Бэкап Междумирье (СИ) [Ал Коруд] (fb2) читать онлайн

Бэкап Междумирье

Глава 1 Взвод

В печурке глухо треснуло, разговор на мгновение замер. Мало ли кто по дурости чего лишнего туда с дровами подкинул? Да нет, вроде тихо.

- Значит, говоришь, Кожин, при коммунизме бабы общими будут? Это что, мою Зину какая-то чужая сволочь лапать смогёт?

Дурносов оправдывал свою дурную же фамилию, вечно лез с глупыми ссорами к товарищам, мужиком был в целом весьма прижимистым и от халявы никогда не отказывался. Вот и сейчас уселся у самой печки с кружкой чая, красномордый и распаренный.

- Какой же ты собственник, ефрейтор! - любил я называть нашего взводного технаря именно по званию, а не фамилии или имени. Как говорят в народе – «Лучше иметь дочь проститутку, чем сына ефрейтором». На войне эта присказка оправдывалась вдвойне. – У тебя налицо мещанская психология, осуждаемая, кстати, партией и правительством.

Дурносов засопел, отставил кружку в сторону, то есть подал все признаки настроя на продолжительный дискурс.

- Партия личную собственность еще не отменила, товарищ Кожин, имею право.

- Это, значит, ты, Дурносов, считаешь свою жену собственностью, как лошадь или корову? – записной весельчак и балагур Димка Власов, единственный молодой пацан в нашей компании «пенсионеров» не упустил случая подначить оружейника.

Бойцы едва слышно засмеялись, привыкли на фронте или вблизи него вести себя тихо, пусть в данный момент находясь в землянке.

- Ты, ты! – ефрейтор зло погрозил молодцу кулаком. – Ты это - не передергивай! Она мне жена по закону, почему я должон отдать её какому-то… - он бросил в мою сторону злющий взгляд. Ох, доиграюсь я когда-нибудь! Но такой уж язвой всегда был и останусь. Пусть и в совершенно чуждом мире и пространстве. Меня-то сюда сунули, не спросивши, так что пущай терпят.

Примирил разгорающуюся ссору наш ротный парторг, он же командир соседнего первого отделения степенный и основательный уралец Михаил Иванович Косолапов. Он, и в самом деле, чуть косолапил, за что его не хотели брать даже в запасной полк. Но старый член ВКПБ настоял по партийной линии и в итоге добрался до фронта. В нашем странном батальоне его все искренне уважали.

- Василий Петрович, ты бы лучше прояснил свои мысли, а то, в самом деле, народу как-то непонятно. Сбиваешь молодежь с пути истинного.

- Да ничего и не сбиваю, - я, не торопясь, помешал кривой ложкой в кружке, втайне надеясь, что сахара в ней от этого прибавится. Народ сомкнулся ближе к огоньку, знают черти мои привычки. – Я же просто рассуждаю о будущем, о времени победившего коммунизма. Тогда ведь собственности не будет вообще, как явления. Правильно, товарищ парторг? – Косолапов угрюмо кивнул. Это, значит, типа я поддержкой партии сейчас воспользовался. – А вот товарищ Энгельс еще сто лет назад писал, что семья, как общественный институт образовалась вследствие появления этой самой собственности. Это была первоначальная ячейка в человеческих общинах, она же первично владела средствами производства, например, волами, коровами или козлами какими.

Власов недисциплинированно хихикнул, на него тут же зашукал.

- Ну а как же любовь? Твои предложения, Миша, больше похожи на кабацкое бл…во.

- Вот и нет, Николай Владимирович, - Можин, самый старший во взводе боец, глядел на меня, я бы даже сказал, испуганно. Я поднял палец, народ тихо выдохнул, начинается самое интересное – Начнем издалека. Сколько раньше люди жили знаете, в среднем? Правильно – мало. Вон, старики не дадут соврать, пока советская власть медицину на ноги не поставила, мёр народ как мухи. Да вы сами на своем веку увидели, какие изменения в стране происходят! Сколько болезней уже кануло в Лету, полностью исчезли из нашей жизни. Люди чем дальше, тем жить будут дольше и счастливо. Вы уверены, что станете любить одного и того же человека лет сто или даже двести?

В землянке озадаченно захмыкали, такого вопроса никто точно не ожидал. Началось всё с заурядного ёрничания, а вылилось в вечный, как жизнь, вопрос. Меня же несло дальше, настроение больно было сегодня хорошее. Сидим в тылу, погода нелетная, живи, да радуйся.

- Мы меряем будущее по нашим современным лекалам, в этом наши же и проблемы. Нельзя о человеке будущего судить по нынешним, а тем более по архаичным меркам. Они там будут совсем другие.

- Вот ты загнул, ухарь, - снова вступил в разговор Косолапов. – Так все и будут бегать друг за другом?

- Это уже другая крайность, Михаил Иванович, - на этих словах все почему-то повернулись к Димке. Тот сразу же пошел красными пятнами:

- Чего уставились, образины старые. Завидуете, что я молодой, и все девки мои?

- С тобой мы еще поговорим на комсомольском собрании, - поднял палец Косолапов, затем повернулся ко мне. – Михаил, тогда уж поясни полностью свою точку зрения.

- А чего там пояснять? Люди же будут жить сознательные, а не кобелюки какие, да и у женщин абсолютно такие же права, как у мужчин, — при этих словах засопел уже Дурносов, но благоразумно воздержался. – Я же имел в виду, что при такой длительной жизни люди начнут получать несколько профессий, менять их в ходе собственной трудовой деятельности, да и жить могут в разное время в разных же местах, да хоть на различных континентах. Сегодня ты, допустим трудишься в Сибири, через три года в Италии, лет через десять перебрался в Австралию. На выходных катаешься вокруг, любуешься природой, интересуешься местными обычаями и историей. Человек будущего будет разносторонней личностью. Так неужели обстоятельства не поменяются так, что женщины не смогут понравиться совершенно другому человеку, да и сами воспылать к нему симпатией. Первоначальные чувства, к сожалению, имеют свойства угасать. Так стоит ли держаться за них вечно? Или лучше сменить любимого, обрести новую любовь, отпустить на свободу старую.

Народ притих, видимо, то-то уже примеривал на себя неведомое будущее, а кого-то заставил задуматься о чем-то особо личном.

- Эх, умеешь ты, Кожин, душу разбередить. Чертяка проклятый, - Можин потянулся за неизменной трубкой, а Косолапов задумчиво пробасил:

- И откуда только такие мысли-то у тебя и появляются.

- Да ясно откуда, - вмешался в беседу Анатолий Дементьев, белобрысый крепыш среднего возраста, один из немногочисленных кадровых военных моего отделения. – Васёк у нас скорей всего «Науку молодежи» выписывал и литературное приложение к нему. Так ведь, отделенный?

Я только усмехнулся. Параллели в бэкапных мирах выстраивались временами очень уже чудно. Да, в госпитале попался мне как-то на глаза мне сборник из этой серии. Надо сказать, в этом слое творчество фантастических авторов поистине впечатляло. Партийные функционеры не были такими отмороженными, цензура не зверствовала, и молодежь выплескивала на страницы журналов и альманахов свои грандиозные идеи и проспекты. Я даже подозреваю, что в соответствующих ведомствах и исследовательских институтах все эти произведения изучали достаточно дотошно, под карандаш. Тем более что зачастую под псевдонимами скрывались настоящие научные сотрудники. Интересный здесь был мир, и мне искренне жаль его, зная и понимая, что его ждет впереди.

- Командиров отделений в штабную землянку!

На наш огонек заглянул вестовой, самый одиозный гость на войне. Раз тебя вызывает начальство, значит, жди впереди неприятности. Но делать нечего, подхватываю куртку, шатную РПС, автомат и вслед за Косолаповым вылезаю в темноту южной ночи.

Свежо, однако! Осень понемногу входит в свои права, отбирая у земли летнее тепло, подготавливая мир к зимнему анабиозу. Никогда не думал, что на югах в это время года может быть так холодно! Ветер заставляет поднять ворот, застегнуть верхние пуговицы куртки. Как же все-таки замечательно, что в этом слое вместо дурацкой шинели в войсках более удобное обмундирование. Руки привычно закидывают автомат Крашникова на плечо. Вроде в армии всего два с половиной месяца, а уже выработались некоторые рефлексы. Особенно на гром в небе.

Если на земле СССР непременно господствовал, на море война шла с переменным успехом, то в воздухе армии Атлантического Альянса представляли довольно-таки грозную силу. Особенно здесь, на Черноморском театре действий. Оставалось только надеяться, что в Закавказье наши с иранцами еще до зимы успеют разбить проклятых турок и танковые колонны неудержимой ордой хлынут к Босфору, запирая Черное море и создавая угрозу всяческим болгарам, албанцам и прочим румынам.

Вот здесь ничего не изменилось. Как и в моем мире «братушки» готовы предать при первом оплаченном зове, составляя теплую компанию румынам, венграм и хорватам. Хотя тех-то еще можно было понять. В этом мире советское правительство не стало кормушкой для стран «народной демократии», а многим и вовсе пришлось сполна заплатить за поддержку нацистов, выплачивая репарации полные десять лет. Откуда у них возьмется любовь к русским? Хотя судя по нашим девяностым, её все равно не будет. Так зачем, спрашивается, кормить чужих за счет собственного народа?

Косолапов остановился у разбитого бруствера, мы квартировали на месте бывшего оборонительного рубежа. Фронт ушел отсюда на запад только три недели назад, да так и застрял на Днепре. Ни у войск Альянса, ни у наших не было на южном фланге явного перевеса, и наступило временное затишье. Впрочем, и у нашего отдельного батальона также.

- Миша, - отделенный первого относился ко мне просто и по-дружески, уважая мой авторитет и опыт, - как думаешь, зачем вызывают?

- Дело, видать, у командования нарисовалось.

Ох, подведет меня как-нибудь моя проклятая чуйка! Не любят всевозможные компетентные органы, когда кто-нибудь чертополохом выше остальных торчит. Коса и серп их любимые инструменты. Хотя так, может лучше, чем всех сразу дустом морить. Меня с утра какая-то хандра гложет, вот и затеял этот дурацкий спор о любви. Маша вспоминается. Тут она, в этом воюющем мире, я точно знаю. Вернее сказать, чую. За этот мой странный дар меня же и ценят. Он мне, да и остальным ребятам не раз жизнь спасал. Война здесь идет самая настоящая, местами до предела свирепая. Но я нисколечко не жалею, что вырвался из того мира. Он-то точно был обречен умирать проклятущую вечность, этакий обманный ход растянутого Тьмой времени.

- Странный ты все-таки товарищ, Михаил. Как будто не от мира сего, но дело свое крепко знаешь.

Я и не заметил, как мы подошли ко входу в штабную землянку, по внешнему виду почти не отличающуюся от окружающей нас местности. На Черноморском фронте из-за активности американской воздушной разведки огромное внимание уделялось тщательной маскировке. Косолапов остановился у брезентовой занавеси и пристально разглядывал меня. Наш парторг только с виду мужик простецкий, но я точно знаю, что жизнь у него сложилась ох как непросто. Не зря сам батальонный политрук его побаивается, а в штабе воздушной армии уважают. Мне даже становится весело. Сколько еще удастся продержаться до разоблачения? Но иначе не могу, есть на моё прямое вмешательство в дела этого мира собственные резоны.

- Ты угадал, Иванович, меня с Красного Марса прислали к вам на помощь!

- Все шутишь, - губы с вислыми усами разошлись в мягкой улыбке. Мой неунывающий и бесшабашный характер уже стал во взводе притчей во языцах. Эх, знали бы они столько, сколько я, то сразу впали в ступор.

- Еще раз повторяю, товарищи, эта информация совершенно секретна. По сведениям нашей агентуры, скоро в этом районе начнет работать полк новейших американских истребителей-бомбардировщиков. На борту у них установлены навигационные комплексы самой последней разработки, самая современная электроника и вооружение. Наше командование скрытно перебрасывает сюда части элитного ПВО.

- Из-под Москвы небось? – буркает командир третьего отделения сержант Кравченко, мрачный тип из запасного полка, присланный на замену после гибели прошлого отделенного. Потапов с досадой бросает взгляд на подчиненного:

- Опять вы за своё, сержант?

- Виноват товарищ старший лейтенант.

Остальные осторожно помалкивают. Советские противовоздушные ракетные комплексы стали крайне неприятной неожиданностью для американцев и их союзников. Они почему-то были непоколебимо уверены в своей воздушной мощи. Крепкий заслон, который наши смогли выставить на подступе к самым важным городам и портам, эшелонированная противовоздушная оборона армейских частей и соединения стали важнейшим фактором, влияющем на итоги этой мировой кровавой бойни.

Нельзя никогда недооценивать противника! Военные Альянса с большим удивлением узнавали, что и русский флот умеют жестко огрызаться, нанося огромные потери эскадрильям, стартующим с их авианосцев. К Москве же американцам с их хвалеными сверхзвуковыми бомбардировщиками прорваться так и не удалось. Впрочем, и советское командование оказалось ошарашено массовым применением на поле боя ракетных противотанковых комплексов. В итоге на некоторых участках фронта наступление пришлось остановить. Танки закончились и их экипажи. Для ввода в строй машин, стоящих на резервных складах, требовалось время. Кадровые армии, истощив себя, просили о передышке, и война скатывалась в очередную тотальную.

- Задачи всем ясны? – инструктаж проведен, Потапов еще раз в тусклом свете карбидной лампы осматривает наши лица и удовлетворенно кивает. – Тогда на рассвете выдвигаемся. Завтра обещают туман и нелетную погоду, успеем добраться до места, а ночью окопаться.

- Группа прямой поддержки выдвигается с нами? - задал за всех самый важный вопрос замкомвзвода Зинтарас, сухощавый литовец, один из немногих кадровый военный.

- Нет. Командование решило, что они привлекут к нам ненужное внимание.

Вот это уже серьезная неприятность! Без дивизиона огневой поддержки, вооруженной бронетехникой и самоходной артиллерией нам придется очень туго. Ведь частенько взводу технической разведки приходится действовать на самой линии фронта. Потапов оглядывает наши похмуревшие физиономии и добавляет:

- Нам обещали помощь авиации и вертолеты.

Все дружно выдыхают. Вертолеты нынче редкость, их и так было немного, а сейчас стало еще меньше. На винтокрылой машине убраться с «очень горячего пяточка» можно намного быстрее, чем на машине или пехом. Американцы используют вертолеты на фронте массированно, их у них тысячи. Главных врагов нашего специального взвода авиационной разведки также доставляют именно они.

- Товарищи бойцы, партия и командование надеется, что вы с честью выполните это очень важно задание!

О, наш политрук нарисовался! Капитан Клюжев, по прозвищу «Неуклюжев» на гражданке был каким-то районным секретарем, больше просиживал в кабинетах, имел изрядный лишний вес и совершенно лысую голову. Это, скорей всего, от неправильного питания. Вечно он жаловался на несуществующие болячки. В роте его не любили, не наш он какой-то человек.

- Мы в курсе, товарищ капитан, - Косолапов уже встал, не давая напутственной речи политрука затянуться. Не ладили они друг с другом. Еще бы! Тот типичный бюрократ-карьерист, другой полностью вышел из толщи народной. Одна «шпала» против трех «кубиков», погоны здесь так и не ввели, поэтому мне поначалу было сложно разобраться во всей этой катавасии с петлицами и шевронами. Хотя учитывая, что половина действующей армии ходила в маскхалатах и разгрузочных системах, это решение оказалось правильным. После Отечественной полевую форму вдобавок унифицировали, чтобы сократить потери среди офицеров.

- Мы надеемся…- не унимается Клюжев.

- Товарищ политрук, нам надо собираться, - ставит точку в споре парторг и направляется к выходу из штабной землянки. Капитан бросает в его сторону взгляд, полный ненависти, но замолкает. Не тот у него «политический вес». Меня же останавливает тихий голос взводного:

- Младший сержант Кожин, с вами тут хотят переговорить из особого отдела армии.

Чувствую бегущий по спине мерзкий холодок. Как будто на фронте и без этих «товарищей» не хватает неприятностей! Давненько меня они не беспокоили, с самого госпиталя.

Вот тоже выверт времени-пространства – в этом мире у меня оказался двойник. Во всяком случае, по документам нашелся полный однофамилец, даже примерный возраст совпадает. Правда, жил он в Костроме, работал в городском хозяйстве инженером, ага, еще один трубопроводчик! Хотя учитывая, что я попал в год собственного рождения – тысяча девятьсот шестьдесят третий, большей странности быть уже не могло. Вселенная неплохо так надо мной подшутила. Или это происки Тьмы и её страшных созданий? В том проклятом подвале мне, перед тем как я провалился в Ворота, привиделась какая-то черная тень. Не она ли и разучила меня с Машей, забросив в очередной бэкапный слой.

Я, когда с разбитой головой попал в цепкие руки лекарей Кисловодского госпиталя, то поначалу мало что, вообще, соображал. Как будто некий мрак на сознание накатился, скорей всего последствие перемещения между мирами. Видимо, тогда и выболтал имя и время рождения. На год внимания не обратили, а вот все остальное в то числе месяц и день совпали полностью. Через две недели, для войны срок неплохой, из архива Костромского военкомата пришли документы и мне справили новый военный билет.

Никто не обратил внимание на фотографию двадцатилетней давности, вовсе на меня непохожую. В творившемся вокруг бедламе только радовались, что хоть как-то смогли идентифицировать мою личность. Насмотрелся я тогда по госпиталям на настоящие людские трагедии и страдания. Сколько там лежит горемык, которые себя не помнят или вовсе в сознание не приходят. Может, оно и к лучшему. Кому нужен человеческий обрубок вместо здорового мужика? Или парень, по ночам бегающий по крыше? И как оказалось, в эту Отечественную я воевал, имел даже звание и награды, поэтому и «особые товарищи» меня сильно не мучили, поставили штамп и отправили в запасной полк. На шпиёна параметрами я точно не подходил. Как и они на распропагандированную либералами девяностых «кровавую гэбню». Потом же все завертелось и закрутилось… И вот, опять!

- Товарищ Кожин, присаживайтесь!

Немолодой майор в полевой одежде бросил на меня взгляд и снова уткнулся в свои бумаги. Закуток землянки узла связи был обставлен также просто и обыденно. Наконец, особист поднял голову и без обиняков заявил:

- Вы в курсе, что по вашему делу ведется расследование?

- Нет.

Опа, называется - приехали! Допрыгался, значит. С тоской представляю прелести, ожидающие меня в застенках военной контрразведки. Когда же всплывет вся моя подноготная, то и СГБ. Может, и Маша там уже томится? Нельзя вечно надеяться на бардак, вызванный мировой войной. В этом слое она вовсе не ядерная и когда, сука, кончится, никому не известно.

- Вы же понимаете, младший сержант, что ваше подразделение особенное, постоянно имеет дело с государственной тайной. Поэтому служить в нем должны люди с безупречной репутацией, - взгляд у майора был какой-то странный, вроде доброжелательный, но таких друзей я бы держал подальше. - Вы же за время службы успели отлично себя зарекомендовать. Сами понимаете, что в условиях войны возникает некоторая сумятица с документами, так что не будем тратить наши усилия и время на излишнюю формальность. Подпишите здесь и здесь.

- Что это? – я старался, чтобы руки не дрожали. Хотя для такого опытного особиста подобное поведение вполне привычно. Самые отчаянные ухорезы до дрожи в коленках побаиваются собственную контрразведку.

- Подписка о неразглашении, форма для офицерского состава. Опираясь на сегодняшний послужной список, ваши командиры считают, что у вас настоящий нюх на американцев. Они также полагают, что и в предстоящей операции вы скорей всего первым и обнаружите искомый объект. Ну, а нам хочется, чтобы вы полностью осознали личную ответственность секретоносителя.

Вот сука, мягко так стелет, прикрывая собственную задницу, а ведь наверняка что-то подозревает. Хотя нет, это уже моя паранойя в уши нашептывает. На фронте собственные приметы и знаки имеются. Удачливых и бедолаг смерть разводит по сторонам бытия предельно быстро. То, что мне постоянно везет, фронтовиков совсем не удивляет, по этой причине мне звание сержанта и восстановили, а затем в командиры вывели. На войне самое главное – показать собственную эффективность. Ну а причина её показывать у меня есть, очень даже личная.

- Давайте бумаги.

Приняв документы обратно, особист удовлетворительно хмыкнул, еще раз пробежал по ним взглядом.

- Желаю вам удачи, товарищ Кожин, - слово «товарищ» из уст службистов в этом времени много значит, на душе сразу становится чуть теплее. Но два раза ха, уже у брезентового полога меня догоняет вторая половина контрастного душа. – Только вы бы прекратили ваши антипартийные разговорчики. Не надо, пожалуйста, люди жалуются.

Бросаю взгляд исподлобья, на прощание, так сказать! Как эти сволочи все-таки научились манипулировать людьми! Что тогда, что в мою эпоху. Хотя кто сейчас может сказать, где тот временной отрезок остался и какой из них, вообще, мой. Особист же вроде как и добрый совет дает, намекая, что на меня стучат, а вроде как и предупреждает, что органы бдят. Не расслабляйтесь, дорогой товарищ, пока не гражданин, наступит время и до вас очередь дойдет. Только сейчас осознаю, почему в мои пятидесятые люди поддержали троцкистского выкормыша Хрущева. Страх перед безликой машиной бездумного подавления, отсутствие чувства защищенности, даже если ты и прав. Государственная система обязана постоянно меняться под натиском требований времени, и если она этого не делает, то в таком случае некоторые, пусть и необходимые государству и обществу, элементы вырываются буквально с корнем. Вселенная любит баланс, стремление к нему и есть её движущие силы.

Пока не пришла Тьма, а она в этот мир стремительно врывается. Поэтому я и здесь, в составе батальона особого назначения Пятой воздушной армии Вооруженных Сил Союза Советских Социалистических Республик.

Глава 2 Дорога

На очередной колдобине нас здорово тряхнуло, и меня чуть не приложило к стальной стенке бронетранспортера. Сидевшие рядом бойцы дружно зачертыхались, хотя Можин и так делал что мог. Он же не виноват в состоянии дороги. Вместо цветущей в недалеком прошлом южной трассы взору представали результаты авиационной бомбежки. «Амеры», так советские бойцы обозвали американцев, по-видимому, прошлись здесь кассетными боеприпасами. Весь тот ужас, который в моем времени вываливался на вьетнамские джунгли, сейчас на собственной шкуре испытывали советские бойцы и простые гражданские люди.

Войска Альянса азартно бомбили как военные, так и цивильные объекты. Странно, что госпитали и больницы вдруг стали исключением для обеих участников конфликта. Несмотря на значение войны, как Мировой, Красный Крест продолжал работать, стороны обменивались пленными, объявляли координаты медицинских пунктов, которые в планшетах летчиков подчеркивались особыми метками. Эксцессы, конечно же, случались, но за злонамеренную бомбежку госпиталя можно было запросто угодить под военный трибунал. Англосаксы тщились показать себя цивилизованными, почему-то в этот раз не отказывая в этом и русским.

Я высунул из бронетранспортера голову и обозрел тянущуюся по сторонам дороги печальную картину: пожухлые осенние поля, уже набухающие влагой сельские проселки, скрытые в туманной дымке холмы и хутора. Метеорологи не обманули – все последние дни царила необычайно хмурая для этих мест погода. Злые языки поговаривали, что это наши специально что-то распылили в атмосфере. Будто бы советские ученые успели разработать некие аэрозоли. Я, честно сказать, этому вполне верил, в моё же время устанавливали постоянно хорошую погоду для праздников в Москве. Пока ближние к столице области заливало, московские хозяева и высокие приглашенные лица благосклонно принимали парад и восседали на концертах.

Вообще, это странная война, как и обстоятельства, при которых я в неё угодил. Еще более странными были мотивы, толкнувшие меня в ней участвовать. Все эти недели я не прекращал искать Машу. Хотя в хаосе этого мира проще, наверное, было найти бриллиант в стогу сена. Её могло занести на временно оккупированную территорию, ранить при бомбежке, она могла потерять память или представиться чужим именем. Это мне еще повезло найти полного своего однофамильца, я был на сто процентов уверен, что это не мой двойник. Больно уж много несовпадений с его жизнью получалось.

Помню, как в первые дни мне приходилось постоянно следить за языком, чтобы не ляпнуть чего лишнего. Слишком много разделяло наши миры, многое было совсем иным. Как, например, некоторые виды обращений людей друг к другу, местный сленг или сокращения. Меня всегда удивляло наивная вера некоторых авторов около-научно-фантастических произведений, где их герои, попавшие в прошлое, смогут сразу же влиться в ту современность. Да они будут там, как огородные пугала всем своим видом и поведением показывать – Чужие! Это мне все-таки несколько проще, собственное малолетство не так уж и отстоит от этих времен, некоторые реалии неплохо знакомы, кое-что быстро вспоминается и не является для меня шоком. Вот людям, родившимся в конце существования СССР и выросшим в девяностые, придется ой как туго!

И еще у меня существовала железная отмазка в связи с ранением, к таким людям относились со снисхождением, что, в свою очередь, давало мне время, чтобы освоиться в этой реальности. Поэтому я взахлеб читал газеты, попавшие под руку журналы, а также обрывки биографии моего однофамильца. Василий Петрович Кожин, 1926 года рождения, беспартийный, проживает в областном городе Костроме, ведущий инженер Службы Коммунальных Сетей. Блин, я и здесь трубопроводчик! Воевал в Отечественную два года, имеет ранение, боевые награды, служил в инженерных войсках. Это уже мне ближе, кое-что из армии помню, хоть буду не совсем лохом выглядеть. Местный вариант Калашникова я освоил быстро. Очень похож АК 49 на АКМ из моего слоя, только цевье малость другое, пламегаситель стоит, и ручка спереди на модернизированных автоматах сразу установлена.

Старшина запасного полка сразу отметил мою сноровку и поставил главным над группой новеньких. Вот уже не думал, что в зрелом возрасте придется командовать группой пожилых дядек. Понятное дело, что их готовили не для передовой, в тылу также всяких проблем хватало. Вы удивитесь, но непосредственно в окопах и в боевых столкновениях участвует не больше трети военнослужащих. Остальные – тыловики, обслуга, прикрытие. Но опять же, скажите на милость – разве не нужны солдаты, чтобы охранять важные в стратегическом плане мосты, узловые железнодорожные станции или бегать по лесам за диверсантами? Разве не так же важны люди, которые кормят солдат, подвозят боеприпасы и снаряжение, зенитчики, саперы, дорожные рабочие? Да и в нынешней войне погибнуть в тылу шансов не меньше, чем на передовой.

Сдав успешно нормативы по стрельбе и тактике, вот где пригодились мои вновь приобретенные сталкерские навыки, я получил обратно сержантские угольники и попал в батальон особого назначения в роту разведки на должность командира отделения комендантского взвода. То есть в мои задачи входила охрана штаба, складов и узла связи. Как на месте, так и во время передвижения. Здесь-то и началась моя странная карьера авиационного разведчика особого назначения.

Я волне мог бы продолжить симулировать амнезию в госпитале, не корчить из себя лихого бойца и в итоге попасть в глубокий тыл. Наверное, да. Но однажды южной ночью, когда не спалось, я вышел на большой балкон бывшего санатория, и на прогулке под Луны на меня и сошло озарение. Внезапно в очередной раз пазлы сложились, и я осознал собственное предназначение в этом мире, как и тех мирах, куда еще, надеюсь, попаду. Ответ очень прост – и в этот бэкапный слой стремительно врывается Тьма. Текущая война, скорей всего, и началась именно по этой причине. Уж больно она была какая-то странная.

Пётр Лурье оказался прав, не рассказав нам правду о том, что является причиной активирования перехода. Хотя, может он и не знал об этом, или знал, но надеялся, что найдется еще один способ, не слишком кровавый и бесчеловечный. Ему, похоже, уже приходилось осуществлять переход вот таким вот злодейским способом. Вина за пролитую кровь его же и гложила.

Вот она настоящая причина пьянства и замкнутости господина Лурье. Он же, в отличие от других, понимал, что убивая человека, ты стираешь его во Вселенной Тьмы навечно и сразу из всех миров, не давая его душе никаких шансов. Что же за блядское такое создание человек, если готов на подобное злодеяние?! Ведь и Мордашин, и Чалдон также отлично это понимали, но злонамеренно шли на убийство ради собственных меркантильных целей. И где они теперь? Стерты. По моей прямой вине. Тоже мне, млять, меч правосудия! Карающая длань Сущности. Хотя…

Луна она, вообще, странная иллюзия для человеческого сознания. Ты точно знаешь, что это заурядная безжизненная, совершенно пустая планета, тупо отражающая солнечный свет на Землю и ничего больше. Но вот почему этот отраженный свет так магически воздействует на наше подсознание? Откуда в моем мозгу взялась эта странная «Виниловая теория»? Кто и как мне её передал? Я точно уверен, что не сам придумал. Неужели в памяти всплыл полузабытый пьяный разговор с Лурье? Был как-то у нас с ним жаркий спор, почти до самого утра просидели, батарею пива вместе выпили.

Поясню для непонятливых. Согласно этой теории одиночный Бэкап, то есть существующий в одной из реальностей мир структурой похож на виниловую пластинку. Ну, на которых раньше, да и в этом временном слое слушают музыку. Специальные бороздки, модулированные звуковой волной на винил - эти элементы информации, которые после прохождения иглы и затем через звукосниматель становятся мелодией и голосом. Только если бороздки на обычных грампластинках сделаны в виде спирали, то в сломанных Бэкапах они идут параллельно, не переходя друг в друга. И если я воле случая попал на одну временную борозду, то Маша могла приземлиться совсем на другую. В таком случае, как бы я не стремился догнать её в этом мире, мы так и останемся разнесены по времени на некоторый период. Видимо, в момент вталкивания в Проход нас растащило в разные стороны. Миг там – это недели, а, может, и месяцы здесь.

Так как временные борозды на этих ломаных винилах идут параллельно друг к другу, то мы никогда не сможем увидеться друг с другом, если будем двигаться в таком, заданном заранее направлении. На балконе, под призрачным лунным светом я внезапно осознал, что надо делать. Ведь еще в прошлом мире мне стало понятно, что Вселенной Тьмы и её созданиям возможно сопротивляться. Мы, люди обладаем свободой воли, можем использовать её собственных целях! Проламывая проходы в чужие слои, искажая Бэкап, соединяя запараллелельные влиянием Тьмы борозды. Надо только активно вмешиваться в эти миры, в их жизнь, а не плыть спокойно по течению. В конце этой проклятой реки искаженного Пространства-Времени нас ждет только забвение, вечное забвение и вечная смерть. Как вам такая перспектива? Вы разве не захотите изменить собственную участь и подергать лапками?

Вот поэтому я здесь, использую свой проклятый дар. Только в настоящем мире ощущаю не порождения Тьмы, а близость чужой смерти. Эта старая карга всегда находится подле солдата, она дышит ему в затылок, временами кладет свою когтистую лапу на левое плечо, заглядывает прямо в его душу. Это и есть Тьма, её флуктуации в нашей Вселенной. Если в неразбитом, нормальном слое у этой субстанции не существует никаких следов, Тьма не может в них вот так запросто вломиться, то в крякнутом Бэкапе структура старого мира постоянно наполняется ей темными струйками, которые понемногу просачиваются сюда. Некоторые из людей это инстинктивно чувствуют.

Вот, например, никто из моих сослуживцев так и не понял – зачем эта война, вообще, нужна, отчего она началась? Официальные источники уж больно сумбурно все трактуют. Наверное, от того что у них самих нет четкого понимания произошедшего. Отлично смазанная армейская машина просто делает свое дело, походя перемалывая судьбы миллионов и отбрасывая этот слой в Мир Тьмы. Каждый убитый человек истончает стену между нашими Вселенными. Я точно не знаю, почему и как это происходит. Что представляет собой людская кровь на весах Мироздания, насколько важны для обеих Вселенных наши души.

