Предисловие. Благородные богатыри

Историю Ирана (обратите внимание – Ирана, а не Персии, это очень важно!) принято отсчитывать с середины IX века до н. э., с первого дошедшего до нас упоминания о стране Парсуа в одной из надписей ассирийского царя Салманасара III. Историки невероятно благодарны древним правителям, которые придумали высекать на камнях информацию о своих достижениях – военных походах или грандиозных строительствах. Ведь зачастую эти надписи являются для нас единственным источником сведений о давно прошедших временах.

Ассирийские надписи сообщают не только о существовании страны Парсуа, но и о том, что она находилась южнее озера Урмия^[6]. При упоминании о Парсуа на ум сразу же приходит иранская провинция Фарс, которую принято считать колыбелью иранской нации. Однако это не совсем верно, ведь корни иранцев теряются где-то в Средней Азии, и где именно, мы вряд ли сумеем узнать, потому что кочевники не вели летописей и не высекали надписей на стелах. У них были другие, более важные занятия. Правильнее будет назвать Фарс «колыбелью иранской государственности», ведь именно отсюда берет начало великая держава Ахеменидов, границы которой простирались от Инда до Эгейского моря и от Закавказья до современного Асуана.

В переводе с языка древних предков иранцев, пришедших на Иранское нагорье из среднеазиатских степей, «парс» означает «богатырь». От группы племен гордое название перешло к местности и дошло до нас, лишь слегка изменившись во времена арабского владычества, поскольку в языке завоевателей не было буквы «п». От этого произошло некоторое несоответствие в названиях страны и ее языка у жителей Запада. Страну, с подачи древних греков, называли «Персией», а ее язык – «фарси». Так продолжалось до 1935 года, когда шах Реза Пехлеви потребовал от иностранных государств использовать в официальных документах название «Иран», в переводе означающее «страна ариев» или «страна благородных». Это название более точное, поскольку в Древнем Иране, кроме парсов, жили и другие племена арийской группы индоевропейской языковой семьи, пришедшие на Иранское нагорье из Средней Азии во II тысячелетии до нашей эры и расселившиеся на территории древнего государства Элам.

Элам упомянут во многих шумеро-аккадских источниках. В свое время это было сильное государство, но в I тысячелетии до нашей эры Элам стал приходить в упадок, а в середине VII века до нашей эры был окончательно сокрушен ассирийцами. К иранской истории Элам имеет такое же отношение, как и соседская курица к нашей похлебке^[7], поэтому мы не станем уделять ему внимания. Некоторые историки поддаются соблазну и начинают искать «мосты» между Эламом и ахеменидской державой ради того, чтобы добавить к иранской истории еще полторы тысячи лет. С помощью разных уловок можно дойти и до сотворения мира, но с научной точки зрения такие попытки выглядят смешно, да и сама иранская история не нуждается в искусственном увеличении своего возраста, он у нее и без того весьма почтенный.

Пора начинать. Волшебный ковер повествования переносит нас на двадцать восемь столетий назад, в тот благословенный день, когда правитель Дейок основал Мидийское царство…

Глава первая. Держава Ахеменидов

Мидийское царство

Мидийское царство включало в себя значительную часть земель, на которых уже жили иранцы, и, кроме того, мидяне были их близкими родственниками, соседями по Средней Азии. Правда, есть мнение, что мидяне могли прийти на Иранское нагорье не прямиком из родных степей, а через Северный Кавказ, но это не отменяет родства между ними и иранцами.

«Жил в Мидии некий мудрец по имени Дейок, сын Фраорта, – пишет в своей “Истории” Геродот Галикарнасский, живший в V веке до нашей эры, тот самый, кого впоследствии назовут “отцом истории”. – Оный Дейок стремился стать царем и сумел добиться желаемого… Соплеменники избрали его судьей… и он заслужил у них почет, как единственно праведный судья… которому одному могли доверять люди». Свой авторитет Дейок использовал для того, чтобы убедить мидян избрать его царем. В детали этого процесса Геродот особо не вдается, да нам они и не очень-то важны. Важно то, что Дейок стал царем, построил себе дворец-крепость, установил свои порядки и царствовал над всеми мидийскими племенами, в числе которых Геродот называет аризантов, будиев, бусов, паретакенов, магов и струхатов. Особого внимания из перечисленных заслуживают маги, название которых, с легкой руки греков, стало нарицательным для обозначения волшебников. С распространением зороастризма, о котором вскоре пойдет речь, маги стали жрецами и играли важную роль в политической жизни древнего иранского государства в качестве оплота веры и царской власти.

Надо понимать, что ни один человек, насколько бы талантлив он ни был, не может объединить то, что не готово объединяться. Разумеется, Дейок всего лишь завершил давно начавшийся процесс объединения мидийских племен. К сожалению, до нас не дошли письменные документы Мидийского царства, и мы можем судить о нем лишь по ассирийским, вавилонским и древнеиранским текстам. Сочинения античных авторов вторичны, поскольку они не были современниками описываемых событий, а всего лишь фиксировали те версии, которые казались им наиболее достоверными.

Далее Геродот сообщает, что сын Дейока по имени Фраорт, придя к власти, первым делом завоевал персов, затем стал покорять один народ за другим, и наконец выступил в поход на ассирийцев, который оказался для него фатальным – погиб и сам Фраорт, и бо`льшая часть его войска.

В аккадских записях Фраорт именуется Каштарити, а в древнеиранских – Хшатрита. В правление этого царя (678–625 до н. э.) произошло возвышение Мидии. Подчинив себе ряд мелких соседних правителей, мидяне на рубеже сороковых и тридцатых годов VII века до н. э. завоевали крупное государство Урарту^[8], пришедшее в упадок в результате междо- усобной войны. Звезда Урарту закатилась, едва успев взойти. В первой половине VIII века до н. э. Урарту взяло верх Ассирией, а через сто с небольшим лет прекратило свое существование. Как говорят иранцы: «Был плов – и нет плова».

Геродот немного ошибся – к покорению Парса Фраорт-Каштарити приступил после завоевания Урарту. В 627 году до н. э. Вавилония начала войну за независимость от Ассирии и к 615 году практически выиграла ее. Победу закрепило вступление в войну Мидии – сын Фраорта Киаксар не мог упустить столь выгодного момента для покорения Ассирии. Мидяне добились значительных успехов, но окончательному покорению Ассирии воспрепятствовали полчища скифов, пришедших на Иранское нагорье из-за Кавказского хребта. Так утверждает Геродот. Он пишет о 28 годах разорительного владычества скифов в Азии, но многие современные историки считают, что никакого скифского владычества не было, а столкновение мидян со скифами относят к периоду правления Фраорта. По Геродоту, Киаксар смог одолеть скифов при помощи хитрости – пригласил в гости, напоил допьяна и истребил. После этого мидяне и вавилоняне разделили ассирийские земли. Были скифы или не были, но в любом случае покорение Ассирии состоялось при Киаксаре. Мидийское государство быстрыми темпами превращалось в империю…

Для установления власти над всей Передней Азией оставалось покорить Вавилонию и Лидию, занимавшую западную часть Малой Азии, но для этого следовало укрепить разросшуюся державу и поднакопить силенок. Этим занялся сын Киаксара Астиаг (он же – Иштувегу), начавший править Мидией в 585 году до н. э. Занялся на свою беду. Укрепление центральной власти вызвало недовольство у мидийской знати, а прекращение завоевательных походов настроило против царя армию. В результате переворота, состоявшегося в 550 году до н. э., вместо Астиага стал править Кир из рода Ахемена, носивший титул «царя города Аншан», но на деле владевший всем Парсом. Типичная ситуация – вассал отнял престол у своего сюзерена.

Был ли Ахемен?

В былые времена редко какой историк рискнул бы усомниться в существовании Ахемена (Хахаманиша) – основателя династии Ахеменидов. Сомневающегося ткнули бы носом в барельефы, найденные при раскопках Пасаргада, первой столицы Ахеменидской державы. На этих барельефах на трех языках – древнеперсидском, аккадском и эламском – выбито: «Я – Кир, царь, Ахеменид». Если уж Кир называл себя Ахеменидом, значит Ахеменид действительно существовал… Но на известном цилиндре Кира^[9], найденном при раскопках Вавилона, Ахемен не указывается в числе предков царя. «Я – Кир, царь многих, царь великий, царь могучий, царь Вавилона, царь Шумера и Аккада, царь четырех стран света, сын Камбиса, царя великого, царя Аншана, потомок Теиспа, царя великого, царя Аншана…» Кир доходит до своего предка Теиспа, но почему-то забывает упомянуть его отца, основателя династии. Разве это не удивительно? Есть еще один настораживающий момент. Древнеперсидское письмо было изобретено после смерти Кира, при Дарии (Дарайавахуше) I, следовательно, Ахеменидом Кира назвал кто-то из последующих правителей, вероятнее всего, сам Дарий.

Зачем Дарию понадобилось выдумывать Ахеменида? Видимо, великому правителю показалось зазорным вести свой род от Теиспа (или Чишпиша), захватившего Аншан в первой половине VII века до н. э. Понадобился более славный предок, вот и пришлось его выдумать. Выдуманные персонажи удобны тем, что им можно придумать любую биографию, а вот с реальными людьми такой номер не проходит. Но нельзя исключить и того, что Ахеменид был обнаружен при более детальном исследовании генеалогии царского рода. Дарий I был узурпатором, представителем младшей ветви Ахеменидов, который пришел к власти в результате заговора, а сознание нелегитимности собственной власти часто побуждает узурпаторов к укреплению своих корней.

В сотворение мифа внесли свою лепту древнегреческие авторы. Платон в своем «Алкивиаде» возводит род Ахемена к герою Персею^[10], сыну Зевса, а некоторые историки производили имя «Ахемен» от западногреческой Ахеи, хотя на самом деле имя основателя звучало как «Хахаманиш». Стремление навязать иранцам греческие корни было продиктовано политическими интересами, так греки пытались утвердить право власти над державой Ахеменидов.

Кир II Великий

Приведенная Геродотом легенда о происхождении Кира II настолько хороша, что от нее невозможно отмахнуться по причине ее недостоверности.

У царя мидян Астиага была дочь, которую звали Манданой. Однажды Астиагу приснилось, что его дочь затопила своей мочой все царство. Сон был истолкован как предвещение рождения сына-царя. Опасаясь еще не родившегося внука, Астиаг не стал выдавать Мандану за кого-то из знатных мидян, а выбрал ей в мужья знатного перса по имени Камбис. Поступок царя казался логичным, ведь сын перса вряд ли мог претендовать на власть над мидянами. После женитьбы Камбиса на Мандане Астиаг увидел новый сон – как будто из чрева его дочери выросла виноградная лоза, которая разрослась повсюду. Толкователи объяснили царю, что сын его дочери станет править вместо него. Когда у Манданы родился мальчик, Астиаг приказал своему знатному родичу Гарпагу умертвить младенца. Гарпаг, не желавший пачкать руки кровью невинного ребенка, да еще и царского рода, поступил иначе – поручил некоему пастуху оставить младенца в горах на съедение диким зверям. Но жена пастуха, которая в ту пору родила мертвого ребенка, уговорила мужа на обмен, в результате которого внук царя остался в доме пастуха, а зверям отдали мертвого ребенка.

Когда царскому внуку было 10 лет, вышло так, что ему пришлось предстать перед Астиагом, и тот его узнал. Притворившись обрадованным встречей, Астиаг сначала наказал ослушника-Гарпага – накормил его на пиру мясом его собственного сына, а внука решил отправить к его родителям. Вреда от внука царь уже не боялся, поскольку знал, что того избирали царем дети в своих играх, и связал свои вещие сны с детской забавой. Но Гарпаг, одержимый жаждой мести, подговорил Кира поднять персов против Астиага. Персы восстали и победили. Так Кир стал царем^[11] Мидии…

Достоверно известно, что в 553 году до н. э. Кир II выступил против царя Астиага. Так гласит надпись, сделанная по повелению вавилонского царя Набонида на третьем году его правления. Принято считать, что восстание персов было вызвано стремлением освободиться от власти мидян, но вполне возможно, что вместо национально-освободительного мотива наличествовал узурпаторский, недовольная Астиагом знать сделала ставку на Кира. Выбор в правители немидянина мог быть объяснен как личными качествами Кира (требовался решительный завоеватель), так и политическими соображениями: мидяне не смогли выбрать правителя из своей среды и потому, действуя по принципу «ни нашим ни вашим», посадили на престол «чужака». Но так или иначе, в 550 году до н. э. Кир стал править Мидией, причем в вавилонской хронике сказано: «Войско Иштумегу [Астиага] восстало против него, и он был схвачен, и передан Курашу [Киру]». Войско, восставшее против царя, – явное свидетельство заговора.

Ксенофонт, некогда считавшийся не менее уважаемым историком, чем Геродот, в своей «Киропедии» показывает Кира любимым внуком Астиага. Ксенофонтовский Кир не отбирает престол у деда, а становится правителем в результате женитьбы на дочери его сына и преемника Киаксара. Надо понимать, что «Киропедия» – это не исторический труд, а историческая беллетристика, повествование о идеальном правителе. «Государь» флорентийца Никколо Макиавелли написан под влиянием «Киропедии», циничный прагматик переосмыслил опыт идеалиста.

Родство Кира с Астиагом, о котором пишет Геродот (и не только он), вполне могло оказаться мифом, созданным для укрепления позиций нового мидийского царя. Короче говоря, все очень смутно и зыбко, но благодаря дошедшим до нас надписям, мы можем достоверно судить о самом главном – о завоеваниях Кира и особенностях его правления. Став царем, Кир сразу же начал подчинять себе бывших мидийских вассалов – Парфию^[12], Армению и некоторые другие земли. В конце 547 года до н. э. Кир захватил Лидию, а в 539 году покорил Вавилон. Можно с уверенностью предположить, что мидийская знать и мидийское вой- ско было довольно новым правителем, ведь ничто не обогащало столь быстро и обильно, как победоносные завоевательные войны. В довольно короткое время держава Кира расширила свои границы от Инда и Сырдарьи до Эгейского моря и Египта. Некоторые государства, например Сирия и Финикия, подчинялись Киру без сопротивления. Не столько потому, что устрашались силы Кира, сколько из-за его весьма гуманного (а по тому времени особенно) отношения к покоренным народам. На территориях, перешедших под власть Кира, не происходило каких-то особенных изменений. Менялась верховная власть, утрачивалась политическая самостоятельность, а в остальном все оставалось по-прежнему, а если же изменялось, то к лучшему. В частности, Кир возвращал народам свободы и привилегии, отнятые у них вавилонскими царями. Одной стрелой Кир убивал сразу несколько птиц – обеспечивал спокойствие в своем государстве без привлечения крупных военных сил, которые выгоднее было использовать для завоеваний, привлекал на свою сторону народы, еще не перешедшие под его власть, и создавал себе репутацию справедливого правителя, служившую дополнительной (и весьма надежной) опорой его власти. «Мои многочисленные войска вступили в Вавилон мирно, – написано на упомянутом выше глиняном цилиндре. – Я не позволил [никому] устрашать [жителей] [Шумера] и Аккада. Я установил мир в Вавилоне и во всех его священных городах… Я отменил угнетения, которые они терпели. Я принес покой в их разрушенные дома и положил конец их стенаниям… Я вернул на свои места… в святилища, которые в течение долгого времени были разрушены, богов, которые [раньше] жили там».

При Кире II завершилось превращение государства в империю, начавшееся в правление Киаксара. Великий царь погиб в 530 году до н. э. в битве с кочевниками-массагетами^[13]. Его похоронили в Пасаргаде. Гробница Кира II, прозванного Великим, сохранилась до наших дней. Правда, при Александре Македонском ее разграбили, но не обнаружили каких-то значимых ценностей, поскольку на момент смерти Кира традиция пышных захоронений еще не получила распространения. «Когда Александр узнал, что могила Кира разграблена, он велел казнить Поламаха, совершившего это преступление, несмотря на то что тот был одним из знатнейших граждан Пеллы»^[14], – пишет в «Сравнительных жизнеописаниях» Плутарх. Прочитав надгробную надпись, Александр повелел повторить ее и на греческом: «О человек, кто бы ты ни был и откуда бы ты ни пришел, ибо я знаю, что ты придешь, знай, что я Кир, создавший державу персов. Не лишай меня той земли, что покрывает мое тело».

Преемником Кира стал его старший сын Камбис II, который правил с 530 по 522 год до н. э. Геродот сначала пишет о нем, как о деспоте, а затем как о безумце, глумящемся над чужеземными святынями и обычаями. Продолжая дело своего отца, Камбис покорил в 525 году до н. э. Египет, а следом завоевал Куш, древнее царство, находившееся на севере современного Судана.

В знаменитой надписи, высеченной по повелению Дария I на скале Бехистун близ Керманшаха^[15], сказано, что «один человек, маг по имени Гаумата, поднял восстание в Пишияуваде, у горы Аракадриш. Он восстал в четырнадцатый день месяца вияхна^[16]. Народ он обманывал, называя себя Бардией, сыном Кира, братом Камбиса. И вот весь народ стал мятежным и перешел от Камбиса к нему [Гаумате], и Персия, и Мидия, и другие страны [перешли под власть Гауматы]. В девятый день месяца гармапада^[17] он захватил царство, после чего Камбис умер своей смертью… Маг Гаумата отнял у Камбиса и Персию, и Мидию, и другие страны, установил над ними свою власть и стал царем».

Согласно Бехистунской надписи Камбис убил Бардию еще в начале своего правления, до египетского похода, но не так уж и важно, был ли лидер восстания самозванцем или же младшим братом царя. Важно то, что знать искала замену Камбису. Как сказал Нафиси, «самозванцам верят не в силу убедительности их историй, а потому что хотят им верить»^[18]. Мидийской знати не нравилось возвышение персов, которые еще не так давно находились в подчиненном положении, персы считали, что они заслуживают большего, чем имеют, но сильнее всего и тех и других не устраивала второстепенная роль в государстве – Камбис опирался на армию и отдавал предпочтение военным. Умер ли Камбис «своей смертью», как утверждает Бехистунская надпись? Трудно сказать, но если законный правитель внезапно умирает во время похода против мятежника, то смерть его выглядит подозрительной, разве не так?

То, что приходит быстро, быстро и уходит. Правление Гауматы длилось немногим более полугода.

Дарий I великий

Давайте ненадолго забудем то, что мы узнали о Гаумате, и рассмотрим альтернативную версию развития событий. Царь Камбис II умирает, не оставив сына-наследника. Власть переходит к младшему брату Камбиса Бардии. Некий Дарий, дальний родственник Бардии, объявляет его самозванцем (якобы настоящий Бардия давно убит) и поднимает мятеж. Захватив власть, Дарий повелевает высечь на Бехистунской скале удобную для него версию развития событий, которая становится официальной исторической версией… Возможно такое? Вполне. А как было на самом деле, мы за давностью лет вряд ли узнаем.

Разумеется, Геродот и здесь не может обойтись без легенды, представляющей собой интересный исторический анекдот. После того, как семеро знатных персов свергли самозванца, нужно было решить, кто из них станет править. Решили положиться на волю случая – выехать рано утром за городские ворота и ждать, чей конь первым заржет, приветствуя восходящее солнце. Дарий обратился за помощью к своему конюху, который устроил хитрость: с наступлением ночи он вывел за ворота кобылицу, привязал ее, а затем подвел к ней жеребца Дария. Жеребец покрыл кобылу и наутро, проходя мимо этого места, заржал. Так Дарий стал царем. По другой версии, которую тоже приводит Геродот, конюх поступил проще – до выезда за город сунул руку кобыле под хвост, а в нужный момент поднес ее к морде жеребца. Так или иначе, но эта явно выдуманная история (ну кто станет полагаться на жеребца в столь важном деле?) имеет большое значение, т. к. она указывает на зыбкость прав Дария на престол. В принципе, происхождение Дарий имел достойное – Ахеменид, сын правителя Парса, но родство с правящей ветвью было дальним, и нельзя исключить наличие конкурентов среди родни. Для закрепления своих прав на престол Дарию пришлось взять в жены дочь Кира II – Атоссу, которая стала своеобразным приложением к престолу, поскольку побывала замужем и за своим братом Камбисом II, и за Гауматой-Бердией. О том, насколько сильным было влияние Атоссы, можно судить хотя бы по тому, что рожденный ею сын Ксеркс унаследовал престол после смерти Дария, несмотря на наличие старших единокровных братьев.

Довольно скоро выяснилось, что Ахурамазда^[19] послал иранцам достойного правителя. Дарий быстро навел порядок в расшатавшемся от смуты государстве и успешно подавил восстания, которые поднимали против него в Эламе, Вавилоне, Персии, Армении и других регионах империи (кое-где восставали по нескольку раз). Можно сказать, что каждый из местных правителей спешил испытать нового царя на прочность. Все мятежники закончили плохо, но на борьбу с ними ушло около пяти лет. Дарий стал царем в 522 году до н. э., но начать завоевательные походы смог только в 517 году. Сначала Дарий захватил северо-западную Индию и стратегически важный остров Самос в Эгейском море, а в 512 году до н. э. (или около того) выступил против причерноморских скифов, которые избрали единственно верную тактику уклонения от сражений. Не встречая особого сопротивления, войско Дария продвинулось далеко вглубь скифских земель, но долгий поход истощил силы завоевателей и им пришлось вернуться обратно с пустыми руками. Ради сохранения царского престижа скифов внесли в перечень покоренных народов, но на деле они не подчинялись Дарию и не платили дани.

Главным делом Дария стала война с греками. Именно в его правление и начались греко-персидские войны, растянувшиеся на полтора столетия. Разобщенность греческих городов сулила Дарию быструю победу, но он не учел того, что перед лицом общей опасности греки были способны сплотиться, забыв на время о своих раздорах. В конечном итоге греческие государства стали непреодолимой преградой для ахеменидских правителей, но при Дарии, когда все только начиналось, шансы на победу были высоки.

«Под моей властью копье персидского воина должно проникнуть за пределы царства» – так написано на гробнице Дария в Накше-Рустаме^[20]. Собственно, это все, что нужно знать о Дарии Великом, при котором держава Ахеменидов достигла своего наивысшего могущества.

Первый поход против греков, предпринятый в 492 году до н. э., возглавил племянник и зять Дария Мардоний, в распоряжении которого были сухопутные и морские силы. Переправившись через Геллеспонт, Мардоний начал неспешно продвигаться на запад, оставляя в тылу укрепленные гарнизоны. Македонский царь Александр I Филэллин, признавший сюзеренитет Дария, не чинил персам препятствий (да и не имел такой возможности, поскольку силы были слишком неравны). Не исключено, что Мардоний смог бы утвердиться на Балканах, но сильная буря, разразившаяся в момент прохождения флотом Афонского мыса, потопила три сотни персидских кораблей, на которых находилось около 20 000 воинов. Мало того, что сухопутная армия лишилась поддержки флота, так вдобавок она подверглась внезапному нападению бригов^[21], после чего Мардоний был вынужден повернуть обратно (голову на плечах он сохранил, но царского расположения лишился).

Демонстрация мощи, пусть и оказавшаяся неудачной, произвела впечатление на некоторые греческие города, которые поспешили признать сюзеренитет Дария, но главные из них – Спарта и Афины – отказались подчиниться. В 490 году до н. э. Дарий предпринял новый поход против Афин и города Эретрии на острове Эвбея^[22]. Сама по себе Эретрия была невелика и не обещала богатой добычи, но ее стратегическое значение, как морского опорного пункта, было очень велико. Вдобавок Дарию было важно продемонстрировать неотвратимость наказания для всех непокорных. Эретрию после непродолжительной осады взять удалось, а вот на материке персидское войско ждала неудача.

Местом для решающего сухопутного сражения военачальник Артаферн, приходившийся Дарию племянником, выбрал равнину близ города Марафон, находившегося в 42 километрах к северо-востоку от Афин, ибо персидской коннице был нужен простор. Данные о численности войск сильно разнятся, но вероятнее всего у греков было около 10 000 воинов, а у персов – около 25 000, в том числе и 1 000 всадников. Имея перевес в численности, персы уступали в качестве. Их войско было разнородным и плохо организованным, в отличие от греческой пехоты, которая выстраивалась в фаланги – плотные построения в несколько шеренг, из которых в бою участвовала лишь передняя. Ощетинившаяся копьями фаланга была подобием ходячей крепости: место павшего воина сразу же занимал тот, кто стоял сзади. Щиты у греков были прочными, а доспехи не ограничивали подвижности. И, что самое важное, слаженность греческого войска была практически идеальной.

Греки сразу же начали наступать, и если в центре им не удалось прорвать оборону персов, то на флангах они добились успеха, а затем ударили в тыл тем персидским отрядам, которые перешли в контрнаступление по центру. Воинам Дария не оставалось ничего другого, кроме как отступать к своим кораблям, 7 из которых захватили греки. Попытка персов захватить Афины оказалась неуспешной, поскольку греческое войско успело вернуться в город быстрее (в том числе и на захваченных кораблях). В память об этом сражении осталась марафонская дистанция в 42 километра 195 метров. Согласно легенде, именно такое расстояние пробежал гонец, принесший в Афины весть о победе греков. «Возрадуйтесь, афиняне, ибо мы победили!» – воскликнул он и умер от перенапряжения. Легенда вызывает сомнения у историков, но марафонская дистанция стала одной из реалий наших дней. Иранец Мухаммед Джафар Моради принимал участие в марафоне на чемпионате мира по легкой атлетике 2015 и Олимпийских играх 2016 года. Надо сказать, что бег не пользуется большой популярностью у иранцев, ибо согласно традиционному представлению, бегут лишь трусы, а герои стоят на месте и обращают в бегство своих врагов.

Военные неудачи на западе способствовали новой вспышке центробежных тенденций. Известно же, что старое полотно рвется сразу в нескольких местах. Геродот пишет о том, что Дарий готовил новый поход на греков, который намеревался возглавить лично, но этим планам помешало восстание в Египте, усмирять которое пришлось сыну и преемнику Дария Ксерксу I.

Дарий Великий умер осенью 486 года до н. э. на 65 году жизни и 36 году правления. Он стал вторым и последним великим правителем из династии Ахеменидов. Дальше начался регресс, закончившийся в 329 году до н. э. падением ахеменидской державы под натиском Александра Македонского.

Держава Ахеменидова

«Дарий разделил державу на двадцать провинций, которые персы называют сатрапиями, – пишет Геродот. – Сделав так и назначив правителей, царь установил подати… В царствование Кира и при Камбисе не было установлено никаких определенных податей, были только добровольные дары [царю]. Из-за обложения податями и других подобных деяний Дария в Персии его называли “торгашом”, Камбиса – “властелином”, а Кира – “отцом”, потому что Дарий все в своем государстве устроил на торгашеский лад, Камбис был жестоким и высокомерным, а Кир был милостив и ему подданные были обязаны всеми благами». При этом персы не облагались податями, такая была у них привилегия.

Сатрапиями управляли наместники-сатрапы. Перед царями всегда и везде стояла одна и та же проблема – нужно было дать наместникам столько полномочий, чтобы обеспечить их лояльность, но не дать им возможности пойти по пути сепаратизма. В державе Ахеменидов эта проблема решалась двумя способами. Во‑первых, неограниченная гражданская власть сатрапов уравновешивалась властью местных военачальников, которые подчинялись не сатрапам, а непосредственно царю. Военные чиновники контролировали гражданских и наоборот. Кроме того, в придворном штате были должности инспекторов, которые разъезжали по империи и следили за соблюдением порядка на местах.

Подати зависели от уровня благосостояния сатрапии. Больше всего выплачивал богатый Вавилон – 1 000 талантов серебра в год^[23], что составляло около 7 % всех поступлений в царскую казну. Денежные подати дополнялись натурными, так, например, Киликия^[24], помимо 500 талантов серебра, ежегодно посылала царю 360 белых коней. Геродот сообщает, что 140 из 500 талантов дани расходовалось на содержание местного вой- ска, а 360 талантов составляли «чистую прибыль» царя. Вавилон же в дополнение к 1 000 талантов предоставлял 500 оскопленных мальчиков. «А хранил царь свои сокровища так, – пишет Геродот. – Он приказывал лить расплавленный металл в глиняные сосуды, а когда сосуд наполнялся, его разбивали. Всякий раз, когда требовались деньги, царь велел отрубать от слитка столько золота, сколько было нужно». Чеканка золотой монеты была царской привилегией, сатрапы могли чеканить серебряную, а правители более мелкого масштаба – только медную. Чеканить свои деньги в государстве Ахеменидов начали при Дарии, и несколько веков в Передней Азии ходили золотые дарики, весом более восьми граммов – солиднаямонета.

Основу экономического благосостояния державы составляла торговля, для развития которой прокладывались удобные и хорошо охраняемые дороги с царскими стоянками (казенными почтовыми станциями) и постоялыми дворами. Дарий и его преемники стремились к идеалу, который много столетий спустя сформулирует Чингисхан – чтобы девственница с мешком золота могла бы пересечь державу из конца в конец, не утратив при этом ни золота, ни девственности.

Пасаргад, строительство которого было начато в 546 году до н. э. Киром Великим, не устраивал Дария точно так же, как и Сузы, в которые перенес столицу Камбис II. Он построил себе новую столицу – Персеполь. Царские резиденции были также в Вавилоне и древней столице Мидии Экбатане, так что эти города можно было приравнять к столичным.

Широкое распространение получила система откупа, на первый взгляд выглядевшая удобной, но на самом деле пагубная для государства. Правителей привлекали простота и выгода, лежавшие на поверхности. Зачем содержать чиновный аппарат для сбора податей, если можно продать право их сбора частному лицу, которое единовременно выплатит в казну крупную сумму, а затем будет думать, как ему окупить этот расход. Как говорится, упавший с дерева плод предпочтительнее абгушта^[25], который нужно готовить. Но откупщики старались вытрясти из плательщиков гораздо больше положенного, в результате чего целые области приходили в разорение.

Иранские племена поклонялись Ахурамазде, которого пророк Заратуштра провозгласил единым богом, но при этом подданным державы Ахеменидов не возбранялось поклоняться другим богам. В служителях религиозных культов правители видели одну из наиболее надежных опор своей власти и потому оказывали покровительство всем. В Бехистунской надписи сказано: «Да будет счастье и в жизни, и после смерти тому, кто почитает Ахурамазду». Вообще в ней Ахурамазда упоминается часто, но наряду с этим Дарий пишет о том, что он восстановил святилища, разрушенные «магом Гауматой», и речь идет о святилищах «чужих» богов.

Присущий Ахеменидам мультикультурализм, точнее, отсутствие желания устанавливать единые культурные стандарты в столь разноплеменной державе наглядно проявлялся в отношении к языкам. Персидский язык не стал государственным языком империи несмотря на то, что его носители доминировали в системе управления. Государственным языком, на котором составлялись документы и велась деловая переписка, был арамейский язык, наряду с которым также могли употребляться эламский и вавилонский языки, а в Египте – египетский.

Зороастризм

Религией древних иранцев был маздаизм, который часто и ошибочно отождествляют с зороастризмом, но поступать так все равно что путать золото с медью. Маздаизм был политеистической религией с тремя главными божествами – Ахурамаздой, Митрой и Анахитой или Астартой, и множеством богов более низкого ранга. Суть маздаизма можно выразить следующим образом: «Основа всего – справедливость, боги проявляют ее по отношению к человеку и человек должен утверждать справедливость своими делами». Можно сказать и проще: «За плохие поступки человека ждет наказание, а за хорошие – награда».

Пророк Заратуштра (Зардушт, Зороастр), время жизни которого определяется второй половиной VII века – первой половиной VI века до нашей эры, усовершенствовал маздаизм, превратив его в монотеистическую религию, которая получила название зороастризма. Суть осталась той же – свободный нравственный выбор человека, но многое из того, чем обросла эта суть за многие века существования маздаизма, было отброшено за ненадобностью. Усовершенствование Заратуштры заключалось в том, что он, с одной стороны, упростил культ, а с другой – поднял его на новый уровень.

Согласно постулатам зороастризма есть один бог Ахурамазда, творец всего сущего и воплощение мудрости. Пророк тоже один – Заратуштра. Есть два начала – Добро и Зло, или Порядок и Хаос, пребывающие в вечном противоборстве. Человеку дана способность отличать добро от зла и право выбора. Праведные люди, поддерживаемые Ахурамаздой, борются с неправедными, которые несут миру зло. Праведность в зороастризме не означает аскетизма и, вообще, отказа от каких-либо материальных благ и удовольствий мира. Важно только одно – получать блага и удовольствия праведным путем. В конечном итоге Добро одержит победу над Злом. Праведных после смерти ждет райское блаженство, а неправедные обречены терпеть муки в аду.

Свет является физическим воплощением Ахурамазды. Зороастрийцы совершают молитвы, обратившись лицом к свету, к солнечному или к свету пламени. Зороастрийцев называют «огнепоклонниками», поскольку в их святилищах всегда горит огонь, но правильнее было бы называть их «светопоклонниками». Жизнь в представлении зороастрийцев – это огонь, горящий в теле. Огонь – символ нравственной чистоты. Как тьма отступает перед огнем, так и Зло отступает перед добром.

Священная книга зороастрийцев называется Авестой (Уложением). Она представляет собой наиболее ранний памятник древнеиранской литературы, написанный на особом языке, который называется «авестийским». Мы не знаем, откуда пришел и куда уходит^[26] этот язык. Предположительно на нем когда-то очень давно разговаривали далекие предки иранцев, кочевавшие к востоку от Каспийского моря. Согласно преданиям, божественное откровение, полученное Заратуштрой от Ахурамазды, было записано золотыми чернилами на 12 000 воловьих шкур по повелению царя Виштаспы, покровителя Заратуштры. Александр Македонский во время завоевания державы Ахеменидов уничтожил обе копии Авесты, которые хранились в святилищах. Сохранилась примерно четвертая часть священных текстов, которую Александр велел перевести на греческий язык. Восстановление собрания священных текстов растянулось на несколько столетий и было завершено в III веке нашей эры. А в первой половине IV века мобедан мобед^[27] Адурбад Махраспандан окончательно отредактировал восстановленный материал и перевел его на среднеперсидский язык. Этот перевод известен под названием «Занд», что в переводе с авестийского означает «знание».

В былые времена зороастрийцы подвергались в Иране дискриминации, но сейчас они могут свободно исповедовать свою религию и, согласно статье шестьдесят четвертой Конституции Исламской Республики Иран, могут иметь своего представителя в меджлисе^[28].

Образец авестийского письма

Ксеркс I

«За время правления Дария, сына Гистаспа, Ксеркса, сына Дария, и Артаксеркса, сына Ксеркса, за время трех этих поколений, на долю Эллады выпало больше невзгод, чем за двадцать поколений, что были до Дария», – пишет Геродот.

Ксеркс I, которого по аналогии с его отцом называли Великим несмотря на то, что ничего великого он не совершил, стал царем в 486 году до н. э. благодаря поддержке своей матери, царицы Атоссы, которая не допустила к правлению самого старшего сына Дария Артобазана (Ариаменеса). Вопрос о преемнике решался еще при жизни Дария, во время подготовки усмирительного египетского похода. Геродот рассказывает об этом так: «Между его [Дария] сыновьями начался спор из-за царского сана, поскольку, согласно обычаям персов, перед выступлением в поход Дарий должен был выбрать себе замену. Дарий, еще до своего воцарения, имел троих сыновей от первой супруги, дочери Гобрия^[29], а после Атосса, дочь Кира, родила ему еще четверых. Старшим из сыновей от первой жены был Артобазан, а из рожденных Атоссой – Ксеркс. Артобазан говорил, что власть должна принадлежать ему, как старшему в роде, по обычаю всех народов, а Ксеркс говорил, что он сын Атоссы, дочери Кира, освободителя персов… Дарий еще не решил этот спор, когда в Сусы прибыл Демарат, сын Аристона, изгнанник, лишенный царской власти в Спарте. Говорят, что он дал Ксерксу совет обосновать свое право на престол тем, что родился после воцарения Дария, а Артобазан родился, когда Дарий еще не был царем. Якобы так делали в Спарте». Разумеется, дело было не в совете какого-то чужеземца, да вдобавок еще и грека, а в царице Атоссе, которую Геродот называет «Всемогущей».

В начале 484 года до н. э. Ксеркс подавил восстание в Египте, поднятое еще при жизни Дария, а затем в течение полутора лет усмирял Вавилон. Частые восстания наглядно свидетельствовали о том, что держава Ахеменидов была подобна папахе, сшитой сапожником, – чуть что, она начинала трещать по швам.

Усмирив подданных, Ксеркс решил заняться греками. Готовился он серьезно, с учетом былых ошибок. Через перешеек Халкидонского полуострова^[30] был прорыт канал, длиной более двух километров, для того чтобы кораблям не пришлось бы плыть через опасный Афонский мыс, где потонул флот Мардония. Через Геллеспонт и реку Стримон перекинули мосты. Разумеется, столь масштабные приготовления не могли быть не замечены греками. Чтобы помешать им подготовиться, Ксеркс пытался спровоцировать на военные действия другие государства, например Карфаген^[31], а также наводнил греческие города своими агентами.

Столь обстоятельная подготовка и двухсоттысячная армия казались залогом успеха, но уже в самом начале похода, летом 480 года до н. э., провидение послало Ксерксу предупреждение: во время переправы персов через Геллеспонт буря разметала мосты (которые были понтонными), и небольшая часть войска утонула. Ксеркс приказал не только обезглавить тех, кто руководил наведением мостов, но и высечь море. После того, как море получило 300 ударов кнутом, в него бросили оковы… История, пополнившая копилку анекдотов, наглядно свидетельствует о том, что с головой у Ксеркса, мягко говоря, было не все в порядке – гнев толкал его на неразумные поступки (уместнее было бы обратиться к Ахурамазде).

Кампания шла с переменным успехом, но победы над греками давались ценой больших усилий и жертв. Греки воевали лучше и мотивация у них, защищающих родные очаги, была высокой. В сентябре 479 года до н. э. около города Платеи состоялось решающее сражение, в котором силы противников были примерно равны – около 100 000 воинов с каждой стороны. В ходе сражения грекам удалось захватить укрепленный лагерь противника, после чего противоборство превратилось в истребление персов. Сокрушительное поражение усугублялось неудачей, которую персы потерпели незадолго до того в сражении около мыса Микале^[32], где афиняне и спартанцы разгромили 60 000 персидское войско. Неизвестно, чем бы закончилось дело, но победы лишили греков сплоченности и потому они не смогли развить свой успех. Главным итогом войны стало крушение надежд Ксеркса на завоевание Европы. Как говорится, «пошел за хворостом, а вернулся без штанов». Как и следовало ожидать, поражение в войне обернулось новыми восстаниями. При любом ослаблении центральной власти сразу же разгорались сепаратистские настроения.

Упадок

479 год до н. э. стал началом упадка державы Ахеменидов. У всех империй есть одно общее свойство – если они не расширяются, то начинают распадаться. Это логично и закономерно, ведь «цементом», сплачивающим разнородное и разномастное образование, может служить только выгода от новых завоеваний. Сила заключается в единстве до тех пор, пока единство выгодно.

В августе 465 года до н. э. Ксеркс был убит приближенными. Новым царем стал его сын Артаксеркс (Артахшасса), который, скорее всего, и организовал убийство отца.

«Артаксеркс привел государственные дела в соответствие с собственной пользой, – пишет Диодор Сицилийский в своей “Исторической библиотеке”. – Он уволил тех сатрапов, которые были настроены враждебно по отношению к нему, и заменил их людьми из числа своих друзей… Его правление было мягким, и он пользовался у подданных великим уважением».

Провидение дало державе Ахеменидов последний шанс в лице Артаксеркса II, правившего с 404 по 359 год до н. э. Артаксерксу I он приходился внуком. В самом начале правления Артаксеркс II столкнулся с мятежом своего младшего брата Кира, но сумел подавить его и даже начал войну со Спартой, которая поддержала Кира. Начало вышло хорошим, а конец не очень – под власть Артаксеркса перешли только греческие города Малой Азии и Кипра. Но от этого достижения до завоевания Эллады было как от Тегерана до Чахбехара^[33]. К тому же держава Ахеменидов была ослаблена отпадением Египта, которое произошло при Дарии II, отце Артаксеркса. В 373 году до н. э. Артаксеркс предпринял безуспешную попытку вернуть Египет, но вместо ожидаемой прибыли получил только большие расходы. Персидское войско вернулось обратно, понеся значительные потери. К концу правления Артаксеркса II многие окраины лишь формально подчинялись центральной власти, а на деле жили сами по себе. Царю пришлось затратить много сил и средств для обеспечения лояльности бывших вассалов, но подобные союзы были непрочными. Недаром же говорится, что меч сильнее уговоров.

Повторное покорение Египта осуществил в 343 году до н. э. Артаксеркс III, сын Артаксеркса II. Ему также удалось привести в подчинение и некоторые другие области, но эти достижения не могли ничего изменить – держава Ахеменидов напоминала дерево со сгнившими конями, готовое упасть от первого же сильного толчка.

Завоевания державы Ахеменидов Александром Македонским

Древняя Македония долгое время считалась одним из самых захолустных греческих государств. Как ни удивительно, но возвышение Македонии началось после того, как она, в начале VII века до н. э., перешла под власть Ахеменидов, избавившись тем самым от бесконечного соперничества с соседями. К политическим выгодам добавились экономические – оживилась торговля. В 479 году до н. э., после неудачной кампании Ксеркса I, Македония обрела самостоятельность и сразу же включилась в традиционную греческую игру «кто кого». Ряд неудач, как внутренних, так и внешних, привел к ослаблению Македонского царства в начале IV века до н. э. Оно могло бы пасть под натиском соседей, если бы не царь Филипп II, пришедший к власти в 359 году до н. э. Новый царь довольно быстро навел в своих владениях порядок, дал отпор алчным соседям и превратил Македонию в сильную державу, с которой приходилось считаться даже Афинам и Спарте. Главным политическим достижением Филиппа стал созданный в 337 году до н. э. антиперсидский союз, объединивший греческие государства под предводительством Македонии. Современные историки называют этот союз «Коринфским», поскольку делегаты от его членов собирались в городе Коринфе. Возможно, Филипп стал бы сокрушителем Ахеменидской державы, но его жизнь трагически оборвалась в 336 году до н. э. На свадьбе дочери царя убил один из его приближенных. Убийство объяснили происками персов, но многие из современных историков склонны винить в случившемся жену Филиппа Олимпиаду Эпирскую^[34], которой не терпелось возвести на престол своего сына Александра.

Так или иначе, в 336 году до н. э. двадцатилетний Александр стал македонским царем Александром III, но вошел он в историю как Александр Великий, создатель империи, простиравшейся от греческих земель до северо-западной Индии.

Это выглядит невероятным, но тем не менее это правда. На покорение великой державы Ахеменидов Александру потребовалось всего 4 года (не забываем, что дело было в медлительные старые времена, когда люди не имели понятия о самолетах, танках и быстроходных кораблях). В мае 334 года до н. э. войско Александра переправилось через Геллеспонт, а в мае 330 года до н. э. Александр без боя занял Экбатану, последний оплот царя Дария III, правнука Дария II. Сам Дарий бежал на восток, где погиб от рук своих приближенных. Воистину «жизнь мира сего – лишь игра и забава, бахвальство и похвальба между людьми»^[35], как сказано в Священном Коране.

Отличительной чертой правления Александра Македонского, сохранившейся и при его преемниках, стала активная урбанизация, причем города не только основывались, но и развивались из уже существующих селений. Необходимым условием для создания города было наличие греческого населения, только греки могли считаться свободными горожанами. Подобная урбанизация, с одной стороны, способствовала развитию территорий, но с другой – служила инструментом эллинизации. Другим инструментом стали весьма поощряемые Александром браки между греками и представительницами покоренных народов. Но любая ассимиляция очень долгое дело, а Александр правил недолго. В июне 323 года до н. э. тридцатидвухлетний царь умер в Вавилоне, то ли от какой-то инфекционной болезни, то ли по причине отравления.

«Шах-Наме»

«Без сохана и гяза^[36] обед – не обед», – говорят иранцы, и с этим не поспоришь. В нашем случае сладостью, подаваемой в завершение обеда, послужит иранский эпос «Шах-наме»^[37], в котором описывается история Ирана от древнейших времен до VII века. Эпосы многих народов анонимны, но автор «Шах-наме» известен. Это Хаким Абулькасим Фирдоуси Туси, более известный как Фирдоуси^[38]. Он родился в хорасанском городе Тус^[39] в тридцатых годах Х века, долгое время жил в Газни^[40], где пребывал на службе у падишаха Махмуда Газневи^[41]. Фирдоуси посвятил «Шах-наме» падишаху. Но падишах не пожелал заплатить Фирдоуси за его фундаментальный труд^[42]. Поэт разгневался и написал стихотворение, в котором упомянул низкое происхождение падишаха, отец которого выбился в военачальники из рабов. После этого оставалось только одно – бежать прочь, да подальше. После долгих скитаний Фирдоуси осел в родном Тусе, где и умер в 1020 году.

Возможностью поклониться гробнице Фирдоуси иранцы обязаны Реза-шаху Пехлеви, который повелел привести место захоронения великого поэта в порядок.

Что сказывает нам дихкан-сказитель
О том, кто первым молвил: «Я властитель»,
О том, кто первый на свое чело
Надел венец? Все было и прошло…
Поведал так старинных книг пытатель,
О богатырских днях повествователь:
Принес престола и венца закон
Царь Каюмарс, и начал править он.
К созвездью Овна солнце устремилось,
Мир получил закон, и власть, и милость.
В созвездье солнце начало блистать,
Весна вселенной расцвела опять^[43].

Комментарии помогут разобраться в том, кто есть кто, отделить реальных персонажей от легендарных и уточнить имена. Главное в «Шах-наме» – это дух повествования, а не исторические реалии. За 35 лет работы над поэмой, состоящей из более чем 50 000 двустиший, Фирдоуси переработал невероятное количество материала, начиная от устных преданий древних иранцев и заканчивая текстами Авесты. В результате было создано не только величайшее по объему произведение мировой литературы, но и многослойное повествование, смысл которого можно постичь только при неоднократном вдумчивом прочтении.

Беги, живущий, суеты мирской,
Не прилепляйся к миру всей душой!
Таких, как ты и я, он много видел
И всех со дня рожденья ненавидел.
Кто б ни был ты – поденщик или царь, —
Уйдешь, а мир останется, как встарь.
Пусть твой венец к Плеядам вознесется,
Собрать пожитки все ж тебе придется.
Железный ты – тебя расплавит он,
Ты немощен – не будешь пощажен.
Стан, как чоуган, от старости согнется.
Из глаз потухших дождик слез польется.
Шафранным станет свежий цвет ланит,
И бремя лет тебя отяготит^[44].

«Шах-наме» – один из символов величия иранской нации. Не предмет национальной гордости, а именно символ величия.

