмовник, – коротко поклонился молодой человек. – Охотник на ведьм из Священного ордена Зигмара.

– Большая честь для меня, – ответила девушка.

На самом деле она испытывала не восхищение, а ужас.

Ульрика знала, что в любой момент созданный образ могут разрушить ее неудачная реплика или жест. Тогда на сцену снова явится подозрительный и опасный истребитель ведьм, чью бдительность пока удалось усыпить. Пока Фридрих шел рядом, девушка ощущала себя так, словно ступала по тонкой яичной скорлупе. Некоторое время они двигались молча.

– Я знаю, как это трудно – оставаться сильным перед лицом скверны, фройляйн, – деликатно кашлянув, начал Хольманн. – Особенно когда речь идет о близких родственниках. Но есть вещи, которые просто нужно сделать. Я убил родителей, когда узнал, что они – оскверненные влиянием Хаоса мутанты.

Ульрика посмотрела на спутника, на этот раз не в силах скрыть ужас. Одной фразой Хольманн подтвердил все сплетни об охотниках на ведьм, которые ей доводилось слышать. Говорили, что они, не дрогнув, пойдут в любую бездну, чтобы доказать силу своей веры. И все же Ульрика не видела фанатичного пламени в этих серых глазах. Не слышала в голосе молодого человека хвастовства и праведного пыла. Только тяжелую, глубокую грусть. Но не гордость за содеянное, нет.

– Мне до сих пор больно вспоминать об этом, – продолжил Хольманн. – Я нашел опору в Зигмаре. Мне кажется, разумно хотя бы попробовать. Его учение объяснило мне, что я лишь прекратил их страдания.

– Я молюсь, чтобы вы были правы, майн герр, – ответила Ульрика.

Она грустно улыбнулась.

На свой мрачный, неуклюжий манер храмовник пытался утешить ее, помочь собраться с духом для выполнения неприятной задачи. Это казалось таким трогательным. Ульрика вспомнила похожий разговор с отцом – тогда она, еще маленькая девочка, не могла понять, почему отец уехал на охоту со старшим братом, а вернулся один.

В северных болотах, откуда сияние Пустошей Хаоса виднелось над горами каждую ночь, некоторые вещи приходилось узнавать и принимать в самом юном возрасте, хотя эта ноша совсем не для детского ума. Скверна, искажающая тела людей, была чудовищным, но очень распространенным явлением. Брат не стал редким исключением; за последующие годы то же самое случилось со многими кузенами, дядьями, тетями, многими из крестьян – и некоторых из них Ульрике самой пришлось отправить на тот свет. Это входило в круг обязанностей боярыни по охранению вотчины. Тяжелый, болезненный долг. Так же, как и храмовник Хольманн, Ульрика приучила себя к мысли, что она лишь осуществляет милосердие.

Интересно, хватит ли ей мужества однажды проявить подобное милосердие к самой себе.

Они добрались до следующего перекрестка. Хольманн опустил фонарь, пытаясь выяснить, в какую сторону здесь свернул маленький человечек. Ульрика указала на следы, которые заметила, проходя по одному из узких мостов.

– Сюда. Он пошел прямо.

Хольманн посмотрел на нее.

– У тебя очень острое зрение.

Он двинулся дальше. Девушка перевела дух. Нужно вести себя осторожнее. Она уже забыла, насколько ее зрение превосходит человеческое.

– У нас в семье все такие, востроглазые, – сказала она, догоняя спутника.

К Ульрике наконец вернулась способность думать о чем-то, кроме выживания и погони за коротышкой. Например, почему Хольманн оказался в том коллекторе? Почему искал вампира именно там? Видел ли он что-нибудь? Неужели труп госпожи Альфины заметили до того, как его успели снять с ограды? Или храмовник видел убийцу?

– А что привело сюда вас, господин? – спросила она наконец. – Мы охотимся на одного и того же вампира?

Хольманн пожал плечами.

– Не знаю, – сказал он. – Мы с товарищами расследовали исчезновения, которые происходят сейчас в городе. Нам сообщили, что видели вампира, лезущего на ограду «Серебряной лилии».

Ульрика подавила стон. Альфину все-таки кто-то видел!

– Информатор был пьян, – продолжил Хольманн. – Но храмовник Зигмара должен проверять даже самые сомнительные сообщения, если в них говорится о зле. Капитан отправил нас с Йенцем в этот бордель, информатор показал дорогу. В борделе мы ничего не нашли, и Йенц на все корки разругал несчастного пьяницу за то, что мы потеряли из-за него столько времени.

Ульрика беззвучно вздохнула с облегчением. Они не видели Альфину. Уже хорошо.

– Йенц хотел вернуться к капитану, – сказал Хольманн. – Но меня посетило... – Он пожал плечами. – Нечто вроде предчувствия. Я хотел осмотреться в окрестностях чуть подольше. Я отослал Йенца и прошелся по кварталу. Миновав несколько улиц, я обнаружил открытый люк, ведущий в канализацию, и спустился, чтобы выяснить, в чем дело. Я уже собирался отказаться от этой затеи, когда услышал крики и увидел свет – оказывается, от твоей лампы.

– И хвала Урсуну, что ты пришел так вовремя, – ответила Ульрика. – Иначе мой труп сейчас плавал бы в том коллекторе.

Про себя она проклинала всех богов за столь неудачное совпадение. И почему храмовник не повернул назад минутой раньше!

Девушка глянула под ноги, чтобы убедиться – они по-прежнему идут по следам маленького человека, вздрогнула и присмотрелась тщательнее. Следы исчезли. Ульрика остановилась и обернулась. Они только что миновали лестницу, ведущую наверх.

– Подожди, – сказала она, возвращаясь к лестнице.

– В чем дело? – спросил Хольманн.

Ульрика осмотрела ступеньки. Да. Кто-то поднимался по ним совсем недавно, и запах гвоздики еще не успел развеяться. Она подняла взгляд – лестница вела через круглую трубу к люку на поверхность, и крышка была сдвинута, как на том колодце, через который Ульрика спустилась сюда. Она хотела уже сообщить храмовнику, что тот, кого они преследуют, выбрался наружу, но тут заметила светло-серый кусочек неба над колодцем. Девушка замерла от испуга. Приближается рассвет. Что ей теперь делать?

Она не могла идти по следам коротышки по городу при свете дня – тело вспыхнет как спичка, стоит ей ступить на мостовую. Но если Ульрика задержится в канализации еще немного, придется ждать здесь до сумерек, прежде чем она сможет вернуться в дом цехового мастера к Габриелле. Этого она не могла себе позволить. Надо немедленно вернуться и рассказать графине обо всем, что удалось обнаружить. Но под каким предлогом расстаться с Хольманном, не возбуждая подозрений? После того как Ульрика приложила столько усилий, чтобы убедить его, что она тоже охотница на вампиров, нельзя развернуться и уйти в разгар поисков. Конечно, можно просто убить храмовника. Но она пообещала графине, что не станет. Девушка искала весомый предлог, чтобы покинуть спутника.

И нашла.

– Выглядит так, словно он поднялся по этой лестнице, – сказала Ульрика, поворачиваясь к храмовнику. – Но я думаю, что это может быть уловка, чтобы сбить нас со следа. Посмотри сюда.

Ульрика прошла по туннелю в обратную сторону и уверенно указала на грязь под своими ногами. Там были только их собственные следы, но Хольманн с его зрением не мог знать это.

– Видишь? Похоже, он все-таки пошел дальше по туннелю.

Хольманн кивнул, как будто видел следы.

– Умно. Так он все-таки пошел по туннелю?

– Не знаю, – сказала Ульрика.

Близость тела, запах крови Хольманна заставили ее вздрогнуть. Она слышала, как стучит его сердце, и голод охватил ее, как пламя охватывает стог сена. Ульрика с трудом удержала себя в руках. Надо уходить, и как можно быстрее.

– Нам... нам нужно разделиться. У тебя есть фонарь, ты пойдешь по туннелю. Я же посмотрю на улице.

– Отлично, – кивнул Хольманн. – А как мы снова встретимся?

«Надеюсь, что никак, – подумала Ульрика. – В следующий раз я могу и не справиться с искушением».

– Скажи где, – предложила она. – Я подожду тебя там.

Охотник на ведьм почесал квадратный подбородок.

– «Оружейная» в Гальбинселе. Это таверна. Знаешь, где это?

– Найду, – ответила Ульрика, начиная взбираться по лестнице. – Удачной охоты, храмовник Хольманн!

С этими словами девушка выбралась наружу, под жемчужно-серые от приближающегося рассвета небеса, и помчалась наперегонки с солнцем и собственным голодом.

 

Ульрика неслась по улицам, которые начинали заполняться людьми, и ругала себя на чем свет стоит. Зачем она отпустила карету Альдриха? На экипаже не составило бы труда вернуться домой даже после восхода. Вместо этого приходится участвовать в гонках на выживание. Ульрика нервно посматривала на восток, где постепенно вставало солнце, чтобы не проморгать момент, когда оно окончательно покажется. Поначалу серые силуэты домов почти не различались на фоне неба. Когда Ульрика бежала через Гандельбезирк, владельцы магазинов уже снимали с витрин ставни, а стражники подбирали последних пьяных. Фигуры людей четко вырисовывались в воздухе, а когда она добралась до стены, отделявшей Нойштадт от Альтештадта, серые облака окончательно порозовели.

Пробраться за стену не составляло никаких сложностей, если ехать в карете богатого торговца. Стражники у Высоких ворот отдавали честь, не утруждаясь проверкой пассажира. Но она отпустила экипаж. Девушке в перепачканном мужском костюме для верховой езды, которая возвращается откуда-то в одиночку ранним утром и говорит с заметным кислевитским акцентом, миновать охрану гораздо сложнее.

Ульрика остановилась на последнем перекрестке, не доходя до стены, наблюдая, как прохаживаются скучающие стражники перед воротами. Она собиралась упомянуть имя цехового мастера Альдриха, чтобы ее пропустили, но это могло не сработать. Хуже того – так легко навлечь подозрения на его дом. Этого графиня Габриелла уж точно не одобрит.

Ульрика снова взглянула на восточный край неба. Он почти сиял, наливаясь красным, – и начинал жечь глаза. Денек намечался холодный и солнечный – в небе не висело ни облачка. Стоило немедленно что-то предпринять, но что именно? Канализация должна проходить под стеной, но ее коридоры чудовищно запутаны, и Ульрика рисковала заблудиться окончательно. Можно ли пробраться над стеной? Девушка слышала, что вампиры умеют превращаться в летучих мышей или в туман, но пока не замечала в себе пробуждения подобных способностей.

Возможно, удастся обойтись и без них. Разве не удавались ей прыжки и кувырки, которым позавидовал бы профессиональный игрок в крикет? Разве она не вырвалась из башни замка Нахтхафен и не спустилась благополучно на землю по гладкому камню? Ульрика отступила за угол, где стражники не могли ее заметить, и двинулась вперед, пока не выбралась на улицу, идущую вдоль стены. Девушка внимательно осмотрела препятствие сверху донизу. Строители руководствовались исключительно соображениями безопасности и пренебрегли архитектурными излишествами. Никакие постройки не примыкали к самой стене. Гладкая поверхность укрепления тянулась вверх на высоту примерно пяти человеческих ростов. Через равные промежутки из нее выступали квадратные башни. Именно в них, как ни странно, Ульрика увидела возможность. Башни выдвигались под прямым углом – и вскарабкаться здесь показалось проще, чем по гладкой поверхности. Ульрика торопливо вошла в тень ближайшего угла и задрала голову, осматривая возможный путь. Стена была сложена из плотно пригнанных каменных блоков, между которыми практически не оставалось щелей. Но на самих блоках, обработанных очень грубо, вполне хватало неровностей, чтобы ухватиться и подтянуться – по крайней мере для существа, способного голыми руками разорвать человека пополам.

Ульрика принялась карабкаться, отталкиваясь от сходящихся стен, и проворно поднялась почти на самый верх. Здесь, в непосредственной близости от края, ее полностью скрывала от глаз патруля наверху нависающая галерея, увенчанная зубцами, по которой ходили стражники. Но она и стала главным препятствием. Нижняя часть галереи оказалась гладкой, не оставляющей возможности ухватиться. Девушка откинулась назад так далеко, насколько хватило смелости, и вцепилась в стену так, что на кладке остались белые выбоины. Вытянув шею изо всех сил, Ульрика смогла увидеть только камни кладки – толстые поперечные плиты основания и внешней стены галереи, никаких выщербин или зазоров. Но тут она заметила во внешней стене бойницы – вертикальные щели для стока воды во время дождей и, несомненно, чтобы лить кипящее масло на голову противнику во время штурма крепости. Отверстий было немного – и ни одного прямо над ней, – но все же этим можно воспользоваться. Ульрика сползла пониже, а затем начала карабкаться в сторону – это оказалось сложнее, потому что пришлось удалиться от боковины башни, от которой отталкивалась.

Она остановилась, когда, по ее расчетам, добралась до одной из бойниц. Вампир вытянула шею, пытаясь обнаружить отверстие в плите над собой. Когти начали скользить под весом тела. Да! Прямо над головой находилась узкая щель, но слишком высоко, чтобы дотянуться, не отпустив обеих рук, – а сделав это, Ульрика непременно упала бы. Она глянула вниз между широко разведенными ногами. Теперь, с новоприобретенной живучестью и стойкостью, вряд ли она разобьется насмерть, но получит достаточно повреждений, чтобы лишиться способности двигаться – и найти убежище от неумолимо встающего солнца. Но это уже не имело значения. Стоило рискнуть. Времени на то, чтобы придумать и попробовать что-то другое, у нее не осталось.

Ульрика по стене придвинулась настолько близко к бойнице, насколько смогла. Нашла самые надежные блоки для опоры и самые глубокие щели для ног. Затем подобралась, как паук перед решающим броском, и изо всех сил толкнула себя вперед и вверх.

Ее выбросило из тени под галереей. Ульрика изогнулась, ища глазами бойницу. Вот она! Вампир выбросила вперед руку и вцепилась. Края бойницы были скользкими от плесени и покрывавшего ее льда. Пальцы начали соскальзывать, но она выпустила когти и вонзила в камень, остановив падение. Она повисла, покачиваясь в воздухе.

Ульрика снова восхитилась новыми возможностями, которые Кригер подарил ей вместе с кровавым поцелуем. Разумеется, девушка ощущала вес своего тела – как-никак, она висела на одной руке, – но он был далек от предельной нагрузки, которую могли выдержать ее мышцы. Она совершенно не боялась, что упадет, и чувствовала себя почти так же уверенно, как если бы стояла на земле.

Ульрика прислушалась к голосам стражников. Они звучали далеко справа. Она слышала шаги – но ни биение их сердец, ни тепло тел до нее уже не доносились. Самое время пробраться на стену.

Подтянувшись на руке, Ульрика вскинула вторую и ухватилась за зубчатый верх стены, затем снова подтянулась и забросила тело на крышу галереи. Скорчившись, она уселась на узком гребне и застыла неподвижно, прислушиваясь и вглядываясь. Голоса и их обладатели, стражники в черной форме гарнизона Нульна, медленно приближались.

Ульрика выглянула за внутренний край. Здесь здания подходили почти вплотную, не то, что снаружи. Купола банков и крытые мраморные колоннады Купеческого района отделялись от стены узенькими проходами. Засыпанные снегом крыши доходили почти до ее середины. Ульрика улыбнулась. Ей этого хватало. Она оттолкнулась от гребня крыши, как ныряющая лягушка, и спрыгнула на ближайшее высокое здание. Девушка постаралась как можно мягче опуститься на заснеженный черепичный скат, но полностью беззвучно такое большое тело приземлиться не могло, и стражники услышали шум.

– Что это было?

– Кот?

Ульрика взобралась по скользкому скату и перекатилась за толстую каминную трубу из кирпича. Шаги стражников приблизились; она замерла.

– Такой здоровый? – засомневался первый голос. – Ты слышал, с каким грохотом он упал на эту крышу? И глянь на следы! Они ведут вверх.

– Ну, допустим, но куда же он делся? – возразил охраннику напарник. – Я никого там не вижу.

– Я тоже. Но лучше все же доложить, – сказал первый. – Я буду чувствовать себя ослом, если мы поднимем шум из-за пустяка, но я окажусь еще большим ослом, если мы не его поднимем, а это окажется вовсе не пустяк.

– Ну, так-то да, – согласился второй стражник. – Тогда пойдем доложим.

Патрульные торопливо удалились. Ульрика перевела дух и злорадно усмехнулась.

– Ты все равно большой осел, с докладом или без него, – пробормотала она, выскочила из укрытия и сиганула на следующую крышу.

Восхитительное чувство полета захлестнуло ее. Девушка засмеялась от восторга. Она скакнула на другую крышу, и дальше, и дальше, вздымая облака снега при каждом приземлении. Что за наслаждение! Ничего подобного она в жизни не испытывала. В основном потому, что не смогла себе позволить ничего подобного. Источником ее невероятной грации и ловкости стала сверхчеловеческая сила, которой может обладать лишь немертвый, и использовать ее так здорово! Ульрике вдруг захотелось вечно танцевать здесь, на крышах, перепрыгивая с конька на конек. Как прекрасно напружиниться и прыгать как кошка, скользить над городом подобно невесомой мечте и смотреть вниз на несчастных смертных. Знать, что ты быстрее, сильнее и смертоноснее каждого из них, что можешь соскользнуть вниз острой тенью и забрать любую жизнь – а они даже не будут знать, что ты вообще была там. Это жизнь, достойная богини!

Ульрика облизнулась, представив, как обрушивается с крыши на ничего подозревающего нищего или банкира. Богиня хотела есть. Кто посмеет встать на пути ее голода?

Узкий край солнца выглянул из-за края крыши дворца графини фон Либвиц, свет ударил Ульрику в лицо. Она зашипела и упала на покрытый черепицей крутой скат. Пузыри ожогов надувались на щеках и лбу, струйки дыма взметнулись над горящей кожей. Пришла невероятная боль. Полуослепленная, обезумевшая от ужаса, девушка заметалась в поисках клочка тени. Она нашла глубокую впадину в форме буквы «V» между двумя фронтонами и вкатилась туда, задыхаясь и дрожа в прохладе случайного убежища.

«Идиотка, – думала Ульрика, обхватив голову руками. – Считать себя богиней, когда ты не можешь даже взглянуть на солнце!»

Она подползла к краю крыши, спрыгнула на балкон и спустилась, цепляясь за карнизы, на улицу, все еще укрытую в тени зданий. Девушка прикрыла опаленную голову курткой и короткими перебежками из тени в тень, как спасающаяся от кошки крыса, добралась до дома Альдриха.

 

Ульрика ввалилась в покои графини. Габриелла вскочила на ноги.

– Дитя мое! – закричала она, набрасывая на воспитанницу свой халат. – Ты вернулась! Я думала, тебя настигли! Или что похуже!

Ульрика рухнула в кресло и подняла голову. Глаза заплыли, она почти ничего не видела.

– Солнце... – пробормотала она. – Меня настигло солнце...

Графиня ахнула и подошла к ней, обняла.

– О, твое лицо! Твое несчастное лицо! Зачем я только позволила эту вылазку!

Она повернулась и щелкнула пальцами.

– Имма, быстро! Подставляй шею. Госпожу Ульрику нужно немедленно накормить.

Служанка присела в реверансе и подошла к Ульрике, расстегивая высокий воротник униформы.

– Да, госпожа.

Ульрика, вцепившись в халат Габриеллы, всхлипывала и тряслась всем телом.

– Да, – стуча зубами, произнесла она. – Кормить. Кормить!

Имма опустилась на колени возле кресла Ульрики и отодвинула в сторону ленточку на шее, скрывавшую многочисленные шрамы на горле. Аромат ее крови, ее биение в жилах мощно манили Ульрику – и к своим любовникам она не испытывала такого влечения. Она должна получить желаемое, немедленно. Ульрика выпустила клыки, схватила девушку и грубо прижала к себе. Имма завизжала от удивления. Ульрика не обратила на это никакого внимания. Она глубоко вонзила клыки в нежную белую плоть и принялась жадно пить. Сладкая кровь потекла по ее венам, смывая терзающую боль как чудотворный бальзам.

– Ульрика! – донесся голос издалека. – Нежнее! Ульрика!

Но это были просто звуки. Ульрика сосала и сосала, погружаясь в полузабытье по мере того, как красныйокеан тепла и уюта захлестывал ее с головой.

– Ульрика!

ГЛАВА 8
ВОЕННЫЙ СОВЕТ

 

– Ульрика!

Ульрика проснулась от пощечины. Вампир моргнула и приложила все силы, чтобы подняться на ноги, но те не повиновались путаным приказам, которые отдавал не вполне пробудившийся рассудок.

Еще затрещина.

Ульрика зашипела и отшатнулась, ища глазами того, кто позволил себе подобное в ее адрес. Габриелла стояла над ней, одетая для выхода в свет.

– Вставай, девочка, – рявкнула графиня. – Ты собираешься проспать и всю ночь тоже?

Ульрика огляделась. В голове шумело, конечности словно налились свинцом. Девушка обнаружила себя в постели Габриеллы, все еще одетой в заляпанный костюм для верховой езды.

Алые отблески заката просачивались в щели между ставнями. Она застонала.

Девушка не чувствовала себя настолько разбитой с тех пор, как... С болезненным усилием она припомнила утренние события, и в голове мелькнула ужасная мысль. Она снова огляделась.

– Служанка! Имма, – сказала Ульрика. – Я ее?..

Тут она увидела Имму. Та, закутанная в одеяла, лежала на кушетке в дальнем конце комнаты. Судя по всему – в беспамятстве.

– Она жива?

Графиня отвернулась, натягивая длинные перчатки.

– Уж всяко не благодаря тебе.

Она фыркнула и подошла к служанке.

– Если бы меня не оказалось рядом, на твоей совести была бы еще одна загубленная душа.

Габриелла пригладила растрепанные волосы горничной.

– Я чуть не разорвала ей горло, пытаясь вырвать из твоих зубов. Ты вообще не собиралась втягивать клыки, по-моему.

Ульрика от стыда закрыла глаза. Мир закружился под веками, к горлу подступила тошнота.

– Приношу мои извинения, госпожа, – сказала она, опуская голову. – Мое неумение держать себя в руках совершенно неприемлемо. Я дала вам слово контролировать животные порывы, и...

Габриелла вздохнула и повернулась к воспитаннице.

– Ты была ранена. Обожжена солнцем. На этот раз я приму это во внимание. Но, как я уже говорила, времени резвиться бесконтрольно у тебя нет. Вся наша жизнь – бесконечная проба умения держать себя в руках. Как только мы проваливаем это испытание, нас настигает смерть – окончательная. Даже обезумев от боли, мы не должны позволять себе спускать внутреннего зверя с поводка.

– Я поняла, госпожа, – сказала Ульрика. – Спасибо, что простили меня.

Габриелла отмахнулась.

– Забудь. Одевайся. Нас вызывает леди Гермиона. Она говорит, что выяснила, кто убийца.

– Что?

Ульрика выпуталась из одеяла и поднялась с кровати. Напоенный сладкой кровью мозг перекатывался в голове, как мешок картошки.

– Так она нашла маленького человека?

Габриелла приподняла бровь.

– Какого маленького человека?

Ульрика начала сдирать с себя костюм для верховой езды.

– Когда я осматривалась в окрестностях борделя, то заметила маленького человека в капюшоне и плаще – он наблюдал за мной. Я погналась за ним, но... – Девушка осеклась, засомневавшись, стоит ли Габриелле знать о ее милой прогулке по туннелям канализации в компании молодого охотника на ведьм, Фридриха Хольманна.

– Но он бросил в меня заклинание и исчез. Я не смогла найти его.

– Чернокнижник, значит, – произнесла Габриелла. – Думаешь, он как-то связан с гибелью госпожи Альфины? Считаешь, что именно он и убил ее?

Ульрика стянула бриджи и голой прошлепала к умывальнику.

– Нет. Даже если он причастен к случившемуся, ему помогал кто-то еще.

Она налила в таз воды и принялась мыть руки, все еще грязные от карабкания по крышам и закопченным стенам.

– Около борделя я почуяла тот же запах, что на теле госпожи Альфины, – гнилостный, трупный. Маленький человек не пах ничем подобным, у него есть свой специфический аромат – гвоздика. И еще там была собака.

– Собака? – переспросила Габриелла.

– Я нашла около борделя клочья черной шерсти, – пояснила Ульрика. – И отпечатки лап. Фон Цехлин и его люди тоже их обнаружили и, похоже, оценили их как важную улику, но я не совсем уверена, что так и есть. От тела Альфины собакой не пахло. И на заборе, где ее повесили, тоже ни следа псины.

– Запах гнили и разложения, чернокнижник, который пахнет гвоздикой и псиной, – задумчиво повторила Габриелла. – Какие-то сапоги всмятку! Вот мне интересно, это все имеет хоть какое-нибудь отношение к убийствам?

Ульрика намылила руки и начала мыть лицо, но перед тем осторожно ощупала его. Ни волдырей от ожогов, ни ссадин не обнаружилось. По старой привычке девушка глянула в зеркало над умывальником, но, конечно, ничего там не увидела. Ульрика повернулась к Габриелле.

– Госпожа, – произнесла она. – Мое лицо, оно?..

Габриелла улыбнулась.

– Ни одной отметины не осталось. Кровь – лучшее лекарство для нас, она не исцеляет разве что самые тяжелые ранения.

Графиня нетерпеливо махнула рукой.

– Поторопись. Возможно, Гермиона разгадала для нас эту загадку, и мы можем вернуться домой, в мирную и тихую Сильванию.

 

Карета графини Габриеллы остановилась перед «Ухом Хавроньи» – респектабельной гостиницей, в которой поселился Родрик. Из кареты вышла Ульрика. Она приподняла юбки, чтобы не испачкать в луже, – за день снег, выпавший ночью, растаял, и по улицам потекли реки грязи. Девушка остановилась, пригладила локоны на парике и вошла в дверь с низкой притолокой.

Вампир оказалась в общем зале гостиницы, весьма уютном и прилично обставленном. В камине пылал огонь. По углам сидели люди – судя по одежде и упитанности, зажиточные купцы – и что-то негромко обсуждали. Ульрика хотела уже пересечь комнату и попросить хозяина заведения послать кого-нибудь за Родриком, но тут увидела рыцаря. Он сидел в кресле с высокой спинкой у самого камина, почти засунув ноги в огонь. Ульрика направилась к нему, стараясь не обращать внимания на оценивающие взгляды мужчин, мимо которых проходила. И в своем привычном костюме девушка получала причитающуюся ей порцию восхищенных взглядов, но именно восхищенных, а не сальных и томных, каких удостоилась сейчас. Это все из-за платья и парика. Мужчины всегда, что ли, видят только обертку, не замечая начинки?

Когда девушка подошла к Родрику, тот поднял голову, увенчанную гривой светлых волос, и сердито на нее уставился. Она увидела бокал в руке рыцаря и практически опустошенную бутылку вина на столике перед ним.

– Да это же наша приблуда, – сказал он. – Что тебе надо?

Ульрика проигнорировала его тон.

– Леди Гермиона вызывает нас, – объяснила она. – Графиня ждет тебя снаружи.

Родрик фыркнул и с избыточной аккуратностью в движениях поставил бокал на стол.

– Так шпион не оправдал надежд и ей снова нужен рыцарь?

– Мудрый вождь использует как правую, так и левую руку, – вежливо ответила Ульрика.

После конфуза с Иммой она не собиралась наживать еще большие неприятности, ссорясь с фаворитом Габриеллы. Родрик усмехнулся, поднялся с кресла и наставил на Ульрику – по крайней мере, в ее направлении – палец.

– Не пытайся петь мне сладкие песни, ты, кошка из подворотни. Это работает только у истинных ламий.

Ульрика оглянулась по сторонам – не услышал ли кто опрометчивых слов. К счастью, вроде на них не обращали внимания.

– Вот уж истинно рыцарское поведение, – прошипела она. – Орать на весь зал о главных тайнах своей госпожи!

Родрик двинулся к двери, не удостоив девушку ответом. Та поспешила следом, буравя взглядом его спину. Один прыжок и хороший удар когтем по горлу решили бы проблему этого грубияна навсегда. Но так вести себя нельзя. Сдержанность во всем – вот способ жизни ламий.

Родрик вывалился через дверь гостиницы на улицу, забрался в карету и низко поклонился графине.

– Миледи, я очень рад вновь быть призванным вами, – произнес паладин и рухнул на свое место.

Габриелла поморщилась.

– Родрик, вы пьяны, – констатировала она, когда Ульрика уселась рядом с графиней и закрыла дверь экипажа.

– Простите меня, графиня, – пробормотал воин с фальшивым раскаянием в голосе. – Когда мы расставались, вы не сказали, когда я понадоблюсь снова.

Карета двинулась, и Родрик покачнулся.

– Ах, – произнесла Габриелла. – Значит, это моя вина.

Тот покачал головой и перевел взгляд на Ульрику.

– Ни в коем случае, госпожа. Ни в коем случае.

Карета тряслась по мостовым Нульна. Ульрика с отвращением отвернулась от рыцаря. Как жалки и ничтожны мужчины со всеми их ревностью, яростью и страстью! Впервые девушка почти обрадовалась, что больше не имеет отношения к человеческому роду.

 

Отилия проводила Габриеллу со свитой в музыкальный салон. Леди Гермиона – на этот раз облаченная в желтое платье – нетерпеливо мерила зал шагами. Она подняла глаза на вошедших и воскликнула:

– Наконец-то! Ты, конечно, не торопилась.

– Мы направились к тебе, как только село солнце, сестра, – ответила Габриелла.

Она вежливо кивнула присутствующим: мадам Дагмар из «Серебряной лилии», Фамке и фон Цехлину с его людьми. Ульрика и Фамке обменялись улыбками.

– Не терпится выслушать, что же ты узнала.

Гермиона поманила собравшихся к клавесину. Ульрика быстро осмотрела остальных. Леди Дагмар оделась в скромное, наглухо закрытое бордовое платье, удивительным образом еще сильнее подчеркивающее ее прелести. Она выглядела собранной и спокойной; о насмерть перепуганной женщине, которую Ульрика видела прошлой ночью в кухне леди Гермионы, немного напоминала лишь мертвенная бледность.

Фон Цехлин и компания были, как всегда, при полном параде – и никаких следов похмелья не читалось на их лицах.

– Тогда слушай, – сказала Гермиона. – И убедись, что мы совершенно не нуждались в твоем визите и «помощи», чтобы раскрыть это дело.

Леди Гермиона вытащила из рукава сложенный платок и положила его на широкую крышку клавесина.

– Дорогой Бертольт нашел это прошлой ночью перед «Серебряной лилией». Это – бесспорная улика, которая указывает на убийцу!

Гермиона развернула платок. В нем, как и ожидала Ульрика, лежали клочки черного меха. Все уставились на шерсть. Габриелла приподняла бровь, явно совершенно не впечатленная.

– Да что это такое? – спросила Дагмар.

– Это вырванные волосы вашего дорогого Бертольта? – предположила Габриелла.

Гермиона раздраженно глянула на дам.

– Это волчья шерсть! – объяснила она. – Также Бертольт нашел следы лап!

Габриелла нахмурилась, как будто впервые слышала об этом, хотя благодаря Ульрике уже все знала.

– Ты предполагаешь, что на госпожу Альфину напал волк? – спросила она. – В центре города?

Фон Цехлин фыркнул в ответ, Гермиона закатила глаза.

– Моя дорогая графиня, – сказала она. – Ты, очевидно, не настолько владеешь сведениями о наших сестрах в Нульне, насколько должна бы. Я ведь рассказывала тебе о вульгарной шлюхе, Матильде?

– Которая владеет таверной в трущобах к югу от реки? – уточнила Габриелла. – Да, я помню.

– Так вот, – продолжала Гермиона. – Матильда – грязное животное. Когда ее кровь бурлит, она может принять вид огромной черной волчицы. Волчицы, наделенной силой вампира. В этом своем облике она с легкостью разорвет любую из нас.

– Сестра, вы хотите сказать?.. – ахнула Дагмар.

Гермиона кивнула и указала на клочья шерсти.

– Это она, и никто другой. Матильда убила Розамунду, Карлотту и Альфину. Она хочет подмять Нульн под себя. Мы должны остановить ее прежде, чем она завершит затеянный переворот. Надо убить до того, как она перегрызет горло каждой из нас.

Ульрика хотела рассказать про маленького чернокнижника, которому удалось удрать, обратить внимание собравшихся на то, что от тела госпожи Альфины волком не пахло – этот запах обнаружили только на следах у борделя, но решила промолчать. Ведь сообщить об этом означало расписаться в том, что Габриелла отправила ее туда, прямо нарушив приказ Гермионы.

Габриелла нахмурилась еще сильнее.

– Это серьезное обвинение, сестра, – сказала она. – Ты точно уверена, что это именно Матильда? В мире есть много существ, которые умеют менять шкуру.

– Но чтобы это существо имело зуб на нас? – с горящими глазами возразила Гермиона. – Нет, оборотни – волки и медведи – живут в лесах, среди настоящих волков и медведей. Им нет до нас никакого дела. А у Матильды полно причин завидовать своим прекрасным сестрам. У нас есть красота и стабильное питание, а у нее нет ни того, ни другого. Мы живем в замечательных домах, она – в грязной хижине. Мы слизываем сливки общества, а она питается его отбросами.

Ненависть исказила красивое лицо леди Гермионы.

– Может быть, и так, – спокойно сказала Габриелла. – Но мне все еще трудно поверить в это. Как я уже говорила, ни одна ламия не вытащит на свет божий другую ламию – начавшаяся охота на ведьм поставит под угрозу ее собственную жизнь.

– Да, Гермиона, – робко поддержала графиню мадам Дагмар. – Даже Матильда не пошла бы на такое.

– Охотники на ведьм среди черни не ищут! – воскликнула Гермиона. – Вампиров, по крайней мере! Разве ты не видишь, как умно она поступила? Матильда убила Розамунду и Карлотту, и охотники на ведьм сделают все остальное за нее. Вскоре всех ее богатых сестер, живущих к северу от реки, обнаружат и приколотят колами к воротам их домов. Матильда будет единственной ламией в Нульне! Королеве не останется ничего другого, как назначить ее своей представительницей здесь!

Гермиона вздрогнула от отвращения.

– Матильда переберется в мой дом! Эта свинья будет валяться на моих простынях! Наденет мои прекрасные платья на свое немытое тело!

Графиня Габриелла тонко улыбнулась.

– Кошмар, вот уж действительно, – промурлыкала она.

Гермиона сложила платок с клочьями шерсти и убрала его в рукав.

– Я не собираюсь ждать, пока она придет за мной, – сказала леди, вздернув подбородок. – Мы должны ударить первыми. Мы пойдем сегодня вечером, все мы, и прикончим ее прямо в логове – вместе с бандой.

Дагмар попятилась от клавесина, недоверчиво уставившись на Гермиону.

– Ты хочешь, чтобы мы сражались? Убивали?

– Ты не выпустишь и когтя, чтобы защититься, сестра? – глумливо спросила Гермиона. – Ты ведь сражалась раньше.

– Я не участвовала в битвах много веков, – ответила Дагмар. – Ни разу после того, как меня обратили. Я всегда использовала... другое оружие, чтобы выигрывать сражения.

Гермиона ухмыльнулась, смерила взглядом фигуру Дагмар, формой напоминающую песочные часы.

– Я не думаю, что оружие такого рода сработает против Матильды, – произнесла она. – Тебе придется наточить когти.

Леди Гермиона повернулась к кастелянше, которая скромно ожидала у дверей.

– Отилия, пусть приготовят кареты. Мы отправляемся немедленно.

Отилия присела в реверансе и удалилась.

– Гермиона, пожалуйста, – сказала Габриелла, когда Отилия вышла. – Не надо делать резких шагов. Королеве это не понравится. Все ее законы всегда запрещали ламиям воевать друг с другом.

– И Матильда нарушила все эти законы! – прорычала Гермиона.

– Но не должны ли мы сначала сообщить королеве? – почти взмолилась Габриелла. – Я буду чувствовать себя гораздо увереннее, совершив это убийство с ее одобрения.

– А пока мы ждем ответа королевы, еще кого-нибудь из нас прикончат? – возразила Гермиона. – Нет. Я не могу подвергнуть оставшихся сестер такому риску. Мы отправляемся. Пошли.

Она повернулась на каблуках и двинулась к двери.

Ульрика увидела, как Габриелла сжала кулаки, подавляя вспышку ярости, и спокойно последовала за леди Гермионой.

– В таком случае, сестра, – произнесла она, – могу я хотя бы попросить о суде перед тем, как мы казним Матильду? Почему бы не выслушать, что она скажет в свою защиту, до того, как мы вынесем приговор?

– О да! – воскликнула Дагмар.

Глаза мадам заблестели при мысли о возможности оттянуть битву.

– Это правильно. Давайте сначала выслушаем ее.

– Слушать ее? – спросила Гермиона, не замедляя шаг. – Зачем? Она будет громоздить одну ложь на другую.

– Чтобы сказать королеве, что мы это сделали, – ответила Габриелла. – Ты знаешь так же хорошо, как и я, что независимо от того, насколько оправданно это убийство, на горе к нам возникнут вопросы. И я, например, хочу иметь на них ответы.

Аргумент возымел действие. Гермиона остановилась у дверей и обернулась к Габриелле. В глазах ее мелькнула неуверенность.

– Я об этом не подумала. Нам ведь придется отвечать...

Графиня кивнула.

– Действительно придется. И нам следовало бы прикрыть тылы как можно лучше, не так ли?

Гермиона пожевала губу и кивнула.

– Хорошо, – сказала она наконец. – Мы дадим ей возможность объясниться. Пусть выроет себе могилу собственными руками.

ГЛАВА 9
МАДАМ МАТИЛЬДА

 

Ульрике хотелось остаться с Габриеллой наедине и поделиться сомнениями насчет теории Гермионы, но такой возможности не выпало. Графиня настояла, чтобы они поехали в одной карете с сестрой, в надежде заставить ту прислушаться к голосу разума. Ульрика и Фамке сидели рядом, а напротив их госпожи яростно спорили о том, что следует говорить и предпринимать, добравшись до Матильды.

Исход событий казался Ульрике предрешенным. Гермиона снарядила свиту для боя. Родрик и фон Цехлин в тяжелых боевых нагрудниках, с мечами и пистолетами на поясах, заняли места на подножках у дверей на случай внезапного нападения. За каретой леди Гермионы следовал экипаж госпожи Дагмар с ее охранниками. Последними ехали воины фон Цехлина, также вооруженные до зубов.

По опыту Ульрики, если кто-то заявляется на переговоры с заряженным ружьем, оно почти наверняка стреляет. Гермиона убьет волчицу, хотя скорее всего та не имеет никакого отношения к происходящему, а затем Ульрике и графине придется найти настоящего убийцу. Справедливо или нет, но девушка не видела ни единой возможности предотвратить это, и потому беседа Габриеллы и Гермионы казалась бессмысленной и раздражающей. Ульрика отвернулась к окну и наблюдала за происходящим на проносящихся мимо улицах.

Продавцы газет и торговцы амулетами снова толпились здесь. Они кричали о новых исчезновениях людей, о вампирах и гарантированной защите от них. На одном перекрестке женщина продавала колокольчики на струнах.

– Наденьте на шеи своих детей! – кричала она. – Если твари попробуют вытащить младенца из колыбели, вы тут же услышите!

На другом углу молодчик в широкополой шляпе и жалкой пародии на костюм охотника на ведьм предлагал проходящим тут же, на месте, проверить, не является ли спутница вампиром.

– Один укол моего серебряного ножа, господа, – вопил он, – и вы будете знать наверняка! Проверьте свою жену! Проверьте горничную! Дочь! Всего пфенниг за укол!

Около таверны напротив пара грубых парней предлагали проверить проходящих дам уже по два укола за пфенниг, хотя у них не было серебряных ножей.

Когда экипаж загрохотал по Большому мосту через Рейк, Ульрика в очередной раз подивилась на шумные кузни и литейные заводы южного берега. Неужели они никогда не останавливаются? Солнце село несколько часов назад, но в воздухе до сих пор висел лязг и клацанье огромных молотов, и оранжевое сияние работающих горнов отражалось в черной воде, подобно мерцающим глазам орды демонов.

Карета съехала с моста. Кортеж двигался между двух пар оружейных мастерских – их очертания во тьме выглядели зловещими, возможно, из-за вонзающихся в небо плюющихся дымом труб. Сооружения казались мрачными стражами, стоящими на границе лабиринта грязных немощеных улиц, полуразвалившихся домов и зловещих таверн, обшарпанных кожевен и закрытых в этот час боен.

Графини и их спутники прибыли в Фаулештадт.

Люди, которые спешили по улицам, казались такими же потрепанными и закопченными, как и их мир. Рабочие литейных заводов как раз шли со смены, торговки рыбой со впалыми щеками катили домой опустевшие после базарного дня тачки, на порогах домов сидели дети и кошки – одинаково грязные и дикие на вид. Сутенеры, блудницы и карманники деловито шныряли в толпе. Их существование бесспорно ужасало, но Ульрика уважала жизненную силу этих бедняков, которых наполняла разрушительной энергией упрямая решимость выстоять любой ценой. Девушка закрыла глаза и втянула ноздрями воздух. По запаху их кровь напоминала крепкий, неразбавленный дешевый квас, и Ульрика не сомневалась, что на вкус она окажется столь же ядреной.

В воздухе витал страх. Истерика по поводу вампиров, охватившая Нульн, докатилась и сюда. Амулеты уличных торговцев расходились как горячие пирожки. Даже на груди валяющихся в канавах нищих висели крохотные молоты Зигмара или волчьи головы – символ Ульрика. По идее, они предназначены для защиты обладателей от сил ночи, но на самом деле представляли собой грязные побрякушки на немытых телах. Габриелла права. Волну паники следовало укротить до того, как она захлестнет город и снесет их всех.

– Как давно ты вошла в наше сестринство? – тихонько спросил ее кто-то почти в самое ухо.

Ульрика вздрогнула и повернулась. Фамке улыбнулась ей. Ее светло-зеленые глаза весело поблескивали. Лица девушек находились всего в паре дюймов друг от друга.

– Я? – переспросила Ульрика, несколько сбитая с толку. – Да так, пару недель.

Глаза Фамке расширились.

– Пару недель? Да ты еще совсем дитя! Я старше тебя!

Ульрика фыркнула. Как эта неуклюжая девчонка может быть старше нее?

– И когда же тебя обратили? – спросила она.

– Леди Гермиона подарила мне кровавый поцелуй прошлой осенью, – ответила Фамке и озорно улыбнулась: – Я тебя на пять месяцев старше.

Ульрика улыбнулась в ответ. На эту девушку невозможно сердиться.

– О, вот это возраст, – сказала она. – Я потрясена, что кто-то настолько мудрый и познавший жизнь снизошел до такого глупого ребенка, как я.

Фамке расхохоталась, прикрыла рот рукой и покосилась на старших вампиров – те все так же ожесточенно спорили. Фамке снова наклонилась к Ульрике.

– Ты права. И ты, и я – как вампиры мы еще дети неразумные. А кем ты была до того, как графиня обратила тебя?

Улыбка Ульрики поблекла.

– Дочерью боярина с севера Кислева, но обратила меня не графиня, – тихо проговорила она. – Я... Я – приблуда, паршивая овца. Меня обратил один негодяй, Адольф Кригер звали, против моей воли. Когда его убили, графине удалось спасти меня от меня самой.

На лице Фамке отразилось сочувствие, она виновато коснулась руки Ульрики.

– Прости, – сказала она. – Я не знала. Получить кровавый поцелуй против воли должно быть ужасно.

Ульрика смогла только кивнуть – ей не хотелось, чтобы Фамке услышала в ее голосе слезы.

– А ты? – спросила она, взяв себя в руки. – Ты была очень рада, когда тебя обратили?

– О да, – откликнулась Фамке. – Всем сердцем. Понимаешь, леди Гермиона тоже в каком-то смысле спасла меня. Мой отец...

Фамке замолчала – ее, как и Ульрику только что, обуревали чувства.

– Мой отец – простой человек, но он был настоящим чудовищем. Он видел... возможность в моей красоте.

Она сжала кулаки.

– Ну, знаешь, такую же возможность, как в красоте моей матери.

Ульрика глухо зарычала. Даже рассказы о подобных вещах приводили ее в бешенство. Она накрыла руку Фамке своей.

– Ты меня тоже прости.

Фамке пожала плечами, словно сбрасывая с них огромную тяжесть, и ослепительно улыбнулась.

– Да забудь. Леди Гермиона тоже увидела возможность в моей красоте. Но она сказала, что сделает меня ее владычицей, а не рабыней. Она пообещала научить меня, как сделать так, чтобы мужчины волочились за мной, умоляя об одном только взгляде, – вместо того чтобы стать игрушкой в их руках. Я спала и видела, чтобы она поскорее обратила меня.

Ульрика посмотрела на Фамке, снова несколько озадаченная. Под сладкой улыбкой вампира скрывался гнев такой силы, что это, пожалуй, даже пугало.

– Надеюсь, ты найдешь то, что ищешь, – наконец смогла выговорить Ульрика.

Фамке усмехнулась, ее глаза вспыхнули.

– Уже нашла. Я навестила дом отца после обращения – сразу, как только смогла.

Когда до Ульрики дошел смысл сказанного Фамке, она моргнула.

– А, ну да, – произнесла она. – Ясно.

– Ты тоже убила того, кто издевался над тобой? Как ты говоришь, Кригера? – светским тоном, словно спрашивая о погоде, осведомилась Фамке.

Ульрика покачала головой.

– Нет. Я еще толком не пришла в себя после обращения. Ничего не соображала. Кригера прикончили мои старые друзья: два гнома, Истребители троллей, и двое моих знакомых – маг и поэт. Хорошие мужчины и настоящие друзья. Они гнались за Кригером через весь Кислев и Сильванию, чтобы спасти меня.

Фамке поджала губы и отвернулась, обрывая беседу так же внезапно, как начала ее.

– Не бывает хороших мужчин, – сказала она.

Один невыносимо долгий момент Ульрика смотрела на ее красивый профиль, теперь твердый и холодный как у статуи, и жалела только об одном – что нельзя поднять отца Фамке из могилы, чтобы убить мерзавца еще раз.

Кортеж остановился. Они находились теперь в самом сердце Фаулештадта. Покосившаяся таверна с прохудившейся крышей возвышалась на углу квартала, состоящего из доходных домов – квартиры здесь были размером со спичечный коробок, скорее всего. Над дверью висел на крюке красный фонарь. В его малиновом свете виднелась вывеска заведения – приколоченная к доске голова волка, сильно потрепанная дождями и снегом, с одним-единственным уцелевшим стеклянным глазом. Ульрика не заметила охранников, но за гостями, очевидно, наблюдали – не успели они въехать во двор, как путь им преградил здоровый детина с небрежно закинутой на плечо окованной железом дубинкой.

– Эт’ неподходящее место для таких важных шишек, как ваши благородия, – сообщил верзила, подойдя к экипажу Гермионы. – Вам лучше поискать развлечений еще где-нибудь.

– Мы приехали к мадам Матильде, – холодно сообщила Гермиона. – Мы ее... – Она сделала паузу, словно слово никак не давалось ей, а затем словно выплюнула: – Сестры.

Детина пристально присмотрелся к Гермионе, к сидящей рядом Габриелле и выглянувшей из своей кареты мадам Дагмар, нервно сглотнул и с торопливой уважительностью прикоснулся к грязному чубу.

– Прощенья просим, госпожа. Не признал вас.

Он махнул рукой вниз по улице.

– На первом перекрестке сверните и с заду подъезжайте. Оно там как бы приватнее.

– Благодарю, любезный, – ответила Гермиона, вернулась на свое место и небрежным жестом велела кучеру двигаться.

Они уже сворачивали за угол, когда Ульрика услышала – охранник громко свистнул и крикнула кому-то:

– Дирк! Беги, скажи ее милости – тут к нам целая компания заявилась!

Карета въехала в переулок настолько узкий, что едва не задевала стены. Габриелла выглянула в окно.

– Не суем ли мы головы в петлю, которую будет трудновато снять? – осведомилась графиня.

Гермиона пренебрежительно отмахнулась.

– Громилы Матильды только резать глотки в темных переулках горазды. Бертольт в одиночку сможет пробиться наружу из этой вонючей хижины.

Габриелла нахмурилась, но промолчала. Ульрика знала, о чем думает графиня. Если Матильда действительно стоит за убийствами остальных ламий и дело дойдет до драки, незваным гостям придется туго. Ульрика с сожалением посмотрела на свое красивое платье. Надо было надеть костюм для верховой езды.

Экипаж внезапно сбавил ход.

– Впереди тупик, госпожа, – раздался сверху голос кучера. – Я не знаю...

Грохот и скрежет оборвали его слова. Ульрика и остальные повскакивали с мест, готовясь принять бой. Неужели на них напали? Девушка высунулась в окно и посмотрела вперед. Кусок глухой стены перед ними с лязгом откатывался в сторону, обнаруживая грязный двор, где сходились задние стены доходных домов. Во владения Матильды, как оказалось, входила не только таверна на перекрестке. Нельзя сказать, чтобы это обрадовало Ульрику.

– Заезжайте, ваши благородия, – произнес резкий женский голос.

Кортеж снова двинулся вперед, и, как только они миновали потайные ворота, стена встала на место с тем же душераздирающим скрежетом и грохотом.

– Ну вот пасть и захлопнулась, – пробормотала Габриелла.

Кареты остановились в центре двора. Ульрика увидела, как окна домов ощерились ружьями и арбалетами. Держали их угрюмые личности в обносках. В дальнем углу виднелась задняя стена таверны – Ульрика узнала заведение по перекосившейся крыше. Из черного выхода с самым решительным видом навстречу гостям выдвигался еще десяток головорезов с мечами наголо. Они окружили кареты. Ульрика попыталась представить себе, как фон Цехлин в сапогах на высоких каблуках прорубает дорогу сквозь эту банду, но у нее не получилось. Впрочем, возможно, он обладал скрытыми достоинствами, которые не бросались в глаза.

Гермиона посмотрела на бандитов, взявших кортеж в кольцо. Фон Цехлин спрыгнул с подножки и открыл ей дверцу. На лице леди Гермионы явственно отразились сомнения. Габриелла за ее спиной издевательски улыбнулась.

– Все еще считаешь хорошей идеей травить волчицу в ее логове?

Гермиона презрительно фыркнула.

– Эти громилы – ничто. Как только Матильды не станет, они будут драться за возможность поцеловать подолы наших юбок.

Она распрямила плечи и шагнула на залитый слякотью двор с таким видом, словно все вокруг принадлежало ей. Габриелла, Ульрика и Фамке последовали за ней. Родрик и фон Цехлин помогли девушкам спуститься. Госпожа Дагмар и люди фон Цехлина присоединились к ним.

Из дверей таверны навстречу визитерам вышла тощая молодая женщина. Волосы ее были выкрашены хной, лицо уродовала россыпь веснушек. Красное платье перехватывал широкий кожаный ремень, на котором висел крюк от багра.

– Ага, – сказала она в качестве приветствия. – И чему, значится, моя хозяйка обязана радостью вашего визита?

Гермиона глянула на нее свысока.

– Это частный визит по личному делу.

Женщина и головорезы обменялись издевательскими ухмылками. Зубы у экономки Матильды оказались кривые и желтые.

– Частный, стало быть. По личному делу. – Она махнула рукой на свиту Габриеллы. – Многовато тут личностей-то.

Окружающие гостей головорезы засмеялись, и Ульрика увидела, что люди в окнах наводят на их маленькую группу ружья и арбалеты.

– Скажи им, Рыжая, – предложил кто-то из толпы.

– Я не собираюсь тут до утра слушать тебя, наглая шлюха, – отрезала Гермиона. – Просто приведи сюда свою хозяйку.

– Да она уже ждет вас, – ответила Рыжая. – Но всем кагалом вы не пойдете. Только дамы. Твоим цепным псам здесь придется обождать.

Гермиона встревоженно посмотрела на Габриеллу. Та пожала плечами и тихо произнесла:

– Ты ожидала чего-то другого?

Гермиона, кипя от злости, повернулась к Рыжей.

– Я не войду в эту дыру без телохранителя. Остальные пусть останутся здесь.

– И я своего прихвачу, – добавила Габриелла.

Рыжая нахмурилась и переглянулась с верзилой в кожаном фартуке, который стоял у задней двери таверны. Тот чуть кивнул.

– Леди и два наемника с ними зайдут внутрь, – снова обратилась Рыжая к гостям. – Но и только. Пошли.

Экономка поманила их за собой. Гости двинулись через двор к задней двери таверны. Родрик и фон Цехлин шли первыми, как и полагается телохранителям. Габриелла притянула Ульрику поближе и взяла воспитанницу за руку.

– Если все пойдет вразнос, я рассчитываю на тебя, – прошептала она. – Ты – мое секретное оружие, кинжал, спрятанный в складках лифа, понятно?

– Да, госпожа, – ответила Ульрика.

У нее мурашки побежали по спине. Часть ее страстно желала, чтобы госпоже не пришлось воспользоваться своим секретным оружием, другая молилась, чтобы это все-таки случилось. Поначалу казалось, что обе молитвы услышаны. Гости и Рыжая вошли в таверну, провожаемые холодным взглядом верзилы в кожаном фартуке. Ульрика ожидала попасть в кухню или заднюю комнату, но они оказались в темном коридоре – слишком узком для того, чтобы драться или хотя бы развернуться. Ульрика окинула осторожным взглядом стены и потолок и обнаружила странные отверстия, слишком напоминающие потайные бойницы на входах в замок, чтобы быть чем-то другим.

По мере того как их группа двигалась по коридору в самое сердце здания, до Ульрики начали доноситься приглушенные звуки развеселого кутежа, вонь кислого пива, рвоты и немытых тел. Сверху доносились ритмичные скрипы, свидетельствующие об удовольствиях другого рода, и тонкий, почти неуловимый запах похоти.

– Настоящий рог изобилия, из которого так и сыплются запретные удовольствия, – пробормотала Габриелла.

Рыжая услышала ее и улыбнулась.

– Остров удовольствий в океане страданий, так ее острость называют это, – произнесла она, делая широкий жест вокруг. – На верхнем этаже девочки – ну и парни, если таковы ваши предпочтения. В таверне – выпивка, танцы, в подвале можно перекинуться в карты или кости, а еще ниже – опий и травка. Каждый может найти что-нибудь по вкусу.

– Звучит... прибыльно, – вежливо ответила Габриелла.

– Ну, концы с концами сводим, – согласилась Рыжая.

Они свернули на узкую лестницу и принялись спускаться вниз, в самые недра здания. С каждым витком спирали Ульрика сталкивалась с неоспоримыми свидетельствами того, что Рыжая сказала чистую правду. Стук костей и вопли отчаяния на первом подземном этаже, странный, сладковатый запах дурмана, пропитавший стены второго. Но он не был последним. Группа спустилась на третий подземный уровень, стенам которого оказалось не под силу заглушить жалобные стоны и мольбы, срывавшиеся с измученных уст.

Габриелла вопросительно посмотрела на проводницу. Рыжая снова улыбнулась.

– Гостиница для особых гостей, – пояснила она. – Небольшой сервис, который мы предоставляем, э-э-э, профессионалам для их занятий. Знаете, такое местечко, где можно пересидеть, если ты в бегах. Или припрятать кого, пока идут переговоры о выкупе.

– Бьюсь об заклад, номера здесь стоят недешево, – заметила Габриелла.

– Но спрос всегда есть, – ответила Рыжая, и они продолжили спуск.

Они спустились еще на три пролета. Ульрика чувствовала, как этажи над ней давят с каждым шагом все сильнее.

– Это все морок, – прошептала Габриелла ей на ухо. – Во время спуска в эту бездну мы шли по трем разным лестницам, а кажется, что по одной. Не владеющий ведьминским видением никогда отсюда не выберется.

Ульрика сглотнула и огляделась, но вокруг ничего не изменилось. Ульрика сконцентрировалась, стараясь воспринимать умом, а не глазами. На краткий миг ей показалось, что она видит двери и другие лестницы, идущие в стороны. Но тут же все исчезло.

– Я, пожалуй, буду держаться поближе к вам, госпожа, – произнесла Ульрика.

Габриелла погладила ее руку.

– Вот мы и пришли, – сообщила Рыжая.

Лестница заканчивалась маленькой квадратной площадкой. Дверей здесь на первый взгляд не обнаружилось, а вот бойницы под потолком, на стенах и даже на полу имелись в изобилии. Рыжая отодвинула Родрика и фон Цехлина, подошла к противоположной стене и постучала по ней. Гости нервно сбились в кучу в центре этой коробки смерти.

– Туточки посетители, госпожа, – крикнула Рыжая и отступила на шаг.

В стене появилась дверь. Ульрика удивленно моргнула. Это не походило на штучки из тех, что любят отмачивать волшебники. Дверь просто была там – как будто девушка не заметила ее, забыла поглядеть в ту сторону.

Рыжая открыла дверь и присела в глубоком почтительном реверансе.

– Заходите, ваши благородия.

Гермиона немедленно напустила на себя привычно-надменный вид – который полностью слетел во время блужданий в подземелье, – высоко вздернула подбородок и вплыла в комнату, словно маленький галеон на всех парусах. Сразу за ней вошел фон Цехлин, за которым следовали Фамке, Родрик, Габриелла и Ульрика.

Комната, где они оказались, напоминала гарем аравийского халифа, обставленный безумным старьевщиком. На первый взгляд она поражала непристойной роскошью, напоминая набитую сокровищами пещеру. Красный, золотой и фиолетовый цвета преобладали в обстановке, насколько позволял видеть свет сотни толстых свечей. Бархатные диваны и низкие позолоченные столы окружали резной камин, пол устилали восточные ковры, на которых в беспорядочном множестве стояли богато украшенные светильники, вазы и статуэтки. Но при ближайшем рассмотрении становилось понятно, что мебель вся в царапинах и чиненая-перечиненая, ковры – протерты, а прочие предметы обстановки добыты на ближайшей помойке. Хрусталь на поверку оказывался стеклом, золото – медью, хорошо начищенной и сильно помятой жизнью.

Посреди этой поношенной роскоши глазам ламий представилась любопытная картина. Черноволосая женщина в красной сорочке лежала лицом вниз на ближайшем к камину диване, сжимая подушку. Толстенькая, потная девушка в потрепанной униформе горничной склонилась над хозяйкой и, упираясь коленом в ее поясницу, затягивала на ней корсет из китового уса.

– Сильнее, ты, лахудра! – крикнула женщина. – Я для чего вырвала себе нижние ребра? Я хочу, чтобы, когда ты закончишь, мою талию можно было ладошкой обхватить!

– Да, госпожа, – ответила горничная и снова налегла коленом изо всех сил.

Женщина одарила посетителей кривой ухмылкой.

– Минутку, дорогуши, – сказала она. – Вы застали меня за туалетом. Располагайтеся вот прям как дома.

Ни Гермиона, ни Габриелла, ни Дагмар не воспользовались этим щедрым предложением. Они так и стояли мрачной группкой в центре комнаты, пока горничная пыхтела и кряхтела, утрамбовывая госпожу Матильду в корсет. Ульрика получила возможность украдкой присмотреться к мадам Матильде. Казалось сложным представить создание, меньше похожее на ламию. Мадам обладала грубыми чертами лица и толстыми губами. Непослушная грива черных волос ниспадала на спину и лицо. Глубокий шрам приподнял левый уголок рта в застывшей ухмылке. Матильда совершенно точно не была красивой – но опасно притягательной. Ее глаза, поблескивающие как дешевый поделочный камень, излучали животный магнетизм, обещая грубые и разнузданные удовольствия. Служанка наконец справилась с нелегкой задачей. Матильда поднялась с дивана, чтобы поприветствовать гостей, и стало очевидно, что обещание, таящееся в ее глазах, – чистая правда. Изгибы ее тела были круче, чем у носовой фигуры тилийского галеона, но, в отличие от неподвижной статуи, мадам Матильда умела двигаться так, чтобы показать все свои сильные стороны. По сравнению с ней роскошная мадам Дагмар выглядела серой мышкой.

– Ну что ж, сестрички, – сказала хозяйка дома, когда горничная разобралась с ее корсажем и помогла расправить рукава. – Заглянули поболтать по-соседски? Не припомню, чтобы хоть разок ваши благородия или ваши спутники появлялись здесь, к югу от реки.

– Умасливать клиентов будешь, Матильда, – оборвала ее Гермиона. – Ты прекрасно знаешь, почему мы здесь.

Глаза Матильды удивленно расширились.

– Да я без понятия, леди. Сижу дома, как вы приказали. Носа наружу не кажу уже много дней.

Гермиона поджала губы.

– Не сомневаюсь. Но ночи – это совсем другое дело, бьюсь об заклад.

Прежде чем Матильда успела открыть рот, Габриелла шагнула вперед и присела в почтительном реверансе.

– Графиня Габриелла фон Нахтхафен, – представилась она. – Наша королева послала меня сюда, чтобы помочь леди Гермионе положить конец убийствам сестер. Об этом мы и хотели с тобой поговорить.

Мадам Матильда отвесила ответный реверанс с коротким кивком и окинула Габриеллу оценивающим взглядом.

– Тогда удачи тебе, – сказала она. – Ее светлость не особо себя этим утруждает.

– Позвольте с вами не согласиться, – холодно возразила Гермиона. – На самом деле при помощи моего паладина фон Цехлина, который также здесь присутствует, я уже обнаружила виновника всех этих печальных событий!

– О? – Матильда подняла тщательно выкрашенные брови. – И кто ж это?

Гермиона наставила на нее палец.

– Ты!

Глаза Матильды снова расширились, и Ульрика подумала, что на этот раз мадам действительно удивилась.

– Я? – прыснула мадам и рухнула на диван, разметав черные кудри наилучшим для обозрения образом. – И с чего бы мне убивать Розамунду и Карлотту, которые мне в жизни ничего плохого не сделали?

– Ты забыла упомянуть леди Альфину, волчица, – сказал фон Цехлин.

Матильда повернулась к Гермионе.

– Как, Альфина тоже? О королева, вот дерьмо! Убита таким же образом?

Гермиона фыркнула.

– Изображать невинность ты умеешь так же ловко, как морок наводить, сестрица. И то и другое – фальшиво.

Она вытащила платок из рукава и бросила его на стол.

– Разверни и загляни внутрь!

Матильда одарила аристократку тяжелым взглядом, но поднялась с дивана, подошла к столу и развернула платок. Увидев клочья черной шерсти, она нахмурилась и перевела взгляд на Гермиону.

– Добыла сегодня со своей расчески? – осведомилась Матильда.

– Из твоей шкуры! – рявкнула Гермиона. – Это волчья шерсть! Бертольт нашел ее на месте убийства Альфины, рядом с отпечатками лап.

Матильда расхохоталась.

– Так это твои доказательства? Три волосины?

– Это волосы зверюги, которая прикончила наших сестер, – сказала Гермиона. – Так что достаточно. Кто еще из нас умеет оборачиваться волком? Кто еще может разорвать вампира на части?

– Но зачем бы мне это? – спросила Матильда, начиная сердиться и надвигаясь на Гермиону. – Я ж сказала: они мне ничего не сделали.

Волна ее запаха накатила на гостей. Ульрика жадно вдохнула его, ища скрытые ноты. Дешевая розовая вода, призванная замаскировать грязь и чуть-чуть плесени, и сухой мускусный аромат, присущий ламиям. Ничего из того, что искала Ульрика.

Гермиона зарычала.

– Сделали! Их роскошная жизнь – вот что ранило тебя до глубины души, спрятанной в этом прибежище блох! Ты решила убить нас всех, чтобы занять наше место! Украсть то, на что не имеешь права!

Матильда снова рассмеялась.

– Ты думаешь, мне это надо? Следить за каждым своим шагом, таскаться все время в это ваше высшее общество? Нет, спасибо! Мое место – здесь. Я царю безраздельно, вам такая власть над кварталами, где вы прячетесь, и не снилась, и это истинная правда.

Ульрика снова принюхалась – изо всех сил. Да, запах зверя пробивался сквозь вонь дешевых духов. Даже в человеческом обличье мадам Матильда не могла полностью скрыть свою натуру. Но шерсть, которую Ульрика нашла около борделя мадам Дагмар, пахла совсем по-другому. От мадам Матильды отдавало именно волком, а не собакой. И не было ни следа гнилостной трупной вони.

Гермиона и Матильда продолжали орать друг на друга, а Ульрика тем временем незаметно прижалась поближе к Габриелле.

– Госпожа, – пробормотала она. – Запах мадам Матильды не имеет ничего общего с теми, которые испускал труп госпожи Альфины, и теми, что я учуяла возле «Серебряной лилии».

Габриелла остро глянула на воспитанницу.

– То есть это точно не Матильда?

Ульрика пожала плечами.

– Ну, она моглазамаскировать свой аромат... Но клочья шерсти тоже пахнут совсем по-другому. Это не ее шерсть. И нигде на месте убийства запаха мадам Матильды не было.

Габриелла кивнула и очень мрачно посмотрела на Гермиону.

– Спасибо, Ульрика.

– Ты все врешь! – вопила тем временем Гермиона. – Да кто может хотеть жить здесь? Ты не можешь даже...

Габриелла глубоко вдохнула и шагнула к спорящим.

– Леди Гермиона, подожди. Боюсь, мы ошиблись, придя сюда.

Гермиона повернулась к ней, глаза ее пылали.

– О чем ты говоришь?

– Ты выследила не того волка, – сказала Габриелла. – Шерсть, которую нашел господин фон Цехлин, Матильде не принадлежит. На ней не ее запах. Также запаха Матильды не было ни на трупе Альфины, ни на месте убийства.

Матильда ухмыльнулась.

– Вот так-то, ясно тебе?

Гермиона уставилась на Габриеллу.

– Что за чушь ты несешь? Это уловка какая-то?

– Никаких уловок, сестра, – ответила Габриелла. – Ты, конечно, помнишь, как мы все стояли над телом леди Альфины в твоей кухне. Ты чувствовала, чем оно пахнет. И я. И запаха Матильды я не припоминаю.

– Я не обнюхиваю трупы, – отрезала Гермиона. – Это отвратительно. И...

Она вдруг нахмурилась, глаза ее сузились.

– А откуда ты знаешь, что на месте убийства запаха Матильды нет? Разве я не запретила тебе ходить туда? Ты что, ослушалась моего приказа?

– Я не ходила туда, сестра, – ответила Габриелла после краткого мига колебаний. – Согласно твоему приказу я отправилась в дом цехового мастера Альдриха, очаровала его и разместилась там со свитой. Но моей протеже ты никаких приказов не отдавала.

Гермиона зашипела от ярости. Ульрика улыбнулась про себя.

– Вздумала подсидеть меня, да? – завопила леди. – Приказ распространялся на тебя и всю твою свиту!

– Приношу мои извинения, сестра, – сказала Габриелла. – Я, видимо, неправильно поняла тебя. Тем не менее Ульрика – единственная вампирка, которая обследовала место преступления, и она заметила то, что господин фон Цехлин не мог обнаружить при всей своей проницательности, так как он все-таки человек. И Ульрика дает слово, что запаха мадам Матильды там не было.

– Это значит, что Матильда его замаскировала! – возразила Гермиона, – Тогда или сейчас! Она уничтожает свои следы!

– Да, такое может быть. Но твердых доказательств у нас нет, а чтобы обвинять ламию в убийстве сестры, необходимы именно они. Других королева не примет. Нужно продолжать поиски.

Гермиона обвела всех взглядом. Ее изящные кулачки сжались в бессильном гневе.

– Это какой-то бред! Я никаких запахов не помню! Я должна полагаться на твое слово, что он там вообще был?

Вдруг глаза ее озарились пониманием.

– Я знаю, в чем дело! Ты хочешь сама найти доказательства! Тебе нужно, чтобы королева одарила своей благосклонностью именно тебя, и поэтому ты заявляешь, что те, которые нашла я, ничего не значат! Но ты меня так не подловишь!

Гермиона наставила палец на Матильду.

– Как глава ламий Нульна, я приказываю казнить волчицу-убийцу.

ГЛАВА 10
КАПРИЗ АЛЬФИНЫ

 

– Ой-ей-ей! – воскликнула Матильда, пятясь. – Не так быстро, сестричка!

– Гермиона, – сказала Габриелла. – Послушай...

– Нет! – закричала Гермиона.

В глазах ее плескался тщательно скрытый за гневом страх.

– Трое из нас погибли! Вы позволите бойне продолжаться? Мы должны положить этому конец, здесь и сейчас! Убить ее!

Матильда зарычала и выпустила клыки. Видимо, это был условленный сигнал – потайные двери ее покоев немедленно распахнулись, и в них ворвалась толпа головорезов и бандитов с дубинами и мечами наголо. Родрик и фон Цехлин обнажили мечи, Ульрика тоже приготовилась к драке и выпустила когти. Фамке, Дагмар и Гермиона последовали ее примеру. Только графиня Габриелла пока не показывала зубов.

– Нет, – сказала она в звенящей от напряжения тишине. – Извини, Гермиона. В этой драке я участвовать не буду. Если ты так считаешь это нужным, дерись сама.

– Ты не подчиняешься приказам королевы! – в ярости завопила Гермиона. – Тебе приказано помогать мне!

Габриелла подобралась.

– Мне приказано найти убийцу и положить конец смертям, а не стать твоим слепым орудием. Тебе не удалось убедить меня, что вина за происходящее лежит на Матильде.

Гермиона фыркнула.

– Ты не убедишься, пока не сможешь присвоить всю славу от поимки преступника, вот что ты хочешь сказать!

Она повернулась к Фамке и Дагмар.

– Сестры, ну уж вы-то повинуетесь мне! Расправьтесь с волчицей, пока я поставлю на место эту заезжую интриганку! Вперед, мы сражаемся за наши жизни!

Фамке покорно встала рядом со своей госпожой. Но Ульрика видела в ее глазах невысказанные сомнения. Мадам Дагмар закусила губу, пронзив ее выпущенными клыками, и в задумчивости оглядывала столпившихся вокруг противников. Ульрика вспомнила ее слова – мадам Дагмар уже несколько веков не участвовала в прямых столкновениях, ее колебания не удивляли.

– Не руби сплеча, сестра, – сказала Габриелла Гермионе. – Ты готова испытать гнев королевы в том случае, если сейчас ошибешься?

Слова Габриеллы подтолкнули мадам Дагмар к правильному решению.

– Извини, госпожа, – сказала она Гермионе, смиренно опустив голову. – Не хотелось бы ошибиться в таком важном вопросе.

– Овца ты тупая! – возопила Гермиона.

Она обвела всех тяжелым взглядом.

– Да вы все сговорились против меня! Это мятеж!

Гермиона повернулась на месте и еще раз, как загнанная в угол крыса, вздохнула и обратилась к Матильде:

– Выпустите меня из этой грязной дыры! Дальнейшее пребывание здесь может подорвать мой авторитет, и я этого не допущу.

Гермиона двинулась к выходу из покоев Матильды, высоко задрав нос. Фамке и фон Цехлин последовали за ней, беспокойно оглядываясь.

Матильда приподняла бровь и усмехнулась.

– Ты серьезно? Думаешь, я позволю тебе уйти после всего этого? – осведомилась она вслед Гермионе. – Пока ты жива, я в любой момент могу получить удар в спину.

Она щелкнула пальцами. Наемники Матильды преградили выход.

Графиня Габриелла выступила вперед.

– Осторожнее, сестра. Если ты убьешь Гермиону без всякого повода, и тебе не избежать гнева королевы.

Матильда засмеялась.

– Она ж приказала тебе убить меня! То есть это не повод, по-твоему?

– Но не пролито ни единой капли крови, – возразила Габриелла.

Она положила свою маленькую руку на большую руку Матильды.

– Я даю слово – если ты невиновна, ни один волос не упадет с твоей головы. Мы найдем настоящего убийцу, и на этом все закончится.

– Да ладно? – усомнилась Матильда. – Ей, по-моему, до звезды, кто там нас убивает. Она твердо намерена заполучить мою голову, вот и все.

Габриелла бросила взгляд на Гермиону. Кипящая от гнева леди стояла перед прегражденной дверью, Фамке пыталась ее успокоить, а фон Цехлин нарезал круги вокруг них.

– Она все поймет. Я успокою ее.

Матильда поколебалась, затем вздохнула.

– Ну что ж, до встречи, – сказала она. – Я сама первая не полезу, но если она явится по мою душу, я с ней тут же разберусь.

– Что ж, это справедливо, – кивнула Габриелла. – Теперь позволь нам уйти. Нам еще надо поймать убийцу.

Гермиона пулей вылетела из логова Матильды вместе с Фамке и фон Цехлином и уже сидела в своей карете, пока остальные карабкались по бесконечным пролетам лестницы и выбирались во двор таверны. Когда они пересекали грязный двор под тяжелыми взглядами бандитов Матильды, Дагмар улучила минутку и прошептала Габриелле:

– Графиня, я выступила против Гермионы, и теперь мое положение здесь стало шатким. Не замолвишь ли ты за меня словечко перед королевой? Доведи, пожалуйста, до ее сведения, что я сделала правильный выбор.

Габриелла похлопала ее по руке.

– Обязательно. И не бойся. Гнев Гермионы обрушится только на меня. Когда мы схватим убийцу, я уеду, и ваша жизнь вернется в прежнюю колею.

– Надеюсь, сестра, – сказала Дагмар. – Очень надеюсь, что все так будет. Я не люблю неприятности.

– Так и никто не любит, – улыбнулась Габриелла. – Возвращайся домой и больше не покидай его. Гермиона сообщит тебе, когда восстановится порядок.

Дагмар присела в реверансе, повернулась и поднялась на ступеньку своей кареты. Габриелла и Ульрика двинулись дальше к экипажу Гермионы, Родрик прикрывал их с тыла.

– Все было бы намного проще, – пробормотала Габриелла под нос, – если бы я могла просто оторвать Гермионе голову.

Графиня поднялась в карету. Ульрика ухмыльнулась у нее за спиной – она думала то же самое и о леди, и о ситуации в целом.

Ульрика и Фамке сидели рядом в неловком молчании, пока кортеж пробирался обратно в северную часть города через трущобы Фаулештадта. Габриелла и Гермиона продолжали жаркий спор.

– Шесть ламий держали в руках весь Нульн до того, как начался этот ужас, – говорила Габриелла. – Осталось три – ты, Дагмар и Матильда. Если ты ввяжешься в междоусобицу, останется двое или меньше. Разве ты не видишь? Чем бы ни закончилось ваше противостояние, оно надолго ослабит нашу власть над городом. Ты не можешь позволить этому произойти.

– Не я это начала, – надувшись, сказала Гермиона. – Это все волчица, чтобы ты там ни говорила.

Габриелла вздохнула.

– Мы не можем убить ее, если есть хоть тень сомнения в ее виновности. Королева нам обеим снимет головы, если Матильда окажется невиновна.

– Да, но если она виновна? Теперь она знает, что мы ее подозреваем. Она нанесет удар, пока мы будем ждать твои драгоценные доказательства!

– Это ты решила раскрыть все карты разом, я здесь ни при чем, – ответила Габриелла.

Кортеж съехал с моста и загрохотал по булыжным мостовым Нойштадта. Ульрике показалось, что краем глаза она уловила черную вспышку, девушка выглянула в окно, затаив дыхание. Но это был всего лишь экипаж мадам Дагмар – он отделился от кортежа, направляясь к «Серебряной лилии». Ульрика перевела дух и рассмеялась собственной нервозности. Вампиры уже боятся собственной тени, стыд и позор. Впрочем, после их визита во владения Матильды это была вполне разумная реакция.

Несколько минут спустя они миновали ворота Альтештадта и подъехали к дому Гермионы. Когда Габриелла со свитой шли по подъездной дорожке, чтобы пересесть в свою карету, графиня последний раз обратилась к леди:

– Я не прошу тебя ничего не делать. Если ты подозреваешь Матильду, используй все возможности собрать необходимые сведения. Приставь к ней соглядатая, подкупи ее знакомых, все что угодно. Только не нападай на нее. До тех пор, пока я не смогу представить королеве убедительные доказательства по делу. Могу я положиться на тебя в этом вопросе?

Гермиона угрюмо кивнула.

– Очень хорошо, сестра, но я уверена – в итоге окажется, что я права насчет Матильды.

– Если так и будет, – сказал Габриелла, – я смиренно принесу извинения.

Когда графиня и ее спутники садились в карету, Ульрика заметила, что Фамке смотрит ей вслед. Белокурая фройляйн грустно улыбнулась, затем повернулась и ушла за своей госпожой.

Не доезжая до дома цехового мастера Альдриха, Габриелла приказала кучеру остановиться в том же месте, где она высадила камеристку и паладина в прошлый раз.

– Вы должны вернуться в гостиницу, – сказала она Родрику.

Рыцарь не шелохнулся.

– Обстановка накаляется, миледи. Убийца все еще на свободе, да и леди Гермиона теперь имеет на вас зуб. Я должен оставаться рядом, чтобы защитить вас в случае нужды.

– Я бы очень хотела видеть вас рядом со мной, Родрик, – сказала Габриелла, – но мои позиции в доме этого толстого дурака все еще очень шатки. Он меня едва терпит. Если я приведу под его крышу еще и вас, он взбеленится и отправится прямиком к охотникам на ведьм. Не бойтесь. Скоро мы будем вместе, обещаю.

Родрик не выглядел до конца убежденным, но все же поднялся и двинулся к двери кареты.

– Только об этом я и молюсь, госпожа. Потому что толстый дурак не может защитить вас так, как могу я.

Родрик толкнул дверь и вышел, потом отвесил поклон в сторону Ульрики.

– И эта кошка из подворотни тоже не сможет.

Ульрика, зарычав, привстала на сиденье, но Габриелла рывком усадила ее на место.

– Хватит! – сказала она. – Сестринство расколото дрязгами, так еще и мои дети готовы вцепиться друг другу в горло! Извинитесь друг перед другом.

Ульрика посмотрела на Родрика через дверь, фыркнула и опустила голову.

– Простите, господин рыцарь, – сказала она, – за мою вспышку гнева.

Родрик выглядел так, словно с гораздо большим удовольствием плюнул бы ей в лицо, но он отвесил поклон и произнес:

– Простите, фройляйн. Я не должен был вас оскорблять. Я тоже прошу прощения.

Несмотря на натянутость взаимных извинений, Габриелла решила засчитать их за подлинные.

– Вот и хорошо, – кивнула она. – Я надеюсь, что и в дальнейшем вы сможете общаться, оставаясь в рамках приличий. Спокойной ночи, Родрик. Уве! Трогай!

Карета поехала. Ульрика оглянулась. Родрик проводил экипаж гневным взглядом, повернулся и зашагал к гостинице.

Не успели Габриелла и Ульрика покинуть экипаж у дома Альдриха, как стало ясно, что графиня абсолютно верно оценила состояние духа цехового мастера. Альдрих выскочил из задней двери особняка в халате, тапочках и колпаке. В свете лампы, которую он держал в руке, было видно, что его круглое лицо покраснело от гнева.

– Где ты была? – рявкнул он. – Куда ты гоняла мою карету?

– По делам сестринства, майн герр, – холодно ответила Габриелла. – Пусть вас это не заботит.

– Вот как? – закричал Альдрих, брызгая слюной. – Не мои заботы, значит? По-твоему, у меня соседей нет? Что они подумают, если моя карета будет раскатывать туда-сюда по ночам?

– Почему бы им не подумать, что у тебя есть любовница, – улыбнулась Габриелла, подходя к нему. – Как у любого уважаемого купца.

Но Альдриха оказалось не так легко успокоить.

– Вы должны проявлять осторожность, – сказал он. – Альфина не шаталась по ночам вот так. Только в случаях крайней необходимости и всегда только после того, как сообщала мне.

Габриелла попыталась обойти купца и войти внутрь, но тот заступил ей дорогу. Ульрика увидела, что он дрожит, на его лбу выступила испарина.

– Я позволил тебе остаться здесь, – сказал Альдрих, почесывая шею. – Но я не позволю об меня ноги вытирать.

Габриелла приподняла бровь.

– Я полагала, ты хочешь как можно меньше сталкиваться со мной, – сказала она. – Думала, хочешь, чтобы я не мешала оплакивать твою возлюбленную Альфину.

– Я скорблю по ней, – ответил Альдрих. – Но... но ты не можешь использовать меня втемную. Не можешь превратить мой дом в место для ваших делишек без того, чтобы... чтобы...

Альдрих снова яростно поскреб шею, подыскивая слова.

Габриелла сладко улыбнулась, подалась вперед и отвела его руку от шеи. Стали видны старые шрамы.

– О, мне кажется, я понимаю, майн герр. Ваше сердце разбито, и вы ищете утешения.

Альдрих посмотрел на графиню с таким стыдом в глазах, что Ульрика, не выдержав, отвела взгляд.

– Это не значит, что я забыл Альфину, – сказал он. – Я...

– Ни в коем случае, – согласилась Габриелла. – Никто, кто знал ее, не смог бы.

Графиня взяла его за руку, и они вместе двинулись в дом.

– Так пойдем же. Позволь мне утешить тебя. Я уложу тебя в кровать и подоткну одеяло.

У дверей Габриелла оглянулась на воспитанницу. На лице графини читался усталый гнев. Она обвила рукой опушенные плечи Альдриха и вошла в дом.

Девушку передернуло от отвращения. Она даже не знала, кто сейчас противен ей больше: Альдрих, Габриелла или она сама.

Ульрика вошла в дом вслед за ними.

 

Добравшись до покоев Габриеллы, Ульрика сняла парик и распустила шнуровку на лифе. Девушка принялась перебирать в памяти события сегодняшней ночи и восхитилась тому, как графиня помешала Гермионе с Матильдой поубивать друг друга. Ульрика не сомневалась, что встреча завершится кровавой бойней, но Габриелла твердо стояла на своем, проявляя изумительную выдержку, и ей удалось разрядить обстановку и выиграть немного времени. Ульрику учили восхищаться боевым мастерством и полководческим талантом – она и Феликса полюбила за то, что тот отлично владел мечом и быстро соображал. Но Ульрика никогда не задумывалась о том, что умение вести беседу может быть не менее смертоносным искусством, чем владение мечом. Диспуты ученых или даже политиков казались ей занудными и тошнотворно скучными, как будто эти люди открывали рот только в стремлении насладиться звуками собственного голоса. Но сегодня Габриелла показала себя искусным дипломатом. Они попали в засаду к противнику, намного превосходившему числом, и союзники были слабы и ненадежны; тем не менее графине удалось повернуть дело так, что всем удалось выбраться на свободу – и она добилась этого только словами, не тронув никого и пальцем.

Ульрика знала: ничего подобного она бы не сумела. Она боец, а не политик – будь она чуть более дипломатичной, вероятно, не потеряла бы Феликса. Но девушка могла узнать высокий класс, когда видела, и графиня им обладала. Ульрика надеялась, что когда-нибудь станет хотя бы наполовину так хороша в переговорах, как Габриелла сейчас.

Мысли перетекли на других ламий, с которыми Ульрике довелось познакомиться в Нульне. Девушка рассмеялась про себя. Встретив Габриеллу, она вытянула счастливый билет. Матильда казалась грубоватой, но дружелюбной – по крайней мере до тех пор, пока на нее не набрасывались с выпущенными когтями. Но жизнь среди сутенеров, воров и шантажистов, которую та вела, способность к любой низости, то, что хозяйка притона существовала, разрушая судьбы других, – все это выглядело малопривлекательно. Мадам Дагмар просто дрожащее ничтожество, ведомая, но никогда не ведущая, а Гермиона вызывала отвращение. Коварная гадина, умеющая только молоть языком, слишком тупая, чтобы отличить друга от врага, и кусающая руку помощи.

Да, Ульрике повезло. Габриелла – достойный пример для подражания, могущественный вампир, знающий, однако, что такое честь, она верой и правдой служила своей королеве, делала для сестер все, что в ее силах, и оставалась честолюбивой, но не тщеславной. Ульрика не смогла бы совершить лучший выбор, даже если бы представилась такая возможность, и гордилась тем, что служит именно Габриелле. На нее вдруг нахлынуло сочувствие к Фамке – бедная девушка связала себя узами верности с отвратительной госпожой. Наверняка Гермиона вымещала на ней приступы плохого настроения и капризы. Чему могла блондинка научиться у взбалмошной трусливой бабы?

Ульрика накинула богато расшитый халат из катайского шелка и решила погреться у камина. Габриелла давно объяснила, что вампирам никакой мороз не страшен и в тепле для поддержания жизни они не нуждаются. Но девушка все равно мерзла. С того самого дня, как она поднялась со смертного одра, ей еще ни разу не удалось по-настоящему согреться – не считая моментов блаженного тепла во время еды.

Ульрика устроилась в кожаном кресле с высокой спинкой, стоящем у камина, продолжая размышлять о ссоре между новыми сестрами. Она не сомневалась, что Матильда и Гермиона, предоставленные сами себе, снова сцепятся и одна из них – а то и обе – погибнет, в то время как истинный убийца останется на свободе. Саму Ульрику не сильно волновала сложившаяся ситуация. Она только входила в это странное сообщество, пока не чувствовала себя частью ночных сестер и не ощущала уз верности королеве Неферате. Это не ее люди.

Во всяком случае, пока.

Совсем другое дело – Габриелла. Если та хотела сохранить жизни сестер и найти убийцу, Ульрика сделала бы все, что в ее силах, чтобы помочь графине. Но что она могла? Габриелла уже постаралась примирить двух других ламий. На самом деле единственное, что разрешило бы ситуацию, – это обнаружение настоящего убийцы. Как поспособствовать этому? Ульрика могла бы вернуться к месту, где маленький загадочный человечек выбрался из туннелей канализации, и попробовать снова взять след, но вряд ли бы это удалось: прошел целый день, и запах наверняка затерялся среди тысячи других. Какие еще ниточки есть у нее и Габриеллы? Или им придется сидеть и ждать, пока убийца снова нанесет удар? Любая новая смерть лишь ухудшит отношения между сестрами.

Тут Ульрике пришла новая мысль. Она направилась к кушетке, где, приходя в себя после ее вчерашнего обильного завтрака, спала горничная Имма. Ульрике было жаль будить ее, бедная девушка наверняка страшно испугается, снова увидев вампира, который с ней так грубо обошелся. Но Имма единственная знала все до мелочей о последнем дне Альфины. Конечно, служанку уже расспросила Габриелла, но, возможно, что-то прошло мимо ее внимания.

Ульрика в нерешительности постояла около кушетки, затем присела на край, протянула руку и осторожно потрясла горничную.

– Имма, проснись, – прошептала она. – Нужно поговорить.

Девушка застонала во сне и пробормотала что-то, но не проснулась. Ульрика потрясла ее снова.

– Имма.

Горничная медленно открыла глаза, повела вокруг непонимающим взглядом и тут узнала склонившуюся над ней Ульрику. Имма ахнула, ее глаза расширились. Ульрика положила руку ей на плечо и сказала:

– Не бойся, Имма. Я не причиню тебе вреда.

Горничная накрыла руку Ульрики своей, затем поднесла к губам.

– О, госпожа, – проговорила она, целуя пальцы. – Вы снова голодны? Пожалуйста, скажите, что голодны.

Ульрика в ужасе отняла руку.

– Но... в прошлый раз я чуть не убила тебя.

– Это неважно, – ответила Имма, умоляюще глядя на вампира. – Я готова сто раз умереть, лишь бы вы снова прикоснулись ко мне, госпожа. Вы такая сильная. Так вот...

Имма повернула голову, обнажая шею. Следы зубов Ульрики еще не затянулись.

Ульрика резко встала, сдерживаясь, чтобы охватившие ее отвращение и презрение не отразились на лице. Точно так же вел себя Квентин после того, как она напилась его крови, и это бесило. Ульрика набросилась на девушку и, если бы не Габриелла, убила бы ее, а маленькая дурочка изнемогает от желания, чтобы с ней снова проделали это. У них вообще чувство собственного достоинства есть? Неужели все люди так слабы? Или они становятся такими, когда кормят собой вампиров?

Ульрика вдруг вспомнила, как они с Кригером путешествовали из Кислева в Сильванию. Тогда она вела себя точно так же. Ульрика умоляла, чтобы тот отпил хоть глоточек. Как же безумно ей этого хотелось – раствориться в блаженстве бессилия. К несчастью, воспоминание о собственной слабости не заставило Ульрику посочувствовать горничной – но лишь сильнее презирать себя.

– Нет, Имма, – сказала она наконец. – Еще слишком рано. Сначала тебе нужно восстановить силы. Мне нужно от тебя кое-что другое.

– Только скажите что, госпожа! – воскликнула горничная.

Ульрика стиснула зубы и снова села так, чтобы Имма не могла к ней прикоснуться.

– Все, чего я хочу, Имма, чтобы ты немного подумала. Графиня Габриелла уже спрашивала тебя, не получала ли госпожа Альфина какие-нибудь письма, или, может, к ней заходил кто-то в день, когда ее убили. Ты сказала, что нет. Я хочу, чтобы ты снова об этом подумала. Ты точно уверена? Может, она вела себя странно в день перед смертью? Делала что-то необычное?

Горничная казалась разочарованной тем, что разговор свернул на такие низменные темы, но старательно собралась с мыслями. Имма сложила руки на груди и некоторое время задумчиво пялилась в потолок.

Наконец она покачала головой.

– Не припоминаю ни гостей, ни писем, госпожа. Но я могу и не знать, если они были. Обычно я приносила ей корреспонденцию – по вечерам, после того как она вставала. Но иногда, когда у меня были другие поручения или я занималась стиркой, письма относил дворецкий.

Имма пожала плечами.

– И, как я уже упоминала, она очень сильно напилась моей крови в тот вечер. Она выпила так много, что я сразу заснула и даже не знала, что госпожа Альфина ушла, пока вы не сказали мне об этом. Я полагаю, это необычно. Она обычно отпивала совсем чуть-чуть, потому что госпожа Альфина уже очень древняя вампирша и много ей не требовалось.

Имма вздохнула и снова покосилась на Ульрику.

– Иногда, казалось, между ее кормлениями проходила целая вечность.

Ульрика кашлянула.

– А ты не думаешь, что она высосала из тебя так много крови в том числе и для того, чтобы ты не узнала о ее уходе?

Имма нахмурилась в ответ.

– Может быть, и так, госпожа. Она ведь собиралась нарушить приказ леди Гермионы не высовываться на улицу и, вероятно, не хотела, чтобы я об этом знала. Я бы молчала как рыба, конечно, но дамы, оберегая свои секреты, иногда перестраховываются.

Ульрика медленно кивнула, задумавшись. Альфина покинула дом по собственной воле и старалась замести следы. Но зачем? Что могло выманить ее наружу? Либо она получила весточку, либо на ней лежало обязательство. Может, она имела тайного любовника? Или же Альфина шпионила в пользу другого вампирского дома?

Ульрика снова повернулась к Имме.

– Где госпожа Альфина держала частную переписку? Те письма, которые она не хотела показывать Альдриху или тебе?

Горничная заколебалась и прикусила губу.

– Она мертва, Имма, – нетерпеливо сказала Ульрика. – Ее секреты можно больше не хранить.

Имма кивнула и указала на резной шкаф около кровати Альфины.

– Там есть второе дно. Он заколдован так, чтобы только леди Альфина могла открыть его.

Горничная покраснела.

– Только вы, пожалуйста, не думайте, что я пыталась туда залезть.

Ульрика улыбнулась и встала.

– Разумеется, нет.

Она подошла к шкафу и открыла дверцы. Он был забит красивыми платьями, пальто и плащами. Внизу в беспорядке валялось множество туфелек. Ульрика отгребла обувь в сторону и осмотрела деревянную панель. Ни шва, ни защелки – дно выглядело цельным. Ульрика постучала по настилу. Даже судя по звуку, никаких отверстий или составных частей там не было. Девушка попыталась прибегнуть к помощи сверхчувствительности, чтобы проникнуть под скрывающую замок иллюзию, но добилась только того, что перед глазами вспыхнули две черные звездочки. Да и те исчезли, стоило приглядеться. Для того чтобы пробиться сквозь чары, ее ведьминское зрение оказалось недостаточно развито.

Ульрика вздохнула, покосилась на дверь комнаты. Можно, конечно, дождаться, когда Габриелла убаюкает Альдриха и придет, но нетерпение одолевало. Она хотела знать прямо сейчас.

Заворчав, Ульрика взмахнула рукой и ударила ребром ладони по днищу. Длинная трещина расколола панель по всей длине. Она ударила еще раз и разломала ее пополам. Девушка выбросила обломки и заглянула внутрь открывшегося тайника. В неглубоком ящике лежали письма, дневники и драгоценности. Ульрика хотела порыться в них, но тут увидела на самом верху маленький пергаментный свиток. Он был подписан «Фрау Альфине Альдрих» буквами четкими и аккуратными. Девушка взяла свиток и развернула.

Послание, выполненное тем же почерком, отличалось лаконичностью:

«Пятьсот золотых крон в дом с черной дверью на углу Мессингштрассе и Хофф. Завтра в полночь. Или тебя разоблачат так же, как твоих сестер».

Ульрика уставилась на записку. Кому могла прийти в голову такая глупость – шантажировать вампира? Ответ отыскался тут же. Тому, кто мог разорвать Альфину на куски в случае, если сестра откажется платить. Но тогда возникал другой вопрос: зачем столь могущественному существу опускаться до простого шантажа?

Ульрика услышала приближающиеся шаги и закрыла шкаф. В покои вошла Габриелла, притворила за собой дверь и мгновенье постояла с закрытыми глазами.

– С вами все в порядке, госпожа? – спросила Ульрика.

Графиня вздрогнула и слабо улыбнулась.

– По крайней мере, это произошло милосердно быстро, и я верю, что наши позиции в этом доме теперь прочны.

Она расправила плечи и прошла вглубь комнаты, распуская шнуровку на платье.

– А ты, моя дорогая? Оправилась от треволнений сегодняшней ночи?

– Я в порядке, благодарю, – ответила Ульрика. – Но посмотрите, я нашла кое-что.

Девушка нетерпеливо подошла к Габриелле и протянула записку.

– Это лежало в шкафу.

Габриелла взяла свиток, прочитала и поджала губы.

– Шантаж? Мне это кажется маловероятным. Тем не менее это зацепка.

Она глянула на Ульрику и улыбнулась.

– Отличная работа. Завтра сходишь туда и посмотришь, нет ли там чего-то полезного для нас. Ну а пока... – Габриелла вздохнула и продолжила: – Будь так добра, набери горячей воды. Мне отчаянно нужно принять ванну.

ГЛАВА 11
ЗА ЧЕРНОЙ ДВЕРЬЮ

 

Вечером следующего дня Ульрика уже надевала костюм для верховой езды, готовясь отправиться по адресу, указанному шантажистом в записке, когда в покои графини постучали. Маленькая Имма, которая наконец выспалась и пришла в себя, открыла дверь. Это оказался дворецкий.

– Передайте госпоже, что к ней пришел господин фон Вальденхоф. Он ждет ее в гостиной, – сказал он.

Старший слуга выглядел бесстрастным, но все же казалось, что по лицу скользнула тень неодобрения.

Габриелла сидела за столом Альфины и писала. При этих словах она резко подняла голову и подошла к дверям, отодвинув Имму.

– Герр Альдрих дома? – спросила она.

– Нет, миледи, – ответил дворецкий. – Отбыл по делам гильдии.

– Тогда скажите гостю, что я сейчас спущусь, – велела графиня.

Дворецкий поджал губы, но вежливо поклонился со словами:

– Да, миледи.

Габриелла подождала, пока Имма закроет дверь, и разразилась проклятьями.

– Вот же дурак набитый! И что ему в голову взбрело?

Графиня повернулась к Ульрике.

– Заканчивай со своим туалетом. Одна я тут не разберусь.

– Мне переодеться в платье? – озадаченно переспросила Ульрика.

Габриелла покачала головой.

– Некогда. Этого идиота нужно выставить отсюда как можно быстрее.

Ульрика торопливо натянула дублет и пристегнула саблю. Габриелла расхаживала по комнате, бормоча под нос. Наконец Ульрика оделась. Они с графиней вышли из покоев и двинулись по темной лестнице. Спустились в гостиную – богато, но невыразительно обставленную комнату с тяжелой деревянной мебелью, со стен которой смотрели портреты цеховых мастеров. Родрик, пошатнувшись, поднялся с кресла при их появлении.

– Госпожа.

Родрик холодно поклонился Габриелле. Вином от паладина несло так, что в нос било от самых дверей.

– Я полагаю, произошло нечто чрезвычайно важное, – сказала Габриелла, останавливаясь перед рыцарем. – Потому что я не могу представить другую причину, почему вы заявились сюда без приглашения.

Родрик выпрямился, откинул назад гриву светлых волос.

– Это действительно чрезвычайно важно, госпожа, – ответил он. – Я пришел сказать, чтобы вы съезжали отсюда.

Глаза Габриеллы расширились.

– Что? – спросила она. – Вы пришли только за этим? Опять это бесполезное нытье? Своим визитом поставить под угрозу наше пребывание здесь? Да как вы посмели!

– Я ваш паладин, миледи! – процедил Родрик сквозь зубы. – Я дал клятву защищать вас. Как я могу делать это, если мы находимся в разных местах? Если вы не можете найти способ привести меня в этот дом, вы должны разместиться там, где я смогу остаться рядом с вами!

– Должна? – рявкнула Габриелла. – Вы будете говорить мне, что я должна? Напомните мне, рыцарь, – я дала обет повиноваться вам или это вы принесли клятву служить мне?

Родрик покраснел, поняв, что хватил через край.

– Простите, госпожа. Причиной моего необдуманного высказывания были лишь опасения за вашу жизнь.

Габриелла яростно уставилась на него, затем вздохнула.

– Прощаю, но вы должны уйти отсюда, и как можно быстрее. Я более-менее держу Альдриха в руках, но, столкнувшись с тобой здесь до того, как я переговорю с ним о тебе, он взбесится. Подумает, что я плету интриги за его спиной. Подожди немного, и все устроится.

– Значит, сегодня вечером? – хмуро спросил Родрик. – Завтра?

Габриелла вышла из себя.

– Когда я скажу! Когда я приму это решение, и ни на миг раньше! Королева, я подозреваю, что причиной всех ваших дурацких выходок является ревность! А теперь идите! Оставьте нас!

Лицо Родрика побагровело, но он лишь поклонился в ответ.

– Всегда ваш, госпожа, – проговорил он и направился к выходу.

Габриелла окликнула его:

– Подождите.

Родрик обернулся, на лице его вспыхнула надежда.

– Госпожа?

– Раз уж вы здесь, у меня есть для вас поручение, – сказала Габриелла.

– Я весь в вашем распоряжении, – поклонился Родрик.

– Рада это слышать, – ответила Габриелла. – Отправляйтесь к Гермионе. Передайте ей вот что. Мы нашли еще одно доказательство того, что не Матильда стоит за убийствами наших сестер. Мы обнаружили письмо от шантажиста. Он угрожал разоблачить Альфину как вампира, если та не заплатит кругленькую сумму. Сейчас я посылаю Ульрику проверить адрес, указанный в письме. Скажите Гермионе, что к утру я надеюсь узнать еще что-нибудь.

Лицо Родрика застыло.

– Меня вы отправляете передать сообщение, а мужскую работу поручаете этой девчонке? Госпожа, ваш рыцарь – я! Вы должны меня отправить на поиски убийцы!

Габриелла стиснула зубы.

– Вы, по-моему, только что сказали, что вы весь в моем распоряжении?

– Да, госпожа, но...

– Что «но»? – резко переспросила графиня. – Или да, или нет. Так что вы выбираете?

Родрик молча опустил голову и уставился в пол. Ульрика с омерзением глядела на рыцаря. Несмотря на доспехи и выправку, Родрик вел себя как ребенок. Капризное дитя, не более того. Но был ли таков его истинный характер или рыцарь стал таким, когда начал поить своей кровью Габриеллу? То же самое ведь произошло с Иммой и Квентином. Как только люди позволяли вампирам вонзить в себя клыки, они превращались в детей, непрерывно требующих внимания.

Габриелла подошла к Родрику, коснулась его руки.

– Дражайший Родрик. Я ценю ваше желание служить мне, но грязная работа – вынюхивать, подслушивать, подсматривать, – она не для чистых людей.

Графиня улыбнулась каламбуру.

– Это работенка для шпиона, и Ульрика, как и в прошлый раз, наилучшим образом для нее подходит.

Габриелла игриво толкнула молодого человека.

– Твой нос ведь по-прежнему не такой чуткий, как у нее, не так ли?

Родрик продолжал смотреть в пол, отказываясь поддержать игру, но в конце концов неохотно кивнул.

– Я... я отправляюсь к леди Гермионе, госпожа. Простите меня.

Даже не оглянувшись на прощание, он вышел из гостиной.

Габриелла задумчиво смотрела ему вслед, а затем обратилась к Ульрике.

– Запомни сегодняшний случай, пригодится, когда у тебя будут собственные главные доноры. Их любовь быстро прокисает, если ты не даешь им возможности доказать преданность на деле.

Габриелла нахмурилась.

– Мне нужно организовать для Родрика хорошую драку как можно скорее, чтобы исцелить его раненое самолюбие.

Она поманила Ульрику за собой.

– Пошли. Пора и тебе отправляться.

Девушка последовала за графиней по коридорам через весь дом к двери, выводившей на каретный двор. Габриелла открыла ее. Ульрика замешкалась на пороге.

– Госпожа, – сказала она, и в голосе ее послышалось беспокойство. – Записка шантажиста не является доказательством невиновности Матильды. Она сама могла ее написать.

Габриелла улыбнулась и потрепала Ульрику по щеке.

– Разумеется. Но я должна показать Гермионе что-то, что заставит ее пока не выпускать когти. Одна надежда на то, что она не так сообразительна, как ты.

Габриелла подтолкнула Ульрику к выходу.

– Теперь иди. И принеси мне настоящие доказательства.

Девушка поклонилась.

– Сделаю все, что смогу, госпожа.

 

Перекресток, который требовалось разыскать Ульрике, находился по соседству с кварталом, прозванным местными жителями Трущобами. Ульрика припомнила, что Феликс описывал этот район в своих рассказах. Несколько лет назад, когда их позвали в Нульн помочь бороться с нашествием скавенов, некоторые кварталы пришлось сровнять с землей в процессе зачистки. Шрамы все еще сохранялись на лице города. Ульрика шагала по узким грязным улицам и видела постройки, изуродованные черными пятнами пожарищ и заплатками на пробоинах от осадных орудий. Часть домов и вовсе представляла собой наскоро покрытые побелкой времянки, собранные из балок и кирпичей, что вытащили из руин. Иным не хватило и этого – часто рухнувшую стену заменяло натянутое в обугленном проломе полотнище, единственное спасение от резких зимних ветров. Некоторые здания так и возвышалась почерневшими скелетами – ни снести, ни отремонтировать их ни у кого не дошли руки.

Первым делом Ульрика выбралась на Мессингштрассе и двинулась по ее извивам, все дальше углубляясь в грязные переулки. Она шла по узкой дорожке, заваленной мусором, в котором сновали крысы. По обеим сторонам тянулись подозрительно выглядящие конторы и задрипанные таверны, откуда доносились смех, грубые песни и печальная вонь неистребимой бедности. Миновав несколько перекрестков, Ульрика с удивлением поняла, что улицы и сами дома кажутся знакомыми, хотя она бы руку дала на отсечение, что никогда не бывала тут раньше. Затем сообразила: рывок наперегонки с солнцем к дому Альдриха прошлым утром начался где-то здесь. Выход из канализации, которым воспользовался неуловимый маленький человечек, где-то рядом! У девушки мурашки побежали по спине. Так, значит, тайный выход из канализации и дом, где обосновался шантажист, находятся неподалеку друг от друга. Головоломка начинала складываться.

Еще через два квартала она оказалась на пересечении Мессингштрассе и Хофф – лужа на перекрестке была по колено глубиной. Ульрика замедлила шаги. Четырех и пятиэтажные доходные дома теснились плечом к плечу, как зеваки, собравшиеся вокруг места преступления. Здесь стояла темень, хотя обе луны уже взошли над городом, – высокие дома полностью загораживали путь свету.

Ульрике это только на руку. Темнота скроет от любопытных, пока она станет шнырять в поисках здания с черной дверью, – если только здесь нет обладателей столь же острых глаз, как ее собственные, а полностью исключить такую возможность нельзя. Несмотря на все заверения Матильды, убийцей могла оказаться именно она. Или же хозяйка притона, например, могла послать немертвого из своей свиты, чтобы тот выполнил грязную работу для госпожи. Строго говоря, убийцей могла быть даже мадам Дагмар. Вдруг она скрывает дикую, коварную натуру под маской пассивности и почтительности. Правда, такой вариант Ульрика всерьез не рассматривала.

Девушка наклонилась к двери, пытаясь определить, черная она, серая или темно-красная. Хотя вампир прекрасно видела в темноте, цвета ночью оставались для нее столь же тусклыми и смазанными, как и для любого живого человека. Ульрика вздохнула и повернулась, глянула на другую сторону улицы. Вот же она! Дверь, ведущая во второе от перекрестка здание, несомненно, была черной – она выглядела темнее всех остальных дверей поблизости.

На ней обнаружилась нарисованная белой краской буква «X».

Чума. «X» писали на дверях зачумленных домов. Ульрика инстинктивно отшатнулась, но взяла себя в руки. Зачем ей теперь бояться болезней, смертельных для людей? Она уже мертва. Девушка двинулась к двери, но остановилась. Зараза могла оказаться наименьшей из здешних опасностей. Стоило осмотреться вокруг, прежде чем подходить прямо к главной двери. Ульрика вернулась на Мессингштрассе и добралась к предыдущему перекрестку, где начинался переулок, что вел по задам зданий, фасадами выходящих на Хофф. Здесь стояли доходные дома без дворов, так что переулок казался просто щелью между вздымавшимися на четыре этажа стенами. Тут было куда темнее, чем на перекрестке.

Широко раскрыв глаза и ловя каждый звук, Ульрика кралась по проулку так тихо, как только могла. Она слышала сквозь стены биение сердец, голоса людей, вонь давно немытых тел и чад домашних очагов. Стоял ранний вечер, и люди в домах проводили досуг как умели: пели, дрались, рыдали и занимались любовью. Но когда Ульрика добралась до тыльной части здания с черной дверью, все звуки человеческого присутствия исчезли.

На задней двери дома, тоже выкрашенной в черный цвет, красовалась белая «X», а все окна были заколочены. Ульрика чуяла, что чума гостила здесь – но давно; теперь от нее остались только мертвые тела, уже успевшие разложиться. Еще пахло падальщиками, питающимися трупами. Но больше – ничем. Дом покинули и забросили во время эпидемии, и с тех пор он пустовал. Ульрика шагнула вперед, приложила ухо к двери и замерла. Пустовал, да не совсем. В глубине здания слышалось биение одного сердца и шорох осторожных шагов.

Ульрика задумалась. Один смертный не мог представлять для нее серьезной угрозы. Но все же стоило вести себя осмотрительно. Вдруг это тот толстый маленький чернокнижник? Коротышка может ускользнуть прежде, чем она успеет схватить его, или метнуть в нее заклинание. Девушка внимательно осмотрела дверь. Замок взломали, притом совсем недавно: дерево на сколах оставалось светлым и не успело начать гнить. Ульрика тихонько толкнула дверь. Та подалась, заскрипели петли. Ульрика придержала створку рукой, проскользнула в щель и закрыла за собой. Ноги угодили во что-то рыхлое. Вампир осмотрелась. Она стояла в груде полуразложившихся тел. Все они лежали около входа, словно умерли, царапаясь в последней безнадежной попытке выбраться. Бедняги, подумала Ульрика. Запертые здесь, чтобы умереть.

Она находилась в узком коридоре, который тянулся прямо к фасаду здания. С каждой стороны Ульрика заметила несколько дверей, в середине слева – лестницу, ведущую в подвал. В противоположном конце коридора, у парадной двери, громоздилась еще одна куча трупов. Как и их товарищи по несчастью, собравшиеся у черного входа, они не смогли выбраться из дома.

На толстом слое пыли, покрывающем все вокруг, Ульрика заметила недавние следы. Они принадлежали разным людям. Один был в сапогах, второй босиком, а третий... Холод пробежал у нее по позвоночнику. Третий комплект принадлежал женщине – отпечатки были маленькие, аккуратные, и туфли она носила с заостренным носком.

Сверху донесся шорох, напомнив, что среди следов в пыли есть и очень, очень свежие. Кто бы это ни был, человек находился на втором этаже и двигался крайне осторожно. Ульрика прислушалась изо всех сил. Шаги, хотя и аккуратные, казались тяжелыми, и каблуки сапог негромко постукивали при ходьбе, несмотря на все усилия владельца. Итак – мужчина, притом крупный. Ульрика вынула саблю из ножен и принялась красться вперед так бесшумно, как только могла. Половицы заскрипели, но негромко. Сердце человека над ней билось все так же ровно и спокойно.

На пути к лестнице Ульрика миновала несколько распахнутых дверей, и ей стало ясно, в каких целях использовался этот дом. В комнатушках рядами стояли низкие койки, и на каждой покоилось завернутое в грязные простыни тело, уже почти лишившееся плоти и превратившееся в скелет. Впроходах между койками, а иногда и на них, поверх тел пациентов, лежали трупы в белых одеждах сестер Шалльи. Смерть настигла их, когда сестры продолжали исполнять свой долг. Ульрика задумалась – остались ли они с чумными по доброй воле или заразились, ухаживая за больными, и их заперли вместе с остальными. Она не знала ответа на этот вопрос, но благородство жриц, которые, даже обреченные на жуткую смерть, продолжали помогать страждущим, тронуло ее. Ульрика свернула на лестинцу и заглянула на второй этаж. Слабый желтый отблеск и прыгающие по стенам тени сообщили ей, что у человека наверху есть фонарь. Свет резко исчез, шаги стали приглушенными. Человек вошел в комнату. Отлично.

Девушка как кошка скользнула вверх по лестнице. Держась поближе к стене – в этих местах ступеньки обычно почти не скрипят, – она добралась до второго этажа. Туда вела дверь, а лестница шла выше, на следующие этажи. Ульрика притаилась за дверью в коридор и прислушалась. Шаги стали громче, в коридоре снова мелькнул свет. Неизвестный покинул комнату, которую осматривал. Ульрика подалась обратно во мрак, окутывающий лестницу, ожидая, пока мужчина заглянет в следующую комнату, но он этого не сделал. Свет фонаря приближался. Человек возвращался к лестнице. Ульрика поднялась на две ступени вверх и крепко сжала саблю, подобравшись для прыжка. Шаги замерли за дверью. Ульрика почти слышала, как он обдумывает, куда двинуться теперь. С такого расстояния она уже могла учуять запах незнакомца, вдохнула его, да так и застыла.

Это оказался вовсе не незнакомец.

Храмовник, охотник на ведьм! Тот самый, с которым она столкнулась в канализации!

Ульрика невольно попятилась. И что теперь делать? Бежать? Убить его? Поговорить с ним?

Охотник на ведьм вышел на лестничную клетку, светя под моги фонарем, и повернулся, собираясь подняться на следующий этаж. Увидел Ульрику, готовую броситься на него, и остановился как вкопанный.

– Ты, – сказал он.

Ульрика сглотнула.

– Храмовник Хольманн. Мы снова встретились.

ГЛАВА 12
ВОРОН И РОЗА

 

Хольманн опасливо сделал шаг назад. Лоб его прорезали морщины.

– Что вы здесь делаете, фройляйн Магдова? – спросил он.

Ульрика выпрямилась и опустила саблю. Похоже, убивать храмовника она не станет.

– Полагаю, то же самое, что и вы, – ответила она. – Продолжаю поиски, начатые прошлой ночью.

Но Хольманн продолжал хмуриться.

– И снова я встречаю тебя во мраке и без фонаря, – сказал он. – Очень странно.

Ульрика стиснула рукоятку сабли.

– У меня была свеча, но я задула ее, когда увидела свет твоего фонаря. Я подумала, что тут бродит мародер, и не хотела обнаруживать свою позицию.

Девушка улыбнулась.

– Я... я собиралась прыгнуть на тебя, когда ты выйдешь из двери.

– Хм-м, – ответил Хольманн, все еще оставаясь напряженным. – Вы не пришли в «Оружейную». Я ждал.

Ульрика чуть не прыснула ему в лицо. Навело ли это Хольманна на подозрения насчет нее либо охотник просто задет тем, что они не встретились?

– Мне пришлось отбыть по семейным делам, – ответила девушка. – Да и тогда, утром, я потеряла след. А тебе, кажется, повезло больше?

Хольманн опустил фонарь. Лицо его несколько смягчилось, хотя оставалось настороженным. Он покачал головой.

– Нет, я тоже ничего не нашел в канализации. Мне пришлось вернуться домой, чтобы поспать в конце концов. Мы, охотники на ведьм, работаем в основном по ночам.

– А как ты забрел сюда? – спросила Ульрика.

Лучше, если он станет отвечать на ее вопросы, чем задавать свои – как всегда, неудобные.

– Я вернулся в этот район вчера после смены и поговорил с местными стражниками, – ответил Хольманн. – Они рассказали, что некоторые горожане жаловались на громкий шум драки на этом перекрестке. Но когда стражники прибыли на место, то никого не нашли. Я хотел поговорить с жителями, но оказалось уже слишком поздно, все улеглись спать.

Ульрика улыбнулась.

– Значит, сегодня ты прогулял дежурство, чтобы прийти сюда пораньше?

Хольманна, казалось, глубоко потрясло подобное предположение.

– Нет, конечно. Я подал прошение капитану, чтобы он разрешил расследовать это происшествие. Мою просьбу удовлетворили.

Ульрика обеспокоенно повернула голову, прислушиваясь. Неужели весь дом забит охотниками на ведьм? Могла ли она не услышать биение других сердец на дальних этажах?

– Так ты здесь сегодня не один?

Хольманн снова покачал головой.

– Капитан не мог больше никого снять с дежурства. Мы по-прежнему опрашиваем знакомых женщин, которые оказались вампирами.

– А, ну да, конечно, – с большим облегчением сказала Ульрика.

– Сегодня я поговорил с несколькими местными жителями, которые слышали шум драки, – продолжал Хольманн. – И смог более точно определить, где она случилась.

Он повел свободной рукой вокруг.

– Этот дом, единственный в квартале, пустует. И только его не проверяли стражники.

– И неудивительно, – заметил Ульрика, наморщив нос. – А ты смелый. Кто другой не сунулся бы в зачумленный дом.

Хольманн коснулся амулета в виде молота на своей шее.

– Зигмар хранит своих верных слуг. Ты тоже смелая, раз пришла сюда.

– Ну, Урсун тоже не забывает своих верных слуг, – ответила она. – Нашел что-нибудь?

– Следы, – сказал храмовник. – Пока больше ничего.

Ульрика указала вверх по лестнице.

– Так продолжим?

Хольманн уставился на нее.

– Однажды храбрость погубит тебя, – сказал он. – Я понимаю, фройляйн, почему ты выбрала такую жизнь. Но все равно. Негоже даме разгуливать в таких местах, с саблей наголо, в бриджах и...

Охотник смутился и умолк.

Ульрике очень хотелось ответить, что она смотрится в брюках лучше, чем он, и, скорее всего, умеет обращаться с мечом половчее храмовника, но девушка поборола искушение и смиренно опустила голову.

– Хотела бы я, чтобы моя жизнь была другой, – вздохнула она. – Но я дала клятву Урсуну стереть с лица земли тварей, превративших мою сестру в чудовище. Я потеряю благословение Бога-Волка, если нарушу слово, и покрою позором всю свою семью.

Она выбрала правильную тактику: Хольманн коротко кивнул, лицо у рыцаря сделалось такое, словно он лимон проглотил.

– Клятвы, данные богам, нужно соблюдать. Ты благородная женщина.

Хольманн вышел вперед, поднял фонарь.

– Пойдем. Я буду освещать нам путь.

Второй этаж не сильно отличался от первого – комната за комнатой, забитые койками с иссохшими телами. Никаких следов боя, ни единого признака, что Альфина побывала здесь.

– Власти, должно быть, собрали в этом доме зараженных со всей округи, – заметила Ульрика, когда они закрыли дверь последней комнаты и направились к лестнице, чтобы обследовать верхний этаж.

Охотник на ведьм кивнул.

– Я жил здесь во время эпидемии. По всему городу зараженных запирали в таких домах. Это единственный способ.

– Ты думаешь, это помогло? – спросила Ульрика.

Хольманн пожал плечами.

– Нульн все еще стоит.

Планировка верхнего этажа отличалась от остальных. Здесь находились всего три большие комнаты вместо множества маленьких. Первую, которую они осмотрели, точно так же занимали ряды коек с телами. Во второй трупов тоже хватало, но они лежали в страшном беспорядке.

– Молот Зигмара, – пробормотал Хольманн, оглядывая царивший вокруг хаос. – Какая за бойня здесь приключилась?

Ульрика знала какая с того самого мгновения, как вошла, но, разумеется, не ответила. Она осмотрелась. Несомненно, госпожу Альфину убили именно здесь. Изначально это была такая же больничная палата, как и остальные помещения. Но десятки трупов разметало, как солому ураганом, разбросало по всей комнате разорванными в клочья, лишенными рук или ног.

Под перевернутой койкой лежал череп, обтянутый высохшей до состояния пергамента кожей; два скелета, валяющиеся рядом, переплелись, словно занялись любовью.

Остались и другие следы схватки. Заколоченное окно разбито, ставни разломаны пополам и отброшены в сторону, по стенам змеились глубокие трещины, которые могли оставить когти вампира. На покрытых пылью досках пола запеклись россыпи брызг и длинные полосы черной крови.

Стояла вонь, настолько сильная, что даже Хольманн почувствовал ее.

– Кровь Зигмара, – сказал он, кашляя. – Это пахнут не тела людей, погибших от чумы. Здесь воняет трупом, хорошенько полежавшим на солнцепеке.

– Да, – согласилась Ульрика.

Более того – точно такой же запах исходил от тела Альфины и от забора борделя, где нашли несчастную. Но здесь от смрада резало глаза, словно они с Хольманном забрались внутрь гниющей туши. У Ульрики волосы дыбом вставали от этой вони, она опасалась, что ее вырвет. И в то же время часть ее смаковала аромат, наслаждаясь им.

Так пахнет убийца, теперь Ульрика не сомневалась в этом. Если она сможет выследить его обладателя, то найдет того, кто уничтожает ламий Нульна, положит конец царящему в городе ужасу и, как надеялась девушка, заодно и вражде Матильды с Гермионой.

Но куда тварь делась и как она покинула комнату?

– Кто бы мог это сделать? – спросил Хольманн, осматривая трещины на стене.

Девушка не ответила. Она вышла из комнаты и глубоко вдохнула. За дверями запах исчез. Конечно, не было и следа этой вони на остальных этажах, которые они уже осмотрели. Что это могло значить? Что тварь меняет обличья, как Матильда, и пахнет разложением только в одной из своих форм? Возможно, но...

Внезапно Ульрику осенило. Она протолкнулась мимо Хольманна обратно в комнату и подошла к разбитому окну. Да. Следы от когтей на подоконнике и стенах, отвратительный гнилой запах, сочащийся с каждой поверхности так сильно, что даже она вздрогнула.

– Тварь попала сюда через окно, – сказала Ульрика. – И выбралась так же.

Охотник присоединился к ней и выглянул в ночь.

– Тогда оно умеет летать, – предположил он.

Ульрика проследила за его взглядом. Окно выходило на перекресток. Ближайшее здание находилось через дорогу, не меньше чем в десяти ярдах.

– Или прыгать, – уточнила девушка, вспоминая свои восторженные прыжки по крышам позапрошлой ночью.

– Притом очень здорово прыгать, – заметил Хольманн.

– Да, – кивнула Ульрика, снова погрузившись в мысли.

Если она собиралась проследить тварь до логова, придется зайти в этот дом и тщательно обнюхать там все, а затем попробовать повторить путь неизвестного по крышам, последовательно перебирая все возможные направления. Задачка не из легких, но если существо улетело отсюда, тогда след вообще можно считать потерянным.

Девушка отвернулась от окна. Должен существовать другой, более легкий способ. Она хмуро посмотрела на пол. Кроме убийцы и госпожи Альфины в комнате побывал кто-то еще, о чем красноречиво свидетельствовали цепочки следов, тянущиеся в разных направлениях. Может, ей удастся найти тех, кто их оставил?

– Но с кем же сражалось летающее чудовище? – спросил Хольманн, когда Ульрика начала шнырять по комнате, изучая следы. – Это кто-то примерно настолько же могучий и свирепый, как и оно само, иначе бы получилась не схватка, а бойня.

Ульрика вспомнила лицо госпожи Альфины. Застывшее на нем выражение неистовой ярости. Ужасные раны на теле, которые кто-то нанес вампиру, прежде чем сумел вогнать кол в сердце.

– Да, – подтвердила Ульрика. – Могучий, и он бился отчаянно, сражаясь за свою жизнь.

Она отбросила в сторону валявшуюся на полу черную тряпку и присела, разглядывая сложную паутину следов.

– Мужчины в сапогах, – пробормотала Ульрика. – И босые. Пятеро, по меньшей мере. Они действовали заодно? Откуда они взялись?

– Вы отличный следопыт, фройляйн, – сказал Хольманн позади нее. – Но вам надо научиться обращать внимание на очевидные вещи.

Ульрика обернулась. Охотник держал в руках ту самую черную тряпку, которую она отбросила. Хольманн поднял ее и растянул.

– Это ряса жреца Морра. Или ее часть, во всяком случае.

Храмовник указал на вышивку на груди одеяния – роза в квадрате.

– Видишь, это их знак, символ перехода в иную жизнь.

Он поморщился и посмотрел на свою руку. Та стала липкой и красной там, где коснулась ткани.

– И ряса пропитана свежей кровью.

Ульрика нахмурилась в замешательстве и еще раз оглядела комнату. Картинка произошедшего, которая складывалась в ее голове, снова начала расплываться.

– То есть чудовище сражалось со жрецом – или жрецами – Морра?

«Да, но что тогда здесь делала Альфина?» – добавила Ульрика про себя.

– Их работа – укладывать обратно в могилы беспокойных мертвецов, то есть всякую нежить, – объяснил Хольманн.

Новые варианты развития событий завертелись в мозгу Ульрики как листья, подхваченные ветром. До этого она склонялась к мысли, что ламий убивает неизвестное немертвое чудовище, но если все обстоит совершенно иначе? А что, если с ними расправляются жрецы Морра? Перед глазами предстало видение – боевой жрец Морра, невообразимо сильный, врывается в окно, ставни разлетаются в щепки, он набрасывается на Альфину, и в глазах его пылает священное безумие. Но мог ли смертный боец, неважно насколько искусный и могучий, сделать такой огромный прыжок? Или оставить столь глубокие царапины на стенах и подоконнике? И как тогда объяснить запах разлагающейся плоти, неотступно преследующий Ульрику все время расследования? А что насчет маленького человечка в канализации? Она ошиблась, приняв коротышку за некроманта, и на самом деле он жрец Морра? Девушка вдруг почувствовала себя еще более беспомощной и запутавшейся, чем в начале расследования.

– Но если это жрецы Морра уничтожили этих вампиров, – сказала Ульрика наконец, – почему они не трубят об этом на каждом углу?

Она повернулась к Хольманну.

– Вот вы и ваши товарищи, охотники на ведьм, – вы же не держите розыски в тайне.

Хольманн кивнул, глядя на тряпку.

– Правда. Возможно, нам стоит поговорить со жрецами.

Ульрика пожала плечами. В любом случае, это легче, чем пытаться унюхать почти выдохшийся запах гнилой плоти на крышах Нульна.

– Так пойдемте, майн герр.

 

Ближайший храм Морра находился в доках, на южной окраине Трущоб. Небольшой, он, казалось, предназначался в основном для проведения ритуалов, а не захоронений. Едва увидев открытую каменную дверь, Ульрика начала опасаться, что зря согласилась прорабатывать эту версию событий.

До того как поцелуй Кригера оборвал ее жизнь, Ульрика наслушалась историй о вампирах, не выносящих присутствия символов Зигмара, Урсуна или других богов. Но в нежизни девушка ни с чем подобным пока не сталкивалась. Во время поездки с графиней из Сильвании в Нульн их карета миновала множество храмов и придорожных часовен. Ульрике приходилось встречать лицом к лицу жрецов самых разных богов и рыцарей самых разных орденов в гостиницах, где путешественницам доводилось останавливаться. Никакого всепоглощающего страха в их присутствии она ни разу не испытала – разве что разумную настороженность дичи, оказавшейся рядом с охотником.

Вот и сейчас, подойдя с Хольманном к двери храма, Ульрика не могла сказать, что чувствует страх, – только сильную нервозность. Морр – защитник мертвых, и его жрецы, как отметил охотник на ведьм, обучены упокаивать нежить. Но могут ли они учуять нежить, если столкнутся с ней нос к носу, как должно вот-вот произойти? Ульрика испытала ни на чем не основанную уверенность, что стоит ей переступить порог храма, как глаза всех присутствующих обратятся к ней и каждый наставит на нее обвиняющий перст. Также вообще-то на нее мог обратить взор сам Морр, чего Ульрике хотелось в последнюю очередь. А что, если она просто рухнет замертво?

Хольманн поднимался по ступенькам из черного камня. Ульрика же замешкалась у подножия лестницы. Охотник оглянулся на спутницу, вопросительно приподняв бровь.

– Возможно, тебе стоит пойти одному, – сказала девушка. – Я всего лишь благородная дама из Кислева. У меня нет официальных полномочий вести расследование и опрашивать людей. Ты – храмовник, слуга Зигмара. На твои вопросы они ответят.

Хольманн ухмыльнулся.

– Ваше присутствие, фройляйн, нисколько ни умалит мой авторитет. Пошли. Охотнику на вампиров в этом храме нечего бояться.

«Но вампиру, на которого охотятся, очень даже есть чего», – подумала Ульрика.

Она сглотнула и уже хотела сбежать, но вдруг поняла, что не может. Обрывок рясы оставался единственной реальной зацепкой, которую удалось найти. Девушке не хотелось вернуться к Габриелле и сообщить, что она не стала распутывать этот клубок просто потому, что струсила.

– Очень хорошо, – сказала Ульрика. – Тогда пойдем.

Девушка последовала за Хольманном вверх по лестнице. Когда она проходила между колонн у входа – черной и белой, – на плечи вдруг словно навалилась огромная тяжесть. Хольманн проник внутрь без малейших затруднений, но, когда Ульрика перешагивала порог, ей казалось, что она бредет словно сквозь толщу воды. Эта упругая поверхность отталкивала вампира, отказываясь впускать в храм. Невыносимый страх перед Морром и его слугами вдруг охватил ее, физический ужас перед тем, что они в силах оборвать ее нежизнь, прекратить хрупкое существование. Ульрика стиснула зубы и устремилась вперед, как физически, так и умственно. Она не безмозглая тварь, поднятая из могилы. Она еще Ульрика Магдова-Страхова. Все те же радости и печали, мечты и желания теснились в ее груди. Она не отдалась полностью на милость ночи, не стала бессмысленной кровожадной тварью. Пока еще нет. Чем сильнее Ульрика взывала к собственной человечности, тем слабее становился барьер, и наконец ей удалось пробить преграду и войти в храм. Она последовала за Хольманном, чувствуя себя опустошенной и очень слабой.

Храмовник оглянулся, ища напарницу взглядом.

– Извини, споткнулась, – сказала девушка.

Он кивнул. В этот момент из тьмы безыскусно отделанного камнем храма выступил высокий худой священник в длинной черной рясе. Капюшон его лежал на узких плечах. Хольманн повернулся навстречу жрецу.

– Добро пожаловать, дети мои, – пробормотал тот, окидывая пришедших взглядом из-под набрякших тяжелых век. – Какие-то вопросы к богу порталов и сновидений? Хотите узнать, на каком именно пути вам будет сопутствовать удача?

Голос священника звучал как у человека, разговаривающего во сне.

Ульрика попятилась, опасливо глядя на жреца. Понял ли тот, что она собой представляет? Обладает ли могуществом, чтобы прямо сейчас обратить ее в пыль? Выглядел он трясущимся старым маразматиком, но с этими жрецами никогда не знаешь наверняка.

– Более приземленный вопрос, отец, – ответил Хольманн.

Охотник на ведьм подошел к жрецу, вытащил из-за пояса окровавленный обрывок рясы и протянул ему.

– Мы нашли это во время расследования вампирских убийств. Может, вы слышали, что кто-то из ваших братьев сошелся в схватке с этими тварями или был ранен во время отправления священных обязанностей?

Глаза жреца расширились, и он словно окончательно проснулся. Старик взял протянутый Хольманном обрывок и внимательно осмотрел тряпицу.

– Так она же вся в крови, – заметил жрец.

– Да, отец, – терпеливо подтвердил Хольманн. – И я ищу тварь, что нанесла раны хозяину этого платья. Вы слышали что-нибудь подобное? Несчастный, которому принадлежало одеяние, служил Морру в этом храме?

Жрец покачал головой.

– Я не слышал ни о чем таком. И никто из братьев не пропадал на днях, все живы и здоровы. Но это... – Он коснулся вышивки на ткани. – Это не наш символ. Здесь, в храме, мы занимаемся прорицанием. Наш символ – ворон, видишь?

Жрец указал на свою грудь. На его рясе действительно красовалась вышитая черная птица.

– Роза – символ Садов Морра. Ее носят наши братья, которые служат при кладбищах.

Храмовник Хольманн склонил голову.

– Тогда мы лучше спросим там, отец, – произнес он. – Не смею вас больше беспокоить.

Охотник забрал обрывок ткани и направился к выходу. Ульрика последовала за ним. Она вздохнула с большим облегчением, когда вышла через открытую дверь и снова оказалась во мраке морозной ночи.

Спутники двинулись через Нойштадт к Садам Морра. Прогуливаться с охотником на ведьм оказалось неожиданно забавным. Может, Ульрика и стала порождением ночи и врагом человечества, но в ужас люди впадали, когда к ним приближался Хольманн. Уличные ораторы, собиравшие толпы на перекрестках, испарялись при виде храмовника, скрываясь в ближайших переулках. Студенты, не меньше обычных людей любившие поспорить на улице, резво устремлялись к своим заведениям. Проститутки, назойливые нищие, надутые важностью наемники вдруг разворачивались и убирались с их дороги, внезапно вспомнив о важных делах в другом месте. Даже степенные, респектабельные горожане бледнели при виде Хольманна и прятали глаза, когда тот проходил мимо.

Ульрика с трудом сдерживала улыбку, когда очередной горожанин начинал дрожать и спотыкаться, завидев их. Неудивительно, что охотники на ведьм подозревают всех и каждого – любой принимает виноватый вид в их присутствии. Также девушке стало понятно, почему большая часть храмовников одинока в личной жизни. Кто сможет оставаться достаточно спокойным и уверенным в себе рядом с таким человеком, кто рискнет стать его другом?

Только один гражданин обратился к ним – средних лет женщина в фартуке и чепце бросилась к храмовнику, горестно рыдая и протягивая руки.

– Охотник на ведьм! – воскликнула она. – Найди моего сына! Вампиры забрали его! Вы должны его спасти!

Хольманн остановился. В сердце Ульрики вспыхнула надежда. Может, тварь напала снова? И они даже успеют догнать ее? Это стало бы невероятным везением.

– Когда это произошло, фрау? – спросил храмовник. – Ты сама их видела?

– Это случилось прошлой ночью, – простонала мать. – Ян ушел и домой не вернулся. Его похитили, как и всех остальных! Я уверена!

Ульрика разочарованно вздохнула. С ее точки зрения, похищением тут и не пахло. Хольманн, похоже, думал так же, потому что выражение его лица стало более жестким.

– Сколько лет твоему сыну? – спросил он. – Кем он работает?

Женщина моргнула, удивившись, что ей задают вопросы.

– Ему девятнадцать, он студент в университете, – ответила она. – Ян...

– Если студента нет дома ночью, это не значит, что его похитили вампиры, – резко перебил ее Хольманн. – Отсыпается в борделе после дружеской пирушки.

– О нет, – выдохнула женщина. – Только не мой Ян! Он очень набожный мальчик. Он...

– Если через четыре дня не объявится, – снова перебил ее Хольманн, – сообщите о его исчезновении в Железную Башню. Тогда будем разбираться. До тех пор ждите и молитесь Зигмару, чтобы ваш Ян вернулся домой целым и невредимым. А сейчас извините меня. У меня есть более насущные дела.

С этими словами охотник прошел мимо, оставив женщину рыдать на обочине.

– Дура, – проворчал Хольманн под нос, когда Ульрика догнала его. – Всегда одно и то же. На каждое настоящее исчезновение – десять ложных заявлений. Наша работа достаточно трудна и без невежественных домохозяек, которые пытаются отправить нас на бессмысленные поиски.

Ульрика кивнула, думая о другом.

– Да, но ты не думаешь, что этого парня действительно могли похитить? Не связано ли это исчезновение с нашим делом?

Хольманн пожал плечами.

– Люди всегда пропадают. Просто, когда рядом крутятся вампиры, культисты или мутанты, все начинают бояться каждой тени. Но сами исчезновения происходят постоянно.

Некоторое время они молча шли рядом, каждый глубоко погрузившись в свои мысли. Потом Хольманн поднял голову и посмотрел на Ульрику.

– Ты так и не рассказала, почему отправилась именно в канализацию на поиски того вампира, – сказал он.

Ульрика, застигнутая врасплох, кашлянула. Вот именно поэтому сложно иметь в друзьях охотника на ведьм – дружеская прогулка, легкая болтовня, а потом ни с того ни с сего опасные вопросы. Девушка торопливо восстанавливала в памяти тот разговор – что она наплела тогда, чтобы теперь не противоречить самой себе?

– Я... я охочусь за сестрой с момента, когда не смогла ее убить, – произнесла Ульрика наконец. – Ты очень верно сказал: пощадить ее было ложным милосердием. Я решила исправить ошибку.

Хольманн одобрительно кивнул.

– Я приехала в Нульн, – продолжила Ульрика, – думая, что она может быть связана с этими дамами из высшего света, которые оказались вампирами.

– Ты полагаешь, это она обратила их? Распространяет свою скверну? – спросил храмовник.

Ульрика пожала плечами.

– Не знаю.

Она помолчала, обдумывая следующие слова, и продолжила:

– В тот вечер я отправилась на поиски и узнала, так же как и ты, что у «Серебряной лилии» видели монстра. Там тоже ничего не нашла, но заметила человека – ну, возможно, человека, – который внимательно наблюдал за мной с другой стороны улицы, стараясь остаться незамеченным. Я хотела подойти к нему, но он бросился наутек. Так мы с ним попали в канализацию. Остальное ты знаешь.

Хольманн снова кивнул, и они продолжили путь в тишине. Ульрика надеялась, что с расспросами покончено. Храмовник не тот человек, с которым стоит болтать о мертвых ламиях. Девушка боялась случайно выдать себя или поделиться сведениями, которые могли навести того на верный след. Когда охотник на ведьм заговорил снова, он, слава богу, не стал спрашивать.

– Вы... вы самая необычная женщина, фройляйн, – сказал Хольманн, искоса глядя на нее.

«Больше, чем ты можешь себе представить», – подумала Ульрика, но вслух спросила:

– В каком смысле?

Он отрывисто рассмеялся и махнул рукой, указывая на нее.

– Во всех! Твое мужское платье, твоя стрижка, манеры. Это против всех правил и обычаев, но тем не менее... для тебя это кажется правильным и нормальным.

Ульрика улыбнулась.

– Я выросла в самой северной части Кислева. Я – дочь краевого наместника Страны Троллей. И там, у нас, это совершенно обычная одежда для женщины. Это опасное место; у нас даже женщина должна уметь обращаться с мечом и скакать верхом.

Хольманн кивнул.

– Да. Суровая земля порождает суровых людей. Я из Остермарка. У нас там тоже не забалуешь. Но... – Хольманн помолчал, подбирая слова. – Но что касается тебя, ты необычна даже для уроженки столь неприветливых мест. Я знавал смелых дев-воительниц и раньше – дерутся и пьют отчаяннее, чем мужчины. Но ни одна из них не обладала твоей серьезностью и целеустремленностью. И я видел благочестивых женщин, полностью посвятивших себя своему богу и борьбе с Губительными Силами. Ни у одной из них...

Хольманн вдруг запнулся. Ульрика услышала, что кровь его быстрее побежала по жилам. Сердце храмовника, и без того горячее, вдруг запылало, как очаг, в который подбросили дров. У девушки даже голова закружилась от этой вспышки тепла. Она удивленно моргнула. Что такое творилось с ним? Хольманн отвернулся, покраснел и сжал навершие меча.

Суровый охотник на ведьм находил ее привлекательной!

Ульрика сдержала улыбку и ответила, изо всех сил стараясь не засмеяться.

– Благодарю вас, герр, – сказала она. – Такой комплимент особенно ценен от столь достойного человека, как вы.

Хольманн пожал плечами, будто воротник вдруг стал ему тесен.

– И я никогда раньше не встречал женщину, которая... которая потеряла то же, что и я, и столкнулась лицом к лицу с тем, с чем столкнулся я, – но лишь стала сильнее.

Хольманн помрачнел, словно припомнив что-то, и взгляд его стал отстраненным.

Веселье Ульрики развеялось. Хольманн был бы смешон, как и любой идиот, который даже себе не может признаться в своих желаниях и вынужден заворачивать их в пафосную обертку высоких речей, но в его последних словах вдруг прорвались совсем не смешные боль и одиночество.

Где человек, так всецело посвященный своему делу, как Хольманн, мог найти друга? Где храмовнику искать женщину, которая поймет, с чем он сталкивается каждый день? Таких очень мало, и они разбросаны по всей стране. А тех, кто не только поймет, но и с готовностью разделит с охотником на ведьм его судьбу, со всеми ужасами и суровостью, еще меньше. Глубину одиночества Хольманна даже Ульрике сложно представить.

Они двинулись дальше. Ульрика незаметно покосилась на рыцаря. Девушка всегда терпеть не могла мрачных фанатиков, настолько уверенных в собственной праведности, что, не дрогнув, казнят любого собрата по оружию при малейшем подозрении. Поначалу она приняла Хольманна за одного из них. Но, несмотря на то что храмовник явно глубоко верил и со всей серьезностью подходил к исполнению долга, в его душе сохранилась капля человечности – сейчас она отражалась в его глазах. Хольманн не был лишенным сердца охотником на ведьм, какими тех рисовала молва. Разумеется, он прилагал все усилия, чтобы стать таким, но был далек от достижения своего идеала – пока.

Ульрика припомнила рассказ о том, что ему пришлось убить родителей. Она вдруг поняла, что Хольманн стал охотником на ведьм так же, как она сама превратилась в вампира, – против собственной воли. Если бы Кригер не обратил ее, Ульрика никогда бы не выбрала такую жизнь. Если бы мутация не превратила родителей Хольманна в чудовищ, он никогда бы не пошел в охотники на ведьм.

Они оказались товарищами по несчастью.

Ульрика прекрасно понимала его одиночество. Она чувствовала себя запертой в ловушке между двумя мирами, не принадлежа ни к одному из них. Мир людей теперь для нее закрыт, а мир вампиров казался таким чуждым и странным, что Ульрика даже с Габриеллой опасалась делиться смятением и бесчисленными страхами, боясь показаться слабой или глупой.

Кому мог довериться храмовник Хольманн? Перед кем обнажить свои слабости и сомнения? Перед товарищами, несгибаемыми фанатиками? Перед духовником? Его изгонят как еретика и труса, а то и сожгут. Он не мог поделиться этим с обычной женщиной, не представляющей себе ужасов, с которыми рыцарь сталкивался каждый день. Такая могла бы утешить, но никогда не разделила бы его горестей.

У девушки перехватило дыхание от внезапного приступа приязни к Хольманну. Охотник на ведьм и вампир должны враждовать по природе своей, но ей храмовник нравился. Он хороший человек. Ульрика поняла, что ей хотелось бы быть той, за кого он ее принимал, – боевой напарницей и сердечной подругой, которая сможет сражаться с ним бок о бок и исцелит его душу и тело после битвы. Но мысли о близости немедленно создали сложности другого рода. Кровь Хольманна мощно билась в его венах, и этот запах опьянял. Преодоление невидимого барьера на входе в храм Морра опустошило Ульрику; теперь она хотела есть. Она поняла, что не может думать о Хольманне не только как о мужчине, но одновременно и как об источнике вкусной крови. Девушка выругалась про себя. Это бесило. Будут ли вожделение и жажда крови теперь всегда идти рука об руку? Станет ли запретным удовольствием простая дружеская прогулка с человеком?

Если голод усилится еще хоть чуть-чуть, Ульрике придется оставить Хольманна, потому что вряд ли она удержит свои желания под контролем. Девушка не хотела нападать на охотника – не теперь, когда все так далеко зашло. Ульрика представила себе выражение лица рыцаря, когда она набросится, – не испуг, но осознание предательства, – и поежилась. Это выглядело глупым, но Ульрике не хотелось разрушать возникшую между ними симпатию. Было приятно завоевать его уважение и не хотелось, чтобы это чувство сменили отвращение и гнев.

Конечно, если Ульрика отопьет его крови, ярость храмовника исчезнет, не так ли? Хольманн станет как другие доноры. Он будет любить ее больше, чем свое дело, и никогда не выдаст ламию фанатичным товарищам. При этой мысли сердце гулко стукнуло в груди девушки. Почему бы и нет? Ей больше не придется скрывать от него, кто она такая. А Хольманн избавится от одиночества. Они станут боевыми товарищами и станут вместе бродить в ночи, разыскивая врагов вампиров и людей, а днем в обнимку отлеживаться в тени.

Тут перед ее внутренним взором встал Квентин – в глазах собачья преданность, по шее стекает кровь, – и мечта лопнула, как мыльный пузырь. Отношения такого рода не для нее. Ульрика и Хольманн не станут друзьями. И товарищами тоже. Госпожой и слугой станут они. Напоив своей кровью вампира, донор терял волю и личность, становился лишь преданным рабом того, кто им питался. Ульрика уже сталкивалась с этим на примере Квентина и Иммы – и ее тошнило от этой отвратительной, животной верности. Она не хотела, чтобы Хольманн стал таким. Девушке нравилась его твердость, глубокие убеждения, спокойное достоинство и мрачный юмор. Все это исчезнет, как только она отопьет первый глоток крови охотника на ведьм. Каким бы жестким ни казался человек, он становится пустым внутри, слабым, убогим – как Родрик, исполненным ревности и сомнений, комнатной собачкой, которая прикидывается мастиффом. Так можно заполучить раковину, но потерять жемчужину, таящуюся в ней. Ульрика вдруг поняла, что именно эту часть новой жизни ненавидит больше всего. Она высоко ценила охоту и кровавую горячку боя. Они приводили ее в восторг. Даже убийство жертвы – правильно выбранной – не вызывало особых сложностей. Но ее тошнило от необходимости разрушать волю, уничтожать личность. Ульрика поняла, что никогда не станет пить кровь тех, кого уважает, потому что это уничтожит качества человека, которые вызвали ее чувство. Она не нуждалась в рабах. Ей нужны друзья.

Интересно, удастся ли когда-нибудь завести их.

ГЛАВА 13
ПОЖИРАТЕЛИ МЕРТВЕЦОВ

 

– Что у вас за дела в Саду Морра? – спросил закутанный в тяжелый плащ с капюшоном жрец через утыканные шипами железные ворота, ведущие на кладбище Нульна.

– Дела Зигмара, посвященный, – ответил Хольманн, показывая цепь – знак своей службы. – Открывай.

Жрец поднял фонарь. Стало видно уродливое, усыпанное бородавками лицо и написанное на нем раздражение, заметное даже через решетку. Жрец вздохнул и достал кольцо с ключами – связка зазвенела.

– Я не знаю, чего ты рассчитываешь добиться от тех, кто здесь пребывает, охотник на ведьм, – усмехнулся жрец. – Никакие пытки уже не развяжут им языки.

– Я не с вашими подопечными пришел разговаривать, – рявкнул Хольманн.

Ульрика ухмыльнулась. Жрец побледнел и поспешил открыть ворота, его затянутые в перчатки руки дрожали. За стены Альтештадта они прошли даже легче, чем на кладбище, – стражники у Высоких ворот лениво помахали им рукой, едва взглянув. Не сравнить с прошлым разом, когда вампир выбиралась из этого района. Она могла, конечно, лазать по стенам – но охотник на ведьм миновал ворота, удостоив стражников одного взгляда из-под широкополой шляпы.

Ульрика двигалась по улицам Храмового квартала, где с каждого высокого шпиля на нее сурово взирали боги. Она опасалась этого путешествия. Но за все время, пока они с Хольманном шли к кладбищу, девушка не испытала ни единого укола страха или боли. Ни лики святых, глядящие с уличных икон, ни статуи богов, украшающие резные стены, не оказали на нее ни малейшего воздействия.

Возможно, потому, что это не ее боги.

Может, в Кислеве все вышло бы иначе. Ульрика надеялась, что ей никогда не удастся выяснить это.

– Добро пожаловать, герр охотник на ведьм, – сказал священник, кланяясь.

Он распахнул скрипучие железные ворота и впустил гостей.

– Позвать старшего жреца?

Ульрика напряглась, когда вошла на кладбище, опасаясь снова столкнуться с силами, пытавшимися не впустить ее в храм Морра, но здесь их не оказалось. Какова бы ни была природа святого влияния, защищавшего храм, здесь оно отсутствовало. Ульрика облегченно вздохнула.

– Только в том случае, герр кладбищенский сторож, если вы не сможете исчерпывающе ответить на мои вопросы, – сказал Хольманн.

У жреца затряслись даже бородавки на лице. Он склонил голову.

– Сделаю все от меня зависящее, храмовник.

Хольманн достал окровавленный обрывок рясы и показал ее жрецу.

– Мы нашли этот обрывок одежды во время охоты на вампиров этой ночью. Кто-то из твоих братьев недавно сражался с этими тварями? Может, кто-то погиб или пропал?

Священник поднес фонарь, чтобы лучше рассмотреть черный лоскут, и поморщился.

– Я сейчас спрошу у отца Таубенбергера, но я ни о чем таком не слышал. Мы предоставляем сражаться вам, ну, и Черной Страже.

– Разумеется, – насмешливо согласился Хольманн. – И никто не пропадал или не сказался вдруг больным? Или, может, какие-нибудь несчастные случаи имели место?

Священник задумчиво почесал бородавку и покачал головой.

– Не припоминаю. По крайней мере, не в последние дни.

Хольманн вздохнул.

– Тогда веди сюда старшего жреца, – велел он. – Он может знать больше.

– Да, майн герр, – ответил жрец.

Служитель похромал к сложенному из черного камня невысокому храму, который находился шагах в тридцати от ворот. Но, не пройдя и трех шагов, остановился и повернулся к гостям.

– У нас, правда, пропали несколько ряс, – вспомнил жрец. – И кто-то потревожил могилу. Может это иметь отношение к вашему делу?

Хольманн и Ульрика переглянулись. Звучало многообещающе.

– Да, – ответил Хольманн. – Может. Расскажи подробнее. Кто украл ваши одеяния? Сколько ряс пропало? И как именно потревожили могилу?

– Поступили сообщения о пропаже шести одеяний, – сказал жрец. – Воров не нашли. Расхитители могил это, скорее всего. Они одеваются как жрецы Морра, воруют тела, а затем продают трупы так называемым ученым для якобы медицинских исследований.

– Слыхал об этом промысле, – проворчал Хольманн.

– Вероятно, для этого они раскопали могилу, – продолжал жрец. – Украли гроб, а тело оставили. Скорее всего, в гроб они будут складывать свежедобытые тела.

Или перевозить в нем искалеченных ламий, подумала Ульрика. Ее внутреннему взору предстала процессия людей, одетых как жрецы Морра, несущая гроб по улицам Трущоб к «Серебряной лилии». Вот так они это и провернули?

– Вы или ваши братья видели, как расхитители могил доставали гроб? – спросил Хольманн. – Приходили ли они снова?

Священник затряс головой.

– Нет, их никто не видел. Но некоторые братья после этого стали рассказывать – шепотом – о тенях, которые шмыгают ночью в дальних частях кладбища, где не должно быть ни одной живой души.

– И вы преследовали эти шмыгающие тени?

Жрец сглотнул.

– Ну, мы осмотрели эти места днем, но никаких следов не обнаружили.

Хольманн поглядел на него.

– Герр кладбищенский сторож, разве это не священная обязанность жрецов Морра – следить, чтобы мертвых никто не потревожил? Ведь это освященная земля! Вы должны защищать ее!

Служитель сжался в комок под своими одеяниями.

– Мы следим, майн герр. Защищаем. По крайней мере, большую часть кладбища. – Он повел рукой вокруг. – Вот этот участок вокруг храма, и мавзолеи благородных людей, и сектор, где похоронены купцы, – мы их патрулируем и непрерывно возносим молитвы, но...

– Но – что? – рявкнул Хольманн.

– Понимаете, майн герр... – Священник склонился и прошептал ему в ухо: – В некоторые части старого кладбища больше никто не ходит. После тех беспорядков.

Хольманн нахмурился.

– Беспорядков? Каких беспорядков?

– Чума, майн герр, – пробормотал священник. – Припоминаете? И, ну... крысы.

Охотник на ведьм распрямился, глубоко потрясенный.

– После большого пожара? То есть ты говоришь, что в этом саду есть места, которые никто не посещал последние три года?

– Мы не осмеливаемся, – принялся оправдываться жрец. – Не осмеливаемся. Зараза все еще может пристать. Это не безопасно.

Хольманн усмехнулся.

– Не чумы вы страшитесь. А боитесь вы бабских россказней. Крыс, которые ходят на задних ногах, как люди. Фу! Ты знаешь, что это ересь – верить в их существование?

– Я не верю! Клянусь, не верю! – вскричал жрец.

Только Ульрика верила. На самом деле ей однажды доводилось защищать владения отца от этих тварей. Но она решила, что сейчас, вероятно, мудрее умолчать об этом.

– Неважно, – сказал Хольманн. – Так где это место, куда боятся ходить жрецы Морра? Я хочу его увидеть.

– Я не поведу вас туда! – завопил маленький жрец. – Я не хочу подцепить чуму!

– Только направление укажи, – процедил Хольманн сквозь зубы. – Тебя я в любом случае с собой не возьму. В напарники я обычно выбираю кого похрабрее.

Охотник кивнул на Ульрику. Та благодарно склонила голову и улыбнулась. В праведном гневе храмовник Хольманн становился довольно привлекательным.

Как только главные ворота и центральный храм скрылись из виду, Сад Морра раскинулся вокруг них подобно бескрайнему океану. Низкие холмы, покрытые зарослями черных роз, вздымались в тумане и мраке, как штормовые волны, несущие обломки крушения многочисленных жизней. Над высохшей, побитой морозом травой возвышались самые разнообразные могильные памятники, многие от времени наклонились в разные стороны. Простые надгробия соседствовали с мощными каменными стелами и статуями святых, из-под резных капюшонов выглядывали мраморные черепа. Кое-где над дорожкой нависали черные голые деревья. Они напоминали обнаженные отливом остовы затонувших кораблей. Из ветвей доносилось протяжное уханье сов и тяжелое хлопанье невидимых крыльев.

Несмотря на вампирское зрение, Ульрика не видела дальше десяти шагов – светящиеся языки ледяного тумана двигались над могилами, накрывая их, словно призрачные паруса.

Путь Ульрики и Хольманна лежал через кварталы кладбища, и они мало отличались от тех, в которых похороненные здесь люди проводили время при жизни. Первыми шли длинные проспекты, заселенные мертвыми купцами, – аккуратные ряды высоких мраморных памятников с хвастливой, выставленной напоказ роскошью отделанные вычурными орнаментами, – каждый пытался превзойти соседа. Затем путники оказались среди особняков усопших дворян. Мавзолеи и семейные склепы были больше и построены надежнее, чем обиталища многих живых горожан. Затем начались трущобы – крошечные участки, жмущиеся друг к другу, где память об усопших увековечивали надгробные плиты размером с бордюрные плитки, а иногда не было и их. Наконец Ульрика и Хольманн добрались до места, которое искали. Эта часть кладбища стала старой уже тогда, когда вяз Донца был юным побегом. Имена на надгробных плитах давно уже никто не смог бы разобрать, крыши некрополей провалились, обелиски скрылись в зарослях кустарника, лица статуй стерлись от ветра и дождя и заросли розовыми кустами так, что из-за шипастых побегов, обвивавших их тела, казались мучениками перед аутодафе.

Храмовник огляделся. Вдалеке что-то завыло. На скулах охотника перекатились желваки.

– За этими могилами больше никто не ухаживает. Эти жрецы – трусы.

Хольманн осенил себя знаком молота.

– Здесь могли обосноваться любые твари. Любые.

Ульрика кивнула. Она опустила взгляд в поисках следов, которые могли оставить эти любые твари. Но ничего не заметила. Снег, выпавший несколько дней назад, уже почтивесь растаял, высокая и жесткая кладбищенская трава следов не сохраняла.

Они двинулись дальше. Туман стлался по земле и хватал путников за ноги, как назойливая кошка. Поднявшись на вершину невысокого холма, Ульрика уловила слабый запах и тут же узнала его. Вонь разлагающегося тела, которая шлейфом волочилась за убийцей. Девушка огляделась. Могилы, могилы и холмы, наполовину скрытые туманом. Ульрика присела на корточки и понюхала землю.

– Ты что-то видишь? – спросил Хольманн.

Ульрика поколебалась – на этот раз она не повторит ошибку, не покажет свои вампирские способности.

– Не знаю, – ответила она. – Скорее, чувствую. Давай еще вон там проверим.

Хольманн махнул рукой.

– Веди. Я начал доверять твоим чувствам. Зигмар направляет своих верных слуг.

Ульрика улыбнулась про себя. Она предпочитала, чтобы ее направлял собственный нюх. Вряд ли вампиру стоило в ближайшее время рассчитывать на благосклонность Зигмара или на помощь в поиске пути.

Двинувшись на запад, через лощину, заросшую мертвыми деревьями, они поднялись на низкий холм и оказались в аллее из могучих кипарисов, которая привела чашеобразную долину. Вонь нарастала. На краю долины запах обрушился на Ульрику, как удар молота, и даже Хольманн наморщил нос. Вонь окутывала их, висела вокруг, плотная, как туман.

– Зигмар милосердный, – пробормотал охотник на ведьм. – Снова эта вонь.

– Да. – Ульрика поморщилась. – Я думаю, мы нашли, что искали.

Они смотрели вниз, на окутанную туманом долину. Из-за склонов, утыканных треснувшими и обломанными памятниками, острыми и тонкими, низина напоминала распахнутую акулью пасть. На дне – в горле – заброшенные мавзолеи столпились вокруг давно пересохшего фонтана. В его центре возвышалась статуя Ульрика, Бога-Волка. Голова изваяния была отбита.

Храмовник направил на мавзолеи свет фонаря.

– Руку даю на отсечение, в один из этих мавзолеев в гости к законным хозяевам набилось очень много наглых бродяг.

– Твоя правда, – согласилась Ульрика.

Хольманн начал спускаться в долину, на ходу доставая длинный меч.

– Так пошли. Выселим их.

Но Ульрика не спешила следовать за ним. Идея казалась весьма сомнительной. В отличие от охотника на ведьм, она видела, на что способна тварь, убивавшая ламий. Чудовище разрывало на части вампиров с многовековым опытом битв. Ульрика опытный боец, ее навыки и сила лишь возросли благодаря превращению в вампира, но ей не хотелось бы выходить против подобного врага один на один. А драться придется именно в одиночку. Хольманн – храбрый, настоящий воин, но ни один человек, даже храмовник Зигмара, не сможет справиться с таким противником.

Ульрика двинулась за ним, обнажая саблю.

– Герр храмовник, подожди, – прошептала она. – Мы можем столкнуться с превосходящими силами. Предлагаю провести разведку и посмотреть, может, стоит вернуться сюда с подкреплением.

Хольманн повернулся, брови сдвинулись к переносице, но затем выражение его лица смягчилось.

– Ах, простите, фройляйн, – сказал охотник. – Я внезапно втравил вас в неприятности.

Храмовник улыбнулся.

– Вы так смело ведете себя, что я на мгновение забыл, что вы все-таки всего лишь...

Ульрика жестом заставила его замолчать. Ей послышался шум. Девушка повернулась и бросила взгляд наверх. В тумане за спинами что-то двигалось.

– Над нами кто-то есть, – прошипела она.

Хольманн поднял фонарь и указал вниз, на склон.

– Под нами – тоже.

Ульрика посмотрела в том направлении и ничего не увидела, но затем заметила движение слева. Темная фигура проскользнула за разрушенный памятник. Девушка глянула вправо. Силуэты мелькали вокруг, скрываясь за могилами и статуями в миг, когда она уже вот-вот должна была толком разглядеть их.

– И справа, и слева кишмя кишат, – пробормотала Ульрика.

Хольманн поставил фонарь на расколотую мраморную надгробную плиту и достал из-за пояса тяжелый пистолет.

– Мы окружены.

Ульрика напрягла вампирские сверхчувства. Запах разлагающихся тел, который она привыкла твердо связывать с загадочным убийцей, исходил от созданий, что прятались за памятниками. Переполненные этой вонью, сами они, к удивлению девушки, вовсе не казались мертвецами или нежитью. Вампир слышала их хриплое дыхание и торопливый стук сердец.

– Окружены, – согласилась она. – Но кем?

– Сейчас узнаю, – сказал Хольманн, выпрямился и шагнул вперед. – Покажите себя, вы, или вы горазды только красться и ползать в тенях? – рявкнул охотник так, что девушка съежилась. – Люди вы, чудовища или нежить, именем Зигмара, явите себя!

Ошеломленная Ульрика покачала головой.

«Действительно, можно ведь просто попросить», – подумала она.

Молчание стало ответом Хольманну. Эхо его голоса раскатилось по долине, смешиваясь с тихим топотом ног – существа подкрадывались ближе. Ульрика пересчитала сердца, что легко теплились вокруг них, как светлячки, роящиеся вокруг лампы, – десять, пятнадцать, двадцать. Ульрика попятилась и наткнулась на Хольманна, который смотрел во тьму за ее спиной. Он глянул на нее через плечо.

– Миледи, – сказал он. – Мне стыдно, что мои поступки привели нас обоих сюда и обрекли на столь грязный конец. Надеюсь, ты сможешь простить меня.

От его слов у Ульрики потеплело на душе. Она с трудом подавила желание поцеловать его, а затем укусить.

– Не будем говорить о конце и смерти, герр храмовник, – сказала девушка. – Давай лучше сразимся и победим, чтобы ты мог продолжать отвешивать мне комплименты.

Каменное лицо Хольманна расколола улыбка.

– С большой охотой, фройляйн, – сказал он. – Да пребудет с нами Зигмар.

Раздались пронзительные вопли: противники прекратили прятаться в тенях и напали. Они выпрыгивали из-за надгробий и деревьев, перескакивали через упавшие колонны и безликие статуи. На вампира и храмовника катилась толпа отвратительных, сгорбленных голых тварей, когда-то бывших людьми, но больше ими не являющихся. Кадавров несли белые кривые ноги, их руки заканчивались грубыми когтями, а лысые головы пестрели шрамами и вмятинами. Сточенные до гнилых пеньков зубы виднелись в раскрытых в крике ртах, глубоко запавшие глаза горели тупой яростью.

Рявкнул пистолет Хольманна, и один из атакующих упал, нелепо взмахнув руками. Храмовник отбросил оружие и вытащил из патронташа склянку. Хольманн швырнул ее в лицо твари, стекло разбилось, и освященная вода до самых костей разъела плоть существа. Кадавр завопил и упал. Ульрика разрубила подбежавшего врага пополам.

Он не пытался защищаться, но, пока девушка вытаскивала застрявшую в теле саблю, на нее набросились еще трое, осыпая градом ударов. Ульрике удалось спастись только благодаря сверхчеловеческой скорости и силе – она увернулась от одного, толкнула второго на третьего, вытащила наконец клинок из рыхлой плоти и зарубила обоих нападавших, вырвав горло третьего когтями свободной руки.

Только когда накатила вторая волна атакующих, Ульрика вспомнила, кто бьется бок о бок с ней, и с трудом втянула когти. Она поняла, что, конечно, уже выпустила и клыки. Вампир убрала их и оглянулась через плечо, не заметил ли Хольманн лишнего. Но тот был слишком занят, разбираясь с десятком тварей, – рубил мечом и швырял в них склянки с освященной водой. Надо же было угодить в такую глупую и сложную ситуацию! Ульрике придется полагаться только на свою саблю, да еще и сдерживаться, чтобы не бить в полную силу.

Твари навалились на них со всех сторон. Ульрика вытащила кинжал и сражалась в тилийском стиле – блокировала когти противников кинжалом, тем временем подныривая под воздетыми руками и распарывая саблей их животы. Враги падали, крича под ударами, но половина снова поднималась, настолько обезумев от жажды крови, что боль от ран, казалось, только подхлестывала их.

– Силой Зигмара я очищу от вас его землю! – рычал Хольманн.

Он швырнул еще одну склянку, и еще два кадавра отступили, крича: их обожженная плоть вскипала пузырями и облезала.

– Что это за твари? – спросила Ульрика, задыхаясь от вони и рубя направо и налево.

– Упыри, – ответил Хольманн. – Падшие люди. Пожиратели мертвечины.

Ульрика смутилась: смертный рассказывал вампиру о детях ночи. И все же это не то чтобы сильно удивляло. Знания Кригера не перешли к ней с его кровью – он поделился лишь бесконечной жаждой. Девушка не восстала со смертного одра, наделенная всеми сведениями, необходимыми вампиру. Ульрика больше знала о грязных падальщиках из рассказов солдат отца, столкнувшихся с ними на поле боя, чем со слов графини Габриеллы. Разорители кладбищ, каннибалы, дикие слуги вампиров и некромантов, они находились на самой низшей ступени падения, которой мог достичь человек. Упыри стояли даже ниже мутантов – те, по крайней мере, сохраняли умственные способности.

Ульрика снесла голову одной твари и повернулась к двум другим. Внезапно боль пронзила ее правую икру. Ульрика глянула туда. Упырь, которого она сочла убитым, глубоко запустил зубы в ее ногу. Ругаясь, она сбросила врага, расколов ему череп. Двое других прыгнули на нее. Ульрика вскинула саблю, но было поздно. Твари сбили ее с ног и снова отскочили, поджидая спешащих на помощь сородичей.

– Фройляйн! – закричал Хольманн.

Девушка изо всех сил уцепилась за гранитное надгробие и попыталась встать. В просветах между ногами набрасывающихся на нее упырей Ульрика увидела, как охотник на ведьм сражается с пятью тварями сразу, пытаясь пробиться к ней на выручку.

– Нет! Борись за себя! – крикнула Ульрика, но тот не услышал.

Упырь сгреб рыцаря сзади, и Хольманн начал падать вперед, отчаянно рубя вокруг. Еще одна тварь схватила его за талию, когда охотник на ведьм собирался метнуть очередную склянку. Третий впился зубами в плечо храмовника.

– Нет! – завопила Ульрика.

Она вскочила, выпуская когти и клыки, и отшвырнула державших ее упырей как котят. Другие прыгнули на Ульрику, разрывая ее одежду и тело. Она вскрыла брюхо одного, оторвала руку другого и бросилась вверх по холму.

Хольманн лежал, размахивая деревянным колом и пытаясь вытащить застрявший в животе упыря меч. Еще трое набросились на воина.

– Отстаньте от него! – закричала Ульрика.

Она отрубила кадавру голову и перепрыгнула еще через двоих, приземлившись позади твари, что терзала грудь Хольманна. Ульрика вырвала горло врага когтями, бросила через плечо и широкими выпадами расчистила пространство слева и справа. Чудовища бросились бежать, и она вытащила охотника из-под груды тел. Тот посмотрел на нее мутным взглядом. Заметил ли он ее улучшенный стиль боя?

– Ты можешь драться? – спросила Ульрика.

Губы его зашевелились, но Хольманн не произнес ни звука. Его одежда была изорвана в клочья, из укусов и глубоких ран от когтей по всему телу текла кровь. Упырь вцепился в руку Ульрики зубами. Она повернулась и отшвырнула его. Не меньше десятка других приближались, рыча. Вампир набросилась на них, и твари отступили, но зашедшие с тыла снова напали на храмовника. Ульрика крутилась, как мельница, чтобы отбросить всех, но это оказалось не под силу даже вампиру – упыри прибывали со всех сторон, она не могла убить их и сохранить жизнь Хольманна.

Ульрика выругалась, взвалила храмовника на левое плечо, закинув тело за спину и обхватив рукой свисающие ноги.

– Прочь с дороги, мрази! – крикнула она и принялась пробиваться сквозь ряды упырей вверх по склону.

Хольманн был выше и в два раз шире, и даже со сверхчеловеческой силой вампира тащить его оказалось тяжело. Но Ульрика не замедлила шага. Она не бросит охотника здесь, не оставит на ужасную смерть.

Ульрика пробежала по кипарисовой аллее и повернула на восток, к каменной стене, отделяющей кладбище от храмового квартала. Упыри, которым не приходилось тащить на себе раненого товарища, догнали ее без всяких затруднений, но вампир размахивала саблей, не давая им приблизиться. Как стая волков, загоняющая оленя, эти твари могли потерпеть – лишь дождаться, пока она устанет и споткнется, и тогда они набросятся. Ульрика знала, что скоро силы иссякнут: схватка и полученные раны ослабили даже ее. Ноги вампира уже подгибались под тяжестью Хольманна. Она искала глазами стену кладбища, но вокруг тянулись бесконечные ряды могил, наполовину скрытые туманом. Девушка поняла, что им не вырваться.

Спасение явилось в виде старого мавзолея, иссеченные дождями и ветрами стены которого оставались целыми. Не хватало только двери. Надежда придала сил – Ульрика устремилась к черному зеву. Упыри поняли, что она собирается сделать, и попытались отсечь беглянку от убежища, но девушка обрушивала саблю на каждого, кто хотел обойти спереди. Вампир вложила все силы в последний рывок, взбежала по покрытому травой склону и влетела в проем. Упыри следовали по пятам, как стая гончих. Ульрика швырнула Хольманна на усыпанный листвой пол и повернулась к врагам. Некоторые уже ворвались внутрь, но этих она прикончила одним махом и встала у входа, отпихивая рвущихся внутрь тварей ногами и преграждая им путь.

– Идите сюда! Все здесь подохнете! – прорычала Ульрика.

Упыри так и поступили. Теперь численный перевес не имел значения – кадавры не могли обойти с флангов или уклониться от разящих ударов сабли. Один за другим твари падали, во все стороны летели отрубленные пальцы и руки, существа умирали, исходя кровью из глубоких ран в груди и спине. Они предприняли несколько яростных атак, прежде чем решили, что эта добыча им не по зубам, и побежали прочь, воя от ярости и страха, оставив убитых и раненых валяться у входа в мавзолей.

Ульрика вышла и добила последних врагов, затем убедилась, что ее клыки и когти втянуты, и вернулась в усыпальницу, чтобы осмотреть раны Хольманна.

Тот стоял, прислонившись к центральному саркофагу склепа. Шляпу Хольманн где-то обронил. Охотник на ведьм встретил Ульрику диким взглядом.

Девушка остановилась, холодный страх заполнил грудь.

– Храмовник Хольманн, – произнесла Ульрика настолько ровным голосом, насколько смогла. – Как ты?

Рыцарь с трудом оттолкнулся от саркофага и шагнул в полосу лунного света, падавшего через дыру в потолке мавзолея. Храмовник поднял меч и наставил на Ульрику.

– Ты одна из них! – воскликнул он. – Ты – вампир!

ГЛАВА 14
КОГТИ В НОЧИ

 

Ульрика отступила на шаг.

– Ты ошибаешься, майн герр. В горячке боя ты, должно быть, вообразил...

– Я знаю, что видел! – крикнул Хольманн; меч плясал в его руках. – Сама посмотри! У тебя руки по локоть в их крови, ты рвала их когтями! И ни одна смертная женщина не смогла бы бежать, закинув меня на плечо!

Ульрика отступила еще дальше, сердце ее оборвалось.

– Храмовник Хольманн, Фридрих, пожалуйста...

– Не называй меня по имени, ты, порождение тьмы! – взревел он. – Теперь я все понял! Ты околдовала меня сладкими речами и грязными чарами! Заставила меня поверить, что...

Слова словно застряли у Хольманна в горле, но тот все же выплюнул их:

– Я едва не предал свои обеты! Ты заразила меня скверной!

Ульрике было больно смотреть, как он страдает. Случилось именно то, чего ей так хотелось избежать.

– Храмовник, пожалуйста, – взмолилась девушка. – Выслушай меня, я все могу объяснить.

– Тут нечего объяснять! – рявкнул Хольманн, вытаскивая из патронташа очередной флакон с освященной водой. – Ты чудовище, принявшее женский облик! Враг Империи и самого человечества! Во имя Зигмара я уничтожу тебя!

Хольманн метнул склянку и бросился на нее, неуклюже замахиваясь – раны ослабили его, а руки дрожали от ярости.

Ульрика легко увернулась и от склянки, и от меча.

– Но я спасла тебя!

– Это один из твоих трюков! – прорычал охотник, снова нанося удар. – Ты спасла меня, чтобы завоевать преданность! Ты хочешь сделать меня пешкой в своих руках. Безумным шпионом, который будет делать все, что ты прикажешь, – во вред тем, кому я поклялся в верности!

– Не собиралась я делать ничего такого, – возразила Ульрика.

Но она знала, что это бесполезно. Хольманн – храмовник Зигмара. Его верования непоколебимы. Ничто не заставит его увидеть в Ульрике нечто большее, чем просто монстра. Вампиру снова захотелось напиться его крови, но она преодолела искушение. Она не будет тем, кем ее считает рыцарь.

Конечно, теперь его нужно убить. Не осталось никаких сомнений в том, что именно это она и должна сделать. Храмовник открыл ее тайну. Он понимал, что Ульрика так или иначе связана с вампирами, недавно убитыми в городе. Он знал все то же, что и она, об убийстве в доме зачумленных и о том, куда ведут следы убийцы. Охотник на ведьм должен умереть, и убить его не составит никакого труда. Он едва держал меч и с трудом метал свои стеклянные гранаты. Он хромал и потому двигался медленно. Ульрике надо только выбить клинок из его рук, проткнуть сердце саблей – и все будет кончено.

Хольманн снова бросился на девушку, швырнул еще одну склянку и дико взмахнул мечом. Ульрика саблей разбила пузырек в воздухе и увернулась от клинка. Воин споткнулся и уткнулся носом в стену. Его шея обнажилась. Один быстрый удар, и он умрет. Ульрика стиснула рукоять сабли, но почему-то не смогла поднять руку и просто стояла и смотрела, как тот приходит в себя.

– Мне очень жаль, что я не оправдала ваших надежд, храмовник Хольманн, – сказала девушка, развернулась и помчалась прочь из мавзолея в холодную черную ночь.

На бегу Ульрика осыпала себя проклятьями. Она вела себя как дура набитая! Стоило убить Хольманна сразу, когда они столкнулись в канализации. Ну или в доме зачумленных. Из всех смертных охотник на ведьм меньше всего подходил на роль друга вампира, так почему же она стремилась к отношениям именно с ним? Можно сказать, конечно, что Ульрика это сделала, желая получить информацию и пробраться в места, куда без сопровождения храмовника никогда бы не попала, но задним-то числом можно найти сколько угодно разумных объяснений любому дурацкому поступку. Она поступила так потому, что чувствовала себя одинокой и нуждалась в ком-то кроме Габриеллы, чтобы перекинуться словечком? Или потому, что тосковала по Феликсу? И почему она не убила Хольманна только что, когда предоставлялась идеальная возможность? Из одной гордости или потому, что храмовник ей нравился? Или Ульрика оставила Хольманна в живых только для того, чтобы доказать, что тот не прав в своем отношении к ней?

По крайней мере, она не дала никаких зацепок, по которым Хольманн смог бы найти ее. Ничего, что могло привести храмовника в дом Альдриха. Они больше никогда не встретятся. «И почему мне хочется этого?» – подумала Ульрика раздраженно. Хольманн пытался убить ее почти сразу после того, как она спасла ему жизнь. Конечно, Ульрике известны его мотивы. С точки зрения храмовника, она явила сущность кровожадного чудовища. Ни капли сожаления не промелькнуло на лице Хольманна, когда он бросился на Ульрику, – только слепая, безумная ярость. С упырями он сражался не так свирепо. Конечно, девушка знала причину и этого тоже. Упыри не прикидывались кем-то другим. Они не завоевывали сердце храмовника.

До особняка цехового мастера Альдриха оставалось дома три, когда Ульрика поняла: происходит что-то плохое. Чутким слухом вампир различила слабые крики и узнала голоса. В страхе и ярости вопили Имма и Габриелла, затем что-то с грохотом взорвалось, а крики перешли в звериный рев. Ульрика припустила вниз по мокрой мощеной улице, на ходу доставая саблю. Кто-то напал на госпожу! Она должна защитить ее!

Внешне особняк выглядел так, словно ничего не происходило. Дверь закрыта, подъездная дорожка пуста. Но с верхних этажей неслись вопли и грохот ломаемой мебели. Ульрика взбежала по ступенькам и увидела потеки крови на пороге. Она толкнула дверь, но та оказалась заперта. Вампир отступила на шаг и, вложив всю сверхчеловеческую силу, ударила ногой в место, где находился замок. Этого хватило, чтобы обломки засова и щепки разлетелись в разные стороны. Ульрика ворвалась в дом с саблей наголо.

В прихожей лежал труп дворецкого, того самого, что строил неодобрительные гримасы во время внезапного визита Родрика. Тело с вырванным горлом лежало у стены. Ульрика, изрыгая проклятья, побежала по лестнице, перескакивая по четыре ступеньки сразу. На площадке она наткнулась на Альдриха в ночной рубашке. Живот его был распорот, кишки размотаны по всему ковру. В толстой обмякшей руке хозяин дома сжимал меч, но, похоже, не успел им воспользоваться. Ульрика помчалась по коридору на звуки драки, ворвалась в покои графини Габриелла и влетела в...

Темноту.

Еще ни разу после того, как Кригер обратил ее, Ульрика не чувствовала себя настолько слепой и беспомощной во мраке. Она не видела даже сабли в собственных руках, не говоря уже о комнате или открытой двери совсем рядом. Девушка испугалась и на мгновение застыла, совершенно сбитая с толку. Ночное видение вообще не работало, словно на голову набросили мешок! Однако остальные чувства оставались к ее услугам. Ульрика слышала вокруг рев, крики и треск мебели, чуяла кровь, дым, страх Иммы, ярость Габриеллы, и поверх этого всего – словно наброшенное одеяло – мощное зловоние трупов, пролежавших на поле битвы несколько дней под дождем. Убийца. Убийца здесь!

Девушка прыгнула на запах, вслепую ударив саблей, и попала по чему-то – рев боли сказал об этом. Дубинка или кулак ткнул вампирку в лицо так, что из глаз посыпались искры и она отлетела назад, на обломки мебели.

Ульрика села. В голове звенело. Но она услышала легкие шаги, торопливо удаляющиеся от нее, и учуяла новый – хотя и знакомый – запах. Гвоздика! Толстый человечек, которого она так и не догнала в канализации.

– Ты! – прорычала Ульрика и набросилась на коротышку, занося саблю.

Невидимый человечек засмеялся и пнул ее в лодыжку, а когда вампир поднялась на ноги, снова легко ушел от удара. А вот он может видеть, подумала Ульрика.

– Ульрика! – раздался голос Габриеллы. – Это ты?

– Да, госпожа, – выдохнула Ульрика.

– Уходи отсюда! – закричала Габриелла. – Беги к Гермионе! Беги...

Раздался звук удара – словно камень врезался в глину, – и голос графини оборвался.

Ульрика вскочила и снова прыгнула к источнику зловония, на этот раз вытащив и кинжал. Невидимая нога снова подставила ей подножку, и девушка упала, больно ударившись животом. Она взмахнула саблей в сторону удаляющихся шагов и была вознаграждена болезненным шипением. На миг тьма рассеялась, и Ульрика успела увидеть толстого маленького чернокнижника. Тот пятился, хромая и втягивая ногу под свое безразмерное одеяние. На стене мелькнула тень кого-то огромного, сгорбленного, с уродливой головой. Тварь заносила когтистые кулаки.

Ульрика снова оказалась во тьме и вскочила. На преследование коротышки не осталось времени. Девушка крутанулась в сторону, где, как надеялась, находился обладатель огромной тени, и сабля вошла во что-то очень мясистое. Снова раздался рев раненного зверя, шорох, и вампира обдала волна воздуха от огромного движущегося тела. Она присела – почти вовремя: когти лишь задели макушку и ухо. По крайней мере, ей не пришлось снова лететь через всю комнату. Девушка принялась рубить перед собой, и на этот раз очень удачно – во все стороны брызнули клочья одежды и плоти.

Тяжелый, как удар молота, пинок выбил саблю из рук. Огромная, как грабли, рука сгребла Ульрику поперек туловища и вздернула. Вампир отбивалась как могла, но вторая рука ухватила ее голову, крепко сжала и принялась откручивать. Ульрика слышала хруст собственных позвонков. Невыносимая боль обрушилась на нее. Девушка рвала когтями сжимающие ее огромные пальцы, отхватывая плоть ломтями и стараясь отгрызть их от кисти. Но противник превосходил ее по силе настолько, насколько она превосходила человека. Девушка не могла его одолеть.

– Мурнау! – раздался голос толстого чернокнижника. – Сзади!

Послышался глухой всхлип лезвия, вонзившегося в плоть, и вдруг тварь, держащая Ульрику, отбросила ее и издала вопль боли. Девушка развернулась в воздухе, ударилась обо что-то твердое и узкое, с треском сломала его и приземлилась на то, что по ощущениям походило на обломки кровати.

Раздался звук еще одного удара и новый вопль нечеловеческой боли. Ульрика тем временем пыталась выбраться из-под разрушенной мебели.

– У меня тоже есть когти, – яростно прорычала Габриелла. – И как тебе? Нравится?

Тяжелые шаги забухали по полу, зазвенело бьющееся стекло, и в комнату ворвался порыв холодного зимнего ветра.

– Трус проклятый! – крикнул чернокнижник, и звук торопливо удаляющихся шагов сообщил, что враг бежит к лестничной площадке.

Ульрика поднялась и погналась за чернокнижником, ориентируясь на шум, но споткнулась обо что-то мягкое и упала, больно ударившись – как оказалось, о край стола.

– Стоять! – рявкнула она и, преодолевая боль, поднялась.

Ульрика сжала ушибленное плечо и захромала на звук удаляющихся шагов. Только обойдя разбитый стол, она поняла, что снова может видеть. Противоестественная тьма рассеялась. Девушка стояла уже у самых дверей. Она огляделась. Обстановку разнесли в щепки. Дрова вывалились из расколотого камина и разлетелись повсюду – и обломки мебели уже начинали тлеть от такого соседства. Высокие окна наружной стены, раньше закрытые ставнями и плотно занавешенные, были выломаны и распахнуты в ночь.

Ульрика увидела графиню. Габриелла стояла на коленях возле опрокинутого умывальника, опустив голову и свесив руки. Ее изорванный халат пропитался кровью. Девушка развернулась и бросилась к ней, мигом выбросив из головы невидимое чудовище и толстого чернокнижника.

– Госпожа! – воскликнула Ульрика, опускаясь на колени рядом с графиней. – Вы ранены?

– О да, – слабо ответила Габриелла. – Не то слово.

Она рухнула в объятья Ульрики. Руки Габриеллы разжались, из них выскользнул и упал на пол изящный кинжал.

Ульрика ахнула, увидев ее раны сквозь прорехи в изорванном шелковом халате. Грудь и живот оказались распороты до самых мышц. Через глубокие порезы на левой руке блестели кости. Осколки стекла и обломки дерева торчали из лица и ног Габриеллы.

– Пожалуйста, найди Имму, – пробормотала графиня. – Мне нужно поесть.

– Да, госпожа, – ответила Ульрика.

Она поднялась и огляделась в поисках горничной. Имма обнаружилась в куче обломков на ковре. Она смотрела в потолок застывшим взглядом, на лице отпечаталось выражение ужаса столь глубокого, что оно выглядело почти смешным.

– Имма, поднимайся.

Горничная не ответила. Ульрика обошла сломанный стул и приблизилась к ней.

– Имма...

Горничная осталась жива, но явно ненадолго. Обе ее руки были сломаны и согнуты под противоестественными углами, а из живота торчала ножка стола – падая, Имма сама насадилась на него. Услышав шаги Ульрики, несчастная обратила на нее невидящий взгляд.

– Г-госпожа?

Ульрика выругалась, наклонилась, сняла девушку с пронзившей ее ножки стола и отнесла к Габриелле. Руки вампира залила кровь, хлынувшая из раны Иммы.

– Она умирает, госпожа, – сказала Ульрика, опуская служанку.

Имма слабо вскрикнула, коснувшись пола, и сказала извиняющимся тоном:

– Простите, госпожа, но мне так больно...

– Это ты меня прости, – ответила Габриелла и погладила девушку по голове. – Я могу изгнать боль. Хочешь?

– О да, госпожа, – прошептала Имма.

Габриелла жестом показала Ульрике, чтобы та приподняла Имму и поставила ее на колени. Затем графиня склонилась над исполосованной старыми шрамами шеей горничной и вонзила в нее клыки. Имма ахнула, испустила вздох и закрыла глаза. На лице ее проступило выражение спокойствия и умиротворения.

Ульрика с удивлением наблюдала, как медленно зарастают раны Габриеллы. Даже самые ужасные из них, на левой руке, становились не такими глубокими, хотя и не закрылись совсем.

Через некоторое время Габриелла оторвалась от шеи Иммы и глубоко вздохнула. Теперь она снова походила на себя, за исключением того, что была одета в заскорузлые от крови лохмотья. Графиня подтолкнула бесчувственную девушку к Ульрике.

– Прикончи ее, – сказала она. – Ты тоже ранена.

– Прикончить ее? – неуверенно переспросила Ульрика.

– Это милосердие, – пояснила Габриелла.

– Да, госпожа.

Ульрика крепко прижала Имму к себе и приложилась к ране, которую уже проделала Габриелла. Когда Ульрика допивала последние капли крови, ее внезапно охватила жалость. Имма сказала, что умрет за нее. Ульрика не отнеслась всерьез к этой сентиментальной чуши – но именно так и случилось. Их с Габриеллой исцелила кровь горничной, а жар ее сердечного пламени тускнел, превращаясь в слабый огонек свечи. По крайней мере, Ульрика могла дать несчастной кое-что взамен – а именно тихий и безболезненный конец.

К тому времени, когда сердцебиение Иммы замедлилось, останавливаясь, и ее кровь перестала течь, раны Ульрики тоже закрылись. Вампир позволила горничной аккуратно сползти на пол.

– Бедное дитя, – сказала Габриелла, положив руку на холодный белый лоб Иммы. – Люди такие хрупкие.

Ульрика помогла графине подняться и подвела к умывальнику. Поставила столик на место и наполнила треснувшую миску водой из кувшина, который чудом уцелел.

– Найди мне другую одежду, – попросила Габриелла, снимая окровавленные лохмотья, в которые превратился халат.

Она принялась умываться и очищать раны, а Ульрика, кивнув, направилась к разбитому шкафу для одежды и отбросила в сторону расколотые створки.

– Я убила эту тварь? – уточнила Габриелла.

– Нет, госпожа, – ответила Ульрика. – Она улетела в окно.

Ульрика нашла подходящий халат и вернулась к графине.

– Что это было? – спросила Габриелла. – Ты его видела?

Габриелла вытерла и перевязала свои уже превратившиеся в шрамы раны обрывками халата и выставила руки так, чтобы Ульрика могла надеть на нее новый.

– Я вот – нет. Здесь стояла непроницаемая тьма. Но я уверена, это какая-то разновидность вампира.

Девушка помогла графине одеться и расправила складки на плечах.

– Откуда вы знаете?

Габриелла обернулась, запахивая халат, подошла к месту, где выронила кинжал, подняла оружие и показала Ульрике.

– Клинок посеребрен, – пояснила она. – Тварь обратилась в бегство, когда я ударила.

Ульрика косо посмотрела на лезвие.

– Госпожа, я рада, ведь этот клинок спас вашу жизнь. Но зачем вам такая вещь?

Габриелла улыбнулась и подняла из обломков украшенные драгоценными камнями ножны.

– Это мизерикордия – кинжал милосердия. Он дарует быструю смерть, если меня схватят люди. Это больно, но гораздо быстрее, чем гореть на костре или под лучами солнца.

Она вздрогнула, потрогала левую руку. На рукаве проступили кровавые пятна – рана все еще сочилась, даже сквозь повязку.

– Держи я кинжал при себе, получился бы совсем другой бой. К сожалению, он лежал в чемодане, который мне пришлось нащупывать в темноте. Теперь клинок всегда будет со мной, даже во время сна. Здесь, в Нульне, могут напасть в любой момент.

Габриелла замолчала, наполовину вставив мизерикордию в ножны, и повернулась к Ульрике.

– Но как они узнали, что мы здесь? – спросила она. – Мы пробыли тут всего три ночи и не особенно афишировали присутствие. Сколько людей вообще в курсе, что мы остановились в доме Альдриха?

– Гермиона и ее свита, – начала припоминать Ульрика. – Мадам Дагмар. Родрик. Когда Гермиона приказала нам отправляться сюда, никто не присутствовал при этом.

Габриелла нахмурилась.

– Ну, я надеюсь, что это не они. Но, возможно, кто-то неосторожно упомянул о нас в разговорах...

– За домом Гермионы могут наблюдать, – заметила Ульрика. – Вероятно, нас заметили там и проследили.

Габриелла кивнула.

– Это объяснение мне больше нравится. Оно исключает возможность, что среди нас – пре...

На лестнице раздались тяжелые шаги. Ульрика вскочила, выхватила саблю и встала на изготовку. Габриелла вытащила кинжал. Дверь распахнулась, впуская Родрика с мечом в руке. В проеме он остановился как вкопанный, обозревая царящий в комнате хаос, затем перевел взгляд на графиню.

– Госпожа! – закричал он, и принялся пробираться к ней через нагромождение обломков. – Что здесь произошло?

Родрик увидел кровь на ее рукаве.

– Вы ранены!

– Не бойтесь, – сказала Габриелла. – Я уже почти оправилась.

– Но кто это сделал? – спросил Родрик.

– Убийца, – ответила Ульрика. – Пытался уничтожить очередного вампира.

Родрик выругался.

– Вот что случается, когда меня отсылают с известиями! Мне следовало остаться рядом с вами!

Габриелла улыбнулась и погладила его по щеке.

– Нет, любовь моя, хорошо, что вас здесь не было, – сказала она. – Потому что тогда вы были бы мертвы, как бедная Имма.

– Но я ваш паладин! – возразил он. – Мой долг – защищать вас!

Родрик бросил взгляд на Ульрику.

– Это работенка не для шпиона.

Габриелла взяла молодого человека под руку.

– Я думаю, вам еще выдастся случай сделать это, – сказала она. – Эта тварь хочет уничтожить нас всех. Сейчас мы вынудили их отступить, но они вернутся.

Графиня снова посмотрела на Родрика.

– Однако вы можете оказать мне другую услугу. Мои раны исцелены не полностью. Не будете ли вы так добры расстегнуть воротник?

Родрик поднял руку к воротнику, но нахмурился.

– Нет, госпожа, – сказал он, отступая. – Опасность еще не миновала, и я должен встретить ее во всеоружии. Я приведу кучера Альдриха – если он еще жив.

Габриелла застыла на мгновение, потрясенная отказом, но кивнула.

– Вы правы. Вы нужны мне в хорошей форме. Тогда идите, но поторапливайтесь.

– Да, графиня.

Рыцарь поклонился и двинулся к выходу.

– Погодите, – сказала Габриелла.

Родрик замер у двери.

– Госпожа?

– Какие новости от Гермионы?

Родрик поджал губы, но все-таки ответил:

– Мадам Дагмар убита, когда возвращалась из борделя Матильды. Разорвана на куски, как и остальные жертвы. Стражники нашли ее еще до рассвета, распятую на заборе у «Серебряной лилии», там же, где повесили Альфину, и тоже с обнаженными клыками. Охотники на ведьм сходят с ума. Леди Гермиона хочет обсудить это с вами.

ГЛАВА 15
НОЖ В СПИНУ

 

До рассвета оставалось всего несколько часов, когда Габриелла, Ульрика, Лотта и Родрик выехали в сторону особняка леди Гермионы на тяжело нагруженной их вещами карете Альдриха, оставив за спинами полыхающий, как факел, дом цехового мастера. Поджечь его приказала графиня. Огонь скроет все: убийство Альдриха, исчезновение его жены, разломанную мебель, разбитые окна, трупы горничной и дворецкого. Лучше, если охотники на ведьм обнаружат только разоренное пепелище.

Ульрика снова оделась в костюм благородной дамы. Не столько из уважения к пожеланиям Габриеллы, сколько по суровой необходимости – ее костюм для верховой езды пришел в полную негодность, появляться в этих окровавленных лохмотьях на людях стало невозможно.

Пока карета катилась по холодным пустым улицам Альтештадта, Ульрика поведала Габриелле о своих ночных приключениях: о поисках в доме зачумленных, обрывке черной рясы и как он привел вампира в Сады Морра. Храмовника Хольманна девушка не упомянула ни разу, зная, что это знакомство вызовет неодобрение Габриеллы.

Когда Ульрика дошла до схватки с упырями на кладбище, Родрик зарычал под нос. Он продолжал держаться с воспитанницей графини холодно и отстраненно с момента, когда узнал, что убийца атаковал Габриеллу, а рядом в этот момент оказалась Ульрика. Рассказ об упырях окончательно вывел рыцаря из себя.

– Вы только посмотрите, госпожа, как ловок ваш шпион! – саркастически вскричал Родрик. – Она бежит прямо в логово врага, чтобы он точно знал, как далеко мы продвинулись в поисках! Теперь убийца переберется в другое место, где его никто не сможет найти.

– Я была ошеломлена, – огрызнулась Ульрика. – А тебя там просто убили бы.

– Я бы не полез туда один, – усмехнулся Родрик.

– Дети, – призвала Габриелла. – Успокойтесь. Хватит грызни. Вы оба отлично справились в очень сложной ситуации. А теперь помолчите, пожалуйста. Я все еще плохо себя чувствую.

Родрик коротко кивнул и отвернулся к окну, но было ясно, что его самолюбие все еще оскорблено. Ульрика с отвращением посмотрела на рыцаря и тоже уставилась в окно. Остаток пути прошел в тишине.

 

Тишина встретила их и в особняке леди Гермионы.

Когда гости вошли в зал, хозяйка, на этот раз в голубом шелковом платье, смерила их ледяным взором и не ответила на поклон. Фон Цехлин и его приспешники рассредоточились по периметру комнаты и наблюдали за визитерами с деланым равнодушием, как будто сонно. Широко раскрытые глаза Фамке, стоящей между фрау Отилией и Гермионой, наоборот, бегали по сторонам. Девушка переплела пальцы в замок так, что костяшки побелели, и выглядела встревоженной. Что-то здесь было неправильно. Ульрика хотела опустить руку на рукоять сабли, но ее, конечно, за поясом не оказалось. Она покосилась на Габриеллу, но если графиня и почувствовала витающее в воздухе напряжение, то никак этого не дала понять.

– Сестра, – сказала Габриелла. – Родрик сообщил мне ужасное известие. Я скорблю вместе с тобой.

– Ложь! – прорычала Гермиона.

Габриелла приподняла бровь.

– Прошу прощения?

Гермиона шагнула вперед и злобно наставила палец на графиню.

– Я тебя раскусила! Я знаю, что ты сделала! Ты помогла убить мадам Дагмар!

Она бросила исполненный ненависти взгляд на Ульрику.

– Ты и твоя кислевитская ассасинка в сговоре с Матильдой и ее мясниками!

Ульрика удивленно моргнула. Гермиона что, помешалась?

Габриелла засмеялась.

– Не будь смешной. Как эта идиотская идея вообще пришла тебе в голову?

Гермиона осклабилась волчьей ухмылкой.

– Ты пытаешься это отрицать, фон Карштайн?

Габриелла подобралась, маска невозмутимого спокойствия слетела с ее лица.

– Что? Как ты меня назвала?

Гермиона указала на свою экономку.

– Отилия напомнила мне о твоем истинном происхождении. В тебе больше крови Вашанеша, чем крови нашей королевы. Сначала я думала, что ты хочешь только занять мое место, вскарабкаться на одну ступеньку выше – через мой труп! – и добиться высочайшего благорасположения. Но теперь я поняла, что ошибалась. Ты идешь по пути, к которому склоняет твоя истинная природа. Хочешь уничтожить нас всех во имя Сильвании, убить ламий Нульна и отравить землю здесь таким страхом и подозрениями, чтобы наше сестринство здесь не смогло возродиться никогда. Но твои мечты не воплотятся в жизнь, фон Карштайн. Все закончится сейчас.

– Гермиона, – сказала Габриелла. – Это безумие. Я давно доказала, что моя верность не вызывает сомнений, и сделала это много раз. И ты при этом присутствовала!

– Сегодня верна, завтра – нет, сестра, – ответила Гермиона, угрожающе кружа вокруг нее. – Когда кто-то застревает в глухом медвежьем углу на век-другой, преданность может переродиться в ревность. На самом деле ты тайно сговорилась с Матильдой убить нас всех и использовала свое «расследование», чтобы направить поиски на ложный путь.

Габриелла нахмурилась.

– То есть ты сейчас утверждаешь, что и Матильда тоже – фон Карштайн?

– Она умеет превращаться в волка, – напомнила Гермиона. – Ни у одной чистокровной ламии такой способности нет!

Габриелла встревоженно покачала головой.

– Ты просто в отчаянии, сестра. Я тебя понимаю. Четыре смерти произошли одна за другой. Тут любой перепугается, но ты должна успокоиться и рассуждать трезво. Напасть на меня будет не...

– И не пытайся снова разыграть эту комедию, ведьма! – прошипела Гермиона. – Я больше не поддамся на твои сладкие речи! Вы с Матильдой сговорились против нас с самого начала!

– Да не сговаривались мы! – воскликнула Габриелла. – У тебя нет доказательств!

Гермиона улыбнулась.

– Разве? Чем ты занималась после того, как мы покинули притон Матильды и расстались?

– Я поехала в дом герра Альдриха, – сказала Габриелла. – Где и пробыла всю ночь.

– Эту отговорку я уже слышала, – возразила Гермиона. – А что насчет кислевитки, твоей протеже, которую ты наряжаешь в шелка и парики, когда приводишь ее ко мне, и которая натягивает мужской костюм и преображается в шпиона с короткой стрижкой, едва скрывшись с моих глаз? Может, ты поехала домой одна, а эта убийца последовала по пятам за мадам Дагмар?

– Ничего подобного, – возразила Габриелла. – Ульрика оставалась со мной всю ночь.

– Точно? – спросила Гермиона. – Дагмар не успела даже до «Серебряной лилии» доехать, ее растерзали прямо в карете! Кто, кроме нас с тобой, знал, что Дагмар сейчас находится на улице, а не под защитой стен своего борделя?

В памяти Ульрики промелькнуло воспоминание – что-то черное и быстрое метнулось вслед за каретой мадам Дагмар, когда их кортеж распался на перекрестке во время возвращения от Матильды. Ульрика тогда высунулась в окно, чтобы лучше рассмотреть, но ничего не заметила и подумала, что они все уже докатились до страха перед собственной тенью. Но, судя по всему, там действительно кто-то был. Кто-то, кто двинулся за каретой мадам Дагмар.

Габриелла, уже доведенная до белого каления, с шипением выпустила воздух сквозь зубы.

– И все равно никаких доказательств в пользу своего предположения ты не предоставила, Гермиона. А у меня есть свидетельства обратного. Сегодня ночью на меня и Ульрику напал тот самый убийца, которого мы все разыскиваем. Он чуть меня не прикончил. Он убил герра Альдриха и бедную Имму.

Гермиона в ужасе уставилась на нее.

– Альдрих мертв?

Она оправилась и обнажила клыки.

– Так это ты его и убила! Разрушаешь нашу отлаженную сеть помощников! Отличная работенка, ты, предательница!

– Я не убивала Альдриха, – терпеливо ответила Габриелла. – Его убила тварь.

Гермиона сверкнула глазами.

– А ты можешь доказать свои слова, сестра? Что это не ты убила герра Альдриха?

– Конечно, могу, – ответила Габриелла и повернулась к Родрику. – Любовь моя, вы видели, что произошло у Альдриха. Скажите ей.

Родрик кивнул и открыл было рот, но тут взгляд его стал хитрым. Рыцарь обратился к Гермионе.

– Я боюсь, что не присутствовал при данных событиях, миледи, – сухо сказал он. – Я прибыл в дом Альдриха после того, как все уже произошло. Может, дела обстояли так, как говорит графиня. А может, и нет.

Габриелла покачнулась, словно от удара.

– Что? Что вы говорите? Как вы смеете лгать? Вы видели повреждения, там все в щепки разлетелось! Вы видели кровь на стенах и труп бедной Иммы!

Родрик наклонил голову и ответил безукоризненно вежливо, но уголок его губы изгибался в сдерживаемой ухмылке:

– Это все я видел, госпожа. Но я не присутствовал, когда это все происходило. Не застав ни нападения, ни нападавшего, я не могу утверждать, что там присутствовал кто-то еще, кроме вас. Графиня и ее новая протеже сами могли нанести себе раны, которые я видел, чтобы отвестиподозрения.

– Ага! – с ликованием в голосе воскликнула Гермиона.

Габриелла уставилась на Родрика, как будто видела того впервые.

– Родрик, я не понимаю...

– Также не могу дать слово, что кислевитка не покидала дом Альдриха в ночь, когда погибла мадам Дагмар, – продолжал Родрик, словно не слыша ее. – Насколько мне известно, и сама графиня отлучалась.

Габриелла зарычала.

– Да что вы такое несете, мерзавец? В ту ночь вы были с нами. Вы знаете, что ничего подобного мы не делали!

Родрик поклонился, лучась самодовольством.

– Графиня, меня с вами не было. Вы запретили мне находиться рядом, и, выполняя ваш приказ, я покинул вас и отправился на постоялый двор, так что я не знаю, чем вы занимались и что происходило после того, как я оставил вас в вашем новом доме. Таким образом, я не могу подтвердить вашу непричастность к этим убийствам.

Габриелла надвинулась на Родрика, в глазах ее сверкала ярость.

– Ах вы инфантильный ревнивец! Мы расстались на три дня – и вы уже предали свои клятвы защищать меня?

– Итак, Родрик не подтверждает ни единого твоего слова, – сухим официальным голосом, но явно наслаждаясь происходящим, сказала Гермиона. – Ты утверждаешь, что он лжет? Или он действительно не может засвидетельствовать, где вы были и что делали?

– Нет, он действительно не может, – процедила Габриелла сквозь зубы и посмотрела на Родрика в упор. – Но он, безусловно, мог доверять правдивости того, что видел. Он, конечно, мог устранить сомнения, возникшие насчет его госпожи.

– Ага! – снова сказала Гермиона. – То есть у тебя нет свидетелей!

– Но и у тебя тоже! – возразила Габриелла. – Родрик, может, и отказался поручиться за нас, но точно так же он не в состоянии утверждать, что мы делали что-то другое, не то, что мы говорим. Его там не было.

Габриелла повернулась к рыцарю.

– Но кое-что он может подтвердить.

Графиня вздернула подбородок и посмотрела ему прямо в глаза.

– Итак, скажите: когда-либо в вашем присутствии упоминала ли я о заговоре против Гермионы или любой другой ламии, в котором участвует и мадам Матильда или замешаны фон Карштайны?

Родрик заколебался, нахмурился.

– Ну же, рыцарь, – надавила Габриелла. – Говори!

Родрик расправил плечи.

– Нет, миледи, ничего подобного вы не говорили, но последнее время я нечасто находился при вас.

Габриелла ухмыльнулась и собиралась обратиться к Гермионе, но Родрик продолжил.

– Но я слышал, как вы говорили, что, по вашему мнению, леди Гермиона – самый худший кандидат на управление сестринством в Нульне, – произнес он ровным голосом. – И что вы очень сожалеете, что вместо всех остальных сестер тварь не прикончила ее.

Габриелла замерла, словно кот, подбирающийся для прыжка, и начала надвигаться на Родрика, не сводя с него глаз.

– Ах вы испорченный ребенок! Мелкий засра...

Гермиона встала между ними, подняв руки.

– Ты не тронешь его, сестра. Он теперь под моей защитой. Отойди.

Габриелла зарычала, выпуская когти и клыки.

– Ты еще поучи меня, что мне делать с моим донором!

Гермиона попятилась, глаза ее горели торжеством, хотя, судя по лицу, она была все же несколько напугана.

– Она напала на меня! Она точно заодно с убийцей! Паладины, к оружию!

Ульрика заняла позицию за спиной Габриеллы, готовая к драке. Воины фон Цехлина мгновенно вскочили, обнажая шпаги, сон слетел с них, и толпа окружила гостей. Фамке встала рядом с Гермионой. На лице девушки отразилась тревога. Экономка Отилия ретировалась к дверям.

– Родрик, займитесь фон Цехлином, – сказала Габриелла. – А мы с Ульрикой разберемся с этой сучкой и ее шавками.

Родрик обнажил меч, но встал в шеренгу людей Гермионы, окруживших графиню и Ульрику.

– Извините, миледи, – ответил он и оттянул край воротника, обнажив две свежие ранки на шее, из которых еще сочилась кровь. – Но я больше не повинуюсь вашим приказам.

ГЛАВА 16
БОЧКА С ПОРОХОМ

 

Габриелла уставилась на следы укусов, затем повернулась к Гермионе.

– Как ты смеешь пить кровь моего донора!

Гермиона засмеялась.

– Он больше не твой. Ты слишком долго пренебрегала им. Я не могла видеть его таким несчастным.

– Предатель! – прорычала Габриелла, обращаясь к Родрику. – Клятвопреступник!

Родрик поднял меч и наставил на нее с самым благородным видом.

– Я покинул вас, миледи, только после того, как вы оставили меня.

Фон Цехлин протолкался вперед.

– Хватит разговоров! Атакуй!

Он набросился на Габриеллу, замахиваясь шпагой. Приспешники последовали его примеру.

Габриелла отбросила клинок в сторону и ударила напавшего когтями, но фон Цехлин увернулся, а его воины зашли графине с боков, не позволяя уклониться от ударов.

На Ульрику тоже набросились трое, но ей удалось уклониться. Девушка страстно желала, чтобы на ней был костюм для верховой езды, сколько угодно окровавленный и порванный, а на бедре висела сабля. Вооруженная и не скованная дурацкими юбками и корсетом, она бы одним махом разобралась с окружившей семеркой. Но теперь эти семеро превратились в непростую задачу. Девушка опрокинула на противников стол тонкой тилийской работы, заставив двоих споткнуться. Позади них Ульрика увидела Гермиону – та тащила Фамке к выходу.

– Гермиона бежит, госпожа, – крикнула Ульрика через плечо. – Мне последовать за ней и убить?

– Нет, – проворчала Габриелла, отрывая руку соседу Родрика. – Только с разрешения королевы. Мы должны просто выбраться отсюда.

Ульрика хмыкнула с досады.

– Хорошо, госпожа.

Оставаясь законопослушными, они могли погибнуть.

Ульрику снова атаковали трое. Бойцы оказались действительно хорошими фехтовальщиками, как и хвасталась Гермиона. Каждый нападал со своей стороны, и остановить всех Ульрика не смогла бы. Но она и не стала. Девушка позволила двоим поразить ее руку и ногу, уворачиваясь от третьего, который метил в сердце. Пронзила мучительная боль, но это не беда. Один глоток крови – и от ран вскоре останутся только воспоминания. Она ухватила за запястье того, кто целился в ее грудь, и когтями распорола предплечье до костей. Противник завопил и рухнул, Ульрика выхватила у бойца шпагу. Теперь у нее появилось оружие, наконец-то! Двое других уже собирались наносить новые удары. Прямым выпадом девушка пронзила сердце одного, выдернула клинок и приняла на него нацеленный в голову выпад второго. Воин попятился. Глаза его широко раскрылись, когда лезвие Ульрики скользнуло к шее. Разгоряченная дракой и витающим в воздухе запахом крови, вампир хотела погнаться за ним, но удержалась. Габриелла приказала выбираться из этого дома, а не убивать всех подряд.

– Сюда, госпожа!

Габриелла отпрыгнула от Родрика, фон Цехлина и еще одного воина. Она тоже успела обзавестись клинком, а один из людей Гермионы лежал в кресле, пачкая кровью дорогую обивку.

– Отойдите! – крикнула Габриелла противникам.

Но те атаковали снова. Ульрика парировала выпад воина фон Цехлина, а графиня выбила оружие из рук Родрика и самого фон Цехлина. Ей, никогда не обучавшейся фехтованию, сверхчеловеческая скорость позволяла восполнить недостаток навыков и мастерства. Она отпихнула фон Цехлина на нападавшего, с которым билась Ульрика, и они оба рухнули на узорчатый ковер. Но тут Габриелла столкнулась с Родриком. Рыцарь тяжелым мечом выбил шпагу из руки графини и замахнулся для удара.

– Госпожа! – закричала Ульрика и попыталась пробиться к ней, но их разделяли бойцы фон Цехлина – те, кто еще держался на ногах.

Ульрика разбросала фехтовальщиков в стороны. Габриелла тем временем развела руки, словно для объятия, и произнесла, вздернув подбородок:

– В самом деле, сэр рыцарь? Вам хватит одного чужого укуса, чтобы зарубить даму, которой вы клялись в верности?

Родрик заколебался. Меч дрогнул в его руках, в глазах промелькнула боль. Габриелла зарычала. Со звуком, похожим на грохот выстрела, она ударила предателя по щеке с такой силой, что сбила с ног. Ошеломленный рыцарь распростерся на полу, задыхаясь и глядя в потолок. Кровь хлынула из глубоких ран от когтей на его щеке, располосованной от уха до подбородка.

Ульрика проткнула двух своих противников и пробилась к Габриелле. Та собиралась прикончить Родрика, но тут позади графини мелькнул голубой шелк.

– Сзади, госпожа!

Габриелла проворно обернулась. Гермиона прыгнула, и вампиры, сцепившись, рухнули на низкий столик. Тот разлетелся фонтаном позолоченных осколков, к которым добавились обрывки кринолинов. Гермиона схватила графиню когтями за горло.

– Госпожа! – Ульрика прыгнула вперед, замахиваясь, чтобы проткнуть Гермиону шпагой.

– Нет! – выдохнула Габриелла.

Ульрика выругалась, отшвырнула клинок, схватила Гермиону за волосы и платье на спине и отодрала от графини. Леди выкрутилась в ее руках, шипя и плюясь, и впилась когтями в лицо девушки. Ульрика пыталась оторвать вампира от себя, но та продолжала драть когтями ее голову и шею.

Девушка резко отдернула голову назад – в руках Гермионы остался лишь парик, в котором увязли ее когти, – и бросила противницу на клавесин. Леди угодила в одну из ножек, та подломилась, и тяжелый инструмент рухнул на аристократку сверху, придавив к паркету.

Фон Цехлин и его бойцы, еще способные сражаться, закричали и бросились на помощь хозяйке.

Габриелла засмеялась и схватила Ульрику за руку.

– Как ловко и вовремя, любовь моя! А теперь бежим!

Они бросились к выходу – сзади громыхал клавесин, который пытались стащить с Гермионы. Фамке преградила вампирам путь. Она выпустила клыки и когти, но в глазах плескался страх.

– В сторону, девочка, – спокойно скомандовала Габриелла.

Взгляд Фамке метнулся с графини на Ульрику, затем на людей фон Цехлина, борющихся с клавесином.

– Ты нужна твоей госпоже, – добавила Ульрика.

Фамке бросила на девушку взгляд, в котором читалось нечто вроде благодарности, обежала их и устремилась к клавесину.

– Госпожа! Ты ранена? – воскликнула белокурая фройляйн.

Ульрика распахнула дверь, и они с Габриеллой выбежали в прихожую, едва не сбив с ног Отилию. Экономка, белая как мел, явно подглядывала за происходящим в замочную скважину.

Габриелла оттолкнула служанку в сторону, и дамы устремились к выходу. Позади раздался исполненный ярости вопль Гермионы:

– Хватайте их! Оставьте меня! За ними!

Габриелла и Ульрика уже выскочили на подъездную дорожку, когда по паркету прихожей загрохотали сапоги. Девушка оглянулась: фон Цехлин и пара его клевретов преодолели полпути к дверям.

Графиня распахнула дверцу кареты, но Ульрика замешкалась у откидной лестницы.

– Убить их, госпожа? – спросила она, кивая в сторону преследователей.

– На улице? – рявкнула Габриелла. – Глупый ребенок. Садись!

Лотта выглянула, чтобы выяснить причину задержки, увидела, что творится, и забарабанила по стенке экипажа прежде, чем Ульрика успела целиком забраться внутрь.

– Гони! Пошел! – закричала горничная.

Карета тронулась. Ульрика захлопнула дверцу и выглянула в окно. Фон Цехлин и его приспешники скатывались по лестнице в отчаянной, но безуспешной попытке настигнуть беглецов. Последним двигался Родрик, хрипя и держась за лицо. Кровь струилась между его пальцев.

На мгновение Ульрике показалось, что люди фон Цехлина кинутся в погоню на своем экипаже, но предводитель огляделся, оценил толчею на улицах и близость рассвета... и отозвал бойцов. Девушка улыбнулась, наблюдая, как они возвращаются в дом, посылая вслед отъезжающей карете горящие яростью взгляды. Необходимость изображать респектабельную леди иногда сильно ограничивает возможность действовать.

Последней, кого увидела Ульрика перед тем, как дом Гермионы скрылся за углом, была экономка Отилия, проводившая их взглядом и медленно закрывшая дверь.

 

Миновав несколько улиц, кучер Уве осведомился:

– Госпожа, куда вас отвезти?

Габриелла вздохнула и откинулась на спинку сиденья, поправляя растрепавшуюся прическу.

– Очень хороший вопрос, – сказала она.

Ульрика повернулась к ней, взяла графиню за руку.

– Госпожа, давайте покинем это змеиное гнездо и вернемся в Сильванию.

Девушка сердито махнула рукой назад, в направлении дома Гермионы.

– Кого здесь спасать? Родрик – тщеславный дурак, а Гермиона думает только о своем месте в вашей этой иерархии и кусает руку помощи. Пока мы пытались найти убийцу, она путалась под ногами и только мешала нам на каждом шагу. Так пусть умрет!

Габриелла отряхнула юбки, поправила сбившийся набок лиф платья.

– Да если бы я только могла! – ответила она. – Но я не могу нарушить приказ королевы. Я должна продолжить расследование, с помощью Гермионы или без нее.

– Но как? – спросила Ульрика. – У нас больше нет ни дома, ни союзников. Что мы станем делать?

Габриелла устало улыбнулась.

– Нам придется найти новых союзников.

Графиня повысила голос и крикнула кучеру:

– Уве! Мы едем на юг, за реку! В «Голову волка»!

Ульрика приподняла бровь.

– Матильда?..

Габриелла засмеялась.

– Гермиона верила, что мы с волчицей в сговоре, хоть этого не было. Она подтолкнула нас друг к другу. Теперь – благодаря ее действиям – все ее страхи воплотятся в жизнь.

Пока карета катилась через пробуждающийся город, стало ясно: обнаружение трупа мадам Дагмар вывело антивампирскую истерию на новый виток. Продавцы амулетов заполонили улицы, продавая чеснок, кожаные ошейники и серебряные подвески в виде молота Зигмара или кометы с двумя хвостами. Разносчики газет выкликали заголовки новостей:

– Кровавый бордель в Гандельбезирке!

– Шлюха-вампир найдена мертвой!

– Охотники на ведьм закрывают бордель и арестовывают проституток десятками!

На каждом углу какой-нибудь оратор взывал к рабочим, спешащим на заводы, и торговкам рыбой.

– Они среди нас! – вопил один. – Среди благородных и простых людей! Среди богатых и бедных! Наша похоть впустила их! Откажите шлюхе! Откажите госпоже! Будьте чисты в своем сердце и только так вы спасетесь!

– Можешь ли ты доверять жене? – брызгал слюной другой. – Можешь ли доверять своей дочери? Все женщины – кровопийцы! Вся их красота – это злые чары! Они все должны сгореть!

Безумные выкрики, судя по всему, находили у горожан отклик. Куда бы ни посмотрела Ульрика, везде она видела, как люди шарахаются друг от друга.

Компания хорошо одетых мужчин проводила взглядами, исполненными самого глубокого подозрения, хорошенькую торговку яблоками, когда та прошла мимо со своей корзинкой. Стайка детишек увязалась за пожилой женщиной в черном вдовьем платке, улюлюкая и распевая:

– Вампир! Вампир! Смотри, чтоб не схватила!

Страх и готовность к бунту висели в воздухе. Нульн, город пушек и пороха, сам готов был взлететь на воздух. Солнце уже встало, когда карета пробралась наконец через закоулки трущоб Фаулештадта к «Голове волка». Кучер свернул в узкий переулок и остановился у тайных ворот, охраняющих скрытый двор.

На крики Уве высунулась Рыжая – та самая, с выкрашенными хной волосами, что сопровождала гостей во время прошлого визита.

– Госпожа изволит задавать храповицкого, – крикнула женщина со стены. – Беспокоить не велено!

Габриелла набросила вуаль и высунулась в окно кареты:

– Дело не терпит отлагательств. Речь идет о ее собственной безопасности!

Рыжеволосая скрылась за стеной. До Ульрики долетели обрывки короткой энергичной дискуссии. Голова служанки снова показалась в поле зрения.

– Ну, заезжайте, коли так, – сказала она. – Обождите чуток.

Ульрика и Габриелла снова устроились на своих местах и подождали, пока ложная стена с грохотом и скрежетом сдвинется вбок. Карета заехала в грязный двор.

Лотта выглянула из-за занавесок на окнах экипажа, окинула взглядом обшарпанный дом и подозрительного вида мужчин, высыпавших наружу. Глаза горничной расширились.

– Безопасно ли для нас находиться здесь, госпожа? – спросила она.

– Безопасно? – ответила Габриелла. – Этого я сказать не могу. Но до сих пор нас встречали здесь более радушно, чем в раззолоченной гостиной Гермионы. Надеюсь, мы также найдем здесь более внимательных слушателей.

Они с Ульрикой как следует закрепили вуали и вышли из кареты. Лотта осталась ожидать в экипаже. Графиня и Ульрика последовали за рыжеволосой служанкой по уже известному пути через зачарованные этажи и коридоры в подземную часть «Головы волка» – к потайной двери в роскошные, но замызганные покои мадам Матильды. Здесь пришлось подождать: их проводница скрылась внутри и переговаривалась с горничной мадам. Наконец дверь распахнулась, и Матильда предстала перед гостями собственной персоной – босая, в красном атласном халате с распустившимся поясом. Дикую гриву ее черных волос скрывал розовый шарф, обмотанный вокруг головы.

– Дамы, – прохрипела хозяйка притона, сонно улыбаясь. – Боюсь, мне так ни разу и не удастся встретиться с вами при полном параде.

Матильда растянулась на кушетке, закинув обнаженную ногу на подлокотник.

– Что стряслось? Вы пришли сказать, что Гермиона в конце концов начала охоту на меня?

– Очень может быть, что и начала, – ответила Габриелла. – Но мы пришли просить у тебя убежища, потому что теперь она считает врагами и нас.

Глаза Матильды расширились.

– Ну и дела. Вы ей натоптали на коврах, что ли?

Графиня улыбнулась и покачала головой.

– Гермиона считает, что мы с тобой сговорились убить всех наших сестер в Нульне. Она заманила нас с Ульрикой в свой дом и пыталась убить без всякого суда и доказательств. Нам пришлось прорубить по ее коврам дорогу наружу.

Габриелла поджала губы.

– Мадам Дагмар мертва. Ты слышала об этом?

Матильда кивнула.

– Охотники на ведьм прикрыли ее лавочку. Ее клиенты, кто попроще в запросах, пошли ко мне. Дагмар убили, когда она возвращалась с наших тогдашних посиделок, так ведь? Это ты ее мочканула?

Габриелла одарила ее выразительным взглядом.

– Знаешь, если бы я взялась мочить, как ты говоришь, моих сестер в Нульне, то я бы начала совсем не с мадам Дагмар.

Матильда ухмыльнулась.

– Да, я бы тоже. Итак, мы дадим Гермионе то, на что она давно нарывается? Разберемся с ней?

– Нет, – ответила Габриелла. – Я приехала именно для того, чтобы никаких разборок не случилось.

Графиня подалась вперед.

– Мы должны найти настоящего убийцу как можно скорее, прежде чем Гермиона соберет силы для удара. Если мы сможем представить ей доказательства, что в ситуации замешан кто-то еще, кроме нас, полагаю, мы сможем покончить с раздорами. Хотя это все зашло очень далеко, конечно.

– Простите меня, госпожа, – нахмурилась Ульрика. – Вы хотите... покончить с раздорами? Гермиона напала на вас! Я понимаю, вы не хотите разборок между сестрами, но вы должны хотя бы сообщить королеве о ее поступке. Вам стоит получить разрешение убить ее!

Габриелла погладила воспитанницу по руке.

– Конечно, любовь моя, я сообщу королеве. Но никакого разрешения она мне не даст. Нас слишком мало, чтобы королева позволила своим дочерям убивать друг друга из-за пустой склоки.

– И нас только что стало на четыре меньше, – заметила Матильда.

– В том-то и дело, – кивнула Габриелла. – Гермиона получит выговор, может, королева опустит ее на пару ступенек в нашей иерархической лестнице, но этим все и закончится. Если бы ей удалось меня убить, тогда да, наказание не замедлило бы воспоследовать. Но Гермионе не удалось, так что...

Габриелла пожала плечами.

Ульрика скрестила руки на груди. Ей не нравилось такое положение дел. Это казалось несправедливым!

– Угу. То есть ты хочешь, чтобы я помогла тебе отыскать убийцу, – сказала Матильда, почесывая подбородок. – Какие-то зацепки есть уже?

– Ну, если считать зацепкой то, что сегодня ночью он ворвался в мой дом и напал на нас с Ульрикой. – Габриеллу передернуло при воспоминании о схватке. – К тому же убийц на самом деле как минимум двое.

Матильда села на кушетке.

– Кто? Как он... э-э-э... они выглядят?

– Мы не видели, – ответили Габриелла. – Один из них – какой-то чернокнижник, возможно, некромант. Судя по ритму сердцебиения, это живой человек. Он накладывает заклятье и создает противоестественную тьму, такую густую, что даже мы, с нашим ночным зрением, становимся беспомощными как слепые котята. Второй – мерзкое вонючее чудовище-нежить – огромное и ужасно сильное. Я думаю, этот монстр умеет летать. Он рычал, но не произнес ни слова, так что я не знаю, разумная это тварь или нет.

– Нападать на вампиров в темноте, – пробормотала Матильда. – Умно. Мы к такому не привычны.

Габриелла кивнула на воспитанницу.

– Но, хотя мы их не видели, Ульрика считает, что нашла их логово.

Матильда улыбнулась.

– Это уже кое-что. Где оно?

– В Садах Морра, в Храмовом квартале, – ответила девушка. – Мы... в смысле я добралась туда, следуя некоторым уликам и ниточкам. Я обнаружила склеп, который провонял тем самым чудовищем. Но осмотреть его мне не удалось, на меня напали упыри. Если мы отправимся туда, то...

– Упыри? – перебила Матильда. – В Нульне, в городских Садах Морра? Я думала, монахи, что обвешались знаками ворона, хоть немного присматривают там!

Хозяйка притона запустила длинный накрашенный ноготь в свою спутанную гриву и задумчиво почесала в затылке.

– Ты, наверное, права насчет некроманта, который стоит за этим. Та огромная тварь, которая потрошит наших сестер, – некромант может водить ее на коротком поводке. Какой-нибудь терроргейст, или варгейст, или огромное умертвие...

– Я вот тоже так думаю, – согласилась Габриелла. – Совершенно очевидно, что нападения глубоко продуманны и имеют цель. Упырю такое не по плечу. А вот опытный чернокнижник с опасной тварью на поводке – это гораздо больше походит на правду. Но я не могу понять, что им нужно. Почему он ополчился на нас? Ведь и он, и его тварь – такие же порождения тьмы, как и мы. Обычно они выступают на нашей стороне, а не наоборот.

– Может, их кто-то нанял, – сказала Матильда, глаза ее заблестели. – Ты все-таки не думаешь, что Гермиона?..

– Нет, – твердо сказала Габриелла. – Это весьма соблазнительное предположение, не спорю. Но в таком случае Гермиона подвергла бы себя слишком большому риску. Охотники на ведьм переворачивают Нульн вверх дном в поисках вампиров, горожане вот-вот от собственных теней шарахаться начнут. А еще вернее – возьмутся за колья. Скоро и носа на улицу нельзя будет высунуть. Собственно, это уже произошло.

– Ну, так-то да, – со вздохом согласилась Матильда и откинулась на кушетке. – Они уже убивают всех подряд. Была тут одна девчушка, в соседнем квартале работала – так сожгли ее прошлой ночью! Она и вампиром-то не была. Просто кожу имела бледную, а волосы – длинные и темные. Опасные времена нынче.

– Слушайте, так давайте отправимся на кладбище и прикончим его! – предложила Ульрика. – Теперь, когда мы столько о нем знаем, нам это удастся.

Габриелла кивнула, перевела взгляд на Матильду.

– Ты поможешь? Нам нужны твои бойцы, чтобы взять упырей числом, и твои когти, чтобы вместе разодрать эту тварь.

– А чары его эти? – возразила Матильда. – Я в этих заклинаниях-камланиях не сильна.

– С этим я разберусь, – пообещала Габриелла.

Матильда нахмурилась, затем кивнула:

– Хорошо. Можете рассчитывать на моих ребят и мои когти. Я не хочу остаться последней ламией Нульна. Ни за какие коврижки, как я уже и говорила вам, мне не нужно ничего к северу от реки.

Она поднялась с кушетки и буркнула под нос:

– Пойдемте, я вас где-нибудь устрою на день. А когда солнце сядет, соберу своих ребят и девчат и прогуляемся в сад.

Хозяйка притона потянулась к потускневшему колокольчику на боковом столике, но, прежде чем успела позвонить, по лестнице загрохотали шаги. Ульрика и остальные вскинулись, дверь распахнулась. Это была Рыжая, запыхавшаяся от бега и страха.

– Госпожа! – воскликнула она. – Охотники на ведьм! Вампиров ищут!

Матильда усмехнулась.

– Да пусть ищут. Здесь они нас не найдут.

– Но, госпожа, – ответила Рыжая с диким видом. – Они подожгли дом! «Волк» горит!

Матильда выругалась и рявкнула Габриелле:

– Это все из-за вас! Вы притащили их на хвосте!

– Никого мы не притащили, – отрезала графиня. – Думаю, уж настолько-то я умею накладывать отводящие взгляд чары!

Она посмотрела на потолок, словно могла видеть сквозь него тех, кто напал на «Голову волка».

– Кто-то, наверное, сообщил охотникам на ведьм, что мы здесь.

– Ты катишь бочку на кого-то из моих цыпочек? – холодно спросила хозяйка притона.

– Нет, – сказала Габриелла. – Но...

– Гермиона! – воскликнула Ульрика.

Габриелла покачала головой, но на лице ее отразилась тревога.

– Мне даже думать об этом противно. Вампиры убивают друг друга, бывает, но... натравить на сестру охотников на ведьм?

– Но кто тогда? – спросила Ульрика. – Родрик?

Габриелла грустно посмотрела на воспитанницу.

– А вот это больше похоже на правду, чтоб его разорвало.

– Да мне по барабану, который из вас! – завопила Матильда. – Они сжигают мой дом из-за вас! Вы приносите несчастье! Обе две!

Она обратилась к служанке:

– Рыжая, выводи всех. Тайными ходами. Хватайте, что можете, остальное бросьте здесь. Встретимся у Сьюки. Поняла?

– Да, госпожа, – ответила Рыжая и выбежала из покоев.

Габриелла шагнула к Матильде.

– Ваши ребята не смогут защитить вас здесь?

Та отстранилась, направляясь прочь из покоев.

– Я тебе говорила. Не сильна я в заклинаниях. Дом обрушится нам на головы – и глазом не успеешь моргнуть. А теперь оставь меня в покое.

– Госпожа, – сказала Габриелла. – Мне очень жаль. Последнее, чего я хотела бы, это...

– Да забудь уже, – ответила Матильда. – Просто валите отсюда. Дверь позади тебя. Надеюсь, тебе повезет, и вы сможете пробраться сквозь пламя – лестница наверняка уже полыхает.

– Но, сестра, – напомнила Габриелла. – Кладбище. Убийца. Мы должны работать сообща.

Матильда безумно расхохоталась.

– Нет, дорогая, спасибо, у меня сейчас и так полна жопа огурцов. Боюсь, ты сама за себя, по крайней мере пока я не разберусь тут со всем этим. А теперь уходи и не возвращайся. Ты просто ходячее проклятие какое-то!

Матильда выбежала из комнаты, оставив Габриеллу и Ульрику одних. Девушка подняла голову – запах дыма, пока еще далекий, уже просачивался и сюда.

– Merde^[2], – выругалась Габриелла и протянула руку. – Любовь моя, накинь вуаль. Нам нужно идти. Мы должны идти.

Ульрика взяла графиню за руку, и они вместе двинулись к двери.

– Но... там огонь, – напомнила девушка, когда они миновали вестибюль и начали подниматься по лестнице.

– У нас нет выбора, – ответила Габриелла.

Ульрика застонала от ужаса. Огонь был таким же жестоким врагом вампиров, как и солнце, – он мог принести смерть, настоящую, окончательную.

– Я надеюсь, карета все еще ждет нас снаружи, – пробормотала она.

– Тише, дитя, – сказала Габриелла. – Мне надо сконцентрироваться на этих подпорках.

Они продолжили подниматься по ступеням, которые, как и в прошлый раз, разветвлялись и сдвигались перед ними так, чтобы идущий перестал понимать, где находится, – Ульрика, по крайней мере, быстро запуталась. Графиня, закрыв глаза и держась за руку воспитанницы, двигалась вперед медленно, но ни разу не ошиблась в выборе пути.

С каждым лестничным пролетом запах дыма становился гуще, звуки царящей вокруг неразберихи – громче. Вопли ужаса и крики боли доносились из-за стен, смешиваясь с треском, ревом и жаром огня. Ульрика старалась сохранять спокойствие, хотя мысли и видения, как они погибают здесь, в лабиринте заполненных дымом лестниц, осаждали ее, как назойливые поклонники. Ей хотелось разодрать стены когтями, но она знала, что так как раз и окажется в объятьях пламени.

Жалобные крики и лязг прутьев, которые трясли запертые на подземном этаже черной гостиницы похищенные люди, умоляя выпустить их, заставили Ульрику поежиться. Безумным смехом и истерическими рыданиями встретили пожар люди на следующем этаже, где находился наркоманский притон. Последний пролет оказался, как и опасалась девушка, полностью задымленным. Чад стал красным от отсветов огня. Вампир даже не могла разглядеть дверь наружу, которой должна была заканчиваться лестница. И она, между прочим, могла быть приперта с той стороны.

– Прикрой голову плащом, дорогая, – невозмутимо произнесла Габриелла, закутываясь в накидку.

Спокойствие графини передалось воспитаннице, и та последовала совету. Они снова взялись за руки и вместе взбежали по ступенькам. Плащ до некоторой степени защитил глаза и горло, но дым все равно лез в них, а жар близкого пламени обжигал лицо и руки. Последние ступени с треском сломались, когда вампиры пробежали по ним, и Ульрика с Габриеллой рухнули на раскаленные доски. Девушка вскочила и потащила за собой графиню. Они метались, совершенно ослепленные, пока внезапно не врезались в дверь. Та оказалась не заперта и распахнулась. Беглянки вывалились, шатаясь, на грязный двор.

Выглянув из-под края накинутого на голову плаща, Ульрика увидела, что карета все еще здесь, а кучер прилагает все усилия, чтобы успокоить перепуганных лошадей. Вампир вздохнула с облегчением. Они с Габриеллой пробились к экипажу сквозь толпу бандитов и проституток, которые метались по двору, как тупые курицы, крича и вопя. Полыхала не только таверна, но и все прилегающие дома. Несмотря на то что время близилось к полудню, стояла темень, как глухой ночью. Огромные клубы дыма, исторгаемые горящими зданиями, заволокли двор, который освещали только языки пламени – они вырывались из окон, подобно дыханию рассерженного дракона.

– Очень тонко и аккуратно работают эти спасители человечества, – проворчала Габриелла на ходу.

Лотта распахнула дверь, когда они подошли к карете.

– О, госпожа, вот и вы, – закричала горничная. – Я тут уже вся испереживалась!

Не успели Ульрика и Габриелла сесть в экипаж, как со стороны потайных ворот раздался грохот и скрежет и во дворе оказался отряд охотников на ведьм с мечами наголо. Они просачивались в образовавшуюся щель, длинные плащи развевались. Их товарищи продолжали отодвигать ворота. Среди охотников шествовал боевой жрец с тяжелой книгой и еще более внушительным молотом в руках. Толпа подозрительного сброда во дворе подалась назад перед незваными гостями, в воздухе зазвенели мольбы о пощаде. Но охотники на ведьм пришли сюда не за ними. Ульрика выругалась, увидев, что их ведет капитан Майнхарт Шенк. Тот самый охотник на ведьм, с которым они столкнулись нос к носу в гостиной Гермионы, когда только прибыли в Нульн. В руке Шенк сжимал дымящийся пистолет. Габриелла застонала. Шенк указал на нее дулом.

– Та женщина сказала правду! – закричал капитан. – Она здесь!

Шенк двинулся к графине, продолжая на ходу:

– Леди, вы арестованы по подозрению в вампиризме!

Из строя вышел еще один охотник на ведьм и заявил твердо, указывая на Ульрику:

– Арестуйте и вторую – она точно вампир, капитан. Я видел ее истинную мерзкую сущность.

Сердце Ульрики упало. Охотник на ведьм поднял голову, из-под широких полей шляпы показались пронзительные серые глаза. Это был храмовник Фридрих Хольманн.

ГЛАВА 17
ФИТИЛЬ ПОДОЖЖЕН

 

– В карету! – рявкнула Габриелла, запрыгивая внутрь.

Ульрика последовала за ней и захлопнула дверь. Габриелла забарабанила по стенке.

– Уве, гони! Дави их!

– Да, графиня! – крикнул кучер и вытянул лошадей кнутом.

Кони заржали и рванулись через заполоненный людьми двор. Карета зашлепала колесами по грязи.

Снаружи донеслись выстрелы и крики охотников на ведьм. Ульрика боялась, что Уве застрелят раньше, чем карета доберется до ворот. Но ни одна пуля не попала в цель, и экипаж продолжал двигаться. В окне появилось лицо охотника на ведьм – он пытался открыть дверцу. Лотта вскрикнула, а Ульрика двинула ему в нос, и мужчина свалился в грязь. К сожалению девушки, это оказался не Хольманн.

Сильный удар сбросил их на пол с сидений, когда карета промчалась сквозь полузакрытые ворота, царапнув бортом стену – по обшивке побежала трещина. И вот наконец экипаж выскочил в узкий переулок и понесся, подпрыгивая на кочках. Дымящиеся деревянные стены мелькали в нескольких дюймах от окон. Сзади доносились крики и буханье тяжелых сапог по слякоти – охотники на ведьм кинулись в погоню.

Габриелла вцепилась в борт кареты, глядя в никуда.

– «Та женщина была права», – произнесла она. – О ком это говорил капитан Шенк?

– Да кто это может быть, кроме Гермионы, – предположила Ульрика.

Графиня покачала головой.

– Она как раз единственная, кто вне подозрений. Она не может донести на меня, не подставив под удар себя. Я ведь назвала ее кузиной в присутствии Шенка. Указав на меня, она призналась бы в связи с вампиром.

Карета вырвалась из погруженного в тень переулка, дым горящего борделя развеялся здесь, на широкой улице, и в окна ударил свет солнца. Ульрика поспешно захлопнула створки и опустила жалюзи, отгораживаясь от убийственных лучей, которые обжигали тело даже сквозь одежду.

Девушка успела окинуть улицу быстрым взглядом до того, как жалюзи со стуком упали, и убедилась, что там творится настоящий хаос. Вокруг пылающей таверны собралась толпа оборванцев, обитателей соседних трущоб. Одни просто глазели, другие носились туда-сюда с ведрами воды. Многие поднялись на крыши соседних домов – поливали черепицу водой и сбивали вениками искры, чтобы пламя не перекинулось туда.

Уве и не подумал притормозить. Ульрика услышала тяжелый глухой удар, карета подпрыгнула и проехалась по чему-то мягкому – это могло быть только человеческим телом. Вокруг раздались крики удивления и гнева, но экипаж продолжал двигаться. Сзади донесся рев Шенка:

– Остановите карету! Там вампиры! Это они устроили пожар!

По толпе пронесся гул изумления, слово «вампиры» переходило из уст в уста – так накрытая стеклянной банкой пчела бьется о стенки.

– Очень умно, охотник на ведьм, – прорычала Габриелла.

По стенам застучали кулаки. Раздались гневные крики Уве, засвистел кучерский кнут. Габриелла приподняла жалюзи – ровно настолько, чтобы Ульрика увидела круговерть тел вокруг экипажа.

– Госпожа, мне страшно, – захныкала Лотта.

– Не бойся, дорогая, – ответила графиня. – Мы прорвемся.

Она повысила голос и крикнула:

– Прямо по ним, Уве! Не останавливайся!

Ульрика сглотнула. Все же замедлившая ход карета раскачивалась под градом ударов. Если колеса увязнут в толпе, им всем конец.

– Госпожа, используй чары, – сказала Ульрика. – Разгони их.

– С ними жрец Зигмара, – ответила Габриелла. – Я боюсь, что он почует мои чары.

– Разве сейчас уже не чуточку поздно осторожничать? – спросила Ульрика. – Им и так уже известно, кто мы!

Габриелла покачала головой.

– Нет. До тех пор пока не покажешь клыки, всегда можно утверждать, что их у тебя нет.

Ульрика виновато посмотрела на Габриеллу, но промолчала, боясь признаться, что Хольманн видел уже и клыки ее, и когти во всей красе.

Графиня вытащила из-за корсажа кинжал и начала открывать окно.

– Таким образом, мы должны сопротивляться так, как это делают напуганные благородные дамы, а не как повелительницы ночи, – продолжала Габриелла. – Поправь вуаль, Ульрика.

Ульрика пристроила на место вуаль, которая расстегнулась во время их безумной езды, тоже достала кинжал и распахнула окно одновременно с Габриеллой, открывшей свое в противоположной дверце кареты.

Сияние, источающее яд, хлынуло внутрь. Ульрика прищурилась, глядя сквозь тонкую черную ткань, защищающую ее лицо, на разгневанных бедняков – часть их пытались схватить под уздцы бегущих лошадей, другие старались запрыгнуть на подножку. Кнут Уве гулял по их спинам и лицам, оставляя багровые полосы, но люди словно не чувствовали боли и продолжали бросаться на экипаж.

Мужчина вцепился в раму со стороны Ульрики, и девушка вонзила кинжал в его кисть. Он упал. Кричащая женщина попыталась впихнуть пылающий факел в открытое окно. Лотта завопила. Ульрика пинком распахнула дверцу, ударив женщину по плечу. Та отлетела в толпу, сбив с ног нескольких человек. Ульрика начала закрывать, но в проем успел прыгнуть парень. Вампир захлопнула дверцу, как раз когда он вцепился в косяк, и тяжелым краем ему раздавило пальцы. Ульрика спихнула парня, воющего от боли, с подножки и наконец плотно закрыла карету.

Экипаж выбрался из толпы и снова начал разгоняться. Ульрика облегченно вздохнула, оглянулась. Широкополые шляпы охотников на ведьм мелькали в сутолоке тут и там – погоня завязла в густом месиве тел. Шенк кричал людям, чтобы те расступились и дали его бойцам дорогу. Ульрика ухмыльнулась. Как выяснилось, толпа тормозила любого, кто влипал в ее стоглавое скопище, и преследователей, и жертв.

Девушка уже начала втягивать голову в карету, но тут краем глаза заметила знакомое лицо. Фон Цехлин! Он и его люди выехали из переулка, ведущего к таверне, и, увидев экипаж, пришпорили лошадей и устремились в погоню. И Родрик скакал с ними!

– Госпожа! – воскликнула Ульрика. – Здесь люди Гермионы и Родрик!

Габриелла придвинулась к ней на скамье и выглянула из-за плеча Ульрики наружу.

– Надо было прикончить его, – прорычала графиня. – Стоило убить их всех!

Она постучала кучеру.

– Уве! Сзади!

– Вижу, госпожа!

Карета круто свернула за угол. Кованые колеса заскользили по слякоти, пол резко накренился, Ульрика и Лотта упали друг на друга. Экипаж выровнялся и помчался по узкому кривому переулку. Но по сравнению с лошадьми людей фон Цехлина они все равно двигались медленно и неуклюже; преследователи стремительно сокращали разрыв.