Но я точно уверен, что только уменьшая мировое зло, спасая людей, их бессмертные души, смогу найти Машу и выход отсюда. Этот мир обречен, к сожалению, и не в моих силах этому помешать. Я смогу только немного отодвинуть сроки его падения в ад и дать хоть кому-то шанс выжить. А это для одного человека уже недурно. Проще быть плохим и злым, тебя просто боятся и тебе тупо повинуются. Правда, на примере Чалдона доказано, что этого мало. Творя зло другому, будь готов сам попасть в сети чужого зла. Закон Жизни!

Внезапно наш бронетранспортер, сильно смахивающий видом на БТР 152 из моего мира, остановился. Раздалась команда – «К машине», я её продублировал. Распахнулись задние двери, и мы дружно высыпали наружу, разминая затекшие за поездку ноги. Бывало и хуже, сейчас хотя бы в трех бронированных машинах идем, еще вездеход-скаут и два старшинских грузовика, достаточно свободного места. Наш взвод особенный, в нем народу меньше, чем в обычном стрелковом. Но и задачи нарезаны такие – Пойди туда, незнамо куда, найди то, незнамо что. Утрирую, конечно, но как-то так примерно наша работа и выглядит. Находить разбитую американскую технику, лучше самую современную, хотя другой амеры сейчас сюда и не посылают. Не было в этом слое корейской войны, спесь с них сбили уже в эту – Третью Мировую.

- Отделенные ко мне! – раздалось откуда-то спереди. Потапов едет в первом БТР колонны. На вездеходе-скауте в боевом охранении движутся Зинтарас с лучшими бойцами первого отделения. Американцы и британцы неплохо себя показали, как диверсанты, поэтому без дозора никуда. Местный аналог САС и «зеленых беретов» попил у нашего брата кровушки. Нельзя недооценивать противника, без холодного мороженого и кока-колы солдаты Альянса воюют очень даже геройски.

- Дорога дальше разбита. Так что будем искать обходные пути, - комвзвода в полевом кепи и с планшетом в руках выглядел серьезно. – Старший сержант Зинтарас со своими бойцами берет правый фланг. Сержант Косолапов, в пешем порядке выдвигаетесь по шоссе на километр вперед. Проверите насколько далеко уходит полоса разрушений. Здесь явно бомбили целенаправленно. Младший сержант Кожин, ваше отделение уходит налево.

В узком кругу младших командиров раздались сдавленные смешки, похоже, что ухмыльнулся и сам Потапов. Молодой у нас был лейтенант, еще живой и не заросший уставным мхом.

- Всем все понятно? Вопросы есть? Соблюдаем радиомолчание, на связь выходим только в самом крайнем случае. Исполняйте!

Чего тут непонятного? Надо найти проход для транспорта. Альянсовцы применили свой излюбленный приём – разбомбили к чертям часть автомобильной трассы. Знают, гады, что началась распутица и здешняя жирная грязь-то еще препятствие для любой техники. Этот метод, кстати, они у нас же и скопировали.

На северном театре боевых действия самым большим сюрпризом для амеров, британцев и лягушатников явилась относительно низкая проходимость их техники. Первые же удары их танковых дивизий завязли в нашем и финском бездорожье, застряли в бесконечных лесах. Хваленая концепция «сверхбронированного тяжелого танка» упёрлась рогом в нашем необъятном болоте. В итоге их бронекулаки оказались под ударами с флангов, рассыпались на отдельные «пальцы», которые наши отцы-командиры с большим удовольствием и переломали.

Через неделю наши маневренные соединения уже входили в нейтральную Швецию, от греха подальше пропустившую «злых русских» прямиком в Норвегию и Данию. Поддержанные флотом и авиацией, советские войска поставили крест над всеми планами войны Альянса. Подводные лодки и ракетоносцы, которые сейчас смогли базироваться в Тронхейме и Зеландском Корсере – сбылся наяву самый страшный сон для американских флотоводцев. Финны же в очередной раз жестоким образом были убеждены, что с русскими лучше не воевать никогда. Странная в этом слое, в общем, конфигурация со всевозможными альянсами и союзами получилась. Нарочно не придумаешь! Но об этом позже, сейчас надо выполнять поставленную боевую задачу.

Глава 3 Находка

- Никита, Димку видишь?

- Не, тащ сержант. Хорошо маскируется, перец кайенский.

Никита Афанасьев временами не очень понимал мои хохмы насчет его известной в моем слое фамилии, но служака был исправный. Он только год успел оттарабанить на сверхсрочке в разведроте, как началась война. К нам попал на усиление после легкого ранения, хотя готовили его как корректировщика авиации. В моем отделении служил связистом. Исполнительный, легкий на подъем и не такой ершистый, как Власов, он мне импонировал своей основательностью и серьезным отношением к непосредственным обязанностям.

- Тогда наблюдай в ту сторону. Плёсов, Дементьев за мной, Иванов – прикрываешь.

Я ужом выскользнул из небольшого оврага, коими здесь изобиловала земля, позади послышалось натужное сопение. Николай Сергеевич Плёсов, мужик чуть за тридцать, попал сюда из запаса. В меру исполнительный, но совершенно неинициативный, а это-то мне как раз сейчас и нужно.

- Давай к тому деревцу и все внимание на вот тот пригорок.

Все, сейчас я за левый фланг спокоен. Николай глаза выколет, но наблюдать будет внимательно. На войне всякие люди нужны, кроме трусов, разумеется, а своих я в деле уже проверил, да и они меня. Честно говоря, после того кошмарного слоя с его ужасающими порождениями Тьмы меня уже сложно чем-либо испугать. Враги человеческого рода все-таки намного проще. Они сами нас боятся до усрачки. Рашен Иван успел внушить к себе достаточно почтения. А ведь еще 15 лет назад воевали против общего врага вместе. Куда катится мир…

- Толик, за мной, глянем, что у нас за тем холмиком.

Черт, как не хватает здесь миниатюрных раций с защищенной связью! И в этом слое Союз в качестве всевозможной электроники сильно проигрывал Америке. Хотя говорят, что у армейского спецназа на вооружении имеются неплохие немецкие «болтайки». Афанасьев же таскает с собой увесистый двадцатикилограммовый короб стандартного «Ветерка». Тот берет со своей штатной на 10 километров. Хотя нам больше и не надо. Мы не армейская разведка, по тылам не ходим.

- Товарищ Коожин, - бурят Иванов смешно растягивает гласные, и почему-то упорно отказывается называть меня по званию.

- Чего?

- Странно да, сами гляньте.

Он помогает навести бинокль на нужный ориентир. Опа-на! Что это у нас такое странное повисло на дереве? Внезапно осознаю, что мы чудом наткнулись на ту самую искомую вундервафлю. На пятьдесят километров ближе, чем следовало. Это кто ж её завалил? Наверное, нам просто передать не успели. Еще раз поднимаю бинокль и осматриваю самолет. Он чудом не развалился при падении, видимо, сработала амортизация ветвей огромного ясеня. Хотя нет, вон крыло лежит чуть поодаль. В туманном мареве все в видоискателе расплывается, очертания теряются, поэтому не заметить сразу очень просто. Ну а сверху, с самолета упавшего собрата и вовсе не увидать. Похоже, что наш рейд здесь и закончится. Хм, а я и не против! С нашим ближайшим будущим проясняется, поэтому сползаю вниз и что есть мочим бегу к оврагу.

Опять это! Затылок начинает резко покалывать. Пошла первая волна. Хреново дело! Скоро мы будем здесь не одни и кто-то обязательно умрет. Кидаю взгляд на Афанасьева. Нет! Рацией сейчас пользоваться нельзя, нас сразу же засекут. Наслышан уже я о технике амеров, очень умные ребята, добавок еще и чертовски технологичны. Это вам не лом и лопата, излюбленные инструменты советских военнослужащих. Здесь же нам вскоре будут противостоять элитные бойцы Эйрфорс. Черт! Попали так попали.

Придется послать к основным силам взвода связного. Афанасьев и пойдет, но не один. Кожемят? Одутловатый мужик выглядит старше своих тридцати пяти. Эх, спортом надо было в свое время заниматься, дядя! Нет, не годится, да и нужен сейчас будет. Он же авиатехник, работает на самолетостроительном заводе, у нас во взводе за эксперта по техническим вопросам. Мы же все-таки не простая разведка. Власов самому нужен, так что пошлю, пожалуй, Плёсова. Этот не подведет, если что – прикроет. Решено!

- Плёсов, найди Диму и ко мне. Никита, давай сюда, донесение понесешь.

Власов внезапно темнеет лицом. Тьфу ты, быстро протираю глаза. Нет, так и есть. Ох ,ты же меть! Нет! Не закрыло полностью, значит, смерть его, возможно, обнесет крылом. Хотя тут еще неясно, я до конца свой проклятый дар так и не разгадал. На всякий случай шепчу ему:

- Будешь постоянно около меня. Если и в этот раз ослушаешься – выгоню из взвода к чертовой матери!

Димка хотел, было возразить, но не стал, видит мою нынешнюю серьезность, проникается моментом. Еще бы! Такая находка «светит» нам орденами и медалями. Хотя и риск в натуре смертельный. Считаю в уме сколько ждать подмоги. Сразу три варианта – быстрый и больше всего желанный, самый хреновый и реалистичный. При втором нам точно кранты, о нем лучше даже не думать. Без подмоги бронетехники взвода мы никак не справимся. Мало сейчас на Южном фронте опытных спецов и классных бойцов, кадровая полегла на Днепре и в Крыму, основные силы армии добивают поляков в Познани и расширяют плацдармы за Рейном. Немцы Германского Союза прикрылись нейтралитетом и с удовольствием гадят бывшим врагам. Они уже убедились на собственной шкуре, что русские всегда держат слово и не такие варвары, как их описывала европейская пропаганда.

Так, мы шли сюда чуть более часа, всяческими зигзагами и буераками. Парни, пусть и постоянно оглядываясь, пройдут до трассы минут за тридцать — тридцать пять. Сборы… Зная резвость Потапова, дадим им максимум пять минут, на прогрев двигателей и зашвыривание всех в «бронники», так здесь обзывают Бэтэры. Командование они оповестят уже на ходу, рации на броне мощнее. Маршрут для транспорта мы составили по пути сюда, идти им со всеми обходными путями минут двадцать. Итого около часа, плюс минус минут десять. Четверть часа уже прошло. С ротными пулеметами, установленными на БТРмы любого противника здесь положим. Плюс в каждом «бронике» имеется по ручнику, гранатометы и запас гранат. Кстати, гранаты! Такая вещь, как растяжки в этом слое уже известны, у меня для этого всегда парочка «эфок» в ранце захована. Запалы лежат отдельно.

Внезапно ощущаю вибрацию в голове и резко замираю на месте. Ого! Отхожу метров на пять в сторону, снова замираю. Власов смотрит на меня выпученными глазами. Он уже знает, что это такое. Не все, конечно, в пределах разумного. На войне народ во многое начинает верить. Как там любили повторять попы в наших девяностых – «В окопах атеистов нет». Только они забывали добавить, что атеисты в чистом виде ту войну и выиграли - Компартия и советская власть. Попы же на оккупированной фашистами территории храмы открывали и существующую власть «благословляли».

Мой дар в этом слое начал проявляться совершенно неожиданно. Я уже упоминал, что чувствую близкую смерть людей, их переход по ту сторону бытия. Иногда глянешь на иного человека, а он уже внутренне мёртв, и хоть убейся – ты его никак не спасешь. Наверное, это так проявляется вломившаяся сюда Вселенная Тьмы, то есть тот мир, который существовал до появления Сущности и нашей Вселенной. Этот слой также является Бэкапом, с помощью того проклятого способа в иной было и не попасть. Я в этом уже уверен на сто процентов. После пролития живой крови мы идем дорогой Тьмы, прокладывая путь наугад. Куда в этой Вселенной можно попасть наугад? То-то и оно! Лурье, скорей всего, об этом догадывался и не дергался. Пил себе потихоньку, зная, что организму в реальном времени это совершенно по фиг.

Чуть позже я начал идентифицировать явные признаки самой смерти и просто страха перед ней. Вот сейчас острую тревогу, исходящую от чужаков и почувствовал. Рядом с нами кто-то определено находится, и он недалеко, смертельно нас боится. Совсем рядом. Надо пройти до конца канавы и взять точный «пеленг». Именно это моё уникальное чутьё и привело меня во взвод разведки, помогло заслужить уважение товарищей и признание начальства. На войне, тем более такой тяжелой, эффективность - главный козырь в вечной как мир игре «Я начальник – ты дурак».

- Дима, тихой сапой за Абдурахманом. Тихой я сказал!

Мой шепот сейчас звучит громче крика, Власов только хлопает ресницами и бесшумно исчезает. Вот он в отличие от меня прирожденный разведчик! Таких во взводе всего двое – Димка и Дементьев.

Лурье как-то пытался объяснить мне принципы квантовой механики. Он видел закономерные признаки между этим новейшим разделом физики и моим даром. Бывший преподаватель рассказывал мне о самых мелких частицах Вселенной, их квантово-волновом дуализме, о фазах, амплитудах. В голове от его лекции мало что осталось. Разве что понимание того, что моя физическая сущность при первом «провале» в мир Тьмы оказалась чуточку в другой фазе по времени. То есть, опираясь на «теорию винила», я свалился не в выемку, куда попадает игла патефона, а на бугорок. Я и Маша. Правда, она об этом, наверное, до сих пор не догадывается. Почему так произошло – никто не знает, ни в этом мире, ни в том.

Так вот и существую, чуть сдвинутый всегда по времени. Отсюда, скорей всего, эта странная вибрация в моей голове. Тьма также сдвинута по фазе пространства-времени, вернее сказать, она вообще не принадлежит этому континууму, поэтому вторгается в здешний мир, не соотнося себя по фазе, не попадая точно в необходимые промежутки местного времени. Именно в эти момента она инициирует в этом мире смерть и пытается навечно присвоить себе людские души, разрушая структура нашей Вселенной. Вот поэтому я здесь и сейчас.

Так, бурят с Дементьевым прикрывают наши тылы, Кожемят маскирует позиции, ну а мы втроем пойдем брать летунов вражеской машины.

Впереди раздавалось невнятное мычание. Не дождавшись условленного сигнала, я рванул к поросшему кустарником маленькому оврагу. Именно там находились спасшиеся пилоты американского самолета. Вот черт! Шарипов крутился по земле волчком, он все же был хорошим разведчиком, даже не выл в голос. Голова залита красным. Чуть дальше по грязи катался клубок из двух тел. На что Власов был ловким парнем, но американец ему не уступал. Здоровый какой гамадрил. В чем минус наших штатных АК-49? Приклады у них складные, был бы нормальный – сразу отоварил ворога. Пришлось импровизировать и использовать попавшуюся на глаза саперную лопатку. Конечно же, плашмя и аккуратно. «Язык» нужен живым.

- Уф, - Дима расстегнул ворот до ужаса неудобной гимнастерки, лицо красное, как у рака, глаза выпучены.

- Чего так проштрафился-то? – негромко интересуюсь я, прихватывая специальным ремнем руки американского пилота. – Иди, помоги Абдурахману.

- Да я это, не подумал, что этот гад пронырливым окажется. Наверное, он боксом занимался.

- Ага, или джиу-джитсу. Думал, ты один такой ловкий?

Власов виновато пыхтит, аккуратно бинтуя голову Шарипову, ему не хило прилетело его же лопаткой. А ведь наш киргиз хоть из запаса, но служил горным стрелком. Их перебросили с Закавказья сюда на усиление. Там советские войска совместно с персами уже гонят турок к Эгейскому морю. Это же сколько пленных будут лет десять трудиться на стройках народного хозяйства? Реалии местной Отечественной многим европейским воякам вышли боком, зато хоть русский язык выучили.

Внимательно осматриваю «курок» американцев. Да, тут и второй пилот валяется, правда, без сознания. Видимо, повредился при жестком приземлении. Лежит на свернутых парашютах, только тихонько постанывает. На всякий случай его также стреножу, подхватываю по пути вражеское оружие и боеприпасы, еще раз тщательно обыскиваю. Хм, никаких документов и личных вещей. Или на вылет с собой не берут, или этот резвый успел спрятать. Нахожу у них только увесистую коробку маленькой рации. Ни хрена себе! Она напоминает мне трубки сотовой связи из наших девяностых. На всякий случай выковыриваю из неё батареи. Вдруг она заодно работает пеленгатором?

Двое «языков» - это верный орден. Хотя не стоит заранее делить шкуру убитого медведя. Мы сами сейчас в подвешенной ситуации. Надо побыстрее перебазироваться поближе к грунтовке и укрыться там. Место я с Власовым уже присмотрел. Такс, у нас пять стволов и один снайпер. Хм, не так уж плохо. Хотя, пожалуй, Кожемят это полствола. Жаль ручник оставили в бронетранспортере.

- Ты как, вольный киргиз?

- Нормально, командир, я ко всему привычный, - Абдурахман кривится от боли, но хохорится. Джигит ведь или кто там у них в Киргизии? Он как-то рассказывал о своей родной долине, лежащей перед Памиром, но я запомнил только слова кумыс, яки, аил.

- Тогда присматривай за этими, - я киваю в сторону американцев. Здоровяк уже очухался и очень зло на меня посматривает. Круглолицый и конопатый он сильно смахивает на какого-нибудь паренька с Рязани или Торжка. Блин, что мы делим друг с другом перед лицом надвигающейся Тьмы? Сами же собственными руками ломаем родной мир.

На вопросы секунд-лейтенант отвечать отказался, и я его отлично понимаю. Врага надо уважать. Он же прекрасно сознает, что теперь находится под защитой Конвенции, и война для него окончена. Хотя, как бы я сам себя чувствовал на его месте? Поспешил бы заявить, что чую скорый приход всё уничтожающей Тьмы? Почему тогда не объявляю об этом нашим? Один хрен, что наши спецслужбы, что их заточены под один и тот же алгоритм работы. Хваленый «свободный мир» на поверку еще более жестко выстроен, чем «тоталитарный» советский, только намного алогичней и безумней по сути. Так что нафиг-нафиг!

Для меня лично было большим потрясением узнать, что знаменитое ЧК и обладающее мрачной славой Гестапо ведут свою родословную из тайной полиции Фушэ времен того самого Наполеона. Император Франции известен не только своими военными победами, но и построением колоссального государства. Поток литературы, хлынувшей к нам во времена перестройки и в начале девяностых, чрезвычайно отрезвил многие горячие головы. Ничего нового в подлунном мире не оказалось, все придумано до нас. Чего ж вы, кремлевские старцы, прятали ту сторону жизни от нас, рядовых советских граждан? Какого, спрашивается, хрена! Мы все равно узнали об этом позже, только уже обдирая в кровь собственные шкуры.

- Товарищ младший сержант, Потапов на связь вышел, они уже неподалеку, - из короткого тупичка неглубокого оврага выглянул Кожемят, он остался за радиста. Только я радостно выдохнул от приятного известия, как внезапно взорвалась одна из поставленных растяжек. Вот и накаркали, враг совсем рядом!

- К бою!

Пуля уже в патроннике АК, осталось только отжать предохранительную планку на одиночный огонь. Где они? Верчу головой, но почему-то не могу определить нужное направление. Так бывает, когда смертей слишком много или… Или тут же проявило себя басовитым рокотом заработавших пулеметов, где-то впереди нас сильно жахнуло, заорали от боли люди. Дальше по оврагу раздались деловитые короткие очереди, одиночные сухие выстрелы, ухнуло разрывом гранаты. Бэтэры начали работать с самой дальней дистанции, громогласно заявляя о прибытии подмоги. Мои бойцы их поддержали, выдавая расположение временных позиций. Сейчас они как раз должны перебегать на запасные, более удобные. Там уже аккуратно сложены снаряженные магазины и гранаты.

- Хелп ми, хелп ми!

Черт конопатый кляп вытащил, кто-то неподалеку ответил ему на английском. Там, за группой раскидистых деревьев! Даже без листьев они дают достаточно места для прикрытия. Выхватываю с пояса наступательную гранату, выдергиваю чеку и швыряю в ту сторону, затем отбегаю вперед по оврагу, жду разрыва и наобум делаю несколько выстрелов. Запасную позицию я также определил себе заранее, ныряю в промоину и оказываюсь за небольшим бугорком.

Вот они голубчики! Грамотный у спецов-спасателей камуфляж, нам бы такой! Один из них держит в руках какую-то трубку. Смутно припоминаю ручной гранатомет из нашей Вьетнамской войны. Вот же дьявол! Пришлось выдать свою позицию, даже толком не прицелившись, но, кажись, в кого-то попал. Бегу обратно к промоине, когда передо мной внезапно встает черный султан разрыва. Что-то больно ударяет в грудь, и я проваливаюсь в темноту. Неужели Тьма таки схватила меня за задницу? Как безумно жаль покидать этот безумный мир!

- Командир, ты как?

Сквозь что-то мутное на меня уставилась кудлатая голова. Кто-то прочищает мои глаза, изображение фокусируется, различаю Власова и Афанасьева.

- Товарищ сержант, вам осколок прямо в запасной магазин ударил, второй рядом, но крови немного.

«Уф, пронесло». Моя неуставная привычка надевать на выходы самодельный, пошитый из брезентухи «лифчик» поначалу сильно бесила взводного командира. Потом бойцы пригляделись и некоторые даже стали шить себе похожие. Уж больно неудобно сделаны местные варианты разгрузок. Я взял за основу "лифчики", которые советские бойцы носили в Афгане, ну а у тех ноги росли из китайских, поставляемых духам. Война обычно резко двигает прогресс вперед. Неуставная одежда и обмундирование прощается ради эффективности. Зато сейчас я жив и… Вот же черт, как больно! Похоже, это осколок от разрывной гранаты во мне пошевелился. Плотная ткань «лифчика» его немного остановила.

- Сидите спокойно, Кожин, - слышу знакомый ворчливый голос. Это наш взводный санитар- коновал. Так Женю Брюхова в шутку обозвали еще в учебке, он ведь учился на ветеринара, но на фронте все сгодится.

- У вас, по ходу, переломы ребер, сейчас наложу стягивающую повязку и сделаю укол. Ребята, помогите снять сбрую.

- Как он! – перед мои взором появляется лыбящаяся физиономия взводного.

- Проникающее ранение, товарищ лейтенант, ребра сломаны, но в целом нормально.

- Ой, бля!

- Терпи казак, атаманом будешь?

- Мы же не махновцы какие зеленые, - отвечаю кисло, но после укола стало полегче. Потапов и остальные смотрят на меня с подозрением. Тьфу ты, опять забыл, что не в своем слое нахожусь. В этом плане в Среднерусье было намного проще. Там твои воспоминания вызывали искренний интерес. Перед глазами все плывёт, хочется прилечь надолго.

- Ты это, ладно, выздоравливай, - взводный снова улыбается, списали мои слова на шок, - в госпитале тебя обязательно навестим. Метеосводку передали – в ближайшие недели сильнейший циклон обещают, так что отдыхать будем. Зато успели напоследок отхватить. Кожин – ты молоток, с меня причитается! Самолет нашли, двух "языков» взяли, спасгруппу противника выбили. За такие дела, знаешь, что бывает? Сейчас передам нашим, чтобы их вертолет ждали. Наверняка своих искать будут.

Меня уже положили на носилки, и я слабо улыбаюсь лейтенантскому энтузиазму. Еще бы – ему-то светят капитанская шпала, а мне лишний угольник. Глядишь таким макаром до старшины дослужусь. Навожу справки, мои все живы, только нашего боевого бурята зацепило шальной пулей, он садится в Бэтэр рядом, предлагая прикурить сигарету. Но самое главное – я совершенно не ощущаю вокруг себя предвестников смерти. Вот и не надо, на сегодня хватит.

Глава 4 Между небом и землей

Вот не люблю болеть. В жизни кроме легких насморков, сезонных простуд других серьезных заболеваний и не случалось. Один только раз в третьем классе угораздило достать из холодильника испорченную колбасу, этой же ночью мое голодайство вышло мне же боком. Да так лихо, что пришлось вызывать Скорую. В больнице мою тушку сначала положили в палате с парнем, который корчился от страшной дизентерии. По его стонам сразу было понятно, что это настоящий больной. Огромная палата пятидесятых годов постройки здания по ночам казалась мне комнатой пыток, наполненной впитавшимися в стены мучениями и болезнями. Но видимо, на второй день врачи смогли со мной разобраться и перевели в другой, совсем маленький карантинный корпус. Там, в крохотной палате я и провел несколько дней выдержки. Делать было нечего, поэтому читал, все, что попалось под руку.

Попались же, как ни странно, учебники истории старших классов. Мне в тот момент было до ужаса интересно узнавать жуткие главы из эпопей Английской и Французской революций. Раздирающие душу трагедии, бесчисленные жертвы, и в то же время гигантские достижения духа и торжество человеческого гения. Наверное, тогда во мне и проснулась любовь к Истории, и я стал делать определенные успехи в школе. Еще запомнилось, что нянечки расталкивали меня рано утром, только затем, чтобы сунуть в руку эмалированную кружку с донельзя приторным чаем. В соседней палате лежали мамочки в новорожденными, видимо, это у них и был такой распорядок дня. Но зачем будить в это время младшего школьника?

Еще произошел один неприятный случай в армии, где в полевом лагере я здорово натер ногу, а опрелость взялась и воспалилась. В полковом медпункте на меня только глянули и тут же отправили в гарнизонный военный госпиталь. Вообще, солдатам срочной службы приходилось претерпевать множество издевательст как от старослужащих, так и от офицеров. В реальности армия выглядела совсем не так, как нам показывали её в кино. Но в странном медицинском учреждении под названием госпиталь метастазы дикости и маразма буквально зашкаливали. В итоге за недисциплинированность при получении лечения, а также угрозы с мой стороны применить в отношении некоторых лиц насилие меня вскоре оттуда благополучно выпнули. Дело до дисциплинарного наказания не дошло, потому что моя часть относилась совершенно к другому ведомству, да и клал я перед дембелем на все их угрозы. Долечивался я уже у гражданских врачей в городской больнице, а затем в казарме, раздражая дежурных офицеров неуставным видом в тапочках и носках. Минусом вышло только то, что уволили меня позже, чем я рассчитывал.

Вот и здесь, в Кисловодском госпитале уже через неделю мне стало неизбывно скучно, и я опять заделался нарушителем дисциплины. Вот и сейчас ушел подальше от больничного корпуса, спрятался среди деревьев, усевшись на одинокую скамеечку и пользуясь ясной погодой наблюдал за речкой Ольховкой. Пусть и не лето, но все-таки далеко не север. Курорты Кавказа радовали даже поздней осенью. Чтобы было не так холодно поверх теплого «выходного» халата накинут общий «прогулочный» ватничек. Ноги в шерстяных носках, подарок от благодарных советских тружеников тыла. В руках последний номер «Красной звезды», самого лепшего местного источника информации о ситуации на фронтах. Народ в основном здесь слушает радио, а по мне там слишком много пропаганды и присущего ей второстепенного бреда.

На фронтах пока в целом затишье. В Северном и Норвежском море продолжается противостояние доблестного Советского флота и Роля Неви Британии с союзниками. Американцы крепко так застряли в Черном и Средиземном морях. Египет, Алжир, Тунис – почти вся северная Африка полыхает антиколониальной войной, высасывая из Альянса ресурсы и средства. В итоге Суэцкий канал несудоходен, поставки нефти под угрозой. Греция также сильно недовольна и намеревается закрыть американские базы, вдобавок она очень плохо настроена к Турции. Хотя, скорей всего, греки просто хотят поучаствовать в разделе её территории. Оторвать кусок от вековечного врага, а также проституирующей Болгарии. «Братушки», видимо, и сами не рады, что дали втянуть себя в очередную авантюру. Эх, платить вам, бедняги, еще лет двадцать репарации. Да и правильно, не все же сидеть на шее «старшего брата». Вот это практичное отношение местного Союза к внешней политике было мне по нраву.

В истории этого слоя Отечественная война шла с 1942 по 1945 года. Немцы в 1940 и 1941 крепко застряли в Норвегии и Франции. Трагического Дюнкерка здесь не случилось. Что, в свою очередь, позволило Советскому Союзу более основательно подготовиться к войне. Хотя надо признать, что сильнее стали обе стороны. Новые танки, самолеты, развернутые и отмобилизованные дивизии. Только Красной Армии и в этом времени не хватило настоящего боевого опыта, уверенных в себе грамотных командиров. Так что ситуация в мае 1942 года кое-чем напоминала наш июнь 1941. Но только что кое-чем. Тараны Вермахта через два месяца жесточайших боев споткнулись об отчаянную защиту отмобилизованных и лучше вооруженных дивизий СССР. Немецкие панцеры так и застряли на рубежах Западной Двины и Днепра.

На севере же дела обстояли еще лучше. Финны, начав по причине поздней весны наступление только в июне, получили в ответ мощнейший контрудар и покатились назад. На Кольском полуострове ситуация для немцев сложилась еще более трагично. До черзвычайности практичное советское правительство этого слоя еще мае 1940 заключило секретное соглашение с Британией и Францией. Получив некоторые виды станков и оборудования для нефтяной промышленности, наши предоставили англичанам свои военно-морские и авиационные базы, а также данные разведки. Немного позже у секретному пакту присоединились американцы, послав лётчиков и предоставив самолеты. В итоге в течение лета 1942 последовали одни за другим мощнейшие удары по коммуникациям и базам немцев на севере Норвегии. Северный флот и флот Британии провели несколько удачных десантных операций, отодвинув фронт к Нарвику. Что, в свою очередь, обезопасило прохождений важных в стратегическом плане конвоев и позволило Красной Армии перебросить на юг часть своих войск.

1943 год ознаменовался попыткой немцев прорваться к Донбассу, где в течение всего лета грохотала невиданная по накалу битва. В районе Смоленска наши попытались наступать, но не очень удачно. Не готова была еще Красная Армия к стратегическому наступлению. Зато совместно с англичанами ей удалось вывести из войны Финляндию, затем заставить Швецию принять сторону союзников и начать освобождать Норвегию. Германия после серии поражений была вынуждена вывести свои войска из Африки, что облегчило приход туда американцев. Только известная высадка союзников затем происходила не в Нормандии, а на Балканах. Тот самый знаменитый план Черчилля. Здесь английский боров сумел добиться своего, и Королевство Сербов оказалось в сфере британского влияния.

Ох, что-то все-таки прохладно. Свежий ветерок со стороны гор заставил передернуть плечами. Как, наверное, прекрасно здесь летом! Вот бы вместе с Машей побывать на каком-нибудь местном курорте. Еще раз окинув голые ветви деревьев и кустов, я потерял желание читать дальше. Мысли опять вернулись к тому самому злополучному дню в подвале. Как бы мы ни спешили тогда, но все равно не успели. Да и парней было жалко, погибнуть в том мире вдвойне страшней. Твоя душа бесследно исчезает в Мире Тьмы, навечно.

Но что я мог сделать против объединенной против нас людской злобы? Эгоизм, густо замешанный на желании жить за счет других, и есть самый страшный крест человечества. Именно он принес людям в истории больше всего страданий. Одни желали ничего не делать, а обладать всем. Другим ради этого желания приходилось лишаться свободы, вкалывать с зари до зари, совершенно ничего в этой жизни не видя. Больше всего в этом мире я ненавидел рабство. Возможности одного человека владеть жизнью другого. В моё время это уже происходило закамуфлировано, посредством отработанных политтехнологий, но сути своей не меняло.

Я неспешно потянулся к главной аллее больничного парка. То и дело навстречу попадались гуляющие выздоравливающие. На лицах многих светилась тихая улыбка. Еще бы - они живы! На войне это уже много. Совсем еще мальчишки, суровые ветераны еще той войны, рядовые, офицеры, все они были объединены одним временем и одной родиной. Я же чувствовал себя тут совершенно лишним. Хотя где сейчас моё время? Я же попал в антифазу и как из неё выбраться даже не представляю. Мои попытки «прогнуть» время пока успеха не приносят, только усугубляя зло в Бэкапе.

