Тень врага [Василий Анатольевич Криптонов] (fb2) читать онлайн

Василий Криптонов, Мила Бачурова Князь Барятинский 5 Тень врага

Глава 1 Романтический ужин

Витман против нашего с Кристиной отъезда не возражал.

— Уверен, что вам я могу доверить госпожу Алмазову, Константин Александрович, — глядя на меня с непроницаемой улыбкой, сказал он. — Если угодно, порекомендую милейший ресторанчик с прекрасным видом на Неву.

— В три часа ночи, под проливным дождём вид на Неву весьма актуален, — вернул улыбку я. — И где же этот ресторанчик?

— Он находится в самом центре города, в отеле «Мариотт». В Кронштадте есть отель, принадлежащий тому же владельцу, вы посещали его прошлой ночью.

— Ты посещал прошлой ночью «Мариотт»? — удивилась Кристина.

— О да. Константин Александрович любезно сопроводил туда госпожу Нарышкину.

Глаза Кристины вспыхнули.

— До крыльца, — пояснил я её яростному взгляду. — Я проводил Полли всего лишь до крыльца. Не правда ли, господин Витман?

— О, разумеется! — Витман, похоже, наслаждался ситуацией. — Так вот. Ресторан, о котором я говорю, расположен под самой крышей отеля, имеет выход на открытую веранду. Работает он до утра, так что у вас есть все шансы, любуясь рассветом, выпить там по чашечке чая. А после разместиться в номерах «Мариотта» и отдохнуть как следует. Для нашего ведомства там держат специальный резерв. Я позвоню и распоряжусь, чтобы вас встретили.

— Благодарю.

— Не стоит благодарности, Константин Александрович. Вы и Кристина Дмитриевна заслужили отдых, как никто другой. А у нас ещё будет время поговорить. Много времени. Завтра ближе к полудню, когда уляжется суета, ждите вызова. Оба.

По дороге в ресторан мы с Кристиной не разговаривали. Она, видимо, всё ещё дулась из-за того, что я провожал Полли. Хотя расспрашивать о подробностях мешала гордость.

В какой-то момент я вообще начал опасаться, что Кристина передумает и потребует возвращения в Кронштадт, но обошлось. А в ресторане, который и правда оказался на удивление уютным, она вовсе оттаяла.

Столики, стоящие на открытой веранде, были огорожены полукруглыми ширмами — так, чтобы ни из одного такого «кабинета», как обозвал это официант, провожающий нас, не был виден другой. Перед столиком стоял полукруглый диван с подушками. На столике романтически теплился живым огоньком светильник, благоухали в вазе свежие розы.

— Если господа желают, температуру в кабинете можно отрегулировать магически, — сказал официант. — Также, если угодно, можно установить завесу неслышимости или невидимости… Меню, прошу вас. — Он подал нам два меню в тяжёлой кожаной обложке и, поклонившись, удалился.

— А господин Витман умеет выбирать романтические места, — плюхнувшись на диван, заметил я.

— Господин Витман больше, чем кто бы то ни был, заинтересован в нашей с тобой безопасности, — сухо отозвалась Кристина.

Она села на диван рядом со мной. Но так, чтобы находиться от меня дальше, чем на расстоянии вытянутой руки.

Костя Барятинский попытался придвинуться ближе к Кристине, но проиграл Капитану Чейну. Который усилием воли заставил себя взять со столика бокал с шампанским и небрежно откинуться на спинку дивана.

Кабинет укрывала от непогоды полотняная крыша, однако необходимости в ней уже не было — дождь закончился. Небо над Невой светлело. Похоже, скоро и правда рассветёт. Май на дворе, ночи короткие.

Кристина, помедлив, тоже взяла со стола бокал. Повернулась ко мне.

— За победу, лейтенант? — предложил я.

— За победу, капитан, — согласилась она.

Мы чокнулись. Выпили. Я придвинул Кристине блюдо с фруктами, официант принёс его вместе с шампанским.

Кристина взяла гроздь винограда, отщипнула ягоду.

— В прошлый раз ты сказала «Капитан Чейн», — заметил я.

Кристина повела плечами.

— Тебя это удивляет?

— Немного. Почему вдруг именно так?

— Чейн — по-английски «цепь». Твоё личное оружие. Вот и возникла ассоциация.

Взгляд Кристины оставался безмятежным. Вылитый папаша, чтоб его… И ведь — не придерёшься. Ассоциация вполне закономерная. И напрямую не спросишь.

Ладно. Пока не будем форсировать события.

— Ты так сильно привыкла к английскому языку?

— Это — попытка выяснить, в какой стране я провела детство? — улыбнулась Кристина. — Мог бы так и спросить, это не секрет. Большей частью — в Швейцарии. Но со мной с малых лет разговаривали на нескольких иностранных языках. Английский и французский были для меня ближе, чем родной.

— А с какого возраста тебя начали готовить к работе в контрразведке?

— С рождения, как я сейчас понимаю. В детстве об этом, конечно, не догадывалась. Не знала, что игры, в которые со мной ежедневно играют наставники, на самом деле — тренировка наблюдательности, стойкости и других полезных качеств. Личное оружие появилось в моей руке, когда мне ещё не исполнилось шести лет.

— А господин Витман твоим воспитанием не занимался?

— Он уделял мне столько времени, сколько мог. У него очень… беспокойная служба. Но всё своё свободное время отец посвящал мне. И мама тоже. Когда я была совсем маленькой, часто её видела. До сих пор помню, как радовалась её приездам. А потом… мамины визиты пришлось сильно сократить. В восемь лет меня отдали в закрытый пансион. Я не понимала, почему так, мне не хотелось жить в пансионе. Когда мама приехала меня навестить и привезла в подарок чудесную фарфоровую куклу, я со злости разбила её о пол. — Кристина отвела глаза. — Даже вспоминать неловко, право. Полагаю, ты в свои восемь лет вёл себя не в пример лучше.

— О, да, — хмыкнул я.

Когда мне было восемь лет, приют, где я рос, закрыли. Здание приюта понадобилось для чего-то ещё, и нас, воспитанников, распихали по другим заведениям. Мне исключительно повезло. В приют, куда определили меня, не отправили больше ни одного моего ровесника.

До сих пор я рос тоже не в сказке и догадывался, чем мне грозит знакомство с новыми товарищами. Пока сидел в канцелярии, где меня оформляли, заметил на столе у воспитателя металлические ножницы, они торчали из стакана с писчими принадлежностями. Когда воспитатель отвернулся, я стянул ножницы и спрятал их под одеждой.

Вечером, когда в спальне выключили свет, ко мне направились трое пацанов. Тридцать шесть остальных замерли на койках, предвкушая развлечение — травлю новенького. Я вскочил и перепрыгнул на койку соседа. Приставил ножницы к его голове и пообещал:

«Подойдёте — выткну ему глаз».

Тронуть меня в ту ночь не посмели. Утром ножницы отобрал воспитатель — кто-то настучал, — а меня на неделю заперли в карцер, на воду и пищевые брикеты, которыми в подсобном хозяйстве кормили свиней. Из карцера я вышел, шатаясь, но зато уже с каким-никаким авторитетом. Со многими из пацанов позже подружился. А сосед по койке, к голове которого я приставлял ножницы, два года спустя убежал из приюта вместе со мной…

— О, да, — кивнул я. — Я вёл себя не в пример лучше, — и одним глотком допил из бокала шампанское.

Потянулся к бутылке, налил себе и Кристине ещё.

— Тогда я, конечно, не знала, в чём причина, — пригубив из бокала, виновато продолжила Кристина. — Почему мама стала так редко меня навещать… Я узнала об этом лишь когда повзрослела.

— И в чём было дело?

Кристина молчала, покачивая в ладонях бокал.

— Да говори уже, раз начала. — Я всё-таки придвинулся к ней. — Знаешь ведь, что болтать не буду.

— Да это не тайна, в общем-то. — Кристина грустно улыбнулась. — Об этом, так или иначе, знают все… Моя мама — лучшая подруга государыни. Они дружат с самой юности, с тех самых пор, как будущая государыня впервые прибыла в Россию. Они действительно очень близки, государыня доверяет матушке все свои беды и радости. Когда родился цесаревич — как ты наверняка знаешь, не самый здоровый мальчик, — первое время ещё была надежда, что его недуг излечим. Но ближе к пяти годам стало ясно, что нет. Всё, на что способны целители — не дать угаснуть жизни цесаревича вовсе. Государыня это очень тяжело переживала, и матушка не могла оставить её ни на минуту. А позже, когда государыня стерпелась со своим горем… Видишь ли. Государыня исключительно добра и милосердна, у неё благороднейшее сердце. Она очень привязана к своему супругу и детям, особенно к больному цесаревичу. И находятся подлецы, которые пытаются этим пользоваться. Сколько мошенников вьется вокруг неё, если бы ты знал! Какими только способами цесаревича ни обещают вылечить! А государыня все последние годы — в том состоянии, когда готова хвататься за соломинку. Её бы воля — принимала бы всех подряд, её очень легко обмануть. Она во многом похожа на великую княжну Анну. Такая же… — Кристина замолчала, подбирая слово.

— Воздушная, — помог я. Хотя на языке вертелось другое.

— Именно. А моя матушка — человек совсем иного склада. Она волевая, решительная. К тому же, сильный чёрный маг, у неё шестнадцатый уровень! Государь лично просил матушку оберегать его супругу. Мне, разумеется, мало о чём рассказывают. Но о двух попытках заморочить государыне голову обещаниями вылечить цесаревича знаю даже я. Этого не случилось лишь благодаря моей матушке и её проницательности. Конечно же, в основном внимание матушки направлено на государыню. Она никак не может надолго её оставлять. А в детстве я этого не понимала.

— Вот оно что, — пробормотал я. — А чем же таким болен цесаревич?

Кристина покачала головой:

— Вот этого не знаю. И почти никто не знает, эта информация не афишируется. Я как-то пыталась спросить, но и отец, и мама ясно дали понять, что это не моего ума дело.

— Ясно, — буркнул я. — Наше с тобой дело — под пули подставляться. А головой пусть взрослые люди у себя в кабинетах работают… Ладно, чёрт с ними со всеми. — Я снова наполнил бокалы. — Давай, за встречу.

— Какую? — удивилась Кристина.

— Ну, я рад, что с тобой встретился. А ты?

— Я тоже рада. — Кристина покраснела, но тут же взяла себя в руки. Поспешно добавила: — Хотя иногда ты бываешь совершенно невыносим!

— Иногда — это как сейчас? — Моя рука легла ей на плечи.

Ничего не мог с собой поделать, хоть ты тресни! Тянуло к ней, как магнитом. Ну, может повезёт — по морде двинет? И вопрос решится сам собой?

Нет. Кристина покосилась на мою руку, но не сбросила. Мы синхронно отпили из бокалов. Я поставил свой на стол. Кристина продолжала держать свой.

— Поставь, — сказал я.

Осторожно забрал бокал у неё из рук.

Кристина посмотрела мне в глаза. Пролепетала:

— Ты… У тебя есть невеста.

— Мы не обручены.

— По тебе половина девушек в академии с ума сходит!

— Это их проблемы.

— И не только в академии! На трибунах какие-то ненормальные плакатом размахивали — «Я люблю Костеньку!»

— Да?.. Не видел.

— За тобой даже служанка подглядывает в замочную скважину!

— У бедной Китти так мало развлечений. — Я привлёк Кристину к себе. — Ты сказала всё, что хотела?

— Да. То есть, нет! То есть…

— Ясно.

В следующую секунду я бы её поцеловал. И плевать, что там было бы дальше. Но в это время напротив нашего романтического столика образовалась совершенно не романтическая фигура.

— Господин Барятинский, — произнесла она низким голосом. — Вам необходимо немедленно проследовать за мной.

* * *

— Вот только вас мне сейчас и не хватало, Агнесса Кондратьевна, — облек я в максимально вежливую форму слова, которые рвались на язык. — В чём дело?

Кристина поспешно отпрянула от меня. Удерживать её я не стал — смысла в этом, в общем-то, уже не было.

— Прошу прощения за вмешательство, — сказала Агнесса, старательно не заметив конфузливого движения Кристины и моего раздражения. — Но ваша помощь действительно необходима. Господин Витман попросил вас прибыть немедленно.

— Господин Витман умеет выбирать для своих просьб самые удачные моменты.

Я поднялся, подал руку Кристине.

— Присутствие госпожи Алмазовой не требуется, — сказала Агнесса. — Она может отдыхать. Прибыть просили только вас.

Кристина обиженно поджала губы, но сумела сдержать эмоции. Пробормотала:

— Мне действительно не помешает отдых. Узнаю у администратора, что там с обещанными номерами.

— Оставь им записку, в каком ты номере. Я позвоню, как только вернусь.

— Хорошо.

«… Я буду ждать». Этого Кристина не сказала, но слов и не требовалось. Во взгляде сквозило беспокойство. Ну, и тень обиды присутствовала — работаем мы вместе, но вызвали почему-то только меня.

У входа в ресторан Агнессу дожидались две тёмные фигуры. Одеты были в штатское — вероятно, чтобы не смущать своим видом постояльцев самого дорогого отеля в Петербурге. Неважно, что постояльцы в этот час дрыхли в номерах, как младенцы.

— Нам сюда, Константин Александрович.

Агнесса указала на знакомый тёмный автомобиль.

Один из её сопровождающих уселся за руль. Агнесса распахнула дверь, опередив меня. Сделала приглашающий жест, предлагая садиться.

— Благодарю. После вас.

Агнесса почему-то заколебалась.

Второй сопровождающий вопросительно посмотрел на неё. Начал:

— А…

— Садись вперёд, — процедила Агнесса.

И села на заднее сиденье.

Я сел рядом с ней. Машина тронулась.

Окнам с магической тонировкой я уже не удивился. Машина быстро набрала скорость.

— Мы торопимся? — спросил я.

— О, да. — Агнесса повернулась ко мне, изобразила любезную улыбку. — Забыла вас предупредить, простите. Дело весьма срочное.

— И что же стряслось?

— Не могу знать. Не моя компетенция. Я лишь выполняю приказ господина Витмана.

— Вот как, — обронил я.

Гранд-отель «Мариотт», где имели обыкновение размещаться самые уважаемые и обеспеченные постояльцы — в числе прочих, как выяснилось, особы императорской крови, — находился действительно в самом центре города. И сейчас, судя по поворотам, которые выполнил автомобиль, мы от этого центра стремительно удалялись.

Ориентироваться я за время, проведенное здесь, научился уже неплохо. Сейчас готов был спорить на последний грош, что мы выехали на Невский — по которому и несёмся с бешеной скоростью.

— А где меня ожидает господин Витман? — спросил я.

И в Чёрный город, где мы с ним расстались, и к зданию на Литейном, принадлежащему тайной канцелярии, нужно было добираться другим путём.

— На конспиративной квартире, — сказала Агнесса. — Она находится за пределами города. Доедем быстро, не беспокойтесь. Кстати! Не угодно ли?

Нас отделял друг от друга подлокотник. Агнесса откинула его крышку, извлекла из недр плоскую металлическую фляжку и два небольших стаканчика. Похвасталась:

— Личный презент господина Витмана. Собственноручно наградить изволили, в благодарность за безупречную службу.

— Чрезвычайно мило с его стороны, — обронил я.

— Чрезвычайно!

— Закуска у вас тоже с собой? — Я заглянул в подлокотник.

Закуски там не обнаружил, зато увидел тусклый блеск пистолетной рукояти.

— Увы. Закуской не запаслась. — Агнесса развела руками.

— Только оружием?

Агнесса метнула гневный взгляд на помощников. Обнаружить в подлокотнике пистолет, по всей видимости, не ожидала. Пробормотала:

— Помилуйте, какое оружие? Он даже не заряжен. Так, на всякий случай лежит… — Она торопливо захлопнула подлокотник. — Выпьете со мной, ваше сиятельство?

— Выпью. Почему нет.

Агнесса установила стаканчики в специальных гнёздах на подлокотнике. Скрутила крышку с фляжки.

Я внимательно следил за её руками.

Н-да… Что и требовалось доказать.

— Прошу вас, Константин Александрович! — Агнесса протянула мне наполненный стаканчик. — Разрешите поздравить вас с достойным завершением операции!

— Спасибо. Но пока рановато.

Я еще договаривал — а моя цепь уже выстрелила. Первым порывом она сорвала с подлокотника крышку. Свободной рукой я нырнул внутрь и выхватил пистолет. Относительно того, что он не заряжен, Агнесса меня, как и ожидал, обманула.

Судя по весу — всё в порядке, обойма полная или близко к тому. Не удивлюсь, если в глубинах подлокотника ещё и запасная отыщется.

Я выстрелил. Ветровое стекло окрасила кровь, от пули, прошедшей навылет и застрявшей в нём, разбежались трещины. Человек, сидящий на переднем сиденье рядом с водителем, повалился вперёд. Ткнулся простреленной головой в крышку бардачка.

Водитель, ошалело посмотрев в сторону товарища, заорал. Машина вильнула.

— Тормози! — рявкнул на водителя я.

Наставил на него пистолет. А цепь, которую держал в правой руке, уже обвила плечи Агнессы. Так, что та при всём желании не могла бы дотянуться до оружия — где бы оно ни было спрятано.

— Константин Александрович! — взвизгнула Агнесса. — Вы в своём уме?! Что вы себе позволяете?!

Она ещё пыталась ломать комедию. Ещё надеялась на что-то.

— У тебя ус отклеился, — сказал я.

— Что?!

— Ничего. Прикажи своего болвану остановиться. Иначе прикажу я — потому что тебе уже нечем будет разговаривать. Цепь пробьёт твою поганую глотку.

Второй конец цепи, послушный моим мыслям, замер наизготовку перед лицом Агнессы.

— Тормози, — выдавила она.

Глава 2 Хорошие работники

Водитель затормозил. Я дождался, пока машина остановится, и врезал ему рукоятью пистолета по темени. Водитель обмяк.

Я пошарил в искореженном подлокотнике. Нащупал запасную пистолетную обойму, сунул в карман. Больше в подлокотнике ничего интересного не обнаружилось. Я распахнул дверь машины. Вышел сам и выволок за собой обвитую цепью Агнессу.

Как и предполагал, машина успела выбраться из города — летели-то с приличной скоростью. Трасса уводила, если я правильно определил направление, на юго-восток.

Светало. Скоро машин на трассе станет гораздо больше… Я захлопнул дверь и потащил Агнессу за отбойник, в подступившую к самой дороге лесополосу.

— Что ты делаешь?! — взвизгнула она. — Куда ты меня тащишь?!

— Тот же вопрос. — Моя цепь, обвившись вокруг тела Агнессы, намертво приковала её к ближайшему толстому дереву — так, чтобы не было видно с дороги. — Куда вы меня везли?

— Я же сказала: к господину Витману! — Она всё ещё пыталась цепляться за остатки образа.

— Хватит врать! — рявкнул я. — Ты — не Агнесса! И Витман понятия не имеет, что я здесь! Кто приказал меня увезти?

Мнимая Агнесса побледнела.

— Как… — вякнула она. — Как… Почему…

— Да потому что сам по себе приказ вывезти меня на конспиративную квартиру — чистой воды идиотизм! Если уж начальник тайной канцелярии настолько не доверяет своему окружению, что не может решать рабочие вопросы с сотрудником у себя в кабинете — у меня для этого начальника плохие новости. А Витман — кто угодно, только не плохой начальник. Это — раз. Два: Агнесса ходила с лорнетом.

— С лор… С лорнетом? — поперхнулась мнимая Агнесса.

— Именно. С золотым лорнетом. Настоящая Агнесса с ним не расставалась. Три — фляжка для коньяка. Якобы подарок Витмана… Подарок, угу. Ничего более идиотского не придумали?.. Женщине, да ещё собственной сотруднице, которой на службе — по определению «нельзя», фляга для крепкого алкоголя! Да Витман за такой подарок дарителя по стенке бы размазал… Что там было, в коньяке? Яд?

Агнесса не ответила. Она смотрела на меня, и глаза её наполнялись каким-то суеверным страхом — будто я прямо при ней покрывался шерстью. Отращивал себе клыки, рога и копыта.

— Ну, и последнее — у настоящей Агнессы были обожжены руки после сегодняшнего взрыва, — закончил я. — Она, конечно, могла успеть их залечить, но следы всё равно бы остались. Сразу такие ожоги не сходят, по себе знаю. Незначительные детали, правда? Сущая ерунда. Тем более, что вы спешили, времени нормально подготовиться не было. Наспех слепили что-то, похожее на Агнессу — и хватит. Вот только дьявол — в деталях.

— Дьявол… — эхом отозвалась Агнесса.

Теперь она смотрела на меня с уже не скрываемым ужасом. Наложенная личина начала таять — со страху, не иначе. Пряди, выбившиеся из причёски, укоротились и поседели. По сторонам от лба прорезались залысины. На меня смотрело всё ещё приятное женское лицо — которое постепенно меняло черты на некрасивые мужские. Жутковатое зрелище.

— Приказ был — убить меня? — спросил я. — Если бы я отказался пить твоё пойло, меня бы пристрелили. Верно?

— Ты всё равно ничего не добьёшься, — проговорила «Агнесса».

Голос у неё тоже начал меняться. Пока ещё — женский, он постепенно грубел. Обретал другую тональность. И в голосе этом был страх.

— Он… Он уже понял, что я не выполнил приказ.

— И как же «он» это понял?

Вопрос «Кто — он?» я задавать не рискнул. Слишком велика была вероятность, что этот вопрос, при попытке «Агнессы» на него ответить, спровоцирует её смерть. И в этом случае я уж точно ничего не добьюсь.

— Он следит за моими перемещениями. И ждёт доклада.

— Доложи, что я убит. Как ты должен это сделать?

— Добраться до ближайшего телефона и позвонить. Но это не поможет.

— Почему?

— Я же сказал. — Голос «Агнессы» задрожал. — Он следит за моими перемещениями! Знает, что мы остановились там, где не должны были останавливаться.

— Ничего, отговорку придумаем. Поехали! И без глупостей мне. — Я приставил к его виску пистолет.

Цепь ослабла, освободив «Агнессу». Я оторвал от длинной юбки широкую полосу. Приказал:

— Руки.

«Агнесса» безропотно позволил связать их за спиной.

— Это не поможет, — пробормотал он, шагая рядом со мной.

Платье-колокол обвисло. Сутулый худой мужчина, пытающийся семенить ногами под юбками, принадлежащими пышной, статной женщине, выглядел смешно и жалко.

— Никакие отговорки не помогут, я уверен! Он догадается!

— Ты сказал, что он за тобой следит. Как именно?

— Амулет. Под платьем.

Я расстегнул на «Агнессе» платье. Брезгливо поморщился, обнажив впалую мужскую грудь. Вытащил амулет.

— Этот?

— Да. С помощью этого устройства он отслеживает наши перемещения. Знает, что гостиницу мы покинули. У него везде глаза и уши! От него не скрыться, поймите! Если я не выйду на связь в условленное время, умру.

— Если назовёшь мне его имя, тоже?

— Я не знаю его имени. — «Агнесса» опустил глаза. — Клянусь, не знаю! Не смог бы назвать, даже если бы очень захотел. Но это страшный человек. Он чрезвычайно силён. Вы не представляете его возможностей.

— Тем не менее, я сейчас — страшнее, правда? — хмыкнул я. Крутанул на пальце пистолет. — И у тебя было время убедиться, что кое-какие возможности у меня тоже есть. Поэтому ты будешь делать то, что скажу я.

— Вы ведь сохраните мне жизнь? — взглянув на пистолет в моей руке и снова побледнев, быстро спросил «Агнесса». — Я не хотел с ним сотрудничать, клянусь! Меня вынудили!

— Это ты будешь рассказывать Витману. Мне подробности не нужны. Всё, что интересует — твой хозяин. Как ты должен с ним связаться?

— После того, как… — «Агнесса» запнулся. — … как всё будет исполнено, я должен позвонить по телефону с ближайшей заправки.

— Далеко до неё?

— Ещё пять километров.

— Значит, едем туда. Позвонишь и отрапортуешь, что я мёртв.

— Но мы останавливались! — взвизгнул «Агнесса». — Он это видел! Он следит за нами, я же объяснил!

— Скажешь, что я что-то заподозрил и пытался убежать. Ты меня настиг. Задание выполнено.

— Он всё равно узнает, — простонал «Агнесса». — Он догадается!

— Хватит причитать! — прикрикнул я. — В машину, быстро! А там разберёмся.

Мы подошли к машине.

Водитель был всё ещё без сознания. Я быстро обыскал его и второго, убитого. Оружие забрал. Ни медальонов, ни других следящих устройств не обнаружил.

— Маячок был только у тебя?

— Маячок?.. — переспросил Агнесса.

— Устройство, с помощью которого за вами следят.

— Да. Только у меня. Эти двое — простые исполнители.

— Перевербованные, — уточнил я. — И подкупленные. Такие же предатели, как ты.

«Агнесса» опустил голову.

— Значит, туда им и дорога, — решил я.

Выволок из машины обоих. Труп затолкал в багажник, живого, предварительно связав ещё одной полосой от юбки «Агнессы» — на заднее сиденье. Приказал «Агнессе», кивая на пассажирское:

— Сюда.

Сам уселся за руль. «Агнесса», следивший за моими манипуляциями безмолвно и безучастно, сел рядом.

— Ты служишь в тайной канцелярии?

Я завёл машину. Мы тронулись.

Было бы у меня время — допрашивал бы его не на ходу, а с чувством и толком. Но, судя по словам «Агнессы», времени у меня нет. Нельзя, чтобы тот, кто следит за нами, заподозрил неладное. Кратковременную остановку ещё можно объяснить. Длительную — уже гораздо сложнее.

— Да. — «Агнесса» еле говорил.

— Давно тебя завербовали?

— Год назад.

— Кто?

— Я не знаю.

— Не дури! — прикрикнул я. — Как это — не знаешь?

— Не знаю, клянусь! Я никогда с ним не встречался! Год назад я… У меня возникли финансовые трудности. И я получил письмо от неизвестного с предложением помощи.

— Требовалась от тебя, конечно, сущая безделица, — вздохнул я. — Всего лишь скопировать бумажку-другую. А награду предлагали щедрую. Верно?

«Агнесса» отшатнулся.

— Откуда вы…

— Неважно. И ты согласился.

— Я не хотел! Честное благородное слово, не хотел! Если бы не тяжёлая ситуация…

Я поморщился. Сколько раз доводилось слышать такие оправдания. Мир вокруг меня другой — а трусы и предатели всё те же. Не меняются.

— Что мешало тебе прийти к Витману и во всем сознаться?

Я знал, каким будет ответ. И не ошибся.

— Я не мог этого сделать. Ведь тогда пришлось бы сказать, откуда долги, а я…

— И откуда?

«Агнесса» всхлипнул.

— Ну?! — прикрикнул я.

— Биржа, — выдавил он. — Покупка и продажа ценных бумаг. Нам, сотрудникам тайной канцелярии, это строжайше запрещено, но я… Я всего лишь хотел попытать счастья, поймите! Я не думал, что кто-то узнает. Мне ведь поначалу даже везло…

— Всё, хватит, — скривился я. — Твоё счастье, что ты мне нужен. Другие задания тоже получал по почте?

— Да. Каждый раз — на домашний адрес. Кроме сегодняшнего дня.

— А сегодня — что было?

— Сегодня я был дома, спал. Мне позвонили. Неизвестный назвал меня полным именем. Приказал немедленно прибыть к отелю «Мариотт». Если не сделаю этого, серьёзно пожалею. Я сразу понял, что это он.

— Как?

— Это невозможно было не понять! Он… Его голос… — «Агнесса» снова задрожал, как осиновый лист.

— Прекрати скулить! — Я не выдержал — всё-таки отвесил ему оплеуху. — Тебе приказали прибыть к отелю. Прибыл. Дальше?

— На парковке стоял автомобиль. Вот этот, из нашего служебного автопарка. Мне посигналили, я подошёл. Водитель — тот, что приехал за вами со мной, — вышел. И второй солдат — тоже вышел. А для меня распахнули дверь заднего сиденья. Изнутри. Я сел. И увидел… Увидел…

— Да хватит ныть! Кого?

— Никого. — «Агнесса» всхлипнул. — Этот человек сидел рядом со мной. Я слышал его голос. Но у него не было лица. Вовсе не было, понимаете?! Вместо лица — провал. Пустота.

Хм-м. О такой маскировке мне слышать пока не доводилось. Хотя это не значит, что её не существует.

— О том, как обгадился, можешь не рассказывать. Дальше?

— Этот человек приказал мне закрыть глаза. Сказал, что изменит мой облик. Ненадолго, но для проведения операции хватит. После чего я должен буду переодеться в женское платье, подняться на крышу и сказать вам, что вас ожидает господин Витман. В машине угостить вас напитком из фляжки. Если откажетесь пить, подать солдатам условный знак. Они откроют огонь. Когда всё будет кончено, я должен добраться до телефона и сообщить, что вы мертвы.

— А что делать с моим трупом?

— Ничего. Вернуться в машину, сразу за заправкой свернуть на проселочную дорогу. Остановиться у обочины и ждать дальнейших указаний.

Я хмыкнул. Ни этот слизняк, ни его спутники, похоже, не догадывались, что никаких дальнейших указаний не получили бы никогда. Таких свидетелей, как они трое, в живых не оставляют… Ладно. Пугать «Агнессу» ещё больше пока не стоит. И так со страху еле языком ворочает. Тем более, что вдали как раз показалась заправка.

— Эта? — спросил я.

«Агнесса» сжался. Других подтверждений мне не требовалось.

Телефонная будка стояла недалеко от входа. В этот ранний час ни заправщиков, ни посетителей поблизости не наблюдалось. Выбравшемуся из нашего автомобиля мужчине в оборванном женском платье изумлять своим обликом было некого. Руки у «Агнессы» были по-прежнему связаны.

Я ухватил его под локоть, приставив к груди пистолет. Аккуратно — так, чтобы не вызвать подозрений у возможных случайных наблюдателей.

Чуть слышно скомандовал:

— Идём. — Мы подошли к телефонной будке. Я затолкал туда «Агнессу», бросил монетку в монетоприемник. — Диктуй номер.

Набрал продиктованные цифры и поднёс трубку «Агнессе».

— Алло.

Голос ответил сразу, после первого же гудка. Прислушиваться мне не пришлось — он как будто тут же заполнил собой всё пространство будки, и без того тесное.

— Это я, — сбивчиво проговорил «Агнесса». — Ваше задание выполнено.

— Вот как?

Голос нас будто обволок. Я вдруг понял, что пытался сказать «Агнесса» словами «это страшный человек». Голос звучал как будто у меня в голове. Пытался проникнуть в мозг и подчинить себе мой разум.

— А кто же, в таком случае, стоит сейчас рядом с тобой?

Вопрос прозвучал мягко, вкрадчиво. Но «Агнесса» задрожал. Губы побелели и затряслись.

— Доброй ночи, Константин Александрович, — продолжил голос. — Примите моё восхищение! Изумительная живучесть, давненько с такой не сталкивался. Впрочем, на успех мероприятия я особо и не рассчитывал. Оператор, прямо скажем, звёзд с неба не хватает.

— Оператор? — повторил я. Для того, чтобы это выговорить, пришлось приложить немало усилий. Губы казались чужими, слова выговаривались с трудом. — Вот как вы называете людей, которые вам служат?

— В данных обстоятельствах не имеет значения, как я их называю. И с вами, разумеется, мы будем работать на совершенно других условиях.

— А мы с вами будем работать?

— Мне нужны хорошие работники. Готов сделать вам предложение прямо сейчас. Очень щедрое предложение, поверьте.

— Верю. Отчего же нет. И какую сумму вы мне предлагаете?

— Помилуйте, Константин Александрович. — Голос негромко рассмеялся. — Я наблюдаю за вами достаточно давно. И не настолько глуп, чтобы не понять: за деньги вас не купить. Я предлагаю вам нечто совершенно иное. Силу и власть.

Вот оно что. Интересно…

— На трон посадите? — осведомился я.

— Если угодно. Мои возможности огромны, поверьте.

— И что я должен сделать для этого?

— О, это очень просто. Гораздо проще, чем вам кажется. Для начала — убейте того, кто стоит рядом с вами. Это ведь не составит для вас труда, верно?.. А затем мы продолжим разговор.

«Агнесса» попытался что-то пискнуть, но не сумел — ему будто парализовало речевой аппарат. Он с ужасом смотрел на пистолет в моей руке. А я смотрел на то, как моя рука против воли поднимается, и ствол упирается «Агнессе» в лоб.

— Нажмите на скобу, Константин Александрович, — шелестел голос. Теперь уже казалось, что шелестит он прямо у меня в мозгу. — Нажмите! Ну же!

Я понял, что в следующее мгновение выстрелю. У меня не хватало сил на то, чтобы сопротивляться голосу. Это было что-то помощнее магического удара. Что-то, гораздо более могучее и опасное…

Я собрал все силы, чтобы стряхнуть с себя наваждение. И резким движением вырвал из телефона шнур, соединяющий его и трубку. Следующим движением — пробил выстрелом сам аппарат.

«Жаль, что мы не договорились, — вздохнул голос. Он прозвучал отдаленно, и с каждым мгновением слабел. Как будто улетучивался, утекал из будки. — До новых встреч, Константин Александрович…»

Голос смолк.

Я опустил пистолет. Перевёл взгляд на чуть живого от страха «Агнессу». Буркнул:

— Идём.

Со стороны заправки к нам уже топал крепкий детина-охранник — наверное, услышал выстрел.

— Он помиловал меня, — прижав руки к груди, не веря своему счастью, пробормотал «Агнесса». Всхлипнул. — Он помиловал меня! Я жив!

Я распахнул дверь будки, шагнул наружу — готовясь встретить охранника.

Это меня и спасло.

В следующее мгновение голова «Агнессы» взорвалась изнутри — будто лопнул спелый арбуз, сброшенный с высоты наземь.

Да что ж за день-то сегодня такой…

* * *

То, что осталось от «Агнессы», я затащил в машину. Охранник мне не мешал. Не знаю, чем занимался парень перед тем, как устроиться на эту службу, и кто его вообще сюда взял. Но при виде будки со стеклами, залитыми изнутри кровью, он просто и незатейливо хлопнулся в обморок. Повезло…

Я подъехал к ближайшему кафе. Посетителей, ожидаемо — никого. За стойкой, уронив голову на руки, дрых парень лет двадцати. Телефон обнаружился позади стойки — стоял в специальном углублении. Я набрал номер тайной канцелярии.

— Капитан Барятинский. Соедините с господином Витманом, срочно.

— А?.. — очухался парень-бармен.

— Спи, — махнул рукой я.

— Алло? — послышался в трубке встревоженный голос Витмана.

Глава 3 Круглый кабинет

Витман настоял на том, чтобы я дождался в кафе его людей. «Самодеятельность» — то есть самостоятельную транспортировку мною в тайную канцелярию двух трупов и одного оглушенного — категорически запретил.

Люди Витмана, впрочем, прибыли довольно быстро. Через час я уже сидел в его кабинете, оказался здесь впервые. Чем сразу удивлял кабинет — так это формой. Он был круглым.

— Не люблю углов, — прокомментировал Витман и упал в кресло, одно из десятка здесь имеющихся. — В угол забиваются в страхе. В угол ставят провинившихся детей. Загоняют — тоже в угол. В обычном помещении такое чувство, что даже мысли забиваются по углам и попробуй их выковыряй оттуда.

Я только плечами пожал. Человек, находящийся на такой высоте, как Витман, имеет полное право на причуды. Это рядовым лучше быть одинаковыми и думать как можно меньше — вопрос выживания. Сам я своей знаменитой косой тоже обзавелся далеко не сразу.

В целом, кабинет мне показался забавным. Даже рабочий стол здесь был круглой формы. А вот шкафов не было вовсе. На стенах висели карты — Российской Империи, Петербурга, отдельных его районов. На столе стоял телефонный аппарат, томилась декоративная стопка бумаги под пресс-папье. Складывалось впечатление, что Витман здесь не очень-то любит штаны просиживать.

— Этот кабинет магически защищён так, что мы можем чувствовать себя в полной безопасности, — сказал Витман. — Прослушивание исключено, прямое попадание авиабомбы вреда не причинит… Присаживайтесь, Константин Александрович.

Я уселся в свободное кресло.

— То, что осталось от так называемой «Агнессы», опознали, — брезгливо сказал Витман. — Этот слизняк давно под наблюдением. Его не арестовывали лишь для того, чтобы кукловод ничего не заподозрил. Ну, и дезинформацию кое-какую передавали, не без этого. Надеялись отследить, куда она уходит.

— А второй? Солдат? Он пришёл в себя?

— Пришёл… Допросим, конечно. Но сомневаюсь, что из этого выйдет толк. Коль уж этот… обезглавленный ничего не мог сообщить относительно личности хозяина, то солдат — и подавно мелкая сошка.

— Ясно, — сказал я.

В дверь кабинета постучали. Вошла девушка в форме, с подносом в руках. Поставила передо мной чашку с кофе, стакан сока, тарелки с омлетом и бутербродами.

— Прошу, Константин Александрович, — кивнув на тарелки, сказал Витман. — Вам не помешает подкрепиться.

— Благодарю.

Есть действительно хотелось. А готовили в буфете канцелярии вкусно.

— Кристине я позвонил, — продолжил Витман. — Сказал, что с вами всё в порядке. Ей не о чем беспокоиться.

В этот раз я поблагодарил кивком — рот уже набил.

— Кристина сказала, что во время Игры на вас было совершено ещё одно покушение.

— Да, — прожевав, подтвердил я. — В подземелье форта устроили обвал.

— Там уже работают мои люди. Доложили, что обнаружили мощный магический след. Чёрная магия, не ниже десятого уровня. Но странность в том, что этот след ни к кому не ведёт. Магия взялась будто из воздуха. Такое бывает, если…

— … если применить специальный амулет, — закончил я.

— Вот как, — приподнял бровь Витман. — То есть, вы уже в курсе?

— Ну ещё бы я не был в курсе — если сам и применил этот амулет. Для того, чтобы выбраться, мне пришлось пробить проход сквозь завал.

— Во-от оно что, — протянул Виман. — А могу я уточнить, откуда…

— Вы, Эрнест Михайлович, насколько понимаю, обязаны это уточнить, — пожал плечами я. — Амулет — подарок его величества, в качестве благодарности за раскрытие заговора. Государь подарил мне его ещё зимой.

Я сказал это — и невольно перевёл взгляд на свою ладонь. След от чёрной жемчужины по-прежнему никуда не делся.

— Позвольте?.. — Витман проследил за моим взглядом.

Я раскрыл ладонь, демонстрируя чёрное пятно.

— Это осталось после того, как вы применили амулет? — разглядывая пятно, спросил Витман.

— Да.

— Хм-м.

Больше он ничего не сказал.

— Других комментариев не будет? — не сдержал раздражение я. — Что это значит?

Витман развёл руками:

— При всем уважении, Константин Александрович — я не тот человек, к которому следует обращаться с подобными вопросами. Я не знаток Изначальной магии.

— Изначальной? — переспросил я.

— Вы ещё не изучали, вероятно. Если не ошибаюсь, с этим понятием курсантов вашего возраста не знакомят. При условии, что в академии вообще преподают что-то подобное… Всё, что могу сказать: вручив такой подарок, государь действительно оказал вам чрезвычайные доверие и честь. Подобный амулет может быть произведён лишь очень сильным магом.

— Хотите сказать, что государь лично…

— Я не хочу сказать ничего сверх того, что уже сказал, — с нажимом проговорил Витман. — Если такая надобность возникнет, информацию об Изначальной магии вы, вероятнее всего, получите и без меня.

Его взгляд стал знакомо непроницаемым. Я понял, что больше ничего не добьюсь.

— Стало быть, тоннель, пробитый в горной породе — ваша работа? — вернулся Витман к предмету обсуждения.

— Моя.

— Впечатляет. Более всего то, что вы после использования амулета такой мощи не только сохранили бодрость духа и ясность сознания, но даже вернулись в Игру… Другой на вашем месте восстанавливался бы сутки, не меньше. — Витман разглядывал меня — так же пытливо, как перед этим — пятно. — Знаете, Константин Александрович. Когда Кристина впервые упомянула о том, что вы могли бы быть полезны нашему ведомству, я списал это на… скажем так, некоторую увлеченность, свойственную возрасту моей дочери. Несмотря на все свои таланты, Кристина — всего лишь юная девушка. А вы — восходящая светская звезда. Многие барышни полжизни бы отдали за возможность провести в вашем обществе хотя бы час. Но теперь, наблюдая за вами лично, я всё более и более поражаюсь. Расписывая мне ваши достоинства, Кристина не упомянула и половины из них.

— Но уж вы-то, господин Витман, не барышня, — поспешил уйти от опасной темы я. — Мои достоинства предлагаю обсудить как-нибудь в другой раз. А сейчас давайте вернёмся к делу. — Я, покончив с завтраком, отодвинул от себя поднос. — Итак. Тоннель под фортом. Что там нашли ваши люди?