Глава вторая. Иран под властью селевкидов и парфян

Селевик I Никатор

На момент смерти Александра Македонского военачальник Селевк был сатрапом Вавилонии. Родился он в Орестиде, горной области на западе Македонии, в знатном семействе (древнеримский историк Гней Помпей Трог называет Антиоха, отца Селевка, одним из наиболее прославленных полководцев царя Филиппа II). Став царем, Селевк немного подправил свое происхождение, потому что великому человеку подобало вести свой род от богов. Оказалось, что мать Селевка, Лаодика, вскоре после выхода замуж увидела во сне, что с ней разделил ложе бог Аполлон, от которого она зачала. Бог дал Лаодике перстень, на котором было вырезано изображение якоря, чтобы она передала этот дар сыну, который должен у нее родиться. Проснувшись, Лаодика обнаружила перстень рядом с собой, а на бедре ее первенца, которого назвали Селевком, было родимое пятно в форме якоря…

Наместники Александра делили его наследство до 301 года до н. э. В результате раздела Селевку досталась Вавилония (как говорится, «кто на чем сидит, то и имеет»), к которой он после нескольких успешных войн присоединил бо́льшую часть ближневосточных земель. «Никатором», то есть «Победителем», Селевка звали заслуженно – он был талантливым и решительным полководцем. Амбиции Селевка простирались очень далеко. Укрепившись в Передней Азии, он собирался прибрать к рукам Македонию с Фракией, а также Египет, но этим планам помешала смерть.

По иронии судьбы Селевк погиб от руки человека, которого он собирался использовать в качестве предлога для захвата Египта, где правил другой полководец Александра, македонец по имени Птолемей. У этого Птолемея был сын, которого звали так же, как и отца, поэтому удобнее будет использовать прозвище «Керавн» («Молния»), которое Птолемей-младший получил за склонность к неожиданным поступкам. Будучи старшим из сыновей, Керавн унаследовал власть над Египтом, но в 285 году до н. э. Птолемей назначил своим соправителем и преемником другого сына. Керавн бежал из Египта и нашел покровителя в лице Селевка. Если выражаться языком шахматистов, то Селевк рассматривал Керавна в качестве пешки, которая должна была превратиться в ферзя – послушного наместника завоеванного Египта. В принципе, захватить Египет можно было бы и без предлога, потому что в таких делах все решают мечи, а не слова, но Керавн был своим для египетской знати, и, кроме того, защита его законных прав делала вторжение в Египет справедливым, а справедливость имеет большое значение – люди охотнее сражаются на стороне справедливости, а боги оказывают справедливым покровительство.

Однако пешка оказалась весьма коварной. В 281 году до н. э., когда армия Селевка стояла у фракийского города Лисимахия, Селевк увидел на берегу большой открытый алтарь, заинтересовался и стал его рассматривать. В этот момент Керавн поразил его в спину, а затем отправился в Лисимахию, где надел царскую диадему и объявил себя царем. По тому, что армия Селевка без какого-либо сопротивления перешла на сторону Керавна, можно сделать вывод относительно того, что убийство Селевка, которому шел уже девятый десяток, было не импульсивным поступком, а результатом хорошо подготовленного заговора. С этим войском и примкнувшими к нему отрядами Кевран завоевал Македонию и стал править там, а преемником Селевка стал его сын Антиох, известный как Антиох I Сотер («Спаситель»).

Селевк I был не только выдающимся стратегом, но и мудрым правителем, заботившимся о благе своего государства. Продолжая политику Александра Великого, он основал более семидесяти городов, в том числе и Антиохию-на-Оронте^[45], ставшую столицей державы Селевкидов (ныне это турецкая Антакья).

Традиционно считалось, что государство удобнее делить на крупные сатрапии, чтобы центру не приходилось бы иметь дело с множеством наместников. Селевк пожертвовал этим удобством ради спокойствия, разделив свою державу на 70 с лишним относительно мелких сатрапий. Крупными сатрапиями остались центральная Селевкида, включавшая в себя юго-восточную часть современной Турции и северо-восток современной Сирии, а также некоторые окраинные области вроде Парфии или Бактрии, контроль над которыми в то время был довольно затруднителен.

При Селевкидах сохранялась господствующая роль греческой культуры. Надо отметить, что в культурном отношении государство Селевкидов, также называемое Сирийским царством, было весьма развитым. Антиохия считалась одним из главных культурных центров того времени. Прямого навязывания греческой культуры другим народам не было. Каждый сам выбирал, какому богу ему молиться и какие праздники отмечать, но заимствование элементов имело место. Геродот не зря писал о том, что персы склонны к заимствованию чужеземных обычаев больше других народов – носят мидийскую одежду, считая ее красивой, используют египетские доспехи. Бережно храня свои традиции и обычаи, иранцы не страдают чрезмерной косностью и охотно перенимают у соседей то, что считают полезным.

Антиох I Сотер

В 281 году до н. э., когда Антиох стал царем, ему было 42 года. Недолго провоевав с укрепившимся в Македонии Птолемеем Кевраном, Антиох заключил с ним мир и начал войну с Вифинией, греческим государством на северо-западе Малой Азии, но и здесь ничего не добился. Известно, что он также воевал с Египетским царством и смог отобрать у египтян часть Сирии, но точные итоги этой кампании неизвестны. Скажем прямо, стратег из Антиоха был никакой. К месту можно вспомнить народную мудрость: «Ум – не имущество, по наследству не предается». Сосредоточив все свое внимание на западе, Антиох совершенно не занимался восточной частью своей державы и не мешал усилению таких потенциально опасных соседей, как Хорезмское государство, армянское Айраратское царство^[46] и мидийская Атропатена^[47]. Если Селевк вел выгодные войны, прибыль от которых преобладала над расходами, то войны Антиоха в большинстве своем были разорительными. Недостаток средств вынуждал царя вводить дополнительные налоги и изымать земельные владения у подданных.

Антиох I погиб в 261 году до н. э. во время войны с царем Пергама^[48] Эвменом I. При его сыне Антиохе II, около 250 года до н. э., от государства Селевкидов отпали Парфия и Бактрия… Однако до настоящего упадка было еще далеко.

С именем Антиоха I связана известная легенда о битве слонов, достоверность которой вызывает большие сомнения. Однако это, пусть даже и вымышленное, событие является единственным ярким эпизодом двадцатилетнего правления второго селевкидского царя.

В 278 году до н. э. в Малую Азию вторглись кельтские племена, которые греки называли «галатами». Неизвестно где и неизвестно когда состоялось сражение селевкидской армии с галатами. Древнегреческий автор II века Лукиан Самосатский в своем труде «Зевксис, или Антиох» пишет: «Зная, что галаты храбры, видя, что силы их весьма многочисленны, что фаланга плотно и крепко сдвинута, что в первом ряду, выставив щиты, идут галатские воины в медных панцирях, а далее в глубину в 24 ряда построены гоплиты, что на каждом крыле разместилась конница численностью до 20 000, а из середины строя готовы вырваться 80 вооруженных косами колесниц и, сверх того, вдвое большее число колесниц с парной упряжкой, – видя все это, он [Антиох] питал самые плохие надежды на благоприятный исход битвы, считая, что силы неприятеля для него неодолимы. Ибо, в короткий срок собрав свое войско, небольшое, не соответствовавшее значительности этого похода, он пришел, ведя с собою совсем немного людей, и то большей частью легко вооруженных и стрелков: легкая пехота составляла свыше половины войска. Поэтому он решил начать переговоры о мире и искать каких-нибудь путей к благоприятной развязке войны. Но бывший при этом родосец Теодот, муж доблестный и в военном деле искусный, убеждал его не отчаиваться. Дело в том, что у Антиоха было еще 16 слонов. Их Теодот велел держать до поры до времени спрятанными сколь возможно лучше, чтобы они не были видны, возвышаясь над войском. Когда же трубач подаст сигнал и нужно будет схватиться с врагом, перейдя в рукопашную, когда неприятельская конница помчится вперед, когда галаты разомкнут фалангу и, расступившись, выпустят на врага колесницы, – вот тогда по 4 слона на каждом крыле должно двинуть навстречу всадникам, а 8 выпустить против тяжелых и легких колесниц… Ни сами галаты, ни кони их никогда раньше не видали слонов и были приведены неожиданным зрелищем в величайшее смятение. Еще задолго до приближения животных, услышав только их похрюкивание и увидев бивни, отчетливо сверкавшие на совершенно черном теле, и высоко в воздух поднятые хоботы, будто готовые схватить врага, галаты, не сойдясь даже на расстояние пущенной стрелы, обратили тыл и бросились бежать в полном беспорядке. Пешие в давке пронзали друг друга копьями и гибли под копытами конницы, ворвавшейся, не разбирая пути, в их ряды; колесницы тоже повернулись обратно на своих, и немало пролилось крови, когда пролетали они сквозь толпу, и, по слову Гомера, “звеня, уносилися дальше”. Не выдержавшие вида слонов кони, раз перестав слушаться поводьев, сбрасывали возниц и “с грохотом мчали вперед колесницы пустые”, а косы, не щадя друзей, рассекали и губили всякого, кто попадался на пути, – попадались же многие при замешательстве столь великом. А следом за ними двигались на подмогу слоны, топча встречных, вскидывая хоботами на воздух или хватая и распарывая бивнями. Так, в конце концов, эти животные вырвали у неприятеля победу и передали ее Антиоху…»

Македоняне, бывшие с Антиохом, запели пэан^[49] и, сбежавшись со всех сторон, возложили на царя победный венок, провозглашая его победителем. Но Антиох, как передают, даже заплакал и сказал: «Да будет нам стыдно, воины: только этим 16 животным мы обязаны нашим спасением, если бы невиданное зрелище не поразило врагов, что мы с вами могли бы против них сделать?» И потом на победном памятнике он велел вырезать только изображение слона и ничего более^[50].

Фраза «Македоняне, бывшие с Антиохом» может ввести в заблуждение, впору подумать, что селевкидская армия состояла только из греков. Нет, селевкидская армия была похожа на гормэ сабзи^[51]. Ядро ее, которое условно можно сравнить с мясом в этом блюде, составляли греки и македоняне, которых привлекали на службу пожалованием земельных наделов. Таким образом, Селевкиды убивали одной стрелой двух птиц, увеличивая и количество греческих воинов в своем войске, и греческое население своей державы. Была и третья выгода, общая для всех военных поселенцев, – экономическая, поселенцы обходились дешевле регулярного войска.

Полностью греческой была царская гвардия, а в остальной армии рядом с греками служили призванные местные жители и легковооруженные наемники, игравшие вспомогательную роль при выстроенной в фаланги пехоте и кавалерии.

Антиох III Великий

Антиох III, правивший с 223 по 187 год до н. э., приходился Селевку I праправнуком. Он стал царем в восемнадцатилетнем возрасте, но практически сразу же показал себя с хорошей стороны, сумев подавить мятеж, поднятый сатрапами Мидии и Персии, а заодно и навязал свой сюзеренитет правителю Атропатены, который оказывал мятежникам поддержку.

Следующей войной Антиоха стала война с Египтом за Палестину и Финикию, которые тогда назывались Келесирией. 22 июня 217 года до н. э. между войсками Антиоха III и армией египетского царя Птолемея IV произошло сражение, вошедшее в анналы под названием «Битва при Рафии»^[52] и считающееся одним из крупнейших сражений эллинистической эпохи. Силы сторон были примерно равными. Птолемей выставил 70 000 пехотинцев, 5 000 кавалеристов и 73 боевых слона, а Антиох – 62 000 пехотинцев, 6 000 кавалеристов и 102 боевых слона.

Полем битвы стала длинная и узкая равнина, которую нередко сравнивают с бутылочным горлом. Место выбрал Птолемей, пришедший сюда первым. Он опасался, что у противника будет большое преимущество в кавалерии и слонах и потому навязал ему сражение там, где коням и слонам негде было развернуться.

«Они [Птолемей и Антиох] дали сигнал к битве и открыли ее слонами… – пишет в своей “Всеобщей истории” грек Полибий, бывший не только историком, но и гиппархом (начальником конницы). – Птолемеевы слоны большею частью страшились битвы, что бывает обыкновенно с ливийскими слонами. Дело в том, что они не выносят запаха и рева индийских слонов, пугаются, как я полагаю, роста их и силы и убегают тотчас еще издалека. Так случилось и теперь. В беспорядке звери стали теснить ряды своих же воинов… тогда на… конницу ударил Антиох, обогнув слонов и приблизившись к неприятелю. В то же время по сию сторону слонов на пелтастов^[53] Птолемея ударили, примыкавшие к фаланге, эллинские наемники и выбили их из позиции, ибо ряды эти были уже расстроены слонами. Так все левое крыло Птолемея, теснимое неприятелем, отступило. Начальник правого крыла Эхекрат первое время наблюдал за схваткою упомянутых выше флангов, но когда увидел, что на вой- ска египтян несется пыль, что слоны их не решаются даже приблизиться к противнику, отдал приказ Фоксиду, начальнику эллинских наемников, вступить в бой с выстроившимися против него врагами, а сам отвел в сторону свою конницу и позади слонов стоявших воинов за линию нападения животных; потом с тыла и с фланга напал на неприятельскую конницу и скоро обратил ее в бегство. Подобным же образом поступили Фоксид и все вой- ска его: нападением на арабов и мидян заставили их оборотить тыл и бежать в беспорядке. Итак, правое крыло Антиоха одержало победу, а левое потерпело поражение при описанных выше обстоятельствах. Между тем фаланги, открытые теперь с обоих крыльев, оставались еще нетронутыми посередине равнины, колеблясь между страхом и надеждою за исход битвы. В это время Антиох занят был довершением победы на правом крыле, а Птолемей, отступивший под прикрытием фаланги, вышел теперь на середину боевого поля. Появление его навело страх на неприятельские войска, а своих преисполнило военного духа и мужества… Юный и неопытный Антиох воображал было, судя по собственному флангу, что и прочие части его войск также одерживают победу, а потому не переставал преследовать бегущих. Поздно уже один из старших возрастом воинов остановил его и указал на пыль, которая неслась от фаланги по направлению к их лагерю. Тогда Антиох понял случившееся и хотел было в сопровождении царского отряда бежать назад на поле сражения. Но увидев, что все войска его бегут, он отступил к Рафии… С помощью фаланги Птолемей решил участь битвы, а конница его на правом крыле и наемники в погоне за отступающими положили на месте большое число врагов… Число павших воинов Антиоха было немного меньше 10 000 пехоты и больше 300 конницы; в плен попало более 4 000 человек. Из слонов 3 остались на поле битвы, а 2 других пали от ран. На стороне Птолемея было убитых около 1 500 человек пехоты и до 700 конницы; слонов пало 16, а бо́льшая часть [была] захвачена неприятелем»^[54].

Разбитый наголову Антиох сумел заключить с Птолемеем мир на довольно сносных условиях, лишившись лишь того, что успел завоевать в Сирии. Отложив противоборство с Египтом на будущее, Антиох занялся наместником Малой Азии Ахеем, который восстал незадолго до начала египетского похода. Ахей укрылся в столице Лидии городе Сарды, стены которого были крепкими и высокими. Взять Сарды и казнить Ахея удалось лишь после двухлетней осады.

В 209 до н. э. Антиох выступил в свой знаменитый восточный поход, по итогам которого его прозвали «Великим». Целью похода было возвращение Парфии и Бактрии, вышедших из-под власти Селевкидов сорока годами ранее. Сделав это, Антиох, как сообщает Полибий, «дошел до Индии, где возобновил дружественный союз с царем Софагасеном». Историки до сих пор спорят о том, кого именно из индийских правителей имел в виду Полибий, но это не так уж и важно. Важно то, что Антиох навел порядок на востоке своего государства и обезопасил восточные рубежи.

В 204 до н. э. умер Птолемей IV, и в Египте началась борьба за право быть регентом при его малолетнем сыне Птолемее V. Антиох не мог упустить столь выгодный момент. Он заключил антиегипетский союз с македонским царем Филиппом V, который начал захватывать египетские владения во Фракии, а сам в 202 до н. э. вступил в Келесирию, и к 200 году занял не только ее, но и большую часть Иудеи. Египтяне попытались отвоевать Иудею, но в 198 году до н. э. Антиох окончательно утвердил свою власть над этим регионом, а в следующем году занялся покорением той части Малой Азии, которая не принадлежала к его владениям. Римляне, обеспокоенные усилением Антиоха, пытались заставить его вернуть Птолемею V владения во Фракии, но Антиох отказался делать это и укрепил свои позиции, выдав в 195 году до н. э. дочь Клеопатру^[55] за Птолемея.

195 год до н. э. можно считать годом наивысшего расцвета государства Селевкидов.

В 192 году до н. э. Антиох начал завоевание Фессалии^[56], что стало прямым вызовом римлянам, требовавшим от него не проявлять экспансии в Европе. Сначала дело пошло хорошо – Антиоху удалось быстро занять остров Эвбею, но закончилось оно плохо – зимой 190–189 годов до н. э. римский полководец Сципион Азиатский разгромил селевкидскую армию неподалеку от города Магнезия (ныне это турецкая Маниса). В 188 до н. э. Антиох был вынужден подписать с римлянами договор, по которому он отказывался от всех территорий, лежавших к западу от Таврских гор^[57], и должен был выплатить Риму контрибуцию в размере пятнадцати тысяч талантов.

О степени упадка, в который пришли дела Антиоха Великого, можно судить по тому, что ради получения средств на выплату контрибуции он пошел на банальный грабеж, совершенно не приличествующий царскому достоинству. Во II веке до н. э. в юго-западной части современного Ирана образовалось государство Элимаида, просуществовавшее до начала III века нашей эры. Известно о нем немного, но мы знаем, что там был большой храм, посвященный верховному вавилонскому богу Бэлу, и что в этом храме хранились великие сокровища. В 187 до н. э. Антиох III во главе вооруженного отряда ночью напал на храм, но местные жители, бывшие отличными лучниками, перестреляли всех грабителей, в том числе и царя.

Сын Антиоха III Антиох IV, правивший с 175 по 164 год до н. э., пытался восстановить могущество своей державы при помощи активной (и во многом насильственной) эллинизации негреческого населения. Те, кто начинал жить «по-гречески», пользовались множественными привилегиями, начиная с освобождения от ряда налогов и заканчивая широкими карьерными возможностями. Подобные затеи требуют вдумчивости и неспешности, а с этими качествами у Антиоха IV явно были проблемы.

В 170 году до н. э. эллинизация спровоцировала восстание в Иерусалиме. Подавив его, Антиох решил добавить в похлебку перца^[58]: превратил Иерусалимский храм в святилище Зевса и на глазах у народа лично принес в жертву свинью на алтаре. Этот акт сопровождался жестокими преследованиями евреев, не желавшими превращаться в греков. Ответом стало новое восстание под предводительством Иуды Маккавея, поднятое в 165 году до н. э., а конечным результатом – фактическое обретение Иудеей независимости в 142 году до н. э. Примерно в одно время с этим восстанием от власти Селевкидов решили освободиться восточные сатрапии – Армения, Персия и Атропатена, а в 161 году до н. э., уже после смерти Антиоха, – Мидия и Вавилония. Военные походы против взбунтовавшихся сатрапов оказывали непродолжительное действие. При первом же удобном случае сепаратистские настроения вспыхивали сильнее прежнего.

Обстоятельства смерти Антиоха IV туманны. То ли пятидесятилетний царь погиб при очередном усмирении мятежников в восточных пределах державы, то ли умер от болезни. Если при нем государство Селевкидов ухитрялось балансировать на краю пропасти, то после его смерти оно покатилось вниз и это падение уже невозможно было остановить. В 83 году до н. э. то, что осталось от некогда могущественной державы, захватил царь Армении Тигран II, а в 63 г. до н. э. эти земли перешли к разгромившим Тиграна римлянам.

Парфянское царство

Древние иранцы звали эту землю «Апартик», но греки, привыкшие переиначивать все на свой лад, назвали ее «Парфией». Под этим именем она вошла в историю. На севере Парфию ограничивали Каракумы, на юге – пустыня Деште-Кевир^[59], на севере, на западе она граничила с Мидией, а на востоке доходила до Герата. При Ахеменидах и Селевкидах Парфия была зависимой сатрапией, но около 250 года до н. э. попыталась обрести самостоятельность. На этот шаг парфян сподвиг пример соседней Бактрии, разница была лишь в том, что в Бактрии восстание поднял Диодот, провозгласивший себя царем, а восстание парфян было направлено против правившего ими сатрапа Андрагора (Агафокла). Лидерами восстания стали братья Аршак и Тиридат, о которых известно немногое. По одним сведениям, братья были приближенными Андрагора, а по другим – предводителями кочевых племен парнов, вторгшихся в Парфию с севера примерно в 238 году до н. э.

Аршак стал править Парфией, затем его сменил Тиридат, которому удалось провести корабль своего государства меж двух скал – государством Селевкидов и Бактрией, называвшейся теперь Греко-Бактрийским царством. Каждое из этих государств намеревалось вернуть Парфию себе. Да и Бактрию тоже, потому что после смерти Александра Македонского Парфия некоторое время была объединена с Бактрией. Тиридат умер около 211 года до н. э., пробыв у власти около 40 лет. Его можно считать основателем парфянского государства, поскольку вряд ли Аршак успел заложить какие-то основы.

После Тиридата власть перешла к его сыну по имени Артабан, которому выпало пережить впечатляющее нашествие войска Антиоха III. Каким-то образом Артабану удалось откупиться «малой кровью», то есть признаниемсюзеренитета Селевкидов. Непонятно почему Антиох не стал делить Парфию на несколько мелких сатрапий, как того требовала логика. Одно из двух: или Артабан был великим дипломатом, или же у Антиоха не было сил для установления полноценного собственного контроля над Парфией. Но так или иначе, от 250 (а по некоторым источникам, от 247) года до н. э. можно отсчитывать историю Парфянского царства, поскольку в сатрапию Парфия больше не превращалась.

Царь Парфии Митридат I

Митридат унаследовал парфянский престол около 171 года до н. э. после своего брата Фраата. Помпей Трог сообщает о том, что Фраат настолько ценил Митридата, что передал власть ему в обход собственных совершеннолетних сыновей. Если это так, то Митридат оправдал доверие, тем более что обстоятельства на тот момент сложились весьма благоприятные – государство Селевкидов и Греко-Бактрийское царство ослабли настолько, что уже не представляли угрозы. Более того, теперь Парфия стала угрозой для соседей.

Около^[60] 175 года до н. э. в Бактрии вспыхнул мятеж, поднятый одним из военачальников, которому хотелось стать царем. Митридат воспользовался случаем и захватил несколько пограничных бактрийских областей. «Если удача пришла, то уйдет не сразу», – говорят иранцы. Следом за приобретениями на востоке Митридат расширил западные пределы своего царства. Царь Антиох IV в то время воевал в Келесирии, и не смог вовремя воспрепятствовать интервенции. Борьба Парфии и государства Селевкидов пока что напоминала схватку молодого волка со старым тигром, но время было на стороне волка. Для того, чтобы укрепить свои позиции, Митридат захватил Мидию, сатрап которой Тимарх незадолго до того, и, надо сказать, весьма опрометчиво провозгласил себя царем, – отделившаяся провинция не могла рассчитывать на помощь центра, да и вообще, селевкидским правителям хватало забот и без Мидии.

После Мидии Митридат вторгся в Месопотамию, одну из наиболее плодородных областей державы Селевкидов, и правивший в то время царь Деметрий II Никатор («Победитель») не смог противостоять натиску. Захватив Селевкию-на-Тигре^[61], служившую Селевкидам восточной столицей, Митридат провозгласил себя здесь царем, что было прямым проявлением намерения покорить всю державу. Однако угроза вторжения кочевников вынудила Митридата повернуть на восток, чем решил воспользоваться Деметрий. Ему удалось вернуть себе часть Месопотамии, но в конечном итоге он попал в плен к парфянам. Надо отдать Митридату должное. Вместо того, чтобы казнить врага, он принял его с почетом и даже выдал за него свою единственную дочь Родогуну, но при этом не отпустил обратно, а оставил при себе. Поступок Митридата был крайне муд- рым. Он создал прецендент, дающий возможность вроде бы как законного занятия селевкидского престола. По другой версии, Родогуну выдал за Деметрия не Митридат, а его сын и преемник Фраат II, пришедший к власти в 138 или 137 году до н. э. Но важно то, что это произошло, и еще важно то, что под занавес своего правления Митридат занял Сузы – один из важнейших городов державы Селевкидов, служивший «ключом» к Вавилонии.

Парфяне вернули Сузам столичный статус, утраченный после падения державы Ахеменидов. Правда, произошло это не сразу. В 144 до н. э. Митридат I сделал столицей своего царства Экбатану, а месопотамский город Опис, впоследствии переименованный в Ктесифон, выбрал в качестве зимней резиденции. Но впоследствии «летняя» столица была перенесена в Сузы.

В имени «Митридат» легко угадывается корень – имя бога Митры. «Митридат»^[62] – «данный Митрой». Парфяне возродили свой родной культ Митры в противовес чужим греческим богам, которых им навязывали на протяжении полутораста лет. Есть мнение, что глава «Михр-яшт» («Гимн Митре») была включена в «Авесту» при Митридате I. «Мы почитаем Митру, пастбища которого просторны, а слова истинны…». Возвышение Парфянского царства положило конец эллинизации Передней Азии. Греки так и не поняли одной простой вещи. Эллинизация могла бы быть успешной лишь в том случае, если бы соседние народы захотели бы сами, без какого-либо принуждения, жить по-гречески. Любое принуждение порождало противодействие бо́льшей силы.

В конечном итоге все упирается в деньги. Экономическому развитию Парфии способствовало ее выгодное географическое положение на торговом пути в Индию и Китай.

Митридат II Великий

«Мало откусить большой кусок, нужно суметь его прожевать», – гласит народная мудрость. Правители слабеющей на глазах селевкидской державы пытались создать Парфии проблемы на западе, а воинственные кочевники-саки^[63] делали то же самое на востоке. При Артабане II, правившем Парфией с 127 по 123 год до н. э., саки захватили бо́льшую часть царства. Не исключено, что Артабану пришлось выплачивать сакам дань ради того, чтобы удержать в своих руках остатки царства, но точно известно, что его сын и преемник Митридат II делал это в начале своего правления. Месопотамия, которой управлял наместник по имени Гимер, тоже вышла из подчинения, а кроме того, в южной части этого региона образовалось одно из первых в истории арабских государств под названием Харакена, правитель которого Гиспаосин прежде был селевкидским сатрапом. У нас нет точных данных о развитии событий в Месопотамии, известно лишь то, что Гимер и Гиспаосин воевали между собой. Персида (Парс) и Элимаида (Сузиана)^[64] тоже отделились от Парфянского царства, которое стало напоминать одеяло, от ветхости распадающееся на лоскуты.

В 123 году до н. э. Артабан получил ранение во время сражения с кочевниками и вскоре умер. Власть перешла к его старшему сыну Митридату, впоследствии прозванному «Великим». К прижизненным прозвищам правителей следует относиться придирчиво, поскольку они довольно часто не соответствуют истине, но в данном случае прозвище было заслуженным. Митридат II не только остановил распад государства, но и вернул под свою власть бо́льшую часть того, что было утрачено. Начал он с Харакены и к 120 году захватил ее. Примерно в то же время к Парфии вернулась значительная часть земель, захваченных саками, правда, не ясно, что способствовало этому в первую очередь – действия парфянского войска или же уход саков в более плодородные места. Во всяком случае, сведений о победах над саками у нас нет, выводы о возвращении территорий делаются на основании датированных археологических находок.

В 189 году до н. э. от державы Селевкидов отделились земли, населенные армянами. Селевкидский стратег Арташес (Артаксий) провозгласил себя царем Великой Армении. К западу от Великой Армении, в верховьях Евфрата, находилась Малая Армения, которой удалось остаться самостоятельным царством после смерти Александра Македонского.

В правление Митридата II началось армяно-парфянское противоборство, в котором к 105 году до н. э. победила Парфия. Армянский царь Артавазд I был вынужден отдать в заложники парфянам своего племянника Тиграна, будущего царя Тиграна Великого, которого армяне считают величайшим из своих правителей. Около 94 года до н. э. Тигран был освобожден для того, чтобы занять армянский престол, опустевший после смерти его отца Тиграна I, младшего брата Артавазда I. Греческий историк Страбон в своей «Географии» упоминает о том, что Тигран передал Митридату в качестве выкупа «семьдесят долин». Можно с уверенностью предположить, что Митридат II рассматривал Великую Армению в качестве своего вассала, но Тигран II поспешил заключить союз с Митридатом VI Понтийским. Понтийское царство было эллинистическим государством, основанным в 302 до н. э. на южном берегу Черного моря, которое греки называли Понтом Эвксинским. При Митридате VI Понтийское царство достигло пика своего могущества, так что Тигран II сделал весьма правильный выбор. Союз был скреплен женитьбой Тиграна на дочери Митридата VI – Клеопатре. Тесть и зять тайно договорились о разделе Передней Азии. Митридат намеревался подчинить себе всю Малую Азию, а Парфию и сопредельные с ней земли предстояло завоевать Тиграну.

В сложившейся ситуации Митридат II решил пойти на сближение с Римом, но римляне посчитали союз с Парфией невыгодным для себя, поспособствовав тем самым сближению Митридата Парфянского со своим понтийским тезкой и Тиграном II. С Тиграном Митридат II вдобавок еще и породнился, женившись на одной из его дочерей.

Сепаратистские тенденции проявлялись и при сильных правителях. В 91 году до н. э. вавилонский наместник Готарз, имевший титул сатрапа сатрапов, провозгласил себя царем. Митридат II так и не смог вернуть себе Вавилонию. Он умер в 87 году до н. э., после чего, как предполагают большинство историков, между его сыном Ородом I и Готарзом началась борьба за власть над Парфией. По другой версии, Ород был преемником Готарза. Но точно можно сказать одно – после смерти Митридата Парфия ослабла, чем не замедлил воспользоваться Тигран II.

Усиление позиций Рима на Ближнем Востоке

Первым делом Тигран II вернул себе те 70 долин, которые были переданы им Митридату II, а затем начал откусывать от Парфии один кусок за другим, пока не дошел до Финикии (и заодно навязал свой сюзеренитет Иудее). В 77 г. до н. э. к юго-западу от озера Ван Тигран II основал новую столицу Великой Армении – город Тигранакерт (ныне на этом месте находится турецкий город Сильван). Страбон сообщает, что Тигран переселил в свою новую столицу население 12 греческих городов, а Аппиан Александрийский пишет о 300 000 переселенцев. Плутарх отзывается о Тигранакерте как о богатом и красивом городе.

Казалось, что дни Парфии сочтены. Тигран не остановится, пока не покорит всю Переднюю Азию. Но, как говорится, «леопард мог бы стать царем зверей, если бы не было льва». На Армению, Понт и Парфию давно положили глаз римляне, с которыми Митридат Понтийский воевал с 89 года до н. э.

С 75 года до н. э. Митридату противостоял Луций Лициний Лукулл, весьма одаренный полководец и ловкий дипломат. Историки гадают о том, почему Тигран не поддержал своего тестя в финальной борьбе с римлянами. Большинство объясняют этот факт коварством Тиграна, якобы рассчитывавшего прибрать к рукам ослабевшее Понтийское царство. Но на давние события можно взглянуть и с другой точки зрения. Возможно, что Лукулл, следуя принципу «разделяй и властвуй», сначала убедил Тиграна остаться в стороне, а когда с Митридатом было покончено (он бежал к Тиграну), нанес армянскому царю сокрушительное поражение в битве, которая по иронии судьбы состоялась у Тигранакерта. Эта битва, состоявшаяся 6 октября 69 года до н. э., не имеет прямого отношения к иранской истории, но она кардинально изменила расстановку сил на Ближнем Востоке, так что ей все же нужно уделить внимание.

У Лукулла было около 15 000 воинов, а численность войска Тиграна составляла от 80 000 до 300 000 (настолько разнятся данные, приводимые разными авторами). Качество в очередной раз возобладало над количеством. Лукулл отвлек внимание Тиграна отступлением римской конницы, что позволило расстроить ряды армянского войска, а затем римская пехота ударила в тыл армянскому обозу. «Животные бросились бежать, – пишет Аппиан, – и натолкнулись на пехоту, а пехота на конницу. Бегство приобрело общий характер, а тех, кто в преследовании врага сильно вырвался вперед, истребили повернувшие назад римские всадники». Вот показательная деталь, о которой тоже сообщает Аппиан, – римляне прошли 120 стадий (более 21 километра), не обращая внимания на браслеты и ожерелья поверженных врагов, поскольку были заняты истреблением оставшихся в живых. Небольшая часть армянского войска укрылась за высокими стенами Тигранакерта, но греческие наемники, не желавшие умирать за армянские интересы, открыли римлянам врата города. Самому Тиграну и бывшему при нем Митридату Понтийскому удалось бежать.

Незадолго до этого сражения Тигран предложил союз парфянскому царю Фраату III, но тот благоразумно решил выждать время. После сражения с аналогичным предложением к Фраату обратился Лукулл. Оказавшемуся между двух огней Фраату пришлось лавировать, тянуть время, притворяясь союзником обеих сторон.

В 66 году до н. э. Лукулла сменил Гней Помпей Великий, вынудивший Фраата заключить с ним союз. Тигран к тому времени успел отвоевать у римлян Малую Азию, которой снова правил Митридат Понтийский. Помпей разгромил вой- ско Митридата, а затем вторгся в Армению. Тигран II не стал сражаться с 50 000 римским войском. Он признал себя «другом и союзником римского народа», иначе говоря, признал над собой власть Рима, и отдал римлянам все, что было им завоевано. Великая Армения вернулась в свои изначальные границы. После этого Помпей окончательно разгромил Митридата, который бежал в Боспорское царство (эллинистическое государство в Северном Причерноморье) и там отравился.

Ослабив Армению и присоединив Понтийское царство, Помпей занялся ослаблением Парфии, которая пока еще оставалась сильным государством. Элементарная логика требовала стравить Парфию с Арменией, но Помпею не пришлось прилагать для этого усилия, поскольку обо всем заранее позаботился младший сын Тиграна II, вошедший в историю как Тигран Младший. В 66 году до н. э. Тигран Младший восстал против отца и обратился за помощью к Фраату III, который был не прочь отплатить «добром» за «добро», то есть прибрать к рукам часть армянских земель. Фраат вдохновился настолько, что даже выдал за Тиграна Младшего свою дочь, после чего отправился в поход на Тиграна Старшего. Застряв у хорошо укрепленного столичного Арташата, Фраат оставил свое войско под командованием зятя, а сам вернулся обратно. Он явно был уверен в том, что Тигран Младший возьмет Арташат, но вышло так, что Тигран Старший разбил парфянское войско. Тигран Младший бежал к Помпею, который как раз подходил к Арташату. После того, как Тигран II был приведен к покорности, Помпей отдал Тиграну Младшему юго-западные армянские области Цопк (Софена) и Кардук (Гордиена). Помпей явно намеревался использовать Тиграна Младшего для усиления римского влияния в регионе (для давления на Тиграна II и Фраата III), но Тигран быстро вышел из повиновения, был схвачен римлянами и убит в 61 году до н. э.

Парфянский поход Красса

То ли в 58, то ли в 57 году до н. э. Фраата III убили его сыновья Митридат и Ород. После убийства братья начали борьбу за престол, в которой победил Ород. Митридат бежал к проконсулу Римской Сирии Авлу Габинию и попросил у него помощи. Габиний вроде как согласился, но от похода в Парфию его отвлекли другие дела. Митридат собрал войско и попытался свергнуть брата самостоятельно, но потерпел неудачу. «Понадеявшись на родственные отношения, Митридат добровольно сдался Ороду, – сообщает Помпей Трог, – но Ород, считавший его не столько братом, сколько врагом, приказал убить его у себя на глазах». В то время на Парфию уже надвигалось римское войско под командованием нового наместника Сирии – триумвира^[65] Марка Лициния Красса, который намеревался вернуть престол Митридату, а себе добыть славу и добавить еще сколько-то к своему баснословному богатству.

Узнав о казни Митридата, Красс, уже успевший захватить несколько парфянских городов, осенью 54 года до н. э. решил перезимовать в Римской Сирии. Весной 53 года до н. э. сорокатысячное войско Красса перешло через Евфрат и направилось к Селевкии.

Широко известное выражение «скорее на ладони вырастут волосы, чем это произойдет» родилось в том далеком году. Так ответил на слова Красса о том, что он войдет в Селевкию, глава парфянского посольства по имени Вагиз. Послы привезли Крассу послание от Орода II, составленное в весьма издевательском тоне. «Если ты, старик, сам решил прийти к нам, то мы пощадим тебя из уважения к твоим годам, но если тебя послал Рим, то пощады не будет». Послание привело Красса в ярость, и он решил покарать Орода как можно скорее, и пошел на Селевкию прямым путем через месопотамские равнины, несмотря на то что его главный союзник царь Армении Артавазд II рекомендовал идти в обход, по холмистой местности, на которой не смогла бы свободно действовать кавалерия, бывшая главной ударной силой парфянской армии. Красс совету не последовал и тогда Артавазд II покинул его вместе со своим 6 000 отрядом. Вскоре после этого к Крассу явился царь государства Осроена^[66], по территории которого шли римляне, и сообщил, что парфяне в страхе бегут вглубь своей державы. Стоит ли бояться бегущего врага? Позабыв о разведке, Красс убыстрил продвижение вперед и неожиданно для себя наткнулся на парфянское войско, представленное двумя разновидностями кавалерии – легкой и тяжелой. Легкая кавалерия была вооружена луками, а тяжелая – длинными пиками. Основу же римского войска составляла пехота, а кавалерии у Красса было мало.

Парфянские лучники, располагавшие неиссякаемым запасом стрел, которые в обозе везли на верблюдах, методично расстреливали римлян до тех пор, пока те не побежали. Красс сдался парфянскому военачальнику, но после этого был убит. Плутарх упоминает о сумятице, которую устроили римляне, сопровождавшие Красса, пытавшиеся оттолкнуть парфян от своего предводителя.

«Сурена^[67] послал Ороду, находившемуся в Армении, голову и руку Красса, а сам сообщил через гонцов в Селевкию о том, что везет туда Красса живого, устроил подобие шутовского шествия, которое издевательски называл “триумфом”, – пишет в “Сравнительных жизнеописаниях” Плутарх. – Один из военнопленных по имени Гай Пакциан, весьма похожий на Красса, одетый в парфянское женское платье, ехал верхом на лошади, впереди него ехали на верблюдах трубачи и ликторы^[68], к прутьям которых были привязаны кошельки, а на секиры насажены свежеотрубленные головы римлян; позади следовали селевкийские гетеры, певшие песни, в которых всячески поносились слабость и малодушие Красса».

Римско-Парфянские войны

Поход Красса положил начало римско-парфянским войнам, которые продолжались до падения Парфянского царства в 226 году. Камнем преткновения была Великая Армения, которую обе стороны стремились держать под своим контролем.

Парфянские правители искусно использовали внутренние противоречия римлян, которых всегда было предостаточно. Так, например, во время гражданской войны в 44–42 годах до н. э., развернувшейся после убийства Гая Юлия Цезаря, парфяне поддерживали организаторов заговора Марка Юния Брута и Гая Кассия Лонгина, которые проиграли войну.

В 63 году могло показаться, что противоборству за Армению настал конец. Пятью годами ранее парфянский царь Вологез I посадил на армянский престол Армении своего младшего брата Тиридата (Трдата). Римляне вторглись в Армению, свергли Тиридата и заменили на своего ставленника, что побудило парфян развязать очередную войну, которая закончилась вничью. Римляне признали Тиридата царем Армении, но тому пришлось признать себя римским вассалом. Родственный правитель Армении, пусть и находящийся под протекторатом Рима, устраивал парфянских царей, а Риму пока что было достаточно признания его главенства (во многом формального) и обещания оказывать при необходимости военную помощь.

Однако в начале II века, когда Парфия начала слабеть, Риму захотелось аннексировать Армению. В 114 году при императоре Траяне римское войско вторглось в Армению, следом захватило Северную Месопотамию, а затем взяло Ктесифон, «малую» столицу Парфянского царства. Однако закрепить достигнутый успех римлянам не удалось, этому помешали восстания в ближневосточных римских провинциях, активные действия парфянского войска и восстание, поднятое в Армении будущим царем Вагаршем I. В результате армянский престол вернулся к основанной Тиридатом династии Аршакуни, но во второй половине II века римлянам все же удалось сделать армянским царем своего ставленника и, вдобавок к этому, отнять у Парфии Северную Месопотамию.

Последний «раунд» начался в 216 году, когда в Парфии было два царя. Вологез V правил Вавилоном и прилегающими землями, а его брат Артабан V – остальной территорией царства. Римская армия под командованием императора Каракаллы вторглась Парфию и заняла ряд месопотамских городов, но проиграла Артабану генеральное сражение, которое состоялось в 217 году близ города Нисибиса (ныне это турецкий Нисийбун, расположенный на границе с Сирией). После трехдневного сражения, которое грозило обернуться полным истреблением римской армии, Марк Опеллий Макрин, убивший Каракаллу и провозгласивший императором себя, выкупил жизни своих воинов, а заодно и свою собственную, за возврат всех захваченных прежде земель и большую контрибуцию.

Артабан победил, но понес большие потери, которые еще сильнее ослабили его власть, и без того не очень-то крепкую. 217 год стал годом крушения Парфянского царства.

Глава третья. Сасанидский Иран

Из «Книги деяний Ардашира сына Папака»

Папак был марзбаном^[69] и правителем Парса. И не было у него сына, который ему бы наследовал. У Папака был пастух по имени Сасан, который пас овец. Происходил он из рода Дария, сына Дария^[70], а в жестокое правление Александра Румийского^[71] он был вынужден бежать и скрываться среди пастухов‑курдов^[72]. Папаку не было известно о происхождении Сасана.

Однажды Папаку приснилось, будто за головой Сасана находится солнце, которое освещает весь мир. На другую ночь он увидел Сасана, сидящим на белом слоне, и все люди кланялись ему и восхваляли его. На третью ночь Папак увидел, что божественные огни Фарробай, Гушнасп и Бурзен-Михр^[73] горят в доме Сасана и освещают оттуда весь мир. Увидев это, Папак удивился и рассказал свои сны мудрым толкователям. А те сказали ему, что тот, кто предстал в этих снах или кто-то из его сыновей будет править миром.

Папак призвал к себе Сасана и спросил о его происхождении. Сасан поведал ему свою тайну. Тогда Папак приказал одеть Сасана в царские одежды и оказывать ему уважение, соответствующее его происхождению, а затем дал в жены свою дочь, которая сразу же забеременела и родила Ардашира.

Увидев, как сложен и как ловок Ардашир, Папак понял, что сон его был правдив. Он усыновил Ардашира, полюбил его и воспитал. И когда дело дошло до обучения, то в письме, верховой езде и в прочих искусствах Ардашир преуспел так, что слава о нем разошлась по всему Парсу…

«Книга деяний Ардашира сына Папака», рассказывающая о первом шахиншахе из династии Сасанидов Ардашире Папакане, была написана в IV веке в правление праправнука Ардашира Шапура II, когда в ходу был среднеперсидский язык, известный также как пехлеви, то есть парфянский.

Каждой династии нужны корни, тянущиеся в глубь веков, к прославленным правителям древности. Надо признать, что Ардашир или тот, кто создавал для него легенду, блестяще справился со своей задачей, сумев красиво связать сына мелкого регионального правителя с легендарной династией, от которой берет начало иранская история.

«Книгу деяний Ардашира» следует читать не как историческую хронику, а как эпос, крайне увлекательный эпос, который читается как приключенческий роман. Чего стоит один только эпизод со священным огнем Фарробай, который влетает в образе красного петуха и ударом крыла выбивает из рук Ардашира чашу с ядом!

«Шах-наме», «Книга деяний Ардашира», а также «Хосров и Ширин» великого Низами – это 3 литературных памятника, без знакомства с которыми невозможно понять историю Ирана. Можно запомнить даты, имена правителей и последовательность действия, но самая сокровенная суть, дух иранской истории, останется за рамками восприятия. Хроники дают пищу для ума, а великие книги услаждают сердце.

Шахиншах Ардашир Папакан

«У зеркала нет оборотной стороны», – говорят иранцы, когда хотят подчеркнуть отсутствие альтернативы. Но у исторических оценок оборотную сторону найти несложно. Если иранские и прочие дружественные источники придерживались той версии происхождения Ардашира, которая изложена в книге его деяний, то римляне и византийцы старались всячески опорочить основоположника враждебной им династии. У римлян были особые причины для того, чтобы ненавидеть Ардашира, ведь он поступил, словно орел, похитивший добычу (Иран) из-под носа римского льва. Если бы не устроенный им переворот, то римляне могли бы завладеть всеми парфянскими землями (разве что только могли отдать небольшую часть их Армении в качестве платы за помощь).

Вот что пишет об Ардашире византиец Агафий Миринейский, живший в VI веке: «Говорят, что мать Артаксара [Ардашир] вышла замуж за некоего Пабека, совершенно незнатного человека, сапожника по профессии, но хорошо изучившего движение звезд, который легко мог предугадывать будущее. Некий военный человек по имени Сасан, случайно совершая путь по стране Кадусеев, пользовался гостеприимством у Пабека и находился в его жилище. Тот же каким-то образом (думаю, как предсказатель) предугадал, что потомство гостя будет знаменитейшим и известнейшим и достигнет великого счастья. Он печалился и скорбел, что у него нет ни дочери, ни сестры, никакой другой женщины, близкой родственницы, и наконец уступил ему свое ложе и свел его со своей женой, необычайно смело пренебрегая стыдом, променяв бесчестье и позор на предстоящий в будущем жребий. Так родился Артаксар и был воспитан Пабеком. Когда же, став юношей, он весьма храбро захватил царскую власть, тотчас возник спор и жестокая ссора между Сасаном и Пабеком. Каждая сторона хотела назвать его своим сыном. С трудом оба согласились на том, чтобы он действительно назывался сыном Пабека, но рожденным от семени Сасана. Говоря о таком происхождении Артаксара, персы утверждают, что оно истинно и что так записано в царских пергаментах»^[74].

Превращение правителя, пусть и мелкого, в сапожника – ловкий ход, а добровольная уступка жены другому мужчине вообще находится вне оценочных категорий, потому что подобная выдумка покрывает позором и Ардашира, и всех его потомков. Читая исторические хроники, которым большинство людей привыкло верить безоговорочно, нужно понимать, что они писались людьми, а люди бывают пристрастны.

Пора обратиться к реалиям, достаточно с нас легенд. В III веке в Парсе, разделенном на несколько мелких областей, началось возвышение знатного рода Сасанидов. Подробности этого возвышения пересказывать незачем, ибо они туманны и стандартны. Прибирая к рукам все, что можно прибрать, и устраняя тех, кто стоит у него на пути, Ардашир Сасанид становится правителем Парса, что не встретило одобрения у царя Парфии (вернее, того, что от нее осталось) Артабана V. Ибн Джарир ат-Табари^[75] в своей «Истории» приводит послания, которыми обменивались два правителя. Артабан пишет: «Ты вышел из пределов дозволенного и навлек на свою голову кару, о курд^[76], рожденный в кочевье курдов. Кто дозволил тебе править, захватывать земли, подчинять их правителей и жителей, кто приказал тебе возвести город?»^[77] Ардашир отвечает: «Ахурамазда сделал меня правителем земель, которые я покорил, и помог мне убить их правителей… Так же я намереваюсь покорить тебя и посвятить твою голову, вместе со всеми владениями, храму огня, который я возвел в Ардашир-Хваррэ».

Покорение Артабана началось с западной области Хузестан, правитель которой не смог оказать значимого сопротивления армии Ардашира. После Хузестана под власть Ардашира перешел Вавилон, а 20 апреля 224 года на поле Ормиздаган, расположение которого нам неизвестно, произошло решающее сражение между войсками Артабана V и Ардашира. Артабан потерпел поражение и погиб – то ли он пал от руки Ардашира, то ли с него заживо содрали кожу.