- Сержант Кожин, голубчик, вы опять нарушаете режим, - досадливо качал головой благообразный профессор, меня в очередной раз застукали за неразрешенной длительной прогулкой. Доктор всем своим видом показывал, что он обычный гражданский врач, да еще и старый преподаватель. Хотя по возрасту мог служить и в ту войну. Голубые, прозрачные глаза смотрели на меня сквозь тонкие очки с неподдельным сожалением. Мол, вот и тебе, старик, приходится заново испить чашу большой войны.

- Док, когда повязку снимете?

- Как только – так сразу. Не тревожьте, пожалуйста, ваши ребра. Они вам еще пригодятся.

- Зачем? Господь ведь уже сотворил мне женщину? – попытался отшутиться я.

- Вы слышите, Ниночка, какой нынче пошел несознательный сержант? Женщину ему подавай!

- Так Василий Петрович у нас мужчина хоть куда, герой-орденоносец!

- Как же слышал-слышал. Поздравляю вас, голубчик, с наградой, но все же будьте так любезны, соблюдайте режим.

- Так сколько же еще можно лежать?

- Лежать не обязательно, но и длительные прогулки на холодном воздухе вам пока противопоказаны. Потерпите еще недельку, голубчик. Зиночка, присмотрите, пожалуйста, за нашим героем.

- Присмотрю, Григорий Павлович.

Зиночка, разбитная девчонка лет двадцати пяти шаловливо мне подмигнула. Такая фифа своего счастья точно не упустит! Хотя фронтовая любовь обычно хоть и яркая, но уж чересчур короткая. Она как-то и ко мне подкатывала, пришлось объяснить, что есть уже у меня любимая женщина.

Только где она моя Маша? Есть в здешнем Союзе одна интересная контора — Бюро по поиску пропавших без вести. Они, кстати, очень неплохо работают. Здесь, в госпитале не раз встречал людей, которым помогли найти родных и близких, они же и мне посоветовали обратиться в Бюро. Недаром оно существуют под негласным патронажем МГБ. Правда, я особой надежды на их помощь не питаю, наши временные потоки с Машей смещены по отношению друг к другу. Как в этой каше найти друг друга, если мы отстаем от здешнего времени на полминуты?

Вообще, муторно мне здесь отчего-то в последнее время. Это на фронте я был безнадежным оптимистом, старался личным делом стране помочь, и себя выручить. Как мог, боролся с надвигающейся Тьмой, берег товарищей по оружию, честно выполнял боевую задачу. Боевую задачу? В том-то и дело! Сам того не желая, я только прибавлял зла в копилку этого Бэкапа. А как выжить на войне и помочь своим, если не убивать чужих? Вот только чужие ли они нам? Такие же запутавшиеся люди, в плену у Золотого тельца, собственных стереотипов, пропаганды или банальной человеческой ограниченности.

Как дальше жить? Может, это дурацкое ранение было дано мне, чтобы чуток передохнуть и подумать. Ведь практически три месяца жил чужой, навязанной мне обстоятельствами жизнью. Получается – если ты беспокоишься о судьбе всего человечества, то ты враг. Если только о своей горячо любимой Родине – соучастник большого Зла, втягивающего этот слой во Вселенную Тьмы. Куда ни кинь – везде клин! Черт, как со всем этим разобраться? Голова аж разболелась, пойду, что ли, прилягу. Раз у меня постельный режим.

- Петрович, проставляться будешь?

Лежащий на койке рядом с окном Леха Уемлянинов улыбался во все свои тридцать три фарфоровых зуба. Осколок снес ему половину челюсти, спасибо врачам, хоть на человека стал похож. Парень он молодой, но хваткий. Все при нем – Медаль за Отвагу и как у меня Солдатской Славы Третьей Степени. На этой войне власти наград не жалеют, как и на денежные выплаты.

- Профессор сказал, чтобы я режим соблюдал, - пытаюсь отнекаться от неминуемого.

- Да к черту их режим! – повернулся к нам сержант Кривоногов. Ноги у него не по фамилии были длинные и стройные, только сейчас одна в гипсе. Неудачный учебный прыжок с парашютом. Он из резервистов, прибыл к нам с Хабаровска. Китай в этом слое Союзу потихоньку помогает, поставляет тепловозы, составы, продовольствие. Оружия пока и своего хватает.

- Парни, вот на следующей неделе в город выпустят, тогда и проставлюсь.

- Ловим на слове, - Кривоногов подхватил костыль и поковылял в коридор. Нас в палате пока трое, двоих недавно выписали, а новых не привезли. В этом госпитале не принято «уплотнять» лишний раз раненых. Говорят, что самый «горячий» период здесь был в начале осени, когда наши на Южном фронте в наступление пошли.

- Чего смурной такой?

Леха у нас человек неуёмный, в покое не оставит пока во всем не разберется. Так он же старшина, самый старший в палате. Шесть лет уже служит, а меня уважает, как ветерана той войны и к тому же разведчика. В курсе Уемлянинов моих героических похождений. Я-то сам не спрашивал, откуда и чего он. Надо будет – сам расскажет. Излишнее любопытство в этом слое и в это время не поощряется. Но зато и кому не положено, ко мне сами с вопросами не лезут. Везде надо искать свои плюсы.

- Да башка болит.

- К погоде, видать.

- Нет, здесь что-то иное.

Внезапно застываю на месте, кружка с кипятком жжет пальцы, заставляя «отмереть» обратно в реальную действительность.

- Петрович, в чем дело? Тебе плохо?

- Беда, Лёха, беда.

Светло-карие внимательные глаза старшины оказываются напротив моих, застыв немым вопросом, а мне же пока и сказать нечего. Томливо чего-то и страшно, пока не знаю отчего.

- Дело в чем спрашиваю?!

Резкий окрик профессионального служаки сразу ставит все на свои места. Почти четыре месяца настоящей армейской жизни сделали дело. Орднунг наше всё! Кто сказал, что в Красной армии азиатский бардак? Мы и немцев-то в той войне победили только потому, что в нашей армии порядка и дисциплины в итоге оказалось больше, чем у них. И с чего это я заскулил и начал себя жалеть? Их-то всех в этом проклятом времени кто пожалеет? Размяк, ей-богу, как кисейная барышня! Беру себя в руки и начинаю размышлять. Старшина ждет, он уже видит, что я работаю. Для разведчика самое главное – умение терпеливо ждать.

- Лёха, знаешь, кто в нашем госпитале может все очень быстро и без лишних ушей разрулить? По инстанциям ходить некогда! Чую что-то нехорошее.

Уемлянинов несколько секунд смотрит мне в глаза, затем кивает.

- Найду. Что ищем?

Задумываюсь. Так, бомбить нас не будут. Не атакуют здесь заведомо гражданские объекты. Да и плохо я предчувствую налеты авиации, слишком они уж быстротечны. Только и успеешь крикнуть - «Воздух!». Здесь же у нас нечто иное. Диверсия? Диверсия! Начинаю соображать дальше. Мы же не только с амерами на этой войне воюем. Румыны, хорваты, мадьяры, турки. Вот последние как раз успели отметиться поистине азиатскими зверствами и связями с националистическим подпольем Кавказа. Не забыли тут еще вольницу Гражданской войны и местечковый сепаратизм времен Отечественной. Правда, в отличие от нашего слоя переселений целых народ не случилось. Просто убрали все национальные автономии, укрупнив Краснодарский и Ставропольский края.

- Ты тогда дуй к нужному человеку, а я тут, покамест пройдусь. Минут черед двадцать пересекаемся в холле на первом этаже. Посторонним ни полслова, нам только паники не хватало. Сам к тебе подойду.

Несмотря на более высокое воинское звание Лёха молча кивает и бесшумно исчезает из палаты. Точно разведчик с армейской! Ну нам и лучше.

Холодно, холодно. Горячо! Я каким-то образом сумел настроить «Сенсор» именно на подобную амплитуду ощущений. В мире Среднерусья все было по-другому, а здесь пусть будет так. Головная боль слишком неинформативна в поисковом плане. Новые возможности собственного организма возбудили жажду деятельности. Чтобы прочесать первые два этажа мне понадобилось полчаса времени, потому в холл опоздал. Лёха возник бледной тенью из-за толстой колонны и чуть подернул челюстью в сторону затемненной двери в алькове. Здание больницы было выстроено в псевдоантичном вычурном стиле.

- Кто это?

В небольшом затемненном кабинете горела только настольная лампа, и за столом находился сухощавый человек в белом халате. Правда, по выправке он на врача не был непохож ни разу.

- Старший лейтенант Коршунов, он отвечает в госпитале за безопасность. Не бойся, наш человек, после ранения сюда попал.

- Вы Кожин?

Из тени возникло вытянутое и как будто высушенное пустыней лицо, все собранное в складки и морщины, странного желтоватого оттенка. Старлею был чуть за двадцать, но выглядел он сейчас гораздо старше. Это его что, малярия прихватила? Парень явно не у нас воевал.

- Так точно, сержант Кожин. Предполагаю в госпитале или его окрестностях готовится тер…- осекаюсь, это же не наши девяностые, - диверсию.

- Откуда подобные предположения? Контрразведка мне ничего не сообщала, а они недаром хлеб едят.

- Чую. Просто чую.

Коршунов чуть не фыркнул и бросил мимо меня возмущенный взгляд.

- Я бы товарищ старший лейтенант к сержанту прислушался.

Меня же окрылила поддержка боевого товарища, и теперь я был точно уверен, что Уемлянинов из армейской разведки, аналог нашего ГРУ. Старлей, скорей всего, из той же шайки-лейки.

- Можете не верить, товарищ Коршунов, но моя чуйка не раз мне помогала.

- Он прав, - снова вмешивается старшина, - лучший «охотник за самолетами» фронта. Я слышал о нем от проверенных ребят.

- Тогда ближе к делу.

- У вас есть план здания? Я тут кое-что обнаружил на втором этаже.

Старший лейтенант отходит к столу и достает несколько бумажек. Я уверенно показываю искомый кабинет.

- Любопытненько, - Коршунов гладит упрямый подбородок. – Если диверсия, то скорей всего готовится взрыв, но взрывать именно в этом месте совершенно бессмысленно.

- Поиск еще незакончен.

- Принято. Ваши действия?

- Продолжу, пусть Лёха будет неподалеку. И еще, старлей, нужно оружие, предчувствие у меня нехорошее.

- Шум поднимать нельзя, - вмешивается с предложением Уемлянинов, - эти гады, видать, давно готовятся, раз никто из ГБ не в курсе.

- Это-то и пугает.

Коршунов человек бывалый, лишних антимоний не разводит и лезет в потайной шкаф, достает оттуда два ствола. Большой протягивает Лёхе, а мне второй, поменьше, черного цвета. Беру в руки тяжелый пистолет, видом напоминающий ТТ моего слоя. Проверяю магазин, работу затвора, прячу в большой карман халата. Сильно оттягивает, зараза, придется придерживать.

- Есть только по одной запасной обойме.

В этом слое почему-то часто магазины называют обоймами, хотя неавтоматического оружия уже практически на руках нет.

- Лёх, где здесь запасные выходы из подвала?

Уемлянинов делает вид, что прикуривает. Вот как с ними бросишь эту вредную привычку хоть и для конспирации, но дымить приходится!

- Дуй за мной.

Делаем вид, что мы оба злостных нарушителя режима. Младший персонал к пагубной привычке относится терпимо и не обращает на нас никакого внимания. Завернув за угол, мы тут же прибавляем ходу.

Так, так, горячо! Останавливаюсь около углубленного в землю входа, куда обычно привозят чистое белье. Подвал особняка с самого начала был приспособлен для складских и прочих хозяйственных надобностей. Прохожу за угол, затем еще один, потом возвращаюсь. Сомнений нет!

- Здесь!

- Пошли к старлею, - у главного входа Лёха тормозит и внимательно смотрит на меня. – Петрович, это в самом деле опасно. Тебя никто не заставляет в этом участвовать, особенно после ранения. Мы молодые, сноровки больше, а тебе и так благодарны будут.

Прислушиваюсь к себе. Нет, так дело не пойдет! Моё участие необходимо. Уемлянинов все понимает по ответному взгляду, молча кивает и поворачивается к дверям. В них я и сталкиваюсь с профессором.

- Опять, голубчик, нарушаем? Ого, от вас и табаком пахнет! Разочаровываете…

- Док, идите за мной и встаньте сразу за правой колонной, на меня не смотреть.

Профессор мой взгляд перехватить успел и все понял. Не зря вторую войну тарабанит, на самом деле крепкий орешек. Я же останавливаясь у колонны, как будто для очистки тапочек, тихонько бормочу.

- Как только я дам вам знак, постарайтесь как можно больше персонала вызвать к себе в кабинет. Придумайте сами, что им сказать. Совещание, планерка. Всех больных загнать в палаты. Главное – чтобы в коридорах было как можно меньше народу.

Док делает вид, что внимательно смотрит в сторону входа, будто бы кого-то ожидая, и всем своим видом показывает, что отлично меня слышит. И то хлеб, не дурак и не истеричка. С такими людьми проиграть войну грешно.

Все, как и всегда на войне, происходит быстротечно. Операцию назначили сразу после обеда. Больные обычно в это время ложатся спать или идут принимать процедуры, профессор также свое обещание выполнил, вызвав большую часть врачей и медперсонала к себе в кабинет, будто бы для оглашения неких новых приказов. Коршунов со своими архаровцами должны были брать подвал. Я, да и он уверены, что средства для диверсии находятся именно там. Мы же с Уемляниновым должны взять кабинет. Городское ГБ и милицию с военной комендатурой решили подключить после. Кто его знает, насколько щупальца законспирированной сети опутали местные органы. Контрразведка в этом слое работали отлично, и раз они такое пропустили, то против нас очень серьезные люди.

Мандража не было. Патрон уже в патроннике, рука в кармане на пистолете. Только чертова повязка мешает свободным движениям.

- Василий Петрович, а вы почему не в палате?

Вот же черт! Вот так и палятся секретные операции. Все беды от женщин!

- Жду.

- Кого это вы тут можете ждать? – глаза нарочито сердитые, как и тон. Шепчу сквозь зубы:

- Зиночка, сделай, пожалуйста, так, чтобы и духу твоего через секунду не было. Быстро, дура, быстро!

Глаза у сестрички расширяются, но, видимо, она вдобавок поймала мой бешеный взгляд, поэтому сразу отшатнулась и сделал несколько шагов по лестнице вниз. Именно в этот момент Лёхе приходит некое сообщение по рации. Перед операцией Коршунов выдал ему небольшую коробочку с секретной немецкой связью. Сказал, что с фронта парочку себе заныкал. Вот пригодилось. Очень даже подозреваю, что и наше оружие оттуда же.

- Работаем! – кричу и вырывая руку из кармана. Пистолет хищно блеснул в свете ламп вороненой сталью, а я уже, не прячась, бросаюсь к двери, прямо бью плечом по ней в нужное место, полностью распахивая обе створки. Хлипкие здесь замочки, видать, не меняли их со времен постройки.

Я только успеваю поднять пистолет, а Лёха уже внутри, на кого-то кричит. Позади, с лестницы слышится Зиночкин всхлип, но мне на неё отвлекаться некогда. Около стола с поднятыми руками стоит человек в форме капитана, он со страхом смотрит на нас. «Горячо!». Что?

Крикнуть не успеваю, из-за ширмы выскакивает молодой парень в белом халате. В его руках вспыхивает сталь, но Уемлянинов человек тренированный, один удар – лезвие летит в сторону, второй – на пол падает сам джигит, корчась от боли. В этот момент капитан молниеносным движением выхватывает из кобуры оружие. Вот это скорость! Даже не знаю, как у меня получилось среагировать быстрее. В последний раз из пистолета мне приходилось стрелять еще в мире Среднерусья, то есть особого навыка нет. Но я первым же выстрелом попадаю в пистолет незнакомца, вырывая его из рук. Капитан отчаянно кричит, наверное, и его задел, затем падает на пол от удара ноги от армейского разведчика.

- Вот, сука, чуть не успел! Петрович, молодого вяжи!

- Принял!

Связывая руки черноволосого парня, чуть не падаю в обморок. Да что это такое! Внезапно тело пронзает ощущение неправдоподобности происходящего. Голова кружится, еле добираюсь до стула, падаю на него. Черт возьми - открылся переход! Я тут же ощущаю присутствие в этом мире Смотрящего. Но откуда?! Тело пронзает неожиданная боль, как будто меня всего жжёт от ударов очень злой крапивы. О господи, что это? Надо немедленно снизить уровень ощущений! Очухиваюсь весь мокрый от холодного пота.

- Петрович, тебя задело? – Лёха смотрит на меня с подозрением, что-то выслушивая из незаметного наушника рации. – Старлей, похоже, тоже закончил. Только несёт какой-то бред. Какое еще там животное?

Дослушивать разведчика я не стал, тут же ломанулся к лестнице, сбегая вниз мимо в побледневшей Зиночки и высыпавших из палат раненых. Стрельба для людей военных - это обычно стимул к действиям.

- Дорогу! Все в палаты, работает Осназ! – кричу, по ходу пьесы, очередной бред, но действует.

В холле суета, Коршунов кого-то тащит, ему пытаются помогать. Отталкиваю людей и спотыкаюсь о взгляд старшего лейтенанта. Тот выглядит хреново и нервно тараторит:

- Взяли почти чисто, двух абреков застрелили, только начали бомбу обезвреживать, как на нас какая-то тварь выскочила и Мишку укусила. Чернеет парень на глазах.

- Тварь на кого похожа была?

- Черт его знает, вроде как на собаку. Мы её пристрелили!

- «Волчара», сука!

- Дорогу, дайте врачам дорогу. Что у вас, Панкратов?

Ого, любимый профессор уже здесь! Бросает на меня мимолетный печальный взгляд и обращается к молодому врачу, который осматривает раненого бойца.

- Ничего не понимаю, Юрий Владимирович, правая конечность слишком быстро чернеет. Какой-то вид заражения? Смотрите, уже на плечо перешло, больной только что лишился сознания. Даже не знаю…

- Отойдите! Медсестры, что вы тут делаете? Всех немедленно по палатам. Похоже, у нас бактериологическое оружие!

Молодец Док, вот это хватка! Народ тут же бросается врассыпную, успеваю только схватить пару более-менее здоровых парней.

- Стоять, помогите парня в смотровую утащить. Давайте, б...ть, живо! – профессор недоуменно взирает на мое самоуправство, Коршунов же помогает молча. – Да быстрее, еб т…ю мать, шевелитесь, человек умрет! – продолжаю командовать, хватая по дороге самую большую лампу и стараюсь свободной рукой вставить вилку в розетку. – Быстрее все лампы сюда, да помощней! Включайте их как можно больше, удлинитель сюда!

Народ вокруг сразу засуетился, забегал. Умеют наши люди работать, если правильные слова применить. Вскоре послышался взволнованный голос Панкратова.

- Дышит! Чернота перестала распространяться, она уменьшается!

Фу, успел! Так правильно, укусы порождений Тьмы лечатся только светом. Хватаю профессора за рукав и отвожу в холл.

- Док, эту заразу можно вывести только светом, ярким светом. Еще давайте ему горячее питье, лучше сладкое. Извините, больше сказать не могу.

Около лестницы меня встречает Коршунов, махнув вверх рукой, он буркает.

- Ничего не хочешь рассказать?

- Пока нет.

Я вздыхаю, это ж сколько вопросов мне вскоре зададут? Но делать нечего, старлей успел сообщить, что в подвале полным-полно самодельной взрывчатки. Значит, и в самом деле, все здесь вскоре взлетело бы на воздух. Видимо, они ждали прибытия новой партии раненых, а я их возросшую нервозность засек.

- Говори, сука, где ваши подельники!

Коршунов работать умеет, удары, судя по всему, получились очень чувствительные. Капитан катается по полу от боли, молодой выпучил глаза, пряча крик в себе.

- Завхозом у нас недавно устроился, сучара. Проверить не успели, - старший лейтенант обернулся к нам. - Ну, я еще узнаю, кто его рекомендовал. Все мне расскажете, - разведчик поднял с пола кавказский кинжал и хищно улыбнулся, – и не такие раскалывались. Старшина, идем со мной. Надо наших вызывать с комендатуры, а ты пока встань у центрального входа, подбери надежных людей и никого, слышишь, никого отсюда не выпускай. Сержант, пока стереги этих. Потом поговорим!

- Есть!

Неожиданно на меня опять сваливается хворь, голова начинает кружиться, на лбу выступает пот. Чертов проход! Он манит к себе, тянет с неимоверной силой.

- Ты. Ты! - оборачиваюсь на крик. Чернявый капитан смотрит на меня с искренним изумлением. – Вот как ты нашел нас! Ты тоже из Странников?

- О чем ты болтаешь? – посматриваю в сторону закрытой двери, косясь на молодого абрека. Того точно используют втемную.

- Да ты сам знаешь, - бандит хищно щерится, - о чем я. Проход ведь именно ты открыл! Пары убитых для этого мало.

Вот ведь черт! Так это они теракт планировали, чтобы открыть здесь мощный проход. Бл..ь, вот бы его расспросить подробно, да некогда. Живу, как провалился сюда, постоянно в проклятом цейтноте. Надо действовать.

- Что за чушь несешь?

- Ты знаешь, что это не чушь. Ты… - капитан пытается приподняться, - сильнее самого Апостола. Слушай, давай отсюда вместе уйдем? Да? Я тебе буду служить верно. Мы многое вдвоем сделать сможем. Зачем нам здесь погибать? А?

Я решение уже принял. Вот ведь незадача, только устроился! Опускаю пальцем планку предохранителя вниз, хватаю с кушетки подушку. Надеюсь на толстую дверь из настоящего массива и шум в коридоре, госпиталь сейчас напоминает разворошенный муравейник. Даже сквозь подушку звук от выстреладостаточно громкий. Молодой абрек уже все понял и пытается сквозь кляп что-то выкрикнуть. Извини, парень, но тебя все равно бы расстреляли, а я спасаю тебя от излишних мучений, ну а местное ГБ от ненужных вопросов. Добряк, б...ть!

В подвал или наверх? Прислушиваюсь к себе. После двойного убийства снова прошла волна тошноты, голова кружится еще сильнее. Нет, я не могу здесь бросить Машу. Да и что меня ждет на той Стороне? Пристальное внимание Смотрящего? Очередной страшный мир во власти Тьмы? Нет, это не про меня. Вы, как хотите братцы, но я сматываюсь. Быстро поднимаюсь на третий этаж. Надо бы сменить одежду, скорей всего комендачи, и менты еще не приехали, они располагаются в центре города. Успею вырваться.

Дверь! Никого! Свою одежду в самый дальний шкафчик. Что тут у нас? Подходит! Ага, и это берем. Идем. В конце коридора есть запасной эвакуационный выход. Он по хорошей советской привычке всегда заперт, но я его сегодня на плане здания засек. С помощью рукоятки пистолета взламываю легкий запор. Правильно, в случае нештатной ситуации пройти здесь не проблема, а так хоть лишний народ не ползает. Ловлю на себе пару любопытных взглядов. Да черт с ними! На мне сейчас форма военного врача, с лишними вопросами не полезут. Отучены. Выхожу с задней стороны здания. Вот и пригодились прогулки по парку, зато отлично знаю все дорожки и входы-выходы. Вот же черт! У калитки кто-то в ментовской форме уже маячет. А что я теряю? Надеваю очки с невероятно толстыми стеклами и твердым шагом двигаюсь вперед.

- Товарищ старший лейтенант, сюда нельзя.

Голос неуверенный, лицо в этих проклятых линзах ни черта не могу разглядеть.

- А что, собственно, произошло? Я только что закончил смену, устал, как собака, жрать хочу и спать. Вот, пожалуйста, мои документы.

Из куртки достаю удостоверение и машу им перед милиционером. Корчу из себя интеллигентного, недовольного ситуацией врача. Он неуверенно топчется на месте, затем что-то жалобно блеет. Видно, что не из кадровых, пополнение с какой-нибудь захолустной волжской деревни.

- Так это, не знаю, товарищ старший лейтенант.

- Так если не знаешь, почему офицера держишь в воротах?

- Извините, тащ лейтенант, - постовой козыряет и отодвигается. Боязнь высоких чинов затем выйдет этому усатому увальню боком. Хотя, может, четкого приказа еще и не было. Обычная для глубокого тыла сумятица и неразбериха. Вот когда сюда прибудут Гэбэшники, тогда станет по-настоящему жарко. Два нежданных трупа наверху и два в подвале никому хорошего настроения не прибавляют. Тут еще некая странная тварь, которую будто бы застрелили, но затем она таинственно исчезла, и заражение крови, которое также невероятным образом лечится. Любой нормальный следак моментально свяжет эти происшествия со мной, а других в МГБ не берут. Эта контора всегда славилась подбором кадров. Правда, в итоге и она сгнила. Все в этом мире не вечно.

Так, сейчас ловим любую машину и валим на станцию. Постараюсь запрыгнуть на какой-нибудь состав, идущий к фронту. Здесь уже глубокий тыл, проверяют не так жестко. Может, и прорвусь. Глубоко вздыхаю и поднимаю руку, человека в форме должны подхватить без проблем.

Боже, как холодно! Сидеть на площадке, зябко кутаясь в офицерскую куртку и стараясь не заснуть, было тяжко. Желудок жалобно урчал и требовал еды, ведь госпитальный обед по причине поимки террористов я пропустил. Привык за эти недели к упорядоченным приемам казенных харчей. Еще одна проблема – скинуть из организма лишнее прямо на ходу. Если с легким вариантом заморочек особо не было, то… Блин, а как же люди едут в невероятной тесноте товарных вагонов? Как там решают вопросы гигиены и отправления человеческих надобностей? Почему-то об этой стороне бытия все приключенческие книги стыдливо умалчивают. Это теперь я представляю каково было героям Жюль Верна, особенно женщинам.

Но все когда-нибудь кончается. Показалась большая станция, мы сбавили ход, прокатились мимо закрытых позиций ПВО, охранной зоны с колючей проволокой и остановились между составами. Видимо, на соседском пути стоял эшелон с войсками, было людно и шумно, к тому же вечерело. Чем я благополучно воспользовался, еще раз похвалив себя за сообразительность. Ближе к фронту как ни странно в моей аховой спрятаться ситуации гораздо проще. Больше неразберихи, народу и охраны которая сама себе и мешает. Оглядываюсь, привожу одежду в порядок. Чертовы очки, приходится то и дело их приподнимать, ни фига в них не вижу. Это ж какое плохое зрение было у этого Максимова?

Первым дело двигаю в вокзальный туалет, он здесь хоть как-то цивилизован, а не просто будка в чистом поле. В мое время в плане гигиены бардака еще хватало, но мы все-равно уже привыкли к белым унитазам и горячей воде из-под крана. Здесь все намного проще - обычные рифленые площадки под ноги и очко со смывом. Ох, какое же это облегчение сидеть в позе орла пусть в тесной, но теплой кабинке. В дверь уже нетерпеливо стучат, народу по станции бродит много. Хотя мне и лучше, не пристают с дурацкими вопросами. Ох, хоспади, газетная бумага!

Ой, не похож, ой, халтура! Лучше, чем словами из старой комедии и не скажешь. Уныло вглядываюсь в зеркало. Хотя…в этих очках… волосы у Максимова темнее, чем у меня, но можно списать на плохое качество бумаги, пережег фотограф изображение, получилось излишне контрастно. Так, а ведь…

- Братцы, есть у кого бритва?

В эту эпоху уже в ходу безопасные лезвия. Какой-то чубатый паренек молча протягивает мне станок, только сам закончил бриться, вытирает раскрасневшееся лицо полотенцем. Намыливаю морду и стараюсь повторить контуры аккуратной бородки военного медика. За несколько дней у меня успела вырасти знатная щетина, а бриться было лень. Вот и пригодилось. Борода темнее волос, смотрится более отчетливей. Чуть подворачиваю вверх голову, гляжу на зеркало из-под очков. Вроде ничего, если долго не всматриваться. Ополаскиваю лезвие и отдаю хозяину. Что такое СПИД здесь еще не знают.

- Спасибо большое!

Кто-то довольно невежливо меня подвигает в сторону, умывает лицо, громко фыркая и брызгая.

- Есть полотенце?

На меня смотрит здоровый широколобый мужчина. На петлицах сержантские угольники.

- Нет, ничего нет.

- Чего так? Военврач, а ничего нет?

Сержант достает из кармана ватника какую-то ветошь и яростно вытирает покрасневшее лицо.

- От поезда отстал, - уныло отвечаю я. Настроение, и в самом деле, никакое, даже играть потерпевшего не надо.

- Так иди к коменданту. Подсадят, - отвечает сержант и направляется к выходу. Широкая спина, уверенная походка, выправка. Да и обозвал меня по меркам той еще войны. Быстро срисовал мои петлицы. Так что его совету, пожалуй, доверять стоит.

- Ну, шо ты будишь с вами робить? – начальник станции отдает мне обратно удостоверение и горестно вздыхает. Пожилой уже человек выглядит безмерно усталым. Представляю, что творится на его станции в последние месяцы. Да еще и ощущение собственной уязвимости от вражеской авиации давит безотвязно. В эту войну понятие глубокий тыл отодвинулось далеко от фронта.

- Можно хоть что-нибудь предпринять, пожалуйста? – жалобно вою я, входя в роль затурканного обстоятельствами интеллигентного врача. В наше время таких хлёстко обзывали «ботаниками».

- В чем проблема?

В кабинете появляется офицер с петлицами капитана. Уже в возрасте, с седыми висками, чисто выбритый и подтянутый. Свою, такую же безмерную усталость он прячет за показным уставным порядком.

- Так бачьте, Дмитрий Васильевич, товарищ военврач от поезда отстал.

- От поезда говорите?

Я без лишних вопросов протягиваю военному коменданту станции удостоверение. Вот он момент истины! Рука, на всякий случай, напряглась. ТТ лежит в кармане офицерской куртки, кобуры для него я так и не нашел. Капитан быстро охватывает глазами две страницы помятой книжицы и укоризненно замечает.

- Эдуард Викторович, вы бы поаккуратней с документом.

- Извините.

Продолжаю играть неловкого «ботана», снимаю очки и протираю их, чтобы толком разглядеть двоих. Обычно глаза выдают дальнейшие действия людей.

- Так куда, вы говорите, направлялась ваша часть?

- Куда-то в сторону Краматорска, – неуверенно отвечаю я.

Начальник вокзала и комендант переглядываются.

- Понятно. Через пару часов туда пойдет воинский эшелон, мы вас подсадим. В Краматорске обычно долго стоят, вся станция забита составами, так что, дай бог, своих догоните. Прокофьич, есть у нас что к чаю?

С большим удовольствием уминаю уже третий бутерброд. Необычно вкусный пшеничный хлеб и копченое мясо вызвали неуёмный аппетит. Прокофьич только посмеивается, видимо, он из породы тех людей, кто любит угощать и получает от этого настоящее удовольствие.

- Хлеб моя старуха пекла, а мясо кум на днях привез. Порося недавно закололи. Так что кушайте на здоровье.

- Спасибо.

Комендант уже выпил чаю, сидит чуть в сторонке, набивая трубки папиросной бумаги пахучим табаком. У него для этого даже имеется специальная машинка. Он бросает в мою сторону внимательные взгляды, а меня это сильно напрягает. В его глазах я прочитал неудовлетворенность и некоторое недоверие.

- Вы ведь, Эдуард Викторович, уже воевали? Я заметил нашивку о ранении.

- Да, - вот здесь как раз напрягаться не стоит, я был готов к подобному вопросу.