Витман покачал головой:

— Увы. Вынужден разочаровать. Магический след, оставшийся от вашего амулета, перекрыл собой все прочие следы. Слишком уж мощным был удар. Опознать того, кто устроил обвал, вследствие этого не представляется возможным.

— Да что за чёрт…

Я встал, прошёлся по кабинету. Заметил на столе сигаретницу.

Спросил:

— Закурю?

— Конечно. Пожалуйста.

Витман откинул серебряную крышку, протянул мне зажигалку. Тоже взял сигарету.

Щёлкнул пальцами — отчего дым от наших сигарет перестал висеть в воздухе и потянулся струйкой к окошку вентиляции.

— Доктора говорят, знаете ли, что курить вредно, — пояснил Витман.

— Правильно говорят.

Мы помолчали, пуская дым.

— А у самого вас есть какие-то предположения? — спросил Витман. — Кто может за вами охотиться?

— У меня было единственное предположение — Венедикт Юсупов, — буркнул я. — Он сильный маг. Он присутствовал на Игре. Ему есть, за что меня ненавидеть. Он догадывался, что я могу стать серьёзным препятствием для планируемого похищения… Но все эти предположения перекрывает единственный неоспоримый факт — Юсупов, в итоге, помог мне выследить похитителей.

Витман покачал головой:

— Не торопитесь с выводами, Константин Александрович. Юсупов мог сделать это специально для того, чтобы сбить вас с толку. Те парни, которых он вам подсунул, по сути, ничего из себя не представляли. И, в его понимании, не владели информацией, куда подевались трое остальных. Мы имеем дело с очень хитрым и расчётливым врагом, не забывайте об этом.

— Забудешь тут, — усмехнулся я. — Юсупов дважды пытался меня убить совершенно явно.

Я рассказал о фонтане со смертоносными рыбками и о дуэли.

— Н-да, — пробормотал Витман.

— Не верите?

— Отчего же? Я знаком с господином Юсуповым лично, на протяжении уже многих лет. Мы с Венедиктом Георгиевичем, можно сказать, вместе росли — заканчивали один курс в Императорской академии. В том, что на пути к цели этот человек не станет пренебрегать никакими методами, я не сомневаюсь. Взять хотя бы то, чего пытались добиться от вас посредством ментальной блокады — в телефонной будке. Вас вынуждали застрелить агента, верно?

— Да.

— Вот! Если бы вы сделали этот выстрел, скомпрометировали бы себя. Не сомневаюсь, что на заправке мгновенно нашлись бы свидетели происшествия, а то и фоторепортер. Князь Константин Барятинский — белый маг, представитель рода, входящего в Ближний круг! — застрелил сотрудника тайной канцелярии! Мыслимое ли дело?.. А тут же нашёлся бы и ещё один труп в багажнике, и оглушенный вами солдат… Представляете, какой грандиозный скандал можно было раздуть?

— Представляю, — пробормотал я. — Это, если бы я не согласился сотрудничать?

— Совершенно верно. Одним вашим выстрелом этот мерзавец убивал двух зайцев. Избавлялся от агента, чей ресурс считал выработанным, и получал компромат на вас. Он при любом раскладе остался бы в плюсе. Не учёл лишь одного — вашей воли. Вашей способности к сопротивлению.

— А что это было за заклинание? То, которым он пытался меня побороть?

Витман поморщился:

— Редкостная дрянь. Называется «Ментальная блокада». При условии, что объект находится в небольшом замкнутомпространстве, заклинание способно работать на дальних расстояниях. Это — запретная магия очень высокого уровня. Такое под силу только очень могучему магу.

— Где-то я это уже слышал, — пробормотал я.

— Вероятно, при описании вашим уважаемым дедушкой создателя голема, — кивнул Витман. — Помните смоляное чучело за рулём грузовика?

— Да ещё бы забыть.

— Не сомневался… Я, собственно, к чему веду, Константин Александрович. — Витман тоже встал, прошёлся по кабинету. Остановился у окна — тоже круглого, похожего на иллюминатор, — прислонился к подоконнику. — А веду я к тому, что Венедикт Юсупов в качестве подозреваемого подходит нам с вами по всем статьям. Но, как-то… — Он пошевелил пальцами. — Как-то слишком уж явно подходит. Вы так не думаете?

— Думаю, — признался я. — Одного Юсупова ваша дочь уже определила в руководители заговорщиков. А оказалось, что Илларион ни при чём.

— Вот именно… Скажу вам по секрету, Константин Александрович: к роду Юсуповых, и лично его сиятельству Венедикту Георгиевичу у нашего ведомства накопилось немало вопросов. Но нужны доказательства. Нужны неоспоримые доказательства вины! А пока всё, что у нас есть — ворох предположений, и ничего более.

— И что вы собираетесь с этим делать?

— Я вижу несколько ниточек. — Витман затушил окурок в пепельнице. — Первая: наша арестованная. Девчонку я планирую расспросить со всем пристрастием. Вторая: её сбежавший напарник. Златослав, если не ошибаюсь?

— Не ошибаетесь.

Витман кивнул:

— В розыск его уже объявили, рано или поздно найдём. И тоже, безусловно, расспросим. А также не стоит забывать о вашем добром знакомом, господине Комарове… Полно, Константин Александрович. — Витман, наткнувшись на мой потяжелевший взгляд, примирительно поднял руки. — Я не настолько глуп, чтобы расспрашивать, какие такие общие дела связали представителя рода Барятинских и одного из королей криминального Петербурга.

— Не будете расспрашивать — из деликатности, разумеется? — уточнил я.

— Безусловно.

А вовсе не потому, что ему и так всё известно — ну, конечно.

— Ваши дела с Комаровым — это ваши дела, — безмятежно продолжил Витман. — Комаров, если хотите знать, в мою, так сказать, юрисдикцию вообще не входит, криминалом пусть занимается уголовная полиция. Меня этот человек интересует по единственной причине: он стрелял в вас. Хотя, по вашим словам, в здравом уме ничего подобного сделать не мог.

— Уверен, что не мог, — подтвердил я. — Комаров даже выглядел странно. Стеклянные глаза, дерганые движения… Как управляемая кукла.

— Вам, если не ошибаюсь, доводилось видеть людей, опоенных берсерком. Комаров выглядел так же, как они?

— Видеть — доводилось. Но это не берсерк.

— Почему?

— Потому что Комаров — кто угодно, только не дурак. Вы сами только что назвали его криминальным королем. Как, по-вашему: человек с его опытом, да ещё получивший от меня задание охранять вход в подвал, стал бы употреблять неизвестный напиток из рук незнакомца?

— Н-да, ваша правда, — пробормотал Витман. — Человек его опыта в текущих обстоятельствах даже близко к себе никого не подпустил бы.

— Вот именно. Опоить его никак не могли. Думаю, что воздействовали примерно тем же способом, что и на меня.

— Ментальной блокадой? — удивился Витман. — Сомневаюсь. Воздействовать на Комарова не мог никто, кроме Златослава, верно? А у этого парня, судя по вашему описанию — едва ли четвертый магический уровень. Ментальная блокада такому сопляку не по силам.

— Так и Комаров — не маг, — напомнил я. — Он — обычный человек. На него могло подействовать заклинание, гораздо менее сильное, чем блокада.

— Навскидку — не припоминаю такого заклинания… — пробормотал Витман. — Ну что ж. Тем более, у нас есть необходимость расспросить господина Комарова, как только он будет в состоянии разговаривать. Мне, вероятно, вновь придется просить вас об услуге — как при работе с ним, так и с другими злоумышленниками. Так что будьте готовы, дражайший Константин Александрович. Мы найдём ниточки, не сомневайтесь… Не бывает людей, не оставляющих никаких следов своей деятельности. — Витман вернулся за стол. Положил руки перед собой и убежденно закончил: — Поверьте моему опыту: не бывает.

— Хорошо. Верю. — Я поднялся. — Если мы закончили, то…

— Закончили, — кивнул Витман. — Лишь одна небольшая просьба. Ваш друг, господин Пущин. Что ему известно об операции?

— Да, в общем-то, всё, — хмыкнул я. — Мишель сопровождал меня всё время, пока я разыскивал великую княжну. А он — далеко не дурак.

— Что ж, если не дурак — значит, поймёт, что распространяться о произошедшем не следует?

— Поймёт. Куда он денется.

— Могу я вас попросить взять этот труд на себя? Вы сможете поговорить с господином Пущиным лично? Мне кажется, так будет лучше, чем если его сопроводят для разговора ко мне. Сюда.

Я представил себе Мишеля, которому бравые ребята Витмана предлагают проехать вместе с ними в тайную канцелярию… Как бы бедолагу удар не хватил на нервной почве. Сердце у него, хоть и молодое, но на такое количество потрясений вряд ли рассчитано.

— Однозначно лучше, — кивнул я. — Поеду в клинику прямо сейчас. На то, что Мишель обо всём случившемся будет молчать, как рыба, можете твёрдо рассчитывать.

— Благодарю вас. Но, быть может, прямо сейчас — не стоит? Вы не спали всю ночь. Отдохните…

— Нет уж. Предпочитаю сначала покончить с делами.

— Что ж, воля ваша. Я взял на себя смелость отдать приказ перегнать ваш автомобиль сюда.

— Вы чрезвычайно любезны.

Каким образом неведомый перегонщик провернул эту операцию в отсутствии ключей от автомобиля, я не спрашивал. Догадывался, что в тайной канцелярии отыщутся и не такие умельцы.

* * *

— Господин Комаров ещё не пришёл в себя, — приветствовала меня в клинике знакомая медсестричка. — Но состояние стабильное, беспокоиться не о чем. Господин Пущин чувствует себя хорошо. А Клавдии Тимофеевны нету. Ночь выдалась беспокойной, она пошла домой отдохнуть.

— Очень правильно сделала! — от души одобрил я. — После таких событий отдохнуть — самое полезное, что только можно придумать.

— Домашний адрес Клавдии Тимофеевны вам известен, — вздохнула медсестра.

Судя по всему, не сомневалась, что я немедленно отправлюсь к Клавдии и сделаю всё для того, чтобы вывести её из состояния покоя.

— Известен, — кивнул я. — Но в данный момент меня интересует местонахождение другого человека. В какой палате лежит господин Пущин?

Глава 4 Новый преподаватель

— Костя! — Мишель при виде меня не вскочил с кровати только потому, что запутался в одеяле. — Что там?! Как?

— Всё отлично. Собирайся, можем ехать в академию. Доктор сказал, что ты здоров, как бык.

— В академию? — пробормотал Мишель. — И всё? Вот так… просто?

— А чего ты ждал? Допроса, суда и каторги?

Судя по выражению лица Мишеля, чего-то в этом духе он и ждал. Чёрт его знает, чего тут успел напридумывать за то время, что я разбирался сначала с Ашотом, потом с «Агнессой», а потом с Витманом.

— Н-нет, — пробормотал Мишель. — Конечно, нет. Я знаю, что государь наш мудр и справедлив, он никогда не допустит, чтобы пострадал невинный. Но всё же… Я — и… великая княжна…

— Не было никакой великой княжны, — жёстко сказал я.

— Как это — не было? — Мишель уставился на меня.

— Вот так. — Я присел на край его кровати. — Очень просто. Я ведь тебе уже говорил. Это была секретная операция. А секретная операция — это такая операция, о которой никто — понимаешь, никто! — из посторонних не должен знать. Случайно получилось, что ты стал свидетелем… некоторых событий. Видел и слышал то, чего не должен был видеть и слышать. Но это не означает, что операция перестала быть секретной. Я поручился за тебя. Пообещал, что ты никому ничего не расскажешь. Ты ведь меня не подведёшь?

— Никогда! — Мишель ударил себя в грудь. — Буду нем, как могила!

— Очень на это рассчитываю. В противном случае — сам понимаешь.

— Что? — помолчав, осторожно спросил Мишель.

— Что самый надежный способ заставить свидетеля молчать — это до конца дней упрятать его в тюрьму.

— О…

Цветом лица Мишель сравнялся с простыней, на которой лежал. А я мысленно похвалил себя за то, что не сказал ему правду — относительно того, какой способ избавления от свидетелей на самом деле является наиболее надёжным. Нечего пугать парня ещё больше, и так еле дышит.

— Ты проявил отвагу, — продолжил я, — помог обезвредить государственных преступников. Без тебя я бы не справился. Это, разумеется, тоже учли. Мне поручено выразить тебе благодарность.

Я протянул Мишелю руку.

Он осторожно пожал. На лицо постепенно возвращались краски.

— А ты… — пробормотал Мишель. — Ты работаешь на тайную канцелярию, да?

Я вспомнил Витмана и постарался придать лицу такое же непроницаемое выражение.

— Это — тоже тайна, Мишель.

— О, да! Я понимаю. Теперь, по крайней мере, всё встало на свои места.

— Что именно?

— Да всё! Твоё поведение, привычка командовать. Слова, которые у тебя время от времени вырываются. Твои… навыки. Право, я не думал, что ты умеешь так жестоко драться.

— Иначе было нельзя.

— Да-да. Я же сказал, я понимаю! И теперь буду знать, что это связано с твоей работой.

Если бы я мог — Мишеля расцеловал бы. Сам придумал историю, оправдывающую моё поведение, сам в неё поверил. Что может быть лучше? Теперь уж я точно надолго избавлен от вопроса «кто ты такой».

А Мишель шумно выдохнул. Пробормотал:

— Спасибо, Костя. А то я, говоря по чести, не знал, что и думать! Боялся, что отчисление из академии — самое малое, что мне грозит. Я ведь… Я ведь…

— Подкатывал к великой княжне?

Бледность Мишеля мгновенно сменилась багровостью. От смущения он, кажется, дар речи потерял.

— Ну, ты ведь не знал, что это великая княжна, — добродушно сказал я. — И, в конце концов, ничего такого страшного не сделал. Соблазнить её, насколько понимаю, не успел.

— Костя!!! Что ты такое говоришь?!

— Неужели успел? — «удивился» я. — Хм-м. Это меняет дело.

— Нет! — Мишель аж с кровати вскочил, забегал по палате. — Разумеется, нет! Как тебе такое в голову могло прийти?!

— А. Ну, нет — так нет. На нет и суда нет. Чего ты тогда разволновался?

— Костя!!! Это… Это какой-то запредельный цинизм! Что ты несёшь?! Откуда у тебя вообще такие фантазии?!

Мишель бегал по палате, горячо и многословно рассказывая о том, что подобных мыслей в отношении великой княжны у него не было и быть не могло! Что намерения его были чисты и благородны! Что он вообще не понимает, отчего этому аспекту отношений между мужчиной и женщиной уделяется столь пристальное внимание! И так далее, тому подобное.

Я про себя посмеивался и радовался, что медсестричка, похоже, сказала правду: господин Пущин и впрямь совершенно здоров. Пора выписывать. А что до так называемых фантазий — у Мишеля ещё будет время изменить мнение. Когда перейдёт от теории к практике… В момент, когда Мишель выдохся и готовился к заходу на второй круг, в дверь палаты постучали.

— Господин Пущин. К вам посетитель, — объявила медсестра.

Я на всякий случай напрягся. Кому бы это могло прийти в голову навещать Мишеля? И кто вообще мог знать о том, что он здесь находится?

Но чувство опасности молчало. А в следующий миг в палату впорхнула Полли.

Ох, ну точно! Мишеля ведь унесли на носилках у неё на глазах.

— Здравствуй, Костя, — увидев меня, сухо сказала Полли. И, совсем другим голосом, нежным и переливчатым: — Здравствуй, Мишель! Зачем ты встал? Тебе ещё рано. Может закружиться голова. Немедленно вернись в постель.

Мишель от такого внимания расцвёл. Зарделся и послушно сел на кровать.

— Я принесла тебе ирисы, — объявила Полли. — Они едва успели раскрыться, так чудесны! Ты любишь ирисы, Мишель? — Она развернула бумагу, укрывающую букет.

— Обожаю, — глядя на то, как Полли прижимает цветы к пышному декольте, пробормотал Мишель.

— Принесите, пожалуйста, вазу, — распорядилась Полли, повернувшись к медсестре.

— Ваза не потребуется, — решил вмешаться я.

— Почему это? — возмутилась Полли.

— Потому что Мишель выписывается. Мне сказали, что он уже здоров. Верно? — Я тоже посмотрел на медсестру.

— Я позову врача, — выкрутилась та. И испарилась.

— Мишель может забрать букет с собой в академию, — сказал Полли я.

— Именно так и поступлю, — преданно глядя на Полли, пообещал Мишель.

— Ах, ну что ты. — Полли вздохнула. — Стоит ли утруждаться? Право, это такая мелочь. Всего лишь цветы…

— Цветы, полученные из ваших рук, не могут быть мелочью, Аполлинария Андреевна!

— Полли, — нежно улыбнувшись, поправила Полли. — И мы ведь с тобой — на «ты». Разве ты забыл?

Она заботливо поправила Мишелю одеяло. Тот едва не заурчал от удовольствия. А Полли посмотрела на меня — победно сверкнув глазами.

Ну, слава тебе, Господи. Какое-то время — по крайней мере, до тех пор, пока госпожа Нарышкина будет виться вокруг Мишеля, полагая, что тем самым заставляет меня изнывать от ревности, — я могу от неё отдохнуть. А там уже и конец семестра не за горами. Уеду в Барятино, запрусь в погребе и не выйду оттуда месяц. А лучше — два. Надеюсь, этого времени будет достаточно для того, чтобы Полли подыскала себе другого жениха…

Пришедший врач подтвердил, что господин Пущин здоров и может выписываться.

* * *

В академии нашу команду, а заодно и группу поддержки встречали, как героев. Все уже, разумеется, знали о победе. И эта информация полностью заслонила собой промелькнувшее в газетах сообщение о взрыве в отеле.

Оно, к слову, именно промелькнуло — коротенькое, в пару строк. «Бла-бла, утечка газа, никто не пострадал». Специалисты Витмана своё дело знали туго.

Ректор произнес приветственную речь. Поздравил нас — с победой и с выходом команды академии на международный уровень. Перед началом следующего семестра состоится Игра в Париже.

Переждав, пока стихнут овации, Калиновский добавил, что каждый из игроков получит дополнительные личные баллы — которые, конечно же, войдут в общий зачёт. Переждал новую волну поздравлений и ликований. И, приятно улыбнувшись, напомнил, что Игра — Игрой, а учёба — учёбой. До конца семестра — ещё три недели, после чего нам всем предстоит сдача годовых экзаменов. Прошу вас не забывать об этом, господа курсанты.

Судя по тяжёлому вздоху, прокатившемуся по залу, никто из нас не забывал об этом ни на минуту. Даже если бы мы очень хотели забыть — не получилось бы.

Во время речи Калиновского я заметил, как Полли, перед тем демонстративно державшаяся рядом с Мишелем, потихоньку смещается ко мне. Из столовой мы выходили уже почти рука об руку. Полли горделиво посматривала на сокурсниц.

— То, что мы с вами в ссоре, Константин Александрович, не означает, что другие девушки могут считать вас свободным, — пояснила она.

Я от неожиданности закашлялся. Уточнил:

— А мы в ссоре?

— После того, как вы себя повели возле клиники? Разумеется!

Чтоб я ещё помнил, как себя вёл…

— После того, что я пережила, вы могли бы уделить мне больше внимания, — продолжила Полли. — Побыть со мной наедине, найти для меня какие-то нежные слова.

— А что ты такое пережила? — заинтересовался я.

Полли захлопала глазами.

— Но… Но ты ведь сам знаешь…

— Что именно? — Я решил покончить уже с этим вопросом. Взял Полли за рукав, отвёл её в сторону. Щелкнул пальцами, устанавливая защиту от прослушивания. — Я знаю, что ты по просьбе господина Витмана несколько дней притворялась великой княжной. И с этой задачей справилась отлично, молодец. Но ничего такого, из-за чего тебе нужно было бы сопереживать, не произошло. Скорее, наоборот. Хочешь — прямо сейчас проведём опрос, сколько наших с тобой сокурсниц мечтают оказаться на твоем месте? Пожить в императорском дворце, в номере люкс гранд-отеля, понаблюдать за Игрой из императорской ложи?.. Да любая девушка, если бы ей представилась такая возможность, до потолка бы прыгала!

— Я рисковала! — пискнула Полли.

— Ты — дворянка. Представительница древнего уважаемого рода. Служить отечеству — твой долг. Я уверен, что государь отметит твою семью и тебя лично благодарностью. К тому же, в итоге всё закончилось хорошо. Честное слово — не понимаю, каких утешений ты от меня ждёшь.

— Ты… удивительный, — проговорила Полли. — Невообразимый! Просто феерический грубиян!

— А ты только сейчас это заметила? Если ждёшь, что стану другим — зря. Я не изменюсь.

— Я поняла, — объявила Полли.

И вдруг рассмеялась. Хотя я был готов поклясться, что секунду назад у неё на глазах блестели слёзы. Потрясающее создание, всё-таки.

— Ваша ревность, Константин Александрович, иной раз принимает удивительные формы! Но, так и быть, я вас прощаю. И прошу не удивляться тому, что буду уделять повышенное внимание вашему другу. Господин Пущин пострадал, защищая меня. И мой долг велит мне…

— О, безусловно, госпожа Нарышкина, — поклонился я — изо всех сил стараясь не рассмеяться тоже. Полли только что повторила слова, которые незадолго перед этим говорил я. — Долг есть долг. Уделяйте господину Пущину столько внимания, сколько сочтёте нужным. Уверен, что он оценит вашу заботу.

— Вы — благородный человек, Константин Александрович, — изрекла Полли. — Я это ценю, поверьте. Но… Ах, если бы вы знали, какая мука — разрываться между двумя обожающими меня мужчинами! — Она картинно приложила ладонь ко лбу.

— Уверен, что вы справитесь, Аполлинария Андреевна.

— А что же мне, бедной девушке, остается? Только нести на своих хрупких плечах ещё и этот груз.

С этими словами Полли упорхнула. Для того, чтобы уже через минуту я услышал вдали её заливистый смех. Аполлинарию Андреевну подхватили с двух сторон под руки сразу две подружки, она им что-то увлечённо рассказывала. По всей видимости, о непосильном грузе, который взвалила на свои хрупкие плечи.

— Как вижу, ваша невеста вас покинула, господин Барятинский? — услышал я знакомый низковатый голос.

Меня догнала Кристина, пошла рядом со мной.

— У неё сложный период в жизни, — объяснил я. — Аполлинария Андреевна разрывается между двумя обожающими её мужчинами.

— Да, я заметила, — фыркнула Кристина. — Знаешь… Пожалуй, хорошо, что у тебя такая энергичная невеста.

— Почему?

— Она не подпускает к тебе других девушек. Представляешь, какая толпа выстроилась бы к дверям твоей комнаты, если бы не Полли?

— Не выстроилась бы.

— Отчего же?

— Девушкам на наш этаж не попасть… Кстати. Давно хотел спросить. — Я повернулся к Кристине. — А как ты проникла ко мне в комнату? Тогда, с кинжалом? Как обошла магическую защиту?

— У женщин — свои секреты, Константин Александрович, — чарующе улыбнулась Кристина.

И вдруг исчезла — для того, чтобы тут же оказаться с другой стороны от меня.

— Ого, — обронил я. — Чувствую, нам ещё о многом предстоит поговорить.

— Безусловно. Операция закончилась, работа продолжается. — Кристина посерьёзнела. — Костя. Отец рассказал, вкратце… Об «Агнессе».

— Зря.

— Ему виднее, зря или нет. Я говорю это для того, чтобы ты знал: теперь ты не один. Если что, я всегда рядом. Ты можешь на меня рассчитывать.

— Спасибо, — от души поблагодарил я.

А Кристина вдруг вспыхнула.

— Что-то не так?

— Ну, как тебе сказать. Ты меня обнял, вообще-то.

— Чёрт! И правда, — я убрал руку с её плеч. Пояснил: — Это — чисто дружеский жест.

— Да-да, я так и подумала. Но, во избежание сплетен…

Кристина улыбнулась. И ускорила шаг, через минуту растворившись в толпе курсантов.

Я вздохнул. Первый урок — магическое искусство. Покойного Белозерова снова будет заменять Юсупов. Слов нет — чтобы передать, как я соскучился по этому семейству.

* * *

— Господа курсанты!

Дверь аудитории открылась, и вместо Юсупова неожиданно вошёл ректор. Поднялся на кафедру, вскинул руку, останавливая начавшийся недоуменный гул.

— Обещаю, что не отниму у вас много времени. Как всем вам хорошо известно, некоторое время академии приходилось жить без преподавателя магического искусства. Моя благодарность Иллариону Георгиевичу Юсупову, который любезно согласился взять эти уроки на себя, не знает границ. Но сейчас, по счастью, сложный период закончился. В академии появился новый преподаватель. Прошу приветствовать, господа!

Калиновский повернулся к двери.

Недоуменный гул зашелестел снова — с новой силой.

— Серьёзно?! — вырвалось у меня.

На кафедру поднимался человек в лиловом преподавательском сюртуке. Сюртук сидел на нём отлично, но мне отчего-то показалось, что человек считает минуты, оставшиеся до момента, когда сможет его сбросить и облачиться в привычную кожаную куртку.

— Разрешите представить, — сказал Калиновский. — Новый преподаватель магического искусства — Платон Степанович Хитров!

Платон поклонился.

— Платон Степанович имеет огромный опыт преподавательской работы, — продолжил Калиновский. — Уверен, что со своей стороны он приложит все усилия к тому, чтобы передать свои знания вам. И надеюсь на ответную любезность с вашей стороны. Прошу любить и жаловать, господа!

Курсанты кланялись. Мой взгляд встретился со взглядом Платона. Мне ничего не оставалось делать, кроме как тоже поклониться.

— Рад знакомству, господа, — дождавшись ухода Калиновского, проговорил Платон. — Прошу вас записать тему урока. — Он поднял руку.

Кусочек мела, лежащий на краю доски, принялся выводить на чёрной поверхности красивые буквы: «Заклинанiя защитъ. Пѣрвый уровѣнь».

* * *

— Ну и что это, чёрт возьми, значит?!

Я дождался, пока аудиторию покинет последний курсант, и подошёл к Платону.

Тот невозмутимо закрыл журнал, в котором делал пометки на протяжении урока. Одёрнул сюртук.

— О чём вы, ваше сиятельство?

— О твоём появлении здесь, разумеется.

— А что вас так возмутило? Я — свободный человек, проживающий в свободной стране. Обладаю профессией, которая позволяет мне рассматривать самые разные предложения трудоустройства. От одного из этих предложений я не отказался — только и всего.

— Платон, — вздохнул я. — Сказки рассказывай деду. И Калиновскому. Мне — не надо. Если скажешь сейчас, что твоё появление в академии никак не связано со мной, я рассмеюсь тебе в лицо.

Платон покачал головой. Пробормотал:

— А я ведь предупреждал Григория Михайловича, что вы тут же обо всем догадаетесь.

— Большого ума для этого не требуется, — буркнул я. — Присматривать за мной решили? Дед опасается, как бы любимый внучек не развалил, вместо очередной башни, Летний дворец?

— В числе прочего — присматривать, — улыбнулся Платон. — Уж кому-кому, а Григорию Михайловичу ваш горячий нрав хорошо известен. Но основная причина — не в этом.

— А в чём же?

— В том, что в этом году вам так же, как и в прошлом, предстоит поединок за место в Ближнем Кругу.

Глава 5 Изначальная магия

— Если год назад вас никто не принимал всерьёз, — продолжил Платон, — уж простите, ваше сиятельство, говорю как есть, — то в этом году чёрные маги приложат все усилия к тому, чтобы победить. Против вас будет выставлен очень сильный маг.

Н-да. Вот о предстоящем поединке я, в круговороте других дел, как-то и подзабыл.

— Кто именно?

— То-то и оно, что мы не имеем ни малейшего представления. Григорий Михайлович пытался разузнать по своим каналам, я, в свою очередь, подключил собственные ресурсы. Результат — нулевой. Решение по этому вопросу либо ещё не принято, либо его держат в строжайшей тайне.

— Хрень редьки не слаще, — буркнул я.

— Именно. Единственное, в чём не приходится сомневаться — враг учтёт все свои ошибки. Если в прошлом году вы были всего лишь никому не известным мальчишкой, то сейчас слухами о ваших подвигах наполнен весь Петербург. Вам предстоит сразиться с магом очень высокого уровня.

— И поэтому ты здесь?

— Да. У нас очень мало времени на подготовку, ваше сиятельство. — Платон наконец посмотрел мне в глаза. — А если говорить прямо, то его у нас вообще нет.

— Когда начнём? — спросил я.

— Когда прикажете. Я рассудил, что вам лучше знать, какое время наиболее приемлемо.

— Вечером, — решил я. — Точнее, уже ночью. Сразу после отбоя.

— Тренировка займёт не менее полутора часов.

— Скорее всего, больше. Мне нужно будет восстановить форму.

— Тогда на сон вам останется…

— Я умею считать, Платон. После отбоя жди меня в тренировочном зале.

— С вашего позволения, это неразумно. Вы не успеете отдохнуть.

— Ничего, мне не привыкать.

— Кроме того, выход после отбоя из жилого корпуса…

— Ты будешь мне рассказывать об академических правилах? — прищурился я. — Я здесь, вообще-то, уже почти год.

— А как вы собираетесь покинуть комнату?

Я улыбнулся:

— Вот прямо сейчас я, курсант, начну рассказывать преподавателю академии, каким образом собираюсь нарушать правила!

— Я, пожалуй, мог бы поговорить с господином Калиновским, — сказал Платон, — о том, чтобы нам с вами предоставили возможность заниматься в дневное время — совершенно легально…

— На глазах у всей академии? — Я покачал головой. — Не стоит привлекать к моей персоне дополнительное внимание, поверь. Его и так уже больше, чем достаточно.

— Но, ваше сиятельство…

— Платон. — Я положил руку ему на плечо. — Давай это будет моя проблема, ладно? Твоя задача — прийти после отбоя в тренировочный зал. Больше от тебя ничего не требуется. Преподавателям прогулки по ночам не запрещено, ведь так?

— Не запрещены.

— Ну, вот. Значит, до встречи.

Я хлопнул Платона по плечу и вышел из аудитории.

* * *

После отбоя уже привычно скрутил из покрывала и уложил в свою постель куклу. Знал, что в половине двенадцатого Гаврила принесёт самовар, и дежурный наставник отойдёт налить себе чаю. Парадокс: правила, которые неукоснительно соблюдаются другими, нарушать проще всего. На чёрную лестницу я выскользнул незамеченным. До тренировочного зала добрался так же легко.

— Ваше сиятельство, — поклонился Платон.

— Учитель, — я поклонился в ответ.

— Магией вы можете пользоваться без всякого стеснения. Я позаботился о том, чтобы её применение никого не потревожило.

— Каким образом?

Платон показал мне песочные часы, стоящие на подоконнике:

— Пока сыплется песок, магия экранируется. У нас с вами полтора часа.

— Глушилка? — спросил я.

— О, вы уже знакомы с этим амулетом…

— За учебный год я успел познакомиться со многими интересными вещами.

— Что ж, давайте проверим, — знакомо улыбнулся Платон.

И в тот же миг бросился на меня.

Я едва успел уйти от стремительной атаки. Сабли замелькали с бешеной скоростью. Платон, уже хорошо знакомый с моими любимыми приёмами, не позволял цепи вырвать ни одну из них. Я, в свою очередь, не позволял саблям жалить меня, закрываясь от ударов рукой, обмотанной цепью. Выжидая нужный момент…

Есть!

Свободный конец цепи прянул вперёд, подсекая Платону ноги.

— Уже было, ваше сиятельство, — улыбнулся он. — Повторяетесь. — Путь цепи преградила одна из сабель.

— Вот как? — хмыкнул я.

С самого начала поединка чувствовал, что что-то изменилось.

На первый взгляд — изменилось в худшую для меня сторону. Платон усилил атаки. Они стали более быстрыми и напористыми. Мне требовалось больше усилий для того, чтобы отбиваться. Но всё же…

Я позволил всей энергии, что была во мне, выплеснуться в цепь. И защита Платона дрогнула. Цепь как будто смяла его саблю. Обвила ноги учителя — и в тот же миг я дёрнул её, на себя и вверх.

Платон потерявший опору под ногами, повис посреди зала вниз головой.

— Убит, — констатировал я.

Покрасневший Платон пропыхтел что-то невнятное.

Удерживать его в таком состоянии долго я не мог, да и не хотел. Позволил скованному по ногам учителю мягко опуститься на пол.

— Однако, ваше сиятельство, — пробормотал Платон, поднимаясь на ноги. — И сколь долго вы могли бы меня так держать?

— Не очень долго, — признался я. — Ещё полминуты — вряд ли дольше.

— Тем не менее… Хм-м. Ладно, после. Давайте продолжим урок.

Мы продолжили.

Больше Платон в мои ловушки не попадался. К тому моменту, как последняя песчинка из верхней чаши часов упала в нижнюю, дышал я уже тяжело.

— На сегодня довольно, — объявил Платон. Он тоже заметно устал. — У вас ещё остались силы, ваше сиятельство?

— А ты хочешь мне что-то предложить?

— Да. Прогуляться кое-куда. Тут, недалеко.

«Недалеко» оказалось помещением, на двери которого было написано: «Лаборантскыя». Вход курсантам в этот кабинет был запрещён, да никто особо и не стремился туда попасть. Здесь хранились разного рода наглядные пособия для уроков физики и магического искусства, реактивы для уроков химии, и всё такое прочее.

— Что мы здесь делаем? — удивился я, войдя в лаборантскую вслед за Платоном.

— Секунду.

Платон щёлкнул пальцами. В лаборантской загорелся свет.

— Никто не увидит? — спросил я.

— А кому тут бродить по ночам? — улыбнулся Платон. — Разве что лабораторным крысам. Ночью в учебном корпусе пусто.

Он принялся осматривать полки шкафов и стеллажей.

— Можешь сказать, что мы ищем?

— Ни к чему. Я уже нашёл.

Платон остановился перед шкафом со стеклянными дверцами. На одной из полок я увидел ящик, накрытый тёмной тканью. Платон поднёс ладонь к дверцам. Те распахнулись. Ящик приподнялся над полкой, выплыл из шкафа и опустился на длинный стол, стоящий посреди помещения. Платон сдёрнул с ящика ткань.

— Позвольте вашу руку, Константин Александрович.

— Спасибо, — буркнул я. — Я и так знаю, что у меня восьмой магический уровень. Если это всё, чего ты хотел, то мог бы просто спросить. Ночь на дворе, спать охота.

— Мне известно, что у вас восьмой уровень. Точнее — был восьмой. В начале учебного года… Вашу руку, Константин Александрович! — Платон настойчиво смотрел на меня.

Я понял, что просто так он не отстанет. Сунул руку в отверстие.

В этот раз всё прошло намного проще — возможно, потому, что ощущение, которое я испытал, было уже знакомым. Да и тренировки энергетических каналов не прошли впустую.

Меня наполнила энергия. Я позволил ей свободно разлиться. Позволил заполнить меня всего, от затылка до пяток…

— Довольно, ваше сиятельство!

Руку из ящика я вытащил с неохотой. Чувство, которое испытал, было невыносимо приятным.

— Восьмой уровень, говорите… — Платон задумчиво смотрел на меня.

— Что-то не так?

— Да как вам сказать… Уверенный девятый, Константин Александрович. В полушаге от десятого.

— Что-то не похоже, что тебя это обрадовало, — заметил я. — Почему? Это ведь хорошо?

— Могу я взглянуть на вашу жемчужину?

Я вытащил жемчужину.

— Черноты стало больше, — сказал Платон.

— Знаю, — буркнул я. — Но пока ничего не могу с этим поделать. Надеюсь навестить баронессу Вербицкую в самом скором времени.

— А мне — ничего не хотите рассказать, ваше сиятельство? — Платон пытливо посмотрел на меня.

— Рассказать?

— О том, что происходило с вами в последние дни.

Я покачал головой:

— Даже если бы хотел — не могу, прости. Государственная тайна.

— Государственные тайны меня не интересуют. Для заботы об этих тайнах существует тайная канцелярия. А я — ваш учитель. И всё, что нужно знать мне, как учителю — чем живёте и дышите вы. Что за поступки совершаете. В особенности — те поступки, что могли спровоцировать столь интенсивный рост вашего магического уровня. Это — очень резкий скачок, поймите! Необычайно резкий. Я ещё во время занятия почувствовал, что вы стали сильнее. Но, откровенно говоря, и помыслить не мог, насколько… Вы можете не называть имён. Можете не рассказывать о конкретных событиях. Только о ситуациях, в которых вы использовали магию. И о том, как именно вы её использовали.

— Понял, — кивнул я. — С какого момента начинать?

— С момента вашего отбытия в Кронштадт, полагаю. Что-то мне подсказывает, что самые яркие происшествия случились с вами там.

Я, подумав, принялся вспоминать. Рассказал о стычке с москвичами на заправке. О том, как шла Игра. Когда добрался до обрушения подземного хода, предупредил:

— Только без передачи деду, ладно? Не стоит ему волноваться лишний раз. А тайная канцелярия уже в курсе.

— Разумеется, — кивнул Платон.

Я рассказал об обвале. О том, как применил амулет, полученный от императора…

— Стоп, — Платон поднял руку. — Ещё раз. Верно ли понимаю, что вы использовали амулет пустоты?

— Я понятия не имею, как называется эта штука. Император сказал что-то вроде «аккумулятор энергии».

— Выглядит как жемчужина. Может быть совершенно белой, либо же совершенно чёрной.

— Она была совершенно чёрной.

— Ясно, — пробормотал Платон.

— Здорово! — не сдержался я. — Может, для разнообразия, разъяснишь и мне? Витман обмолвился о какой-то Изначальной магии, но ничего конкретного не сказал.

Платон вздохнул:

— Я, боюсь, тоже могу рассказать немногое. Изначальная магия подвластна только избранным. Прочие маги — такие, как ваш покорный слуга, например, — имеют о ней весьма отдаленное представление. Всё, что могу сказать — амулет, наполненный этой магией, вам подчинился.

— То есть? — нахмурился я. — Хочешь сказать, что он мог и не сработать?

— Не совсем так. Сомневаюсь, что Император мог подарить вам нечто, условно говоря, неисправное. Амулет сработал бы в любом случае. Но, если я правильно понимаю принцип действия Изначальной магии, оператор, использующий амулет — то есть, вы — в результате выплеска такой силы должен был как минимум потерять сознание.

— Витман тоже что-то такое говорил, — пробормотал я. — И Император предупреждал, что использовать его подарок нужно с большой осторожностью, и только в самом крайнем случае… А почему — именно такая реакция? Почему я должен был потерять сознание?

— Затрудняюсь ответить. Как уже объяснял, сам я Изначальной магией не владею, и абсолютно уверен, что владеть ею не буду никогда.

— Откуда такая уверенность?

Платон грустно улыбнулся:

— Мне уже немало лет, Константин Александрович. Если бы хоть что-то в моём внутреннем устройстве было предрасположено к тому, чтобы овладеть Изначальной магией, это что-то успело бы проявить себя. Тут сомнений быть не может.

— А я, получается…

— А вы — это вы. Скажите. После того, как вы использовали амулет, ничего не изменилось? Вы ничего не почувствовали?

— Нет, — подумав, покачал головой я. — Хотя… — Я раскрыл ладонь. — Вот. Это пятно появилось после того, как исчезла жемчужина.

Платон задумчиво покивал.

— Что? — спросил я.

— Да если бы я знал. Всё, что могу предположить — ваш магический уровень мог вырасти именно в этот момент… А что было дальше? Вы ведь не закончили?

Я, не упоминая само похищение, рассказал о том, как дрался со злоумышленниками. О том, как обезвредил фальшивую Агнессу. О разговоре в телефонной будке…

— Стоп! — снова сказал Платон. — Как назвал Витман заклинание, которое применили против вас?

— Ментальная блокада.

— Значит, я прав, — удовлетворенно кивнул он. — Ваш восьмой уровень не смог бы выдержать атаку такой силы. Вы зашли в телефонную будку, уже будучи более сильным магом, чем были до поездки в Кронштадт.

— И всё?

— А что ещё вы хотите услышать? Узнать, как работает Изначальная магия?

— Хотя бы.

— Это вопрос, увы, не ко мне. И, говоря по чести, представления не имею, с кем вы могли бы его обсудить. Владение Изначальной магией — не та штука, о которой рассказывают каждому встречному и поперечному. Единственный носитель Изначальной магии, в чьей способности управлять ею можно не сомневаться — поскольку информация общеизвестна, — это…

— Император? — догадался я.

— Совершенно верно.

— А помимо него…

Платон развёл руками:

— Как уже сказал — был бы рад вам помочь. Но, к сожалению, такой информацией не владею. Впрочем, как бы там ни было… — Он взглянул на часы, висящие на стене лаборантской. — Поздравляю, ваше сиятельство!

— С девятым уровнем?

— И с этим тоже. Но, прежде всего — с днём рождения. Вот уже полтора часа, как вам исполнилось семнадцать лет.

— Спасибо, — машинально поблагодарил я.