Фон Цехлин вырвался вперед и обогнал карету, проскочив в узкую щель между ее бортом и магазинами, выстроившимися вдоль улицы. Ульрика сделала проворный выпад, когда он промчался прямо перед ней, но промахнулась. Фон Цехлин поравнялся с тянущими экипаж лошадьми и замахнулся, целясь в холку левого скакуна.

Габриелла хихикнула:

– Идиот, – и крикнула: – Влево, Уве! Влево!

Кучер щелкнул кнутом. Карета резко подалась влево, прижав фон Цехлина к кирпичной стене. Лошадь и всадник покатились кувырком. Полет закончился в густой луже грязи, по которой побежали расходящиеся круги.

Ульрика засмеялась и снова оглянулась. Люди фон Цехлина доскакали до поверженного командира и остановились, чтобы поднять его и привести в порядок. Погоню решил продолжить только один – он заставил лошадь мощным рывком перемахнуть через копошащегося в грязи фон Цехлина и его скакуна.

– Родрик все еще преследует нас, госпожа, – сказала Ульрика. – Он догоняет.

Габриелла выглянула в окно и кивнула.

– Мы уже достаточно далеко от жреца, которого притащили с собой охотники на ведьм. Самое время прибегнуть к чарам.

Она закрыла глаза и переплела пальцы, затем крепко стиснула их, бормоча под нос. Со стороны это выглядело так, словно графиня кого-то душит.

Ульрика снова посмотрела назад. Так оно и было. Лошадь Родрика мчалась, не выказывая никаких признаков усталости; а вот всадник вцепился в шею, лицо его начало багроветь. Наездник с трудом удерживался в седле. Девушка с нетерпением ожидала, когда же рыцарь из него вылетит. Но вместо этого Родрик натянул поводья, придерживая лошадь, а затем растянулся на шее животного, кашляя и задыхаясь. Карета покачнулась – Уве снова поворачивал, – и Ульрику отбросило на ее место. Когда она снова выглянула в окно, Родрика уже не было видно. Ульрика выругалась.

– Вы убили его? – обратилась она к Габриелле.

– Сомневаюсь, – ответила графиня. – Теперь он слишком далеко, чтобы я могла его достать.

Она улыбнулась.

– Тем не менее я полагаю, теперь он дважды подумает, прежде чем бросаться за нами в погоню.

Габриелла снова крикнула кучеру:

– Уве! Теперь помедленнее и не забывай путать следы!

– Да, госпожа.

Лотта и Ульрика закрыли окна. Уве поворачивал то влево, то вправо, петляя по узким улицам Трущоб. Некоторое время в экипаже царила тишина. Однако вскоре ее нарушил тревожный шум, который постепенно становился все громче. Он походил на рев прибоя за холмом, затем на грохот битвы, потом на шум безумного карнавала, в который вплетался стон, – так воют в лесу зверолюды, опьяненные гневом и яростью.

Карета резко остановилась.

– Госпожа, вам лучше посмотреть на это, – раздался голос Уве сверху.

Габриелла открыла окно, и Ульрика последовала ее примеру. Они застряли в узком переулке, погребенном в тени пятиэтажных доходных домов, высившихся с обеих сторон. Однако в двадцати шагах впереди он вливался в широкую улицу, по которой текла толпа обезумевших людей. Ульрике доводилось видеть подобное и раньше – в Прааге, во время осады. Толпы, доведенные до исступления проповедниками, главный призыв которых всегда сводился к одному – «кто не с нами, тот против нас», – выходили на улицы, страшные в своей ярости, и громили все подряд. Люди теряли рассудок от ненависти и страха. Они ревели и размахивали самодельным оружием.

– Убить вампиров! – скандировала толпа. – Сжечь вампиров!

Четверо несли на плечах привязанную к стулу девушку лет пятнадцати. Жалкие лохмотья, оставшиеся от ее одежды, не скрывали следов жестоких побоев. Толпа плевала в нее, осыпала жертву проклятиями, кидала в несчастную камни и грязь. Ульрика вздрогнула, одновременно испытывая прилив облегчения – постыдного, но жаркого. Если люди думают, что уже нашли виновника всех своих несчастий, возможно, они не обратят внимания на карету, где как раз и сидят те, кого они ищут. Девушка одернула себя – что за жалкие фантазии. Толпа слишком прожорливая тварь, чтобы насытиться одной жертвой.

Ульрика увидела, как несколько мужчин набросились на женщину средних лет. Та всего лишь пыталась перейти на другую сторону улицы. Женщина сопротивлялась, но они сбили ее с ног и разжали челюсти, грубо заглядывая в рот. Разочарованные увиденным, мужчины так же внезапно оставили жертву валяться на земле в слезах и побежали на поиски другой добычи.

В горле Ульрики набух тугой комок страха. Она попыталась проглотить его. Этого следовало ожидать. Слухи о вампирах послужили топливом для этого костра. Последние недели груды сухих дров, если можно так выразиться, росли все выше на каждой площади Нульна. Хватило бы одной искры, чтобы взвилось пламя. И капитан Шенк, этот идиот, крикнувший «Лови вампира!», запалил огромный костер. Теперь огонь не удержать. Если и дальше так пойдет, подумала Ульрика, сгорит весь Нульн.

– Здесь нельзя оставаться, госпожа, – крикнул Уве. – Нам надо убираться отсюда.

– Да, – задумчиво согласилась Габриелла. – Но куда и как?

– Прочь из города? – с надеждой в голосе спросила Ульрика.

Габриелла покачала головой.

– Я должна снова увидеть Гермиону. У меня в голове не укладывается, что это именноона натравила на нас охотников на ведьм. Но если это так, я должна знать точно. Речь идет о преступлении, о котором любая обязана доложить королеве.

Габриелла снова повысила голос:

– К мосту, Уве. Но держись боковых улочек.

– Да, госпожа.

Ульрика услышала, как Уве спрыгнул с сиденья, взял лошадей под уздцы и начал разворачивать карету – в столь тесном пространстве по-другому это сделать невозможно.

– Скорее всего, охотники на ведьм уже проверяют каждого, кто пытается пробраться по мосту в другую часть города, – заметила Ульрика. – Здесь только один мост?

– Есть и другой, – ответила Габриелла. – Но он проходит через остров Железной Башни. А в Железной Башне расположена штаб-квартира охотников на ведьм. Боюсь, ехать по тому мосту у меня кишка тонка. Нам остается только надеяться, что мы окажемся у главной переправы раньше, чем Шенк и его люди.

– А если нет? – спросила Ульрика.

Габриелла покачала головой, затем рассмеялась, но в голосе ее слышались истерические нотки.

– Сначала доберемся до моста, а потом будем переходить его.

Они устроились на своих местах и стали ждать, пока Уве развернет карету и двинется в очередной переулок. Эхом разносился вой толпы. Ульрика молилась всем кислевитским богам, чтобы никто не заглянул сюда и не решил, что экипаж выглядит достаточно лакомым кусочком, потому что тогда им настанет конец. Они окажутся в ловушке, из которой не смогут вырваться.

Графиня нервно постукивала ногой по полу. Глаза ее метались по карете, видимо следуя за круговоротом спутанных мыслей в голове. Через пару мгновений Габриелла взяла себя в руки. Она плотно закрыла жалюзи, затем повернулась к Лотте. Камеристка с того момента, как они вырвались со двора борделя Матильды, сидела, стиснув руки на коленях, молчаливая и бледная.

– Лотта, моя дорогая, – произнесла Габриелла. – Я хочу поменяться с тобой одеждой. Снимай юбку и корсаж.

Глаза Лотты расширились.

– Госпожа?

Габриелла ободряюще улыбнулась и принялась распускать шнурки на своем.

– Давай, раздевайся, дорогая. Все будет хорошо. Будь умничкой.

– Д-да, госпожа, – дрожа, ответила Лотта.

Она взялась за петельки на скромном сером корсаже.

Ульрика перевела взгляд с одной своей спутницы на другую. Понимание того, что задумала графиня, медленно снизошло на нее. Габриелла хотела, чтобы в случае, если они угодят в руки толпы, Лотту приняли за нее. Она собиралась кинуть девушку собакам, как кость, – и Лотта согласилась с отведенной ей ужасной ролью.

– Госпожа? – неловко начала девушка.

– Не волнуйся. – сказала Габриелла, стягивая расшитый бисером бархатный лиф. – Тебе тоже что-нибудь найдем, если понадобится.

Ульрика замолчала. Она хотела спросить о другом. Но слова так и не сорвались с ее губ. Спорить о жизни Лотты, связанной со своей госпожой чарами вампирского поцелуя, явная глупость. Это ничего не изменит. Она только разозлит Габриеллу и приведет Лотту в замешательство. Взвесив все, Ульрика поняла, что ради спасения жизни Габриеллы или своей собственной и сама могла бы не моргнув глазом принести в жертву толпе хоть десяток служанок. В конце концов, доноры всего лишь животные. Ульрику заставил содрогнуться не сам факт, а холодная расчетливость этого действия. Жестокость претила ее натуре. Когда девушка выезжала с отцом на охоту, она всегда убивала добычу – оленей, например – быстро и точно. Ульрика не любила смотреть, как жертва бьется в предсмертных судорогах или как гончие рвут ее на куски.

Уве наконец развернул карету, и они двинулись вниз по переулку, чтобы начать долгий путь по Трущобам в объезд беснующейся толпы, все время удостоверяясь, что пути кареты и обезумевших жителей Нульна ни в коем случае не пересекаются. Они словно попали в наводнение, только вместо буйных волн на улицах бушевали люди, а Габриелла и ее спутники искали места повыше и мелкий брод, чтобы перебраться через этот опасный поток. Беспорядки охватили всю южную часть города. Охота на вампиров послужила оправданием для любых бесчинств, которые только приходили в голову обитателям этих кварталов. Граждане разбивали витрины магазинов и безудержно грабили. Сквозь щелочку в жалюзи Ульрика видела, как люди, смеясь, катят бочонки с пивом. Другие вытаскивали из домов старых женщин и бросали их на грязную мостовую. Надо всем этим витал сладковатый запах горящей плоти. В районе кузниц и мануфактур карета проехала мимо костра, на котором горели двое мужчин, привязанных друг к другу так, словно они слились в противоестественном объятии. Ульрика невольно зарычала, возмущаясь действиями горожан, хотя прекрасно понимала, что истинная причина ее гнева – хладнокровие обрекшей Лотту на смерть Габриеллы, которым она не могла открыто возмутиться. Ульрику передернуло. Если человек красив или просто выглядит странно и не готов пойти громить ближайшую лавочку вместе с дружками, ему оставалось только прятаться. Всех неудобных соседей сегодня назначили вампирами и жгли на каждом углу. Девушке хотелось выпрыгнуть из экипажа и резать, резать этих подлых людишек, до последнего трусливого мужичонки и бабы, с восторгом указывающей на подругу как на ведьму.

Пока Габриелла и Лотта закончили переодеваться, карета миновала еще пару улиц. Теперь графиня облачилась в строгую одежду камеристки, а к Лотте перешли ее лиф из дорогой ткани и расшитые бисером юбки. Ни одна из них не выглядела той, кем пыталась притвориться. Габриелла обладала слишком острым и проницательным взглядом, чтобы ее могли счесть служанкой, а простодушный испуг Лотты, наоборот, не позволял принять горничную за надменную аристократку. Но Ульрика знала, что опьяненные безнаказанностью люди не станут смотреть на лица. Девушка смерила взглядом свой дорогой и красивый наряд, и смысл слов Габриеллы наконец дошел до Ульрики. Где и как графиня собиралась «найти что-нибудь для нее, если будет нужно»? Одетая так, как сейчас, она обречена. Холодок пробежал по спине девушки. Очень может быть, что и ее графиня лишь успокаивала сладкими речами, как и Лотту, – и точно так же, как и несчастную камеристку, собиралась швырнуть Ульрику толпе ради собственного спасения.

Карета замедлила ход и остановилась снова. Пассажирки нервно переглянулись.

– Подъезжаем к Брукештрассе, госпожа, – послышался снаружи голос Уве. – До моста осталась всего пара улиц, но... там люди.

Габриелла закусила губу.

– Пройди вперед пешком, посмотри, нет ли на мосту охотников на ведьм, а потом возвращайся и сообщи мне.

– Да, госпожа.

Они услышали, как Уве спустился с сиденья и затопал вниз по улице. Ульрика выглянула наружу через полузакрытые жалюзи и стиснула зубы. В дверях мастерских стояли люди и, явно забавляясь, наблюдали, как подонки громят соседнюю улицу. Никто пока не обратил внимания на экипаж, но хватит и одного взгляда – и, если кучер не поторопится, к его возвращению они будут мертвы. Улица плыла в потоке солнечного света, который обернулся бы для вампиров океаном огня, окажись они снаружи, у них не было бы ни руля, ни ветрил, чтобы проплыть по нему.

Мгновенья ползли невыносимо медленно. С Брукештрассе доносились крики, смех и другие звуки, которые всегда висят над громящей все вокруг толпой. Ульрика подумала о Шенке – ведь причиной этого разгула страстей были именно он. Сожалел ли он об этом? Старая поговорка охотников на ведьм гласила: «Лучше сжечь десять невинных, чем оставить в живых одно порожденье тьмы». Но сегодня в городе погибло гораздо больше десяти ни в чем не повинных людей, а ни одного порожденья тьмы, скорее всего, Шенк пока не поймал.

Раздались быстрые шаги – кто-то приближался к карете. Это оказался Уве. Он подошел к закрытому окну и сообщил, тяжело дыша от бега:

– Прошу прощения, госпожа, но на мосту четыре охотника на ведьм, а вокруг него полно смутьянов.

Глаза Габриеллы потемнели, но она кивнула.

– Тогда, полагаю, мы должны попробовать перебраться по Железному Мосту. Поворачивай карету.

– Да, госпожа.

Они услышали, как Уве взобрался на козлы и щелкнул поводьями. Карета тронулась и начала поворачивать на узкой улице. Но развернуться до конца не успела. Ульрика услышала крики, смех и топот, приближающиеся с той стороны, куда они собирались направиться. Девушка выглянула в щелочку жалюзи.

Пятеро молодых людей, одетых как подмастерья, бежали по улице, смеясь и оглядываясь назад. В руках они сжимали кочерги и вилы. Крепкий мужчина, судя по кожаному фартуку, кузнец, пыхтя и отдуваясь, бежал за ними и кричал:

– А ну-ка верните это все! Вы ж не заплатили за них!

Подмастерья отвечали издевательским улюлюканьем и не менее непристойными жестами.

– Они нужны нам, чтобы охотиться на вампиров! – крикнул один из парней, светловолосый. – Ты ж не собираешься мешать честным гражданам охотиться на вампиров, а?

Тут они заметили экипаж, преградивший путь.

– Подвинь свою выпендрежную карету! – крикнул светловолосый кучеру.

– С дороги! – поддержал другой.

– Извините, ребята, – ответил Уве. – Улица дальше вся забита. Пытаюсь развернуться вот.

– Очень вовремя ты решил раскатывать по городу, Ранальд тебя побери.

Ульрика слышала глухие удары и ржание встревоженных лошадей. Подмастерья обежали карету. Один из них вскочил на подножку, смеясь, и попытался раздвинуть планки жалюзи.

– Кого ты тут прячешь, а? – спросил он. – Симпатичная хоть?

Ульрика инстинктивно ударила парня по пальцам, тот отдернул руку, и девушка со щелчком сдвинула планки жалюзи.

– Эй! – закричал пацан, отступая на пару шагов. – Надменная сука!

– Дортман, что ты возишься! – крикнул один из его дружков. – Догоняй!

Подмастерье припустил за ватагой, но продолжал жаловаться на бегу:

– Но она ударила меня! Она закрыла окно и...

Его голос стихал по мере того, как парнишка замедлял шаги. И вдруг он снова рванул изо всех сил.

– Эй, ребята! Подождите минутку!

ГЛАВА 18
ВЗРЫВ И РУИНЫ

 

– Merde, – сказала Габриелла и закрыла глаза. – Уве! Гони! Быстро!

– Да, госпожа.

Засвистел хлыст, лошади потащили карету, разворачивая ее – быстро, но недостаточно. Шаги подмастерьев приближались гораздо быстрее – Дортман и его дружки возвращались. Сердце Ульрики упало.

– Она закрыла окно, говорю вам! – кричал Дортман. – Закрыла окно от солнца!

– Карета из гостиницы была черной, не так ли? – произнес другой голос.

– Да, – подтвердил третий. – И они ее так и не нашли!

– Эй, кучер! – закричал еще один, и по голосу Ульрика узнала светловолосого нахала. – Ну-ка, придержи коней!

Уве в ответ вытянул лошадей вожжами, и экипаж рванул вперед, набирая скорость. Подмастерья бросились за ним как гончие, почуявшие лису. Они вопили и кричали, сзывая всех, кто оказался рядом:

– Вампиры! В карете! Остановите их! Убейте их!

– Закройте окна и закрепите жалюзи, – сказала Габриелла.

Перед тем как выполнить приказ, Ульрика бросила последний взгляд наружу. За ними уже неслись человек двадцать – люди выскакивали из каждой лавочки, мимо которой проезжал экипаж, и присоединялись к погоне. Девушка закрыла жалюзи на защелку. Тут карета резко повернула, вампира бросило вперед, а сзади навалилась и вцепилась в плечи хнычущая Лотта.

Снаружи раздался треск – карета во что-то врезалась, рев сердитых голосов аккомпанировал движению. Кто-то закричал, экипаж снова обо что-то ударился, теперь уже другим боком. Уве выругался.

– Прошу прощения, госпожа, – крикнул кучер. – Я ошибся. Улица слишком узкая.

Карета резко сбавила ход, борта заскрежетали по стенам, звуки погони приблизились.

– Сейчас станет пошире, – сказал Уве. – Держитесь!

Экипаж рванул вперед, но слишком медленно. Топот и крики теперь раздавались уже не позади, а вокруг.

– Лошадей держи!

– Да стащи ты его!

– Лотта, – тихо сказала Габриелла. – Иди сюда. Обнажи шею.

Служанка испуганно посмотрела на графиню, затем неохотно отпустила Ульрику и подошла к скамейке Габриеллы, сдвигая в сторону причудливое кружево воротника, который совсем недавно красовался на графине.

Карета толчком остановилась. Габриелла обняла камеристку и впилась в ее шею. Лотта застонала и закрыла глаза, обвив руками талию графини. Снаружи Уве хлестал нападающих кнутом и кричал на толпу:

– Назад, вы, шакалы! Прочь или я стреляю!

Карета раскачивалась под градом тяжелых ударов, резкие голоса требовали, чтобы пассажиры открыли двери. Ручки задрожали и сломались. Грянул выстрел, завопил раненый.

– Убейте его! – взвыли хором несколько голосов.

Габриелла встала и усадила Лотту на скамейку рядом с Ульрикой. Девушка все еще была без чувств.

– Поешь, – сказала графиня. – Теперь нам понадобятся все силы.

Ульрика поколебалась, чувствуя себя абсолютно несчастной, затем выпустила клыки и запустила их в свежие отверстия на шее Лотты. Тело горничной безвольно обмякло, она рухнула на Ульрику, постанывая от наслаждения. Графиня вернулась на место и принялась бормотать под нос, причудливо сплетая и расплетая пальцы.

– Отпустите меня, сволочи! – рявкнул Уве снаружи. – Отпу...

Он захлебнулся на полуслове, заорал от боли. Раздался тошнотворный звук ударов – дерево и железо опускалось на мягкую плоть. Шум разрушил убаюкивающее, сонное спокойствие, которое несла кровь Лотты, вливаясь в жилы вампира.

– А теперь карета! – крикнул кто-то.

Удары по стенам стали еще сильнее. Дубинка расколола жалюзи. Лучи солнечного света, пробившиеся сквозь трещины, пронзили внутренность экипажа подобно копьям.

– Хватит, – сказала Габриелла. – А теперь отдай ее мне.

Ульрика подняла глаза и удивленно моргнула. Графиня стала почти невидимой – смутной тенью на скамейке. Она поднялась на ноги. Ульрика перевела взгляд на себя и обнаружила, что тоже теперь полупрозрачная.

– Отдай ее мне, – повторила Габриелла. – Когда я скажу, откроешь дверь, заберешься с ногами на скамейку и будешь сидеть тихо, как мышка. Все понятно?

Ульрика сглотнула, кивнула и поставила одурманенную Лотту на ноги. Габриелла взяла горничную за руку и расположила перед левой дверью. Очередной удар разбил жалюзи, осыпав вампиров обломками. Карета раскачивалась во все стороны, почти опрокидываясь.

– Открывай, – сказала Габриелла.

Ульрика потянулась к замку, но пальцы ее замерли на полпути. Она слишком ярко представила себе, что сейчас произойдет. Это словно распахнуть ворота усадьбы перед стаей волков. Девушка собралась с духом, взялась за щеколду и потянула ее. Габриелла поцеловала Лотту в щеку.

– Любовь моя, спасибо за твою службу, – прошептала графиня.

Габриелла пинком распахнула дверь и вытолкнула девушку прямо в бурлящую толпу. Люди взревели, когда на них обрушилось мягкое тело.

У Ульрики перехватило дыхание – все произошло так быстро. Толпа набросилась на Лотту. Девушку повалили на землю, избивая всем, что попалось под руку, и разрывая дорогую одежду.

– Сжечь ее! – закричал Дортман. – Сжечь вампира!

Его светловолосый товарищ ударил Лотту украденной кочергой. Рука камеристки с треском сломалась. Служанка вскрикнула от боли.

– Лотта! – воскликнула Ульрика.

– Merde! Сиди смирно! – прошипела Габриелла. – Подожми ноги и ни звука!

Ульрика стиснула кулаки, но подчинилась. Она прижалась к спинке скамейки, подтянула колени к груди и подобрала юбки. Габриелла сделала то же самое, и обе сидели тихо, пока снаружи толпа терзала Лотту – так морская буря треплет тряпичную куклу. Несчастную девушку пинали, били и перебрасывали друг другу. Ярость, не находящая выхода, бурлила в груди Ульрики. Она хотела выпрыгнуть наружу и разорвать мелких подонков на части, как они сейчас разрывали Лотту. Она хотела вытолкнуть Габриеллу из кареты, чтобы и ее постигла участь, на которую графиня обрекла свою верную и услужливую горничную. Это несправедливо! Это неправильно! Никого нельзя отправлять на столь мучительную смерть! Люди, оказавшиеся слишком далеко от Лотты, чтобы участвовать в кровавой потехе, озаботились поиском других развлечений. В распахнутой дверце кареты появились головы мужчин и женщин. Простолюдины окидывали интерьер жадными взглядами. Заметив на полу веер Габриеллы, одна женщина тут же схватила его. Две другие, казалось, уставились прямо на Ульрику. Она с ужасом подумала, что заклинание графини не сработало, но, скользнув по девушке пустым взглядом, люди отошли от дверцы и забрались на крышу.

– Да тут куча барахла! – донесся восторженный вопль. – Глянь, сколько сундуков!

– Лошадей бери! – вторил ему другой голос.

Габриелла заскрипела зубами. Карета качнулась, когда чемоданы с прекрасными платьями и прочими пожитками графини сбросили на мостовую и тут же распотрошили.

– Гиены вонючие, – тихо прорычала она.

Но тут раздался крик, от которого у Ульрики в очередной раз похолодело в груди, все еще согретой сладкой кровью Лотты.

– Ломайте карету! Пустим ее на дрова для костра!

Клич тут же подхватило множество глоток. Ульрика посмотрела на полупрозрачную Габриеллу. Графиню тоже встревожил такой поворот событии. Она повернулась к правой двери – ее погромщики не открывали – и раздвинула планки жалюзи, чтобы оценить обстановку снаружи. Толпа уже раскачивала карету. Габриелла схватилась за сиденье, чтобы не упасть.

– Рядом стена какой-то мастерской, – прошептала графиня. – Мы выйдем и спрячемся там. Осторожнее, не задень никого по дороге.

– Да, госпожа, – сказала Ульрика.

– И прикрывай голову. От солнца мои чары не защищают.

Габриелла сдвинула защелку прозрачными пальцами и медленно, чтобы никто не заметил, открыла дверь. Этого действительно не увидели – толпа восторженно выла и продолжала раскачивать экипаж. Графиня выпрыгнула наружу. Ульрика накинула край плаща на голову и последовала за ней. Пол ушел из-под ног как раз в тот момент, когда она оттолкнулась, и девушка тяжело врезалась в кирпичную стену. Габриелла рывком поставила воспитанницу на ноги, и вампиры замерли, прижавшись к покрытой трещинами штукатурке. Погромщики бесновались и справа, и слева от них. Толкаясь и мешая друг другу, они снимали с осей колеса. Ульрика могла протянуть руку и прикоснуться к ним.

– Дверь справа от нас, – прошептала Габриелла ей на ухо. – Как только путь освободится, двигаемся туда.

Ульрика кивнула. Она надеялась, что долго ждать не придется. Солнце кусало сквозь одежду, словно по коже сновало полчище муравьев. Девушка глянула направо. Две деревянные ступеньки вели к открытой двери. На ней висела табличка в виде растянутой коровьей шкуры. «Кожевенная мастерская», – подумала вампир. На ступеньках стояли несколько мужчин в фартуках. Рукава их были закатаны, в руках мужчины держали дубинки. Они готовились защищать лавку, если та привлечет внимание погромщиков.

В этот момент под оглушительный вопль толпы карета поднялась и завалилась на бок. Бунтовщики, хохоча как безумные, бросились к поверженному экипажу и принялись пинать, танцуя вокруг добычи подобно дикарям.

– Пошли! – прошипела Габриелла.

Они на цыпочках двинулись к двери за спинами погромщиков.

Между тремя мужчинами, охранявшими дверь в мастерскую, оставалось достаточно места, чтобы стройный человек мог проскользнуть внутрь. Но Габриелла и Ульрика со своими кринолинами не имели ни малейшего шанса. Графиня остановилась и огляделась в поисках другой двери, но увы, этот вход оставался единственной их возможностью. Графиня выругалась под нос, затем начала подбирать юбки как можно плотнее. Ульрика сделала то же самое, едва успев отскочить от двух женщин – сцепившись в драке за один из дорогих корсажей Габриеллы, те катились по грязи. Графиня прокралась по ступенькам и протиснулась мимо мужчин, наклоняясь и изгибаясь, чтобы не задеть их локти или дубинки. Ульрика глубоко вдохнула и последовала примеру госпожи. Первых двоих ей удалось миновать без затруднений, но третий стоял позади товарищей, наблюдая за происходящим из-за их плеч, и Ульрике пришлось извернуться боком почти прямо перед его лицом. Зевака подался вперед, как раз когда она собиралась обойти его, и девушке пришлось отпрянуть. Она задела спину того, кто стоял впереди, но успела нырнула в открытую дверь. Мужчина, в которого врезалась девушка, повернулся, хмуро глядя на соседа.

– Че, хочешь туда? К ним? – рявкнул он.

Ульрика прижалась к Габриелле, обе нервно наблюдали за развитием событий.

– Только не я, – ответил мужчина товарищу.

– Ну и хорош пихаться тогда.

– Да не пихал я тебя.

Габриелла стиснула руку воспитанницы, ожидая, что теперь мужчина оглянется, но тот только фыркнул и вернулся к наблюдению за творящимся снаружи безумием.

Вампиры тихонько вздохнули с облегчением. Графиня выпустила руку девушки и указала на лестницу слева, у стены.

– Поднимемся и отыщем местечко, где можно переждать до темноты, – сказала она.

Они двинулись через комнату. Ульрика огляделась на ходу. Потолки здесь были высокими, с них свисали крепления и цепи. По полу тянулись рядами огромные круглые чаны, от которых исходил такой густой запах мочи и экскрементов, что девушка съежилась и плотно закрыла рот. Ее удивило, почему она не почуяла вонь еще на улице, но, видимо, слепая паника и страх неминуемой смерти отключили чувства.

Вокруг чанов работали мужчины в закатанных по колено штанах. Они длинными шестами опускали сырые коровьи шкуры в невыносимо смердящую жидкость. Ульрику передернуло. Это наверняка худшая работа в мире – и ее в любом случае могли выполнять только люди, напрочь лишенные обоняния.

Вампиры поднялись по лестнице на второй этаж, представляющий собой одно просторное помещение без перегородок. Окна здесь были открыты настежь. Деревянные рамки с натянутыми для просушки кожами громоздились до самого потолка. Двое работников в углу продолжали натягивать шкуры на рамки, но все остальные собрались у окон, смотрели, что происходит снаружи, и переговаривались.

Габриелла покачала головой.

– Это нам не подходит, – пробормотала она.

Беглянки вернулись к лестнице, поднялись на этаж выше и попали в темный коридор, по обеим сторонам которого находилось множество закрытых кожаными полотнищами проемов. Габриелла и Ульрика подошли к одному и заглянули внутрь. За занавесом обнаружилась темная комната, заваленная покрашенными кожами. Ульрика проверила, что в соседней, – то же самое, только кожи другого цвета.

– Вот это уже лучше, – одобрила Габриелла и отодвинула занавеску. – Входи.

Ульрика нырнула в комнату. Длинная и узкая, она была забита кожами так, что оставался лишь узкий проход посередине. В дальнем конце находилось окно, закрытое ставнями, из-за которых доносились вопли с улицы. Ульрика направилась к нему. Она не хотела видеть того, что там происходит, но и остановиться не могла. Девушка перебралась через сложенные кожи и выглянула в трещину в ставне.

Улочка здесь расширялась, превращаясь в небольшую квадратную площадь. Толпа вихрилась вокруг яркого пятна. Это был костер, который сложили из обломков кареты. Пламя начинало облизывать дерево. В центре находилась Лотта. Ее привязали к бочке так, чтобы девушка обхватывала ее руками, подобно неутомимому пьянице. Горничная стояла на коленях, обнаженная, вся покрытая синяками и абсолютно беспомощная, но толпа продолжала с улюлюканьем забрасывать ее камнями и грязью. Даже сквозь рев десятков глоток Ульрика услышала жалобный стон, повторявшийся снова и снова:

– Госпожа! Госпожа, помоги мне! Помоги!

Пламя подобралось к Лотте. Ульрика отвернулась, впервые сожалея, что ее нечеловеческий слух настолько остер. Габриелла грустно смотрела на воспитанницу. Чары рассеялись, графиня снова стала хорошо заметна и осязаема.

– Мне очень жаль, дитя, – сказала она.

Ульрика совсем повесила голову.

– Неужели мы должны поступать так жестоко?

– Мы должны уцелеть, – ответила Габриелла.

Она шагнула вперед и обняла Ульрику.

– Мы можем делать все, что в наших силах, чтобы не причинять ненужной боли нашим донорам и слугам, но когда стоит вопрос – мы или они, – это даже не вопрос.

Графиня вздохнула.

– Если бы я только могла, я бы спустилась туда и положила конец страданиям Лотты, но даже это невозможно.

– Может, есть какое-то заклинание? – спросила Ульрика. – Лотта точно сейчас в зоне досягаемости ваших чар.

Габриелла заколебалась, но затем покачала головой.

– Да, есть. Но я к ним не прибегну. Колдовство опасно. Я применяю его, только защищаясь. Если разбрасываться заклинаниями налево и направо, рано или поздно ошибешься или дашь охотникам возможность обнаружить тебя.

Ульрика напряглась и хотела что-то сказать, но Габриелла шикнула на нее, поглаживая по голове.

– Мы должны быть эгоистками, любовь моя. Сама реальность хочет, чтобы мы умерли. Природа отвергает нас. Мы не можем позволить, чтобы тонкой нити, которая связывает нас с этим миром, угрожало хоть что-нибудь – и доброта тоже.

Ульрика боднула Габриеллу в плечо, злясь и жалея, что не может плакать.

– Я же хотела, чтобы вы убили меня. Это не жизнь.

Габриелла приподняла подбородок Ульрики и спокойно посмотрела в ее глаза.

– Я уже говорила: если решишь положить всему этому конец, нужно просто выйти на солнце. Если захочешь спуститься и умереть там, на улице, чтобы прекратить мучения Лотты, я не стану тебя останавливать.

Габриелла выпустила Ульрику и отступила на шаг.

– Ты именно этого хочешь?

Девушка повернулась к окну. Образы расплаты для грубой толпы – и собственной неминуемой смерти – пронеслись в ее голове. Она могла выбить ставни и спрыгнуть на головы ненавистной грязной стаи внизу, прикончить Лотту одним ударом, а потом убивать всех вокруг – столько, сколько успеет до того, как солнце и пламя костра прикончат ее.

Это был бы хороший конец, достойный... но все равно конец. Готова ли она на самом деле свести счеты с жизнью? И к тому, что наступит после? Если Габриелла говорила правду о том, что ожидает вампиров после окончательной смерти, муки Лотты не идут ни в какое сравнение с теми, что предстоят Ульрике. Хочет ли она принять их только ради того, чтобы облегчить смерть горничной?

Ульрика зарыдала и упала на колени.

– Я слабачка, – прохрипела она. – Я трусиха.

Габриелла опустилась на колени рядом и обняла девушку.

– Ты сильнее и храбрее многих из нас, радость моя, и сердце твое исполнено сострадания. Многим вампирам подобное бы и в голову не пришло. Печалиться о смерти служанки! Другие сочтут тебя просто дурочкой. Но я люблю тебя именно за это. Иногда нам приходится убивать, чтобы выжить. Такова наша природа. Но тот, кто убивает хладнокровно, без капли жалости, становится опасен – и в первую очередь для самого себя. Если ты сможешь сохранить в душе это расположение к смертным – конечно, не позволяя ему управлять своими поступками, – ты проживешь долго и поднимешься высоко в нашем сообществе.

Ульрика обняла графиню, уткнулась в ее грудь.

– Благодарю, госпожа, – пробормотала она. – Я постараюсь.

– Я знаю, что так и будет, – сказала Габриелла, помолчала и продолжила: – Хотя, боюсь, однажды твое сердце уже взяло верх над разумом.

Ульрика смутилась, нахмурилась и подняла голову.

– О чем вы говорите, госпожа?

В ответ Габриелла взглянула очень холодно, лицо ее стало жестким.

– Расскажи о молодом охотнике на ведьм, который указал на тебя, когда мы бежали от Матильды. Откуда он тебя знает? Откуда ему известно, что ты – вампир?

ГЛАВА 19
МАСКАРАД

 

Ульрика смотрела на Габриеллу широко раскрытыми глазами. Ни следа симпатии и теплоты не осталось во взгляде графини – все исчезло мгновенно, словно рывком закрыли дверь.

– Не заставляй меня вытаскивать это из тебя, – произнесла Габриелла, не дождавшись ответа.

– Нет, госпожа, вам не придется.

Ульрика опустила голову.

– Я... мы встретились с ним в канализации, потому что оба преследовали того чернокнижника.

– Ты не рассказала мне об этом, – заметила Габриелла.

– Я... я думала, что это не имеет значения, – пробормотала Ульрика.

Габриелла приподняла бровь.

– Действительно так подумала?

– Я обманула его, – продолжила Ульрика. – Наплела ему, что я тоже охотник на вампиров, и, когда мы расстались, он твердо в это верил.

– Почему же сегодня от его веры не осталось ни следа?

– Да, я... – Ульрика стиснула кулаки так крепко, что ногти впились в ладони. – Когда я пошла проверять адрес, где шантажист назначил встречу госпоже Альфине – и убил ее, – этот охотник тоже оказался там. В зачумленном доме. Я... я использовала его. Я нашла обрывок рясы, а он опознал его. Я позволила ему расспрашивать жрецов Морра. Это благодаря ему нас пропустили на кладбище, к склепу, где, как я полагаю, находится логово убийцы, которого мы ищем.

– О боже мой, ты начинаешь осваивать ламийский способ, – холодно произнесла Габриелла. – Но где-то там маска соскользнула с твоего лица, не так ли?

– На нас напали упыри, – ответила Ульрика. – Они бы его прикончили. Мне пришлось драться когтями и зубами, чтобы вытащить его оттуда.

– И он это видел, – сказала Габриелла.

Ульрика кивнула с самым несчастным видом.

– Он назвал меня чудовищем и попытался убить.

– И после всего этого ты оставила его в живых.

Ульрика покачала головой.

– Я не смогла его убить. Он... он хороший человек.

– И наш смертельный враг.

Габриелла вздохнула и снова притянула Ульрику к себе.

– Любовь моя, я понимаю. Подобное случалось и раньше. Обстоятельства сложились так причудливо, что ты и этот охотник оказались на одной стороне баррикад. А он стойкий, смелый, и, хотя я видела его только мельком, уродом его совсем не назовешь. Вы с ним сражались бок о бок, а ты, как истинный воин, не могла бросить его, обречь товарища на смерть. Но не обманывайся – он тебе не товарищ.

Она откинулась на груду шкур и увлекла Ульрику за собой.

– Ты больше не человек, моя дорогая. Хотя ты выглядишь и иногда чувствуешь себя человеком. И у тебя больше никогда не получится с ними отношений, которые ты ищешь. Есть всего четыре возможных пути: дурачить мужчин, убивать их, делать их своими донорами или же одарить кровавым поцелуем. Человеку, которому известна твоя внутренняя суть и который не связан с тобой кровью, нельзя доверять, – и охотнику на ведьм в первую очередь.

– Прошу прощения, госпожа, – сказала Ульрика. – Больше это не повторится.

Габриелла сжала ее руку.

– Я знаю, что это тяжелый урок, но его нужно выучить. Иначе только боль и страдания ждут тебя. Поверь мне, я не понаслышке знакома с такими ситуациями, мне самой пришлось пережить подобное.

Габриелла уютно устроилась на выдубленной коже, обняла Ульрику.

– Давай, клади голову на мое плечо. Будем ждать ночи, все равно больше делать нечего. Как стемнеет, переберемся через реку и поговорим с Гермионой.

Ульрика послушно закрыла глаза, но под крики толпы и треск пламени уснуть оказалось сложно.

 

С закатом не только тьма, но и глухая тишина затопили улицы Нульна, которые недавно полнились исступленными криками и ревом пламени. Заваленные обгоревшими обломками – результатами дневных беспорядков, – улицы Индустриэльплатц, по которым крались Ульрика и Габриелла, стали до того темными и пустынными, что от одного пребывания на них бросало в дрожь. Даже кузни, огонь в которых обычно ревел и днем и ночью, стояли холодные и тихие. Разбитые окна, сломанные дубинки и грубо намалеванный молот Зигмара на воротах магазинов и мастерских – для защиты от нежити – вот что сопровождало графиню и ее воспитанницу на всем пути.

Охотники на ведьм по-прежнему патрулировали большой мост. Они останавливали каждую карету и каждую женщину, которой вздумалось пересечь реку. Вампирам пришлось развернуться и пройти целую милю, отделявшую их от моста при Железной Башне. Но и там кишели патрули.

Габриелла и Ульрика нырнули в тень стен литейного цеха, чтобы перевести дух и обдумать сложившуюся ситуацию.

– У них, несомненно, есть описания нашей внешности, – сказала Габриелла. – И, может быть, серебро, чеснок или демон-корень, которым они проверяют всех проходящих женщин. Я не хочу рисковать. Здесь они будут совсем не так любезны, как в гостиной Гермионы.

– Может, лодку нанять? – предложила Ульрика. – Должен же здесь быть какой-нибудь рыбак, который согласится перевезти нас на ту сторону.

Габриелла вздрогнула.

– Открытая лодка слишком опасна. Вампиры с проточной водой не дружат. Нет, я думаю, у меня есть способ получше.

Графиня повернулась и двинулась обратно на юг, к лабиринту грязных улиц и обшарпанных домов Фаулештадта, который вампиры так отчаянно старались покинуть вчера утром.

– Ламийский способ.

 

– Решили заглянуть в наши простецкие кабаки, миледи? – зловеще ухмыляясь, спросил Ульрику парень в нарукавниках, какие обычно носят работники типографий. – Надоели слабенькие вина Альтештадта, решили попробовать фаулештадтского крепкого пива?

Товарища его окутывал такой густой запах рыбы, что не возникало никаких вопросов относительно того, чем он зарабатывает себе на жизнь. Рыбак пялился на прическу Ульрики.

– Вы там, на северном берегу, так коротко волосы стрижете? – спросил он. – У нас их вот покуда носят!

Молодец ударил себя по ноге чуть выше колена, показывая покуда.

– Ее светлость ждет офицера стражи, – чопорно, как подобает служанке, за которую ее должны принимать благодаря костюму, сказала Габриелла. – Он назначил госпоже встречу в этом заведении, чтобы она могла опознать мужчин, которые украли ее ожерелье и парик.

Как только собеседники услышали это, оба внезапно вспомнили, что у них еще куча дел совсем в другом месте, и отошли от столика.

Ульрика вздохнула с облегчением.

– Спасибо, госпожа, – прошептала девушка. – Я не знаю, как благородная дама должна отвечать на такие вопросы.

– Зовите меня Габби, миледи, – тем же голосом примерной служанки ответила Габриелла. – И за даму всегда в таких случаях отвечает камеристка. Женщине вашего положения не пристало разговаривать с мужчинами такого сорта.

Они сидели за угловым столиком в таверне «Кувшин и болт», наблюдая за шумными посетителями и их нехитрыми развлечениями. Это заведение явно не из тех, которое посещают знатные дамы, в сопровождении или без, и Габриелла с Ульрикой получили свою порцию озадаченных взглядов и пошлых шуточек.

– Вот почему на улицах стало так тихо! – произнесла графиня, перекрикивая шум. – Они все перебрались сюда!

Ульрика кивнула. Похоже, так оно и есть. Под низкими закопченными балками стояли грубо сколоченные столы. Все места заняты – бандиты, хулиганы и рабочие с ближайших заводов с лицами, почерневшими от сажи, пили и хохотали, как безумные. Вульгарно размалеванные проститутки выпрашивали у гуляк деньги, выпивали с ними и время от времени поднимались на второй этаж с кем-нибудь из мужчин. Люди громко рассказывали о вампирах, пожарах и подвигах, которые совершили сегодня днем. С каждым разом клыки становились длиннее, а когти – острее. Ульрика тряхнула головой, испытывая изумление и отвращение одновременно.

«Они жмутся вокруг костра, как дикари, которые боятся темноты», – подумала девушка.

Габриелла, казалось, не обращала внимания ни на разговоры вокруг, ни на болтающих людей. Графиня внимательно наблюдала за снующими по залу проститутками – работа так и кипела. Ульрика, сжавшись от неловкости, напряженно ждала. Она чувствовала себя очень неуютно, но не грубая обстановка заставляла стискивать зубы, чтобы сдержать нарастающую панику. Девушка много раз посещала и более задрипанные кабаки – в Прааге они с солдатами и самой разной шпаной часто заваливались в «Белого вепря», к примеру, и отлично проводили там время. Причиной нервозности была роль, которую Габриелла отвела Ульрике в ее плане, – не вполне подходящая, как казалось воспитаннице.

Она склонилась к уху графини и прошептала:

– Госпожа, я знаю, что у вас отлично получаются такие штуки, но... Мне раньше никогда не доводилось притворяться никем подобным. Я не знаю, как это делается. Я боюсь испортить игру.

Габриелла окинула ее оценивающим взглядом и улыбнулась.

– Да, такие игры не для тебя. Ты высокая, у тебя крепкая кость, и в качестве благородной дамы обладаешь некой суровой красотой. Но, увешанная побрякушками, как эти проститутки, ты будешь выглядеть смешно.

Габриелла нахмурилась, затем рассмеялась.

– А, я знаю, что делать. Тебе снова надо надеть штаны – тем более, что ты любишь в них ходить – и изображать моего селезня.

Ульрика подняла брови.

– Селезня?

Габриелла ухмыльнулась.

– Ты не знаешь, что это значит? Странно. Селезень – это господин, но женского пола. Компаньон и защитник дам легкого поведения, которые не доверяют мужчинам. Они прикрывают им спину и следят за тем, чтобы клиент не удрал, не заплатив.

Когда до Ульрики дошло, о чем говорит Габриелла, она нервно моргнула. Графиня засмеялась.

– Не бойся, дитя. В этой роли от тебя мало что потребуется. Тебе только нужно выглядеть угрюмо и опасно, то есть так, как ты обычно и выглядишь.

Ульрика смущенно отвернулась. Кавалер женского пола!

С ее точки зрения, речь шла об удобстве. Она была воином, плоть от плоти многих поколений воинов. Поэтому Ульрика носила мужской костюм, и тот стал привычным и удобным. И все, больше ни с чем для нее ношение такой одежды не ассоциировалось. И уж в последнюю очередь ее волновало, что подумают люди, глядя на женщину в мужском костюме. Люди могли думать, что хотели. Ульрика знала, кто она такая и что – и кто – ей нравится. Девушку удивило, насколько неприятной показалась ей сама идея притвориться не тем, кто она на самом деле. Но приходилось работать с тем, что есть.

В конце концов Ульрика пожала плечами, неохотно соглашаясь. Ей и в голову не приходило посмотреть на это с подобной точки зрения, но Габриелла права. Такую роль можно сыграть – и уж наверняка это получилось бы гораздо лучше, чем строить из себя соблазнительницу-кокетку.

Через некоторое Габриелла взяла Ульрику за руку и кивнула, указывая в другой конец зала.

– Ну вот, – сказала графиня. – Эта парочка нам как раз подходит.

Ульрика проследила за ее взглядом. Проститутка, фальшиво улыбаясь, вела к лестнице высокого худого бандита. Ей приходилось придержать молодца за пояс – парень опьянел настолько, что с трудом стоял на ногах. Девушка поморщилась. Тот действительно был подходящего роста и телосложения, но его яркий костюм был грязным, воротник под длинными черными волосами засален. Ульрика сообразила, что одежда гуляки наверняка кишит вшами и блохами, и ее передернуло.

Парочка поднялась по лестнице на второй этаж. Ульрика перевела взгляд на Габриеллу. Графиня подождала, пока проститутка и ее клиент скрылись из виду, и поднялась с места.

– Пойдемте, миледи, – произнесла она и добавила, фыркнув: – Подождем офицера наверху. Я не позволю всем этим забулдыгам пялиться на вас.

Ульрика встала и последовала за ней по лестнице. Некоторые гуляки проводили их взглядами, раздались гнусные понимающие смешки, но большая часть посетителей слишком погрузилась в свое нехитрое веселье, чтобы смотреть по сторонам.

Дамы поднялись на второй этаж и оказались в коридоре, скупо освещенном свечами. Примерно посередине дверь как раз закрывалась за молодым бандитом и его спутницей. Графиня стремительно зашагала вперед, Ульрика поспешила следом. Из-за тонких стен доносилось хихиканье, страстные стоны и вздохи. Вампиры остановились у нужной двери, и Габриелла начала бормотать заклинание.

– Мы убьем их, госпожа? – спросила Ульрика.

Габриелла шикнула на нее, продолжая бормотать.

Ульрика окинула коридор обеспокоенным взглядом и прислушалась, не идет ли кто. Из-за двери тем временем доносились голоса тех, кому скоро предстояло стать их добычей:

– Тр’пки долой, – невнятно произнес мужчина. – Я х’чу видеть т’вар лицом.

– Прямо к делу, да? – ответил грубый женский голос. – Хорошо, вот они. За фунт такие не купишь.

Габриелла закончила бормотать и закатила глаза.

– О, эта высокая поэзия соблазна и искушения!

Ее левая ладонь сжала извивающуюся черную тень. Правой рукой графиня взялась за собачку замка. Его заперли изнутри, но графиня нажала сильнее, раздался щелчок, и дверь открылась. Габриелла и Ульрика вошли в убого обставленную комнатенку. Проститутка как раз забиралась в видавшую виды кровать, когда увидела их.

– Эй! – завопила она. – Пошли вон! Я тут с клиентом!

Бандит усмехнулся, показав пожелтевшие зубы.

– Ч’м больше н’роду, тем весс’лее, как по мне.

Габриелла закрыла дверь, протянула левую руку вперед и разжала пальцы.

– Спать, – сказала она.

Извивающаяся тень распалась, превратившись в облако пыли, которое проворно двинулось в сторону бандита и проститутки. Испугавшись, они отпрянули, но облако накрыло их. Глаза жертв закрылись, головы упали на подушки, на лицах появились блаженные улыбки. Габриелла шагнула вперед.

– Они?.. – с сомнением в голосе начала Ульрика.

Габриелла подошла к сундуку в изножье кровати и принялась рыться в ворохе пестрой одежды, лежащей на нем.

– Всего лишь спят, дитя мое, – ответила графиня. – И бьюсь об заклад, проводят время гораздо приятнее, чем если бы мы не прервали их страстное свидание.

Она указала на храпящего бандита.

– Давай. Раздень его и сама раздевайся. Мы уже полночи проторчали тут.

Ульрика подошла к мужчине и приступила к неприятному делу. Меч бандита оказался сделан из хорошей стали, да и одежда – дублет и бриджи – была сшита из дорогих тканей: красного габардина со вставками из черной парчи. Но, похоже, последний раз их стирали лет пять назад. От них разило немытой плотью и протухшими объедками. Дела с рубашкой и нижним бельем обстояли еще хуже. Как и опасалась Ульрика, они кишели вшами.

– Госпожа, – сказала она. – Я... я не могу...

Габриелла глянула на вещи бандита, поморщилась.

– Так... Вот это возьми.

Она бросила Ульрике белую блузку с оборками.

– Тебе придется взять его дублет и бриджи, но под них ты можешь надеть вот это. На самом деле эта блузка даже больше подходит для роли, которую тебе надо сыграть.

Ульрика с облегчением приняла блузку и нижнее белье, которое Габриелла нашла в сундуке. Поношенное и местами драное, оно хотя бы оказалось немного почище. Ульрика сбросила костюм благородной леди и натянула блузку проститутки и верхнюю одежду, которую сияла с бандита. Немного жало в груди и бедрах, но в целом село хорошо. Вес чужого меча на бедре ощущался немного непривычно, а обувь оказалась велика. Ульрика разорвала найденную здесь же юбку и набила тряпками носки сапог – теперь в них можно было ходить. В качестве завершающего штриха – и чтобы хоть немного облегчить муки, которые испытывал ее нос, – девушка порылась нахлипком туалетном столике и среди расчесок и баночек с румянами нашла флакон с духами, который и вылила на себя. От нее все равно несло – но теперь хотя бы дешевой розовой водой.

Закончив, Ульрика повернулась к Габриелле и обнаружила, что скромная камеристка исчезла, а ее место заняла дерзкая развратница. Грудь ее чуть не вываливалась из желтого лифа с глубоким вырезом, на вульгарно накрашенном лице сияла улыбка.

– Хоцца спробовать, м’лорд? – произнесла Габриелла на грубом сленге обитательницы Трущоб.

Ульрика против воли улыбнулась.

– Я начинаю думать, госпожа графиня, что вы не всегда были графиней.

Габриелла хмыкнула в ответ.

– Служба королеве заставляет нас играть множество ролей.

Графиня подошла к окну, открыла ставни и выглянула наружу.

– Собери свои вещи, положи их в эту сумку вместе с моими, и пошли.

 

Пока Габриелла и Ульрика пробирались по пустынным улочкам трущоб Фаулештадта, графиня полностью вжилась в свою нынешнюю роль. Хотя ее игру могли оценить только редкие случайные прохожие, она дефилировала, пошло покачивая бедрами и томно отбрасывая с лица пряди волос. Ульрика предположила, что и сама неплохо справляется с ролью: она следовала за Габриеллой строгой, слегка деревянной походкой и непрерывно бросала по сторонам угрюмые настороженные взгляды. Причем абсолютно натуральные, не наигранные.

– На мосту нас все равно остановят охотники на ведьм, госпожа, – сказала Ульрика. – Даже в этих костюмах.

– Если мы сунемся на мост в одиночку, конечно, остановят, – ответила Габриелла. – Как раз поэтому мы должны найти спутников.

Графиня посмотрела вперед, на перекресток.

– Я как раз подыскиваю подходящее заведение, где мы сможем встретить нужных людей. Ага! Вот та таверна выглядит многообещающе!

Графиня расправила плечи и двинулась к зданию, увешанному красными фонарями по самую крышу. Оно, подобно маяку, светилось в темном океане полной кошмаров ночи. Вывеска над дверью сообщала, что заведение именуется «Жерло пушки». Перед ним на улице выстроилась вереница дорогих экипажей.

Габриелла оглянулась на Ульрику.

– Пойдем, мой лихой селезень. Глазом не успеешь моргнуть, как мы окажемся в Альтештадте.

ГЛАВА 20
ЛЕДИ ГЕРМИОНА СОЖАЛЕЕТ

 

– И что же привело таких ут’нченных благ’родных людей, как вы, м’лорды, к нам сюда, на южный берег реки? – спросила Габриелла.

Четверо пьяных юношей, в окружении которых расположилась графиня, засмеялись. Ульрика пряталась в тени колонны поблизости и сомневалась, что юнцы принадлежат к аристократам. Их одежда и украшения, хоть и дорогие, выглядели настолько безвкусными, что ни один настоящий дворянин в жизни бы такое не надел. Скорее всего, перед ней сидели сынки зажиточных купцов, вертопрахи, прожигающие родительские деньги. «Жерло пушки», судя по всему, как раз и рассчитано на такую категорию гуляк. Таверна с грубо сколоченными столами и черными от копоти балками пыталась копировать истинное убожество «Кувшина и болта», но проститутки здесь казались гораздо симпатичнее, позади главного находился зал, где играли в карты и кости, и огромные вышибалы в дверях наблюдали за порядком. Место для богатых мальчишек из-за реки, которые приходили пощекотать нервишки – но так, чтобы настоящей опасностью их маленькие беспечные забавы не грозили. Сегодня они хотели оторваться на полную. Так же как в «Кувшине и болте», в кабаке яблоку было негде упасть. Голова Ульрики кружилась от резкого смеха и громких разговоров. Словно все те же дикари собрались вокруг костра, чтобы избавиться от страха перед темнотой.

– Мы пр’шли охотиться на вампиров, – невнятно пробормотал самый пьяный из купеческих сынков.

Рыжий, с лицом круглым, как луна, он был одет в дублет и бриджи небесно-голубого цвета.

– Выгнать их на солнце и усмотреть, как они пр’вратятся в п’пел.

Габриелла заинтересованно приподняла бровь.

– И скольких вы поймали, м’лорды?

– Ни одного, – ответил полный юноша в костюме из оранжевого бархата, с челкой, искусно уложенной в изящную завитушку на лбу. – Но видели, как многих из них сожгли. Вот это настоящая потеха!

– Только от нее в горле быстро пересыхает, – заметил третий юноша.

Ульрика уже поняла, что он верховодит в этой компании. Ростом все остальные превосходили его, но этот был гораздо симпатичнее, и взгляд он – единственный среди товарищей – имел острый и осмысленный.

– Хотя такая работенка очень поднимает настроение, – закончил он.

– О да, – ответила Габриелла, поглаживая его подбородок. – Не сомневаюсь.

Она пробежалась пальцами по его обтянутой бархатом груди.

– А чтобы вы ответили, если бы я вам сказала, что я – вампир?

Юноши снова засмеялись, на этот раз еще громче.

– Ты? – спросил четвертый, хрупкий блондин.

В ушах его покачивались серьги с изумрудом, и дублет он носил такого же оттенка.

– Ты слишком румяная! И слишком упитанная, чтобы быть вампиром!

Габриелла не спускала глаз с красавчика – главы компании, ее пальцы опускались все ниже.

– Ну а вдруг? Пробьешь меня твоим деревянным колом? Заставишь кричать и рассыпаться в прах?

Глаза парня заблестели от вожделения, а дружки хохотали и пихали его.

– А что насчет нас, красотка? – спросил тот, кого Ульрика про себя называла Лунолицым, приобнимая Габриеллу за плечо. – Мы ведь все тут охотники на вампиров!

Та лукаво улыбнулась ему и всем остальным.

– О, одним колом меня не убить, – промурлыкала Габриелла. – Меня всю ночь надо тыкать кольями, чтобы заставить упасть замертво.

Она прислонилась к груди Завитушки и выгнулась, выпятив грудь.

– Но для такого дела нужен укромный уголок, подальше от этих грубых мужланов.

Юноши, по достоинству оценив предложение Габриеллы, обменялись быстрыми взглядами. Графиня же, наоборот, вроде заколебалась, повернулась, словно невзначай прижавшись к Красавчику и парню с серьгами.

– У вас что, своего угла д’же нет? – спросила она. – Мне к’залось, что вы – оп’тные люди.

Глаза юношей остекленели, они выглядели оглушенными, словно одурманенными. Ульрика заподозрила, что Габриелла применяет нечто большее, чем обаяние. Хотя у парней явно имелись возражения и вопросы, ни один так и не смог произнести их вслух.

Красавчик повернулся к Лунолицему и осведомился:

– Что насчет вашего каретного двора, Себастьян? Ты раньше ведь водил девушек туда?

– Ну... я не знаю, – пробормотал Лунолицый. – Мой отец...

– К этому часу портвейн давно уже уложил его на обе лопатки, – усмехнулся Завитушка. – Ну давай, Себастьян, что ты как баба. Разве мы не дали на крови клятву во всем быть вместе?

Лунолицый нервно облизнулся.

– Я... ну, хорошо. Не забудь только о нашей клятве на крови, если нас застукают.

Юноши принялись с одобрительными возгласами хлопать приятеля по спине.

– Вот настоящий товарищ, – сказал парень с серьгами.

Красавчик взял Габриеллу за руку и направился к двери таверны.

– Пошли, вампир. Ты теперь арестована и предстанешь перед Железной Башней.

– Перед четырьмя железными башнями! – крикнул Завитушка.

Габриелла весело рассмеялась. Проводя юношей мимо Ульрики, графиня поманила ее рукой.

– Сюда, Рика. Мы пойдем с этими господами.

Это заставило гуляк остановиться. Они повернулись и сердито уставились на Ульрику.

– Это еще кто? – спросил Завитушка.

– Ты не упоминала о друге, – сказал Красавчик.

– Это вообще мужчина или женщина? – поморщился мальчик с серьгами.

– Я такое не трахаю! – воскликнул Лунолицый.

Габриелла улыбнулась и погладила их по рукам и груди.

– О, Рика не доставит вам никакого беспокойства, господа. Она всего лишь присматривает за мной в этой кутерьме.

– Тогда она может остаться здесь, – сказал Лунолицый. – Мы сами за тобой присмотрим.

– Конечно, присмотрите, – спокойно согласилась Габриелла. – Но я не посмею беспокоить столь важных людей как вы, господа, когда утром захочу добраться домой. Никто из вас не повезет меня, так ведь? А это очень долгий путь через опасные кварталы.

Габриелла прижалась к груди Красавчика и посмотрела прямо ему в глаза, их губы едва не соприкасались.

– Рика ни разу не попадется вам на глаза, вы через мгновенье и забудете, что она здесь, обещаю вам. Но боюсь, я не смогу пойти с вами, если она останется здесь.

Юноши снова переглянулись. Во взгляде Красавчика читалась мольба, но остальные колебались. Наконец Завитушка пожал плечами.

– Хорошо, – сказал он. – Но она поедет с кучером. От нее розовой водой несет.

 

Карета въехала на мост. Четыре охотника на ведьм все еще патрулировали его, проверяя всех, кто пытался перебраться за реку. Ульрика стиснула рукоять украденного меча. Если среди патрульных окажется Фридрих Хольманн, их маскараду конец. Девушка не заметила его лица среди патрульных и немного расслабилась, но ладонь с оружия убирать не стала. Ей казалось, что она только что положила голову в раскрытую пасть дракона.

Командир патруля взмахом руки остановил карету и с фонарем подошел к экипажу. На Ульрику, сидящую рядом с кучером, он даже не посмотрел.

– Покажите ваши лица, – сказал охотник на ведьм, светя в окно.

Из кареты послышался смех, визг Габриеллы и блеяние Завитушки:

– Смотри, храмовник! Мы вампира поймали! Она засосет нас до смерти!

– Да! – вторил ему крик Лунолицего. – Покажи ему зубы, злодейка!

Ульрика напряглась и схватилась за скамейку, готовая спрыгнуть и зарубить охотника на ведьм прежде, чем тот успеет вытащить меч. Она услышала мягкий шлепок и смех Габриеллы.

– Это совсем не зубы, любовь моя! Как тебе не стыдно!

Со своего места Ульрика не могла видеть лица охотника на ведьм – его скрывали поля шляпы, – но вся поза патрульного выражала глубокое отвращение.

– Дураки желторотые, – прорычал он. – Это вам не шуточки. Смерть разгуливает по улицам Нульна, а вы кутите со шлюхами.

Он отступил от кареты, резко махнул рукой.

– Поезжайте. Да простит Зигмар вашу распущенность.

Кучер хлестнул лошадей, и экипаж тронулся. Но Ульрика не выпустила меч из рук до тех пор, пока мост не остался позади, а колеса не застучали по булыжной мостовой Нойштадта. Они двинулись через деловые кварталы, и здесь девушка тоже увидела следы дневного безумия – несмотря на все усилия охотников на вампиров сдержать мятеж, его отголоски докатились и сюда. Магазины щерились разбитыми витринами, тут и там на стенах и дверях красовались грубо намалеванные изображения молота Зигмара. По пустынным улицам расхаживали в основном усиленные патрули охотников на ведьм, но в тавернах не было отбоя от посетителей.

Обнаружив следы беспорядков, Ульрика опасалась второй проверки – у ворот в Альтештадт, но карета миновала их без задержки. Часовые узнали экипаж и просто отдали честь, а капитан кивнул со словами:

– Опасная ночь для прогулок, молодые господа. Сегодня лучше сидеть дома.

– Да, капитан, – раздался голос Красавчика. – Вот мы и идем домой, в кроватку.

Взрыв хохота донесся из кареты, и она двинулась дальше.

Сложно было судить, как отразились сегодняшние беспорядки на Альтештадте. На улицах ночью здесь всегда стояла тишина и ходили стражники. Но на лицах охраняющих богатые особняки воинов, мимо которых проезжала карета, и богатых купцов, спешивших домой, читалась непривычная для обитателей этих мест тревога.

Вскоре экипаж въехал во двор величественного дворца в Купеческом квартале. Молодые люди вывалились из нее, таща за собой Габриеллу и громко шикая друг на друга. Ульрика сбросила на землю сумку и слезла со своего места рядом с кучером, как раз когда Красавчик проходил мимо. Девушка опасалась, что тот собирается ей что-то сказать, но юноша не произнес ни слова и даже не посмотрел в ее сторону. Вместо этого парень вложил монету в руку кучера и подмигнул ему.

– И здесь никого не было, правильно, Ульф?

– Ни одной живой души, господин, – кивнул кучер, убирая монету в карман.

Он повел лошадей в стойла, а Завитушка, остальные юноши и Габриелла направились к двери в задней части помещения, которая, скорее всего, вела в комнаты второго этажа. Прежде чем скрыться за дверью, графиня улыбнулась и подмигнула Ульрике. Завитушка заметил это и сказал Ульрике раздраженным тоном:

– Тебя не должны заметить из дома, поняла? Если мой отец увидит тебя, он припрется сюда с проверкой.

Ульрика почтительно кивнула, подняла сумку с одеждой, обошла каретный двор и присела на край каменного колодца. Интересно, сколько придется ждать? Собирается ли Габриелла сыграть роль до конца? Но это было бы пустой тратой времени. Ночь на исходе. Или графиня прикончит этих гуляк? Может, она собирается как-то их надуть?

Как только Ульрика подумала об этом, сверху донесся скрип рамы и тихий свист. Ульрика подняла взгляд и увидела в открытом окне Габриеллу.

– Неси одежду! – прошептала она.

Ульрика торопливо обошла каретный двор и проскользнула в дверь. Узкая лестница привела в комнату с высоким потолком, кроватью у дальней стены и очагом, вокруг которого стояло несколько стульев. Юноши лежали, как брошенные куклы, в центре комнаты и мирно храпели.

Габриелла перешагнула через них – ее передернуло – и потянулась к сумке за одеждой.

– Всю дорогу лапали и щипали. Еще чуть-чуть, и я бы им руки оторвала. Животные! Каждый из них!

Габриелла вытащила дорогое платье, в котором еще вчера утром ходила Ульрика, и девушка помогла ей одеться. Наряд оказался слишком длинным, но графиня собиралась встретиться с Гермионой и предстать перед этой расфуфыренной кривлякой в костюме камеристки или служанки не собиралась. Ульрика с тоской посмотрела на одежду спящих юнцов, бесконечно более чистую, чем тряпки, снятые с пьяного бандита, но все костюмы были бы ей малы. Только у парня с сережками оказался подходящий размер ноги. Девушка стащила с него сапоги и примерила – сели почти идеально. Ульрика вздохнула с облегчением, оставила молодому человеку огромные опорки бандита и вслед за Габриеллой поспешила вниз по лестнице.

 

Когда Ульрика и графиня добрались до особняка леди Гермионы, свет в нем не горел. Опасаясь засады, вампиры остановились и напрягли сверхчеловеческие чувства, чтобы проверить это. Но они не услышали ни стука сердец, выдающего живых людей, ни тонких шорохов, которые сопровождают движения немертвых тварей. Габриелла подошла к дверям и постучала. Ответа пришлось ждать долго. Она уже собиралась постучать снова, но тут щелкнул замок, и дверь приоткрылась. В щель робко выглянула служанка.

– Гебхарт, это?.. – начала она, ахнула и хотела захлопнуть дверь.

Габриелла не дала этого сделать. Графиня приосанилась, смерила девушку презрительным взглядом и произнесла:

– Графиня Габриелла фон Нахтхафен к леди Гермионе.

Глаза горничной расширились, она отпрянула.

– Леди Гермиона сожалеет, но она сегодня не принимает, – сказала служанка. – Их светлости нет дома. О-оставьте вашу карточку...

Габриелла зарычала и распахнула дверь. Горничную отбросило в прихожую, где она и растянулась на полу. Ульрика вытащила украденный меч и быстро осмотрелась на случай, если здесь затаился кто-то еще. Но ничего не услышала. Судя по всему, служанка осталась в особняке одна. Ульрика закрыла дверь, а графиня подошла к девушке и рывком вздернула ее на ноги.

– Нет дома? – прошипела Габриелла вырывающейся девушке. – Или дрожит в своем будуаре? Ей есть чего опасаться. Приведи ее, девочка. Я с ней поговорю.

– Но... но, миледи, – запинаясь, пробормотала служанка. – Леди Гермионы действительно нет дома! Ее светлость уехала!

– Уехала? – Глаза Габриеллы вспыхнули. – И куда же?

Служанка побледнела и задрожала.

– Мне не велено...

Габриелла тряхнула девушку так, что у той клацнули зубы.

– Ты смеешь со мной спорить? Я тебе сейчас пальцы поотрываю, фаланга за фалангой! Где она?

Девушка заплакала от испуга.

– За город она уехала, миледи! – завопила она, безвольно обвиснув в руках Габриеллы. – В Мондтхаус, свое поместье! Фрау Отилия посоветовала леди Гермионе переждать там, пока в городе все утихнет!

– За город, значит, – повторила Габриелла. – А фон Цехлин и его люди? Господин Родрик? Госпожа Фамке? Где они?

– Миледи взяла с собой господина фон Цехлина, – ответила горничная. – Его ранили во время беспорядков. Все остальные тоже поехали с ней.

Габриелла кивнула, обдумывая ее слова, затем снова посмотрела на служанку.

– А Гебхарт, которого ты ждала, – это еще кто?

Девушка заколебалась. Габриелла схватила ее за шею.

– Отвечай.

– Он... он лакей! – пролепетала горничная. – Перед отъездом фрау Отилия отправила его в город с поручением.

– Каким поручением?

– К мадам Матильде, – сказала горничная. – Пригласить ее в Мондтхаус, чтобы вместе с леди Гермионой переждать там беспорядки.

Габриелла уставилась на девушку.

– Что? После всего, что произошло между ними? Быть того не может!

– Так сказала фрау Отилия, миледи.

Графиня нахмурилась и погрузилась в глубокие раздумья. Затем, вспомнив, что все еще сжимает горло служанки, отпустила ее, поставила на ноги и поправила на ней платье.

– Прошу прощения, дорогая. Не вини себя, ты не предавала свою госпожу. Это она во всем виновата – она заставила тебя солгать.

Габриелла погладила девушку по руке.

– А теперь расскажи мне, как добраться до этого Мондтхауса.

– Да, миледи.

Ульрика приглядывала за выходом, пока Габриелла записывала объяснения горничной. Поместье находилось всего в десяти милях к югу от Нульна, дальше начинались виноградники Виссенланда.

Габриелла отпустила служанку, похлопав напоследок по руке, и повернулась к Ульрике. Лицо графини стало очень серьезным. Она указала на дверь. Вампиры вышли на крыльцо.

– Здесь мы расстанемся, – сказала Габриелла. – Я не знаю, что за игру ведет Гермиона, но боюсь, что Матильда воспримет ее приглашение как прямой вызов к началу военных действий. Я найду в гардеробе Гермионы что-нибудь подходящее для путешествия, поеду к ним и постараюсь не дать убить друг друга. Ты же отправишься обратно в Сады Морра. Ты должна найти что-нибудь – любое доказательство, – которое убедит эти двух мегер, что ламий в Нульне уничтожает кто-то другой.

– Извините, госпожа, – сказала Ульрика. – Но я бы не хотела, чтобы вы ехали к ним в одиночку. Позвольте напомнить, что при вашей последней встрече госпожа Гермиона пыталась убить вас.

Габриелла вздохнула.

– И мне бы не хотелось отправлять тебя прямо в логово этой твари. С ней никому не стоит сходиться один на один. Но у меня нет выбора. И то и другое надлежит сделать немедленно.

Она твердо махнула рукой, отсылая Ульрику. Та спустилась с крыльца. Графиня окликнула ее. Девушка обернулась. Габриелла протянула ей листок с указаниями, как добраться до Мондтхауса.

– На, возьми. Теперь они у меня в голове. Когда ты найдешь что-нибудь, мчи ко мне туда во весь опор.

– Но если там нет ничего из того, что мы ищем? – спросила Ульрика.

– Должно быть! – отрезала Габриелла.

Ульрика еще никогда не видела свою госпожу такой измученной и растерянной.

– Я не знаю, что еще, кроме доказательств вины этого чернокнижника, может остановить сестроубийственную войну.

ГЛАВА 21
БЕЗУМНАЯ ВСТРЕЧА ПРИ ЛУНЕ

 

Ульрика спешила по безлюдным улицам Альтештадта.

Она настолько погрузилась в мысли, что даже не замечала, где находится.

Графиня Габриелла въехала в этот город на прекрасной карете – и еще одна повозка везла ее дорогие наряды и прочие мелочи, необходимые благородной даме. За ней следовали верный паладин, камеристка и воспитанница. Габриелла пользовалась заслуженным уважением среди соратниц и обладала влиянием. Казалось, что она полностью держит ситуацию в руках.

И попала как кур в ощип.

Не прошло и двух дней, как графиня потеряла все – или почти все. Дом, где она нашла приют, сгорел. Камеристку сожгли на обломках кареты. Прекрасный гардероб разграбили. Паладин нарушил обеты и встал на сторону главного врага. И хуже всего – задание, с которым Габриеллу отправили в Нульн, выполнить не удалось. Ей приказали найти убийцу и спасти жизни и сам ковен сестер-ламий. Вместо этого убийца наносил удар за ударом, сестры перегрызлись между собой – и самой Габриелле до сих пор только чудом удалось остаться в живых.

Габриелла начала знакомить Ульрику с миром дочерей бессмертной королевы, который зиждился на твердых правилах и был даже уютным для обитательниц, в тот самый момент, когда этот мир рухнул в кровавых корчах. Графиня готовила ее к тонким интригам и учила сдержанности, но вместо этого девушке пришлось прятаться в грязных переулках и драться на кладбищах. Девушка жалела себя, но еще сильнее сочувствовала Габриелле.

Несправедливо, что такая добрая и благородная женщина оказалась на грани гибели – ведь графиня всего лишь исполняла свой долг!

Девушке хотелось бы утешить Габриеллу – так же, как графиня успокаивала и подбадривала ее во время первых шагов в новой жизни. С чем бы ни пришлось столкнуться Ульрике – а за последние недели она повидала многое, – графиня всегда оказывалась рядом, обнимала и исцеляла ее раны. Габриелла прощала ей даже самые глупые и опасные ошибки. Конечно, временами она проявляла суровость, даже холодность – но для этого всегда имелась веская причина, и это никогда не длилось долго. Ульрика, нежеланный ребенок, подкидыш, нежданный гость в чужом новом мире, не могла даже и мечтать о более доброй и заботливой матери, и ей причинял боль растерянный и измученный вид графини. Сейчас сама Габриелла нуждалась в материнской заботе, но Ульрика знала, что она слишком молода и неопытна, чтобы сыграть эту роль. Все, что она могла сделать, – приложить усилия и принести графине то, что сможет убедить других ламий прекратить междоусобицу.

Ульрика бросилась на поиски этих доказательств, дав себе клятву, что не подведет графиню на этот раз.

 

Сад Морра, заросший, неухоженный, снова стиснули холодные объятия ледяного тумана. Ульрика пробиралась между памятниками и мавзолеями, полагаясь на слух даже больше, чем на зрение. Пока никто не попался на ее пути, никакие порождения ночи, кроме нее, не бродили здесь. Если бы не врожденная хорошая ориентация в пространстве и тонкий вампирский нюх, ей бы не удалось миновать лабиринт поросших травой холмов и долин и снова попасть в древнюю, заброшенную часть кладбища, где она и охотник на ведьм Фридрих Хольманн обнаружили заселенную упырями долину.

Чем ближе Ульрика подходила к ней, тем сильнее становилась вонь разложения. Она стала двигаться медленнее и обнажила меч. Неизвестно, осталось ли это зловоние с прошлого раза как напоминание о разыгравшейся здесь битве, или же упыри – а то и их хозяин – караулят где-то совсем рядом, невидимые за туманом. Вскоре Ульрика увидела высокие серые силуэты кипарисов, окружающих долину. Они напоминали сутулых великанов в остроконечных шлемах. Теперь Ульрика двигалась не быстрее ленивой улитки, используя все сверхчеловеческие возможности, чтобы проверить пространство перед собой. Очень не хотелось снова угодить в засаду. Когда она вышла к началу кипарисовой аллеи, в тумане впереди послышался стук сердца. Одного сердца. Затем кто-то негромко выругался. Почти физическая боль пронзила ее.

Девушка узнала и голос, и ритм сердцебиения.

Они с храмовником Хольманном снова встретились.

Ульрика чуть не рассмеялась невероятности этого события, но улыбка исчезла с лица, не успев появиться. Радоваться нечему. Габриелла ясно дала понять, что для них обоих лучше больше никогда не пересекаться. Ульрика должна убить охотника на ведьм. Но что, если они разминутся? Ведь она могла не заметить храмовника в тумане. Или вообще подойти к долине с другой стороны.

Нет.

Это трусость. Нельзя оставлять Хольманна в живых – рыцарь знал, кто такая Ульрика, и это могло навредить не только ей, но и подвергнуть опасности жизнь графини даже после того, как все закончится.

Выбора нет. Придется встретиться с охотником лицом к лицу.

Вампир начала медленно подниматься на холм, пытаясь рассердиться – так легче убить храмовника. Но злости не было. Девушку глубоко уязвило, что Хольманн указал на нее, когда они столкнулись во дворе пылающей «Головы волка». Но ведь нельзя сказать, что храмовник предал ее. Если кто и совершил предательство, так это она. Хольманн-то не прикидывался кем-то другим, не тем, кто есть. Он поступил так, следуя своим убеждениям. Ульрика вздохнула и продолжила взбираться по холму. Гнев не поможет. Охотника на ведьм придется уничтожить хладнокровно.

На полпути она услышала, как тот, явно расстроенный, снова выругался.

– Да где же это? – прошипел Хольманн. – Я знаю, что где-то здесь!

Ульрика сделала еще несколько шагов и увидела силуэт храмовника в длинном пальто. В одной руке Хольманн сжимал меч, а в другой пистолет, фонарь висел на поясе. Охотник метался по склону холма взад-вперед, как гончая, потерявшая след. Вот вроде бы нашел его и начал подниматься к вершине. Но, не дойдя буквально двух шагов до кипарисовой аллеи, что вела в долину упырей, остановился, развернулся и снова начал спускаться по склону.

Озадаченная Ульрика нахмурилась. Что он делает? Нужно только пройти по аллее, чтобы оказаться в месте, куда храмовник так стремится попасть. На полпути вниз Хольманн резко остановился и огляделся. Он посмотрел на ближайший памятник и сжал кулаки.

– Только не снова! Я только что был здесь! Проклятый туман!

Ульрика с трудом удержалась от смеха. Как он мог не видеть долину? Да, конечно, стоял туман – но не гуще, чем в прошлый раз, когда они проходили здесь. Почему Хольманн развернулся прямо у аллеи, на границе долины? И тут она сообразила почему. На это место наложили заклятие, отводящее людям глаза, чтобы те не могли найти его. На вампира эта магия не действовала. Девушка провела Хольманна в долину, даже не заметив чар. Рыцарь вернулся сюда – но один, без помощи Ульрики, не мог преодолеть заклятье.

Сочувствие к храмовнику волной захлестнуло девушку. Этот человек не жался к огню, прикрывая хвастливыми байками страх перед неизвестным. Вместо этого он храбро шагнул в ночь, чтобы встретить врагов своего вида лицом к лицу. И все же, обладая ограниченными человеческими чувствами, бродил впотьмах, потерянный и сбитый с толку. А враг – намного более быстрый, сильный и наделенный способностями, о каких охотник на ведьм мог только мечтать, – подкрадывался к нему, чтобы прикончить прежде, чем тот поймет, что ему грозит. Таков удел людей в этом мире, полном демонов и чудовищ. Ульрика печалилась, что ей придется убить человека, которому хватило смелости бороться с этой незавидной участью. Но иного пути не оставалось.

Хольманн снова начал подниматься на холм. Ульрика кралась за ним по пятам. Когда их разделяло не больше десяти шагов, девушка услышала в тумане стук еще одного сердца. И еще одного. Пульс бился медленно, но сильно. Снова обрушилась трупная вонь. Упыри!

Ульрика остановилась, у нее перехватило дыхание. Хольманн не мог долго околачиваться около входа, производя столько шума, и остаться незамеченным. Сторожевые псы, которых убийца немертвых поставил охранять долину, явились к воротам и подбирались все ближе. Ульрика видела тень упыря, который прятался под кипарисами на вершине, поджидая, когда Хольманн снова подойдет к деревьям. Второй крался, скрываясь за надгробиями, справа от храмовника.

Они – прекрасное решение задачи, оказавшейся Ульрике не по силам.

Хольманн скоро умрет, как и хотела Габриелла, и девушке не придется убивать его. Все, что нужно сделать, – подняться на вершину холма к началу аллеи, дождаться, пока упыри отвлекутся, чтобы растерзать охотника на ведьм, и незаметно проскользнуть в долину.

Да, это прекрасная идея!

Тем не менее Ульрика обнаружила, что подкрадывается к упырям, прячась за ветвями кипарисов и крепко сжимая в руке меч.

Уродливая тварь заметила вампира только в двух шагах от себя – то есть слишком поздно. Упырь повернулся, и тут Ульрика прыгнула, ударив мечом по горлу. Когти бессильно заскребли по клинку, и тварь умерла, не успев даже вскрикнуть.

Шум заставил Хольманна поднять голову. Охотник замер с мечом и пистолетом на изготовку, где стоял, то есть на полпути к вершине холма.

– Покажись! – рявкнул он.

Ульрика заколебалась. Тут второй упырь выскочил из укрытия. Перепрыгнув через надгробие, он бросился на охотника на ведьм. Хольманн повернулся и выстрелил. Тварь рухнула, покатилась по склону мясным шаром, из которого во все стороны брызгала кровь. Но кадавр смог остановиться, поднялся и бросился на храмовника, как разъяренная обезьяна.

Третий упырь, которого Ульрика не заметила сразу, вывалился из кустов роз чуть дальше по склону. Он намеревался зайти Хольманну со спины, пока тот отбивался от второго, – приняв удар когтями на меч, охотник на ведьм лупил тварь рукояткой пистолета.

Девушка выругалась. Самое время уйти и предоставить храмовника его судьбе. Пусть он умрет. Забудь о нем! Однако вместо этого она бросилась на перехват третьему упырю. Что она делает? Ульрика ощутила то, что, наверное, чувствовал Хольманн, бродя вокруг кипарисов и будучи не в силах пройти в долину за ними. Словно невидимый барьер преграждал путь, и она не могла заставить себя пересечь его.

Одним прыжком Ульрика перемахнула через Хольманна и приземлилась перед третьим кадавром. Тот завизжал и бросился на нее, выставив когтистые лапы. Мощным ударом Ульрика сломала твари почти все пальцы, но упырь надвигался, словно не чувствуя боли. Он вытянул голову, рыча и клацая челюстями. Ульрика успела всунуть руку между его подбородком и грудью, не давая укусить себя, и острые зубы щелкнули в дюйме от ее лица. Девушка чуть не задохнулась от зловонного дыхания, окатившего волной.

Ульрика проткнула тварь мечом и сразу вытащила клинок. Потеряв опору, упырь рухнул на землю и скрючился, как сгоревший паук. На всякий случай она отрубила ему голову и повернулась к охотнику на ведьм.

Второй упырь, тоже мертвый, лежал у ног Хольманна. Храмовник держал Ульрику на мушке пистолета. Вампир замерла, зная, что тот заряжен посеребренными пулями.

– Ты всегда так встречаешь тех, кто спасает тебе жизнь, храмовник? – спросила она.

Хольманн впился в нее взглядом. Рука его дрожала.

– Зачем ты меня так мучаешь, чудовище? Почему играешь со мной? Почему бы не убить меня и дело с концом?

Ульрика моргнула и опустила меч.

– Не знаю. Именно это я должна сделать, именно это и собиралась сделать, а миг спустя... – Она обвела рукой валяющиеся трупы упырей. – Я уже рубила этих тварей.

– Почему? – настаивал Хольманн. – Для каких чудовищных затей я нужен тебе живым?

– Нет, герр Хольманн, – вздохнула девушка. – Никаких затей. Я... я просто не могу тебя убить.

Ульрика горько усмехнулась.

– Кажется, я... я люблю тебя.

– Не лги мне, тварь! – закричал Хольманн. – Порождения ночи не могут любить! У вас нет сердца!

– Я тоже слышала об этом, когда жила, – сказала Ульрика не столько ему, сколько себе. – Но вот я мертва и обнаружила, что все по-другому. Не будь у меня сердца, разве испытывала бы я такую боль?

Хольманн усмехнулся.

– Вот какую карту ты хочешь разыграть. Любовь. Сентиментальность. Но тебе не удастся заставить меня опустить пистолет.

Ульрика посмотрела на рыцаря, хмурясь, и тут ее осенило.

– Так почему же ты не стреляешь, храмовник? – спросила она. – Про вас, охотников на ведьм, говорят то же самое – что у вас нет сердца.

Хольманн смотрел на девушку. Пистолет плясал в его руках.

– Сука! – крикнул он. – Шлюха!

Охотник издал горловой звук – нечто среднее между рычанием и рыданием – и приставил пистолет к своей голове.

– Нет! – закричала Ульрика и прыгнула на Хольманна.

Выстрел грохнул, когда она схватила храмовника за запястье. Ульрика повалила рыцаря на траву, не зная, жив тот или мертв. Она скатилась с него и встала на колени, глядя сверху вниз. В одной руке Хольманн сжимал пистолет, другая упала ему на лицо. Ульрика отвела ее и испустила вздох облегчения. Лицо охотника на ведьм почернело от пороховой сажи, брови сгорели, но пуля прошла мимо. Рыцарь был жив – но на благодарность, похоже, рассчитывать не приходилось.

Он выдернул руку, которую Ульрика все еще сжимала, и перекатился на бок, отвернувшись от девушки.

– Оставь меня!

– Храмовник Хольманн, – начала Ульрика. – Фридрих...

– Я убил своих родителей, потому что их запятнала скверна, – выдавил Хольманн. – Мать и отца! А тебя не могу!

Он закрыл лицо руками.

– Я не достоин называться храмовником Зигмара. Я не должен жить!

Больше всего Ульрике хотелось утешить охотника, но девушка знала, что ее поддержки тот не примет.

– И я не могу убить тебя, – сказала она мягко. – Хотя это ты указал на меня товарищам, уничтожаешь моих сородичей и поджег дом, в котором я была.

На вершине холма, подобно цветкам, расцвело тепло трех медленно бьющихся сердец. Ульрика посмотрела туда. Среди кипарисов двигались силуэты упырей. Она подняла меч и встала на ноги, готовясь достойно встретить кадавров.

– Храмовник Хольманн, подъем, – позвала Ульрика. – Есть работа.

Твари, вопя и завывая, понеслись вниз по склону. Храмовник обернулся на звук, застонал, но тоже поднялся на ноги.

Ульрика прыгнула врагам навстречу. Первого она ударила по голени, упырь захромал, вампир развернулась и насадила на меч второго. Третий врезался в нее сбоку, и они вместе покатились вниз по склону. Тварь царапалась и кусалась.

Они скользили по влажной траве, пока не остановились. Ульрика сжала горло упыря и оттолкнула вонючую пасть подальше от себя, но кадавр продолжал увлеченно драть девушку когтями. Рука, сжимающая меч, оказалась придавлена к земле всем весом ее тела, и высвободить оружие Ульрика не могла.

– Грязный червяк, – прорычала она. – У меня тоже есть когти.

Ульрика сжала пальцы на шее противника, выпустила когти и рванула изо всех сил, разорвав горло. Вместе с фонтаном крови наружу вылетел обрывок трахеи. Упырь завалился назад, хватаясь за разодранную шею и пытаясь кричать. Ульрика наконец высвободила руку с мечом и вспорола бок твари, ломая ребра и рассекая легкие.

Упырь свалился с нее, дав возможность вылезти из-под кровавых останков. Чуть выше по склону Хольманн добивал того, которому Ульрика подрубила ногу. Враг рухнул, меч Хольманна торчал из его правого глаза. Охотник на ведьм повернулся к Ульрике лицом, тяжело дыша. Его глаза полнились болью и сомнениями.

Ульрика остановилась, подняла руку.

– Не стоит проходить это все по второму кругу, а, храмовник? – сказала она, и указала на холм: – Здесь у нас одна цель. Мы оба хотим узнать, что прячется за этими деревьями. Мы оба жаждем убить эту тварь. Давай временно, ради достижения общей цели, отложим вражду, что разделяет нас.

Ульрика вздохнула.

– Возможно, эта тварь убьет нас обоих, отлично решив все наши проблемы.

Хольманн нахмурился.

– Ты тоже хочешь убить это чудовище?

– Разве мы не вместе выследили его? – спросила Ульрика.

– Но я подумал...

– Что заманить тебя сюда – это такая уловка? – засмеялась Ульрика. – Герр Хольманн, если бы я хотела убить тебя, я могла бы это сделать прямо в зачумленном доме. Да если уж на то пошло – в канализации, где мы столкнулись в первый раз. Нет. Кое в чем я тебе солгала, но, когда я говорила, что охочусь на вампиров, я сказала правду.

Ульрика взмахнула мечом, стряхивая с лезвия кровь упыря, и двинулась вверх по склону, к деревьям.

– Так что, ты идешь? Чудовище, которое мы ищем, – там.

Некоторое время Хольманн не двигался с места, не в силах принять решение, но наконец последовал за девушкой.

Нагнав ее в начале кипарисовой аллеи, рыцарь нахмурился и принюхался.

– Это от тебя пахнет розовой водой?

Ульрика поежилась от неловкости.

– Мне пришлось позаимствовать одежду. Не бери в голову. Прибавь шагу.

ГЛАВА 22
В СКЛЕП

 

Когда Ульрика и Хольманн прошли по кипарисовой аллее и остановились, осматривая заполненную туманом чашу долины, охотник на ведьм озадаченно произнес:

– Почему я не мог сюда попасть?

– Чары, – улыбнулась Ульрика. – Это называется сотрудничеством. Ты разговариваешь со жрецами. Я вижу то, что скрыто колдовством.

Вампир напрягла сверхчеловеческие чувства, пытаясь обнаружить в тумане впереди слабо мерцающее тепло сердец, услышать шаги, но ничего подобного не нашла. Она крадучись двинулась к склепам внизу, что окружали пересохший фонтан.

Хольманн, все еще в замешательстве, последовал за девушкой.

– Ничего не понимаю, – сказал он. – Зачем вампиру охотиться на другого вампира?

Ульрика затаилась за статуей крылатого святого с мечом в руках. Она подняла голову и принюхалась. Здесь стояла настолько сильная трупная вонь, что остальные запахи не ощущались.

– Ну, попробуй вообразить, что мы тоже умеем объединяться ради общей цели. Как люди, – объяснила она. – Между вампирами случаются ссоры. Среди вампиров бывают убийцы и сумасшедшие, которые бросаются на своих же, убивают сестер. И тогда другим приходится выяснить, в чем дело, что случилось, – ради общего блага, ради спасения остальных.

Ульрика двинулась дальше.

– Не бывает хороших вампиров, – сказал Хольманн, крадясь следом. – Все они – чудовища, которые пьют кровь людей. Даже ты.

– Но если эту кровь отдают по доброй воле? – спросила Ульрика.

Храмовник сердито хмыкнул.

– То есть ты сначала зачаровываешь человека до состояния безвольного раба, а потом говоришь, что кровь тебе отдали по доброй воле?

Ульрика собиралась ответить столь же резко, но осеклась на полуслове. Слова охотника на ведьм неприятно перекликались с ее собственными впечатлениями от общения с донорами, чью кровь девушке доводилось пить. Квентин и Имма превратились в безвольных кукол после того, как она угостилась их кровью. Откуда Ульрике знать их истинные желания и намерения до того, как эти двое попали под чары своих хозяек, Альфины и Габриеллы?

– Предлагаю тогда просто остановиться на том, что одни вампиры хуже других, – наконец произнесла Ульрика.

«Как и охотники на ведьм», – добавила она про себя. Эта мысль породила другой вопрос.

– Почему ты пришел сюда один? – обратилась Ульрика к Хольманну. – В прошлый раз ты убедился, что в одиночку здесь не справиться. Тебе следовало вернуться с подкреплением. Где твои товарищи по оружию?

Хольманн фыркнул.

– Капитан Шенк уверен, что все городские вампиры ему уже известны. Он продолжает охоту на них в Фаулештадте. Мы отправились в «Голову волка», потому что какая-то женщина сообщила: там рассадник вампиров. И действительно, нашли там вас. Вы сбежали, но когда я напомнил Шенку об этом склепе, он даже слушать не стал. Капитан сказал, что чудовища не могут жить на освященной земле. – Хольманн снова фыркнул. – Так что я вернулся сюда один.

Ульрика почти не слышала его слов. Она схватила его за плечо и спросила:

– Какая женщина? Кто сказал ему о «Голове волка»?

Хольманн пожал плечами, сбросив ее руку, и отстранился.

– Не знаю. Меня там не было.

Ульрика выругалась под нос. Гермиона? Кто еще мог это быть? И все же, как сказала Габриелла, могла ли леди оказаться настолько глупой, чтобы навлечь подозрения на себя, разоблачив кузину?

Вскоре Ульрика и Хольманн спустились на плоское дно долины. Теперь только широкая полоса, заросшая травой, отделяла их от склепов вокруг фонтана. Ульрика остановилась, огляделась и двинулась к тыльной стороне одного из мавзолеев. Хольманн, пригнувшись, следовал за ней. Мавзолей тонул в зарослях лопуха и колючих роз, на стенах, как язвы лишая, светлели влажные пятна мха и плесени. Ульрика внимательно прислушалась, но и сзади, и спереди было тихо. Девушка обошла гробницу и по заросшей аллее направилась к следующему зданию. Добравшись до усыпальницы, охотники присели на корточки, чтобы осмотреться. Все здесь давно нуждалось в ремонте. По закопченным мраморным стенам бежали трещины. Статуи, что украшали гробницы, под воздействием дождя и ветра превратились в бесформенные глыбы. Тяжелые деревянные двери прогнили, медные – позеленели от времени. Но одна, ведущая в склеп прямо за фонтаном, оказалась распахнутой настежь. Черный проем напоминал разверстую пасть, и оттуда лилась тошнотворная вонь – она висела в воздухе густым облаком и маслянистой пленкой оседала на коже Ульрики.

– Это здесь, – сказала девушка, задыхаясь.

Хольманн кивнул. Рыцарь достал платок и повязал на лицо, чтобы хоть как-то защититься от смрада, проверил пистолеты и взвел курки, прежде чем вернуть пистолеты в кобуру.

– Готов, – сказал он.

Охотники прокрались вперед, миновали высохший фонтан и добрались до открытой двери. Ульрика не слышала внутри ни шороха, ни пульса. Но вампиры умели останавливать сердца и при желании соперничали неподвижностью с трупами. Ульрика и Хольманн встали по обе стороны от проема и снова прислушались. Ни звука не доносилось изнутри. Девушка жестом показала Хольманну оставаться на месте и заглянула в склеп. Там находилось квадратное помещение, каждая сторона не больше пяти шагов. На стенах висели медные таблички с выгравированными именами похороненных. В центре начинался спуск, ступени исчезали в темноте. Ульрика не обнаружила ни поджидающих упырей, ни вампиров – только кучи сухих листьев, наметенные ветром по углам, да следы грязных когтистых лап, которые тянулись к лестнице. Девушка двинулась к спуску, поманив Хольманна за собой. Остановившись у ступеней, они заглянули вниз. Трупная вонь била оттуда, как жар от печи. Лестница вела еще к одной открытой двери. Скорее всего, та находилась прямо под тыльной стеной мавзолея. На грязных плитках пола за дверью мерцали оранжевые отсветы пламени, мелькали неясные тени.

– Тут подземный этаж больше, чем надземный, – сказал Хольманн.

Ульрика кивнула и начала спускаться по ступенькам. Хольманн достал пистолет и последовал за ней. На полпути вампир снова напрягла чувства, пытаясь обнаружить противника. Теперь она слышала медленное биение сердец упырей.

– Пять или шесть, – пробормотала она. – Может, и больше.

– Да хоть сотня, я не убоюсь, – ответил Хольманн.

От самого входа открывался вид на остальную часть помещения, и Ульрика остановилась, чтобы осмотреться. Оно действительно оказалось больше мавзолея наверху. Так же как и в верхнем зале, на стенах висели медные таблички с именами усопших. Несколько величественных саркофагов стояли в ряд. Крышки гробов украшали изваяния древних рыцарей в полных доспехах – герои прошлого покоились, скрестив руки на груди. В каждой из боковых стен имелось по двери. Ульрика подошла к одной вплотную, чтобы получше рассмотреть обстановку.Мерцающий желтый свет исходил из дальнего конца комнаты. Там в грубом очаге горел костер, около него расположились совершенно чуждые этому месту лежбища из веток, на которых спали упыри. Однако у другой стены склепа стояла настоящая кровать с резным изголовьем и одеялами. На одной из стоек висел небрежно брошенный ночной чепец. Слева от ложа обнаружился письменный стол, заваленный бумагами и книгами, и даже чернильница с пером там была. Очень странно было видеть такие привычные вещи в склепе, в обиталище упырей. Еще более неуместным выглядел открытый гроб справа от кровати. Размер предполагал, что гроб сделан для орка или зверолюда – не меньше восьми футов в длину и четырех в ширину. Ульрика сглотнула, вспомнив чудовище, с которым они с Габриеллой сражались в противоестественном мраке, окутавшем особняк цехового мастера Альдриха. Домовина вполне подходила для пристанища этой твари. Но где существо сейчас? Ульрика стояла слишком далеко, чтобы заглянуть внутрь. Монстр вполне мог спать в гробу.

Ульрика решила заняться противниками, которых точно могла видеть. Например, упырями, сидящими на корточках вокруг костра, чей запах и привел их сюда. Кровососы лакомились мясом, отрывая куски от лежащего перед ними трупа. На полу у стены позади компании громоздились кучами обрывки окровавленной одежды, обглоданные и разгрызенные кости.

Ульрика указала на объедки.

– Кости человеческие, – прошептала она. – Так вот куда деваются пропавшие люди?

– Да, – прорычал Хольманн, поднимая пистолет. – Порочные людоеды! Давай очистим от них это место.

Ульрика хотела последовать его примеру, но риск показался слишком большим. Девушка положила руку на плечо охотника на ведьм.

– Подожди, – сказала она. – Что, если владелец гроба находится внутри?

– Я и с ним разберусь!

Ульрика закатила глаза.

– Я восхищена глубиной твоей веры в себя.

– В Зигмара моя вера, – ответил храмовник.

– Это замечательно, – прошептала Ульрика. – Но я уже сталкивалась с ним раньше. Чтобы одолеть этого монстра, одной веры маловато. Нам понадобится подкрепление. Пошли. Уходим, пока он не проснулся.

Хольманн уставился на вампира.

– Ты защищаешь своего!

Ульрика застонала.

– Храмовник, вы хоть слово слышали из того, что я сказала? Этот «мой» прикончил уже кучу моих же! Он враг мне. А теперь...

Из надземной части склепа донесся топот босых ног. Ульрика и Хольманн обернулись, посмотрели вверх и, заскочив в зал, прыгнули по разные стороны проема, прижавшись к стене.

Два упыря сбежали по лестнице в подземелье, каждый тащил тело убитого товарища. Они бросили мертвецов на пол посреди комнаты и закаркали на своем грубом наречии, обращаясь к сидящим у огня гулям и указывая на лестницу. Те поднялись, обернулись к вошедшим, рты многих широко открылись от удивления. Один упырь указал когтистым пальцем прямо на Ульрику и предупреждающе заверещал. Взгляды всех тварей устремились на девушку и Хольманна. Ульрика замерла. Двое, которые принесли тела, в испуге отпрыгнули, но тут же опомнились и нахохлились в позах готовности к драке. Хольманн выстрелил в одного, но промахнулся.

Маленькая рациональная часть мозга Ульрики кричала, что нужно бежать. Между ней и лестницей никто не стоял. Нужно было вернуться к Габриелле и рассказать, что она здесь нашла. Но убегать девушка не хотела. Неприкрытый страх упырей подействовал на нее подобно наркотику; кровь в жилах закипела. Вампир ощутила голод и желание убивать. Если тварь спит в гробу – ну так что же. Она готова столкнуться с ней лицом к лицу.

С воплем радости Ульрика набросилась на ближайшего упыря и ударила его мечом, затем толкнула плечом в грудь и сбила с ног. Остальные с воем кинулись врассыпную. Рявкнул второй пистолет Хольманна. На этот раз храмовник не промазал. Один из упырей рухнул с дымящейся дырой в груди. Ульрика вырвала горло кровососа, все еще барахтающегося у нее под ногами, и прыгнула вперед. Они с охотником на ведьм оказались стоящими плечом к плечу между двумя каменными саркофагами. Упыри, что сидели у огня, надвигались, заходя слева и справа в явной попытке окружить врагов.

– Похитители невинных! – крикнул Хольманн.

Он выдернул из патронташа очередную склянку и швырнул в нападающих.

– Смерть пришла за вами!

Склянка разбилась о саркофаг, окатив нечисть святой водой. Кровососы забились в судорогах, закричали от боли, но продолжали надвигаться на вампира и храмовника. Одна тварь вскочила на саркофаг и бросилась на Ульрику. Та ухватила врага за запястье и отбросила назад. Существо врезалось в каменный саркофаг, хрустнули кости. Позвоночник кадавра сломался, тело сложилось пополам. Набежали остальные и бросились на охотников, стараясь задавить числом.

Тяжелый меч Хольманн отсек одному кисть. Второй укусил храмовника за руку.

– Это твой последний укус, тварь! – рявкнул Хольманн и метнул склянку прямо в раскрытую пасть.

Ульрика отбилась от двоих упырей резкими ударами меча и пинком отправила третьего к стене.

Горло твари, проглотившей склянку, взорвалось изнутри, но клыки, вцепившиеся в руку Хольманна, не разжались. Храмовник рубанул мечом другую нежить, но промахнулся, потому что тряс кистью, пытаясь освободиться от повисшего гуля.

Ульрике пришлось прийти рыцарю на помощь. Но тут упырь вскочил ей на спину и впился зубами в плечо. Девушка зашипела и прыгнула спиной вперед на саркофаг, раздавив противника своим весом. Кровосос вскрикнул и разжал хватку, Ульрика двинула его локтем в челюсть. Затем рванулась вперед и проткнула плечо упыря, атаковавшего Хольманна, – с рукой, застрявшей в пасти уже мертвого врага, тот не мог толком отбиваться. Тварь завизжала, упала на землю и прыжками бросилась к лестнице. На Ульрику и Хольманна свалились еще двое. Девушка насадила одного из них меч, а охотник разрубил покрытую коростой и бородавками голову последнего от макушки до зубов.

Ульрика повернулась, готовая встретить очередного противника, но бой закончился. Еще двое раненых упырей, вопя от ужаса, удирали из склепа по лестнице. Вокруг вампира и храмовника остались только мертвые – или умирающие – враги.

– Их надо догнать, – сказал Хольманн, наконец освободив кисть из пасти мертвого кровососа.

В разрыве перчатки влажно алела рана.

Ульрика покачала головой и двинулась к огромному гробу.

– Они – всего лишь сторожевые псы. Я хочу видеть хозяина.

На пути девушка добила нескольких упырей – те еще дышали. Перешагнув через трупы, Ульрика оказалась около гроба. Хольманн присоединился к ней, на ходу доставая кол и молот. Невыносимое зловоние окатывало мощными волнами, почти лишая возможности дышать. Ульрика зажала нос. Хольманн поморщился и занес кол и молот над головой, чтобы пробить вампира, как только его увидит.

Охотники заглянули внутрь. Гроб пустовал. На дне виднелась влажная заплесневевшая земля, в которой отпечатались контуры огромной уродливой фигуры.

Ульрику охватила паника. Если убийцы нет здесь, то где же он? Что сейчас делает? На кого охотится в этот раз? Ульрике казалось, что она знает ответы на эти вопросы.

– Ну и здоровая же тварь, – сказал Хольманн.

Он закашлялся от вони и убрал кол и молот обратно за пояс.

– Это оно разнесло все в щепки в зачумленном доме.

Ульрика отошла от гроба.

– Да, оно, – согласилась вампир. – И растерзало жертв на куски.

– Ты о тех вампирах говоришь? – переспросил Хольманн.

– Тем не менее они – его жертвы.

Девушка повернулась к кровати, стоящей рядом. Аккуратно заправленная, в сочетании с царившим вокруг бардаком она выглядела особенно жутко. Ульрика не могла представить, чтобы ею пользовался обитатель гроба. Вампир наклонилась к подушке, обнюхала и через вездесущую вонь разложения ощутила аромат гвоздики. Запах маленького человечка, которого она преследовала в канализации, чернокнижника, что посетил дом Альдриха вместе с чудовищем, чуть не прикончившим Габриеллу.

Ульрика обогнула кровать и подошла к маленькому письменному столу. Он тоже хранил запах чернокнижника, и вещи на нем явно разложила та же аккуратная рука, что заправила кровать. На полочке над столом ровными рядами стояли тетради в кожаных переплетах. Перья, промокашки, сургуч и пачку пергаментных листов расставили в специальных отверстиях в столе. Стопка тяжелых фолиантов, древних, жутких и заплесневелых, высилась на левом краю стола, выстроенная как по линеечке.

– Их нужно сжечь, – сказал Хольманн, злобно глядя на книги.

– Сделай такое одолжение, – рассеянно ответила Ульрика.

Она села за стол, взяла с полки тетрадь, лежащую на правом краю, и бегло пролистала. Ульрика надеялась найти хоть что-нибудь, что укажет на местонахождение убийцы или прольет свет на замысел чернокнижника, но записи оказались сделаны на неизвестном языке. Ни одна из букв даже не показалась ей знакомой. Однако вампир узнала написавшую их руку. Этот же аккуратный почерк она видела на записке шантажиста, которая выманила из особняка госпожу Альфину и заставила отправиться в зачумленный дом.

Девушка пристально смотрела на слова, которые не могла прочесть. Она не сомневалась – тайна прокатившихся по Нульну убийств вампиров здесь, перед ней, но чуждый язык хранил секрет надежнее семи печатей. Ульрика протянула тетрадь Хольманну. Храмовник, осторожно прикасаясь лишь к краям фолиантов, брал книги со стола и относил в костер.

– Можешь прочесть? – спросила Ульрика.

Хольманн остановился, заглянул в тетрадь и скривился.

– Это тайнопись колдунов, – сказал он, усмехаясь. – Нам показывали, как она выглядит, но читать ее не обучили – чтобы скверна не проникла в наши души.

– Очень мудро, – с сарказмом в голосе заметила Ульрика. – Но не слишком-то полезно.

Она переворошила пачку листов пергамента, но все они оказались пусты. Тут Ульрика заметила, что в столе есть ящик, и открыла его. Внутри обнаружились очень любопытные вещицы. Слева лежали три золотых шарика на цепочках – в таких носят ароматические травы. Посередине находилась небольшая стопка сложенных листов бумаги. Оставшееся место справа занимали отрубленные передние лапы животного – скорее всего, крупной собаки. Их отделили от тела в коленных суставах и аккуратно перевязали. Ульрика смотрела на покрытые черным мехом лапы, и тут осознание обрушилось на нее. Отпечатки лап в грязи около «Серебряной лилии» – вот чем их сделали! Чернокнижник убил бедного пса, чтобы создать ложный след, указывающий на Матильду. Несомненно, из этого же животного он выдрал и клочки шерсти, которые разбросал там.

Почти против воли Ульрика восхитилась тонкостью замысла – все оказалось продумано до мелочей. Она покачала головой и принялась осматривать ароматические подвески. Ульрика подняла один из решетчатых золотых шаров и понюхала. Внутри была гвоздика. Вот и еще один кусочек головоломки встал на место. Значит, запах напарника раздражал чернокнижника не меньше, чем Ульрику.

Она положила ароматический шарик в ящик и взялась за стопку бумаг. Каждый лист сложили пополам и запечатали воском, но без оттиска печати, позволяющей установить отправителя. Ульрика достала из ящика всю стопку и вытащила один лист наугад. Внутри оказалась короткая запись на простом рейкшпиле, но, прочитав послание, девушка содрогнулась от ужаса.

 

Они едут к М. Гм и Гб в одной карете, Д в другой. СД всего два человека охраны.

 

Ульрика перечитала записку еще раз. «М» – это, конечно, Матильда. «Гм» – Гермиона, «Гб» – Габриелла, а «Д» – Дагмар. Эта пара строк убила мадам Дагмар, став ее смертным приговором. Убийцам сообщили, что после встречи с Матильдой она возвращается домой практически одна. Кто-то шпионил за вампирами! Но кто?

Девушка перевернула лист в поисках подписи или другого знака, но там ничего не оказалось. Она снова посмотрела на письмо – изящные, закругленные буквы. Почерк выглядел знакомым. Ульрика где-то видела его раньше, но не могла вспомнить где. Она закрыла глаза, пытаясь вытащить воспоминание на поверхность. Но оно ускользало.

Выругавшись, Ульрика отложила записку и открыла ту, что лежала на самом верху стопки, надеясь, что она подтолкнет мысли в правильном направлении. И та подтолкнула.

 

От Гб никаких известий. По вашему приказу уговорила Гм выехать в MX, М скоро прибудет туда же. Карта прилагается.

 

Ульрику словно окатило ледяным душем. Гермиону и Матильду обманом заставили уехать в Мондтхаус, поместье Гермионы. Монстр и колдун, несомненно, уже поджидали их там. И... и Габриелла тоже отправилась туда!

Вампир вскочила на ноги, опрокинув стул и чуть не перевернув стол. Ее наставнице грозила смертельная опасность!

Хольманн, бросающий книги колдуна в костер, на миг оторвался от своего занятия.

– Что случилось?

Ульрика повернулась и бросилась через склеп к лестнице, на ходу запихивая записку в карман.

– Мне надо идти.

Хольманн двинулся следом.

– Погоди! Что ты там нашла?

Ульрика не ответила, ловко лавируя между саркофагами и телами упырей. Она выскочила на лестницу, Хольманн – за ней. Поднявшись наверх, Ульрика обнаружила, что дверь наружу закрыта. Она разбежалась и пихнула изо всех сил. Запястья и локти заныли, но дверь не шелохнулась. Ульрика бегло осмотрела створку и раму – возможно, она открывается внутрь? К сожалению, на этой стороне двери ручек не было. Ульрика ухватилась за тяжелые медные завитушки на рассохшемся деревянном полотне и потянула изо всех сил. Дверь не стронулась с места. Девушка отступила назад, рыча. Хольманн наконец поднялся по лестнице и нагнал ее.

– Что случилось? – спросил охотник.

– Твари заперли нас! – рявкнула вампир. – Мы в ловушке!

ГЛАВА 23
КЛЯТВА, ДАННАЯ ПРОТИВ ВОЛИ

 

Хольманн подошел к двери и сам попробовал открыть ее. Затем принялся оглядывать косяк в поисках рычага или ручки, но Ульрика уже окинула их зорким взглядом и знала, что ничего подобного там нет. Она опустилась на четвереньки и заглянула в щель между нижним краем двери и порогом.

– Хитрые собаки! – произнесла Ульрика и со вздохом опустила голову на пол. – Они приперли ее снаружи надгробиями.

Девушка закрыла глаза, затем выругалась и снова поднялась.

– Так, давай навалимся вместе. Мы должны хотя бы попробовать.

Хольманн кивнул, и они встали рядом, упершись в створку плечами. На счет «три» оба толкнули так сильно, как только смогли. Дверь не сдвинулась и на дюйм.

– Еще раз!

Никакого эффекта. Хольманн был крепким парнем, но даже вместе с нечеловеческой силой вампира у них ничего не получилось. Мраморный пол под ногами оказался слишком скользким, а надгробия снаружи – очень тяжелыми.

Ульрика со злым рычанием оттолкнулась от двери и осыпала ее пинками, но только ушибла ногу.

– Так не пойдет! – прошипела она. – Мне нужно уйти! Я и так, может, уже опоздала!

Ульрика снова повернулась к лестнице, и надежда вспыхнула в ней.

– Здесь должен быть запасной выход! Они наверняка сделали его, чтобы покинуть склеп в случае нападения через главный!

Она вернулась в подземную часть склепа, освещенную пламенем костра. Ульрика начала обходить помещение по периметру, внимательно осматривая стены. Мгновение спустя по лестнице скатился и Хольманн. Охотник подошел к вампиру.

– Что в записке, фройляйн? – спросил он. – Что тебя так встревожило?

Ульрика заколебалась. До сих пор она по возможности избегала упоминать других ламий в разговорах с храмовником. В конце концов, он враг, и девушка не хотела сообщать ему имена сестер. С другой стороны, рыцарь уже и так, наверное, все знал, да и другие охотники на ведьм – тоже. Явился ведь Шенк за ними к Матильде. Эта мысль повлекла за собой другую. Шенк упомянул женщину, которая сообщила, что Габриелла находится в «Голове волка». Этот доносчик и тот, кто оповещал чернокнижника о передвижениях вампиров, – один и тот же человек или у них два разных врага? Если один, то кто же это? Кто мог желать натравить на вампиров Нульна и охотников на ведьм, и немертвых?

– Фройляйн, – прохрипел Хольманн. – Если то, что вы узнали, несет в себе угрозу Нульну или Империи Зигмара, я настаиваю, чтобы вы сообщили это и мне!

Ульрика разочарованно выругалась. Она обыскала весь склеп и ничего не нашла: ни замаскированных отверстий, о которых могли бы свидетельствовать ведущие к ним следы, ни легко сдвигающихся мраморных плит на полу. Она направилась к дверям в боковые помещения.

– Женщина, которой я служу, угодила в западню, – думая о другом, ответила Ульрика. – Она поехала в поместье в пригороде. Чудовище и колдун уже ждут там, чтобы убить ее, а она ни о чем не подозревает. Я должна догнать ее, пока не поздно.

В первой из боковых комнат царила темнота, но это не стало помехой для Ульрики. Хольманн же подошел к костру, достал горящий сук и присоединился к вампиру, которая уже осматривала второе помещение. Как и в первом, там не нашлось ничего, кроме грубых лежбищ из веток и кучи обглоданных костей.

– Твоя госпожа – она вампир? – спросил Хольманн, пока Ульрика обходила помещение по периметру.

Девушка скривилась.

– Какая разница? Ее преследуют чудовище и чернокнижник. Вот кто представляет угрозу Империи Зигмара, а не моя госпожа.

Ульрика снова выругалась и бросилась прочь из комнаты. Если в склепе и имелся запасной выход, находился он точно не здесь.

Хольманн последовал за ней в третью комнату.

– Ты должна взять меня с собой, – сказал храмовник. – Я хочу твердо знать, что та тварь и чернокнижник уничтожены.

Ульрика засмеялась.

– Не думаю. Вряд ли ты остановишься, убив только чудовище и чернокнижника.

«И вряд ли графиня остановится перед тем, чтобы убить тебя, даже после этого», – добавила Ульрика про себя.

– Боюсь, я должен настаивать, – произнес Хольманн.

Девушка протиснулась мимо него – охотник стоял на выходе из комнаты – и направилась к четвертому боковому помещению.

– Боюсь, ты не в том положении, чтобы на чем-нибудь настаивать, – сказала она.

Ульрика обошла последнюю комнату, методично пиная мраморные пластины и прислушиваясь, не укажет ли изменение звука на полость за какой-нибудь из них. Но увы. Ульрика еще раз выругалась и повернулась к выходу в главный подземный зал. Там стоял Хольманн, нацеливший меч в ее сердце.

– Ты не помешаешь мне исполнить долг.

– Герр Хольманн, я думаю, наш спор не имеет смысла, – со вздохом ответила Ульрика и развела руки, указывая на стены. – Я не могу найти выход. Никто никуда не идет. Мы заперты здесь.

Хольманн подозрительно покосился на девушку.

– Это уловка? Так ты хочешь помешать мне попасть туда?

Вампир засмеялась.

– И ты думаешь, я останусь торчать здесь только ради этого? Не глупи. Если бы я хотела бросить тебя здесь...

Она шагнула вперед и ухватила храмовника за запястье прежде, чем рыцарь смог заметить ее движение. Ульрика вывернула руку Хольманна, тот зашипел от боли, а меч его с грохотом упал на пол. Вампир склонилась над храмовником и закончила:

– ...мне не было бы никакого резона оставаться здесь самой.

Оттолкнув Хольманна, девушка вышла в центральный зал, рухнула на крышку одного из саркофагов и закрыла лицо руками.

– Я дождусь, когда чудовище и чернокнижник вернутся сюда, – процедила она сквозь зубы. – И отомщу за то, что не смогла предотвратить.

Раздался легкий звон и скрип доспехов – Хольманн поднял меч.

– А если они не вернутся?

Она посмотрела на охотника, и тут в ее голову пришла новая мысль. Что произойдет, если им с храмовником придется проторчать здесь день или два? Ульрика попыталась припомнить, когда в последний раз ела. Лотта. Да, это была камеристка, прошлым утром, перед тем как Габриелла швырнула служанку на растерзание толпе. Скорее всего, Ульрика продержится еще день-два, но потом...

– Тогда тебе стоит зарядить пистолеты. Серебром, – ответила она. – Довольно скоро я стану тем, кем ты меня считаешь.

На лице Хольманна появилось странное выражение.

– Ты хочешь, чтобы я убил тебя?

Ульрика покачала головой.

– Я хочу, чтобы мы оба выбрались отсюда, но события могут обернуться иначе... – Она сглотнула и продолжила: – Давай пока остановимся на том, что я гораздо чаще думаю о самоубийстве, чем о том, чтобы убить тебя.

На лице Хольманна отразились тревога и волнение.

– Ты предпочла бы умереть, чем пить человеческую кровь? Ты теперь вампир, но не можешь жить с этим?

Ульрика усмехнулась.

– Храмовник, мы не на постановке мелодрамы Детлефа Сирка, а я – не трагическая героиня. Как мне сказали – и уже не один раз, – каждое утро с восходом солнца я могу исправить ситуацию, если уж она мне так не нравится.

Ульрика пожала плечами.

– Но для этого я слишком труслива. Если дело так обернется, я буду бороться за жизнь до последнего. И ты имей это в виду и будь готов к тому же.

Хольманн кивнул и отвернулся.

– Я... я буду готов.

Ульрика поднялась с саркофага. Мрачное веселье охватило ее.

– И если получится у тебя, – сказала вампир, ухмыляясь и показывая на разведенный упырями костер. – Тогда ты сожжешь меня в этом пламени и уладишь все свои дела с Зигмаром. Если получится у меня, я положу тебя за одну из этих табличек и прочитаю над твоим телом молитвы, которые мы в таких случаях читали дома, – ну, те, что еще помню...

Ульрика осеклась на полуслове, глядя на стену. Глаза ее расширились.

– Что такое? – спросил Хольманн и тоже беспокойно оглянулся. – Ты слышишь шаги? Они возвращаются?

– Таблички! – воскликнула Ульрика. – Я не проверила таблички!

Она прыгнула к стене и дернула ближайшую мемориальную доску за края. Размеры табличек, которые крепились к стене болтами примерно на уровне груди, не превышали двух футов с каждой стороны. Та, в которую вцепилась Ульрика, не шевельнулась под ее напором. Вампир выпустила когти, засунув их в щель между плитами, и мощно дернула. Со стоном доска вырвалась из стены, болты сломались и звонко посыпались на мраморный пол. Ульрика заглянула в открывшуюся глубокую узкую нишу. Там обнаружился скелет в одеяниях, которые носили лет пятьсот назад. Руки покойника были сложены на груди. Девушка осмотрела заднюю стену ниши. Она казалась плотной, без следов и повреждений. Вампир выругалась и направилась к следующей доске. Хольманн подошел к другой.

– Если доска не поддается легко, скорее всего, она не та, которая нам нужна, – мягко сказал он. – Никто не станет прикручивать намертво крышку спасательного выхода.

Ульрика смущенно фыркнула.

– Совершенно верно, храмовник Хольманн. Извини. Я немного увлеклась.

Они быстро обошли комнату, одну за другой проверяя мемориальные таблички. У Ульрики мурашки побежали по спине, когда, добравшись до последней доски в главном зале, они обнаружили, что та прикручена на совесть. Но в конце концов они нашли то, что искали, – во второй комнате слева. Табличка легко подалась под руками, и Ульрика едва успела подхватить ее, чтобы не уронить на пол. Ниша за памятной доской пустовала, если не считать нескольких комьев грязи. Вампир глянула на дальнюю стену. В мраморе зияла дыра, уходящая в подземный туннель.

– Герр Хольманн! – громким шепотом окликнула она храмовника, который проверял таблички в соседней комнате. – Здесь!

Прибежал охотник на ведьм с факелом, посветил в нишу и облегченно вздохнул.

– Слава Зигмару, – сказал он. – Я уже начал сомневаться.

Девушка вытащила меч и положила в нишу.

– Я пойду первой, – сказала она. – Мне не нужен факел, и, даже если там кто-то затаился, свет не выдаст моего присутствия. Я позову тебя, если все чисто.

Хольманн явно заколебался. На мгновение казалось, что сомнения возобладают над голосом разума, но затем храмовник кивнул.

– Удачи, – сказал он.

Ульрика сунула в проход голову и плечи, затем подтянула туловище и ноги, выставила меч перед собой и поползла на четвереньках. Пробравшись через нишу примерно шести футов длиной, девушка протиснулась через дыру в мраморной стене и оказалась в узком туннеле, пробитом прямо в сырой земле. Весьма сомнительно, что тварь, спавшая в огромном гробу, могла пользоваться столь тесным проходом. Но, возможно, монстр умел менять облик или был высоким, но очень худым.

Девушка принялась протискиваться вперед. На голову посыпалась земля. Вампир вздрогнула, на мгновенье представив перспективу оказаться погребенной здесь заживо – без возможности умереть. Ей хотелось кричать и царапать стены когтями. Ульрика проползла примерно два собственных роста, когда туннель резко повернул влево. Темень была такой, что даже сверхчувствительное зрение не помогало увидеть хоть что-то. Она только слышала шорох собственных движений, но не могла оценить ни протяженность туннеля, ни его направление. Ульрика предполагала, что в какой-то момент проход повернет вверх, но он так и не повернул. Меч, которым она ощупывала пространство перед собой, уперся во что-то твердое. Ульрика ткнула посильнее и поняла, что перед ней камень. Она нервно стиснула челюсти, подползла и потрогала препятствие. На ощупь оно оказалось гладким и, без сомнения, каменным. Глупцы, создавшие туннель, уперлись в фундамент одного из соседних склепов!

Осторожно обследуя камень перед собой, Ульрика надеялась обнаружить поворот туннеля, но вместо этого пальцы скользнули по зазубренному краю. Ульрика провела рукой по грубому каменному козырьку. В стене была пробита дыра. Вампир засунула туда руку, коснулась гладкого мрамора, ощупала узкий квадратный туннель, облегченно вздохнула и посмеялась над собственной недогадливостью. Упыри прокопали проход из одного склепа в другой и оба входа спрятали в погребальных нишах. Она протолкнулась через дыру в мраморной стене. В конце ниши, разумеется, обнаружилась бронзовая табличка, преграждающая проход.

Девушка нажала на доску. Ее затрясло при мысли, что упыри могли вспомнить про запасной выход и запереть его снаружи. Или по крайней мере завалить наружную дверь и из этой усыпальницы тоже.

Табличка дернулась и начала падать. Дрожащими руками Ульрика успела схватиться за край, прежде чем доска рухнула на пол. Вампир аккуратно положила ее и огляделась. Через дверь слева в помещение падал свет. Ульрика находилась в склепе, очень похожем на тот, который покинула, – три стены увешаны мемориальными досками, в четвертой дверь, за ней видна лестница. Вот только здесь не было ни упырей, ни костра.

Ульрика выскользнула из дыры, поднялась на ноги и повернулась к лазу.

– Хольманн! – громким шепотом позвала она. – Иди сюда!

Некоторое время девушка прислушивалась, гадая, достигнет ли ее голос ушей храмовника через все повороты. Вскоре в туннеле послышались возня и шорох. Ульрика вздохнула с облегчением, вытащила меч из ниши, направилась к лестнице и поднялась к выходу.

Надземная часть этого мавзолея была круглой, а во всем остальном склеп очень походил на тот, в котором обосновались упыри, за одним важным исключением. Сквозь пустой проем выломанной двери виднелось небо. Ульрика задрожала от волнения. Свобода оказалась на расстоянии вытянутой руки.

Вампир на цыпочках спустилась в склеп и стала ждать у выхода из потайного туннеля. В глубине лаза вспыхнул огонек, появилось лицо Хольманна. Охотник широко открыл глаза от напряжения и обливался потом. Увидев Ульрику, рыцарь заметно успокоился и продолжил ползти к выходу.

– Дверь наверху открыта, – сказала она и помогла выбраться из узкой ниши. – Мы свободны. Пойдем.

Ульрика направилась к лестнице.

– Подожди, – сказал храмовник.

Девушка, сгорая от нетерпения выбраться, повернулась к нему.

– Ну что? Мне надо идти. Сейчас же!

– И я должен пойти с тобой.

Ульрика заскрипела зубами.

– Я тебе уже сказала. Об этом не идет и речи. Возможно, там в засаде сидит только тварь, с которой мы уже сталкивались. Но я должна защищать госпожу – и от чудовищ, и от охотников на ведьм. От всего, что может причинить ей вред.

Хольманн шагнул вперед и принялся стряхивать грязь с коленей и пол длинного пальто.

– Сколько ворот отделяет тебя от этого поместья в пригороде? Сколько до него миль? Летать умеешь?

– Ты о чем? – переспросила Ульрика.

Он постучал по краю своей шляпы.

– Охотник на ведьм – это ключ к любым воротам, – произнес Хольманн. – Для исполнения обязанностей ему может понадобиться лошадь или повозка, и никто не посмеет отказать. Если хочешь добраться до места как можно быстрее, я – твой пропуск.

Ульрика задумалась, взвешивая слова храмовника. Она знала по опыту, что может перебраться через стену Альтештадта и, скорее всего, даже через главную городскую стену. Но каждое такое восхождение отнимет много времени – к тому же это довольно опасно даже для нее. И хотя Ульрика быстрее и выносливее любого человека, она не быстрее и не выносливее лошади. Хольманн прав. Путешествовать с ним гораздо более быстро и удобно, чем без него.

Ульрика поджала губы, но кивнула.

– Ты можешь пойти со мной, но при одном условии.

Настала очередь Хольманна напрячься.

– И каком же?

– Ты поклянешься Зигмаром и своей честью, что не причинишь вреда моей госпоже и всем, кто там будет с ней, и не попытаешься схватить ее – ни сегодня, ни когда-либо.

Лицо храмовника потемнело.

– Я не могу дать такую клятву.

– Ты должен, – сказала Ульрика. – Ради всех богов, Хольманн. Пожалуйста. Оставь это дело Шенку. Если он сочтет их виновными, пусть будет так. Но ты не будешь пытаться обличить их сам. Вот и все, что я прошу.

– Ты всего лишь просишь, – сказал Хольманн, – чтобы я отрекся от обетов, которые дал, и перестал быть храмовником Зигмара.

– Нет, – возразила Ульрика. – Гораздо меньшего. Просто... просто выбери другие цели. Обрати внимание на культистов, ведьм, некромантов. Тех, кто мне безразличен.

Хольманн заколебался, затем отвернулся.

– Я... я не могу. Храмовник Зигмара не может выбрать другие цели, кроме проявлений зла, что находятся прямо перед ним. Извини.

Ульрика вздохнула.

– Что ж, тогда здесь мы и простимся. Удачи.

Она повернулась и двинулась к лестнице. На полпути Хольманн окликнул ее:

– Стой!

Ульрика оглянулась, абсолютно уверенная, что увидит наведенные на нее пистолеты. Но не увидела. Хольманн стоял в дверях маленького зала, опустив голову, не в силах встретиться взглядом с вампиром.

– Клянусь, – сказал охотник.

Ульрика пристально посмотрела на него.

– Правда?

– Да. Этих тварей нужно уничтожить.

Ульрика развернулась и подошла к храмовнику.

– Тогда я хочу услышать твою клятву. Полностью. И смотри мне в глаза.

Хольманн неохотно поднял голову и встретил ее взгляд. Он выглядел несчастным.

– Я клянусь, – произнес рыцарь, – Зигмаром и моей честью не причинять вреда и не пытаться задержать твою госпожу и любого, кто там с ней будет, ни сегодня, ни впоследствии.

В голосе храмовника слышалась такая боль, что Ульрика содрогнулась. Затем коротко поклонилась ему на военный манер.

– Благодарю, герр Хольманн. Вы оказали мне большую честь, дав эту клятву.

Ульрика повернулась к ступенькам.

– Поспешим же. Больше нельзя терять время.

ГЛАВА 24
ПРЕДАТЕЛЬСКИЙ ПОЧЕРК

 

Последние уцелевшие упыри сидели на надгробиях, сваленных перед выходом из мавзолея. Увидев Ульрику и Хольманна, выходящих из соседнего склепа, твари завопили и кинулись врассыпную. Не обратив на них никакого внимания, вампир и храмовник бросились бегом по холмам и долинам покрытого туманом кладбища, пока не добрались до стены, утыканной поверху кольями. Ульрика легко запрыгнула на нее, а затем без заметного усилия втащила наверх Хольманна, словно ребенка, а не крупного мужчину. Охотник на ведьм во время этой демонстрации нечеловеческой силы бормотал под нос проклятия, но негромко. Спрыгнув со стены, они поспешили вниз по улице.

Хольманн знал таверну в дальней части Храмового квартала, хозяин которой держал лошадей. Туда они и направились. Ульрика осталась ждать снаружи, а Хольманн явился к владельцу и потребовал двух оседланных лошадей «для нужд Храма», каковых и предоставил напуганный до полусмерти мужчина совершенно бесплатно.

Теперь продвижение к цели заметно ускорилось. Ульрика опасалась неприятностей на большом мосту, южную часть которого все еще патрулировали четыре охотника на ведьм. Но Хольманн махнул им рукой и крикнул:

– Новости для капитана Шенка! Дорогу, братья! – и караул расступился.

Всадники пересекли Фаулештадт по Брукештрассе, и перед южными воротами им впервые пришлось спешиться. Городские ворота запирались на ночь, но для охотника на ведьм стражники отворили небольшую калитку, слишком низкую, чтобы в нее мог проехать верховой. Ульрика и Хольманн в поводу провели лошадей за ворота, а затем снова запрыгнули в седла. Они мчались по широкой дороге меж заснеженных холмов в свете луны.

Ульрика хорошо представляла себе, что ждет их в Мондтхаусе, но это не мешало наслаждаться поездкой. Снег на дороге растаял, слежавшаяся грязь стала плотной – то есть идеальной для стремительного галопа. Как давно она последний раз ездила верхом? Похоже, что с Феликсом, еще во владениях отца. Но это по-прежнему оставалось совершенно чудесным ощущением. Ульрика отпустила поводья и позволила лошади самой выбирать путь. Резвое животное предпочло перепрыгивать через глубокие лужи плавными, уверенными скачками. Ульрику то поднимало на теплой спине, то снова опускало. Конечно, местность, по которой они ехали, – поля, накрытые снежным покрывалом, с торчащими тут и там голыми черными деревьями – не могла сравниться с дикой суровой красотой ее родины, где равнина под ярким небом тянулась насколько хватало глаз. Но после недели блужданий в лабиринте узких улочек Нульна эта долина казалась размером с весь Кислев.

Через некоторое время лошадь начала выдыхаться. Натянув поводья, девушка заставила животное перейти на шаг и оглянулась. Хольманн на своем скакуне держался шагах в ста позади. Ульрика позволила охотнику нагнать ее и сказала, усмехаясь:

– Прошу прощения, храмовник Хольманн. Давненько не сидела в седле, не смогла удержаться.

Он смотрел странно.

– Ты отличная наездница.

Ульрика пожала плечами.

– Я тебе говорила. Я дочь краевого наместника. Я выросла в седле. Сражалась в дружине моего отца. Эта часть рассказа тоже правда.

Хольманн кивнул, отвел взгляд, на его скулах перекатились желваки.

– Да, я понял.

Ульрика нахмурилась. Что с ним опять такое? Девушка припомнила ночь, когда они встретились в зачумленном доме и пошли в Сады Морра. Тогда рыцарь практически прямо сказал, что она ему очень нравится. В его глазах горел тот же огонь, что и сейчас, когда он смотрел, как Ульрика мчится верхом по заснеженной равнине.

А затем Хольманн с усилием потушил пламя.

Девушке хотелось сказать что-нибудь, чтобы утешить охотника, но она не стала. Выйдет только хуже.

Некоторое время они молча ехали бок о бок, затем Хольманн снова заговорил:

– И как давно ты стала... тем, кто ты есть?

Ульрика прикрыла глаза. Его мысли лежали перед ней как на ладони. Хольманна изводили предположения, что они могли встретиться раньше, до того как девушка стала вампиром, и тогда все могло сложиться совсем, совсем иначе. Он думал: «Если бы я только убил вампира, обратившего ее, прежде, чем тот нашел девушку. Если бы только наши пути пересеклись немного раньше».

– Сто лет уже как, герр Хольманн, – сказала Ульрика, не глядя на рыцаря. – Даже чуть больше. Задолго до того, как ты появился на свет.

Охотник на ведьм грустно кивнул, но Ульрике показалось, что теперь к нему вернулось немного спокойствия.

Чем ближе они подъезжали к деревне у поворота к поместью Гермионы, тем сильнее Ульрику тревожила мысль, что сделает Габриелла, увидев Хольманна. Вампир добилась от охотника на ведьм клятвы не причинять вреда графине. Но не стоило и мечтать, что та пообещает то же самое. А ведь в поместье находилась еще и Гермиона!

Как ни крути, Хольманну лучше вообще там не появляться. Тогда он не погибнет в схватке с чудовищем и в лапы Габриеллы и остальных ламий не угодит.

Чем дольше Ульрика размышляла об этом, тем больше ей нравился такой исход дела. Он выгоден также тем, что тогда храмовник возненавидит ее и тем самым исцелится от болезненного влечения к ней, вернется на путь, которым хотел идти, – быть стойким врагом любого зла и скверны. По сути, Ульрика даже окажет ему добрую услугу.

Решившись, девушка резко остановилась и махнула Хольманну, чтобы тот тоже встал. Храмовник осадил лошадь рядом с ней.

– Что такое? – встревоженно спросил охотник.

Ульрика подъехала к нему вплотную.

– Прошу прощения, герр Хольманн, – сказала она. – Дальше ты не поедешь.

Сбитый с толку, Хольманн нахмурился, а Ульрика сильно ударила его рукой в лицо и, когда рыцарь пошатнулся, столкнула с седла. Хольманн рухнул на дорогу, подняв фонтан грязи.

Девушка схватила его лошадь за поводья и пришпорила свою. Два скакуна помчались вперед, быстро оставив храмовника далеко позади. Хольманн остался сидеть посреди дороги. На лице его отражалось удивление, из-за которого охотник выглядел почти смешно. Ульрика отвела взгляд и сосредоточилась на дороге, пытаясь заглушить чувство вины, тяжким камнем навалившееся на грудь.

Полчаса спустя девушка свернула на дорогу к Мондтхаусу. Она мчалась во весь опор. Заснеженные поля расстилались вокруг бесконечной простыней, но сама дорога извивалась меж скал, поросших соснами, шла по бесплодному каменному пику посреди плодородной равнины. Колючие ветви деревьев сомкнулись над головой Ульрики, и ветер, который не знал, о чем плакать на равнине, теперь стонал, разрываемый острыми иглами.

По обе стороны узкой дороги тянулся густой подлесок, в котором там и сям мелькали остатки древних каменных стен, поросшие мхом. В одном месте взору Ульрики даже предстала надгробная плита, оставленная древней расой. В луче лунного света, пробившемся сквозь густой полог ветвей, надгробие выглядело до жути чуждым.

Чем ближе Ульрика подбиралась к вершине холма, тем сильнее кружилась голова и крепло чувство, что она ошиблась направлением и едет совсем не туда, куда надо. Девушка выругалась под нос и осталась на дороге, но для этого понадобилась вся сила воли. Несомненно, она столкнулась с защитными чарами вроде тех, что укутывали усыпальницу – прибежище чудовища и некроманта, только гораздо более мощными и рассчитанными именно на вампиров. По мере продвижения желание хлестнуть лошадь, развернуться и броситься прочь становилось все сильнее, и Ульрике приходилось бороться с собой за каждый шаг. Впереди показалась высокая крепкая стена с железными воротами. Ульрика направилась туда, чувствуя, словно пытается выбраться на берег в разгар мощного отлива. Подъехав к цели, она спешилась и подошла к воротам.

Вампир даже не смогла их коснуться. Едва пальцы приблизились к железной решетке, вокруг вспыхнуло черное пламя и оттолкнуло руку. Это походило на фокус с кусками магнетита – она однажды видела алхимика, проделывающего такую штуку: чем сильнее прижимаешь камни друг к другу, тем сильнее они отталкиваются. Означало ли это, что чернокнижник с ручным чудовищем уже прибыли в поместье, пробрались туда и захлопнули за собой дверь? Кто наложил эти чары, враг или кто-то другой? Они уже убили всех, кто находился внутри, и захватили поместье?

Рычание вырвалось из горла Ульрики. Даже если так, она найдет способ разрушить охранные чары, войдет и убьет их всех. Даже если она прибыла слишком поздно, чтобы защитить тех, кого должна была уберечь, она отомстит за их смерть. Ульрика отступила на шаг и смерила стену взглядом. Вскарабкаться она могла с легкостью, но не защищает ли заклинание и верх стены?

Из ворот вылетел и просвистел мимо уха болт. Девушка мгновенно присела, скрючившись, и посмотрела во двор за решеткой. Один из людей Гермионы направлялся к ней, на ходу перезаряжая арбалет. Несмотря на явно недружелюбные намерения, Ульрика вздохнула с облегчением. Если поместье все еще охраняют люди Гермионы, монстр сюда пока не добрался. Ульрике пришло в голову еще более захватывающее предположение – добрался, но нападение было отбито и враг повержен!

– Вон отсюда! – крикнул мужчина. – Болты покрыты серебром и следующий полетит тебе прямо в сердце!

– У меня срочные новости для вашей хозяйки! – крикнула Ульрика в ответ. – Я нашла логово убийцы!

Мужчина засмеялся.

– Убийцы уже пойманы, оторва.

Глаза Ульрики расширились при этих словах. Неужели Гермиона схватила чудовище и чернокнижника? Война закончена?

– Это твоя госпожа и та волчица, – продолжал охранник, ухмыляясь. – Пойманы и закованы. Как раз сейчас они предстанут перед судом леди Гермионы.

Надежда угасла так же мгновенно, как и вспыхнула. Девушка застонала. Неужели это правда? Неужели Гермиона с горсткой своих людей могла взять верх над Габриеллой и Матильдой? Ульрика поморщилась. С серебряными-то пулями – почему бы и нет.

– Тогда закуйте и меня! – воскликнула она.

Ульрика встала, расстегнула и отбросила пояс с мечом.

– Потому что я принесла доказательства в их защиту!

Она подняла руки над головой.

Мужчина с арбалетом неуверенно нахмурился, затем вопросительно глянул влево.

– Лучше собрать их всех в одну кучу, я полагаю, – ответил ему голос со стены.

Арбалетчик кивнул и снова повернулся к Ульрике.

– На колени. Руки за голову.

Ульрика выполнила приказ. Стоя на коленях, она ждала, пока ворота со скрипом откроются. Арбалетчик держал ее на прицеле. Из ворот вышли еще трое – один из свиты Гермионы и двое, одетые как простые охотники, видимо живущие при поместье. Один из них завел руки Ульрики за спину и защелкнул на запястьях тяжелые наручники, в то время как двое других держали мечи у ее горла. Застегнув оковы, егерь поднял вампира на ноги, подтолкнул вперед и провел через ворота. Створки захлопнулись за ними. Егеря повели Ульрику вверх по тропинке к особняку, а люди Гермионы остались на страже.

На ходу девушка тайком проверила наручники, подергала их туда-сюда, но кольца соединяла действительно крепкая цепь. Она могла разорвать и ее, конечно, но на это потребовалось бы время. Ульрика вздохнула. Оставалось надеяться, что леди Гермиона захочет взглянуть на найденную записку и выслушать новости. Если же нет, если аристократка останется глуха к голосу разума, то сейчас Ульрика шагала прямиком к смерти. Надежно скованная, она никак не смогла бы защититься.

Дорожка, по которой они шли, петляла через буйно разросшиеся кусты, над головами нависали густые ветви деревьев. Но вот склон закончился. На верхушке холма стоял огромный особняк, крытый шифером. Его массивный силуэт четко вырисовывался на фоне чистого, без облаков, ночного неба. Левое крыло, судя по грубо обработанному камню кладки икрошечным бойницам в стенах, было самым старым – наследием жестокой ушедшей эпохи. Остальные части здания выглядели более приветливо. Вход увенчивал портик с балконом, к дверям вели широкие мраморные ступени. Правое крыло отделали очень пышно, в тилийском стиле; окно в два человеческих роста украшал разноцветный витраж. И все же, несмотря на суровую красоту места и теплый свет, льющийся из многочисленных окон, особняк не выглядел уютным. Точнее, наоборот. Его гостеприимство вызывало ощущение нарочитости, и именно это вселяло тревогу. Дом напоминал огромную свернувшуюся в логове змею со шкурой, украшенной драгоценными камнями. Рептилию, которая завораживает незваных гостей блеском глаз и сиянием радужной чешуи, окутывает их петлями могучего тела и пожирает одним глотком.

Слуга, ожидающий на ступенях, открыл дверь, и егерь подтолкнул Ульрику к проходу. Они оказались в коридоре с высокими потолками. В дальнем конце виднелись отделанные роскошными панелями двери. Из-за них доносились голоса – там яростно спорили.

Егеря подвели Ульрику к дверям и тихонько постучали. В приоткрывшуюся щель выглянула экономка Отилия.

– Да?

– Явилась воспитанница графини Габриеллы, фрау Отилия, – доложил один из егерей.

Экономка ледяным взглядом окинула Ульрику с ног до головы и еще более холодно улыбнулась.

– Отведите ее к остальным, – сказала она, затем отошла в сторону и раздвинула створки дверей.

Егеря втолкнули Ульрику в роскошную комнату, обшитую панелями и уставленную позолоченной мебелью. С покрытого ромбиками кассетонов потолка свисала огромная люстра, вся в золоте и хрустале, заливая зал светом. Прямо перед Ульрикой, в дальней стене, находились высокие окна и двери, все – со освинцованными стеклами. За окнами виднелся в лунном сиянии сад. Слева от Ульрики обнаружился камин, в котором ревело пламя. Над очагом на мраморной доске стояли искусно вырезанные изображения драконов и рыцарей. Егеря подвели девушку к камину. Рядом уже стояли графиня Габриелла и Матильда – на коленях, со скованными руками. Языки пламени только что не лизали их спины. Леди Гермиона, вся в белом, с катайским расписным веером в руке, стояла тут же, глядя на сестер сверху вниз. За ней полукругом расположилась свита. Фон Цехлин – рука на перевязи, лицо в глубоких свежих ранах – замер справа от своей госпожи. Слева возвышался Родрик, тоже весь в повязках. Рядом, кусая ногти на длинных тонких пальцах, переминалась с ноги на ногу Фамке.

Егеря заставили Ульрику опуститься на колени рядом с Габриеллой. Графиня приветствовала воспитанницу грустной улыбкой, но не сказала ни слова.

А вот Матильда говорила – и не стеснялась в выражениях.

– Не прикончить тебя я пришла, тупая ты сука! – орала она. – Ты меня сама сюда пригласила! Нужно перетереть, сказала ты, и помириться!

Гермиона стукнула хозяйку сгоревшего трактира по голове закрытым веером.

– Ничего подобного я не делала! Никакого мира между нами не может быть после того, как ты убила Дагмар и остальных!

– Да не делала я этого! – настаивала Матильда. – С чего бы мне?

– По-моему, ты говорила, что это я убила мадам Дагмар, – сухо заметила Габриелла. – Тебе нужно определиться наконец.

– Да вы вдвоем ее и убили! – завизжала Гермиона. – Вы с самого начала сговорились против меня!

Ульрика была сыта по горло.

– Дамы! – рявкнула она тоном, которым поднимала своих кавалеристов в атаку на поле боя. – У меня есть доказательства, что ни одна из нас не убивала сестер! И что настоящий убийца едет сейчас сюда.

Все собравшиеся повернулись к ней.

– Да как ты смеешь влезать в разговоры старших, девчонка, – начала было Гермиона, но Габриелла перебила ее на полуслове.

– Так кто же это? – спросила графиня. – И что это за доказательства?

Ульрика обвела всех взглядом, ожидая окрика, но даже Гермиона выглядела заинтересованной.

– Убийца – огромный немертвый. Он обосновался в одном из мавзолеев в Садах Морра, что находятся в Храмовом районе, – произнесла Ульрика. – Его товарищ, или хозяин, или слуга – их взаимоотношений я не знаю – чернокнижник. Он может окутать тварь чарами, которые сделают ее невидимой даже для нас. Я нашла гроб, в котором спит чудовище, и книги чернокнижника в склепе под мавзолеем.

– И мы должны поверить тебе на слово? – усмехнулась Гермиона. – Ты воспитанница Габриеллы и сделаешь все, чтобы ее выгородить.

– Я сказала, что у меня есть доказательства! – осадила ее Ульрика и продолжала, прежде чем Гермиона успела набрать в грудь воздух, чтобы дать достойную отповедь: – На рабочем столе чернокнижника я нашла записки шпиона. – Ульрика обвела всех взглядом. – Кого-то из нас, кто сообщал ему о каждом нашем шаге. Кого-то, кто знал, что мадам Дагмар в ночь, когда погибла, возвращалась домой одна в своей карете. Кого-то, кто знал, что Матильда придет сюда, хотя ее и не приглашали.

Гермиона и ее свита принялись переглядываться, подозрительно хмурясь.

– Одно из тех писем лежит в кармане моего дублета, – сказала Ульрика Гермионе. – Я бы отдала его вам, но у меня связаны руки.

Отилия, стоявшая у дверей, шагнула вперед.

– Я подам вам, госпожа, – сказала она.

Ульрика повернулась к экономке, кивком указывая на карман, и вдруг замерла, как громом пораженная. Она вспомнила! Вспомнила, где раньше видела изящный почерк из записки.

Инструкции, как добраться до дома Альдриха. Отилия написала их по просьбе Гермионы. Там был тот же самый почерк.

Внезапно вспомнились и другие детали, мелочи, которые в свое время показались совершенно неважными.

Отилия предложила ламиям поискать улики рядом с «Серебряной лилией», где маленький чернокнижник разбросал клочья меха и наделал в снегу фальшивые отпечатки лап – зацепки, которые заставили ошибочно заподозрить в убийствах Матильду.

Отилия настроила Гермиону против Габриеллы, напомнив той, что в жилах графини течет кровь фон Карштайнов.

Отилия уговорила Гермиону выехать в Мондтхаус.

Отилия послала Матильде поддельное письмо с обещанием мира и приглашением в Мондтхаус на переговоры.

– Нет! – рявкнула Ульрика. – Только не она! Только леди Гермиона! Я больше никому из вас не доверяю!

Экономка побледнела и остановилась. Гермиона закатила глаза.

– Не неси чепуху, – сказала она. – Я к тебе не прикоснусь. От тебя несет падалью и розовой водой. Отилия, принеси мне записку.

– Нет! – прорычала Ульрика. – Я вырву ей горло, если она только подойдет ко мне!

Фон Цехлин фыркнул и обнажил меч.

– Не подходите, фрау Отилия. Я сам разберусь с этой голодранкой.

Однако экономка двинулась вперед.

– Нет, нет, – сказала она. – Ничего страшного, милорд. Я ее не боюсь.

– Чепуха, – возразил фон Цехлин, приставив меч к шее девушки. – Кавалер не допустит, чтобы женщина подвергалась опасности, независимо от ее происхождения. Стой смирно, ты, мразь, – велел он Ульрике.

С выражением крайней брезгливости на лице фон Цехлин отодвинул грязный край костюма и вытащил записку, которую девушка засунула между дублетом и рубашкой.

Ульрика бросила взгляд на Отилию и увидела, что экономка бесшумно, но очень быстро пятится к дверям.

– Держите ее! – закричала Ульрика. – Она хочет сбежать!

Все обернулись, и Отилия застыла на месте.

– Я просто возвращалась на свое место, госпожа, – почтительно сказала женщина Гермионе, одарив Ульрику убийственным взглядом.

Фон Цехлин взмахнул листком, развернул его и поднес к глазам Гермионы.

– Я не позволю вам прикоснуться к ней, миледи, – сказал он. – Бумажка так же пропитана грязью, как и эта замарашка.

Гермиона скептически поглядела на листок, но тут выражение ее лица резко изменилось. Леди вырвала записку у фон Цехлина и внимательно прочитала еще раз.

– Отилия! – закричала она. – Это твой почерк!

Все снова повернулись к Отилии. Та успела пройти половину пути к выходу.

– Схватить ее! – завизжала Гермиона.

Двое ее людей бросились выполнять приказ. Отилия выбежала из комнаты и захлопнула дверь перед самым их носом. Открыв ее, воины Гермионы бросились вдогонку. Оставшиеся в комнате молча ждали. Из коридора доносились звуки борьбы. Вскоре мужчины втащили экономку обратно. Ее идеальная укладка растрепалась, лицо побелело как мел, лишь на щеках горели два багровых пятна. Рыцари подвели Отилию к Гермионе и резко нажали плечи, заставив опуститься на колени.

– Объяснись, Отилия, – сказала Гермиона, взмахнув запиской. – Что ты наделала?

– Тут нечего объяснять, госпожа, – ответила экономка. – Я вас предала.

– Но... но почему? – спросила Гермиона в отчаянии. – Разве не я всегда заботилась о тебе? Разве не любила тебя? Ты была моей самой верной служанкой!

– О да, – ответила Отилия неожиданно резким голосом. – И что моя верность дала мне? Ничего!

Она дерзко вздернула подбородок и посмотрела Гермионе прямо в глаза.

– Десять лет вы кормили меня обещаниями одарить кровавым поцелуем. Но всегда в следующем году, в следующем году...

Отилия мрачно кивнула на Фамке.

– А потом вы дали его этой шлюхе, которую вытащили из сточной канавы, этой невоспитанной нищенке – дали ей то, в чем отказали мне! Посмотрите на меня! – завопила Отилия, указывая на свое лицо. – Мне сорок будет в этом году! Я уже старая! Я не хочу получить бессмертие старой каргой!

Гермиона, расслабившись, взглянула на женщину.

– Дорогая, но я как раз собиралась сделать это. Я только...

– Хватит врать! – прорычала Отилия. – Вы знали, что стоит вам обратить меня – и вам уже гораздо сложнее будет удерживать меня верной! Это ваше обещание – лишь морковка, которой вы меня бесконечно дразнили! И я наконец это поняла. С меня хватит!

Экономка расхохоталась безумным смехом, глаза ее лихорадочно горели.

– И я нашла того, кто подарит мне вечную жизнь – без всяких проволочек! Все, что от меня требовалось, – помочь уничтожить вас!

– Кто? – спросила Габриелла, делая к женщине неловкий шаг на коленях. – Кому ты предала нас?

Но не успела Отилия открыть рот, как Гермиона схватила ее когтями за горло и вздернула вверх.

– Сука! Предательница! – прошипела она. – Хочешь мой поцелуй? Так ты его получишь!

– Нет, Гермиона, – закричала Габриелла. – Не убивай ее! Спроси ее, кто...

Беззвучный удар грома потряс Ульрику и оборвал слова Габриеллы. Девушка почувствовала, что в нее будто угодила молния или ее захлестнуло огромной волной. В то же время тяжесть, которую она до того не замечала, исчезла, и она смогла вдохнуть полной грудью. В ушах словно что-то лопнуло, голова стала легкой, но слегка закружилась. Ульрика огляделась. Габриелла и Матильда корчились в судорогах на полу, голова графини билась о ковер. Гермиона выронила Отилию и рухнула в объятия фон Цехлина, схватившись за висок и шипя от боли. Фамке, стоявшая в углу, безвольно осела, привалившись к стене.

Как ни странно, с людьми из свиты Гермионы все было в порядке. Они в глубоком недоумении смотрели на бьющуюся в судорогах госпожу.

– Миледи, – произнес фон Цехлин, пытаясь удержать Гермиону на весу единственной рукой, которая ему повиновалась. – Что случилось? Вы в порядке?

Гермиона вздрогнула и покачала головой. Затем встала на ноги и посмотрела на Ульрику широко открытыми глазами. Смертельная бледность заливала ее лицо.

– Мои чары. Защитный купол над поместьем, – произнесла Гермиона. – Их больше нет. Кто-то разнес их вдребезги.

Родрик, фон Цехлин и остальные рыцари из свиты Гермионы обнажили мечи и беспокойно закружили по залу, пытаясь понять, откуда исходит угроза. Отилия, лежа на полу у ног хозяйки, хрипло рассмеялась.

– Он идет! – воскликнула женщина. – И несет тебе гибель, госпожа!

Гермиона зарычала и снова схватила экономку, вздернув с пола.

– Кто? – прохрипела вампир. – Кто идет за мной?

С оглушительным грохотом стеклянные двери в сад взорвались, осыпав стоящих рядом фонтаном осколков. Огромный силуэт ворвался в зал, взметнулись и опали огромные крылья летучей мыши, когда пришелец приземлился посреди комнаты. Вспыхнули алым глаза, тварь присела, готовясь к прыжку. Длинные, покрытые мертвенно-бледной кожей руки оканчивались когтями размером с лезвие косы, выпачканными во влажном и красном. Крылья то складывались, то раскрывались снова.

– Возмездие! – прохрипел монстр.

Голос его звучал как гравий, попавший меж жерновов.

– Пришла пора заплатить за мои муки!

ГЛАВА 25
ЧУДОВИЩЕ

 

Все в комнате замерли, когда чудовище шагнуло вперед и заревело. Ульрика подумала, что драться с этой тварью вслепую было даже лучше – тогда она не видела огромного изуродованного тела, одновременно могучего и изможденного, мощного и изуродованного, ужасающего и жалкого.

На обнаженных руках и ногах монстра бугрились мускулы, но сами конечности были кривыми и деформированными – словно их сломали во многих местах, а потом кости так и срослись. Грудь выглядела так же и была покрыта множеством старых шрамов. Но особый трепет внушала голова, белая и лысая, по форме напоминающая раздавленное яйцо. Одна сторона впалого лица находилась намного ниже другой. Вся сплющенная левая сторона черепа представляла собой множественную сеть грубых рубцов. Челюсть тоже когда-то сломали и свернули направо, так что зубы не смыкались, когда чудовище закрывало рот.

– Стригой, – пробормотала Габриелла с пола. – А ведь мы могли догадаться.

Прогорклая трупная вонь, исходящая от монстра, заставила Гермиону закашляться, выронить Отилию и прикрыть рот руками. Достигнув Фамке, в бессознательном состоянии полусидящей у стены, смрад привел ее в чувство – вампира начало рвать. Фон Цехлин, Родрик и остальные рыцари зашлись в кашле и попятились, изрыгая проклятия. Ульрике, Габриелле и Матильде со скованными руками, чтобы оградиться от вони, оставалось только уткнуться носом в плечо.

Гермиона попятилась, жестом приказывая рыцарям атаковать, и крикнула:

– Да что тебе от нас нужно, чудовище? Почему ты нас преследуешь?

– Ты знаешь почему! – проревело оно. – Это ты послала солдат и приказала изуродовать меня!

– Что? – переспросила Гермиона. Рыцари ее свиты тем временем широким полукругом обступали тварь. – Какие солдаты? Что ты несешь?

– Сто лет! – ответило чудовище, шагая вперед. Новый порыв зловония окатил всех в комнате. – Сто лет я пролежал в яме, забитый камнями! Это сделали твои солдаты! Сто лет лежал я – и даже не понимал, кто так жестоко расправился со мной. Но теперь я знаю. Вы, нульнские шлюхи! Вы – причина всех моих бед!

– Да кто тебе наговорил-то это все?! – воскликнула Гермиона. – Я не посылала никаких солдат, чтобы уничтожить тебя. Я тебя вообще не знаю! Вижу в первый раз!

– Голос не лжет! – рявкнул стригой. – Он сказал, что это сделали вы! Обещал, что ко мне вернется сила и раны исцелятся, когда я уничтожу вас всех!

Матильда хрипло засмеялась.

– Голос? Ты слышишь голоса? Да ты сумасшедший!

– Сумасшедший? – завопил стригой. – Конечно, я сошел с ума! Мою голову раздавили ваши солдаты, как я мог остаться в здравом уме?

С этими словами он бросился к Гермионе, расшвыряв ее рыцарей в стороны с такой легкостью, словно их тут и не было. Только клацнули окровавленные когти.

Гермиона завизжала, уклонилась и бегом бросилась к тяжелой двери, которая вела в левое крыло – самую старую и самую укрепленную часть дома.

– Защищайте меня! – кричала леди на бегу. – Не дайте ему схватить меня!

Фон Цехлин и Родрик оправились от первой атаки и бросились на стригоя, который уже преследовал Гермиону. Чудовище выпустило когти и, не глядя, ударило наотмашь. Трое противников отлетели назад с разорванными грудными клетками и животами, окровавленные внутренности рассыпались по ковру. Но уцелевшие окружили монстра, взяв в кольцо обнаженных клинков.

Отилия, потирая горло, проворно отползла подальше от схватки.

– Вот ваш убийца, госпожа! – смеясь, воскликнула она. – Даже если вы сумеете одолеть его, погибель неминуема – следом явится гораздо более опасный противник! А я пойду открою ему дверь, пожалуй.

С этими словами экономка повернулась и выбежала из зала.

– Да нам с лихвой хватит и погибели, что уже явилась по наши души, – пробормотала Габриелла.

Лежа на боку, графиня изо всех сил старалась разорвать цепи. Ульрика пыталась сделать то же самое. Было совершенно очевидно, что стригой примется за них, как только расправится со свитой Гермионы. Но руками, сведенными за спиной, толком дернуть невозможно. Ульрика перекатилась на спину, поджала ноги и начала переводить руки вперед.

– Сестра, подожди! – крикнула Габриелла.

Гермиона уже отпирала тяжелую дверь.

– Не оставляй нас скованными! Сними с нас цепи!

Гермиона не обратила на слова графини никакого внимания. Распахнув дверь, она повернулась и протянула руку белокурой воспитаннице.

– Фамке! Скорее сюда!

– Фамке, нет! – крикнула Ульрика.

Девушке наконец удалось сделать так, что скованные руки оказались перед туловищем.

– Помоги нам! Помоги разорвать цепи!

Фамке застыла в нерешительности, переводя взгляд с Гермионы на Ульрику и обратно. Стригой убил еще двоих рыцарей и метнул третьего через весь зал. Тот упал на стол и разломал его своим телом.

– Вам двоим просто нужно сделать свои руки потоньше, – засмеялась Матильда. – Вот так!

Она завыла от боли. Заскрежетали кости. Тело Матильды принялось менять форму. Кожа на глазах покрылась черным мехом. Челюсти вытянулись, нос, наоборот, расплющился, по мере того как лицо Матильды превращалось в длинную зубастую морду. Волосы на голове стремительно укорачивались, тоже превращаясь в волчий мех. Из него показались кончики острых ушей. Кандалы свалились со звериных лап. Красивое платье натянулось и начало рваться. Трансформация завершилась. Огромная волчица в свисающей лохмотьями одежде прыгнула к стригою, рыча.

– Фамке! – завизжала Гермиона. – Иди сюда сию минуту!

Но Фамке решила иначе. Блондинка ловко пробралась к камину по стеночке, уворачиваясь от кипевшей в центре зала схватки, и оказалась рядом, как раз когда Ульрике удалось снова подняться на колени.

– Спасибо, – сказала Ульрика.

Девушка не ответила. Она опустилась рядом на колени и дернула кольца наручников в стороны. Ульрика присоединилась к усилиям, рывком разведя руки. Стальные края впились в запястья, разрывая плоть до костей, но вампир лишь надавила сильнее. Даже если ей суждено сегодня погибнуть, легкой добычей она не станет.

Ульрика глянула через плечо Фамке. Стригой ударил Родрика стулом, наотмашь съездил волчице по морде – ее отбросило так, что она врезалась в стену, и, сжав фон Цехлина в огромной руке, как куклу, оторвал его от пола. Рыцарь извивался; он мог пользоваться лишь одной рукой, но, чтобы держать меч, больше и не надо. Он ударил стригоя в плечо. Чудовище взвыло, оторвало руку рыцаря, все еще сжимающую меч, и отшвырнуло прочь, а затем раздавило грудь противника с той же легкостью, с какой мальчишка сминает хрупкое птичье гнездо.

Огромная волчица запрыгнула на спину стригоя и впилась в загривок. Монстр взревел, схватил ее обеими руками и содрал с себя, снова с силой швырнув Матильду в стену.

Алые глаза чудовища, горящие гневом, остановились на Ульрике, Фамке и Габриелле. Перешагнув через раненых и умирающих рыцарей Гермионы, чьи тела устилали пол, тварь двинулась к вампирам.

– Поторопитесь, дети, – тихо сказала Габриелла.

Ульрика глянула на свою цепь. Звенья ее начали разгибаться, но все еще не сломались. Она снова дернула.

– Фамке! – завизжала Гермиона, стоя в проеме двери. – Уходи оттуда!

– Ты, – прорычал стригой, указывая на Габриеллу. – Это ты ударила меня серебряным клинком! Ты умрешь первой.

Раскачиваясь на кривых ногах, чудовище двинулось вперед и потянулось к графине. С резким щелчком цепь, соединявшая кольца наручников Ульрики, лопнула. Девушка рванулась вперед, отпихнула Габриеллу, над которой уже нависали когти стригоя, выхватила из камина кочергу и воткнула ее в глаз врага.

Стригой попятился, кочерга вырвалась из рук Ульрики. Вампир выругалась, лишившись оружия. Чудовище завопило и схватилось за лицо. Ульрика рывком поставила Фамке на ноги и толкнула к двери в убежище.

– Иди! – крикнула она. – Иди!

Девушка бегом бросилась к Гермионе. В этот момент стригой вырвал кочергу из пробитой глазницы и отбросил, не глядя. По чистой случайности кочерга угодила в затылок Фамке. Девушка рухнула лицом вперед.

– Нет! – завопила Гермиона и бросилась к воспитаннице.

Ульрика растянулась рядом с Габриеллой на коврике у камина. Скованные руки графини все еще были сведены за спиной. Девушка ухватилась за цепь. Стригой опустился рядом с ними на колени, завыл и заплакал, поглаживая раненую глазницу.

– Простите, госпожа, – сказала Ульрика. – Будет больно.

– Просто сделай это, – прошипела Габриелла.

Ульрика встала коленями на одно кольцо наручников, прижав его к полу всем своим весом, и обеими руками рванула второе вверх. Габриелла закряхтела, когда ее запястья захрустели в суставах, но больше ничем не выдала боль.

Крутящийся рядом стригой нащупал одного из раненых воинов Гермионы. Заревев, он впился в шею рыцаря, сломав ключицу мощными челюстями, и принялся жадно пить. Человек закричал от боли. Позади зверя Гермиона тащила потерявшую сознание Фамке к тяжелой двери.

Ульрика еще раз дернула цепь, и та лопнула, ударив ее в лоб сломавшимся звеном. Девушка пошатнулась, потянув за собой Габриеллу. Тут же обе прыгнули в разные стороны, потому что стригой бросился на них. Лицо монстра походило на сплошную маску из крови, но глаз уже наполовину излечился.

– Сюда! – крикнула Габриелла, указывая на Гермиону, которая затаскивала Фамке в проем двери.

Ульрика побежала за графиней. Стригой остановился в паре дюймов от пламени в камине и развернулся к ним. Матильда, валявшаяся там, куда ее бросило чудовище, очнулась, приняла человеческий облик – от ее платья остались жалкие ошметки – и вместе с уцелевшим Родриком тоже бросилась к двери убежища. Гермиона как раз втащила Фамке внутрь. Когда все выжившие добежали до двери, Гермиона захлопнула ее прямо перед их носами. Габриелла с разбегу врезалась в толстые дубовые доски, заколотила по ним.

– Гермиона! Открой дверь!

– Миледи, пожалуйста! – крикнул Родрик.

Они услышали скрежет закрывающегося замка. Габриелла насмешливо посмотрела на рыцаря.

– Новая госпожа так трогательно заботится о вас, – заметила графиня.

Матильда пнула дверь.

– Эгоистичная сука!

Стригой неотвратимо надвигался. Габриелла схватила Ульрику за руку.

– Вверх по лестнице! Быстро!

Ульрика обогнула колонну и начала подниматься по ступенькам вместе с графиней. Матильда и Родрик последовали за ними. Стригой топал позади, изрыгая неразборчивые проклятья. У лестничной площадки Ульрика чуть не споткнулась о руку фон Цехлина. Мертвые пальцы все еще сжимали рукоять меча изящной работы. Девушка на бегу подхватила оружие. Вслед за ним по ступенькам потащилась рука. Пришлось взять и то и другое – разжимать сведенные судорогой пальцы было некогда. Беглецы добрались до следующего этажа. Справа обнаружилась тяжелая дверь, и Ульрика сообразила, что она тоже должна вести в левое, укрепленное крыло замка. Дверь была приоткрыта. Ульрика и Габриелла бросились к ней, но, едва приблизились, как створки захлопнули изнутри. Снова щелкнул замок.

– Ты совершаешь убийство, сестра! – крикнула Габриелла. – Королева узнает об этом!

– Если только кто-нибудь из нас сможет ей рассказать, – проворчала Матильда.

Они вернулись к лестнице, гудящей под тяжелой поступью чудовища. Из пролета показалась изуродованная голова. Стригой поднимался по ступенькам на четвереньках – в слишком узком пространстве он не мог выпрямиться во весь рост.

– Идем, – сказала Габриелла. – Площадку мы удержать не сможем.

Ульрика разогнула мертвые пальцы фон Цехлина и бросила кровавый обрубок в монстра, а затем встала рядом с Родриком и Матильдой, которые перекрыли проход на площадку. Стригой пытался схватить их за ноги, выпустив огромные когти. Обороняющиеся осыпали его ударами.

– Брат, пожалуйста! Убери когти! – крикнула Габриелла. – Мы не враги тебе! Мы не причиняли тебе вреда!

– Лгунья! – проревел он в ответ. – Ты сломала мои кости! Я омою их вашей кровью и исцелюсь!

Стригой ухватил Матильду за ногу и потащил вниз. Ульрика ударила монстра мечом по запястью, и он разжал хватку. Матильда вскочила на ноги, рыча и лая.

– Глупец! – воскликнула графиня. – Наша кровь не исцелит тебя! Тебя обманули!

– Нет! – проревел стригой. – Это правда! Так сказал голос! Голос не лжет!

Он рванулся к ним, на ходу сорвав с лестницы перила. Стригой взмахнул ими как копьем, целясь в ноги вампиров. Ульрика и остальные принялись приплясывать на месте, уворачиваясь. Чудовище бросилось на них, его слова слились в неразборчивый визг.

– Бежим! – крикнула Габриелла.

Они повернулись и ринулись по коридору. Слева было две двери, и еще одна – на правой стороне. Ульрика на бегу толкнула левые, но обе оказались закрыты. Габриелла коснулась щеколды правой двери, и та открылась.

– Сюда! Сюда! – позвала графиня, бросаясь внутрь.

Матильда и Родрик нырнули за ней. Ульрика оглянулась как раз вовремя – стригой метнул в нее перила, как снаряд из баллисты. Она пригнулась, перила угодили ей в плечо, отскочили и покатились по коридору. Девушка ввалилась в комнату, морщась от боли. Габриелла захлопнула и заперла за ней дверь. Та тут же затряслась под ударами чудовища, душераздирающе заскрежетала под царапающими когтями.

– Надолго она его не удержит, – сказала Габриелла.

– Не бери в голову, – ответила Матильда. – Сейчас этот неуклюжий ублюдок начнет протискиваться через проем, тут-то мы его и возьмем.

Ульрика поднялась на ноги и огляделась. Они попали в будуар Гермионы. Стены небольшого помещения радовали глаз нежно-голубым цветом, тут и там стояли стулья с изогнутыми спинками, на которых лежали кружевные подушки. На изящных маленьких столиках красовались фарфоровые катайские вазы. В боковых стенах виднелось несколько дверей. На потолке нарисовали солнце. Ульрика поморщилась: Гермиона обладала на редкость отвратительным вкусом.

Габриелла вынула из-за корсажа кинжал и протянула Ульрике. Это был тот самый, с посеребренным клинком, которым графиня отбилась от стригоя в прошлый раз.

– Используй его, – сказала она. – Мои руки будут заняты заклинаниями.

Девушка осторожно приняла кинжал.

– Д-да, госпожа.

– Дайте его мне! – перекрикивая вой стригоя, воскликнул Родрик. – Для меня серебро не опасно!

Габриелла фыркнула.

– Нет. Я вкладываю серебряные клинки только в те руки, которым могу доверять.

Родрик изменился в лице, но промолчал. Он повернулся к двери и поднял меч, готовясь к атаке. Габриелла позади него начала бормотать заклинания. Ульрика тоже встала на изготовку, потом посмотрела на Матильду, и ее осенила внезапная мысль.

– Где твоя банда? Ты ведь не в одиночку заявилась сюда.

Матильда поджала губы.

– Они заперты в подвале и ничем не смогут нам помочь. – Мадам бросила взгляд на Родрика. – Герр рыцарь и другие кавалеры пропустили нас в ворота, а потом набросились из засады. С пистолетами и арбалетами, заряженными серебром.

Ульрика кивнула.

– Меня встретили точно так же.

В двери появилась трещина. Полотнище прогибалось под тяжелыми ударами. Матильда зарычала, сорвала остатки одежды и упала на четвереньки. Не руки коснулись пола – лапы. Мадам снова приняла волчий облик.

Дверь разлетелась в щепки. В комнату проснулись изувеченная голова, плечи и лапы стригоя. Ульрика, Родрик и Матильда прыгнули на него как один, замелькали мечи, когти и зубы. Столб черного пламени соткался из пустоты за их спинами, ударил чудовище в грудь и укутал его темным коконом.

Враг зарычал от боли и разочарования, наугад размахивая руками. Ульрика ткнула его серебряным кинжалом, стригой принял удар предплечьем. Рев перешел в визг, зверь дернулся назад, изо всех сил пытаясь убраться обратно в коридор.

– Отлично! – крикнула Габриелла. – Дожмите его! Убейте его!

Ульрика двинулась вперед, ища, куда бы еще ткнуть монстра кинжалом. Матильда повисла на его левой руке, стиснув клыки и не давая сбежать в коридор. Родрик через ее голову осыпал чудовище ударами, целясь в глаза.

В коридоре раздался резкий голос, выкрикивающий странные, непонятные слова. Черные тени, извиваясь, накатились на бойцов из коридора, просочившись в дверной проем между рамой и телом стригоя. Как черные волны, они захлестнули Ульрику и остальных. Касаясь обнаженной кожи, тени обжигали, как кислота. Ульрика повалилась назад, закрывая лицо руками. Глаза горели, словно высыхая. Она ударилась о стул и упала на него. Матильда взвизгнула и покатилась по полу. Родрик размахивал мечом, едва не задевая соратников, и кричал:

– Снимите их с меня! Снимите!

Габриелла произнесла новое заклинание. Тени рассеялись, исчезла боль от ожогов, но свое предназначение чары выполнили. В будуар ввалился стригой, а следом за ним – круглый человечек в черном одеянии. Еще более жутко звучащие слова продолжали срываться с его губ. Увидев коротышку, Ульрика зарычала. Это он, ее давний соперник! Чернокнижник!

Габриелла подняла девушку и потащила к двери в левой стене.

– Назад! – крикнула графиня. – Бегом!

Она распахнула дверь и втолкнула в нее Ульрику. Стригой наступал. Противоестественная тьма волнами начала расходиться от пухлых рук чернокнижника, заполняя будуар. Родрик кинулся за графиней, страшно ругаясь. Волчица последовала за ним. Когти чудовища клацнули в дюйме от ее хвоста.

Габриелла захлопнула и заперла дверь у стригоя под носом. Створки затряслась под ударами, пошли трещинами, но пока держались.

– А я все думала, где же его хозяин, – сказала графиня, отступая подальше. – Что ж, на этот раз я хорошо подготовилась к встрече.

В дверь снова ударили. В щели между полотном и косяком зазмеились черные усики. Ульрика огляделась. Следовало знать, куда они попали, можно ли тут закрепиться и выдержать атаку, а если нет, то каковы пути отхода.

Они оказались в огромной роскошной спальне, принадлежащей, вне всяких сомнений, Гермионе. Две высокие застекленные двери справа вели на балкон. В двух стенах имелись затянутые шторами окна. У левой стены, в окружении изящных стульев, столов и комодов, словно огромная невозмутимая герцогиня в окружении свиты, возвышалась широкая кровать с балдахином. На потолке, как медуза из золота и хрусталя, раскинула щупальца огромная люстра. В дальнем конце комнаты находился полукруглый альков, где висела изящная золотая птичья клетка такого размера, что в ней свободно поместился бы и человек. При виде клетки Ульрика грустно вздохнула: была бы она из серебра да чуть побольше размером, чтобы загнать в нее стригоя!

Дверь выгнулась под новым тяжелым ударом. Чернота лилась сквозь трещины.

– Я сдержу эту адскую тьму, – сказала Габриелла, выполняя руками сложные пассы. – И не дам чернокнижнику ввязаться в схватку. Но на это уйдут все мои силы. Вы должны разобраться со стригоем.

– Да, госпожа, – ответила Ульрика, не сводя глаз с двери.

– Не волнуйтесь, – успокоил Родрик. – Теперь я знаю его слабые места.

Волчица в ответ только зарычала и опустила лохматую черную голову к полу.

Позади них вдруг послышался громкий звон. Ульрика оглянулась через плечо. Когтистая белая рука доламывала стекло в разбитом окне. В соседнем, пробив стекло, тоже появилась рука, третье выбили ногой.

Родрик повернулся.

– Это еще что?

Треснули стекла и балконных дверей. Три сгорбленные полуобнаженные фигуры пролезли через них в комнату. Упыри! Они хлынули в комнату через окна.

– Зубы и когти Урсуна, – выругалась Ульрика.

Родрик и волчица отступили к левой стене, чтобы противники по крайней мере находились перед ними. Ульрика взяла Габриеллу за руку и тоже оттащила к стене.

– Госпожа, – сказала она. – Отойдите от...

С последним тяжким стоном дверь разлетелась в щепки, и огромное тело стригоя, окутанное непроницаемой черной дымкой, ввалилось в будуар. Монстр двинулся вперед, обломки двери сыпались с его могучих плеч, а упыри все прыгали через разбитые окна, пока не заполонили каждый угол комнаты.

ГЛАВА 26
ПУРПУР И СЕРЕБРО

 

Габриелла закончила заклинание певучим протяжным слогом и метнула его навстречу атакующим. Черные волны волшебной тьмы рассеялись, как дым под сильным ветром, но упыри и стригой надвигались. В проеме выбитой двери замаячило мягкое круглое лицо колдуна, застывшее от напряжения – он изо всех сил боролся с чарами графини.

– Мурнау! Убей колдунью! – прохрипел он. – Без ее чар остальные ослепнут.

– Убейте стригоя! – прошипела Габриелла сквозь зубы. – Упыри тогда сами сбегут.

– Я убью его! – рявкнула Ульрика, махнув Родрику и волчице, чтобы они держались позади. – Вы двое не подпускайте к нам упырей!

– Но... – начал Родрик, но Габриелла оборвала его:

– Делайте, как она говорит! Серебро – у нее!

Времени на споры не оставалось. Упыри нахлынули со всех сторон, стригой, выпустив когти, устремился к Габриелле. Волчица и Родрик встретили паршивую орду лицом к лицу, а Ульрика прыгнула, преграждая чудовищу путь. Она осыпала монстра ударами меча, пряча кинжал в руке и готовясь разить им исподтишка. Но Мурнау уже понял, чего надо опасаться больше всего. На меч он не обратил никакого внимания, позволив лезвию врезаться в бедро до кости. Колени зверя подогнулись. Он изо всех сил ударил Ульрику по левой руке.

Удар Мурнау обрушился как молот, пронзил чудовищной болью и выбил кинжал, оставив на кисти глубокие красные полосы. Девушка попыталась поймать клинок, но тот заскользил по деревянному полу. Второй рукой стригой толкнул Ульрику в грудь так, что она перелетела через всю спальню и врезалась головой в стену. Посыпалась штукатурка. Вампир сползла на пол. В глазах плясали искры, комната кружилась перед ней. Зверь тоже упал. Он изо всех сил пытался подняться, схватившись за распоротое бедро, из которого хлестала кровь. Если кинжал снова окажется у девушки, добить тварь будет несложно. Ульрика окинула пол быстрым взглядом. Вот он, под ногами чернокнижника. Ульрика поползла к кинжалу, но враг опередил. Коротышка проворно схватил оружие и поднял, торжествующе хохоча. Его смех превратился в крик боли. Габриелла, воспользовавшись тем, что соперник отвлекся, выстрелила в него столбом черного огня. Колдуна отбросило в дверной проем, одежда задымилась, но он сконцентрировался и сложил руки в защитном жесте. Пламя, насланное Габриеллой, исчезло, словно ударившись о стену. Уцелевшие язычки развернулись и метнулись на графиню, жадно ее облизывая. Яростно бормоча под нос, Габриелла, хоть и с заметным усилием, сбросила их с себя.

Стригою наконец удалось подняться. Прихрамывая, он двинулся к графине. Ее силы уходили на то, чтобы сдерживать чернокнижника; все, что могла сделать Габриелла, – попятиться к стене.

– Госпожа!

Ульрика вскочила на ноги, но голова закружилась, и девушка чуть не упала снова. Она не успевала добраться до стригоя. Родрика и волчицу окружили упыри, связывая схваткой, не давая помочь Габриелле. Мурнау хромал через комнату, тесня Габриеллу, которая не могла прекратить сдерживать чары чернокнижника. Они оба уже находились под огромной люстрой...

Неожиданно в мозгу девушки вспыхнуло воспоминание о смерти ее отца по крови, Адольфа Кригера. Убийца троллей Снорри Носогрыз убил вампира, уронив на него тяжелую железную люстру! Глаза Ульрики пробежали по цепи, на которой люстру поднимали и опускали, когда приходила пора заменить свечи. Лебедка обнаружилась в стене в двух шагах. Девушка бросилась к ней, замахиваясь на ходу, и криво ударила мечом по цепи.

Но этого хватило. С тяжелым звоном цепь лопнула и заскрипела, сматываясь через шкивы под тяжестью люстры. Та рухнула на стригоя, взорвавшись осколками хрусталя, во все стороны брызнули свечи. Мурнау придавило к полу. К сожалению, сбило с ног и волчицу, а Родрика и графиню ошеломило. Упыри бросились на них.

Ульрика испуганно закричала. Шатаясь как пьяная, она поспешила на выручку, на ходу колошматя тварей, выкалывая глаза, отрубая кисти и пальцы, чтобы не позволить достать себя. Под яростным натиском враги расступились, но, прежде чем девушка успела добраться до Габриеллы, поднялся Мурнау. Тяжелый золотой обруч люстры сидел на его окровавленной голове как корона. Стригой яростно ревел. Ульрика выругалась. Кригеру этого хватило, чтобы умереть, а стригоя даже не оглушило! Чудовище уставилось на нее красными глазами, подняло люстру над головой и начало замахиваться, чтобы метнуть в вампира. Упыри кинулись врассыпную. Ульрика прыгнула за занавеси балдахина на большой кровати Гермионы и скатилась с другой стороны. Тяжелый золотой обруч просвистел над ее головой, сломав балдахин, и врезался в камин позади девушки, утянув за собой занавеси и деревянные опоры, на которых они крепились.

– Ах ты блоха! – заорал стригой. – Хватит скакать, встань и сразись со мной лицом к лицу!

Ульрика выглянула из-за кровати и увидела, что Мурнау, хромая, идет к ней. Да чем же остановить эту тварь? На голове монстра зияли глубокие раны, из плеч и рук торчали осколки глубоко вонзившегося хрусталя, но все равно – он шел! По крайней мере, она отвлекла чудовище от Габриеллы, которая пришла в себя и продолжила сражаться с чернокнижником. Родрик и волчица тоже очнулись и рубили упырей. Но как убить стригоя, если она лишилась серебряного кинжала?

Сзади потянуло дымом. Ульрика оглянулась. Шторы и балдахин, которые намотались на люстру во время ее краткого полета, упав на угли в камине, загорелись.

Огонь! Вот как она это сделает! Пламя его точно остановит!

Стригой ринулся в обход кровати, пытаясь достать Ульрику. Она сорвала с постели одеяла и простыни и набросила на голову твари. Мурнау зарычал и принялся скидывать тряпки. Девушка откатилась к камину, выдернула обломок опоры балдахина с намотавшимися на него обрывками занавесок и огрела стригоя импровизированным оружием, как цепом. Горящая ткань хлестнула по спине, одеяло, в котором чудовище запуталось и все никак не могло сорвать с себя, тоже начало тлеть, но недостаточно быстро. Монстр успеет высвободиться до того, как огонь запылает по-настоящему.

Ульрика огляделась в отчаянии. На маленьком столике около кровати обнаружилась заправленная маслом лампа. Девушка схватила ее и швырнула в Мурнау. Стекло разбилось о костлявое плечо, масло разлилось по остаткам балдахина и одеялу, которые все еще окутывали зверя. Взметнулось пламя. Стригой завыл от боли.

Ульрика рассмеялась от облегчения и бросилась на врага. Стригой, шатаясь, пятился, она рубила по ногам, а тот все пытался стащить комок горящей ткани с головы. У нее получилось! Сейчас чудовище сдохнет! Но тут чернокнижник со своего конца комнаты выкрикнул какую-то тарабарщину. Языки пламени опали и погасли, выбросив длинные струи дыма. Завоняло паленой шерстью. Мурнау наконец освободился от обугленного тряпья. Его лицо и шею покрывали волдыри ожогов. Монстр потянулся к Ульрике.

– Решила меня сжечь? – взревел он. – Я сейчас сам тебя сожгу!

Девушка отпрыгнула, ударив мечом по рукам стригоя, но тот отбил клинок и пнул вампира в грудь огромной когтистой ногой. Ульрику отбросило назад, на обломки обмотанной занавесями люстры. Угодив между двумя рожками, девушка запуталась в обрывках балдахина. Мурнау надвигался. Ульрика пыталась высвободиться, но руки скользили по гладкой ткани. Она чувствовала себя так, словно ее сложили пополам и засунули в бочку спиной вперед; оставалось только беспорядочно махать конечностями. Какая нелепая, постыдная смерть!

Голову и плечи Ульрики начало припекать. Пламя, которое постепенно расползалось по занавескам, подбиралось к ней. Девушка завопила и постаралась сбросить тлеющую ткань, но только еще глубже застряла между двумя длинными золотыми рожками. Ульрика попала в ловушку, а стригой и огонь подступали все ближе.

– Брось ее, идиот! – раздался голос чернокнижника. – Займись ведьмой! Ведьмой, я говорю!

Стригой зарычал, выразив полное нежелание заниматься ведьмами, но развернулся и направился к Габриелле.

– Смотри не сгори здесь, маленькая муха, – прохрипел монстр, оглянувшись на Ульрику через плечо. – Я еще вернусь за тобой.

Ульрика выпустила меч и принялась бороться со спеленавшим полотнищем обеими руками. Она должна была защитить графиню. Но все попытки выбраться приводили только к тому, что она запутывалась еще сильнее. Пламя уже облизывало волосы на затылке, их треск громко звучал в ушах.

Сползая все ниже, девушка видела, как стригой подбирается к Габриелле сзади. Родрик и волчица, стоя спина к спине, дрались с упырями, окружавшими их со всех сторон. Никто не замечал, что Мурнау приближается!

– Госпожа, берегитесь! – воскликнула Ульрика. – Матильда! Родрик! Остановите его!

Габриелла была слишком занята обменом магическими ударами с чернокнижником, но Родрик и волчица услышали предостережение. В глазах их мелькнул страх, оба тоже закричали и попытались прорваться через кольцо упырей.

Ульрика еще глубже провалилась в слои ткани, и все скрылось из виду. Горящий край мазнул по лицу, обжигая. Вампир завизжала и отчаянно ударила когтями, разорвав ткань; когти стукнулись об пол. Обида на собственную глупость, болезненная, как вспухающие на щеках волдыри ожогов, захлестнула Ульрику, когда она откатывалась подальше от горящих тряпок. Она могла распороть все эти занавески в любой момент! Она забыла про когти! Она думала как человек!

Крик Габриеллы заставил ее вскинуть голову.

Мурнау стоял в центре комнаты. Он сжимал графиню, как куклу, в руке, поднятой над головой; на другой, крепко сомкнув челюсти, висела волчица. Габриелла дергалась в кулаке стригоя. Родрик, расшвыривая последних упырей, пытался подобраться к чудовищу.

– Госпожа, – выдохнула Ульрика, с трудом поднимаясь на ноги. – Я иду!

Пока Ульрика ковыляла к ним, Мурнау швырнул волчицу в разбитые балконные двери. Та врезалась в перила, пробила их и свалилась вниз, во двор. Родрик пробился наконец через упырей и засадил Мурнау мечом в грудину. Чудовище взвыло и как дубинкой ударило рыцаря Габриеллой, ломая его ребра.

– Нет, тварь! – вопила Ульрика, рубя последних упырей, чтобы добраться до стригоя. – Со мной дерись! Со мной!

Мурнау взревел и швырнул в нее Габриеллу. Ульрика инстинктивно пригнулась. Графиня пролетела над ее головой. Ульрика пронзила стригоя мечом в живот, ударила по глазам когтями свободной руки. Он ткнул девушку кулаком в лицо, и Ульрика рухнула. Меч остался торчать в теле твари. Мурнау забился в судорогах,пытаясь вытащить клинок.

Все плыло перед глазами девушки. Но краем зрения она заметила фигуру в черном, направляющуюся к обломкам кровати, где, все еще без сознания, лежала Габриелла. Чернокнижник! В руке колдун сжимал серебряный кинжал.

– Нет! – выдохнула Ульрика.

Она пыталась встать, но последний удар стригоя здорово оглушил – руки и ноги окончательно отказались слушаться.

Родрик тоже закричал и с трудом встал. Он поплелся к чернокнижнику, хотя из-за сломанных ребер уже не мог ни выпрямиться, ни поднять меч и волочил его за собой по полу. Чернокнижник занес кинжал над Габриеллой. Родрик замахнулся из последних сил, плашмя ударил мечом и врезался в колдуна головой.

Посеребренный клинок вонзился в матрас в дюйме от руки Габриеллы, а Родрик и чернокнижник скатились с кровати на пол. Рыцарь стукнул противника локтем в лицо, повалил, прижал коленями к полу, сев сверху, и замахнулся мечом. Чернокнижник ткнул Родрика кинжалом под ребра, тот застонал и завалился набок. Меч выпал из разжавшейся руки. Маленький человечек спихнул с себя тело и с усилием поднялся на ноги.

Ульрика снова попыталась встать, но стригой пришел в себя первым. Он схватил девушку сзади за шею и поднял.

– Теперь ты сгоришь! – проревел монстр, поднял ее над головой и направился к камину.

Ульрика дергалась в его кулаке, но все было бесполезно, она слишком ослабела. Вампир увидела, как колдун, смеясь, склонился над Габриеллой, высоко подняв посеребренный кинжал.

– Госпожа, – закричала девушка, – госпожа, очнитесь!

Но она знала, что уже слишком поздно.

Вдруг раздался грохот, подобный удару грома, взрывная волна хлестнула Ульрику по ушам. Стригой завизжал, пошатнулся и разжал кулак. Ульрика выскользнула из его внезапно ослабевших пальцев и упала, стукнувшись головой об пол.

Сквозь застеливший все вокруг туман боли она все же увидела, как чародей повернулся на звук, выпучив глаза от изумления. Раздался еще один выстрел. Чернокнижника отбросило назад. Голова его взорвалась фонтаном крови, разлетелись ошметки мозга. Серебряный кинжал выпал из его руки. Тело колдуна рухнуло на пол.

Ульрика перевернулась на спину и посмотрела вверх. Высокая фигура в широкополой шляпе стояла в двери спальни. В руках дымились пистолеты. Ульрика удивленно моргнула.

Это был охотник на ведьм, храмовник Фридрих Хольманн.

ГЛАВА 27
ДОВЕСТИ ДЕЛО ДО КОНЦА

 

Стригой взревел, перешагнул через Ульрику и, шатаясь, двинулся на охотника. Дыра с черными, все еще дымящимися краями, которую проделала серебряная пуля, зияла в спине Мурнау. Из спины торчал кончик меча Ульрики, который чудовище так и не успело вытащить.

Увидев приближающегося стригоя, Хольманн бросил пистолеты, выхватил из патронташа склянку со святой водой и обнажил меч. В серых глазах храмовника пылал огонь праведного гнева.

– Грязное порождение тьмы, – воскликнул он, швыряя склянку. – Я уничтожу тебя во имя Зигмара!

Стригой отбил летящий в него пузырек, стекло лопнуло, лишь забрызгав водой кисть монстра и руку до локтя. Мурнау зарычал, когда его кожа запузырилась и зашипела, но не замедлил шага. Хольманн уклонялся от ударов, теперь мечом нанося рану за раной на руках зверя, но тот, казалось, даже не чувствовал этого.

Ульрика потрясла головой, чтобы избавиться от головокружения, затем заставила себя подняться. Сталью и святой водой Мурнау, даже тяжело раненного, не остановить. Без серебра и огня у Хольманна нет шансов.

Яркая искра подмигнула ей с пола. Посеребренный кинжал! Он так и лежал там, куда упал из рук мертвого чернокнижника. Девушка, шатаясь, двинулась к нему. Мурнау швырнул Хольманна на кровать. Храмовник упал рядом с Габриеллой, которая так и не пришла в себя. Монстр, выпустив когти, занес над оглушенным храмовником руку для последнего удара. Ульрика схватила кинжал и бросилась на стригоя, целясь в дыру, пробитую пулей, но промахнулась. Сияющий клинок только царапнул бок врага.

Этого хватило, чтобы отвлечь чудовище от храмовника. Плоть Мурнау почернела в месте удара, обугливаясь. Он завыл и изо всех сил ударил Ульрику левой рукой. Кулак размером с бочку врезался в ее грудь. Ульрика заскользила на спине по полированному полу, и только обломки балконных дверей, в которые она врезалась, остановили ее.

– Больше никакого серебра! – закричал он, топая к вампиру. – Никакой больше боли!

Ульрика изо всех сил пыталась встать на ноги, пока существо неуклюже приближалось, но после всех ударов, полученных сегодня, руки и ноги онемели и не слушались. Комната начала заваливаться влево.

Хольманн поднялся с кровати и швырнул в Мурнау очередную склянку. Стригой заревел, когда стекло разбилось и святая вода расплескалась по его спине. На коже взбухли волдыри ожогов, пошел дым.

– Зигмар, дай мне сил! – крикнул Хольманн, бросаясь вперед, чтобы ударить стригоя мечом по шее.

Мурнау развернулся, схватил храмовника за руку, сжимавшую меч, и швырнул в Ульрику, которая наконец встала на ноги. Оба влетели спиной в разбитые балконные двери и приземлились на каменные плиты балкона. Серебряный кинжал выскочил из рук девушки, перекатился через край балкона и упал во двор.

Хольманн, лежа на ней, застонал, зажимая искалеченную, кровоточащую руку. Из комнаты надвигался стригой. Его отвратительное лицо искажала боль. Меч Ульрики торчал в животе зверя и покачивался в такт шагам.

– Слезь с меня, – сказала девушка. – Он идет.

– Надо было позволить ему убить тебя за подлость, что ты мне подстроила, – прорычал Хольманн, но скатился с нее.

– Я бросила тебя там, потому что там безопасно.

Ульрика ухватилась за перила балкона и с трудом поднялась. Рядом встал Хольманн. Морщась от боли, рыцарь переложил меч в левую руку, а правую прижал к боку.

– Моя безопасность – это не твоя забота.

Стригой вломился на балкон, рыча и замахиваясь на обоих противников разом.

Хольманн обошел монстра слева, ударил мечом по спине – левой рукой у него это получалось гораздо хуже. Ульрика запрыгнула на перила и посмотрела вниз. Во дворе она обнаружила Матильду. Та, все еще в облике волчицы, сражалась с горсткой упырей. Некоторые твари уже пожирали тела павших товарищей. Сбежать через двор в любом случае не удастся.

Стригой атаковал, целясь в ноги Ульрики, чтобы сбить с перил. Она подпрыгнула над рукой и ухватилась за гаргулью. Статуя нависала над дверями на балкон, сжимая в гранитных челюстях фонарь. В избитой голове Ульрики застучало, перед глазами поплыло, и девушка чуть не разжала руки, но все же заставила себя подтянуться и ухватилась за край ската заснеженной крыши.

Когти стригоя прошлись по ее правой ноге, но Хольманн в этот момент набросился на Мурнау сзади, вынуждая разжать хватку и обернуться к храмовнику.

Ульрика поднялась на ноги на скате крыше и крикнула:

– Зачем он тебе, ты, взбитый паштет! Смотри, я тут!

Она сорвала с крыши две черепицы и метнула их в голову Мурнау. Тот зарычал, поднял руку к лицу, защищаясь, но Ульрика бросила следующую чуть ниже, и плитка сланца ударила зверя по зубам. Разъяренный, он взревел и потянул к крыше огромные руки.

«Какая хорошая идея», – думала Ульрика, карабкаясь к коньку крыши. На скользкой неровной поверхности у вампира, проворной и ловкой, появлялось преимущество перед могучим, но ослабевшим от ран стригоем. Мурнау будет скользить по обледеневшей черепице, а Ульрика – танцевать на ней.

Как только монстр полез за ней, Ульрике стала очевидна ошибка в расчетах. Когти стригоя вовсе не скользили по плиткам – они пробивали их и впивались в деревянную обрешетку под черепицей. Чудовище с силой подтянулось и поползло за девушкой, похожее на истощенную голодом обезьяну-альбиноса. Благодаря когтям на ногах Мурнау цеплялся ими за крышу так же уверенно, как и руками.

– Сволочь! – выругалась Ульрика на родном языке.

Монстр засмеялся.

– Ты загнала себя в ловушку, маленькая муха! И серебряный клык свой потеряла!

Мурнау взобрался на конек и двинулся на Ульрику. Ей оставалось только пятиться. Оружия у нее не осталось, как и шансов одолеть стригоя. Его руки были намного длиннее, чем у Ульрики. Она посмотрела за спину. Край крыши стремительно приближался.

Стригой ударил ее по плечу когтем. Девушка рухнула на спину, сорвалась с узкого конька и поехала по скользким из-за снега плиткам, но смогла остановиться, широко раскинув руки. Зверь торжествующе взревел и поднял кулаки, чтобы добить жертву. Тут девушке на глаза попался ее собственный меч – тот все еще торчал из живота Мурнау. Рукоятка находилась прямо перед Ульрикой. Она схватилась за нее и выдернула клинок резким крутящим движением. Враг завизжал от боли и попятился. Девушка ударила его мечом и попыталась снова встать. Чудовище отбило лезвие когтем и ударило Ульрику другой рукой, отбросив к концу крыши и снова заставив скользить вниз по скату. Она остановила падение, уперевшись мечом в снег. Голова Ульрики свесилась с края крыши. Отступать больше некуда.

Когда стригой спускался по скату, черепица крошилась под его тяжестью. Позади него Ульрика увидела, как Хольманн пытается вскарабкаться на крышу, но одной руки для этого было мало. Девушка отдала ему должное – несмотря на сломанную конечность, рыцарь и не подумал выйти из схватки. Но очевидно, что он уже не успеет.

Стригой попытался схватить вампира за ноги. Она ударила монстра по рукам, но снова начала скользить и промахнулась. Чудовище схватило ее за лодыжку и подняло вверх ногами над краем крыши. Три этажа отделяли Ульрику от земли. Внизу ожидал небольшой мощеный служебный двор между старой цитаделью и новым крылом дома со старомодным крытым колодцем в центре.

– Итак, маленькая муха, – прохрипел стригой. – А летать ты умеешь?

Ульрика выгнулась, как попавшая в капкан кошка, изо всех сил рубанула стригоя по ноге. Лезвие вошло до кости. Мурнау заворчал, выронил жертву и попятился. В отчаянии девушка ухватилась за край крыши, выпустив меч. Тот поехал вниз. Ее когти оставляли глубокие зазубрины на черепице, когда вампир под собственной тяжестью заскользила к краю.

Стригой шагнул вперед. Кровь лилась по его ноге алым водопадом. Мурнау наступил на пальцы Ульрики. Она вцепилась в его лодыжку когтями и подтянулась. Зверь схватил ее, стиснул, ломая ребра, и попытался оторвать от своей плоти, но Ульрика впилась в лодыжку зубами. Чудовище завыло и дернуло сильнее. Вампир стиснула челюсти изо всех сил, как собака, ломающая хребет крысе. Мурнау мощным рывком все-таки сорвал ее с себя – вместе с хорошим куском собственных сухожилий.

Кровь брызнула широкой дугой. Стригой завалился набок, ноги больше не держали его. Ульрика пыталась ухватиться за край крыши. Но чудовище, падая, крепко сжимало вампира. Тело зверя подпрыгнуло на скате, разгоняясь, и свалилось. Мурнау прижал Ульрику к плечу, как любимую куклу.

Все закрутилось перед ней на один ужасно долгий момент, которого как раз хватило для осознания неминуемой гибели. Удар, от которого клацнули зубы, оглушительный треск, второй удар, еще болезненнее первого, а потом...

– Фройляйн Магдова! – донесся громкий голос издалека.

Он звучал странно, хотя и знакомо. Ульрика пожалела, что вокруг так темно и она не видит обладателя голоса. Она хотела, чтобы падение прекратилось и мир перестал кружиться вокруг нее.

– Фройляйн!

И тут пришла боль. Ульрика почувствовала себя так, словно ее швырнули в ванну с ледяной водой и изо всех сил лупят палками. Болело все, от макушки до кончиков ног, снаружи и внутри. С трудом разобравшись во всех сигналах, которые посылало ей израненное тело, Ульрика поняла, что лежит на чем-то твердом и холодном.

Она открыла глаза и снова закрыла – мир крутился слишком быстро. Ульрика попробовала еще раз. Мир все еще вращался, как безумный, но теперь она была готова к тому, что увидит. Первым показалось темное небо. Край его уже начинал сереть. Затем Ульрика различила белую стену. Та поднималась ввысь и заслоняла полнеба. На стене стоял мужчина в широкополой шляпе и смотрел на нее.

– Фройляйн, – сказал он. – Ты жива?

– Похоже... на то, – пробормотала Ульрика.

Вздернутые плечи мужчины опустились, от облегчения или от разочарования – она не знала.

– Не двигайся, – сказал он. – Я сейчас к тебе спущусь.

И исчез из виду.

Ульрика рассеянно кивнула. Она заметила, что взметнувшиеся при падении грязь и снег все еще висят в воздухе. Судя по ощущениям, она свалилась с крыши неделю назад. Но если снег все еще не осел, на самом деле прошла пара мгновений. Мгновений! Мурнау все еще мог быть жив, мог снова наброситься на нее!

Она попыталась сесть. Захлестнула боль – такая же мощная, как и при падении. Ульрика застонала, оставила попытки и закрутила головой, осматриваясь. Долго искать стригоя не пришлось.

Распростертая на мостовой Ульрика смотрела на него снизу вверх, и поэтому сложно было оценить, что же случилось с Мурнау. Длинное тощее тело чудовища загораживало большую часть неба и словно висело в воздухе. Не понимая почему, вампир наклонила голову в сторону еще сильнее и увидела, что стригой упал спиной на крышу колодца.

Ульрика перевернулась на живот и встала на колени, чтобы осмотреть тело врага. Каждый ее мускул завопил от боли, но, что удивительно, все кости остались целы. Как ей удалось упасть с высоты третьего этажа на булыжную мостовую и ничего не сломать? Даже для вампира это больше, чем простое везение.

Ульрика осторожно села и снова осмотрела стригоя. Теперь стало понятно, в чем дело. Мурнау действительно лежал на колодце, но не на крыше. Падая, он разбил ее своим телом и насадился на одну из толстых дубовых подпорок. Стойка прошила чудовище насквозь, и еще два фута торчали из раздробленной груди, как гигантский окровавленный зуб. Словно на остатках крыши и колодца распласталась невообразимо уродливая бабочка, наколотая на булавку.

– Чудовище смягчило мое падение, – удивленно пробормотала Ульрика.

Значит, девушку каким-то чудом отбросило в сторону – на самом деле это ее тело должно было налететь на злополучную подпорку.

Она услышала, что кто-то бежит, подняла голову и попыталась встать, но попытка успехом не увенчалась. Хольманн вылетел во двор с обнаженным мечом и поспешил к ней.

– Фройляйн, – сказал он, вставая на колени рядом с Ульрикой. – Вам нельзя двигаться.

Девушка успокаивающе махнула ему рукой, затем, цепляясь за стенку колодца, поднялась. Мир покачнулся. Ребра, конечности и раны пульсировали от боли, но все же Ульрика встала. Она сдержанно обратилась к охотнику на ведьм:

– Могу я одолжить ваш меч, храмовник Хольманн? Похоже, я где-то потеряла свой.

Он настороженно посмотрел на нее.

– Что ты собираешься делать?

– Хочу быть уверена, что мы довели дело до конца, – ответила Ульрика, взглядом указывая на стригоя.

Хольманн заколебался, но все же протянул меч рукояткой вперед. Ульрика взяла оружие и подошла к голове стригоя, свисающей с края колодезной крыши. Мурнау лежал лицом вверх. Ульрика занесла меч над головой.

В этот момент зверь открыл глаза и посмотрел на нее. Пораженная Ульрика попятилась. Гнев в его взоре уступил место печали и сожалению.

– Голос, – прохрипел Мурнау. – Голос лгал.

«Опять этот „голос“», – подумала Ульрика.

Вслух она спросила:

– Какой голос? Кто приказал тебе сотворить это все?

– Голос, – ответил Мурнау.

Глаза его глаза потускнели, и тело безвольно обвисло.

Ульрика резким движением опустила клинок и одним ударом отрубила голову стригоя. Та застучала по булыжникам и подкатилась к ногам храмовника.

Он мрачно улыбнулся.

– Похоже, вы правы, в таких случаях всегда надо все перепроверить, – сказал он.

Хольманн протянул руку за мечом.

Пришла очередь Ульрики разрываться в сомнениях. Теперь, когда охотник здесь, перед вампиром снова стоял вопрос, что же с ним делать. Долг по-прежнему велел ей уничтожить храмовника – приказ Габриеллы прозвучал недвусмысленно, и его никто не отменял. Ульрика могла сделать это прямо здесь и сейчас. Меч в ее руках, и вряд ли Хольманн, безоружный, со сломанной рукой, смог бы помешать ей. Но как убить человека, который спас жизнь ей и Габриелле, который сам вложил меч в ее руку – и это после того, как она уже обманула его по пути сюда?

Ульрика вытерла кровь с лезвия и так же, как это только что сделал Хольманн, подала ему меч рукоятью вперед. Храмовник посмотрел на нее с очень странным выражением лица – как будто тоже сомневался, что вампир вернет оружие, – и забрал меч.

– А теперь уходи, – сказала Ульрика. – Убийца, которого мы искали, мертв. Твоя работа сделана. Тебе надо покинуть это место, пока все... не усложнилось.

Хольманн нахмурился.

– Если мой уход ввергнет тебя в неприятности, я не...

– Меня – нет, – сказала Ульрика. – А тебя – очень даже.

Она взяла голову стригоя за огромное ухо и протянула Хольманну.

– Вот. Бери и уходи. Покажи ее своему капитану и получи всю причитающуюся славу. Но поторопись.

Хольманн протянул здоровую руку за головой, но не успел взять, как у выхода со двора раздались тихие шаги. Там появилась совершенно голая мадам Матильда. Ее пышное тело покрывали царапины и следы укусов, некоторые очень глубокие. Ульрика застонала. Явись волчица минуту спустя, и Хольманн успел бы уйти. А теперь поздно.

Матильда одобрительно улыбнулась. Ее зубы все еще были острыми и большими – волчьими.

– Отличная работа, голубушка, – сказала мадам. – Как только стригой погиб, его трусливые пожиратели падали разбежались.

Она поманила их к дому.

– Бери уродливую голову и миленочка, пойдемте, поболтаем у камина.

Хольманн вопросительно взглянул на Ульрику. Та повесила голову.

– Даже не думай, – пробормотала девушка. – Она бегает гораздо быстрее человека. Тебе от нее не удрать.

На скулах Хольманна заходили желваки.

– Охотники на ведьм не убегают, – ответил рыцарь.

И с поклоном пропустил Ульрику вперед.

Вместе они вышли со двора и направились ко входу в замок. Матильда, все еще обнаженная, шла за ними, следя за каждым шагом. На крыльце Ульрика нашла серебряный кинжал – вот куда он свалился с балкона. Девушка нагнулась, подняла мизерикордию и посмотрела на Матильду.

Мадам широко улыбнулась.

– Я думаю, лучше всего без затей вернуть его хозяйке, голубушка.

Ульрика, утратив запал, кивнула и убрала кинжал под порванный, промокший от крови дублет.

Когда Ульрика и Хольманн под бдительным присмотром Матильды направлялись к кабинету, они увидели Габриеллу, спускающуюся по лестнице. Графиня несла на руках Родрика. Хрупкая дама с могучим мужчиной смотрелись комично. Ульрика удержалась от смеха только потому, что рыцарь был мертвенно-бледным, а графиня хромала так сильно, что с трудом удерживала свою ношу.

Ульрика бросила голову стригоя, подбежала к Габриелле и подхватила Родрика с другой стороны. Его грудную клетку вдавило внутрь, дублет пропитался кровью, а рука, все еще сжимающая меч, была противоестественно выгнута.

Габриелла и Ульрика уложили рыцаря на кушетку. Матильда и храмовник Хольманн наблюдали за их действиями с почтительного расстояния. Когда голова Родрика коснулась подушек, веки его задрожали и глаза открылись. Родрик уставился на Габриеллу.

– Госпожа, – сказал он, и кровь пузырилась на его губах. – Простите меня. Простите мою ревность. Я не должен был оставлять вас, никогда.

Габриелла взяла его руку в свои.

– Я не должна была давать вам поводы для ревности, любовь моя.

Она поцеловала рыцаря в щеку.

– Вы прощены.

Родрик поднес руку графини к окровавленным губам и поцеловал ее пальцы.

– Благодарю, госпожа. Я горжусь тем, что умер, защищая вас.

Он вдохнул, в его горле заклокотало.

– Только ради этого я и жил.

Дыхание со свистом вырвалось из его горла. Голова Родрика запрокинулась. Незрячие глаза уставились на потолок. Невыносимо долгий момент Габриелла смотрела на рыцаря, а потом опустила его веки.

– Бедный одураченный Родрик, – грустно сказала она. – Он любил меня слишком сильно. Из-за этого он покинул меня, а затем вернулся – и нашел смерть.

– Мне очень жаль, госпожа, – сказала Ульрика. – Это все из-за меня.

Габриелла покачала головой.

– Не вини себя. Я могла найти способ выразить благорасположение к тебе так, чтобы он не почувствовал себя лишенным его. На свой лад я вела себя так же мелочно, как и он.

Графиня посмотрела на ладони, испачканные кровью Родрика.

– Он был глупцом, тщеславным и гордым, но искренне преданным мне. Я буду скучать по нему.

Габриелла вздохнула, облизала пальцы и перевела взгляд на остальных, задумчиво оглядела Хольманна. Храмовник стоял в нескольких шагах позади Ульрики в напряженной позе.

– Итак, – сказала она. – Это, значит, твой охотник на ведьм.

Ульрика кивнула, с трепетом ожидая того, что неотвратимо надвигалось на них.

– Храмовник Зигмара Фридрих Хольманн, графиня.

Габриелла с трудом поднялась и сделала реверанс.

– Я в долгу перед вами, храмовник, – произнесла она. – Ваше очень своевременное появление спасло мою жизнь – и, разумеется, жизнь госпожи Ульрики.

Хольманн склонил голову.

– Я просто выполнял свой долг, миледи.

Габриелла холодно улыбнулась ему.

– Теперь ваш долг исполнен? Или вы сейчас арестуете меня?

Хольманн заколебался, кулаки его сжались.

– Я дал клятву леди Ульрике, что не сделаю этого, – ответил он наконец.

– Вот как? – сказала Габриелла. – И вы собираетесь сдержать слово?

Хольманн напрягся еще сильнее.

– Леди, я всегда держу слово.

– Как это благородно с вашей стороны, – заметила Габриелла.

– Он ее миленький дружочек, говорю же, – усмехнулась Матильда.

Хольманн покраснел.

– Леди Ульрика пообещала, что я смогу убить чудовище. И тогда я дал слово.

Габриелла лукаво улыбнулась.

– А, понятно. Да, это все объясняет.

Она хотела сказать что-то еще, но тут тяжелая дверь, что вела в древнюю часть замка, заскрипела, и оттуда, как два испуганных кролика из норы, выглянули Гермиона и Фамке.

– Он мертв? – спросила Гермиона.

Габриелла и Матильда очень холодно посмотрели на нее.

– Ты-то ради этого и пальцем не ударила, – сказала графиня.

– Бросила нас ему на растерзание, забилась в свою нору, – усмехнулась Матильда. – Ты, я смекаю, не умеешь драться толком, но все равно – если бы ты встала рядом с нами, мы бы справились в два раза быстрее. И обошлись бы без таких потерь.

Гермиона и Фамке выбрались из убежища.

– Я должна была защищать своих! – возразила Гермиона.

Габриелла шагнула к ней.

– А мы тебе кто, чужие? Мы – твои сестры. Ты захлопнула дверь в убежище у нас под носом.

– Я потеряла голову от страха! – ответила Гермиона.

Габриелла фыркнула.

– Несомненно, так и должен вести себя настоящий лидер. Не удивительно, что ты так опасаешься за свое положение.

Глаза Гермионы вспыхнули.

– Я так и знала, что вы сговорились против меня! Вы используете эту трагедию, чтобы уронить меня в глазах королевы!

Матильда расхохоталась.

– Да ты сама прекрасно с этим справляешься, подруга.

Они продолжили препираться. Ульрика попятилась к Хольманну.

– Бери голову чудовища и вперед, – прошептала она. – Пока они снова не вспомнили о тебе.

Хольманн посмотрел на голову стригоя. Она лежала на ковре, где Ульрика ее бросила, с нее натекла лужа крови. Храмовник заколебался.

– Тебя ведь накажут, если ты дашь мне уйти? – спросил он.

Ульрика ухмыльнулась и тихонько пожала его руку.

– Моя безопасность – не твоя забота.

Он криво усмехнулся в ответ, нахмурился, в глазах мелькнула тревога.

– Я...

Хольманн не договорил – дверь в прихожую отворилась, и вошла фрау Отилия, очень возбужденная, но в целом такая же аккуратная и чопорная, как и всегда.

– Дамы, прошу прощения, – сказала она, приседая в реверансе.

Вампиры заметили экономку и тут же позабыли о споре. Глаза Гермионы расширились.

– Да как ты посмела снова показаться мне на глаза, предательница? Я тебе сейчас голову оторву!

Габриелла двинулась к ней, выпуская когти.

– Твой заговор провалился, негодяйка. Мы расправились с врагом, которого ты наслала на нас.

– Ничего подобного, – ответила Отилия, снова сделала реверанс и улыбнулась Гермионе. – К вам капитан Майнхарт Шенк, госпожа.

ГЛАВА 28
ДАЛ СЛОВО – ДЕРЖИ?

 

При этих словах Отилии Матильда взвизгнула как собака и выскочила в сад через разбитую дверь. Остальные так растерялись, что не успели ничего предпринять. Они просто смотрели, как экономка отступила в сторону и поклонилась, приветствуя появившегося в зале высокого крепкого человека. Вслед за капитаном Шенком вошли шесть суровых охотников на ведьм. Шпоры на их сапогах звенели, полы широких пальто развевались в такт шагам, руки храмовников лежали на рукоятях мечей. Гости с интересом осмотрели обстановку. Хольманн, так и стоящий рядом с Ульрикой, только что не зарычал от удивления. Фамке и Гермиона – тоже, но прежде, чем ламии успели выдать себя, Габриелла шагнула вперед и простерла руки к капитану в приветственном жесте.

– Капитан Шенк! – воскликнула она. – Я так рада, что вы здесь!

Охотник на ведьм остановился в центре комнаты и окинул графиню оценивающим взглядом.

– Рады? – сухо спросил он. – Вы хотите под арест?

Габриелла с выражением искреннего удивления прижала руки к груди.

– Арестованы? Я не понимаю. Разве вы здесь не для того, чтобы спасти нас от ужасных порождений тьмы, которые напали на замок?

– Хватит нести чепуху, – ответил Шенк. – Вы сами и есть порождения тьмы.

Глаза Габриеллы расширились.

– Капитан, вы находитесь под влиянием очень странного заблуждения. Оглянитесь! Мы – жертвы нападения чудовищ!

Шенк посмотрел на нее с презрением.

– Очень скоро вы станете жертвами правосудия Зигмара, растлительницы душ! Вы...

Тут он наконец заметил Хольманна и осекся.

– Храмовник Хольманн? Что ты здесь делаешь? – спросил Шенк резко.

Охотник посмотрел на Ульрику. На его скулах заходили желваки. На одно бесконечное мгновение девушка уверилась, что сейчас он предаст ее, выдаст их всех, но рыцарь шагнул в сторону так, чтобы капитану стала видна голова стригоя на ковре.

– Я... я прибыл сюда, чтобы убить вампира, капитан, – произнес Хольманн.

Шенк уставился на огромную уродливую голову и осенил себя знаком молота.

– Золотая борода Зигмара, что это за мерзкое чудовище?

– Вы что, не слушаете меня, капитан? – спросила Габриелла, выступая вперед. – Замок атаковали! Этот вампир и его отвратительные слуги ворвались сюда и пытались нас убить!

– А зачем вампиру убивать других вампиров? – спросил Шенк.

Габриелла посмотрела на него, затем обвела взглядом Гермиону, Фамке и Ульрику.

– Вы все еще считаете, что вампиры – это мы? Я думала, что мы разобрались со всеми этими глупостями во время вашего предыдущего визита.

Она закатила глаза.

– Вы только подумайте, сколько невинных женщин погибло, пока вы развлекались, врываясь в будуары благородных дам и подвергая их бессмысленным допросам, вместо того чтобы выйти на улицу и поймать эту тварь!

– Невинные женщины! – усмехнулся Шенк. – Леди, придумайте сказочку получше! Я своими глазами видел трупы этих «невинных женщин» – таких же красивых знатных дам, как вы. Они скрывали свою чудовищную природу за сладкими словами и колдовскими трюками точно так же, как сейчас пытаетесь сделать и вы.

Капитан Шенк обвел собравшихся взглядом.

– Вы – грязное сообщество чудовищ. Вы соблазняете людей и обрекаете их не на смерть, но на то, что хуже смерти. И за это вас всех сожгут.

Шенк обратился к своим людям:

– Арестуйте их!

Габриелла шагнула вперед, умоляюще протягивая руки.

– Капитан, пожалуйста! Послушайте меня наконец! Вы не понимаете! Женщины, о которых вы говорите, были верными слугами Зигмара и Империи, пока на них не напал этот монстр! Это он сделал их такими, какими вы их потом увидели! И это он убил их, когда они отказались, уже будучи обращены им в чудовищ, пойти против своей природы и стать его кровавыми невестами!

Шенк уставился на Габриеллу, и Ульрика тоже. Как только охотники на ведьм вошли в зал, Ульрика подумала, что придется их всех убить. Но каким-то невероятным образом графиня, казалось, нашла объяснение, которое удовлетворило бы охотников на ведьм и сохранило бы вампирам не только жизнь, но и высокое положение в обществе – если бы удалось заставить Шенка поверить ее словам, конечно. Ульрика в очередной раз восхитилась госпожой. Впервые она встречала такую подвижность ума и настолько хорошо подвешенный язык.

Капитан Шенк жестом приказал своим людям пока оставаться на местах и выпрямился во весь рост, подбоченясь.

– Что это такое вы мне рассказываете? Откуда вам это известно? Если я правильно помню, вы прибыли в Нульн всего несколько дней назад. А вы... – Шенк кивнул Гермионе. – Вы сообщили, что почти не были знакомы с жертвами.

– Конечно, я не могу быть уверена в этом полностью, капитан, – ответила Габриелла. – Я ведь точно не знала остальных жертв. Я делаю такой вывод из слов твари, напавшей на нас. Чудовище заявляло, что хочет сделать нас своими невестами. Что ему нужна королева.

Габриелла вздернула подбородок.

– И если вы не верите, что мы ответили на его безумные притязания настолько решительным отказом, каким только смогли, разве вы не видите тела наших рыцарей, павших, но сражавшихся до последнего вздоха?

Габриелла указала на обмякшее, без кровинки в лице тело Родрика на кушетке, на жестоко истерзанные трупы рыцарей Гермионы, лежавшие на полу тут и там.

– Мой паладин и все кавалеры из свиты леди Гермионы пали, защищая нас. Но остановить зверя не смогли. – Габриелла повернулась к Хольманну. – Вмешательство этого храброго молодого храмовника – вот что спасло наши души. Если бы не он, вы действительно обнаружили бы замок, полный вампиров, потому что тварь, несомненно, обратила бы нас всех. Этот молодой человек спас нас и, возможно, всех женщин Нульна. Мы в неоплатном долгу перед ним.

Габриелла присела перед Хольманном в реверансе. Шенк покачал головой и посмотрел на него.

– Правда ли это, храмовник? – прорычал он. – Вы спасли этих женщин от обращения в вампиров?

Хольманн ответил не сразу. Ульрика стиснула зубы. Это был момент истины. До сих пор храмовнику не пришлось произнести ни единого слова лжи. Солжет ли он сейчас, чтобы не нарушить клятву, которую дал ей, – или предпочтет сдержать обеты своему богу и ордену? Ульрика умоляюще посмотрела на охотника, но Хольманн отвернулся в сторону.

– Я... я подстрелил чудовище, капитан, – произнес он. – И мой меч снес его голову с плеч.

Ульрика с трудом сдержала улыбку.

«Отлично, герр Хольманн», – подумала девушка.

Он не лгал, но и не сказал всей правды.

– А эти дамы? – настаивал Шенк.

– Я не видел никаких доказательств того, что они являются чем-то другим, чем кажутся, – ответил Хольманн.

«Да из него бы вышел неплохой законник», – подумала Ульрика.

– Но ведь раньше ты указал на них как на вампиров! – пробормотал Шенк, кивнув в сторону Ульрики. – Вот эту даму ты назвал вампиром в моем присутствии!

У Ульрики в животе образовался кусок льда размером с голову. Она уже и забыла, как они с графиней столкнулись с Хольманном и Шенком во дворе «Головы волка». Заморочить голову охотникам на ведьм не удалось. Теперь остается только драться.

Хольманн сглотнул.

– Тогда... я полагал, что так и есть. Я увидел ее в бою и счел, что нормальная женщина не может обладать такой силой и ловкостью.

Он скривился, и Ульрика подумала, что храмовник готов расплакаться.

– Но впоследствии она доказала свою человеческую природу. Дело в том, что она – дочь боярина, знатного воина. Она дважды спасла мне жизнь от приспешников этого чудовища. Мы сражались против него плечом к плечу.

– А не очаровали ли тебя, мой мальчик? – рявкнул Шенк. – Мы видели этих двух дам вместе. Ты указал вот на нее! И сказал, что видели ее клыки!

– Когда это случилось? – быстро вмешалась Габриелла. – Я не припомню, чтобы встречала храмовника Хольманна до сегодняшнего дня.

Шенк повернулся к ней.

– Ха! Теперь ты лжешь? Вы были в том адском борделе «Голова волка» в Фаулештадте. Мы почти схватили вас, но вы проехались по нам каретой и ускользнули!

Габриелла надменно выпрямилась.

– Бордель? К югу от реки? Что за бред! Ни одна порядочная женщина моего происхождения никогда не появится там!

– Я готов выслушать ваши объяснения, – сухо сказал Шенк. – Но отрицать это смысла нет. Я видел вас там. Мои люди тоже.

– Видели, правда? – надменно спросила Габриелла. – Или вы относитесь ко мне настолько предвзято, что воспринимаете только то, что хотите?

Она подняла руку и пригладила сбившуюся прическу.

– Что ж, расскажите мне. Как у меня были уложены волосы? А Ульрика – она была в парике или без него, вот как сейчас?

Шенк фыркнул.

– Не пытайтесь провести меня, графиня. Вы прятали лицо под вуалью, а ваша воспитанница накинула на голову край плаща, чтобы защититься от солнца. Вот они – доказательства того, что обе вы – вампиры, если бы они, доказательства, еще требовались.

Габриелла замерла и крайне недоверчиво уставилась на него.

– То есть вы видели двух женщин. Лицо одной скрывала вуаль, другая укрылась краем плаща, но вы решили, что это Ульрика и я? Серьезно? Капитан, а может, это на вас наложили чары?

Графиня повернулась к людям Шенка, властно наставив на них руку.

– Кто-нибудь из вас видел лица этих женщин? Хотя бы один?

Охотники на ведьм молчали. Габриелла перевела взгляд на Хольманна.

– Храмовник?

Хольманн, окончательно сбитый с толку, покачал головой.

– Нет, миледи, если быть точным. Поручиться не могу.

– Но женщина сказала, что вы будете там! – с красным от возбуждения лицом завопил Шенк.

– Какая женщина? – спросила Габриелла. – Кто оболгал нас?

– Да та же самая, что вызвала нас сюда! – сказал Шенк, поворачиваясь к двери. – Фрау Крохнер, экономка леди Гермионы.

Все собравшиеся тоже посмотрели туда. Но Отилии там не оказалось. Судя по всему, она ускользнула незамеченной в момент жаркого спора. Смутившись, капитан Шенк замолчал.

Габриелла тонко улыбнулась.

– Капитан, я бы не верила словам этой женщины. Я не знаю, какое безумие ею овладело, но верю, что она была сообщницей чудовища с самого начала. Я считаю, что это она указала ему на предыдущих жертв, потому что, безусловно, это именно она призвала его сюда этой ночью.

– Что? – удивился Шенк. – И чем вы можете доказать свои смелые предположения?

– Ее бегство само по себе доказывает мои слова, – сказала Габриелла. – Но есть и кое-что еще.

Габриелла обратилась к Гермионе:

– Кузина, при тебе ли записка, которую мы нашли?

Гермиона смущенно моргнула, но тут вспомнила, о чем идет речь.

– Да! – сказала она. – При мне!

Она вытащила записку из рукава и протянула Шенку.

– Если сличите почерк, то увидите, что ее писала Отилия, – сообщила Гермиона.

– Мы обнаружили ее у одного из пособников чудовища, – добавила Габриелла.

Шенк развернул записку и стал читать вслух:

– «От Гб никаких известий. По вашему приказу уговорила Гм выехать в MX, М скоро прибудет туда же. Карта прилагается».

Шенк в задумчивости уставился на потолок, глаза его затуманились раздумьями. Затем капитан затем перевел взгляд с Габриеллы на Гермиону.

– «Гб» – это, конечно, графиня Габриелла. «Гм» – леди Гермиона. Но кто тогда «М»?

Ульрика напряглась, нервно взглянув на Габриеллу. Как графиня выкрутится на этот раз? Матильду упоминать нельзя, это снова приведет к «Голове волка», и паутина лжи расплетется. Габриелла могла придумать ничего не значащее имя. Но Шенк ведь наверняка проверит все, и ложь обнаружится.

– Я не знаю, – спокойно ответила Габриелла. – Но вас, если я не ошибаюсь, зовут Майнхартом, капитан?

Шенк открыл рот. Его люди переглянулись – в первый раз за все это время они повели себя как живые.

– Но... но зачем ей вызывать нас, если она – сообщница демона? – спросил Шенк, обращаясь ни к кому конкретно и ко всем сразу.

Габриелла пожала плечами.

– Какая-то хитрая западня? – предположила она. – Может, Отилия хотела, чтобы чудовище, убив нас, следом уничтожило и вас. Или, если нам удастся отбиться, чтобы перевести на нас подозрения и заставить вас арестовать нас.

Шенк скомкал записку в руке, выругался, закусил губу и повернулся к выходу.

– Она не могла уйти далеко, капитан, – сказала Габриелла ему в спину. – Схватите ее, и все узнаете.

Шенк повернулся к графине и пробуравил взглядом.

– Именно это я и сделаю, – сказал он. – И сравню то, что она расскажет, с вашей историей – до мельчайших подробностей. Правосудие Зигмара осуществится!

Капитан повернулся к двери. Взметнулись полы его длинного пальто.

– Выдвигаемся, – обратился Шенк к охотникам на ведьм. – По коням! Хольманн, ты с нами. Захвати эту голову.

Охотники на ведьм последовали за командиром. Хольманн и Ульрика обменялись взглядами на прощанье. Но не успел Шенк покинуть зал, как Габриелла окликнула его:

– Капитан Шенк, неужели вы все должны отправиться в погоню? Пособники чудовища до сих пор бродят по лесам вокруг замка, и их там немало. Мы, беззащитные женщины, оставшиеся в разгромленном замке, имеем все основания опасаться за наши жизни!

Шенк, сердясь на вынужденную задержку, обернулся, и Габриелла двинулась к нему, умоляющим жестом сложив руки на груди.

– Не могли бы вы оставить с нами для защиты хотя бы храмовника Хольманна? Он уже наилучшим образом зарекомендовал себя в этом вопросе.

От слов графини у Ульрики мурашки побежали по коже. В отличие от Шенка, она знала, зачем Габриелла хочет оставить Хольманна в замке. Она мысленно взмолилась Урсуну, чтобы Шенк отказал.

– Очень хорошо, – сказал Шенк. – Хольманн сопроводит вас в город. И там мы с вами снова побеседуем.

С этими словами предводитель охотников на ведьм вышел в коридор и устремился наружу вслед за своими людьми. Один из них прихватил с собой голову стригоя.

Как только охотники ушли, Гермиона и Фамке испустили вздох облегчения. Габриелла пошатнулась, схватилась за бок и повалилась в ближайшее кресло.

Ульрика ахнула и поспешила к ней.

– Госпожа, вы так серьезно ранены?

– Я поправлюсь, – сказала Габриелла, откидываясь на спинку кресла. – Но нам предстоит еще многое сделать.

Она улыбнулась Ульрике.

– Для начала отведи нашего отважного спасителя наверх и позаботься о его ранах – и о своих собственных. Оставь его отдыхать в одной из комнат для гостей и возвращайся ко мне. Нам нужно поговорить.

Ульрика моргнула, боясь спугнуть надежду. Позаботиться о ранах Хольманна? Значит ли это, что Габриелла не собирается убивать его? Положится ли графиня на его слово и даст ли храмовнику уйти? Ульрика быстро поклонилась ей, чтобы Габриелла не успела передумать.

– Да, госпожа, – ответила она. – Я перевяжу его раны и вернусь.

Она повернулась и направилась к Хольманну. Тот смотрел в пол, на лице застыла гримаса боли, которая появилась, когда рыцарь солгал товарищам, чтобы спасти вампиров. Не похоже, чтобы охотник на ведьм слышал слова Габриеллы. Вряд ли он вообще замечал, что происходит вокруг. Ульрика взяла его за руку и повела к лестнице, размышляя, сможет ли хоть что-нибудь исцелить рану, зияющую теперь в душе храмовника.

Ульрика привела Хольманна в комнату для гостей, раздобыла воду, иглу и нитки в соседней, которая, должно быть, принадлежала Фамке. Чистое белье нашлось в шкафу. Охотник на ведьм не издал ни единого стона, пока девушка помогала ему освободиться от одежды, промывала раны и зашивала самые большие из них. Когда Ульрика завязывала последний узелок, Хольманн почти всхлипнул.

Девушка обеспокоенно подняла глаза.

– Я причинила вам боль, герр Хольманн? – спросила Ульрика.

– Большую, чем можешь представить, – ответил он.

– Фридрих, – начала было Ульрика, но он перебил на полуслове.

– Выполняя клятву, которую я дал тебе, я нарушил обеты, которые принес Зигмару, – прохрипел Хольманн. – И клятву, которую дал на могиле моих родителей.

– Мне очень жаль, – ответила она. – Я не должна была заставлять тебя давать эту клятву. Надо было оставить тебя на кладбище. Прости меня.

Он покачал головой.

– Это я должен просить прощения – у родителей, у Зигмара и у тебя, – потому что не должен был давать такую клятву.

– Ты дал ее под давлением, – сказала Ульрика. – Я поставила тебя в безвыходную ситуацию. Ты...

– Нет, – возразил Хольманн, повысив голос. – Ты не понимаешь. Я дал клятву, не собираясь выполнять ее. Я собирался предать тебя!

Потрясенная Ульрика уставилась на него. Ей даже в голову подобное не пришло.

– Клятва, данная чудовищу, ничего не значит, – продолжал Хольманн. – Обмануть его не является бесчестьем. Нас этому сразу учат.

– Но... но ты не предал меня, – сказала Ульрика.

Хольманн опустил голову. Когда он наконец заговорил, голос его был хриплым и сломленным:

– Потому что... ты не чудовище.

У Ульрики горло перехватило от этих слов.

– Фридрих...

– Даже когда мы вместе сражались со стригоем, я собирался затем прикончить твою госпожу и остальных, – произнес Хольманн. – И, разумеется, тебя. Сердце мое ожесточилось, когда ты бросила меня там, на дороге, и я был готов сделать это. Но... – Рыцарь сглотнул и продолжил: – Но ты вернула мне меч.

Ульрика нахмурилась.

– Не поняла, прости?

– После того как отрубила голову стригоя, – пояснил Хольманн. – Я видел по твоему лицу, что ты собираешься убить меня. Но ты не сделала этого, хотя, если бы попыталась, я бы никак не смог помешать. Ты хотела отпустить меня, хотя знала, что это вызовет гнев твоих сестер. Чудовища так себя не ведут, и поэтому...

– И поэтому ты сдержал клятву, которую выполнять не собирался, – закончила девушка.

Храмовник кивнул.

– И нарушил обеты, которые дал, чтобы хранить их всю жизнь.

Хольманн закрыл глаза.

– Теперь мне нельзя вернуться в орден. Я больше не могу быть охотником на ведьм. Я... Мне нужно уехать куда-нибудь. Покинуть Империю.

Сердце Ульрики болезненно сжалось.

– Герр Хольманн, не говори так! – взмолилась она. – Ночью в этом замке ты совершил великий подвиг – любой храмовник гордился бы подобным деянием. С твоей помощью удалось остановить злобного монстра, погубившего бесчисленное количество невинных людей. Ты все еще на стороне добра. Ты можешь оставаться человеком, которым был раньше!

– Я убил того, кем я был! – воскликнул Хольманн. – Я нарушил клятву, которую дал своему богу! Я солгал капитану Шенку! Я защитил тебя и твою госпожу от закона Зигмара!

– Но, несомненно, все то хорошее, что ты сделал, по-прежнему перевешивает! – настаивала Ульрика. – Одна маленькая ошибка не может перечеркнуть всю жизнь,исполненную доблести подвигов во имя добра!

Хольманн опустил голову, крепко стиснул зубы.

– Храмовники Зигмара не признают полутонов. Зло есть зло, а добро есть добро. Океан добра, в котором есть хоть одна капля зла, – это зло, и его надо уничтожить. Если я... – Хольманн замолчал и закрыл глаза. – Если я начинаю различать оттенки и полутона, я больше не могу быть храмовником Зигмара. Даже если я не представляю никакой другой жизни.

В ответ Ульрика уставилась на него. Ей хотелось накричать на рыцаря и даже избить, чтобы привести в чувство. Он лучше. Умнее, чем Шенк или любой другой охотник на ведьм, которые ей встречались. Именно такой человек, как Хольманн, должен быть храмовником – а он хотел уйти из ордена. Ульрика чуть не залепила ему пощечину.

Но на самом деле, конечно, она хотела избить себя. Это она сотворила такое с Хольманном. Именно Ульрика посеяла сомнения в его душе. Из-за нее храмовник, который раньше видел мир черно-белым, начал различать оттенки света и тени. Из-за любви к нему Ульрика не сделала того, что требовал долг, – и это ее глупое, бессмысленное милосердие разрушило представление Хольманна о самом себе – и его жизнь заодно. Ульрика почувствовала себя как дитя великана, который сломал игрушку – не со зла, а просто не чувствуя своей силы. Истинным милосердием с ее стороны было бы убить Хольманна, когда они первый раз столкнулись нос к носу тогда, в канализации.

Ульрика резко поднялась, лицо ее стало твердым, как камень.

– Отдыхай, – сказала она. – Мне надо побеседовать с графиней.

И вышла из комнаты, не дожидаясь ответа.

 

Когда Ульрика вернулась в малую гостиную, там никого не было. Шторы все еще закрывали разбитые окна, но солнце вливалось внутрь через сломанные двери, делая помещение слишком светлым для вампиров. Ульрика пошла на звук спорящих голосов и нашла ламий в соседней комнате. Намного более темной. Это оказался музыкальный салон: в одном углу стояла арфа, в другом – клавесин.

К компании успела присоединиться и Матильда, которая раздобыла где-то одежду. Она, Габриелла и Гермиона стояли в трех углах комнаты. Выглядели они так, словно в любой момент готовы сцепиться друг с другом. Фамке съежилась в кресле и нервно наблюдала за происходящим.

– Ты сдала меня сраным охотникам на ведьм! – орала Матильда на Гермиону. – Нас всех там чуть не убили!

– Меня обманули! – вопила Гермиона в ответ. – Мерзкая заговорщица Отилия нашептала мне всякой дряни и настроила против вас!

– А какого фига ты во всем слушаешься экономку, а?

– Сестры, пожалуйста, – сказала Габриелла, подняв руки. – Что было, то прошло. Теперь мы знаем, кто заварил эту кашу на самом деле. Их хитрый план заключался в том, чтобы натравить нас друг на друга, дать нам самим уничтожили себя – или выдать свою истинную сущность всему Нульну. Нам еще предстоит выяснить, почему заговорщики это сделали, и кто стоял за ними. Безумный стригой, этот несчастный дурак, всего лишь инструмент – не меньше и не больше, чем любая из нас. «Голос» сказал ему, что наша кровь исцелит его раны? – Габриелла приподняла бровь. – Так что же за голос говорил с ним? Кому выгодно, чтобы в Нульне не осталось ни одной ламии?

Гермиона подошла к креслу и упала в него.

– Боюсь, сестра, у нас сейчас есть более насущные вопросы.

Габриелла приподняла бровь.

– Какие же?

– Шенк, – сказала Гермиона. – Тебе удалось отвести его подозрения, но это ненадолго. Даже если он не потащит нас на суд, он теперь с нас глаз не спустит. Вести дела станет невозможно.

Габриелла нахмурилась и кивнула.

– Ты права, сестра. Боюсь, пришла пора попрощаться с нашими ролями благородных дам Нульна и начать новую жизнь под совсем другими именами и в другом месте.

Она обвела комнату взглядом.

– А не лучше ли всего нам погибнуть в этом замке от рук упырей, вернувшихся отомстить за своего господина?

Вампиры принялись обсуждать достоинства этого плана. Кто-то взял Ульрику за руку. Она обернулась. Это была Фамке, на ее красивом лице читалось беспокойство.

– Ты выглядишь измученной, сестра, – сказала она тихо. – Этот мужчина тебе что-то сделал там, наверху?

Ульрика отвернулась, чтобы Фамке не могла увидеть боль, которую вызвали участливые слова.

– Нет, сестра, – сказала она. – Это я ему что-то сделала.

Фамке погладила ее по плечу.

– Ну, скорее всего, он это заслужил. Они все заслуживают.

– Боюсь, что не этот, – возразила Ульрика.

Она тихонько сжала руку Фамке и улыбнулась ей.

– Но спасибо тебе за то, что хотела меня утешить.

Фамке застенчиво улыбнулась.

– Я так рада, что мы все, кажется, снова на одной стороне. Может, теперь мы сможем чаще видеться.

– Надеюсь, так и будет, – ответила Ульрика.

Габриелла повысила голос, и Ульрика снова обратила внимание на старших вампиров.

– Что ж, решено, – говорила графиня. – Наши жизни оборвутся здесь. Затем мы спрячемся и переждем, пока королева не определит наши новые назначения.

Гермиона обвела салон взглядом и вздохнула.

– Как бы мне хотелось, чтобы существовало другое решение. Я столько вложила в это поместье.

Габриелла улыбнулась.

– Будут новые места, которые ты сможешь украсить по своему вкусу.

Гермиона засмеялась, а Габриелла поднялась.

– Я скоро вернусь и помогу с приготовлениями. Но есть несколько вопросов, которые требуют немедленного внимания.

Габриелла сделала реверанс и, прихрамывая, направилась к Ульрике.

Ульрика поспешила навстречу, взяла графиню под руку и помогла ей выйти из комнаты.

– Насколько сильные повреждения вы получили, госпожа? – спросила Ульрика, когда они вошли в разгромленную малую гостиную.

– Да так, сломаны пара ребер и нога, – морщась, ответила Габриелла. – Ничего серьезного. Надо поесть, и все пройдет.

Они с Ульрикой уже добрались до лестницы. Габриелла остановилась и очень серьезно посмотрела на воспитанницу.

– Но сначала я должна поговорить с тобой. И, я полагаю, предмет беседы тебе известен.

Ульрика застыла от ужаса.

– Храмовник Хольманн?

Габриелла кивнула.

– У тебя есть два пути, – сказала она. – Укусить его и сделать своим донором или убить. Выбор за тобой.

ГЛАВА 29
КОНЕЦ ДЕТСТВА

 

Ульрика, не в силах выдержать взгляд графини, отвела глаза.

– Ни то, ни другое, – сказала она. – Я хочу отпустить его.

– Мне очень жаль, любовь моя, – тихо сказала Габриелла. – Но этого ты сделать не можешь.

– Но почему – нет? – спросила Ульрика, повышая голос. – Разве он не спас вам жизнь? И мне! Разве он не сдержал обещание? Ради этого он солгал Шенку и нарушил обеты, которые принес своему богу!

– Я знаю, – ответила Габриелла. – И это чуть не убило его. Человек, раздираемый столь сильными внутренними противоречиями, не сможет молчать долго. Стыд, тоска... Раньше или позже он скажет правду. И выдаст нас.

– Не скажет, – возразила Ульрика. – Мы только что с ним об этом разговаривали. Он уйдет из ордена. Он больше не будет охотником на ведьм. Я... он больше не может этим заниматься теперь. Он хочет покинуть Империю.

Габриелла покачала головой.

– Все равно это слишком рискованно. В любой момент Хольманн может передумать.

Ульрика отступила, изо всех сил стараясь не кричать.

– Но разве это важно? Мы собираемся исчезнуть, не так ли? Разве вы и Гермиона только что не решили разыграть нашу гибель здесь, после чего мы будем жить совсем под другими масками? Какое имеет значение, даже если он заговорит?

– Потому что даже после нашей «гибели» никто не должен знать, что мы были вампирами, – терпеливо ответила Габриелла. – Нульн и весь мир должны считать, что существовал только один вампир. Огромный отвратительный монстр, который охотился на невинных женщин. Ни тени подозрения, что некоторые из его жертв тоже порождения ночи, не должно возникнуть. Иначе нам даже под новыми, как ты говоришь, масками не суждено ни минуты покоя. Мы не можем допустить, чтобы храмовник Хольманн болтал о мертвых ламиях. Мы хотим, чтобы люди верили: никаких ламий не существует в принципе.