Попав в это страшную эпоху мировой войны, я постарался при первой же возможности пополнить свои знания об истории Бэкапа. В госпитале проштудировал подшивку альманаха-приложения к «Красной Звезде». И если о Третьей Мировой там писали относительно немного, то воспоминаниям ветеранов Отечественной отдавали достаточно места. Вроде и в моем слое как раз в это время пошли книги, написанные писателями-фронтовиками, начали появляться самые лучшие фильмы о войне. Так это и понятно, ветераны выросли, возмужали, но еще были достаточно бодрыми и пробивными. Эх, их бы энергию тогда направить на переформатирование советской власти!

- Год почти воевал на Выборгском фронте.

- Да что вы говорите? - Дмитрий Васильевич аж весь засветился. – Я, представляете, тоже. А где именно?

Я напряг память и четко ответил.

- Семьдесят вторая дивизия. Полевой госпиталь, хирургия.

- Так соседи! Я ж рядом с вами стоял, в отдельной танковой бригаде в Каменногорске. Надо же!

Капитан светился, что новогодняя игрушка. Все сомнения и подозрения из его взгляда разом исчезли. Фронтовое братство в это время было еще вполне живым и востребованным.

- Меня студентом призвали, – развиваю успех, прикидывая возраст военного врача, - со второго курса, работал в операционной медбратом. Потом ранило при бомбежке, а с госпиталя вернули обратно в институт. Врачей не хватало.

- Да, лихое было время, - комендант прикурил, видимо, какие-то воспоминания в нем всколыхнулись, руки мелко дрожали. – А я, представляешь, до Хельсинки дошел на танке, там мой экипаж и сгорел. Финны кроме немцев первые вояки были. Вы, значит, врачом после войны?

- Ушел учиться на педиатра. Хирургом уже не хотел, - делаю скорбное лицо, - столько крови в госпитале навидался…

Капитан бросил в мою сторону пронзительный взгляд, но промолчал. У каждого были свои воспоминания и собственные скелеты в шкафу. Только сейчас стало заметно, что этот по-армейски дисциплинированный человек в первый раз воспринял растяпу медика всерьез. Он-то знал, что война остается в нас навсегда. Каким бы ты с виду не был.

В плацкартном вагоне тепло и уютно, только вот из-за требований маскировки до невозможности темно. Во мраке вагона изредка тлели цигарки недисциплинированных солдат, иногда мелькали «потайные» фонарики проходящего мимо поездного начальства. Мне, как офицеру предложили лечь на третью полку. Хоть и устал смертельно, но заснуть сразу так и не удалось. Какое-то неясное предчувствие тяжким бременем навалилось на душу, мешало дышать полной грудью.

Я уже понял, что сейчас ощущаю, но спокойствия — это моё понимание не принесло. Да и как можно было быть спокойным, осознавая, что в этот мир стремительно врывается Тьма? Оболочка между Бэкапами прорвана окончательно, иначе как бы я смог засечь голос Смотрящего? Того самого, с озера, который преследует меня уже давно. Вот ведь прицепилась тварь, как и сумела найти среди множества миров? Что ей от меня надо? Происшествие в госпитале выбило из хлипкого равновесия душу и погрузило в мрачные думы, постепенно перешедшие в сон без сновидений.

Как ни странно, но я выспался. Голова была ясной, а мысль холодной. У меня появилась цель, и ради неё еще стоило пожить. Спасибо мужикам со станции, душевные оказались люди. Так что на первый раз я был с харчами. Комендант лично посадил меня в лучший вагон, поэтому ни у кого в нем вопросов в мою сторону не возникло. Народ вокруг также просыпался, рассаживался, доставая нехитрый харч и бегая за кипятком. Я, в свою очередь, вытащил буханку белого хлеба, сало и лучок. На маленьком столике как по мановению волшебной палочки появлялись консервы, ножи, сухое печенье. Сосед с нижней полки подсунул мне кружку горячего чая, кивая на упаковку с армейским рафинадом.

- Угощайся, военврач! Когда еще удастся чайку испить?

Мы вечером успели с ним перекинуться парой слов. Артиллерист-наводчик также оказался ветераном и говорил дело. На войне надо пользоваться любым моментом, потому что не знаешь, что будет завтра, и будет ли оно вообще.

Черт! Не стало жутко неловко. Еще совсем недавно я был с этими парнями локтем к локтю, делал свою боевую работу, боролся с врагом, а сейчас…Сейчас не враг, а так… Ох, как же все сложно в этом мире! Вернее, в бесконечных мирах нашей Вселенной. И ведь никому не пожалуешься, не поймут.

Молодой совсем паренек, наверное, с учебки азартно заявил:

- Видели какая сила на фронт прёт? Скоро погоним поганых амеров к самому Дунаю!

- Ого, какой Аника-воин выискался, – мрачно отвечают ему седоусый дядька. – Ты еще сам доползи до него, не раз кровью умоешься.

Остальные молчали. Среди солдат были как те, кто воевал в прошлую войну, так и те, кто получал похоронки на отцов и старших братьев. В этом Бэкапе наши потери вышли раза в два меньше, около десяти миллионов человек, но все равно это было страшно. Даже представить невозможно такую прорву убитых и замученных людей. Это ж целая Москва из моего слоя, стертая с лица планеты начисто! Сколько среди них не успевших сделать открытия Эдисонов и Лобачевских, сколько погибло, не родившись симфоний, книг, не нарисовано картин. Сколько родовых линий перечеркнуто, безжалостно и бесповоротно. Странно, вообще, что Тьма сюда только сейчас пришла.

- Готовится что-то точно, - неясно пробурчал седоусый.

- Так земля подмерзнет, наши танки и попрут. В ту войну так и было. Днепр зимой форсировали.

- Точно! – это уже мой сосед. - Не зря нас, тяжелую артиллерию туда везут и везут. «Боги войны» необходимы для прорыва.

Некоторые из солдат вздохнули. Никому не нужна была эта проклятая война, только от прошедшей отошли и жирка подкопили. Эх, ребята, ваше счастье, что в вашем слое нет ядерного оружия. Счет бы тогда точно пошел на миллионы, а Европа уже полностью сгорела в атомной огне. В вашем же случае вы еще относительно легко отделаетесь.

- Товарищ старший лейтенант, - неожиданно молодой уставился на меня, - сколько по вашему мнению еще будет продолжаться война?

Перехватывает дыхание, народ смотрит на меня, как на человека, образованного и опытного. Авторитет у врачей в этом времени невероятный. Стараюсь аккуратно ответить:

- Точно не знаю, - потом неожиданно выдаю крамольную мысль. – Пока не надоест?

- Это как это?

- Никому не нужна тотальная победа. Силы для этого требуются слишком большие. Договариваться так и так придется.

Народ сначала молчит, больно уж неожиданная мысль высказана мной. Совсем не в линии партии. Затем посыпался ворох вопросов.

- Вы сомневаетесь в нашей победе?

- Нет, но как вы представляете себе десант на территорию САСШ? Выметем их с Европы и поставим свои условия.

С этим доводом «старики» охотно соглашаются. Им хочется, чтобы проклятая война закончилась как можно быстрее. Молодежь им возражает и на некоторое время обо мне забывают, а там и объявляют станцию. Эшелон едет дальше к Харькову, а мне выходить.

Морозный воздух заставляет плотнее запахнуть куртку. В привокзальной толчее успеваю оглядеться. На вокзал мне точно не надо, пройдусь-ка лучше дальше. Очень хорошо, что успел плотно позавтракать и сходить в вагоне в туалет, хоть эти проблемы не будут в ближайшее меня беспокоить. Я ведь отлично знаю, что, например, фронтовые разведчики, если над, то ходили «под себя», пережидая на нейтралке, деваться им было некогда.

Вот и искомое, в двух кварталах от станции вывешен знак Красного Креста, а в сквере натянуто несколько больших брезентовых палаток. Сортировочный лагерь. Краматорск – станция узловая, отсюда раненых вывозят на специальных госпитальных поездах. Мне сюда и надо.

- Стоять! Кто таков?

Суров старшина и бдителен. Откуда и появился?

- Здрасьте, - соображать приходится быстро. – Я со станции…

- За ранеными? Наряд есть?

- Так у начальства все документы…позже будут…машины ищут.

- Понятно, - видимо, мои мысли шли в правильном направлении, старшина совершенно не удивлен, но на всякий случай просит удостоверение. – Идем в палатку, там печка, что тут на морозе мерзнуть.

Проходим мимо каких-то ящиков и лежащих прямо на земле, завернутых в мешковину людей. Соображаю, что это умершие при транспортировке бойцы. Удача не оставила меня и здесь, палатка оказалась чем-то вроде мертвецкой, только без трупов. Вот и тюки с мешковиной, столы завалены документами. Видимо, служащие пункта еще не успели разобраться с ними. Оглядываюсь и спрашиваю:

- Не в службу, а в дружбу, нельзя чайку организовать?

Старшина кивает:

- Сейчас, пришлю кого-нибудь. Пока грейтесь, старший лейтенант, холодно сегодня. Видать, морозы идут. Ох, грехи наши тяжкие!

Как только старшина уходит, бросаюсь к входу, подтаскиваю туда один из тюков, чтобы было не так просто войти, и кидаюсь к документам. Так, так, так! Не то! Не это! Ага, дела разобраны в папках по типу ранений. Уф, то, что доктор прописал, даже возраст подходит. Никак юморим, любезный? А что делать! Прижмет, и волком завоешь! Так, сейчас надо переодеться. Что у нас тут валяется в углу?

Вылезаю из палатки через полог, чуть надрезая его. Перочинный ножик был лично мой, трофейный. Бойцы его вроде как швейцарским обозвали, а по мне больше похож на мультитул. Сейчас надо найти какое-нибудь укромное местечко. Со стороны палатки раздалось чье-то чертыханье, видимо, нарвался на «препятствие». Чая сегодня не будет! Краем глаза замечаю искомое и резко сворачиваю туда. Попадающиеся по пути люди внимания на меня не обращают. Здесь полно военных, вот если бы я шел в концертном фраке, то сразу бы глазёнки вылупили. А так и без меня хлопот хватает, раненых недавно привезли, судя по характеру ранений – жертвы вражеской бомбардировки. Сюда американцы летают с Крыма. Нечем его нашим брать, почти весь Черноморский флот лежит на дне моря, как и два амеровский крейсера с авианосцем в придачу. Хотя турки также рядом легли, в полном, так сказать, составе. Неймется же дуракам!

На вокзале я появляюсь уже в образе перевязанного бинтами солдата. Старого образца ватник, помятая зимняя шапка, бородка. Ни дать, ни взять боец тылового подразделения, так и возраст подходящий. Сейчас надо где-то затихариться и ждать посадки в госпитальный поезд. По разговорам в сортировочном пункте такой как раз должен сегодня на станцию вечером прийти. В общей сутолоке, может, удастся затесаться и уехать на нем. Предписание, а также несколько чистых бланков лежат у меня в ранце. Пришлось припомнить навыки писания левой рукой. Как-то в молодости этим баловался, подделывая подпись коменданта общежития. Уж больно хотелось туда к девкам прорваться. Эх, мне бы сейчас те проблемы!

- Проходите! Раздевайтесь!

Строгая молодая женщина кивнула в сторону откидной койки. Госпитальный поезд отличался от просто санитарного тем, что условия в нем были лучше, а также проводилось интенсивное лечение и даже хирургические операции. Военные врачи уже привыкли к тому, что в медсанбатах зачастую медицинскую помощь оказывали быструю и поверхностную, поэтому по возможности сами осмотривали всех вновь прибывших раненых.

- Что же так неразборчиво! – врач тщетностаралась разобрать мои каракули на сильно помятом и замасленном бланке предписания. Ну так я ж поработал! – Михаил Ефимович, гляньте, пожалуйста!

Серьезный дядька в очках взял бумагу и сморщился, затем тихо вздохнул:

- Кто ж так предписания пишет. Видимо, студент какой нервный попался.

Я преданно смотрел на медицинский персонал поезда, честно оголяя свое перебинтованное туловище.

- Опять что-то перепутали, - врачи переводила глаза с формуляра на мою грудь, - Глаша, сними, пожалуйста, бинты.

По-деревенски мощно скроенная девушка опытными и сильными руками быстро освободила меня от повязки. Бинты в некоторых местах уже прилипли к телу я болезненно скривился от боли.

- Терпи, касатик. Бог терпел и нам велел.

- Глафира Ивановна, - фельдшер укоризненно покачал желтым пальцем. Глаша обидчиво подобрала губы, а я подмигнул ей.

- Михаил Ефимович, пишите. Проникающее осколочное ранение грудной клетки. Перелом двух нижних ребер с правой стороны. Больной, вам делали стягивающую перевязку?

- Так точно, сказали, что перелом. Осколком прилетело в «разгрузку».

Фельдшер при этих словах метнул в мою сторону любопытный взгляд, но промолчал.

- Так, а здесь у нас что? – врачиха дошла до моей головы.

- Три месяца назад попал под бомбежку. Лежал в госпитале.

Михаил Ефимович вздохнул, по возрасту он был немного старше меня и скорей всего в той войне также участвовал.

- Раньше были ранения?

- Нет, бог миловал, - я начал нарочито окать, чтобы походить на жителя северных районов России. Как-то приходилось бывать там, поэтому подделать говор было несложно.

- Глаша, промойте рану и стягивающую повязку. Вроде как заживает хорошо.

- Может, сами подскажите вашу фамилию и имя, больно уж тут почерк неразборчивый?

Женщина подняла голову от журнала, вид у неё был усталый, обычный для медиков даже в нормальной гражданской жизни. Настоящие врачи всегда уставшие.

- Кожин Василий Петрович, одна тыща девятьсот двадцать пятого года рождения. Призван Советским райвоенкоматом города Костромы.

- Вологодский? – кинул в мою сторону быстротечный взгляд фельдшер, он выписывал мне новый формуляр, взамен неразборчивого.

– Не, вятский, - я улыбнулся от собственной наглости, район призыва выложил и вовсе от балды. Наверное, почти в каждом городе был свой, Советский район. – Воинская должность сержант, командир отделения. Скажите, товарищ военврач, а нельзя меня долечиваться в Кострому отправить?

- Не положено, - докторша что-то быстро чиркала в приемном журнале и даже не подняла голову.

- Товарищ капитан, - фельдшер явно был на моей стороне, узнал во мне брата-фронтовика, - пусть в Приволжском пересядет, там много поездов проходит. Когда еще будет такой повод? Война, как видите, затягивается.

- Да, скоро же Новый Год, родные обрадуются.

Врач, наконец, оторвала голову от писанины, в её глаза промелькнуло что-то человеческое.

- Ох, подведете вы как-нибудь Михаил Ефимович меня под монастырь. Выписывайте направление, но номер госпиталя уж сами ищите. Кожин, завтра перед обедом в перевязочную, соблюдать постельный режим, иначе с нами до Самары поедете!

- Так точно!

Я бы вскочил с места, но Глафира в этот момент как раз помогала мне рубашку надеть.

- Не идет? – с койки, стоящей напротив на меня смотрел усатый черноволосый мужчина. Я кивнул в ответ головой. – Я тоже пробовал, но сразу своё вспоминается.

Госпитальный вагон выглядел совсем не так, как обычный плацкартный. Двойной ряд коек был поставлен вдоль окон, оставляя широкий проход для тележек и носилок. На второй этаж вели складные лестницы. В начале вагона располагался пост медсестры и перевязочная, а один из туалетов оборудован для колясочников и больных с костылями. В соседнем вагоне расположилась столовая, ходячие раненые ходили туда кушать по расписанию. В нашем дальнем углу лежали люди больше взрослые, многие по виду могли воевать в Отечественную. Поэтому между нами само собой возникло взаимопонимание, некое временное товарищество. Имеющим ранение или перелом конечностей помогали накинуть одежду, застегнуть китель, натянуть на койке страховочную сетку, не вызывая лишний раз нянечку или медсестру. Сегодня ведь он, а завтра ты.

Я отложил в сторону томик свежего романа Бочкарева «Батальоны в огне». Вот ведь как временные Бэкапы играют во Вселенной, у известного в моем слое Бондарева и здесь появился двойник. Я хоть на самом деле в той войне не участвовал, но все равно читать о чужих страданиях и смерти было тяжело. За эти месяцы на фронте всякое пришлось повидать, о многом услышать. Сосед, между тем, достал из кармана сосательную конфетку и продолжил мне.

- Эта книга больше для молодежи написана, чтобы знали, каково нам тогда пришлось. А ты ж видишь, как оно получилось… Нам же по второму разу воевать приходится.

- Молодые сами сейчас головы кладут. Сколько робят в Крыму полегло, - седовласый дядька, которого весь вагон величал Кузьмичом, покачал головой.

- Да, досталось тем и тем, - кивнул я в сторону книжки.

- Ты тоже на Висле был, сержант? – встрепенулся усатый Николай. Я осторожно ответил, припоминая страницы местной истории.

- Нет, в сорок пятом Рейн форсировал, я ж в инженерном служил.

- Слыхал, у меня брат двоюродный там в штурмовом батальоне воевал огнеметчиком. Вернулся с ожогом, но, говорит, еще свезло. С их батальона хорошо если четверть народу осталась. На том берегу одни эсэманы стояли, дрались насмерть.

- Было такое, - с умным видом поддакнул я, - их в плен не брали.

Все дружно замолчали, каждый о своем. Мне было муторно от того, что приходилось незаслуженно использовать звание фронтовика. Успокаивала мысль, что на этой войне я воевал честно и принес пользы намного больше, чем обычный солдат. Найденные моей группой два самолета и вертолет должны были спасти множество жизней простым солдатам на передовой. Пусть командование так и не разобралось как у меня получалось их находить, но доверие я точно заслужил. Эх, жаль орден в этой жизни так и не получу!

- Глаша, - чтобы сменить тему разговора, я перехватил нашу медсестру, бегущую по вагону с кипой бумаг, - свежая пресса есть?

- Для вас да, - некрасивое деревенское лицо девушки стало мягче от улыбки, - только «Красную Звезду» уже разобрали.

- Давайте «Комсомолку». Буду вечно молодым? – пробалагурил в ответ я, широко, в свою очередь, улыбаясь. Первым делом где только можно надо наводить мосты с младшим медицинским персоналом. Начальство высоко, а они тут, всегда рядом.

- А мне «Известия», девушка, пожалуйста.

- Берите, - Глафира отдала последнюю газету пухлому мужичку из соседней секции. Неприятный какой-то тип, держится наособицу, своим офицерским доппайком ни с кем не делится.

- Что нового в мире, Петрович?

В нашем «старорежимном» конце вагона принято обращение по отчеству. Пусть молодежь щеголяет званиями, нам оно ни к чему. Здесь лежат и сержанты, старшины и младшие офицеры. Никто своим положением не кичится.

- Да есть новое. Наши вовсю жмут Бенилюксов, полным ходом прут к Антверпену. Ого, сколько мощи туда подкатили! Лондон и Портсмут бомбят каждый день.

- Сила! – крепкосроенный старшина-сверхсрочник остановился в "стариковской" секции, перехватывая поудобней костыль. – Значит, немцы с Рейнской республики все-таки пропустили наших? Нейтралы, мать их так за ногу!

- Сейчас пойдет потеха. Десант и спецура будут мосты захватывать, а танки по шоссе попрут. Хана альянсовским!

- Что французы делать будут?

- Ну, в ту войну почти полгода продержались.

- Так то с англичанами и канадцами!

Вокруг образовалось небольшое кольцо любителей порассуждать о глобальной политике. Начались споры и пошли разговоры о планах нашего командования. Всех их резко остудил раскрасневшийся Кузьмич.

- Там молодые робята на каждом мосту остаются, в каналах тонут и танках горят. Мало нам крови, грехи наши тяжкие. Сколько девок опять женихов не дождутся!

Все как-то сразу резко замолчали, сказать им в ответ нечего. Так ведь и было – каждый метр захваченного пространства приходилось оплачивать кровью наших, советских людей. Вот и здесь, на юге, некого пока посылать в бой. Резервистов хватает только, чтобы держать крепкую оборону, так и застывшую на рубежах Днепра. Осенью прорвавшиеся клинья Альянса были выкинуты отчаянным контрударом. Ведь против резервных дивизий стояли румыны, мадьяры и хорваты. Не самые сильные вояки. Амеров хватило только, чтобы взять Крым и попытаться прорваться дальше. Их танки уже сгорели на западной границе в самом начале вторжения.

- Кому же эта проклятущая война нужна?

Я глянул на соседей и четко ответил.

- Да никому не нужна, людям с той стороны также. Ни американки, ни англичанки не хотят быть вдовами, а их дети сиротами. Мириться надо, пока не поздно.

Николай сделал мне грозное лицо и кивнул сторону пухлого. Мол, держи язык за зубами. Я же только вздохнул в ответ. Как надоело все это, почему в каждом из миров я не могу быть окончательно честным ни перед собой, ни с остальными. Молча выпросил сигарету и пошел в тамбур.

Откуда у меня в последнее время взялась вся эта безудержная и нахрапистость? В этом поезде, наконец-то, появилась хоть какая-то передышка и возможность проанализировать мои последние действия. Что-то было во всем произошедшем со мной много странного. Я не являлся по жизни ухарем, наоборот, всегда отличался неким тугодумством, не был склонен к скоропалительным действиям. Даже тот внезапный побег из Калугино готовился некоторое время. В эти же дни я действовал, как некий отлично подготовленный диверсант. Как будто кто-то или что-то толкало меня под руку в правильном направлении. Все прошло как по маслу, без сучка и задоринки. А так в жизни обычно не бывает.

Сейчас же я прямым ходом еду в Кострому, завтра пересадка и еще сутки, затем опять поиски нового лица. Я знаю зачем туда еду, неожиданно осознав, что Маша ждет меня именно там. А где же еще? Именно по месту жительства моего пространственно-временного «двойника» сходятся нити наших взаимных поисков. Там скрещиваются антифазы, прогибая само Время. Мог бы и раньше догадаться, как и догадаться что, и кто мною движет. А вы еще не поняли?

Зачем же на самом деле я нужен Смотрящему, что так заинтересовало его во мне? Ведь именно с его присутствием связаны все происходящие в последние дни события. Остается только гадать. Помнится, Лурье упоминал эти существа в качестве Автономных Объектов, то есть временно независимых от Вселенной Тьмы. И я уже полностью убежден, что Смотрящий это разумное существо. Совершенно чуждое нам порождение потустороннего мира. Чем, интересно, мы его заинтриговали? Что привлекло такое внимание? Вряд ли только я. Как-то совсем нее страдаю излишним эгоцентризмом, стараюсь смотреть на окружающий мир объективно.

- Чего стоишь?

- А?

- Сигарету держишь и не куришь?

Николай протянул зажигалку, а я благодарно кивнул в ответ. Хорошие сигареты, Ленинградские, хоть и без фильтра, зато табак настоящий.

- Петрович, ты на фига при этом хмыре такое говоришь? Тот еще стукачок из политотдела. О нем разное говорят. Видел, какая рожа недовольная, что не в офицерском вагоне едет?

- Так чином не вышел.

- Ага, - усатый сержант едко улыбнулся, - такие без мыла в жопу пролезут. Ефимыч кое-что о нем нарыл. Гнида та еще, карьеру у себя в районе делал, кляузы писал, людей подсиживал. Сволочной сучок!

- И что предлагаешь? – я уставился на товарища, да пусть и на короткое время, но этот бывалый человек был мне настоящим товарищем. - Стукнуть и с площадки …?

- Ну ты… - Николай аж захлебнулся ответом. – Это же все-таки не враг!

- Враг, Коля, это и есть самый наш настоящий враг, - вздохнул тяжело я. Не могу же ему рассказать, как из-за подобных этому политруку перерожденцев рухнет наземь моя Родина, как с пеной у рта они будут орать о «кровавом режиме», требовать «сто сортов колбасы», помчатся затем рвать на куски заработанное тяжким трудом нескольких поколений. Надеюсь, что в этом слое такого не будет. Многое здесь мне нравится. То, что кондовую Россию берегут, в отличие от моего слоя вкладывают в нее, становой хребет государства, а не в неблагодарные национальные окраины.

Здешнее правительство здраво рассудило, что сначала надо поднять свое, родное, а потом уже тратить ресурсы на «союзников». Не было здесь выброшенных в топку на страны «народной демократии» миллиардов. Все воевавшие против нас десять лет честно платили репарации: Финляндия, Швеция, Венгрия, Румыния, Хорватия, Словакия. Чехам пришлось отдать в совместную собственность треть своих заводов. Именно на них выпускалось половина легковых автомобилей, продающихся в этом СССР. Их, кстати, делали по немецким лекалам и лицензиям. Чехи отлично умеют собирать, как танки для Вермахта, так и легковушки для Союза.

Германию победители разделили на несколько частей. Восточная Пруссия целиком досталась нашим, войдя во состав Белорусской ССР вместе с Виленской областью. Большая часть бывшего Третьего Рейха вкупе с Австрией стала Германской республикой, демилитаризованной державой, без военных баз иностранных государств. Бавария и Швабия отделились в отдельные республики, как Рейнские Провинции. В итоге немцы выбрали путь, называемый в моем слое «скандинавским социализмом» и стали первым верным союзником СССР в Европе. Жаль только, что не вооруженным. Зато между основными силами Альянса и Союза образовался настоящий «санитарный коридор».

Так бы и было, если не очередное предательство Польши. Ну что ж, панове сами виноваты. Последние их воинские подразделения совсем недавно капитулировали под Вроцлавым. Все не сбежавшие сторонники буржуазной республики сейчас активно арестовываются, сажаются в вагоны и отправляются в Читинскую область, строить здешний БАМ. Ну а разбитая в очередной раз вдребезги Финляндия скорей всего станет семнадцатой советской республикой, после Монголии. Или её объединят с Карелией? Такие вот тут сложились политические расклады. Как же хочется им пожелать удачи!

Внезапно меня настигает очередное озарение. Если СССР будет тут так успешен, то этот мир окажется потерян для Вселенной Тьмы. Не эти твари подсуетился тут с развязыванием войны? Вопросов, как всегда, больше, чем ответов.

В вагоне тихо, послеобеденный сон. Политрука нет на месте, странно. Мне же спать совершенно не хочется. Дочитаю лучше «Комсомолку», завтра будет некогда.

Глава 5 Бегун

Неожиданно на меня опять сваливается хворь, голова начинает кружиться, на лбу выступает пот. Чертов проход! Он манит к себе, тянет с неимоверной силой.

- Ты. Ты! - оборачиваюсь на крик. Чернявый капитан смотрит на меня с искренним изумлением. – Вот как ты нашел нас! Ты тоже из Странников?

- О чем ты болтаешь? – посматриваю в сторону закрытой двери, косясь на молодого абрека. Того точно используют втемную.

- Да ты сам знаешь, - бандит хищно щерится, - о чем я. Проход ведь именно ты открыл! Пары убитых для этого мало.

Вот ведь черт! Так это они теракт планировали, чтобы открыть здесь мощный проход. Бл..ь, вот бы его расспросить подробно, да некогда. Живу, как провалился сюда, постоянно в проклятом цейтноте. Надо действовать.

- Что за чушь несешь?

- Ты знаешь, что это не чушь. Ты… - капитан пытается приподняться, - сильнее самого Апостола. Слушай, давай отсюда вместе уйдем? Да? Я тебе буду служить верно. Мы многое вдвоем сделать сможем. Зачем нам здесь погибать? А?

Я решение уже принял. Вот ведь незадача, только устроился! Опускаю пальцем планку предохранителя вниз, хватаю с кушетки подушку. Надеюсь на толстую дверь из настоящего массива и шум в коридоре, госпиталь сейчас напоминает разворошенный муравейник. Даже сквозь подушку звук от выстрела достаточно громкий. Молодой абрек уже все понял и пытается сквозь кляп что-то выкрикнуть. Извини, парень, но тебя все равно бы расстреляли, а я спасаю тебя от излишних мучений, ну а местное ГБ от ненужных вопросов. Добряк, б...ть!

В подвал или наверх? Прислушиваюсь к себе. После двойного убийства снова прошла волна тошноты, голова кружится еще сильнее. Нет, я не могу здесь бросить Машу. Да и что меня ждет на той Стороне? Пристальное внимание Смотрящего? Очередной страшный мир во власти Тьмы? Нет, это не про меня. Вы, как хотите братцы, но я сматываюсь. Быстро поднимаюсь на третий этаж. Надо бы сменить одежду, скорей всего комендачи, и менты еще не приехали, они располагаются в центре города. Успею вырваться.

Дверь! Никого! Свою одежду в самый дальний шкафчик. Что тут у нас? Подходит! Ага, и это берем. Идем. В конце коридора есть запасной эвакуационный выход. Он по хорошей советской привычке всегда заперт, но я его сегодня на плане здания засек. С помощью рукоятки пистолета взламываю легкий запор. Правильно, в случае нештатной ситуации пройти здесь не проблема, а так хоть лишний народ не ползает. Ловлю на себе пару любопытных взглядов. Да черт с ними! На мне сейчас форма военного врача, с лишними вопросами не полезут. Отучены. Выхожу с задней стороны здания. Вот и пригодились прогулки по парку, зато отлично знаю все дорожки и входы-выходы. Вот же черт! У калитки кто-то в ментовской форме уже маячет. А что я теряю? Надеваю очки с невероятно толстыми стеклами и твердым шагом двигаюсь вперед.

- Товарищ старший лейтенант, сюда нельзя.

Голос неуверенный, лицо в этих проклятых линзах ни черта не могу разглядеть.

- А что, собственно, произошло? Я только что закончил смену, устал, как собака, жрать хочу и спать. Вот, пожалуйста, мои документы.

Из куртки достаю удостоверение и машу им перед милиционером. Корчу из себя интеллигентного, недовольного ситуацией врача. Он неуверенно топчется на месте, затем что-то жалобно блеет. Видно, что не из кадровых, пополнение с какой-нибудь захолустной волжской деревни.

- Так это, не знаю, товарищ старший лейтенант.

- Так если не знаешь, почему офицера держишь в воротах?

- Извините, тащ лейтенант, - постовой козыряет и отодвигается. Боязнь высоких чинов затем выйдет этому усатому увальню боком. Хотя, может, четкого приказа еще и не было. Обычная для глубокого тыла сумятица и неразбериха. Вот когда сюда прибудут Гэбэшники, тогда станет по-настоящему жарко. Два нежданных трупа наверху и два в подвале никому хорошего настроения не прибавляют. Тут еще некая странная тварь, которую будто бы застрелили, но затем она таинственно исчезла, и заражение крови, которое также невероятным образом лечится. Любой нормальный следак моментально свяжет эти происшествия со мной, а других в МГБ не берут. Эта контора всегда славилась подбором кадров. Правда, в итоге и она сгнила. Все в этом мире не вечно.

Так, сейчас ловим любую машину и валим на станцию. Постараюсь запрыгнуть на какой-нибудь состав, идущий к фронту. Здесь уже глубокий тыл, проверяют не так жестко. Может, и прорвусь. Глубоко вздыхаю и поднимаю руку, человека в форме должны подхватить без проблем.

Боже, как холодно! Сидеть на площадке, зябко кутаясь в офицерскую куртку и стараясь не заснуть, было тяжко. Желудок жалобно урчал и требовал еды, ведь госпитальный обед по причине поимки террористов я пропустил. Привык за эти недели к упорядоченным приемам казенных харчей. Еще одна проблема – скинуть из организма лишнее прямо на ходу. Если с легким вариантом заморочек особо не было, то… Блин, а как же люди едут в невероятной тесноте товарных вагонов? Как там решают вопросы гигиены и отправления человеческих надобностей? Почему-то об этой стороне бытия все приключенческие книги стыдливо умалчивают. Это теперь я представляю каково было героям Жюль Верна, особенно женщинам.