Торжественное провозглашение Ардашира шахиншахом состоялось спустя 3 года, в марте 227 года. Большинство историков согласны с тем, что оно произошло в Истахрском храме Анахиты, верховным жрецом которого в свое время был Папак, отец Ардашира. Но некоторые склонны верить Фирдоуси, который пишет: «В Багдаде^[78] сел [на престол] великий Ардашир Папакан». Известного нам Багдада в то время еще не существовало, так что слова Фирдоуси надо понимать как «Богом данный столичный город», а столицей Сасанидов был Ктесифон… Но не так важно, где провозгласил себя шахиншахом Ардашир, как то, когда это произошло. Зачем он выжидал 3 года? Логика подсказывает один-единственный ответ. Нужно было уничтожить всех родичей Артабана, которые могли бы претендовать на престол – любой из парфянских Аршакидов мог стать римской марионеткой. Ну и вообще, прежде чем торжественно провозглашаться правителем, нужно как следует упрочить свою власть. Сделав это, Ардашир I совершил поход на восток, во время которого, по сообщению ат-Табари, дошел до внешних, то есть восточных пределов Хорасана. Правители древних государств Кушана, Турана и Мукрана^[79] продемонстрировали Ардаширу свою покорность. Отличительной чертой Ардашира стала замена местных правителей своими родичами, так дом Сасанидов стал наиболее влиятельным кланом в государстве и влияние это не столько основывалось на власти шахиншаха как таковой, сколько на том, что у него повсюду были свои верные люди.

Закончив с востоком, Ардашир обратился к западу. Греческий историк Геродиан, современник Ардашира, пишет в своей «Истории императорской власти после Марка»^[80] о том, что Ардашир непрестанно совершал набеги на Римскую Месопотамию, забирая все, что принадлежало римлянам, вплоть до людей и скота. Правивший в то время император Александр Север попытался заключить союз с Ардаширом, но тот ответил вызывающим образом. Он прислал к римлянам посольство из 400 человек, одетых в дорогие одежды и украшенных золотом, которые сказали Александру следующее: «Шахиншах Ардашир повелевает римлянам оставить Сирию и всю Азию персам, ибо эти земли – персидские наследственные владения». Александр поступил с посольством довольно мягко – выслал на поселение во Фригию, а затем стал готовить поход против Ардашира. В 231 году, спустя год после обмена послами, около 70 000 римских воинов перешли границу… С переменным успехом и перерывами война тянулась до начала сороковых годов III века. Римская империя уже была не та, что прежде. Она вступила в период упадка, который закончился в 395 году распадом на Западную и Восточную части.

Во внутренних делах Ардашир делал ставку на единство власти и религии. «Арабский Геродот» Али аль-Масуди^[81] сохранил для нас политическое завещание Ардашира его сыну и преемнику Шапуру: «О, сын мой! Знай, что религия и власть есть два брата и один из них не может обойтись без другого. Религия составляет основу власти, а власть является защитницей религии. Не имеющее основы обречено на гибель, точно так же, как и не имеющее защиты».

При Ардашире разрозненные зороастрийские течения были объединены в целостное каноническое учение. Заодно были упразднены родовые храмы местных правителей, в которых горели их «личные» священные огни. Власть Ахурамазды едина и безгранична, точно так же, как и власть шахиншаха, которого он поставил над людьми, и никто не осознает опасности сепаратизма лучше того, кого сепаратистские тенденции привели к вершинам власти.

Ардашир I умер в 240 или 241 году. Ему наследовал сын Шапур. Единых правил престолонаследия, по которым власть наследует старший сын, в то время не было и поэтому каждый шахиншах старался еще при жизни назначить своего наследника, сделав его соправителем. Правило было только одно – шахиншахом мог быть только Сасанид.

Имя Ардашира стало у иранцев нарицательным для обозначения мудрого и сильного правителя. Но, как известно, в калепаче сахар лишний^[82]. Если сравнить с Ардаширом остандара^[83], то получится приятный комплимент, а вот по отношению к цирюльнику подобное сравнение будет выглядеть издевкой.

Устройство Сасанидского Ирана

Верховная светская власть в государстве Сасанидов принадлежала шаханшаху, а духовным руководителем был мобедан мобед – верховный жрец. Из надежной опоры престола жрецы очень скоро превратились в конкурирующую силу, претендующую и на светскую власть. Большинству сасанидских правителей приходилось считаться с мобедан мобедами, а также с иранской знатью, в которую входили шахрдары, марзбаны, виспухры и вузурги. Выше всех стояли шахрдары, владетельные правители областей (цари), находившиеся в вассальном подчинении Сасанидам. Следом за ними шли наместники-марзбаны. 7 самых родовитых семейств назывались виспухрами. Виспухры занимали наиболее важные государственные должности, причем это право передавалось по наследству. Низшей категорией знати были крупные землевладельцы-вузурги. Ардашир I старался расставлять на ключевые посты верных ему людей, но эта мера не гарантировала вечного спокойствия в государстве, ибо все меняется, и времена, и люди. А вот передача должностей по наследству и сосредоточение в руках знати крупных земельных владений были чем-то вроде мин замедленного действия, подложенных под престол шахиншаха. В идеальном крепком государстве вся земля должна быть сосредоточена в руках правителя (подданные получают землю только на время, в качестве платы за службу) и назначение чиновников любого ранга должно обуславливаться их способностями и волей правителя, а не наследственными привилегиями.

Среднепоместное и мелкопоместное дворянство называлось «азадами» («свободными [людьми]»). Азады преимущественно несли военную службу, из них формировалась несокрушимая сасанидская тяжелая кавалерия, называемая клибанарией. Боевые кони и доспехи стоили очень дорого, а каждый воин снаряжал себя сам, так что клибанарием мог быть только состоятельный человек.

Свободные иранцы – жрецы, знать, воины, чиновники и азады – не платили податей. К податному сословию относились крестьяне, ремесленники и торговцы. Крестьяне отдавали за предоставленную им землю определенную часть урожая, торговцы платили с оборота, а у ремесленников налогом облагался произведенный товар (производство всегда легче контролировать, чем продажи). Кроме этого, существовал и подушный налог, который платили и мужчины, и женщины трудоспособного возраста. Положение налогоплательщиков осложняли дополнительные поборы, вводимые ради наживы местными властями. Центральная власть пыталась бороться с местными злоупотреблениями, но эффект таких действий можно охарактеризовать известным выражением «все равно, что воду в ладонях носить».

Ардашир I разделил иранское общество на четыре сословия, согласно Авесте – жрецы-асраваны, воины-артештараны, писцы-дибхераны (чиновники и люди умственного труда), а также крестьяне-вастриошаны и ремесленники-хутухшаны. Категорий пять, но две последние составляли одно низшее сословие. Торговцы приравнивались к ремесленникам, в чем была определенная логика. Отдельную группу составляли рабы, которых рассматривали не как людей, а в качестве домашнего скота.

Сасанидская армия

Важнейшим родом сасанидских войск (так же, как и парфянских) была кавалерия, тяжелая и легкая, вооруженная луками. Сила кавалерии заключалась в хорошо отлаженном взаимодействии двух ее частей. Тяжелые конники наносили сокрушительные удары, а легкие своими обстрелами приводили врага в смятение, мешали производить маневры и добивали бегущих. Однако не стоит думать, что сасанидская пехота не имела большого значения. Конечно же имела, ведь кавалерия может действовать не везде, в гористой местности толку от нее мало. Пехота была представлена лучниками, пращниками, копейщиками и щитоносцами, которые обеспечивали защиту первым трем категориям сомкнутыми шеренгами своих больших щитов. Кроме того, имелось подобие инженерных войск, которые строили и обслуживали военные машины (баллисты, катапульты и т. п.), а также выполняли различные земляные работы и наводили мосты. В других государствах для подобных работ использовались не воины, а поденщики или рабы, но иранцы одними из первых создали вспомогательные военные отряды. У соседей это сформировало неверное представление о том, что иранцы используют всю свою пехоту для тяжелых работ. Так, например, византийский историк VI века Прокопий Кесарийский в трактате «Война с персами» приводит слова, с которыми обращаются к своим воинам византийские полководцы Велисарий и Гермоген: «Пусть не пугает вас многочисленность врага [персов], не следует обращать на это внимания, ибо вся их пехота представляет собой скопище несчастных крестьян, которые следуют за войском только для того, чтобы подкапываться под стены, снимать доспехи с убитых и прислуживать воинам. Потому у них нет никакого боевого оружия, а свои огромные щиты они используют только для защиты от неприятельских стрел и копий».

На слонах при Сасанидах не только воевали, но и охотились. Устрашающий вид, устрашающий рев и нечувствительность к стрелам были неоспоримыми достоинствами слонов, но и недостатков у них тоже хватало – высокая цена, высокая стоимость содержания, склонность к панике. Ножи или топоры на длинных рукоятях, которыми вооружались погонщики слонов, служили не для поражения врагов, а для убийства впавшего в бешенство животного. Поражал врага лучник или пращник, сидевший позади погонщика. На крупных слонах могло размещаться и более двух человек. Надо сказать, что еще Александр Македонский лишил слонов ореола непобедимости: стойкие македонские фаланги оказались для них непреодолимым препятствием. Примечательно, что парфяне почти не использовали боевых слонов, а вот при Сасанидах эта практика возродилась. Возможно, причина кроется в более тесных торговых связях с Индией, откуда поставлялись слоны. К месту можно вспомнить приведенный выше отрывок из «Всеобщей истории» Полибия, касающийся битвы при Рафии. Полибий пишет о том, что в бою индийские слоны лучше африканских (и это при том, что африканские слоны крупнее).

Возникновение Манихейства

Создатель нового религиозного учения, которого звали Сураиком, происходил из знатной семьи. Оба родителя его принадлежали к роду Аршакидов. В двенадцатилетнем возрасте Сураику было ниспослано откровение свыше: «Ты избран для того, чтобы исправить обычаи, но пока еще ты мал и не следует тебе обращаться к людям». Дело было в 228 году, а в 240 году Сураику было дозволено начать проповедовать новое учение.

В историю Сураик вошел под прозвищем Мани, которое в переводе с греческого означает «дух», а его учение называется манихейством.

Все совершается в положенное время. Если бы Мани родился бы на одно или два столетия раньше, то его проповеди, скорее всего, не нашли бы отклика у иранцев. Однако в III веке в народе начало расти недовольство зороастризмом, не самим учением как таковым, а его жрецами, которые из духовных наставников превратились в угнетателей, давно свернувших с пути Добра. Разумеется, никакого откровения свыше Мани не получал, он просто хотел «исправить обычаи» посредством внедрения новой религии.

Манихейство представляет собой синкретическое религиозное учение, первоначально составленное из христианских и зороастрийских элементов, к которым впоследствии, по мере проповедования Мани в северо-западной Индии (там он, вообще-то, и начинал свою деятельность), добавилось кое-что из буддизма. Основу манихейства составляет так называемое гностическое христианство, в котором личное познание Бога ставится выше всего прочего (самого учения, традиций и религиозных институтов).

Мани написал 10 религиозных трактатов: 9 – на арамейском языке, а 1 – на среднеперсидском. Он заострял внимание на том, что в отличие от своих предшественников‑апостолов является прямым передатчиком божественного учения и оговаривал, что это учение не должно впоследствии подвергаться искажению (это было весьма мудро, поскольку при желании все можно исказить до прямой противоположности).

Добру и Злу зороастрийцев Мани противопоставлял Свет и Мрак, которые не имели между собой никаких связей. Воплощением света является Бог Отец, которого называют так, потому что он создал все сущее, в том числе других богов, а те, в свою очередь, создали ангелов… Свет расположен над Мраком, греховным и полным зла. Изначально Свет и Мрак были разделены границей, которая не позволяла им смешиваться. Но Мрак решил завладеть Светом и нашел способ преодолеть границу. Праведный человек после смерти уходит к Свету, а неправедного забирает Мрак… Желающие углубиться в сущность манихейства могут сделать это с помощью других источников, потому что вкратце эту сущность не пересказать, уж очень она сложная – воображение у Мани было замечательное.

Северо-западная Индия, прилегавшая к восточным границам Ирана, была выбрана для начала проповеднической деятельности не случайно. Новое учение было нужно «обкатать» где-то на окраине, набрать некоторое число последователей, а уж затем выступать в столице. Проведя в Индии около года, Мани вернулся в Иран. Со временем его известность распространилась настолько, что он удостоился внимания шахиншаха Шапура I, сына Ардашира. Шапур благосклонно воспринял учение Мани, приблизил пророка к себе и разрешил ему проповедовать дальше. Скорее всего, Шапур хотел сделать из манихейства нечто вроде противовеса набирающему силу зороастризму. Сын Шапура Ормизд I, ставший шахиншахом в апреле 273 года, продолжил политику покойного отца в отношении манихейства. Но Ормизд умер на втором году правления, а его брат и преемник Бахрам (Варахран) I оказался рьяным приверженцем зороастризма (Бахрама можно было понять, иногда одна прочная опора выгоднее двух послабее).

Встреча с Бахрамом, состоявшаяся в январе 276 года, закончилась для Мани плохо. Его заковали в кандалы и бросили в темницу, из которой он уже не вышел – то ли умер от истощения, то ли былказнен. Отрубленную голову Мани выставили над городскими воротами Гондишапура^[84].

Манихейство получило распространение на Востоке среди китайцев, уйгуров и некоторых других народов, но к XV веку оно было полностью вытеснено исламом, буддизмом или даосизмом.

В Иране Мани помнят как основоположника иранской живописи. До нас дошли только иллюстрации в рукописях, но есть сведения, что он создавал и более крупные произведения, вплоть до первых иранских фресок.

Йездигерд I – Шанхиншах-Грешник

В истории любого народа есть идеальные правители, обладающие великими достоинствами, и есть их противоположности, у которых вместо достоинств одни лишь недостатки. Идеальным Сасанидом считается Ардашир-основатель, а худшим из Сасанидов – Йездигерд I, правивший с 399 по 420 год. В истории того периода много тумана, но можно предположить, что предшественник и старший брат Йездигерда Бахрам IV был убит в результате заговора знати.

К началу V века опоры государства Сасанидов изрядно расшатались. Среди знати распространились сепаратистские настроения, которые поддерживали зороастрийские жрецы, стремившиеся не к Добру, а к власти. Сам по себе распад государства был невыгоден духовной знати, но, с другой стороны, ей было выгодно любое ослабление власти шахиншаха. Можно сказать, что государство Сасанидов оказалось на грани раскола, для предотвращения которого Йездигерду I пришлось приложить много усилий. Любое своеволие, любое неподчинение приходилось карать строго и неукоснительно, вследствие чего Йездигерд I предстает в хрониках жестоким тираном. А «грешником» или «вероотступником» его прозвали из-за действий, направленных на ограничение власти зороастрийского духовенства.

Для правильной оценки личности «жестокого вероотступника» нужно учесть два обстоятельства. Первое – Йездигерду приходилось быть решительным, этого требовала сложившаяся обстановка. Второе – историю пишут образованные люди, многие из которых принадлежат к светской или духовной знати или же находятся на содержании у знати. Если знать недовольна правителем, то историки выставят его монстром. Для пущей объективности можно было бы сравнить мнения разных сторон, но, к сожалению, собственных историографов у Йездигерда I не имелось.

«Слабым местом» Йездигерда стало то, что его высшие сановники были представителями знати и потому способствовали укреплению власти шахиншаха лишь до тех пределов, которые были выгодны им. Сасанидские правители не додумались до простого решения, которому следовали представители Османской династии – надо было возвышать сторонних людей, целиком и полностью зависевших от расположения и воли правительства, а иранскую знать держать на расстоянии. Стремление Йездигерда к упрочению центральной власти его сановники использовали в собственных интересах. Выходило так, что ослабляя одни кланы, шахиншах тем самым усиливал другие. «Волы вертят головами, а повозка остается на том же самом месте», – говорят в подобных случаях иранцы.

Кончина Йездигерда, умершего в 420 году, окружена покровом тайны. Согласно легенде, шахиншаха убил волшебный водный конь, выскочивший из озера в тот момент, когда Йездигерд, совершавший поездку по стране, проезжал мимо. Серьезные историки, такие, например, как Прокопий Кесарийский, сообщают что шахиншах умер от некоей болезни. Но борьба Йездигерда с иранской знатью позволяет предположить, что смерть шахиншаха стала результатом заговора. В пользу этой версии свидетельствует и убийство старшего сына Йездигерда Шапура, который в 415–420 годах был правителем Армении. Узнав о том, что отец находится при смерти, Шапур срочно прибыл в Ктесифон и был там убит. Престол перешел к некоему Хосрову, представителю боковой ветви династии Сасанидов, но с этим не согласился другой сын Йездигерда по имени Бахрам, которого поддерживали правители Лахмидского царства, существовавшего в то время на северо-востоке Аравии.

Предание, которое сохранил для нас Фирдоуси, гласит, что Бахрам с арабским войском смог занять Ктесифон, но не стал поступать традиционным образом – казнить Хосрова как узурпатора. Он решил устроить выборы, в которых приняли участие 30 кандидатов, из них в конечном итоге остались только сам Бахрам и Хосров. Прекрасно сознавая, что знать будет не на его стороне (но зачем вообще тогда понадобилась эта затея с выборами?), Бахрам предложил оригинальный способ состязания – венец правителя положили между двумя львами, и победить должен был тот, кто сможет его забрать. Расчет делался на то, что немолодой Хосров не сможет справиться с таким заданием. Так и вышло. Хосров отказался подходить ко львам, а Бахрам забрал венец. Хосрова он отпустил с миром и богатыми дарами (трагические судьбы отца и брата явно научили Бахрама дипломатии).

Шахиншах Бахрам V прославился не победами над врагами, а искусной охотой на онагров, за что получил прозвище «Гур»^[85]. В «Шах-наме» Бахраму Гуру уделено довольно много внимания.

Мужи! – сказал Бахрам. – Вам приходилось
Познать судьбы и милость, и немилость.
Мы все – рабы, а бог для всех един,
Он, только он – законный господин.
Я горе прогоню, добро посею,
Я не позволю действовать злодею^[86].

Если уж говорить начистоту, то делами правления Бахрам V совершенно не занимался, и его можно понять, ведь охотиться гораздо приятнее, чем править. Не чурался Бахрам и других удовольствий, таких как пышные застолья и отдых в обществе женщин. Всеми делами в государстве заправлял вузург-фрамадар^[87] («великий владыка») Михр Нарсе, возвысившийся еще при Йездигерде. Будучи рьяным приверженцем зороастризма, Михр Нарсе организовал гонения на христиан, которые спровоцировали войну с Византией, начавшуюся в 421 году. Эта война, длившаяся около года, закончилась «вничью».

Смерть Бахрама V так же туманна, как и смерть его отца. Вроде бы он провалился в глубокую яму вместе со своим конем во время охоты, но нельзя исключить и того, что шахиншах был убит заговорщиками из числа придворных.

Армения в составе государства Сасанидов

В 387 году, в правление шахиншаха Шапура III, Великая Армения, служившая «яблоком раздора» между Римом и государством Сасанидов, была разделена ими между собой. Западные и восточные окраины были присоединены к владениям сторон, а центральные армянские земли стали владениями вассальных правителей. В целом иранские приобретения вчетверо превышали римские, но люди имели бо́льшую ценность, чем земли, ведь земля без людей никакой прибыли не дает. Армянские князья-нахарары больше тяготели к христианскому Риму, нежели к языческому Ирану. Многие из них вместе со своими людьми переселились в Западную (Римскую) Армению, так что Шапуру III пришлось проявить дипломатичность. Он сделал правителем Иранской Армении аршакидского князя Хосрова, известного как Хосров IV, и обратился к ушедшим нахарарам с призывом вернуться обратно, который был ими услышан.

Хосров практически сразу показал свой характер, управляя делами своего царства без оглядки на шахиншаха Шапура, а когда тот попытался призвать своего вассала к порядку, решил заключить союз с императором Восточной Римской империи Аркадием. В 392 году Шапур бросил Хосрова в темницу и поставил правителем Восточной Армении его брата Врамшапуха. В 414 году после смерти Врамшапуха шахиншах Йездигерд I вернул Хосрова на армянский престол, но тот вскоре умер, после чего Йездигерд усадил на армянский престол своего сына Шапура, о котором уже было сказано выше. Можно с уверенностью предположить, что возвращение Хосрова на престол было всего лишь прелюдией к воцарению Шапура. Многолетнее заключение сильно подорвало здоровье Хосрова и было ясно, что долго он не протянет.

В 428 году, при Бахраме V, Иранская Армения стала марзпанством – пограничной провинцией, управляемой шахским наместником. Разумеется, армянские князья (да и не только князья) восприняли это изменение негативно, поскольку оно означало полную утрату самостоятельности, к тому же часть земель армянского царства были включена в состав соседних областей. Перцу в похлебку добавило активное насаждение зороастризма, развернувшееся при сыне Бахрама Йездигерде II, который, в отличие от своего отца, активно интересовался государственными делами и в укреплении своей власти, подобно Ардаширу-основателю, полагался не только на меч, но и на религию. Прежде христиане воспринимались сасанидскими правителями в качестве неопасных для государства иноверцев. Однако после того, как римский император Константин Великий легализовал христианство и дал толчок его превращению в господствующую религию империи, христиан в Иране стали рассматривать как потенциальных пособников враждебного Рима. С точки зрения логики расчет на то, что зороастризм сможет крепко привязать Армению к Ирану, был верным, но следовало учитывать и разные другие обстоятельства, и, что самое важное, распространять зороастризм мягким, ненасильственным путем.

Дело было не только в зороастризме, но и в значительном повышении налогов, и в ущемлении прав армянской знати, и в объявлении персидского языка государственным… Йездигерд II слишком сильно полагался на своего ставленника марзпана Васака Сюни, принадлежавшего к одному из наиболее влиятельных армянских родов. Но Васак не смог предотвратить восстание, которое вспыхнуло в сентябре 449 года. Искрой, от которой быстро загорелась вся Армения, стала попытка превращения одной из армянских церквей в зороастрийское капище. Византийский император Маркиан не поддержал восстание, так что армянам пришлось надеяться только на себя. Лидером восставших стал спарапет^[88] (верховный главнокомандующий армянским войском) Вардан Мамиконян.

26 мая (но, возможно, что 2 июня) 451 года на Аварайрской равнине близ города Маку^[89] произошло сражение между повстанцами во главе с Варданом Мамиконяном и иранским войском под командованием военачальника Мушкана Нисалавурта. О силах нет достоверных данных. Армянские историки пишут о 65 000 (или около того) армян и 200 000 иранцев. Но простой анализ реалий того времени показывает, что Йездигерд II не имел возможности выставить против мятежных армян 200 000 войско. Ему же и границы нужно было охранять, и резерв держать на случай очередной войны с Византией или северными кочевниками. Скорее всего, силы были примерно равны, но качественный перевес был на стороне иранцев, поскольку значительную часть армянского войска составляли плохо обученные ополченцы. На стороне Нисалавурта тоже воевали армяне – Васак Сюни, который сначала примкнул к восставшим, но затем откололся от них, и несколько его сторонников.

Армянское войско было разгромлено, Вардан Мамиконян пал на поле битвы, но большой пользы от победы не было, поскольку уцелевшие армяне укрылись в труднодоступных горных убежищах и совершали оттуда вылазки. Нисалавурт понадеялся на помощь Васака Сюни, но тому не удалось склонить соотечественников к повиновению. Полное покорение Армении заняло бы много времени и привело бы к разорению страны, поэтому Йездигерд II пошел на уступки, разрешив армянам беспрепятственно исповедовать свою веру. Зороастрийская экспансия прекратилась, чтобы возобновиться при сыне Йездигерда II Перозе (Фирузе), который пришел к власти в 461 году. Ответом на это стало новое восстание, вспыхнувшее в 481 году. После трехлетнего противоборства преемник (то ли сын, то ли брат) Пероза I Балаш был вынужден заключить с армянами договор, по которому христианство признавалось государственной религией Армении, а армянским князьям возвращались в полной мере их наследственные права, в том числе и право занимать высшие должности в марзпанстве. Все участники восстания получили прощение. Ни одного зороастрийского храма в марзпанстве не осталось. Формально считается, что победил шахиншах, поскольку армянские князья в очередной раз признали сасанидский сюзеренитет, но на самом деле победили армяне, вернувшие свой жизненный уклад в старое, привычное русло.

Эфталиты, они же Белые Гунны

Еще большей проблемой, чем непокорные армяне, были кочевники-эфталиты, которых некоторые византийские авторы, например Прокопий Кесарийский, называли «белыми гуннами». Эфталиты спустились в степи Средней Азии с Алтая и к середине V века создали обширное государство, простиравшееся от восточных пределов Сасанидской державы до пустыни Такла-Макан^[90]. Эфталиты были родственными ираноязычными племенами, но вели себя при этом совсем не по-родственному.

В 470 году Пероз I собрался усмирять эфталитов, но в результате попал в плен к их правителю Хингиле. Свобода обошлась шахиншаху очень дорого – пришлось уступить эфталитам часть своих территорий и признать себя данником Хингилы. Согласно преданию, Хингила потребовал от Пероза поклониться ему до земли, но хитроумный Пероз нашел способ избежать унижения. Он согласился поклониться на рассвете, когда за спиной правителя эфталитов будет находиться солнце, то есть отдал почесть солнцу, а не Хингиле.

В 483 году, несмотря на наличие мирного договора, Пероз предпринял новый поход против эфталитов. Разные авторы по-разному объясняют мотивы шахиншаха, но ясно, что ему хотелось взять реванш. Эфталиты заманили иранскую конницу во главе с шахиншахом в заранее вырытый ров и перебили тех, кто уцелел при падении. Про такое говорят: «Лучше три раза умереть, чем один раз испытать такой позор» – какие-то презренные кочевники играючи расправились с правителем могущественной державы! Одним разгромом войска дело не закончилось. Эфталиты забрали Маргиану^[91], и преемнику Пероза Балашу пришлось выплачивать им дань.

Каваду I, который сменил Балаша на престоле, эфталиты помогли в противоборстве с его братом Замаспом, узурпировавшим власть в 498 году. Пока шахиншах Пероз собирал деньги для выплаты контрибуции, Кавад находился в заложниках у Хингилы, и давнее знакомство помогло ему договориться с правителем эфталитов. Разумеется, помощь была оказана не бесплатно – за возвращенный престол Кавад заплатил областью Чаганиан^[92].

В начале шестидесятых годов VI века шахиншах Хосров Ануширван заключил союз против эфталитов с правителем Тюркского каганата^[93] Муканом. Иран вернул себе ранее отданные территории, а тюрки заняли остальную часть государства эфталитов.

Маздакизм

Еще в конце III века возникло ответвление манихейства, вскоре оформившееся в самостоятельное религиозно-философское учение, известное под названием маздакизма. Название было образовано не от имени бога Ахурамазды, как можно подумать, а от имени некоего Маздака, возглавившего приверженцев этого учения в конце V века. Что же касается основателя, то им был зороастрийский жрец Зардушт^[94] из города Фесы, потому изначально маздакизм назывался Зардуштакан. В основе маздакизма лежала все та же борьба между светлым Добром и темным Злом, но главным его отличием было стремление к установлению всеобщего равенства. Бог сотворил людей равными, следовательно, любое неравенство противоречит его установлениям. Такова была основная идея маздакизма, способствовавшая его распространению среди простонародья.

Маздаку удалось склонить на свою сторону шахиншаха Кавада. Подыскивая альтернативу зороастризму, Кавад не очень-то вникал в суть, иначе первая встреча с шахиншахом закончилась бы казнью Маздака. Но Кавад, судя по всему, умом не блистал. Он назначил Маздака мобеданом мобед (!) и поначалу благосклонно смотрел на то, как Маздак «обновляет» зороастризм, приводя его в соответствие со своими взглядами. Более того, под влиянием Маздака шахиншах согласился устроить бесплатную раздачу зерна бедноте. Такая практика существовала. Правители подкармливали народ в голодные времена, чтобы не остаться без подданных, но Маздак инициировал раздачу не по необходимости, а из альтруистических соображений. Народ истолковал происходящее следующим образом: если уж сам шахиншах делится с нами своим добром, то богачи должны следовать его примеру, и если они не хотят так поступить, то придется им помочь. Начались грабежи и погромы, которые очень скоро приобрели массовый характер. Помимо «честного раздела имущества» восставшие распускали гаремы, иначе говоря, выгоняли на улицу всех живущих там женщин, обрекая их тем самым на нищету. Это тоже считалось восстановлением справедливости. Почему богачи имеют по несколько жен и наложниц, в то время как бедняк и одну жену не может прокормить? И вообще, если имущество нужно делить поровну, то и женщины должны быть общими.

Кавад оказался в положении глупца, который собрался зарезать курицу, но отрезал себе руку. Ему удалось ослабить знатные роды и жреческую верхушку, но одновременно он ослабил и свою власть. Замена Кавада на его брата Замаспа, о которой было упомянуто выше, была спровоцирована действиями маздакитов. Однако, вернув себе власть, Кавад продолжал покровительствовать Маздаку. Таким образом он наказывал знать, поддержавшую Замаспа. Но заодно со знатью маздакиты разоряли средних и мелких землевладельцев, торговцев, богатых ремесленников. Экономика государства пришла в упадок.

В 528 (возможно, что и в 529) году Кавад I казнил Маздака и его видных последователей, в числе которых был и старший сын шахиншаха Кавус. Многие историки считают, что расправа с маздакитами была инспирирована младшим сыном шахиншаха Хосровом, который убедил отца в том, что попустительство «уравнителям» в конечном итоге погубит государство. Дело было не только в подорванной экономике, но и в ослаблении военной мощи, ведь в тяжелой кавалерии, составлявшей основу сасанидской армии, служили небедные люди. А рядом были такие опасные враги, как Византия и эфталиты…

Хосров I Ануширван – величайший из правителей Ирана

Кавад I умер в 531 году, когда его держава воевала с Византией. В обход старших сыновей Кавуса и Замаспа он назначил своим преемником младшего сына Хосрова, вошедшего в историю как Хосров Ануширван («Обладатель бессмертной души»). На момент воцарения Хосрову было около 18 лет. Даже для того времени, когда люди взрослели рано, молодой шахиншах поражал своими способностями.

Прокопий Кесарийский сообщает, что Кавад предлагал византийскому императору Юстину усыновить юного Хосрова для того, чтобы укрепить его позиции, как преемника отца. «Кавада охватило беспокойство, как бы персы, как только он окончит дни своей жизни, не произвели мятежа против его дома, тем более что он собирался передать власть одному из своих сыновей не без их противодействия. Старшего из его сыновей, Каоса, уже в силу возраста закон призывал на престол. Это отнюдь не было по душе Каваду, и воля отца шла вразрез с правами природы и существующими законами. Закон не позволял вступить на престол второму его сыну Заму [Замаспу], так как он был лишен одного глаза. Ибо у персов нельзя стать царем одноглазому или страдающему каким-либо другим физическим недостатком. Хосрова же… отец очень любил, но видя, что поистине почти все персы восхищены храбростью Зама (был он превосходный воин) и чтут его за другие достоинства, он боялся, как бы они не восстали против Хосрова и не нанесли бы непоправимой беды его роду и царству. Итак, он счел за лучшее прекратить войну с римлянами и уничтожить все поводы к ней при условии, что Хосров станет приемным сыном василевса [императора] Юстина. Только тогда, думал он, будет надежной его власть»^[95].

Юстин отказался, поскольку усыновление давало бы Хосрову возможность претендовать на византийский престол (возможно, что на это и рассчитывал Кавад, а версия, изложенная Прокопием, была всего лишь прикрытием).

Хосров стал шахиншахом державы, стоявшей на краю пропасти. Экономика в упадке, центральная власть в расстройстве, армия слаба, богатые недовольны тем, что шахиншах так долго покровительствовал маздакитам, а бедные недовольны устранением маздакитов… Вдобавок старший брат предъявляет претензии на престол (о степени выраженности этих претензий можно судить хотя бы по дошедшим до нас монетам с профилем «шахиншаха» Кавуса). С Кавусом Хосров расправился быстро, в середине 532 года. В решающем сражении Кавус потерял почти все свое вой- ско, попал в плен и был казнен. Замаспа Хосров сначала не опасался, поскольку у одноглазого брата действительно не было возможности претендовать на престол. По представлениям того времени, правитель должен был быть воплощением совершенства. С некрасивостью или хилым телосложением мирились, поскольку эти недостатки выправляются пышными одеждами и лестью, но при отсутствии конечности, глаза или уха о совершенстве и речи быть не могло. Однако заговорщики из числа придворных вознамерились усадить на престол малолетнего сына Замаспа по имени Кавад. Когда заговор раскрылся, Хосров приказал убить брата и всех его сыновей, но предание гласит, что Каваду удалось спастись. Во всяком случае, Прокопий Кесарийский упоминает о том, что при дворе византийского императора Юстиниана I, правившего с 527 по 565 год, пребывал человек, выдававший себя за Кавада. Император не был уверен в том, что это настоящий Кавад, но тем не менее принял его благосклонно и оказывал большой почет (кто же откажется от «запасного» кандидата на престол враждебного соседнего государства?).

Еще при Каваде I началось упорядочение взимания налогов, которое прежде практически не контролировалось центральной властью. Единых ставок не существовало – они зависели от уровня плодородности почвы, погодных условий и ряда других факторов, но на деле все определяли сборщики на местах. Можно, сославшись на то, что год был неурожайным, взять шестую часть урожая, а можно и в плохой год взять треть, обвинив крестьян в том, что они не прилагали достаточно усердия. Отсутствие контроля порождало множество злоупотреблений. Ставки можно было уменьшить за взятку, часть собранных налогов сборщики оставляли себе, а могли и устанавливать какие-то дополнительные сборы. Вдобавок налоги собирались не в денежной, а в натурной форме, что было крайне неудобно.

Первым делом были составлены подробные кадастры земель, облагаемых налогами. Ставка налога устанавливалась с учетом особенностей, и не могла быть изменена местными чиновниками. К поземельному налогу добавлялся подушный, выплачиваемый мужчинами и женщинами в возрасте от 20 до 50 лет (знать, воины, жрецы и чиновники подушным налогом не облагались). Налоги начали взыматься в денежной форме. Для предотвращения злоупотреблений реестры налогоплательщиков составлялись в двух экземплярах, один из которых отправлялся в столицу. Шахиншах или кто-то из его сановников мог проверить правильность сбора налогов, не выходя из дворца, так как один список оставался в центральном ведомстве, а другой получала местная администрация. Ценным введением стало трехкратное взимание налогов, которые прежде выплачивались один раз в год – понемногу и выплачивать удобнее, и собирать.

Жизнь показала ненадежность иранской знати, а ведь из ее представителей формировались наиболее боеспособные конные отряды сасанидского войска, в котором пехота играла вспомогательную роль. Наладив поступление денег в казну, Хосров приступил к реорганизации армии. Он упразднил должность главнокомандующего армией, возложив эти обязанности на себя, и ввел казенное обеспечение конных воинов, что позволило ему привлечь в армию большое количество небогатых азадов, которые имели желание служить, но не имели возможности снарядиться за собственный счет. На содержание армии теперь уходило больше денег, но зато армия была верной шахиншаху, а спокойствие, как известно, ценится дороже всего. К тому же налоговая реформа обеспечила перманентное поступление денег в казну, так что разорение Хосрову не грозило.

«Вырвать у змеи зубы – это половина дела, нужно еще и отрубить ей голову», – говорят иранцы. «Отобрав» у знати армию, Хосров нанес по ней сокрушительный удар, можно сказать, выбил опору из-под ног. Если прежде держава Сефевидов делилась на родовые наделы и уделы, наместники которых чувствовали себя полновластными хозяевами на своей земле, то отныне держава разделилась на 4 стороны-ку́ста, во главе которых встали назначаемые шахиншахом военачальники-испехбеды, в подчинении у которых состояли гражданские губернаторы-падоспаны. Испехбеды присматривали за падоспанами, а те, в свою очередь, внимательно следили за испехбедами (ведь неспроста же Аллах великий дал человеку два глаза и два уха). Передачу должностей по наследству Хосров формально не отменил, но постановил, что все мало-мальски важные назначения могут совершаться только по приказу шахиншаха. Таким образом, была обесценена одна из важнейших привилегий знати. Были урезаны полномочия вузург-фрамадара (первого министра) – их разделили «на троих» между вузург-фрамадаром, вастриошан-саларом (главным сборщиком налогов) и главным писцом (начальником канцелярии шахиншаха). Что же касается мобедан мобеда, то он мог заниматься только религиозными вопросами без какого-либо вмешательства в светские дела. Хосров устанавливал порядок по принципу: «Птицы должны петь, овцы должны блеять, а лошади – ржать»^[96].

Разумеется, шахиншах-реформатор не оставил без внимания и законодательство. В его полувековое правление вышло несколько сводов законов, единых и обязательных для всего государства. Это позволило в значительной степени «выправить» судебную систему, в которой прежде многие приговоры выносились по усмотрению судей. В народных преданиях Хосров предстает как справедливый правитель, судящий по законам и не делающий ни для кого исключений. Он приказывает отрубить руку родному сыну, посягнувшему на верблюдов чужеземного гостя, предает смерти воина, отобравшего у земледельца связку соломы, и т. п. Трудно судить о том, насколько справедлив был Хосров, но суд при нем стал более справедливым, и подданые это оценили.

«По повелению Хосрова рылись каналы и водоводы, – пишет ат-Табари в “Истории пророков и царей”, – выдавались ссуды владельцам обрабатываемых земель и оказывалась им другая поддержка; приказал он восстановить все разрушенные плотины, мосты и селения, таким образом, чтобы они стали лучше прежнего. А еще он проявлял заботу о всадниках [конных воинах], снабжая конями и снаряжением тех, кто не обладал достатком, и назначил им постоянное содержание. Он установил надзор за храмами, благоустроил общественные дороги и построил на них крепости. Он назначал на должность судей, сборщиков податей и наместников и давал им подробные наставления». Также Хосров покровительствовал наукам и искусствам, и сам он был образованным человеком.

Когда мы садимся играть в нарды, то тем самым поминаем Хосрова Ануширвана, потому что эта игра родилась в Иране в его правление. Предание гласит, что нарды создал сановник Бозоргмехр-и‑Бохтаган, которому Хосров приказал придумать игру, не менее интересную, чем индийские шахматы. При всем уважении к шахматистам нужно сказать, что нарды более интересная игра, поскольку к логике здесь добавлен случай. У нас нет сведений о том, играл ли великий шахиншах в нарды, но в политические «нарды» он играл превосходно. Иногда Хосрову ставят в укор то, что в 540 году он нарушил «вечный мир» с Византией, воевал с ней более 20 лет (до 562 года) и не получил никаких приобретений. Но на это можно посмотреть и с другой стороны – навязав Византии приграничную «войну на изнурение» Хосров обезопасил свою державу от бо́льших бед, которые могла бы причинить Византия. Лучше драться с врагом на пороге, чем в своей спальне, разве не так?

Заключив союз с тюрками, скрепленный женитьбой на дочери тюркского кагана Истеми (которая родила наследника престола Ормизда IV), Хосров смог избавиться от эфталитов, которым платили дань его отец и дед. Правда, теперь приходилось платить тюркам, но с ними были установлены более дружеские отношения, и при необходимости Хосров, как зять кагана, мог рассчитывать на помощь тюрков против Византии. После раздела эфталитского государства граница между Ираном и Тюркским каганатом проходила по реке Амударье.

Сокрушение эфталитов было великим достижением, но не меньшим стало покорение Йемена, произошедшее в 570 году или около того. Йемен был не только сухопутным приобретением, но и «морскими воротами», дающими выход в Красное море и Индийский океан.

Шахиншах Хосров I Ануширван умер в 579 году. Его преемником стал сын Ормизд, в котором текла кровь двух великих правителей – его отца и деда, тюркского кагана Истеми. Происхождение могло помешать Ормизду утвердиться на престоле, поскольку иранцы настороженно относились к тюркам (и время показало, что эта настороженность была обоснованной). Престол Ормизд IV сохранил, но влияние знати в его правление существенно усилилось.

Восстание Бахрама Чобина

«Громкий крик может вызвать камнепад», – говорят иранцы, намекая на то, что необдуманные поступки часто приводят к плохим последствиям. Лучшим полководцем шахиншаха Ормизда IV был Бахрам, сын марзбана Рея^[97] Бахрама Гушнаспа. За высокий рост и тонкое телосложение Бахрама прозвали Чобином («Похожим на древко копья»). Службу свою Бахрам Чобин начинал в телохранителях Хосрова I Ануширвана, иначе говоря, он был человеком доверенным и верным.

В отличие от своего великого отца, Ормизд IV не имел склонности к командованию войсками. Когда в 589 году в Иран вторглись полчища тюрок, заключивших союз с Византией, отражение угрозы было поручено Бахраму Чобину. Бахрам не только разгромил тюркское войско, но и лично поразил стрелой предводителя тюрок Савэ-шаха. Однако, в последовавшей за нашествием тюрок войне с Византией, удача отвернулась от Бахрама, и раздосадованный шахиншах послал ему женскую одежду и прялку, что было тяжелым оскорблением. К оскорблению добавилось обвинение в краже части добычи, захваченной во время разгрома тюрок. Бахрам понял, что добром это не закончится, и в начале 590 года поднял мятеж.

Пока войско Бахрама шло к Ктесифону, заговорщики, возглавляемые братьями одной из жен Ормизда IV, ослепили шахиншаха, что означало низложение, поскольку слепой не мог быть правителем, и усадили на престол своего племянника Хосрова II, получившего второй порядковый номер. При приближении Чобина Хосров II бежал к византийскому императору Маврикию, заклятому врагу Ирана.

Бахрам Чобин состоял в дальнем родстве с Аршакидами, что условно давало ему право на занятие престола. Войдя в Ктесифон, он сначала объявил, что пришел защищать интересы Шахрияра, несовершеннолетнего сына Ормизда IV, но в конечном итоге провозгласил себя шахиншахом Бахрамом VI. Это произошло 9 марта 590 года, но уже летом Хосров II вернулся в Иран с шестидесятитысячным византийским войском. Проиграв решающее сражение, Бахрам бежал в Тюркский каганат, но агент Хосрова убил его там.

Хосров II, получивший прозвище Парвиз («Доброславный») правил долго, до 628 года, и его правление стало последним периодом стабильности в государстве Сасанидов. Начавшаяся в 602 году война с Византией долгое время была прибыльной, военная добыча превышала расходы. Но с 623 года византийская армия начала одерживать одну победу за другой, и очень скоро экономика Ирана оказалась в плачевном состоянии. Положение усугубила расточительность Хосрова Парвиза, который тратил на содержание своего двора и «пускание пыли в глаза» огромные суммы. В начале 628 году старший сын Хосрова Кавад восстал против отца, собиравшегося передать власть другому сыну.

После казни Хосрова Кавад II, прозванный Шируйе («Львенком»), правил недолго: на 8 месяце правления он скончался то ли от дизентерии, то ли от яда. Престол перешел к семилетнему сыну Кавада Арташиру III, вместо которого правили высшие сановники. В 630 году Арташир был убит. Новым шахиншахом провозгласил себя военачальник-узурпатор Фаррухан Шахрвараз, который просидел на престоле всего сорок дней и был убит заговорщиками, которых возглавляла дочь Хосрова II Борандохт (Буран), которую Фаррухан Шахрвараз взял в жены для закрепления своих прав на престол.

Борандохт стала первой женщиной-правительницей в иранской истории. Впрочем, некоторые историки считают, что она исполняла регентские обязанности до совершеннолетия ее племянника Йездигерда III, ставшего последним правителем Сасанидского Ирана, который в середине VII века завоевали арабы.

Йездигерд III был сыном Шахрияра, которого родила Хосрову II его любимая жена Ширин. Предание гласит, что Хосрову II предсказали: «Царство твое прекратится при внуке твоем, у которого будет какой-то телесный изъян». Ради спасения державы шахиншах повелел держать всех своих сыновей взаперти, подальше от женщин. Однако Ширин устраивала своему сыну Шахрияру встречи с женщиной, которая родила Йездигерда. Узнав о рождении внука, Хосров захотел на него посмотреть. Когда шахиншах увидел, что одна нога внука искривлена, то приказал убить его, но Ширин спасла Йездигерда и отослала подальше от двора в Истахр.

«Хосров и Ширин»

В течение 16 лет, с 1175 по 1191 год, великий поэт Низами Гянджеви писал поэму о любви шахиншаха Хосрова Парвиза к христианке Ширин (у Низами она армянка, но вообще-то принято считать, что Ширин имела арамейское^[98] происхождение).

Сюжет таков. Во время восстания Бахрама Чобина Хосров бежит в Армению, влюбляется в Ширин, племянницу армянской правительницы Мехин Бану. Ширин отвечает Хосрову взаимностью, однако по политическим соображениям – ради возвращения престола – он вынужден жениться на византийской принцессе Мариам…

Воздвигла Мариам Хосрову пышный трон.

Тем троном был Иса^[99] к зениту вознесен.
Но пусть владычества достиг он, словно клада, —
Подруги не было, – и где была услада?
Я знаю, радости он знал от Мариам,
Но дух летел к другой, неистов и упрям.
То с чашей горькою стенал он: «Где ж удача?»,
То чашу сладкую пригубливал он, плача,
То сердцу говорил: «Чем жар твой возбужден?
Любовь тебе мила иль падишахский трон?
Любовь и царство! Нет, им не ужиться рядом!
Иль к царству устремись,
иль к сладостным отрадам»^[100].

В Ширин влюблен зодчий Ферхад, искусный мастер, который «с искусною киркой, склонясь к кремнистой глыбе, начертит птицу он, сидящую на рыбе». «Плач Ферхада от любви к Ширин» и «Спор Хосрова с Ферхадом» многие ценители считают лучшими главами поэмы. Поняв, что Ферхад не откажется от своей любви, Хосров пытается отвлечь его долгой и тяжелой работой – приказывает пробить проход сквозь гору Бисутун («вся гора – гранит»). Ферхад соглашается с условием (да, в легендах и поэмах подданные осмеливаются ставить условия правителям), что Хосров откажется от любви к Ширин. Работа идет быстро, Хосров понимает, что конец близок и тогда пускается на хитрость – сообщает Ферхаду о смерти Ширин.

Когда в Ферхадов слух метнули вестью злою, —
С вершины пал Ферхад тяжелою скалою.

После смерти Мариам Ширин соглашается стать женой Хосрова. Во время свадьбы в Ширин влюбляется Шируйе, сын Хосрова от Мариам. Когда Хосров «уже усталый телом», решает удалиться в храм и посвятить остаток жизни служению огню, власть переходит к Шируйе. С Хосровом-затворником остается только Ширин, которая заботится о нем. Однажды ночью коварный Шируйе поражает Хосрова мечом. Тот умирает тихо, опасаясь разбудить спящую рядом Ширин. Шируйе сватается за Ширин, но та убивает себя кинжалом в гробнице Хосрова.