– Госпожа, пожалуйста, – взмолилась Ульрика. – Я знаю вас как добрую и благородную женщину. Хольманн вел с нами более чем открытую игру; как вы можете теперь так бесчестно поступить с ним?

Габриелла вздернула подбородок.

– Я настолько добра и благородна, насколько мне хватает сил. И я поступаю со смертными настолько справедливо, насколько это возможно. Но в первую очередь я должна защищать себя и представителей нашего с тобой вида. И если речь идет о выборе, кто должен умереть – человек или вампир, – кого, как ты думаешь, я выберу?

Ульрика застыла, лихорадочно пытаясь найти доводы, способные сыграть против холодной логики графини, но не нашла ни одного.

Габриелла вздохнула и подошла к ней, взяла ее за Руку.

– Мне очень жаль, моя дорогая. Но если ты его так любишь, можешь сделать его своим главным донором. Мы возьмем его с собой вместо Родрика, если хочешь. Тогда Хольманн всегда будет рядом.

Рассерженная Ульрика вырвала руку.

– Как раз потому, что я люблю его, я не сделаю его своим донором! – закричала она. – Я люблю его таким, какой он есть, – несмотря на жесткость, и гордость, и боль, что он носит в себе! Он хороший человек, у него есть принципы, и он их придерживается. Я не собираюсь превратить его в слюнявую ласковую собачонку! Меня тошнит при одной мысли об этом! Я не хочу любовника-раба! Я хочу, чтобы мы с ним были наравне!

Габриелла кивнула. Болезненное воспоминание затуманило ее взор.

– Да, – сказала она. – Понимаю. Вот почему самый мудрый выбор в такой ситуации – одарить любовью представителя нашего вида. Или не играть в эти игры вообще.

Она печально посмотрела на Ульрику.

– Тогда, боюсь, ты должна убить его. Это самое милосердное решение.

Ульрика кипела от гнева. На этот раз она не отвела глаз.

– Вы приказываете мне убить его? Вы обещали моим друзьям, когда брали меня на воспитание, что научите меня вести ночную жизнь, никого не убивая!

Габриелла не дрогнула под ее взглядом. Она смотрела прямо в зрачки Ульрики, и ее собственные глаза наливались холодом, как зимние звезды.

– Ты уже убила его, девочка, – сказала она. – В тот момент, когда показала ему свое истинное лицо. С тех пор он мертв. Все это время ты мучила его, продлевая предсмертную агонию. Если ты хочешь, чтобы клятва, которую я дала твоим друзьям, была исполнена, убей Хольманна. Это единственный способ возместить ущерб, который ты нанесла. И больше никогда не позволяй себе ничего подобного. Будем считать, что ты усвоила урок.

Графиня протянула ей руку.

– А теперь пойдем. Помоги мне подняться.

Ульрика взяла Габриеллу за руку. Они принялись вместе подниматься по ступенькам. Мысли в голове Ульрики кружились бешеным водоворотом, как вода, стекающая в люк канализации. Доводы графини казались безупречными. Ради ее собственной безопасности и защиты сестринства ламий храмовник Хольманн должен умереть. Ради спасения его собственного рассудка и души храмовник Хольманн должен умереть. По вине Ульрики и из-за ее боли храмовник Хольманн должен умереть. Но все же она могла думать только об одном: обогнать графиню, ворваться в комнату первой, открыть окно и приказать Хольманну бежать.

Они добрались до комнаты для гостей, где Ульрика оставила охотника на ведьм, и остановились у двери. Габриелла вопросительно посмотрела на Ульрику. Та заколебалась, но покачала головой.

– Простите, госпожа, хозяйка, – сказала она. – Я не могу.

Лицо Габриеллы застыло неподвижной маской, на которой ничего не отражалось.

– Ты меня разочаровываешь, дитя, – сказала она. – Что ж. Тогда я сделаю это.

Ульрика преградила ей путь.

– Госпожа, пожалуйста...

Габриелла с неожиданной силой оттолкнула ее, открыла дверь и вошла. Ульрика отчаянно надеялась, что комната окажется пуста, а окно открыто, но ее мечтам не суждено было сбыться. Обнаженный по пояс Хольманн лежал на кровати, сжимая раненую руку здоровой. Боль заставила его закрыть глаза. Ульрика застыла в дверях, не в силах сделать ни шагу дальше. Габриелла подошла к храмовнику. Услышав ее шаги, Хольманн поднял веки.

– Леди?

Габриелла улыбнулась ему и села рядом на кровать.

– Храмовник Хольманн, – сказала она. – Страдаете от ран?

– Не так чтобы сильно, – ответил он. – Если вы хотите, чтобы я покинул замок, я могу отправиться хоть сейчас.

– Вовсе нет, – сказала Габриелла. – Вам нужно отдохнуть хотя бы до вечера, а там можете отправляться. Или боль так сильна, что не дает вам заснуть?

– Я справлюсь, – сказал Хольманн. – Хотя глоточек бренди сильно облегчил бы задачу.

Габриелла погладила его лоб.

– У меня есть кое-что получше, – сказала она. – Что исцелит твою боль. И мою. А теперь закрой глаза.

Хольманн, внезапно насторожившись, подался в кровати назад. Через плечо Габриеллы он бросил вопросительный взгляд на Ульрику. Та опустила голову, не в силах встретиться с храмовником взглядом.

– Закрыть глаза? – спросил он. – Что вы собираетесь сделать?

– Я только хочу помочь вам уснуть, герр храмовник, – ответила Габриелла.

Она взяла его за подбородок и отвела голову Хольманна чуть вбок.

– А теперь закрой глаза.

Хольманн изо всех сил пытался сесть.

– Леди, мне это не нравится. Пожалуйста. Дайте мне бренди или оставьте меня.

– Закрой глаза, – повторила Габриелла, и голос ее тек сладко, как мед. – Закрой глаза.

Веки Хольманна начали опускаться.

– Леди... – пробормотал Хольманн. – Ульрика, скажи... ей...

Ульрика всхлипнула. Голова храмовника упала на подушку. Габриелла прижалась губами к его обнаженной шее. Ульрика не могла на это смотреть. Она обхватила себя руками и прижалась лицом к дверному косяку, зажмурившись. Ей страстно хотелось расплакаться.

Левый локоть уперся во что-то твердое под дублетом. Глаза Ульрики вспыхнули. Серебряный кинжал. Ужасная мысль пришла в голову, и девушка застыла на месте. Бросила быстрый взгляд на Габриеллу. Занятую Хольманном и совершенно беззащитную.

Рука Ульрики скользнула под дублет и сомкнулась на рукояти кинжала. Графиня не успеет даже понять, что происходит. Она будет мертва раньше, чем успеет повернуться. Ульрика могла спасти Хольманна и бежать вместе с ним. Покинуть Империю, испытать различные приключения в далеких землях, вдвоем, только вдвоем.

Но реальность тут же растоптала эти мечты, как кавалерия коссаров – противника.

Хольманн постареет. Конечно, он станет подставлять шею, но возненавидит Ульрику за это, и чувство это станет только расти с годами. Он попытается убить ее – так же, как убил своих родителей.

Могла ли она убить Габриеллу ради этого? Могла ли убить женщину, которая спасла ее и воспитала, защищала и утешала, когда она делала глупые детские ошибки? Без графини Ульрика давно была бы мертва.

Эта мысль заставила ее поднять глаза. Шторы на окне оказались прикрыты неплотно. Луч солнца, подобно клинку, пронзал полумрак. Если она не может убить Габриеллу, возможно, сможет убить себя. У нее в руке серебряный кинжал, и есть солнечный свет – надо сделать всего несколько шагов, чтобы войти в него.

Перед Ульрикой промелькнули яркие картинки. Она бьет себя кинжалом в шею. Пробивает телом свинцовую раму и выпрыгивает в окно, под яростные лучи. Но они остались только картинками. Ульрика не могла пошевелить ни рукой, ни ногой.

Габриелла распрямилась, испустила вздох облегчения.

– Может, тоже поешь, любовь моя?

Ульрика закрыла глаза и покачала головой. Ее пальцы на рукоятке кинжала разжались. Трус однажды – трус навсегда.

– Его кровь я пить не буду, – сказала она. – Я не могу.

– Конечно, – согласилась Габриелла. – Я понимаю.

Она повернулась к Хольманну, который наконец забылся безмятежным сном. Графиня взяла его растрепанную голову своими тонкими руками и сломала шею, как ветку.

Ульрика задохнулась. Она отвернулась и плотно зажмурилась, содрогаясь в рыданиях, – но слезы так и не пришли.

Она услышала, как Габриелла встала и подошла к ней. Руки графини скользнули вокруг ее талии. Габриелла прижала к себе.

– Мне очень жаль, любовь моя, – прошептала она. – Но это нужно было сделать.

Ульрика пыталась вырваться из ее объятий, но Габриелла только крепче прижала девушку к себе.

– Я знаю, что боль ужасна, – сказала она. – Но она пройдет, я обещаю. И чем быстрее ты откажешься от человеческих чувств – и чувств к людям, – тем скорее она утихнет.

Она поцеловала Ульрику в щеку, выпустила из объятий и направилась к выходу.

– А теперь идем, – позвала она. – У нас много дел.

Габриелла вышла в коридор, но Ульрика последовала за ней не сразу. Она смотрела на Хольманна. Поцелуй ламийского милосердия уничтожил твердость красивого лица, сделал его мягким, детским. На нем навсегда застыла бессмысленная улыбка. Ульрика бросила последний взгляд на клинок солнечного света, падавший из полуприкрытого окна.

«Когда-нибудь, – подумала она. – Однажды мне хватит смелости».

Ульрика повернулась и последовала за графиней.

ЗАКАЛЕННАЯ КРОВЬЮ

ГЛАВА 1
ПЕРЕМЕНЫ

 

– Вы не вернетесь в Сильванию, – сказала леди Гермиона. – И вы больше не графиня фон Нахтхафен.

– Но... но почему? – спросила Габриелла.

– Потому что такова ее воля, – ответила Гермиона.

Графиня Габриелла из последних сил старалась сохранить самообладание.

«Все меняется, – кисло подумала Ульрика. – И не меняется ничего».

Уже много раз Ульрика стояла здесь, в гостиной леди Гермионы, руководительницы ламий Нульна, задыхаясь и потея под многочисленными нижними юбками, тесными платьями и длинноволосым париком, слушая беседы своей покровительницы, графини Габриеллы, с Гермионой и страстно мечтая только об одном – оказаться как можно дальше отсюда.

Единственное, что изменилось с тех пор, как Ульрика стояла здесь в последний раз, – леди Гермиону теперь звали иначе, и выглядела она совсем по-другому. Как оказалось, то же самое должно было вскоре произойти с Габриеллой.

Три недели назад чудовищный стригой Мурнау и армия его упырей обрушились на Мондтхаус, поместье леди Гермионы, где на тот момент собрались все сестры-ламии Нульна. Капитан охотников на ведьм Майнхарт Шенк оказался на волоске от познания истинной природы благородных дам из высшего общества, которыми они тогда прикидывались. Ульрика отказалась убить охотника на ведьм Фридриха Хольманна, и тогда это пришлось сделать Габриелле. Эти три недели ушли на то, чтобы полностью стереть несчастных жертв нападения упырей из памяти людей и создать новые личности для каждой из них. Графиня Габриелла и леди Гермиона пришли к выводу, что продолжать существование в прежней ипостаси невозможно – подозрения капитана Шенка насчет их вампирской природы стали слишком сильны. Теперь он бы не спустил с них глаз. Ламии решили инсценировать свою гибель.

На следующий день после нападения упырей в Мондтхаусе обнаружились тела женщин, похожих по телосложению на Габриеллу, Гермиону, Ульрику и прекрасную Фамке, воспитанницу Гермионы, и одетых в принадлежавшие им наряды. Тела и лица их словно жестоко изуродовали упыри. Одежду изорвали.

Затем началась тайная, но очень большая работа. Банковские счета закрывались, средства переводились на другие. Титулы и права владения домами и другим имуществом переходили из рук в руки, всегда через третьих лиц, подделывались завещания и свидетельства о рождении, а ветви генеалогических древ, уходящих корнями в вечность, обрезались и прививались – и вот на них уже появлялись свежие плоды.

Одним из них стал пожилой мужчина, возникший на пороге особняка безвременно скончавшейся леди Гермионы фон Ауэрбах. Он заявил, что он – лорд Люций фон Ауэрбах, дальний родственник Гермионы, которому она завещала все свое состояние. С Люцием прибыли две его прекрасные юные дочери, Хелена и Фредерика.

Семья лорда Люция приехала в Нульн, чтобы оплакать кончину Гермионы, а затем решила остаться в городе – и особняке покойной. На самом деле, конечно, лордом Люцием стал один из доноров Гермионы. Он получил эту роль из-за своего грустного благородного лица. Две юные дочери являлись не кем иным, как самой Гермионой и Фамке. Они преобразились при помощи косметики, хны и оптических иллюзий, в которых ламии всегда были особенно хороши. Леди Гермиона, прежде кудрявая шатенка, распрямила пряди и выкрасила их в медовый цвет. Белые волосы Фамке обрели тот же оттенок, что и у Гермионы, их подстригли по последней моде. Помимо этого, ламии сменили манеру одеваться, вести себя и разговаривать. Этого хватило, чтобы убедить весь Нульн, что прибыли совершенно другие женщины. Даже Ульрика, хорошо помнившая их другую ипостась, временами с трудом верила, что это те же самые леди, с которыми она познакомилась месяц назад, едва прибыв в город.

– Королева приказывает мне остаться в Нульне? – переспросила Габриелла.

– Да, – ответила Гермиона. – Королева считает, что с гибелью Розамунды, Карлотты, Альфины и Дагмар нас здесь стало слишком мало. И, поскольку ваши действия по разрешению ситуации... – Гермиона запнулась. На лице ее отразилось, что она с гораздо большим удовольствием съела бы тухлую крысу, чем произнесла следующие слова. Но ей все же пришлось сказать: – ...вызвали ее глубокое восхищение, она решила, что вы останетесь здесь. К вам переходят задачи мадам Дагмар. Вы откроете новый бордель в Гандельбезирке и станете собирать информацию у богатых клиентов из сливок общества. В ближайшем будущем вы, я и Матильда будем глазами королевы здесь.

– Но мое место в Нахтхафене, – расстроилась Габриелла. – Сильванию нельзя оставлять без присмотра.

– Мне сообщили, что туда кого-то назначат, – ответила Гермиона. – Да и Кригер теперь мертв. Вряд ли там стоит опасаться чего-то серьезного, по крайней мере не так сразу.

– Остается только надеяться на это, – сказала Габриелла, откинувшись на спинку кресла. – Мне не нравится это назначение.

Гермиона фыркнула.

– Можете не сомневаться, мне оно нравится еще меньше вашего. Но королева приказывает, а мы исполняем ее волю. Теперь нужно придумать вам имя и внешность, подходящие для новой роли.

Ульрика уставилась в окно за спиной Гермионы и перестала слушать их речи, глядя на залитый лунным светом ночной сад.

Значит, они останутся в Нульне. Это последнее, чего ей хотелось. Здесь произошло слишком многое, что Ульрика предпочла бы забыть. Сильвания при всей ее захолустности была местом, где жизнь текла просто и упорядоченно. В Нульне все оказалось гораздо сложнее.

Гибель вампиров Розамунды, Карлотты, Альфины и Дагмар грозила разоблачением всем оставшимся в живых ламиям. Охота на убийцу сестер переросла в войну между ними. Гермиона подозревала Матильду в попытке занять ее место в общине, а Габриеллу обвинила в шпионаже в пользу фон Карштайнов и предательстве сестринства в целом. Затем последовали измена и кровопролитные схватки, из которых немногие вышли живыми. Габриелла и Ульрика лишились всего, что имели, и сами едва не погибли.

Самую ужасную боль Ульрике причинила гибель храмовника Фридриха Хольманна. Хуже всего, что только себя саму она могла винить за страдания, которые вызывала в ней эта смерть. Пути вампира и храмовника пересеклись случайно – они оба разыскивали загадочного убийцу Розамунды, Карлотты и остальных. Будь Ульрика мудрее, она бы убила Хольманна сразу. Но она не сделала этого, поддавшись слабости. Девушка соврала, что она тоже охотница на вампиров, и оставила Хольманна в живых. Они то и дело сталкивались во время расследования, и Ульрика прониклась симпатией к охотнику на ведьм. Настолько глубокой, что в битве с упырями, которая должна была стать для Хольманна последней, обнажила клыки и когти и спасла его.

Как и она, Хольманн поддался слабости и не смог убить вампира, как диктовал ему долг. Это стало началом падения храмовника. Он солгал товарищам – охотникам на ведьм, – чтобы спасти девушку. Заклеймив себя за это позором, Хольманн решил не возвращаться в орден. Он собирался бежать и покинуть Империю. Ульрика с радостью позволила бы ему сделать это. Но графиня Габриелла не разрешила. Она объяснила, что, раскрыв свою истинную сущность Хольманну, Ульрика оставила себе только два пути – убить храмовника или сделать его своим донором, покорным рабом и преданным слугой. Ульрика не смогла заставить себя совершить ни то ни другое. Она не хотела убивать человека, который спас ей жизнь, и она не собиралась делать его своим рабом – а все, кто делился кровью с вампирами, становились именно ими. Доноры превращались в безвольные игрушки в руках хозяев, их единственной радостью и удовольствием в жизни становилось поить вампира своей кровью. Ульрика любила Хольманна за то, кем он был. За его силу, его грусть и благородство. От одной мысли превратить его в верного пса, путающегося под ногами и горящего одним желанием – подставить горло под ее клыки, – Ульрику тошнило. Она отказалась выбрать, и Габриелла сделала это за нее. Она напилась крови Хольманна и свернула ему шею, что привело к заметному охлаждению отношений с воспитанницей.

Краем глаза Ульрика заметила движение. Она повернула голову. У перил веранды на каменной скамейке с лютней в руках сидела Фамке. Даже сейчас, с темными волосами и в серебряном лунном свете, она выглядела как воплощенный солнечный летний день. Необычно для вампира, но, возможно, именно поэтому Гермиона и решила обратить именно ее.

Фамке поманила Ульрику через окно.

Девушка покосилась на Габриеллу и Гермиону. Те с головой ушли в обсуждение новой личины для Габриеллы. Ульрика выскользнула из комнаты, прошла коридором и выбралась в сад через черный ход. Стояла холодная, ясная весенняя ночь. Однако Фамке мерзла не больше, чем любой вампир. Она вышла гулять босиком, в одном розовом шелковом платье.

– Добрый вечер, сестра, – сказала Ульрика.

Она отвесила короткий поклон и подошла к Фамке.

– Хотите сыграть мне?

Фамке посмотрела на лютню с отвращением.

– Я тренирую гаммы. Леди Гермиона говорит, что ламия должна быть идеальной придворной дамой. А идеальная придворная дама обязана разбираться в искусстве, играть на различных инструментах, отлично петь, и прочее, и прочее.

– Тогда я далека от идеальной придворной, – заметила Ульрика. – Я знаю только застольные песни коссаров. При дворе их петь не стоит.

Она сняла длинный парик, под которым обнаружились коротко стриженные волосы цвета песка. Ульрика со вздохом села рядом с Фамке.

– Вы слышали? Мы остаемся в Нульне.

Фамке кивнула.

– Я рада. Я бы скучала по вам. Но, возможно, вас это совсем не радует? Ваше лицо в окне казалось таким грустным.

Ульрика помолчала, затем пожала плечами.

– Я... да нет, ничего.

Фамке положила руку на ее плечо.

– Вы забудете его.

Ульрика подняла глаза, раздосадованная, что ее мысли так легко угадать.

– Надеюсь на это, – сказала она.

Фамке сочувственно улыбнулась.

– Конечно, забудете, – повторила она. – Он всего лишь мужчина. Был.

Неловкими пальцами Фамке сжала гриф лютни, пытаясь взять аккорд. Ульрика пробормотала что-то, что могло сойти за согласие. Всю жизнь Фамке подвергалась жестокому насилию со стороны отца и других мужчин. Гермиона спасла ее, даровав кровавый поцелуй и превратив в вампира. С точки зрения Фамке, ничего хорошего в мужчинах не было и быть не могло. Ни в одном из них.

– Просто он поступил с нами честно, – сказала Ульрика мгновение спустя. – Я жалею, что мне не позволили поступить с ним точно так же. Я понимаю необходимость хранить в тайне наше существование, но...

Ульрика замолчала. Она через плечо глянула на светлый квадрат окна гостиной.

– Иногда мне начинает казаться, что она убила его мне назло. Габриелла...

Ульрика на мгновение словно снова оказалась на Индустриэльплатц. Обезумевшая толпа раскачивает их карету и жаждет крови, Габриелла бросает им на растерзание Лотту, свою камеристку, чтобы спасти себя и Ульрику.

– Габриелла может быть жестокой, – закончила Ульрика вслух.

Фамке кивнула, осторожно покосилась на окно.

– Когда Гермиона обратила меня, – прошептала она, наклоняясь к Ульрике, – я думала, что она самая красивая, мудрая, замечательная женщина во всем мире, но теперь... – Фамке покачала головой, взгляд ее затуманился. – Во время этих беспорядков она словно сошла с ума. Набросилась на твою госпожу, думала только о том, что все плетут интриги против нее. Меня это пугает.

– Да, – согласилась Ульрика, расчесывая парик пальцами. – Я знаю, Гермиона просто боролась за свою жизнь, как она это понимала. Но это можно было сделать... по-другому.

Она откинулась на балюстраду. Фамке сделала то же самое. Их плечи соприкоснулись.

– Я все подумываю сбежать, – сказала Ульрика. – Оставить их со всей мышиной возней. И жить свободно.

Фамке ахнула и повернула голову. Ее губы едва не коснулись уха Ульрики.

– Я думаю о том же! – Она указала на дом. – Я так устала от стен. Даже сад – как маленькая коробочка. – Она вздохнула. – Я любила простор. Раньше. Теперь, несмотря на все то хорошее, что госпожа дала мне, иногда кажется, что я в гробу. И наконец по-настоящему мертва.

Она положила голову на плечо Ульрики.

– Это было бы чудесным приключением – сбежать вместе. Как две принцессы в романе.

Ульрика улыбнулась и посмотрела на стену, окружающую сад. На крыши и стены домов за ней.

– Да. Две лошади и большая дорога. Мы с отцом так ездили по нашей области. Никакой жесткой цели, которую обязательно нужно достичь. Лишь меч на боку и пустота на сотни миль вокруг.

– Нам понадобится кое-что еще, – сказала Фамке, смеясь. – Карета, чтобы защититься от солнца днем. Кучер. И, я полагаю, донор или два, чтобы не голодать.

Ульрика хмыкнула. Все, что называла Фамке, словно ложилось на спину тяжким грузом.

– Тогда можно и не сбегать, – сказала она резче, чем хотела. – Вы предлагаете тащить с собой гроб, который давит вас.

– Но путешествовать без кареты глупо, – заметила Фамке. – Что, если солнце застигнет нас вдали от подходящего убежища?

– Да, я знаю, – вздохнула Ульрика. – Поэтому мы и остаемся в саду-коробке и душных комнатах. Но карета не вписывается в мечту о счастливом побеге на волю, не так ли?

Фамке сладко улыбнулась.

– Это же мечта. Вместо кареты мы возьмем крылатых лошадей. Днем они будут уносить нас на Маннслиб, мы будем спать там, на луне. И никогда больше не увидим солнца.

Ульрика засмеялась, но прежде, чем она успела ответить, открылась дверь. Их покровительницы, Габриелла и Гермиона, выглянули на веранду. Ульрика и Фамке, застигнутые врасплох, отпрянули друг от друга.

– Ульрика! Пойдемте, – резко сказала Габриелла. – Мы все дела здесь закончили. Пора идти.

– Фамке, чем это вы занимаетесь? – рявкнула Гермиона. – Вы должны разучивать гаммы.

Ульрика и Фамке быстро поднялись со скамейки и отвесили по реверансу, хором сказав:

– Да, госпожа.

Ульрика поспешила за Габриеллой, но украдкой оглянулась на Фамке. Они тайком улыбнулись друг другу на прощанье.

«Пусть однажды крылатая лошадь прилетит за тобой, сестра», – подумала Ульрика и вошла в дом.

ГЛАВА 2
ЗОЛОТАЯ КЛЕТКА

 

– Я оставлю вас дома, – сказала Габриелла.

Они с Ульрикой ехали в карете по Нульну к своему временному пристанищу.

– Мне нужно отправиться в Гандельбезирк, встретиться с людьми мадам Дагмар, ознакомиться с порядком работы и списками клиентов. Вам там будет скучно.

Ульрика не ответила. Она продолжала смотреть в окно.

– Дома вас ждет сюрприз, – продолжила Габриелла. – Надеюсь, вам очень понравится.

Ульрика снова промолчала в ответ. Габриелла вздохнула.

– Извините, что я повысила на вас голос, любовь моя, – сказала она. – Но я не могу позволить вам общаться с Фамке.

Ульрика отвернулась от окна.

– Почему? Почему мне нельзя говорить с ней?

– «Почему мне нельзя говорить с ней, госпожа», – поправила Габриелла. – Не забывайтесь. Я дала вам много воли в последнее время, потому что иначе мы бы не выжили. Но теперь кризис позади.

– Почему мне нельзя говорить с Фамке, госпожа? – процедила Ульрика сквозь зубы.

– Вот так намного лучше, – сказала Габриелла. – Потому что, хотя теперь предполагается, что мы с Гермионой – союзники, на самом деле она сделает все, чтобы очернить мое имя и разрушить мою репутацию, пока я здесь. Она не хочет видеть меня в Нульне – честно говоря, меня от этого города тоже тошнит. Больше всего Гермиона боится, что я поднимусь выше нее.

– Ну и при чем тут Фамке, госпожа? – спросила Ульрика.

– Не говорите глупостей, девочка, – отрезала Габриелла. – Гермиона создала Фамке. Фамке шпионит для нее, так же как и вы – для меня. Она передаст каждое ваше слово своей госпоже. Вы не можете доверять ей.

Ульрика стиснула кулаки так, что ногти впились в ладони. Но ярость ее была слишком велика.

– То есть я должна общаться только с вами? – завопила она. – Вы убили Хольманна! Вы запрещаете мне общаться с Фамке! С кем мне разговаривать?

Габриелла, ошеломленная, моргнула.

– Конечно, вы можете поговорить со мной в любое время, – сказала она. – Если вы нуждаетесь в других товарищах для игр, у нас будет множество доноров, как только новый бордель откроет двери для посетителей. Десятки красивых мужчин, готовых защитить нас, и самые красивые женщины Империи, готовые выполнить любое наше желание.

– Не хочу я доноров! – рявкнула Ульрика. – Что я говорю все время? Я обрекла Хольманна на смерть, лишь бы не делать его своим донором. Я хочу равных отношений! Настоящей дружбы, а не рабского преклонения идиотов, одурманенных чарами!

Габриелла хотела ответить в том же тоне, но вдруг ее лицо смягчилось.

– Тогда, боюсь, вы часто будете одиноки среди нас, дитя. За те долгие столетия, что я живу, мне доводилось иметь настоящих друзей – но их было очень мало, и это случалось очень редко. Сестры слишком увлечены, интригуя друг против друга за положение, чтобы стать настоящими друзьями. Мы способны объединиться только перед лицом внешней опасности. – Габриелла криво улыбнулась. – Да и то не всегда, как вы сами имели возможность убедиться.

Она похлопала Ульрику по колену.

– Наше положение не всегда будет таким сложным, дорогая, – утешила графиня. – Придет время, когда я смогу позволить вам обзавестись друзьями за пределами моего дома. Но до тех пор я сделаю все, что смогу, чтобы стать вам тем другом, в котором вы нуждаетесь.

Ульрику это совершенно не утешило. Она снова отвернулась к окну.

– Другом, которого я должна звать «госпожа», – сказала она.

Остальную часть пути они проделали в молчании.

 

Временное пристанище Габриеллы находилось в квартале Кауфман – тихом и уютном месте обитания богатых купцов, расположенном к югу от Альдига, где в основном проживали благородные люди. Скромный домик в стиле фахверк Гермиона приобрела как раз для таких ситуаций – чтобы размещать в нем сестер, которым она не могла предложить остаться в ее собственном особняке. Это был двухэтажный дом с двумя спальнями, дворецким, кучером и горничной. Все слуги, конечно, являлись донорами, что гарантировало их верность хозяевам.

Габриелла и Ульрика жили там с тех пор, как вернулись в Нульн после чудовищной бойни в Мондтхаусе. Ульрике дом напоминал тюрьму. Конечно, хорошо обставленную тюрьму, с тяжелой дубовой мебелью, разноцветными витражами в окнах, с лепниной на расписных потолках – но тем не менее тюрьму. Пока Габриелла, Гермиона и ее приспешники работали над уничтожением своих старых личин и созданием новых, Ульрике приходилось прохлаждаться здесь: читать, бродить по дому и размышлять о повороте, который приняла ее жизнь после смерти.

Служанка впустила их через калитку на заднем дворе. Ульрика направилась было прямиком в свою комнату, но Габриелла засмеялась и схватила ее за руку.

– Нет-нет, любовь моя, – сказала она. – Я не позволю вам дуться на меня. Пойдемте в гостиную. Я сейчас должна уйти, но я приготовила для вас сюрприз, помните?

Ульрика, не поднимая глаз, сделала реверанс.

– Как прикажете, госпожа.

Габриелла вздохнула и грустно улыбнулась.

– Я знаю, образ жизни, который мы сейчас вынуждены вести, душит вас, но я обещаю, что скоро станет лучше.

– Как именно лучше? – спросила Ульрика, наконец взглянув на нее. – Мы поменяем этот тесный гроб на гроб побольше, со шлюхами в нем. Но это все равно будет гроб.

Габриелла нахмурилась.

– Вы хотите поругаться со мной, но вам это не удастся. Пойдемте.

Она провела Ульрику в маленькую аккуратную гостиную. Посередине комнаты на аравийском ковре стоял высокий сундук, обитый бронзой по углам. Из замка торчал ключ.

Габриелла указала на него.

– Откройте.

Ульрика помедлила, но затем шагнула вперед и повернула ключ. Крышка качнулась, открывшись сама собой. Сундук оказался миниатюрным шкафом очень продуманной конструкции, с вешалками для одежды и небольшими отделениями для украшений, обуви и туалетных принадлежностей. Он был забит мужской одеждой.

Ульрика изо всех сил старалась продолжить сердиться и сделать вид, что увиденное не произвело на нее никакого впечатления, но не смогла. Она сняла с вешалки дублет и принялась рассматривать его. Он был красивым – черный бархат, вышитый серой нитью. В комплект имелись прорезные бриджи и чулки такого же цвета. На вешалке остались еще три дублета – насыщенных оттенков бордового, зеленого и серого. Еще там был черный плащ, несколько белых кружевных рубашек и на нижней полке – пара высоких черных сапог для верховой езды из мягкой эстальской кожи и меч с кинжалом, рапира изысканной тилийской работы. К мечу прилагались пояс, чтобы носить его, и ножны.

– Мерки я сняла с вашего изорванного костюма для верховой езды, – сказала Габриелла. – Я знаю, что в такой одежде вы чувствуете себя намного удобнее. Вы сослужили большую службу в качестве моего «селезня», и я решила, что вас нужно наградить.

Ульрика повернулась к Габриелле, прижимая к груди черный бархатный дублет. Ей хотелось прямо здесь скинуть платья и парик и примерить его.

– Спасибо, госпожа. Это... это прекрасный подарок.

Габриелла улыбнулась.

– Я надеялась, что вам понравится. На официальные приемы вам, конечно, придется надевать юбки, – продолжала она. – Но в свободное время вы можете одеваться как хотите.

Ульрика поклонилась.

– Спасибо, я...

Ее глаза вдруг загорелись.

– Могу я пойти с вами? Подождете, пока я переоденусь?

Габриелла поджала губы.

– Как я уже сказала, вам это мероприятие не придется по вкусу. Я встречаюсь с бордельмаман и поварами и уже опаздываю.

– Тогда можно мне выйти? – спросила Ульрика. – Одной? Просто прогуляться по окрестностям? До парка в Альдиге?

Губы Габриеллы превратились в твердую ровную линию.

– Не глупите, моя дорогая. Это тоже опасно. Вы знаете, что мы теперь должны превратиться в невидимок. Люди в городе более-менее успокоились, но вампирская паника еще не сошла на нет. Хватит одной искры, чтобы все опять запылало, и мы вернемся к тому, с чего начали.

– Но никто не поймет, что я такое, – возразила Ульрика. – Вы думаете, я такая дура, чтобы показать когти и клыки? Этот урок я выучила.

– На вас обратят внимание, потому что вы будете выглядеть необычно, – пояснила Габриелла. – Женщина в мужском костюме. Необычное вызывает интерес, а мы не можем позволить себе привлекать внимание, вы же понимаете это?

Ульрика уставилась на нее. Ярость снова вскипела в юной вампирке.

– Так в каком именно случае мне позволено носить эту одежду? Вы говорите, что я не могу надевать ее на приемы. Ее нельзя носить на улице. Только в мое свободное время. Предполагается, что я, оставшись дома, надену ее и буду маршировать в дублете из комнаты в комнату? – Она схватила сапоги и подняла их. – Они – для верховой езды, госпожа. Когда я смогу проехаться верхом?

Габриелла выпрямилась.

– Не говорите со мной таким тоном, дитя. Я просто забочусь о вашем...

Ульрика перебила ее:

– Не разговаривайте со мной как с ребенком! Я взрослая женщина. Я прошла этот мир вдоль и поперек, от Кислева и Мидденхейма до Краесветных гор. Я сражалась с ордами Хаоса. Я вела людей в бой. И вы не позволяете мне выйти из дома?

Ярость снова захлестнула ее. Ульрика готова была взорваться – мир вокруг стал для нее красным. Ей захотелось швырнуть сапоги в статую, стоявшую на столе в другом конце комнаты, – благородная дама и рыцарь, преклонивший перед ней колени. У девушки даже руки дернулись, но она сдержалась. Заставила себя ровным тоном произнести слова, которые ей хотелось выплюнуть Габриелле в лицо:

– Вы думаете, я – кукла? Которую можно наряжать то в девочку, то в мальчика, а когда наскучит, забросить под кровать? Но я не кукла и не ребенок. Я буду ходить куда хочу и разговаривать с кем хочу.

– Ульрика, – начала Габриелла.

Но Ульрика не дала себя перебить. Несмотря на все старания держать себя в руках, она начала повышать голос:

– Я в долгу перед вами. Вы спасли мне жизнь. Обучили ламийскому стилю выживания. Поэтому я стану верно служить вам. Но я не ваша рабыня. Я не собака.

Ульрика горько засмеялась.

– Ха! Вы говорите, что вы – мой друг. Говорит ли друг «сядь и жди» и ожидает ли он, что друга осчастливит косточка и миска с водой?

– Хватит! – рявкнула Габриелла и продолжила уже мягче: – Да. Я поступаю так именно потому, что я ваш друг. Я знаю, что вы чувствуете себя связанной по рукам и ногам. И я знаю, что жестоко дарить вам одежду, не давая возможности ее надеть. Но, как я уже говорила, скоро все изменится.

– Когда? – воскликнула Ульрика.

– Скоро, – сказала Габриелла. – Вампиры живут долго, любовь моя. И рано или поздно получают все, что хотят. Когда наше положение станет не таким шатким, когда мы снова опутаем правителей Нульна интригами – тогда мы сможем позволить себе гораздо больше. Наберитесь терпения. Вы обретете и друзей, и свободу. Вы сможете гулять где захотите и скакать верхом куда вам в голову придет. Но не сейчас. Придется немного подождать, извините.

Ульрика задрожала от разочарования и стиснула дублет так, что бархат начал расползаться. Но вдруг ее порыв угас.

– И вы простите меня, госпожа, – сказала она. – Я знаю, мы должны быть осторожны. Я знаю, нужно просто потерпеть. Просто...

– Просто вы не рождены жить в четырех стенах, – закончила Габриелла.

Она шагнула к Ульрике и обняла ее.

– Я знаю. Вы – дитя бескрайних равнин Кислева. Думаю, что замкнутый образ жизни, который ведут ламии, заставляет вас страдать сильнее, чем необходимость пить кровь.

Габриелла поцеловала Ульрику в щеку.

– Я обещаю вам, дорогая. Вы помчитесь по бескрайним равнинам, но... – Она подняла подбородок Ульрики и посмотрела в ее глаза. – Но вы должны кое-что пообещать и мне.

– Что именно, госпожа? –спросила Ульрика.

– Вы должны пообещать повиноваться мне, – сказала Габриелла. – Оставаться здесь, в доме, пока я не разрешу выйти. Вы должны позволить мне решать, когда можно выходить и с кем можно разговаривать. Эти ограничения – ненадолго. Но пока я их не сниму, у меня должно быть ваше слово, что вы станете соблюдать их.

Ульрика заколебалась. Она чувствовала себя так, словно Габриелла запихивает ее в сундук с дублетами и сапогами и плотно закрывает его. Она хотела бежать. Она хотела увидеть обе луны. Но в то же время она знала, что графиня права. Сейчас это слишком опасно. Они находились в чужой стране, людей которой все еще будоражили недавние события.

Ульрика со вздохом кивнула.

– Очень хорошо, госпожа. Я буду подчиняться вам. Даю слово оставаться дома и разговаривать только с тем, с кем вы разрешите.

Ульрика почувствовала, как расслабились руки Габриеллы вокруг нее. Графиня улыбнулась и погладила девушку по щеке.

– Спасибо, дорогая, – сказала она. – В один прекрасный день вы получите все, что я пообещала.

Габриелла поцеловала ее еще раз, развернулась и взяла перчатки.

– Я хотела бы гораздо подробнее обсудить это все с вами, но я должна идти. Я вернусь до рассвета. Попейте крови горничной, если проголодаетесь. Я сказала дворецкому, он принес новых книг из книжной лавки. Вам будет чем заняться.

– Спасибо, госпожа, – сказала Ульрика.

Девушка проводила Габриеллу до черного выхода из дома. Там ожидала служанка с плащом.

– Берегите себя.

– Обязательно, – ответила Габриелла.

Горничная накинула на плечи хозяйке плащ, открыла дверь и проводила вышедшую во двор графиню реверансом. Ульрика отвернулась. Девушка закрыла дверь. Ульрика услышала, как в замке поворачивается ключ, остановилась и обернулась. В руке горничной ключа не было. Дверь закрыли снаружи.

ГЛАВА 3
ПОБЕГ

 

Ульрика пробралась мимо горничной к двери и подергала ее, чтобы точно убедиться. Дверь оказалась заперта. У вампира мурашки побежали по спине, кожу покалывало от ужасного предчувствия. Она бросилась через весь дом к входной двери. Она тоже была закрыта.

Ульрика повернулась к горничной, которая последовала за ней. Глаза служанки были широко открыты.

– Приведи сюда дворецкого. С ключами!

Девушка поспешила исполнять приказание. Ульрика кружила около двери. Ее длинные юбки шуршали по полированному деревянному полу. Явился заспанный дворецкий со связкой ключей в руках.

– Открой дверь, – приказала Ульрика.

– Да, миледи, – ответил дворецкий.

Он вставил ключ в замок и попытался повернуть его в ту и другую сторону. Затем с поклоном обратился к Ульрике.

– Похоже, графиня наложила чары, миледи. Замок не откроется.

Ульрика выругалась и огляделась.

– Чары? Какие чары? Она всегда так делает?

– Обычно только когда ложится спать, миледи, – пояснил дворецкий. – В остальное время у нас должна быть возможность войти и выйти из дома, на рынок, разговаривать с торговцами, и...

Ульрика выхватила у него ключ и попробовала открыть дверь сама. Ее сверхчеловеческой силы хватило согнуть ключ – но не открыть замок. Она снова выругалась и направилась к задней двери. Попробовала открыть ее – но с тем же успехом.

– Да чтоб ее разорвало!

Ульрика бросила ключи и вернулась в гостиную. Окна от пола до потолка скрывали плотные занавеси. Вампир рывком отдернула их и схватилась за защелку, запирающую рамы. Та легко открылась, Ульрика обрадовалась, но не тут-то было. Она толкнула раму, но та не шелохнулась. Девушка словно пыталась сдвинуть с места каменную стену. Она снова выругалась и ударила кулаком по квадратику свинцового стекла. Рука ее застыла в воздухе почти у самого стекла, наткнувшись на всю ту же самую невидимую каменную стену. Ульрика зарычала, отпрыгнула, схватила тяжелый дубовый стул и швырнула его в окно. Стул отлетел назад и упал на пол, на стекле не появилось ни царапинки. Ульрика уставилась на него, сжимая кулаки.

– Госпожа, – тихо сказала горничная. – Госпожа, вы в порядке?

Ульрика обернулась. Девушка и дворецкий выглядывали из двери гостиной, настороженно наблюдая за ней.

– Я в порядке, – ответила она. – Возвращайтесь к себе.

Слуги кивнули ей и с облегчением поспешили прочь. Ульрика поставила стул, затем яростно ударила его ногой. Она начала прохаживаться по гостиной туда-сюда, по дороге пиная стул до тех пор, пока не вколотила его под стол.

Графиня заперла ее. Ульрика дала торжественное обещание, что не выйдет из дома, а она все равно заперла! Вампир зарычала. Теперь она знала, как на самом деле Габриелла относится к ней. Графиня обходилась с ней мягко, разговаривала терпеливо – но ни секунды не считала, что Ульрика в состоянии сдержать данное слово. Габриелла считала ее лишь ребенком, без чести, ума и чувства долга.

Это как пощечина – оскорбление ее достоинства.

Ярость снова забурлила в Ульрике. Взор ее затмили багровые облака. Комната казалась дном бушующего алого моря. Она снова пнула стул, он перевернулся. Пусть только Габриелла вернется, она ей покажет. Больше она не поддастся на сладкие речи! Она потребует свободы и, если графиня откажет, с боем проложит себе дорогу – или погибнет в борьбе. Она ни секунды больше не станет служить этой лицемерной ведьме. Зубы Урсуна! Если бы она могла разрушить чары, держащие ее здесь в ловушке, она бы ушла в тот же миг и больше никогда не вернулась. К черту интриги ламий, бесшумную борьбу в затхлых комнатах. Прочь отсюда!

Тоненький голосок в голове Ульрики напомнил о слове, которое она дала Габриелле. Но вампир зарычала, заглушая этот голос, и он, съежившись, спрятался в дальнем углу ее сознания. Когда графиня повернула ключ, закрывая за собой дверь, все обещания Ульрики перед ней потеряли силу. Нет бесчестья в нарушении клятвы, данной кому-то, не имеющему понятия о чести.

Ульрика выпустила когти и клыки и прыгнула на окно. Она рвала и царапала его. Ее отбросило назад, и она упала, тяжело дыша, но ее охватил слишком сильный гнев, чтобы это могло остудить его. Ульрика повернулась, зарычав под нос. Если существует способ разрушить чары, она его найдет. Если нет, графиня, вернувшись, обнаружит, что ее миленький уютненький домик перевернут вверх дном.

Ульрика взбежала по лестнице в свою комнату, обогнула украшенную балдахином кровать и подошла к тяжелым занавескам на стене, выходящей на улицу. Вампир выпустила когти и разорвала их. За ними обнаружилась глухая стена. Окон здесь не было. Ульрика в замешательстве посмотрела на стену, затем бросилась в комнату Габриеллы и сорвала занавески там. Окон тоже не оказалось – за занавесками открылась только гладко оштукатуренная стена.

Ульрика отступила, лихорадочно соображая. Она не сомневалась, что снаружи видела ряд окон на верхнем этаже дома. Фальшивка, значит. Дом без окон выглядел бы странно, а так ламии – его обитательницы – были надежно защищены даже от случайного солнечного луча. Ульрика быстро обыскала комнаты на этаже, срывая шторы одну за другой. Окон не было ни в одной из них.

Ульрика, тяжело дыша, в отчаянии пнула стену, но вдруг замерла. А что насчет камина? Может быть, удастся выбраться наружу через дымоход? Она бросилась в комнату Габриеллы и просунула голову под каминную полку. Увы. Дымоход был узким, в него едва влезала голова Ульрики, а плечи бы точно не прошли. Вампир зарычала, схватила кочергу и ударила по мраморной кариатиде, державшей на плечах каминную полку. Маленькая каменная голова, подпрыгивая, покатилась через комнату и остановилась у стены в месте, где должно было находиться окно. Ульрика засмеялась и подошла к голове, намереваясь швырнуть ее во что-нибудь. У стены она остановилась, задумчиво глядя на нее. На штукатурке просматривалось углубление – почти незаметная вертикальная линия. Ульрика подошла ближе. Словно два листа бумаги лежали стопкой, и написанное на верхнем почти невидимым взгляду узором отпечаталось на нижнем. Ульрика провела по нему рукой. Рядом обнаружилась небольшая впадина, справа – еще одна. Девушка посмотрела наверх. Их соединяла дугообразная линия, такая же еле заметная, как и остальные.

От волнения кожу Ульрики словно начало покалывать множество иголочек. Этот дом не построен вампирами и для вампиров – но переоборудован под их нужды. В этой стене когда-то зияло настоящее окно. Его все еще видно снаружи! Вопрос заключался в том, насколько надежно его закрыли?

Ульрика подняла кочергу, но остановилась. Это окно выходило на улицу. Разломав его, она неизбежно привлечет внимание. Ульрика бросилась в кабинет, окна которого выходили на задний двор. Да. На стене она обнаружила такие же неглубокие бороздки. Девушка хватила по этому месту кочергой. Штукатурка потрескалась и рассыпалась. Ульрика ударила еще раз, и в стене появилась дыра. Девушка уцепилась когтями за края дыры и рванула, отдирая гладкую крашеную облицовку. За ней обнаружились только обрешетка и щебень!

Ульрика обеими руками принялась выдирать прутья. Щебень, заполнявший полость в стене, посыпался на пол. Буквально в двух дюймах обнаружилась деревянная оконная рама. Ульрика ломала и крушила, пока не вырвала ее из проема. За ним стояла тонкая деревянная панель, выкрашенная в черный цвет. Ульрика отогнула край и выглянула наружу. Лунный свет хлынул в комнату. Окно выходило на каретный двор.

Ульрика протянула кочергу, не смея уже надеяться, и ткнула в ромбовидную панель. Кочерга пробила ее насквозь, раздался звон стекла. На это окно чары не наложены! Она свободна!

Ульрике так не терпелось покинуть дом, что она чуть не выпрыгнула в окно тут же, но она взяла себя в руки. Если она действительно собирается теперь жить сама по себе, к путешествию надо подготовиться. Девушка улыбнулась. Как мило со стороны Габриеллы предусмотрительно снабдить ее всем необходимым, тем, что ей понадобится в первую очередь!

Ульрика побежала обратно в гостиную. Там она сняла испачканные штукатуркой платья, облачилась вместо них в рубашку, черный бархатный костюм, кожаные сапоги и перчатки. Вся одежда идеально села по размеру. Затем девушка пристегнула прекрасный меч к поясу, засунула за него и кинжал. Она сняла с вешалки серый костюм, сложила его. Никакой сумы или чемодана у нее не было. Ульрика положила костюм в расправленную рубашку, стянула все концы, а рукава связала вместе и перекинула через плечо, как походную суму.

Что еще ей понадобится? Деньги. Ульрика побежала в комнату Габриеллы, обыскала комод и шкаф и забрала все драгоценности и украшения, какие нашла. Под шляпной коробкой она обнаружила небольшой железный сундук. В нем лежали пятьдесят золотых рейхсмарок. Она забрала и их, положила в кошель, висящий на поясе. Вот теперь можно отправляться. Часть ее хотела дождаться возвращения Габриеллы, просто чтобы открыто сообщить графине о своем уходе. Но там уже рассвет будет недалек, а к тому времени стоило оказаться как можно дальше отсюда и найти убежище на день.

Ульрика поспешила в кабинет, подошла к пробоине окна. Она выглянула во двор и тут заколебалась. Она поступала неправильно. Разве можно так обойтись с женщиной, которая спасла ее и помогла сделать первые шаги в ее новой жизни? Назад дороги не будет. А кто знает, что ждет ее впереди? Может, смерть настигнет ее с сегодняшним рассветом. Ульрика пожала плечами и пинком разбила стекло. Лучше умереть свободным, чем жить в клетке.

Она прыгнула во двор. Ночной ветер взъерошил волосы. Радостное волнение охватило ее, и она отбросила последние сомнения. Ульрика миновала каретный дом, направляясь к забору. Теперь нужно выбраться из Нульна. Если бы только она могла попрощаться с Фамке перед отъездом!

Ульрика остановилась. Почему же – попрощаться? Разве Фамке не говорила, что тоже хочет сбежать? Дико расхохотавшись, Ульрика перепрыгнула через забор и помчалась по спящему Альтештадту к особняку Гермионы.

 

Сидя на крыше дома напротив, Ульрика глядела на особняк Гермионы – один из многих, из которых и состояла эта улица в Альдиге. Один вид здания лишил вампира всякого задора. Это было трехэтажное палаццо в тилийском стиле с изысканной отделкой стен и резными колоннами, охраняющими двери и окна. Но при всем своем изяществе жилище Гермионы представляло собой маленькую крепость. Не только колонны защищали окна – еще тяжелые решетки и дубовая дверь толщиной не меньше четырех дюймов. Ульрика не заметила ни одного охранника, но она знала, что свита Гермионы состоит из умелых рыцарей и сейчас все они наверняка находятся внутри. Также не стоило забывать о прочных замках и защитных чарах, которые здесь должны быть более мощными, чем в маленьком гостевом доме, откуда она с таким трудом вырвалась. Неудивительно, что стригой при всей его силе предпочитал убивать ламий, когда они не находились под защитой стен своих домов. Потребуется армия, чтобы пробиться в особняк.

Ульрике, конечно, не нужна была армия, чтобы войти. Горничные и рыцари Гермионы знали ее, и небольшая ложь открыла бы перед ней двери. Вопрос в том, чтобы потом выйти – вместе с Фамке. Ульрика ни секунды не сомневалась, что Гермионе хватит щелчка пальцев, чтобы запереть двери и окна. Тогда Ульрика застрянет в особняке, а за попытку украсть ее воспитанницу Гермиона может и прикончить ее на месте. Или, что еще хуже, вернет ее Габриелле.

Но, может, удастся и не заходить в дом. Вдруг Фамке все еще в саду. Кровь снова забурлила в жилах Ульрики. Она спустилась с крыши в узкий переулок, обошла особняк Гермионы с тыла. Да. Кто-то продолжал терзать лютню в саду. Сердце Ульрики бешено заколотилось. Это мог быть только один человек. Девушка на цыпочках подошла к стене и хотела уже запрыгнуть на нее, но остановилась. А если Фамке не одна, если с ней Гермиона? Или кто-нибудь из рыцарей?

Ульрика напрягла сверхчеловеческие чувства, но так и не услышала биения ни одного сердца. Однако в саду все еще могла находиться Гермиона. Придется это аккуратно проверить.

Она подпрыгнула, ухватилась пальцами за верх стены, затем медленно подтянулась ровно настолько, чтобы заглянуть внутрь. Деревья, кусты и статуи влюбленных, умирающих в объятиях друг друга, заслоняли большую часть дома, но, вытянув шею и подавшись влево, Ульрика смогла увидеть веранду – и Фамке на ней.

Она была одна. Юная вампирка сидела на скамье, где они с Ульрикой и простились вечером. Ее золотые волосы отливали серебром в лунном свете. Фамке усердно боролась с лютней и бретоннской мелодией – но пока проигрывала.

Ульрика вздохнула с облегчением, перелезла через стену и спрыгнула в сад. Прокравшись через деревья и кусты, она присела на краю лужайки так, чтобы из окон особняка ее нельзя было заметить.

– Фамке! – прошептала она.

Фамке подняла взгляд, отбросила с лица длинные прямые пряди.

– Кто здесь? – спросила она.

Мелодия, выходящая из-под ее пальцев, приобрела совсем дикое звучание. Фамке заметила Ульрику, и музыка оборвалась.

– Сестра! Что вы здесь делаете?

Ульрика приложила палец к губам и поманила ее.

– Ш-ш-ш, – сказала она. – Идите сюда.

Фамке оглянулась на особняк, встала, спустилась с веранды и торопливо пересекла лужайку.

– Что случилось, Ульрика? Почему вы шмыгаете по кустам, как воровка?

Ульрика усмехнулась.

– Я сбежала. Графиня – бесчестная женщина, не заслуживающая никакого уважения. Я решила жить сама по себе. Я пришла забрать вас с собой.

Она взяла Фамке за руку.

– Пойдемте. У нас мало времени.

– Вы... вы сбежали? – ошеломленно переспросила Фамке.

– Либо это, либо смерть.

Ульрика встала.

– Теперь к стене. Пока никто не пришел искать вас.

Фамке попятилась.

– Ульрика, я... Мы не можем. Это была всего лишь шутка. Мечта.

– Для меня – нет, – нетерпеливо возразила Ульрика. – Больше нет. Я разгромила дом графини и ограбила ее подчистую. Нет пути назад.

– Но это невозможно! – сказала Фамке. – Нам понадобится карета, и доноры, и места, где можно укрыться.

Ульрика тряхнула кошельком.

– Мы все это купим. А теперь пошли!

– Фамке? – донесся голос Гермионы из дома. – Фамке, где вы?

Ульрика снова повернулась к Фамке.

– Пойдемте, сестра, – прошептала она. – Прежде чем станет слишком поздно.

Фамке покачала головой. Лицо ее исказила гримаса боли – она бы разрыдалась, если бы вампиры могли плакать.

– Я не могу. Ничего не выйдет. Мне очень жаль.

Ульрика шагнула к ней из кустов. Гнев снова вспыхнул в ней.

– Да что с вами? Хотите жить под каблуком этой ужасной женщины всю оставшуюся вечность? Как вы вообще позволяете ей так с собой обращаться? Вы же как кукла в коробке. Разве вы не предпочли бы умереть свободной, чем жить в клетке?

Фамке повесила голову.

– Извините, Ульрика. Я трусиха.

Ульрика застонала. Она уже хотела перекинуть девушку через плечо и силой перетащить ее через стену. Но тут на веранде открылась дверь. Из нее появились леди Гермиона и двое ее рыцарей. Фамке пискнула.

– Что здесь происходит? – холодно спросила Гермиона, спускаясь на лужайку.

Ульрика хотела наброситься на нее, но вместо этого отвесила поклон.

– Из-извините, леди Гермиона. Я тут прогуливалась, услышала, как играет госпожа Фамке, и решила заглянуть, просто засвидетельствовать свое почтение.

– Понятно, – сказала Гермиона и стремительно перелетела через лужайку.

Рыцари последовали за ней, расходясь широким полукругом, чтобы окружить Ульрику.

– Светская беседа через стену сада.

– Ах да, госпожа, – сказала Ульрика. – Я-я знаю, что мне следовало войти через главную дверь, но я хотела удиви...

– То есть, когда вы спрашивали мою дорогую Фамке, – перебила ее Гермиона, – неужели она предпочтет жить в клетке, чем умереть свободной, это была просто светская беседа?

ГЛАВА 4
СТЕНЫ НУЛЬНА

 

Ульрика попятилась, с трудом сдерживаясь, чтобы не схватиться за меч. Фамке тоже отпрянула.

– Боюсь, вы плохо расслышали, госпожа, – сказала Ульрика.

– Да? – переспросила Гермиона. – И что же вы говорили на самом деле?

Ульрика открыла рот, но ей ничего не пришло на ум. Она проклинала себя. Графиня Габриелла сейчас бы наплела Гермионе с три короба. Габриелла никогда не лезла за словом в карман, но Ульрике так и не выпало случая обучиться светской болтовне. Она бросила взгляд на Фамке, но ту словно паралич разбил от страха.

– Я... не помню, – выдавила Ульрика.

Гермиона бросила на нее испепеляющий взгляд.

– Если Габриелла прислала вас заморочить голову моей воспитаннице, вам следовало гораздо лучше подготовиться.

Она небрежным жестом указала на рыцарей, которые спешили из дома на помощь товарищам.

– Давайте сюда меч. Посидите тут, пока графиня не пришлет за вами.

Ульрика отступила еще на шаг и врезалась спиной в кусты. До стены сада оставалось рукой подать.

– Конечно, – сказала она. – Я...

Она резко толкнула Фамке на Гермиону, развернулась и бросилась бежать, ломая кусты. Гермиона яростно вскрикнула, а затем принялась громко произносить заклинание. Звуки его обжигали уши. Рыцари тоже завопили и бросились в кусты вслед за Ульрикой.

Девушка не оглядывалась. Нельзя было терять времени. С дерева, мимо которого она бежала, низко свесилась ветка. Ульрика вскочила на нее и, как кошка, перемахнула от ствола на стену. Воздух над стеной задрожал и сгустился. Гермиона закончила плести чары. Они потащили Ульрику назад. Она зависла в воздухе, барахтаясь, как муха в меду.

Рыцари Гермионы добежали до нее и принялись подпрыгивать внизу, пытаясь схватить за лодыжки.

Ульрика боролась с застывшим воздухом. Она отталкивала его руками и самим своим рассудком. «Дай мне уйти! – завопила она мысленно. – Отпусти меня!»

Вдруг невидимая рука разжалась и выпустила Ульрику. Та грохнулась на булыжную мостовую, упав на колени и локти. Вскочила и побежала. Из-за стены доносились голоса рыцарей Гермионы:

– Снимите чары, госпожа!

– Она сбежала!

– Эй, там, несите факелы!

– Прощайте, Фамке! – крикнула Ульрика через плечо.

В конце переулка она свернула налево и помчалась прочь по безлюдным улицам, все время меняя направление. Она не задумывалась, куда бежит. Шума погони пока не слышалось. Но что Ульрика знала о способностях Гермионы? Единственное – что та умела летать. Хотя вряд ли Гермиона станет барражировать над Нульном прямо в своем красивом платье. Ламии добиваются своего другими способами.

Вдруг Ульрику пробрала дрожь.

«Нет, – подумала она. – Метаться в ночном небе над Нульном Гермиона точно не станет».

Ламийский способ получать желаемое заключался в использовании влияния и положения в обществе. Гермиона не бросится в погоню лично. Она подаст в розыск. Ульрика всем телом почувствовала, как стены Нульна сжимаются вокруг нее. Следовало покинуть город до того, как Гермиона захлопнет перед ней все ворота. Бегая кругами, как тупой гоблин, Ульрика и так потратила слишком много времени.

Она остановилась и огляделась, пытаясь понять, где находится. Вокруг простирались зубчатые стены и возносились к небу шпили Храмового квартала. Соборы Зигмара, Шалльи и Мирмидии возвышались вокруг нее. Дура! Она выбрала самое ненужное направление из всех возможных и уже почти достигла Садов Морра. Ульрика повернулась и двинулась на юг – уже не бегом, но быстрым размеренным шагом. Про себя она молилась богам, чтобы не опоздать. Но боги к молитвам вампиров не прислушиваются.

Вскоре она уперлась в Высокие ворота – основные, связывающие Альтештадт, где проживала в основном знать, и Нойштадт – квартал богатых купцов, роскошный, но безвкусный. Однажды Ульрике уже доводилось перелезать через стену, разделяющую кварталы, и это едва не закончилось плачевно. Повторять опыт ей не хотелось.

Возможно, и не придется. Тогда Ульрике пришлось лезть через стену потому, что она выглядела как подозрительная оборванка. Таких стража посреди ночи в квартал знати не пропускает. Но сейчас она одета в красивый черный камзол и дорогие сапоги. Ульрика подумала, а почему бы не пройти прямо через ворота с уверенным видом. Она выглядела как аристократка и хотела покинуть квартал, а не пробраться в него, на что стражники посмотрели бы сквозь пальцы.

Ульрика осмотрела пятачок перед воротами. Все было спокойно. Стражники в черных мундирах и латных нагрудниках патрулировали его словно в полусне. Сейчас или никогда. Ульрика высоко задрала подбородок и двинулась вперед. Увидев ее – а именно покрой ее одежды и дорогие ткани, из которых ее сшили, – стражники раздвинули копья, преграждавшие выход.

Она холодно кивнула, и стражники открыли калитку рядом с большими воротами.

– Добрый вечер, майн герр, – сказал бородатый капитан стражников, отдавая честь.

– Добрый, – ответила Ульрика и вошла в узкий туннель, ведущий на другую сторону стены.

Краем глаза она увидела недоумение на лице капитана. Перед ним только что прошел человек в мужском платье, лицо и голос которого явно свидетельствовали, что это женщина. Ульрика продолжала идти, усилием воли не давая себе ускорить шаг. Ее спину так и буравил взгляд капитана, но он не произнес больше ни слова. Ульрика оказалась по ту сторону прохода, в Нойштадте. Одни ворота она миновала, осталось пройти еще через одни.

Девушка испустила вздох облегчения и двинулась дальше, как вдруг с той стороны стены донесся цокот копыт. Она оглянулась и увидела четырех всадников, подъезжающих к воротам со стороны Альтештадта. Всадники требовали, чтобы капитан открыл им.

Ульрика замерла. Она их узнала. Это были рыцари Гермионы. Ульрика затаилась в ближайшем переулке и прислушалась.

– Мы ищем воровку, – говорил один из рыцарей. – Женщину, переодетую мужчиной. Она украла драгоценности моей госпожи.

Капитан разинул рот.

– Да мы вот только что ее пропустили!

Он повернулся и крикнул своим людям:

– Открыть ворота!

Капитан стражников выглянул через поднимающуюся решетку ворот.

– Она просто... вот только что здесь была! Куда она могла подеваться?

– Мы ее найдем, капитан, – ответил один из всадников и вместе с остальными выехал через ворота. – Берген, Штандт! – крикнул он. – Скачите к другим воротам и предупредите там. А мы с Фольстадом посмотрим здесь.

– Да, господин! – ответили рыцари и помчались прочь.

Командир рыцарей и оставшийся с ним воин пустили лошадей медленным шагом, заглядывая в каждый переулок. Ульрика глубже вжалась в тень. Всадники проехали мимо. Девушка застонала про себя. Вампиры, конечно, умеют двигаться быстро – но все же не со скоростью скачущего галопом всадника. Люди, которых послал командир рыцарей Гермионы, доберутся до наружных ворот Нульна намного раньше нее, и она окажется в ловушке.

Был ли другой способ покинуть город? Может, снова по верху? Вряд ли. Ульрика перелезла через стену Альтештадта, но внешние стены были намного выше и усиленно патрулировались. При всех сверхчеловеческих способностях, если она упадет, она вывернет лодыжку или даже сломает ногу.

Нет. И думать надо забыть о том, чтобы покинуть Нульн через стены. Ульрике нужно найти другой способ выбраться из города, и быстро, потому что он слишком мал, чтобы долго в нем прятаться. Гермиона с Габриеллой или охотники на ведьм выследят ее – это только вопрос времени.

Она пошла по аллее, избегая вонючих луж и держа ухо востро – не раздастся ли поблизости цоканье копыт. Ульрика ломала голову, как же выбраться из Нульна. Будь она человеком, можно было бы сменить одежду и пройти через главные ворота с толпой – утром они откроются, и люди хлынут через них. Но она не могла – первый же луч солнца, упавший на нее, спалит ее дотла. Хуже того, это никогда не изменится. Каждую ночь ворота закрываются, и в то единственное время суток, когда Ульрика могла себе позволить выйти наружу, город она не покинет. А как только придет пора прятаться – так все пути и откроются. Но не для нее. Повелители ночи, так называли вампиров. Ульрике это казалось злой шуткой. Пленники ночи – вот кто они такие.

Ульрика уже добралась до центра Гандельбезирка. Она решила оставить попытки покинуть город и начать искать убежище на день, когда густой туман накрыл ее. На Ульрику обрушилась сильная вонь. Тянуло от реки! Ульрика вдохнула запах всей грудью, плечи ее расправились. Река! Доки почти невозможно перекрыть полностью.

Выругавшись, она двинулась к докам по затянутым туманом улицам. И как она сразу не сообразила? Они с Габриеллой проделали путь от Эйхесхаттена до Нульна в каюте речного судна, где не приходилось опасаться, что на рассвете застигнет солнце. Конечно, ей нельзя покупать билет на корабль – даже на чужое имя. Если ламии придут разыскивать ее и в доки, судовой казначей немедленно вспомнит ее по описанию внешности и манер. Придется ехать зайцем. Но так даже лучше. В грузовых трюмах нет ни одного окна, через которое внутрь может заглянуть солнце. Ульрика покинет Нульн самым безопасным способом, и ей даже не придется ждать следующего заката. Работа – и честных людей, и не очень – в доках не прекращалась ни на секунду. Капитаны и портовые инспекторы проверяли заявленные по таможенным декларациям грузы, открывали крышки ящиков и при свете фонарей осматривали товары в них. В тенях у серых деревянных складов крались фигуры, которым, наоборот, лишний свет для их делишек ни к чему. Рабочие грузовыми сетями поднимали товары на борт и закатывали бочки по сходням, а в укромных темных местах между городскими причалами с маленьких лодочек под покровом тумана выгружали контрабанду прямо в выходные отверстия огромных канализационных труб, по которым товар доставят в сотни неприметных мест по всему городу. Женщины быстро катили вверх и вниз по набережной тележки, с которых продавали матросам речную форель и горячую похлебку, а женщины в более яркой одежде, готовые удовлетворить другие потребности мужчин, прогуливались там же неторопливым шагом. Нищий ухватил Ульрику за полу плаща, выпрашивая монетку. Мужчины самого сурового вида, попивавшие пиво на верандах портовых таверн, пялились на дорогую одежду Ульрики, пока не замечали висящий на боку острый меч, после чего торопливо отводили глаза.

Бешеная суета вокруг все же удивила Ульрику. Она ожидала, что ночью доки тихие и пустые, и рассчитывала пробраться на борт корабля, команда которого ушла веселиться в город, и без особых затруднений спрятаться в трюме, пока никого нет.

Но все экипажи оставались на своих кораблях, палубы кишели людьми. Ульрика глянула на восток. Туман в той стороне уже отчетливо светился оранжевым. Если ей не удастся пробраться на корабль в самое ближайшее время, придется отказаться от этой мысли. Следующую попытку она сможет предпринять только завтра вечером.

Шансом для Ульрики стали женщины, продававшие еду. Когда они подкатывали тележки к сходням, громко выкрикивая «Похлебка!», люди на борту бросали работу и спешили за кружкой горячего супа или пирогом, который можно сжевать на ходу. Все, что ей нужно, – это правильно рассчитать время.

Ульрика пошла за женщиной, которая толкала ярко-красную тележку и кричала:

– Горячий суп! Горячее не может быть! Горячий суп! Чтоб мне язык проглотить!

Мужчины с длинного плоского речного судна по кивку боцмана оставили работу и поспешили вниз по трапу, потирая руки и обмениваясь с торговкой сальными шутками.

Ульрика небрежной походкой подошла ближе и заглянула через борт. В центре палубы зиял распахнутый люк. Над ним в грузовой сети висело несколько бочек с черным порохом. Ульрика покосилась на матросов. Все они столпились вокруг торговки, толкаясь и хохоча. К сожалению, на борту остался боцман – он потащил на корму большую пачку бумаги. Ульрика стиснула зубы. Придется рискнуть. Пусть только боцман повернется к ней спиной. Как только он это сделал, вампир стремительно перемахнула через борт, бесшумно пробежала по палубе и спрыгнула в люк.

С мягким глухим стуком Ульрика приземлилась в темных недрах трюма. Она напряглась, ожидая удивленного вопля. Но ничто не нарушило тишину, и девушка расслабилась. Трюм занимал всю нижнюю часть судна. Он был забит бочками с черным порохом и деревянными ящиками с оружием. На них стояло клеймо одной из местных кузниц. Штабеля ящиков, накрытые тяжелым брезентом, тянулись до самой кормовой переборки. Ульрика ползла по балкам, пока не оказалась настолько далеко от люка, насколько можно, юркнула под брезент и устроилась среди бочек. Девушка сняла сделанный из рубашки узел с вещами и положила его под голову. Она вдруг поняла, что безумная попытка удалась, и вздрогнула всем телом. Она сбежала от Габриеллы и Гермионы и выбралась из Нульна. Она свободна. Она может направиться куда в голову придет, делать то, что хочет, стать кем угодно!

Тут Ульрика осеклась. Куда она хочет пойти? Чем мечтает заняться? Кем жаждет стать? Все ее мысли сконцентрировались на побеге, и до этого момента она не успела толком подумать, как распорядится своей свободой, когда получит ее.

Пока Ульрика полагала, что они с Фамке сбегут вместе, у нее теплилась некая смутная идея уйти и начать новую жизнь с подругой вне рамок ламийского сестринства. Но в детали она не вдавалась, в голове мелькали просто картинки – вот они скачут по извилистой дороге на паре боевых коней, спят на сеновале фермы и находят тихое место, где могут спокойно жить. Вся эта чепуха, почерпнутая из романов, не имела никакого отношения к действительности, как теперь осознала Ульрика.

По палубе над ее головой застучали сапоги матросов, раздались грубые голоса, заскрипела лебедка, и бочки опустились в трюм. За ними сошли матросы, чтобы перекатить их и расставить по местам. Отлично. Чем быстрее они закончат, тем быстрее корабль снимется с якоря.

Ульрика вернулась к прерванным раздумьям. Теперь, когда она сама по себе, она понятия не имела, чем заняться и куда пойти. Девушка даже не знала, куда направляется судно.

Не двинуть ли ей в Альтдорф? Она никогда не бывала в столице Империи раньше и всегда хотела увидеть этот город. Или, может, вернуться в Мидденхейм, тем более что с правителем его Ульрика знакома? Хотя вряд ли. Это знакомство она возобновить не сможет. Жители Мидденхейма самые суеверные и фанатичные из имперцев, вампиру там придется несладко. Или уехать из Империи вообще? Эта мысль показалась Ульрике привлекательной. Она могла отправиться в Мариенбург, Бретоннию или Тилию. Там тепло, и там ее никто не знал. Можно начать жизнь заново.

И тут с внезапной ясностью Ульрика осознала, куда она хочет – и должна – отправиться. Ее обращение в вампира и обучение новым возможностям, кошмарное явление Мурнау и убийства сестер-ламиек заставили Ульрику почти позабыть о том, что было ценно для нее, когда она была человеком, но теперь она снова свободная женщина. Теперь она имеет право делать то, что сама считает важным. А для Ульрики нет ничего важнее защиты родной страны.

Кригер выкрал ее из Прааги, когда осаждавшие город армии Хаоса в беспорядке отступили ввиду надвигающейся зимы. Но совершенно очевидно, что весной они вернутся, и на этот раз с гораздо более серьезными намерениями. Уже наступил Ярдрунг, до весны осталось меньше двух месяцев. Если Ульрика отправится на север прямо сейчас, она успеет как раз вовремя, чтобы помочь защитникам города в предстоящей им битве.

Эта мысль заставила Ульрику улыбнуться. Теперь она сильнее, быстрее и смертоноснее, чем когда-либо в самых смелых своих мечтах. Сражаться вместе с людьми на стенах Прааги она не сможет, конечно, но она сделает кое-что получше.

Она проберется ночью во вражеский лагерь и перережет глотки командирам. Она превратит их войска в безмозглых доноров, которые станут слушаться каждого ее слова – а не их. Она займется саботажем, шпионажем, убийствами и утопит свою боль в крови на поле битвы. Отличный план!

Конечно, отправиться в Праагу рискованно – и опасность заключается не только в прямой угрозе ее жизни. Феликс, Готрек, Снорри и Макс Шрейбер наверняка вернулись туда после того, как оставили Ульрику в Сильвании на попечении графини Габриеллы. Тогда Готрек чуть не убил Ульрику. Если они снова столкнутся лицом к лицу, Истребитель может не устоять перед искушением довести дело до конца. Да и Феликс с Максом... Она любила обоих и все еще вожделела, и мысли о них согревали ее душу. Но теперь желание Ульрики шло рука об руку с жаждой пить кровь и разрывать мягкие тела на куски. Ей не раз снилось, что она занимается любовью – то с Феликсом, то с Максом. Заканчивались сны всегда одинаково – Ульрика разрывала любовнику горло и выпивала его кровь досуха. Если они действительно встретятся, не произойдет ли с Максом или Феликсом именно это?

Однако, несмотря на рискованность затеи, Ульрика очень хотела снова встретить старых друзей. Суровый карлик, магистр, неистово любящий жизнь во всех ее проявлениях, и меланхоличный поэт долго были ее верной опорой и поддержкой. Они давали советы, утешали и подавали пример своим поведением. Они практичные люди широких взглядов, не теряющие присутствия духа в самых сложных ситуациях, они по-настоящему смелые, в отличие от большинства жителей Империи и Кислева. Разве Готрек не оставил Ульрику в живых, несмотря на то что, с его точки зрения, она теперь чудовище? Разве Феликс не заключил с графиней союз против Кригера, хотя он знал, что Габриелла – вампир?

Внезапно больше всего на свете Ульрике захотелось поговорить с ними. Рассказать обо всех неурядицах, о храмовнике Хольманне и о боли, которую испытывала с тех пор, как осознала – ей не хватит смелости спасти его от Габриеллы. Девушка хотела спросить у них совета, что ей теперь делать, как ей жить, как разрубить черные узы противоречий, разрывающие ее холодное мертвое сердце. Она осталась одна, и это пугало. Она хотела странствовать по жизни не одна – но с товарищами.

Искра безумной надежды вспыхнула в Ульрике. Возможно, они снова смогут путешествовать и ввязываться в разные безумные приключения все вместе: Феликс, Готрек, Макс и она. Ульрика слышала, что такое уже случалось – вампир заключила союз с великим воином, и они вместе сразились со злым колдуном. Император даже отблагодарил вампира... или это все только сказки?

Наверху закричали «Отдать концы!», и это вырвало Ульрику из раздумий. Корабль чуть качнулся, отходя от причала. Ульрика глянула вверх, но увидела над собой только брезент. Судно покидало Нульн. Она совершила побег. Она свободна!

Ульрика закрыла глаза, опустила голову на подушку и тут с ужасом поняла, что невыносимо хочет есть.

ГЛАВА 5
ВО ВЛАСТИ ГОЛОДА

 

Когда Ульрика осознала масштаб проблемы, с которой столкнулась, она больше не смогла сомкнуть глаз. Был разгар дня – она чувствовала это, – и она находилась на корабле, не имея ни малейшего понятия о том, куда он движется и где следующая остановка. Сколько дней ей предстоит провести в запертом трюме? У нее нет с собой донора, ей следовало его найти – а Ульрике еще никогда не доводилось этого делать.

Ее охватил страх, и одновременно в груди снова забурлила безумная, делающая мир красным ярость, которая и увела ее прочь из запертого Габриеллой дома. Почему она не продумала побег тщательнее? Фамке права. У Ульрики ничего не получится. Она совершенно не умела добывать еду. С момента обращения ее покровители – сначала Адольф Кригер, затем графиня Габриелла – приводили ей доноров, горевших желанием поделиться кровью. Ульрике никогда не приходилось беспокоиться, откуда возьмется еда в следующий раз. Крайне редко она сталкивалась с необходимостью укусить человека, который этого вовсе не хотел. Единственный раз это произошло, когда Габриелла сказала Ульрике, что она должна укусить Хольманна. Тогда она отказалась сделать это, потому что по-настоящему любила храмовника и не хотела превращать его в безголового раба. Но сможет ли она укусить кого-нибудь другого? Незнакомца? В конце концов, конечно, ей придется это сделать – когда жажда крови возьмет верх, Ульрика не сможет остановиться. Она превратится в животное без совести и рассудка.

Она не хотела, чтобы это случилось. Девушка поклялась себе и всем своим предкам, что она больше никогда не потеряет контроль. Зверь внутри нее не станет управлять ею. Она обуздает его. И сейчас надо найти способ решить этот вопрос, пока она еще может думать.

Нелепость ситуации заставила Ульрику фыркнуть. Она сидела в трюме, начиная терять рассудок от голода, и определяла свое кредо на всю оставшуюся – и скорее всего довольно долгую – жизнь. Если бы она не кинулась бежать из дома Габриеллы как угорелая, она могла бы обдумать все эти тонкости там, в тишине и покое. При этой мысли Ульрике вдруг захотелось вернуться, попросить у графини прощения и снова окунуться в спокойствие и уют, из которого ей так сильно хотелось вырваться всего несколько часов назад. Но это не представлялось возможным. У нее даже не получится покинуть корабль, но если бы могла и добралась бы обратно в Нульн – примет ли ее Габриелла? Гермиона могла настоять на казни беглянки. Да и смогла бы сама Ульрика жить после того, как трусливо бросилась обратно в золотую клетку при первых сложностях самостоятельной жизни?

Нет, не смогла бы. И она не вернется. Она бы прокляла себя, поступив так. Итак, невзирая на время и место (крайне неподходящие), Ульрике предстояло принять решения, которые определят ее дальнейшую жизнь. Ее голод рычал, что она укусит первого, кто попадется под руку, и ее нужды намного важнее, чем потребности бродящих вокруг безмозглых овец. Ульрика заставила его замолчать. Она не хотела жить как Кригер, ее омерзительный отец по крови, высасывавший невинных девушек досуха и бросавший их трупы в переулках. Но и холодный прагматизм Габриеллы, убившей храмовника Хольманна из соображений безопасности, Ульрика не могла принять. Рабская преданность доноров также отталкивала девушку. Что же ей оставалось?

Если она на самом деле ненавидела чудовище, в которое превратилась, слишком сильно, чтобы кормить его, стоит просто убить себя и прекратить эти муки. Сейчас день. Она может немедленно решить эту дилемму, выйдя на палубу, где тут же обратится в пепел. Но Ульрика знала по опыту, что на это ей не хватит мужества. Должно было существовать другое решение. Если бы только она могла кусать тех, кто, по ее мнению, этого заслуживал – злых, жестоких людей, которые сами гораздо более страшные чудовища, чем она.

Ульрика замерла, ошеломленная простотой решения. Почему нет? Почему бы ей не поступить именно так? С одной стороны, она насытится, с другой – не оскорбит память предков. Никаких угрызений совести – она даже окажет услугу человечеству. Диета, основанная на подобных моральных принципах, не предусматривала опасности сдохнуть от голода – если в чем Старый Свет и не испытывал недостатка, так это в злых людях.

Она улыбнулась, обнажив клыки. Отправиться в Праагу казалось теперь даже лучшим решением, чем на первый взгляд. Бесконечное пиршество предстояло Ульрике; она будет упиваться кровью мародеров и безумцев каждую ночь.

Но…

Радость погасла так же быстро, как и вспыхнула. Чем ей питаться до прибытия в Праагу? В путешествии? Вот сегодня ночью – кого ей укусить? Есть ли на борту этого судна подходящий негодяй? И как его узнать? Расспрашивать жертв перед тем, как укусить, не вели ли они себя плохо? Это смешно и нелепо.

Вампир зарычала про себя, разъяренная собственной глупостью. Все эти мысли – отголоски человечности, слабости, саморазрушительный бред. Ей стоило отбросить все это вместе с собственной жизнью, лишившись ее. Она пыталась вести себя вразрез с собственной истинной сутью.

Но по сути, подумала Ульрика, ее нежизнь не сильно отличалась от жизни – отвечать приходилось на те же самые вопросы. Она родилась воином и всю свою жизнь провела на узкой грани между необходимой жестокостью и кровавым упоением резней, всю жизнь боролась со сладким зовом, нашептывающим отдаться наслаждению, что несет в себе убийство. Многие хорошие люди уступили настойчивости этих сирен. Но Ульрика не уступила их песням тогда, не сделает этого и сейчас.

Да.

Она не станет использовать свою новую истинную суть как предлог отбросить кодекс чести, милосердия и сдержанности, которым она всегда руководствовалась при жизни. Это трудно, ну так и не стоит растрачивать себя на пустяки. Клятва, не проверенная на прочность делом, – всего лишь слова. Она найдет способ жить, не причиняя зла невинным людям. И сможет сделать это даже сегодня ночью, на этом судне. Способ всегда есть. Ульрика не сомневалась в этом.

Она скрестила руки на груди и с облегчением закрыла глаза. Решение найдено. Пора спать и набираться сил, чтобы с достоинством встретить вызов, который бросит ей ночь. Ульрика спала беспокойно. Голод ее возрастал с каждым часом, захватывая тело, как живая опухоль. Она все время просыпалась, голод грыз ееизнутри, и ей приходилось приложить все усилия, чтобы заснуть снова. Но это ей так и не удалось. Пустота внутри выла слишком громко. Девушка лежала без сна, глядя на полотнище брезента над головой и крепко обхватив себя руками. Она видела тепло сердец членов экипажа, расхаживавших по палубе над ней, – маленькие теплые огоньки. Людей было пятеро. И какие бы клятвы она ни дала сама себе, больше всего на свете ей сейчас хотелось наполнить теплом людей свое пустое холодное сердце.

Почему она не напилась крови горничной Габриеллы перед тем, как бежать из Нульна? Ей бы хватило этого минимум на два дня. Ульрика попыталась вспомнить, когда ела в последний раз. Две ночи назад? Или больше? Даже не сбежав, она бы уже здорово проголодалась к этому моменту. Но Ульрика крушила дом Габриеллы, металась по ночному Нульну, спасаясь от посланной Гермионой погони, – и все это выжало ее досуха. Ее вены болезненно сжимались от голода. Ее язык, казалось, рассыпался в пыль. Глаза резало от сухости.

Ульрика снова обругала себя за то, что не обдумала план побега тщательнее. Да что с ней происходит? Действовать очертя голову – это совсем на нее не похоже. Она взрослая женщина и опытный воин – вот уж им с дружиной пришлось помотаться по Пустошам! Ульрика досконально знала все, что может понадобиться в дальнем походе, и умела достойно подготовиться к любому опасному путешествию. Но вчера она так мучительно торопилась уйти... Красная ярость охватила ее и вытащила из дома, словно за волосы.

Вот в чем дело, не так ли? Красная ярость.

Несмотря на всю болтовню о том, что она держит буйный нрав под контролем, Ульрика до такой степени находилась в его власти, что даже не замечала этого. Все ее поступки с момента, как щелкнул, поворачиваясь в замке, ключ, который держала Габриелла, выглядели поступками не светской дамы, но капризного ребенка, злобной кошки, портящей вещи хозяйки за то, что та посмела оставить ее в одиночестве. Ульрика вспомнила нелепые оправдания, которые она придумала для того, чтобы нарушить слово не выходить из дома, данное графине, и волна стыда захлестнула ее. Все они сводились к тому, что Габриелла поступает неправильно – но действия графини не имели никакого значения. Клятва – это клятва. Ульрика нарушила ее из оскорбленного самолюбия, тоже еще причина.

Она ощущала не только отвращение к себе, но и недоумение. Ульрика видела, что испытывает те же самые чувства, что обуревали ее лет в пятнадцать. Тогда ей казалось, что мир – это отвратное место, полное тупых взрослых и запертых ворот. Почему она снова ведет себя как дитя? Потому что Габриелла обращалась с ней как с ребенком? Или же красная ярость – один из даров ее нового образа нежизни? Неплохо бы успокоиться и обдумать этот вопрос. Ульрика вознесла молитвы богам своей родины, чтобы подобная возможность представилась ей как можно скорее.

Полежав еще немного, Ульрика вылезла из-под брезента и выглянула из-за бочек. В приоткрытый люк сочился красный свет. Солнце садилось. До наступления темноты оставалось меньше часа. Ульрике в ее состоянии он показался вечностью. Она прижалась спиной к переборке, подтянула колени к груди и смотрела на умирающий свет, потому что больше смотреть было не на что.

Наконец последние проблески алого исчезли. Серые сумерки окутали корабль. Ульрика поднялась на ноги, чувствуя себя столетней старухой, и неверной походкой направилась к люку. Голова у нее кружилась, руки и ноги дрожали от слабости.

У одного из пиллерсов^[3] нашлась прислоненная к нему лестница. Ульрика приставила ее, забралась и осторожно выглянула через решетчатый люк. Запирался он деревянным штырем, который вдвигали в железное кольцо. Замка не было. Ульрика испустила вздох облегчения. Вот еще одна вещь, которую она не предусмотрела. А что, если бы ее заперли в трюме на несколько дней или недель? Даже думать не хотелось, что бы ей пришлось испытать в таком случае.

Ульрика прислушалась к сверхчеловеческим чувствам. Светлячки сердец экипажа трепетали в дальнем конце палубы. В середине, где находилась Ульрика, не осталось никого. Девушка просунула руку между прутьями решетки и открыла защелку. Прислушалась. Никто не мчался к ней с криками и факелами. Ульрика уперлась плечами в люк и надавила. Он был тяжелым, но даже ослабевший вампир все же сильнее человека. Ульрика приподняла крышку настолько, чтобы выскользнуть на палубу через образовавшуюся щель, а затем бесшумно поставила на место, чуть не выпустив ее из трясущихся рук. По-прежнему никаких признаков, что ее кто-то заметил. Ульрика огляделась. Судно стояло на якоре у южного берега реки, покрытого густым черным лесом. Она глянула на северный берег и поняла почему. По фарватеру, занимая весь центр реки, двигалась большая имперская военная флотилия. Сигнальные флаги развевались на фалах, и, следуя недвусмысленному приказу, все остальные суда разбегались в стороны, уступая дорогу военным кораблям. Судно, на котором находилась Ульрика, и многие другие остановились на илистом мелководье, ожидая, пока флотилия пройдет мимо.

Большая часть экипажа собралась вокруг котла, стоявшего на корме судна. Люди хлебали суп из деревянных мисок и болтали друг с другом. У штурвала стоял вахтенный. Матрос, замерший на носу, наблюдал за рекой. В голове Ульрики застучали сотни молоточков, когда она заметила его. Вампир чувствовала запах его крови, слышала, как она пульсирует в венах. Один быстрый удар, и она насытится. Сердце перестанет мучительно сжиматься от голода. Ульрика шагнула было к человеку, но остановилась.

Значит, все ее клятвы, данные себе, гроша ломаного не стоят? Нарушит ли она и их просто потому, что ей так захотелось, как нарушила данное Габриелле слово? Ульрика решила не охотиться на людей, чистых сердцем, – и даже если она пренебрежет этим обетом, у нее не получится потихоньку пить кровь этого человека раз за разом, пока они все находятся в одной лодке. Если Ульрика оставит его в живых, он расскажет о ней остальным. Если она убьет его, люди поймут, что на борту корабля вампир.

«Надо просто выбросить тело за борт», – подумала Ульрика.

Она отогнала эту мысль. Она не будет пить кровь этого человека. Стоит найти другой способ. Нужно просто немного подумать. Решение наверняка существует. Ульрика присела в тени мачты и присмотрелась к людям, расположившимся вокруг котла. Возможно, ей удастся подобраться достаточно близко, чтобы послушать их разговоры и понять, кто из них самый противный. Ульрику передернуло от собственного лицемерия. Она напьется крови того, кто хулиганистее остальных, и успокоит свою совесть, сочтя это благородным поступком? Девушку затошнило от этой жалкой попытки самооправдания. Гораздо честнее сегодня просто напиться крови любого из них, а принципы начать блюсти с завтрашнего дня. Да, так будет честнее – но это слабость.

Ульрика зарычала под нос. Совесть – крайне обременительная штука. Сегодня утром, когда она еще только слегка проголодалась, было легко сказать себе: «Я буду добродетельна. Я стану охотиться только на злодеев». Теперь, когда кровь – вот она, рядом, а если поесть не удастся, то Ульрику ждут безумие и смерть, эти слова казались детским лепетом. Вампиру нужно было выжить, а питаться людьми так же естественно для нее, как есть говядину – для людей.

– Хеннекер! – крикнул матрос, стоявший на носу. – Там впереди скалы. Возьми севернее...

Тут он заметил Ульрику, рука его потянулась к дубинке на поясе, и он перебил сам себя на полуслове.

– Безбилетник! – крикнул он, бросаясь к Ульрике. – Капитан! На борт пробрался безбилетник!

Ульрика съежилась от его крика, попятилась, но деваться было некуда. Люди, ужинавшие на корме, побросали миски и уже бежали к ней с баграми и дубинками в руках.

– Никто не проедет зайцем на моем корабле, – прорычал мужчина, возглавляющий их.

Видимо, этот седой мужчина с саблей и фонарем и есть капитан.

– Выглядит щеголем, – заметил вахтенный. – Вы только посмотрите на его сапоги!

– Да это ж девка! – засмеялся другой.

Матросы окружили Ульрику, капитан поднял фонарь и посветил на нее.

– Точно, барышня, – сказал капитан. – Стойте спокойно. Я на вас посмотрю.

Ульрика попятилась к борту, закрывая лицо руками. Люди стояли так близко, что запах крови захлестнул ее. Она не могла этого вынести. Она хотела убить их всех. Она хотела купаться в их крови.

– Отойди! – крикнула она. – Оставь меня!

Она попыталась пробиться сквозь них. Двое матросов схватили ее за руки. Ульрика зарычала и набросилась на них. Они отступили, крича и хватаясь за раны, из которых хлестала кровь. Остальные попятились, с ужасом глядя на Ульрику.

– Зигмар! У нее клыки!

– Да она ж вампир!

– Убейте ее!

Ульрика присела на корточки и завыла. Тварь внутри подталкивала ее вперед, наброситься на людишек, растерзать их всех и пировать на их телах. Ее удерживал лишь крохотный проблеск гордости. Она не станет рабыней голода! Она не позволит слепому звериному чувству выбирать время, место или жертву! Это будет ее решение!

Капитан поднял саблю.

– Все вместе, ребята, – сказал он. – Именем Зигмара!

Матросы, ободренные численным преимуществом, бросились вперед. Ульрика прыгнула, но не на них. Вместо этого она вскочила на борт и побежала по планширю, шатаясь от слабости, как пьяная.

– Правь к берегу! – кричала она. – Я сойду с корабля!

Что-то сильно ударило в бок судна. Дрожь прошла по корпусу, оно чуть накренилось. Скалы! Взбудораженные внезапной находкой матросы забыли о них. Ульрика пошатнулась, хотела схватиться за веревку, но промахнулась. Она сорвалась с планширя и рухнула в бурлящую черную воду.

Когда волны сомкнулись над ее головой, Ульрика ощутила такую боль, какой с момента своего обращения еще не испытывала. Это было хуже голода, хуже обжигающих поцелуев солнца, хуже любого ранения, которое она получала в жизни и после нее. Девушка изо всех сил старалась вынырнуть на поверхность, и тут сквозь охватившую ее панику пробилось воспоминание. Габриелла отказалась путешествовать в открытой лодке, сказав, что ламии боятся воды. Ульрика слышала это раньше – водобоязнь вампиров упоминалась в байках, что рассказывались у походного костра в дни ее юности. Но Ульрика так отчаянно пыталась ускользнуть от матросов, что совсем позабыла об этом.

Она совершила роковую ошибку. Вода убивала ее, и, как ни билась Ульрика, ей было не спастись. Течение пронизывало ее насквозь, словно она бесплотный призрак, – и вымывало ее сущность. Ульрика чувствовала, что расползается, как знамя, сорванное сильным ветром с флагштока. Маленькие полупрозрачные лохмотья ее личности отрывались от нее и уплывали вниз по течению, унося с собой воспоминания, чувства, радости и печали, и каждый кусочек отламывался от Ульрики с такой же болью, как если бы ей вырвали руку.

Она вынырнула и услышала, как матросы что-то кричат ей, но она их не понимала. Она не могла думать. Не могла видеть. Но тут она почуяла зловонный жирный запах. Земля! Берег! Она поплыла к нему из последних сил, благодаря богов, которые оставили ее, что все еще может чуять запахи.

Насквозь пропитавшаяся водой одежда снова потащила Ульрику вниз. Она была вампиром и не нуждалась в воздухе. Опасность захлебнуться ей не грозила. Ее убило бы беспощадное течение, вымывающее из немертвого тела душу, которая там все еще противоестественным образом находилась. Вода высасывала силу из ее рук и волю из ее сердца. Личность Ульрики снова начала таять, уходили из памяти лица, гасли чувства. Коварный внутренний голос нашептывал, что эти муки прекратятся, если она просто сдастся и умрет. Но девушка знала, что это ложь. Вампиры так сильно цеплялись за жизнь потому, что понимали – после смерти, настоящей, их ожидают вечные муки. Ульрике все еще не хватало духу согласиться принять их.

Она плыла, хотя все еще ничего не видела и понятия не имела, продвинулась ли вперед хоть на дюйм. Ее ноги стукнулись о дно. Это она утонула или выбралась на мелкое место? Течение тащило ее вдоль обнаруженного русла. Ульрика двинулась по нему, вонзая каблуки сапог в ил, и поняла, что карабкается вверх по подводному склону. Она приближалась к берегу. Вампир протянула руки и ударилась обо что-то, что могло быть веткой дерева. Нет. Корень. Она уцепилась за него и принялась выбираться из реки. Беспощадное течение пыталось сбить ее с ног, хватало за одежду, вымывало последние силы, разрушало душу, но наконец Ульрика вырвалась из его смертоносных объятий и рухнула на берег. Она по-прежнему ничего не видела, ее били судороги, в голове завелась болезненная круговерть осколков мыслей.

Но была среди них одна, все еще связная. Нужно двигаться. На открытой местности оставаться нельзя. Матросы могут высадиться на берег, да и солнце встанет рано или поздно. Нужно найти убежище, но как, если она беспомощна, как слепой котенок? В нос Ульрики ударил кислый запах мужского тела: пот, дерьмо и алкоголь. Но он был слабым, почти выветрившимся, а вот рыбой воняло оглушительно. Рыбак? Так может, где-то рядом и его хижина? А человек все еще внутри или нет? Тогда можно будет поесть. Или хотя бы найти укрытие от солнца. Вампир повернулась на запах и, как крот, вынюхивающий в земле личинки, поползла вперед. Пальцы тонули в жирной влажной почве. Каждый ярд казался милей, голова Ульрики кружилась, ее подташнивало. Она пробралась сквозь заросли папоротника, проползла по каким-то корням и гулко ударилась головой во что-то плоское. Ее чуть не вырвало. Она ощупала препятствие. Оно было деревянным, округлым и покрытым отслаивающейся краской. Ульрика всхлипнула. Это оказалась лодка. Ни хижины, ни рыбака, чтобы напиться крови. Только облупившаяся старая перевернутая лодка, которую затащили под деревья. Ульрика распростерлась на ней. Она не могла идти дальше. Она слишком ослабла, чтобы искать убежище поглубже в лесу. Из последних сил девушка забралась под лодку, свернулась калачиком на земле и закрыла глаза. Никогда в жизни ей не было так холодно.

 

Она стояла обнаженная у погребального костра отца. Языки пламени взвивались ввысь. Снега, как всегда в Сильвании, навалило по колено. Ульрика пыталась плакать, но жар огня иссушил ее слезы прежде, чем они появились на глазах. Отец поднялся из огня – так поднимается пожираемая пламенем и скручивающаяся от тепла бумага. Его волосы и борода стали огненной гривой, а кожа стекала с него, как растаявший воск. Отец поманил ее к себе.

– Пойдемте со мной, доченька, – сказал он. – Посмотрите, в кого вы превратились. Вы должны умереть.

Ульрика в ужасе отшатнулась. Отец, пошатываясь, на негнущихся ногах вышел из пламени, обугленная плоть хлопьями сыпалась с него при каждом шаге.

Ульрика споткнулась и упала в снег. Нет, не отец надвигался на нее, а Готрек Истребитель. Руны на его топоре светились вишнево-красным, и топор медленно опускался.

– Быстро не получится, девочка, – прорычал гном, опуская топор все ниже и ниже к ее горлу. – Вы этого не заслужили.

Жар светящейся руны обжег ее лицо и грудь. Она сжалась, пытаясь отодвинуться от него.

Топор коснулся ее кожи.

Она закричала.

И проснулась от запаха горящей плоти.

Крошечный, с иголку, солнечный луч пробивался сквозь маленькую трещину в дне лодки. Разворачиваясь вслед за солнцем, эта игла проползла по ее одежде и добралась до обнаженной шеи.

Она дернулась, ударилась о борт, затем легла, задыхаясь. Она дрожала и постанывала от боли. Она невыносимо мерзла, и в то же время ее трясло от жара, как в лихорадке. Солнечный свет затопил все снаружи, она видела его – края лодки неплотно прилегали к земле. Он ослеплял. Жар обрушивался на дно перевернутой лодки. До некоторой степени доски сдерживали его, но она все равно чувствовала себя как в раскаленной духовке. Руки бессильно обвисли, как прутики – и выглядели так же. Кисти рук, торчащие из бархатных рукавов, бугрились сухожилиями и венами. Пальцы истончились, как у скелета. Она не могла пошевелиться, не могла даже поднять голову. Если бы маленькое копье света потянулось за ней к борту, вряд ли бы ей хватило сил снова отодвинуться. Как она сюда попала? Почему оказалась под лодкой? Кто... кто она такая? Новая волна паники захлестнула ее, когда она поняла, что не может вспомнить свое имя и саму себя. Она не знала, где находится и как оказалась здесь. Удушающий жар и холод, пробиравший ее до костей, опустошили память. Осталась только боль.

Она изо всех сил попыталась вспомнить сон, от которого только что проснулась, надеясь, что в нем удастся найти хотя бы часть ответов на эти вопросы. Но не смогла. Там был снег, и горящий человек, и еще один с топором, но она больше не могла увидеть их лица. Она не знала их имен.

Единственное, что она знала, – она голодна. Черная сосущая боль терзала ее сильнее холода и жары. Боль толкала отбросить лодку и побежать к лесу в поисках крови. Но некий инстинкт нашептывал, что выйти из-под лодки сейчас – верная смерть. Солнце убьет ее, она сгорит, как мужчина на костре из ее сна. Она просто лежала под лодкой, изнемогая от жары и трясясь от холода, и голодное сердце терзало ее изнутри. Она бездумно следила, как игла солнечного света медленно ползет по земле.

Она снова заснула и видела сны, каждый страннее и тревожнее предыдущего. Феликс хоронил ее, хотя она кричала ему, что жива. Адольф Кригер и графиня Габриелла пили кровь Фридриха Хольманна, а Ульрика пыталась вырваться из охваченной огнем клетки, чтобы помешать им. Время от времени она приходила в себя. Лодка и земля кружились вокруг. Ульрику трясло так сильно, что она билась о борта, клацая зубами.

Затем, после безумного сна, в котором ее вены вырвались из-под кожи, как стая дождевых червей, и разлетелись во все стороны в поисках пропитания, она проснулась и обнаружила, что солнце ушло – а вместе с ним и жара. Теперь ее терзали только холод и голод. Она мерзла очень сильно, но голод был еще страшнее. Слабость на какое-то время выбила из колеи вечно голодную тварь, сидящую в ней, но теперь чудовище вернулось, и девушка не могла противостоять ему.

Ульрика прокляла его. Она чересчур ослабла, чтобы идти. Мысли ее слишком путались. Она не могла даже подумать об охоте, но твари внутри было все равно. Чудовище вопило и разрывало ее внутренности. И в конце концов Ульрика поняла, что может сдвинуться с места.

Дрожа и прихрамывая, она выползла из-под лодки, встала на четвереньки и усилием воли попыталась подняться на ноги. Бесполезно. Тогда Ульрика поползла прочь от реки и лодки, все глубже в темный лес. Ветки кустов хлестали ее по лицу, камни впивались в ладони. Ульрика почти не видела, куда ползет. Сверхчеловеческое зрение, при помощи которого она обычно видела в темноте, ослабело. Она могла различить только темные силуэты деревьев сквозь туман.

Некоторое время спустя до нее донесся топот множества копыт. Напуганная, Ульрика отпрянула назад. Звук донесся спереди и удалился вправо. Дорога? Девушка снова поползла вперед и спустя несколько мгновений нашла ее. Она повернулась в направлении, куда уехали всадники, и поползла по канаве в ту сторону. Дороги ведут в города, в городах живут люди, а людей можно есть.

Спустя некоторое время она увидела вдалеке свет. Сначала она подумала, что это хижина, но затем узнала постоялый двор. Черный силуэт затаился на краю дороги, над дверью висел тусклый фонарь.

Она облизнула губы. Там внутри люди. А в людях – кровь.

Она остановилась, чтобы собраться с мыслями. Хотя ее разум все еще был затуманен, она знала, что на четвереньках подкрасться к жертве не удастся. В таком виде ее и на порог не пустят. Она собрала все силы и с трудом поднялась на ноги. Мгновение стояла, покачиваясь и борясь с головокружением. Достигнув того, что с некоторой натяжкой называлось равновесием, она поплелась к фонарю, с усилием переставляя одну ногу за другой – они словно налились свинцом.

Ульрика подходила все ближе, и сияние огней сердец людей в таверне становилось все сильнее. Они звали, манили, обещали тепло и спокойствие. Вены вампира ныли от близости еды. Голод заставил ее ускорить шаги. К сожалению, более точными они не стали, и, войдя во двор таверны со стороны конюшни, она запуталась в ногах окончательно. Ульрика рухнула лицом прямо на холодную землю. Она услышала удивленный возглас, попыталась встать или хотя бы отползти, но силы окончательно покинули ее. Она слишком ослабла для этого, а боль терзала ее слишком сильно. Ульрика судорожно дергалась в грязи. Тяжелые шаги приближались.

ГЛАВА 6
ПЛАТА ЗА МИЛОСЕРДИЕ

 

– Эй, старина, – произнес мужской голос. – С вами все в порядке?

Ульрика не знала, к кому обращается обладатель голоса, да ей было и все равно. Все, что она хотела, – покинуть это место. С огромным усилием она подтянула локти под себя и приподнялась на них – на целый мучительный дюйм.

Чья-то рука обняла ее за плечо и перевернула на спину. Она прищурилась и разобрала круглое лицо. Крепкий конюх, мужчина средних лет.

– Старина, – сказал мужчина. – У вас припадок?

Он испуганно попятился, увидев ее лицо, и осенил себя знаком молота.

– Да вы девушка? Зигмар сохрани нас, девочка, вы напугали меня. Одна кожа да кости. Да вы и бледны как смерть. Что с вами? Вы больны?

Из груди Ульрики вырвался стон. Запах его крови сводил с ума. Она потянулась к нему, трясясь от голода.

Конюх, встревожившись, отпрянул. На лице его промелькнуло расчетливое выражение.

– А вы хорошо одеты, не из простых, значит. Что вы натворили? Напялили костюм брата и сбежали? Ваша семья, может, заплатит за то, чтобы вернуть вас домой. Да, скорее всего.

Он взял ее за руки, прищелкнул языком.

– Такие холодные. Почти насмерть замерзла.

Он опустился на колени и подхватил ее на руки, как будто она ничего не весила.

– Нет, умереть мы вам не позволим. За мертвую ничего не заплатят. Давайте-ка я вас отнесу.

Мужчина понес ее через двор к конюшням. Ульрика вцепилась в него. Ее голова лежала на его плече. Его обнаженная шея находилась всего в паре дюймов от ее зубов. Ульрика попыталась дотянуться до нее, но не успела. Конюх положил ее на кучу сена рядом с маленькой железной печкой и отвернулся. Пока он рылся в шкафу, Ульрика услышала фырканье лошадей в стойлах справа от себя.

– Мы мигом поставим вас на ноги, – сказал он. – Сейчас я вам бульончика принесу. Знаете, какой фрау Килгер бульончик варит, о, согревает душу и тело!

Он повернулся к ней с ворохом попон в руках. Конюх набрасывал их на Ульрику одну за одной, пока ей не начало казаться, что она погребена под ними. Ей хотелось проклясть этого придурка, крикнуть:

– Это не согреет меня. Кровь, только кровь!

Но все, что она могла сделать, это стонать и ворочаться под попонами.

Наконец результат удовлетворил его. Конюх отступил на шаг и покачал головой.

– Такая молодая, а уже вся седая. Хлебнула лиха, видать. Жизнь такая сука проклятая, да...

Он снова прищелкнул языком и направился к двери.

– Сейчас будет бульон. Не успеете и глазом моргнуть.

Он зашагал через двор. Ульрика нахмурилась. Она не седая! Она русая блондинка. Она с трудом высвободила руку из-под слоев попон, протянула и ухватилась за влажную прядь. Та оказалась достаточно длинной, чтобы Ульрика могла увидеть ее конец. Волосы оказались белыми, как молоко.

Девушку охватили паника и неуверенность. Когда это произошло? Или у нее всегда были седые волосы? Может, она просто забыла это? Она попыталась вспомнить, когда последний раз она видела себя в зеркале, но не смогла. Она не смогла даже вспомнить, как выглядит. И все же кто она такая? Голова раскалывалась от боли, не давая сосредоточиться и вспомнить.

На границе восприятия снова затрепетало тепло сердца конюха. Он вошел внутрь. На подносе он нес большую миску с дымящимся супом. Мужчина подошел к Ульрике и сказал ласково:

– А вот и бульон. Прямо из печи, горяченький. И хлебца я вам принес.

Он поставил миску на тюк сена рядом с Ульрикой и вытащил из-за пояса деревянную ложку.

– Давайте, налетайте. Вы ж точно из богатеньких, да? – спросил мужчина.

Его рука с ложкой замерла над миской.

– Не актерка какая-нибудь из бродячих театров?

Ульрика судорожно сглотнула. Аромат супа не произвел на нее никакого впечатления, но запах крови мужчины снова захлестнул ее, и она могла думать только о нем. Остатки чести проснулись в ней и слабым голосом напомнили о данных себе клятвах, но она безжалостно раздавила их. Она должна поесть или умрет.

Ульрика поманила мужчину рукой.

– Ко мне... – пробормотала она. – Ближе...

– Что вы говорите, милая? – спросил он, склоняясь и почти прижав ухо к ее рту. – Не слышу ничего.

С силой, рожденной необходимостью, Ульрика обхватила его рукой за шею и пригнула его к себе, выпуская клыки. Он удивленно хмыкнул. Ульрика укусила его за шею. Мужчина вскрикнул и вскочил на ноги.

– Что вы делаете? – завопил он. – Отпустите! Отпустите!

Ульрика вцепилась в него, как пиявка, и поднялась вместе с ним, жадно глотая кровь. Вкус ее был ошеломителен, а уж сила, которую она давала... Мужчина, шатаясь, шагал по конюшне, изо всех сил пытаясь сбросить Ульрику с себя, но с каждым глотком алого эликсира она становилась все сильнее. Сверхчеловеческие чувства вернулись к ней. Теперь Ульрика ясно видела самые темные углы конюшни. Она снова могла мыслить связно. Вампир крепко обхватила ногами талию мужчины и пила, пила... И вот наступил неизбежный отвратительный момент, когда он перестал бороться, но стал ласкать ее, застонал и прижал ее к себе.

– Да, – пробормотал он. – Целуй меня... еще...

От омерзения у Ульрики скрутило живот. Человек, отдавая свою кровь, испытывал не меньшее удовольствие, чем вампир, получая ее. Это было, по крайней мере, милосердно. Но их жалкие стоны наслаждения бесили ее. Однако даже брезгливость не могла заставить ее остановиться. Полупустые вены просили еще и еще, и она не могла противостоять.

Только когда мужчина рухнул на спину, Ульрика очнулась и поняла, что выпила его почти досуха. И все равно оторваться было очень трудно. Однако она заставила себя сделать это, задыхаясь и изрыгая проклятия. Девушка замерла на коленях над распростертым телом, с ее влажных губ на широкую грудь мужчины капала кровь. Она нарушила клятву, но, по крайней мере, не убила своего случайного донора. Он станет мечтать о новом кровавом поцелуе, но без вампира, который сможет удовлетворить его желание, рано или поздно исцелится. По крайней мере, Ульрика на это надеялась.

– Мне очень жаль, – пробормотала она. – Очень жаль.

Ульрика потянулась к поясу, чтобы заплатить мужчине. Но кошелька там не обнаружилось. Девушка поняла, что потеряла его, пока ползла через лес. А может, и раньше. Оставался ли кошелек при ней, когда она пряталась от солнца под перевернутой лодкой? И был ли он у нее вообще?

Где-то во дворе хлопнула дверь. Ульрика вытерла рот. Из таверны на двор вышли люди, огни их сердец замерцали, приближаясь – как и их голоса, и негромкий смех. Ульрика застыла на месте, молясь, чтобы люди ушли прочь.

– Эй, Герман! – крикнул кто-то. – Лошади готовы?

– И выковыряй тот камешек из подковы Сесиль, – произнес другой голос. – Лошадке придется скакать до самого утра!

– Во имя молота, – выругался третий. – Да где этот лентяй?

Судя по звуку шагов, люди двинулись к конюшне. Ульрика вскочила, готовая бежать, но тут же рухнула обратно на распростертое тело конюха. Голова у нее шла кругом, ее подташнивало. Она выпила слишком много – и притом слишком быстро. Желудок растянулся, как переполненный бурдюк. В висках стучало, в глазах расплывалось. Ульрика снова попыталась встать, борясь с позывами к рвоте.

В открытой двери конюшни появился мужчина.

– Герман! Где?..

Он увидел Ульрику, скрюченную над неподвижным телом конюха, и замер, как громом пораженный.

– Борода Зигмара! – выдохнул он и попятился, протягивая руку к пистолету на поясе.

На правом плече мужчины Ульрика успела рассмотреть шеврон виссенландского станционного смотрителя.

– Здесь ночная тварь! – закричал он. – Вампир!

Ругаясь, обнажая мечи и доставая пистолеты, подбежали еще три смотрителя. Теперь они полностью загородили проход. Мужчина, увидевший Ульрику первым, выстрелил. Вампир, пошатываясь, бросилась в сторону. В замкнутом пространстве выстрел прогрохотал особенно оглушительно. Лошади в стойлах заржали и поднялись на дыбы.

– Слезы Шалльи, – крикнул смотритель, когда они все ворвались внутрь. – Эта тварь убила Германа!

Ульрика огляделась в поисках укрытия. Она попала в ловушку. В единственном выходе из конюшни толпились дорожные смотрители. Внутри находились только стойла и лошади. Рявкнул еще один пистолет. Ульрика бросилась в пустое стойло. Она застонала и схватилась за раздутый живот. Ей хотелось лечь и заснуть. Она слишком ослабла, чтобы драться.

– Вы попали? – спросил товарища один из смотрителей.

– Думаю, зацепил, – ответил тот. – Перезарядите и будьте наготове.

Ульрика торопливо осмотрелась. Может, ей удастся перепрыгнуть через ограждение стойла, когда смотрители ворвутся в него, и таким образом улизнуть от них. Она увидела в потолке над головой люк – он вел на чердак.

– Готовы?

– Да, – вразнобой ответили остальные.

Ульрика услышала, как защелкали взводимые курки. Она поджала ноги, готовясь к прыжку. Про себя она молилась, чтобы желудок и ноги не подвели ее.

– Пошли!

Дорожные смотрители бросились вперед. Ульрика вскочила на ограждение стойла, пока они палили наобум. У нее закружилась голова, она пошатнулась, но затем проскользнула в люк. Край его больно врезался в ребра, но она впилась когтями в доски, присыпанные сеном, и подтянулась.

– Куда она делась? – прохрипели внизу.

– На чердак!

Выстрел пробил пол между ногами Ульрики. Она со стоном откатилась от края люка. На этот раз ее все-таки вырвало. Кровь хлынула на потертые доски и сквозь трещины в них – на головы людей внизу.

– Кровь! Мы ее ранили!

– Тащите лестницу!

Ульрика встала на четвереньки и огляделась. Скаты крыши сходились над головой. Все вокруг было забито сеном. В дальнем конце чердака виднелась дверь – через нее сюда и подняли все эти тюки.

Над краем люка показалась лестница. Она заскрипела – кто-то уже лез по ней. Ульрика вскочила и, спотыкаясь, направилась к закрытой двери, но, когда она оказалась рядом с ней, снизу раздался еще один голос:

– Господа, не убивайте ее. Прошу вас.

В ответ раздался взрыв ругательств.

– Он жив, бедняга, – сказал смотритель, первым столкнувшийся с Ульрикой.

– Да, лучше бы он умер. Нам придется убить его, пока он не превратился в такую же тварь.

Ульрика уже почти открыла дверь, ведущую наружу, но при этих словах замерла. Что за бред? Конюх не превратится в вампира – она не давала ему кровавого поцелуя. Ульрика развернулась, собираясь спуститься и убить их всех, чтобы спасти несчастного от их невежества.

В этот момент из люка показался смотритель. Он выстрелил. Ульрику отбросило назад, в открытую дверь. Она рухнула в холодную грязь двора. Плечо, в которое попала пуля, взорвалось болью, от падения и удара о землю тело словно зазвенело, а мир потускнел и поплыл перед глазами.

Рядом закричали, мужчины и женщины, а стрелок на чердаке завопил:

– Я попал! Она упала во двор!

Зрение Ульрики прояснилось. Шипя от боли, она попыталась сесть. На крыльцо таверны высыпали люди, привлеченные звуками стрельбы. Они возбужденно переговаривались и указывали на нее. Из конюшни доносились крики и топот.

Ульрика заставила себя подняться и, пошатываясь, побежала к забору вокруг постоялого двора – и к темной роще за забором. Вслед ей кричали, чтобы она остановилась, мимо свистели пули. Ульрика перепрыгнула через заостренные колья забора и, проламывая кустарник, устремилась к деревьям. Добравшись до них, она присела за толстым стволом. Ее снова вырвало, кровь бедного Германа хлынула на землю. Вампир вытерла рот и оглянулась. Двое дорожных смотрителей сидели верхом на заборе, смотрели в лес и перезаряжали пистолеты. Ни один из них тем не менее не производил впечатления человека, которому не терпится очертя голову броситься во мрак. Вместо этого они слезли с забора и вернулись во двор.

Ульрика облегченно вздохнула и тяжело прислонилась к стволу. Она поморщилась от боли. Люди придут за ней – задержка, скорее всего, объяснялась тем, что они искали фонари или факелы. Но пока у нее было время извлечь из плеча пулю. Ключица, под которой она засела, отзывалась болью при каждом движении. Если оставить ее там, рана зарастет со стремительностью, свойственной племени Ульрики, – тем более что она напилась крови, а это лучшее лекарство для вампиров при любых ранениях. Пуля останется внутри и будет причинять непрерывные страдания. Ульрика сняла дублет и рубашку, увидела свои изможденные руки, ребра, выпирающие сквозь кожу, и вздрогнула. Один раз толком поесть мало, чтобы вернуться в нормальное состояние. Она привалилась к дереву, чтобы не упасть, выпустила когти на левой руке и осторожно запустила их в рану, где они вскоре наткнулись на маленький кусочек свинца. Боль, которую Ульрика испытала при этом, ни шла ни в какое сравнение с той, которую ей доставили попытки ухватить пулю и вытащить ее из плеча. Но когда ей это удалось, вампир выбросила пулю в кусты с невыразимым облегчением.

Она принялась разрывать рукав на полоски, чтобы сделать повязку. Ее рассудок, затуманенный и опустошенный, начал наконец проясняться. Ульрика снова знала, кто она такая – кем была и чем стала. Она знала, куда идет. Но все еще в памяти имелись огромные провалы – лица без имен, имена без лиц. Ее отец мертв? Ульрике так казалось, но она сомневалась. Макс Шрейбер был ее любовником или только другом? Теперь ей это неизвестно.

Самая большая дыра осталась в воспоминаниях, касающихся последних событий. Ульрика не забыла жуткую боль, когда тонула в реке. Как ползла по берегу, пока не наткнулась на лодку. Но последнее, что она отчетливо помнила перед этим, – как бежит от дома Гермионы и кружит по Нульну. Как она оказалась в реке? В голове смутно всплывало, что Ульрика долго лежала в каком-то замкнутом пространстве и люди... люди кричали на нее, и она упала в воду. Но это все. Больше девушка ничего не могла припомнить. Она понятия не имела, что с ней произошло.

Ульрика затягивала повязку, когда в отдалении раздался еще один выстрел. Она пригнулась, огляделась. Стреляли не в нее. Ни один человек не последовал за ней в лес. В кого же тогда? Тут она поняла. Дорожные смотрители только что застрелили Германа, чтобы не дать ему превратиться в вампира. Она зарычала, обнажив клыки. Глупые люди! Она пощадила его, а они – нет! Она сделала все возможное, чтобы сдержать клятву и оставить его в живых, но человек все равно погиб! Стоило ли утруждаться, не убивая людей, которые с такой легкостью сами делают это друг с другом? Ульрика чуть не поддалась искушению вернуться и несколько мгновений побыть тем чудовищем, за которое они ее принимали, но заставила себя успокоиться.

Хватит с нее и одной дырки в плече. Хватит смертей на эту ночь.

Ульрика последний раз с отвращением глянула в сторону гостиницы, надела свою теперь лишенную рукавов рубашку и порванный на плече дублет, пристроила руку в самодельную перевязь и похромала в глубину леса, размышляя, сможет ли она когда-либо жить так, чтобы не оставлять за собой кровавый хвост смертей и страданий.

ГЛАВА 7
НА БОЛЬШОЙ ДОРОГЕ

 

Ульрика бесшумно подползла к разбойникам. Их было двое, оба верхом. Они остановились на вершине невысокого холма и обозревали пустую, залитую лунным светом дорогу. Ульрика кралась за ними сквозь жиденькую рощу. На суровых парнях красовались потертые кожаные куртки. Заплатки покрывали их плащи. На лицах оставили печати война, выпивка и плохая погода. Широкополую шляпу одного украшало яркое перо.

– Говорю тебе, Хэм, сынок, – произнес он. – У человека должен быть стиль. Имей стиль – и тебя не вздернут.

Хэм – некрасивый молодой парень с тупым лицом – в ответ захохотал.

– Не свисти, Никко. Как это перышко в шапке может спасти от виселицы?

– Дело не только в перышке, дружище, – пояснил Никко. – Надо держать себя правильно. Почему? Если перед тем, как забрать их добро, ты крошишь черепа налево и направо, оставляя за собой кучу вдов, люди тебя ненавидят, понимаешь? Они зовут стражу, отправляют молодчиков за тобой по пятам, и вот тебя уже гонят по полю, как лису. Но... – Никко расправил плечи, коснулся края своей шляпы. – Если ты появляешься, вежливо кланяешься, и говоришь: «Кошелек или жизнь», и отвешиваешь комплименты дамам, пока вычищаешь их кошельки и забираешь жемчуга, вот тут они тебя почти любят. Теперь они могут рассказать друзьям захватывающую историю, как их ограбил обаятельный господин с большой дороги. А идти жаловаться стражникам уже как-то и неохота.

Хэм хмыкнул.

– Много мороки, если тебя послушать. А если какой-нибудь кучер разрядит в меня пару пистолетов, я что, ему руки целовать должен?

Никко пожал плечами.

– Ты можешь убить столько кучеров, и охранников, и городской стражи, сколько захочется. Богатенькие красавчики должны понимать, что ты опасен. Это доставляет им кайф. Ты просто их не убивай. Если прирежешь парочку простолюдинов, никто и не почешется – даже сами простолюдины. Но упаси бог прикончить кого-то из благородных. На тебя натравят стражников во всех городах отсюда и до Мариенбурга.

С юга донесся далекий стук колес. Разбойники повернулись в ту сторону, и Ульрика тоже. В разрыве между деревьями промелькнула карета. Она двигалась как раз по дороге, проходящей у подножия холма.

– За работу, – сказал Хэм, снимая арбалет с крюка на седле.

Никко покрепче нахлобучил шляпу и вытащил пистолет.

– В этот раз стреляй только после того, как они начнут огрызаться, ладно?

Ульрика, сидевшая на корточках, выпрямилась. Сейчас или никогда. Как только карета окажется рядом, вампир лишится добычи. Она вышла из леса прямо позади разбойников. Оружия при ней не было.

– Кошелек или жизнь, господа.

Разбойники от удивления чуть не выпрыгнули из седел. Они повернулись, чтобы посмотреть, кто это. Ульрика уже прошла вперед и встала между их лошадьми.

– Кто ты такая, во имя Ранальда? – спросил Хэм.

– Вон отсюда, – прорычал Никко. – Ты испортишь нам всю игру.

– Вы, – сказала Ульрика. – Вы – моя игра.

Она схватила Хэма за руку и сдернула с лошади, ударив о землю. Никко вскрикнул и направил на нее пистолет. Ульрика пригнулась, вырвала оружие у Никко и ударила его рукоятью. Он рухнул на землю рядом с товарищем. Их лошади нервно приплясывали на месте, бешено вращая глазами.

Хэм уже стоял на коленях и вытаскивал кинжал из-за пояса.

– Ах ты, сука, вырядилась мужиком, – прорычал он. – Я тебе сейчас кишки выпущу за такие штучки!

Ульрика выбила кинжал из его руки, схватилась за воротник его кожаной куртки и подняла, хотя разбойник был почти вдвое тяжелее ее. Он попытался ударить ее кулаком, но Ульрика перехватила руку.

– Отпусти меня! – крикнул он изо всех сил. – От...

Ульрика открыла рот и выпустила клыки. Крик Хэма оборвался на полуслове.

– Зигмар, защити меня, – всхлипнул он.

Ульрика приподняла бровь.

– Тебя? Убийцу? Сомневаюсь, что ему есть дело до тебя.

Тепло крови наполнило ее, лаская и успокаивая; Хэм перестал сопротивляться, и она закрыла глаза.

Ульрика уже научилась питаться в меру, точно и спокойно. Она отпивала ровно столько, сколько нужно, но не так много, чтобы опьянеть и рвать кровью. И, насытившись, убивала не менее спокойно и точно. Одним резким движением она сломала разбойнику шею. Хэм повалился на землю, раскинув руки и ноги. На его уродливом лице застыло блаженство.

Она повернулась к Никко. Тот лежал, где упал, и с неуверенной мольбой смотрел на нее.

– Пощади меня, – прошептал он, отползая назад. – Пощади! Я никому не скажу.

Ульрика задумалась. Никко не был таким скотом, как Хэм. Он довольно симпатичен и к товарищу относился по-дружески. Она могла оставить его в живых, если бы ей этого захотелось. К утру на его лошади она будет далеко к северу отсюда. Даже если Никко расскажет о ней, им ее никогда не догнать. Но потом она подумала о бездушном разрешении убивать охранников и кучеров, которое он дал Хэму, – ведь на них всем наплевать. Ульрика зарычала. Красивое перо не могло прикрыть прогнившее сердце.

– Да, – сказала Ульрика и вытащила меч. – Не расскажешь.

Никко закричал и хотел броситься бежать, но она отрубила ему голову прежде, чем он успел подняться на ноги. Голова выскочила из шляпы и медленно покатилась по склону холма. Карета как раз проезжала мимо. Ульрика проводила ее взглядом, затем опустилась на колени и обыскала тела разбойников. Она забрала у них деньги и снаряжение, которое могло ей пригодиться, и сложила все в прочную суму, которую забрала у предыдущей жертвы. С момента гибели несчастного Германа и стычки с дорожными смотрителями прошло чуть больше двух недель, и с тех пор Ульрика проделала немалую часть пути до Прааги, но это путешествие никак нельзя было назвать ни легким, ни приятным.

До того как покинуть Нульн, Ульрика и представить себе не могла, как сложны путешествия для созданий ночи. Для начала – даже после того, как вампир снова отъелась и приобрела здоровый вид, – ее лицо, манеры и прическа не позволяли легко слиться с толпой. Где бы она ни появилась, она привлекала всеобщее внимание, а всеобщее внимание – последнее, в чем нуждается ее племя. Ламии, ее сестры по крови, одетые как знатные дамы, или служанки, или блудницы, легко укладывались на отведенную полочку во внутреннем каталоге каждого, люди лишь скользили по ним взглядом – и тут же забывали, едва ламии скрывались с глаз. От Ульрики же, наоборот, люди не могли отвести глаз. Они пытались рассмотреть ее внимательнее, чтобы понять, что она такое. Мужчина или женщина? Старик или юноша? Бандит или благородный дворянин? А рассматривая ее слишком пристально, они могли заметить кое-что еще. Бледность. Слишком холодные руки. Нечеловеческую суть, из-за которой собаки при виде девушки заходились бешеным лаем.

Ульрике пришлось научиться находить убежища подальше от мест обитания людей. Она проводила дни в сараях на фермах, в разрушенных башнях, под стогами сена и свернувшись калачиком в придорожных святилищах.

Но по мере продвижения на север вампир все сильнее углублялась в Великий лес, и даже эти убогие пристанища попадались ей все реже. Не раз приходилось зарываться под заплесневевшие листья и молиться, чтобы ничто не разметало их до захода солнца.

Еще сложнее обстояло дело с регулярностью питания. Никогда раньше Ульрика не проявляла такой твердости в двух вопросах: контроля над голодом и выбора жертв, и трагедия с бедным Германом стала основой ее решимости. Она убивала только тех, ктоэтого заслуживал, обрекала на гибель лишь отбросы человеческого общества. За время путешествия Ульрике уже довелось убивать разбойников, воров, убийц и сутенеров, культистов, насильников, отравителей и бандитов. В городах юга подобная разборчивость в выборе жертв не составляла проблем – но и то дважды Ульрику чуть не поймали на горячем, и ей пришлось спасаться бегством от преследовавших ее с вилами и факелами селян. Однако чем дальше на север она забиралась, тем сложнее становилось найти жертву в принципе, не говоря уже о жертве с подходящими моральными устоями. Даже следуя главным трактом, можно было ехать всю ночь и не встретить ни одного человека, а уж чтобы он к тому же оказался разбойником...

Высокий риск, с которым была сопряжена охота, научил Ульрику осторожности и методичности. Она начинала приглядывать убежище за несколько часов до восхода солнца, чтобы не метаться в ужасе под розовеющим небом. Девушка всегда выясняла расстояние до ближайшего города, прежде чем двинуться в путь. Перед тем как направиться в малонаселенный район, она наедалась до отвала. В тавернах и на постоялых дворах Ульрика держала ухо востро, прислушиваясь к сплетням о бандитах и ограбленных каретах. Она вспарывала глотки людям, которыми питалась, чтобы скрыть характерные следы укусов. В целом Ульрика вполне освоилась в новой жизни, но это оказалась тяжелая, неприятная жизнь, и она часто мечтала вернуться к Габриелле и попросить прощения, чтобы снова погрузиться в безопасность, уют и роскошь среди ее сестер-ламий.

Но каждый раз, когда Ульрику охватывало это искушение, она напоминала себе слова графини, что ей можно будет завести рабов, но не друзей. Вспоминала гибель Фридриха Хольманна и Лотты, камеристки Габриеллы. Заискивающих, услужливых доноров. И все это вместе взятое снова укрепляло ее в сделанном выборе. Она не променяет честь на уют. Должен существовать другой образ жизни, которую может вести вампир.

Должен.

Ульрика подняла широкополую шляпу Никко с земли и примерила ее. Шляпа оказалась как раз. Теперь, в шляпе, грубой кожаной куртке и тяжелом, не раз залатанном плаще, Ульрика выглядела настоящим бродягой – что и к лучшему. Оборванец гораздо меньше бросается в глаза, чем щеголеватый блондин в черном бархате.

Она привязала поводья лошади Хэма к седлу кобылы Никко, затем села на нее и двинулась на север.

 

Добраться до границы Кислева заняло у Ульрики две недели, а еще две недели спустя она увидела башни Прааги, располагавшейся посреди широких равнин центральной области. Путешествовать по ним оказалось еще сложнее, чем через леса Империи. Города здесь встречались еще реже, а найти укрытие на день на лишенной деревьев равнине было труднее.

Сразу после Кислева Ульрика лишилась обеих лошадей. Ее застали врасплох, когда она кормилась, и пришлось бежать – а вернуться туда, где остались лошади, ей уже не удалось. После этого Ульрика решила следовать за караваном снабжения. Он растянулся на милю в длину и должен был доставить в Праагу дерево, зерно, ружья и лошадей для кавалерии подразделений армии Ледяной Царицы, оставшихся в городе, а также запасы продовольствия и оружия для осады, которая неминуемо должна была возобновиться по весне, с возвращением вражеских орд.

Караван двигался достаточно медленно, и какое бы расстояние он ни преодолел за день, Ульрика за ночь всегда нагоняла его. К тому же вокруг него все время вились подозрительные личности и негодяи. Одни промышляли кражами снаряжения, которое вез караван, другие обжуливали охранников, а то и вовсе заманивали караванщиков в сторону ради своих черных целей. Таким образом, Ульрика не испытывала недостатка в отбросах человечества, чтобы питаться ими. Она прилагала все усилия и убивала людей с самой испорченной репутацией, чье исчезновение никого не удивит. Но все равно уже меньше чем через неделю во всех лагерях шептались о чудовище, которое следует за караваном и утаскивает людей по ночам.

Ульрика охотилась не каждую ночь – это было бы слишком рискованно – и, к приятному удивлению, обнаружила, что чаще ей теперь и не надо. Если раньше один день без глотка крови причинял ей невыносимые страдания, то теперь вампир могла обходиться без крови дня три, прежде чем желудок начинал вопить от голода. Однако девушка старалась все-таки не затягивать, не желая оказаться слабой и безрассудной в случае непредвиденных неприятностей или если ее отрежут от каравана. Вот она и старалась выходить на охоту каждую третью ночь и никогда не охотилась два раза подряд на людей у одного и того же костра.

По мере приближения каравана к Прааге становились заметны следы прошлогоднего вторжения хаоситов: сожженные города, брошенные фермы, курганы, наспех насыпанные над братскими могилами, и изможденные крестьяне. Их поля и амбары опустошили дважды – первый раз захватчики, которые двигались на юг, и во второй – армии Ледяной Царицы, когда они прибыли, чтобы выставить орды врагов обратно на север.

Также по некоторым признакам было очевидно, что на север убрались не все, кто явился оттуда. Мимо каравана часто проносились колонны господарских крылатых гусар. Их знамена, увенчанные орлиными крыльями, развевались на ветру. На копьях частенько покачивались головы варваров. У костров сплетничали о караванах, на которые якобы напали сумасшедшие северяне – явились, завывая, из ночной тьмы и снова исчезли с пленными и награбленным добром, как в воду канули. Однажды ночью Ульрика увидела вдали пламя – горела ферма. Следующей ночью она миновала тлеющие руины маленького городка. Жителей его убили и изуродовали с неописуемой жестокостью. При виде этих зверств из груди девушки вырвалось рычание истинной патриотки. Ее родину осквернили, и худшее ей еще только предстояло увидеть. Ульрика почти хотела, чтобы хаоситы вернулись весной. Тогда кислевиты и она сама смогут отомстить им за все надругательства!

Наконец наступило то утро, когда в первых розовых лучах восходящего солнца перед глазами Ульрики засверкали далекие купола Прааги. Она уже собиралась улечься спать в погребе, уцелевшем на разоренной ферме, и вдруг увидела их. Вечером, когда Ульрика проснулась, ей оставалось проделать последний переход, отделяющий ее от города. И к рассвету следующего дня она уже будет там, а затем... что затем?

Дрожь страха и возбуждения пробежала по позвоночнику девушки. Всего через несколько часов она может снова увидеть Феликса, Макса и Готрека. Но стоит ли искать их? Сможет ли она это сделать? Или у нее не получится? И как они ее встретят? С Истребителя станется разрубить ее своим ужасным топором в качестве приветствия. Или, что еще хуже, они могли отвернуться от нее – притом с отвращением. Возможно, так будет даже лучше. Она бы, по крайней мере, узнала, как они теперь относятся к ней. А если Феликс или Макс, наоборот, встретят ее с распростертыми объятиями, сможет ли она удержать себя в руках? Полюбит ли она их снова – или захочет испить их крови?

Ульрика нетерпеливо фыркнула, собрала вещи и выбралась из погреба. Она зашла слишком далеко, чтобы теперь повернуть назад.

Не прошло и двух часов, как послышались крики. Дорога шла вверх, и они разносились над ней, слабые, почти неразличимые на ветру. Ульрика ускорила шаги и, когда добралась до верхушки холма, через который вела дорога, услышала и звуки битвы. Где-то впереди, за холмами, шел бой. Ульрика облизала губы. Битва означала кровь. Весьма разумно как следует наесться, прежде чем отправляться в город, где неизвестно когда удастся поохотиться в следующий раз. Ульрика побежала. Сума похлопывала ее по спине. Местность вокруг носила следы многих предыдущих битв. Пробежка вышла долгой, но в итоге вампир добралась до вершины следующего холма. Внизу, в долине, полыхала свирепая резня.

Банда мародеров – высокие поджарые полуобнаженные люди с кожей, раскрашенной в алый и синий, и с ног до головы утыканные странными костяными амулетами, – со всех сторон набрасывалась на караван. На ее караван, за которым Ульрика следовала с момента, как пробралась в Кислев! Солдаты сопровождения и наемники сражались отчаянно. Но нападавшие почти в два раза превосходили их числом. Караван окружили – и круг этот стремительно сжимался. Боевые псы-мутанты – шкуры их по прочности сравнимы с броней, а с морд капало красное – сражались бок о бок со своими хозяевами-дикарями, вырывая глотки и распарывая животы. Вождь банды, покрытый шрамами лысый великан на ужасающего вида черном коне, налево и направо сеял смерть двумя огромными топорами.

Ульрика при виде побоища вскипела от гнева. Она защищала этих людей от самого Кислева, уничтожая волков в людском облике, чтобы те не проредили их строй, и вот теперь, когда до Прааги осталось рукой подать, их вырезают северные подонки? Да как посмели эти дикари покуситься на ее стадо! Она и только она решает, кто в этом караване будет жить, а кто этого недостоин!

Ульрика выхватила рапиру и кинжал и бросилась вниз по холму, нацелившись на всадника-великана. Она набросилась на мародеров с тыла, и они заметили ее, только когда она убила четверых. Завывая от ярости, враги кинулись на нее, но обнаружили, что им с ней не сравняться. Девушка рубила быстрее, чем мог заметить человеческий глаз, и с такой силой, что играючи отбивала атаки и пробивалась сквозь ряды дикарей. Какое наслаждение нес такой способ сражаться! Реакция Ульрики стала в два раза быстрее, чем при жизни, а сила – и того больше. Мародеры разбегались от нее, но она успевала проделывать маленькие аккуратные дырочки в их татуированных телах. Как правило, она попадала прямо в сердце, и противники падали замертво, не пролив почти ни капли крови. Ее клинки рыскали, собирая богатый урожай отсеченных рук и ног. Ульрика неслась по рядам дикарей, как смерч.

Но вскоре даже ее нечеловеческая доблесть уступила перед огромным числом противников. Ульрика прорвалась вперед, но они обступили ее сзади и со всех сторон и набрасывались все сразу. Меч рассек ее спину. Другой чиркнул почти по глазу. Палица угодила в плечо. Она пошатнулась и чуть не попала под топор. Это безумие. Неужели она думала, что справится с сотней воинов одновременно? Это все ее жажда крови, она снова затуманила разум. Но Ульрика поняла, что пробиться к вождю не сможет; надо уносить ноги. Она отчаянно взмахнула мечом вокруг себя и устремилась к краю поля битвы. Проткнула шею одному мародеру рапирой, выпустила кишки кинжалом другому. Третий замахнулся на нее каменным молотом. Она воткнула клинок между его ребер, как раз когда молот просвистел над ее головой. Ульрика перепрыгнула через падающее тело и побежала к кустам на обочине дороги.

Четыре мародера с воем бросились за ней, остальные вернулись к схватке с защитниками окруженного каравана. Ульрика улыбнулась. С четырьмя противниками она могла справиться. К тому же они очень бы ей пригодились.

Ульрика вбежала в кусты, мародеры – за ней. Она повернулась, чтобы достойно встретить их. Первый запнулся на кривых корнях, и Ульрика убила его. И тут же проткнула второго, когда он, перепрыгнув через умирающего товарища, бросился на нее. К сожалению, он повалился прямо на нее, и девушке пришлось податься в сторону, чтобы не оказаться распластанной на земле. Третий воспользовался моментом, чтобы ударить ее в спину. Ульрика парировала удар кинжалом, развернулась и отрубила голову врага мечом.

Остался только высокий дикарь. Губы его были выкрашены черным, пурпурный шнур петлями вился сквозь плоть на груди так, чтобы стягивать ее наподобие корсета. С яростным ревом он бросился на Ульрику, размахивая огромным топором. Нанести ему смертельный удар не составило бы никакого труда, но вместо этого Ульрика отрубила его пальцы, когда неуклюжий выпад просвистел мимо нее. Враг выронил топор и остался без оружия. Он взвыл и вытащил из-за пояса кинжал. Ульрика с легкостью выбила из рук противника и его, затем отбросила меч, выпустила когти и прыгнула на него, как горный кот на медведя. Ульрика схватила его за горло и прижалась к нему. Мародер ревел и бил ее тяжелыми кулаками, пытаясь столкнуть. Удар кулаком в висок и коленом в пах пресек эти жалкие попытки. Мужчина застонал и упал на колени. Ульрика опрокинула его на спину и села верхом, продолжая крепко сжимать его шею. Она подалась вперед, выпуская клыки. Ярость в глазах противника сменилась короткой вспышкой ужаса.

– Это моя земля, норс, – выдохнула она. – Я буду защищать ее мечом и ножом, зубами и когтями. Я сожру любого, кто оскверняет ее. Я...

Эту возвышенную речь прервали громкие звуки рогов и топот двух сотен копыт. Ульрика подняла глаза. Со стороны Прааги в долину стремительно спускался отряд кавалерии. Это был Легион Грифона; они выставили копья вперед, а украшенные перьями знамена хлопали на ночном ветру.

ГЛАВА 8
НА КРЫЛЬЯХ ГРИФОНОВ

 

Противоречивые чувства охватили Ульрику, когда она увидела Грифонов, мчащихся в атаку. Она испытала гордость за их боевую славу, облегчение за бедных караванщиков и любовь к одному из величайших символов ее земли. Но также и беспокойство. Не заметят ли они ее прежде, чем она успеет поесть? Не нападут ли заодно и на нее?

Ее размалеванный пленник воспользовался моментом и, как только вампир отвлеклась, сбросил ее и потянулся за топором. Ульрика схватила его за лодыжку и снова кинула на землю, прижала его руки к бокам и оглянулась. Грифонов полностью поглотила схватка с мародерами. Также, в отличие от Ульрики, они толком ничего не видели в темноте. Вряд ли они заметят ее и ее жертву сквозь густые заросли. Риск стоил того.

Мародер барахтался в ее объятиях. Ульрика впилась зубами в его грязную шею и сделала глоток, но тут же отпрянула, отплевываясь и ругаясь. Алые брызги усеяли ее лицо и одежду. Его кровь на вкус была такой же грязной и мерзкой, как и вонь, окутывавшая дикаря. Но только это не помешало бы Ульрике напиться досыта. Вкусом можно и пренебречь, в конце концов. Однако в крови дикаря была порча, скверна, неправильность, от которой кружилась голова и начинал звучать безумный шепот. Колючие усики покалывали ее вены, словно ядовитые мотыльки в поисках места, где отложить яйца. Мародеры, как молоком матери вскормленные Хаосом, носили его в себе. Тот, кто, в свою очередь, пытался насытиться ими, пропитался бы тем же извращенным безумием, которое наполняло их самих. Ульрика не посмела больше сделать ни глотка.

Мародер высвободил руку и ударил ее кулаком. Она перехватила ее и придавила коленом, затем схватила его за голову и повернула. Мышцы на могучей шее врага напряглись, но все же Ульрика оказалась сильнее. Она сломала ее. Дикарь затих под ней. Девушка склонилась над ним, изрыгая проклятия. Она засунула палец в рот, пытаясь вызвать рвоту и исторгнуть его мерзкую кровь.

Однако прежде, чем Ульрика успела сделать хоть что-нибудь, земля рядом задрожала от топота копыт. Она подняла глаза. К ней бежала горстка мародеров, а шесть крылатых гусар гнались за ними с копьями на изготовку. Ульрика выругалась и перекатилась на спину, накрывшись трупом врага. Его товарищи промчались мимо, за ними скакали гусары – теперь стало видно, что они из Легиона Грифона. Заметили ли они ее? Поняли ли они, чем она тут занимается? Гусары настигли мародеров и закололи их копьями. Всадники развернулись, направляясь обратно в гущу битвы. Они надвигались прямо на Ульрику. Зубы Урсуна, они сейчас наткнутся на нее! А она вся в крови!

Ну и что?

Внезапно Ульрика увидела не только проблему, но и возможность. Разве вокруг не кипел бой? Разве она не ранена? Нет ничего странного в том, что она перемазана кровью с ног до головы. Теперь, когда она подумала об этом, пробраться ночью в Праагу в одиночку может оказаться так же сложно, как выбраться из Нульна в свое время. Если лагерь Грифонов находится внутри городских стен, возможно, она сможет въехать внутрь вместе с ними. Ульрика улыбнулась про себя. Ламия обставила бы все именно так.

Девушка вытерла кровь со рта и подбородка, затем начала лупить труп мародера, словно борясь с ним. Всадники уже были совсем рядом.

– На помощь, братцы! – закричала Ульрика. – Помогите мне!

Гусары повернулись на крик. Но, когда они двинулись к ней, Ульрика недовольно хмыкнула, сообразив, что допустила ошибку. Шея мародера была грубо разорвана, и сейчас люди это увидят. Где ее кинжал? Вот он! Ульрика потянулась за ним.

Один из Грифонов, молодой лихой господарь с гордым носом и пышными усами, соскользнул с седла и ударил мародера саблей в спину, а затем стащил тело с Ульрики. Она тем временем наконец схватила кинжал, перекатилась вместе с трупом, уселась на нем и с силой ударила в разорванную собственными клыками шею, словно бы обезумев от ярости и страха.

– Грязный дикарь! – завопила Ульрика. – Чудовище!

Гусар перехватил ее руку.

– Полегче, приятель... то есть сударыня. Он уже мертв.

Ульрика покачнулась и позволила себе упасть на солдата.

– Спасибо, – пробормотала она. – Их было слишком много.

Гусар помог ей подняться, подбадривая, и махнул своим товарищам. Они уже развернулись и скакали обратно к каравану, вокруг которого продолжала бушевать битва.

– Вот ваше оружие, – сказал гусар, поднимая рапиру и возвращая ее Ульрике. – Вы ранены?

Она покачала головой.

– Я не знаю. Все... все произошло так быстро.

– Дайте я вас осмотрю.

Солдат отодвинулся на расстояние вытянутой руки и оглядел Ульрику с головы до ног, негромко прищелкивая языком. Увидев рану под ее глазом, он прищурился.

– Крови много, но царапнуло неглубоко. Смотрите, я должен вернуться к ребятам. Вы можете сами добраться до нашего полевого хирурга? Он сидит прям вон там, на холме. Я загляну потом к вам, проверю, как дела.

– Спасибо, сударь, – сказала девушка. – Думаю, что смогу. И благодарю вас за помощь.

Гусар вернулся в седло, глянул на трупы мародеров.

– Вы в любом случае отчехвостили их сильнее, чем они вас, – с одобрением в голосе заметил он, пришпорил лошадь и поскакал к остальным. – Увидимся! – крикнул он через плечо.

Ульрика помахала ему вслед, затем повернулась и, пробираясь по краю поля боя, направилась к невысокому холму, где стояла маленькая повозка, запряженная одним пони. Ульрика с завистью смотрела, как Грифоны перестроились на ходу и атаковали мародеров твердым клином, топча бестолково мечущихся варваров как траву на лугу. Ее кровавая ярость и не думала утихать, и больше всего на свете Ульрика сейчас хотела присоединиться к схватке. Но не посмела. В горячке боя она могла позабыть про осторожность, продемонстрировать сверхъестественную силу или обнажить клыки и когти. Кроме того, она уже начала играть роль раненой благородной девушки, нуждающейся в заботе и внимании храброго мужчины. Не стоит позволять «спасителю» столкнуться с ней на поле боя, где она будет метаться, как кровавый ураган.

Менее чем за четверть часа все кончилось. Гусары победили. Спасенные караванщики начали выползать из-за фургонов, чтобы поблагодарить седобородого капитана Грифонов. Он отправил несколько отрядов в погоню за последними убегающими мародерами. Люди приступили к тяжелой работе – стали собирать трупы павших товарищей и складывать тела норсов в погребальные костры.

Ульрика наблюдала за происходящим из полевого госпиталя Грифонов. Хирург и его помощники перевязывали и зашивали раны гусар и караванщиков. Крики раненых почти заглушали шипение горячей смолы, которой заливали культи после ампутации конечностей. Ульрика села так далеко от операционной, насколько смогла. Глоток исполненной порчи крови мародера нисколько не утолил ее голод. От запаха здоровой человеческой крови у нее кружилась голова.

Наконец раненых и мертвых разместили по фургонам, в которых нашлось место. Гусары и караванщики начали строиться, готовясь продолжить движение. Лихой Грифон подъехал к холму, где сидела Ульрика. Хирург и его помощники укладывали инструменты в тележку. Гусар улыбнулся при виде повязки на голове Ульрики и сказал:

– Выглядите настоящим ветераном.

Он снова взглянул на ее кожаную куртку и сапоги.

– Вы ведь не в первый раз держите меч в руках, не так ли?

– Я из военной семьи с границы Страны Троллей, сударь, – сказала она, поднимаясь. – У нас там все равно владеют мечом – и дочери, и сыновья.

Во взгляде гусара промелькнуло уважение.

– Ваша семья служит в краевой страже? Отважные ребята. И с копьем умеют обращаться!

Тут гусара посетила новая мысль.

– Смотрите, некоторые люди из тех земель стоят лагерем недалеко от нас. Как ваша фамилия? Возможно, ваши родственники есть и здесь.

Ульрика напряглась. Разговор принимал опасное направление. Если она назовет знакомую крылатому гусару фамилию, сказка лопнет, как мыльный пузырь. Ее настоящую фамилию он почти наверняка слышал. Хуже того, он может попытаться отвести ее в северный лагерь под стенами города, где Ульрика столкнется с солдатами из роты своего отца. С Юрием или суровым старым Мареком – последними людьми, кого она сейчас хотела бы увидеть.

Ульрика покачала головой.

– Я боюсь, что вся моя семья погибла. Они пытались удержать северные перевалы. Я... я была в Кислеве, в гостях у родственников, когда пришло известие о нашествии, и застряла там на всю зиму. Теперь я иду на север, хочу узнать, остался ли кто-нибудь в живых.

Гусар серьезно кивнул.

– Печально слышать, сударыня. Я надеюсь, вы найдете их в добром здравии.

Он снова окинул ее взглядом, приложил руку к груди.

– Петр Иланович Чесноков из Волкограда, к вашим услугам. Если я могу вам чем-то помочь...

Ульрика опустила голову, чтобы скрыть улыбку. Ламийский способ отлично работал.

– Ульрика Магдова... э-э-э, Ночивнучка, – ответила она, в последний момент вспомнив, что решила не пользоваться своим настоящим именем. – Познакомиться с вами, Петр Иланович Чесноков, большая честь для меня. Вы и так уже многое для меня сделали, но...

– Да, сударыня Ночивнучка? – сказал он. – Для вас я сделаю все, что в моих силах.

Она помедлила, как будто колеблясь, затем продолжила:

– В Прааге живет моя двоюродная сестра. Я думаю, она знает, что случилось с остальными моими родственниками. Если бы мне удалось попасть в город еще сегодня ночью и переговорить с ней, у меня бы просто гора с плеч свалилась. Неизвестность хуже самых горьких новостей. Но я боюсь, что ночью городские ворота закрыты.

Чесноков просиял.

– Не для гусара из Легиона Грифона, сударыня! Для меня будет честью сопроводить вас в Праагу. – Его глаза нетерпеливо блеснули. – На самом деле, вы можете поехать со мной, если хотите.

Ульрика шагнула вперед.

– Я была бы очень признательна, сударь. Спасибо.

Она чуть не запрыгнула на лошадь позади солдата, но вовремя вспомнила, какую роль играет. Ульрика подождала, пока Чесноков спешится и подержит для нее стремя. Он помог ей взобраться на круп и снова сел в седло.

– Вот так, – сказал он. – Вам удобно?

Ульрика обняла его за талию и крепко прижалась к нему. Чесноков ударил лошадь пятками, она тронулась с места.

– Очень удобно, спасибо.

Сердце в его груди застучало быстрее. Ульрика улыбнулась про себя.

«Да, – подумала она. – Я быстро осваиваю ламийский способ».

Чесноков вернулся к своей роте и занял место в задних рядах как раз вовремя – всадники подняли лошадей в галоп и устремились вниз по дороге в сторону Прааги. Пока они ехали, Ульрика горько пожалела, что так и не успела толком поесть до того, как они двинулись в путь. Она ощущала жар крови Чеснокова, его обнаженная шея была так близко, что выносить эту близость с каждым мигом становилось все тяжелее. Ее губы сами собой тянулись к вене, пульсирующей под кожей солдата. Ульрика с усилием откинулась назад, чтобы перестать вдыхать пьянящий запах крови и не укусить своего спутника.

Час или чуть больше спустя кавалерийская рота достигла высоких красных стен Прааги. Ульрика с удивлением смотрела на них. Она не могла поверить, что вот эти изгрызенные стены все же защитили город от падения. Большой внешний бастион находился в ужасном состоянии, почти разбитый и весь усеянный черными воронками от попаданий мерзких снарядов демонических пушек и глубокими вмятинами от ударов огромных таранов и осадных башен. Местами стены разрушились полностью, превратившись в груды щебня. Провалы зияли тут и там. Их оплетали шаткие строительные леса. Несмотря на глубокую ночь, на них продолжали работать люди, снова возводящие каменную кладку.

– Надеюсь, они успеют, – сказала Ульрика на ухо Чеснокову, когда они подъехали ближе. – Весна на пороге. Орды варваров скоро вернутся.

Чесноков, хмурясь, глянул на нее через плечо, затем снова отвернулся.

– Конечно, успеют. Нашествия не будет. По крайней мере, в этом году.

Ульрика, сбитая с толку его словами, удивленно моргнула.

– Что? Как это не будет? Варвары севера поклялись уничтожить нас.

– Значит, вот так крепки их клятвы, – ответил гусар. – У армии есть разведчики повсюду – от Прааги до перевала Черной Крови. Никто до сих пор не видел ни одного варвара. Они даже не начали собираться. Если бы они хотели выступить на нас весной, их орды бы уже двигались в нашу сторону. Но ничего подобного.

Тысячи крохотных иголочек словно вонзились в кожу Ульрики при его словах. Мир словно перевернулся с ног на голову.

– Но... но я не понимаю. Что случилось?

Чесноков пожал плечами.

– Этого никто не знает. Некоторые говорят, что дело в гибели их вождя, Арека Демонический Коготь. Что без его сильной руки остальные вожди перегрызлись между собой. Другие считают, причина в том, что близнецы-колдуны покинули его армию. Только их магия удерживала вместе всю эту разномастную орду. Я слышал, одна ледяная ведьма говорила, что с ветрами магии происходит что-то не то. Баланс очень сильно изменился, и ветра отступили – и орды вместе с ними. По крайней мере, большинство из них. В общем, что бы там ни произошло, не будет никакого вторжения – в этом году точно.

Ульрика все еще никак не могла поверить в это.

– Но... караван с припасами. Войска. Зачем они двигаются на север, если войны не будет?

Чесноков засмеялся.

– О, герцог Энрик не такой дурак, чтобы сообщить царице Катерине, что нашествие закончилось. Сделав это, он лишится всех денег, которые сейчас выделяются Прааге. А здесь многое нужно отстроить заново, восполнить запасы, да и мародеры, как вы только что сами убедились, все еще во множестве шастают здесь.

Он пожал плечами.

– Нам все еще нужна помощь, конечно. Но если царица сочтет, что прямой угрозы больше нет, она найдет, куда направить эти деньги. Так что Энрик продолжает строчить на юг письма, исполненные самых мрачных предупреждений, умоляя царицу помочь восстановить «Великий бастион Севера», пока не поздно.

Ульрика едва слышала и половину того, что говорил Чесноков. Орды не вернутся в этом году. Главная причина, по которой Ульрика стремилась в Праагу, исчезла. Она собиралась с головой окунуться в кровавую бойню, сражаться за свой народ и свою землю, а оказалось, что ей нечего тут делать. Она совершила долгий путь через две страны совершено зря.

– Вы выглядите разочарованной, – сказал Чесноков. – Я думал обрадовать вас.

Ульрика встряхнулась, отбрасывая печальные мысли.

– Я хотела отомстить. Заставить варваров отплатить за смерть моей семьи. Теперь... теперь я не знаю, что делать.

Чесноков понимающе кивнул.

– У вас сердце истинного воина. Ну, если вы хотите отомстить, тут все еще есть кому. На самом деле одна из банд все еще скрывается в северных холмах. Командует ими Сирена Янтареволосая, безумная, извращенная тварь, не мужчина, не женщина. Это она вела порченных скверной разбойников, с которыми мы сегодня столкнулись. Если вы захотите подать капитану прошение о вступлении в отряд, я замолвлю за вас словечко. Вы не будете первой девушкой в наших рядах. Семьи с Севера и раньше присылали нам своих дочерей.

Ульрика вдруг словно воочию увидела, как она скачет вместе с крылатыми гусарами, рубит с седла мародеров налево и направо. Ей до боли, до слез захотелось, чтобы так и оно было. Но это, конечно, невозможно. Вампир не способен жить среди людей. Грифоны спали в одной палатке, ели у одного костра и патрулировали и днем. Ее сразу же раскроют. И даже если нет, голод не позволит ей долго находиться среди них. Ульрика и так из последних сил сдерживалась, чтобы не впиться в шею Чеснокова. А жить в казармах, каждая из которых переливается россыпью сердечных огней? Увольте. Нет. Если она собирается бороться с мародерами, то только в одиночестве, в тени, подальше от соблазнов.

Они въехали в город в конце длинной колонны крылатых гусар. Ульрика смотрела на внушительную арку Ворот гаргулий. Воспоминания нахлынули на нее. Будто вчера они с Максом, Феликсом и Истребителями стояли на городской стене, наблюдая, как бесконечная орда Демонического Когтя наступает на город. Черная воронка магии, призванной его колдунами, кружилась в небе. Из осадных башен сыпались отвратительные зверолюды. Ульрика и ее друзья сражались с ними по колено в крови врагов.

Внутри город пострадал ничуть не меньше, чем снаружи. Тут и там виднелись почерневшие развалины домов. Магазины и мастерские новоградских купцов превратились в кучи обугленной щебенки. Кое-где на развалинах возвышались надгробия. Они были безыскусно украшены в память о погибших. Простые символы напоминали о том, кем были эти люди: сломанный меч, подкова, смятый увядший венок, набивная кукла. На что бы ни посмотрела Ульрика, это вызывало в ее памяти все новые и новые сцены. Вот орды прорвались за внешнюю стену и неистовствуют на улицах города. Люди герцога захлопывают ворота Старого города перед беженцами, чтобы варвары не ворвались в город у них на хвосте. Пожары, всюду пожары... Ульрика вздрогнула всем телом и упрекнула себя за эгоистичное желание, чтобы орды вернулись. Ей-то это, конечно, на руку. Несколько кратких мгновений славы и борьбы для нее принесли бы жителям города месяцы и годы медленной смерти от голода, темной магии и болезней.

И все же среди руин встречались и признаки того, что жизнь налаживается. Новые бревна поверх старых разбитых окон и дверей. Над кучами обломков поднимались, как робкие ростки на пепелище, наполовину достроенные дома и здания. На покрытой копотью стене таверны без дверей и крыши по-кислевитски было нацарапано: «Открыто». Вокруг костра, горевшего внутри, толпились сумрачные фигуры, зачерпывая кружками прямо из открытого бочонка с квасом.

При виде этой несгибаемости Ульрика почувствовала гордость за людей и распрямила плечи. Праага всегда возрождалась из пепла. Даже после Великой войны с Хаосом, когда сами здания кричали и плакали кровью от кошмарных энергий, напитавших их во время последних битв, неукротимый дух города не дрогнул. Хотя призраки кишели везде, а руины Старого дворца и возвышающейся над городом Башни Чародеев стали нарывами безумия и мутаций, люди отстраивали дома заново, изгоняя призраков, которых могли, и не обращая внимания на остальных, с кем приходилось жить бок о бок.

Ульрика задумалась, будет ли когда-нибудь дано Прааге столько мирных дней, чтобы люди смогли похоронить всех своих призраков, чтобы она снова стала обычным городом. Почему-то девушка сомневалась в этом.

Неподалеку от ворот несколько квадратных кварталов расчистили от обломков и на их месте разбили огромный военный лагерь. Знамена рот и отрядов со всего Кислева трепетали над разноцветным морем палаток. В центре находился плац для учений и проверок. Именно в этот лагерь направились гусары, но не успели они подъехать к нему, как Чесноков улыбнулся Ульрике через плечо.

– Где живет твоя кузина? – спросил он. – Я довезу вас прямо до ее дома.

Ульрика на миг окаменела. Ложь, которую она сочинила для гусара, уже вылетела из ее головы. Девушка не могла ему назвать никакого адреса, да она и не хотела, чтобы он знал, куда она направится.

– Могу я воспользоваться вашей добросердечностью еще раз до того, как мы поедем к моей кузине? – спросила она.

– Да, конечно, сударыня, – сказал он. – Что вам нужно?

– Я... я голодна, и мне не хотелось бы разбудить сестру посреди ночи и потребовать, чтобы она меня накормила. Могла бы я попросить у вас немного хлеба или чего-нибудь выпить?

Ульрика увидела сомнение, промелькнувшее в глазах Чеснокова. Он задался вопросом, не была ли она так мила с ним ради того, чтобы добыть еды. Но он вежливо кивнул и направил лошадь вслед за остальными всадниками.

– В столовую пускают только солдат. Но если вы согласитесь подождать в моей палатке, я принесу вам что-нибудь.

Ульрика скрыла ухмылку. В его палатке, значит? Миску за киску? Что же, для военного времени – равноценный обмен. По крайней мере, она сможет сбежать из его палатки, пока Чеснокова не будет.

– Благодарю вас, сударь. Вы так добры.

Они проскакали вместе с остальными гусарами через лагерь, тихий и пустой в этот час. Большинство солдат спали в своих палатках. Только несколько одиноких часовых наблюдали, как отряд движется по главной улице лагеря к огороженной забором части, которую занимали Грифоны. У въезда внутрь возвышался их красно-золотой штандарт. Гусары въехали в свой лагерь и двинулись между рядами палаток к конюшням, находящимся в задней части. Чесноков остановил лошадь около одной из палаток и помог Ульрике спешиться.

– Подождите внутри, – сказал он. – Я скоро вернусь.

– Хорошо, – ответила она. – И еще раз спасибо...

Но Чесноков уже пришпорил лошадь, догоняя остальных.

Она отсалютовала ему вслед, криво улыбнувшись, и повернулась, чтобы улизнуть из лагеря. Но глянула на свою кожаную куртку и рубашку и в задумчивости остановилась. Нельзя разгуливать по Прааге в одежде, залитой кровью. Ульрика сосредоточила сверхчеловеческие чувства на палатке Чеснокова. Внутри никого не было. Вампир нырнула под полог и огляделась во тьме. По обеим сторонам от входа стояли койки. В изножье их разместились потрепанные сундуки, повсюду валялось воинское снаряжение и части лошадиной сбруи.

Ульрика подошла к койке, которая пахла Чесноковым, и открыла сундук. Внутри она обнаружила второй комплект формы и цивильное платье, аккуратно сложенное. Ульрика вытащила просторную белую рубашку и развернула ее. Прекрасно. Девушка быстро сбросила плащ, куртку и пропитанную кровью рубашку. Между двумя койками приютился умывальник. Ульрика наполнила его из кувшина и мыла руки, лицо и волосы до тех пор, пока вода в раковине не потеряла розовый оттенок. Затем надела чистую рубашку.

Перед тем как одеться обратно, Ульрика прислушалась – не возвращается ли бравый гусар. Но он не вернулся. Она вздохнула. Бедный дурак придет с хлебом, колбасой и каким-нибудь горячим питьем, собираясь поменять еду на любовь, но не найдет в своей палатке никого. Ну, по крайней мере, ему достанется колбаса. Ульрика двинулась к пологу палатки, но остановилась. Если она считала воров паразитами, которых можно уничтожать, она не могла позволить себе украсть, даже такую мелочь, как рубашку.

Она достала одну из серебряных монет, перекочевавших в ее кошелек из кошелька бандитов, попавшихся на ее пути во время путешествия, и подсунула ее под подушку на койке Чеснокова. Этого с лихвой хватило бы, чтобы купить другую рубашку, и позволяло ей сохранить честь, что было гораздо важнее.

Она поклонилась пустой койке.

– Спасибо, Петр Иланович Чесноков, – пробормотала Ульрика. – Вы оказали мне большую услугу. Желаю вам добыть славы для себя и мир – для Кислева.

С этими словами она повернулась и вышла из палатки.

ГЛАВА 9
СТАРЫЕ ДРУЗЬЯ

 

Было уже далеко за полночь. На развалинах Новограда царила тишина, и солдаты в лагере спали в своих походных койках. Но в остальной части Прааги кипела жизнь. Когда Ульрика пробиралась через Торговый квартал, из ярко освещенных таверн то и дело выплескивались на улицы компании громко смеющихся и поющих людей. На перекрестках велись философские споры. Мимо в открытых экипажах, за каждым из которых следовала вооруженная до зубов свита, пролетали купцы с женами, закутанными в меха. Наемники со всех концов Старого Света искали на улицах девочку на ночь, что было не так просто – не все женщины, одевавшиеся как шлюхи, на самом деле ими являлись.

Вопиющая роскошь бок о бок соседствовала с ужасающей нищетой. Эти резкие, без переходов, контрасты обрушивались на Ульрику со всех сторон. В высоких окнах домов она видела мужчин и женщин из знати, лакомящихся дорогими заморскими деликатесами. Их лица скрывали маски тонкой работы – эмаль, золото, бархат. И тут же, под окнами, ютились в сколоченных из чего попало лачугах голодающие беженцы, потерявшие кров над головой из-за нашествия хаоситских орд, и на ужин у них была дай бог крыса или тараканы. В тавернах напыщенные денди поднимали бокалы за герцога и его великую победу над Хаосом, в то время как измученные ночные стражники охраняли заслоны на соседней улице. Этими заслонами пришлось вырезать из тела города целые кварталы. Жители покинули их из-за кровожадных призраков, поднявшихся с залитых кровью мостовых в результате налетов хаоситов, – и упокоить их всех власти до сих пор не сумели. На площадях жрецы Ульрика и Урсуна с безумным видом предрекали скорую гибель и уничтожение. Нарумяненные юноши и девушки, которые носили корсеты поверх платьев, смеялись им в лицо и распевали непристойные песенки.

И музыка, музыка повсюду. В каждой таверне или кваснушке перед собравшейся толпой выступал певец, а то и группа бродячих музыкантов. Застольные песни, исполняемые охрипшими голосами, сотрясали окна переполненных постоялых дворов. Поэты с заострившимися чертами лица исполняли едкие сатирические баллады для компаний веселых студентов. Беженцы пели грустные колыбельные изможденным детям. Даже на малолюдных улицах до слуха Ульрики доносились обрывки диких мелодий: бренчание лютни, разухабистая флейта, пронзительный стон скорбной скрипки. В темном дворе вампир столкнулась с босой девушкой из беженцев. Та танцевала под музыку, которую слышала только она сама, и слезы тихо стекали по ее щекам.

Музыкальное безумие, казалось, поразило даже высшие слои общества. Пробираясь сквозь толпу, Ульрика услышала разговоры, что правитель Прааги, герцог Энрик – ее дальний родственник, – устраивает через неделю в Оперном театре большой концерт в честь победы. Представление обещало стать гвоздем сезона. Ульрика сочла это почти непристойным. Конечно, большая удача, что орды вернулись на север. Но утверждать, что это результат действий войск, что их прогнали армии людей, что люди одержали выдающуюся победу, было очень сильным преувеличением. Немалую роль здесь сыграли внутренние распри между хаоситами и, конечно, суровость кислевской зимы.

Ульрика покачала головой. От герцога до самого последнего нищего, люди Прааги вели себя как пьяница, танцующий на краю пропасти с повязкой на глазах – чтобы не видеть бездны, от которой его отделяет один шаг. Но, может, город всегда был таким? Ульрика не могла припомнить, чтобы столь безумное веселье творилось на улицах раньше. Но, с другой стороны, в последний раз она гостила здесь в разгар изнурительной осады. Возможно, после страха и ужаса, пережитого долгой зимой, людям Прааги просто безумно хотелось праздника.

Наконец Ульрика добралась туда, куда стремилась с момента, как покинула палатку Чеснокова, – трактир «Белый вепрь». Куда еще она могла направиться? Девушка потеряла много времени, пропуская военную колонну на одной из центральных улиц, и, ступив на порог «Белого вепря», она уже еле переставляла ноги. Есть хотелось просто безумно, но вампир отложила охоту. Сначала надо было закончить более важные дела.

Здесь, в «Белом вепре», они с Феликсом, Максом и Истребителями коротали деньки во время осады. Здесь, в «Белом вепре», Ульрика остыла к Феликсу и влюбилась в Макса. Здесь, в комнате над общим залом, где она умирала от чумы, волшебник магическим образом исцелил ее. Если ее старые товарищи еще в Прааге, их следовало искать здесь. Несколько шагов – и она снова их увидит.

На пороге Ульрика заколебалась. Действительно ли она хочет этого? Будут ли старые друзья рады ее видеть? Или придут в ужас и, еще чего доброго, нападут на нее? Готова она сразиться с ними в таком случае?

Из таверны донесся взрыв резкого смеха, в котором отлично различался грубый голос гнома. Они были здесь. Ульрика едва не развернулась и не пошла прочь, но остановилась и расправила плечи. Орды не вернулись, а в них заключалась одна из причин, по которым она проделала это изнурительное путешествие. Из-за жалкого страха отказаться от второй из них? Ну уж нет. Ульрика стиснула челюсти, толкнула дверь и вошла.

Общий зал остался таким, каким она его помнила: темным, дымным, забитым солдатами, наемниками и женщинами, на которых они спускали деньги. Крылатые гусары – господари с пышными усами – стояли в углу и угощали своих девушек квасом. Коренастые кочевники-унголы собрались вокруг стола, пили айран и перешептывались. Мужчины в форме Кислева, Империи и других стран толпились у длинной барной стойки. Тилийские пикинеры, арбалетчики Рейкланда и хохландские аркебузиры говорили все разом, перекрикивая друг друга.

– Еще один человек пропал, как я слышал, – сказал наемник с эренградским акцентом, мимо которого проходила Ульрика. – Та маленькая нищенка, что сладко пела под мостом. Уже три дня не появляется в своей лачуге.

– Это уже пятый случай за неделю, о котором мне говорят, – ответил его собеседник – когда-то он точно был крылатым гусаром, но очень давно. – Очень жаль. Я любил ее. Бросал ей монетку на удачу каждый раз, когда проходил мимо. Как вы думаете, куда они деваются?

– Да какая разница? – спросил третий собутыльник, суровый мечник в цветах Прааги. – Ну и скатертью дорога, говорю я. Грязные беженцы разносят заразу и воруют нашу еду. Почему они не вернутся туда, откуда пришли?

– Потому что им больше некуда возвращаться, дружище, – сказал бывший гусар.

Ульрика не разобрала ответ мечника. Раздались громкие смешки, и глубокий голос перекрыл все звуки в таверне:

– Давай! Бей что есть мочи!

Ульрика повернулась на звук. В задней комнате собралась толпа наемников, лица их были жесткими. Они окружали невысокую крепкую фигуру. Сидевший на скамье вцепился в стол перед собой. За его спиной, занося молот, стоял человек. Наемники столпились слишком плотно, чтобы Ульрика могла точно увидеть, что произошло, но молот пошел вниз и рухнул на голову сидящего, а новый вопль толпы взмыл к потолку.

– Хорошо! – произнес низкий голос. – Давай еще один!

Встревоженная Ульрика двинулась через зал. Что там происходит? Она уже поднималась по ступенькам в заднюю комнату, когда человек с молотом отступил на шаг иснова поднял его. Ульрика наконец увидела, кто сидит на скамье. Это был Снорри Носогрыз, один из Истребителей, уродливый товарищ Готрека и Феликса. И в его голову только что забили гвоздь.

Ульрика уставилась на происходящее. Она знала, Снорри не впервые забивает себе в голову гвозди. Когда они только встретились, три ржавых гвоздя уже торчали из его черепа вместо обычного ирокеза, который носили Истребители. И они все так же торчали из головы Снорри, когда Готрек, Макс и Феликс расстались с Ульрикой на развалинах замках Дракенхоф, передав ее на попечение графини Габриеллы. Судя по всему, Снорри решил пополнить коллекцию. Четыре гвоздя поменьше, некоторые из них – загнутые, были вбиты между большими тремя. Сейчас ему готовились забить в голову пятый.

Снорри сидел, сгорбившись, обнаженный до пояса. Могучими руками он крепко держался за стол перед собой. Струйка крови, хлынувшая из-под следующего гвоздя, перечеркнула его лицо между густыми черными бровями и стекала с кончика его крупного носа, форма которого красноречиво свидетельствовала, что его ломали не меньше трех раз. Красная лужа растекалась между кружками и тарелками на столе. Среди зевак, наблюдавших за происходящим, ни Готрека, ни Феликса, ни Макса не оказалось.

Мужчина с молотом ударил снова. Еще один гвоздь вошел в череп Снорри на четверть дюйма. Люди вокруг него вопили и поднимали кулаки и кружки.

– Готово! – крикнул мужчина с молотом. – Готова твоя корона, Истребитель!

– Это Снорри решит, – ответил тот.

Снорри поднял руку и потрогал гвоздь. Ульрику передернуло, когда он, пробуя, качнул его в ране туда-сюда, но, похоже, Снорри это не причиняло боли. Он удовлетворенно кивнул.

– Хорошо! – сказал он. – Теперь Снорри нужно выпить!

– Тогда Снорри лучше пойти и купить выпивку всем, – сказал крупный мужчина с веселым красным лицом и яркой косынкой на шее. – Потому что сейчас его очередь.

Снорри вытер кровь со лба тыльной стороной ладони и нахмурился.

– Разве Снорри не платил за выпивку только что?

– Да, – сказал мужчина, явный заводила компании. – Но ты побился об заклад, что потребуется четыре удара, чтобы вбить этот гвоздь в твой толстый череп. А потребовалось всего три. Так что ты нам должен. Не помнишь разве?

Снорри покачал головой.

– Снорри не помнит.

Мужчина в косынке на шее засмеялся.

– Ну, а кто бы вспомнил, если его несколько раз хватили молотом по голове? Но так все и было, Ранальд свидетель, не так ли, парни?

Все согласились, и снова призвали Ранальда в свидетели, и смеялись, и хлопали Снорри по плечам, называя его чертовски крепким орешком и старым другом.

Снорри усмехнулся и пожал плечами.

– Что ж, тогда Снорри полагает, что это правда. Снорри принесет выпивку.

Истребитель поднялся и двинулся к барной стойке, на ходу громовым голосом выкрикивая заказ. Ульрика едва успела отпрянуть со ступенек. Она не была уверена, что хочет возобновить знакомство со Снорри. По крайней мере, не прямо сейчас. Даже если бы он не попытался зарубить ее на месте как чудовище тут же, со Снорри сталось бы на всю таверну заорать: «Бей вампира!» К сожалению, он краем глаза заметил движение и посмотрел на нее. Истребитель скользнул равнодушным взглядом по ее лицу, не узнав, отвернулся и двинулся дальше. Ульрика вздохнула с облегчением. Снорри, тяжело топая, сделал шагов пять, остановился и обернулся, хмурясь в задумчивости.

Ульрика быстро покосилась на людей, которые отправили гнома за выпивкой. Но они уже шутили друг с другом и не обращали на них двоих никакого внимания. Она все же не хотела, чтобы они увидели, как Снорри подходит к ней; Ульрика подошла к нему сама.

– Привет, Снорри Носогрыз, – сказала она, сжав рукоять меча на случай, если ему вздумается наброситься на нее в ответ. – Рада видеть тебя снова.

– Снорри знает тебя, – сказал Снорри, продолжая хмуриться. – Ты – девушка юного Феликса.

– Д-да, – сказала Ульрика.

Спокойствие, с которым Снорри разговаривал с той, кого последний раз видел во всей вампирской красе, несколько сбило ее с толку.

– По крайней мере, я была его девушкой. Я – Ульрика Магдова, дочь Ивана Страхова.

Уродливое лицо Снорри расплылось в широкой ухмылке.

– Теперь Снорри вспомнил!

Он повернулся и направился к бару.

– Иван – хороший человек! Как он поживает?

Ульрика замерла от неловкости, но все же последовала за Снорри.

– Иван... он мертв, Снорри. Он погиб в Сильвании.

Лицо Снорри омрачилось.

– Ах да. Снорри забыл. Это очень плохо. Он нравился Снорри. Иван никогда не жадничал кваса для него.

Снорри снова нахмурился и посмотрел на Ульрику.

– Снорри помнит, что с тобой что-то тоже случилось. Что-то плохое.

Ульрика моргнула. Снорри так спокойно воспринял ее появление, потому что забыл – она теперь вампир. Вот повезло так повезло!

– Д-да, – наконец сказала Ульрика. – Что-то плохое. Я заболела, и мне пришлось покинуть вас. Теперь мне лучше. Но глянь-ка, – торопливо добавила Ульрика, чтобы отвлечь его от воспоминаний, которые были слишком опасны для нее. – Я ищу Феликса и Макса. Они здесь, в Прааге? Ты знаешь, где они остановились?

Снорри протолкнулся сквозь толпу у бара и постучал по стойке, привлекая внимание бармена.

– Выпивку для Снорри и его друзей! – сказал Снорри, когда бармен повернулся к нему.

Бармен начал наполнять кружки, а Снорри снова обратился к Ульрике.

– Макс здесь, – сказал он. – Но юный Феликс вместе с Готреком Гурниссоном вошли в дверь и больше не вернулись. Снорри скучает по ним.

Ульрика озадаченно нахмурилась.

– Они вошли в дверь? Что ты имеешь в виду? Какая дверь? И почему они не вернулись?

Снорри пожал плечами.

– Дверь на холме в Сильвании. Макс и Снорри ждали снаружи у этой двери очень долго. Но Гурниссон и юный Феликс так и не вышли из нее обратно. Макс не мог снова открыть ее, и Снорри тоже. Его молот не мог коснуться двери. А потом снова явились зверолюды.

Объяснение Снорри только еще сильнее запутало Ульрику. Дверь в холме? О чем он говорит? Может, это как-то связано с магией?

– Они мертвы?

– Зверолюды? О да. Снорри убил их.

– Не зверолюды. Феликс и Готрек, – сказала Ульрика, теряя терпение. – Они мертвы?

Снорри покачал головой.

– Снорри так не думает. Они просто не вернулись.

Ульрика вздохнула. Стало ясно, что от Истребителя больше ничего вразумительного не добиться. Ей придется найти Макса и выяснить у него, что там такое произошло.

– Но ты говоришь, Макс в Прааге? – спросила она. – Где он остановился?

Бармен поставил наполненные кружки на стойку перед Снорри. Тот начал шарить в сумке на поясе в поисках монет.

– Макс остановился у своих друзей-колдунов. На улице... там еще статуя дамы в большой шляпе, дурацкий человеческий дом. – Снорри фыркнул с отвращением. – Дом с семью башнями, в них даже лестницу не поставишь, я уж о пушках не говорю. Снорри думает, что это бессмысленный дом.

Ульрика кивнула. Статуя дамы в большой шляпе – это, должно быть, легендарная Миска в ее старинной броне, Матерь всего Кислева. Ульрика знала, на каком перекрестке в Благородном квартале находится монумент. Найти по соседству дом с семью декоративными башнями не составит труда.

– Спасибо, Снорри, – сказала она. – Пойду искать Макса. Было здорово снова встретить тебя.

– Снорри думает, что тоже рад вас видеть, Ульрика, дочь Ивана, – ответил он, бросая монеты на стойку. – Пока.

Ульрика повернулась, чтобы уйти, но глянула на наемников, которые смеялись и изображали, как заколачивают гвозди друг другу в головы.

– Глянь-ка, Снорри, – прошептала она. – Твои друзья тебя используют. Они выманивают у тебя деньги. Заставляют тебя платить за их выпивку и, наверное, много чего похуже. На твоем месте я бы нашла других друзей.

Снорри нахмурился.

– Рагнек не стал бы выманивать у Снорри деньги, – сказал он. – Он хороший человек. Он пьет почти столько же, сколько Снорри. Для человека так очень неплохо.

Ульрика вздохнула, потом порылась в кошельке, полном награбленного золота.

– Ну, я, по крайней мере, попыталась, – сказала она.

Она набрала достаточно монет, чтобы оплатить выпивку Снорри, подумала и добавила еще парочку. Ульрика вложила их в руку Истребителя, когда он потянулся за кружками.

– Вот. По крайней мере, позволь мне заплатить за твою выпивку.

Снорри посмотрел на золото в руке, лицо его смягчилось. Истребитель улыбнулся Ульрике.

– Снорри думает, это очень мило с твоей стороны.

– Пустяки, – сказала Ульрика. – До свидания, Снорри. И удачи. Надеюсь, скоро ты найдешь свою судьбу.

«До того, как эти мошенники обдерут тебя как липку», – добавила Ульрика про себя. Она направилась к выходу.

– До свидания, – сказал Снорри ей вслед. – И тебе тоже удачи.

Слишком поздно, подумала Ульрика. Ее удача умерла в Сильвании вместе с ней самой. Вампир протолкалась к дверям сквозь толпу и вышла в морозную ночь.

Когда она пошла в Благородный квартал, голод напомнил о себе, как нетерпеливая собака, рвущаяся гулять и натягивающая поводок. Но Ульрика снова укротила его. Сначала нужно найти Макса. Она должна знать. Все остальное могло подождать.

 

Найти дом с семью башнями оказалось труднее, чем ожидала Ульрика. Башенки как раз вошли в моду среди богачей Прааги. На крышу каждого особняка щедрой рукой налепили пригоршню причудливых башенок, шпилей и куполов. Снорри точно заметил – в практическом плане они абсолютно бесполезны. Башни служили лишь основаниями для сверкающих, покрытых мозаикой луковичных куполов разного цвета, размера и очертаний.

Наконец, обойдя все улицы в районе статуи Миски и пересчитав башни в каждом доме, Ульрика нашла тот, на котором их было семь и который выглядел подходящим жилищем для колдунов. На ограде красовались защитные гномьи руны. Символы и знаки, которые Ульрика не смогла прочесть, испещряли верхушки башен. Ульрика прибегла к вампирскому сверхчутью и обнаружила, что каждая стена укутана магическим щитом. Они не показались ей по-настоящему непробиваемыми, но девушка понимала: при попытке преодолеть их обитатели дома сразу узнают о незваном госте.

Ульрика кратко рассмотрела возможность просто и нагло постучать в парадную дверь и спросить, дома ли магистр Шрейбер, но быстро отказалась от этой идеи. Во-первых, стояла глухая ночь. Хотя на верхних этажах дома еще светились два окна, для визита вежливости слишком поздно. Во-вторых, она понятия не имела, у кого гостит Макс. Понятно, что у волшебника, но Ульрика ничего не знала ни о нраве хозяина, ни об уровне его профессионального мастерства. А если волшебник с первого взгляда поймет, кто она такая? И обрушит на нее всю мощь своих чар? Выяснять это не хотелось. Ульрика вздохнула. Она хотела встретиться с Максом с глазу на глаз. Она знала, что ему хватит выдержки выслушать ее, прежде чем принимать решение. В конце концов, Макс согласился передать Ульрику на попечение графини Габриеллы. Разумнее всего вернуться сюда следующей ночью и подкараулить Макса на пороге, когда он выйдет по делам. Но девушке не терпелось. Ей хотелось узнать, что случилось с Феликсом. Она мечтала встретить хоть кого-нибудь, кого знала раньше. Ульрика надеялась, что хоть какая-то часть ее возвращения в Праагу пройдет так, как она себе это представляла. Может, удастся определить, в какой комнате живет Макс, и привлечь его внимание. Камешек бросить в окно... или это активирует защитные чары, окутывающие дом?

В конце улицы появился наряд ночной стражи. Ульрика скрылась в тенях, чтобы не попасться им на глаза, и подождала, пока они пройдут. Она подошла к ограде особняка и поднялась на цыпочки, пытаясь заглянуть в окна. Большинство из них были занавешены, а в других Ульрика не обнаружила ничего интересного. Даже через то, в котором горел свет, виднелись лишь угол шкафа и край стола. Может, стоит попробовать зайти с задней стороны здания?

Ульрика прошлась по кварталу, разыскивая место, куда выходит задний двор особняка. Он смыкался с двором другого здания, стоящего фасадом к соседней улице. К счастью, этот дом не опутывали защитные чары. Ульрика перелезла через ворота и пробралась во двор незамеченной. Задняя часть нужного ей дома оказалась очень близко к общей стене, разделяющей дворы, до окон, казалось, можно было дотянуться рукой. Одно из них, на верхнем этаже, тепло светилось. Ограду между особняками, разумеется, тоже охватывали защитные чары, но со стороны, где находилась Ульрика, росло высокое дерево. Она выпустила когти и вскарабкалась по нему, как кошка, оказавшись на одной высоте с окном, затем подобралась к нему по ветке настолько близко, насколько могла, и распласталась.

Через окно Ульрика увидела красиво обставленную спальню. Темное дерево, белые драпировки и алебастровые вазы, искусно расставленные на покрытом резьбой комоде. За краем рамы виднелись тумбочка, на которой горела свеча, и кровать с балдахином.

Ульрика собиралась уже перебраться на соседнюю ветку, чтобы рассмотреть комнату с другого ракурса, но тут в комнате появилась светлая фигура в халате из морозно-голубого шелка. Ульрика замерла, впившись взглядом в вошедшего. Это оказалась женщина лет сорока – высокая, стройная и красивая, с царственной осанкой и такой белой кожей, что если бы Ульрика даже со своего места не слышала биения сердца в ее груди, то сочла бы ее вампиром. Девушка ощутила магическую мощь женщины. Это ее чары охраняли дом, холодные иглы энергии, которые, казалось, росли из земли, как пней.

Женщина развязала пояс платья и позволила ему соскользнуть с плеч. Взору Ульрики предстало стройное изящное тело. Волшебница подошла к кровати и отдернула балдахин. За ним обнаружился лежащий на боку обнаженный мужчина. Он перевернулся, сонно моргая, улыбнулся и развел руки для объятия.

Это был Макс Шрейбер.

ГЛАВА 10
РОДНЫЕ ПЕСНИ

 

Ульрика смотрела, как светлокожая женщина упала в объятия Макса и крепко поцеловала его. Его руки скользнули по ее спине, обняли за талию, тут занавес снова упал, и они оба исчезли из виду.

Ульрика задрожала от гнева, когти ее глубоко вонзились в ветку, на которой она лежала. В глубине горла зародилось рычание, вампир поползла вперед по ветке, как кошка, подкрадывающаяся к добыче. Как Макс только посмел завести другую любовницу! Она проделала путь в тысячу миль, чтобы увидеть его! Она так хотела быть с ним, что бросила уютную и роскошную жизнь! И чем он ей отплатил? Она хотела разорвать его на куски. Нет, обоих! Она запрыгнет в окно, обдав их дождем осколков, и разорвет пополам! И защитные чары, окутывающие дом, ее не остановят – настолько она преисполнилась ярости. Ульрика пройдет сквозь них, как сквозь туман, и набросится прежде, чем Макс или женщина успеют открыть рот для заклинания.

Ульрика подобрала ноги для прыжка, напружинилась. Но тут голос в ее голове со смехом сказал, что она ведет себя глупо. Что такого происходило между ними, чтобы она имела право сходить с ума от ревности? Макс так и не стал ее любовником – по крайней мере, ее изрешеченная память не сохранила ничего подобного. Возможно, со временем это произошло бы, но Адольф Кригер украл ее, не оставив им времени. Ульрика попыталась пропустить замечания голоса мимо ушей. Может, любовниками они не успели стать, но она влюбилась в Макса, и он в нее тоже. В этом она не сомневалась! Прошло всего четыре месяца – быстро же он ее забыл!

«Макс хранил вам верность дольше, чем вы – ему, – усмехнулся голос. – Кто отдался Кригеру, не прошло и двух недель после похищения?»

Да, но Кригер использовал сверхъестественное обаяние, чары, чтобы ослабить ее волю, возразила Ульрика сама себе. Все произошло помимо ее желания.

«Да что вы говорите, – возразил голос. – Фридрих Хольманн тоже использовал обаяние, чтобы покорить вашу волю?»

На самом деле все обстояло ровно наоборот, вынуждена была признать Ульрика. И тогда она ни разу даже не вспомнила о Максе. Да и чего она ожидала? Макс знал, что она стала вампиром. Неужели Ульрика всерьез рассчитывала, что он всю оставшуюся жизнь станет тосковать по женщине, которую больше никогда не увидит и с которой не должен искать встреч?

Ульрика расслабилась, передумав прыгать, и опустила голову. Ветер доносил отдаленные звуки скрипки. Казалось, она смеется над Ульрикой. И Ульрика согласилась – она смешна. Вела себя как идиотка. Зачем она вообще отправилась в Праагу? Все, что звало и вело ее сюда, все ее мечты и надежды рассыпались в прах. Вторжения хаоситских орд не будет, ее родина вне опасности. Феликс пропал, возможно, погиб, а Макс нашел другую. Больше здесь не оставалось ничего, что Ульрика могла бы назвать своим, даже могилы ее отца – его погребальный костер они сложили в Сильвании.

Ульрика поползла обратно к стволу дерева, оглохшая, растерянная. В Прааге она думала обрести цель и смысл, которым собиралась заполнить оставшуюся ей вечность. Чем заняться теперь? У нее нет друзей, она нигде не могла завести их. Ульрика не способна жить среди людей и не терпит вампиров. Что ей теперь делать? Куда идти?

Из окна донесся приглушенный стон наслаждения. Ульрика бросила последний взгляд на занавес – он чуть колыхался – и отвернулась. С глубоким вздохом она принялась спускаться с дерева. Девушка, может, не знала, куда ей теперь идти, но и оставаться здесь она не хотела. Это было выше ее сил.

 

Ульрика бесцельно бродила по Прааге, не в силах думать, отупев от горя. Она сильно растерялась, чтобы размышлять, и слишком расстроилась, чтобы обдумывать дилемму, с которой столкнулась. Даже голод не мог отвлечь ее от ее скорби. Она шла по улицам, не замечая, где находится, двигалась сквозь толпы беженцев, нищих и пьяных, как привидение, – невидимая, невидящая, защищенная собственным страданием от безумия и мытарств вокруг. Ульрика прошла мимо кучки поэтов, которые всего за пуло^[4] сочиняли траурные стихи родственникам павших. Миновала целый отряд вооруженных до зубов солдат, по очереди спускавшихся в канализацию через люк. Санитары вытаскивали трупы из этого же люка и аккуратными штабелями укладывали рядом на мостовой. На статуях вокруг Оперного театра зияли выбоины – отметины штурма, но Ульрика не заметила ни их, ни баррикад вокруг Башни Чародеев – развалин, где когда-то находилась праажская школа волшебства. Иногда ее называли Огненным Шпилем из-за чудовищного взрыва, уничтожившего верхние этажи во время Великой войны. Ульрика пересекла длинную тень, тянущуюся от развалин в лунном свете, поднялась на Карлов мост, переброшенный через Линск, и оказалась в западной части города. Девушка обогнула огромный парк, который разбили в незапамятные времена в честь победы Магнуса Благочестивого над Асаваром Кулом, и углубилась в кварталы обшарпанных доходных домов и дешевых таверн, облепивших знаменитую Музыкальную академию Прааги и лицей искусств, приютившиеся в северо-западной части парка.

Улицы в студенческом квартале были намного у́же, извилистее и безлюднее, чем в Торговом. Многие таверны и лавки, в которых раньше продавали свежеотпечатанные нотные листы и музыкальные инструменты – их же здесь и чинили, – были заколочены. На стенах красовались наспех сделанные таблички «Не работает» или «Временно закрыто». На улицах почти не было видно людей, но воздух наполняла музыка. Она лилась из окон немногих работающих таверн. Нищие, сидящие на корточках в тени, дули в оловянные свистки, ночные стражи, делающие обход, мурлыкали под нос.

Ульрика слишком глубоко погрузилась в водоворот собственных мрачных мыслей, чтобы обратить внимание на эту какофонию. Стоит ли ей теперь оставаться в Прааге? Может, отправиться в другой город? Или вообще вернуться к Габриелле? Вот этого девушка точно не могла себе позволить. Она дала себе клятву, что никогда не поступит так. Но что ей еще оставалось? Отправиться на поиски Феликса? С чего тогда начать? А если окажется, что он, как и Макс, нашел себе другую? Убить его? Или убить себя? Ульрика не знала, как поступит в такой ситуации.

Высокий и чистый голос девушки, певшей где-то неподалеку, разорвал тьму. Сначала Ульрика обратила на него не больше внимания, чем на остальной царящий вокруг мелодический хаос, но затем узнала песню. Во владениях ее отца так пели крестьяне по вечерам. Это печальная старая унгольская баллада рассказывала о парне, который отправился на войну, и о девушке, которая осталась его ждать.

Ульрика остановилась и повернулась в сторону, откуда доносились звуки. Старый Анатай, повар ее отца, часто напевал эту песню, когда готовил ужин, а Ульрика шныряла по кухне. Эту же песню пел один из раненых молодых конников из ее отряда вечером у костра, после жестокой битвы с троллями. Ульрика вспомнила, как сама напевала ее, покидая родную землю и впервые отправляясь в Империю. Девушка сглотнула. Песня проникла в самую ее душу, обхватила мягкими пальцами сердце. Ноги ее, словно сами по себе, направились в сторону источника звука. Она поворачивала на перекрестках и переходила улицы, пока не оказалась в кваснушке в центре квартала. Над входом в качестве вывески болтался на веревке синий кувшин, и, несмотря на лютый холод ранней весенней ночи, коссары в меховых шапках и перчатках с обрезанными пальцами сидели у входа в заведение на трехногих табуретах, попивая из маленьких глиняных чашек.

Ульрика протиснулась мимо них и наклонилась, чтобы войти в низкую дверь. Внутри обнаружилась большая квадратная комната, в которой стояли грубо сколоченные столы. В таверне, так же как и на улице, почти не было людей. Несколько стариков горбились над барной стойкой, компания студентов и вульгарно одетых женщин заняла один из столов, но больше посетителей не было. Ульрика даже не взглянула на них. Она шла на голос. Хрупкая фигура сидела на скамье на сцене, держа на коленях потрепанную балалайку. Кожа девушки, смуглая, желтоватая, да и густые темные волосы и миндалевидные глаза могли принадлежать только унголке, а вот прямой нос и высокие, как у господарей, скулы говорили, что перед Ульрикой полукровка. Смешение кровей одарило ее красивой и яркой внешностью. Одежда у девушки была поношенная и вся в заплатах, но чистая и аккуратная. Такой наряд мог принадлежать крестьянке, но Ульрика сомневалась, что певица хоть один день в своей жизни отработала в поле. Посадка ее головы однозначно свидетельствовала о слепоте. Она закончила песню высокой дрожащей нотой. Студенты и женщины, сидящие с ними, одобрительно похлопали, старики тоже поддержали певицу грубыми криками. Кое-кто из студентов бросил несколько монет в открытый футляр от балалайки, лежавший у ног девушки. Услышав звяканье, она с признательностью наклонила голову.

– Благодарю, господа, – сказала она с сильным северным акцентом и начала следующую песню.

Эту Ульрика тоже знала. Ее мать часто напевала ее перед смертью, и отец Ульрики с тех пор не мог слушать ее без слез. В ней рассказывалось о юной невесте. Зов, пришедший из леса, заставил ее покинуть брачное ложе, и больше ее никто никогда не видел – хотя безутешный жених всю оставшуюся жизнь посвятил поискам. Ульрика устроилась за столиком в тени, подальше от других посетителей, и слушала, слушала балладу за балладой, которые выводил чистый нежный голос. Вампир испытывала сладкую боль, каждая баллада острым ножом ворочалась в сердце. Но Ульрика не могла заставить себя встать и выйти. Боль в душе мучила ужасно, но из нанесенных ран потоком устремлялись восхитительные воспоминания. Оно того стоило. Вот Ульрика сидит на коленях у отца в пиршественном зале, музыканты бешено стучат в барабаны, а крестьяне водят сложно пересекающиеся хороводы. Вот мать тихонько напевает ей, успокаивая дочь, проснувшуюся посреди ночи от кошмара. Вот Ульрика скачет вместе с гусарами – ее наконец посадили в седло! – и смешным тоненьким детским голоском поет вместе со всеми боевую походную песню. Вот она целует Юсина, подмастерье кузнеца, за кузницей, пока его отец стучит молотом по наковальне и насвистывает веселую мелодию. Вот Ульрика танцует с Феликсом – а завтра он уже отправится с гномами в Пустоши, чтобы встретиться с отцом Ульрики, а на улицах Прааги бурлят победные песни в честь окончания осады...

Песни открывали окно в яркий мир. Мир, в который Ульрика никогда не сможет вернуться, потому что дверь в него запечатана ядовитым поцелуем Кригера. Этот мир никогда не был идеальным. Тени смерти и разрушения нависли над ним с момента ее появления на свет – постоянные спутники любого ребенка, рожденного в столь опасной близости к безумию Хаоса, – но все же это был мир, в котором нашлось место вере, солнцу, любви, семейным узам и настоящей дружбе. Теперь Ульрика жила во тьме без надежды на свет, чувства превратились в разновидность кровавого спорта, ее новой семьей стали интриганы, так и норовящие ударить друг друга в спину, истинная дружба здесь стала невозможна – и среди этого всего девушке предстояло провести вечность.

Ей так сильно хотелось шагнуть в это окно, что мертвое сердце, казалось, сейчас взорвется в груди, растворяясь в песне. Если бы Ульрика могла плакать, она бы сейчас рыдала навзрыд, но и слезам не было места в ее новом мире.

Поэтому, когда певица сделала небольшой перерыв, чтобы выпить и закусить, Ульрика испытала большое облегчение. Она тоже хотела есть, голод, который она так долго держала в узде, вернулся с новой силой и терзал ее сильнее, чем когда-либо, но она не могла уйти, пока девушка не закончит выступление. Если она будет петь до рассвета, Ульрика с радостью выйдет на солнце и умрет счастливой. Она снова загнала голод в клетку воли и огляделась в поисках чего-нибудь, на что можно отвлечься, пока девушка не продолжит петь.

Рядом с ней студенты попивали квас и обсуждали певицу.

– Вы с ума сошли, – говорил один из них, с растрепанной бородой. – Обучение погубит ее. Она – чистый талант, дикий и свободный, как степной конь. Если ее приручить, она станет простым осликом, каких навалом в Оперном театре.

– Но она почти не умеет играть, – возразил его собеседник, круглолицый парень с аккуратно подстриженными усами. – Поет она замечательно, конечно, но извлекает из струн едва ли одну ноту из пяти.

– Вы хотите лишить певицу очарования и страсти, – ответил первый. – Жаждете слепить из нее подобие Валтарина. Посмотрите, что с ним случилось, когда старый Падуровский взял его под крыло.

– Он стал играть намного лучше, – отрезал его друг.

– Лучше? Да, теперь он лучший скрипач в Прааге, но это механическое совершенство. Его игра – всего лишь техника и позерство. Валтарин словно лишился души.

Усатый студент засмеялся.

– За то, чтобы играть как он, я бы отдал душу не раздумывая.

– Можно подумать, она у вас есть, – фыркнул бородач.

Их разговор превратился в дружескую перепалку, и для Ульрики стук их сердец стал звучать громче, чем слова. Может, все-таки стоит поесть прямо сейчас? Но тут как раз слепая певица вернулась на сцену. Маленький мальчик помог ей подняться и устроиться. Едва она запела, вампир позабыла о голоде.

Музыка умчала ее, как на волшебных крыльях, прочь от отчаяния, позволила вернуться туда, где она мчалась галопом и охотилась утром на снегу, – на широкие равнины с бескрайними разноцветными небесами, туда, где простирались бесконечные поля золотой пшеницы, и зелень пастбищ, и прекрасные закаты, которых она не увидит больше никогда.

Хлопнула задняя дверь, вырвав Ульрику из воспоминаний. Трое вошедших плотоядно посмотрели на певицу, миновали сцену и направились к бару. Хозяин заведения поднялся навстречу молодчикам. Беседа велась на повышенных тонах, и Ульрика без труда разобрала, о чем они говорят.

– Шанский, прошу тебя, обожди. Дела идут ни шатко ни валко, – произнес хозяин. – Академия только-только открылась после осады. Так много молодых людей ушли воевать и не вернулись.

– Да ты можешь вообще не работать, Басилович, – ответил, по видимости, главарь этой банды, невысокий, плотного телосложения бандит. На пальцах его блестели перстни. – Плати.

Ульрика глянула на них почти с ненавистью и хотела сказать, чтобы вели себя потише, но тут девушка запела балладу о Матери Миске, и вампир снова позабыла об их существовании. Это очень старая, очень нежная баллада – слова прощания, с которыми Матерь Миска оставила детей и отправилась на север навстречу судьбе. Ульрика впитала эту балладу с молоком матери и тихонько подпевала, когда бандиты снова отвлекли ее. Они уже покидали таверну через черный ход, и их главарь, проходя мимо сцены, показал певице грубый жест. Она его, конечно, не заметила, но увидела Ульрика. Рычание заклокотало в ее горле. Ну что за ублюдок. Шанский открыл сумочку на поясе и достал монету. Ульрика смягчилась. По крайней мере, он собирался заплатить за свои развлечения. Но нет, бандит оказался слишком хитер для этого. Одной рукой он бросил монетку в футляр, чтобы та звякнула, а второй – в тот же самый момент выгреб оттуда половину заработанного слепой певицей. Услышав звон монеты, девушка слегка поклонилась и произнесла, не нарушая ритма песни:

– Благодарю, господин.

Сердитый ропот пронесся по таверне. Шанский обернулся, положив руку на рукоять меча, мрачно посмотрел на посетителей, и мгновенно установилась хрустальная тишина. Он хмыкнул, наслаждаясь чужой трусостью, и с крайне довольным видом покинул таверну так же, как попал в нее, – через заднюю дверь. Вслед за ним вышли и его молодчики. На ходу Шанский убрал украденные монеты в кошелек.

Ульрика злобно зарычала, но тут ей пришла новая мысль. Она улыбнулась.

Ну вот и нашелся достойный ужин.

ГЛАВА 11
ИСТИННЫЙ ПАСТЫРЬ

 

Ульрика встала и неторопливо вышла из таверны через главную дверь. Никто не должен был заметить, что она последовала за бандитами. Девушка промчалась по улице в поисках способа обогнуть здание. Она обнаружила переулок, идущий в нужном направлении, и поспешно двинулась по нему. Вскоре она наткнулась на мужчину. Плечи его поникли, он заглядывал во все щели и звал:

– Лушая! Лушая, ты здесь?

Он поднял глаза, заметил Ульрику и в мольбе протянул к ней руки:

– Господин, вы не видели мою дочь? Не видели ли здесь мою Лушаю?

– Я госпожа, – пробормотала Ульрика, пробегая мимо.

Она прибегла к сверхчутью, чтобы услышать биение сердец бандитов, которые не могли уйти далеко. Они обнаружились впереди и чуть левее. Ульрика свернула на аллею, по которой они пошли. Безутешный мужчина разразился бранью в ее адрес и снова начал выкрикивать имя дочери.

Ульрика догнала бандитов в следующем квартале. Они как раз вошли на задний двор небольшой гостиницы. Девушка затаилась в тени, пока они не скрылись за воротами, перелезла через забор вокруг обшарпанного трехэтажного доходного дома рядом и бесшумно вскарабкалась на его крышу. Отсюда она прекрасно видела преследуемых в соседнем дворе.

Шанский постучал в заднюю дверь гостиницы. Заскрипев, она открылась. Пожилой мужчина сунул в руки бандита кошелек и собирался закрыть ее, но тот успел поставить ногу.

– Не так быстро, Григо, – сказал он. – Сначала я пересчитаю.

– Там все точно, – ответил мужчина. – Мне бы в голову никогда не пришло попытаться надуть Газнаева, ты же знаешь.

– Я знаю, что босс спустит с меня шкуру в случае недостачи, – усмехнулся Шанский, высыпая монеты в ладонь. – Так что...

Он принялся методично пересчитывать монеты. Мужчина нервно осматривался по сторонам. В конце концов Шанский удовлетворенно кивнул и ссыпал деньги обратно в кошелек.

– Очень хорошо, Григо. Хотелось бы мне, чтобы все наши клиенты платили бы так же аккуратно.

– Вали уже отсюда, – сказал мужчина.

Шанский убрал ногу, и хозяин гостиницы закрыл и запер дверь на все замки.

Шанский покачал головой.

– Могли бы встречать нас более радостно, учитывая, как сильно мы о них заботимся. Твари неблагодарные.

Он убрал сумку в складки шубы и жестом приказал остальным вернуться в переулок, из которого они пришли. Ульрика, однако, не собиралась позволить им выбраться. Она подобралась на краю крыши, позволяя предвкушению дойти до предела, и бесшумно спрыгнула. Вампир на четвереньки приземлилась между бандитами. Те удивленно вскрикнули. Ульрика выпрямилась, выпуская клыки и когти.

– Пиявки, – прошипела она и вытащила меч и кинжал из ножен.

– Убейте его! – рявкнул Шанский, пятясь и выпучивая глаза.

Двое бандитов бросились на Ульрику, размахивая окованными железом дубинками. Она легко уклонилась, затем сделала выпады влево и вправо. Лезвия вспороли плечи и бока нападающих, они взвыли от боли. Ульрика могла прикончить их в мгновение ока, но она не хотела.

Вся ярость, отчаяние и тревога, которые ей пришлось пережить этой ночью: измена Макса, внезапное известие, что войны не будет, загадочное исчезновение Феликса – вырвались наружу. Она исполосовала руки и ноги противников мечом, выколола их глаза кинжалом, вспорола животы, пинала, била и рвала их тела, пока они не рухнули слепыми, стонущими бесформенными кусками мяса.

Ульрика подняла глаза на Шанского. Тот оцепенел от зрелища кровавой расправы и так и стоял у выхода на улицу, но тут очнулся, завопил и бросился бежать. Ульрика добила стонущих бандитов двумя ударами меча и бросилась за ним. Шанский проскочил сквозь калитку, ведущую на гончарный двор по соседству с гостиницей, и захлопнул ее за собой. Ульрика перемахнула через нее одним прыжком и сбила бандита с ног. Тот рухнул лицом в грязь. Ульрика нависла над Шанским. Тот перевернулся на спину.

– Пощади! – проблеял он, отчаянно роясь в карманах шубы. – Пожалуйста! У меня есть деньги!

Он протянул ей две пригоршни небольших кошельков. Ульрика чуть не отрубила ему руки, только чтобы услышать, как он завопит, но сдержалась. Она не нуждалась в деньгах, но знала кое-кого, кому они бы очень пригодились. Ульрика убрала кинжал в ножны и выхватила несколько кошельков из рук Шанского.

– Ты вернешь то, что украл, – сказала она, убирая их под свое кожаное пальто.

– Да, да! – воскликнул он. – Все верну!

– Но я хочу кое-что еще.

Ульрика схватила его за воротник, рывком подняла и, прежде чем он успел понять, что она собирается сделать, вонзила зубы в его шею и сделала жадный глоток. Шанский кричал и сопротивлялся, но быстро ослабел, и его стоны страха превратились в стоны удовольствия. Ульрика застонала тоже. Пусть кровь его имела вкус дешевого кваса и пригоревшего жаркого, она была теплой, густой, пьянящей и наполняла ее вены силой, огнем и спокойствием.

Ульрика уже заканчивала с Шанским, когда на дворе гостиницы раздались голоса и замелькали огни. Она замерла и отняла губы от шеи Шанского.

– Вы ничего не слышали? – услышала она голос Григо. – Мне показалось, тут какой-то шум... Свет Дажа! Вы только гляньте!

– Урсун, защити нас, – произнес второй голос. – Кто же сотворил такое? Какой-то зверь?

– Это молодчики Газнаева. Были. Я... я только что заплатил им!

– А вам не кажется, что он решит, что мы?..

– Ах ты, пропасть! Только не это, – застонал Григо.

– Где... где этот толстый ублюдок Шанский? – спросил второй голос. – Вы вроде говорили, что...

– Да. Он был с ними. Надо поискать. Если он жив, он скажет Газнаеву, что его людей убили не мы. Возьмите у Микала пистолеты, и пойдемте.

Захлопала дверь, а затем раздались звуки шагов двух людей через двор справа. Ульрика перерезала Шанскому горло, тихонько опустила тело на землю и огляделась. Если она выйдет в аллею, люди заметят ее – а у них есть пистолеты. Забор позади гончарного двора, однако, собрали из всего, что попалось под руку, и перемахнуть через него не составило бы никакого труда. Ульрика подбежала к нему и прыгнула, а затем легко, как кошка, вскарабкалась по стене. Уже на крыше она услышала, как из аллеи раздался голос Григо:

– Это еще что там? Вон, наверху! Стреляй!

Ульрика спрыгнула с конька крыши. Сзади рявкнул пистолет. Она спустилась по скату, выходящему на улицу. Прямо под ней оказалась дверь в гостиницу Григо, люди входили и выходили. Так не пойдет. Ульрика помчалась по крышам зданий, пока не добралась до конца квартала. Здесь она снова глянула вниз и обнаружила маленький переулок, узкий и безлюдный. Вот это намного лучше. Ульрика спрыгнула на немощеную улицу, бесшумно приземлилась и прислушалась. Вдалеке перекликались Григо и его спутник, но, похоже, они удалялись. Отлично. Ульрика поднялась на ноги и осмотрелась. К счастью, на этот раз жертвы находились хотя бы на расстоянии длины клинка, и ей удалось не изгваздать одежду в крови. На всякий случай Ульрика вытерла рот платком и вытащила один из кошельков, который забрала у Шанского. Она высыпала монеты в руку.

Да, этого вполне хватит.

 

Бармен в «Голубом кувшине» уже собирал посуду со столов, студенты и старики надевали плащи и шляпы, когда Ульрика вернулась в таверну. Слепая девушка все еще оставалась на сцене. Она протирала гриф балалайки тряпкой. Ульрика облегченно хмыкнула. Успела. Она подошла к сцене и сунула горсть украденного золота в открытый футляр. Она пыталась сделать это тихо, но девушка услышала и, казалось, успела даже пересчитать, сколько монет стукнулось о дно футляра. Глаза певицы расширились, она обернулась к Ульрике.

– Б-б-благодарю, господин, – сказала она.

Ульрика чуть не поправила ее, но не стала. Она не хотела разговаривать с певицей. Не хотела узнать, что та глупа, жадна или просто самая обычная девушка. Пусть певица останется для нее такой, какой казалась, когда пела, – чистое, абсолютное воплощение духа родины, не тронутое грязью борьбы за жизнь в разоренном городе. Вампир поклонилась, хотя девушка не могла этого видеть, развернулась и направилась к двери.

На улице Ульрика вдруг поняла, что вышагивает, как на параде, горделиво расправив плечи. Возможно, конечно, это кровь Шанского ударила ей в голову, заставив почувствовать безмерное счастье, но она ощущала себя очень благородной и добродетельной. Вампир представила себе, как певица перебирает монеты и обнаруживает результаты ее, Ульрики, внезапной щедрости, и не смогла удержаться от улыбки. Бандит вытряхнул из чехла для балалайки серебро и медь, а вампир заменила их на золотые монеты. Она походила на героя избитой мелодрамы, который побеждает злодея с подвитыми усиками и спасает бедную, но добродетельную деву от бесчестья.

Эта мысль повлекла за собой другую, и по мере того, как она завладевала рассудком Ульрики, шаги ее замедлялись. Вот он, внезапный и совершенно ясный ответ на вопросы, которые всю ночь мучительно крутились в ее голове – с того момента, как Чесноков сказал ей, что нашествия хаоситских орд в этом году не ожидается. Что ей делать? Как жить? Об этом больше не стоило беспокоиться – слепая певица ответила на все вопросы. Ее песни напомнили Ульрике, что ее отец всегда вел себя как мудрый и благородный правитель, заботился о крестьянах и защищал их. Баллады пробудили в ней кислевитку. Ульрика так давно покинула родные края и недавно так сильно изменилась сама, что почти позабыла, как должен вести себя истинный кислевит – и как сильно она любит родину. Песни вернули ей память – и ее саму. Девушка все еще могла соблюдать обеты, которые дала себе – охотиться только на хищников, – и вести доступный ей образ жизни, сохраняя при этом честь.

Она останется здесь, в Прааге, и последует заветам своего благородного отца. Она станет защищать жителей города от таких злодеев, как Шанский. Орды могут и не прийти в этом году, но она все равно сможет предаваться убийству – не испытывая при этом угрызений совести, поскольку в Прааге хватит бандитов и негодяев, чтобы прокормить и не одного вампира. Лучшего решения Ульрика не могла и представить.

Девушка снова ускорила шаг, у нее словно гора свалилась с плеч. Всегда хорошо иметь план действий. Теперь она могла поискать себе убежище и подумать, как встроиться в жизнь города. Ульрика, наконец определившись с целями, собиралась пересечь улицу, но ей пришлось юркнуть обратно в тень – три пьяницы вышли из-за угла, оживленно разговаривая.

– Вы его видели? – сказал первый. – Горло перерезано как по линеечке, а крови в теле нет. Как пустой бурдюк из-под вина.

– Да, а Григо еще говорит, что видел, как летучая мышь размером с человека взлетела на крышу дома Дани-горшечника, – поддержал второй.

– С’ми вы мышь, – невнятно пробормотал последний. – Ч’ловек это был. Но порхал, как летучая мышь. Вот так я слышал.

Ульрика подняла ворот тяжелого дорожного плаща и поспешила дальше. Вдалеке нежно заиграла скрипка, едва не заставив девушку застонать. Если она собирается защищать людей Прааги, нужно стать осторожнее, иначе они в слезах побегут жаловаться городской страже, чтобы она защитила их от их защитника.

 

Час спустя, когда небо на востоке из черного стало угольно-серым, Ульрика блуждала по руинам Новограда в поисках укрытия, где можно переждать день. Она решила, что, пока толком не встанет на ноги, самым лучшим убежищем для нее будет какой-нибудь уголок в глубине оцепленных развалин. Люди уже отстраивали заново дома на окраинах, но в кварталах, через которые хлынули орды, пробившиеся за городские стены, здания оставались не просто разрушенными или сожженными, но и пропитанными применявшейся там темной магией. Каменные и кирпичные дома расплавились, превратившись в блестящие черные обелиски самим себе. Говорили, что там бродят духи и привидения, стеная, рыдая и до полусмерти пугая посмевших сунуться в их владения.

Ульрика не придавала значения этим сплетням. Наоборот, ей они были на руку. Если люди боятся руин, они станут обходить их стороной, и никто ее там не потревожит, кроме разве что призраков. Но призраки ей больше не страшны.

На улице, где странные фиолетовые лозы оплели обугленные развалины, Ульрика нашла место, которое могло ей подойти. Это был бывший доходный дом, и нижний его этаж уцелел, что – стоило надеяться – означало, что солнечный свет не проберется в подвал. Ульрика вошла в проем, лишенный двери, и принялась искать спуск в подвал. Он обнаружился ближе к тыльной части здания – узкая деревянная лестница, местами обрушившаяся. Ульрика присела на корточки и осмотрела порог. В пыли обнаружились свежие следы. Из подвала пахло кровью – она пролилась не вчера, но точно уже после вторжения хаоситов. Ульрика не услышала биения сердец внизу, но тем не менее, прежде чем начать спускаться, внимательно вгляделась во мрак и достала из ножен рапиру и кинжал.

Пол в подвале был земляной, ряды кирпичных колонн поддерживали сводчатый потолок. В первый момент Ульрике не удалось найти, откуда пахнет кровью. Она двинулась вглубь подвала и наткнулась на руку. Она торчала из-за колонны. Ульрика с мечом наготове обошла колонну и обнаружила нечто чудовищное. Не только ей пришло в голову использовать развалины Новограда для тайных целей.

Рука, о которую споткнулась Ульрика,принадлежала девушке лет семнадцати. В полу был выдолблен круг, в центре которого и распростерлось тело несчастной. Руки и ноги ее прибили к земле толстыми гвоздями. Вокруг гвоздей сделали лунки, соединенные с канавкой круга, чтобы кровь могла стекать туда, наполняя крохотный ров алым. Ульрика поморщилась. На теле жертвы вырезали странные символы, но ни одна из ран не была достаточно серьезной, чтобы стать причиной смерти. Все выглядело так, как будто девушка умерла от ужаса. Рот ее распахнулся в последнем крике, глаза широко раскрылись, руки и ноги напряглись. Ульрика склонилась над трупом и заметила между грудей багрово-пурпурный круглый след, диаметром не больше дюйма. Он сошел бы за укус, оставленный страстным любовником, если бы не был идеально круглым и слегка не выступал над кожей. Ульрика не могла даже представить себе, что за тварь могла убить таким способом, даже не прокусив кожу. Но небольшая и, казалось бы, неопасная рана выглядела настолько жутко, что Ульрике не захотелось ее внимательно разглядывать. Она отвернулась и увидела в углу груду одежды. Вампир направилась туда. Это была, конечно, женская одежда – но ее оказалось слишком много для того, чтобы вся она принадлежала одной женщине. Шесть платьев из дешевых тканей, все в заплатах, шали, лифы, шапки, обувь и сломанный свисток.

Ульрика злобно зарычала. Она вспомнила мужчину в переулке, который искал дочь. Солдата в «Белом вепре» – он беспокоился за исчезнувшую уличную певицу. Ульрика испытала внезапную мрачную уверенность – она знала, что случилось с теми девушками. Какая мерзость. Выходит, она оказалась права – даже вампиру, блюдущему честь, в Прааге не грозила опасность проголодаться.

Ульрика вздохнула и пошла к выходу. Можно провести день и здесь, конечно. Вряд ли культисты наведаются в логово днем. Однако тело, бывшее лишь опустевшим сосудом, вызывало слишком сильную жалость. Она найдет другое пристанище.

 

Вечером следующего дня Ульрика снова сидела в «Голубом кувшине». День она провела в печи, уцелевшей в подвале разрушенной пекарни. Проснувшись, вампир снова прогулялась почти через весь город, мимо Башни Чародеев, и через Карлов мост попала в Академический квартал. Слепая девушка снова была здесь и пела так же красиво, как и вчера. Но сегодня Ульрика пришла не за этим.

Накануне вечером Шанский упомянул своего босса, Газнаева. Ульрика предположила, что Газнаев, узнав о смерти трех своих громил во время вытряхивания денег из хозяев окрестных заведений, пришлет кого-нибудь разузнать, как было дело. Если повезет, все, что нужно сделать, – это подождать, пока ищейки бандита начнут крутиться рядом и вынюхивать. После этого Ульрика собиралась последовать за ними в логово и убить главаря, уничтожив шайку вымогателей на корню. Она улыбнулась, предвкушая хаос, который устроит, и кровь, которую прольет, и все это не испытывая вины или угрызений совести. Сегодня Ульрика надела черный дублет и бриджи, украденные у Габриеллы. После стычки с дорожными смотрителями их пришлось залатать. Девушка также отполировала сапоги и почистила свою хорошую черную шляпу. Пропыленный кожаный плащ и поношенный костюм, которые она сняла с жертв на своем долгом пути в Кислев, хорошо смотрелись на дороге, но здесь, в Прааге, Ульрика выглядела в них как беженка. Да, это позволяло избежать ненужного внимания, но закрывало дверь в более престижные заведения. Такая одежда совсем недостойна пастыря, идущего среди своего стада.

Ульрика понимала, что рискует. Одетая в мужской костюм, обладающая светлыми коротко остриженными волосами, она и так привлекала слишком много внимания. Однако, посмотрев вчера, как одеваются жители Прааги, девушка решила, что именно здесь это самый не привлекающий внимания вариант. В этом городе дворяне скрывали лица за отделанными драгоценностями масками, юноши пользовались румянами, девушки носили корсеты поверх платьев, студенты причудливо стригли и укладывали бороды, на головах простых солдат красовались отделанные горностаем шапки размером с тыкву, поэтому Ульрика выглядела всего лишь еще одной причудливо одетой фигурой в толпе странно одетых людей. Необычная девушка в городе необычностей. И, как надеялась вампир, именно поэтому никто не удостоит ее второго взгляда.

Как только она подумала об этом, она почувствовала, что на нее кто-то пристально смотрит. Ульрика обернулась, ожидая наткнуться на бандита, оценивающего ее, или стражника, или сурового чекиста, но не угадала. Молодой человек, из-под серого студенческого плаща которого торчала рукоять меча, сидел за столом у задней стены. Юноша сгорбился, чтобы длинные черные волосы скрыли его лицо, и внимательно пялился на Ульрику сквозь них. У него были твердые и по-волчьи острые черты лица, а взгляд темных глаз – настолько же холодный, насколько и жестокий.

Почти наверняка этот юноша вампир.

ГЛАВА 12
ЖИВОЙ ТОВАР

 

Ульрика отвернулась. Она сердилась на неизвестного вампира за то, что он шпионит за ней, но еще больше сердилась на себя. Она понимала, что ее вчерашние подвиги заинтересуют главаря банды, людей которого она убила. Ну еще, возможно, городскую стражу. Но ей и в голову не пришло, что эти смерти могут возбудить любопытство и в других кругах. Дура! Конечно, этого следовало ожидать. Обескровленное тело, сплетни о человеке, летающем подобно летучей мыши. Если вампиры Прааги вели такой же образ жизни, как ламии Нульна, это последний вид сплетен, который они хотели бы слышать. Первыми станут расследовать случившееся именно они.

Ей следовало сдерживаться. Ульрика снова оказалась во власти кровавой ярости и разоблачила себя. Вампиры Прааги найдут ее. Они захотят держать ее в узде, как раньше это делала Габриелла.

Ульрика закрыла глаза, пытаясь успокоиться. Возможно, удастся договориться. Может, если она пообещает питаться менее привлекающим внимание способом, они оставят ее в покое. Праага – большой город. Здесь хватит еды на всех.

Смирившись и недовольно фыркая, Ульрика снова обернулась к вампиру. Неприятности следовало встречать лицом к лицу. Посмотрим, что он скажет. Но вампир исчез. Его место у стены опустело. Ульрика окинула зал быстрым взглядом, проверила выходы. Вампира нигде не было видно. Девушка раздраженно фыркнула. Что за смысл играть в кошки-мышки? Если они хотят поговорить с ней, то чего тянуть. Если же вампиры Прааги решили убить ее...

Эту мысль требовалось обдумать как следует. Возможно, на выходе из таверны ее ожидает засада. Отлично. Кровь Ульрики бурлила. Если они хотят драки – она с радостью примет бой. Повергнув противника, Ульрика сможет жить той жизнью, правила которой определила сама, а не подчиняться законам очередного клана.

Ульрика встала и направилась к выходу, когда услышала у задней двери тяжелое буханье сапог. Она повернулась. Их было пятеро, все – мужчины очень сурового вида, под предводительством щеголеватого блондина. Его бархатный картуз был лихо надвинут на один глаз, и взгляд голубых глаз отливал холодом. Посетители расступались перед ними, бармен чуть не уронил кружку, которую держал в руках.

Ульрика выругалась про себя. Как не вовремя заявились бандиты! Что же ей теперь делать?

Щеголь облокотился на стойку и улыбнулся бармену.

– Добрый вечер, Басилович. Как идут дела?

Бармен попятился.

– Я уже заплатил Шанскому вчера вечером, Кино. Это все видели.

Кино небрежно отмахнулся.

– Да, да. С этим все в порядке. Только вот говорят, что Шанского убили сразу после того, как он от тебя вышел. Знаешь что-нибудь об этом?

Бармен побледнел.

– Ничего, Кино. Ничего. Клянусь тебе. Он был жив-здоров, когда мы простились. Любого спроси.

Кино, кивая, обвел зал взглядом.

– Может быть, кто-то вышел сразу за ним? Или Шанский повздорил тут с кем-нибудь?

Бармен покачал головой.

– Нет, не было никакой ссоры. Клянусь тебе. Но я слышал, Григо – ну этот, хозяин «Мужицкого труда» – видел, как на Шанского кто-то напал, а потом улетел в ночь.

Кино закатил глаза.

– Да, мы говорили с Григо. Такое ощущение, что он облился своим пойлом.

Кино вздохнул, подошел к ближайшему столу, взобрался на него и топнул, привлекая внимание.

– Эй! – крикнул он и добавил, повернувшись к слепой девушке. – Перестань бренчать, девчушка. Я говорю.

Певица сбилась с ритма и замолчала. Внимание всех собравшихся сфокусировалось на Кино.

– Вы все знаете, что произошло прошлой ночью. Что ж, мой хозяин хорошо заплатит, чтобы понять, кто это сделал. Только шепните мне на ухо – и миленький маленький кошелечек с деньгами ваш.

Кино покивал для убедительности.

– Это, наверное, и все. Вы все знаете, где меня найти. Играй, девчушка.

Кино слез со стола. Певица осторожно продолжила песню с того места, где ее прервали. По комнате поползли шепотки.

Кино уже повернулся, чтобы уйти, но бросил последний взгляд на бармена.

– К тебе тоже относится, Басилович. Если вспомнишь что – считай, деньги у тебя в кармане. Но если ты кого-то покрываешь...

Кино провел ребром ладони по горлу, а затем ловко выпрямил руку так, словно с самого начала собирался небрежно отсалютовать на прощанье, и двинулся к задней двери.

На этот раз бармен уронил кружку.

Ульрика заколебалась, переводя взгляд с главного входа на заднюю дверь. С одной стороны, не очень разумно прямо сразу бросаться в погоню за Кино. С другой – тот вампир с длинными волосами мог подкарауливать ее у главного выхода. Вдруг он попытается помешать ей настигнуть Кино. Ульрика пожала плечами и направилась к главному выходу, сжимая рукоять меча. Если он там, что ж, пусть проявит себя. Она вобьет его клыки в его же горло и отправит его хозяевам.

Но темная фигура не шагнула навстречу из тьмы, когда Ульрика вышла на улицу. Она глянула на крышу, в тень – но никого не заметила. Может, она ошиблась? И тот чернявый типчик просто студент? Сейчас Ульрике некогда с этим разбираться. Ей есть на кого поохотиться. Вампир поспешила к узкому проходу, которым воспользовалась и накануне вечером, и вышла на аллею, которая находилась за «Голубым кувшином».

Она услышала голос Кино и остановилась на углу.

– Кто-то недоговаривает, – произнес Кино. – Кто-то что-то знает, и я собираюсь выяснить кто.

– Ну а если это и правда вампир, Кино? – спросил кто-то из бандитов.

– Ты когда-нибудь слышал, чтобы вампир забирал не только кровь, но и кошельки? – возразил Кино. – Это окажется маленькая банда, которая пытается замести следы, устроив резню, попомни мои слова. А теперь пошли. Давай попробуем узнать у мадам Ольнешской. Она всегда в курсе всех сплетен и слухов.

Ульрика юркнула в тень, пропустила Кино и его мордоворотов, дала им отдалиться и скользнула следом, бесшумная, как кошка. Ее охотничьи инстинкты вопили, что надо прыгнуть на бандитов сзади и немедленно разорвать их на кусочки, но она сдержалась. Конечно, можно убить их всех и наесться, но тогда она не сможет достигнуть цели – не найдет их хозяина. Вот чьей крови она напьется, а потом прикончит его. Остальных добьет позже, на досуге.

Ульрика снова глянула на крыши. Ей послышался там шорох. Но она никого не смогла разглядеть. Это могли быть крыса или голубь, устраивающийся в гнезде. Но скорее всего не крыса и не голубь, а тот вампир из таверны. Он все-таки следил за ней, как она сама следила за Кино. Ульрика тихонько зарычала. Ну, застать ее врасплох у него не получится.

Больше часа Кино и его люди расспрашивали всех подряд – в борделях, тавернах, кваснушках и грязных забегаловках, прежде чем решили, что на сегодня с них хватит, и двинулись домой, чем несказанно обрадовали Ульрику. Следить за бандитами оказалось и скучно, и нервно. Скучно – потому что слишком просто. Нервничать же ее заставляло чувство, что за ней самой наблюдают – и даже несколько преследователей. Но Ульрика так и не смогла заметить хотя бы одного из них. Ей хотелось заорать: «Я знаю, что вы здесь! Выходите, поиграем!» Но это, несомненно, оборвало бы единственную ниточку, которая могла привести ее к Газнаеву.

Наконец Кино и его люди добрались до большого склада в доках – здесь Линск вытекал из Прааги через речные ворота. Мужчина в теплом плаще, карауливший у склада, приветственно махнул им, а затем вернулся к потиранию рук, топанию ногами и бессмысленному глядению во мрак.

Ульрика притаилась в тени мебельной мастерской через дорогу, оценивая обстановку. Склад был кирпичный, двухэтажный, с большими двойными дверями, чтобы в него могли заезжать фургоны с грузом, и небольшой дверкой, в которую и вошли Кино и его компания. Над дверями виднелись окна, сейчас закрытые ставнями. Там, скорее всего, находились конторские помещения. Большая часть стены была глухой. По всей длине крыши, однако, протянулись решетчатые фронтоны – через них на склад поступал воздух, при отсутствии окон люди в нем просто задохнулись бы. Ульрика решила, что стоит попробовать проникнуть внутрь через них.

Она обошла здание и приблизилась к нему со стороны реки. Здесь также имелись большие двери, выводящие прямо на короткие сходни. И, как и у фасада, стоял охранник. Спрятавшись от ветра за пустым фургоном, он курил трубку. Ульрика дождалась, когда он повернулся спиной, проскользнула вдоль стены склада и взлетела по ней на крышу. Вампир дошла до первого фронтона. Она прислушалась к звукам, просачивающимся сквозь решетку. Слабый гул далеких голосов и запахи – давно немытых тел и острых заморских специй. Ульрика дернула решетку на себя, приложив всю сверхчеловеческую силу. Металл завизжал на морозе. Девушка остановилась, прислушиваясь, но внутри этого, кажется, никто не заметил. Она заглянула внутрь, сморщилась. Пряности пахли оглушительно, перебивая все другие ароматы.

Склад раскинулся под Ульрикой – огромное темное пространство, заваленное бочками, ящиками, мешками из грубой ткани. Нос сообщил ей, что в них находятся перец, тмин и кориандр. В дальнем конце помещения узкая полоска света просачивалась под дверью. Ульрика покрутила головой, соображая, как спуститься внутрь. Ряд стропил поддерживал крышу, ближайшая, шириной в ладонь, проходила в десяти футах ниже. Что же, надо попробовать.

Ульрика пролезла ногами вперед через узкое окно. Бедра прошли с трудом, да еще и меч чуть не застрял в расколотой раме, но в конце концов оказалось, что Ульрика висит на вытянутых руках над пустотой. Она глянула вниз, рассчитывая прыжок. Балка проходила не прямо под ней, а чуть левее. Ульрика принялась раскачиваться взад-вперед, пока не набрала достаточную амплитуду для толчка, разжала руки и прыгнула. Расчет оказался верным: она приземлилась прямо на балку, но слишком сильно ударилась об нее. Ноги вампирши разъехались, и она неуклюже уселась на балку верхом – чтобы не свалиться на ящики внизу. Она снова прислушалась. На складе все оставалось по-прежнему спокойно. Ульрика вздохнула с облегчением, поднялась на ноги и на цыпочках двинулась по стропилам в сторону двери. Уже на полпути ее слуха достигли неожиданные звуки. Ульрика замерла, балансируя, как канатоходец. Справа от нее билось несколько сердец. Кто-то тихонько всхлипывал. Ульрика посмотрела в сторону, откуда исходили звуки. В дальнем углу склада возвышалась целая крепость из ящиков. Она выглядела сплошной пирамидой, но отсюда, из-под потолка, Ульрика видела, что это не так – ящики лишь ограждали некоторое пространство в центре. Девушка отказалась от намерения добраться до двери и двинулась туда. Вампир перепрыгнула на другую линию стропил и осторожно поползла по ним. Добравшись до ящиков, она заглянула в пространство, которое они скрывали.

Там обнаружился загон для животных с высокими стенами, но без крыши, в котором ютились десятка два полуобнаженных молодых девушек. Судя по виду – из беженцев. Ульрика сначала удивилась, почему они просто не перелезли через стены загона и не сбежали. Но, присмотревшись повнимательнее, поняла почему. Кто-то спал, кто-то плакал, другие сбились кучкой, пытаясь спастись от холода, но все были в синяках, голодны и несчастны. Ни одной из девушек не хватило бы ни сил, ни присутствия духа, чтобы попытаться преодолеть стены загона. Ярость вскипела в Ульрике. Она впилась когтями в балку, на которой лежала. Рассказы о пропавших, несчастная, принесенная в жертву в подвале, в руинах, а теперь еще и эти бедняжки. Какая жестокая судьба им уготована? Их продадут в бордель или еще того лучше – рабынями в заморские края?

Ульрика зарычала. Нет, ни рабынями в чужеземном краю, ни проститутками эти девушки не станут. Они получат свободу прямо этой ночью. Вампир развернулась на балке и снова направилась к выходу. Теперь у нее больше чем достаточно поводов убить Газнаева. Если изначально она руководствовалась только своим голодом и тем, что Газнаев – злодей, а именно ими Ульрика и решила питаться, то теперь выяснилось, что он не просто бандит, который вытрясает деньги из мелких дельцов под предлогом их «защиты» и грабит слепых девушек. Похищение и торговля людьми – это варварство, только хаоситы промышляют этим. Она не потерпит ничего подобного в своих владениях. Ульрика пройдет сквозь его прихвостней, как нож сквозь масло. Смерть Газнаева не будет быстрой; и, прежде чем она закончит с ним, он отдаст ей ключи от этого загона.

Голоса за дверью стали громче. Ульрика остановилась. Щелкнул засов, дверь распахнулась. Двое бандитов вошли на склад, один – крупный мужчина с бычьей шеей, другой – тощий и сгорбленный.

– Пойди разбуди шлюх, – сказал Бычья шея, а сам двинулся к погрузочным воротам. – Покупатель будет здесь с минуты на минуту.

– Да, Ленк, – сказал Тощий.

Ульрика замерла, когда он прошел под ней. Бычья шея сдвинул засовы на больших дверях и распахнул их. Покупатели собирались войти на склад через эти ворота. Покупатели. Те, кто заплатил Газнаеву за похищение людей. Ульрика лихорадочно соображала. Как бы она ни хотела проложить кровавый путь к Газнаеву, нельзя отрицать того факта, что он лишь посредник. Для каких бы ужасных целей ни схватили этих девушек, истинные похитители сейчас входят на склад. Другой возможности выяснить, кто они такие, Ульрике не представится. Газнаев подождет. Она вернется за ним позже.

Вампир развернулась на балке и поискала взглядом Тощего. Тот уже добрался до крепости из ящиков и открывал дверь, искусно замаскированную под две положенные друг на друга коробки. Бандит нырнул в проход. Ульрика услышала громкий стук по металлу.

– Просыпайтесь, просыпайтесь, грязные шлюхи! – крикнул Тощий. – Подъем! Ваши хозяева уже идут за вами!

Ульрика перепрыгнула на стропила над ящиками, заглянула в загон. Бандит ходил вокруг него, стуча по решетке рукоятью кинжала и кидая злобные взгляды на девушек внутри. Те пятились от мучителя.

– Эх, рано они заявились, еще бы денек, – сказал Тощий. – Я успел опробовать не весь товар.

Он пожал плечами.

– Да и ладно. Там, где мы вас взяли, еще много такого добра.

Тощий последний раз стукнул по прутьям, пробрался через туннель наружу и закрыл за собой дверь. Девушки в загоне принялись медленно подниматься на ноги и собирать скудные пожитки. Ульрика присела на балке, размышляя. Как надежнее добраться до покупателей этих девушек? Лучше всего – вместе с этими несчастными, сообразила она. Она спрыгнет в загон и... Нет. Это не сработает. На ней слишком неподходящий костюм. Но если поторопиться, можно успеть его сменить. Единственное, что нужно Ульрике, – узелок, чтобы унести с собой свою одежду. Она огляделась. У задней стены склада стояла куча туго набитых мешков. Она проскользнула к ним по стропилам и спрыгнула. От мешков шел густой пряный запах. Ульрика вспорола один, желтая струйка куркумы посыпалась оттуда. Ульрика перевернула мешок, вытряхнула специи на соседний и стала снимать плащ, дублет и сапоги. Закончив, она убрала их в мешок. Бриджи она закатала, и длинная сорочка, украденная у Чеснокова, скрыла их. Ульрика надеялась, что теперь, босая, в чем-то вроде платья на несколько размеров больше нужного, она вполне сойдет за одну из похищенных девушек. Надо только опустить голову, чтобы бандиты не разглядели незнакомого лица. Но все еще оставалась некоторая сложность. Никто не обратит внимания на узел с одеждой, но рапира! В узелок ее не запихнешь и в руках тем более не понесешь.

Снаружи донеслось фырканье лошади, застучали колеса телеги. Покупатели прибыли! Ульрика выругалась. Рапиру надо спрятать здесь, потом она ее заберет – когда придет за Газнаевым.

Ульрика запрыгнула обратно на стропила и побежала к крепости из ящиков. У погрузочных ворот Бычья шея и Тощий махали руками, показывая кучеру, как лучше заехать внутрь. У Ульрики оставались считаные мгновенья на выполнение плана. Она оставила рапиру на балке и спрыгнула на сложенную из ящиков стену, сжимая узелок. Несколько девушек услышали шум и посмотрели в ее сторону. Ульрика махнула им рукой, чтобы они отошли, и спрыгнула в загон. Раздалось несколько удивленных криков и вздохов, но большинство пленниц просто скользнули по новенькой пустым взглядом. Этих девушек полностью поглотило собственное горе.

Ульрика поглядела на кричащих и приложила палец к губам. Затем присмотрелась к пленницам, которые слишком отупели от страданий, чтобы обращать внимание на происходящее, и приложила все усилия, чтобы стать похожей на них: сгорбилась, низко опустила голову, крепко прижала к груди узелок с одеждой.

Надо бы, конечно, прикрыть необычную стрижку, но увы – Ульрика не нашла чем. Если из-за этого ее раскроют, придется убить тех, кто подвернется под руку, а за остальными можно вернуться в следующий раз.

Дверь в стене из ящиков открылась, в ней появились Бычья шея, Тощий и трое мужчин в плащах и капюшонах.

– Вот товар, господа, – сказал Бычья шея, поднимая фонарь, чтобы осветить загон. – Улов за неделю. Здоровы и бодры, залюбуешься.

Ульрика кинула осторожный взгляд на покупателей. Лица их прятались под глубокими капюшонами. Помимо этого, гости носили тонкие черные вуали, которые наверняка скрывали их черты. Но все же это были люди, Ульрика слышала стук их сердец.

Один из них вынул из рукава кожаный кошелек и молча отдал его Бычьей шее, жестом показав Тощему открыть загон. Бандит вздрогнул, когда человек повернулся к нему. Тощий отпер загон и распахнул дверь.

– Вытряхайтесь, шлюхи, – сказал он и стукнул по клетке связкой ключей. – Давайте, шевелитесь.

Девушки боязливо двинулись к выходу, и Ульрика – среди них, как можно ниже склонив голову. Когда она проходила между мужчинами в капюшонах, по ее спине побежали мурашки. Вампир нисколько не сомневалась, что сейчас они заметят, как разительно она отличается от других пленниц, и выдернут ее из толпы. Но они не обратили на нее ни малейшего внимания. Вместе с остальными пленницами Ульрика миновала туннель в стене из ящиков.

Прямо у выездных ворот их ждал глухой фургон без окон. Выглядел он как повозка стриган, только лишенная привычных ярких украшений. В задней стене его виднелась открытая дверь, подняться в которую можно было по уже опущенным мосткам. Увидев фургон, кое-кто из девушек испугался и попятился, но двое мужчин тростями подтолкнули их вперед. Пленницы неохотно начали подниматься в темный зев фургона. Ульрика вошла туда вместе с остальными. Им пришлось сбиться вместе так же тесно, как пальцам – в ботинке с узким носком, и пахло внутри фургона примерно так же. А еще в тесном, как гроб, – и примерно настолько же хорошо освещенном – пространстве воняло страхом, испражнениями и смертью. Мостки убрали, и дверь захлопнулась. Свистнул кнут, фургон качнулся, и повозка тронулась. Ульрика запоздало задалась вопросом, а насколько далеко их собираются увезти. Прочь из города? А то еще лучше – за границу? А если их выгонят из фургона прямо на солнечный свет? Ульрика пожала плечами. Она сразится с драконом, когда столкнется с ним лицом к лицу. Сейчас все равно ничего нельзя сделать.

Пленница, сидящая рядом с ней, заплакала – безнадежно, устало. Ульрика обняла ее, стараясь не думать о сладкой крови, о жилах, бьющихся прямо под кожей девушки.

Вскоре фургон затормозил, круто развернулся и поехал вниз по склону. Девушки упали друг на друга, их прижало к передней стене фургона, но вот повозка начала двигаться по ровной поверхности и вовсе остановилась. Снаружи донеслись приглушенные голоса, затем с лязгом и скрежетом распахнулась дверь фургона. Стал виден свет небольшого костра; девушки развернулись на него, как цветы поворачиваются к солнцу.