А в следующий момент сообразил, чем это чревато. Почувствовал, как кривятся губы, и с трудом сдержал стон.

— Что-то не так, Константин Александрович?

— Всё просто чудесно, — буркнул я. — Представил себе, как на меня завтра набросится с поздравлениями Полли. Как раструбит об этом знаменательном событии всем, кто по каким-то причинам до сих пор не в курсе. Как в столовую притащат торт размером с Летний дворец, а мне на протяжении трёх часов придётся изображать из себя радушного хозяина вечеринки.

— На вашем лице написан удивительный энтузиазм.

— Не сомневаюсь.

— Но вы упустили один нюанс.

— Какой же?

— Помимо торта заказаны ещё оркестр и праздничный салют.

Я не сдержался и всё-таки взвыл.

Платон негромко рассмеялся:

— Шучу, Константин Александрович! Не удержался, простите. Сомневаюсь, что мне когда-нибудь ещё могла бы представиться возможность увидеть на вашем лице такой запредельный ужас… Нюанс, который я упомянул, несколько иного рода. Видите ли. День рождения — не только у вас. Вы с её сиятельством Надеждой Александровной родились в один день. И нам с Григорием Михайловичем удалось убедить её сиятельство, что лучшим подарком для вас станет совместное празднование именин во время каникул. Посему относительно проведения мероприятия здесь, в академии, можете не беспокоиться. Госпожа Нарышкина, безусловно, вспомнит об этом дне — так же, как ваши близкие друзья. Но — не более. Торты размером с Летний дворец вам уж точно не грозят.

— Платон! — Я от души стиснул ему руку. — Вот это действительно — подарок! Как вам удалось уговорить Надю?

— Было непросто, — признался Платон, — пришлось подключать Нину Романовну. Совместными усилиями мы справились. Однако, прошу не забывать — мероприятие не отменено, а отложено. До каникул.

— Ничего, — махнул рукой я. — Во время каникул рядом будет Надя, а ей эта возня — только в радость. Там уж я как-нибудь разберусь.

— Мы с Григорием Михайловичем подумали так же.

— Спасибо, Платон, — повторил я. — Ты — настоящий друг!

Платон улыбнулся. Погасил свет и распахнул дверь. Мы вышли из лаборантской.

Кто-то другой, скорее всего, ничего бы не заметил. Я же увидел, как в конце коридора мелькнула тень. Кто-то выбежал на лестницу.

Рефлексы сработали раньше мысли — я ринулся за ним.

Глава 6 Подарок

Лаборантская находилась на втором этаже. Тот, кто убегал, мог скатиться по лестнице на первый этаж и спрятаться в одной из многочисленных аудиторий. Мог подняться на этаж или два выше и спрятаться там. А мог вовсе выскочить из корпуса. Он находился к лестнице намного ближе, чем я, и отследить его перемещение я попросту не успел.

Прошипел сквозь зубы ругательство и ударил кулаком по перилам.

— Ушёл? — спросил подбежавший Платон.

— Нет — остался ждать, пока догоню, — буркнул я. — Лабораторные крысы, говоришь?

Платон виновато вздохнул.

— Всё, что могу сказать в свой оправдание — этот человек, кем бы он ни был, не видел, что мы с вами делали, дверь была плотно закрыта. И нашего разговора не слышал. Привычка старого параноика — крысы крысами, а глушилку я поставил. Машинально.

— И то хлеб, — проворчал я.

— У вас есть предположения, кто это может быть?

— Предположений, по меньшей мере, два. Первое: это кто-то, кому интересен я и мои ночные перемещения. Второе: это кто-то, кому интересен ты.

— Я? — удивился Платон.

— Ну, нас тут двое. И, кстати. Ты ведь не впервые устраиваешься сюда преподавателем, так?

— Не впервые.

— Ничего не хочешь мне рассказать? — повторил я вопрос Платона.

— Мой предыдущий преподавательский опыт не имеет никакого отношения к тому, что происходит сейчас. Это всё, что я могу сказать.

— Платон… — Я цапнул учителя за рукав, затащил в первую попавшуюся аудиторию. Поставил глушилку. — Давай договоримся сразу. Что имеет значение, а что нет — решать буду я. Ты уже, кажется, сам давно убедился, что игра затеяна очень серьёзная. Задавать вопросы из праздного любопытства я бы не стал. Если спрашиваю — значит, считаю, что это имеет отношение к тому, что происходит. А твоя задача — отвечать. Итак?..

Платон долго молчал. Заговорил медленно, тщательно подбирая слова:

— Я преподавал в Императорской академии магическое искусство на протяжении почти двадцати лет. Василий Калиновский, мой давний знакомый, пригласил меня сюда после того, как ваш покойный батюшка достиг совершеннолетия и был принят в Ближний Круг. На этом я счёл свои занятия с Александром Григорьевичем законченными и, с согласия Григория Михайловича, принял предложение Калиновского.

— А через двадцать лет — что произошло?

— Меня снова наняли для того, чтобы заниматься с учеником в индивидуальном порядке.

— Со мной?

— Нет. И вас, и Надежду Александровну я тестировал регулярно, но результаты, увы, не радовали. Такой преподаватель, как я, при ваших магических способностях просто не требовался. Не подумайте, что набиваю себе цену, и не сочтите за дерзость. Но использовать мои навыки для того, чтобы обучать вас — это было бы, как… — Платон задумался, подбирая сравнение.

— Микроскопом гвозди заколачивать? — подсказал я.

— Именно. Не мой уровень квалификации.

— Ясно. И к кому же тебя наняли?

— А вот этого, Константин Александрович, при всем уважении — сказать не могу.

— Почему?

— По той же причине, по которой молчите вы — относительно некоторых произошедших с вами событий. Государственная тайна. Я принёс клятву о неразглашении.

— Вот оно что, — задумчиво проговорил я.

Для того, чтобы догадаться, к кому именно нанимали Платона, не нужно было быть семи пядей во лбу. Раз уж этот факт — государственная тайна…

Император, как и его супруга, о которой мне рассказала Кристина, действительно пытался ухватиться за любую соломинку. Не удивлюсь, если Платон был лишь одним из целой череды педагогов, пытавшихся пробудить магию в ученике — способном к ней едва ли больше, чем был способен прежний Костя Барятинский.

— Я вижу, что вы догадались. Но не нужно произносить это имявслух, — попросил Платон.

— Не буду. Только один вопрос: чем закончилось обучение?

— Это я также не вправе разглашать.

Угу. Ну, в общем-то, и не нужно. Если бы из обучения вышел хоть какой-то толк, это немедленно стало бы достоянием общественности. А раз о могуществе цесаревича не кричат на всех углах, значит, ничего хорошего не вышло.

— Ты знаешь, чем он болен? — напрямую спросил я.

Платон мгновенно окаменел лицом.

— Ясно, — кивнул я. — Тоже — тайна.

— Не пытайте, ваше сиятельство, — взмолился Платон. — Я действительно, при всём желании, не могу ответить на этот вопрос.

Выглядел он подавленно. Ну, ещё бы — при всей своей подозрительности ухитрился прохлопать соглядатая, шпионящего за нами.

— Раньше всё было иначе, — будто подслушав мои мысли, горько проговорил Платон. — Раньше я и подумать не мог, что кто-то в академии осмелится следить за преподавателем…

— Или за курсантом, — хмыкнул я.

— Тем более! Я считал Академию одним из самых безопасных мест во всей Российской Империи.

— Что ж, времена меняются.

Я заговорил жёстко. Стало не до деликатности, мне важно было донести до Платона мысль.

— Борьба перешла на новый уровень. Ставки так высоки, что враг скоро вовсе перестанет стесняться в средствах… Платон. — Я заглянул учителю в глаза. — Ты — единственный в этом мире человек, который полностью отдает себе отчёт в том, кто я такой и на что способен. Не забывай об этом! Перестань видеть во мне сопливого пацана, которого надо оберегать. И запомни вот что. При малейшем подозрении! Как только тебе покажется, что кто-то ведёт себя подозрительно — или тебе покажется, что тебе так кажется, неважно. Немедленно сообщи мне! У тебя уже, по-моему, было время убедиться, что обезвреживать шпионов я умею получше многих. И постоять за себя могу. Если понадобится — ещё и тебя прикрою. Довольно с меня Вишневского! Я не хочу в один прекрасный день обнаружить, что ты тоже бесследно исчез. Это понятно?

Платон помолчал — должно быть, переваривая услышанное. А потом коротко, по-военному, кивнул:

— Вполне.

— Рад обрести союзника. — Я хлопнул его по плечу.

Мы вышли из аудитории, спустились на первый этаж. На стене, отгороженный решёткой, грустил в одиночестве телефонный аппарат. Охранник на ночь покидал пост — предполагалось, что на такую наглость, как звонки по ночам, не осмелится ни один курсант. Этому заведению ещё многое предстояло узнать о том, какими бывают курсанты…

Я посмотрел на часы, висящие напротив дверей. Начало второго. Клавдия, должно быть, уже давно спит.

«А вдруг — нет? — толкнула меня под руку шальная мысль. — Клавдия не раз говорила, что ей частенько приходится задерживаться допоздна. А сейчас у неё на руках — пациент, которому я просил уделить особое внимание. Вдруг — именно сейчас…»

— У меня ведь — день рождения, так? — повернулся я к Платону.

Тот догадливо посмотрел на телефон.

— Вам что-то угодно, ваше сиятельство?

— Сделай мне подарок, — попросил я. — Замок на решётке — магический?

— Да.

— Уверен, что ты знаешь, как его открыть.

* * *

Я не ошибся. Платон открыл замок без труда. И деликатно вышел на крыльцо — я предупредил, что звонить буду Клавдии. Попросил только, чтобы не долго — пять минут, не больше.

Я, честно говоря, был почти уверен, что разговор не состоится вовсе: Клавдия просто не подойдёт к телефону. Ночь на дворе, а дело у меня не настолько срочное, чтобы заставлять дежурный персонал её будить. Поэтому, когда в трубке после первого же гудка раздался голос Клавдии, я даже удивился.

— Алло, — сказала она.

— Доброй ночи. Это я.

— Костя? — ахнула Клавдия. — Ты в Петербурге?

— Нет. В Академии.

— Что-то случилось? Вам же запрещены звонки в такое время…

— Абсолютно ничего. Не беспокойся. Просто внезапно представилась возможность позвонить, и я ей воспользовался. Честно говоря, почти не надеялся тебя застать.

— Ещё минута — и не застал бы. Я собиралась ложиться. Знаю, что связи с тобой всё равно нет, а Витману планировала позвонить завтра с утра…

— Витману? — насторожился я. — Что-то случилось с Комаровым?

— Можно сказать и так. — Я услышал по голосу, что Клавдия улыбнулась. — Комаров пришёл в себя. Господин Витман просил сообщить ему сразу, как только это произойдёт, но я решила, что сейчас уже слишком поздно. Планировала позвонить господину Витману утром.

— Ты — просто умница, — сказал я. Комаров лежал в отдельной палате. И я даже помнил, в какой. — Рад был тебя услышать.

— Да, я тоже очень рада! Ты приедешь навестить Комарова?

— Всё, что могу обещать с полной уверенностью — в воскресенье я приеду навестить тебя.

— Ах, ну зачем же? Не стоит… — Однако по голосу было слышно, что Клавдия довольна.

Мы ещё немного поговорили и распрощались.

После того, как Платон и я вышли из учебного корпуса, он направился к зданию, где жили преподаватели, я — к своему. Однако, убедившись, что Платон уходит, я, не оборачиваясь, резко сменил направление.

Для того, чтобы выбраться с территории Академии незамеченным, нужно было обогнуть жилой корпус.

* * *

Я перелез через ограду со стороны дороги, которая разделяла Царское Село и Александровский парк. Дошёл до ближайшей заправки — она находилась неподалёку — и вызвал такси.

— Самоволка? — понимающе окинув взглядом мой китель, подмигнул таксист. — На свидание, поди?

— Заболел, — отрезал я. — Отвези в клинику баронессы Вербицкой в Чёрном городе. Да побыстрее, — и сунул таксисту купюру.

Таксист, оценив номинал, прибавил газу. Я откинулся на спинку сиденья.

Федот очнулся — это хорошо. А то, что я узнал об этом раньше Витмана, хорошо вдвойне. Глава тайной канцелярии, при всей своей внешней лояльности, не очень-то спешит делиться со мной информацией. К моей помощи прибегает лишь тогда, когда нет другого выхода. Не факт, что при допросе Федота она ему понадобится. К тому же сейчас, ночью, нашему разговору с Федотом никто не помешает — это тоже большой плюс.

Через полчаса я вышел из такси возле клиники.

В здание прошёл через чёрный ход — сразу решил, что Клавдии о моём неурочном визите тоже знать не стоит.

На обычный замок двери чёрного хода, как и двери парадного, здесь не запирали. Санитары, медсестры и врачи время от времени выходили то на перекур, то просто глотнуть свежего воздуха — после тяжелых запахов больницы. Двери защищала магия Клавдии, настроенная на «опознание» персонала клиники. Любой её сотрудник мог в любой момент без труда открыть дверь. У постороннего это не получилось бы.

Удобно. Куда лучше, чем таскать с собой ключи от дверей. Стоит ли говорить, что я стал в клинике своим уже давно. Сейчас, в два часа ночи, как и рассчитывал, у чёрного входа никого не увидел. Магия Клавдии меня опознала, и в клинику я проник беспрепятственно.

Быстро поднялся на второй этаж, где в отдельной палате лежал Федот. Опасался, что за ним может приглядывать сотрудник Витмана, но никого не увидел. Почему, догадался быстро: дверь палаты также была защищена магически. Сюда не смог бы попасть никто, кроме доверенных медиков и работников тайной канцелярии. Одним из которых являлся я.

При трудоустройстве мне выдали медальон — являющийся чем-то вроде удостоверения личности. Витман объяснил, что такими обладают все маги, работающие на него. Медальон позволял своему обладателю как посещать само здание тайной канцелярии, так и проникать в помещения, находящиеся под магической охраной особистов.

Я вытащил медальон из-под рубашки и поднёс к двери. Та чуть заметно осветилась знакомым зелёным светом — похожим на тот, каким светились двери наших комнат в академии.

Дверная ручка поддалась. Я потянул её на себя, тихонько вошёл. И застыл на месте: Федота в кровати не было.

Я увидел примятую постель, штатив с капельницей и свисающую со штатива длинную прозрачную трубочку. Покачивающаяся трубочка заканчивалась иглой. С иглы капало лекарство.

Несколько секунд назад Федот был ещё здесь… С этой мыслью я ринулся в сторону. Вовремя — в следующее мгновение мне на затылок должен был опуститься стул.

Я перехватил руки, держащие его. Одну сдавил, заставив разжаться, вторую вывернул за спину нападающего — он издал сдавленный стон.

Я поставил глушилку. И негромко, холодно проговорил:

— Ты сдурел?

— Бес попутал, ваше сиятельство, — хрипло покаялся Федот. — Пустите, больно!

Я разжал руки.

Федот отступил к кровати. Аккуратно, чтобы не стукнул, поставил рядом с ней тяжелый стул. Потёр запястье. Пробормотал:

— Ну и хватка у вас, Константин Александрович — дай вам бог здоровья…

— Да я-то здоров, — хмыкнул я. — А вот ты — чего вскочил? Надоело лежать, выписываться собрался? Или расстроился, что меня не добил — решил закончить дело?

— Помилуйте! — Федот всплеснул руками. — И в мыслях ничего такого не было!

— Не было — а сам чуть по башке не огрел?

— Дак, сами посудите… — Федот уселся на кровать.

Заботливо заправил за штатив болтающуюся трубочку с иглой. Отхлебнул морса из стакана в серебряном подстаканнике, поставил стакан обратно на тумбочку.

Я заметил, что грудь Федота под распахнувшейся пижамой забинтована. Подошёл, перекрыл лекарство в колбе — чтобы не капало попусту.

Федот проследил за моими действиями с уважением. И продолжил:

— Сами посудите: ночь. Я — едва в чувство пришедши. Клавдия Тимофеевна, храни её Христос, самолично мне доброй ночи пожелали. Сказали, что до утра сюда ни одна тва… никто, то есть, не сунется. Я, было, снова задремал. И вдруг — в палату ломятся, чёрт его знает кто! Я же вас, ваше сиятельство, поначалу-то не разглядел, темно больно. Да и, говоря по чести, не ожидал увидеть. Думал, что это…

Он вдруг замолчал.

— Договаривай, — потребовал я. — Думал, что — кто?

Федот развёл руками:

— Да откуда же мне знать? Из-за кого-то ведь я здесь, в больничке, оказался — так? Стало быть, было кому отправить. Вместо того, чтобы сразу на тот свет, уж извиняйте за откровенность. А ежели на тот свет отправить с первого раза не вышло — значит, придут ещё. Это уж — как пить дать. Про этот закон вам самый зелёный пацан из уличной банды расскажет.

Н-да, резонно.

— Ты мне зубы не заговаривай, — буркнул я. — Про ваши законы рассказать я тебе и сам могу. А ты расскажи, для чего в меня стрелял.

— Христом богом, ваше сиятельство! — Федот побледнел. Всплеснул руками. — Верите, нет ли — едва в чувство пришедши, да как вспомнил, что было — думал, с перепугу заново помру. Мыслимое ли дело — руку на вас поднять?.. Не в себе я был, клянусь! Как есть, не в себе!

— А в ком?

— Не могу знать, ваше сиятельство. — Федот понуро опустил голову. — Грешным делом, когда в церкви, на проповеди, батюшка про бесов рассказывал, бывали у меня сомнения — так ли оно? Никто ведь из ныне живущих тех бесов в натуральном виде не встречал. А вот, поди ж ты! — Федот перекрестился. — На своей шкуре испытать довелось. Будто кто за спиной у меня стоит, да нашептывает: «Убей! Убей! Ты ведь — ненавидишь его!» Это вас, стало быть, ваше сиятельство, — пояснил он.

— А ты меня ненавидишь? — заинтересовался я.

— Да нет же! Предан вам всею душою и сердцем!

— Врёшь.

— Ну… — Федот замялся. — Каюсь, было — что вы мне поперек горла встали. Это, когда в дом ко мне ворвались, да учинили там… За что мне было вас любить? Да только — с тех пор уж сколько воды утекло! Ныне мы с вами — первейшие друзья и соратники. Али подводил я вас хоть раз?

— Не подводил, — признал я.

— Вот! А кто старое помянет, тому, известное дело — глаз вон. Я ведь о чём толкую? О том, что бес этот, за спиной моей стоящий, нашептывал, чтоб ему пусто было! И противиться тому бесу — мочи не было никакой. Верите: руки, ноги — будто не мои стали. Будто сама собою рука за револьвером полезла, а палец на скобу лёг… Не виноватый я, ваше сиятельство! Христом-богом клянусь, не виноватый!

Следующим движением Федот явно собрался соскочить с кровати и бухнуться на колени.

Я остановил его взмахом руки. Федот с готовностью замер.

— Ладно. Верю, — сказал я.

Не поверить было сложно. Федот красочно и во всех деталях описал ощущения, которые испытывал я сам — стоя в телефонной будке. Что-то подобное мы с Витманом и предполагали. Никаких резонов ни для того, чтобы меня предать, ни для того, чтобы вдруг возненавидеть, у Федота объективно не было.

Глава 7 Бес

Федот с облегчением выдохнул. Предложил:

— Угоститься не изволите ли — чем бог послал?

Распахнул дверь тумбочки, принялся вытаскивать оттуда какую-то снедь.

— А ты тут, смотрю, хорошо устроился, — усмехнулся я.

— Да есть у меня зазноба, — расплылся в улыбке Федот, — справная баба. Как узнала, что со мной приключилось — мигом прибежала. Столько понатащила — хоть богадельню открывай. Клавдия Тимофеевна говорят, насилу от её забот отбились… Вот, не угодно ли? — Он развернул вышитую салфетку, разложил на тумбочке ватрушки и ещё какую-то выпечку. — Угощайтесь, ваше сиятельство!

— Спасибо.

Я сел на стул, которым пять минут назад едва не огрёб по затылку. Взял ватрушку. Бессонная ночь, дополненная двухчасовой тренировкой, давала о себе знать: жрать хотелось здорово.

— Скажи мне вот что, Федот Ефимович.

— Весь внимание, — мгновенно подобрался Федот.

— Этот вот бес, о котором ты говоришь… Ты ведь его не видел, так?

— Истинно так, ваше сиятельство. Не видал.

— А кого видел? Расскажи подробно — всё, что было, с той минуты, как я ушёл.

— Поначалу — тихо было, — принялся вспоминать Федот. — Я прислушивался, но ничего не слыхал. А после вдруг дверь распахнулась — та, за которой ваше сиятельство скрыться изволили. Тихонько так. Я, было, подумал, что это вашему сиятельству потребно чего. А потом гляжу — не вы. Хлопец незнакомый выскочил, лет двадцати на вид. Я — к нему. Думаю — ежели это не вы и не товарищ ваш, то, стало быть, тот, за кем приехали? Стой, говорю, су… собака!

— А он?

— А он руку поднял. Ладонь засияла — как это у вас, аристократов, полагается. Ну, думаю, влип. На мага нарвался. Ну и, того.

— Что — того?

— Выстрелил, — пояснил Федот. — На мне ж амулет защитный был, да и сам я не пальцем деланный — в сторону бросился, колдовство самым краем задело. Не убило. Да только и пареньку тому моя стрельба — что мёртвому припарка. По-другому рукой шевельнул — и пуля, которая в башку его летела, словно на стену наткнулась.

— Щит, — кивнул я. — Дальше?

— А дальше он убёг. Так вчесал, что аж пятки засверкали. Я ещё подумал — гневаться на меня будете, что упустил, да только поди его догони! А и догоню — что толку? Мне, старику, против молодого мага — разве выстоять? Кабы он обычным человеком был, ещё бы можно было рыпаться. А так-то… Не серчайте, Константин Алексаныч.

— Подожди, — нахмурился я. — Ты хочешь сказать, что Златослав убежал, и больше ты его не видел?

— Именно так.

— Точно убежал? Не спрятался где-то поблизости?

Федот улыбнулся:

— Точно. Уж в этом меня не обдурить. Чай, не вчера родился, и не в первый раз… гхм… такими делами занимаюсь, в общем. Убежал, и дух его простыл — в этом хоть перед иконой поклянусь.

— А кто же тебя тогда заколдовал, если он убежал?

Федот задумался.

— Не могу знать, ваше сиятельство.

— Вспоминай! — приказал я. — Точно никого больше рядом не было?

— Дак, помилуйте! Кому там быть-то? Ночь на дворе. Лихие люди — и те об эту пору спать ложатся, потому как ловить больше нечего. Кого можно было — уж всех общипали. Разве что…

— Что?

— Да ну, ерунда, — Федот махнул рукой. — Мелочь, право.

— Мелочь или нет — это я буду решать. Кого ты видел?

— Китаец мимо проковылял. Тележку вёз — старьевщик, видать. Он сперва ко мне шёл, да я шуганул. Ствол показал. Он закивал, залопотал по-своему — дескать, понял, — и утёк подобру-поздорову.

— Китаец? — удивился я.

— Ну да. Узкоглазый, с косичкой.

— Ты так говоришь, будто китайцы тебе на каждом шагу попадаются. Мы с тобой вроде в России живём.

Федот улыбнулся:

— Шутить изволите, ваше сиятельство? Будто не знаете, что этих косорылых в Чёрном городе — цельный квартал.

— Ах да, — «вспомнил» я. — Точно. Целый квартал… И откуда же этот китаец появился?

Федот глубоко задумался.

— Не помню, ваше сиятельство.

— Надо вспомнить. Вот здесь — баня. — Я разложил на тумбочке салфетку, вынул из стакана Федота ложку, обмакнул черенок в недопитый морс и принялся чертить на салфетке. — Вот здесь, у входа, стоял ты. Напротив — два жилых дома, с той стороны — тупик. Откуда появился китаец?

Федот озадаченно почесал в затылке.

— Не помню, ваше сиятельство.

— Ну как так — не помнишь? Он из этого дома вышел? Или из этого? Или, может, с улицы свернул?

— Дак, в том и дело, что не помню! Как отрезало. — Федот виновато посмотрел на меня. — Кабы вы не спросили, я б и не задумался. А сейчас, пытаюсь вспомнить — и не могу. Из домов этот паразит не выходил, точно. И из проезда тоже…

— А откуда же он взялся? С неба упал?

Федот виновато развёл руками:

— Простите великодушно, ваше сиятельство. Я ведь не дурной — сам понимаю, что не может такого быть, чтобы люди брались неведомо откуда. А вот, поди ж ты! Не было никого — и вдруг, гляжу, ползёт.

— Интересно, — пробормотал я. — Чем дальше, тем интереснее. Далеко он от тебя отошёл?

— Вроде за угол свернул, — неуверенно проговорил Федот. — Хотя, может, и нет — что-то у меня, будто в тумане всё… Я про этого косорылого сразу и думать забыл! Да и вовсе, будто — напрочь забыл, для чего я тут оказался. Бес в голове шептать начал — убей, да убей! А вскорости и вы появились…

— Так. — Я наклонился к Федоту. — Ты прогнал китайца, который появился неизвестно откуда. Он ушёл — и в голове у тебя прорезался бес. Который внушил, что ты меня ненавидишь, и заставил в меня выстрелить. Так было дело?

Федот, подумав, кивнул.

— Выходит, так.

— А если так, — медленно проговорил я, — то соберись. Вспоминать ты сейчас будешь очень-очень старательно.

* * *

— … и это великое, победоносное сражение принято считать битвой, положившей конец русско-японской войне. Российская Империя в очередной раз продемонстрировала свою безусловную военную мощь. — Преподаватель истории, Леопольд Францевич Штейн, обвёл указкой написанные на доске цифры: «18.07.1905». — Запомните эту дату, господа курсанты! Восемнадцатого июля одна тысяча девятьсот пятого года в городе Портсмуте было подписано мирное соглашение. Япония безоговорочно капитулировала. По итогам соглашения Российской империи отошли Курильские острова и южная часть острова Сахалин, которой ранее владела Япония…

Обычно на уроках истории я был предельно внимателен, старался не пропускать ни слова из тех, что говорил Штейн. Не зная прошлого, не построишь будущего. Тем более, что сейчас речь шла о русско-японской войне — последней, как я помнил, войне, в которой участвовала Российская империя.

В моём мире та война завершилась совсем иначе. В моём мире и Россия была совсем другой. Здесь же, после сокрушительного поражения Японии, других смельчаков, желающих разинуть рот на самую большую и могущественную державу в мире, пока не нашлось.

Неудивительно, в общем-то, что эту лодку решили раскачивать иначе. Интригами, заговорами, шпионажем… Мои мысли снова невольно свернули к событиям прошедшей ночи.

Китаец. Чёртов китаец!..

Я отчего-то не сомневался, что «бесом», наложившим на Федота заклинание, был именно он. А Федот не вспомнил больше ничего — никаких подробностей. Ни особые приметы, ни даже одежду.

«Пощадите старика, ваше сиятельство! — взмолился он уже под утро. — Ей-богу — до того от ваших расспросов голова гудит, что хоть ложись да заново помирай. Ни с каким похмельем не сравнить… Не помню я больше ничего, право слово! Будто размазано всё. Китаец — он и есть китаец, какие уж там особые приметы? Да и то сказать — они же, нехристи, все на одно рыло…»

«Все на одно рыло» — вот что меня смущало. Слишком уж сильно смахивала эта «размазанная» среднекитайская внешность на наложенную наспех маскировку…

— Костя, что с тобой? — прошептал сидящий рядом со мной Мишель. — О чём задумался? Ты будто не здесь.

— Всё нормально. Просто не выспался.

Я в очередной раз потёр лицо. Спать мне этой ночью вовсе не довелось — в академию вернулся за полчаса до подъёма. Но недосып — это было сейчас самое меньшее, что меня беспокоило.

Китаец. Чёртов китаец…

— И всё же. Ты чем-то встревожен, — продолжал настаивать Мишель, — не отрицай, я же вижу! Я могу тебе чем-то помочь?

На языке уже вертелся ответ — после которого Мишель отстал бы от меня надолго, — но я вдруг вспомнил, что однажды он уже задавал такой вопрос. И я точно так же бесился — слишком уж не вовремя Мишель лез под руку. А в результате именно он мне тогда и помог.

Помог — вспомнить!

— Знаешь… А ведь можешь, — проговорил я. — Больше скажу: если кто-то из моих знакомых и в состоянии мне помочь, то это — ты!

— Господин Барятинский! — Леопольд Францевич ткнул в меня указкой. — Могу узнать, что за вопрос вы с таким энтузиазмом обсуждаете с господином Пущиным? Смею надеяться, он имеет отношение к моему предмету?

— Безусловно, — вставая, сказал я. — Я рассказывал господину Пущину о некоторых подробностях относительно снаряжения судов в русской и японской эскадрах. Во время битвы при Цусиме, о которой вы упомянули.

Леопольд Францевич скис. Он уже не раз убеждался, что задавать мне вопросы относительно снаряжения той или иной армии, или распределения сил во время битвы, в расчёте на то, чтобы срезать — означает попусту тратить лекционное время. Все эти подробности я знаю назубок, ни в чём не ошибусь и ничего не перепутаю.

— Похвально, — сухо сказал он. — Однако я убедительно прошу вас делиться своими знаниями во время перемены. Лекционное время отпущено для того, чтобы курсантами был усвоен материал, который даёт преподаватель.

— Прошу прощения, — покаялся я. — Больше не повторится.

— Садитесь. — Штейн благосклонно кивнул.

Я сел. Шикнул на Мишеля, попытавшегося было снова полезть с вопросами. Придвинул к себе промокашку и написал: «Всё скажу на перемене».

На перемене вокруг нас постоянно крутились однокурсники, так что поговорить толком не удалось. Мишель-то был более-менее посвящён в мои тайные дела, а вот остальным раскрывать глаза на то, что Константин Барятинский в свободное от учёбы время спасает мир и якшается с отбросами общества — не очень-то хотелось. Право слово, ко мне и так было приковано слишком много взглядов. После Игры в Кронштадте даже старшекурсницы провожали томными вздохами.

После занятий же Мишель куда-то внезапно потерялся. Я в задумчивости вышел из учебного корпуса, сощурился на яркое солнце, обещающее скорое лето и скорую битву за место в Ближнем Кругу. А перед этим ещё и экзамены. Но, будто мне всего этого мало, я ещё и занимаюсь чёрт знает чем…

Большинству курсантов хватало одних лишь экзаменов. Несмотря на волшебную погоду, парни и девушки стремились разойтись по своим комнатам и зубрили материал. Где-где, а в стенах Императорской академии расслабляться не стоило.

Впрочем, в своих знаниях и магических способностях я был уверен. Так же как и в том, что никто, кроме, может быть, Иллариона Юсупова, меня отсюда вышвырнуть не жаждет…

— Ищешь свою невесту? — послышался низкий рокочущий голос, принадлежащий человеку, который в такой прекрасный день уж точно не будет сидеть за учебниками.

Я повернул голову и увидел Пьера Данилова. Тот стоял справа от крыльца и вертел в руке блестящий предмет, напоминающий зажигалку. Скорее всего, именно зажигалка это и была, но я подозревал, что, помимо бензина, в ней содержится что-то ещё такое, что может очень сильно огорчить наставников и преподавателей. Жить по правилам, не высовываясь, Пьер Данилов не умел и не хотел. Однако умом его природа также не обидела, так что академия строптивого курсанта пока терпела.

— Нет, я…

— Удалилась в Царское Село. С господином Пущиным.

— Ах, с Пущиным! — обрадовался я. — Тогда это всё меняет.

Спустился с крыльца и направился было к парку. Но меня остановил голос Пьера:

— Положа руку на сердце — вряд ли такого рода дуэль прибавит тебе очков. Я изъясняюсь во всех смыслах, не только в плане общего зачёта. Однако — честь есть честь. И я полагаю, что господину Пущину разумно будет дать соответствующую фору, либо же уравнять шансы при помощи необычных условий…

— Пьер, — перебил я, — я не собираюсь драться с Мишелем на дуэли. И Полли — не моя невеста. Я не делал ей предложения.

— Вот как? — Данилов вскинул брови. — Но люди говорят…

— Да люди постоянно говорят. Чем им ещё заниматься-то? Девяносто пять процентов — говорят, пять процентов — действуют.

— Эх, Костя, — вздохнул Данилов. — Увы, ты — не первый и не последний, кто недооценивает силу людской молвы.

— Она меня тоже постоянно недооценивают, — улыбнулся я. — Думаю, мы с молвой ещё потягаемся. А ты чего тут караулишь?

Данилов, будто переключившись, быстро огляделся и, шагнув ко мне, понизил голос:

— Я тут, как ты выразился, караулю подходящий момент. Ты, полагаю, заметил, какой изумительный сегодня день, и как грешно проводить его в пыльных академических стенах! Когда жизнь пробуждается, расцветает! Когда зовёт нас, и зов её…

— Как её зовут? — перебил я.

— Изольда… — выдохнул Данилов, мечтательно закатив глаза. — И живёт-то совсем неподалёку. Видел бы ты эти… глаза!

— А зажигалка тебе зачем?

Данилов щёлкнул крышечкой зажигалки.

— Это — амулет разового действия «Отведи внимание». Невидимости не даёт, но все присутствующие перестают тебя замечать. Увы, работает лишь десяток секунд. Вот я и прикидываю, как бы половчее его использовать…

— А ещё ведь назад пробираться, — напомнил я.

— Помилосердствуй. Да кто же в здравом уме в такой день будет думать наперёд? — Похоже, Данилов даже обиделся.

— Ясно, — кивнул я. — Ну, удачи.

Где искать уединившуюся с Мишелем Полли, я не то чтобы знал, но был уверен на девяносто девять процентов. Возле достопамятного фонтана — девушки с кувшином — Полли любила гулять больше всего. Сколько раз она меня туда таскала, и не сосчитать. Так что теперь ноги сами привели меня к нужному месту, и я, разумеется, оказался прав.

Полли и Мишель сидели рядом на скамейке. Даже слишком рядом. Впрочем, судя по тому, что Мишель примостился на самом краю, это сближение было всецело инициативой Аполлинарии Андреевны.

Я подходил к ним сзади. Парочка сидела, склонившись вперёд, глядя на что-то, находящееся примерно на коленях у Мишеля. Первая моя мысль была о том, что они решили почитать учебник на свежем воздухе. Но тут я услышал восторженный полушёпот Полли и понял, что зря подумал о них так плохо.

— О Господи, какой же он красивый! Такая ярко-красная головка!

— Возьмите его, Аполли… Полли, — ответил в тон ей Мишель.

— С превеликим удовольствием…

Я от неожиданности обо что-то споткнулся и чуть не полетел носом в землю. Разумеется, тут же привлёк к себе внимание. Две головы повернулись, две пары глаз уставились на меня.

— Я… не помешал? — спросил я.

Полли задумчиво повертела в руке тюльпан с ярко-красной головкой и приняла решение:

— Вообще-то — нет, — сказала она. — Я даже рада, что этот миг настал. И мы все, наконец, сможем подобающим образом объясниться…

— Только не сейчас, — перебил я. — Пойдём, я за тобой.

— Константин Александрович! Я не собираюсь сейчас никуда идти, поскольку нахожусь в том месте, которое мне по душе. И вы…

— Я к Мишелю обращаюсь, — вновь оборвал я свою невесту.

Полли поперхнулась собственной речью. Мишель, извинившись, вскочил со скамейки и подошёл ко мне.

— Если вы задумали стреляться, — начала Полли, — то я сейчас же, сию же секунду…

— Не извольте беспокоиться, Аполлинария Андреевна, — улыбнулся я. — У нас с Мишелем есть свои дела, исключительно мужского характера. Посему я, пожалуй, избавлю вас от подробностей.

Полли это проглотила и позволила нам уйти. Впрочем, бежать следом — было бы для неё уже чем-то за гранью образа.

— Так неудобно получилось, — сконфуженно пробормотал Мишель.

Глава 8 Непредвиденные обстоятельства

— Ты где тюльпан раздобыл? — спросил я.

— Создал.

— Вот как?

— Ну… да. Дело в том, что после того, что случилось… Ну, там, в Кронштадте. Ты понимаешь, о чём речь.

Мишель явно говорил о том, как его шарахнуло магией пустоты. Когда он попытался остановить её Щитом. Что характерно — сквозь мой Щит эта магия пролетала как сквозь воздух, а о его Щит — сдетонировала.

— Ну, и? — поторопил я его.

— Мне кажется, мой магический уровень увеличился.

— Так это же хорошо! — искренне обрадовался я.

— Да… Наверное. Вот, жду, когда будут измерять уровень в конце года. Я, правда, и сам много тренировался, развивал каналы. Но после того случая ощутил серьёзный подъём, и… Костя!

Мишель вдруг замедлил шаг, и я был вынужден под него подстроиться.

— Что?

— Эта ситуация… Я имею в виду Полли. Я не настаиваю… Точнее, не могу настаивать, всё-таки вы с ней… Но пойми, пожалуйста, и меня. Я бы хотел определённости.

— Так это от неё надо добиваться, — пожал я плечами.

— Ты меня не понимаешь, — вздохнул Мишель. — Все эти косые взгляды… А ко всему прочему, Полли думает, что мы будем драться за неё…

— Мишель, — вздохнул я. — У меня уже скоро мозоль на языке появится, повторять одно и то же: мы с Полли не обручены. Предложения я ей не делал. Всё, что она болтает — плод её воображения. А всё, что связывает её и меня — это дружба с детства. И ничего больше! Полли мне… не знаю… как сестра.

И, к слову, до недавних пор Костю Барятинского в качестве жениха вообще никто не рассматривал. Но всё изменилось, когда в его тело вселился дух Капитана Чейна и начал стремительно вести род Барятинских к величию — не забывая при этом зарабатывать очки и в личное пользование. Так что теперь, полагаю, маменька и папенька Полли следят за нашими с ней «отношениями», затаив дыхание — чтобы не сглазить.

— В общем, я не знаю, чем ещё тебе помочь, — закруглил я свою мысль. — Вообще нет фантазии, вся закончилась, — демонстративно похлопал себя по карманам.

Мы вышли из Царского Села, двинулись к воротам Академии. Пьер Данилов по-прежнему слонялся неподалёку, всё ещё не решившись на отчаянный бросок. Завидев Мишеля и меня, он остановился и с любопытством уставился на нас. А нам заступил дорогу привратник.

— Я — Константин Барятинский, — сказал я. — Мне разрешено покидать академию, когда будет угодно.

Такую привилегию мне действительно предоставили. Просьба деда, заслуги перед Отечеством и, полагаю, какая-то бумажка, черкнутая господином Витманом сыграли тут свою роль.

— Насчёт вашего сиятельства — осведомлены прекраснейше-с, — поклонился привратник. — Однако второго господина выпускать не имеем права-с, без высочайшего распоряжения.

— Эм… — озадачился я. — То есть, ворота вы мне не откроете?

— Открою, как не открыть. Только как только за вами закрою — сию же минуту буду вынужден доложить-с.

Н-да, нюанс. Мишель-то здесь не на том положении, чтобы плюнуть на последствия.

— Ясно, подожди здесь, — сказал я Мишелю.

Время, время… Каждый встречный норовит откусить кусочек. Всё же быть вне закона — с какой-то стороны удобно. Не тратишь столько времени на улаживание бесконечных формальностей.

* * *

В кабинет Калиновского я пришёл впервые. Сюда в принципе курсанты толпами не ходили — не было у них по определению таких вопросов, с которыми нужно было забираться на такую верхотуру административной лестницы.

— По какому, простите, вопросу? — вполголоса допытывался от меня секретарь — пожилой мужчина в серой рубашке с нарукавниками.

— Вопрос личного характера.

— Подробности… не помешают. Господин Барятинский.

— Просто доложите, что я пришёл, — попросил я. — И что у меня — срочный, серьёзный, личный вопрос.

Секретарь хотел возразить, но тут из-за двери послышался взрыв смеха. Голоса я узнал — один принадлежал Калиновскому, а второй —…

— Там у него — Платон, что ли? — вырвалось у меня.

— Господин Хитров, да. А вы, простите, откуда… — растерялся секретарь.

— Ну так тем более докладывай! — повысил я голос. — Значит, я уже запаздываю, они ведь меня ждут!

Нехитрый трюк сработал. Секретарь робко стукнул в дверь и скользнул внутрь. А пару секунд спустя вернулся и открыл дверь передо мной.

— Спасибо, — кивнул я и вошёл в кабинет ректора.

Здесь было темно — задёрнуты тяжёлые шторы. Почему так — можно было догадаться по запаху. Едва уловимому флёру хорошего коньяка. Бутылку которого Калиновский наверняка только что спрятал в стол.

Встретили меня доброжелательные взгляды и расслабленные улыбки.

— А вот и наш герой, — сказал Калиновский.

— Не перехваливайте его, Василий Фёдорович, — сказал Платон. — Худший грех, что может обуять юношу — гордыня! — и он многозначительно погрозил мне пальцем.

У-у-у, да они тут, похоже, давненько заседают. Что ж, не только на курсантов весна действует, всем хочется в последние деньки учебного года приспустить поводья.