Евагрий Схоластик, бывший правой рукой патриарха Григория Антиохийского, в своей «Церковной истории» приводит письмо, написанное Хосровом патриарху в 593 году. В частности, Хосров пишет о Ширин, которую он считает своей законной женой, несмотря на то, что она исповедует христианскую веру, и упоминает о беременности Ширин. Оригинала письма в нашем распоряжении нет, но нет и оснований для того, чтобы заподозрить почтенного антиохийского законоведа, управителя патриархии, во лжи по столь незначительному для него поводу. Да и сам Низами ссылался на некую рукопись, найденную им в Пероз-Кавате^[101] и положенную в основу сюжета.

При всей своей историчности поэма «Хосров и Ширин» является художественным произведением, причем не просто классическим, а образцовым. Газели^[102] Низами безукоризненны и бесподобны, а повторы придают тексту особую экспрессивность. Читателю начинает казаться, что он слышит голос автора.

Главной темой поэмы является не любовь, как принято считать, а духовно-нравственное преобразование Хосрова под влиянием его любви к Ширин. Из человека, склонного проводить время в увеселениях, он превращается в аскета, имеющего целью одно – «огню служить, как праведный мобед». Когда-то Хосров был способен погубить своего счастливого соперника при помощи лжи, а в старости он добровольно уступает власть сыну, которого сам же называет «отвратительным» и «страшным».

История любви Хосрова к Ширин изложена и в «Шах-наме». У Фирдоуси Хосров влюбляется в красавицу Ширин еще до восшествия на престол, затем забывает о ней, но при новой встрече с красавицей любовь снова овладевает его сердцем. Соперников у Хосрова нет, препятствием на пути становятся вельможи, выступающие против женитьбы шахиншаха на девушке низкого происхождения, однако Хосрову удается их переубедить.

В 1343 году золотоордынский поэт Кутби явил миру тюркский вариант поэмы «Хосров и Ширин», а другой тюрок – Алишер Навои в 1484 году представил свой вариант этой истории под названием «Фархад и Ширин», где Фархад выступает как сын могущественного китайского хакана (кагана). Хорошая история подобна прекрасному узору, который каждый ковродел воплощает по-своему.

Глава четвертая. Иран под властью арабов

Падение государства Сасанидов

Саад, сын Ваккаса, послан был Омаром
Сломить Иран решительным ударом.
Шах Йездигерд, услыша весть войны,
Стал собирать войска со всей страны.
Тогда Хурмузда сын, воитель славный,
Был полководцем шахской рати главной.
Исполнен знаний, доблести и сил,
Рустама имя этот муж носил.
Испытан в битвах, окружен почетом,
Он был к тому ж великим звездочетом.
Мобедов он повез в поход с собой,
Держал совет, пред тем, как выйти в бой.
То там, то тут врагам отпор давал он;
Так тридцать месяцев провоевал он.
Вот у селения Кадисийи
Пред боем он стянул войска свои.
Сперва светила неба вопросил он,
Расположенье звезд определил он.
Сказал себе: «Сражения исход
Сегодня чести нам не принесет».
Когда ему глагол судьбы открылся,
За голову он в ужасе схватился.
И с болью сердца обо всем, что знал,
В письме последнем брату написал…^[103]

Согласно преданию, в 629 году Пророк Мухаммед отправил послание Хосрову II, в котором призывал его принять ислам, но Хосров не внял призыву и разорвал послание. Узнав об этом, Пророк сказал: «Аллах разорвет государство Хосрова так же, как Хосров разорвал мое письмо».

Арабы начали вторгаться в пределы державы Сасанидов при преемнике Пророка, первом праведном халифе^[104] Абу-Бакре, который правил с 632 по 634 годы. Абу Бакр завещал своему преемнику Умару продолжить завоевание Сирии и Месопотамии.

Арабам противостоял последний сасанидский шахиншах Йездигерд III, внук Хосрова Парвиза. Разоренное войнами государство дополнительно ослабляли внутренние распри, а Йездигерд был слабым правителем и не мог изменить положение дел в лучшую сторону. Собственно, он только сел на престол, но сам не правил. Реальная власть находилась в руках испехбеда Хоросана^[105] Рустама («Хурмузда сын, воитель славный, был полководцем шахской рати главной»).

Решающее сражение между арабами и сасанидским войском под командованием Рустама произошло в декабре 636 года у южномесопотамского города Кадисия (до нашего времени не сохранился). Предводителем арабов был опытный полководец Саад ибн Абу Ваккас, один из десяти наиболее уважаемых сподвижников Пророка Мухаммеда.

Соотношение сил складывалось в пользу иранцев, у которых было 40 000 воинов и около 30 боевых слонов. Численность арабов, по различным оценкам, варьируется между 20 000 и 30 000. Историки пишут о том, что обе армии простояли друг перед другом не то 2, не то 4 месяца, но вряд ли «противостояние» было столь длительным (одно снабжение провизией чего стоило). Да и чего так долго ждать? Любые переговоры можно было закончить в две недели.

Если версия с длительной «прелюдией» вызывает сомнения, то продолжительность сражения известна достоверно – 4 дня. Иранцы устрашали арабов слонами, а арабы иранцев – верблюдами. К обеим сторонам подошло подкрепление, но в течение 3 дней ни арабам, ни иранцам не удавалось добиться значимого успеха. Исход сражения решил сильный западный ветер, который буквально засыпал сасанидских воинов песком и пылью. Арабы воспользовались моментом и ударили в центр иранцев. Рустам погиб в бою, а еще арабы захватили «Деравш Кавани» – штандарт династии Сасанидов, сшитый из леопардовых шкур и богато украшенный драгоценными камнями.

К вечеру 4 дня иранцы отступили.Близ Вавилона разрозненные уцелевшие отряды собрались вместе и были снова разгромлены арабами, которые начали захватывать сасанидские земли, одновременно успешно воюя и против Византии.

Весной 642 года Йездигерд III предпринял последнюю попытку спасения своего гибнущего государства, стянув в Нехавенде^[106] все силы, которые только смог собрать. Арабские историки писали о 60 000, 100 000 и даже 150 000 воинов, но вдумчивый анализ показывает, что шахиншах не мог собрать более 30 000. Но важно не количество, а то, что после трехдневного сражения арабы взяли Нехавенд, после чего захват оставшейся части державы Сасанидов был делом времени. В 650 году арабское завоевание Ирана завершилось взятием ожесточенно сопротивлявшегося Истахра. Согласно широко распространенной (но вряд ли достоверной!) легенде, предводитель арабов Абдаллах ибн Амир был настолько разгневан понесенными потерями, что поклялся убивать персов до тех пор, пока кровь не потечет из-под ворот Истахара. Когда арабы устали убивать, они пошли на хитрость: начали поливать улицы города водой, которая смешалась с кровью и наконец-то потекла из-под ворот. Собственно, для истребления сопротивляющихся арабам не нужны были ни клятвы, ни особые поводы. Подход повсюду был единым – покорившимся без сопротивления не причиняли зла, только облагали данью, а сопротивляющихся истребляли. Принявшие ислам считались равными арабам (разумеется, определенная дискриминация имела место), а иноверцы ежегодно выплачивали джизью, выкуп за сохранение жизни или в более мягкой формулировке – плату за защиту. Джизьей облагались достигшие зрелости мужчины, размер ее зависел от имущества плательщика и варьировался от 12 до 48 дирхамов (чтобы было понятнее – от 47 до 188 граммов серебра). Арабские слова «харадж» и «джизья» происходят от иранских слов «хараг» (поземельный налог) и «гезит» (подушная подать). Налоговую систему, как и многое другое, арабы заимствовали у иранцев.

Склоняясь к принятию ислама, большинство иранцев выбирали шиизм^[107], признающий законными правителями имама Али и его потомков, а не правящих Ираном халифов. К шиизму иранцев привели оппозиционные настроения. В целом, при арабах народу жилось лучше, чем при Хосрове II, который для пополнения казны отбирал последнее из наипоследнейшего, но дело было не столько в обстоятельствах, сколько в том, что арабы были чужаками, а иранцы привыкли считать себя хозяевами на своей земле. Недаром же говорится, что «наказание отца и наказание судьи – два разных наказания». При всех своих многочисленных недостатках, Хосров II был законным иранским правителем и, как мы можем судить по преданиям и поэмам, память о нем в народе осталась добрая. Арабы же при всех своих достоинствах оставались чужаками даже для тех, кто обращался в их веру. Сложные отношения между Ираном и арабским миром, существующие в наше время, не следует сводить к одним лишь противоречиям между шиизмом и суннизмом, в первую очередь это противостояние иранцев арабам, уходящее своими корнями в VII век.

Что же касается Йездигерда, то он был убит под Мервом^[108], в который его не пустили. Свита разбежалась, шахиншах остался один и попросил какого-то мельника спрятать его на мельнице. Тот согласился, но ночью зарезал спящего гостя, раздел-обобрал и бросил голое тело в арык. По другой версии, укрывшегося на мельнице шаха убили его же воины, перешедшие на сторону арабов. Но так или иначе, жизнь Йездигерда оборвалась под Мервом, где митрополит Илия^[109] построил ему небольшой мавзолей, не столько из уважения к поверженному властителю державы, сколько в память о его бабке-христианке Ширин.

Сын Йездигерда III Пероз, унаследовавший от отца только титул шахиншаха, но не престол, бежал в Китай, где сам он и его сын Нэрсе признавались в качестве законных властителей Ирана, но танский император Гао-цзун^[110] не стал начинать войну в защиту их прав, его интересы не простирались столь далеко.

Иран под властью Омейядского Халифата

С 661 по 750 год арабский халифат назывался Омейядским халифатом по правящей династии или Дамасским халифатом по месторасположению столицы. Омейядский халифат продолжил завоевательную политику Праведного халифата. Халифат делился на провинции, которыми управлял назначаемый халифом наместник, державший в своих руках военную, гражданскую и религиозную власть. При Омейядах родилась известная поговорка: «Я – здесь, халиф – в Дамаске», которую употребляют, когда хотят подчеркнуть силу своей власти. Халиф тоже сочетал в своем лице светскую и духовную власть. Он был главой халифата и заместителем Пророка Мухаммеда. Такое положение способствовало укреплению центральной власти, которая не может быть слабой в государстве, ведущем активную завоевательную политику.

Большая часть земель халифата считались собственностью халифа, который раздавал земли родственникам и приближенным. Вода тоже принадлежала халифу, а без орошения в Передней Азии мало где можно обойтись. Владение землей и водой было основой власти халифов. Параллельно существовала и частная собственность на землю, называемая мульк.

Земля облагалась хараджем. Размеры этого налога зависели от ряда причин и время от времени менялись, но в среднем харадж составлял от ¹/⁵ до ¹/⁴ урожая (к месту можно вспомнить, что Хосров II в конце своего правления забирал половину). На первых порах харадж, как и джизья, взимались только с иноверцев, а мусульмане платили ушр – десятину, но со временем харадж начал взиматься и с земель, купленных мусульманами, и с тех, чьи владельцы приняли ислам. Одновременно с этим новообращенных мусульман перестали освобождать от уплаты джизьи. Такие меры были вынужденными, поскольку массовое принятие ислама покоренными народами сильно уменьшило поступления в казну, но в конечном итоге они вызвали недовольство, приведшее в 750 году к переходу власти в руки династии Аббасидов, потомков Аббаса ибн Абд аль-Мутталиба, дяди Пророка Мухаммеда^[111]. Налоги взимались в смешанной форме – деньгами и натурой. Арабы пока еще не достигли того уровня, для которого предпочтительны денежные выплаты податей, и часто предпочитали натуральные продукты (продовольствие, шерсть, ткани, скот, рабы и др.) деньгам. Одной из отрицательных черт арабского владычества стало ношение крестьянами-налогоплательщиками свинцовых бирок с указанием места проживания. Эти бирки, называемые печатями, помогали контролировать уплату налогов. Печати снимались после полного расчета с казной, а при наступлении нового срока платежей навешивались вновь. Иранцы всегда отличались высокой щепетильностью и чувством собственного достоинства. Печати, низводящие человека до положения заклейменной скотины, воспринимались как оскорбление, но уклонение от их ношения было чревато нежелательными последствиями – наказанием или же обращением в рабство, которое у арабов сохранялось вплоть до второй половины ХХ века^[112].

Арабы занимали все ключевые должности, а в помощниках у них и на ролях «менеджеров среднего и низшего звеньев» выступали иранцы. Прекрасно понимая, что на лояльность завоеванных народов особо рассчитывать не стоит, арабы активно заселяли покоренные земли. Этим они отличались от римлян, которые уповали только на свои гарнизоны, но лучше, когда вместе с воинами на новые территории переселяются их жены и дети, так формируются опоры власти. Вот показательный пример: в 672 году в Нишапур^[113] было переселено около 50 000 арабских семей. Переселенцам (в основном это были семьи воинов и чиновников) бесплатно выдавались земельные наделы, а зачастую и жилища. Разумеется, поселенцы-завоеватели не пользовались любовью у местных жителей и при любом восстании страдали первыми. Но при всей разобщенности переселенцы и местные жители влияли друг на друга, взаимно перенимая традиции и ценности.

Иранцы, принявшие ислам, переходили под покровительство какого-либо из арабских племен в статусе мавла^[114]. Иначе говоря, новообращенные мусульмане-инородцы оставались в зависимости от арабов, да вдобавок с начала VIII века продолжали платить те же налоги, что и прежде. Такой подход ограничивал распространение ислама на завоеванных землях. При Омейядах большинство иранцев продолжало исповедовать зороастризм.

Имам Хусейн ибн Али

Имам Аль-Хусейн ибн Али ибн Абу Та́либ, младший сын Али и Фатимы, внук Пророка Мухаммеда, является самым почитаемым мучеником у мусульман-шиитов. В память о его трагической смерти Иран ежегодно погружается в траур на первые 10 дней месяца мухаррам^[115], завершающийся поминовением Хусейна в день его трагической гибели, а 20 числа месяца сафар^[116] отмечается день страдания имама Хусейна. Кроме того, 11 мухаррама в Иране считается Днем памяти погибших и пропавших без вести на войне.

Гробница Хусейна в Кербеле^[117] стала для шиитов вторым по значимости местом паломничества после Мекки и Медины. Имам Садык^[118] сказал: «Воистину, горесть в день [гибели] Хусейна больше, нежели во все другие дни» и объяснил, почему так. Было пятеро очищенных полным очищением, и когда умер Пророк, утешением для людей остались Фатима, Али, Хасан^[119] и Хусейн. Когда погибла Фатима, люди радовались тому, что остались Али, Хасан и Хусейн. Когда от руки убийцы пал Али, утешением праведных остались имамы Хасан и Хусейн. Когда погиб имам Хасан, люди обратились к Хусейну, но когда погиб и он, то вышло так, будто бы все пять Очищенных погибли одновременно, поскольку имам Хусейн был наследником остальных и напоминанием о них. Поэтому траур по нему сильнее.

Когда в 680 году умер халиф Муавия, которому уступил власть имам Хасан, его преемником стал сын Йазид, молодой и легкомысленный любитель праздных развлечений. Имам Хусейн, сын Али, и Абдаллах ибн Зубайр^[120] отказались присягать Йазиду и отбыли вместе со своими семьями из Дамаска в Мекку, жители которой почитали Хусейна как имама и сына Али. Куфа^[121] и Басра^[122] были готовы выступить против Йазида, так сообщали послания, которые Хусейн получал из Куфы. Хусейн направил в Куфу своего двоюродного брата Муслима, поручив ему собрать вокруг себя сторонников, и сам стал готовиться к отъезду. Когда Хусейн был в пути, верный Омейядам наместник Басры и Куфы Убайдаллах ибн Зийад запугал тех, кто примкнул к Муслиму, а самого его обезглавил и отправил голову халифу Йазиду. Узнав о гибели Муслима, Хусейн все же решил идти в Куфу несмотря на то, что с ним было около сотни человек, а войско Убайдаллаха исчислялось тысячами…

Почему Хусейн принял столь нелогичное, на первый взгляд, решение? Праведные не сворачивают с избранного пути, полагаясь на волю Аллаха. Тем, кто его сопровождал, Хусейн разрешил выбирать: идти с ним или вернуться обратно. Некоторые вернулись, рядом с имамом остались только вернейшие из верных.

Куфийцы, совсем недавно отправившие Хусейну два мешка посланий, не откликнулись на его призыв. Убайдаллах выставил против Хусейна и 80 его спутников 5 000 войско, однако, несмотря на столь большую разницу в силах, сражение растянулось на несколько часов, поскольку отряд Хусейна сражался ожесточенно, а воины Убайдаллаха не проявляли особого энтузиазма, сознавая, что поступают неправедным образом. Но, тем не менее, куфийцы победили. Голову Хусейна привезли в Куфу и бросили к ногам Убайдаллаха ибн Зийада, который отправил ее халифу.

Имам Хусейн погиб, но мученическая смерть стала победой, а не поражением. Шииты почитают Хусейна как величайшего праведника, отдавшего жизнь ради торжества справедливости.

Одной из жен Хусейна была дочь последнего сасанидского правителя Йездигерда III Джаханшах, известная также как Шахрбану (дочь шаха). Шахрбану родила Хусейну сына Али – четвертого шиитского имама Зейн аль-Абидина. Согласно легенде, перед последней битвой имам Хусейн дал Шахрбану своего коня и отправил ее в Иран, на родину. В Рее враги устроили Шахрбану западню. Не видя пути к спасению, смелая женщина поскакала на гору, которая разверзлась и поглотила ее. Снаружи осталась только небольшая часть одежды Шахрбану, послужившая доказательством произошедшего чуда. Сунниты считают, что среди жен имама Хусейна не было шахских дочерей, но у шиитов, в особенности у иранцев, существование Шахрбану не вызывает сомнений.

Востание Абу Мусилима

В середине VII века, в последние годы существования Праведного халифата, среди арабов возникло религиозно-политическое течение, сторонники которого называли себя «аш-Шурат» («меняющимися»), но в истории укоренилось прозвище, данное им со стороны, – «хариджиты» («мятежники»). Со временем хариджиты разделились на множество направлений, но при всех различиях, суть их была одинакова. Хариджиты признавали законными только двух первых халифов – Абу Бакра и Умара ибн аль-Хаттаба, и считали, что среди мусульман должно царить равенство. Выборный халиф может обладать лишь исполнительной властью, а судебная и законодательная власть должна быть в руках совета, состоящего из наиболее уважаемых членов общины.

Изначально хариджитами были только арабы, но с конца VII века к ним добавились представители низших слоев иранского общества. Земледельцев и ремесленников привлекал обещанный хариджитами справедливый раздел имущества и земли. Наибольшее распространение хариджитство получило в восточных областях – Систане^[123] и Хорасане. «Бедняк – это палка в руках богача», – говорят иранцы. «Низовое» движение пытались использовать в своих целях те, кто хотел очутиться на самом верху. В начале VIII века представители фамилии Аббасидов, ведущие свое происхождение от дяди Пророка Мухаммеда Аббаса ибн Абд аль-Мутталиба, стали готовить свержение Омейядов. Как родственники Пророка, Аббасиды имели преимущество перед Омейядами, происходившими от халифа Муавии, сына богатого купца. Простому народу Аббасиды обещали справедливое правление и снижение налогов, а иранскую знать привлекали возможностью занятия высоких постов, на которые при Омейядах назначались только арабы.

Одним из лидеров антиомейядского восстания, завершившегося сменой правящей династии, был иранец Абу Муслим (Абд аль-Рахман ибн Муслим аль-Хурасани), предположительно, уроженец Мерва. Абу Муслим был рабом, получившим свободу от главы дома Аббасидов имама Ибрагима ибн Мухаммеда. В 745 году имам Ибрагим отправил Абу Муслима, которому на тот момент было немногим за двадцать, в Хорасан для подготовки восстания. Хорасан, с точки зрения Аббасидов, был привлекателен не только широким распространением хариджитства, но и тем, что там проживало много представителей южноаравийского племени йеменитов («бану кальб»), которых омейядские наместники сильно притесняли. Расчет оправдался. В свое время йемениты Хорасана восстали, и местным властям пришлось воевать на два фронта – против них и против Абу Муслима.

Цветом восстания Абу Муслима, начавшегося в июне 747 года, стал черный – цвет знамени Аббасидов. Ставка Абу Муслима находилась в селении Махуван^[124], превратившемся в столичный город. Абу Муслим вел себя не как вождь повстанцев, а как полноценный правитель, он организовал в Махуване все необходимые институты, от дивана^[125] до стражников, охранявших порядок. Все, кто служил (начиная с воинов), получали жалованье.

Вот интересная деталь – будучи освобожденным рабом, Абу Муслим неохотно принимал к себе рабов, опасаясь, что это может вызвать недовольство их бывших хозяев. Он оставлял лишь тех, кто наотрез отказывался возвращаться обратно, причем держал их отдельно, чтобы они лишний раз не мозолили глаза свободным людям. Так что совершенно неверно сравнивать Абу Муслима со Спартаком, а также говорить о том, что его восстание носило антиарабский характер, оно было исключительно антиомейядским, не более того.

Абу Муслим действовал решительно и успешно. В конце 747 года он взял Мерв, в 748 году захватил Нишапур и Тус, а в 749 году дважды разбил крупные силы омейядского халифа Марвана II. В конце 749 года представитель династии Аббасидов Абу-ль-Аббас ас-Саффах был провозглашен халифом в Куфе, но это была еще не окончательная победа, поскольку у Марвана оставалось 30 000 войско, но Абу Муслим разгромил его 25 января 750 года в сражении на берегах реки Большой Заб^[126].

При Аббасидах Абу Муслим стал наместником Хорасана и занялся противоположным делом. Если раньше он руководил восстанием, то теперь подавлял восстания, которые вспыхивали то здесь, то там (власть Аббасидов утвердилась не сразу). Большая популярность Абу Муслима в народе, а особенно в военной среде, вызвала обеспокоенность у второго аббасидского халифа аль-Мансура, пришедшего к власти в 753 году и известного, прежде всего, как основатель Багдада. Отчасти в беспокойстве, появившемся у аль-Мансура, был виноват сам Абу Муслим, который не проявлял к халифу должного почтения, в частности напоминал о том, что Аббасиды пришли к власти благодаря его стараниям.

В ноябре 754 года Абу Муслим подавил мятеж Абдаллаха ибн Али, дяди халифа аль-Мансура, и захватил богатую добычу, по поводу которой между Абу Муслимом и халифом возник конфликт. В начале 755 года Абу Муслим предстал перед аль-Мансуром, чтобы выслушать претензии в свой адрес, и был убит прямо на глазах у халифа. Тело его сбросили в Тигр, чтобы окончательно стереть память о нем. Не исключено, что известная иранская пословица, гласящая, что «нельзя полагаться на ум дурака, щедрость скупца и благодарность араба», родилась после убийства Абу Муслима.

Легенды об Абу Муслиме легли в основу народного иранского романа «Кисса-и Абу Муслим» («Кисса^[127] о Абу Муслиме»). В народных преданиях Абу Муслим предстает защитником народа и выразителем его чаяний.

Иран под властью Аббасидского Халифата

Разумеется, Аббасиды не выполнили своих обещаний, касавшихся улучшения положения простого народа. Кто же, будучи в здравом уме, станет уменьшать свои доходы? Более того, со временем налоговое бремя возросло. Обманутые люди, сражавшиеся не столько за Аббасидов, сколько за облегчение своей участи, поднимали восстания, которые подавлялись с крайней жестокостью. Аббасиды, пришедшие к власти в результате мятежа, хорошо понимали, каких бед может натворить пожар, если его сразу же не погасить.

А вот иранская знать получила желаемое от Аббасидов, которые видели в ней одну из опор своей власти, и потому назначали иранских феодалов на высокие посты, прежде доступные только арабам. Примером может служить хотя бы Халид ибн Бармак, занимавший при первых трех аббасидских халифах должности наместника различных провинций, главы военного дивана и дивана хараджа, а также визиря. Джафар Бармакид, известный всему миру по сказкам «Тысяча и одной ночи», был внуком Халида ибн Бармака. Сановники-чужеземцы были удобны тем, что они не могли претендовать на верховную власть в халифате, в отличие от представителей знатных арабских семей.

Кстати говоря, возвышение Бармакидов было недолгим. В 803 году Джафар Бармакид был казнен по приказу халифа Харуна ар-Рашида, его отца и братьев бросили в тюрьму, а их имущество конфисковали. Формальной причиной репрессий стала любовная связь Джафара с сестрой халифа Аббасой (вполне возможно, что и выдуманная), но на самом деле халифа обеспокоило чрезмерное усиление семейства Бармакидов, которым приписывали намерение отторгнуть от халифата его восточные области – Хорасан и Среднюю Азию, для того чтобы создать там самостоятельное государство.

Первый аббасидский халиф ас-Саффах собирался перенести столицу из «омейядского» Дамаска в Куфу, но в конечном итоге отказался от этой мысли, поскольку Куфа после восстания Абу Муслима считалась очагом вольнодумства. Преемник ас-Саффаха халиф аль-Мансур решил, что столицей должен стать город без прошлого, и в 762 году основал Багдад, который называли «Мединат ас-салам» («Город мира»).

Аббасиды кардинально перестроили халифат. Прежде всего, была упрочена центральная власть. К прежде существовавшим ведомствам-диванам добавились новые, а заодно была налажена связь между диванами и провинциями для того, чтобы все дела на местах велись по единому стандарту. Глазами и ушами халифа на местах были сахиб-бериды, начальники почтовых ведомств и их заместители наиб-бериды. Этим чиновникам наблюдение за происходящим было вменено в обязанности, но в дополнение к ним повсюду имелись тайные агенты, так что халиф, не выходя из своих покоев, мог получить исчерпывающее представление о состоянии дел в любом уголке своего государства.

Изначально арабское войско состояло из племенных отрядов, усиленных ополчением-мавали, набранного из мусульман на местах. При Аббасидах ополчение вышло на передний план – наместники областей набирали при необходимости определенное число воинов, которые снаряжались за свой счет. В это ополчение входили и арабские отряды, но теперь они уже не доминировали на общем фоне.

Для охраны халифа и его родичей была создана халифская гвардия, в которую в первой половине IX века начали комплектовать из рабов, преимущественно тюркоязычных, ибо своим соотечественникам халифы не были склонны доверять. Численность гвардии составляла около 4 000 человек, что давало возможность использовать ее не только для охраны халифа, но и для подавления бунтов.

Был и еще один род войск – отряды добровольцев‑мутатаввийя, поступавших на службу к наместникам. Благодаря высокой мотивации, направленной на то, чтобы выслужиться и заработать побольше, добровольцы ценились довольно высоко и в военной иерархии стояли между гвардией и ополченской армией. Но был у них и довольно большой недостаток – добровольцы считали своим покровителем не халифа, а наместника, который взял их на службу. По сути, отряды мутатаввийя были личным войском наместников.

Наряду с государственными землями, были земли мульк, принадлежавшие местным землевладельцам (дехканам) на правах безусловной наследственной собственности. В VIII–IX вв. стала складываться еще одна категория феодальной собственности на землю и воду – вакф. Это – собственность мусульманских религиозных и благотворительных учреждений. Вакфные земли и недвижимости нельзя было продавать и отчуждать.

По своей принадлежности земля делилась на принадлежащую халифу, наследственные земли-мульк, с которыми владелец мог делать все, что угодно, служебные наделы-икта, предоставляемые пожизненно или на время службы, и вакфные земли, переданные халифом или каким-то другим лицом религиозным или благотворительным организациям (вакф, будь то земля или недвижимое имущество, нельзя было ни продавать или же отчуждать иным образом, но он мог быть отдан в бессрочную наследственную аренду). Количество слуг халифа росло и каждый из них получал на кормление доход со своего икта. Система икта «поедала» земли, принадлежавшие халифу. При помощи различных ухищрений пожизненная собственность превращалась в наследуемую. Переход земель в руки подданных ослаблял центральную власть двояким образом. С одной стороны, казна получала меньше доходов, а с другой – росло количество крупных землевладельцев, которым богатство давало ощущение независимости. Часть земельных владений халифа переходила в мульк без ухищрений и уловок, халифы имели обыкновение раздавать земли подданным в качестве награды.

Центральная власть постепенно ослабевала, а на местах поднимал голову сепаратизм, которому способствовала кадровая политика халифата. Видные представители местной знати считались наиболее предпочтительными кандидатурами для назначения на высшие должности в провинциях. Свои лучше управляют своими, разве не так? Наместники постепенно перетягивали ковер под себя^[128], и к концу IX века большинство из них считалось с халифом лишь номинально.

Государство Тахидиров

Тахириды, возвысившиеся в восточных пределах халифата, считали себя потомками легендарного Рустама. Их род принял ислам в конце VII века, после чего его представители стали занимать должности правителей низового уровня. Один из Тахиридов по имени Тахир поддержал аль-Мамуна, сына Харун ар-Рашида, во время мятежа, поднятого им против единокровного брата халифа аль-Амина^[129]. В 821 году халиф аль-Мамун назначил Тахира наместником Хорасана. Тахир «отблагодарил» халифа тем, что исключил поминание его имени на пятничном богослужении в главной мечети Мерва, хорасанской столицы. Вскоре после этого Тахир скоропостижно скончался, и все были уверены в том, что его отравили по повелению халифа. Скорее всего, так оно и было, но халиф, бывший всего лишь бледной тенью своего отца, не рискнул выступить против родственников Тахира. Более того, он назначил его сына Тальха ибн Тахира наместником Хорасана.

Потомки Тахира не повторяли его ошибки. Они исправно поминали халифа во время богослужений, оказывали ему все положенные почести, отправляли в казну сколько следует из собранных налогов… но в остальном правили без оглядки на Багдад. Фактически Тахириды превратили Восточный Иран в независимое государство, и халифам, власть которых постепенно слабела, приходилось с этим мириться.

Ибн Абу Тахир Тейфур^[130] в своей «Истории Багдада» приводит знаменитое письмо-наставление, написанное Тахиром ибн Хусейном своему сыну Абдаллаху ибн Тахиру, правившему Хорасаном с 828 по 844 год и заслуженно считающемуся лучшим правителем из дома Тахиридов. Письмо это может считаться актуальным и в наши дни. Тахир советует сыну взимать налоги по справедливости, не делая поблажек ни знатным, ни богатым, ни своим родственникам, не налагать на народ чрезмерных повинностей и вообще одинаково соблюдать законы по отношению ко всем подданным, потому что справедливость порождает довольство, а от довольства происходит спокойствие.

В 873 году, при внуке Абдаллаха Мухаммеде ибн Тахире, правителе слабом и недалеком, Хорасан был присоединен к более могущественному государству Саффаридов.

Государство Саффаридов

Основателем династии Саффаридов был Якуб ибн Лейс, выходец из города Карнин, расположенного между Заранджем и Бостом^[131]. Название государства отражает занятие его основателя, который в самом деле был медником^[132]. Судя по всему, занятие ремеслом не устраивало Якуба, потому что в середине IX века он примкнул к нерегулярным ополченцам-айярам Салиха ибн аль-Надра, объявившего себя независимым правителем древнего города Боста^[133], разрушенного в 1220 году Чингисханом (от халифата откалывались не только провинции, но и отдельные города). Перипетии судьбы в 861 году сделали Якуба самопровозглашенным наместником Систана, после чего он начал прибирать к рукам соседние земли.

Рассказывают, что когда в 873 году Якуб явился в Нишапур к Мухаммеду ибн Тахиру и потребовал от него уступки владений, то Мухаммед (тоже бывший сепаратистом) потребовал от Якуба предъявления письменного повеления халифа и знамени, которое вручалось наместникам областей при назначении. «Вот тебе повеление и знамя!» – воскликнул Якуб, выхватывая из ножен меч.

На пике своего могущества государство Саффаридов, точнее, государство Якуба, поскольку преемников у него не было, занимало всю территорию современного Афганистана, две трети Пакистана, три четверти Ирана, больше половины Таджкистана, треть Туркмении и южную часть Узбекистана. Право на управление своими владениями Якуб купил у халифа аль-Мутамида^[134] за 50 золотых и серебряных идолов, которые формально предназначались для унижения неверных. Халифу предлагалось бросить их под ноги молящимся в мечети Аль-Харам, но на деле были обыкновенной взяткой.

Другой бы на месте Якуба был бы рад узакониванию своей власти над столь обширным регионом и удовольствовался бы достигнутым, но, как известно, «голодный ест до тех пор, пока еда не полезет обратно». В начале 876 года Якуб пошел на Багдад. 8 апреля его войско было разгромлено армией халифа в битве у города Дейр аль-Акул, находившегося на подступах к столице халифата. Раненый Якуб бежал и умер спустя 3 года в Гондишапуре, который к тому времени из просвещенного города, основанного в 271 году шахиншахом Шапуром I, превратился в захолустное селение.

Правление Якуба ценно тем, что он вернул иранскому языку статус официального государственного языка после двухвекового господства арабского.

Государство Саманидов

В начале VIII века в Мерве появился некий Саман-худат^[135], чье происхождение туманно. Вроде бы он происходил из помещиков селения Саман, которое находилось в Балхе^[136]. Саман-худат вошел в доверие к наместнику Хорасана, принял ислам и, как можно предположить, получил от наместника какую-то должность. Четверо его внуков (Нух ибн Асад, Ахмад ибн Асад, Яхья ибн Асад и Ильяс ибн Асад) помогли халифу аль-Мамуну подавить восстание сепаратиста Рафи ибн Лейса, собиравшегося отколоть от халифата юго-восточную часть современного Узбекистана, за что были назначены наместниками Самарканда, Ферганы, Шаша^[137] и Герата.

В 875 году халиф аль-Мутамид назначил (точнее, вынужден был назначить) Насра ибн Ахмада^[138] правителем Мавераннахра^[139]. При Исмаиле Самани (Исмаиле ибн Ахмаде), младшем брате Насра ибн Ахмада, который правил с 892 по 907 год, государство Саманидов достигло пика своего могущества. Помимо Мавераннахра, Саманиды правили Хорасаном и прилегающими к нему областями.

Расположение на пересечении торговых путей и успешное противостояние набегам кочевников, обеспечившее столетие мирной жизни, способствовали расцвету государства Саманидов. Бухара, в которую Исмаил Самони перенес столицу из Самарканда, стала «Багдадом на востоке», иначе говоря, по уровню культурного развития сравнялась со столицей халифата, а в чем-то и превзошла ее. Новоперсидский язык и новоперсидская литература родились при Саманидах, которые считали себя потомками легендарного Бахрама Чобина, то есть чистокровными иранцами, и потому всячески содействовали развитию иранской культуры.

С середины X века государство Саманидов начало приходить в упадок. Причина была старой, как мир – борьба за власть, перевороты и сепаратистские тенденции. К концу Х века государство Саманидов распалось. В Хорасане стала править тюркская династия Газневидов, а Мавераннахр захватили тюрки-караханиды^[140]. В 1003 году последний саманидский правитель Исмаил Мунтасир, поддерживаемый тюрками-огузами^[141], начал войну за возвращение Мавераннахра, но терпел одно поражение за другим и погиб в начале 1005 года. Его смерть стала «окончательным концом» государства Саманидов.

В государстве Саманидов жил Абу Абдуллах Джафар ибн Мухаммед Рудаки (860–941) – основоположник литературы на новоиранском языке, которого заслуженно называют «отцом иранской поэзии». До нас дошла всего 1 000 двустиший-бейтов из 180 000, сложенных Рудаки (так, во всяком случае, гласит предание). Но недаром же говорится, что «крупинка золота – все равно золото, а не медь». Мастера слова узнаешь и по одному двустишию…

В благоухании, в цветах пришла желанная весна,
Сто тысяч радостей живых вселенной принесла она.
В такое время старику нетрудно юношею стать,
И снова молод старый мир, куда девалась седина!
Построил войско небосвод,
где вождь – весенний ветерок,
Где тучи – всадники равны,
и мнится: началась война.
Вот молний греческий огонь,
вот воин-барабанщик – гром,
Скажи, какая рать была,
как это полчище, сильна?^[142]

«Эмир Наср ибн Ахмад Саманид^[143], что был правителем Хорасана, приблизил его [Рудаки] к себе, отчего пришло к нему счастье и богатство, так, что лучшего и желать было нельзя, – сообщает Садид ад-Дин Ауфи^[144] в своем “Собрании рассказов”. – Рассказывают, что у него было 200 рабов, а число верблюдов в его караване доходило до 400. После него ни один поэт не достигал таких благ и могущества».

Государство Алидов

На территории Табаристана (область на южном побережье Каспийского моря) с 864 года существовало государство Алидов^[145], основанное аль-Хасаном ибн Зейдом, одним из потомков Али. В 900 году это государство было присоединено к государству Саманидов, но действия саманидского наместника спровоцировали крестьянское восстание, которое возглавил алид Хасан ибн Али, по прозвищу аль-Утруш («Глухой»). Слуха Хасан лишился по вине правителя Хорасана Мухаммеда ибн Абдаллаха аль-Худжистани, который бросил его в тюрьму и подверг жестокому бичеванию.

В конце 913 года Хасану аль-Утрушу удалось утвердить свою власть над Табаристаном, которым он правил до своей смерти, наступившей в 917 году. Родственники аль-Утруша боролись за власть до 928 года, когда в Табаристане захватил власть Мердавидж ибн Зийар, предводитель отрядов горцев‑дейлемитов,^[146] состоявших на военной службе у Алидов.

Государство Зийаридов

К началу X века под властью Алидов оставалась только часть Западного Ирана. После утверждения своей власти над Табаристаном, Мердавидж ибн Зийар, человек решительный и жестокий, приступил к завоеванию южных земель. Он рассчитывал захватить Багдад и восстановить иранское государство в его былых пределах, но не успел этого сделать, поскольку был убит своими приближенными в начале 935 года. На тот момент его владения на юге простирались до Шираза^[147], а на западе – примерно до современной ирано-иракской границы (до Багдада оставалось совсем немного). После Мердавиджа власть перешла к его младшему брату Вушмагиру, при котором государство сократилось до своих исходных пределов, то есть до Табаристана. Но, тем не менее, Мердавидж ибн Зийар внес большой вклад в окончательное освобождение Ирана от власти халифата, которое завершил один из его бывших военачальников Ахмад ибн Буид.

Предпоследний из Зийаридов Кей-Кавус (Унсур аль-Маали), правивший с 1050 по 1087 год, написал для своего сына Гилян-шаха обстоятельное наставление в прозе под названием «Кабус-наме» («Книга Кавуса»). Кавус учит сына тому, как нужно устроить жизнь, чтобы пройти через все испытания, сохранив достоинство и твердость духа. «Люди не могут обойтись без государственного устройства и порядка, а государственное устройство и порядок без вождя несовершенны, ибо всякий питающийся, проедающий свой хлеб без порядка и справедливости, не знает благодарности к подателю хлеба. А это уже недостаток подателя, что он дал хлеб невеждам и неблагодарным»^[148]. Охват тем весьма широк, начиная с того, как нужно воевать, и заканчивая правилами игры в нарды и шахматы. «Кабус-намэ» можно считать энциклопедией иранской средневековой жизни.

При Гилян-шахе государство Зийаридов было разделено между Газневидами и Буидами.

Государство Буидов

У Мердавиджа ибн Зийара было трое военачальников‑братьев из дейлемитского рода Буидов^[149] – Али, Хасан и Ахмад. Род был незнатным. Отец братьев Абу Шуджа Буид пахал землю и ловил рыбу, но в какой-то момент решил вместе с сыновьями попытать счастья на военной службе у Саманидов. От Саманидов все четверо вскоре перешли к Мердавиджу, который доверял только своим соплеменникам-дейлемитам, и потому у него можно было рассчитывать на скорое возвышение. В конечном итоге братья Буиды возвысились до наместников завоеванных провинций и, разумеется, захотели править самостоятельно, тем более что после убийства Мердавиджа создались крайне благоприятные условия для перекраивания его владений.

Братья действовали сообща, под руководством старшего из них Али ибн Буида, и в этом единстве заключалась их сила. За короткое время Буиды подчинили Западный и Южный Иран. Судьба благоволила к ним. В 945 году халифом стал Абдуллах аль-Мустакфи Биллах, ставленник всесильного амир-аль-умара^[150] Тузуна. Однако вскоре после этого Тузун умер, и позиции аль-Мустакфи сразу же ослабли. Одно из двух – то ли он призвал на помощь Ахмада ибн Буида, то ли тот вошел в Багдад по собственной инициативе, но, так или иначе, в конце 945 года халиф аль-Мустакфи назначил Ахмада на должность амира-аль-умара и даже пожаловал ему такой почетный лакаб, как Муизз ад-Даула («Опора державы»). Фактически Ахмад стал правителем халифата. Заодно халиф признал за Буидами право на все земли, находившиеся в их руках.

Не удовольствовавшись высокой должностью, полученной из рук халифа, Ахмад принял титул султана, главы светской власти, оставив халифу только духовное руководство мусульманами. Фактически он совершил «мягкий» государственный переворот, полностью узаконив ту власть, которой обладал. Таким образом, к началу 946 года Иран полностью освободился от власти арабов. Халиф не мог вмешиваться даже в духовную сферу, поскольку иранцы, бывшие шиитами, не признавали его в качестве духовного лидера. Кончил аль-Мустакфи плохо. В январе 946 года по приказу султана его ослепили и бросили в темницу, где он пробыл до конца своей жизни. Новым халифом султан намеревался сделать шиита, кого-то из представителей рода Алидов, но один из приближенных отговорил его от этого на том основании, что ставленником-Аббасидом управлять будет гораздо легче, а халиф-Алид может представлять большую опасность. Султан внял совету и поставил халифом аббасида аль-Мути Лиллаха, сына аль-Муктадира Биллах, правившего с 908 по 932 год. Нового халифа султан держал в изоляции и на скудном содержании.

«Мало откусить большой кусок, нужно еще и суметь его проглотить», – гласит народная мудрость. Военачальники халифа, а также наместники ряда провинций не желали подчиняться новоиспеченному султану. Однако помощь братьев позволила Ахмаду удержать власть в своих руках. По сути, он был не самостоятельным правителем, а представителем клана Буидов в Багдаде, представителем с широкими полномочиями.

Государство Буидов достигло наивысшего расцвета при Фанна Хосрове, более известном под лакабом Азуд ад-Доуле (Длань державы), сыне Хасана среднего из братьев‑основателей. Азуд ад-Доуле правил с 949 по 983 год. Около 980 года он ненадолго объединил все владения клана Буидов под своей властью и принял титул шахиншаха. Азуд ад-Доуле много строил и, вообще, заботился о благоустройстве государства, а также поощрял развитие ремесел, наук и искусств, но при этом больше внимания уделял арабской литературе, чем той, которая создавалась на фарси.

Шахиншах Азуд ад-Доуле умер в марте 983 года. Трое его сыновей сразу же начали борьбу за отцовское наследство. Не отставали от них и другие Буиды, недовольные тем, что шахиншах установил над ними свою власть. Государство начало распадаться на части. Распаду также способствовал порядок наследования земель в клане Буидов, где после смерти отца каждый сын получал свой удел. Дробление земель между потомками выглядит справедливым, но разъедает государство подобно язве.

Разрозненные владения Буидов стали легкой добычей для воинственных соседей. В 1029 году Махмуд Газневи захватил Рей, Исфахан и Хамадан^[151], а в 1040 году в Иран пришли сельджуки.

Резюме

Во второй половине Х века Иран оказался разделенным между государствами Саманидов и Буидов. Самостоятельным остался лишь окраинный Азербайджан^[152], до которого ни тем ни другим не было особого дела. С 890 по 929 год здесь правила тюркская династия Саджидов, в 941 году к власти пришла дейлемитская династия Саларидов, которую в 979 году сменили Раввадиды, их одни историки считают арабами, а другие – курдами (но, скорее всего, правы первые). Раввадиды некоторое время успешно противостояли натиску кочевников‑сельджуков, но в 1054 году эмиру Вахсудану пришлось признать себя вассалом сельджукидского султана Тогрул-бека. Для воинственных сельджуков вассалитет был всего лишь прелюдией к поглощению. В 1070 году преемник Торгула султан Алп-Арслан упразднил государство Раввадидов и поставил сюда своего наместника.

Глава пятая. Иран под властью тюрков

Газневидское государства

«Если будет на то воля Аллаха, то пастух может стать шахиншахом», – говорят иранцы. Да, все так. История знает много примеров того, как люди низкого происхождения возносились к вершинам власти (последний пример особенно свеж в памяти, поскольку еще и ста лет не прошло)^[153]. Основатель династии Газневидов Алп-тегин был тюркским рабом, купленным для службы в саманидской гвардии, где он дослужился до командующего, а заодно и прибрал к своим рукам власть, пользуясь неопытностью юного правителя Абд аль-Малика I и раздорами в его окружении. В начале 961 года враги Алп-тегина устроили назначение на должность наместника Хорасана, потому что другого способа удалить его из столицы не было. Расчет был на то, что вдали от столицы разделаться с Алп-тегином будет проще. В ноябре того же 961 года семнадцатилетний Абд аль-Малик I скончался, и власть перешла к его младшему брату Мансуру. Алп-тегин отказался повиноваться новому правителю, а тот, в свою очередь, сместил Алп-тегина с должности наместника и весной 962 года послал против него войско, которое Алп-тегин разбил. Можно предположить, что у Алп-тегина не хватало сил для завоевания сасанидского престола, поэтому он удовольствовался тем, что захватил Газни^[154], сверг местного правителя и стал править сам. «Он отличался твердым соблюдением клятв, честностью, отвагой, гостеприимством, набожностью, и, будучи человеком умным, мог дать хороший совет», – писал об Алп-тегине в «Книге о правлении» Низам ал-Мульк, бывший визирем государства Сельджукидов во второй половине XI века. Эти слова дают представление не о самом Алп-тегине, с которым Низам ал-Мульк был знаком лишь поисторическим документам, а о том почтении, с которым относились к Алп-тегину потомки.

В сентябре 963 года, вскоре после захвата Газни, Алп-тегин скончался. Власть перешла к его сыну Абу Исхаку, которому пришлось признать сюзеренитет Саманидов.

Историю Газневидского государства принято отсчитывать с 977 года, когда к власти пришел Себук-тегин, военачальник из бывших рабов, за которого Алп-тегин выдал свою дочь. Себук-тегин стал основателем правящей династии Газневидов и государства, границы которого он расширил на востоке до Инда, на западе – до Кандагара, а на севере – до Балха. Халиф аль-Кадир (точнее, клан Буидов) признал право Себук-тегина на покоренные им земли.

По неизвестным причинам в 997 году, после смерти Себук-тегина, правителем стал его младший сын Исмаил, а старший сын Махмуд получил «в утешение» удел. Махмуд выступил против Исмаила, победил в решающем сражении и в 998 году стал правителем (примечательно, что брата он не казнил, а держал в пленниках до конца его жизни).

Придя к власти, Махмуд сразу же начал завоевательные войны. Он покорил Восточный Иран, южную часть Средней Азии и северо-западную Индию, вплоть до Каннауджа^[155]. Часть территорий Махмуд брал под прямое правление, но обычно довольствовался установлением своего сюзеренитета. Опираясь на гвардию, традиционно набираемую из рабов, и на наемников, Махмуд существенно укрепил свою власть и успешно боролся с таким неизбежным злом, как сепаратизм. Он всячески благоустраивал свою столицу и другие города, способствовал развитию торговли и покровительствовал наукам и искусствам. Будучи тюрком, Махмуд Газневи не был чужд иранской культуре, поскольку мать его происходила из Забулистана^[156], да и в окружении было много иранцев (вспомним хотя бы великого Фирдоуси).