Двое мужчин в капюшонах опустили мостки и поманили девушек наружу. Те послушно поплелись к выходу. Ульрика последовала за ними, осматриваясь на ходу – куда же они попали. Повозка находилась в углу огромного сводчатого зала, полного дыма, в котором двигались тени. Сверху доносились резкие порывы ветра. Они заставляли трепетать пламя в ближайшей осветительной жаровне. В его неровных бликах виднелись ряды гигантских медных чанов и бочек, в каждой из которых свободно поместился бы человек, и груду пустых стеклянных бутылок в углу – они мерцали, как сотни красных глаз. Место пахло брагой и спиртом. Скорее всего, это была квасокурня, хотя и давно заброшенная.

– Сюда, дети, – сказал мужчина в капюшоне.

Он махнул рукой, в которой держал бутылку из-под кваса, уже пустую, указывая направление. Девушки пошли за ним и оказались у ниши в каменной стене, вход в которую закрывала железная решетка.

«Из клетки в клетку», – подумала Ульрика.

Мужчина распахнул дверь. Он лениво подул поверх горлышка бутылки, она издала глухой стонущий свист. Двое других людей в капюшонах начали загонять девушек внутрь. Ульрика позволила затолкать себя в нишу вместе с остальными. Она видела, что прутья решетки старые и ржавые. Они не удержат ее, если вампир захочет выбраться наружу. Ульрика хотела сначала узнать, что похитители собираются сделать с девушками.

Долго ждать не пришлось. Человек с бутылкой ухватил последнюю из входивших девушек за платье и запер перед ней решетку. Двое других потащили пленницу к пустому пространству между чанами, та отбивалась как могла. Ульрика протолкалась к решетке и увидела выдолбленный в твердом земляном полу неглубокий круг. Края его почернели от засохшей крови.

ГЛАВА 13
ПРИСЛУЖНИКИ СЛААНЕША

 

Множество фигур в капюшонах выступили из теней, окутывавших зал, и собрались вокруг импровизированного жертвенника на полу. Он ничем не отличался от того, который Ульрика видела в подвале заброшенного доходного дома, только там жертву уже распластали. Выходит, банда Газнаева продавала девушек для кровавых ритуалов культистов.

Ульрика подергала прутья решетки, проверяя их на прочность.

Увидев, куда ее ведут, жертва начала отчаянно сопротивляться.

– Что вы хотите сделать? – воскликнула она. – Остановитесь!

Мужчина с бутылкой засмеялся.

– Остановиться? Когда мы только собрались дать смысл твоей ничтожной маленькой жизни?

Он сделал знак остальным. Те начали раздевать девушку. Еще один принялся расставлять свечи по периметру круга и зажигать их.

– На что бы ты потратила годы, данные тебе? – продолжал тем временем мужчина с бутылкой. – Наплодила бы кучу ублюдков, жила бы в нищете и в ней же и сдохла? Ничего полезного твоя жалкая жизнь не принесла бы в этот мир. Но теперь у тебя есть возможность послужить великой цели. Ты станешь частью чего-то грандиозного!

Он подбросил пустую бутылку так, что она перевернулась в воздухе, и поймал ее.

– Когда Маннслиб войдет в полную силу в следующий раз, твоя душа присоединится к остальным в великом пробуждении. Истинная хозяйка Прааги готова заявить права на город!

Двое мужчин затащили обнаженную девушку в центр круга. Еще один подоспел с молотом и толстыми гвоздями. Ульрика решила, что насмотрелась досыта. Она резко дернула один из прутьев решетки. Металл завизжал, прут согнулся, но не сломался. Девочки вокруг Ульрики ахнули и отпрянули от нее, глаза их наполнились ужасом и удивлением. Культисты повернулись на шум.

– Что это? – спросил мужчина с бутылкой.

Ульрика снова дернула прут. На этот раз он сломался пополам и рассек ее ладонь острым краем обломка.

– Что она делает! – закричал мужчина. – Остановите ее!

Несколько мужчин бросились к клетке, на ходу доставая дубинки и кинжалы. Ульрика потянула за нижнюю половину сломанного прута, пытаясь отогнуть его вниз, чтобы проскользнуть через щель. Прут не выдержал, отломавшись у самого основания, и вампир упала назад, сжимая его обломок в руке. Она ухмыльнулась. Замечательно.

Культисты, увидев, с какой легкостью она вырвала прут, мигом растеряли пыл.

– Силы тьмы! – ахнул один, замедлив шаги. – Как она это сделала?

Ульрика выскользнула наружу через щель и выпрямилась перед культистами во весь рост. Она взмахнула обломком прута и сказала:

– Я вам сейчас покажу истинную силу тьмы.

Прежде чем культисты успели осознать смысл ее слов, она прыгнула в гущу небольшой толпы, размахивая обломком прута во все стороны.

Трое умерли мгновенно. Их капюшоны потемнели над огромными пробоинами в черепах, тела рухнули на землю. Оставшиеся трое бросились на Ульрику, целясь в ее живот и в лицо. Она отбросила одного пинком, схватила запястье другого, который замахивался на нее кинжалом, и бросила его на третьего. Они повалились друг на друга. Ульрика пробила оба тела прутом, пригвоздив их к земле, затем повернулась, чтобы разобраться с последним уцелевшим противником. Тот замер от ужаса. Ульрика не могла видеть его лицо сквозь вуаль, которую он носил под капюшоном, но она чувствовала запах страха, хлеставший из каждой его поры. Вампир выдернула окровавленный прут из тел его товарищей и двинулась к культисту. Тот завопил и бросился прочь.

Слишком медленно.

Ульрика нагнала его двумя быстрыми шагами и ударила сзади по голове. Человек упал, и под капюшоном его влажно булькнуло, словно он был набит сырым мясом.

Вся схватка продлилась не больше двадцати ударов сердца. Ульрика повернулась к мужчине с бутылкой и культистам, оставшимся у жертвенника. Их всех парализовал ужас, как и последнего, которого Ульрика только что прикончила. Она глянула на девушек, запертых в нише. Они тоже застыли от страха. Пленницы смотрели на тела у ног вампира, и белки их глаз поблескивали в свете костра.

– Бегите! – сказала Ульрика. – Возвращайтесь к своим семьям.

Большая часть девушек не двинулась с места, но самые шустрые начали пробираться через дыру в решетке, и тогда за ними последовали остальные.

Ульрика повернулась к дюжине культистов у круга и направилась к ним, держа наготове обломок прута.

Мужчина с бутылкой попятился, указывая на нее дрожащей рукой:

– Убейте ее! И не дайте жертвам сбежать!

Его товарищи отнеслись к первому приказу без всякого энтузиазма. Зато приложили все рвение к выполнению второго. Культисты раздались в стороны, пытаясь обойти Ульрику и добраться до девушек, ринувшихся к выходу. Ульрика не стала ими заниматься. Вместо этого она бросилась на лидера и тех двоих, которые укладывали девушку на жертвенник. Все трое ринулись в разные стороны. Ульрика схватила лидера и притащила к кругу. Там все еще лежала, съежившись, девушка, рядом валялись молот и гвозди, которыми ее собирались приколотить к земле.

– Вон, – сказала Ульрика и подтолкнула девушку ногой.

Та, всхлипывая, отползла. Ульрика бросила лидера культистов туда, где только что лежала несостоявшаяся жертва, и взяла молот и гвозди. Мужчина скорчился и закричал:

– Ты не смеешь прикасаться ко мне! Погоди! Что ты собираешься делать?

– Сохраняю вас для более важной цели, – ответила Ульрика, коленом прижала его запястье к земле и прибила гвоздем к земляному полу.

Мужчина завопил, забился. Ульрика поднялась на ноги и обвела взглядом зал. Культистам удалось поймать бегущих девушек. Они тащили их назад к нише, чтобы запереть. Ульрика подняла обломок железного прута и направилась к ним, глухо зарычав. Мужчины, увидев, что она идет, закричали. Некоторые отпустили жертв и выбежали из зала. Остальные сбились в кучу, и все вместе бросились на Ульрику, размахивая оружием. Она рванулась навстречу и перепрыгнула группу, молотя прутом по головам. Приземлившись, Ульрика не стала оборачиваться, чтобы увидеть результат своих действий. Она помчалась к большому пандусу, по которому фургон попал сюда: по нему можно было покинуть зал. Удирающие культисты развернулись на звук ее шагов, чтобы встретить лицом к лицу, но Ульрика перемахнула и через них тоже и загородила им выход.

– Шакалы, – сказала она, когда культисты снова повернулись к ней. – Охотитесь на тех, кто слабее вас. Пришла вам пора узнать, каково это, когда охотятся на вас.

Ульрика прыгнула в гущу культистов прежде, чем они успели шевельнуться, кружась, как мельница, и размахивая прутом – пробивая черепа и ломая руки. Некоторые упали сразу, завывая от боли и схватившись за поврежденные места. Оставшиеся с воплями бросились на Ульрику. Мужчину с топором она схватила за шею и с силой кинула о стену. Двое полоснули мечами по ее ногам. Ульрика увернулась от одного, но другой удар достиг цели, и тогда вампир пробежала между противниками. Все оставшиеся в живых культисты подобрались к месту схватки, они кололи и рубили. Прут Ульрики намертво застрял между ребер одного из противников. Ее ткнули кинжалом в спину, на плечо опустилась дубинка, меч полоснул по руке.

Ульрика яростно зарычала и выпустила когти. Мир вокруг стал черно-красным, собственный рев загрохотал в ее ушах. Люди вокруг закричали от ужаса. Запах их страха шибанул в нос. Вампир бросила прут там, где он застрял. Больше он ей не нужен. Он только помешает подобраться к жертвам. Ульрика прыгнула.

Она выдрала горло ближайшего человека, кровь брызнула на стены. Оторвала руку следующему, бросившемуся на нее. Ульрика крутилась в красном вихре, ослепшая от ярости, когти ее раз за разом погружались в плоть. Вампиру и не нужно было видеть – ее вело бешеное биение сердец жертв. Что-то громко хлопнуло, и тут же словно раскаленная кочерга вонзилась в бедро. Девушка пошатнулась. Волны жгучей боли, исходящей из раны, отрезвили ее, выдернули из кровавого буйства. Ульрика посмотрела в сторону, откуда раздался выстрел. Люди, которых она перепрыгнула, приближались к ней. Один держал в руках пистолеты; у правого дымился ствол, а левый культист как раз наводил на Ульрику.

Она завизжала, как дикая кошка, и кинулась на врага. Второй пистолет рявкнул, но пуля просвистела мимо. Ульрика схватила стрелка, выдернув его из кучки набегающих людей, ударила об пол и вырвала его горло зубами. Это зрелище заставило остальных остановиться. Каждый кричал другому, что нужно наброситься на это чудовище, но не двигался с места. Ульрика смотрела на них, сидя на корточках, кровь капала с ее подбородка. Она прыгнула на ближайшего. И снова мир стал круговоротом красно-черных вспышек. Сознание вампира выхватывало лишь отдельные моменты бойни. Человек падает, половина его вуали оторвана вместе с лицом. Другой кричит и смотрит на обрубки пальцев. Голова в капюшоне катится по пандусу.

Когда Ульрика пришла в себя, оказалось, что она стоит на четвереньках у основания пандуса, ведущего из зала. Она тяжело дышала, а вокруг громоздились трупы и умирающие люди. Восхитительное чувство удовлетворения переполняло ее. Между грязными булыжниками текли ручьи крови тех, кто успел взбежать по пандусу по пути к спасению, но так и не смог вырваться. Почти такими же ручьями кровь стекала с носа и подбородка Ульрики. Она осмотрела устроенный ею погром. Заметила среди тел девушку, на лице которой остались следы зубов. Ульрику пронзил стыд. Она отвернулась, морщась и ругаясь. Расправа с культистами не тревожила ее совесть. Они заслуживали гораздо худшей смерти. Ульрика надеялась, что теперь они попадут в руки жестокого божества, которому имели глупость поклоняться при жизни, и проведут вечность в муках. Но вот сам способ, которым она отправила противников на тот свет... Ульрика снова потеряла контроль. Нарушила данный себе обет – в озверении убила невинного человека. И теперь платила за это отвращением к себе, причиняющим почти физическую боль.

Если бы она не дала алой буре гнева закрутить ее, она бы не позволила подстрелить себя, не убила бы девушку и сейчас ее плечи не гнул бы к земле груз невыносимой вины.

Ульрика осмотрела рану в ноге. Пуля пропахала кровавую борозду по внешней стороне бедра, но не застряла в нем. Не придется снова вытаскивать свинец из собственной плоти – ну, хоть в чем-то повезло. Со стоном девушка поднялась на ноги. Ее когда-то белая рубашка вымокла в красном от шеи до талии. Руки тоже испачкались, и волосы стали жесткими от налипшей на них крови. Она вздохнула и похромала под своды зала. Холодный ветер, ворвавшийся в подземелье через пандус, донес издалека слабый смех скрипки.

Освобожденные девушки испуганно сбились в кучу. Когда Ульрика приблизилась, они попятились. Судя по всему, они боялись ее больше, чем тех, кто привез их сюда. Ульрика их не винила.

– Чего вы ждете? – прорычала она, проходя мимо. – Идите! Бегите отсюда!

Они побежали, спотыкаясь на скользком пандусе. Ульрика подошла к лидеру культистов. Он тяжело дышал, обмякнув на земле. Прибитую к полу руку он высвободить не смог. По крайней мере, ей хватило предусмотрительности вывести его из боя до того, как погрузиться в пасть алого безумия. Теперь Ульрика могла его допросить.

Заметив Ульрику, человек поднял голову в капюшоне, бессмысленно дергая приколоченную к полу руку и повизгивая от боли.

– Повелитель Удовольствий, защити меня! – выдохнул человек. – Тебя просто не может быть. Ты не можешь...

Ульрика коленом прижала его грудь, оборвав бессвязный лепет. Она сорвала с него капюшон и вуаль. Лидер культистов оказался на удивление обычным человеком, лысеющим мужчиной средних лет с посеревшим от ужаса лицом зажиточного лавочника. Он смотрел на Ульрику широко раскрытыми глазами, исходя потом от страха.

– Кто ты? – проскулил он. – Чего хочешь?

– Расскажи о своей госпоже, – ответила Ульрика. – Той, что вскоре заявит права на Праагу. Кто она такая? О каком это великом пробуждении ты говорил?

Мужчина покачал головой.

– Этого я не скажу. Что бы ты ни сделала, ты не сможешь заставить меня предать наше великое дело.

Ульрика улыбнулась.

– Что бы я ни сделала?

Она прижала его все еще свободную руку другим коленом, подняла молот и гвоздь.

– Нет! – закричал мужчина. – Нет, нет, пожалуйста!

– Тогда скажи мне, – ответила Ульрика.

– Я не могу! – простонал он. – Я не смею!

Ульрика приложила гвоздь к его запястью и подняла молот. Мужчина закрыл глаза и стиснул зубы. Ульрика заколебалась. Культист дрожал всем телом, но молчал. Она выругалась под нос. Он готовился терпеть боль. Возможно, он даже умрет от нее, но так и не заговорит. Ульрика применила бы пытки без зазрения совести – если бы это сработало. Но ей, похоже, попался настоящий фанатик. Очевидно, он страшно боялся боли – но даже это не заставило его заговорить.

Культист отвернулся от нее. Ульрика заметила, как бьется жилка на его шее. Возможно, есть другой способ. Она положила молот и гвоздь и погладила его по шее. Мужчина моргнул от неожиданного прикосновения и посмотрел на Ульрику. Блеснули белки его глаз.

– Что ты делаешь? – проблеял он.

– Я была жестока с тобой, – промурлыкала Ульрика, склоняясь над ним. – Я причинила тебе много боли, и я сожалею об этом. Сейчас я облегчу твои страдания.

Ульрика открыла рот и выпустила клыки. Мужчина взвизгнул.

– Нет! Да что ты такое? Остановись!

Ульрика прижалась губами к его шее и прокусила плоть так нежно, словно поцеловала младенца. Мужчина дрожал и трясся, но, когда вампир принялась потихоньку сосать кровь из вены, замер, как кролик перед змеей, а затем глубоко вздохнул и расслабился. Ульрика опасалась, что его кровь испорчена, как у мародера-норса, которого она попробовала во время битвы за караван. Но этот культист еще не настолько далеко зашел в служении Хаосу. Его кровь на вкус ничем не отличалась от крови любого обычного человека. Ульрика закрыла глаза, когда сладко-соленая жидкость скользнула по ее горлу, наполняя ее теплом и спокойствием. Но следовало держать себя в руках. Сейчас она пила кровь не ради наслаждения. Ульрика сделала еще один глоток и отодвинулась, облизывая губы.

На этот раз культист смотрел на нее глазами, полными вожделения. Мужчина протянул к Ульрике дрожащую руку.

– Еще раз, – взмолился он. – Сделай это еще раз.

– Сначала ответь, – приказала она. – Кто твоя госпожа?

– Я не могу, – застонал он. – Я никогда не предам ее.

Ульрика снова склонилась к его шее, слегка коснувшись губами. Она слизала кровь, сочащуюся из раны.

– Никогда?

Мужчина задрожал от вожделения, но покачал головой.

– Никогда.

– Посмотрим.

Ульрика снова приникла к его шее, на этот раз она погрузила клыки глубже в плоть и пила дольше. Мужчина хватал рукой воздух. Движения его становились все слабее по мере того, как кровь покидала тело, а стоны почти затихли.

Ульрика отстранилась и снова посмотрела на него. Губы его посинели, кожа стала мертвенно-бледной из-за нехватки крови. Она взяла его голову руками, повернула к себе и пристально посмотрела.

– Так кто твоя госпожа?

– Я... мои мысли путаются.

– Скажи, – повторила Ульрика, надеясь, что не переусердствовала. Мужчина едва дышал. – Скажи, и я дам тебе еще большее наслаждение.

Его лицо исказилось от замешательства и страха.

– Она... она чемпион нашего бога, – пробормотал культист наконец. – Могущественная воительница севера, избранная, чтобы привести нас к славе.

В описании угадывалось пугающее сходство с воеводой хаоситов, о котором упоминал Чесноков. Некая тварь, не мужчина, не женщина, расположившаяся со своим войском в ближайших холмах.

– Каковы ее планы насчет Прааги?

– Мы откроем ей врата... после... после пробуждения, – произнес культист, протягивая к Ульрике слабую руку. – Она станет королевой, а мы – ее супружниками. А теперь, прошу...

Ульрика нахмурилась. Могут ли несколько безумцев, прячущихся по подвалам, и в самом деле открыть ворота Прааги изнутри? С некоторой помощью извне – почему бы и нет.

– Где твоя госпожа сейчас? – спросила Ульрика. – И что это за «пробуждение»?

Культист покачал головой.

– Я не знаю. Клянусь. Только мастер знает. Нам... не позволено знать такие вещи. Теперь, пожалуйста, поцелуй меня еще. Пожалуйста...

– Кто этот мастер?

– Я никогда его не видел, – простонал мужчина. – Он всегда связывался с нами через... посредников. Пожалуйста, не отвергай меня.

Ульрика уткнулась носом в его шею.

– Ужасно быть рабом удовольствия, не правда ли? Скажи, где я смогу найти кого-нибудь из этих посредников, и я дам то, что тыхочешь.

Мужчина заколебался, затем всхлипнул и отвернулся от нее.

– Я не смею, – простонал он. – Они проклянут меня. Это обречет меня на вечные... мучения.

Ульрике пришла новая идея. Она улыбнулась культисту.

– Но я могу спасти тебя от них. Могу дать тебе вечное удовольствие. Ты можешь начать служить другой госпоже.

Глаза мужчины расширились.

– Ты... ты?..

Ульрика кивнула, глядя в его глаза, как змея, гипнотизирующая мышь.

– Ты знаешь, что я такое. Ты знаешь, что я могу дать. Ты сможешь служить мне вечно.

Мужчина сглотнул, глядя на нее.

– Вечно? Ты клянешься в этом?

– Клянусь могилой отца, – ответила Ульрика.

Мужчина помедлил, затем закрыл глаза.

– Я не знаю ни как его зовут, ни как он выглядит. Но живет он на улице Ювелиров, квартира над магазином Гурджиева, серебряных дел мастера. Шесть длинных ударов – сигнал. Он позволит вам войти. Теперь, пожалуйста... пожалуйста, – сказал он, отворачиваясь, чтобы поднести рану на шее как можно ближе к зубам Ульрики. – Дай мне то, что обещала.

Ульрика снова низко склонилась над ним и прошептала на ухо:

– У моего отца никогда не было могилы. Его сожгли на погребальном костре.

– Что? – Мужчина попытался повернуть голову, но она не позволила ему этого сделать и вырвала его горло зубами. Культист схватился за шею, пытаясь зажать зияющую рану, из которой хлестала кровь. Ульрика поднялась на ноги.

– Пусть твои боги окажут тебе достойный прием, – сказала она.

Улыбаясь, Ульрика двинулась к нише, чтобы забрать свой узелок с вещами. Вот так и надо действовать – спокойно и аккуратно, никакого буйства. Она получила необходимую информацию, никому не причинила вреда, за исключением намеченной жертвы. Кровь культиста уже начала действовать на ее рану, та потихоньку затягивалась. Ни разу Ульрика не потеряла контроля над собой. Вот так она всегда теперь и станет поступать.

Зайдя в опустевшую нишу, Ульрика сорвала с себя насквозь пропитанную кровью рубашку, вытряхнула вещи из мешка и вытерлась им. Отбросив испачканную тряпку, Ульрика натянула дублет и плащ. Костюм ее, разумеется, пришел в беспорядок, но и так сойдет. Прихорашиваться некогда.

Когда Ульрика натягивала сапоги, в зале раздался шум. Она подняла голову, неуклюже допрыгала до решетки на одной ноге и огляделась. Тень хромого человека выскользнула из зала по пандусу. Ульрика выругалась. Кто-то из культистов, умирающих в груде окровавленных тел, оказался не так близок к смерти, как она думала. Слышал ли беглец их беседу с лидером? Знает ли уцелевший, что тот предал вышестоящего мастера? Ульрика впихнула ноги в сапоги, проскользнула в щель в решетке и бегом бросилась к пандусу.

Мужчина услышал ее приближение и ускорил шаги как мог. Он нырнул под арку, ведущую наружу, и исчез в ночи. Ульрика побежала за ним, на ходу вырвав из тела обломок железного прута. Она успела уловить запах беглеца и слышала, как бьется его сердце. Ему не ускользнуть. Вампир выбежала во двор заброшенной квасокурни и увидела свою добычу. Спотыкаясь, беглец торопился к разбитым воротам. Ульрика последовала за ним, но тут ее внимание привлекла богато украшенная черная карета. Посреди заваленного обломками двора она смотрелась совершенно неуместно. На козлах сидел кучер и смотрел на нее, от морд лошадей шел пар. Ульрика замедлила шаги.

– Стой, где стоишь, – произнес голос за ее спиной.

Ульрика обернулась. Худощавая блондинка в длинном пальто и меховой шапке вышла из теней у стены квасокурни. Ее талию охватывал красный пояс пиратки, за ним торчали кинжалы. В руке незнакомка сжимала коссарскую саблю.

Ульрика услышала, как открывается дверца кареты, и посмотрела в ту сторону. Две женщины в меховых плащах и богатых платьях старомодного покроя как раз выходили из кареты. Одна высокая, ростом почти с Ульрику. У нее было холодное гордое лицо и царственные манеры. Вторая оказалась низенькой, рыжей и худой, как мумия. Она моргала мертвыми глазами фарфоровой куклы. Женщины остановились между Ульрикой и воротами, в которые как раз улизнул культист.

При виде этих женщин мурашки побежали по коже Ульрики от ужасного предчувствия, но, кем бы они ни были, им придется подождать. Сначала надо разобраться с культистом. Ульрика бросилась между ними, но высокая дама вцепилась в ее руку железной хваткой и дернула назад.

– Стой, – сказала она.

Ульрика вырвалась.

– Дайте мне пройти!

Женщина в длинном пальто подошла и приставила кончик сабли к горлу Ульрики, а две другие зажали ее между собой.

– Не так сразу, – сказала высокая. – Сначала поговорим, сестра.

ГЛАВА 14
СТАРЫЙ ПОРЯДОК

 

Сестра.

Одного этого слова хватило Ульрике, чтобы понять: ее опасения не напрасны. Тени, следовавшие за ней по пятам всю ночь, наконец проявились, оказавшись ламиями. Она огляделась в поисках вампира-мужчины, который следил за ней, но его нигде не было. Кем он был? Шпионом ламий? Их ищейкой? Нанятым убийцей?

– Отпустите меня, – сказала Ульрика. – Я должна остановить этого человека.

– Вы не должны ничего предпринимать без моего на то дозволения, – ответила высокая вампирша. Она наставила на Ульрику веер цвета слоновой кости. – Кто вы такая? Какой линии крови принадлежите? Зачем явились в Праагу?

Ульрике не понравился ее тон.

– С чего бы это вас касалось?

Женщина расправила плечи. Ульрика стояла так близко к ней, что видела паутину морщин, покрывавших ее лицо, – замаскированных, но не скрытых полностью толстым слоем пудры. Брови женщины были нарисованы на ее лбу.

– Меня касается все, что происходит в Прааге, – ответила она. – Я боярыня Евгения Бородина. Я правлю здесь по приказу королевы Серебряного пика, и всю кровь, которую пьют здесь, пьют только с моего согласия. Я получу ответы на вопросы, или Раиса снесет вам голову.

Ульрика бросила взгляд на женщину с саблей. Нос у нее был с горбинкой, длинные волосы падали из-под меховой шапки светлой волной. Выглядела Раиса вполне опытным и уверенным в себе воином, более чем способным снести Ульрике голову.

– Но пока я отвечаю на ваши вопросы, он убежит, – прохрипела Ульрика.

– В этом городе слишком много мышей, чтобы гоняться за какой-то одной, – хихикнула вампир, похожая на куклу. – Пусть себе бежит.

Она тоже была морщинистой и густо напудренной. Ульрика видела, что ее пышные рыжие волосы – на самом деле парик, который к тому же велик хозяйке.

– Вы не понимаете, – сказала Ульрика. – Он бежит предупредить своих лидеров обо мне, о том, что я явлюсь за ними. Они спрячутся, и я их потеряю!

Лицо древней боярыни осталось совершенно равнодушным.

– Вы правы. Я не понимаю. Вы, как я вижу, ведете какую-то вендетту на моих землях, сея кровь и разрушение на каждом шагу, и ни на мгновенье не задумываетесь о последствиях. Мы не можем допустить, чтобы люди Прааги шептались об обескровленных трупах. Рассказывать друг другу сказки о летучих мышах размером с человека они тоже не должны. Ваши глупые выходки угрожают нашей безопасности. Чекисты уже начинают задавать вопросы. Теперь отвечайте. Кто вы такая?

Ульрика заскрипела зубами от досады.

– Меня зовут Ульрика Магдова-Страхова, и я прибыла в Праагу, чтобы защитить ее от орд Хаоса.

Рыжая старуха засмеялась.

– Тут вы немного припозднились.

– Тише, Галина, – сказала боярыня Евгения, не сводя глаз с Ульрики. – Ваша линия крови?

Ульрика заколебалась. Не стоило, наверное, рассказывать этим и так порядком настороженным старухам о своем истинном отце по крови. Узнав, что в нем текла кровь фон Карштайнов, они вообще могут потерять голову от страха.

– Раньше я служила Габриелле фон Нахтхафен, – сообщила Ульрика. – Такой же ламии, как и вы. Но теперь я никому не служу и не принадлежу ни к одной из линий крови.

Галина захихикала при этих ее словах.

– Еще ведь и года не прошло, как вас обратили, да?

– Я знакома с вашей госпожой, – нахмурилась Евгения. – Она сейчас в Нульне, так ведь? Я знаю, там были большие неприятности. Так это вы их причина?

Ульрика вздернула подбородок.

– Я устранила их причину. Ею оказался безумный стригой.

– Тогда почему вы бежали из Нульна? – спросила Евгения.

– Я не сбегала! – рявкнула Ульрика. – Я... я не хочу ни от кого зависеть и теперь живу сама по себе.

Она уставилась на Евгению.

– Ну, я ответила на ваши вопросы. Вы дадите мне пройти?

Евгения приподняла накрашенную бровь.

– Вы с ума сошли? Конечно, нет. Я не могу позволить вампиру, не присягнувшему мне на верность, шататься по моей земле. У вас есть три варианта, девочка. Признать меня своей госпожой, немедленно покинуть Праагу или быть убитой на месте. Что вы выбираете?

Ульрика зарычала. Она не желала целовать руку напудренной старой вороне, но и Праагу покидать не собиралась. Девушка хотела пробиться сквозь них и броситься вдогонку за культистом. Но, имея в руках лишь обломок стального прута, рассчитывать на это не приходилось. Перед ней стояли не неуклюжие, трясущиеся от страха смертные. Ей не удалось бы увернуться даже от первого удара светловолосой мечницы – ее сабля все еще прижималась к горлу Ульрики.

Девушка сердито стиснула кулаки. Она покинула Нульн именно для того, чтобы больше никогда не подчиняться власти таких вот надменных старух!

– Я не буду выбирать, – ответила Ульрика.

– Тогда я выберу за вас, – сказала Евгения и прищелкнула веером, подавая знак Раисе, вампиру с саблей. – Убейте ее.

С холодной механической стремительностью Раиса выпрямилась и воткнула саблю в горло жертвы. Но Ульрика благодаря жесту Евгении оказалась начеку. Она откинулась назад, перекувырнувшись через голову, за секунду до того, как Раиса выполнила приказ. Лезвие чиркнуло по ее коже, не задев горла или вен. Ульрика приземлилась на спину, вскочила на ноги и подняла железный прут. Кровь текла по ее шее и заливалась под воротник.

– Почему вы не можете просто оставить меня в покое! – закричала Ульрика.

Раиса осторожно двинулась вперед, высоко подняв саблю.

– Почему вы не сражаетесь с настоящим врагом?

Женщины не ответили, только начали сходиться, окружая Ульрику.

Ульрика зарычала и попятилась к заброшенной квасокурне, распаляясь все сильнее.

– Вы говорите, что вас касается все, что происходит в Прааге, – выпалила она. – Вы говорите, что Праага – ваша земля и владение. Загляните в этот подвал. Культисты плетут заговоры у вас под носом, собираясь разрушить город, а вы ничего об этом не знаете. Для вас гораздо важнее заставить меня ходить по струнке, чем защитить свои земли.

– Культисты всегда плетут заговоры, – ответила Евгения, обходя Ульрику справа. – Они все время хотят разрушить Праагу. Но за те двести лет, что я здесь правлю, у них ни разу не получилось. Они уничтожают себя во внутренних интригах или в схватке с другими культистами, или их заговоры раскрывают жрецы. А то и чекисты. Эти мелкие дрязги – не наша забота.

– Вы не правите этим городом, а паразитируете на нем, – усмехнулась Ульрика, чувствуя, что еще два шага – и она упрется спиной в стену разрушенной квасокурни. – Правитель заботится о подданных. Истинный пастырь, истинная правительница защищает стадо от волков, хотя и стрижет с овец шерсть.

Евгения и Галина, шелестя атласными платьями, окружили Ульрику с флангов и выпустили когти. Прямо на нее надвигалась Раиса. Ульрика подобралась. Она могла наброситься на них первой, но вряд ли ей удалось бы одолеть врагов – два древних вампира подержали бы ее, пока Раиса отрубит ей голову. Ульрика с яростным визгом отмахнулась от них обломком прута, развернулась и перепрыгнула через обломки стены. Она оказалась в старом конторском помещении. Потолочные балки давно рухнули и погребли под собой стол и стулья. Ульрика перелезла через них и бросилась бежать к двери в дальней стене. Позади раздались шаги. Ульрика оглянулась. Раиса как раз перепрыгивала через стол. Евгения и Галина участвовать в охоте не стали.

Ульрика помчалась по коридору, Раиса следовала за ней по пятам. Она была быстрой, возможно, даже быстрее Ульрики, и сосредоточенной на цели, как охотничий ястреб. На ходу Ульрика опрокидывала за собой бревна и куски стены, но Раиса ловко уворачивалась от них, не сводя глаз с мелькавшей перед ней спины Ульрики.

Ульрика выскочила через обугленный дверной проем и оказалась на открытом пространстве, над которым все еще сохранилась часть крыши. Вдоль стены тянулись огромные печи, ряды ям с песком и деревянные стеллажи, заполненные пыльными бутылками и стеклодувными инструментами.

На открытом пространстве Раиса начала неумолимо нагонять Ульрику. Ульрика услышала за спиной свист сабли. Она парировала не глядя, целясь в ноги противницы. Та одним ударом перерубила железный прут Ульрики пополам, задев ее плечо. Ульрика выругалась, зашипела от боли, пошатнулась, задела стеллаж с бутылками и опрокинула его. Раиса увернулась от падающего стеллажа, но наступила на закатившуюся ей под ноги бутылку, потеряла равновесие и с грохотом упала.

Ульрика не остановилась – она не собиралась вступать в схватку. Она запрыгнула на одну из давно погасших печей, вцепилась в края дыры в крыше, подтянулась и забросила себя наверх. Боль пульсировала в плече, кровь текла по рукаву. Раиса уже снова была на ногах и карабкалась по печи следом.

Ульрика повернулась и швырнула в противницу жалкий огрызок прута, все еще остававшийся у нее в руках. Она попала в голову, и Раису сбросило с печи обратно на пол. Ульрика промчалась по крыше до ее края, зажимая рану на плече, затем перепрыгнула через переулок на крышу доходного дома и приземлилась между двумя дымоходами. Она вскарабкалась на конек и обнаружила, что скользит по крутому скату к зияющей в нем огромной дыре.

Суставы Ульрики затрещали, но она успела изогнуться и затормозить слева от провала. Девушка подняла голову и прислушалась. Вроде бы ей удалось оторваться. Ульрика быстро проверила плечо. Меч сильно зацепил его, но благодаря крови культиста, которой вампир только что напилась, рана уже затягивалась. Ульрика прижала края и поспешила к следующему коньку крыши. Нельзя останавливаться. Раиса поправится. А ей нужно убить улепетывающего культиста и добраться до места, указанного лидером культа, первой.

Тяжелый удар сотряс крышу позади нее. Ульрика оглянулась. Раиса уже прыгнула и летела на нее, ее силуэт – рука сжимает высоко поднятый меч – четко вырисовывался в свете Маннслиб.

Ульрика пригнулась и бросилась прочь, когда мечница приземлилась и сделала выпад. Теперь девушка пожалела, что бросила в ее голову обломок прута, свое последнее оружие. Даже огрызок железки лучше, чем ничего. Ульрика забежала за очередной дымоход, глянула через плечо. Крыша на ближайшем доме сгорела полностью, обнажив не менее обугленные квартиры под собой. Бежать больше некуда.

Ульрика обернулась. Раиса уже появилась из-за трубы. Краем глаза Ульрика заметила что-то странное и замерла. На крыше дома слева стоял тот самый вампир из «Голубого кувшина», наемник или союзник ламий, и наблюдал за происходящим.

Раиса хватила Ульрику саблей по ребрам, рассекая плоть до кости. Ульрика ахнула и упала назад, на здание со сгоревшей крышей. Вокруг замелькали почерневшие стропила. Девушка вцепилась в ближайшее, и оно затрещало, как спичка. Ульрика врезалась в пол всей спиной, доски затрещали. Девушка крепко сжимала в руках согнувшуюся под ее весом балку. Стена комнаты, и так перекошенная и всем весом придавившая стоящий около нее шкаф, как пьянчуга наваливается на более трезвого друга, зловеще зашаталась. С нее, звонко ударяясь об пол, посыпались куски штукатурки и кирпичи.

Раиса появилась на поле боя грациознее. Она перепрыгнула с крыши на стропила, а с них – на пол. Но ее первый шаг чуть не стал последним. Почерневшая доска подалась под ее ногой, и мечница едва не провалилась в образовавшуюся дыру.

Они сошлись! Ульрика атаковала обломком балки, пытаясь выбить меч из рук Раисы. Та легко блокировала ее удар и в ответ пырнула девушку прямо в сердце. Ульрика неуклюже парировала. Сабля скользнула в дюйме от ее ребер, оставив белый росчерк на почерневшей от огня балке в ее руках. Обе соперницы отпрыгнули назад и принялись кружить вокруг друг друга, держа оружие на изготовку и избегая дыр и слабых мест в полу. Ульрика очень пожалела, что ее меч остался на бандитском складе. Раиса оказалась одним из лучших бойцов, с которыми она когда-либо сражалась, и, бесспорно, самой быстрой из всех. Полноценная схватка на мечах с таким противником доставила бы наслаждение независимо от исхода боя. Сейчас же творилась лишь жалкая пародия на схватку.

Ульрика откинула с глаз выбившуюся прядь и сказала:

– У вас верная рука. Какая жалость, что у меня нет меча, тогда бы я вызвала вас на поединок по всем правилам!

– Примите предложение боярыни, – голосом, в котором звучала сталь, прошептала Раиса. – Будем сходиться в поединке хоть каждую ночь.

– Я не для того оставила одну госпожу, чтобы пресмыкаться перед другой, – ответила Ульрика. – Я сама себе госпо...

Раиса не дала ей договорить. Она прыгнула, делая глубокий выпад. Ульрика яростно попятилась, парировала обломком балки, но противница нырнула под нее и нанесла удар. Ульрика перекувырнулась назад и упала на пол. Раиса надвигалась, занося саблю для рубящего удара. Ульрика пыталась подняться. Упав, она пробила рукой пол и ударилась лицом. Сабля просвистела над ее головой. Ульрика вырвала руку из дыры и перекатилась по полу, выставив обломок балки перед собой. Раиса выбила его из рук противницы и снова замахнулась. Ульрика отпрянула и ударилась плечом обо что-то твердое и массивное позади себя. Шкаф.

Шкаф!

Сабля Раисы снова неумолимо неслась к груди Ульрики. Та увернулась и что было сил ударила ногой по нижней части шкафа. Он пошатнулся. Стена, которую он подпирал, тоже заходила ходуном, посыпалась штукатурка. Раиса подняла взгляд. Ульрика пнула еще раз. Шкаф начал опрокидываться вперед, стена тоже поехала вслед за ним. Ульрика отступила в угол комнаты. Раиса отпрыгнула от надвигающегося шкафа и стены, ее за малым не завалило – не хватило буквально дюйма. Ульрика выругалась про себя. Надо же быть такой быстрой!

Но тут не выдержал пол, на который рухнули шкаф и стена. Они пробили хрупкие доски и в падении увлекли за собой Раису; пол под ногами вампира начал стремительно наклоняться, как палуба корабля, терзаемого бурей, и она заскользила по нему. Поток деревянных балок, штукатурки и щебня снес мечницу на этаж ниже.

Ульрика заглянула в дыру, но ничего не увидела в поднявшемся при обрушении облаке пыли. Она чуть не крикнула Раисе, в порядке ли она, но потом спохватилась и фыркнула. Что за глупости лезут ей в голову! Переживать за ту, которая ее чуть не убила!

Ульрика развернулась, вскарабкалась по стропилам и через дыру в черепице выбралась на крышу. А что, если тот вампир все еще здесь? Она покрутила головой по сторонам, но никого не заметила: ни вампира, ни боярыни Евгении или Галины. Конечно, все они могли сидеть, затаившись в засаде, и ждать ее появления, но придется рискнуть. Раиса того и гляди придет в себя, а культист доберется до своего таинственного мастера и предупредит его.

Она побежала по крышам в сторону Торгового квартала, про себя осыпая проклятиями всех вампиров Прааги. Почему они не могут оставить ее в покое? Ульрика не представляла для них никакой угрозы. Она просто не хотела иметь с ними ничего общего. Почему они должны грызться за территорию с каждым, кто посмел ступить на нее, как дикие звери?

Но тут ветер донес до Ульрики запах дыма, она увидела желтые всполохи над крышами и очнулась от исполненных бесплодного гнева мыслей. Страх пронзил ее, как иглой.

Девушка спустилась на улицу и одним стремительным броском преодолела последние несколько кварталов, отделявшие ее от цели. Улица Ювелиров утонула в густом дыму. Люди бежали во все стороны и кричали, требуя лестниц, ведер и воды. Ульрика поняла, что сейчас обнаружит, но кровь ее все еще кипела, когда она завернула за последний угол и зрелище предстало ее глазам. Надстройка над лавкой Гурджиева, серебряных дел мастера, полыхала как факел. Горело все здание целиком, и даже дом на противоположной стороне улицы. Обугленные трупы людей, которых вытащили из огня слишком поздно, лежали прямо на мостовой. Вдали плакала скрипка – реквием по погибшим, едва слышный сквозь треск пламени.

Проклятые ламии! Если бы они ее не задержали, Ульрика догнала бы культиста, он не успел бы даже выбежать из квартала! А потом пришла бы сюда и взяла бы посредника тепленьким. Но его успели предупредить, и теперь он скрылся – и замел следы самым грубым и эффективным способом. Теперь на обугленных руинах не найдешь ни одной зацепки. Ей так много удалось выудить из лидера культистов, а теперь из-за того, что ее проклятые сестры так не вовремя встали на ее пути, все пошло прахом.

Ну и как ей снова напасть на след культистов? Обследовать руины квасокурни? Осмотреть подвал, где она наткнулась на первую жертву ритуала? Они могут никогда больше не сунуть туда нос. Должен существовать путь попроще.

Тут Ульрика сообразила, что знает человека, который постоянно получает деньги, тесно сотрудничая с ними. Газнаев! Его банда похищала девушек для ритуалов и держала их на своем складе. С жестокой улыбкой Ульрика повернулась спиной к пожарищу и направилась к реке.

Пришло время забрать свое оружие.

ГЛАВА 15
КОЛЬЦО ОГНЯ

 

Подходя к складу Газнаева, Ульрика опасалась, что в столь поздний час бандиты уже разошлись по домам и ей придется вернуться сюда только следующей ночью. Однако у входа в здание стояли двое охранников, и еще двое ходили вокруг него патрулем с мечами в руках, подозрительно вглядываясь в темноту.

Это заставило ее остановиться. Что-то не так. Бандиты явно встревожены, раз усилили охрану. Они ожидали именно ее возвращения? Откуда они могли о нем знать?

Ульрика проскользнула мимо патрульных и взобралась на крышу тем же способом, что и в прошлый раз. Она подошла к фронтону с зарешеченным вентиляционным отверстием, просунула голову внутрь и огляделась. На складе стояла тишина, он казался пустым. Но на самой границе восприятия Ульрика заметила слабое сияние тепла целого созвездия сердец. Люди собрались где-то в районе конторы. Ульрика бесшумно спрыгнула на стропила и двинулась к месту, где спрятала меч. Надев на пояс ножны, она испытала облегчение на грани стыда. Без оружия девушка чувствовала себя голой. Она на цыпочках прокралась по стропилам, пока не оказалась над дверью, ведущей к конторе. Она чувствовала биение сердец за ней, но голоса доносились из-за стены прямо перед ней. Контора, видимо, находилась на втором этаже. Ульрика подошла к стене по балке и приложила к ней ухо. Тепло сердечных огней полыхало и здесь – семь или восемь. Люди стояли очень близко друг к другу. Ульрика услышала резкий голос. Заметно было, что человек из последних сил старался говорить спокойно.

– Друзья, если наш товар вам не подошел, я с радостью и бесплатно заменю его другой партией. Наша цель – удовлетворить покупателя, и...

– Ты думаешь, я здесь ради денег, Газнаев? – перебил его другой голос, низкий и страшный. – Ты подсунул в стаю голубок кукушку, и я хочу знать зачем.

– Кукушку? – прохрипел третий голос. – Чертова ястреба он нам подсунул! Она убила пятнадцать наших. Пятнадцать!

Ульрика застыла, вцепившись когтями в стену. Они говорили о ней. Культисты явились в контору Газнаева, чтобы разобраться, что такое он им подсунул.

– Вы нас под это не подпишете, – ответил Газнаев. – Я тут вообще не при делах!

Ульрика спрыгнула со стропил и поспешила к двери. Удача улыбнулась ей – она снова напала на след. Она задаст мужчине с низким голосом вопросы о лидере их группы – если он сам не является им.

За дверью тоже раздавались негромкие голоса. Ульрика прислушалась.

– Полегче, друзья, – произнес голос, который он узнала – говорил старый знакомый Бычья шея. – Без глупостей. Боссам просто нужно перетереть кое-что, и все.

– Тогда и ты опусти оружие, – последовал ответ.

Ульрика улыбнулась. Напряжение нарастало: не только главари начинали предъявлять претензии друг другу, но и простые бандиты. Очень хорошо.

Сверху донеслись крики:

– Ничего подобного! Ничего подобного! Кино, останови его!

Зазвенела сталь, раздался топот, с грохотом упала какая-то мебель. За дверью, судя по лязгу, тоже скрестили клинки. Ульрика обнажила меч, достала кинжал. Пришло ее время.

Она распахнула дверь и ворвалась внутрь. Девушка оказалась в небольшой комнате. Вдоль стены стояли столы, в центре лежали трупы. Бычья шея как раз бил мужчину в плаще багром по голове. Тощий, еще один старый знакомец, сражался с двумя другими. Он пятился, в груди его торчал кинжал.

Ульрика прыгнула на Бычью шею и проткнула его горло прежде, чем он увидел, кто на него напал. Культисты повернулись к ней, и она зарубила двоих. Тощий корчился на полу от боли. Ульрика занесла над ним меч, но вспомнила, как он обращался с девушками в клетке, и отвела руку. Легкой смерти он не заслужил.

Звуки драки наверху тоже стихли, как раз когда Ульрика аккуратно поднималась по узким ступеням.

– Я не знаю! – произнес Газнаев срывающимся голосом. Звучащий в нем ужас делал его почти неузнаваемым. – Не знаю! Никаких кукушек, все из последней партии – самые обычные девки! Клянусь, мы взяли их там же, где всегда!

Ульрика подняла голову над полом второго этажа и посмотрела сквозь частокол лестничных перил. Еще одна контора. У задней стены большой стол. Трупы на грязном ковре. Двое из них – культисты в плащах с капюшонами, все остальные тела принадлежат бандитам. Хитрец Кино, тот, что допрашивал бармена в «Голубом кувшине», все еще сжимал остывающей рукой меч. Глаза мертвеца смотрели поверх головы Ульрики. Над полуоткрытым ртом вился странный фиолетовый дым. Кроме мертвецов, в комнате оставалось пятеро живых культистов. Они стояли вокруг седого пожилого мужчины бандитской наружности и в дорогой одежде. Тот стоял на коленях, вцепившись в горло. Лицо его побагровело. Тот же фиолетовый дым, что сочился изо рта Кино, толстой струей впивался в его рот и ноздри. Мужчина захлебывался им.

– Отпусти меня! – выдохнул он. – Ты должен... поверить мне!

Стоящий перед ним культист поднял сжатый кулак. Лицо его, как и лица остальных, скрывал капюшон, но Ульрика вампирским зрением видела сияние, окутывающее его фигуру и искажающее реальность вокруг.

Колдун.

Ульрика подобралась для прыжка. Атаковать придется стремительно, прежде чем колдун успеет ударить ее магией – ей она ничего не сможет противопоставить. Но в момент, когда Ульрика собиралась перемахнуть перила одним длинным прыжком, колдун повернулся и посмотрел прямо на нее. Он широко развел руки, засиявшие отвратительной магией. Газнаев за его спиной рухнул на ковер.

– Выходи! – крикнул колдун. – Покажись!

Ульрика зарычала, одним прыжком перелетела через перила и обрушилась на него. Трое культистов бросились на защиту колдуна. Мечи появились из-под плащей как по мановению руки. Четвертый попятился, визжа и указывая на Ульрику:

– Это она! Это она! Та тварь из клетки!

Ульрика рубила налево и направо, пытаясь пробиться сквозь культистов при помощи грубой силы. Но это были бойцы совсем другого уровня, чем те, с которыми она столкнулась в квасокурне, и они не отступили ни на шаг.

Ульрика зарычала и выбила оружие из рук среднего. Прикончить его она не успела. Змея пурпурного дыма ударила ее в лицо, ворвалась в нос и рот, обжигая горло вкусом ладана и черного лотоса. Ульрика попятилась, кашляя. Но то, что задушило бы живое существо, лишь довело вампира до крайней степени раздражения. Она совсем не нуждалась в дыхании, чтобы жить; только чтобы разговаривать. Ульрика распрямилась, добила безоружного культиста, а двух других оттеснила.

– Это вампир! – крикнул колдун.

– А я что говорил? – ответил культист, который в драке не участвовал и прятался за колдуном. – Что я вам всем говорил!

Ульрика вспорола живот противника одним крутящимся ударом слева и толкнула другого в кресло. Но прежде, чем она успела его проткнуть, колдун что-то гортанно выкрикнул. Вампира внезапно парализовал приступ мучительного наслаждения. Мощные волны болезненного удовольствия пронзили ее тело, прокатываясь по рукам и пульсируя между ног. Девушка пошатнулась и уперлась спиной в стол.

Последний противник оправился и набросился на Ульрику. Он выбил рапиру из ее дрожащей руки и нанес глубокую рану в бедро. Девушка крепко ухватилась за клинок, впившийся в ладонь и разрезающий плоть, и попыталась воткнуть кинжал в горло культиста. Он успел перехватить ее запястье, и так они и застыли в противостоянии, каждый пытался пересилить хватку другого. Это выглядело нелепо. Ульрика была раза в два сильнее его, но мучительный экстаз, охвативший ее, сделал ее слабой, как дитя.

– Я не знаю, почему ты хочешь нас уничтожить, кровососка, – сказал колдун, подходя к заблокировавшему Ульрику культисту. Левая рука чародея мерцала пурпурным пламенем. – Но даже лучшие из вас, самые опасные из детей ночи, никогда не возьмут верх над детьми бога удовольствия. Наш хозяин победит. Наша королева воцарится!

Языки пламени, плясавшие на его пальцах, взвились выше. Ульрика знала, что сейчас произойдет, но предотвратить это не могла. Как не могла выпустить из рук меч или вырвать другую руку из хватки культиста.

Колдун поднял руку. Фиолетовое пламя взревело. Но в тот миг, когда колдун собирался швырнуть его в Ульрику, стекло в окне за его спиной взорвалось. Фигура в сером и черном влетела в комнату в потоке осколков и приземлилась среди тел.

Колдун обернулся и удивился.

– Еще одна тварь! – Он обрушил на незнакомца огненный шар.

Мужчина ловко взмахнул перед лицом полой серого плаща, поймал пылающий шар и отбросил, погасший, в сторону. Культист вырвал меч из руки Ульрики и бросился на нового врага. Ульрика рухнула на пол, корчась от мучительного наслаждения. То, что произошло после, она слышала не больше, чем видела.

Яростный рык, крик боли, и культист отлетел на пол, зажимая рану на груди, из которой хлестала кровь. Темная фигура двинулась к колдуну.

– Сгори, вампир! – закричал колдун, воздевая руки.

Нападавший немедленно бросился на пол. Потоки темно-фиолетового пламени просвистели, взметнувшись над его головой. Стены и мебель запылали. Незнакомец поднялся и прыгнул на колдуна, тот попятился, разбрасывая пламя налево и направо, и бегом бросился к лестнице.

– Брат, не оставляй меня! – закричал культист, который не участвовал в схватке, предусмотрительно затаившись в углу.

Снизу донесся хохот колдуна. Хлопнула дверь. Рев пламени, пожирающего комнату, все нарастал. Незнакомый вампир попятился от его языков. Он опустился на колени рядом с Ульрикой и перевернул ее лицом вверх. Ульрика прищурилась, глаза жгло как огнем. Это был вампир из «Голубого кувшина». Тот, кто с соседней крыши наблюдал за их поединком с Раисой.

– Стоять сможете? – спросил он.

Ульрика кивнула. Он поднял ее, и она вздрогнула от боли. Наслаждение, лишающее сил, испарилось, и теперь выяснилось, что боль в раненом бедре и руке невыносима. Ульрика оперлась о стол, чтобы не упасть, и отдернула ладонь – стол тоже пылал. Вокруг ревело пламя, горело все: стены, ковер, лестница, гроссбухи на полках. Нестерпимый жар накатывал тяжелыми волнами.

Вампир подошел к культисту в углу. Тот свернулся клубочком и кашлял от дыма. Вампир поднял его. Человек закричал и начал сопротивляться, но вампир просто ударил его и подтолкнул в сторону Ульрики.

– Ешьте, – сказал он.

Ульрика схватила культиста за горло и прижала к бокам его руки, которыми он бессмысленно размахивал.

– Но огонь... – заколебалась она.

– Вам нужна сила, – отрезал вампир. – Быстрее давайте.

Ульрика сорвала капюшон и вуаль с бьющегося в ее руках культиста, с силой впилась в его шею и застонала от облегчения. Вампир прав. Боль в раненом бедре утихла, энергия наполнила ее тело вместе с кровью, разливающейся по нему. Хотя Ульрика досыта напилась крови лидера культистов на квасокурне, схватка за жизнь с ламией Раисой и чары колдуна истощили ее сильнее, чем она полагала. Она сильно сжала пульсирующую вену.

– Хватит, – сказал вампир. – Нужно убираться отсюда.

Ульрика неохотно оторвала губы от шеи культиста и позволила телу рухнуть на пол. Огонь подступал все ближе. Она едва могла двигаться так, чтобы избежать его обжигающих поцелуев.

Вампир повернулся к окну. Его обрамляло кольцо огня, напоминая горящий обруч, через который прыгают собаки в цирке стриган.

– Оно выходит на улицу, – сказал он. – Имей в виду.

Вампир пробежал сквозь пламя и стремительно нырнул сквозь окно в ночь. У стола заворочался Газнаев – он очнулся, когда пламя принялось лизать его ноги.

– Пожар! – бессвязно завопил Газнаев, пытаясь сбить с себя огонь. – Спасите! Помогите!

Ульрика не обратила на него никакого внимания. Она развернулась к окну, бросилась вперед и нырнула сквозь зубастую пасть пламени. Газнаев вопил и умолял о помощи. Холодный воздух поцеловал лицо девушки, улица пугающе набросилась на нее. Ульрика перевернулась в прыжке и ловко приземлилась на корточки рядом со спасителем. Но не удержала равновесие из-за завопившего от боли бедра и упала лицом в грязь.

Издалека донесся низкий голос колдуна:

– Они спаслись из пожара! Убейте их!

Ответом ему стал торопливый топот. Вампир рывком поднял Ульрику на ноги и впихнул в тень у стены соседнего склада. Под ногами обнаружился железный канализационный люк. Ульрика нагнулась, чтобы поднять его, но вампир остановил ее.

– Нет, – сказал он. – Культисты ориентируются в канализации лучше, чем мы. На крышу.

Ульрика кивнула и неуверенно поползла вслед за ним вверх по стене склада. Он уже вскарабкался на скат, когда Ульрика подтянулась на краю крыши и затащила себя на нее. Вампир легко побежал, перепрыгивая с одного здания на другое. Ульрика следовала за ним, хромая, шипя и постанывая от боли, когда прыжки отдавались в раненой ноге.

На коньке высокой крыши она остановилась и в последний раз оглянулась на пылающий склад. Не совсем так, как она себе представляла, но Ульрика убила Газнаева и прекратила его промысел, как и собиралась.

Ульрика и незнакомый длинноволосый вампир вместе пробрались через несколько кварталов. На крыше какой-то лавки ее спутник остановился и посмотрел вниз, на темную улицу. Ульрика, хромая, доковыляла до высокой трубы рядом и привалилась к ней. Она чувствовала, что смертельно устала и снова хочет есть.

– Здесь мы расстанемся, – сказал вампир и подошел к краю крыши. – Прощайте.

– Подождите! – воскликнула Ульрика. – Стойте.

Вампир обернулся к ней. Его темные глаза отливали холодом.

– Да?

Ульрика с трудом выпрямилась.

– По крайней мере, позвольте поблагодарить вас. Я обязана вам жизнью.

Вампир задумчиво посмотрел на нее. На его резком лице невозможно было ничего прочесть.

– Зачем вы лезете в дела смертных? – спросил он наконец.

Это был неожиданный вопрос. Ульрика собралась с мыслями, чтобы ответить.

– Я... я дала себе клятву защищать Праагу. А культисты пытаются разрушить ее, к следующему полнолунию Маннслиб планируют какое-то «Пробуждение», собираются открыть ворота города чемпиону...

Вампир прервал ее нетерпеливым жестом.

– Те ламии правильно сказали – культисты всегда есть, и они все время что-то планируют. К тому же еще вечером вы ничего о них не знали. Вы охотились на обычных бандитов, пока не наткнулись на женщин в клетке.

Ульрика возмутилась. Он проследил каждый ее шаг!

– Да какое вам вообще дело до меня? – резко спросила она. – Как я живу – мое дело. Я не нуждаюсь ни в чьем одобрении!

Она угрюмо сгорбилась, прислонившись к дымоходу.

– Зачем вы таскались за мной по пятам?

Он снова посмотрел на нее, затем пожал плечами.

– Я не знаю. Пожалел, я полагаю.

Ульрика яростно вскинула взгляд.

– Что?

Вампир продолжал, проигнорировав ее слова:

– Надо признать, поначалу я был заинтригован. Вы выглядели многообещающе, а мне нужен кто-нибудь толковый. Но, пронаблюдав за вами этой ночью, я решил, что вряд ли вы можете принести пользу.

Ульрика сжала кулаки. Он явно хотел оскорбить ее.

– Что вы хотите этим сказать?

Он снова пожал плечами.

– Вы хороши с мечом, и вам обычно везет, но во всем остальном вы – заноза в заднице. Очевидно, вас обратили совсем недавно. Все признаки налицо. Ведете себя как слон в посудной лавке, все время мечетесь, вы сентиментальная, вам не хватает предусмотрительности и контроля над собой, и вы не знаете, чему стоит хранить верность. Вы любите людей больше, чем представителей собственного вида, и пытаетесь жить сразу в двух мирах.

Вампир снова повернулся к краю крыши.

– Может, я спас вас, чтобы дать шанс научиться. Не знаю. Но вам следует делать это в другом месте.

Он глянул на нее через плечо.

– Возвращайтесь домой, где бы он ни находился. Вам еще слишком рано выбираться из гнезда.

С этими словами он спрыгнул с крыши.

Ульрика зарычала и бросилась за ним, размахивая когтями, но вампир уже приземлился и исчез в ночи. Она могла бы погнаться за ним, но в ее бедре – как и в гордости – осталась слишком глубокая рана.

ГЛАВА 16
МЕСТЬ КИРАЮ

 

Ульрика вернулась в подвал разрушенной пекарни, тщательно проверив, не следят ли за ней, и залезла в печь, заменяющую ей кровать, как раз когда небо на востоке уже начало светлеть. Но сон не шел. Злость не давала уснуть. Слова вампира звенели в ушах. Он глумился над ней, просто сыпал оскорблениями. Или нет? Слон в посудной лавке... Ульрика и сама признавала, что обошлась с культистами слишком резко. Что касается всего остального, что наговорил этот незнакомый вампир... Она знает, чему хочет быть верна. И людей она любит не больше, чем вампиров. После сегодняшнего она относилась и к тем и к другим с одинаково глубоким презрением. И те и другие охотились на слабых и беспомощных. Вампиры пили кровь невинных, а бандиты и культисты забирали их свободу и души. Ульрика не видела большой разницы. Действительно ли защита жертв от таких хищников – просто сентиментальная глупость? Вдруг ее желание стать пастырем и защитницей Прааги – идеалистическая чепуха и причиной ему послужили несколько грустных песен и сиюминутный приступ тоски по погибшему отцу? Возможно, но разве это не вело к более важной цели? Ламии скрытно жили внутри человеческого общества, а не вне его, как другие вампиры. Следовательно, поддержание статус-кво являлось для них вопросом самосохранения. Если человеческое общество распадется и погибнет, чем тогда прикажете заняться ламиям в своих прекрасных домиках?

Она застонала и заворочалась на кирпичном ложе. Ламии и слушать ее не стали. Боярыня Евгения казалась косным тираном, она думала только о сохранении своего господства и ради этого хотела уничтожить ее. Почему Евгения просто не может оставить ее в покое? Теперь, когда отец погиб, а принадлежавшие ему земли захвачены хаоситами, Праага осталась единственным местом в мире, которое для Ульрики что-то значило. Она хотела обосноваться здесь. Она не могла позволить Евгении и ее сестрам выгнать ее отсюда, точно так же как не могла дать слаанешитам разрушить Праагу. Культисты ее и правда беспокоили. Хотя и Евгения, и таинственный спаситель не восприняли их всерьез, Ульрике они беззубыми не показались. У них явно разветвленная организация. Им хватало людей – и денег, чтобы нанимать бандитов для поставки живого товара. На их стороне был могущественный колдун. Если им удастся претворить планы в жизнь, ее любимый город падет.

Но как их теперь найти? Они быстро и эффективно отрезали все хвосты – даже прижгли обрубленные ниточки. Ульрика вернулась к тому, с чего начала. Она долго ломала над этим голову, пока мысли ее наконец не стали бессвязными. Ульрика провалилась в сон и видела стремительные тени и фиолетово-пурпурное пламя.

На следующий вечер, когда солнце село, Ульрика, так и не придумав ничего лучше, вернулась в подвал брошенной квасокурни в поисках того, что могло бы навести ее на след. Но увы. Тела лидера культистов и его последователей исчезли, также были тщательно уничтожены все следы ритуала, круг на полу затерли. Фургон, в котором привезли девушек, тоже исчез, ни одного оброненного в борьбе кинжала или клочка одежды не обнаружилось между чанами, стоявшими вдоль стен. Ни книг, ни свитков, ни жутких надписей – только брызги, полосы засохшей крови, что пролила вчера Ульрика, охваченная горячкой боя.

Тем не менее она все еще могла напасть на след. Свой острый, как у дикой кошки, нюх Ульрика и раньше уже использовала, чтобы выследить добычу. Сложность состояла в том, что в этом помещении смешалось слишком много самых разных запахов. Во дворе, решила Ульрика, будет легче различать их.

Она двинулась к пандусу, но остановилась и потянулась за мечом. Кто-то или что-то спускалось в подвал. Она услышала звук, словно волокли что-то тяжелое... сюда ползет огромная змея? Проклятый колдун призвал демона? Ульрика напрягла сверхъестественные чувства, но не услышала биения сердца и не ощутила его тепла. Может, у демонов нет сердец?

Она спряталась за колонну и обнажила клинки. Длинная тень двигалась по залитым лунным светом булыжникам, как огромный слизняк. Шорох, как будто ползло – или волочили по камням – что-то большое, – все приближался. Ульрика подобралась для прыжка.

Незваный гость спустился по пандусу. Сердце его не билось, в одной руке он держал меч, второй тащил за собой труп, держа его за ворот. Ульрика узнала этот стройный силуэт.

– Вам следует соблюдать осторожность, – сказал мужчина и выпустил воротник, позволив трупу упасть на пол. – Ламии прислали сюда кого-то из своих доноров проследить, не вернетесь ли вы.

Ульрика хмыкнула от гнева и досады. Это был вампир, что спас ее, – и он продолжал сыпать оскорблениями. Ульрика вышла из-за колонны, но убрать оружие в ножны не поспешила.

– Если я так безнадежна и бесполезна, как вы говорите, зачем вы продолжаете ходить за мной по пятам?

Он встал на колени и вытер меч о плащ мертвеца.

– Я обдумал, что вы сказали о культистах и что видел сам, и изменил свое решение, – ответил вампир. – Боюсь, они являются реальной угрозой для Прааги. Я не могу допустить, чтобы город пал.

– Вас волнует судьба города? – скривилась Ульрика. – Я думала, дела смертных вас не интересуют.

– Судьба Прааги мне безразлична, – ответил вампир. – Но полнолуние Маннслиб наступит через три дня. Если этим придуркам удастся к тому времени захватить город... Даже если не удастся, но начнутся беспорядки – это может помешать мне отомстить.

Ульрикаприподняла бровь.

– Отомстить?

Вампир встал и вложил клинок в ножны. Задумчиво посмотрел на Ульрику холодными серыми глазами.

– Вы глубоко презираете представителей собственного вида, это я уже заметил, и поэтому вам это может показаться непонятным. Я приехал в Праагу, чтобы отомстить за смерть моего отца по крови, графа Оттокара фон Кёльна, великого и благородного князя Сильвании, погибшего от рук ложного друга и предателя.

– Любовь ребенка к родителям я могу понять, – сухо ответила Ульрика. – Я любила отца больше, чем кого-либо в своей жизни.

– Вы ничего не понимаете, – снисходительно сказал вампир. – Ваш отец, человек, был вашим только благодаря случайности – вы родились именно у него. И все. А мой отец по крови выбрал меня, а я выбрал его. Он много значил для меня, гораздо больше, чем любой отец-человек может значить для своего ребенка. Он и в самом деле забрал меня у родителей-людей, за что я ему очень благодарен.

Вампир внезапно отвернулся так, чтобы Ульрика не могла видеть его лица.

– Так вот, – сказал он после долгой паузы. – Его у меня отняли, и я не успокоюсь, пока не убью его убийцу.

Его высокомерие выводило Ульрику из себя, но внезапное проявление чувств удивило и заинтриговало ее. Это последнее, чего она ожидала.

– И кто же убил твоего отца по крови? – спросила она.

– Константин Кирай, он тоже вампир. Он веками гостил у моего отца. Мы считали его другом... пока он не обнаружил свою истинную сущность и не убил моего отца, когда тот спал.

– Кирай? – спросила Ульрика. – Фамилия кислевитская.

Вампир кивнул.

– Пятьсот лет назад Праага и окрестности принадлежали ему. Потом королева Серебряного пика прислала прекрасную ламию, чтобы отбить их у него. Вы ее знаете, это боярыня Евгения. Годами она притворялась его верной супругой. Во время Великой войны с Хаосом отец отправился с армией доноров в провинцию, чтобы защитить свои владения. Евгения поняла, что это ее шанс. Она отрубила ему голову, когда они были в ее палатке одни, и свалила все на мародеров. Да только Кирай не умер.

Вампир прислонился к колонне и продолжал:

– Его верные последователи положили его голову и тело в гроб, наполненный кровью, и отвезли в Сильванию к моему отцу. Он был весьма искушен в разных способах лечения... некромантии тоже. Кирай пробыл в нашем замке триста лет, пока зарастали его раны. Он гостил у нас, медленно восстанавливая силы. Но думал он только о мести женщине, которая его предала. Теперь он полностью оправился. Кирай направляется сюда, на север, с потомками верных слуг. Он отомстит.

– А вы, – сказала Ульрика, – поехали на север, чтобы отомстить ему.

Вампир кивнул:

– Да.

– Вы предупредили боярыню Евгению о возвращении Кирая?

Вампир рассмеялся резким и холодным смехом.

– Она испугалась, что это я пришел ее убить. Выгнала меня прежде, чем я успел открыть рот.

Он покачал головой.

– Если я успею убить Кирая прежде, чем он убьет ее, я убью. Если нет... – Вампир пожал плечами. – Она мне не родственница.

Ульрика кивнула. Да, так Евгения и должна была себя повести.

– Кирай уже в Прааге?

– Тогда бы я охотился за ним, а не за культистами, – ответил вампир. – Нет. Он направляется сюда из Сильвании со всеми последователями, а они не могут двигаться быстрее обоза. Напасть на него по дороге, не имея убежища, где укрыться, если дела пойдут плохо, казалось слишком рискованным – да к нему ведь и пробиваться пришлось бы через армию. Я опередил Кирая и теперь жду здесь. В городе я сумею подкараулить его один на один и, если он начнет брать верх в схватке, смогу скрыться в лабиринте улиц.

Вампир вздохнул.

– Но все это только в том случае, если Праага останется стоять, когда он прибудет. Если она окажется в руках хаоситов до его прибытия, Кирай в эту кашу не полезет. Даже если культистам не удастся осуществить планы, они наведут здесь шороху, и Кирай может решить переждать. Он ждет уже двести лет. А я – не могу. У меня нет его терпения. Мой отец по крови должен быть отомщен! Потому планы этих идиотов осуществиться не должны.

– Так что же вам от меня нужно? – спросила Ульрика.

– Информация, – ответил вампир. – Эти культисты, кто они такие? Где их логово? Какой у них план?

Ульрика фыркнула.

– Вы думаете, я бы крутилась здесь, если бы сама это все знала? Последняя ниточка, ведущая к ним, оборвалась, когда сгорел склад Газнаева. Я знаю не больше вашего.

– Прискорбно, – сказал он. – Сегодня ночью я хотел покончить со всем этим.

Вампир пристально посмотрел на нее. Вздохнул и повернулся к пандусу.

– Как бы мне хотелось иметь не настолько желторотого напарника. Но время поджимает, придется работать с тем, что есть. Отлично. Вы поможете мне найти культистов. Пошли. Займемся этим немедленно.

Ульрика смотрела, как он идет к пандусу. Его наглость так потрясла ее, что она даже рассердилась не сразу.

– Я помогу вам? – пробормотала она наконец. – Да будь я проклята, если шевельну ради вас хоть пальцем! Я вам ничем не обязана!

Вампир повернулся к ней, изогнув бровь.

– Разве? Вы помните, что сказали мне вчера вечером, когда мы спаслись из пожара?

Ульрика осеклась на полуслове – она вспомнила.

– Я... Я сказала, что обязана вам жизнью.

– Теперь вы так не считаете?

– Я... Нет. Я по-прежнему так считаю.

Вампир кивнул.

– По крайней мере, зачатки чести у вас есть. Остальное придет со временем. Как вас зовут?

– Ульрика Магдова-Страхова, – сказала Ульрика, машинально поклонившись.

– Кто ваш отец?

– Боярин Иван Петрович Страхов, наместник края на границе со Страной Троллей.

Вампир вздохнул.

– Ваш отец по крови.

Ульрика помедлила, затем пожала плечами. Этот парень сам из Сильвании, то, что ее отец по крови – тоже оттуда, не должно смутить его так сильно, как рафинированных ламий.

– Его звали Адольф Кригер, – ответила она. – И нет, он не был для меня гораздо большим, чем любой отец-человек может стать для своего ребенка. На самом деле этот ублюдок убил моего настоящего отца.

– Кригер? Этот выскочка? – Вампир скривил полные губы. – Собирался править всеми нами... Я и не знал, что он успел завести детей по крови.

– Это было последнее, что он успел, – мрачно ответила Ульрика. – Перед тем как мои друзья убили его.

Вампир ухмыльнулся.

– Ваши друзья оказали нам всем большую услугу

Он коротко церемонно поклонился, прищелкнув каблуками.

– Штефан фон Кёльн из замка фон Кёльнов.

Взгляд его затуманился печалью и яростью.

– По крайней мере, был им, пока Кирай не выставил меня из него.

Он снова повернулся к пандусу.

– Пойдемте. Ночь проходит.

Ульрика посмотрела на его спину. Его высокомерие выводило из себя. С другой стороны, он тоже хотел остановить культистов. В этом деле любая помощь пригодится. Пусть он думает, что это она помогает ему. Со вздохом Ульрика убрала оружие в ножны и начала подниматься по пандусу.

 

Ульрика и Штефан сделали все, что могли, пытаясь пройти по оставленному культистами запаху тел – многочисленные ниточки тянулись со двора квасокурни и вели на пустынные улицы разрушенного Новограда. Но эти следы давно остыли. Они привели Ульрику и Штефана к людным кварталам, где смешались с остальными запахами и стали неразличимы. Пять раз вампиры возвращались на квасокурню и шли по другому следу – и пять раз теряли его на оживленных улицах.

– Может, попробуем на пепелищах? – спросила Ульрика, когда они остановились, усталые и разочарованные, среди руин. – Дом ювелира и склад Газнаева?

Штефан покачал головой.

– Там вообще ничего не учуешь. Пожарные, зеваки и мародеры, стражники – все уже потоптались. Мы никогда не найдем нужный запах среди их следов.

Он выругался.

– Эти подлецы замечательно умеют заметать следы.

Ульрика кивнула и вздохнула.

– Тогда можно послушать, что говорят об исчезнувших девушках, и попытаться пройти по этому следу.

Штефан недовольно хмыкнул и отвернулся.

– Должен найтись быстрый способ. До полнолуния Маннслиб осталось всего три дня. – Он нахмурился и повернулся к Ульрике, глядя на нее из-под длинных черных волос. – Вот вы говорите, что поклялись защищать Праагу. Значит, вы жили здесь до того, как вас обратили?

Ульрика покачала головой.

– Я провела здесь прошлую осень и зиму, во время осады. Но Праага – не мой родной город. Я из северной области.

– Какая жалость, – сказал Штефан. – Я подумал, вдруг вы кого-то здесь знаете. Кого-то, кто слышал о культистах – хотя бы сплетни. Люди всегда перешептываются о том, о чем не смеют говорить громко. – Он взглянул на нее. – Какой-нибудь знакомый, который не знает, что вы обратились, и который охотно поделился бы последними сплетнями? Может, вы знаете кого-нибудь из чекистов? У вас есть подружка? Все женщины горазды посплетничать.

На это типично мужское оскорбление Ульрика нахмурилась, но спорить не стала и задумалась. Кого она знала здесь до своей смерти? Первыми пришли в голову Макс Шрейбер и ее кузен Энрик, который все-таки был самим герцогом Праагским, но их Ульрика сразу отбросила. Она уже решила, что больше никогда не попытается встретиться с Максом, а заявиться к Энрику в ее теперешнем состоянии – самоубийство. Кроме того, она сомневалась, что это дало бы толк. Они сами ничего не знают; если бы дела обстояли иначе, культ бы уже уничтожили.

– Нет, – сказала она наконец. – У меня здесь остались несколько старых знакомых, но они нам ничем не смогут помочь. Это все солдаты да чужеземцы.

– Вы уверены? – спросил Штефан.

Ульрика с сожалением кивнула. Штефан предложил отличный вариант. Гораздо полезнее поговорить с кем-то, кто в курсе событий, чем бродить по улицам, рассчитывая случайно наткнуться на культистов. Но она почти никого здесь не знала, а из тех, кого знала, даже Штефан со своим деликатным обращением не выбил бы ничего – они сами, скорее всего, не обладали нужной им информацией.

И уж конечно, у Ульрики не было в Прааге подруги, которая знает все сплетни. Она никогда не имела подруг, которые шепчутся в будуарах, передавая друг другу последние слухи.

На этой мысли Ульрика остановилась и хмыкнула.

Как же – не было? Совсем недавно она завела кучу таких подруг, став членом сестринства ламий. Они построили целую невидимую империю, опираясь на собранные ими тайны. Ламии приобрели влияние благодаря знанию изнанки бытия сильных мира сего, и это знание позволяло им удерживать власть над людьми. У сестер есть армия соблазнительниц, искусных не только в постели, но и в задушевных разговорах, и с ними откровенничают генералы, вельможи и короли. Ламии делают донорами, то есть безвольными рабами, людей, рассказывающих им обо всем, что происходит в гильдиях, где они состоят, или при дворе. Если какие-то слухи и существовали, ее ламийские сестры наверняка их уже слышали.

Ульрика улыбнулась Штефану.

– Я знаю, у кого спросить, – сказала она.

Вампир приподнял бровь.

– У кого?

– У боярыни Евгении Бородиной. Вот уж кто точно знает все тайны Прааги.

Лицо Штефана застыло.

– Ни в коем случае, – отрезал он.

– Почему бы и нет? – спросила Ульрика.

– Я вам уже рассказывал, – ответил Штефан. – Они набросились на меня, не дав и рта раскрыть. Они напали на вас, едва увидев. Все, что вы от них получите, – кинжал в сердце.

– Может, и нет, – подумав, сказала Ульрика. – Боярыня не сразу натравила на меня убийц. Она предлагала три варианта – присягнуть ей на верность, покинуть Праагу или погибнуть. Только когда я отказалась от первых двух, она выбрала для меня третий. Если я приду к ней и соглашусь стать одной из подчиненных ей сестер, думаю, она остановит занесенную руку.

– И вы думаете, она станет отвечать на ваши вопросы? – усмехнулся Штефан. – Вы станете самой младшей в этом вашем сестринстве, девочкой на побегушках. Она просто скажет вам, чтобы вы знали свое место и не совались, куда не просят.

Ульрика вздернула подбородок.

– Я соглашусь присягнуть ей, только если она пообещает ответить на мои вопросы.

Штефан засмеялся.

– Вы не в том положении, чтобы торговаться с ней, девочка. Я бы на ее месте ничего подобного вам не позволил бы.

– Тогда, возможно, я смогу убедить ее, что на этот раз угроза, исходящая от культистов, серьезна. Если я приду к ней на поклон, я смогу улучить удобный момент и заговорить об этом деле.

– Вы улучшите удобный момент только для того, чтобы вас мгновенно прикончили, – ответил Штефан. – Я не могу этого позволить. Вы не лишитесь жизни, которой вы обязаны мне, таким глупым образом.

– У вас есть идеи получше? – спросила Ульрика. – Более доступный источник информации? Вы вроде говорили, полнолуние наступит через три дня?

Штефан отвернулся, покачал головой и вздохнул.

– Я не пойду к ней с вами. И с вашей стороны будет очень благоразумно вообще не упоминать мое имя.

ГЛАВА 17
В ЛОГОВЕ ДРАКОНА

 

Ульрика поднималась по растрескавшимся гранитным ступеням, нервно поглядывая на темные окна и купола обветшавшего особняка боярыни Евгении – на них уже успели прорасти молоденькие деревца. Предыдущая ночь, посвященная поискам, никаких успехов не принесла. И вот сейчас, вечером следующего дня, Ульрика жалела, что так сильно настаивала на встрече с боярыней. И зачем Штефан все же уступил ей? Ведь он почти отговорил ее от безумного предприятия. Привел бы еще парочку разумных доводов против – и самой Ульрике эта идея перестала бы казаться блестящей, и она бы согласилась попробовать какой-нибудь другой способ найти культистов. Но теперь слишком поздно. Ульрика взвалила на себя это дело. Потом надо будет пойти к Штефану – он ждал в «Голубом кувшине» – и рассказать, как все прошло.

Если, конечно, ей удастся остаться в живых.

Большую часть сегодняшнего дня Ульрика провела без сна во мраке подвала заброшенной булочной. Она залатала прорехи на черном дублете и штанах, избавила одежду от засохших крови и грязи. Также девушка начистила сапоги и меч и срезала концы обгоревших на пожаре волос. Здесь ей пришлось действовать по наитию, поскольку, даже будь у нее зеркало, она бы не смогла себя в нем увидеть. Ульрика надеялась, что, по крайней мере, не привела прическу в еще больший беспорядок.

Когда солнце наконец скрылось за западными стенами города, она оделась и двинулась в путь – Штефан объяснил ей, как добраться до особняка Евгении. Он находился в глубине большого запущенного сада и больше всего напоминал беспорядочную груду камней или огромный вычурно ограненный карбункул. И вот Ульрика стояла перед ним, смотрела на ржавый дверной молоток, висящий в центре тяжелой деревянной двери, и колебалась, не в силах протянуть к нему руку. Штефан был совершенно прав. Ничего, кроме удара кинжалом в сердце, она от ламий не получит. За дверью наверняка стоит Раиса – та самая, на которую Ульрике пришлось уронить стену при их последней встрече. Вряд ли Ульрике дадут хотя бы мгновение, чтобы сказать хоть слово. Но поворачивать назад поздно.

Ульрика расправила плечи и трижды постучала молотком по двери, затем отошла на шаг назад. Она уже достаточно знала нравы ламий и не сомневалась, что за ней наблюдают с момента, как она вошла в сад. Ульрика изо всех сил старалась выглядеть спокойно и скромно и следила, чтобы по привычке не схватиться за рукояти оружия.

Ждать пришлось долго. Наконец дверь распахнулась, и крупный мужчина в роскошной горностаевой мантии и с аккуратно подстриженной квадратной бородой смерил Ульрику оценивающим взглядом. Он походил на восточного царька, но Ульрика знала, что перед ней всего лишь дворецкий Евгении.

– Да? – спросил он, вложив в единственное короткое слово больше презрения, чем содержали все оскорбительные заявления Штефана вместе взятые.

– Ульрика Магдова-Страхова к боярыне Евгении, – сказала Ульрика, коротко поклонившись. – Я обдумала ее предложение и изменила решение.

– Я спрошу, – ответил дворецкий и закрыл дверь перед ее носом.

Ульрика стиснула зубы от этой грубости, но сохранила спокойный вид – наверняка с нее по-прежнему не сводили глаз. Наконец, когда у нее уже колени заболели стоять навытяжку, дверь снова открылась, и дворецкий, эта гора воплощенного достоинства, поклоном пригласил ее войти. Ульрика оказалась в вестибюле, где два огромных черных медведя, оскалившись, протянули к ней лапы. Девушка вздрогнула, но прежде, чем успела протянуть руку за мечом и разрубить их, поняла, что это всего лишь чучела на мраморных пьедесталах. Таксидермист по-настоящему знал свое дело, и о том, что перед Ульрикой не живые звери, позволяли догадаться лишь толстые вуали паутины, окутавшей их уши и морды. Ульрика облегченно вздохнула и смущенно усмехнулась про себя. Начать знакомство с боярыней с рубки чучел в вестибюле было бы довольно неловко.

– Ваш меч, – бесстрастно сказал дворецкий.

Ульрика расстегнула пояс с оружием. Она ожидала этого. Евгения бы ни в коем случае не позволила гостье предстать перед ней вооруженной. Ульрика подала пояс и меч дворецкому, он убрал все в небольшой шкаф и затем жестом указал идти вперед.

– Сюда, – сказал он.

Ульрика последовала за ним через вестибюль, затканный паутиной и больше похожий на пещеру. Сотни блестящих глаз, казалось, следили за ее движениями из каждого угла. Медведи у двери были только началом; весь зал оказался заставлен чучелами. Волки, словно перед прыжком присевшие на деревянных постаментах. Орлы и ястребы, запечатленные таксидермистом в момент приземления на корявые ветви. Дикие кошки, яростно скалящиеся на туалетных столиках, дикий кабан со вздыбленной от страха шерстью словно ревел на огромную катайскую вазу. Коридор, куда Ульрика вступила вслед за дворецким, тоже заполняли трофеи. Коршуны, совы и скопы, покрытые толстым слоем пыли, взирали на нее с суровостью трибунала, выносящего смертный приговор. Дом производил впечатление бродячего зверинца, только с мертвыми животными; он походил на ловушку, в которой погибли загнанные в нее существа. Ульрика обратила внимание, что все чучела сделаны из хищников – ни оленя, ни кролика или хотя бы фазана, – и сглотнула. Есть ли в этом тайный смысл? Неужели все экспонаты коллекции – охотничьи трофеи Евгении? Если и да, то последний раз боярыня выезжала на охоту очень давно. Все чучела выглядели такими же древними и ветхими, как и сам дом.

Еще несколько поворотов, дюжина жутких чучел, и вот дворецкий открыл обшитую деревом дверь, вошел и поклоном пригласил Ульрику внутрь. Стены в комнате, декорированной в цвета засохшей крови, были обиты выцветшей алой парчой. На высоких окнах висели тяжелые драпировки, на полу стояла тяжелая мебель из темного дерева, огромный камин был украшен черными фарфоровыми изразцами. Выглядел он так, словно огонь в нем последний раз разводили лет пятьсот назад. Охотничьих трофеев здесь не было, но четыре солдата в темной униформе, стоящие у стен по стойке смирно, вполне сошли бы за чучела – такую неподвижность они хранили.

– К вам боярыня Магдова, госпожа, – сказал дворецкий, кланяясь куда-то в центр комнаты.

– Спасибо, Северин, – ответила боярыня Евгения. – Можешь удалиться.

Дворецкий поклонился и бесшумно прикрыл за собой дверь.

Вампир сидела на низком диване так прямо, словно проглотила кол. Она пристально смотрела на Ульрику цепкими глазами. Евгения оделась в старинное платье из бордового бархата, отороченное соболем. Густые локоны черных волос она уложила в высокую прическу над мертвенно-бледным лицом. Сложенный веер боярыня держала, как королева держит скипетр. Слева от нее, в кресле с высокой спинкой, встревоженным котом свернулась Галина. Казалось, кресло вот-вот поглотит миниатюрную ламию. Она облачилась в платье из черного атласа и парик – на этот раз черный, с длинными локонами, в руках держала книгу. Но смотрела Галина куда угодно, только не на страницу. Семейный портрет завершала мрачная Раиса. Она стояла слева от Евгении. Ее длинный кафтан и черный коссарский бешмет с высоким воротником украшала золотая вышивка. Светлые волосы вампир заплела в тугую косу, рукой сжимала рукоять сабли. Если мечница и получила повреждения, когда Ульрика обрушила на нее стену, от них уже не осталось и следа. Из всех троих вампиров она единственная выглядела свежо – молодой ястреб среди дряхлых ворон.

– Что ж, по крайней мере, вы избавили нас от суеты по вашим розыскам, девочка, – произнесла Евгения. – Теперь объясните мне, почему бы мне не приказать Раисе убить вас здесь и сейчас, что она с удовольствием и сделает.

Ульрика поджала губы. Ей дали возможность высказаться, которой нужно воспользоваться наилучшим образом. Девушка низко поклонилась и снова посмотрела Евгении прямо в глаза.

– Я пришла, чтобы присягнуть вам на верность, как и следовало сделать с самого начала, – ответила Ульрика. – А также чтобы предупредить вас об опасности.

Боярина надменно приподняла накрашенную бровь.

– Вы опять о культистах? Снова собираетесь учить меня заботиться о моем стаде?

– Нет, – сказала Ульрика. – Вы были правы. Кто я такая, чтобы учить вас, как обращаться с теми, среди кого вы так давно живете. Однако предупредить я хотела действительно о культистах. Ведь речь идет о вашей собственной безопасности.

Евгения засмеялась – словно опавшие листья зашуршали.

– Я же сказала вам, что они совершенно безвредны. За то время, что я правлю здесь, я видела возвышение и падение сотни культов. Они сами пожрут себя, или чекисты раскроют их и сожгут всех. Нас это совершенно не касается.

– А если на этот раз все выйдет иначе? – спросила Ульрика. – Мне довелось сразиться с ними. Среди культистов есть могущественный колдун, и за спиной рядовых явно стоят богатые и могущественные люди. И в этот раз они не сами по себе – они объединились с пришедшей из Пустошей воительницей Слаанеша. Может, это как раз та самая Сирена Янтареволосая, которая, как я слышала, обосновалась в северных холмах. Культисты хотят устроить «пробуждение», благодаря которому сдадут Праагу Сирене в ночь полнолуния Маннслиб. А оно настанет через три ночи.

– А на четвертую ночь мы, как и всегда, проснемся в своих кроватях. Ничего не произойдет, – отмахнулась веером Евгения. – Теперь давайте перейдем к присяге на верность. Разговор о культистах начинает меня утомлять.

– Боярыня, пожалуйста! – в отчаянии выпалила Ульрика и упала на колено. – Ради вашего собственного благополучия, услышьте меня. Я знаю, вы считаете шансы культистов на победу призрачными, но что, что случится, если на этот раз они добьются успеха? И город падет перед хаоситскими ордами? Что тогда станет с вами? Прислужники Хаоса терпеть не могут повелителей ночи. Они вас не пощадят.

– Вы испытываете мое терпение, девочка, – проворчала Евгения, но Ульрика продолжила.

– Что за вред может приключиться, если мы прикончим этих культистов? – спросила она. – И как вы будете объясняться с королевой Серебряного пика, если нас всех выставят прочь из города, в то время как вы могли предотвратить его разрушение всего за одну ночь?

Боярыня скрестила костлявые руки на коленях и вздохнула.

– Похоже, вас серьезно волнует наша общая безопасность, дитя, поэтому я объясню. Вред заключается в привлечении к себе внимания. Вы уже дали много пищи для слухов: обескровленные трупы, трупы, разорванные на части, подвалы, набитые окровавленными телами... В воздухе снова висит опасное слово «вампиры».

Евгения покачала головой.

– Даже ради собственной защиты мы не можем сражаться открыто, убивать людей прямо на улицах – это слишком большой риск раскрыться, служаки царицы тоже свой хлеб не зря едят. Мы должны действовать иначе. Не выходя из тени, плести интриги, через вторые или третьи руки. Наше оружие – правильное слово, сказанное нужному человеку. Наши сражения происходят во время танцев при дворе и на званых обедах в домах состоятельных людей.

Ульрика задумалась, когда боярыня в последний раз ходила на танцы. Лет сто назад, наверное. Девушка поднялась с колен.

– Тогда сражайтесь в своем стиле, госпожа, – сказала она. – Мы, то есть я потеряла след культистов, но я точно знаю: проблем с деньгами у них нет. Значит, у них есть покровители среди состоятельных и благородных людей. Может, вы сможете замолвить об этом правильное словечко в правильное ухо? Или вдруг вы сами что-то слышали об этом культе. Никто при дворе или просто в городе не шепчется о жестоких культистах?

Евгения молча уставилась на Ульрику. Однако Галина, сидящая рядом, шевельнулась в кресле, локоны ее роскошного черного парика качнулись, и вампир произнесла:

– Сестра, ну это-то можно сделать. По крайней мере, мы убедимся, что никакой серьезной опасности нет.

– Нет, – сказала Евгения. – Даже начать расспрашивать о культах означает вызвать подозрение, что мы сами культистки.

Боярыня резко и сердито рассмеялась.

– Большая ирония судьбы заключалась бы в том, чтобы навлечь на себя подозрения как на культистов только для того, чтобы люди узнали: мы вампиры!

– Но, сестра, – настаивала Галина, – мы можем спросить у людей, которые не посмеют донести на нас. Если бы мы...

– Довольно, любовь моя, – сказала Евгения, и Галина сразу замолчала.

Наступила напряженная тишина. Евгения, не мигая, смотрела на Ульрику. Та тоже не рискнула продолжить настаивать на своем. Это только разозлит боярыню, и та откажется что-либо предпринимать из чистого упрямства – если она уже не решила поступить именно так. Наконец Евгения раскрыла веер и снова закрыла его.

– Оставьте нас, девочка, – сказала она. – Северин отведет вас в библиотеку. Там вас известят о принятом нами решении.

Ульрика моргнула, опешив от удивления, и поклонилась. Один из солдат, стоявших на карауле у стены, подошел к двери в коридор и открыл ее.

– Благодарю, госпожа, – произнесла она, повернулась и вышла.

Ульрика ощутила робкий проблеск надежды. Она опасалась, что ее сейчас пинком выставят за дверь. Но, похоже, задумка все же принесла плоды.

– Сюда, – сказал Северин и по бесконечным переходам повел ее в глубину огромного молчаливого дома.

 

Ульрика провела в библиотеке около часа, расхаживая между полками под пристальными холодными взглядами взирающей на нее с верха покрытых пылью книжных стеллажей стаи лисиц в белых зимних шубках. Девушка бегло проглядела корешки книг, подписанные на дюжине разных языков. Вытащила одну-другую, пролистала ломкие страницы, но от нервного напряжения не смогла разобрать ни слова. Чем сейчас занимались боярыня и ее сестры – обсуждали ее просьбу или способ, как быстрее и безопаснее прикончить Ульрику? Когда дверь в библиотеку наконец откроется, ламии войдут с распростертыми объятиями – или с кольями в руках?

Ни одно из предположений Ульрики не сбылось. Ламии пришли без оружия, но вид имели неприветливый. Войдя, боярыня Евгения бесшумно проскользнула в центр комнаты. Солдаты следовали за ней, Раиса и Галина, как всегда, держались по бокам от госпожи.

– Мы приняли решение, – сообщила она.

– Сгораю от нетерпения узнать его, – с поклоном ответила Ульрика.

– Раиса считает, что вам наплевать на нас и вампиров в целом, – сказала Евгения. – Все, что вы хотите сделать, – использовать нас ради своей глупой любви к смертным.

Ульрике с большим трудом удалось сохранить безразличное выражение лица. Раиса практически угадала.

– Но Галина считает, что ваши мотивы не имеют значения, – продолжала Евгения. – В чьих бы интересах вы ни действовали – в наших или своих собственных, – если культ окажется реальной угрозой, пострадаем мы все.

Евгения стиснула челюсти, на скулах ее перекатились желваки.

– И в конце концов я согласилась.

Ульрика снова поклонилась, испустив вздох, который так и рвался из ее груди.

– Благодарю, госпожа!

Евгения отмахнулась веером.

– Благодарите Галину, если тут кого-то вообще нужно благодарить. Это она настояла, чтобы мы приняли вашу точку зрения. А теперь слушайте меня.

Ульрика снова встала навытяжку.

– Госпожа?

– Мы обсудили это друг с другом и с нашими донорами, пытаясь припомнить слухи, намеки, оброненные при дворе и в городе, и думаем, что знаем человека, который может быть тем, кого вы ищете.

Ошеломленная Ульрика моргнула.

– Это превосходит мои самые смелые ожидания, госпожа. Как его зовут? Я отправлюсь к нему.

– Не отправитесь, – резко сказала Евгения. – Во всяком случае, не одна. Я уже видела, что происходит с людьми, к которым вы «отправляетесь». В глухих переулках находят разорванные тела.

Ульрика даже зачесалась от досады и открыла рот, чтобы возразить, но вместо этого склонила голову. Сейчас одно необдуманное слово может испортить все.

– Раиса отправится с вами, – сказала Евгения. – И покажет, как делать все, что нужно, не привлекая опасного внимания.

Ульрика постаралась не обнаружить, до какой степени ее встревожил именно этот выбор компаньона.

– О, благодарю, госпожа. Такая спутница – большая честь для меня.

Галина хихикнула.

– Вот уж действительно!

– Но сначала, – сказала Евгения, поднимая веер, – мы должны договориться.

Ульрика выпрямилась.

– Д-да, госпожа.

Евгения подошла к столу и села, сохраняя идеальную осанку.

Раиса и Галина снова встали по сторонам от нее. Ульрике присесть не предложили.

– Вы сказали, что пришли сюда, чтобы присягнуть мне на верность.

– Да.

– Как я уже отмечала, – продолжила боярыня, – Раиса полагает, что это всего лишь уловка, повод для беседы о культистах. И я склонна с ней согласиться.

Ульрика открыла рот, чтобы возразить, но Евгения остановила ее щелчком веера.

– Не нужно слов, – произнесла она. – Каковы бы ни были ваши намерения, я решила поймать вас на слове. Я принимаю предложение. Вы принесете мне присягу или не выйдете отсюда живой.

Ульрика окинула ламий быстрым взглядом. Евгения выглядела очень довольной своей задумкой. Глаза Галины весело блестели, словно начищенные пуговицы. На лице Раисы, как всегда, ничего не читалось. Ульрика сглотнула. Когда благородные мысли о защите Прааги переполняли ее, присягнуть на верность старому вампиру казалось малозначительной мелочью. Но теперь, когда дело дошло до этого, оптимизма у Ульрики поубавилось. В чем ей предстояло поклясться? Служить Евгении до самой смерти? Для вампира это очень долго. Она окажется прикованной к старой развалине на сто или даже тысячу лет!

– Скажите, какого именно обета вы требуете от меня, – произнесла Ульрика.

– Вы признаете меня своей госпожой и поклянетесь служить мне до тех пор, пока я не освобожу вас от этой обязанности, – сказала Евгения привычным тоном – она явно произносила эту формулу далеко не в первый раз. – Вы будете защищать меня от любой угрозы и приложите все усилия, чтобы наилучшим образом продвинуть мои интересы, чего бы они ни касались. Вы не причините мне вреда ни действием, ни бездействием, не вступите в заговор против меня либо тех, кто служит мне, либо моих союзников. Превыше моего слова для вас будет только слово королевы. Даете вы такой обет?

Слова «служить мне до тех пор, пока я не освобожу вас от этой обязанности» прогрохотали в ушах Ульрики, подобно похоронному колоколу. О чем-то таком она и думала.

– И... и что я получу за свою службу? – спросила Ульрика.

Евгения усмехнулась.

– Кроме своей жизни?

– Кроме нее, да.

– Взамен, – вздохнула Евгения, – у вас всегда будет кровь, чтобы пить, и крыша над головой, чтобы лучи солнца не коснулись вас. Вы будете жить в роскоши, и все трофеи, которые я получу в ходе завоеваний, я разделю с вами. Вы подниметесь по нашей иерархической лестнице и падете, если я паду. Это достаточно честно?

Ульрика стиснула кулаки. Ей совершенно не хотелось связывать себя подобной клятвой, но другого выхода она не видела. В конце концов она кивнула.

– Да, это честно. Я принимаю ваши условия. Я клянусь служить вам так, как вы просите.

Впервые некое подобие улыбки скользнуло по иссохшим губам Евгении.

– Очень хорошо, – сказала она. – Вам хватает ума, чтобы сдаться, когда вы понимаете, что загнаны в угол. Что ж, посмотрим, хватит ли вам чести, чтобы сдержать клятву, данную под принуждением. Поначалу придется за вами присмотреть.

Ульрика выпрямилась.

– Я – боярская дочь. Я не нарушаю клятв.

Евгения приподняла бровь.

– Странно. Не видела ни одного боярина, который бы всегда держал слово.

Ульрика возмутилась, но Евгения не дала ей сказать ни слова, отмахнувшись веером.

– Это неважно. Неважно. Если ваши опасения по поводу культа верны, у нас нет времени подтрунивать друг над другом. Перейдем к церемонии.

По ее знаку Галина достала из складок атласного платья неглубокую золотую чашу и небольшой изогнутый нож. По лезвию его змеились выгравированные нехекхарские иероглифы. Вампир положила нож и чашу на стол перед Евгенией. Ульрика, все сильнее тревожась, смотрела, как боярыня поднялась с места, взяла нож и забормотала на неизвестном языке

– Что это такое вы делаете? – спросила Ульрика. – Разве моего слова недостаточно? С графиней Габриеллой мы ничего подобного не делали.

Евгения прекратила читать заклинание и с раздраженным видом опустила нож.

– Габриелла ваша мать по крови, поэтому вам и не пришлось этого делать. Вы связаны с ней в силу рождения. Но мы с вами – не родственники по крови.

– Значит, этот обряд подчинит мою волю вашей? – Ульрике категорически не нравилась эта идея.

– Ну, моей тупой рабыней вы не станете, – сказала Евгения, – если вы этого боитесь. Тогда ваша клятва не понадобилась бы, не так ли? Это всего лишь символическое смешение крови. Обряд сделает вас частью нашей семьи. Я стану вашей матерью.

Она снова подняла нож.

– Так я продолжу?

Ульрика вздрогнула. Объяснение боярыни ничуть не успокоило ее, но, судя по всему, другого пути не существовало. Отступать поздно.

Ульрика кивнула.

– Прошу вас.

Евгения снова подняла нож и возобновила чтение заклинания. Странные слова срывались с ее губ, как рассерженно шипящие змеи. Боярыня закрыла глаза. Несмотря на уверенность в символичности обряда, Ульрика почувствовала, как волосы на ее затылке встают дыбом. Появилось отчетливое чувство, что в комнате есть кто-то еще – невидимый, но внимательно наблюдающий, призванный стать свидетелем принесенной присяги. На лезвии ножа заиграли лунные блики, хотя окон в комнате не было.

Дочитав заклинание до конца, Евгения чиркнула ножом по своей левой ладони и сжала руку над золотой чашей. Она выглядела такой худой и иссохшей, что на мгновение Ульрика засомневалась, а удастся ли выдавить хоть каплю крови из этого тела. Боярыне удалось. Кровь закапала с костлявого запястья. Когда в чашу упало капель пятьдесят, Евгения подняла руку, и кровь остановилась, а порез мгновенно закрылся. Она протянула нож Ульрике.

– Повторяйте за мной, – сказала она. – Когда закончите, порежьте ладонь, чтобы ваша кровь тоже попала в чашу.

Помедлив, Ульрика взяла нож. Он оказался ледяным, как кусок вечной мерзлоты, холод пронзил ее пальцы. Ульрика ухватилась за рукоять и уперла лезвие в ладонь другой руки.

– О Неферата, Царица ночи, чья кровь течет в моих жилах, – начала Евгения.

– О Неферата, Царица ночи, чья кровь течет в моих жилах, – повторила Ульрика.

– Именем твоим и законом, – продолжала Евгения, – приношу клятву верности твоей слуге, боярыне Евгении Бородиной, и навсегда принимаю ее как мать, чтобы служить ей верно и повиноваться во всем, как должна хорошая дочь.

Слова застряли в горле Ульрики, и ей пришлось заставить себя произнести их.

– Именем твоим и законом п-приношу клятву верности твоей слуге, боярыне Евгении Бородиной, и навсегда принимаю ее как мать, чтобы служить ей верно и повиноваться во всем, как должна хорошая дочь.

Евгения серьезно кивнула.

– Режь, – сказала она.

Ульрика провела ледяным лезвием по ладони. У нее закружилась голова, но не от боли. Клинок забирал из нее нечто большее, чем просто кровь. Ульрика с трудом сглотнула, занесла руку над чашей и сжала кулак. Красная струйка потекла в чашу, где под пристальными взглядами остальных вампиров смешалась с кровью Евгении. Спустя долгую минуту, за которую чаша почти наполнилась, Евгения подняла руку.

– Хватит.

Ульрика убрала руку, положила нож на стол. Евгения взяла чашу обеими руками и поднесла к губам. Она посмотрела Ульрике в глаза.

– Именем королевы Серебряного пика я принимаю вас, дочь моя. Наша кровь отныне одно, – сказала она и отпила из чаши.

Сделав несколько глотков, она протянула чашу Ульрике. Та так же взяла ее обеими руками и, как Евгения, поднесла к губам и произнесла, глядя прямо на боярыню:

– Именем королевы Серебряного пика я принимаю вас, мать моя. Наша кровь отныне одно, – и допила то, что оставалось в чаше.

Это оказалось совсем иначе, чем сосать живую кровь из вены. В этой жидкости пульса жизни уже не осталось. Однако в ней было кое-что другое. Некое чувство, которое охватило Ульрику, пока она растекалась по ее телу. Не то чтобы девушка мгновенно ощутила привязанность к Евгении, безграничную верность и уважение. Только связь того рода, которая присуща членам одной семьи, вне зависимости от того, насколько они заботятся друг о друге.

«Эти узы можно разорвать, – подумала Ульрика, – но с ощутимыми последствиями».

Евгения взяла чашу и нож и вернула их Галине, затем снова взглянула на Ульрику.

– Добро пожаловать в семью, доченька, – сказала она. – Мы рады, что вы теперь одна из нас.

– Благодарю, госпожа, – сказала Ульрика, поклонившись. – Это большая честь для меня.

Евгения фыркнула, разрушив торжественное настроение, приличествующее ритуалу, и отошла от стола. На Ульрику она даже не взглянула. В целом, похоже, ритуал явился для нее такой же привычной рутиной, как, скажем, мытье рук.

– А теперь отправляйтесь с Раисой в то место, которое я ей указала, – бросила боярыня через плечо. – Посмотрите все, что там можно увидеть. Когда вернетесь, я с интересом выслушаю ее доклад обо всем, что вам удастся сделать.

Снисходительный тон боярыни обжег Ульрику, как удар хлыста. Но она молча поклонилась спине выходящей Евгении, уже глубоко сожалея о данной присяге.

ГЛАВА 18
ВОЛК И ЯГНЕНОК

 

Сестра, – нерешительно произнесла Ульрика. – Я... я хочу извиниться за произошедшее при нашей первой встрече. Надеюсь, вы больше не сердитесь на меня.

– Ваша находчивость вызывает восхищение, – ответила Раиса, не повернув головы в ее сторону. – Я не таю на вас обиды. А теперь помолчите.

Ульрика хмыкнула и снова повернулась к окну. Удивительно тепло и дружелюбно встречает ее новая семья.

Они с Раисой, как две гаргульи, пристроились по обе стороны от круглого окна над входной дверью в особняк человека, к кМоторому их послала Евгения. Именно его старая вампирша полагала одним из пособников культа. Звали его Роман Ещенко, он торговал мехами и обладал большим богатством, чем многие из благородных людей, которым он продавал свой товар. По словам Евгении, Роману принадлежали огромные питомники за городом, где он разводил норку и горностая, и подчинялась ему целая армия охотников и звероловов, поставляющих ему шкуры лис, медведей, лосей и кроликов. Роман превращал эти шкуры в пальто, плащи, теплые воротники и меховые полости для саней богатых людей с утонченным вкусом. Его знали как любезного хозяина и щедрого филантропа, поддерживающего вдов и сирот. Каждый год Ещенко устраивал благотворительные приемы в своем огромном особняке. Но рассказывали о нем и другое – и очень странное. Говорили, что он любит наряжаться в костюм из козьих шкур, с рогами, копытами, длинными ушами и накладной бородой, а жена его, одевшись волком и клацая настоящими клыками, должна была «охотиться» за ним по всему дому. Одна из служанок в его доме умерла от того, что ей сломали хребет, объяснили произошедшее, конечно, «несчастным случаем на кухне». Дворецкий Ещенко попал в сумасшедший дом после того, как выколол себе глаза; но и там он продолжал нести всякий вздор о «живых пятнах на ковре».

Эти и другие сплетни такого же толка заставили Евгению предположить, что Ещенко может знать что-нибудь о культе бога удовольствий. Однако пока Раиса и Ульрика испытали только глубокое разочарование. Особняк Ещенко ничем не отличался от сотен праагских зданий, а сам Роман оказался лысеющим горожанином средних лет, обладающим округлым брюшком. Одежда его, хоть и сшитая из дорогих материалов, не отличалась новомодными изысками. Единственное, что давало некую надежду на жестокие удовольствия, которым мог бы предаваться Роман, – это яростный блеск глаз его жены и ее же непримиримая язвительность. Супруги как раз собирались отправиться куда-то сегодняшним вечером.

Жена Романа являлась полной противоположностью мужа – лет на десять младше его, излучающая страстный призыв каждым изгибом тела, мрачно-прекрасная. Суровее женщины Ульрика в жизни не встречала. Жена Ещенко красовалась в платье зеленого бархата и лисьем палантине.

– Я уверена, начало мы уже пропустили, – холодно заметила она, пока горничная и лакей помогали ей и Роману надеть шубы. – Это все из-за того, что вам обязательно надо съесть добавку. Вам не кажется, дорогой, что вы уже съели слишком много добавок? У вас подбородков больше, чем у меня пальцев.

– Долшинива, любовь моя, простите, – тихо пробормотал Роман, пытаясь попасть рукой в рукав шубы. – Это был длинный день. Я проголодался.

Долшинива фыркнула.

– Вы всегда голодны. Хватит бить баклуши. Кучер ждет.

С глубоким вздохом Роман наконец просунул руку в непослушный рукав и вывалился в дверь вслед за Долшинивой. Она вышагивала к карете походкой, заставившей бы покраснеть куртизанку.

– Мне он кажется жертвенным ягненком, – прошептала Ульрика Раисе, когда пара уселась в карету. – Хорошо откормленным... а она как волк. Роман не похож на человека, способного по доброй воле присоединиться к культу.

Раиса не ответила. Она посмотрела, как карета выехала со двора, затем поднялась, пробежала по перилам балкона к дому, спрыгнула на окружающий имение забор, а с него – на улицу. Ульрика уставилась на ее спину, после чего последовала за ней. Раиса продолжала вести себя так же сдержанно, как и во время первой их встречи, когда они сразились не на жизнь, а на смерть, и открывала рот только в случае крайней необходимости. Ульрика же при любой возможности старалась разговорить ее, испытывая при этом некоторое жестокое удовольствие.

– Стоит ли нам идти за ними? – спросила она, спрыгнув на улицу рядом с Раисой, уже начавшей двигаться в сторону, куда направилась карета. – Почему бы нам не обыскать дом, пользуясь случаем? Похоже, Роман и его жена просто отправились нанести кому-то визит вежливости.

– Обыск может подтвердить, что они – культисты, – с неохотой разжав губы, ответила Раиса. – Но врядли они настолько глупы, чтобы держать дома записи с именами и адресами своих хозяев. Однако, если мы последуем за ними, они могут их произнести, а мы – услышать.

Ульрике хотелось поспорить с суровой мечницей, но она не смогла обнаружить изъяна в ее безукоризненно логическом рассуждении. Девушка оставила свои попытки и молча зашагала рядом, не теряя карету из виду.

Роман и его жена действительно отправились нанести визит, и совсем недалеко. Не проехав и нескольких кварталов, их карета свернула в ворота другого особняка. Он даже превосходил размерами дом Романа и весь светился огнями. Подъездная дорожка была забита экипажами, метались туда-сюда лакеи, помогая выходить изысканно одетым дамам и джентльменам и с поклонами провожая их к входу в особняк.

Когда Роман с супругой выбрались из кареты и присоединились к толпе гостей, Ульрика окинула здание взглядом, прикидывая, как бы пробраться внутрь. Окна на верхнем этаже его тыльной части освещены не были. Взобраться наверх по многочисленным колоннам и барельефам, украшающим особняк, не составило бы труда.

– Обойдем дом и залезем? – предложила Ульрика Раисе.

Мечница покачала головой, не спуская глаз с Романа и его супруги.

– Незачем. Мы достаточно хорошо одеты. Только... – Она нахмурилась и повернулась к Ульрике. – У вас маска есть?

– Маска? Нет. А должна быть?

Раиса кивнула через плечо на толпу у входа в особняк.

– Маска – самый надежный способ смешаться с этой толпой.

Ульрика снова посмотрела на людей, собравшихся на подъездной дорожке. Мечница права. Больше половины гостей прятали лица под масками, от простых и аккуратных, которые носят в оперу, до закрывающих все лицо шедевров из папье-маше, в которых их обладатели казались порождениями ночного кошмара.

– И точно, – сказала Ульрика. – И как мне раздобыть ее?

Раиса посмотрела мимо нее, на поворот за особняк, куда уезжали опустевшие экипажи. Там собрались кареты всех гостей, и кучера терпеливо ожидали, чтобы развезти хозяев по домам. Лошади в шорах фыркали и переступали с ноги на ногу, а кучера собрались кружком, курили, болтали и потирали руки, чтобы согреться.

Раиса обошла Ульрику и направилась к их компании. Ульрика последовала за ней, пытаясь понять намерения напарницы. Обойдя людей так, что они ее даже не заметили, Раиса принялась по очереди распахивать дверцы карет и заглядывать внутрь. То, что ей было нужно, вампир нашла в пятой по счету. Она взяла с сиденья маску.

– Надевай, – сказала мечница, протягивая ее Ульрике.

Пока Ульрика разглядывала ее, Раиса вытащила свою маску из кармана длинного кафтана и принялась завязывать веревочки на затылке. Украденная маска оказалась розовой. Ее украшала отделка из кружева и светло-голубых лент.

– Прекрасно, – сухо сказала Ульрика.

– Бедному да вору – вся одежда впору, – ответила Раиса. – А теперь пошли.

Ульрика взрыкнула про себя и последовала за ней, натягивая маску. Она заметила, что маска Раисы – простая и черная – придает обладательнице флер таинственности. Ульрика могла только догадываться, какое впечатление производит она в своем свежем приобретении.

Стражники у ворот пропустили Ульрику и Раису, даже толком не глянув на них. Вампиры смешались с остальными гуляками и поднялись по ступеням к входной двери. Внутри было шумно, суетно и очень ярко. Мужчины и женщины, собравшиеся в вестибюле, разговаривали, перекрикивая друг друга. В толпе метались лакеи, наполняя вином опустевшие бокалы в руках гостей. Романа и его жены в вестибюле не оказалось.

Раиса указала на дверь слева и произнесла:

– Вы пойдете туда. Если они там, держитесь около них, я приду к вам. Если их не окажется, идите искать меня.

– Поняла, – сказала Ульрика и двинулась к двери, а Раиса направилась в другую сторону.

Посредине комнаты, куда вошла Ульрика, стоял огромный стол, заполненный яствами: сладостями, мясом, фруктами. Гости толпились вокруг него, как свиньи у корыта. Ульрике вспомнились голодные беженцы на улицах, и она ощутила прилив гнева. Кто здесь, в Прааге, настоящие паразиты, высасывающие соки из города, – они, вампиры, или эти разряженные люди?

В дальней комнате мужчины и женщины играли в карты за маленькими круглыми столиками. Золотые монеты переходили из рук в руки под аккомпанемент проклятий, воплей и хохота. Следующим в анфиладе был бальный зал. Юные парочки весело кружились в бретоннском гавоте, исполняемом стоящим у стены квартетом музыкантов, люди постарше расположились по сторонам и наблюдали за танцующими.

В соседнем помещении – зимнем саду, сейчас затемненном – Ульрика наконец-то заметила обтянутую зеленым бархатом прекрасную попку Долшинивы Ещенко. Там, судя по всему, давали представление. Долшинива с мужем стояли позади зрителей, которым достались сидячие места. В глубине виднелась импровизированная сцена. С нее произносили реплики ярко размалеванные актеры. Ульрика подобралась к паре Ещенко вплотную в момент, когда Долшинива шептала мужу на ухо. Может, она говорила о культе?

Ульрика прислушалась.

– Видите, жаба? – шипела Долшинива. – Если бы мы приехали вовремя, мы бы успели занять сидячие места.

– Прости, любовь моя, – глухо ответил Роман. – В следующий раз я буду есть быстрее.

Он сделал большой глоток вина из бокала, который держал в руке, и тяжело вздохнул.

– Господи, ну как вы пьете! – возмутилась Долшинива. – Вы целый спектакль из этого устроили! Прекратите немедленно!

Ульрика закатила глаза. Непохоже на зловещие переговоры тайных культистов. Тем не менее девушка встала позади них, как ей и сказала Раиса, и сделала вид, что наблюдает за разворачивающимся на сцене действом, не пропуская при этом ни слова из болтовни сладкой парочки.

Представление оказалось древней господарской сагой, посвященной изгнанию Матерью Миской, царицей-ханшей, племен унголов с места, где в итоге и заложили Праагу, ставшую величайшим городом севера. На сцене ручьями лилась кровь, звенела сталь, звучали пламенные речи. Статная женщина, весьма фрагментарно одетая, играла роль Миски. Ульрике она не показалась действительно талантливой, но благодаря некоторым другим своим достоинствам ей удалось полностью захватить внимание аудитории – по крайней мере, мужской ее части.

– Что вы на нее пялитесь? – прошипела Долшинива в ухо Романа. – Считаете ее красивее меня?

– Ни в коем случае, дорогая, – скорбно ответил ей супруг. – Вы – моя воплощенная мечта.

В этот момент явилась Раиса.

– Пока ничего интересного, – сказала Ульрика. – Если только вы не любите комедию низкого пошиба.

Раиса угрюмо кивнула, и они стали смотреть спектакль вместе. В конце концов постановка завершилась батальной сценой – шесть человек с деревянными мечами исполнили подобие танца, Миска сорвала с себя остатки одежды, пронзила мечом воеводу унголов и заявила, что отныне и во веки веков Праага пребудет оплотом севера.

Публика восторженно аплодировала и выкрикивала: «Слушайте, слушайте!» и «Никогда Праага не падет!»

Ульрика подумала, что Роман и Долшинива теперь направятся в какую-нибудь другую комнату, как поступили многие зрители, но прежде, чем публика успела разойтись, на сцену выскочил конферансье в расшитом стеклянными бусинами дублете.

– Дамы и господа! – крикнул он. – Спасибо за внимание! Через несколько минут начнется следующая постановка, в которой мы расскажем о призраках и убийствах в легендарном Альбионе. Ну а пока мы меняем декорации, музыкальная пауза!

Он повернулся и величественным жестом указал за занавес.

– Представляю вашему вниманию Валтарина Великолепного, гордость нашей городской Академии!

Зрители зааплодировали с новой силой, толпа зашумела в предвкушении, и успевшие покинуть зимний сад вернулись обратно, среди них оказались и супруги Ещенко. Ульрика с интересом ожидала, кто же появится из-за занавеса. Ей вспомнился разговор двух студентов, который она слышала в ночь, когда наткнулась на слепую певицу в «Голубом кувшине».

Стройный мужчина среднего роста вышел из-за занавеса, уже играя на скрипке крутящее, скользящее глиссандо, развернулся и зашагал в центр сцены. Он извлек из инструмента высокую дрожащую ноту, не сводя с публики мрачного взгляда, затем резко двинул локтем и завел известную разухабистую плясовую одной из восточных областей. Музыка полностью захватила аудиторию, все принялись хлопать в такт.

Валтарин оказался красивым молодым человеком. Высокие скулы вполне позволяли ему вписаться в образ одержимого искусством изголодавшегося поэта. Пряди из копны волос песочного цвета все время лезли в его глаза, и он отбрасывал их резким движением головы. Его пальцы были длинными и тонкими, как и он сам. Они танцевали на грифе скрипки, как паучьи лапы, играя невероятно сложную мелодию – то быстро, то плавно. Ульрика слышала, как колотятся от возбуждения, дарованного музыкой, сердца людей вокруг, и тоже поддалась этим чарам. Ноты взлетали со струн и обрушивались на толпу, наполняя всех – и Ульрику – мечтами о страсти, о кровавой битве...

Но после того, как музыкант закончил первую песню и перешел ко второму номеру программы, тоскливой древней балладе, Ульрика мысленно согласилась со студентом, утверждавшим, что в игре Валтарина нет души. Он исполнял грустную песню очень точно и виртуозно, но сердце не откликалось на нее. Казалось, его мелодии без труда воспламеняли в сердцах людей гнев и похоть, но не могли ранить душу или заставить впасть в меланхолию, чего с легкостью добивалась слепая певица. Валтарин устроил великолепное зрелище, этого нельзя было отрицать. Ульрика, безусловно, понимала, почему он заставляет трепетать девичьи сердца. Но в ее сердце его музыка не проникла.

– Они уходят, – сказала Раиса.

Ульрика обернулась, смущенная тем, что позволила себе полностью сосредоточиться на музыке и отвлечься от их истинной цели пребывания здесь. Зрители не могли отвести глаз от Валтарина, но на супругов Ещенко его магия тоже, как оказалось, не действовала. Они протискивались сквозь толпу по направлению к выходу из зимнего сада, навстречу потоку людей, которые кинулись послушать выступление знаменитого скрипача.

Ульрика и Раиса двинулись за ними, на каждом шагу бормоча извинения. Супруги Ещенко – и их преследователи – оказались в пышном саду. Его освещали гирлянды фонарей, развешанные тут и там. Кровь праажской знати оказалась достаточно горяча, чтобы веселиться прямо в холодной весенней ночи. Здесь танцевали вовсю. Вырезанная изо льда сцена имела вид ворот Прааги. Надо всеми возвышалась ледяная же статуя герцога Энрика с воздетым мечом. На сцене яростно играл ансамбль, люди отплясывали кадриль и даже джигу.

Роман и Долшинива неспешно кружили в танце, попутно раскланиваясь с друзьями и перебрасываясь словечком-другим со знакомыми. Ульрика и Раиса следовали за ними, держась в отдалении, но Ульрика уже сомневалась, что это имеет смысл.

– Это бесполезно, – сказала она. – Они всего лишь богатые выскочки. Ничего нужного мы тут не найдем. Боярыня, должно быть, ошиблась.

Раиса не ответила, но продолжала следовать за парочкой по пятам, как неумолимая тень. Ульрика вздохнула и подумала, что, если бы Евгения приказала мечнице следить, как засыхает свежая краска, Раиса с той же непоколебимой целеустремленностью выполнила бы приказ.

И тут кое-что произошло.

Роман и Долшинива добрались до невысокой стены, отделяющей более низкую часть сада, и остановились у лестницы, ведущей туда. Супруги наблюдали за танцующими, которые сходились и расходились, исполняя сложные фигуры. Затем, словно из праздного любопытства, они развернулись спиной к залу и стали осматривать нижнюю часть сада. Несколько мгновений спустя им, видимо, пришел в голову каприз изучить его полностью; супруги Ещенко спустились по лестнице и принялись прогуливаться между деревьями.

– Они сбегают с вечеринки, – сказала Раиса.

Ульрика удивленно уставилась на напарницу, но тут до нее дошло

– Ха! – рассмеялась Ульрика. – Очень умно! Они приезжают сюда, раскланиваются со всеми, а затем уезжают на другую встречу. Когда они вернутся, никто и не заметит, что какое-то время они отсутствовали! Все будут уверены, что Ещенко все время были здесь! Идеальное алиби.

Раиса кивнула, и они осторожно спустились в нижнюю часть сада. Вампиры на цыпочках проскользнули через открытое пространство, пока густая стена кустов скрывала их от Романа и Долшинивы. Ульрика и Раиса остановились около нее, прислушиваясь, затем тихонько нырнули в кусты. В глубине зарослей они обнаружили тех, за кем охотились весь вечер. Супруги Ещенко стояли у небольшой двери в стене, окружающей сад. Роман перебирал связку ключей в руке, видимо, в поисках нужного, а Долшинива рядом с ним разве что не подпрыгивала от нетерпения.

– Болван, заранее надо было достать, – прошипела она. – Что это такое вы устроили, а?

– Простите, любимая, – ответил Роман. – Мне показалось, что это будет выглядеть подозрительно. А, вот он. – Ещенко вставил ключ в замок и открыл дверь.

Долшинива проскользнула в нее первая.

– Наконец-то! Пошевеливайтесь! Мы и так уж опаздываем.

Роман вздохнул и вышел из сада вслед за женой, закрыв за собой дверь. Ульрика и Раиса как раз добрались до стены, когда ключ со скрежетом повернулся в замке. Вампиры запрыгнули на стену легко и бесшумно, как кошки. Отсюда виднелась узкая подъездная аллея – скорее всего, по ней в особняк доставляли продукты и прочее, что негоже тащить через главный вход. Роман и Долшинива стремительно удалялись. Грузный Ещенко развил такую скорость, на которую, по представлениям Ульрики, способен не был, – но, если верить доносившимся и сюда ругательствам Долшинивы, он все равно шел недостаточно быстро.

Ульрика и Раиса прошли по стене и увидели, как в конце аллеи появился закрытый экипаж.

– Это не их экипаж, – сказала Ульрика.

– На своей карете они, конечно, не поехали бы, – ответила Раиса.

Когда пара подошла к экипажу, его дверца распахнулась, и пассажиры погрузились внутрь. Кучер хлестнул лошадей, не дожидаясь, пока чета Ещенко полностью усядется, и экипаж покатил вниз по улице.

Не оглянувшись на Ульрику и не произнеся ни слова, Раиса спрыгнула со стены и помчалась за каретой.

Ульрика зарычала под нос и спрыгнула вслед за ней.

– Вы правы, сестра, – сказала она. – Надо проследить, куда это они направились. Спасибо, что спросили!

ГЛАВА 19
ЧЕРНЫЙ КИНЖАЛ

 

Потерять экипаж из виду было практически невозможно. Ульрика и Раиса двигались быстро, а он едва плелся по городу ненавязчивой рысью, все время описывая петли и возвращаясь почти к тому же месту, откуда выехал. Экипаж то приближался к Торговому кварталу, то пробирался по извилистым замусоренным улицам на окраинах разрушенного Новограда. Карета долго ехала между лачуг нищих и сбившихся в кучи палаток беженцев, пока не остановилась наконец в переулке неподалеку от груды обломков между двумя многоэтажными доходными домами. Фасад здания, некогда стоявшего здесь, осыпался на улицу. Судя по всему, когда-то это был посвященный Сальяке храм. Ульрика и Раиса спрятались в тени у разграбленного трактира и наблюдали, как супруги Ещенко в сопровождении еще одного человека вышли из экипажа и направились к задней части храма. В карете они успели надеть плащи и капюшоны вроде тех, что носили культисты, но перепутать громадного Романа и фигуристую Долшиниву с кем-то другим казалось невозможно; это точно были они. Не успели гости подойти к стене, как им навстречу распахнулась дверь – и тут же закрылась за их спинами. Экипаж немедленно умчался.

Ульрика шагнула было вперед, но Раиса остановила ее и указала на крышу храма. На ее углу обнаружился скорченный силуэт. Человек наблюдал за улицей и со своей позиции наверняка отлично видел все подходы к зданию.

– Да я его одной левой, – сказала Ульрика, когда Раиса втащила ее обратно под защиту стен разгромленной таверны.

– Ни левой, ни правой вы его не тронете, – ответила Раиса. – Мы должны только проследить за этими идиотами. Им и в голову не должно прийти, что мы их видели.

Ульрику покоробил ее тон, но она кивнула. Мечница была права.

– Да, точно.

Они одним стремительным рывком добрались до доходного дома и прижались к его стене. Вампиры двигались вдоль нее, пока не оказались у узкой щели между домом и храмом. Раиса заглянула за угол и проскользнула в щель. Ульрика – за ней. Тут выяснилось, что цепочка окон, давно лишившихся стекол, тянется вдоль всего храма на высоте примерно три человеческих роста над землей, а до этого уровня стена сложена из гладкого цельного камня.

– Сложно, – сказала Раиса и поскребла подбородок.

– Вовсе нет, – заметила Ульрика.

Она указала на стену доходного дома рядом. Эта, наоборот, вся состояла из выщербленного кирпича и растрескавшегося от дождей дерева.

– Мы можем вскарабкаться по ней, пока не окажемся напротив окон. А там перепрыгнем.

– Да это понятно, – сказала Раиса. – Я вот о чем говорю.

Она указала в промежуток между зданиями. Сначала Ульрика подумала, что Раиса пытается привлечь ее внимание к чему-то в конце переулка. Но тут, используя вампирское сверхчутье, она наконец заметила пурпурное мерцание, почти невидимое – всего в нескольких футах от своего лица. Фиолетовое мерцание охватывало храм подобно мыльному пузырю, разделяя переулок вдоль на две неравные части. Несомненно, это какая-то разновидность магического щита. Ульрика выругалась под нос. Конечно, если бы она рыскала здесь сама по себе, она бы заметила сияние сразу. Но ее так поглотила необходимость произвести впечатление на Раису, что она не замечала того, что было у нее прямо под носом.

– Пробить его можете? – спросила Ульрика.

Раиса подняла руку и откинула рукав. Обнажилось крепкое запястье. На нем красовался странный браслет, сплетенный словно из полосок старого пергамента и весь исписанный символами, которые Ульрика не узнала.

– Подарок госпожи Евгении. Она разбирается в таких штучках, – сказала Раиса.

Она повернулась к дрожащему сиянию и медленно протянула к нему руку.

– Это разделяет потоки, но не разрывает их течения.

Ульрика смотрела, как Раиса погружает кулак в прозрачную кожу магического щита. По мере приближения браслета фиолетовые завитки рассеивались перед ним, как дым свечи на ветру, а затем начали опутывать руку Раисы. Мечница перестала погружать руку в сияние и напряглась. В радужной оболочке медленно появилось отверстие, оно все углублялось и расширялось. Рука Раисы задрожала от напряжения, но лицо ее оставалось суровым и твердым. Некоторое время спустя в щите появилась волнистая щель высотой примерно по пояс, формой напоминающая веретено. Раиса осторожно опустилась на колено так, чтобы самая широкая часть отверстия находилась у земли.

– Пролезайте, – сказала она сквозь зубы. – Не прикасайтесь к краям.

Ульрика присела на корточки рядом с Раисой и задумалась. Места осталось очень мало. Она или толкнет мечницу под руку, или заденет края прохода. Она расстегнула пояс с мечом и пропихнула его в щель первым, нервно шипя. Ничего не произошло. Ульрика встала на четвереньки, потом почти легла на землю. Плечи находились опасно близко к колеблющимся краям прохода. Она сгорбилась как могла и медленно поползла вперед на локтях, неловко извиваясь и замирая после каждого движения.

– Ваши бедра! – прохрипела Раиса.

Ульрика застыла на середине движения, ожидая криков или других сигналов тревоги, но все было тихо. Она облегченно вздохнула.

– Не виляйте задом, – продолжала Раиса. – Вы косите под пацана, но вы – совсем не он.

Ульрика зарычала в ответ на попытку задеть ее, затем со скоростью улитки поползла вперед. В конце концов тяжелое дыхание Раисы определенно стало доноситься сзади.

– Отлично. Вы пролезли.

Ульрика осторожно прижала ноги, затем поднялась и стала пристегивать меч обратно. Раиса присела на корточки и просунула в щель ногу. Рука ее уже дрожала, лицо, и без того по-вампирски бледное, стало пепельно-серым. Она пригнулась и проскользнула мимо своего кулака. Так человек подныривает под занавес, держа в руках тяжелый поднос.

– Хорошо проделано, – сказала Ульрика, когда мечница выбралась из разрыва в магическом щите. – Может, у вас есть магический способ вскарабкаться по отвесной стене?

– Вы меня туда забросите, – устало кивнула Раиса. – А потом я вас втащу. Прислонитесь спиной к стене и соедините кисти, чтобы мне было на что опереться ногой.

Ульрика с сомнением приподняла бровь, но сделала как сказала Раиса. Между стеной храма и сияющим защитным барьером оставалось не так уж много места. Напарницу надо швырнуть строго вертикально вверх; если у Ульрики хоть немного дрогнет рука, мечница коснется барьера и немедленно известит культистов о своем присутствии. С другой стороны, это положило бы конец тайному шнырянию в тенях и стало бы началом хорошей драки, по которой Ульрика уже соскучилась.

Раиса почти прижалась спиной к сияющему барьеру. Ульрика присела, сцепив кисти в подобие ступеньки или стремени.

– Готовы?

Ульрика кивнула. Раиса сделала два быстрых шага вперед и оперлась ногой на скрещенные кисти Ульрики. Дальше они действовали одновременно: Ульрика распрямилась, с силой подбрасывая напарницу вверх, а Раиса оттолкнулась от ее рук что было мочи. Ульрика задрала голову и успела увидеть, как мечница взлетает, едва не касаясь стены. На мгновение Ульрике показалось, что она все-таки немного не добросила Раису до цели, но в самой верхней точки полета та выкинула вверх руку. Ее как раз хватило, чтобы впиться когтями в подоконник. Раиса подтянулась и влезла внутрь.

Через некоторое время, произведя, видимо, разведку на местности, мечница появилась в окне. Раиса начала разматывать алый кушак. Закончив с этим, она привязала один его конец к своей сабле, покоившейся в бронзовых ножнах, поставила ее поперек окна, надежно уперев рукоять и конец ножен в стены, а затем спустила размотанный кушак вниз, чтобы по нему можно было забраться. Увы! Длины его не хватило – украшенный пышной кисточкой конец завис на пару футов выше, чем могла дотянуться Ульрика.

Ульрика подошла как можно дальше к защитному барьеру, как только что сделала Раиса, подбежала к стене, прыгнула, оттолкнулась от гладкого камня и обеими руками вцепилась в кушак. Девушка больно ударилась плечом о стену, но рук не разжала. Кушак выдержал ее вес. Ульрика подтянула ноги и, перебирая ими по стене и крепко держась, поднялась к окну. Раиса помогла ей влезть внутрь и приложила палец к губам.

Ульрика молча кивнула. Сквозь пустой дверной проем доносились воодушевленные голоса, виднелось фиолетовое мерцание. Что бы ни происходило в разрушенном храме, вампиры оказались в двух шагах от этого. Ульрика подождала, пока Раиса снова обмотается кушаком и пристегнет саблю на место. Вампиры вместе прокрались через комнату – до начала осады здесь, судя по всему, находилась контора одного из делопроизводителей храма. Напарницы осторожно выглянули в дверной проем.

Дверь выводила на украшенную колоннами галерею, которая заканчивалась в большой комнате с высоким потолком.

Во время осады этот храмовый зал отдали раненым; теперь койки были сдвинуты к стенам, а на освободившемся большом пространстве в центре собрались человек сорок в плащах и капюшонах. Они стояли, образовав круг и обратив лица внутрь его. Культисты нараспев выкрикивали заклинание призыва, вытянув руки.

Ульрика приподнялась на цыпочки, чтобы заглянуть поверх голов, но она уже знала, что увидит там. На полу, в круге крови лежала перепуганная обнаженная девушка. Ее кожу исписали странными символами, руки и ноги прибили к каменным плитам стальными гвоздями. Шесть свечей, горящих фиолетовым пламенем, расставили вокруг несчастной. Высокий горбатый культист стоял у ее головы. Он запевал в этом отвратительном хоре. Ульрика увидела кучу обнаженных тел, сваленных у жертвенника, все – с пробитыми кистями и лодыжками. Эта девушка далеко не первая жертва, принесенная в эту ночь! Ульрика зарычала.

Лидер культистов поднял над головой пустую стеклянную бутылку. Это привлекло внимание Ульрики. Человек покачивал бутылкой в такт произносимому заклинанию. Ульрика нахмурилась, вспомнив, что лидер культистов в квасокурне тоже вертел такую. Тогда она решила, что ему просто хотелось крутить что-нибудь в руках, но теперь засомневалась. Может, сосуд имел ритуальное предназначение?

Культисты вопили все громче. Горбатый вытянул руку и перевернул бутылку горлышком вниз. Девушка закричала, забилась, словно ее ударили ножом, а затем, к ужасу Ульрики, начала отрываться от земли, как палатка на сильном ветру. Однако ее тело было приколочено к земле, как палатка колышками по углам, и когда оно стало подниматься, изгибаясь, гвозди только глубже вонзились в руки и ноги.

Ульрика зарычала и шагнула вперед, хватаясь за меч, но Раиса вцепилась в ее руку.

– Мы здесь для того, чтобы вычислить лидера культа, – сказала мечница, – а не вмешаться в ритуал.

– Но они убивают ее! – прошептала Ульрика.

Раиса смерила ее взглядом.

– В вас еще слишком много человеческого, – сказала она.

Ульрика вырвала руку из ее хватки.

– А вы холодная, как могила!

Она снова двинулась в сторону храмового зала. Мечница позади нее со свистом наполовину выдвинула саблю из ножен.

– То есть ваша клятва верности боярыне не пройдет и первой проверки?

Ульрика остановилась, сжав кулаки. Необходимость сразиться с Раисой, чтобы добраться до культистов, ее бы не остановила. Но клятва держала прочнее стали, и, нарушив ее, девушка ранила бы себя гораздо глубже любого меча. Она выругалась и отступила.

– Пройдет, – ответила Ульрика сквозь зубы.

Раиса кивнула и опустила саблю обратно в ножны. Вампиры снова принялись наблюдать за ритуалом.

Лидер культистов, которого Ульрика про себя окрестила Горбатым, опустил бутылку так, что она почти касалась тела истошно вопящей девушки. Культисты визжали на разные голоса. Поток странной силы, поднимавшей жертву в воздух, становился все сильнее, грозя сорвать ее тело с гвоздей. Из него появилась нить белого свечения, оно растягивалось и извивалось, как улитка, которую вытаскивают из раковины. Внезапно – и так быстро, что Ульрика едва успела заметить этот момент, – бутылка рванулась вниз так, словно обладала собственной волей, и выскочила из рук лидера культистов. Горлышко ее воткнулось в грудь в девушки, раздался резкий треск – словно в отдалении хлопнул пистолетный выстрел. Бутылка застряла в грудине несчастной. Девушка издала пронзительный вопль, от которого кровь застыла в жилах. Белое свечение оторвалось от ее тела. Его всосало в бутылку. Лидер культистов радостно завопил, заткнул бутылку пробкой и обеими руками поднял сосуд над головой. Тело девушки шлепнулось на землю, мертвое, иссыхающее на глазах. Сектанты ликовали, купаясь в белом сиянии, пульсировавшем внутри бутылки.

Ульрика отвернулась. Ее трясло. Ей вспомнилась мертвая девушка, которую она нашла в первую свою ночь в Прааге в погребе среди руин. Она увидела между грудей тела след, фиолетовый круг вроде укуса. Тогда Ульрика не смогла понять, чем нанесли рану.

– Они все должны умереть, – пробормотала Ульрика.

Звенящий голос донесся из зала:

– Семь душ за вечер, о избранные!

Ульрика оглянулась. Говорил Горбатый. Он убирал светящуюся бутылку в кожаный мешок, в котором уже позвякивали остальные такие же.

– На семь душ ближе к часу пробуждения, – продолжил Горбатый. – К часу, когда исполнятся все ваши мечты. Завтра вечером будет устранено последнее, самое сложное препятствие на пути к нашей победе. Аколиты, облеченные высшим доверием мастеров, выкрадут Виолу Фьеромонте из тайника, где она хранится, и тогда падение Прааги станет неизбежным! Так восславим господа нашего и приход королевы!

Культисты восторженным хором повторили призыв. Раиса кивком указала на Горбатого.

– Теперь будем следить за ним.

Ульрика кивнула.

Горбатый поднял руки, призывая к тишине.

– Но, – зловещим шепотом продолжал он, – нам, простым служителям ее, еще многое нужно сделать, чтобы подготовиться к ее приходу. Опасности подстерегают нас повсюду! Только вчера вечером во время церемонии неизвестный напал на наших братьев в Новограде, и мы недосчитались многих нужных душ. Никто не знает, зачем этот безумец поступил так, но мы не должны позволить подобному повториться.

Культисты начали встревоженно перешептываться. Ульрика улыбнулась, с трудом отогнав искушение одним прыжком преодолеть расстояние, отделяющее ее от зала, и предстать перед ним во всей красе, только чтобы насладиться видом того, как они бросятся бежать во все стороны.

Горбатый простер руку в успокаивающем жесте.

– Нет причин для страха, друзья! – воскликнул он. – Наш господин и повелитель защищает всех нас, а перед ним даже бессмертные не смогут устоять. Тем не менее вы должны проявить бдительность и сообщать обо всем подозрительном, что заметите, чтобы он смог разрешить все сложности. Вы даете мне слово поступать именно так?

Культисты нестройным хором подтвердили, что дают.

– Очень хорошо, – сказал Горбатый, смерив взглядом каждого из них. – А теперь послушайте меня. Жертвы ускользнули, но мы должны набрать нужное количество душ. Нам еще предстоит наполнить много бутылок, и есть всего несколько дней, чтобы сделать это. Я призываю удвоить усилия. В этом городе полно девушек. Так снимите же этот урожай во имя господа нашего и во славу его королевы.

– Во имя господа нашего! – подхватила толпа. – Все ради возвращения королевы!

Ульрика зарычала под нос. Культисты собираются продолжить кровавую жатву. Но она этого не допустит.

– Используйте все время, которое нам осталось, и приведите мне девушек, – продолжал Горбатый. – О месте следующей встречи вас известят обычным способом. А теперь идите! Будьте бдительны, да принесут плоды ваши усилия. Да пребудет с вами благословение Повелителя Удовольствий!

– Повелитель Удовольствий желает, мы исполняем, – пробормотали культисты, низко кланяясь. Круг их распался; люди двинулись к многочисленным выходам из зала.

Ульрика и Раиса не обратили на них внимания. Они не сводили глаз с Горбатого. Лидер забросил за спину мешок, в котором снова звякнули бутылки с душами, и двинулся к выходу из храма. За ним последовали два культиста могучего телосложения. Они первыми вышли наружу, чтобы проверить, безопасна ли улица. Один вернулся и доложил, видимо, что все в порядке. Горбатый двинулся к выходу, на пороге остановился и сделал рукой странный жест. Напряжение, которое Ульрика до сих пор даже не замечала, вдруг исчезло. Девушка вздохнула полной грудью и поняла, что тихий, но назойливый звон в ушах, который преследовал ее с того самого момента, как они пробрались за защитный барьер, стих.

– Он снял чары, – сказала Раиса, поворачиваясь к окну. – Теперь на крышу.

Ульрика последовала за ней и взобралась на подоконник. Стены над окном оказались совсем не такими гладкими, как под ним. Выбоины в кирпичах и декоративная лепнина делали путь простым и удобным. Пока они карабкались по стене, Ульрика прибегла к вампирской сверхчувствительности, чтобы выяснить, стоит ли еще наверху часовой. Огонек его сердечного тепла удалялся; человек спускался внутрь здания. Когда Ульрика и Раиса забрались на крышу, она была пуста. Вампиры перебежали через нее и посмотрели вниз. Горбатый и два его телохранителя как раз выводили лошадей из разрушенного здания напротив храма. Горбатый взобрался в седло и перекинул через него мешок. Все трое двинулись на запад, к реке.

Ульрика и Раиса последовали за ними, перепрыгивая с крыши на крышу. Шпиль Башни Чародеев четко вырисовывался в свете двух лун. Ночной ветер целовал лицо. Ульрика улыбалась на бегу. Она наслаждалась стремительным движением, ловкостью, о которой при жизни могла только мечтать. Девушка упивалась самим процессом и почти забыла, зачем они гонятся по пятам за тремя всадниками. Она глянула на Раису. Мечница мчалась рядом с ней. Лицо ее оставалось таким же мрачным и бесстрастным, как всегда. Улыбка Ульрики погасла. Вот что ее ждет на бесконечном пути – утрата способности радоваться жизни? В один прекрасный день она тоже станет хладнокровной бесчувственной машиной для убийства, как и Раиса?

На перекрестке лидер культистов и его телохранители повернули к северу. Раиса и Ульрика повернули за ними, и тут, перескочив узкий переулок, девушка краем глаза заметила движение. Она обернулась. По крышам, неуклонно приближаясь, за ними бежал человек в балахоне культиста, двигаясь ничуть не менее ловко, чем вампиры, и не уступая им в скорости. Как раз в момент, когда Ульрика увидела его, он метнул что-то в Раису.

– Берегитесь! – закричала Ульрика.

Ее слова произвели обратный эффект. Ульрика хотела, чтобы Раиса пригнулась или хотя бы отскочила в сторону. Вместо этого мечница остановилась, развернулась, чтобы посмотреть, в чем дело, и оказалась лицом прямо перед летящей в нее штукой. Ульрика отчаянным резким жестом толкнула Раису, чтобы убрать ее с траектории полета неизвестного снаряда. Она преуспела, но не вполне; что-то вонзилось в запястье Раисы, но не в сердце, куда целил культист.

Это оказался кусок оникса, ограненный в форме кинжала.

Раиса испустила крик, которого Ульрика никогда не ожидала от нее услышать, схватилась за раненую руку и рухнула на крышу.

– Так падут все, кто пытается уничтожить нас! – выкрикнул культист, повернулся и побежал по крышам прочь от вампиров.

Ульрика инстинктивно бросилась за ним, рыча и обнажая меч. Но, к ее неописуемому удивлению, расстояние между ними не сокращалось, а только увеличивалось. Человек не мог быть настолько сильным, чтобы двигаться так быстро. Его скачки были длиннее, чем прыжки вампира! Ульрика поняла, что не сможет его догнать.

– Сразись со мной лицом к лицу, трусливая скотина! – закричала она, но культист и не подумал замедлить шаг.

Она храбро бросилась за ним. Но он мчался впереди, заводя ее в лабиринт улочек и крыш, проскальзывая между огромными дымоходами в местах, едва позволявших поставить ногу, и скрылся за коньком крыши доходного дома. Когда Ульрика вскарабкалась на нее, культиста уже и след простыл. Ульрика обежала всю крышу, посмотрела на улицы с каждого ее угла, напрягла все сверхчувства, но теплый огонек сердца культиста исчез. Он находился вне пределов досягаемости вампира – во всех смыслах.

Ульрика выругалась сквозь зубы и побежала по своим следам обратно к месту, где оставила раненую Раису. Где-то далеко почти неразличимая за шумом города скрипка выводила разухабистую мелодию, от которой кружилась голова.

Ульрика прыгнула на крышу, где они расстались с мечницей.

– Я потеряла его, – сказала она, подходя.

Раиса даже не посмотрела в ответ. Она всем телом опиралась на широкую трубу. Ее левый рукав был закатан, и мечница не сводила глаз с раны. Ульрика тоже глянула, и у нее сжалось сердце. Рука и предплечье Раисы иссохли и сморщились. Мышцы опали и почти исчезли. Кожа свисала с костей, как влажная ткань. Если бы Раиса захотела сжать руку в кулак, вряд ли бы ей хватило на это сил.

– Зубы Урсуна! – воскликнула Ульрика. – Это тем кинжалом вас так?..

– И меня ведь едва задело, – глухо прошептала Раиса. – Царапнуло, считай...

Ульрика отошла и посмотрела на осколок оникса, лежащий на крыше рядом с мечницей. Ульрика сглотнула. Она не сомневалась, что раньше эта штука была черной. Теперь в глубине осколка пульсировало красное сияние.

– Да что это за дрянь? – спросила Ульрика, опускаясь на колени, чтобы получше рассмотреть.

Раиса покачала головой.

– Не знаю. Но это хуже серебра. Оно высосало часть меня. Часть моей сущности. Если бы попало в сердце...

Она вздрогнула и посмотрела на Ульрику.

– Вы спасли мне жизнь. Я этого не забуду.

Ульрика помогла ей встать.

– Давайте. Я отведу вас домой.

Раиса позволила Ульрике помочь ей подняться на ноги и покачала головой.

– Сама доберусь. Идите за лидером культистов. Если сможете, выясните, куда он направился. Мы должны разузнать хоть что-то полезное этой ночью.

Она нагнулась и подняла острый осколок оникса здоровой рукой. Раиса двигалась медленно, как очень старый человек.

– Я поговорю с боярыней об этих культистах.

Раиса снова глянула на свое иссохшее запястье.

– Думаю, теперь я смогу убедить ее, что они действительно опасны. А вы поторопитесь.

Ульрика отсалютовала ей.

– Я его найду, – сказала она, развернулась и прыгнула на соседнюю крышу.

 

Но Ульрика не нашла. Пока она гонялась за культистом, ранившим Раису, пока возвращалась к напарнице, Горбатый и его телохранители исчезли. Вампир осмотрела все соседние улицы и переулки с крыш, затем спустилась на землю и попыталась выследить их по запаху. Ей удалось таким образом пройти несколько кварталов, но затем след привел ее к Гранд Параду, где запах беглецов смешался с ароматами других людей, лошадей и экипажей, которые уже проехали – и продолжали катиться по нему.

Сначала Ульрика решила направиться прямиком к боярыне Евгении и сообщить, что она потеряла след. Но затем подумала, что ее, скорее всего, накажут за это, так что вряд ли стоило торопиться. К тому же ее неудача могла отрицательно повлиять на решение боярыни бороться с культом. Ульрика вспомнила, что обещала Штефану встретиться с ним в «Голубом кувшине», чтобы рассказать, как все прошло. Надвигалось утро. Может, вампиру удалось разузнать что-нибудь о культистах – что-нибудь, что она сможет рассказать Евгении завтра вечером. Ульрика побежала мимо Башни Чародеев к району, где расположилась Академия. На бегу она покачала головой. Она покинула Нульн и направилась в Праагу, потому что не хотела никому служить, но за три дня после прибытия в город обрела даже не одного хозяина, а двух! Вот как можно было так умудриться?

«Голубой кувшин» уже закрылся, когда Ульрика добралась до него. Но Штефан все еще находился там. Он ждал в тени у дверей. Когда Ульрика подошла, он поднял голову.

– Значит, сестры не убили вас, – сказал Штефан.

– Нет, – ответила Ульрика. – Они выслушали меня и согласились помочь. Всю ночь мы следили за культистами, но снова потеряли их.

– Расскажите мне, – сказал он и двинулся по темной аллее, жестом приглашая следовать за ним.

Ульрика зашагала рядом, на ходу рассказывая о встрече с Евгенией. Они шли по безлюдным улицам, а она говорила, что ей пришлось дать клятву верности. Услышав, как они смешали кровь в золотой чаше и выпили ее, Штефан остро глянул на Ульрику.

– Разумнее с вашей стороны было бы не делать этого.

– Я тоже так думаю, – ответила Ульрика. – Но Евгения сказала, что это не превратит меня в ее тупую рабыню. Мой разум не перейдет под ее контроль. Она соврала?

– Нет, – сказал Штефан. – Но и не раскрыла всей правды. Вы сохраните собственную волю. Вы сможете предать ее, если захотите, но она узнает об этом, едва увидев вас. Евгения узнает все, что вы чувствуете, как бы сильно вы ни пытались скрыть это.

От его слов у Ульрики кишки завязались узлом от беспокойства. Ей не нравились клятва и способ, которым Евгения заставила ее дать. Но следовало признать, что боярыня не собиралась и пока не причинила ей никакого вреда. Она помогла, чем смогла, в попытках спасти Праагу от культистов, а Ульрика уже размышляла, как бы освободиться от клятвы как можно быстрее. Сочтет ли Евгения ее побуждения предательством? Прочитает намерения по ее лицу или, может, уже знает о них? Ульрика отогнала эти мысли и продолжала рассказ – как они с Раисой шпионили за Романом Ещенко и его женой на собрании культистов. Штефан слушал, не перебивая, пока девушка не упомянула культиста с кинжалом из черного оникса. Тут он повернулся к ней. Его серые глаза блестели, взгляд стал очень жестким.

– Как выглядел этот кинжал? – спросил Штефан. – Опишите!

Ульрика вздрогнула от такого напора.

– Ну, по сути это был не кинжал, – ответила она. – Просто кусок черного оникса с зазубринами. Но когда он попал в руку Раисы, она иссохла, а оникс налился красным свечением.

Лицо Штефана стало холодным и жестким.

– Иссушило только руку?

– Да, – вздрогнув от воспоминания, сказала Ульрика. – Но если бы эта штука попала в сердце...

– Ей повезло, что не попала, – произнес Штефан. – Это один из Кровавых Осколков. Они принадлежали моему хозяину, пока Константин Кирай не убил его и не украл их.

Штефан отвернулся и уставился во мрак.

– Мой заклятый враг добрался до Кислева. И начал мстить ламиям.

ГЛАВА 20
УРОК ФЕХТОВАНИЯ

 

– Что за Кровавые Осколки? – спросила Ульрика.

– Ужасное оружие, – ответил Штефан. – Всего их шесть. Мой отец по крови коллекционировал магические артефакты, и эти были одними из его любимых экспонатов. Кровавые Осколки – это ловушки для душ. Они высасывают их из каждого, кого убивают. Душа при этом, полностью в сознании, оказывается внутри кристаллов. Она может провести там вечность. Там их, например, можно подвергать жестоким магическим пыткам, если владелец Осколка захочет этого.

Ульрику передернуло. Ужасная судьба уготована пленникам этих артефактов!

– Даже вампира можно поразить этим оружием, – продолжил Штефан. – Вы знаете, что есть у нас душа или нет – вопрос спорный. Но сознанием мы, несомненно, обладаем. Его тоже можно извлечь из тела и заключить в Кровавый Осколок. Именно это Кирай и сделал с моим отцом. Убил его этим Осколком и заточил душу внутри артефакта.

Штефан стиснул рукоять меча.

– Когда я убью Кирая, я заберу этот Кровавый Осколок и постараюсь найти способ освободить душу отца. Хотя говорят, что это невозможно.

– Кошмар какой, – сказала Ульрика. – Надеюсь, вы найдете способ.

Штефан отмахнулся.

– Да ерунда. Так что с Кираем? Вы схватились с ним?

– Вы думаете, тот культист... это Кирай? – пробормотала Ульрика.

– Никто другой это не мог быть.

Ульрика моргнула. Неудивительно, что она не заметила тепла сердечного огня противника. Его просто не было!

– Я... я потеряла его, – сказала она. – Он слишком быстр. Мне жаль.

– Вы видели, куда он направился? – процедил Штефан сквозь зубы.

– Он бежал на восток, в Новоград, когда оторвался от меня, – ответила Ульрика. – Но теперь он может находиться где угодно.

Штефан немедленно повернул на восток.

– Я должен его найти, – произнес он и зашагал по пустой улице.

Ульрика поспешила за ним. Если Штефан рассказал правду, этот Кирай враг и боярыни Евгении.

– Погодите, – окликнула она Штефана. – Я помогу вам.

Тот даже не оглянулся.

– Как пожелаете. Но когда мы найдем его, он – только мой. Не лезьте под руку.

– Конечно, – ответилаУльрика.

Быстрым шагом они добрались до Карлова моста и оказались в восточной части города.

 

Штефан рыскал по безлюдным руинам Новограда как одержимый. Он метался от одного разрушенного здания к другому, выкрикивая имя врага. Он выбивал двери и проламывал уцелевшие полы, чтобы пробраться в подвалы. Бродяги и мутанты, устроившие убежища в развалинах, при виде Штефана бросались врассыпную. Беженцев, не успевших удрать, Штефан расспрашивал о подозрительных незнакомцах или внезапно найденных телах, в которых совсем не осталось крови. Люди тряслись от страха и на все вопросы отвечали отрицательно.

Ульрика следовала за Штефаном, немного нервничая. В охватившем его безумии он легко мог обрушить на себя лавину пристального внимания чекистов – или, что еще хуже, и без того шатающуюся крышу очередного дома. Его целеустремленность пугала, а с другой стороны, расстраивала. Если бы он отнесся к поиску культистов с таким же жаром, они бы уже вырезали их всех. Да и, допустим, найдет он своего Кирая. Штефан помогал Ульрике в поисках с единственной целью – чтобы к моменту прибытия Кирая Праага еще не пала перед хаоситами. Убив Кирая, Штефан немедленно все выбросит из головы, заберет Кровавый Осколок с душой отца и вернется в Сильванию. Ульрика, конечно, стала частью праажского клана ламий и не так сильно нуждалась в помощи Штефана в ее борьбе. Но, несмотря на то что в жилах Евгении и Ульрики теперь текла одна кровь, девушка не доверяла своим странным сестрам. Гораздо сильнее, чем культистов, ламии опасались предателей. Ульрика боялась, что за измену могут принять любую ее ошибку. Даже самый крохотный шаг в сторону – и ламии снова пришлют Раису за ее головой.

Едва Ульрика подумала об этом, холодная рука сжала ее сердце. А не делает ли она этот шаг сейчас? Должна ли она помогать Штефану искать врага – или надо со всех ног бежать предупредить Евгению, что Кирай явился по ее душу? А если он сейчас как раз атакует особняк боярыни? Враг застал ламий врасплох – и это ее вина! Также Ульрика почувствовала себя до определенной степени виноватой в том, что пострадала Раиса. Кирай наверняка следил за домом Евгении. Если бы Ульрика не попросила у ламий помощи в разборках с культистами, Раиса вообще сегодня ночью не вышла бы из дома. Но мечница отправилась вместе с ней, разнюхивать и выискивать. Ульрика вытащила ее, и Кирай смог напасть на Раису. Конечно, Ульрика этого не хотела, но если бы не она, ничего такого не произошло бы!

– Штефан, – произнесла Ульрика, спускаясь с ним по лестнице только что вдоль и поперек обследованного ими доходного дома. – Я должна немедленно вернуться к ламиям.

– Да, идите, – отстраненно согласился Штефан и пинком открыл входную дверь.

Ульрика вышла за ним. Увидела, что небо на востоке уже окрасилось в ярко-розовый, и остановилась. Пока они возились внутри, начался рассвет. Теперь Ульрике никак не успеть добраться до особняка Евгении до восхода. До наступления ночи она не сможет предупредить ее о грозящей опасности. Возможно, Ульрика смогла бы пробраться по канализации, но подняться из нее все равно придется на улицу рядом с домом боярыни, а к тому времени уже совсем рассветет. Она сгорит дотла, пока дойдет до крыльца особняка. Ульрика выругалась. Судя по всему, никакой возможности сделать это нет. Конечно, солнце остановит и Кирая – если он еще не атаковал особняк. Ульрика вздохнула. Ничего не поделаешь. Придется переждать день, а как только солнце сядет, со всех ног бежать к Евгении и молиться, что еще не поздно.

Ульрика огляделась. Штефан, казалось, не заметил, что встает солнце. Он ломал ногой заколоченные окна сгоревшего магазина по соседству.

– Штефан, – сказала Ульрика, но он, похоже, не услышал ее.

– Штефан!

Он обернулся. В глазах его пылало безумие.

– Что? Что такое? Вы видите Кирая?

– Приближается рассвет, – ответила Ульрика. – Мы должны найти убежище.

– Черт с ним, с рассветом! – рявкнул он. – Я должен найти Кирая!

Ульрика приподняла бровь.

– Рассвет испепелит вас к черту, – сказала она. – Но можете продолжать поиски, если хотите. Я прекращаю их.

Штефан зарычал.

– Да делайте что хотите, мне плевать! Я... – Он осекся на полуслове и провел рукой по длинным волосам. – Нет, нет. Вы правы. Надо прерваться. Нужно найти...

– У меня есть местечко неподалеку, – сказала Ульрика. – Ничего особенного, но там безопасно. Вы можете... – Она поняла, что собирается предложить, запнулась, но идти на попятный было поздно. – Вы можете провести день там, если хотите.

Штефан вежливо поклонился.

– Если это вас не слишком побеспокоит.

– Конечно, нет, – ответила Ульрика, думая, что очень даже побеспокоит. Возможно. – Нам сюда.

Они двинулись через развалины к пекарне. На ходу Ульрика размышляла, не совершает ли она ошибку, показывая свое убежище мужчине, которого почти не знает. Но она всегда может найти новое убежище среди развалин, не так ли? Ульрика показала Штефану спуск в подвал пекарни и смущенно пожала плечами. Место ничем не напоминало уютный дом. Ни мебели, ни умывальника. Только груды щебня на полу, грязные столы, на которых когда-то раскатывали тесто, и печь вместо кровати. Ни одеялами, ни подушками она еще не успела обзавестись. Ульрика довольствовалась тем, что подкладывала под голову сумку с пожитками.

Штефан даже бровью не повел.

– У вас тут лучше, чем в моем убежище, – сказал он и начал стирать пыль с одного из столов, решив, видимо, воспользоваться им в качестве кровати. – Я слишком занят, чтобы подыскивать нормальное жилье.

Ульрика помедлила, затем указала на печь.

– Вы можете спать там вместе со мной, если хотите. Туда свет точно не проникнет.

Штефан глянул на нее, чуть улыбнувшись, и поклонился.

– Благодарю за любезное предложение, но на вашу кровать я не посягну. Спасибо.

Ульрика кивнула, не зная, радоваться или огорчаться его отказу. Она уселась на груду щебня и принялась снимать сапоги.

– С закатом я должна отправиться к ламиям. Придется рассказать, что я упустила лидера культистов. И нужно предупредить Евгению, что Кирай явился в Праагу по ее душу. Возможно, они помогут нам в охоте на него.

Штефан засмеялся.

– Нам? Ха! Вам они, может, и помогут. Но если они узнают, что я околачиваюсь тут вместе с вами, они начнут охоту на меня.

– Но послушайте, – сказала Ульрика. – Когда они оценят истинный масштаб опасности...

– Вы еще очень юны, – ответил Штефан. – Вам многое только предстоит понять. Единственное, что ламии считают истинной опасностью, – это всех, кто не входит в ваше сестринство. Мои намерения не имеют значения. Мои действия не имеют значения. Лишь моя кровь имеет значение, а эту линию крови они глубоко презирают.

Штефан пожал плечами.

– Объединить усилия перед лицом общей угрозы действительно было бы в наших интересах. Но этого не произойдет. Меня они не примут.

– Но почему – нет? – прорычала Ульрика. – Наши враги сильны. Культисты чуть не сожгли нас с вами заживо, а этот ваш Кирай едва не убил Раису. Объединив усилия, мы все окажемся в чуть большей безопасности. Мы могли бы обменяться информацией о противниках и встретить их единым фронтом.

– Вы мыслите логически, – сказал Штефан. – То есть не по-ламийски.

Ульрика поднялась на ноги.

– Тогда я научу их мыслить логически, – ответила она, стоя в одном сапоге. – Я пойду к ним и... Нет, мы пойдем к ним. Мы расскажем им о Кирае, о Кровавом Осколке и...

Штефан засмеялся и перебил ее.

– Вы сошли с ума, девочка. Я вместе с вашими ламиями никуда не пойду. Потому что они меня убьют.

– Но вы же сами только что сказали, что так правильнее! – возразила Ульрика.

– Правильнее, – согласился Штефан, – но для меня это будет самоубийством.

Он вздохнул и покачал головой.

– Я приношу извинения. Это очень благородно с вашей стороны – вести с госпожой честную игру и ничего не скрывать от нее. Но она слишком ограниченна, чтобы прислушаться к голосу разума. Если я войду в ее берлогу, я из нее уже не выйду.

Ульрика выругалась и отвернулась. Тут ее осенило, и она снова посмотрела на Штефана.

– Хорошо. А что, если я приведу их к вам?

Штефан нахмурился.

– Что вы имеете в виду?

Ульрика улыбнулась.

– Мы не станем обрушивать на них все разом, попробуем по частям, чтобы они успели привыкнуть к идее. Я пойду к боярыне одна и расскажу ей и ее сестрам о вас. Что вы хорошо знаете Кирая и ваши знания помогут нам защититься от него. Если они в целом согласятся с такой идеей, я приведу их поговорить с вами. Где-нибудь на нейтральной территории, чтобы вы могли сбежать, если они решат напасть. Я уверена, что, выслушав, они согласятся принять вас в компанию.

Штефан покачал головой.

– Вы очень наивны, если действительно так считаете. Но...

Ульрика с надеждой посмотрела на него.

– Но?

– Но все же, возможно, стоит попробовать, – продолжил Штефан наконец. – Если ламии откажутся принять твой план действий, мы ничего не потеряем. Если они попытаются убить меня, я смогу сбежать, но мы узнаем их позицию по этому вопросу.

Он посмотрел на Ульрику.

– Но я за вас боюсь. Евгению может рассердить, что вы со мной общались. Она может решить наказать вас или даже изгнать.

– Я рискну, – ответила Ульрика. – Если она действительно читает в моем сердце, то она будет знать, что намерения мои чисты. Мы не можем продолжать сражаться на два фронта. Так вы... вы согласны?

Штефан заколебался, но кивнул.

– Да. Давайте встретимся... давайте встретимся на квасокурне. Мы все знаем это место, и... – Он ухмыльнулся. – И там много путей отхода на случай, если что-то пойдет не так.

– Да. Отлично, – сказала Ульрика. – Это хорошо. Объединившись, мы станем сильнее.

Она снова села и начала снимать другой сапог, испытывая большое облегчение. Объединившись, не только ламии и Штефан окажутся в большей безопасности. Но и ей тогда не придется скрывать от Евгении сам факт общения с юным вампиром. На встрече все пройдет хорошо, и они все наконец смогут сосредоточиться на борьбе с общим врагом, а не друг с другом.

– Ульрика, – позвал Штефан.

Она подняла взгляд.

Он улыбался ей – и в первый раз за все то время, что они были знакомы, искренне и открыто.

– Я... я хочу поблагодарить вас. Сам бы я на подобное не решился. Вы обладаете редкой смелостью. Я попробую вести себя так же смело, как вы.

– Спасибо, – пробормотала она и улыбнулась в ответ.

Ульрика хотела сказать еще что-нибудь, но поняла, что уже слишком долго смотрит ему в глаза, и резко отвела взгляд. Наступила неловкая тишина, они оба не знали, куда смотреть.

Наконец Штефан отвернулся и лег на стол пекарни.

– Добрых снов, – сказал он и повернулся на бок лицом к стене.

Ульрика мгновение смотрела на его спину, затем наконец сняла второй сапог.

– Доброй ночи.

Она забралась в печь и свернулась калачиком. Сегодня каменное ложе показалось ей гораздо более неудобным, чем раньше.

 

Ульрика потянулась к молотку на передней двери особняка Евгении и криво улыбнулась про себя. Снова она пришла к боярыне с предложением, которое наверняка ее рассердит. Евгения может даже выставить ее вон, изгнать. Однако на этот раз Ульрика почти не нервничала. Она твердо знала, что объединиться для борьбы с общим врагом – это верный шаг. Если Евгения не примет это предложение и в ответ изгонит ее, то Ульрика с чистой совестью сможет расстаться со старой каргой и ее сестрами.

Тем не менее она этого не хотела. Заговор культистов и Кирай представляли слишком весомую угрозу. Без помощи ламий с ними не справиться. Она должна уговорить старую каргу. У нее просто нет другого выхода. Ульрика расправила плечи и постучала в дверь.

На этот раз открыли гораздо быстрее, Северин посмотрел на нее поверх широкой квадратной бороды, и его «Да?» было не столь исполнено презрения, как в первый раз.

– Ульрика Магдова-Страхова, вернулась с докладом к боярыне Евгении, – сообщила Ульрика.

Высокий мажордом поклонился ей, и она вошла. Опять пришлось миновать двух огромных медведей, охраняющих вход. Запыленные глаза остальных чучел поблескивали в темноте прихожей.

– Боярыня одевается, – сказал Северин. – Не соблаговолите ли подождать в салоне?

– Благодарю, – ответила Ульрика и сообразила, кого еще хочет видеть в этом доме. – А госпожа Раиса не спит?

– Она в бальном зале, – сообщил Северин. – Вы хотели бы ее видеть?

– Да, пожалуйста.

– Сюда.

Ульрика последовала за дворецким через тихий дом. Про себя она радовалась, что на этот раз у нее не потребовали меч. Еще одна маленькая поблажка! Северин снова провел ее затянутыми паутиной коридорами, заставленными чучелами птиц и зверей. У массивных двойных дверей он остановился. Из-за них доносились давно позабытые звуки: свист, стук и треск – известные спутники тренировки фехтовальщика. Северин толкнул дверь, она открылась, и дворецкий поклонился кому-то в комнате.

– Госпожа, к вам госпожа Ульрика, – сказал он.

– Пусть зайдет, – донесся изнутри стальной шепот Раисы.

Северин поклоном пригласил Ульрику войти, что она и сделала. Как она и ожидала, Раиса – в белой рубашке и коричневых бриджах – тренировалась на манекене, стоящем в дальнем конце длинной комнаты. Потолок подпирали тяжелые балки. Ульрика улыбнулась. Она догадалась, что ей предстоит увидеть, по звукам, которые помнила по тренировкам с коссарами отца: взмах и удары деревянного меча по коже, шарканье и топанье ног по полу, когда боец переступал на месте или атаковал.

Раиса осыпала манекен ударами со своей обычной молниеносной точностью. Она отбила деревянный шест, торчащий из его груди, ткнула мечом и, едва манекен перестал качаться после первого удара, пронзила его еще раз.

– Госпожа, я так рада, – улыбнулась Ульрика, подходя к ней. – Вы уже полностью оправились от ранения!

Раиса нанесла последний удар в горло манекена, повернулась и поклонилась.

– Не полностью, – сказала она и подняла левую руку.

Ниже локтя она заканчивалась культей. Ульрика в ужасе уставилась на обрубок. Движения Раисы, сражавшейся с манекеном, были такими точными, что отсутствия части руки Ульрика даже не заметила.

– Госпожа, я... извините. Я не...

– Не извиняйтесь, – ответила Раиса. – Я лишилась половины руки, но, если бы не вы, сестринство лишилось бы меня. Как я уже сказала, я этого не забуду.

Ульрика смущенно опустила взгляд.

– Эта рана не исцелится? Рука не восстановится заново?

Раиса покачала головой.

– Боярыня Евгения – искусная колдунья и целительница, и она использовала все, что знает, чтобы восстановить руку. Но не смогла. Черный нож – смертельное оружие.

– Так и есть, – ответила Ульрика. – Я кое-что о нем разузнала и как раз пришла предупредить о нем – и о мужчине, которому он принадлежит, – нашу боярыню Евгению.

– Тогда вам надо подождать, пока она выйдет к нам, – ответила Раиса.

Она поставила деревянный тренировочный меч, взяла саблю и обрубком руки прижала ее к своему боку.

– Пока разомнемся, может? В моем новом... состоянии мне надо привыкнуть иначе удерживать равновесие.

– Это будет честью для меня, – ответила Ульрика.

Она расстегнула дублет, сбросила его движением плеч и отстегнула пояс, вытащив рапиру. Раиса достала саблю из ножен, позволив им упасть на пол. Они вышли на середину бальной комнаты, отсалютовали друг другу и встали на изготовку.

Раиса приподняла бровь.

– Имперская стойка и тилийский меч. Вы разве не с северных окраин?

Ульрика ухмыльнулась.

– Да. Но некоторое время меня обучал опытный фехтовальщик из Империи, и я освоила кое-какие южные приемчики.

– Очень хорошо, – сказала Раиса. – Посмотрим, помогут ли они вам.

С этими словами она ринулась вперед, целясь прямо в сердце Ульрики. Та проворно опустила руку, отбила удар рукоятью и резко развернула меч, целясь в горло Раисы. Та парировала клинком и обрушила его на плечо Ульрики. Та отпрыгнула, не в силах иначе уйти из-под атаки.

С одной рукой Раиса, как сразу выяснилось, дралась ничуть не хуже, чем с двумя. Двигалась она так же быстро и проворно, клинок ее было так же легко поймать, как и молнию. Не успевала Ульрика отбить один удар, Раиса уже наносила другой.

Тут Ульрика заметила слабое место мечницы. Раиса блокировала удары справа слишком далеко от себя, на мгновение оставляя корпус без защиты. Ульрика атаковала три раза подряд, все время смещая удар правее, а на четвертый раз ее меч проскользнул под мечом Раисы. Ульрика атаковала противницу в живот.

Раиса, словно молотом, ударила гардой сабли по рукояти меча Ульрики. Та обнаружила, что клинок упирается ей прямо в грудь. Она застыла на месте. Раиса заманила ее в ловушку, в реальном бою Ульрика уже была бы мертва.

– Какая умная ловушка, – сказала она. – А я, такая глупая, попалась на этот трюк.

– Не глупая, – ответила Раиса. – На эту приманку можно поймать только очень хорошего фехтовальщика. Менее опытный боец вообще не заметил бы ее – и не попался бы.

– Тогда мне придется стать более чем хорошим бойцом, – заметила Ульрика.

Раиса убрала лезвие от ее груди, и вампиры разошлись.

– Интересно, на что вы ловите таких фехтовальщиков.

Мечница улыбнулась.

– О, у меня было много лет, чтобы выучить великое множество трюков, – сказала она. – И у вас будет достаточно времени, чтобы тоже выучить их.

– Жду с нетерпением.

Они снова встали на изготовку, но Ульрика опустила меч. Женщины-воины встречались редко, и ее распирало от любопытства.

– Простите мою назойливость, – сказала Ульрика. – Но как вы познакомились с этим искусством... и с боярыней?

На скулах Раисы перекатились желваки, и Ульрика испугалась, что зашла слишком далеко и сейчас от хрупкого дружелюбия, установившегося между ними, не останется и следа. Но Раиса ответила ей:

– Да так же, как и вы. Я из семьи воинов. Мои братья служили в коссарах, как и мой муж. Во время последнего нашествия орды забрали мою ферму, дочерей и, в конце концов, мужа. Когда братья вернулись, они привели коня моего мужа, на котором привезли его доспехи. Я надела их, села в седло и поехала с ними на войну.

– Во время последнего нашествия? – переспросила Ульрика. – Этой зимой?

Раиса покачала головой.

– Двести лет назад, во время Великой войны с Хаосом. Мы сражались здесь, в Прааге, у Ворот гаргулий. Потом, когда Магнус и царь отбили город, мы дрались прямо на улицах. Тогда я и встретила госпожу Евгению.

Морщина прорезала лоб Раисы – мечница нахмурилась.

– Евгения и ее слуги защищали дом – тогда она жила в другом месте – от грабителей. Мы с братьями пришли ей на помощь. Все... все, кроме меня, погибли в той схватке. Я умирала от ран. Евгения одарила меня кровавым поцелуем. С тех пор я с ней.

Ульрика кивнула, хотя конец рассказа ее удивил. До сих пор ничего похожего на сострадание в поведении боярыни не наблюдалось.

– Боярыню тронуло ваше самопожертвование? – спросила Ульрика.

Раиса фыркнула.

– Она увидела, что на улице валяется очень годный меч, и подобрала его. Вот и все.

Ульрика посмотрела на нее.

– Вы ее не очень-то любите, да?

– Боярыня Евгения всегда поступает по справедливости, – ровным голосом ответила Раиса. – Чего еще можно желать от господина?

Она встала на изготовку.

– Еще разок?

Ульрика отсалютовала, но тут в коридоре послышались шаги. Двери открылись. Они с Раисой опустили клинки. Вошли Евгения и Галина, подметая пол шлейфами длинных платьев. За вампирами следовали солдаты-телохранители.

Ульрика низко поклонилась.

– Госпожа. Сестра.

Ответной любезности она не дождалась.

– Вы не вернулись вчера вечером, – сказала Евгения, пристально глядя на нее. – Мы уж начали беспокоиться за вас.

«Вы беспокоилась, не отказалась ли я от данной вам клятвы, – подумала Ульрика. – Ну если вы можете читать в моем сердце, то видите, что нет».

– Прошу прощения, госпожа, – произнесла она вслух. – Я охотилась на ваших врагов, и к рассвету охота завела меня далеко от вашего дома. Мне пришлось искать убежище поблизости.

– И каковы успехи? Вы проследили за культистом, о котором мне рассказала Раиса, до его логова?

– Нет, госпожа, – сказала Ульрика. – К тому времени, когда я начала искать его, его и след простыл.

Глаза Евгении вспыхнули.

– Итак, вы упустили монстра, лишившего Раису руки, а также потеряли ниточку к культистам, которую мы вам дали. Очень впечатляет. Так вы хоть что-нибудь добыли на охоте этой ночью?

Ульрике захотелось ответить так же резко, но она сдержалась.

– Да, госпожа. Я узнала, кто напал на госпожу Раису и каким оружием ее ранили.

Жесткое лицо боярыни немного смягчилось.

– Это хорошие новости, – сказала она. – Пройдем в гостиную. Там я выслушиваю донесения своих лазутчиков, но вас я приму первой.

Ульрика поклонилась, надела дублет, пристегнула пояс с мечом. Все вместе они направились в гостиную, комнату со стенами цвета крови и холодным, как могила, камином. Как и прошлой ночью, Евгения заняла свое место на диване. Галина свернулась клубочком в кресле, а Раиса встала за плечом боярыни. Ульрике пришло в голову, что этот ритуал, похоже, остается неизменным на протяжении последних двухсот лет.

– Что ж, рассказывайте, – произнесла Евгения, когда Ульрика встала перед ней. – Что за культист владеет таким мощным оружием?

– Это оружие называется Кровавые Осколки, госпожа, – ответила Ульрика. – Существует еще пять таких. Они ловушки для душ. Они высасывают из жертвы сущность и могут удерживать ее внутри себя хоть вечность. Будь ранение чуть серьезнее, душу Раисы... ее бы поглотили.

Галину передернуло. Лицо мечницы стало еще мрачнее обычного. Евгения оставалась все такой же хладнокровной и сдержанной.

– А культист? – спросила она.

– Он не культист, госпожа, – сообщила Ульрика. – Это всего лишь маскировка. Это кое-кто из вашего прошлого. Вампир.

– Не кокетничай со мной, девочка, – отрезала Евгения. – Кто это?

– Его зовут Константин Кирай, – сказала Ульрика. – И он прибыл на север, чтобы отомстить вам за...

Евгения сухо засмеялась и перебила ее:

– Кто наговорил вам эти глупости? Кирай давно мертв. Я сама убила его. Я отрубила его голову.

– Говорят, что его отвезли в Сильванию и... и вернули к жизни.

Евгения нахмурилась.

– Кто говорит? Что это за человек, который знает Кирая?

Ульрика заколебалась. Она достигла точки невозврата. Если она сейчас не сможет убедить Евгению в правдивости истории Штефана и что Штефан – не враг ламиям, ее в лучшем случае вышвырнут из особняка боярыни. Ульрике снова захотелось обладать тем же фантастическим умением уговаривать людей, которым обладала графиня Габриелла. Девушка сглотнула.

– Мне рассказал об этом Штефан фон Кёльн, госпожа, – ответила Ульрика. – Этот вампир желает отомстить Кираю – тот убил отца Штефана по крови. Штефан также хотел бы заключить союз с вами против Кирая и культистов.

Евгения нахмурилась, повернулась к Галине.

– Штефан фон Кёльн. Это тот самый щенок из Сильвании, который околачивался здесь?

– Да-да, – сказала Галина.

Она подозрительно уставилась на Ульрику своими яркими темными глазами.

– Он недавно приходил к вам, госпожа, – сказала Ульрика. – Вы выставили его прочь, не дав сказать и полуслова.

Евгения скривила губы.

– Выставили? Да Раиса прикончила бы его, если бы он не убежал со всех ног. А теперь скажи мне, этот убийца – так он твой наперсник?

– Он не убийца, госпожа, – ответила Ульрика. – Ваши враги – его враги. Он так же преследует культистов. Штефан дал обет убить Кирая – а тот поклялся убить вас. Нам стоит сражаться вместе.

Глаза Евгении вспыхнули, она стиснула подлокотники дивана.

– Вы либо простофиля, каких свет не видывал, либо вас тоже подослали убить меня. Я даже не знаю, что опаснее. В любом случае вы нарушили клятву защищать меня, снюхавшись с этим сильванцем, и заплатите за это.

– Госпожа, я вас не предавала! – сказала Ульрика, против воли повышая голос. – Вы знаете, что нет. Все, что я сделала, я сделала из самых благих побуждений. Я пыталась защитить вас.

– Значит, вы просто дурочка, которую обвели вокруг пальца, как я уже сказала, – фыркнула Евгения. – У нас такие глупые не выживают.

– Пожалуйста, госпожа, – взмолилась Ульрика. – Неужели вы даже на мгновение не можете предположить, что это правда? Кирай жив! Он напал на нас с Раисой! Или вы будете отрицать, что она лишилась руки?

– О, я уверена, что с кем-то вы с Раисой столкнулись, – сказала Евгения. – И я уверена, что знаю, кто это, – так же, как и ты.

Этот намек пронзил Ульрику, как удар молнии. Неужели это правда? Мог ли под маской культиста скрываться Штефан? Это казалось невозможным. Она видела его лицо, когда он услышал о Кровавых Осколках. Он впал в ужас. Он чуть с ума не сошел, перерыл весь Новоград в поисках Кирая. Мог ли Штефан все это подстроить, разыграть ее? Ну, возможно. Но с какой целью? Никаких причин для подобного спектакля Ульрика не находила.

– Я не верю, что это был Штефан, госпожа, – ответила она. – Он с самого начала не хотел иметь с вами никаких дел. Это я предложила попробовать заручиться вашей помощью в борьбе с культом – а Штефан категорически возражал. Это я настояла, чтобы мы все попробовали объединить усилия. Если бы Штефан хотел использовать меня, чтобы подобраться поближе к вам, тогда ведь все было бы наоборот – он бы умолял меня об этом, верно?

После ее слов воцарилась холодная тяжелая тишина. Все три ламии уставились на Ульрику взглядами жесткими и опасными.

– С самого начала? – ледяным тоном повторила Евгения. – И как давно вы знакомы с фон Кёльном?

У Ульрики мурашки побежали по спине от ужаса.

– Я... я... – начала она, и у нее перехватило горло.

– Как долго? – рявкнула Евгения.

– Мы познакомились с ним после того, как я убежала от Раисы на квасокурне, – нерешительно ответила Ульрика. – Штефан помог мне в схватке с культистами.

Евгения впилась в Ульрику взглядом.

– Итак, вы признались, что познакомились с ним до того, как пришли в мой дом. Вы со Штефаном действительно обсуждали возможность заключить союз с ламиями. Но до того, как принести мне клятву верности, вы об этом и словом не обмолвилась. Почему?

– Я... я...

– С меня хватит вашей лжи! – воскликнула Евгения. – Вы – не обманутая дурочка! Вы – сильванская шпионка! Ради этого вы даже сделали вид, что отказались от своей линии крови, проклятая фон Карштайн! Вы и ваш настоящий господин явились в Праагу убить меня и моих дочерей!

Евгения усмехнулась.

– Что ж, фон Кёльну теперь придется делать грязную работу самому.

Она щелкнула веером и скомандовала Раисе и солдатам:

– Убейте ее.

ГЛАВА 21
ВИОЛА ФЬЕРОМОНТЕ

 

Раиса и телохранители Евгении обнажили мечи и двинулись на Ульрику. Та попятилась, положив руку на рукоять рапиры.

– Пожалуйста, госпожа, не делайте этого, – произнесла Ульрика. – Клянусь, я не участвовала ни в каких заговорах против вас. Разве вы не видите в моем сердце, что я говорю правду? Разве я не оттолкнула Раису, когда в нее летел Кровавый Осколок?

Ульрика повернулась к Раисе.

– Сестра, скажите ей!

Мечница неуверенно посмотрела на Евгению.

– Ульрика действительно оттолкнула меня, госпожа, – ответила она. – Если бы не она, Осколок угодил бы мне прямо в сердце.

– Вы не можете быть уверенной, что она, наоборот, не подтолкнула вас так, чтобы Осколок наверняка в вас угодил, – сказала Евгения и отмахнулась веером. – Это все не имеет значения. Обманутая дурочка или шпионка, она дала клятву не для того, чтобы быть верной мне. Она должна умереть.

– Да, госпожа, – ответила Раиса.

Она и остальные телохранители боярыни снова надвинулись на Ульрику.

Ульрика вытащила меч и попятилась. Бойцы окружили ее. Евгения начала плести заклинание. Оставаться на месте было равносильно гибели. Если не чары Евгении, так сабля Раисы прикончит ее, пока Ульрика отбивается от остальных телохранителей. Девушка завопила, развернулась и прыгнула на двоих, преграждающих ей путь к выходу. Она осыпала их ударами, пока Раиса и остальные бежали к месту стычки. Ульрика зарубила обоих мужчин и толкнула падающее тело прямо на Раису. Мечница перепрыгнула через него, поднимая саблю. Ульрика распахнула дверь и ловко юркнула за нее. Сабля скользнула по краю двери. Ульрика бросилась вон, захлопнув дверь перед носом у Раисы. Дверь заходила ходуном под сильными ударами изнутри. Ульрика дико засмеялась. Ее удивило, что ей так легко удалось вырваться из комнаты. Она повернулась и побежала по коридору к вестибюлю. Получалось как-то слишком просто. Еще несколько шагов – и она на свободе!

Кто-то завизжал ей в ухо, и когти пропахали ее лицо. Раздалось хлопанье крыльев, и тут же Ульрика ощутила удар в плечо. Она инстинктивно уклонилась, затем схватила птицу и ударила об стену. Это был ястреб, но, сжимая в руке тельце птицы, Ульрика не ощутила в нем биения сердца. Еще одна птица напала на нее и еще. Когти и клювы безостановочно наносили удары, разрывая плоть вампира. Она рубила их налево и направо, оглядываясь с безумным видом. Все новые и новые птицы обрушивались на нее с насестов на стенах. Ульрика в ужасе уставилась на них. Охотничьи трофеи, которыми забит дом, – это не чучела! На убитых зверей наложены хитроумные некромантские чары!

Раиса и телохранители Евгении выскочили из гостиной и бросились за Ульрикой. Она прикрыла голову плащом и пробилась сквозь бурю бешеных птиц. Выскочив в вестибюль, девушка в ужасе замерла.

Два гигантских медведя, сторожащих входную дверь, неуклюже спустились с постаментов и зашагали к Ульрике. Из боковых комнат появились опутанные паутиной волки со стеклянными глазами. Кабан своротил катайскую вазу и бросился к Ульрике, топча осколки острыми копытами. Весь дом словно ожил и ополчился против нее. Ульрика сбила в воздухе еще несколько птиц, бросилась к лестнице и перемахнула через перила, проскочив буквально под носом у зверя. Северин, дворецкий, громко топоча, спускался по лестнице, рыча и размахивая огромным изогнутым мечом восточного вида. Ульрика увернулась, схватила противника за пояс и швырнула его на лестницу позади себя, сбив с ног двух волков. Медведи перелезли через упавшее тело, на ходу распарывая его длинными когтями. Ульрика добежала до галереи, обвивающей второй этаж, отбиваясь от вопящих птиц, и бросилась к ближайшей двери. Заперто. Она подергала другую. Тоже заперто. Волк прыгнул на Ульрику, целясь в горло, когда она нажимала ручку третьей. Ульрика снесла голову волка одним ударом, та взорвалась пылью. И эта заперта. Медведи, толкаясь в узком коридоре, уже надвигались на нее, рыча. Ульрика попятилась к четвертой двери, выставив меч перед собой и шаря рукой за спиной в поисках защелки. Не успела она ее нащупать, как из-за зверей появилась Раиса – одним прыжком перемахнув их, мечница оказалась прямо перед Ульрикой, занося саблю.

Пальцы Ульрики коснулись ручки. Она крутанула ее – и та повернулась. Ульрика испустила вздох облегчения.

– Извини, сестра, – сказала она. – Я не готова к новому уроку фехтования.

Ульрика вошла в дверь спиной и захлопнула ее прямо перед Раисой. Прижавшись к двери всем телом, Ульрика возилась с задвижкой. Снаружи неумолимо давила всем телом мечница. Наконец щеколда встала на место. Ульрика попятилась и развернулась, вдруг сообразив, что могла только что запереть себя в комнате, набитой ожившими чучелами.

Но здесь не оказалось ни одного. Она оказалась в чем-то вроде теплицы или зимнего сада, свинцовые стеклянные стены переходили в прозрачный же полукруглый потолок. Странно обнаружить в доме вампира комнату, сделанную так, чтобы ее полностью заливал солнечный свет. Но судя по запаху – и внешнему виду – неприятных растений, заполняющих стоявшие тут и там горшки и вазы, именно их Евгения использовала для некромантских чар.

Дверь сотряс тяжелый удар. Медведи. Долго преграда перед ними не устоит. Ульрика подошла к стеклянной стене и осмотрела ее в поисках выхода, но его там не оказалось. Неважно. Ульрика схватила горшок с каким-то кактусом, но не успела метнуть его в стену, как та разлетелась водопадом осколков. Девушка попятилась, чтобы ее не задело, а в дыру, прикрывая лицо рукой, ворвалась Раиса. Ульрика метнула горшок в ее голову и ударила мечом, но мечница отбила и горшок, и выпад Ульрики, приземлившись в безупречную стойку.

Ульрика стиснула зубы. Все-таки придется драться с Раисой.

– Ну что ж, госпожа наставница, – сказала она. – Если вы так настроены...

Она двинулась вперед. Рапса опустила саблю.

– Пырните меня, – сказала она.

Ульрика нахмурилась.

– Что?

– Пырните меня и бегите, – прошептала Раиса и глянула через плечо на дверь, которая начинала сдаваться под натиском медведей. – Шевелитесь!

Она развернулась правым плечом к Ульрике.

– Я скажу, что вы меня одолели. Торопитесь. Пырните изо всех сил.

Ульрика заколебалась.

– Вы уверены?

– Да! Давайте уже!

Ульрика кивнула и ударила Раису мечом в плечо, разрубая плоть до кости. Раиса пошатнулась, согнулась от боли и упала на стол, усеянный растениями в горшочках.

– Отлично, – процедила она сквозь зубы. Лицо ее исказила боль. – А теперь бегите.

Ульрика направилась было к дыре в стеклянной стене, но на ходу обернулась.

– Спасибо, – сказала она Раисе.

– Я говорила, что не забуду, как вы спасли мне жизнь, – сказала Раиса, сжимая раненую руку. – Но теперь мы квиты. Больше я не нарушу приказ моей госпожи.

Ульрика сглотнула, застигнутая врасплох внезапным волнением, отсалютовала Раисе клинком, выскользнула в пробитую дыру и спрыгнула в сад внизу. Мчась через него на улицу, Ульрика услышала грохот – дверь в теплицу наконец-то пала.

– Куда она делась? Как ей удалось прорваться мимо вас? – раздался гневный крик Евгении.

Девушка побежала дальше.

 

Ульрика зашла во двор квасокурни и огляделась. Штефана нигде не было видно.

– Штефан! – крикнула она, разворачиваясь на месте. – Выходите. Они не придут.

Ответа не последовало. Ульрика нахмурилась, сжала рукоять меча. Может, Штефан уже ушел? Или отказался от идеи? Или что-то случилось?

– Итак, – раздался позади голос Штефана, – они предпочли спрятать голову в песок, а не встретить опасность лицом к лицу?

Ульрика обернулась.

Он стоял на разрушенной стене квасокурни. Лицо его кривила сардоническая гримаса.

– Ничего другого я и не ожидал.

Штефан спрыгнул со стены и подошел к Ульрике.

– Дело не в этом, – сказала она. – Я сама дала маху.

Ульрика повесила голову.

– Я проговорилась, что заключила с вами союз до того, как дала клятву верности Евгении. Ну она и решила изгнать меня за предательство. Приказала телохранителям убить меня.

На скулах Штефана заходили желваки, в глазах промелькнул гнев. Он медленно выдохнул и взял себя в руки. Потом приподнял подбородок Ульрики и осмотрел ее поцарапанное лицо.

– Я вижу, вам пришлось с боем прорываться наружу. Убили кого-нибудь?

Ульрика отвернулась, высвободив подбородок из его пальцев.

– Раиса позволила мне уйти. Она сказала, что должна мне за то, что я спасла ее от Кровавого Осколка. Заставила меня поранить ее, теперь все выглядит так, словно я одолела ее в поединке.

– Очень благородно с ее стороны, – серьезно заметил Штефан. – Чего нельзя сказать о Евгении. Она повела себя как дура. Кругом кишат враги, а она ссорится с союзниками.

Штефан вздохнул.

– Придется сразиться с Кираем и культистами самим. Мы вернулись к тому, с чего начали.

Ульрика молча кивнула, не глядя на него. Штефан упомянул Кирая, и ей вспомнились слова Евгении. Они крутились в голове Ульрики с того момента, как она выбралась из особняка. Она не хотела верить, что дела обстоят именно так, как думает старая ламия; но и выбросить ее слова из головы не получалось.

– Что-то не так? – спросил Штефан.

Ульрика подняла взгляд и посмотрела на него.

– Евгения не поверила, что Кирай жив. Она думает, что это вы бросили в Раису Кровавый Осколок. Что вы заявились сюда из Сильвании, чтобы убить боярыню.

Штефан уставился на Ульрику, затем вздохнул и покачал головой.

– Признаюсь, одолевало меня такое искушение. Она плохой лидер. Она слишком долго сидит на троне, заперлась от жизни за семью замками, да и просто дура. Но нет, я не Кирай. И я явился в Праагу не за Евгенией... – Штефан мрачно усмехнулся. – Хотя после этого всего я бы без всякого зазрения совести использовал ее как приманку, чтобы подманить Кирая.

Ульрика нахмурилась. Звучало очень похоже на правду. Или – на то, что сказал бы умный и хитрый негодяй, чтобы отвести от себя подозрения. Штефан же, несомненно, был и умен, и хитер. Ульрика не могла точно сказать только одного – негодяй ли он.

– Если вы попросите доказательства тому, что я не испытываю желания убить Евгению, – продолжал Штефан, увидев, что Ульрика упорно молчит, – боюсь, у меня их нет. Отсутствие чего-либо доказать очень сложно, как известно.

Ульрика задумчиво кивнула. Она могла попросить его вывернуть карманы – не лежат ли в них Кровавые Осколки? – но если артефактов там не окажется, это ничего не докажет. Штефан мог спрятать их где угодно. Она могла попросить его поклясться в отсутствии злых намерений относительно Евгении, но негодяй сделал бы это, не моргнув глазом. Ульрика могла опереться только на ранее известные ей факты.

Из тех, с кем она познакомилась в Прааге, только Штефан и Раиса отнеслись к ней хорошо. Раиса отдала долг чести, а Штефан спас Ульрике жизнь и помог бороться с культом. Они держались с девушкой если не дружески, то хотя бы вежливо. С другой стороны, Евгения с самого начала пыталась убить ее, открыто выражала недоверие – даже когда приняла клятву верности – и приказала убить ее, после того как пригласила в свой дом.

Итак, на круг выходило – нет никаких оснований думать, что Штефан не собирается убить Евгению. Но даже если и так, Ульрика не могла винить его за это. Ей самой начинало этого хотеться.

Она подняла голову и посмотрела на него.

– Я думаю, – медленно произнесла Ульрика, – что мне плевать. Если вы готовы помочь мне и дальше сражаться с культистами, большего я и не попрошу. Если вы скажете, что нет никакого Кирая и это вы пытались прикончить Евгению, я не стану относиться к вам хуже ни на волос.

Штефан засмеялся.

– Вы верны только самой себе, – сказал он, улыбаясь, как волк. – Я смотрю, вы наконец потихоньку становитесь вампиром.

Ульрика смущенно пожала плечами.

– Я думаю только о благе города.

– Именно, – сказал Штефан и вздохнул. – К сожалению, Кирай действительно существует, и я должен убить его, но... – Он замолчал, затем повернулся к Ульрике, приняв решение. – Но я начинаю опасаться, что не смогу сделать это, пока эти ваши культисты путаются под ногами. И я опасаюсь безумия, которое обрушится на город, если они преуспеют – и даже если нет. Кирай может бежать из Прааги, и я потеряю его. Меня могут убить раньше, чем я снова смогу его найти. Все это может случиться... и поэтому я думаю, что должен отложить охоту на Кирая и первым делом помочь вам.

Штефан повернулся и посмотрел на Ульрику.

– Расскажите мне еще раз, какие зацепки у вас есть. Боюсь, вчера, после того как вы упомянули его имя, я уже больше ничего не слышал.

– Да там почти ничего уже не оставалось рассказывать, – ответила Ульрика. – Когда я погналась за Кираем, я упустила человека, руководившего жертвоприношением, и больше не смогла его найти.

Ульрика нахмурилась.

– Что я сейчас вспомнила – у меня вчера вылетело из головы. Во время церемонии лидер сказал культистам, что следующей – то есть сегодняшней – ночью их люди пойдут и выкрадут какую-то штуку, которая называется Виолой Фьеромонте. От нее зависит успех их предприятия. Если бы мы могли остановить их или украсть эту Виолу первыми, мы покончили бы с ними одним ударом.

– Виала из Фьеромонте? – переспросил Штефан. – Не слышал о такой.

– Думаю, виола, – сказала Ульрика. – Это разновидность скрипки, по-моему.

Штефан приподнял бровь.

– Успех всего их заговора зависит от какого-то Фиделя^[5]? Этот культист сказал, где находится инструмент?

– Нет, – ответила Ульрика. – Упомянул только, что виола хорошо спрятана.

– Невелика зацепка, – сказал Штефан. – Она может находиться где угодно. Даже за пределами города.

– Да, – угрюмо согласилась Ульрика, но вдруг просияла. – О, я знаю! Волчица и ягненок!

– Простите? – переспросил Штефан.

– Мы с Раисой следили за культистами, они и привели нас к месту жертвоприношения, – ответила Ульрика. – Эта парочка может знать, где виола!

– А, – сказал Штефан. – Имена у них необычные.

Ульрика засмеялась и двинулась к выходу со двора.

– Знали бы вы, как они предпочитают развлекаться... Пойдемте, я помню, где они живут.

 

Добравшись до особняка Ещенко, Ульрика и Штефан внезапно обнаружили, что дом оцеплен городской стражей, а вокруг него, распевая молитвы и заклинания, ходят жрецы Урсуна и Дажа. Мужчины, одетые как обычные граждане, но в одежду темных тонов, сновали туда-сюда, вынося из дома книги, бумаги и сундуки.

«Так это же чекисты Ледяной Царицы», – подумала Ульрика, а Штефан заметил:

– Судя по всему, мы немного опоздали.

– Да, – согласилась Ульрика, осматривая улицу.

Хозяева соседних особняков осторожно выглядывали из-за занавесок, но слуги их не так сильно опасались скомпрометировать себя интересом к происходящему. Они небольшими группками собрались у ворот нескольких домов, наблюдая за происходящим и перешептываясь.

Ульрика оставила Штефана и подошла к трем девушкам, скорее всего, посудомойкам или горничным – они стояли у ворот дома напротив.

– Что тут за суета, девочки? – спросила Ульрика. – Что случилось у Ещенко?

– О, нам не следует говорить об этом, – сказала кругленькая темноволосая девушка. – Сплетничать нехорошо.

– То есть их арестовали? – уточнила Ульрика.

– О нет! – воскликнула худая блондинка. – Убили! Притом в Новограде!

– В Новограде? – переспросила Ульрика.

Ей не потребовалось особых усилий, чтобы изобразить безмерное удивление, – новость и правда шокировала ее. Когда Ульрика и Раиса покинули храм Сальяки, последовав за лидером культистов, никаких признаков надвигающейся беды заметно не было. Не случилась ли там после их ухода потасовка?

– Что они там делали?

Три служанки испуганно переглянулись.

– Всякие гадости, – наконец ответила третья из них – тоже темноволосая, но крепко сложенная девица. – Это кучер Юра так говорит. Стражники нашли обоих Ещенко мертвыми в их собственной карете недалеко от места, где они занимались черной магией.

– Грязные демонопоклонники, – прошипела кругленькая девушка.

Ульрика нахмурилась.

– Мертвыми в карете, – пробормотала она под нос, а вслух произнесла: – А с чего стражники взяли, что Ещенко занимались черной магией?

– На них былистранные мантии и маски, – сообщила тощая блондинка. – По крайней мере на Романе, а на теле его жены, под одеждой, нашли странные отметины.

– А я всегда знала, что она ведьма, – сварливо сказала крепкая девушка. – Вы бы только видели, как она с ним обращалась. Как будто ухватила за женилку и тащит за собой.

Девушки принялись с жаром перемывать кости мадам Ещенко. Ульрика потихоньку отошла и вернулась к Штефану.

– Оба мертвы, – сказала она. – И их принадлежность к культу раскрыта.

– Как это произошло? – спросил Штефан.

– Их нашли в карете, убитыми. На Романе были плащ и маска культиста, на Долшиниве – нет.

– Вы считаете это важным? – спросил он.

– Да я вот все думаю, где Кирай раздобыл одежду культиста, – ответила Ульрика.

Штефан кивнул.

– Да, может, как раз с Долшинивы и снял.

Он вздохнул и снова посмотрел на особняк Ещенко.

– Но вряд ли мы теперь узнаем тут что-нибудь о виоле, – сказал он.

Ульрика вздохнула.

– Да. Ее вообще уже могли выкрасть из тайника. Я боюсь, мы упустили шанс.

Штефан нахмурился в задумчивости.

– Может, да, а может, и нет. Я так легко не сдамся. Праага – город, где царствует музыка; наверняка кто-то еще знает про эту виолу.

Ульрика улыбнулась.

– Вы правы.

Она повернулась на восток, в сторону района Академии.

– И я знаю, с чего начать. Пошли.

Не успели они миновать Башню Чародеев, как где-то на середине Карлова моста Ульрика поняла, что снова хочет есть.

 

Ульрика и Штефан обошли пять магазинов музыкальных инструментов, прежде чем нашли хоть кого-нибудь, слышавшего о Виоле Фьеромонте. Этим пятым магазином была лавка Ярока Гурина, седого старика, мастерившего скрипки, виолончели, балалайки и мандолины. Телосложением Ярок напоминал бочку и выглядел как кузнец, могучими руками подковывающий лошадей, а не как мастер, из рук которого выходят изящные инструменты. Запах его крови говорил об энергичности и силе, Ульрике приходилось сдерживаться, чтобы не облизнуться. Скоро, скоро ей придется поесть – но не сейчас. Сначала нужно найти скрипку.

– Да, госпожа, – прохрипел Ярок.

Он как раз прижимал деревянную заготовку к раме в форме скрипки. Подмастерье, юный, но уже ссутулившийся, защелкнул зажим, зафиксировав лист на раме.

Ярок поднял взгляд.

– Конечно, я слышал о ней. Чертова коробочка, так ее называют. Не та вещь, которую стоит обсуждать хорошим людям, чтущим богов.

Ульрика быстро переглянулась со Штефаном. Тот спрятался в тени у стены, разглядывая висящие на ней прекрасные инструменты.

– Вы знаете, где она находится? – снова обратилась Ульрика к Яроку.

Ярок хмыкнул.

– Да нигде! Она никогда не существовала. Это сказка, легенда. – Тут Ярок внезапно ударил подмастерье в ухо и завопил: – Сева, кукла ты тряпичная! Ты слишком сильно затянул и расколол доску! Ты знаешь, сколько стоит эта древесина?

Он оттолкнул подростка и указал ему в глубь лавки.

– Иди вырежи еще кусок, и чтобы без сучков и царапин!

Подросток поспешил прочь, уклоняясь от новых ударов. Увидев Ульрику, он на мгновение замер с раскрытым ртом, моргнул и двинулся дальше.

Ярок вздохнул и отшвырнул сломанную деревянную полосу.

– Извините, госпожа, – произнес он. – Мальчишка очень чувствителен к красоте. Как зайдет яркая девушка в лавку, так на него ступор и нападает.

– Я польщена, – ответила Ульрика, пытаясь говорить по-ламийски томно, голосом, который так легко давался графине Габриелле. – Так вы говорите, что Виола Фьеромонте никогда не существовала?

Ярок откинулся на спинку скамьи и выудил из поясной сумки трубку.

– Не то чтобы, – сказал он. – В одних книгах, где я про это читал, говорится, что да, в других – что нет. Но даже если Виола Фьеромонте существует на самом деле, уже очень давно никто не видел ее и не слышал, чтобы на ней играли.

– Расскажите мне, – сказала Ульрика, стараясь, чтобы голос не выдал ее нетерпения. – Где вы прочитали о ней?

Ярок набил трубку и взял головню из небольшой печки, притулившейся под его левым локтем. Раскурил трубку и выпустил облако дыма.

– Я прочитал о Виоле Фьеромонте сорок лет назад, когда учился в Музыкальной Академии, – ответил он. – Нашел упоминание в одной старой книге в библиотеке. Там говорилось, что безумный тилиец, Фьеромонте, сделал виолу незадолго до Великой войны с Хаосом. Мастер хотел, говорилось там, создать самый красивый, самый сладкозвучный инструмент в мире и за это продал душу демону.

Ярок засмеялся.

– Если верить книге, это сработало. Люди, рыдая, умоляли дать им послушать игру на этой виоле. Есть история о женщине, которая якобы покончила с собой, когда на этом инструменте играли на похоронах ее мужа. Также рассказывали о целой роте крылатых гусар, под звуки этой виолы танцевавших на балу до тех пор, пока не упали замертво.

Ярок пренебрежительно отмахнулся трубкой.

– Это все, конечно, чушь. В других книгах говорилось, что это просто сказка. Миф о тех, кто создает музыку.

– И что же случилось с этой виолой в конце концов? – спросила Ульрика.

Ярок пожал плечами.

– Исчезла во время войны. Точно не припомню, но это такая же небылица, как и все остальные.

– Не сомневаюсь, – сказала Ульрика. – Но тем не менее это интересная небылица. А название книги, в которой вы об этом прочли, тоже не припомните?

Ярок нахмурился, затянулся и снова выпустил клуб дыма.

– Название книги? О, тогда она была одной из моих любимых. Полная диких историй и странных картинок. Читал ее вместо того, чтобы погрузиться в учебники. Ах, да! «Мемуары капельмейстера Баршая». Он был придворным композитором при царе Алексее. Выживший из ума старый Баршай. Вы должны были слышать хотя бы кое-что о занятиях старого царя. Конечно, мы все считаем его великим героем, но ведь он тогда был еще совсем мальчишкой. Однажды...

Ульрика поклонилась, обрывая поток готовых обрушиться на нее воспоминаний.

– Благодарю, что вы смогли уделить нам время, мастер Ярок, – произнесла она, – но боюсь, мне пора. Вы мне очень помогли.

Ярок выглядел недовольным, что его оборвали, не дав толком начать, но он тем не менее вежливо приподнял трубку.

– Со всем моим удовольствием, сударыня, – произнес он. – Всегда пожалуйста.

Ульрика повернулась и вышла за дверь. Штефан двинулся следом. Вдогонку им летел голос Ярока:

– Сева, придурок! Где доска? Во имя Медведя, куда делся этот тупоголовый идиот?

ГЛАВА 22
МУЗЫКА НОЧИ

 

Ульрика и Штефан быстро шли к Музыкальной Академии.

– Мне скоро придется поесть, – сказала Ульрика, закусив губу

– Так поешьте. – Штефан махнул рукой в сторону редких студентов, которые сновали по улице. – Скоро нам могут понадобиться силы.

Ульрика заколебалась и смутилась.

– Я... я немного привередливая, – произнесла она. – Может потребоваться некоторое время, чтобы найти подходящего донора.

Штефан приподнял бровь.

– Что, вам кровь девственниц нужна или королевских особ? Культистом в пылающем доме вы не побрезговали, насколько я помню.

– Да, вот всякую шваль я и предпочитаю, – ответила Ульрика. – Не люблю тех, кто убивает невинных, и сама не хочу быть такой.

– Ах, – сказал Штефан. – Детская болезнь. Многие вампиры в первый год после обращения ею страдают. Это пройдет.

– Я не понимаю, как время может изменить мои идеалы, – сухо ответила Ульрика.

– Это неизбежно, – возразил Штефан. – Вы все еще чувствуете связь с человеческим прошлым. Ваши друзья-люди пока живы. Многое из того, что сейчас с вами происходит, все еще связано с тем, что случалось, пока вы жили. Но лет через двадцать-тридцать, когда все, кого вы знаете, умрут, все, что произошло до вашего перерождения, станет историей, и вы увидите, что ваша привязанность к человечеству – иллюзия. У нас такие же тела, мы говорим на одном языке, но мы – совсем другой, отдельный вид.

– Это я понимаю, – сказала Ульрика. – Но это не дает нам права охотиться на них без разбора. Не трогать невинных – это не такое уж сильное ограничение при выборе дичи.

– Их невинность – это еще одна иллюзия, – заметил Штефан. – Как вы думаете, даже самые добрые, самые непредубежденные хоть пальцем пошевелят, чтобы защитить вас, если узнают, кто вы на самом деле?

Он мрачно рассмеялся.

– Они схватят факел и кол из рябины, как и все остальные, и не будут тратить время на расспросы, питаетесь вы только негодяями или кем другим.

– Неважно, что они будут или не будут делать, – упрямо ответила Ульрика. – Мое чувство чести – внутри меня, а не в том, что другие делают или думают. Я отказываюсь вести себя как монстр только потому, что меня считают таковым.

Штефан снисходительно улыбнулся.

– Очень возвышенно с вашей стороны. Я готов похлопать вам за столь стойкую приверженность принципам. Только, надеюсь, вы не рассчитываете, что я последую за вами по этому тернистому пути.

Ульрика нахмурилась. Раньше этот вопрос не приходил ей в голову. Если она не прислушивается к мнению других и создает собственные нравственные ориентиры, то ожидать от других, что они изменят свои принципы, чтобы соответствовать ее представлениям о хорошем и плохом, явное лицемерие. С другой стороны, она поклялась охотиться на тех, кто охотится на людей. Штефан подпадал под это определение; значит ли это, что она должна убить и его? Нужно ли помешать ему убивать невинных? Или стоит постараться склонить его к своей точке зрения? А может, есть смысл сделать для него исключение, потому что они сражаются на одной стороне – против культистов?

– Вы, конечно, должны идти своим путем, – медленно произнесла Ульрика. – Надеюсь только, что вы увидите некую мудрость и в моем.

– Мудрость? Нет, – сказал Штефан. – Идеализм, отвращение к себе подобным, отрицание собственной природы – вот что я вижу. Но я не вижу в нем большой мудрости.

– Но разве это не мудро – защищать стадо, которое вас кормит? – спросила Ульрика. – Вот, например, сейчас. Вы защищаете Праагу, чтобы не лишиться возможности отомстить Кираю. Разве это не вся ваша жизнь в миниатюре? Разве вам не нужно, чтобы в мире людей все шло по заведенному порядку – иначе это помешает вам в достижении собственных целей? Нужно обеспечивать безопасность и крестьян при вашем замке, чтобы они могли сеять, и пахать, и платить вам оброк, который позволит вести тот образ жизни, к которому вы привыкли. Вам нужно, чтобы Империя оставалась сильной, чтобы она не позволила северным ордам захватить наши земли. Ведь в противном случае вся ваша жизнь станет просто непрерывной борьбой за существование, и только.

– В этом действительно есть мудрость, – согласился Штефан. – Но я не понимаю, как пролитие крови случайной молочницы здесь или честного бюргера там может угрожать стабильности человеческого гнезда.

– Я... ну... – Ульрика сбилась с мысли. – Бандиты, убийцы и культисты разрушают саму ткань общества, так ведь? Их уничтожение, наоборот, усиливает общество, и... и...

– Рационализация, – сказал Штефан. – Я думаю, истинная причина вашего выбора в том, что вас отталкивает мысль о причинении вреда бедным беспомощным тварям. И вы отыскиваете разумно звучащие аргументы, чтобы оправдать свою сентиментальность.

Ульрика поджала губы, пытаясь найти возражения. Может, Штефан прав? А она ведет себя как маленькая деревенская девочка, которая не хочет видеть, как забивают ее любимого теленка, потому что он такой хорошенький и нежный? Ульрика хотела верить, что в основе ее убеждений лежит нечто большее, но она не могла выразить это словами.

– Ну вот мы и пришли, – сказал Штефан.

Ульрика подняла взгляд. Перед ними среди деревьев северной окраины Садов Магнуса встали ворота Музыкальной Академии – две каменные колонны, украшенные богатой резьбой. На их макушке восседали гаргульи, одна играла на флейте, другая на трубе. Ульрика облегченно вздохнула. Теперь дискуссию можно отложить, а за это время она сможет найти убедительные ответы на вопросы Штефана.

Если бы только ее не мучил голод.

Они вошли в ворота и попали в странный сверкающий мир. Место выглядело так, словно безумие, искорежившее Праагу, проявилось здесь во всей силе и красе, но весьма причудливым образом. Архитектурный ансамбль самой Академии казался застывшим в камне безумием – здания со странными углами, шпилями и башнями, отделанные блестящими синими, красными и оранжевыми плитками. Башенки, как грибы из желе, вырастали на крышах там и сям. На каждом шагу стояли фонтаны со статуями мифических героев в энергичных позах и с искаженными, словно на пике чудовищной страсти, лицами. Но внутри здания оставались настолько же темными, насколько яркими снаружи. Академия казалась такой же безлюдной, как и улицы вокруг нее. По квадратному двору прогуливались всего несколько студентов, и для академии музыки здесь царила такая тишина, что это навевало жуть. Ульрика задалась вопросом, куда же все подевались, и мгновенье спустя получила ответ, увидев статую – крылатая женщина с мечом в руке все еще стояла у входа в концертный зал. С ее протянутых рук и мощных ног свисало такое количество черных лент, что издалека они казались покрытыми густым, как у медведя, мехом. Проходя мимо, Ульрика взяла одну из лент. Белыми чернилами на ней значилось: «Андрей Вербицкий, кларнет. Пал в битве при Звенлеве. Да примет его отец Урсун». Все имена записали там, на лентах – виолончелистов, флейтистов, клавесинистов, литавристов. Они отложили прекрасные инструменты и взялись за мечи и копья, чтобы защитить город и страну, которую любили, – и сотни их остались на полях сражений. Ульрика с болью смотрела на эти ленты. Не этих людей должны были встретить враги, обрушившиеся на Кислев. Это не стойкие всадники-унголы, не гордые крылатые гусары из господарей. Просто мальчики, которые завербовались в пешие полки, маршировавшие позади героев, те, кто погиб, так и не успев проявить свой талант. Вот кого не хватало теперь на огромном квадратном дворе.

– Думаю, библиотека здесь, – сказал Штефан, указывая направо.

Ульрика нежно погладила ленты, прежде чем последовать за ним. Эта судьба ожидает всю Праагу, если культисты победят. Каждую статую в городе обовьют черные ленты. Она этого не допустит. По крайней мере, пока жива.

Библиотека представляла собой толстое приземистое здание, покрытое позолотой и лазуритом. Купола ее сверкали, как драгоценные камни. Но внутри царила такая же темнота и тишина, как и везде, и это как нельзя больше подходило для целей Ульрики и Штефана. Они обошли дом сзади, словно любуясь размерами, огляделись, чтобы убедиться в отсутствии случайных наблюдателей, и вскарабкались на небольшой балкон, цепляясь за обильно украшавший стены орнамент. Через стеклянные резные двери виднелся круглый атриум высотой до самой крыши. Галереи – три этажа – кольцами охватывали его. И все они были битком набиты шкафами с книгами.

– Мы можем провести здесь не так много времени, – сказал Штефан, окинув взглядом это великолепие.

– У них должен быть какой-то каталог, – ответила Ульрика с большей уверенностью, чем ощущала.

Еще раз осторожно оглянувшись, она схватилась за дверную ручку и потянула. Два резких рывка, и засов вывалился из замка вместе с куском дерева.

Они проскользнули внутрь и поспешили на первый этаж.

В центре атриума стоял высокий, как кафедра проповедника, стол, окруженный низенькими, словно присевшими перед ним на корточки маленькими столиками. На внешней крышке стола было написано по-кислевитски «Главный библиотекарь». За ним находился невысокий стеллаж, который разве что не стонал под тяжестью сотни массивных фолиантов. Ульрика указала на них рукой и предположила:

– Может, это и есть каталог?

– Давай посмотрим, – сказал Штефан.

Они подошли к нему и оба наугад вытащили по книге. Ульрика раскрыла свою примерно на середине. Тяжелые пергаментные страницы были от руки заполнены аккуратными старинными буквами. Судя по почерку, работали несколько писцов. Названия – слева, аннотации – справа. Сложность заключалась в том, что оригинальные записи пестрили множеством исправлений: что-то вычеркнули, что-то добавили, и теперь прочесть это все практически не представлялось возможным. Слова шли прямо поверх предыдущих записей, новые строки ютились между старыми, стрелки указывали на полностью вычеркнутые абзацы. Аннотации менялись раз шесть-семь. Каждый раз буквы становились все меньше, поскольку последующим редакторам оставалось все меньше и меньше места для примечаний.

Ульрика со стоном закрыла книгу и посмотрела на корешок. Там было написано: «Ка-Ке». На полке рядом с ней стояла «Ки-Ко». На каждую букву алфавита приходилось гораздо больше одной книги каталога.

– «Мемуары капельмейстера Баршая» записаны в разделе «Мемуары»? – спросила Ульрика, возвращая том на полку. – Или на «Б», «Баршай»? Это его имя или фамилия?

Штефан покачал головой и захлопнул книгу.

– Нам лучше проверить все. Вы ищите «Баршая». Я поищу «Мемуары».

Ульрика кивнула. Она повела пальцем по ряду толстых книг, пока не наткнулась на том «Ба-Би», вытащила его и отнесла на стол. Штефан присоединился к ней, и они принялись листать страницы. Ульрика покачала головой, увидев на них почти нечитаемые записи. Когда-то они располагались в алфавитном порядке. Но новые строчки иногда вписывали между старых или на противоположных страницах. Одного взгляда на них хватило бы, чтобы закружилась голова, а растущий голод Ульрики только усугублял ситуацию.

Она нашла страницу, на которой большинство первоначальных записей начиналось с «Бар», но поверх них имелось множество других, которые начинались с «Бам», «Бас», «Бал» и даже «Бон». Она медленно вела пальцем по исходным столбцам, пытаясь разобрать их через паутину непонятных каракулей.

– «Баре-аккорды в роппсменской цитре», «Без одежды перед богами – танцы темнейшего Инда», Бартольф, Густав – «Менуэты и хороводы»...

Ульрика зарычала:

– Свихнуться можно! Иногда книги сгруппированы по темам. Иногда – по имени автора.

– «Мнемонические упражнения для разучивания имперской системы ладов», – пробормотал Штефан. – «Мемуары об Эсталии», «„Морская дева“ – опера в семи действиях».

У входа раздался шум. Ульрика и Штефан оторвались от своего занятия и подняли головы. Послышалось звяканье ключей, заскрипел замок.

Ульрика и Штефан быстро и бесшумно закрыли книги, которые держали в руках, сунули их на полки и юркнули за кафедру библиотекаря, действуя на удивление синхронно.

Из вестибюля донесся глухой топот и шорохи, тихий женский смех и яростное шиканье. Кто-то приближался, запинаясь и чуть не падая; ночные визитеры несли лампу или фонарь, в желтом свете на стенах плясали тени. Густой запах крови – и вина в ней – окатил Ульрику.

– Мало кто знает об этом, раду... раде... радость моя, – заплетающимся языком произнес мужчина. – Но кровать, на которой великому Отси... Ости... да что такое... Оссилиану Астаниловичу пришли в голову идеи всех его концертов, выставлена здесь, в галерее на вторём... вторум... втором этаже. Не желаете ли взглянуть на нее?

Ульрика ниже пригнулась за кафедрой. В дверь библиотеки, пошатываясь, ввалилась смеющаяся парочка, жадно тиская друг друга на ходу. Девушка – кругленькая, румяная, ее пышная грудь только что не выпадала из низкого выреза платья – и высокий стройный мужчина с копной волос песочного цвета. В свободной руке он держал свечу. Ульрика, к своему удивлению, узнала его. Это был Валтарин, юный чудо-скрипач, взорвавший Праагу своим искусством. Ульрика видела его выступление на званом приеме, когда они с Раисой следили за супругами Ещенко. Она моргнула, удивляясь такому совпадению.

Войдя в атриум, Валтарин обвел вокруг широким жестом и произнес:

– Я вам здесь все покажу. Сделаем гранд-турне по библиотеке. В этом сву... сва... святом месте я причастился к таинствам музыки, вше... шде... шедеврам великих мастеров, узнал секретные ноты и аккорды, которые дрза... рза... разбивают сердца и раздвигают ноги.

Валтарин и девушка двинулись в глубь зала. Штефан склонился к уху Ульрики и прошептал:

– Мы не можем ждать, пока эти придурки уйдут. Их нужно убить и продолжать поиски. Вот и поешь заодно.

– Я... – ответила Ульрика. – Нет. Я его знаю. У меня есть план получше. Этот парень может нам пригодиться.

Штефан приподнял бровь.

– Если нет, он умрет.

Ульрика кивнула.

– Здесь, – произнес тем временем Валтарин, указывая на кафедру, за которой они прятались, – вошш... водсе... восседал старый Горбенко, как судия, неподкупный звону злата, позволяя прикоснуться к знаниям только тем, кто был этого дса... ста... достоин. Шут гороховый! Заскорузлый консерватор...

Ульрика и Штефан поднялись над кафедрой. Валтарин ахнул, осекшись на полуслове. Девушка взвизгнула и осела на пол, взметнув кружевную пену нижних юбок.

– К-к-к-к-кто вы такие? – пробормотал Валтарин. – Что вы здесь делаете?

Его сердце, как и сердце девушки, стучало как бешеное. Их страх опьянял. Ульрика пожалела, что отказалась напасть на эту парочку и напиться их крови, как предлагал Штефан.

– Ищем знания, – ответила она так спокойно, как только могла. – А вы?

– Но... но библя... бли... библиотека закрыта, – сказал Валтарин. – Вам нельзя находиться здесь.

– Бьюсь об заклад, вам тоже, – ухмыльнулась Ульрика, глядя на девушку. – Особенно учитывая, зачем вы сюда пришли. И у нас, и у вас будут проблемы, если нас тут застукают, не так ли?

Валтарин перевел взгляд с нее на Штефана и девушку, оценивая ситуацию.

– Я... мне...

Ульрика оборвала его:

– Вы знаете, как устроен каталог? Можете найти по нему книгу?

Валтарин моргнул, явно удивленный вопросом, и тряхнул лохматой головой.

– Только Горбенко знает. Он запутал все до нжв... звн... невозможности, чтобы только он мог найти что-нибудь – и теперь его нельзя уволить.

Рука Штефана словно случайно легла на рукоять меча. Ульрика спустилась с кафедры, чтобы не дать Валтарину посмотреть в ту сторону.

– Тогда, возможно, вы сами сможете нам помочь.

Ульрика подошла к одному из столов и непринужденно оперлась на него. Валтарин не сводил с нее глаз. Девушка поднялась на ноги и вцепилась в руку Валтарина.

– Я – представитель коллекционера, который собирает прекрасные музыкальные инструменты, – сказала Ульрика.

Она сняла с пояса кошелек и открыла его.

– Имперского дворянина. Он разыскивает редкий, легендарный инструмент, о котором вы, возможно, слышали.

Ульрика вынула пять золотых монет и по одной выложила на стол.

– Виолу Фьеромонте.

Глаза Валтарина расширились, он отшатнулся, чуть снова не уронив девушку. Его сердце забилось еще сильнее.

Ульрика со Штефаном переглянулись. Тот тоже вышел из-за кафедры и теперь барражировал вокруг Валтарина. Какая сильная реакция. Может, Валтарин знает что-то не только о виоле, но и о ее похищении?

– Я вижу, слышали, – сказала Ульрика, подходя к нему. – Так вы сами в ней заинтересованы?

– Что? – произнес Валтарин, нервно переводя взгляд с нее на Штефана. – Нет! Я не думаю, что она все еще существует. Это просто угрожающее название. Проклятие музыкантов, если хотите. Очень опасно слышать, а уж тем более произносить имя этого инструмента.

– Я думаю, для вас это опасное имя значит нечто большее, – сказала Ульрика. – Что это вы вдруг так вспотели, а?

Валтарин попятился, закатывая глаза.

– Я... я... Почему бы всем вам, психам, не оставить нас в покое! – воскликнул он. – Никто здесь не знает, где теперь ваша проклятая виола!

Ульрика остановилась, обменялась взглядами со Штефаном и снова обратилась к Валтарину.

– Сюда приходили и другие? – спросила она. – Хотели узнать о Фьеромонте?

Музыкант кивнул. Глаза его наполнились страхом.

– Да. Сам я их не видел. Но слышал об этом. Старого Даску они перепугали до полусмерти

– Когда? – спросил Штефан. – Что за люди?

– Не знаю, – сказал Валтарин. – Я слышал только, что они шныряли тут несколько недель назад. Говорили, что хотят ее купить, как и вы. И когда никто не смог им сказать, где она находится, им это очень, очень не понравилось.

– Ну, мы не такие грубые, – возразила Ульрика, подталкивая монеты к трясущемуся молодому человеку. – Если вы вдруг знаете, где она или где в библиотеке найти книгу, в которой упоминается виола, эти монеты – ваши. Мы ищем «Мемуары капельмейстера Баршая».

Валтарин посмотрел на золото, затем на три этажа книг. Он потряс головой.

– Я не знаю, где виола. Я ни разу...

Ульрика вздохнула и потянулась за монетами, а Штефан – за мечом.

– Подождите! – сказал Валтарин, попятившись от Штефана. – Подождите! Я не закончил. Я хотел сказать, что никогда не слышал, где виола сейчас, но я знаю кое-кого, кто может знать. Я... я уверен, что он знает!

Штефан за спиной Валтарина покачал головой. Вампир явно хотел разобраться с парочкой и продолжить поиски самостоятельно. Ульрика сделала вид, что не заметила намека.

– И кто же это? – спросила она.

– Мой старый наставник, маэстро Падуровский, – ответил Валтарин. – Он знает о скрипках все. Если Фьеро... э-э... инструмент все еще существует, он наверняка скажет вам, где тот находится.

– А где этот твой Падуровский сейчас? – спросила Ульрика.

– В своей каморке, – ответил Валтарин. – Он наверняка еще корпит над аранжировками для концерта в честь победы, который собирается устроить герцог.

– А те, другие... грубые люди... расспрашивали Падуровского про виолу? – спросил Штефан.

Валтарин покачал головой:

– Не знаю. Вряд ли. Те говорили с наставником Даской. Он потом неделю из квартиры не выходил.

– Можете отвести нас к Падуровскому? – поднажала Ульрика. – И монеты ваши.

Валтарин заколебался, глядя на Штефана.

– Вы не причините ему вреда?

– Что ты. Мы не такие, – сказала Ульрика. – Мы ему щедро заплатим, как и тебе.

Валтарин поколебался, но наконец кивнул.

– Пойдемте.

Он повернулся к выходу и жестом пригласил их следовать за ним. Штефан одарил Ульрику неодобрительным взглядом, пока она убирала монеты обратно в кошелек. Ульрика пожала плечами.

– Но, Валтарин, я думала, вы покажете мне постель Астаниловича! – донесся им вслед печальный пьяный вопль.

 

Прибежище маэстро Падуровского находилось в скромном здании на краю кампуса, представляющего собой тесный улей крошечных комнатушек, пахнущих пылью, полиролью для дерева и гниющей бумагой. Валтарин постучал в заднюю дверь на втором этаже.

– Войдите! – отозвался бодрый голос.

Молодой человек толкнул дверь и поклонился. Сквозь пряди его волос Ульрика различила узкую комнату, забитую книжными полками. Единственным источником света служила лампа, стоявшая на груде книг. За столом сгорбился мужчина. Всклокоченные белые волосы скрывали его лицо. Он быстро царапал гусиным пером на большом листе бумаги, разлинованном под нотную грамоту.

– Ты принесла ужин, Люба? – спросил он, не поднимая глаз. – Просто оставь на стуле, ладно?

– Это я, маэстро, – сказал Валтарин и снова поклонился. – Валтарин.

Маэстро Падуровский поднял голову, откинул назад густую белую шевелюру и просиял.

– Валтарин, мой мальчик! Как мило, что вы зашли!

Его удлиненное лицо густо покрывали морщины. Такого высокого лба и густых бровей не постыдился бы и магистр.

– Я к вам кое-кого привел, маэстро, – сказал Валтарин, входя. – Они хотят задать несколько вопросов.

Падуровский нахмурился.

– Нет времени, мальчик мой, – сказал он, взмахнув пером – брызги россыпью разлетелись по комнате. – Завтра репетиция, а я еще не расписал партии духовых. Потом, потом. На следующей неделе.

– Я могу заплатить за ваше время, маэстро, – произнесла Ульрика.

Падуровский покачал головой и снова склонился к работе.

– Сколько бы вы ни заплатили, это не спасет мою шею, если я разочарую герцога нашим концертом. Уходите.

– Это займет всего несколько минут, – ответила Ульрика. – И я заплачу золотую рейксмарку за каждую.

Маэстро снова поднял голову, глаза его заблестели.

– Рейксмарка за минуту? Даже герцог столько не заплатит.

Падуровский отложил перо и выпрямился на стуле.

– Задавайте свои вопросы.

Ульрика положила монету на стол.

– Я представляю коллекционера музыкальных инструментов. Мой клиент ищет знаменитую скрипку, известную как Виола Фьеромонте. Ваш студент сказал, что вы можете знать, где она находится.

– Я сказал им, что другие люди уже интересовались ею, маэстро, – выпалил Валтарин. – Я рассказал и о том, что те, другие люди расспрашивали наставника Даску и очень рассердились, когда поняли, что он ничего не знает!

Падуровский скривился.

– И я не знаю, почему вдруг все как с ума посходили из-за этой старой легенды.

– Легенды? – переспросила Ульрика. – Вы имеете в виду, что виола не существует?

Маэстро криво улыбнулся.

– Кажется, я заработаю не много, потому что ответ очень короткий. Виола существовала, но сгорела после Великой войны с Хаосом; ее больше нет. История гласит, что, когда орды взяли город, демон вселился в инструмент и его звуки стали сводить людей с ума. Тогдашний герцог приказал сжечь его на костре, словно ведьму.

Падуровский засмеялся.

– Не знаю, правда ли в виолу вселился демон. Может быть, и да. Но что я точно знаю – инструмент сожгли, а пепел развеяли по ветру. Очень жаль. Говорят, что эта виола давала самый чистый тон на свете.

Ульрика вздохнула. Это не могло быть правдой – иначе культисты не поставили бы все на кон ради этой виолы. Но Падуровский явно не сомневался, что дела обстоят именно так. Не было смысла дальше давить на него. Девушка положила еще две золотые монеты на стол рядом с первой.

– Спасибо, что смогли уделить нам время, маэстро. Я передам ваши слова моему клиенту.

– Мне жаль, что я не смог сказать вам то, что вам больше понравилось бы, – ответил Падуровский. – Но благодарю вас. Это самые легкие деньги в моей жизни.

Ульрика вручила Валтарину обещанные пять монет, и они со Штефаном спустились по узким лестницам общежития и вышли в парк при Академии.

– И все равно я не понимаю, – сказала Ульрика, когда они вышли за ворота Академии и бесцельно шатались по студенческому кварталу.

Улицы пустовали, если не считать случайного патруля – стражники выглядели удрученными.

– Как культисты могут искать и вообще собираться использовать виолу, если ее сожгли двести лет назад?

– Падуровский может знать меньше, чем кажется ему самому, – сказал Штефан. – Эту историю с сожжением могли сочинить как раз тогда, чтобы скрыть истинную судьбу инструмента.

Ульрика кивнула.

– Но если так, то где она сейчас?

Она попыталась сообразить, где в городе можно спрятать инструмент. Но есть хотелось так сильно, что не думалось ни о чем, кроме крови. Во время разговора с Падуровским Ульрика держала себя в руках, но теперь голод усилился. Он донимал ее, как нетерпеливый ребенок. Девушка подавила его и вернулась к более важным размышлениям.

Конечно, в первую очередь стоило подумать о сокровищницах во дворце герцога. В Прааге также хватало частных коллекционеров, собирающих самые необычные предметы. Скрипку могли спрятать в Оперном театре или в самой Музыкальной Академии, но там сотни подходящих для этого мест – с какого же начинать поиски? Культисты собирались выкрасть инструмент сегодня ночью. Если они со Штефаном не смогут этого предотвратить, через две ночи, когда Маннслиб станет полной, враги используют виолу.

Тут ей в голову пришла другая мысль. Оперный театр? Полнолуние? Зубы Урсуна, теперь она знала, что собираются сделать культисты!

Ульрика схватила Штефана за руку.

– Я знаю, как они собираются использовать виолу!

– Как?

– На концерте, который герцог Энрик дает в честь победы! Он состоится в ночь полнолуния Маннслиб!

Штефан нахмурился.

– Это так, но...

Ульрика перебила его:

– История говорит, что звуки виолы сводят людей с ума, так ведь? Культисты сыграют на ней перед герцогом, всеми дворянами, генералами, цеховыми мастерами Прааги. Все они потеряют разум! Вот как они намерены захватить Праагу – они лишат город всех значимых людей.

Штефан замедлил шаги.

– Я... я... Клянусь моим господином, я верю, что вы можете быть правы. Это... это серьезная опасность, более серьезная, чем я раньше думал. Это нужно остановить.

– Да, – сказала Ульрика. – Но как...

Краем глаза она заметила движение. Ульрика обернулась. Фигура поспешно нырнула обратно в переулок. Ульрика отвернулась, словно ничего не заметив.

– За нами хвост, – сказала она.

Штефан не стал оглядываться и просто кивнул.

– Где он?

– В переулке позади нас.

– Что ж, давайте с ним поговорим.

Они синхронно развернулись и быстро направились в переулок. Человек, находившийся там, уставился на них и попятился, когда вампиры стремительно оказались рядом с ним. Ульрика нахмурилась. Где-то она видела эти покатые плечи и приоткрытый рот. Подмастерье Ярока, музыкальных дел мастера! Неужели он следил за ними с тех пор, как они вышли из лавки инструментов? Какой конфуз!

Подмастерье повернулся и бросился бежать. Ульрика перепрыгнула его и приземлилась перед ним, вытащив меч. Он остановился, оглянулся, глаза его расширились от ужаса. Штефан надвигался сзади, тоже с обнаженным мечом в руках. Дрожащей рукой подросток вытащил из-за пояса кинжал.

– Убери его, подмастерье, – сказала Ульрика, подходя ближе. – Мы только хотим говорить...

– Да придет королева! – завопил подросток, вонзил кинжал себе в шею и распорол ее.

Ульрика и Штефан бросились к нему и схватили его за руки, но опоздали. Подмастерье упал на колени, из распоротого горла хлынула кровь, глаза начали гаснуть.

– Черт возьми! – прорычала Ульрика, тряся подростка. – Черт возьми!

– Потом будешь сыпать проклятиями, – отрезал Штефан. – Пей, быстро!

Ульрику передернуло от раздражения. Она упала на колени и прижала рот к кровоточащей ране. От голода вампир даже не сообразила, какой удачный шанс ей представился. Ульрика глотала кровь подмастерья, пытаясь получить всю, которая не успела пролиться на землю. Глаза девушки закрылись от удовольствия. Сладкая песня крови пульсировала в ее ушах. В нее вплелась слабая трель скрипки, диссонирующим контрапунктом подчеркивая восторг, пронзающий как колючий шип, и удерживая ее голову над алым горячим потоком, звучанием царапая ее нервы. Словно бы где-то в Прааге всегда играла скрипка, иногда жалобно, иногда весело, и ветер доносил ее далекую песнь. Был ли это один и тот же инструмент? И если да, то кто играл на нем и почему он, кажется, звучит, только когда происходит что-то очень печальное или ужасное?

Безумная идея пришла в голову Ульрики. Она отдернула голову от шеи подмастерья и посмотрела на Штефана. Кровь стекала по ее подбородку.

– Вы слышите эту музыку?

Штефан прислушался.

– Да, – сказал он. – Скрипач где-то терзает инструмент...

Ульрика вытерла рот рукавом мальчика и встала.

– А раньше вы ее слышали?

Штефан задумчиво нахмурился.

– Да, – сказал он наконец. – Теперь, когда вы сказали об этом, я понял, что слышал. Всегда издалека и какие-то обрывки.

– Да, – со все возрастающим волнением ответила Ульрика. – И я тоже. Никогда не обращала на это внимания. В Прааге все время звучит музыка. Эта воспринимается как часть симфонии большого города. Но она играет, только когда происходит что-то ужасное. Я слышала ее, когда убила головорезов Газнаева. Когда прикончила культистов на квасокурне. Когда Кровавый Осколок ранил Раису.

– Вы уверены? – спросил Штефан.

Ульрика покачала головой.

– Даже не знаю. Возможно, это только мое воображение. А вы помните, когда?..

Они оба замолчали – песня снова стихла, словно теперь ветер относил звуки в другую сторону.

Штефан нахмурился, задумавшись.

– Когда я ее слышал... Когда ламии выставили меня из особняка и гнались за мной. Другой раз – прямо перед тем, как я пришел к вам на помощь на том горящем складе. И еще когда-то, думаю. Бывает, в песне можно разобрать слова. Иногда – только звучание скрипки.

– Не скрипки! – с внезапной уверенностью воскликнула Ульрика. – Виолы! Виолы Фьеромонте!

Штефан нахмурился.

– Слишком смелый вывод. Это может быть просто музыка. Мы могли слышать разные инструменты. Это могло быть простое совпадение.

– Я знаю, – согласилась Ульрика. – У вас есть идеи получше? Проклятые культисты заметают следы на каждом шагу.

– А музыкальных дел мастер? – предположил Штефан. – Он мог послать этого дурачка следить за нами.

Ульрика покачала головой.

– Сообщил бы он нам название книги, будь он культистом? Сказал бы, где она находится?

– Но мы ее так и не нашли, – возразил Штефан. – Весь его рассказ мог быть ложью.

– Да, но какова тогда цель этой лжи? – спросила Ульрика. – Не было бы разумнее сплавить нас прочь с пустыми руками, а парнишку отправить проследить за нами до убежищ? Что тогда помешало послать бойцов и наброситься на нас прямо на улице?

Штефан вздохнул.

– Хорошо. Но как можно использовать как зацепку обрывки музыки, которую доносит ветер? Нельзя пойти на звук и найти источник. Я ее слышал в каждом квартале города.

Ульрика закусила губу. Штефан прав. Предположение, что мелодия, которую они слышат, срывается со струн Виолы Фьеромонте, не давало немедленной возможности найти саму виолу. Или же давало? Ульрика огляделась.

– Откуда она сейчас доносилась? – спросила она.

Штефан подумал, указал на восток.

– Отсюда.

Ульрика кивнула. Ей тоже так показалось.

– А когда вы впервые ее услышали? Когда бежали из дома Евгении?

Штефан закатил глаза.

– Вы думаете, это возможно? Вы можете сами это припомнить? В каждом из случаев?

Ульрика принялась копаться в памяти. Она слышала скрипку около дома Макса, когда увидела его с той женщиной, но тогда ярость застилала ее глаза. И уши. Что насчет других моментов, когда она слышала виолу? Музыка раздалась после убийства головорезов, обворовавших слепую певицу. Это случилось здесь же, в студенческом квартале. Она доносилась... с востока, да – как и сейчас. Когда она гналась за Кираем по крышам после того, как он бросил в Раису Кровавый Осколок, они находились на окраине Новограда, в восточной половине города, а мелодия доносилась с запада.

– Север, – вдруг произнес Штефан. – Когда мы с тобой выбрались со склада Газнаева, музыка шла с севера. Я помню, еще посмотрел в ту сторону.

Ульрика поджала губы.

– Итак, на западе города она доносится с востока. На востоке – с запада. На юге – с севера.

– В таком случае источник музыки расположен в центре города, – сказал Штефан. – Где-то рядом с...

– Башней Чародеев! – выдохнула Ульрика. – При старом царе там находилась школа магии!

Штефан нахмурился.

– Еще одно чрезвычайно смелое предположение, – сказал он и пожал плечами. – Но что еще нам остается, не так ли?

Он повернулся и двинулся к выходу из переулка.

ГЛАВА 23
БАШНЯ

 

Ульрика и Штефан смотрели на Башню Чародеев с крыши ближайшего к нему здания, то есть с приличного расстояния. Башня находилась на пересечении Большого Променада, главного проспекта Прааги, и Линска. Ее окружало широкое пустое пространство, как если бы город попятился от нее. Она находилась за высокой каменной стеной без дверей и ворот. Ульрика не знала, возвели стену для того, чтобы не пустить любопытствующих внутрь, или хотели помешать чему-то вырваться наружу. Башня Чародеев торчала над стеной, как расколотая мачта. Даже сейчас, практически разрушенная, она раза в три превосходила ближайшие к ней доходные дома. Вокруг зазубренного шпиля всегда клубился туман. Нижние этажи почти не пострадали. Контрфорсы и балконы на ровных красных стенах уцелели. Но чем выше, тем больше глубоких царапин и вмятин усеивало их – следы вырвавшейся наружу при взрыве смертоносной магии. Камень рассыпался в пыль, тут и там зияли черные дыры. У самого верха башня выглядела так, словно оплавилась, стены сложились друг на друга, будто сделанные из мокрой глины, а вершина представляла собой рваный черный обрубок – так выглядит культя человека, который держал в руках бомбу в момент взрыва.