— Василий Фёдорович. Платон Степанович, — поклонился я.

— Чем обязаны вашему визиту? — спросил Калиновский. — Какую я могу оказать услугу тому самому князю Барятинскому?

— Мне срочно нужно покинуть территорию академии. Вероятно, до позднего вечера, — сказал я, решив перейти сразу к делу.

Платон прищурившись, уставился на меня. Все признаки подпития исчезли мгновенно, как рукой сняло.

— А разве вам не дано бессрочное разрешение покидать академию, когда вам только будет угодно? — спросил Калиновский, который, напротив, был полностью расслаблен и доброжелательно улыбался.

— Дано, — согласился я. — Проблема в том, что мне нужно взять с собой кое-кого ещё.

— Кгхм… — Ректор перестал улыбаться и, поёрзав в кресле, принял более солидное положение. Навалился на стол. — Позвольте полюбопытствовать, для каких же целей вы хотите забрать этого кого-то?

— Мне… нужна помощь в одном деле, — сказал я.

Почему-то думал, что достаточно будет изложить просьбу — и мне не откажут. Но, видимо, мой авторитет хоть и позволял пройти в кабинет ректора, был не настолько велик, чтобы получать всё, что заблагорассудится, по щелчку пальцев.

— Посвятите меня, пожалуйста, в детали. — Калиновский забарабанил пальцами по столу.

— Этого я, простите, не могу сделать.

— Вот как? И почему же?

— Вы же, полагаю, знаете, благодаря чьей протекции у меня есть упомянутое право выходить из академии в любое время? — ответил я вопросом на вопрос.

Калиновский прекратил барабанить и нахмурился. Похоже, я угадал: своими привилегиями обязан, в первую очередь, Витману.

— Похоже, мы все тут оказались в неудобном положении. — Калиновский с кряхтением встал и, отодвинув кресло, прошёлся по кабинету. — Признаться, у меня впервые учится столь необычный курсант. И — поймите меня правильно! — я лишь рад тому, что наша академия поспособствует вашему росту, господин Барятинский. Я готов пойти на некоторые уступки. Вы — поистине значимая фигура даже в масштабах страны. Однако я не могу не проявлять известного беспокойства…

Калиновский окончательно запутался в словесных кружевах, пытаясь не нанести мне оскорбления. Пришлось прийти ему на помощь:

— Вы опасаетесь, что я буду злоупотреблять своими привилегиями, — вздохнул я. — Например, выводить курсантов из академии в обмен на какие-нибудь услуги. А это неизбежно повредит дисциплине и учебному процессу.

— Помилуйте! — Ректор в испуге приложил руку к груди. — Разве бы я мог такое сказать? Что вы, господин Барятинский, я…

— Вы и не сказали, — успокоил ректора я, — это я сказал. Поверьте, последнее, чего бы мне хотелось — это посеять хаос в здешних стенах. Исключения хороши лишь тогда, когда работают правила. В противном случае в исключениях нет никакого смысла. Но в этот раз, Василий Фёдорович, мне действительно нужна помощь человека, которого я хочу забрать. И это действительно важно. Как вы правильно заметили, в масштабах страны.

— Константин Барятинский — мой ученик, — добавил Платон, наконец, перестав сверлить меня взглядом. — Я знаю его, как человека чести, который не бросает слов на ветер. Если он говорит так — значит, так оно и есть. Дело не моё, но лично я посоветовал бы пойти ему навстречу.

В наступившей тишине Калиновский вернулся к столу и тяжело оперся на него кулаками. Опустил голову.

— Вот значит, господа, какого вы обо мне мнения, — тихо сказал он. — Я трясусь за дисциплину, за репутацию. Не доверяю слову представителя одного из древнейших родов… Вот значит, как. Что ж, господа, ваше право — думать так, как вы думаете. Ведь, и в самом деле — кто он такой, этот ректор Калиновский? Всего лишь бюрократ, забравшийся на высокий пост и дорожащий им более всего на свете.

— Василий… — начал было Платон, но Калиновский только горько махнул рукой, заставив учителя замолчать.

— Довольно! Вы уже сказали достаточно. Теперь буду говорить я. Ещё до начала занятий вы, господин Барятинский, оказались замешаны в странную историю с разрушенной башней — в ходе которой едва не погибли. И затем… не думайте, что я сижу слишком высоко для того, чтобы замечать подобные вещи. Мне известно всё, что происходит на территории академии — вверенной, к слову, моему попечительству волею самого государя. Вы, Константин Александрович, то и дело оказываетесь в ситуациях, когда вашей жизни угрожает опасность. Спору нет — из этих ситуаций вы выходите с честью. Это ваш выбор и ваше осознанное решение. Но можете ли вы со всей ответственностью заявить, что вам также удастся сохранить жизнь ваших сокурсников, если случится нечто непредвиденное? Сможете ли вы смотреть в глаза их родителям, если, не приведи господь…

Калиновский замолчал, но зато посмотрел на меня. От его взгляда мне сделалось не по себе.

— Господин Калиновский, — медленно начал я. — Мой жизненный опыт, конечно, не чета вашему. Но он говорит мне о том, что судьба каждого человека — результат личного выбора этого человека. А если человек выбирает свой путь — он должен быть готов умереть на этом пути. Да, я смогу смотреть в глаза родителям тех курсантов, кого заберёт смерть. Однако я изо всех сил постараюсь сделать так, чтобы смерть ушла несолоно хлебавши. В этом — готов поклясться. Вы сами сказали, что мне удается с честью выходить из опасных ситуаций. Поверьте, о жизни своих товарищей я буду заботиться куда серьёзнее, чем о своей. В конце концов, я учусь в этой академии, живу в этой стране. Да, рядом со мною может быть опасно. Однако это не повод держать меня в подземном бункере подальше от людей. На поверхности я принесу гораздо больше пользы.

Выслушав меня, Калиновский кивнул. Помолчав, взял чистый лист из стопки бумаги, лежащей справа от него, и занёс над листом карандаш.

— Назовите имена тех, кого хотите забрать, — сказал он.

* * *

Я вышел из академии с личным письмом ректора в руке и сказал Мишелю:

— Идём.

Проходя мимо Пьера Данилова, который всё ещё маялся в ожидании подходящего момента, сказал ему:

— Ты тоже иди.

Пьер, как опытный авантюрист, вопросов задавать не стал — тут же пристроился за Мишелем.

Привратник внимательно изучил письмо и подпись Калиновского, потом окинул взглядом нас, троих, и кивнул:

— Вот теперь всё правильно! Всё в полном, значит, порядке. Проходите!

И мы вышли на свободу.

— Костя! — Пьер — который, оказавшись за воротами академии, буквально расцвел — положил руку мне на плечо. — Помимо того, что я — твой должник, прими этот небольшой презент, как свидетельство моих глубоких уважительных чувств.

Изъяснялся он не очень изящно, зато искренне. Я, усмехнувшись, взял «зажигалку», которой Пьер так и не успел воспользоваться.

Такси ждало недалеко от выхода. Я вызвал машину из приёмной ректора, решив, что уж наглеть так наглеть.

— Тебе ведь не в Петербург? — спросил я Данилова.

— Нет, мне здесь, — сказал тот и назвал адрес в Пушкине. — Добросите?

— Садись, по пути, — кивнул я.

Пьер с Мишелем сели на заднее сиденье, я — рядом с водителем. Водитель в каком-то непонятном изумлении посмотрел на меня, потом — назад.

— Что-то не так? — спросил я.

— В-всё в порядке, — пробормотал он.

— Ну так поехали.

— А куда?

Пьер повторил адрес, и водитель, кивнув, тронул автомобиль с места.

Поведение водителя меня удивило. А удивление мгновенно перешло в настороженность. Я внимательно посмотрел по сторонам и заметил, как почти сразу один из припаркованных на обочине автомобилей двинулся за нами.

Держался он на хорошем расстоянии, однако тревожный звоночек у меня в голове превратился в перезвон церковных колоколов. Калиновский как в воду глядел.

Когда таксист свернул, машина-хвост проехала мимо, а за нами покатилась другая, на таком же расстоянии. Слежку вели — как по учебнику. Интересно вот только, каким образом они держат друг с другом связь. Наверняка что-то магическое.

Ни Пьер, ни Мишель, разумеется, ничего не замечали. Пьер вовсю трепался, расхваливая погоду и пропагандируя радости жизни, которым в такую погоду просто необходимо предаваться. Мишель робко поддакивал. Водитель бледнел.

Наконец, такси остановилось возле аккуратного одноэтажного домика, утопающего в зелени.

— Спасибо, друзья! Ещё увидимся, — заявил Пьер и, обменявшись рукопожатиями со мной и Мишелем, выскочил на улицу.

— Едем дальше? — тут же спросил водитель.

Красная машинка, что ехала за нами от поворота, остановилась на таком расстоянии, чтобы привязать её к нам было невозможно.

— Сейчас поедем, — сказал я. — Только местами поменяемся.

— Что, прости…

Договорить он не успел — я резко, сильно ударил его в сонную артерию и задержал руку, пережимая кровоток. Глаза водителя закатились, он обмяк. Упасть головой на клаксон я ему не позволил. Придержал и посмотрел на Мишеля. Вполголоса приказал:

— Тащи к себе!

— Что? Куда? Как?.. — обалдел Мишель.

— Возникли непредвиденные обстоятельства. Помоги перетащить его на заднее сиденье.

В тесноте салона нам потребовалось минуты две на эту операцию.

— Руки ему свяжи, — велел я.

— Как? Чем?

— Потуже. Ремнём безопасности.

— Костя, чтопроисходит? — пролепетал Мишель.

Я перелез за руль, подстроил под себя зеркало в салоне. Наружные зеркала трогать не стал, чтобы не привлекать внимания.

— Нас пасут, — сказал я. — И этот додик в курсе.

— Пасут?.. Додик?..

— Мишель, давай вопросы — потом! — отрезал я и тронулся.

Постарался скопировать манеру водителя. Тот был довольно осторожен. Не настолько, чтобы это начало раздражать, но близко к тому. Сам-то я бы уже с места дал по газам, но хотелось оценить масштабы того дерьма, в которое вляпался. Соваться на трассу сейчас было бы самоубийством. Ежу понятно — там-то самое интересное и начнётся. Здесь, в Пушкине, преследователи, кем бы они ни были, стараются вести себя прилично.

Я немного попетлял по улицам городка, дождался, пока машины начнут повторяться. Видимо, всего автомобилей — четыре. Неслабо ребят прижало… Ну ладно, давайте веселиться.

Улучив момент, когда меня на несколько секунд выпустили из виду, я резко ускорился и свернул в переулок, где запарковал такси на обочине.

— Сиди тут, жди сигнала, — приказал Мишелю.

Тот кивнул, опасливо косясь на начинающего подавать признаки жизни таксиста. Я вышел, открыл заднюю дверь и для верности врезал таксисту ещё раз. После чего, пригнувшись, подбежал к выезду на главную дорогу. Тут же раздался гул мотора и шорох шин. Я достал из кармана «зажигалку» Данилова, откинул блестящую крышечку и чиркнул колёсиком.

Что-то произошло. Ощущение изменилось. Времени анализировать у меня не было — появилась красная машина. Водитель явно планировал заглянуть в переулок (больше-то мне скрыться было негде), но амулет «Отведи глаз» сработал великолепно. Я практически заслонял собой стоящее поодаль такси, и парень, что сидел за рулём машины-хвоста, всего лишь мазнул по мне невнимательным взглядом, после чего повернулся к дороге.

Глава 9 Цель

Я понимал, что времени у меня немного. Ещё миг — и мой преследователь ускорится, поедет искать дальше.

Я не дал ему этого мига. Подскочил к машине, дёрнул за ручку, открывая дверь, потом схватил водителя за плечи и швырнул на землю. Тот изумлённо вскрикнул, прежде чем я врезал ему по затылку. Тело обмякло.

Я прыгнул за руль, вдавил сцепление и тормоз, бросил взгляд в зеркало заднего вида и увидел на заднем сиденье мужчину в костюме и в квадратных очках. В руках он держал кулёк с конфетами, которые до недавних пор жрал.

До тех пор, пока его коллега при загадочных обстоятельствах не вылетел из-за руля.

Как и предупреждал Данилов, невидимкой амулет меня не сделал. Но смотрел мужик принципиально в другую сторону.

Что ж, прости, но с тобой придётся обойтись по-настоящему жёстко.

Не во всю силу, но с чувством я врезал по голове мужчины чёрной магией. Квадратные очки разлетелись вдребезги, из носа брызнула кровь. Глаза закатились, и тело обмякло.

— Вот из-за таких, как вы, я жемчужину никогда не отмою, — пробормотал я.

Вышел, открыл заднюю дверь, вытащил второе тело, положил рядом с первым. Обыскал обоих, забрал два неплохих револьвера и махнул рукой Мишелю. Тот прибежал быстро. И, хотя руки у него тряслись, крупного взрослого мужика тащил быстро и уверенно. Видимо, за прошедшее время у Мишеля поднялся не только магический уровень.

— Вот видишь, — пропыхтел я, когда мы вдвоем заталкивали второе тело в багажник такси. — А ведь ты мог бы сейчас сидеть в Царском Селе рядом с Полли и умирать от скуки. Хорошо, что у тебя есть такой друг, как я!

* * *

Далее всё прошло гораздо проще, чем ожидалось. Завладев автомобилем преследователей, мы выехали на трассу и помчали в направлении Петербурга. Мишель теперь сидел на переднем сиденье — до того напряжённый, как будто ему к горлу приставили лезвие ножа.

— Да расслабься ты, — беспечно сказал я. — Всё нормально.

— Нормально? — вскинулся Мишель. — Это ты называешь «нормально»?!

— А что не так? — пожал я плечами. — Мы — живы, хвост — скинули.

Единственное, что сейчас немного отравляло мне настроение — это автомобиль. Привык я — дай бог здоровья Вове! — к высоким скоростям. Таким, чтобы раз — и на месте. А тут, при всём уважении к классическому устройству автомобиля, чувство такое, будто соревнуешься с улитками. Выигрываешь, конечно, но всё равно грустно.

— Кто эти люди? — спросил Мишель. — И почему они за тобой следят?

Хороший вопрос. Ответ мне, думаю, в общих чертах известен. Эти люди работают на того милого дядьку, с которым я беседовал в телефонной будке. После того, как я всерьёз обломал его с похищением принцессы, а потом ещё и отказался подыхать, он, похоже, разозлился капитально. Остались в прошлом милые шалости типа авиабомбы на заброшенном заводе. Теперь за мной будут тщательно следить и пытаться убрать точечно, без ломового подхода.

Это всё, конечно, весело, да только совершенно непонятно, каким образом мне дальше выстраивать свою жизнь. Продолжать учиться и играть в Игру, как ни в чём не бывало, уже не получится. Соответственно, нужно либо резко менять образ жизни, либо быстро находить этого страшного злодея и менять ему местами голову с задницей.

Второй вариант, само собой, предпочтительней. Благо и лето скоро, каникулы. Три месяца на решение вопроса. Если дурака не валять — этого более чем достаточно. На моей стороне, в конце концов, Тайная Канцелярия, а это чего-нибудь да стоит.

— Да так, шпана уличная привязалась, — отмахнулся я. — Не обращай внимания.

— Костя, не нужно относиться ко мне, как к ребёнку, — обиделся Мишель. — Это ведь как-то связано с тем… с той тайной операцией, да? И вообще, с твоей… службой?

— Угу, — только и сказал я. — Слушай, чем меньше ты знаешь — тем в большей безопасности будет твоя жизнь. Извини, что тебе пришлось во всём этом участвовать. Просто забудь. Больше подобного, я надеюсь, не повторится.

Пару километров в машине было тихо. Потом Мишель сказал:

— А может быть, я хочу, чтобы повторилось.

— Разверни мысль, — попросил я. — За рулём туго обрабатываю абстракции.

— Я не хочу прятаться, — твёрдо заявил Мишель. — Ты — мой друг. И если у тебя неприятности — значит, неприятности и у меня. Пусть я не многим смогу тебе помочь, но…

Я быстро обработал нехитрые вводные данные и понял чуть больше, чем Мишель хотел, чтобы я понял.

— Это из-за Полли?

— Что? Н-нет, — покраснел Мишель. — С чего ты взял?!

Я вздохнул. Трудно было не догадаться. В больнице Полли была с ним — сама огнедышащая страсть. Но как только флёр подвигов Мишеля начал таять, внимание сделалось дежурным. И теперь Мишель хочет вновь совершить нечто героическое, чтобы разжечь пламя в глазах Аполлинарии Андреевны заново.

— Бесплатный совет, — сказал я. — Не нужно раскрывать всю душу нараспашку. Не нужно показывать девушке, что ты ради неё готов умереть сию секунду, и ничего, ценнее неё, в твоей жизни нет и быть не может. Даже если на самом деле это так и есть. Каким-то девушкам можно это показывать, Полли — ни в коем случае. Всё, чего ты добьёшься — польстишь её самолюбию. На какое-то время. Но довольно скоро твоё самопожертвование ей наскучит.

Возражений не последовало, однако в молчании Мишеля я ощущал нотки нетерпения. Он ждал, что я продолжу говорить. Что не делать — это понятно. Главный вопрос всегда в том, что делать.

А если бы я знал, что… Уж чем-чем, а методами кадрения красавиц никогда не заморачивался. Всю жизнь просто был тем, кто я есть — и каким-то непостижимым образом не испытывал недостатка в любви и ласке. Впрочем, для меня они никогда и не стоили слишком много. Моё нутро выжигала борьба, и кроме неё, у меня ценностей не было. Может быть, в этом и суть?

— Найди себе цель, — сказал Мишелю я.

— Что? — он наклонился ближе ко мне.

— Цель, — повторил я. — Закончить академию и пристроиться на хлебное местечко — это тоже, конечно, цель. Но она ничем не отличается от цели домашней скотины, которая тоже хочет сытно есть и спать в тепле.

— А если моя цель — Полли? — спросил Мишель.

— Ну, вот представь, что ты её заполучил. Дальше что?

Мишель промолчал. Похоже, до меня никто его на такие мысли не наталкивал.

— Человек без цели — застывшая картинка, — продолжил я. — Её рассмотрят — и выкинут. А человек, у которого есть цель, всегда в движении, всегда меняется. Вокруг такого человека сами собой собираются надёжные люди. Друзья. Любимые… Правда, есть и минусы: появляются враги. Те, кому твоя цель — поперёк горла… Но тут уж увы — врагов нет только у того, кто ничего не хочет и ничего не делает.

— А у тебя — какая цель? — спросил Мишель.

— Добиться того, чтобы этим миром и дальше управляли законы чести, — не задумываясь, ответил я. — Чтобы низкие и подлые люди оставались там, где им самое место — в грязи, со свиньями. А наверх поднимались те, кто этого достоин.

— Но ведь… в грязи, со свиньями — не только низкие и подлые люди, — осторожно возразил Мишель. — Там, в основном, те, кому не повезло родиться аристократами.

— А я не говорю, что моя цель — идеальный мир. Честно говоря, я вовсе не представляю себе мира, которым довольны все, без исключения. При любом раскладе кто-то будет недоволен. Да, это плохо, что ребята вроде тебя могут получить достойное место в жизни только благодаря случайному везению. Что с этим делать — я пока не знаю. Но хорошо знаю одно: если появится человек, чья жизненная цель окажется несовместима с моей, я выйду против него. И либо его убью, либо погибну сам.

Больше Мишель вопросов не задавал. Он погрузился в глубокие размышления. Должно быть, сейчас его хрупкий внутренний мир рушился, чтобы потом отстроиться вновь — в изменённом и усовершенствованном виде. Что ж. Бог в помощь, как говорится…

Мишель очнулся только когда я остановился возле знакомой больницы. Он встрепенулся и лишь сейчас задался вопросом:

— Кстати, ты так и не сказал! А что мы вообще должны сделать?

— Поговорить с одним хорошим человеком, — сказал я. — Да не дрейфь, ты его знаешь.

Я вышел первым, и тут же навстречу мне из дверей клиники вышла Клавдия. Если бы я был посторонним человеком и увидел её сейчас со стороны, её улыбка рассказала бы мне о наших отношениях не меньше, чем откровенная постельная сцена. К счастью, Клавдия вовремя заметила выбирающегося из машины Мишеля. Улыбку номер один мгновенно сменила улыбка номер два — более формальная.

— Константин Александрович, господин… Пущин. — Клавдия исполнила какое-то ритуальное полуприседание, название которого я всё никак не мог запомнить.

Мишель был очень смущён и обескуражен тем фактом, что фактически незнакомая девушка запомнила его фамилию.

— Доброго дня, Клавдия Тимофеевна — поприветствовал я Клавдию. — Мы, собственно, по делу. Я хочу пообщаться с Комаровым.

Кивнув, Клавдия тут же приняла исключительно деловой вид.

— С ним уже беседуют прямо сейчас.

— Вот как? — вскинул я брови. — А кто?

— Ну… — Клавдия поёжилась. — Вы понимаете. Люди, которым не принято задавать много вопросов.

— Витман?

Клавдия кивнула.

Я с тоской поглядел на припаркованные у входа чёрные автомобили. Мог бы сразу догадаться… Ну а чего я, собственно, ждал? Ясно, что для моего непосредственного начальника Федот Комаров — тоже свидетель номер один.

— Ладно, разберёмся, — вздохнул я и кивнул Мишелю: — Идём.

* * *

Сейчас подходы к палате Комарова охраняли не в пример лучше. Понадеялись не только на магическую блокировку. Меня, впрочем, узнавали и пропускали всюду. Меня вообще трудно не узнать. На Мишеля поглядывали с подозрением, но, поскольку он был со мной, ему тоже препятствий не чинили.

Возле самой двери в палату, правда, нам всё-таки заступил дорогу рослый плечистый дяденька.

— Нельзя пока, ваше сиятельство, — тихо сказал он. — Допрос идёт. Но скоро уж закончат.

Дверь, впрочем, была приоткрыта. Я прислушался и услышал голос Витмана. Допрос и в самом деле подходил к концу — раз даже дверь приоткрыли и глушилку сняли.

— Не могу понять вашего упрямства, господин Комаров, — устало говорил Витман. — Вы же взрослый человек, обладаете немалым опытом. Вам хорошо известно первое правило жизни на улицах: не переходить дорогу магам.

— Да нешто я вам дорогу перешёл? — ахнул невидимый Федот. Я так и представил, как он прижимает руку к груди и смотрит на главу тайной канцелярии честнейшими глазами. — Что вы, господин Витман, как можно! Я же весь ради вас…

— Прекратите паясничать. Я имею в виду мага, который заставил вас стрелять в господина Барятинского.

— Как есть — ничегошеньки не помню. Вот верите ли — как отрезало…

— Да я-то вам поверю. А вот поверит ли тот, другой маг, что у вас — как отрезало? Или же он предпочтёт устранить свидетеля — как только упомянутый свидетель успеет выйти из-под защиты тайной канцелярии? Зная методы работы этого человека, я готов поставить любые деньги на то, что он решит перестраховаться. Кровавый след за ним тянется — куда длиннее, чем за вами, господин Комаров, при всем моём уважении к вашему непростому ремеслу. И крови там намешано ох какой непростой! А уж сколько этот человек передавил мелюзги вроде вас — думаю, можно вовсе не считать.

Витман помолчал, давая возможность Комарову ответить. Федот этой возможностью не воспользовался. Наверное, сидел, обалдевший от такого поворота действительности.

— Даю вам сутки, — сухо сказал Витман. — Через сутки все магические блокировки с этой палаты будут сняты. На вашем месте я бы постарался что-нибудь вспомнить.

— А если вспомню — тогда что? — хрипло спросил Федот.

— Тогда наше ведомство готово предоставить вам убежище.

— В камеру, что ли, посадить? — фыркнул Федот.

— А вы предпочтёте переехать на кладбище? Кстати, какое вам больше нравится? Хотя в Санкт-Петербурге они все весьма живописны…

— Да понял я, понял!

— Сутки, господин Комаров. От души советую вам покопаться в памяти как следует.

Дверь распахнулась, и злой задолбавшийся Витман вышел. Он чуть не налетел на меня и остановился.

— Ах, господин Барятинский! Надо было ожидать. Разочарую: тщетно. Господин Комаров сотрудничать не настроен.

Витман говорил со мной и даже пожимал мне руку, но сам при этом буквально ощупывал взглядом Мишеля.

— Отойдём? — предложил я.

Витман кивнул. Мы отошли дальше по коридору и синхронно выставили «глушилки».

— Послушайте, капитан Барятинский, вы что себе позволяете? — заговорил Витман. Лицо его хранило прежнее дежурно-любезное выражение, но интонация резко изменилась. — Мальчик и без того стал свидетелем тому, чему ему не нужно было быть свидетелем! А теперь вы тащите его…

— Послушайте. А у вас позывные не в ходу? — спросил я.

— Позывные? — удивился Витман.

— Мне не очень нравится называться «капитаном Барятинским», не звучит. Я бы взял позывной «капитан Чейн».

— Почему Чейн?

— Цепь, моё личное оружие.

Витман пожал плечами:

— Как вам будет угодно, капитан Чейн. Как говорится, от перемены мест слагаемых… Так зачем здесь этот юноша, скажите?

Я вкратце объяснил суть своей затеи. Лицо Витмана то светлело от осознания перспектив, то мрачнело… видимо, тоже от перспектив.

— Вы понимаете, какого уровня секретности сведения может узнать этот мальчик?

— Его зовут Мишель, — сказал я. — Михаил Алексеевич Пущин.

— Даже если бы его звали Александр Сергеевич Пушкин! Что вы полагаете делать с ним дальше? После того, как закончите с этим… мероприятием? Вы ведь понимаете, что ваш приятель получит доступ к секретной информации?

— А какие есть варианты? — пожал я плечами.

— Всего три. — Витман показал три пальца. — Взять господина Пущина на службу в Тайную Канцелярию — скажем, под ваше начало и вашу ответственность. Со всеми соответствующими подписками и блокировками сознания.

Хм, а на меня никаких блокировок не накладывали. По крайней мере, насколько я помню. Доверяют? Или проверяют?

— Второй вариант — зачистка памяти. Процедура длительная, болезненная и не проходящая без последствий для мозговой активности. Девять шансов из десяти за то, что ваш Мишель после этого вылетит из академии как неуспевающий. Вы готовы преподнести ему такой подарок?

— А третий вариант? — спросил я, уже заранее зная ответ.

Витман провёл по горлу большим пальцем, и по взгляду я понял, что это — отнюдь не просто эффектный жест. Тайная Канцелярия неспроста звалась Тайной. Защищать свои секреты они умели.

— Так каким будет ваш выбор, капитан Чейн? — спросил Витман.

— Спрошу Мишеля, готов ли он сотрудничать. О двух других вариантах даже рассказывать не буду, тут, на мой взгляд, выбор очевиден. Превращать своего друга в пускающего слюни идиота или, того лучше, в труп я не позволю никому. А что касается сотрудничества — это жизнь Мишеля, ему и выбирать. У вас же, как я понимаю, в штате гипнотизёров нет?

— Чего нет — того нет, — пожал плечами Витман. — Честно говоря, вообще впервые слышу о возможности проведения допроса таким образом.

— Вот и я умею только давить и убеждать, — вздохнул я. — А нам сейчас нужно несколько иное. И тут лучше всего отработает Мишель. К тому же он уже немного в теме… то есть, в курсе ситуации. По-моему, это самый бескровный вариант из всех возможных. Поговорю с ним.

— Хорошо, попробуйте, — сдался Витман. — Этот Комаров, честно говоря, меня утомил. Воображает, будто дурит околоточного надзирателя.

— Для людей его породы все представители власти — на одно лицо, — улыбнулся я. — И, поверьте, если кто-то прознает, что он сотрудничал с вами, на улицах имя Комарова превратится в плевок. Именно этого он более всего и опасается.

— Если ваш Комаров не станет с нами сотрудничать, на улицах его кишки будут развешены на фонарных столбах.

— А вот это уже другой вопрос… Ладно. Дайте мне пять минут на Мишеля, и мы заходим.

Глава 10 Вступительный экзамен

— Вы, я смотрю, уверены в решении, которое примет господин Пущин? — спросил Витман.

— Угу, — грустно ответил я и снял глушилку.

Витман поступил так же. И в этот момент к нам подскочил взмыленный запыхавшийся мужчина с жалко висящими усами и вытаращенными глазами.

— Господин Витман! — затараторил он, приложив руку к пустой голове. — Разрешите доложить — упустили!

— Кого вы опять упустили? — не понял Витман.

— Князя Барятинского! Вели его по Пушкину, а потом — как сквозь землю провалился! Двух из наших в багажнике такси нашли — ничего не помнят! И машина пропала. Это точно он, тот самый, такое воздействие на сознание, и…

Мужчина осекся, уставившись на меня. Краска отхлынула от его лица, потом прилила обратно, потом опять отлила.

— И ваши люди это только сейчас обнаружили? — ласково спросил Витман.

— Н-нет, — пролепетал мужчина. — И-искали… Надеялись…

— Упустили объект номер один, и вместо того, чтобы доложить немедленно, целый час «искали» и «надеялись». Прекрасно. Просто замечательно! И этим людям мы доверяли охрану великой княжны! Благодарю небо за то, что настоящие похитители напоролись на капитана Чейна!

Витман говорил спокойно, даже весело, но в глазах разгоралось пламя. Проштрафившимся сотрудникам явно достанется по первое число.

— Так это были ваши? — искренне удивился я. — Эрнест Михайлович, ну… Ну, предупреждать надо! Я бы ведь их и поубивать мог нечаянно.

— А вы… — Голос у грустно-усатого мужчины прорезался вновь. — Вы — как же, а?.. — и он уставился на меня.

Вопрос был отнюдь не праздный. Как «золотой мальчик» умудрился заметить слежку, а потом ещё и избавиться от неё таким образом, что слежка этого даже не заметила?

— У меня есть свои методы, — уклончиво сказал я.

От сердца, тем не менее, отлегло. Значит, это свои пасли, а не тот… Надо же, а он меня всё-таки немного пугает. Ну ничего, так даже интереснее. Что за игра, в которой ты по правилам не можешь проиграть ставку!

— По ряду причин, капитан Чейн, — заговорил Витман, — я принял решение за вами присмотреть. Потому что мне бы не хотелось, чтобы вы внезапно пропали… или обнаружились в виде хладного трупа.

— Господин Хитров в академии, видимо, очутился из тех же соображений, — сказал я без вопросительной интонации.

Витман скромно потупил взгляд. Я покачал головой:

— Мой вам совет: не тратьте больше ресурсы, Эрнест Михайлович. Если этот человек захочет меня достать — он достанет, и никакая охрана не поможет. Ещё и полягут. Пора уже признать, что мы имеем дело с исключительно умной и могущественной сволочью.

И противопоставить ему можно только тот удивительный факт, что в теле шестнадцати… то есть, уже семнадцатилетнего парня находится не совсем подходящий ему дух. Дух, который умеет действовать через боль, вопреки инстинктам, а иногда даже и вопреки здравому смыслу.

Здравый смысл, логика — это прекрасно. Однако не нужно забывать, что враг обладает ровно теми же достоинствами. И если хочешь его переиграть, нужно уметь не только двигать шахматные фигуры по доске, но, при необходимости, и швыряться ими.

— Не указывайте мне, как делать мою работу, — сухо сказал Витман. — При всём моём уважении, капитан.

Я кивнул и направился к Мишелю.

На то, чтобы объяснить ему ситуацию, мне понадобилось две минуты. Пока Мишель переваривал услышанное, Витман, который стоял рядом, задумчиво сказал:

— Китаец… А мне Комаров про китайца и слова не сказал.

— У-у-у… — протянул я. — Значит, вы даже на минимальный уровень доверия к нему не вышли.

— Не возгордитесь, капитан Чейн, — пожурил Витман, — грешно.

Я сделал над собой усилие и перестал гордиться. Тем временем Мишель принял решение и кивнул:

— Я согласен!

— На что же вы согласны? — ласково поинтересовался Витман.

— Согласен после допроса служить в Тайной Канцелярии.

Судя по лицу Витмана, он предполагал, что Мишель откажется.

— Молодой человек, — сказал Витман, — вы понимаете, что это — не просто почётная должность? Вы будете находиться в непосредственном подчинении у господина Барятинского, да и у меня тоже. И если завтра вам прикажут упаковать вещи и ехать во Владивосток — вы упакуете их и поедете. И будете там жить столько лет, сколько прикажут, чтобы в назначенный день и час передать за столом соль нужному человеку.

— Я готов! — Взгляд Мишеля только разгорался от увещеваний Витмана.

— О, Боже. Зачем? — простонал Витман.

Мишель посмотрел мне в глаза и сказал:

— Может быть, я пока и не могу придумать себе цель. Но цель — служение Родине — кажется мне одной из наиболее достойных! Я верю в перст судьбы. И если он привёл меня к этой развилке — я выбираю этот путь.

Наверное, Мишель сейчас представлял себе, как стоит на вокзале рядом с поездом «Санкт-Петербург — Владивосток», и его обнимает рыдающая Полли.

Закатывать глаза я не стал. В конце-то концов… Ну ведь правда — его жизнь, его выбор. По большому счёту — какая нахрен разница? На кладбище все надгробия выглядят одинаково уныло, служил человек в Тайной Канцелярии или в земской управе.

Может, Мишель, конечно, и пожалеет о сделанном выборе, и поплачет в подушку из-за того, что пути назад нет. Ну а на каком другом жизненном пути получится обойтись без сожалений?

— Тогда пошли, — хлопнул я его по плечу. — Считай это всё вступительным экзаменом.

* * *

Увидев меня, Федот растянул губы в улыбке, но, заметив Мишеля, тут же посерьёзнел.

— Ваше сиятельство, случилось чего? — спросил он вкрадчиво.

— Случилось, — вздохнул я. — Надо доставать из твоей черепушки те сведения, которые закрыли китайцем. А мой друг Михаил Алексеевич — специалист по гипнозу.

— Гипноз? — Федот хихикнул. — Эх, ваше сиятельство! Да не работает со мною это шарлатанство. Вот раз, помню, случай был — приехал в цирк гипнотизёр один, из Германии. Двух мужиков заморочил, одну бабу. Она, при всей своей фигурной комплекции, посреди арены стойку на руках сделала — так, что панталоны видать было. А потом ребята меня подговорили — иди, мол. Я и вышел. Гипнотизёр бубнит, бубнит себе — а мне хоть бы хны. Он тогда так и заявил — есть, мол, люди, не поддающиеся влияниям.

— Гипнотизёр-то, небось, не магом был? — спросил я.

— Скажете тоже! Чтобы настоящий маг — да в цирке выступал?

— Вот, — кивнул я. — А Мишель — маг, самый настоящий. У него ещё и уровень подрос, в свете последних событий. Если уж он меня в транс погружал — с тобой, думаю, как-нибудь справится.

Впрочем, оглянувшись на Мишеля, я усомнился. Эмоции, написанные на его побледневшей физиономии, были вполне понятны. Одно дело — я, всё-таки однокурсник, к тому же дружелюбно настроенный. И другое дело — Федот, незнакомый взрослый мужик, за которым, по словам Витмана, тянется пусть и не длинный, а всё же кровавый след. Слов Витмана Мишель слышать не мог, но окружение Комарова и самого Федота Ефимовича в действии — видел. Неудивительно, что завис.

— Всё, Мишель, — сказал я. — Давай. Работай.

Это был мой старый приём. Любое безумие исполнить куда легче, если назвать его работой. Рвануть отрядом из пяти человек на прорыв, когда все пути отхода перегорожены танками и бронетранспортёрами, плюс в воздухе снуют дроны? Работаем! Пробежать за ночь расстояние в пятьдесят километров, чтобы с утра обрушиться на врага? Работаем! Загипнотизировать матёрого уголовника и вытянуть из него секретные сведения, а потом на всю жизнь связаться с Тайной Канцелярией? Работай, Мишель!

Помогло. Мишель встрепенулся. Взял стул, уселся напротив Федота и уставился в его скептическую физиономию.

— Делай всё, что говорит Михаил Алексеевич, — строго сказал Федоту я. — Без выпендрёжа. Я ему как себе доверяю — и тебе советую.

Тут я, конечно, приврал. Как себе я в этом мире не доверял никому. Хотя бы потому, что ещё года здесь не провёл. Для того, чтобы доверять человеку как себе, нужно с ним хотя бы лет пять одной ложкой из одного котелка поесть. Морды друг другу побить. Из-за бабы поссориться. А потом из-под пуль друг дружку повытаскивать.

— Да понял я, понял, ваше сиятельство, — буркнул Федот. — Чего делать-то, а?

Скепсиса на его лице поубавилось, и Мишель воспринял это как отмашку.

— Ложитесь на спину, в удобное положение, — сказал он ровным голосом.

Федот подчинился, а я передёрнул плечами. Самому лечь захотелось — всё-таки больше суток не спал. Надо бы на что-то переключиться… Например, на окно. Я осторожно отодвинул занавеску и выглянул наружу. Ничего особенного как будто… Хотя… На столбе ограды сидела трёхцветная кошка и смотрела как будто точно на окна палаты Федота.

Как она туда забралась? Зачем? Чего смотрит? Паранойя у меня разыгралась, или же это интуиция лупит в набат изо всей дури?

Кошка меня отвлекла. Я вернулся сознанием к происходящему в палате в момент, когда Мишель говорил:

— … За этой дверью — тот вечер, когда вы стояли возле заброшенной бани и ждали нас. Как выглядит дверь?

Федот лежал на кровати, чинно сложив руки на животе, с абсолютно безмятежным лицом. Получилось? Или он просто послушно исполняет все предписания и сейчас нафантазирует себе дверь, за которой не будет ничего, кроме китайца?..

— Дубовая, — каким-то чужим голосом ответил Федот. Так, что я сразу понял — не придуривается. — С железными полосами. Железо ржавое. Ручка наполовину отломилась. Верхняя половина на месте, нижней нет.

— Хорошо, — поощрил Мишель, не теряя сосредоточенного выражения лица. — Откройте эту дверь.

Федот нахмурился, стиснул зубы, запыхтел, ёрзая по койке.

— Спокойнее, не волнуйтесь, всё хорошо, — сказал Мишель.

— Не открывается… Даже не шелохнётся. Обломком ручки — ладонь…

Правая рука упала на койку, и я вздрогнул, увидев на ней кровь. Кожа на ладони была разодрана.

Мишель вытаращил глаза. Видимо, такое в его гипнотической практике случилось впервые. Он посмотрел на меня. Я, поколебавшись, кивнул — мол, продолжай.

О том, что воспоминания Федоту заблокировали пусть и походя, но качественно, догадался. Так и что ж теперь — отступать при первых же трудностях? Тут, всё-таки, больница, ссадину уж как-нибудь залечат.

— В двери есть замочная скважина? — спросил Мишель.

— Есть… Заржавленная вся, — отозвался Федот.

— Значит, у вас должен быть ключ. Посмотрите по карманам.

Молодец Мишель, додумался!

Руки Федота мелко задрожали. В реальности он по карманам не шарил, но происходящее во сне всё равно бросало отблески сюда.

— Нет… — пробормотал Федот. — Нету ключа.

— Значит, он лежит где-то рядом. На полу. Смотрите внимательно, ключ точно есть.

Федот тяжело дышал, его лоб покрылся испариной. Чуть слышно скрипнула дверь. Я повернул голову и увидел замершего на пороге Витмана. Он весь обратился в слух. Я сделал жест — мол, молчите, что бы ни случилось, и Витман кивнул. Не дай бог выбьет Федота из транса — второй раз тот может и не согласиться. Впадёт в истерику, скажет — лучше уж в тюрьму сажайте…

— Ключ висит на стене, — пробормотал Федот. — На крючке.

— Опишите ключ, — зачем-то потребовал Мишель.

— Большой… Убить можно. Ржавый. Вензелями весь…

— Снимите его с крючка.

Возникла пауза, в течение которой Федот, видимо, снимал ключ. Потом он добавил к своим впечатлениям:

— Тяжёлый.

— Вставьте его в скважину и поверните.

Федот застонал:

— Не поддаётся!

— Приложите больше усилий.

Прямо у меня на глазах едва сочащаяся кровью царапина на ладони Федота начала буквально брызгать алой жидкостью на простыню.

— По-лу-ча-ет-ся! — проскрежетал Федот, и вдруг всё тело его расслабилось. — Открылась…

— Очень хорошо, — деловито сказал Мишель. При виде кровавых брызг он побледнел, но голос звучал по-прежнему ровно. Молодец. — И где вы теперь?

— Ночь. Двор-колодец. Та заброшенная баня. Дождь моросит… Я стою возле машины, жду его сиятельство. В руке револьвер.

Правая окровавленная ладонь сжалась так, будто стискивала рукоятку.

— Что происходит дальше?

— Мне страшно.

— Почему?

— Не знаю… Не мой страх. Будто снаружи откуда-то накатывает. Будто дышу страхом вместо воздуха! И деваться мне некуда. Грудь… грудь стискивает… Застрелиться?..