В начале XI века к Махмуду Газневи обратились тюрки-сельджуки, жившие в Мавераннахре, находившемся тогда под властью Караханидов, которые всячески притесняли сельджуков. Сельджуки просили дозволения поселиться в Хорасане, и Махмуд разрешил им это (как говорится, «сам соткал свой саван»). Очень скоро сельджуки начали конфликтовать с местными властями, которые собирали налоги по принципу «одна монета – правителю, две монеты – мне», а затем занялись любимым делом кочевников – начали грабить оседлое население Хорасана, а когда Махмуд попытался их приструнить, подняли восстание (в 1027 году). Махмуд Газневи подавил это восстание с большим трудом, потому что сельджуки были отменными воинами. Подавил, но покончить с сельджуками не смог. Часть их откочевала на север, в прибалхашские степи, а другая часть ушла в Исфахан, находившийся под властью Буидов. В 1029 году Махмуд послал войско в Прибалхашье для усмирения сельджуков, регулярно совершавших набеги на его владения, но эта затея не имела успеха. Для сохранения своего престижа и ради спокойствия Махмуду Газневи пришлось договариваться с сельджукидами, которые согласились формально подчиниться сыну правителя Масуду, который был наместником Рея.

После смерти Махмуда, наступившей в апреле 1030 года, власть перешла к его младшему сыну, которого он успел назначить преемником. В следующем году Мухаммед был свергнут своим старшим братом Масудом, показавшим себя слабым правителем. В 1033 году пожелал отделиться индийский наместник, а пока Масуд воевал с ним, Хорасан подвергся нашествию сельджуков, к которым примкнули другие огузские племена. После ожесточенного сражения, состоявшегося в декабре 1034 года, сельджуки отступили в степи, но вернулись весной следующего года и теперь одерживали победу за победой. К середине 1040 года, после разгрома газневидской армии у крепости Данданакан близ Мерва, тюрки захватили весь Хорасан. В 1043 году под их власть перешли Хорезм и Систан. Теперь Газневиды правили только Пенджабом^[157] и некоторыми прилегавшими к нему территориями.

В 1186 году Газневидское государство пало под натиском Гуридского султаната, таждикского государства, существовавшего на Индийском субконтиненте с 1148 по 1206 год. Его мы касаться не станем, поскольку к истории Ирана Гуридский султанат прямого отношения не имеет.

Сельджуки

Сельджуки были ветвью туркменов, которых тогда называли огузами. Испокон веков они кочевали в бассейне Сырдарьи, но со временем двинулись на запад, потому что в родных степях стало тесно. Разумеется, существует легенда, объясняющая переселение. Согласно ей, Сельджук был сю-баши (главнокомандующим) у верховного правителя огузов Али и пользовался его доверием настолько, что получил высокую должность в возрасте 20 лет или около того. То ли Сельджук влюбился в жену правителя, то ли имел место заговор против Али, в котором Сельджук принял участие, но, так или иначе, ему (а заодно и его сородичам) пришлось спасаться бегством.

Сельджук дал имя своему племени и будущему государству, но больше ничего знаменательного он не совершил. Основателями династии Сельджукидов стали его внуки Тогрул-бек и Чагры-бек. Все началось с Хорезма, который Тогрул-бек отобрал у государства Караханидов. Укрепившись здесь, он с помощью брата Чагры-бека приступил к покорению соседей. Тогрул вел войско, а Чагры-бек правил государством из Хорезма. Сначала был захвачен Хорасан, затем настал черед Балха и Бухары. В 1038 году Тогрул-бек провозгласил себя султаном. Размеры государства Сельджукидов, простиравшегося от индийского Кашмира на востоке до Каспийского моря на западе, давали право на столь пышный титул.

Между 1040 и 1055 годами сельджуки завоевали весь Иран (последним был покорен Азербайджан) и подступили к Багдаду, в котором тогда правил аль-Малик ар-Рахим из клана Буидов, не имевший достаточно сил для сопротивления грозным кочевникам. Войдя в Багдад, Тогрул казнил аль-Малика и вынудил халифа Абдуллаха ибн Ахмад аль-Каима провозгласить его султаном, а впоследствии связал себя с халифом двойным родством. Сначала выдал за него свою племянницу, а затем сам женился на дочери халифа. Родство с потомками Пророка Мухаммеда сильно укрепило позиции Тогрула среди суннитов, к которым относились и сельджуки.

В 1063 году Тогрул умер, успев назначить своим наследником Сулеймана, сына Чагры-бека, скончавшегося 4 годами раньше (сыновей у Тогрула не было). Но вышло так, что власть взял другой сын Чагры-бека – Алп-Арслан^[158], при котором государство Сельджукидов значительно расширило свои пределы и достигло максимального могущества.

Завоевав Закавказье, Алп-Арслан занялся Малой Азией. В августе 1071 года у города Манцикерт (ныне это Малазгирт в Восточной Турции) сельджуки разгромили византийское войско, на стороне которого было численное превосходство, и взяли в плен византийского императора Романа IV Диогена, которому пришлось выкупать свою свободу за полтора миллиона золотых монет. Кроме этого, император обязался выплачивать Алп-Арслану ежегодную дань в 360 000 золотых.

К 1080 году сельджуки захватили почти всю Малую Азию, а на юге их владения заканчивались на Палестине. Сын и преемник Алп-Арслана Малик-шах, правивший с 1072 по 1092 год, успешно продолжал завоевательную политику, присоединив к своему государству, на деле превратившемуся в империю, Мавераннахр и ряд других земель. В конце правления Малик-шаха государство Сельджукидов простиралось от Средиземного и Mpaморного морей на западе до Кашгара^[159] на востоке.

Но, как известно, с вершины горы есть только один путь – вниз. После смерти Малик-шаха Сельджукидская империя начала клониться к упадку. Первым шагом на этом пути стала междоусобная борьба: за полтора десятка лет на престоле успело посидеть четверо сыновей Малик-шаха. В 1118 году государство было разделено между сыном Малик-шаха Санджаром и внуком Малик-шаха Мухаммедом. Санджару достался Иракский султанат, включавший в себя Западный Иран и Ирак, а Мухаммеду – Хорасан, Хорезм и Мавераннахр, причем он признал себя вассалом Санджара.

Напрашивается вопрос: а что стало с остальными областями обширного сельджукидского государства? Дело в том, что в него еще Тогрул-беком была заложена «мина замедленного действия». Трое родичей правителя получили огромные уделы, которые очень скоро превратились в самостоятельные султанаты, фактически независимые от центральной власти. Керманский султанат включал в себя южную иранскую провинцию Керман, к которой впоследствии добавилась северная часть современного Омана. Сирийский султанат занимал территории современных Сирии и Ливана, а также частично Ирака и Иордании. Конийский султанат, образованный в 1077 году на землях, отнятых у Византии, постепенно расширялся во все стороны и в пору расцвета простирался от Средиземного моря на юге до Черного моря на севере, от Ушака^[160] на западе до озера Ван на востоке. Таким образом, после раздела, совершенного Санджаром и Мухаммедом, государство Сельджукидов состояло из 5 самостоятельных частей, а в 1095 году их стало 6, поскольку Сирийский султанат распался на 2 маликства (княжества). Конийский султанат продержался дольше всех сельджукидских владений. В 1307 году он распался на множество осколков, один из которых в будущем вырос в Османскую империю.

В отличие от тех же арабов, сельджуки не создавали единую систему управления на завоеванных землях, а без этого «скелета» государство прочным не бывает – мало собрать земли, их нужно еще и скрепить.

Кульиура Ирана при Тюрках

Если арабы враждебно относились ко всему неарабскому и пытались перекроить жизнь покоренных народов на свой лад, то тюрки не навязывали иранцам свои традиции и свою культуру, которая, будем говорить начистоту, по уровню развития сильно отставала от иранской, уходившей корнями в глубокую древность. Более того, тюрки активно перенимали у иранцев все, что считали полезным, что могло послужить подтверждением величия тюркских правителей. Богато украшенный Южный дворец Махмуда Газневи в афганском Лашкаргахе^[161], о котором мы можем судить лишь по описаниям старинных времен, был не чем иным, как торжеством иранского зодчества и иранской живописи, а легенды о Махмуде Газневи стали частью иранского фольклора… Придворным поэтом Махмуда Газневи и его сына Масуда был иранец Абул Хасан ибн Джулух Фаррухи Систани, оставивший нам бесподобный диван^[162] из 9 000 стихотворений… Государственным языком державы Сельджукидов был новоперсидский (фарси), на котором писал свои произведения великий Саади.^[163]

О муж любви, иди своей тропой,
Чуждайся блеска роскоши людской!
Иди путем любви! Душой беспечен,
Пусть ты погибнешь – дух твой будет вечен.
Ведь из зерна и злак не прорастет,
Когда само зерно не пропадет.
Тогда лишь сможешь истины добиться,
Коль от себя сумеешь отрешиться.
И знай – ты истины не обретешь,
Пока в самозабвенье не впадешь.
Как музыка, поют шаги верблюда,
Когда тебе любви открыто чудо.
И тайну в крыльях мухи не узришь,
Когда ты страстью чистою горишь.
И, изумленный, в просветленье духа
За голову ты схватишься, как муха.
Влюбленный плачет, слыша пенье птиц,
Хоть небо пасть пред ним готово ниц.
Да – истинный певец не умолкает,
Но не всегда, не всяк ему внимает.
Пусть к нам на пир влюбленные придут
И упоенью души предадут!^[164]

Во времена тюркского владычества Мерв, Рей, Нишапур, Исфахан и Шираз были центрами иранской культуры. В культурном развитии сыграло определенную роль противостояние между суннитами и шиитами, которое иногда доходило до абсурдных чрезмерностей. Так, например, сунниты отказали шииту Фирдоуси в праве быть похороненным по мусульманскому обряду. Пророк Мухаммед говорил, что тот, кто лишит себя доброты и снисхождения, лишится тех благ, которые мог бы приобрести, обладая этими качествами. Но эти слова относятся к тем, которые часто повторяют, но не спешат им следовать.

XI и XII века стали своеобразным Иранским Ренессансом. В том, что он состоялся, велика заслуга простых иранцев, которые смогли пронести приверженность своим традициям и своей культуре сквозь два столетия мрачного и угнетающего арабского владычества. Культура – это высшая ценность нации, утратив которую нация теряет свою идентичность. Иранцы сохранили свою культуру и потому не исчезли в водовороте времени, подобно арамейцам или филистимлянам.

«Будь незыблемой и вечно молодой, Исламская Республика Иран!» Этими словами заканчивается иранский гимн. Он краток и тем хорош, но к нему можно было бы добавить еще одну строку: «Храни свои традиции». А может, и не надо добавлять, ведь иранцы делают это без напоминаний, но при этом не выставляют приверженность традициям напоказ. Показушничество, столь свойственное соседям иранцев, совершенно чуждо им самим, недаром же старинная мудрость гласит, что «если бы главным в мужчине были длинные усы, то таракан был бы лучшим из мужчин».

В IX–X веках в Хорасане и Мавераннахре возник такой феномен, как тюрко-иранская культура, близкая и тюркам, и иранцам. Основа у нее была иранская с добавлением ряда тюркских элементов, развивалась она при тюркских правителях, а по духу была исламской, опиравшейся на исламские представления о добре и зле и о пути, которому должен следовать благочестивый мусульманин. Арабский остался языком Корана и богословских трактатов, а на иранском языке создавались художественные произведения и научные труды. Четкое разграничение сфер позволяло обоим языкам свободно развиваться, сосуществуя рядом друг с другом.

Асади Туси и его «Гаршасп-Наме»

Во второй половине XI века произошло очень важное для иранской культуры событие – выдающийся поэт Асади Туси (Абу Мансур Али ибн Ахмед Асади Туси), автор бессмертной поэмы «Гаршасп-наме», составил первый в истории словарь фарси (новоиранского языка). Благодаря Асади Туси, давшему иранским филологам и лингвистам «отправную точку», можно проследить путь развития языка, на котором сегодня говорят иранцы. Кроме того, толковый словарь позволяет читать старинные тексты с пониманием значения каждого слова, и служит своеобразной энциклопедией того времени.

Что же касается поэмы, написанной около 1065 года и повествующей о подвигах систанского богатыря Гаршаспа (Кэрсаспы), то она ценна своей уникальностью, ведь никто из других авторов той эпохи Гаршаспом почему-то не интересовался. Преклоняясь перед талантом Фирдоуси, Асади Туси мягко укоряет его в игнорировании предания о Гаршаспе, которое содержится в Авесте.

В «Шахнаме» красноречивый Фирдоуси,
Что превзошел всех мастеров слова,
Описывает много подвигов богатырей,
Но об этой поэме он даже не упоминает.

Правда, имя Гаршаспа в «Шах-наме» встретить можно. Кратко, буквально в нескольких словах, Фирдоуси рассказывает о некоем миролюбивом правителе по имени Гаршасп, которого невозможно отождествлять с легендарным победителем чудовищ. Победив иранского царя Кай-Кавуса (Кай-Усана), Белый Див говорит ему:

Когда бы не был клятвою я связан
Что дал непобедимому Гаршаспу,
В том, что вреда не причиню Ирану и жителям его,
То воинов твоих я истребил бы
И всю страну твою разрушил до камней.

Сражаясь с богатырем Пулодвандом, Рустам поддразнивает его:

Ты храбр и силен, но не сравниться тебе
Ни с Сомом^[165], ни с непобедимым Гаршаспом.

Имя богатыря Гаршаспа переводится с авестийского как «владелец тощего коня». Это очень интересная деталь. Впору подумать, что столь уничижительное имя герою дали его враги. Нет, не враги, а родители. Такие имена, не привлекающие внимания злых духов – какой смысл вредить владельцу тощего коня, ведь у него и так жизнь не сахар? – служили оберегами, защищали от зла.

Асади не пересказывает предание из «Авесты», а создает на его основе новую историю. Авестийский Гаршасп утверждает своим мечом принципы зороастризма, очищая мир от чудищ, созданных Ахриманом, олицетворением вселенского зла. Гаршасп Асади убивает страшного дракона по поручению злого царя-змея Заххока, а затем странствует по разным землям как его представитель. Гаршаспа Асади скорее можно сравнить с гомеровским Одиссеем, нежели с авестийским искоренителем зла. Странствия Гаршаспа отражают многообразие нашего мира и помогают Асади передать свое восхищение им.

Будучи знатоком Корана и сведущим в богословии человеком, Асади заостряет внимание на единстве Всевышнего, которое в те давние времена часто подвергалось сомнению (ислам распространялся широко, но язычников и сомневающихся оставалось немало).

О, богатырь! Если веришь в Его существование,
То, знай, что он только един
и нет в его природе двойственности,
Как нет двух правителей в одном городе.
Вместо слабого правления двух
Лучше иметь одного, но сильного.

«Слабое правление двух» – это отсылка к Ахурамазде и противостоящему ему Ахриману (наличие двух противоборствующих сил в зороастризме подрывает его декларативную монотеистичность).

«Гаршасп-наме» создавалась в Нахичевани, где Асади Туси жил при дворе местного правителя Абу Дулафа, о котором мы знаем лишь благодаря тому, что Асади посвятил ему свою поэму.

Исмаилиты

Появившись, как ветвь шиизма, исмаилизм со временем развился настолько, что многие стали считать его третьим направлением в исламе после суннизма и шиизма.

Исмаилизм возник в результате раскола в шиитском движении, который произошел в 765 году, когда потомок Пророка Мухаммеда шестой шиитский имам Джафар ас-Садык («Правдивый») лишил своего старшего сына Исмаила права наследования имамата. Подобное решение объяснялось неблагочестивым поведением Исмаила, склонного к употреблению алкогольных напитков, которые для мусульманина являются запретными. Но истинной причиной были взгляды Исмаила, который был настроен на яростную борьбу с суннитскими халифами и мог нарушить хрупкий мир, установившийся между двумя направлениями. Кроме того, с Исмаилом связывали свои надежды бедные шииты, надеявшиеся на улучшение своей участи после прихода Исмаила к власти.

Вскоре после лишения права наследования Исмаил умер. Ходили слухи, что его отравили (как оно, скорее всего, и было), но Джафар ас-Садык стоял на том, что его сын умер естественной смертью, и в подтверждение этого даже выставил его тело на всеобщее обозрение в одной из мечетей^[166]. Однако заверения Джафар ас-Садыка не убедили сторонников Исмаила, которые объявили его седьмым «скрытым» имамом, то есть перешедшим в состояние невидимого существования, которое называется гайба (в этом состоянии, по убеждениям шиитов, пребывает Али ибн Абу-Талиб). В день последнего Суда скрытый должен появиться для того, чтобы восстановить попранную справедливость.

Вскоре после Исмаила умер и Джафар ас-Садык. Шииты уверены, что его отравили по приказу халифа аль-Мансура. Седьмым имамом стал младший сын Джафар ас-Садыка Муса аль-Казиму. Те шииты, которые верили в сокрытие Исмаила, а также те, кто считал законным седьмым имамом сына Исмаила Мухаммеда, отделились от общины и образовали общину исмаилитов.

С 909 по 1171 год существовал Фатимидский халифат, который в период своего расцвета занимал Магриб^[167], Египет, Сирию, Палестину и Йемен. Правили им халифы-исмаилиты, стремившиеся распространить свою власть на весь мусульманский мир. В 1090 году из Египта в Иран прибыл Хасан ибн Саббах, основавший первую исмаилитскую общину в Иране. Центром общины стала захваченная исмаилитами горная крепость Аламут недалеко от Казвина^[168], к которой вскоре добавились другие столь же труднодоступные крепости, протянувшиеся цепью через Кухистан^[169] и Фарс до Ливанских гор.

Утвердившись в Иране, Хасан ибн Саббах вышел из-под власти фатимидских халифов и провозгласил себя самостоятельным правителем, а также духовным лидером исмаилитов Ирана и Сирии. К такому шагу его подтолкнул раскол в исмаилитской среде, вызванный разногласиями по поводу того, кого считать имамом. В 1094 году, незадолго до кончины фатимидского халифа Маада аль-Мустансира Биллаха, чье правление длилось шестьдесят лет (рекорд среди мусульманских правителей!), преемником сначала был назначен старший сын халифа Абу Мансур Низар, но затем халиф изменил решение в пользу младшего сына Ахмада аль-Мустали. Это привело к расколу исмаилитов на низаритов (воинствующих) и мусталитов (умеренных). После смерти отца, наступившей в 1095 году, Низар объявил себя халифом, но вскоре был схвачен сторонниками Мустали и брошен в темницу, где его вскоре убили, что привело к появлению еще одного «скрытого» имама.

Государство иранских исмаилитов называют «Низаритским государством». Сила исмаилитов заключалась в скрытности, железной дисциплине и жестокости по отношению к противникам. Тайная организация, беспощадно карающая всех, кто мешал ей или выступал против нее, пугала одних и привлекала других. Главным образом бедняков, видевших в исмаилитах борцов за справедливость, поскольку те выступали против представителей светской и религиозной знати. Если задаться вопросом: кто первым внедрил террор, как средство политической борьбы, ответом будет: исмаилиты. Отличительной чертой убийств, совершаемых членами общины, была их публичность. В большинстве случаев исмаилиты старались карать на людях, чтобы смерть одного устрашала тысячи. Зловещие хашишийны (ассасины), совершавшие убийства под воздействием гашиша, появились в Аламуте.

С исмаилитами активно боролся иранец Низам аль-Мульк, бывший визирем при Алп-Арслане и Малик-шахе, то есть бо́льшую часть второй половины XI века. Этого убежденного сторонника сильной центральной власти можно назвать архитектором государства Сельджукидов. Ему принято приписывать известный трактат «Сиясат-наме» («Книга о правлении»)^[170], в котором изложены основы руководства государством и принципы его устройства. Разумеется, высокопоставленный сановник не появлялся нигде без охраны, но это не помешало посланцу Хасана ибн Саббаха, совершить убийство. В октябре 1092 года, когда Низам аль-Мульк следовал из Багдада в Исфахан в паланкине, к нему приблизился благочестивый суфий^[171], который нанес смертельный удар кинжалом. Впрочем, есть мнение, что убийство Низама аль-Мулька стало результатом придворного заговора, возглавляемого старшей и любимой женой Малик-шаха Туркан-хатун, прозванной за свое влияние «Властительницей мира». Амбициозная Туркан-хатун соперничала с Низамом аль-Мульком за влияние на Малик-шаха, так что версия с ее причастностью к убийству визиря выглядит весьма правдоподобной.

Возрождение Халифат, государство Хорезмшахов и Атабекства

Ослабление государство Сельджукидов позволило в 1132 году багдадским халифам вернуть себе власть над Нижней Месопотамией, а халиф Ан-Насир Лидиниллах («Способствующий победе веры»), правивший с 1180 по 1225 год, подчинил своей власти Хузистан и установил хорошие отношения с исмаилитами, признав их права на занятые в Кухистане земли.

В 1077 году Малик-шах назначил на должность мутасаррифа богатого Хорезма некоего Ануш-тегина, бывшего раба. Мутасарриф стал соправителем хорезмского наместника, власть которого Малик-шаху хотелось ослабить. Однако сын Ануш-тегина Кутб ад-Дин Мухаммед в 1097 году был назначен наместником Хорезма и принял титул хорезмшаха, существовавший в древние времена. Дело было не столько в громком титуле, сколько в том, чтобы обеспечить своим потомкам наследование власти. Наместник – это просто наместник, положение которого целиком и полностью зависит от воли султана. А хорезмшах – это нечто иное… Разумеется, сыну Малик-шаха султану Санджару, правившему с 1118 по 1157 год, и ставшему последним правителем государства Сельджукидов, не следовало позволять Кутб ад-Дину подобные «вольности».

В 1138 году сын и преемник Кутб ад-Дина Ала ад-Дин Атсыз восстал против Санджара, но тому удалось оставить Хорезм под своей властью. Ала ад-Дин Атсыз бежал и пребывал в изгнании до 1141 года, пока султан не простил его и не вернул править Хорезмом (причина такой доброты крылась в том, что у Санджара не было под рукой подходящих кандидатур в наместники Хорезма). Лишь в 1157 году, после смерти Санджара, Тадж ад-Дин Иль-Арслан, сын Ала ад-Дина Атсыза, стал независимым правителем.

Иль-Арслан превосходно использовал возможности, которые предоставил ему распад государства Сельджуков. Пользуясь сумятицей, он захватил Дехистан^[172], часть Хорасана и часть Мавераннахра. Сын Иль-Арслана Ала ад-Дину Текеш, правивший с 1172 по 1200 год, присоединил к своим владениям Мерв, Нишапур, Рей, Южный Хорасан и так называемый «Неарабский Ирак», примерно соответствующий территории древней Мидии. Обширные территориальные приобретения и возрастание могущества позволили Текешу провозгласить себя султаном. Следующим на очереди стал Багдад, к покорению которого приступил в 1217 году сын и преемник Текеша Ала ад-Дин Мухаммед II. Но осуществлению планов султана помешал сильный снегопад, случившийся в момент прохождения хорезмского войска через горный перевал. Снегопад лишил Мухаммеда доброй трети его войска и сильно подорвал моральный дух оставшихся в живых воинов. Пришлось возвращаться обратно…

А дальше события развивались по пословице: «Пришла лиса в курятник и помирила всех петухов». Осенью 1219 года на владения Мухаммеда напали монголы. Годом ранее их повелитель Чингисхан предлагал Мухаммеду заключить союз, но тот ответил отказом, причем в оскорбительной форме – обезглавил торговцев, выступавших в роли послов (обычная практика у монголов) и отослал их головы хану.

«В этом [1220]^[173] году в страны ислама явились Татары, большое тюркское племя, места обитания которого горы Тамгаджския, около Китая, – пишет в “Полном своде всеобщей истории”, охватывающей события вплоть до 1230 года, известный арабский историк Ибн аль-Асир^[174]. – Между ними и странами мусульманскими более шести месяцев [пути]. Причина их появления была такая: царь их, по прозванию Чингисхан, известный под именем Темучина, покинув свои земли, двинулся в страны Туркестана и отправил партию купцов и Тюрков с большим запасом серебра, бобров и других вещей в города Мавераннехра: Самарканд и Бухару, [поручив им] купить для него материи на одежду. Пришли они в один из тюркских городов, прозываемый Отраром и составлявший крайнее владение Хорезмшаха, у которого там был наместник. Когда к нему прибыл этот татарский отряд, то он [наместник] послал к Хорезмшаху уведомить его об их прибытии и сообщить ему об имуществе, которое было при них. Хорезмшах прислал ему приказание убить их, отобрать имущество, находящееся при них, и прислать его к нему. Он [наместник] убил их и отослал что при них было, а вещей было много. Когда [посланное] прибыло к Хорезмшаху, то он разделил его между купцами Бухары и Самарканда и взял с них стоимость его… Наместник Хорезмшаха, убив сторонников Чингисхана, отправил к Чингисхану лазутчиков, – высмотреть, кто он такой, сколько при нем стражи и что он намерен делать. Пошли лазутчики, пробираясь по пустыням и горам, которые [были] на пути их, пока наконец дошли до него. После долгого времени они вернулись и известили его [Хорезмшаха] о великой численности их [Татар], да о том, что они не поддаются счету, что в бою они терпеливейшие из созданий Аллаха, незнающие бегства, и что они своими руками делают необходимое для себя оружие. Раскаялся Хорезмшах в избиении их сторонников и отобрании их имущества, и появилась у него крепкая дума»^[175].

Дума у Хорезмшаха появилась не напрасно. С теми, кто сопротивлялся, да вдобавок чинил насилие над послами, которые считались неприкосновенными, монголы обходились очень сурово. Разрушали и жгли в городах все, что можно было разрушить и сжечь, а местных жителей обращали в рабство или убивали.

В государстве Сельджукидов существовала практика обучения сыновей правителя под руководством опытных военачальников, которые назывались атабеками.^[176] Выделив сыну удел, правитель приставлял к нему атабека, который становился реальным управляющим при номинальном наместнике. Зачастую, пользуясь слабостью султана, атабеки узурпировали власть в уделах, сохраняя при этом свой титул. А за династией Ильдегизидов, правившей Азербайджаном^[177], Арраном^[178] и Неарабским Ираком, закрепился наследственный титул Великих Атабеков. Кроме владений Ильдегизидов, крупными атабекствами были владения Салгуридов в Фарсе, Зангидов в Сирии и Хазараспидов в Лурестане^[179].

В 1220 году Ильдегизиды смогли пережить вторжение монголов, но 5 годами позже их владения захватил хорезмшах Джелал ад-Дин Мангуберди, последний правитель из династии Ануштегенидов. Атабекство Салгуридов просуществовало до 1270 года и было присоединено к владениям Хулагуидов^[180] в результате женитьбы сына ильхана Хулагу Менгю-Темюра на салгуридской правительнице Абиш-хатун. Владения Зангидов к середине XIII века перешли к Айюбидам^[181], забравшим Египет у Фатимидов в семидесятых годах XII века. Дольше остальных атабеков продержались Хазараспиды, которые правили в Лурестане и прилегающих областях до 1424 года, когда их земли завоевал внук Тамерлана Ибрагим-султан.

Глава шестая. Иран под властью монголов и тимуридов

Нашествие Монголов

Когда в 1206 году Тэмуджин из монгольского рода Борджигин был провозглашен великим ханом и принял имя Чингис, Хорезм, в котором правил Ала ад-Дин Мухаммед II, находился на пике своего могущества, обеспеченного стараниями отца Мухаммеда хорезмшаха Ала ад-Дин Текеша. Кто бы мог подумать, что всего через каких-то полтора десятка лет государство Хорезмшахов будет захвачено монголами?

У могущества монголов было три опоры – единство, дисциплина и настойчивость в достижении целей. Сплоченная нация прирожденных воинов, которые «рождались и умирали на конях» и были способны перемещаться со скоростью ветра, стремилась к покорению мира и достигла на этом поприще впечатляющих успехов. Пока еще никому не удалось создать государство, превосходившее размерами империю Чингисхана.

Государство Хорезмшахов было подобно ореху с гнилым ядром. Его могущество ослабляли придворные интриги, порожденные противостоянием хорезмшаха Мухаммеда и его матери Туркан-хатун, которая после смерти своего мужа стала настоящей «Властительницей мира», поскольку манипулировать сыном получалось гораздо легче. Существование двух группировок при дворе означало раскол центральной власти надвое, поскольку одни наместники становились на сторону хорезмшаха, а другие – на сторону его матери. Могло случиться и так, что военное и гражданское чиновничество провинции принадлежало к разным кланам. Некоторые авторитетные историки считают, что именно влияние матери помешало хорезмшаху заключить союз с Чингисханом. Во всяком случае, казнить монгольских послов предложил Мухаммеду его дядя по матери Отрар Кайыр-хана, бывший правой рукой Властительницы мира.

«Что касается того отдела войск, который Чингис- хан отправил в Хорезм, то в нем было больше всего конных отрядов, вследствие обширности [этих] земель. Подвигались они, пока прибыли в Хорезм. В нем находилось большое войско, и жители города славятся своим мужеством и многочисленностью; произошел самый ожесточенный бой, о каком [когда-либо] слышали люди. Длилось это бедствие их пять месяцев и убито с обеих сторон много народу, но все-таки со стороны Татар было больше убитых, потому что мусульман защищали стены. Послали Татары к своему правителю Чингисхану просить помощи, и выслал он им на помощь множество народу. Когда они прибыли к городу, то они [Татары] стали делать беспрерывные подступы и овладели одною стороною его. Тогда собрались жители города и сразились с ними по направлению того места, которым они овладели, но не могли вытеснить их. Они не переставали биться с ними, а Татары отнимали у них одно место за другим; всякий раз, когда последние завладевали [новым] местом, мусульмане бились с ними в прилегавшем к нему месте. Бились мужчины, женщины, дети, и не переставали [биться] таким образом, пока они [Татары] завладели всем городом, перебив всех, находившихся в нем, и ограбив все, что в нем было. Потом они открыли плотину, которою удерживалась вода Джейхуна от города; тогда вода хлынула в него и затопила весь город; строения разрушились, и место их заняла вода. Из жителей его положительно ни один не уцелел… тех, кто спрятался от Татар, или затопила вода или убили развалины. И превратилось [все] в груды и волны»^[182].

Шихаб ад-Дин Мухаммед ан-Насави^[183] в «Жизнеописании султана Джалал ад-Дина Мангуберди» рассказывает о том, сколь оригинально монголы решили проблему отсутствия в Хорезме и его окрестностях камней для осадных машин. Они начали нарезать из тутовых деревьев «с крепкими стволами и большими корнями» круглые куски, которые при замачивании в воде уподоблялись камням по твердости и весу.

На сокрушение государства Хорезмшахов монголам потребовалось менее 2 лет. Слово «сокрушение» употреблено не случайно, поскольку монголы не просто покоряли земли, они разрушали города и истребляли население от мала до велика, точнее, убивали всех, кто был выше колеса повозки, а тех, кто не дорос до этой метки, обращали в рабство.

Тех, кто не оказывал им сопротивления, монголы оставляли в живых и обкладывали данью. «Жители Дженда заперли городские ворота и начали бой на стенах. Так как они никогда не видали войны, то дивились монголам, как они могут взойти на стены укрепления: те подняли к стенам лестницы со всех сторон, взошли на верх стены, отворили городские ворота и вывели горожан за город. От обеих сторон ни одному творению не было причинено никакого вреда и ранения. Так как [жители] отступились от войны, то они [монголы] протянули над головой жителей руку сострадания»^[184], говорится в «Сборнике летописей» Рашид ад-Дина, который из придворного врача возвысился до визиря и служил двум ильханам из династии Хулагуидов – Газан-хану и Ольджайту-хану.

Монголы беззастенчиво грабили покоренные народы, но по отношению к тем, кто верно служил им и представлял для них ценность, могли проявлять неслыханную щедрость. В качестве примера можно привести хотя бы того же Рашид ад-Дина, который в конце XIII – начале XIV века нажил неслыханное состояние, включавшее около 100 000 гектаров плодородных земель, 35 000 000 динаров (а в одном динаре было четыре с четвертью грамма золота) и несметные стада, в которых счет головам шел на десятки тысяч. Правда, кончил он плохо: в 1318 году ильхан Абу Саид Бахадур повелел казнить Рашид ад-Дина по ложному обвинению в отравлении Ольджайту-хана. Недаром иранцы считают, что «плохо, когда тебе никто не завидует, но в тысячу раз хуже, когда тебе завидуют все вокруг». А еще они говорят: «Нет ценнее той правды, которая вылетела из уст лжеца». Если у автора, излагавшего историю в благоприятном для монголов ключе, попадаются свидетельства жестокости захватчиков, то можно не сомневаться, что никакого преувеличения тут нет. На службе у монгольских правителей Хорасана, а затем у Хулагу-хана находился Ала-ад-дин Ата Малик Джувейни, происходивший из знатного хорасанского рода, представители которого были сахиб-диванами^[185] при сельджуках и хорезмшахах. В 1259 году Хулагу-хан назначил Джувейни наместником Багдада, Ирака и Хузистана, а его брат Шамс ад-Дин Джувейни примерно в то же время стал сахиб-диваном. Джувейни оставил нам обстоятельную «Историю завоевателя мира», откровенно промонгольскую хронику, созданную по заказу монголов. Вот один весьма показательный отрывок из нее: «С наступлением весны Джэбе явился в Ирак для того, чтобы отомстить за убийство шихне [Хамадана]. Несмотря на то, что Джемаль-ад-дин Айбе поспешил выразить покорность, пользы [это] не принесло: он [Джэбе] убил его и еще нескольких других. Оттуда они [монголы] пошли дальше, покорили Тебриз, а [население] Мераге, Нахичевань и те земли [Хамадан] истребили полностью». Легендарный монгольский военачальник Джэбе-нойон^[186] наказал не только лидеров антимонгольского восстания, вспыхнувшего в Хамадане, но и истребил все местное население, не отделяя правых от виноватых, а старых от малых. С экономической точки зрения подобное поведение было крайним безрассудством, лишавшим казну доходов от целых областей, но военно-политические интересы монголы ставили выше прочих, сурово карая любое проявление непокорности.

У Рашид ад-Дина можно прочесть о том, как монголы брали Ургенч, столицу Хорезмшахов. Завладев кварталом, они сносили и сжигали все постройки, пока за семь дней не уничтожили весь город. После «они выгнали всех людей в степь, отделили около 100 000 ремесленников и отправили в восточные страны^[187]. Молодых женщин и детей обратили в рабство, а оставшихся людей разделили между воинами, которым предстояло их перебить. Говорили, что на каждого монгола пришлось по 24 человека, а количество воинов превышало 50 000. Таким образом, после взятия Ургенча было убито 1 200 000 жителей, не считая 100 000 ремесленников, молодых женщин и детей, а также тех, кто погиб в ходе семидневных боев за город! Никогда прежде история не знала столь массовых истреблений людей.

Владения Хорезмшахов перешли под прямое управление монголов. Собственно, если бы Мухаммед пошел на союз с Чингисханом, то конечный результат был бы таким же. Выжав союзников досуха, то есть получив от них военную помощь и иные выгоды, монголы присоединяли их земли к своим. Один мир – один правитель.

После покорения государства Хорезмшахов монголы не сразу занялись Ближним Востоком. Они воевали по разным направлениям, ввиду чего иногда приходилось временно прекращать экспансию в одном направлении для усиления другого. В августе 1227 года скоропостижно скончался Чингисхан, назначивший преемником своего третьего сына Угэдэя, который правил до 1241 года. Угэдэй же решил в первую очередь завершить покорение чжурчжэньской империи Цзинь^[188], а затем покорил Закавказье, вторгся в Корею^[189] и в китайскую империю Сун…^[190] В течение четырех лет после смерти Угэдэя монгольскую верхушку не столько интересовало завоевание, сколько выборы нового хана, которым стал сын Угэдэя Гуюк. Бату (Батый), внук Чингисхана от старшего сына Джучи, не пожелал подчиняться Гуюку, что вынудило последнего в начале 1248 года выступить в поход на Улус Джучи^[191], которым правил Бату (сюда входили и покоренные земли Хорезмшахов). В Мавераннахре Гуюк внезапно умер, подозревали, что его отравили агенты Бату. Новым ханом стал ставленник Бату Мункэ, отцом которого был четвертый сын Чингисхана Толуй. Мункэ «наконец-то» занялся Ближним Востоком, поручив его покорение своему единоутробному брату Хулагу, которого отличал среди прочих братьев и военачальников.

Ближневосточный поход Монголов под командованием хулагу

Хулагу выступил в поход в октябре 1253 года, но переправился через Амударью, отделявшую Улус Джучи от владений низаритов только в январе 1256 года. Столь медленное продвижение, абсолютно несвойственное стремительным монголам, было обусловлено политическими соображениями. Бату и его ближайшее окружение было крайне недовольно тем, что хан Мункэ собрался покорять государства, входившие в сферу интересов (и влияния) Улуса Джучи. Сложилась ситуация, которую шахматисты назвали бы патовой. Бату не мог открыто выступить против Мункэ, изгнав ханское войско из своих владений, а тот не хотел окончательно портить отношения с могущественным двоюродным братом, считавшимся старшим среди потомков Чингисхана, и потому выжидал, не продвигая войско через Амударью. Вполне возможно, что смерть Бату, которую большинство историков датирует 1255 годом, была инспирирована ханом Мункэ.

Сведения о численности монгольского войска существенно разнятся, но, скорее всего, под командованием Хулагу было около 120 000 воинов. К монголам охотно примыкали христиане (грузины, армяне, антиохийские франки^[192] и др.), видевшие в диких кочевниках своих освободителей. Осадные орудия обслуживались отдельным отрядом китайцев.

Монголы всегда начинали с предложения капитуляции и лишь после его отклонения приступали к военным действиям. Это правило вводило в заблуждение многих их противников, поскольку, согласно распространенным взглядам, в переговоры вступали лишь те, кто чувствовал свою слабость, а сильные атаковали без лишних разговоров. Имам низаритов Рукн ад-Дин Хуршах попытался было затянуть переговоры для того, чтобы выиграть время, необходимое для прихода подмоги, но Хулагу захватил его резиденцию, крепость Маймун-диз близ Аламута, истребил ее население, а самого Хуршаха отправил к хану Мункэ (в дороге тот умер – не иначе как был убит). Судьба Маймун-диза стала примером для других оплотов низаритов, которые сдавались монголам без боя или же сопротивлялись недолго. Исключением стал только неприступный Гирдкух близ Дамгана^[193], стоявший на высокой скале, имевший источники воды и огромные запасы провизии. Осада Гирдкуха длилась с мая 1253 года по декабрь 1270 года (!). Сдаться защитников крепости вынудил голод. Примечательно, что монголы не разрушили Гирдкух подобно многим другим крепостям, а превратили его в тюрьму для представителейзнати.

Покорив низаритов, Хулагу пошел на Багдад. Халиф аль-Мустасим, последний из Аббасидов, отказался подчиниться монголам (непонятно почему, ведь сил для противоборства у него не было), и в конце января 1258 года монголы начали осаду Багдада. 13 февраля они вошли в город и в течение недели истребляли его жителей, попутно разрушая все постройки. «Они шли по городу, как голодные соколы, нападавшие на летящих голубей, как напавшие на овец свирепые волки, они сеяли ужас и разрушение и… жители погибали от их рук», – пишет в «Книге разделения областей и прохождения времен» Шихаб ад-Дин Абдаллах ибн Фазлаллах Ширази, бывший одним из подчиненных Рашид ад-Дина. Халифа, как благородного правителя^[194], монголы казнили «бескровным» способом – завернули в ковер и затоптали конями. Показательный факт – зловоние от разлагавшихся трупов вынудило Хулагу перенести монгольский лагерь на подветренную сторону от Багдада. Вместо халифа Хулагу поставил править уже упоминавшегося выше Ала ад-дина Ата Малика Джувейни. Править означало вершить повседневные дела под неусыпным монгольским контролем. Монголы считали, что местные жители смогут лучше управлять своими соотечественниками, но большой воли им не давали.

Из Багдада Хулагу направился на север и дошел до Тебриза, а затем направился в Сирию. 1 марта 1260 года монголы взяли Дамаск. Путь на Каир был открыт, но Хулагу пришлось возвращаться в столицу монголов Каракорум для того, чтобы участвовать в выборах нового хана вместо недавно умершего Мункэ. В конечном итоге граница владений Хулагу и его потомков установилась по Тигру. Созданный в 1250 году Мамлюкский султанат^[195] оказался для монголов застрявшей в горле костью. Они так и не смогли его покорить.

Иранзамин

В 1261 году хан монголов Хубилай пожаловал своему единоутробному брату Хулагу титул ильхана, что переводится как «хан племени», иначе говоря, сделал его самостоятельным правителем в своих владениях улусе Иранзамин^[196], включавшем Иран, Азербайджан, Арран, Ширван^[197], бо́льшую часть Туркменистана и Афганистана, восточную часть Малой Азии, Ирак, Курдистан и Верхнюю Месопотамию.

Столицы, как таковой, у государства Хулагуидов не было, точнее, столица находилась там, где сейчас пребывал ильхан, а он мог быть и в Багдаде, и в Тебризе, и на кочевье, согласно монгольской традиции. На местах от имени ильхана правили его родичи, монгольские князья-нойоны или ставленники из числа местных жителей. В вассальном Грузинском царстве монголы установили двойное управление, добавив свою администрацию к местной, которая находилась в подчинении у монголов. Для пущего усиления своей власти монголы всячески старались стравливать друг с другом местных князей. Апофеозом подобной политики «разделяй и властвуй» стало утверждение сразу двух кандидатов на грузинский престол, предпринятое ханом Гуюком в 1249 году. Дело, как и следовало ожидать, закончилось распадом Грузинского царства в 1260 году, что было на руку монголам. К монголам примыкали тюркские и некоторые курдские племена, которые легко сближались с ними, благодаря кочевому укладу своей жизни. Так что правильнее было бы говорить не «монголы», а «тюрко-монголы», но в историографии широко распространен первый вариант.

Насаждая свой язык и свои порядки, монголы не препятствовали покоренным народам исповедовать свою веру и не чинили никаких препятствий мусульманскому духовенству, видя в нем одну из опор своей власти, а также освобождали духовенство от налогов. Но при этом монгольская власть вызывала недовольство среди покоренных мусульман, которым не нравилось быть в подчинении у язычников‑монголов, не нравилось платить подушную подать – купчур^[198], а также не нравились дополнительные поборы и повинности, введенные монголами. Если халифы, султаны, хорезмшахи и другие правители былых времен в какой-то мере проявляли заботу о благосостоянии населения, то у монголов была только одна забота: выкачать как можно больше денег и прочих благ из покоренных народов. Особое недовольство вызывала постойная повинность нузуль, согласно которой любой знатный монгол или сановник вместе с многочисленной свитой мог останавливаться на постой где угодно и кормиться за счет местных жителей. Не радовали и крепостные порядки, введенные монголами. В халифате и других мусульманских странах не было крепостной зависимости, которая противоречит шариату. Любой бедняк формально считался свободным, хотя на деле зависел от того, кто давал ему пропитание, а монголы закрепляли крестьян за феодалами-землевладельцами, и избавиться от этой зависимости было невозможно. Политика безрассудного «выкачивания средств» уже к началу XIV века привела государство Хулагуидов в кризисное состояние. Народ разорялся, крестьяне бросали свои наделы, ремесла, и торговля пришли в упадок.

Система управления государством больших изменений не претерпела – сохранились визири и диваны. Войском, как и раньше, командовал амир аль-умара («эмир над эмирами»), правда, теперь его официально называли амир и‑улус («улусным амиром»). Первоначально монгольский был единственным официальным языком, но в восьмидесятых годах XIII века начали появляться документы на иранском языке.

После смерти Чингисхана центральная имперская власть начала слабеть. По сути, Хулагу был самостоятельным правителем, признававшим власть хана чисто номинально. А его правнук Газан, известный также под именем Махмуд^[199], который правил с 1295 по 1304 год, стал полностью независимым и чеканил на монетах свое собственное имя, а не ханское.

На всем протяжении своего недолгого существования государство Хулагуидов воевало с соседями: с Улусом Джучи, с находившимся в Средней Азии Чагатайским улусом, с мамлюкским Египтом. Часто вспыхивали восстания, причем если до середины восьмидесятых годов XIII века восстания поднимались представителями местного населения, то после к ним добавились сепаратистские мятежи монгольской и тюркской знати.

Газан-хан пытался провести реформы, направленные на оздоровление экономики и укрепление центральной власти. Он попытался обуздать кочевую знать, делая ставку на иранцев (как раз тогда и достиг высот Рашид ад-Дин), упорядочил взимание налогов, прекратил практику передачи сбора налогов на откуп, провел массовую раздачу земельных наделов монгольским воинам, надеясь сформировать из них силу, на которую можно будет опираться в борьбе с крупными землевладельцами, и т. п. Но, как говорится, «пока одни веселились, а другие плакали, приговор уже был утвержден». К середине XIV века государство Хулагуидов, сотрясаемое нескончаемыми восстаниями, распалось на несколько частей. Спираль истории в который раз привела к старому, как мир, правилу – государство, основанное на завоеваниях, не может существовать без завоеваний. Сильная центральная власть была нужна монголам до тех пор, пока они завоевывали мир. Как только завоевательная гонка прекратилась, каждый захотел быть самостоятельным хозяином своего улуса, вне зависимости от его размеров.

Ильхан Абу Саид и Эмир Чобан

Последним ильханом единого государства Хулагуидов стал Абу Саид Бахадур-хан, пришедший к власти в 1316 году, когда ему было 11 лет. Хулагу он приходился праправнуком. Обязанности регента при юном ильхане сначала исполнял его воспитатель, эмир Хорасана Севиндж ибн Шиши, но в 1318 году он умер. Всеми делами государства стал заправлять влиятельный нойон Чобан, занимавший должность амир и‑улуса. Предок Сорган-Шира был одним из ближайших сподвижников Чингисхана, начавшим служить повелителю монголов еще до его возвышения, так что на иерархической лестнице Чобан стоял всего лишь немного ниже ильхана-чингисида. В 1319 году Чобан взял в жены одну из сестер ильхана, упрочив тем самым свое положение.

Чобан назначил четверых своих сыновей и одного внука наместниками провинций. В конце 1322 года сын Чобана Тимурташ, правивший в Восточной Анатолии, попытался отделиться – начал чеканить монету со своим именем и перестал поминать ильхана во время пятничного полуденного богослужения. Однако ильхану было уже 17 лет, а у клана Чобана имелись влиятельные противники, так что отделение не состоялось. Тимурташ покаялся перед ильханом, получил прощение и продолжил править Анатолией.

Чобан оказался в положении человека, не заметившего, как его ручной львенок вырос в свирепого льва^[200]. В 1327 году настал удобный момент для возвращения узурпированной власти. Чобан и визирь Рукн ад-Дин Саин усмиряли восстание в Хорасане, а при ильхане находился сын Чобана Димишк-ходжа, наместник Азербайджана и Ирака, исполнявший обязанности отсутствующего визиря. Воспользовавшись тем, что у Димишка была связь с бывшей наложницей покойного ильхана Ольджейту, Абу Саид выступил против него. Димишк пытался спастись бегством, но был убит. Узнав об этом, Чобан пошел со своим войском на ханскую ставку, но его войско вместе с начальниками перешло на сторону ильхана. Чобан бежал в Герат, но Абу Саид убедил правителя Герата казнить беглеца. Тимурташ в это непростое время тоже не сидел сложа руки. Он объявил себя Махди^[201] и попросил у египетских мамлюков помощь для завоевания Ирана. Сначала мамлюкский султан Ан-Насир Мухаммед благоволил Тимурташу и даже собирался сделать его наместником Александрии, но очень скоро Тимурташ восстановил султана против себя, за что и поплатился головой, которая была отправлена в дар Абу Саиду.