– Я никого не вижу и не чую, – сказала Ульрика.

– Я тоже, – ответил Штефан. – Либо мы опередили их, либо они уже забрали виолу.

– Либо ее там все-таки нет, – закончила Ульрика.

– Пойдем посмотрим.

Они спустились по фасаду здания, перебежали широкую пустую площадь и остановились у стены, окружающей башню. Ульрика огляделась, чтобы убедиться – за ними никто не следит, – и принялась карабкаться на стену. Кладка здесь оказалась грубая, неаккуратная, и было за что зацепиться. Поверху стена была утыкана стальными острыми прутьями, но вампиры протиснулись между ними и спустились в тесное, заваленное щебнем пространство между ней и башней.

Ульрика, хмурясь, смотрела на башню. Ее стены, по крайней мере у основания, выглядели гораздо более гладкими, чем та, через которую они только что перемахнули. Все окна на нижних этажах были заложены. Вскарабкаться здесь сложно. Штефан принялся обходить башню в поисках входа. Ульрика последовала за ним. Проем обнаружился на противоположной стороне. Вокруг колонн, поддерживающих большую арку, обвились драконы, с замкового камня на входящих сурово смотрела оскаленная голова медведя. В этом проходе, тоже когда-то замурованном, кто-то пробил дыру в кладке. Вампиры подбежали к ней. Ульрика выругалась.

– Они опередили нас!

Штефан покачал головой.

– Эту дыру пробили много лет назад. Посмотрите.

Ульрика пригляделась. И правда – обломки кирпичей, валяющиеся вокруг дыры, покрылись толстым слоем пыли и грязи. Их выбили из стены давно, и на грязи, покрывавшей их, не осталось свежих следов.

– Отчаянно смелые воры давних времен, – сказал Штефан.

– Спасибо им, что они проложили нам путь, – произнесла Ульрика.

Она присела на корточки и заглянула в дыру.

За ней находился высокий, этажа на три, вестибюль. Сводчатый потолок из базальта украшали бронзовые изображения звезд, планет и лун. Под этими искусственными небесами возвышались полуразрушенные статуи мужчин и женщин, одетых в мантии волшебников. Они выглядывали из ниш в стенах. Гранитные руки их сжимали посохи, астролябии, жезлы и весы. Изваяния замерли в величественных и благородных позах, но каменные лица, отмеченные печатью порока и разложения, зловеще ухмылялись. Великие волшебники и волшебницы прошлого показывали языки, выпучивали глаза, вместо их носов красовались свиные пятачки, из высоких лбов торчали рога. Скульптор не мог изваять их так. Ульрика вздрогнула в замешательстве и отвела взгляд, продолжив осматривать вестибюль. В центре зала возвышалась странная двойная винтовая лестница. Изящная, словно ее строили эльфы Ултуана. Она возносилась к потолку из груды щебня и обломков, словно пара змей, обвивающих друг друга. Позади нее в дальней стене различалисьтемные провалы дверей. Часть их вела в другие помещения, а одна, похоже, – на лестницу, спускающуюся в подземные уровни башни. Ульрика прибегла к вампирским сверхчувствам и прощупала башню сверху донизу на предмет сердечного тепла и биения пульса, но ничего не обнаружила. Место казалось пустым, как разграбленная могила.

Ульрика пролезла внутрь и поднялась на ноги, отряхиваясь. Штефан протискивался в дыру следом за ней.

– Будем искать внизу или наверху? – спросила она.

Прежде чем Штефан успел ответить, раздалась печальная пронзительная музыка, от которой кровь застыла в жилах. Мелодия лилась с верхних этажей.

– Наверху, я полагаю, – ответил Штефан и направился к двойной винтовой лестнице.

Ульрика вздрогнула и последовала за ним. Мелодия звучала так призывно... она заманивала их.

Двойные лестницы вились к потолку, но не достигали его. Они опирались друг на друга, как пьяные любовники, но не на потолок – в нем осталось лишь отверстие, через которое когда-то проходили ступени. Между верхним краем конструкции и потолком оставалось пустое пространство размером в три человеческих роста. Ульрика опустила взгляд и увидела, что оба основания тоже сломаны.

Она сглотнула. Ничто не удерживало переплетенные в воздухе лестницы, кроме друг друга. Они не опирались ни на фундамент башни, ни на потолок.

– Может, все-таки попробуем взобраться по внешней стороне стен башни, – сказала она.

– Они стоят так уже лет двести, – сказал Штефан. – Наш общий вес слишком мал, чтобы они хотя бы вздрогнули.

Он принялся уверенно подниматься по левым ступеням. Ульрика подождала немного, готовая отскочить, если лестница начнет рушиться на ее голову, затем последовала примеру Штефана. Каждый их шаг вздымал огромные облака пыли, но конструкция не пошатнулась ни на дюйм. Миновав два оборота винтовой лестницы, вампиры снова наткнулись на следы предшественников. Через зазор между верхней частью конструкции и потолком тянулась паутина канатов и шкивов. На последней целой площадке валялись брошенные инструменты, при помощи которых ее и соорудили.

Штефан подошел к краю пролета и сильно дернул за веревку. Раздался треск, облако пыли вылетело из нее, когда она натянулась, но выдержала. Штефан повис на ней, а затем принялся карабкаться к остаткам лестницы, торчавшим из потолка. Ульрика подержала нижний конец веревки, чтобы она не раскачивалась, пока он лез, подождала, пока вампир переберется на уцелевший верхний край лестницы, и полезла сама. Когда веревка качнулась под ней, по коже Ульрики побежали мурашки. Штефан наклонился, схватил ее за руку и помог вскарабкаться на висящие над пустотой обломки ступеней. Издалека донесся мелодичный пассаж – виола словно поздравила их с успехом и снова стихла. От этого звука Ульрика стиснула зубы.

– Он хочет, чтобы его освободили, – сказала она, имея в виду демона в виоле.

Штефан кивнул. Вампиры обнажили мечи и двинулись вверх по изгибам лестницы. Миновав пролет, они оказались на площадке. Здесь начиналась охватывающая всю башню изнутри галерея. На нее выходило множество дверей. Через опустевшие проемы виднелись обшитые деревянными панелями залы для лекций: ряды скамеек, кафедры, доски с написанными мелом странными символами. Из одного проема торчали скелеты в ветхих студенческих балахонах – словно люди все разом бросились прочь из зала в попытке спастись, но не преуспели. Штефан и Ульрика поднялись еще на половину оборота винтовой лестницы и наткнулись на скелет. Он лежал головой вниз, уткнувшись лицом в ступени, как будто смерть застигла его в момент поспешного спуска. В руках скелет сжимал толстый золотой прут. Фаланги пальцев и кости кисти тоже были золотыми, по самые запястья. Ступеньки вокруг его рук усеивали тонкие золотые чешуйки, словно кожа мертвеца тоже превратилась в золото. Увидев это, Ульрика поморщилась. Они со Штефаном обошли труп и двинулись дальше. Она почувствовала взгляд через балюстраду следующего этажа и посмотрела туда, поднимая меч. Там никого не было. Однако, едва Ульрика отвела взгляд, чувство, что за ней наблюдают, вернулось – к нему добавилось ощущение, что по галерее кто-то ходит. Она глянула на Штефана.

– Призраки, – сказал он. – Или отголоски прошлого.

Чем выше они поднимались, тем страннее выглядело все вокруг. Из глаз статуй сочились кровавые слезы. Нечеловеческие голоса нашептывали в уши Ульрики до невозможности похотливые обещания. Из пустых комнат доносились жуткие крики. В узкие окна некоторых комнат светило яркое солнце, хотя другие заливал лунный свет.

Странности проявлялись не только в обстановке башни. Порывы мощных чувств, как сквозняки, гуляли по коридорам и обрушивались на вампиров, непрерывно меняясь. Облака то ненависти, то похоти, то взбалмошности, то невыносимой печали окутывали Ульрику и Штефана. Чем выше они поднимались по бесконечным извивам лестницы, тем сильнее становились эти порывы. Ульрике хотелось то плакать, то смеяться, то наброситься на Штефана с мечом, то сорвать с него одежду, нет, лучше вырвать ему горло, и это все на протяжении пары мгновений. Все, что она могла сделать, – не позволять перепадам ложных страстей захватить ее, и она держала себя в руках, призвав на помощь всю свою силу воли.

Они миновали место, где камень лестницы был так горяч, что подошвы сапог задымились, а к перилам стало не прикоснуться. Этаж, на котором все превратилось в стекло: стены, мебель, светильники на стенах, люди. Сцена ужасного бегства, сияющая, навеки запечатленная с безумной точностью. Стеклянные студенты застыли в момент, когда бежали со всех ног. Некоторые оглядывались через плечо, будто в сторону взрыва. Пожилая женщина обнимала женщину помоложе, прижимая к себе и словно пытаясь закрыть своим телом. Бежал совсем юный студент, неся в руках огромную охапку стеклянных книг. Ноги большинства прилипли к полу, и люди так и застыли, но некоторых превращение застигло в прыжке, и, рухнув на пол, они разбились на множество осколков. Когда вампиры проходили мимо этих несчастных, снова заиграла виола, и резонанс мелодии в стеклянных фигурах создал отчетливое впечатление, что статуи кричат.

Несколькими этажами выше лестницу заполонили черные лианы с красными листьями, с которых свисали маслянистые алые плоды. Побеги тянулись из комнат на этаже, занимали всю галерею и просвет между двумя лестницами. Вампиры попытались обойти растения, но они заполнили всю лестничную шахту. Надо было лезть в заросли, другого пути не было.

Бок о бок вампиры протолкались через мясистые листья и принялись взбираться по толстым лианам. На ощупь они оказались гладкими и маслянистыми, за них было трудно ухватиться. Ульрика поморщилась – лозы источали сильный запах плесени. Что-то зашуршало в зарослях, и девушка обернулась на звук, Штефан тоже. Исходящий из-за красных листьев шорох тут же стих.

– Это еще что такое? – спросила Ульрика.

– Крысы? – предположил Штефан.

Они двинулись дальше, перелезая с лианы на лиану и все сильнее углубляясь в заросли. Ульрика увидела в нескольких футах под собой скелет. Он застрял между двумя лианами. Чуть подальше висел другой. Вампир остановилась. На скелетах все еще виднелись обрывки черной одежды, вокруг валялись инструменты и моток веревки.

– Это ведь воры, которые вломились сюда несколько веков назад?

Штефан кивнул.

– Но что их убило?

Снова раздался шорох. Краем глаза Ульрика заметила движение и обернулась. Теперь она увидела источник звука – один из ярких плодов поднимался на стебле, как змея. Он взорвался, словно переспевший стручок. Внутри оказалось острое, как костяная игла, семя. Фрукт вдруг ударил этой иглой Ульрике прямо в глаз. Она взвизгнула. Она успела поймать костяной дротик прежде, чем он пробил ее веко, только благодаря сверхчеловеческой скорости своих рефлексов. Другой плод уколол ее в руку, мясистые губы стручка сомкнулись вокруг шипа и принялись сосать из раны кровь. Яростно вопя, Ульрика оторвала его вместе с куском кожи. Рядом с ней, изрыгая проклятия, сражался с растениями Штефан. На лозах со всех сторон плоды раскрывали мясистые губы, обнажая острые иглы семян, и набрасывались на незваных гостей.

– Бегом! Бегом! – крикнул Штефан. – Продолжайте двигаться! Лицо прикройте!

Ульрика широким движением меча отбросила лозы вокруг, натянула капюшон на голову и, чтобы он не свалился, зажала его край зубами. Она двинулась вперед, хватаясь за что попало и ничего не видя. Стручки атаковали ее со всех сторон, впиваясь в руки, ноги и спину. Ульрика дергалась и вопила. Судя по ворчанию и проклятиям, раздававшимся поблизости, Штеф испытывал те же трудности. Ульрика сообразила, что произошло с ворами. У них не было стремительных рефлексов, которыми обладали вампиры. В первый же миг они лишились глаз, а затем кровожадные стручки принялись рвать их на части. Люди отчаянно боролись, пытаясь вырваться из зарослей, но были обречены. Ужасная смерть.

Ульрика и Штефан оказались более удачливыми. К облегчению – но и к замешательству – Ульрики, после первых яростных атак интенсивность их начала резко падать. Лозы пытались обвиться вокруг нее, били маслянистыми телами, но больше не пытались воткнуть острые шипы, хотя, судя по всему, становились все злее. Наконец Ульрика нащупала камень вместо скользкого стебля и выползла из зарослей на ступени. Штефан выбрался следом. Они поползли вверх по ступеням. Лозы позади них натягивались изо всех сил, стручки награждали последними тычками в спину. Оказавшись вне пределов их досягаемости, Штефан повалился на ступени и принялся потирать раны.

– Гнусные овощи! – прорычал он.

Ульрика рухнула рядом с ним и тоже принялась осматривать свои повреждения. Ее ладони и запястья покрывала россыпь рваных ран и пылающие красные точки укусов.

– Я думаю, нам повезло, что мы – не живые.

– Почему? – спросил Штефан, вытаскивая обломок длинного семени из ноги.

– Похоже, мы не пришлись им по вкусу.

– Надеюсь, они отравятся нашим мясом, – сказал Штефан.

Ульрика криво улыбнулась.

– Я вот начинаю думать, стоило ли нам сюда лезть. Скрипка, как мы видим, надежно защищена чарами самой башни. Смертным эти препятствия не преодолеть.

– Они – культисты, – сказал Штефан. – У них есть свои чары.

Улыбка Ульрики погасла. Штефан прав. Культисты могут миновать все эти препятствия, даже не заметив их. Она вздохнула.

– Тогда вперед.

Они поднялись и двинулись дальше. Миновав еще два пролета, уперлись в препятствие, которое на первый взгляд казалось совершенно непреодолимым. Еще когда Ульрика рассматривала башню издалека, она заметила, что в верхней части здание словно оплавилось. И вот они добрались до этого места. Стены слиплись вокруг лестничной шахты, словно восковые, этажи смялись и перемешались. В дальнем конце узкого прохода из выпуклых перекрученных стен вампиры уперлись в тупик.

Ульрика подошла к нависающему перекрученному потолку и потрогала его. Гранит. Какая бы сила ни заставила его таять, как воск, она ушла, и камень вернулся в естественное состояние.

Штефан вздохнул.

– Ну вот и все, – сказал он. – Тут даже чернокнижник не пробьется.

– Не пробьется, – согласилась Ульрика. – Но вампир сможет обойти.

Штефан с интересом посмотрел на нее. Ульрика жестом позвала его за собой. Они вернулись на последнюю уцелевшую лестничную площадку. На этом этаже, судя по всему, располагались личные покои магов – в комнатах стояли кровати и обеденные и письменные столы. На стенах и полах виднелись глубоко выжженные тени – все, что осталось от обитателей этажа. Ульрика подошла к высокому разбитому окну, высунула голову и посмотрела вверх. В отличие от гладкой стены у основания башни, камень здесь оказался изъеденным и искрошился. Вскарабкаться по ней не составило бы труда. Выше, где башня растаяла под влиянием магии, стены покрылись множеством выпуклостей и почти морщин. Поверхность напоминала наполовину сброшенную старую шкуру змеи.

– Это ж почти лестница, – сказала Ульрика.

Она вылезла в окно и принялась подниматься по стене. Штефан последовал за ней. Но, когда они добрались до оплавленных стен, подъем серьезно усложнился. Эхо магии, сохранившейся в камне, покалывало пальцы, заставляя их дергаться; кладка словно гудела. Откуда ни возьмись налетел сильный ветер, полный криков и воплей. Он бил Ульрику и пытался оторвать от стены. Из пустоты на девушку упал человек, дергающийся и вопящий. Она вздрогнула и выпустила когти, чтобы снова ухватиться за стену. Но человек пролетел сквозь нее. Это оказался бесплотный дух. Ульрика продолжала карабкаться, сверху сыпались еще тела, раздавался грохот, вспыхивали ослепительные взрывы – такие же призрачные, как и первый их вестник.

В свете взрывов Ульрика видела ужасных крылатых существ. Они кружили над башней, изрыгая огонь и черную желчь. Чернокнижники в опаленных мантиях висели в воздухе на фиолетовых дисках магической энергии и метали в защитников башни разряды энергии. Те отвечали взаимностью, сжигая нападающих огнем, заставляя крылья летучих тварей покрываться льдом, те падали. Но на смену им тут же приходили другие.

Ульрика карабкалась сквозь бурю захваченного в ловушку времени, где схватка за башню длилась бесконечно. Пламя и вихри черной магии захлестывали вампира, не причиняя вреда. А вот стена под ее руками то становилась гладкой и прямой, то противно теплой, мягкой и текучей, то перекрученной, холодной и неподвижной. Несколько раз Ульрика ухватилась за пустоту в месте, где на стене вроде бы находилась удобная зацепка, чуть не сорвалась, закрыла глаза и полезла дальше, полагаясь только на ощущения. Но ветер, грохот разрывов и чужие воспоминания продолжали обрушиваться на нее. Однако по мере продвижения вверх они становились все слабее и постепенно начали стихать. Ульрика открыла глаза и увидела, что миновала оплавленный участок. Теперь она находилась выше, там, где камень почернел и потрескался. Ее руки и одежда уже испачкались в саже. Чуть выше и левее Ульрика заметила окно. Она аккуратно подобралась к нему и втолкнула себя внутрь. Руки ее уже дрожали от усталости. Вампир развернулась и помогла Штефану влезть внутрь. Оказавшись в безопасности, они стряхнули сажу с одежды и рук и огляделись.

Башня здесь была разгорожена на четыре части. В одной из клиновидных четвертей вампиры и оказались. Небольшая дверь в дальней стене выводила, видимо, на лестницу. Большие арки дверей, украшенные колоннами, – в соседние помещения. Судя по всему, изначально здесь располагалась сокровищница – повсюду валялись сундуки, ларцы и непонятные предметы – все сожженные и разбитые. Внутренности сундуков также превратились в обугленные головешки. Латные доспехи стали сплавленными кучами выгоревшего шлака. Драгоценности, их украшавшие, потрескались и помутнели. Под рухнувшей полкой виднелись опаленные переплеты книг, страницы которых обратились в прах. Дорожки растекшегося золота и серебра расходились от них по выложенному плиткой полу. В углу лежал почерневший разбитый обелиск, явно привезенный из Нехекхары в незапамятные времена.

Ульрика присела на корточки и подняла треснувший самоцвет.

– Если пламя повредило даже его, как могла здесь уцелеть скрипка?

Штефан покачал головой и направился к двери в правой стене. Ульрика встала и последовала за ним. Комната за ней мало чем отличалась от той, в которую они влезли первой, – обугленные стены, россыпь углей вместо хранившихся здесь сокровищ. А вот в третьей комнате, помимо горелых обломков, обнаружился каменный саркофаг.

– Вот как, – ответил Штефан.

Они пробрались к нему сквозь месиво обломков. Довольно высокий саркофаг почти доставал до потолка. Он почернел от копоти, как и стены башни, но не прогорел насквозь. Уцелела и дверь, обшитая металлическими пластинами, – до последней петли, замка и пруточка. Изнутри доносилась жалобная мелодия – инструмент взывал, почти умоляя.

Ульрика изумленно уставилась на саркофаг.

– Во время этой битвы камень скручивался и горел, как бумага, а на этой штуке не осталось ни царапинки?

Штефан шагнул вперед и стер с замка сажу. Под ней обнаружилась полоса приземистых угловатых рун, окружавшая пластину.

– Гномья работа, – сказал он. – Мой отец хранил сокровища в похожем саркофаге. От предательства Кирая он его, однако, не защитил, – с горечью добавил Штефан.

Ульрика дернула за ручку двери. Та не сдвинулась с места. Ульрика пнула дверь. Выяснилось, что она настолько же прочная, насколько кажется с виду. Она была не меньше фута в толщину. Девушка обошла саркофаг, осматривая стенки в поисках повреждений. Увы. Ни единой трещинки.

Ульрика покачала головой.

– Если вся мощь Хаоса не смогла взломать его, сомневаюсь, что у нас получится.

Штефан повернулся к выходу.

– Мы пока проверили только три комнаты из четырех, – сказал он. – Может, к этой штуке удастся подобраться снизу. Или сверху. Или сзади.

Но им не удалось. Задняя часть саркофага примыкала к стене, за которой находилась галерея, опоясывающая лестничную площадку. Здесь все осталось целым и крепким – и сверху, и снизу. Только гномья работа выдержала столкновение с чарами Хаоса, исказившими и уничтожившими все вокруг. Вампиры вернулись к саркофагу и встали перед его тяжелой дверью. Ульрика печально вздохнула.

– Я оказалась права. Не стоило забираться сюда. Этот саркофаг никто не сможет вскрыть. Даже чернокнижник. Плану культистов, в чем бы он ни заключался, не суждено воплотиться в жизнь.

– Скорее всего, вы правы, – ответил Штефан, хмурясь. – Но всегда лучше знать наверняка.

– Единственный способ знать это – самим извлечь оттуда виолу и уничтожить ее, – заметила Ульрика.

– Это самый верный способ, да, – согласился Штефан. – Но увидеть своими глазами, что культисты не смогли вскрыть саркофаг, тоже неплохо.

Ульрика приподняла бровь.

– Вы говорите, что мы можем подождать их прибытия, понаблюдать за ними и убедиться, что им это не удалось?

– Именно.

– Очень хорошо, – сказала Ульрика. – А потом они окажутся заперты тут вместе с нами. Можно будет спокойно с ними побеседовать.

Штефан ухмыльнулся.

– Теперь вы говорите как вампир.

Место для идеальной засады отыскалось на верхушках колонн, украшающих проход в одну из соседних комнат. Их венчали потрескавшиеся, почерневшие статуи кислевитских двуглавых орлов, каждая ростом выше человека. Притаившись за ними, Штефан и Ульрика отлично увидели бы все, что произойдет вокруг саркофага, оставаясь при этом незамеченными.

В томительном ожидании прошел час или около того. Ульрика начала уже беспокоиться, что этой ночью культисты не доберутся сюда и им со Штефаном придется провести день в этих руинах. Но тут виола издала резкую трель. Ульрика встрепенулась. Штефан тоже поднял глаза.

Ульрика напрягла чувства. Снаружи и снизу доносились слабые голоса. И на самой границе восприятия слышалось биение человеческих сердец.

– Во время подъема вы испытаете нечто странное, братья, – перекрывая их, раздался низкий голос. – Просто закройте глаза и не обращайте внимания. Это всего лишь отголоски прошлого, не более того.

Послышались одобрительные возгласы, а затем все стихли.

Ульрика и Штефан переглянулись. Этот голос она узнала.

– Это колдун, который пытался нас сжечь на складе Газнаева, – прошептала она.

– Отлично, – сказал Штефан. – Очень хотелось с ним повидаться.

Они подались вперед, чтобы заглянуть в окна. Ульрика почуяла, как три живых, бьющихся сердца приближаются, поднимаясь вверх вдоль внешней стороны башни. Вот донеслись приглушенные крики и ворчание.

– Спокойно! – прошипел колдун. – Игнорируйте их!

Ульрика стиснула зубы. Ей очень хотелось, чтобы культисты заблудились в жестоких иллюзиях бесконечной битвы за башню, потеряли опору под ногами, упали и разбились насмерть. Но, к ее разочарованию, больше никаких криков не раздалось.

На одном из подоконников заплясали тени. Вампиры присели пониже, стараясь лучше рассмотреть гостей. Ульрика нахмурилась. Как-то очень быстро люди вскарабкались по стене. Даже им со Штефаном потребовалось на это больше времени. Тени приблизились. Вампиры увидели, как трое культистов в балахонах и вуалях, скрывавших их лица, вплыли в открытое окно. Они держались за руки. Все троих окружало фиолетовое сияние. Люди аккуратно приземлились на пол. Знакомый колдун – он находился в центре группы – выглядел совершенно спокойным, словно летать для него столь же обычное дело, как ходить пешком. Остальные двое вздохнули с большим облегчением, когда под ногами у них снова оказалась твердая поверхность. Колдун указал на свежие следы Ульрики и Штефана на почерневшем от копоти полу и скомандовал:

– Обнажить оружие. Здесь есть кто-то еще. Обыщите комнаты.

ГЛАВА 24
ПРИСЛУЖНИЦА КОРОЛЕВЫ

 

Двое культистов встревоженно огляделись.

– А вы не можете воспользоваться магическим зрением, брат? – спросил один.

Колдун засмеялся.

– Здесь? Я едва вижу реальность под всеми чарами, которыми пропитано это место. Мое магическое зрение тут бесполезно. Идите. Если на вас нападут, используйте клинки, которые мы для вас сделали. Если это те же самые твари, с которыми мы уже сталкивались, ничто другое в схватке с ними не поможет.

При этих словах Ульрика и Штефан переглянулись. Культисты обнажили длинные мечи и принялись пробираться через беспорядок в опаленной сокровищнице. Клинки слишком ярко сияли в лунном свете – их, скорее всего, окунули в расплавленное серебро. Враги хорошо подготовились к встрече с вампирами.

Один из культистов прошел прямо под Ульрикой и Штефаном. Колдун тем временем направился к саркофагу, где принялся бормотать что-то под нос, производя руками сложные жесты. Несмотря на его заверения, что он не может воспользоваться магическим зрением здесь, Ульрика укрепилась в мысли, что колдун пытается разглядеть, что находится в саркофаге и какова природа чар, защищающих эту вещь. Какое заклинание, интересно, он использует, чтобы открыть его. Оно должно быть очень мощным.

Обыскав комнаты, культисты вернулись к колдуну

– Мы никого не нашли, брат, – сказал один.

– Мы проверили этаж выше и этаж ниже, – сообщил другой. – Они наведались и туда, но сейчас их там нет.

Колдун кивнул.

– Отлично. Возможно, они отказались от своей затеи. Даже таким, как они, эту дверь не открыть. Но все равно оставайтесь начеку. Но сначала вы должны сделать то, зачем мы пришли сюда. Рука ведьмы у тебя, брат Песня.

Культист кивнул и достал из поясной сумки сверток. Развернул его. Внутри оказалась иссохшая человеческая кисть.

Колдун отступил на шаг.

– Рука ведьмы не должна коснуться пола, стен или чего угодно здесь, включая меня, – сказал он. – Только рука той, кто черпает магию из разноцветных ветров, может открыть замок, и ее не должно осквернить ни малейшее прикосновение Хаоса.

– Да, брат, – ответил Песня, крепко сжимая мертвую кисть.

– А вы, брат Лирик, – обратился колдун к другому культисту. – Вы принесли ключ?

– Да, брат. – Лирик вынул из кармана дублета большой ключ и поднял его.

– Хорошо, – сказал колдун. – А теперь соедините их, как я вам показывал.

Культисты сблизились, вставили ключ в мертвую кисть так, словно она держала его, и обмотали руку просмоленным шнуром.

– Крепко привязали? – спросил колдун.

Брат Песня покачал ключ туда-сюда.

– Крепко-накрепко, брат.

– Тогда открывайте дверь, – приказал колдун. – Но будьте настороже. Не разглядел я, что хранится там. Вам придется защищать меня.

– Жизни отдадим, брат, – хором ответили культисты.

Брат Песня подошел к двери, держа кисть за культю. Брат Лирик с мечом на изготовку встал позади него. Колдун готовился произнести заклинание. Ульрика разочарованно покачала головой – все оказалось так просто. Она думала, что будут призваны могучие магические силы. Ей и в голову не приходило, что культисты сумеют заполучить ключ от саркофага.

Брат Песня вставил ключ в замок и попытался повернуть его. Тот не шелохнулся – пальцы, в которых находился ключ, не сжимали его, хотя их крепко примотали шнуром. Разочарованный, брат Песня протянул руку, чтобы свести пальцы сильнее, но колдун окриком остановил его:

– Нет! Только ее рука! Если твои пальцы коснутся ключа, пока он в замке, дверь не откроется!

Брат Песня раздраженно хмыкнул и попытался снова, поворачивая руку и прижимая ее к замку. Если бы его изготовили люди, уловка могла и не сработать. Но запоры гномов славились тем, что открывались только ключом именно от них – и если ход механизма плавный. В конце концов, когда пальцы мертвой ведьмы перекрутились так, что сломались бы, будь она жива, ключ повернулся в замке. Раздался грохот – внутри саркофага опускались грузы, удерживавшие засовы.

– Отлично, – прошептал колдун, потирая руки. – Отойди и будь начеку. Теперь моя очередь.

Брат Песня сделал что велели. Он отбросил мертвую руку, все еще сжимавшую ключ, вытащил меч и встал на изготовку.

Колдун подошел к двери и нажал на ручку. Некоторое время ничего не происходило, а затем дверь медленно заскользила внутрь, открываясь. Виола изнутри обрушила на гостей водопад радостных звуков – так мог бы петь, приплясывая, ребенок, которого освободили от школьных занятий.

Ульрика, глубоко потрясенная, посмотрела на Штефана. Он жестом поманил ее к себе. Девушка бросила взгляд на культистов. Те не сводили глаз с саркофага – колдун как раз вошел в него. Ульрика проскользнула к Штефану через арку.

– Как только виола будет у него, – сказал Штефан, – мы их убьем. Сначала его, потом этих двоих.

– Его? – спросила Ульрика. – Но у них посеребренные мечи.

– А он умеет швыряться огнем, помните? – добавил Штефан.

Ульрика кивнула и через арку пробралась обратно за своего орла. Вампиры обнажили оружие и вскарабкались наверх, на плечи птиц. Штефан поднял руку.

– Наконец-то! – донесся голос колдуна из саркофага. – И не тронута пламенем или разложением. Великолепно!

Культисты попятились, давая колдуну дорогу. Он вышел из саркофага, нежно, как ребенка, держа в руках продолговатый, с золотыми петлями футляр из красного дерева

Штефан махнул рукой. Они с Ульрикой, бесшумные и стремительные, как тени, спрыгнули с каменных орлов и приземлились в двух шагах за спинами культистов. Двое бойцов даже не успели заметить, как вампиры проскользнули мимо них. Колдун как раз начал поворачиваться, когда они набросились на него. Штефан ударил в сердце. Ульрика воткнула меч в начавший открываться в изумлении рот. Меч вышел из затылка, на чем жизнь колдуна и закончилась. Для того, кто чуть не изжарил ее заживо, это получилась слишком легкая смерть, но сейчас действовать приходилось быстро.

Вампиры вытащили мечи из тела колдуна и развернулись к двум оставшимся культистам. Труп позади них осел на пол, футляр с виолой выпал из его руки.

Стражники бросились вперед, осыпая противников ударами посеребренных мечей. Ульрика отступила, осторожно парируя. Культист, который напал на нее, оказался неплохим мечником, но ей он и в подметки не годился – если бы не серебро на клинке. Оно помешало Ульрике закончить бой одним стремительным выпадом. Один пропущенный удар – и закончится она сама, а не схватка.

Культист засмеялся.

– Да, тварь! Мы знаем твое слабое место!

Он надвигался, осыпая ударами ее выставленную вперед руку. Неуверенность Ульрики внушила ему излишнюю беззаботность. Он раскрылся. Вампир парировала его меч кинжалом, культист рванулся назад, но поздно – рапира Ульрики уже пробила его сердце. Штефан тоже прикончил своего соперника – уклонился от удара дикой силы и перерезал ему глотку.

Ульрика облегченно вздохнула, но тут же нахмурилась.

– Мы не успели побеседовать с ними.

Штефан пожал плечами.

– А зачем? Виола у нас, их план сорван.

Ульрика повернулась, чтобы поднять ее. На полу рядом с трупом колдуна лежал футляр из красного дерева. Его усеивали руны и магические печати – видимо, чтобы удерживать виолу внутри. Но даже сквозь футляр и все печати инструмент, как черное солнце, излучал жуткую силу. Ульрика даже зачесалась.

– Давай уничтожим ее здесь и сейчас, – сказала она, поднимая меч. – Я даже через футляр ощущаю ее мерзкое влияние.

– Нет! – воскликнул Штефан. – Если в виоле действительно заточен демон, мы окажемся в смертельной опасности. Уничтожив инструмент, мы можем выпустить его – и он убьет нас обоих.

Ульрика снова посмотрела на футляр с виолой, тоже встревожившись.

– Но что же нам тогда с ней делать? Если виолу не уничтожить, культисты снова попытаются заполучить ее.

Штефан нахмурился.

– Жалко, что вы теперь в черном списке у боярыни Евгении. Я слышал, она – великая колдунья. Она, скорее всего, знает безопасный способ уничтожить виолу.

Штефан сердито хмыкнул.

– Ладно, что-нибудь придумаем. Но сейчас не время. Придется забрать виолу с собой и разобраться с ней позже.

– Так и сделаем, – согласилась Ульрика.

Она подняла футляр. В ее голове все поплыло. Мощное, почти неконтролируемое желание открыть его и вынуть виолу охватило девушку. Виола умоляла освободить ее – и все желания Ульрики исполнятся. Враги падут, а все, кто ей дорог, станут любить ее. Все, что для этого нужно сделать, – выпустить виолу на свободу! Ульрика с трудом подавила позыв распахнуть футляр немедленно, сняла с пояса мертвого колдуна кожаную суму, засунула туда футляр и закинула суму за спину. Когда сума коснулась спины, по телу Ульрики прошла дрожь. Виола излучала тепло, которое почти обжигало.

– Пойдем, – сказала Ульрика. – Быстро. Я хочу избавиться от нее как можно скорее.

Штефан кивнул, они прошли через комнату и забрались на подоконник. Штефан тут же начал спускаться. Ульрика же сначала глянула на восток. Небо над горами стало светло-серым. Рассвет надвигался. Придется поспешить, если они хотят добраться до безопасного подвала пекарни до того, как встанет солнце. Ульрика собрала волю в кулак и начала спускаться, заставляя себя двигаться размеренно и не спеша.

Когда они добрались до оплавленной части башни, девушка напряглась, ожидая столкнуться с ужасными видениями и потерей ориентации в пространстве. Но, как ни странно, хотя ей и пришлось испытать это снова, наваждение стало слабее и не захлестнуло ее с головой. На этот раз не пришлось ползти на ощупь. Может, причина в том, что Ульрика уже проходила через эту бурю и начала привыкать? Или колдун культистов наложил чары, ослабившие ее мощь?

И тут Ульрика поняла, в чем дело. Не колдун. Виола. Она хотела покинуть башню и защищала вампира от видений. Эта мысль заставила ее содрогнуться. А кто из них вообще принял решение забрать футляр из башни? Она или проклятый инструмент? Как теперь понять – она сама выбирает, что делать, или это виола искусно играет на струнах ее души?

Вампиры миновали расплавившуюся часть башни и вернулись внутрь через окно. Ульрика вспомнила о кровожадных зарослях чуть ниже по лестнице. Может, стоило вернуться наружу и обойти это препятствие, спустившись по стене? Но, добравшись до места, вампиры обнаружили, что все растения убиты. Кусачие плоды неподвижно лежали на ступенях, превратившись в кучи шелухи.

– Как я и думал, – сказал Штефан, когда они пробирались через иссохшие лозы. – Колдун расчистил нам путь.

Ульрика вдруг очень обрадовалась, что они убили его прежде, чем он смог произнести хоть одно заклинание.

Миновав уничтоженные заросли, вампиры поспешили вниз. Они почти бежали, на этот раз не уделяя никакого внимания странным картинам на этажах, которые так пристально рассматривали по пути наверх. Они уже поднялись на последний пролет, который вывел бы их в разоренный вестибюль, когда Штефан резко остановился. Ульрика ухватилась за перила и тоже замерла.

– Что такое? – спросила она.

– Сердца. Бьются, – ответил он. – Под нами.

Ульрика прибегла к вампирским сверхчувствам и теперь тоже услышала. Человек десять или больше расположились у основания лестницы.

– Культисты.

Вампиры тихонько прокрались по лестнице, миновали потолок вестибюля и остановились у большого провала у разрушенной лестницы. Там они принялись вглядываться в царящий внизу мрак. Его рассеивали несколько фонарей. В их свете виднелись культисты в плащах и масках. Они коротали время ожидания на обломках. Кто-то ходил из угла в угол, другие сидели, некоторые негромко болтали друг с другом.

Один из бродящих по залу обратился к человеку, сидящему на лестнице и спокойно читающему книгу:

– Да что так долго? Где они?

Человек ответил, не отрываясь от книги:

– Подъем очень трудный. Открыть саркофаг быстро не получится. Терпение, брат мой.

Ульрика скривилась – она узнала голос. Это был лидер культистов, которого она про себя прозвала Горбатым. Это он проводил ритуал в заброшенном храме Сальяки, куда они с Раисой попали, следуя за супругами Ещенко. Это Горбатый на ее глазах вырвал из тела душу невинной девушки и заточил ее в бутыль.

Другой культист посмотрел на вопрошавшего и засмеялся.

– Вас пугает это место, малыш? – с грубым акцентом произнес он. – Когда королева вернется, здесь будет ее храм!

Штефан указал на дыру в кирпичной входной двери и зашептал Ульрике на ухо:

– Если мы сможем бесшумно пробраться через разломанную часть лестницы, то окажемся почти у самого пола и проскользнем в дыру в двери прежде, чем они успеют что-нибудь предпринять.

Ульрика разочарованно посмотрела на него.

– Но здесь Горбатый, – огорчилась Ульрика. – Ну, этот, который один раз от меня уже сбежал!

Штефан пристально посмотрел на нее.

– Чего вы ищете – мести или спасения Прааги?

Ульрика повесила голову.

– Вы правы. Простите меня.

Штефан пожал плечами. С бесконечной осторожностью он взялся за одну из веревок, свисавших со сломанных перил, и шагнул с последней уцелевшей ступеньки в пустоту. Ульрика ухватилась за другую веревку и сделала то же самое. Она медленно заскользила вниз, аккуратно перебирая руками, чтобы веревка не принялась раскачиваться или не заскрипела.

Наконец под ее ногами оказалась верхняя ступень лестницы. Ульрика осторожно встала на нее, сначала убедившись, что не заденет при этом ни один из все еще валяющихся здесь инструментов. Штефан так же бесшумно приземлился рядом с ней. Они вместе принялись на цыпочках спускаться по изгибам лестницы к ничего не подозревающим культистам.

Именно в этот момент виола подала голос.

Ульрика застыла от неожиданности. Культисты вскочили на ноги, все взгляды устремились вверх, в сторону источника яростной мелодии.

– Ах ты предательница! – зашипел Штефан, обращаясь к суме на спине Ульрики. И добавил, уже вампиру: – Вниз! Быстро!

Он ринулся вниз по лестнице. Ульрика помчалась за ним. Футляр больно бил ее по спине, виола дико визжала прямо в уши.

– Остановите их! – закричал Горбатый. – Фьеромонте у них!

Культисты бросились вверх по лестнице, обнажая мечи и кинжалы и выкрикивая варварские боевые кличи. Виола бешено играла. Ульрика и Штефан врезались в них, когда миновали две трети пути вниз. Вампиры раскидали культистов, как сухое сено. Мечи и кинжалы Ульрики и Штефана замелькали молниями, блокируя неуклюжие удары, пробивая грудные клетки, вспарывая шеи и животы. Но когда вампиры прорвались через первый заслон, навстречу им поднялись еще трое. Один боец был маленького роста, а оставшиеся двое – просто гиганты. Ульрика и Штефан думали с такой же легкостью смести с дороги и их, но первый же обмен ударами показал, что эти воины совсем другого класса. Они двигались почти так же быстро, как вампиры, и отвечали на удары с такой силой, что сложно было удержать защиту.

Их оружие тоже было особенным.

Один из великанов чуть не выбил меч из рук Ульрики огромным посеребренным топором. Невысокий боец размахивал двумя длинными ножами – клинки их тоже купали в серебре. Один из них промелькнул прямо перед глазами вампирки, та едва успела отшатнуться. Штефан увернулся от топора второго гиганта, но с трудом.

– Осквернители! – прорычал невысокий боец, повысив голос – свой странный голос, в котором явственно звучали два человека, – чтобы перекричать вопли беснующейся виолы. – Отдайте нам сосуд!

Выше по лестнице культисты, которых Ульрика со Штефаном только опрокинули, но не прикончили, начали приходить в себя и надвигаться на вампиров с тыла.

– Прыгай! – крикнул Штефан.

Он отпихнул великана и перепрыгнул на соседнюю лестницу. Ульрика засмеялась, отбросила набегающих на нее культистов и перемахнула на вторую винтовую лестницу, оставив их бессмысленно размахивать мечами за ее спиной. Футляр ударил ее в спину так, что она поскользнулась при приземлении и чуть не сорвалась вниз. Штефан подхватил девушку, помог устоять на ногах, и они собирались сбежать по лестнице, но три их противника, повторив прыжок вампиров, оказались перед ними, преградив путь. Ульрика изумленно уставилась на них, поднимая меч. Кто они, эти смертные, если им по силам такой прыжок?

– Думаешь, сила ночи спасет тебя? – пронзительно выкрикнул невысокий боец странным двоящимся голосом. – Нет! Мы сильнее! С нами благословение королевы!

При этих словах он сорвал с себя плащ, и остальные двое последовали его примеру. Они отшвырнули одежду в сторону, представ перед вампирами полностью обнаженными – и, как выяснилось, не вполне людьми.

Ульрика с отвращением отшатнулась. Штефан выругался.

Маленький боец оказался женщиной. Рыжеволосой и загорелой. Все ее поджарое тело покрывали норсийские татуировки. Она обладала жестоким очарованием. Глаза томно смотрели из-под множества кос, извивающихся, как змеи. Но было в ней и нечто отталкивающее. На шее виднелся толстый нарост, как будто там рождалась вторая голова. На этом наросте располагался лишь слюнявый рот, беспрестанно облизывавший пухлые губы длинным розовым языком.

Ее могучих товарищей тоже отметили мутации, но они все еще сохраняли некоторое сходство, говорившее, что перед Ульрикой близнецы. Высокие, мускулистые, на свой дикий манер красивые голубоглазые люди. Их светлые волосы были заплетены в косы. Один из них, несомненно, все еще оставался мужчиной, второй – все-таки, очевидно, женщиной. Их кожа сияла твердым фарфоровым блеском.

– Глупые мертвецы! – произнесла невысокая воительница обоими ртами. – Вы решились противостоять Йодис Ненасытной, прислужнице Сирены Янтареволосой, что скоро будет править Праагой. Именем ее я принесу вам смерть. Именем ее я...

Ульрика усмехнулась:

– Так давай уже! – и набросилась на нее, не дав договорить.

Если вампиру и удалось застать Йодис врасплох, внешне это никак не проявилось. Она легко отбила удар Ульрики и атаковала сама. Замелькали длинные ножи Йодис. Ее товарищи атаковали Штефана, размахивая топорами и завывая, как баньши. Ульрике было не под силу опрокинуть атакующую культистку – та двигалась слишком быстро, а вампир боялась угодить под посеребренный клинок. Одно его прикосновение могло искалечить ее. Ульрика попятилась, парируя и уворачиваясь, пытаясь отыскать дыру в сияющей паутине, которую скандинавка плела вокруг себя. Виола пронзительно вопила, ее звук резал уши. Если бы только она замолчала! Штефана тоже вынудили отступать. Ему удалось и уколоть, и ударить мечом каждого из огромных норсов, но клинок отскакивал, как если бы он пытался рубить мраморную статую. А посеребренные топоры рассекали воздух в опасной близости от головы и шеи вампира.

Тем временем остальные культисты спустились по второй лестнице и уже карабкались вверх по той, куда переместилась схватка. Очень скоро вампиров снова окружат, и на этот раз им вряд ли удастся вырваться.

Ульрика заблокировала лезвия Йодис, но мутант ударила ее в грудь босой ногой так, что вампира отбросило к перилам. Футляр виолы больно вонзился в спину, завопив от гнева. Ульрика едва не вылетела с лестницы через перила, но удержалась и глянула вниз. Прямо под ними стоял Горбатый. Он спокойно ждал момента, когда и ему удастся поучаствовать в схватке. Меж его разведенными руками мерцало фиолетовое сияние. Йодис снова атаковала. Ульрика уклонилась. Тут она сообразила, как можно вывести из строя хотя бы одного противника. Она заблокировала клинки норсийки, отбив их в стороны. Йодис заглотила приманку и снова пнула ее ногой в живот – ничуть не слабее, чем в первый раз. Воспользовавшись импульсом, Ульрика откинулась назад и кувырнулась через перила спиной вперед. Теперь она должна была рухнуть прямо на Горбатого. Тот завопил, отскочил в сторону, его настрой сбился, и фиолетовое сияние, окутывавшее его руки, погасло. В полете Ульрика перевернулась, приземлилась на ноги и тут же прыгнула на колдуна, целясь рапирой в его сердце. Но непривычный вес футляра с виолой сбил баланс, и вместо этого меч вспорол живот Горбатого. Тот завизжал и повалился на битую щебенку, схватившись руками за рану, из которой полезли кишки. Ульрика замахнулась, чтобы прикончить его, но тут сверху спрыгнула Йодис и загородила собой раненого колдуна. Сзади набегали еще трое простых культистов.

– Откажись от борьбы, марионетка, – обоими ртами засмеялась норсийка. – Неужели ты не видишь, что пляшешь под дудку Слаанеша?

Ульрика бросилась на нее, надеясь разобраться с врагом до того, как простые культисты прибудут ей на помощь. Но вес футляра виолы снова выбил ее из ритма и равновесия, и Йодис удалось отбиться. Ульрика яростно выругалась. Виола расхохоталась. К этому моменту трое культистов добежали к месту драки. Проклятая виола! Футляр лупил по спине, сбивал руку при каждой атаке, а пронзительный визг оглушал и не давал толком сконцентрироваться.

Ульрика убила культиста. Сверху донесся нечеловеческий вопль. Вампир выглянула на лестницу. Мужчина-великан слепо метался по ней, топча простых культистов. Из его прекрасного лица торчал его же топор. Его напарница обрушилась на Штефана с яростью берсерка.

Йодис снова приближалась, сверкая длинными ножами. Ульрика отбила левый, но футляр со скрипкой ударил ее по руке, и второй кинжал норсийки скользнул по запястью вампира. Мучительная боль пронзила руку до самого плеча. Ульрика отскочила, шипя. Она получила всего лишь легкий порез, но кожа вокруг него почернела и начала отваливаться. Кинжал выпал из руки вампира. Мир вокруг закачался. Ульрика изо всех сил старалась не упасть в обморок. Она пятилась, яростно отмахиваясь мечом от Йодис и оставшихся культистов. Виола злобно хохотала в ее уши, вес футляра заставлял спотыкаться. Да невозможно так сражаться! Ульрика содрала футляр со спины и отбросила в сторону, встала на изготовку, убрав покалеченную руку за спину.

– А вот теперь, – проворчала Ульрика, – теперь я убью тебя.

Она нанесла яростный удар, иЙодис отступила, едва успев увернуться от клинка. Ульрика сделала ложный выпад в ее сторону, резко изменила направление атаки, прикончила двоих остававшихся культистов и снова занялась Йодис. Норсийка-мутант в замешательстве попятилась, танцуя под сыплющимися на нее ударами и фыркая от усилий. Ульрика усмехнулась. Теперь она сражалась по-настоящему! Вес футляра и непрерывное завывание виолы перестали мешать ей, она сосредоточилась и двигалась быстрее ветра. Она прикончит мутанта за пару секунд. Но Йодис оправилась от неожиданности и с внезапной легкостью принялась отражать все атаки Ульрики. Она заставила вампира отступить и засмеялась:

– Я же сказала – ты пляшешь под дудку Слаанеша.

Ульрика не сразу поняла, что она имела в виду. Но тут она краем глаза заметила, как Горбатый торопливо хромает к выходу из башни, прижимая к окровавленному животу футляр с виолой.

Сквозь лязг мечей сверху донесся голос Штефана:

– Глупая девчонка! Что вы наделали?

Кишки Ульрики завязались узлом от ужаса. Что на нее нашло, как она могла выпустить виолу из рук? О чем думала? Но ведь это решила не она? Виола одурачила ее, как девушка и опасалась.

Зарычав от ярости, она увернулась от Йодис, пытаясь перехватить Горбатого раньше, чем он доберется до двери. Но норсийка отпрыгнула назад, по-прежнему загораживая путь. Ножи ее так и мелькали.

– Что? – рассмеялась она обоими ртами. – Сможешь забрать то, что отдала?

Сверху раздался пронзительный крик боли. Штефан вихрем скатился вниз по лестнице и бросился вдогонку за колдуном. Позади него рухнула через перила близнец-великанша.

– Нет! – завопила Йодис, увидев, куда бежит Штефан. – Стой!

Ульрика воспользовалась моментом, когда та отвлеклась, и ударила ее мечом под ребра, сбила на пол и тоже бросилась за колдуном. Сквозь дыру, проделанную в нижней части замурованной двери, уже заглядывало солнце. Горбатого надо схватить прежде, чем он выскочит наружу, туда, куда они не смогут последовать за ним.

Колдуй вскрикнул, увидев, что они приближаются, и поднял свободную руку. Ее начало окутывать фиолетовое сияние. Ульрика и Штефан рванули изо всех сил, надеясь успеть наброситься на него первыми. Но колдун целился не в них – в дверь.

Почти невидимый шар энергии, словно огромный кулак, ударил по кирпичам, и они с грохотом вывалились наружу. Взметнулась пыль и обломки.

Ульрика и Штефан шарахнулись назад. Колдун выбежал из башни. Лучи солнца пронзили мрак внутри подобно пылающему наконечнику копья. Ульрика не успела вовремя остановиться. Она растянулась на залитом солнцем полу, закрывая руками голову. Вампир уронила клинок. Кожа на ее руках немедленно покрылась волдырями и задымилась. Лицо обожгло, как огнем.

ГЛАВА 25
АЛАЯ СТРАСТЬ

 

Ульрика закричала и стала кататься по полу, когда огненные лучи пронзили ее тело. Твердая рука затащила ее обратно в тень. Она глянула вверх, почти ничего не различая из-за боли. Над ней стоял Штефан, очевидно, невредимый.

– Прикройся, – сказал он. – Быстро. Нужно уходить.

– У-у-уходить? Но...

– Я не могу сражаться со всеми один! Поторопись!

Ульрика увидела, что сзади надвигается Йодис. Кровь стекала по ее обнаженному телу в месте, где вампир пырнула ее. Высокая воительница тоже все еще была жива. Она поднялась из кучи щебня на полу. Тело ее покрывали странные раны, похожие на трещины в стекле. Несколько культистов тоже еще представляли проблему.

Йодис засмеялась.

– Что-то не так, трупы? Почему же вы не бежите за ним?

Голова кружилась от боли. Ульрика сняла с пояса перчатки и зашипела, натягивая их на покрытые волдырями пальцы. Две норсийские воительницы и выжившие культисты расходились широким полукругом, окружая вампиров. Ульрика накинула капюшон на голову, которая, казалось, вот-вот взорвется от боли, и глянула на Штефана. Тот тоже натянул капюшон своей студенческой мантии, и это было единственное место, которое он смог прикрыть.

– А как же вы? – спросила она. – Вы сгорите.

Штефан резко поставил ее на ноги.

– Не сгорю. А теперь пошли, – сказал он и потянул девушку к двери.

Ульрика поковыляла за ним, съежившись и изо всех сил натягивая капюшон. Солнечный свет давил на ее плечи, как раскаленные кирпичи, резал глаза, отражаясь от пола. Сзади раздался крик Йодис, полный удивления и гнева, затопали по камню босые ноги.

Что-то лязгнуло. Штефан вложил в руку Ульрики меч. Они сбежали по ступенькам в небольшой промежуток между башней и ограждающей ее стеной.

– Вы будете перелезать, пока я... – начал он, осекся на полуслове и рассмеялся. – Нет. Они пробили стену. Хорошо. Быстрее.

Штефан повел ее к стене. Ульрика плелась за ним, выставив перед собой руку. Шаги сзади приближались. Вдруг Штефан толкнул ее вперед, а за спиной раздался лязг стали.

– Беги! Выбирайся! – крикнул он.

Ульрика сделала несколько шагов, споткнулась о щебенку и упала на стену. Нащупав в ней дыру, вышла на улицу. Позади вскрикнула сталь, кто-то яростно завопил. Штефан снова взял Ульрику за руку. Хохоча, он повел девушку прочь от башни.

– Они думали, что с рассветом мы окажемся в ловушке, – сказал Штефан. – Но угодили в нее сами. Праага – город свободных нравов, но даже здесь нельзя разгуливать по улицам голышом, особенно имея два рта или кожу, покрытую трещинами, словно стекло.

– Я не понимаю, как вы не боитесь солнца, – сказала Ульрика. – Почему оно не обжигает вас?

– Обжигает, – ответил Штефан. – Я тоже сгорю, если пробуду на солнце достаточно долго. Но не сразу. Я тоже не знаю почему. Я родился таким, вот и все. Давайте быстрее. Надо отвести вас домой.

– Но виола... – сказала Ульрика. – И колдун!

– Его уже и след простыл, – ответил Штефан. – И он для нас слишком сильный соперник. Сегодня ночью придется попробовать еще раз.

Ульрика повесила голову.

– Мне так стыдно, что я бросила виолу. Я... я думаю, что...

– Виола заставила вас это сделать, – кивнул Штефан. – Я знаю. В следующий раз вы будете готовы к ее штучкам и сможете противостоять ей. А теперь пошли. Нужно найти спуск в канализацию.

Они поспешили дальше в отчаянных поисках люка. Солнце било Ульрику сквозь одежду, словно раскаленной дубинкой. Ее до глубины души потрясало, как Штефан выдерживает это. Она с трудом могла терпеть, даже полностью закутанная. Возможность гулять по улице днем – это же чудо. Такой дар сводил на нет почти все сложности вампирской жизни. С ним можно спокойно жить среди людей. Ездить днем на лошади или в открытой карете. Разрушить все подозрения охотников на ведьм одной-единственной встречей в разгар дня.

В следующем квартале Штефан нашел спуск в канализацию прямо у входа в переулок. Он отогнал спящих на нем нищих, затем поднял девушку и помог ей спуститься, а потом задвинул люк над их головами. Ульрика чуть не застонала от облегчения и принялась неуверенно спускаться по железной лестнице в выложенную кирпичом шахту люка. Боль от ожогов не утихала, но по крайней мере исчезло ощущение, что она медленно поджаривается.

Быстро стало очевидным, что паутина канализационных каналов – не лучший способ пробираться по городу. В особенности для того, кто с трудом переставляет ноги и слишком слаб, чтобы бежать или драться. Здесь царила чудовищная вонь, на стенах наросла слизь и повсюду шныряли крысы. Этого и стоило ожидать, спускаясь в канализацию, но здесь обитал кое-кто опаснее крыс. Ватаги странных сгорбленных существ двигались по каналам, исчезая в тенях при звуках шагов вампиров. Откуда-то доносилось жуткое уханье и свист. В далеких туннелях мерцали отблески костров, в проемах плясали странные тени. Помимо этих робких ужасов, в туннелях можно было нарваться на роту коссаров с пиками наголо – даже здесь они держали строй. Коссары охотились на обитателей канализации, бесшумные разведчики проверяли, свободен ли путь впереди. Несколько раз Ульрике и Штефану приходилось поспешно нырять в боковые туннели и пропускать солдат мимо. Один раз им пришлось обходить масштабную схватку между солдатами и людьми в лохмотьях. Каждый оборванец имел лишнюю руку, или ногу, или голову с рогами, или слишком много глаз и рот на животе. Когда крики и лязг стали стихли вдали, Ульрика задумалась – эти твари всегда жили здесь, или эхо магии, которую щедро обрушивали на Праагу колдуны Арека Демонический Коготь, породило их.

Туннели под Новоградом стали слишком оживленными, чтобы спокойно пробираться под ними. Слишком много мутантов шныряло в тенях. Они считали это место принадлежащим им по праву и не собирались церемониться с чужаками. Вампирам пришлось подняться на поверхность. Ульрика съежилась и поникла, когда они со Штефаном снова двинулись среди руин. Солнце лупило ее, словно молотом. Время близилось к полудню, а до убежища в развалинах пекарни оставалось еще кварталов десять. Десять кварталов невыносимых мучений! В конце концов она не смогла больше двигаться, и Штефан донес ее на руках. Тело жгло, как огнем, руки и ноги словно набили тряпками, но хуже всего казался неистовый голод, иссушающий ее. Ульрике надо было немедленно поесть. Схватка с культистами, ожоги, которые она заработала еще в башне, и прогулка под солнцем истощили все силы, которые она почерпнула, выпив ученика музыкальных дел мастера. Вампиру казалось, что если она сейчас не получит крови, то рассыплется в прах.

Штефан положил ее на стол у духовки, на котором когда-то раскатывали тесто. Заглянул под плащ Ульрики и сочувственно зацокал языком, увидев покрытую волдырями кожу. На коже Штефана ожогов не было, но она покраснела, как у вареного лобстера. Руки его дрожали, когда он снял с Ульрики плащ, скатал его и пристроил под ее голову вместо подушки.

– Ждите тут, – сказал он. – Пойду добуду нам что-нибудь поесть.

Ульрика смогла только кивнуть и растянуться на столе. Штефан стремительно покинул пекарню. Девушка лежала и смотрела на кирпичный потолок, не в силах ни расслабиться, ни заснуть. Она дрожала, как натянутая струна, и с каждым движением ослепляющие приступы боли пронзали тело. Ульрике и раньше доводилось получать солнечные ожоги, но они походили на легчайшее прикосновение пылающей кисти по сравнению с тем, что она испытывала сейчас. Тыльная сторона ее рук напоминала кипящее молоко – все было в отвратительных полупрозрачных пузырях, полных гноя. Ульрика потрогала лицо – и здесь такая же картина. Но под оглушительной болью тупо пульсировала еще одна – горел порез на запястье, оставленный серебряным ножом Йодис. Кожа вокруг раны почернела и стала сухой и ломкой, как сгоревшая бумага.

Ульрика не знала, сколько прошло времени. Она то приходила в себя, то проваливалась в тревожные виденья – женщины в старинных платьях из полупрозрачной ткани пытались схватить ее когтистыми руками, человек в балахоне культиста, с провалом вместо лица, вскрывал ее вены осколком оникса, в котором пульсировало алое. Ее вернули в реальность голоса и шаги на ступеньках перед входом в пекарню.

– Порченое не беру, – произнес грубый мужской голос. – Только юных красивых девушек.

– Заверяю вас, – раздался голос Штефана, – она такая красивая, что я бы никогда ее не продал, если бы не тяжелые времена. Красоту, увы, нельзя есть.

Собеседник Штефана грубо рассмеялся. Ульрика нахмурилась, не понимая, что происходит.

– Это точно. Так, ну и где же она?

– Прямо здесь, – сказал Штефан. – В подвале. Повисла пауза.

– В подвале? Что ты задумал? Парочка твоих дружков поджидает меня там, чтобы дать по башке?

– Конечно, нет, – спокойно ответил Штефан. – Вот. Если хотите, я даже отдам вам свой меч, перед тем как спуститься.

– Ладно, не надо, – ответил грубый голос. – Лучше перебдеть, чем недобдеть, правда?

– Правда, – согласился Штефан. – Сейчас я зажгу лампу, и мы спустимся.

Он защелкал кремнем. Ульрика приподнялась на локте и обнажила меч. Штефан решил продать ее? Зачем? Почему он вдруг предал ее?

Арка лестницы осветилась. Заскрипели ступеньки. В подвал спустился Штефан, а следом за ним – ярко, но безвкусно одетый мужчина с лицом наемного убийцы. Мужчина поднял фонарь и прищурился, вглядываясь в темноту. Фонарь осветил его лицо, обнаружились щегольски подкрученные усики и широкая шляпа с перьями, которую он носил поверх черной банданы. Так обычно одевались эсталийские бандиты.

– Где она? – спросил он.

– Вон, на столе, – ответил Штефан. – Ждет вас.

Мужчина повернулся к столу и отпрянул, задыхаясь.

– Ее лицо! Что случилось с ее лицом?

– О, это поправимо, – сказал Штефан. – Ей нужно только хорошо поесть.

Произнеся это, он вырвал фонарь из рук человека и подтолкнул его к Ульрике.

Ульрика отбросила меч и схватила человека за руки. Бандит завопил. Опасения девушки развеялись. Штефан ее не предавал. Он, наоборот, приложил все усилия, чтобы привести ей такого донора, от чьей крови она не откажется, – худшую разновидность паразита на теле общества. Вот кого Ульрика с удовольствием выпьет досуха!

Работорговец сопротивлялся и пытался вырваться. Но как бы слаба ни была Ульрика, она превосходила его силой. Она притянула человека к себе, сбила с его головы шляпу. Запах дешевого одеколона и средства для укладки волос ударил ей в нос. Ульрика вонзила зубы в шею бандита.

Освежающее облегчение затопило ее тело, когда кровь хлынула в горло. Бандит перестал дергаться. Обожженная, иссохшая кожа вновь налилась соками, волдыри исчезли, боль в ране от серебряного ножа начала стихать. Биение сердца работорговца усмирило грохот в голове Ульрики. Соленые волны спокойствия нежно покатились по ее телу. Ульрика закрыла глаза и обняла его, как любовника, руками и ногами, повалив на стол.

Скоро – слишком скоро – ее осторожно потрясли за плечо.

– Хватит, – произнес далекий голос Штефана. – Хватит. Я тоже голоден.

Ульрика ударила по руке.

– Отстань!

Штефан перехватил ее запястье.

– Хватит, – повторил он. – Вас вырвет.

Ульрика мгновение смотрела на него, не понимая, но тут разум вернулся к ней, и она отпустила человека.

– Извините, – сказала она.

– Не нужно извиняться, – сказал Штефан и стащил бандита с Ульрики. – Вам сейчас нужно много. Позже я дам вам еще.

Он вонзил клыки в отверстия, которые проделала Ульрика. Она смотрела, как зачарованная, как бандит сначала слабо отпихивался, а затем обнял Штефана за талию и прижался к нему. То, что жертве доставляет удовольствие укус вампира того же пола, не должно было удивить Ульрику – стоило только вспомнить бедную Имму, горничную в доме герра Альдриха. После того как Ульрика напилась ее крови, девушка поклялась ей в вечной любви. Тем не менее зрелище поразило Ульрику. Почему-то это выглядело возбуждающе. Штефан обращался с бандитом очень нежно. Он поддерживал слабеющее тело, тихонько гладил его и уж конечно не дергал зубами за шею и не рвал ее клыками.

Когда он напился, мужчина безвольно обвис в его объятиях. Штефан отнес его к другому столу и оставил там, сложив руки на груди.

Штефан повернулся к Ульрике. Глаза его остекленели, веки набрякли. Он улыбнулся и подошел к ней.

– С ним мы разберемся позже, – сказал он. – Сначала надо позаботиться о вас.

Ульрика нахмурилась.

– О чем вы говорите?

Штефан взял ее руку и перевернул обожженной стороной вверх. Волдыри опали, но не прошли совсем и продолжали дергать болью. Чернел порез от серебряного ножа – он так и не закрылся полностью.

– Вы исцелились, но не совсем, – пояснил Штефан. – И вы потеряли много сил. Потребуется много жертв и много дней, чтобы к вам вернулась вся мощь. Столько времени у нас нет. Но есть другой способ.

Он посмотрел на нее в упор. Ульрика высвободила руку.

– Какой?

– У меня силы хоть отбавляй, – сказал он и повернул голову, обнажая шею. – Могу поделиться.

Потрясенная Ульрика моргнула.

– Вы хотите, чтобы я... пила вашу кровь?

Штефан приподнял бровь.

– Наверняка вы про это уже слышали.

– Д-да, – сказала она. – Но я слышала, это у вампиров вместо занятия любовью.

Он снова улыбнулся.

– И это тоже. Но кровь вампира также исцеляет и придает сил. Вы хотите снова встретиться лицом к лицу с любовниками северных демонов слабая и больная?

Ульрика вспомнила мелькание ножей Йодис и покачала головой. Но она все еще колебалась.

– А разве это не создаст связь между нами? Не наложит узы верности? Как кровь, которую я пила, давая присягу боярыне Евгении?

Штефан кивнул.

– Создаст. Более сильную, чем кровь, смешанная в чаше. Мы станем как брат и сестра. Вам будет трудно действовать во вред мне, а мне – против вас.

Ульрика нахмурилась. Хотела ли она этого? Штефан поначалу держался с ней очень холодно, но со временем проявил себя хорошим товарищем. Хотела ли она, чтобы он стал для нее чем-то большим? Конечно, то, что ему теперь будет не так легко напасть на нее, – это хорошо; но что, если сама Ульрика из-за своей привязанности к нему не сможет пойти против Штефана, когда ей это понадобится?

– Я вас не заставляю, – сказал он. – Если вы хотите оставаться слабой и больной, это ваше личное дело.

Штефан склонился к Ульрике и снова повернул голову, обнажая шею.

– Я просто предложил. Решение остается за вами.

Ульрика смотрела на сильную стройную шею и толстую синюю вену, которая билась под алебастровой кожей, наполненная кровью бандита. Билась медленнее и сильнее, чем у любого человека. Девушка почуяла сквозь кожу запах крови, чистый, беспримесный – ни пота, ни болезней, которые так часто пытаются скрыть, облившись духами. Хотя она только что поела, она обнаружила, что снова голодна, отчаянно голодна. Ее обожженная кожа умоляла об исцелении. Полупустые вены и сердце требовали заполнить их.

Медленно, как клинок, притянутый магнитом, Ульрика склонилась к шее Штефана и поцеловала его. Он задрожал, но стоял смирно, опустив руки вдоль тела. Ульрика чувствовала, как под ее губами медленно, размеренно и так же настойчиво, как гонг, задающий ритм гребцам на галере, бьется кровь в вене Штефана.

Ульрика не могла больше сопротивляться призыву. Она выпустила клыки и укусила Штефана, вспомнив в последний момент, что нужно сделать это нежно. Ульрика принялась пить. Штефан хмыкнул и перестал дрожать. Девушка обняла его. Его кровь оказалась гораздо гуще и насыщеннее, чем у любого смертного. Его сила потекла через нее, как лава, не только согревая, но и воспламеняя. Кровь Штефана, дистиллированная, очищенная от всех примесей, казалась эликсиром силы.

Голова Ульрики закружилась, чувства захлестнули ее. Ее собственные или Штефана, принесенные кровью, – она не знала. Огромная радость, неизбывная печаль и всеобъемлющая ярость едва не заставили ее расплакаться. С каждым глотком Ульрика познавала его все глубже: его верность отцу, ненависть к врагам отца, одиночество, влечение к ней, желание. Наконец Ульрика почувствовала, что не может сделать больше ни глотка. Эта густая кровь слишком сильно меняла ее. Ульрика вздрогнула и повалилась обратно на стол, задыхаясь и глядя на Штефана снизу вверх.

Его глаза были закрыты.

– Это было... это было... – пробормотала она.

Штефан с трудом открыл глаза и одарил ее взглядом, который она не смогла понять.

– Да уж, это действительно было, – согласился он. – Вы пьете мощно, сестра. До самой глубины сердца.

Ульрика встревожилась.

– Извините. Я не?..

Штефан погладил ее по щеке и покачал головой.

– Не извиняйтесь. Это дар. Мне очень повезло, что я получил его.

Ульрика сонно улыбнулась.

– Это вы одарили меня, – сказала она, поднимая руки.

Все ее раны исцелились. Даже нанесенная серебряным кинжалом превратилась в тонкий черный шрам.

– Я никогда не чувствовала себя сильнее. Спасибо.

Штефан взял ее протянутую руку.

– Не стоит благодарности, – промурлыкал он, целуя руку Ульрики. – Но меня тоже ранили. Вы позволите?..

Ульрика заколебалась. Дающий кровь в этот момент терял собственную волю. Но как она могла отказать Штефану после того, как он спокойно доверился ей? Ульрика притянула его к себе и повернула голову.

– Берите, сколько нужно.

Штефан обнял ее и прижался губами к шее. Ульрика задрожала, когда он поцеловал ее, – от возбуждения и смутного беспокойства. Последним, кто пил ее кровь, был Адольф Кригер, мерзкий хищник, который сделал ее той, кто она теперь есть. Прикосновение губ Штефана к горлу напомнило Ульрике, как ее отец по крови играл с ней, ловко и искусно подталкивая туда, куда хотел, создавая иллюзию, что у нее есть выбор. А что, если и Штефан такой же? Евгения намекала на это. Может, он ее обманул? И закончится все совсем по-другому, иначе, чем она ожидает?

Сомнения закрались в сердце Ульрики, и она чуть не оттолкнула Штефана. Но тут она вспомнила наслаждение, которое доставил ей поцелуй Кригера, и это воспоминание начало заглушать сомнения. Это было настолько приятно, что Ульрика, потеряв всякую гордость, умоляла Кригера питаться ею еще и еще, вынуждая даже отказывать ей. Девушка не отняла рук и замерла неподвижно. Острые зубы Штефана скользнули по ее коже. Она сжалась. Штефан вонзил клыки в ее шею, припал к вене. Ульрика испытала восхитительное чувство, болезненное, но приятное, выдохнула с облегчением и крепко обняла его.

Штефан начал пить ее – деликатно и нежно, почти не нажимая. Ульрика закрыла глаза. Отдавать кровь было удовольствием совсем иного рода, нежели брать ее. Пить кровь – это утолять голод и становиться сильнее. Поить кого-то собой значило отказаться от всяких попыток контролировать ситуацию, расслабиться и испытать глубокое облегчение от того, что просто плывешь по течению. Неприятные воспоминания о Кригере исчезли. Их сменили видения, как Ульрика и Штефан летят в море крови, кувыркаясь и веселясь, как драконы. Штефан вел, прижимая ее к себе, и она счастливо следовала за ним, предоставив ему выбор дороги, полностью подчиняясь его воле и позволяя ему делать с ней все, что он хочет. Если он хотел выпить ее досуха, убить ее, пусть так и будет. Ульрика знала, что умрет счастливой, приближаясь к его теплому красному солнцу, пока пылающее ядро не поглотит ее.

Ульрика сердито застонала, когда поцелуй закончился, и Штефан поднял голову. Он словно оборвал связывающую их тугую нить, и ей внезапно стало холодно и одиноко. Ульрика обняла его за шею и хотела притянуть обратно, но Штефан не позволил ей этого.

– Я не посмею, – сказал он. – Это слишком сильно ослабит вас.

– Тогда позвольте мне взять у вас больше, – ответила Ульрика. – Тогда вы снова сможете взять у меня.

Она прижала его рот к себе, куснула его губы и язык, жадно слизывая выступившую кровь. Штефан укусил ее в ответ. Они вцепились друг в друга когтями, прижимаясь как можно плотнее и срывая одежду.

Габриелла описала любовь между вампирами весьма скупо. Ульрика с ее слов полагала, что все сводится к питью крови друг друга. Но на практике оказалось немного иначе.

В конце концов, они животные, чудовища, которым необходимо учиться держать себя в руках, чтобы не разрывать доноров на части. В любви вампиры оказались столь же необузданными и жестокими, как и в обращении с жертвами, – боль и наслаждение в равной мере, укусы сменялись поцелуями, удары когтей – нежными ласками. Они оставляли на телах друг друга раны, которые тут же заживали. Кожа их стала скользкой от крови и блуждающих по ней языков.

Ничего подобного Ульрика раньше не испытывала. Ни во время грубых утех с солдатами, ни в схватке с Феликсом, которая сменялась жаркими объятиями и снова переходила в борьбу. Ни тогда, когда она чувственно отдалась Кригеру, постыдно отказавшись от своей чести. Между нею и Штефаном происходило нечто гораздо более дикое и яростное, чем любое из перечисленного. Это наслаждение проникало сильнее и глубже, позволяло гораздо больше отдать – но и больше получить. Опасная игра и поэтому гораздо сильнее возбуждающая. Каждый из них мог слишком увлечься и убить другого. Ульрика испытывала такое чувство, будто они катаются на краю пропасти, искушая друг друга упасть и разбиться насмерть.

Некоторое время спустя они, обнаженные, сытые и измученные, наконец успокоились в объятиях друг друга. Голова Ульрики лежала на крепкой гладкой груди Штефана. Вампир была полностью удовлетворена. Она нашла то, что искала. То, чего ей так не хватало. Вот почему среди ламий обреченная на вечную жизнь Ульрика чувствовала себя в ловушке – она не могла ни с кем разделить эту вечность. Быть вампиром – значит чувствовать себя именно так, как она сейчас. Она наконец встала на правильный путь. Теперь она знала, чего хотела.

Штефан пошевелился и погладил ее по волосам.

– Это, – сонно пробормотал он. – Это правильно. Так, как должно быть.

Ульрика поймала его руку и поцеловала ее.

– Да, – сказала она. – Именно так это и должно быть.

ГЛАВА 26
ИСЧЕЗНУВШИЕ

 

Ульрика и Штефан проснулись на закате. Их разбудили шорохи и скрипы. Оказалось, это не допитый до конца работорговец очнулся и пополз к выходу в последней отчаянной попытке спастись. Они перехватили его у самой лестницы, затащили обратно, поделили между собой остававшуюся в нем кровь и сломали его шею. Труп отнесли в соседнюю комнату, после чего оделись, собираясь на улицу.

Некая неловкость висела в воздухе, пока вампиры занимались рутинными бытовыми делами. То, что в полдень казалось таким совершенным и несомненным, после заката выглядело для Ульрики совсем другим. Ей показалось, что в глазах Штефана мелькает такая же настороженность. Никому из них не хотелось возвращаться к тому, что они сказали друг другу днем; это упрямое умолчание превратило беседу в напряженный обмен неестественными репликами.

К счастью, их общие дела не терпели отлагательства и давали много безопасных для обсуждения тем. Скоро они вместе рассуждали, что теперь предпринять. Ульрика и Штефан могли полагаться только на себя. На помощь ламий рассчитывать не приходилось, а до злополучного концерта оставалась всего одна ночь – и за это время им предстояло остановить культистов и уничтожить виолу.

– И мы снова потеряли их след, – сказал Штефан, расхаживая по подвалу туда-сюда. – Мы не знаем, где и кто они. Боюсь, нам остается только пойти на концерт и ждать, когда культисты начнут играть на виоле.

– Это может оказаться слишком поздно, – возразила Ульрика. – Если бы мы только могли...

Ей пришла в голову новая идея, и Ульрика перебила сама себя:

– Ха!

– Да? – уточнил Штефан.

Ульрика, улыбаясь, подалась вперед.

– Самый простой способ сорвать план культистов – это отменить концерт. Сами мы не сможем, конечно, заявиться к властям.

«По крайней мере я – точно», – подумала Ульрика. Если она попытается связаться с герцогом Энриком, возникнут неловкие вопросы и, скорее всего, дискуссию завершит деревянный кол – даже несмотря на то что герцог ее дальний родственник.

– Но Падуровский, наставник Валтарина, может выступить посредником. Если мы расскажем ему о планах культистов, возможно, он сможет предупредить герцога или кого-то в Оперном театре.

Штефан нахмурился.

– Поверит ли он нам? Он убежден, что виола давно уничтожена. Но допустим. Сможет ли он убедить власти отменить концерт?

– На кон встанет жизнь герцога, они будут обязаны поверить его словам. Недоверчивость может им слишком дорого обойтись, – заметила Ульрика. – Дыру в заборе вокруг Башни Чародеев уже наверняка обнаружили. Да и тела культистов на первом этаже башни – тоже. Служба охраны герцога и чекисты наверняка почуяли – что-то надвигается. Может, только нескольких слов Падуровского им и не хватает, чтобы понять всю серьезность происходящего и отменить концерт. Ну а если нет, мы продолжим поиски.

Штефан медленно кивнул.

– Как думаешь, стоит ли еще раз попытаться убедить боярыню Евгению вмешаться в ситуацию? Она вращается в гораздо более высоких кругах, чем Падуровский, ее голос услышат сразу.

Ульрика издала короткое рычание.

– Евгения думает, что я – твоя марионетка. Считает, что мы хотим убить ее. Я не желаю больше иметь с ней никаких дел.

– Я тоже, – согласился Штефан. – Но если она может спасти Праагу...

– Может, и да. Но Евгению волнуют только линии крови и заговоры, а не судьба города, – с горечью ответила Ульрика. – Она начнет защищаться от нас и даже не заметит, если Праага в это время сгорит дотла.

– Ну да, – вздохнул Штефан. – Что ж, пойдем к маэстро.

 

Пока они шли по развалинам Новограда и многолюдному Купеческому кварталу, Штефан не произнес ни слова. Вампир погрузился в свои мысли и даже не смотрел, куда идет. Он просто двигался сквозь толпу, расталкивая солдат, нищих и пьяных. На Карловом мосту он впервые взглянул на Ульрику, нахмурился и задумчиво произнес:

– Вы должны править вместо нее.

– Что? – переспросила Ульрика.

Штефан повернулся к ней.

– Вы правы насчет Евгении. Она, конечно, величественная и знатная, но она просто мумия, которую слишком надолго заперли в мавзолее, в какой превратился ее собственный дом. Да и дура она, честно говоря. Вы должны править Праагой вместо нее.

Ульрика засмеялась.

– Я? Я не хочу править. И я сыта ламиями по горло.

– Да пропади они пропадом! – ответил Штефан. – Зачем вам их одобрение? Вы можете стать королевой и без их помощи.

Ульрика покачала головой.

– А потом за мной придут. Королева Серебряного пика узнает об этом, и меня убьют.

– Да, да, я понимаю, но...

Штефан выругался, затем внезапно взял ее за руку и посмотрел ей в глаза.

– Сегодня днем. То, что я сказал. Я действительно имел это в виду. Это правильно. То, что мы смешали нашу кровь. Я не хочу, чтобы это закончилось.

Он остановился посреди моста и широким жестом обвел город. Огни Прааги отражались в водах Линска.

– Праага может стать нашим домом. Мы...

Штефан оборвал себя, криво улыбнулся. Блеснули его серые глаза.

– Как бы глупы они ни были, твои идеалистические представления о добром пастыре и охоте только на негодяев... Мне они начинают казаться странно привлекательными. Только представь, какой может стать Праага, если мы будем править ею. Что мы можем сделать.

Ульрика моргнула и даже пошатнулась, ошеломленная представшим перед ней видением. Праага, идеальная, пышная и цветущая, какой она не была последние лет двести. Город, где добрые люди ничего не боятся, а культисты, бандиты и работорговцы не рискуют их и пальцем тронуть. И центр этого благополучия, скрытый от глаз, – они со Штефаном, тайные покровители города, которые живут в непринужденной роскоши в особняке Евгении... Прекрасная мечта на миг захватила ее, но затем Ульрика очнулась.

– Вы это очень здорово придумали, – произнесла она. – Но это невозможно. То, что она выставила меня, не отменяет того, что я присягнула ей на верность. Я не могу... это значит узурпировать власть, а королева никогда этого не допустит. Я... я тоже не хочу, чтобы то, что происходит между нами, закончилось. Но править Праагой мы не сможем.

Штефан печально кивнул.

– Да, не сможем. Полагаю, нет. Но... – Он снова посмотрел на нее. – Но вы будете со мной, что бы ни случилось?

Ульрика заколебалась. Они испытывала к Штефану сильные чувства, но, с другой стороны, их обоих ждала вечность. Готова ли она хранить ему верность вечно? Ульрика сглотнула.

– Давайте... давайте я вам отвечу, когда мы разберемся с культистами и другими нашими делами. Мы оба или кто-то один из нас может просто не пережить этого.

Штефан нахмурился, но затем склонил голову.

– Хорошо, миледи, – сказал он. – Вы дали мне дополнительную причину остаться в живых.

Они двинулись дальше, и снова – в молчании.

Пока они шли через студенческий квартал к Музыкальной Академии, Ульрика украдкой поглядывала на Штефана. Он выглядел таким мрачным, что не раз с ее губ чуть не срывались слова, что она все обдумала и готова ответить ему. Но каждый раз Ульрика сдерживалась. Она не готова. В последнее время она дала слишком много обетов, о которых пожалела сразу после того, как принесла. Прежде чем поклясться в чем-нибудь еще, она должна увериться, что сделать нужно именно это.

Сегодня в квартале оказалось больше студентов, чем обычно, и вели они себя непривычно тихо. Некоторые девушки плакали. Ульрика миновала с десяток небольших компаний, прежде чем имя, которое повторялось тут и там, прорвалось сквозь гул ее мыслей.

«Валтарин».

Вампир замедлила шаги и внимательно прислушалась, когда они со Штефаном проходили мимо очередной группки.

– Нигде нет, – сказал студент с виолончелью за спиной. – Исчез. Грязная игра, они говорят.

Его бородатый собеседник засмеялся.

– Не верю. Валяется где-нибудь пьяный, вот и все.

– Да, может, какая-нибудь девушка прирезала, – сказал другой. – Из ревности.

Ульрика схватила парня с виолончелью за плечо и развернула его лицом к себе.

– О чем вы говорите? – спросила она. – Что случилось с Валтарином?

Парень, возмущенный таким обращением, сердито глянул на нее, но желание посплетничать одержало верх над гордостью.

– Исчез из своей комнаты вчера вечером, – ответил он. – Насколько я знаю, по крайней мере. Хозяин квартиры слышал, что ночью Валтарин, как обычно, поднимался к себе с девушкой. Утром его дома не оказалось. Девушка рыдала и рассказывала всем, что утром в дверь постучали, Валтарин пошел открывать и в постель больше не вернулся.

– Ха! – воскликнул бородач. – Утром Валтарин просто увидел, что девушка совсем не так красива, как это казалось ночью, и свинтил. Я и сам так делал много раз.

Виолончелист покачал головой.

– Но его и днем никто не видел. Вечером Валтарин должен был играть в «Возвращении Коссара», но так и не явился.

– Да бухает в какой-нибудь кваснухе, – сказал бородач. – Тоже для него не впервой.

– Надеюсь, что так и есть, – ответил парень с виолончелью.

– И я, – сказала Ульрика и отпустила его.

Вернувшись к Штефану, она покачала головой.

– Но это вряд ли.

– Да, – согласился Штефан. – Это наводит вот на какую мысль. Души, которые собирают культисты, – они собираются скормить их виоле? Может, теперь им понадобились души не кого попало, а именно музыкантов?

Ульрика пожала плечами и вдруг остановилась. Если догадка Штефана верна, тогда...

Девушка резко повернулась и побежала по переулку, жестом поманив Штефана за собой.

– В чем дело? – спросил он, догнав ее. – Куда вы бежите?

– Нужно проведать кое-кого, – ответила Ульрика.

 

Ульрика остановилась в дверях «Голубого кувшина» и заглянула внутрь. В животе образовался кусок льда размером с пушечное ядро. На сцене сидела девушка, играла на балалайке и пела. Но это была не та девушка! Сегодня тут с пошлыми песнями выступала наглая блондинка.

Ульрика подошла к стойке и подозвала бармена.

– Слепая девушка, – сказала она. – Она сегодня у вас не выступает?

– Она должна была, – ответил бармен. – Но не пришла. Я послал к ней Мишу – ну, может, проспала, или еще что-нибудь случилось. Но ее не оказалось дома.

Ульрика застонала.

– Куда еще она могла пойти?

Бармен покачал головой.

– Она же слепая. Она никуда не ходит. У нее есть маленький друг, который приносит ей еду и доводит ее до таверны и обратно после выступления. Вот и все, чем она занимается.

Ульрика закрыла глаза.

– Спасибо, – сказала она и двинулась прочь.

Штефан ждал ее у двери.

– Плохие новости?

– Ее похитили, – мертвым холодным голосом ответила Ульрика. – Они заплатят.

Она вышла на улицу, и вампиры снова направились к Музыкальной Академии. Она предупредит Падуровского. Но, отменят концерт или нет, она продолжит охотиться на культистов. Больше это не ради Прааги или благородной идеи защитить слабых. Она должна отомстить за маленькую слепую певицу.

 

Ульрика и Штефан постучали в дверь кабинета маэстро Падуровского на втором этаже факультета – этот корпус весь пропах пылью. Им не ответили. Ульрика осмотрелась в узком зале, поискала признаки чьего-либо присутствия. Но все двери были закрыты, и свет не выбивался из их щелей.

– Мы должны узнать, где он живет, – сказала Ульрика.

– Может, он в Оперном театре? – предположил Штефан. – Репетирует.

Они принялись спускаться по узкой деревянной лестнице. Внизу обнаружилась согбенная годами старушка в платке, которая подозрительно уставилась на них.

– Что вам нужно? – спросила она. – Вы не студенты!

– Мы ищем маэстро Падуровского, – сказала Ульрика. – Вы не знаете, где он?

– Его здесь нет, – ответила старушка.

– Да, я знаю, – сказала Ульрика. – А вы знаете, где он?

– Он сегодня не приходил, – сообщила старуха.

Ульрика на мгновенье стиснула зубы, но продолжила терпеливо:

– Так он у себя дома?

Старушка покачала головой.

– Люди герцога сказали, что нет. Они пришли за ним, чтобы отвезти его в Оперу, дома его не нашли и пришли сюда.

Ее глаза подозрительно сузились.

– Что вам нужно от профессора? Вы знаете, где он?

– Если бы я знала, я бы, наверное, не спрашивала? – рявкнула Ульрика.

Они со Штефаном протолкались мимо старухи. Та, бормоча под нос, провожала их подозрительным взглядом, пока вампиры не скрылись за дверью и не оказались на улице.

Вампиры двинулись по студенческому городку. Ульрика вздохнула.

– Боюсь, вы были правы. Эти похищения – подготовка к завтрашней ночи. Культисты принесут в жертву виоле слепую девушку, Валтарина и профессора. Если бы только мы могли найти...

Издалека донесся свист, а затем дикая, навязчивая и очень знакомая мелодия. Ульрика остановилась.

– Та самая песня! – воскликнула она, окидывая все вокруг быстрым взглядом.

Пока они искали Падуровского, Академию окутал густой туман. Здания и деревья выглядывали из него, как призраки. В двух шагах уже ничего не было видно.

Штефан тоже прислушался, взгляд его стал жестким.

– Эту мелодию исполняет Фьеромонте.

– Забудьте, что я говорила, – кровожадно усмехаясь, сказала Ульрика. – Нам не придется искать культистов, они, кажется, сами пришли к нам.

– Как это любезно с их стороны, – ответил Штефан.

Они зашагали через квадратный двор, стиснутый зданиями Академии. Когда вампиры поравнялись с фонтаном в центре площади, справа донесся свист. Они повернулись на звук, обнажили оружие и взяли его на изготовку. Снова раздался свист – откуда-то из-за здания факультета, а затем с дальнего, левого края площади. Ни Штефан, ни Ульрика по-прежнему ничего не видели в густом тумане. Но тепло сердец на самой границе восприятия Ульрика чувствовала. И их было несколько десятков.

– Мы окружены, – прорычал Штефан.

Свист прекратился так же внезапно, как и начался. Вокруг воцарилась тишина ночи. Ульрика и Штефан медленно повернулись, оглядываясь по сторонам. Ни движения, ни шороха. Ульрике это не понравилось.

– Чего вы ждете! – крикнула она. – Выходите и сражайтесь!

Со всех сторон защелкало, и из тумана вылетела дюжина черных арбалетных болтов. От некоторых Ульрика и Штефан увернулись, часть сбили в воздухе мечами. Один болт все же просвистел над самым ухом Ульрики. Штефан поймал еще один прямо в полете.

– Серебряные, – сказал он, осмотрев болт. – Естественно.

Ульрика обернулась, рыча и разводя руками.

– Трусы! Слабо сойтись лицом к лицу? Сталь к стали!

В ответ культисты дали еще один залп из арбалетов. Штефан схватил Ульрику за плечи и резко пригнул к земле. Все болты просвистели над их головами, не причинив вреда.

– Здесь нам не победить, – прошипел он. – Нужно отступить.

– Но мы их снова потеряем!

– Нет, – сказал он. – Мы сбросим их с хвоста, а потом, когда они разделятся в поисках нас, перебьем поодиночке. Бежим!

Ульрика поняла его задумку. Она вскочила на ноги почти одновременно с ним и бросилась бежать в направлении улицы – для этого надо было миновать корпус, где читали лекции. Град болтов обрушился им вслед, но вампиры уворачивались и петляли, и ни один не попал в цель. Навстречу им из кустов поднялись трое культистов, размахивая мечами. Ульрика и Штефан срубили их на бегу. Ульрика оглянулась. Их преследовали человек двадцать, все в капюшонах культистов, с арбалетами или мечами. Многие отставали, не в силах бежать со скоростью вампиров, но несколько культистов уверенно висели у них на хвосте, быстрые, как гончие.

– Они разделяются, – сказал Штефан. – Еще чуть-чуть.

Ульрика кивнула. Они вырвались из парка Академии и помчались по улице, сапоги загрохотали по брусчатке. На противоположной стороне в тумане темнел провал переулка. Вампиры бросились к нему, самые шустрые из культистов последовали за ними.

– Теперь мы должны оторваться от них, – сказал Штефан, пока они неслись по переулку, разбрызгивая грязь из луж. – А когда они разделятся, мы вернемся. За ними.

Ульрика ухмыльнулась.

– Вы такое уже делали.

– Старый трюк для игр с охотниками на вампиров, – сказал Штефан. – Они думают, что поймали вас, и тут вы их и ловите.

Они вели культистов за собой по извилистым закоулкам студенческого квартала, перепрыгивая через заборы и огибая кучи мусора. Наконец Штефан остановился у задней стены мастерской резчика по камню и прислушался. Топот преследователей доносился из тумана где-то в квартале от них.

– Прыгайте на крышу! – сказал он. – Подождем, пока они пройдут под нами.

Он махнул рукой, чтобы Ульрика прыгала первой. Она так и сделала: ухватилась за торчащий конец балки, затем вскарабкалась вверх по стене мастерской. Штефан последовал за ней. Ульрика подтянулась и взобралась на крышу. Штефан взрыкнул у нее за спиной, заскользил вниз по стене, а затем свалился на землю.

Ульрика обернулась. Штефан корчился от боли в грязи.

– Штефан!

Он не ответил. От страха у Ульрики перехватило дыхание. Она быстро спустилась по стене обратно и встала рядом с ним на колени. Шаги преследователей раздавались все ближе.

– Штефан, – прошептала она. – Что случилось?

Он выдернул что-то из своей икры. Это оказался окровавленный болт с серебряным наконечником. Ульрика выругалась. Она даже не услышала выстрела.

– Помогите мне встать, – сказал Штефан, морщась.

Ульрика взяла его за руку и подняла на ноги, нервно оглядываясь в поисках стрелка. Но в тумане ничего не было видно. Колени Штефана подогнулись, и он завалился на девушку.

– Туда! – прохрипел он, указывая за ближайший угол. – Я не смогу залезть на крышу!

Ульрика положила руку Штефана на свои плечи и помогла ему зайти за угол, на ходу пытаясь осмотреть его ногу. Под брюками раны не было видно, но ткань пропиталась кровью.

– Не сбавляйте обороты, – прошипел он. – Быстрее.

Ульрика побежала, таща за собой Штефана. Звуки погони теперь доносились со всех сторон, Штефан шипел всякий раз, припадая на больную ногу.

– Так не прокатит, – сказал он, пошатываясь. – Они пойдут по следу – из меня кровь так и хлещет, его сложно не заметить. Нам не оторваться.

– Просто продолжайте двигаться, – ответила Ульрика.

Она затащила его во двор и повела вокругдома. Шаги культистов слышались в аллее позади.

– Да, – кивнул Штефан. – Продолжать двигаться. Но не вместе. Мы должны разделиться. Они пойдут за мной по кровавой дорожке, а вы тем временем сбежите. Посмотрим, может мне удастся поймать кого-то из них и побеседовать.

– Но... – начала Ульрика.

Штефан оборвал ее нетерпеливым жестом.

– Нам вдвоем не справиться с подстилками демонов. Сегодня это стало окончательно ясно. Вы должны вернуться к ламиям и просить их о помощи. Это единственная надежда победить культ.

– Но ламии убьют меня, – возразила Ульрика.

Они перебежали через улицу и нырнули в переулок. Ульрика практически тащила Штефана на руках. Они оказались в тупике – дальний конец переулка упирался в забор. Штефан прислонился к стене, Ульрика принялась отрывать доску от забора.

– Скажите им, что я мертв, – произнес он.

Ульрика уставилась на него.

– Что?

– Скажите ламиям, что я погиб в драке с культистами, – повторил Штефан. – Что умер, защищая вас.

Он засмеялся, кашляя и давясь хохотом.

– Скажите Евгении, что вы больше не влюбленная дурочка, обманутая мной.

– Но вы не умрете! – воскликнула Ульрика.

– Не умру, – согласился Штефан. – Сделаю для этого все, что смогу. Но лучше, чтобы ламии так думали. У них есть связи, чтобы отменить концерт, и сеть шпионов, чтобы снова найти культистов, если я не смогу этого сделать. Но пока я жив, они не станут помогать вам. Так что мне лучше исчезнуть. Лезьте на крышу. Я отвлеку этих придурков.

– Вы не сможете, – возразила Ульрика. – Вы ранены и едва стоите на ногах.

– Загнанный в угол волк дерется яростнее. Встретимся в пекарне, я расскажу, что смог узнать. А теперь идите!

– Нет, – сказала Ульрика.

Она повернулась в сторону приближающегося шума погони. Как она могла уйти? Как могла оставить его – она ведь только что его нашла! Только-только поняла, что может быть между ними! А ведь это, между прочим, мог быть последний раз, когда она его видит!

– Нет, – сказала Ульрика. – Я останусь. Встретим их вместе.

Штефан зарычал.

– Дура! Если вы умрете здесь, вы не сможете отомстить этим психам! Вы должны выжить, чтобы сорвать их планы и уничтожить их самих.

Он оттолкнул ее.

– Бегите!

Ульрика сжала кулаки, не желая принимать его логику. Но все же выругалась, обхватила его и поцеловала, сердито укусив за губу. Оттолкнув Штефана, она мрачно уставилась на него.

– Да, – сказала она. – Мой ответ – да.

Шаги уже приближались со всех сторон. Ульрика скользнула по стене вверх.

ГЛАВА 27
ВРАГ МОЕГО ВРАГА

 

На этот раз дверь в дом Евгении открыл не Северин, а Раиса с саблей на изготовку.

Ульрика впечатлилась, увидев, что левая рука мечницы теперь заканчивается шарнирной стальной перчаткой.

– Я говорила, что больше не пощажу вас, – произнесла Раиса.

Ульрика подняла руки.

– Передайте боярыне, что Штефан фон Кёльн мертв. И я от своей клятвы верности ей не отказывалась.

Раиса ее словно не услышала.

– Доставайте меч, – сказала она ровным голосом. – Я не убиваю безоружных.

– Сестра, пожалуйста, – взмолилась Ульрика. – Вы же сама видели, что творят культисты. Вы знаете, что они – очень серьезная угроза. Теперь я знаю их планы, но в одиночку мне их не остановить. Боярыня Евгения – моя единственная надежда. Пожалуйста...

– Обнажите меч, – повторила Раиса.

Ульрика протянула руку за мечом, но вместо того, чтобы вытащить его, расстегнула пояс и швырнула его к ногам Раисы, затем подняла руки.

– Разве бы я явилась сюда на верную смерть, если бы пыталась обмануть вас? Можете делать со мной что хотите, только сначала выслушайте. Умоляю вас.

Раиса перевела взгляд с нее на меч, затем тычком ноги отправила оружие внутрь дома.

– Ждите здесь, – сказала она и закрыла дверь кончиком сабли.

Нахохлившаяся было Ульрика расслабила плечи. По крайней мере, она все еще жива, хотя по бесстрастному лицу Раисы сложно судить – пошла она сообщить о просьбе гостьи или же отправилась за подкреплением.

Ульрика глянула на туман и мрак, окружающие ее, и передернулась. Где-то там раненый Штефан в одиночку сражался с врагами. В голове Ульрики возник образ – арбалетный болт, разумеется, серебряный, вонзается в спину Штефана, вампир падает на землю. Она попыталась выбросить видение из головы, но не смогла. Конечно, он сам заставил ее уйти, но, если Штефан погибнет, она никогда себе этого не простит. Даже полное уничтожение культистов не снимет этот груз с ее души.

Снова пленительные видения захватили ее разум – будущее, которое Штефан пообещал ей. Они вдвоем, вместе навсегда, правят Праагой. Ей до боли захотелось, чтобы эти мечты воплотились в жизнь. И город занимал наименьшую часть этой сияющей перспективы. Ульрика отказалась бы от правления, если бы только могла быть со Штефаном и жить вместе с ним так, как им хотелось. Разумеется, сначала пришлось бы прикончить культистов, и Кирая тоже, и как-то разобраться с мелкой неприятностью в виде клятвы вечной верности, которую она дала Евгении. Но, может, если во исполнение обета она спасет боярыню от культистов и Кирая, та смилостивится и освободит ее?

Ульрика вздохнула. Да, может быть. Но ничто в поведении Евгении до сих пор не давало повода надеяться на подобный исход событий. Зубы Урсуна, зачем она дала эту клятву? Как могла позволить себе попасть в душные объятия Евгении навечно, когда настоящее счастье стояло рядом, только руку протяни?

Дверь распахнулась. Это Раиса открыла ее протезом. В другой руке она по-прежнему держала саблю.

– Боярыня примет вас, – сказала она. – Но знайте – если вы войдете сюда, вряд ли вы отсюда выйдете.

Ульрика сглотнула, глянула на огромных медведей – они снова смирно сидели на пьедесталах по обе стороны от двери.

– Я рискну.

Раиса поклоном пригласила Ульрику войти. Они двинулись через забитые пыльными чучелами залы и коридоры. Ульрика заметила, что многие жердочки для птиц и постаменты для более крупных зверей пустуют. Она улыбнулась про себя. Что же, если снова придется пробиваться к выходу, делать это будет немного проще.

Как и в первый раз, боярыня приняла гостью в красной гостиной. Камин по-прежнему оставался холодным и пустым. Евгения с безупречно прямой спиной сидела на своем диване. Ясноглазая Галина – в кресле рядом. Раиса показала Ульрике, где ей встать, а сама заняла свое обычное место за плечом Евгении, держа меч на изготовку. У стен стояли охранники, они тоже обнажили клинки.

– Он мертв? – не размениваясь на предисловия, спросила Евгения. – Вы уверены?

Ульрика покачала головой.

– Я не могу быть уверена, госпожа, но я не могу представить себе, как бы он мог остаться в живых.

Лицо боярыни стало еще жестче.

– О чем вы говорите? Если вы пробрались в мой дом под ложным предлогом, вы умрете.

– Я говорю, что последний раз видела его, когда убегала от культистов, – сказала Ульрика. Как бы ей хотелось быть уверенной в том, в чем Евгения подозревала ее, – что все это ложь, что Штефан жив. – Его ранили и окружили многократно превосходящие силы противника.

– И вот вы здесь, чтобы закончить его дело и убить меня? – усмехнулась Евгения.

На скулах Ульрики перекатились желваки.

– Фон Кёльн прибыл в Праагу не для того, чтобы убить вас, госпожа, – произнесла она. – Он прибыл, чтобы остановить вампира, который хочет это сделать, как я уже говорила. И хотя вы в прошлый раз спровоцировали меня и вынудили защищать свою жизнь, я здесь не для того, чтобы убить вас. Также я никогда не нарушала клятву, данную вам, и не собиралась этого делать. Я здесь, чтобы снова просить о единственном, о чем я вас когда-либо просила. Помогите победить культ, который угрожает вашему городу и вам самим.

Евгения сложила руки на коленях.

– Раиса говорит, вы узнали их планы? В чем же они заключаются?

– Спасибо, госпожа. Культистам удалось заполучить древний артефакт великой силы, – с поклоном начала Ульрика. – Это инструмент, который называют Виолой Фьеромонте. В ней заперт демон, и он сводит с ума тех, кто слышит эту музыку. Культисты хотят...

Евгения засмеялась.

– Скрипка? Ваш всемогущий культ собирается разрушить Праагу бренчанием на скрипке? Мы все умрем от кровотечения из ушей?

– Мне довелось почувствовать ее силу, госпожа, – ответила Ульрика. – Мы с фон Кёльном отобрали виолу у культистов, когда они пытались выкрасть ее из Башни Чародеев. Демон, сидящий в ней, затемнил мой разум и заставил бросить инструмент. Культисты немедленно подхватили его и сбежали. Боюсь, виола вполне способна на то, чего они с ее помощью хотят добиться.

– И чего же? – спросила Евгения.

– Я полагаю, они собираются сыграть на виоле во время концерта в честь победы, который устраивает герцог. Услышав этот инструмент, герцог и все лучшие люди Прааги, каждый, от кого хоть что-то зависит в городе, – каждый дворянин, генерал, жрец и ледяная ведьма – превратятся в кровожадных безумцев. Начнется хаос, и, воспользовавшись им, культы впустят в город армию Хаоса – они откроют врата города своей королеве, Сирене Янтареволосой. Она прячется с армией в холмах неподалеку от города и только того и ждет. Они возьмут Праагу без единого выстрела.

Боярыня ухмыльнулась, явно собираясь отмахнуться от услышанного, но тут что-то дрогнуло в ее лице.

– Виола... Припоминаю. Сразу после Великой войны с Хаосом это чудо мелькало здесь. «Белые орлы» Беларского, самая храбрая рота крылатых гусар того времени... Их же всех казнили после того, как они лишились рассудка и впали в боевое безумие, танцуя под нее.

– Я тоже это помню, – сказала Галина. – Они убили собственных жен и детей. Потом объяснили, что в тот момент верили, что сражаются с демонами, принявшими такой облик. Но, насколько я помню, скрипку сожгли, пробив колом. Герцог устроил тогда для своего двора весьма занимательное представление!

– Если и сожгли какую-то скрипку, – сказала Ульрика, – то это была не Фьеромонте. Виола все еще существует.

Евгения молчала, обдумывая слова Ульрики.

Раиса вежливо кашлянула.

– Эмиль сообщил сегодня утром, что слышал о беспорядках в Башне Чародеев той ночью. Чекисты ведут расследование. Там нашли тела культистов.

– И маэстро Падуровский, который должен дирижировать оркестром на концерте, исчез, – добавила Галина. – Моя горничная рассказала. Об этом сегодня говорили на рынке.

Евгения долго молчала, затем в волнении раскрыла веер.

– Они могут преуспеть, – сказала она. – Это полное безумие, но эти культисты могут добиться своего.

– Могут, если вы ничего не предпримете, госпожа, – сказала Ульрика.

Евгения бросила на нее сердитый взгляд, но в глубине ее глаз Ульрика увидела страх.

– Что я могу сделать? Чего вы от меня добиваетесь?

– Нужно отменить концерт, – сказала Ульрика. – У вас есть связи при дворе. Шепните кому нужно, что герцог рискует жизнью, если появится на концерте. Они не смогут этого допустить. После этого надо найти логово культистов, уничтожить виолу и отослать демона обратно в Царство Хаоса.

Евгения засмеялась.

– Дитя, вы сошли с ума!

Она закрыла веер.

– Изгонять демонов? Привлекать внимание агентов царицы? Я даже не знаю, что опаснее, но ни тем, ни другим заниматься не собираюсь.

Ульрика не могла больше держать себя в руках.

– Разве вы не ламия? Не мастерица тайных интриг и заговоров? Я же не прошу вас самой заняться этим! Пошлите верных доноров или других слуг – так, как вы обычно и делаете!

Галина и Раиса смотрели на Евгению так, словно тоже хотели подтолкнуть ее к действиям, но боялись открыть рты. Боярыня резко поднялась и подошла к пустому камину. Каждое ее движение было напряженным и жестким.

– Это тоже рискованно, – произнесла она. – Одно дело – отправить подарок герцогу через посредника с предположением, что один человек больше подходит на должность капитана стражи, чем другой. И совсем другое – попросить этого посредника шепнуть, что жизнь герцога в опасности. Людей, которые говорят такие вещи, чекисты ведут в кабинеты для допросов. И спрашивают, откуда им это известно. И вся верность на крови не поможет донору удержать рот закрытым, когда сковородки раскалятся докрасна.

Она хлопнула веером по юбке.

– Раньше я шла на такой риск, когда единственной альтернативой были разрушение и гибель всего, но сейчас...

– Гибель и разрушение – это как раз единственная нынешняя альтернатива, госпожа! – воскликнула Ульрика. – Я знаю, вы не любите рисковать. Вы здесь все устроили на свой вкус. Вы не хотите подвергать опасности то, чего добились таким трудом. Но разве вы не видите, что риски в случае, если ничего не предпринять, выше, чем если чуть-чуть вмешаться?

– Не знаю, – ответила Евгения, терзая когтями веер. – Я не знаю. Возможно, самый разумный вариант – на время уехать в Кислев. Наши сестры охотно примут нас, пока здесь все не разрешится само собой.

В груди Ульрики вскипел гнев. При всем своем холодном достоинстве и убежденности в превосходстве боярыня Евгения оказалась слишком труслива даже для того, чтобы защищаться.

– Госпожа, – процедила Ульрика сквозь зубы. – Думаю, королева Серебряного пика вряд ли одобрит, если вы покинете...

Евгения ахнула и огляделась. Ульрика замолчала, решив, что вела себя слишком резко. Но боярыня смотрела не на нее, а на дверь.

– Они здесь! – воскликнула боярыня, выкрикнула заклинание и прочертила в воздухе сложный жест.

Галина вскочила с кресла, ее кукольные глаза расширились.

– Кто здесь, сестра?

– Сколько их? – спросила Раиса.

Из коридора донеслись разноголосое рычание, визг и хлопанье крыльев. Им аккомпанировали испуганные крики людей и лязг металла.

Евгения ударила Ульрику веером.

– Идиотка, вы притащили их на хвосте! – прошипела она. – Вы втянули нас в свою глупую войну!

– Госпожа, я не знала, – сказала Ульрика. – Я...

Евгения обратилась к охранникам:

– Идите! Вон отсюда! Защищайте вход!

Солдаты бросились к двери и высыпали в коридор. Когда они открыли дверь, звуки битвы стали громче. Ульрика узнала голос, выкрикивавший странные слова, – Горбатый тоже пришел сюда. По мере того как он читал заклинания, гнев в криках немертвых животных сменился болью, а испуганные вопли культистов – смехом. Воины Евгении захлопнули дверь, приглушив звуки.

– Они сильны, – проворчала боярыня и поманила Галину к себе. – Начнем, сестра.

Галина поспешила к ней, на ходу впиваясь когтями в свои ладони. Евгения сделала то же самое, и, когда они взялись за руки, прижав рану к ране, их кровь смешалась. Они закрыли глаза и начали негромко бормотать хором. Красные завитки тумана поплыли вокруг них, скрывая силуэты вампиров.

Гневные крики и тяжелые удары раздавались уже прямо за дверью в коридор. Похоже, что люди Евгении в последней попытке отстоять ее умирали уже совсем рядом.

– А вы – со мной, сестра, – сказала Раиса, быстро шагая к двери.

– Вы забрали мои клинки, – ответила Ульрика.

Раиса махнула металлической рукой.

– Скамейка у окна.

Ульрика бросилась туда. Холодный страх сжимал ее внутренности. Как культисты оказались здесь? Неужели правда, что она привела их, не заметив слежки? Мертв ли Штефан? Он не позволил бы им продвинуться ни на шаг до тех пор, пока оставался в живых. Ярость и вина глодали ее сердце. Она убила его!

Она приподняла сиденье встроенной скамейки у окна. Внутри, на мехах и подушках, покоился ее пояс с мечом и кинжалом. Ульрика схватила пояс и побежала к двери, на ходу застегивая его.

Дверь взорвалась и слетела с петель. Охранники Евгении ввалились в комнату – раненые, умирающие и мертвые. Высокая белокожая женщина, та самая, с которой Ульрика и Штефан сражались в Башне Чародеев, шагнула внутрь. Ее посеребренный топор вспыхнул в отблесках пламени. Толпа культистов суетилась позади нее, сражаясь с визжащей стаей немертвых ястребов и коршунов. Птицы, крича, крутились и вокруг великанши-норса, но их когти не оставляли и следа на ее гладкой блестящей коже. Раиса ударила ее в сердце, но сабля скользнула по гладкому телу противницы с тем же успехом, что и когти птиц. Великанша в ответ ударила топором. Раиса увернулась, споткнувшись о тело одного из охранников. Ульрика атаковала норсийку, вопя и осыпая ее ударами. Ей удалось отвлечь ее от Раисы, но ни одной царапины нанести так и не получилось.

Ульрика отпрянула от топора, глазами ища что-нибудь достаточно тяжелое, чтобы пробить гладкий белый панцирь женщины-мутанта. Рядом со столом возвышалась на постаменте мраморная статуя древней богини Кхемри. Ульрика ухватила богиню за кошачью голову и взмахнула статуей, как дубинкой. Живой человек с трудом бы поднял статую двумя руками. Сейчас она казалась лишь немногим тяжелее меча.

Великанша отбила удар топором, мелкие осколки мрамора брызнули во все стороны. Но прежде, чем она успела разрубить статую, воздух вокруг замерцал красным – словно рябь прошла по луже крови. Мерцание охватило воительницу. Она начала задыхаться, глаза ее полезли на лоб. Норсийка схватилась за горло. Кровь вспенилась на ее губах, и воительница сложилась пополам. И не только она. Волна докатилась до культистов в коридоре, и они тоже начали задыхаться и умирать. Это наконец сработали чары Евгении и Галины, объединивших усилия. Ульрика не замедлила воспользоваться моментом. Она с силой огрела задыхающуюся великаншу статуей. Она раскололась пополам, но все же пробила фарфоровую кожу на спине и сломала несколько ребер. Норсийка завыла в агонии и дико замахнулась на Ульрику. Кровь хлестала изо рта норсийки.

Раиса глубоко вонзила саблю в трещину на спине противницы. Великанша ахнула и рухнула на пол – на этот раз наконец мертвая. Ульрика перепрыгнула через массивное тело. Вместе с Раисой и выжившими солдатами боярыни они набросились на культистов в коридоре. Началась не битва, но бойня. Культисты были слишком заняты, чтобы оказать серьезное сопротивление – они задыхались, рвали кровью и отбивались от ястребов, которые впивались в их плечи и головы.

Ульрика уже подумала, что они победили, но тут бесшумная невидимая волна ужасной силы ударила ее в грудь и обрушилась на разум, едва не раздавив. По ощущениям – словно океанская волна накатила на нее и с силой ударила о каменистый берег.

Раиса тоже пошатнулась. Евгения и Галина в гостиной схватились за головы, упали на колени и завопили в унисон. Красное мерцание их чар исчезло, и все ястребы одновременно упали на пол, жесткие и неподвижные.

Раиса, пошатываясь, поспешила к Евгении, крича на ходу:

– Госпожа! Вы ранены?

Прежде чем она добралась до боярыни, что-то большое и черное влетело в одно из высоких окон комнаты, пробив его, сорвало штору и упало на каминный коврик, взметнув кучу пыли. Это была голова медведя. Обрубок шеи иссох, и ни капли крови не сочилось с него.

Ульрика повернулась, чтобы посмотреть на голову, но тут в разбитое окно кто-то запрыгнул и присел там, хохоча на два голоса. Конечно, это была Йодис – гибкая мутантка-норсийка с кучей косичек и толстым зобом – с вторым губастым ртом на шее, обнаженная и покрытая боевой раскраской. Длинные посеребренные ножи она держала на изготовку.

– Они здесь, братья! – крикнула она через плечо. – Мы нашли сердце этого гнезда!

Ульрика зарычала и устремилась к ней, но тут из коридора донесся топот – в дом с двух сторон ворвались культисты. Девушка выругалась и толчком отправила в том направлении одного из трех все еще остававшихся в живых охранников Евгении.

– Удержите дверь! – рявкнула Ульрика и побежала к Йодис, завывая от ярости.

Скандинавка прыгнула ей навстречу. За спиной Йодис с десяток неповоротливых обнаженных мародеров влезали в окна с мечами и факелами в руках.

Ульрика ударила низко, целясь в обнаженный живот Йодис, а та сменила направление атаки, и посеребренные ножи метнулись к шее Ульрики. Ульрика едва успела отбить их кинжалом.

– Значит, солнце не прикончило тебя, – произнесла Йодис обоими своими ртами. – Очень хорошо. Мне хотелось сделать это самой.

– Что ж ты не пришла одна?

Ульрика отступила, отбиваясь. Удары сыпались со всех сторон. Йодис и ее варвары изо всех сил пробивались вперед. Магическая атака, которая лишила Евгению сил колдовать и прикончила всех ее немертвых зверей, сильно ослабила и Ульрику. Сейчас она не могла противостоять такому большому количеству противников, каждый из которых превосходил ее в силе. Вампир чувствовала себя слабой и вялой. Мародер замахнулся на нее длинным черным мечом. Она начала уворачиваться, зная, что не успеет, но тут рядом появилась Раиса. Она отбила удар саблей и стальной рукой вцепилась мародеру в глаза.

– Спасибо, сестра, – выдохнула Ульрика и снова набросилась на Йодис.

Раиса продолжала сражаться молча, пытаясь не дать мутанту и ее воинам пробиться к Евгении и Галине. Ульрика тоже делала все, что могла, но это было выше их сил – всего две мечницы не могли сдержать целую банду.

Но тут вампирам пришла помощь. Красные нити, как осенняя паутина, выплыли из воздуха за их спинами и окутали нападающих. Нити сжимали руки и головы, прожигая плоть с каждым шелковистым прикосновением. Йодис и ее люди оступились, завопили. Ульрика и Раиса не стали упускать шанс переломить ход боя в свою пользу; они немедленно зарезали троих мародеров и заставили Йодис отступить к окну.

Ульрика быстро оглянулась. Евгения без сознания распростерлась на диване – удар колдуна в основном, видимо, пришелся на нее. Но Галина, скрючившись, в сбившемся набок парике, тонкими руками плела в воздухе паутину заклинаний. Красный дым выходил из кончиков ее пальцев, затем сплетался в толстые пряди и плыл по воздуху к мародерам. Люди Евгении все еще удерживали дверь в коридор, несмотря на то что культистов было гораздо больше. Вампирам пока удавалось сохранить позиции. Если Евгения придет в себя, у них даже появится шанс на победу.

Что-то скользнуло над головой Йодис. Ульрика подняла взгляд. Мужчина в капюшоне и плаще культиста запрыгнул в разбитое окно. Что-то черное блестело в его руке. Он замахнулся.

– Сестры! – завопила Ульрика. – Смотрите! Кирай здесь!

Раиса повернулась к нему, и тут Кирай швырнул осколок оникса прямо в Евгению. Мечница заревела, прыгнула к нему, расшвыряв противников, и стальной рукой ударила осколок в воздухе. Кровавый Осколок вонзился в пол. Кирай тем временем доставал следующий.

Йодис воспользовалась тем, что Раиса отвлеклась, и ударила ее ножом под ребра. Мечница покачнулась, задыхаясь. Кирай метнул второй Осколок. Раиса подпрыгнула, чтобы сбить и его. Но ее ранили, и тело не вполне повиновалось ей; вместо того чтобы сбить Кровавый Осколок, она оказалась на линии его полета. Черный кусок оникса глубоко вошел в грудь Раисы. Она взвизгнула и упала. Схватилась за грудь, на глазах у Ульрики превращаясь в обтянутый кожей скелет.

ГЛАВА 28
РАНА, КОТОРОЙ НЕ БЫЛО

 

Все, кто был в комнате, – вампиры, культисты и мародеры – на миг замерли от леденящего кровь крика Раисы, с ужасом глядя на происходящее с вампиром. Ульрика очнулась первой – ярость вывела ее из столбняка. Кирай убил самую благородную из ламий Прааги, единственную из них, кого Ульрика могла считать другом. Она обрушилась на Йодис, одним ударом снесла ей голову, растоптала ее и бросилась к Кираю, разбрасывая мародеров в стороны.

– Убийца! – вопила она.

Лицо противника по-прежнему скрывала вуаль из тех, что носили культисты. Он ловко вытащил из плаща третий черный осколок, но заколебался – мишеней стало две, и нужно было выбрать наиболее важную. Ульрика полоснула по его руке, клинок глубоко вонзился в запястье. Вампир заревел от боли и выпрыгнул обратно в окно. Ульрика вскочила на подоконник, собираясь догнать его.

– Нет, сестра! Защити свою госпожу!

Ульрика оглянулась. Маленькая Галина тащила Евгению к камину. Мародеры пытались догнать ее, с трудом пробиваясь сквозь паутину обжигающих красных нитей. Йодис лежала там, где упала, из ее головы текла кровь.

– Прикрой наш отход! – крикнула Галина.

Ульрика заколебалась. Вся ее душа требовала отомстить Кираю, но она поклялась защищать Евгению до последней капли крови. Девушка выругалась и спрыгнула обратно в комнату, обрушившись на мародеров с тыла. Она отомстит позже.

Мародеры разбегались при ее приближении. Ульрика хлестала их мечом по плечам и шеям. Она добралась до Раисы. Та лежала на полу, из груди ее торчал осколок – он уже налился красным и сиял. Вокруг него в груди вампира образовалась впадина, и она все расширялась. Ульрика не могла бросить Раису. Она подхватила ее и перекинула через плечо. Вампир стала легкой и хрупкой, как сноп сушеной кукурузы. Ульрика одним взмахом меча разогнала мародеров и подбежала к Галине и Евгении. Девушка опустила Раису на пол и повернулась, чтобы встретить мародеров – они успели снова окружить вампиров.

– Что теперь? – спросила она.

– В камине спрятана потайная лестница, – сказала Галина, таща к нему Евгению. – Удержи камин и проход, пока я не затащу боярыню внутрь.

– Да, сестра, – ответила Ульрика, бешено рубя налево и направо.

Галина прошептала короткую фразу. С глухим рокотом скрытых противовесов камин начал поворачиваться. Но прежде, чем в стене появилась щель шириной хотя бы с ладонь, воины Евгении, все еще отчаянно защищавшие дверь в коридор, попятились. Они стонали и обхватывали себя словно в экстазе. Культисты хлынули в комнату, рубя их. Следом за ними, прихрамывая, вошел высокий горбатый культист в пурпурном балахоне. Его охранял огромный норс в боевой раскраске.

Ульрика выругалась и удвоила усилия – культисты пришли на помощь мародерам и атаковали ее все вместе. Горбатый колдуй поднял руки и начал читать заклинание.

– Поторопись, сестра, – прохрипела Ульрика.

Камин повернулся, открыв узкую дверь. Но не успела Галина помочь Евгении войти, как из-под капюшона колдуна выскользнули зигзаги фиолетовой энергии. Они обогнули всех мародеров и культистов на своем пути и ударили точно в Ульрику и остальных ламий.

Галина взвизгнула и взмахнула крошечными ручками. Воздух заколыхался, и мерцающий щит накрыл ламий.

Он ни на секунду не замедлил движения магических разрядов, но ослабил их – они вынырнули из него уже бледно-фиолетовыми тенями. Но ламиям хватило и этого.

Фиолетовое щупальце пронзило Ульрику. Она отшатнулась от культистов и мародеров. Словно змеи наполнили ее внутренности, заскользили по ее кишкам, кусая изнутри. Враги наседали. Она не могла сдержать их. Боль была невыносимой.

– Затаскивай ее, – прохрипела Ульрика, слабо отмахиваясь от противников. – Давай же!

– Я не могу одновременно тащить ее и удерживать щит, – прошипела Галина.

В комнату, размахивая мечом, ворвался некто в черно-сером одеянии. Мужчина обвел происходящее диким взглядом. Ульрика уставилась на него. Это был Штефан. Весь израненный, в крови и грязи, но живой. Живой!

– Штефан! – крикнула Ульрика. – Колдун!

Штефан тут же бросился на него. Меч вампира, весь в крови, как и его хозяин, нацелился на шею колдуна. Телохранитель успел прийти ему на выручку и отбил удар, но остановить не смог – клинок Штефана воткнулся не в шею, а в плечо. Колдун завопил от боли и удивления и пошатнулся. Тут же фиолетовые зигзаги рассеялись, а змеи в кишках Ульрики перестали жалить ее. Она обрушилась на культистов и мародеров с новой силой.

– Сейчас, сестра! – воскликнула она. – Давай! Штефан! Ко мне! Бегом!

Вокруг Ульрики мелькали руки и мечи нападавших. Она слышала, как позади нее Галина затаскивает Евгению в тайный ход. Видела, как, пошатываясь, Штефан бежит к ней. Чемпион-норс следовал за ним по пятам. Толпа раздалась в стороны при виде вампира с мечом в руках, и он пробился к Ульрике. Норса, догнавшего его, Штефан саданул мечом по шее. Запястье Штефана было рассечено до кости. Еще одна глубокая рана виднелась на лбу, и кровь из нее заливала лицо, превращая его в алую маску.

– Простите, – выдохнул Штефан, рубя культистов рядом с Ульрикой. – Я... я не смог отвлечь и удержать их.

– Перестаньте, – сказала она. – Вы здесь. Вы живы.

– Этого мало. Я... – Он увидел иссохшее тело Раисы на полу и осекся на полуслове. – Кирай, – выдохнул он. – Кирай был здесь?

– Да, – сказала Ульрика, пронзая культиста. – Он...

Грохот позади заставил ее повернуть голову.

– Госпожа?

Галина и Евгения уже покинули комнату. Камин медленно вращался в другую сторону. Узкий тайный проход закрывался.

– Вероломная сука! – прорычала Ульрика и схватила Штефана за руку. – Назад! Быстро! В эту дверь!

Штефан огляделся, отпрыгнул от противников и метнулся к потайному ходу. Ульрика последний раз широко ударила, затем ухватила Раису за воротник и втащила ее в закрывающийся проем. Мародеры и культисты бросились за ними.

Дверь с грохотом захлопнулась, едва не отрубив Раисе ноги. Ульрика опустила ее на пол и повернулась, подняв меч. Они находились в крошечной комнате с каменными стенами. В дальней части виднелась узкая винтовая лестница. Наверху ее стояла Галина. Она смотрела на Штефана. Алое свечение пульсировало вокруг ее рук. Парик свалился с головы, обнажив покрытую морщинами и редкими волосами макушку, и лежал у ее ног, как мертвый спаниель.

– Нет! – воскликнула Ульрика. – Вы убьете того, кто вас спас?

– Это вас он спас, – прошептала боярыня Евгения за спиной Галины.

Она с трудом поднялась на ноги и с усилием подняла голову. Ее лицо и раньше говорило о старости, но сейчас морщины исполосовали его, а кожа истончилась так, что казалась натянутой на череп. Голос ее доносился тихо, как ветер из сухой пещеры:

– Вы притащили этих психов сюда, чтобы они сделали за вас всю грязную работу, и попались в собственную ловушку.

– Госпожа, это не так, – взмолилась Ульрика. – Если мы в заговоре против вас, почему же мы сейчас вас не атакуем?

– Ульрика права, боярыня, – сказал Штефан. – Вы обе сейчас очень слабы. Ничто не помешало бы нам убить вас здесь, если бы мы хотели именно этого.

– Кроме того, что мы к вам не спиной, – усмехнулась Евгения.

Ульрика не успела ответить – что-то вцепилось в ее лодыжку. Она посмотрела вниз. Раиса сжимала ее ногу иссохшей рукой, серые, как пергамент, губы шевелились, запавшие глаза бешено вращались.

– Раиса, – выдохнула Ульрика, опускаясь рядом с ней на колени.

Никому и в голову не могло прийти, что мечница все еще жива.

– Что такое, Раиса?

– Фе... дор, – пробормотала Раиса.

Ульрика склонилась ниже. Остальные вампиры собрались вокруг них.

– Что вы говорите? Я не понимаю.

– Мой... муж, – прошептала Раиса. – Где мой... муж?

Ульрика открыла рот, но ничего не сказала. Она не знала, что ответить.

Евгения опустилась на колени по другую сторону от мечницы и взяла ее за руку.

– Он мертв, любовь моя, – сказала она.

Ульрика никогда раньше не слышала, чтобы голос боярыни был исполнен такой доброты и звучал так мягко.

– Но я обещала вам, что вы отомстите его убийцам – и вы это сделали. Все они пали от вашей руки. Теперь вы можете отдохнуть.

Раиса уставилась на нее пустым взглядом, затем опустила голову на пол.

– Да, – сказала она. – Отдохнуть.

Глаза мечницы погасли, жизнь покинула ее. Евгения протянула руку и вытащила Кровавый Осколок из ее запавшей груди. Красное свечение пульсировало в нем, словно внутри билось сердце.

– А теперь, – сказала она, – я отомщу твоему убийце.

Она рванулась вперед, замахиваясь на Штефана Осколком.

Штефан едва успел увернуться, изрыгая проклятья. Евгения, пошатываясь и размахивая Осколком, преследовала его.

– Нет, госпожа! – воскликнула Ульрика и схватила ее за запястье.

Евгения попыталась вырвать руку, но оказалась слишком слаба для этого.

– Отпусти!

– Госпожа, – сказала Ульрика. – Штефан спас нас! Он мог стоять в стороне и спокойно дожидаться, пока колдун прикончит нас, но он вмешался, рискуя жизнью! Какие еще нужны доказательства, что он не причинит нам вреда?

– Он – фон Карштайн, – прорычала Евгения. – Вот главное доказательство, что он опасен!

Стены маленькой комнаты сотряс тяжелый удар. Все повернулись. Культисты пытались пробиться сквозь камин.

Евгения мрачно уставилась на стену.

– Они тоже умрут. Все они. Никто, кому придет в голову напасть на меня в моем собственном доме, живым не уйдет!

Галина взяла Евгению под руку.

– Сестра, здесь нельзя оставаться. Давайте закончим дискуссию в нашем тайном безопасном месте.

– Он с нами не пойдет, – сказала Евгения, снова тяжело посмотрев на Штефана. – В моем тайном убежище соглядатаям не место.

– Я ему тоже не доверяю, госпожа, – ответила Галина, повышая голос, чтобы перекричать грохот молота, которым долбили стену. – Но Ульрика права. Ему предоставилось множество возможностей атаковать нас, но он не воспользовался ни одной. Он может иметь скрытые мотивы, но, даже если так, его помыслы не направлены в первую очередь на наше уничтожение. А вот культисты являются серьезной угрозой. Они хотят уничтожить Праагу, и нам понадобится все, что у нас есть, чтобы их остановить. Даже такой сомнительный инструмент, как этот фон Кёльн, сгодится.

Галина подняла парик и надела его на морщинистую голову.

– Давайте объединим наши усилия, чтобы одолеть культистов. А потом снова можем начать воевать друг с другом.

Штефан поклонился Галине.

– Полностью с вами согласен, госпожа.

Евгения усмехнулась.

– Еще бы вы не согласились.

Очередной удар молота сотряс комнату. Когда штукатурка и обломки посыпались с потолка на ее голову, боярыня сердито выпустила клыки. Она вздохнула и смерила Штефана и Ульрику холодным взглядом.

– Я не спущу с вас глаз, – сказала она и приглашающе махнула в сторону винтовой лестницы.

Штефан заколебался, затем коротко поклонился и, хромая, двинулся к лестнице мимо боярыни. Ульрика подняла труп Раисы и последовала за вампиром. Евгения и Галина оказались у них за спиной. Боярыня подняла пульсирующий красным Осколок.

– И помните, что мы идем сзади.

 

Винтовая лестница вела глубоко под землю и заканчивалась проходом в сеть древних низких туннелей. Ульрика бывала в Карак-Кадрине и сразу поняла, что эти проходы сделаны гномами. Для чего они предназначались, теперь уже трудно было понять, но это явно не высохший водопровод или канализация. Туннели на удивление хорошо сохранились, стояли сухими и с целыми стенами. Конечно, везде лежала вековая пыль, шныряли крысы и подозрительные насекомые, но это меньшая из возможных неприятностей.

Ульрика, вспомнив их со Штефаном путешествие по канализации Прааги, опасалась наткнуться на мутантов, ожесточенно дерущихся с солдатами, но ничего подобного не случилось. Не осталось ни следа, ни намека на то, что туннели обитаемы: ни темных пятен кострищ на полу, ни куч хлама или костей, ни надписей на стенах. В туннелях стояли тишина и спокойствие, как в гробнице, не тронутой мародерами. Наконец вампиры оказались в тупике у глухой стены. Евгения произнесла короткую фразу, и секция стены отъехала. Обнаружилась еще одна винтовая лестница. Беглецы поднялись по ней. Дом, в который они пришли, выглядел скромнее особняка Евгении, но все же оказался большим и удобным. В нем уже находилось некоторое количество слуг и солдат. Их совершенно не удивило, когда госпожа со свитой внезапно вышла из-за шкафа в библиотеке.

Евгения, не говоря ни слова, тут же напилась крови одной из служанок. Боярыня повернулась к гостям, вытирая рот льняным платком. Лицо ее по-прежнему пересекали морщины, но оно больше не выглядело как обтянутый ветхой кожей череп. Евгения подняла Кровавый Осколок в руке и осведомилась у Штефана:

– Сущность Раисы заключена в этой штуке?

– Да, боярыня, – склонив голову, ответил Штефан.

– Можно ли ее освободить? Можно ли вернуть ее в тело?

– Надеюсь, что да, – сказал Штефан. – Кирай хранит душу моего господина в другом таком же. Правда, мне говорили, что это невозможно.

Евгения кивнула, затем обратилась к Ульрике:

– Положи ее здесь. Я сохраню и тело, и Осколок, пока не разузнаю об этом побольше.

Ульрика поклонилась и положила тело Раисы на библиотечный стол.

– Сестра, – обратилась Евгения к Галине. – Пошли весточку нашим друзьям и агентам. Мы посвятим день отмене концерта и доставим герцогу предупреждение.

– Да, госпожа, – ответила Галина и сделала реверанс.

– Как только мы убедимся, что Прааге ничего не угрожает, начнем охоту на культистов и уничтожим их, но до тех пор... – Евгения мрачно улыбнулась Ульрике и Штефану. – Я думаю, лучшее, что мы можем сделать, – поместить наших союзников в надежное, безопасное место.

Она взмахом веера подозвала ближайшего солдата.

– Этих запри в подвале.

– Госпожа! – резко выкрикнула Ульрика. – Вы оскорбляете нас! Я поклялась вам в верности. Штефан спас вам жизнь. Что еще мы должны сделать, чтобы завоевать доверие?

Евгения пристально посмотрела на них, отвернулась и положила Кровавый Осколок на грудь Раисы.

– Только один способ приходит мне в голову, – ответила она. – Как и моя дорогая дочь, умри, защищая меня.

 

Подвал оказался бывшим винным погребом. При ламиях он пустовал – вампиры не пили вина. Огромные сухие бочки из-под него выстроились вдоль одной стены, к другой прижимались опустевшие стеллажи для бутылок. Теперешние хозяева дома сваливали здесь всякие ненужные вещи. Ящики, сундуки, различная мебель и картины в чехлах громоздились повсюду.

Это, конечно, не сырая камера, в которой Ульрика опасалась оказаться. Но и здесь стены были сложены из камня толщиной в ярд, а окованная железом дубовая дверь выглядела более чем прочной. Так или иначе, это тюрьма. Выйти отсюда они не могли.

После того как солдаты заперли их, Ульрика некоторое время покричала через дверь, чтобы им дали хоть немного воды, чтобы умыться после битвы. Штефан нашел пару стульев с жесткой спинкой, поставил их между укутанными в покрывала столиками и шкафами, и на этом все удобства закончились. Поесть им тоже не дали. Евгения явно не хотела, чтобы они набрались сил быстрее, чем она.

Ульрика, как могла, отчистила себя и свою одежду, но слишком много мыслей крутилось в ее голове, не позволяя усидеть на месте. Пока она пренебрегла любезно предоставленным Штефаном стулом и принялась расхаживать взад-вперед по короткой лестнице, ведущей к запасному выходу. Штефан в дальнем конце помещения взывал к тюремщикам, чтобы принесли воды.

Евгения отвратительно обошлась с ними. С самого начала Ульрика и Штефан действовали исключительно в ее интересах, и все же она относилась к ним как к наемным убийцам. Безусловно, девушка имела свой резон принести клятву верности боярыне. Но она ни разу нарушила данного слова и всегда старалась защитить Евгению.

Или нарушила?

Конечно, Ульрика сделала это не по злому умыслу, но она не могла отрицать, что это она привела культистов к порогу дома Евгении и стала причиной гибели солдат боярыни, зачарованных немертвых зверей и того, что Раису постигла участь худшая, чем смерть.

Ульрика закрыла глаза. Ужасная сцена раз за разом прокручивалась перед ее внутренним взором. Почему именно Раиса? Мечница была мрачной, но верной и благородной. За непробиваемым внешним фасадом скрывалось доброе сердце. Вечность на побегушках у Евгении показалась бы выносимой, если сражаться плечом к плечу с Раисой. Теперь, когда она умерла, Ульрика подумала, что не выдержит и недели.

Но как культистам удалось ее выследить? Это казалось невозможным. Пробираясь к особняку Евгении, она не слышала ни шагов, ни биения сердец. Ульрика проделала путь, в основном прыгая с крышу на крышу, так не могла даже Йодис.

«Кирай!» – сообразила вампир.

Он был среди культистов. Это он привел их к особняку Евгении. Ему не понадобилось следить за Ульрикой. Он проделал путь в тысячу миль, чтобы убить Евгению – конечно, он знал, как добраться до ее дома!

Ульрику охватило облегчение – пусть и довольно эгоистичное. В смерти Раисы виновата не она! И не она привела культистов к дому Евгении. Конечно, боярыню она в этом никогда не убедит, но ей хватало и того, что она сама это знает.

В другом конце комнаты раздался плеск воды. Мысли Ульрики вернулись к Штефану. Она снова увидела его – в крови и грязи, он врывается в кабинет Евгении, размахивая мечом, хотя с трудом стоит на ногах. Серебряный арбалетный болт, угодивший в его икру, нанес Штефану самую первую из множества ран, которые вампиру довелось получить этой ночью. Ему, должно быть, пришлось жестоко драться, чтобы не дать культистам пойти по ее следам.

Внезапное соображение заставило Ульрику содрогнуться. Зубы Урсуна! Штефан же мог столкнуться с Кираем! В водовороте битвы и последующем бегстве некогда было спрашивать. Она даже не подумала об этом. Что, если Штефан не смог сдержать культистов, потому что ему пришлось отступить перед Кираем? Неудивительно, что его так изувечили.

Груда сундуков и мебели отделяла Ульрику от Штефана. Она начала обходить ее. Бедный Штефан и так был ранен серебряным болтом, а ему еще и пришлось отчаянно сражаться. Он наверняка до сих пор мучается от жестокой боли. Ульрика знала это по собственному горькому опыту. Раны от серебра заживают медленно. Особенно если нет возможности напиться крови, а Евгения лишила их этого. Но Штефан показал Ульрике другой способ излечиться. Она двинулась вперед, ее желание усиливалось с каждым шагом.

После всего, что сделал Штефан – а он приложил все усилия, чтобы спасти Евгению от культистов и Кирая, – его окатили презрением, обвинили, выдали плошку воды, чтобы умыться, и заперли в подвале. Он заслуживал большего. Ульрика излечит и ободрит его и, исцеляя Штефана, исцелится сама. Волны наслаждения смоют ее печаль из-за гибели Раисы и утихомирят гнев на Евгению, подозревающую всех и вся. Ульрика хотела раствориться в удовольствии, чтобы хотя бы на краткий миг почувствовать умиротворение.

Двигаясь почти неслышно, Ульрика обогнула груду сундуков и увидела Штефана. Обнаженный, он стоял спиной к ней над сливом в полу и мыл руки. Ульрика остановилась, любуясь изящными линиями его спины и стройными сильными ногами. Даже израненный, он оставался прекрасен, как кот на охоте. Раны даже сделали его красивее, окутав аурой опасности и опыта. Что же, она насладится ими, пока они есть – после того как они со Штефаном обменяются кровью, все они затянутся. Даже та, от серебряного арбалетного болта на тыльной части его икры, только...

Ульрика нахмурилась.

На икре Штефана действительно была рана, красная, глубокая и покрытая коркой засохшей крови. Но она выглядела неправильно.

Ульрика глянула на свое запястье, где оставил след длинный посеребренный нож Йодис. Даже сейчас, спустя несколько дней, в течение которых она обильно питалась и обменивалась кровью со Штефаном, края все еще оставались черными.

Черными, а некрасными.

ГЛАВА 29
НАРУШИТЬ ОБЕТ

 

Ульрика стояла и смотрела на воспаленную рану на ноге Штефана. Почему ее края не почернели и не расслоились, как на ее запястье? Это невероятно! Или возможность легко переносить раны, нанесенные даже серебром, – одна из необъяснимых особенностей Штефана, такая же, как способность не умирать сразу под палящими лучами солнца? Или?..

Ульрика мысленно вернулась к побегу от культистов. Штефан сказал ей, чтобы она лезла на стену первой. Когда он упал, она смотрела в другую сторону. Не слышала звука выстрела. Не видела раны – только кровь и дыру в его брюках. Но болт! Штефан вырвал из тела серебряный болт и держал его в руках.

Но так ли все это произошло?

Ульрика принялась вспоминать дальше. Чуть раньше, еще в Музыкальной Академии, на площади у фонтана, когда культисты атаковали их, Штефан поймал в воздухе один из болтов, летевших в них. От ужаса у Ульрики скрутило кишки. Штефана не ранили, он притворился! Но зачем?

Ее предположение, что это Кирай привел культистов в особняк Евгении, растаяло под натиском другой идеи. Это сделал Штефан. Он заставил Ульрику уйти, чтобы получить возможность, не ставя ее в известность, натравить врагов на Евгению. Но в таком случае откуда в особняке взялся Кирай? Он все это время провел среди культистов и пришел вместе с ними? Или же неусыпно наблюдал за особняком Евгении и нанес удар, когда представилась удачная возможность?

Или...

Две теории сошлись в одну – так рисунки на стекле, наложенные друг на друга, соединяются в цельную картину. Ульрика выпустила клыки и когти и шагнула к Штефану, который по-прежнему стоял к ней спиной.

– Кирай.

Штефан повернулся, вытирая руки об изорванную рубаху.

– Что о нем?

Он увидел ее когти и замер.

– Что-то не так?

– Рана в ноге, вот что не так, – сказала Ульрика, надвигаясь на него. – Она нанесена не серебром. Вы отправили меня к Евгении – одну, а сами привели к ней культистов. Вы и есть тот культист с Кровавыми Осколками. Вы убили Раису.

Штефан попятился, опрокинув кувшин с водой.

– Ульрика, подождите. Вы слишком торопитесь с выводами.

– Хватит лжи! – прорычала Ульрика. – Евгения была права насчет вас! Во всем! А я – дура!

– Нет, – сказал Штефан. – Выслушайте меня. Я все могу объяснить.

– Что тут объяснять? Ваше тело, рана, которой не было, – говорит громче всех слов!

Штефан отступил так, что два стула, которые он поставил, отгородили его от Ульрики.

– Пожалуйста, Ульрика. Послушайте. Вы правы – по крайней мере, отчасти. Я обманул вас насчет раны посеребренным болтом, и я привел культистов в дом Евгении, но не для того, о чем вы думаете. Я сделал это, чтобы помочь вам.

Ульрика фыркнула. Оправдания Штефана звучали настолько нелепо, что сбили ее с толку.

– Вы несете чушь. Как нападение на особняк Евгении может помочь в чем бы то ни было?

Штефан провел рукой по лицу.

– Все пошло не так, как я планировал.

Ульрика усмехнулась.

– В смысле кое-кто из нас все-таки остался в живых?

– Нет, не в этом смысле, – отрезал Штефан. – Просто послушайте, и я все объясню.

Ульрика мрачно уставилась на него, скрестила руки на груди и стала ждать оправданий. Штефан некоторое время осторожно наблюдал за ней, видимо, опасаясь, что она все-таки набросится на него. Затем со вздохом опустился на стул.

– Видите ли, я понял, что только нам вдвоем с культистами не справиться. Они слишком сильны и многочисленны. Мы нуждались в помощи ламий. Но я твердо знал – никакими доводами вам не удастся заставить Евгению действовать. Она спрячется и станет ждать, когда кто-то другой спасет Праагу для нее. Она нуждалась в хорошем пинке. Нужно было напасть на нее саму. Только тогда ее гордость не позволит спустить подобное, и она начнет действовать.

Ульрика уставилась на него.

– Но... но...

– Я не сказал вам о своем плане, – перебил ее Штефан. – Потому что знал, что вы не согласитесь. Вы... вы слишком благородны. Вы принесли Евгении клятву верности. Вы никогда бы не позволили причинить вред ей или ее людям. Даже чтобы спасти ее от худшей участи. – Штефан развел руками. – Я никаких клятв не давал, и я сделал то, что не могли вы.

Ульрика попятилась. У нее голова пошла кругом. План Штефана, хоть и отдавал безумием, действительно имел смысл. Штефан говорил правду. Прямо перед тем как культисты ворвались в дом, Евгения здраво оценила всю опасность их затеи – и собиралась бежать в Кислев, лишь бы не сражаться с ними. Ульрика сомневалась, что смогла бы ее переубедить. Характер боярыни Штефан оценил правильно. Она бы не позволила ему воплотить подобный план. Даже признав его разумность, Ульрика не нарушила бы данную Евгении клятву.

Но...

– Это не просто хороший пинок! – воскликнула она. – Вы отрубили Евгении правую руку – вы убили Раису! Это же из-за вас Кирай и тот горбатый колдун набросились на нас! Мы все чуть не погибли!

Штефан закрыл глаза и опустил голову.

– Я знаю. Я знаю, и мне очень жаль. Я не учел в своих расчетах Кирая и колдуна. Я не знаю, откуда они взялись. Когда они появились на поле боя, я пытался остановить их. Я не желал гибели никому из ламий. Я думал, они с легкостью разобьют культистов в пух и прах. Я... я вел себя как дурак. Мне следовало найти другой способ.

Ульрика уставилась на него, не в силах решить, верит ли ему. И прощает ли обман, если принимает объяснения. Ей отчаянно хотелось поступить именно так. Перед тем как она оставила его в окружении культистов, она дала ответ, сказала, что останется с ним навсегда. Но объяснения Штефана казались сшитыми на живую нитку, если не притянутыми за уши. Рассказанная им история не противоречила ничему из известного ей – но не давала ни единого доказательства его словам. Ничего в рассказе Штефана не разрушало ее собственную, более неприятную версию событий.

Разве что... Штефан имел возможность прикончить Евгению, но не сделал этого.

От этой мысли в груди Ульрики слабо затлела надежда. Слова Штефана могли быть ложью, но это неоспоримый факт. Если Штефан и есть Кирай, почему он сразу не набросился на Евгению, когда она так ослабла? В той маленькой комнатке за камином он мог разом прикончить их всех, но не сделал этого. Не сделал – вот и доказательство его слов.

Ульрика вздохнула и тяжело опустилась на соседний стул.

– Когда Евгения узнает обо всем, она окончательно укрепится в подозрениях насчет вас.

Штефан посмотрел на нее расширившимися глазами.

– Не глупите. Она не должна узнать.

Ульрика недовольно нахмурилась.

– Штефан, я поклялась не плести интриг против нее. Я должна рассказать ей то, что знаю.

– Вы не можете, – ответил он. – Расскажите ей, но потом, если так нужно. Когда мы одолеем культистов. Пожалуйста, Ульрика. Я прошу об этом не потому, что боюсь Евгении. При всей подлости и запутанности моего плана он сработал. Теперь боярыня ненавидит культистов. Пока мы здесь разговариваем, она работает над тем, чтобы пресечь их поползновения. Ну расскажете вы ей, и что тогда? Она снова начнет кричать о заговоре против нее и обрушит на меня всю свою ярость. О культе все позабудут. Вы хотите, чтобы Раиса погибла зря? И все, через что мы прошли, оказалось бессмысленным?

До Ульрики дошло, о чем он говорит, и она растерянно моргнула. Штефан прав. Евгения придет в бешенство, если узнает, что он навел культистов на ее дом. Она утвердится в мысли, что все это уловка, направленная на то, чтобы убить ее. И с этим ничего нельзя поделать. Ради спасения Прааги – и самой Евгении – Ульрике придется нарушить клятву и промолчать.

– Ладно, – сказала она наконец. – Я не скажу ей.

– Еще раз – мне очень жаль, что так вышло, – произнес Штефан, опустив голову. – Я злоупотребил вашим доверием и вынуждаю поступить против ваших понятий о чести. Я не стану просить прощения – такое не прощается. Мне остается только надеяться, что благодаря в том числе и этому мы победим и вы сможете отомстить Кираю за смерть Раисы.

Ульрика взглянула на него.

– Я думала, вы хотите сделать это сами.

Штефан коротко кивнул и отвернулся.

– До этого единственным, кто пострадал от него, был я. Теперь – не только я.

Девушка сглотнула. Это был очень благородный жест.

– Вы так щедры, – сказала она.

Штефан пожал плечами.

– Главное, чтобы Кирай умер, а мой отец по крови вернулся к жизни.

Ульрика смотрела на его резкий профиль. Лицо Штефана стало грустным, он погрузился в раздумья. Девушка опустила взгляд ниже, на его тело. На нем все еще зияли раны.

Она взяла Штефана за руку.

– Я... я шла, думая предложить вам... исцеление, – сказала она. – Я вижу, вы все еще нуждаетесь в нем.

Он приподнял бровь.

– Вы поделитесь со мной кровью и теперь? Зная обо всем, что я сделал?

Ульрика облизнулась. У нее кишки подводило от голода так, что она бы поделилась с ним кровью, будь он даже сам Кирай собственной персоной. Но вслух она сказала:

– Вы должны быть сильным и готовым к битве, которая нас ждет.

Штефан улыбнулся.

– Да. И вы – тоже.

Она притянула его к себе и подставила шею.

– Пейте и становитесь сильнее.

 

Ульрика проснулась от скрежета ключа в замке. Она подняла голову и мутным со сна взглядом обвела все вокруг. Она, обнаженная, лежала на полу рядом со Штефаном. Плиты вокруг них были забрызганы кровью. Ульрика со Штефаном – тоже.

Тяжелая дубовая дверь распахнулась, и на ступени каменной лестницы упал свет лампы. Высокая фигура боярыни Евгении появилась в проеме двери, за ней виднелся кругленький силуэт Галины. Боярыня явилась в сопровождении не только наперсницы, но и четырех солдат. Один из них нес лампу. Евгения и ее свита начали спускаться по лестнице.

Ульрика потрясла Штефана. Он заворчал, огляделся, выругался и сел. Ульрика сделала то же самое, одновременно пытаясь прикрыться окровавленной рубашкой.

Боярыня явно восстановила силы, но гордая осанка еще не полностью вернулась к ней. Евгения выглядела грустной и усталой. Подойдя к ним и обнаружив Ульрику со Штефаном в объятиях друг друга, она и бровью не повела.

– Вы, – сказала она, глядя на них сверху вниз. – Вы нас погубили.

Ульрика и Штефан переглянулись. Боярыне удалось узнать, что это Штефан привел культистов в ее особняк?

– О чем вы говорите, госпожа? – спросила Ульрика.

– Вы втянули нас в свою маленькую войну, и теперь с нами покончено. Нужно начинать все с нуля.

– Я не понимаю, – сказала Ульрика.

Евгения глубоко вздохнула.

– Битва в нашем доме не прошла незамеченной. Туда явились стражники. И чекисты. Они обнаружили вещи, наличие которых в особняке нельзя объяснить.

Евгения обмахнулась веером, рука ее дрожала.

– Состояние найденных чучел еще удалось бы списать на вандализм нападавших. Но нашли и кое-что еще. Мои гримуары и артефакты. Они были надежно убраны – только волшебник мог их обнаружить. Но их нашли разбросанными на видных местах по всему дому.

Она горько улыбнулась.

– Мы собирались загнать культистов в тупик. Вместо этого они прижали нас к стене.

– Итак, вы не смогли ни с кем связаться и предупредить? – спросил Штефан. – Концерт все-таки состоится?

Евгения мрачно посмотрела на него.

– Вы не слышите меня? Меня объявили ведьмой, выдан ордер на мой арест! Я ничего не могу сделать. Теперь мне не под силу ничего предотвратить. Никто из соратников не посмеет связаться со мной, даже через посредников. Ха! И посредников у меня больше нет! Моя сеть уничтожена! – простонала она. – Мне придется уйти в подполье. Новые лица, новые имена, новые дома. Пройдут десятилетия, прежде чем я снова приобрету влияние при дворе.

Ульрика смотрела на боярыню, испытывая почти болезненное чувство вины. Снова на ее глазах повторялось то, что произошло с Габриеллой и ламиями Нульна. Вампирская община в Нульне тоже лишилась всего – влияния, положения в обществе, – и ламиям пришлось начать все заново. Причиной потерь в Нульне стала деятельность Мурнау, безумного стригоя. Но сюда, в Праагу, беду принесла она, Ульрика. Они со Штефаном втянули Евгению, Галину и Раису в противостояние, в котором те категорически не хотели участвовать, и это безвозвратно разрушило жизнь ламий.

Ульрика встала на колено и склонила голову.

– Простите меня, госпожа. Если бы можно было начать все сначала, я бы никогда не явилась в ваш дом за помощью. Я это сделала из лучших побуждений, но...

Евгения хрипло расхохоталась.

– Из лучших, да? Клянусь королевой, так это мне еще повезло! Страшно представить, что произойдет с тем, к кому вы явитесь со злыми намерениями!

Евгения отвернулась. Вспышка опустошила ее, и она теперь выглядела древней и сломленной, как руины Нехекхары.

– Одевайтесь. Через час мы выезжаем в Кислев.

Ульрика вскинула голову.

– Вы... вы уезжаете? А что насчет мести культистам? Вы поклялись выследить их и убить.

– И я так и сделаю, – сказала Евгения. – Я вернусь, набравшись сил. Лет через десять, наверное. Или двадцать.

Ульрика поднялась.

– Госпожа, вы не можете уехать. Вы должны сразиться с ними здесь и сейчас, или вам просто некуда будет вернуться. Праагу сотрут с лица земли. Мы должны отправиться в Оперу и сами остановить культистов.

Штефан тоже встал.

– Да, – сказал он. – Именно это мы и должны сделать.

Галина засмеялась и поспешно прикрыла рот рукой. Евгения посмотрела на них так, словно у Ульрики и Штефана внезапно выросли рога и копыта.

– Вы сошли с ума. Отправиться в Оперу? И что потом? Вы предлагаете нам устроить потасовку с подстилками для демонов? В присутствии всей Прааги? Я ведь только что сказала: меня ищут, выдан ордер на мой арест!

Евгения со щелчком раскрыла веер и снова захлопнула его.

– Нет, нет и еще раз нет. Мы должны исчезнуть. Нам нужно восстановить силы, перераспределить их.

Ульрика шагнула к Евгении.

– Госпожа, – сказала Ульрика. – Что вы будете восстанавливать, когда Праага падет? Как добьетесь влияния при дворе Сирены Янтареволосой? Примкнете к последователям Слаанеша?

Ульрика вздернула подбородок, не сводя взгляда с Евгении.

– Если мы не остановим их сегодня вечером, вам некуда будет возвращаться. Мы потеряем Праагу. У ламий не станет ни власти, ни глаз на севере. Вряд ли наша королева отблагодарит вас за это.

– Вы смеете указывать, как мне выполнять мои обязанности? – прорычала Евгения.

– Я вам ничего не указываю, – ответила Ульрика. – Я лишь рассказываю, что произойдет, если вы с ними не справитесь.

Евгения зашипела и ударила ее веером по щеке. Ульрика попятилась, выпустила когти и зарычала. Но боярыня отвернулась, тяжело оперлась о стену и зарыдала, уронив голову на руки.

– Сестра! – воскликнула Галина.

Она подошла к ней и погладила ее по плечу. Резким движением плеч Евгения сбросила ее руку. Тело боярыни содрогалось в рыданиях, кулаки крепко сжались. Все молча ждали в тишине, не осмеливаясь ни пошевелиться, ни произнести хотя бы звук. Наконец Евгения подняла голову, расправила плечи и повернулась к ним. Ее лицо было белым и холодным, как снег.

– Поднимайтесь наверх, – сказала она. – Мы найдем вам одежду и маски для Оперы.

Ульрика моргнула, затем открыла рот и шагнула вперед, но боярыня жестом остановила ее.

– Вы навлекли на нас эту грозу, и не обманывайтесь – прощения вы не получите, – сказала она. – Вы впихнули горячую картошку мне в руки, и теперь все зависит от меня. У меня осечек не бывает. Но когда мы все выберемся из этого, не рассчитывайте на мое миролюбие.

С этими словами Евгения развернулась и повела всех наверх.

ГЛАВА 30
КОНЦЕРТ

 

Час спустя, когда стемнело, Ульрика, Штефан, Галина и Евгения покинули убежище боярыни – скромный домик в тихом тупике Торгового квартала. Черная карета двинулась через Благородный квартал к Воротной площади, самой большой в Прааге. На южной стороне площади расположился дворец герцога, а на восточной – Оперный театр. Вампиры ехали в раскаленной добела ледяной тишине. Ульрику и Штефана одели по последней праажской моде. На девушке красовались дублет, черно-зеленые полосатые бриджи и плащ к ним в тон. Коротко остриженные светлые волосы прятались под меховой коссарской шапкой. В наряде Штефана сочетались белый и темно-синий. Короткий плащ вампир накинул на одно плечо. Конечно, их костюмы выглядели бы незаконченными без масок. Ульрика решила, что, выбирая их, Евгения руководствовалась мелочной злобной мстительностью. Штефану досталась черная, закрывающая все лицо традиционная маска комедии. Ульрике – ее противоположность, маска трагедии с алмазной слезой на щеке и печально опущенными вниз уголками рта.

Евгения и Галина тоже достойно оделись для выхода в свет. Евгения использовала те же цвета, в которые нарядила Ульрику, – ее платье переливалось лесной зеленью с черной окантовкой. Галина выбрала для Оперы те же оттенки, что и Штефан, – поверх белого шелкового платья она накинула темно-синий плащ. В отличие от масок юных вампиров, красивые блестящие маски Евгении и Галины не изображали уродливых гримас страдания или смеха – это были произведения искусства, украшенные разноцветными перьями. Помимо этого, ламии надели другие парики вместо тех, к которым уже успела привыкнуть Ульрика. Евгения стала шатенкой с волнистыми волосами, Галина – кудрявой блондинкой. Но самые глубокие перемены произошли в самих ламиях. Прибегнув к самой темной ламийской магии, боярыня создала ошеломляющую иллюзию юности и красоты. Когда Ульрика впервые увидела Евгению, боярыня выглядела как мумия очень тощей кошки. Теперь рядом с ней сидела роскошная красавица лет сорока, глаза ее таили обещание, внушительная грудь приковывала взор. Галина, ссохшаяся кукла в парике на размер больше, превратилась в девушку с румянцем на свежей коже и пухлыми приоткрытыми губками. Ульрика задумалась, а как давно ламии Прааги решили перестать прикидываться красивыми и почему. Это волшебное превращение заставило ее также задаться вопросом, а видела ли она когда-нибудь настоящее лицо графини Габриеллы.

 

Когда вампиры прибыли на Воротную площадь, она уже кишела каретами и экипажами. Из них непрерывным потоком высаживались красиво одетые мужчины и женщины. Толпа, словно подхваченная ленивым ветром охапка вырезанных из драгоценных камней листьев, закручивалась в сложные завитки, медленно стекающиеся к Опере. На краю площади стена гвардейцев сдерживала толпу исхудавших беженцев и попрошаек со впалыми щеками. Они остекленевшими от удивления глазами, как на диковинных зверей в зоопарке, смотрели на разряженных в пух и прах людей за спинами гвардейцев, на странных раскрашенных существ в масках.

На южной стороне площади возвышался дворец. В свете многочисленных фонарей из-за своих увенчанных зубцами стен он казался красно-золотой скалой причудливой формы. Высокие шпили заканчивались луковичными куполами, покрытыми мозаикой из красных камней и украшенными чеканкой стальными листами.

Оперный театр на другой стороне площади со своим фасадом в стиле барокко, выложенным красной и синей плиткой, со множеством мраморных статуй и позеленевшей от времени медной крышей выглядел почти так же роскошно. Тут и там среди избыточно богатых украшений зияли шрамы, оставленные на здании Великой войной с Хаосом. Дом не стали ремонтировать в знак того, что Праага гордится историей, полной изнурительных войн. Иссеченные осколками колонны и черные оспины от попаданий обнажали простецкий кирпич, из которого были сложены эти фантастической красоты стены и крыши.

Ульрика вышла из кареты в самом сердце толчеи, ведя боярыню под руку. Следом покинули карету Галина и Штефан, тоже рука в руке. Теперь предстояло пробиться сквозь веселящуюся толпу.

Вышагивали мужчины в богатой одежде или военной форме, в шапках и накидках из лисы, медведя и снежного кота. Дефилировали женщины в многослойных платьях всевозможных цветов, отороченных горностаем, длинные подолы подметали площадь. И все – в самых разных масках, от простых домино, закрывающих только глаза, до безумных произведений из лакированной кожи, скрывающих все лицо. Боги и герои, животные и птицы, демоны и монстры на эту ночь одолжили людям лица. Даже августейшие особы, благородные министры и священники поддались обаянию празднества, нарядившись в яркие цвета и нацепив сияющие безделушки поверх цепей и символов своей веры.

Вампиры уже поднялись по мраморным ступеням Оперного театра, когда вышел паж в ливрее и проиграл на рожке заливистую руладу, призывающую занять свои места. Поток двинулся к дверям, подхватив течением и вампиров. Привычные сплетни и пересуды висели над толпой – кто что надел на праздник, кто с кем пришел, но сквозь болтовню до слуха Ульрики долетела знакомая фамилия, и она внимательно прислушалась.

– Падуровский? Действительно?

– Говорили же, что он мертв.

– Нет, он нашелся.

– Где же он был? Его даже чекисты не могли найти.

– Как я слышал, в больнице, на попечении дочерей Сальяки.

– Перенервничал, наверное. Я бы точно перенервничал, если бы мне пришлось выступать перед самим герцогом.

Случайные соседи продолжали болтать. Ульрика со Штефаном переглянулись. Они думали, что маэстро похищен или убит культистами. Значит, ему удалось вырваться от них? Может, это от них Падуровский и скрывался? Или же он отправился в госпиталь, чтобы там подлатать полученные раны?

– Значит ли это, что Валтарина тоже не похищали? – пробормотал Штефан.

Ульрика пожала плечами, но тут к ней пришла новая мысль. Слепая певица – может, и ей удалось спастись?

Они уже подошли к позолоченным дверям Оперы. Евгения смело выступила вперед. Ульрика опасалась, что у них спросят приглашения. Но боярыня ослепительно улыбнулась, позволила стражнику заглянуть в свое декольте, и он, повергнутый самой мощной ламийской магией, с поклоном пропустил их внутрь, не произнеся ни слова.

Оказавшись в Опере, Евгения сразу же повела компанию наверх, в личную ложу. Не в свою собственную – для этого она слишком опасалась слежки. Они направились в ложу одного из придворных. Боярыня точно знала, что он болен и на концерт не придет. В ложе вампиры расселись в роскошных креслах.

– Помолчите, – сказала Евгения. – Дайте мне найти их.

Она закрыла глаза и сложила руки на коленях. Галина села рядом с ней и сделала то же самое. Ульрика не стала даже и пытаться – ее собственное ведьминское чутье оказалось слишком слабым для этого. Оставалось только положиться на ламий. Они со Штефаном подошли к ограждению балкона и принялись осматривать интерьеры Оперы, насколько позволяли прорези в масках.

Лучшие люди города, болтая и смеясь, расположились в личных ложах – три яруса их возвышались над партером, где занимали места простые граждане. Сверху они казались пестрым лоскутным одеялом. Ложи опирались на позолоченные колонны, украшенные гротескными статуями гаргулий. Тела их имели форму скрипок, валторн и барабанов, и каждая гаргулья играла на инструменте, сделанном из человеческих костей.

Сцену пока скрывал огромный бордовый занавес с кистями. На нем красовался вышитый герб Прааги, а также гербы герцога и других покровителей Оперы. Авансцена изобиловала множеством искусно и тщательно выполненных деталей, развивающих мотивы музыки, безумия и смерти. Она изображала осаду Прааги. По колоннам слева от сцены карабкались статуи демонов, по правым взбирались отважные защитники города. Над центром сцены противники встречались в великой битве. Здесь был запечатлен момент, когда Магнус Благочестивый разбил золотым молотом голову Асавару Кулу. Менестрели-скелеты с лютнями и арфами в руках взирали на них.

Не успела Ульрика как следует разглядеть богатую и причудливую отделку, в зале начали аплодировать. В ложах – тоже. Девушка глянула вниз – зрители в партере вставали и оборачивались, чтобы посмотреть на центральную ложу у задней стены зала. Дворяне последовали их примеру. Ульрика глянула туда же и увидела стройную изящную фигуру своего троюродного брата Энрика, герцога Праажского. Он как раз появился в ложе, подошел к бортику и кивнул, благодаря за устроенную овацию. Энрик с ног до головы облачился в белое, начиная с меховой шапки и горностаевого плаща, заканчивая дублетом и бриджами. Всю его одежду как инеем усыпали мелкие бриллианты. Герцог сиял, как огромный алмаз. По их виду его сапог для верховой езды сразу становилось ясно, что они никогда не касались боков лошади.

Энрик взмахнул рукой, приветствуя собравшихся, любезно поклонился, затем жестом дал понять гостям – сверкающему сборищу генералов, министров, священников и ледяных ведьм, – что можно садиться. Когда гости расселись по местам, герцог устроился на своем серебряном троне. Его украшала шкура белого медведя – голова венчала спинку, лапы свисали с подлокотников. Ульрика улыбнулась про себя. Некоторые считали Энрика сумасшедшим, но он показал себя отличным правителем во время последней осады и всегда умел устроить яркое зрелище.

Евгения открыла глаза.

– Очень ловко спрятались, – произнесла она со вздохом. – Но а как еще они должны вести себя, учитывая, сколько ведьм и священников собралось здесь. Если бы я не знала твердо, что они тут, я бы их никогда не обнаружила. Даже мне приходится догадываться об их присутствии по косвенным признакам.

– Это по каким? – уточнила Ульрика.

– Где-то за сценой или под ней есть место, – ответила боярыня, – на которое я не могу посмотреть ведьминским зрением – и даже не замечаю этого. Когда я пытаюсь сделать это, мне кажется, что я уже смотрела туда, и отвожу взгляд.

Евгения засмеялась.

– Если бы я проверила здание только один раз, я бы не обратила на это внимания. Но поскольку я твердо знала, что должна что-то такое найти, то в конце концов заметила, как мне отводят глаза. Это очень сложная магия и очень мощная. Я надеюсь, нам хватит сил справиться с ней.

Евгения поднялась с места. Вслед за ней немедленно встала и Галина.

– Вы останетесь здесь, сестра, – обратилась к ней Евгения. – Станете наблюдать за публикой. Среди приглашенных могут быть культисты. Отслеживайте состояние ветров магии и будьте готовы действовать, если кто-нибудь прикоснется к их силе.

Галина присела в реверансе.

– Да, сестра.

Евгения направилась к двери, поманив Ульрику и Штефана за собой.

– Пошли. Давайте найдем подстилок для демонов. Больше им не удастся застать меня врасплох. На этот раз я ударю первой.

Евгения снова использовала против стражника, охраняющего дверь за кулисы, могущественную магию ресниц, улыбки и декольте, чтобы позволить Ульрике и Штефану проскользнуть внутрь незамеченными. Мгновение спустя ухмыляющаяся боярыня присоединилась к ним.

– Я послала его за охранниками, – сказала она, – мол, я видела боярыню Евгению Бородину, ту самую, которую подозревают в колдовстве. Она только что проскользнула в свою личную ложу, сообщила я ему.

Ульрика улыбнулась в ответ. Теперь, оказавшись в гуще действия, боярыня действовала решительно и смело. Много битв назад Ульрика узнала истину, в очередной раз подтвердившуюся, – не так страшна сама схватка, как ее ожидание.

Вампиры поспешили вверх по тускло освещенной лестнице. Ступени привели их в одну из кулис. Вампиры огляделись. Шаткая лестница поднималась в темную пещеру над сценой. Рядом у сложной системы шкивов, поднимающих занавес, выстроились рабочие сцены. В центре ее, закрытые от публики занавесом, кружком сидели одетые в простые черные сюртуки оркестранты. Они настраивали инструменты. В центре круга возвышалась трибуна для дирижера. Распорядитель сцены держал в руке раскрытую папку и тревожно поглядывал на музыкантов.

– Господа, ну что, все готовы? – спросил он. – Время пришло. Пора начинать.

Музыканты ответили утвердительными возгласами.

– Отлично, отлично, – сказал распорядитель. – Тогда начнем.

Он негромко присвистнул, взмахнул рукой и побежал к дальнему краю сцены.

– Здесь ничего нет, – сообщила Евгения.

Рабочие сцены налегли на рычаги и шкивы, и занавес начал подниматься. Евгения повернулась к двери в боковой стене.

– Нужно искать дальше.

Через раздвигающийся занавес донеслись аплодисменты. Высокий светловолосый человек зашагал к дирижерской трибуне, и овации усилились. Остальные вампиры уже юркнули в дверь, но Ульрика успела оглянуться и увидеть маэстро Падуровского, одетого в длинный сиреневый сюртук и бриджи до колен. Падуровский весь сиял и помахивал на ходу дирижерской палочкой.

Дойдя до центра сцены, он остановился и поклонился публике.

– Милорд герцог, дамы и господа! Я глубоко тронут вашим искренним беспокойством о моей безопасности, но, как видите, со мной все в порядке. Так что не стоит на этом останавливаться. Сегодня вечером мы поздравляем нашего любимого герцога, его храбрых генералов, нашу богоданную царицу и все бесчисленное множество мужчин и женщин, которые объединились и изгнали с наших земель чудовищные орды, терзавшие город прошлой зимой. Итак, без лишних проволочек, начнем же. За Праагу! За Кислев!

С этими словами он повернулся и взмахнул палочкой над оркестром. Ульрика развернулась и последовала за остальными в темный коридор. В спину ей страстно и энергично грянули «Грифоны Севера».

Вампиры петляли по лабиринту тесных коридоров и лестниц, а музыка следовала за ними по пятам. Двери открывались в комнаты, репетиционные залы и помещения, где гудели механизмы, предназначение которых оставалось для Ульрики загадкой. Штефан отдернул куртину, за ней оказался шкаф с деревянными алебардами. Соседний полнился весьма сурово выглядящими рогатыми шлемами, изготовленными из олова. Дверь, открытая Евгенией, вела в высокую залу. Там на лесах возвышался холст высотой с двухэтажный дом и около сорока шагов в ширину. Задник еще не расписали до конца, но, судя по уже имеющимся фрагментам, на нем появится изображение эльфийского сада в далеком Ултуане.

Двигаясь вместе с остальными, Ульрика прошла мимо лестницы, ведущей вниз, под сцену, даже не подумав проверить, куда та на самом деле ведет. Там внизу нет ничего интересного.

Однако, сделав еще шагов пять, Ульрика остановилась.

– Госпожа, – прошептала она, указывая назад, на лестницу. – Лестница. Я считаю, что нам не стоит ее проверять.

Евгения, хмурясь, повернулась к ней.

– Конечно, не стоит. Да что там может... – Она осеклась. – Ах. Понятно. – Евгения восхищенно покачала головой. – Даже зная о ней, я все равно ее не заметила!

– Глаз-алмаз, – сказал Штефан.

– Да, – согласилась Евгения.

Она развернулась и двинулась дальше по коридору.

– Нужно двигаться дальше, нам тут еще искать и искать.

– Госпожа!

Евгения остановилась, развернулась обратно. Глаза ее расширились.

– Клянусь королевой!

Она двинулась к лестнице размеренными шагами и полностью сосредоточившись.

– Мои мысли скатываются с этой лестницы, как вода с воска.

Ульрика и Штефан последовали за ней. С каждым шагом внутренний голос, твердивший Ульрике, что эту лестницу и дверь они уже проверяли, и она ведь чует – там ничего нет, и у нее есть гораздо более важные дела в другом месте, становился все громче.

Штефан рядом с ней заскрипел зубами, видимо, тоже борясь с чарами.

Наконец они добрались до двери. Ульрика все еще не чувствовала за ней никакой магии. Все, что доносилось из-за нее, – воодушевляющие звуки симфонии «Да не сгинет Праага вовеки». И почему-то непрерывный звон бьющегося стекла.

Евгения остановилась, подняла руку.

– Здесь есть и другие защитные чары, – сказала она.

Ульрика посмотрела на дверь ведьминским зрением, сосредоточившись изо всех сил, и наконец с трудом различила слабое фиолетовое свечение, стеной встающее в нескольких футах перед дверью. Евгения закатала бархатный рукав. На ее запястье оказался бумажный браслет вроде того, что Ульрика видела на руке Раисы, – именно с его помощью мечница открыла проход в защитном куполе, охватывающем храм Сальяки, где культисты проводили темный ритуал.

Евгения шагнула вперед, бормоча под нос и сжимая кулак. Ульрика приготовилась увидеть, как в фиолетовом поле появится узкая дыра. Но при соприкосновении с браслетом маслянистая пленка, висевшая в воздухе, мгновенно испарилась, и дыра в поле расползлась гораздо шире, чем это удалось сделать Раисе. Вскоре в фиолетовом магическом экране появился проход, по размерам даже превосходящий лестницу, на которой стояли вампиры. На скулах Евгении перекатились желваки, она жестом показала Ульрике и Штефану идти первыми. Те обнажили оружие и приблизились к двери сквозь дыру в защитном магическом экране. Ульрика подергала ручку, но дверь оказалась заперта. Девушка нажала сильнее, и ручка с тихим треском сломалась. Ульрика замерла, прислушиваясь – не поднимут ли тревогу с другой стороны, – но грохот оркестра заглушал любые звуки. Она опустила маску на шею, чтобы та не мешала обзору, приоткрыла дверь и заглянула внутрь. Музыка стала громче, как и странный звук бьющегося стекла. Взору вампира предстал лабиринт балок, столбов, хитроумных конструкций из шестеренок, шкивов и веревок. В глубине его люди в фиолетовых балахонах, опустившись на колени, стояли полукругом, напевая и бросая на пол вещи, которые девушка не смогла толком рассмотреть.

Ульрика проскользнула внутрь, Штефан и Евгения последовали за ней. Теперь получилось оглядеться тщательнее. Они находились под сценой. Высокое темное пространство загромождалось стремянками и узкими лестницами, ведущими на подмостки. У стен стояли разнообразные задники. Площадку в центре помещения обвивала винтовая лестница. Под ней притаились большие ящики, набитые деревянными мечами, щитами на подставках, коронами из папье-маше и знаменами давно умерших царей.

Ульрика шагнула вперед. Запах свежей крови ударил в ее нос. Она глянула в его направлении и обнаружила двух рабочих сцены. Тела лежали прямо за дверью, оба с перерезанным горлом. Ульрика перешагнула через трупы и принялась красться меж деревянных опор, на которых покоилась сцена. Штефан и Евгения следовали за ней. Вскоре их путь преградила огромная дыра в каменном полу. Ее явно пробили только что – вокруг нее валялись кирки и лопаты, а также обломки разбитых плит пола. Ход тянулся глубоко во влажную сырую тьму.

– Пробились из канализации, – пробормотал Штефан.

Ульрика кивнула и обошла дыру.

За ней начиналось большое пустое пространство, не загроможденное колоннами. Основную часть площадки занимало большое полое колесо, похожее на колесо водяной мельницы. Внутри него находились двое мужчин. Сложная конструкция крепилась множеством канатов к квадратной платформе в центре помещения. На платформе стоял культист, как и все остальные, одетый в плащ с накинутым капюшоном.

В руках культист держал инструмент, который мог быть только Виолой Фьеромонте.

ГЛАВА 31
ПЕСНЬ ПРОКЛЯТЫХ

 

Творящееся под сценой, на взгляд Ульрики, являлось карикатурным отражением происходящего на ней. Культист с виолой в руках стоял в той же позе, что и Падуровский в нескольких метрах над его головой, коленопреклоненные соратники перед ним копировали расположение музыкантов из оркестра. Но если оркестранты исполняли симфонию, то культисты занимались чем-то непонятным и отвратительным.

На полу перед платформой стояла приземистая каменная жаровня. В ней пылало фиолетовое пламя. Культисты поднимали с пола перед собой выстроенные там длинными рядами бутылки и швыряли их об пол около жаровни в такт заклинаниям, которые читали нараспев. Бутылки разбивались о камни пола, испуская облачка полупрозрачного тумана.

Пламя поглощало его и разгоралось все сильнее, изрыгая завитки белого дыма. Они устремлялись к Фьеромонте, словно притянутые дымоходом, и исчезали в отверстии на деке скрипки, словно что-то засасывало их внутрь. Виола стонала и ревела.

Ульрика стиснула кулаки.

– Души, – прошептала она. – Души принесенных в жертву девушек.

– Они кормят ими виолу, – пробормотала Евгения. – Умасливают ее, чтобы демон внутри сделал то, что они хотят. А это не такая простая задача.

Над ними «Да не сгинет Прага вовеки» завершилась мощным крещендо. Последняя бутылка разбилась об пол у жертвенника.

– Сейчас мы исполним перед вами песню в честь краевой стражи, – донесся сверху голос Падуровского, приглушенный досками сцены. – Тех, кто денно и нощно не смыкает глаз на нашей северной границе. Это одна из старинных баллад той области под названием «Пока я жму и сею».

Горбатая фигура поднялась из первого ряда коленопреклоненных культистов и сделала знак человеку в дальнем конце комнаты.

– Быстрее! – прошептал он. – Последняя жертва!

Ульрика узнала говорящего. Про себя она уже давно именовала его Горбатым – коварный колдун, магия которого чуть не уничтожила вампиров при их последней встрече в особняке Евгении.

Евгения тоже узнала его. Она зарычала и сплела пальцы в сложном жесте.

Первые звуки баллады донеслись сверху. Два культиста подтащили к жаровне женщину. Ульрика чуть не поперхнулась. Она узнала слепую певицу из «Голубого кувшина». Руки ее были связаны, она сжалась от ужаса.

Горбатый подошел к ней и грубо потряс.

– Пой! – рявкнул он. – Спой песню!

Девушка съежилась. Из горла ее вырвался только жалобный писк. Горбатый приставил кинжал к ее горлу.

– Пой, чтоб тебя!

Девушка снова всхлипнула и, запинаясь, запела в такт с оркестром. С первых же слов Ульрика узнала песню. Ее певица исполняла в «Голубом кувшине» в самую первую ночь Ульрики в Прааге – балладу о девушке, которая ждет возлюбленного, отправившегося на войну. Вампир не узнала балладу ни по названию, ни по слащавой аранжировке Падуровского, но теперь вспомнила ее сразу.

Ей сдавило грудь. Как бы напугана ни была слепая певица, ее голос не мог звучать плохо. И баллада, такая милая, грустная и напомнившая Ульрике о доме, подобно солнечному лучу, ударила вампира прямо в сердце. Она не могла понять, как эти перерожденцы могли захотеть услышать нечто столь чистое и доброе. Но тут она увидела причину.

Белые струйки пара, почти невидимые, исходили изо рта девушки с каждым звуком. Полупрозрачный туман смешивался с дымом от жаровни и плыл к алчущей Фьеромонте, которая жадно всасывала его отверстиями в инструменте – так же, как души принесенных в жертву девушек.

– Нет, – прохрипела Ульрика и двинулась вперед. – Нет!

Евгения прервала заклинание на полуслове и попыталась схватить ее.

– Идиотка! Что вы делаете?

Штефан вцепился в нее с другой стороны.

– Ульрика, подождите!

Ульрика вывернулась из их рук.

– Они забирают ее голос!

Она выскочила из тени и бросилась на Горбатого. Мужчина поднял глаза, выпустил певицу и попятился. Остальные культисты закричали и вскочили на ноги. Ульрика ударила мечом, целясь в голову, но колдун вскинул руку, и клинок замер в дюйме от его лица, словно наткнувшись на невидимую стену. Начав складывать руки в сложном жесте, Горбатый жестоко улыбнулся. Евгения, не обнаруживая себя, бросила в него разряд испепеляющей черной энергии. Колдун рухнул на пол, дергаясь и крича. Черные дуги, потрескивая, заплясали на его теле.

Ульрика хотела уже прикончить его, но тут культисты бросились на нее, вытаскивая из складок балахонов кинжалы. Она повернулась к ним и обнаружила рядом с собой Штефана. Он скалился.

– Ну или так, – прорычал он.

Вместе они кололи и пинали воющую толпу, протыкая глотки, вспарывая животы и рубя по ногам. Вампиры пытались пробиться к культистам, удерживающим слепую певицу, но не успели подобраться достаточно близко. Краем глаза Ульрика заметила серебристую вспышку и едва успела уклониться – серебряный кинжал проскользнул в дюйме от ее лица.

Она резко обернулась. Йодис, как всегда, одетая в одни татуировки, делала выпад вторым ножом. Ульрика отскочила. Они со Штефаном встали спина к спине, а четверо громадных мародеров, протолкавшись сквозь культистов, окружили вампиров.

– Да что же вы все время от нас убегаете, трупы, – обеими своими ртами произнесла Йодис.

Она обратилась к культистам, пытающимся увести слепую певицу.

– Бросьте ее! Убейте колдунью! – рявкнула она. – Вы двое, поднимите ее! И его! Чтоб их никто не мог достать!

Ульрика набросилась на мутанта, желая воспользоваться моментом, когда она отвлеклась, но мародеры прикрыли своего командира, а культисты тем временем принялись осторожно подкрадываться к Евгении, окружая ее.

Ульрика и Штефан оказались в круге блестящей рубящей стали – мечей мародеров. Не в силах помочь, девушка могла только наблюдать, как два культиста затащили слепую певицу на платформу и поставили рядом с тем, что держал в руках Фьеромонте. Один из них махнул рукой двум стоящим внутри колеса, а второй крикнул:

– Поднимай! Поднимай!

Мужчины зашагали, колесо начало крутиться. Заскрипели шкивы и канаты. Платформа стала подниматься. Певица неподвижно лежала на ней. Она все еще продолжала петь, белые облачка вырывались из ее рта – Фьеромонте жадно высасывала ее душу с каждым звуком, с каждым словом.

– Этот голос пронзает сердца каждого, кто его слышит, да? – усмехнулась Йодис и рубанула Ульрику по ногам. – И вольет в них сладкую отраву нашего повелителя. Она – полый клык змеи, через который впрыскивается яд!

Ульрика обрушила на норсийку вихрь ударов и оттеснила Йодис к платформе. Штефан прикрывал вампира сзади и с фланга. Но они двигались слишком медленно – платформа уже поднялась почти к самой сцене.

– Госпожа! – воскликнула Ульрика. – Останови их! Останови колесо!

Евгения едва успевала поворачиваться, удерживая толпу атакующих ее культистов за сверкающим красным магическим экраном. Но она услышала вопль Ульрики и сделала все, что могла. Она метнула в людей, шагающих в колесе, заряд магической энергии. Но цели своей он не достиг – на пути его встала стена фиолетового тумана и поглотила его. Ульрика глянула за спину Йодис и увидела Горбатого. Шатаясь, он поднимался на ноги. Фиолетовое свечение плясало вокруг его рук.

– Вы не испортите наш сюрприз, – прошипел он и бросил в сторону Евгении охапку извивающихся пурпурных змей.

На сцене, высоко над их головами, песня подошла к концу. Голос слепой певицы оборвался отвратительным хрипом, заглушенный аплодисментами. Ульрика взглянула вверх и увидела, как последний клуб белого пара выходит изо рта девушки, как виола всасывает его и как культист с инструментом в руках пинком сбрасывает слепую певицу с платформы.

Ульрика отскочила назад, отпихнув Штефана с дороги. Тело певицы ударилось о мародера слева от вампиров, расплющилось от удара и соскользнуло на пол. Ульрика успела увидеть выражение бесконечного ужаса, застывшее на красивом лице мертвой певицы, и ей захотелось разорвать Йодис голыми руками. Она прыгнула начемпионку-норсийку, кинжал и меч вампира замелькали в воздухе так быстро, что слились в одну сверкающую стальную полосу. Йодис блокировала и парировала изо всех сил. Сверху донесся голос Падуровского:

– А теперь, господа и дамы, – воскликнул он, – мы переходим к гвоздю программы! Сольное выступление гордости Академии, самого талантливого музыканта в его возрастной группе. Вы услышите песню, которую уже двести лет не исполняли в Прааге!

Ульрика на мгновенье отвлеклась от Йодис и глянула вверх. Культист на платформе сорвал с себя балахон и отшвырнул его. Это был Валтарин! Он отбросил с лица буйные локоны, зажал виолу между подбородком и плечом и начал играть на ней дикую мелодию. В сцене открылся люк, и платформа подняла Валтарина сквозь нее.

При его появлении публика разразилась шквалом аплодисментов, которые постепенно подстроились под ритм мелодии.

Эту мелодию Ульрика знала. Ветер доносил ее до слуха все то время, что она провела в Прааге. Все стало кристально ясно. Ульрика выругалась под нос. Как она могла быть такой слепой? Как могла не заметить, что Валтарин и Падуровский культисты? Они морочили ей голову, а она, такая дурочка, поверила!

Йодис рассмеялась обоими ртами и отпрыгнула. Мутант возвела руки вверх в жесте триумфа.

– Видишь, мертвячка? Вы проиграли. Они уже танцуют под дудку Слаа...

Ульрика бросилась вперед и пронзила сердце норсийки мечом. Йодис недоуменно уставилась на рану и рухнула на пол. Изо рта на ее лице толчками хлестала кровь; второй рот, выросший на месте зоба, вопил и кричал.

– Слишком много болтаешь, мертвячка, – сказала Ульрика.

Она выдернула клинок из тела Йодис и попятилась к Штефану. Тот все еще сражался с другими мародерами.

– Мы должны пробраться на сцену.

– Да, – сказал он, и вампиры вместе начали теснить мародеров к двери на лестницу.

– Братья! Остановите их! – прохрипел Горбатый.

У него были связаны руки; они с Евгенией схватились не на жизнь, а на смерть. Но и боярыня ничем не могла помочь Ульрике со Штефаном. Щупальца пурпурной энергии, исходящие из капюшона Горбатого, корчились вокруг мерцающей алой сферы, которой защищалась Евгения.

Повинуясь оклику колдуна, культисты оставили боярыню в покое и обратились к Ульрике и Штефану, стараясь не дать им пробиться к лестнице. В бешенстве Ульрика пронзила одного мародера мечом и ударила последнего остававшегося в живых норса кинжалом в шею, пока тот парировал атаки Штефана. Расчистив путь, вампиры бросились к двери. Культисты следовали за ними по пятам.

– Идите, – сказал Штефан.

Он подтолкнул Ульрику к двери и развернулся, чтобы встретить накатывающихся преследователей лицом к лицу.

– Я их задержу.

Ульрика начала было подниматься по лестнице, но остановилась.

– Но...

– Нет времени драться с ними за каждую ступеньку, – отрезал он.

Первая волна культистов накатилась на него, Штефан принялся рубить и колоть.

– Идите. С самого начала это была ваша война. Вы и должны ее закончить.

Ульрика недолго поколебалась, а затем взбежала по ступенькам. Она бы предпочла, чтобы Штефан сражался рядом с ней. Но он прав. Исход битвы решали мгновения, которых осталось слишком мало. Она помчалась по лабиринту коридоров, на ходу надевая печальную маску. Еще не хватало, чтобы Энрик узнал ее во время рискованного дебюта Ульрики на большой сцене!

Девушка вылетела из-за кулис. Происходящее на сцене выглядело до того обыденно, что девушка на мгновенье усомнилась во всех своих предположениях. Что может быть более обычным и менее угрожающим, чем солист, играющий на виоле, аккомпанирующий ему оркестр, добродушный дирижер, управляющий оркестром, и публика, приплясывающая в такт и хлопающая в ладоши? Но одного взгляда на слушателей хватило, чтобы иллюзия развеялась без следа. Глаза людей остекленели, в них застыла бессмысленная радость, словно у пьяницы, который уже не помнит себя и откалывает последнюю дикую шутку, перед тем как отключиться. Они пели механически и хлопали, как автоматоны, – очень слаженно, размеренно, все одновременно. Некоторые пытались бороться с чарами темной музыки. Из последних сил противостояли ее призыву, и пот тек по лицам. Пожилой генерал стиснул зубы и сжал кулаки – но все равно кивал в такт. Жрец Дажа яростно ругался, но не переставал хлопать. Они понимали, что происходит, но коварное заклинание опутало их прежде, чем они успели собраться с силами и противостоять ему.

Да и сама Ульрика не стала исключением. Она побежала к сцене сквозь кулисы, но настойчивый ритм так и звал пуститься в пляс, а мелодия, хоть веселая и озорная, едва не заставила ее разрыдаться. Причина, должно быть, заключалась в слепой певице. Ее душа, поглощенная виолой, делала именно то, что сказала Йодис, – ее талант, ее меланхолия попадали прямо в сердца слушателей, открывая путь отравленной музыке виолы, которая развращала их.

Ульрика пришла в бешенство, и оно разбило окутавшие ее чары. Это отвратительно – использовать нечто настолько чистое и истинное, чтобы влить в сердца людей такую грязь!

Она выскочила на сцену, держа меч наготове.

Публика ахнула. Падуровский повернулся, увидел ее и закричал, предупреждая Валтарина. Но ни один из них не мог остановиться и отвлечься – тогда чары виолы разрушились бы. Подбегая к оркестру, Ульрика воспрянула духом. Все, что нужно сделать, чтобы прекратить это чудовищное представление, – зарубить Валтарина. Однако, когда между ними оставалось шагов пять, солист обернулся, сверкнул глазами и заиграл бешеную джигу. Оркестр под руководством Падуровского подхватил мелодию. Валтарин метал в Ульрику звуки, как дротики. Вся магическая мощь виолы обрушилась на девушку. Она пошатнулась, а затем начала танцевать, дергаясь и скача по сцене, как кукла на веревочках. Вампир полностью потеряла контроль над своим телом.

Публика взорвалась смехом, аплодисменты стали громче. Люди решили, что происходящее – часть представления. А что они еще могли подумать? В маске трагедии со слезой на щеке, бешено танцующая, Ульрика наверняка выглядела комично. Она пыталась противостоять чарам виолы, но ее ноги продолжать выписывать коленца. Чем сильнее Ульрика рвалась из-под чар проклятого инструмента, тем сильнее виола давила на нее, заставляя прыгать и размахивать ногами.

Так может, стоит уступить столь превосходящей силе?

Ульрика позволила музыке овладеть ею, подчинилась ритму и в танце двинулась в сторону Валтарина, изящно размахивая в такт мечом. Глаза музыканта расширились от испуга, он попятился. Ульрика ухмыльнулась. Это сработало – позволить ветру наполнить свои паруса, вместо того чтобы грести против него. Она исполнила лихой пируэт и оказалась уже меньше чем в футе от Валтарина.

Падуровский прыгнул, заслоняя от нее музыканта. Его сиреневый сюртук развевался. Он наставил на Ульрику дирижерскую палочку, словно кинжал.

– Как вы все видите, господа, – воскликнул он, ухмыляясь, – музыка и культура – лучшее оружие против жестокости и варварства!

Публика засмеялась. Ульрика атаковала Падуровского. Если он хочет пожертвовать жизнью, чтобы спасти Валтарина, да будет так. Может, шок от его смерти развеет чары, окутавшие толпу.

Она ударила, целясь в сердце дирижера, и он с неожиданной силой парировал палочкой – отдача чуть не выбила меч из руки Ульрики. Девушка разинула рот. Что случилось? Ее меч должен был разрубить тонкую дирижерскую палочку напополам.

Падуровский засмеялся.

– Повелитель Слаанеш не скупится на дары, – прошептал он. – Он знал, что мне понадобится вся сила юности и могучее оружие, чтобы исполнить его волю.

Он сделал палочкой выпад. Ульрика еще не оправилась от удивления. К тому же она все еще была вынуждена приплясывать под музыку, которую Валтарин обрушивал на нее. Вампир не успела уклониться. Удар пришелся по бедру, вскользь, но он разорвал ткань и верхний слой мышц.

Ульрика вскрикнула от боли и сбилась с ритма. Толпа заревела. Реальность вокруг сдвинулась на миг, и девушка увидела настоящего Падуровского – не старика, с которым, как она думала, сейчас сражалась, а совсем другого человека. Он остался седым и долговязым, но красивое лицо его отметила печать порока, и двигался Падуровский легко, сильно и уверенно, как юноша. Вовсе не дирижерская палочка была в его руке, а длинный и острый, как игла, стилет. Он сиял от наполняющей его магической силы.

– Играй, Валтарин! – закричал этот другой Падуровский. – Я не дам ей пройти, пока Он не придет!

Прореха в реальности закрылась, и Ульрика снова вернулась в обычный мир, где Падуровский хихикал и собирался ткнуть ее в шею дирижерской палочкой. Но теперь Ульрика знала, с чем имеет дело, и парировала ее, как выпад меча. Лязгнула сталь, и в рапире Ульрики появилась глубокая выщербина, но удар она тем не менее отбила.

Падуровский выругался и снова атаковал. Улыбка исчезла с его лица. И снова Ульрика с легкостью отбилась. Фехтовать он совершенно не умел.

– Какая жалость, что повелитель дал вам только оружие – но не умение обращаться с ним, – усмехнулась она.

– Вам и этого хватит, паразитка, – зарычал Падуровский и яростно и бессмысленно рубанул в ответ.

Ульрика продолжила смертельный танец. Мельком она глянула на публику в зале. Она надеялась, что хоть кто-то из зрителей поймет, что происходит, – что перед ними разворачивается настоящий, не постановочный бой. Но нет. На лицах уже не осталось почти ничего человеческого. Люди бесновались от восторга. В глазах их пылала ненависть и жестокое удовольствие.

– Убей ее! Убей ее! – скандировала публика.

Валтарин играл как бешеный. Люди поднимались с мест и начинали приплясывать.

Ульрика застонала. Если она не прекратит темный ритуал в ближайшее время, проклятая песня полностью поработит их души. Но она не могла ни пробиться к Валтарину, ни перестать отплясывать, как безумная. И тут она сообразила. Нужно прибегнуть к той же тактике, которой она уже пользовалась, – ловить поток и плыть вместе с ним.

Она попятилась от Падуровского, повернув в сторону Валтарина. Глаза дирижера заблестели, он снова заулыбался.

– Видите? Вы слабеете, а мои силы только прибывают!

Он снова атаковал, целясь в сердце замаскированным чарами кинжалом. Ульрика отшатнулась, оказавшись еще ближе к Валтарину. Она размахивала мечом словно для того, чтобы удержать равновесие, и как бы случайно, но мощно обрушила его на нижний порожек виолы, к которому крепились струны.

Результат превзошел все ожидания. Меч Ульрики перерезал струны и расколол деревянный корпус. Инструмент загудел и засвистел, как сотня ураганов, собравшихся в одном месте, и взорвался пылающим шаром белого и фиолетового света. Ударной волной Валтарина, Ульрику и Падуровского сбило с ног; оркестрантов выбросило из кресел. Публика прекратила смеяться и плясать; люди закричали, пытаясь прикрыть глаза от невыносимого света.

Ульрика, растянувшись на левой стороне сцены, наблюдала, как из белого сияния растет полупрозрачный огромный силуэт. Это существо было самым красивым, что она видела в жизни, – хотя оно не имело четкой формы и облик его постоянно менялся. Существо завыло голосом скрипки, высоко и пронзительно, и обратило взор золотых, непрерывно меняющих форму глаз на Валтарина и Падуровского.

– Где глупцы, которые наобещали нам души людей целого города?

ГЛАВА 32
МАСКИ СБРОШЕНЫ

 

Ульрика едва не лишилась рассудка при виде демона – как и большая часть зрителей. Люди кричали и пытались выбраться из зала, топча друг друга на пути. Но, хотя желание было мощным и почти непреодолимым, девушке удалось удержать себя в руках. Существо внушало не только ужас; его красота и харизма, наоборот, пригвоздили Ульрику к месту. Поток флюидов его ауры покалывал кожу Ульрики, словно она плыла в кислоте. Она ощущала, как мощные волны чужеродной силы прокатываются сквозь ее плоть, пытаясь изменить ее по своему образу и подобию.

К счастью, нечто внутри нее, возможно, та самая темная сила, которая поддерживала жизнь в ее мертвом теле, оказалось достаточно мощным, чтобы противостоять импульсу, пытающемуся перелопатить тело Ульрики на свой манер. Остальным повезло меньше. Все вокруг – музыканты из оркестра Падуровского – корчась, мутировали прямо на глазах Ульрики. На голове того, что играл на рожке, открылось множество мясистых зияющих ртов, и все они заревели, как трубы. Виолончелист сросся воедино со своим инструментом, его тело словно расплавилось и слепилось с деревянной декой, руки изогнулись в завитки, как колки на грифе. Остальные просто превратились в бесформенные груды щупалец и ртов, растекшихся по пюпитрам и стульям, как вытащенные из воды рыбы.

Зрителям тоже досталось. Из тел людей, сидевших в первых трех рядах, разрывая их прекрасные наряды, полезли щупальца, новые конечности и невыносимо вопящие головы. Тех, кого мутации не затронули, явление демона лишило рассудка: люди в ужасе срывали с себя одежды и терзали своих соседей и себя, вырывая из тел куски плоти и собственные глаза. Многие выпрыгивали из лож, чтобы разбиться насмерть о ряды партера.

Валтарин, оказавшийся в эпицентре этого хаоса, однако, не растерялся. Он распростерся на полу перед прекрасным демоном, прижимая лицо к доскам сцены, и оттуда воскликнул:

– О повелитель, прости нас! Мы... мы...

Демон набросился на него. Ульрика ожидала увидеть, как музыкант разлетится на части, но вместо этого бесплотная сущность юркнула в него, как призрак, уходящий в могилу. Валтарин закричал. Тело его засветилось. Скрипач поднялся с пола, на глазах трансформируясь. Ульрика поползла прочь.

Валтарин стал выше ростом. Весь его облик излучал силу и красоту. Если бы не оглушительной силы плотское желание, исходящее от него, он напоминал бы высеченную из мрамора статую святого. Из каждого позвонка его проклюнулись сияющие трубы, напоминая гребень на спине дракона. С шелестом взметнулись от плеч крылья, образовавшиеся из труб органа, лопнувших по шву и развернувшихся, как сильно скрученный лист бумаги.

Падуровский упал на колени и на них пополз к демону, умоляющим жестом раскинув руки.

– Повелитель, прошу тебя! Души всех людей города по-прежнему ваши! Вам нужно только продолжать петь – и они станут умолять вас взять их!

Демон поднял сияющую белизной руку. Паутина фортепианных струн вылетела из его пальцев, устремилась к маэстро, словно лианами, опутала его тело, руки и ноги и вздернула над сценой.

– Вот с вас и начнем, – многоголосым хором произнес демон. – С того, кто решил использовать нас! Снова запереть нас!

Глаза Падуровского расширились от ужаса. Он корчился в воздухе. Кинжал, выпавший из его руки, тихо звякнул о доски сцены.

– Нет, повелитель! Мне бы никогда и в голову не...

– Я знаю твои самые темные желания; твоя душа открыта для меня, как только что вспоротая рана; а ты пытаешься мне лгать? – Демон засмеялся. Звучало это как «Да не сгинет Праага вовеки», которую пытаются исполнить вдребезги пьяные музыканты.

Струны впились в тело Падуровского, разрывая его на части. Обломки костей и обрывки плоти кровавым дождем брызнули в стороны, накрыв и Ульрику. От Падуровского остался только колыхающийся белый шар светящегося тумана в клетке из красной проволоки. Демон поднес к лицу клетку, закрыл глаза и вдохнул, всасывая белый пар души Падуровского.

Когда ужасное в своей красоте существо отвлеклось, Ульрика наконец смогла собрать волю в кулак и подняться на ноги. Пока демон занят, надо было постараться улизнуть. Никогда еще – ни при жизни, ни после смерти – Ульрика не пугалась так сильно. Существо оказалось могущественнее, чем все, с чем она когда-либо сталкивалась. Она знала, что противостоять ему не сможет. Ульрика успела добраться до середины сцены, когда демон открыл глаза и посмотрел прямо на нее, взглядом пригвоздив к месту.

– Наша спасительница, – промурлыкал он. – Та, что вынесла нас из башни. Та, что разрушила мерзкую четырехструнную тюрьму, в которой мы просидели слишком долго! Мы очень обязаны тебе. Мы вознаградим тебя.

Демон улыбнулся.

– Да, ты сослужила нам великую службу. В благодарность мы оставим тебя при себе. У нас никогда раньше не было бессмертной любовницы, которая умеет исцелять, лаская. Мы столь многое хотим попробовать.

Он шагнул к ней, величественно взмахнув крыльями. Ульрика отшатнулась. Она увидела оружие Падуровского – оно лежало на сцене позади демона. Ульрика увернулась от объятий, схватила с пола стилет и ударила демона в спину. Раздался треск, и ослепительная, как при ударе молнией, вспышка резанула по глазам. Девушку отбросило назад. Она рухнула на сцену. Рука ее, сжимавшая кинжал, дымилась. Клинок превратился в длинный влажный язык. Он обвился вокруг ее запястья и принялся облизывать его.

– Глупышка, – сказал демон, приближаясь к ней. – Неужели бы мы дали нашему слуге что-то, что может причинить вред нам самим?

Он протянул руку, снова выпуская из нее пучок фортепианных струн. Они опутали Ульрику, лишив возможности двигаться.

– Однако, сколь бессмысленной ни была попытка, – сказал демон, поднимая Ульрику в воздух, – тебя нужно наказать за нее. Нам всегда было интересно – где пределы твоей способности к регенерации?

Струны начали медленно впиваться в ее тело, проникая все глубже. Ульрика закричала. Она корчилась в воздухе, пытаясь вырваться, но силы были слишком явно неравны. Боль нарастала. Струны впились в ее шею и запястья, хлынула кровь. Ульрика протянула руки, собираясь молить о пощаде, хотя знала, что не получит ее. Но не успела она открыть рот, как луч золотого света клинком вырвался из глубины зрительного зала и ударил демона в грудь. Взвыл мощный ветер, которому неоткуда было здесь взяться. Сотни ледяных кинжалов впились в тело демона, оттолкнув его к опрокинутым стульям и несчастным мутировавшим музыкантам оркестра. Бархатный занавес развевался на ветру и хлестал существо, закручиваясь вокруг его тела.

Демон пошатнулся и взвыл, получив сразу два внезапных удара. Струны втянулись обратно в сияющую, как алебастр, руку, выпустив Ульрику. Ульрика рухнула на сцену, задыхаясь от облегчения. Она глянула на противника. Сияющая, вопящая сфера крутящегося льда охватила демона, заставив его скрючиться. Он метался среди стульев и ревел, как тысяча труб, пытаясь обнаружить нового противника. Еще один луч света, ярче первого, ударил с другой стороны и завалил тварь на бок.

Ульрика прикрыла глаза и посмотрела в зал. Сквозь новые вспышки она с трудом разглядела жреца Дажа. Тот стоял в ложе герцога и громко призывал своего бога. Потоки золотого льда летели на демона из другой ложи.

Сердитый рев демона превратился в мелодию – вычурную, диссонирующую и режущую слух. Мелодия соткалась вокруг него в фиолетовую ауру, пульсируя в такт звукам и отпихивая лед и золотой свет все дальше от тела демона. Пронзительное сопрано и фиолетовые струи магической силы обвивались вокруг магических зарядов, летящих в демона, скользили по ним, ослабляя их и дотягиваясь до тех, кто бросил их в чудовище.

Одно из таких щупалец коснулось жреца Дажа. Тот почернел, ссохся на глазах, как высыхает виноград, превращаясь в сморщенный изюм, и умер. Его свет погас вместе с ним, а щупальца демона налились силой. Но прежде, чем он успел дотянуться до других атакующих, на него обрушился шквал магических зарядов со всего зрительного зала – как ведьминских, так и жреческих. Демон зашатался и снова упал, контуры его тела начали расплываться.

Падуровскому пришла в голову ослепительная идея использовать виолу, чтобы поработить рассудок каждого магистра-чародея, каждой ведьмы и каждого жреца Прааги, когда они соберутся в одном месте. Так и получилось, что цвет жречества и чародеев сейчас находился в зрительном зале. Теперь, когда чары виолы рассеялись, все эти люди впали в ярость – и нанесли ответный удар, используя все свои силы.

Огромная бурлящая энергетическая сфера обрушилась на демона, разметав по сцене стулья, инструменты и тела бедных изуродованных варпом музыкантов. Они будто оказались в центре урагана. Ульрика попыталась отползти, но не могла даже пошевелиться. Все, что она сумела сделать, – вцепиться когтями в сцену и держаться изо всех сил.

Наконец силы демона иссякли. Он попятился. Крылья его отвалились, мелодия превратилась в монотонный вой. Его фиолетовая аура замерцала и исчезла, а щупальца побледнели и растворились в воздухе. Демон свирепо уставился на публику в зале, на колдунов и жрецов, оказавшихся сильнее него.

– Мы вернемся, – прорычал он. – И вся Праага, отдав нам души, спляшет под нашу дудку!

Раздался грохот, подобный удару грома, фиолетовая вспышка болезненно резанула по глазам. Демон, извиваясь и корчась, рухнул на сцену. Он становился все меньше и меньше, пока магия не рассеялась окончательно, оставив только Валтарина. Музыкант бился в судорогах. Он смотрел перед собой невидящим взором – в глазах его смешалось алое и золотое.

Ульрика осмотрелась. У нее кружилась голова, ее тошнило, и все тело кололо, словно иголками. Она чувствовала себя так, словно оказалась внутри огромного колокола, на котором огры сыграли общий сбор, но руки-ноги вроде остались на месте, и особых ран она не получила. Ульрика оказалась среди тех немногих, кому повезло. Последствия битвы выглядели ужасно. Тела обезумевших под влиянием Хаоса людей, а также тех, кого его дыхание превратило в чудовищных мутантов, были разбросаны по всему залу и сиденьям. Стоны выживших висели в воздухе, заставляя кровь стынуть в жилах.

Дыхание Хаоса исказило не только живые тела, но и саму сцену. Позолоченные статуи по обоим ее бокам превратились в жуткие пародии на самих себя, из которых торчали пучки щупалец, а глазницы мерцали фиолетовым. Пройдет много месяцев, прежде чем многочисленным жрецам удастся вычистить отсюда всю скверну, и Опера снова откроется для широкой публики.

Некоторое время сил Ульрики хватало только на то, чтобы обозревать разрушения вокруг. Но наконец она пришла в себя, поднялась на ноги и заковыляла к кулисам. Стоило покинуть сцену до того, как охранники Оперы тоже очнутся и бросятся сюда. Когда она проходила мимо Валтарина, он повернул голову на звук и уставился прямо на нее – и мимо нее.

– Кто здесь? – спросил он, протягивая руки. – О боги, я не вижу. Я ничего не вижу! Как я буду играть, если ничего не вижу?

– Спроси у девушки, которую ты убил, – прорычала Ульрика и похромала дальше. Можно было походя прикончить Валтарина, но ей пришло в голову, что гораздо более жестоко оставить его жить – той жизнью, которая ему теперь предстоит. Ульрика хотела, чтобы он испытал все прелести своего нового положения в полной мере.

Ульрика добралась до кулис, когда ее окликнули из зрительного зала:

– Эй, дружище! Подожди! Я хочу поговорить с тобой!

Ульрика оглянулась. Герцог Энрик подошел к ограждению личной ложи. Гости и свита осторожно выглядывали из-за его спины.

– Сегодня ночью Праага крупно задолжала вам, сударь, – сказал Энрик. – Я хочу знать ваше имя.

– Да, – произнес другой голос. – Покажите нам лицо, друг, чтобы мы могли отблагодарить вас.

Ульрика обернулась на голос. Магистр в дорогой оранжевой мантии смотрел на нее из другой ложи. Это был Макс Шрейбер. Девушку словно ударило молнией. Она испытала внезапную непререкаемую уверенность, что это он атаковал демона вместе со жрецом Дажа, это он обрушил на тварь потоки золотого света. Девушка попятилась, шатаясь. Встреча, о которой она так мечтала и которой так боялась, наконец случилась. Непреодолимое желание выполнить просьбу Макса охватило ее. Она прекрасно знала, какие неприятности последуют за этим, – но выражение лица Макса, когда он увидит ее, стоило того.

Ульрика ухмыльнулась под маской и подняла руку, чтобы снять ее. Но тут рядом с Максом появился еще один человек – красивая женщина в сверкающем бело-голубом наряде. Ледяная ведьма, его возлюбленная.

Вся радость Ульрики исчезла, безумный порыв погас. Она догадалась, что обязана ведьме жизнью. Они с Максом вместе отбросили демона, заставили его выпустить ее. Но Ульрика все равно ненавидела эту женщину всеми фибрами души.

Вампир отпустила маску, которую уже собиралась снять. Вместо этого она на военный манер отдала герцогу честь, двумя пальцами небрежно отсалютовала Максу и нырнула в кулисы. Она еще успела увидеть крайнее изумление на невозмутимом лице Макса и теперь хохотала на бегу.

Ульрика, хромая, вернулась по лестнице в пространство под сценой. Она опустила маску на шею и огляделась. Сверху доносился многоголосый гул – до сцены наконец добралась личная гвардия герцога, приказы раздавались направо и налево. Но здесь, внизу, стояла тишина и не было никого, кроме мертвых и умирающих. Ульрика прыжками добралась до платформы. Рядом с ней она нашла тела Йодис и горбатого колдуна – но ни следа ни Штефана, ни Евгении. Ульрику охватила паника.

– Штефан? – позвала она, торопливо осматривая тела. – Боярыня?

Позади из пробитой культистами в полу дыры донесся шум. Ульрика обернулась. Из отверстия выбралась Евгения, следом за ней появился Штефан. Они двинулись к Ульрике.

– Что тут произошло? – спросила Ульрика.

– Они пытались бежать, – ответила Евгения, улыбаясь и стряхивая с платья грязь. – Ни одному не удалось уйти.

– А Валтарин и Падуровский? – спросил Штефан, на ходу снимая короткий плащ и обматывая им руку. – Они мертвы?

Ульрика кивнула.

– Мертвы и даже хуже того. Виола и демон, что в ней сидел, уничтожены. С культистами покончено.

Евгения вздохнула с облегчением. Штефан – тоже.

– Отлично. Тогда и я могу наконец закончить свою работу.

Прежде чем они успели спросить, что он имел в виду, Штефан рукой, которую обмотал плащом, поднял серебряный кинжал Йодис и всадил его между лопаток Евгении.

Ульрика застыла от неожиданности. Боярыня закричала и изогнулась, пытаясь вытащить кинжал когтями. Вены на ее шее почернели под бледной кожей.

– Что... что вы делаете? – воскликнула Ульрика. – Я не понимаю!

– Всего лишь исполняю свой долг, – ответил Штефан и поднял второй посеребренный клинок. – Уничтожаю боярыню Евгению Бородину и весь ее приплод.

Евгения повернулась к нему, протянула трясущиеся руки, открыла рот, но успела только слабо зарычать. Штефан снес ее голову, и та упала на пол. Голова подкатилась к ногам Ульрики. Крови не было. Край ужасной раны, нанесенной серебром, чернел обугленным деревом. Мертвые глаза Евгении уставились на Ульрику. Та перевела взгляд с них на блестящие и живые глаза Штефана.

– В-в-вы – Кирай! – сказала она. – Вы явились в Праагу, чтобы отомстить!

Штефан зашипел то ли от боли, то ли от отвращения и отбросил серебряный клинок.

– Не отомстить, – ответил он. – Исполнить долг. Кирай уже больше двухсот лет как мертв. Я использовал его имя, чтобы выманить боярыню из логова.

Голова Ульрики пошла кругом. Она потрясла ею, пытаясь привести мысли в порядок. Происходящее не лезло ни в какие ворота.

– Но этого не может быть! Вы пощадили ее! Вот почему я доверяла вам. У вас была возможность убить боярыню, когда мы бежали из ее особняка, но вы этого не сделали!

– Да, – задумчиво согласился Штефан. – Я принял трудное решение. Когда я привел культистов к дому Евгении, я ожидал, что боярыня играючи уничтожит их всех. Это развязало бы мне руки – я бы сразу убил ее. Смерть Раисы стала ошибкой, которую мне не стоило совершать. Я сразу понял, что это сильно изменит исход противостояния. Этого я допустить не мог. Праага должна была стать моей. Я пришел сюда вернуть ее именем своего отца. Я не мог позволить болванам-хаоситам увести ее у меня из-под носа.

Штефан посмотрел на мертвую голову Евгении.

– Я был вынужден оставить ламий в живых, чтобы они помогли мне победить культистов. Что они и сделали.

Ульрика наконец очнулась и вытащила меч.

– А теперь вы убьете и меня.

Штефан изменился в лице.

– Нет, любовь моя. Ни в коем случае. Когда я сказал, что мы будем вдвоем править Праагой вечно, я именно это и имел в виду.

– Что? – завопила Ульрика. – Вы думаете, я теперь вам поверю? Да я умру, как только повернусь к вам спиной, как и все остальные!

Глаза Штефана вспыхнули.

– Я лгал во многом, но не в этом, – сказал он. – Мы смешали нашу кровь. Теперь мы связаны.

– И вы разорвали нашу связь вот этим вот! – рявкнула Ульрика, указывая на труп Евгении. – Кровь орлов! И вы думаете, что я смогу любить вас? После того, что вы сделали?

– Я вас не понимаю! – прорычал Штефан. – Вы ее терпеть не могли! Вы сказали, что, если я прикончу ее, вы не станете относиться ко мне хуже ни на волос!

– Я... дело не в том, нравилась мне Евгения или нет, – ответила Ульрика. – Вы сказали, что прибыли в Праагу не для того, чтобы убить ее. Вы солгали мне. Вы...

Воспоминания нахлынули на нее, сотни мелочей, казавшихся незначительными, когда Штефан произносил их, сложились в одну ослепительно яркую картину. Ульрика замолчала. Это он презрительно упомянул женскую любовь к сплетням, после чего Ульрика вспомнила о ламиях и решила расспросить их о культе. Из-за поиска культистов, в свою очередь, Раиса покинула особняк – и Штефан смог напасть на нее. Он заронил в голову Ульрики идею о встрече с ламиями на нейтральной территории. Ха! Если бы Евгения согласилась, та ночь стала бы последней для нее, Раисы и Галины!

– Вы использовали меня, чтобы добраться до них! – воскликнула Ульрика. – Использовали мои чувства! Зубы Урсуна! Я же преподнесла их вам на блюдечке!

Она подняла рапиру и двинулась на Штефана.

– Я не любила Евгению. Но я не стану ничьей марионеткой. Хотите моими руками таскать каштаны из огня? Только через мой труп!

Взгляд серых глаз Штефана стал очень холодным. Он опустился на колено и снова поднял серебряный клинок Йодис завернутой в плащ рукой.

– Вы сказали «да», – произнес он, и голос его звенел как лед. – Или вы уже забыли? Вы сказали, что будете на моей стороне, что бы ни произошло. Вы нарушили свое слово.

Ульрика прыгнула на него, чтобы ударить прежде, чем он дотянется до серебряного кинжала. Штефан отбил ее клинок мечом, схватил кинжал, перекатился по полу, поднялся на ноги и контратаковал уже серебряным кинжалом.

Девушка зарычала и отпрянула от сверкающего лезвия.

– Я дала клятву мужчине, которому доверяла, – сказала Ульрика. – Вы – не он.

Штефан сделал выпад и задел мечом ее руку. Ульрика отбила удар кинжалом, но ее отбросило назад, и она врезалась в сундук с деревянными мечами и щитами.

– Возможно, вам стоит взять деревянный меч, – усмехнулся Штефан. – Он – такая же фальшивка, как и вы.

На лестнице послышались шаги.

– Сестра? Ульрика? – раздался тихий голос Галины.

Штефан встревоженно повернул голову на звук. Ульрика хватила его мечом по левой, обернутой в плащ руке, которой он сжимал серебряный кинжал. Клинок рассек руку Штефана до кости. Кинжал выпал из нее, звякнул о доски пола. Штефан, изрыгая проклятья, отшатнулся. Ульрика атаковала снова, целясь в шею, он поднырнул под клинок, споткнулся и упал на кучу деревянных мечей.

– Галина! Сюда! – крикнула Ульрика, снова атакуя Штефана.

Он отбил удар, схватил с пола один из деревянных мечей и ткнул им Ульрику в живот. Она хотела заблокировать удар, но не успела.

Тупой деревянный клинок пробил брюшину, разорвал внутренности и вышел в спине между ребрами. Ульрика застыла в агонии. Ни одна рана, нанесенная ей мечом, не причиняла такой боли. Больше всего это походило на боль при падении в реку – как будто деревянный меч пронзил не только ее тело, но и ее сущность. Теперь она поняла, почему кол – излюбленное оружие охотников на вампиров. Дерево оказалось смертельным ядом для представителей ее вида.

– Я... простите, – сказал Штефан, отступая.

Она завалилась набок, не в силах пошевелить ни одной мышцей. Может, меч задел сердце? Ульрика не знала. Все ее тело кричало от боли. Уже непонятно было, откуда именно она исходит.

С дальнего конца помещения донесся удивленный вздох. В глазах у Ульрики начало темнеть, но она еще увидела Галину. Она стояла в дверях и удивленно смотрела на них. Заметив обезглавленный труп Евгении, она воскликнула:

– Что вы наделали? Госпожа! – Галина бросилась к телу и упала рядом с ним на колени.

Штефан поднял посеребренный нож, который Ульрика выбила из его руки, и осторожно двинулся к Галине, держа руку так, чтобы вампир не могла заметить смертоносное оружие.

– Это Ульрика убила ее, – сказал он. – Я пытался ее остановить, но не успел. Она сильванская наемная убийца. Ее подослали, чтобы она проникла в ваше сестринство и разрушила его изнутри.

Галина оторвалась от Евгении и уставилась на Штефана, как будто видела его в первый раз.

– Ульрика? Ульрика – наемная убийца? – переспросила вампир. – Не вы?

– Клянусь, госпожа, – ответил Штефан, подходя ближе. – Она хотела убить вас всех и править Праагой вместо вас.

Галина поднялась на ноги и начала медленно отступать к двери, выпуская когти.

– Вот как? Но тогда кто убил сестру Раису?

– Ее сообщник, – мягко сказал Штефан, продолжая двигаться вперед. – Ему удалось улизнуть. Но вам не о чем беспокоиться – я вас защищу. Мы будем править Праагой вместе.

С лестницы донесся топот и лязг металла.

– Вы четверо – обыскать внизу, – рявкнул кто-то. – А мы пойдем дальше.

Штефан замер. Глаза Галины вспыхнули. Она бросилась к лестнице, крича:

– Господа! Господа, на помощь! Сюда! Здесь культисты!

Штефан подобрался, словно хотел прыгнуть на нее, но сапоги загремели вниз по ступенькам, и он понял, что не успеет.

– Тупая ламийская корова! – прохрипел он. – Вы не доживете до заката!

Он оглянулся на Ульрику и занес было руку с серебряным кинжалом, но люди уже вбегали в помещение. Штефан выругался, прыгнул в дыру в полу и пропал из поля зрения.

Ульрика больше не в силах была держать голову; она начала клониться ей на грудь. Галина упала в объятия первого человека, который ворвался внутрь. Это оказался солдат в форме личной гвардии герцога.

– Слава Урсуну, вы здесь, господа! – простонала она. – Я боялась, что они принесут меня в жертву! Скорее! Они сбежали через эту дыру!

Последние, кого увидела Ульрика перед тем, как свет окончательно померк в ее глазах, были солдаты. Они в ужасе уставились на тела Евгении, мертвых и умирающих культистов, но затем опомнились и бросились к дыре, на которую указывала Галина. А последняя мысль Ульрики была о том, что угроза Штефана не пустое бахвальство. Он мог выходить наружу днем. Он знал, где находится тайное убежище праажских ламий.

Он собирался убить последнюю ламию Прааги, пока она спит.

ГЛАВА 33
И СВЕТ НЕ СТРАШЕН

 

Ульрика очнулась от того, что ей плеснули чем-то в лицо. Вампир подумала, что это вода, но жидкость обожгла глаза, а от вкуса ее чуть не вырвало. Ульрика закашлялась и почти задохнулась от боли, скрутившей живот. Она испытала непередаваемые ощущения. Девушка заставила себя открыть глаза, поморгала, стряхивая разъедающую жидкость, и осмотрела себя. В животе обнаружилась рана, из кишок торчал деревянный меч. А жидкость – она пахла как масло для ламп. Зачем, интересно, кто-то полил ее ламповым маслом? Ульрика огляделась, и мороз продрал по позвоночнику от ужаса. Она лежала среди тел в мантиях и капюшонах, многих изуродовали мутации, а некоторые еще стонали. Тела были грубо навалены поверх кучи дров. Вокруг расхаживали солдаты, обильно поливая всю конструкцию маслом. Вокруг собралась толпа богато одетых зевак, с любопытством наблюдающая за происходящим. Судя по всему, власти собрались сжечь тела культистов Слаанеша и жертв демона, и она, Ульрика, тоже угодила на этот костер.

Вампира охватила паника. Она попыталась выбраться из груды тел, но не смогла толком пошевелить ни рукой, ни ногой. Ей удалось лишь заставить конечности слабо подергиваться. Ульрика уставилась на жалкий деревянный меч, пронзивший ее. Сердца он не задел, но отчего-то парализовал ее. Она не могла сдвинуться.

Ни на дюйм.

Девушка снова огляделась и обнаружила, что находится в центре Воротной площади. С южной стороны светился в ночи дворец герцога. Солдаты вытаскивали из здания Оперного театра тела и сваливали их в кучу. Время, чтобы спастись, еще оставалось, но это ничего не значило – Ульрика не могла двигаться. Ей предстояло провести оставшиеся мгновенья, предвкушая смерть на костре. Она задрожала от страха. Худшей гибели для вампира и представить нельзя.

К ней приближались двое солдат, волочащих за ноги культиста. Ульрика облизнулась. Вот ее шанс. С помощью ламийских штучек она заставит их вынуть меч.

Солдаты бросили культиста рядом с ней. Он застонал и что-то бессвязно забормотал. Они уже разворачивались, чтобы уходить, когда Ульрика прошептала:

– Господа, – прошептала она и попыталась снова, громче: – Господа! Я умоляю вас! Капельку милосердия!

Солдаты, хмурясь, обернулись на ее голос. Склонными к милосердию они отнюдь не выглядели. Ульрика улыбнулась, стараясь выглядеть наиболее пошло и призывно. Солдаты подошли к ней.

– Господа, пожалуйста, – пробормотала она. – Я не хочу гореть заживо. Вытащите меч, умоляю. Я истеку кровью, пока пламя доберется до меня.

Солдаты посмотрели друг на друга и засмеялись. Первый пнул ее сапогом в лицо. Второй плюнул на нее.

– Милосердия, значит, просишь? Ты, подстилка для демонов? – спросил он. – Я окажу тебе милосердие!

Он схватился за деревянный меч и провернул его в кишках Ульрики. Она завопила от боли. Но мучитель не закончил. Он выдернул меч из ее тела и осыпал ее голову, плечи и руки градом ударов. Солдат бил девушку до тех пор, пока меч не раскололся и не развалился пополам.

– Вот тебе милосердие, культистская сука! – воскликнул он и швырнул в нее обломки меча.

Ульрика со стоном сложилась пополам от боли. В голове стучало, кровь заливала глаза. Девушка подняла руку, чтобы стереть ее, и замерла. Она смогла поднять руку! Никогда ей особо не давались эти ламийские уловки, очаровать солдата не удалось. Пусть вместо помощи он избил ее.

Но он вытащил меч из ее тела.

Но она все еще слишком слаба, чтобы убежать. Ульрика сомневалась, что сможет хотя бы ползти. Между ней и свободой стояли сотни людей. Ей требовались силы.

Ульрика посмотрела на культиста, которого солдаты бросили рядом с ней. Она слышала его стоны. Он еще не умер. Вампир осторожно оглянулась. Схватила культиста за воротник и затащила на себя. Мужчина лепетал что-то бессмысленное. Его голова упала на грудь Ульрики. Она откинула его капюшон, отбросила черную вуаль, скрывавшую лицо, приподняла подбородок и вонзила клыки в шею. Человек дернулся и застонал, но был слишком сильно избит, чтобы вырваться. Ульрика принялась жадно пить, постанывая от наслаждения. Ей очень хотелось, чтобы благодаря крови культиста хотя бы срослись порванные кишки в ее животе. Она знала, что одним приемом пищи, даже обильным, такую рану не затянешь. Главное – набраться достаточно сил, чтобы убежать. Со всеми остальными проблемами можно разобраться позже.

Раздался хриплый рык сержанта. К будущему кострищу подошли солдаты с факелами и алебардами. Ульрика застыла неподвижно, прикрывшись бесчувственным культистом. Солдаты ткнули факелами в кучу облитых маслом тел по обеим сторонам от нее, на расстоянии не больше протянутой руки. Вспыхнуло пламя. Раздались крики попавших на костер живыми.

Солдаты отошли, наблюдая, как разгорается огонь. Ульрика снова присосалась к культисту. Перед тем как броситься бежать, стоило напиться как можно лучше. Кровь жертвы снова потекла по венам Ульрики, наполняя ее теплом и силой, но языки пламени уже облизывали ее лицо. Времени больше не оставалось.

Ульрика отпихнула мужчину и огляделась. Толпу отделяло от костра шагов пятнадцать – и стоящие цепью солдаты. Здание Оперы возвышалось прямо перед ней. Самая темная часть площади находилась справа. Вот туда и надо попасть.

Ульрика скатилась с груды тел подальше от огня, надеясь, что взгляды толпы прикованы к пламени и ее демарш останется незамеченным. Возмущенных криков не раздалось. Девушка откатилась еще дальше и встала на четвереньки. Раненый живот свело судорогой, руки ее задрожали. Но она стиснула зубы и поползла.

– Смотрите! – раздался женский голос. – Один убегает!

Ульрика подняла глаза. К ней шли трое солдат, опустив алебарды. Ей захотелось вскочить и побежать, но она продолжала ползти, словно из последних сил. Солдаты разошлись, окружая ее и собираясь атаковать с трех сторон. Ульрика завизжала, вскочила и бросилась в промежуток между ними в образовавшейся цепи. Живот ее взорвался болью. Люди закричали, замахали алебардами, но она уже выскользнула наружу. Другие солдаты и зеваки, охваченные азартом преследования, бросились к ней, преграждая путь. Ряды их должны были вот-вот сомкнуться. Ульрика зарычала, выпустила клыки и когти и прыгнула на людей. Они с криками бросились врассыпную. Сквозь зевак пробиться удалось, но солдаты уже дышали вампиру в затылок. Она прыгнула в щель между двумя зданиями на краю площади. Побежала, схватившись руками за живот. Кто-то метнул ей вслед алебарду, оружие просвистело рядом с ухом, не задев. Но девушка рухнула на мостовую, тело ее содрогалось от боли и усталости. Слишком много она потребовала от него и слишком быстро. Кровь и желчь из раны текли по ногам. По брусчатке загрохотали сапоги. Преследователи приближались. Ульрика глянула на стену здания перед собой. Она была сложена из камня, штукатурка в щелях между блоками во многих местах осыпалась. Вцепившись в первую щель, вампир застонала, подтянулась и принялась карабкаться. В глазах у нее темнело от боли.

Шаги раздались прямо под ней.

– Вот она!

– Стащите ее!

– Принесите кто-нибудь ружье!

Еще одна алебарда со звоном ударилась о стену рядом. Ульрика вздрогнула, но продолжала лезть. Проделав последние несколько ярдов под дождем камней и грязи, которые метала в нее снизу возбужденная толпа, девушка нащупала край крыши, тяжело перевалилась через него и распростерлась на ней, задыхаясь и обессилев.

– Зайдите в дом!

– Надо выбраться на крышу!

Ульрика застонала и заставила себя встать на ноги. Пошатнулась и согнулась пополам. В дальнем конце плоской крыши обнаружилась дыра. Ульрика собрала волю в кулак и перепрыгнула через нее. Вампир долетела до наклонной крыши соседнего здания и покатилась по ней. Боль расцвела внутри, мир вокруг дернулся и пошел рябью. Сейчас она отрубится, и ее схватят.

Ульрика подняла голову. Перед глазами все плясало. На коньке крыши расположилась декоративная башенка размером с голубятню, увенчанная куполом в форме луковки. Ульрика поползла к ней. У основания башенки находились маленькие стрельчатые окошечки. Вампир надеялась, что сможет протиснуться сквозь одно изних внутрь. Она ухватилась за подоконник и протолкнула голову и одно плечо. Ее появление вспугнуло голубей; они возмущенно закурлыкали. Крылья взлетающих птиц били по лицу. Ульрика закрыла глаза и продолжила протискиваться. Проход оказался очень узким, ее ребра и живот опять завопили от боли, но в конце концов вампир залезла внутрь. Она рухнула на деревянный пол, покрытый слоем голубиного помета в два пальца толщиной. Ульрика зажала рот и нос, иначе бы ее стошнило от вони.

Снаружи донеслись голоса. Преследователи выбрались на соседнюю крышу. Успели ли они заметить ее? Или, может, обратили внимание на взлетающих из башенки голубей? Ульрика попыталась вытащить меч из ножен, чтобы достойно встретить их, если они придут. Но даже на это ей не хватило сил. Она была слишком изранена. Она не могла больше двигаться. Голова Ульрики со стуком упала на доски пола. Она снова погрузилась во тьму.

 

Что-то толкнуло в плечо. Ульрика закричала и очнулась, дернулась, потянулась за мечом. Голубь, хлопая крыльями, отлетел от нее, вспугнув остальную стаю. Птицы принялись вылетать из башенки. Девушка со стоном перекатилась на спину. Живот крутило от боли. Как долго она провалялась здесь? Она выглянула из маленького окошка. Ночь уже заканчивалась, небо на востоке светлело. Скоро наступит утро.

Утро?

Она вспомнила все, что произошло ночью, и ужас окатил ее холодной волной. Штефан сказал Галине, что до следующего заката она не доживет. Ульрика должна остановить его. Убить. Она поднялась на ноги. Живот взорвался болью, заставив с криком рухнуть обратно на пол.

И она должна сразиться со Штефаном? Нереальная задача. Она тяжело ранена, до рассвета осталось не больше часа. Она просто не успеет его найти. Даже если это ей удастся, нечего и мечтать справиться с ним. Ульрика слишком ослабла. Но, возможно, не стоило спешить. Не лучше ли позволить ему убить Галину и расправиться с ним уже после этого? Никаких особенно теплых чувств к ней Ульрика не испытывала. Да и не ощущала себя настолько преданной сестринству, чтобы спасать одну из ламий ценой жизни. Штефана можно выследить и прикончить потом, если захочется.

Но тут Ульрика поняла, что не может так поступить. Судьба ламий могла не заботить ее, но она дала клятву их защищать. Она не сдержала ее – ведь это именно Ульрика привела Штефана к ламиям. Воспользовавшись ею, Штефан убил Евгению и поймал в магическую ловушку душу Раисы – единственной из праажского ламийского сестринства, кого Ульрика могла назвать другом, и с честью для себя. Благодаря Ульрике Штефан добился почти всего, чего хотел. Ему оставалось только сделать последний шаг – расправиться с Галиной. Нельзя допустить, чтобы он его сделал. Даже ценой своей жизни. Дело не в мести. Больше всего Ульрике хотелось сорвать его игру.

Приняв решение, она снова поднялась на ноги и выползла из купола. Стиснув зубы от боли, Ульрика спускалась по наклонной крыше, но тут ей пришла другая мысль, и она встала. Остановить Штефана казалось правильным решением, но для этого нужно все тщательно распланировать.

Первое, наиболее очевидное – нужно добраться до тайного убежища Евгении. Где бы Штефан ни прятался, в конце концов он придет туда. Но до этого Ульрике обязательно нужно еще раз поесть. Поиски подходящей жертвы займут время. Она не успеет добраться до особняка Евгении до рассвета. А что, если Галина не впустит ее в дом? Ульрика не могла околачиваться возле него, поджидая Штефана. Солнце обратит ее в пепел. Ульрика зарычала и опустила голову. Как ни крути, ничего не выйдет. Время и солнце против нее. Все играло Штефану на руку!

Маска трагедии, которая до сих пор болталась на шее Ульрики, раздражала ее печальной гримасой. Девушка уже хотела сорвать ее, но тут ее осенило. Маска! Ну конечно! Как она сразу не додумалась! Она повернулась в направлении Новограда и поползла по крыше. У нее созрел план. Да, его воплощение займет время. Но если все сделать правильно, у нее появятся шансы выиграть схватку со Штефаном вне зависимости от того, днем это случится или ночью.

 

Пробираясь через город, Ульрика нашла подходящую жертву – им стал сутенер, который вел дела на заброшенной скотобойне, – и напилась до отвала. Она почувствовала себя намного лучше, но все же силы еще не полностью вернулись к ней. Ульрика двинулась к убежищу – пекарне. Она добралась туда с первыми проблесками рассвета. Солнце уже заглядывало в развалины, когда Ульрика скатилась по ступенькам в подвал и содрала с себя дублет, чтобы осмотреть рану, нанесенную Штефаном.

После этого девушка успела отоспаться и два раза поесть, и от разрыва остался только грубый шрам звездообразной формы. Но по тому, каким набухшим и жестким он был, Ульрика с легкостью определила – внутри у нее не все ладно. Словно в животе застрял туго надутый воздушный шарик, упирающийся под ребра. Ульрика понятия не имела, как это лечится и пройдет ли само со временем. Поэтому она просто перевязала живот, затянув его разорванной рубашкой так сильно, как только смогла. После чего начала готовиться к битве.

Для начала Ульрика разорвала последнюю целую рубашку на полоски, которыми плотно обмотала запястья и шею. Надела серый дублет и бриджи, зашнуровав их так тесно, насколько хватило сил. Поверх натянула кожаный плащ, который носила во время путешествия. Затем надела высокие, доходящие до середины бедер сапоги для верховой езды и тщательно заправила в них бриджи.

Теперь началось самое сложное. Маска трагедии защищала ее лицо, у плаща был капюшон, который прикрывал голову, но все равно еще оставались открытые для солнца участки: шея, лоб, глаза и рот в прорезях маски. Ульрике требовалось что-то вроде вуали, которой скрывали лица культисты. И ведь можно же было снять ее с того культиста на костре! Ульрика обругала себя за непредусмотрительность.

Она вытряхнула все из походной сумы и подвергла свои скудные пожитки вдумчивой ревизии в поисках того, что могло бы сыграть роль вуали. Можно замотать голову остатками разорванной рубашки, но она белая. На солнце сквозь нее почти ничего не будет видно. Ульрике нужно что-то черное и тонкое. И тут она вспомнила. Работорговец, которого Штефан заманил в подвал, чтобы накормить ее, – он носил под шляпой черную повязку!

Ульрика бросилась в закоулок подвала, куда они спрятали труп. Тело все еще лежало там. Она стянула повязку с головы трупа и принюхалась. Повязка пахла отвратительно – дешевым одеколоном и трехдневным трупом. Но выбирать не приходилось. Ульрика прикрыла лицо, крепко связав повязку надо лбом и под шеей, а оставшиеся свободными концы заправила под воротник.

Затем она надела поверх вуали маску и натянула капюшон так глубоко, насколько это возможно. Надела перчатки для верховой езды и расправила подвороты, чтобы они зашли выше края рукавов. Вот теперь можно выйти на улицу. Ее костюм завершен. Правда, он сковывал движения хуже, чем латная кираса, и был чудовищно жарким. Ульрика ни секунды не сомневалась, что даже здесь, в Прааге, где люди одевались кто во что горазд, она получит причитающуюся ей порцию удивленных взглядов. Но так можно безбоязненно выйти на улицу днем, прямо под лучи солнца – или, по крайней мере, надеяться на это. Узнать это можно только одним способом.

Ульрика развернула плечи и стала подниматься по лестнице, а затем вышла из развалин пекарни на свет солнца.

Сначала она подумала, что ей повезло – день выдался пасмурным. Но, не проведя под открытым небом и минуты, она почти сочла свою дерзкую идею глупой ошибкой, сдалась и вернулась в убежище. Костюм и сам по себе был очень теплым, а под лучами солнца – даже теми немногими, что пробились сквозь тучи, – Ульрика как будто находилась в полном доспехе посреди Нехекхарской пустыни. Она чувствовала себя цыпленком, которого поджаривают на вертеле, даже когда шла по тенистой стороне улицы. Солнце, как пиявка, с каждым шагом высасывало из Ульрики силы, голова ее кружилась, мысли путались. Но это оставался единственный способ добраться до особняка Евгении. Можно попробовать пройти туннелями канализации, но они слишком густо населены, чтобы Ульрике удалось уклониться от встречи со всеми их обитателями; неизбежные стычки задержали бы ее, а она не могла позволить Штефану добраться до особняка Евгении первым.

Праага выглядела такой же усталой и сбитой с толку, как и сама Ульрика. Безумное веселье, оглушившее ее по прибытии в город, исчезло. На улицах больше не слышалось ни смеха, ни пения. Солдаты, торговцы и нищие, которые попадались ей на улице, тихо скользили мимо, вялые и подавленные – так возвращается домой перебравший гуляка, пошатываясь и с трудом переставляя ноги. На рынках только и говорили, что о вспышке безумия и гибели половины зрителей на вчерашнем концерте в Оперном театре, о культистах, чьи почерневшие обугленные тела грудой свалили перед ним, – и о том, что это наверняка не все, что проклятые твари все еще бродят и скрываются где-то в городе.

Ульрика задумалась, а не связан ли всеобщий упадок духа с уничтожением Фьеромонте. Может, сидевший в ней демон одним своим присутствием способствовал музыкальной вакханалии, творившейся на улицах города. Но теперь виола уничтожена, демон, запертый в ней, вернулся в свой мир, и маниакальное желание петь и плясать ушло вместе с ним.

Или, возможно, все дело в том, что сейчас утро. Ульрика давненько не выходила на улицу в это время суток.

Добравшись до тихого тупичка, где расположилось убежище Евгении, Ульрика осторожно изучила его и покрутилась вокруг пересохшего фонтана со статуей Сальяки. Она хотела найти или Штефана, или какие-нибудь его следы, если он здесь уже побывал. Но она ничего подозрительного не обнаружила. Невзрачный домик Евгении не нес на себе никаких следов штурма, он выглядел почти заброшенным, как и раньше. Ульрика подошла к передней двери и постучала, устало прислонившись к двери.

Ответа не последовало.

Она снова постучала. Ждать пришлось очень долго, но наконец за дверью раздались шаги.

– Уходите, – раздался голос, и Ульрика узнала одного из охранников Евгении. – Госпожа не принимает.

– Я только хочу узнать, все ли у нее хорошо, – сказала Ульрика. – Что она... что больше никто не наносил ей визитов.

– Не имею права говорить об этом. Уходите.

Ульрика тихо зарычала. Кожа ее и так зудела от солнечного света, а при словах этого олуха она потеряла остатки терпения.

– Идиот! Вы знаете, кто я! Я хочу знать, в безопасности ли ваша госпожа! Я хочу знать, жива ли она вообще!

Шаги удалились.

Ульрика яростно застучала в дверь.

– Да скажите вы мне, прах вас раздери!

– Она жива, – произнес голос за ее спиной. – Но это ненадолго.

Ульрика резко развернулась. Посреди переулка у фонтана стоял Штефан фон Кёльн. Тень от широких полей шляпы скрывала его лицо. Меч он держал в руке.

ГЛАВА 34
ДУЭЛЬ ПОД СОЛНЦЕМ

 

Ульрика выхватила меч и кинжал, выругавшись под нос. План пошел наперекосяк. Она надеялась, что Галина позволит ей войти в дом. Она рассчитывала, что сражаться со Штефаном придется внутри. Все еще было пасмурно, серые облака нависли над городом, но даже при таких условиях находиться снаружи оказалось очень тяжело. Она не может сражаться со Штефаном на улице. Солнце убьет ее.

Штефан двинулся вперед.

– Рад видеть, что вы уцелели, – сказал он. – Мне не хотелось даже думать, что эти стражники могут сделать с вами.

Ульрика фыркнула и отошла от двери, создавая себе пространство для маневра.

– О, они были очень добры ко мне, – сказала она. – Извлекли из меня меч, который вы воткнули. Жаль, я не прихватила его с собой, чтобы вернуть вам.

Штефан вздохнул.

– Я знаю, что вы мне не поверите. Но я просто защищался. Я не хочу причинять вам вред, даже сейчас.

– Да? А зачем вы тогда сжимаете в руках меч?

– Я пришел убить Галину, – сказал Штефан. – Просто отойдите и не мешайте мне – и нам не придется сражаться.

Ульрика покачала головой, незаметно приближаясь к нему. Ей достаточно нанести один решающий удар, пока она не обессилела полностью. Солнечный свет давил на нее – она словно таскала на плечах стальную наковальню.

– Использовав мое доверие, вы уже погубили Раису и Евгению. Третий раз вам не удастся обвести меня вокруг пальца и заставить нарушить клятву.

– На этот раз я не лгу, – сказал Штефан. – Да, я признаю, что использовал вас, чтобы добраться до них. Но таков мой долг. Но когда я говорил о нас, я говорил правду. Я дорос до того, чтобы... уважать вас. Я хочу, чтобы мы были вместе.

Ульрика зарычала и бросилась на него.

– Только если в одной могиле!

Штефан отбил ее клинок в сторону и, начиная сердиться, отступил назад.

– Я вас не понимаю. Вы говорили, что хотите стать защитницей Прааги. Именно это я и предлагаю. Мы можем править вместе. Станем истинными правителями, как вы и говорили, – чтобы уничтожать паразитов и защищать слабых.