Рука Федота потянулась к голове.

— Вы не можете застрелиться, — спокойно сказал Мишель. Держался он отлично, я даже не подозревал в нём такого самообладания. — Это — просто воспоминание, не волнуйтесь. На самом деле, вам ничего не грозит. Вы что-нибудь слышите?

— Шёпот…

— Какой шёпот?

— Не знаю… Со всех сторон. Прислушаться… Они… всю жизнь мою вспоминают. Каждый грех. Каждую тайну наизнанку выворачивают.

Из-под прикрытых век Федота потекли слёзы.

— Дальше? — поторопил Мишель.

— Как будто звук. Или что-то… Я оборачиваюсь. А там — улица.

— Улица? — переспросил Мишель. — Но мы же во дворе-колодце?

— Так и есть… Но тех домов — уже нет. Вместо них — улица, чужая.

— Что значит, «чужая»?

Федота начало трясти. Он едва не подпрыгивал на койке.

— Н-не нашенская улица, — прошептал, бледнея. — Всё чужое! И башня назади виднеется. Этакая… Высоченная, из железяк сложенная. Во Франции такая, я на картинках видал.

Я помотал головой. Стоп. Что? Федот посреди Чёрного города увидел парижскую улицу и Эйфелеву башню? Дурит он нас, что ли, всё-таки, мошенник старый?

— Там человек, — продолжал Федот. — Он один, идёт не спеша. Тростью помахивает. Сюртук на нём, очень приличный. Шляпа — цилиндром. Белые перчатки…

— А лицо? — хрипло проговорил Мишель.

— Нет лица… — Федот выгнулся дугой и упал обратно. — Пустое… Господи, спаси и сохрани! — правая рука Комарова дернулась в попытке перекреститься.

А вот теперь точно — не дурит. Тот ряженый агент, который пытался меня убить под видом Агнессы, тоже упоминал пустоту вместо лица.

— Сошёл с улицы — снова, как будто, в Питер, — продолжал говорить Федот. — Сюда, ко мне. Идёт мимо, бормочет. Будто меня тут вовсе нет.

— Что бормочет? — не отставал Мишель.

— Что-то… — у Федота вдруг изменился голос, он заговорил совершенно другим тембром. — «Какая несусветная чушь… из-за одного жалкого clochard… сами ничего не могут сделать… вынужден заниматься…». А дальше не слышу. Он проходит мимо, спускается в баню. Хочу крикнуть — не могу. Ничего не могу. Стою, как заколдованный.

Ну почему же «как». Заколдованный и есть.

— Возвращается… На руках парнишку несёт. И всё бормочет, только теперь уже не по-нашенски, непонятно ничего. Мимо идёт… А. А-а-а! — Федот закричал, вцепившись обеими руками в кровать.

Мишель бросил на меня испуганный взгляд. Я одними губами приказал: «Продолжай!» Мишель кивнул.

— Что было дальше?

— Он посмотрел на меня! Не глазами. Пустотой! Насквозь пронзил, в самое нутро проник. И голос. Весь, насквозь — голосом! Говорит: 'Сколько тебе этот Барятинский бед содеял? А ты ещё надеешься, что он тебе дворянство выхлопочет? Вроде бы не ребёнок уже — в сказки верить. Он — не друг твой, а напасть твоя. А как ты напасти устраняешь? Вот и устраняй. А меня забудь. Не было меня. Мальчишка сам сбежал, а я…

Федот вдруг открыл глаза и рывком сел на койке. Мишель с криком шарахнулся назад и чуть не упал вместе со стулом. Грех было его винить — глаза Федота закатились, он смотрел взглядом утопленника. И взгляд этот нашёл меня.

— Никак не уймёшься, clochard. — Голос уже принадлежал не Федоту. Это было то самое ледяное нечто, которое едва не сломило меня в телефонной будке. — Зря ты сюда явился. Зря перешёл мне дорогу. Теперь можешь бежать хоть на край света. Всё равно не скроешься.

Лицо Федота исказила не свойственная ему усмешка. Я улыбнулся в ответ, хотя сердце буквально разносило грудную клетку.

— Надо же, какой ты сильный, — процедил я. — Какой могущественный! Только вот почему-то той ночью ты всего лишь забрал свою шестёрку — и сбежал. А отчего не задержался? Почему со мной не поздоровался? Рядом ведь был. Мило бы с тобой поболтали.

Усмешка с лица Федота исчезла. Вместо неё пришла гримаса ярости.

— Много чести. Болтать с бродячим псом, — процедил он.

— Пошёл вон, — наливаясь ответной яростью, рявкнул я. — И возвращайся сам, когда будешь готов умереть! Иначе — не трать моё и своё время. Я не в том возрасте, чтобы играть в «кто кого переобзывает».

С лица Федота исчезло всякое выражение. Он обмяк и рухнул на подушку. Спустя несколько тяжёлых вдохов и выдохов — открыл глаза. Поморгал.

Спросил, повернувшись ко мне:

— Ну как, ваше сиятельство — получилось?

Глава 11 Сложно маг

— Я, кажись, прикорнул немного, — виновато сказал Федот. — Говорю ведь — не работает на мне эта ваша… Ах ты ж, зараза! Где я руку-то так разодрал? — Федот недоуменно уставился на окровавленную ладонь и простыню.

Чувствовал он себя, кажется, как ни странно — вполне бодро. Чего нельзя было сказать о Мишеле.

Он встал, но коленки у него дрожали. Мишель с ужасом смотрел на меня.

Я подошёл к двери, жестом попросил Витмана отстраниться и выглянул в коридор. Увидел неподалёку Клавдию, кивнул. Свора Витмана позволила ей подойти.

— Что происходит, Костя? — спросила бледная Клавдия. — Я сейчас почувствовала какой-то невероятный выплеск энергии. Чёрной…

— Да всё нормально, — отмахнулся я. — У вас же тут спирт есть?

— Спирт? — округлила она глаза. — Разумеется, есть.

— Будь добра, забери Мишеля, налей ему полстакана. Пусть придёт в себя.

Клавдия знала меня не первый день и вопросов задавать не стала. Послушно забрала находящегося на грани потери сознания Мишеля и увела. Задержалась только для того, чтобы залечить Федоту ладонь. На это я даже внимания обращать не стал — горбатую могила исправит. Можно было бинтом затянуть — и успокоиться, но куда ж там.

— Вот такие вот у нас пироги с дерьмом… — опершись на спинку кровати, в задумчивости повторил Витман однажды услышанную от меня фразу. — Дела… Н-да, дела-с… Что ж, ладно, господин Комаров. Моё слово — я от него не отказываюсь. Убежище мы вам предоставим. Разместим с полным комфортом, не сомневайтесь…

— Спасибо, господин начальник, — заулыбался Федот. — А когда ж готовым-то быть?

— Завтра с утра вас заберут.

— Весь в ожиданиях.

— Господин Барятинский, — повернулся ко мне Витман. — Если вы здесь закончили — предлагаю заехать в канцелярию и кое-что обсудить.

— Хорошо. Скоро подойду.

Я увидел, что Федот, как только Витман от него отвернулся, принялся подавать мне какие-то знаки.

— Жду вас в машине, — Витман кивнул, вышел и прикрыл за собой дверь.

Я присел на оставленный Мишелем стул.

— Ваше сиятельство! — прошептал Федот. — Вы не думайте — я всё помню.

— Что помнишь? — встрепенулся я.

— Всё, что под гипнозой со мной вышло. Это я так — ваньку валял, для начальника.

— Зачем? — не понял я.

Бледный Федот сел на койке и наклонился вперёд, приглашая к доверительной беседе. Я подвинул ближе стул.

— Вы уж простите великодушно за такую мою откровенность, — горячо зашептал Федот, — но, скажу я вам, эта дрянь, что из Парижу вылезла — она вашему Витману не чета. Ей на господина начальника тайной канцелярии — тьфу и растереть, при всем моём к нему уважении. И куда, скажите на милость, ихнее сиятельство меня спрячет? Как защитит? Да эта тварь, коль захочет, руку протянет — и за шкирку меня из любого застенка вытащит!

— Твоя правда, — нехотя признал я.

Границ могущества своего проявившегося наконец врага я пока не мог понять. Но простых людей и даже не очень сильных магов он уж точно использовал, как марионеток. То, что Федот до сих пор жив, это либо огромная удача, либо результат спешки. А скорее всего совокупно, и то, и другое.

— Сделаю ноги сегодня же ночью, — прошептал Федот. — Как — моя забота, всё уже налажено. Я давно приготовился, а уж сегодня — побегу. Из Питера уйду навовсе.

— Всё бросишь? — грустно улыбнулся я.

— Я, ваше сиятельство, не аристократ, — вернул улыбку Федот. — Мы — люди простые, у нас правила другие. Собак почуял — так пусть хоть целая овца перед тобой лежит. Беги, куда лапы несут. А там — волка ноги кормят. Кто за добро своё цепляется — долго не живёт. Вы меня простите за всё великодушно, и я на вас тоже зла держать не стану.

— Разумно, — сказал я. — Но запомни, Федот: я с этой парижской тварью разберусь.

— Верю, — приложил руку к сердцу Федот. — Да только в этом деле я вам — не помощник. Не по Сеньке, как говорится, шапка. Вы, как разберётесь — заложите где-нибудь в Чёрном Городе часовенку, святого великомученика Феодота. Я узнаю — и пойму, что теперича и вернуться можно. Помереть-то всё ж хотелось бы в родных краях.

— Ладно тебе помирать. — Я хлопнул Федота по плечу. — Ты ж совсем пацан ещё. Меня переживёшь.

— Шутить изволите, ваше сиятельство…

— Ладно, Федот, — я поднялся на ноги. — Я тебя понял. Даст бог — свидимся. Удачи тебе. Пригодится.

И, пожав старому бандиту руку, вышел из палаты.

Мишеля нашёл в комнатке Клавдии, где он сидел за столом и с осоловелым видом держался за пустой стакан.

— Ну что? — нарочито весело сказал я. — Поехали на собеседование?

Мишель послушно встал. Да уж, впечатлений пацану за сегодня досталось — мама не горюй. Ну, добро пожаловать во взрослую жизнь, что тут ещё скажешь.

* * *

В кабинете Витмана мы с Мишелем сели в кресла. Витман сел так, чтобы удобно было видеть нас обоих, и потёр пальцами переносицу.

— Так-с, господа… Первым делом хочу уточнить: господин Пущин, вы уверены в своём выборе?

Ещё не оклемавшийся после выпитого спирта Мишель сжал в кулаки лежащие на коленях руки.

— У меня нет выбора! — торжественно объявил он.

— Прекрасно, — пробормотал Витман. — Что ж… Н-да, что-то в этом есть. Целое подразделение, состоящее из молодых… Открывает определённые возможности, и…

— Стоп-стоп, — поднял я руку. — Какое подразделение, «состоящее из»? У вас появились далеко идущие планы?

Витман нехорошо улыбнулся. Этак с предвкушением каких-то крайне гнусных дел.

— Вы, капитан Чейн, вероятно, этого и сами пока не заметили — что не удивительно, ибо оценить вкус борща, варясь в кастрюле, сложновато. А между тем, вокруг вас давно образовалась прелюбопытная компания людей, вызывающих всяческое уважение и исключительное доверие. Анатолий Долинский — ваш старый верный друг, не чуждый авантюризму. Андрей Батюшкин — который не привык во всём полагаться на магию, и чья сила воли превосходит даже его физическую подготовку. Не говоря уж об Аполлинарии Нарышкиной — которая, как и господин Пущин, уже имела непосредственное касательство до наших дел и зарекомендовала себя весьма и весьма неплохо.

— Угу, особенно когда в разгар операции свинтила к нам в отель, чтобы повидаться со мной, — буркнул я.

— Девушка своенравная, этого не отнять, — согласился Витман. — К исполнению приказов подходит творчески… Хотя, постойте. Есть у меня один новоиспечённый капитан, который тоже привык во всём полагаться исключительно на себя.

— Я потом сам за собой всё и разгребаю, — напомнил я.

— Не будьте столь категоричны, — возразил Витман. — Подчищать за вами приходится, и изрядно. Просто мы вас в известность о таких мелочах не ставим — покуда вы даёте результат, которого мы, по тем или иным причинам, обычными методами добиться не можем.

— Ну, пусть так, — нехотя признал я. — Но всё равно. Это не повод распоряжаться судьбами людей, которые ещё слишком молоды для того, чтобы принять осмысленное…

— Господин Барятинский. — Витман наклонился вперёд, глаза его хищно сверкнули. — Перед вами сидит закоренелый чёрный маг. Давайте оставим попытки воззвать к некоей моей мифической совести. Известно ли вам, чем отличаются белые и чёрные маги?

— Разумеется, — процедил я сквозь зубы.

— Прекрасно. Полагаю, вы знаете поверхностную версию, говорящую о намерении. Мол, если маг действует исходя из намерения защитить и уберечь, причинить благо человечеству в целом — он белый маг. Если же его намерение — заполучить личную выгоду, то он — чёрный. Это объяснение устраивает большинство, однако в нём полно дыр, в каждую из которых пройдёт верблюд верхом на слоне.

— Поделитесь вашей версией, — предложил я, особенно не загружаясь.

Сильным теоретиком я никогда не был, на разговорах меня развести весьма затруднительно. Решающий аргумент всегда будет за конкретным действием, а не за болтовнёй. Действую же я — исходя из личных соображений, а не чьих-то разглагольствований.

— Извольте-с, — сцепил пальцы перед собой Витман. — Белый маг бьётся за сохранение существующего порядка вещей. Он — как садовник, который лишь поливает и удобряет,стесняясь даже выпалывать сорняки. Чёрный же маг берёт на себя смелость вмешиваться в чужие судьбы. Именно поэтому нас часто считают злом. Потому что мы способны принести в жертву сотни — для того, чтобы спасти тысячи. Белые маги такой выбор сделать не могут. Они попытаются спасти эти сотни — и потеряют десятки тысяч. В результате — никто не зло и никто не добро, господин Барятинский. Свет не может существовать без тени. Мы, чёрные и белые, сдерживаем и подправляем друг друга. Наш конфликт никогда не будет разрешён. Он лежит в самой основе существования нашего причудливого мира.

— И, прикрываясь этой весьма удобной теорией, вы берёте на себя смелость вмешаться в судьбы моих друзей, — подытожил я.

— Именно так! — Витман прищёлкнул пальцами и вновь откинулся на спинку кресла. — Хотя я, разумеется, никого не стану принуждать.

— Угу. Разумеется. Вы просто подстроите ситуации, в которых у них не останется выбора.

— Помилосердствуйте. В ситуацию без выбора — то есть, в угол, — человек может загнать только сам себя. И если он до такого дошёл, значит, сам отдаёт свою судьбу в чужие руки. Грех не воспользоваться.

— Осторожнее, Эрнест Михайлович, — предупредил я. — Вы рискуете стать моим врагом.

— Я не думаю, что до такого дойдёт, — улыбнулся Витман. — Это вы по молодости пытаетесь быть белым магом, Константин Александрович. Ведь вы происходите из рода белых магов, ваш род возлагает на вас определённые надежды. И белая часть вашей души взывает, она требует сейчас возмущаться и спорить. Однако придёт час — и вы поймёте, что истинная ваша природа — черномагическая. О чём бы вы ни думали и в чём бы себя ни убеждали — действуете вы как чёрный маг. А критикуете себя — как белый. Когда отпадёт нужда в этой критике — вы станете одним из нас. И ничего такого страшного с вами при этом не случится, уверяю. Никакой трагедии, никакого Мефистофеля с контрактом на душу. Мне известно, что в среде белых магов нас, чёрных, демонизируют. Однако всё это — чушь.

— Оставим лирику, — сказал я. — Опасаюсь уснуть. Тратить на меня красноречие — потеря времени. Мы ведь не для этого сюда приехали, верно?

— Верно, — кивнул Витман. — Перехожу к делу. Судя по тому, что господин Пущин вытянул из Комарова, нам противостоит не просто маг.

— Сложно маг? — вяло предположил я.

Сам уже понимал, что столкнулись мы с чем-то несусветным.

— Очень сложно. — Всю иронию из Витмана как ветром выдуло. — Это, впрочем, и раньше было очевидно. Во-первых, этот негодяй сумел накачать магическими силами других магов. Технически такое возможно — для белого мага. Вы и сами, Константин Алексанлрович, несколько раз проворачивали подобное на Игре.

Я только головой покачал. Осведомлённость Витмана поражала воображение. Не удивлюсь, если узнаю, что у него куча своих людей в академии.

— Однако действия нашего противника заставляют усомниться в его беломагичекой природе — и это во-вторых.

— Слишком легко играет чужими судьбами? — усмехнулся я.

— Именно. О намерении сложно говорить. Мы не видим его намерений. Мы видим лишь его действия. А они ужасают. Даже меня…

— Вас настолько шокировало похищение великой княжны? — не поверил я.

— Да плевал я на похищение великой княжны, — поморщился Витман. — Девчонка есть девчонка, уж простите за прямоту; одна другой стоит. Какое бы положение она ни занимала в обществе. Речь не об этом. Речь о том, что маг пустоты, которого вы опрометчиво пристрелили в том подвале, это — само по себе редкое явление. И, насколько я понимаю, именно наш большой и страшный негодяй сделал мальчишку магом пустоты. То есть, древнейшая, редчайшая и легендарнейшая магия для него — как коробок спичек, которым можно воспользоваться, чтобы дать кому-нибудь прикурить.

— Интересно, — сказал я. — А что за муть с улицей Парижа?

— Полагаю, портал. Не бог весть какая редкость, вы будете учиться проходить через них на старших курсах. Как сейчас помню, на экзамене провешивают порталы в тот же Париж, в Лондон. Оттуда — к нам. Всё это согласовывается, разумеется. Портал вызывает сильное возмущение магического поля, бесследно такое не проходит — потому и пользуются ими лишь в случае крайней необходимости.

Витман замолчал, внимательно глядя на меня. Я повернул голову и посмотрел на Мишеля. Тот, облизнув пересохшие губы, хриплым голосом сказал:

— А у него… Того, в цилиндре — это прошло бесследно?

— Именно, — кивнул Витман. — Рад за вас, господин Пущин, вы начинаете осваиваться в новых реалиях. Наш новый друг не только умудрился скрыть портал как во время его наведения, так и после. Мало того: он использовал его одновременно с мощнейшим ментальным воздействием. Это… Это вряд ли под силу даже Императору. Хотя… — Витман на секунду задумался и пожал плечами. — Не знаю. Сомневаюсь.

— Воздействовать он начал раньше, чем появился портал, — напомнил я. — Шёпот Федот начал слышать до того, как увидел улицу.

— Помню, — буркнул Витман. — Отличный повод почувствовать себя беспомощной куклой из папье-маше… Но у нас всё-таки есть пара обнадёживающих моментов. Первый момент: этому господину чем-то очень сильно насолил наш дражайший Константин Александрович. И он, несомненно, будет пытаться его убить. Это — прекрасно.

Мишель вздрогнул. Пробормотал:

— Простите. Я, должно быть, ослышался…

— Ни в коем случае, уважаемый Михаил Алексеевич, — улыбнулся Витман. — Я сказал то, что сказал. Господина Барятинского и далее будут пытаться убить. И это — хорошая ниточка, я не собираюсь её упускать. А второй момент… Скажете сами, Константин Александрович?

Я кивнул:

— Он меня боится.

— Верно! — щёлкнул пальцами Витман. — Не знаю, почему, но, как вы совершенно верно подметили, этот негодяй избежал прямой конфронтации с вами. Хотя, казалось бы, мог просто смахнуть вас с пути, как песчинку. Но — нет. Он предпочёл науськать Комарова. Возникает вопрос: что же в вас такого страшного, капитан Чейн?

Навскидку я мог назвать только один повод меня бояться: я — именно что капитан Чейн. Хотя этого явно недостаточно. В магии я не очень силён, давайте смотреть на вещи объективно. И если уж даже Витмана потрясли способности нашего «нового друга», то мне до такого уровня — ползти и ползти. Если там, на таких высотах, магия в принципе ещё исчисляется уровнями.

— Не имею ни малейшего представления, — сказал я.

— А почему он назвал вас clochard? Это ведь — «бродяга» по-французски.

Вот это я как раз мог бы объяснить. Но предпочел уклониться.

— По-моему, такие вопросы лучше ему и задавать. Откуда мне знать, что происходит в голове этой твари?

— Услышал вас, — кивнул Витман. — Итак, к делу. С нынешнего дня я ставлю на уши всю Канцелярию. Задача номер один — актуализировать сведения обо всех могущественных магах в Российской Империи и во Франции. Дёрнем разведданные. Такой человек не мог не засветиться.

— Скорее, наоборот. Не мог засветиться, — поправил я. — Судя по тому, что мы видели, он очень осторожен. И силой своей не размахивает на каждом углу.

— Всё равно — шила в мешке не утаишь, — не сдавался Витман. — Проколы должны быть, надо лишь смотреть внимательно и знать, на что смотришь. Здесь нам поможет, как ни странно, жёлтая пресса и слухи. Люди любят трепаться обо всяких аномалиях. Призраки, полтергейсты, зелёные человечки… В девяти случаях из десяти — бред сивой кобылы, но в десятом — я вас уверяю, — за этим бредом будет стоять наш новый друг.

— Ашот что-нибудь рассказал? — вспомнил я изобличённого мной предателя в рядах Тайной Канцелярии.

— Увы, нет. Он этого физически не может, будто онемел. Мы с ним работаем, но… Тут вы нам уже не поможете никак, у него блокировки похитрее, чем у министра.

— Эльвира? — спросил я.

— Ещё хуже, — поморщился Витман. — Она одноразовая, использовать её вдолгую никто не собирался. Не успели увезти — и девчонка фактически впала в кому.

Чёрт подери… Да наш «новый друг» всё страшнее с каждой секундой. Так и представляется этакая мрачная тварь без лица, которая управляет целым миром, как кучкой марионеток.

— А мне что делать? — вздохнул я. — Сидеть в подвале в Барятино?

— Ни в коем случае. — Витман встал и потянулся. — В подвалы, как мы успели заметить, наш новый друг заходит без проблем. Вам, капитан Чейн, я бы поручил заняться контрразведкой.

Глава 12 Сочувствие сердец. Сродство души

— Ну спасибо, — хмыкнул я. — Контрразведка, говорите? В это счастье я ещё ни разу не вляпывался…

— Всё когда-нибудь бывает в первый раз, милейший Константин Александрович, — улыбнулся Витман — которого нахождение в круглом кабинете, казалось, подзарядило энергией. — За вами долгое время следили. Вас пытались убить. Такие вещи тоже не проходят без следа. Магические следы, как мы уже успели убедиться, никуда не ведут. Но, может быть, остались обычные, человеческие? Подумайте! Не знаю, почему, но склад вашего ума таков, что вы прекрасно разбираетесь в людях и находите простые ответы, не имеющие к магии никакого отношения. Вот этим и займитесь. Кто-то попытался взорвать вас на заводе, помните? Этот человек не мог не наследить… И на этом, господа, предлагаю закончить встречу. Господин Пущин! Вам придётся задержаться, оформим кое-какие формальности.

— Подожду тебя на улице, — сказал я Мишелю. — Господин Витман, вы ведь вызовете нам такси, когда закончите?

— Мы предпочитаем не вызывать сюда такси, — усмехнулся Витман. — Вас отвезут, куда скажете.

* * *

В субботу после занятий за мной приехала моя машина, но за рулём сидел Трофим. Надя с каменным выражением лица сидела на заднем сиденье, она даже не выскочила мне навстречу.

Я посмотрел на Трофима задумчивым проникновенным взглядом. Потом внимательно осмотрел капот, бампер, фары. Обошёл машину кругом. Когда, нагнувшись, придирчиво разглядывал багажник, задняя дверь открылась, и Надя высунула голову наружу.

— Я не разбивала твою машину, успокойся, — сказала таким голосом, каким на моих похоронах перечисляла бы достоинства погибшего.

— Чем же тогда вызвана такая опала? — выпрямился я. — Дрифтовала на глазах у деда? Полицейский разворот в центре города в час-пик?

— Представления не имею, о чём ты говоришь. — Надя всё-таки выбралась из машины. Захлопнула дверь и, судя по знакомому жесту, поставила завесу от прослушивания. — Костя, я пропала… — Губы у неё дрогнули.

— Что случилось?

Я подошёл к сестре, обнял за плечи. Она немедленно всхлипнула и ткнулась макушкой мне в подбородок, как кошка, пришедшая будить хозяина.

— Кто-то подсмотрел, как мы с Владимиром… У него в мастерской.

— И донесли деду, — вздохнул я.

— Угу… Меня теперь никуда не выпускают одну.

— И много насмотреть успели?

— Костя!

— Мне нужно оценить масштабы того, с чем придётся работать.

— Ты… За кого ты меня принимаешь?!

— За семнадцатилетнюю влюблённую девушку я тебя принимаю.

Вова пусть и постарше, и мозгов у него побольше, но… Что естественно — то небезопасно.

— Давай так, — сказал я. — Если бы о том, что произошло, написали книгу — ты бы смогла её обсуждать на приёме в императорском дворце? Или только с Полли, шёпотом, хихикая и краснея?

— Разумеется, я могла бы её обсудить с кем угодно!

Ясно. Значит, дальше поцелуев дело не пошло. По крайней мере, в тот конкретный раз.

— Я не знаю, что мне делать, — опять всхлипнула Надя.

— А раньше — знала? — Жёсткость из голоса я убрать не сумел. — Ты — княжна Барятинская, Вова — автомеханик без роду и племени. Да ещё и без денег.

На самом деле средства к существованию у Вовы были — благодаря мне. Он получал отчисления за использование двигателя нового поколения Юсуповыми. Да и сам не дурак — дело своё развивает. Но надо понимать, что в месяц он зарабатывает столько, сколько Барятинские привыкли тратить за день. Да и в принципе, тут не в деньгах дело, а в родовитости. Федот, вон, отнюдь не бедствует, однако от него та же Нина нос воротит. А был бы бедным, но из благородного рода — уже смотрели бы совершенно иначе.

— Я сбегу из дома, — заявила Надя.

— Не пори чушь.

— Костя, я не спрашиваю разрешения, я ставлю тебя в известность о своих планах, потому что уважаю тебя и доверяю тебе!

— А Вова о твоих планах знает?

— Нет, но он…

— Он треснет тебя карданом по голове и велит бежать обратно. Потому что в противном случае тебя всё равно найдут и вернут, а его обвинят в похищении аристократки и отправят в тюрьму. — Помолчав, я добавил: — Ну хорошо, может, не отправят. Или, по крайней мере, я его оттуда вытащу. На это моего на деда влияния хватит.

— Мы с Владимиром убежим из города!

— Господи… Да что вы будете делать дальше? Надя, включи мозги, а? После того, как ты продашь свои драгоценности, останется только ремесло, которым владеет Вова. С голоду не умрёте, факт. Но ты хоть малейшее представление имеешь о том, что такое — жизнь на зарплату автомеханика? Молчи! Не имеешь ты такого представления. Ты думаешь, что где-то там вас ждёт приличная уютная квартирка, к которой прилагается кто-то вроде Китти, чтобы прибираться. Еда появляется на столе сама, одежда сама собой стирается и гладится, а автомобиль — заправляется. Давай я немного настрою резкость в твоих розовых очках: быть «Китти» придётся тебе. Это ты будешь прибираться, стирать и готовить. А потом есть то, что приготовила.

От последнего довода Надя содрогнулась.

— Я не говорю, что это плохо, сестренка, — вздохнул я. — Просто ты этой жизни не знаешь, и ты её не вытянешь — по крайней мере, сейчас. И Вова понимает это так же хорошо, как я. Поэтому как только ты нарисуешься у него на пороге с узелком за плечами — прогонит тебя обратно.

— Ну так и что мне тогда делать?! — воскликнула Надя.

— Успокоиться, — сказал я и открыл ей заднюю дверь. — Здесь вопрос стоит о твоей судьбе. В таких ситуациях все решения нужно принимать на холодную голову.

— Но ты хотя бы записку ему передашь? Дедушка строго-настрого запретил нам встречаться…

— Я встречусь и поговорю с Вовой сам, — пообещал я. — Не надо ничего писать. Объясню ситуацию.

— Спасибо, Костя, — сказала Надя и села обратно на заднее сидение.

* * *

— И тебе здравствуй, сиятельство, — пробормотал Вова, вытерев кровь с разбитых губ. — Давно не виделись.

— Угу. Пожрать есть чего? Обедать дома не стал — торопился к тебе.

— Найдём, отчего не найти-то. — Вова, кряхтя, поднялся с пола, осмотрел капот автомобиля, через который перекатился после моего удара. — Пойдём в мою контору.

Капоту повезло — ни вмятин, ни царапин. Вове повезло меньше, но тоже ерунда. До свадьбы доживёт.

«Контора» оказалась подсобкой, где вдвоём едва развернёшься. Стула было два, один я занял и подпёр голову кулаком. Вова положил на стол тряпичный свёрток. Внутри оказались полкраюхи ржаного хлеба и шмат копчёного сала. Я усмехнулся, представив выражение лица Нади, если бы ей предложили такой «обед».

— Чайник вскипятить? — предложил Вова.

— Давай, гулять так гулять.

Я откусил кусок хлеба с положенным сверху салом, пожевал, задумался.

— Ну как? — с любопытством спросил Вова.

— Ну, так… Солили не очень долго, в коптильне недодержали… Нормально.

Мне-то было нормально, а вот как желудок Кости Барятинского отнесётся к жировой бомбе… Это мы в ближайшее время узнаем.

— Удивляюсь я с тебя, сиятельство. — Вова отхлебнул чаю и беззвучно выругался разбитыми губами.

— Это я с вас удивляюсь, — проворчал я. — Ромео и Джульетта недоделанные.

— Надя как?

— Под домашним арестом Надя.

— Это-то я смекнул как раз.

— А, так тебя её душевное состояние интересует? Тоже мог бы сам догадаться. Из дома убегать надумала.

Вова опять обжёгся чаем и отодвинул чашку от греха подальше.

— Совсем, что ли, сдурела? — буркнул он. — Бежать… Скажи, пусть не блажит там.

— Это я без тебя разберусь. Вы на что рассчитывали-то? Ты конкретно?

Вова отвёл взгляд, вздохнул. Сунул в рот кусок сала, прожевал.

— Да ни на что, в общем. Оно ж… Не планируется такое. Сам понимать должен. Если уж в сале разбираешься — в таких-то вещах сам бог велел. Понятно было, что… Ну так, а мне как же? Взять и сказать княжне Барятинской, мол, пошла отсюда?

— Так это она, значит, тебе на шею вешалась, а ты терпел?

— Не говорил я такого! — возмутился Вова. — Вместе надурили. Я ведь к ней — и правда… Всем сердцем, сроду со мной такого не было! И — не подумай, не заради титулов каких. Она ведь мне ещё с театра понравилась. Я думал, нашего круга. А оно — вона как оказалось. А потом вовсе — чёрт его знает. Само закрутилось, да понеслось — не остановишь…

— Помню я театр ваш, — поморщился я. — Ладно, дело прошлое. Сейчас что делать думаешь?

— Да думаю продавать всю эту канитель. — Вова окинул взглядом помещение. — Может, в Москву подамся. Руки есть, голова на плечах — устроюсь. Жалко, конечно. Родился ж тут, отца схоронил. Мамка, опять же… А, ладно. Уж как-нибудь её уговорю, вместе переедем. Человек — не дерево, чтобы корни пускать.

В этот момент мне сделалось как-то непередаваемо грустно. Сначала Федот, теперь вот этот… Вроде бы и не друзья они мне, а привык.

— Чувства Нади, то есть, побоку? — спросил я.

Вова покачал головой:

— Вот ты, сиятельство, иной раз — до того смекалистый, что аж не по себе делается. Будто насквозь видишь. А в иных делах — дурак дураком, хоть ты бей меня за такие слова, хоть на куски режь… Я оттого и бегу, что не побоку! И за Надю страдаю, и сам… Слов нет, чтобы передать. А только — чего нам с этими чувствами делать-то? Мучить себя? Оно ведь, ежели не по горячке, а на холодную голову подумать — поймёшь, что ничего не изменится. Обручиться мне с княжной Барятинской не позволят, хоть наизнанку вывернусь. Кто я — а кто твоя сестрица. А дальше по углам прятаться я не хочу. Раз нарвались — будет. Не дело это… А уеду — тут уж, как говорится, с глаз долой из сердца вон. Наде-то это всё не объяснить, девчонка ещё совсем. Ну, обозлится на меня, конечно, поплачет… А потом забудет. Со временем. Женихов-то у такой красавицы, поди, немало.

— А ты? — спросил я.

— А что — я?

— Тоже её забудешь? Со временем?

— Не трави душу, сиятельство. И без тебя тошно, — Вова отвернулся.

— Ясно, — сказал я. — И когда ты планируешь мастерскую продавать?

— Ну, недельку мне ещё нужно — доделать, за что взялся. А так-то уже спрашивать начал потихоньку — у тех, кто при деньгах.

— Не продавай никому, — сказал я. — Если что, я твою мастерскую сам куплю. Неделя, говоришь…

— Как так — сам? — удивился Вова. — Вам же нельзя. Вы же — в Ближнем Кругу…

Ишь ты, какая осведомлённость. Это Надя его просветила, или же факт общеизвестный? Впрочем, неважно.

— Ну, есть способы, — сказал я и встал из-за стола.

— Обалдеть, конечно, ты — белый маг, — покачал головой Вова. — Да мне-то подождать несложно. Одно тревожит — опять из-за меня неприятности будут. У тебя теперь.

— Вот за меня ты не волнуйся, — улыбнулся я. — Я неприятности на завтрак пачками жру. Спасибо за хлеб за соль. Неделю — не дёргайся. И Джульетте твоей скажу, чтобы сидела тихо. А потом поговорим.

Вова вышел проводить меня.

Мой автомобиль стоял снаружи, перед сервисом. Вова окинул машину любящим отеческим взором. Спросил:

— Ну, как? Летает птичка?

— Летает — не то слово, — сказал я. — Недавно «Призрака» по прямой уделала.

— Это я знаю. Надя рассказывала.

— Ох и трепло твоя Надя, — вздохнул я. — Про великую княжну хоть ничего не сказала?

— А что — про великую княжну? — сдвинул брови Вова.

— Ничего, забей, — сказал я, садясь за руль. Напомнил: — Неделя, Вова! Ты пообещал. Не продавай.

Вова махнул мне рукой, и я задним ходом выехал с прилегающей территории.

До конца дня мне хотелось навестить ещё одно место, на мысль о котором навёл Витман. А вот за то, что я не подумал об этом месте ещё зимой — жирный минус мне в карму. С тех пор след, конечно, уже десять раз простыл, но… отчего не попытаться?

* * *

Ателье, в котором я год назад заказал своё уникальное обмундирование, пришлось поискать. В Петербурге я ориентировался уже неплохо, но преимущественно — в Чёрном Городе. Жирный минус в аристократическую карму. По идее, мне полагается от этого района воротить нос и не знать о нём вообще ничего.

Кстати говоря, Чёрный Город в последнее время стал не таким уж чёрным. Воздух там, конечно, по объективным причинам, не слава богу, но вот это гнетущее чувство как будто пропало. Район как район. Промышленный, не самый благополучный. Надо бы Клавдию навестить обстоятельно и спросить заодно, как там теперь обстоят дела с таинственной магической заразой. В последнюю встречу, когда допрашивали Комарова, Клавдия показалась мне более отдохнувшей, но времени поболтать не было.

С одной стороны — да, маленькая победа. Уничтожен страшный завод, пожирающий людей. Жертвоприношение Анны в бане (жутковато звучит, конечно) сорвалось. Тень, висящая над Санкт-Петербургом, рассеялась…

Стоп!

Я резко ударил по тормозам. Застыл, глядя в пустоту широко раскрытыми глазами, не обращая внимания на раздражённые сигналы сзади.

Как же до меня сразу не дошло! У меня внезапным скачком уровень поднялся почти до десятого. Мишель, который раньше мог похвастаться только Щитом и едва справлялся с простенькой бытовой магией, теперь запросто материализует для Полли цветы. Вот он, результат моих же собственных действий! Я избавил мир от проклятия белых магов! В грядущем подведении итогов в академии у всех наверняка глаза на лоб полезут, когда белые маги продемонстрируют нереальный шаг вперёд. У Жоржа морду перекосит так, что как бы пополам не треснула.

И ведь не первое десятилетие уже проблема стоит. А мне, чтобы с ней разобраться, не потребовалось и года. Чем тут без меня все вообще занимались, интересно?!

Увидев в зеркало заднего вида, что из автомобиля за мной вышел водитель, я поторопился включить передачу и поехал дальше, пока светофор мигал умирающим зелёным.

Эйфория прошла быстро, и я вернулся в своих мыслях на шаг назад.

Да, небольшая победа есть. Потому-то наш новый друг так сильно и рассердился. Но что нам эта победа даёт в глобальном смысле? Так, небольшую передышку. У этого сукиного сына есть огромные человеческие, финансовые и магические ресурсы. Обладая всем этим, открыть новую душегубку для него — дело пары недель. Ну, может, месяцев.

Радует, что он, судя по всему, Питером и ограничен. Хотя, возможно, в Москве ещё коптит небо что-то подобное. Россия, конечно, велика, однако маги-аристократы предпочитают жить в этих двух городах. Значит, носиться по всей Империи, гася пожары, не придётся — уже неплохо.

Однако пока поджигатель жив и дееспособен, расслабиться всё равно не получится. Так что нужно его найти и… по обстоятельствам. Я бы предпочёл уничтожить супостата и потом наплести чего-нибудь в рапорте, чем взять живьём и получить медаль от Тайной Канцелярии. Медаль, которую потом всё равно хранить где-нибудь под половицей, чтобы не дай бог кто посторонний не увидел и не узнал о моём маленьком хобби.

— Найти и уничтожить, — пропел я, заметив по правой стороне знакомую витрину «Atelier M. Cardin». — Мой девиз такой… Этим и займёмся.

* * *

Старик в светло-сером костюме меня узнал моментально — что не удивительно. Хотя, справедливости ради, я тоже сразу его вспомнил.

— Желаете обновить гардероб, ваше сиятельство? — спросил старик, раскланявшись со мной.

— Да, если вас не затруднит. Вы не могли бы прислать мне точно ту же модель, что изготовили в прошлый раз?

— Как вам будет угодно-с. Однако всё равно нужно снять мерку.

— Вы полагаете? — спросил я, ощутив в глубине души внезапную грусть и тоску.

— Разумеется. С тех пор вы ощутимо… возмужали. Стали выше ростом, раздались в плечах…

— Ну у вас и память, — выдавил я улыбку.

— Профессиональное, — развёл руками старик.

— Ладно. Давайте приступим.

Мерки с меня снимал тот же самый лохматый модельер в вырвиглазного цвета рубашке — на этот раз ядовито-зелёной. Пока он работал, я вновь обратился к старику:

— Мне показалось, что я видел в городе человека в такой же куртке.

Глава 13 Сюрприз

В Чёрном Городе. И не человека, а чучело. Позади которого стояла авиабомба… Но старику об этом знать не обязательно.

— О, это немудрено, — улыбнулся старик. — Мсье Карден, как я и предполагал, положил вашу модель в основу новой коллекции. И, скажу я вам, это оглушительный успех! Среди молодёжи стремительно набирает популярность.

Чёрт. Облом… Если такие куртки продают штабелями — концов не сыскать. Кто угодно мог её купить.

— Разумеется, мсье Карден внёс ряд существенных изменений, — заметив, вероятно, как я изменился в лице, поспешно добавил управляющий. — Всё же ваш вариант был чрезвычайно смелым. Но авторские отчисления, насколько мне известно, направляются Императору. Поскольку род Барятинских состоит в Ближнем Кругу, ваш многоуважаемый дедушка не смог принять наши чеки и поступил по закону…

— Отчисления меня не интересуют, — оборвал я. — А куртка, которую я видел, была точно такая же, как моя. Безо всяких изменений. Такое возможно?

— Ах, это… — Старик поморщился и отвёл взгляд. — Был один заказ. Требовалась именно та одежда, которую пошили для вас. Ровно того же вида и по тем же меркам.

— Один? — переспросил я, не веря в свою удачу.

Управляющий кивнул. Мне же пришлось поднять руки и вытянуть их в стороны — чтобы модельер обмерил грудь.

— Один. Для маскарадного костюма, если не ошибаюсь. Вам собирались преподнести сюрприз. Он удался, я надеюсь?

— Более чем, — процедил я. — Удивили так удивили. До сих пор под впечатлением.

Старик с облегчением выдохнул.

— Я, право, сомневался, принимать ли этот заказ — без согласования с вами. Но заказчик был настойчив, уверял, что, если мы обратимся к вам — всё испортим. И я принял на себя смелое решение…

— Всё в порядке. — Я заставил себя улыбнуться. — Я не сержусь и не собираюсь подавать на вас в суд.