Абу Саид не расправился с теми из потомков Чобана, которые не выступали против него, скорее всего он не имел такой возможности. В конце 1335 года Абу Саид скоропостижно скончался. Подозревали, что он был отравлен своей женой Багдад Хатун, дочерью Чобана, и дело было не в мести за отца и братьев, а в желании захватить власть.

Абу Саид не оставил наследников. Новым ильханом был избран Арпа-хан, потомок Ариг-буга, брата Хулагу. Арпа-хан обвинил Багдад Хатун в отравлении Абу Саида и приказал убить ее. Власть Арпа-хана была слаба и правил он номинально. Государство Хулагуидов начало распадаться.

Осколки государство Хулагуидов

Бесконечный круговорот образования крупных государств и их последующего распада изрядно утомляет тех, кто за ним наблюдает, поэтому о тех государствах, которые образовались после распада хулагуидского Иранзамина, будет сказано предельно кратко, тем более что никакой важной роли в истории Ирана они не сыграли.

В Хорасане правил Муиз ад-Дин Хусейн ибн Гийас из таджикской династии Куртов. Выйдя из-под власти ильхана в 1335 году, он начал расширять свои владения, явно намереваясь завладеть всем Иранзамином, и добился на этом поприще определенных успехов, но после смерти Муиза, наступившей в 1370 году, владения Куртов были разделены между его сыном и сводным братом, а в 1381 году сюда пришел Тимур. На этом история правителей Куртов закончилась.

В Западном Хорасане в 1337 году образовалось государство Сербедаров (Сарбадаров) со столицей в городе Себзеваре^[202], где при соборной мечети жил дервиш по имени Халифэ. Он проповедовал свое собственное учение, которое видные суннитские богословы посчитали ересью. Знать Себзевара преимущественно принадлежала к суннитам, а низы общества – к шиитам. Критика со стороны суннитов лишь увеличила популярность Халифэ в глазах простого народа. Сведений о том, что именно проповедовал Халифэ, у нас нет, но можно с уверенностью предположить, что основными его идеями были справедливость, равенство всех мусульман и борьба с монгольским владычеством. Однажды поутру последователи Халифэ нашли своего шейха^[203] повешенным во дворе мечети. Случилось это в ноябре 1335 года, за 20 дней до смерти ильхана Абу Саида. С этого момента напряженная обстановка стала взрывоопасной.

Восстание вспыхнуло в марте 1337 года. Непосредственным поводом для него стало поведение проезжего чиновника-монгола, который пожелал развлечься с женой хозяина дома, вынужденно оказавшего ему гостеприимство. От партизанской войны повстанцы быстро перешли к масштабным действиям, захватили значительную часть Западного Хорасана и основали свое государство во главе с султаном, которое в 1381 году было захвачено Тимуром.

Почему восставшие называли себя «сербедарами» достоверно не известно. Принято толковать это название как «головы для виселицы», якобы таким образом восставшие хотели подчеркнуть свою решимость и готовность жертвовать жизнью ради победы.

На северо-западе Ирана, в Азербайджане и Армении правила династия Чобанидов, а ее заклятые соперники из династии Джалаиридов владели Ираком и западной частью Ирана. Государство Чобанидов не пережило нашествия Тимура, а Джалаиридам в 1405 году, после смерти Тимура, удалось восстановить свою власть над Южным Ираком и Хузистаном, но в 1432 году их султанат был захвачен огузским племенным союзом Кара-Коюнлу.

В Ширазе и Исфахане недолго правили представители иранской династии Инджуидов, Владения которых в 1357 году были захвачены арабами- Музаффаридами, жившими в Хорасане^[204] со времен установления арабского владычества. Муззафариды, наряду с Джалаиридами и Куртами стремились собрать под свою руку все иранские земли. Признание сюзеренитета Тимура позволило Муззафаридам удержаться у власти, но покорность оказалась мнимой. В 1393 году последний из Муззафаридов Шах Мансур погиб в сражении с воинами Тимура, и на этом династия пресеклась.

Тимур-Завоеватель и его государство

В апреле 1370 года верховным эмиром государства Туран, располагавшегося на территории Мавераннахра, был провозглашен тридцатичетырехлетний Тимур ибн Тарагай Барлас, сын одного из среднеазиатских правителей, происходившего из тюркизированного монгольского рода Барлас. Столицей Турана был город Самарканд.

Девизом Тимура, прозванного за свою хромоту Тимур-ленгом^[205] (в европейской версии, Тамерланом), было «мир не заслуживает того, чтобы иметь двух правителей». Историки любят порассуждать о «загадке Тимура» или «феномене Тимура», но на самом деле никакой загадки тут нет. Был амбициозный и талантливый военачальник, который действовал в крайне благоприятной для него ситуации, когда великое государство, созданное Чингисханом, распалось на враждующие друг с другом части, а те, в свою очередь, тоже были склонны к распаду. Бери и ешь кусок за куском.

Первым иранским «куском», съеденным Тимуром в 1381 году, был Герат. Правитель Герата Гияс ад-Дин II из династии Куртов попытался было сопротивляться, но Тимур сломил сопротивление не силой оружия, а обещанием неприкосновенности тем, кто согласен ему покориться (подобно Чингисхану, Тимур не был склонен проливать кровь попусту, но если уж проливал, то она текла полноводными реками). После Герата настал черед Хорасана… Покорение Ирана завершилось в 1384 году взятием Тебриза.

К покоренным народам Тимур относился точно так же, как и его кумир Чингисхан – выжимал досуха. Разница была лишь в том, что часть награбленного Тимур тратил на благоустройство родного Мавераннахра, в то время как кочевник Чингисхан ничего не благоустраивал. Но то Мавераннахр, а иранцы не видели разницы между монголами и Тимуром. Как говорится, «что уксус, что перец не могут сравниться с медом»^[206].

Показательным примером стала судьба Исфахана, в котором в начале 1388 года вспыхнуло антитимуровское восстание. Осада мятежного города затянулась, и тогда Тимур пошел на хитрость: он обещал жителям мир и прощение при условии, что они дадут ему 12 000 лучников. Когда те прибыли, Тимур приказал отрезать у каждого большой палец на правой руке (что лишало возможности стрелять из лука или крепко держать меч) и отправил их обратно в город, который вскоре был взят, ибо лучники, осыпавшие осаждающих стрелами с городских стен, были основной силой защитников города. Собрав жителей, Тимур приказал умертвить всех мужчин старше четырнадцати лет и сложить их головы на центральной площади Исфахана. Затем он приказал вывести женщин и детей за город, где отделил детей моложе семи лет и приказал своим воинам затоптать их конями, а, увидев, что воины колеблются, лично подал им пример. Так было истреблено 7 000 детей. После этого Тимур приказал поджечь Исфахан, а женщин и детей увел в качестве рабов в Самарканд.

Империя Тимура напоминала лоскутное одеяло, которое стало расползаться сразу же после смерти своего создателя, наступившей в 1405 году. Сыну великого завоевателя Шахруху удалось сохранить под своей властью только Среднюю Азию и часть иранских земель, довольно значительную, до реки Сефидруд^[207] на западе. Шахруху было не до завоеваний: удержать бы то, что удалось сохранить. Главной угрозой для Шахруха стал огузский племенной союз Кара-Коюнлу, которому в конечном итоге ему пришлось подчиниться ради сохранения своей власти.

В 1447 году, после смерти Шахруха, власть перешла к его сыну Улугбеку, прославившемуся в качестве выдающегося ученого, а также и поэта. Спустя 2 года Улугбек был убит восставшим против него сыном Абд-ал-Латифом…

Государства Кара-Коюнлу и Ак-Коюнлу

С 1375 по 1468 год на обширной территории, включавшей в себя северо-запад Ирана, Армению, Азербайджан, Ирак и Восточную Анатолию, существовало государство, созданное огузским племенным союзом Кара-Коюнлу («Чернобаранные»). Столица находилась в Тебризе. Наиболее выдающимся правителем этого государства был Джахан-шах, принявший титул султана. Он правил с 1436 по 1467 год, и этот период можно назвать расцветом Кара-Коюнлу. Расширились пределы государства, установился порядок, были построены такие знаковые здания, как, например, Голубая мечеть в Тебризе, которую восстановили совсем недавно.^[208] В этой мечети Джахан-шах и был похоронен. В 1467 году его убили представители враждебного племенного союза Ак-Коюнлу («Белобаранные»), а в следующем году предводитель Ак-Коюнлу Нусрат ад-Дин Абу Наср Хасан-бек, более известный как Узун Хасан, присоединил государство Кара-Коюнлу к своим владениям.

Узун Хасан был активным завоевателем даже по меркам той эпохи. Придя к власти в 1453 году, он сразу же начал «собирать земли», и к 1469 году его государство включало в себя Иран, Ирак, Анатолию, Армению и Азербайджан. Узун Хасан принял титул падишах^[209] Ирана» и мог бы стать основателем длительно правящей династии. Помимо завоеваний и строительства государства, Узун Хасан вел активную дипломатическую деятельность, пытаясь заручиться поддержкой Рима, Венеции, Венгрии и других западноевропейских государств против набирающих силу турок-османов, и поддержкой Великого княжества Московского для успешного противостояния Золотой Орде.

Однако в 1478 году, сразу же после смерти Узун Хасана, началась борьба за власть между его сыновьями, которая вылилась в общую распрю между представителями племенной знати. Стоило одним усадить на престол своего ставленника, как другие сразу же восставали против него. Ничем хорошим это закончиться не могло. В 1508 году государство Ак-Коюнлу было окончательно сокрушено Исмаилом Сефеви, по материнской линии приходившимся Узун Хасану внуком.

Хорасанский и Среднеазиатский Султаны

В 1469 году, после смерти правнука Тимура Абу Саида, тимуридское государство, значительно уменьшившееся в размерах из-за действий Узун Хасана, распалось на два султаната – Хорасанский, со столицей в Герате, и Среднеазиатский, со столицей в Самарканде^[210].

При первом правителе Хорасанского султаната Хусейне Байкара возвысился его соученик по медресе Алишер Навои, уйгур, которого в наше время чаще считают узбеком. К слову сказать, ряд своих стихотворений Навои писал на иранском под скромным псевдонимом Фани.^[211] Но нас интересует не поэт Навои, а Навои-сановник, который в 1470 году посредством убеждения сумел обуздать восстание жителей Герата, вызванное резким увеличением налогов. Налоги, по своей инициативе, ввели чересчур ретивые местные чиновники, а народ восстал против султана.

Навои приказал огласить в соборной мечети указ об отмене незаконных налогов и арестовал тех, кто их ввел. Вместо наказания (а за восстания обычно карали всех местных жителей без разбора)^[212], гератцы получили подарок в виде двухлетнего освобождения от военного налога. В Герате воцарилось спокойствие.

В Мавераннахре после Абу Саида до 1494 года правил его старший сын Султан Ахмед мирза, при котором огромным влиянием пользовался эмир Абдулали-тархан. Принято считать, что именно он помог внуку правителя Узбекского ханства^[213] Абулхайир-хана Мухаммеду Шейбани-хану^[214] завоевать в 1501 году, раздираемый междоусобицами, Мавераннахр. В 1508 году Шейбани-хан завершил покорение Хорасана, объединив под своей властью бо́льшую часть тимуридских земель.

Согласно преданию, совет относительно того, как нужно собирать земли, дал Шейбани уважаемый шейх Мансур. Однажды, когда слуги убирали после обеда скатерть, шейх сказал: «Надо собирать так, как собирают скатерть – с краев!». Шейбани внял совету. Вместо того, чтобы сразу же идти походом на столицы тимуридских султанатов Самарканд и Герат, он «откусывал» от окраин один кусок за другим, умело используя в своих интересах сепаратистские настроения местной знати.

В отличие от многих других тюркских правителей Шейбани-хан не делал различия между иранцами и тюрками, следуя завету Пророка Мухамеда, говорившего, что «все мусульмане – братья». Подобный подход способствовал прогрессу иранской культуры, которая на фоне нескончаемых войн и перехода земель из рук в руки, постепенно приходила в упадок.

Правление Шейбани-хана было недолгим. В декабре 1510 года он погиб в сражении с Исмаилом Сефеви, который завладел всем Хорасаном, за исключением Балхского вилайета.

Иранская культура в XIII–XV веках

Монголов иранская культура не интересовала совершенно, потому что они были замкнуты в рамках собственных традиций и представлений. Однако в определенной мере монголы способствовали сохранению культуры, поскольку они принимали на службу образованных иранцев – законоведов, поэтов, ученых, врачей. Среда, как известно, влияет на человека. Со временем монголы, жившие в государстве Хулагуидов, начали втягиваться в сферу иранской культуры. Этот процесс ускорился после того, как ильхан Газан принял ислам и стал зваться Махмудом. Но даже с учетом этого нельзя говорить о каком-либо расцвете иранской культуры. Расцвета не было и быть не могло. Был упадок, стагнация, но, к счастью, до полной культурной деградации дело не дошло.

У каждого столетия есть своя звезда, настолько яркая, что затмевает собой все прочие звезды. Звездой XIII века был дервишеский шейх Джелал ад-Дин Руми (1207–1273), писавший не только на иранском, но и на арабском и греческом языках. Поэма Руми «Мансави», включающая в себя около 50 000 двустиший^[215], стала жемчужиной иранской литературы и энциклопедией суфизма. Любой образованный мусульманин, будь то шиит или суннит, сможет прочесть по памяти хотя бы несколько строк Руми.

Шли вместе тюрок, перс, араб и грек.
И вот какой-то добрый человек
Приятелям монету подарил
И тем раздор меж ними заварил.
Вот перс тогда другим сказал: «Пойдем
На рынок и ангур приобретем!»
«Врешь, плут, – в сердцах прервал его араб, —
Я не хочу ангур! Хочу инаб!»
А тюрок перебил их: «Что за шум,
Друзья мои? Не лучше ли узум?!».
«Что вы за люди! – грек воскликнул им,
Стафиль давайте купим и съедим!».
И так они в решении сошлись,
Но, не поняв друг друга, подрались.
Не знали, называя виноград,
Что об одном и том же говорят.^[216]

Звездой XIV века и непревзойденным среди всех иранских поэтов является Шамсуддин Мухаммед Хафиз Ширази (1325–1390), которого называют и вольнодумцем, и пьяницей, и распутником, но никто из критиков Хафиза-человека не посмеет сказать что-то плохое о Хафизе-поэте. Его отточенные, словно меч, рифмы, восхищают даже тех, кого возмущает содержание его стихов. Великому Рудаки, основоположнику иранской литературы, приписывают выражение: «Хорошее стихотворение – это песня души». Может, это сказал кто-то другой, но сказано замечательно точно, ведь хорошее стихотворение так и просится, чтобы его напели. Стихи Хафиза так и хочется петь.

Тебе всю душу отдаю – ты свет зари, а я свеча.
Твою улыбку узнаю: она легка, она свежа.
Умру – прольются надо мной фиалок запахи весной,
Как будто дышит локон твой,
спадая волнами с плеча.
Глаза раскрою, подниму, тебя как утро восприму,
Но ты мне даришь только тьму,
где ни просвета, ни луча.
Спасибо горю – здесь оно со мной бессменное одно
Живет, не спит, меня давно от одиночества леча.
И хоть черны мои зрачки, но от немыслимой тоски
Светлы в них слезы и горьки,
дрожат, прозрачнее ручья.
Для всех любимая моя лицо открыла, не тая,
Но сердце знаю только я, нигде об этом не крича.
Хафиз воскреснет, оживет,
могильный саван разорвет,
Чуть мимо милая пройдет, подобно ветру, горяча!^[217]

Предание гласит, что однажды Хафиза избили на ширазском базаре. Поэт пришел за покупками и услышал, как кто-то читает вслух одну из его газелей, которая ему совсем не нравилась. «Замолчи! – воскликнул Хафиз. – Эти дрянные стихи не заслуживают того, чтобы их произносили». Люди возмутились и поколотили наглеца, осмелившегося хаять стихи великого Хафиза. Есть ли лучшая слава, чем быть избитым во имя собственной славы?

Хафиз умел выражать глубокие мысли в простой форме, близкой и понятной даже необразованному человеку, потому-то его слава и столь велика. Главную идею творчества Хафиза можно выразить так: «Несовершенство мира не служит поводом для печали, печалиться можно только по поводу собственного несовершенства». Хафиз – настоящий ринд^[218], озорной, непутевый, но преисполненный доброты.

У других – благая доля, радостные дни.
Мой удел – тоска немая, нищая сума.
Славь любовь – огонь бесценный! Не забудь, Хафиз:
Наши радости – мгновенны, этот мир – тюрьма!^[219]

О звезде XV века мы, к сожалению, знаем очень мало: имя, имя учителя и место работы. Иранец Джунейд Султани, ученик художника Шамс ад-Дина, работал в багдадской китабхане^[220] Ахмада Джалаира^[221] в 1382–1410 годах. Миниатюры Джунейда отличаются яркостью красок, содержательностью образов и тщательной проработанностью деталей. Джунейд заложил традицию подписывать свои работы, благодаря чему мы можем идентифицировать творчество иранских миниатюристов. Подлинным шедевром, соединившим в себе мастерство трех корифеев, стала проиллюстрированная Джунейдом рукопись «Три поэмы» известного иранского поэта Хаджу Кермани, написанная каллиграфом Мир Али Тебризи. К сожалению, эта рукопись, являющаяся драгоценным достоянием иранского народа, хранится в Лондоне, в Британской библиотеке.

Глава седьмая. Сефевидский Иран

Исмаил Сефеви, основатель государства

Абу-л‑Музаффар Исмаил бин Гейдар ас-Сефеви, более известный как шахиншах Ирана Исмаил I, был потомком шейха Сефи ад-Дина Исхака Ардебили, основавшего в начале XIV века в городе Ардебиле^[222] суфийский тарикат^[223] Сефевие. Став шахиншахом, Исмаил вывел происхождение шейха Сефи ад-Дина к шиитскому имаму Мусе аль-Казиму^[224], потомку Пророка Мухаммеда, но это родство вызывает большие сомнения. Принято считать, что шейх Сефи ад-Дин был суннитом, но при его сыне Садр ад-Дине тарикат Сефевие стал шиитским из-за притока в Ардебиль туркменских кочевников‑шиитов. Скорее всего династия Сефевидов имела курдские корни, но ничего определенного по этому поводу сказать невозможно. Как говорится: «О неизвестном каждый волен думать, что ему угодно».

Отцом Исмаила, родившегося в Ардебиле 17 июля 1487 года, был глава тариката Сефевие шейх Гейдар, а матерью – дочь султана Ак-Коюнлу Узун Хасана Алямшах-бейим. По тем временам, когда во главе государств становились незнатные кочевники или бывшие рабы, достойное происхождение выгодно отличало Исмаила от других желающих править народами. Согласно преданию, пальцы новорожденного Исмаила были сжаты в кулаки и покрыты кровью, что было истолковано как рождение нового отважного завоевателя.

Детство Исмаила выдалось несладким. Отец погиб в бою, когда ему был год, а дядя по матери Султан Ягуб, правивший в то время Ак-Коюнлу, заточил Исмаила вместе с его матерью и старшими братьями в крепости Истахр, подальше от родного Ардебиля. Освободил пленников внук Узун Хасана Абу-л‑Музаффар Рустам-хан, ставший султаном в 1492 году. Род Сефеви пользовался в Азербайджане огромным авторитетом, Ардебиль с окрестными землями был наследственным владением рода^[225], так что местному населению сильно не нравилось то, как султан обошелся с вдовой и сыновьями шейха Гейдара. Ради упрочения султанской власти, которая к тому времени сильно ослабла, Рустам решил освободить пленников, вернуть им былое достоинство, но при этом держать под своим контролем. Помимо лояльности азербайджанцев, султан Рустам рассчитывал на то, что клан Сефеви поможет ему в борьбе с сородичами. Старшему брату Исмаила Султану Али в столичном Тебризе был оказан почет, соответствующий полученному им от султана титулу падишаха…

Рустам оказался в положении глупца из старой сказки, который помог тигру выбраться из ямы, рассчитывая доехать верхом на нем до Исфахана. Что первым делом сделал тигр? Сожрал своего спасителя. Увидев, сколь активно растет число сторонников Султана Али, Рустам пожалел о своей опрометчивости и решил избавиться от опасности навсегда. Он выслал против Султана Али пятитысячный отряд, но тот, имея при себе всего триста воинов, обратил посланцев Рустама в бегство. Победа обернулась поражением. Во время преследования бегущего противника Султан Али утонул в реке. Воины Рустама заняли Ардебиль.

Исмаилу и его брату Ибрагиму пришлось скрываться более 5 лет. В середине 1499 года двенадцатилетний (!) Исмаил решил, что настало время действовать. Он прибыл в Ардебиль и начал собирать вокруг себя сторонников. Юный возраст Исмаила отпугивал многих и потому набрать отряд численностью в 7 000 человек ему удалось лишь летом 1500 года.

Главной опорой рода Сефеви были кочевники, говорившие на азербайджанском языке, из племен шамлу, румлу, устаджлу, текелю, афшар, каджар, зулкадар. В память о 12 шиитских имамах они носили чалмы с 12 красными полосами, отчего их прозвали «кызылбаши» («красноголовыми»). Сила кызылбашей заключалась в их единстве – все они признавали своим духовным лидером сефевидского шейха, – и в свойственной шиитам самоотверженности.

Отец и дед Исмаила погибли, сражаясь с воинами Ширванского государства^[226], отделившегося от Халифата еще в 861 году. Границы его простирались по Закавказью от Черного моря до Каспийского. Нельзя воевать, имея за спиной опасного врага, поэтому Исмаил начал с похода на Ширван в 1500 году. Взять его под свой контроль он не смог, но разорил основательно, и можно было надеяться на то, что несколько лет ширванский лев будет сидеть смирно, зализывая свои раны.

Вразумив Ширван, Исмаил приступил к покорению Ак-Коюнлу. Быстро завладев Тебризом, он продекларировал здесь свои намерения, приняв в 1501 году титул шаханшаха Ирана. Двумя годами позже Исмаил I захватил Неарабский Ирак, Фарс и Семнан^[227]. В 1508 году, с потерей Арабского Ирака, государство Ак-Коюнлу перестало существовать. Не все области Исмаилу приходилось подчинять силой, самые дальновидные из местных правителей подчинялись ему без сопротивления.

Значительную угрозу представлял Мухаммед-хан Шейбани, который сам хотел владеть всем Ираном. Гияс ад-Дин Хондемир в «Друге жизнеописаний» рассказывает о том, что Шейбани отправил шаху Исмаилу издевательское послание, в котором извещал о своем намерении совершить хадж и готовности идти к Мекке с войском. Исмаил ответил столь же издевательски: «Я собираюсь совершить паломничество в Мешхед^[228], к гробнице имама Али-Ризы, и потому иду с войском в Хорасан». В сражении, произошедшем в декабре 1510 года близ Мерва, войско Шейбани-хана было разгромлено, а сам он погиб при попытке спастись бегством. После этого Исмаил без помех занял Хорасан, правда, окраинный Балхский вилайет^[229] недолго оставался под его властью. В 1513 году Балх был отбит Убайдуллой-ханом, сыном Махмуд-султана, младшего брата Шейбани-хана.

На западе Исмаилу покорились Армения и Курдистан, а затем он собрался захватить юго-восточную часть Анатолии, находившуюся под контролем турок-османов. Здесь проживало много шиитов, симпатизировавших кызылбашам. В 1511 году анатолийские шииты восстали, но османский султан Селим I жестко подавил восстание, истребил всех мужчин-шиитов старше семи лет и переселил сюда лояльных ему турок-суннитов и курдов, укрепив таким образом тылы. В мае 1514 года Селим выступил в поход на Иран, разгромил войско Исмаила и даже смог захватить Тебриз, но был вынужден уйти, поскольку османской армии начал грозить голод, да и моральное состояние ее оставляло желать лучшего. Многие из османов втайне исповедовали шиизм и сочувствовали иранцам.

Успех Селима объяснялся не столько его стопятидесятитысячным войском, почти втрое превосходившим по численности кызылбашей Исмаила, сколько наличием у турок огнестрельного оружия, в первую очередь артиллерии. Однако Исмаил усвоил полученный урок, и очень скоро пушки и ружья появились у кызылбашей, правда, на Анатолию Исмаил больше не зарился, ему и без нее было чем заняться. А Селим I, в свою очередь, не посягал на завоевания Исмаила в Закавказье и не помешал шахиншаху захватить в 1517 году Восточную Грузию. Таким образом, на северо-западе владения Исмаила простирались (включительно) до Картлийского царства^[230], столицей которого был Тифлис, а на западе немного не доходили до Амударьи и Инда.

В 1524 году тридцатисемилетний шахиншах скоропостижно скончался во время посещения гробницы своего отца в Ардебиле. Власть перешла к старшему сыну Исмаила Тахмаспу.

Шах Исмаил сочинял стихи на иранском и азербайджанском языках. До нас дошли две поэмы и более пятисот стихотворений. Лучшим из наследия считается поэма «Дех-наме» («Десять писем»), созданная на азербайджанском языке. Влюбленный поэт пишет письма своей возлюбленной:

Сидит под черешней моя луна —
Как луна между звездами, блещет она.
В десять тысяч кафтанов оделись луга,
На жасминах одежды белы, как снега,
И сверкают цветы плодовых ветвей,
Словно руку волшебную вздел Моисей.
А цветы обрызганы теплым дождем,
И нарцисс в полудреме стоит перед сном.
Плещут розы в лиловых отсветах зари,
Как зрачки лиловые птицы Гумири.
И цветок на рассвете закрыл лицо,
Чтобы утренний ветер не бил в лицо^[231].

Хронист описывает Исмаила Сефеви как храброго воина, искусного полководца и справедливого правителя. Главным его достижением стало основание могущественного государства, которое просуществовало почти до середины XVIII века. Настал конец непрестанному дележу иранских земель. Воцарившаяся стабильность способствовала процветанию.

Сефевидское государство

Широко распространено ошибочное мнение относительно возрождения национального иранского государства при Сефевидах. Хотелось бы, чтобы так оно и было, но на самом деле все было не так. Иранцы не имели господствующего положения в Сефевидском государстве, созданном тюрками. Исмаил Сефеви провозгласил себя шахиншахом Ирана, а не султаном или падишахом исключительно из политических соображений. Он хотел подчеркнуть свое сходство с государями древности, при которых Иран доминировал в Передней Азии. Что же касается господствующего положения, то им в начальный период существования государства обладали тюрки, а именно азербайджанцы, постепенно переходившие от кочевого образа жизни к оседлому. Практически все сановники были представителями азербайджанской знати. Основу войска составляли азербайджанцы-кызылбаши, поэтому при дворе и в армии разговаривали на азербайджанском языке, а иранский использовался в качестве официального по традиции, не более того. На рубеже XVI–XVII веков началась постепенная иранизация государства, но бразды правления все равно оставались в руках азербайджанцев. Поэтому неверно представлять османо-сефевидские войны как конфликт между тюрками и иранцами, поскольку с обеих сторон воевали тюрки – сунниты-османы и шииты-кызылбаши. Да и вообще государства того периода были династическими, а не этническими, определяющую роль играли правящие династии, а не народы.

Долговечность сефевидского государства обеспечили два фактора – единая религия (в данном случае иснаашаритский шиизм) и правильная политика государственного строительства, направленная на развитие производительных сил и торговли. Сефевидские шахи относились к своим подданным так, как крестьянин относится к своему полю. Если хочешь иметь хорошие урожаи, то позаботься о том, чтобы земля получала достаточно воды. После откровенно грабительской политики монголов или тимуридов такое отношение могло только радовать. Не следует представлять сефевидских правителей этакими альтруистами, альтруизма у них не было и в помине, просто они понимали, как нужно управлять государством, чтобы казна не оскудевала. Но, разумеется, со временем все менялось, причем, как всегда, не в лучшую сторону. Феодалы, в том числе и шахи, все больше и больше склонялись к тому, чтобы получать свое без каких-либо затрат (примером может служить возложение обязанности по содержанию и развитию ирригационной системы на земледельческие общины), а торговые обороты постепенно снижались. Европейцы начали закупать шелк в Китае, а пряности – в Индии, да и вообще морские торговые пути стали важнее сухопутных, которые проходили через Иран.

Среди местных правителей сефевидского государства были ханы, султаны, беки и мелики (с арабского это слово переводится как «правитель», но на деле мелики были местными князьями, вассалами шахиншахов). Ханами называли себя те вожди кочевых племен, которые, хотя бы отдаленно, могли претендовать на родство с Чингисханом, другие вожди кочевников именовали себя султанами или беками, а представители местной оседлой знати назывались меликами. Владетельные мелики, подчинявшиеся непосредственно шахиншаху, а не его наместникам-беглербекам, именовались вали (Хузистана). Беглербеки назначались шахами, а к вали правление областью переходило по наследству (разумеется, до тех пор, пока с этим были согласны шахи). Основой любого земельного владения была обязанность платить дань шаху и выставлять по его требованию определенное количество воинов, в этом смысле частные земельные владения-мульк ничем не отличались от наследственных владений-союргал, пожалованных за службу. Если при шахе Исмаиле I, его сыне Тахмаспе (Тахмасибе) I и внуке Исмаиле II пожалование наследственных земель было широко распространено, то в дальнейшем оно стало носить единичный характер, то есть практически сошло на нет, поскольку наличие большого количества крупных землевладельцев существенно ослабляло шахскую власть. Удобнее было раздавать служебные пожалования в качестве ненаследуемого титула, предоставлявшегося только на время службы или пожизненно.

Уже при шахиншахе Тахмаспе I, унаследовавшем сефевидский престол в десятилетнем возрасте, начали проявляться сепаратистские настроения кызылбашской кочевой знати. Подчас эти восстания угрожали самим основам престола. Так, например, в 1529 году лурский^[232] правитель Зулфикар-бек захватил Багдад вместе со всем Арабским Ираком и перешел под власть османского султана Сулеймана I^[233], а в 1533 году мятежный правитель племени текелю Улама-хан помог Сулейману завладеть на время столичным Тебризом.

Продолжая дело своего отца, шахиншах Тахмасп I завоевал Ширванское и Шекинское государства в Северном Азербайджане и продолжил борьбу с узбекскими ханами Мавераннахра за Хорасан, которая закончилась присоединением бо́льшей части этой области к Ирану.

Противостояние с Османской Турцией осложнилось мятежом, поднятым в 1547 году Альхас Мирзой, младшим братом шаха Тахмаспа, назначенного правителем завоеванного Ширвана. В 1549 году мятеж был подавлен, а Альхас Мирза поплатился жизнью за свою неверность, но его пример оказался соблазнительным для многих. Впрочем, чаша весов клонилась и в другую сторону. Например, в 1559 году покровительства Тахмаспа I искал сын султана Сулеймана I Баязид, восставший против отца. Однако политическая обстановка того времени не располагала к противоборству с османами, поэтому шах предпочел выдать Баязида султану за 400 000 золотых монет^[234].

Наряду с мятежами, поднятыми местными правителями, вспыхивали и народные восстания, вызванные повышением налогов и произволом местных властей. Первым таким восстанием стало Гилянское восстание 1571 года. Восставшие удерживали Гилян в своих руках около года, восстановление порядка стоило шаху Тахмаспу больших трудов. Практически одновременно с восстанием в Гиляне начались беспорядки в Тебризе, где простой народ уже не мог выносить притеснений, чинимых местным даруга (правителем) Аллах-кули-беком. Это восстание было подавлено лишь в 1573 году! История, развивающаяся по спирали, в очередной раз показала,что как только заканчивается эпоха завоеваний, начинается эпоха проблем.

К концу XVI века шахская власть ослабла настолько, что семнадцатилетнего внука Тахмаспа I Аббаса кызылбашская знать поначалу считала не правителем, а послушной игрушкой в своих руках…

Шахиншах Аббас I прозванный «Великим»

Пятый шахиншах сефевидского государства Аббас I унаследовал в 1588 году власть после своего брата Хамзы Мирзы, убитого знатными заговорщиками. Государство находилось на грани распада. Османский тигр точил зубы, намереваясь отобрать у Ирана его закавказские и месопотамские владения. На востоке Ирану угрожало могущественное государство Великих Моголов, основанное в 1526 году полководцем Бабуром, прапраправнуком великого Тимура и автором автобиографического повествования «Бабур-наме». Узбекские ханы Мавераннахра захватили весь Хорасан. На третьем году правления шах Аббас был вынужден уступить османам Восточную Грузию, Восточную Армению, Курдистан, значительную часть азербайджанских земель и восточную часть Лурестана. Выхода не было, пришлось жертвовать малым, чтобы сохранить большее. Османская армия была сильна, а в Иране то и дело вспыхивали восстания.

Укрепление своей власти Аббас начал с создания шахской гвардии, воины которой назывались шахсевенами – «любящими шаха». Первоначально численность шахсевенов составляла 10 000 конных воинов, но затем была увеличена до 15 000. В гвардию набирались незнатные кызылбаши, для которых шахская милость была единственной основой благоденствия. Гвардия служила оружием против непокорных (надо сказать, весьма грозным оружием), надежной опорой престола и кадровым резервом. Гвардейских командиров шах назначал на высокие должности вместо представителей знатных родов. Но, как известно, умный, отправляясь в странствие, берет запасного коня^[235]. Для того, чтобы не попадать из одной зависимости в другую, шах Аббас уравновесил свою гвардию десятитысячным корпусом гулямов (придворных рабов), в котором служили обращенные в шиизм иноверцы, главным образом черкесы^[236], армяне и грузины, но встречались и представители других кавказских народов. Гулямы тоже назначались на высокие должности, но в меньшей степени, чем гвардейцы-кызылбаши. Доминированию знати в государственном управлении Аббас I положил конец^[237]. Но самым сильным ударом по знати стал перевод таких важных областей, как Гилян, Систан, Мазендеран, Лурестан и Ларестана^[238] под прямое шахское правление. Местная аристократия довольно скоро поняла, что у нее есть только один путь для сохранения своих владений – беспрекословное повиновение шахиншаху. Аббас был не из тех, кто повторяет свои распоряжения дважды или что-то забывает.

Решительность шахиншаха не знала границ. Восстания он подавлял крайне жестко, если не сказать жестоко, истребляя население непокорных областей без разбора. Когда в 1604 году создалась опасность завоевания османами части Араратской долины, находившейся под иранским контролем, Аббас I приказал переселить местных жителей вглубь Ирана. Массовая принудительная депортация повлекла за собой много жертв и вошла в армянскую историю под названием Великого изгнания (Мэц сургун). Некоторые иранские историки пытаются представить переселение как благоприятное для армян, получивших возможность перебраться с беспокойного приграничья в центр государства, но не будем забывать, что это переселение проводилось без какой-либо заботы о людях, которым приходилось заботиться о себе на протяжении всего пути, полного многих опасностей.

Аббас провел реорганизацию сефевидской армии. В дополнение к шахским гвардейцам и корпусу гулямов также на регулярной основе были созданы двенадцатитысячный корпус мушкетеров‑ туфенгчи и части артиллерийстов‑топчи. Регулярное войско превосходило по боеспособности конное ополчение кызылбашей и подчинялось исключительно шахиншаху, в отличие от ополчения, зависимого от местной знати. Но войско – это руки государства, а головой его является чиновный аппарат. На высшие посты Аббас предпочитал назначать выдвиженцев из своей гвардии и гулямов, а средние должности отдавал иранцам, которые, с его точки зрения, не представляли угрозы для центральной власти. Именно при Аббасе I началась иранизация тюркского сефевидского государства. Этому процессу способствовал и перенос в 1598 году столицы из «полуазербайджанского» Казвина (туда ее из Тебриза перенес Тахмасп I) в сугубо иранский Исфахан. Но при всем том сильно обольщаться не стоило – тюрки сохраняли за собой ведущие позиции, а иранцы находились у них в подчинении.

В 1597 году Аббас I отвоевал Хорасан, а в 1613 году вернул территории, уступленные османам в 1590 году, а в 1618 году полностью восстановил некогда утраченную власть над Закавказьем. Таким образом он заложил основу для успехов своих преемников. В 1639 году к Сефевидам перешли весь Арабский Ирак и часть Джазиры (Верхней Месопотамии). То было не простое территориальное приобретение, ведь здесь находились священные для шиитов города Неджеф и Кербела^[239].

Попытка денежной реформы, предпринятая шахом Аббасом с целью упорядочения финансово‑экономической системы, выражалась в введении новой серебряной монеты аббаси, весом в один мискаль^[240]. Однако полного упорядочения не произошло, поскольку, наряду с аббаси, в государстве продолжали использоваться иностранные монеты (в конечном итоге имел значение драгоценный металл, а не то в какой форме он пребывает).

В то время, когда Османское государство, постепенно превращавшееся в империю, проводило открыто недружелюбную политику по отношению к большинству стран Западной Европы и провозглашало своей целью покорение всех неверных, шах Аббас старался развивать торгово‑экономические отношения с европейскими странами, начиная с Англии и заканчивая Московским государством. Принцип его внешней политики был таков – пользу нужно извлекать отовсюду, где только можно ее извлечь. Иногда даже получалось загребать жар чужими руками. В 1623 году английские военные корабли изгнали португальцев с островов Ормуз и Кешм в Персидском заливе, и через Ормуз пошла иранская морская торговля.

Шахиншах Аббас I вошел в историю как Аббас Великий, поскольку его правление стало вершиной политического и экономического могущества государства Сефевидов и сефевидской культуры.

Приемники Великого Шахиншаха

В январе 1529 года Аббас I скончался, назначив преемником своего внука Сам Мирзу, который правил как Сефи I. С сыновьями Аббасу, что называется, не повезло (или может это им не повезло с отцом). Своего старшего сына Мухаммеда, отца Сам Мирзы, Аббас приказал убить, так как видел в нем угрозу своей власти. Другого сына он, по той же причине, приказал ослепить и бросить в темницу… Короче говоря, когда пришлось назначать преемника, то выбор пал на внука. Однако Сефи I оказался лишь бледной тенью своего великого деда. Вместо того, чтобы приумножать и развивать полученное наследство, он его разваливал. Самыми крупными утратами правления Сефи I стали потеря Арабского Ирака, завоеванного османами, и Кандагара, перешедшего к падишаху империи Бабуридов Шах-Джахану (кстати говоря, тому самому, который построил Тадж-Махал).

Сын Сефи Аббас II оказался лучшим правителем, правда, основной его задачей стало не укрепление могущества и расширение границ государства, а сохранение стабильности и, надо признать, что с этой задачей Аббас справился хорошо. За четверть века его правления произошло всего два крупных восстания и оба были довольно быстро подавлены. Больших войн Аббас II не вел, разве что в 1649 году отбил у империи Великих Моголов Кандагар. Подобно своему отцу шахиншах пил много вина и привлекал к этому делу придворных. Разумеется, это не нравилось истинно верующим, но, как известно, вверх камни не бросают^[241]. Смерть шахиншаха, скончавшегося в 1667 году в возрасте 35 лет, принято приписывать пьянству или дурной болезни.

Аббасу II наследовал его старший сын Сулейман (Сефи II), которому на тот момент было 18 лет. Сулейман воспитывался при дворце, в изоляции от внешнего мира, к правлению его не готовили, так что он стал марионеткой в руках высших сановников и оставался ею в течение всего своего четвертьвекового пребывания на престоле. Начиная с Сефи II Ираном стала править кызылбашская знать, использовавшая шахиншахов в качестве ширмы. Свергать потомка почтенного шейха Сефи ад-Дина было опасно, поскольку это могло вызвать возмущение среди кызылбашей, так что знати приходилось «соблюдать приличия» – держать на престоле шахиншаха-сефевида.

Сефевидская культура

Сефевидская культура была гетерогенной. Основа – древняя культура оседлых иранцев, на которую оказали влияние культуры кочевников‑кызылбашей, покоренных народов и соседних стран. Если говорить о направлениях, то их было три: книжное (каллиграфия и миниатюры), архитектура и предметы, украшающие жизнь.

Джафаритский мазхаб^[242] не запрещает изображать людей и животных, если это делается в рамках приличий. Изобразительное искусство эпохи Сефевидов в основном представлено книжными миниатюрами, которые дополняются картинами, выполненными на шелке.

Сын Тимура Шахрух и сын Шахруха Гияс ад-Дин вывозили из Тебриза и Шираза художников и каллиграфов для работы в китабхане, созданной в Герате, столице Тимуридов, в начале XV века. Поэтому гератская школа живописи или, как ее чаще называют, гератская школа миниатюры, была сугубо иранской, продолжающей традиции древних мастеров Шираза, откуда, собственно, и пошла иранская живопись^[243]. Близость Китая позволяла гератским живописцам знакомиться с китайской живописью и кое-что перенимать. Изящество рисунка – это явный китайский след, точно так же, как и глубокий символизм, и высокий горизонт в сюжетных композициях, придающий пространству бо́льшую глубину.

Характерными признаками гератской школы являются яркие сочетания красок, простота пейзажного фона, изящество орнамента и «живые» фигуры людей. Если долго рассматривать миниатюры, то начинает казаться, будто действующие лица оживают… Перенос придворной китабханы в Самарканд, осуществленный в 1448 году Улугбеком, не привел к исчезновению гератской школы, она продолжала существовать, но не смогла пережить завоевания Герата Мухаммедом Шейбани в 1507 году. Исчезла школа, но не ее традиции, которые были переняты тебризской школой миниатюры. Расцвет тебризской школы пришелся на первое столетие правления Сефевидов. Наступил он после того, как шахиншах Исмаил I поселил в Тебризе живописца из Герата Кемаля ад-Дина Бехзада, ученика известного каллиграфа и художника Мирека Наккаша Хорасани, бывшего китабдаром (начальником китабханы) при первом правителе Хорасанского султаната Хусейне Байкара.

Определенное влияние на тебризскую школу (а также и на прочих иранских миниатюристов) оказал туркменский стиль, сложившийся к середине XV века. Для этого стиля характерна величавая монументальность изображенных фигур, которая достигается выдвижением их на передний план.

Каждая из дошедших до нас рукописей тебризской школы является шедевром живописи и каллиграфии, но «шедевром шедевров», воплощением поистине непревзойденного мастерства по праву считается рукопись «Хамсе» Низами Гянджеви, выполненная в 1539–1543 годах для шахиншаха Тахмаспа I. Текст переписал каллиграф Шах-Махмуд Нишапури, а миниатюры рисовали несколько художников, наиболее известным из которых был Султан Мухаммед. Историограф персидской живописи Дуст Мухаммед, ученик Бехзада и автор исторического трактата о иранской живописи, писал: «Первым [среди живописцев] идет Устад Низам ал-Дин Султан Мухаммед, и был он единственным в своем времени». «Хамсе» хранится в Британском музее и там же, в Лондоне, находится рукопись «Сборника летописей», составленного хулагуидским визирем Рашид ад-Дином, которая датируется 1314 годом. Это первый из дошедших до нас шедевров тебризской школы. Очень интересно и познавательно сравнивать миниатюры из «Сборника летописей» и «Хамсе», в них наглядно раскрывается развитие иранской живописи.

Исмаил Сефеви завоевывал Иран мягко, без каких-либо существенных разрушений построек, поэтому ему и его потомкам не пришлось ничего восстанавливать или строить заново. Расцвет сефевидской архитектуры начался при шахе Аббасе I, когда экономический подъем способствовал развитию градостроительства. Новая столица Исфахан была практически отстроена заново. Для построек этого периода характерны сочетание монументальности с практичностью и изящество рисунка, украшающего стены. Украшению важных зданий и прежде придавалось большое значение, но на рубеже XVI и XVII веков оно превзошло прежние пределы.

Жемчужиной сефевидской архитектуры считается дворец Хашт-Бехешт,^[244] построенный в 1669 году при шахиншахе Сефи II. Дворец бесподобен (сейчас идет его реставрация, но многое уже восстановлено) и его великолепие подчеркивается великолепием окружающего парка. Парк имел важное значение, поскольку этот небольшой дворец был местом отдыха, а не официальной резиденцией шахиншахов.

Другим местом высочайшего отдыха был дворец Чехель-сотун^[245], построенный для шаха Аббаса II в 1647 году. Этот дворец немного уступает дворцу Хашт-Бехешт в великолепии, но все равно поражает воображение, в первую очередь, роскошным украшением Зала приемов, расписанного золотом и тремя «классическими» цветами – зеленым, синим и красным. Жаль, что не сохранились керамические панно с изображением исторических событий, в свое время их растащили коллекционеры. Единый ансамбль с дворцом составляет большой прямоугольный пруд, расположенный перед фасадом. Колонны, давшие дворцу название, не мраморные, а вырезанные из кедра (и надо сказать, что дерево смотрится куда лучше камня).

Главным же украшением Исфахана служит площадь Накш-э Джахан^[246], спроектированная известным ученым и поэтом шейхом Баха ад-Дином аль-Амили, бывшим при Аббасе I шейх-уль-исламом^[247]. Баха ад-Дину удалось создать гармоничный ансамбль, в котором мечеть Шаха (ныне мечеть Имама) олицетворяет духовную власть, дворец Али Капу – власть шахиншаха, а здание Большого базара – власть денег. У каждого здания есть своя изюминка. Богато украшенная мечеть обладает уникальной акустикой: слово, сказанное шепотом с минбара^[248], будет отчетливо слышно во всем зале. Дворец Али Капу славится своими фресками, выполненными придворным художником шаха Аббаса I Резой Аббасси и его учениками. Здание базара красиво само по себе, но его массивные входные ворота – это нечто особенное. Однако же наиболее сильное впечатление производит весь ансамбль площади целиком. Иранцы обижаются, когда Накш-э Джахан сравнивают с дворцово‑парковым ансамблем Версаля или же с римской площадью Навона. Какие могут быть сравнения? Накш-э Джахан уникальна, несравненна и бесподобна. Впрочем, как и все в Иране.

Своеобразной «визитной карточкой» эпохи Сефевидов стала керамика, в оформлении которой появились китайские мотивы, проникшие в Иран вместе с популярным у знати китайским фарфором. Однако иранские мастера не подражали китайским, а брали у них то, что считали нужным, и в результате получался новый стиль, сочетавший «китайские» жанровые сценки или пейзажи с традиционным иранским орнаментом – растительным узором, служившим обрамлением для рисунка.

Но главным культурным достоянием сефевидской эпохи (впрочем, как и предыдущих, как и последующих) являлась поэзия. Стихи писали даже шахиншахи – Исмаил I, Тахмасиб I и Аббас I. При дворе существовала должность главного придворного поэта, которого называли маликом аш-шуара («царем поэтов»). В «Уставе для государей», написанном Мухаммедом-Рафи’а Ансари на рубеже XVII и ХVIII веков, говорится: «Его [малика аш-шуара] обязанности следующие: ежегодно, когда солнце подступает к хамалю^[249], первым делом нужно сочинить касыду^[250], восхваляющую и превозносящую шахиншаха и воспевающую весну, чтобы прочесть ее в день празднования Нового года на общем собрании в присутствии шахиншаха, а также следует прочесть стихотворение в честь возводимых шахиншахом в тот момент построек. Маснави^[251] и касыды, появляющиеся по каждому благородному поводу, должны преподноситься в стихах. Вышеупомянутый [малик аш-шуара] относится к числу приближенных правителя. Ему установлено жалованье в 50 туманов^[252], девятимесячный титул^[253], годовое пособие от арабских земель, Кашана^[254] и других мест».