Но все когда-нибудь кончается. Показалась большая станция, мы сбавили ход, прокатились мимо закрытых позиций ПВО, охранной зоны с колючей проволокой и остановились между составами. Видимо, на соседском пути стоял эшелон с войсками, было людно и шумно, к тому же вечерело. Чем я благополучно воспользовался, еще раз похвалив себя за сообразительность. Ближе к фронту как ни странно в моей аховой спрятаться ситуации гораздо проще. Больше неразберихи, народу и охраны которая сама себе и мешает. Оглядываюсь, привожу одежду в порядок. Чертовы очки, приходится то и дело их приподнимать, ни фига в них не вижу. Это ж какое плохое зрение было у этого Максимова?

Первым дело двигаю в вокзальный туалет, он здесь хоть как-то цивилизован, а не просто будка в чистом поле. В мое время в плане гигиены бардака еще хватало, но мы все-равно уже привыкли к белым унитазам и горячей воде из-под крана. Здесь все намного проще - обычные рифленые площадки под ноги и очко со смывом. Ох, какое же это облегчение сидеть в позе орла пусть в тесной, но теплой кабинке. В дверь уже нетерпеливо стучат, народу по станции бродит много. Хотя мне и лучше, не пристают с дурацкими вопросами. Ох, хоспади, газетная бумага!

Ой, не похож, ой, халтура! Лучше, чем словами из старой комедии и не скажешь. Уныло вглядываюсь в зеркало. Хотя…в этих очках… волосы у Максимова темнее, чем у меня, но можно списать на плохое качество бумаги, пережег фотограф изображение, получилось излишне контрастно. Так, а ведь…

- Братцы, есть у кого бритва?

В эту эпоху уже в ходу безопасные лезвия. Какой-то чубатый паренек молча протягивает мне станок, только сам закончил бриться, вытирает раскрасневшееся лицо полотенцем. Намыливаю морду и стараюсь повторить контуры аккуратной бородки военного медика. За несколько дней у меня успела вырасти знатная щетина, а бриться было лень. Вот и пригодилось. Борода темнее волос, смотрится более отчетливей. Чуть подворачиваю вверх голову, гляжу на зеркало из-под очков. Вроде ничего, если долго не всматриваться. Ополаскиваю лезвие и отдаю хозяину. Что такое СПИД здесь еще не знают.

- Спасибо большое!

Кто-то довольно невежливо меня подвигает в сторону, умывает лицо, громко фыркая и брызгая.

- Естьполотенце?

На меня смотрит здоровый широколобый мужчина. На петлицах сержантские угольники.

- Нет, ничего нет.

- Чего так? Военврач, а ничего нет?

Сержант достает из кармана ватника какую-то ветошь и яростно вытирает покрасневшее лицо.

- От поезда отстал, - уныло отвечаю я. Настроение, и в самом деле, никакое, даже играть потерпевшего не надо.

- Так иди к коменданту. Подсадят, - отвечает сержант и направляется к выходу. Широкая спина, уверенная походка, выправка. Да и обозвал меня по меркам той еще войны. Быстро срисовал мои петлицы. Так что его совету, пожалуй, доверять стоит.

- Ну, шо ты будишь с вами робить? – начальник станции отдает мне обратно удостоверение и горестно вздыхает. Пожилой уже человек выглядит безмерно усталым. Представляю, что творится на его станции в последние месяцы. Да еще и ощущение собственной уязвимости от вражеской авиации давит безотвязно. В эту войну понятие глубокий тыл отодвинулось далеко от фронта.

- Можно хоть что-нибудь предпринять, пожалуйста? – жалобно вою я, входя в роль затурканного обстоятельствами интеллигентного врача. В наше время таких хлёстко обзывали «ботаниками».

- В чем проблема?

В кабинете появляется офицер с петлицами капитана. Уже в возрасте, с седыми висками, чисто выбритый и подтянутый. Свою, такую же безмерную усталость он прячет за показным уставным порядком.

- Так бачьте, Дмитрий Васильевич, товарищ военврач от поезда отстал.

- От поезда говорите?

Я без лишних вопросов протягиваю военному коменданту станции удостоверение. Вот он момент истины! Рука, на всякий случай, напряглась. ТТ лежит в кармане офицерской куртки, кобуры для него я так и не нашел. Капитан быстро охватывает глазами две страницы помятой книжицы и укоризненно замечает.

- Эдуард Викторович, вы бы поаккуратней с документом.

- Извините.

Продолжаю играть неловкого «ботана», снимаю очки и протираю их, чтобы толком разглядеть двоих. Обычно глаза выдают дальнейшие действия людей.

- Так куда, вы говорите, направлялась ваша часть?

- Куда-то в сторону Краматорска, – неуверенно отвечаю я.

Начальник вокзала и комендант переглядываются.

- Понятно. Через пару часов туда пойдет воинский эшелон, мы вас подсадим. В Краматорске обычно долго стоят, вся станция забита составами, так что, дай бог, своих догоните. Прокофьич, есть у нас что к чаю?

С большим удовольствием уминаю уже третий бутерброд. Необычно вкусный пшеничный хлеб и копченое мясо вызвали неуёмный аппетит. Прокофьич только посмеивается, видимо, он из породы тех людей, кто любит угощать и получает от этого настоящее удовольствие.

- Хлеб моя старуха пекла, а мясо кум на днях привез. Порося недавно закололи. Так что кушайте на здоровье.

- Спасибо.

Комендант уже выпил чаю, сидит чуть в сторонке, набивая трубки папиросной бумаги пахучим табаком. У него для этого даже имеется специальная машинка. Он бросает в мою сторону внимательные взгляды, а меня это сильно напрягает. В его глазах я прочитал неудовлетворенность и некоторое недоверие.

- Вы ведь, Эдуард Викторович, уже воевали? Я заметил нашивку о ранении.

- Да, - вот здесь как раз напрягаться не стоит, я был готов к подобному вопросу.

Попав в это страшную эпоху мировой войны, я постарался при первой же возможности пополнить свои знания об истории Бэкапа. В госпитале проштудировал подшивку альманаха-приложения к «Красной Звезде». И если о Третьей Мировой там писали относительно немного, то воспоминаниям ветеранов Отечественной отдавали достаточно места. Вроде и в моем слое как раз в это время пошли книги, написанные писателями-фронтовиками, начали появляться самые лучшие фильмы о войне. Так это и понятно, ветераны выросли, возмужали, но еще были достаточно бодрыми и пробивными. Эх, их бы энергию тогда направить на переформатирование советской власти!

- Год почти воевал на Выборгском фронте.

- Да что вы говорите? - Дмитрий Васильевич аж весь засветился. – Я, представляете, тоже. А где именно?

Я напряг память и четко ответил.

- Семьдесят вторая дивизия. Полевой госпиталь, хирургия.

- Так соседи! Я ж рядом с вами стоял, в отдельной танковой бригаде в Каменногорске. Надо же!

Капитан светился, что новогодняя игрушка. Все сомнения и подозрения из его взгляда разом исчезли. Фронтовое братство в это время было еще вполне живым и востребованным.

- Меня студентом призвали, – развиваю успех, прикидывая возраст военного врача, - со второго курса, работал в операционной медбратом. Потом ранило при бомбежке, а с госпиталя вернули обратно в институт. Врачей не хватало.

- Да, лихое было время, - комендант прикурил, видимо, какие-то воспоминания в нем всколыхнулись, руки мелко дрожали. – А я, представляешь, до Хельсинки дошел на танке, там мой экипаж и сгорел. Финны кроме немцев первые вояки были. Вы, значит, врачом после войны?

- Ушел учиться на педиатра. Хирургом уже не хотел, - делаю скорбное лицо, - столько крови в госпитале навидался…

Капитан бросил в мою сторону пронзительный взгляд, но промолчал. У каждого были свои воспоминания и собственные скелеты в шкафу. Только сейчас стало заметно, что этот по-армейски дисциплинированный человек в первый раз воспринял растяпу медика всерьез. Он-то знал, что война остается в нас навсегда. Каким бы ты с виду не был.

В плацкартном вагоне тепло и уютно, только вот из-за требований маскировки до невозможности темно. Во мраке вагона изредка тлели цигарки недисциплинированных солдат, иногда мелькали «потайные» фонарики проходящего мимо поездного начальства. Мне, как офицеру предложили лечь на третью полку. Хоть и устал смертельно, но заснуть сразу так и не удалось. Какое-то неясное предчувствие тяжким бременем навалилось на душу, мешало дышать полной грудью.

Я уже понял, что сейчас ощущаю, но спокойствия — это моё понимание не принесло. Да и как можно было быть спокойным, осознавая, что в этот мир стремительно врывается Тьма? Оболочка между Бэкапами прорвана окончательно, иначе как бы я смог засечь голос Смотрящего? Того самого, с озера, который преследует меня уже давно. Вот ведь прицепилась тварь, как и сумела найти среди множества миров? Что ей от меня надо? Происшествие в госпитале выбило из хлипкого равновесия душу и погрузило в мрачные думы, постепенно перешедшие в сон без сновидений.

Как ни странно, но я выспался. Голова была ясной, а мысль холодной. У меня появилась цель, и ради неё еще стоило пожить. Спасибо мужикам со станции, душевные оказались люди. Так что на первый раз я был с харчами. Комендант лично посадил меня в лучший вагон, поэтому ни у кого в нем вопросов в мою сторону не возникло. Народ вокруг также просыпался, рассаживался, доставая нехитрый харч и бегая за кипятком. Я, в свою очередь, вытащил буханку белого хлеба, сало и лучок. На маленьком столике как по мановению волшебной палочки появлялись консервы, ножи, сухое печенье. Сосед с нижней полки подсунул мне кружку горячего чая, кивая на упаковку с армейским рафинадом.

- Угощайся, военврач! Когда еще удастся чайку испить?

Мы вечером успели с ним перекинуться парой слов. Артиллерист-наводчик также оказался ветераном и говорил дело. На войне надо пользоваться любым моментом, потому что не знаешь, что будет завтра, и будет ли оно вообще.

Черт! Не стало жутко неловко. Еще совсем недавно я был с этими парнями локтем к локтю, делал свою боевую работу, боролся с врагом, а сейчас…Сейчас не враг, а так… Ох, как же все сложно в этом мире! Вернее, в бесконечных мирах нашей Вселенной. И ведь никому не пожалуешься, не поймут.

Молодой совсем паренек, наверное, с учебки азартно заявил:

- Видели какая сила на фронт прёт? Скоро погоним поганых амеров к самому Дунаю!

- Ого, какой Аника-воин выискался, – мрачно отвечают ему седоусый дядька. – Ты еще сам доползи до него, не раз кровью умоешься.

Остальные молчали. Среди солдат были как те, кто воевал в прошлую войну, так и те, кто получал похоронки на отцов и старших братьев. В этом Бэкапе наши потери вышли раза в два меньше, около десяти миллионов человек, но все равно это было страшно. Даже представить невозможно такую прорву убитых и замученных людей. Это ж целая Москва из моего слоя, стертая с лица планеты начисто! Сколько среди них не успевших сделать открытия Эдисонов и Лобачевских, сколько погибло, не родившись симфоний, книг, не нарисовано картин. Сколько родовых линий перечеркнуто, безжалостно и бесповоротно. Странно, вообще, что Тьма сюда только сейчас пришла.

- Готовится что-то точно, - неясно пробурчал седоусый.

- Так земля подмерзнет, наши танки и попрут. В ту войну так и было. Днепр зимой форсировали.

- Точно! – это уже мой сосед. - Не зря нас, тяжелую артиллерию туда везут и везут. «Боги войны» необходимы для прорыва.

Некоторые из солдат вздохнули. Никому не нужна была эта проклятая война, только от прошедшей отошли и жирка подкопили. Эх, ребята, ваше счастье, что в вашем слое нет ядерного оружия. Счет бы тогда точно пошел на миллионы, а Европа уже полностью сгорела в атомной огне. В вашем же случае вы еще относительно легко отделаетесь.

- Товарищ старший лейтенант, - неожиданно молодой уставился на меня, - сколько по вашему мнению еще будет продолжаться война?

Перехватывает дыхание, народ смотрит на меня, как на человека, образованного и опытного. Авторитет у врачей в этом времени невероятный. Стараюсь аккуратно ответить:

- Точно не знаю, - потом неожиданно выдаю крамольную мысль. – Пока не надоест?

- Это как это?

- Никому не нужна тотальная победа. Силы для этого требуются слишком большие. Договариваться так и так придется.

Народ сначала молчит, больно уж неожиданная мысль высказана мной. Совсем не в линии партии. Затем посыпался ворох вопросов.

- Вы сомневаетесь в нашей победе?

- Нет, но как вы представляете себе десант на территорию САСШ? Выметем их с Европы и поставим свои условия.

С этим доводом «старики» охотно соглашаются. Им хочется, чтобы проклятая война закончилась как можно быстрее. Молодежь им возражает и на некоторое время обо мне забывают, а там и объявляют станцию. Эшелон едет дальше к Харькову, а мне выходить.

Морозный воздух заставляет плотнее запахнуть куртку. В привокзальной толчее успеваю оглядеться. На вокзал мне точно не надо, пройдусь-ка лучше дальше. Очень хорошо, что успел плотно позавтракать и сходить в вагоне в туалет, хоть эти проблемы не будут в ближайшее меня беспокоить. Я ведь отлично знаю, что, например, фронтовые разведчики, если над, то ходили «под себя», пережидая на нейтралке, деваться им было некогда.

Вот и искомое, в двух кварталах от станции вывешен знак Красного Креста, а в сквере натянуто несколько больших брезентовых палаток. Сортировочный лагерь. Краматорск – станция узловая, отсюда раненых вывозят на специальных госпитальных поездах. Мне сюда и надо.

- Стоять! Кто таков?

Суров старшина и бдителен. Откуда и появился?

- Здрасьте, - соображать приходится быстро. – Я со станции…

- За ранеными? Наряд есть?

- Так у начальства все документы…позже будут…машины ищут.

- Понятно, - видимо, мои мысли шли в правильном направлении, старшина совершенно не удивлен, но на всякий случай просит удостоверение. – Идем в палатку, там печка, что тут на морозе мерзнуть.

Проходим мимо каких-то ящиков и лежащих прямо на земле, завернутых в мешковину людей. Соображаю, что это умершие при транспортировке бойцы. Удача не оставила меня и здесь, палатка оказалась чем-то вроде мертвецкой, только без трупов. Вот и тюки с мешковиной, столы завалены документами. Видимо, служащие пункта еще не успели разобраться с ними. Оглядываюсь и спрашиваю:

- Не в службу, а в дружбу, нельзя чайку организовать?

Старшина кивает:

- Сейчас, пришлю кого-нибудь. Пока грейтесь, старший лейтенант, холодно сегодня. Видать, морозы идут. Ох, грехи наши тяжкие!

Как только старшина уходит, бросаюсь к входу, подтаскиваю туда один из тюков, чтобы было не так просто войти, и кидаюсь к документам. Так, так, так! Не то! Не это! Ага, дела разобраны в папках по типу ранений. Уф, то, что доктор прописал, даже возраст подходит. Никак юморим, любезный? А что делать! Прижмет, и волком завоешь! Так, сейчас надо переодеться. Что у нас тут валяется в углу?

Вылезаю из палатки через полог, чуть надрезая его. Перочинный ножик был лично мой, трофейный. Бойцы его вроде как швейцарским обозвали, а по мне больше похож на мультитул. Сейчас надо найти какое-нибудь укромное местечко. Со стороны палатки раздалось чье-то чертыханье, видимо, нарвался на «препятствие». Чая сегодня не будет! Краем глаза замечаю искомое и резко сворачиваю туда. Попадающиеся по пути люди внимания на меня не обращают. Здесь полно военных, вот если бы я шел в концертном фраке, то сразу бы глазёнки вылупили. А так и без меня хлопот хватает, раненых недавно привезли, судя по характеру ранений – жертвы вражеской бомбардировки. Сюда американцы летают с Крыма. Нечем его нашим брать, почти весь Черноморский флот лежит на дне моря, как и два амеровский крейсера с авианосцем в придачу. Хотя турки также рядом легли, в полном, так сказать, составе. Неймется же дуракам!

На вокзале я появляюсь уже в образе перевязанного бинтами солдата. Старого образца ватник, помятая зимняя шапка, бородка. Ни дать, ни взять боец тылового подразделения, так и возраст подходящий. Сейчас надо где-то затихариться и ждать посадки в госпитальный поезд. По разговорам в сортировочном пункте такой как раз должен сегодня на станцию вечером прийти. В общей сутолоке, может, удастся затесаться и уехать на нем. Предписание, а также несколько чистых бланков лежат у меня в ранце. Пришлось припомнить навыки писания левой рукой. Как-то в молодости этим баловался, подделывая подпись коменданта общежития. Уж больно хотелось туда к девкам прорваться. Эх, мне бы сейчас те проблемы!

- Проходите! Раздевайтесь!

Строгая молодая женщина кивнула в сторону откидной койки. Госпитальный поезд отличался от просто санитарного тем, что условия в нем были лучше, а также проводилось интенсивное лечение и даже хирургические операции. Военные врачи уже привыкли к тому, что в медсанбатах зачастую медицинскую помощь оказывали быструю и поверхностную, поэтому по возможности сами осмотривали всех вновь прибывших раненых.

- Что же так неразборчиво! – врач тщетностаралась разобрать мои каракули на сильно помятом и замасленном бланке предписания. Ну так я ж поработал! – Михаил Ефимович, гляньте, пожалуйста!

Серьезный дядька в очках взял бумагу и сморщился, затем тихо вздохнул:

- Кто ж так предписания пишет. Видимо, студент какой нервный попался.

Я преданно смотрел на медицинский персонал поезда, честно оголяя свое перебинтованное туловище.

- Опять что-то перепутали, - врачи переводила глаза с формуляра на мою грудь, - Глаша, сними, пожалуйста, бинты.

По-деревенски мощно скроенная девушка опытными и сильными руками быстро освободила меня от повязки. Бинты в некоторых местах уже прилипли к телу я болезненно скривился от боли.

- Терпи, касатик. Бог терпел и нам велел.

- Глафира Ивановна, - фельдшер укоризненно покачал желтым пальцем. Глаша обидчиво подобрала губы, а я подмигнул ей.

- Михаил Ефимович, пишите. Проникающее осколочное ранение грудной клетки. Перелом двух нижних ребер с правой стороны. Больной, вам делали стягивающую перевязку?

- Так точно, сказали, что перелом. Осколком прилетело в «разгрузку».

Фельдшер при этих словах метнул в мою сторону любопытный взгляд, но промолчал.

- Так, а здесь у нас что? – врачиха дошла до моей головы.

- Три месяца назад попал под бомбежку. Лежал в госпитале.

Михаил Ефимович вздохнул, по возрасту он был немного старше меня и скорей всего в той войне также участвовал.

- Раньше были ранения?

- Нет, бог миловал, - я начал нарочито окать, чтобы походить на жителя северных районов России. Как-то приходилось бывать там, поэтому подделать говор было несложно.

- Глаша, промойте рану и стягивающую повязку. Вроде как заживает хорошо.

- Может, сами подскажите вашу фамилию и имя, больно уж тут почерк неразборчивый?

Женщина подняла голову от журнала, вид у неё был усталый, обычный для медиков даже в нормальной гражданской жизни. Настоящие врачи всегда уставшие.

- Кожин Василий Петрович, одна тыща девятьсот двадцать пятого года рождения. Призван Советским райвоенкоматом города Костромы.

- Вологодский? – кинул в мою сторону быстротечный взгляд фельдшер, он выписывал мне новый формуляр, взамен неразборчивого.

– Не, вятский, - я улыбнулся от собственной наглости, район призыва выложил и вовсе от балды. Наверное, почти в каждом городе был свой, Советский район. – Воинская должность сержант, командир отделения. Скажите, товарищ военврач, а нельзя меня долечиваться в Кострому отправить?

- Не положено, - докторша что-то быстро чиркала в приемном журнале и даже не подняла голову.

- Товарищ капитан, - фельдшер явно был на моей стороне, узнал во мне брата-фронтовика, - пусть в Приволжском пересядет, там много поездов проходит. Когда еще будет такой повод? Война, как видите, затягивается.

- Да, скоро же Новый Год, родные обрадуются.

Врач, наконец, оторвала голову от писанины, в её глаза промелькнуло что-то человеческое.

- Ох, подведете вы как-нибудь Михаил Ефимович меня под монастырь. Выписывайте направление, но номер госпиталя уж сами ищите. Кожин, завтра перед обедом в перевязочную, соблюдать постельный режим, иначе с нами до Самары поедете!

- Так точно!

Я бы вскочил с места, но Глафира в этот момент как раз помогала мне рубашку надеть.

- Не идет? – с койки, стоящей напротив на меня смотрел усатый черноволосый мужчина. Я кивнул в ответ головой. – Я тоже пробовал, но сразу своё вспоминается.

Госпитальный вагон выглядел совсем не так, как обычный плацкартный. Двойной ряд коек был поставлен вдоль окон, оставляя широкий проход для тележек и носилок. На второй этаж вели складные лестницы. В начале вагона располагался пост медсестры и перевязочная, а один из туалетов оборудован для колясочников и больных с костылями. В соседнем вагоне расположилась столовая, ходячие раненые ходили туда кушать по расписанию. В нашем дальнем углу лежали люди больше взрослые, многие по виду могли воевать в Отечественную. Поэтому между нами само собой возникло взаимопонимание, некое временное товарищество. Имеющим ранение или перелом конечностей помогали накинуть одежду, застегнуть китель, натянуть на койке страховочную сетку, не вызывая лишний раз нянечку или медсестру. Сегодня ведь он, а завтра ты.

Я отложил в сторону томик свежего романа Бочкарева «Батальоны в огне». Вот ведь как временные Бэкапы играют во Вселенной, у известного в моем слое Бондарева и здесь появился двойник. Я хоть на самом деле в той войне не участвовал, но все равно читать о чужих страданиях и смерти было тяжело. За эти месяцы на фронте всякое пришлось повидать, о многом услышать. Сосед, между тем, достал из кармана сосательную конфетку и продолжил мне.

- Эта книга больше для молодежи написана, чтобы знали, каково нам тогда пришлось. А ты ж видишь, как оно получилось… Нам же по второму разу воевать приходится.

- Молодые сами сейчас головы кладут. Сколько робят в Крыму полегло, - седовласый дядька, которого весь вагон величал Кузьмичом, покачал головой.

- Да, досталось тем и тем, - кивнул я в сторону книжки.

- Ты тоже на Висле был, сержант? – встрепенулся усатый Николай. Я осторожно ответил, припоминая страницы местной истории.

- Нет, в сорок пятом Рейн форсировал, я ж в инженерном служил.

- Слыхал, у меня брат двоюродный там в штурмовом батальоне воевал огнеметчиком. Вернулся с ожогом, но, говорит, еще свезло. С их батальона хорошо если четверть народу осталась. На том берегу одни эсэманы стояли, дрались насмерть.

- Было такое, - с умным видом поддакнул я, - их в плен не брали.

Все дружно замолчали, каждый о своем. Мне было муторно от того, что приходилось незаслуженно использовать звание фронтовика. Успокаивала мысль, что на этой войне я воевал честно и принес пользы намного больше, чем обычный солдат. Найденные моей группой два самолета и вертолет должны были спасти множество жизней простым солдатам на передовой. Пусть командование так и не разобралось как у меня получалось их находить, но доверие я точно заслужил. Эх, жаль орден в этой жизни так и не получу!

- Глаша, - чтобы сменить тему разговора, я перехватил нашу медсестру, бегущую по вагону с кипой бумаг, - свежая пресса есть?

- Для вас да, - некрасивое деревенское лицо девушки стало мягче от улыбки, - только «Красную Звезду» уже разобрали.

- Давайте «Комсомолку». Буду вечно молодым? – пробалагурил в ответ я, широко, в свою очередь, улыбаясь. Первым делом где только можно надо наводить мосты с младшим медицинским персоналом. Начальство высоко, а они тут, всегда рядом.

- А мне «Известия», девушка, пожалуйста.

- Берите, - Глафира отдала последнюю газету пухлому мужичку из соседней секции. Неприятный какой-то тип, держится наособицу, своим офицерским доппайком ни с кем не делится.

- Что нового в мире, Петрович?

В нашем «старорежимном» конце вагона принято обращение по отчеству. Пусть молодежь щеголяет званиями, нам оно ни к чему. Здесь лежат и сержанты, старшины и младшие офицеры. Никто своим положением не кичится.

- Да есть новое. Наши вовсю жмут Бенилюксов, полным ходом прут к Антверпену. Ого, сколько мощи туда подкатили! Лондон и Портсмут бомбят каждый день.

- Сила! – крепкосроенный старшина-сверхсрочник остановился в "стариковской" секции, перехватывая поудобней костыль. – Значит, немцы с Рейнской республики все-таки пропустили наших? Нейтралы, мать их так за ногу!

- Сейчас пойдет потеха. Десант и спецура будут мосты захватывать, а танки по шоссе попрут. Хана альянсовским!

- Что французы делать будут?

- Ну, в ту войну почти полгода продержались.

- Так то с англичанами и канадцами!

Вокруг образовалось небольшое кольцо любителей порассуждать о глобальной политике. Начались споры и пошли разговоры о планах нашего командования. Всех их резко остудил раскрасневшийся Кузьмич.

- Там молодые робята на каждом мосту остаются, в каналах тонут и танках горят. Мало нам крови, грехи наши тяжкие. Сколько девок опять женихов не дождутся!

Все как-то сразу резко замолчали, сказать им в ответ нечего. Так ведь и было – каждый метр захваченного пространства приходилось оплачивать кровью наших, советских людей. Вот и здесь, на юге, некого пока посылать в бой. Резервистов хватает только, чтобы держать крепкую оборону, так и застывшую на рубежах Днепра. Осенью прорвавшиеся клинья Альянса были выкинуты отчаянным контрударом. Ведь против резервных дивизий стояли румыны, мадьяры и хорваты. Не самые сильные вояки. Амеров хватило только, чтобы взять Крым и попытаться прорваться дальше. Их танки уже сгорели на западной границе в самом начале вторжения.

- Кому же эта проклятущая война нужна?

Я глянул на соседей и четко ответил.

- Да никому не нужна, людям с той стороны также. Ни американки, ни англичанки не хотят быть вдовами, а их дети сиротами. Мириться надо, пока не поздно.

Николай сделал мне грозное лицо и кивнул сторону пухлого. Мол, держи язык за зубами. Я же только вздохнул в ответ. Как надоело все это, почему в каждом из миров я не могу быть окончательно честным ни перед собой, ни с остальными. Молча выпросил сигарету и пошел в тамбур.

Откуда у меня в последнее время взялась вся эта безудержная и нахрапистость? В этом поезде, наконец-то, появилась хоть какая-то передышка и возможность проанализировать мои последние действия. Что-то было во всем произошедшем со мной много странного. Я не являлся по жизни ухарем, наоборот, всегда отличался неким тугодумством, не был склонен к скоропалительным действиям. Даже тот внезапный побег из Калугино готовился некоторое время. В эти же дни я действовал, как некий отлично подготовленный диверсант. Как будто кто-то или что-то толкало меня под руку в правильном направлении. Все прошло как по маслу, без сучка и задоринки. А так в жизни обычно не бывает.

Сейчас же я прямым ходом еду в Кострому, завтра пересадка и еще сутки, затем опять поиски нового лица. Я знаю зачем туда еду, неожиданно осознав, что Маша ждет меня именно там. А где же еще? Именно по месту жительства моего пространственно-временного «двойника» сходятся нити наших взаимных поисков. Там скрещиваются антифазы, прогибая само Время. Мог бы и раньше догадаться, как и догадаться что, и кто мною движет. А вы еще не поняли?

Зачем же на самом деле я нужен Смотрящему, что так заинтересовало его во мне? Ведь именно с его присутствием связаны все происходящие в последние дни события. Остается только гадать. Помнится, Лурье упоминал эти существа в качестве Автономных Объектов, то есть временно независимых от Вселенной Тьмы. И я уже полностью убежден, что Смотрящий это разумное существо. Совершенно чуждое нам порождение потустороннего мира. Чем, интересно, мы его заинтриговали? Что привлекло такое внимание? Вряд ли только я. Как-то совсем нее страдаю излишним эгоцентризмом, стараюсь смотреть на окружающий мир объективно.

- Чего стоишь?

- А?

- Сигарету держишь и не куришь?

Николай протянул зажигалку, а я благодарно кивнул в ответ. Хорошие сигареты, Ленинградские, хоть и без фильтра, зато табак настоящий.

- Петрович, ты на фига при этом хмыре такое говоришь? Тот еще стукачок из политотдела. О нем разное говорят. Видел, какая рожа недовольная, что не в офицерском вагоне едет?

- Так чином не вышел.

- Ага, - усатый сержант едко улыбнулся, - такие без мыла в жопу пролезут. Ефимыч кое-что о нем нарыл. Гнида та еще, карьеру у себя в районе делал, кляузы писал, людей подсиживал. Сволочной сучок!

- И что предлагаешь? – я уставился на товарища, да пусть и на короткое время, но этот бывалый человек был мне настоящим товарищем. - Стукнуть и с площадки …?

- Ну ты… - Николай аж захлебнулся ответом. – Это же все-таки не враг!

- Враг, Коля, это и есть самый наш настоящий враг, - вздохнул тяжело я. Не могу же ему рассказать, как из-за подобных этому политруку перерожденцев рухнет наземь моя Родина, как с пеной у рта они будут орать о «кровавом режиме», требовать «сто сортов колбасы», помчатся затем рвать на куски заработанное тяжким трудом нескольких поколений. Надеюсь, что в этом слое такого не будет. Многое здесь мне нравится. То, что кондовую Россию берегут, в отличие от моего слоя вкладывают в нее, становой хребет государства, а не в неблагодарные национальные окраины.

Здешнее правительство здраво рассудило, что сначала надо поднять свое, родное, а потом уже тратить ресурсы на «союзников». Не было здесь выброшенных в топку на страны «народной демократии» миллиардов. Все воевавшие против нас десять лет честно платили репарации: Финляндия, Швеция, Венгрия, Румыния, Хорватия, Словакия. Чехам пришлось отдать в совместную собственность треть своих заводов. Именно на них выпускалось половина легковых автомобилей, продающихся в этом СССР. Их, кстати, делали по немецким лекалам и лицензиям. Чехи отлично умеют собирать, как танки для Вермахта, так и легковушки для Союза.

Германию победители разделили на несколько частей. Восточная Пруссия целиком досталась нашим, войдя во состав Белорусской ССР вместе с Виленской областью. Большая часть бывшего Третьего Рейха вкупе с Австрией стала Германской республикой, демилитаризованной державой, без военных баз иностранных государств. Бавария и Швабия отделились в отдельные республики, как Рейнские Провинции. В итоге немцы выбрали путь, называемый в моем слое «скандинавским социализмом» и стали первым верным союзником СССР в Европе. Жаль только, что не вооруженным. Зато между основными силами Альянса и Союза образовался настоящий «санитарный коридор».

Так бы и было, если не очередное предательство Польши. Ну что ж, панове сами виноваты. Последние их воинские подразделения совсем недавно капитулировали под Вроцлавым. Все не сбежавшие сторонники буржуазной республики сейчас активно арестовываются, сажаются в вагоны и отправляются в Читинскую область, строить здешний БАМ. Ну а разбитая в очередной раз вдребезги Финляндия скорей всего станет семнадцатой советской республикой, после Монголии. Или её объединят с Карелией? Такие вот тут сложились политические расклады. Как же хочется им пожелать удачи!

Внезапно меня настигает очередное озарение. Если СССР будет тут так успешен, то этот мир окажется потерян для Вселенной Тьмы. Не эти твари подсуетился тут с развязыванием войны? Вопросов, как всегда, больше, чем ответов.

В вагоне тихо, послеобеденный сон. Политрука нет на месте, странно. Мне же спать совершенно не хочется. Дочитаю лучше «Комсомолку», завтра будет некогда.

Глава 6 Нежданные встречи

- Сержант, вы почему себе позволяете клевету в сторону советской власти? Пройдемте к коменданту, там с вами разберемся.