— Премного благодарен. — Старик поклонился. — У меня, знаете ли, осталось не лучшее впечатление от общения с тем заказчиком. Слава Всевышнему, я увидел его тогда в первый и последний раз. Нехорошо так отзываться о клиентах, но… До сих пор неприятное послевкусие от этой встречи.

— Мсье Локонте, — вставил модельер. — Я даже имя его запомнил. Исключительно характерный типаж, неизгладимые впечатления.

— Француз? — уточнил я хриплым голосом.

— По всему выходит, что так, — кивнул управляющий. — Некоторый акцент ощущался.

— Сын заказчика — большой ваш поклонник, — добавил модельер, обмеряя мне левую руку. — Он собирает всё, что с вами связано. Газетные статьи, фотографии. У него даже есть кусок разрушенной вами Башни-руины. Мсье хотел сделать сыну подарок на день рождения, парень собирался участвовать в маскараде, где должны были появиться вы. Я, признаться, следил потом за светской хроникой, но никаких сообщений не увидел…

— Это было закрытое мероприятие. Оно не освещалось прессой. — Я опустил руки и посмотрел на управляющего. — У вас, разумеется, сохранился адрес, по которому вы отправили костюм?

* * *

Я вновь сидел за рулём, испытывая смешанные чувства. На пассажирском сиденье лежал свёрток с новой одеждой. И загадочный «мсье Локонте» поступил, по словам управляющего, так же. Он дождался изготовления, рассчитался наличными и ушёл, забрав заказ.

«Atelier M. Cardin» работало только с известными людьми, кого попало не обшивали. Потому у них были некоторые правила, которые могли показаться странными. К примеру, наличных в ателье, как правило, не принимали — отдавая предпочтения чекам, которые потом можно было обналичить в банке. Однако мсье Локонте настаивал, и для него сделали исключение.

Ещё одно правило — в «Atelier M. Cardin» знали своих клиентов в лицо. Когда мы с Надей приехали туда, нас, разумеется, признали мгновенно, потому и обслужили. А мсье Локонте увидели впервые. Он сказал, что недавно приехал из Парижа, назвал несколько уважаемых фамилий. В общем, создал зыбкое ощущение надёжности. Которое улетучилось сразу же, как только мсье вышел за дверь. В том, какие фамилии он называл, модельер и управляющий сойтись не сумели.

Не сумели они достичь соглашения и по поводу внешности своего странного клиента. Управляющий говорил, что это был седой старик с тщательно причёсанными волосами. Модельер запомнил черноволосого коротко стриженного мужчину лет сорока с небольшими усиками. Оба смотрели друг на друга так, будто каждый подозревал собеседника в безумии, и оба говорили чистую правду.

Которая заключалась в том, что в «Atelier M. Cardin» пришёл чёрт знает кто и немедленно включил мощнейшее ментальное воздействие. Он создал каждому ложное воспоминание о своей внешности, заставил исполнить заказ и принять наличные. Уже постфактум управляющий назвал это «исключением». Стоит ли говорить, что история про маскарад и сына, фанатеющего по мне, чистейшей воды байка.

После всего этого осталась одна вопиющая странность. Мсье Локонте… оставил свой адрес. Конечно, он должен был его оставить — по условиям работы ателье. Но он, прямо скажем, поимел уже практически все эти условия. Спрашивается: чего ему стоило отказаться писать адрес?

Адрес наверняка липовый. К тому же прошло полгода, за это время там могло смениться уже десять жильцов. И всё-таки я еду туда… Потому что других ниточек пока не вижу.

Я бы не удивился, если бы адрес вёл в Чёрный Город. Но искомый дом оказался недалеко от центра Петербурга.

Я припарковался перед одноэтажным особняком за чугунной оградой и минут пять просто сидел, постукивая пальцами по рулевому колесу. Смотрел на дом.

Стёкла целые, однако лужайку давно никто не подстригал — трава выше колена. Машины не видно. Всё это, конечно, ни о чём не говорит…

Что ж, теперь я могу, по крайней мере, навести справки — кому этот дом принадлежит, кто его снимал и когда. Может быть, ещё какая-нибудь ниточка найдётся.

— Или же, скорее всего, это — пустышка, — пробормотал я.

Но ведь мсье Локонте, кем бы он ни был, назвал из всех адресов именно этот. Спрашивается — почему, зачем? Даже если я сейчас буду играть по его правилам — плевать. Других правил пока не завезли. Если этот пёс от меня прячется — я буду его искать. Ложный след — всё равно след. Он был здесь. Наверняка был!

Преисполнившись решимости, я вышел из машины. Калитка в ограде закрывалась на простую щеколду. Отодвинув её, я зашёл на чужую территорию.

И вдруг налетел ветер. Зашелестела, пригибаясь, трава. Сердце, что называется, ёкнуло. Иррациональный страх навалился неведомо откуда.

Я остановился. Вдох, выдох… Ничего нового, капитан Чейн. Помнишь психотропные генераторы из своего мира? Они ещё и не такое вытворяли. Отключаешь страх — идёшь дальше, вот и всё. Ты такое умеешь.

Полегчало. И заодно стало понятно, почему в явно заброшенном доме не поразбивали окна и не поселились бродяги. «Пугалка» стоит хорошая. Шпану отстреливает на раз. Но от меня так просто не избавитесь, мсье Локонте.

«А ведь там может быть ловушка», — шепнул практически задавленный страх.

— Ну и что ты предлагаешь? — пробормотал я себе под нос. — Вернуться, найти телефонную будку, позвонить Витману, запросить прикрытие? Это, чёрт возьми, просто дом в центре столицы.

«А помнишь „просто завод“ в Чёрном Городе? — не сдавался страх. — Как насчёт ещё одной авиабомбы? Что если на этот раз ты не успеешь убежать?»

— Чёрт. — Я остановился в десяти метрах от входа.

Привычно прислушался к своим ощущениям. Костю Барятинского со страшной силой тянуло вперёд. Он хотел наплевать на все меры предосторожности и разобраться с этой загадкой. Он ведь — герой, кумир, эталон.

Капитан Чейн был взрослым, но гормонами управлял не он. Поэтому его голос и был таким придушенным, так напоминал обычный страх. Однако это был голос разума.

— Твою мать, — вздохнул я. — Взросление — отстой.

С этими словами развернулся и пошёл обратно к калитке. Однако стоило мне сделать пару шагов, как сзади послышался скрип открывающейся двери.

Я обернулся. Цепь обвилась вокруг моего предплечья как будто бы сама собой, без вмешательства разума.

Теперь входная дверь была открыта настежь — словно приглашала меня войти. За нею виднелась прихожая, висящее напротив входа зеркало, пустая вешалка.

Красота! Только вкрадчивой музыки из фильма ужасов не хватает. И сцены, где герой медленно, затаив дыхание входит в дом. Нельзя же не войти, если в подозрительном доме сама собой отворилась дверь, верно?..

Костю Барятинского так и подмывало зайти и разобраться. Однако эта открывшаяся дверь на деле лишь превращала моё подозрение в уверенность: с домом что-то не так. И соваться туда в одиночку — глупо.

— Скоро вернусь, — пообещал я дому. — Тогда и поговорим. Не уходи никуда.

* * *

Телефонная будка обнаружилась недалеко, рядом с шляпной мастерской в квартале от странного дома. Сложнее оказалось дозвониться до Витмана, который в кабинете сидеть не любил. Это, конечно, хорошо — человек действия, на которого можно положиться. Но в отсутствие мобильной связи — раздражает.

Запросить, что ли, себе такую же «пудреницу», как была у Кристины и Агнессы? Только, конечно, не в виде пудреницы — а то она вместо отвлечения внимания привлечёт его. Карманные часы? Портсигар? Табакерка? Бумажник? Варианты наверняка есть.

— Одну секунду, — произнёс, наконец, в трубке недовольный женский голос.

Прогноз оказался чрезмерно оптимистичным. Прошла целая минута, прежде чем из трубки вырвался резкий голос Витмана:

— Слушаю!

— Капитан Чейн, — представился я.

Спустя недлинную паузу Витман заговорил тише, но изумление в его голосе было вулканическим:

— Во имя первородного греха, капитан, как вы умудрились дозвониться мне в публичный дом?!

— А какого первородного греха вы забыли средь бела дня в публичном доме? — встречно заинтересовался я. — То есть — не подумайте, что осуждаю. Но, всё-таки, рабочий день в разгаре. Расследование, знаете ли…

— Вот именно, что расследование, — буркнул Витман. — Я опрашиваю проституток.

— На предмет?

— На предмет того, о чём мы с вами говорили… Давайте не будем вести подобные разговоры по телефону, капитан. Как вы меня нашли?

Я бросил ещё одну монетку в щель аппарата.

— Начал с конторы, потом — справочная. Какая разница? Я по делу звоню.

— Слушаю, — повторил Витман.

Я вкратце обрисовал сложившуюся ситуацию, избегая вдаваться в подробности.

— Это ловушка, — уверенно заявил Витман.

— Вне всякого сомнения. Однако ловушку кто-то поставил. И это — след. Мы что-то узнаем. Когда сможете дать людей?

Забористо выругавшись, Витман буркнул:

— Час. Ждите нас там. И, Бога ради, ни во что не впутывайтесь самостоятельно! Хватит уже с меня несанкционированных магических сражений в центре столицы. Чёрный Город ещё ладно, там сам Бог велел. Но центр…

— Понял, жду, — сказал я и нажал пальцем на рычаг.

Час… А я в двух минутах езды от странного дома. Чем занять пятьдесят восемь минут?

Я набрал ещё один номер.

— Баронессы Вербицкой нет, — доложила благоговеющим голосом медсестра на посту, услышав мою фамилию.

— Она у себя на квартире?

— Н-нет, ваше сиятельство. Уехала на вызов.

— Не знал, что Клавдия Тимофеевна ездит на вызовы, — удивился я.

— Очень редко и только на самые важные. От, скажем так, высокопоставленных пациентов.

Судя по голосу, женщина отчаянно пыталась мне на что-то намекнуть.

— В Чёрном Городе есть высокопоставленные пациенты?

— Ах, ну что вы, конечно же нет, — сказала медсестра с досадой и разъединилась.

Чушь какая-то… Ладно, не моё это дело. Я посмотрел на часы. Пятьдесят пять минут.

Позвонил домой. Кто знает, чем закончится штурм. Может, мы больше уже не увидимся.

— Резиденция Барятинских!

— Привет, Китти. Надежда Александровна недалеко?

— Передаю трубку…

В голосе послышалось недовольство. Китти явно была не прочь поболтать со мной наедине, но не повезло — Надя случилась рядом.

— Костя? — опалил мне ухо жаркий шёпот сестры. — Ты его видел?

— Кого? — не сразу сообразил я, что сейчас занимает мысли Нади. — А… Да, видел.

— И как он?

— Ну… Держится, — заверил я, вспомнив, как Вова флегматично жевал сало, рассуждая о переезде.

— За мной шпионит Китти. Её подговорили, пока я ездила за тобой с Трофимом. Ни на шаг не отстаёт, — пожаловалась Надя. — Дедушка со мной не разговаривает! Даже Нина смотрит, поджав губы.

— Забей, — посоветовал я.

— Что забить? — не поняла сестра.

— Не обращай внимания. У тебя конец учебного года вроде бы? Вот и займись учёбой. Пока это — лучшее, что ты можешь сделать.

— Костя… Китти проболталась, что дед с Ниной обсуждали возможность выдать меня замуж за Андрэ Епанчина!

Ого. Круто взялись. Видать, дед впал в неслабую панику по поводу случившегося. Оно и понятно — такое пятно на репутации рода. Особенно в преддверии грядущего состязания за место в Ближнем Кругу. И без того нервы на взводе, а тут ещё внучка чудит.

— Он хоть симпатичный? — спросил я, наивно понадеявшись поднять сестре настроение.

— Костя! Ему двадцать пять лет, он старый занудный болван. И вообще, какое это имеет отношение…

— Никакого, — оборвал я. — Чистая и святая любовь, я понимаю.

— Ты всё шутишь, — бесцветным голосом отозвалась Надя. — Чёрствый, бесчувственный чурбан… Кстати. Тебя ждёт приглашение в императорский дворец.

— Чего?! — удивился я.

— Полчаса назад принесли. Личное, от императора.

— Так. И когда нужно явиться?

— Сегодня, в любое удобное для тебя время.

Очень интересно. Во дворце-то я за каким дьяволом понадобился? Ладно, разберёмся. Сначала разберёмся с домом, потом — с императором. Ну а там уже и со всем остальным.

— Принято, — сказал я. — Ладно, Надя. Не вешай нос. Всё образуется.

— А ты, вообще, зачем звонил? — спохватилась Надя.

— Да низачем. Просто так.

Но Надя это не проглотила. Видимо, шестое чувство сестры-близнеца решило забить тревогу.

— Не морочь мне голову! Ты в опасности?

«Да я всегда в опасности», — чуть было не ляпнул я, но вовремя одёрнул себя.

— С чего ты взяла?

— Ты отвечаешь вопросом на вопрос! Где ты? Что происходит? — Теперь в её голосе зазвенела самая настоящая паника. Даже возлюбленный Владимир временно забылся.

— Надь, всё нормально. Не сходи с ума. Через пару часов заеду домой, заберу приглашение и отправлюсь к императору.

— А зачем он вызывает тебя?

— Самому интересно.

— Костя! Ты же знаешь!

— Да откуда мне знать? — Я уже начал раздражаться. — Думаешь, мы с ним каждую пятницу пьём пиво в одном кабаке? Может, хочет сказать спасибо за… Ну, ты помнишь. — Я вовремя спохватился и не стал поверять телефонной компании подробности секретнейшей спецоперации. — Пожалует какой-нибудь орден. Ну, или что там полагается, я не знаю…

— Орден из рук императора! И ты говоришь об этом, как о цветке от назойливой поклонницы.

Тут я некстати вспомнил Полли с тюльпаном в руках и не сдержал смешка.

— Ты невыносим, — резюмировала Надя. — Жду тебя дома!

Повесив трубку на рычаг, я вышел из будки. Пожилая дама, ждущая своей очереди, посмотрела на меня неодобрительно. Я в ответ невнимательно ей улыбнулся.

Сорок шесть минут…

* * *

Первыми подъехали полицейские. Они оцепили периметр и чуть было не убедили меня уйти куда подальше. Даже служебный медальон, который я извлек из-под одежды, должного впечатления не произвел. Пришлось немного потрудиться, чтобы убедить ребят, что я не только имею право здесь находиться, я тут — главное действующее лицо.

Потом прибыли Витман с подчинёнными на трёх машинах, и всё уладилось само собой. Глядя, как профессиональные маги творят какие-то неизвестные мне заклинания, прощупывая магическую почву, я испытал хорошее чувство, что всё сделал правильно. Правильно, что не полез сам.

— Вы очень хорошо сделали, что позвонили, — подтвердил Витман, выслушав доклад от одного из своих. — В этой халупе чёрной магии напихано столько, что хватит до центра Земли добуриться.

— И что мы будем с этим делать? — спросил я.

— Разряжать — для начала. Рекомендую понаблюдать, капитан. Это, для человека несведущего, зрелище весьма интересное.

Глава 14 Зомби-конструкт

Маги, сопровождающие Витмана, зашли на территорию и взяли дом в широкое кольцо. Настолько широкое, что его вообще трудно было назвать кольцом. Просто шестеро человек стояли вокруг дома на приличном расстоянии. Я из них видел троих, остальных скрывал дом.

— Прошу, — сказал Витман и протянул мне лорнет — похожий на тот, что был у Агнессы, только с менее изящной оправой.

— Зачем?

— Невооружённым глазом вы это не увидите.

Я поднёс стёкла к глазам.

— Смотрите на дом, — посоветовал Витман.

И, стоило мне взглянуть, как все маги вскинули одновременно руки. В следующий миг мне показалось, что в доме грянул взрыв. Но, во-первых, не было звука взрыва. А во-вторых, крышу с дома не сорвало. Просто сквозь неё в небо ударил столб ярко-красного света. Столб расширялся и уходил куда-то в стратосферу, а может, и тем не ограничивался.

Как только свет погас, двое магов опустили руки. Другие вновь сотворили свои заклинания, после чего один доложил Витману:

— Неснижаемый остаток — сто семнадцать эм.

— Всё равно недурно, — сказал Витман, явно недовольный результатом. — Ну что ж… Теперь нас, по крайней мере, не изжарит на месте.

К нам приблизились четверо магов, до сих пор стоявших поодаль. Стоило навести на них лорнет — и я увидел четверых средневековых рыцарей в глухих доспехах. Только доспехов на самом деле не было. Сотрудников Витмана защищала магия.

— Работайте, — велел Витман.

Четвёрка побежала ко входу в дом. Дверь так и стояла открытой.

— Что бы там ни было установлено — они с этим разберутся, — сказал Витман. — Однако, господин Барятинский, я вас поздравляю с настоящим врагом. Такой враг дорогого стоит! Расположить столь мощную ловушку там, куда вы, может, и не добрались бы никогда…

Витман не договорил, потому что первый из «рыцарей», вошедший в дом, провалился сквозь пол. В буквальном смысле. Не было ни треска, ничего. Он просто скользнул сквозь пол. Только короткий оборвавшийся вскрик — и всё.

Остальные остановились накрыльце, не доходя до опасного места. Один опустился на колени.

— Что там? — крикнул Витман.

— Иллюзия! — крикнули ему в ответ. — Дыра в полу, прикрытая иллюзией! Внизу — заострённые металлические пруты.

— Проклятье! Вы что, не видели эту иллюзию?!

— Нет!

Витман прижал к глазам лорнет — похожий на тот, что выдал мне, — всмотрелся в открытый проход.

— Невероятно, — пробормотал он. — Сила маскировки превышает наши демаскирующие способности.

— А вот сила интеллекта, похоже, отстаёт, — сказал я.

— Прошу прощения?

— Родовая магия защищает меня от падений. Эта ловушка — бессмысленна.

— Не обольщайтесь, Константин Александрович, — проворчал Витман. — Я не удивлюсь, если там ваша родовая магия будет каким-то образом блокироваться. Мы уже давно вступили на территорию, о свойствах которой нам неизвестно практически ничего. Клянусь, на такого зверя я охочусь впервые.

Трое оставшихся рыцарей по краям обошли опасное место у крыльца и двинулись дальше. Исчезли в глубине дома. Мы, затаив дыхание, ждали результата. И вдруг в проёме появился человек.

— Эт-то ещё кто? — нахмурился Витман.

А у меня язык к нёбу присох, потому что человека я узнал. Его длинную нескладную фигуру не узнать было невозможно.

— Вишневский? — пробормотал я.

— Вы что, его знаете? — спросил ошеломлённый Витман.

Вместо ответа я сделал несколько шагов к дому. Витман тенью следовал за мной. Я не оглядывался, но знал, что вслед за Витманом идут другие маги, готовые буквально испепелить моего визави, как только тот совершит резкое движение.

Только вот нюанс: господин Вишневский и резкие движения существовали в параллельных вселенных. Господин адвокат всегда двигался медленно, плавно, как будто преодолевал сопротивление воды.

Он аккуратно обошёл иллюзию, прикрывающую дыру в полу, и остановился в дверях, глядя на меня. Я тоже остановился, не доходя метров десяти до него.

— Господин Вишневский? — крикнул я. — Что вы там делаете?

— Жду-с, — поклонился тот. — Вас, ваше сиятельство.

— С зимы? — скептически спросил Витман, но Вишневский его проигнорировал. Он смотрел на меня.

А я прекрасно понял мысль Витмана. На эту наживку можно было бы клюнуть, если бы я сообразил тогда же, зимой, начать искать того, кто заказал куртку, выглядевшую точь-в-точь как моя. Но теперь… Поверить в то, что Вишневский практически полгода просидел один в этом домике, ожидая меня, было невозможно. Весьма неплохая ловушка накрылась из-за того, что я слишком долго соображал.

Впрочем, «полгода» — это ещё мягко сказано. Полгода назад я проник на завод. А пропал Вишневский ещё до снега, по осени. Скорее всего, завод заминировали тогда же. И кто бы мог подумать, что иногда так полезно не спешить. Я совершенно случайно спутал своему врагу все карты.

— Ну, вот он я, — развёл я руками. — Что дальше?

Вишневский мялся на пороге. За его спиной я увидел движение. Но так как Вишневский был довольно высок, ничего конкретного разглядеть не получилось.

Витман тем временем усиленно рассматривал Вишневского через лорнет.

— Это не иллюзия, — пробормотал он.

— Вы хотите сказать, что он — настоящий? — спросил я негромко.

— Пожалуй, скорее — да. Но что-то в нём не так. Приборы, которыми мы пользуемся, далеки от совершенства…

— Голем? — предположил я. — Изменённая личина? Этого человека я, чёрт побери, похоронил ещё по осени!

— Не знаю, — огрызнулся Витман. — Этого вашего, с позволения сказать, человека, надо брать и разбираться с ним не здесь.

Видимо, у того, кто стоял за спиной Вишневского, возникла ровно такая же мысль. Что-то вспыхнуло, Вишневский качнулся, чуть не вылетев из дверей, но устоял. И тут события начали развиваться совсем уже неожиданным образом.

Вишневский открыл рот и издал низкочастотный рёв — от которого у меня волосы на голове дыбом встали. Опять вспомнились всякие весёлые штуки из моего родного мира, которые могли создавать дискомфорт при помощи звуков — тех, что на сознательном уровне даже не слышно. Вишневский подошёл к такому очень близко.

Он повернулся, и на мгновение я увидел опешившего мага, который, наверное, полагал, что от его удара Вишневский рухнет. Чёрт возьми, да он просто обязан был рухнуть! Он ведь даже магом не был.

А Вишневский на этом не остановился. Видимо, преисполнился решимости показать окружившим его магическим снобам всё, на что способен.

Он одним прыжком одолел расстояние до своего соперника, схватил его, поднял над головой и швырнул в прикрытую иллюзией яму.

— Взять эту тварь! — рявкнул Витман. — И чтоб больше ни одной потери!

Оставшиеся снаружи маги — из тех, что не участвовали в «разрядке» дома — бросились исполнять приказ. Из четверых вошедших внутрь оставалось двое, но их не было видно.

А Вишневский поднял голову, и я увидел его лицо. Человеческого там оставалось мало. Глаза выкатились, челюсть отъехала вниз, ненормально растянув кожу на щеках. Существо вновь повторило свой рёв, от которого кровь в жилах леденела.

И я решился.

Бегал я значительно быстрее зрелых и, чего греха таить, довольно грузных сотрудников Тайной Канцелярии. Окрик Витмана едва меня настиг.

Ничего героического в моём поступке не было. В конце-то концов, я тоже состоял в Тайной Канцелярии, и Витман был моим непосредственным начальником, а значит, технически, его приказ относился и ко мне.

Кроме того, я оценил свои шансы как более высокие. Ничего магического, кроме рёва, Вишневский не демонстрировал. На магию реагировал откровенно так себе. А значит, результат должна показать старая добрая грубая физическая сила. Приправленная кое-какими местными фишками. И вот это — уже целиком и полностью моя территория.

Вишневский, перемахнув невидимую яму, выскочил на крыльцо. Из его чудовищной пасти вывалился язык длиной не меньше метра. Руки и ноги вытягивались, тело ломало. Он явно во что-то превращался.

Я взмахнул рукой, и верная цепь полетела в атаку. Она должна была захлестнуться вокруг горла твари, что стояла на крыльце, но тварь вдруг резко опустилась на четвереньки, и цепь пролетела над ней.

Новый взмах. Теперь я уже не планировал захват, а хотел ударить что есть силы.

Тварь взмахнула лапой, и цепь, звякнув, отлетела. У неё что — металлические когти?!

Трансформация между тем продолжалась. Количество суставов в лапах, кажется, удвоилось. Пиджак на спине «Вишневского» треснул, из него вылез горб, туго обтянутый бледной кожей.

— Таран! — завопил кто-то у меня из-за спины.

— Я — остриё! — крикнул я и поднял руку.

Чувство было для меня совершенно новым. Как будто в меня хлынула огромная сила нескольких человек. Её было так много, что мне буквально пришлось выпустить её на свободу.

И тут же что-то понеслось навстречу монстру, как поезд.

Удар свалил чудовище на каменное крыльцо, отбросил внутрь дома. Тварь провалилась сквозь иллюзию, но когти передних лап, пробороздив по доскам пола, задержались.

Таран, улетевший дальше, выбил заднюю стену дома, и я увидел задний дворик — так же заросший травой, как и тот, в котором мы находились.

Тварь, взревев, выскочила из смертельной ловушки. Снесла кусок стены над дверью и полетела на меня. Бойцы Канцелярии бросились врассыпную. А я вновь ударил цепью, и на этот раз удача мне улыбнулась. Цепь обвила тварь за шею.

Я прыгнул вперёд, рванул цепь на себя — ломая твари траекторию полёта. Пригибая могучую шею к земле. По раздавшемуся сверху хрипу понял, что план, в целом, удался.

Спустя мгновение после того, как я упал навзничь, тварь грохнулась позади меня. Я вскочил, повернулся. Тварь вставала. Натянутая цепь проходила под туловищем. Я рванул её что есть силы, мешая монстру подняться.

Послышались хлопки выстрелов — перепуганные полицейские открыли пальбу.

— Не стрелять! — громыхнул Витман. — Опустить оружие!

Несколько пуль просвистели в опасной близости от меня. Вот уж была бы всем глупостям глупость — умереть от пули полицейского, который, в принципе, на моей же стороне в данной конкретной ситуации.

К монстру подскочили маги. Чем они его лупили — я даже понять не пытался. Вспыхивали какие-то молнии, грохотали раскаты грома. Я тянул цепь так, что с ладоней капала кровь. И всё равно тварь вставала, выпрямляла шею.

Вдруг она подпрыгнула, и меня швырнуло на землю. Я пропахал носом несколько метров и, спиной почуяв неминуемую опасность, резко перевернулся, вскинул руку.

Щит!

Тварь грохнулась всеми конечностями на воздух в десяти сантиметрах от моей руки. Налитые кровью нечеловеческие глаза уставились на меня. Лапа твари поднялась — и ударила в Щит. Потом — второй удар, третий. Я заскрипел зубами. Физически чувствовал, как иссякают силы. Щит не был моей коронной техникой, увы.

Когда на тот же Щит вскочил Витман — легче не стало. Но Витман призвал личное оружие — меч, как у Кристины, — и вонзил его твари в грудь. После чего, оставив его там, отпрыгнул обратно.

Витман не прогадал. На боль твари было, видимо, плевать с высокой колокольни. В рёве слышалось только раздражение. Но лупить в Щит она перестала. Выпрямилась на задних лапах, которые уже давно разорвали туфли, и схватилась за рукоятку меча, пытаясь его вытащить.

Я убрал Щит, одновременно забросил ноги за голову, перекатился и вышел в боевую стойку. Тварь упала на землю, колени её подогнулись, передние лапы взметнулись в поисках равновесия.

А в следующую секунду обмотанный цепью кулак врезался в искаженную чудовищную морду. Я отчётливо почувствовал, как треснула скула чудовища. Отозвал цепь. Схватил меч, выдернул его из груди твари и, крутнувшись на месте, ударил по шее.

Лезвие разрезало плоть, но с костью не справилось. Тварь рухнула на левый бок. Я, не глядя, швырнул меч назад, Витману.

Тварь попыталась достать меня правой лапой. Я отпрыгнул и опутал лапу цепью. Переместился за спину чудовища, ударом ноги заставил его упасть мордой в землю.

Левая лапа, изогнувшись в одном из новых суставов, потянулась ко мне. Я накинул цепь и на неё, стянул обе лапы вместе, как музыкой наслаждаясь треском сухожилий. Запрыгнул на спину твари.

Она ревела и извивалась, но не могла сделать ничего. Однако и я не мог вечно удерживаться у неё на спине.

— Кто-нибудь добьёт это дерьмо?! — заорал я.

Витман оказался у головы твари первым. Он вскинул меч и вонзил его ей в затылок. Лезвие вылетело изо лба и глубоко ушло в землю. Витман остановился лишь тогда, когда гарда меча коснулась затылка.

Метания твари превратились в судороги, потом вовсе стихли. Я разжал руки. Цепь исчезла восвояси. Мои ладони были изодраны до мяса.

Витман достал из внутреннего кармана платок и промокнул вспотевший лоб.

— Чёрт побери, Барятинский… — пробормотал он.

— Что это такое было? — спросил я сипло.

— Зомби-конструкт. — Витман посмотрел на меня. — Если бы вы пришли сюда зимой, наверное, справились бы с ним в одиночку. Эти твари, как хорошее вино, со временем становятся лучше. Что ж… поздравляю, капитан Чейн. Мы только что обнаружили ещё один редкий талант нашего нового друга. Он — некромант. Вы, случайно, не знаете какого-нибудь способа сбежать из этой вселенной?

— Только один, — усмехнулся я. — И вам он не понравится.

— Смерть?

— Увы.

Витман вздохнул и нашёл взглядом одного из своих. Приказал:

— Вызывайте седьмой отдел с фургоном. Пусть забирают эту тварь и вытащат из неё всё, что только можно.

* * *

Ладони мне кое-как залечили — среди магов, прибывших с Витманом, был целитель. Не самой высокой квалификации — тот, что рангом повыше, ухитрился провалиться в магическую ловушку. А вот учебной форме академии, в которой я додумался влезть в эту историю, пришёл конец. Мне хватило одного взгляда на неё, чтобы понять: никакая Реконструкция тут не поможет. Хорошо хоть в багажнике моей машины лежал свёрток с новой одеждой, я давно взял за правило возить с собой запасной комплект формы.

Переоделся прямо у машины. Излишней стеснительностью никогда на страдал, да и смотреть на меня было некому. Команда Витмана любовалась на то, как поверженное чудовище затаскивают в фургон.

— Какие ещё у вас планы на сегодня? — буднично спросил стоящий рядом со мной Витман.

— Поеду в гости к императору, — проворчал я, накинув китель. — Ну и, видимо, заночую уже в академии.

— Полагаю, это будет разумно. С вашей-то удачей ехать по темноте домой…

— Всё у меня отлично с удачей.

— Вы полагаете?

— Ну, я стою тут. Как видите, живой.

— Н-да, и правда, что же это я.

Витман устало присел на капот моего автомобиля, посмотрел, щурясь, на солнце.

— Голем за рулём грузовика, — сказал он. — Взрыв завода. Мертвец, поднятый сложнейшей, опаснейшей и запрещённой магией в самом центре столицы. И всё это — против вас, капитан Чейн. Неужели нет идей, почему вам оказана такая честь?

— Ни одной, — отрезал я.

— Возможно, ответы стоит поискать в вашем прошлом?

Я уже взялся за ручку водительской двери, но, услышав последние слова, замер.

— Что?

— Возможно, вас следует загипнотизировать, — спокойно продолжил Витман, улыбаясь солнцу. — Нажить такого врага и даже не помнить, почему так вышло — здесь что-то нечисто. Вам либо основательно заблокировали память, либо вы от меня что-то скрываете. Скрываете, капитан Чейн?

С этими словами Витман резко опустил голову и посмотрел на меня. Его зрачки мгновенно расширились — как будто он и не щурился только что на яркое солнце. Как будто вокруг был не ясный день.

— Я никогда не говорил, что буду рассказывать вам всё, — сказал я, выдержав этот взгляд. — И не буду. Но в одном можете быть уверены: если я что-то говорю, значит, это правда. Сейчас я говорю, что понятия не имею, почему эта тварь так на меня возбудилась.

Я и в самом деле говорил правду. Конечно, соблазнительно думать, будто «новый друг» стал охотиться за мной из-за того, что я прибыл из другого мира. Собственно, больше-то меня ничего не отличало от остальной золотой молодёжи. Но очевидный ответ далеко не всегда бывает правильным… Хотя временами — бывает. И именно поэтому я бы предпочёл устранить «Мсье Локонте» самостоятельно. Раньше, чем до него доберётся Витман.

Глава 15 Бесстрастный император

— Услышал вас и понял, — кивнул Витман.

Я кивнул в ответ, уселся за руль. Зарокотал движок.

Витман постучал по крыше. Я опустил боковое стекло и вопросительно посмотрел на своего начальника.

— И всё-таки, капитан Чейн. Как вы думаете, почему он тогда назвал вас бродягой?

Пожав плечами, я включил передачу и отъехал от Витмана. Он улыбнулся. Поднял руку, прощаясь.

Прекрасно. Старый пёс почуял след. Теперь он будет рыть в том числе и под меня… И ведь нароет что-то. Ну, и какие у меня варианты? Избавиться от Витмана?..

Я всерьёз катал в голове эту мысль на протяжении следующих пяти минут. Потом прислушался к черноте у себя в душе.

— Ты ведь этого хочешь, да? — спросил я вслух. — Чтобы я стал валить правильных людей, стараясь прикрыть себе задницу? И тогда белого во мне не останется вовсе.

Тьма в ответ всколыхнулась и улеглась. Тьма умела ждать своего часа.

* * *

Добравшись до дома, я первым делом позвонил в клинику, чтобы услышать то же самое. Баронесса Вербицкая по-прежнему пребывала на частном вызове, и никаких оснований ждать её в ближайшее время нет.

Я вежливо поблагодарил за предоставленную информацию и повесил трубку. Мысленно же выругался, как подобает иконе армии повстанцев.

Ладони, залеченные наспех, снова начали кровить. Придётся делать перевязку и в таком виде ехать к императору. Красота, ничего не скажешь.

— Костя, наконец-то я тебя застала, — послышался сзади голос.

Я обернулся и увидел идущую ко мне через прихожую тётушку.

— Нина! — сверкнула у меня в голове вспышка озарения. — Мне нужна твоя помощь.

Всё-таки нечастый я гость дома. До такой степени редкий, что умудрился забыть: Нина — тоже целитель. Пусть не настолько сильный, как Клавдия, но уж с парой царапин должна справиться.

Нина сразу переменилась в лице, стала серьёзной. Взяв меня под руку, сопроводила в гостиную и закрыла дверь.

— Что случилось? — шёпотом спросила она.

Я показал ей ладони. Нина побледнела.

— Эй, ты только в обморок не падай! — испугался я. — Мне целитель нужен, а не пациент!

Нина взяла себя в руки. Потом взяла за руки меня.

— Что с тобой случилось? — прошептала она.

— Нина, ты помнишь, кого вы призвали? — вопросом на вопрос ответил я. — Как думаешь, что со мной случилось? Натёр мозоли бильярдным кием?

Нина закусила нижнюю губу и прикоснулась пальцами к моей левой ладони. Я ощутил обнадёживающее покалывание.

— Происходит что-то, о чём нам следует знать? — спросила Нина.

— Если бы происходило — я бы поставил вас в известность. Разбираюсь пока сам.

— Вижу, как ты разбираешься…

— Это — пара царапин, — сказал я. — Поверь, в моём мире дети, играя на улице, калечатся сильнее. И обходятся зелёнкой. Мне просто сейчас ехать к императору. А зачем ты хотела меня застать?

— Да просто давно тебя не видела. — Нина переместила пальцы на правую ладонь. Левая уже была совершенно целой. — А вот дядюшка хочет с тобой серьёзно поговорить.

— Вечером, как только вернусь, зайду к нему. Если у меня останется время.

— Сейчас, Костя.

— Сейчас я должен ехать к императору. Есть такое понятие, как приоритетная задача. Император — как раз приоритетная задача, а разговор о том, как Надя проводит свободное время — нет.

— Разговор будет не только об этом, — сказала Нина и отпустила мою ладонь. — Всё, готово… Зайди к дядюшке, Костя. Это ненадолго.

Я посмотрел на часы на каминной полке и вздохнул.

— Речь пойдёт о Ближнем Круге, — сказала Нина.

* * *

Я постучал в дверь и услышал усталое: «Да!»

Вошёл. Дед сидел у себя за столом и выглядел лет на десять старше, чем в нашу прошлую встречу.

— Выглядишь не очень, — без обиняков заявил я. — Может, тебе отдохнуть?

— Сядь, — велел патриарх рода Барятинских.

Я закрыл за собой дверь, сел в кресло и уставился на деда в ожидании продолжения. Тот в ответ изучал взглядом меня. Я уже переоделся в подобающий случаю костюм — сообразно представлениям Нины о форме одежды, приемлемой для визита в императорский дворец.

Молчание затягивалось. Я решил нарушить его первым:

— Нина сказала, ты хочешь поговорить о Ближнем Круге.

— Покажи свою жемчужину, Костя.

Просьба-приказ застала меня врасплох. На жемчужину я сейчас даже сам не хотел бы смотреть. Но, тем не менее — вытащил её из-под белоснежной сорочки.

Черноты в жемчужине было больше половины. Может, около двух третей.

Дед прикрыл глаза.

— Итак, прошёл год, — прокомментировал он. — Чуда не произошло.

— Ну, знаешь… — Я развёл руками. — Если вызываешь проститутку — глупо надеяться получить от неё бескорыстную любовь. Призываешь бойца — не рассчитывай, что он будет плясать на лужайке с единорогами и плести веночки. Тем более что тебе, если не ошибаюсь, требовалось от меня умение держать в руках оружие. Или Платон сейчас обосновался в академии исключительно по собственной инициативе?

— Я уже и сам не знаю, на что рассчитывал, когда тебя призывал, — признался дед и уронил голову на грудь.

Я спрятал жемчужину обратно.

— Ну здрасьте, приплыли! Что случилось-то, можешь объяснить?

— Случилось… Я выяснил, кто будет твоим соперником на грядущем Испытании.

— Юсуповы поджали хвост? — усмехнулся я.

— Жорж Юсупов будет драться не с тобой. Поединки не повторяются. Против тебя выставит бойца род Корицких. Станислав Корицкий — двадцать лет, чёрный маг девятого уровня. Экстерном заканчивает обучение в Англии, возвращается домой этим летом. Серьёзнейший соперник.

Я пожал плечами. Девятый уровень меня не напугал, экстерн — тем более. По силе я этому парню уже сейчас не проигрываю, в магической искусности — возможно. Но, как показывает практика, у меня всегда есть пара-тройка сюрпризов, которые ставят в тупик любого аристократа.

Моя спокойная реакция самую малость приободрила деда. Он хотя бы начал держать голову ровно.

— Наш род всё ещё слаб, — сказал дед. — И я говорю сейчас не о магии. Я говорю о людях, способных занять место в Ближнем Кругу и продавливать верные решения, преодолевая сопротивление чёрных магов. Говорить так, чтобы слышал император.

— Ты с этим неплохо справляешься, — заметил я.

Дед с трудом встал с кресла и подошёл к окну. Я отметил, как тяжело он двигается.

— Я, Костя, не вечен. Мой ум с каждым днём тускнеет, тело отказывается служить, как прежде. Пока всё висело на волоске, я держался — потому что был обязан. И, как ни странно, временами действительно чувствовал себя молодым и сильным. Но вот пришёл ты, решил все наши проблемы, и я… размяк. Боюсь, что больше мне уже не собраться. Я — стар, Костя. Очень стар.

— Ну ведь не при смерти же, — пожал плечами я. — Тебе ещё — жить да жить. К чему ты ведёшь, не понимаю?

— Наш род нуждается в усилении. Нам нужен расцвет! — Дед сжал кулак и пристукнул по стене. — Я слышал, что ты разорвал помолвку с Полли Нарышкиной.

— Нельзя разорвать то, чего не было, — сказал я.

— И ещё слышал, что ты много времени проводишь в обществе госпожи Алмазовой.

— На то есть объективные причины.

— Причины? Или предлоги? — Дед повернулся ко мне.

— О Боже, — вздохнул я. — С Кристиной-то что не так?

— Всё с ней прекрасно. За исключением сущей ерунды. Госпожа Алмазова — чёрный маг.

— И что?

— То, что Барятинские — род белых магов, так было испокон веков. А в твоей душе сейчас доминирует чернота. Плюс ко всему ты, кажется, готов связать себя узами брака с Алмазовой.

— Ни о каких узах брака речь пока не идёт.

Мне, собственно, проще было представить Полли с гранатомётом в руках, чем Кристину в свадебном платье. Разве что это платье будет чёрным…

— Вот именно — «пока», — кивнул дед. — Я постараюсь дожить до твоего выпуска из академии, Костя. Ты будешь отвоёвывать нашему роду место в Ближнем Кругу, а я буду выжимать из себя все соки на этой должности. Но потом… После моей смерти кто-то должен будет меня заменить. И это будешь либо ты, либо роду Барятинских наступит конец, как политической силе. Любой другой представитель нашего рода на моём месте превратится в марионетку. Его запугают, купят или просто… Просто сломают. Из всех Барятинский — ты единственный сможешь оказать достойный отпор. Однако если всё и дальше пойдёт так, как идёт, то к моменту выпуска из академии ты станешь чёрным магом. А если и твоя избранница будет такой же, то у ваших детей просто не останется выбора. Род Барятинских станет черномагическим.

— Я не собираюсь заводить никаких детей, — твёрдо объявил я.

Дед ударил ладонью по подоконнику.

— Ты этого не говорил, а я этой чуши не слышал! — Голос его был не менее твёрд, чем мой. — Кто, кроме тебя, продолжит наш род?!