Наиболее известным поэтом сефевидского периода был Мухаммед ибн Сулейман (1494–1556), известный под псевдонимом Физули и считающийся классиком азербайджанской поэзии. Но кроме азербайджанского, Физули писал на иранском и арабском языках. Выбор своего необычного псевдонима^[255] поэт объяснял следующим образом: «Я выбрал такой псевдоним для того, чтобы избежать сходства с другими поэтами. Во‑первых, я хочу видеть себя единственным среди моих современников. Это мне обеспечил мой псевдоним. Во‑вторых, я старался быть человеком ученым, усвоившим все науки и познания и смог найти псевдоним, отражающий это. Ибо “физули” также обозначает совокупность “фазл”-а (“знаний”), а в народе этим словом называют тех, кто идет против норм поведения, правил и традиций».

Вершиной творчества Физули стал лирический эпос «Лейли и Меджнун», созданный в 1536–1537 годах. Это произведение, основанное на старинном арабском предании о несчастной любви, перекликается с поэмой классика иранской поэзии Низами Гянджеви, написанной в 1188 году. Низами перенес арабских героев древности в современный ему иранский город, а Физули оставил влюбленного безумца^[256] и очаровавшую его красавицу в Аравии, но наполнил поэму близкими ему азербайджано-иранскими мотивами. Лирические вставки не утяжеляют текст повествования, а, напротив, придают ему легкость.

Я, как Муса, слыву красноречивым,
И чародеям всем кажусь я дивом,
Я мудрый вавилонский чародей,
И сам Харут^[257] не столько знал затей.
Мой разум овладел словесным царством,
Я властвую над этим государством.
Когда начну я пение касыд,
Мой сокол в выси горние летит.
Газель иной раз мне дарит забвенье,
Ей душу придает мое терпенье.
И маснави нередко я пою —
Из моря чистый жемчуг достаю.
На языках людей, любимых мною,
Я сочиняю с легкою душою…
Исполнен благородства и умел,
Хочу я ныне, как всегда хотел,
Чтоб в эту лавку, полную товаром,
Не заходил мой покупатель даром^[258].

Фраза «На языках людей, любимых мною, я сочиняю с легкою душою» отражает многоязычность той эпохи, когда каждый образованный иранец владел иранским, азербайджанским (а стало быть, и турецким)^[259] и арабским языками. Мирза Мухаммед Али Саиб Тебризи (1601–1677), малик аш-шуара при дворе шаха Аббаса II, больше писал на иранском, нежели на родном азербайджанском. Изящные газели Саиба Тебризи стали украшением как иранской, так и азербайджанской литератур.

He манят Caиба aтлacныe oдeжды нeбec,
Ведь для твердого духом эти oдeжды тecны.

Падения Сефевидского государства

В 1694 году шахиншахом стал двадцатипятилетний Султан Хусейн, приходившийся Аббасу II внуком. Имя этого правителя стало у иранцев нарицательным для обозначения глупого, бездарного, ни к чему не пригодного человека. Сначала Султан Хусейн находился под влиянием видного богослова Мухаммеда Бакира ибн Мухаммеда Исфахани Маджлиси, затем им управляла властная двоюродная бабка Мариам Бегум, дочь шаха Сефи I, а в конце пребывания на престоле – начальник дворцовой стражи. Неспособность к правлению усугублялась пристрастием к вину, к которому шахиншаха приучила Мариам Бегум. Ошибки Султана Хусейна можно разбирать очень долго, но мы остановимся на трех самых важных^[260].

Первой ошибкой было отсутствие решительных действий по подавлению восстаний, которые в правление Султана Хусейна вспыхивали по всему государству. Самым крупным из восстаний стало восстание афганского полукочевого племени гильзаев, жившего в Кандагаре. Подобно большинству афганцев, гильзаи были суннитами, так что их выступление против шахской власти имело двойную природу, не только политическую, но и духовную.

Второй ошибкой стало благосклонное отношение к предводителю гильзаев Мир Вайсу. Первое восстание гильзаев, вспыхнувшее в 1704 году, было подавлено двумя годами позднее. Вряд ли кто-то из придворных сомневался в том, что шахиншах прикажет казнить плененного Мир Вайса, но Султан Хусейн отнесся к мятежнику благосклонно. Отпустил его совершить хадж, а затем позволил жить в Кандагаре. Во время хаджа Мир Вайс заручился поддержкой суннитских улемов^[261], которые благословили его борьбу против шахиншаха-шиита. Вернувшись в Кандагар, Мир Вайс возглавил новое восстание гильзаев, начавшееся в 1709 году. Он объявил о своей независимости и сумел отстоять ее, нанеся шахской армии несколько крупных поражений.

В конце 1715 года, после смерти Мир Вайса, эмиром Кандагара стал его брат Мир Абд ул-Азиз, лояльно настроенный к Исфахану и склонный к заключению мирного договора с Султаном Хусейном на условии превращения Кандагарского беглербегства в наследственное владение. Третьей ошибкой шахиншаха стало то, что он позволил Мир Махмуду, сыну Мир Вайса, свергнуть Мир Абд ул-Азиза. На смену миролюбивому эмиру пришел молодой лев, которому было мало Кандагара. Он хотел править всем Ираном.

В 1720 году Мир Махмуд предпринял первый поход на Иран, но не смог продвинуться дальше Кирмана^[262]. Годом позже афганцы снова вторглись и начали продвигаться к Исфахану, близ которого 8 марта 1722 года произошло решающее сражение, в котором 20 000 афганских конников разгромили 50 000 шахскую армию, обладавшую не только численным превосходством, но и тяжелой артиллерией. Почему так произошло? Из-за плохой организованности иранского вой- ска. К месту можно вспомнить известное выражение: «У глупого гончара все горшки кривобокие». Военачальники Султана Хусейна были под стать своему повелителю. Афганцы преследовали иранцев до Исфахана, а затем осадили город, который не имел больших запасов продовольствия (еще один упрек в адрес шахиншаха, не заботившегося о своей столице). 22 октября 1722 года неприступный город, в котором совсем нечего было есть, сдался противнику. Некоторые историки считают, что у Султана Хусейна была возможность отогнать афганцев от стен столицы, но шах избрал выжидательную политику, надеясь на то, что кочевники не смогут долго осаждать город. Однако же смогли.

Султан Хусейн передал власть Мир Махмуду, который стал новым шахиншахом Ирана. Преемственность власти была закреплена женитьбой Махмуда на одной из дочерей свергнутого шаха. Махмуд обещал сохранить жизнь шаху и его родственникам, но выполнил свое обещание наполовину. Он пригласил представителей семейства Сефевидов и наиболее знатных иранских семей на пир, где перебил всех, за исключением Султана Хусейна. Впрочем, свергнутому шахиншаху не дали умереть своей смертью. В 1726 году он был убит по приказу преемника и двоюродного брата Махмуда шаха Ашрафа.

Итак, в октябре 1722 года произошла смена правящей династии. Вместо азербайджанцев Сефевидов на исфаханском престоле утвердились афганцы из рода Хотаки. «На исфаханском», а не «на иранском», потому что в Иране одновременно оказалось два правителя. Третьему сыну Султана Хусейна Тахмаспу удалось бежать на север, в Мазендеран, где он провозгласил себя шахиншахом. Кроме Мазендерана, его власть признали в Гиляне и Азербайджане, а также Тахмаспа II считали законным правителем Ирана Османская и Российская империи. У каждой империи был свой интерес. В результате военной кампании 1722–1723 годов русский император Петр I получил Дербент, Баку, Гилян, Мазендеран и Астрабад^[263], правда, дальше Решта русские войска не продвинулись, так что Мазендеран и Астрабад остались под властью шахиншаха. Османы, вторгнувшиеся в пределы владений Тахмаспа II весной 1723 года, заняли Восточную Грузию, Восточную Армению, Казвинское, Тебризское и Шемахинское ханства. Сложилась позорная для Ирана ситуация, когда два могучих соседа делили земли шахиншаха без его участия. В июне 1724 года в Стамбуле Российской и Османской империями был подписан договор, разграничивающий сферы влияния двух держав в Закавказье. Если принять во внимание то, что бо́льшая часть иранских земель находилась под властью семейства Хотаки, то становится ясно, что положение Тахмаспа было крайне незавидным. Рано или поздно он остался бы ни с чем. С севера шахиншаху угрожал русский медведь, с запада – османский крокодил, а с юга – афганский лев. В сказках на помощь правителям приходят герои-пехлеваны…^[264] Но кто сказал, что сказка не может воплотиться в реальности?

Надир-шах

Надир-шах был сыном простого пастуха из огузского племени афшаров, сумевшим возвыситься благодаря своей одаренности. Во время перехода исфаханского престола от Султана Хусейна к Мир Махмуду, Надир был предводителем большого отряда, базировавшегося в Абиверде^[265]. По сути он исполнял обязанности абивердского наместника, бежавшего во время осады Исфахана афганцами. Хорасан в это смутное время оказался под властью влиятельного Малика Махмуда Систани, укрепившегося в Мешхеде. Мир Махмуд согласился оставить Малик Махмуду Систан и Хорасан, если тот не станет поддерживать Сефевидов. До свергнутой (наполовину) династии Малику Махмуду не было дела, поскольку он сам метил на престол. В 1724 году он провозгласил себя шахиншахом, облагородив свое знатное происхождение мнимым родством с легендарной династией Кайанидов^[266]. Надиру это не понравилось, и он примкнул к Фатх-Али хану, предводителю кызылбашского племени каджар, который помогал шаху Тахмаспу II вернуть Хорасан.

В конце 1726 года, когда войско Тахмаспа осадило Мешхед, Надир смог устранить Фатх-Али-хана, выставив его изменником, который якобы собирался убить Тахмаспа. После казни Фатх-Али-хана Надир стал главнокомандующим войском шахиншаха и его главной опорой. К середине 1729 года Надир подчинил весь Хорасан и часть Герата^[267].

Мир Махмуд-шах был убит заговорщиками еще в апреле 1725 года. Новым правителем стал его двоюродный брат Мир Ашраф, который в августе 1729 года выступил против Надира. 29 сентября близ Дамгана^[268] состоялось сражение, в котором Надир одержал победу. По мере преследования спасавшихся бегством афганцев, к войску Надира присоединялись отряды местных жителей, которые видели в нем избавителя от афганского гнета. Добивая бегущих, Надир дошел до Исфахана, занял его и вернул престол Тахмаспу II, но власть при этом оставил при себе. К весне 1730 года Надир очистил от захватчиков все иранские земли. Изгнав афганцев, он в 1730 году выступил против османов и сумел отбить у них Хамадан, Керманшах^[269], Тавриз и ряд других городов. Само провидение благоволило решительному полководцу. В сентябре 1730 года в Стамбуле вспыхнуло восстание, в результате которого султан Ахмед III лишился престола, а великий везир Ибрагим-паша Невшехирли – жизни^[270]. В такой ситуации, когда решалась судьба верховной власти, османам было не до восточных территорий. Но и в Иране не все было благополучно. В конце 1730 года в Герате восстали афганцы племени абдали, которых Надиру пришлось усмирять дольше года. Тем временем шах Тахмасп развязал очередную войну с турками, намереваясь вернуть Эриванскую^[271] и Нахичеванскую области, но потерпел поражение. И в январе 1732 года был вынужден заключить мирный договор, по которому к османам отходили все земли, лежавшие к северу от реки Аракс^[272]. Узнав об этих уступках, Надир в августе 1732 года низложил Тахмаспа и провозгласил шахиншахом его сына Аббаса, которому не было еще и года. Регентом при Аббасе III стал Надир. Тахмаспа бросили в темницу, где в марте 1736 года оказался и свергнутый Надиром Аббас^[273].

Став шахиншахом, Надир в 1738 году совершил успешный поход на государство Великих Моголов^[274], а затем отнял у бухарского хана Абульфейза земли, лежавшие к западу от Амударьи. После этого Надир-шах поставил своего ставленника править Хорезмом^[275], и стал готовиться к походу на Дагестан, где в октябре 1738 года восставшие горцы убили его младшего брата Мухаммеда Ибрахим-хана, пытавшегося подавить восстание. Однако военная кампания в Дагестане оказалась неудачной, к тому же тылы Надира оказались слабыми. Мечтая создать огромную мусульманскую империю, он хотел заменить шиизм суннизмом, чтобы между подданными не было бы религиозных противоречий, и предпринял ряд мер для этого. Насильственное насаждение суннизма вызвало сильное недовольство как среди шиитского духовенства, так и в народе. В 1741 году, когда Надир-шах во главе войска следовал в Дагестан через Мазендаран, на него было совершено покушение. Шах решил, что его хотел убить старший сын Реза-Кули Мирза и приказал его ослепить. Присутствовавшие при ослеплении представители знати были казнены по совершенно абсурдной причине. Надир-шах обвинил их в том, что они не пожелали выкупить зрение наследника престола ценою собственных жизней.

В середине 1747 года подозрительность Надир-шаха возросла настолько, что он перестал доверять тюркам, в первую очередь, офицерам своей армии, и решил избавиться от них при помощи афганцев. Вышло наоборот. Три кызылбашских храбреца проникли ночью в шахскую опочивальню и убили безумного шахиншаха.

Бесславные потомки Надир-шаха

Преемником Надир-шаха стал сын его старшего брата Али-Кули-хан, прежде бывший наместником Мешхеда. Али-Кули прозвали Адил-шахом (Справедливым шахом) потому, что он ради упрочения собственной власти уменьшил налоговое бремя и вернул шиитскому духовенству вакфные земли, конфискованные Надир-шахом. Однако Адил-шах не смог остановить распад государства, начавшийся после убийства Надир-шаха. Более того, сам он ввязался в войну со своим братом Ибрагим-ханом, наместником Исфахана, который претендовал на престол по праву старшинства. В июне 1748 года Ибрагим одержал победу над братом, ослепил его, а позднее приказал казнить. Судьба отплатила Ибрагиму той же монетой. Осенью 1748 года против него выступил Шахрух Мирза, сын Резы-Кули Мирзы, сначала ослепленного, а затем убитого по повелению Надир-шаха. Али Адил-шах, опасаясь Шахруха, приказал держать его в заточении в Мешхеде, но хорасанская знать решила сделать ставку на сына бывшего хорасанского наместника. Вышло так, что бо́льшая часть войска шахиншаха Ибрагима перешла на сторону Шахруха… В конце 1748 года низложенный Ибрагим был казнен.

То, что было дальше, иранцы называют «неснятым вовремя с огня котлом» – все смешалось, все бурлило и все постоянно менялось. В 1749 году Шахруха низложил и ослепил один из представителей рода Сефевидов, но вскоре один из военачальников вернул слепому Шахруху престол. Власть Шахруха ограничивалась Мешхедом и окрестными землями, потому что в Ширазе от имени еще одного Сефевида, сына дочери Султана Хусейна шахиншаха Исмаила III, правил лур^[276] Карим-хан Зенд Мухаммед. У Керим-хана были весомые шансы основать долго правящую династию Зендов, однако весной 1779 года, сразу же после его смерти, вспыхнула родственная междоусобица, вылившаяся в гражданскую войну.

В 1751 году Мешхед захватили арабы, которых удалось изгнать только в 1754 году, но вместо старой беды пришла новая. Мешхед осадил афганский правитель Ахмад-шах Дуррани, некогда служивший Надир-шаху, а затем основавший собственное государство, ставшее прообразом современного Афганистана. Шахруху пришлось признать власть Ахмад-шаха, который назначил его наместником Мешхеда. С 1768 по 1785 год Шахрух боролся за власть со своим сыном Насруллой, дважды смещавшим отца с престола. После смерти Насруллы «непотопляемый» Шахрух правил в течение 10 лет, до 1795 года, пока Хорасан не покорил предводитель тюркского племени каджаров Ага Мухаммед. Конец шестидесятилетнего Шахруха был трагичным. Он не только лишился жалких остатков власти, но и был подвергнут жестоким пыткам по приказу Ага Мухаммеда. Шахруху лили на голову расплавленный свинец для того, чтобы он выдал сокровища Надир-шаха.

Окончательным завершением правления династии Сефевидов можно считать 1773 год, в котором скончался марионеточный шахиншах Исмаил III, бывший Сефевидом по материнской линии. Династия Афшаров, основанная Надир-шахом, и династия Зендов, ненадолго пережившая своего основателя Карим-хана, правили в течение короткого срока. А вот династия Каджаров, основанная Ага Мухаммедом, правила Ираном до 1925 года.

Глава восьмая. Каджарский Иран

Ага Мухамед-шах Каджар

Основателями династий становятся сильные духом и крепкие умом люди, но даже на таком фоне Ага Мухаммед, сын предводителя кызылбашского племени каджаров^[277], сильно выделялся. Судьба наносила ему один удар за другим, но он упорно шел к поставленной цели…

Отец Ага Мухаммеда Мухаммед Хасан-хан в свое время выступил против Надир-шаха, но не смог удержаться в родном Астрабаде и бежал в северные степи. Сменивший Надира Адиль-шах приблизил Мухаммеда Хасан-хана к себе и дал ему высокую придворную должность. Власть Адиль-шаха была шаткой, и поддержка сильного племени каджаров много для него значила. Однако Мухаммед Хасан-хан не забыл старых привычек. Он начал готовить заговор против Адиль-шаха, а когда тайное стало явным, снова бежал в туркменские степи. Адиль-шах выместил злобу на старшем сыне Мухаммеда шестилетнем Ага Мухаммеде, приказав его оскопить…

В 1762 году двадцатилетний Ага Мухаммед вместе со своими младшими братьями стал заложником Карим-хана Зенда, противоборство с которым стоило Мухаммеду Хасан-хану головы. В Ширазе Ага Мухаммед прожил более полутора десятков лет. В 1779 году, незадолго до смерти Карим-хана, он бежал к своему племени, возглавил его и начал действовать.

Легко сказать «возглавил», но на деле Ага Мухаммеду пришлось подчинить себе своих многочисленных родных братьев, что было весьма сложно. С одной стороны, право старшинства принадлежало ему, но он был лишен мужского естества, а для предводителя это огромный минус. Но Ага Мухаммед справился, но всю жизнь спал с кинжалом под подушкой^[278].

Легко сказать «начал действовать», но давайте представим ситуацию, сложившуюся после смерти Карим-хана. За тобой идет сильное племя, но вокруг есть и другие племена, предводители которых тоже хотят сидеть под Львом и Солнцем^[279]. Интриги, свары, междоусобицы. Да и в своем племени не все гладко. В любой момент можно ждать, что кто-то из братьев решит отделиться… Все делали ставку на силу, а Ага Мухаммед добавил к силе щедрость. Те, кто примкнул к нему, могли рассчитывать на большие наделы и высокие должности. Раздавая пожалования налево и направо, Ага Мухаммед убивал одним камнем двух птиц – привлекал к себе новых сторонников и препятствовал чрезмерному усилению своих братьев (обычно близкие родственники правителей получали самые лучшие земли и ключевые должности). И если кто-то говорил, что для настоящего мужчины зазорно служить скопцу, то ему напоминали старую поговорку: «Лучше быть визирем у лисы, чем кальянчи^[280] у льва».

Если Ага Мухаммед был добр к союзникам, то с врагами обходился очень жестоко. Если город оказывал сопротивление, то его жителей ждала смерть. Пирамиды из отрубленных голов были обычным явлением (впрочем, эти жуткие устрашающие инсталляции придумали еще в древности). Показательной стала расправа, учиненная в 1794 году над жителями Кермана, – последнего оплота Лотф Али-шаха Зенда^[281]. 20 000 мужчин по приказу Ага Мухаммеда выкололи глаза, а всех женщин и детей обратили в рабство. Был Керман, и не стало Кермана. Эта история породила легенду о том, как Ага Мухаммед лично пересчитывал глаза ослепленных, приносимые ему воинами (на деле пересчитывать было нечего, ведь глаза выкалывались).

После взятия Кермана Ага Мухаммед мог считать себя победителем. Ему подчинился почти весь Иран, кроме Хорасана и Восточного Курдистана. Но будущему шахиншаху хотелось объединить под своей рукой все бывшие иранские владения, в том числе Ширван и Грузию, которая все теснее сближалась с Россией. В 1795 году Ага Мухаммед предпринял поход на Грузию, закончившийся разграблением и разорением столичного Тбилиси. Поход был не завоевательным, поскольку Ага Мухаммеду не хотелось отвлекать часть своего войска для установления контроля над Грузией, а устрашающим и, заодно, грабительским. Правда, расчет на то, что грузины покорятся, оказался неверным. Поход ускорил сближение Грузии с Россией.

Вернувшись из Грузии, Ага Мухаммед принял титул шахиншаха Ирана. Это произошло в конце апреля в Тегеране, ставшем новой столицей Ирана. Ага Мухаммеду хотелось, чтобы столица находилась ближе к его родному Астрабаду. Кроме того, старые столицы Исфахан и Шираз сильно пострадали от военных действий, а в Мешхеде пока еще сидел слепой Шахрох. К тому же вокруг Тегерана были хорошие пастбища, позволявшие держать под рукой значительные силы. Ну и вообще, новому правителю больше подобала новая столица, в которой ничего не напоминало о тех, кто правил раньше, ведь каждая новая династия пишет историю «с чистого листа».

Согласно традиции, установленной Надир-шахом, Ага Мухаммед согласился принять титул после долгих уговоров своего окружения (известно же, что от предлагаемого дважды следует отказаться из вежливости и соглашаться только на третье предложение). В качестве шахиншаха Ага Мухаммед подчинил Хорасан и завладел богатой казной Надир-шаха, которая пришлась ему весьма кстати для подготовки нового похода на Грузию и остальное Иранское Закавказье.

Поход начался весной 1797 года. В июне был взят стратегически важный город Шуша, столица Карабахского ханства, образованного после смерти Надир-шаха. Взятие Шуши стало последней победой Ага Мухаммед-шаха. Спустя несколько дней он был убит собственными слугами.

Предание гласит, что шах разгневался на своего камердинера и слугу-грузина, которые громко ссорились у шахского шатра (будучи прирожденным кочевником и крайне благоразумным человеком, шах предпочитал жить в шатре, в окружении своих воинов, а не в покоренных крепостях). Шах приказал казнить обоих нарушителей спокойствия, но кто-то из приближенных уговорил его отложить казнь до завтра, чтобы не нарушать святость пятницы^[282]. Ночью приговоренные ворвались в шатер и убили шаха.

Напрашиваются три вопроса. Неужели приговоренные не были взяты под стражу? Неужели шатер шахиншаха охранялся настолько плохо, что туда мог ворваться кто угодно? И почему стражники не поспешили на помощь своему повелителю?

Вопросов три, но ответ на них один – это был заговор, а не спонтанное убийство. Жестокость Ага Мухаммед-шаха порождала много недовольства, а кроме того, на шахский престол всегда было много желающих.

Каджарский Иран

«Что делается наспех – существует не долго», – говорят иранцы. Однако эти слова сбываются не всегда. Государство, наспех созданное Ага Мухаммед-шахом, просуществовало после его смерти без малого 130 лет.

Может ли крупное государство быть стабильным при слабых правителях? Вопрос не риторический, а обоснованный. Сильному Ага Мухаммед-шаху наследовал его племянник Баба-хан, известный как Фетх Али-шах, слабохарактерный изнеженный субъект, предпочитавший делам правления сочинение стихотворений на фарси (весьма, надо сказать, посредственных). В его правление Иран начал утрачивать политическую самостоятельность, попадая то под влияние России, то под влияние Великобритании. Невозможно представить, чтобы кто-то мог диктовать свою волю Ага Мухаммед-шаху, но разве племянник должен быть подобием дяди?

Дальше все было хуже. После любителя поэзии к власти пришел его внук Мухаммед, который, мягко говоря, не отличался большим умом. Неудачная афганская кампания, предпринятая в 1836 году, едва не ввергла Иран в большую войну с Великобританией. Реформы, которые Мухаммед-шах пытался провести под влиянием России, не имели большого успеха. К слабому уму добавилось слабое здоровье. И в конечном итоге Мухаммед-шах стал игрушкой в руках придворной знати… Можно было ожидать, что ослабление центральной власти расколет Иран на множество самостоятельных владений, но этого не произошло.

Почему? Ведь сложившиеся условия крайне благоприятствовали сепаратизму… Но можно посмотреть на ситуацию и с другой стороны. Зачем восставать, бросая свою судьбу в жернова неопределенности, если ты и так пользуешься полной властью в своих владениях, а зависимость от шахиншаха выражается в уплате скромной ежегодной дани и упоминании его имени в пятничных молитвах?^[283] Ага Мухаммед-шах награждал за верность щедро, но и требовал многого – не только денег для продолжения его бесконечных войн, но и участия в них. А сейчас, хвала Аллаху, все спокойно и можно насладиться теми благами, которые обеспечили нам отцы и деды… Слабость центральной власти, сколь бы ни парадоксально это звучало, стала своеобразной страховкой от сепаратизма. Вдобавок местные правители хорошо понимали, что в сложившихся условиях им не удастся достичь абсолютной самостоятельности. Придется подчиниться Великобритании, России, Османской империи или же афганскому Дурранийскому государству. Как говорят в народе: «Что плов, что тахчин^[284] –все равно сытно». Полного спокойствия в государстве не было. Периодически то там, то здесь вспыхивали мятежи, поднятые местной знатью, но эти беспорядки были не настолько сильны, чтобы расколоть государство на части.

Если во время войн кочевые племена составляли основу могущества государства, то в мирное время от кочевников было больше вреда, чем пользы, потому что они постоянно грабили оседлое население. С учетом того, что кочевники были тюрками, а среди оседлого населения преобладали иранцы, подобное поведение усугубляло ирано-тюркскую рознь. Скорее всего, именно в те времена родилась пословица: «Собаке верь через раз, а турку – никогда»^[285]. Но главным недостатком кочевников, точнее, кочевой знати, была ее приверженность патриархальным традициям и невосприимчивость ко всему новому, что сильно тормозило развитие иранского общества. Некогда образцово просвещенный Иран еще при Сефевидах начал превращаться в отсталое государство, а при Каджарах этот процесс, к огромному сожалению, усугубился.

Историки любят рассуждать о том, что простым кочевникам-илятам жилось гораздо лучше, нежели оседлым земледельцам-райятам. На самом деле положение и тех и других было весьма незавидным. Несмотря на отсутствие крепостничества у мусульман, иляты и райаты не могли считаться свободными, потому что общественные отношения и долговые зависимости накрепко привязывали их к феодалам. У кочевников было весомое преимущество перед земледельцами – они практически не платили налогов или платили их в незначительной мере. Вдобавок все кочевники были воинами и получали часть от военной добычи. Эти выгоды тормозили переход кочевников к оседлому образу жизни, что было плохо для экономики. Положение ремесленников, которые, на первый взгляд, были «сами себе хозяевами», тоже не располагало к зависти, поскольку большинство ремесленников зависело от скупщиков их продукции. Как говорится: «Если даже мир перевернется, сильный всегда найдет способ взять верх над слабым».

До середины XIX века иранская промышленность была примитивной, домашней или в лучшем случае семейной, когда представители одного рода устраивали сообща небольшое предприятие. Развитие промышленности тормозилось отсутствием единого внутреннего рынка (в каждой области царили свои порядки) и нежеланием вкладывать капиталы в промышленность. Торговля казалась более надежным занятием и сулила бо́льшую прибыль. Произвол, чинимый местными властями, тоже не располагал к учреждению крупных производств… Короче говоря, Иран застыл в своем развитии, словно бы замороженный.

Номинально считалось, что государством управляет шахиншах, но чаще всего реальная власть находилась в руках садр-азама («главного министра»), которого по старинке также называли «великим визирем». Должность садр-азама можно сравнить с земледелием у подножия вулкана. С одной стороны, вулканический пепел делает почву весьма плодородной, а с другой – в любой момент может произойти новое извержение. Садр-азамы пользовались неограниченной властью и прибирали к рукам великие богатства, но их жизнь всецело зависела от расположения шахиншаха. Малейшее недовольство правителя могло стоить садр-азаму (и любому другому сановнику) жизни и имущества, которое обычно конфисковывалось. Примером могла служить судьба Хаджа Ибрагима Калантара, который помог Ага Мухаммеду завладеть Ширазом. За столь важную услугу Ага Мухаммед сначала сделал Хаджа Ибрагима ширазским наместником, а затем садр-азамом. На этой должности Хадж Ибрагим продолжил служить Фетху Али-шаху, но в 1808 году тот решил избавиться от своей «правой руки» и нашел для этого подходящее обвинение в казнокрадстве, которым грешили все высшие сановники. Несчастному Хаджу Ибрагиму выкололи глаза и отрезали язык, а затем то ли казнили, то ли он сам умер в заточении от пережитого^[286].

Власть садр-азама «уравновешивалась» тремя министерскими должностями – военным министром, министром финансов и начальником шахской канцелярии, который считался наиболее влиятельным из министров, поскольку виделся с шахом чаще, чем даже садр-азам. Нужно понимать, что влияние сановника далеко не всегда определялось его должностью. Расположение шахиншаха стояло выше всего. Наиб-истабль (начальник шахских конюшен), которому благоволил шах, мог пользоваться бо́льшим влиянием, чем садр-азам. Другим фактором, определяющим влияние, являлась принадлежность к наиболее могущественной придворной группировке. Так, например, в правление шахиншаха Насера ад-Дина, речь о котором пойдет чуть позже, в течение некоторого времени пользовался значительным влиянием аджудан-баши^[287] Хусейн-хан, человек, не блиставший талантами, но умевший оказывать услуги нужным людям.

Иран при Каджарах делился на 30 областей-велаетов и 4 провинции-эялета (Азербайджан, Хорасан, Фарс и Керман). Провинции были крупнее областей, и их наместники имели больше полномочий, чем управители провинций. Согласно сложившейся традиции, наиболее богатый и значимый эялет Азербайджан находился под управлением сыновей – преемников шахиншаха. С одной стороны, шехзаде^[288] постигали науку правления на уменьшенной копии государства, а с другой – Азербайджан всегда находился в надежных, доверенных руках. В целом же каджарские шахи «шли по пути наименьшего сопротивления» и наименьших хлопот, назначая наместниками влиятельных представителей местной знати и не особо вникая в их дела. «Обеспечь спокойствие на вверенной территории, отдай шаху положенное и делай, что пожелаешь», – примерно таким был принцип разделения полномочий.

Войны с Россией

С конца XVIII века Ираном начали активно интересоваться Великобритания и Франция, между которыми шла борьба за господство в Передней Азии. Британцы хотели протянуть до Индии сухопутный пояс своих владений или подконтрольных им стран, а французы, возглавляемые в то время Наполеоном Бонапартом, вынашивали планы сухопутного похода на Индию через Иран и Афганистан. Был свой интерес и у Российской империи – господство на Северном Кавказе и в Закавказье. В 1801 году в состав России была включена Восточная Грузия,^[289] а в январе 1804 года русские войска под командованием грузинского князя Цицианова^[290] штурмом взяли Гянджу^[291] и присоединили к России Гянджинское ханство. Наместник Азербайджана Аббас Мирза, сын правившего в то время Фетх Али-шаха и наследник престола, выступил против Цицианова, но в июне того же года потерпел два поражения подряд, несмотря на значительное численное превосходство^[292]. В следующем году русские войска заняли Карабахское, Шекинское и Ширванское ханства, правители которых предпочли подчиняться Петербургу, а не Тегерану. Фетх Али попытался обратиться за помощью к британцам, с которыми он в 1801 году заключил весьма невыгодный для Ирана договор, но из этого ничего не вышло. Помощь шахиншаху пообещал Наполеон, но после того, как Иран поддержит французов в походе на Индию. Наполеон считался баловнем судьбы и гениальным стратегом, но, тем не менее, Фетх Али не рискнул ввязываться в такую авантюру. Однако после того, как в 1806 году русские войска взяли Баку и Мугань^[293], договор с Францией все же был заключен, и под французским патронажем должна была начаться реорганизация иранской армии, точнее, создание регулярных войск. Коварные французы нанесли шахиншаху удар в спину. Спустя два месяца после подписания договора с Ираном они заключили мирный договор с Россией^[294], и теперь стали подталкивать Фетха Али к миру с русскими. В ответ Фетх Али заключил в 1809 году новый договор с Великобританией, носивший предварительный характер, а русские тем временем продолжали завоевание Закавказья.

Британцы дали шаху пушки, ружья, инструкторов и средства на реорганизацию армии… Самое время было сказать: «Наконец-то!» и приступить к делу, но дело неожиданно забуксовало. Ханы видели в регулярных войсках угрозу своему влиянию и потому всячески саботировали процесс. Нападение французов в 1812 году не уменьшило активности русских в Закавказье. В конце октября 1812 года в битве при Асландузе^[295] Аббас Мирза потерпел очередное поражение, после которого стало ясно, что пора переходить к переговорам. Итогом переговоров стал мирный договор, подписанный 24 октября 1813 года в карабахском селении Гюлистан. Все территории, занятые русскими войсками, отходили к России^[296], кроме того, Россия получила исключительное право держать военный флот на Каспийском море.

В Тегеране Гюлистанский договор рассматривали как временный, позволяющий выиграть время, необходимое для подготовки к реваншу. На основе договора 1809 года в ноябре 1814 года был подписан договор между Ираном и Великобританией, по которому британцы обещали шахиншаху добиться пересмотра условий Гюлистанского договора и военно-денежную поддержку в случае войны. Судя по всему, Фетх Али-шах верил этим обещаниям и не понимал, что стал игрушкой в руках Лондона. Сыграв на амбициях шаха и его окружения, британцы подталкивали Иран к новой войне с Россией, в которой видели своего главного соперника в Азии.

Но раньше произошла война с Османской империей, начавшаяся в 1821 году с небольшого пограничного конфликта. За полтора года иранцы заняли довольно большую часть османских владений, вплоть до Мосула, но на дипломатическом поле султан Махмуд II легко переиграл недалекого Фетх Али-шаха, и все занятые иранцами территории вернулись к османам. В народе бы сказали: «Пошел в гости, чтобы полюбоваться коврами»^[297]. Но успешные действия реорганизованной армии внушали надежду на успех в Закавказье…

В июле 1826 года иранские войска под командованием все того же Аббаса Мирзы перешли русско-иранскую границу и, благодаря фактору внезапности, добились впечатляющих успехов, заняв Ленкорань, Ширван, Ганджу и ряд других городов. Однако развить успех Аббасу Мирзе не удалось, потому что к русским подошло подкрепление. В сентябре шехзаде потерпел два поражения подряд, после которых от его армии почти ничего не осталось. Кто уцелел, тот бежал. Новое войско собрать не удалось, потому что в преддверии грозных событий (боялись, что русские пойдут на Тегеран) ханы предпочитали держать своих воинов при себе, да и репутация Аббаса Мирзы была изрядно подмочена постоянными поражениями. В 1827 году русские взяли Эривань, после чего, не встречая организованного сопротивления, дошли до Тавриза и предложили начать переговоры. Собственно, переговоров как таковых не было. Шахиншах безропотно принял условия, которые ему предложили. Желание взять реванш стоило Фетху Али Эриванского и Нахичеванского ханств и 20 000 000 рублей. Для того, чтобы выплатить такую огромную контрибуцию, шахиншаху пришлось существенно увеличить налоги, что, разумеется, вызвало недовольство в народе. Британцы, которым было выгодно продолжение конфликта между Ираном и Россией, воспользовались этим недовольством для организации нападения на русское посольство в Тегеране. Все сотрудники посольства, кроме одного, успевшего спрятаться, были убиты, в том числе и посланник Александр Грибоедов. К счастью, войны удалось избежать. Фетх Али-шах не позволил трагическому инциденту вылиться в нечто большее, а император Николай I удовлетворился извинениями, к которым, согласно традиции, прилагались богатые дары^[298]. Демонстрируя стремление к сотрудничеству с Ираном, Николай I уменьшил контрибуцию на два миллиона, и этот жест в Тегеране оценили по достоинству.

Новая граница между Ираном и Россией проходила по реке Аракс. Предание гласит, что Аббас Мирза бросил в воды Аракса свой кинжал. Это ритуальное действие должно было сделать границу непреодолимой. Магия сработала. Граница сохранилась до наших дней, только сейчас Аракс отделяет Иран от Армении и Азербайджана.

Бабизм

В 1819 году в семье богатого ширазского торговца Сейида^[299] Мухаммад-Резы родился сын Али Мухаммед, который в возрасте 24 лет объявил себя посланником Аллаха и принял титул Баб, означающий в переводе «Врата». Через эти Врата явившийся пророк Махди должен был передать мусульманам свою волю. Спустя три года Баб пошел дальше и объявил себя Махди. Он написал «Веян» («Откровение»), которое должно было прийти на смену Корану.

Суть еретического учения Баба была такова. Эпохи сменяют друг друга и каждой эпохе нужны свои законы, которые люди не могут выработать самостоятельно, их приносят пророки, посылаемые Аллахом. Законы Моисея изложены в его Пятикнижии^[300], законы Иисуса – в Библии, законы Пророка Мухаммеда – в Коране, а сейчас настало время новых законов, которые Баб изложил в своем «Беяне». Наш мир несовершенен, потому что старые законы уже никуда не годятся, но власть имущие держатся за них, поскольку их влияние опирается на эти законы. Уберите приверженцев старых законов, установите в мире новые порядки, и вы будете счастливы.

В Азербайджане, Мазендеране, Ираке^[301], Хорасане и Фарсе Баб собирался создать священное царство справедливости, в котором будут жить только его последователи. Отсюда бабизм должен был распространиться по всему мусульманскому миру… Пропаганда бабизма вызвала несколько крестьянских восстаний. Из уважения к происхождению Баба поначалу с ним обошлись весьма мягко. В июле 1848 года суд духовенства в Тебризе приговорил его к битью по пяткам.^[302] Однако Баб не раскаялся в своих заблуждениях и продолжал настаивать на том, что он является Махди. 9 июля 1850 года его расстреляли в Тебризе вместе с ближайшим соратником Мирзой Мухаммедом Али Зунузи, более известным как Анис. Среди последователей бабизма бытует предание о том, что после расстрельного залпа Баб исчез и обнаружился в своей камере. Останки Баба и Аниса в 1899 году были захоронены в храме Баба на склоне палестинской горы Кармель.

На основе учения Баба его последователь Хусейн Али-и‑Нури, взявший прозвище Бахаулла («Слава Аллаха») создал религию бахаи, сутью которой стало всеобщее и всеобъемлющее единство – единство Бога, единство религий, единство человечества. В настоящее время последователей бахаи можно встретить в разных странах, в том числе и в Иране, но подавляющему большинству иранцев еретические идеи бахаизма чужды.

Шахиншах Насер ад-Дин – диктатор-реформатор

Правнук Фетх Али-шаха Насер ад-Дин взошел на престол в семнадцатилетнем возрасте. Намерения у него были самые благие – сделать Иран передовым и сильным государством, оплотом цивилизации в Передней Азии. Любому амбициозному правителю положено начинать с завоеваний, лучше всего с возвращения того, что было утрачено предшественниками. Насер ад-Дин-шах решил вернуть Герат, отнятый у Ирана в 1747 году Ахмад-шахом Дуррани. После распада Дурранийского государства в начале XIX века Гератское ханство стало независимым (формально независимым, поскольку всеми делами в нем заправляли британцы). Отец Насер ад-Дина Мухаммед-шах в 1837 году вторгся в Гератское ханство и осадил Герат, но британское правительство заставило его отвести войска назад под угрозой интервенции (британский флот вошел в Персидский залив). После того, как в 1855 году афганский эмир Дост Мухаммед захватил Кандагар, тоже бывший независимым ханством, Насер ад-Дин решил ввести войска в Герат под предлогом защиты ханства от афганской агрессии. Это начинание поддержала Россия, активно укреплявшая свои позиции в Средней Азии. Великобритания ответила на захват Герата вторжением. Военные действия шли довольно вяло, поскольку у британцев не было намерения брать Иран под свой прямой контроль, а у иранской армии не было возможности разгромить интервентов. Дело закончилось тем, что иранцы ушли из Герата, который вскоре после этого был присоединен к Афганистану.

Оставив завоевания, Насер ад-Дин-шах занялся реформами. В 1873 и 1878 годах он совершил два ознакомительных путешествия по европейским странам и еще одно предпринял в 1889 году, за шесть лет до окончания своего правления, которое по длительности стоит в Иране на третьем месте после Шапура II Сасанида и Тахмаспа I Сефевида. В Иране начали издаваться газеты, появился телеграф и другие новинки прогресса, вплоть до фотографии (Насер ад-Дин любил фотографироваться, фотографировал сам и приучал к этому подданных). В 1851 году в Тегеране открылся Дар уль-Фунун^[303], ставший первым высшим учебным заведением западного образца. Армия тоже не была обойдена вниманием. Шахиншах увеличил ее численность и в 1879 году, после путешествия по России, создал казачью бригаду по образцу русских казачьих частей. Смысл этой затеи заключался в том, чтобы получить элитарное кавалерийское соединение, независимое от иранских ханов и полностью подчиняющееся шахиншаху. Командирами бригады назначались «нейтральные» российские офицеры и обучением личного состава занимались русские инструкторы.

Недостатком передовых реформ Насер ад-Дин-шаха было то, что они проводились сверху вниз под сильным давлением. Иранское общество не было готово к преобразованиям, а властный шахиншах не считал нужным вести разъяснительную работу среди подданных. Насер ад-Дин действовал по принципу: «так повелел шахиншах». В результате многие похвальные начинания не имели успеха. Так, например, на первый поток Дар уль-Фунуна удалось набрать всего тридцать студентов, причем многие из них поступали туда не по зову сердца, а по воле родителей, знатных сановников, желавших угодить шахиншаху и показать себя передовыми людьми. Фотографические салоны, открываемые энтузиастами этого дела, нередко подвергались погромам, поскольку невежественные люди считали фотографию богопротивным занятием, несмотря на то что джафаритский мазхаб, которому следуют шииты-двунадесятники, не содержит запрета на изображение людей.

Если большинство нововведений вызывало в народе непонимание, то налоговая политика Насер ад-Дин-шаха возмущала его подданных. Реформы стоили денег, и шаху приходилось вводить новые налоги, но при этом сбор их чаще всего отдавался на откуп, а откупщики драли с плательщиков три шкуры. Было бы разумнее совсем отказаться от откупной практики, но шаху и его министрам не хотелось обременять себя лишними хлопотами. Более того, шах активно раздавал иностранцам различные концессии, на строительство ирригационных сооружений, телеграфных линий и железных дорог, на добычу полезных ископаемых и др. Концессии привлекательны своей простотой – не надо учреждать новые структуры и тратиться на их содержание, ты просто отдаешь полномочия специалистам и получаешь за это деньги… Другой вопрос – сколько выжимают из концессии ее получатели и как концессия отражается на твоих подданных.

Особое возмущение в иранском обществе вызвала пятидесятилетняя концессия, предоставленная британскому майору Джеральду Тальботу на скупку, переработку, продажу и экспорт иранского табака. Концессия привела бы к массовому разорению табаководов и торговцев табаком, кроме того, уполномоченные Тальбота вели себя с иранцами крайне высокомерно, что подливало масла в огонь недовольства. В крупных городах прошли демонстрации с требованием отменить табачную концессию, а в конце 1891 года марджа ат-таклид^[304] Мирза Хасан Ширази издал фетву, в которой приравнял употребление табака к выступлению против скрытого шиитского имама Мухаммеда аль-Махди^[305]. Потребление табака в Иране сразу же прекратилось, даже в шахском дворце слуги отказывались набивать кальяны и трубки. Шаху пришлось отменить концессию, после чего Мирза Хасан издал новую фетву, разрешавшую курить табак.

В память о тех событиях 14 мая в Иране отмечают День антитабачной фетвы, который условно можно назвать «Днем начала освобождения», поскольку выступления против табачной концессии запустили процессы преобразования в иранском обществе. Впервые в истории иранцы демократическим путем заставили правителя изменить невыгодное для них решение.

Если в начале своего правления Насер ад-Дин пользовался широкой популярностью, то к началу девяностых годов XIX века популярность шаха сошла на нет. Наиболее серьезным политическим противником Насера ад-Дина был Джамалуддин аль-Афгани, известный богослов‑реформатор, рьяный сторонник и идеолог панисламизма^[306]. Изначально Насер ад-Дин-шаха увлекли идеи аль-Афгани. Шах пригласил богослова приехать в Иран из Парижа, где он тогда проживал, но очень скоро разочаровался в нем и приказал выдворить аль-Афгани из Ирана. Насильственное выдворение было крайне оскорбительным для уважаемого человека, и шахиншах нажил себе опасного врага. Джамалуддин аль-Афгани подверг Насер ад-Дина резкой критике за «ослабление веры», раздачу концессий и предоставление различных привилегий гяурам. В буквальном смысле шаха обвиняли в неверном и несправедливом управлении государством. От подобных обвинений до покушения – один шаг.

1 мая 1896 года тридцатидвухлетний последователь аль-Афгани Мирза Реза Кермани убил Насер ад-Дин-шаха в мечети Шаха Абдол Азима^[307]. Кермани стрелял из старого ржавого револьвера и смог нанести шаху смертельную рану только благодаря тому, что подошел к нему вплотную (что делала охрана?). Говорили, что перед смертью Насер ад-Дин-шах сказал, что если выживет, то будет править по-другому. Но он не выжил, умер в тот же день. Убийцу поймали на османской границе и повесили 10 августа 1896 года^[308].

Конституционная революция 1905–1911 годов

Преемником Насер ад-Дина стал его сорокатрехлетний сын Музаффар ад-Дин, бывший прежде (как и полагалось) наместником Азербайджана. Абд аль-Хусейн Зарринкуб^[309] сказал о нем следующее: «Трудно выбрать лучшего правителя Ирана, но относительно худшего нет сомнений – это Музаффар ад-Дин Каджар». Но такие ярлыки навешивать сложно, ведь если хорошо поискать, то в богатой иранской истории всегда можно найти более худшего правителя. Лучше сказать так, Музаффар ад-Дин оказался далеко не самым лучшим из правителей и сильно уступал своему отцу, который тоже был далек от идеала. Но все же он продолжил реформы. Основал высшее военное училище, учредил новые министерства (просвещения, внутренних дел, юстиции), широко привлекал в Иран иностранных специалистов, способствовал распространению передовых взглядов, ради чего даже разрешил издание либеральной прессы, учредил книгопечатание… Но вместе с тем Музаффар ад-Дин-шах раздавал концессии налево и направо, сквозь пальцы смотрел на то, как его родичи и сановники прибирают к рукам то, что не досталось иностранцам, тратил на содержание своего двора огромные суммы, а для сведения концов с концами бездумно занимал деньги за границей. Но деньги же не даются просто так, в обмен на кредиты иностранцы получали новые концессии. Иран оказался на краю пропасти. Казна пуста, торговля и производство в упадке, эффективно работает только то, что принадлежит иностранцам, в обществе растет недовольство. Духовенству не нравилось, что кругом хозяйничают неверные и пытаются перекроить порядки на свой лад. Знать, среди которой кипели бесконечные распри, была недовольна утратой былого влияния. Иранская буржуазия не могла выдержать конкуренции с иностранными компаниями. Простой народ, находившийся под двойным гнетом, был похож на сухой хворост, готовый вспыхнуть от первой же искры… Историки и социологи называют такое положение «революционной ситуацией».