Ульрика усмехнулась.

– Да вам на все это насрать.

– Нет, я в итоге понял, что ваш подход правильный, – ответил Штефан. – Это столкновение с культистами убедило меня, что мы должны принимать участие в делах людей. Если править, то править хорошо.

Ульрика заколебалась. Говорит ли он это все только с целью одурачить ее снова? Голос звучал искренне. Возможно, ей действительно удалось заставить его разделить ее взгляд на вещи. Но так ли это важно? Даже если Штефан на самом деле полюбил ее и теперь тоже считает, что убивать надо только преступников. Разве это мешало ему предавать ее, лгать ей, использовать ее и заставить предать вампира, которой Ульрика принесла клятву верности на крови? Кстати – и вогнать ей деревянный кол под ребра, и бросить на смерть любовь ему тоже не помешала!

Если попробовать взглянуть на вещи с другой стороны – а кто среди членов ее новой семьи так или иначе не пытался причинить ей вред? Гермиона не сомневалась, что Ульрика состоит в заговоре против нее. Евгения и Галина и подавно считали ее наемной убийцей. Фамке оказалась трусихой. Даже графиня Габриелла, которая помогала ей сделать первые шаги в этом новом мире, показала себя ненадежной, недостойной матерью. Только Раиса оказалась верным другом, но она теперь мертва – то есть даже хуже, чем мертва.

Ульрика вернулась мыслями в утро, когда они со Штефаном смешали кровь. Большего удовольствия она не испытывала ни в жизни, ни после смерти. Ей предстояла вечность – откажется ли она от этого удовольствия навсегда только ради чести, если, как уже можно видеть, в этой новой жизни честь – пустой звук?

Штефан стоял перед ней, такой красивый и сильный, и тоска по этому телу, по тому, что вампир мог дать ей, едва не взяла верх. Ульрике захотелось отбросить меч и упасть в его объятия. Умолять о прощении, позволить ему унести ее отсюда, из-под палящего жестокого солнца. Лишь остатки гордости удержали ее на месте. Честь могла ничего не значить для ее новых сестер – но разве она, Ульрика, не покинула сестринство именно поэтому?

Если она сдастся и перейдет на его сторону; если позволит тяге к удовольствию взять верх над собственной честью, она нарушит свою последнюю клятву – самую важную, ту, что дала самой себе. Тогда она станет ничем не лучше их. С тем же успехом можно было никогда не покидать Нульн.

– Извините, Штефан, – произнесла Ульрика наконец. – Я не верю, что перешагнувший через труп предшественника может стать хорошим правителем.

Она снова ударила его рапирой, он отбил, но контратаковать не стал.

– Чрезвычайно глупо с вашей стороны отвергнуть меня, – сказал Штефан. – Вы умрете здесь.

Ульрика пожала плечами.

– Мой срок на этой земле давно вышел.

Губы Штефана скривились от отвращения.

– Тогда я окажу вам услугу и помогу наконец убраться отсюда.

Она отбила удар кинжала и проскользнула под мечом, контратаковала, целясь Штефану в живот, но он заблокировал ее выпад чем-то, что держал в левой руке.

Это оказался черный осколок оникса длиной с кинжал.

Ульрика отшатнулась, задыхаясь и в изумлении глядя на осколок.

– Что такое? – спросил Штефан, осыпая ее градом ударов – и именно куском оникса. – Я думал, вы готовы к смерти.

– Это не смерть, – прорычала она, уворачиваясь от Кровавого Осколка.

Ульрика представить себе не могла, каково это – вечность в ловушке, в мучительной ясности рассудка, не в силах ничего предпринять, хоть с кем-то перемолвиться и словом, не ощутить ни воздуха, ни ветерка, ни движения. Если существует ад на земле, то это и есть вечность в Кровавом Осколке. И ведь он будет находиться в руках у Штефана – что делает все намного, намного хуже.

– Вы знаете, что происходит с вампирами после смерти? – спросил Штефан, продолжая атаковать. – Заточение в Кровавом Осколке все же приятнее.

– Это зависит от того, в чьих руках находится Осколок, не так ли? – возразила Ульрика.

В окне дома что-то шевельнулось. Ульрика покосилась в ту сторону. Кто-то в особняке наблюдал за схваткой из-за тяжелой портьеры.

– Так и есть, – ответил Штефан. – В руках жестокого владельца Осколка вы были бы обречены на вечные муки. Для этого мой господин и приказал мне убивать ламий при помощи Кровавых Осколков – они нужны ему для экспериментов. Он рассердится на меня за то, что я убил боярыню простым серебром, но я не мог заявиться с Осколками в ее особняк, их пришлось припрятать, и я не успел извлечь их из тайника до того, как мы попали на концерт.

– И в качестве извинения за это упущение вы преподнесете ему мою душу, – сказала Ульрика.

Штефан с очень серьезным видом покачал головой:

– Нет. Ни в коем случае. Вы не хотите быть со мной больше. Так я хотя бы получу Осколок, в котором заключена ваша душа. Я стану носить его у самого сердца.

– Надеюсь, он воткнется вам прямо в грудь, – сказала Ульрика и рубанула по руке, в которой он держал Кровавый Осколок.

Штефан уклонился и снова атаковал, обрушивая на нее и меч, и Осколок. Удар Осколком Ульрике удалось парировать, но меч вспорол левый рукав чуть выше края перчатки. Сталь едва добралась до кожи сквозь слои одежды, результатом стал легкий порез, но теперь лучи солнца беспрепятственно падали на обнаженную руку.

Ульрика отшатнулась, вскрикнув от боли. Кожа ее вздулась пузырями, над ней взвился дымок, запахло жареным мясом. Штефан снова бросился в атаку, и растерянная Ульрика не успела отбить удар. Меч вонзился в ее плечо, и снова в разрыв одежды попал солнечный свет. Боль от горящей на ней кожи пронзила ее и здесь.

Ульрика отступила за фонтан, шипя от боли и изрыгая проклятья. Все ее опасения сконцентрировались на Кровавом Осколке, и она совершенно упустила из виду, что и ранения, нанесенные обычной сталью, могут стать смертельными – ведь их схватка проходила днем, под лучами солнца! Как глупо! Солнце не просто делало ее слабой – оно убьет ее, выполнив работу за Штефана.

Ульрика натянула плащ, прикрыв дыру на плече, но с порванной одеждой на левой руке ничего не смогла поделать. Стоило ей поднять руку – для атаки или чтобы парировать удар, – и безжалостные лучи солнца снова попадут на кожу, сжигая ее. Даже сейчас, в тени, боль и не думала проходить. Словно в руку Ульрики втыкали меч, только что вытащенный из раскаленного горнила.

Штефан обошел вокруг фонтана.

– Ульрика, пожалуйста, – сказал он. – Откажитесь вы от своей безумной затеи защищать придурочных ламий. Я не хочу причинять вам еще больший вред.

– Да вы уже и не сможете, – прорычала Ульрика и бросилась на него, осыпая его ударами, хотя при каждом движении ткань рукава расходилась все сильнее, открывая солнцу все большую часть руки.

Штефан легко парировал удары и вынудил девушку снова отступить за фонтан. Мечом он целился в глаза, а по рукам бил Кровавым Осколком. Ульрика попятилась перед его бешеным натиском и, обходя фонтан, споткнулась и начала падать. Меч Штефана вспорол ее бедро, разрывая одежду и плоть.

Ульрика закричала и свалилась в пустую чашу фонтана. Солнце обрушилось на новую рану, в глазах поплыло. Штефан запрыгнул в чашу фонтана и замахнулся, собираясь прикончить Ульрику одним широким ударом сверху вниз. Она откатилась за статую Сальяки, рыдая от ярости. Невозможно! Она слишком слаба, а он – слишком силен. Ей не выиграть этот бой. Все, что можно сделать, – бежать или сдаться. Но тогда, что бы ни предпочла Ульрика, Галина умрет, а победа останется за Штефаном. За лжецом и манипулятором! Горечь от этой мысли жгла Ульрику сильнее, чем ожоги беспощадного солнца.

Штефан вышел из-за статуи. Лицо его стало жестким и печальным. Ему действительно очень не хотелось убивать ее. При этой мысли Ульрика с трудом сдержала улыбку. По крайней мере, в этом она сильнее его. Вся ее любовь к нему не удержала бы ее от того, чтобы прикончить его, если бы ей предоставилась такая возможность. При этой мысли Ульрика застыла как громом пораженная. Она нашла выход!

Штефан встал над ней, медленно опуская меч и целясь в горло.

Ульрика всхлипнула, бросила меч и кинжал и отползла.

– Стойте! – закричала она. – Хватит. Слишком больно! Я не хочу умирать!

Рука Штефана с мечом замерла.

– То есть вы изменили свое решение? – подозрительно спросил он.

Ульрика протянула руку, показывая обожженное место, и отдернула ее назад, как только кожа снова задымилась.

– Вас это удивляет? Да пропади они пропадом, все ламии Прааги, – они не стоят того, что я сейчас ощущаю!

Она скрестила руки на груди, пытаясь спрятать все тело под плащом.

– Пожалуйста. Укройте меня от солнца. Поделитесь со мной кровью. Прекратите эту боль, и я буду вашей!

Штефан замер над ней в нерешительности. Затем приставил меч к ее шее. Рука, в которой он сжимал Кровавый Осколок, свободно висела вдоль его бока.

– Встаньте, – сказал он. – Мы войдем в дом. Я запру вас, посидите под замком, пока я разберусь с госпожой Галиной.

Ульрика кивнула. Она поднялась на колено, пошатнулась, потеряв равновесие, и схватилась за статую Сальяки, чтобы не упасть. На одно короткое мгновение меч Штефана оказался нацелен мимо ее горла. Большего ей и не понадобилось.

Ульрика зарычала, бросилась вперед, крепко вцепившись в руку с Осколком, и дернула Штефана на себя. Штефан фыркнул от удивления и хватил ее мечом по плечам. Но они оба уже повалились к ногам статуи. Обжигающая боль полоснула Ульрику по спине, но она сосредоточилась на том, чтобы бить рукой Штефана по каменным ногам статуи. Наконец осколок выпал, Ульрика схватила его и прижала к горлу Штефана прямо под челюстью.

– Теперь вы знаете, каково это, – склонившись над ним, выдохнула Ульрика ему в лицо. – Когда вас предают.

– Подожди! – воскликнул Штефан.

Мелькнули белки его глаз – он пытался взглянуть вниз, чтобы увидеть Осколок у своей шеи.

– Вы этого не хотите!

– Хочу, больше всего на свете, – заверила его Ульрика.

– Вы не понимаете, – возразил Штефан. – Без меня у вас ничего не получится. Негде будет укрыться. Только я могу вас спасти!

Ульрика усмехнулась и сильнее прижала Осколок к его шее. Его крики и мольбы ласкали ее слух.

– Вы себя-то можете спасти?

– Послушайте меня! – торопливо произнес он. – Жизнь нашего вида скоро кардинально изменится. Мой господин отправил агентов в каждый город Старого Света, чтобы мы все подготовили к его прибытию. Ваша госпожа смогла одержать верх над стригоем, марионеткой моего господина в Нульне, и вы можете убить меня здесь. Но следом за нами придут другие. И в конце концов он победит, как побеждал уже во многих других местах.

Ульрика нахмурилась. Что такое он несет насчет Нульна? О чем он вообще говорит?

– В империи моего господина нет места бунтовщикам, – продолжал Штефан. – И одиноким волкам. Того, кто не падет ниц перед моим господином, уничтожат. Только я могу защитить вас. Если я возьму вас под крыло, вам не причинят вреда. Но если вы убьете меня, то уже не скроетесь от наказания нигде. Пожалуйста. Позвольте мне спасти вас.

Ульрика выпрямилась и прижала коленом руку, в которой Штефан сжимал меч. Солнце опаляло ее спину и плечо, но Ульрика внезапно перестала чувствовать боль, остались только далекие ее отголоски.

– Стригоя в Нульне подослал ваш господин, говорите? И туда придут другие? Госпожа Габриелла в опасности?

Штефан кивнул.

– Прямо сейчас посланники моего господина начинают там крупную игру. Первым делом змее надо отрубить голову.

– У нас самих мечи найдутся, например мой, – прорычала Ульрика. – Кто он такой, ваш господин?

– Не глупите, – выдохнул Штефан. – Ваша госпожа умрет задолго до того, как вы успеете до нее добраться. Возвращаться вам некуда. Станьте моей супругой и останьтесь здесь, со мной. Я стану вашим щитом перед лицом грядущего.

Ульрика встряхнула его и угрожающе подняла Осколок.

– Хватит! Кто ваш господин?

Штефан вырвал руку из-под ее колена и взмахнул мечом. Ульрика пригнулась, и рукоять угодила ей в ухо. Не думая, девушка ударила Штефана в горло Кровавым Осколком, глубоко воткнув его. Тело Штефана дернулось в судороге, он завизжал, выпучив глаза. Кровавый Осколок начал поглощать его сущность – лицо Штефана резко осунулось, руки, которыми он бессмысленно молотил по воздуху, иссохли и превратились в костлявые когти. Ульрика почувствовала, как тело, на котором она сидит, опадает внутри его одежды, высыхая и уменьшаясь в размерах.

Ульрика в ужасе вскочила на ноги, схватилась за статую, чтобы не упасть. Она видела, как гаснет свет жизни в глазах Штефана – они глубоко провалились в глазницы. В конце концов судороги прекратились, и он затих. Волна боли захлестнула Ульрику, и на этот раз солнце было ни при чем. Ей так хотелось... Но желать невозможного глупо.

Ульрика присела на корточки и выдернула Кровавый Осколок из сморщенного сухого горла. Он пульсировал в ее руке, как живой, его биение ощущалось даже сквозь перчатку. Ульрика убрала его в свою сумку на поясе. Оставалась только одна вещь, которую еще оставалось сделать. Ульрика подняла рапиру и отрубила иссохшую голову Штефана – просто для верности. Подняв голову, она, шатаясь, вылезла из фонтана.

Дверь особняка Евгении распахнулась, не успела Ульрика подойти к ней. Охранник поклоном пригласил ее войти. Девушка протащилась мимо него. Дверь захлопнулась за ее спиной, отрезая от них беспощадное солнце. Девушка застонала от облегчения.

Галина стояла на нижней ступеньке лестницы, ведущей на второй этаж. Она вернулась к истинному облику, лицом и фигурой снова напоминая старую куклу. Ульрика бросила голову Штефана к ее ногам, сорвала маску и вуаль, швырнула их поверх отрубленной головы.

– Подосланный к вам убийца мертв, – сказала она. – Комедия окончена. Я... – От боли у нее кружилась голова, язык заплетался, но Ульрика собралась с мыслями и продолжила: – Я приношу свои извинения, что не раскусила его сразу, из-за чего погибли сестра Раиса и госпожа Евгения. Я не смогла сдержать мою клятву.

Галина спустилась с лестницы, взяла Ульрику под руку и подвела к стулу, стоявшему в вестибюле.

– Если и так, то вы уже приложили все усилия, чтобы искупить вину, – произнесла Галина. – Прямо сейчас вы сражались очень храбро, чтобы защитить меня. Отдохните. Я пришлю кого-нибудь, чтобы накормить вас.

– Благодарю, – сказала Ульрика и закрыла глаза.

 

Некоторое время спустя Ульрика проснулась. Полностью раздетая, она лежала в прохладной кровати на чистом белье. Она не помнила, чтобы ей удалось поесть, но она явно это сделала – раны, все еще покрытые волдырями и ноющие, почти зажили, и она чувствовала себя в силах по крайней мере шевелиться. Вскоре пришла горничная и услужливо подставила шею. Позже, когда солнце село, явилась и Галина. Она принесла Ульрике ее одежду – постиранную и починенную. Галина положила одежду на стол, а сама села в кресло рядом с кроватью девушки.

– Я должна принести извинения за то, как мы отнеслись к вам, – сказала Галина. – Если бы госпожа Евгения осталась в живых, она бы тоже непременно извинилась. Вы оказались нравы насчет культистов. Нам стоило послушать вас. Боюсь, мы за последние несколько веков совершенно замкнулись в себе.

Ульрика покачала головой.

– И вы были правы насчет Штефана. Мне тоже стоило серьезно отнестись к вашим предупреждениям.

Галина улыбнулась и похлопала ее по руке.

– Каждая из нас хоть раз в жизни делала ошибку такого рода.

Галина опустила взгляд, внезапно став очень кроткой.

– Судя... судя по всему, я на данный момент осталась единственной представительницей нашей королевы в Прааге, и... Я никогда раньше ничем не руководила. Я была любимой игрушкой Евгении, иногда – советчицей, но никем сверх того.

Галина посмотрела на Ульрику.

– Я не думаю, что смогу править Праагой в одиночку. Поэтому я хочу, чтобы вы стали моей правой рукой – моей Раисой.

Ульрика растерянно моргнула и, не вставая с кровати, поклонилась как смогла.

– Это честь для меня, сестра, – ответила она. – Но я не могу принять ее. У меня есть срочные дела в Нульне. На самом деле я надеялась одолжить у вас карету, чтобы добраться туда как можно быстрее.

Лицо Галины затвердело.

– Это была не просьба, – сказала она. – Вы все еще связаны с Праагой клятвой, которую дали.

– Но... но боярыня Евгения мертва, – возразила Ульрика.

– Так же, как все ее имущество перешло по наследству ко мне, – сказала Галина, – все ее вассалы – теперь мои вассалы. Теперь вы принадлежите мне.

Ульрика уставилась на Галину, чувствуя, как ее охватывает паника.

– Но я должна вернуться! Моя госпожа в опасности!

– Какая такая госпожа? – рявкнула Галина. – Я ваша единственная госпожа!

– Нет. – Ульрика отпихнула одеяла и попыталась встать с кровати, но голова у нее закружилась. Она все еще оставалась слишком слаба от ран и длительного пребывания на солнце. Ульрика упала обратно на подушки. – Мы с вами кровью не делились! Вы не можете удержать меня!

Галина подошла ближе и уронила Ульрику на колени легким движением одной левой руки, выпуская когти на правой.

– Не могу?

Ульрика развела руки.

– Тогда вам придется меня убить. Я не оставлю попыток сбежать. Вампиры из Сильвании собираются погубить мою госпожу, как только что пытались уничтожить вас здесь. Их цель – полное уничтожение ламий. Я должна вернуться в Нульн и защитить ее.

– О чем вы говорите? – спросила Галина, неуверенно опуская руку с выпущенными когтями. – Какое полное уничтожение?

– Штефан фон Кёльн рассказал мне перед смертью, – ответила Ульрика. – Из Сильвании во все города Старого Света отправлены агенты. Их цель – лишить ламий всякого влияния. Стригой в Нульне, Штефан здесь. Есть и многие другие. Они должны ослабить нас и подготовить почву для серьезного вторжения, ну или просто масштабной атаки.

Рука Галины беспомощно обвисла.

– Это правда?

– Боюсь, что да, – подтвердила Ульрика. – Еще Штефан сказал, что прямо сейчас, во время нашего с ним разговора, его повелитель начинает в Нульне большую игру. Моя госпожа непременно погибнет в ходе этих интриг. Вот почему я не могу остаться.

Галина отпустила Ульрику и отошла от нее. Глаза ее затуманились.

– На нас надвигаются лихие времена, – произнесла она. – Нужно предупредить королеву. Сестринство должно подготовиться к встрече врага.

– То есть... то есть вы отпустите меня?

Галина повернулась к Ульрике.

– Отпустить вас? – сверкнула глазами вампир. – Вы с ума сошли? Когда вся Сильвания ополчилась против нас и уже на марше? Именно теперь мне не обойтись без вас. Нет. Вы должны остаться при мне.

Ульрика поднялась на ноги, преодолев боль, и поклонилась Галине.

– Госпожа, если вы позволите мне вернуться в Нульн, я весьма лестно отзовусь о вас перед вашими сестрами, а через них это дойдет и до королевы. Я расскажу им о храбрости и проницательности, которые вы проявили в битве против культистов и Штефана фон Кёльна. Поведаю, что вы спасли Праагу и заслуживаете всяческой помощи в правлении ею. Но если вы попытаетесь удержать меня, я не стану вам помогать. Все силы, которые у меня остались, я приложу, чтобы бороться за свободу. Я убью вас, если у меня не останется другого выбора. Я не позволю никому и ничему встать между мной и моей госпожой.

Ульрика пожала плечами.

– Выбор за вами: слава и, скорее всего, вся возможная поддержка в дальнейшем или бесконечные склоки и даже, скорее всего, смерть. Каков он будет?

Галина уперлась крошечными кулачками в бока и уставилась на Ульрику, как сердитая кукла. После невыразимо долгого момента она отвернулась, возмущенно фыркнула и отошла к столу, где оставила одежду девушки.

– Как я могу быть уверена, что вы поступите именно так? – спросила она. – Где гарантии, что вы, оказавшись вне пределов моей досягаемости, действительно хорошо отзоветесь обо мне?

Ульрика снова поклонилась.

– Боюсь, госпожа, единственная гарантия, которую я могу вам дать, – мое слово.

 

Несколько часов спустя Ульрика в закрытой карете покинула Праагу через Южные ворота. Ее, а также кучера, запасной костюм и служанку, чтобы питаться по дороге, крайне неохотно предоставила ей Галина. Столкнувшись с непоколебимой решительностью девушки оставить ее, она все же согласилась отпустить ее, но только насмешливо фыркала, когда Ульрика просила помочь добраться до Нульна как можно быстрее.

К счастью, в арсенале Ульрики имелись не только уговоры, но и более весомые доводы.

Пятьдесят шесть золотых рейксмарок – все, что осталось у девушки в кошельке, – плюс кольца, ожерелья и браслеты, вся ее добыча, снятая с тел лихих людей по дороге в Праагу, все же убедили Галину расстаться с каретой, кучером и служанкой, готовой ради хозяйки на все. Впрочем, Ульрика сомневалась, что Галина согласилась бы и на эту цену, если бы не находилась в столь отчаянных обстоятельствах. Основной особняк Евгении был потерян – вместе со всеми сундуками и кофрами, набитыми деньгами. Галина оказалась на мели и только поэтому в конце концов согласилась на сделку.

Карета неслась на юг. Праага – и все мысли о ней – остались позади. Ульрика задумалась, что же ждет ее в Нульне. Ее возвращение к Габриелле после того, как она назвала госпожу отвратительной, бесчестной и покинула ее, чтобы своей жизнью доказать, что ламийский способ обустраиваться в жизни – не единственный, выглядело несколько лицемерно. Но как она могла не вернуться? Как ни велики различия между Ульрикой и Габриеллой, графиня спасла ее от смерти, стала ей матерью в этой новой нежизни. Ульрика не могла вынести даже мысль, что графиня сейчас там одна и, когда Габриелла столкнется с неведомой напастью, никто не прикроет ее спину. Бунт мог подождать. Семья – вот что важно.

Ульрика попыталась представить себе, что именно сильванцы обрушат на ламий Нульна. Самые черные и самые дикие предположения роились в ее голове. Армия ночи? Охота на ведьм? Кто-то вроде Штефана, кто станет целовать руки Габриеллы, в то же время отравляя ее кровь древней магией? Попадется ли графиня на подобную уловку? Позволит ли усыпить бдительность нежными любовными речами и обещаниями вечности вдвоем?

Ульрика вздрогнула и подняла шторку на окне, чтобы выбросить это видение из головы. Ей захотелось ощутить на лице дыхание морозной кислевской ночи. Здесь дорога шла по берегу Линска, и Ульрика увидела рябь на воде, серебристой в лунном свете. Ей вспомнилось, как она угодила в волны Рейка. Ульрика вздрогнула. Боль ее свежих ран не шла ни в какое сравнение с тем, что она ощутила, оказавшись в реке. Тогда вода вымывала ее душу по кусочкам.

Эта мысль повлекла за собой другую, окончательно отвлекшую Ульрику от размышлений о Нульне. Она должна вернуться домой так быстро, как только возможно, но несколько мгновений для того, о чем она подумала, у нее найдется. Ульрика постучала в стенку кареты.

– Кучер! Сверни к реке и останови.

– Да, хозяйка.

Карета поехала медленнее и остановилась. Служанка проснулась на своей скамье напротив Ульрики и удивленно заморгала.

– Все в порядке, хозяйка?

– Да, Светка. Спи.

Ульрика вышла из кареты, пересекла полосу мертвой травы и речного мусора и оказалась на берегу реки. Она открыла сумочку, которую носила на поясе, и извлекла оттуда пульсирующий Кровавый Осколок с запертой душой Штефана. Было множество причин, чтобы желать ему провести вечность, сгорая от мучительной, раздирающей само его существо боли, – его ложь, убийство Раисы, то, как он использовал Ульрику, – но одна из них стояла особняком.

– Это за то, что вы подарили мне мечту, – произнесла она, поднимая осколок. – И разрушили ее.

С этими словам Ульрика швырнула Кровавый Осколок в реку так далеко, как только смогла. Оникс заскакал по воде, заблестел в свете двух лун, а затем канул на дно и пропал. Некоторое время Ульрика стояла и смотрела, как Линск величаво и спокойно несет свои воды.

Затем она вернулась в карету и продолжила путь. Ульрика помчалась сквозь ночь по длинной дороге в Нульн.

КРОВАВАЯ КЛЯТВА

ГЛАВА 1
ВОЗВРАЩЕНИЕ БЛУДНОЙ ДОЧЕРИ

 

Едва Ульрика въехала в Нульн через Западные ворота, в лицо ей пахнуло едким, обжигающим глаза дымом.

Дымом от горящего женского тела.

– Пиявка! – выкрикнула какая-то лавочница.

– Порази ее Зигмар! – рявкнул литейщик.

– Жги тварь! – заорал мальчишка-подмастерье и бросил камень, попав той, кого жгли, в лицо.

Из-под широкополой шляпы Ульрика взглянула на несчастную, корчащуюся и визжащую на костре посреди изрезанной колеями площади, опасаясь увидеть одну из своих сестер. Но нет, жертва не была вампиром. Ульрика слышала, как неистово колотится по ту сторону улицы сердце девчонки, которой всего-то не повезло родиться с черными волосами и бледной кожей.

– Да послужит это предостережением всем кровососам, желающим войти в город Магнуса Праведного! – крикнул собравшимся вокруг костра зевакам охотник на ведьм, вращая безумными глазами. – Так вас встретят здесь! Такая участь ждет и вас!

Ох как тянуло Ульрику оскалить клыки – просто чтобы полюбоваться на его лицо, но она только пришпорила лошадь и, опустив голову, поехала дальше, огибая толпу. Ни к чему сейчас нарываться на неприятности. Их и без того много. Слишком много.

Пять недель, пока поздняя весна сменялась удушливо-жарким летом, Ульрика скакала из Прааги в Нульн, загоняя лошадей и не жалея золота в попытке обогнать судьбу, которая, по словам шпиона фон Карштайна, Штефана фон Кёльна, ожидала графиню Габриеллу фон Нахтхафен, госпожу Ульрики, но, еще покидая Кислев и пересекая границу Империи, понимала, что опоздала. В каждом городе, каждом поселке по пути на юг она видела одно и то же – в Вурцене сжигали и четвертовали вампиров; в Куселе маленькая умершая девочка, по слухам, стала причиной зомби-эпидемии; в Талабхейме разоблачили культ поклонников вампирической богини – и члены его повешены, по пятьдесят за раз; в Вуртбаде обезглавили жену мэра – пока сам мэр, рыдая, расцарапывал болячки на шее. Повсюду толпы охотников на ведьм и охотников на вампиров сжигали девушек, дома и целые семьи по малейшему слуху о неестественном голоде.

Об этом и предупреждал Ульрику Штефан – о массовом разоблачении ламийского сестринства, организованном его сильванскими хозяевами, чтобы поднять волну истерии и швырнуть Империю в пучину хаоса – и тем подготовить ее к сильванскому вторжению. Замысел, похоже, работал. В каждом городе, на каждом постоялом дворе Ульрика слышала перешептывания о столкновениях и пожарах: Карробург в огне, Курт Хельборг и его рейксгвардия отправлены подавлять бунты в Мидденхейме, река Авер налилась кровью от Зауэрапфеля до Штрайссена. Ходили даже слухи, что сам император Карл-Франц обращен в вампира – и собирается теперь воевать против курфюрстов.

Для Ульрики недели пути обернулись агонией неведения. Застанет ли она Габриеллу, когда наконец вернется в Нульн? Или сильванские шпионы, чья первая попытка убить и разоблачить графиню провалилась, все-таки добились успеха? Штефан говорил об «обезглавливающем ударе». Неужели Ульрика найдет Габриеллу, Гермиону и Фамке без голов? Что, если ламийское сестринство в Нульне уже лишилось лидеров?

В довершение пытки большую часть пути Ульрика почти ползла. Фанатики с факелами кишмя кишели в больших и малых городах, дороги между которыми патрулировались ополченцами, останавливающими всякого, путешествующего ночью в одиночестве. Ульрика с сожалением бросила экипаж, который ей дала Галина, у блокпоста к северу от Аверхейма, после чего скорость ее упала вдвое: в закрытой карете она могла ехать и днем и ночью, а верхом получалось передвигаться только в темноте, да и то с опаской.

Последний день оказался самым сумасшедшим – рассвет застал вампира всего в двух часах от Нульна, но ей пришлось остановиться. День она провела, втиснувшись в тесный погреб недавно спаленной лачуги на окраине Штирвудского леса, мучаясь бессонницей от страха: ведь Габриелла, возможно, в этот момент умирала, а тирания солнца не пускала Ульрику к ней. Едва просачивающийся в щели рассохшейся крышки погреба свет померк, вампир выскочила наружу и яростно погнала лошадь, чтобы добраться до Нульна, прежде чем наступит полная тьма и закроются городские ворота.

Однако теперь, прибыв на место, Ульрика понятия не имела, куда идти. Она знала, что леди Гермиона, начальница Габриеллы в ламийском сестринстве, передала ей управление домом терпимости, где проще всего собирать нашептанные в подушку секреты – топливо для нескончаемых политических интриг ламий. К сожалению, Гермиона закрыла старый бордель, «Серебряную лилию», когда охотники на ведьм обнаружили, что его «мадам» – вампир, а в новом Ульрика никогда не была. Она понятия не имела, где он. Не знала даже его названия. Ясно только одно – расположен он вовсе не на месте прежнего... если вообще существует.

Ульрика тихонько зарычала. Если она опоздала, то устроит здесь настоящую бойню. Выяснит, кто убил Габриеллу, и выследит их хоть на краю света. Они сторицей заплатят за...

Она усилием воли подавила нарастающий гнев. Ни к чему точить когти, не зная наверняка, что графиня мертва. Сначала надо найти новый дом. Но как? Не искать же наугад. Нульн – крупный город, борделей в нем много. Нужно у кого-то спросить.

Ульрика окинула взглядом толчею на Гандельштрассе. В этот час лавочники и банкиры запирают магазины и конторы и отправляются по домам, а кабатчики, газетчики и шлюхи распахивают двери, выставляя на обозрение свои товары. Стряпчих и счетоводов из судов и контор теснят к краям улиц потоки подмастерьев и студентов, выплеснувшиеся из мастерских, цехов и колледжей. Вопят на углах уличные ораторы, предрекая всем гибель и разорение, а продавцы оберегов предлагают прохожим чесночные гирлянды, ведьмин корень и амулеты, содержащие, по их уверениям – вряд ли, впрочем, заслуживающим доверия, – щепки с рукояти молота самого Зигмара, защищающиевладельца от хищных кровососущих злодеев.

Кто из окружающих может знать бордель Габриеллы? И, что гораздо важнее, у кого можно спросить о нем без опаски? Ламийский дом наверняка заведение неброское, высококлассное, простолюдинам ходить туда не по карману, поскольку открываются такие заведения, чтобы выведывать секреты у богатых и влиятельных, – однако не станешь же спрашивать аристократа, где он мочит свой фитиль: он лишь возмущенно отречется, да еще и, чего доброго, кликнет стражу. Пожалуй, лучше всего осведомиться у конкурентов.

Ульрика повернула лошадь к югу, в район порта, к тавернам посомнительнее, торгующих пороком пооткровеннее. В проулке возле заведения под названием «Слепая свинья» она нашла искомое и спешилась.

– Привет, красавчик, – поприветствовала ее неторопливо вышедшая из тени довольно потасканная, но пытающаяся молодиться женщина. – Не хочешь... – Она разглядела Ульрику и разом осеклась, нахмурилась – и голос ее утратил все знойное очарование. – Ты чей-то селезень? Я на этом поле не играю.

Ульрика продемонстрировала шлюхе крону.

– Я тоже, фройляйн. Просто ищу место, о котором вы могли слышать. – Она протянула монету: – Это за то, что вы выслушаете вопрос. Ответите – получите такую же.

Глаза женщины расширились при виде золота, взгляд ее заметался по сторонам, сердце бешено заколотилось. Она схватила крону и сунула ее в вырез корсажа.

– Валяй, спрашивай.

Ульрика ощутила за спиной еще один сердечный огонек: кто-то осторожно обходил ее лошадь, терпеливо ждущую у входа в проулок. Она подняла вторую монету, точно так же, как первую, но другая рука ее, словно небрежно, легла на эфес рапиры.

– Здесь было такое место – «Серебряная лилия». Моя сестра там работала. Я слышала, когда дом закрылся, много девочек перешли в другой, новый, только не знаю ни как он называется, ни где он.

– Сестра, а? Тож кислевитка, как ты? Звать-то ее как? – поинтересовалась шлюха.

– А вам-то что? Вы знаете то заведение или нет?

– Проблемы, Милли? – раздался за спиной Ульрики грубый голос. Пахнуло пивом и сосисками.

Проститутка ухмыльнулась.

– Да не, просто любопытный селезень задает вопросы, Гюнтер. И карлы, кста, у нее в карманах звенят.

– Неужто? – хмыкнул Гюнтер, и Ульрика услышала скрип кожаной перчатки: рука сутенера сжала оружие.

Девушка выхватила рапиру, взмахнула ею, не оглядываясь, и через долю секунды холодная сталь прижалась к громко пульсирующей на шее Гюнтера вене. Другой рукой Ульрика швырнула монету в лицо шлюхи и, прежде чем та очухалась, приставила к ее горлу кинжал.

Гюнтер уронил дубинку, и Ульрика все-таки бросила на него взгляд. Мужик оказался высоким, широкоплечим, но каким-то замызганным, дряблым, с носом пьянчуги и гнилыми зубами, к тому же косящим – из-за попыток разглядеть клинок под своим подбородком.

– Помилуй, краля, – проскулил он. По его грязной шее медленно струилась кровь. – Помилуй.

– Мы не собирались тебя душить, че сло! – взвыла Милли. Кровь текла и по ее лицу.

Ульрика облизнулась. Их страх пьянил, запах крови кружил голову... но сейчас не время. Ей нужно найти Габриеллу.

– Ну конечно, нет. Да и не вышло бы, как ни старайтесь. Но я не затаю на вас зла, если ответите на мой вопрос. И даже разрешу оставить себе карлов.

Милли сглотнула, глаза ее стали похожи на блюдца.

– Че... че ты еще хошь знать?

– Название борделя, в который перешли девочки из «Серебряной лилии».

– «Чаша Каронны», – прошептал Гюнтер. – Заведение мадам дю Вильморен. На Мандредштрассе.

В груди Ульрики шевельнулась надежда. Неужели нашла? Да, наверняка! Она отвела рапиру и кинжал и вытерла клинки об одежду потаскухи и ее сутенера.

– Ну вот, – сказала она, когда они с облегчением привалились к стене ближайшего здания и сползли по ней на мостовую. – Видите, как выгодна вежливость?

Наклонившись, она подобрала дубинку Гюнтера – крепкую, дубовую, с окованным железом рабочим концом. Так и тянуло переломить ее пополам голыми руками, просто чтобы еще разок напугать их, но истории о таких фокусах быстро долетают до охотников на ведьм. Так что Ульрика сунула оружие Гюнтеру, вскочила на лошадь и поскакала в сторону Мандредштрассе.

Ожидая ответа на звонок в дверь «Чаши Каронны», Ульрика как могла расчесала пятерней свои коротко стриженные белые волосы и попыталась отряхнуть покрытый коркой грязи дорожный костюм. Жаль, что у нее не было времени переодеться. Из парадной двери солидного особняка выходили и садились в свои экипажи мужчины, наряженные по последней придворной моде – и, конечно, безукоризненно чистые. Девушка же, напротив, выглядела так, словно спала в стогах и на погостах... как, собственно, и делала.

Дверь наконец распахнулась, явив улыбающуюся пышную женщину средних лет с роскошными темно-рыжими волосами, убранными в высокую прическу.

– Добро пожаловать в «Чашу Каронны», госпо... – Улыбка ее исчезла. – Мы обслуживаем только кавалеров, мадам, – сказала она с резким бретоннским акцентом. – А вы определенно не кавалер.

– Я здесь не для этого, – ответила Ульрика. – Мне нужно поговорить с хозяйкой. Срочно.

Женщина попыталась закрыть дверь.

– Ее нет дома. Прощайте.

Ульрика выставила руку и удержала створку, хотя женщина толкала ее изо всех сил.

– Подождите. Выслушайте меня. Я ее...

Женщина обернулась через плечо.

– Хюгель! Лемарн!

Сквозь щель приоткрытой двери Ульрика увидела две выступившие из тени горы в строгих одеждах. Горы поигрывали кулаками.

– Леди, пожалуйста! – взмолилась она. – Я ее родственница. Ее, э, кровная родня. Я ищу ту, что когда-то звалась графиней Габриеллой.

Женщина замерла, услышав произнесенное имя, потом оглянулась, словно советуясь с кем-то, кивнула, жестом отослала вышибал и открыла дверь.

– Входите. Быстро.

Ульрика облегченно вздохнула, проскользнула в богатый вестибюль и скинула плащ.

– Спасибо. Моя лошадь на улице. Не могли бы вы...

Она застыла, обнаружив, что в живот ее смотрит серебряный кинжал, который сжимает юная бледная красавица в скромном сером платье, прятавшаяся, очевидно, за дверью. У нее были черные волосы, зеленые глаза – и не было пульса.

– Не двигайтесь, сестра.

– Что... что это? – выдавила Ульрика. – Кто вы?

– Мадам просила, – сообщила рыжеволосая, – чтобы всякого, назвавшего себя ее «родней», сажали под замок, пока она не освободится, чтобы поговорить с гостем. Снимите, пожалуйста, пояс.

– Но я же не желаю ей зла. Она меня знает. Я ее...

– Если вы пойдете со мной, – произнесла зеленоглазая вампирка, – вам дадут возможность объясниться.

Ульрика здраво оценила свои шансы. Возможно, она сумела бы разоружить ламию, но у охранников тоже имелись серебряные клинки. Вздохнув, она расстегнула пояс. Наверное, в нынешних условиях предосторожности Габриеллы не лишние. Откуда ей знать, кто захочет войти в эту дверь?

– Но графиня жива? – только и спросила она. – Это вы, по крайней мере, можете мне сказать?

Рыжеволосая женщина подхватила рапиру и кинжал, и тут в дверь постучали. Она торопливо сунула оружие в гардеробную и повернулась к ламии.

– Пожалуйста, госпожа, уведите ее. У нас клиенты.

Красавица кивнула Ульрике на боковую дверь, и та без возражений пошла – в сопровождении громил. Разрушение предприятия Габриеллы не входило в планы вернувшейся блудной дочери. Это вряд ли произвело бы приятное впечатление.

Поднявшись по темной лестнице, ламия остановилась и, прежде чем повернуть ручку, сделала трудноуловимый жест. За дверью тянулся устланный коврами и освещенный горящими в канделябрах свечами коридор с чередой дверей по обе стороны. С нижних этажей долетали приглушенный смех, отзвуки любовной возни и песен, но здесь стояла могильная тишина. Девушка провела гостью к двери за углом, открыла ее и придержала створку. На пороге Ульрика замешкалась, поскольку под деревянными панелями выглядящей совершенно обычной двери скрывалась толстая железная пластина.

– Так приятно оказаться дома, – вздохнула она наконец и шагнула в комнату, позволив ламии запереть себя.

Ульрика сидела в маленьком, лишенном окон и основательно защищенном помещении. Она чувствовала силу чар и краем глаза видела их мерцание. Здесь стояли только кровать и стул. Ни лампы, ни свечи, ни воды, чтобы умыться. На нехватку света Ульрика не жаловалась. Она достаточно хорошо видела и так, но освежиться с дороги не возражала бы.

Она бросила плащ и шляпу на стул, улеглась на кровать, расстегнула камзол, готовясь к долгому ожиданию, но не успела и взбить подушку, как услышала снаружи торопливые шаги и знакомый сердитый голос:

– Кислевитка? С короткими волосами? Глупая девчонка! Ты заперла дочь мадам дю Вильморен! Выпусти ее!

Ульрика вскочила и шагнула к двери.

– Фамке! Я здесь!

Под лязг замка и скороговорку извинений дверь распахнулась. В коридоре стояла Фамке, как всегда изящная и прекрасная, с подобными золотистой вуали светло-медовыми волосами, за которыми сияли встревоженные голубые глаза.

– Ульрика! Это вы!

Они упали в объятья друг друга и застыли на долгую минуту, потом каждая со смехом отступила на шаг. Фамке была в своей любимой домашней одежде – катайском темно-зеленом халате и тапочках в тон, и хотя внешне она ничуть не состарилась, такой усталости и отягощенности земными заботами в ее глазах Ульрика никогда прежде не видела.

Конечно, кое в чем изменилась и Ульрика.

– Ваши волосы! – воскликнула Фамке, потянувшись к ним. – Они совсем белые! Что случилось?

– Я... я точно не знаю. Я упала в реку. И память... – Она хихикнула. – Кажется, я потеряла ее вместе с цветом волос.

Фамке поежилась и взяла ее за руку.

– Сестра, мы боялись, что вы погибли. Я... я не думала, что вы когда-нибудь вернетесь.

Ульрика в замешательстве потупилась.

– Я тоже боялась за вас. Всю дорогу, от самого Кислева, я слышала, что сестер выявляют и убивают. Я считала, что найду вас с графиней...

– Она жива, – выпалила Фамке. – Не бойтесь. Хотя беспокоиться стоило. Здесь стало ужасно. Стригои и убийцы – только начало. – Она взглянула Ульрике в глаза. – Это война. Война с сильванцами.

Ульрика кивнула.

– Я знаю. Я дралась с одним из их агентов в Прааге. И вернулась, чтобы предупредить вас. Мне сказали, что Нульн станет местом «обезглавливающего удара», и я боялась, что вас, и графиню, и леди Гермиону...

– Не нас, – сказала Фамке. – Цель – не мы. По крайней мере, не главная.

– Кто тогда? – спросила Ульрика.

– Карл-Франц. Император едет в Нульн, и сильванцы собираются убить его здесь.

ГЛАВА 2
ЛАМИЯ ВЫПУСКАЕТ КОГТИ

 

Ульрика уставилась на Фамке.

– Император? Они собираются убить императора? Вы... уверены?

Фамке пожала плечами.

– Наша госпожа, похоже, уверена.

Ульрика, ошеломленная, присела на кровать.

– Когда Штефан... когда мне сказали, что сильванцы собираются создать империю, я решила, что они хотят украсть нашу, а не...

Фамке села рядом.

– Они хотят получить Империю людей. Графиня Габриелла говорит, что ламии послужили им козлом отпущения. Пока люди будут рвать друг дружку в поисках тайных вампиров, сильванцы нападут извне. Армия мертвых...

– Безумие! – воскликнула Ульрика. – Не может такого быть! Надо что-то делать!

– Мы делаем, – вздохнула Фамке. – Мы, сестринство. Все уцелевшие, улизнувшие от охоты на ведьм ламии собираются здесь, в Нульне, чтобы сразиться с врагом и остановить убийство. Грядет война.

– Сестра, – сказала от двери темноволосая ламия, – вы уверены, что ей следует сообщать все это?

Фамке резко повернулась к ней.

– Конечно. Это же Ульрика. Возвращайтесь на пост, Астрид. Теперь я позабочусь о ней.

Ламия помедлила, но все-таки сделала реверанс и удалилась.

Ульрика даже не заметила ее ухода. Она вся горела от внезапно вспыхнувшего возбуждения.

– Война! Да! Вот зачем я вернулась. Мы должны дать отпор! Где графиня? Проводите меня к ней.

Фамке замешкалась.

– Они... они еще сердятся на вас, сестра. Графиня называет вас клятвопреступницей, а моя госпожа требует вашу голову.

– Я заслужила их гнев, – сказала Ульрика. – Я... я сделала глупость. Но я снова поклянусь им и докажу свою верность в бою. Не отошлют же они добровольца?

– Надеюсь, нет. – Фамке стиснула ее руку. – Пойдемте, они на совете. Я провожу вас.

Ульрика встала – и пошатнулась.

– Извините, Фамке, а нельзя ли сперва немного поесть? Вот уже несколько дней...

Фамке охнула, смущенная.

– Простите, сестра! Это первое, что я должна была вам предложить. Сюда. Мы с моей служанкой проводили время в библиотеке графини Габриеллы.

 

Подкрепившись кровью служанки, Ульрика следом за Фамке спустилась по потайной винтовой лестнице в глубокий подпол. Казалось, что они идут не только сквозь землю, но и сквозь само время. Стены постепенно менялись – с деревянных на кирпичные, с кирпичных на каменные, становясь все примитивнее с каждым витком; а у самого подножия, где уши терзало эхо капели, а ноздри забивала вонь плесени, ступени выглядели не вырубленными киркой и зубилом, а выточенными когтями и зубами. На стенах туннеля угадывались слабые следы грубых символов, а стенания холодного ветра говорили, что ниже есть еще более глубокие уровни.

– Откуда ламиям столько известно о планах сильванцев? – спросила Ульрика, следуя за Фамке по извилистому проходу. – Вам попался шпион? Или вы перехватили переписку?

Фамке покачала головой.

– Ничего такого мне не известно, впрочем, мне и не все говорят. Но, думаю, это не просто предположение – множество мелочей ведет к единственному выводу. За каждым разоблачением ламии обнаруживают сильванские доносы. И графиня Габриелла полагает, что именно они стоят за решением Карла-Франца покинуть Альтдорф и перебраться в Нульн. Наши шпионы в Сильвании сообщают о войсках немертвых, собирающихся у границы, к тому же в окрестностях Нульна замечены загадочные отряды, передвигающиеся только ночами. – Она посмотрела на Ульрику. – Некоторые сестры не согласны, но большинство считают, что все это говорит о готовящемся нападении на прибывающего в Нульн Карла-Франца, за которым, среди неизбежных беспорядков, последует полномасштабное вторжение из Сильвании.

Ульрика кивнула, размышляя – и тут услышала приглушенной гомон. За очередным поворотом обнаружились распахнутые настежь тяжелые деревянные двери в освещенную факелами пещеру, на противоположном конце которой высились другие двери, еще больше. Первый вход охраняли два вампира в красных мантиях поверх инкрустированных черных доспехов. С обнаженными клинками в руках они заступили дорогу приблизившимся Фамке и Ульрике.

– Назовитесь, сестры, – велела та, что слева.

Ульрика инстинктивно потянулась к рапире и только теперь вспомнила, что оружие так и осталось в гардеробной у входа в бордель. Она даже крякнула от досады. Без клинка она чувствовала себя голой.

Фамке присела в реверансе.

– Сестры, я Фамке, воспитанница леди Гермионы из Нульна, а это Ульрика, воспитанница графини Габриеллы фон Нахтхафен. Мы принесли новости нашим госпожам.

Женщины расступились, пригласив Фамке и Ульрику войти. В вестибюле за ними толпились телохранители и кавалеры-обожатели, как вампиры, так и люди, сидящие на деревянных скамьях в позах настороженной скуки. Глаза Ульрики удивленно расширились. Она увидела бойцов в самых разных мундирах – не только Империи, но и Бретоннии, и Эсталии, и Тилии. И множество женщин – и в нарядах придворных леди, и в балахонах послушниц закрытых монастырей, и в сапогах со шпорами, как у Ульрики... но все они были ламиями.

– Сколько же их здесь? – пробормотала Ульрика, озираясь.

– Больше ста, – ответила Фамке.

Ульрика моргнула. Она-то думала, что во всем мире не наберется столько вампиров.

Когда они подошли к внутренней двери, высокая женщина в сером кивнула им и сухо уронила:

– Сестры.

– Мы несем нашим госпожам новости, – повторила Фамке. – Из Кислева.

Ульрика неуверенно улыбнулась. На самом деле единственной новостью было, похоже, ее возвращение. Обо всем остальном ламии, кажется, и так уже знали.

Женщина снова кивнула и распахнула двери.

Порыв яростных споров обдал проскользнувших в помещение Фамке и Ульрику. Десятки голосов говорили одновременно, сливаясь в гудящий хор, производящий шум наподобие вороньего карканья.

Ульрика вздрогнула, когда Фамке потянула ее налево, по затененному внешнему кольцу огромного зала. Тысячи черепов, взирающих сверху вниз из-под высокой арочной крыши, не оставляли сомнений в первоначальном предназначении помещения – как и нисходящие ярусы, окружавшие почерневший от крови алтарь в центре, и грубые железные клетки, вмурованные во внешние стены. Здесь приносили жертвы, хотя кому именно, богу или демону, Ульрика не знала, поскольку все статуи, выстроившиеся вдоль стен, были разбиты, и определенно совсем недавно.

– Сестринство знало о существовании этих катакомб, когда покупало дом? – шепотом спросила Ульрика у Фамке.

– Именно поэтому его и выбрали, – ответила та, – хотя продавец как раз ничего не подозревал. – Взгляд ее скользнул по алтарю, по начертанным на колоннах символам. – Мы не первые, проливающие кровь в этих залах, это точно.

Ульрика поморщилась, вспомнив кровавые ритуалы поклонников Хаоса, с которыми она сражалась в Прааге, потом постаралась стряхнуть беспокойство. Что бы здесь ни было раньше, теперь это парламент, шумный совет королев ночи, и Фамке права – на каменных скамьях расположилось определенно больше ста ламий.

Но голова Ульрики закружилась не от количества, а от безумного их разнообразия. Ее ограниченный опыт позволял знать, что сестры бывают молодыми и старыми, миловидными и неотесанными, невозмутимыми и свирепыми, но при этом все они выглядели людьми – по крайней мере, большую часть времени. Однако среди собравшихся здесь хотя и было ожидаемо много гордых красавиц и царственных аристократок, но встречались и те, кто, похоже, отбросил все условности цивилизации относительно одеяний и манер, а также те, кто вовсе отказался от человечности.

В первом ряду раскорячилась женщина огровских габаритов, абсолютно нагая, со слипшимся, затвердевшим от крови пучком волос на бритом черепе и спиралями запекшейся сукровицы, украшающими раздутые груди и выпирающий живот. Грациозная чернокожая сильфида со сложенными руками-крыльями летучей мыши восседала на сломанной колонне за последним рядом, наблюдая за заседанием мечущимися красными глазками. Иссохший труп в свадебном платье времен Зигмара лежал неподвижно в стоящем на полу древнем гробу. Ульрика сочла бы покойницу по-настоящему мертвой, если бы у гроба не стояла на коленях скованная дрожащая рабыня, на спине которой парящий стилет вырезал кровавые слова, которые вторая рабыня читала вслух, потом дожидалась, когда раны затянутся, и снова читала уже новые слова, начертанные поверх старых. Девочка лет восьми сидела на спине огромного безглазого и безухого раба; ее рыжие волосы почти подметали пол. По верхнему ярусу прогуливалась фигура столь странная, что Ульрика даже не поняла, принадлежит ли она живому существу. Это могла быть женщина, полностью «упакованная» в тончайшие золотые доспехи, а мог быть и сложный золоченый механизм. Ульрика не видела кожи в местах стыков, не видела глаз за ляпис-лазурными пуговицами, украшающими переднюю часть шлема. И рот у существа был как у куклы чревовещателя – на петлях, клацающий клыками из слоновой кости, с рубиновыми губами – между прочим, из настоящих рубинов.

Но эти странные личности казались всего лишь самыми необычными в спорящей толпе. И без них каждый поворот головы расширял представления Ульрики о ламийском сообществе. Тут присутствовали воинственные ламии в полированных кирасах и ученые ламии в черных мантиях некромантов. Звероподобные ламии, больше похожие на волчиц, чем на женщин, и ламии в плащах и вуалях, угнездившиеся в паутине теней. Ламии в балахонах и головных уборах жриц древней Нехекхары и ламии в мехах и коже, которые выглядели бы очень уместно среди курганских кочевников.

Посреди всего этого Ульрика заметила наконец ламий Нульна: графиню Габриеллу, леди Гермиону, мадам Матильду. Габриелла и Гермиона оделись как обычные богатые и респектабельные аристократки – в зеленовато-голубое и бордовое соответственно, а Матильда, как всегда, облачилась в черное и выглядела так, словно только что вылезла из постели после бурной ночи. Гермиона стояла на покрытом кровавой коростой алтаре. Глаза ее горели, миловидное лицо искажал гнев – она пыталась криком призвать присутствующих к порядку. Габриелла и Матильда, напряженные, в боевой готовности, сидели бок о бок в переднем ряду молча, наблюдая и вслушиваясь.

При виде Габриеллы Ульрика задохнулась от переполнивших ее эмоций и едва не бросилась к ней сломя голову. Однако проталкиваться сквозь толпу ей совсем не хотелось, так что пришлось следовать за Фамке кружным путем.

– Мы не сможем двигаться дальше, пока не искореним предателей в наших рядах! – кричала Гермиона.

– И кто будет искоренять? – спросила мертвенно-бледная карга в высоком воротнике. – Вы? Разве не погибли здесь четыре ваши сестры? Откуда нам знать, что это не вы отправили их на смерть?

– Совет надо назначать! – заявила красавица в простом белом платье. – Мы должны иметь право голоса!

– Сестринство – это иерархия! – выкрикнула рабыня женщины в гробу, прочитав надпись на спине своей товарки. – Править должны старшие!

– Голосование – для слабаков, – прорычала «огриха». – А старшие – дряхлые! Давайте мы этим займемся!

– Отлично, Юсила. – Из задних рядов поднялась женщина в кирасе и уставилась на великаншу, положив руку на меч. Говорила она с эстальским акцентом и выглядела как героиня легенд: статная, гордая, со струящимися черными локонами. – Давайте займемся. Я бы с радостью наконец избавила нас от вашего паскудства.

Толстуха вскочила, потрясая кулаками размером с пушечные ядра; прочие части ее мощного тела раскачивались и подпрыгивали.

– Попробуй, Касилла, и я сверну твой доспех в трубочку вместе с тобой, выскочка и подпевала!

Спутницы Касиллы, четверка воинственных женщин, принялись забрасывать великаншу оскорблениями, другие завопили, пытаясь приструнить их, а третьи заорали, стараясь угомонить вторых.

– Зубы Урсуна, – прошептала Ульрика, когда они с Фамке добрались до дальней стороны круга и начали спускаться к Габриелле. – И давно это продолжается?

– Три недели, – ответила Фамке. – Кто-то прибывает – и все начинается сызнова.

Ульрика покачала головой. Все это напоминало ожесточенные споры Гермионы, Габриеллы и остальных сестер Нульна, когда начались убийства, только в десять раз сильнее. Возможно, оттого-то в каждом городе так мало ламий – окажись их слишком много в одном месте, и они уничтожат друг дружку. Меж тем Касилла и ее бойцы спустились к центру, оказавшись нос к носу – или, точнее, нос к пузу – с гигантским вампиром, а десятки голосов призывали их драться, или сесть и успокоиться, или пойти разобраться на улицу, пока Гермиона стращала всех с алтаря. Покойница в гробу так возбудилась, что ее пишущий кинжал проткнул рабыню до кости.

И вот, когда уже казалось, что собрание вот-вот скатится в полнейшую анархию, ослепительное лунно-белое сияние вспыхнуло прямо над алтарем и оглушительный грохот всколыхнул комнату и сбил Гермиону с ног. Ламии, заслоняя глаза, повскакивали с мест, выставив готовые к бою клинки и когти.

В напряженной тишине послышались мягкие шаги обутых в сандалии ножек. Все головы повернулись на звук, все ошеломленные взгляды застыли на хрупкой темнокожей женщине, выступившей из теней главного входа с торжественной грацией охотящейся кошки. Забранные назад и украшенные бусинами черные волосы не закрывали худощавого лица с резкими чертами, спадая между лопаток тяжелой косой. На вошедшей красовались сандалии с высокой шнуровкой, пурпурная хламида, скрепленная на плече золотой брошью, крупное янтарное ожерелье на шее, браслеты на запястьях – и ничего больше.

Две высокие крепкие женщины с блеклыми глазами норсийских дев-воительниц, в бронзовых шлемах, кирасах и длинных кольчужных юбках, следовали за ней на почтительном расстоянии. Блестящие наконечники их длинных копий размером превосходили руку Ульрики.

Копейщица, шагающая по правую руку от темнокожей госпожи, выступила вперед и под взглядами ламий стукнула оземь тупым концом древка.

– Всем склониться пред Лашмией из Махрака, правительницей Змеиного берега, эмиссаром королевы Серебряного пика, вечносущей богини ночи и крови, Нефераты из Нехекхары.

Столь многословно-тщеславное представление не показалось Ульрике необходимым, поскольку ламии, кажется, узнали женщину, едва оправившись от потрясения, – и принялись со рвением кланяться и делать реверансы.

Лашмия и ее телохранительницы, не глядя по сторонам, спустились к центру комнаты. Гермиона, до сих пор валявшаяся на алтаре, с трудом поднялась, судорожно поклонилась и, спустившись, жестом предложила Лашмии занять почетное место.

Эмиссар сделала вид, что даже не заметила ее. Она поднялась по залитым кровью камням и повернулась к безмолвным зрительницам. Копейщицы-норсийки застыли внизу. Вблизи Ульрика рассмотрела, что Лашмия – уроженка Южных земель: с тяжелыми веками, полными губами, широким приплюснутым носом, прекрасная и ужасающая, как тигрица.

– Ваша королева услышала мольбы о помощи в час вашей нужды, – произнесла Лашмия бархатным голосом на грубом рейкшпиле, – и послала вам подмогу и утешение.

Над скамьями зашелестело благодарное бормотание.

А Лашмия продолжила, перекрывая шепотки:

– Она услышала, что сильванцы рвут вас на части, вгоняют колья в ваши сердца, разыскивают ваши потайные места и предают вас убийственному солнцу.

Вновь загудели, соглашаясь, женские голоса, однако эмиссар не останавливалась. Усмешка кривила ее сочные губы.

– Как же она разочаруется, когда я вынуждена буду рассказать ей, что вы сами рвете друг друга, сами пронзаете друг друга кольями и сами толкаете друг друга под солнце.

Ламии зашипели, зароптали. Некоторые в ярости шагнули вперед.

– Госпожа. – Гермиона снова присела в реверансе. – Мы не набрасываемся друг на друга без повода. Среди нас есть предатели. Как нам продолжать, пока мы не избавимся от них? Каждый наш шаг станет известен врагу!

Лашмия приподняла бровь.

– Вас беспокоят предатели или соперники? – Она кивнула на дверь. – Я больше часа стояла тут, в тени, слушая вас, и нашла забавным, как часто обвиняемые в предательстве всего-то оказывались на пути продвижения обвинителей.

Женщины охнули и замолчали, осознав, что за ними шпионили, но за секундным затишьем последовала буря протестов: каждая попыталась оправдаться и очернить остальных. Ульрика моргнула. Лашмия и ее охрана все это время находились здесь? Они с Фамке прошли мимо них, когда входили? То, что она ничего не почувствовала, не удивительно. Ее колдовское зрение не многим лучше человеческого, но то, что никто из присутствующих ламийских чародеек и некроманток тоже ничего не заподозрил, кое-что говорило о силе Лашмии.

Эмиссар резким жестом пресекла гомон:

– Довольно. Вы – ламии. Вы знаете, как разбираться со шпионами. Скормите им ложь, натравите на их хозяев. Чего вы не знаете – или о чем забыли, – это как объединиться в трудное время. – Она вздохнула. – Наша милостивая королева смиренно признает, что в этом есть и ее вина. С последнего возвышения Сильвании минули века, а она дала своим дочерям расслабиться и благодушествовать. Позволяла им интриговать друг против друга, веря, что сильнейшие поднимутся, но в процессе они, увы, забыли, кто их настоящий враг.

Лашмия повысила голос, перекрывая новую волну возмущенного ропота:

– Этому мы положим конец. Не допустим, чтобы мелкие семейные ссоры погубили нас. Мы объединимся и победим, как было триста лет назад.

Ламии искренне зааплодировали. Некоторые выкрикивали:

– За королеву! За Ламию!

Но когда возгласы смолкли, вперед выступила, уважительно склонив голову, старуха в высоком воротнике.

– Спасибо, что напоминаете нам о наших обязанностях, госпожа, и я первая готова поклясться поддерживать новое единство. Однако это не меняет того факта, что предатели существуют и от них надо избавиться. – Она повернулась к графине Габриелле, оскалив редкие зубы. – Мне точно известно, что эта полусильванка, мать подлого Кригера...

Лашмия вскинула руку, и карга одеревенела от боли. Капли крови выступили из пор на ее лице и руках, точно веснушки, из глаз потекли кровавые слезы. В гробовой тишине зрители наблюдали, как туловище старухи сплющивается и скручивается, словно сжимаемое могучей невидимой дланью.

– Я сказала – довольно. – Голос Лашмии звучал спокойно, в то время как старая карга содрогалась и шипела в агонии. – Предатели есть в каждой армии, как и шпионы при каждом дворе, но их присутствие не должно парализовать нас, когда враг наступает. В конце концов мы их выявим, но ждать и откладывать действия из-за них не станем, ибо время не терпит.

Она опустила руку, и старуха рухнула перед алтарем, задыхаясь, всхлипывая, пытаясь свернуться клубком и подтягивая колени к подбородку, а струйки крови стекали по ее морщинистым щекам и пачкали каменный пол.

– А сейчас, – Лашмия повернулась к остальным, будто ничего не случилось, – докладывайте. Что мы знаем о планах сильванцев и что можем противопоставить им?

Собравшиеся сестры мешкали, тревожно поглядывая на корчащуюся старуху, но графиня Габриелла поднялась и сделала реверанс.

– Госпожа Лашмия, – начала она, глядя прямо в глаза эмиссара. – Как вам, несомненно, известно, Карл-Франц покинул Альтдорф и направляется в Нульн. Заявлено, что он ведет армию, чтобы подавить «вампирское восстание», якобы разгоревшееся здесь. Однако истинная причина в том, что Альтдорф стал слишком опасен. Страшная чума выкашивает город, не щадя ни богатых, ни бедных, заглядывая даже в имперский дворец. Слухи о том, что хворь разнесли аристократы, спавшие с немертвыми соблазнительницами, и что Карл-Франц тоже заражен, спровоцировали бунты и угрозы убийств.

– А также разоблачения, госпожа, – добавила длинноволосая девочка, сидящая на спине слепого раба. – Всех моих возлюбленных сестер в Альтдорфе выявили, и маскировка под жен, мастериц и куртизанок не спасла их. Толпы таскали по улицам их почерневшие тела, выставляя трупы напоказ и называя это доказательством большого вампирского заговора.

– Так и есть, – начала Габриелла, – это доказательство...

– Заговора сильванцев, – закончила Лашмия.

– Да, госпожа, – кивнула Габриелла. – Мы считаем, что за всем этим стоят сильванцы: за эпидемией, разоблачениями и бунтами, из-за которых Карл-Франц отослал от себя самых доверенных охранников. Все это затеяно ради того, чтобы лишить императора защиты, вытеснить его на открытое пространство. Возможно, они даже приложили руку к тому, чтобы подтолкнуть его в сторону Нульна.

– И вы полагаете, что сильванцы намерены убить его здесь и спровоцировать гражданскую войну в Империи?

– Да, госпожа. Что позволит армии, которая собирается в Голодном лесу, выступить, не встречая сопротивления.

– Сильванцы получат империю рабов, чего им всегда очень хотелось, – заметила девочка-вампир. – А нас изгонят. Мы станем преследуемыми беженками...

– Но почему выбрали Нульн?

– Это довольно разумно, госпожа. – Касилла подалась вперед, стиснув эфес меча. – Ударить по Карлу-Францу в защищенном со всех сторон Альтдорфе практически невозможно. А здесь в его убийстве можно обвинить графиню Эммануэль, объявив ее заодно членом нашего сестринства. Рейкланду придется выступить против Виссенланда, и, как только начнется война, другие провинции не смогут держаться в стороне.

Лашмия кивнула.

– И что вы сделали, чтобы сорвать этот заговор? Кроме того, что передрались, как кошки в мешке? Вам известно, кто возглавляет сильванцев? Сколько их? Где они скрываются? Как планируют убить Карла-Франца? Когда собираются ударить?

Снова сестры смущенно замешкались, и снова заговорила Габриелла:

– Мы знаем, что они разместились не в городе, хотя агенты здесь у них есть. Мы отправляли на поиски своих кавалеров и рабов – но в лесах вокруг Нульна они не обнаружили и следа сильванцев. Вероятно, их укрывает колдовство.

– И вы не вытрясли информацию из агентов?

– Перед смертью многие начинали говорить. Но они не знали ни имени хозяина, ни его логова. Утверждали, что каждый раз встречались с ним в новом месте и лица не видели. И полностью в план никто из них посвящен не был, нам еще придется собирать его по кусочкам.

– Потому что графиня Габриелла не соизволила предоставить нам все кусочки. – Старуха, испытавшая на себе ярость Лашмии, поднялась, пошатываясь. – И мы не знаем имени их предводителя, потому что она не сочла нужным сказать его нам.

Горящий взгляд Лашмии остановился на карге, но ударить эмиссар не успела: старуха присела в скромном реверансе.

– Простите, если я вновь навлекаю на себя ваш гнев, госпожа, но разве сестра Габриелла не служила агентом нашей королевы в Сильвании? Разве не в ее обязанности входило следить и оберегать нас как раз от таких заговоров? Как она могла не знать о предстоящем? Если, конечно, она не служит не только госпоже, но и господину!

– Довольно, – повторила Лашмия, но всеобщее недовольное ворчание уже перерастало в крики. – Довольно!

Под ее взором споры резко оборвались. Вокруг стиснутых кулаков эмиссара плясало, потрескивая, лунное сияние.

– Похоже, сильванцы научились у ламий тонкости, в то время как вы о ней забыли. При помощи сплетен они натравили вас друг на друга, а вы и не заметили. Пора это прекратить! С этого момента только я имею право заклеймить кого-то шпионом или предателем. Любая сестра, обвинившая другую в вероломстве, познакомится с моим гневом. Понятно?

Раздраженное бормотание стало ей ответом, а старуха и вовсе отвернулась.

Лашмия почти незаметно кивнула охранницам-норсийкам. Копейщицы шагнули вперед и разом ударили, вонзив оружие в шею и спину карги. Та взвизгнула и рухнула на пол, обливаясь кровью, с перебитым в двух местах позвоночником.

– Понятно?

– Да, госпожа, – хором откликнулись ламии.

– Рада слышать. – Лашмия вздернула подбородок, обращаясь ко всем сразу: – Ибо, если мы собираемся победить в этой войне, если хотим уцелеть как род, мы должны сплотиться и работать как единое целое. И не только. Мы должны учиться у сильванцев, как они учились у нас. И если они теперь умеют интриговать, мы научимся сражаться. Мы должны помнить, что и у нас есть клыки. Должны помнить, что и мы можем быть сильными так же, как и коварными, храбрыми так же, как и обольстительными, быстрыми так же, как и таинственными. Нас загнали в угол, дражайшие дочери. Но пришла пора показать когти!

Ламии захихикали, и Лашмия им не мешала. Потом она вновь повысила голос:

– Я встречусь с каждой из вас лично, выслушаю ваши рассказы и жалобы. Пока же вы свободны, но знайте, что и я, и наша королева постоянно следим за вами. Расходитесь.

Она отсалютовала всем вскинутой рукой, спустилась с алтаря и в сопровождении верных копейщиц двинулась к выходу.

Проводив эмиссара нервным бормотанием, ламии принялись сбиваться в небольшие группы. Ульрика и Фамке, застывшие на месте, к которому их пригвоздил гром, возвестивший о появлении Лашмии, расслабились и вновь двинулись к Матильде, Гермионе и Габриелле.

В первом ряду Гермиона – такой напуганной Ульрика еще никогда ее не видела – нашептывала на ухо Габриелле что-то неотложное. Габриелла держала ее за руку и успокаивающе приговаривала, потом подняла глаза – и уставилась прямо на Ульрику.

Под взглядом Габриеллы Ульрика замерла. Что сделает графиня? Проклянет ее? Ударит? Убьет?

Габриелла бросилась вверх по ступеням, раскинула руки и обняла Ульрику, прижав к себе.

– Добро пожаловать домой, дочь, – сказала она. – Я счастлива, что вы живы.

Ульрика стиснула плечи Габриеллы, тоже обнимая ее и сдавленно всхлипывая. Как она могла покинуть такую безусловную любовь? Зачем вела себя так эгоистично, причиняя боль Габриелле и нарушая данную ей клятву? Как же хорошо дома...

– Вы! – воскликнула Гермиона, поднявшаяся следом за Габриеллой. – Я ждала вашего возвращения! – Она указала пальцем на Ульрику. – Держите ее, сестры! Это она – предательница!

ГЛАВА 3
НАГРАДА БЛУДНОЙ ДОЧЕРИ

 

– Я узнала об этом от сестры, чью госпожу вы замышляли убить в Прааге, – сказала Гермиона. – Вы помогли сильванскому шпиону пробраться в ее дом, чтобы он отрубил ей голову.

Собрание завершилось, и теперь Ульрика стояла навытяжку перед Гермионой, Габриеллой и Матильдой в покоях графини на верхнем этаже «Чаши Каронны». Два охранника в ливреях борделя подпирали дверь. Фамке выставили в другую комнату.

Ульрика мысленно выругалась.

Значит, злопамятная госпожа Галина решила очернить Ульрику в отместку за отказ остаться у нее на службе. Она не удивилась, хотя вообще-то могла рассчитывать на лучшее отношение. Разве не она в итоге спасла Галине жизнь?

– Госпожа, я не знала, что он сильванский шпион, – сказала она. – А когда узнала, то убила его.

– После того как он убил госпожу Евгению, – заметила Гермиона. – И после того как ваши действия раскрыли ее и ее сестер агентам царицы, сведя на нет всю их работу.

– Не я разоблачила госпожу Евгению. – Несмотря на все старания сохранять хладнокровие, Ульрика заговорила оборонительным тоном. – Сектанты, с которыми мы сражались, выставили ее тайные книги на обозрение специально, чтобы их нашли чекисты, – те самые сектанты, которые уничтожили бы Праагу и изгнали наше сестринство, если бы я не остановила их. Полагаю, Галина об этом не упомянула.

– Она упомянула, что вы впустили их в ее дом, – рявкнула Габриелла. – И что ваш сильванский любовник был одним из них.

– Он не был моим любовником! – вспыхнула Ульрика – и осеклась. Это ложь – и неважно, как горячо она желала, чтобы она была правдой. Штефан был ее любовником, хотя это и являлось всего лишь очередной его уловкой. Точно так же он изображал из себя сектанта, и настраивал ее против сестер, и прикидывался, что разделяет ее взгляды на мир...

– Вы уверены, дорогуша? – Матильда ухмыльнулась. – Вдруг, если вы крикнете погромче, это превратится в правду.

Ульрика потупилась.

– Меня обманули, я признаю это, сожалею и приношу извинения. Но в конце я отомстила за смерть госпожи Евгении. Остановила секту. Это ведь чего-то да стоит.

– Очень немногого, – фыркнула Гермиона. – Секта, вероятно, в любом случае не имела бы значения, а вот у сильванца не получилось бы убить Евгению без вашей помощи. Вне зависимости от ваших намерений вреда вы причинили больше, чем принесли пользы, – а я не уверена в чистоте ваших намерений.

– Госпожа, – пробормотала Ульрика, потом перевела взгляд на Габриеллу в поисках поддержки. – Графиня, я...

– И это без учета того, что вы натворили здесь, – продолжила Гермиона, перебив ее. – Сбежали от своей госпожи, поклявшись, что не оставите ее! Одно это уже могло бы служить основанием для вашего уничтожения.

– Сестра. – Габриелла подалась вперед. – Я склонюсь перед вашим решением по поводу событий в Прааге, но попросила бы позволить мне самой выбрать для дочери наказание за то, как она поступила со мной.

– Не только с вами, – фыркнула Гермиона. – Она и мою дорогую Фамке подбивала сбежать.

– О-о-о, – протянула Матильда. – Как мило.

Габриелла вздохнула.

– Пожалуйста, сестры. За все, что сделала Ульрика, я виню себя. Я оставила ее, когда меня вызвали в Нульн. Она была слишком молода, чтобы войти в наше сообщество тогда, и она слишком молода сейчас.

Ульрика напряглась, но прикусила язык. Если у Габриеллы получится смягчить ее наказание, называя ее ребенком, – что же, так тому и быть.

– Ее неудачи и ошибки – из тех, что совершают все новоиспеченные, – продолжала Габриелла. – Просто она совершала их публично, а не в наших уединенных залах. Если вы позволите мне продолжить ее обучение, она вырастет и станет ценным приобретением для нашего рода, я знаю.

Гермиона уселась в кресло, скрестив руки на груди. Ульрика насторожилась. Она видела, что Гермиона ищет способ отказать Габриелле, но так, чтобы это не выглядело простой зловредностью. Очевидно, их вражда не ослабела.

Наконец Гермиона улыбнулась, глаза ее заблестели.

– Вы правы, сестра. Ваша протеже слишком молода и не может полностью отвечать за свои поступки. И именно поэтому в наши сложные и политически деликатные времена, когда даже ваша собственная лояльность под вопросом, неблагоразумно позволять ей и дальше ставить нас в неловкое положение. Так что, пока война не завершится и пока вы не обучите ее всему, что требуется, думаю, лучше всего запереть ее где-нибудь, где она не сможет причинить вреда.

Ульрика пошатнулась как от пощечины. Запереть? Накануне войны? Габриелла должна заступиться за нее!

Но графиня, хотя и выглядела рассерженной из-за того, что ее поймали на ее же словах, в конце концов кивнула:

– Хорошо, – сказала она. – Как бы мне ни было больно, я запру ее. Она не...

– О нет! – воскликнула Гермиона, – Заставлять вас лишить свободы собственную дочь? Немыслимо. Вы, с вашим добросердечием, исстрадались бы. Под моим домом есть прекрасные кельи. Я позабочусь, чтобы у Ульрики было все необходимое: книги для усовершенствования, время для размышлений, кровь.

Габриелла вскинула горящий взор.

– Кровь, говорите? Вы уже украли одного из моих! Пили из него! И дочь мою вы не получите! Я запру ее!

– Отдайте ее мне, – предложила Матильда, – если вы двое не можете договориться. Конечно, не за бесплатно...

Больше Ульрика не могла молчать.

– Госпожи, пожалуйста! – воскликнула она. – Я пересекла полмира, чтобы сражаться за вас. Когда я услышала, что вам грозит опасность, я ни о чем не могла думать, кроме возвращения – чтобы защищать вас! Знаю, я наломала дров. И я не умею плести интриги. Но разве это удивительно? Посмотрите на меня. Я рождена для войны! Неужели вы запрете меня именно в тот момент, когда у меня наконец-то появилась возможность делать то, что у меня получается лучше всего?

Габриелла нахмурилась.

– Ульрика, потише, пожалуйста. Этой вспышкой вы делу не поможете. Я не позволю Гермионе забрать вас у меня, но...

– Госпожа! – перебила Ульрика. – Эмиссар королевы сказала, что Ламии пришла пора показать когти. – Она ударила себя в грудь кулаком. – Я – коготь! Позвольте мне драться, и я принесу вам победу. Принесу головы ваших врагов на пике!

Габриелла и Гермиона молча смотрели на Ульрику, а та крутила головой, переводя взгляд с однойна другую в ожидании ответа.

– Да, – произнесла наконец Гермиона. – Слишком молода. Она останется со мной.

– Нет, не останется, – отрезала Габриелла. – Я за нее отвечаю. Я сделаю то, что нужно.

– Вы вообще слышали, что я сказала? – Ульрика застонала. – Неужели вы не понимаете?..

– Дочь. – Голос Габриеллы стал холоднее льда. – Вы будете ждать моей воли под замком. И если хотите остаться под моей опекой, а не перейти к леди Гермионе, то лучше вам вести себя как следует, пока я не позову вас. Ясно?

Ульрика дернулась и стиснула челюсти, глотая обиду. Значит, ее заключение начнется прямо сейчас. Она нехотя поклонилась.

– Да, госпожа. Предельно ясно. Благодарю.

– Хорошо, – сказала Габриелла и повернулась к охранникам у двери. – Хассельриг, Бекер, проводите мою дочь в ее келью. Потом принесите мне ключ.

– Да, госпожа, – в унисон ответили мужчины.

Ульрика расправила плечи, повернулась на каблуках и двинулась к ним, сжав кулаки и терзая выпущенными когтями собственные ладони.

 

Фамке ждала в коридоре и бросилась следом за Ульрикой, которую конвоировали двое мужчин.

– Сестра, что случилось? Что они решили?

Ульрика скривилась.

– Они выясняют, кому выпадет честь упрятать меня в тюрьму на время воины.

Фамке застонала.

– Но вы же именно та сестра, которая нам нужна. Вы сражались. Вы вели за собой людей.

– Моя непокорность, очевидно, обращает все это в ничто, – буркнула Ульрика.

Она заскрипела зубами при виде двери своей тюремной камеры. Нет, не может же все вот так кончиться! Не для того она скакала от самого Кислева, чтобы сидеть в каменном подвале и читать «книги для усовершенствования», пока война проходит без нее. Она прибыла в Нульн сражаться. И защищать свою госпожу. Этого им у нее не отнять!

Холодная волна вины окатила ее при мысли о том, что означает подобное неповиновение. Как она может порвать со своей госпожой – меньше чем через час после того, как вернулась, чтобы просить прощения за прежний разрыв? Так она только все усугубляет. Еще раз доказывает Габриелле и Гермионе, что она – ненадежное дитя, каковым они ее и считают. Но если не бунтовать, как показать им, на что способна? Как подтвердить свою важность для сестринства? Это ее шанс. Им надо воспользоваться.

Они подошли к келье, и охранник, шедший слева, наклонился, чтобы вставить ключ в скважину. Не оборачиваясь, Ульрика двинула мужчину справа тыльной стороной кулака, вложив в удар всю свою сверхъестественную скорость и силу. Вышибала рухнул, точно марионетка с перерезанными нитями, а Ульрика уже врезала охраннику с ключами, не успевшему даже сообразить, что происходит, по уху.

– Что вы делаете? – охнула Фамке, когда и второй громила растянулся на земле.

– Простите, – откликнулась Ульрика. – Я должна доказать им, что они ошибаются. – Она подняла глаза. – Вы... вы же не позовете охрану?

Фамке, выпучив глаза, затрясла головой.

– А вы не пойдете со мной?

Закусив губу, Фамке снова отказалась:

– Извините. Я слишком боюсь.

Ульрика кивнула, не собираясь настаивать. Фамке – истинная ламия, воспитанная в салонах, несмотря на то что до обращения росла на улице. Мир за пределами замкнутых стен был ей абсолютно чужд.

– Тогда я должна идти, – сказала Ульрика, поцеловала Фамке в щеку, направилась к двери, ведущей на лестницу, но тут же вернулась. – Чары на выходе, – объяснила она. – Можете их снять?

Фамке замешкалась. Что же, Ульрика ее понимала и даже сочувствовала. Одно дело – позволить беглянке уйти. И совсем другое – помочь ей. Но в конце концов Фамке кивнула:

– Идемте.

Они подошли к двери, и Ульрика с волнением наблюдала, как Фамке, поводя руками, бормочет отпирающее заклятье.

Служанка с подносом появилась из-за угла, как раз когда Фамке распахнула дверь. Горничная увидела лежащих охранников, завизжала и кинулась к покоям Габриеллы с криком:

– Госпожа! Госпожа, беда!

Фамке торопливо обняла Ульрику, чмокнула в висок.

– Идите, сестра! Сердцем я с вами.

– Я вернусь с сердцами наших врагов, – пообещала Ульрика. – Они еще поблагодарят меня за то, что я закончила для них их войну, верно?

В коридоре закричали, затопали, и Фамке вытолкнула Ульрику за дверь.

– Надеюсь, сестра, надеюсь. А теперь бегите! Бегите!

Преследуемая шумом погони Ульрика побежала вниз по лестнице. У подножия ее ждала запертая дверь – и не только запертая, но и зачарованная, как и наверху. Выбить створку не получилось – она только ушиблась, и врезавшееся в чары плечо начало зудеть, а дверь даже не дрогнула. Позади грохотали шаги и шуршал настойчивый шепот. Ульрика выругалась. Она попала в ловушку, ее настигали.

Ульрика огляделась – и заметила темный угол под лестницей, загроможденный сваленными как попало стульями. Она нырнула туда, забилась в густые тени, натянула на голову дублет, пряча белизну волос и стараясь думать как тень, чтобы слиться с тьмой.

Люди уже добрались до нижней площадки и дергали дверь.

– Заперто! – сказал один.

– Она прошла насквозь? – поразился второй.

– Вряд ли, – ответил первый. – Мы бы услышали.

– И разминуться мы не могли, – заявил третий.

Мужчины принялись оглядываться. Ульрика окаменела: один из охранников, казалось, пялился прямо на нее. Он даже вытащил несколько стульев, чтобы осмотреть темное пространство.

– Ее тут нет, – сказал он. – Все-таки, похоже, прошла насквозь.

– Да не могла она, – повторил первый.

– Все равно лучше проверить, – заявил второй. – Может, они там все валяются мертвыми.

Первый вышибала выругался и снял с пояса ключ, мерцающий точно так же, как охранные чары, повернул его, и дверь открылась.

Ульрика стремительно выскочила из укрытия и метнулась мимо охранников в холл. Там рыжеволосая мадам суетливо пыталась выставить на улицу толпу пышно одетых молодых людей; ламия Астрид и два громилы в ливреях повернулись к Ульрике.

– Право же, мадам Реми, – проговорил один из юных аристократов. – Нас нельзя гнать, как родственников. Это в высшей степени неудовлетворительно.

– Это лишь ради вашей же безопасности, сеньоры, – пыхтела женщина. – У подстрекателя...

Она осеклась, поскольку Ульрика, проскользнув мимо Астрид и увернувшись от бросившихся на нее охранников, кинулась к нише, в которой оставила оружие. В маленькой комнате на крючках висело множество мечей и кинжалов, но свое оружие она нашла сразу. Они, кажется, единственные здесь побывали в употреблении.

Ульрика выхватила клинок и развернулась, заставив Астрид отпрянуть. Два громилы и три охранника сверху окружили альков с оружием наготове. В руке Астрид сверкнуло острое серебро.

– Это подстрекатель? – спросил юный аристократ. – Будет драка?

– Весьма вероятно, сеньор, – вздохнула мадам Реми. – А теперь будьте любезны...

Но молодые люди обнажили оружие.

– О нет! – провозгласил любопытствовавший храбрец. – Мы не бросим наших девушек перед лицом опасности. Вперед, парни!

Ульрика улыбнулась: чванливые мальчишки сгрудились за охранниками, улюлюкая, будто гнали лису. Отлично. Зеваки – это именно то оружие, которое ей сейчас нужно.

– Остановитесь, сестра! – прошипела Астрид, когда Ульрика вновь сделала выпад в ее сторону. – Вам не сбежать! Сдавайтесь, или будет хуже.

Ульрика ухмыльнулась, мельком продемонстрировав слегка удлинившиеся клыки.

– Вы дадите мне уйти, – еле слышно выдохнула она. – Или хуже будет для вас. Не показать ли мне этим господам свою истинную натуру? Хотите, чтобы охотники на ведьм закрыли «Чашу Каронны»?

У Астрид вытянулось лицо, она оглянулась на молодых людей, пытающихся протиснуться вперед.

– Вы этого не сделаете.

– Мне терять нечего.

– Пропустите ее, – раздался новый голос, и Ульрика покосилась направо.

Графиня Габриелла в сопровождении кучки охранников плавно спускалась по главной золоченой лестнице дома терпимости. На лице ее застыло выражение мягкой снисходительности, но Ульрика видела горящую в ее глазах холодную ярость, от которой леденело нутро.

– Если маленький грязный селезень хочет уйти, зачем ее останавливать? – Она поклонилась юным аристократам. – Господа, ваше рыцарство делает вам честь, но не стоит марать клинки об отребье. Расступитесь, и она не создаст проблем, не так ли?

Ульрика сглотнула под пронизывающим взглядом Габриеллы и пробормотала:

– Никаких проблем, мадам.

Юные аристократы недовольно заворчали, но вышибалы и охранники аккуратно потеснили их, расчистив Ульрике дорогу к открытой двери. Девушка осторожно попятилась и выставила клинок, готовая отразить любую атаку. Но ее не последовало. Габриелла, Астрид и мадам Реми просто смотрели, как Ульрика спускается с крыльца.

Габриелла еще и отсалютовала ей с золоченой лестницы.

– Будь осторожна, селезень, – сладким голосом сказала она. – Ночь полна опасностей.

Ульрика поежилась. Это была, конечно, угроза.

– Благодарю, мадам, – поклонилась она. – Буду.

С этими словами она развернулась и понеслась по улице. За ней придут, но в каком обличье и как скоро – пока неизвестно. Габриелла позволила ей сбежать из борделя, чтобы не втягивать в драку клиентов и соблюсти внешние приличия, но псов на нее еще спустят, это несомненно.

Нужно поскорее добраться до людной освещенной Гандельштрассе. Из страха обнаружить себя ламии не станут нападать открыто, там Ульрика сумеет затеряться среди людской суеты, но туда еще бежать и бежать по темным пустым кварталам, мимо бесстрастных слепых домов с запертыми дверями и закрытыми ставнями, отгораживающими обитателей от ночи.

Краем глаза она заметила мелькнувшую в стороне белую фигуру, повернулась, вскинув рапиру, – и тут же растянулась на мостовой от удара в грудь, сильно стукнувшись головой. Мир разбился вдребезги, разлетелся миллиардом осколков. Белая рука смяла ее рубаху, рванула и потащила, не заботясь о том, что булыжники больно царапают спину жертвы. Темные стены подпирали ночное небо, злые глаза взирали на Ульрику сверху вниз – и скалились острые клыки.

– Ты подписала себе смертный приговор, дрянь. Не будет тебе никакой тюрьмы.

ГЛАВА 4
ОПАСНАЯ ИГРА

 

Осколки сознания Ульрики собрались воедино, обнаружив склонившуюся над ней Гермиону – обнаженную, тянущуюся когтями к ее горлу. Девушка вскинула руки, перехватив запястья противницы, но хрупкая красавица оказалась невероятно сильна – Ульрика с огромным трудом сдерживала ее.

– Думаешь, ты единственная способна драться? – прошипела Гермиона, поднажав. – Думаешь, если я ношу юбки и кружева – я слабачка? Внутри меня тоже живет зверь, девочка!

– Зверь, ага, – выдавила Ульрика. – Но не воин.

Она отпустила Гермиону, и вампир, не встречая больше сопротивления, упала, потеряв равновесие. Ульрика боднула противницу, одновременно лягнула ее длинными ногами, отбросила ее от себя, схватила клинок и рывком вскочила.

Гермиона мгновенно оправилась, подобралась перед прыжком – и тут в проулке застучали копыта. Приближались слуги и кавалеры-обожатели из борделя.

– Посторонитесь, госпожа, – сказала Ульрика. – Я не хочу причинить вам вред.

– Не разделяю этого желания, – фыркнула Гермиона и метнулась вперед, выпустив когти и оскалив клыки.

Однако, несмотря на силу и скорость, ламия все-таки была крошечной – на фут ниже Ульрики – и телосложения хрупкого. Ульрика поймала ее в прыжке и так шмякнула о ближайшую стену, что сбила штукатурку и расщепила обрешетку. Оглушенная Гермиона шлепнулась на землю под градом обломков, а девушка побежала.

В конце проулка с крыши спрыгнула и застыла в низкой стойке другая обнаженная фигура. Габриелла.

– Дочь, – произнесла она, – выслушайте меня.

Ульрика вильнула вправо и, перемахнув через высокую изгородь, оказалась в убогом саду. Она знала, что Габриеллу лучше не слушать. Оружие Габриеллы – слова. Она опутала бы девушку медоточивыми речами и оставила – безвольную, беспомощную, окруженную вышибалами.

Ульрика перепрыгнула через еще одну стену и свернула на боковую улицу. Огни Гандельштрассе маячили впереди всего-то в полутора кварталах. Ухмыляясь, она ринулась туда. Не станут же Габриелла и Гермиона гнаться за ней голышом. Вот если бы они носили удобные бриджи и дублеты вместо платьев в пол, им не пришлось бы разоблачаться перед дракой.

Ульрика миновала гуляющую парочку, открытую дверь пивной – и услышала за спиной замедляющееся шлепанье босых ног. Она оглянулась. Гермиона следила за ней из-за низкой стены, а вот Габриелла не сдалась. Она с обезьяньей ловкостью карабкалась по фахверковому фасаду здания. Поколебавшись, Гермиона сиганула следом. В проулке уже звенели копыта коней приближавшихся охранников.

Ульрика выскочила на Гандельштрассе и едва не влетела в гущу волнующейся толпы – студенты, лавочники, рабочие-металлисты с факелами, дубинками и кольями двигались в одном направлении с криками:

– Сожжем извергов! Покажем им, кто они есть!

Ульрика отпрянула, содрогаясь. Зубы Урсуна! Она наткнулась на линчевателей! И другой дороги нет – всадники Габриеллы блокировали улицу позади, а на крышах маячили белые тени. Вздохнув, Ульрика влилась в поток. Пускай пребывание среди врагов кошмарно, но, по крайней мере, Гермиона и Габриелла точно не нападут на нее здесь.

Кавалеры – другое дело. Они направили лошадей в толпу, пытаясь не выпускать беглянку из виду, позволяя течению увлекать их следом за ней. Ульрика пригнулась, прячась за группкой фанатиков, тащивших соломенные чучела, видимо, изображающие вампиров.

Толпа двигалась на север, к Рейкплатц, чтобы слиться там с огромным человеческим роем, заполонившим всю площадь. Стиснутую со всех сторон Ульрику едва не стошнило. Летняя ночь уже накрывала город потным одеялом, но среди всех этих немытых тел и факелов Ульрика чувствовала себя как в печке, набитой грязным тряпьем.

Под раскидистыми ветвями древнего вяза Дойца на бочке стоял, потрясая горящим деревянным колом, человек в черном. Именно к нему и шли фанатики.

– Они прячутся среди нас, друзья! – кричал он чистым и ясным, разносящимся над площадью голосом. – Женщины высшего света, женщины легкого поведения, женщины из трущоб, они умеют прикидываться кем угодно, соблазняя слабых, нашептывая в уши могущественных, вербуя недалеких и превращая их в рабов!

Ульрика с опаской разглядывала оратора. Он не походил на обычного уличного демагога – высокий, с яростными глазами, лет сорока, с грубоватым, но умным лицом и аккуратно подстриженной седеющей бородкой. Экипирован он был как охотник на ведьм, только без шляпы и с патронташем, набитым кольями вместо патронов. На поясе его висел не меч, а кузнечный молот.

– Теперь они сбросили маски! – продолжал он. – Теперь они наконец раскрыли свои планы! Они хотят сделать нас всех рабами, друзья! Хотят забрать себе нашу Империю! – Он указал на север. – В Вольфенбурге эти дьяволицы убили мэра и сделали главой своего слугу! Мидденхейм кишит ими! – Палец его качнулся в сторону подсвеченных башен дворца графини фон Либвиц на дальней стороне альтештадтской стены. – И здесь, в Нульне, двор заполонен ими! Размалеванные шлюхи пытаются втянуть нашу возлюбленную графиню в свой темный разврат!

Он вскинул над головой кувалду, присоединив ее к горящему колу.

– Так вот, я говорю, что их нужно остановить! Я говорю, что мы должны взломать ворота Альтештадта и вытащить потаскух из их надушенных постелей! Я говорю...

– Вон одна из них! – заверещал вдруг женский голос. – Селезень с короткими белыми волосами! Она вампир, я уверена!

Ульрика обернулась, ища источник визга, и увидела Гермиону, высовывавшуюся из-за дымовой трубы на ближайшей крыше; она поднесла ко рту сложенные рупором руки.

– Убить ее! – вопила она из укрытия. – Сжечь ее! Показать ей зеркало!

Гнев вспыхнул в груди Ульрики. Гермиона делала именно то, в чем обвиняла Матильду и Габриеллу во время убийств. Сдавала сестру толпе.

Вокруг нарастал шепот. Толпа попятилась, оставляя вокруг Ульрики круг открытого пространства, все пялились на нее и ворчали, сжимая в кулаках оружие.

Она подняла руки.

– Пожалуйста, друзья. Я не вампир. Я, как и вы, готова штурмовать Альтештадт. Я...

– Убить ее! – взревел мужчина в черном, указывая молотом на Ульрику. – И я отсюда чую ее зловонное дыхание! Она смердит могилой!

На миг взгляды Ульрики и мужчины встретились, и она увидела горящее в чужих глазах торжество, граничащее с ликованием. Неужели он знает? Или просто ухватился за подвернувшуюся возможность?

Однако сейчас размышлять об этом не было времени, поскольку толпа откликнулась на подстрекательство и ринулась на нее со всех сторон. Ульрика выставила рапиру и кинжал, завертелась, отгоняя людей, но в спину и голову ее полетели булыжники и обломки кирпича, а охотник на вампиров двинулся к ней с колом и молотом наготове. Лихорадочно озираясь, Ульрика заметила в толчее верховых кавалеров Габриеллы – и рассмеялась. Эти дураки спасут ее!

Ввинтившись в толпу и не жалея ударов, она рванулась к первому всаднику и, когда он занес над ней меч, за пояс сдернула кавалера с коня и взмыла в седло прежде, чем мужчина ударился о землю.

– Валите ее! – взревел человек в черном, продираясь вперед. – Валите!

Ульрика заработала рапирой и вонзила пятки в бока лошади, заставляя ее брыкаться. Шквал стали, копыт и конской плоти потеснил толпу, но человек в черном заступил Ульрике путь и взмахнул молотом. Она парировала удар, едва не потеряв клинок. Рука загудела. Вот она, сила фанатизма!

Но в следующую секунду она уже миновала подстрекателя, а бросившиеся в погоню кавалеры-обожатели Габриеллы сбили оратора с ног, что, впрочем, не помешало ему кричать, призывая свалить ее. Вопли – и вышибалы – преследовали несущуюся к северной стороне площади Ульрику. Габриелла и Гермиона резво перепрыгивали с крыши на крышу, не выпуская беглянку из виду; к ним присоединилась и третья фигура – Матильда, подобная грудастой волчице. Ульрика выругалась. Она променяла одну проблему на другую, не меньшую. Если она останется, толпа разорвет ее как вампира. Если убежит – ее разорвут вампиры. Нужно укрыться. И спрятать белые волосы.

Она свернула на улицу, тянущуюся вдоль южного края Нульнского университета. Всадники неслись следом, крича, чтобы она остановилась. Здесь было потише, но вовсе не пусто. Туда-сюда сновали студенты в мантиях с капюшонами, поодиночке или парочками, торопясь перебежать дорогу прямо перед ней, направляясь в таверны и кофейни на южном конце улице.

В мантиях с капюшонами? Прекрасно. Как бы раздобыть такую – незаметно? Как выгадать хоть секунду, чтобы никто не видел?

Слева открылся проулок – угольно-черная щель между таверной и лавкой подержанных книг. Проход выглядел слишком узким для всадника, но Ульрика все равно устремилась туда. Колени ее на считаные дюймы разминулись со стенами, лошадь оступилась на куче мусора, забила копытами – и помчалась дальше. Но уже без Ульрики. Едва скрывшись из виду, она соскользнула с конского крупа и метнулась за груду пустых пивных бочонков.

Обожатели Габриеллы пролетели мимо, один за другим, на расстоянии вытянутой руки от носа Ульрики, преследуя унесшуюся во тьму лошадь, – и исчезли. Девушка облегченно вздохнула. Теперь – мантия. В таверне наверняка полным-полно пьяных студентов, но вернуться на улицу и войти через переднюю дверь она не могла. Рев толпы приближался, да и три ламии продолжали следить с крыш.

Ульрика осмотрела таверну. Двери не было, зато имелась изгородь вокруг заднего дворика. Она разбежалась, перемахнула через забор – и приземлилась в вонючей луже, просочившейся из-под деревянных стенок сортира. Передернувшись, она ступила на сухую землю и тщательно вытерла подошвы. Черный ход на кухню обнаружился справа от уборной, а задняя дверь в зал – слева. Ну что, в таверну или...

Из сортира донесся звук, который ни с чем не спутаешь. Какой-то бедолага противоестественным путем возвращал земле пиво – судя по всему, его выворачивало наизнанку. Решение Ульрика приняла мгновенно – и шагнула к двери, морщась от отвращения и надеясь, что вырвало студента не на себя.

Она ударила по двери ребром ладони, деревянная щеколда отлетела, и створка распахнулась. Студент стоял на коленях, свесив голову над очком, и скулил молитву Зигмару, давясь и сплевывая.

– Занято, чтоб тебя... – начал он, приподняв голову.

Ульрика вздернула его за грудки и пригвоздила к обратной стороне захлопнувшейся за ней двери.

– Снимай мантию.

Мальчишка вытаращился на нее; с его подбородка свисала нитка слюны.

Ульрика приставила к его горлу кинжал.

– Мантию. Живо.

Студентик пошарил непослушными руками, пытаясь стянуть балахон, но тут его снова скрутило. Ульрика, морщась, спешно развернула парня и сунула головой в дыру. Может, все-таки лучше заглянуть в пивную? А может, и нет. По проулку за оградой уже валила толпа, скандируя:

– Найдем вампира! Убьем вампира!

Студенты в таверне вторили этим крикам.

Когда приступ рвоты у мальчишки прошел, Ульрика снова вытащила его наружу.

– Быстрее.

– Че ты привязал’сь? – промямлил он, неуклюже дергая мантию. – Не вид’шь, я бол’н?

Ульрика снова приложила его об стену, и студент зашевелился быстрее. Протянутая им мантия, конечно, оказалась испачкана, но только чуть-чуть. Толкнув парня на дощатую «скамью» с отверстиями, Ульрика натянула балахон, прикрыв голову капюшоном, развернулась, чтобы уйти, она уже потянулась к щеколде – и застыла. Ей ведь совсем не нужно, чтобы мальчишка рассказывал всем и каждому, что кто-то украл его мантию, верно? По крайней мере какое-то время...

Она снова повернулась к студенту и ударила его в висок. Лишившийся сознания парень сполз по стене, а вампир вышла во дворик, пошатываясь, как пьяная. Быстрый взгляд из-под капюшона не засек ни Габриеллу, ни Гермиону, ни Матильду, но это не означало, что их здесь нет. Нужно продолжать притворяться – на случай, если они наблюдают.

Ульрика ввалилась в заднюю дверь таверны. Куча студентов, улюлюкая, двигалась к выходу, чтобы присоединиться к охоте. Ульрика последовала за ними и пристроилась в хвост толпы, продолжая спотыкаться и покачиваться.

Несколько кварталов она тащилась за буянящими людьми, украдкой бросая взгляды на крыши окрестных домов. Наконец, вроде бы удостоверившись, что слежки нет, она свернула в проулок, сделав вид, что ее тошнит, пропустила мимо процессию – и скользнула в тень.

Ульрика шла, смятенно покачивая головой. Она вернулась в Нульн всего несколько часов назад – и вот уже снова одна, снова воюет со своей госпожой, снова за ней охотятся сестры... но на этот раз все будет иначе. На этот раз она докажет свою правоту.

Теперь она знает, что делать.

ГЛАВА 5
ПОТАЕННАЯ ДОРОГА

 

Некоторое время Ульрика бродила по Альтештадту в поисках безопасного места, где можно укрыться днем, но потом вспомнила, что одно такое ей уже известно, – и свернула к Трущобам. Несколько раз ей пришлось пережидать в темных проулках, пропуская пьяные толпы с факелами – осколки той, первой толпы, распавшейся после безрезультатной охоты на Ульрику. Теперь малые группы слепыми червями расползлись по городу в поисках незадачливых жертв, которых можно проглотить.

Не раз она видела и охотников на ведьм, равнодушно наблюдавших за толпами и их вожаками, но не делавших ничего, чтобы остановить бесчинства. Однажды среди людей мелькнул капитан Майнхарт Шенк, заклятый враг графини Габриеллы, преследовавший ее во время убийств, совершенных стригоем, и Ульрика отпрянула – с поднявшимися дыбом волосами на затылке. Шенк знал ее в лицо, и если бы увидел ее сейчас, то понял бы, что она, Габриелла, Гермиона и Фамке – отнюдь не те достойные леди, которыми представлялись. И что их не убили упыри, видимость чего так тщательно создавала Габриелла. Он возобновил бы охоту на ламий, что еще больше ухудшило бы и без того сложную ситуацию. Ульрика скользнула во мрак и обошла Шенка и его людей стороной.

Через несколько кварталов, к югу от угла Мессингштрассе и Хофф, она нашла многоквартирный дом с черной дверью с белым крестом на ней – знаком чумы. Передняя дверь по-прежнему оставалась заперта; заднюю, месяцы назад выбитую упырями стригоя Мурнау, снова заколотили. Ульрика улыбнулась. Чума пришла и ушла годы назад, но соседи все так же суеверно избегали «заразного» дома. И хорошо. Это именно то, что ей нужно.

Не тронув заколоченную досками дверь, Ульрика вскарабкалась по стене. Окно на верхнем этаже тоже высадил Мурнау. А Ульрика использовала дыру как парадную дверь, чтобы никто с улицы не увидел ее и ни один смертный не пробрался бы внутрь без ее ведома. Честно говоря, стоило бы еще подпереть чем-нибудь двери и поставить на лестнице растяжки с бубенцами – на всякий случай.

Девушка проскользнула в разбитое окно и обыскала дом сверху донизу. Все осталось в точности таким, как ей помнилось: верхний этаж заляпан кровью и пестрит отметинами когтей после боя, в котором Мурнау убил госпожу Альфину, бывшую предводительницу ламий Нульна, прочие этажи не тронуты. В каждой комнате на койках лежат иссушенные чумой покойники, а также тела в белых балахонах: трупы сестер-шаллиек, запертых вместе с умирающими, чтобы утешать их в последние часы.

На мумии, сухие и сморщенные, Ульрика не обращала внимания. Даже запах смерти ощущался тут слабо. Она очистила от тел одну комнату и притащила из других кое-какую жалкую мебель: два стула из разных комплектов, стол без откидной крышки, маленькую кровать с пыльными простынями, несколько свечей. Заколоченные окна она все же прикрыла одеялами, сдернутыми с чумных коек, чтобы солнечные лучи не проникли в комнату сквозь щели, и убедилась, что в потолке нет дыр.

Только после этого девушка стянула сапоги и рухнула на кровать, размышляя о будущем. Завтра нужно найти сильванцев и их армии, хотя Ульрика совершенно не представляла, откуда начать. Ламии искали много недель – и ничего не обнаружили. Целый ковен, искушенный в колдовстве, шпионаже и сборе слухов, потерпел неудачу. На что же рассчитывает она?

У Ульрики все внутри сжалось при этой мысли. Сейчас, когда она лежала в одиночестве в затянутом паутиной чумном доме, без союзника, к которому можно обратиться, без средств, кроме пары монет в кошельке и меча на поясе, ее клятва принести Гермионе головы сильванцев на пике казалась просто детской похвальбой. И все-таки она попытается. Как еще ей все исправить? Как еще вернуться домой?

 

Следующая ночь выдалась не менее душной, чем предыдущая, однако, несмотря на жару, Ульрика надела украденную у студента мантию, натянула капюшон, спрятав белые волосы, и отправилась наблюдать за сестрами, надеясь заметить сильванцев, тоже шпионящих за ламиями, – и тогда уже следить за ними. Но это оказалось труднее, чем она себе представляла. Даже найти ламий было совсем не просто.

Девушка знала, что в Нульне проживают сотни вампиров и все они собираются сражаться с сильванской угрозой, однако, бродя по Гандельбезирку и часами наблюдая за «Чашей Каронны» с конька крыши дома напротив, она не увидела ничего подозрительного. Не подъезжали к борделю черные кареты, не приходили и не уходили женщины под вуалями, и если охрана ламий и караулила шпионов, Ульрика их не приметила, как и не застукала замаскированных сильванцев, устроившихся на крышах поблизости или кружащих по кварталу.

Непонятно. Ламии готовятся к войне. Между особняком Гермионы и публичным домом обязаны сновать курьеры. Сильванские агенты должны пытаться перехватить этих курьеров. И как бы обе стороны ни старались скрыть свои действия, все свидетельства того, что в глубине назревают неприятности, скрыть невозможно.

Ульрика застонала. В глубине. Ну конечно.

Когда повсюду охотники на ведьм, а возмущенные толпы забрасывают камнями любую женщину, хоть капельку похожую на немертвую, и ламии, и сильванцы проявили бы глупость, действуя прямо на улицах. Они наверняка ушли в глубокое подполье – разыгрывать бесконечную партию в шахматы в темноте.

Ульрика спрыгнула со своего шестка и направилась к ближайшей ливневой решетке.

 

Часом позже, после блужданий и поисков, ползанья и карабканья, Ульрика, оказавшаяся много ниже вонючих кирпичных сточных каналов, сидела на корточках в сыром, исцарапанном когтями туннеле, пропахшем застоявшимся звериным духом, и изучала следы в грязи.

Поверх старых отпечатков чешуйчатых хвостов и когтистых лап размером с человеческую ступню виднелось немало следов посвежее. Одни оставлены изящными дамскими туфельками, другие – тяжелыми тупоносыми мужскими сапогами, иные – босыми ногами, а некоторые вообще казались странными и нечеловеческими, но ото всех этих следов тянуло сухим запахом мускуса и корицы – запахом, отлично знакомым Ульрике.

На изогнутых земляных стенах справа замерцал свет фонаря, послышались приближающиеся шаги и голоса. Ульрика нырнула в боковой туннель, который привел ее сюда, как раз в момент, когда из-за поворота показался вооруженный патруль. Живых мужчин с фонарями на длинных шестах вела ламия в струящемся одеянии. Она негромко пела, руками рисуя в воздухе сложные узоры, и хотя глаза ее оставались закрытыми, она медленно поворачивала голову из стороны в сторону.

Ульрика застыла. При помощи магии ламия заглядывала в комнаты и проходы, скрытые от ее глаз, – в поисках шпионов. Развернувшись, Ульрика поспешила прочь по боковому туннелю, стараясь двигаться бесшумно. Потом свернула направо и помчалась по длинному коридору, в конце которого обнаружилось тесное пространство с низким потолком, забитое старыми скелетами: и человеческими, и хвостатыми, и острозубыми. Выхода оттуда не было. Если попытаться вернуться, чтобы отыскать другой путь, можно попасть в пределы действия чар ламии. Да и достаточно ли далеко забралась она сейчас? Ее ведьмино зрение не отличалось особой остротой, и сказать наверняка она не могла. Значит, остается ждать и надеяться.

Наконец, когда Ульрике уже казалось, что она целую вечность стоит без движения среди скелетов, шаги вдали стихли. Ульрика облегченно выдохнула, крадучись добралась до большого туннеля и двинулась в направлении, откуда пришел патруль. Всего через несколько минут она наткнулась на чары – мерцающий барьер, перегородивший проход. Охранное заклятье, настолько мощное, что даже Ульрика разглядела его, вероятно, означало, что она приближается к катакомбам под «Чашей Каронны». Она подошла к магической преграде так близко, как только осмелилась, и попыталась посмотреть сквозь нее.

Впереди грубый туннель пересекался с двумя другими у подножия древнего фундамента, сложенного из массивных камней. Циклопическую стену пронзал проход, вырубленный определенно позже; по обе стороны его застыли охранницы-ламии, вооруженные копьями с серебряными наконечниками. Это, должно быть, подземный вход в «Чашу Каронны»! На глазах Ульрики из строения вышли три женские фигуры и зашагали по западному туннелю, а мужчину с ранцем, выбежавшего из южного туннеля, остановила охрана.

Ульрика улыбнулась. Вот она – деятельность, которую девушка искала. Лихорадочный пульс войны и шпионажа. Именно здесь она найдет скрывающихся в тени сильванцев, наблюдающих и пытающихся перехватить гонцов и агентов ламий. Нужно только набраться терпения и притаиться, а уж шпионы сами себя разоблачат, и тогда она проследует за ними к их логову и выявит хозяев. И вернется с триумфом к Габриелле, чтобы дать ей то, что нужно для победы в войне.

 

Однако сильванцы отчего-то не спешили показываться. Ульрика обыскала каждый дюйм лабиринта пещер, туннелей и заброшенных погребов в подземных окрестностях борделя, но не обнаружила никаких признаков недавнего пребывания шпионов. И хотя она лежала в разных местах, наблюдая за самыми оживленными тропами день, и ночь, и еще день, с каждым часом становясь все голоднее, она так и не увидела и не почуяла никого, кто следил бы за агентами или кавалерами ламий.

Неужели сильванцы их игнорируют? Настолько презирают, что не считают нужным следить за их деятельностью? Ульрика не могла в это поверить. Они должны быть здесь. Возможно, она просто неспособна их почуять. Вдруг они прячутся за ее спиной, а она и не знает? Жуткая мысль, но другая возможность встревожила ее даже больше. А что, если сильванцам не нужно следить за теми, кто приходит в заведение и уходит из него, потому что их шпион внутри? Вдруг среди ламий завелась предательница? Если так, нужно последовать за ней на встречу с сильванским связником, только кто она? На своем посту Ульрика видела десятки ламий и кавалеров-обожателей, шедших с разными поручениями, несших бумаги, книги, пакеты. Шпионом мог быть кто угодно. За кем же идти?!

Она выбирала наугад – и раз за разом ошибалась, снова и снова возвращалась на свое место близ катакомб, постепенно впадая в отчаяние, а в итоге путь к сильванцам показала Ульрике не ламия-предательница, а ее враг, мстительная госпожа Гермиона.

Ульрика уже видела несколько раз Гермиону и Фамке – по подземельям их таскали в носилках слуги-обожатели – и всегда тихонько отползала, опасаясь, что Гермиона с ее острым ведьминским зрением засечет ее присутствие. Однако, как бы далеко она ни убегала, сколько бы углов ни огибала, нескончаемые пронзительные жалобы Гермионы все равно настигали ее.

Жаловалась Гермиона на все: на то, что Ульрику все еще ищут, на цвет платья Фамке, на вкус и манеры своих сестер-ламиек, но в основном – на то, что ламийские лидеры собираются под крышей Габриеллы, а не под ее, Гермионы, крышей.

– Хитрая ведьма должна была помогать мне, а не брать верх, – заявила она и раз, и другой. – Не я должна приходить к ним. Они должны приходить ко мне. Я здесь главная!

После полудня второго дня пребывания Ульрики в туннелях, когда она уже подумывала, не стоит ли выбраться на поверхность, перекусить и придумать какой-нибудь другой способ найти врагов, в туннеле снова раздался недовольный голос Гермионы, догнавший отступающую Ульрику. На сей раз она жаловалась не на то, что ее отодвинули от центра событий, не на неудачные упражнения Фамке с лютней и не на бегство Ульрики, а на некомпетентность своих сестер и их кавалеров.

– Четыре сотни людей и лошадей не могут просто испариться! – кричала она. – Госпожа Черна видела, как они под покровом ночи прошли через Францен два дня назад, а Жизель не видела их проходящими через Микалсбад следующей ночью, и в Нульн они не прибывали! Разве это не наводит на мысль, что они подались в леса где-то посередине?

Ульрика не услышала тихого ответа Фамке, но, каким бы он ни был, ответ этот определенно не успокоил ее госпожу.

– А эти дурочки говорят, что не нашли в Штирвудском лесу ни следа! Они что, слепые? Куда они подевались? Человеческие войска предпочитают дневные переходы. Что, если Сильвания планирует убить Карла-Франца при свете солнца? Что нам делать тогда? Этих всадников надо найти и прикончить!

Разглагольствования Гермионы затихали по мере того, как удалялись носилки, но Ульрика все равно уже не слушала, поскольку вдруг поняла, что делать.

То, что ламиям казалось тупиком, для нее стало открытой дорогой. Запертые в своих душных гостиных, увязшие в вековых придворных интригах, вампиры забыли – если вообще когда-либо знали – обыденные реалии войны и службы, но Ульрика, дочь кислевского боярина, практически выросла в седле. Она возглавляла отряд коссаров. Она сражалась, совершала марши по дикой местности, занималась подготовкой к длительным кампаниям.

Пускай она не разбиралась в красноречивых для других следах, которые оставляют войска немертвых. Пускай не могла почувствовать невидимого сильванского шпиона. Но она знала, что, хотя живые люди и их лошади могут исчезнуть в лесу, они не способны жить там без снабжения продовольствием. Если сильванцы скрывают людскую кавалерию в чащах возле Нульна, они не прокормят их одной магией. Людям и животным нужно есть и пить. Мужчинам – мясо, лошадям – фураж, и все это надо откуда-то привозить.

Она развернулась и устремилась назад, к проходу, ведущему к сточным трубам, выводящим на поверхность. Наконец Ульрика взяла след.

ГЛАВА 6
ГЛАЗА БЕЗ ЛИЦА

 

– Сена на четыреста боевых коней, говоришь? – переспросил полурослик.

– Да, – кивнула Ульрика. – Хотя, может, и на пятьсот или на триста. Цифра в любом случае большая.

Полурослик покачал головой. Низенький краснощекий агент по кормам сенного рынка Западного района Нульна стоял на высокой платформе, с которой и вел свой бизнес. Солнце еще не встало, и рынок пока официально не открылся, но с окрестных ферм уже прибывали телеги, а грузчики разгружали их и уносили шуршащие кипы на склад – большой кирпичный дом за спиной полурослика.

– Не, – сказал он. – На такое количество у меня постоянные заказы от города и от сети каретных станций «Времена года», но новых клиентов нет. – Он сплюнул на солому, сплошь устилавшую утрамбованную землю рыночной площади. – Кабы я получил такой заказ, я б сказал Черным Мундирам. Вояки предпочитают знать о больших отрядах всадников, передвигающихся поблизости от них.

По спине Ульрики побежали мурашки. Ей совершенно не хотелось, чтобы кто-то сообщил вооруженным силам Нульна, что в лесах собираются армии. Они могут отправиться туда и все испортить. Это должна быть ее победа!

– Да, – сказала она и наклонилась к уху агента. – Э, не говори никому, но именно вояки и попросили меня узнать. Маршал графини Эммануэль услышал что-то о вооруженных людях где-то возле Нульна и пытается выяснить, где они скрываются. Ты не знаешь каких-нибудь агентов, не столь почтенных, как ты, которые приняли бы подобный заказ, не задавая лишних вопросов?

Полурослик приподнял косматые брови, наградив Ульрику скептическим взглядом:

– Шкода-кислевитка работает на Старую Жердь? Хорош заливать!

Ульрика свирепо зыркнула на него. Она не знала, как зовут маршала Нульна, она вообще ничего о нем не знала, так что решила брать нахрапом:

– Кислевитка-коссар, полурослик, вызвана в Нульн, чтобы научить южных увальней хоть чему-нибудь из искусства верховой езды. Маршал отправил меня, а не кого-то из своих людей, потому что не хочет, чтобы стало известно, что армия знает об угрозе. – Она заговорщицки улыбнулась и положила руку на эфес рапиры. – Я открылась тебе, потому что вижу, что ты честен и не предашь доверия.

Агент, выпучив глаза, проглотил завуалированную угрозу.

– О да, фройляйн, можешь рассчитывать на меня, – пробормотал он. – Армия графини – лучшие мои клиенты. Никаких проблем, и всегда платят вперед. Всегда.

Ульрика ухмыльнулась. Даже напуганный полурослик остается полуросликом. Рука ее соскользнула с эфеса, нырнула в кошель на поясе и вытащила золотую крону.

– И сегодня это не изменится, – сказала она и щелчком большого пальца отправила монету агенту. Тот поймал золотой на лету – стремительно, как атакующая змея.

– Много обязан. Так, это, повтори вопрос?

– Пользующиеся дурной репутацией торговцы. Кто-то, кто примет заказ на корм для четырехсот лошадей и не сообщит властям.

Полурослик погладил чисто выбритый подбородок, пожевал губами.

– Ну, тут у нас много парней, кто делает дела без вопросов, но вот тех, кто способен обеспечить такое количество, их поменьше, поменьше. Гм-м-м. – Он покосился через плечо, потом окинул взглядом площадь. – Назову тебе двоих, – решил наконец он и подался ближе. – Ланваль Бретоннец, на той стороне рынка, и Бугай Клостерманн, вон там, подальше. Оба ворочают большими партиями, и оба не слишком разборчивы в партнерах. Проверь их.

– Проверю, – кивнула Ульрика, доставая вторую крону. – И благодарю тебя от имени графини.

Полурослик выхватил монету из ее руки прежде, чем Ульрика метнула ее, и отсалютовал с хитрым видом:

– Для армии все что угодно, фройляйн.

 

Часом позже, когда небо на востоке уже посерело и времени почти не оставалось, Ульрика сидела, скорчившись, на верхнем сеновале высокого узкого склада Бугая Клостерманна, где громоздились поднятые сюда лебедкой и сложенные штабелями кипы сена, в таком виде напоминавшие многоквартирные дома.

С Ланвалем Бретоницем она потерпела фиаско. Подслушивая на крыше возле окна его конторы, она узнала о многих не слишком-то щепетильных сделках, но торговец не упоминал ни о недавнем, ни о предстоящем большом заказе. Его больше интересовала продажа второсортного фуража по первосортным ценам, чем работа с сомнительными клиентами.

Бугай Клостерманн, с другой стороны, казалось, вообще не ведет грязный бизнес. Несмотря на то что он управлял своим заведением как пират со скверным характером, грязными ругательствами гоняющий туда-сюда раболепную команду, все его продажи как будто шли законным клиентам, и Ульрика не слышала никаких шепотков насчет закулисных сделок или «особых» поставок.

После унылого получасового наблюдения за грузчиками, спускающими лебедкой кипы и устанавливающими их на телеги покупателей, Ульрика решила махнуть на все рукой и поспешить в чумной дом, пока не взошло солнце, и уже слезала с крыши, когда услышала, как Клостерманн отказывается от большого заказа.

– Сожалею, майн герр, – громыхнул он. – Нету столько под рукой. Спроси в Зауэрапфеле, дальше по улице. У того мошенника-полурослика всегда припасено больше, чем он может продать.

Ульрика задержалась и огляделась. Покупатель просил двести кип – а здесь, на верхнем чердаке, лежало больше, гораздо больше. И кстати, подумала она, никто из команды Клостерманна не взбирался сюда с тех пор, как она пришла. Вдруг это сено предназначено сильванцам? И все это время она просидела на том, что искала?

Сквозь вентиляционное отверстие виднелась узкая полоска неба. Если промешкать еще минуту, будет поздно. Солнце поднимется над крышами, и Ульрика сгорит заживо. Но что, если люди, слуги сильванцев, придут за сеном днем? Последовать за ними она не сможет, но хотя бы увидит их лица, услышит голоса. Для начала.

Ульрика со вздохом отвернулась от отверстия, смирившись с перспективой провести день на пыльном чердаке, и взобралась повыше на стропила, чтобы найти укромное местечко для отдыха. Слежка – занятие скучное и утомительное. Она предпочла бы сражаться, но, как всегда говорил ее отец, нельзя драться с врагом, если не знаешь, где он.

 

Шлепанье ног по ступеням лестницы заставило Ульрику поднять голову. В вентиляционное отверстие на крыше проникал свет, такой же тусклый, как тогда, когда она удалилась в свой угол, но сейчас это был резкий багровый луч заката, а не нежно-розовый – рассвета. Она проспала целый день!

Однако сено на чердаке по-прежнему громоздилось штабелями, хотя, кажется, это уже ненадолго. Грузчики, покрикивая, с обезьяньимпроворством карабкались по лестницам с веревками и штормовыми фонарями на поясах и за плечами, а Клостерманн поторапливал их обжигающими уши призывами:

– Шевелите тощими задницами, сукины дети, или я скормлю вам ваши же причиндалы! Телеги сами не загрузятся! Если нас поймают на этом, я продам ваших дочерей на взятку акцизникам, хотя эти мерзкие шлюхи не стоят и чилийского гроша. Шевелитесь, шевелитесь!

Грузчики взлетели на верхний чердак испуганными белками и принялись крепить веревки к кипам и прицеплять их к скрипучим лебедкам, спуская сено на первый этаж.

Ульрика бесшумно проскользнула между балками и посмотрела вниз. Вереница телег тянулась через заднюю дверь во двор, и первый тюк уже опускался на первую из них. Девушка мысленно потянулась к вознице, стоявшему рядом с Клостерманном, следившим, как его помощник пересчитывает монеты, высыпанные из толстого кошелька. Ульрика почувствовала сердечный жар, горящий в его груди, и поняла, что возница – человек. Одет он был как возчик, но задубевшее, покрытое шрамами грубое лицо, мускулы и выправка выдавали профессионального вояку. Второй возница выглядел так же. Вопрос только, те ли это солдаты, которых она ищет?

– Все верно? – спросил Клостерманн.

Его помощник закончил считать и кивнул:

– Да, босс. Здесь все.

Клостерманн кивнул вознице.

– Спасибо, майн герр. Если хочешь осмотреть товар, добро пожаловать.

– Нет необходимости. – Возница взобрался на облучок. – Если ты обманул нас, мы найдем другого поставщика, а ты однажды ночью не найдешь своей головы.

Клостерманн побледнел и забормотал что-то в ответ, но Ульрика уже не слушала. Ее подозрения наконец подтвердились. Возница говорил с сильным штирландским акцентом – точно таким же, какой был у Роше и всех слуг ее родителя Кригера. Итак, он – уроженец Сильвании. Человек из исчезнувшего кавалерийского войска. Остается только последовать за ним – и Ульрика отыщет лагерь врага.

Она вскинула голову. Что ей нужно? Подпрыгнуть, вылезти из вентиляционного отверстия – и все, ее уже нет. Как бы только отвлечь внимание людей, пока она все это проделывает? Девушка огляделась по сторонам. Ага, отлично. Возле стропила, в двух шагах от нее, валялся иссохший крысиный трупик. Потянувшись, она спихнула его вниз, на первый этаж.

– Кто? – взревел Клостерманн секунду спустя. – Кто швырнул в меня дохлую крысу? Да я спущу его паршивую шкуру!

Грузчики застыли, не отрывая глаз от разъяренного босса, а Ульрика, преследуемая воплями Клостерманна точно ядовитым облаком, выбралась в багряные сумерки. Первая телега как раз покатила на юг, к Гандельштрассе.

– Веди, штирландец, – прошептала Ульрика, ухмыляясь. – Веди.

Она перепрыгнула на крышу ближайшего склада, потом на крышу следующего и так далее, не отставая от вереницы присоединившихся к первой телег, как ястреб, не выпускающий из виду тщетно мечущегося кролика.

Они повернули направо на Гандельштрассе, и Ульрика, собравшись, прыгнула, нацелившись на плоскую крышу здания на противоположной стороне широкой улицы. Прыжок определенно испытал пределы ее возможностей – уже оттолкнувшись, она поняла, что может и не долететь. Зубчатый край кровли был уже совсем близко, она вытянула ноги, но приземлиться не успела: что-то темное мелькнуло над ней и сильно стукнуло в спину, изменив траекторию так, что Ульрика врезалась грудью в невысокий выступ.

Задыхаясь от боли и шока, она соскальзывала, слабо царапая черепицу в попытке удержаться. Что это было? Кто ее ударил?

Нога в тяжелом сапоге наступила на ее запястье, остановив скольжение.

– Я вас знаю, – раздался над головой низкий голос.

Девушка запрокинула кружащуюся голову. На краю крыши, в месте, куда она собиралась приземлиться, стояла расплывающаяся перед глазами фигура. Несмотря на острое ночное зрение и сверхъестественное чутье, Ульрика определила только, что это высокий, мощно сложенный мужчина – и все. Она различала лишь смутный силуэт, как будто застывший на фоне яркого солнца. Укрытое тенями лицо казалось странно размытым. Разглядела она лишь пару красных глаз – блестящих, словно отражающих кровавый свет закатного солнца. Не сомневалась Ульрика лишь в одном. Сердце незнакомца не билось.

– Ты та ламия, которая кое-что знает об искусстве войны, – продолжил чужак спокойным и твердым, как у короля, голосом. – Опасная комбинация. Боюсь, слишком опасная.

С этими словами он вытащил и высоко вскинул длинный меч.

ГЛАВА 7
ПРЕДЛОЖЕНИЕ

 

Ульрика выдернула руку из-под подошвы вампира, когда меч уже устремился к ее шее. Она полетела с крыши, и клинок не достал до цели, что, конечно, хорошо, зато улица, бывшая четырьмя этажами ниже, стремительно приближалась...

Ульрика опустила глаза. Вывеска на железном кронштейне, торчащем из стены, неслась прямо на нее. Она вскинула руки и поймала прут, но неудачно. Опора ударила ее по ребрам, так что девушка сложилась пополам, оглушенная, но ее вес и скорость падения согнули кронштейн, и Ульрика начала соскальзывать с бешено качающейся под ней вывески.

Онемевшей рукой она ухватилась за скобы и вскинула полные слез глаза. Вампир, стоящий на краю крыши, тянулся к ней, и темнота, скрывавшая его, тоже тянулась к ней переплетенными змеями. Ульрика огляделась. Прыгать отсюда слишком высоко даже для нее, но рядом в стене обнаружилось окно, правда, плотно закрытое ставнями.

Ульрика подтянулась на гнутом кронштейне, поставила ногу на качающуюся вывеску и, оттолкнувшись, ударилась в окно всем телом. Змеящаяся тьма настигла ее в полете, руки и ноги обмякли от ее прикосновения, но сила инерции не подвела – ставни вылетели, и девушка грохнулась на подоконник, слабо заворочалась, переползла через сломанные перекладины, корчась как крыса, которая забирается в гнездо, спасаясь от кошки, и упала на пол темной уставленной книгами комнаты, задыхаясь и ощупывая ребра.

Снаружи под сапогами заскрипела крыша, а потом послышался тяжелый стук. Чужак прыгнул на кронштейн! Ульрика со стоном заставила себя подняться. Вампир когтями расширял дыру в ставнях. Сила и чувствительность конечностей восстанавливались, но недостаточно быстро. Вампир убьет Ульрику, если поймает.

В центре комнаты стоял стол с кожаными ремнями и ножными кандалами, на дальней стене темнела дверь. Ринувшись туда, Ульрика вылетела в узкий коридор, изобилующий дверями с золотыми табличками: «Доктор Хирониус Гатт: целитель». «Профессор Элберт Олсонссон: дантист и кровопускатель». Да здесь полно кровопийц. Подходящее местечко.

Шаги вампира загромыхали в операционной за ее спиной, и Ульрика побежала. Темный коридор вывел ее к центральной лестнице. Девушка бросилась наверх, к крыше. Нужно было ускользнуть от преследователя и вернуться к слежке за телегами.

Нет. Не нужно.

Она замедлила шаг. Интересная мысль. Зачем следить за сеном, когда сильванец – вот он, рядышком? Да, конечно, он может убить ее, но что если она ударит первой? Добежав до верха лестницы, она вышибла плечом дверь на крышу, заставленную грязными голубятнями. Виляя между ними, Ульрика помчалась к дальнему краю, преследуемая глухими шагами поднимающегося по лестнице вампира.

Добежав до края, она поставила ногу на парапет, но, вместо того чтобы перепрыгнуть на соседнее здание, метнулась влево и укрылась в тени последней голубятни, изо всех сил стараясь не чихнуть от заполнившей ее нос вони помета.

Дверь с лестницы резко распахнулась, и Ульрика услышала, как вампир ступил на крышу – и двинулся вперед уже медленнее, крадучись.

– Вы ушли, дочь Ламии? – поинтересовался он. – Или спрятались от меня?

Ульрика бесшумно сместилась, следя за вампиром сквозь решетку, за которой ворковали во сне взъерошенные птицы. Чужак шел по ее следам, оставленным в пыли, взгляд его метался по сторонам, а меч оставался наготове. У края, однако, он остановился и принялся осматривать ближайшие крыши – не оглядываясь. Ульрика улыбнулась, отступила от голубятни – и бросилась к противнику со спины, занеся руку для удара.

Он подался вправо с немыслимой скоростью, и ей пришлось отчаянно тормозить, чтобы не нырнуть через край. Меч вампира мелькнул перед ее лицом, не давая оправиться, оцарапав щеку. Второй выпад, последовавший сразу за первым, Ульрика отразила кинжалом в дюйме от собственной груди и, отпрянув, врезалась в голубятню, разбудив мигом заверещавших птиц.

– Кошка среди голубей, – промурлыкал вампир, приближаясь. Лицо его оставалось затененным и странно размытым. – Уличная кошка с коготками.

Он ударил снова, но она уже успела прийти в себя и парировала выпад, одновременно пырнув противника в бок кинжалом. Он дернулся, с трудом избежав ранения, и перешел к более-менее соответствующей правилам обороне.

Ульрика улыбнулась. Ей удалось удивить его.

– Я училась фехтовать в области, а не на улице, сильванец.

– Я прекрасно знаю, кто вы, Ульрика Магдова-Страхова, – сказал он, двигаясь по кругу. – Это вы убили несчастного калеку Мурнау, помешав ему отомстить вашим сестрам. Я думал, вы покинули гнездышко.

Ульрика уставилась на него.

– Откуда вы?.. – Внезапно она поняла. – Вы стояли за всем этим! Вы убедили Мурнау напасть на нас! Вы – тот «голос», что шептал ему в ухо!

Она ринулась на вампира, метя рапирой в сердце. Вот он, глава заговора! Истинный убийца ламий Нульна! Если она доставит его Габриелле, ей все простят!

– Кто вы? Где прячете свои войска?

Вампир блокировал ее выпад, а кинжал отбил рукоятью меча.

– Не думаете, что бессмысленно задавать вопросы, не приставив клинок к моему горлу?

– Приставлю, – прорычала Ульрика и снова бросилась на него. Ее рапира и кинжал летали злобными ястребами.

Он пятился, отступая от стремительных клинков, и вскоре оказался между двух голубятен. Она загнала его!

Длинный меч – рубящее оружие, в тесноте им не пофехтуешь. Каждый раз, когда противник пытался замахнуться, из разрубленных клеток летели щепки и перья. А ее рапира, напротив, создана для точечных ударов, и Ульрика делала выпад за выпадом, обходя защиту вампира и продолжая теснить его. Разъяренный противник замахнулся еще сильнее – и расколол раму очередной клетки, оказавшись в облаке перепуганных голубей. Отличная возможность! Клинок Ульрики прошел меж крыльями и нашел плоть. Тень, окутавшая вампира, скрыла удар, но Ульрика почувствовала сопротивление и услышала, как противник охнул, а когда выдернула рапиру, с нее капало красное.

Вампир рванулся к краю крыши. Ульрика, отмахиваясь от голубей, бросилась за ним. Враг прыгнул, пролетел над проулком и приземлился на остроконечную черепичную кровлю с той стороны. Ульрика метнулась следом и, карабкаясь по скату, успевала полосовать лодыжки ползущего впереди неприятеля.

На коньке он развернулся и ударил. Девушка откатилась, и меч лишь разбил несколько черепиц. Миг – и Ульрика тоже добралась до верха. Противники застыли друг перед другом на узком гребне. Вампир прижимал руку к раненому боку.

– Вы зря теряете время с ламиями, девочка, – заявил он. – Воин должен держаться других воинов, а сильванец – других сильванцев. Ваш родитель – один из нас. И вы должны быть с нами.

– Мой родитель – бесчестный трус, – выплюнула Ульрика. – И воин не пошлет безумного монстра сражаться со своими врагами, вместо того чтобы самому встретиться с ними лицом к лицу.

– Война редко ведется честными методами, – ответил вампир. – Но, чтобы одолеть Мурнау, потребовалось немало силы и отваги, и я восхищаюсь вами. Восхищаюсь гораздо больше, чем ваша «госпожа».

Ульрика зарычала и метнулась к нему.

– Не трогайте мою госпожу!

Он встретил ее атаку, и клинки зазвенели и засверкали в свете Моррслиб, висевшей над городом точно гнилое яблоко. На открытом пространстве, не стесненном голубятнями, вампир сделался практически неуязвимым. Атаки Ульрики были стремительны и коварны, но длинный меч каждый раз блокировал их и бил в ответ из маскировочных теней, точно молния из грозовой тучи. Вампир двигался быстро, не то слово, но Ульрика не уступала ему в скорости, и, хотя от силы его ударов немели руки, она отражала их и держала оборону.

Они скользили взад-вперед по коньку, не уступая друг другу, и Ульрика вдруг обнаружила, что наслаждается. После Раисы она не встречала такого умелого противника, однако, как бы ни захватывал бой, он оставался смертельно спокойным, и следовало найти способ прикончить вампира, пока его сила не вымотала ее.

Мысль о Раисе напомнила Ульрике об уловке, которую мечница использовала против нее, когда они сражались в доме боярыни Евгении. Сработает ли прием сейчас? Когда вампир вновь отбил ее клинок, Ульрика позволила острию рапиры слегка отклониться от прямой, как будто устала и сделалась небрежной. На втором выпаде врага оно отклонилось еще чуть-чуть и на третьем еще немного, и только после следующего выпада Ульрика неуклюже исправилась.

Когда вместо лица противника – тень, а вместо глаз – красные точки, прочесть выражение невозможно, но по тому, как вампир повел плечами, Ульрика сделала вывод, что ему не терпится поскорей закончить схватку. Она сделала ему одолжение, повторив последовательность, и каждый раз, парируя, понемногу смещала клинок, пока противник не клюнул на приманку. Когда острие рапиры смотрело вправо, он ударил в полную силу, метя в, казалось бы, незащищенный бок. Клинок Ульрики молниеносно вернулся на место, отклонив удар ровно настолько, чтобы тот прошел мимо, и сам двинулся дальше, вперед, прямо в шею врага.

В последнюю долю секунды вампир дернулся, уклоняясь, и острие рапиры проткнуло трапециевидную мышцу между плечом и шеей. Что же, это тоже больно. Враг отпрянул, ругаясь и волоча за собой тени, оступился и покатился по крыше вниз, к низкому ограждению, отделявшему дом от соседнего здания.

Ульрика прыгнула к нему, занеся оружие, но вампир подобрал ноги, перемахнул через стену и пополз, корчась и зажимая плечо, на следующую крышу. Враг устремился на восток, к Университету, и, даже за раненым, Ульрика едва поспевала за ним. Охотничий инстинкт полностью поглотил девушку. Все прочее исчезло. Вампир – добыча, уязвленная и паникующая, и она настигнет его, разорвет ему глотку и притащит труп своей госпоже в качестве трофея.

Наконец, промчавшись по крышам обшарпанных студенческих общежитий к северу от Инженерного Колледжа, они выскочили к Эммануэльплатц, улице, тянущейся с севера на юг и выходящей к Альтештадтским воротам, и тут вампир остановился, резко затормозив на верхушке последнего здания, увидев перед собой широкую улицу, которую не перепрыгнешь.

Ульрика врезалась в его спину и повалила, совершенно забыв о клинках, беспорядочно царапая и кусая противника. Они скользили к краю, он отбивался, а потом, вскинув ногу, пнул ламию в спину. Она покатилась кубарем, потом вцепилась когтями в черепицу и остановилась – под визгливый, пронзительный скрежет. Девушка подобрала отлетевший к краю крыши клинок и шагнула к неприятелю. Рациональный разум медленно перехватывал контроль, подавляя инстинкт.

Вампир поднимался медленнее, и, хотя Ульрика по-прежнему не видела ничего, кроме мечущихся теней и красных глаз, на черепице, от которой оттолкнулся враг, остались кровавые отпечатки ладоней.

Она сунула острие рапиры под размытый подбородок вампира и потеснила его к краю.

– Ну вот, мой клинок у вашего горла. Кто вы? Где прячете свои войска?

Вампир закашлялся, потом рассмеялся: басовито, спокойно, вовсе не паникуя.

– Обмануть вас легко, как кошку веревочкой, фройляйн.

– А вас легко поймать – как мышь в бочку, – парировала Ульрика. – О чем вы говорите?

– Когда вы захотите вернуться к слежке за телегами, они уже выедут через Западные ворота, и вы не сможете догнать их, поскольку ворота закроются на ночь. И от меня вы ничего не добьетесь, потому что шпажки вашей я не боюсь.

– Нет? – и Ульрика продвинула острие клинка еще на дюйм.

Но, как ни странно, на этот раз она не ощутила сопротивления, а расплывчатые абрисы окутанного тенями вампира начали растекаться, превращаясь в аморфное дымное облако.

– Возможно, когда-нибудь я научу вас настоящим вампирским фокусам, дочь Ламии, – произнес голос, столь же четкий, как прежде, хотя развеявшееся тело уже уносило ветром.

Ульрика шагнула на край крыши, дико размахивая клинком.

– Вернитесь, трус! Встретимся лицом к лицу с оружием в руках!

Черное пятно набухло в центре облака и, прежде чем Ульрика осознала опасность, метнулось к ней, ударив в грудь. Ноги девушки обмякли, и она рухнула на черепицу, не в силах пошевелиться, провожая взглядом проплывающий над ней туман.

– Было бы разумнее убить вас, – проговорило облако, – но я сказал именно то, что имел в виду. С ламиями вы зря теряете время, а я могу использовать того, кто хорошо их знает.

– Ид-д-ите... пог-г-гуляйте под солнышком, – выдавила Ульрика, едва шевеля застывшими губами.

Облако хмыкнуло.

– Если вдруг передумаете, приходите на эту крышу. Я найду вас.

Ульрика обнаружила, что пальцы уже шевелятся, и крепко стиснула эфес рапиры, но прежде, чем она нашла силы поднять ее, туман уплыл прочь.

– С-с-стойте...

– До свидания, Ульрика Магдова-Страхова, – уже издалека прилетел ответ. – До новых встреч.

Моррслиб приблизилась к горизонту на целую пядь, прежде чем Ульрика смогла наконец подняться, но, как и предсказывал вампир, когда она добрела до Западных ворот, те уже закрылись, а телеги давно уехали.

Ульрика двинулась к дому, расстроенная, усталая и раздосадованная, всеми фибрами души желая отомстить безликому вампиру.

 

Девушка нырнула в разбитое окно, спрыгнула на пол верхнего этажа чумного дома – и замерла. Ее кто-то навестил. В пыли остались свежие следы – не ее. Ульрика вытащила рапиру, кинжал и, крадучись, напрягая все чувства, двинулась по коридору. Сердечного жара не ощущалось, не слышалось ни шороха, но это не гарантировало, что незваный гость пришел и ушел. Возможно, сюда заглянул кто-то из ламий. А может, и безликий сильванец. Возможно все...

Нить с бубенцом, натянутая Ульрикой поперек лестничного пролета, оказалась разорвана, колокольчик валялся в пыли. Похоже, посетитель не слишком разбирался в искусстве шпионажа. А может, его просто не волновали тонкости.

Ульрика двинулась вниз по лестнице, держа оружие наготове. Приблизившись к этажу, который считала своим, она уловила слабый шелест ткани, прилетевший из ее комнаты. Она замерла. Кто-то ждал ее в засаде. Улыбнувшись, она обнажила клыки. Что же, она не разочарует гостей.

На цыпочках подкралась она к закрытой двери, ступая неслышно, как падающий снег, пинком распахнула створку и прыгнула внутрь, рубя клинками воздух налево и направо.

Сидящая за столом, охнув, вскочила, в испуге прижимая к груди руку. Это была Фамке – в скромном платье, в плаще с капюшоном. На столе белел исписанный листок бумаги.

– Сестра! – облегченно выдохнула Ульрика. – Что вы тут делаете?

Фамке, оправившись от потрясения, шагнула к Ульрике, не отрывая от нее умоляющих зеленых глаз.

– Ульрика! Вы должны бежать! Гермиона знает, где вы. Она послала наших сестер убить вас!

ГЛАВА 8
ЛАБИРИНТ

 

Ульрика в смятении вспыхнула. Несмотря на присущие ей житейские знания и воинскую сноровку, ламии выследили ее всего за несколько дней и теперь приближались. Но когда она сообразила, что означает присутствие Фамке, сквозь стыд прорвалось еще одно чувство.

– Вам не следовало приходить. Вы подвергаете себя опасности.

– Думаете, я могла отойти в сторонку и позволить вам умереть?

– Но откуда вы узнали, где меня искать?

– Я же сказала. Гермиона знает. Я подслушала, как ее шпион доносил ей, где вы.

Ледяные мурашки побежали по спине Ульрики.

– Если Гермиона проведает, что вы...

Фамке презрительно выпятила нижнюю губу.

– Мне плевать, проведает или нет! Она сумасшедшая. И с каждым днем становится все безумнее. Если бы только у меня хватило смелости...

Скрип половиц наверху привлек внимание Ульрики. Она стиснула руку Фамке, и они застыли, прислушиваясь. Кто-то двигался наверху, но так тихо, что, не обладай Ульрика сверхъестественно острым слухом, она ничего не уловила бы. Снова скрип, перемещение веса, шаг, мягкий как перышко. Кто-то лез в разбитое окно – кто-то, знающий свое дело.

Ульрика потянула Фамке в коридор, пытаясь ступать так же бесшумно, как незваный гость, но Фамке при всей ее хрупкости двигалась неуклюже, как жеребенок: каждый шаг ее сопровождался скрипом и стуком. На лестнице Ульрика подтолкнула подругу вниз, к первому этажу. Ей не хотелось драться с теми, кто пришел ее убить, – и не только из-за оказавшейся на ее попечении Фамке, но и вообще. Если она собирается когда-нибудь вернуться в сестринство, нельзя испачкать руки в крови ламий.

Резкий треск внизу пригвоздил девушек к ступеням. Кто-то только что сломал засов на передней двери. Раздавшийся тут же скрежет на задах дома сообщил, что еще кто-то отдирает доски, которыми заколочен черный ход.

Ульрика беззвучно выругалась.

– Пошли обратно тем же путем. Быстро.

Фамке зашагала вверх по лестнице, снова производя слишком много шума, Ульрика, напрягая слух, следовала за ней. Мягкие спускающиеся шаги ускорились, а внизу тихо лязгали покидающие ножны мечи.

Променяв скрытность на скорость, Ульрика грубо втолкнула Фамке в комнату. Здесь было два окна, завешенных и заколоченных. Ульрика перепрыгнула через кровать и изо всех сил пнула доски на окнах. Некоторые сломались и выпали – вместе с черными «шторами». Внизу послышались крики. Ульрика ударила ногой еще раз.

Теперь женские крики раздавались и вверху, и внизу, а бесшумные шаги сменились грохотом сапог. Ульрика оторвала последнюю доску и выглянула на улицу. Оттуда, задрав головы, на нее пялилось несколько вооруженных до зубов кавалеров-доноров. У некоторых даже имелись пистолеты.

– Вон! – воскликнул один.

Ульрика отпрянула: в оконную раму вонзилась пуля. Итак, прыгнуть вниз невозможно, а если на ту сторону? Окно в здании напротив было распахнуто настежь навстречу душной летней ночи.

– Повернитесь, приблуда, – раздался голос за ее спиной. – Я слышала, вы умеете драться.

Ульрика повернулась. В дверях стояла госпожа Касилла, ламия из Эсталии, спорившая с жирным вампиром на совете сестринства, – с рапирой наголо и жестокой ухмылкой, искажающей аристократические черты. На сей раз она облачилась в бриджи, сапоги и толстый кожаный колет поверх дублета. За ней в коридоре маячили еще две женщины, одетые так же.

Ульрика встала в стойку.

– Фамке. Прыгайте туда.

– Но...

– Я следом. Идите.

Касилла словно только что заметила Фамке.

– Выкормыш мегеры. Предупредили дичь? – Она махнула рукой спутницам. – Убейте и ее. Мы не поощряем предательства.

– Я не предательница! – выкрикнула Фамке. – Но я не могла стоять и...

– Фамке! – рявкнула Ульрика. – Бегите!

Зарычав, Фамке стремительно подобрала юбки и сиганула в окно. Три ламии, вскинув рапиры, метнулись за ней.

Ульрика поддела ногой койку и опрокинула ее на противниц. Касилла споткнулась, пытаясь перепрыгнуть помеху, а женщина слева запнулась об упавший на пол матрас. Третья ламия, однако, увернулась. Фигура ее была безупречна, но очень уж salon de fence^[6]. Ульрика блокировала выпад и лягнула соперницу в колено.

Та упала с криком, а Ульрика отскочила, развернулась и ринулась в окно. Пистолетный выстрел грохнул с опозданием: она уже перелетела через узкую улочку и приземлилась в крошечной комнате, полной вопящих детей.

Фамке стояла посреди «яслей», в ужасе озираясь. Комната походила на гнездо: заваленная по щиколотку грязными одеялами вперемешку с обглоданными костями и человеческими испражнениями, среди которых орала от страха дюжина тощих проснувшихся малышей.

– Ма, сюда, скорей! Кто-то влетел в окно!

– Наружу! – рявкнула Ульрика и потащила Фамке к двери.

Она вломилась во вторую комнату, сбив с ног жилистую женщину в ночной рубашке, явившуюся посмотреть, что происходит.

– Мои дети! – взвизгнула та, когда Ульрика прошлась по ней в поисках выхода.

Тяжелые удары и новые крики сказали Ульрике, что ламии последовали за ней, но она уже нашла выход из квартиры – крепкую дверь с засовом и засунутым под створку клином, рванула ее на себя, выскочила вместе с Фамке и захлопнула дверь за собой.

Они оказались в узком лестничном колодце доходного дома – затянутой паутиной бельевых веревок квадратной дыре, пропахшей мочой и гниющей едой. Снизу доносился топот поднимающихся кавалеров. Значит, вниз нельзя. Ульрика схватила Фамке за руку и ринулась по шаткой лестнице вверх, к крыше. Фамке на бегу придерживала подол длинного платья, чтобы не запутаться в оборках. Дверь грязной квартирки под ними вновь распахнулась, и выскочившие оттуда ламии устремились за беглянками, быстро и бесшумно.

Под левой ногой треснула ступенька, и Ульрика споткнулась. Лестницу словно слюнями склеили из спичек. Если они не провалятся и не разобьются насмерть, то только чудом. При этой мысли она резко остановилась. Нет. Чудо – это если упадут ламии!

На бегу Ульрика стала внимательнее приглядываться к ступенькам, прибитым сверху и снизу к площадкам и стойкам; дерево с годами покоробилось, гвозди расшатались и почти вывалились. При каждом шаге конструкция проседала. Ульрика посмотрела вниз. Ламии обнаружились всего пролетом ниже. Мало времени, мало.

Наверху Ульрика остановилась и принялась что было мочи колотить ногой по месту соединения ступеней и лестничной площадки. Дерево трещало, летели щепки. Увидев, что делает подруга, Фамке присоединилась к ней, пиная ногой в тапочке стык у стены.

Касилла ругнулась по-эстальски, и троица удвоила скорость. Ульрика тоже поднажала, но гвозди и доски оказались прочнее, чем выглядели. Лестница еще держалась, а ламии уже добрались до ее низа. Однако, едва они начали подниматься, конструкция резко накренилась, заставив их замереть и вцепиться в перила. Ульрика торжествующе захохотала, но пролет на что-то наткнулся – и застрял. Касилла перевела дыхание, и враги двинулись дальше уже осторожно, выставив мечи.

Ульрика прекратила лягать лестницу и взяла оружие на изготовку. Что же, по крайней мере, она заняла более высокое положение, чем противник.

– Фамке, назад.

Фамке отскочила, когда госпожа Касилла шагнула на предпоследнюю ступень, направив острие меча в грудь Ульрики.

– Ну, дитя, давайте-ка проверим...

Она осеклась, поскольку лестница с визгом покосилась еще на дюйм, и ламии пришлось раскинуть руки, чтобы не потерять равновесие. Ульрика не замедлила воспользоваться преимуществом. Она пнула Касиллу в грудь, отбросив ее на соратниц. Те поймали госпожу, не дав ей упасть, но сила толчка закончила то, что начали Ульрика с Фамке: пролет отделился от опор. С треском раскалывающегося дерева ступени отошли от стены – и рухнули, унося заодно трех ламий. Мешанина тел и досок пробила пролет ниже, и ниже, и ниже, поднимая тучи пыли и щепок.

Ульрика с Фамке рассмеялись и побежали. Наверху обнаружилась площадка с приставной лестницей, ведущей к люку на крышу. Ульрика полезла первой, толкнула крышку люка и помогла взобраться Фамке.

– Идемте, – сказала она. – Теперь они за нами не побегут.

Но когда они пронеслись по скату и перепрыгнули на соседнюю крышу, сверху раздался визг, такой высокий и тонкий, что Ульрика усомнилась, что услышала бы его, если бы по-прежнему оставалась смертной.

– Сюда! Сюда! Они бегут на восток!

Крылатая фигура кружила над ними: черный силуэт на фоне белой Маннслиб. Кожистые крылья держали в воздухе женское тело. Ульрика узнала еще одну участницу совета ламий – женщину – летучую мышь, сидевшую на сломанной колонне и молча наблюдавшую за собранием. Теперь она не молчала. Она кричала – вопила во весь голос, сообщая спутникам о местонахождении Ульрики и Фамке.

Спутники услышали. Перемахивая через очередной проулок, Ульрика глянула вниз и увидела, как вываливаются из многоквартирного дома исцарапанные, покрытые пылью кавалеры ламий и спешат в направлении, указанном крылатой женщиной.

– Надо спуститься, – решила Ульрика. – Укрыться от слежки с неба.

– Я знаю подходящее место. – Фамке повернула на юг. – Сюда.

Ульрика с сомнением двинулась за ней.

– Что за место? Откуда вы его знаете?

Фамке ухмыльнулась через плечо.

– Разве вы не помните? Я здесь родилась. Эти улицы были моим домом, пока Гермиона не забрала меня. Идемте.

Ульрика побежала за ней, перескакивая с крыши на крышу под визг летучей мыши сверху и топанье людей-ищеек снизу. Крыши домов становились все круче и трухлявее, а улицы и проулки – уже и извилистее. Вскоре Ульрика даже не видела земли между ветхими карнизами зданий.

– Это Лабиринт, – сказала Фамке. – Мой дом. Говорят, человек может прожить тут всю жизнь и так и не увидеть солнца. Идемте. Сюда.

Она шагнула на край крыши, нависавшей над глубоким колодцем тьмы, образованным задними стенами четырех полуразвалившихся домов, и прыгнула на крытый навесом балкончик, который, по-видимому, крепился к зданию при помощи просмоленной веревки и молитвы.

Ульрика последовала за подругой, боясь, что тут же провалится, но балкон устоял, и Фамке, распахнув окно, служившее здесь заодно и дверью, залезла внутрь.

– Они спускаются! – заверещала ламия с небес. – Юго-запад! Юго-запад!

Фамке провела Ульрику через грязную квартиру, битком набитую рядами спящих мужчин и женщин и наполненную дымом черного лотоса, а потом вниз, через весь дом – по сравнению с которым тот, первый, казался почти что дворцом графини Эммануэль. Кое-как укрепленные лестницы шатались и прогибались, каждый пролет недосчитывался отдельных ступеней, стены почернели от гнили и плесени. На лестничных площадках вповалку лежали мужчины, женщины и дети, грубые рисунки на дверях квартир рекламировали услуги, предоставляемые их жильцами: окровавленные ножи, отрубленные конечности, дымящиеся трубки, женские торсы с преувеличенными прелестями. Стоявшие в проемах опасливо отшатывались от пробегающих мимо Фамке и Ульрики. Здесь было жарко, как в печке, и воняло дерьмом, гнилью, куревом – со сладковатым налетом ядовитого пойла.

– Вы здесь родились? – недоверчиво спросила Ульрика. Ей казалось невозможным, что такая красота могла появиться из такого уродства.

Фамке кивнула.

– И я по-прежнему жила бы здесь, если бы отец не продал меня одному из кавалеров леди Гермионы. Тот рассказал ей обо мне – и она меня забрала.

Они добрались до нижнего этажа, и Ульрика выглянула наружу, проверяя, нет ли поблизости ламий. Улица – немногим отличающаяся от грязной канавы между зданиями – оказалась уже тамбура, в котором стояла вампирка, и темно там было так же. С обеих сторон улица изгибалась, так что разглядеть что-либо находящееся дальше чем в двадцати шагах было невозможно; повсюду, точно крысы вдоль плинтуса, сновали сгорбленные фигуры. Издалека неслись звуки яростной ругани, буйного веселья, свирепой драки, но ламии никак не проявлялись.

– Сюда. – Фамке указала направо.

Двинувшись за ней, Ульрика глянула вверх, опасаясь заметить кружащую над головой женщину – летучую мышь, но Фамке не соврала. Увидеть отсюда ночные небеса не представлялось возможным. Промежутки между зданиями на высоте сужались, каждый следующий этаж прижимался к соседу теснее, чем предыдущий. Кроме того, от стены к стене тянулись балконы, навесы, бельевые веревки, дощатые мостки, образуя беспорядочный многослойный потолок, сквозь который проглядывали лишь крохотные рваные лоскутки неба.

– Отлично, – заметила Ульрика. – Спорю, я могла бы ходить тут даже днем.

Фамке скорчила гримасу.

– А я – нет. Я сгораю даже в последних закатных лучах. Лежащее на мне проклятье тяжелее, чем у большинства, – так говорит леди Гермиона. – Она пожала плечами. – Впрочем, неважно. Я знаю тут сотни мест, где можно переждать день.

После еще нескольких поворотов, спустившись по щербатой каменной лестнице, Фамке вывела Ульрику на улицу чуть пошире прочих. Когда-то она могла быть здешним главным проспектом, но за многие годы верхние этажи возвышающихся по обе стороны трущоб надстроились, расширились и прижались друг к другу настолько, что улица казалась теперь подземной пещерой, и лишь зигзагообразная расщелина между стенами пропускала скудные лучи лунного света.

Ульрика испугалась, что и этой бреши может оказаться достаточно для крылатой наблюдательницы, но зря – на земле их было вовсе не видно, поскольку от стены до стены пространство заполнял блошиный рынок всяческого разношерстного барахла и растянутые над каждой стойкой засаленные навесы перекрывали друг друга, как тряпочки на лоскутном одеяле.

Ступив под эти «своды», глядя на хаос суетливой, освещенной факелами торговли, Фамке всхлипнула.

– Что-то не так? – обеспокоилась Ульрика.

– Я дома. – Ламия с трудом сглотнула. – Я дома.

Повода для ностальгии Ульрика, честно говоря, не увидела. Лавочники, прилавки, покупатели и их одежда – все выглядело так, словно долго мокло в сточной канаве, а потом сушилось на солнце. Все лица осунулись и носили следы болезней, у многих продавцов и клиентов недоставало зубов, глаз и даже ушей – больше, пожалуй, чем увидишь в полевой операционной. Продаваемые товары были грязными и разбитыми: треснувшие тарелки, щербатые чашки, ломаная мебель, штопаная одежда, мясо и овощи, наводящие на мысль о том, что их соскребли с брусчатки рынков получше после долгого жаркого дня. Ульрика побывала в десятках городов Империи и Кислева, но нигде не видела столь жалкой трущобы. Но, наверное, дом есть дом. Фамке-то определенно так считала.

– Сюда я пришла, сбежав от отца, – рассказывала она, петляя в лабиринте прилавков. – Тут жил еще мальчик Хэм, и девочка Ретта, и другие. Мы могли бегать повсюду, таскать вещи, играть в кошки-мышки с торговцами. Это было весело. – Она указала на общественный колодец, выглядящий так, словно им не пользовались целый век. – Этот колодец служил границей. Все, что по ту сторону, принадлежало банде Конюхов. Мы все время дрались с ними. – Она ухмыльнулась. – Ну, Хэм и другие дрались. Я только швыряла камни.

Один из прилавков привлек ее внимание.

– О! Фрау Нефф все еще здесь. У нее всегда были лучшие пирожки. Вчерашние, из хорошего магазина на Гандельштрассе. Мы грабили ее, бедняжку.

Фамке шагнула вперед, словно собираясь заговорить со старухой – сморщенной каргой, перед которой лежало несколько заплесневелых, усиженных мухами пирожков.

Ульрика схватила подругу за руку.

– Вы уверены, что разумно возобновлять знакомство?

Фамке остановилась, лицо ее вытянулось.

– Я... нет. Нет, конечно, нет.

Ульрика кивнула в сторону мужчины, который продавал деревянные колья, связки чеснока и крохотные значки в форме молота Зигмара.

– Паника добралась и сюда. Нам лучше держаться особняком, пока...

Она застыла, заметив движение на дальнем конце улицы: всего лишь мелькание темных волос, блеск на эфесе рапиры среди леса прилавков и навесов, но этого было достаточно.

– Ламии, – прошептала она. – Они здесь. Выберите одно из своих укромных местечек – и уходим.

Фамке кивнула и попятилась за навес, подальше от глаз Касиллы и ее мечников, потом поманила Ульрику к арке между двух зданий с восточной стороны. Пройдя через нее, они оказались в ветвящемся лабиринте улочек, дворов и тупичков, столь запутанном, что Ульрика уже после третьего поворота отказалась от попыток запомнить дорогу.

Наконец они остановились у доходного дома, выглядящего точно так же, как и остальные, только передняя дверь его оказалась заложена кирпичами, и к полному обрушению он, похоже, был ближе соседних. Фамке покрутила головой, озирая узкую улицу, – и быстро зашагала по совсем крошечному проулку слева. За темной аркой, пронзившей стену здания, обнаружилась лестница, ныряющая вниз, к двери подвала.

– Где мы? – спросила Ульрика, когда они спустились.

– В черной гостинице Матушки Прорухи, – ответила Фамке. – Нора для тех, кому нужно залечь на дно. Если заплатишь, она не задаст вопросов – и не даст ответов. Я... я как-то пряталась тут от отца, пока не смогла заплатить.

Фамке стукнула в дверь: один раз, потом два, потом еще три. Кирпич в стене возле двери исчез, втащенный внутрь, и в отверстии появились глаза.

– Че хоть? – осведомился грубый голос.

– Комнату.

Глаза осмотрели Фамке с головы до пят, оценили качество ее одежды и сравнительную чистоту плаща.

– Уверена, че не дворец, фройляйн?

Фамке вздохнула и откинула капюшон.

– Тряпки – фуфло, болван. Я с Лоскутного Двора. Впускай.

Глаза заморгали: Фамке, точно вуаль, отбросила изысканную речь, вернув голосу резкие акценты своей юности. Кирпич встал на место, а секунду спустя засовы отодвинулась, и дверь открылась. Кряжистый, покрытый шрамами старик ухмыльнулся и отсалютовал Фамке с Ульрикой, жестом пригласив их войти.

– Звиняй, крошка. Выглядишь той еще штучкой. Матушка в будке. Спроси ее о вписке.

– Лады.

Фамке первой прошла по выложенному кирпичами коридору, который вывел их в большую комнату с низким потолком, чем-то напоминавшую зал таверны, только без тамошнего веселья. Здесь стояли столы и лавки, витал запах скверного пива и еще более скверной еды, смешанный с чадом ламп, свисавших с почерневших дубовых балок, но немногочисленные мужчины и женщины, сидевшие на скамьях, переговаривались тихим шепотом или вовсе молчали.

Фамке и Ульрика, направившиеся к оконцу в дальней стене, притягивали к себе все взгляды. Ульрике это не понравилось. Что видят глаза, о том могут рассказать языки. Ей хотелось развернуться и уйти, но это мир Фамке – и она, верно, знала, что делает.

Окошко напоминало будку кассира в построенном гномами банке – окруженное крепкими стенами, перегороженное толстыми прутьями, со щелью в самом низу, через которую можно передать что-нибудь мелкое. За окошком сидела, покуривая трубку, сгорбленная старуха в грязной ночной сорочке. Вонь табака и джина просачивалась сквозь решетку как ночной туман.

– Ну-ка, кто это? – спросила она, щуря слезящиеся глаза. – О, это же крошка Фамке. Утопите меня, если ты не стала еще милее прежнего, дорогуша.

– Привет, Матушка, – поздоровалась Фамке. – Рада видеть тебя в здравии.

– Хех. Здравие мое соответствует возрасту, а вот тебя я не видала со времен смерти твоего папаши. – Она ухмыльнулась, показав беззубые десны. – Ты, кстати, не приложила к этому ручку, а?

Фамке нервно рассмеялась, но старая карга продолжила, не дожидаясь ответа:

– Нет, не то чтобы я винила тебя, кабы так. Он был настоящий ублюдок, и хорошо, что мы от него избавились. Но теперь ты ведь хочешь комнату, а? Для себя и своего удалого селезня?

Ульрика улыбнулась лести и поклонилась.

– Да, Матушка, – кивнула Фамке. – На ночь или две.

Она сняла с запястья тонкий золотой браслет и сунула его в щель.

– Хорошо-о-о. – Матушка ловко цапнула украшение и принялась вертеть его в дюйме от глаз. – Сойде-е-ет. Кто-нибудь придет за вами?

Фамке с Ульрикой переглянулись.

– Маловероятно.

Матушка Проруха хитро улыбнулась.

– Маловероятно, но возможно. Что ж, проблемы удваивают цену. – Она щелкнула желтыми от табака пальцами. – Еще одна побрякушка, но ты получишь ее назад, если шума не будет.

Ульрика нахмурилась. За такой браслет можно неделю прожить в отеле на Гандельбезирк. Два браслета за две ночи – это возмутительно. Однако Фамке не стала жаловаться и отправила в щель еще одну изящную цепочку с руки.

Матушка кивнула, удовлетворенная, сняла с висящей сбоку от нее доски отмычку и переправила ее на ту сторону оконца.

– Третий этаж, вторая дверь налево. Еда, питье, уборная здесь, внизу. Если нужен врач – никаких вопросов, мне ли не знать. Это, конечно, будет кой-чего стоить, но он дело свое знает. Если задержитесь, заплатите вперед. Матушка берет золотом и серебром, а не обещаниями. Улавливаешь?

– Да, Матушка. – Фамке взяла ключ. – Спасибо.

Они с Ульрикой направились к лестнице слева. И снова все глаза провожали их... хотя в основном пялились на Фамке. И в основном мужчины – похотливо, разинув рты и чуть не облизываясь. Те, что понаглей, ухмылялись, подмигивали и бормотали сальности. Ульрика, конечно, знала, что Фамке красива, но среди ламий она казалась всего лишь одной из многих. А здесь она выглядела королевой, идущей по лепрозорию, – и, как королева, подбирала юбки и передергивалась от отвращения.

– Спокойней. – Ульрика стиснула локоть подруги.

Фамке выпрямилась и продолжила путь, но шепотки преследовали их, и ее снова затрясло.

– Это дочка Лейбрандта, – сказал один мужлан. – Не узнал ее в этих одежках.

– И без пяток, задранных к ушам, – хихикнул другой.

– Приносила папаше своему, пока тот не помер, немало звона, – заметил третий. – Не отказался бы, кабы она и для меня делала то ж.

Фамке обернулась к мужчине, сверкая глазами.

– Никто и никогда меня больше не продаст, слышишь, ты! Мой отец сдох, и то же случится с любым сутенером, который вздумает протянуть ко мне лапы!

В комнате воцарилось молчание. Ульрика, стискивая руку Фамке, тащила ее за собой.

– Пошли, ну давай же.

Грузный мужчина с обрюзгшим лицом поднялся из-за стола.

– Ты, значит, пришила-таки своего папашу, а, крошка?

Матушка Проруха заколотила клюкой по прутьям решетки.

– Не суй нос не в свое дело! Все вы негодяи-злодеи, но когда вы у Матушки – то ша, перемирие! Любой, кто окрысится на другого под моей крышей, окажется в канаве, и не важно, под кем он ходит. Дошло?

Мужчины заворчали, но нехотя расселись по местам, а Ульрика подтолкнула Фамке к лестнице. Едва они начали подниматься, Фамке со стоном зажала руками уши.

– Зря я, ох, зря, шла бы себе и шла...

– Забудьте, – отрезала Ульрика. – Что сделано, то сделано. Мы запремся. Все будет в порядке.

Фамке расстроенно кивнула.

– Я слишком голодна, вот мысли и мутятся. Бежала, искала вас. Бежала от Касиллы. Просто голова кругом.

– Я тоже, – ответила Ульрика. – Но лучше подождать, когда вы сможете вернуться к Гермионе и своей служанке. Питаться в городе – дело ненадежное.

Фамке вскинула подбородок.

– Я не вернусь!

Ульрика остановилась, уставившись на нее.

– Что? Фамке...

– Нет. Я покончила с ней и ее интригами. То, что она отправила за вами Касиллу, оказалось последней каплей. – Она смотрела на Ульрику сияющими зелеными глазами. – Помните, вы просили меня бежать вместе с вами? Теперь я готова. Не хочу больше иметь с ними ничего общего.

Ульрика мешкала, взволнованная и встревоженная одновременно. Да, она хотела, чтобы Фамке ушла с ней, еще тогда, когда сама собиралась полностью отмежеваться от ламийского сообщества, но теперь все изменилось и, возможно, стало ещесложнее.

– Это трудней, чем вы думаете, Фамке, – вздохнула она. – Здесь нет обожателей-доноров, которыми можно питаться, нет экипажей и богатых домов, чтобы прятать нас от солнца и скота. И я... я все еще охочусь на сильванцев. На нас могут напасть в любой момент.

Фамке сердито махнула рукой.

– Забудьте о сильванцах! Забудьте о ламиях! Пускай убивают друг друга, а мы убежим, вдвоем, как всегда мечтали. – Она вскинула руку, оплетенную еще дюжиной тонких золотых браслетов. – Смотрите! Я могу оплатить дорогу куда угодно! Мы отправимся в Бретоннию, в Тилию! Да хоть в Катай!

Ульрика смотрела в глаза Фамке, на миг отдавшись мечте о свободе. Да. Почему бы просто не сбежать? Есть места и получше этого. Почему бы не оставить позади все запутанные дрязги и розни, терзавшие их сердца? Разве они в ответе за все это? Они об этом не просили. И все же...

Пьяные шаги загрохотали по лестнице над ними, встряхнув Ульрику. Она стиснула эфес рапиры, думая, что их могли подслушать, но человек, шатаясь, прошел мимо безучастно, словно лунатик, продолжая спускаться на первый этаж.

Ульрика взяла Фамке за руку.

– Поговорим в комнате.

Они поднялись на третий этаж и открыли тесную каморку, в которой только и хватило места, что на две очень грязные койки да ночной горшок. Едва Ульрика закрыла дверь и повернула в скважине ключ, Фамке начала снова, возбужденно, как ребенок:

– Послушайте, милая, я все спланировала. Мы переждем тут день, чтобы убедиться, что Касилла нас потеряла, а завтра ночью отправимся в порт и оплатим проезд на...

Ульрика вскинула руки, останавливая излияния.

– Не могу, Фамке. Простите. Я не могу бросить их.

– Но... но почему? Вы должны ненавидеть их сильнее, чем я.

– Я... – Ульрика вздохнула. – Я ненавижу их за упрямство, да – за то, что не позволяют мне сражаться, но Габриелла – моя госпожа. Я поклялась защищать ее – и принести ей голову вожака сильванцев. Эту клятву я не нарушу. Я и без того нарушала слишком много обетов в последнее время. Я должна доказать ей, что чего-то стою. Доказать, что могу быть верной безо всяких оков.

Фамке понурила голову.

Ульрика сжала ее руку.

– Мы с вами еще повидаем мир, Фамке. Но сейчас вы должны вернуться домой.

Фамке сплела пальцы в замок.

– Вы пристыдили меня, сестра. Я тоже давала клятву. Пускай моя госпожа безумна, но она – моя госпожа. Я не позволю сильванцам убить ее. Если бы только она... – Она сердито умолкла и вскинула взгляд на Ульрику: – Позвольте мне остаться с вами. Будем охотиться вместе. Я тоже должна кое-что доказать.

– Вы уверены? Будет тяжело. Вы видели, что ждет вас в мире людей.

Фамке кивнула.

– Я не передумаю.

Ульрика все-таки колебалась. То, с чем они столкнулись только что, – лишь слабый отголосок того, что жизнь за пределами убежища сестринства может швырнуть в лицо Фамке, – и девочка этого не понимает, просто представить не может. Ей куда безопаснее дома, но в то же время как может Ульрика заставлять ее вернуться к жизни, которую и сама ненавидит?

– Хорошо, – сказала она наконец. – Тогда завтра мы переберемся на новое место и начнем нашу войну. – Она улеглась на койку. – А теперь отдохнем немного.

Фамке тоже легла, но нервно прижала руку к груди.

– Надеюсь, что смогу. Голод такой сильный...

Ульрика слабо улыбнулась. Она тоже хотела есть.

– Считайте это первым уроком жизни вне дома.

 

Тихий стон вырвал Ульрику из сна, в котором она гналась за скачущей по нескончаемым крышам тенью. Сначала она даже не поняла, принадлежал ли этот стон – то ли боли, то ли наслаждения – сну или яви, но тут он раздался снова. Стонали в комнате. Может, Фамке приснился кошмар? Но голос был слишком низким, слишком... мужским?

Ульрика резко открыла глаза. Волна паники быстро развеяла туман забытья. Мужчина в комнате? Кто-то напал на Фамке? Она повернула голову, потянулась к рапире – и застыла.

В комнате действительно был мужчина – один из тех, кто подмигивал им в «гостиной» Матушки Прорухи. Он раскинулся на кровати Фамке с выражением бессильного блаженства на бледном потном лице, а Фамке склонилась над ним, жадно приникнув к обнаженной шее жертвы.

ГЛАВА 9
НЕВИННАЯ КРОВЬ

 

– Фамке! – воскликнула Ульрика, вскакивая. – Что вы делаете?

Фамке подняла голову и мечтательно посмотрела затуманенными глазами. По подбородку на шею стекала кровь. Она улыбнулась.

– Не волнуйтесь, Ульрика. Я не собиралась допивать его сама. Я бы разбудила...

– Меня волнует не это! – прорычала Ульрика. – Почему вы вообще пьете? Хотите, чтобы нас прикончили?

– О, да все нормально, – осоловевшая Фамке небрежно махнула рукой. – Есть окно. Мы его выбросим. Никто на нас и не подумает.

Ульрика стиснула кулаки, борясь с желанием отхлестать идиотку по щекам.

– Нет? А как он попал сюда? Вы спустились в общую комнату и поманили его? Или заглянули к нему? Кто-нибудь вас видел?

Фамке рассмеялась.

– Конечно, нет. Я же не дура. Он сам явился сюда. Постучал в дверь, побренчал монетами. – Она улыбнулась, показав окровавленные клыки. – Как я могла ему отказать?

– Фамке... – В голове Ульрики крутилось столько упреков, что она даже не знала, с чего начать. – Фамке, вы... вы должны проявлять большую осторожность. Откуда вам знать, что он никому не сказал, что пошел сюда? Откуда знать, что кто-нибудь не решит его поискать? И когда его обнаружат мертвым под окном, неужели вы думаете, что никто не удивится?

– Но я... – Фамке осеклась, насупилась. – Я не подумала. Я была так голодна, и я не...

Ульрика закатила глаза.

– Это я и имела в виду, когда говорила, что трудно будет уйти от сестер. Вы привыкли питаться когда пожелаете и тем, кого захотите. А здесь нужно сперва хорошенько подумать. Можно ли пить, оставшись не обнаруженной? Есть ли путь к отступлению? Хватятся ли жертвы? Придется ли маскировать следы укусов?

Окровавленный мужчина потянулся к Фамке и несильно сквозь ткань платья стиснул ее грудь.

– Это сон, – пробормотал он. – Дивный сон.

Фамке, вскрикнув от отвращения, отбросила его руку и отшатнулась сама.

– Ох, Ульрика. Я дура. Я не подумала. Что же нам делать?

– Очень хороший вопрос. – Ульрика минуту подумала, потом вздохнула и встала. – Сделаем то, что вы предложили. Выбросим его в окно и прикинемся, что ничего не случилось. Останемся тут до завтрашней ночи, засвидетельствуем свое почтение Матушке Прорухе и отправимся на поиски постоянного убежища. А если кто-нибудь спросит о...

Она прервалась, увидев, что кровь из мужчины льется на кровать Фамке – много крови. Фамке проследила за взглядом подруги – и зашипела от испуга:

– О нет!

– Забудьте, – сказала Ульрика. – Мы перевернем матрас. Могу поспорить, пройдут годы, прежде чем кто-нибудь перевернет его снова. Но сперва – вы насытились?

Фамке перевела взгляд на мужчину, хнычущего и укачивающего шлепнутую руку, потом, скривившись, кивнула.

– Более чем достаточно.

– Тогда позвольте мне закончить.

Фамке встала, и Ульрика присела рядом с жертвой. Ее и саму затошнило, когда она притянула мужчину к себе. Не так она привыкла питаться. Она охотилась только на хищников, неизвестно, является ли этот человек таковым. С другой стороны, поскольку Фамке сделала его смерть неизбежной, глупо не подкрепиться, раз уж есть такая возможность. Нерационально. Тем более если их из-за этого ждут проблемы, то потребуются все силы, чтобы справиться с ними.

Она прижалась ртом к немытой шее и укусила там же, где кусала Фамке. Кислый привкус кожи вскоре исчез, смытый сладостью солоноватой крови. Ульрика глотала жадно, прикрыв глаза, чувствуя, как тепло растекается по конечностям, заполняя холодную пустую сердцевину. Сколько бы она ни ела, сколько бы ни училась самоконтролю, это ощущение всегда ошеломляло. Каждый раз приходилось оттаскивать себя от края пропасти, чтобы не погрузиться в красное безумие, из которого не возвращаются.

– Хайно, живей! – прозвучало из коридора. – Кончай мочить фитиль и мотаем! Есть работа!

Ульрика выдернула зубы из шеи мужчины и уставилась на дверь, восстанавливая ясность сознания. Тяжелые шаги приближались. Ульрика ощутила три сердечных огня.

Она стиснула рапиру и посмотрела на Фамке.

– Как его зовут?

Глаза Фамке расширились.

– Я... я не спросила.

Ульрика перевела взгляд на мужчину. Глаза его оставались полуприкрытыми, рот вяло шевелился.

Она встряхнула его.

– Как тебя зовут?

– С-с-сон...

– Хайно! Ты где?

– Тихо там! – раздался приглушенный голос из другой комнаты. – Люди спать пытаются!

– Не твое дело! Хайно! Бросай все и пошли!

Голос звучал прямо из-за двери. Ульрика пробормотала проклятье, сильным рывком сломала шею жертвы и бесшумно прокралась к окну, на ходу застегивая пояс с оружием. Отодвинув занавеску, она с облегчением убедилась, что снаружи еще царит ночь. Но облегчение тут же сменилось паникой: окно оказалось зарешечено. Возможно, чтобы не впускать незваных гостей или чтобы не выпускать постояльцев без ведома Матушки Прорухи, а может, и для того, чтобы никто не выбрасывал на улицу трупы. Так или иначе, окно перегораживала тяжелая железная решетка. Ульрика вцепилась в прутья, тряхнула: рама затрещала, но решетка устояла. Будь у вампира время, она бы справилась... но времени как раз не было.

– Фамке! – прошептала она. – Помогите!

Фамке послушно подошла и ухватилась за решетку. Они напряглись – и тут в дверь постучали.

– Хайно, проснись! Не пойдешь – не получишь долю!

Оконная рама со скрежетом треснула, верхние прутья частично вылезли.

– Зигмар, что это? – воскликнули в коридоре. – Он что, драпает?

– Ломай дверь! Он намылился нас всех продать!

В дверь заколотили ногами и плечами, а Ульрика с Фамке поднажали снова, освободив еще фута два решетки, но низ держался крепко.

– Еще раз! – скомандовала Ульрика.

Они дернули, и тут дверь распахнулась, осыпав градом щепок трех мужчин в воровском черном и с клинками наголо. Ульрика шагнула им навстречу, выхватив рапиру. Фамке с рычанием припала к полу.

Мужчины окаменели, переводя взгляды с окровавленного Хайно на койке на Ульрику и Фамке с измазанными красным губами.

– Бесовки! – выкрикнул наконец первый, широкоплечий громила с кустистой бородой. – Кровопийцы!

– Убить их! – рявкнул второй. – Пока они не убили нас!

Третий ринулся в коридор, вопя:

– Вампиры! Зовите охотников на ведьм! Вампиры!

Ульрика выругалась и метнулась навстречу двоим оставшимся. По всему этажу уже открывались двери, люди кричали, задавали вопросы. Теперь ничего не исправишь. Им с Фамке не убить всех в этой черной гостинице. Придется бежать.

Она полоснула воров по рукам и ногам, и они рухнули рядом с мертвым товарищем, визжа от боли.

Ульрика вновь повернулась к окну.

– К прутьям, Фамке. Быстро.

Они дернули снова, но в коридоре опять загремели шаги, и, обернувшись, Ульрика увидела толпу вооруженных бандитов, в ужасе заглядывавших в комнату. Она приготовилась к бою, но тут Фамке, яростно заверещав, выдернула наконец решетку и швырнула ее в толпу.

Получивший по лицу железом вожак упал на остальных, посбивав многих с ног.

– Отлично! – крикнула Ульрика. – Теперь бежим! Бежим!

Фамке сиганула через развороченный оконный проем прямо на крышу соседнего здания. Ульрика последовала за ней, и – второй раз за ночь – они понеслись по крышам под бледным светом рябой Маннслиб.

 

Паника стремительно распространялась по Лабиринту – жильцы приюта Матушки Прорухи хлынули на извилистые улицы и прохудившиеся крыши, преследуя Ульрику и Фамке. К счастью, Касилла, ее бойцы и рукокрылая сильфида, кажется, удалились – никого из них торопящиеся на юг беглянки не заметили.

Весь Нульн к северу от реки, похоже, стал слишком опасным, так что Ульрика перевела Фамке по Большому мосту в Фаулештадт, и там они заняли первое же укрытие, которое нашли, – населенный крысами чердак почти разрушенного многоквартирного дома. Ульрика притащила грязные старые лохмотья, они зарылись в тряпье, прячась от солнечных лучей, бьющих сквозь дыры в крыше, и так и лежали, прижавшись друг к другу; Фамке трясло от шока и отчаяния.

– Я думала, что в моем старом доме безопасно, – всхлипывала она. – Я же знаю его как свои пять пальцев. Никто не смог бы меня там найти, если бы я не захотела. А теперь – теперь я никогда не смогу вернуться.

Ульрика обняла подругу.

– Вы все равно не смогли бы. Сами знаете. Они больше не ваш народ.

– Верно, не мой! – злобно прорычала Фамке. – Грязное отребье! Надо было залить весь Лабиринт кровью!

Скользкое, нездоровое беспокойство заворочалось в животе Ульрики. Раньше – равнодушие, теперь – ярость. Фамке ненавидела мужчин и думала о них только плохое, но во всем остальном она проявляла такую мягкость и добродушие, что Ульрике никогда даже не приходило в голову, что девушка может и не разделять ее мнения насчет того, как должен вести себя вампир.

– Фамке, – нерешительно начала она, – тот мужчина, из которого вы пили...

– Я не должна была этого делать. Знаю. Следовало потерпеть.

– Ну, да, но дело не в этом. Он – он что, навязался вам силой? Он угрожал вам?

– Э? Нет. Я же говорила. Он принес деньги.

– Хорошо, но – но если бы вы ему отказали, как думаете, он бы?..

Фамке приподняла бровь.

– Вы о чем?

Ульрика смущенно молчала. Не хотелось ей говорить, что она не одобряет привычек Фамке, но если они собираются жить вместе, возможно, лучше сказать это сейчас, не дожидаясь осложнений.

– Я очень разборчива в еде, – решилась она наконец. – Я бы не стала пить из него.

Фамке пожала плечами.

– Я тоже. Не люблю мужчин, даже в качестве корма. Но...

– Я имела в виду – я охочусь только на хищников. На тех, кто убивает невинных.

Фамке помолчала. Потом неуверенно хихикнула.

– Да ну. Вы смеетесь?

– Я дала обет.

Фамке повернула к Ульрике лицо.

– Но... но почему? Не понимаю...

Теперь пожала плечами Ульрика.

– Не хочу пачкать руки в невинной крови, – сказала она. – Не хочу стать чудовищем.

– Они не невинны, – возразила Фамке. – Вы же их видели. Они ненавидят нас. Они убили бы нас безо всякой жалости. Почему же мы не можем делать того же с ними?

Штефан говорил то же самое и с легкостью находил нестыковки в контраргументах Ульрики, но Штефан оказался абсолютно бессердечным. А Фамке всегда проявляла такую чуткость... Возможно, Ульрика все-таки сможет убедить ее взглянуть на ситуацию со своей стороны.

– Ну, есть и прагматические причины, – начала она. – Как вы только что видели, резня без разбора лишь будоражит скот, что нежелательно, а убийство разбойников укрепляет Империю, а нам, ламиям, выгодно, чтобы Империя была сильной, поскольку сестринство нашло здесь приют, но... – Она взъерошила свои стриженые волосы, помолчала и продолжила: – Но ладно, я признаю, что это всего лишь логическое обоснование. Я охочусь на хищников, потому что не хочу охотиться на слабых, вне зависимости от того, что обо мне подумают. Их ненависть рождена страхом, и я их за это не виню. Но и разжигать страх я не стану. У них и так есть чего бояться – в избытке.

Фамке пристально посмотрела на нее.

– Вы все еще хотите быть человеком.

Ком застрял у Ульрики в горле.

– А вы нет?

Фамке вновь рассмеялась, только на сей раз хрипло.

– Я рассталась со своей прежней жизнью сразу, как только смогла. Ха! Если бы Гермиона не предложила мне нежизнь, я выбрала бы обычную смерть. Я и яд уже приготовила, только выжидала момент, чтобы скормить его отцу, а потом проглотить самой. Тогда-то она и пришла и забрала меня.

Ульрика моргнула, но сказать что-либо не успела – Фамке вывернулась из ее объятий и заглянула ей прямо в глаза, дрожа от прилива эмоций.

– Вы при жизни никогда не были слабой, да? Вы – дочь аристократа. Вы учились фехтовать. Умеете скакать верхом, драться. А я – мышь. Милая маленькая мышка. Я знаю, что слабые и невинные делают с теми, кто слабее и невиннее их. Говорят ведь – сточные воды текут под гору. Как и побои. Мышку каждый старается раздавить. – Она вскинула руки, выпустила когти. – Я больше не мышь. Я – кошка. Теперь я давлю мышей!

Если бы вампиры могли рыдать, слезы струились бы сейчас по лицу Фамке. А так ее душили сухие всхлипы, да нижняя губа дергалась и кривилась. Ульрика, подчинившись инстинкту, вновь порывисто обняла подругу.

– Я не знала, – сказала она. – Вы мне рассказывали, но я не понимала. Простите.

Трясущаяся Фамке прижалась к ней, и Ульрика погладила ее по голове. Да, глупо полагать, что девчонка из Лабиринта сумеет увидеть жизнь так же, как Ульрика. Милосердие и сострадание – удел немногих благородных, способных их даровать. Бедность себе такую роскошь позволить не может. Ульрике стало стыдно, словно она высмеяла чье-то неумение пользоваться за обедом вилкой, когда у него и стола-то не было.

– Простите меня, – повторила она. – Я не имела права указывать вам, кем питаться. Вы вольны делать что угодно, но... но...

– Но вам бы этого не хотелось, – выдохнула Фамке в плечо Ульрики.

– У меня даже нет права просить, – сказала Ульрика, – но если вы разрешите охотиться мне, я обещаю, что вы не будете голодать. Порочных людей в Империи более чем достаточно.

Фамке рассмеялась и подняла голову, взглянув в глаза Ульрики.

– Вы единственная в этом мире, кого мне не хотелось бы обидеть, сестра. Если мой способ причиняет вам боль, что ж... – Она ухмыльнулась. – Тогда счастливой охоты.

Ульрика крепче обняла подругу и поцеловала ее в лоб.

– Спасибо, Фамке. Спасибо вам.

ГЛАВА 10
ОКРЫЛЕННЫЕ

 

– Нам нужно вести себя осторожно, – сказала Фамке, когда они с Ульрикой шли следующей ночью по улицам Индустриэльплатц в поисках постоянного пристанища. – Фаулештадтом по-прежнему правит мадам Матильда. Пожар в «Голове волка» чуть притормозил ее, но она открыла новое заведение, назвала его «Литейная», и ее банда все так же сильна. Половина шлюх и головорезов к югу от реки ходят под ней.

– Гм-м-м, – протянула Ульрика. – А другая половина?

– Они в основном живут в доках. Там от веку заправляет старое тилийское семейство. Проститутки и воры платят им десятину. Матильда войны не хочет, вот и махнула на них рукой, хотя свои шпионы у нее там имеются.

– Естественно, – кивнула Ульрика. – И все-таки это, пожалуй, безопаснее, чем сидеть у логова волчицы. Пошли, посмотрим, может, чего и найдем.

Через несколько часов блужданий в окрестностях доков они действительно кое-что нашли – похожий на пещеру погреб уничтоженной огнем мастерской камнетеса, спаленной вместе со многими другими зданиями несколько месяцев назад, во время беспорядков, начавшихся после того, как охотники на ведьм подожгли «Голову волка». Соседние доходные дома рухнули, завалив мастерскую, оставив лишь груду обугленных балок и расколотой черепицы, но крепкий и безопасный подвал, в котором каменщики хранили готовые изделия, уцелел, и попасть туда можно было через небольшую дыру в полу. Недавних следов снаружи Ульрика не обнаружила, равно как и незаконных поселенцев внутри, и, вняв мольбам Фамке, торжественно объявила погреб их новым домом.

Фамке влюбилась в это жилище с первого взгляда, и Ульрика была с ней солидарна: несмотря на едкий запах гари, закопченные стропила, трещины в сводчатом потолке, подвал обладал неким мрачноватым величием. Вдоль стен выстроились затянутые паутиной колонны, повсюду сумеречными призраками высились могильные памятники и наполовину законченные крылатые статуи, а несколько острых копий проникшего в крошечные дыры лунного света пронзали тьму, и в них плясали потревоженные сверкающие пылинки. Если не знать, что сверху громоздятся развалины, можно подумать, что это – усыпальница древнего замка или часовня заброшенного монастыря.

Ульрика соорудила для входной дыры «дверь», прикрыв отверстие толстой каменной плитой, такой тяжелой, что поднять ее мог лишь обладатель сверхъестественной вампирской силы, а потом помогла Фамке прибраться, стащив мусор и обломки к стенам погреба.

За работой Фамке весело щебетала, что нужно стащить где-нибудь ковры, и столы, и кровати, и поставить повсюду свечи, и повесить драпировки, но Ульрику больше интересовало возвращение к охоте. Пускай погреб и романтичен, он послужит им пристанищем лишь до тех пор, пока они не разберутся с сильванцами и не вернутся к своим госпожам. Да, скоро они пойдут домой – если, конечно, Ульрика сумеет найти новую зацепку.

– Значит, наши госпожи все еще не нашли сильванский лагерь? – спросила она, перебив вдумчивые рассуждения Фамке о столовых скатертях.

Фамке поджала губы, потом откинула с измазанного грязью лба прилипшие волосы. Нарядное платье она сняла, оставшись в блузке и подоткнутых нижних юбках.

– Они уверены, что войско в Штирвудском лесу, к северу от города, но лес большой, и никто из шпионов не вернулся из чащи.

Ульрика покачала головой.

– Почему бы им просто не передать слухи о незваных гостях графине Эммануэль, чтобы поисками занялась армия Нульна?

– Эмиссар Лашмия считает, что разоблачение любых вампиров, даже сильванских, подвергнет опасности нас, и хочет сохранить войну в секрете. Она также полагает, что сильванцы сделают ответный ход, раскрыв всех ламий Нульна.

Ульрика вздохнула.

– И потому наши сестры просто сидят и ждут сложа руки? У них что, нет вообще никаких зацепок?

– Слишком много, – ответила Фамке. – Ходят слухи, что штирландские бандиты, заправляющие медвежьими боями, – шпионы сильванцев. Говорят, что сильванцы наняли шлюх Фаулештадта в качестве маркитанток. Еще много о чем болтают. Помните госпожу Энглехильду? Ну, ту, что лежала в гробу в зале совета? Она, величайшая наша провидица, несколько раз ощутила в городе присутствие могущественного сильванца.

Ульрика кивнула.

– Я встречалась с ним. Дралась с ним. Он силен. Их предводитель, полагаю.

Глаза Фамке расширились.

– Вы встречались с ним – и живы? Он... он убил нескольких лучших из наших.

Ульрика смущенно пожала плечами.

– Думаю, он просто оставил меня в живых, но... скольких он убил? И неужели наши сестры не смогли проследить за ним?

– Всех их убили сразу. Четыре ламии и несколько кавалеров-доноров. Одной сестре удалось бежать, но ее слишком серьезно ранили, чтобы она могла пойти за ним. – Фамке опустила свой конец почерневшей балки и вытерла руки о нижнюю юбку. – Госпожа Энглехильда почувствовала сильванца рядом с борделем, и госпожа Людвина организовала охоту, взяла двух лучших бойцов и двух самых чутких пророчиц – кроме госпожи Энглехильды, конечно, она ведь не может покинуть гроб, – чтобы выследить и убить его. – Она покачала головой. – Выжила лишь госпожа Людвина, да и то чудом. Они угодили в засаду. Сильванцы перерезали сестер, не дав им возможности защититься. Госпожа Людвина спаслась бегством, раненная мечом в живот и шею, и почти умирала, когда вернулась рассказать нам, что произошло.

– Засада, – повторила Ульрика. – Кто-то сообщил сильванцам.

Фамке кивнула.

– Скорее всего. Вот почему они так яростно спорили насчет предателей, когда я привела вас на совет. Все обвиняли друг друга.

Ульрика пожевала губу, размышляя. История всколыхнула в ее памяти знакомое эхо.

– Госпожа Людвина, – произнесла она наконец. – Она предательница.

Фамке заморгала.

– То есть? Она чуть не умерла. Сильванский меч почти рассек ее позвоночник.

– Почти. Чуть. Но она ведь оправилась, да? И теперь горит жаждой мщения. Громче всех возмущается сильванцами. Хочет снова собрать лучших из вас, чтобы опять отправиться за убийцей.

Фамке нахмурилась.

– Вы ее знаете?

– Я знаю эту уловку, – ответила Ульрика. – Сильванец, с которым я сражалась в Прааге, был на такое мастер. Он сам порезал себя, чтобы я думала, что он бился с нашими врагами, а на самом деле он навел их на нас. И яростно клял сильванцев – в то время как сам был одним из них.

– Ну... может быть, – признала Фамке. – Но иногда те, которые кричат громче всех, на самом деле являются самыми преданными. Откуда вам знать?

Ульрика подняла дублет, пояс и начала одеваться.

– Если бы госпожа Людвина не командовала охотничьей группой, возможно, я бы поверила, что предатель не она. Но вы сказали, она сама организовала поход. Выбрала лучших бойцов и лучших пророчиц – наиболее полезных вам в войне с врагом, – и вот они мертвы. Теперь она хочет устроить новую вылазку, опять взяв лучших из оставшихся. Понимаете? Она планирует систематически уничтожать ламий, представляющих угрозу для ее хозяина, заводя их в засады.

Фамке прикусила губу.

– Вообще-то графиня Габриелла и еще кое-кто перешептывались о том же, но не на совете. Госпожа Людвина хранит секреты многих. Никто не посмеет обвинить ее из страха, что обнаружатся их грешки.

Ульрика улыбнулась, показав клыки.

– Что ж, значит, хорошо, что мы уже изгнаны, да? – Она ухватилась за веревку, свисавшую из дыры в потолке и закрепленную наверху. – Идем. Найдем ее. Пусть приведет нас к врагу.

 

Когда Ульрика и Фамке покинули развалины, окружавшие их убежище, и двинулись к Большому мосту, они увидели три фигуры, шагавшие им навстречу по темной улице, – и насторожились. Силуэты определенно выглядели женскими, несмотря на мужскую одежду и висящую на боку у одного рапиру. Ульрика опустила руку на эфес, боясь, что это ламии нашли их, но, когда женщины приблизились, она ощутила биение их сердец. Хотя – это ведь не гарантия, верно? Возможно, это люди Матильды...

– Вечер добрый, дорогуши, – окинув их беглым взглядом, сказала одна из женщин, облаченная в открытое красное платье и с волосами, выкрашенными в невероятный малиновый цвет. – Не видела вас раньше. Новенькие в игре?

– Э... в игре? – переспросила Ульрика.

Женщины прыснули.

– Ой, только не изображай невинность, дорогуша, – сказала блондинка с пустыми глазами. – Мы все тут прогуливаемся.

– Шикарный прикид. – Мужеподобная одобрительно кивнула на одежду Ульрики. – А клинок-то – сперла?

Ульрика наконец сообразила. Женщины были проститутками с селезнем – и приняли Ульрику с Фамке за себе подобных. Она уже собиралась ответить, но тут вклинилась Фамке, вернувшаяся к своему прежнему акценту – как тогда, в черном отеле.

– Прости, киска. Мы смертельно устали. Ток что обслужили отряд тилийских копейщиков. Двадцать парней. Чувствую себя подушечкой для булавок.

Шлюхи захохотали, отпуская непристойности, и лишь красноволосая не сводила с парочки оценивающего взгляда.

– Что, остановились здесь? В развалинах?

Фамке рассмеялась.

– Да нет, просто свернули сделать пи-пи. Мы... ну, мы как раз ищем местечко, не знаешь чего?

Малиновая скрестила на груди руки.

– На кого работаете-то? На банду Литейщиков?

Фамке покачала головой.

– Сейчас ни на кого. Раньше промышляли к северу от реки, но цены там так себе. А здешний босс кто?

– Загляни к Туро в «Смеющегося медведя», – сказала блондинка, кивнув в сторону, откуда они пришли. – В доках заправляют Валантины, а они не любят вольняшек.

– Оно и понятно. – Фамке помахала девушкам. – Повидаемся с ним. Спасибо за предупреждение.

– Да уж, повидайтесь. – Малиновая двинулась следом за подругами. – А то мы тут тоже к вольняшкам не очень.

– Они охотятся на нас? – прошептала Ульрика, когда они отошли подальше. – Или все так просто, как и казалось?

– Не знаю. Они не из шайки Матильды. Это точно. Я бы почуяла. Но... – Фамке пожала плечами.

Ульрика оглянулась – и увидела, что Малиновая тоже смотрит им вслед. Ну и что это – естественное подозрение шлюхи, дорожащей своим участком, или нечто более зловещее?

– Возвращаясь, будем очень осторожны, – сказала она. – И если обнаружим, что они бродят поблизости, найдем другое место.

Фамке надулась.

– А мне тут понравилось.

– Мне тоже, – ответила Ульрика. – Но жить мне нравится больше.

 

Госпоже Людвине явно не нравились рапиры и сапоги по колено. Из потайной двери в проулке возле «Чаши Каронны» она появилась, одетая жонглером, в сопровождении «певицы» и «танцовщицы», а трое мускулистых спутников-доноров изображали их охранников и зазывал. Людвина была в маске, пестрых лохмотьях и корсаже с низким вырезом, демонстрирующим роскошные выпуклости. Наряды ее товарок выглядели столь же откровенными и вызывающими. Конечно, лиц их точно никто не запомнит.

Ульрика с Фамке последовали за ними. Ульрика улыбалась. Такая маскировка хороша для сбора информации. Актеры могут пройти куда угодно, появиться в любом заведении, богатом или бедном, и, показывая представление, ловить слухи и сплетни. Вопрос только: шпионят ли они для ламий или преследуют иную цель?

С крыш Ульрика и Фамке наблюдали, как «труппа» прошествовала по Гандельштрассе и вошла в таверну, чтобы исполнить свои роли перед зрителями, а потом поболтать с ними. Артистками, кстати, ламии оказались отличными, и Ульрике пришлось напомнить себе, что она тут не для того, чтобы глазеть, как они метают ножи и крутят сальто, а чтобы проследить, не назначена ли у них тайная встреча.

В местечке под названием «Вязы» Фамке, разинув рот и ухмыляясь, как восхищенный ребенок, смотрела, как Людвина жонглирует зажженными свечами.

– Наслаждаетесь представлением? – спросила Ульрика.

Фамке досадливо пожала плечами.

– Да нет, это не то. Просто я здесь. На свободе. Вокруг нет запертых дверей. Я могу пойти куда пожелаю. Могу бегать по крышам и гулять по улицам. – Она сглотнула. – Даже сказать не могу, как я по всему этому скучала.

Ульрика стиснула ее руку; у нее в горле тоже стоял комок.

– И мне знакомо это чувство. Когда графиня отпустила меня охотиться на Мурнау, я точно опьянела. Ветер в лицо. Звезды над головой. Возможность размять ноги. Но... вы должны остерегаться. В тот первый раз свобода настолько вскружила мне голову, что я забыла спрятаться от солнца и чуть не сгорела насмерть.

Глаза Фамке расширились.

– Я запомню, сестра.

 

Примерно час спустя на улице процветающих трактиров, к востоку от Оружейной палаты, Ульрика и Фамке увидели, как Людвина и ее спутницы выходят из кабака с гордым названием «Вильгельм Третий». Они повернули на юг, но тут Людвина внезапно остановилась и посмотрела на север, словно что-то увидела, потом шепнула остальным – и они тут же разделились, пожелав друг другу доброй ночи, как будто прощаясь до завтра, но затем, разойдясь, все двинулись в указанном Людвиной направлении по параллельным аллеям и улицам.

Ульрика, махнув рукой на прочих, не отрывала глаз от Людвины, которая, в отличие от товарок, выбрала путь по крышам. Ульрика с Фамке тоже скользили поверху, но держались на значительном расстоянии, боясь, что вампир узнает об их присутствии благодаря чувствам, что острее слуха и зрения.

Через полквартала Людвина притормозила и огляделась. Ульрика с Фамке прильнули к крыше, опасаясь, что их все же заметили, но Людвина шагнула к дымовой трубе, на миг опустилась возле нее на колени, а потом двинулась дальше.

Фамке рванулась было следом, но Ульрика удержала ее.

– Дальше нам не нужно, – сказала она, кивнув на трубу. – Вот она, цель экспедиции.

– А что она сделала?

Ульрика пожала плечами.

– Оставила записку? Или сделала отметку? Что бы там ни было, ради этого она отделилась от спутниц, а значит, это наверняка что-то, чего ламии не одобрили бы. Подождем и выясним.

Они подождали, увидев, как Людвина внизу на улице присоединилась к остальным, устроив грандиозное шоу проклятий, когда товарки пожали плечами и покачали головами, сообщая, вероятно, что ничего не обнаружили. Наругавшись вдоволь, Людвина торопливо повела их на восток, словно преследуя кого-то, и Ульрика наконец поднялась и направилась к подозрительному дымоходу.

Девушки обогнули трубу, изучая ее от основания до верхушки и простукивая кирпичи, пока Фамке вдруг не замерла.

– Вот, – сказала она, вытащила незакрепленный кирпич и протянула Ульрике спрятанный в нише листок пергамента.

Ульрика развернула его. Письмо было написано то ли по-тилийски, то ли по-эстальски. Так или иначе, прочесть его вампир не смогла, но некоторым словам перевод не требовался: Штирвуд, Лашмия, зоммерцайт – название быстро приближающегося месяца. Обнаружилась на листке также стоящая наособицу буква «К», которой мог обозначаться император Карл-Франц. Ульрика передала листок Фамке.

– Можете прочесть?

Фамке взглянула и покачала головой.

– Это древнетилийский. Госпожа Гермиона немного учила меня, но я почти ничего не знаю. – Она указала на слово: – Вот это – «пошел», или «ушел», или «пойдет». Гм-м-м. Мне нужно время, может, я и разберу кое-что.

Ульрика снова скатала свиток.

– Мне кажется очевидным, что она сообщает сильванцам о планах ламий, но подробности не важны – важнее, для кого оставлена записка, и сам факт предательства. – Она сунула пергамент в кошель на поясе, подумала и повернулась к Фамке: – Вы останетесь здесь наблюдать за дымоходом, чтобы увидеть, кто придет за письмом, а потом проследите за ними. Не приближайтесь, не нападайте. Я лишь хочу знать, куда они пойдут. Ясно?

– Да, сестра. А вы куда?

Ульрика ухмыльнулась.

– Пойду передам этот пергамент графине Габриелле.

Фамке охнула.

– Вы вернетесь к ламиям?

– Не волнуйтесь, я у них не останусь. Встретимся в погребе. – Она стиснула руку Фамке. – И помните об осторожности, когда будете возвращаться. Если увидите рядом тех шлюх или еще кого-нибудь – не ходите. Бегите на грязный чердак, где мы провели позапрошлую ночь. Я найду вас там.

– Да, сестра.

Ульрика похлопала ее по плечу, повернулась, чтобы уйти, но Фамке удержала ее и поцеловала в щеку.

– Я счастлива, что убежала с вами, – сказала она. – Еще счастливее, чем когда Гермиона разрешила мне убить отца. Мне следовало пойти с вами еще тогда, в первый раз.

Ульрика вспомнила свое путешествие в Праагу и содрогнулась.

– Я рада, что вы этого не сделали. Я тогда чуть не умерла. Но я тоже счастлива, что вы сейчас рядом. Хорошо, когда есть тот, с кем можно сражаться плечом к плечу.

Она тоже поцеловала Фамке – и прыгнула на соседнюю крышу, переполняемая восторгом. Как же все-таки здорово, что она не одна, что с ней сестра. Только сейчас девушка осознала, что, с тех пор как она покинула Габриеллу, ей не хватало товарища, с которым можно делить радость и горе, добро и худо. Она видела такого спутника в Штефане, но он дурачил ее, притворялся другом, чтобы подобраться к ламиям Прааги. С Фамке о подобном можно не беспокоиться. Они подружились с первой же встречи, они одинаково понимали свое место в мире и ламийском сообществе. О лучшей подруге Ульрика не могла и мечтать.

ГЛАВА 11
УТРЕННЕЕ СОЛНЦЕ

 

Честно говоря, Ульрику так и подмывало двинуться прямо к парадному входу «Чаши Каронны», с боем прорваться к графине Габриелле и лично, преклонив колено, вручить ей свидетельство предательства госпожи Людвины, но она понимала, что лучше этого не делать. Во-первых, ей не хотелось, чтобы ее поймали, и, во-вторых, драка с бывшими сестрами – а то и убийство кого-то из них – отнюдь не сыграет ей на пользу, когда она в конечном счете решит с триумфом вернуться в ламийское сообщество.

Однако, если не доставлять записку самой, как убедиться, что графиня действительно получила свиток? Если бордель наводнен шпионами, документ может просто не добраться до адресата, особенно если Ульрика напишет на пергаменте: «Графине – лично в руки». Да, все, адресованное «Графине Габриелле», окажется под подозрением. С другой стороны, если не найти способ подчеркнуть важность послания, графиня может открыть письмо далеко не сразу. Как же предупредить ее, не насторожив прислугу?

Ульрика думала-думала и, кое-что придумав, поспешила к рядам постоялых дворов близ Адвокатского Колледжа. В этот час ночи только там можно было найти перо, бумагу и конверты. Купив у ночного клерка «Парика и молотка» все необходимое, она присела с краешка к столу и составила письмо, короткое и по существу:

Госпожа!

В доказательство своей верности представляю предательское послание, переданное вашим врагам госпожой Людвиной из вашего собственного дома.

Ваша дочь,

Ульрика.

 

Затем, старательно изображая мужской почерк, вывела на конверте:

 

Мадам дю Вильморен

от Феликса Ягера, эсквайра.

Касательно нашего недавнего знакомства.

 

Ульрика улыбнулась. Всех, кто не знал Феликса, имя отправителя и тема послания заставили бы предположить, что это кто-то из клиентов заведения решил в письменном виде высказать жалобы или похвалы, но графиня, которая помогла Феликсу и Готреку уничтожить собственное заблудшее кровное дитя, Адольфа Кригера, и сорвать его планы, несомненно, предположит новое развитие событий на этом фронте, что в нынешних обстоятельствах для нее совершенно нежелательно. Она непременно вскроет письмо сразу по получении, а когда вскроет...

Ульрика сложила свиток госпожи Людвины, сунула его в конверт вместе со своей запиской и запечатала послание воском стоящей на столе свечи. Потом она вернулась к ночному клерку, подбрасывая на ладони две монеты.

– Мне нужно, чтобы это доставили немедленно, – сказала она. – Есть у тебя на подхвате проворный мальчишка? Который не должен знать, от кого письмо, ясно?

Клерк посмотрел на монеты – две золотые кроны. Целое состояние. Глаза его расширились.

– Конечно, мадам. Я позабочусь об этом тотчас же.

– Отлично, – кивнула она. – Я прослежу, чтобы ты не проговорился обо мне. Проговоришься – заберу и конверт, и деньги.

– Ни в коем случае, мадам. Не беспокойтесь.

Ульрика вернулась к столу, а клерк позвонил в колокольчик, вызвав из задней каморки сонного мальчишку. Навострив уши, Ульрика услышала, как портье говорит курьеру, куда доставить конверт – и только. Взяв письмо, мальчик отправился выполнять поручение. Секундой позже Ульрика поднялась, отсалютовала клерку – и двинулась за посланником.

 

Убедившись, что мальчик благополучно добрался по «Чаши Каронны» и передал конверт мадам Реми, Ульрика двинулась через весь город к крыше, на которой ждала Фамке, надеясь застать ее на дежурстве. Однако по пути она вспомнила о другой крыше – и замедлила шаг.

Расплывчатый сильванец предложил ей вернуться на крышу, где он растворился в воздухе, когда Ульрика будет готова присоединиться к его армии. Она собиралась отправиться туда следующей же ночью, притворившись, что жаждет переметнуться, но потом появилась Фамке, ламии атаковали чумной дом, и девушки пустились в бега...

Однако если до него дошли слухи о той ночи, то, возможно, он поверит, что теперь она готова. Ульрика побежала к зданию на западной стороне Эммануэльплатц и взобралась наверх. Вампира там не было. Она подождала. Он не пришел. Она поднялась и принялась мерить крышу шагами. Он не появлялся. Она походила еще немного – и вдруг на самом гребне обнаружила послание, написанное пальцем на черной копоти, покрывавшей черепицу.

«Не раньше, чем вы передумаете».

Прокляв вампирское самоуверенное предвидение, она огляделась, всматриваясь в ночь.

– А откуда вы знаете, что я не передумала? – крикнула Ульрика.

Ответа не последовало.

Она снова спустилась на улицу, ругаясь из-за потерянного времени, и пошла к Фамке. Однако, завернув за угол, обнаружила, что улица, огибающая госпиталь Шалльи, перекрыта разгневанной толпой, и услышала знакомый голос, произносивший пламенную речь:

– Сестры милосердия больше не служат Шаллье, друзья мои! Они променяли голубя на летучую мышь, а целебные травы – на белладонну. Их развратили и исковеркали мерзкие демоны в женском обличье, и теперь они питаются теми, кого когда-то лечили.

Ульрика невольно скривилась. С этим харизматичным охотником на ведьм она уже сталкивалась на Рейкплатц. Он едва не убил ее, он натравил на нее последователей. Сейчас он стоял на ступенях госпиталя, одетый, как прежде, в черное, с набитым кольями патронташем, наискось перечеркивающим грудь, с огромным молотом в одной руке и факелом в другой.

– Выломаем двери и вытащим их! – кричал он. – Сожжем их поганое гнездо! Кровопийцы!

Ульрика следила за ним, огибая толпу и поражаясь людской глупости. Грядет война – а с ней болезни, увечья, смерть, и шаллийки, возможно, единственные способны поддержать жизнь в городе, а этот идиот хочет уничтожить их. Удивительно.

– Бей! – вопил он, указывая факелом на двери госпиталя. – Бей во имя Империи!

Да, с отвращением подумала Ульрика, бей врага во имя Империи. Отлично, приятель. Но, разворачиваясь и проталкиваясь сквозь последних зевак с краю толпы, она вдруг застыла. По спине пробежал озноб. Неужели показалось? Она оглянулась. Было что-то безумно знакомое в том, как зачинщик тыкал факелом, в том, как он двигался и поворачивался. Знакомое по прошлому столкновению? Нет. Не то. Эта его поза, то, как он держится... Ульрика уже видела это прежде. Он вел себя как король, словно все, на что падал его взгляд, принадлежало ему.

Отравленный ледяной кинжал пронзил сердце Ульрики. Сильванец – вампир с затененным лицом, враг, которого она только что искала на крыше, на которой он победил ее. Он – подстрекатель! Вот он, ответ на ее молитвы!

Она подошла ближе, просто чтобы убедиться. Да. Это оказался он. Теперь, когда Ульрика знала, на что смотреть, она не могла ошибиться. То же телосложение, та же осанка, и голос, пускай сейчас лихорадочно визжащий, а не угрожающе мурлыкающий, обладал тем же богатым тембром. Зубы Урсуна! Всего два прыжка, и... но нет, он слишком могущественен, и толпа разорвет ее в клочья, едва она набросится на него. Здесь он неприкосновенен. Нужно пойти за ним, дождаться, когда он останется один... да, она пойдет за ним и найдет его логово! Чем больше она узнает о нем и его методах – прежде чем убьет его, – тем больше сможет сообщить Габриелле, когда принесет ей его голову.

Так что Ульрика снова проскользнула на крыши и, давясь тошнотой, наблюдала, как вампир и его обезумевшие последователи штурмуют госпиталь Шалльи, выволакивают на улицу сестер и пациентов, избивают их и забрасывают камнями, а потом дерутся с городской стражей, прибывшей наконец к уже пылающему зданию. Однако сквозь отвращение пробивалось определенное – устрашающее – восхищение методами сильванца.

Убийство шаллиек казалось глупостью, когда Ульрика считала, что к этому призывает живой человек, но как враг Империи вампир действовал гениально. Маскируясь под несгибаемого защитника имперских ценностей, сильванец мог подрывать именно те структуры, которые делали Империю сильной. Шаллиек истребят – или станут бояться как жертв ламийского обмана, – а значит, болезни смогут свирепствовать неудержимо. Предыдущая тирада насчет того, что двор графини Эммануэль наводнен вампирами, должна посеять инакомыслие в массах, внушить народу недоверие к предводителям, вселить вграждан нежелание защищать власть имущих. Находясь внутри, враг расшатывал центр, чтобы тот рухнул, когда захватчики поднажмут снаружи. Подло – но гениально.

Когда стражники начали теснить толпу, сильванец ускользнул вместе с несколькими подручными и исчез в проулке, пока его последователей колотили дубинками и шестами. Потом он шепнул что-то приближенным – и они разбежались в стороны. Жаль, что рядом не было Фамке – она бы могла проследить за одним из помощников вампира. Ульрике оставалось лишь преследовать предводителя – но даже это оказалось делом непростым. Несмотря на скорость и обостренные чувства, ей с большим трудом удавалось не терять его из виду, ведя весьма тонкую игру: прыгая с крыши на крышу так, чтобы не отстать, но и не оказаться слишком близко, чтобы вампир ничего не почуял.

Она надеялась, что он скоро скроется в своей норе, но сильванец безостановочно бродил всю ночь: заглядывал в кабаки, чтобы взбаламутить выпивох рассказами о вампирах на высоких постах; убил в тупике сержанта армии Нульна, оставив на его шее очевидные следы укусов; поразглагольствовал на углу о том, что стража не смогла защитить сестер Шалльи от взбесившейся толпы; написал кровью из собственного пальца на парадной двери богатого частного дома: «Здесь живут вампиры!»; а когда город отправился спать и улицы опустели, встретился с кучкой мрачных заговорщиков – людей, судя по сердцебиениям, – в подвале выпотрошенного здания в Трущобах.

Ульрика решила было, что это и есть его укрытие, однако, когда встреча завершилась, он тоже ушел, поступив, пожалуй, разумно. Ни к чему ненадежным подчиненным знать, где истинное жилище предводителя. Даже самые преданные способны выдать – под раскаленным железом охотников на ведьм или на дыбе.

Потом сильванец прошелся по Нойштадту, особое внимание уделив окрестностям к югу от Альтештадской стены, останавливаясь то там, то тут, осматривая разные дома и проверяя разные места, словно в поисках записок или посылок.

Наконец, когда на востоке уже забрезжил серый рассвет, вампир направился в район Полуострова, где и постучал в двери скромного дома неподалеку от казарм армии Нульна. Его впустили. Не будучи уверенной, что сильванец действительно добрался до конечного пункта своего маршрута, Ульрика наблюдала за домом, сколько осмелилась, но, когда серое небо порозовело, а вампир так и не появился, она решила, что наконец-то нашла его логово, и поспешила через мост в Фаулештадт, ухмыляясь во весь рот. Ей не терпелось рассказать новости Фамке.

Она нашла врага, узнала, кем он прикидывается, выяснила, где живет и как действует. С помощью Фамке она выследит заговорщиков, выявит их сеть, а потом поймает вампира-лидера, убьет его и принесет голову врага Габриелле и Гермионе вместе со всеми подробностями о его организации. При этой мысли Ульрика рассмеялась. Выражение лица Гермионы будет стоить всего случившегося прежде.

 

Похоже, безумие города зарождалось к югу от реки: прокрадываясь по выжженной полосе к погребу камнетесов, Ульрика услышала вдалеке улюлюканье и издевательский гогот бушующей толпы. Впрочем, она не стала обращать на это внимания – сейчас ее больше интересовало, не околачивается ли кто возле развалин. Никого не заметив, не уловив ни сердечного жара, ни постороннего пульса, она проскользнула между сломанных балок к плите, прикрывавшей дыру в подвал.

Камень оказался сдвинут.

Проклятая девчонка! Она что, хочет, чтобы ее обнаружили? Что, поленилась закрыться? Но тут Ульрика заметила на пыльном щебне вокруг отверстия с дюжину отпечатков сапог, а заглянув внутрь, обнаружила прицепленные к балкам веревки – рядом с той, которую привязала сама. В желудок провалился ледяной ком. Что случилось? И когда? Что, если захватчики все еще там? Была Фамке в погребе, когда они пришли, или еще не добралась до него?

Ульрика по-прежнему не улавливала биения сердец, но это не гарантировало безопасности. Если ламии снова нашли их, она ничего не услышит.

Ульрика стремительно соскользнула по веревке, со стуком приземлившись в клубах пыли, выхватила рапиру и кинжал и закружилась, вглядываясь во тьму. Она никого не увидела, но здесь имелось множество мест, в которых можно спрятаться. Быстро обойдя помещение, она заглянула за каждую статую, в каждую нишу. Никого, но на полу, возле груды одеял, служивших им с Фамке постелью, обнаружила еще не подсохшую кровь и следы борьбы.

Лед в животе превратился в свинец, ребра словно стиснул невидимый кулак. Кто-то забрал Фамке. Но кто? И куда?

Ветерок принес рев далекой толпы, а с ним и слабый, но резкий, как крик ястреба, знакомый голос.

Ульрика в слепом порыве ринулась наверх, наружу, навстречу шуму, доносившемуся со стороны доков, граничащих с пепелищем, – туда направлялись встреченные ими шлюхи. Объятая паникой, девушка неслась туда, перемахивая через заборы и обломки, визг Фамке и крики толпы становились все громче и отчетливее, а свет зари – все ярче и болезненнее.

Наконец, обогнув последний угол, она обнаружила источник криков – и застыла в ужасе. На маленькой площади, подпертой с двух сторон многоквартирными домами, а с двух других – выжженными развалинами, глумящаяся толпа отребья Фаулештадта окружала старый обшарпанный позорный столб, к которому несколько охотников на ведьм в широкополых шляпах и длинных кожаных пальто приковывали обнаженную Фамке – прямо на пути лучей восходящего солнца.

ГЛАВА 12
ВЕЧНАЯ МЕСТЬ

 

Сгоревшее здание бросало на Фамке тень, пока прикрывая ее от губительного света, но скоро, очень скоро лучи пройдут сквозь пустые глазницы окон, да и сейчас, в слабой серой рассветной пелене, несчастная корчилась от боли, а кожа ее краснела и дымилась.

Ульрика ринулась вперед, размахивая рапирой и кинжалом, расталкивая толпу, чтобы прыгнуть на низкий помост позорного столба. Охотники на ведьм повернулись к ней, потянулись к мечам и пистолетам, но недостаточно быстро. Стальную кирасу первого она проткнула, словно бумагу, и еще двоих спихнула с помоста под вопли пятящейся толпы.

– Фамке! Я здесь!

Она рубанула по железному замку, удерживавшему две половинки деревянных колодок; полные ужаса глаза Фамке не отрывались от нее.

– Ульрика! О боги! Пожалуйста...

Фамке рванулась, но солнце уже отравило и ослабило ее, и сломать колодки она не смогла. Ульрика снова с силой опустила клинок на запор, углубляя зарубку. Ну, еще один удар...

Слева оглушительно громыхнуло, и толчок отбросил в сторону Ульрику, которой показалось, что ее лягнул мул. Она упала у края помоста; бедро раздирала боль, страшно тошнило. Ее подстрелили. Вампир подняла глаза, задыхаясь от шока, и увидела приближавшегося старшего охотника на ведьм – с дымящимся пистолем в одной руке и склянкой, наполненной святой водой, в другой. Это был капитан храмовников Майнхарт Шенк, едва не разоблачивший графиню Габриеллу и леди Гермиону во время неприятностей со стригоем Мурнау.

– Вот и еще одна, – сказал он и резко остановился, увидев ее лицо. – Ты! Я знаю тебя, бесовка! Ты была фрейлиной той женщины. Я видел тебя мертвой!

– А я увижу мертвым тебя, – прорычала Ульрика.

Она рванулась вперед, игнорируя зашедшееся криком боли бедро, выбила из руки капитана бутылку и ударила его в грудь. Охотник на ведьм с черной повязкой на глазу подставил клинок, отразив ее выпад, и они с Шенком встали плечом к плечу, преграждая ей путь к Фамке, а позади еще двое уже взобрались на помост, целясь в спину Ульрики из пистолетов. Ее окружили.

– Ульрика! Солнце! – вскрикнула Фамке. – Оно!..

Яркий луч, копьем влетев в оконный проем, насквозь пронзил разрушенное здание и впился в голое плечо Фамке, точно заклеймив ее. Она завизжала, задергалась, стараясь освободиться; плоть ее дымилась.

Ульрика рванулась вперед, вклинившись между Шенком и его бойцом, рубя клинками налево и направо. Над головой засвистели выпущенные в нее пули. Шенк и Одноглазый упали с исполосованными сталью ногами, а Ульрика, подлетев к Фамке, снова ударила по замку, но тут ее настигли охотники с пистолетами – и сбросили с помоста.

– Нет! Фамке!

Ульрика боролась с двумя пытавшимися удержать ее мужчинами; одному она нанесла свой коронный удар в горло, другого оглушила рукоятью рапиры. Плечо закованной в колодки Фамке уже горело. Всхлипнув, Ульрика попыталась сорвать со второго мужчины пальто. Каждое движение причиняло ей боль. Рассеянный свет припекал все больше, пулевая рана в бедре казалась раскаленной топкой, пульсировавшей жаром.

Шенк и Одноглазый уже хромали к ней по помосту, доставая из патронташей склянки со святой водой. За ними тянулся широкий кровавый след. Пригнувшись, Ульрика дернула сильнее, но тут раздавшийся позади рев заставил ее оглянуться:

– Взять ее! Убить ее! Она тоже из этих!

Толпа, потрясающая ножами, дубинками и кастетами, приближалась, возглавляемая шлюхой с малиновыми волосами и ее подругами. Ульрика сорвала наконец с охотника кожаное пальто и кинулась на людей, кого-то зарубив, кого-то отогнав, но остальные, навалившись в безумном страхе, все-таки сбили ее с ног.

– Дураки! – рявкнул Шенк. – В сторону! Мы взяли ее!

Толпа не слышала. Колышущаяся, объятая ужасом масса пинала и колотила Ульрику чем придется. Ульрика выла от ярости. Ее не пускали к Фамке, а беспощадный солнечный клинок гулял меж тем по обнаженному телу ее сестры. Теперь он поджаривал Фамке голову и шею, черня щеки и губы, сжигая до корней длинные светлые волосы. Она уже не кричала, хотя рот ее оставался широко раскрыт, а шея напряжена так, что выступили жилы.

С бешеным визгом Ульрика выпустила клыки и когти, полностью освобождая внутреннего зверя. Толпа в панике отпрянула: страх оказался сильнее ярости. А Ульрика взлетела на помост, к Шенку и Одноглазому, в тот момент, когда они метнули свои колбы.

Одну склянку она отбила полой украденного пальто и успела рубануть Одноглазого по правой ноге выше колена. Охотник упал с криком, но вторая бутылка разбилась о плечо Ульрики. Расплескавшаяся вода обожгла, точно кислота, а поднявшееся из-за развалин солнце ударило прямо в лицо, и прежняя боль обратилась в ничто перед агонией слепящего белого сияния.

Фамке выгнулась дугой и задергалась, словно от удара молнии, с головы до ног омытая солнцем. Оно жадно лизало ее обнаженное тело.

– Сестра!

Ульрика оттолкнула Шенка, сбив его с ног, и, забыв о собственной боли, дотянулась наконец до Фамке, набросила на ее голову кожаное пальто, снова ударила по изрубленному замку, тот сломался – и она сорвала с подруги колодки и подхватила падающую Фамке, слыша, как хрустит ее спекшаяся плоть.

Завернув Фамке в пальто, Ульрика спрыгнула с ней на руках с помоста, вновь разметав толпу, и в отчаянии побрела к укоротившейся тени здания, укрывавшей ее прежде. Когда благословенный сумрак окутал ее, она вздрогнула от облегчения, но до безопасности оставалось еще очень и очень далеко. День в самом разгаре, вокруг враги, боль от ожогов невыносима. Как же унести Фамке? Ульрика огляделась. Шенк еще лежал, стискивая колено, но тот охотник, которого она оглушила, пришел в себя и, пошатываясь и держась за голову, шел по помосту к ней – в сопровождении собравшейся-таки с духом толпы.

– Не подходить! – крикнул он людям. – Это дело храмовников!

Зеваки охотно повиновались, и Ульрика усмехнулась. Дурак только что обрек себя – и, возможно, спас их с Фамке. Всем скопом они могли бы одолеть ее, а вот в одиночку...

Она посмотрела на возвышавшееся над ней здание. В стенах зияли бреши и выбоины, оставленные падавшими обломками, а внутри царила темень – только несколько блуждавших лучей прорвались с той стороны. Ульрика вскинула застонавшую Фамке на плечо и кинулась в дом, понеслась по заброшенным комнатам, уклоняясь от солнечных копий и слыша за спиной крики охотника на ведьм.

Со стороны фронтона, где стены пострадали больше всего, было слишком светло, но сбоку от центрального коридора нашлась уцелевшая комната размером не больше кладовки. Туда Ульрика и нырнула, опустив на пол безвольную Фамке.

– Держитесь, сестра, – пробормотала она. – Еще минуточку.

Фамке не ответила; она лежала неподвижно, глядя в потолок мутными белесыми глазами.

Ульрика беспомощно посмотрела на подругу, потом, скорчившись и подобравшись, припала к полу возле двери. Осторожные шаги охотника на ведьм приближались, она чуяла его сердечный жар даже сквозь стены. Он то и дело останавливался, замирал, потом двигался дальше. Вот он свернул в коридор. Вот добрался до двери. Вот шагнул внутрь, выставив перед собой готовый к бою клинок и вглядываясь во тьму поверх головы Ульрики.

Просто, слишком просто. Ульрика схватила его за шею и дернула вниз, приложив головой об пол. Мужчина обмяк, выпустив клинок. Вампир вышвырнула оружие в коридор, впилась зубами в шею охотника, сделала несколько глотков – только чтобы чуть приглушить боль ожогов и слабость во всем теле – и подтащила добычу к Фамке.

– Вот, сестра. – Она уложила пищу возле нее. – Пейте. Лечитесь.

Фамке не шевельнулась, даже не признала ее – она просто лежала неподвижно, глядя в пустоту.

– Фамке, пожалуйста. Вы должны поесть.

Ульрика просунула руки под спину Фамке и перевернула ее так, чтобы рот подруги прижался к прокушенной шее охотника. Но Фамке не стала пить – только ее губы чуть дрогнули, беззвучно прошептав что-то. Выругавшись, Ульрика схватила кинжал, полоснула по сонной артерии охотника на ведьм вдоль и приподняла его, чтобы кровавый фонтан бил над самым ртом Фамке. Что-то попало внутрь, но Фамке не проглотила живительную влагу – наоборот, она начала задыхаться.

Ульрика бросила тело охотника и повернула голову Фамке, скуля от горя и ужаса. Почему она не пьет? Она же умрет так...

В здание вошел еще кто-то. Несколько сердец возбужденно бились, приближаясь. Толпа все-таки решилась пойти за охотником. Нужно выбираться. Нужно доставить Фамке куда-то, где она сможет оправиться.

Трясущимися руками девушка стянула с охотника на ведьм окровавленное кожаное пальто, взяла и надела его шляпу, опустив широкие поля как можно ниже. Шаги становились все громче. Ульрика как могла завернула Фамке в другое пальто, вскинула подругу на плечо, подобрала свою рапиру и повернулась к двери.

Прямо за ней кто-то находился – осторожно подкрадывался. По стене скользнул свет фонаря. Ульрика выпрыгнула в коридор и первым делом выбила из рук человека лампу, успев заметить, что нес фонарь Шенк. Капитан выругался и отпрянул, когда рапира ужалила его в запястье, а Ульрика уже неслась прочь из дома – на солнце.

Крики и улюлюканье преследовали ее, выскочившую сквозь брешь в стене на улицу. Солнце мигом впилось в тело, жгучее и тяжелое, как расплавленный свинец, но толстое пальто и широкополая шляпа спасали кожу от ожогов – и Ульрика двинулась вперед, неся Фамке, словно ставшую вдвое тяжелее.

Дюжина выскочивших из оставшегося за спиной здания воющих фаулештадцев бросилась в погоню за Ульрикой; солнце, калечившее ее, воодушевляло людей, придавая им силы. Щурясь, вампир осмотрелась, пытаясь сориентироваться. Эйсенштрассе, главная улица Фаулештадта, идущая с востока на запад, находилась слева. Она свернула туда, молясь отцовским богам, чтобы там нашлось спасение, и – да! Навстречу ей ехала крытая карета. Кучер в ливрее лениво подстегивал лошадей. До них оставалось не больше половины квартала.

Ульрика кинулась к экипажу и замерла посреди улицы, загородив карете дорогу.

– Стой! – рявкнула она, постаравшись изобразить мужской голос. – Именем Храма Зигмара!

Глаза возницы тревожно расширились, он рванул поводья, почти подняв задравших головы лошадей на дыбы.

Обращаясь к кучеру, Ульрика нарочно пониже опустила голову, чтобы он не увидел под шляпой ее лица.

– Мне нужна эта карета для исполнения храмовых обязанностей. Ты отвезешь меня в Альтештадт!

Из окна экипажа высунулась лысая голова и недовольно огляделась. Богато одетый мужчина носил на шее золотую цепь чиновника гильдии.

– В чем дело? – рявкнул он. – Петр! Почему мы остановились?

Ульрика рывком распахнула дверцу, выволокла крикуна за ворот и взобралась в экипаж с Фамке на плече раньше, чем оттолкнутый чиновник плюхнулся лицом в грязь. В этот момент дюжина фаулештадцев вывернула из-за угла и побежала к ним, вопя кучеру: «Стоять!» Шенк упрямо хромал сзади, на ходу перезаряжая пистолет.

– Гони! – крикнула Ульрика, уложив Фамке на кожаную скамью. – Это сектанты! Они убили много охотников на ведьм!

– Но... – начал возница.

– Гони! – заорала Ульрика. – Или ты и сам сектант? Мешаешь храмовнику ордена Серебряного Молота исполнять долг?

– Нет! Нет! – охнул кучер и от души хлестнул лошадей, но только они тронулись, подоспели фаулештадтцы. Ульрика распахнула дверцу и принялась дико рубить тех, кто пытался запрыгнуть на подножку. Толпа отстала, но, когда карета повернула на север, вампир увидела целившегося в нее Шенка. Она пригнулась, и пуля лишь расщепила дверной косяк. А потом они были уже далеко, и лошади все набирали скорость.

Откинувшись на спинку сиденья, Ульрика перевела дух, посмотрела на Фамке – и с трудом сглотнула подкативший к горлу комок. Лицо ее, выглядывавшее из-под тяжелого кожаного пальто охотника на ведьм, превратилось в черный сморщенный череп. Зубы обнажились до самых десен, сожженная кожа растрескалась и лохмотьями слезала с запеченного мяса. Ульрика сочла бы подругу мертвой, если бы не слабое болезненное шипение, которое она издавала каждый раз, когда карету подбрасывало на ухабе.

Ульрика протянула руку, чтобы дотронуться до плеча Фамке, но замерла. Любое прикосновение наверняка причинит ей боль. Тогда она просто наклонилась ниже и прошептала:

– Пожалуйста, не умирайте, Фамке. Я везу вас домой.

Фамке не ответила.

 

Ульрика направила кучера к служебному проходу за особняком Гермионы, велела ему подождать, снова завернула Фамке в пальто и взяла ее на руки. Фамке мучительно вскрикнула, и глаза ее, подернутые белым туманом, распахнулись. Однако Ульрику она, кажется, узнала.

– Сестра. – Голос ее напоминал шуршание мертвой листвы под ногами. – Сестра, я сделала, как вы сказали.

Осмотрелась, прежде чем идти домой. Никого не было. Никого!

– Простите, Фамке, – пробормотала Ульрика, снова проглатывая комок. – Они, должно быть...

– Они пришли. Они знали, что я там. Шлюхи и охотники. Они знали!

– И я убью их, – пообещала Ульрика. – Всех до единого. Вы будете отмщены.

Фамке, кажется, не слушала. Она вновь прикрыла глаза, и кожа ее растрескалась еще больше, потому что лицо горестно скривилось.

– Лучше бы...

– Да?

– Лучше бы я никогда не встречала вас, – прошептала она. – Лучше бы я никогда не покидала свою госпожу.

Свинцовая тяжесть навалилась на Ульрику, руки ее задрожали.

– Но... но, Фамке...

Голова Фамке утонула в глубине просторного пальто, напряженное обугленное тело обмякло. Она снова потеряла сознание. Ульрика едва не встряхнула ее, чтобы разбудить и потребовать объяснений, но сейчас явно было не то время.

Она выпрыгнула из кареты, отнесла Фамке к задним воротам и позвонила в звонок вызова персонала. Солнце безжалостно струилось на ждущую Ульрику, поджаривая сквозь шляпу и пальто голову и плечи, но она терпела. Она не спасла Фамке – и потому заслужила боль. Заслужила, потому что сказала ей идти домой одной. Ей следовало оставаться рядом! Защитить Фамке!

Наконец в служебной двери открылось маленькое окошко, из которого встревоженно выглянул один из статных кавалеров Гермионы.

– Что здесь нужно охотнику на ведьм?

Ульрика чуть приподняла шляпу:

– Я Ульрика, подопечная Габриеллы. Со мной Фамке. Она тяжело ранена. Откройте. Ее надо убрать с солнца.

Мужчина удивленно моргнул, потом оглянулся на дом.

– Секунду, – сказал он и пустился бежать.

Ульрика выругалась. Красавчик собрался за подкреплением. Будет драка – а Фамке так и останется лежать в пыли, без присмотра...

– Дурак! Она умирает!

Шаги не остановились.

Ульрика заскрипела зубами от досады. Нужно уходить. Только тогда они позаботятся о Фамке. Она опустила Фамке на землю в тень возле ворот и повернулась к вознице, с ужасом наблюдавшим за каждым ее движением.

– Плащ, – приказала она, щелкнув пальцами.

Он замешкался лишь на мгновение, потом снял плащ и протянул ей. Она набросила плотную ткань на Фамке, начала подтыкать полы, но раздавшиеся за воротами голоса и шаги помешали. Слуги возвращались.

Ульрика склонилась над Фамке.

– Сестра, – шепнула она. – Обещаю. Я не вернусь, пока не убью всех причинивших вам боль.

Фамке не ответила. Она лежала под плащом и пальто, неподвижная и безмолвная, как мертвая. Ульрика в последний раз взглянула на подругу, развернулась и прыгнула в экипаж.

– Гони! – рявкнула она. – Обратно, в Фаулештадт. Быстро!

Кучер стегнул лошадей, и карета покатилась как раз в тот момент, когда задние ворота особняка распахнулись, выпуская группу кавалеров.

 

Последние слова Фамке рвали сердце Ульрики всю дорогу, пока карета, проехав под Высокими воротами, грохотала по Нойштадту.

«Лучше бы я никогда не встречала вас».

Фамке можно понять. Если бы она не встретилась с Ульрикой, она никогда бы не покинула безопасность дома Гермионы, чтобы предупредить подругу о Касилле и ламиях-наемницах. Не согласилась бы бежать с Ульрикой, не попыталась бы жить самостоятельно, без защиты сестринства. И никогда бы не отправилась в город одна, выполняя просьбу Ульрики.

Ульрика скорчилась на скамье, всхлипывая и царапая себя когтями, снова и снова вспоминая сожженные волосы и обугленное скелетоподобное лицо Фамке. Это она виновата, что подругу сожгли. Она, Ульрика, опытная, она совершила путешествие в Праагу и обратно без закрытого экипажа и без кавалера, которым можно питаться. Она знала, как выживать в мире людей. Ей следовало присматривать за Фамке. Как она могла оставить ее в одиночестве? Дура, безмозглая дура!

Худшая же из глупостей, как ей теперь казалось, это то, что она думала, что в людях есть хоть что-то хорошее. Конечно, они ведь сама доброта, если считают, что ты – один из них. Они пригласят тебя в дом, накормят, помогут, станут сражаться рядом с тобой, но в момент, когда ты хоть чуточку покажешься им «иным», проявишь хоть малейшие признаки другой породы, другой нации, да даже если ты просто из другой деревни – их страх перед неизвестностью возьмет верх. Они заклеймят тебя врагом, монстром, демоном, они позовут охотников на ведьм, не дав себе даже труда разобраться, хорош ты или плох, благороден или развращен, герой ты или злодей. Им плевать. Ты – иной, а значит, тебя надо сжечь. И как только она могла думать, что хоть кто-то из них стоит спасения?

Когда карета прогрохотала по Большому мосту, Ульрика увидела сквозь щель в задернутых занавесках ржаво-черную Железную Башню охотников на ведьм в полумиле к востоку, бронированным кулаком торчавшую из каменистого острова посреди Рейка. Там располагалась их тюрьма, их камеры пыток, их штаб-квартиры. Ульрика свирепо ощерилась, обнажив клыки. Шенк, наверное, где-то там. Как бы ей хотелось поохотиться на него в темных коридорах башни, на него и всю его прогнившую братию, и выкрасить стены их кровью.

– Фаулештадт, охотник, – сообщил кучер, когда они доехали до конца моста. – Могу я теперь вернуться к своему хозяину? Я...

– Нет! – гаркнула Ульрика. – В доки, к «Смеющемуся медведю». И поезжай медленно.

Скоро она отомстит охотникам на ведьм, но есть другие, которые должны умереть первыми.

 

Сперва Ульрика испугалась, что не найдет их. Шлюхи и селезни – они как вампиры, по крайней мере в одном – выходят только по ночам. И, конечно, ночь у них выдалась долгой – пока привели охотников на ведьм к Фамке, пока глазели, как она горит... Но потом Ульрика их увидела: блондинку, Малиновую и их селезня. Они сидели в компании других обитателей Фаулештадта, лавочников, разносчиков, гангстеров, и, похоже, излагали возбужденной толпе историю своих подвигов.

– Останови тут, – велела Ульрика.

– Охотник на ведьм, – взмолился кучер. – Пожалуйста. Я...

– Останови тут!

Карета остановилась в квартале от сборища.

– Теперь давай фонари. Зажги их и передай мне.

– Да, охотник, – уныло откликнулся возница.

Минуту спустя трясущаяся рука сунула в окно два горящих каретных фонаря. Ульрика взяла их и поставила на пол, после чего вновь вернулась к наблюдению за проститутками. Время шло. Боль возвращалась. Лицо Ульрики сплошь покрылось волдырями солнечных ожогов, столь же болезненные пузыри вздулись на правой руке, куда попала святая вода, и контрапунктом тупо пульсировала пулевая рана в бедре. Торопясь доставить Фамке в безопасное место, она толком не подкрепилась и теперь была голодна и слаба, а еще ее тошнило от перегрева. Но она опять-таки это заслужила и приветствовала боль, как кающийся грешник приветствует хлыст. Она надеялась, что физическое страдание приглушит агонию сердца.

Наконец потаскухи и селезень завершили рассказ и двинулись по улице, позевывая и сонно приваливаясь друг к другу, собираясь, очевидно, в постель.

– За ними, – приказала Ульрика. – За двумя шлюхами и их сопровождающей. Только держись поодаль.

– Да, охотник на ведьм.

Экипаж покатил по Брукештрассе, потом свернул на боковую улицу. Через два квартала женщины скрылись в узком тенистом проходе.

– Туда! – гаркнула Ульрика, поднимая фонари. – Быстро!