Я покачал головой:

— При всём уважении, дед. Я был призван ради того, чтобы вытащить из задницы ваш мир. Над чем и работаю день и ночь, не покладая рук. Я готов рассматривать в качестве более близкой цели — защиту будущего Российской Империи. Готов разбираться с людьми, которые угрожают нашему роду. Но в племенные жеребцы меня записывать не надо. Такие, как я, гибнут на полях сражений. Потомство оставляют другие.

Дед вздохнул:

— Ну, вот… Двое внуков, и никакого толку.

— Если Надя выйдет замуж, и её избранник возьмёт фамилию Барятинских — это ведь решит проблему?

— Вполне, — усмехнулся дед. — Да только покажи мне хоть одного дворянина, который согласился бы на это! Каждый мужчина хочет продолжения своего рода — а не рода своей жены.

Я встал с кресла.

— Мне пора, извини. Император пригласил меня…

— Да-да, конечно. Езжай, — махнул рукой дед. — Я просто хотел, чтобы ты осознал положение вещей. Подумай, Костя. Позже мы вернёмся к этому разговору.

Выйдя за дверь кабинета, я выдохнул и покачал головой. Хорошо ещё, что не напоролся на Китти и Надю.

Как-то совсем круто поворачивается жизнь, куда ни глянь. Мсье Локонте со своими невероятными талантами в магии. Федот бежал из города. Вова собирается сделать то же самое. Надю того гляди выдадут замуж за первого встречного, лишь бы не нагуляла чего. Ещё и дед помирать собрался. А ты, Костя, крутись, расхлёбывай. Ты же сильный, чего тебе.

* * *

В Летний дворец я пришёл во второй раз в жизни. Первый был торжественным — по случаю Испытания. Второй выдался каким-то повседневным, что ли. Не было никакой помпы, дыхание не замирало в этих величественных стенах. Меня проводили даже не в тронный зал, а в кабинет, где Его Величество занимался делами. Кабинет, правда, был размером с футбольное поле.

— Константин Александрович! — провозгласил император, шагая мне навстречу.

Я в который уже раз ощутил, как внутри меня будто кишки в единый ком скручиваются от ощущения неимоверной силы, исходящей от этого человека.

— Ваше величество, — поклонился я.

Император нетерпеливым жестом велел мне отставить церемонии и пожал руку.

— Вам ли кланяться, Константин Александрович! Вы оказали столько услуг моей семье, что это мне впору бить вам поклоны. Я так и не отблагодарил вас за спасение дочери.

— Я просто исполнил свой долг, — улыбнулся я. — Кстати, как она всё это пережила? Надеюсь, это не бестактный вопрос?

Император улыбнулся в ответ и, положив руку мне на плечо, повлёк меня из кабинета прочь.

— Анна в полном порядке, и с вашей стороны такого рода вопрос — вовсе не бестактность. Напротив, я очень рад тому, что вы интересуетесь её самочувствием. Это говорит о том, что вы не просто исполняете свой долг.

Я вспомнил наш с княжной полунечаянный поцелуй в садике возле отеля в Кронштадте. Вряд ли она об этом рассказала отцу… Впрочем, находясь рядом с этим человеком, я с трудом мог допустить мысль, будто он не знает хоть чего-то в этом мире. Схожее ощущение было от мсье Локонте, только целиком со знаком минус.

— Вы, Константин Александрович, могли заметить, что я уделяю вам особое внимание. — Мы с императором шли по широкому коридору, встречные придворные и слуги замирали на месте и раскланивались. — Думаю, вы догадываетесь, что я нечасто приглашаю к себе студентов академии, и уж тем более редко прихожу к ним собственной персоной.

— Догадываюсь, — кивнул я.

— Можете предположить, почему?

— Ну… Вы — император, ваш уровень…

— Уровень здесь не имеет ровным счётом никакого значения, — покачал головой император. — Речь идёт об особенностях устройства власти, о магии и намерении. Белые маги имеют светлые намерения, чёрные — корыстные. Однако из-за поступков белых магов люди, случается, погибают. А из-за поступков чёрных — обретают работу и веру в завтрашний день. И всё же одни без контроля других могут лишь утопить империю. В дерьме или в патоке — не велика разница.

Я едва не споткнулся, услышав грубое слово от императора. Коридор свернул, и император замедлил шаг.

— Во главе Империи стоит не белый и не чёрный маг, — сказал он. — Моя персона — олицетворение идеального баланса. И я, как вы наверняка заметили, избегаю выказывать свои симпатии одним и другим.

Жемчужина императора, как всегда, была на виду — половина чёрная, половина белая. Моя — скрывалась под одеждой, и черноты в ней было — две трети. Император её, конечно, не видел. Но…

— Род Барятинских — род белых магов, — осторожно сказал я.

— Испокон веков и до недавних пор всё было именно так, — подтвердил император. — Однако жизнь не стоит на месте. И вот появился князь Барятинский, идущий совершенно особым путём. Мне нет нужды смотреть на жемчужину, чтобы видеть, как отбалансированы энергии в человеке.

Он мягко улыбнулся — тем самым подтвердив мою догадку.

— Погодите… — Я совсем остановился. — Вы хотите сказать, что я — такой же, как вы?

— Когда я хочу что-то сказать — говорю именно то, что хочу, Константин Александрович. — Император тоже остановился и повернулся ко мне. — Не в моём положении прибегать к околичностям. Нет, вы — не такой, как я. Вы молоды, и магия ваша находится в стадии становления. Вы — маг с белыми намерениями, использующий чёрные средства. Или же, напротив — маг с чёрными намерениями, использующий белые методы… Сейчас вы, образно говоря, на перепутье. Исхода может быть три. Вы либо в конце концов выберете одну сторону, чёрную или белую, либо же осознаете, что обе они стоят друг друга. Примете этот факт как разумом, так и сердцем. И вот тогда — станете таким, как я. Вы откажетесь от намерений и будете являть собой исключительно силу. Силу, которую направляют другие, приняв взвешенное решение. Именно так устроена государственная власть. Так работает правительство. Раздираемый противоречиями Ближний Круг и — бесстрастный император, принимающий окончательное решение.

Он молчал, глядя на меня с прищуром, как будто ждал чего-то.

— Но всё это хорошо работает до тех пор, пока все ведут чистую игру, — предположил я.

— Именно, — улыбнулся император. — В очередной раз убеждаюсь, что с вами очень приятно иметь дело, Константин Александрович.

Сделав шаг назад, он толкнул ближайшую дверь и кивком предложил мне заглянуть внутрь. Я подчинился и подошёл ближе. От увиденного на несколько секунд впал в ступор.

Это была просторная палата. Не комната, не покои — именно больничная палата, сверкающая белизной. Посреди неё стояла кровать с гнутыми ножками. В кровати лежал с закрытыми глазами смертельно бледный великий князь Борис. Рядом с ним высился штатив с капельницей. Возле кровати стоял журнальный столик, заваленный книгами. Впрочем, глядя на истощённые руки Бориса, с трудом верилось, что он может ими удержать хотя бы детскую книжку-малышку.

А с другой стороны кровати стояла Клавдия. Она с сосредоточенным видом водила руками над энергетическим телом Бориса, висящим в воздухе в полуметре над телом физическим.

Даже мне, с моими начальными познаниями в области магической энергетики, было ясно: дело — дрянь. Мелкие капилляры представляли собой невероятно редкую сетку, сквозь которую виднелись основные каналы. Тонкие до такой степени, что их тоже можно было спутать с капиллярами. Чакры и вовсе были практически не видны.

Клавдия не обратила на нас внимания. Она была целиком погружена в работу, в такие минуты весь остальной мир переставал для неё существовать.

Выждав секунд двадцать, император тихонько прикрыл дверь, и мы с ним двинулись в обратную сторону.

Глава 16 Две жемчужины

— Что-то пожирает моего сына, — тихо, горько проговорил император. — Изнутри. Какая-то энергетическая болезнь, сути которой никто не знает. К кому только мы не обращались! Кто только не пытался излечить Бориса. Приглашали как известных специалистов, так и простых деревенских знахарей. И я, и Её императорское величество пребываем в состоянии, когда готовы ухватиться за любую соломинку. Но, увы. Всё, чего мы добились на сегодняшний день — в мальчике худо-бедно теплится жизнь. Не более. И единственный целитель, у которого достаточно сил для того, чтобы поддерживать цесаревича — господин Юнг.

Я вопросительно наклонил голову.

— Неудивительно, что вы о нём не слышали, — кивнул Император. — Этот человек, при всех своих выдающихся достоинствах, совершенно лишён тщеславия. Заслуги его перед нашей семьёй огромны, но имя на страницах газет почти не мелькает. Вся жизнь господина Юнга направлена на служение нам, он состоит при моей супруге с самого детства, приходится ей дальним родственником. Если бы не он, то… — Император не договорил.

— Но сейчас рядом с цесаревичем — Клавдия Тимофеевна, — напомнил я.

— Верно. Господин Юнг вынужден был ненадолго отбыть на родину. Его матушка, к сожалению, очень плоха, уехал повидаться с ней. Он вот-вот вернётся, а в его отсутствие при Борисе находится баронесса Вербицкая. Господин Юнг признал её самой талантливой из всех целителей, которых видел. Целиком господина Юнга она, конечно, заменить не в состоянии, но продержаться несколько дней — способна. Недавно мне доложили, что Клавдия Тимофеевна добралась уже до восьмого магического уровня.

— И она — тоже, — вырвалось у меня. — Значит, я прав.

— Что вы сказали?

— Сказал, что искренне рад за Клавдию Тимофеевну, — выкрутился я. — Так вы говорите, она замещает господина Юнга в его отсутствие?

— Совершенно верно. Клавдия Тимофеевна помогает справляться с кризисами цесаревича — такими, как сейчас. Я не слеп и не глух, Константин Александрович, — горько продолжил император. — Мне известно о том, что белых магов пытались извести — для того, чтобы создать в Империи дисбаланс. Я уверен, что цесаревича проклял — или же навёл на него порчу — тот же самый, с позволения сказать, человек, который мутит эту воду. Которому очень нужно, чтобы Российская Империя взяла курс на черномагическую политику. Полагаю, вам известно, что именно так поступила уже практически вся Европа. И — да, в последние годы европейские страны показывают стремительный рост в науке, технике, быту. Однако к чему всё это приводит в конечном итоге?

Уж кто-кто, а я хорошо знал, к чему всё это приводит. К власти Концернов… Однако счёл за благо промолчать.

— Когда на одну чашу весов падает слишком много — другая чаша быстро поднимается вверх, — сам ответил на свой вопрос император. — Поднимается столь быстро, что может захватить дух от восторга. Однако в конечном итоге весы попросту переворачиваются — и летят со стола на пол.

— Если эти весы не прикручены к столу надёжными болтами, — всё-таки не удержался я.

— Именно, — кивнул император. — Хорошая аналогия. И сейчас кто-то пытается выкручивать эти… болты. Специальные службы разводят руками. Прорицатели в один голос кричат об ужасающих последствиях. А вы, Константин Александрович, за неполный год отвоевали белым магам преимущество в Ближнем Кругу. Разрушили планы злоумышленников на похищение моей дочери. И положили конец планомерной, многоходовой террористической акции — которая длилась долгие годы. Той, из-за которой белые маги теряли силы.

Император остановился, голова его поникла.

— Чего греха таить — наблюдая такой подъём среди белых магов, я надеялся, что и Борис исцелится после этого. Но — увы. Чуда, как видите, не случилось.

Второй раз за день в разговоре со мной сетуют на отсутствие чуда… Да что с вами такое, люди?! Я понимаю, что чудеса живут в вашем мире с момента его сотворения. Столь давно, что стали обыденностью. Но — всё же? Как же — на Бога надейся, а сам не плошай? Как насчёт того, чтобы хотя бы смотреть на реальность без розовых очков и просчитывать свои действия, исходя из анализа текущей ситуации?

— Ещё и поэтому я ищу сближения с вами, Константин Александрович, — сказал император. — Вы — не чёрный и не белый, как я. Однако, в отличие от меня, у вас развязаны руки. Вы можете действовать. И я прошу вас именно об этом: действуйте. Найдите того, кто всё это затеял. И заставьте его остановиться. Пока не поздно. Потому что, если действовать начну я — я более не смогу быть императором. Всё развалится. Даже если я убью его — победит он.

С этими словами Император схватил цепочку, поднял жемчужину. И я увидел, как чернота заволакивает её всю.

Я никогда не считал себя трусом. Но сейчас вдруг понял, что имеют в виду, говоря: земля уходит из-под ног.

Сила, исходящая от Императора, навалилась на меня и будто окутала со всех сторон. Я почувствовал себя стоящим на краю бездны — которая вот-вот разверзнется.

Эта чернота — то, чего нельзя допустить. Это — то, что приведёт Империю к полному краху. Это просто необходимо остановить!..

К счастью, ни сделать что-либо, ни даже закончить мысль я не успел. Император умел сдерживать свои чувства. Тьма отхлынула, и жемчужина вновь сделалась наполовину чёрной, наполовину — белой.

— Эта тварь ведёт войну на всех фронтах, — вернув жемчужину на место, тихо сказал император. — Войну, которая не рассчитана на победу в единственной схватке. Это — многоходовая, давно спланированная и тщательно рассчитанная операция. Продуманная настолько, что каждый наш шаг, кажется, является частью плана нашего врага. За исключением ваших шагов, Константин Александрович. Ваше вмешательство — это то, чего он не ожидал. Вы отважны и непредсказуемы. Вы не боитесь рисковать. Если смотреть со стороны, то выглядит это так, будто каждое ваше новое действие путает врагу все карты… Я уже перед вами в неоплатном долгу. И, разумеется, вы можете просить меня о чём угодно. Любая услуга. Если, конечно, оказать её — в моих силах. Любая помощь. Любые резервы…

— Благодарю. Мне пока не нужны никакие резервы, — сказал я. — Собственно… на сегодняшний день я, пожалуй, уже располагаю лучшими. — Тут я подумал о Тайной Канцелярии и Витмане. — Вот когда дойдёт до настоящей жары — тогда, наверняка, к вам обращусь.

— Обещаю, что буду готов, — кивнул император.

— Но вот небольшая личная просьба у меня всё-таки есть…

— Я весь внимание, Константин Александрович.

— Видите ли. Есть один хороший человек, которому очень не хватает дворянского титула. За, скажем так, особые заслуги перед отечеством. Этот человек неоднократно помогал мне во всём. Во всех тех… шагах, о которых вы только что говорили. За которые вы мне благодарны…

— Довольно. Нет нужды объяснять, — взмахнул рукой император. — Я пообещал исполнить любую вашу просьбу — и я её исполню. Один лишь вопрос: этот человек — маг?

— Боюсь, что нет, — смутился я.

Почему-то этот простой вопрос мне никогда не приходил в голову. А ведь все известные мне дворяне были магами.

— Значит, ему придётся стать таковым.

— А такое возможно? — удивился я.

— Разумеется. Выше первого уровня вашему знакомому, боюсь, не подняться — особенно если этот человек немолод. Однако зачатки способностей у него будут. Я отдам необходимые распоряжения, этим займутся лучшие специалисты.

Я непроизвольно поёжился.

— Кто этот человек? — спросил император.

Я назвал имя и фамилию. Император не изменился в лице.

— Что ж, воля ваша. Его разыщут и подвергнут процедуре сегодня же. Дворянство я пожалую лично. Об этом будут сделаны соответствующие объявления во всех значимых газетах.

— Премного вам благодарен, ваше величество! — от души сказал я. — И ещё вопрос. Клавдия Тимофеевна ночует во дворце?

— Нет. — По лицу императора скользнула улыбка. — Она предпочитает возвращаться в город. Вы можете подождать её здесь.

После этого мы распрощались. Император удалился, а мне какой-то человек в ливрее, мгновенно оказавшийся рядом, предложил пройти в «кабинет для ожидания».

Стоит ли говорить, что в «кабинете» свободно можно было бы разместить на ночлег целую роту. Лакей, или кто уж это был, предложил подать чай или кофе.

— А посерьезнее ничего не найдется? — вырвалось у меня.

Вспомнил вдруг, что за сегодняшний сумасшедший день успел только позавтракать — и то наспех.

Лакей, если и удивился, даже ухом не повёл.

— Желаете отужинать? — спросил он.

— Да, было бы неплохо.

— Какие закуски предпочитаете? Что подать на горячее?

— Закусок не нужно. Зеленый салат и шницель с отварным картофелем. — Я назвал блюда, которые чаще всего подавали на ужин в академии.

Лакей поклонился.

— Напитки?

«Пиво, — подумал я. — Холодное, в запотевшей кружке. Намахнуть бы сейчас, пожрать как следует — и прилечь…»

— Морс.

— Будет сделано-с. — Лакей поклонился и исчез.

А я плюхнулся в изящное креслице, обитое атласом. Покосился на стоящий рядом диванчик.

Прилечь не помешало бы, да. Умотался за сегодняшний день — будь здоров. А Клавдия, как придёт, разбудит. У неё очень хорошо получается это делать. С каждой нашей новой встречей — всё лучше.

Год общения со мной не прошёл даром, Клавдия многому научилась…

«Ну не в императорском же дворце! — оборвал себя я. — При всей лояльности ко мне императора».

Усилием воли заставил мысли вернуться в прежнюю колею.

На столике лежала стопка журналов. Я протянул руку, взял верхний. Привычка старого подпольщика — в незнакомой обстановке вести себя максимально естественно. Тот, кто за мной наблюдает, не должен ничего заподозрить.

Я понятия не имел, кто здесь может за мной наблюдать и что он может заподозрить. Но привычка — такая штука, от которой непросто избавиться. Особенно если эта привычка долгие годы способствовала твоему выживанию.

Я невидящим взором смотрел в журнал, а сам прокручивал в голове беседу с императором. Что-то меня грызло — хотя, на первый взгляд, разговор прошёл отлично. Что-то я упустил…

— Ч-чёрт! — я не сдержался, выругался вслух.

Хотел ведь осторожно расспросить императора про Изначальную магию! Платон обмолвился, что, если кто и владеет информацией — так это Его величество. Не факт, конечно, что император согласился бы ответить, но попробовать однозначно стоило. А сейчас уже поздно. Не бегать же по дворцу, требуя повторной аудиенции… Ладно. В другой раз спрошу. Что-то мне подсказывает, что случай поговорить с императором ещё представится.

— Прошу вас, ваше сиятельство.

Я резко обернулся.

К креслу подкатили сервировочный столик. Я был готов поклясться, что понятия не имею, откуда он тут появился.

На серебряном подносе, на подставке, расписанной вензелями, стояла высокая запотевшая кружка. Пиво светилось таким великолепным янтарным светом, а пенная шапка нависала сверху так аппетитно, что я сглотнул.

С трудом заставил себя отвести глаза… Для того, чтобы взгляд немедленно уперся в предмет, ещё более аппетитный — пышный девичий бюст.

— Прошу вас, ваше сиятельство, — нежным голоском проворковала белокурая фея. И протянула кружку мне.

Первым позывом было — выхватить кружку. Вторым — притянуть к себе на колени фею.

Для того, чтобы не сделать ни того, ни другого, мне потребовалось немалое усилие.

— Я не заказывал пиво. Вы меня с кем-то перепутали.

— А я не разношу заказы, ваше сиятельство. — Девушка мелодично рассмеялась, глядя мне в глаза. — Просто проходила мимо и почувствовала ваше настроение. Вот и решила сделать вам сюрприз.

На служанку она действительно не походила. Красивое платье, дорогие украшения, тонкие черты лица и грамотная речь.

— Кто вы? — спросил я.

Резче и грубее, чем следовало. Не люблю, когда меня застают врасплох — даже такие милые создания.

— Меня зовут Луиза, Константин Александрович.Луиза фон Краузе. Я — фрейлина Её императорского величества. Будем знакомы. — Луиза подала мне руку.

Я, поднявшись, коснулся этой руки губами.

Щёки Луизы порозовели. А я почувствовал, что сердце у меня забилось чаще. Вот же чёртовы гормоны! И когда только повзрослею?

— Спрашивать, откуда вы меня знаете, я, пожалуй, не буду. — Я постарался произнести это как можно небрежнее.

Луиза снова рассмеялась:

— Ваша скромность уже становится притчей во языцех, уважаемый Константин Александрович! Не скрою: я давно мечтала с вами познакомиться. Так ждала переезда императорского двора в Царское село, надеялась, что когда-нибудь на одной из аллей увижу вас. Хотя бы издали… И вдруг — вы здесь. Совсем рядом! Конечно же, я не могла пройти мимо.

— Вы в принципе крайне редко проходите мимо того, что вас совершенно не касается, милочка, — прозвучал вдруг новый голос.

Луиза, вздрогнув, обернулась. Я посмотрел туда же, куда смотрела она.

На пороге кабинета стояла красивая черноволосая женщина лет сорока. Её лицо — так же, как и низковатый голос, — показалось мне знакомым.

— Могу узнать, что вы здесь делаете?

— Я просто проходила мимо, — залившись краской, забормотала Луиза. — И почувствовала, что Константину Александровичу хочется… хочется…

— Я полагаю, что у Константина Александровича и без вас достаточно объектов для удовлетворения своих желаний.

— Ах, Мария Петровна! — Девушка побагровела окончательно, всплеснула руками. — Что вы такое говорите?!

— Я говорю об ужине, милочка, — женщина вошла в комнату.

Из-за её спины показался лакей, одетый во фрак. Он катил перед собой ещё один сервировочный столик — на этот раз уставленный тарелками.

Женщина щёлкнула пальцами. Пиво из кружки испарилось. Столик, сотворенный Луизой, конфузливо покатился к дверям.

— Я полагаю, это лишнее, — любезно улыбнувшись Луизе, пояснила Мария Петровна. — Врачи не рекомендуют употреблять алкоголь на голодный желудок.

Луиза воскликнула:

— Ах! — прижала ладони к щекам и опрометью выскочила из кабинета.

— Здравствуйте, господин Барятинский, — проводив её взглядом, сказала мне женщина.

— Счастлив познакомиться, госпожа Алмазова, — встал и поклонился я.

Мать Кристины, помедлив, подала мне руку. Жестом приказала лакею удалиться. Тот немедленно исчез за дверью.

— Вы можете приступать к трапезе, не смущаясь моего присутствия, Константин Александрович, — сказала Алмазова-старшая. — Садитесь, прошу.

— Это можно расценить как обещание, что остальные блюда не растворятся в воздухе? — Я уселся обратно в кресло.

Щеки Марии Петровны знакомо порозовели.

— Я заботилась о вашем здоровье, любезный Константин Александрович! В ваши юные годы — алкоголь, да ещё на голодный желудок…

— … да ещё принятый из рук такого прелестного создания, — кивнул я. — Ваши опасения можно понять.

— Что вы имеете в виду?!

— Вашу заботу о моём здоровье, разумеется. Ничего более.

Я придвинул к себе столик, снял с тарелок стеклянные крышки. Воздух наполнил божественный аромат.

— Присаживайтесь, — предложил я Алмазовой. — Не желаете разделить со мной трапезу?

— Я сыта, благодарю вас.

Мария Петровна села на диванчик.

Если до сих пор мне казалось, что Кристина похожа на отца, то теперь решил, что ошибся. На мать она была похожа гораздо больше.

— Я много слышала о вас от своей дочери, — сказала Мария Петровна.

— Могу себе представить, — отпиливая от шницеля приличных размеров кусок, кивнул я.

— И мне известно, что вы — не тот, за кого себя выдаёте.

Вот теперь я закашлялся.

Мария Петровна невозмутимо налила в стакан морса из кувшина, подала мне. Я отпил. Кашель прекратился.

Я поставил стакан на стол и принялся терзать шницель дальше.

Мария Петровна знакомо приподняла бровь:

— Вы даже ни о чём меня не спросите?

— Вы сами расскажете, полагаю. Для того сюда и пришли.

Секундное замешательство закончилось. Я взял себя в руки.

Глава 17 Смешанная природа магии

— Природа вашей магии — смешанная, господин Барятинский, — объявила Мария Петровна. Так, словно это известие должно было пригвоздить меня к полу. — Вы, белый маг по рождению, совершенно не гнушаетесь использовать чёрную магию!

— Вот оно что, — обрадовался я. — Ну, спасибо хотя бы за то, что не подозреваете во мне пришельца из другого мира.

Алмазова нахмурилась:

— Мои слова кажутся вам забавными, господин Барятинский?

— Честно говоря, мне многое в этом мире кажется забавным, — искренне признался я. Закончил с едой, отложил нож и вилку. — Например, привычка подавляющего большинства магов обеими руками держаться только за чёрное или белое. Белому магу — не допускать даже мысли о том, что его поступки могут быть чёрными. Чёрному — бояться шаг шагнуть так, чтобы, боже упаси, не сотворить ничего белого.

— Но… — Вот теперь госпожа Алмазова, до сих пор кажущаяся непоколебимой, как скала, растерялась. — Но ведь это — основа всего существующего порядка! Широко известный факт: чёрная и белая магия — параллельные прямые, которые не пересекутся никогда.

— Зато они могут работать последовательно, — сказал я. — В одной команде. Если вы наблюдали за Игрой в Кронштадте, в которой принимала участие ваша дочь, не могли не заметить, что наша команда активно использовала этот способ — и победила.

— Это была всего лишь Игра!

— Это была демонстрация своих навыков молодыми людьми, которым в недалеком будущем предстоит занять самые значимые посты Российской Империи. И одерживать победы уже не в Игре.

— Чёрные и белые маги даже не могут иметь общего потомства!

Ах, вот оно что. Вот зачем она на самом деле сюда явилась.

— Заходите как-нибудь в гости, госпожа Алмазова, — откидываясь на спинку кресла, предложил я, — познакомитесь с моим дедом. Уверен, что вы найдёте немало точек соприкосновения.

— Не уверена, что верно вас поняла, господин Барятинский…

— Ничего. Зато я вас прекрасно понял. Позвольте поинтересоваться: чёрные и белые маги не могут иметь общего потомства — вообще? Не известен ни один такой случай?

Алмазова поджала губы. Неохотно обронила:

— Исключения бывали. Но это — единицы!

— Тем не менее. Мне вот кажется, что чёрные и белые маги не могут иметь общего потомства преимущественно потому, что крайне редко пытаются его заиметь. Вот вы, госпожа Алмазова, отдали бы свою дочь замуж за белого мага?

— Упаси Христос! — Алмазова перекрестилась.

— Вот именно, — кивнул я. — Как и абсолютное большинство ваших знакомых. И мой дед костьми ляжет — но не позволит моей сестре выйти замуж за чёрного мага. Или мне — жениться на… представительнице черномагического рода.

Алмазова покраснела — снова напомнив мне Кристину.

— Имейте в виду: в этом вопросе я с вашим уважаемым дедушкой совершенно солидарна, господин Барятинский!

— Да-да, я так и понял. Хотя на самом деле, между нами — вовсе не такая пропасть, как принято думать. Все беды — от предрассудков, которые с самого младенчества вбили в голову, например, вам, а вы передали своей дочери. Так же, как в своё время поступили со мной и моей сестрой наши отец и дед. Господин Витман, к слову, в этом плане намного более гибок, чем вы.

Лицо Алмазовой окаменело.

— Я настоятельно прошу вас не упоминать при мне имя господина Витмана! — процедила она. — Если только это не будет крайней необходимостью.

Гхм. Даже интересно стало — где ж ты так накосячил, дорогой мой начальник?

— Хорошо, — согласился я. — Не буду. Что-то ещё?

— То есть? — удивилась Алмазова.

— Ну, вы пришли мне сказать, что я не тот, за кого себя выдаю. Сказали. Это — всё, или вы планируете порадовать меня ещё какими-то известиями?

Мария Петровна начала багроветь. А в дверь негромко, деликатно постучали.

— Открыто, — сказал я.

Дверь отворилась, и в кабинет впорхнула Клавдия.

— Костя… — начала она.

Порыв броситься мне на шею остановила, видимо, в последнюю секунду — заметив, что в помещении я не один. Мгновенно исправилась:

— Здравствуйте, Константин Александрович! Мария Петровна, — Клавдия присела в сторону Алмазовой.

— Рада вас видеть, уважаемая Клавдия Тимофеевна, — окидывая нас обоих пронизывающим взглядом, обронила Алмазова. Встала с дивана. — Что ж, я, пожалуй, удалюсь. Не буду мешать вашему уединению.

— Мы тоже уже уходим, — поспешно заверила Клавдия. — Константин Александрович любезно согласился дождаться меня, чтобы вместе ехать в клинику. Он помогает мне в целительстве.

— Наслышана о вашем милосердии. — Алмазова елейно улыбнулась. — Мой вам совет, дорогая: увозите отсюда Константина Александровича побыстрее. Пока вас не лишили такого ценного помощника.

— О чём вы? — растерялась Клавдия.

— О госпоже Луизе фон Краузе. — Алмазова повернулась ко мне. — Полагаю, вы сами расскажете Клавдии Тимофеевне о той возмутительной сцене, что я здесь застала. Не так ли, Константин Александрович?

— Охотно расскажу, — кивнул я. — Не каждый день, знаете ли, у меня из-под носа угоняют пивные кружки.

На это у Алмазовой ответа не нашлось. Она рассерженно фыркнула и удалилась.

— Пивные кружки? — удивилась Клавдия.

— По дороге расскажу, — пообещал я. — Идём.

* * *

— … А посему, господа курсанты, в настоящее время такой вид вооружения, как авиационные бомбы, не принято считать чем-то, представляющим собою серьёзную опасность. Согласно проведенным экспериментам, несколько магов восьмого-десятого уровня, действуя совместно, способны как перенаправить бомбовые удары противника, так и уничтожить снаряды прямо на лету…

— Вместе с осколками? — не выдержал я. — Уничтожить? Или, всё-таки — взорвать? Это — разные вещи.

— Извольте встать, господин Барятинский, когда обращаетесь к преподавателю! — немедленно взъярился Юсупов.

Я встал и повторил вопрос.

Аудитория замерла в предвкушении — стычки между мной и Илларионом давно стали одним из самых долгожданных развлечений в суровых курсантских буднях.

— Разумеется, господин Барятинский! Говоря об уничтожении, я имею в виду полное уничтожение.

— А мне вот доводилось читать о том, что полное уничтожение осколков невозможно. И то, что оставалось от бомб, доставляло участником экспериментов немало неприятностей.

— Вы невнимательно читали! Участников эксперимента прикрывали Щитом другие маги.

— А во время военных действий жителей городов, на которые обрушатся бомбовые удары, также буду прикрывать Щитом маги? Это ведь вызовет огромный расход магического ресурса.

— Вы полагаете, господин Барятинский, что эксперименты проводили недостаточно грамотные и сведущие в военном деле люди?

— Я полагаю, что такое вооружение, как авиационные бомбы, не стоит недооценивать.

— Вам известно название самого современного бомбардировщика в мире, господин Барятинский? — Юсупов сменил тон на снисходительный.

— Оно известно даже мне, — подняв руку, подал голос Анатоль.

— Извольте, господин Долинский.

Анатоль поднялся.

— Самый современный бомбардировщик называется «Илья Муромец». Первый и пока единственный в мире многомоторный самолет. Новейшая разработка всем нам известного господина Сикорского, гордость российской армии. Четырехдвигательный, бомбы размещаются как внутри самолета, вертикально вдоль бортов, так и на внешней подвеске. Оснащён дополнительным пулеметным вооружением, а также…

Я слушал Анатоля и удовлетворенно кивал. Общение со мной не прошло даром. Мой разгильдяй-приятель ухитрился всерьёз увлечься военной техникой.

— Благодарю вас, достаточно, — оборвал Анатоля Юсупов. — Будьте любезны, назовите грузоподъемность этого самолета.

— Бомбовая нагрузка — до восьмисот килограммов.

— Вот именно! — Юсупов повернулся ко мне, торжествующе вскинул указку. — И это — самый современный бомбардировщик, господин Барятинский! Спрашивается, что такое восемьсот килограммов для обученных, хорошо подготовленных магов? Сущая ерунда.

— Ерунда — это если бомбардировщик один, — упрямо сказал я. — А если из «Муромцев» составить эскадру? Если таких самолетов будет десять, двадцать, сотня? Если на смену нынешним авиационным бомбам придут другие — более мощные? Если в других странах построят новые бомбардировщики — превосходящие по своему оснащению «Муромца»?

Юсупов снисходительно прищурился.

— И что же вы предлагаете, господин Барятинский — для защиты от такой фантастической напасти?

— Предлагаю не уповать на одну лишь магию, господин Юсупов, — отрезал я. — А также предлагаю прекратить считать такую вещь, как бомбовый удар, детской шалостью — которую можно остановить мановением руки. Прогресс не стоит на месте. То, что сегодня кажется вам фантастикой, завтра может обратиться суровой реальностью. И лично я предпочел бы в этом случае полагаться не только на магию, но и на зенитные орудия.

— Согласен, — горячо поддержал меня Андрей.

— Вашего мнения никто не спрашивал, господин Батюшкин, — оборвал его Юсупов. — Садитесь, господин Барятинский. Если вы закончили фантазировать, то я, с вашего позволения, продолжил бы лекцию.

— Продолжайте, — буркнул я.

И уселся на место. Спорить с Юсуповым дальше не было ни времени, ни желания. Когда будет нужно — меня услышат…

«Если, — напомнил себя я. — Если будет нужно. Ты в этом мире — для того, чтобы не допустить войну и хаос».

Мысли вернулись к текущим задачам. Сегодняшняя лекция не даст мне ничего нового. Разновидности и характеристики авиабомб, о которых занудно бубнит Юсупов, я и без него прекрасно знаю.

Витман сказал, что нужно действовать по-другому. Нужно попытаться найти следы того, кто стоит за покушениями на меня. И моя задача — определить эти следы. Подумать, где именно эта тварь могла натоптать…

Физические — равно как и магические — следы искать бесполезно, слишком много времени прошло. Если уж даже в подземном туннеле в Кронштадте особисты ничего не нарыли, то о прочем и говорить нечего. А значит, искать надо людей. Тех, кто может что-то знать и каким-то образом вывести меня на организатора покушений.

А кто может что-то знать? Кто может мне рассказать, с кем водил знакомство, к примеру, покойный Белозеров?

Он был холост, после того скандала с соблазненной гувернанткой перебрался жить сюда, в академию. И вряд ли встречался со своим руководителем на здешней территории. В своём доме в Петербурге, если и бывал — то наездами. А после смерти Белозерова прислуга из этого дома разбежалась, поди их теперь найди. Попробовать поискать его друзей? Или, чем чёрт не шутит — родителей? Вдруг они ещё живы?

И тут меня кольнуло.

Родители. На меня ведь покушался не только Белозеров! Был ещё Рабиндранат. А из его дневника я знал, что существует некий благодетель, внушивший господину Иванову мысль о том, что он — будущий император. И организовавший протекцию для поступления Рабиндраната в Императорскую академию… Угу.

Кажется, у меня появился повод снова пообщаться с ректором.

* * *

— Зачастили вы ко мне, Константин Александрович.

В этот раз Калиновский был один. За радушной улыбкой он постарался скрыть настороженность.

Чего я потребую от него на этот раз? Кого из курсантов соберусь вывозить из уютного оазиса академии в огромный, полный опасностей мир?

— Прошу садиться, — он указал мне на кресло, стоящее напротив стола.

— Благодарю, — я отрицательно покачал головой. — Мой вопрос не займёт много времени.

— Слушаю вас, — Калиновский недоуменно приподнял бровь.

— Скажите, пожалуйста, по чьей протекции сюда, в академию, поступил Рабиндранат Иванов?

Калиновский нахмурился.

— При всем уважении, господин Барятинский, это конфиденциальная информация. Я не имею права делиться ею, даже если бы захотел.

— Догадываюсь. Но вы, полагаю, также понимаете, что я задаю этот вопрос не из праздного любопытства. Я выполняю служебный долг.

— Понимаю.

Калиновский задумался. И вдруг, просияв, придвинул мне телефонный аппарат.

— Вот что мы с вами сделаем, Константин Александрович. Вы ведь наверняка знаете номер своего… э-э-э… начальника?

— Господина Витмана? Знаю, конечно.

— Наберите его, будьте добры. Не сочтите за недоверие, но я хотел бы убедиться, что…

— Ясно, — вздохнул я. — Соломку сте́лите… Хорошо. Начальник, так начальник.

Я быстро набрал знакомый номер. Передал трубку Калиновскому.

В этот раз Витман, по счастью, оказался на месте и ответил быстро.

— Василий Фёдорович? — Трубку держал Калиновский, но голос Витмана отлично слышал и я. — Доброго дня. Чем обязан?

— Доброго дня, Эрнест Михайлович. Прошу прощения за беспокойство. Ко мне только что пришёл небезызвестный вам господин Барятинский… — Калиновский покосился на меня.

— Который, вероятно, стоит сейчас рядом с вами, — проницательно закончил Витман. — И что же ему угодно?

— Его вопрос носит весьма деликатный характер. Господина Барятинского интересует личность того, кто оказал протекцию господину Иванову при поступлении в академию.

— Господину Иванову? — переспросил Витман. — Я полагаю, курсантов с такой фамилией у вас в академии немало.

— Речь о Рабиндранате Иванове. Том несчастном, который…

— Ах, да, — вспомнил Витман. — Этот, подлёдник.

— Что, простите? — удивился Калиновский.

— Ничего, не обращайте внимания. Профессиональный жаргон… Так вы говорите, господина Барятинского интересует личность, оказавшая ему протекцию?

— Да, — вмешался в разговор я. — Вы меня слышите, Эрнест Михайлович?

— Слышу, прекрасно. — Два и два Витман сложил быстро. — Что ж, разумный ход. Я буду вам весьма признателен, Василий Фёдорович, если вы предоставите господину Барятинскому эту информацию. И чем скорее это сделаете, тем лучше.

— Но… — Калиновский казался абсолютно обескураженным. — То есть, вы имеете в виду… Я действительно могу это сказать?

— Вы можете это сделать прямо сейчас, Василий Фёдорович. Не кладя на рычаг трубку.

Я представил, какого труда Витману стоит сдерживаться. Не рявкнуть: «Быстрее, чёрт бы вас побрал!» Время-то у него наверняка — на вес золота. Всё-таки аристократическое воспитание и профессиональный опыт не пропьешь.

Калиновский помолчал. Нерешительно взглянул на меня, на телефонный аппарат.

— Не волнуйтесь, Василий Фёдорович, — подбодрил Витман. — Уверяю вас, какое бы имя сейчас ни прозвучало — меня и господина Барятинского оно не удивит. А уж говорить о том, что дальше нас эта информация не уйдёт, полагаю, вовсе излишне. Итак?

Калиновский молчал.

— Время, Василий Фёдорович, — Витман всё-таки начал терять терпение. — Побыстрее, прошу вас.

— Но… — Калиновский откашлялся. — Признаться, не понимаю, для чего вы просите об этом меня…

Голос Витмана похолодел.

— При всем уважении, Василий Фёдорович, наша организация — не из тех, что считает нужным сообщать кому бы то ни было о резонах, заставляющих нас поступать тем или иным образом. Просто ответьте на вопрос. Кто составил Иванову протекцию?

Я в очередной раз подумал, что свой пост начальник тайной канцелярии получил не за красивые глаза. Что-что, а задавать вопросы Витман умел превосходно. Последние слова прозвучали резко и напористо.

Калиновский сдался.

— Что ж, если вы так настаиваете… Хотя я по-прежнему не понимаю…

— В данной ситуации понимание от вас и не требуется. Говорите.

— Хорошо, Эрнест Михайлович, — Калиновский развёл руками. — Человек, составивший протекцию господину Иванову — вы.

Глава 18 Госпожа Иванова

Витману, должно быть, не часто доводилось нарушать свои обещания. Сейчас произошло именно это — и он, и я обалдело молчали. Несмотря на то, что минуту назад Витман едва ли не поклялся, что никакое имя нас с ним не удивит.

Калиновскому надо отдать должное: он быстро сообразил, что стал лишним в собственном кабинете. Демонстративно извлек из нагрудного кармашка часы на цепочке, откинув крышку, посмотрел на циферблат и сказал в трубку:

— Пойду-ка я, пожалуй, прогуляюсь немного. Доктора, знаете ли, советуют — при сидячем образе жизни…

— Очень правильный совет, Василий Фёдорович, — горячо поддержал Витман. — Сам охотно ему следую при каждой возможности. Всего вам доброго, благодарю.

— И вам всего доброго, Эрнест Михайлович, — Калиновский передал трубку мне. — Будете уходить, Константин Александрович — дверь кабинета прикройте поплотнее.

— Непременно, — я взял трубку. Пообещал Калиновскому: — Пять минут, не больше. Извините, что мы так…

— О, не стоит извинений. Я всё понимаю, — и Калиновский скрылся за дверью.

— Ушёл? — спросил Витман.

— Да.

— Правильно сделал. Умён старик — дай ему бог здоровья. Соображает, что вникать в дела тайной канцелярии — себе дороже.

— Дурака ректором не поставили бы, — заметил я. — К нашим баранам, Эрнест Михайлович. Верно ли понимаю, что о протекции, якобы оказанной Рабиндранату, вы впервые услышали только что?