Вот ведь принесла нелегкая! Только попрощался с ребятами, вышел посередь обширного перрона, прикидывая, куда поначалу податься, а меня уже схватили под локоток. Политрук! Решил меня сдать, сучара. В поезде, видать, побоялся. Там народ горячий, может и по шее накостылять. А так - его слово, политического работника против моего. Знаю я, чем это дело кончится. Кто-нибудь еще согласиться поддакнуть, люди обычно о собственной шкуре в первую очередь думают. Вот эти сволочи подобным положением и пользовались. И в нашем слое всевозможные бюрократы, доносчики и прочее недобитое кулачье сперва бывших фронтовиков по ранжиру построили, потом начали собственный мещанский мирок создавать, затем перенеся свои хотелки на целую страну.

- Что надо?

- Ты как с офицером разговариваешь?

Видимо, эти наглые слова и явились спусковым крючком для моих дальнейших действий. Вот ведь, сволочь, заговорил, как недорубленная в Гражданскую Ылита. Белая кость, понимаешь! Сколько же вас потом повылезает по чужим головам и костям. Ударило острым ощущением всей той будущей несправедливости, аж дыхание перехватило. Ну держись у меня, сучара! Ударяю политрука под дых, он смешно шевелит губами, пытаясь вздохнуть в полную мочь, затем оттаскиваю обмякшую тушку за угол какого-то здания. Вот ведь отъевшаяся на казенных харчах тыловая сволочь, еще и упирается! Но ничего, тут можно добавить, пока никто не видит. Утро еще раннее, фонари для маскировки на станции не зажигают, легкий туман от морозца только добавляют завесы. Вроде и народу полно, а ни черта не видать. Этим в полной мере и пользуюсь.

Решение пришло мгновенно, как и многое в последние дни. Карусель непредсказуемых событий продолжает вертеться дальше. А что ты будешь со всем этим делать? Скандал с доскональной проверкой мне сейчас как раз и не нужен. Я еще до своей женщины родной не доехал и во всем не разобрался. Застенки ГБ не самое лучшее место для глубоких размышлений. Еще удар, жирную харю аж скрючило от боли, он вздохнуть не может, а не то чтобы закричать. Два с половиной месяца в разведке даром не проходят. Хочешь не хочешь, а наберешься там всякого. Нашим я также несколько уроков по тактике преподал, взятых самим еще в Среднерусье. Даже Потапов крякал от восхищения перед неведомыми ему приемами и тут же взял на вооружение. Любил наш комвзвода всевозможные изыски.

Дальше все просто – станционный нужник я заприметил еще, двигаясь в сторону вокзала. Это же самая важная часть из всего станционного инжиниринга. Куб с кипятком, скамейка в теплом месте и нужник. С оборотной стороны объемистого гигиенического сооружения тут же шибает зловонным запахом. Отлично, значит, здесь примитивная канализация, то есть фекалии самотеком валят в какой-нибудь глубокий овраг, а дальше в речку. Ассенизаторов с машинами нем, обычное дело для нашей глухой провинции. По пути успеваю перехватить кусок валяющейся железяки. На наших дорогах, тропинках чего только не найдешь. Удар в темечко вырубает злобного карьериста напрочь. Осторожно осматриваюсь, вроде никому до нас дела нет. Со стороны, вообще, смотрелось, что солдат подвыпившего товарища к туалету тащит. Дальше широко раскинулась поросль кустарника, сейчас покрытого маскирующей нас сеткой изморози. Осталось этой же железякой подцепить крышку сортира. Фу! Ну и вонище! Говно к говну. Слышен тихий всплеск, вглядываюсь в темный зев клоаки. Ничего. Родился один, так и помер в одиночку.

Вот тут-то меня и накрыло основательно. Не знаю, сколько времени я провел в полузабытье, очнулся от чуть брезжащего света. Вернее, не так…Это не было светом в понимании нашего мира, нашей Вселенной. Поток чего-то помогал мне рассмотреть неясные клубы постоянно изменяющейся материи. Знаете, бывает такое в американских фантастических фильмах. Как будто ты сидишь в некоем футуристического вида кресле, а вокруг тебя бесконечность. Там она обычно бывает черной или белой, а здесь серая. Вернее, она серая от того, что в этом мире нет цветов в нашем понимании. Они видят мир совершенно по-другому. Они?! Твою дивизию! Я ведь, и в самом деле, сижу в футуристического дизайна кресле, а вокруг расстилается серая безбрежная мгла. Неужели Тьма забрала и меня? Тогда где же сама Тьма? Почему я еще могу мыслить?

Контакт! Из мглы выходит нечто, такое же неясное и сумрачное, как все вокруг. Я не вижу, но догадываюсь, что Оно смотрит на меня очень пристально, как будто изучает.

- Кто ты?

Голос хрипл до невозможности. Еще бы! От такой ситуации только обосраться. Ответ возникает прямо в моей голове, наверное, у существ Тьмы нет возможности говорить, как мы.

- Ты знаешь…Любопытно видеть тебя твоими же глазами. Очень необычные ощущения.

Странно, страха нет, совсем нет. Оно же вроде как должно вызывать у меня животный страх? Хотя Лурье рассказывал, что АОТы его специально генерируют, это метод их самозащиты в чуждом мире. Так, так…

- Ты Смотрящий?

Во мгле проявляется некая проекция головы. Она чужеродна, но не ужасающа и задумчиво качается из стороны в сторону.

- Можно и так сказать. В той сломанной проекции мне подобным дали именно это название. Вы, люди, любите все обзывать по-своему. В каждой из проекций.

- Проекции? Это Бэкапы?

Смотрящий на минуту задумался, затем кивнул.

- По смыслу подходяще название. Копия основной матрицы. Их очень много, ваша Вселенная несовершенна, поэтому постоянно себя клонирует. Это одна из форм отторжения от родного мира.

- Родного мира?

Голова закружилась, и я пошатнулся в кресле, с обоих сторон тут же выросли поручни, в которые я что есть мочи вцепился.

- На сегодня с тебя хватит, мы еще увидимся.

- Эй, служивый! Что с тобой?

- Да чего ты его дергаешь? Не видишь, человеку плохо, тащи к фельшару.

- Эй, робята, подхватили!

- Что же вы, батенька, так себя не бережете?

Сквозь муть проглядывается добродушное лицо старорежимного такого земского доктора. Он озабоченно трясет острым подбородком, отпускает мою руку.

- Что со мной…? - пытаюсь прохрипеть. Кто-то заботливо подносит ко рту кружку.

- Давление шалит-с, да и пульс, знаете ли...

Резкость восстановилась, и я оглядываюсь, помещение фельдшерского пункта неказисто, заставлено переносными койками, стойками для капельниц, в углу теплеет печка, под потолком облупленная и засиженная мухами лампа. Скорей всего использовали помещение для техперсонала. Станция здесь, вообще, допотопная, как и многое в стране. Разруха от не так давнопрошедшей великой войны до сих пор сказывается. Так и в моем слое страна только семидесятым годам оклемалась.

- Не было никогда у меня давления.

- Батенька, все бывает в первый раз, - вздыхает дежурный фельдшер и углубляется в чтение моего формуляра. – Вы у нас, получается, проездом. Такс…ранение…ага, голова. Контузия? Тогда понятно. Сейчас отлежитесь, оклемаетесь маленько, ваш поезд через три часа. Я распоряжусь, чтобы вас сразу посадили, а пока вот рассосите эту таблеточку. Братцы, напоите человека чаем.

Один из мрачных санитаров согласно кивает и тащит ко мне чайник. Чай столовский, «помоечный», зато с сахаром. Достаю часы и смотрю на время. Ничего себе! Два часа как не бывало. В окно заглядывает солнце, хмарь, видать, рассеялась. От распахнувшейся двери резко пахнуло морозцем. На север едем, там будет еще холодней. Все-таки на дворе уже декабрь. Пока не спеша пью горячий чай и пытаюсь понять, что на меня нашло? Это было настоящее видение или завихрение моего собственного мозга? Хотя Такое нарочно не придумаешь, да и не верю я в подобные совпадения. Убийство человека и контакт со Смотрящим. Я своими же руками раздираю оболочку этого мира. Или как там? Проекция. Кхм, в принципе подразумевает тоже самое, что и Бэкап. Обычное и бессмысленное жонглирование словами и символами. От перемены мест слагаемых сумма не изменяется.

Хм, а зачем интересно я Смотрящему понадобился? Он меня так внимательно разглядывал. Хотя он же сам упомянул, что в первый раз видит меня по-нашему. Что еще он сказал? Или, вернее, не сказал. Что-то про миры. Мне показалось, что ему сложно объясниться со мной в понятным мне же терминах. Точно! Я тогда остро почувствовал волну недовольства, проявленную Смотрящим, когда тот осознал, что ему не хватает знаний о моей Вселенной. Кто же он такой? У меня защемило под ложечкой от неприятного предчувствия еще одной встречи с потусторонним. Да, Смотрящий пришел к нам с той самой стороны, откуда еще никто не возвращался. С ума тут сойдешь!

- Кружку отдай!

Я очнулся и заметил странный взгляд, который бросил в мою сторону пожилой дядька-санитар. Что-то многовато стариков в тылу. Где же вся наша молодежь?

Второй раз меня накрыло уже в поезде. Он уже не был так отлично оборудован, как госпитальный. Обычный плацкарт, ужасно неудобный для раненых и выздоравливающих людей. Но что поделать, война же мировая, с такими же огромными масштабами. По-видимому, перед грядущим наступлением командование старалось максимально освободить полевые госпитали и медсанбаты, отправляя всех в глубокий тыл. Хотя где он нынче глубокий тыл? При свете дня мы не раз наблюдали следы работы американской авиации. Разбитые поезда под откосом, взорванные мосты, сгоревшие напрочь станции. Пока были целы аэродромы в Польше, враг старался нанести нам максимальный ущерб. В саму Москву United States Air Force прорваться не смогли, поэтому вымещали зло по округам. Прикрыть все объекты наши ПВО были еще не в состоянии. Они и так смогли сделать немыслимо – заставить бравых американских летчиков летать под нашим небом. Я вспомнил, что и в моем слое они также обломались во Вьетнаме.

- Что ж такое делается, - матерый мужичище, стоявший у окна, истово перекрестился. Ему, похоже, было наплевать на косые взгляды некоторых его товарищей по несчастью. По всему видно - это была цельная и глубокая натура. Такие в былые времена при крещении уходили в языческие леса, при Никоне в дальние староверческие скиты, от помещиков в Донские степи или таежные дебри Сибири. Такие крепкие мужички, в общем-то, и построили Русь-матушку, раздвинув её до пределов.

- Гражданский разбомбили, - вздохнул кто-то слезливо, - наверное, и деток поубивали.

- Типун тебе на язык!

Матерый хмуро оглянулся:

- Кассетными прошлись, суки, по беженцам. Там из-под снега чемоданы торчат и детские коляски.

По полкам прошли вздохи, сдержанная матерная ругань, а меня внезапно накрыло. Место Силы, место Смерти. Именно здесь зло увеличилось на порядок, нанеся очередную кровоточащую рану в плоть данного Бэкапа. Каждый раз, совершая зло и насилие, мы рвем тончайшую ткань нашего Мироздания. Это надо знать и запомнить всем людям. Хотите умирать вечно – станьте исчадиями ада!

В этот раз серой мглы не было. Все действо происходило по лучшим голливудским лекалам - белоснежная бесконечность и синева над головой. Я восседал на ужасно удобном футуристическом кресле, будто возлегши на пуховой перине. Сфокусировав зрение на стоящем напротив меня таком же кресле, я с огромным удивлением обнаружил там так хорошо знакомого мне толстого человека.

- Петр?

- И ты, о Брут! - Лурье хохотнул и поднял в правой руке бокал с чем-то янтарным. – Закажи и себе чего-нибудь, тут это просто. Не на сухую же нам беседовать.

- Э, - только я задумался о хорошем стакане виски, как из подлокотника выехала кружка с совершенно бесподобном на вкус напитком. Туда даже не забыли положить два кубика льда. Однако! – Петя, это рай?

- Даже не знаю, что тебе сказать. Но обычно все здесь, - Лурье покрутил головой, - выглядит несколько иначе.

- Серое и неосмысливаемое?

- Типа того. Это, как бы, комната для переговоров. Тот же мир совсем другой, я даже не смогу тебе его объяснить.

- Ты умер, что ли?

- Ну да, типа того. Выволоцкий, сволочь, в очередной раз нажрался и прозевал морок. Убил сторожа, меня и Светку.

- Это ту длинноногую красотку?

- Ага!

- Сволочь!

- Точно! Она, кстати, со мной. Я же тут могут принимать разные формы, это для тебя прикинулся старым и немощным пьяницей.

- Понятно. И ты до сих пор утверждаешь, что это не рай?

- Не рай, Петрович, - Лурье вздохнул и поднял на просвет опустевший бокал.

- Тебя послали для объяснений. Смотрящий так и не смог перейти на нормальный человеческий язык.

- Слишком для него примитивный. Обычное дело, когда высшие суются в дела низших и получается испорченный телефон.

- Он кто, вообще?

- Эх, - Петр придвинулся ко мне поближе, кресла, оказывается, могли парить над поверхностью, - пожалуй, брат, мы начнем издалека. Иначе ни фига не поймешь.

- Давай, - я же, наоборот, спокойно откинулся на спинку. Как будто всю жизнь ожидал, что в подобии рая мне начнут на пальцах показывать самые страшные тайны Вселенной.

- Самой нашей большой ошибкой было считать, что наш мир первоначален и является нулевой точкой для всех видом измерений. На самом деле мы вторичны.

- Так это…

- Да, Мир Тьмы был до нас. Он был всегда по меркам нашего понимания. Тут проблема в том, - Лурье смешно почесал нос, - что там нет времени в нашем понимании.

- Офигеть!

- Поэтому они вечны, опять же в нашем понимании. Хотя все как бы несколько иначе. Мне сложно объяснить, еще сам не разобрался. С теми парнями, вообще, затруднительно разговаривать, они нас почти не понимают. Вот как я буду рассуждать овремени-пространстве с чуваком, который существует уже не один миллиард лет по нашим меркам? Представляешь?

- Мы то тогда им за каким хреном?

- Мы…мы изгои. Тот, кого я называю Сущность, кто-то богом или Создателем, он сбежал из того мира и сотворил наш.

- Б…я

Видимо, я выглядел сейчас совсем нелепо, Лурье коротко рассмеялся и заказал себе еще один напиток. На сухую он о серьезных материях говорить обычно отказывался. «Это плевок в вечность», «Издевательство над материей».

- Да ничего неожиданного, Вася. Я же говорил, что сказываются сложности взаимопонимания, получается некий испорченный телефон, в итоге мы видим, не то, что есть на самом деле.

- Так он…?

- Да, он пытался сказать, что откололся от Вседержателя и создал свой, собственный мир. Людишки его рассказ несколько извратили.

- Так это что? –пришел черед смеяться мне. - Получается, что мы живем в мире Дьявола, того самого Денницы?

- Не утрируй, пожалуйста, - Петр поморщился, - все не так однозначно и просто. Это уже человеки придумали себе мораль, как основу постоянства общества и присовокупили сюда религию. Сущность, как и его помощники в порождении абсолютно другого мира, они и сами не очень-то понимают, что здесь натворили. Помнишь Библию – Господь сотворил человека по подобию своему, чтобы тот помог ему же изучить созданную им Вселенную. Для этого они выбрали планету с окраины взятой наобум Галактики. В центре её такой эксперимент невозможен, слишком много там энергии. Мы же тут как в некоемом защищенном от постороннего воздействия инкубаторе, вылупливаемся, живем, мыслим, пытаемся познать себя. Хотя большинство, как и животные, проматывают жизнь бесцельно. Не зря Он поначалу не раз сносил человечество подчистую. Затем плюнул и занялся другими делами.

- Иисус?

- Точно не знаю. Могу только выдвинуть теорию, что это АОТ, автономия которого зашла слишком далеко, привнеся в общество Сущего еще больше сумятицы и непонимания. В итоге нас оставили наедине с собой.

- Слушай, у меня мозги сейчас вывернутся.

- А представляешь, что происходило в голове совершенно неподготовленного пастуха, когда к нему являлось одно из порождений той Вселенной? И что он мог понять из вороха вываленной на него информации? Да потом, и наши доморощенные мудрецы такой околесицы наворотили… Сами запутались и всех запутали. Вон сколько религий насоздавали!

- И что теперь делать?

- Снимать штаны и бегать! Короче, эти…которые с той, Темной стороны, считают наши миры своими по праву первородства. Оттого Сущность и плодит все эти Бэкапы, пряча настоящий мир среди зеркальных. Но они все равно ломаются и туда вторгается Тьма. Вернее, не вторгается, а возвращает своё.

- Так, - я отхлебнул виски и задумался.

- Ты, как я погляжу тоже времени не теряешь. Развернулся во всю ширь. Штаны не лопнут?

- Нет, - я принял решение. – Как попасть обратно? Надоели вы мне с этими комнатами для переговоров. В следующий раз пусть сам Смотрящий появляется.

- Как скажешь, - Лурье улыбнулся.

- Светке привет…

- Очнулся, милок?

Чувствую, как моё лицо протирают мокрой тряпочкой. Хочется пить, совершенно пересохло в горле, но на языке так и остался явственный вкус хорошего виски.

- Что же, больной, нас так напугали?

Слышится грубый мужской голос, кто-то берет меня за запястье, видимо, считывает пульс. Открываю глаза, как могу, осматриваюсь. Я уже в другом вагоне, здесь все как в том госпитальном поезде. Наверное, что-то вроде реанимации или для лежачих больных.

- Так, так, - высокий мужчина в белом халате внимательно на меня смотрит, - как вы себя чувствуете? – показываю на горло, мне подают стакан воды. - Осторожно, только несколько глотков. Что такое? – врач наклоняется ближе. – Вы что пьяны? Нарушаете режим, и это с подобным давлением? Скотов, это вы больному спирт предложили?

- Да что вы такое говорите, товарищ Лицман. И в мыслях не было! - Несуразный мужчина в белом халате наклоняется ко мне и шумно вдыхает воздух. – Эге! Больной-то наш принимал явно что-то благородное. Но точно не водка и не спирт, да и не самогон. Запах…Да никак это вискарь?!

- Ну раз такой специалист поясняет, значит, точно не спирт, - посмеивается, в свою очередь, доктор Лицман. – Только откуда в поезде взялся напиток благородных английских сэров?

- Откуда, откуда, ясен пень, что трофейный! С фронта же люди едут.

- Да куда вам пить, Кожин! В карточке стоит черепно-мозговая, вы уже поберегите себя, и так немолоды. Скотов, глюкозу ему и покой, понаблюдайте. А то товарищ у нас шустрый, он в поезде еще и ром ямайский отыщет.

Юмористы, блин! Закрываю глаза, затем чуть не подскакиваю до потолка! Это все мне не приснилось! Но откуда запах спиртного? Неужели в самом деле…

Внезапно вспоминаю последнюю сцену на вокзале. Нас уже вывели в общий зал, ждут остановки поезда. На деревянной скамье сидеть неудобно, поэтому верчусь, чтобы устроиться лучше и внезапно натыкаюсь взглядом на странно знакомое лицо. Вы когда-нибудь реально обливались полностью холодным потом? Как в душе, хорошо с собой в запасе уже была белая тряпочка вместо платка. Хоть выжимай! По ту сторону прохода сидел он, мой временной двойник, местный Василий Петрович Кожин. Уж не знаю, судьба это свела нас, или злой рок порождений Тьмы, но такая неожиданная встреча случилась неспроста. Теперь мне понятно и наше скоропостижное рандеву с Лурье.

Потрясение от столкновения с пространственно-временным двойником наложилось на Место Силы. Сейчас там, скорей всего, воронка для будущего прохода. Эти гады использовали меня, как проломщика между мирами. Исподтишка наблюдая за местным Кожиным, я холодею еще больше. Вот в чем, получается, моя сила, мой проклятый дар? Не за этим ли я нужен Смотрящему? Есть, короче, о чем подумать на досуге. Только будет ли он у меня с такой сумасшедшей жизнью? Кожин-два выглядит старше меня, хотя мы с ним почти одного возраста, разница всего в два месяца. Лицо более вытянуто, как будто иссохло, глаза ввалились. Человек устал от жизни и от всего происходящего вокруг. Смотрит или на пол, или просто перед собой, как будто видит там нечто такое, что другим неведомо. Эх, Вася, знал бы то, что знаю я…

Здесь, вообще, все выглядят старше своего возраста. Во всяком случае по сравнению с моим временем. Жизнь тяжелее, опять же, война проехалась по людям, как ломовая телега. Да и некогда им с собой заниматься. Это в эпоху миллениума большую часть бытовых вопросов решаются на раз-два. Многие обращают больше внимания на себя любимого, а не на общество. Дальше скорей всего будет еще хуже. Страна и социум стремительно атомизируется, коллективное похерено и предано анафеме, каждый любит только собственное «Я».

Тут еще не так. Товарищество, братство отнюдь не пустые слова, а что-то в жизни значат. Люди заняты не только собой, но и общим, у них есть единая цель. Мещанство пусть и не выкинуто, но повержено, отодвинуто на обочину и повсеместно осмеивается. Вспоминаю своих ребят из взвода и становится тошно. Там была Жизнь, а что будет дальше? Раздается громкая команда выходить, поезд прибыл. Еще раз бросаю взгляд в сторону двойника. Он также непроницаем, в форме младшего лейтенанта инженерных войск. Внезапно мы встречаемся взглядом. Его глаза неожиданно вспыхивают искренним любопытством. Но некогда, некогда, не судьба. Коротко киваю, как старому знакомому и двигаюсь к выходу.

Наверное, так и останусь в его памяти, как Дежавю. И такое бывает…

Кострома встретила туманом над Волгой, уютной провинциальностью и колокольным звоном. Видать, сегодня какой-то церковный праздник. Так ж воскресенье! Нас погрузили в старые, скрипящие автобусы и везут куда-то на окраину. Мне же надо быстро соображать - рвать когти сейчас или чуть опосля. Моё инкогнито вскоре будет раскрыто, это уже совершенно ясно. ГэБэ зря свой хлеб не ест. Хотя и на старуху…

Вывели, посчитали, начали распределять. Сестричка с любопытством взглянула на меня, видимо, заметила в карточке, что я местный, сразу стала мягче и сговорчивей, выделила мне место у окна. Скоро обед, вот поем, тогда и решу. Пока знакомлюсь с соседями, здесь разнобой, сержанты, рядовые, старые, молодые. Глубокий тыл, огромные палаты старого госпиталя.

Хоть мне и прописан постельный режим, но выбираюсь прогуляться. В первую очередь просматриваю поэтажные планы пожарной эксплуатации, на них на самом деле много чего полезного обозначено. Например, запасные выходы и лестницы. Еще отметил про себя широкую центральную лестницу, несколько закрытых на навесные замки каморок, идущую по внешней стене навесную пожарную лестницу. То есть я уже подсознательно ищу пути отхода. А что поделать? Жизнь такая пошла. Вот и нелепые отмазки появились. Куда мы, Вася, вообще, катимся?

Глава 7 Свиданьице

Первый день госпитальной жизни был потрачен на всевозможные обследования. К обеду врачи дружно постановили, что я перешел в ранг выздоравливающих и, значит, лежу в правильной палате. Раненых с поездом прибыло много, поэтому медицина меня дальше особо недоставала. Таблетки, проверка давления, процедуры. Все-таки не времена Великой Отечественной, врачебное дело ушло далеко вперед. В здешнем мире, вообще, практическая наука развивалась быстрее, пока только это не касалось космоса и ядерной энергетики, больше внимания уделялось биологии, генетике, автоматизации промышленности. Отсюда успехи в местном сельском хозяйстве и медицине.

Да, народ здесь жил также в целом небогато, но точно не голодал. Вот ни от кого ни разу не слышал, чтобы какой-нибудь распространенный вид продовольствия был здесь в жутком дефиците. Госхозы, колхозы, кооперативы и артели исправно снабжали жителей города здоровой и полезной пищей. Обилие всевозможных видов мяса даже создало проблемы для рыбной промышленности, которой было сложно заставить людей не из приморских городов есть больше рыбы и морепродуктов. В этом слое также устраивались рыбные четверги, а всякие крабы и прочие деликатесы спокойно стояли в магазинах. Не понимал народ в них ни черта. Как в моем детстве – когда бабки ругались в сторону прилавков с кальмарами и креветками – «Фу, поганые лягушки!». Им, видашь, треску и палтус подавай!

- Василий Петрович, будем знакомы, - дорогу перегородил высокий худощавый мужчина в полевой форме старого образца с одинокой шпалой капитана, - меня зовут Андрей Вячеславович Вощанин, приглядываю в нашем госпитале за порядком.

- Здравствуйте, очень рад, - пожал я, в свою очередь, протянутую мне сухощавую руку.

Вощанин человеком был заметным, его френч часто можно мелькал в различных корпусах нашего лечебного заведения. Сухая и подтянутая фигура с тросточкой наперевес решительно вышагивала сразу в нескольких направлениях. Он был здесь кем-то вроде зама начальника по административным вопросам. Всегда ходил в форме, скромно обходясь обычными наградными планками вместо орденов и медалей, а также нашивками за два ранения. По слухам, последнее он получил уже в эту войну в Прусской области. Так незамысловато в этом слое обозвали Восточную Пруссию, вошедшую в состав Белорусской ССР. Кадровый офицер добился того, чтобы его не комиссовали, а куда-нибудь пристроили с пользой для дела. Что ж, вполне достойно.

- Василий Петрович, а вы знаете, что я здесь не только военный комендант и хозяйственник, но и секретарь партийной организации? Я всегда был сторонником того, чтобы наши фронтовики вступали в партию. Судя по характеру вашего ранения вы получили его на самой передовой? Осколки от гранат в тыл ведь не прилетают?

Мне стало дурно. Я понимаю, конечно, что Вощанин узнавал обо мне это по долгу службы, преследуя собственные цели, но все-таки от такого к моей персоне проницательного внимания было как-то не по себе.

- Я не могу вам все рассказать, сами понимаете.

- Что ж тут не понимать? – узкое лицо капитана расплылось в искренней улыбке. – Вторую войну тащите, имеете техническое образование, явно были не на рядовой должности. Верю, что и на юге воевали достойно! Так что не задерживайте, пишите заявление о вступлении в ряды партии, мы его тут же рассмотрим. Как только ваши бумаги придут, то и билет вручим. Кому как не фронтовикам продвигать дело коммунизма вперед?

- Спасибо, - я был несколько ошарашен натиском капитана, - я подумаю.

- Подумайте, подумайте! Да, кстати, вы же вроде местный? Хотите помогу вам со своими связаться?

- Да нет, спасибо, я уж как-нибудь сам.

- Ну, смотрите. До скорого!

Высокая фигура поковыляла дальше, смешно выкидывая вперед старорежимного вида трость. Каков проныра! Без меня-меня женили. Только его пристального внимания к собственной персоне мне и не хватало! И вот как во всей этой кутерьме найти Машу? А я ведь чувствую, что она где-то в городе. Не скажу как, но собственным ощущениям в последние месяцы я начал доверять намного больше. Эх, еще бы и научиться управлять ими правильно и в полном объеме. Это только в книгах или кино главный герой всегда знает, что делает. У меня же сложилось такое впечатление, что я действую больше по наитию или стечению обстоятельств. А как же я нашел кисловодских террористов, спросите вы? Да просто – внушил себе, что чем ближе ко злу, то горячей, дальше – холодней. В поисках вражеской летальной техники было также много схожего. Просто внушил себе, какими ощущениями заменить неприятное покалывание в голове и шее. Больно уж тяжко это было переживать в Среднерусье, когда я ощущал близость порождений Тьмы, так называемых АОТов.

Так и сейчас. Работая больше с визуальными образами, я достигал лучших успехов. Наверное, именно поэтому дизайнеры в виртуальной реальности рисуют всевозможные кнопки, создавая картинки привычных нам очертаний. Надо же человеку на что-то конкретное нажимать, в конце концов. Так пусть это будет банальная кнопка! Вот и я создал себе в мозгу несколько поисковых машин: одна для АОТов, вторая для врагов человеческого обличья и последняя для Маши. Пришлось, однако, с последней повозиться. Зато сейчас в голове красным сияет – «Близко»! Ага, близко локоток, да не укусишь. Кострома все-таки не деревня какая, а город и не самый маленький. Не буду же я бродить по всем улицам, используя собственный мозг как локатор? Хотя есть одна идея.

Небо невероятно близко, прямо над головой, темное, в какой-то бахроме из грязи и клубов дыма. Видимость снижена до метров трехсот, все расплывается в странной темном тумане. Да и на что тут смотреть? Кругом одни развалины, в которых даже не угадываются очертания зданий и сооружений, так все вокруг страшно разрушено. Кучки битого камня и кирпича, истлевшее дерево и…кости, кости, человеческие кости. Черепа хрустят под ногами, и ты понимаешь, что здесь одномоментно умерли сотни тысяч людей. От ужасного, бесчеловечного оружия, без сомнений, примененного настоящими исчадиями ада. Даже Тьма не позволяла себе такого. Мы были для её порождений чуждыми, но все-таки отчасти своими. Этакий вот дуализм понятий и сомнений. Они на самом деле не хотели нас уничтожить полностью, как антивоплощения себя же. Мы и так могли сделать это сами. Заблудшие дети странной Вселенной. Были так уверены, что венец Творения, вершина эволюции, а на самом деле уродцы, на которых показывают пальцами в базарный день. Стоит ли, вообще, существовать человечеству? Нужны ли его усилия и энергия во Вселенных. Это мы и есть Мир Тьмы!

Где это я? Что это за город? Я полностью уверен в том, что этот мир так же реален, как и мой. Просто ему не повезло. Здесь изобрели атомную бомбу и с нелепым для человечества удовлетворением применили её. Это кем надо было быть, чтобы даже замышлять подобное? Хладнокровно планировать уничтожение миллионов гражданских людей, женщин, детей, стариков. Вычисляя, сколько их умрет сразу, а сколько через несколько дней. Это даже людоедством назвать нельзя, это за гранью добра и зла. Но ведь все эти генералы, ученые, инженеры спокойно жили между нас, имели почет и уважение, достойное место в обществе, и оставили после себя такое же помеченное злом потомство. Я смотрел на уничтоженный мир сквозь мутные стекла, дыхание прерывалось, так страшно было находится в подобном месте. Это же не голливудский блокбастер, после которого ты выйдешь на улицу и вдохнешь свежего воздуха, увидишь солнце. Это ужасающе реально. Только зачем мне это показывают? Чтобы доказать ущербность нашей Вселенной? Человечества, как факта в ней? Так я и так в курсе.

Вскочил с койки, буквально обливаясь потоками холодного пота, разбудив своим судорожным дыханием кого-то в палате. Успокоил товарища, что не помираю и вышел в коридор. Морозная серебристая луна пробивалась сквозь неплотный строй облаков, добавляя к дежурным лампам свой призрачный свет. Я долго ходил по коридорам, вызывая справедливый ропот медсестер, но ничего не мог с собой поделать. Это страшное видение было неким знаком с той стороны. Неужели в каком-то из миров дело дошло до подобного, и случилась ядерная катастрофа. Ведь я не видел и совершенно не чувствовал там какого-либо присутствия Тьмы. Нечего ей было делать в том царстве тотальной смерти.