Возница повиновался, и, едва карета оказалась в проулке, Ульрика выскочила из нее и побежала, держа фонари за спиной, а рапиру наготове. Шлюхи и селезень опережали ее шагов на тридцать, но Ульрика сократила расстояние вдвое раньше, чем они хотя бы оглянулись, и нагнала их прежде, чем кто-то из женщин успел закричать.

Она ударила по руке селезня, не давая достать клинок, отрубила ее большой и указательный пальцы, потом исполосовала лица шлюх и подсекла им, попытавшимся бежать, поджилки. Не прошло и двух секунд, а все они уже валялись на земле, воя и ругаясь от боли и страха. Ульрика могла бы сразу прикончить их, но не хотела, чтобы они умерли так легко. В отличие от нее самой и Фамке, обреченных на вечные муки проклятых по окончании нежизни, эти дети порока после смерти познают забвение или даже блаженство в чертогах своих богов. Так что их последние минуты должны быть такими, чтобы они запомнили их на все посмертие.

Ульрика быстро прошлась меж ними, быстрыми ударами перерезая сухожилия, чтобы твари не расползлись, потом стащила всех в одну кучу и подняла повыше фонарь.

– Нет! – взвизгнула блондинка. – Пожалуйста! Умоляю!

– А ты слушала мольбы Фамке? Остановила руку? – Ульрика даже охрипла от ярости. – Я тебя видела! Ты смеялась, когда она горела! Ты смеялась!

Ульрика разбила фонарь о череп селезня, осыпав женщин стеклом и залив горючим маслом. Они завопили, попытались уползти, отталкиваясь от земли руками, но Ульрика сорвала кожух со второго фонаря – и подпалила врагов. Языки пламени запорхали по ним оранжевыми бабочками, и крики превратились в истошный визг. Ульрика рассмеялась, разбила второй фонарь – и плеснула в костер еще масла.

Проститутки корчились, дергались и извивались, как пригвожденные к земле змеи, их кожа шипела и вздувалась пузырями, но убежать от огня они не могли. Ульрика отступила, упиваясь мщением, потом сглотнула отчего-то подступивший к горлу комок, развернулась и побежала прочь от поднимавшегося все выше пламени.

У входа в проулок, вглядываясь, стоял кучер.

– Прочь! – крикнула Ульрика, подбегая. – На место, быстро!

Возница отступил с белым искаженным лицом и покачал головой.

– Я... я не верю, что ты охотник на ведьм, – выдавил он. – Я даже не верю, что ты мужчина.

– Ну конечно, я охотник на ведьм, – прохрипела Ульрика. – Охотники сжигают ведьм. Видишь, как они горят?

Кучер отступил еще на шаг.

– Я не повезу тебя дальше. Не хочу иметь к этому никакого касательства. Просто отпусти меня к моему хозяину. Я ничего не скажу...

Ульрика прыгнула вперед, схватила его за грудки, втащила обратно в проулок и ударила по лицу эфесом рапиры. Она не почувствовала угрызений совести, когда погрузила клыки в его шею и стала пить. Он действительно ничего не сделал; случайный свидетель, он просто подвернулся под руку, когда она убегала, он выполнял ее требования, почти не жалуясь, но это не делало его невинным. Несмотря на обещание ничего не говорить, он все равно бы все рассказал – своему хозяину или охотникам. Он ничем не лучше прочих. Фамке права. Невинных не существует.

Крик на улице заставил ее приподнять голову. Продавщица капусты, спрятавшись за своей бочкой, указывала на Ульрику пальцем.

– Вампир! Он его убивает! На помощь!

На крики сбегались люди. Ульрика выругалась, сломала вознице шею, развернулась и помчалась по проулку, сделав крюк, чтобы обогнуть частично перегородивший дорогу костер, в котором еще корчились почерневшие тела.

 

Ульрика лежала, свернувшись калачиком, вклинившись в крохотное свободное пространство чердака под скошенной крышей полуразрушенной высотки, прячась от вопящей возмущенной толпы на улице, ищущей ее и жаждущей смерти.

Прошло несколько часов, кровь кучера немало поспособствовала исцелению обожженной кожи и сломанных ребер, но не приглушила жгучей агонии сердца. На самом деле, когда телесная боль унялась, душевные муки лишь обострились. Убийство шлюх и их селезня принесло Ульрике свирепую, но мимолетную радость. Да и как она могла длиться, если Фамке по-прежнему остается черным скелетом, по-прежнему винит Ульрику в своей участи – да и Ульрика винит себя. Горстки смертей недостаточно, чтобы облегчить такое множество ран – совсем недостаточно. Они – всего лишь несколько капель крови, растворившихся в бушующем черном океане боли. Нужны сотни, тысячи смертей, гибель города или народа, чтобы утопить страдания Ульрики. Она оскалилась. Ей хотелось вонзить клыки в глотку мира, чтобы высосать его досуха, – и вот, лежа в тесноте, она вдруг поняла, кто способен дать ей такую возможность.

Теперь она знала, куда идти.

ГЛАВА 13
ЗАКАЛЕННЫЙ КЛИНОК

 

– Значит, вы наконец передумали.

Ульрика обернулась, стискивая рукоять рапиры. На коньке крыши над ней стояла темная фигура, окутанная тенями. Она не слышала приближения вампира. Впрочем, услышать сейчас что-либо вообще сложно. Перед закатом над Нульном разразилась летняя гроза. Стену теплого дождя не колебал ни малейший ветерок. Струи разбивались о крышу и стекали по ней с оглушительным шипением. Почему гроза не грянула днем раньше? Почему тучи не заслонили то утреннее солнце?

– Вам нет нужды прятать лицо, сильванец, – усмехнулась Ульрика. – Вы тот «убийца вампиров», который натравил на меня толпу. Тот, кто подстрекал людей сжечь госпиталь Шалльи.

Сильванец спустился по скату, и тень соскользнула с него, словно он вышел из-под козырька. Лицо его оказалось в точности таким, каким его запомнила Ульрика: резким, мужественным, с подстриженной черной с проседью бородкой, – но фанатизм, пылавший в глазах, когда вампир обращался к толпе, сменился холодной насмешкой. Кроме того, он уже снял одежду охотника на вампиров. Теперь он облачился в черный наряд для верховой езды, сапоги с кавалерийскими шпорами и длинный дождевик.

– Еще и наблюдательна, – произнес он звучным голосом. Вампир был выше Ульрики на полголовы и гораздо шире в плечах. – Я знал, что не ошибся на ваш счет.

– А я уверена, что не ошиблась насчет вас.

– И все же вы здесь. – Он убрал с ее глаз мокрую прядь. – Сердце ваше полно ярости и готово присоединиться ко мне. Почему?

Ульрика стиснула кулаки.

– Месть.

– Кому? Сестрам? Госпоже? Тем, кто сжег вашу любимую Фамке?

Ульрика отшатнулась.

– Откуда вы знаете?

– Сестринство ни о чем другом сейчас и не говорит, – ответил вампир. – Мои шпионы – те, которых вы еще не обнаружили, – сообщили, что все требуют вашей смерти. Даже ваша госпожа согласилась.

Ульрика сглотнула.

– Они... они не сказали, Фамке?..

– Она жива, но ожоги серьезные. Возможно, она никогда не оправится.

Сердце Ульрики сжалось. Все страхи, терзавшие ее с тех пор, как она убежала от ворот Гермионы, претворились в жизнь. Худшей судьбы для Фамке и представить нельзя. А виновата она, Ульрика.

Она вскинула глаза на сильванца, трясясь от гнева.

– Всем, – сказала она. – Я хочу отомстить им всем. Люди должны умереть за свой зашоренный, закоснелый страх. Мои сестры должны умереть за то, что выгнали нас, когда мы ничего не сделали, а моя госпожа должна умереть за то, что отвернулась от меня и согласилась с их идиотским эдиктом. И леди Гермиона. Она тоже должна умереть. Если бы не ее злоба, я все еще была бы в руках Ламии, а Фамке оставалась бы цела.

– Тогда я, пожалуй, должен поблагодарить ее, – хмыкнул сильванец. – Ибо без ее злобы я лишился бы храброго и способного бойца. Если вы, конечно, здесь именно для того, чтобы присоединиться ко мне.

– Да, – отрезала Ульрика.

– Уверены? Наша цель – убить императора Карла-Франца и подготовить почву для вторжения моего господина. Хотите помочь нам в этом? Готовы убить образец человеческих добродетелей и ввергнуть мир людей в пучину войны и восстания?

Лица толпы, следившей за сожжением Фамке, всплыли в сознании Ульрики – ухмыляющиеся, хохочущие, ненавидящие.

– Нет у людей никаких образцов, – выплюнула она. – Они как перепуганные дети, набрасывающиеся на то, чего не понимают. Я хочу увидеть, как они все сгорят.

Сильванец приподнял бровь.

– Даже невинные? Женщины, дети, сторонники мира?

– Невинных нет. Женщины ничем не лучше мужчин и даже детей растят такими же дураками, как их родители.

– И вы не станете колебаться, столкнувшись в бою со своими сестрами? Не опустите клинок, увидев госпожу?

– Мои сестры – стая вероломных кошек, – фыркнула Ульрика. – А моя госпожа не станет противиться им, хотя и знает, что они дуры. Она такая же, как и остальные.

– Вы не ответили на вопрос. Вы готовы сражаться с ними? Против них?

– Да, – кивнула Ульрика. – Охотно.

– Даже с графиней?

Ульрика замешкалась, но вспомнила слова сильванца: Габриелла согласилась с другими, что Ульрику следует убить на месте.

– Даже с графиней.

Сильванец кивнул.

– Я не вижу обмана в вашем сердце и разуме. Ваша ненависть и гнев настоящие, хотя надо еще посмотреть, не поостынут ли они со временем. Пока же, однако, вы – отличный закаленный клинок, горячий, только что с наковальни, и, если пожелаете, я найду применение его острому лезвию.

Ульрика наклонила голову.

– С самого возвращения в Нульн я хочу только одного – драться. Я готова.

Сильванец протянул мокрую руку в черной перчатке.

– Тогда добро пожаловать в свою истинную семью, Ульрика Магдова-Страхова. Вы наконец дома.

Ульрика пожала руку вампира.

– Спасибо, мой... э...

Он щелкнул каблуками и по-кавалерийски поклонился.

– Граф Григор фон Мессингхоф, правитель Фербогенвальда, командующий авангардом Возрожденной Сильвании.

– Господин граф, – поклонилась в ответ Ульрика. Кланяться ей нравилось определенно больше, чем приседать в реверансе.

– Идемте, боярыня. – Фон Мессингхоф вновь двинулся к гребню крыши. – Вы хотели найти мой лагерь. Я отведу вас туда.

Ульрика запнулась, озадаченная.

– Генерал, но городские ворота там...

Вампир улыбнулся свысока.

– Выйти из города можно не только через ворота, боярыня.

С этими словами он сунул два пальца в рот и свистнул, произведя звук такой высоты, что, если бы не сверхъестественный слух, Ульрика едва ли услышала бы его.

Над головой громко захлопали крылья, и дождь на миг прекратился. Ульрика инстинктивно пригнулась, потом задрала голову и увидела снижающееся кругами чудовище из ночного кошмара, гноящийся ужас с плоским носом и кожистыми крыльями летучей мыши, но с мощным львиным телом и когтистыми лапами грифона.

Сходство твари со столь благородным зверем делало ее очевидную неправильность еще отвратительнее. Вместо шерсти туловище монстра покрывала чешуя, напоминавшая растрескавшиеся желтоватые ногти, местами отвалившаяся и обнажившая сморщенную серую куриную кожу. Густая грива спутанных косм свисала с головы бахромчатым капюшоном, а из широкой перевернутой пасти летучей мыши торчали болтающиеся отростки-щупальца, создающие впечатление, что тварь наполовину проглотила кальмара.

Сперва Ульрика решила, что голова летучей мыши и крылья – последствия мутации, но когда существо приземлилось возле фон Мессингхофа, она увидела, что эти части пришиты к туловищу грифона толстым шнуром и швы сочатся черным ихором. От запаха твари горели глаза. Воняло чудовище как сточная канава, полная дохлых змеи, а мертвые пустые глаза, глядящие из-под мокрых лохм, внушали тошнотворный ужас.

Генерал похлопал монстра по чешуйчатому плечу и взобрался в замысловатое седло, закрепленное на шее твари так, чтобы не мешать крыльям. Затем вампир протянул руку Ульрике. Та медлила.

– Идемте, – поторопил фон Мессингхоф. – Он не кусается.

– Меня больше беспокоит, не развалится ли он на части.

Генерал раскатисто рассмеялся.

– Не бойтесь. Мои познания в некромантии велики. Он куда крепче, чем выглядит.

Слова его не слишком убедили Ульрику, но все же она ухватилась за руку фон Мессингхофа и позволила втащить себя в седло, устроившись за спиной вампира.

– Держитесь крепче, – велел он и пришпорил чудовище. То подобралось, подскочило к краю крыши – и взмыло в воздух, мощно хлопая крыльями.

Когда край крыши исчез, и земля стремительно полетела вниз, желудок Ульрики провалился и запутался в кишках. Она уже летала прежде – на воздушном корабле Малакая Макайссона, но сейчас все было по-другому. Тогда она сидела в металлической гондоле и чувствовала себя странно оторванной от далекой земли, проносившейся под иллюминаторами и больше напоминавшей нарисованный пейзаж. Здесь же, когда ливень хлестал в лицо, а мышцы немертвой твари – летучей мыши – грифона напрягались и расслаблялись под ней и ничто не удерживало от падения, кроме собственных рук, обвитых вокруг талии фон Мессингхофа, никакой «оторванности», оказывается, не ощущалось. Ульрика была окружена миром, обнажена перед ним и прекрасно осознавала, насколько они высоко – и насколько она хрупка.

Происходящее ужасало – и одновременно возбуждало, как ничто иное. Ульрика всегда думала, что ничто в мире не способно сравниться с радостью и свободой скачки на лошади во весь опор, но полет, возможно, мог потеснить верховую езду. Монстр умел пикировать и крениться, подниматься и падать, пересекать любую местность с головокружительной скоростью. Никакая стена не преградит ему путь. Никакая река не замедлит продвижение. На таком скакуне можно отправиться куда угодно: через моря, на вершины гор, во вражеские тылы, в Праагу и Альтдорф, в любое место, которое Ульрика когда-либо хотела посетить.

Она снова глянула вниз и увидела проносившиеся под ними стены Нульна, солдат и пушки, мокрые и блестящие в свете факелов, и укол беспокойства несколько приглушил азарт.

– Нас не увидят? – спросила Ульрика.

Фон Мессингхоф лукаво улыбнулся через плечо.

– Если я не хочу, чтобы кто-то что-то видел, никто ничего не видит. Меня выбрали командующим этой армией, потому что я умею прятать. Свое лицо, шпионов, свою истинную натуру, тысячу человек в сердце вражеской земли – все равно что. Скрыть крылатую бестию и ее наездников не так уж сложно. Нас даже не услышат.

Он резко послал тварь вниз, так что она пронеслась прямо над головами солдат на стенах. Те даже не подняли глаз, хотя нагнанный чудовищем ветер взъерошил волосы людей, а фон Мессингхоф, смеясь, пришпорил скакуна, направив его к бесконечной черной полосе Штирвудского леса, на север от бледного лоскутного одеяла возделанных полей Нульна.

 

Позже, когда они летели над густым, исходящим паром ковром леса так долго, что никаких краев его было уже не разглядеть, фон Мессингхоф натянул поводья крылатого кошмара, и тот начал снижаться плавной спиралью. Ульрика не заметила ни просеки, ни прогалины и опасалась, что они вот-вот врежутся в вершины деревьев, но, когда они приблизились к кронам, она разглядела, что какие-то деревья вовсе не деревья, а как будто призраки деревьев, просвечивающие миражи, сквозь которые уже различались ряды палаток и лагерные костры.

Голова Ульрики закружилась, когда они нырнули в этот иллюзорный покров, но потом все стало четким и ясным. Она услышала звуки и запахи маленького палаточного городка с тренировочными площадками, загонами, кузницами, кухнями и повозками, разместившегося на укромной поляне и под деревьями. Ульрику душили эмоции. Она впитывала мерный звон кузнечного молота, уютную вонь лошадей, мочи и сена, вид сгорбившихся у костров солдат под дождем, приводящих в порядок сбрую и оружие. После долгого пребывания среди ламий, в атмосфере духов, бархата, спертого воздуха и чопорных салонов, все вокруг казалось Ульрике раем. Она выросла в подобных лагерях, отправляясь с отцом в долгие патрули к перевалу Черной Крови или в Страну Троллей, чтобы пресечь разбойничьи набеги. Она спала в таких же палатках и просыпалась от звуков сигнальной трубы, призывающих к действию. Она ела у таких же костров и обменивалась шутками с такими же людьми. Она словно вернулась домой и чуть не плакала, осознавая это.

Несколько мужчин вышли встретить фон Мессингхофа, посадившего крылатую бестию на тренировочную площадку. Спустившись на землю, вампир протянул руку Ульрике, но та, презрев помощь, спрыгнула сама. Спешиваться она умела – вне зависимости от скакуна.

– С возвращением, милорд, – сказал пожилой человек в строгой одежде дворецкого – действительно человек, поскольку Ульрика слышала его сердце. – Рад видеть, что вы благополучно...

Молодой светловолосый вампир в кожаных одеждах, со страшными, уродующими лицо шрамами, выступил вперед, прервав человека.

– Новые ламийские патрули, господин граф, – доложил он. – С ними старая карга, способная видеть сквозь тени.

– Вам не следовало задерживаться так надолго, – произнесло нараспев сгорбившееся под зонтом тощее, как привидение, существо в белом балахоне с капюшоном. Лица Ульрика не видела, сердечного жара не ощущала. Значит, вампир, хотя пол определить трудно. – Меж тем как дела здесь требуют вашего неотложного внимания. Кодреску угрожает...

– Господин, – вставил другой вампир, высокий, худой и надменный, с длинными густыми волосами, серебрящимися под дождем. – Та честь, что вы оказали Кодреску, должна принадлежать мне. Я верен там, где он своенравен.

Хмурый человек-сержант с густыми нависшими бровями, одетый в кирасу и гусарские сапоги, выступил вперед, держа под мышкой помятый шлемс забралом.

– Сеньор, тот корм, что привезли из Нульна, насквозь гнилой. Если вы не найдете нам приличного фуража, мои лошади...

Фон Мессингхоф остановил всех, вскинув руку, отвернулся от встречающих и обратился к Ульрике:

– Боярыня, простите этим олухам их неучтивость. У армии на войне нет времени на вежливость, но я найду минуту. – Он поклонился ей. – Добро пожаловать в мой лагерь. Для меня честь видеть вас здесь. Позвольте представить моего советника, Эммануса.

Фигура в белом равнодушно кивнула Ульрике, кажется, собираясь заговорить снова, но фон Мессингхоф повернулся к среброголовому вампиру.

– Сеньор Лассариан, один из моих лучших генералов.

Генерал бросил на кивнувшую Ульрику оценивающий взгляд, а фон Мессингхоф перешел меж тем к величавому старику и покрытому шрамами блондину.

– А это Блютегель, мой дворецкий, и Рукке, мой... мой капитан стражи.

Дворецкий учтиво поклонился, а Рукке зыркнул на Ульрику с неприкрытым нетерпением.

– Господа, – заключил фон Мессингхоф, указывая на Ульрику, отметившую, что представлением человека, сержанта, вампир пренебрег. – Прошу любить и жаловать, Ульрика Магдова-Страхова, только что из Кислева и обителей Ламии, наконец-то вернувшаяся к своему полноправному наследию дочь Сильвании.

Все посмотрели на Ульрику, оценивая и взвешивая ее, затем мужчины вновь поклонились и коротко пробормотали приветствия. Девушка напряглась под холодными пристальными взглядами, но постаралась не выказать смущения – это восприняли бы как слабость. Ульрика лишь поклонилась в ответ, сухо и четко.

– Теперь, – сказал фон Мессингхоф, отворачиваясь от нее, – если пожелаете сопровождать меня, мы определим, где лучше всего использовать ваши таланты. Если предпочитаете отдохнуть, я прикажу подыскать вам помещение.

Ульрика вновь поклонилась. Нет, слабость она не могла себе позволить. С самого начала она должна продемонстрировать безупречность.

– Спасибо, милорд. Я пойду с вами.

– Тогда сюда.

Фон Мессингхоф двинулся к северному краю прогалины, сопровождаемый кучкой рапортующих, и шагнул в проход меж двух могучих дубов, снабженный арочными воротами из кованого железа, напоминавшими вход в Сады Морра. Ворота охраняли копейщики в серо-черных мундирах, на ветвях деревьев висели серые флаги с одной и той же простой эмблемой на каждом – парой красных кинжалов, скрещенных над зубчатой башней.

Копейщики распахнули тяжелые створки, и фон Мессингхоф прошествовал на ту сторону. Ульрика, старик и вампиры последовали за ним, а вот перед сердитым сержантом охрана скрестила копья, не позволив человеку пройти.

– На дохлых лошадях мы далеко не ускачем, милорд, – кинул он в спину фон Мессингхофу.

Проигнорировав выкрик, вампир продолжил идти по узкому коридору, образованному высокими, скрывавшими небо деревьями и выводившему на другое открытое пространство. Ульрика застыла – никогда прежде она такого не видела. Тут тоже был лагерь, но совсем иной – не то что тот честный человеческий бивуак, что остался позади на поляне. Всего двадцать шагов – и они оказались в совершенно другом мире.

Многие деревья вырубили, но небо от этого не открылось. Ветви оставшихся смыкались над головой, а чтобы свет точно не дотянулся до земли, между сучьями внахлест растянули кроваво-красные полотнища, создавшие многослойную крышу, по которой, точно прибой, громыхал дождь. Горящие красным железные лампы свисали с ветвей на длинных цепях, и из-за пульсирующего мерцания, отражавшегося от шелковых пологов, Ульрика почувствовала, словно угодила внутрь гигантского сердца.

Под алым пологом стояло несколько замысловатых палаток – грандиозных шатров в рыцарском стиле, с высокими коническими башенками, декоративной отделкой и геральдическими знаменами на пиках, воткнутых в землю возле занавешенных входов. Но если рыцарские шатры бывают всех цветов радуги, здесь преобладали цвета крови и ржавчины, с золотой, черной или фиолетовой окантовкой. У шатров красовалась аккуратно расставленная мебель из черного дерева и золоченой бронзы: стулья, столы и причудливые конструкции из ремней, цепей и оков, о назначении которых Ульрика даже не догадывалась.

Однако, как ни странно выглядела эта поляна, ее обитатели оказались еще более необычными. Ульрика увидела рыцаря, высокого и утонченного, как эльф, но с холодной белой кожей и блекло-голубыми глазами снежного волка. Человеческого мальчика, красивого, как девочка, расчесывавшего кроваво-красные волосы развалившегося в кресле вампира; другой мальчишка подстригал вампиру ногти, а третий – полировал красный блестящий доспех. Женщину-вампира, прекрасную и мрачную, с ушами летучей мыши, пившую кровь обмякшего в ее объятьях полубессознательного мужчины. Ее слуги оттаскивали предыдущего, белого как мел и, очевидно, мертвого. Трех мужчин-вампиров в богатых одеяниях, окруживших девушку со вставленным в артерию катетером, висевшую вниз головой на дереве. За разговором вампиры наполняли бокалы живой кровью из трубочки и пили. В дальнем углу стояла железная клетка, полная других молодых мужчин и женщин, обнаженных и полных ужаса.

Ульрика сглотнула.

– Поэтому людей сюда не пускают?

– Да, – ответил фон Мессингхоф. – Даже самым преданным не стоит наблюдать за нашим досугом. Вы как, не шокированы?

– Ну... это не совсем то, к чему я привыкла.

Вампир улыбнулся.

– Привыкнете. Требуется некоторое время, чтобы осознать, что вы можете делать абсолютно все, что вам нравится. Сюда. Вот мой.

Он шагнул к большому серому шатру с черной каймой и откинул входной полог. Ульрика нырнула внутрь, фон Мессингхоф – следом, за ними Блютегель-дворецкий и два вампира. Интерьер оказался вовсе не таким роскошным – и не таким ужасающим, – как ожидала девушка. Здесь не нашлось ни инкрустированной мебели, ни хрустальных канделябров, ни гобеленовых занавесей, ни детей в клетках, ни кроватей странной конструкции. К облегчению Ульрики, шатер выглядел именно шатром, солдатской палаткой с простым столом и походными стульями, стойками для оружия и доспехов, шкафом и полками, полными книг и бумаг, и картой, пришпиленной к большему столу в центре. На подлинную природу фон Мессингхофа намекал только крепкий дубовый гроб, стоявший во второй комнате – Ульрика заметила его через открытую дверь. Еще ей показалось, что там что-то мелькнуло, но потом внимание ее привлекло иное движение, гораздо ближе.

Из кресла возле стола с картой поднялся рыцарь-вампир. Выше фон Мессингхофа, более мощного телосложения, с гордым жестоким лицом и глазами, напоминавшими озаренный пламенем оникс. Он был в черных стальных доспехах, простых и надежных, как лезвие ножа, и красном с белым плаще, ниспадающем до земли. На боку вампира висел меч с красным драгоценным камнем на эфесе, который даже в ножнах создавал ощущение присутствия в палатке выпущенного на свободу дикого зверя.

– Господин граф, – холодно и сдержанно произнес рыцарь. – Ваше отсутствие вновь задержало мой отъезд.

Фон Мессингхоф подошел к шкафу, снял плащ и перевязь – не глядя на рыцаря.

– Ерунда, Кодреску. Мое отсутствие не должно было вас задержать. Я дал предельно ясные приказы.

– Да, – ответил рыцарь. – Но они ошибочны.

Все напряглись, а фон Мессингхоф обернулся, наградив Кодреску тяжелым взглядом.

– Ошибочны?

– Я ваш лучший командир, лучший клинок во всей армии, а вы заставляете меня скрываться в лесах, нападать на монастырь, на город смердов, чтобы поднять их мертвецов? У нас нет нужды в дополнительной боевой силе, сеньор-генерал. И нет нужды в дальнейшей отсрочке. Позвольте атаковать кортеж Карла-Франца с четырьмя сотнями Кровавых Рыцарей и вызвать императора на поединок. Ваша цель будет достигнута, и вы сможете всерьез приступить к вторжению.

Фон Мессингхоф тонко улыбнулся.

– У вас нет недостатка в мужестве, Кодреску, в этом вам нельзя отказать. Если вы победите, то действительно подготовите почву, но если проиграете...

– Я не проиграю! – рявкнул рыцарь.

– Если вы проиграете, – терпеливо повторил фон Мессингхоф, – тогда мы потеряем все. Поднимется тревога, и перед нашими главными силами закроются границы. Мы должны нанести удар, только когда исход будет несомненен, – и мы добьемся этого, постепенно ослабляя имперские силы и наращивая собственные, ожидая, когда он сам войдет в нашу ловушку.

Он подошел к столу. На карте в разных местах были расставлены шахматные фигуры. Фон Мессингхоф указал на белого короля, замершего на речной дороге на полпути между Альтдорфом и Нульном.

– Карл-Франц здесь, со своей рейксгвардией и другими войсками. Каждую ночь он останавливается в каком-нибудь знатном доме, убеждая подданных в стабильности своего правления и взимая десятину людьми для пополнения армии. – Вампир пожал плечами. – Государственные войска и поместные рыцари меня не волнуют, но... – Палец его коснулся карты и двинулся на юг, вдоль реки, к стоявшему в лесу белому рыцарю. – Это монастырь Черной Розы, там обучают Черную Стражу Морра. Нельзя допустить, чтобы они присоединились к Карлу-Францу...

– Все это я знаю, – фыркнул Кодреску.

– Неужели? И все же считаете, что я ошибся, приказав вам уничтожить их, поднять их мертвецов и привести ко мне?

– Мой способ лучше, – заявил рыцарь.

Присутствующие вновь застыли, но фон Мессингхоф не выказал гнева. Он улыбнулся.

– Быстрее, да. Отважнее и возможностей для славы дает больше, но я не гонюсь за славой. Мне нужна победа. И если вы не разделяете этой цели, тогда я приму вашу отставку здесь и сейчас, и можете уходить куда угодно. Но если вы хотите победы для нашего рода, тогда вы примете мою власть и станете выполнять мои приказы – в точности, неукоснительно, буква в букву. Я ясно выражаюсь, генерал?

Кодреску дерзко вскинул подбородок, встречая взгляд графа, потом кивнул.

– Весьма, господин граф. Я готов выполнять ваши приказы – буква в букву.

С этими словами он резко развернулся и вышел из шатра. Фон Мессингхоф проводил его мрачным взглядом. Затем вперед выступил Лассариан, рыцарь с серебряными волосами.

– Видите, господин? Позвольте мне занять его место.

– Он оказывает открытое неповиновение, бросает вам вызов прямо в лицо, – заметил советник Эмманус из глубин белого балахона. – Его нужно покарать.

– И пусть забирает свои войска? – поинтересовался фон Мессингхоф. – Нет, Кодреску может жаловаться, но он никогда не ослушается прямого приказа. Честь ему не позволит. – Он повернулся к Лассариану: – Извините, милорд. Вы нужнее здесь. Лагерю необходима ваша твердая рука, пока я играю в лис и собак в Нульне.

Лассариан поклонился, недовольный, но смирившийся.

– Хорошо, господин граф. Тогда, с вашего позволения?..

Фон Мессингхоф жестом отпустил его и повернулся к остальным.

– Прошу прощения, господа. Еще вопросы?

Старый дворецкий поклонился.

– Ряд вопросов, вызывающих озабоченность человеческих войск, господин, но...

– Ламии, – встрял Рукке, вампир со шрамами, снова перебив старика. Ульрика заметила, как пожилой мужчина вздрогнул, но взял себя в руки, вновь обретя отработанное спокойствие слуги. Удивительно, однако, что обуял его не гнев – старик ощутил что-то сродни боли.

– Они снова шастают по периметру, все вынюхивают, – продолжал Рукке. – Старая карга с острым ведьминым зрением и ее защитнички. Они обнаружили охранные чары и пытаются проскользнуть мимо них незамеченными.

Генерал кивнул.

– Пускай. Мы пошлем подругу их поприветствовать. – Он повернулся к Ульрике. – Я поверил вам, когда вы сказали, что презираете своих сестер, но одно дело – ненавидеть, и совсем другое – действовать в соответствии с этой ненавистью. Идите с Рукке и убейте этих ламий. А когда вернетесь, мы еще поговорим.

Ульрика окостенела.

– Это проверка?

Фон Мессингхоф, улыбнувшись, повернулся к вампиру в белом.

– Лучше думайте об этом как о посвящении.

 

– У него есть с кем спать, – сообщил Рукке, когда они с Ульрикой шли через густой истекающий влагой лес.

– У кого?

– У графа фон Мессингхофа. Он не западет на вас.

Ульрика фыркнула.

– Думаете, я здесь за этим? Я пришла драться. Пришла мстить.

Рукке ухмыльнулся в ответ.

– Дерущаяся ламия? Впервые вижу.

– Я не только ламия, но и фон Карштайн. А воином стала и того раньше.

– Посмотрим, – хмыкнул Рукке.

Они двигались на юг от лагеря сильванцев, в то время как рыцари-вампиры и люди-копейщики под предводительством генерала Кодреску выступили на север. Среди них был и сержант, жаловавшийся на скверный фураж. Ульрика завидовала им. Пускай Кодреску – напыщенный болван, но он вел в бой кавалерию, а сражение в седле – первая и величайшая любовь Ульрики. Ладно, она докажет фон Мессингхофу свою верность – а потом уже поскачет на битву.

Однако, если оценивать ее доверят Рукке, она едва ли получит высокий балл. Ульрика определенно не слишком нравилась вампиру. Несмотря на то что двигалась она так же быстро и так же бесшумно, он нарочно принижал ее способности и вообще, похоже, возмущался ее присутствием. Неужели он завидует? Или ревнует? С чего бы?

– Так это вы с ним спите, что ли? Вы его любовник?

Рукке развернулся, оскалившись.

– Я его сын! Он мой отец по тьме!

Ульрика пожала плечами.

– Одно не исключает другого.

– Ничего подобного, – отрезал он, зашагав дальше. – Вы ничего не знаете.

Ульрика, хмурясь, последовала за ним. Если ее предположение неверно, значит, есть еще что-то. Она не могла представить себе осторожного, дальновидного лидера, подобного фон Мессингхофу, сознательно дарующего темный поцелуй такому... неприятному юнцу. Даже без шрамов, избороздивших левую половину его лица и шеи, он не был бы привлекателен. И чрезвычайно умным он не казался, и особого лидерского потенциала вроде не имел, иначе отец дал бы ему более престижную должность. Хотя, возможно, он обладал скрытыми талантами.

Чуть погодя Рукке вскинул руку и замедлил шаг, погрузившись в тень – так глубоко, что даже Ульрика с ее сверхъестественным зрением с трудом различала его. Что же, по крайней мере, одно умение мальчишка от отца унаследовал.

Она кралась за ним, очень стараясь соответствовать, и так они добрались до особенно густых зарослей. Услышав в кустах сердцебиение, Ульрика стиснула рукоять рапиры, а когда в ноздри ударила удушающая вонь смерти, выхватила оружие. Упыри. Этот прогорклый смрад она узнала бы где угодно.

– Уберите, дура! – прошипел Рукке. – Вы забыли, на чьей вы стороне?

Из куста высунулась бесформенная голова с кривыми зубами.

Рукке наклонился.

– Где? – спросил он.

Упырь, ворча, указал на запад, и Рукке, не оглядываясь, двинулся туда. Ульрика аккуратно обогнула тварь, морщась от отвращения. Оставить упыря в живых стоило ей труда. Такие твари чуть не убили храмовника Хольманна. Они за малым не загрызли ее. Этих неразумных человекообразных каннибалов следовало уничтожать на месте.

Она содрогнулась, вдруг осознав всю странность положения. Что она наделала? Как оказалась на стороне таких ужасов? Потому что другая сторона столь же ужасна, ответил ее гнев. Пускай ее бывшие сестры скрывают свою гнусность за милыми личиками, но они ничем не лучше этих. Пожалуй, даже хуже. Упырь слишком туп, чтобы предать кого-либо. Ламии же двуличны и лживы...

Через несколько секунд Рукке вновь вскинул руку – и растворился во тьме между двух близко растущих дубов-великанов. Ульрика скользнула за ним, вглядываясь в щель между стволов. В двадцати шагах от них под дождем стояли три ламии, ожидая четвертую, сгорбленную старуху в сером балахоне, стоявшую с раскинутыми руками и шевелившую пальцами, точно слепая, которая ищет дверь в стене, хотя перед ней ничего, кроме воздуха, не было.

Нет. Что-то все-таки было, хотя Ульрика с ее никчемным ведьминским зрением почти ничего не видела – разве что слабое, практически не отличимое от ливня мерцание, тянувшееся сквозь лес туманной стеной, полупрозрачной гардиной, повешенной среди деревьев.

Три другие ламии ждали с неприкрытым нетерпением, следя за бормочущей каргой, водившей по завесе руками. Двоих – жилистых женщин-бойцов в заправленных в сапоги брюках и расшитых туниках унголов-кочевников – Ульрика не знала. У одной, с ожерельем из отрезанных ушей на шее, висели на поясе ножи с крючьями, другая, с тугим пучком на макушке, сжимала в руке грубую кривую саблю. Третью, однако, Ульрика помнила по собранию в ламийском зале советов. Невозможно забыть высоченную, жирную, как огр, вампиршу, сидевшую обнаженной, украшенной лишь кровавыми мазками на белой коже, и утверждавшую, что вопрос лидерства должен решить поединок. Юсила, так ее зовут.

Ульрика сглотнула. На легкую инициацию, похоже, рассчитывать не стоит.

ГЛАВА 14
СЕСТРА НА СЕСТРУ

 

Юсила снова была без одежды – но на сей раз не без оружия. Из-за спины ее торчало подвешенное на ремне длинное копье. Нет, не копье, а заостренный, закаленный в огне деревянный посох... кол! Ульрика взглянула на унголок. Их груди пересекали патронташи – тоже с кольями. Девушка содрогнулась. Странно видеть вампиров, оснащенных как охотники на вампиров, но как еще выходить на войну с сородичами?

– Они могут увидеть нас сквозь завесу? – шепотом спросила она.

– И увидеть, и услышать, – ответил Рукке. – Чары глушат только ведьмино зрение.

– А если пройдут сквозь?

– Тогда провидица почует нас, да.

Она владеет магией, подумала Ульрика. Несмотря на устрашающие габариты Юсилы, самая опасная среди них – старуха, способная изувечить Ульрику издалека, пока она станет драться с остальными. Надо разобраться с каргой первой, но как? Ульрика сомневалась, что у нее получится опередить заклятье, а если спрятаться в засаде, старуха почует ее.

– Зовите своих упырей, – сказала она.

Рукке покосился на нее.

– Вы должны убить ламий.

– А если я погибну? Вы сами с ними справитесь? Или ваш отец выступит из теней, чтобы подхватить нас, если мы упадем?

Рукке оглянулся, словно эта мысль не приходила ему в голову.

– Никто не следит, – неуверенно пробормотал он.

– Тогда зовите упырей. Пусть нападут на провидицу, как только она разомкнет чары. Они отвлекут внимание.

Кажется, Рукке вновь собирался отказаться, но потом кивнул и, закрыв глаза, пробормотал что-то на выдохе. Ждать результата Ульрика не стала. Выпустив когти, она взобралась на ближайшее дерево, чей влажный ствол защищал ее от взглядов ламий, после чего, перебираясь с ветки на ветку, добралась до точки, расположенной внутри магической завесы, над местом, где трудилась старуха.

В барьер, наверное, вложили не только мощную, но и сложную магию, поскольку карга сосредоточенно хмурила брови; одной рукой она чертила в воздухе символы, другой неуверенно ощупывала пространство, словно искала под водой оброненный острый нож, – и руки эти тряслись. Краем глаза Ульрика различила едва заметное возмущение воздуха вокруг колдуньи и истончение мембраны перед ней.

Затем – точно в растянутой коже проткнули дыру – отверстие в мерцании расширилось, и плечи ламии расслабились, хотя рук она не опустила.

– Открыто, – сказала старуха. – Проходите.

Унголки охотящимися кошками проскользнули в брешь, шныряя повсюду взглядами, Юсила проследовала за ними. Ульрика впервые видела, как великанша ходит, – и с огорчением убедилась, что эта туша двигается с мощной грацией медведицы.

Старуха шагнула за барьер последней – и сразу замерла, поворачивая голову из стороны в сторону. Потом посмотрела вверх.

– Погодите, – велела она.

Ульрика напряглась: глаза ламии шарили по переплетенным ветвям, разыскивая ее. Где же упыри? Ревнивый дурак Рукке бросил ее умирать! Но в момент, когда ламия обнаружила Ульрику в листве, лес огласился пронзительным визгом, и дюжина сгорбленных белых фигур вырвалась из кустов.

Юсила и унголки развернулись, вскинув оружие, а провидица отпрянула. Пора! Едва старуха вскинула руки, чтобы испепелить упырей, Ульрика прыгнула на нее сверху и навалилась, прижав коленями к земле. С древнего лица на Ульрику уставились пылающие силой и глубокие, как само время, глаза, едва не парализовавшие ее, но рапира, направленная инстинктом, уже вспарывала воздух. Клинок перерубил шею старухи, точно пергамент и сухие ветки, – и вместо тела под Ульрикой оказалась горка костей и праха.

– Госпожа Яга! – вскрикнула унголка с ножами и кинулась к Ульрике, размахивая оружием, но ее схватил за ногу упырь, и она налетела на выставленную рапиру. Ульрика провернула глубоко погрузившееся в живот противницы лезвие, выдернула клинок и обернулась.

Юсила и унголка с пучком окружали ее. Атаковавшие их упыри валялись в траве, мертвые и умирающие – одни умело разделанные кривой саблей, другие, столкнувшиеся с Юсилой, просто разорванные на куски. Руки и ноги валялись повсюду.

Пучок, свирепо глядя на Ульрику, свободной рукой вытащила из патронташа кол.

– Ты убила мою мать. Я отправлю тебя к ней, чтобы она могла мучить тебя целую вечность.

Ульрика оскалилась.

– Мать твоя – фахишэ конская, ангыра хатын, – бросила она традиционное унгольское оскорбление, подразумевавшее, что мать противницы чрезмерно любила жеребцов.

Женщина зарычала и рванулась к ней, но Юсила остановила ее.

– Ты – паршивка графини Габриеллы, – прохрипела она. Ульрика отметила, что толстуха так и не сняла со спины копье. Очевидно, она предпочитала пользоваться кулаками. – Это ты сожгла миленькую фарфоровую куколку Гермионы.

Ульрика окаменела, но сдержалась. Она не попадется на эту приманку.

– Надо доставить тебя назад живой. – Юсила хохотнула, так что ее висячий живот и груди заколыхались. – Чтобы она сама разобралась с тобой. Ты будешь умирать десятки лет.

– Это чтобы убить тебя, нужны десятки лет, – фыркнула Ульрика, разворачиваясь лицом к ламиям. – Только на то, чтобы вспороть весь жир, уйдет год...

Чьи-то руки вцепились в ее щиколотки, вынудив запнуться. Выпотрошенная унголка все еще не умерла – и дотянулась до Ульрики, когда та оказалась рядом.

Ульрика выругалась и полоснула клинком, отрубив левую руку женщины до локтя. Юсила и Пучок не преминули воспользоваться моментом. Они ринулись в атаку, не обращая внимания на взвизгнувшую и зажимавшую кровоточившую культю соратницу. Ульрика отбила деревянный кол Пучка, но кривая сабля рассекла ее плечо, а пушечное ядро кулака Юсилы ударило в голову.

Ульрика отшатнулась, вслепую рубя воздух; мир вертелся, как карнавальный хоровод. Разъяренный рев и толчок сообщили ей, что рапира все-таки нашла цель. Девушка развернулась, смаргивая туман, и увидела на грандиозной ягодице Юсилы зияющую рану – уже, впрочем, затягивавшуюся, оставляя лишь сочившуюся кровью царапину. Ульрика никогда не видела, чтобы ламии исцелялись столь стремительно.

Юсила ухмыльнулась, продемонстрировав подпиленные, как у упыря, зубы.

– Нет, девочка. На то, чтобы вспороть меня, уйдет вся твоя жизнь.

Она снова тяжело двинулась вперед; Пучок держалась слева, поднявшаяся однорукая сестра – справа. Раненая унголка побледнела, но кровь из обрубка уже не лилась, и кол в уцелевшей руке она держала твердо. В груди Ульрики все сжалось. Ей не одолеть всех, но и звать на помощь нельзя. Рукке расскажет фон Мессингхофу, что она провалилась, – а этого она допустить не могла. Девушка попятилась – и уперлась спиной в ствол дерева.

– Я чую твой страх, девочка, – громыхнула Юсила.

– А я чую вонь твоей задницы, – выплюнула Ульрика.

Стиснув зубами кинжал, она быстро вскарабкалась на дерево, цепляясь одной рукой, подтягиваясь на скользких ветвях и оглядываясь. Пучок последовала за ней, выбрав дерево правее, а Юсила подсадила Однорукую на ствол слева. С ветки на ветку они прыгали проворно, как кошки, даже Однорукая держалась уверенно, несмотря на рану. Впрочем, она была еще слаба, и Ульрика, снова схватив кинжал, побежала ей навстречу по кривому суку, твердо намеренная прикончить раненую, чтобы потом сосредоточиться на оставшихся.

Однорукая присела у развилки, поджидая. Ульрика сильно топнула, чтобы ветка закачалась, потом прыгнула. Потерявшая равновесие Однорукая дернулась, стараясь уклониться, и упала в развилку, бросив кол, чтобы уцепиться за жизнь.

Ульрика подняла рапиру, собираясь завершить дело, но ветка под ногами дрогнула, и она, обернувшись, увидела скользящую по суку унголку с занесенной кривой саблей. Ульрика отскочила, и сталь зазвенела о сталь над головой висевшей среди листвы Однорукой; ветка под дерущимися раскачивалась, как корабельная палуба.

– Давай-давай! – завывала с земли Юсила. – Сбрось, чтобы я могла осушить ее!

Однако после первого же обмена ударами Ульрика поняла, что может победить унголку. Ее противница, быстрая и опасная, явно привыкла сражаться на скаку, но редко встречалась с противниками, орудующими рапирой и кинжалом одновременно, и не умела защищаться от неожиданных выпадов. Хотя, конечно, одно преимущество у нее имелось. Ее раненая сестра, вклинившись между двух ветвей, била Ульрику по щиколоткам каждый раз, когда та оказывалась в пределах досягаемости.

Ульрика мимоходом пнула Однорукую по голове и атаковала вторую унголку, блокировав кол и саблю, после чего сделала выпад, пронзивший бедро противницы. Пучок с шипением отпрянула, дико размахивая руками, но Ульрика не кинулась за ней. Наоборот – она развернулась и рубанула цеплявшуюся за ее ногу Однорукую.

Отделенная от плеч голова унголки упала на землю. А заклиненное в развилке тело осталось дергаться, заливая зелень бьющей из обрубка шеи кровью.

Пучок взвизгнула от ярости и ринулась вперед. Встречать этот свирепый шквал Ульрике не хотелось. Она отступила, потом оттолкнулась от другой ветки – и перескочила на третью. Шустрая как кошка унголка не отставала, и они заплясали по скользким сучьям, прыгая и ныряя, рубя, коля и рассыпая вокруг щепки, когда сталь врезалась не в плоть, а в дерево.

Ульрика возбужденно скалилась. При жизни таких боев она не вела и вести не могла. Сверхъестественная сила и ловкость позволяли скакать и уворачиваться с грацией, недоступной ни одному человеку, – а противница отвечала прыжком на прыжок, уловкой на уловку, и клинки их сверкали стальными молниями под темным влажным зеленым пологом. Это было великолепно.

Сказка кончилась, когда в стороне мелькнуло что-то белое. Ульрика повернулась – и безрукий-безногий торс упыря врезался в ее грудь, сбив с ветки и отправив в неприятный полет сквозь листву – полет, прерванный суком, на котором она повисла, сложившись пополам, как посудное полотенце. Затрещали ребра, рапира выпала из руки и воткнулась в землю рядом с Юсилой, которая гоготала, глядя на Ульрику и раскачивая, готовя к следующему броску новый метательный снаряд – отрубленную руку упыря.

Ульрика застонала и заворочалась, испытывая одно желание – спрыгнуть вниз и стереть ухмылку с жирной рожи Юсилы, но Пучок уже скакала к ней с ветки на ветку, и Ульрика понимала, что еще секунда-другая и унголка вонзит кол в ее спину.

В отчаянии девушка сползла с сука и повисла на дрожащих руках. Пучок приземлилась рядом, замахнулась колом – и Ульрика, разжав руки, полетела вниз, но в последний миг выпустила когти, вонзив их глубоко в дерево, качнулась вперед и вверх – и пнула унголку сзади под коленки. Пучок замахала руками, ловя равновесие, отбросила саблю, чтобы ухватиться за корявый отросток, но в итоге лишь неуклюже растянулась между двумя сучьями, заерзала по скользкой коре, пытаясь встать, а Ульрика меж тем вскарабкалась на свою ветку.

– Падай, дура, падай! – рявкнула Юсила.

Пучок послушалась – но Ульрика стремительно, как атакующая кобра, выбросила руку и поймала уже летящую к земле женщину за ворот. Тяжесть оказалась почти непосильной, но Ульрика напряглась, подтащила унголку к себе, выхватила из ее патронташа кол и вогнала его прямо в сердце ламии, пришпилив ее к ветви.

Брошенная Юсилой рука упыря едва не сшибла Ульрику, наблюдавшую за судорогами задыхавшейся пригвожденной унголки. Но едва – не считается. Удержавшись, девушка посмотрела вниз. Юсила как раз наклонилась, чтобы подобрать оторванную ногу.

Ульрика выхватила из патронташа умирающей еще один кол – и прыгнула. Великанша со смехом распрямилась и так приложила ее ногой упыря, что Ульрика врезалась в ствол ближайшего дерева – и со стоном сползла по нему в траву. Треснувшие во время первого падения ребра теперь казались сплошь переломанными, а голова гудела как колокол.

Земля содрогнулась. Это приближалась Юсила, заслоняя лес своей тушей.

– Твоя кровь сильна, предательница, – сказала она. – Я заберу ее себе.

Ульрика попробовала откатиться, но Юсила вырвала из ее рук кол, подхватила поверженную и потянула «пищу» к разинутому рту. Ульрика уперлась пятками в огромный живот Юсилы, пытаясь отстраниться, но силы были не равны, а мокрая кожа бегемотихи оказалась ужасно скользкой...

– Давай, девочка, давай. Все будет кончено через...

Ульрика лягнула толстуху, попала по зубам, сломала клык, и Юсила отшвырнула ее.

– Ах ты сучка! – взревела великанша, двинувшись к рухнувшей Ульрике. – Я-то хотела проделать все аккуратненько, нежно. Но теперь я сперва оторву тебе руки.

Ульрика метнулась всем телом к лежавшей всего в нескольких ядрах от нее рапире, схватила оружие – и поднялась на подгибающихся ногах.

Юсила захохотала.

– Думаешь, на этот раз шпажонка поможет?

Ульрика качнулась влево, полоснув по тянущимся к ней рукам Юсилы, потом попыталась проскользнуть за спину толстухи, чтобы добраться до деревянного копья, но раны ее были слишком серьезны, а Юсила – слишком быстра. Вместе с Ульрикой развернулась и Бегемотиха. Раны на ее руках уже затянулись.

– Ты поломана, предательница, а я целехонька, – хихикнула она. – Мои раны зажили. А твои – нет.

Ульрика сделала ложный выпад вправо, а потом нанесла прямой удар вверх. Юсила хотела отмахнуться, но по части точечных ударов Ульрика не знала равных. Клинок скользнул над руками Юсилы и вонзился точнехонько между ее жирных губ.

Юсила взревела, когда острие вышло из толстого загривка, и отпрянула от Ульрики, пытаясь дотянуться и выдернуть рапиру.

Ульрика, пошатываясь, обогнула тушу и сорвала со спины ламии деревянное копье. Юсила обернулась, но поздно. Ульрика замахнулась и ударила. Закаленное в огне острие погрузилось в колышущееся брюхо. Юсила взвизгнула и застыла. Ульрика налегла на кол, вгоняя его глубже, а потом оседлала опрокинувшуюся на спину, задыхавшуюся великаншу, пригвождая ее к лесной подстилке.

Дерево не проткнуло сердце Юсилы, так что она еще не умерла, но, насколько Ульрика знала по своему опыту, сейчас ламия испытывала парализующую боль. Скатившись с раздутого тела, девушка шагнула к голове толстухи и рывком вытащила из зияющей пасти рапиру. Раны Юсилы уже не затягивались, и кровь хлынула фонтаном.

Ульрика занесла оружие повыше.

– Остаток твоей жизни я буду перерубать тебе шею.

– Ты этого не сделаешь, – пробулькала Юсила сквозь кровь и дождь. – Я не могу умереть. Я Юсила Бессмертная! Я прожила тысячу лет! Я...

– На тысячу лет больше, чем нужно, – ответила Ульрика и рубанула.

Было бы уместно и эффектно после такого заявления завершить дело одним ударом, но потребовалось еще три, прежде чем голова ламии отделилась от жирных плеч и откатилась в сторону, слепо вглядываясь остекленевшими глазами в заросли. Ульрика упала на колени в раскисший перегной: тысяча лет настигла обезглавленный труп Юсилы, и тело начало распадаться, обращаясь в студенистую слизь. Девушка чувствовала себя такой же разбитой, как после боя с Мурнау, но все закончилось – и она не погибла и не позвала на помощь. Она сможет высоко держать голову, когда вернется...

Что-то шевельнулось за деревьями справа. Рукке? Нет. Он остался слева. Тогда кто? И вновь между стволами мелькнула фигура. Женская фигура – без сердечного жара. Еще одна ламия! Посвящение не завершено.

Ульрика со стоном поднялась, оттолкнувшись от земли, и побежала следом, стараясь не шуметь, но это, похоже, ей не удалось: приблизившись, она услышала, как женщина выругалась и набрала скорость. Уже разгоряченная сражением кровь Ульрики вскипела, она зарычала и рванулась вперед, за беглянкой, огибая деревья и перепрыгивая через поваленные кряжи.

Женщина споткнулась, и Ульрика, сократив расстояние, подскочила и ударила ее между лопатками. Они вместе рухнули в затопленную канаву, Ульрика перевернула ламию, прижав ее руки к земле коленями, стиснула ее горло – и занесла свободной рукой рапиру.

– Простите, сестра. Вы не вернетесь к...

В этот миг Ульрика узнала оскаленное лицо – и застыла. Несмотря на распущенные волосы и на годы, слетевшие с утонченного лица, ошибки быть не могло: холодные, надменные глаза остались все теми же. Ульрика сжимала шею изменницы-экономки леди Гермионы, Отилии Крохнер, женщины, предавшей Гермиону, Габриеллу и Фамке. Из-за нее их чуть не убил кровожадный Мурнау... а также Майнхарт Шенк и его охотники на ведьм.

ГЛАВА 15
КРОВНЫЕ СВЯЗИ

 

– Мерзкая крыса, предательница, перевертыш! – прошипела Ульрика, сдавливая шею Отилии. – Я мечтала об этом дне. Я разорву вас...

Топот бегущих ног отвлек ее. Еще ламии? Придется убить Отилию быстрее, чем хотелось бы.

Из-за деревьев вырвался Рукке – и выпучил глаза, глядя на вскинутую рапиру.

– Стой, дура! Это любовница фон Мессингхофа!

Ульрика заморгала, перевела взгляд на Отилию – и мир снова перевернулся. Она так обрадовалась, заполучив наконец изменницу-домоправительницу, что даже не подумала, а что та вообще здесь делает. Конечно, Отилия не могла быть с ламиями – после того как предала их. Естественно, она в союзе с фон Мессингхофом. Это он стоял за нападением Мурнау, а она шпионила для него. Теперь Ульрика вспомнила, как Отилия ругала Гермиону за то, что та не подарила ей кровавый поцелуй, и как сказала, что ее хозяин обещал ей это за предательство ламий. Он, похоже, выполнил обещание – ибо вот она, юная, прекрасная, и сердце ее не бьется.

Отилия подняла руку из грязной лужи и брезгливо, двумя пальцами, сняла пятерню Ульрики со своего горла.

– Вы теперь тоже перевертыш, приблуда, – съязвила она. – Что, и свое горло разорвете?

Ульрика оттолкнулась и вскочила. Гнев и замешательство мешали ей говорить.

– Я... я не пошла бы против ламий, если бы они не пошли против меня!

Отилия поднялась и принялась стряхивать с юбок грязь.

– Как и я. Я была бы верна Гермионе до смерти, если бы она обошлась со мной честно, а она этого не сделала.

– Это не одно и то же!

– Почему? – как всегда спокойно спросила Отилия.

Ульрика открыла рот – и застыла, задумавшись. Но прежде, чем она сформулировала ответ, вперед выступил Рукке.

– Прекратите, вы обе. Мы возвращаемся к графу.

Прогулка обратно в лагерь получилась долгой. Шли они в молчании.

 

– Ваше заключение? – осведомился фон Мессингхоф.

Отилия метнула на Ульрику холодный взгляд. Промокшие насквозь, они стояли в шатре вампира в натекших с них лужах, а на заднем плане Блютегель, графский слуга, чистил плащ Рукке. Граф в темном халате и катайских тапочках сидел за столом, заложив пальцем книгу, которую читал.

– Эта проверка не вполне доказательна, – ответила Отилия. – Она не столкнулась ни с кем, кого хорошо знала. Если бы она сражалась с графиней Габриеллой или леди Гермионой...

– А как она сражалась сейчас? – спросил фон Мессингхоф.

Отилия заколебалась, затем с явной неохотой все же признала:

– Без колебаний и жалости и не сдалась, когда обстоятельства обернулись против нее.

– И тактику умеет выбирать, – сказал Рукке и ухмыльнулся. – А еще она заметила леди Отилию, когда та пыталась скрыться.

– Я не пыталась скрыться. Я...

Фон Мессингхоф поднял руку.

– Она прошла проверку, я удовлетворен. Вы можете идти, оба. Я поговорю с ней наедине.

Рукке отсалютовал и удалился, но Отилия замешкалась, явно удивленная, что ее отсылают. Наконец она стиснула зубы, сделала реверанс и вышла.

Фон Мессингхоф ухмыльнулся.

– Я ожидал трений. Удивились, увидев ее?

– Я... мне не следовало бы. – Ульрика осталась стоять по стойке смирно. – Но – да, удивилась.

– Она преданна, коварна и храбра – по-своему, и я сделаю ее своей королевой. Но она годится не для всякой работы. Как и мои офицеры. – Он махнул рукой, словно указывая на другие палатки за холщовыми стенами. – Великие воины и некроманты, все до единого, обладающие гордостью и разумом, которые сделают их сильными лидерами, когда наш господин завоюет Империю. Но они слишком много времени провели в темных замках и древних гробницах – они разучились думать как живые и неспособны уже ходить среди них. А вы – можете.

– Я не хочу ходить среди живых! – вскинулась Ульрика. – Я их презираю.

Фон Мессингхоф кивнул.

– В противном случае вы были бы для меня бесполезны. Но именно это делает вас уникальной. Вы их ненавидите, но вы по-прежнему одна из них. Даже Отилия, обращенная позже вас, слишком долго прожила с ламиями взаперти, чтобы чувствовать себя свободно во внешнем мире. А вы – нет. Вы можете пойти туда, куда другие неспособны, и говорить с людьми, которые с криком помчались бы за охотниками на ведьм, если бы к ним обратился кто-то из моих старших компаньонов. И в то же время, поскольку вы нашей крови, вы не поддадитесь зависти, которой так часто подвержены обожатели-доноры.

– Я счастлива, что меня считают более полезной, чем опьяненного кровью пса, – сухо проговорила Ульрика. – Спасибо.

Граф хмыкнул.

– Сперва я думал отправить вас назад к ламиям, чтобы вы передавали мне секреты своей госпожи – и заменили разоблаченного вами шпиона.

Ульрика подняла глаза.

– Госпожу Людвину поймали?

– И убили, – кивнул фон Мессингхоф. – Ваше письмо сработало. К счастью, я проявил осторожность, и она почти ничего не знала, так что и они почти ничего из нее не вытащили, прежде чем залить в ее глотку расплавленное серебро.

– Откуда вы знаете? Там же...

– От другого шпиона. Одного из нескольких. – Граф пожал плечами. – И этого достаточно, так что там вы не будете мне полезны. Сестры убьют вас, если вы попытаетесь вернуться. Так что вы станете моим шпионом в мире живых.

Ульрика напряглась.

– Господин граф. – Ей с трудом удавалось сохранять видимость спокойствия. – Когда я пришла к вам, вы предложили мне мстить – мстить людям. Предложили сражаться. Шпионаж не для меня. Я хочу драться. Хочу рубить людей на скаку, хочу сжигать их города, а не бродить среди них, перерезая горло одному за другим.

Фон Мессингхоф долго смотрел на нее, словно взвешивая решение.

– Кажется, – произнес он наконец, – я не ввел вас в курс относительно полного объема наших планов.

– Сильванец по имени Штефан фон Кёльн говорил, что вы хотите основать империю, – сказала Ульрика. – Что собираетесь завоевать весь Старый Свет.

– Старый Свет – только начало, – сказал граф. – Мой господин не удовольствуется правлением только людскими владениями. Как только Сильвания заменит Империю Карла-Франца, она сделается мишенью, и, следовательно, мы должны сокрушить тех, кто станет в нее целиться, и тех, чья кровь для нас бесполезна: азуров, друкаев, гномов, зеленокожих, орды Хаоса. Когда придет время, ваш меч забудет, что такое отдых. Мы не остановимся, пока не захватим весь мир.

Ульрика затрепетала, представив бесконечную битву, но кое-что, сказанное графом, смутило ее.

– Ваш господин. Вы уже упоминали его. Значит, не вы – будущий император?

Фон Мессингхоф рассмеялся.

– Если повезет, мне дадут в управление город или провинцию. Нет, я лишь предвестник того, кто выше меня. Я служу самому сильному и самому знатному из повелителен ночи, Маннфреду фон Карштайну.

Ульрика моргнула, решив, что он над ней насмехается. Она знала о Маннфреде фон Карштайне. Слышала о его царстве террора еще до своей смерти и много читала после. Во время гражданских войн Маннфред фон Карштайн с армией нечисти едва не покорил Империю. Он дошел до стен Альтдорфа, до окраин Мидденхейма, и отогнали его, только когда враждовавшие провинции объединились против общего неприятеля.

– Но... но Маннфред мертв, – пробормотала она. – Убит при Хель Фенне триста лет назад. С этим согласны даже вампирские историки.

– О да. – Фон Мессингхоф улыбнулся, как довольный кот. – Маннфред мертв. В этом нет сомнения. Но для фон Карштайнов смерть вовсе не абсолют. Он спит под землей, грезя о возвращении, пока мы, его слуги, прилагаем усилия, чтобы воплотить его мечты в реальность. А когда путь будет открыт, он пробудится к ждущей его армии.

Ульрика разинула рот. Нет, граф не насмехался. Маннфред фон Карштайн восстанет снова! На миг человеческие инстинкты возобладали, и ей захотелось поскорее предупредить кого-нибудь, чтобы Империя готовилась защищаться, чтобы Кислев ждал вторжения с юга. Самый древний и злобный враг человечества возвращался из могилы, чтобы утопить всех в океане крови.

Но затем – как в оптической иллюзии – перспектива ее восприятия изменилась, воспламенив кровожадность. Война фон Мессингхофа – вовсе не безумная интрига кучки амбициозных сильванских графов. Они не стайка извергов, скрывающихся в лесах к северу от Нульна. Это то, что обещал Штефан фон Кёльн, – абсолютное господство над родом людским, и она, Ульрика, станет частью плана! Самый древний и злобный из врагов человечества возвращался из могилы, чтобы утопить всех в океане крови, и Ульрика поедет в его кортеже! Она никогда не перестанет убивать. Человечество станет расплачиваться вечно. Ох и великолепная предстоит месть!

Фон Мессингхоф улыбнулся.

– Теперь вы поняли, да? Увидели, что вам предлагают?

– Да, – выдохнула Ульрика. – И это превосходит все мои надежды.

– Рад слышать, – кивнул граф. – Но прежде, чем осуществить мечту, надо многое сделать: подготовить почву, заложить основы, так что вам придется и скрываться, и резать глотки, и бродить среди людей – прежде чем вам разрешат сражаться. Вы готовы? Согласны делать то, что потребуется, чтобы приблизить нашу победу?

Ульрика огорченно молчала. Она проявила эгоизм, заявляя, что хочет лишь драться. Вела себя так, словно война фон Мессингхофа затевалась исключительно ради нее.

Она кивнула:

– Готова.

– Отлично, – голос вампира вдруг стал жестче, – поскольку я не терплю неповиновения. И не собираюсь обсуждать с вами свои приказы. Если вы со мной, то вы со мной полностью и следуете за мной без вопросов. Если нет, то умрете здесь и сейчас, ибо вы слишком опасны, чтобы жить.

Ульрика подняла глаза – и встретила его горящий взгляд. Она сглотнула. Холодный монстр, раньше прятавшийся под обаятельной маской, показал себя. Это ужаснуло девушку.

– Итак, – сказал фон Мессингхоф, – станетевы шпионом, если я велю? Будете солдатом, писцом, грузчиком, если я прикажу? Станете рыть выгребные ямы?

Потребовалось огромное усилие воли, чтобы выдержать пристальный бездушный взгляд, но Ульрика не отвела глаз и не выказала страха.

– Я рождена солдатом, – сказала она, – и, принеся присягу, не нарушу ни одного приказа.

– И вы ее приносите?

– Да, господин. Я в полном вашем распоряжении.

Фон Мессингхоф перестал сверлить ее взглядом, и привычная маска вернулась на место.

– Прекрасно. Обещаю, что вы не пожалеете. Эта война даст нам обоим то, чего мы желаем. А теперь надо обсудить ваше первое назначение. – Он оглянулся. – Блютегель! Найди леди Отилию и попроси ее вернуться. Она тоже сыграет роль в этом деле.

Старый дворецкий вынырнул из теней, поклонился и покинул шатер.

Ульрика прикусила язык, глотая протест. Она только что пообещала повиноваться фон Мессингхофу во всем, но...

– Э, мы с Отилией должны работать вместе?

Граф приподнял бровь.

– Вовеки, – ответил он. – Поэтому разумно привыкнуть друг к другу прямо сейчас.

Ульрика стиснула зубы. Она не находила настоящих причин не любить Отилию. На самом деле их общая ненависть к ламиям могла сделать их подругами, но превозмочь себя у Ульрики не получалось. А ведь придется. Ладно, в любой компании всегда кто-то с кем-то не в ладах. Хороший солдат не обращает на такое внимания и выполняет свои обязанности.

Отилия скользнула в шатер и остановилась перед фон Мессингхофом, словно Ульрики здесь и не было.

– Да, господин граф?

Ульрика скрипнула зубами. Однако быть хорошим солдатом не так-то легко.

Фон Мессингхоф поманил их к карте на столе.

– Чтобы шпионы ничего не прознали, я только своим доверенным офицерам сообщаю, где именно планирую ударить по императору. – Он отметил точку, находившуюся, по грубым прикидкам, в дне пути к северу от Нульна. – Вот особняк сеньора фон Аршеля, где Карл-Франц проведет последнюю ночь перед отъездом в Нульн. Я хочу, чтобы она стала его последней ночью на земле. Но... – Он посмотрел на них, став вдруг очень серьезным: – Но то, что я скажу вам сейчас, я не говорил даже своим офицерам.

Ульрика сглотнула. Неужели он на самом деле так ей доверяет? Не очень-то разумно...

– Возможно, – продолжил граф, – что у нас не получится расправиться с Карлом-Францем у Аршеля и он доберется до безопасного Нульна. Поэтому мы должны предусмотреть такую ситуацию. – Он двинул палец к Нульну. – Есть там один доктор, личный врач графини Эммануэль, доктор Гэблер. Человек вне подозрений. Как вы знаете – хотя, может, вы, боярыня, и не знаете... – Он глянул на Ульрику. – Еще в Альтдорфе нам удалось заразить императора изнурительной болезнью. Оспой.

– Да, ламии говорили, – кивнула Ульрика.

– Но убить его должна не хворь, – продолжил фон Мессингхоф. – Мы хотим, чтобы он погиб в бою и чтобы весь мир считал, что от руки Ламии. Однако, если покушение не удастся, он все равно должен умереть, и тогда доктор Гэблер станет нашим скрытым клинком.

Он улыбнулся.

– Лекари и магистры императора не смогли излечить его, но герр доктор Гэблер знает верное средство, а поскольку он – личный врач графини Эммануэль, ему позволят осмотреть императора, и вот тогда-то он и отравит его.

Ульрика нахмурилась.

– Но тогда никто не узнает, что Карла-Франца убила Ламия.

– О, узнает, узнает, – ответил фон Мессингхоф. – Поскольку вскоре выяснится, что герр доктор был жертвой ламийского обмана. – Граф пожал плечами. – Не совсем та смерть, которая нам желательна, но подойдет, если другие варианты провалятся.

– А какова наша роль? – спросила Отилия.

Фон Мессингхоф усмехнулся.

– Ну, добрый доктор пока не стал жертвой ламийского обмана. – Он постучал пальцем по карте в месте, обозначенном как Легенфельд, – выше по реке Авер к востоку от Нульна. – У Гэблера есть сын, Дирк, которого он очень любит. Дирк – капитан гарнизона, охраняющего легенфельдский мост. Мы похитим мальчишку, а папаша получит от сына записку – с приложенным к ней отрезанным пальцем. – Он посмотрел на женщин. – Но есть одна трудность. Если о пропаже парня станет известно, если его объявят в розыск, охрана императора может заподозрить, что кто-то пытается повлиять на Гэблера, и его не подпустят к императору.

Ульрика нахмурилась.

– Но как похитить сына, чтобы его не объявили в розыск?

– Его объявят погибшим, – сказала Отилия.

– Отлично, любимая, – кивнул фон Мессингхоф. – Вы хорошо учитесь. Он погибнет на дуэли, защищая честь леди, а потом сгорит.

– А я, значит, дуэлянт? – спросила Ульрика.

– И поджигатель, – подтвердил фон Мессингхоф.

Ульрика вздрогнула, невольно вспомнив горящую на солнце Фамке.

– Я не люблю огонь.

Генерал спокойно посмотрел на нее.

– Вполне объяснимо, но я подумал, вам понравилось сжигать людей.

По спине Ульрики пробежали мурашки. Да, это все меняло. Она улыбнулась, оскалив клыки.

– Да, генерал. Спасибо.

 

– Ваше место – в казармах Кровавых Рыцарей, – сказала Отилия, ведущая Ульрику через поляну к простой черной палатке, задвинутой за другие. – Пока вы не сможете позволить себе собственный шатер.

– Или пока не заведу любовника, у которого есть таковой.

Отилия окинула ее презрительным взглядом.

– Сомневаюсь, что этот вариант для вас, но – удачи.

Они остановились у дверей казарм, и Ульрика повернулась, чтобы попрощаться с Отилией, но тут любопытная сцена привлекла ее внимание. Слева от казармы, на скамье у маленького шатра, сидел Рукке, кормясь из избитой окровавленной рабыни, а рядом на почтительном расстоянии стоял Блютегель, стискивавший в отчаянии руки.

– Вы должны попросить его еще раз, – шептал старый дворецкий. – Он привел еще одну, и она уже выше вас. Но я знаю, он выслушает вас, вы только попросите. Он хороший...

Рукке зарычал, разбрызгивая алые капли:

– Не стану я просить! И вы не будете! Он выполнит обещание, когда сочтет нужным. А ваш скулеж только настроит его против меня.

Блютегель попятился.

– Я ничего не говорил. Мне не по чину. Но ты... вы же его...

Рукке замахнулся на съежившегося старика.

– Не говорите мне, что делать! Никогда больше! Оставьте меня в покое, грязный слуга!

Блютегель поклонился и ушел к шатру фон Мессингхофа – с искаженным страданием лицом.

– А какая связь между Рукке, Блютегелем и фон Мессингхофом? – спросила Ульрика, глядя на молодого вампира. – Рукке говорит, что он сын фон Мессингхофа, но...

– Он – ошибка фон Мессингхофа. – Отилия закатила глаза. – Добрый жест, обернувшийся скверно. Рукке родился сыном Блютегеля, и граф обратил его из жалости, не из любви.

– Из жалости? К нему?

– К Блютегелю. – Отилия увлекла Ульрику за стену казарм, подальше от ушей Рукке. – Блютегель верно служил графу пятьдесят лет, и хотя фон Мессингхоф предлагал, старик никогда не желал бессмертия. Его жена умерла молодой, и он верил, что если станет вампиром, то не воссоединится с ней в ином мире.

Ульрика приподняла бровь.

– Он набожный человек, но служит вампиру?

– Он поклоняется Кхаину, как и его жена. И верит, что после смерти станет сражаться плечом к плечу с ней в вечной битве.

Ульрика попыталась представить величавого старика в качестве воина Кроваворукого Бога и нашла это затруднительным, хотя внешность ведь бывает обманчивой – и это девушка знала слишком хорошо.

– Рукке, его сын, тоже, вероятно, отправился бы в столь славную загробную жизнь после смерти, – продолжала Отилия, – только вот после того, как он получил ранение, защищая земли фон Мессингхофа от северных мародеров, парень начал меняться. Видели шрамы на его лице?

Ульрика кивнула.

– Из его головы выросли ножки вроде паучьих. Блютегель решил, что из-за этой порчи мальчика не допустят в чертоги Кхаина и ввергнут в бездну.

– Вот он и попросил фон Мессингхофа обратить сына, чтобы тот никогда не умер? – уточнила Ульрика. – Но почему граф согласился?

– Я же сказала – из жалости. Он ценил преданность и службу Блютегеля, а старик, зная, что Рукке не спасти, мог бы, пожалуй, и убить себя. Так что граф обратил парня, удалил мутировавшие ткани и пообещал Блютегелю обращаться с Рукке как с собственным сыном. – Она покачала головой. – Это и есть ошибка.

– Граф не выполнил обещания?

Отилия фыркнула.

– А вы бы выполнили?

Ульрика оглянулась на Рукке, который оттолкнул жертву и развалился на скамье, не обращая внимания, что из его приоткрытого рта стекает, точно слюна, чужая кровь.

– Фон Мессингхоф обучал его, предоставил ему все возможности, – сказала Отилия, – но он остался тем же придурком. Ну, граф сдался и поставил его начальником над упырями, пообещав повышение после «ученичества», но прошло уже десять лет, а он все еще с упырями.

– Удивительно, что Блютегель не возненавидел графа.

– Он винит мальчишку. Внушает ему, что нужно совершенствоваться, но Рукке его не слушает, говорит, что теперь его отец – фон Мессингхоф. Его истинный отец – и неважно, что тот обращается с ним как с полоумным конюхом. – Отилия насмешливо взглянула на Ульрику. – Кажется, граф питает слабость к заблудшим.

Ульрика хмыкнула.

– Да, кажется, именно так.

Отилия фыркнула и развернулась.

– Не я пришла к нему, сестра. Он пришел ко мне.

Ульрика собиралась возразить, что фон Мессингхоф пришел к ней лишь потому, что нуждался в шпионе за ламиями, но прикусила язык. То же самое можно сказать и о ней. Так что она оставила все как есть.

 

Ульрика лежала на своей койке во мраке казармы Кровавых Рыцарей, уставившись на черный полог, прикрывавший ее от восходящего снаружи солнца, и размышляла, верное ли решение приняла.

Нет, она правильно сделала, покинув ламий. Это несомненно. Маленькая, слабая часть ее существа, может, и хотела побежать к Габриелле, чтобы молить принять ее обратно, но Ульрика понимала, что ламией ей больше не быть. Они думали, что могут продолжать жить среди людей, питаясь ими, как паразиты. Ульрика же в это больше не верила. Да и как она могла верить – после того, что случилось с Фамке?

Но хочет ли она быть сильванкой? Да, фон Мессингхоф ей очень нравился. Он проявлял предельную честность в отношении своих целей и причин, по которым завербовал ее, но остальные? Те, кого она видела до сих пор, выглядели напыщенными хвастунами, больше озабоченными личной славой, чем войной, которую ведут. Она встречала прежде таких людей – и из-за них, бывало, кампании терпели крах. Хуже того, Отилия тоже оказалась здесь – и уже затачивала коготки. Хочет ли Ульрика провести вечность, обмениваясь колкостями с ядовитой предательницей, перевертышем?

Хотя, возможно, вечности у нее и не будет. Положение Ульрики радикально изменилось за последние два дня, и кто гарантирует, что оно не изменится снова? Впрочем, сейчас она, пожалуй, довольна. Она жаждала крови и мести – и фон Мессингхоф предоставил ей возможность отомстить. Завтра она найдет Гэблера – и покажет людям, что они правы: таких, как она, надо бояться. Они истекут кровью. Они станут умирать. И, во имя Фамке, – гореть.

ГЛАВА 16
С ПРИВЯЗИ

 

Когда следующим вечером Ульрика смотрела вниз с затененного балкона, возвышавшегося над ярко освещенным лампами трактиром «Речной тролль», она думала, что приходится признать: как бы она ни презирала Отилию, та идеально подходила для подобных заданий. Сама бы Ульрика точно не справилась. Оставалось только надеяться, что свою работу она выполнит хотя бы наполовину так же хорошо.

Постоялый двор «Речного тролля» разместился на восточном конце легенфельдского моста, там, где главная каретная дорога из Аверхейма пересекала реку и поворачивала к Нульну. Неподалеку находились казармы национальной гвардии Аверланда, охранявшей мост и город. То есть место было оживленным, шумным, изобилующим торговцами, паломниками, речниками, солдатами, а также шулерами и шлюхами, охотящимися на всех прочих. А еще сюда частенько заглядывал капитан Дирк Гэблер, чтобы посидеть и выпить со своими приятелями-офицерами.

Час назад, сразу после того как Гэблер и его сослуживцы вошли и заказали по первой пинте, в переднюю дверь ввалилась Отилия – в разорванном нарядном платье, с измазанными грязью и кровью щеками, – поведала таверне мрачную историю о том, как выпрыгнула из мчащейся кареты бесчестного негодяя, посягавшего на ее добродетель, и попросила позволить ей остаться до следующего дилижанса, хотя у нее и нет денег, чтобы заплатить за еду или проезд.

Отилия выглядела недостаточно молодо, чтобы притворяться невинной девушкой, так что она разыграла роль несчастной вдовы аристократа, изгнанной из принадлежащего ей по праву дома жестокими родственниками покойного мужа и преследуемой неугодными ей поклонниками. Это оказалось именно то, что нужно. Если бы она изобразила проститутку или жену торговца, офицеры, возможно, пофлиртовали бы с ней, оплатили бы ей дорогу, но и не подумали бы защищать ее честь. Однако аристократка в беде взбудоражила их сердца и воображение. Мечты о щедром вознаграждении и дарованных титулах подкрепили похоть, внушенную мужчинам порванным платьем и изгибами неприкрытого женского тела. Они были готовы умереть за ее честь – так они, по крайней мере, клялись над своими кружками, а Ульрика собиралась убить их – всех, за исключением капитана Дирка Гэблера.

За столом, соседним с тем, где офицеры пили за здоровье Отилии, семеро сильванских солдат тихо переговаривались между собой. Это были люди из замка фон Мессингхофа во главе с капитаном Ругером, которого Ульрика помнила как фальшивого возчика, приехавшего за сеном Бугая Клостерманна, и сейчас они тоже переоделись, на сей раз в лодочников с баржи, – все, кроме одного укрытого плащом трупа в форме офицера Аверланда, точно такой же, какая красовалась на капитане Гэблере.

Ульрика, кивнув, отступила от перил. Пора. Гэблер достаточно пьян, его товарищи тоже. Она спустилась по черной лестнице, обогнула двор, но у передней двери замешкалась, охваченная внезапной тошнотворной щепетильностью. Ей не нравилось играть роли. Претило жульничать. Она любила честный бой. Ну да ладно, обман долго не продлится, а в конце случится драка, и на фоне ее все остальное померкнет. Вздохнув, Ульрика надвинула ниже широкополую шляпу, поправила шерстяной шарф, надетый не по сезону, только чтобы скрыть лицо, и толкнула дверь.

Отилия вскинула глаза на вошедшую в пивную Ульрику – и отпрянула, стискивая руку Гэблера.

– Это он! – выдохнула она. – Он пришел за мной!

Гэблер и остальные офицеры повернулись. Ульрика двинулась к ним, не глядя ни на кого, кроме Отилии. Подойдя, она повелительно протянула руку.

– Идем, пташка, – сказала она как можно грубее. – Больше ты от меня не улетишь.

Отилия вскинула умоляющий взгляд на офицеров.

– Пожалуйста, господа. – Она дрожала. – Не позволяйте ему забрать меня. Он нашептывал мне неописуемые вещи. Неописуемые!

– Он никуда вас не заберет, – пообещал Гэблер. – Не бойтесь, миледи.

Гэблер шагнул вперед, заслонив Отилию. Соратники последовали его примеру, стискивая рукояти клинков.

– Убирайтесь, – сказал Ульрике Гэблер. – Леди не желает вашего общества.

– Эта леди, – прохрипела Ульрика, – моя по праву. Я за нее заплатил. И получу ее.

– Нет, пока я жив, – сказал Гэблер и обнажил рапиру.

Миг – и перед Ульрикой засверкали пять стальных клинков. Она выхватила свой.

– Как пожелаете.

Люди вокруг них закричали, подались назад. Отилия съежилась в притворном страхе. Ругер и его приятели-«лодочники» повернулись посмотреть – все, кроме мертвеца. Трактирщик скорчился за стойкой, вопя:

– Господа, пожалуйста! Идите наружу, умоляю!

– Кто-нибудь, позовите стражу! – воскликнула какая-то женщина.

– Кто-нибудь, позовите гарнизонных! – возразил ей мужчина.

Этого Ульрике не хотелось. Ругер заверил ее, что рядовые солдаты не пьют в «Речном тролле». Они предпочитают заведение подешевле – «Граф Солланда» по другую сторону моста. Однако, если они прибегут на подмогу офицерам, хлопот станет слишком много. Так что заканчивать надо быстро.

Она сделала выпад – и сразу проткнула правую руку Гэблера. Тот пошатнулся и зашипел, а четверо других, размахивая оружием, с руганью кинулись на обидчика товарища. Отскочившая Ульрика улыбнулась под шарфом. После боя с Юсилой и вампирами-унголками эти люди казались удивительно, болезненно медлительными – словно двигались под водой. Она могла прикончить всех четверых в считаные секунды, но это было бы слишком быстро. Никто не должен заподозрить, что она – не человек, значит, сперва придется повозиться, устроить небольшой разгром.

Ульрика парировала выпад чрезвычайно усатого юного лейтенанта, затем проткнула его насквозь и «стряхнула» с клинка на стол, где стояла горящая лампа. Окровавленное тело задело светильник, сбросив его на пол. Лампа разбилась, расплескивая вокруг огонь.

Капитан постарше метнул в Ульрику стул. Она пригнулась, приняла на рапиру капитанский клинок – и толкнула противника на третьего офицера. Они рухнули прямо в занимающийся пожар – и с воем выкатились, объятые пламенем.

Четвертого Ульрика полоснула по голове, но мужчина пригнулся, и рапира перерубила крючок, на котором висела еще одна лампа. По половицам растеклась вторая огненная лужа.

– Пожар! – взвизгнул кто-то. – Воды!

– Наружу! На улицу!

Капитан Гэблер метнулся к Ульрике, окровавленный, но вернувший себе самообладание.

– Разбойник! За это ты умрешь!

Ульрика с легкостью парировала его выпад и отбросила к Ругеру и его бойцам. Под видом заботы, якобы помогая капитану подняться, они схватили его за руки и стукнули кастетом по затылку. Капитан пошатнулся, и Ульрика нанесла удар. Со стороны казалось, что клинок вошел в тело, но она-то знала, что лезвие скользнуло вдоль ребер, вспоров дублет, но не плоть.

– Зигмар, он убил его! – рявкнул Ругер. – Месть!

«Лодочники» утащили Гэблера под стол, оставив закутанный в плащ труп там, где он сидел. Ульрика запрыгнула на стол, заодно пнув стул так, что мертвец растянулся на полу, но три оставшихся соратника Гэблера встали перед ней, заслонив выход.

Пока они наступали, Ульрика оглянулась. Заведение почти опустело, два очага пожара успешно разгорались, пожирая соломенную подстилку на полу и взбираясь по опорным столбам к стропилам. Ругер и Отилия, следуя за убегавшими клиентами к двери, посбивали на пол и другие лампы. Хорошо. Спасти пивную теперь непросто. А сейчас можно убить офицериков.

Они тоже прыгнули на стол, рубя, коля и пытаясь теснить ее. Рапира Ульрики скользнула под чей-то неуклюжий замах, пронзив горло первого противника, разрубила ключицу второго, налетевшего на падающее тело, а третий бросился на нее, намереваясь столкнуть на пол, но Ульрика отступила и лягнула офицера в лицо, сломав ему скулу, а потом прикончила ударом в спину.

– Тащите еще ведра! Скорее!

Ульрика обернулась. К одному из очагов пожара спешил трактирщик с ведром, в котором плескалась вода, а от конюшни бежали другие люди – с горшками и кастрюлями, наполненными из поилки. Ульрика зарычала. Они торопятся с водой, чтобы спасти здание, грязную груду бревен и штукатурки, но готовы сжечь живую, мыслящую женщину? Люди – подонки!

Прямо со стола она прыгнула на трактирщика и, прежде чем он добрался до огня, снесла его голову с плеч. Вода из ведра бестолково разлилась по полу, а вот голова закатилась прямиком в пламя. Остальные водоносы завопили от ужаса и кинулись прочь, когда Ульрика, завывая, бросилась на них, размахивая рапирой.

– Горите, дикари! – кричала она, преследуя мерзавцев. – Горите, как вы жгли ее!

– Тихо, дура!

Ульрика повернулась. У задней двери стояла Отилия, а бойцы Ругера вытаскивали во двор запеленутого в плащ Гэблера.

– Это не то, что велел вам говорить граф!

Ульрика с трудом собралась и огляделась. Они с Отилией остались одни – если не считать тел мертвых и умирающих, и повсюду вокруг ревело пламя. Потрескивали и стонали проседающие балки. Настала пора уходить.

Отилия указала на дымящийся на краю пожарища брошенный Ругером труп.

– Берите плащ, и пошли.

Жгучая ярость унялась, и теперь Ульрика почувствовала невыносимый жар бушующего пламени. Ей не хотелось подходить ближе к огню, но следовало поставить на место последний кусок головоломки. Она обогнула горящий участок, ухватила полу тяжелого плаща и стащила его с трупа. Мертвеца подобрали примерно того же роста и телосложения, что и капитан Гэблер, но его лицо... оно отсутствовало. Отилия приняла меры предосторожности, велев Ругеру сжечь его заранее, на случай, если пожар в таверне не справится с задачей. Ульрика накинула плащ на плечи, защищаясь от огня, и следом за Отилией выскочила из уже занявшейся двери во двор.

Мужчины и женщины, окружившие трактир, слишком увлеклись зрелищем пожара, чтобы обращать на кого-либо внимание, но вампиры все равно доиграли свои роли. Отилия подбежала к людям Ругера, вереща, чтобы ее защитили, и, когда появилась Ульрика, Ругер вскинул пару кремневых пистолетов.

– Стой, убийца!

Ульрика резко затормозила под прицелом, метнулась к изгороди – и Ругер выстрелил поверх ее головы. Позже, когда она уже перемахнула через ограду и бежала к назначенному месту встречи, нутро ее заледенело. Образ тела трактирщика, валяющегося на деревянном полу, и его головы, шипящей в огне, упрямо висел перед глазами, и избавиться от него никак не получалось.

Она зарычала и помчалась быстрее. Дура! Как она может жалеть его? Он что, остановился бы, пощадил Фамке? Конечно, нет! Он такой же жестокий дикарь, как и остальные. Он заслужил смерть.

 

Они возвращались в лагерь фон Мессингхофа так же, как и приехали: узкими тропами и проселочными дорогами, стараясь по возможности избегать городов и деревень. Капитана Гэблера, связанного, с кляпом во рту, везли, перекинув поперек седла и укрыв одеялом, а Ульрика и Отилия в тяжелых плащах не отличались от грубых солдат Ругера.

Поездка выдалась не из приятных. Вчерашний дождь сменился удушливой влажной жарой, а голод, распаленный резней и пожаром, терзал Ульрику все сильнее. Она с нетерпением вертела головой, оглядывая изрытую колеями дорогу, по которой они скакали, и ее окрестности в поисках дома, фермы или одинокого путника.

– Что вы вынюхиваете? – поинтересовалась спустя некоторое время Отилия. – Нас преследуют?

Ульрика покачала головой.

– Мне надо поесть.

– Мы не можем здесь охотиться, дура, – фыркнула Отилия. – Нам не нужно подозрений вокруг «смерти» Гэблера. Никаких историй об исчезновении, о прокушенных шеях где-либо возле трактира. Никакие связи всплыть не должны. – Она обернулась и щелкнула пальцами. – Ругер. Остановитесь и обнажите шею.

– Да, леди. – Ругер натянул поводья. При одной мысли о кровопускании мужчина задрожал от желания.

– Нет. – Ульрика почувствовала отвращение. Когда Ругер разбирался с Клостерманном, он выглядел крепким как гвоздь – а теперь трясся, точно девственница. Омерзительно. – Едем дальше. Я не пью из слуг. Мне нужна добыча.

– Тогда езжайте голодной, – пожала плечами Отилия.

– И поеду, – хмыкнула Ульрика.

Но прошел час, и она больше не могла терпеть. От голода кружилась голова, и при виде Ругера и его людей клыки скалились сами собой. Наконец, обнаружив, что проткнутые когтями ладони кровоточат, Ульрика пришпорила лошадь, поравнявшись со скакавшими впереди шеренги.

– Ругер. Стойте.

Капитан остановил коня и облизнулся.

– Желаете мою шею, леди?

– Проклятье, нет, – отрезала Ульрика. – Я хочу его.

Она указала на накрытого одеялом Гэблера.

– Да, леди.

Ругер начал покорно вылезать из седла, но тут к ним подскакала Отилия.

– Нет. Она не должна. Возможно, графу нужно оставить его невредимым.

– Он ничего не сказал!

– Возможно, он положился на наш здравый смысл.

Долгую секунду Ульрика пристально смотрела на нее, потом перевела взгляд на одеяло, прикрывавшее Гэблера. Она никак не могла унять дрожь. И втянуть клыки тоже.

– Капитан Ругер, – решилась она наконец. – Спешивайтесь и следуйте за мной.

– Да, леди, – повторил мужчина.

Отилия самодовольно ухмыльнулась, когда вампир повела капитана во тьму под растущими вдоль дороги деревьями. Ульрика же боролась с желанием прыгнуть в седло Отилии и разорвать гадине горло. Она что, думает, что Ульрика поступилась принципами? Просто у нее нет выбора. И больше такое не повторится.

– Шею, капитан.

– Да, леди.

Ругер снял шлем и заправил ворот дублета за кирасу, обнажив жилистую шею со следами укусов – правда, старыми и слабыми. Не так уж часто ему пускали кровь.

Ульрика шагнула ближе, взяла его за руки. Мужчина окаменел. В его глазах метались стыд и страх, но, судя по запаху, он возбудился. Ульрику снова затошнило. Таким же стал бы, наверное, и Фридрих Хольманн. Жесткий снаружи, слабый внутри. Это бесило ее. Ей хотелось...

Она это сделала.

Клыки с сердитым щелчком вонзились в шею человека, и Ульрике пришлось подхватить Ругера, когда от боли у него подогнулись колени. Они пила, прижимая его к себе, потерявшись в резком запахе человеческой крови, смешанном с напряжением гнева, горя и отвращения к себе, усиливающим ее собственные гнев, горе и отвращение, и хотя это причиняло боль, она жадно впитывала ощущения, как флагеллант, посыпающий свои раны солью.

– Довольно! – рявкнула Отилия. – Ему еще ехать.

Ульрика пришла в себя, не зная, как долго пила. Она с трудом остановилась, вытащила клыки из шеи Ругера, поставила человека на ноги. Он пошатнулся, поправил, глядя в землю, воротник, потом надел шлем.

Ульрика посмотрела на него, отвернулась и зашагала к своей лошади.

– Спасибо, леди.

Развернувшись, Ульрика отвесила капитану пощечину.

– Не смейте благодарить меня за это! Вы что, овца? Вы что, не?..

Она резко замолчала, осознав, что выставляет себя полной дурой, и снова зашагала к лошади. Ругер потащился следом, медленно, качаясь, как пьяный, и в седло залез с большой осторожностью.

– Поехали, – бросила Отилия.

– Да, леди.

Они поскакали за ним, и Отилия оглянулась на Ульрику со своей приводящей в бешенство улыбочкой на губах.

– Думаю, надолго вы у нас не задержитесь.

Ульрика скривилась.

– Что вы имеете в виду? Я хочу порвать глотки всем людям Старого Света.

– Только до одной, той, которая вам нужна, не дотянетесь.

Ульрика метнула на нее острый взгляд.

– До своей, хотите сказать? Да, я виню себя. Но... – Она холодно посмотрела на людей. – Но не всецело.

Отилия лишь улыбнулась и поскакала дальше.

 

Они вернулись в лагерь фон Мессингхофа перед рассветом, и встретила их напряженная тишина. Солдаты занимались обычными утренними делами, сдавленно перешептываясь, а офицеры, сбившись тесными группками, бросали нервные взгляды в сторону вампирской поляны.

– Что случилось? – спросила Отилия копейщика у ворот.

Он нервно кашлянул.

– Лучше вам услышать это от графа, леди.

Отилия, побледнев, въехала на территорию лагеря, Ульрика следовала за ней, неся капитана Гэблера через плечо. Под красным пологом напряжение ощущалось еще сильнее. Почти все немертвые капитаны и чемпионы фон Мессингхофа сидели в своих шатрах, а немногие оставшиеся снаружи негромко переговаривались, совсем как люди, поглядывая на генеральскую палатку.

Отилия и Ульрика с немалым трепетом направились туда, но тут занавесь откинулась, и на поляну шагнула фигура в белом балахоне. Это оказался Эмманус, у порога он оглянулся.

– Я доложу хозяину, – безжизненным голосом произнес он. – Это уже слишком.

– Делайте что должны, легат, – донесся из шатра голос фон Мессингхофа. – Хотя помощь пригодилась бы больше грозящего пальца.

– Я здесь для того, чтобы наблюдать и докладывать, господин, – ответил Эмманус, – а не затем, чтобы помогать вам искать бешеных псов, сорвавшихся с привязи.

Эмманус угодливо поклонился и удалился. Проходя мимо Ульрики и Отилии, он не удостоил их взглядом, а фон Мессингхоф в палатке разразился потоком ругательств.

Отилия, сглотнув, вошла, Ульрика последовала за ней, чуть пригнувшись, чтобы половчее внести тело Гэблера. Фон Мессингхоф, изрыгая проклятья, расхаживал по шатру и тоже не взглянул на вошедших.

– Чахлый евнух! Предполагалось, что он станет моим советником, а не доносчиком! – Граф схватил стоявший на столе золотой кубок и швырнул его в зазвеневшие, точно гонг, доспехи на стойке, расплескав повсюду кровь. – Хозяину совсем не обязательно знать о каждой мелкой неудаче!

Выступивший из тени Блютегель подобрал кубок и принялся протирать филигранно выкованный нагрудник кирасы.

– Милорд, – осторожно пробормотал он, – леди Отилия и боярыня Ульрика вернулись с добычей.

Фон Мессингхоф нахмурился, словно услышав слова на непонятном языке, потом резко обернулся.

– Вы вернулись! Боги Кхемри, я думал, что потерял и вас!

Отилия сделала реверанс, а Ульрика сгрузила Гэблера у стола с картой.

– Просим прощения, господин граф, но... что тут случилось?

Фон Мессингхоф оскалился.

– Кодреску предал меня. Вот что случилось. И легат Эмманус отправляется доносить на меня Маннфреду, вместо того чтобы прийти на помощь, трусливый кастрат!

Глаза Отилии тревожно расширились.

– Кодреску предал вас? Так он все-таки напал на Карла-Франца?

Граф устало вздохнул.

– Нет, хвала фортуне, не так глупо. По крайней мере пока. Он не сделал ничего, противоречащего моим приказам, – ну, по словам шпионов. Он продолжает поход к монастырю Черной Розы, строит планы его захвата и намечает обратный путь.

– Тогда почему вы думаете...

– Потому что Моргентау, его ближайший союзник, покинул лагерь, прихватив своих солдат.

Отилия замерла.

– Вы уверены?

Фон Мессингхоф кивнул.

– Под предлогом, что бойцов, мол, нужно держать в форме, вот пусть они и очистят лес от зверья, он отправился на север и не вернулся.

– Но, может, он столкнулся с какой-то проблемой? – спросила Ульрика.

Генерал покачал головой.

– Когда он не вернулся за час до рассвета, я послал летучих мышей отыскать его. Они показали, как он марширует прямиком к Альтдорфской дороге. Сейчас он стал лагерем всего в нескольких милях от нее. Без потерь. – Он принялся грызть ноготь большого пальца. – Нет, он бежит к Кодреску – с пятой частью моего войска. Хуже того... – Граф покосился на полог шатра. – Остальные перешептываются. Они сомневаются, могу ли я удержать армию. Раздумывают, не последовать ли им за Моргентау. И если я это не пресеку...

Фон Мессингхоф наклонился над картой, изучая ее, и подтолкнул черного рыцаря на дюйм ближе к белому, изображавшему Морранский монастырь.

– К рассвету Кодреску должен быть здесь, в нескольких днях пути от храмовников, а Моргентау... – Он передвинул черную ладью на дюйм севернее лагеря. – ...Здесь, отстав на два дня. Станет Кодреску его ждать? Атакует монастырь сам? – Он указал на белого короля, которого отделяла от Нульна еще неделя пути. – Или пройдет мимо и нападет на Карла-Франца? Они просто действуют вопреки приказам или всерьез намерены посягнуть на мою власть? Я должен знать.

Отилия выпрямилась.

– Милорд, я сочту за честь выяснить это для вас.

Фон Мессингхоф поднял голову, но посмотрел не на нее, а на Ульрику.

– Боярыня, – сказал он, – я надеялся придержать вас, закалить еще немного, прежде чем отпускать одну, но, похоже, такой роскоши мы себе позволить не можем. Вы поедете к Кодреску и узнаете его планы.

Ульрика удивленно моргнула, но первой заговорила Отилия.

– Вы не можете послать ее! – взорвалась она. – Она младенец! Она себя не контролирует! Вы даже не знаете, верна ли она! Я...

Фон Мессингхоф вскинул руку.

– Вы, конечно, куда опытнее в шпионских играх, любимая, и лучше знаете игроков, но вы – не тот инструмент, который нужен для этой работы.

– Но...

Не обращая внимания на то, что его перебили, фон Мессингхоф продолжил:

– Обольщения не предвидится. У Кодреску постоянная любовница вот уже четыреста лет, так что ваши грандиозные силы тут бесполезны. Если кто и способен завоевать его доверие, так это соратник-кавалерист – аристократка, рожденная в седле, в которой есть то, что он ценит больше всего, – храбрость и удаль. Кроме того, Отилия. – Он повернулся к лежащему на полу связанному капитану Гэблеру. – Вы нужны мне в Нульне. Вы должны доставить письмо и палец мальчишки его отцу, а заодно соблазнить его.

Расстроенная Отилия все же кивнула.

– Конечно, генерал.

– Можете начинать немедля, – предложил фон Мессингхоф. – Берите парня и заставьте его написать записку. Потом позаботьтесь о пальце. С вашим мастерством, уверен, он быстро начнет умолять позволить ему самому отрезать для вас такую мелочь.

Отилия улыбнулась, принимая комплимент, подошла к Гэблеру, наклонилась и, несмотря на свою кажущуюся хрупкость, подняла его на руки, как ребенка, и спокойно вышла из шатра.

– Итак. – Фон Мессингхоф повернулся к Ульрике. – У нас времени лишь до заката, чтобы подготовить вас к путешествию.

ГЛАВА 17
КОДРЕСКУ

 

Со смесью возбуждения и тревоги Ульрика смотрела на громадного грифона, обладателя крыльев летучей мыши, головы летучей мыши и полной щупалец пасти.

– Вы даете мне его?

– Ну, мне хотелось бы, чтобы вы его потом вернули, но пока – берите на время. – Фон Мессингхоф похлопал чудовище по гнилому чешуйчатому боку. – Вы должны добраться до Кодреску как можно скорее и сразу вернуться ко мне, разузнав его планы, а способа быстрее нет. Кроме того, что расположит к вам предателя сильнее, чем известие, что вы, решив меня бросить, украли моего личного скакуна?

– Но... я же никогда не держала его поводьев...

– Это все равно что править лошадью, только тяните вниз и назад, когда решите снижаться, и вверх и назад, когда командуете подъем. Не бойтесь. Животина вышколена.

Ульрика подтянула подпругу, убеждаясь, что ремни надежно держат седло, и пытаясь привыкнуть к ужасающей вони чудовища. Солнце только что закатилось, небо на западе еще алело. Весь бессонный день генерал рассказывал Ульрике о Кодреску и его лейтенантах: их силе и слабости как командиров и воинов, о том, из кого ответы можно вытянуть хитростью, кого лучше запугать, а кого вообще не надо трогать. Информации было так много, что Ульрике казалось, что она ничего не запомнила, и чувствовала она себя менее чем уверенно, не только из-за предстоящего полета – которого она, вообще-то, ожидала даже с нетерпением, – а из-за всего остального: из-за бесчестного обмана.

– Господин граф, я боюсь подвести вас. Я уже говорила, я не шпион. Боюсь, Кодреску расколет меня, – призналась она. – Боюсь, он поймет, что это вы отправили меня за ним.

Фон Мессингхоф кивнул.

– Тогда, возможно, нам следует изобразить, что вы уходили с боем – разорвать на вас одежду, испачкать ее, и... – Он метнул на нее взгляд. – А кровь вы готовы пролить?

Ульрика заколебалась. Пораниться нарочно, ради маскировки? Опять-таки – не слишком достойно воина, да и вряд ли сработает.

– Готова, но Кодреску, как и любой вампир, наверняка знает, что раны для нас ничего не значат. Кормежка-другая, и мы исцелены.

Фон Мессингхоф не сводил с нее глаз.

– Есть раны, которые проходят не так быстро.

Ульрика моргнула.

– Вы... вы имеете в виду серебро?

– Я не приказываю. Вы можете отказаться.

– Я... я... – Она сглотнула. Ульрика уже познала боль от серебра. Крохотная царапина чуть не искалечила ее, а граф определенно говорит не о царапине. Она должна отказаться. Стоит возненавидеть вампира – за одно только предложение. С другой стороны... а почему это она отказывается от боли? За то, что не уберегла Фамке, она заслужила и не такое. Расправив плечи, Ульрика вскинула подбородок. – Я готова.

Фон Мессингхоф похлопал ее по плечу.

– Вы храбры, боярыня. Такого храброго солдата я, может, и не заслуживаю. – Долгий миг он вглядывался в ее глаза, и лицо его при этом выражало мягкую грусть. Потом граф резко отвернулся. – Идемте, у меня в шатре есть серебряный клинок.

 

Ульрика парила над миром, ветер трепал ее волосы, две луны взбивали зыбкую пену на зеленых волнах раскинувшегося внизу океана леса, но девушка не могла наслаждаться ощущениями и зрелищем – она почти ничего не замечала. Ее слишком мучила боль в бедре, руках и лице. Генерал, похоже, так восхищался ее храбростью, что нисколько не пощадил «своего солдата».

Они бились на вампирской поляне, рапира и кинжал против меча и серебряного ножа, чтобы раны выглядели именно полученными в бою, и граф не сдерживал руку. Его меч рассек ногу и грудь Ульрики, на ребрах чернел синяк от его пинка, но худшими оказались порезы, оставленные маленьким ножом, – чуть ниже бедра, на правой руке, а кошмарнее всего – на лице, от виска через всю щеку, меньше чем в дюйме от левого глаза.

Рана на лице, сказал фон Мессингхоф, станет отличным доказательством, поскольку шрам, возможно, останется навсегда. Ни один вампир добровольно не позволит так себя порезать. Что же, он прав. Если бы он спросил, она не позволила бы, но он не спрашивал – и ударил высоко, когда она ожидала новой зарубки на руке.

Ульрика сидела, скорчившись на широкой спине крылатого кошмара, дрожа от тошноты и боли. Ветер бередил раны. Генерал затеял опасную игру. Такой финт мог на самом деле отвратить ее от него, ей действительно хотелось предать – в отместку за мучения. Если Кодреску предложит ей боевой пост вместо проклятого шпионажа – она возьмет и примет его, вот так.

Она летела, тупо глядя на бесконечное полотнище проплывавшего внизу леса. Как хорошо, что крылатым ужасом почти не нужно править. Ей и так слишком плохо. Страшнее всего, если от боли она потеряет сознание и пропустит лагерь Кодреску. Фон Мессингхоф весьма примерно обрисовал район поиска, но, честно говоря, он и сам слабо представлял, где на самом деле может находиться сейчас Кодреску. Прошлой ночью летучие мыши показали, что войско продолжает двигаться к монастырю Черной Розы, но сегодня они могли свернуть, и тогда искать их придется очень долго. А можно и не найти до рассвета – и тогда настанет пора думать, где переждать день.

Несколько часов спустя Ульрика увидела серебряный отблеск Маннслиб на широком изгибе Рейка далеко на западе и повернула на север. Кодреску должен двигаться под покровом лесов по дороге, параллельной реке. Вопрос только, как его найти. Годы, проведенные в отцовской роте, научили Ульрику, что поход кавалерии по густым лесам – это настоящий кошмар. Если вампир хочет выиграть немного времени, он должен отыскать хоть какой-нибудь путь, пускай даже узкий и непроторенный. Так что Ульрика высматривала просветы в кронах, выбирая проплешины, хотя бы примерно ведущие на север. Таких оказалось немало, но большинство поворачивали или просто исчезали, никуда не приводя. Однако в конце концов она обнаружила многообещающую тропу, заросшую, но изрытую колеями, непрерывно тянущуюся в нескольких милях от речной дороги.

Ульрика летела над ней, миля за милей, и ничего не видела, начиная опасаться, что взяла слишком круто к северу и опередила силы Кодреску или пропустила его, не разглядев в особо густых зарослях. Но когда восток посветлел, Ульрика заметила наконец между деревьями движение.

Потянув поводья назад и вниз, она заставила своего кошмарного скакуна опуститься, чтобы присмотреться, – и движение обернулось всадниками, едущими по тропе колонной по четыре. Без ночного зрения она бы не увидела их вовсе, поскольку кавалеристы зачернили острия копий и упряжь, а доспехи и шлемы спрятали под плащами и капюшонами.

Ульрика пришпорила крылатую тварь, быстро добралась до головы колонны и там нашла место, где деревья стояли достаточно далеко от тропы, позволяя приземлиться.

Когда монстр, хлопая крыльями, опустился на землю, к нему подскакали шестеро рыцарей во главе с самим Кодреску – с гордой неприкрытой головой и натянутой улыбкой на напряженном лице.

– Генерал! – воскликнул он, когда пыль еще не осела. – Какой неожиданный... – Кодреску в замешательстве осекся, увидев Ульрику. – Что это? Почему под вами генеральский скакун? Вы привезли послание от графа?

Ульрика выскользнула из седла и упала на землю от изнеможения, отнюдь не притворного.

– Я... я привела этого скакуна вам, генерал. А с ним предлагаю и себя, поскольку покинула этого бесчестного труса фон Мессингхофа и желаю примкнуть к вам.

Кодреску долго, прищурившись, смотрел на нее сверху вниз, а за его спиной, шаркая и звеня, шагала воинская колонна. Наконец он вскинул глаза к небу, затем повернулся к своим рыцарям.

– День близок. Разобьем лагерь здесь. – Он махнул рукой, указывая на Ульрику. – И арестуйте эту дуру. Она хочет предать графа.

 

Долго Ульрика, связанная по рукам и ногам, лежала во тьме палатки с холщовым мешком на голове, слушая, как вокруг разбивают лагерь и готовят еду. Бежать возможности не представилось, поскольку слуги Кодреску хорошо знали о ее способностях и позаботились, чтобы она не дотянулась до веревок когтями или клыками. Ей ничего не оставалось делать, кроме как скрипеть зубами от боли в ранах и размышлять о своем положении. Неужели фон Мессингхоф ошибся насчет Кодреску, и он вовсе не предатель? А Моргентау бросил войско сам, не намереваясь воссоединиться со старым союзником? Что тогда сделают с ней? Кодреску станет держать ее пленницей до возвращения к графу? Допросит ли он ее? Не решит ли убить?

Наконец, когда лагерь затих, погрузившись в дневной сон, и солнечное тепло начало медленно поджаривать Ульрику сквозь брезент, у входа послышались шаги, и грубые руки ухватили ее за щиколотки и подмышки. Она вскрикнула от боли, когда ее вынесли из шатра и потащили по лагерю при свете дня. Тело ее прикрыли одеждой, руки – перчатками, голову – вонючим мешком, но солнце все равно давило на Ульрику раскаленным утюгом.

После нескольких мучительных секунд ее внесли в другую палатку и бросили на пол. Солнечная агония прекратилась, сменившись острой болью: ее принялись грубо ворочать, разрезая путы, но тревожа раны от серебра. Мешок сдернули в самом конце, и Ульрика со стоном вытянулась на катайском ковре, разложенном прямо на земле внутри шатра.

Тяжелый сапог пнул ее в голову, и она, морщась, подняла глаза – на Кодреску, одетого в элегантный серый охотничий костюм, глядящего на нее сверху вниз с высоты своего немалого роста, сцепив руки за спиной, за которой виднелась еще пара вампиров, мужчина и женщина.

– Ну, – холодно протянул он, – и зачем вы здесь?

И как же лучше ответить? Сказать правду, признаться, что ее послали шпионить за ним? Солгать, сказать, что ее отправили испытать его и он прошел проверку? Отказаться говорить что-либо и потребовать возвращения к фон Мессингхофу? Все зависит от того, по-прежнему ли Кодреску предан генералу или сейчас прикрывает собственноепредательство.

– Фон Мессингхоф послал меня следить за вами, милорд, – сказала она наконец, сев и растирая запястья. – Он дал мне крылатого скакуна и велел рассказать, как я сбежала от него к вам, но... но после того, что он сделал со мной, готовящийся обман обернулся правдой. Я не хочу больше иметь с ним никаких дел, и я не вернусь.

Кодреску приподнял бровь.

– О? И что же он с вами сделал?

– А вы не видите? – Она закатала правый рукав, показав черный порез на предплечье, потом повернула голову, чтобы свет упал на изуродованную щеку. – Он сказал, что ранит меня, чтобы создалось впечатление, что я уходила с боем, но не удосужился упомянуть, что воспользуется серебром. Я изувечена навсегда.

Кодреску переглянулся с другими вампирами.

– И этого достаточно, чтобы вы отбросили верность ему?

Ульрика усмехнулась и встала.

– Верность? Он завербовал меня всего несколько дней назад, дав обещания, которых не сдержал. Я – боярская дочь, Орел Севера, крылатый гусар. Он обещал, что я стану сражаться в его кавалерии. Командовать людьми. А вместо этого заставил меня таиться, вынюхивать, лгать, как шпион. Это ниже моей чести, ниже моего достоинства. Он пользуется саблей как стилетом. – Девушка подняла взгляд на Кодреску. – Я слышала, что вы умеете ценить закаленные клинки, вот и пришла к вам.

Кодреску пожевал губами и вновь оглянулся на двух вампиров. Один из них, с волосами цвета крови, которого Ульрика уже видела на красной поляне, выступил вперед, глядя на нее. Это, должно быть, Эммерих фон Грааль, заместитель Кодреску. Фон Мессингхоф отзывался о нем как о тщеславном и пустом дегенерате, в искусстве владения оружием уступающем, однако, только Кодреску. Сам он называл себя «честным и безупречным рыцарем» и писал поэмы на пергаменте из содранной кожи своих жертв, вместо чернил используя их кровь.

– Почему генерал заподозрил милорда Кодреску в предательстве? – спросил он.

– Моргентау покинул лагерь, – ответила Ульрика. – Забрал своих бойцов, якобы в патруль, и не вернулся. Фон Мессингхоф уверен, что он собирается присоединиться к вам.

Кодреску выругался.

– Треклятый горячий щенок!

– Генерал, – предостерегающе вымолвил фон Грааль, но Кодреску не слышал его. – Я же велел ему ждать! Он должен был повернуть против фон Мессингхофа после нашего нападения!

Фон Грааль театрально вздохнул.

– Ну вот, кот вырвался из мешка.

Кодреску гневно зыркнул на него, потом замер и посмотрел на Ульрику.

– А. Ну да. Конечно. – Он вновь повернулся к фон Граалю и женщине. – Поверили вы ее истории? Что мне с ней делать?

– Убить, – пожал плечами рыцарь с кровавыми волосами. – Тогда уже не будет иметь значения, правду она сказала или солгала.

Женщина – изящная черноволосая вампирша в мантии с капюшоном, расшитой древними нехекхарскими символами, – покачала головой. Сеньора Целия, на протяжении четырехсот лет остающаяся любовницей Кодреску, являлась могущественным некромантом. Несмотря на воинскую доблесть Кодреску и фон Грааля, фон Мессингхоф настаивал, что именно она – самая опасная в этой троице.

– Граф не знает, что она переметнулась, – сказала она. – Мы можем использовать ее для передачи ложной информации.

Ульрика зарычала.

– Я не для того бросила шпионить на генерала, чтобы начать шпионить на вас! Я пришла сражаться. Убейте меня – или дайте мне коня. И мне все равно, что вы предпочтете.

Фон Грааль и сеньора Целия смотрели скептически, но Кодреску улыбнулся, показав клыки.

– Мне нравится эта девчонка, – сказал он. – Она хочет драться на поле боя, а не в темных проулках и спальнях. В наши дни мало кто понимает, что такое истинная честь. – Он хлопнул Ульрику по плечу, достаточно сильно, чтобы встряхнуть все ее раны. – Вы получите своего коня.

– Но, генерал, – заметил фон Грааль, – можем ли мы быть уверены, что она не лжет?

– А имеет ли это значение? – фыркнул Кодреску. – Если мы не позволим ей вернуться к фон Мессингхофу, какой вред она сможет нам причинить?

– Она может повернуть против нас – как, вы надеялись, Моргентау повернет против него, – сказала сеньора Целия.

– Пускай. – Кодреску с улыбкой похлопал по украшенной крупным рубином рукояти висевшего на его поясе меча. – Она поедет рядом со мной. И если затеет свою игру – что ж, удачи. Нас с Волчьим Клыком уже много веков никто не побеждал в поединке.

– Но она не может быть всегда рядом с вами, генерал, – беспокоился фон Грааль. – За ней нужно следить, охранять, чтобы она не ускользнула. Потребуются ресурсы, которыми мы...

– Тогда я поручаю заботу о ней вам, раз уж это так вас волнует, – заявил Кодреску. – Найдите для нее место в своей палатке. Подберите ей оружие и коня. Но если с ней под вашей опекой что-нибудь приключится, – продолжил он, увидев, как вытянулось лицо рыцаря, – то вы ответите передо мной. Понятно?

Фон Грааль кивнул, пряча уныние:

– Абсолютно, милорд. Абсолютно.

Ульрика тоже поклонилась Кодреску – и тоже чтобы спрятать лицо. Ее ложь о ненависти к фон Мессингхофу, изуродовавшему ее, заставившему ее шпионить, похоже, сработала! Ну, по крайней мере, она почти не сомневалась, что это ложь.

 

– Я не собираюсь вас сторожить, – фыркнул фон Грааль, шагая к своей палатке под зонтом от солнца, который держал над ним человек-раб. День выдался гнетущим, пасмурным, но свет все равно причинял Ульрике сплошные мучения, даже под густым покровом листвы. – Нет у меня времени для таких глупостей. И в своей палатке я видеть вас не желаю, нечего вам там подслушивать для своего хозяина. Мои солдаты присмотрят за вами. Будете спать с ними.

Ульрика трусила за ним, пытаясь держаться с тени зонта.

– Не боитесь, что я сбегу к «своему хозяину»? – спросила она. – Не страшитесь гнева Кодреску?

Фон Грааль обернулся уже у входа в палатку.

– Это мое самое заветное желание – чтобы вы сбежали, – сказал он. – Вы не сообщите фон Мессингхофу ничего, о чем бы он уже не догадывался, зато я за вас отвечать уже не буду. Что же до гнева Кодреску, он не может себе позволить потерять рыцаря моего уровня. Чем бы он ни грозил, он ничего не сделает.

Он поманил раба с зонтиком.

– Отведи ее к Шталекеру. Скажи, чтобы он подобрал ей лошадь и доспехи, но держал взаперти, пока генерал не позовет. И подставь ей шею. Выглядит она – краше в гроб кладут.

Раб поклонился и, когда фон Грааль исчез в своем шатре, поднял зонт над головой Ульрики и повел ее к палаткам конников. Они представляли собой не аккуратные белые палатки имперской кавалерии и не пестрые шатры коссарских гусар. Палатки были грязные, залатанные, разномастные, и оружие со снаряжением, кучей валявшееся снаружи, выглядело таким же: часто бывавшим в употреблении, щербатым и разнородным – едва ли здесь нашлось бы два одинаковых предмета.

Ульрика окинула все критическим взглядом. Значит, это не домашние войска. Ни один хозяин не допустит, чтобы его последователи выглядели такими потрепанными. Как бы он ни был беден, он, по крайней мере, обеспечил бы бойцов формой, чтобы они казались сплоченным подразделением. Выходит, это наемники, причем довольно низкого пошиба.

Раб остановился перед самой большой палаткой и вскинул руку, чтобы постучать кулаком по щиту, повешенному у входа специально для этой цели. Но прежде, чем он это сделал, в палатке раздался любовный стон – и что-то вроде хрюканья восторженной свиньи. Раб замешкался, выпучив глаза, но все же робко поскребся в щит.

Ответа не последовало – если не считать ответом усиление громкости стонов и ускорение темпа хрюканья. Раб сглотнул и стукнул чуть сильнее.

– Сержант Шталекер? Вы здесь?

Хрюканье резко оборвалось, и стоны стихли. Затем раздался глухой удар, потом грохот, за которыми последовали проклятие и визг. Потом затопали приближающиеся шаги, и раб отшатнулся.

Волосатая рука откинула полог, и наружу выглянула уродливая небритая физиономия, истекающая потом.

– Че ты хошь? Я эт... поспать пытаюсь.

Ну и зверюга. Толстошеяя, бочкообразная обезьяна с седеющей и лысеющей башкой, носом картошкой, исчерченным шрамами подбородком и такими буйными бровями, что глаз под ними почти не видно. Впрочем, Ульрика сразу узнала в грубияне сержанта, который жаловался на скверный фураж, когда она только прибыла в лагерь фон Мессингхофа.

– Прошу... прошу прощения, сержант. – Раб судорожно поклонился. – Но господин фон Грааль требует, чтобы вы выдали этой особе доспех и лошадь, а также держали ее под арестом до вызова. Спасибо.

Шталекер окинул Ульрику беглым взглядом, жестким и злым, но в его полускрытых бровями глазах она увидела недюжинный разум – и, как ни странно, ни страха, ни желания, которые можно было бы ожидать от сильванских солдат-людей. Он приподнял бровь, похожую на жирную волосатую гусеницу.

– Она ж кровосос?

– Да, сержант.

– Тогда чего ей не целуют ноги в тех шикарных шатрах?

– Не могу сказать, сержант. Я лишь передал то, что велел мой хозяин.

Шталекер зарычал.

– И как мне прикажешь держать ее под замком, если она, не моргнув, может разорвать в клочья дюжину моих парней?

– Хозяин не сообщил мне, – ответил раб.

– Я не создам проблем, сержант, – заговорила наконец Ульрика. – Я здесь, чтобы служить, хотя ваши господа еще не полностью доверяют мне.

Шталекер снова зыркнул на нее.

– Вы шпион.

Ульрика спокойно пожала плечами.

– Так думает фон Грааль.

Сержант продолжал пялиться на нее, потом выругался и обернулся.

– Подожди маленько, Мэгс. Я тут кой-чего улажу.

И он вышел из своей палатки – одетый лишь в потрепанные обвисшие штаны – и шагнул к другой.

– Рахман! Тащи сюда свою задницу!

Через минуту приглушенных ругательств наружу, моргая, вывалился солдат, жилистый, тощий и такой же уродливый, как Шталекер, – только не смуглый и похожий на медведя, а бледный и больше смахивающий на рыбу.

– Че?

– Выметайся из палатки и охраняй ее. – Шталекер ткнул пальцем в Ульрику. – Она идет внутрь. И приколоти получше все края холстины. Хотя толку с того...

– Но... она ж вампир.

– Вопросов не задавать! – рявкнул Шталекер. – Выполнять! Разберемся после подъема. Все, я – в койку.

Пока Рахман созывал людей и приказывал им подготовить палатку, Ульрика повернулась к рабу. Она по-прежнему предпочитала охоту, но выбора ей не предоставили.

– Шагай вон под то дерево. Я хочу есть.

Раб задрожал от предвкушения.

– Да, госпожа.

Ульрика завела его за палатки и начала пить. Между прочим, если бы она хотела сбежать, в возможностях недостатка не ощущалось. Под деревьями имелось достаточно укрытий, где можно пересидеть и продержаться – пускай и не безболезненно – до ночи, а потом отправиться назад к фон Мессингхофу. Но хотя Ульрика уже знала, что Кодреску действительно собирается напасть на генерала, она пока не представляла когда и как.

Она вообще сомневалась, что хочет возвращаться.

ГЛАВА 18
ШТАЛЕКЕР И МОРГЕНТАУ

 

Ульрика проснулась от шороха холстины и тихих шагов – и тут же схватила кинжал, припав в койке и готовясь прыгнуть. Но сержант Шталекер, уже в грязно-коричневом кожаном наряде, с саблей на боку, отступил, подняв руки.

– Полегче, полегче.

Однако Ульрика оставалась настороже. Людям нельзя доверять.

– Что вам нужно? Мы выступаем?

– Не. Кодреску ждет, когда нас нагонит Моргентау. По всему, придется торчать тут еще день. – Он потыкал большим пальцем через плечо. – Нашел вам там кой-чего из амуниции и лошадь, пойдите гляньте, если хотите.

Чего она хотела, так это свежего воздуха. В палатке стояла невыносимая духота.

– Да. Покажите.

Он нырнул под полог и тут же вернулся с объемистым свертком, который сгрузил на пол. Там оказались кираса, шлем, седло, сбруя и попона, грязные, потертые и связанные подпругой.

– Коли не подойдет, поищем другие.

– Подойдет.

Ульрика опустилась на колени, развязала ремень, взяла седло, попону и упряжь, поднялась.

– Ведите.

Снаружи у костров сидели солдаты: жарили на завтрак ягненка, кипятили сдобренный маслом чай. Витающие запахи напомнили Ульрике лагерь коссаров, вызвав внезапный приступ тоски по тем далеким утрам в походах с отцом. Эти люди, должно быть, с восточных окраин Империи, где коссарские пути просачиваются через границу.

– Вы из Остермарка, – сказала она, шагая за Шталекером к загону, сооруженному из натянутых между деревьями веревок. – Одно стремя в Империи, другое в Кислеве.

Сержант пожал плечами.

– Больше нет. Теперь наша страна – там, где платят.

Он отцепил веревку, жестом пригласил Ульрику войти и принялся проталкиваться между переминающимися лошадьми с ловкостью человека, рожденного среди табунов, что-то нашептывая и небрежно поглаживая животных. В дальнем конце загона он свистнул, подзывая чалую кобылу с черной мордой и черными передними ногами. Ульрика смотрела на нее с любопытством. Лошадь не отличалась ни массивностью рыцарского скакуна, ни компактной крепостью провинциального пони. Кобыла была тощей и длинноногой, с изогнутой шеей, вытянутой узкой головой и злым огнем в глазах.

– Ясим, дочь Аравии, – представил лошадь Шталекер, погладив нервно заржавшее животное по боку. – Летит как ветер – ну, полетит, если мы когда-нибудь выберемся из-под этих проклятых деревьев.

– Красивая.

– Ага. Это лошадь Ланда, моего первого помощника, – была, пока его не убили в патруле на прошлой неделе. Сможете оседлать – получите ее. Она никого не принимает.

Ульрика ухмыльнулась.

– Надеетесь, она меня убьет?

Лицо Шталекера осталось каменным.

– Никогда бы не пожелал зла союзникам моего нанимателя.

– А кто сейчас ваш наниматель? Разве вы – не люди фон Мессингхофа?

– Господин Кодреску не оставил нам особого выбора. Только через два дня изволил сказать, что пустился в бега и теперь сам по себе. Но платит он лучше.

– А.

Ульрика набросила на руку седло и потник и двинулась к Ясим медленно, но уверенно. Лошадь опасливо покосилась не нее и фыркнула, учуяв нечеловеческий запах.

– Не прикидывайся, девочка, – мягко упрекнула кобылу Ульрика, протягивая руку. – Этот запах тебе знаком. Твой хозяин ездил с такими, как я, много месяцев.

Лошадь попятилась. Ульрика дождалась, когда кобыла остановится, потом шагнула вперед. На этот раз Ясим позволила ей приблизиться, хотя по-прежнему нервничала. Ульрика положила руку на теплую шкуру и гладила, гладила животное, пока уши Ясим не перестали дергаться, а глаза не успокоились.

– Вот, – пробормотала Ульрика. – Лучше ведь скакать, чем стоять, и не важно, кто на спине, да?

Она накинула потник на спину Ясим, расположив его край чуть впереди холки, а потом стянула на место, избавляясь от складок, и положила сверху седло, продолжая умиротворяюще бормотать. Теперь – подпруга. Ульрика протянула ремень под животом лошади к себе, провела пристругу вниз через пряжку, натянула и проверила, чтобы ни подпруга, ни приструга не перекрутились. Потом окончательно затянула ремни, надела уздечку на голову Ясим и сунула в ее рот удила. Опустила стремена, отрегулировала их длину, вскочила в седло – и Ясим пошла легкой рысцой по кругу.

Шталекер кивнул.

– Значит, ездить умеете.

– Я вела роту, – ответила Ульрика и повернула Ясим к выходу из веревочного загона. – Идемте. Я хочу почувствовать, как она скачет.

Шталекер нахмурился.

– Мне придется найти для вас охрану, чтобы вы не сбежали.

Ульрика рассмеялась.

– С такой-то лошадью – кто меня догонит?

Сержант похлопал по заткнутым за пояс пистолетам.

– Тогда я сам поеду с вами.

 

Ульрика отпустила поводья, и Ясим рыжим ветром понеслась по заросшей тропе, легко перегнав Шталекера на его жилистом остермаркском коньке. Кобыла была легкой и грациозной, а когда Ульрика приподнялась в стременах и подалась вперед, едва не прижимаясь щекой к лошадиной шее, ей действительно показалось, что она оседлала ветер. Девушка улыбнулась. После полета на крылатом монстре она, казалось, не должна испытывать такого возбуждения, но, видимо, близость земли и проносившихся мимо деревьев добавляла ощущениям остроты. Что небеса, где нет никаких препятствий? Где там вызов? А здесь в любой момент можно упасть, разбиться, переломать кости. Корень, или упавшее дерево, или низкая ветка – все таит угрозу жизни. И это великолепно!

– Еще чуток и стреляю! – окрикнул ее Шталекер.

Ульрика оглянулась. Сержант достал пистолет и прицелился в ее спину, но он отстал, а под деревьями царила такая темнота, что он наверняка бы промахнулся, тем более что еще несколько шагов, и она уйдет за поворот тропы, покинув линию огня. Ульрика ухмыльнулась. Ей стало даже интересно, попадет сержант в нее или нет. И вообще, Ясим летела так быстро, что, казалось, могла обогнать пулю.

Девушка все же натянула поводья и перешла на шаг, дожидаясь Шталекера.

– Просто проверяла ее галоп, сержант. – Ульрика похлопала Ясим по шее. – Ни к чему беспокоиться.

– Единственное, о чем я беспокоюсь, это как бы не ранить лошадь, – буркнул Шталекер. – Было бы чертовски жаль.

Ульрика взглянула на человека с любопытством.

– Вы не боитесь меня. И не преклоняетесь, как многие другие.

Шталекер пожал плечами.

– Ни один здравомыслящий человек не может не бояться того, что способно оторвать его голову, даже не вспотев, но мы уже долго с графом, так что, можно сказать, привыкли.

– Так вы вассалы сильванцев?

Шталекер сплюнул.

– Ничьи мы не вассалы. С графьями у нас чисто деловые отношения. Когда им нужна кавалерия, на которую можно положиться, – не эти их раболепные холопы и не чудовища с черепами вместо голов, они зовут нас – и платят хорошие деньги.

– Значит, вас не терзает то, что вы примкнули к тем, кто хочет разрушить Империю и поработить человечество?

– А что сделала для нас Империя? – спросил в свой черед Шталекер. – Когда-то мы были простыми коневодами – ну, отцы наших отцов точно были, – разводили табуны на остермаркских пастбищах, но что происходило? Каждый раз, когда Империя начинала войну на севере, она отнимала наших лошадей и утаскивала запасы фуража, не давая и пфеннига взамен. Мы как бы должны были отказаться от своего добра ради блага Империи. А когда орды шли на юг? Та же история. Насилие, грабеж, резня, а рейкландцы прячутся на юге и твердят, что это наша обязанность – защищать границу.

Ульрика кивнула. В отцовских землях дела обстояли точно так же.

– А потом, когда с нас нечего стало брать, нам пришлось отдавать самих себя, чтобы выжить. – Он ощерился. – Вот тогда Империя обратила наконец на нас внимание. Нас, заклеймив конокрадами и бандитами, погнали с наших земель на юг, на Жуткие Склоны, где вести хозяйство невозможно, там и не растет-то толком ничего. Вот мы и стали теми, кем нас называли: бандитами, ворами, а то и похуже – и потихоньку перебрались через Штир в Сильванию, когда началась охота.

Он кивнул в сторону лагеря.

– Тогда-то графья и нашли нас. Их вассалы живут в страхе перед ними, у них ни ума, ни воли – рабы есть рабы, верно?

– Верно.

– Вот им и потребовался кто-то, кто не станет бухаться перед ними на колени. А тут – вот они мы. Они платят, мы деремся. Все просто.

– Что ж, – сказала Ульрика, – надеюсь, когда они победят, останется что-то, на что можно будет потратить деньги.

– Если они победят, – фыркнул Шталекер – и нахмурился. – Вы вроде как тоже этого не особо хотите?

Ульрика пожала плечами.

– Я здесь, чтобы мстить. Хочу, чтобы мой клинок покраснел от крови. Остальное неважно. – Внезапно разозлившись, она развернула Ясим, вогнав ей шпоры в бока. – Увидимся в лагере, – крикнула она и пустила лошадь во весь опор.

 

Моргентау прибыл следующим вечером. Солдаты маршировали весь день, неся своего командира в гробу. Боевой отряд Моргентау был невелик, но грозен. Двести людей-копейщиков, тридцать тяжело вооруженных всадников-умертвий, столько же Кровавых Рыцарей и сонм призрачных зыбких фигур, скрывавшихся в тенях под деревьями и испускавших такой леденящий холод, что даже закаленные ветераны Шталекера жались ближе к кострам.

Счастливым это воссоединение едва ли кто-то рискнул бы назвать. Кодреску вышел из палатки, только когда грузные, облаченные в доспехи носильщики опустили гроб с Моргентау на землю, сдернули с него траурный покров и открыли крышку.

Вампир, поднявшийся из гроба, выглядел так, будто у него в роду были стригои: лысый, бесформенный, чудовищно уродливый, хотя он и приложил немало усилий, чтобы скрыть это одеждой. Его красно-золотые доспехи имели чрезвычайно широкие наплечники и рукавицы с огромными раструбами, при помощи которых он пытался скрыть сгорбленные плечи и слишком длинные руки, а лицевая пластина шлема изображала лицо благородного бога. К сожалению, шлем глушил голос, так что головной убор пришлось снять, открыв сморщенное безносое лицо с огромными клыками, торчащими вверх изо рта, напоминавшего кинжальную рану. Но хуже всего были глаза – выпученные, розово-красные очи кролика-альбиноса. Фон Мессингхоф назвал его самым искусным тактиком среди предателей – но и наименее здравомыслящим.

– Непокорный дурак, – прорычал Кодреску, когда вампир склонился перед ним. – Разве я не велел вам оставаться и ждать?

– Я не посмел, милорд. – Голос Моргентау напоминал шуршание рвущегося пергамента. – Я не мог больше притворяться. Когда я стоял рядом с этим болтливым слабаком, мне только и хотелось, что перерезать ему глотку. Если бы я остался, я все равно бы выдал себя.

Глаза Кодреску вспыхнули.

– И вы оправдываете свое неподчинение неспособностью себя контролировать? Да вы слабее его!

– Дайте мне битву, и я покажу, слаб я или нет! – воскликнул Моргентау. – Он интригует, юлит, просит подождать – и вы делаете то же самое. Я пришел в Империю, чтобы драться! А не сидеть в Штирвудском лесу, суча пряжу. Я хочу сражаться!

Кодреску ухмыльнулся.

– И как мне доверять вам в битве, если вы не выполняете простейших приказов? – спросил он. – Откуда мне знать, что вы не рванете прочь с поля боя при первой же провокации, оставив мой фланг незащищенным?

– Я сведущ в искусстве боя! – надменно провозгласил Моргентау. – И не нуждаюсь в поучениях...

– Мне следовало бы скормить вас Волчьему Клыку за ослушание, – сказал Кодреску, поглаживая свой древний меч. – Но я не стану бессмысленно убивать повелителя ночи. Я только утолю жажду. Обнажите шею.

Моргентау, не веря, уставился на него.

– Что?! Что вы сказали?!

– Вашу кровь надо охладить. – Кодреску шагнул к нему. – А вашу преданность – укрепить. Таким способом мы достигнем и того и другого.

Моргентау зарычал и отпрянул, потянувшись к мечу.

– Вы не мой господин. Я не подчинюсь вам. Если хотите моей крови – ее придется отвоевать.

Кодреску сделал еще шаг. Рука его не коснулась меча, но драгоценное навершие словно засияло ярче от желания.

– Я ваш командир, а вы стоили мне времени и преимущества. Если не обнажите шею передо мной, то утолите голод Волчьего Клыка, а ваше войско возглавит кто-то другой. Выбирайте.

Моргентау сглотнул, его розовые глаза метнулись в сторону толпы, наблюдавшей за разворачивающимся представлением.

– Вы унизите меня перед всеми? Перед моими людьми?

– Вы сами унизили себя своим блеяньем. Стоять!

Моргентау застыл, стискивая эфес меча, и Кодреску сделал последний шаг к нему. По дрожанию напряженных пальцев на рукояти Ульрика видела, что Моргентау обдумывает атаку, но что-то – то ли магнетизм Кодреску, то ли его репутация дуэлянта – останавливало его, и через мгновение он уронил руку, склонил голову и подал своим носильщикам знак. Двое из них сноровисто сняли с хозяина замысловатый подбородник, и Моргентау подвернул ворот расшитого золотом камзола.

– Вы лишаете меня достоинства, милорд, – сказал он, поворачивая голову. – Я этого не забуду.

Кодреску выбросил вперед руку – быстрее, чем Ульрика смогла разглядеть, рывком притянул Моргентау к себе и вонзил клыки в обнаженную шею, как волк, раздирающий лань. Моргентау взвизгнул от страха, забился, но Кодреску стиснул его в медвежьих объятиях, не давая пошевелиться, и жертва затихла.

Ульрика смотрела, завороженная и потрясенная. Случалось, что один вампир пил из другого – во время любовного акта, например, когда они делились кровью, силой и удовольствием. Но сейчас происходило совсем другое. Подавив страх жертвы, Кодреску питался спокойно, будто врач, изучающий рану, и содрогался Моргентау скорее от стыда, чем от наслаждения, – хотя, возможно, и от того, и от другого. Это было доминирование, чистое, простое откровенное – вожак стаи на глазах других волков подчинял выскочку.

Ульрика не испытывала особой симпатии к Моргентау. Хотя его желание действовать можно понять, он правда сделал глупость – и заслужил наказание. Но в то же время Кодреску тоже поступал неразумно. Хороший лидер не выставит подчиненного слабаком перед его людьми. Кодреску сейчас не укреплял армию, а только тешил свою гордыню. Ульрика начала понимать, почему фон Мессингхофу, которого напыщенные волки считали слабым, поручили командовать сильванскими силами вторжения. И все-таки – повторяя слова Моргентау – Ульрика присоединилась к сильванцам не для того, чтобы плести паутину интриг в лесу. Она присоединилась к ним, чтобы бегать с волками, а Кодреску как раз волк.

Закончив есть, генерал оттолкнул Моргентау, так что тот почти без сознания упал в гроб.

– Уберите его, – велел Кодреску носильщикам. – Выступаем через час.

Солдаты генерала начали сворачивать лагерь в тот момент, когда появились разведчики Моргентау, так что приготовились заблаговременно, а силы Моргентау по-прежнему оставались в строю, что позволяло объединившейся армии двинуться в путь еще до захода солнца. Но за скорость пришлось расплачиваться. Немертвые рыцари Моргентау скакали, не жалуясь, а вот вымотанные после дневного перехода люди падали прямо на тропе.

Кодреску, вместе с Ульрикой разъезжающего туда-сюда вдоль шеренги, проверяя маршевый порядок, это, казалось, не волновало. Его лошадь топтала рухнувших копейщиков копытами, а он даже не оглядывался.

– Вас не волнует уменьшение численности войска? – поинтересовалась Ульрика.

– Скорость важнее, – ответил Кодреску. – Мы уже опаздываем на день. Я должен захватить монастырь и город, обслуживающий его, поднять их мертвецов, вернуться в Штирвудский лес и атаковать фон Мессингхофа прежде, чем он нападет на Карла-Франца. Моргентау и так задержал меня. Я не позволю его пушечному мясу задавать мне темп.

Значит, таков его план.

– Вижу, вы намерены сдержать данное генералу обещание – буква в букву.

Кодреску ухмыльнулся.

– Да. Я приведу ему мертвецов города и монастыря, как он и просил, – и заткну ими его глотку.

– И вы не боитесь, что битва ослабит ваши собственные силы перед нападением на Карла-Франца?

– Фон Мессингхоф слаб. – Кодреску вскинул точеный подбородок. – Когда он увидит, что я выставил против него, он капитулирует. А если нет, я его раздавлю. У него не будет возможности дать отпор.

Ульрика молча ехала за Кодреску, занявшим свое место во главе колонны. Теперь она знала то, что просил ее выяснить фон Мессингхоф, – и могла ускользнуть, выкрасть крылатый кошмар из загона, в котором его держат, вернуться к графу с докладом. Но, с другой стороны, какой в том прок? Генерал подготовится к приходу Кодреску, но он не будет знать его силы. Не лучше ли подождать окончания боя у монастыря и оценить численность поднятых мертвецов? Или... или это только предлог, чтобы остаться?

ГЛАВА 19
ПАУК ИЛИ ВОЛК

 

За несколько часов до рассвета по тропе прискакал разведчик, Кровавый Рыцарь, и отсалютовал Кодреску.

– Отряд, генерал! Сеньор и его свита, боевой жрец и несколько охотников на ведьм. Мы насчитали тридцать рыцарей и артиллерийский парк из трех больших пушек.

– Они охотятся на нас?

Разведчик покачал головой.

– Они не на нашем пути, но пересекают его. Едут от Вурстхейма вдоль ручья, впадающего в Рейк, и носят поверх собственных цвета Карла-Франца.

– Значит, они хотят присоединиться к нему, – заключил Кодреску.

– Надо переждать и дать им пройти, – предложила сеньора Целия. – У монастыря нам потребуются все наши силы.

– Ерунда, – фыркнул Кодреску. – Они едут поддержать Карла-Франца. Если мы уничтожим их сейчас, то не придется драться с ними позже.

– Или оказаться под огнем их пушек, – добавил фон Грааль.

– Точно, – кивнул Кодреску. – Мы застанем их врасплох.

– Господин, – предупредил Кровавый Рыцарь. – Они пересекут наш путь менее чем через час. Времени, чтобы подготовить засаду, недостаточно.

– Обойдемся кавалерией, – ответил фон Грааль.

– Милорд! – Моргентау подъехал к беседующим. – Позвольте мне это сделать. Позвольте загладить прошлые прегрешения.

Кодреску холодно посмотрел на него.

– Рад, что вы хотите как лучше, но я не стану вознаграждать вашу глупость, позволив снискать славу. И могильными рыцарями рисковать не буду. – Он повернулся к фон Граалю. – Возьмите копейщиков Шталекера. Если они погибнут, мы поднимем их, чтобы они продолжали служить.

Фон Грааль кивнул.

– Сию минуту, генерал.

– Господин, – обратилась к Кодреску Ульрика, – позвольте и мне пойти. Я поклялась мстить всем охотникам на ведьм.

– Пожалуйста, генерал, не позволяйте, – взмолился фон Грааль. – Я не смогу следить за ней в разгар битвы. Она будет только отвлекать.

Кодреску словно не услышал его. Он улыбнулся Ульрике.

– Хорошо. Это отличная возможность проверить вашу доблесть и преданность. – Он повернулся к фон Граалю: – Понаблюдайте за ней в бою. Я хочу знать, как она себя поведет.

Фон Грааль метнул на Ульрику убийственный взгляд.

– Слушаюсь, генерал.

 

– Драться вы не будете, – заявил фон Грааль, ведя Шталекера и его гусар-копейщиков к месту засады на лесной стороне узкого тракта, вьющегося вдоль бурного ручья. – Останетесь в тылу под охраной двоих бойцов. Если попытаетесь ввязаться в схватку, они прирежут вас, а я скажу, что вы погибли от рук врагов. Понятно?

Ульрика ощетинилась.

– Генерал Кодреску приказал мне сражаться.

– Я сообщу ему, что так и было, но я не могу командовать и следить за вами одновременно. – Он тонко улыбнулся: – Не беспокойтесь. Вы все равно возвыситесь в его глазах. Я дам блестящий отзыв о вашей отваге.

– Мне плевать на возвышение в глазах Кодреску! Охотники на ведьм – мои заклятые враги. Я хочу драться с ними!

– Только не когда я командую. – Фон Грааль развернул лошадь, не дав Ульрике возможности ответить. – Сержант Шталекер! Назначь двоих присматривать за ламией. И пусть она не путается под ногами.

Сержант переглянулся с Рахманом, своим костлявым заместителем, но только отдал честь.

– Есть, господин.

План фон Грааля был прост и, приходилось признать, эффективен. Окутанные сверхъестественной тьмой, скрывавшей позицию, в сопровождении орды парящих теней и призраков, половина копейщиков Шталекера вырвется из-за деревьев, когда колонна сеньора поравняется с ними, – напугает, ударит во фланг и сбросит в реку. Оставшиеся всадники пулями с противоположного берега изрешетят барахтающегося на отмели врага. Те, кто попытается выбраться на сушу, станут легкой добычей наемников с саблями и копьями. Грядет бойня – и Ульрике очень хотелось в ней поучаствовать.

Шталекер только пожал плечами, ставя двух всадников по бокам от лошади Ульрики. И он, и солдаты понимали, что приказ фон Грааля – шутка. Гусары не смогут остановить ее, если она действительно решит ввязаться в бой.

– Постарайтесь не убить их, когда сделаете свой ход, – буркнул Шталекер.

Ульрика усмехнулась.

– Полагаете, я не подчинюсь прямому приказу?

Но Шталекер с Рахманом уже поскакали на свои места за фон Граалем в центре передней шеренги.

Мигом позже фон Грааль закрыл глаза, раскинул руки и начал шептать под нос свистящие слоги. Вскоре его окутал черный туман. Туча медленно росла, обволакивая весь отряд. Люди поеживались, лошади шарахались, исчезая в черных клубах, но, когда холодные липкие кольца обвили Ульрику, она обнаружила, что сквозь них все хорошо видно – правда, мир обрел сероватый оттенок: деревья, людей, лошадей словно припорошило серебром. Ульрика различала и реку, и дорогу, и бойцов Шталекера, выстроившихся длинной цепью на склоне, уперевших копья в стремена, – быстрая смерть, поджидающая в непроглядной тьме.

Долго ждать им не пришлось. Минут через десять до Ульрики донесся издалека стук тяжелых копыт и звяканье сбруи. Гусары услышали это минутой позже и принялись переминаться, готовясь.

– Жреца оставьте мне, – велел фон Грааль, опуская забрало. – Остальных убить. Никто не должен сбежать.

Первыми появились разведчики. Двое ехали на конях по тропе, озираясь и прислушиваясь. Еще двое шли по лесу пешком – с луками, охотничьими рогами и полуприкрытыми фонарями, но когда они ступили в облако тьмы, стало ясно, что они, в отличие от копейщиков фон Грааля, ничего не видят сквозь завесу. Люди остановились, вертя головами и проверяя фонари, думая, наверное, что дело в погасшем огне. Они так и не увидели солдат, зажавших им ладонями рты и вонзивших кинжалы в сердца.

Когда предсмертные судороги прекратились, люди Шталекера подобрали чужие фонари и вышли из тумана, продолжая шагать параллельно дороге, чтобы конные разведчики видели рядом качающийся свет. Ульрика улыбнулась. Тонкая работа.

Вскоре топот копыт стал громче, замерцали факелы, расчертив усыпанную листвой землю тонкими черными тенями молодых деревьев. Потом замелькали в неровной рыси конские ноги, закачались доспехи, запрыгали отсветы на кирасах, латных рукавицах, остриях копий, замелькали яркие цвета гербов на щитах и знаменах.

Впереди ехал авангард из десяти рыцарей по двое в ряд, первая пара – с длинными факелами, остальные в шлемах и со щитами в руках. Прочие рыцари – всадников сорок, – более расслабленные, скакали, уложив шлемы на луки седел, а щиты закинув за спины, но и они оставались настороже. Вид их Ульрике не понравился. Судя по ее опыту, эта колонна явно только что выступила – провела в дороге не более двух часов и не утратила бдительности. Куда лучше нападать на походный строй в конце марша, когда бойцы устали и ни на что не обращают внимания.

В центре, окруженный со всех сторон рыцарями, ехал, определенно, сеньор – старый рыцарь с бочкообразной грудью, с пышной белой бородой и волосами, собранными в две длинные косы, при каждом шаге постукивавшие по спине. Он весело говорил что-то своему соседу – бритоголовому, покрытому шрамами человеку-глыбе в кирасе и облачении боевого жреца.

Жрец был на голову выше сеньора и ехал на коне таком же огромном и израненном, как и он сам. Он рассеянно кивал, слушая болтовню сеньора, но его мрачные глаза не прекращали обшаривать лес, реку, дорогу впереди, и боевой молот он держал очень крепко.

Ульрика посматривала на жреца с тревогой. Остальные – просто корм. А он опасен. От него исходила почти видимая аура силы. Девушка покосилась на фон Грааля. Вампир действительно намерен бросить вызов этому человеку? Лучше как можно раньше вывести его из игры. Иначе как бы все не пошло наперекосяк.

За сеньором и боевым жрецом маячили шесть похожих на воронов охотников на ведьм, сгорбившихся на своих лошадях и низко надвинувших шляпы. В седельных кобурах поблескивали рукояти пистолетов. Позади грохотали три большие пушки, влекомые упряжками лошадей-тяжеловозов. Далее следовали телеги с порохом, а уже за ними – повозки с другими припасами, аккуратно и плотно нагруженные едой, палатками, наковальнями, копьями и прочими рыцарскими принадлежностями. Замыкал колонну небольшой арьергард бдительных рыцарей.

Едва голова колонны прошла мимо, фон Грааль опустил пику, вскинул ладонь, и люди Шталекера, переложив поводья в левые руки, взяли копья на изготовку. Вампир дождался, когда сеньор и жрец поравняются с ним, но знака начинать атаку не дал. Вместо этого он прошептал что-то на древнем языке – резком, грубом, неприятном.

Над его головой закипел тенями воздух, и дрейфовавшие там призраки и банши, духи-плакальщики, обретя форму и плотность, устремились вниз к колонне, точно саваны, подхваченные ветром.

Боевой жрец, кажется, ощутил их приближение и уже открыл рот – но опоздал. Прежде чем он успел выкрикнуть предупреждение, из-за деревьев вырвались воющие привидения, щелкая пустыми челюстями, терзая рыцарей неосязаемыми когтями, гася ледяным дыханием факелы, погружая тропу в непроглядный мрак.

Тотчас воцарился хаос. Лошади ржали и вставали на дыбы. Рыцари вопили от страха и удивления, нашаривая оружие. Охотники на ведьм бестолково палили в просвечивающих духов. Авангард развернулся, пытаясь пробиться на помощь соратникам. Но боевой жрец, однако, не стал воевать с призраками. И не запаниковал. Как и его лошадь.

Ульрика хотела предостеречь фон Грааля, но в этот миг он уронил руку и повел отряд вниз по склону. Гусары Шталекера молча ринулись за ним, набирая скорость, невзирая на тесно растущие деревья, скользя между ними почти вплотную к стволам. Ульрику трясло, как волкодава на привязи: всеми фибрами души и тела она жаждала присоединиться к атаке; вампир поймала себя на том, что возбужденно, до боли в костяшках стискивает луку седла.

По-прежнему без шума и крика копейщики вырвались на дорогу и конной лавиной врезались в колонну, пронзая издерганных призраками рыцарей и выбивая их, даже не успевших сообразить, что на них напали, из седел. Рыцари и лошади скользили по крутому берегу, скатывались в реку, барахтались в бурлящей воде. Фон Грааль, не выдернув копья из груди одного из вассалов, направил скакуна к боевому жрецу, вытаскивая на ходу меч. Шталекер отшвырнул сломавшуюся пику и выстрелил в упор в лицо седобородому сеньору, пытавшемуся надеть шлем.

Да, это была настоящая бойня. Рыцари сражались в полнейшей темноте, в то время как гусары Шталекера благодаря магии фон Грааля видели все и, обладая жесточайшим преимуществом, сбрасывали бестолково размахивавших мечами врагов с коней или всаживали им, кричащим от завывания в уши призраков, копья в спины. А на противоположном берегу гремели выстрелы, добивавшие упавших в реку.

Но вдруг все изменилось.

С криком, словно вырвавшимся из тысячи глоток, боевой жрец вскинул сверкающий молот, и над его головой взмыл пылающий шар, осветив тропу и вспененную реку слепящим золотисто-белым сиянием. Тени и духи, которых коснулся этот свет, съеживались и развеивались струйками черного пара, испуская мучительный визг, обрывавшийся вместе с их существованием. Фон Грааль заслонил лицо рукой. Даже стоящая на склоне Ульрика отпрянула. Сияние обжигало как солнце, вонзаясь в душу раскаленным мечом.

Вокруг боевого жреца рыцари приходили в себя: прозрев, с изгнанием тьмы они вновь обрели отвагу. Теперь атаки копейщиков Шталекера встречала острая сталь, а стрелки на том берегу прекратили огонь, поскольку противники перемешались.

– Прибейте меня камнями, – пробормотал один из охранников Ульрики, глядя на боевого жреца. – Это не ротный капеллан. Это же треклятый лектор-причетник!

Ульрика возмущенно фыркнула. И они заметили это только сейчас?

Фон Грааль, оправившись, рванулся к жрецу, вскинув меч. Тот блокировал удар сияющим молотом и выбросил в сторону вампира открытую ладонь.

– Порождение тьмы! – взревел он. – Гори в священном пламени Зигмара!

Двухвостая огненная комета сорвалась с его ладони и ударила фон Грааля в грудь. Вампир выкрикнул контрзаклятье, но чары жреца оказались слишком сильными. Пламя окутало фон Грааля, пожирая плащ и эмаль доспехов, а заодно и голову его лошади.

Животное со страшным криком встало на дыбы – и ринулось вскачь, унося в лес корчившегося в огне, воющего фон Грааля, пытавшегося сорвать с себя горящий плащ.

Гусары отступали по всей линии «фронта», а некоторые кинулись следом за фон Граалем, заразившись его паникой.

– Стоять, конокрады! – рявкнул Шталекер, пришпорив коня, направив его к боевому жрецу. – Отступать будете, когда я скажу вам удирать!

– Держать строй! – крикнул Рахман. – Держать!

Призывы и брань развернули некоторых бойцов, но слепящее пламя жреца и оружие рыцарей неумолимо меняли ход событий. Темнота рассеялась, потрясение, вызванное внезапной атакой, прошло, и теперь громили уже гусар-копейщиков.

Шталекер и Рахман наседали на жреца, пытаясь прикончить его, но ни опыт, ни хитрость не могли одолеть чистую мощь причетника и его молота. Рахман вылетел из седла, а саблю Шталекера сломал сокрушительный удар. Сержант развернул коня, нащупывая висевший за спиной клинок, но жрец ринулся следом, разбросав копейщиков, пришедших на помощь командиру, словно и не заметив их.

– Скорей. – Ульрика тронулась с места. – Мы должны ему помочь.

Охранник слева подстегнул лошадь – и преградил вампиру путь.

– Сержант велел оставаться здесь.

– Дурак! – рявкнула Ульрика. – Никто же, кроме нас, не уцелеет!

Одним движением она отпихнула человека, выхватила из его рук пику и направила свою аравийку на коня второго «сторожа». Животное шарахнулось, а Ульрика, выставив вперед копье, свирепо пришпорила Ясим.

– Эй! – крикнул охранник. – Стой!

– Попробуй поймай меня!

Ясим рыжей молнией, нацеленной в спину боевого жреца, слетела со склона. Лектор-причетник на мощном боевом коне теснил Шталекера на коренастой лошадке к реке, осыпая сержанта тяжелыми ударами молота. Свет полыхавшего над ним шара обжигал кожу, наполняя сознание пчелиным жужжанием. Ульрика, стиснув от боли зубы, крепче прижала копье к боку.

Жрец, кажется, снова почувствовал приближение противоестественного, повернулся к ней – и опоздал. Копье ударило его слева в грудь, оно не пробило сияющих доспехов, но сила удара вышибла человека из седла, бросив на землю прямо под копыта лошади Шталекера.

Ульрика, выхватив кинжал, спрыгнула с Ясим прямо на врага, прижав коленями руку, пытавшуюся поднять молот.

– Броня Зигмара защитит...

Ульрика вонзила кинжал в глаз причетника, и незавершенное заклинание умерло на его губах. Светящийся шар потускнел и исчез вместе с жизнью человека, и вновь воцарилась благословенная тьма.

– Много обязан, – проворчал Шталекер, отбив меч замахнувшегося на поднимающуюся Ульрику рыцаря. – И вы таки не убили моих ребят.

Ульрика ухмыльнулась и снова взлетела в седло, доставая рапиру.

– К сержанту Шталекеру! – выкрикнула она. – Гоните их в реку!

Гусары, взревев, сплотились во тьме и двинулись на рыцарей стеной вращающихся сабель, вновь тесня противника к берегу. Рахман – с безвольно повисшей раненой левой рукой – взобрался в седло и включился в бой, орудуя одной правой, а коня направляя коленями.

Ульрика развернула Ясим, но добраться до Рахмана, которому хотела помочь,не успела – об оплечье ее лат разбилась склянка, забрызгав лицо жгучей водой. Кожа сразу пошла пузырями.

– Повернись, злодей! – выкрикнул кто-то за ее спиной. – Повернись и умри!

Шипя от боли, Ульрика обернулась, мельком увидев суровое лицо охотника на ведьм, – и тут ее ослепила вспышка. Пистолетная пуля, пробив кирасу, раздробила ребра, и тело скрутила кошмарная, туманящая сознание боль, словно на груди каленым железом выжгли клеймо. Боль эта мигом заставила забыть о тупом толчке. Такую способно причинить только серебро. Черная агония нарастала, захлестывая разум, мир завертелся вокруг Ульрики, но чем сильнее становилась боль, чем быстрее все кружилось, тем жарче разгорался ее гнев. Ярость восставала огненным столпом, подавляя чувства, и страх, и рациональное мышление. Эти псы сожгли Фамке!

Она вонзила шпоры в бока Ясим и ринулась на врагов. Глаза застилала кровавая пелена. Еще одна пуля просвистела мимо уха, но Ульрика этого даже не заметила. Охотник на ведьм взмахнул клинком, но рапира разрубила чужое оружие пополам и снесла голову врага с плеч. Еще один поднял лошадь на дыбы, целясь в Ульрику из пистолета, – и лишился руки. Каждое движение девушки встряхивало застрявшую между ребер серебряную пулю, и за каждой волной боли следовала новая волна ярости.

К ней уже спешили другие охотники – раскаленные добела сердца в кровавом море. Она атаковала их в слепом неистовстве, полностью утонув в бешенстве. Мир распался на застывшие мгновения: охотник на ведьм падает с лошади, рука его вырвана из плеча; другой цепляется за рукоять рапиры, острие которой торчит из его затылка; третий корчится под копытами Ясим, а Ульрика полосует его спину клинком.

Последним остался предводитель, уродец с тяжелыми морщинистыми веками и ястребиным носом, торчащим из-под жиденькой завесы седых волос. Ульрика отбила брошенную им склянку со святой водой и погнала врага к реке, парируя удары и нанося свои, оставляя глубокие царапины на его доспехах.

Когда задние копыта его лошади заскребли по скользкому склону, а на мрачном лице мелькнул страх, она ухмыльнулась.

– Жаль, что придется тебя утопить, а не сжечь! – прошипела она.

Тут лошадь охотника потеряла равновесие, поехала вниз, забила ногами, пытаясь выбраться на ровную поверхность, и мужчине пришлось отчаянно вцепиться в луку седла.

Вампир, захохотав, подняла рапиру для последнего удара, но, потеснив Ясим, появилась другая лошадь, и другой всадник рубанул клинком, обезглавив добычу Ульрики.

Ульрика, зарычав, замахнулась на наглеца, вмешивающегося в чужую схватку, – и увидела, что это фон Грааль, в почерневших доспехах, без шлема и на свежей лошади. Он вернулся как раз вовремя, чтобы нанести последний в этой битве удар. Схватка на дороге окончилась. Рыцари погибли, уланы собирали раненых.

Фон Грааль улыбнулся обожженными губами.

– Пожалуйста, прошу. Ударьте, и я наконец избавлюсь от вас.

Ох, какое сильное искушение! Но красная ярость отступала, рассудок и боль возвращались, и Ульрика понимала, что сейчас не время. Пока не время. Она серьезно ранена. Неизвестно, сумеет ли она победить. Ульрика опустила рапиру и склонила голову, едва не лишившись сознания. Серебряная пуля в груди причиняла страшные мучения.

– Простите, милорд. Я не знала, что это вы.

– Что вы вообще тут делаете? Разве я не приказал вам держаться подальше?

– Она спасла положение, господин, – заговорил Рахман. – Когда вы...

Фон Грааль повернулся к нему, глаза его пылали.

– Когда я – что, капрал? Ты собирался сказать, что я совершил что-то бесчестное?

Рахман неловко заерзал, и тут Шталекер отодвинул помощника в сторону.

– Нет, господин. Он не собирался. Он имел в виду, что, столкнувшись с таким, любой мог...

– Мог – что, сержант?

Шталекер сердило набычился.

– Господин, я видел то, что видел. Вы...

– Как зовут твою шлюху, Шталекер? – спросил вдруг фон Грааль. – Марго, не так ли? Я нахожу ее довольно привлекательной, в определенном грубом смысле...

– Не втягивайте сюда Мэгс, господин. Я...

– Я заколол боевого жреца, – заявил фон Грааль. – Я убил охотников на ведьм. Сегодняшняя победа – моя, и если ты или кто-то из твоих людей скажет иное, твоя Марго в следующий раз, когда ты решишь с ней покувыркаться, будет стонать мое имя. – Он отвернулся от покрасневшего Шталекера и обратился к Ульрике: – Что же касается вас, приблуда, если вы опровергнете мою историю, я вызову вас на поединок.

Ульрика ухмыльнулась.

– Почему бы просто не убить меня, и дело с концом?

– Потому что вы приглянулись Кодреску, а я не хочу навлекать на себя его гнев. Но если вы рассердите меня, то заплатите за это. Как и любой из вас. Я ясно выразился?

Ульрика глянула на него исподлобья, но она так ослабла, что только кивнула. Шталекер и Рахман крякнули, но сказали:

– Да, господин. Яснее некуда.

– Хорошо. – Фон Грааль развернул лошадь. – Тогда берите рыцарские припасы, топите пушки в реке, но оставьте мертвецам оружие и доспехи. Позже сеньора Целия поднимет их. Мы отправимся обратно, едва вы закончите.

– Да, господин, – повторил Шталекер.

Пока фон Грааль беседовал с ними, Ульрика сидела в седле прямо, но едва он отъехал, она со стоном рухнула на шею Ясим.

Шталекер успел спешиться и подхватить ее, не дав упасть. Тотчас подскочил и Рахман.

– Грязный трус, – пробормотал Шталекер, опуская Ульрику на землю. – Пускай победа его, но я знаю, за кем бы пошел, кто бы мне ни платил.

– Ага, – подтвердил Рахман.

Ульрика смотрела на них сквозь мутную пелену полубессознательного состояния. Может, они говорят о ней? Они расстегнули ремни кирасы Ульрики, стащили ее, и Шталекер распорол кинжалом дублет. При виде обугленной пузырящейся раны оба поморщились.

– Плохо, – сказал Шталекер. – Позову лекаря.

Ульрика мотнула головой и запустила в рану когти. Да, пуля застряла между ребер. Она подцепила ее, выдернула – и откинулась назад без сил, чувствуя тошноту и головокружение.

– Не надо... лекаря. Нужна кровь.

Шталекер и Рахман мрачно уставились на нее.

– Ну, от нас вы ее не получите, кровопийца, – сказал Шталекер, потом огляделся. – Подождите тут. Рахман, идем.

Ульрика фыркнула, когда они торопливо удалились, и сразу пожалела об этом. Не в том она состоянии, чтобы уйти. Казалось, что на грудь ей поставили наковальню – такую боль причиняла рана.

Секунду спустя, услышав скрежет, девушка приподняла голову. Шталекер и Рахман за ноги волокли по берегу тело охотника на ведьм – того, которого затоптала Ясим.

– Этот еще жив, – сообщил Шталекер, бросая ношу возле раненой.

– Спасибо, – пробормотала Ульрика и потянулась к охотнику.

Шталекер и Рахман поспешно отвернулись, когда она погрузила клыки в шею умирающего мужчины. Ульрика жадно глотала кровь, отчаянно желая, чтобы скорее пришло облегчение, но когда она ухватилась за пояс человека, чтобы подтащить его ближе, болезненный жар обжег руку. За поясом охотника на ведьм торчали два пистолета, а рядом с пороховницей висел подсумок, испускавший тошнотворное тепло.

Ульрика дернула мешочек и заглянула внутрь: серебряные пули, почти дюжина глянцевых шариков. Она коснулась пистолетов. Тоже горячие. Ульрика оглянулась. Фон Грааль пил из раба ярдах в двадцати от нее. В ее сторону он не смотрел. Всего раз нажать на спусковой крючок...

Нет. Не сейчас. Она еще не выяснила все, что хотела узнать, но, может, позже. Да. И хотя от жара чистоты ее мутило, она спрятала мешочек с серебряными зарядами, сунула пистолеты за свой пояс и продолжила пить из умирающего охотника.

 

– Полная победа, сеньор, – доложил фон Грааль, подъезжая к Кодреску. – Все мертвы, включая сильного боевого жреца и горстку охотников на ведьм, а пятьдесят трупов всадников готовы присоединиться к нашему войску.

– Отлично, – кивнул генерал и взглянул на Ульрику. – А как себя вела наша новенькая?

Фон Грааль фыркнул.

– Сносно, господин. Была довольно храбра, но подвергала себя ненужной опасности, что можно видеть по ее ранам.

Кодреску продолжал смотреть на нее.

– Это правда, девочка?

Ульрика с усилием вскинула голову. Вся ее сила воли уходила на то, чтобы держаться в седле. Выпитая кровь затянула раны, но чувствовала она себя все равно так, словно в ее грудь сунули раскаленный кирпич. Каждый шаг лошади вынуждал Ульрику морщиться и вздрагивать. Но все же она не могла молчать, пускай даже это означало столкновение с фон Граалем. Она не позволит себя запугать.

– Нет, – прохрипела она. – Это было необходимо.

Фон Грааль метнул на нее убийственный взгляд и уже открыл рот, но Кодреску заговорил первым:

– Что вы имеете в виду?

– Капитан фон Грааль не сказал вам правды. Он бежал от огня жреца. Гусары проигрывали. Я атаковала причетника и...

– Ложь! – воскликнул фон Грааль. – Я не бежал! Я заколол жреца – несмотря на ваше неповиновение и свои ожоги. Вы пытаетесь покрыть себя славой – за мой счет!

Кодреску вскинул руку.

– Закончите свой рассказ, девочка.

– Это недолго, милорд. Я убила жреца и дралась с охотниками на ведьм. Потом вернулся капитан фон Грааль, зарубил последнего из них, и бой закончился.

– Новая ложь! – рявкнул фон Грааль. – Она только помогала мне!

Кодреску не отрывал взгляда от Ульрики.

– Вы можете доказать свои слова?

Ульрика посмотрела на фон Грааля. Сейчас ее слово встало против его слова, и она не сомневалась, кого предпочтет Кодреску, но у нее ведь имелись свидетели. Надо только позвать Шталекера и попросить его рассказать о произошедшем. Однако, если она заставит его свидетельствовать против фон Грааля, сержант заплатит за это своей Мэгс и, несомненно, жизнью, поскольку Шталекер, похоже, не из тех мужчин, которые без борьбы отдадут женщину другому, даже если этот другой – вампир.

Ульрика стиснула кулаки, сжав поводья. В чем проблема? Почему она медлит? Какое ей дело до Шталекера?

Он, в конце концов, всего лишь человек, а она поклялась мстить всему человечеству. Но он нашел ей кровь, когда она в этом нуждалась, и был, в отличие от фон Грааля, хорошим командиром. Она покачала головой.

– Все случилось именно так, как я сказала, но у меня нет доказательств. Я могу только дать слово.

Фон Грааль усмехнулся.

– И сколько оно стоит? Вы уже предали прежнего господина, а до того – свою госпожу. – Он повернулся к Кодреску. – Милорд, я должен отомстить за оскорбление, нанесенное моей чести. Я желаю вызвать эту пройдоху на дуэль.

Ульрика улыбнулась. Ну вот, как он и обещал. Фон Грааль знал, что она взбрыкнет, и с самого начала хотел найти предлог убить ее, не вызвав гнева Кодреску.

Генерал мрачно кивнул.

– Этот раскол огорчителен, но вы в своем праве. Вы получите свою дуэль.

– Я принимаю вызов, – сказала Ульрика, – но надеюсь, что сеньоры позволят мне сперва оправиться от ран.

– Конечно, – согласился Кодреску.

– Господин, – заметил фон Грааль, – раны она навлекла на себя сама, они – часть ее вины. Она должна быть готова сражаться с ними.

– А вы должны быть готовы сражаться с ней не раненой, – отрезал Кодреску. – Это дело чести, капитан. Не убийство. – Он махнул рукой. – Дуэль состоится после того, как мы захватим монастырь. А теперь займитесь своими ранами, и поздравляю с победой.

Фон Грааль напряженно поклонился.

– Спасибо, господин. И я готов встретиться с ней при любом раскладе.

С этими словами он направился в конец колонны, держась в седле очень прямо.

Ульрика проводила его взглядом, потом повернулась к Кодреску.

– Господин, я сказала правду. Он пожертвовал нашим преимуществом, чтобы иметь возможность бросить вызов боевому жрецу.

Кодреску одарил ее ледяным взглядом.

– Не надо сказок. Это не делает вам чести. Если вы уличили Грааля в некомпетентности, следовало убить его и возглавить его бойцов.

Ульрика моргнула.

– Так было бы лучше?

– Вожаком должен быть тот, кто сильнее. Таков закон природы. Таков мой закон.

– А если кто-нибудь попытается убить вас и возглавить ваших бойцов?

Свирепая улыбка исказила лицо Кодреску, поглаживавшего Волчий Клык.

– Пусть попробует.

 

Ульрика молча ехала на север вместе с колонной, мысли ее метались и путались. Когда она пришла к Кодреску, он предложил ей бой и славу, и она поддалась искушению. Соблазн никуда не делся. Ей хотелось участвовать в штурме монастыря. Хотелось драться без раздумий и оглядки. Но в то же время чем больше она узнавала Кодреску, тем больше разочаровывалась в нем, находя дураком. Он не был хорошим генералом – точно так же, как фон Грааль не был хорошим капитаном. Хороший генерал продвигает успешных лидеров, а не блестящих дуэлянтов. Для него же это все игра. На самом деле его не заботит, победит ли Сильвания в грядущей войне. Он желает только личной славы. Он завоеватель, а не правитель, существо свирепое и примитивное. Но хуже ли это холодных манипуляций фон Мессингхофа? Граф порезал ее серебром – равнодушно, будто поправил ей воротник. Она до сих пор содрогалась от такого бесстрастия.

Так паук или волк? Кому она отдаст свою верность? Оба предоставят ей возможность мщения, которого она жаждет, но надолго ли? На чьей стороне она сможет сражаться дольше? Ответ сводится к другому, настоящему вопросу: кто победит, когда они встретятся? Тактика фон Мессингхофа или грубая сила Кодреску и поднятые сеньорой Целией орды мертвецов? Что... Ульрика застыла. Руки ее покрылись гусиной кожей – она вдруг поняла ответ. Победит тот, на чью сторону она встанет. Если она будет с Кодреску и не предупредит фон Мессингхофа о его приближении, выиграет Кодреску. Если она сбежит и расскажет фон Мессингхофу о планах Кодреску, фон Мессингхоф устроит засаду и уничтожит предателя. Она, ставшая после смерти пешкой в чужих играх, теперь обрела силу центральной фигуры!

Однако вопрос-то никуда не делся. Паук или волк?

ГЛАВА 20
ТОЧАТСЯ НОЖИ

 

Впрочем, по размышлении решение оказалось не таким уж и трудным. Ульрика могла бы помочь Кодреску победить фон Мессингхофа, но в итоге Кодреску падет жертвой собственного тщеславия и гордыни. Фон Мессингхоф, напротив, обладает умом и политической сметкой, которые помогут ему выжить и во время, и после войны. Если Ульрика коронует его, он станет хорошим правителем – и вознаградит ее вечным боем.

Хорошо. Она испытала большое облегчение, когда эта мысль окончательно утвердилась в ее сознании. Но как лучше всего помочь? Если она улетит к фон Мессингхофу с планами Кодреску, граф сможет устроить засаду и, весьма вероятно, победить отступника, но сражение подкосит обе армии, и сильванцы окажутся слишком слабы, чтобы атаковать Карла-Франца. Впрочем, возможно, Ульрика сумеет устроить диверсию перед побегом?

С минуту она размышляла, не выдать ли Кодреску храмовникам монастыря Черной Розы, чтобы они разобрались с ним, но потом отказалась от этой идеи. Фон Мессингхоф не поблагодарит ее за уничтожение войск, которые он считал своими. Нет, разгром монастыря и подъем тамошних мертвецов – ключ к плану графа. Это должно случиться, но тогда Кодреску получит в свое распоряжение огромную армию зомби, и одолеть его станет гораздо труднее...

Внезапная мысль ледяным шипом вонзилась в мозг, так что Ульрика даже ухватилась за седельную луку, чтобы не упасть. А что, если огромная армия зомби будет в ее распоряжении?

Зубы Урсуна! Уж это-то заставит фон Мессингхофа проявить интерес! После такого ей уже не придется спать в казармах! Но... но сумеет ли она? Сможет ли победить вампира, настолько уверенного в своих способностях? Взгляд ее скользнул по седельным сумкам, где хранились украденные пистолеты и серебряные пули. Это, конечно, вариант, но, если она убьет его, последует ли за ней его армия?

Она окинула взглядом колонну, подсчитывая игроков и оценивая их. С фон Граалем определенно придется разбираться. Он никогда не склонится перед ней. Если Кодреску не станет, он захочет взять командование на себя. Сможет она победить на дуэли или лучше прикончить его заблаговременно? Так или иначе, он должен умереть.

Моргентау, наоборот, вроде бы созрел. Кодреску унизил его – и он предаст Кодреску, пожалуй, без особых угрызений. Однако... он ведь уже предал фон Мессингхофа. Трудновато будет его убедить, что граф примет его обратно с распростертыми объятьями. И нельзя поручиться, что он не изменит снова, если представится такая возможность.

А сеньора Целия? Она – самая могущественная из всех, и она – любовница Кодреску. От нее помощи ждать не приходится. Конечно, ее можно убить первой. Хотя нет, нельзя. Фон Мессингхоф рассчитывает на армию немертвых, которую некромантка должна привести ему. Как ее уговорить примкнуть к Ульрике, после того как Ульрика убьет ее возлюбленного? Это невозможно. Придется ее как-то обмануть, хотя как – девушка пока не представляла.

Она посмотрела на Шталекера. Какая горькая ирония – этот человек оказался единственным, кому она как будто могла доверять. Он показал себя трезвомыслящим союзником, а после того как обошелся с ним фон Грааль, его и без того натянутая преданность нынешним хозяевам, вероятно, достигла предела прочности. Но достаточно ли этого? Сейчас четыреста его людей составляют костяк армии. У Кодреску, фон Грааля и Моргентау всего сотня рыцарей, но, после того как будет захвачен монастырь, положение изменится. Фон Мессингхоф говорил Ульрике, что в Брухбене около трех тысяч жителей, а в монастыре – более трехсот рыцарей и служителей. Как только все они будут убиты и подняты некромантией сеньоры Целии, они получат десятикратное численное превосходство над людьми Шталекера.

Ульрика закусила губу. Шталекер – это хорошо, но если она не переманит на свою сторону Моргентау и не придумает, как разобраться с фон Граалем и сеньорой Целией, его одного будет недостаточно. Как же ей быть? Надо решать – и решать быстро. Битва за монастырь Черной Розы разразится уже следующей ночью.

 

Армия Кодреску разбила лагерь за два часа до рассвета. Брухбен и монастырь были достаточно близко, чтобы добраться до них еще до восхода солнца, но позднее прибытие не оставит времени для сражения. Так что солдаты поставили палатки вне пределов досягаемости дальних монастырских патрулей и занялись последними приготовлениями.

Кодреску пригласил в свой шатер офицеров, собрав их вокруг грубой карты монастыря и города. Монастырь притулился у низких лесистых холмов, возвышавшихся над возделанной долиной, по которой протекала река Веркенау. Брухбен стоял на том же берегу, в полумиле от монастыря – через лес, на запад по узкой тропе. Дорога пошире тянулась по другую сторону Веркенау, соединенная с городом и монастырем мостами.

Кодреску указал на монастырь.

– Чары, наложенные монахами на стены, делают их абсолютно непроницаемыми для таких, как мы. Осада может занять недели. А времени у нас нет.

– Так как же мы попадем внутрь? – спросил Моргентау.

– А мы и не попадем, – улыбнулся Кодреску. – Они выйдут к нам. – Он указал пальцем на город. – Черная Стража поклялась драться с немертвыми, где бы они ни появились, а у монастыря крепкие связи с городом. Многие слуги и адепты приходят оттуда. Так что, когда они услышат, что там буйствует гнусный вампир со своими приспешниками, у них не останется выбора, кроме как прийти на помощь. И когда они это сделают... – Палец его обвел город по кругу. – А мы подождем.

– Но кто-то же останется в монастыре, – заметил фон Грааль. – Все не выйдут, а чары никуда не денутся.

– Да, – сказал Кодреску. – Войти в монастырь мы все так же не сможем. Вот почему мы путешествуем с живыми людьми. Надев доспехи храмовников, которых мы убьем в Брухбене, гусары Шталекера въедут в монастырь и прикончат жрецов, поддерживающих чары. Тогда мы проскользнем внутрь и разделаемся с оставшимися.

Ульрика нахмурилась. Кто эти «оставшиеся»? Несколько слуг и конюхов? Какая в том слава?

– Полагаю, гнусным вампиром, разоряющим город, буду я, – вздохнул Моргентау.

Кодреску покачал головой.

– Я же говорил, капитан. Я пока не могу доверять вам в битве. – Он указал на мост, пересекающий Веркенау возле монастыря. – Вы будете держать этот мост и позаботитесь, чтобы никакие коварные храмовники не ударили нам в спину.

– Но... насколько это вероятно? – спросил, брызгая слюной, Моргентау. – Они пойдут прямиком по лесной тропе. Вы просто выводите меня из игры.

– Пока пес не научится выполнять простые команды, такие как «сидеть» и «ждать», – отрезал Кодреску, – он не заслуживает участия в убийстве.

– Я не пес! – прорычал Моргентау.

– Так докажи! – рявкнул в ответ Кодреску. – Покажи, что способен выполнять приказы, и я дам тебе снова стать волком.

Моргентау открыл рот, чтобы возразить, но фон Грааль заговорил первым:

– Тогда кто нападет на город? Не я, естественно.

– Нет, – ответил Кодреску. – Вы слишком ценны, чтобы вами рисковать. – Он повернулся к Ульрике: – Это сделаете вы, девочка. Вы, сорок копейщиков, несколько костяных рыцарей Моргентау и крылатый кошмар фон Мессингхофа.

Ульрика заморгала, не понимая, оказали ей честь – или оскорбили. Приятно, конечно, что генерал доверяет ей больше, чем Моргентау, но одновременно он заявил, что ценит ее гораздо меньше, чем фон Грааля, поставив на одну доску с уланами, которых дважды за ночь посылал вперед в качестве пушечного мяса.

– Я? Вы уверены, господин?

– Вы же говорили, что не хотите ничего, кроме как отомстить человечеству, – напомнил Кодреску. – Вот вам возможность начать. Город Брухбен надо стереть с лица земли.

От этих слов Ульрика затрепетала, и ее сомнения насчет своей значительности развеялись. Наконец-то она сможет отомстить, и Кодреску позволил ей вести людей в бой! Она станет командовать, как и должно быть! Ладно, может, она еще и передумает предавать его.

 

Вскоре после собрания Ульрика отправилась к Моргентау и нашла его расхаживающим взад и вперед по палатке, пока его дюжие слуги-носильщики полировали доспехи и чистили оружие. Когда она вошла, он вскинул на нее розовые глаза.

– Что вам надо?

– Вы сожалеете о своем решении?

Розовые глаза сузились.

– Вы шпион Кодреску?

– Думаете? Вам вот велели сидеть и ждать, а из меня просто сделали наживку. Он хочет, чтобы я погибла в Брухбене. – Она покосилась на дверь. – Я, а не фон Грааль выиграла тот бой, и Кодреску это знает, но рыжий трус организует засаду, а меня затопчут в первой же атаке. Я – расходный материал.

– И зачем вы мне это говорите? – поинтересовался Моргентау. – Хотите, чтобы я похлопал вас по плечу и посочувствовал? Нет уж, я предпочитаю побыть в одиночестве.

– Я хочу, – Ульрика шагнула к нему, – чтобы вы ответили на вопрос. Вы сожалеете о своем решении?

Моргентау долго, хмурясь, смотрел на нее, потом глаза его расширились, а рука метнулась к кинжалу.

– Так вы шпион фон Мессингхофа!

– Полегче, господин. – Ульрика вскинула руки. – Вы спешите с выводами.

Она повернулась, демонстрируя порез на щеке, оставленный серебряным кинжалом фон Мессингхофа, черный, незаживающий. Моргентау поморщился.

– Он изуродовал меня – навечно. Только ради того, чтобы Кодреску поверил, что я действительно насовсем сбежала от графа. – Она фыркнула. – Уловка там или нет, но я не собираюсь возвращаться после такого обращения. С меня довольно.

– Да ну? Опять передумали? – фыркнул Моргентау.

– А вы – нет? – Она вздохнула. – Нам надо выбрать из двух зол, из двух господ с изъяном. Жалкий тиран или улыбчивый манипулятор? Надо принять решение.

– Для меня все просто. Фон Мессингхоф оторвет мне голову, если я вернусь.

– Даже если вы вернетесь во главе армии Кодреску?

Моргентау разинул рот, нервно глянул на вход в палатку и поманил двух своих человек.

– Ульслер, Бон. Покараульте снаружи. Убедитесь, что рядом никто не шляется.

Люди поклонились и вышли, а Моргентау жестом когтистой руки пригласил Ульрику сесть в кресло и наклонился над ней.

– Думаете, это сработает? Думаете, он простит меня, если я приведу назад все его войска?

Ульрика нахмурилась, делая вид, что размышляет.

– Думаю, вы должны сочинить какую-нибудь историю, сказать, что все это время собирались предать Кодреску, но не осмеливались никому признаться, даже фон Мессингхофу, из страха перед шпионами в лагере. И когда за вашей спиной будет такая сила – ему останется только поприветствовать вас.

– Это верно. – Розовые глаза Моргентау посветлели. – Он не может позволить себе битву. Это разрушит его планы. Ему придется принять меня, но... – Он снова взглянул на дверь. – Но сможем ли мы? Есть у нас силы?

Ульрика отвернулась, пряча улыбку. Теперь он в ее в руках. Остальное – детали.

– Шталекер – точно. Остаются фон Грааль, сеньора Целия и сам Кодреску.

Моргентау нахмурился.

– Как бы мне хотелось отправить эту напыщенную свинью в бездну с колом в сердце – за все унижения, которым он меня подверг, – выплюнул он. – Но он – величавший клинок за шесть веков, даже без Волчьего Клыка. Если я сойдусь с ним, то не выживу.

– Забудьте о нем, – сказала Ульрика. – Я знаю способ. А с фон Граалем вы справитесь?

Моргентау фыркнул.

– С этим павлином? Он не фехтовальщик. Его больше интересуют драгоценности на рукояти, чем острота клинка. Но что сеньора Целия?

– Я... я пока не знаю. Мы не можем убить ее. Фон Мессингхофу нужны немертвые, которых она приведет, но...

– Дура! Нельзя оставлять ее в живых! Если таков ваш план, я не хочу в нем участвовать. Вы решили убить Кодреску, ее любовника! Она никогда не примкнет к вам. Она вас прикончит, и вы никак не сможете остановить ее.

Ульрика стиснула зубы.

– Я осознаю ее силу. Фон Мессингхоф предупредил меня. Я надеялась, что вместе мы что-нибудь придумаем...

– Вместе мы умрем, – рявкнул Моргентау. – Нет. Я присоединюсь к вам, когда вы согласитесь убить ее и докажете мне, что способны это сделать. Не раньше.

Ульрика угрюмо посмотрела на него, поклонилась и попятилась к выходу.

– Благодарю, господин. Я придумаю, что делать, и вернусь.

 

Ульрика вышла из палатки Моргентау и выругалась. И что ей теперь делать? Заговор может рухнуть, так и не состоявшись. Конечно, она может согласиться с требованиями Моргентау и даже показать серебряные пули, которыми можно застрелить сеньору Целию, но перед ее мысленным взором маячила столь яркая сцена прихода в лагерь фон Мессингхофа огромной армии живых и немертвых, что отказаться от этой идеи не представлялось возможным. Все меньшее стало бы провалом. А значит, Целия нужна ей живой.

Но как убедить некромантку предать любовника, рядом с которым она провела четыреста лет? Побитого пса вроде Моргентау Ульрика еще могла уговорить, но, чтобы настроить Целию против Кодреску, нужны тонкость, коварство и красноречие графини Габриеллы, а язык Ульрики скорее молоток, чем скальпель. Она невольно вспомнила Галину, ламию-компаньонку боярыни Евгении в Прааге. Она служила боярыне почти столько же, сколько Целия – Кодреску, и совсем растерялась, когда Евгения погибла. Ей не хотелось руководить, она умоляла Ульрику остаться и помочь с ее обязанностями. Куколка так долго жила у Евгении в качестве наперсницы, почти домашнего зверька, что другой роли просто не знала. Возможно, и с Целией случилось то же самое? Если она служит Кодреску четыре сотни лет, вероятно, она и не стремится править самостоятельно. Что она сделает, если его не станет? Отдастся мщению? Пустится в путь одна? Примется искать другого хозяина?

Ульрика могла бы предположить, но предположение – штука хрупкая, строить на нем план нельзя, да и Моргентау догадка не покажется весомым аргументом. Впрочем, нужно ли ему знать?

Мысли ее совсем смешались, и она выбросила их из головы. Надо поспать – и, уже проснувшись, посмотреть, не прояснится ли что. Но сперва неплохо бы уточнить, действительно ли Шталекер восхищается ею так сильно, как он утверждал.

 

Наемник сидел в своей палатке на койке и вплетал пряди темных волос в рыжие локоны краснолицей полногрудой женщины средних лет, которая бинтовала его раненую ногу. Она подозрительно глянула на вошедшую Ульрику, но Шталекер шепнул ей что-то на ухо, и женщина вернулась к своей работе.

– Оправились, значит? – спросил сержант.

– Немного, – ответила Ульрика. – И спасибо вам, что принесли мне поесть.

– Вам спасибо, что разобрались с тем жрецом и его молотом. Он бы прикончил нас всех. – Сержант зыркнул на ее кирасу, в которой чернела дыра, пробитая пулей охотника на ведьм. – Пришли за новым доспехом?

– В некотором смысле. – Ульрика огляделась. Никакой мебели, кроме койки, в палатке не обнаружилось, так что она просто уселась, скрестив ноги, на голую землю. – Есть еще кое-кто, способный прикончить нас всех, затеяв свою игру. С ним я также намерена разобраться и хочу, чтобы вы помогли мне в этом.

Шталекер нахмурился.

– Мы ведь говорим не о фон Граале, а?

– Нет. И не о Моргентау.

Шталекер закончил прилаживать женщине косу и потер свой щетинистый подбородок.

– Вы просите меня пойти против нанимателя.

– Я прошу вас вернуться к первоначальному нанимателю.

– Гус, не влезай в это дело, беда будет, – всполошилась женщина.

– Цыц, Мэгс. Пиявка права. Старый Кодреску ведет нас по скверному пути. Если мы и побьем фон Мессингхофа, долго нам не продержаться. Кодреску кинется на Карла-Франца, как фон Грааль на того жреца, весь такой в силе и славе, и какой-нибудь колдун живо спалит его, не дав пересечь и половины поля. Он в тактике ни ухом, ни рылом.

– Но деньги... – начала Мэгс.

– Мертвецы денег не тратят.

– А кто сказал, что мы не помрем, коли вернемся к фон Мессингхофу? Любить нас у него причин нету. Уже нету.

Шталекер, кажется, снова хотел приструнить ее, но вместо этого повернулся к Ульрике.

– Положим, мы разорвали контракт. Может, Кодреску и обманул нас, но мы бы могли уйти, кабы захотели. А какие гарантии, что граф не убьет нас, если мы вернемся?

– Вы станете моим войском, под моей командой и защитой, – ответила Ульрика. – Я поручусь за вас. И никто вас не тронет, даже фон Мессингхоф.

Мэгс закатила глаза.

Шталекер тоже смотрел скептически.

– Вы пойдете против графа ради таких, как мы?

Ульрика замешкалась. Пойдет ли она? Она присягала служить фон Мессингхофу, и она клялась отомстить человечеству, а сейчас говорит, что пойдет против графа ради простого человека. Но Шталекер не похож на других людей. Он не боится ее. Он ее не ненавидит. Он не хочет ни сжечь ее, ни стать ее донором-обожателем. Он уважает ее – и вовсе не за то, чем она стала, а за то, кто она есть сама по себе. Он лоялен к ней – и заслуживает того же в ответ.

В то же время она не готова идти против графа без веской причины. Она восхищается им, как Шталекер восхищается ею. Не потому, что он сильванский граф, а потому, что он умный и прямолинейный командующий. Он честен с ней с самого начала – даже насчет серебра – и дал ей возможности, которых она не имела права ожидать. Заслуживает ли он лояльности меньшей, чем Шталекер?

– Я буду верна графу, – сказала она наконец. – Я не стану сражаться с ним, но и не останусь в стороне и не дам причинить вам вред без повода. Если он решит покарать вас, я постараюсь его переубедить. И если не получится, то потребую, чтобы и меня он подверг такому же наказанию: кнутам, изгнанию или смерти.

Шталекер и Мэгс уставились на нее.

– Смерти?

– Да, – кивнула Ульрика. – При одном условии.

– Ну вот, начинается, – протянула Мэгс.

Шталекер отмахнулся от нее.

– При каком?

Ульрика прижала ладонь к груди.

– Чтобы вы присягнули мне, а не моему кошельку. Чтобы вы по-настоящему стали моим войском, моим личным войском, преданным только мне, кто бы ни тряс перед вами золотом.

Шталекер откинулся на спинку кровати и, хмурясь, переглянулся с Мэгс.

– Я, конечно, стану платить вам, – быстро добавила Ульрика. – Хорошо платить. Вы не обеднеете у меня на службе. Но мне нужна верность, которую не купишь за деньги.

– Дело не в том, сколько вы заплатите, – покачал головой Шталекер. – Это... ну... мы не имели хозяина со времен дедов наших дедов. Мы не желаем ходить под господами. Мы им не доверяем. Мы сражаемся за тех, кто нас нанимает, но служим только себе и никому другому, приходим и уходим, когда нам заблагорассудится.

Ульрика выдержала его взгляд.

– Разве вы не сказали, что последуете за мной? Или я ослышалась?

– Я сказал – «пошел бы». А жениться я не обещал.

Ульрика невольно усмехнулась.

– Ну, этого я и не прошу. А попрошу я вот что – если вы получите лучшее предложение, предупредите меня, прежде чем уходить.

– Это честно, – согласился Шталекер, но Мэгс подалась вперед, сверля Ульрику острым взглядом.

– У меня тоже есть условие, – заявила она. – Или сделки не будет.

Шталекер неуютно поежился.

– Мэгс...

– Какое условие?

– Вы не станете пить его кровь. Никогда. Ни при каких условиях. – Слезы брызнули из ее глаз. – Он будет вашим сержантом, а не рабом, или я... я...

Ульрика расслабилась.

– Не бойтесь. Мне не нужны слуги. Я их презираю. Мне нужны бойцы, потому что я хороший командир, а не потому, что я собираюсь очаровывать их. Я гарантирую выполнение вашего условия. Кровь я беру у врагов.

– Вы клянетесь? – спросила Мэгс.

– Клянусь. Клянусь памятью моего отца. Клянусь с радостью.

Шталекер похлопал Мэгс по руке.

– Ну вот. Честнее и быть не может, так? И знаешь, она уже... – Он умолк и посмотрел на Ульрику. – Я... я слышал, что вы сделали. Раньше.

Ульрика нахмурилась.

– А что я сделала?

– Рахман проезжал поблизости, когда вы рассказывали Кодреску, что случилось с фон Граалем и жрецом-молотобойцем. Он слышал, как генерал спросил, можете ли вы доказать свои слова, а вы ответили, что не можете. – Шталекер поднял голову и посмотрел ей прямо в глаза. – А вы ведь могли. Стоило только вызвать меня. Вы могли бы заставить меня рассказать, что я видел, и восстановить против меня фон Грааля, но вы не стали.

Он положил руку на колено Мэгс и нежно погладил его.

– Вы получите нашу верность, кровопийца. Пока мы с вами, мы будем вашим настоящим войском – вашим личным войском. И если решим уйти, то предупредим вас.

К горлу Ульрики подкатил комок. Она протянула руку.

– Это все, о чем я прошу, сержант. Спасибо вам.

Он сжал ее тонкую ладонь в своей лапище.

– Спасибо вам, мой капитан. Итак, когда мы сделаем ход?

– Не раньше, чем мы выполним то, зачем пришли сюда, – ответила она. – И я не хочу, чтобы вы называли меня «своим» капитаном. Эта честь будет принадлежать другому.

Шталекер нахмурился.

– Не понимаю.

Ульрика улыбнулась.

– Так я объясню.

ГЛАВА 21
БРУХБЕН

 

Лагерь пробудился на закате – и разбился на три войска. В один отряд вошли Кодреску, фон Грааль, сеньора Целия и большая часть армии, во второй – Моргентау и тридцать конных умертвий, а в третий – Ульрика, Шталекер, Рахман и сорок гусар-копейщиков плюс крылатый ужас и десять костяных всадников, чтобы горожане знали наверняка, кто их убивает. Кодреску и Моргентау предстояло выступить первыми и, пройдя пустыми лесными тропами, занять позиции вокруг города и у моста возле монастыря соответственно.

Пока они не вышли, Ульрика нашла Моргентау – он уже сидел на коне, принимая от раба щит и копье. Настроение его явно не улучшилось.

– Дурак, – рявкнул он, сунув копье обратно рабу. – Острие тупее тебя. Принеси другое!

Когда раб торопливо убежал, Ульрика направила Ясим к вампиру.

– Сегодня ночью, – сказала она. – После того как монастырь падет.

Моргентау покосился на нее.

– Да ну? Вы уже можете доказать, что способны? Или попытаетесь справиться без меня?

– Фон Грааль и Кодреску поссорятся. Под видом защиты Кодреску мы убьем их обоих. Если сеньора Целия не поверит, что фон Грааль негодяй, у меня есть другой вариант. – Ульрика отстегнула ремешок, которым был приторочен к луке седла подсумок, и бросила его Моргентау. – Посмотрите.

Моргентау ковырнул шнурок, растянул горловину, заглянул внутрь – и отшатнулся.

– Серебро! Где вы его достали?

– У охотника на ведьм, которого я убила. – Она похлопала по пистолетам в седельных кобурах. – Заряжены, по две пули в каждом.

Неодобрительно глянув на пистолеты, Моргентау перекинул мешочек обратно Ульрике.

– Может, даже это ее не убьет. Я же говорил, она стара и сильна.

– Может, и не убьет, – ответила Ульрика, – но уж точно отвлечет ее от сотворения заклинаний – на время, достаточное, чтобы срубить ее голову.

Моргентау пожевал губу торчащими клыками, его розовые глаза тревожно метались по сторонам, но в конце концов он кивнул.

– Ладно, рискну. Еще одну ночь под ярмом этого дурака мне не прожить. «Сидеть и ждать», ну надо же!

Ульрика поклонилась в седле.

– Благодарю, господин. Рада вашему согласию. Ждите моего сигнала к началу.

 

Дожидаясь выступления, Ульрика заметила, что в копну темных волос Шталекера вплетена рыжая коса, – и улыбнулась.

– Вы с Мэгс обменялись клятвами?

Рахман загоготал, а Шталекер смущенно пожал плечами.

– Старый обычай, – пробурчал он. – Дома у нас говорят, что остермаркцы не обручаются, а заплетаются.

Ульрика хихикнула.

– И если двое заплетены, никто не разлучит их?

– Угу. – Шталекер ласково погладил косу.

– А еще эта коса задушит его, если он станет пялиться на другую женщину, – ухмыльнулся Рахман.

– И это тоже, – проворчал Шталекер, и Ульрика не поняла, шутит человек или нет.

Они ждали еще три часа, и гусары проявляли все большее беспокойство и нетерпение, но наконец к ним спорхнула летучая мышь с посланием в коготках, и Ульрика, облегченно вздохнув, взлетела в седло и махнула своим людям, разрешая трогаться в путь. В отличие от Кодреску и Моргентау, копейщики не собирались идти тайными лесными тропами. Они двинулись по главной дороге дерзкой двойной цепью, впереди – немертвые всадники-умертвия в бронзовых доспехах, с факелами, под знаменем из содранной человеческой кожи, и призрачные крылья хлопали над ними.

Ехавшую во главе колонны Ульрику распирали чувства. Все правильно. Она вышла на охоту – с ветром в волосах и людьми за спиной. Цокот копыт, скрип и позвякивание ремней сбруи, свет луны и факелов, пляшущий на шлемах и наконечниках копий, дрожь предвкушения, всегда охватывающая перед битвой, – ей недоставало этого куда больше, чем дыхания. Именно здесь она и должна быть. Именно это делать.

Через несколько миль они подошли к развилке, уводящей в город, – и Ульрика, пришпорив лошадь, повернула налево. Костяные рыцари и копейщики последовали за ней, и колонна загромыхала по древним камням моста, пересекавшего Веркенау. Два стражника на той стороне моста вскочили на пони и помчались к городу, едва заметив приближавшихся всадников. Что же, пусть бегут, пусть несут дурные вести.

Колонна выехала из-под деревьев, и Ульрика увидела впереди город, лежавший в четверти мили от них, за полосой ферм и пастбищ, тени черепичных крыш маячили над деревянным частоколом. Острым зрением Ульрика разглядела у главных ворот двух стражников на пони и чутким слухом уловила их крики:

– Закрывайте ворота! Всадники близко! Мертвые скачут!

Ульрика сунула два пальца в рот и свистнула, резко и пронзительно. С неба тут же раздался ответный визг – на слишком высокой ноте, недоступной человеческому слуху, – и черные крылья устремились вперед.

– В атаку! – рявкнула Ульрика, пустив лошадь в галоп.

Позади нее костяные рыцари и гусары тоже увеличили скорость, сохраняя стройность рядов. Шаги их скакунов удлинились, земля содрогалась под копытами.

Стража у ворот лихорадочно запирала их, но в последний миг на людей спикировал грифон с головой и крыльями летучей мыши. Разметав солдат, он распахнул тушей дико закачавшиеся створки. Люди бестолково и бесплодно палили в чудовище из пистолетов и осыпали тварь стрелами.

Гусары Шталекера радостно улюлюкали, да и Ульрика облегченно вздохнула при виде открытого настежь входа. Если бы горожане ухитрились запереть ворота, бой вышел бы совсем другим. У них, возможно, даже остался бы шанс. Но теперь местные обречены.

Войско влетело в ворота, разметав оставшуюся охрану.

– За Фамке! – выкрикнула, взмахнув рапирой, Ульрика. – Месть!

На стенах затрещали мушкеты, и какой-то юнец с пикой наперевес и расширенными от страха глазами без раздумий бросился на нее. Ульрика, не задерживаясь, ударила его в грудь – под грохот копыт ворвавшейся в город конницы.

Солидный город Брухбен полнился людьми, занимавшимися серьезным делом: разработкой ближайшего известнякового карьера, вырубанием тяжелых каменных блоков и сплавом их вниз по реке. Естественно, дома здесь сложили из известняка, тем же материалом вымостили и главные улицы; в городе имелись три постоялых двора, два банка и храм Зигмара со шпилем выше, чем деревья в лесу. Существовала и настоящая городская стража, со своей формой и неплохо оснащенная: узнай они о нападении чуть раньше, вполне могли бы организовать достойную оборону. Но когда крылатый кошмар мечется над стенами, сбрасывая с парапета стрелков, а всадники-скелеты и разбойники-копейщики сеют хаос на улицах, немудрено растеряться, поддавшись панике.

Ульрика и конные умертвил растоптали горстку стражников, убегающих по главной улице, и погнались за другими, ныряющими в проулки и арки. На шпиле храма громко зазвенели колокола. Отлично. Это насторожит монастырь.

– Разделитесь на отряды, сержант! – крикнула Ульрика Шталекеру. – Прочешите город! Сперва убейте стражников, потом займетесь остальными.

– Есть, капитан, – ответил Шталекер и принялся орать на своих, раздавая приказы.

– Головы не рубить! – крикнула Ульрика ему вслед. – Мертвецы нам нужны в целости, чтобы их можно было поднять!

– Да, капитан.

Гусары группами по восемь рассеялись по боковым улицам, убивая всех попадавшихся им на пути. Ульрика скакала прямо в сопровождении умертвий, направляясь на главную городскую площадь. Там, за высящимся в центре раскидистым дубом, жрец Зигмара и служки гнали толпу плачущих женщин и детей к широкому каменному входу в храм, а крепкие каменотесы, вооруженные кувалдами, копьями и мечами, формировали линию обороны.

Ульрика и скелеты-всадники рассекли импровизированный строй, точно мякину. Они были быстрее самых быстрых, сильнее самых сильных защитников города. Женщины визжали и выли, видя, как убивают их мужчин, а старый жрец выступил вперед, волоча за собой молот, поднять который ему уже не позволяла дряхлость.

– Пощадите их, изверги! – выкрикнул он. – Они не угроза для вас. Возьмите лучше меня, избавьте их!

Ульрика заколебалась, глядя мимо старика на прячущихся женщин и детей. Пускай она клялась мстить, ей никогда не нравилось убивать слабых, неспособных дать отпор. Это бесчестно.

– Отец Солков! – взвыл голос за ее спиной. – Тетушка Этельгард! Спаситеменя! Пустите меня внутрь!

Ульрика обернулась и увидела дюжину свисавших с ветвей дуба клеток. Все они пустовали, кроме ближней, в которой сидела маленькая девочка в рваной сорочке, такая тощая, что кости выпирали из-под ее обожженной солнцем кожи. Запястья тонких ручек, тянувшихся из-за решетки, распухли, изможденное личико покрывали синяки и порезы. Прикрепленная к клетке табличка гласила «Вампир», и о том же говорило вздувшееся волдырями клеймо, выжженное на лбу пленницы. Ее пометили на всю жизнь – сколь бы долгой или короткой она ни была.

– Спасти тебя? – прорычала женщина за спиной жреца. – От твоей же породы?

– Гори в Зигмаровом огне, шалава! – крикнул и старик.

Искра жалости, на миг вспыхнувшая в Ульрике, мигнула и потухла. Как она могла посчитать этих невежественных дикарей невинными? Девочка в клетке не вампир, и любой, не ослепленный страхом и суевериями, понял бы это мгновенно. Несчастное создание явно просидело взаперти несколько дней – ночей и дней – и не сгорело на солнце. Ульрика повернулась к жрецу и женщинам – и ощерилась, показав клыки.

– Пощадить их? – прорычала она. – Избавить? О, я избавлю. Избавлю от страха, который терзал их всю их жалкую жизнь. Избавлю от ненависти, отравившей их сердца! И их детей я тоже избавлю – им не придется расти в мире, полном жестокости и глупости. Они останутся невинными до конца жизни!

Она повернулась к умертвиям, молча ждущим приказа.

– Убейте их – всех до единого.

Древние воины метнулись вперед, рубя женщин и детей, настигая людей, мечущихся по площади. Жрец оттолкнул тетушку сидевшей в клетке девочки и затрусил к храму, забыв о своей пастве. Ульрика кинулась за ним.

Когда лошадь ее переступила порог, старик завизжал:

– Остановись, изверг! Разве ты не боишься гнева Зигмара?

Ульрика ухмыльнулась, тесня его к стене придела.

– Я из Кислева. У Зигмара нет надо мной власти.

Жрец замахнулся молотом – и рухнул спиной на алтарь: тяжелое оружие перевесило. Ульрика вонзила рапиру в его сердце, выдернула оружие, и тело шлепнулось на пол.

– И о тебе он, похоже, тоже не слишком заботится.

Она снова выехала на площадь. Все женщины и дети были мертвы, умирали – или убежали, а рыцари-скелеты искали новые жертвы.

– Спешиваемся, – сказала Ульрика, соскакивая на землю. – Пойдем собирать урожай.

Звеня кольчугами и стуча костями, немертвые рыцари слезли с немертвых коней и следом за Ульрикой зашагали к богатым домам, выходящим на площадь. В каждом захлопывали ставни и задвигали засовы. Ульрика улыбнулась. Это людям не поможет. Их ночные кошмары пришли к ним – оказавшись куда сильнее, чем были во сне.

 

Выволакивая жирного лепечущего торговца с чердака третьего по счету дома, Ульрика услышала далекий грохот копыт: храмовники Морра ответили на зов колоколов.

– Они идут, – сказала она, сломав купцу шею, и двинулась вниз по лестнице, высвистывая умертвий, режущих укрывшихся в кухне слуг. Без звука оторвавшись от грязной работы, костяные рыцари последовали за ней на площадь.

Отряды уланов тоже уже съезжались; Шталекер и Рахман отсалютовали садящейся на Ясим Ульрике.

– Все мертвы? – спросила она.

Шталекер скривился.

– Не все. Маловато времени для основательной бойни.

Он выглядел бледным и угрюмым.

– Такая работа вам не по нраву, сержант?

– Я предпочитаю сражаться.

– Тогда вам повезло. – Ульрика развернула лошадь. – Едем к восточным воротам. Расставьте людей на боковых улицах. Мы с рыцарями ударим в лоб. Вы обойдете с флангов.

– Да, капитан. Шевели задницей, Рахман.

Они ускакали, созывая отряды, а Ульрика повела рыцарей-скелетов к началу улицы, ведущей к восточным воротам, уже распахнутым настежь стражниками в ожидании подкрепления – и Ульрика не собиралась их закрывать. Чтобы план Кодреску сработал, Черная Стража должна попасться в ловушку, застрять в городе, и Ульрика с умертвиями служили приманкой. Холодок пробежал по ее спине: она подумала, как часто червяка-наживку съедают до того, как рыбка оказывается на крючке.

Скорбный сигнал рога, точно вой тоскующего пса, разнесся над дорогой, и в ворота ворвались храмовники Морра. Верховые рыцари, скачущие колонной по четыре, по-своему столь же мрачные и устрашающие, как и захватчики, летели на всадников Ульрики. С ног до головы закованные в тяжелые черные доспехи, с опущенными забралами шлемов, скрывавшими их лица, они выглядели скорее механизмами, чем живыми людьми. На их щитах и наплечниках красовались изображения воронов, черепов и черных роз, и черные плюмажи колыхались над их шлемами.

– Спокойно, – сказала Ульрика, когда всадники приблизились на сотню шагов, – и тут же сообразила, как нелепо это прозвучало. Ее рыцари-скелеты не ведали страха и не нуждались в подбадривании перед лицом Черной Стражи. Нервничала здесь только она.

Восемьдесят шагов. Ульрика вскинула рапиру. Первый закон кавалерии: стоящие всадники не переживают конную атаку. Силу надо встречать силой. И в то же время ей хотелось впустить в город как можно больше храмовников, прежде чем остановить их продвижение.

Шестьдесят шагов, но хвост колонны еще не появился. Ладно, неважно. Ждать больше нельзя. Ульрика резко опустила клинок.

– В атаку!

Умертвия пришпорили скелеты своих коней и опустили копья. Ульрика поскакала с ними, но немного отстала. Она не собиралась рисковать собой здесь. Пускай сейчас поработают безмозглые солдаты. А ей надо уцелеть – и начать игру за голову Кодреску.

Стоявшие вдоль тесной улицы дома превратились в размытые пятна, топор копыт оглушал. В прорези шлема предводителя Черной Стражи поблескивали дикие глаза.

Точно паровой танк разбился о скалу – с таким грохотом налетели друг на друга конные мертвецы и Черная Стража. Копья гнулись, ломались, пробивали кирасы. Живые и мертвые лошади сталкивались, живые и мертвые всадники вылетали из седел, крутились на мостовой сорванные наплечники и сбитые шлемы.

Численный перевес дал храмовникам преимущество; они теснили умертвий, ломая бедра, черепа и грудные клетки, топча поверженных лошадей и упавших всадников.

Застрявшая во втором ряду Ульрика отступала вместе с остальными, копыта подхваченной потоком Ясим едва касались земли, но обе они, по крайней мере, оставались целы и невредимы. Ульрика ударила прижатого к ней давкой рыцаря, но даже при ее нечеловеческой силе рапира оказалась слишком легкой, чтобы пробить освященные черные доспехи. Однако брешь всегда найдется.

Когда противник занес длинный меч, девушка прицелилась в зазор между нагрудником и наручем и вонзила клинок в подмышку врага. Рука рыцаря безвольно упала, и следующим ударом Ульрика поразила противника в глаз, а когда он выпал из седла, подхватила его меч.

Храмовник, притертый к ней справа, взмахнул булавой. Ульрика парировала удар и украденным мечом отрубила его руку. Это оружие подходило к случаю куда лучше, так что Ульрика убрала рапиру в ножны и огляделась. Всадников-скелетов оттеснили почти к площади, но продвижение храмовников наконец остановилось. Повсюду вокруг умертвия дрались с Черной Стражей, воцарился клубящийся, лязгающий кавардак, такой знакомый и одновременно совершенно чуждый, ибо бой шел в полном молчании.

Обычно такие схватки полнились боевыми кличами и проклятьями, криками и оскорблениями, но скелеты безмолвствовали за неимением языков, губ и дыхания, а храмовники Морра принесли обет молчания, который не нарушали даже в сражении. Обе стороны дрались в жуткой тишине, как сцепившиеся черные жуки.

А потом тишину нарушили.

Из боковых улиц с ревом хлынули гусары, ударив по флангам колонны храмовников, – отряды Шталекера с одной стороны, отряды Рахмана – с другой. Ульрика облегченно вздохнула, видя, как падают и умирают под пиками и саблями рыцари, а копейщики завывают и бранятся. Такую войну она знала и приветствовала – громкую, кровавую, свирепую.

Она пробилась к Шталекеру: умертвия справятся и сами. Чтобы командовать безмозглыми войсками, не надо ни ума, ни таланта, и радости от этого никакой. Они идут за тобой не потому, что доверяют тебе. Они не ожесточаются, загнанные в угол. Они делают, что им велят, без вопросов, бесстрастно.

Ульрика ударила храмовника в спину, и тот упал на шею своего коня, открыв Шталекера, орудовавшего саблей – против палаша дюжего рыцаря. Весь израненный, наемник потел, точно повар над плитой, но ухмылялся как сумасшедший.

– Это вам больше по вкусу, сержант? – спросила Ульрика.

– Да, капитан. Куда больше.

Ульрика блокировала замах Черного Стража, позволив Шталекеру воткнуть саблю в прорезь забрала противника, после чего прикончила заливающегося кровью рыцаря ударом в живот, и они со Шталекером развернулись в поисках свежих целей.

Цели имелись. И в изобилии. Хотя маневр Ульрики – завлечь и ударить с боков – удался и первые ряды колонны Черной Стражи превратились в кровавую кашу, воины Морра все так же вливались в ворота. За авангардом бронированных рыцарей последовали более молодые и легче вооруженные солдаты в плащах послушников. Они не прятались под полным доспехом, не скрывали лиц и все равно устрашали – безмолвные, как и старшие собратья, горящие ненавистью к немертвым и их приспешникам.

Ситуация оборачивалась скверно и становилась все хуже. Повсюду храмовники и послушники теснили копейщиков назад, в узкие улочки, из которых они выскочили, намереваясь, похоже, загнать гусар в тупики, окружить их и уничтожить. Где же Кодреску? Он уже должен был ударить с тыла!

Шталекер крякнул, словно его ранили, и Ульрика, проследив за его взглядом, увидела, как на другом конце улицы вылетел из седла и исчез в сумятице тел Рахман. Шталекер остался на месте, но Ульрика понимала, что сердцем он там, с другом.

– Кодреску бросил нас, позволив умирать, ослабляя храмовников. – прорычал сержант.

– Чума на него. – Ульрика вспорола живот рыцарю с посеребренным мечом. – Если Кодреску не атакует сзади, это сделаю я.

Она пронзительно свистнула, сунув два пальца в рот, и начала выбираться из сутолоки, прорубая себе дорогу.

– Помоги Рахману и держитесь, – бросила Ульрика на ходу. – Пора наживке укусить рыбку.

ГЛАВА 22
МИЛОСЕРДИЕ МОРРА

 

Ужас, охотившийся на горожан, захлопал крыльями над шпилем храма Зигмара и ухнул вниз, опустившись рядом с шарахнувшейся в испуге Ясим. Ульрика успокаивающе похлопала лошадь по шее – и ловко перескочила на спину уродливой твари. Кодреску категорически запретил ей летать, заявив, что не верит, что она не сбежит, и Шталекер должен был следить за ней и убить при первой же попытке, но теперь сержант принадлежал ей.

– Вверх! – крикнула Ульрика, вонзив шпоры в облезлую шею.

Существо подпрыгнуло и, мощно махая крыльями, поднялось в воздух. Ульрику так и подмывало направить чудовище в гущу храмовников, но бой растянулся уже по всей главной улице, а послушники теснили гусар на каждом перекрестке. Если она атакует в одном месте, они наверняка прорвутся в другом.

Ульрика направила бестию по широкому кругу, набирая скорость и высоту, потом заставила спикировать и промчаться вдоль улицы. Рыцари и послушники вздрагивали и пригибались, уклоняясь от скользящего над ними кошмара, сбивающего крыльями шлемы и рвущего когтями плечи и спины. У ворот Ульрика натянула поводья, уводя монстра вверх, и по крутой дуге отправилась на второй заход – убедившись, что ее маневр произвел именно тот эффект, на который она рассчитывала. Вдоль всей улицы потрясенные храмовники отступали под натиском людей Шталекера.

– Еще! – крикнула Ульрика.

На этот раз они были готовы: мечи, топоры и палицы встречали проносящуюся над головами бестию, со стоицизмом трупа сносившую порезы и удары, практически не причинявшие вреда чешуйчатому телу и тяжелым кожаным крыльям, но уже в конце улицы Ульрика заметила Черного Стража, подхватившего несломанное копье и метящего прямо в грудь крылатого ужаса.

Вампир рванула поводья, но опоздала. Копье вонзилось меж ребрами бестии, швырнув ее на землю. Падая, кошмар придавил рыцаря вместе с его лошадью и забился, подминая подвернувшихся храмовников и умертвий.

Ульрика удачно спрыгнула со спины крылатого ужаса и застыла посреди свалки возле бьющегося в пыли чудовища. Что же, повсюду сразу быть невозможно, но, наверное, она сделала достаточно. Люди Шталекера теперь продержатся, поскольку послушники потрясены и напуганы, а ее падение уничтожило нескольких Черных Стражей.

Остальные, однако, окружали ее безликой живой стеной: черные рыцари на черных боевых конях перестали превращать умертвий в костяную пыль и покореженное железо, сосредоточив безмолвное внимание на Ульрике.

Ульрика встала в боевую стойку, медленно поворачиваясь и держа чужой меч двумя руками.

– Кто ваш предводитель? – выкрикнула она. – Я вызываю его на поединок!

Рыцари не ответили – просто ринулись на нее все разом, рубя и пытаясь зажать между лошадьми. Ульрика уворачивалась и парировала, но их было слишком много, а ей – слишком тесно. Вражеский меч выщербил ее наплечник. Другой рассек предплечье. Взвыв, она поймала запястье ударившего ее рыцаря и вскочила на круп его скакуна. Он попытался пырнуть ее мечом, но она умело провела захват за шею и повалила противника на землю.

– Великий магистр! – выкрикнул один из всадников, когда она просунула когти в щель забрала и сорвала с рыцаря шлем.

Борода его оказалась седой, лысую голову избороздили морщины, но слабым человек не выглядел. В суровом взгляде храмовника пылала сила веры – однако смотрел он не на Ульрику, а на заговорившего рыцаря.

Ульрика подняла меч и показала клыки.

– Великий магистр, да? Какая честь...

Визг баньши и грохот копыт помешали ей закончить. Ульрика вскинула глаза – в восточные ворота ворвались наконец фон Грааль и его Кровавые Рыцари, обрушившись на служителей Морра, но грохот не стихал. Кодреску и его свита вылетели на площадь с запада, а четыре сотни Шталекера рассредоточивались по боковым улицам, присоединяясь к своим братьям и окружая Черных Рыцарей со всех сторон.

Обтянутый кольчугой кулак ударил Ульрику в челюсть, и она отшатнулась, чем великий магистр не замедлил воспользоваться. Оправившись, вампир замахнулась, но враг отбил ее меч и быстро поднялся на ноги.

Храмовники бросились старику на помощь, но он сердито отмахнулся, указав на рыцарей Кодреску, а сам принял боевую стойку перед Ульрикой.

– Давай, храмовник, – прорычала она. – Я покажу тебе врата Морра...

– Отойдите, девочка, – раздался голос Кодреску. – Он мой!

Ульрика отскочила в сторону: генерал на своем адском скакуне вклинился между ней и великим магистром, спешился, не тронув поводьев, и шагнул к храмовнику, вынимая из ножен Волчий Клык. Ульрика впервые увидела грозный клинок обнаженным, и озноб пробежал по ее спине. В мече явственно ощущалось звериное присутствие. Рядом не было огня, но лезвие сверкало, как пламя, отраженное в волчьих глазах, и Ульрика чувствовала его древний голод, голод охотящегося хищника.

– Никому не лезть, – велел Кодреску. – Я сражусь с ним сам.

Ульрика стиснула зубы. Высокомерие Кодреску бесило. Она не могла дождаться возможности убить его, но, может, храмовник сделает грязную работу за нее?

– Великий магистр, – протянул Кодреску, направляя на человека мерцающее красным острие меча. – Да будет этот бой доказательством того, что Повелители Ночи выше твоего так называемого бога мертвых. Ты думаешь, он даст тебе сил? Нет, не даст. Думаешь, он защитит тебя от воскрешения? Не защитит. Волчий Клык выпьет твою душу, а твоя оболочка поедет со мной, отвергнутая Морром, и...

Великий магистр бросился на вампира, рубя сильно, резко и молча. Кодреску едва успел парировать и спешно отступил на шаг, поскольку на сей раз рыцарь нанес удар по ногам. Кожа Ульрики покрылась мурашками надежды. Может, он действительно это сделает? Несмотря на свою вечную месть, она сохранит великому магистру жизнь, если он сумеет унизить болтливого генерала.

Увы, этому не суждено было случиться. Кодреску пришел в себя и неторопливо уклонился от выпада великого магистра, нацеленного в его обнаженную шею, а потом резким ударом своего алого клинка перерубил пополам посеребренный клинок храмовника. Великий магистр отпрянул, вскинул сломанный меч и потянулся к висевшей на поясе палице, но Кодреску стремительно рассек его ключицу и грудь до самого сердца, не позволив человеку хотя бы взять оружие на изготовку. Кошмарный клинок взвыл скулящим псом, засветился в ране ярко-красным, точно раскаленный на кузнечном горне. Великий магистр рухнул на колени, разинув рот в мучительном безмолвном крике, и пораженная Ульрика увидела, что у храмовника нет языка. Его вырезали – давным-давно.

– Теперь ты видишь, что сила превыше твоей веры, – сказал Кодреску, наблюдая, как выкатываются в ужасе глаза умирающего, как белеет его лицо. – Видишь, что мертвецы мои, а не Морра. Добро пожаловать в мою армию, великий магистр. Твое копье скоро покраснеет от крови твоих собратьев.

Вампир провернул меч, так что великий магистр в последний раз содрогнулся от невыносимой боли, выдернул клинок и рассмеялся, когда обмякшее тело повалилось на землю. Из раны не выкатилось ни капли крови. Труп высох, как изюм.

Кодреску отвернулся от тела и огляделся. Ульрика тоже. Битва почти закончилась. Теснимые со всех сторон храмовники и послушники гибли один за другим. Только небольшая группа Черной Стражи еще сражалась, окруженная фон Граалем и его приспешниками, но и их становилось все меньше.

Кодреску ринулся туда, оттолкнул фон Грааля, добрался до людей, и Волчий Клык запорхал бабочкой, без усилий рубя броню, плоть и кости, превращая хозяина в центр кровавого смерча. Фон Грааль зарычал, недовольный вторжением, но успел справиться с раздражением прежде, чем Кодреску заколол последнего храмовника и повернулся, вскинув клинок, к своим войскам.

Ульрика улыбнулась. Даже без ее подстрекательств игроки, похоже, уже повели свои партии.

– Отличный бой, братья! – выкрикнул генерал, не обращая внимания на свирепые взгляды. – Теперь покончим с городом – и через час двинемся на монастырь.

 

Ульрика ждала с черным глянцевым нагрудником храмовника Морра в руках, пока Шталекер, опустившись на колени возле Рахмана, скрещивал его руки на зеленой дубовой ветке. Рахман лежал в ряду других мертвых остермаркцев – с грудью, развороченной топором Черного Стража, и лицом, разбитым копытами лошадей, проскакавших по нему, когда он упал.

– Извините, капитан, – вздохнул Шталекер. – Еще минуту. Надо только... – Он задохнулся и попытался снова. – Надо только сказать слова.

– Не торопитесь, сержант.

Ульрика смотрела, как Шталекер, осенив себя знаком рогов Таала, неслышно забормотал. Копейщики, собравшиеся на одной стороне площади, укладывали поудобнее своих мертвых и надевали доспехи храмовников Морра, а на другой стороне Кодреску, фон Грааль и другие Кровавые Рыцари насыщались, используя для этого храмовников и горожан, переживших резню, и готовились к штурму монастыря.

– Скачи привольно, брат, – сказал Шталекер, закончив молитву. – Я найду тебя в вельде Таала.

Вздохнув, он поднялся, взял у Ульрики переднюю половину черной кирасы и придерживал ее у груди, пока Ульрика пристраивала на место заднюю пластину и затягивала ремни. Доспех оказался слишком велик. Храмовников отбирали по росту и силе, а коренастые сыны Остермарка с кровью унголов в венах сильно уступали в росте своим южным кузенам.

– Все равно что сражаться в гробу, – прорычал Шталекер, пытаясь пошевелить руками в громоздкой броне, и, пока Ульрика пристегивала левый наплечник, метнул взгляд через площадь на Кодреску, стоявшего рядом с сеньорой Целией. – И опять мы идем первыми в львиное логово – второй раз за ночь. Не хотите сделать ход раньше, чем он убьет меня, как убил Рахмана?

– Я бы с удовольствием, но нам некуда будет возвращаться, если мы не исполним поручение фон Мессингхофа. Надо закончить с монастырем, а для этого нужен Кодреску. – Ульрика занялась правым наплечником. – Но как только дело будет сделано, жди моего сигнала. Я хочу ударить, пока он празднует.

Шталекер мрачно кивнул:

– Да, капитан. Мы будем наготове.

На другой стороне площади Кодреску отступил от сеньоры Целии и жестом велел отойти остальным. Она вошла в Брухбен сразу, как только генерал объявил город безопасным, и теперь шагала к центру площади. Ульрика видела, что заклейменная девочка следит из своей клетки за сеньорой Целией, не отрывая глаз. А некромантка остановилась у дерева и обратила лицо к Моррслиб, полновластной правительницей ночного неба висевшей у западного горизонта.

Шталекер, поежившись, отвернулся, когда Целия извлекла из складок мантии нечто похожее на мумифицированную руку со сжатым кулаком и начала монотонно напевать над ней, точно баюкая младенца. Ульрика же не могла отвести взгляд.

Под пение Целии мертвые пальцы медленно разжались – и зашевелились, они сгибались и разгибались, словно пробуждаясь, и осыпали землю сухими хлопьями древней кожи. Целия погладила конечность, и песня, по-прежнему мягкая, сделалась настойчивее, как будто подталкивая руку к действию. Пальцы снова скрючились – все, кроме одного, словно обвиняющего.

Не умолкая, Целия воздела конечность к небесам, направив указующий перст на луну Хаоса, потом начертила в воздухе круг, как бы охватывая город, и наконец, осторожно помахивая сушеной рукой, обратила палец к земле у своих ног. Там, куда указывал этот палец, трава чернела и жухла, и Ульрика увидела, что на земле проявляется узор.

С каждой законченной линией нарастало давление, как перед надвигающейся грозой, а ночь делалась чернее, будто к небесам одну за другой прикладывали темные линзы. Движения Целии замедлились, руки ее подрагивали, словно она чертила мертвым указательным пальцем не в воздухе, а в густой грязи. Люди Шталекера попятились, выпучив глаза, а Ульрика почувствовала, как тошнота жирным червем взбирается по ее горлу.

Ощущения, возникающие, когда рядом колдуют, ей вообще не нравились, а такое мощное – и такое омерзительное – заклятье она вообще никогда прежде не видела. Целия черпала энергию из глубин темных ветров, с каждым новым «мазком» открывая двери в места за пределами реальности. Зазвучали летящие из ниоткуда человеческие крики, и полупрозрачные существа затрепетали у ее плеч.

Все еще не в силах отвести глаз, Ульрика увидела, что линии почерневшей травы образуют мистический символ, заключенный в радужке стилизованного глаза Нехекхары, и Целия стоит в самом его центре. Наконец, дрожа как парализованная жертва, некромантка замкнула круг, и тут же громовым раскатом по городу прокатился треск, беззвучный, но ощутимый. Ульрика пошатнулась, точно сама земля сдвинулась под ее ногами. Шталекера и его людей тоже качнуло. Некоторые упали на колени, других рвало.

Сержант прижал руку к нагруднику, судорожно втягивая воздух, но Ульрика после первого шока почувствовала воодушевление. Какую бы энергию ни собирала Целия, она подпитывала Ульрику, придавала ей сил – но не здоровых жизненных сил, а скорее, нервной ярости. Хотелось выть и убивать, и Ульрика с трудом сдерживалась, чтобы не выпустить когти и клыки. Запах кровоточащих ран Шталекера душил, внушая невыносимый голод.

В центре нарисованного глаза Целия подняла над головой мумифицированную руку и начала новую песню, более воинственную и ритмичную, чем прежняя, вытягивающую из черных линий чертежа прозрачные стены черной энергии. Неровная колонна тьмы поднималась вокруг нее, и когда колонна эта стала выше раскидистого дуба, женщина толкнула ее ладонями, заставив расти вширь, проходя сквозь дерево и другие твердые предметы, словно тех и не было вовсе.

Ласка бесплотной тьмы вызвала очередной прилив ядовитой жизненной силы, встряхнувший Ульрику и покрывший мурашками ее кожу. Она утробно зарычала. На Шталекера и его людей магия действовала совсем иначе – они дрожали и стонали от боли, но это были лишь побочные эффекты. Истинное назначение стен открылось, когда они наползли на разбросанные по всей площади тела мертвецов.

От прикосновения темной энергии трупы начали дергаться и корчиться, сперва слабо, точно спящие, настигнутые кошмаром, затем судороги стали сильнее и резче. Головы мотались из стороны в сторону, руки и ноги молотили по земле, точно в припадке. Жена каменотеса с вывалившимися из вспоротого живота кишками перевернулась на спину и начала бить себя по лицу кулаками. Мертвый старик, ползая кругами, грыз грязные камни.

Рядом охнул Шталекер.

– Таал и Рея, нет!

Ульрика посмотрела вниз и увидела, что Рахман и другие убитые копейщики дергаются и корчатся вместе с остальными. Живые уланы в ужасе отскочили.

Шталекер, стиснув кулаки, двинулся к Целии.

– Мерзкая сука! Оставь моих людей!..

Ульрика вцепилась в него и оттащила.

– Нет, – прошипела она. – Вы все испортите.

Шталекер отчаянно забился, вырываясь.

– Нет! Графья купили наши жизни, но не наши смерти! И они их не получат!

– Не получат, – согласилась Ульрика. – Прикончи их, пока они не поднялись. Быстро.

Лицо Шталекера исказилось, его затрясло.

– Но... но это же...

– Ты предпочитаешь другой вариант?

Шталекер с проклятьем освободился, выхватил саблю, бухнулся на колени рядом с Рахманом и отрубил другу голову. Слезы бежали по небритым щекам сержанта. Следуя его примеру, гусары принялись делать то же самое: полные скорби, они обезглавливали своих товарищей и снова укладывали их на землю, распрямляя мертвым руки и ноги.

Шталекер поднялся и, смахивая с застывшего лица слезы, встал рядом с Ульрикой, наблюдая, как другие трупы встают, покачиваясь, на ноги и бродят кругами, скрипя зубами и сталкиваясь друг с другом.

– Мы будем готовы, капитан, – ровно произнес он, переводя взгляд на Кодреску и Целию. – Мы будем готовы.

Мертвые храмовники и послушники, уже лишенные доспехов, поднимались на изувеченных, переломанных ногах, цепляясь за воздух разрубленными до костей руками. Престарелый жрец Зигмара вывалился из храма, врезавшись в женщин и детей, которых пытался уберечь. Они слепо накренились от толчка и побрели дальше, волоча за собой внутренности и пропитанное кровью нижнее белье. А стены некромантической энергии продолжали расти, захватывая город, и все больше и больше мертвых горожан, влекомых зовом Целии, стекались на площадь. Мясники с тесаками, камнетесы с кирками и зубилами, стражники с алебардами и мечами, жены и дети с кухонными ножами, дубинками и прочим никчемным оружием, которым они тщетно защищались, когда люди Шталекера убивали их.

– И все наши грехи вернутся, преследуя нас, – прошептал копейщик, глядя на приближавшуюся орду.

– Спокойней, парень, – отозвался Шталекер. – Наших мы, по крайней мере, спасли.

Пение Целии, казалось, длилось много часов, но вот наконец поток ходячих мертвецов обмелел и замедлился, став тонкой струйкой, и вымотанная некромантка уронила руки и опустила голову. Отупляющее напряжение заклятья рассеялось, и ночь посветлела. Шталекер и его люди облегченно вздохнули. Ульрика тоже встряхнулась, сбрасывая кипучую тягу к насилию, обуревавшую ее с момента, когда все началось.

Раб бросился к Целии, предлагая руку и шею. Она с радостью приняла и то и другое и тяжело повисла на нем, жадно насыщаясь, но едва некромантка отвлеклась, ее новых подопечных стало заносить, и они потянулись к живым, глядя широко раскрытыми мертвыми глазами.

Шталекер выругался и попятился от шаркающей толпы, движущейся к нему.

– Сперва она поднимает наших мертвых, потом пытается убить наших живых! Отзови своих псов, трупная ведьма!

Но Целия, слишком поглощенная едой, не слышала.

– Забирайте доспехи и уходите, – сказала Ульрика. – Я поговорю с ней.

– А заодно перережьте ей горло, – предложил Шталекер.

– Если бы я могла...

Ульрика направилась к Целии и тут заметила, что нескольких зомби привлекла клетка, в которой сидела девочка с клеймом вампира. Один высокий мертвяк дотянулся до прутьев и тряс решетку, а жертва дрожала внутри, глядя перепуганными глазами на разлившееся вокруг море нежити.

Ульрике вдруг стало тошно. Никакой надежды у девочки не осталось. Единственная невинная здесь, она страдала сильнее всех остальных. И страдания ее не кончатся, когда зомби сорвут с ветвей клетку и выковыряют оттуда пленницу. В лучшем случае они съедят ее живьем. В худшем – подчинятся правилам Кодреску и просто убьют, чтобы сеньора Целия подняла новенькую, сделав ее одной из них. И даже если она сбежит – надежды нет.

С клеймом на лбу, с грузом увиденного сегодня ночью в сознании, она или сгорит на колу, или праведные граждане Империи запрут ее в сумасшедшем доме. Это не жизнь, совсем не жизнь.

Ульрика резко развернулась и принялась расталкивать зомби.

– Прочь! – рявкала она, колотя трупы украденным мечом храмовника – плашмя. Они стонали и отшатывались, но отступили только до края выжженной травы – и застыли там, отвесив челюсти и глядя на раскачивавшуюся клетку, как на медальон гипнотизера.

Ульрика остановила клетку и посмотрела на девочку. Та, скорчившись, прижималась спиной к решетке, боясь Ульрику не меньше всего остального.

– Не бойся. Я спасу тебя от них. Теперь отодвинься.

Девочка вжалась в дальнюю стенку насколько могла, когда Ульрика, вскинув клинок, рубанула по ржавому засову. Тот разлетелся на части, и вампир, рывком распахнув дверь, протянула руку.

Девочка по-прежнему сидела у дальней стенки, но Ульрика не делала больше резких движений, и пленница тихонько подползла к выходу, позволив спустить себя на землю. Она была очень слаба, ноги почти не держали ее, но она все-таки поднялась и посмотрела на Ульрику.

Но та только махнула рукой.

– Иди впереди меня к Западным воротам. Я стану защищать тебя.

Девочка испуганно покосилась на шатающихся зомби, потом оглянулась через плечо.

Ульрика кивнула.

– Иди.

Девочка повернулась и двинулась в сторону ворот. Ульрика подняла меч и обезглавила ее, не успевшую сделать и двух шагов.

– Прости, малышка, – сказала она. – Это единственная защита, которую я могу тебе дать. Мира тебе в царстве Морра.

Она переступила через маленький безголовый труп и пошла дальше – к Целии.

ГЛАВА 23
КРОВЬ И ЧЕРНЫЕ РОЗЫ

 

Стоя под сенью деревьев на краю леса, Ульрика вместе с Кодреску, фон Граалем и сеньорой Целией наблюдала, как Шталекер и его уланы в доспехах Черной Стражи колонной по два рысят к черному каменному монастырю, расположенному на склоне холма, возвышавшегося над возделанной долиной, по которой текла Веркенау, примерно в полумиле от них. Конструкция обнесенного высокими стенами монастыря была уступчатой: крыша храма поднималась над нижней секцией, опочивальни и прочие помещения размещались выше.

Ульрика с трепетом следила за переодетыми копейщиками. Что, если их разоблачат? Заметят, что доспехи сидят плохо? Она повернулась к Кодреску.

– А если монахи закроют перед ними ворота? Тогда мы осадим монастырь?

Кодреску улыбнулся.

– Слуги Морра никогда не закрывают ворота. Таково требование их культа. В храм должны пускать всех. – Он указал на монастырь. – Даже здесь между створками ворот остается щель, достаточная, чтобы проехал всадник. Если монахи и признают в гусарах самозванцев, все, что они смогут сделать, – это защищать брешь, а для этого их осталось слишком мало. Но они не заметят обмана. Они слишком надменны, чтобы поверить, что их братья могут проиграть.

Ульрика спрятала ухмылку. Кому уж судить о надменности, как не специалисту Кодреску, но, возможно, он прав. Она очень на это надеялась. Копейщики еще не совсем пришли в себя после обессиливающего заклинания Целии, а в таком состоянии им пригодится любое, даже малейшее преимущество.

Чуть погодя черпая шеренга свернула на извилистую дорогу к монастырским воротам. На стене затрубил рог, и Ульрика напряглась, опасаясь, что это сигнал, требующий ответа, но гусары скакали дальше, а тревога в монастыре не поднималась. И когда всадники добрались до площадки перед воротами, тяжелые створки распахнулись перед ними.

Ульрика облегченно вздохнула и подобрала поводья.

– Видите, – ухмыльнулся Кодреску, – они внутри. – Он махнул рукой. – Вперед, легким галопом.

Генерал и его отряд пришпорили лошадей и двинулись вперед. Колонна – за ними. Маленькая долина выглядела так мирно, что они поскакали по ней. Поля пышно зеленели, и монастырь, казалось, дремал на холме, но за его стенами Ульрика слышала глухие выстрелы и слабые крики.

– Может, побыстрее? – спросила она.

– Мы не можем войти, пока не спадут чары, – ответил генерал. – Сеньора Целия узнает, когда станет безопасно.

Ульрика стиснула зубы. Если сеньора Целия проявит чрезмерную осторожность, гусар снова бросят. Ей хотелось помчаться вперед, и не только потому, что теперь она полагала Шталекера и его людей своими, но и потому, что их смерти подвергали опасности ее планы. Если копейщики погибнут, затеянный ею переворот не состоится.

Когда они проехали полпути к монастырю, у южного края леса показался отряд Моргентау и, проскакав по мосту, направился к ним. Войска слились в единую колонну. Моргентау отсалютовал Кодреску и коротко кивнул Ульрике. Она мысленно выругалась. Этот дурак испортит всю игру! Ему не следовало вообще удостаивать ее внимания.

К счастью, Кодреску больше интересовало, как бы пообидней поддеть Моргентау, и он ничего не заметил.

– Выглядите целехоньким, капитан, – сказал он, улыбаясь. – Бой был легким?

– Боя не было вовсе, господин, – процедил Моргентау сквозь зубы, – и вам это отлично известно.

– Ну, теперь вам найдется занятие. Это ведь начало конца.

– Да, – кивнул Моргентау. – Выскребать остатки за вашими наемниками – выдающийся подвиг.

Кодреску зыркнул на него.

– Поаккуратнее, капитан, или я поставлю вас охранять периметр.

Ульрика тоже покосилась на Моргентау. Если этот идиот разозлит Кодреску сейчас, генерал действительно отошлет его с каким-нибудь дурацким заданием, и ей придется разбираться с Кодреску, фон Граалем и сеньорой Целией в одиночку.

– Чары ослабли, – сказала Целия. – Они нас уже не остановят.

Кодреску ухмыльнулся и вскинул копье.

– Смерть ворам мертвых! В атаку!

Ульрика и остальные пустили коней галопом и у подножия холма неслись уже во весь опор. Кодреску вел их к монастырю под красным штандартом, развевающимся на конце его копья: ну просто олицетворение отважного героя, ведущего блистательный отряд на штурм злого черного замка. Ульрика рассмеялась, забавляясь иронией ситуации. Кровь ее пела в предвкушении грядущей битвы.

У вершины пологого склона дорога нырнула в тщательно ухоженный Сад Морра; впереди уже виднелись распахнутые монастырские ворота с одной черной и одной белой стойками, увенчанные резьбой в виде черепов и воронов. Двор за воротами покраснел от разлитой крови. Застигнутые врасплох монахи и послушники погибали десятками, каменные плиты были усеяны изрубленными телами. Однако сейчас выжившие сплотились, и фальшивые храмовники Шталекера по всему двору сражались с монахами в рясах и служками в туниках.

Кодреску опустил копье в боевую позицию и пришпорил лошадь, и так несущуюся бешеным галопом. По обе стороны замелькали надгробные камни и памятники, увитые черными розами. У монастырского порога Ульрика приготовилась к прикосновению защитных чар – и не напрасно. Боль обрушилась на нее, точно удар молота, точно порыв сильнейшего ветра, едва не сбросив с лошади. Во двор она влетела, пошатываясь в седле, мучительно задыхаясь, смаргивая с глаз алую пелену. Остальные выглядели не лучше. Фон Грааль вцепился в седельную луку, у Моргентау из носа и рта текла кровь. Не пострадали только Кодреску и сеньора Целия.

– Вероломная ведьма! – зарычал Моргентау, сжимая виски когтистыми пятернями. – Вы же говорили, что чары ослабли!

Некромантка усмехнулась.

– Не будь они ослаблены, вы бы уже валялись трупом.

Ульрика окинула двор мутным взглядом. Фаланга монахов в рясах и кирасах сражалась на ступенях храма с фальшивой Черной Стражей, а во дворе и на стенах ложные послушники бились с настоящими, сойдясь во множестве беспорядочных рукопашных. Повсюду валялись тела в черных доспехах, и Ульрика испугалась найти среди них Шталекера, но потом увидела его, дерущегося с двумя послушниками и монахом с боевым молотом на балконе – уж не библиотеки ли? Сержант был в скверной форме, шлем он потерял и левой рукой действовал неловко – ее сжимал сплющенный наруч доспеха.

Ни Кодреску, ни фон Грааль словно и не заметили, что командующий их человеческими силами в шаге от смерти – не слезая с коней, они двинулись вверх по ступеням храма, осыпая ударами воинов-монахов.

Ульрика, зарычав от гнева, пришпорила Ясим и направила ее к библиотеке, потом выпрыгнула из седла и взобралась на балкон по украшенной барельефами черепов стене. Когда она перемахнула через балюстраду, Шталекер упал, сбитый ударом молота в плечо, и Ульрика кинулась на его противников, уже занесших оружие.

– Деритесь со мной! – крикнула она, выбив из рук служки меч. – Я ваш заклятый враг, а не он!