1903 и 1904 годы выдались голодными, что привело к резкому повышению цен на продовольствие, в первую очередь на хлеб. Как человек Музаффар ад-Дин-шах показал себя с хорошей стороны. Государство закупало в России пшеницу в больших количествах и продавало населению хлеб по весьма низкой, если не сказать, символической, цене. Но никакие другие меры не принимались, хотя обстановка требовала взятия торговли продовольствием под государственный контроль и организации его распределения. И без того взрывоопасная ситуация обострилась до предела. Правительству следовало вести себя крайне осторожно, но кто же думает о плохом, пока оно не пришло?

В декабре 1905 года по распоряжению садр-азама Айн эд-Доуле в Тегеране были биты по пяткам торговцы, которые якобы необоснованно завысили цены на импортный сахар. Одновременно с этим в Кермане стражи порядка ворвались в бест^[310], находящийся в доме одного из местных духовных лидеров, арестовали всех, кто там находился, и жестоко избили. В ответ на произвол властей в Тегеране и других крупных городах прошли демонстрации и забастовки, парализовавшие жизнь страны. Протестное движение возглавили представители духовенства, единственные, кто пользовался доверием в народе. Когда власти пытались применять силу, протестующие оказывали сопротивление. Попытка ареста лидеров протеста привела к тому, что высшее духовенство вместе с большой группой протестующих село в бест в мечети Шаха Абдол Азима и обратилось к шахскому правительству с требованием отставки реакционного садр-азама Айн эд-Доуле, немедленного созыва собрания народных представителей и проведения реформ.

Духовенство было силой, с которой шах не мог не считаться, ведь его воины в первую очередь считали себя мусульманами и только во вторую – слугами престола. Поначалу Музаффар ад-Дин избрал тактику пустых обещаний, надеясь на то, что со временем протест стихнет сам собой. Однако вышло наоборот: поняв, что их обманывают, иранцы снова вышли на улицы. В середине 1906 года в Тегеране жестоко разогнали очередную антиправительственную демонстрацию, в результате чего погибли 22 человека и более 100 получили ранения. В ответ на произвол все сидевшие в бесте в мечети Шаха Абдол Азима ушли в священный город Кум^[311], а за ними последовали жители Тегерана. Протестующих поддерживали иностранные державы, предоставлявшие для беста территории своих посольств (так, например, в посольстве Великобритании, обладавшим большим садом, нашли прибежище около 1 500 человек). Поняв, что намерения протестующих крепки, а воздействовать на них нечем, 30 июля 1906 года шах отправил в отставку ненавистного народу Айн эд-Доуле^[312], а 5 августа подписал фирман^[313] о созыве меджлиса^[314] – однопалатного парламента.

Выборы в меджлис производились по куриальной системе. Избирателей разделили на 6 групп-курий, от родичей шахиншаха до ремесленников, и каждая группа выбирала своих депутатов. Избирательное право предоставлялось мужчинам благонравного поведения, достигшим двадцатипятилетнего возраста и обладающим недвижимостью – собственной лавкой, домом или участком земли, стоившим не менее 1 000 туманов. Из 200 депутатов 60 избирались в Тегеране. Короче говоря, были приняты все меры для того, чтобы сделать меджлис как можно более лояльным шахской власти, однако ради создания видимости демократии заседания меджлиса сделали публичными, что серьезно осложняло его работу. Зрители эмоционально реагировали на происходящее, вмешивались в дебаты, нередко устраивали потасовки. Один из депутатов в шутку сказал, что после заседаний он идет на базар для того, чтобы насладиться тишиной. Шутку подхватили и, если раньше иранцы упрекали шумящих фразой: «Чего вы раскричались? Здесь вам не базар!», то теперь стали говорить: «Здесь вам не меджлис!». 30 декабря 1906 года меджлис принял Конституцию, узаконившую новую форму правления – конституционную монархию. Все принимаемые законы, а также бюджет, должны были утверждаться меджлисом, который также мог контролировать их исполнение. В случае разногласий шах имел право распустить меджлис, но если вновь избранный меджлис следовал распущенному, то шах был обязан подчиниться его решению. Кроме того, предоставление концессий и заключение любых дипломатических соглашений становилось возможным только с согласия меджлиса, который отныне из однопалатного превращался в двухпалатный.

Разногласия между шахом и меджлисом начались буквально сразу же после принятия конституции. Музаффар ад-Дин, привыкший править единолично, не был готов к сотрудничеству с парламентом. Упорство депутатов вызвало у шаха намерение разогнать меджлис. В Иране снова начались волнения, которые теперь уже были не протестом, а восстанием. «Бунтовщики» (другого термина шах не признавал) арестовывали чиновников, захватывали правительственные здания, арсеналы, телеграф и прочие важнейшие объекты. Еще в 1905 году на севере страны начали создаваться организации муджахидинов^[315] – сторонников парламентской системы, как единственного инструмента выражения народных чаяний. В 1906 году сеть этих организаций распространилась по всему Ирану. Слова: «Да здравствуют муджахиды, да здравствует меджлис!» стали девизом иранского общества. Идеалами муджахидов были введение всеобщего, прямого, равного и тайного избирательного права, а также «семь свобод» – свобода личности, свобода слова, свобода собраний, свобода печати, свобода деятельности общественных организаций и свобода забастовок. Муджахиды создавали вооруженные отряды фидаинов^[316], своеобразную парламентскую гвардию, а также предпринимали террористические акции против наиболее одиозных шахских чиновников.

Наряду с подпольной деятельностью, велась и легальная. С конца 1906 года на местах начали создаваться выборные энджумены^[317], которые сначала следили за правильностью выборов депутатов меджлиса, а со временем превратились в органы местного самоуправления. Первый энджумен появился в Тавризе и приобрел там большую власть. Энджумены действовали через депутатов, то есть осуществляли совместный контроль над меджлисом. Принятая конституция не полностью устраивала иранское общество, которое настаивало на принятии ряда важных дополнений, еще сильнее ограничивающих власть шаха.

В январе 1907 года Музаффар ад-Дин-шах скоропостижно скончался. Новым шахиншахом стал его тридцатичетырехлетний старший сын Мухаммед Али, прежде бывший тебризским наместником. Новый шах пообещал соблюдать конституцию, но на самом деле он ждал удобного момента для того, чтобы расправиться с «бунтовщиками». Такой момент настал в середине 1908 года. 22 июня в Тегеране было введено военное положение. Начались аресты, за которыми нередко следовали казни, деятельность меджлиса и энджуменов оказалась под запретом, прекратился выпуск оппозиционных газет, а самым шокирующим действием властей стала стрельба из пушек по мечети Сепахсалара^[318], в которой укрылся большой отряд фидаинов. Этим Мухаммед Али-шах показал, что он больше не считается с религиозными нормами и духовенством. Иранцы говорят: «Наглость хороша как приправа к силе». Наглости Мухаммеду Али было не занимать, а вот сил для стабилизации положения у него не было.

По Ирану прокатилась мощная волна восстаний. Тебриз, где восставшие организовали свое правительство, в середине января 1909 года был осажден шахскими войсками. Повстанцы успешно отбили штурм, предпринятый 5 марта, но сил для полного разгрома осаждающих у них не было. В конце апреля в Тебриз вошли русские войска, формально прибывшие для того, чтобы «обеспечить безопасность иностранных подданных». На самом деле, русский император Николай II, которого собственные революционеры успели хорошо напугать в 1905 году, опасался, что восстание перекинется в его владения, вот и поспешил принять меры. Вдобавок контроль над богатыми северными областями Ирана сулил Николаю II много выгод, которыми невозможно было пренебречь.

Новым центром восстания стал Решт, где повстанцы готовили поход на Тегеран. Аналогичная подготовка проводилась и в Исфахане. Выступившие отряды были немногочисленными – около 1 000 человек, но по пути до столицы их численность возросла во много раз. В ночь на 30 июня повстанцы вошли в Тегеран (солдаты шаха благоразумно не полезли в драку), и 3 июля решением чрезвычайного национального совета шахиншах Мухаммед-Али был низложен, а новым правителем провозгласили его четырнадцатилетнего сына Султана Ахмада. Мухаммед Али укрылся в российском посольстве, откуда уехал в Россию. В июле 1911 года он высадился на юго-восточном побережье Каспийского моря, где смог навербовать около 30 000 кочевников, которых поход на Тегеран привлекал обещанием богатой добычи. Действия низложенного шаха были подкреплены мятежом, поднятым в Курдистане его младшим братом Саларом эд-Доуле^[319]. Но правительственные войска под командованием талантливого полководца-самоучки Епрем-хана Давтяна разгромили Мухаммеда Али, который снова бежал и более не предпринимал попыток вернуть себе власть.

После низложения Мухаммеда Али-шаха была создана Директория из двадцати человек, временный орган власти, работавший до избрания нового меджлиса, начавшего свою деятельность 2 ноября 1909 года. Состояние страны было ужасающим: тотальный упадок плюс огромный дефицит бюджета. Никто из иранских политиков не понимал, как можно вытащить страну из этой ямы, поэтому было решено пригласить американских финансовых советников, которые приступили к работе в апреле 1911 года. Их руководителю Моргану Шустеру были предоставлены самые широкие полномочия. Фактически он стал премьер-министром и министром финансов. Разумеется, усиление американского влияния в Иране не понравилось Великобритании и России, да и у иранцев многие действия Шустера вызывали недовольство. В ноябре 1911 года Петербург предъявил Тегерану ультиматум с требованием увольнения Шустера и прочих иностранных советников, которых впредь можно было приглашать только с согласия России и Великобритании. Такая слаженность действий двух вечных врагов была обусловлена разделом сфер влияния, состоявшимся в 1907 году. Выше линии Касре-Ширин – Исфахан-Йезд – Зульфегар находилась зона влияния России, к юго-востоку от линии Бендер-Аббас – Керман – Бирдженд – Гезик правили британцы, а серединная часть страны сохраняла условную самостоятельность.

Следом за предъявлением ультиматума русские войска вошли в Азербайджан, а британцы заняли свою зону влияния. 8 декабря ультиматум был принят. Меджлис распустили, и следующий, третий по счету, меджлис был созван лишь в конце 1914 года. Революция закончилась победой реакционных сил.

Иран во время Первой мировой войны

После начала Первой мировой войны иранское правительство объявило о нейтралитете Ирана, но несмотря на это, избежать военных действий на территории страны не удалось. Османская империя, союзник Германии и Австро-Венгрии, стремилась к захвату всех русских владений от Закавказья до Средней Азии, в том числе и Северного Ирана, который вопреки воле иранского правительства, стал театром военных действий. Надо сказать, что в глазах многих представителей иранской общественности, успевших убедиться в том, что Великобритания и Россия преследуют на иранской земле только собственные интересы, Германия выглядела избавительницей от иностранного гнета. Прогерманские настроения, которые сохранялись в Иране на протяжении длительного времени, вынудили Россию усилить свое присутствие в Северном Иране, но главным орудием влияния иностранных держав стал подкуп политиков и племенных вождей. Такая практика окончательно развратила иранскую верхушку, которая совсем перестала думать о благе государства. Принято считать, что монархическое правление является гарантией процветания, поскольку каждый из правителей стремится оставить своему преемнику государство в лучшем состоянии, чем принял. Но из этого правила существует столько исключений, что его впору отменять, к тому же последний каджарский шахиншах Султан Ахмад не правил, а просто сидел на престоле и утверждал то, что ему подносили сановники.

Восстания местных племен, подстрекаемых (и стимулируемых) германскими агентами, вынудили британцев в 1916 году оккупировать юго-восточный Иран, а затем продвинуться дальше, поскольку с Россией была достигнута договоренность о разделе серединной части страны (мнением шахского правительства при этом никто не интересовался). Таким образом, к 1917 году Иран был разделен между Россией и Великобританией, а власть шаха ограничивалась пределами Голестана^[320].

Русские войска были выведены из Ирана в начале 1918 года, после Октябрьской революции, что побудило британцев к захвату всего Ирана, но у них появился новый конкурент – Соединенные Штаты Америки, которые давно уже положили глаз на Иран и Закавказье. Иранцам сильно не нравилось присутствие британцев на юге страны, а их продвижение на север привело к массовым демонстрациям и организации сопротивления на местах. Тем не менее, к середине 1918 года британцы полностью взяли Иран под свой контроль. Ситуация выглядела парадоксальной. Нейтральное государство, не вступавшее в боевые действия ни на чьей стороне, было оккупировано одним из участников мировой войны.

С помощью подкупа и угроз британцы принудили садр-азама Восуга эд-Доуле к подписанию 9 августа 1919 года соглашения, превращавшего Иран в британский протекторат, причем оно было подписано без требуемого конституцией согласия меджлиса (но кто обращает внимание на мелочи, когда речь идет о больших деньгах?). Суть этого соглашения можно было определить одной фразой – шахское правительство одобряло любые действия британцев в Иране.

Очагом национально-освободительного движения стали северные области Азербайджан и Гилян, однако восстания, поднимаемые здесь в 1919 и 1920 годах, не имели успеха. Как сказал британский историк Томас Карлейль, автор известной «Французской революции»: «Одних лишь условий недостаточно для великих преобразований, к условиям нужен свой Наполеон». Таким Наполеоном для Ирана стал генерал Реза-хан, мазендеранец, начинавший службу рядовым Персидской казачьей бригады. Ну чем не Наполеон: взлетел из низов на самую вершину.

Возвышение Резы-хана

В 1921 году, на пике очередного смутного периода, генерал Реза-хан с большим отрядом сторонников, основу которого составляли офицеры, занял Тегеран и заставил шахиншаха назначить его военным губернатором столицы и главнокомандующим армией. Реза-хан действовал по правилу, гласящему, что пища идет на пользу тому, кто ест медленно. Спустя некоторое время он стал военным министром, в 1923 году – садр-азамом, а 12 декабря 1925 года был провозглашен новым шахом Ирана, взамен Ахмед-шаха Каджара, низложенного меджлисом двумя неделями ранее. На пути к престолу Реза-хан не сидел сложа руки. Он боролся с непокорными ханами, интриговал против британцев и одновременно пытался договориться с ними, и всячески упрочивал свой авторитет, внушая обществу, что в Иране не было и не будет лучшего правителя. «В царстве слепых одноглазый – король», – говорят в народе. Никакими великим достоинствами Реза-хан не обладал, но на тот момент он был единственным, кто мог навести порядок и установить мир в истерзанном смутами Иране. Разумеется, Реза-хан не смог бы прийти к власти без поддержки британцев, которые в то время заправляли всеми иранскими делами. Однако надежды британцев не оправдались. Новый шахиншах сразу же взял курс на независимость и политическую самостоятельность Ирана.

Явно комплексуя по поводу своего низкого происхождения, Реза взял себе династический титул Пехлеви, связывающий его с легендарными парфянскими правителями Карен-Пехлевидами. Династия Пехлеви стала последней иранской шахской династией, правившей около полувека – с 1925 по 1979 год. Если при Каджарах Иран официально назвался «Высоким государством Иран», то Реза-шах переименовал его в «Шахиншахское государство Иран». Раз уж судьба сделала тебя шахиншахом, то старайся напоминать о своем величии при каждом удобном случае.

Безусловной заслугой Резы-шаха является внедрение названия «Иран» в международный официальный документооборот вместо ранее принятой «Персии». Некоторые усматривают в этом следствие германского влияния (известно же, какое значение нацисты придавали всему арийскому)^[321], но шаху просто хотелось, чтобы его государство называли так, как оно называется на самом деле.

Глава девятая. Шахиншахское государство иран

Реформы Реза-хана

В современном Иране не принято восхищаться Резой-шахом и его сыном Мухаммедом Резой (и это еще мягко сказано). Но любую историческую личность, как и любого человека, нужно оценивать объективно. В первой половине ХХ века в Иране сложились условия для установления республиканской формы правления, а Реза-шах этому воспрепятствовал, стал тормозом на пути прогресса. Но он смог вернуть Ирану независимость и провел ряд прогрессивных, жизненно необходимых, реформ, до которых у каджарских правителей руки так и не дошли. Для Ирана Реза-шах сделал то же самое, что и Мустафа Кемаль Ататюрк^[322] для Турции. Превратил отсталую страну в государство, соответствующее современным критериям.

Сейчас трудно представить, что всего сто лет назад подавляющее большинство промышленных товаров, за исключением ковров и изделий из кожи, ввозилось в Иран из-за рубежа. Производство как таковое отсутствовало, за исключением тех немногих предприятий на юге страны, которые принадлежали британцам. Но их можно не принимать в расчет, поскольку иранской там была только рабочая сила, а продукция и прибыль – британскими. Положение простых людей было крайне тяжелым, они едва-едва сводили концы с концами. Земледельцу, в среднем, оставалась четверть собранного урожая, остальное шло в уплату за землю, воду и пр. О каком развитии экономики можно было говорить, если в Иране не было Национального банка?

Реза-шах начал с того, что установил высокие пошлины на импортируемые товары, учредил Национальный банк и создал условия, стимулирующие развитие иранской промышленности. Его часто упрекают в сближении с Германией, в которой с 1933 года правили нацисты, но надо понимать, что основы ирано-германского сотрудничества были заложены до прихода нацистов к власти, и Германия на тот момент была единственным европейским государством, с которым можно было развивать экономическое сотрудничество, не опасаясь при этом сновапотерять независимость. Францию Иран не интересовал, она делала ставку на Сирию и Ливан, ставшие после Первой мировой войны французскими подмандатными территориями^[323]. Иметь дело с Великобританией было невозможно, ведь Иран только что освободился от британской кабалы. Италию интересовали только ее африканские колонии, вкладываться в иранскую промышленность итальянцы не собирались. Советский Союз был опасным партнером, экспортирующим революционные идеи и стремящимся к созданию вокруг себя пояса социалистических государств. Так что у Резы-шаха, по сути, не было выбора, а собственными средствами, необходимыми для развития промышленности и благоустройства страны, Иран, к сожалению, не обладал.

Что же касается Соединенных Штатов, то сотрудничество с ними не сложилось по причине крайне негативного впечатления, оставленного первой попыткой. В 1928 году был заключен контракт с германо-американской корпорацией на прокладку железной дороги от Каспийского моря до Персидского залива. Немцы и американцы работали не сообща, а поделили фронт работ. Первые строили северный отрезок, а вторые – южный. Работы должны были быть выполнены к июню 1930 года, и немцы четко уложились в срок, а американцы затянули строительство. Более того, правительственная комиссия, занимавшаяся расследованием причин, приведших к размыву дождями одного участка дороги, проложенного американцами, выяснила, что часть отпущенных на строительство средств оседала в карманах организаторов работ. Строили кое-как да старались, чтобы вышло подешевле, а разницу между сметной и реальной стоимостью присваивали. Скандал получился громкий, завершение строительства поручили немцам, а с американцами больше дела не имели. Горькие огурцы принято выбрасывать.

Вечной проблемой Ирана были своеволие и сепаратизм наместников провинции. Реза-шах решил эту проблему, изменив административное деление страны. Провинции уменьшились в размерах и управлять ими стали не представители местной знати, а правительственные назначенцы. Крупные земельные владения, составлявшие основу влияния кочевых ханов и феодальной аристократии, конфисковывались и раздавались приближенным Реза-шаха, но уже в относительно небольших количествах. Единственным крупным землевладельцем был Реза-шах, набравший себе плодородных земель в Хорасане, Мазендеране и других провинциях. Как говорится, сидящий у реки не умрет от жажды. Хорошо еще, что шах не позволял никому из приближенных следовать своему примеру. Некоторые историки восхищаются тем, что Реза-шах мог вкладывать собственные средства в те проекты, которые он считал наиболее важными, например, в строительство железных дорог. Да, подобные факты имели место, но надо понимать, что для Резы-шаха и его сына не было разницы между собственным кошельком и государственной казной. Они постоянно брали деньги из казны на личные нужды, а если казна была пуста, то лезли в свой кошелек.

Будучи человеком военным, да еще и начинавшим службу с рядового, шах хорошо знал все недостатки и проблемы иранской армии, реорганизацию которой он держал под личным контролем. В результате Иран получил современную, хорошо оснащенную (вплоть до танков) армию, которой командовали офицеры-иранцы, что было весьма немаловажно.

Реза-шах сохранил парламентскую систему, но обольщаться по этому поводу не стоило, поскольку демократия была сугубо показной. На смену многопартийности пришла парламентская «фракция прогресса», в которую входили наиболее преданные шаху депутаты. Собственно, все депутаты были лоялистами, поскольку они назначались шахом, а выборы были имитацией, направленной на поддержание имиджа «демократического государства». В печати и на радио была введена строжайшая цензура, цензурировались даже детские сказки. Вот какой вред может нанести шахиншаху сказка о Плешивом Кечелеке?^[324] Не спешите отвечать. Никакой. Лучше вспомните о том, что слово «кечелек» в тюркских языках означает «низкое положение». Плешивый Кечелек – это намек на сиятельнейшего Резу-шаха, причем в оскорбительной форме (у шаха были залысины).

Статистика – дело скучное, но хотя бы одну цифру нужно привести, потому что цифры помогают оценить масштабы преобразований лучше, чем слова. В правление Резы-шаха было проложено более двадцати тысяч километров шоссейных дорог, которые сделали всю страну доступной для автомобильного транспорта.

Иран во время Второй мировой войны

Во Второй мировой войне так же, как и в Первой, Иран до 1943 года не участвовал, однако нейтралитет не уберег его от ввода британских и советских войск, которому Реза-шах всячески противился, за что и лишился престола. После того, как августе 1941 года ввод войск был осуществлен (СССР традиционно контролировал север страны, а Великобритания – юг), Резе-шаху было предложено отречься от престола^[325]. Обе стороны рассматривали Резу-шаха как прогермански настроенного правителя, и его сын Мухаммед Реза казался всем более приемлемой кандидатурой.

16 сентября 1941 года Реза-шах отрекся в пользу сына, после чего его выслали в Йоханнесбург (Южно-Африканский Союз был доминионом Великобритании), где он скончался тремя годами позже. Мухаммед Реза-шах в 1942 году подписал союзный договор с Великобританией и СССР, а 9 сентября 1943 года издал фирман об объявлении войны Германии и ее союзникам. Объявление войны было сугубо номинальным, в боевых действиях на стороне антигитлеровской коалиции иранские войска участия не принимали. Единственными сражениями, в которых участвовали иранцы, было недолгое сопротивление интервентам в конце августа 1941 года. Защита родной земли – священная обязанность каждого человека, но в данном случае Реза-шах должен был поберечь жизни иранских воинов, поскольку сопротивление заведомо выглядело бесполезным. Слишком уж неравны были силы противоборствующих сторон.

В 1946 году британские и советские войска покинули Иран. Мухаммед Реза-шах стал править самостоятельно. На севере не обошлось без «сюрпризов». С момента своего образования советское правительство имело особые виды на север Ирана. В середине 1920 года в Гиляне была провозглашена Гилянская советская социалистическая республика, просуществовавшая до сентября 1921 года. После Второй мировой войны история повторилась уже в более крупных масштабах. В конце 1945 года на части территории Азербайджана была образована Демократическая Республика Азербайджан со столицей в Тебризе, а в начале 1946 года восточная часть Курдистана стала Мехабадской республикой, рассматривавшейся советскими стратегами в качестве «коридора», ведущего к нефтеносному Ираку. Благодаря решительным действиям премьер-министра Ахмада Кавама ас-Салтане, в конце 1946 года на севере страны был восстановлен порядок.

Переворот 1953 года

28 апреля 1951 года премьер-министром Ирана стал Мухаммед Мосаддык, основатель и лидер партии Национальный фронт. Мосаддык был не шахским назначенцем, а лидером парламентского большинства, представленного реально избранными депутатами. Можно считать Мосаддыка народным избранником.

Мосаддык был стойким и давним противником иностранного влияния. Еще в 1919 году он выступал против заключения договора, предоставлявшего нефтяные концессии Великобритании. После Второй мировой войны британцы снова стали заправлять всеми делами в Иране, и шахиншах Мухаммед Реза этому не препятствовал (судьба отца была ему уроком). Вскоре к британцам добавились американцы, недаром же говорится, что где мыши кормятся, туда и крысы прибегают. Премьер-министр Мосаддык начал с принятия закона о национализации иранской нефтяной промышленности, за которым последовала высылка британских советников и специалистов.

16 июля 1952 года шахиншах, опиравшийся на преданный ему офицерский корпус, вынудил Мосаддыка подать в отставку, но волна народных протестов, мгновенно охватившая всю страну, заставила шаха вернуть Мосаддыку премьерскую должность.

В октябре 1952 года Мосаддык разорвал дипломатические отношения с Великобританией, а затем провозгласил лозунг «Экономика без нефти», ставший новым курсом иранского правительства. Нефть не исключалась из экономики, ее просто собирались «убрать с пьедестала», превратить из основной статьи государственных доходов в рядовую. Шаху Мосаддык предложил покинуть Иран, что было мягкой формой низложения.

США и Великобритания начали готовить замену Мосаддыка на бывшего министра внутренних дел генерал Фазлоллу Захеди, беспринципного человека, которому было все равно кому служить, хоть нацистам, хоть британцам, хоть американцам. Лишь бы хорошо платили.

В мае 1953 года в иранской прессе стартовала кампания по дискредитации Мосаддыка и его соратников, оплаченная Центральным разведывательным управлением США. Очернители действовали по принципу «кидай в костер все, что хорошо горит». Мосаддыка обвиняли в коррупции, гомосексуализме, пренебрежении интересами нации, и даже называли его британским агентом, что вообще не лезло ни в какие ворота. Нанятые люди, выдававшие себя за сторонников Мосаддыка, угрожали от его имени религиозным лидерам и совершали нападения на их дома. По замыслу организаторов, подобные действия должны были оттолкнуть от премьер-министра религиозных иранцев. В войсках проводилась активная агитация, направленная на «восстановление законной власти», то есть на возвращение власти шахиншаху.

В середине августа 1953 года шахиншах издал новый фирман о смещении Мосаддыка с премьерского поста. Хорошая подготовка служит залогом успеха, но все с самого начала пошло не так, как планировалось. Мосаддык начал с того, что арестовал командира шахской гвардии полковника Нематоллу Нассири, доставившего ему фирман, а затем объявил о том, что шах пытался его сместить. По всему Ирану прошли демонстрации, требовавшие свержения шаха и провозглашения республики. Мухамед Реза-шах бежал в Багдад, а оттуда перебрался в Рим. Министр иностранных дел Хоссейн Фатеми разослал иранским послам извещения о том, что шах более не обладает властными полномочиями (после переворота Фатеми поплатился за это жизнью).

Ошибка Мосаддыка заключалась в том, что он недооценил своих противников, рано уверился в своей победе и не принял мер по перетягиванию армейских офицеров на свою сторону. В конечном итоге судьбу переворота решили офицеры, выведшие 19 августа своих солдат на улицы Тегерана, где уже проходили антипремьерские демонстрации. Вечером того же дня Мохаммед Мосаддык и его видные сторонники были арестованы. Впоследствии военный трибунал приговорил экс-премьера к трем годам тюремного заключения, а затем Мосаддык до конца жизни находился под домашним арестом в своем загородном доме.

22 августа Мухаммед Реза-шах торжественно вернулся в Тегеран. Новым премьер-министром, как и планировалось, стал Фазлолла Захеди. Министра иностранных дел Хоссейна Фатеми расстреляли как изменника. Для упрочения своей власти в 1957 году шах при помощи ЦРУ и израильского Моссада^[326] создал «Организацию безопасности и информации страны», более известную как САВАК^[327]. Возглавил эту организацию Нематолла Нассири, пользовавшийся полным доверием шаха (они вместе учились в школе). Те, кто сравнивает САВАК с нацистским гестапо, не грешат против истины. Методы у обеих спецслужб были одинаковые и ненавидели их одинаково. Генерал Нассири не избежал расплаты за свои преступления. В феврале 1979 года его расстреляли по приговору Исламского революционного трибунала.

Мухаммед Реза Пехлеви – последний Шахиншах Ирана

Последний шахиншах Ирана был автором таких трудов, как «Белая революция», «К великой цивилизации», «Ответ истории» и «Мое служение родине». Эти труды представляли собой гибрид социологического исследования с политическим манифестом. Трудов несколько, но суть у всех едина. Шахской власти присущ естественный характер, поскольку на протяжении двух с лишним тысячелетий в Иране существовала монархическая форма правления, тесно связанная с иранской национальной идентичностью. Монархические традиции Мухаммед Реза-шах считал главной ценностью Ирана, залогом прогресса и основой социальной справедливости в иранском обществе.

При всей своей показной демократичности и декларируемых прогрессивных взглядах, Мухаммед Реза был убежденным монархистом, не способным считаться с требованиями времени. История с Мосаддыком ничему его не научила, точнее, научила не тому, чему следовало. Шах убедился в мнимой незыблемости своей власти и чересчур понадеялся на поддержку США, Великобритании и Израиля. Со своим народом шах никогда не считался и не воспринимал его как действенную силу. Все, что происходило в стране, объявлялось происками отдельных интриганов. Нет бы задуматься о том, почему у «интригана» Мосаддыка получилось настроить иранский народ против шаха… Но об этом Мухаммед Реза думать не хотел, он вообще был не из тех, кто много думает. Даже если шах пытался сделать что-то полезное, то результат получался не самым лучшим.

В 1963 году Мухаммед Реза-шах начал проводить экономические и социальные реформы, получившие название «Белой революции». По сути, ничего революционного в этих реформах не было. Шах продолжал то, что было начато его отцом и прервано Второй мировой войной. Инициатива реформ исходила от правительства США, планы разрабатывали американские советники и они же контролировали их исполнение, но заслуги целиком и полностью приписывались шаху. Американцы преследовали две цели, две выгоды. С одной стороны, они наращивали присутствие американского капитала в Иране, а с другой – превращали своего союзника, граничившего с СССР, в экономически стабильное государство. Союзники должны сами заботиться о себе, а не быть обузой для бюджета США.

Определенные успехи имели место. Возросло промышленное и сельскохозяйственное производство, увеличился экспорт нефти и других полезных ископаемых, но иранскому народу от этого никакой пользы не было, потому что все прибыли оседали в карманах шаха и иностранных предпринимателей. Кроме того, в развитии промышленности наблюдался перекос – иностранные инвесторы предпочитали вкладываться в отрасли, дающие быструю прибыль, поэтому в легкой промышленности наблюдался рост, а тяжелая практически не развивалась. По меткому выражению первого президента Ирана Абольхасана Банисадра, «шах сажал огурцы, забыв о пшенице и рисе». Массовое разорение иранских производителей, которые не выдерживали конкуренции с западными концернами, никого не беспокоило. Безработным не оказывалось никакой поддержки. В «процветающей» стране, готовящейся стать «пятой индустриальной державой», треть населения жила впроголодь. Но хуже всего было насильственное внедрение западных ценностей и традиций, навязывание иранцам западного образа жизни. Иранцы сильно привержены своим традициям. История иранского народа уходит корнями в глубокую древность, и иранцы этим гордятся. Иранцы восприимчивы ко всему новому, но в быту они консервативны, обычаи дедов и прадедов соблюдаются неукоснительно. Большинство иранцев – глубоко религиозные люди. Насильственная вестернизация, ломающая все привычные традиции, стала для иранцев сильным стрессом, но шах этого не понимал или не хотел понимать.

Мухаммед Реза-шах правил по принципу «ко мне голодному не подходи, а сытого не беспокой», перепоручая государственные дела своим приближенным, которые могли творить все, что им вздумается, не забывая восхвалять при этом своего солнцеподобного повелителя. О мании величия, владевшей последним шахиншахом Ирана, можно судить хотя бы по смене летоисчисления, которую он попытался внедрить в 1976 году. 1355 год хиджры^[328] был объявлен 2535 годом шахиншахской власти, отсчитываемой от начала правления Ахеменидов. Новшество не привилось, но сам факт весьма показателен.

Поиграв в демократию, которой после переворота 1953 года в Иране даже и не пахло, в 1975 году Мухаммед Реза-шах, вопреки своим былым обещаниям, установил в стране однопартийный режим. Все политические организации, кроме правящей Партии возрождения иранской нации^[329], были запрещены. Главой Партии возрождения считался сам Мохаммед Реза-шах, который не являлся ее членом, а председателями партии были действующие премьер-министры.

В политической жизни Ирана воцарилось спокойствие, но то было затишье перед бурей, разразившейся в 1979 году.

Глава десятая. Исламская республика Иран

Исламская революция 1979 года – предпосылки и концепция

Почву для Исламской революции подготовила Белая революция, в ходе которой происходила безжалостная ломка привычных традиций, сопровождающаяся резким ухудшением жизни простого народа. Только глупцы склонны верить в доминирование экономических причин над идеологическими. На самом деле, идеология всегда стоит выше экономики, при условии, что это настоящая идеология, а не высосанная из пальца.

В период Пехлеви выразителями народных чаяний, хранителями исконных ценностей и защитниками попираемых прав стало шиитское духовенство, с которым шахи не могли обходиться так же бесцеремонно, как с депутатами меджлиса. С середины ХХ века духовенство начало оформляться в оппозицию, то есть протест духовных лиц стал приобретать организованный характер. Не все духовные лица были противниками шахского режима. Как говорится: «В стаде белых овец найдется хотя бы одна черная». Но сторонников шаха среди религиозных лидеров было очень мало, вдобавок не все они были тверды в своих прошахских симпатиях. Большинство оппозиции составляли умеренные традиционалисты, осуждавшие шаха и его приближенных, но не призывавшие к свержению шахской власти. Путь нейтралитета в сложившейся ситуации был тупиковым, не способным ничего изменить. Добиться желаемого можно было только силой, активными действиями, к которым призывали радикалы, возглавляемые сейидом^[330] Рухоллой Мостафави Мусави Хомейни.

Рухолла Хомейни родился в 1902 году. С юных лет был убежденным противником шахского режима. Отца Рухолла лишился в младенческом возрасте. Тот был убит во время ссоры с соседями, и как считают многие, убийцей стал один из шахских приспешников. Получив религиозное образование, Хомейни уже в двадцать три года стал муджтахидом и начал читать лекции по праву и богословию в Куме. Преподавательскую работу он сочетал с политической деятельностью, активно критиковал антипатриотические действия Резы-шаха Пехлеви, который часто ставил германские интересы выше национальных. За критику власти Хомейни запретили преподавать, в ответ на что он организовал подпольное медресе^[331], которое сразу же стало пользоваться популярностью у прогрессивно настроенной молодежи.

Помимо преподавательской деятельности, Хомейни писал трактаты, в которых выступал против секуляризма^[332]. Суть его взглядов была следующей. Ислам – единственная из мировых религий, обладающая мощным политическим потенциалом. Коран и Сунна^[333] содержат все законы, которые нужны людям, так почему бы не жить по ним? Традиционная точка зрения предполагает ожидание Махди, последнего преемника Пророка Мухаммеда, который явится перед концом света и установит в мире справедливость. Но зачем пассивно ждать прихода Махди, если можно сейчас создать справедливое государство, основанное на законах шариата. Борьба за веру почетнее пассивного ожидания, разве не так?

Исламская революция, одним из главных лозунгов которой был: «Не Восток и не Запад, а Ислам», стала особым путем, приведшим к созданию особого государства, отличающегося от республики в ее классическом западном понимании. Высшим руководителем^[334] Ирана, который определяет общую политику государства и является главнокомандующим вооруженными силами, является рахбар, авторитетный богослов‑законовед, избираемый Советом экспертов, состоящим из восьмидесяти восьми муджтахидов. Западные теоретики усматривают в этом нарушение демократических принципов, но о каком нарушении может идти речь, если члены Совета избираются народом на восьмилетний срок?

Для борьбы с шахским режимом Хомейни предлагал следующие меры. Первое – прекратить свои отношения с государственными учреждениями, не сотрудничать с ними ни под каким видом и не делать ничего полезного для них. Второе – создавать новые политические, правовые, финансовые, экономические и культурные органы. Эту политику иногда называют «политикой гражданского неповиновения», но правильнее будет назвать ее «политикой созидательного гражданского неповиновения», поскольку Хомейни призвал не к пассивному, а к активному сопротивлению.

В 1958 году Рухолла Хомейни стал аятоллой, а в 1963 году был признан марджа ат-таклидом. Незадолго до того имам Хомейни был арестован на два месяца за призыв к бойкоту шахского референдума по проведению реформ Белой революции, которые не соответствовали исламским нормам и иранской Конституции. 2 апреля 1963 года Хомейни сделал свое знаменитое заявление: «Любовь к шаху – попустительство ограблению народа», ставшее своеобразной точкой отсчета, с которой началась подготовка к свержению шахской власти. Хомейни призвал народ к восстанию, которое сможет сбросить шахскую тиранию. Очередной арест народного лидера вызвал такое возмущение, что шах предпочел освободить Хомейни, иначе говоря, официально признал свое поражение. Однако Мухаммед Реза был не из тех, кто сдается сразу. Он готовил ответный удар. В октябре 1964 года аятолла Хомейни был принудительно депортирован в Турцию, откуда он переехал в Париж и продолжил в эмиграции борьбу против ненавистного шахского режима. Расчет шаха на то, что за пределами Ирана Хомейни станет безопасным, не оправдался. Напротив, любое действие, предпринятое против мятежного аятоллы, привлекало к нему все больше и больше сторонников.

К середине семидесятых годов в Иране установилось двоевластие, которое парализовало жизнь страны. Подданные саботировали распоряжения шаха и проводили одну забастовку за другой. Был восстановлен Национальный фронт, объединение прогрессивных сил, впервые сформированное еще Мохаммедом Мосаддыком. Лидером Фронта стал Шапур Бахтияр, либеральный оппозиционер, бывший заместителем министра труда в правительстве Мосаддыка. Чувствуя, что революция близка, Мухаммед Реза-шах в январе 1979 года назначил Бахтияра премьер-министром, а затем покинул страну в компании своей супруги и узкого круга приближенных. Этот благоразумный шаг продлил жизнь последнему шахиншаху Ирана. В народе ненависть к нему была настолько высока, что он непременно бы разделил судьбу своих приспешников, казненных после победы революции.

Революция

Датой начала Исламской революции принято считать 8 января 1978 года, когда в Куме была жестоко разогнана крупная антиправительственная демонстрация. 1 февраля 1979 года, когда в Иран вернулся аятолла Хомейни, взявший власть в свои руки, было создано временное правительство – Исламский революционный совет. В марте провели референдум о новом политическом устройстве страны, по результатом которого 1 апреля 1979 года Иран стал первой в мире Исламской республикой. На этом революция закончилась, начались суровые постреволюционные будни. Народ победил, но нужно было удержать победу в своих руках, не давая реакционерам возможности реванша, а еще было нужно правильно воспользоваться плодами победы, создать на руинах старой административной системы новую, действенную и результативную. Первым шагом на пути создания такой системы стало принятие новой конституции в декабре 1979 года. По ней высшая власть в Иране принадлежала рахбару в лице аятоллы Хомейни, а субъектами гражданской политической власти становились президент, меджлис и премьер-министр (эта должность была упразднена в 1989 году с передачей полномочий президенту страны).

Исламская Республика Иран

Статья вторая Конституции Исламской Республики Иран гласит:

«Исламская Республика – это система правления, основанная на вере в:

– единого Бога, в то, что Он устанавливает законы шариата и что человек должен покоряться Его воле;

– божественные откровения и их основополагающую роль в толковании законов;

– Страшный суд и его конструктивную роль в человеческом совершенствовании на пути к Богу;

– Божественную справедливость в мироздании и установлении законов шариата;

– преемственность имамов и их попечительство над обществом и основополагающую роль этого принципа в продолжении исламской революции;

– благородство и высшую ценность человека, его свободы и его ответственности перед Богом, что обеспечивает равенство, справедливость и политическую, экономическую, социальную и культурную независимость, а также национальное единство и солидарность».

Составляющими частями иранской экономики являются государственная, кооперативная и частная собственность. Отвергая капитализм, как способ мироустройства, Иран не отвергает свободный рынок, принципы которого не противоречат законам шариата. Отвергаются капиталистические ценности, неравенство, являющееся основой капитализма, капиталистическая практика эксплуатации человека человеком. Но при этом иранцы не ударяются в противоположную крайность, которая называется коммунизмом. Зачем придумывать нежизнеспособные утопические законы, если в нашем распоряжении есть Закон, данный Всевышним?

Политическая революция была бы нежизнеспособной без культурной революции, приведшей жизнь страны в полное соответствие с нормами ислама. Культурная революция началась с реорганизации системы высшего образования, которая проводилась посредством кардинальных изменений. 5 июня 1980 года все высшие учебные заведения были закрыты и на их базе были созданы новые вузы, соответствующие требованиям нового времени. Одновременно создавался новый государственный аппарат, свободный от западного влияния и противоречащих исламу идей. Возможность спокойной работы реформаторам обеспечивал Корпус стражей Исламской революции, подчинявшийся непосредственно рахбару как Верховному главнокомандующему. За рубежом Корпус стражей Исламской революции принято отождествлять с вооруженными силами Ирана, но на деле Корпус стражей является костяком, элитарной частью вооруженных сил страны. Вооруженные силы – это организация, предназначенная для защиты суверенитета и территориальной целостности государства, а Корпус стражей – это детище исламской народной революции. Вот в чем разница.

Важной частью культурной революции стала реорганизация средств массовой информации, в ходе которой произошло очищение прессы, телевидения, радио и кинематографа от «развращающего западного влияния». Как это часто случается, реформаторы перегнули палку, сделав СМИ выхолощенными, малоинтересными, малопривлекательными. Избавляясь от мух, они перебили всех бабочек^[335], и потребовалось немало времени для того, чтобы исправить это упущение. Но не стоит судить реформаторов слишком строго, ведь любые революционные преобразования в той или иной степени грешат радикализмом.

Западные идеологи любят обвинять революционное руководство в «чрезмерной жестокости» и «беспричинном пролитии крови», но на деле ничья кровь не проливалась напрасно. Да – новая власть казнила многих шахских приспешников, начиная с одиозного генерала Нематоллы Нассири и заканчивая бывшим мэром Тегерана Голям Реза Никпеем, но все они были убежденными и опасными врагами исламской демократии, которых нельзя было оставлять в живых. Примером может служить генерал Голям Али Овейси, бежавший из Ирана несколькими днями раньше последнего шахиншаха. Вместо того, чтобы жить в эмиграции тихо, восхваляя Всевышнего за спасение своей ничтожной жизни, Овейси возглавил борьбу против народной власти и сумел причинить ей немало хлопот до тех пор, пока справедливое возмездие не настигло его в феврале 1984 года в Париже^[336].

Иран является членом Движение неприсоединения, международной организации, объединяющей государства, не входящие в какие-либо военные блоки. Эта принципиальная позиция иранского руководства находит одобрение в народе. Иранцы больше не желают танцевать под чужую музыку, им достаточно своей.

Ирано-Ираская война

У Иранской революции было много врагов, начиная с США и заканчивая СССР. Исламская Республика стала костью в горле и для капиталистов, и для коммунистов. Но ни одна из великих держав не осмелилась на прямую интервенцию. Вооруженная борьба с завоеваниями Исламской революции была поручена иракскому диктатору Саддаму Хусейну, который старался угодить и капиталистам, и коммунистам, а в результате закончил свою жизнь на американской виселице^[337].

22 сентября 1980 года без объявления войны иракские войска вторглись на территорию Хузестана и, благодаря внезапности и численному превосходству, сумели достичь определенных успехов, продвинувшись до Керманшаха, Хорремшехра и Ахваза^[338]. Освободить иранские земли от интервентов удалось только в 1982 году, находящийся в международной изоляции Иран мог рассчитывать только на собственные силы, в то время, как Ираку оказывали поддержку и США, и СССР. Иран не стремился к захвату иракских территорий. Цель была другой. Сделать так, чтобы Саддаму не хотелось бы даже смотреть в сторону Ирана. В противном случае речь могла пойти о создании в Багдаде проиранского правительства (и шансы на это были весьма высокими). Но вышло так, что в конце 1982 года линия фронта стабилизировалась и дальше пошла война на истощение, которую на первом этапе называли «войной городов», потому что обе стороны подвергали города противника ракетным обстрелам и бомбардировкам.

В марте 1984 года Ирак перешел от «войны городов» к «войне танкеров», начав обстреливать суда, заходившие в иранские порты. Такой шаг вынудил Иран снизить объемы экспортируемой нефти, что стало ощутимым ударом по экономике страны, но, как известно, «больно – это еще не смертельно». Иран выстоял и продолжал сопротивление до 1988 года, когда обоим участникам конфликта стало ясно, что войну пора прекращать. 20 августа 1988 года вступило в силу перемирие, положившее конец восьмилетней войне.

На первый взгляд, победителей в этой войне не было, поскольку обе стороны остались при своих интересах. Но если посмотреть в корень, то становится ясно, что победил Иран, который в невероятно тяжелых условиях смог отстоять свою независимость.

История расставляет все по своим местам и воздает каждому по заслугам. Где сейчас Иран и где сейчас Ирак?

Современный Иран

Действующим президентом Ирана является сейид Ибрахим Раиси, занимающий этот пост с 3 августа 2021 года. Рахбаром Ирана с 1989 года является преемник Рухоллы Хомейни сейид Али Хусейни Хаменеи. Оба руководителя принадлежат к числу сподвижников аятоллы Хомейни, оба принимали активное участие в свержении шахского режима, так что Иран продолжает идти курсом, указанным Исламской революцией 1979 года.

«Сначала отведай плов, а потом уже ругай повара», – говорят иранцы, не любящие торопиться с суждениями. С момента революции прошло более сорока лет и теперь уже можно делать выводы.

Вывод первый – республиканское правление, основанное на нормах ислама, доказало свою жизнеспособность. Сорок лет – это не сорок дней, это солидный срок.

Вывод второй – государство, в котором народ и правительство объединяют единые цели, способно выстоять в любых испытаниях, под любым давлением. То, что происходит внутри, важнее того, что происходит снаружи. Воля народа – главнейший из всех политических факторов. Шахское правительство, которое поддерживали западные страны и которое довольно успешно заигрывало с Советским Союзом, рухнуло под натиском народного недовольства, а Исламская Республика существует и развивается, несмотря на сильное внешнее давление. Можно сколько угодно рассуждать об «иранском секрете», но на деле никакого секрета не существует, есть только воля иранского народа и его стремление к укреплению обретенной независимости. Иранский народ – это не только собственно иранцы, составляющие чуть больше половины от восьмидесятимиллионного населения страны, но и азербайджанцы, и курды, и арабы, и армяне, и туркмены, и луры, и белуджи, и ферейданцы…^[339] Шахи предпочитали действовать по принципу «разделяй и властвуй», разжигая распри между народами, но в современном Иране межнациональной и межрелигиозной розни не существует. Каждый, кто уважает иранские законы, вправе рассчитывать на спокойную и благополучную жизнь.

Хочется закончить словами из патриотической песни «О, Иран», которая в 1979 году стала неофициальным гимном обновленной страны.

О, любимый Иран,
Земля твоя придает силу.
Пусть вокруг тебя враги,
Но ты оставайся бессмертным!