Этот мир пока был лишен ядерного оружия. Его разрабатывали, но катастрофа 1942 года, произошедшая в Университете Колумбия, что расположен в районе Манхеттен, надолго поставила этот проект вне закона. В один миг практически не стало половины крупнейшего города Америки. До сих пор в радиусе ста километрах от него почти никто не живет. Что там случилось на самом деле до сих пор неизвестно, исследования в сфере ядерных технологий были надолго заморожены. Только к концу пятидесятых с общим развитием теоретической физики и химии они были продолжены, только уже в большей тайне и в отдаленных от населенных пунктов местах. Оно и понятно, даже продвинутый ученый будет теперь опасаться неизведанного. Ну а раз нет ядерного оружия, то и современных средств его доставки. Погоня в космос в моем мире была обусловлена в первую очередь созданием межконтинентального ракетного кулака. Что толку кидать на такие расстояния обычную взрывчатку? Поэтому покамест развивались ракеты противовоздушные и управляемые для авиации и флота. И надо сказать, в этом местные достигли определенных успехов, опередив мое время лет на десять. Особенно вырвался вперед СССР, доказав в этой войне, что его ПВО лучшее в мире.

Америка же вышла из Второй Великой, так назвали здесь Вторую мировую войну, сильно ослабленной. Взрыв в Нью-Йорке здорово ослабил позиции Штатов, пошатнулась сама экономическая мощь страны, ведь в этом городе были сосредоточены огромные финансы, а также их хозяева. Одномоментное уничтожение сотен видов финансовых рычагов и регуляторов, архива всевозможных бирж, а также золота и драгоценностей, хранившихся в банках. Такого мировая экономика еще ни разу не переживала. Это была настоящая катастрофа! Внутриполитическая грызня, наложившаяся тогда на многочисленные поражения в Тихом океане, способствовали тому, что Великобритания начала более тесно сотрудничать с местным Советским Союзом, усилив нажим на Скандинавию и настояв на том, чтобы открыть Второй фронт на Балканах. В итоге Красная Армия дошла до Северного моря, не тратя напрасных усилий на южный и северный фланги. Американцы и канадцы весной сорок пятого совершенно спокойно высадились на юге Франции, принимая почетную капитуляцию бегущих туда немецких войск. Нашим же не пришлось понапрасну проливать кровь. Так и так согласно договору все эсэсовцы, а также военные преступники выдавались нам без очереди. Германия полностью оказалась под пятой Красной Армии, все её промышленные ресурсы и производство в руках советских властей.

Война в Тихом океане в этом мире продолжалась до конца сорок шестого года, она получилась намного труднее и кровавей для американцев. СССР провел практически те же операции только уже летом сорок шестого. Маньчжурия стала отдельным государством, Китай еще несколько лет корчился в огне Гражданской войны, став в итоге полным сателлитом Союза, Корея осталась неделимой и независимой, Япония не получила долгожданных американских инвестиций, так до сих пор и не залечив военных шрамов. Её города к концу Второй Великой оказались практически стерты с лица земли, почти вся промышленность уничтожена. Американцы не испытывали жалости к врагу, а самурайское упорство сыграло ужасную роль в истории страны Восходящего солнца. Насколько я знаю, еще не так давно японских рабочих использовали на нашем Дальнем Востоке в качестве дешевой рабочей силы, не хватает там пока народу. Зато границы отодвинуты и надолго спокойны.

Вот по этому здешнему Союзу не требовалось создавать огромный и обременительный Варшавский блок, его позиции в Европе и так были очень сильны. В третью мировую в этом мире также не очень верили, без оружия огромной разрушающей силы быстрая победа одной стороны была бы совершенно невозможна, что довольно точно и показали дальнейшие события. Только вот почему они случились? Почему произошел взрыв в Манхеттене? Что и кто стоит за всем этим? Меня гложили смутные сомнения. Только под утро я забылся тяжелым сном и проспал до самого обеда. Никто меня не трогал, не тормошил. Местные лекари справедливо считали, что отдых и сон лучшие лекарства для больного.

Горячие наваристые щи и пшенная каша с кусками конской колбасы придали сил и бодрости, и поэтому я решился прогуляться на улице. Выпросил в гардеробной дежурные ватные штаны и бушлат, затем выбрался в солнечный морозный день. Ох, эта настоящая русская зима! С белоснежными сугробами, тронутыми инеем ветками деревьев, такая праздничная, несуетливая. Я никогда не променяю нашу снежную зимушку на сырость и пасмурность европейской слякоти, называемой по какого-тому недоразумению зимой. Как же хорошо дышится, как приятно шагать ногами в валенках по свежему, скрипящему снежку, и чувствовать, как приливает румянец к щекам, как раскочегаривается тело, разгоняя по мышцам кровь и наливаясь полновесным жаром. Мне искренне жалко людей, которым не нравится зима! Которые стонут от мороза и мечтают о гнилых тропиках. А как же лыжи, коньки, хоккей, да банальные снежки в детстве! Русский человек тем и силен, что готов к быстрому переходу от нестерпимой жары к жуткому морозу. Это заметно на примере нашего банного искусства.

Правда, местный госпитальный сквер был нечета огромному парку в Кисловодске. Так, несколько тропинок и чахлых аллей. Внезапно мое продвижение вперед сковало странное чувство. Как будто в голове сработал некий экран, зажегшийся ярко-красным – «Аларм!» Я повернул голову в сторону близкого старомодного забора с вазонами поверх бетонных столбиков и чугунной изгородью. Мимо парка шла какая-то женщина в сером пальто и пуховом платке, такие в моем слое назывались Оренбургскими. Ошибиться было невозможно. Это её походка! Это ее, чуть согнутая вперед спина! Но как она тут оказалась? Я то планировал, как мне выбраться в город, просчитывая массу вариантов, а она тут.

- Маша, Маш, Маша! Мария!

Голос поначалу громкий в конце сорвался на жуткий фальцет. Я бежал к забору, ничего не видя перед собой, чуть не споткнулся об не расчищенный сугроб. Женщина сначала недоуменно оглянулась, затем вгляделась в меня и также стремглав кинулась к забору. Мы смотрели друг на друга сквозь толстую решетку, тянули руки, что-то говорили, не слушая и не слыша. Только горячечное дыхание, жар в голове и возникающее откуда-то изнутри ощущение счастья. Такого не бывает, попасть в чужой и страшный мир, выжить в войне и встретить друг друга. Разве это возможно?!

- Там дальше калитка, - неожиданно помог нам подошедший дворник. Старик добродушно улыбался в бороду и показывал рукой, куда идти.

- Ой, как ты похудел! Что за нелепая бородка! Ты был ранен, где? Я искала тебя, я так долго искала тебя.

Конечно же, не обошлось без слез, чуть не перешедших в рыдание. Она еще пыталась вывалить на меня свою историю пребывания в этом мире. Получалось сумбурно, вызывая, в свою очередь, кучу вопросов. Наш разговор пока, вообще, вышел несвязным. Слишком много надо было рассказать, понять и простить.

- Да все нормально, я уже в выздоравливающих. Так, нелепый осколок.

- Я нашла тебя в картотеке Бюро, но оказалось, что это не ты.

- Мой местный двойник, - вздохнул я, - представляешь, несколько дней назад я с ним столкнулся.

- И что? – Маша аж зажала рот рукой в варежке. Она была так красива в этом пуховом платке. Русские женщины, вообще, как-то необычно раскрываются, надевая платки. Что-то такое в них сразу проявляется. Мудрость веков? Память предков? Жаль, что нынешние женщины не носят эти простые, но такие милые головные уборы.

- Да что ты, мы разные. Ты то, как сама?

- Я, ой, я на работу опаздываю. Здесь с этим строго.

Маша смотрит на меня жалобно, будто бы умоляя забрать к себе навечно. Беру её руки в свои.

- Ты тогда иди, милая. Мы вечером еще увидимся. Я буду ждать тебя у ворот. Ты, когда заканчиваешь?

- В семь вечера, сейчас мы много работаем. Я тут рядом, в столовой поваром, сейчас вот на склад ходила, доверенности и ведомости унесла, директор наш заболел. Тоже после войны, инвалид.

- Ты тогда иди, вечером увидимся.

Как не хотелось отпускать любимую женщину, но разумом я понимал, что сейчас, и в самом деле, очень жесткое время. У нас впереди и так куча неприятностей, зачем добавлять их еще.

Уже у центральных дверей я столкнулся с Вощаниным.

- Добрый день, Василий Петрович. Говорят, что ваша жена приходила?

- И вам всего хорошего, Андрей Вячеславович.

Вот ведь какой настырный, уже все знает, все ведает, но смотрит пока добро. Да какое тебе дело до нас?

- Так вы не стесняйтесь, приводите её сюда. У нас есть комната для подобных свиданий. Мы же взрослые люди, все понимаем. Разрешение я вам добуду.

Я глубоко вздохнул:

- Не жена она мне.

Вощанин аж вздрогнул. Обычно непроницаемое его лицо чуть перекосилось.

- Как так? Ну знаете… С таким поведением одобрения на партбюро вы не получите. Разве можно так поступать?

- Да при чем здесь ваше партбюро? Никаким уставом отношения между мужчиной и женщиной не регламентируются! Разве можно такую штуку, как жизнь перевести в формуляры и параграфы?!

- Ну вы это, не горячитесь! - Андрей Вячеславович смотрел на меня уже по-другому, как-то более человечески. – Как же все-таки семья?

- Да нет её давно, одна видимость осталась, а мы с Машей любим друг друга. Хотели все оформить, как полагается, да вот война помешала. От ребенка не отказываюсь, бывшая также себя быстро найдет, если уже не нашла. Я её не держу.

Ой, что я несу! Вторгаюсь в чужие судьбы. Или это мне передалось после встречи с двойником? Может, так и есть на самом деле. Не выглядел тот Кожин сильно счастливым человеком, печать на его лице была сумрачная.

- Ну, как знаете! Хотя не по-коммунистически как-то, не по-нашенски.

Теперь уже ухмыляюсь я, Вощанин заметно напрягается.

- Андрей Вячеславович, разве марксизм запрещает любить? Вы же отлично понимаете, что людям свойственно ошибаться, особенно в юности. Так зачем тогда мучиться до самой старости? Лишать и женщину любви. Она то здесь при чем?

- Серьезно у вас?

- Серьезней не бывает, - вздыхаю в ответ. Вощанин смотрит пристально, затем кивает:

- Будет вам разрешение, сейчас распоряжусь. Но с партбилетом, извините, не получится. Партия не так либеральна, как я.

Ого, а человеком проявился этот с виду черствый мужчина! Мне даже показалось, что в его глазах нечто такое промелькнуло. Может, тоже, что-то схожее в прошлой жизни случилось? Сложная, вообще, эта штука – жизнь. Что только в ней не бывает! Вот и моя судьба этому отличный пример. Попал в совершенно иной мир, бросив к чертям мирную работу трубопроводчика, определился в бригаду неких разъездных то ли бандитов, то ли мародеров. Перешел дорогу двум очень сильным и важным в округе людям. В итоге попал опять в другой временной слой, где в результате собственных же усилий оказался на самом острие удара, в технической разведке. А потом как понеслось…

Я осторожно вылез из-под Машиной руки и уселся на краю. «Комната для свиданий» оказалась маленькой, но уютной. Диванчик, тумбочка, настольная лампа в углу. Марии вставать рано утром, готовить завтрак для работников фабрики, многие сейчас на работе за талоны едят. Выгодней, да и некогда нынче дома разготавливать. Страна живет по нормам военного времени, рабочий день удлинен, выходные и отпуска отменены. Вот ночь урвали для себя и то хорошо. Бросаю искоса взгляд, спит, как младенец. Много ли женщине надо? Немного ласки, любви, тепла. Пусть спит, я то за эти дни выспался надолго, вот мне не спится - в голове настоящий ураган из мыслей, даже не знаю с чего и начать. Маша же полностью надеется на меня, что я смогу выпутать нас из страшной паутины безвременья. Не наш это мир, надо убираться отсюда. Мы так и не попали в общую с ним Фазу, находимся на бугорке, а не в ложбинке, и с печалью наблюдаем, как жизнь проносится мимо нас.

Мария после провала очнулась ранним утром посреди поля, благо рядом оказался хутор, помогли добраться до станции неподалеку от Ростова. Августовская неразбериха после страшного удара Альянса неожиданно помогла ей. Девушка моя не будь дурой прикинулась беженкой, потерявшей документы, обычное для этого периода явление. Ей выдали временные, оправили дальше в тыл. Здесь уже здорово пригодилась профессия Маши, повара ведь всегда нужны. Пристроилась в Тамбове, получила новые документы, на фамилию бывшего мужа. Мало ли в стране Кузнецовых? Вот и на неё подходящий формуляр нашелся. Разве только год рождения не совпадает, ну и стала моложе. Затем Маша начала искать меня, нашла двойника и догадалась всеми правдами и неправдами переехать сюда. В Костроме уже два месяца, снимает комнату у одной бабули, та приютила её с подружкой по доброте душевной. Денег не берет, говорит, что вся страна сейчас в горе, как можно на этом наживаться. Правильные люди еще в этом времени живут, не рвут друг друга на куски.

Мне же от её новостей ни холодно, ни жарко. Я-то отлично знаю, что те, кому положено, усиленно ищут меня и скоро найдут. В нашей стране просто так не спрячешься. Все мы посчитаны и пронумерованы, кому здесь нужные неизвестно откуда появившиеся личности. Сведут дебит с кредитом и тут же возьмут след. Вот и Вощанин, небось, ждет на меня документы, которых нет, и чем дольше будет ждать, тем подозрительней будет становиться. Эх, грех моя тяжкие! Что же делать, как же вырваться из проклятого круга? Есть проход в Кисловодске, но там очень опасно. И я уже на все сто уверен, что идет он в такой же ломаный мир, куда уже вторглась Тьма. Не будут из нормального Бэкапа вырываться её порождения.

Хотя, с другой стороны, сильно подозреваю, что моя долгожданная встреча с Машей произошла только потому, что я тогда спас сотни жизней в Кисловодском госпитале. Как потом чётко вела меня судьба! Или это помощь Смотрящего? Что могут творить в наших мирах эти странные создания той первой, по их словам настоящей Вселенной? Насколько хватает их могущества? Что они нам несут – вечную смерть или вечность в сознании? Уф, ну и вопросищи возникают под утро. Разбужу-ка я лучше Машулю, у нас еще есть время для кое-чего более приятного, чем рассуждать о судьбах Мироздания. Нам и так немного отпущено, короткого человеческого счастья. Оно ведь всегда мимолетно, только страдания вечны.

Глава 8 Проломщик

Неприятности всегда случаются с нами всегда неожиданно вроде как банальная истина, но идиш ты…

Нам с Машей дали только два дня относительного покоя. «Комната свиданий» оказалась расписанной, поэтому встречаться получалось днем и вечером. После обеда Мария забегала в госпиталь по пути на склад или обратно в столовую, уж как у неё получалось. Возня с бумагами дело такое, обременительное. Вечером же подруги отпускали её пораньше, у многих ведь мужики были на фронте. Мы сидели или тихо в огромном холле, где-нибудь в уголочке или гуляли по парку. Морозец с каждым днем становился только сильней и сильней, климат в этом времени был настоящий, русский.

Вощанин пару видел нас вместе и кивал издалека, с любопытством взирая на барышню, от которой женатый взрослый мужик без ума. Я уже расспрашивал о нем у ребят с палат и местного персонала. Мужик оказался на поверку непростой, но справедливый. Во всяком случае, пакостей с его стороны ждать не приходилось. Были такие партийцы в старых советских кинолентах, цельные и грубо сколоченные, как руководящая линия партии. В жизни такие, оказывается тоже существовали. Наверное, и правильно. Не все же нам, грешникам в обществе вертеться!

Как все-таки малы оказались для нас эти два дня. Ни я, ни Маша никак не могли придумать, что делать дальше. У меня еще остались чистые формуляры, можно было попытаться двинуться под вымышленными именами куда-нибудь на восток. С Машей все оказалось сложней, без командировочного ни билета получить, ни на поезд сесть. Какие сейчас отпуска? Мы официально и не женаты, чтобы она напросилась меня сопровождать. Где сделать в этом городе и времени фальшивые документы я также не представлял. Это все-таки уже реальный криминал. Лошков типа нас уголовники сразу вычислят, еще и ментам сдадут, в счет будущего. Эти твари ценят только собственную выгоду.

Идти в тайгу? Так это она только для городского жителя пустынная, местные же аборигены чужака срисуют сразу и также сообщат куда следует. Как помню, рассказывали, что в лагерных регионах жителям за сдачу беглого полагалась премия, это повелось еще с царских времен, советские органы ничего нового не выдумывали. Сейчас вдобавок еще и война идет, примут за диверсанта и пристрелят «при попытке к бегству».

Можно еще было попробовать действовать нахрапом. Форму какого-нибудь медика женщины я добыть, пожалуй, смогу. Себе выпишу формуляр позаковыристей, так, может, и прорвемся. Менять чаще станции, документы, не стесняться открыто брать плохо лежащее барахло. Именно к этой версии я, собственно, уже и склонялся, присматривая потихоньку в госпитале возможности. Пока вот только не решил, в какую сторону нам двигаться. Где сейчас безопасней? По старой памяти склонялся к столице. Она большая, мелкому человеку в ней проще спрятаться, искать нас там будут в последнюю очередь. Читал я в одной книжонке как в Москве лучше спрятаться.

Взяли нас нагло и очень просто. Профессионалы! С невесть чего раздобревший вдруг гардеробщик пустил после обеда в свою каморку. Здесь уже и надо было нам насторожиться, но куда там! Присутствие любимой женщины и предстоящие полчаса на «все про все» вышибли из моей головы все умные мысли. Находившаяся в конце запущенного технического коридора комнатенка и стала для нас ловушкой.

- Стоять, руки в гору, не дергаться! Стреляем без предупреждения! Стилавин, держи этого на мушке. Кожин, лицом к стене и не вздумай…

Что я должен был думать осталось непонятным, меня грубо развернули и тут же сноровисто обыскали. Хотя что можно прятать в больничной пижаме? Я был оглушен, растерян, на минуту даже потерял самообладание. Качество, ставшее в этом мире самым главным. Вот так вот просто? Но отчаяние меня захлестнуть не успело. Все резко изменилось, когда приземистый, с каким-то нерусским лицом Стилавин начал обыскивать Машу. Понятно, что без сотрудника женского пола этим должен заниматься мужчину. Обычно сами службисты подобным обстоятельством вообще не заморачиваются. Врачи же обследуют женщин?

Меня же взбесило как раз то, как Это делал второй Гэбэшник. С глумливой улыбочкой он придвинулся к Маше вплотную, как будто не обыскивал её, а совершал некий низменный ритуал. Искоса брошенный взгляд главного, в форме пехотного капитана был полон презрением. Но он же своего сослуживца никак не одернул, значит, также виноват в случившемся!

- Убери руки, сволочь!

- Ты кого тут сволочью назвал, морда шпионская? – глаза Стилавина тут же налились кровью, а рука потянулась к поясу. Видимо, не привык он к подобным словам. Народ у нас обычно перед органами начинает лебезить, интуитивно чувствуя над собой нависшую секиру скорого правосудия.

- Не тебе судить меня, сучара позорная. Ишь, какую морду в тылу наел!

- Эй, молчать!

Капитан хлестко двинул меня по почке, стало невероятно больно, удар был точно просчитан. Ноги чуть подогнулись, а зубы сжались. Но душевное равновесие, тут же перешедшее в безразличность, вернул мне мелкий гэбэшник.

- Чего завыступался, Кожин? Мы вот сейчас твой бабе полный осмотр проведем.

- Лейтенант Стилавин, заканчивайте быстрее.

- Это мы мигом! Тобой же позже займемся.

Лейтенант бойко развернул Марию к себе и начал расстегивать на ней легкую блузку. Надо было видеть её лицо, готов поспорить, что она уже хотела вцепиться в рожу наглеца. Девушка она у меня только с виду скромная и тихоня. Лицо же гэбэшника раскраснелось, скрыв нездоровым румянцем природную смуглость. Капитан в сторону обыска не смотрел, но и одергивать подчинённого не стал, что было как-то странно.

Дальше случилось невероятное. Поднявшееся внутри меня невероятное бешенство окончательно затмило разум, бросив меня на обидчика. Капитан среагировать не успел, только поднял руку с пистолетом для удара. Лежать бы мне дальше с разбитой головой, но нас всех сначала начало скручивать, а затем разметало по разные стороны комнатенки. Я больно ударился локтем о комод и чуть, было не заорал в голос. И заорал бы, если не творящаяся вокруг нас катавасия. По-другому и не назвать процесс проламывания стены между мирами.

Так вот как Это происходит? Воздух как будто загустел, его буквально можно было резать ножом, время же стало тягучим, как каучук, растягивая секунды в минуты. Я заворожено наблюдал, как долго падает на пол мерзавец Стилавин. Как недоуменно поворачивает голову в его сторону капитан. Как наливаются страхом глаза Маши. В отличие от этих служивых придурков она-то отлично понимала, что сейчас происходит. Ожидание неминуемого заставило и меня внутренне содрогнуться, но что-либо повернуть назад было уже нельзя.

Стена напротив меня ожидаемо набрякла темнотой, нет не так. Тьмой! Сквозь этот черный пузырь совершенно не проходил свет. Я уже знаю, что в той Вселенной нет света как такового. Затем как в некоем фантастическом ужастике из пузыря Тьмы начали проявляться тени, клубящиеся темным дымком неведомые для этого мира твари. Это были волчары. Первая из них тут же закрутила головой и набросилась на Стилавина, начав рвать того на части.

Все! Время пошло по-нашему, с такой же быстротой, как и обычно. Крики людей слились в один душераздирающий вопль. Истошно орал убиваемый тварью лейтенант, что-то кричал капитан, застывший с пистолетом в руках. Не готов оказался бывалый службист к подобному исходу нашего противостояния. Слева от меня истошно кричала Мария, и я её совсем не виню. Это был элементарный рефлекс, навеянный ужасом Среднерусья. Сам же я целиком сосредоточился на второй твари, все еще не вылезшей из пузыря. Я уже все понял и яростно толкал её обратно. Волчара, АОТ, или как его там, неистово сопротивлялся, но в итоге уступил. Очнулся я уже совсем рядом с открытым проходом, только сейчас заметив, что стою с вытянутыми вперед руками, как будто запихивая обратно порождение другого мира.

- Вася!

Запоздало обернувшись, наткнулся взглядом в ствол черного пистолета. Огромного такого пистолета, с мощной рукоятью, видимо, это был местный аналог нашего Стечкина. Но разглядывать этот пистолет мне было некогда. Правильно говорят: когда на тебя наставляют оружие, ты почему-то замечаешь только зрачок повернутого в твою сторону ствола, как будто ожидая оттуда всплеск пламени. Твоего последнего видения в этом мире.

- Останови!

Голос, прозвучавший в голове, был до боли знаком. Взмах руками и время опять остановилось, вернее, застыло для этого временного слоя, как будто я смог зацепить местный «Винил». Но мой отчаянный поступок не смог остановить тварь. Закончив с несчастным Стилавиным, да он сволочь, но человек не должен так страшно умирать, волчара бросилась на капитана. По его зрачкам было ясно, что служивый все уже понял. Остается только закрыть глаза и не смотреть! Нет, так не получится, я отчетливо ощутил, что эта тварь проявляет интерес и к нам. Ведь её главная установка – «Найти и убить!»

- Время – отомри!

На пол летят клочья человеческого тела, капитан еще хрипит, но минуты его сочтены. У противоположной стены тряпьем валяется то, что осталось от лейтенанта, так глупо спровоцировавшего «междумировое» побоище. Я чисто инстинктивно сдвигаюсь к Маше, заслоняя её собственным телом. Она уже не кричит, дрожит от вида твари, ничегошеньки не понимая. Ужас, распространяемый АОТом на меня сейчас не действует, я его ощущаю, как некую вибрацию. Внезапно в комнате появляется яркий свет и раздаются выстрелы.

Вот это поворот сюжета! В открытом проеме высится фигура Вощанина, в его руках пистолет, непрерывно изрыгающий пламя. Волчара дергается и издает звуки, на визг совершенно непохожие, но донельзя противные. Это как будто проводят по мрамору железным гвоздем. Двенадцать пуль подряд выбивают из твари клочки черного тумана, на последнем издыхании она бросается на Вощанина и…натыкается на серебристое острие. Интересно, зачем это зам по административным вопросам таскал с собой трость-шпагу? Волчара кулем валится на пол и тут же начинает истаивать темным дымом. Мне-то эта картина уже хорошо знакома, а в глазах Вощанина начинает плескаться целое озеро ужаса. Но все-таки каков молодец! Не сдрейфил, в отличие от остальных, вошел в комнату. В коридоре слышны заполошные крики, но никто сюда почему-то не спешит. Да и стрелял капитан точно, вбивая пулю за пулей в голову твари. Только что нам сейчас с ним делать? Ствол черного пистолета повернулся уже в нашу сторону, заставив меня передвинуться, чтобы заслонить Машу. Нас разделяют несколько метров, и я отлично вижу залитое потом лицо Вощанина.

- Останови!

Смотрящий продолжает наблюдать с стой стороны прохода, холодно анализируя наши действия. Вот ему сейчас потеха! Но у существа из другой Вселенной свой интерес, я же возвратил себе уверенность и вновь приобретенное свойство действовать быстро и расчетливо. Мановением рук снова останавливаю время. Хотя, скорей всего, это не остановка, а пресловутая «Пауза», я же так и остался в «фазе», то есть чуть впереди этого временного потока. Вощанин застывает, а я слышу позади себя какие-тобулькающие звуки. Оборачиваюсь. Здрасте! Маша хлопает глазами и пытается говорить, но ведь и звуковые волны имеют некую скорость, пусть и не совсем зависимую от тутошнего временного потока. Но разбираться в хитросплетениях физических явлений наших Вселенных некогда, подношу к губам палец и киваю в сторону двери. Хорошая у меня женщина, у самой, наверное, душа в пятки ушла, но меня слушает, спокойно так подхватывает сумочку и двигает туда.

Что же мне делать? Капитан вроде как еще жив, хотя правая нога вдребезги, и чернота по телу пошла. Отбивался парень, как мог, не трус. Вощанина убивать не хочется, что там тварь удумала, неизвестно. Вынимаю из его рук пистолет, подхватываю туловище на плечо, болезненно морщась. Хотя вроде врачи сказали, что ребра зажили. В коридоре как-то противоестественно сумрачно. «Пауза» вдобавок ко всему несколько приглушает свет, уплотняет воздух, делает мир призрачным, смазанным, как в старом глупом ужастике. Помню такие в начале девяностых в видеосалонах мы смотрели на «Ура». Страна, мля, непуганых идиотов.

Ближе к центральному холлу застыло множество фигур, нам туда не надо. Тащу Машу к запасному выходу, он, конечно же, закрыт, но я знаю у кого точно имеются ключи. Связка в кармане у зама по административным, быстро нахожу нужный ключ, хотя вроде нам сейчас и спешить особо некуда. Само здание госпиталя имеет странную конфигурацию, и планировка второго этажа сильно отличается от первого. В конце узкого коридорчика нечто вроде большого эркера, там была расположена раздевалка ординаторов, медсестер и прочего не самого важного персонала. Сейчас здесь никого нет, до конца смены еще далеко. Открываю дверь, кидаю прямо на пол тяжелое тело Вощанина, втаскиваю испуганную Марию и «отпираю» время. Вернее сказать, нажимаю кнопку «Пауза», именно так это я вижу сейчас в образах.

Одновременно послышался вскрик Вощанина и чуть не перешедшее в неконтролируемый вопль подвывание Маши. На мужчину внимания не обращаю, видимо, просто ударился при падении, делаю шаг к Марии и залепляю её рот поцелуем. Хочешь сбить настрой женщине – поцелуй её! Затем беру щеки любимой в свои руки и смотрю в глаза, так она лучше успокаивается.

- Машенька, дыши ровно, все уже хорошо. Они больше не вернутся. Успокоилась?

- А…э…у…

- Вот так, хорошо, милая. Все нормально, мы выкарабкались.

- Васечка, откуда эти твари здесь взялись? Что это было? Куда мы сейчас? - столько вопросов сразу, лицо бледное, руки дрожат, отходняк накрывает и, как назло, с собой нет заветной фляжечки.

- Стой здесь, нам надо уходить! Снимай пока пальто, нужно переодеться, - кидаюсь к вешалке в поисках подходящей одежды. Опять впереди бал-маскарад!

- Вася, - голос уже вполне спокоен, без надрыва. – Почему все так получилось? Ты сейчас кто?

- Да, Василий Петрович, расскажите нам – кто вы!

Резко оборачиваюсь, одновременно вскидывая захваченный пистолет и упираюсь взглядом в совсем маленький револьвер. Ай, да Вощанин, кривится от боли, но пытается встать, смотри на меня так…нет, не зло, а как не неведомую зверушку. Опасается. Но не боится.

- Спокойно - баш на баш, - киваю в сторону своего пистолета. Если выстрелим вместе, то и умрем вместе.

- Не выйдет, Кожин, или как там тебя на самом деле. В эту гадину я всю обойму расстрелял. Кстати, что это было?

- Волчара, - я спокойно опускаю свой пистолет и выщелкиваю магазин, точно - пусто. Эх, не проверил раньше! Хотя все равно он не выстрелит, хотел бы, уже убил. Что-то ему от меня надо, не такой он человек – в спину стрелять, - тварь из мира Тьмы. Вы еще не раз с ними столкнетесь. Что так на меня смотрите – думали, небось, что я шпиён?

- Нет, - голос Вощанина тверд, крепкий человечище, - непохожи вы ни на шпиона, ни на диверсанта, насмотрелся я на них в Пруссии. Немало мы переловили в начале войны, - у меня поднимаются брови. Ого, наш герой имел отношение к контрразведке? - Да нет, не по этому ведомству, просто приходилось там разную работу выполнять. Жаль своих ребят, полегли все. Меня последним рейсом из Балтийска на Большую землю вывезли.

Слыхал я, что поляки и всякая европейская шелупонь красноармейцев в плен поначалу не брали. Фотографии их зверств потом по всем СМИ разлетелись. В отместку наши потом также солдат из соединений, штурмовавших Пруссию, в плен не брали, уничтожали на месте. Открытого приказа, конечно же, не было. Кто ж о таком объявит напрямую! Американцы в начале войны так себя не вели. Играли в джентльменов, пока не огребли в Крыму по полной программе, потом также стали зверствовать. Ну, их время еще впереди. Пока суть да дело, кидаю Марии подходящую ей одежду и киваю в сторону ширмы. Осталось подобрать одежку мне.

- На кого же я похож, Андрей Вячеславович? Самому стало любопытно.

- Не знаю, в первый раз удивлен, - Вощанин кидает взгляд на запертую дверь, - с одной стороны вы наш, хоть и странный слегка. На человека с той половины, эмигрантыа непохожи, на засланного казачка тоже. Как будто не от мира сего… Что вот сейчас было внизу?

- Отчасти вы правы, Андрей Вячеславович. Можете не верить, но я не совсем из нашего мира.

- Как это по…

- Вы же сами видели и убили неведомую вам тварь. Заметили, что с ней после гибели происходило? Это так называемый автономный объект, тьма вокруг туловища служит для защиты от воздействия на неё нашей Вселенной. Да не берите в голову! Убить их можно, раненых надо лечить светом. Да, обычным только сильным потоком света. Кстати, может, и тот капитан из ГэБэ жив. Но спасет его только ампутация ноги, остальное лечите светом. Маша, ты готова?

- Сейчас!

Я скидываю халат и одеваю подходящую по размеру одежду какого-то санитара. Да рядовым и лучше, а сестричка пусть его сопровождает, фотографии замажем или поменяем. Как-нибудь, в общем, прорвемся. Нормально я так рассуждаю о дальнейших шагах в двух метрах от направленного на меня пистолета. А что делать? С такой чертовой жизнью еще и не так запрыгаешь! Вощанин смотрит странно, видно, проникся-таки моментом.

- Вы думаете, что вот так просто уйдете?

- Уйдем. Вы не будете стрелять в своего. МГБ себя перехитрило, прислав только двух придурков. Не приняли меня всерьез?

- Их больше. Я сам узнал совсем недавно и не был не очень, честно сказать, удивлён. Вы мне сразу показались…

- Подозрительным?