Другой послушник замахнулся на нее топором, только вот болезненно медленно. Ульрика с легкостью уклонилась и полоснула человека по ребрам, а потом толкнула на первого, так что оба, перевалившись через ограждение, полетели на каменные плиты двора. Монах, однако, оказался ветераном – закаленным, крепким, хладнокровным. Замахнувшись молотом, он блокировал выпад Ульрики железным наручем, который носил под широким рукавом рясы.

Да, он был быстр, но только для человека – и когда враг замахнулся снова, вампир ударила, метя не в корпус, а в державшую молот руку, и рассекла запястье до самой кости. Монах охнул и разжал пальцы, и этот миг решил его участь. Ульрика вонзила меч в его живот, пробив доспех, словно ржавую жестянку, схватила человека за горло – и швырнула через перила следом за послушниками. Он рухнул вниз головой.

У ног Ульрики заворочался, пытаясь подняться, Шталекер. Ульрика помогла ему встать. Сержант побелел, как привидение, и шатался как пьяный.

– Плохо? – спросила Ульрика.

– Рукой не шевельнуть, – выдавил он не очень внятно. – И ублюдок-монах оглушил меня, но жить буду. Благодаря вам.

– Забудьте. Драться можете?

Он покачал головой – и скривился.

– Зато могу командовать.

– А стрелять из пистолета?

Он ухмыльнулся, показав окровавленные зубы, и поднял здоровую правую руку.

– О да.

Ульрика посмотрела с балкона вниз. Бой почти завершился. Кодреску и фон Грааль добивали монахов на храмовых ступенях, а их бойцы, живые и мертвые, разбрелись по монастырю, разыскивая выживших, чтобы прикончить и их.

– Хорошо, – сказала Ульрика. – Тогда собирайте своих людей. Отзывайте с охоты, пусть садятся на лошадей и готовятся к бою во дворе. Надеюсь, обойдется без этого, но...

– Никогда не знаешь наверняка.

– Да.

Шталекер отдал честь и похромал к двери в библиотеку.

– Мы будем готовы, капитан.

Ульрика отсалютовала в ответ, с кошачьей ловкостью спрыгнула с балюстрады, взлетела на лошадь и двинулась к храму.

Наверху лестницы стоял Кодреску, перед ним опустился на колени древний настоятель монастыря. Фон Грааль, Моргентау и сеньора Целия замерли рядом с командующим. Из раны на шее настоятеля текла кровь – из раны, оставленной клыками. Кодреску утер губы.

– Всю свою жизнь, монах, ты был вором, – фыркнул он, – похищал мертвецов, по праву принадлежащих мне. Теперь получишь за это наказание. Станешь вечным рабом в моем обозе, пока кожа не слезет с твоих костей.

Ульрика остановилась у подножия лестницы и поймала взгляд Моргентау. Он вопросительно поднял брови, и она едва заметно покачала головой, попросив подождать. Он кивнул и нервно скрипнул зубами.

Кодреску, стиснув горло настоятеля, оторвал старика от земли и заглянул в его глаза.

– Ты никогда не найдешь владения Морра, монах, ни ты, и никто из твоих братьев.

Старец встретил взгляд вампира, не дрогнув.

– Я утешаюсь тем, что и тебе это не светит, – дрожащим голосом произнес он. – Даже немертвые умирают, и, когда придет твой черед, твоя участь будет хуже моей.

Кодреску зарычал, оскорбленный, разорвал горло настоятеля и отшвырнул труп, скатившийся с лестницы и легший рядом с другими.

– Подними его, – велел он любовнице, оборачиваясь, – и всех остальных. Пора наконец двинуться на фон Мессингхофа.

– Да, господин, – ответила Целия.

Прекрасная некромантка спустилась и направилась к центру двора, а Ульрика огляделась. Люди Шталекера, по одному, по двое возвращались к своим лошадям, но большинство их все еще находились в разных концах монастыря. Не видно было и самого Шталекера. Если сеньора Целия начнет ритуал прежде, чем они атакуют, люди снова ослабеют и не смогут сражаться.

– Генерал, – сказала Ульрика. – Гусары еще не добили всех уцелевших. Если провести обряд сейчас, некоторые воры останутся ненаказанными.

Кодреску взглянул на нее, потом обратился к Целии:

– Подожди, пока сдохнут все.

– Да, господин.

Кодреску тоже двинулся вниз, жестом пригласив фон Грааля и Моргентау последовать за ним.

– Останемся здесь на день, сожжем их книги и реликвии. Выступим на закате. А теперь – в библиотеку. Надо составить план возвращения.

Ульрика замерла, видя, как три господина направились к двери библиотеки. Что задержало Шталекера? Если Кодреску сейчас покинет двор, момент будет упущен – и когда еще выпадет другой? Когда еще генерал проявит такую беспечность?

В этот момент, словно по сигналу, из-за угла опочивален показался хромающий Шталекер во главе дюжины копейщиков. Ульрика прикусила губу. Люди спешили к лошадям, Моргентау обернулся и смотрел на нее через плечо. Сейчас? Но Шталекер не на позиции. Может, подождать? А если все развалится?

Неважно. Пришло время попытаться – или умереть. Она кивнула Моргентау, беззвучно выдохнув:

– Пора. – Потом оглянулась на Шталекера и кивнула и ему.

Моргентау, сглотнув, замедлил шаг, пропуская вперед Кодреску и фон Грааля, достал из ножен меч... Ульрика заметила, что вампир колеблется, но в итоге он все-таки замахнулся и рубанул по предплечью фон Грааля с криком:

– Предатель! Ты напал на нашего господина? Обернись и дерись!

Фон Грааль и Кодреску повернулись одновременно.

– Что такое? – спросил фон Грааль, протягивая раненую руку. – Почему вы меня ударили?

Моргентау отступил на шаг, направив острие меча на фон Грааля, но глядя на Кодреску.

– У него серебро, господин! Он хотел заколоть вас в спину!

Кодреску переводил взгляд с одного приспешника надругого. Волчий Клык злобно мерцал, наливаясь краснотой.

– Это правда?

– Конечно, нет! – воскликнул фон Грааль. – Это безумие! Он лжет!

– Это вы лжец! – рявкнул Моргентау и сделал выпад, целясь в сердце противника.

Кодреску медлил, не зная, кого поддержать, и в этот момент сержант Шталекер подал свою реплику.

– За господина фон Грааля! – выкрикнул он, вскинув меч. – Защитим нашего господина! Бей Кодреску! Бей Моргентау!

Гусары как один откликнулись на призыв и, пришпорив коней, ринулись к генералу.

– За господина фон Грааля! Бей Кодреску!

Кодреску, скалясь, повернулся к фон Граалю. Моргентау отпрянул.

– Он лжет, да? Это переворот!

– Нет, господин! Клянусь!

Кодреску не слушал. Он ударил фон Грааля красным мечом, а Шталекер и его копейщики окружили соперников, стараясь заколоть генерала и выкрикивая имя фон Грааля.

По всему двору Кровавые Рыцари Кодреску спешили на помощь хозяину, но Шталекер сделал ход первым: его гусары окружили генерала плотной стеной, отгоняя рыцарей. К несчастью, никакая стена не могла заслонить фон Грааля от магии сеньоры Целии. Ульрика увидела, что некромантка начала колдовать, и направила лошадь к ней. Ясим толкнула женщину плечом, повалив на землю, и прошлась по ней, оборвав заклинание. Ульрика не оглянулась. Пришло время и ей сыграть свою роль.

Она ринулась в толчею, вопя:

– Прочь, предатели! Вам не убить нашего господина!

Копейщики, посвященные в хитрость, естественно, расступились перед ней, и она оказалась на открытом пространстве, где дрались Кодреску и фон Грааль. Как Ульрика и ожидала, фон Грааль попал в скверное положение. Ему, неплохому фехтовальщику, такому же быстрому, как любому из их породы, до Кодреску было очень далеко. Генерал ранил своего заместителя дюжину раз за дюжину секунд, и красный меч впитывал кровь, пылая точно раскаленное железо.

Ульрика выхватила пистолет из седельной кобуры.

– Смерть предателю!

– Нет! – взревел Кодреску, отмахиваясь. – Его смерть – моя. Не стрелять!

– Хорошо, – ответила Ульрика и в упор разрядила пистолет в спину Кодреску.

Генерал охнул и пошатнулся, когда две серебряные пули, пробив кирасу, вошли между его лопаток. Уронив руку с мечом, он попытался другой рукой дотянуться до спины, шипя от боли. Ульрика поразилась его стойкости. Сама бы она уже каталась по земле, вопя как младенец. Тем не менее этого оказалось достаточно. Увидев возможность, фон Грааль не мог ею не воспользоваться, он рубанул Кодреску по боку, нанеся страшную рану.

Но и тогда генерал не упал – и его ответный свирепый удар сбил с фон Грааля шлем, оставив глубокий разрез над ухом.

Фон Грааль отпрянул, вырывая меч из тела Кодреску.

– Безумный болван, – прохрипел он, глядя, как генерал упал на колени. – Это не я спланировал ваше убийство. Но раз вы показали себя таким дураком, что поверили, то, возможно, вы это заслужили.

Он занес меч над головой Кодреску. Тот попытался поднять красный клинок, но его слишком сильно трясло. Вены на шее вздулись и почернели, изо рта побежала кровавая пена.

Фон Грааль резко, как умелый палач, опустил меч, отрубив голову Кодреску одним ударом. Упав с плеч, голова генерала покатилась по брусчатке.

Красноволосый рыцарь с грустью посмотрел на нее, потом вскинул холодный взгляд на Ульрику, убиравшую в кобуру разряженный пистолет.

– Ну, предательница, – произнес он, – кажется, я сделал за вас грязную работу. Положена мне теперь доля в добыче?

– Смерть убийце! – выкрикнул Моргентау, вырываясь из кольца гусар с занесенным мечом.

Обернулся фон Грааль слишком поздно, и меч вампира рассек его наруч и руку. Статный рыцарь, крякнув, попятился к стене, пытаясь держать в поле зрения Ульрику и Моргентау. К сожалению, он не заметил рядом верхового Шталекера.

– Вздумал тронуть мою женщину, а? – прорычал сержант – и ударил, оставив на неприкрытом затылке фон Грааля глубокую красную борозду.

Фон Грааля швырнуло вперед. Он выл и пытался прикрыться, а Ульрика рубанула сверху вниз, рассекая и руки, и голову от макушки до подбородка. Обмякший, как снятое с шеста соломенное пугало, фон Грааль упал на колени – а потом, обливаясь кровью, рухнул лицом на камни.

Моргентау облегченно вздохнул, но Ульрика понимала, что работа еще не закончена. Кровавые Рыцари Кодреску со всех сторон наседали на гусар, браня их изменниками и подлым людским отребьем, а сбитая Ясим сеньора Целия, поднявшись на ноги, уже творила новое заклинание.

– Прекратить! – рявкнула что было мочи Ульрика. – Прекратить бой! Они лишь выполняли приказы фон Грааля! Слушайте меня! Мы должны объединиться!

– Они выполняли ваши приказы, убийца! – крикнула сеньора Целия. – Я видела, как вы застрелили его!

– Я стреляла в фон Грааля! Я пыталась его остановить!

Целия не слушала. Она пристально смотрела на Ульрику, и черная энергия кипела между ее напряженных ладоней.

Ульрика выругалась. Значит, конец первоначальному плану. Она выхватила второй пистолет и прицелилась в сеньору Целию.

– Хорошо, я застрелила его. Но в этом тоже серебро. Хотите умереть, как умер ваш господин?

Целия застыла; накопленная ею тьма кружилась, но не росла. Солдаты прекратили сражаться, оборачиваясь, чтобы увидеть исход конфликта.

– Подумайте хорошенько, госпожа, – заговаривала ей зубы Ульрика, лихорадочно размышляя, чем бы остановить Целию. – Каким будет ваш следующий ход? Может, вы подхватите знамя Кодреску? Вы обладаете великой силой. Вы всегда были куда смертоноснее его. Пойдете вы против Карла-Франца? Или нападете на фон Мессингхофа?

Сеньора Целия оскалилась, но не атаковала. Ярость в ее глазах сменялась смятением. Ульрика сглотнула. Она ступила на верный путь.

– Каков план боя, госпожа? – продолжила она. – Вы знаете силы фон Мессингхофа? А Карла-Франца? Где вы их встретите? И что сделаете, если проиграете? Куда побежите, если Сильвания узнает о вашем мятеже?

– Довольно! – вскинулась сеньора Целия. – Вы высказались – я уловила суть. Да, я не лидер. И никогда не претендовала на эту роль. Но вы предполагаете сами вести войска? Или этим займется вероломный червяк, стоящий рядом с вами? У вас нет армии, чтобы победить фон Мессингхофа. Я все равно мертва, так что вполне могу отомстить убийцам своего...

– Вы не мертвы. – Ульрика поняла наконец, на чем сыграть. – Как вы и предполагали с самого начала, я шпион фон Мессингхофа. Меня прислали убить Кодреску и вернуть остальных. Поедемте со мной – и вас примут с распростертыми объятьями, обещаю. Вы нужны фон Мессингхофу. Вы все нужны. Вы жизненно важны для его планов. Вас не отвергнут.

– С вами? – брызжа слюной, залопотал Моргентау. – Мы же сделали это, чтобы я привел войска Кодреску фон Мессингхофу. Это моя армия, а не...

Ульрика выстрелила в его лицо из второго заряженного серебром пистолета. Голова Моргентау взорвалась, изрыгнув шипящий фонтан черного мозгового вещества; безголовое тело шлепнулось на землю, жалобно лязгнул выпавший из разжавшейся руки меч.

– Фон Мессингхоф мог бы принять предателя, – сказала Ульрика, глядя на труп, – но не дурака.

ГЛАВА 24
ТРИУМФ

 

Во дворе воцарилась мертвая тишина. Трое вампиров погибли в считаные секунды. Оборвались три жизни длиной в сотни лет. Шок от случившегося, похоже, усмирил всех.

Ульрика вновь повернулась к сеньоре Целии, глядящей на кровавую лужу, натекшую из обрубка шеи Моргентау.

– Вот. – Она отшвырнула дымящийся пистолет. – Я истратила последнее серебро. У меня больше нет ничего, чтобы остановить вас, если вы захотите меня убить. – Она скрестила руки на луке седла. – Ну, так что выбираете: месть или будущее? Мою смерть или вашу жизнь?

Сеньора Целия вскинула полные ярости глаза и долгий миг сверлила Ульрику взглядом.

– Вампир всегда должен быть прагматиком, – сказала она наконец. – Я принимаю ваше предложение, но знайте: вы убили моего возлюбленного. Я не забуду, а вы не всегда будете на высоте.

– Спасибо за предупреждение. – Ульрика, подстегнув лошадь, поднялась по ступеням храма и окинула взглядом Кровавых Рыцарей. – У вас есть та же возможность. Убьете меня – и превратитесь в беглецов-дезертиров или вернетесь со мной к фон Мессингхофу, чтобы увидеть победу Сильвании?

Вампиры смотрели на нее, молча и холодно, и Шталекер на всякий случай махнул своим гусарам, чтобы те встали перед лестницей, но в конце концов один из лейтенантов фон Грааля поднял руку.

– Ведите нас назад, – сказал он, – и я последую за вами.

– Как и я, – присоединился другой. – Но если фон Мессингхоф в итоге прикажет убить нас, не думайте, что избежите резни.

Один за другим рыцари вскидывали руки и заявляли о своей готовности вернуться. Довольными они не казались, как и заслуживающими доверия, зато выглядели смирившимися. Что же, на данный момент этого достаточно. Ульрика не сомневалась, что инстинкт самосохранения обеспечит их лояльность, по крайней мере пока она не вернет их и не добьется амнистии. Впрочем, она все равно попросит Шталекера поставить у ее палатки двойную охрану.

– Отлично, – кивнула она, когда все подняли руки. – А теперь отдыхайте, позаботьтесь о раненых, берите тут что хотите. Сокровища монастыря ваши. В лагерь фон Мессингхофа мы выступим на закате.

Кровавые Рыцари и копейщики начали расходиться, переговариваясь, а Ульрика, спустившись по лестнице, подвела лошадь к телу Кодреску, спешилась, опустилась на колени, взяла из мертвой руки Волчий Клык и сняла с пояса генерала ножны.

– Трофеи – победителю, – пробормотала она, пристегивая ножны к поясу.

 

Следующей ночью Ульрика повела свою армию по лесной дороге, уводившей от монастыря и развалин Брухбена, обогнула город Рикер, взяв восточнее, а днем укрылась в окрестных чащобах. После заката они добрались до дороги к Рейку и двинулись по ней на юг, не скрываясь и убивая всех встречных торговцев, паломников, солдат, разбойников и стражников, предоставляя сеньоре Целии поднимать мертвецов, прихватывая их с собой. Не спасся никто.

Иных вариантов, кроме как ехать в открытую, у Ульрики не было. Она не могла позволить себе тратить время на игру в прятки. Когда она покидала фон Мессингхофа, он сказал, что Карл-Франц со своей свитой доберется до Аршеля за двенадцать дней. Ее полет к Кодреску и поездка в монастырь отняли пять из этих двенадцати. Теперь нужно вернуться в лагерь графа как можно быстрее, и вампир надеялась, что если убить всех, кто попадется на пути, то слухи не распространятся и не дойдут до свиты императора.

На вторую ночь, ближе к утру, Ульрика вывела армию к деревне Веркенау и перебила там всех. Вампиры насытились, гусары занялись грабежом, но все на скорую руку. Потакать прихотям было некогда. Через два часа они выступили снова и одолели еще шесть миль, прежде чем углубились в леса, чтобы переждать день.

Следующей ночью они опустошили укрепленную корчму под названием «Благословенный виноград» и тронулись в путь прежде, чем их нагнал обоз с припасами и добычей. Еще через ночь, пролив очередную кровь на дороге, они свернули наконец в Штирвудский лес, а следующей ночью, всего через три часа после заката, их окликнул один из дальних патрулей фон Мессингхофа. В запасе оставалось два дня.

Дожидаясь гонца из оповещенного лагеря, Ульрика объехала колонны, изводя копейщиков и Кровавых Рыцарей наказами переодеться и привести в порядок снаряжение. Она выполнила трудную работу, и выполнила ее хорошо – уничтожила Кодреску и его банду предателей, сохранила войска, вовремя привела их и теперь жаждала триумфа. Ей хотелось войти в лагерь героем, так что и сопровождение должно выглядеть соответствующе. Она велела Кровавым Рыцарям надеть шлемы, а Шталекеру и его людям – кожаные жилеты и плащи служителей Морра, куда больше напоминавшие форму, чем их собственные разношерстные доспехи.

Наконец прибывший вестник сообщил, что они могут идти, и Ульрика заняла свое место во главе колонны: в черном дублете, бриджах и сапогах для верховой езды, в черной глянцевой кирасе, снятой с трупа одного из худосочных монастырских послушников. Ясим, вычищенная и расчесанная, сияла словно памятник самой себе.

Ульрика приосанилась и вскинула руку. Вот оно, ради чего все было. Вот она, слава.

– Марш!

Когда они выехали из-за деревьев и оказались на человеческой части лагеря, она вскинула подбородок. Все вышли посмотреть на нее. Не только слуги и домашние войска, но и сильванские офицеры и Кровавые Рыцари с красной поляны явились понаблюдать за марширующей колонной, резко остановившейся перед фон Мессингхофом. Генерал замер в центре лагеря, сурово глядя на Ульрику, легат Эмманус расположился с одной стороны от него, угрюмый Рукке – с другой, а Блютегель скромно держался позади.

– Милорд, – поклонилась Ульрика. – Возвращаю ваши войска.

Брови графа приподнялись.

– Я просил вас не об этом.

Ульрика напряглась. Она ожидала более теплого приема – и почти забыла, что нарушила первоначальный приказ.

– Нет, господин, я...

– Где сеньор Кодреску?

– Он... он мертв, господин, погиб от моей руки.

– А фон Грааль? Моргентау?

– Тоже мертвы. Их я тоже убила. Они были предателями, господин.

Рукке охнул, Эмманус зашипел. Блютегель сдержал улыбку.

– Книги Нагаша! – воскликнул легат. – Она убила больше наших, чем ламии!

Фон Мессингхоф жестом велел всем замолчать и скрестил руки на груди.

– Итак, вместо того чтобы вернуться с докладом, как я просил, вы взяли на себя смелость убить трех способных командиров и захватить командование пятой частью моей армии?

Ульрику пробрал озноб. Он видит все совершенно в ином свете!

– Господин, к тому моменту, как я узнала об их планах, возвращаться было слишком поздно. Их огромная армия уже бы шла сражаться с вами. Такая битва сильно сократила бы число ваших бойцов, вне зависимости от исхода. Я подумала, что боя лучше избежать совсем.

Уголок рта фон Мессингхофа дернулся, ехидно приподнявшись.

– А то, что при этом вы сами стали самым могущественным генералом – это всего лишь случайный побочный эффект плана. Понятно.

– Господин, уверяю вас...

Фон Мессингхоф вскинул ладонь.

– Не возражайте. Я вам аплодирую. Вот в вас и проявилась наконец кровь фон Карштайнов. Ладно, запомню, что надо прикрывать спину.

Ульрика открыла рот, чтобы заверить графа в своей преданности, но прежде, чем она заговорила, он поклонился ей.

– Отличная работа, обер-капитан. И спасибо за возвращение моих войск. Они нам понадобятся.

– Обер-капитан! – рявкнул Рукке. – Вы продвигаете ее? Через мою голову?

Блютегель положил руку на его плечо, но Рукке дернулся, вывернувшись.

– Ее следует казнить! – выкрикнул Эмманус. – Хозяин узнает об этом!

– Я в этом уверен, – вздохнул фон Мессингхоф, поманил Ульрику, предлагая ей спешиться, и направился к красной поляне. – Идемте. Нам нужно многое обсудить.

Глаза Ульрики расширились. Обер-капитан? Это больше, чем она ожидала. Спрыгнув с Ясим, она зашагала за графом – с расправленными плечами и гордо поднятой головой.

 

– Не доверяйте сеньоре Целии, – предупредила Ульрика.

Она стояла у одного края стола, на котором лежала карта, а фон Мессингхоф и Эмманус – у другого. Блютегель, как всегда, маячил на заднем плане. Рукке не пригласили присоединиться к ним.

– Она склонилась передо мной только потому, что альтернативой была смерть. Она не питает любви ни ко мне, ни к вам.

– Мне это прекрасно известно, – ответил фон Мессингхоф. – Она была любовницей Кодреску много веков, но Целия достаточно разумна, чтобы понимать, что ради ее будущего я должен преуспеть здесь. Она не нанесет удар, пока не умрет Карл-Франц и Империя не станет нашей. А потом... – Он мрачно улыбнулся. – Ладно, я буду смотреть в оба. Сейчас же...

Он опустил взгляд на карту и указал на белого рыцаря, по-прежнему стоявшего на дороге в Нульн.

– Вы вернулись как раз вовремя, обер-капитан. Завтра ночью Карл-Франц будет гостем барона Амбосштейна, а следующей отправится в поместье сеньора фон Аршеля, и мы будем его поджидать.

Ульрика возбужденно ухмыльнулась.

– Значит, мы все-таки выйдем из тени и поднимем знамя Сильвании? Они наконец узнают, кто мы?

Эмманус иронически фыркнул.

– Ничуть не умнее дураков, которых убила.

Фон Мессингхоф улыбнулся.

– Я восхищен вашей храбростью, но действовать мы все-таки будем тоньше. В смерти Карла-Франца обвинят ламий.

– Но есть ли лучший способ заставить людей бояться вас, чем объявить, что именно вы уничтожили величайшего правителя Старого Света?

– Со временем они узнают, – пообещал генерал. – Но пока слишком рано. Страна, столкнувшаяся со внешней угрозой, объединяется перед лицом общего врага. Страна, чувствующая угрозу изнутри, раскалывается, подозревая соседей. – Он развернул карту поменьше, изображавшую всю Империю, и палец его пополз по ней от провинции к провинции. – Император умрет в Виссенланде, убитый вампирами-ламиями. Я уже пустил слух, что графиня Эммануэль – ламия. Это настроит Виссенланд и Рейкланд друг против друга. Мидденланд и Талабекланд увидят возможность захватить власть, пока их южные соседи дерутся, – и двинутся друг на друга, чтобы не дать сопернику отобрать приз. Четыре самые сильные провинции увязнут в кровавой войне на четыре фронта, остальным же останется выбирать, на чью сторону они встанут, или не высовываться за свои границы, дожидаясь, когда все закончится.

Он ткнул пальцем в Сильванию.

– Тогда и только тогда граф фон Карштайн вырвется и сокрушит все на своем пути.

– Победа гарантирована, – добавил Эмманус.

Ульрика улыбнулась при мысли, что мир людей впадет в безумие саморазрушения. Именно этого они и заслуживают. Она представила, как въезжает в Нульн во главе войска – и ставит и город, и ламий на колени. Она найдет Фамке и заберет ее из душных покоев сестринства, чтобы показать ей новую империю, империю, безопасную для таких, как они, потому что всей ею, от моря до гор, станет править аристократия ночи.

Полог палатки откинулся, вырывая Ульрику из грез, и вошла мрачная Отилия. Присутствие Ульрики она отметила, дернув щекой, после чего присела в реверансе перед фон Мессингхофом и Эмманусом.

– Милорд, у меня плохие новости. – Взгляд Отилии скользнул по Ульрике. – Новости, с которыми следовало бы поделиться только с вашими самыми верными советниками.

– Говорите, – велел фон Мессингхоф. – Я полностью доверяю Ульрике.

– И напрасно, господин, – заявила Отилия, – ибо здесь есть шпион, а тайну, кроме нас, знала только она.

Генерал метнул взгляд на Ульрику, потом повернулся к Отилии.

– Говорите. Если шпион – она, то из этой палатки она не выйдет.

Отилия прикусила губу.

– Доктор Гэблер мертв. Вроде бы от несчастного случая, но я вижу за этим руку Ламии.

Эмманус выругался.

Глаза фон Мессингхофа расширились.

– Вот уж воистину плохие новости.

Ульрика нервно сглотнула, вспомнив, какая роль отводилась доктору Гэблеру в их замысле.

– Кроме вас и меня, господин, только Ульрика знала о плане, – сказала Отилия. – Помогавшие слуги не знали ни имени Гэблера, ни его значимости. Так что она – шпион.

Ульрика отступила на шаг.

– Господин, я не шпион!

– Можете доказать? – спросила Отилия.

– Нет, – ответила Ульрика. – А вы?

Фон Мессингхоф вскинул руку.

– Не будем опускаться до препирательств. Круг потенциальных шпионов шире, чем вы думаете.

Обе женщины обернулись – Отилия с презрением, Ульрика с надеждой.

– Любой на поляне мог подслушать сквозь стены палатки. Также это могли быть рабы, кормившие Гэблера. Я открыл план Эмманусу, да и Блютегель находился здесь, когда мы говорили об этом, не так ли, Блютегель?

– Да, господин, – кивнул камердинер. – Хотя я и не говорил никому, как вы и приказывали.

– Даже Рукке? – уточнил фон Мессингхоф.

– Клянусь, что нет, господин. От меня он точно ничего не слышал.

– И вы определенно не можете подозревать меня, – прорычал Эмманус.

– Господин, – вставила Отилия, – круг, может, и шире, но это не значит, что не следует подозревать Ульрику. Она по-прежнему самый очевидный виновник.

– Как и вы, – ответил фон Мессингхоф.

– Господин! – вскинулась Отилия.

Фон Мессингхоф жестом остановил ее.

– Я не имел в виду, что вы общались с ламиями, но вы ходили к доктору Гэблеру и сообщили ему, что его сын у нас. И соблазнили его.

– Надеюсь, к этим моим действиям милорд не имеет претензий, – сухо сказала Отилия.

– Ничуть. Но, возможно, за вами следили. Вы могли невольно навести ламий на доктора.

– Я приняла все меры предосторожности, – настаивала Отилия. – Я...

– Как они узнали значит меньше, чем что они узнали, – рявкнул Эмманус. – Если среди нас шпион, он не только рассказал ламиям о докторе Гэблере, но и разгласил наши планы напасть на Карла-Франца у Аршеля. Тогда они устроят засаду. И могут даже сообщить о готовящемся покушении императору. Наш план рухнул, и, пока шпион не пойман, мы не имеем права строить другие.

– Но мы должны, – заявил фон Мессингхоф. – Нет времени охотиться на ведьм. У нас всего день. Я должен сформулировать новые приказы, которые не позволят моим офицерам предать меня.

Он горько рассмеялся и вновь перевел взгляд на карту.

– Оставьте меня. Да, даже ты, Блютегель, и вы, легат. Мне надо подумать.

ГЛАВА 25
АМБОСШТЕЙН

 

Полчаса спустя, когда от ночи осталось меньше половины, фон Мессингхоф вышел из шатра и позвал офицеров.

– Поднимайте войска, – приказал он. – Выезжаем сегодня, через час.

– Сегодня? – удивилась сеньора Целия. – Но я думала, что мы не выступим до завтра.

– Планы изменились. Собирайтесь.

– Да, господин, – ответил Лассариан. – Но куда мы поедем?

– На запад, – отрезал фон Мессингхоф и вернулся в палатку, на ходу щелкая пальцами, подзывая слугу. – Блютегель! Готовьте летучую мышь. Я должен отправить послание.

– Да, господин, – пробормотал Блютегель, качая головой и торопливо семеня за ним. – Мало времени, чтобы упаковаться. Очень мало.

 

Ночью армия фон Мессингхофа двинулась к Рейку по самому прямому пути и добралась до реки, когда небо уже посветлело, а проснувшиеся птицы начали петь. Ульрика удивилась, увидев ожидавшие их на отмели баржи и лодки, и поняла, какое послание отнесла летучая мышь фон Мессингхофа, вновь поразившись его организованности и основательности. Кодреску никогда бы не озаботился разместить лодки выше по течению на случай необходимости переправиться через реку. А фон Мессингхоф ничего не оставлял на волю судьбы. Ничего.

Колонна рассыпалась, растянулась вдоль реки, спешившиеся офицеры уже отдавали приказы разбить дневной лагерь, но генерал сердито закричал:

– Нет! Все в лодки! Сперва пересечем реку, потом отдохнем. Мы должны быть готовы выступить завтра в полночь!

– Но, господин, – выразил недовольство Рукке, – пока мы все переберемся, рассветет.

– Вы рискуете шкурой, – заметил Эмманус.

– А если мы выждем день, то рискнем своей победой! – отрезал фон Мессингхоф. – Садитесь в первую лодку и поручите людям переправить остальных, прежде чем заниматься укрытием.

Вампиры заворчали, но ослушаться не посмели. Ульрика передала Шталекеру распоряжения насчет переправы гусар и села в лодку с фон Мессингхофом, другими офицерами и их конями. На следующем суденышке ехали рабы, которым предстояло поставить палатки и устроить постели.

– Теперь вы скажете, куда мы направляемся, генерал? – спросил Лассариан, пока баржа медленно пересекала реку.

– На юг, – только и ответил фон Мессингхоф.

 

Следующим вечером, когда армия снова двинулась в путь, небо почернело от низких туч, а со всех сторон рокотал гром, словно там, в вышине, бранились рассерженные великаны. Фон Мессингхоф вывел войско из леса и быстро двинулся на юг по Рейкской дороге, не дожидаясь медлительных зомби сеньоры Целии. Несколько часов скакали они под злящимися небесами колонной в полмили длиной: рыцари-вампиры, костяные рыцари и люди-наемники в сопровождении белесых упырей и приземистых черных волчьих теней, мелькавших в лесу по обе стороны дороги, а также несшихся чуть впереди летучих фаланг призраков, привидений, баньши и духов, слепившихся в бесформенное облако.

Волки и упыри тоже опередили колонну, расправляясь со всеми встречными, и Ульрика, скачущая рядом с фон Мессингхофом, видела растерзанные останки пассажиров карет и лошадей, стражников и пилигримов.

За два часа до полуночи дорога повернула, уводя от реки, а еще через час фон Мессингхоф вскинул руку, приказывая остановиться. Колонна застыла посреди тракта, и генерал велел принести его стол с картами и поставить его на поляне, куда он созвал всех офицеров.

– Здесь, – сказал он, разворачивая карту, – я скажу вам наконец, куда мы едем, поскольку сейчас мы уже слишком близко, чтобы наши враги успели призвать подмогу. – Он ткнул пальцем в точку к северо-востоку от Аршеля. – Амбосштейн. Сегодня Карл-Франц ночует здесь, в гостях у барона Амбосштейна, чтобы завтра отправиться к Аршелю. Мы дождемся прибытия мертвецов госпожи Целии и атакуем, имея в распоряжении около четырех часов, чтобы убить императора прежде, чем нас настигнет рассвет, вынудив отступить.

– Генерал, – сказал Лассариан, – Амбосштейн – не поместье. Это маленький замок. Поэтому мы и собирались ударить по сельскому особняку Аршеля.

– Аршель скомпрометирован, – ответил фон Мессингхоф. – Ламии могут знать, что мы нацелились туда, и, вполне вероятно, устроили нам засаду.

Лассариан посмотрел на него.

– Среди нас шпион?

– Среди нас шпион, – кивнул фон Мессингхоф. – И каменные стены не пугают меня так сильно, как предатели и удары в спину. У нас более чем достаточно войск для штурма Амбосштейна. Не бойтесь, эта ночь станет нашей.

Несколько увесистых капель шлепнулось на карту, и граф снова свернул ее, глядя в небо.

– Мертвецы госпожи Целии нагонят нас часа через два. Тем временем мы отправим к замку разведку и выведем войска на позиции. За тем холмом справа от нас есть лощина. Уберите армию с дороги и перебросьте туда. Лассариан, Рукке и боярыня Ульрика отправятся со мной к замку. Идемте.

Отилия метнула убийственный взгляд на Ульрику, вышедшую вместе с фон Мессингхофом и другими под моросящий дождь. Ульрика ухмыльнулась, словно отыграла у Отилии очко, хотя на самом деле она сомневалась, оказали ей честь – или просто фон Мессингхоф не хочет выпускать ее из виду.

 

– По крайней мере, мы знаем, что он здесь, – сказала Ульрика.

– Да. – Фон Мессингхоф рассеянно пригладил аккуратную бородку. – И собрали больше войск, чем я рассчитывал.

Они с Рукке и Лассарианом стояли в тени редкого леса, сквозь пелену мягкого дождя глядя на примостившийся на самом краю расчищенного плоскогорья маленький замок Амбосштейн. Главное здание замка представляло собой массивный каменный дом с куртиной, старый и крепкий, окруженный простым двором, слишком маленький, чтобы вместить всех людей, оставшихся здесь ночевать. По обе стороны замка раскинулись, точно крылья, палатки тех, кто не поместился внутри, и костры освещали знамена более дюжины знатных сеньоров, а также штандарты рейксгвардии. По прикидкам Ульрики, у крепостных стен расположилось больше двух тысяч людей.

– Идем. – Фон Мессингхоф двинулся к своему коню. – Я хочу увидеть замок спереди.

Ульрика и остальные следом за графом описали широкий круг по мокрому лесу и выехали к месту, где плато резко ныряло в лощину, на дальнем конце которой находилась скрытая дождем и деревьями деревня Амбосштейн.

Дорога, тянувшаяся от нее, змеилась по лесу до подножия холма и зигзагами уходила к замку. Изгибы эти были необходимы из-за крутизны склона от замка до лощины: по такому усыпанному валунами обрыву ни одна телега не пройдет по прямой.

– Трудный подход, – пробормотал Лассариан. – Любое войско, которое попытается штурмовать замок с фронта, трижды подставит фланги под пушечный огонь, прежде чем доберется до вершины.

– А главные ворота они расположили сбоку, – добавила Ульрика, – чтобы сделать атакующих, огибающих здание, еще более уязвимыми.

– Поэтому с фронта мы атаковать не будем, – заключил фон Мессингхоф. – На самом деле мы даже не станем пытаться штурмовать замок, если только дела не пойдут совсем уж наперекосяк.

– Но как мы убьем Карла-Франца, не входя в замок? – спросил Рукке.

Фон Мессингхоф прекратил разглядывать лес у подножия склона.

– Он сам выйдет к нам. – Он развернул коня. – Я увидел достаточно. Возвращаемся.

 

Вернувшись в лагерь, фон Мессингхоф собрал офицеров в своей палатке. Эмманус молча наблюдал, Блютегель в сторонке полировал доспехи хозяина.

– Замок здесь, – сказал граф громко, чтобы перекрыть шум барабанившего по брезенту дождя, и принялся чертить на обратной стороне карты угольком. – Войска императора – тут и тут, стоят лагерем по обе стороны от него, вдоль края крутого холма. Они думают, что это защитит их от атаки снизу, но, если мы ударим из леса за замком, вот здесь, мы сбросим их с откоса.

Лассариан нахмурился.

– Рейксгвардия сильна, господин. Даже застигнутые врасплох, они дадут серьезный отпор. Рассвет может наступить прежде, чем мы разобьем их, а они станут сражаться до последнего – и не подпустят нас к императору.

– Именно на это я и рассчитываю. – Граф небрежно махнул рукой на нарисованные им квадратики, изображавшие имперские войска. – На самом деле меня мало волнует, одолеем мы их или нет. Я, конечно, обрадуюсь, если мы победим, но куда важнее сейчас демонстрация силы. Замок должен поверить, что мы пришли за императором и что нас не остановить. Чтобы укрепить эту убежденность, все имеющиеся в нашем распоряжении летучие существа и духи нападут на замок сверху одновременно с нашей атакой. Мы должны ошеломить противника, подавить крыльями и ужасом.

Он нарисовал на карте зигзаг дороги и лес у подножия склона.

– Перед лицом такого нападения рейксгвардия не позволит Карлу-Францу оставаться внутри. Они выведут его из замка под усиленной охраной и поведут на юг. – Резкими штрихами он начертил поверх леса косой крест. – Прямо в нашу засаду.

– Господин, – тревожно спросила Отилия, – а если он не побежит?

– Тогда нам все-таки придется взять замок. Так или иначе, сегодня ночью Карл-Франц умрет. – Он вновь указал на карту. – Лассариан, вы примете командование основными силами в лесах за замком. Организуйте все как считаете нужным. Рукке, Отилия, сеньора Целия и боярыня Ульрика подчиняются вам. Я возглавлю засаду в лощине, взяв Кровавых Рыцарей и волков, и, когда Карл-Франц умрет, затрубит рог. По этому сигналу вы можете отступить. – Он повернулся к дворецкому: – Блютегель, распорядитесь, чтобы лодки передвинулись ниже по течению, туда, где дорога подходит к реке.

Старик кивнул:

– Да, господин.

Фон Мессингхоф вновь указал на карту и обвел собравшихся взглядом.

– Что бы ни случилось, возвращайтесь сюда. Лодки перевезут нас обратно через реку. Понятно?

Все согласно забормотали, и фон Мессингхоф отсалютовал им.

– Хорошо, тогда готовьте войска и незаметно выводите их на позиции. – Он улыбнулся, показав зубы. – Судьбоносный час близок, друзья. Со смертью императора мы положим конец человеческой гегемонии, и это станет началом Сильванской Империи.

 

Пока отряды готовились к выступлению, те, кому приказали атаковать замок, не переставали ворчать. Лассариан жаловался на дождь и на то, что его не допустили к убийству. Отилия дулась, сердясь, что фон Мессингхоф не позвал ее с собой, а Рукке злился, что ему опять придется вести упырей, а не более престижные войска.

– Как будто я сам упырь, а не его кровный сын, – рычал он.

К нему подошел Блютегель – с испуганным видом и двумя летучими мышами-гонцами под мышками.

– Вы и мой сын, – сказал он, – и я не хочу, чтобы вам причинили боль. Не лезьте на рожон, умоляю. Вы созданы для лучшего.

Рукке фыркнул и повернулся к нему спиной.

– Твое семя породило оболочку, которой я был, старик, но я больше не твой. Теперь мой отец – фон Мессингхоф, и я покажу ему, на что способен, и неважно, какие войска он мне дал.

Блютегель посмотрел ему вслед, вздохнул и подбросил летучих мышей. Те захлопали крыльями, сперва неуклюже, потом закружились и исчезли в дождливой ночи, разлетевшись в разные стороны.

– Знаете, они вправе жаловаться, – пробормотал Шталекер, когда они с Ульрикой заняли места во главе четырехсот гусар. – Фон Мессингхоф уподобляется Кодреску. Посылает нас в ложную атаку, не заботясь о нашей участи. А будет опять бойня. Рейксгвардия – это не шутки.

– Да, – ответила Ульрика, улыбаясь. – На все воля богов.

Шталекер подозрительно покосился на нее.

– И вы туда же?

Ульрика тряхнула головой, сбрасывая задумчивость.

– Извините, сержант, но я так ждала этого. Не резать больше слабых. Никаких плащей и кинжалов. Это будет сражение, настоящий бой, битва, в которой я смогу доказать, чего стою.

Шталекер нахмурился.

– Вы как Рукке. Чего тут доказывать? Графу плевать, выиграете вы или проиграете. Ему только нужно, чтобы вы спугнули пташку.

– А мне не плевать, что ему нужно? Я доказываю себе! Пусть ему все равно, победим ли мы, а мне – нет, и я одержу победу! Мы одержим победу!

Ульрика привстала в стременах и оглянулась на копейщиков, ежившихся под ливнем.

– Люди Остермарка! Бандиты, конокрады, отщепенцы! Граф посылает вас умирать как отребье, каковым вас и считает! Но вы не умрете! Вы победите! Вы обратите всех в бегство! Скачем со мной, покажем хлыщам-кровососам, что такое настоящие солдаты! Вы со мной? Готовы показать Кровавым Рыцарям и рейксгвардии, что вы – лучшие всадники в Империи?

Узкая лощина дрогнула от кровожадного рева; бойцы потрясали над головами копьями:

– Ульрика! Ульрика! Капитан Ульрика!

Шталекер мрачно усмехнулся, когда она, взволнованная криками, откинулась в седле, и махнул колонне, давая знак выступать.

– Что ж, ладно, вы расшевелили их, – сказал он. – Теперь они пойдут за вами хоть в Пустоши. Остается только надеяться, что вы выведете их оттуда.

– Можете на это рассчитывать, – ответила Ульрика.

 

Через два часа, когда Ульрике уже казалось, что она сойдет с ума от ожидания и струек дождя, текших по шее и спине, сеньора Целия с ордой немертвых трупов наконец прибыла и присоединилась к основному войску фон Мессингхофа, рассредоточившемуся вокруг замка Амбосштейн и отчаянно жаждущему атаки. Граф сидел в засаде с Эмманусом, Кровавыми Рыцарями и волками в чаще под крутым склоном, а остальные отряды смотрели на замок с опушек окружавших лесов, жуя удила от нетерпения.

Как Ульрика и ожидала, Лассариан устроил так, что они со Шталекером оказались напротив палаток рейксгвардии, установленных слева от замка, в то время как его конным умертвиям, Кровавым Рыцарям и черным магам предстояло атаковать сборище куда менее опасных сеньоров и рыцарей, прибившихся к свите Карла-Франца за время его путешествия из Альтдорфа, – все они расположились справа. Отилию, которая должна была помогать магам, Лассариан тоже поставил на правый фланг, под защитой капитана Ругера и людей из замка Мессингхофа.

Упырей, разбитых на две стаи, отправили в леса, примыкавшие к лагерям, причем одну группу вел Рукке, а другую – раб. Лассариан приказал, чтобы упыри и зомби шли первыми, сея хаос и отвлекая противника от главного наступления. Дальше следовало ударить кавалерии и одновременно с ней Отилии, Целии и черным магам обрушить на приведенного в замешательство врага смерть с тыла. Последними на столпившихся на укреплениях людей упадут летучие мыши, духи и разлагающийся грифон, чтобы устрашать и рвать – вихрем крыльев и когтями, как реальными, так и эфемерными.

Лассариан подъехал к сеньоре Целии, мрачной изможденной тенью появившейся из темноты. Ее зомби, шаркая, выходили из-за деревьев и вливались в ряды войска фон Мессингхофа.

– Вы определенно не торопились, сеньора, – сказал он. – Посылайте их вперед немедленно.

Сеньора Целия остановилась перед ним, но слов как будто не услышала. Она стояла неподвижно, и лицо ее скрывалось в тени объемистого капюшона.

– Сеньора Целия, – повторил Лассариан, повысив голос. – У нас осталось всего четыре ночных часа. Посылайте свои войска вперед. – Она не ответила, и он повернулся к своему посыльному: – Скачи к Рукке. Пора...

– Стойте! – выкрикнула сеньора Целия, развернувшись и вглядываясь во мрак леса за ними. Ее зомби резко остановились, а Лассариан посмотрел на некромантку.

– Что такое? Времени нет!

– Ветра, ветра позади нас смещаются, – пробормотала она. – Кто-то колдует.

– Мои черные маги, – раздраженно объяснил Лассариан. – Они готовят заклинания. А теперь двигайте своих...

– Нет. – Сеньора Целия отступила и начала водить руками. – Эта магия гораздо сильнее и гораздо лучше сокрыта. Это... Жгучий красный луч вырвался из глубин леса и пронзил ее, точно раскаленное копье. Целия резко вскрикнула и, оцепенев, повисла в воздухе; магический ветер рвал ее плащ, красное сияние поглотило голову и руки.

Лассариан резко дернул поводья адского скакуна: из глаз, носа и рта сеньоры Целии хлынула кровь, а вены на ее шее и запястьях, прорвав плоть, принялись извиваться и брызгать алым, точно раненые змеи.

– Магия! – выкрикнул Лассариан.

Ульрика, заслонив глаза козырьком ладони, тоже вглядывалась во мрак. Пылающее копье ударило из пятна тьмы, непроницаемой даже для ее острого ночного зрения. Весь лес за их спинами словно плащом накрыла неестественная тень. Как она не заметила этого раньше?!

– Мы попали в засаду!

– Да, – прохрипел Лассариан. – Но кто ее устроил?

Словно в ответ, из зыбкой мглы вырвались и устремились вперед клочья тьмы – десятки, сотни лоскутов с горящими красными глазами и щелкающими желтыми зубами – немертвые волки, гигантские и тощие. За ними, на белых как лунный свет лошадях, скакала двойная шеренга женщин в сверкающих доспехах, с занесенными мечами и палицами. Их предводительница была без шлема, ее черные волосы развевались на ветру. Ульрика зарычала, узнав ее – госпожу Касиллу, эстальского вампира, преследовавшего их с Фамке в Лабиринте.

– Ламии, – выдохнула она. – Они нашли нас.

ГЛАВА 26
ПОЛЕ БОЙНИ

 

– Кругом! – взревел Лассариан и мимо корчившегося тела сеньоры Целии поскакал к своему войску, – Нас атаковали с тыла!

– Гусары, строй! – крикнула Ульрика, разворачивая лошади и выхватывая Волчий Клык. – Готовьтесь к атаке!

– Сомкнуть ряды! Копья наперевес! – рявкнул Шталекер.

Поздно. Прежде чем хотя бы половина остермаркцев развернула коней, прежде чем Лассариан добрался до умертвий, прежде чем Ругер и его бойцы сплотились вокруг Отилии, прежде чем неуклюжие зомби обернулись, волки и ламии обрушились на них, терзая и рубя налево и направо клыками и мечами, а из леса уже валили конные кавалеры-обожатели, и конца им, казалось, не было.

Ульрика голодным мечом рассекла хребет прыгнувшего на нее волка и бросилась на Касиллу, но та, смеясь, парировала выпад.

– Значит, и вы здесь, приблуда? Великолепно! Я надеялась, что мы еще встретимся.

Вместо ответа Ульрика ударила Касиллу в плечо, но волна волков, зомби и обезумевших лошадей вновь разделила их, и Ульрика оказалась возле Шталекера, неустанно работавшего мечом. Повсюду вокруг гибли уланы.

– Откуда они узнали, что мы будем здесь? – крикнул Шталекер, разрядив пистолет в волка. – Мы сами не знали, куда идем!

Слова его утонули в нечеловеческом вопле. Кипучая красная энергия выворачивала сеньору Целию наизнанку, пульсирующие вены и глянцевые внутренности раскрывались влажным кровавым цветком, скелет выгибался дугой. А потом, словно пузырь, выросший до пределов, она взорвалась, исчезла в алом облаке, забрызгав всех на тридцать шагов вокруг. Даже костей от нее не осталось.

Вместе с ней погибли ее рабы.

Бесшумная взрывная волна, оглушив Ульрику, покатилась от кровавого эпицентра, сбивая с ног зомби, которыми командовала Целия. Мертвецы падали, где стояли, как марионетки с обрезанными нитями, и круг, устланный разлагающимися трупами, стремительно расширялся. Все три тысячи полегли в считаные секунды. Сражавшиеся сильванцы и ламии топтали их ногами и копытами, превращая в вонючее месиво.

– Три четверти войска разом долой, – заметил Шталекер. – Расклад поменялся, а?

– Слишком, – буркнула Ульрика.

Она блокировала палицу ламии и бросила взгляд на Лассариана, ожидая приказов, но на него и его умертвий наседали так же, как на нее и гусар, так что командир сосредоточился сейчас на спасении собственной шеи. За ним гибли люди Ругера, пятясь под напором кавалеров-обожателей в черных доспехах и прикрывая Отилию, которая пыталась сплести заклинание. Положение сложилось крайне скверное. После вывода из игры сеньоры Целии и ее зомби ламий и их последователей стало вдвое больше, чем сильванцев, а если замок Амбосштейн узнает о битве, имперские рыцари нападут на несостоявшихся захватчиков с тыла. Они умрут, зажатые между двумя силами, и план фон Мессингхофа погибнет вместе с ними.

Сражаясь с двумя ламиями, Ульрика окликнула Шталекера:

– Пошлите человека к графу и еще двоих к Рукке и рабу. Пусть сообщат, что мы попали в засаду. Пусть упыри возвращаются, но держатся в лесу. Нельзя, чтобы свита Карла-Франца проведала, что мы здесь.

– Верно. – Шталекер передал приказ трем копейщикам, а когда они ускакали галопом, оглянулся на Ульрику. – Только едва ли это имеет значение. В замке все равно услышат.

– Надеюсь, нет – из-за шума дождя, – возразила Ульрика.

Она вонзила в спину подвернувшейся ламии Волчий Клык и, когда та с визгом рухнула с лошади, повернулась к двум другим. Первый безумный натиск неприятеля замедлился, и люди Остермарка сомкнули строй, удерживая волков и ламийских кавалеров на расстоянии и разочаровывая их чемпионов, которые, похоже, ожидали схваток один на один, – и кричали от ярости, пронзенные сразу пятью саблями.

Искра надежды забрезжила в груди присоединившейся к строю Ульрики. Да, ламийская армия больше, и вампиров в ней больше, а вот хорошо обученных солдат – меньше. Пускай каждый из рыцарей неприятеля сильнее любого из людей Шталекера, но боевой опыт копейщиков, умение отряда действовать как единое целое начинали сказываться. Если упыри Рукке прибегут достаточно быстро, возможно, еще останется шанс – по крайней мере одолеть ламий. Атаковать замок и рейксгвардию после этого невозможно, но, по крайней мере, они себя не обнаружат.

Хриплые крики ужаса и цокот копыт слева заставили оцепеневшую, молящуюся, чтобы это не оказалось тем, чего она боится, Ульрику обернуться. Но молитвы ее остались без ответа. Сломленный отряд Ругера бежал, уносясь галопом из леса вместе с Отилией, такой жеиспуганной, как и прочие. Хуже того, ламии, чья свирепость пересилила осторожность, преследовали их, мчащихся через открытое пространство прямо к палаткам свиты Карла-Франца. Искра надежды мигнула и погасла.

– Вот и все, – сказал Шталекер, продолжая угрюмо драться. – Трусливая сука нас убила.

– Да, дело гиблое, – ответила Ульрика. – Нам нужны приказы. Держитесь. Я отправлюсь к Лассариану.

Она поскакала к костяным рыцарям Лассариана, пытавшимся прикрыть фланг, брошенный Отилией, но не одолела и половины пути, как над полем боя затрубили рога. Ульрика поморщилась. Ну вот, в замке и лагере увидели сильванцев и ламий – и начали готовиться к обороне. Конец близок.

– Генерал! – крикнула Ульрика, и меч ее обрушился на наседавших на него ламий. – Надо отступать! Нам не справиться!

– Нельзя, – ответил Лассариан. – Мы еще можем обеспечить графу победу.

Ульрика раскроила череп ближайшей ламии Волчьим Клыком, которому все равно, в шлеме его жертва или без. Женщина рухнула на шею своего коня, обливаясь кровью.

– Как?

– Отилия уведет рейксгвардию от замка, что нам и надо. Когда они вступят в бой с нами, я вышлю крылатые войска. Карла-Франца загонят в засаду фон Мессингхофа, как и планировалось.

– Ценой наших жизней, – заметила Ульрика.

Лассариан рассмеялся.

– Мой скакун летает, капитан. Я не собираюсь оставаться тут до конца.

– А я? – Ульрика резким ударом обезглавила ослепленную ламию. – У меня нет крылатого коня.

– Держитесь, пока наши летуны не отступят, потом делайте что хотите.

Ульрика хмыкнула. Если повезет, план Лассариана действительно заведет Карла-Франца в ждущие объятия фон Мессингхофа, но он намерен бросить свои войска на погибель. А почему она ожидала чего-то другого? Меньше, чем поднятые скелеты, вампира заботят только люди-наемники. Ей бы следовало чувствовать то же самое – но она не могла. Гусары теперь ее войско, настоящее и верное. И она их вытащит – как-нибудь.

– Хорошо, генерал.

Когда Ульрика мчалась назад к Шталекеру, вдали послышался пронзительный визг. Она окинула взглядом поле. Волна упырей, возглавляемая Рукке, восседавшим на скелете лошади, хлынула из леса и покатилась к палаткам рейксгвардии. Что делает этот безумец? Он что, не получил приказ отступить?

Хотя, возможно, все к лучшему. Если упыри задержат рейксгвардию на достаточно долгое время... но нет. На краю лагеря появились две фигуры, в красном и оранжевом, и раскинули руки. Мокрая от дождя трава вспыхнула, как сухое сено, и пламя, как живое, побежало к упырям. Рукке только и успел, что заслониться, когда поднявшийся прямо перед ним вал огня обрушился на него. Он...

Краем глаза Ульрика заметила всадника, развернулась – это снова оказалась Касилла, прорвавшаяся к ней. Ее лошадь толкнула Ясим плечом, ее клинок взлетел над головой Ульрики. Она парировала, но меч противницы скользнул по Волчьему Клыку и обрушился на темный дымчатый шлем, произведя почти колокольный звон.

– На сей раз вы не сбежите, трусишка! – воскликнула Касилла. Голова Ульрики кружилась. Их лошади ступали бок о бок в гуще битвы. – Мы закончим все здесь!

Ульрика выругалась. Она не возражала закончить все хорошим ударом Волчьего Клыка, но ламия оказалась слишком быстра: она увернулась от нацеленного в ее шею клинка и снова ударила по шлему Ульрики.

Оглушенная Ульрика дернулась, чтобы уклониться, но недостаточно проворно. Клинок врезался в наплечник, сминая его, а толчок выбил ее из седла. Ульрика упала рядом с Ясим, потеряв шлем, а лошадь Касиллы лягнула ее в затылок. Мир потускнел и расплылся по краям, она уже не понимала, где верх, где низ, а повсюду вокруг стучали лошадиные копыта.

Наконец Ульрика слабо вцепилась в стремя Ясим, попробовала подтянуться – и услышала, как рассекает воздух несшийся к ней клинок. Она вскинула Волчий Клык, понимая, что усилие напрасно, но Касилла вдруг охнула и запнулась на середине замаха – меч ее лишь слегка оцарапал нагрудник Ульрики. Ламия словно оцепенела – с расширившимися глазами и стиснутыми зубами. Она попыталась поднять меч для нового удара, но так медленно, что Ульрика, даже оглушенная, без труда воткнула клинок под кирасу противницы, вспоров той живот.

Охотница задрожала, попыталась отпрянуть, но не смогла. Волчий Клык насыщался. Ульрика стащила Касиллу с лошади и рубанула изо всех сил. Смертоносный клинок рассек подбородник и шею, и голова в обрамлении черных локонов покатилась по земле.

Только теперь Ульрика заметила на обмякшем теле Касиллы исчезающие бледные багровые полосы – точно ее стянули веревками. Магия! Кто-то связал ее, ослабив удары! Ульрика вскинула голову – и взгляд ее встретился со взглядом проталкивавшейся к ней сквозь ряды ламий на белой лошади графини Габриеллы с наброшенным от дождя капюшоном и багровым быстро блекнущим нимбом вокруг ладоней.

Ульрика в замешательстве попятилась к Ясим, вскинув жаждущий меч.

– Что вы делаете? Хотите убить меня сами?

Габриелла протянула руку.

– Я хочу, чтобы вы вновь стали моей дочерью. Хочу, чтобы вы вернулись.

Ульрика зарычала.

– Куда? В тюрьму? К смерти от серебра или солнца?

– Вы разоблачили предателя, Людвину. Это поможет делу. И я позабочусь о вашей безопасности, обещаю.

– Да, в какой-нибудь тайной гробнице. – Ульрика хрипло рассмеялась и продолжила, подражая мягкому голосу Габриеллы: – Всего какой-то век, милая, и я вас выпущу. Век – это ведь совсем недолго. – Она замахнулась Волчьим Клыком на протянутую руку Габриеллы. – Убирайтесь отсюда, если не хотите умереть. Я здесь свободна! Свободна!

Взгляд Габриеллы мгновенно затвердел.

– Вы променяли госпожу на господина. И где тут свобода?

– Когда он победит и мы станем править как следует, я получу свободу всего мира!

– Маленькая дурочка, – с жалостью вздохнула Габриелла. – Ваш господин в эти минуты умирает – настигнутый второй половиной нашего войска. Вы получите свободу могилы, если не пойдете со мной сейчас.

Ульрика открыла рот для очередной реплики – и вдруг поняла смысл сказанного Габриеллой. Вторая половина войска? Ламии устроили засаду для фон Мессингхофа и его Кровавых Рыцарей в лесу под замком! Возможно, граф действительно умирает, и не только... Если Карл-Франц со свитой все-таки бежал из замка, он не сумеет остановить его. Император ускользнет из ловушки.

– Хитро. – Ульрика взлетела в седло. – Не знаю, кого вы уговорили предать нас, но они заплатят, и очень скоро.

– Ульрика, погодите, – заторопилась Габриелла. – Я...

Не обращая внимания, Ульрика пришпорила лошадь. Оружие Габриеллы – слова. Выслушав ее, она проиграет. А теперь она скакала к Лассариану и кричала во весь голос:

– Генерал! Не выпускайте крылатых! Карл-Франц должен остаться в замке!

Слова ее заглушил рев рогов на поле боя. Сквозь деревья и струп ливня Ульрика увидела десятки рыцарей в красно-белой форме рейксгвардии, освещенных заревом еще бушевавшего за их спинами пожара. Кто-то был в доспехах, кто-то без, кто-то одет второпях, кто-то вообще не одет – но все они пришли защищать своего императора вооруженными до зубов. Громовой раскат встряхнул землю, и взметнувшийся вверх шар белого света, подобный миниатюрному солнцу под дождевыми тучами, осветил лес сиянием, раскидав вокруг длинные черные тени деревьев.

И сильванские, и ламийские силы разом застыли, вдруг – пожалуй, впервые – осознав, насколько уязвима их позиция. А потом собравшиеся имперцы вскинули оружие и с боевыми кличами ринулись в лес.

Ульрика вновь повернулась к Лассариану, но было уже слишком поздно. Она не слышала его из-за грома копыт и воплей, но увидела, как он махнул рукой черной туче, висевшей среди ветвей деревьев над его головой.

– Нет! – крикнула Ульрика. – Стойте!

Никто ее не услышал. Она и сама себя не слышала. Ясим рванулась вперед, но туча уже зашевелилась, устремилась вниз, распалась на отдельных призраков, духов и баньши, которые с визгом понеслись на наступавших рыцарей. С пастями – зияющими ямами, с когтями – прозрачными саблями, они кусались и царапались, а потом, точно листья, подхваченные восходящим потоком воздуха, понеслись к замку, навстречу спускавшимся с рокочущих небес чудовищным летучим мышам и прочим крылатым гнусностям.

– Нет!

Ульрика стукнула кулаком по седлу. Она впала в отчаяние. Все рухнуло! Призраки и крылатые кошмары обрушат на замок ужас и смерть, выгоняя Карла-Франца наружу. Он спустится по склону, проскользнет мимо засады и сбежит. Или, хуже того, увидит фон Мессингхофа, бьющегося с ламиями, и решит ударить ему в спину. Армию графа сотрут с лица земли полностью – здесь, сегодня ночью. И мечты Ульрики о свободе умрут.

– Фон Мессингхофа надо предупредить, – сказала она себе. – Его нужно спасти!

Она вновь развернула лошадь, на этот раз направив ее к Шталекеру, и заорала, размахивая над головой мечом:

– Сквозь ряды ламий! В лес! Пусть они дерутся с имперцами!

Ее снова никто не услышал, но она продолжала кричать гусарам под грохот приближавшейся рейксгвардии:

– В лес! Сквозь ламий!

Наконец Шталекер и остермаркцы поняли ее, по рядам побежали приказы, паника охватила бойцов, сообразивших, что их вот-вот зажмут в тиски между ламиями и имперцами, и сменилась мрачной решимостью. Они повернулись спинами к наступавшей рейксгвардии и ринулись вперед, сквозь ряды ламий, нанося удары не чтобы убить, а только чтобы прорваться. Ульрика преисполнилась гордости: они сделали это по одному ее слову.

Конечно, это была бойня, по крайней мере поначалу. Рейксгвардии ударила копейщикам в тыл, и многие погибли с мечами в спинах, с затылками, размозженными тяжелыми палицами. Воздух дрожал от криков людей и лошадиного ржания, земля тряслась от ударов падавших тел. Однако уцелевшие пробились сквозь шеренги ламий быстрее, чем ожидали, поскольку и вампирам пришлось сражаться с рейксгвардией, пропуская копейщиков, чтобы защититься от вооруженных посерьезнее рыцарей.

Ульрика не ускакала, она встретила имперцев лицом к лицу, защищая спины людей Шталекера, пробивавших дыру в войске ламий, – и едва не погибла. На нее налетел облаченный в полный доспех рыцарь ростом с Кодреску, с длинным мечом, цепью прикованным к запястью.

Лишь проворство Ясим спасло Ульрику от неминуемой, казалось бы, участи быть раздавленной, точно крыса, гигантским конем. Лошадь отскочила с грацией танцовщицы, так что боевой жеребец лишь скользнул по ее боку плечом, а не протаранил лобовым ударом. Рыцарь замахнулся на Ульрику, столкнувшись с ней коленями, но после Касиллы все люди казались медленными, неповоротливыми, и вампир нырнула под удар, вонзив меч в доспех рыцаря так глубоко, что Волчий Клык проскрежетал по кости.

Рыцарь охнул от боли, а его неуправляемый конь врезался в строй ламий, и два вампира прикончили всадника. Но за этим имперцем шли другие, и было их много, очень много. Удар палицы по ноге смял доспех Ульрики. Она закричала, отчаянно закружилась, рубя руки и пронзая груди, но и получая удар за каждый удар. Доспехи ее покоробились в дюжине мест, из ран текла кровь, от боли в ноге тошнило.

Волчий Клык все пил и пил кровь, сверкая как закатное солнце, и его красная ярость придала Ульрике сил. С ястребиным клекотом она выпустила когти, оскалила клыки – и зарычала на рыцарей, выплескивая вместе с диким гневом всю накопившуюся боль от ран, от предательства, от крушения планов.

Это сработало.

На крохотные доли секунды рыцари застыли, ошеломленные свирепой вспышкой, и Ульрика прорвалась к ламиям. Ясим сделала всего два шага, прежде чем на нее накинулись снова, но этих двух шагов ей хватило. Ульрика проскользнула между оглушенными и умирающими рыцарями, метнулась мимо ламии, сцепившейся с двумя имперцами, и оказалась уже за линией фронта, со Шталекером и остатками копейщиков.

– Что теперь? – спросил сержант. – Ударим с тыла?

– Нет, – выдохнула вампир, пытаясь содрать помятую пластину доспеха с раздавленного бедра. – Ламии устроили засаду и на графа. Скачем к нему. Прямиком через поле боя.

Глаза Шталекера расширились, когда он посмотрел, куда она указала.

– Они всё знали! Не только где мы будем, но и нашу стратегию.

– Да, – ответила Ульрика. – Предатель был в палатке, когда фон Мессингхоф раздавал нам приказы. Я уверена. – Она метнула взгляд на Лассариана, пытавшегося пробиться сквозь войско ламий, как это только что сделали они. – И, кажется, я знаю, кто он.

«Мой конь летает. Я не собираюсь оставаться тут до конца». Так сказал Лассариан. Конечно, он не собирался. Он собирался лететь к своей ламийской госпоже, кем бы она ни была, – но только устроив хорошее представление, чтобы иметь возможность вернуться и снова предать сильванцев в критический момент.

– На восток! – выкрикнула Ульрика, отшвырнув наконец смятую пластину. – Вокруг битвы, прямо к замку! Едем!

ГЛАВА 27
МЕЧ ПРАВОСУДИЯ

 

Поскольку ламии и рейксгвардии занимались друг другом, первая часть плана Ульрики реализовалась довольно легко. Она и уцелевшие гусары – их оставалось еще более двухсот – обогнули по лесу восточный фланг войска ламий, повернули на юг и, вырвавшись из-под деревьев под дождь, галопом понеслись к замку, построившись по четыре в ряд.

Сквозь ливень и дым Ульрика разглядела клубившуюся над укреплениями Амбосштейна черную тучу – рой чудовищных летучих мышей, привидений и крылатых кошмаров, пикировавших на защитников и стаскивавших их со стен. Гниющий грифон, когда-то служивший Ульрике скакуном, терзал крышу самой высокой башни когтями, подобными граблям для сена. Люди сами прыгали навстречу смерти, лишь бы их не коснулись тянувшиеся к ним ледяные бесплотные руки визжащих призраков.

– Не уходите, император, – скрипела зубами Ульрика на скаку. – Запритесь и переждите.

Но, похоже, все ее сегодняшние пожелания ожидал отказ. Пока она бормотала, ворота замка распахнулись, и колонна рыцарей – больше сотни человек – в цветах рейксгвардии выехала со двора и двинулась к зигзагу спускавшейся с холма дороги.

Ульрика выругалась. Император уезжал, а поскольку фон Мессингхоф воюет сейчас с ламиями, остановить его некому. Все потеряно... разве что...

Охваченная безумным вдохновением Ульрика взвыла, пришпорила Ясим и понеслась вперед. Шталекер и его люди последовали за ней, стараясь не отставать. Она настигнет Карла-Франца, она остановит его, она его убьет! Величайший переворот в истории аристократии ночи совершит она, Ульрика Магдова-Страхова! Ни один вампир прежде не убивал императора. Но сегодня это изменится!

Со скоростью ветра пролетела Ульрика по залитому дождем полю. Ясим ловко избегала почерневших тел упырей, спаленных магическим огнем. Копейщики промчались по разгромленному лагерю, мимо опрокинутых палаток и сплетенных в смертельных объятиях трупов людей и упырей. Уцелевшие оруженосцы, конюхи, слуги разбегались – и попадали под безжалостные копыта.

При приближении Ульрики и гусар ворота замка захлопнулись. В проеме, ощетинившись копьями, застыли перепуганные люди, твердо намеренные не подпустить нападавших. Ульрика рассмеялась. Зачем ей их замок, когда белый король бежит на юг? Она повернула к дороге, к отвесному склону – и смех оборвался.

Император и его свита одолели уже половину пути, выходя на третий крутой поворот зигзага. Двигались они медленно – и правильно, иначе здесь нельзя, особенно в дождь. Это и убило смех Ульрики. Ей и копейщикам тоже придется замедлить ход – и тогда они никогда не догонят Карла-Франца. К тому времени, когда они спустятся с холма, гвардейцы уже выедут на равнину; лошади их свежее, так что ее войску останется только глотать пыль из-под их копыт. Единственный способ настигнуть их – это...

Улыбка вновь искривила губы Ульрики – улыбка шире и свирепее прежней. Каменистый склон, спускавшийся к лесу под углом куда круче ската крыши, так и грозил рассыпаться и держался, казалось, лишь благодаря тонкому слою покрывавшего его дрока. Вести по нему в дождь двести человек – безумие. Но что ей терять? Все и так пропало.

– Вы спятили, кровопийца! – воскликнул Шталекер, увидев, куда она смотрит.

Ульрика не отреагировала.

– Люди Остермарка! – выкрикнула она, вскинув меч. – За мной, к славе!

В последний раз вонзив шпоры в бока Ясим, Ульрика подтолкнула ее к краю обрыва, заставила сделать еще шаг – и галопом понеслась с холма. А как иначе? Попробуй она притормозить, и рыхлая сырая земля выскользнет из-под нее. Так что она летела вниз в брызгах грязи, каменном крошеве и клочьях кустарника, слыша, к своей радости и гордости, что двести человек последовали за ней.

Оглянуться она не могла. Все силы уходили на то, чтобы удерживаться в вертикальном положении и двигаться, но ошибиться Ульрика не могла – позади лавиной грохотали копыта и катящиеся камни, и десятки глоток надрывались в свирепых боевых кличах северян.

Слышались и вскрики боли, и тошнотворный стук падающих тел, и хруст ломающихся лошадиных ног и человеческих шей, но отряд продолжал бешено нестись дальше: точно мощный поток грохотал среди порогов.

Ульрика видела, как свитские императора, добравшиеся до последнего поворота, оборачиваются на шум, тычут пальцами вверх, кричат, ускоряются, пуская лошадей легким галопом там, где следовало бы ехать трусцой. На свет явились мечи и пистолеты, и сообразительный колдун на чалом коне уже отступил в арьергард, доставая из-за спины железный посох.

Ульрика бросила взгляд на подножие холма. Она и гусары, добравшись туда, окажутся в сотне шагов левее тропы – а Карл-Франц и его отряд в этот момент выедут на ровную дорогу. Если срезать угол, расстояние сократится до плевка, но поворот на такой неверной почве равнозначен катастрофе. Ясим и другие лошади упадут, а копейщики просто раздавят Ульрику. До подножия склона докатятся лишь тонны конины да переломанные трупы.

Первые из окружения императора уже спустились, но конец колонны еще извивался на холме. Ульрика вылетела на ровную поверхность разве что секундой позже – и сразу рванула поводья, резко поворачивая голову Ясим вправо. Колени аравийской кобылы почти подогнулись, но она устояла – и вошла в поворот, грудью разрывая высокие заросли молодых деревьев и камышей.

Положение создалось воистину рискованное. Опушка леса подходила к самому подножию склона; толстые стволы проносились в дюймах от левого колена Ульрики. Она пригнулась, спасаясь от низких ветвей, но не все копейщики сообразили это сделать. У некоторых лошадей ноги все-таки подкосились, и они покатились кубарем, сбрасывая всадников. Другие неслись в чащу, не в силах остановиться. Многие налетали на упавших, но людей Остермарка не зря называли лучшими наездниками Империи. Большинство избежали столкновения, повернули – и скакали за Ульрикой с саблями наголо.

Ульрика мельком оглянулась – и увидела рядом неизменного Шталекера, ухмыляющегося как сумасшедший.

– Безумие, кровопийца! – выкрикнул он. – Безумие!

Она рассмеялась и помчалась дальше, быстро приближаясь к свите императора. Хвост колонны еще обвивал последний поворот спуска. Карл-Франц выбрался на равнину, он ехал сразу за авангардом, под защитой двух шеренг высоченных рыцарей, скачущих по бокам колонны. Когда дорога нырнула в лес, рыцари ускорились, но не слишком – им не хотелось чересчур растягивать строй. Ульрика оскалилась. Все, они у нее в руках.

Гусары свернули за ней к дороге. Еще пятьдесят шагов. Арьергард колонны спустился с холма, и колонна двинулась быстрее. Но недостаточно быстро. Ульрика вылетела на дорогу, отставая от имперцев всего на двадцать шагов, оказавшись в шлейфе грязевых капель, тянувшемся за конницей. Она уже слышала, как стучат их сердца, чувствовала жар крови, струившейся по их венам.

Ехавший сзади колдун развернулся и направил на нее посох. Ульрика вздрогнула, ожидая огненной волны, но чародей с трудом держался в седле – и колдовать ему, похоже, было несподручно.

Ульрика, хихикнув, выпустила поводья и выхватила пистолет. Очевидно, в Колледжах Магии не учат верховой езде. Она прицелилась. Воздух вокруг янтарного шара на конце посоха колдуна только начал дрожать, нагреваясь. Но маг оказался слишком мелкой мишенью. Досадливо крякнув, Ульрика опустила ствол и выстрелила в лошадь.

Животное почти по-человечески вскрикнуло и рухнуло, подмяв под себя чародея. Посох сломался и отлетел. Ульрика, ругаясь, перепрыгнула через тела. Слишком много лошадей погибло этой ночью – и слишком мало людей. Ничего, она это исправит.

Еще десять шагов – и по обе стороны дороги поднялись огромные дубы. Их сомкнутые в вышине кроны наводили на мысли о куполе храма. Ясим чуть-чуть сдала, с боков ее срывались хлопья пены, но это было уже неважно. Ульрика и гусары почти настигли тылы рейксгвардии.

– Авангард! – взревел в начале колонны командный голос, перекрыв и шум дождя, и гром сотен копыт. – Разворот! Назад! В атаку!

Глаза Ульрики расширились. Рейксгвардия посылает своих передних в тыл, чтобы встретить атаку контратакой и дать остальным время собраться – или сбежать.

– Идет атака! – крикнула она через плечо. – Не задерживаться! На прорыв!

Через несколько секунд по обе стороны колонны показались скачущие рыцари – две шеренги, несущиеся по узкой обочине, отделяющей дорогу от леса. Промчавшись мимо товарищей, они устремились прямо на Ульрику и гусар Шталекера, на скаку сформировав строй шесть на три и опустив в боевую позицию тяжелые копья. И хотя нутро Ульрики скрутило от тревоги, она не могла не признать, что все проделано чрезвычайно аккуратно. Даже всадникам Легионов Грифона Севера едва ли удалось бы так четко провести подобный маневр.

– Готовься! На прорыв!

Рыцарь в красном плаще нацелил копье в ее сердце. Спасли Ульрику лишь сверхъестественная сила да нрав трофейного клинка. Волчий Клык в последний миг перекусил вражеское копье, и оно раскололось, пролетев на волосок от руки Ульрики, чудом не вспоров плоть. К несчастью, последующего удара Ульрика избежать не сумела.

Лошади налетели друга на друга, грудь в грудь. Повсюду вокруг уланы тоже врезались в рыцарей. От толчка челюсти Ульрики лязгнули, а мозг в черепе подпрыгнул. Противники сошлись: точно волна налетела на стену, лошади поднимались на дыбы и падали, и падали люди – раздавленные, насаженные на пики, затоптанные, – но восемнадцати рыцарей, как бы ни были тяжелы их доспехи и кони, все-таки недостаточно, чтобы удержать две сотни всадников. Ульрику, Шталекера и все их первые ряды смяли, сбили как кегли, однако остальные гусары неумолимо рвались вперед, проносясь мимо поверженных.

Рыцари уподобились черепахам, подхваченным стремительным потоком, – их просто утопили, задавили числом. Ульрика расколола шлем своего противника, и тот, обливаясь кровью, рухнул и сразу исчез в сумятице.

В считаные секунды все его семнадцать собратьев были мертвы или повержены, но они сделали что должно. Гусары потеряли темп. Они прорвались – но только ценой скорости и строя.

– Вперед, вперед! – кричала Ульрика. – Стройтесь и вперед! Быстрее!

Пытаясь повиноваться, гусары старательно строились и пришпоривали вымотанных, израненных лошадей. Все, кто ехал спереди, заработали ушибы, раны и вмятины на доспехах. Шталекер потерял шлем, и порез на его лбу обильно кровоточил. Сплевывая кровь, он во все горло повторял приказы Ульрики:

– Стройтесь, сукины дети! За ними!

Ульрика подавленно смотрела вперед, ожидая увидеть разве что конские хвосты да острия копий, растворяющиеся во тьме, но, к своему удивлению, обнаружила, что арьергард разворачивается. Нет, не арьергард! Вся колонна! Карл-Франц возвращался!

Ульрика, взвыв, крутанула над головой Волчий Клык.

– Добыча все еще досягаема, конокрады! Возьмите же ее! Вперед, пока они не построились!

Они со Шталекером одновременно пустили лошадей галопом. Ульрика повернулась к нему с дикой улыбкой.

– Считали меня сумасшедшей? – выкрикнула она. – Это ваш император псих!

– Храбрец, – прохрипел сержант. – Навроде вас.

Вторая атака не повторила эффект первой: слишком рваными были ряды с обеих сторон, слишком низкой скорость. Две силы просто столкнулись – и закружились, завертелись в стремительном вихре взлетающих и падающих мечей, палиц, боевых молотов, лязгающих о броню, светлую и черную, отполированную до блеска и выщербленную до неприличия.

Завывающая Ульрика дралась в самой гуще. Ясим плясала и вздыбливалась под ней, без устали работающей Волчьим Клыком. Вампира охватило блаженство. Она, меч и лошадь вдруг стали единым целым – кентавром со стальным когтем, все части которого двигались в полнейшей гармонии. Как танцовщица всегда инстинктивно знает, где сейчас ее руки, ноги, туловище, Ульрика чувствовала, куда ступит Ясим, понимала, как следует переместить вес, ощущала, куда направить клинок, чтобы ударить или блокировать вражеский выпад. Она точно знала, как повернуться, уклониться, вытянуться, чтобы слаженность стала абсолютной.

Рыцари, оказавшиеся на ее пути, падали, обливаясь кровью, с расколотыми кирасами, с рассеченными до самых сердец грудными клетками. Страшный клинок горел красным солнцем. Ульрика отрубала руки и расщепляла чужое оружие, резала глотки и ломала ребра, разбивала головы и вспарывала животы. Мир стал алым. Хлестал кровавый дождь. Вампир купалась в нем. Она насыщалась, просто вдыхая воздух.

Потом сквозь багряную пелену вожделенного боя, сквозь грохот сражения она услышала голос, четкий и сильный:

– Взять ее живой! Я узнаю, кто за этим стоит!

Другой голос, мрачный и хриплый, ответил:

– Мы возьмем ее, государь, но вы должны отступить.

– Нельзя быть лидером, держась позади! – отрезал первый голос.

Ульрика вынырнула из кровавого омута возбуждения и огляделась. «Государь»? Первый голос принадлежал императору! Он рядом. Да вот же! Высокий стройный ясноглазый человек в доспехах не более вычурных, чем у любого из рыцарей, но в алом, подбитом горностаем плаще, с простым обручем на шлеме – и окруженный почти осязаемой аурой власти. С обнаженным мечом он направлял коня в самую гущу боя, а державшийся рядом чернобородый великан в плаще, казалось, все время пытался загородить собой императора от сражения. Это, наверное, Людвиг Шварцхельм, его Защитник, чье имя известно не меньше имени его господина.

– Государь, вы больны, – прогудел Шварцхельм. – Сейчас не время.

Ульрика зарубила еще одного рыцаря и в бурлящей схватке повернулась к беседующей паре.

– Если хотите взять меня живой, император, идите и возьмите! – крикнула она, направив в их сторону меч. – Карл-Франц, князь Рейкланда, император провинций, я... – Она осеклась. Ей нельзя называть себя, но какое имя использовать? Фон Мессингхоф говорил, что хочет, чтобы Империя думала, что Карла-Франца убили ламийки. Ха! Да! – Я, графиня Габриелла Ламийская, герольд королевы Серебряного пика, вызываю вас на поединок!

– А я, Карл-Франц, принимаю... – страстно начал император, но Шварцхельм снова отстранил его.

– Нет, государь, – твердо заявил он. – Я – ваш Защитник. И моя обязанность оберегать вас – даже от вас самого.

– Людвиг, – проговорил Карл-Франц, – я все еще рыцарь.

– Вы император, государь. – Массивный конь Шварцхельма, раздвигая давку, двинулся к Ульрике. – И вы в плохой форме. Вам ничего не нужно доказывать этим извергам. Езжайте. Они не последуют за вами.

Ульрика фыркнула. Если этот медведь в жестяной одежке так хочет умереть за своего императора, она, так и быть, сделает ему одолжение. Карл-Франц меж тем задержался, не очень, видно, стремясь уходить – и наблюдая, как его Защитник приближается к девушке.

Ульрика двинулась навстречу рыцарю, вслушиваясь в радостную кровожадную песнь, все еще звеневшую в ее голове. Только когда Шварцхельм поднял длинный меч, в ликующую мелодию диссонансом врезалась нотка сомнения. Никогда прежде Ульрика не видела такого клинка. Нет, он не горел магическим пламенем. Не излучал красную энергию, как ее меч. Не был черным. Не имел ни шипов, ни зазубренных краев, ни украшений в виде черепов. Однако от этого самого простого, казалось бы, оружия исходило ощущение такой чистоты и силы, что Ульрика отпрянула, словно посмотрела на солнце. Этот клинок являл противоположность всему, чем она стала после смерти. Он защищал от тьмы. Он нес погибель врагам рода человеческого.

Еще одна кислая нота добавилась к нараставшей какофонии. Таким мечом никак не мог владеть «медведь в жестяной одежке». Это оружие героя, и даровать его могли лишь рыцарю столь же чистому, могущественному и совершенному, как сам клинок. Вообще-то Ульрика всегда полагала, что титул Защитника императора – просто почетное звание, пост, предоставленный вышедшему в отставку почтенному генералу. Только Людвиг Шварцхельм не выглядел отставным.

Она зарычала и ринулась вперед, гоня сомнения яростным воем. Какая разница? Разве она не убила Кодреску? Разве она не быстрее и сильнее любого живущего? Разве у нее нет своего могучего меча?

Ульрика уклонилась от свистнувшего клинка и пырнула Защитника в бок. Волчий Клык глухо звякнул о невзрачную рыцарскую кирасу, словно наткнулся на камень. Зубы Урсуна! Доспех у него под стать мечу! Это же громриловая броня!

Сверкающий длинный меч взлетел снова, и Ульрике пришлось припасть к шее Ясим, уходя от удара. Пришпорив лошадь, она ударила противника по затылку. Не промахнулась, но меч отскочил от шлема так же, как в первый раз. Да, она быстрее противника, но имело ли это значение? Лиса вот быстрее черепахи, но не убьет ее никогда.

Защитник рубанул с размаху, метя в голову Ульрики. Она парировала Волчьим Клыком, и сверкающий чистотой меч в ослепительной красной вспышке рассек ее клинок пополам, расколол наплечник и нашел плоть. Ульрика взвизгнула и отпрянула, рывком поводьев заставив Ясим отступить. Гибель смертоносного меча Кодреску потрясла ее куда больше, чем рана в плече. Защитник только что уничтожил разумное древнее оружие, могущество которого превосходил разве что рунный топор из звездного металла Готрека Гурниссона. Волчий Клык сломался, точно сухая ветка. Ульрике приходилось сталкиваться с сильными врагами, с умелыми врагами, но сейчас...

– Живой! Людвиг! – выкрикнул император. – Она мне нужна живой!

– Не бойтесь, государь, – прорычал Защитник, вновь наступая. – Вампиров убивать долго.

Ульрика выхватила из седельных ножен рапиру, уводя приплясывавшую Ясим подальше от великана и борясь с желанием просто развернуться и умчаться прочь. Если клинок Кодреску сломался сухой веткой, то клинок фехтовальный – что? Сгоревший прутик. Что ей делать? Ведь должен быть способ! Карл-Франц – вот он, здесь! Не может она сдаться сейчас!

Она огляделась. Возможно, гусары смогут вывести из строя Шварцхельма? Но дела у копейщиков шли плохо – бешеная Ульрика уже не отвлекала на себя рейксгвардию, и свежие силы рыцарей, а также их лучшее вооружение сыграли свою роль – людей Шталекера, окровавленных, помятых, деморализованных, теснили со всех сторон. Помощи от них ждать не приходилось.

Защитник сам приблизился к Ульрике и нанес удар в корпус. Она уклонилась и полоснула его по запястью, надеясь, что рыцарь выронит оружие. Он крякнул, но хватку не ослабил, и сверкающий меч вновь со свистом понесся к ней. Слишком близко. Двигайся она медленнее – лишилась бы левой руки. А так вражеский клинок только сорвал с нее наруч и рассек руку до кости.

Ульрика отпрянула, шипя от боли и гнева, и снова ринулась вперед, рубя и нанося уколы в безумной ярости. Она била снова и снова, но безрезультатно – а Защитник снова заносил меч.

– Император! – раздался хриплый крик. – Еще один отряд! В лесу на востоке. Они идут сюда!

Защитник остановил замах и оглянулся. Ульрика заставила Ясим отпрянуть, проследила за взглядом рыцаря – и сердце ее подпрыгнуло. В горячке погони и битвы она совершенно забыла о фон Мессингхофе. А ведь именно там он собирался устроить засаду на Карла-Франца, и, если он приближается, значит, одолел ламий. Еще можно победить!

Она всмотрелась – и надежды ее угасли. Кавалерию вел через лес не фон Мессингхоф. Это была Лашмия из Махрака, правительница Змеиного берега, эмиссар королевы Серебряного пика, с ног до головы в золоте и лазури, со вскинутым кулаком, обвитым вихрящейся красной магией, – и с четырьмя крупными служанками-воительницами по бокам.

ГЛАВА 28
ПРЕДАТЕЛЬ

 

Людвиг Шварцхельм развернул коня и зычно крикнул:

– Засада! Рейксгвардия, отходите, защищайте императора! – Рыцари начали отступать, отбиваясь от копейщиков, а он поскакал к Карлу-Францу: – Государь, вы уходите – немедленно!

– Нет! – воскликнула Ульрика и, пришпорив Ясим, пронеслась мимо него, на ходу полоснув Защитника по глазам. Ламии не украдут ее победу! Если ей суждено здесь погибнуть, она заберет с собой и Карла-Франца.

Шварцхельм пригнулся, и удар пришелся не по глазам, а по шлему, сбив его с головы рыцаря. Защитник занес рунный меч и бросился на Ульрику, пытавшуюся прорваться к императору сквозь ряды рейксгвардии. Рыцари сомкнули строй и теснили ее, а Шварцхельм ударил сзади по диагонали, сверху вниз. Ни блокировать, ни уклониться было невозможно, так что Ульрика выпрыгнула из седла и, падая, услышала крик Ясим.

Приземлившись, она глянула вверх. Аравийка заваливалась, колени ее подогнулись. Ульрика откатилась в сторону, и кобыла тяжело шлепнулась на землю, туда, где только что лежала вампир, – с рассеченным пополам седлом, а заодно и позвоночником.

Долгую секунду Ульрика недоумевающе смотрела на мертвую лошадь, потом вскинула горящий взгляд на Защитника, вместе с гвардейцами спешившего к императору. Утробно зарычав, она кинулась за ними, до белизны костяшек стиснув в кулаке рапиру. Императора она убьет быстро, но его мясник-Защитник умрет очень и очень медленно.

– Капитан! – раздался голос Шталекера. – Капитан! Ламии!

Ульрика обернулась. Войско ламий было уже меньше чем в ста шагах, оно клубилось между деревьями слева от дороги, словно за ними гнались орды Пустошей. Ульрика выругалась. Она хочет драться с Защитником, а не с ними! Желает голову императора и шкуру Шварцхельма!

Но когда она взглянула на своих людей, брошенных прорвавшейся и ускакавшей за Карлом-Францем рейксгвардией и повернувшихся сейчас к новой угрозе, в груди у нее все сжалось. Гусары походили на ходячих мертвецов: потрепанные в бою за замком, изнуренные скачкой через поле боя, скатившиеся с крутого холма, схлестнувшиеся с превосходящими силами рейксгвардии на дороге. Среди них не нашлось бы ни одного не раненого. Ни одного неповрежденного шлема, ни одной не покрытой рубцами кирасы. Их лица и руки покраснели от крови. Глаза остекленели от усталости. Они оказались прекрасными солдатами, а вот она – плохим командиром. Ульрика устыдилась – она преследовала недостижимую цель, а они меж тем умирали вокруг нее. И сейчас она снова собиралась рвануться за императором и его Защитником, бросив людей на произвол судьбы. Не это она обещала им. Не такую сделку заключила со Шталекером.

Ульрика подбежала к ближайшей лишившейся всадника лошади и взмыла в седло.

– Плевать на рыцарей! Налево – кругом!

Едва она поставила лошадь в шеренгу рядом со Шталекером, из-за деревьев вырвались ламии, и Лашмия бросила заклинание. Черное облако сорвалось с ее вытянутой руки и, кружась, полетело к копейщикам.

Сперва Ульрике показалось, что это дым, но, когда туча приблизилась, она увидела, что это мухи. Тысячи мух. Они неслись перед ламиями на пахнущем склепом ветру, обволакивая копейщиков жужжащей, копошащейся массой. Люди Остермарка начали кричать и задыхаться – мухи залетали им в глаза и рты, залезали под доспехи, щекоча и кусая.

Ульрика дернулась и выругалась: ее лицо, тело, руки уже зудели от острых, болезненных уколов. Почему она не умеет творить магию? Почему не может отразить чужое колдовство?

– Ты умрешь за это, ведьма! – крикнула она и устремилась к ламии, вскинув над головой рапиру. – За Сильванию! За фон Мессингхофа!

Гусары попытались откликнуться на призыв и последовать за ней, но атака сразу захлебнулась: мухи ослепили людей, и, когда две силы сошлись, они могли разве что защищаться, да и то с трудом.

Ульрика набросилась на облаченных в толстую броню дев-воительниц эмиссара. Мухи гудели вокруг нее, но она знала, что ей надо пробиться к Лашмии и разорвать ее чары. У ламии и так слишком много преимуществ. Кавалеров-обожателей у нее больше, чем гусар у Ульрики, и еще дюжина вампиров, а Ульрика – одна. Но когда одна из великанш-северянок пала от ее клинка, Ульрика увидела, что ламийское войско потрепано почти так же, как и ее собственное. Сама Лашмия отчаянно пыталась удержать заклинание, а ее служанки и воины были изрублены, изрезаны в клочья – доспехи иссечены и помяты, тела измазаны запекающейся кровью. Некоторые едва держались в седлах. Другие определенно балансировали на грани паники.

Гусары Ульрики, несмотря на усталость, на раны и досаждавших им мух, были солдатами до мозга костей. Им и раньше случалось проигрывать, они знали, что такое поражение, и оно не пугало их. Они сражались с мрачной целеустремленностью гномов, прокапывающих себе путь из заваленной шахты. Когда Ульрика, заколов еще одну воительницу, оказалась лицом к лицу с Лашмией, копейщики, держа строй, рубили кавалеров-обожателей – как будто работали в забое, медленно и упорно уничтожая противника.

– Вам следовало привести армию, – ухмыльнулась Ульрика, метя в надменные глаза ламии, – а не стадо фехтовальщиков.

– Пусть мы умрем, неважно, – ответила Лашмия, парируя удар изукрашенным драгоценными каменьями ятаганом. – Мы помешали вашей безумной цели. Карл-Франц бежал. Ваша война окончилась, не начавшись.

Ульрика зарычала, не зная лучшего ответа. Да, и она, и ее люди могли еще выжить, но Лашмии действительно удалось предотвратить убийство императора. А если он не мертв, осмелятся ли сильванские хозяева графа разбудить Маннфреда фон Карштайна и начать вторжение?

Она направила рапиру в шею противницы, но ударить не успела – шипящее копье черной энергии вонзилось Лашмии в спину, заставив судорожно задергаться в седле; ее темная кожа ссыхалась, покрываясь морщинами.

Мушиный рой мигом рассыпался, завалив землю ковром мелких черных трупиков. Ульрика огляделась, ища, откуда вылетело это иссушающее копье, – и нашла. Из леса выходили фон Мессингхоф и потрепанные остатки Кровавых Рыцарей – меньше половины приведенного им к Амбосштейну отряда, – а идущий рядом с графом легат Эмманус, разминавший в ладонях шар потрескивающей энергии, готовился метнуть новую черную молнию.

– Сильвания! – выкрикнул фон Мессингхоф. – Сильвания превозмогает!

Под этот клич он и Кровавые Рыцари обрушились на задние ряды деморализованного ламийского войска, и резня началась всерьез. Окруженные, покалеченные, упавшие духом кавалеры-обожатели сами бросались на мечи сильванцев. Ульрика повернулась к Лашмии, чтобы прикончить ее, но той уже не было. Эмиссар исчезла быстро рассеивающимся облаком пепла, пахнувшим пылью и корицей. Ульрика и Шталекер незамедлительно расправились с оставшимися служанками-воительницами, довершив бойню. Однако удовлетворения Ульрика не почувствовала. Это не победа. Сильвания проиграла. Неважно, что поле боя покинут только они. Их дело мертво. Убито Лашмией и ламиями.

– Обер-капитан, – окликнул ее подъехавший фон Мессингхоф. Правый наруч он потерял, на предплечье зияла открытая рана. – Карл-Франц бежал?

Ульрика склонила голову.

– Простите, милорд. Мы пытались пробиться к нему, но безуспешно. Ламии нам помешали.

– Откуда они узнали, как нас найти? – проскрежетал Эмманус. – Кто предатель?

Проигнорировав его, фон Мессингхоф утер рукавом окровавленный лоб.

– Вы тоже попали в засаду там, наверху?

– Да, господин, – кивнула Ульрика. – Ламии напали на нас сзади. Мы собирались вести бой только в лесу, чтобы в замке нас не услышали, но... – Она замешкалась, не решаясь голословно обвинить Отилию. За нее это сделал Шталекер.

– Но ваша милашка кинулась в бега, – сказал он, горбясь на лошади так, будто мог упасть в любую секунду. – Она и Ругер – трусы. Выскочили на поле, ламии следом. Миг – и в замке затрубили рога.

– Она... погибла? – спросил фон Мессингхоф.

Ульрика покачала головой.

– Я сражалась и не видела.

– А остальные? Лассариан?

Ульрика бросила взгляд на замок и увидела змеившуюся на дороге цепочку факелов.

– Не знаю, господин, – сказала она, – но выяснять нет времени. Рейксгвардии приближается. Нам надо уходить.

– Да, – фыркнул из-под капюшона Эмманус. – Ваша игра окончена, сеньор. Вы подвели хозяина. Ждите расплаты.

Граф посмотрел на него.

– Нет. Это еще не провал. Есть еще Аршель. – Он развернул лошадь. – К баржам. Мы снова попытаемся сегодня ночью.

 

Два часа спустя, перед самым рассветом, после свирепой скачки, едва не погубившей их раненых скакунов, потрепанная армия фон Мессингхофа прибыла к баржам. Пока гусары и другие отряды людей торопливо заводили в трюмы лошадей, грузили снаряжение и раненых, Ульрика вслед за Эмманусом и фон Мессингхофом проследовала в личную, лишенную окон каюту графа под задней палубой первого судна.

Отилия и Лассариан уже ждали там. Отилия скорчилась на кушетке – в разорванной одежде, покрытая запекшейся кровью, она, всхлипывая, пила кровь раба. Лассариан, ссутулившись в кресле, смотрел на нее из-под полуопущенных век. Старый Блютегель, стоя на коленях, счищал с навощенного деревянного пола кровь и грязные отпечатки ног, но поднялся и поклонился вошедшему фон Мессингхофу.

– Добро пожаловать, господин. Вы... принесли хорошие новости?

Эмманус фыркнул.

– Я не мертв. – Фон Мессингхоф бросил плащ и перчатки на кровать. – Увы, как и Карл-Франц.

– Жаль слышать, господин, – вздохнул Блютегель. – Но могу ли я спросить? Рукке с вами? Он жив?

Фон Мессингхоф пожал плечами и оглянулся на остальных.

– Он ушел с упырями, – сказала Ульрика. – Больше я его не видела.

Глаз старика дернулся, но он вновь поклонился.

– Спасибо. Господам потребуются полнокровные рабы?

Ульрика отказалась, а фон Мессингхоф кивнул:

– Приведи Шиллера. Мне нужна сила.

Блютегель удалился, оставив пятерых вампиров одних. Фон Мессингхоф со стоном опустился в кресло напротив Лассариана и жестом предложил Ульрике присесть на скамью напротив Отилии. Эмманус остался стоять.

– Если вы намерены предпринять еще одну попытку, господин, – сказал он, – то предателя, выдавшего нас, необходимо разоблачить. – Она обвела всех взглядом; из-под капюшона виднелись лишь красные глаза легата. – Когда граф рассказывал о своих планах, присутствовали только мы пятеро. Следовательно, один из нас предатель – и долженумереть.

– Это Ульрика! – прорычала Отилия, отрываясь от бессознательного раба, обмякшего в ее объятиях. – Кто еще? Она никогда не предавала ламий!

Ульрика фыркнула.

– Не выставляйте себя еще большей идиоткой. Если я – предатель, почему они атаковали и меня?

– А чем еще ламии оплачивают услуги? – усмехнулась Отилия.

Ульрика хотела возразить, но не нашла аргумента. Нападение на собственных союзников – воистину освященная веками ламийская традиция. То, что они пытались убить ее, не исключало возможности того, что она шпионила на них.

– Тогда, может, это вы, – сказал Лассариан, холодно глядя на Отилию. – Вы определенно принесли вреда больше любого другого. Может, вы вовсе не струсили. Вдруг вы специально выскочили на поле, чтобы навлечь на нас гибель с обеих сторон.

– Я не струсила! – выкрикнула Отилия. – Это все Ругер! И я не выдавала нас ламиям! Я их презираю!

– Это, по крайней мере, правда, – сказала Ульрика. – Отилия ненавидит ламий больше, чем кто-либо из нас. – Она повернулась к Лассариану: – А как насчет вас, генерал? Вы сказали, что планируете улететь на своем адском жеребце прежде, чем наступит конец. Это вы и собирались сделать с самого начала? Бросить нас погибать? И просто устроили представление, сражаясь с ламиями?

Лассариан закатил глаза.

– Ну и кто тут идиот? Был бы я здесь, если бы предал вас?

– Конечно, – сказал фон Мессингхоф. – Чтобы добить выживших. Чтобы убедиться, что работа сделана.

Теперь Лассариан выпучил глаза и резко сел.

– Господин, уверяю вас, я...

За дверью послышались торопливые шаги, ручка повернулась. Ульрика и остальные инстинктивно потянулись к оружию, но когда дверь открылась, за ней оказался всхлипывавший Блютегель – и четверо мужчин, что-то несших.

– Господин! – Старик, пошатываясь, вошел в каюту. – Мой сын... ваш сын – он вернулся! Вы должны спасти его!

Четверо мужчин втащили в каюту одеяло и опустили его на пол. На импровизированных носилках лежал Рукке – и Ульрика вовсе не была уверена, что он жив. Весь израненный, с рукой, раздавленной в месиво, он лежал абсолютно неподвижно, как труп, все его светлые волосы сгорели, кожа на правой стороне лица обуглилась и отслаивалась. Правое ухо отсутствовало. Мощный удар – вероятно, боевого топора – лишил его зубов и раздробил челюсть.

Отилия поморщилась и отвела взгляд. Лассариан скривился. Ульрика содрогнулась. Фон Мессингхоф встал и посмотрел на Рукке сверху вниз. Глаза его оставались непроницаемы.

Блютегель умоляюще протянул к нему руки.

– Пожалуйста, господин. Вы можете исцелить его. Вы можете его спасти.

– Ради чего? – спросил фон Мессингхоф. – На восстановление уйдут годы – годы мучений. Руку он наверняка потеряет. А рот... – Он покачал головой.

– Господин, – промямлил Блютегель. – Вы обещали, когда обратили его. Говорили, что будете заботиться о нем – вечно. Что станете обращаться с ним как с собственным сыном.

– Так я и делаю! – рявкнул граф. – Думаете, я позволил бы любому своему сыну страдать от боли? Кровь Нагаша! Зачем этот дурак вообще ринулся в атаку? – Он обернулся к Лассариану: – Вы ему приказали?

– Нет, господин, – ответил генерал. – Он пошел по собственной воле, вслед за Отилией...

Один из принесших Рукке людей поклонился.

– Прошу прощения, господа. Мы были с ним. Мы увидели бросок леди и подумали, что подан сигнал.

Фон Мессингхоф застонал и запустил пальцы в затвердевшую от крови шевелюру.

– Это моя вина, – пробормотал он. – Все из-за того, что любовницы и сыновья занимают места, на которые надо ставить профессионалов. Я дурак!

Отилия вскинула голову; глаза ее сверкали.

– Вы говорите обо мне, господин? Я разочаровала вас?

Граф повернулся к ней.

– А вы думаете, нет? Если бы не вы, положение можно было бы спасти! Если бы вы не сорвались, мы бы могли разгромить ламий без помощи имперцев. Мы могли бы еще разыграть свою комбинацию. Но...

– Я не срывалась, господин! Это Ругер!

– Значит, вы не смогли воодушевить его! Вы плохой командир! – Он ткнул пальцем в сторону Ульрики. – Посмотрите, что сделала ваша сестра этой ночью! Атакованная с тылу врагами, она удержала свое войско – а вы сломались! Атакованная снова с тыла новыми врагами, которых подняли вы, она сохранила присутствие духа, вытащила своих людей из беды и привела их ко мне на помощь. Она провела бойцов сквозь огонь, провела по обрыву, бросила на самых смертоносных рыцарей Империи – и они следовали за ней как тень! Вот что значит лидерство! Вот так побеждают в битвах! Боги! Несмотря на то что вы разоблачили нас своей трусостью, она за малым не добыла голову императора!

Трясущаяся от ярости Отилия метнула на Ульрику горящий взгляд.

– А что, если все это – уловка? – завопила она. – Что, если именно она сообщила ламиям, где мы и что задумали?

Фон Мессингхоф рассмеялся.

– Вы теперь можете сказать что угодно, да? Зачем Ульрике рисковать своей жизнью, нападая на Карла-Франца, если все это – уловка?

– Может, для того, чтобы он оказался в Нульне, вне вашей досягаемости? – фыркнула Отилия. – Напугать императора близкой смертью – отличный способ защитить его от вас.

Фон Мессингхоф открыл было рот, чтобы снова высмеять ее, потом закрыл и посмотрел на Ульрику – на сей раз с сомнением. Ульрика напряглась.

– Господин, – сказала она, – как вы могли такое подумать? Это Отилия все испортила. Это она сорвалась.

– Ругер сорвался! – в который раз возразила Отилия. – Тот самый Ругер, из которого она пила! Может, он выполнял ее приказ, предупреждая имперцев и навлекая на нас погибель!

Ульрика застыла.

– Я пила из Ругера несколько недель назад! Он...

– Лассариан видел, как она говорила со своей прежней госпожой, графиней Габриеллой, – продолжила Отилия. – В разгар боя.

Фон Мессингхоф повернулся к Лассариану.

– Это правда?

Тот кивнул.

– Воистину, господин. Я видел это своими глазами.

Теперь граф сверлил ее взглядом. Ульрика сглотнула, у нее закружилась голова. Как такое могло случиться? Секунду назад он восхвалял ее – а теперь считает предателем? Она метнула взгляд на Отилию. Пускай бывшая экономка переметнулась – она все равно оставалась настоящей ламией, такой, какой Ульрика и не была никогда. Она знала, как извратить слова, чтобы факты плясали.

– Боярыня? – выжидающе спросил граф. – Вы говорили с графиней Габриеллой?

– Она... она просила меня вернуться к ней. Я велела ей катиться в ад и поскакала спасать вас. Вот и все.

– Кто-нибудь может это подтвердить? Кто-нибудь вас слышал?

Ульрика задумалась. Они беседовали далеко от копейщиков, среди конных умертвий Лассариана, а те глухи и немы.

– Никто, – сказала она.

Рука фон Мессингхофа безотчетно легла на эфес меча. Он прикусил губу.

– Боярыня, мне не хочется в это верить, но...

– Господин, прошу, подумайте! – Ульрика вскочила, развела руками. – Даже если бы я и хотела, когда бы я могла предупредить ламий? Я даже не знала, куда мы отправимся – до самой ночи атаки! А когда вы нам сообщили, я занималась снаряжением своих людей, меня все видели. Как бы я отправила врагам послание? Мне пришлось бы сделать это, когда мы выехали...

Она осеклась, вспомнив. А ведь кое-кто отправлял послание – как раз когда они выехали. Кое-кто отправлял два послания.

– То же самое можно сказать о любом, кто находился в моей палатке, – отмахнулся фон Мессингхоф. – Все мы были на виду друг у друга, и все-таки кто-то сообщил врагам. Иначе ламии не знали бы, где устроить засаду.

– Да! – Кожа Ульрики покрылась мурашками от возбуждения, когда она резко повернулась к Блютегелю. – Старик, почему ты выпустил двух летучих мышей, когда мы тронулись в путь?

Старый слуга заморгал.

– Ну, я... я отправил сообщение баржам, передал им, где нас встречать после боя.

– В чем дело? – раздраженно поинтересовался фон Мессингхоф. – Почему вы допрашиваете Блютегеля?

Ульрика продолжала смотреть на дворецкого.

– Почему вы взяли двух летучих мышей? Почему? Зачем нужны две мыши, если надо отправить одно сообщение?

Старик открыл рот, закрыл, снова открыл.

– Я... я могу объяснить. Я...

Но он больше ничего не сказал. Только затрясся.

Фон Мессингхоф шагнул к нему.

– Блютегель?

Дворецкий спрятал лицо в ладонях и упал на колени.

– Мне жаль, господин. Мне жаль.

Разъяренный фон Мессингхоф схватил старика за грудки, одной рукой оторвал его от земли и заглянул в его глаза.

– Почему?

ГЛАВА 29
ГЕРОЛЬД КОРОЛЕВЫ

 

– Вы – вы нарушили обещание! – завопил Блютегель. – Вы сказали, что будете обращаться с ним как с собственной кровью! – Старик бессильно толкнул фон Мессингхофа. – А сделали его своим псарем!

Граф продолжал сверлить дворецкого пылающим взглядом.

– И поэтому вы предали меня? Загубили рождение Сильванской Империи потому, что я поставил вашего сына на место, которого он заслуживал? Дурак! Никто не становился аристократом ночи за один виток человеческой жизни! У меня была целая вечность, чтобы взрастить его! А вы ожидали при жизни увидеть, как он становится моим фаворитом?

– Мне сказали, вы вообще не возвысите его, – всхлипнул Блютегель. – Мне сказали, что он для вас – помеха, которую вы уничтожите, как только я умру!

Судя по гримасе, на миг исказившей лицо фон Мессингхофа, именно это он и намеревался сделать. Граф встряхнул Блютегеля.

– Вам сказали? Кто?

– Леди, – пролепетал дворецкий. – Графиня. Она сказала, ламии исполнят обещание, не сдержанное вами. Сказала, что, как только вы потерпите поражение, Рукке станет правителем всей Сильвании. Не просто ее сыном, а князем! Князем крови!

Фон Мессингхоф прикрыл глаза, по-прежнему не отпуская дворецкого.

– Вы дурак, Блютегель. При дворах Ламии правят лишь женщины. Она солгала вам.

– Только не графиня. Она обещала.

– Она пила вашу кровь, – фыркнул граф. – Я чую. – Он крепче стиснул ворот старика, так что Блютегель закашлялся, задыхаясь. – Скажите мне одно, прежде чем я убью вас. Как они добрались до Амбосштейна вовремя? Я обнародовал конечный пункт назначения лишь вчера на закате. Они не могли добраться сюда из Нульна за четыре часа. Такое путешествие занимает дни.

Блютегель засмеялся – захихикал тоненько, придушенно.

– Белый король!

Граф еще раз тряхнул его.

– Что? Говорите внятно!

Блютегель закашлялся. Захрипел:

– Вы поступили очень разумно, граф, не сказав нам, куда мы идем. Но, произведя свои расчеты, вы оставили на карте шахматные фигуры. Белый король стоял у Амбосштейна. Я знал, куда мы отправимся, еще до того, как мы покинули Штирвудский лес два дня назад.

– Двух дней все равно недостаточно, чтобы добраться из Нульна вовремя.

– Да, но ламии уже ждали у Аршеля, думая, что вы нападете там. Всего ночь – и они уже у Амбосштейна. В последний раз я сообщил им только окончательную расстановку.

Фон Мессингхоф зарычал и отшвырнул Блютегеля, так что тот с глухим стуком ударился спиной и затылком о переборку – и со стоном сполз на палубу.

– Вот мне расплата за доверие к людям. – Граф перешагнул через старика, выпуская когти. – В итоге они всегда идут против тебя.

Он замахнулся, собираясь располосовать горло Блютегеля, но тут за спиной его еле слышно просипели:

– Нет, господин. Пожалуйста.

Ульрика, фон Мессингхоф и другие обернулись. Рукке присел, морщась, опираясь на изувеченную руку, – и смотрел на своего человеческого отца единственным оставшимся глазом.

– Позвольте мне убить его, – прошептал он хрипло, словно у него было перерезано горло. – Он больше, чем кто-либо, виноват в том, что случилось со мной.

Блютегель вскинул голову.

– Нет, Рукке, – выдавил он дрожащим голосом. – Я же говорил тебе не лезть, держаться подальше...

Фон Мессингхоф глянул сверху вниз на молодого вампира.

– Вы убьете своего отца?

– Вы – мой отец, – выдохнул Рукке. – И я докажу, что достоин быть вашим сыном.

Граф секунду задумчиво смотрел на него, потом пожал плечами и пинком подтолкнул Блютегеля ближе к Рукке. Юноша, как наполовину раздавленный паук, заполз на отца и открыл изувеченный рот.

– Пожалуйста, Рукке, – всхлипнул старик. – Я сделал это ради тебя. Я пытался тебя спасти.

В раздробленных челюстях Рукке едва ли остался хоть один целый зуб, но он все равно прокусил шею Блютегеля, терзая плоть зазубренными пеньками. Старик кричал и лягался, но Рукке прижимал его к доскам и пил, чавкая, как старая карга, хлебающая суп, и на палубе под ними расплывалась кровавая лужа.

Отилия и Лассариан с отвращением отвернулись, но Ульрика не могла отвести взгляд. Она видела, как слабеет сопротивление Блютегеля, как начинают затягиваться раны Рукке – все, кроме самых серьезных; рука, лицо, опаленный скальп оставались омерзительно-влажными.

Фон Мессингхоф смотрел на этих двоих угрюмо и печально.

– Вы с самого начала были ошибкой, – тихо произнес он. – Обращенный из жалости, а не по любви. А теперь вы совершили преступление, не подлежащее искуплению. Ваш отец был хорошим человеком – вы бы таким никогда не стали, но ваше трудное положение вынудило его повернуть против меня. Из-за вас я потерял его.

Рукке, поглощенный кормежкой, похоже, ничего не слышал.

Граф вздохнул и обнажил меч.

– Я признаю свою вину, и вы столь же невинны в своих преступлениях, как щенок, прогрызший дыру в ботинке, но ошибку надо исправить, а смерть вашего отца – отмстить.

Эти слова вроде бы проникли в затуманенный кровью мозг Рукке. Он оттолкнулся от трупа отца, встал на колени и уставился на фон Мессингхофа уцелевшим глазом.

– А? – сказал он.

Одним взмахом меча граф снес с плеч кошмарную голову. Она откатилась, а туловище Рукке шлепнулось на тело отца – как будто мертвецы обнялись.

Фон Мессингхоф вытер клинок о шарф и убрал оружие в ножны.

– Сына выбросьте за борт, – велел он принесшим Рукке людям. – Отца, когда причалим, похороните с соблюдением всех обрядов его веры.

Мужчины торопливо перевалили тело Рукке на одеяло, а фон Мессингхоф повернулся к Ульрике – и склонил голову.

– Спасибо, что разоблачили предателя, – сказал он, – хотя мне очень хотелось бы, чтобы это оказался кто-то другой.

Ульрика поклонилась.

– Мне жаль, господин.

Он отмахнулся.

– Оставьте меня, все. Поспите. К ночи мы доберемся до Аршеля. Готовьтесь. Я должен продумать план. Другого шанса нам не представится.

Ульрика встала, шагнула к двери вместе с другими – и придержала ее для них. Отилия, проходя, наградила ее ядовитым взглядом.

– Леди, – спросила Ульрика, выходя следом за ней, – чем именно я так рассердила вас?

Отилия обернулась и окинула ее с ног до головы ледяным взглядом.

– Вы здесь, – уронила она и удалилась.

Лассариан рассмеялся.

– Вам следовало назвать предательницей эту красотку. Ее бы граф куда охотнее скормил Рукке.

 

Ульрика проснулась от грохота и крика. Ее каюта, каморка не больше чулана с подвешенным к потолку гамаком, соседствовала через переборку с каютой фон Мессингхофа, и грохот раздавался оттуда – а теперь послышались еще и звуки борьбы.

– Господин! – выкрикнула она, неуклюже вывалилась из гамака, схватила рапиру и в одних бриджах и рубахе выскочила в узкий проход. Стоял день. Из щелей в досках палубы сочился солнечный свет. За полуоткрытой дверью фон Мессингхофа виднелись дергающиеся конечности. С клинком наготове Ульрика саданула створку плечом, влетела внутрь – и резко остановилась.

Граф склонился над распростертым на полу человеком в дорожном плаще. Его пятки судорожно барабанили по полу. Фон Мессингхоф погрузил клыки в шею жертвы. Когти графа были выпущены и окровавлены. Только сейчас Ульрика сообразила, что никогда раньше не видела, как он ест.

– Господин, – спросила она, – все в порядке?

Фон Мессингхоф поднял глаза, и гримаса досады исказила его лицо. Он опустил человека – и сломал его шею.

– Это – так, ничего, – сказал он, вытирая губы. – Просто убил гонца, доставившего плохие известия.

– Плохие известия?

Следом за Ульрикой вошли Отилия и Лассариан, оба в халатах. Граф подошел к креслу и опустился в него.

– Господин, что случилось? – спросила Отилия.

Он жестом предложил всем сесть, но потом долго молчал, разглядывая труп только что убитого им мужчины, из которого все еще медленно сочилась кровь.

– Карл-Франц добрался до Нульна, – произнес он наконец. – Он не остановился в Аршеле. Не стал отдыхать. Не ел и не пил. Он и его свита скакали напрямик, без привалов, и прибыли к воротам Нульна за час до заката. – Он вздохнул. – Это конец. Мы проиграли.

Ульрика, Отилия и Лассариан с тревогой переглянулись. Отилия нервно облизала губы.

– Неужели ничего нельзя сделать, лорд? Мы ведь уже входили в Нульн раньше.

Фон Мессингхоф гневно глянул на нее.

– Он не просто в Нульне! Он во дворце графини Эммануэль, среди всех ее солдат, магистров и жрецов! Нет у меня армии, способной пробить такие стены и одолеть всех императорских защитников. И никакими уловками его уже не выманить. Он знает, что мы за ним охотимся! Он начеку! – Граф дико захохотал, тыкая пальцем в сторону Ульрики. – Вы! Вас хотят заполучить живой или мертвой, подумать только, ну прямо как королеву ламий! Ваше описание разослано по всем деревням, постоялым дворам и каждому дорожному смотрителю, вдоль всей дороги от Нульна до Альтдорфа! Нет. Это немыслимо. Карл-Франц все равно что на Маннслиб. Нам до него не дотянуться.

Отилия пристыженно опустила голову, а Ульрика и Лассариан сидели молча, боясь прервать молчание. Граф снова надолго уставился на труп, потом заговорил, не поднимая глаз:

– Теперь я умру. За провал фон Карштайн карает смертью. Вернусь в Сильванию, представлю отчет и стану ждать казни. Но вам ни к чему разделять мою учесть. Вам, Лассариан, я бы посоветовал найти нового господина, возможно, в Бретоннии или еще южнее – где-нибудь, куда Сильвания еще не поглядывает. Отилия, Ульрика, вы можете поступить так же, если хотите, или попробуйте попытать удачи с ламиями. Они – наилучшая защита от его гнева, по крайней мере на какое-то время. Мне жаль, что я втянул вас в это. Думал возвысить – а получилось, уронил. Вы стали бы героями нового порядка. А теперь... теперь придет черед кого-то другого объявить основание Сильванской Империи.

Он встал и подошел к дорожному сундуку, где лежали его вещи.

– Я высажусь на берег, не доезжая до Нульна. Ваша служба у меня окончена. Идите куда хотите. Делайте что пожелаете.

В каюте воцарилась тишина, потом Лассариан фыркнул, встал и вышел. Ульрика собиралась последовать за ним, но тут Отилия, прикусив губу, заговорила снова:

– Господин, пожалуйста. Я не хочу покидать вас. Вы мой господин. Вы мой...

– Я ваша погибель! – прорычал фон Мессингхоф, и когти его вонзились в крышку сундука. – Тот, кто останется со мной, долго не проживет. Убирайтесь, пока я не ударил вас. Убирайтесь обе!

Отилия поднялась и, пошатываясь, двинулась к двери. Ульрика двинулась следом за ней, с содроганием представляя, как стучится в дверь борделя Габриеллы и умоляет позволить ей вновь стать ламией. Однако, уже подойдя к выходу, она вдруг остановилась. Одна шальная мысль, чиркнув о другую, зажгла в ее голове крохотную искру идеи.

– Господин, – повернулась она.

– Я просил вас уйти, – прорычал фон Мессингхоф.

– Господин, а что если я знаю способ выманить его?

– Нет такого способа.

– Может, и есть. Вы сами недавно сказали – и это может сработать.

Граф, раздраженно насупившись, поднял на нее взгляд.

– Перестаньте нести чушь. Что я такого сказал?

Ульрика прижала ладонь к груди.

– Что я – как королева ламий, которую хотят получить живой или мертвой.

ГЛАВА 30
ПРИМАНКА

 

Фон Мессингхоф посмотрел на Ульрику – и шагнул к ней. Руки его дрожали.

– Говорите, – потребовал он. – Говорите!

Ульрика невольно попятилась.

– Вчера ночью, когда мы сражались с рейксгвардией, я услышала, как император велел своему Защитнику взять меня живой. Вы сказали, что мы должны создать впечатление, что императора убили ламии, – вот я и назвалась герольдом королевы Серебряного пика. Он... он хотел допросить меня. Узнать планы ламий. Если мы известим его, где я...

Глаза фон Мессингхофа на миг вспыхнули светом надежды – и тут же погасли.

– Нет, – вздохнул он. – Идея хорошая, но не сработает.

– Почему?

– Потому что придет за вами не император. Если он действительно хочет допросить вас лично, то пошлет на захват рейксгвардию – и вас притащат во дворец, бросят в самую глубокую темницу, закуют в серебряные кандалы и подвергнут таким пыткам, что вы пожалеете о своем бессмертии. Вам его не выманить. Только сами попадетесь.

Ульрика выругалась. Ну конечно, он прав. Не может же она попросить Карла-Франца о свидании – и ожидать, что он явится в ее ловушку без охраны. Но должен быть способ использовать ее как приманку!

– Господин, могу я внести предложение?

Ульрика и фон Мессингхоф обернулись. В дверях, нерешительно переминаясь, стояла Отилия.

Граф нахмурился.

– Что такое?

Отилия вошла в каюту.

– Знаете сказку о кролике, который просил не бросать его в терновый куст? А что, если Ульрика поступит наоборот?

– Что вы имеете в виду?

– Что, если она попросит, чтобы ее заточили во дворце? Если она будет ну просто жаждать отправиться туда?

– Чтобы они решили, что я собираюсь устроить там какую-то пакость? – уточнила Ульрика. – Чтобы они испугались меня впустить?

– Именно. Они будут вынуждены запереть вас где-то еще, и если Карл-Франц захочет с вамп побеседовать, ему придется самому навестить вас.

– Ничем не лучше, – фыркнул фон Мессингхоф. – Они могут запереть ее где угодно. Мы не сможем спланировать атаку заранее.

Отилия улыбнулась, холодно и жестоко.

– Можем, если она позволит схватить себя охотникам на ведьм – и только им. Тогда ее не заберут никуда, кроме Железной Башни.

Глаза Ульрики расширились, она оскалилась и повернулась к фон Мессингхофу.

– Господин, это не план погубить Карла-Франца. Это план уничтожить меня! Раньше она уже пыталась сдать меня охотникам на ведьм!

– Чем же это лучше? – спросил фон Мессингхоф, глядя на Отилию. – Башня на острове посреди Рейка, хорошо укрепленная, соединенная с большой землей только двумя мостами.

Отилия пожала плечами.

– Вы хотели знать заранее, куда отправят Ульрику. По-моему, это единственный способ. Что до остального – не знаю. Вы говорили, что я не тактик.

– Ясно, – сказал фон Мессингхоф.

Но теперь в голове Ульрики завертелись шестеренки. Что, если оборону острова можно использовать в своих интересах?

– Хотя... может сработать, – сказала она. – Вот.

Она подошла к столу фон Мессингхофа, взяла перо, окунула его в чернила. Фон Мессингхоф и Отилия наблюдали, как она чертит на клочке пергамента два берега Рейка, рисует между ними круг, обозначающий Железную Башню, и два моста, один соединенный с северным берегом, другой – с южным.

– До башни можно добраться и по реке, милорд, – сказала она, рисуя указывающую на остров стрелку посередине Рейка. Потом снова макнула перо в чернила и перечеркнула мосты. – И если как-то убрать мосты, кому-либо будет очень трудно прийти на помощь императору, ступившему на остров.

Глаза фон Мессингхофа вновь загорелись. Разглядывая простенькую карту Ульрики, он рассеянно прикусил ноготь.

– У нас есть баржи. Пристать к острову мы можем без проблем. Его окружат и отрежут.

– Если мы сможем убрать мосты, – подчеркнула Ульрика.

– Да. – Фон Мессингхоф принялся мерить шагами каюту, потом жестом отослал женщин. – Идите, скажите Лассариану, что я с ним все-таки еще не закончил. И разбудите легата Эммануса. Кажется, я нашел наконец применение его немалым силам.

Ульрика поклонилась, Отилия сделала реверанс, и они покинули помещение.

В коридоре Отилия коснулась руки Ульрики.

– Это очень смело, что вы вызвались добровольцем, – сказала она, улыбаясь. – Очень смело.

И ушла. Ульрика сглотнула. Действительно, она сама это предложила – но сейчас чувствовала, будто угодила в ловушку, подстроенную Отилией.

 

Две ночи спустя Ульрику, сидевшую на высоте двухэтажного дома, на статуе Магнуса Праведного в центре великолепного Храмового района Нульна и глядевшую сверху вниз на настоящую армию охотников на ведьм и рейксгвардейцев вокруг, вновь охватило то же чувство.

Зачем она предложила это безумие и как вообще предполагает теперь выжить?

Самым трудным аспектом плана оказались отнюдь не мосты – с их разрушением, похоже, вполне мог справиться легат Эмманус, – а скорее, выбор подходящего для разоблачения места и времени. Следовало все устроить так, чтобы охотники на ведьм схватили ее, не оставив шанса рейксгвардии, – но чтобы при этом Карл-Франц непременно услышал о ее пленении. Иначе какой смысл позволять заточить себя в Железную Башню? Это было бы бессмысленно и даже фатально.

Так что в итоге, получив через шпионскую сеть секретную информацию о распорядке Карла-Франца, фон Мессингхоф решил, что Ульрике лучше всего дать о себе знать на третью ночь пребывания императора в Нульне. Именно тогда на большом конклаве в величественном нульнском храме Зигмара он собирался встретиться с архилектором Зигмара, с великим магистром храмовников Зигмара – главой охотников на ведьм, а также с представителями иных культов, чтобы обсудить проблему вампиров и попытаться выработать скоординированную стратегию борьбы с ними. Конклав проходил в храме, а не во дворце, чтобы дать возможность народу увидеть молящегося Карла-Франца во всем своем блеске, а архилектору – публично поприветствовать императора как воплощение всех добродетелей Зигмара и истинного друга Нульна.

В полдень император в сопровождении Людвига Шварцхельма и двух отрядов рейксгвардии покинул дворец графини и под вопли выстроившихся вдоль улиц ликующих толп прошествовал через Альтештадт к Храмовому району, затем преклонил колени и помолился на ступенях великого храма, после чего архилектор увенчал его золотым лавром, одарил серебряной чашей, и император долго стоял с величественным видом, внимая нескончаемой приветственной речи. Наконец, отсалютовав ревущей толпе, собравшейся у подножия храмовой лестницы, император вошел внутрь – где и началась настоящая работа.

Сейчас, через четыре часа после захода солнца, Ульрика начала замечать признаки, что конклав вскоре завершится. Четверть часа назад из служебных дверей храма выскользнул рыцарь и подошел переговорить с капитаном рейксгвардии, который командовал подразделениями, оцепившими собор после того, как в него вошел Карл-Франц. Одна рота осталась на страже, а другая выстроилась колонной перед главным входом, шагах в тридцати от статуи, на которой притаилась Ульрика. Лошадей Карла-Франца и Шварцхельма уже подвели к подножию широких мраморных ступеней, и они ждали возвращения хозяев.

Ждала и толпа, озаренная рыжим светом сотен мерцающих факелов. Насколько Ульрика могла судить, люди простояли здесь весь день, терпя и жару, и вечернюю прохладу, и все только ради короткого взгляда на своего императора, который вот-вот выйдет из храма и ускачет прочь. Целый день в толпе сновали продавцы пива и сладостей, предприимчивые торговцы предлагали значки и жестяные монеты с отчеканенным профилем Карла-Франца, а также флажки, кокарды и даже бумажные веера, раскрашенные в цвета Империи. Настроение в толпе, соответственно, царило праздничное.

Были, однако, и другие, распространявшие не веселье, а страх, они тащили за собой, точно какая-нибудь магнитная комета, хвост молчания и трепета – охотники на ведьм бродили среди зевак группами по шесть-семь человек, низко надвинув широкополые шляпы, подметая пыль полами длинных плащей, разыскивая намеки на ересь или бунт. Люди сторонились их, отводили при их приближении взгляды и нервно смотрели им вслед, когда они проходили мимо.

Ульрика тоже смотрела на них. Именно им она собиралась сдаться, начав свой фарс, а радушием они отнюдь не славятся. Остается только надеяться, что Карл-Франц поторопится и ей не придется слишком долго пользоваться их гостеприимством.

Словно уловив ее мысли, один из охотников на ведьм вскинул голову, разглядывая статую Магнуса Праведного, – и посмотрел, кажется, прямо на Ульрику. Это оказался Майнхарт Шенк! Вампир отпрянула в тень вскинутого молота древнего героя и застыла абсолютно неподвижно, постаравшись окаменеть, уподобившись памятнику.

Шенк близоруко прищурился, потер подбородок – и двинулся дальше следом за своими людьми. Ульрика перевела дух. Если бы он заметил ее раньше времени, план бы рухнул.

С глухим скрипом огромные двери храма распахнулись, и вдоль лестницы выстроились высыпавшие наружу рейксгвардейцы с мечами наголо. В груди Ульрики сжалось, холодок пробежал по спине. Ну вот. Занавес поднимается. Комедия вот-вот начнется. Пришла пора сыграть свою роль.

Когда последняя пара рыцарей заняла места на ступенях, из храма выступил и остановился на широкой площадке у входа Карл-Франц – с Людвигом Шварцхельмом у плеча и почетным караулом по бокам. Никто бы не сказал, что он болен и слаб от лихорадки. Карл-Франц держался прямо и гордо, как и следует императору. Толпа разразилась оглушительными ликующими криками, и рейксгвардии пришлось оттеснить людей, бессознательно подавшихся вперед.

Император с улыбкой отсалютовал всем, потом поднял руки, прося тишины. Ему повиновались почти мгновенно. Рев перешел в шепот: люди обратились в слух, с нетерпением ожидая, когда Карл-Франц заговорит.

Но Ульрика опередила императора.

– Карл-Франц, князь Рейкланда, император провинций! – выкрикнула она, вспрыгнув на макушку гигантской гранитной головы Магнуса Праведного. – Однажды вы сбежали от меня, сеньор! Так что я вернулась вновь бросить вам вызов!

Все взгляды обратились к ней – и тех, кто был в толпе, и тех, кто стоял на ступенях; из-за этого внимания язык Ульрики чуть не застыл во рту. Она судорожно сглотнула и заставила себя продолжить:

– Я, графиня Габриелла Ламийская, герольд королевы Серебряного пика, требую, чтобы вы сошлись со мной лицом к лицу в поединке за корону, сидящую на вашей голове, и Империю, лежащую на ваших...

Выстрел заглушил последнее слово – пуля ударила Ульрику в плечо, отбросив ее назад и вынудив ловить равновесие на макушке Магнуса. От боли закружилась голова, но вампир посмотрела вниз. Капитан Шенк глядел на нее из-под шляпы, в руке его дымился длинноствольный пистолет. Другие охотники тоже целились в нее.

Ульрика отступила, отсалютовала императору клинком, развернулась и нырнула в толпу за статуей.

Громовой рев сотряс воздух, когда она приземлилась в гуще людей. Тысячи глоток вопили, требуя ее крови, но весь этот гомон перекрыли голоса тех, кто привык командовать.

– Убить ее! – хрипло и гневно проорал Шенк. – Убить вампира! Именем Зигмара, уничтожить!

– Живьем! – Голос Карла-Франца был выше и четче. – Взять живьем! Я допрошу ее!

Но громче всех, будто пушечный залп, громыхнул бас Шварцхельма:

– Окружить площадь! Не дать ей уйти! Она пленница императора!

Толпа вокруг Ульрики орала, тыкая в нее пальцами. Те, кто посмелее, протискивались ближе, с палками и кинжалами в руках. Ульрика зарычала на них, показав клыки, взмахнула рапирой, хотя раненая рука отчаянно протестовала, – и храбрецы в ужасе отпрянули, завывая еще громче.

Ульрика побежала, виляя влево и вправо, направляясь к южному концу площади – но не слишком быстро. Шенк и его люди гнались за ней, разгоняя толпу пинками и дубинками, а ей не хотелось сильно отрываться от них. В то же время шестеро конных рейксгвардейцев пробивались сквозь толчею справа, спеша перекрыть боковую улицу. Что же, если время рассчитано правильно – все идет отлично.

Она кинулась к гвардейцам, протягивая руки и крича:

– Возьмите меня во дворец! Я должна поговорить с императором во дворце!

Рыцари повернули к ней, вскинув оружие, но, когда они подобрались достаточно близко, она оглянулась, словно испугавшись охотников на ведьм, и метнулась мимо всадников на боковую улочку.

– Не подпускайте их! Я им не сдамся! Только вам!

– Пропустите нас, идиоты! – рявкнул Шенк сзади. – Она же смоется!

– Мы ею займемся, мясники! – ответил рыцарь. – Она нужна живой!

Ульрика нырнула в заполняющую улицу толпу и обернулась, не собираясь уходить слишком далеко. Охотники на ведьм яростно проталкивались за ней, опережая рыцарей, которые медлили, не желая давить честных граждан в стремлении быстрее добраться до добычи. Ульрика облегченно вздохнула. Она это сделала. Убедившись, что Шенк видит ее, она метнулась в боковой проход, слишком узкий для всадников.

– Она свернула на запад! – воскликнул Шенк. – За ней!

 

Миновав несколько кварталов, несколько раз едва не промахнувшись, Ульрика заскочила на задний зеленый двор богатого дома, приткнувшегося к Альтештадтской стене, убрала оружие в ножны и принялась карабкаться наверх – но медленно-медленно, как смертельно раненная, – что, впрочем, не так уж и далеко отстояло от истины.

Загрохотали тяжелые сапоги, огибая дом, и пуля расколола камень, к которому Ульрика уже протянула окровавленную руку в поисках опоры. Вампир с криком упала в сад и перекатилась, прижавшись спиной к стене, попавшимся в капкан волком рыча на людей, окруживших ее с мечами и пистолетами наготове.

– Я не сдамся вам, мучители, – прохрипела она. – Доставьте меня во дворец. Отведите к Карлу-Францу. Он человек чести.

– Никуда я тебя не поведу, – отрезал Шенк. – Ты умрешь здесь – за убитых тобой братьев, за всю свою ложь, за испорченного тобой хорошего человека.

Ульрика сглотнула; страх щекотал ее шею. На это она не рассчитывала. Шенк поставил личную месть выше долга перед орденом. Это совсем не по плану. В отчаянии она ухмыльнулась и отвесила ему насмешливый поклон.

– Предлагаешь мне быструю смерть, капитан? Что ж, я ее принимаю. – Она раскинула руки. – Мои слова предназначены лишь Карлу-Францу. И мне приказано умереть прежде, чем кто-либо иной вытянет их из меня.

Шенк насупился.

– Это вызов? – Он махнул рукой своим людям. – Взять ее. Живой.

Новый страх подкатил к горлу. Зубы Урсуна! Она просчиталась, позволив им захватить себя в таком безлюдном месте. Да, она показалась Карлу-Францу, подпустила к себе охотников на ведьм, а не рейксгвардию, как и планировалось, но тут нет свидетелей – никто не увидит ее арест! Карл-Франц не узнает, что охотники поймали ее! Ее отвезут в Железную Башню, подвергнут там пыткам, а фон Мессингхоф станет тщетно ждать прибытия императора. Тот не придет никогда – и Ульрику не спасут!

Захрипев от охватившего ее ужаса, она ринулась в брешь между двумя храмовниками, на сей раз всерьез пытаясь сбежать. Одному Ульрика рассекла руку, другого ударила в лицо рукоятью кинжала, раздробив скулу, но сзади грохнул пистолет, и вампир упала: левая нога вдруг отказалась держать ее.

Ударившись о землю, Ульрика сразу перекатилась и увидела мрачно улыбавшегося Шенка, державшего второй пистолет. Потом ее окружили его люди и принялись избивать дубинками и прикладами. Кто-то саданул между глаз – и лунная ночь сделалась непроглядно-черной.

ГЛАВА 31
ЖЕЛЕЗНАЯ БАШНЯ

 

Мерцающая искра боли забрезжила в темноте, слабая, но разгорающаяся все ярче. Рядом с первой звездой вспыхнула вторая. Потом еще две, пылающие, как угли. Ульрика не знала, где и что болит. Она расплылась бесформенным облаком, не ведающим сторон света, прожигаемым дрейфующими огнями, которые проносились сквозь ее небытие, как подхваченные ветром споры.

– Она не взбрыкнет?

– Нет, капитан.

– Хорошо. Я разбужу ее.

Резкий треск и жгучая агония резанули Ульрику, встряхнув ее, и черная пустота раскололась, явив красноватый камень и силуэты мужчин. Задохнувшись, она попыталась сесть, но не смогла. Что-то удерживало ее: растянутые плечи, бедра, колени, запястья и лодыжки окружала острая горючая боль. Что это, кошмар?

Вампир напряглась, стараясь преодолеть паралич, очистить сознание, разобраться в том, что чувствует и видит, но от мучительной боли в руках и ногах кружилась голова, и это страдание было не единственным. Все тело ломило и пульсировало, и Ульрика, опустив глаза, увидела, что кожа ее расписана под мрамор багровыми синяками и красными порезами. Колени стерлись почти до костей, как будто ее тащили несколько миль, а ноги волочились по земле – хотя, вероятно, так оно и было. При виде ран воспоминания об аресте вернулись – и вся сцена начала обретать смысл. Это действительно оказался кошмар – только он творился наяву.

Ульрика лежала в комнатушке с низким каменным потолком, почти раздетая, с раскинутыми руками и ногами, привязанными к дыбе кожаными ремнями, а обжигающие кандалы на запястьях и лодыжках горели мерзким черным жаром серебра. На краю поля зрения, глядя на нее сверху вниз, стояли трое мужчин. Один – невысокий, сутулый, в монашеской рясе, второй – морщинистый старик в простой одежде строгого покроя, но из очень дорогой ткани, а третий – капитан Майнхарт Шенк с дубинкой в руках.

– Добро пожаловать в Железную Башню, нечисть, – произнес старик голосом холодным и серым, как речная глина. – С самого начала я должен выразить свои глубочайшие сожаления в связи с тем, что сегодняшняя ночь завершится для нас с тобой неудачей. Священный долг нашего ордена – очищать скверну. С помощью благословенных орудий мы изгоняем демонов, терзающих души людей, чтобы люди эти могли зажить лучшей жизнью или умереть в мире. Но поскольку у вампиров нет души, наши старания не спасут тебя, и об этом я искренне скорблю. Ты умрешь как и жила, мразь, и будешь вечно мучиться в пустоте. – Он на миг как будто погрустнел, потом уголки его рта приподнялись в вялой улыбке. – Знай, однако, что Зигмар однажды вернется покончить с Губительными Силами раз и навсегда и очистит пустоту от ее обитателей. В этот день искра твоих мучений погаснет, и ты погрузишься в сладостное забвение. – Он похлопал ее по руке. – Так что радуйся. Твое спасение приближается.

– Быстрее, чем твое, скрюченный старый лицемер, – прорычала Ульрика. – Какой ад ждет тех, кто получает удовольствие от чужой боли?

Улыбка сбежала с губ старика, и он повернулся к тяжелым деревянным дверям каморки.

– Можете начинать, капитан. Всю добытую информацию принесете мне.

Шенк отсалютовал уходящему:

– Слушаюсь, великий магистр.

Потом он кивнул монаху:

– Берите перо, брат. Фиксируйте каждое слово.

– Да, капитан, – ответил монах, поспешил к помосту, взобрался на высокий табурет, обмакнул гусиное перо в чернильницу и склонился над пергаментом, готовый записывать.

– Зафиксируйте-ка это, брат, – велела Ульрика. – Я не стану говорить ни с кем, кроме Карла-Франца. У меня послание от королевы, и это личное дело глав государств. Ваши пытки лишь разозлят меня, и, когда я выйду наконец на свободу, настанет время жестокой расправы. Отпустите меня сейчас же и доставьте во дворец, или пострадаете от последствий.

Капитан Шенк фыркнул и двинулся вокруг дыбы, при каждом шаге похлопывая себя дубинкой по ноге.

– Вижу, вы унаследовали дар болтовни от своей языкастой госпожи, но меня уже не одурачите. – Он вздохнул. – Так много вещей, о которых мне хочется тебя расспросить. Ведь многое так и осталось загадкой с тех пор, как пути наши пересеклись. Но есть и насущные вопросы. Где твоя госпожа? Кто напал на императора у Амбосштейна? Кто за всем стоит? С чего бы начать?

Скованная Ульрика напряглась, глядя, как Шенк, изображая задумчивость, поглаживает выступающую челюсть. Несмотря на дерзкие слова, она очень боялась того, что должно произойти, паника захлестывала ее приливной волной, топя рациональные мысли. Если Карл-Франц не узнает, что ее взяли, она останется в этой ловушке навечно. Кошмарные картины закружились перед глазами. Что могут сотворить палачи с тем, кто не способен умереть? Ей не придется отправляться в пустоту, чтобы мучиться целую вечность. Охотники на ведьм способны держать ее здесь веками, поколение за поколением, сдирая с нее кожу, сжигая, ломая кости – но никогда не даруя смерти. Боги отца, она должна выбраться отсюда! Должна выбраться!

– Что ж, – решил наконец Шенк. – Давайте начнем с простого. Ваше настоящее имя?

Ульрика замешкалась, опасаясь ляпнуть что-то не то, боясь, что ее ударят за ложь, но зная, что ее ударят, и если она откажется говорить. Может, действительно назвать ему свое имя? Почему нет? Какое это имеет значение? Ее семья мертва. Шенк не сможет причинить им вреда. Но инстинкт все же заставлял ее медлить. Если она выдаст палачу одно, станет куда труднее не выдать следующее, и следующее, и так далее. И вообще, зачем ей говорить что-либо? Он ведь не отпустит ее, когда она расскажет то, что он хочет знать. Ее станут мучить вне зависимости от того, что она скажет и заговорит ли она вообще. А раз так, почему бы не раздосадовать его посильнее?

– Графиня Эммануэль Нульнская, – проговорила она, щерясь.

Лицо Шенка покраснело от гнева, он занес дубинку над левой рукой пленницы, собираясь раздробить мелкие кости, но тут за дверью раздались шаги и сердитые голоса. Шенк замер, не опуская дубинки.

– Она наша пленница, майн герр, – прозвучал голос великого магистра, высокий и напряженный. – Нам ее и допрашивать.

– Она пленница императора. Вы удерживаете ее вопреки его прямому приказу, – сказал более низкий голос, и Ульрика вздохнула с облегчением. Говорил Людвиг Шварцхельм.

В помещение вошли двое – первым старик, пятившийся спиной вперед, жестикулируя, вторым Защитник императора – на голову выше великого магистра и вдвое шире его. Одно его появление словно оттеснило Шенка от дыбы.

– Мы удерживаем ее ради безопасности императора, – сказал старик. – Она опасна, она нечисть с черным сердцем, ее нельзя подпускать к императору.

– Настолько опасна, что вы и арест ее держите в тайне от него? – поинтересовался Защитник, глядя на Ульрику сверху вниз, уперев в бока руки-окорока. – Когда именно вы собирались сообщить нам, что она у вас?

Старый храмовник вскинулся.

– Защитник императора, мы имеем дело с подобными извергами много веков. Так что доверьте уж нам определять, когда безопасно, а когда – нет, делиться тем, что мы знаем о них.

Шварцхельм метнул на него холодный взгляд.

– Храмовник, всегда небезопасно скрывать информацию от императора.

Великий магистр отпрянул, и Ульрика уставилась в брешь между людьми, пытаясь разглядеть, не собирается ли войти в пыточную еще кто-то. Но никого не было. И приближения других сердечных огней она не ощущала. Неужели Шварцхельм пришел один?

– Где Карл-Франц? – прохрипела она.

Все глаза повернулись к ней, и Шенк ладонью что было силы хлестнул ее по губам.

– Не разговаривать, пока не велят,мразь!

Шварцхельм жестом отстранил его и шагнул ближе, глядя поверх черного каскада своей бородищи.

– Я не подпущу к тебе императора и на милю, гадина. Какой бы ты ни вынашивала план, он не станет его частью.

– Никакого плана. – Ульрика сплюнула кровь. – Вызов. Меч против меча. За Империю.

– О? И что ты предлагаешь взамен? Что отдашь, если проиграешь?

– Секреты. Я знаю, кто заразил императора. Знаю, кто начал эту игру. Знаю почему. Но скажу только самому Карлу-Францу и только если он победит меня.

– Я Защитник императора, гадина, – сказал Шварцхельм. – Когда ему угрожают, я дерусь за него. Сейчас ему не угрожают, потому что ты уже побеждена, так что я не стану драться с тобой. Но секреты ты мне поведаешь.

Он протянул руку в сторону капитана Шенка.

– Вашу дубинку.

У Ульрики все внутри сжалось. Казалось бы, хуже уже некуда, но Шварцхельм вдвое сильнее Шенка. Приступив к работе, он не просто наставит ей синяков. Он станет ломать кости. Он сотворит с ней такое, чего не исправишь никаким количеством крови.

– Защитник! – выпалила она. – Это неблагородно! Я бросила официальный вызов в установленном порядке, а вы нападаете на меня, когда я связана и беззащитна?

– Нечисть не имеет чести и обходительности не заслуживает, – ответил Шварцхельм, метнул мрачный взгляд на охотников на ведьм и вновь посмотрел на нее. – Но одно я могу обещать. Когда ты расскажешь мне то, что знаешь, я не оставлю тебя в живых. Я отделю твою голову от туловища и избавлю тебя от гостеприимства твоих тюремщиков.

– Герр Шварцхельм! – воскликнул великий магистр. – Вы не можете обещать этого. Эта пленница слишком ценна, чтобы убить ее так быстро!

Ульрика заглянула в глаза Шварцхельма. Не было в нем двуличия. Он имел в виду именно то, что сказал. Предложил ей выход. Этого, конечно, очень мало с учетом того, что она обречена после смерти на вечные муки, но страдать веками от пыток перед все равно неизбежной участью? Быстрая смерть все-таки предпочтительнее. Однако, несмотря на искушение, нельзя просто взять и бросить игру. Нужно еще раз попытаться заставить план сработать.

– Щедрое предложение, Защитник, – сказала она, когда он занес дубинку над ее левой голенью. – Но говорить я буду только с Карлом-Францем и ни с кем больше.

– Тогда говори, – раздалось из коридора.

Все – и Ульрика – удивленно повернулись. Переволновавшись, она не почувствовала сердечного жара, не услышала шагов, но Карл-Франц, князь Рейкланда, император провинций, входил в комнату с четырьмя гвардейцами за спиной. Глаза его сверкали от гнева, кожа лоснилась от лихорадки.

Все люди в комнате отреагировали мгновенно. Шенк и великий магистр опустились на одно колено, склонив головы. Монах рухнул с табурета. Шварцхельм шагнул между Карлом-Францем и Ульрикой, раскинув руки.

– Государь, вы не должны оставаться здесь. Это слишком опасно. Пожалуйста, уходите, и я вернусь к вам с тем, что она знает.

Император фыркнул и обогнул его.

– Я не ребенок, Людвиг. Мне не нужно, чтобы волка связывали и одурманивали, чтобы я мог убить его из своего маленького лука. – Он бросил на Ульрику быстрый пытливый взгляд. Лицо этого высокого стройного человека оказалось куда более добрым и открытым, чем обычно ожидали от того, кто носит столь тяжелую мантию. Однако доброту его никто бы не принял за слабость. Стальная решимость и острый разум солнцем сияли в его глазах, и только блеск кожи и впалость щек выдавали его скрытую болезнь. – Я люблю получать информацию свежей и из первых рук, – продолжил он. – А не процеженной через посредников, каким бы благими намерениями они ни руководствовались. Как я могу править Империей, если мне не говорят, что в ней происходит?

Ульрика украдкой облегченно вздохнула. Он пришел. Она спасена. План вернулся в русло. Она напрягла чувства, пытаясь определись, началась ли уже последняя стадия. Нет, пока нет, но скоро. Ее освободят. Они убьют императора.

Карл-Франц небрежно прислонился к дыбе и приветливо улыбнулся пленнице.

– Значит, так, – сказал он. – Все, что вы говорили до сих пор, ложь, и мне это известно. Вы не герольд и не ламия. Когда мои люди выводили меня из битвы у Амбосштейна, ламии напали на вас. Мне также известно, что большинство вампиров, участвовавших в «восстании», были так же смущены разоблачением, как и их соседи, обнаружившие вампиров в своей среде. Что-то происходит, но это еще не война, и сражаемся мы не с тем врагом, с которым вроде бы должны думать, что сражаемся. Так что... – Он протянул руку и убрал с ее лба измазанную кровью белую прядь. – Кто мои настоящие враги и чего они хотят?

По камням башни прокатилась дрожь, слабая, далекая, люди в комнате даже не почувствовали ее – в отличие от Ульрики, которая малейшее движение ощущала всем избитым, изрезанным телом. И она поняла, что это. Начало конца. Она улыбнулась императору.

– Мы ваши настоящие враги, император. И мы хотим вашу голову.

Она рассмеялась, когда его тщательно отрепетированная показная небрежность сменилась гневным презрением.

– Я думал, у вас действительно есть секреты, вражина. А не только пустые угрозы.

Тяжелый рокот встряхнул пыточную, и на этот раз люди не остались безучастны. Они принялись озираться, хватаясь за мечи.

– У меня есть секрет, государь, – ухмыльнулась Ульрика. – Но сейчас он открылся. Вам следовало прислушаться к своему Защитнику. Вы пришли в ловушку, и, пока мы беседовали, она захлопнулась.

ГЛАВА 32
ПОВОРОТ НОЖА

 

Людвиг Шварцхельм крякнул, словно его ударили, шагнул к Карлу-Францу и крепко стиснул его запястье.

– Пойдемте, государь. Мы должны уйти отсюда – немедленно!

Император, позволяя Защитнику увести себя, кинул на Ульрику взгляд, полный ярости и восхищения.

– Да, – уронил он рассеянно. – Похоже, должны.

От нового толчка, такого сильного, что мужчины покачнулись, с потолка посыпалась пыль.

Император, встряхнувшись, двинулся к двери первым вместе со Шварцхельмом в сопровождении четырех рейксгвардейцев.

Старый храмовник кинулся за ними, на ходу бросив Шенку и монаху:

– По местам! Поднимайте казармы! Нас атакуют!

Монах поспешил повиноваться: подобрал полы рясы и шмыгнул мимо великого магистра в коридор, но Шенк вытащил меч и шагнул к Ульрике с безумным огоньком в глазах.

– Ты меня довела, – прохрипел он. – Ты меня одурачила, заманила в ловушку императора. Но свою победу ты не увидишь, ты...

У дверей застыл великий магистр.

– Капитан Шенк! Что вы делаете?

– Убиваю ее, что следовало сделать давным-давно. – Шенк поднял меч.

Старик прыгнул к нему удивительно быстро для своего возраста и схватил за руку.

– Капитан! Нет! Я приказываю! Она же ничего не сказала! Если все обернется к худшему, она станет нашим единственным связующим звеном с преступниками. Она должна жить!

Долгую секунду Шенк не менял позы, но наконец выдохнул и опустил меч.

– Хорошо. Она не умрет, хотя и пожалеет об этом.

С этими словами он вытащил кинжал, крепкую дагу, и, прежде чем старый храмовник сообразил, что задумал капитан, аккуратно вонзил клинок между ребер левого бока Ульрики и протолкнул поглубже. Ульрика взвыла и задергалась, но он еще не закончил. Свирепым рывком он повернул кинжал так, чтобы тот встал поперек между ребрами, раздвинув их, – и оставил оружие в ране.

Ульрика закричала, вздрогнула – и снова закричала. Даже малейшее движение причиняло ей невыносимую боль.

Шенк, которого нетерпеливо тянул за собой взволнованный старый храмовник, ухмыльнулся, глядя на пленницу сверху вниз.

– Молись о моем благополучном возвращении, изверг, или этот нож останется там навеки.

– Довольно, Шенк, довольно, – шипел великий магистр. – Нам надо идти.

Капитан кивнул, и они покинули пыточную, бросив Ульрику наедине со слепящей агонией.

Девушка изо всех сил старалась не потерять сознание. В ее намерения не входило лежать здесь, надеясь на спасение, когда наверху разыгрывается решающая битва. Хотя, если подумать, она вообще не думала об этой части плана. Помнится, она воображала, как ломает кандалы одним поворотом запястья, как разрывает глотки перепуганным охотникам на ведьм, но в ее видениях кандалы были железными, а у нее не было ни ножа между ребер, ни пулевых ран в плече и икре. И ее не избивали перед этим до полусмерти. Она вообще сомневалась, что сможет ходить, даже если как-то ухитрится сползти с дыбы. И все-таки надо попробовать.

Она вытянула шею, чтобы взглянуть на руки. Боль, причиненная этим простым движением, захлестнула сознание, и пришлось стиснуть зубы и переждать, когда отступит пульсирующая чернота. Когда в глазах немного прояснилось, Ульрика увидела, что наручники, охватывавшие ее запястья, представляют собой толстые кольца, ужасно тесные, с цепями, пропущенными сквозь отверстия в деревянной раме. Прикусив щеку и сражаясь с болью, она для пробы дернула одну цепь – и другую руку прижало к дыбе. Итак, они соединены. Если разорвать одну, обе руки освободятся, но разорвать цепи казалось практически невозможным. Будь оковы из чистого серебра, можно было бы просто упорно тянуть, и мягкое серебро поддалось бы, но их сделали из посеребренной стали. И цепь недостаточно длинна, чтобы крутить ее, пока не порвется. Значит, остается только один способ, но если он и сработает, то боли и вреда причинит больше, чем падение в Рейк целую вечность назад.

Оглушительный гром встряхнул башню в десять раз сильней прежнего и, прежде чем рокот утих, грянул снова. Ульрика закричала: дыба покачнулась, с потолка посыпались камешки. Но тут наверху раздались крики, и она усмехнулась сквозь боль. Эмманус сделал свою работу. Два моста, соединявшие Железную Башню с берегами, рухнули, низвергнутые мощными заклятьями энтропии, за несколько минут нагрузившими их столетиями воздействия непогоды, разрыхлившими цемент, расшатавшими камни, сгноившими бревна так, что они развалились сами собой. Капкан захлопнулся. Карл-Франц с небольшим отрядом застряли на острове, а с барж фон Мессингхофа высаживается армия мертвецов, окружая добычу. Никакая подмога теперь не подоспеет вовремя. Граф получит голову императора. Его план увенчается успехом – но не без Ульрики же! Она должна попасть туда! Должна присутствовать при развязке!

Ульрика яростно дернула правым кулаком, пытаясь порвать цепь наручников. Агония тут же полоснула по проткнутому дагой боку, а касание серебра обожгло запястье.

Когда она снова смогла думать, то взглянула на кисть. Никаких изменений. Когда руки так задраны, сложно собраться с силами. Стиснув зубы и дрожа, как побитая собака, она все-таки попыталась снова, покрепче прижав левое запястье к дыбе, чтобы немного освободить правое, – и резко рванула руку вперед. На этот раз она действительно отключилась, а когда очнулась и приподняла голову, то увидела, что ближнее к наручникам звено цепи разошлось на волос. Ульрика застонала. Лучше бы вообще ничего не получилось, тогда она могла бы сдаться. А теперь придется предпринять еще попытку.

Она предприняла еще две и оба раза теряла сознание, но результата достигла. Успела услышать звон упавшего на пол лопнувшего звена – и провалилась в беспамятство. Очнувшись, она смогла опустить руки – медленно, дюйм за дюймом, шипя и бранясь, терпя боль не меньшую, чем при самой изощренной пытке. Передохнув немного, Ульрика потянулась к даге.

Одно прикосновение к клинку заставило ее вскрикнуть, а когда пальцы сомкнулись на рукояти, в глазах снова почернело. Она зажмурилась, собираясь с духом. Если это делать, то делать быстро. С коссарским проклятьем она рванула нож вверх...

...и очнулась непонятно сколько времени спустя с пустой свесившейся за край рамы рукой. Ульрика выругалась. Упав в обморок, она выронила кинжал. К счастью, у нее имелись когти, хотя кромсать ими толстые кожаные ремни – та еще задача. То, что могло бы занять секунды, отняло долгие минуты. Но, по крайней мере, боль в ребрах из острой как бритва агонии превратилась в пульсирующий зуд, и когда Ульрика села, то не потеряла сознание, а лишь ухватилась за края дыбы, борясь с тошнотой и головокружением.

Теперь только лодыжки. Скрежеща зубами, она дотянулась до пола и подцепила дагу за кольцо на рукояти, потом наклонилась к ногам – и поморщилась при виде месива, в которое вторая пуля Шенка превратила ее левую голень: точно грязные зубы вырвали солидный кусок мяса. Интересно, сможет ли она вообще ходить?

Вампир воткнула острие кинжала в звено кандальной цепи и провернула. Хороший клинок, отличная сталь – звено погнулось и лопнуло, и цепь со звоном стекла в дыру в раме дыбы. Ульрика освободилась, хотя серебряные браслеты по-прежнему сжимали ее запястья и лодыжки, а кожа под ними почернела и осыпалась хлопьями, как сожженная бумага.

Серебро причиняло мучительную, головокружительную боль, но с этим она ничего поделать не могла. Срывать кандалы не осталось ни сил, ни времени. Нужно спешить на бой. Ульрика опустила ноги на пол, встала – и ухватилась за дыбу, потому что пыточная завертелась вокруг нее.

Когда вращение прекратилось, она огляделась. Комната пустовала – ну, кроме дыбы и еще нескольких пыточных инструментов. Одежды Ульрики поблизости не наблюдалось. Оружия тоже. Ладно, неважно. У нее есть кинжал Шенка, а другое оружие можно добыть и по ходу дела. Она с трудом, стараясь не наступать на подгибающуюся левую ногу, гремя волочившимися следом цепями, дотащилась до открытой двери и выглянула в коридор. С обеих сторон он изгибался, ныряя за темные углы, но Карл-Франц, Шварцхельм и охотники на ведьм, выходя, сворачивали направо – так что и Ульрика поступила так же.

Сквозь каменную толщу доносились приглушенные звуки борьбы и смерти. Люди выкрикивали приказы и визжали от ужаса. Ревели звери. Гремели пушки, звенела сталь, содрогалась башня. А потом хромающая Ульрика услышала – гораздо ближе – тихие шаги и шепот, а потом уловила пульсацию десятка сердец.

Она замерла. Люди находились совсем рядом, за углом. Она видела свет их фонаря и тени, падавшие на стену напротив. Можно прыгнуть на них, разбить лампу, кусать и пить, пока они барахтаются в темноте. Кровь придаст ей сил, чтобы драться с остальными.

Шаги тоже остановились, и Ульрика услышала, как задребезжало сотрясаемое железо.

– Заперто, – раздался мужской голос. – Проклятье. Пойди посмотри, нет ли у кого из тех трупов ключей.

Ульрика охнула от облегчения и завернула за угол.

– Сержант! Это я!

За дверью – решеткой из железных прутьев – стояли Шталекер и его люди, окровавленные и помятые. Они побывали в сражении.

– Капитан! – гаркнул Шталекер. – Вы живы!

– Нет. – Ульрика вцепилась в решетку, чтобы не упасть. – Но я хожу. Я...

Впрочем, едва она это сказала, ноги отказали, и она рухнула на разбитые колени. Боль от многочисленных ран оказалась слишком сильна. Ульрика скорчилась раздавленным пауком и завыла.

– Рога Таала! – выругался Шталекер, бухаясь на колени с другой стороны решетки. – Что эти сжигатели ведьм с вами сотворили? – Он оглянулся на своих. – Найдите же этот треклятый ключ!

– Мы обыскали тела, как только пришли, сержант, – откликнулся один из бойцов. – Ключей не было.

Шталекер опять выругался и тряхнул дверь – с прутьями дюймовой толщины и замком, скрытым за тяжелыми стальными пластинами.

– Можете открыть, капитан? – спросил он Ульрику.

– Могу попытаться.

Но едва она подтянулась, цепляясь за прутья, как поняла, что это невозможно. Слишком много ран. Слишком велика боль. Слишком слабой ее сделали серебряные оковы. Но она все равно дернула изо всей мочи. Дыра между ребер разошлась, зашипела, коснувшись серебряных наручников, выступившая из ссадин кровь. А решетка не сдвинулась ни на дюйм.

Ульрика согнулась пополам, борясь с головокружением.

– Я... не думаю...

Шталекер засучил рукав кожаной куртки и просунул руку сквозь прутья. Ульрика подняла на него глаза. Сержант смотрел мрачно и решительно.

– Пейте.

Она ответила долгим взглядом, потом покачала головой.

– Нет, сержант. Не из вас.

– А чего еще делать-то?

– Нет. Это условие Мэгс. Я поклялась.

Он не убрал руки.

– Я не брошу вас тут, капитан.

– Ну, придумайте что-нибудь. Пойдите найдите какого-нибудь охотника на ведьм. Я выпью его.

– Нет времени. – Где-то рявкнула пушка, Шталекер задрал голову, потом вновь посмотрел на Ульрику. – Там, наверху, все идет не совсем так, как рассчитывал фон Мессингхоф. Шварцхельм привел с собой пятьдесят человек, да император сорок, плюс еще магистры. Охотников на ведьм почти столько же, и они послали световой сигнал в сторону военно-морских доков. Скоро сюда прибудут боевые корабли – и еще много людей.

Ульрика все же не коснулась его руки. Она не могла сделать Шталекера покорным слугой. Не хотела, чтобы он лебезил перед ней. Он любит Мэгс. И она не собиралась убивать это чувство.

– Вы наш лидер, капитан, – сказал Шталекер. – Не граф. Мы пришли сюда не для того, чтобы помочь ему убить Карла-Франца. Мы пришли за вами. Ну, пейте!

Ульрика закрыла глаза, пряча боль. Будь он проклят! Думает, она сумеет устоять, когда так отчаянно нуждается в свежей крови? Когда та пульсирует в дюйме от рта? Издав нечто среднее между всхлипом и рыком, она схватила его запястье, прижалась к нему губами, прокусила кожу и начала жадно сосать.

Бойцы закричали, но Шталекер отмахнулся.

– Ничего, ерунда. – Он поморщился. – Пускай.

Когда его кровь побежала по ее венам, облегчение затопило Ульрику. Она ощущала, как наливаются силой усохшие мускулы, как стягиваются края ран. Чувствовала, как бежит по нервам жаркий красный огонь, пробуждая, наполняя бодростью, готовя к бою.

Шталекер застонал и вцепился другой рукой в решетку. Ульрика этого не заметила. Ее жажда была слишком велика. Ей нужно пить, пить, пока черные рубцы на запястьях и лодыжках не поблекнут, обернувшись серыми шрамами, пока не срастутся рассеченные мышцы между ребер, пока не исцелятся проколотые внутренние органы...

Нет. Она не должна. Не должна поддаваться голоду. Только не со Шталекером. С разочарованным криком она оторвала рот от его запястья и оттолкнула руку, пропихнув ее за решетку, прохрипев:

– Довольно! Отойдите! Я... я...

Шталекер обмяк на руках товарищей, глаза его затуманились, на губах блуждала рассеянная улыбка. Ульрика смотрела на него. Чужая кровь стучала в висках.

– Прекратите, сержант! – рявкнула она. – Я не позволю! – Она встала, сорвала, точно бумагу, серебряные оковы с рук и ног и ухватилась за решетку. – Отойдите. И его заберите.

Гусары отступили, оттащив Шталекера, и Ульрика снова рванула дверь над самой пластиной замка. Рама не дрогнула, но прутья застонали и выгнулись. Частично затянувшаяся ножевая рана вновь открылась, почерневшие запястья начали кровоточить, но теперь у нее хватало и сил, и духа, чтобы бороться с болью.

Между замком и дверной рамой образовалась щель, и Ульрика увидела, как искривился засов. Тогда она уперлась ногой в косяк и потянула сильнее, до скрипа стиснув зубы.

С мучительным скрежетом железный стержень вырвался из паза, дверь распахнулась, и Ульрика шлепнулась на задницу. Тут же вскочив, она подхватила кинжал Шенка, кинулась к Шталекеру – и отвесила ему пощечину.

– Вот уж от кого не ожидала! – прорычала она. – Вам не идет!

Шталекер кивнул, потирая стремительно краснеющую щеку.

– Да, капитан, – выдавил он и ошеломленно покачал головой. – Хотя какое ощущение. Какое ощущение!

– Плюньте и разотрите! Соберитесь! Вы же мужчина Остермарка, а не какой-то там мягкотелый южанин-подкаблучник. – Все еще прихрамывая, она двинулась по коридору к лестницам. – Идем, нам еще надо убить императора.

Люди Шталекера поставили сержанта на ноги, и он пошел следом за всеми, слегка пошатываясь, но на своих ногах. Ульрика сглотнула, терзаясь виной. Не слишком ли она обессилила его? Сможет ли он позаботиться о себе там, наверху? Придется присмотреть за ним, пока он не оправится. Он ее спас. И она ответит тем же.

У подножия лестницы кучей валялись охотники на ведьм, пронзенные пулями и саблями, но Шенка среди них не было. Отлично. Она хотела сама расправиться с ним.

Ульрика уже начала подниматься, когда холодный пахнущий порохом ветерок сверху напомнил ей, что она почти голая. Она остановилась. После смерти холод совсем не тревожил ее, но какая-никакая защита от клинков не помешает. Нагнувшись, она прикинула размер и сорвала кожаное пальто с высокого трупа. Времени раздевать его полностью не было, но пока сойдет и так. Она влезла в рукава, взяла меч покойника – длинный тяжелый палаш с корзинчатой рукоятью – и поморщилась. Все вещи провоняли охотником на ведьм, но с этим ничего не поделаешь. Ульрика зашагала дальше, полы нового пальто развевались позади нее. Следом, точно стая волков, вприпрыжку бежали копейщики.

Наверху оказался темный вестибюль, «украшенный» цепями, факелами и статуями с черепами вместо лиц. На грязных каменных плитах тоже валялись мертвые охотники на ведьм – и несколько мертвых гусар. Двери наружу стояли нараспашку, за ними трепетало рыжее зарево пожара и грохотал бой. Звенела сталь, гремели выстрелы, вопили и ревели дерущиеся.

Вдруг среди этого гвалта Ульрика услышала голос фон Мессингхофа, кричавшего:

– Баржа! На баржу! Скорее!

Она ускорила шаг. Что это значит? Граф отступает? Битва окончена? Она все пропустила?

Они не прошли и половины холла, когда снаружи послышались бегущие шаги и в здание влетела горстка запыхавшихся охотников на ведьм, сразу принявшихся затворять тяжелые двери.

– Быстро, быстро! – торопил людей тот, кто был ниже всех ростом, держась за грудь. – Они не должны войти!

Ульрика узнала великого магистра, а потом увидела, что слева от него стоит Шенк. Остальные были людьми Шенка. Ухмыльнувшись, она шагнула вперед.

– Они уже здесь, – сказала она.

Охотники на ведьм обернулись, хватаясь за оружие. Ульрика и копейщики вышли навстречу им из теней темного вестибюля. Числом они вдвое превосходили противника.

– Ты! – выдохнул Шенк, отступая.

– Да. Я. И я принесла ваш кинжал.

Великий магистр выдернул из недр плаща кремневый пистолет и прицелился в Ульрику, но гусар Шталекера оказался быстрее. Грянул выстрел, и старый храмовник упал с красной дырой в груди.

Шенк не повернулся посмотреть на смерть начальника. Он подался вперед, глядя только на Ульрику.

– Может, ответить теперь на ваши вопросы, а, капитан? – спросила она. – Меня зовут Ульрика Магдова-Страхова, я дочь боярина и дочь по тьме графини Габриеллы Нахтхафенской.

Она ударила по его мечу и рассекла руку попытавшегося парировать врага.

– Вы знали ее как кузину леди Гермионы фон Ауэрбах, и вы не ошибались. Они вампиры. Ламии.

Слева и справа ее гусары теснили охотников на ведьм. Ульрика сделала выпад – и порезала щеку противника.

– Но вы ошибались, считая, что за текущими проблемами стоят ламии. За ними стоит мой новый господин, граф Григор фон Мессингхоф из Сильвании. – Она ранила Шенка в другую руку, потом полоснула по ноге. – Это он организовал восстание вампиров, он напал на Карла-Франца – как предвестник готовящегося вторжения армии Сильвании – вторжения, которое поставит Империю на колени и сделает Маннфреда фон Карштайна новым императором.

Превосходящие силы гусар сокрушили охотников на ведьм. На ногах остался только Шенк. Ульрика, улыбнувшись, выбила из его рук меч.

– Теперь вы знаете все, – сказала она, приставив острие клинка к его шее. – Если бы вы могли предупредить императора, то стали бы героем дня, но увы...

Ее левая рука, сжимавшая кинжал Шенка, стремительно метнулась вперед и вонзила дагу между ребер охотника, с правой стороны. Он задохнулся и дернулся от боли, а потом завизжал как поросенок, потому что она провернула клинок так, чтобы бритвенно-острые края вклинились между ребрами, раздвинув их.

Человек упал перед ней на колени; из раны хлестала темно-красная кровь.

Глядя на него сверху вниз, Ульрика вздохнула.

– Как бы мне хотелось позволить вам сполна насладиться болью – вы ведь предоставили мне такую возможность, но вы научили меня, что неразумно, уходя, оставлять врагов живыми – да еще и с кинжалом.

Она подняла позаимствованный меч и рубанула изо всех сил. Клинок рассек кирасу Шенка у плеча, сломал ключицу, добрался до сердца – и Ульрику пробрала дрожь нездорового удовольствия, когда она ощутила, что клинок коснулся конца даги, все еще погруженной в легкие.

Вампир наклонилась и шепнула умирающему на ухо:

– Но если сейчас вы идете к заслуженной награде, то мучения ваши только начинаются. Надеюсь, вы будете гореть, как горела Фамке, – вечно.

Она выдернула из тела оба клинка, позволив трупу упасть, пинком распахнула дверь и вместе со Шталекером и копейщиками вышла на широкие каменные ступени башни.

Открывшаяся перед ней сцена представляла собой мешанину огня, развалин и беспорядочных схваток. Два моста, соединявшие остров Железной Башни с северным и южным берегами Рейка, исчезли, с их рассыпающихся концов еще иногда падали в бурную воду куски кладки. Толстая стена, которая окружала башню, отделяя ее от мощеной набережной, была пробита возле главных ворот. Внутренний двор усыпали гранитные обломки. Что проделало такую дыру? Колдовство? Громадный зверь? Теперь там кипел серьезный бой. По обе стороны пролома лежало немало тел рыцарей рейксгвардии, зомби, вампиров и копейщиков.

Но сражение продолжалось. Сквозь бреши Ульрика видела, как рейксгвардия сражается с Кровавыми Рыцарями и облаченными в доспехи умертвиями на неровных, захлестываемых волнами скалах за набережной, а над ними кружат гигантские летучие мыши и прочие крылатые монстры. Гвардейцы, кажется, пытались не подпустить сильванские войска к баржам фон Мессингхофа, загнанным на скалистый берег. Отступление казалось безнадежным. Одна баржа уже прогорела до ватерлинии, дым и пламя тянулись от нее к небесам, касаясь низких туч, на второй также занимался пожар.

Третья, к удивлению Ульрики, находилась ярдах в ста ниже по реке – ее несло течением, и она тоже горела. По палубе бегали люди, но дым и расстояние не позволяли разглядеть, кто это.

– Идемте! – окликнула Ульрика Шталекера, слетела вниз по ступеням и бросилась к пролому в стене, перепрыгивая через обломки, не отрывая глаз от дрейфующей баржи. Неужели фон Мессингхоф бросил их? Или это Лассариан?

Из дыма, клубившегося над палубой баржи, вынырнула массивная фигура и навалилась плечом на румпель, пытаясь направить судно к берегу. Ульрика крякнула, узнав человека. Шварцхельм! Карл-Франц сбежал!

Теперь стал понятен бой в скалах. Фон Мессингхоф стремился вернуться на баржи и кинуться в погоню, рейксгвардия старалась остановить его. Ульрика обернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как черная ветвистая молния ударила в гущу гвардейцев, ошеломив их, и умертвия вместе с Кровавыми Рыцарями прорвались к кораблям. Фон Мессингхоф запрыгнул на палубу тлеющей баржи, легат Эмманус воспарил следом, за ними валили бойцы.

– Скорее! – крикнула Ульрика, поворачиваясь к Шталекеру и его людям. – Они уходят! Мы...

Что-то огромное спикировало с неба, разметав копейщиков и швырнув Ульрику на землю. Тяжелые крылья били над головой, обдавая вонючим ветром, острые когти тащили девушку по булыжникам.

Ульрика застонала под громадной лапищей остановившейся наконец твари. Это был ее старый скакун, немертвый грифон – но в седле на его шее сидел новый всадник, и всадник этот скалился, глядя на Ульрику сверху вниз.

– Это моя ночь, шлюха! – выкрикнула Отилия, занося охотничье копье. – Моя!

ГЛАВА 33
УБИЙСТВО

 

Отилия ударила копьем. Ульрика отбила его рукой, и острие проткнуло пальто, а не плоть. Девушка ухватилась за древко. Отилия дернула оружие на себя, но прежде, чем она успела ударить снова, раздался громкий хлопок, и сидящую в седле мотнуло в сторону: из плеча брызнуло красным.

Шталекер и гусары собрались, сгрудились в кучу и, завывая и выкрикивая имя Ульрики, размахивали саблями. Отилия, выругавшись, развернула грифона, заработавшего хвостом и когтями, а сама ткнула в толпу копьем – и попала в того, кто стоял к ней ближе всего – в Шталекера, нависшего над Ульрикой, защищая ее.

Удар был неуклюжим, нанесенным в панике, Шталекер запросто мог бы отразить его, но он пошатывался от слабости и не успел вскинуть клинок вовремя. Острие копья вонзилось в его шею, и сержант упал, обливаясь кровью, хлынувшей из пробитой артерии.

– Шталекер! – вскрикнула Ульрика, борясь с грифоньей хваткой.

Его люди, наседавшие на Отилию, эхом подхватили крик и удвоили напор, подхлестнутые гневом. Они изрубили руки и спину Отилии, с грифоньей шкуры так и сыпалась чешуя. Вампир, визжа от страха, вонзила шпоры в бока монстра, и тот, подпрыгнув, унесся прочь, громко хлопая крыльями.

Солдаты Шталекера столпились вокруг сержанта. Ульрика на коленях подползла к нему. Страх бил по затылку как молот. Лицо Шталекера стало белым, как у вампира. Девушка зажала ладонью кровоточащую рану на шее, но дыра была слишком велика. Долго он не протянет.

– Дурак, – простонала она. – Зачем вы полезли? Вы еще слабы. Я ослабила вас.

Он поднял на нее стекленеющие глаза.

– Мне такое... и в голову... не пришло.

Ульрика стиснула кулаки.

– Так и бывает. Зря вы дали мне пить.

Шталекер фыркнул, потом задохнулся, и Ульрике пришлось приподнять его голову, чтобы он мог сплюнуть кровь. Он снова посмотрел на нее и стиснул ее руку твердыми пальцами.

– Верность... мужчины Остермарка... не завоевать... грязной кровавой магией, – пробормотал он. – Я сделал это не как слуга. Я сделал это как ваш... сержант.

Ульрика всхлипнула – и заревела бы, умей вампиры проливать слезы.

– Да, сержант. Да.

Дрожащей рукой он нащупал в волосах рыжую косу, вырвал ее – вместе с пучком собственных волос – и протянул Ульрике.

– Вы... вернете это... Мэгс? Скажите... чтобы в следующий раз... она нашла мужчину получше.

Когда Ульрика потянулась за косой, рука сержанта упала на землю, а когда она взяла заплетенные пряди, Шталекер был уже мертв. Девушка сжала в кулаке светлые и темные волосы и склонила голову.

– Не думаю, что она сможет.

Как и сама Ульрика, конокрад, перебежчик, наемник, готовый в любой момент перейти на другую сторону, если это сулит больше денег, способный выступить против Империи в рядах ее злейших врагов, в отношениях с ней этот человек оставался верен как сталь. Его преданность ни разу не поколебали ни угрозы, ни неодолимые трудности, ни смерть.

Тяжелые крылья снова захлопали над головой. Отилия делала новый заход, вскинув копье и целясь прямо в Ульрику.

– Берегись!

Ульрика оттолкнула гусар с дороги пикирующего, растопырившего когти крылатого кошмара. Отилия на его спине, ликующе завывая, метнула копье. Ульрика вильнула в сторону, и острие лишь чиркнуло о булыжники мостовой, а грифон пронесся над ее головой и приземлился в гуще людей.

Перекатившись, Ульрика подхватила оброненный меч и ринулась на грифона. Отилия уклонилась от удара, клинок Ульрики соскользнул с чешуи. Тварь махнула крылом, сбив девушку с ног и бросив прямо на Отилию. Та лягнула оглушенную противницу по зубам и замахнулась изящным кинжалом. Ульрика отбила выпад мечом и ударила сама, целясь в шею гадины. Вампир уже была не одна. Гусары, придя в себя, снова наседали на грифона и его всадницу.

– Убирайтесь, придурки! – визжала Отилия, уворачиваясь и пришпоривая грифона. – Вам платит не она! Вы подчиняетесь фон Мессингхофу!

Немертвая бестия вновь расправила крылья, разбросав людей, и подпрыгнула, чтобы подняться в воздух. Ульрика пошатнулась, ухватилась за ногу Отилии и снова замахнулась мечом, но вдруг земля резко ушла из-под ног, и Ульрика обнаружила, что висит, вцепившись одной рукой в стремя Отилии, остров и Железная Башня уносятся вниз, а баржа фон Мессингхофа гонится за той, что везет императора, двигаясь с неестественной, невозможной скоростью! Еще минута, и граф настигнет Карла-Франца!

Отилия, рассмеявшись, наступила на пальцы Ульрики.

– Лети в реку!

Ульрика неловко вскинула палаш, но Отилия увернулась и снова ударила каблуком. Хватка Ульрики слабела, пальцы соскальзывали, она чувствовала, что вот-вот упадет. Отчаянно крякнув, она бросила меч и обеими руками ухватилась за стремя. Клинок бесследно канул в бурлящих внизу волнах.

Отилия наклонилась, занеся кинжал над скрюченными пальцами Ульрики.

– Вы принесли великую жертву, сестра, умерев ради того, чтобы граф мог убить императора. Мы все станем скорбеть о вашей смерти.

Она ударила, полоснув по пальцам левой руки Ульрики, но та в тот же миг вскинула правую, стиснула запястье Отилии и рванула на себя изо всех сил.

Отилия, взвизгнув, чуть не вывалилась из седла, но ухватилась за луку, вцепившись в нее со всей силой отчаяния. Ульрика вскарабкалась по ней, как кошка, впиваясь когтями в шею и волосы, и рухнула на спину грифона между ритмично качающихся крыльев, мимоходом ударив коленом по затылку наездницы.

– Прекрати, – просипела она, когда Отилия обернулась. – Лети за императором. Мы должны помочь графу.

Отилия откинулась назад, изогнулась, вновь занося кинжал.

– Благородная Ульрика, всегда думающая о великом плане! Но я-то знаю, какую игру вы ведете. Вы хотите оттеснить меня от него, но сегодня моя ночь! Сегодня я стану героем!

Она хотела прыгнуть, но Ульрика выхватила кинжал Шенка, и Отилия замешкалась. А Ульрика встала на колени, оседлав грифоний хребет и держась за один из свисающих с седла ремней.

– Ничто не оттеснит вас от него, кроме вашей собственной некомпетентности, – сказала она, обматывая ногу кожаной лентой. – Он мой командир. Ничего другого мне от него не надо. Я служу ему, потому что он позволяет мне сражаться и относится ко мне с уважением.

Отилия рассмеялась – дико, пронзительно.

– Неужто? Бедная дурочка. Да он обошелся с вами хуже всех!

– Как так? Почему? – Ульрика коснулась черных шрамов на щеке. – Потому что порезал меня серебром? Я простила ему это.

– Потому что заманил вас к себе, как сыр заманивает мышку в мышеловку, – только еще более жестоко!

– Я перешла на его сторону только из-за людской мерзости! – прорычала Ульрика. – Граф не имеет к этому никакого отношения!

– Самое прямое! Кто, по-вашему, послал меня рассказать тем шлюхам о вашей подружке-вампире? Кто навел охотников на ведьм на ваше убежище? – Отилия снова засмеялась. – Он знал, что вас надо подстегнуть. Знал, что вы должны возненавидеть человечество всем сердцем, прежде чем прийти к нему!

Ульрика уставилась на нее – растерянная, потрясенная, недоумевающая. Фон Мессингхоф подстроил сожжение Фамке? Это была всего лишь уловка, чтобы Ульрика присоединилась к нему? Нет, неправда. Не может быть правдой. Отилия лжет, чтобы причинить ей боль, чтобы заставить отвернуться от графа.

Отилия рассмеялась и прыгнула, полосуя когтями и кинжалом. Ульрика парировала дагой и инстинктивно поймала левой рукой запястье Отилии, но она была слишком ошарашена, чтобы сражаться по-настоящему. Неужели все-таки правда? Раньше благородство фон Мессингхофа не вызывало у нее сомнений. Да, он хитер, но верен подчиненным, если они оставались верны ему. Теперь, однако, она начала вспоминать кое-что – то, о чем не задумывалась прежде. Фон Мессингхоф притворился охотником на ведьм, чтобы спровоцировать людей на страшные беспорядки. Подарил Рукке темный поцелуй, лишь бы удержать возле себя Блютегеля, и не намеревался оставлять мальчишке жизнь после смерти его отца. Обманул сумасшедшего стригоя Мурнау, заставив его думать, что ламии стали причиной его бед, – и тем подтолкнув к нападению на них.

Ульрика содрогнулась. Отцовские боги! Это правда! Она – тот же Мурнау! Фон Мессингхоф играл с ней в точности как с несчастным искалеченным болваном, и она попалась на удочку, совсем как он!

Она вспомнила и о том, как впервые села на спину немертвого грифона. Тогда фон Мессингхоф провел «скакуна» над самыми стенами Нульна, чтобы показать, что они невидимы для защитников города. «Если я не хочу, чтобы кто-то что-то видел, никто ничего не видит», – сказал он тогда. Какой же дурой она была, поверив, что она – единственная, с кем он честен!

Гнев оказался сильнее потрясения, и, когда Отилия вырвала руку с кинжалом, Ульрика ухватила ее за шею.

– Вы сожгли Фамке, – прошипела она, опасно соскальзывая вместе с соперницей к грифоньему крупу. – Вы умрете.

Отилия, бросив кинжал, отчаянно пыталась остановить скольжение, цепляясь когтями за чешую.

– Вы спятили! Мы обе погибнем!

Ремень, которым Ульрика обмотала ногу, натянулся до предела, резко остановив ее, и Ульрика свирепо улыбнулась Отилии, показав клыки.

– Нет, только вы.

Отилия попыталась доползти до седла, но Ульрика поймала ее и ударила в бок датой охотника на ведьм. Отилия, выпучив глаза, дернулась, попыталась отстраниться, но Ульрика вонзила нож снова.

– Помилосердствуйте, – проскулила вампир, забрызгав Ульрику кровью. – Прошу, сестра.

– Вы избавлены от сожжения, и это уже милосердие, сука, – прорычала Ульрика, подтащила Отилию ближе и клыками разорвала ей глотку. Отилия попыталась закричать, но остававшийся в легких воздух вышел через дыру, и она только зашипела. Ульрика уткнулась лицом в рваную рану и принялась пить, жадно глотая.

О, эта густая кровь вампира, превращающаяся в венах в эликсир силы! Кровь Шталекера спасла Ульрике жизнь и частично исцелила раны, но кровь Отилии несла силу Отилии, которая добавлялась к собственной силе Ульрики. Она чувствовала, как затягивается колотая рана в боку, как заживают раны от пуль на руке и ноге. Мышцы вибрировали, наполняясь жизненной силой. Голова очистилась, чувства обострились. Боги Нехекхары, если она выпьет все, у нее хватит мощи сразиться с великаном!

Нет. Нет. Она так раздуется, что не сможет драться – а этого ей хотелось меньше всего. Отилия – лишь мелкая месть. Настоящая месть близка, и она должна быть готова.

Ульрика оторвалась от шеи Отилии и оттолкнула вампира. Та взглянула на нее остекленевшими от похоти, полубессознательными глазами и протянула дрожащую руку, чтобы погладить по щеке, прошелестев:

– Госпожа, как страстно вы пьете.

Ульрика с отвращением поморщилась и вонзила в шею Отилии кинжал Шенка. Тяжелый клинок, предназначенный для вскрытия гробов и пробивания доспехов, да с приложенной к нему новообретенной силой Ульрики, мгновенно рассек позвоночник Отилии.

Глаза женщины выпучились, взгляд стал обвиняющим. Ульрика ударила снова, довершив дело. Голова Отилии скатилась с плеч, отскочила от спины грифона и полетела в реку. Тело Ульрика отправила следом, заняла место в седле и тщательно привязалась. Через несколько секунд внизу послышался всплеск.

– Вот вам милосердие, – выплюнула Ульрика и посмотрела вниз.

Подгоняемая магией баржа фон Мессингхофа настигла ту, на которой находился Карл-Франц, и течение стремительно уносило пару вращавшихся, сцепившихся в смертельном объятии, пожираемых пламенем судов за стены Нульна. По всем палубам сновали фигуры, но самое свирепое сражение бушевало на императорской барже. Немертвые войска фон Мессингхофа окружили рейксгвардию, не давая бойцам прийти на помощь Карлу-Францу и Людвигу Шварцхельму, которые спиной к спине бились на корме, прижатые к перилам Лассарианом, фон Мессингхофом и горсткой Кровавых Рыцарей. Эммануса нигде не было видно.

За баржами гналась дюжина весельных лодок и шлюпов, отчаливших от военных доков, но они не успеют вовремя. Карл-Франц погибнет задолго до того, как подоспеет подмога.

Ульрика, стиснув зубы, пришпорила немертвого грифона, направив его к плавучему полю боя. Все это натворила она. Когда фон Мессингхоф готовился признать поражение, она предложила безумный план, подставивший шею императора под вампирский клинок. Она положила начало гибели Империи – и, возможно, смерти всего человечества. И сделала это с радостью, потому что верила, что это люди с их страхом, невежеством, ненавистью сожгли Фамке, не оставив бедняжке надежды на исцеление, и хотела мстить за их преступления.

Конечно, люди действительно сожгли Фамке, но Ульрика уже не могла винить за это только их. Ими управлял фон Мессингхоф, в точности так, как он манипулировал ею, используя людской страх, неведение, ненависть, чтобы натравить их на «иных». Неважно, кто собрал хворост – именно граф запалил пламя, и именно он за это заплатит – своей жизнью и своими мечтами.

По большому счету ее мало заботило, умрет Карл-Франц или нет. Императоры и цари приходят и уходят, а мир продолжает существовать. Но именно потому, что его смерть была величайшим желанием фон Мессингхофа, Ульрика не даст этому случиться. Она спасет императора и убьет графа – так, чтобы он знал за что.

Вдалеке загремели выстрелы, а секунду спустя тело и крылья мертвого грифона содрогнулись от тяжелых толчков. Чудовище накренилось, теряя высоту. Ульрика, выругавшись, натянула поводья. Сосредоточившись на погоне за баржами, она совершенно забыла о военных кораблях.

Шеренга стрелков на палубе головного судна следила за ней, пока вторая шеренга, опустившись на колено, перезаряжала оружие. Потом вертлюжная пушка корабля изрыгнула огонь и дым, и двухфунтовый снаряд с тошнотворным треском пробил правое крыло грифона.

– Дураки! – заорала Ульрика. – Я лечу спасти вашего императора!

Кошмар накренился еще опаснее и еще сильнее потерял высоту. Вода плескалась слишком близко, а они все еще находились в нескольких сотнях ярдов от барж.

Ульрика свирепо пришпорила скакуна, дергая поводья.

– А ну не разваливаться, тварь!

Бестия чуть-чуть выпрямилась и поднялась на высоту корабельной мачты, но ветер свистел в разорванных крыльях, и с каждым взмахом дыры в них становились все шире. Внизу вновь затрещали выстрелы, но Ульрика уже вылетела за пределы досягаемости. Теперь ее единственным врагом оставалось земное притяжение.

Она бросила взгляд на горящую баржу, повернутую сейчас носом в ее сторону. До судна оставалось двести футов. Карл-Франц и Шварцхельм все так же отбивали на корме атаки лучших сильванских бойцов. Ульрика стремительно опускалась.

– Вверх, ублюдочный мешок с костями! – рявкнула она. – Вверх!

Люди на носу кричали, показывали на нее пальцами, целились из ружей, но те, кто дрался за их спинами, ничего не замечали. Их бой – безумный танец живых и мертвых, рубящих друг друга на куски посреди огненного вихря, – продолжался.

Шпоры Ульрики срывали чешую с боков грифона; крылатый кошмар опустился ниже перил, и все ее преимущество исчезло.

– Вверх, проклятье, вверх!

В последний раз мощно взмахнув драными крыльями, немертвый грифон поднялся на несколько дюймов выше передних поручней.

Стрелки отпрянули, принялисьпалить в нависшее над ними бледное брюхо, и грифон со стоном, слишком напоминавшим вздох облегчения, рухнул наконец на палубу, врезался в сражавшихся, сбивая судорожно дергавшимися крыльями и рейксгвардию, и Кровавых Рыцарей, и умертвий, нещадно давя их своей сшитой из кусков тушей – пока не застыл наконец на перемазанной черной сукровицей палубе.

Ульрика соскочила с его спины, точно эстальский «бычий танцор», перелетев через головы перемешавшихся гвардейцев и немертвых.

– Держите их, братья! – крикнула она Кровавым Рыцарям и бросилась к корме, подхватив меч обезглавленного рейксгвардейца и виляя между горящими обломками. На бегу она миновала тело легата Эммануса: сожженный почти дотла, он не выпустил из обугленных черных рук горло мертвого огненного чародея.

Меж тем схватка на корме несколько изменилась, с тех пор как Ульрика видела ее мельком в последний раз. Бой разделился: Лассариану и горстке Кровавых Рыцарей удалось оттеснить Людвига Шварцхельма от императора, заключив его Защитника в кольцо сверкающей стали. А у правого борта фон Мессингхоф дрался с императором один на один, среди трескучего пламени. Как же все просто! Слишком просто... Несмотря на многовековой опыт, нечеловеческую силу и скорость, сильванец с трудом справлялся с больным смертным человеком. Несколько раз ему удавалось найти брешь в защите императора, но и тогда клинок его лишь слегка царапал доспех Карла-Франца. Хуже того, то ли близость огня, то ли оберег или реликвия императора сильно замедляли графа: на его руке и поперек груди, доказывая это, зияли глубокие раны. Вампир продолжал неумолимо теснить Карла-Франца, но это требовало от него предельной сосредоточенности и отнимало все силы. Он, кажется, даже не почувствовал появления за спиной Ульрики. Она могла бы убить его – и спасти императора – одним ударом, но разве это принесло бы ей удовлетворение? Ей хотелось, чтобы граф видел приближение смерти и понял, за что она убивает его.

– Господин, – сказала она громко. – Я бежала.

Фон Мессингхоф метнул на нее быстрый взгляд и вновь сконцентрировался на поединке.

– Отлично, – прохрипел он. – Помогите Лассариану прикончить проклятого громилу. Император мой!

– Господин, – продолжила Ульрика, – Отилия рассказала мне, кто выдал Фамке охотникам на ведьм.

Фон Мессингхоф запнулся, но лишь на мгновение, сразу возобновив атаку на Карла-Франца, который сражался молча и предельно сосредоточенно.

– Я просто преподал вам урок, который требовалось усвоить, – сказал, не оглядываясь, фон Мессингхоф. – Людям нельзя доверять. Мы обретем безопасность, только когда станем править ими.

Воспользовавшись моментом, Карл-Франц обошел защиту графа и полоснул его по запястью. Фон Мессингхоф зарычал и заработал мечом с удвоенной яростью.

Ульрика шагнула ближе.

– Господин, вампиры, с которыми я встречалась, служа вам, все без исключения оказались вероломными заговорщиками, которых не интересовало ничего, кроме собственного продвижения. А люди... – Она задохнулась, вспомнив Шталекера, отдающего ей косу. – Люди оставались храбрыми и верными своему слову, и я... я клянусь всеми потерянными мною богами, что больше всего на свете мне хотелось бы по-прежнему быть одной из них.

Фон Мессингхоф рассмеялся, тесня Карла-Франца.

– Но вы не одна из них! Вы вампир, и ваши отважные люди убьют вас за это! Ваша единственная надежда на будущее – мой господин, который даст вам мир, где за вами не станут охотиться, не проткнут вас колом, не!..

Сокрушительный удар отбросил его в сторону, а Ульрика чуть не упала в огонь. Двигавшаяся задом наперед баржа налетела на прибрежные скалы. Карл-Франц врезался в ограждение, подломившаяся мачта ударила его по голове, сбила шлем, оглушила. Император рухнул на палубу.

Фон Мессингхоф первым восстановил равновесие, захохотал и, ринувшись вперед, выбил меч из руки контуженого императора, оставив его беспомощным. Корма скрежетала о камни. На палубах раздавались стуки, треск, крики боли и удивления.

– Можете ненавидеть меня, если хотите, – сказал фон Мессингхоф очухавшейся Ульрике, – но я – ваше спасение. Это – ваше спасение. Убейте меня, и ваши «благородные» люди убьют вас. Вы умрете по-настоящему – чтобы погрузиться в мучительную вечность.

Карл-Франц попытался встать, и фон Мессингхоф приставил клинок к горлу императора. Ульрика колебалась. Мысли ее вернулись к дыбе с серебряными кандалами в подвале Железной Башни, к пламени, пожиравшему Фамке, к сотне других кошмарных вещей, которые люди творили с ней и такими, как она. Человечество жестоко, это несомненно, но граф жесток еще больше. То, что они могут сделать с ней, если поймают, ничто по сравнению с тем, что он уже сделал.

– Я готова, – сказала она наконец и вонзила меч в спину фон Мессингхофа.

Нет, не вонзила. Граф развернулся прежде, чем клинок коснулся его тела, отбил удар и прорычал:

– Дура! Нашей империи будет лучше без вас.

Его стремительный выпад чуть не попал в цель, но Ульрика оказалась быстрее. Наполненная праведным гневом и кровью Отилии, она никогда не чувствовала себя более сильной – и более живой. Она парировала выпад в дюйме от груди и нанесла ответный удар, пробив кирасу фон Мессингхофа и разрубив правую подключичную мышцу.

Граф с ревом отпрянул и вскинул меч двумя руками. Но Ульрике казалось, что движется он словно сквозь толщу меда, медленно и неуклюже. Она блокировала удар и лягнула его босой ногой в грудь, толкнув прямо в огонь.

Граф упал на груду пылающих ящиков и тут же загорелся: древняя кожа вспыхнула, как бумага. И все-таки он попытался встать, попытался выползти из пламени.

Ульрика, зарычав, шагнула вперед, пинком отправила его обратно, потом потянулась в огонь и резким ударом пригвоздила вампира мечом к палубе, хотя жадные языки лизали кожаное пальто охотника на ведьм и жгли ее голые руки и ноги.

– За Фамке, – сказала она и отпрыгнула, топая и туша подпалины на пальто, глядя, как фон Мессингхоф извивается и корчится в огне.

Холодная сталь коснулась ее горла. Пришедший в себя император приставил меч к ее шее. Ульрика сглотнула, выпрямилась и встретилась с ним взглядом.

– Вы моя пленница, вампир, – сказал он. И голос, и рука его хранили твердость, хотя Ульрика видела, что недуг, боль и контузия нанесли человеку немалый урон. – Вы покоритесь мне, и мы продолжим разговор, прервавшийся, когда ваша ловушка захлопнулась.

Ульрика, не двигая головой, окинула взглядом баржу. В центе палубы рейксгвардия добивала последних бойцов фон Мессингхофа, а Шварцхельм, прикончивший всех Кровавых Рыцарей, теснил Лассариана, отчаянно стараясь добраться до государя. Поблизости не оказалось никого, кто мог бы помешать ей, захоти она убить императора – с силой и скоростью, обретенной вместе с кровью Отилии, Ульрика сделала бы это с легкостью.

Но она больше этого не хотела.

Когда она узнала, что за сожжением Фамке стояли фон Мессингхоф и Отилия, гнев на все человечество, кипевший в Ульрике так долго, схлынул и остыл. Нет, она не простила их полностью, но уже не так винила их. Их порода и ее порода – неизменные противоположности, хищники и жертвы, хотя они постоянно меняются ролями. В любом случае она больше не стремилась отомстить всей расе за жестокость нескольких ее представителей. Ей хотелось только одного – уйти.

При этой мысли ее вдруг охватила тоска. Нет. Не просто уйти. Хотелось броситься к Фамке. Сообщить, что в том, что она горела, виноваты фон Мессингхоф и Отилия и что Ульрика наказала их смертью. Сказать, что Фамке отомщена.

Она вновь посмотрела в глаза императора.

– Я не позволю опять заковать себя в цепи.

Острие меча Карла-Франца плотнее прижалось к ее коже.

– Я слышал ваш разговор с покушавшимся на меня. Вы знаете, кто стоял за всем этим. Знаете всех игроков. Я не могу позволить вам...

– Вы не сможете меня остановить.

Ульрика легким толчком отбросила его меч в сторону и отскочила, застыв в боевой стойке. Карл-Франц тоже встал в боевую позицию, и тут Ульрика услышала за спиной топот и крик Шварцхельма.

Ульрика отсалютовала императору, как фехтовальщик – фехтовальщику, и повернулась к перилам, намереваясь спрыгнуть с севшей на мель баржи на берег, но путь ей заступил Шварцхельм – он осторожно приближался, держа ужасающий меч наготове. Глаза Защитника императора сверкали, отражая пламя. В стороне горел лишившийся головы Лассариан.

– Давно пора тебе умереть, гадина, – прорычал Шварцхельм.

– Подождите, Людвиг, – сказал император.

Шварцхельм остановился, но не опустил оружие.

– Значит, обойдемся без цепей. – Карл-Франц шагнул ближе, чтобы заглянуть в глаза Ульрики. – Говорите свободно и будьте свободны. Я слышал ваши слова. Слышал, кому вы верны. Расскажите мне все. О какой империи говорил вампир? Кто его господин?

Ульрика смотрела на него, размышляя. Она ничего не должна ему и его народу. В то же время она поклялась уничтожить фон Мессингхофа и его труды, и хотя она убила его и не дала свершиться покушению, вторжение, над которым он работал, все еще может произойти, если Маннфреду фон Карштайну позволят и дальше планировать свое возвращение. Если она хочет уничтожить все, чем дорожил фон Мессингхоф, планы Маннфреда тоже нужно сорвать.

– Забудьте о восстании ламий, император, – сказала она наконец. – Взгляните лучше на Сильванию. Старое зло дремлет там, готовое пробудиться и вновь придавить мир своей пятой. Не ждите, когда оно проявится. – Она вскинула подбородок. – Могу я теперь идти с миром?

Император мешкал, а Шварцхельм шагнул ближе. Ульрика сглотнула. Хотя сила чужой крови и переполняла ее, ей не хотелось сталкиваться с Защитником императора. Он в одиночку убил могущественного вампира и его приверженцев, но, похоже, готов был драться еще много часов.

– Не позволяйте этого, государь, – пробасил он. – Она – вражина. Она заманила вас в башню.

– Но она спасла меня от убийцы и не напала на меня, когда могла.

Шварцхельм не шевельнулся.

– Государь, она – зло по природе своей. Вы император. Вы должны воплощать нравственность...

– Она сказала, что люди храбры и верны своему слову. По-моему, это и есть нравственность Империи. – Карл-Франц кивнул, приняв решение. – Я дал слово. И сдержу его. Пусть идет.

Защитник императора сквозь завесу огня и дыма бросил на Ульрику взгляд, но все же опустил меч и отступил.

Ульрика кивнула Карлу-Францу:

– Благодарю, милорд.

Резко развернувшись, вампир наградила Шварцхельма холодным взглядом, прыгнула на перила, перескочила на берег и побежала. Теперь наконец пришло время найти Фамке и рассказать ей о смерти фон Мессингхофа!

ГЛАВА 34
ВСТРЕЧА

 

Все обитатели Нульна, носившие форму, бросились на помощь императору: армия Нульна, городская стража, охотники на ведьм, личная охрана графини Эммануэль, рыцари и сеньоры из его свиты – все высыпали из города на северный берег реки, туда, где горели баржи.

Поднявшийся над кипящей рекой – как пар над сточной канавой – густой туман скрыл Ульрику от спешивших спасать императора. Их взгляды притягивало зарево пожара, освещавшее плывущий туман, оно походило на солнце, если смотреть на него сквозь покрытое инеем стекло. Вампир лишь ненадолго задержалась, выбирая из толпы охотника на ведьм, чтобы позаимствовать его снаряжение. Украденное пальто оказалось отличной идеей, и не только потому, что многое прикрывало. Раздеть именно охотника на ведьм Ульрика решила не ради того, чтобы отомстить за проведенное в башне время, а потому что – как она уже убедилась в прошлый раз – длинное пальто и широкополая шляпа служили пропуском, открывающим любые двери.

Она оказалась права. Это выяснилось у ворот Нульна, из которых продолжали вытекать толпы вооруженных людей. Но стражники преграждали путь всякому, пытавшемуся попасть в город.

– Никто не войдет, пока не отменят чрезвычайное положение, – услышала Ульрика слова стражника, адресованные подъехавшему кучеру. – Придется подождать.

– Что за чрезвычайное положение? – спросил тот. – Когда его отменят?

– Не твое дело. Чрезвычайное и точка. Это все, что тебе надо знать.

Ульрика прошествовала мимо них, как будто спешила на задание: низко надвинув шляпу, глядя прямо перед собой, шагая напряженно от яростного нетерпения. Стражник вскинул руку, вроде как собираясь остановить ее, но вместо этого отдал честь. Она не ответила тем же. Настоящий охотник на ведьм точно не стал бы этого делать.

 

В ламийских туннелях под городом тоже царила суета. Гонцы сновали туда-сюда, толкались у подземного входа в «Чашу Каронны», разнося слухи о судьбе Карла-Франца и новости о панике в городе. Однако, наблюдая за происходящим из теней бокового туннеля, Ульрика заметила, что, несмотря на всю эту сутолоку, между борделем и особняком Гермионы никакого сообщения нет. Значит, Гермиона в заведении, в гуще событий. Но с ней ли Фамке? Ульрика в этом сомневалась. Она, скорее всего, дома, еще оправляется от ожогов.

Ульрика поспешила на север. Пока повсюду царит хаос, а Гермиона занята, у нее есть возможность поговорить с Фамке, и лучшей уже не представится, а если ее нет дома, Ульрика найдет способ увидеться с ней, если даже для этого придется убить Гермиону и всех ее кавалеров-обожателей.

Нижний вход в особняк охранялся вооруженными ламиями. Ульрика прикинула, стоит ли напасть на них, и решила, что не стоит. Попасть внутрь не составит труда. Она ведь в розыске. Они сами втащат ее в дом, если она не пойдет добром. Лучше сохранить силы для того, чтобы потом пробиться наружу, – и, возможно, Фамке придется помочь ей. Ульрика, не скрываясь, двинулась к двери.

Женщины насторожились, когда она не подошла еще и на пятьдесят ярдов, уловив стук ее шагов. Но слух Ульрики был не менее острым, и она услышала, как они перешептываются.

– Охотник на ведьм? Здесь? – спросила та, что пониже, темнокожая тилийка.

– Охотник на ведьм, у которого не бьется сердце, – возразила вторая, платиновая блондинка ростом почти с Ульрику, и повысила голос: – Остановись и не приближайся, вампир! Назови себя и свое дело.

Ульрика сорвала широкополую шляпу и поклонилась, продолжая идти к ним.

– Ульрика Магдова-Страхова, к леди Гермионе по личному делу.

Женщины окаменели, услышав ее имя, и крепче стиснули оружие.

– Предательница, – прошипела блондинка.

– Сильванка, – выплюнула смуглянка.

– Нам приказано убить вас на месте, изменница.

– Тогда я умру, и никто не услышит тайны генерального плана Сильвании, поскольку открою ее я только леди Гермионе.

Ламийки замерли, размышляя.

Ульрика раскинула руки.

– Убейте меня, если должны, но Гермиона не поблагодарит вас. Уверена, ей бы хотелось сделать это самой.

Блондинка повела клинком, указав на пол.

– Бросьте меч и кинжал, отпихните их ногой в сторону и скрестите руки за спиной.

Ульрика послушалась, и тилийка, выступив вперед с тяжелыми железными наручниками, защелкнула их на запястьях Ульрики, пока блондинка держала меч у горла пленницы. Потом они втолкнули ее в пыльный, выложенный кирпичами туннель, за которым обнаружилась крохотная комната охраны, где на узких койках спали два раба.

– Просыпайтесь, – рявкнула блондинка. – Сторожите дверь, пока мы не вернемся.

Пока люди, моргая, очухивались, ламии потащили Ульрику дальше. Туннель закончился винтовой лестницей, ведущей наверх, к двери в погреб особняка Гермионы – темного помещения с арочным потолком, забитого сундуками, бочонками, мебелью и галантереей. Как только они там оказались, Ульрика закричала во весь голос:

– Фамке! Это Ульрика! Я здесь! Идите ко мне!

Тилийка двинула ее по уху, так сильно, что Ульрика упала на кучу мешков с мукой, после чего блондинка рывком подняла ее на ноги и встряхнула.

– Сестру Фамке нельзя беспокоить, предательница. Шагайте тихо, или я заткну вам рот.

– Фамке! Это Ульрика! Я здесь! Иди...

Блондинка ударила ее в живот – и, когда Ульрика задохнулась, сунула ей в рот скомканный носовой платок. Поверх тилийка намотала лоскут, чтобы кляп держался, и они выпихнули пленницу из кладовой в коридор, оканчивавшийся узкой лестницей, с крепкими дверями по обе стороны. Ульрика предположила, что это сейфовые помещения, где раньше хранились изысканная посуда и самые дорогие вина, но теперь кладовые превратились в тюремные камеры, запертые для надежности на толстые железные засовы.

Тилийка отперла одну камеру, отодвинула засов, а блондинка, втолкнув Ульрику в каморку, захлопнула дверь. Когда тяжелая перекладина со стуком встала на место, а ключ повернулся в замке, в крошечном зарешеченном окошке показалось ее лицо.

– Мы доложим леди Гермионе, что вы явились, когда она вернется, – с издевательской вежливостью проговорила она. – Так что отдыхайте до поры.

Когда шаги ламий затихли вдали, Ульрика огляделась. Клетушка представляла собой крохотный голый чулан без окон, прилечь в котором можно разве что на пол: ни койки, ни стула здесь не имелось. Не было и ничего, что можно использовать для побега или в качестве оружия. Если Фамке не услышала Ульрику, она может никогда отсюда не выбраться. Придет Гермиона, допросит ее – и убьет. И на этом все кончится.

Что же, она, по крайней мере, может подготовиться к моменту, когда за ней придут. Сперва, выпустив клыки, Ульрика разжевала кляп и выплюнула лохмотья носового платка. Потом легла на спину, поджала ноги, просунула скованные запястья под зад и медленно, дюйм за дюймом, переместила руки вперед. Цепь наручников была толстой и прочной, созданной специально, чтобы удерживать существ чудовищной силы, и в обычном состоянии она вряд ли смогла бы порвать ее, но кровь Отилии еще бежала по венам, и Ульрика решила, что справится.

Она принялась вращать левым запястьем, чтобы короткая цепь скрутилась и звенья плотно прижались друг к другу. Когда это случилось, Ульрика не остановилась.

Цепь заскрипела, края наручников больно впились в плоть, но с той болью, которую причиняли ей жгучие серебряные кандалы, эта сравниться не могла, и Ульрика просто пренебрегла ею. Несколько долгих минут она терпела давление, трясясь от напряжения и скрежеща зубами, но потом одно из звеньев с резким хлопком лопнуло – цепь порвалась.

Ульрика охнула от облегчения и несколько секунд массировала запястья, потом запустила когти под обруч браслета, но прежде, чем она успела сорвать его, в коридоре послышались шаги. Приближались два сердечных огня. Кто это? Почему к ней идут живые? Кто они? Ну, да кто бы ни были, эти живые станут мертвыми. Она прикончит их, едва они откроют дверь, и побежит искать Фамке. Ульрика наступила на разорванное звено, пряча его, потом завела руки за спину, как будто они все еще скованы.

В замке повернулся ключ, засов отодвинули, и дверь распахнулась. Ульрика приготовилась прыгнуть, но люди остались снаружи, а в камеру ступила фигура в черном саване, без огня в сердце – и без лица.

Ульрика встревоженно попятилась.

– Кто вы? Что вам надо? Я буду говорить только с леди Гермионой.

Фигура остановилась посреди каморки, пристально глядя на пленницу. Теперь Ульрика видела, что каждый дюйм тела под саваном забинтован черной льняной тканью. Перевязаны были даже когтистые пальцы, а лицо скрывалось под длинной черной вуалью.

– Не узнаете меня, сестра? Не помните свою милую спутницу?

Голос – как шелест сгоревшей бумаги, сухой, надломленный, едва слышный. И все равно Ульрика узнала его – по мягкости, по отработанному произношению, маскирующему трущобный акцент.

– Фамке! Спасибо богам! Вы меня услышали! – Ульрика шагнула вперед, протянув руки, чтобы обнять подругу, но Фамке отпрянула.

– Нет! – проскрипела она. – Не смейте касаться меня!

Ульрика застыла в ужасе от того, что собиралась сделать.

– Ваши раны... они... не исцелились?

Кажется, Фамке содрогнулась под саваном.

– Зачем вы вернулись? Что хотите сказать леди Гермионе?

– Ничего. Это только уловка. Я пришла повидаться с вами, сказать, что исполнила клятву. Я убила всех, кто сжигал вас: всех шлюх, всех охотников на ведьм, капитана Шенка, его начальника и, куда важнее, тех, кто стоял за всем этим, кукловодов, дергавших остальных за ниточки, – госпожу Отилию и ее нового хозяина, графа Григора фон Мессингхофа. Знаю, это слабое утешение, но все они мертвы. Вы отмщены.

Фамке долго молча смотрела на нее. Черная вуаль не выдавала эмоций.

– Не все мертвы, – прошептала она наконец. – И я не отмщена.

Ульрика нахмурилась, смутившись.

– Что вы имеете в виду? Кого я упустила?

Фамке подняла забинтованную руку и указала на Ульрику:

– Себя.

Ульрика отступила, охваченная ужасом.

– То есть? Я вас не сжигала. Вы же знаете. Я пыталась спасти вас.

– Вы привели меня к огню, – сказала Фамке своим кошмарным шипящим голосом. – Если бы вы не забрали меня от сестер в мир людей, я бы не сгорела. Вы соблазнили меня. Вы убили меня ложью.

Внутренности Ульрики завязались ледяным узлом. Навалилась паника.

– Но... но вы ушли по своей воле. Вы не хотели возвращаться.

– Только потому, что вы наполнили меня фальшивыми мечтами, – прорычала Фамке. – Дали понять, что это грандиозное приключение. Поведали, что свобода стоит любой цены! – Она подцепила когтями край вуали. – Но этого она не стоит!

Резким рывком Фамке сорвала вуаль, и Ульрика отшатнулась. Раны подруги не исцелились. На самом деле они вроде даже стали хуже. Волос вампир лишилась – за исключением нескольких серых прядей, голова превратилась в почерневший череп, между лоскутами обугленной плоти виднелись потрескавшиеся кости. Лишенные век глаза остались мутно-белесыми, губы сгорели дотла, обнажив вечную ухмылку пожелтевших от жара клыков. Кожа на шее свисала рваными черными лентами, под которыми блестело сырое красное мясо.

– Хотите полюбоваться на остальное?

Ульрика вздрогнула.

– Нет! Нет, сестра. Я... – Она открыла рот, чтобы выразить сочувствие, но слова не пришли. Да и что тут можно сказать? Любых слов было бы недостаточно. – Я не понимаю, – выдавила она наконец. – Неужели леди Гермиона не давала вам крови? Почему вы не исцелились?

Фамке пожала плечами, и хлопья кожи посыпались с шеи на пол.

– Все госпожи испробовали свою магию и свою кровь. Мне говорили, одни сестры меньше подвержены влиянию солнца, другие – больше. Я из последних. – Она подняла вуаль и принялась заново драпировать кошмарную голову. – И боль все такая же, как в утро, когда я горела. Я не могу ни сесть, ни лечь, ни прислониться к чему-нибудь. Агония слишком сильна. Так что я стою. Госпожа говорит, так будет вечно.

Ульрика зажала рот ладонью, чтобы приглушить всхлип.

– Ох, Фамке. Как же вы выносите все это?

Фамке повернула к ней прикрытое вуалью лицо.

– Просто я уверена, что жизнь после смерти будет еще хуже.

Ульрика снова всхлипнула. Фамке долго молча смотрела на нее, потом двинулась к двери.

– Я собиралась убить вас за то, что вы сделали, – сказала она. – Но месть не исцелит мою кожу. Я оставлю вас госпоже Гермионе. Пускай позабавится. Удачи, сестра.

Ульрика шагнула за ней, протягивая руки.

– Фамке! Фамке, подождите! Я это так не оставлю. Я...

У двери Фамке оглянулась.

– Не зовите меня этим именем, – прошелестела она. – Фамке мертва. Я – Сушь.

Ульрика, не двигаясь, смотрела вслед Фамке, шагнувшей за дверь и исчезнувшей из вида в каменном коридоре. Не пошевелилась она, и когда слуги с грохотом захлопнули дверь, но когда заскрипел засов, вампир стряхнула оцепенение, ринулась вперед и пинком вышибла створку.

Дверь распахнулась, кавалеры-обожатели от неожиданного толчка попадали на пол, засов отлетел в сторону. Ульрика выскочила из камеры, вырвала у ближайшего человека меч и шагнула к Фамке, обернувшейся на шум.

– Пойдемте со мной, – сказала Ульрика, протянув руку. – Пойдемте со мной, и я найду способ вылечить вас. Я заглажу свою вину. Я...

Шаги в кладовой помешали ей закончить. В коридоре показалась Гермиона с двумя ламиями и толпой кавалеров-обожателей.

– Значит, это правда, – сказала она, встретив взгляд Ульрики. – Предательница вернулась. Убейте ее!

ГЛАВА 35
МОСТ И ДОРОГА

 

Блондинка и тилийка ринулись на Ульрику первыми, за ними толпились кавалеры. Ульрика отбила атаку ламий, прорвалась к людям, увернулась от бестолково полосующих воздух мечей, схватила за запястье одного щеголя и швырнула его на клинки его же товарищей.

Позади них Гермиона шевелила пальцами, творя заклинание. Ульрика выругалась. Это гораздо опаснее бойцов. Ее чары могут запереть Ульрику в доме. Значит, ее надо остановить.

Ламии наступали снова, на этот раз осторожнее, но Ульрика не стала их ждать. Она метнулась к Гермионе, парировав выпад смуглой тилийки, но блокировать удар блондинки не успела. Меч ламии рассек предплечье Ульрики до самой кости, но она, не обращая внимания на боль, прыгнула на Гермиону. Та увернулась, так быстро, что Ульрика даже не уловила движения, и меч ее лишь врезался в стену.

Когти Гермионы полоснули Ульрику по груди, левая рука железной хваткой стиснула руку с мечом. Ульрика зарычала и неуклюже, но сильно ударила противницу свободной рукой. Железный браслет наручников угодил в висок Гермионы – и она упала на пол, точно сброшенное платье.

– Госпожа! – воскликнула, поспешив к ней, Фамке.

Кавалеры-обожатели кинулись на помощь Гермионе, а Ульрика, парировав очередной выпад тилийки, проткнула темнокожую ламию насквозь. Блондинка ударила, когда Ульрика еще не вытащила клинок из тела противницы. Ульрика толкнула тилийку на блондинку, а потом ударила вампира ногой в лицо. Две охранницы упали, и теперь между Ульрикой и выходом осталась только Фамке.

Ульрика шагнула вперед. Блондинка уже поднималась. Вскоре придет в себя и тилийка.

– Отойдите. Я просто хочу уйти.

Фамке еще секунду стояла на месте, потом, дрожа, посторонилась.

– Никогда не возвращайтесь, – прошептала она. – Никогда.

Ульрика шагнула в открытую дверь – и оглянулась на пороге.

– Простите, – сказала она. – Не могу этого обещать.

Блондинка и тилийка двинулись к двери. Ульрика бросила последний взгляд на черную вуаль, скрывавшую лицо Фамке, развернулась и побежала к лестнице в подземный туннель.

 

Даже ускользнув от ламий и добравшись до улиц Нульна, Ульрика продолжала бежать. Ее преследовало слишком много того, от чего нельзя скрыться. Ужас перед нескончаемой агонией Фамке, шок от ее ненависти, боль от потери дружбы, всепоглощающая уверенность, что Фамке права и ад, в котором она живет, – ее, Ульрики, вина, – все это гнало ее по окутанным туманом улицам, точно стая адских псов.

Она сколько угодно могла винить во всем фон Мессингхофа, но сделал бы он то, что сделал, если бы она осталась с ламиями и приняла наказание? Нет. Все время, пока шла невидимая война, она просидела бы под охраной, пока искусная дипломатия графини Габриеллы не освободила бы ее, а потом остаток вечности провела бы с Фамке, своей подругой. Граф не получил бы возможности сманить Ульрику, и причин сжигать Фамке не возникло бы.

Опять же, ее своеволие и неспособность признать право вышестоящих руководить ею и стали причиной всего обрушившегося на нее горя и краха надежд. Бунт не принес ничего, кроме страданий, – но теперь уже слишком поздно возвращаться и говорить, что она усвоила урок и готова повиноваться.

Конечно, Ульрика победила фон Мессингхофа и спасла Карла-Франца, и это могло бы вернуть ей расположение сестринства, и, хотя сейчас ей вдруг невыносимо захотелось броситься в объятия Габриеллы и молить о прощении, она не могла этого сделать. Разве может она вернуться к ламиям, когда там Фамке? Разве сможет выносить холодный испытующий взгляд из-под черной вуали каждый раз, когда пути их пересекутся? Какая жестокая шутка. Трагедия, которая заставила ее в конце концов вернуться домой, сделала это возвращение невозможным.

Но если она не вернется к Ламии, куда ей идти? Что делать? Сильвания для нее теперь закрыта, туда она ни ногой, даже если попросят. Может, вернуться в Праагу, вновь взяться за роль защитницы города? На миг идея показалась ей заманчивой. Прежде чем Штефан и боярыня Евгения все испортили, эта роль доставляла ей больше удовольствия, чем что-либо иное после перерождения. Но возбуждение быстро сменилось горечью. После всего, что она натворила под командованием фон Мессингхофа, называть себя защитником человечества – слишком уж черная ирония. Она вырезала целый город: мужчин, женщин, детей. Она похищала, убивала, пила из десятков невинных. Она стала чудовищем, которым ее и считали люди, – монстром, которым поклялась не быть никогда!

Зубы и когти Урсуна! Фон Мессингхоф не только обманом принудил ее изменить ламиям и примкнуть к сильванцам. Он заставил ее предать все идеалы, которых она когда-либо придерживалась. Сожжением Фамке он превратил ее в злодея пострашнее Адольфа Кригера.

Какой невыносимый стыд – и не только из-за бесчисленных смертей, тяготеющих теперь над ней, но и из-за того, что ее так легко одурачили, что она так быстро отказалась от своих принципов. Фон Мессингхоф предложил ей оправдание, предлог поддаться внутреннему зверю – и она с готовностью ухватилась за него. Да она попросту упивалась возможностями!

Нахлынули воспоминания – и Ульрику захлестнула тошнота. Вот что сделало из нее бессмертие: бешеного, импульсивного зверя, управлять которым легче, чем быком. Перед смертью она была взрослой женщиной. А теперь стала ребенком, младенцем-чудовищем, сеющим смерть и разрушение, где бы ни прошел.

Она свернула в какой-то проулок – и вдруг оказалась у реки, где уже суетились грузчики и торговцы, хотя до рассвета оставалось еще два часа. Слева высился Большой мост, ведущий к Фаулештадту. Она побежала к нему – и по нему, но на самой середине, когда густой речной туман сомкнулся, скрыв из виду набережные с обеих сторон, шаги Ульрики замедлились – и она привалилась к каменным перилам, всхлипывая.

Внизу, гипнотизируя, текла, колыхалась жидким базальтом маслянистая черная вода. Сухие рыдания стихли. Может, это и есть ответ? Она уже много раз отворачивалась от возможности покончить с собой, но это было до того, как она открыла, какой мерзкой может стать. Теперь Ульрика знала, что она чудовище. Знала, что мир без нее будет лучше. Ей следовало умереть под топором Готрека – той ночью, когда Адольф Кригер обратил ее.

Что же, вот он – шанс сделать то, что не удалось Истребителю. Один прыжок – и текущая вода вырвет из тела ее суть. Один прыжок – и начнется вечная мука, которую она заслужила.

– Не делайте этого, дитя.

Ульрика обернулась, держа руку на эфесе трофейного меча. Из тумана, шагах в десяти от нее, выступила графиня Габриелла – в скромном платье с высоким воротом. Лицо ее было спокойно, она не приближалась, только смотрела холодно, скрестив на груди руки.

– А что мне еще остается? – горько спросила Ульрика.

– Вернуться со мной, как я уже предлагала.

– Я не могу!

Взгляд Габриеллы смягчился.

– Дочь, ваши преступления против нас многочисленны, но они бледнеют в сравнении с гнусными деяниями других, кого мы принимали обратно в общину. Вам, конечно, придется подвергнуться наказанию и тюремному заключению, но, думаю, я могла бы...

– Дело не в том, – перебила Ульрика. – Да если бы только это, я вернулась бы с радостью. Но... Фамке... Я... я не могу...

– О. Вот оно что. Честно говоря, я лично думаю, что она берет на себя слишком мало вины. А зная вас, полагаю, что вы берете на себя слишком много.

– Мне не следовало убегать от вас! – выкрикнула Ульрика.

– Ей не следовало идти за вами, – ответила Габриелла.

– Я не должна была оставлять ее одну.

– Она должна была проявить большую осторожность.

Ульрика зарычала.

– Не опровергайте все, что я говорю! Знаю, вы всё можете выставить не моей виной. Ваш язык способен оправдать любое действие. Но это моя вина. Я не могу вернуться, не могу посмотреть ей в лицо.

– Дочь...

– И дело не только в этом! Я совершала и худшие поступки, поступки, которых не могу себе простить! Я уничтожила целый город! Я стала тем, во что клялась не превращаться никогда! – Ульрика зажмурилась и привалилась к перилам. Остается только откинуться назад – и все будет кончено. – Я не могу жить с собой. Как же я смогу жить с вами?

Твердая рука сомкнулась на ее запястье и оттащила от ограждения. Ульрика открыла глаза. Только что ее и графиню разделяли десять шагов. Теперь Габриелла стояла рядом – и крепко держала ее.

– Неважно как. Вы должны. У вас нет выбора. – Габриелла заглянула в глаза Ульрики. – Наша королева – абсолютный правитель. Она решает, как нам жить и когда умереть. Лишить себя жизни – предательство по отношению к ней. Если желаете покаяться в преступлениях – приносите пользу. Когда срок вашего заключения окончится, вы получите пособие. – Она пожала плечами. – Можете отдать его бедным, если это облегчит вашу боль.

Ульрика застонала.

– Почему вы не можете просто оставить меня в покое? Я предала вас, я сбежала от вас, я вас ранила! Выгоните меня! Вышвырните из сестринства! Умоляю!

– Вы также убили злейшего врага ламий и сорвали его планы, сделав из себя достояние, которое королеве не хотелось бы потерять.

Ульрика ошеломленно взглянула на нее.

– Вы знаете, что я убила графа? Я никому не говорила.

Габриелла улыбнулась.

– И не нужно, дорогая. У вас узнаваемый почерк. Ламия – ваша должница.

– Тогда Ламия может вернуть долг, отпустив меня, – сказала Ульрика. – Пожалуйста, госпожа. Два шага, и я никогда больше не потревожу вас.

Улыбка Габриеллы угасла.

– Кажется, я неясно выразилась. Никому из нас не дозволено покидать сестринство. Ни одному вампиру нельзя жить – или умереть – вне его иерархии. По мнению нашей королевы, все бессмертные, вне зависимости от кровной линии, являются ее подданными и обязаны служить ей, и она ведет вечную войну со всяким, отрицающим ее полновластие. До сих пор по моему настоянию она готова была прощать ваш юношеский бунт, но ее терпение на исходе. Если вы не пойдете сейчас со мной по собственной воле, то станете нашим врагом, и я верну вас силой, чтобы судить за измену.

Ульрика закатила глаза.

– Почему просто не позволить мне прыгнуть, избавив себя от проблем с судом?

– В Серебряном пике предатели не умирают, – холодно сообщила Габриелла. – Я знаю того, кто был насажен на раскаленный вертел еще до рождения Зигмара.

– И вы хотите, чтобы я вернулась для этого?

– Если вы пойдете добровольно, я выступлю в вашу защиту, и убийство фон Мессингхофа поставят вам в заслугу. Наказание назначат минимальное, и вы...

– Нет. – Ульрика снова закрыла глаза. – Секунду назад я больше всего на свете хотела вернуться, но – вы же не предлагаете мне вариантов? Я не могу выбрать даже свою смерть?

– Какой правитель требует меньшего? Разве может крестьянин отказаться, если сеньор призывает его на войну? Разве сеньор способен отклонить требование сюзерена послужить ему? Ваше упорство ставит меня в тупик. Вы лидер по рождению и солдат по склонности. Послушание должно быть у вас в крови.

– Послушание у меня в крови! – Ульрика вырвала руку из тисков пальцев графини и отступила. – В моей крови! В крови моего отца! В крови моей страны! Им я верна! Им я повинуюсь! Я многим обязана вам, графиня, но вы – не моей крови. Ламия – не моя страна. Неферата – не моя королева. Я – ее подданная по несчастной случайности. Почему же я должна ей повиноваться?

– Неферата стала вашей королевой, а вы – ее слугой в тот момент, когда вы восстали из мертвых.

– Как будто я этого хотела! Кригер обратил меня против воли. Вы взяли меня к себе без моего согласия. Тогда у меня не было выбора, но сейчас – есть. Если вы и ваша королева хотите, чтобы я вам служила, – то попросите и примите мое решение, каким бы оно ни было!

– Это не наш путь. – Габриелла шагнула за ней. – Неважно, как вы пришли в нежизнь, неважно, кому хранили верность до смерти, вы – ее и делаете то, что она пожелает.

Ульрика попятилась. Несмотря на сдержанный тон, графиня показала клыки.

– Ну что, – продолжила Габриелла, – вы идете сами или мне вас тащить?

Ульрика, зарычав, выхватила меч. Она могла бы проскользнуть мимо Габриеллы и прыгнуть в реку, но сейчас слишком злилась, чтобы думать о самоубийстве. То, чего требовала от нее графиня, не было преданностью лорда своему королю. Она хотела покорности, покорности волчицы вожаку стаи. Хотела, чтобы Ульрика опрокинулась и подставила шею.

– Ну, возьмите меня, если сможете, – прошипела она, принимая боевую стойку.

Графиня молниеносно разминулась с клинком Ульрики и изо всех сил ударила ее в солнечное сплетение. Девушка сложилась пополам, задыхаясь от боли и потрясения. Меч выпал из онемевших пальцев. Она никогда раньше не ведала истинной силы Габриеллы. Ужасающей силы.

– Дурочка. А что, по-вашему, могло произойти?

Графиня перебросила Ульрику через плечо и двинулась к нойштадскому концу моста – спокойно и легко, точно несла ребенка. В то же время ее левая рука гипнотически двигалась, и она бормотала под нос странные слова.

Сквозь едкий туман боли Ульрика почувствовала, как ее охватывает апатия. Руки обмякли, веки отяжелели. Габриелла не тратила времени на бессмысленную жестокость. Она погружала пленницу в транс – и несла ее к месту заключения.

Ульрика пыталась бороться с мягкой паутиной сна. Голова и торс ее, свисавшие со спины Габриеллы, с каждой секундой становились все тяжелее. Руки болтались у ног графини. Сперва она слабо цеплялась за них, но потом увидела способ получше: подобрала пышные юбки Габриеллы и туго их натянула.

Габриелла упала лицом вперед, стреноженная собственной одеждой, выпустила Ульрику, а шепот оборвался проклятьем. Ульрика сильно ударилась о брусчатку, зато сонливость разом слетела с нее. Она перекатилась, вскарабкалась на Габриеллу, выпустила когти и потянулась к горлу графини.

Габриелла стиснула ее запястья, глубоко запустив когти в плоть. Ульрика вскрикнула, отдернула руки. Габриелла располосовала их до самых костей.

Ульрика отползла, дрожа и истекая кровью, а Габриелла одним рывком избавилась от юбок и кринолинов, после чего – одна нога босая, другая в изящной туфельке – присела на корточки в позе борца.

– Я как-то говорила вам, что за свои тысячи лет много кем побывала, – сказала она. – Так вот, в том числе и борцом на арене.

Она замолчала и бросилась на Ульрику, как раз когда та поднялась на колени, повалила – и завертелся безумный клубок. Не было ни атак, ни контратак, ни системы, ни тактики. Только дикая, звериная свирепость. Ульрика не успевала следить за руками Габриеллы. Они расплывались, как порхающие колибри, и били, точно кинжалы, оставляя глубокие борозды на руках, ногах и спине. Зубы графини вырывали куски мяса из плеч и шеи Ульрики. Лицо Габриеллы при этом оставалось таким же спокойным, как во время беседы.

Ульрике с трудом удалось просунуть ногу между сплетенными телами и оттолкнуть графиню коленом и руками. Однако маленькое преимущество у нее все-таки было. Она не быстрее, не сильнее – зато длиннее. Она могла отстраниться, могла не подпускать когти противницы к своей шее. К сожалению, это не мешало графине рвать ее руки в кровавые лоскуты.

С хриплым криком Ульрика отшвырнула Габриеллу, так что та ударилась лицом о каменную балюстраду моста. Еще одно преимущество – масса. Собственный вес можно использовать в своих интересах.

Габриелла поднялась, не утирая струящейся изо рта и носа крови, по-прежнему собранная и спокойная. Ульрика тоже встала, пошатываясь, хлюпая носом и сплевывая кровь. Левую сторону шеи раздражающе щекотала тепловатая струйка. Она прихлопнула ее, точно муху, – и обнаружила, что левое ухо лишилось куска размером с золотую крону.

Яростно взревев, Ульрика ринулась на Габриеллу и вцепилась в нее обеими руками. У нее был кинжал, но она забыла о нем, ибо превратилась в зверя, не способного использовать какое бы то ни было оружие, кроме данного ему природой. Поле зрения сузилось до алого туннеля, в конце которого маячило лицо Габриеллы, и Ульрика пыталась пробиться туда, чтобы сорвать с него это треклятое спокойствие.

Прямой правый привел ее в чувство: она очнулась у балюстрады со звенящей головой. На нее, растопырив окровавленные когти, летела Габриелла.

Ульрика поймала противницу на середине прыжка и швырнула на ограждение, да так, что мост под ногами дрогнул.

Ринувшись к обмякшей графине, Ульрика принялась топтать ее тяжелыми сапогами, отобранными у охотника на ведьм. Габриелла поймала ее ногу и резко рванула. Ульрика упала поперек балюстрады, и Габриелла тут же оказалась сверху – сжимая одной рукой горло воспитанницы, толкая ее к поблескивавшей сорока футами ниже черной воде.

Ульрика вцепилась в беспощадные пальцы Габриеллы. Еще дюйм – и она рухнет в пучину смерти, с которой несколько секунд назад смирилась, к которой стремилась. Только вот сейчас вода отчего-то уже не казалась особо привлекательной.

Габриелла заглянула в ее глаза.

– Дочь. Еще не поздно. Никто ничего не видел. Подчинитесь, и я скажу, что вы пошли со мной без боя.

– Лучше смерть, – с кровью выхаркнула Ульрика.

Габриелла встряхнула ее, потеряв наконец самообладание.

– Дура! Вы что, не видите, что я пытаюсь вас спасти! Я люблю вас! Я не вынесу, если вас заберут в гору!

Ульрика с трудом выдавила слова из пережатого горла:

– А вы... позволите мне... уйти... если я скажу... нет?

Габриелла оскалилась.

– Вы же знаете, я не могу!

– Тогда... я говорю... нет, – выдохнула Ульрика.

Зарычав от ярости, Габриелла ударила Ульрику спиной об ограждение, глубже вонзив когти в ее шею и подталкивая к падению. Чтобы избавиться от этих когтей, Ульрике потребовалось все ее мужество, но она все же рискнула. Перестав отрывать от себя пальцы Габриеллы, она ухватилась за перила, вбила колено между ног графини, оторвала ее от земли – и перебросила через себя, к воде.

Габриелла взвизгнула и отпустила шею Ульрики, чтобы вцепиться в балюстраду; ноги ее болтались над водой.

Отчаянно извернувшись, Ульрика одной рукой схватила Габриеллу за шею и оттолкнула графиню от перил, другой рукой принялась отдирать от парапета ее цепкие когти, оставлявшие на камне белые борозды. Все-таки Ульрике удалось задуманное. Миг – и ее рука, сжимавшая горло Габриеллы, осталась единственным, что удерживало графиню над рекой. Вес ламии едва не лишил Ульрику равновесия, пришлось для надежности ухватиться за балюстраду.

Когти Габриеллы впивались в ее руку раскаленными иглами, но Ульрика знала, что ей достаточно разжать пальцы и стукнуть противницу о край моста, чтобы та полетела в воду. Более насущный вопрос, однако, – сможет ли она вообще удержать ламию. Слишком много она потеряла крови, мышцы ееразорваны и слабы, рука дрожит...

– Дочь, – прошептала Габриелла. – Не бросайте меня. Умоляю.

Ульрика рассмеялась, разбрызгивая кровь.

– Умоляете? Тогда я спрошу еще раз. Вы отпустите меня? Позволите уйти? Если я пощажу вас, дадите мне самой выбрать свою судьбу?

– Я... я... – Габриелла забилась в руке Ульрики, глаза ее выпучились, лицо скривилось, но она покачала головой: – Не могу. Хотя расклад изменился... не могу. Я исполняю повеления... своей королевы.

Ульрика уставилась на нее – взбешенная, но преисполненная невольным завистливым восхищением. Невообразимая смерть проносилась под ней, но графиня оставалась верна правительнице и своим принципам. Она поступала в точном соответствии со своими законами и в то же время пыталась спасти Ульрику. Как жаль, что Ульрика не желает больше спасения.

– Госпожа, – выдохнула она. – Мать...

Сухой всхлип сотряс тело, и онемевшие пальцы разжались, но Ульрика выкинула другую руку, затащила Габриеллу через балюстраду, и они вместе упали на брусчатку, рядом с оброненным мечом Ульрики.

Так они лежали несколько секунд, тяжело дыша, но потом пальцы Габриеллы вновь железной хваткой стиснули запястье Ульрики.

– Дочь, мне жаль. Я бы хотела...

Ульрика схватила меч и приставила его к горлу графини, а когда та оцепенела, высвободила руку.

– Мне тоже жаль, госпожа. И я бы тоже хотела. Но я не могу пойти с вами. Не сейчас. Пока – нет.

Казалось, Габриелла вот-вот заплачет.

– Ульрика, есть только сейчас. Другого шанса не представится.

– Значит, никогда. – Ульрика поднесла руку Габриеллы к своим окровавленным губам, поцеловала ее, потом встала, занесла ногу – и свирепым пинком раздробила правое колено графини.

Габриелла охнула от боли и удивления, а Ульрика, пошатываясь, пошла прочь, бросив на ходу:

– Чтобы у вас было оправдание тому, что вы не остановили меня.

Какую-то секунду Ульрика прикидывала, не прыгнуть ли ей все-таки в реку, но момент был упущен. Она все еще терзалась виной за все совершенные зверства, все еще считала себя чудовищем, но что-то – возможно, храбрость и преданность Габриеллы – заставляло чувствовать, что убить себя сейчас слишком эгоистично.

Ульрика давала обещания, которые должна сдержать. Она обещала Фамке, что найдет способ ее вылечить, обещала Шталекеру, что вернет Мэгс прядь ее волос, да и души невинных, которых она погубила – убила за грехи, совершенные другими, – лежали на ее плечах тяжким грузом. Сотни, тысячи душ. Так может ли она покончить с собой сейчас, не загладив вины?

Решительно крякнув, она неуклюже повернула в сторону Фаулештадта, опираясь на меч как на трость.

– С обеих сторон дежурит охрана, – сказала за ее спиной Габриелла. – Ламии. Вам не выжить.

Ульрика споткнулась и застыла, озираясь. Повсюду стоял туман, и нельзя было понять, лжет графиня или нет. Выругавшись, она повернулась на север, потом на юг, думая о сотне вещей, которые могла бы сделать, не будь так изранена. Она могла бы спуститься по опорам моста и шмыгнуть на набережную под самым носом охраны.

Могла бы разбежаться и перепрыгнуть через их головы прежде, чем они поймут, что к чему. Могла бы...

Плеск воды и скрип трущихся друг о друга канатов прервал ее размышления, заставив шагнуть к балюстраде. Из тумана выплывал темный силуэт рыбачьей лодки. Ульрика слышала разговоры людей на борту, чувствовала их сердечный жар. Это муниципальное суденышко, спасательный шлюп с лебедками и кранами на носу и корме, несомненно, шло к месту крушения барж фон Мессингхофа, чтобы заняться расчисткой. Что же, лодка, по крайней мере, идет за городские стены. Ульрика шагнула на перила, подпуская шлюп ближе.

– Дочь, пожалуйста...

Ульрика оглянулась на Габриеллу, все еще лежавшую на камнях, нянча раздробленное колено.

– Маннфред фон Карштайн жив, графиня. Война должна была проложить путь к его пробуждению и вторжению. Теперь, возможно, воцарится мир, но Карштайн не остановится. Он придет, рано или поздно. Скажите своей королеве, что надо быть наготове.

Ульрика прыгнула на мачту корабля, скользнувшую всего несколькими ярдами ниже моста, – и повисла на ней, вслушиваясь, не поднимется ли тревога. Тревога не поднялась.

Когда лодка, пройдя под мостом, вышла с другой стороны, Ульрика оглянулась на балюстраду, но лицо Габриеллы над перилами не появилось. Однако девушка все равно мысленно попрощалась – и перевела взгляд на реку.

Хотя вина, горе, раскаяние в содеянном, жалость к тем, кому причинила боль, сдавливали ее грудь так, что хотелось плакать, она все равно ощущала странное возбуждение. Весь мир лежал перед ней, и, хотя Ульрика не знала, что станет делать и куда пойдет, она была счастлива остаться одна. Она провела в гнезде достаточно времени и слишком долго искала другое гнездо, покинув первое. С этого момента у нее не будет больше ни госпож, ни господ, ни любимых, ни врагов. Она не последует за чужими мечтами и не станет бунтовать против них. Она пойдет своей дорогой, одна, пока не разберется, кто она есть на самом деле – человек или чудовище, герой или злодей.

Первые лучи солнца коснулись верхушки мачты в дюйме от ее головы. Она укрылась за парусом и снова посмотрела вперед. За изгибом реки как раз показались дымящиеся обломки барж фон Мессингхофа. Всего несколько сотен ярдов – и она сможет спрыгнуть на палубу, перебраться на берег, нырнуть в тень деревьев.

Она потеряла много крови, а значит, скоро ей понадобится еда. Но ничего, она знает, куда идти. Фон Мессингхоф приказал своим приспешникам собраться чуть ниже по течению. Там сильванцы – а у них сильная кровь.