- Нет, каким-то…чужеродным. Вы одновременно свой, но все-таки чужой. Вот только сейчас понял, что в вас меня напрягало. Наши люди так себя не ведут. Свободно и широко.

- Ох, Андрей Вячеславович!

- Вы из будущего?

Застегиваю куртку и бросаю взгляд в темные зрачки кадрового капитана фронтовика. Тот серьезно взволнован, врать такому нехорошо.

- Отчасти да.

- Мы выиграем войну?

- Не знаю, это и время не наше и мир. Долго объяснять, все равно, не поверите. И нам пора уходить.

- Куда? Наивный вы человек, от Конторы не сбежишь.

Я улыбаюсь, в разных мирах одно и то же название, закидываю чужой ранец на плечо и подхожу к дверям.

- Попробуем. Мы же в не этот мир стремимся.

Вощанин не выстрелил, просто отошел в сторону, не опуская оружие. В его глаза читалась борьба между формальным долгом и человеческим участием. Ему необходимо было решить эту страшную дилемму. Решить судьбу человека ведь так легко, но как сделать это правильно? И вопрос шел из самой глубины души.

- Кто же вы!

- Я тот человек, который нашел для нашей Красной Армии два самых современных американских самолета и вертолет в придачу, тот, кто не прятался за спины товарищей. Вы видели мои раны, они получены уже здесь. Я человек, спасший сотни жизней в Кисловодском окружном госпитале, это также легко для вас проверить. Для этого мне пришлось раскрыть себя, хотя я запросто мог уйти. Но поступить так не мог. Вы верите мне?

Наши взгляды на пару мгновений встретились. Вощанин коротко кивнул в ответ и опустил револьвер.

- Идите. Я…не могу…Больше всего на свете я ценю фронтовое братство. У меня рука не поднимется на брата, пусть и сделавшего ошибку. Пусть другие… - он обреченно махнул рукой. – Все входы блокированы, кроме этого, - Вощанин кивнул куда-то вглубь комнаты, - там осталась старая лестница, которую не видно снаружи. Потайная, выходит во двор около дверей на кухню, возьмите ключи. У подъезда стоит их машина, будьте осторожными. Удачи!

- Она нам не помешает, - потрясаю связкой ключей, - Спасибо вам, Андрей Вячеславович, пусть судьба вам также благоволит, большего сделать ничего не могу.

Мы торопимся, стараясь скакать по старым, склизким от времени ступенькам насколько можно быстрее. Этой лестницей, и в самом деле, давно не пользовались. Нам надо спешить. Наверняка в комнату на первом этаже уже ворвались и сейчас нас ищут по всем помещениям госпиталя. Вряд ли местное управление МГБ бросило на наш арест большие силы, но отделение милиции не так далеко, да и все-таки Кострома большой город. Именно поэтому надо спешить. Потому что я знаю – куда нам надо идти.

- Почему мы не пошли туда?

Маша спрашивает тихо, хот рядом никого нет. Похоже, что ушли от погони, гэбисты не просчитали, куда мы можем стремиться. Мы же сделали финт ушами и направились прямиком в Ярославль. Тут всего-то километров девяносто, с нашими крюками будут все сто. Часа полтора на этом транспорте.

С этим вездеходом, смахивающим на ленд-лизовский джип, вообще, занятно вышло. Мы вполне удачно выкатились в парк и спрятались за сугробы, затем начали оглядываться, и мне в голову пришел великолепный план. Но для его осуществления нужна была машина. Так вот ведь он стоит, у подъезда, как Вощанин говорил. Рядом с автомобилем шофер и какой-то милиционер. МГБ точно для оцепления людей с ближайшего отделения УВД «арендовало». Кадров не хватает, думаю, что большая часть опытных сотрудников в прифронтовой полосе реальных диверсантов ловит. Много их за эти годы британцы и амеры заготовили.

Пришлось нажать «Стоп» и бежать к вездеходу. Оцепление я закинул в холл, а затем случился конфуз. Автомобиль в «стоячем временном положении» не заводился. Еще одна загадка для физиков. Пришлось отжать «Паузу» и включить зажигание. Ладно хоть я машинами этого времени, еще будучи в здешней армии, познакомился, да и Среднерусье в этом плане недалеко ушло. Хоспади, как наши предки и ездили на этих драндулетах? Не успели мы услышать вопли охраны и оцепления, как я снова вырубил время, включил передачу и поехал спасаться. В прошлой жизни мне приходилось бывать в этом старинном русском городе, поэтому в целом я представлял, куда нам двигаться дальше. Странным являлось само наше передвижение. Такое было впечатление, что этот быстрый автомобиль еле-еле тащится, как плот по мутному болоту. Сумрачность яркого зимнего дня, беззвучие окружающего машину мира, все это давило на психику. Хотя для остальных мы, наверное, пронеслись как гоночный болид. Только выехав за реку, я вернул нормальный ход времени. Вот была потеха для окружающих!

- Маш, посуди сама – а нам туда надо? С той стороны пролома сразу волчары выскочили. Представляешь, что там творится?

- Теперь поняла. Да, а что такое «пролом»?

- Это проходы, которые, оказывается, могу делать. Хотя тут не все так просто, вернее сказать, совсем непросто. Надо еще научиться этим пользоваться.

Моя девушка еще бледна, но собрана. Даже начала улыбаться. А чего ей не улыбаться? Любимый рядом, относительно пустынное шоссе просматривается далеко вперед, бензина почти полный бак. Вокруг нас типичный русский зимний пейзаж. «Мороз и солнце, день чудесный!» Живи и радуйся, но Мария может меня удивить.

- Ты только не волнуйся, но мне кажется, что и я могу останавливать время. Я тихонько попробовала, пока ты с машиной возился. Странно, да?

Ох, хорошо, что на этом драндулете были не современные нам тормоза! Улетели бы в кювет от резкого торможения. Я отдышался, удивленно посмотрел на подругу, как будто только в первый раз её хорошо рассмотрел. Хотя, чего я, собственно, ожидал? Для эпического героя-богатыря необходима такая же героическая Поляница!

Глава 9 Партизанскими тропами

Я подкинул еще несколько расколотых помельче полешек и закрыл железную дверцу. Огонь, получивший очередную порцию топлива, сыто потрескивал. В небольшой комнате, совмещённой с кухней уже было довольно тепло. Городские любители издалека деревенского бытия почему-то часто не замечают или совершенно не знаю о многих мелочах. Например, что, придя домой с работы, ты обнаружишь, что он совершенно выстыл. Надо принести дрова, наколоть щепы, разжечь огонь, а перед тем, как пойти спать убедиться в том, что угли погасли и закрыть на печке вьюшку. Искусство не угореть и согреться так же старо, как и сам человеческий мир. Вода и удобства находятся во дворе, где вечером ни зги не видно. То есть не уют, а сплошные неудобства. Вот такие дела.

Ну, это еще ничего. Если углубиться в совсем седую древность, то обнаружишь там курную избу, в которой дым из устья печи выходил прямо в дом. Правда, в морозы такое помещение нагревалось быстрее и быстрее высыхала одежда, из-за чего такие избы дотянули до конца девятнадцатого века. Крестьянин всегда был человеком по жизни практичным и терпел некоторые неудобства из-за сажи и дыма для экономии дров. Вечером и ночью из-за такого отопления было очень жарко, а утром чрезвычайно холодно. Простуда и кашель по этой причине сосуществовали с людьми всю зиму.

В самые морозные дни вместе с хозяевами спала и скотина, отхожее место и близко не стояло с подобием современного нам дачного скворечника. Просто отводили место для нескольких ближайших дворов. позже просто закапывали. Ну и, конечно же, отсутствие туалетной бумаги, душа, бритвенного станка, зубной пасты и много чего другого. Это я уже ко всяческим сверхпатриотичным любителям славянской древности и безмерного возвеличивания мифических Русичей обращаюсь. Еженедельные походы в баню появились по причине людской скученности, тесноты и не только для банальной помывки. Парная она не каждому организму полезна, но другого средства для получения закалки и повышения иммунитета у русского крестьянина не было. Да и помниться у древнерусских князей была такая забава – ограбить и сжечь город соперника. Такой же русский город с русскими же людьми. Для большего наглядности можно пригласить каких-нибудь степняков. Иной печенег в наших весях бывал чаще, чем в своих степях.

Опять же – опричнина, русские в целом люди зверски топтали собственный же народ. Петр наш Алексеевич, прозванный еще при жизни Великим, людишек в совершенно ненужных войнах сжег прорву. Не жалел ни себя, ни вельмож, ни обычного мужика, чтобы воплотить собственные мечтания. Русский посконный и зажиточный север пустил по ветру, поморов забрил в матросы, где они и сгинули, воюя за немецкие интересы. «Большой политик!» Так что про старину не надо. Тяжко жил русский человек, поэтому всегда был готов бунтовать.

Что это меня вдруг на исторические темы повело? Да просто бесит, когда социальные завоевания, полученные от предков и данный готовым еще с детства технологичный прогресс совершенно не ценят, смотрят на кривое зеркало, привитое чужаками, и плюют в реальную жизнь. Все эти мифы о прекрасном прошлом и ужасном настоящем от нашей общей безграмотности и необразованности. Быть темным человеком выгодно, ты как бы находишься в популярном тренде, не выделяешься из толпы. Вот скажи слово поперек и понесется… Так что живем пока настоящим и ценим то, что у нас есть.

Мы с Машей уже неделю как в бегах. Пока нам удается оставлять сотрудников органов в дураках, сбили крепко их со следа, которого практически и не осталось. Вездеход лежит на дне Волги, наша старая одежда и документы брошена в Костроме и ничего особого о нас рассказать не могут. У меня существует местный двойник, Маша вынырнула ниоткуда, там же растворилась. Только есть факты о моих фронтовых заслугах и смутные догадки о том, зачем и откуда мы пришли. Очень уж мутные... ха-ха!

Народ же здесь хороший, добрый народ. Поэтому, наверное, и вспомнил о своем оголтелом безвременьи, где человек человеку волк. Вот и в этой деревне нас приютили без лишних вопросов. Даже документов толком не рассматривали. Я по виду фронтовик, Мария медсестра, все вроде предельно ясно. С транспортом сейчас в целом хреново, вот оказией ждем машину в сторону станции. В холод даже десять километров большое расстояние. Зима же сей год выпала суровой.

- Водички вот принес!

В комнату зашел Семеныч, так себя отрекомендовал хозяин дома, колоритный такой семидесятилетний старик. Настоящий дед, как и положено чуть согнутый временем, с седой роскошной бородой, с подслеповатыми глазенками. Вот только бодрости в нем было на иного молодого оболтуса. Он решительно поставил закопчённый чайник на плиту и двинулся к старинному буфету. Громоздкое произведение столярного искусства, наверное, было гордостью всей семьи. В эту эпохе еще в ходу массивная мебель, созданная, казалось, на века.

- Вот этот сбор заваришь. Сам травки собираю, да и тебе по болезни будет польза. Я пока лягу, полежу, утомился что-ль.

- Лежите дедушка, - почему-то Маша называла старика именно так, а он её внучкой. Мне поначалу это было странно, но потом прикинул, что по тутошним временам такая взрослая внучка - это норма.

Я открыл пакет и принюхался. И в самом деле, травы. У меня лично ботанический кретинизм, очень сложно запоминаю названия различных трав и соцветий. Бывшая жена часто шпыняла меня тем, что я не разбираюсь в цветах. Так по мне они и так красивы и ладно!

- Вася, как там на войне?

Вопрос прозвучал, с одной стороны неожиданно, с другой — ожидаемо. Оба зятя Семеныча были сейчас в армии, но не на передовой. Один моторист, работал на тракторной станции, служит в ремонтном батальоне, другой был железнодорожником. Ну, правда, я то знал, что такие, казалось бы, тыловые должности в текущей войне ничего не значат. Даже в этой деревушке летом наблюдали американские самолеты.

- А что на войне, Семеныч? Воюют!

- Да это понятно. Страшно поди сейчас, стокма новой техники?

- А когда солдату было не страшно, дед? Наверное, и богатыри русские от страху срались, но супостата били.

- Это ты правильно заметил, что били, - дед оживился и даже присел на промятом диванчике. – Бойся, но сражайся! Так нас в ту Великую учили! Помню, стояли мы у Барановичей, в обороне. Как раз немчура тогда в первом разе газ пустила. Никто ж не разумел, что тодысь делать! Мне свезло, я с робятами на пригорок взобрался. Кто из солдатиков в канавы и окопы укрылся, все померли. Страшно помирали, эх! Легкие наземь выкашляли, дохтура ничче поделать не могли. Чегой-то только человек и не придумает для смертоубийства.

- Да, страшный зверь – человек.

- Не, не зверь он. Он природу свою ангельскую поганит, а это грех. Большой грех!

Дед у нас был набожным, в этом слое к церкви отношение такое – есть и ладно, только воли сильно не давали и налогами обложили. По мне, это и честнее, попы были с народом, без пафоса и излишеств служили прихожанам, неся все тяготы невзгоды вместе. Священник, как и художник должны быть голодными!

Вскоре чайник вскипел, и мы стали вечерять. От нас Семеныч принял только банку рыбных консервов, любил он шпроты, еще с той войны. Последние месяцы служил в Прибалтике, вспоминал о ней с удовольствием. На столе появился чугунок с теплой картошечкой в мундире, квашеная капуста, грибочки и моченые яблочки. Немудреная такая деревенская закуска.

- Садитесь, гости дорогие. Клавдия наказала, чтобы я вас хорошенько накормил.

Клавдия была его дочкой, ушла на ночную смену в коровник. Все в семье работали, старший внук на железной дороге, а младших внучек отправили в город, ко второй дочке старика. Там все легче прокормиться, да и учиться удобней. Семеныч аккуратно нарезал небольшой кусок сала и водрузил в центр стола штоф с прозрачным содержимым.

- Кума гонит, очень приятственная горилка. Я вам в дорожку дам настоечки, на травках сам делаю. Для здоровья пользительно!

- Может, коньяку?

Достал я заветную фляжку, приобрел с оказией. Хотя какая оказия, тащим мы с Машей все, что под руку удачно ляжет. С моим «талантом» здесь можно миллионером стать. Но не хочу быть в долгу, не мое это. Взять у государства, чтобы выжить – это одно. Я все-таки немного заслужил, а непросто как дерьмо в проруби здесь болтался. А вот обогащаться за народный счет…это уж пусть наши олигархи делают. У них-то ни совести, ни стыда нет, кармы не боятся. Хотя чувствую, что за грехи ихние ответят их же потомки. Жестоко так ответят.

Деревенская еда, такая одновременно простая, как русская душа, но, с другой стороны, какая же она вкусная! Я уже забыл, когда вот так сидел за простым столом и руками чистил картошечку. А если подлить в тарелку постного маслица, сольцы добавить? Объеденье! А какое удовольствие после стопки самогона закусить тающим во рту рыжиком, затем закинуть ложку хрустящей капустки. Ням-ням, да и только! Заглушив первый голод, мы перешли к неспешным разговорам. Деревенская жизнь простая, что о ней долго разговаривать. Семеныча интересовали другие люди, как и чем живет страна. Чувствую, будь он помоложе, уже сам бежал в атаку.

Не стесняясь, рассказал немного и о собственных фронтовых подвигах. Вряд ли дед побежит утром в органы докладывать, почему бы и не выдать дозировано ему правды. Люди старой закваски не очень доверяют радио и газетам, им подавай живой рассказ. Когда собеседник сидит напротив тебя и уже принял грамм сто хорошего напитка, то и разговор идет особо, доверительно. Сразу можно почувствовать, что он тебе врет. Прочитав газету, или уже как в нашем времени, прослушав телепрограмму, этого не поймешь.

- Летал, говоришь, в вертолете? Вот страх!

- Соседи танкисты тогда здорово румын расчихвостили, летуны также постарались. Вот там я свой первый американский самолет и нашел. Нас ночью на борт закинули и почти к месту доставили. По темноте и обнаружили сбитого бойца. Утром американцы туда сунулись, а нечего уже жечь!

- Молодцы! Получается, что ты вроде ищейки работал?

- Так.

- Орден дали?

- Дали и не один! Только еще не получил, ранили вот.

- Главное, чтобы документы не потеряли! – с умным видом пробормотал дед. – Авиация нынче страшная сила! У нас тут рядом с Нагульновым поезд в августе разбомбили. Бабы, детки, дедки, все там остались. Сгорели в одночасье!

- Напалм, - проговорил я, невольно сжав кулаки. Даже не хотелось представлять, что творилось там во время бомбежки. А каково было спасателям, приехавшим выручать людей из разбитого поезда. Некого вот оказалось вытаскивать, все напрочь сгорело. Напалм же растекается, облепляет, от него не сбежать, не отмыться, будешь заживо гореть или смотреть, как сгорает твой ребенок. Так и похоронили обгоревшие клочья человеческой плоти в братской могиле. На многих даже документов не осталось, все сожрало неистовое напалмовое пламя. Ни людей, ни памяти, как будто и не было на белом свете!

- Ты это, охолонь, Вася, - заметил мое состояние дед, тут же налив еще по одной. Эх, Семеныч, если бы ты знал, зачем нам надо туда, то так участливо не глядел. Мне же было больно чувствовать, что случиться с этим миром и с этими людьми. Если бы я смог хоть что-то для них сделать! Но возможности одного человека не безграничны, свою посильную ношу я уже пронес, ноги бы еще унести.

- Дальше пойдем сами.

Мы свернули с торной магистрали направо, к железной дороге. Состав был уничтожен на перегоне между полустанками, дойти до него можно только по насыпи. Ждать же оказии не оставалось смысла, нас и так довезли на старой полуторке почти до самого места. Шофер выглядел таким усталым, что даже не поинтересовался, какого черта нам там надо. Мало ли что у людей? Дурацкие вопросы в этом времени лишний раз не задавали. И то хлеб!

Мороз хорошенько спрессовал снежные заносы, идти было легко, только на открытом месте начало поддувать. Одеты мы были довольно-таки тепло, я в теплом белье, ватных штанах, под армейской зимней курткой домашней вязки свитер. На Маше, кроме обычного обмундирования сверху накинута огромная шерстяная шаль, мы её прикупили по случаю на одной из станций. Накидываешь сверху, как пончо в два оборота, получается тепло. Принцип «капусты», то есть многослойности одежды. На ногах, естественно, валенки, куда без них русской зимой. Жалко, что мода на них в мое время ушла. Хотя в современном городе, где дороги поливают реагентами и вечно грязь, это не самая удобная обувь.

В этой эпохе народ активно вяжет из шерсти всевозможные самоделки, поэтому по пути мы накупились носков, рукавиц и других теплых вещей. Именно что купили. Это у государства я еще посчитал возможным «позаимствовать», так как думаю, что в его ресурсах есть и моя небольшая доля. Брать же без спроса у обычных жителей очень плохо. Мы все-таки не бандиты, а просто потерявшиеся между Бэкапами люди.

Ох, как холодно! Наверху немилосердно задуло, морозец не думал сбавлять обороты, хотя небо занесло, шел легкий снежок и, похоже, назревал буран.

- Давай, достанем платки!

Остановился я и полез в ранец. Вот думают же в этом слое о людях. Обмундирование для военных сделано по-человечески, а не как в моем слое, где форма почти не менялась со времен войны до девяностых годов. Это, знаете, летом хорошо в х/б и кирзовых сапогах, зимой в полушубке и валенках, а что прикажете делать весной и осенью? Вот когда я зверски мерз во время службы, используя в карауле неуставную гражданскую поддевку. Здесь же даже солдатский ранец сделан по уму, напоминает наш РД, только лучше и удобней.

Заматываю Машу в пуховой платок, оставляя незакрытыми только глаза, на руки ей дополнительно натягиваю меховые верхонки. Она мне также помогла плотнее намотать шарф, который быстро покрывается изморозью. Вскоре под морозистым суховатым снежком мы начинаем напоминать два двигающихся по шпалам сугроба. Дорогу регулярно чистят, идти довольно-таки легко, только по сторонам смотреть не хочется. От ветра опускаешь голову ниже, уткнувшись в узкое пространство между рельсов. С детства не люблю ходить по шпалам. Из-за них шаг получается неправильный и ты постоянно семенишь.

Граница восприятия в этот раз получилась очень резкой. Как будто меня кольнуло шилом в самое сердце! Маша тоже что-то почувствовала, испуганно оглянувшись. Глаза как блюдца, лоб бледный, мне же не до смеху. Жуткое какое место, в том же в Среднерусье в мертвом Лицевске никогда так себя хреново не ощущал. Здесь же… Даже не знаю, как передать собственные ощущения. Наверное, это как слепому рассказывать о красивом пейзаже. Одновременно тебя кидает то в холод, то в жар. По спине наждаком продирает ледяными иглами, а ноги и руки буквально горят. Я скинул шарф, подставив разгоряченное лицо ветру.

- Маша, ты как?

- Не знаю, - девушка растеряна, сама бледная, - как будто в болезной горячке.

- Идти сможешь?

- Да!

Глаза серьезные, смотрит мне в глаза твердо. Какая же она у меня все-таки храбрая женщина! Я уже объяснил ей, что такое Место Силы, точка притяжения между мирами. Осуществленные намеренно массовые убийства, то есть насильственное извлечение живых матриц из Бэкапа делает мир в этом месте уязвимей. Антивселенная очень быстро находит эти источенные донельзя стенки и начинает делать Пролом, иногда превращающийся в Проход. То, что Пролом могу сотворить и я, стало для меня настоящим откровением. Я же, грешным делом, думал, что мои таланты ограничиваются только повышенной чувствительностью. В том же Среднерусье был в этом качестве далеко не одинок, хотя, как оказалось, обладал большим потенциалом. Но не это главное.

Одним из способов создания Прохода является убийство человека в темном месте, обладающим Силой, то есть потенциальной возможностью создания перехода между мирами. Как мы уже на собственной шкуре осознали – такой Проход вел только в ломаный Бэкап. Именно поэтому я не стал использовать Пролом, созданный в госпитале. Нас бы он привел в такой же страшный мир. А оно нам надо?

Здесь же, на месте массового убийства людей творилось нечто странное. Даже местные обходили этот перегон стороной. Семеныч рассказал нам несколько страшных историй, не очень-то похожих на обычные байки. Несколько наводящих вопросов только утвердили меня во мнении, что мы на правильном пути. Еще, грешным делом, подумал, что этот дедок позже догадается, что мы не такие уж простые люди, какими хотели показаться, особенно после того, как нас будут усиленно искать органы. Не сомневаюсь, что Семеныч ищейкам ничего не скажет, но сильно так призадумается. Есть такие старые люди, они всей своей жизнью доказали, что могут именоваться старейшинами. Ведь с годами мудрость сама к человеку не приходит, её надо заработать или заслужить.

Вот и сейчас чувствую, что каждый шаг вперед приближает меня к бесконечно проклятому месту. Таких мест на Земле, вообще, не должно существовать. Нет у человека права лишать жизни другого человека, особенно в корыстных целях. Правы были законники многих стран, когда забирали жизни преступников в обмен на убитых ими. Баш на баш! Правда, нелюдей такой расклад никогда не останавливал. Мы мним себя вершиной эволюции, а совершаем поступки, стоящие на лестнице понятий ниже животных инстинктов. Церковь оправдывает их врожденным греховным положением человека. Будто бы люди, пребывая в Раю, совершили первое грехопадение, и теперь мы с самого рождения греховны. Это я утрирую, конечно, но где-то так и есть. Вернее, так смогли понять те, к кому приходили Ангелы с той стороны. Получается Рай для нас находится в Антивселенной? А мы живем в аду? Хм, судя по окружающему нас миру, очень похоже на правду.

Я остановился на мгновение, затем перевел взгляд вперед и рухнул коленями на снег. Так меня сейчас скрутило, только через несколько секунд я смог, наконец, вздохнуть. Там дальше виднелась небольшая пустошь, торчали остовы сгоревших деревьев, разбитые вагоны, более целые уже убрали, эти, видимо, оставили до весны. Лежащие на боку или перевернутые платформы, железные обода колес, задранные к небу, скелеты сгоревших напрочь вагонов. Остатки утвари, багажа, выглядывающие из-под снежных заносов. Было невыносимо жутко, я ощущал, что Маша спряталась за мной, ей также очень страшно, но я не мог встать и её успокоить. Какая-то неведомая сила влекла меня к земле, под землю, где вместо тел упокоились угольки и пепел.

Беда согнала людей с места, повлекла далеко от дома, затем упала с неба и уничтожила сотни маленьких миров, надежд, смяла их судьбы, оставив в итоге только горсть сухого пепла. Не должны так умирать люди. Сразу вспомнилось, как американцы бомбили во вторую мировую немецкие города, намеренно сжигая кварталы с гражданскими, то же самое они повторили потом в Японии, Корее и Вьетнаме. Что за нацией надо быть, чтобы осуществлять такое и затем чувствовать себя пупом мира? Это же какие завихрения должны быть в их человеческой матрице? Какой двуличной их мораль? Понимаю, что на войне без жертв не обойтись, но сознательно планировать убивать сотни тысяч людей чужой нации – это уже за пределом моего понимания человечности.

Вот оно Место Силы! Даже обычному человеку здесь жутко. Что же ощущают личности подобные мне? Я сам это осознать не успел, опять накрыло.

В этот раз окружающее пространство было выполнено в строгих коричневых тонах, в легкой дымке угадывались стены, покрытые обоями и гобеленами. Вместо футуристических кресел нечто, напоминающее мебель из викторианской эпохи. Массивная и серьезная.

- Как видишь, мы тут пытаемся совершенствоваться! -Лурье, как всегда, находился в легком подпитии и держал в руках бокал с желтым содержимым. – Рекомендую! Очень приличный бренди. Оказывается, здесь можно копировать множество забытых вкусов. Правда, вино античной Эллады меня никак не впечатлило, а вот египетское пиво да, интересный напиток.

- Вы можете черпать информацию из прошлого?

- Да, правда, не всю, а что предоставляют ушедшие к нам матрицы.

- Ты тоже так их обозвал?

- Не льсти себе, Петрович, ты получил эту аббревиатуру от нас. Ты, вообще, много что отсюда черпаешь, правда, пока сам этого не осознаешь.

Опаньки, приехали! Подспудно догадываюсь, что дело обстоит именно так. Затем вспоминаю, зачем и куда я шел.

- Так, какого лешего меня вырвали именно сейчас?!

- Извини, это было не мое решение. Хра… то есть Смотрящему понадобилось. Знаешь, у меня такое впечатление, что ты для него настоящая загадка и это очень странно. В жизни не встречал более информированной и цельной личности. Еще бы, за миллиарды-то лет!

- Что ему от меня надо? И почему он сам сюда не пришел?

Лурье вздохнул и сделал глоток.

- Сам выпить не желаешь? Стол с левой стороны.

Я оглянулся, верно, там стоял небольшой сервировочный столик. Несколько разномастных бутылок, бокалов и штофов, меня же заинтересовал фарфоровый кофейник. Ого, тут, и в самом деле, кофе, еще даже горячий. Держать в руках тончайшей работы предметы китайского сервиса оказалось очень приятно. Умели английские лорды устраиваться в любой ситуации. Наверное, поэтому и распространились по всему миру. Думаю, чуть коньячку в кофе также не помешает.

Лурье налил себе кофе, попробовал и задумчиво посмотрел наверх.

- Кенийский, умеют, черти выбирать!

- Ты не ответил на мой вопрос, Петр.

- А что отвечать, Василий? Думаешь, Смотрящий докладывает мне обо всем? Из него пару слов в неделю не выбьешь. Ходит, как сыч, смотрит на тебя исподлобья. Видок у него еще тот, аж озноб по коже пробегает.

- Вот именно что видок, с необыкновенной такой головой. Анубис, древнеегипетский бог, покровитель мертвых. Как я еще в первую встречу не догадался! Тогда никак не мог понять, кого е мне го голова напоминает.

- Считаешь…- Лурье задумался. – А ведь точно! Это что, получается, они еще тогда на Землю прибывали, пытались нас переформатировать под себя?

- Хм, ты считаешь, что существа из старой Вселенной были богами уже нашего мира?

- Возможно. Смотрящий как-то упоминал, что они с самого начала контролировали человеческую расу.

- Зачем это им? Мы же созданы по подобию их антагониста?

- Так ведь и он из них.

- Мы получается… – я прикусил язык. Страшная догадка посетила в этот момент мой разум. – Так, давай к делу, времени нет. Что Смотрящему от меня надо?

- Ну, я понял, ему интересно, как ты научился использовать пятую фазу временно-пространственного континуума этой Вселенной?

После некоторой паузы, взятой для размышления, я ответил вопросом на вопрос:

- Он имеет ввиду Пролом в другое измерение?

- Это уже последствия. Ты обладаешь свойством воздействовать на одно из пространств, то есть сдвигать время. То, что тебе, как наблюдателю кажется остановкой его, на деле это не так. Время невозможно остановить, его можно сдвинуть или растянуть. Самое сложное – сдвинуть его в сторону от основного потока четырехмерного пространства. Время в нашем понимании — это его пятая фаза. То есть конкретное время в данной точке пространственного континуума не поменяет свой ход, это ты выпадаешь в сторону от основного потока, отодвигая его уже в специально созданном для этого запараллеленном измерении. В итоге остаешься в той же точке четырехфазного пространства, только лично для тебя время идет по-другому, иначе ты не смог бы использовать материальные объекты измерения, в котором находишься.

- Интересно, - я даже немного задумался, - получается, что как бы я с этим слоем начинаю жить в разном времени? Оставаясь в одной и той же точке четырехмерного, или как вы его называете четырехфазного пространства.

- Если упростить, то примерно да. Я попытался объяснить все эту галиматью математическим способом, но боюсь, что этот уровень математики тебе понять не под силу. Его чрезвычайно сложно перевести на нормальный человеческий язык. Хранители для описания всего сущего используют крайне высокоэнергетические символы. Человек без подготовки такое испытание выдержать не может.

- Кто они, вообще, такие - Хранители? – тут же уцепился я за вырвавшееся невольно у Лурье слово.

- Язык мой – враг мой, - тут же приуныл Петр.

- Не ответишь?

- Пока не могу, всему свой черед. Лучше перейдем к твоей проблеме. Тебе нельзя делать Пролом в этом месте, не знаю почему, но нельзя. Твое воздействие вызовет слишком большое возмущение во всех пяти фазах, Хранители не смогут его контролировать.

- Мне-то до них какое дело?

- Уф, - Лурье заметно вспотел и расстегнул клетчатую рубашку. Своего облика он, кстати, так и не поменял. Рубашка с короткими рукавами, свободные мешковатые штаны, всегдашняя небритость и общая помятость. – Проблемы начнутся конкретно в этом Бэкапе. Как я понял, ты же к нему неравнодушен?

- Черт!

- И не говори, черти здесь везде. Даже не знаю, в какой вселенной их больше.

- И что мне делать?

- Идти дальше. Тебе подскажут. Возможно, в следующий сеанс с тобой переговорит Сам, - Лурье бросил в мою сторону странный взгляд. Не понравился он мне сейчас ни разу.

- Что?

- После подобного разговора можно обратно и не вернуться.

- Да хрен ему! - мне почему-то стало весело. – Раз я Смотрящему так интересен, то пусть подсуетиться. Так и передай! – Я хочу с Машей в нормальный человеческий мир. Нам не так много осталось, не терпится ухватить еще чуток обыкновенного человеческого счастья. Весь этот нескончаемый ужас,- я обвел помещение руками, - меня уже конкретно достал. Дайте пожить, в конце концов!

- Кто бы был против… - задумчиво протянул Лурье и поднял бокал. – За вас! Завидую я тебе, Вася, черной завистью.

Оглавление

Глава 1 Взвод

Глава 2 Дорога

Глава 3 Находка

Глава 4 Между небом и землей

Глава 5 Бегун

Глава 6 Нежданные встречи

Глава 7 Свиданьице

Глава 8 Проломщик

Глава 9 Партизанскими тропами