— Разумеется.

— А это значит…

— Это значит, что дела обстоят ещё хуже, чем мы с вами предполагали до сих пор. — Я услышал, как чиркнула зажигалка — Витман закурил. — По словам Калиновского, о протекции попросили во время телефонного разговора. Это — нормальная, обычная практика, такое происходит нередко. Потому Калиновский и не удивился.

— За Кристину просили вы?

— Нет, конечно. У Кристины есть мать — первая статс-дама империи, её просьбы было более чем достаточно. Но некоторым другим абитуриентам я действительно составлял протекцию.

— И кто же они? — не сдержался я.

— К нашему делу эти молодые люди не имеют отношения, уверяю, — отрезал Витман. — Тем более, что в этом году — так же, как и в предыдущие пять, если не ошибаюсь, лет, — я никому протекций не оказывал. Но всё же — такие случаи бывали, и Калиновский моей просьбе не удивился. Ни на секунду не усомнился, что я — это я.

— Он сказал, что ему звонили из вашего кабинета.

— Не совсем так. Ему сказали, что на связи господин Витман — и Калиновский решил, что я звоню из своего кабинета. Ибо, в его понимании — откуда мне ещё звонить?

— Логично, — признал я. — То есть, в ваш кабинет злоумышленник не проникал.

— Нет. Но это, боюсь, наша с вами единственная хорошая новость. Тот, кто звонил, сумел превосходно подделать мой голос…

— … или как-то иначе убедить Калиновского, что звоните вы.

— Или так. В данном случае не имеет значения. Что ж, предупрежден — значит вооружен. Придётся придумать некое кодовое слово, по которому мои подчиненные будут понимать, что моим голосом с ними говорю по телефону именно я.

— А если не по телефону? Что мешает злоумышленнику принять вашу внешность?

— Гхм… — Витман замялся. — Видите ли, Константин Александрович. В непосредственном подчинении у меня — маги не ниже десятого уровня. Каждый из них обучен умению отличать натуральную внешность человека от магической маскировки — при условии, конечно, что та не защищена дополнительными заклинаниями, как это было проделано с великой княжной. Прошу прощения за то, что не сказал вам об этом сразу. Как-то не до того было.

— Что ж, лучше поздно, чем никогда, — проворчал я. — Я тоже должен освоить эту технику! И чем быстрее, тем лучше.

— Разумеется. Как только ваш магический уровень…

— У меня — почти десятый уровень. Надеюсь, этого будет достаточно.

— Десятый?! Но… — Витман замолчал.

— Вы хотели сказать: но ведь у вас — восьмой?.. Боюсь, что огорчу. Информация устарела.

Всё-таки приятно иногда щёлкнуть начальство по носу.

Витман, впрочем, быстро взял себя в руки.

— Принято, — сказал он. — Я отдам соответствующее распоряжение, технике вас обучат… Так, относительно нашего дела. Что вы планируете делать дальше?

— Буду и дальше разрабатывать Рабиндраната.

— Каким образом?

— Сообщу, как только будет о чём сообщать.

— Но…

— Мне пора на занятия, Эрнест Михайлович. Всего доброго, рад был пообщаться, — и я положил трубку.

Береженого бог бережет. Моя паранойя не раз спасала мне жизнь. Уверенности в том, что телефонная линия Калиновского не прослушивается, у меня не было.

* * *

Адрес госпожи Ивановой, матери Рабиндраната, мне подсказал Анатоль. В воскресенье утром я остановил машину возле трёхэтажного доходного дома.

Господам Ивановым, если верить табличке, прикрученной к дверям парадного, принадлежал весь первый этаж. На двух верхних этажах находились квартиры, сдаваемые в аренду. Я позвонил в нужный звонок. Тишина.

После третьего звонка дверь распахнулась, и на крыльцо выплыла пышная дама в шляпке, ведущая на поводке белого пуделя.

Пудель, увидев меня, пронзительно затявкал. Голубые бантики на его кудряшках отчаянно затряслись.

Дама подхватила пуделя на руки. Меня смерила неодобрительным взглядом и открыла было рот — вероятно, чтобы высказать всё, что она думает о дурно воспитанных молодых людях, пугающих приличных собачек.

Но в следующий момент случилось то, к чему я уже начал привыкать: дама меня узнала.

— О, — пробормотала она. — Господин Барятинский!.. Здравствуйте! Да замолчи же ты! — это уже не мне, а пуделю. Тот, как ни странно, заткнулся. — Могу узнать, что привело ваше сиятельство в нашу скромную обитель?

Дама попыталась состроить мне глазки. Лицо её наполовину закрывала шляпка, наполовину — голубые бантики, и выглядело это по-идиотски. Я приложил все усилия к тому, чтобы ответить серьёзно.

— Здравствуйте. Я пришёл к госпоже Ивановой.

— К госпоже Ивановой? — дама удивилась. — Но почему — сюда?

— А разве это — не правильный адрес?

— Да адрес-то правильный. Но… — Дама зачем-то оглянулась по сторонам и понизила голос. — Но разве вы не слышали?

— Что именно?

— Госпожа Иванова… Она находится не здесь.

— А где?

Дама потупила взор.

— Ах, это такой деликатный вопрос… Не уверена, что я вправе обсуждать подобные вещи с почти не знакомым человеком. Да к тому же — с мужчиной…

— Понял, — сказал я. — Что ж, извините за беспокойство. Спрошу у кого-нибудь ещё, — и развернулся, сделав вид, что собираюсь уходить.

— Постойте! — Дама мгновенно изменила решение.

Пожалуй, самое страшное, что может произойти с представительницей этой породы — сплетню, о которой некий незнакомец почему-то до сих пор не слышал, поведает первой не она.

— Не желаете пройтись со мной по набережной? — предложила дама. — Тоби так любит прогулки! А мы с вами, ваше сиятельство, не торопясь обо всем поговорили бы.

«… и каждый встречный-поперечный увидел бы, что я прогуливаюсь с самим князем Барятинским! Все подруги просто умерли бы от зависти!»

— Извините за то, что не приглашаю к себе, — конфузливо продолжила дама. — Визит молодого мужчины к одинокой женщине — сами понимаете… Приличия…

И так посмотрела мне в глаза, что я мгновенно понял: стоит мне сказать буквально одно слово — забудет и о приличиях, и вообще обо всем на свете.

— Подъезд — сквозной? — спросил я.

— Д-да, — удивилась дама.

— Идёмте. — Я открыл перед ней дверь.

Дама обалдело пискнула, но вопросов не задавала. Прошла внутрь. Я — за ней.

— Где вы живёте?

— Во втором этаже, — покраснев, пролепетала она. И, будто зачарованная, направилась к лестнице.

— Прекрасный выбор, — похвалил я. — Второй этаж — очень удобно.

Прошёл подъезд насквозь и вышел с другой стороны, в глухой двор-колодец. Придержал дверь — для дамы. Она, уже начав подниматься на второй этаж, остановилась. Озадаченно промямлила:

— Ваше сиятельство?..

— Прошу вас, — позвал я.

Дама подошла ко мне. Шагнула за порог и окинула обалдевшим взглядом заднее крыльцо — присыпанное древесным мусором и засиженное голубями. Непохоже, чтобы ей часто доводилось тут бывать.

— Люблю необычную обстановку, — объяснил я, — возбуждает.

Сам быстро оглядел двор и убедился, что прав: ни подглядывать за нами, ни подслушивать разговор здесь некому. Это возле парадного мы торчали на виду у всей улицы. Здесь — куда спокойнее. Учитывая тот нездоровый интерес, что уделяется в последнее время моей нескромной персоне, светить знакомство со мной — небезопасно в первую очередь для собеседника.

— Расскажите, что случилось с госпожой Ивановой, — сказал даме я.

— О… — Дама определенно рассчитывала на интерес другого рода. Но тяга посплетничать победила разочарование. Дама понизила голос: — Вы слышали о том несчастье, которое случилось с её сыном?

— Нет. — Я действительно не интересовался, каким образом это событие Витман разрешил осветить газетной хронике.

— Ах, это такой кошмар! Бедный мальчик в рождественскую ночь катался на автомобиле по улицам и не справился с управлением. Его автомобиль занесло на обледенелой дороге, он перелетел через ограждение и упал в канал. Помощь прибыла слишком поздно, спасти бедняжку не удалось.

Что ж, чего-то в этом духе и следовало ожидать. Причастность Рабиндраната к заговору против императора похоронили в недрах тайной канцелярии. Как по мне — так правильно сделали.

— Какой ужас, — равнодушно сказал я.

Дама закатила глаза.

— Ах, и не говорите! Это было ужасно. Мальчик и прежде увлекался быстрой ездой. Я не раз говорила Эмилии Генриховне, что подобное лихачество не доведёт его до добра! Но — мать есть мать. Она обожала единственного сына, буквально молилась на него. Потакала любым капризам — в том числе и таким самоубийственным. Следовало ожидать, что добром это не закончится. — Дама осуждающе поджала губы.

— Так, а сама Эмилия Генриховна? — поторопил я. — Верно ли понимаю, что она здесь больше не живёт?

— Совершенно верно. — Дама печально опустила глаза. — Смерть единственного сына стала для бедняжки огромным потрясением. Она и прежде-то была… Как бы это сказать… Ну, вы, должно быть, слышали?

— Не слышал.

— Удивительно, право. — Глаза дамы довольно сверкнули: она знала что-то такое, о чем не знал сам князь Барятинский. — В свете давно об этом поговаривают. Бедняжка Эмилия Генриховна… Она не первый год витает в облаках собственных фантазий — если вы понимаете, о чём я…

Я нетерпеливым кивком подтвердил, что понимаю.

— А смерть сына окончательно подорвала её здоровье. — Дама вздохнула.

— Так она — в больнице, что ли? — спросил я. — В какой?

— В больнице? — переспросила дама. — Ну… В каком-то смысле — да.

— Вы можете говорить конкретно? — не сдержался я. — Где находится госпожа Иванова?

Дама обиженно поджала губы.

— Что ж, если угодно… Она — в скорбном доме, господин Барятинский.

Я не сразу сообразил, что означает это словосочетание. Переспросил:

— В скорбном доме?

— Том, что на Мойке, — пояснила дама. Так многозначительно, словно адрес должен был сказать мне сразу обо всем. — Неужто не слышали?

— Слышал. — Я решил, что вопросов достаточно. — Благодарю.

* * *

Сев в машину, первым делом поспешил убраться от дома госпожи Ивановой. Слежки за мной нет — уж это враз срисовал бы, — но лучше поберечься, мало ли что. В городе я ориентировался неплохо, направление выбрал так, чтобы побыстрее оказаться на Мойке. А у ближайшей телефонной будки остановился.

Принялся листать толстенный телефонный справочник, лежащий на специальной подставке. Страницы были истрепаны, но целы — все до одной. Вырывать их, дабы использовать не по прямому назначению, в этом благословенном мире не приходило в голову, очевидно, никому — даже распоследним отбросам общества.

Больницы… Я вёл пальцем по перечню, обращая внимание на адреса. Услышав о «скорбном доме», прежде всего подумал о местном аналоге того, что в моём мире называли хосписами. Но палец быстро добрался до строчки: «Лѣчебнiца для душевнобольныхъ святаго Николыя Чудотворца». Адрес: набережная реки Мойки.

Вот оно что…

Через пятнадцать минут я въехал во двор больницы.

* * *

— К госпоже Ивановой? — удивилась женщина в белой косынке с красным крестом на лбу, сидящая за стойкой регистратуры. — Извольте обождать. Я приглашу врача.

Скоро появился врач — почтенный господин с седой бородкой клинышком. Этот меня сразу узнал.

— Господин Барятинский? Рад! Чрезвычайно рад познакомиться с вами. Наслышан о том фуроре, что вы произвели на Игре в Кронштадте. А вот причина, побудившая вас посетить нашу обитель, боюсь, не самая радостная… Что вам угодно?

— Я хотел бы поговорить с госпожой Ивановой, — сказал я.

Врач развёл руками:

— Вы — не первый и не последний, кто желал бы этого. Но, увы…

— С ней запрещено общаться? — Я добавил голосу суровости. — Могу узнать, кто наложил запрет?

— Запрещено? — удивился врач. — Вовсе нет… Вот что, ваше сиятельство, — увидев, что я хмурюсь, заторопился он. — Давайте-ка я провожу вас прямо к ней. Право, так будет проще.

Я принял от женщины, сидящей за стойкой регистрации, белый медицинский халат и накинул его на плечи. Врач развернулся и жестом пригласил меня следовать за собой.

Мы прошли по длинном коридору и вышли из здания больницы через чёрный ход.

— Здесь у нас — настоящий парк, — с гордостью сказал врач. — Полюбуйтесь, какая красота!

Я, оглядевшись вокруг, решил, что персоналу больницы и впрямь есть, чем гордиться. Парк был устроен с любовью и глубоким пониманием предмета. Тенистые аллеи, солнечные лужайки, нарядные клумбы. Скамейки, стоящие как в уединении, так и под углом друг к другу, и даже прудик с небольшим фонтаном.

— У вашей больницы прекрасный попечитель, — похвалил я.

— Даже передать не могу, ваше сиятельство, как нас всех огорчила смерть вашего дорогого батюшки, — отозвался врач. — Слухи-то — знаете, наверное, — ходили разные. Мы уж тут, было, вовсе отчаялись, не знали, чего и ждать. Кого теперь нам их императорское величество попечителями назначат?.. Кому передадут — после стольких веков, что мы под крылом князей Барятинских жили?.. Зато уж сколько было радости, когда вы вернули место в Ближнем кругу! Я самолично во здравие ваше молебен заказывал. И уверен, что многие мои коллеги — так же.

Н-да. Двойка тебе, Капитан Чейн. Мог бы и сообразить, что попечителем больницы — как, впрочем, большинства медицинских учреждений Империи, — являешься, по сути, ты сам.

Врач, впрочем, кажется, решил, что я шучу.

— У пациентов сейчас — как раз прогулка, — продолжил он. — Госпожа Иванова, полагаю, находится там же, где обычно. Идёмте.

* * *

«Где обычно» оказалось садовыми качелями — полосатым диваном, подвешенном на цепях к специальным стойкам. На качелях, под навесом, сидела хрупкая девушка в больничной пижаме. Она держала в руках ромашку и меланхолично, по одному, отрывала от цветка лепестки.

Рядом с ней на низком складном стуле сидела пожилая женщина в белом халате и вязала чулок.

— Любит — не любит, — услышал я, подойдя, негромкое бормотание. — Любит — не любит…

Каждое «любит» и «не любит» равнялось одному оторванному лепестку. У ног девушки, обутых в домашние туфли, их скопилось уже немало.

— Добрый день, уважаемая Эмилия Генриховна, — преувеличенно-бодро поздоровался врач. — Ну, как мы себя сегодня чувствуем?

Девушка не шевельнулась. Так и продолжала бормотать «любит-не любит», лишая ромашку лепестков. Когда оторвала последний, победно объявила:

— Любит! — и подняла голову. Бросила оборванный цветок на землю и с восторгом захлопала в ладоши.

Я внутренне содрогнулся: оказалось, что «девушке» — лет сорок пять, юной она выглядела из-за хрупкой фигуры. В длинных распущенных волосах госпожи Ивановой серебрилась седина.

Глава 19 Запретная магия

— Как ваше самочувствие? — продолжил врач.

Нянька с чулком посмотрела на него укоризненно. А госпожа Иванова, не обратив на вопрос врача ни малейшего внимания, взяла из букета, лежащего рядом с ней, новую ромашку и принялась яростно отрывать от неё лепестки.

— Любит — не любит, — снова донеслось до меня. — Любит — не любит…

— Если выпадет «не любит», она зальётся слезами, — прокомментировал врач. — Ненадолго, впрочем. Через одну-две минуты утешится и возьмёт следующий цветок.

— А больше она ничего не говорит?

— Увы.

— И давно она в таком состоянии?

— С Рождества. Признаться, госпожа Иванова бывала у нас и прежде. Но то были в основном так называемые меланхолические расстройства, большей частью надуманные. Знаете, у некоторых дам в этом возрасте, особенно одиноких, бывает такое: выдумывают себе болезни, чтобы привлечь внимание. Но сейчас, увы, не до выдумок. Всё абсолютно серьёзно.

Я присел перед качелями на корточки. Позвал:

— Госпожа Иванова! Эмилия Генриховна!

Женщина не подняла головы — будто не услышала.

— Любит — не любит. — Её тонкие, сухие пальцы остервенело рвали лепестки. — Любит — не любит…

Н-да.

— Не трогали бы вы их, ваше благородие, — обеспокоенно сказала нянька. — Разволнуются ещё, потом кушать откажутся.

— Она не станет с вами разговаривать, господин Барятинский, — подтвердил врач. — Вы зря теряете время.

Госпожа Иванова, действительно, в мою сторону даже не взглянула.

— И она, говорите, в таком состоянии — с Рождества? — спросил у врача я.

— Совершенно верно.

— Сейчас — май. Прошло почти пять месяцев. И вы за это время ничего не сделали?

— Э-э… — опешил врач.

— Здесь ведь больница? — уже не скрывая раздражения, продолжил я. — Заведение, куда попадают больные для того, чтобы их лечили, верно? Или же я ошибаюсь? Или у больниц в этом мире — иное назначение?

— Помилуйте, ваше сиятельство. — Врач побледнел. — Мы делаем всё возможное, поверьте! Но душевный недуг — это ведь не то же самое, что срастить перелом, или, простите, геморрой вырезать. Душевные болезни — одна из самых сложных и малоизученных областей в медицинской науке…

— Наука — это хорошо. А магией лечить не пробовали?

Врач развёл руками:

— Откуда у нас маги? В штате не состоят, сами понимаете. На сложные случаи приглашаем, конечно. Но…

— А этот случай, по-вашему, не сложный?

— При всём уважении, Константин Александрович. — Врач покачал головой. — Если бы случай госпожи Ивановой считался сложным, она не сидела бы так безмятежно на качельках. Сложные больные головами о стены бьются и на людей кидаются, чтобы задушить — уж извините за неприятные подробности. Воображают себя птицами и пытаются в окошко выпорхнуть… Сложных больных мы взаперти держим, под постоянным надзором. Госпожа Иванова, по сравнению с ними — ангел во плоти.

— Ясно, — сказал я. — Но, в принципе. Теоретически. Такое — практикуется? Душевные расстройства излечивают магией?

Врач задумался. Неохотно ответил:

— Я — простой человек, ваше сиятельство. Сталкиваться в своей работе с магами мне почти не доводилось. Предпочитаю уповать на достижения современной науки… Да и, признаться, как-то не приходилось слышать о том, чтобы душевные расстройства излечивали с помощью магии. Разве что… — Врач замялся.

— Договаривайте, — потребовал я.

— Разве что недуг пациента имеет магическое свойство.

— То есть? — Я нахмурился.

— То есть, душевное расстройство произошло в результате магического вмешательства. Разум пациента был поврежден магически — как могли бы повредить его руку или ногу. Понимаете?

— Понимаю, — медленно проговорил я.

— Но, разумеется, ни о чём подобном в случае с госпожой Ивановой и речи не идёт, — торопливо продолжил врач.

— Почему?

— Н-ну… — Он развёл руками. — Даже мне, человеку несведущему, понятно, что это какое-то запредельное злодейство! Ужасающая жестокость. Я вообразить-то себе не могу человека, который желал бы такого — в отношении кого бы то ни было. А уж, что касается госпожи Ивановой…

— Ясно, — сказал я. — То есть, вы не предполагаете, что её могли лишить разума магически, просто потому, что в вашем понимании ничего подобного не сделал бы никто и никогда. Я верно понял?

— Верно. Но…

— Спасибо. Не провожайте. Выход найду сам.

Через полчаса я вошёл в клинику Клавдии.

— Костя! — Она поднялась мне навстречу из-за стола в своём кабинете. — Я не ждала тебя так рано. Думала, ты приедешь ближе к вечеру…

— Обстоятельства изменились. — Я подошёл к ней. — Мне снова до зарезу нужна твоя помощь.

* * *

— Но, Костя… — Клавдия казалась абсолютно обескураженной. — Врач, с которым ты разговаривал, прав. Я и представить себе не могу человека, который сотворил бы такое! Это очень серьёзная, запретная магия!

— А я и не прошу тебя представлять этого человека. Чем меньше ты знаешь о нём, тем лучше для тебя. Я прошу помочь госпоже Ивановой. Справишься?

Клавдия нахмурилась.

— Я попытаюсь помочь — при условии, что ты расскажешь, во что ввязался. Если ты прав, и безумие этой женщины — насланное, то… То это очень серьёзно, Костя.

— А я — сотрудник очень серьёзной организации, — напомнил я. То, что работаю под началом Витмана, после операции в Кронштадте перестало быть для Клавдии секретом. — И не имею права разглашать детали своей работы — даже если бы захотел. Ты ведь мне тоже не сказала бы, что лечишь цесаревича — если бы я сам об этом не узнал. Верно?

Клавдия отвела глаза. Пробормотала:

— Это вовсе не потому, что я тебе не доверяю!

— Знаю. С тебя просто взяли подписку о неразглашении. — Я взял её за руки. — Я сейчас — в точно такой же ситуации. И мне очень важно узнать, кто и для чего закрыл разум этой женщины. Помоги мне. Пожалуйста.

— Клавдия Тимофеевна! — Знакомый врач, увидев Клавдию, прямо-таки расцвел. — Слов нет, чтобы передать, как я счастлив вас видеть!

— Я тоже рада встрече, Аристарх Петрович, — Клавдия улыбнулась. — Что там с вашим новым оборудованием? Получили?

— Получили, в полном объеме! Премного благодарен вашей милости за содействие!

— Не стоит, право. Я не сделала ничего такого, чего не сделал бы любой другой на моем месте.

— Ох, Клавдия Тимофеевна. — Врач покачал головой. — Да если бы любые другие были хоть на сотую долю такими, как вы — мир наш давно обратился бы в райский сад. Вообразите только — новое оборудование, которое нам удалось раздобыть с вашей помощью, сократило очередь пациентов втрое! Люди, которые ожидали проведения обследований не раньше осени, поступили в стационар уже сейчас…

Не знаю, как долго он продолжал бы рассказывать о новом оборудовании, попутно осыпая Клавдиюкомплиментами, если бы не вмешался я.

— Аристарх Петрович. Мы с Клавдией Тимофеевной хотели бы ещё раз посетить госпожу Иванову.

— Конечно. — Врач не удивился. — Больные уже закончили обед, готовятся ко сну. Госпожа Иванова должна быть у себя в палате… Идёмте, я провожу.

Он сделал приглашающий жест. Мы с Клавдией пошли за ним.

Палата госпожи Ивановой находилась на первом этаже. Врач, постучав в дверь и не дожидаясь ответа, вошёл.

Госпожа Иванова сидела на кровати — всё так же с ромашкой в руках. Рядом с ней сидела нянька и расчёсывала госпоже Ивановой волосы. При виде нас она удивленно опустила руку с гребнем. А госпожа Иванова даже не заметила, что мы пришли.

— Любит — не любит, — донеслось до меня. — Любит — не любит…

Оторванные лепестки падали на пол.

Я повернулся к врачу.

— Мы должны остаться тут втроём. Госпожа Иванова, Клавдия Тимофеевна и я.

— Но… — начал врач.

— Дело государственной важности. — Я вынул из-под рубашки медальон тайной канцелярии, показал врачу. — Прошу вас покинуть помещение и не впускать сюда никого — до тех пор, пока я не разрешу.

— Понял, — пробормотал врач. Приказал няньке: — Выйди.

— Тихий час ведь, Аристарх Петрович, — удивилась та. Она медальон не видела, а если бы и увидела — не уверен, что поняла бы, что это за штука такая. — Ихнему сиятельству отдыхать надо…

— Выйди, — другим тоном, с нажимом повторил врач.

Больше нянька не возражала. Поспешно пложила гребень на стоящую рядом с кроватью тумбочку, поправила на плечах госпожи Ивановой шаль и вышла.

— Полагаю, нет смысла вас предупреждать, что о нашем с Клавдией Тимофеевной визите не стоит сообщать никому? — спросил я у врача.

— Д-да, — пробормотал он. — Безусловно. Я понимаю.

— В таком случае… — Я выразительно посмотрел на дверь.

— Не волнуйтесь, Аристарх Петрович. — Клавдия тронула врача за рукав. — Мы не причиним госпоже Ивановой вреда.

Врач грустно улыбнулся.

— По чести говоря, плохо себе представляю больший вред, который можно ей причинить. Не в её состоянии привередничать, уж простите мой профессиональный цинизм… — С этими словами он удалился.

Я плотно закрыл за врачом дверь.

— Любит — не любит, — мелодично пропела госпожа Иванова, бросая на пол лепестки. — Любит — не любит…

Клавдия подошла к ней. Окликнула. Женщина ожидаемо не шевельнулась.

— И вот так она — с Рождества, — сказал я.

— Да, я поняла.

Клавдия придвинула к кровати Ивановой стул, села на него. Коснулась висков женщины ладонями, заставляя её поднять лицо. Голубые бездонные глаза смотрели куда-то мимо нас. Руки продолжали отрывать лепестки. Губы шевелились, бормоча своё «Любит — не любит».

— Мне, возможно, понадобится твоя помощь, — сказала Клавдия.

— Готов. — Я встал рядом с ней.

— Придержи её голову. Важно, чтобы она не отводила взгляд.

Я положил ладони на затылок женщины. Клавдия убрала свои. Я почувствовал, что помещение наполнила знакомая магия. Почувствовал даже направление её потока.

Я действительно стал намного сильнее; для того, чтобы влить в этот поток свою магию, уже не нужно было прикосновение — это вдруг отчетливо понял. Достаточно будет одного лишь моего желания.

Клавдия сосредоточилась. Лицо её стало напряженным, брови нахмурились. На лбу обозначилась морщинка.

Энергетическое тело, появившееся под ладонями Клавдии, по форме напоминало человеческий мозг, мне доводилось видеть его на рисунках в учебниках. И даже мне, не сведущему в медицине от слова совсем, стало ясно, мозг этот — не здоров.

— Всё очень плохо, — вторя моим мыслям, пробормотала Клавдия.

— Я прав? Она не сама помешалась?

— Нет. Не сама. Это — наложенное заклятье. Смотри. — Клавдия шевельнула кистью, и я увидел, что часть мозга будто бы окутывает сетка — светящаяся отвратительным багровым светом.

— Ты можешь убрать эту дрянь?

Клавдия покачала головой:

— Боюсь, что нет. То есть, физически — вероятно, могу. Это непросто, но думаю, что справлюсь. Беда в том, что, если я удалю заклятье, мозг несчастной попросту рассыплется. Она умрёт. Снять это заклятие полностью нельзя.

— А что можно сделать? Я должен с ней поговорить. И крайне желательно услышать в ответ не только «любит — не любит».

Клавдия с сомнением покачала головой.

— Клавдия, это — очень важно! От этого зависит очень многое. Ты же сильный маг! Император сказал, что тобой восхищается даже главный придворный целитель. Подумай, что можно сделать?

Клавдия сосредоточенно смотрела на висящее над головой Ивановой энергетическое тело. Проговорила:

— Я никогда такого не практиковала… Не уверена, что получится…

— Если тебя это утешит — я тоже до сих пор ни разу не допрашивал сумасшедших. Что ты хочешь сделать?

— Я могу попробовать раздвинуть ячейки этой сети. Ненадолго, и нет никаких гарантий…

— Не попробуешь — не узнаешь. — Одной рукой я продолжал удерживать голову Ивановой. Другой ободряюще провёл по плечу Клавдии. — Я с тобой, не бойся. Ну?

Она снова шевельнула кистью. Идущий от Клавдии магический поток усилился. И я увидел, как одна из ячеек мерзкой сети, захватившей мозг, постепенно начинает расширяться.

Клавдия знакомо побледнела, на висках проступила испарина.

— У тебя будет не более пяти минут, — с трудом проговорила она. — После этого я должна буду вернуть сеть в прежнее состояние — пока в мозгу не начался необратимый процесс.

— Понял. Постараюсь уложиться.

— Смотри ей в глаза! Не позволяй прерывать зрительный контакт! Если это случится, я уже ничего не смогу сделать.

— Принято.

И в это мгновение голова женщины в моей ладони вздрогнула.

В безумных голубых глазах появилась осмысленность. Руки перестали терзать ромашку, несчастный цветок упал на пол.

— Кто вы? — хрипло проговорила Иванова, уставившись на меня. Обвела глазами палату. — Где я?

— Вам стало дурно, — поймав её взгляд, сказал я. — Карета скорой помощи отвезла вас в лечебницу. И вам необходимо ответить на несколько моих вопросов.

Иванова вдруг рассмеялась. Отстранилась от меня и игриво погрозила пальцем.

— О-о, не притворяйтесь! Не думайте, будто ваш белый халат сумел меня обмануть! Я вас узнала, Константин Александрович.

— А я и не собирался вас обманывать.

Узнала меня — уже хорошо. Значит, есть шанс, что вспомнит и то, что мне нужно.

— Ищете дружбы с моим сыном, Константин Александрович? — Госпожа Иванова лукаво заглянула мне в глаза. — Я не удивлена. Рабиндранат — тот, кто сменит на престоле нынешнего императора. И с вашей стороны чрезвычайно разумно постараться укрепить дружеские связи уже сейчас.

— Я тоже так подумал, — кивнул я. — Я слышал, что у Рабиндраната появился могущественный покровитель?

— О, да! Моему дорогому мальчику многие оказывают внимание. И это неудивительно, ведь он…

— Знаю-знаю, — перебил я. — Самый умный. Самый красивый, и всё такое прочее. А что это за покровитель?

— А вы хитры, Константин Александрович, — Иванова снова погрозила пальцем. — Надеетесь также заполучить его протекцию?

— Ну, что вы. И не думал. Честно говоря, слышал, что его связи вовсе не так надежны, как рассказывает Рабиндранат.

— От кого вы это слышали? — нахмурилась Иванова.

— Да так. Болтают…

— В академии, вероятно? — Иванова презрительно скривила губы.

— В академии.

— Господи боже, да что могут знать эти безмозглые школяры! — Она всплеснула руками. — Глупые и надменные мальчишки и девчонки! Они, так же как их родители, даже не догадываются, сколь могущественна эта персона. Как далеко простираются её возможности! Внешность порой бывает так обманчива…

— Даже не представляю, о ком вы говорите.

— Неудивительно. — Иванова загадочно улыбнулась. — Ведь это — секрет. Большой-пребольшой секрет!

— Да, понимаю, — я изобразил лицом сочувствие, покивал. — Я догадывался, что Рабиндранат скрывает эту тайну даже от родной матери.

— У моего сына нет секретов от меня! — возмутилась Иванова. — Я — первая и единственная, с кем Рабиндранат познакомил эту особу. И ведь ни за что же не догадаешься…

Она не договорила. Взгляд голубых глаз, до сих пор смотрящих на меня вполне осмысленно — я успел позабыть, что имею дело с душевнобольной, — вдруг начал затухать.

— Госпожа Иванова! — Я попытался снова поймать этот взгляд. Позвал: — Клавдия! Она уходит!

Клавдия горько покачала головой. Взгляд Ивановой расфокусировался окончательно. Губы зашевелились.

К тому, что они принялись шептать, можно было не прислушиваться. «Любит — не любит. Любит — не любит»…

— Я ведь предупреждала, — виновато сказала Клавдия.

— Прошло меньше пяти минут.

— А я сказала: «не более пяти». Прошло около трёх… Тот, кто наложил на неё заклятье, очень силён. Прости, что подвела тебя. — Клавдия опустила руки.

Тело Ивановой — так, будто тем самым Клавдия обрезала нити, на которых его держала, — начало крениться набок. Я подхватил женщину, не позволив упасть. Уложил в кровать.

— Прости, — повторила Клавдия.

— Ты ни в чём не виновата. — Я заставил себя подавить раздражение. — Ты ведь не могла знать, насколько сильно это заклятье.

— Если бы этот… этот… в общем, тот, кто сделал это с ней, когда-нибудь попал бы мне в руки, — с неожиданной злостью произнесла Клавдия, — то я… Право, я даже не знаю, что бы я с ним самим сделала!

— Зато я знаю, что сделаю, когда эта тварь попадёт ко мне в руки, — успокоил я. — Самое меньшее, что могу тебе пообещать — он пожалеет, что родился. А ты — не порть жемчужину. Оставь грязную работу профессионалу.

Глава 20 Новый уровень

— Ах, Костя. — Клавдия вздохнула. Пытливо посмотрела на меня. — Чернота в тебе растёт, верно?

— Верно, — не стал скрывать я. — Но, знаешь… Я недавно общался с одним очень уважаемым человеком, который сказал, что это — не смертельный диагноз. Белый маг вполне может жить и функционировать с чернотой в жемчужине.

— Да, но… — Клавдия всплеснула руками. — Это ведь — огромная редкость! Такой маг должен обладать чрезвычайной силой для того, чтобы хранить баланс внутри себя! Это очень-очень тяжело!

— Но ведь не невозможно, правда? — Я ободряюще улыбнулся, потрепал её по плечу. — Давай будем решать проблемы по мере поступления.

— Я ничем тебе не помогла, — вздохнула Клавдия. — Ты не узнал ничего нового.

— А повторно убрать заклятье ты сможешь? Чтобы я ещё раз допро… то есть, поговорил с госпожой Ивановой?

— Не сейчас. То, что произошло, отняло у неё слишком много сил. — Клавдия поправила на женщине одеяло. — Ей нужно время на восстановление, иначе ничего не получится. Но когда-нибудь… — Она стиснула ладони. — Запомни мои слова, Костя: когда-нибудь я стану настолько сильной, что смогу излечить эту несчастную!

Я кивнул:

— Верю. Хотя искренно надеюсь, что к тому времени тот, кто это сотворил, уже будет болтаться в петле.

— В петле? — удивилась Клавдия.

— Сплетённой из золотых ниток, разумеется. Как положено аристократу. Или аристократов казнят как-то иначе? Расстреливают золотыми пулями? Отрубают головы золотым мечом?

— Каждый раз удивляюсь — как ты можешь шутить над такими вещами. — Клавдия покачала головой.

Я улыбнулся.

— Когда ведёшь определенный образ жизни, в какой-то момент понимаешь, что вещей, над которыми нельзя шутить, попросту не существует. И, знаешь — после того, как это поймёшь, жизнь становится проще. К ней вообще не стоит относиться слишком серьёзно, только и всего.

Клавдия вздохнула:

— Знаешь… Мне порой кажется, что ты намного старше меня.

— Потому что тебе очень хочется, чтобы это было так, — выкрутился я.

Мы вышли из палаты. Врач и нянька ждали в коридоре, на почтительном расстоянии от двери.

— Можете идти к своей подопечной, — сказал я няньке.

Та благодарно поклонилась и поспешила в палату.

— Ну, что? — спросил врач.

— Когда-нибудь я непременно вылечу госпожу Иванову, — вскинув голову, твёрдо пообещала Клавдия.

* * *

Витману я решил не звонить. Допрос Ивановой не дал почти ничего. «Внешность бывает обманчива» и «ни за что не догадаешься» — это не та информация, из которой можно сделать хоть какие-то выводы. Остаётся только ждать, пока Ивановой станет лучше, и допросить её заново. А пока — не забывай, Капитан Чейн, что ты не только сотрудник тайной канцелярии, но и курсант Императорской академии. Оттого, что носишься по городу, проводя расследование, количество зачётов и экзаменов меньше не станет. На экзамене по военному делу Юсупов наверняка предпримет очередную героическую попытку тебя завалить. Да и о поединке за место в Ближнем кругу тоже забывать не стоит…

Последний урок в этом учебном году должен был начаться с минуты на минуту. В аудитории было тихо. Все, как заворожённые, смотрели на прибор для определения магического уровня, стоящий на столе. Преподавателя — Платона — пока ещё не было. В воздухе летали шепотки. Курсанты и курсантки делились своими предположениями относительно того, у кого и что произошло с уровнем. Больше всех, разумеется, волновались белые маги. Оно и немудрено: те, у кого уровень не поднялся выше нулевой отметки, даже не будут допущены к экзаменам.

Таких, впрочем, на потоке было немного. Как и говорил Белозеров, земля ему стекловатой, первый курс, скорее всего, переживут все. А уже потом пойдут серьёзные отсевы.

Со мной обычно сидел Мишель, но сегодня его утащила к себе Полли. Последнюю я толком не мог понять. Не то она всерьёз решила переключиться на Мишеля, не то до сих пор пытается раскрутить меня на ревность. Поживём — увидим. Если уж слухи о том, что я «разорвал помолвку» дошли до деда — значит, Полли тем более в курсе. А раз она не реагирует… Ну, значит, я могу праздновать свободу. Осторожно так. Без фейерверков пока.

— Можно? — послышался голос.

Я повернул голову и увидел стоящую рядом Кристину. Поправил:

— Не «можно», а «разрешите».

Понаслаждался вспыхнувшим в глазах девушки огнём негодования и милостиво позволил:

— Садись, конечно.

Кристина опустилась на свободное место, положила на стол тетрадь и пенал с письменными принадлежностями. Потом сделала слишком хорошо знакомый мне жест правой рукой — поставила «глушилку».

— Есть новости, — ровно сказала она, глядя расфокусированным взглядом в сторону измерителя магического уровня. — Эльвиру получилось допросить.

— Что говорит? — спросил я, обойдясь без бессмысленного вопроса «Как?».

Важен ведь результат, а не то, как он был получен.

— Немногое. Лица человека, который её завербовал и накачал магией, она не помнит. Примечательно одно — он говорил с нею по-французски. С остальными участниками авантюры — тоже. Обещал, что скоро в Российской Империи грянут перемены, и они, если будут держаться его, окажутся на самом верху. Это если вкратце.

— Говорил о долгой игре, а сам вербовал ребят на один ход, — хмыкнул я. — И то — вряд ли всерьёз рассчитывал на удачу. А почему — Москва? Для чего ему было забираться так далеко, неужели поближе не нашёл исполнителей?

— Вероятно, по той же причине, по которой он разговаривал на французском.

У меня в волнении затрепетало сердце.

— Хочешь сказать, что его можно узнать?

— Да, судя по всему, персона весьма известная, — согласилась Кристина. — Ну или, по крайней мере, он живёт в Петербурге и может здесь напороться на знакомых. Интереснее другое. Эльвира в бреду снова и снова повторяла: La liberté de la magie.

— «Свобода магии», — перевёл я.

— Да. Это — название и девиз запрещённой у нас группировки. Если угодно — ордена. В большинстве европейских стран этот орден сейчас фактически занимает господствующее положение. Они проповедуют отсутствие всяческих ограничений в магии. Считают баланс искусственно навязанным. При естественном развитии, согласно их мнению, белые маги находятся в подчинённом положении, тогда как чёрные — в большинстве. И вектор развития любого эгрегора должен быть черномагическим.

— Итак, что мы имеем, — попытался я подытожить. — Сверхъестественно могучий маг, который не хочет светиться в Питере, состоит в запрещённом европейском ордене и пытается устроить переворот.

— На французском он говорит без акцента, — добавила Кристина. — Это, правда, ничего толком не даёт. Если верить вам с отцом, он и по-русски говорит абсолютно чисто.

В словах «вам с отцом» мне послышалась язвительность. Кристину всерьёз зацепило то, что мы с Витманом слишком много дел провернули без неё.

— Кое-что даёт, — возразил я. — Скорее всего, он с детства учился говорить на двух языках. Причём, имел учителей с безупречным произношением.

— Это не зацепка, а головная боль, — поморщилась Кристина. — Я, к примеру, с детства училась говорить на русском, французском и английском. Много лет жила за границей, у меня были безупречные учителя; как следствие, сейчас — никакого акцента. А если составить список всех аристократов Петербурга, кто мог получить подобное образование, мы получим, плюс-минус, список всех аристократов Петербурга.

Н-да, неудачно… Я постучал карандашом по столу. Но ведь Витман прав: не может такая невероятная мощь оставаться в тени. Должен он был как-то проявить себя!

— А допросы проституток что-то показали? — спросил я.

— Что-о? — Кристина обратила ко мне взор широко раскрытых глаз.

— Ну, твой отец ходил в публичный дом… — Я не договорил, сообразив, что повернул беседу куда-то не туда.

Лицо Кристины покраснело.

— Публичный дом? — прошипела она сквозь зубы. — Мой отец?! Ты соображаешь, что несёшь?!

К счастью, в этот момент хлопнула дверь, и в аудиторию вошёл Платон — на котором тут же сосредоточились все взгляды. Кристина сняла «глушилку» и отвернулась от меня. Впрочем, даже её левое ухо, выглядывающее из копны тёмных волос, было пунцовым. Оно так и кричало: «Мы ещё вернёмся к этому разговору!»

— Ну что ж, дамы и господа, — начал Платон, — я могу поздравить вас с тем, что вы успешно добрались до конца учебного года. Конечно, впереди ещё экзамены, однако если вы добросовестно занимались в течение года, то опасаться вам совершенно нечего. А сейчас поспешу порадовать: вы можете убрать тетради. Я не буду досаждать вам наукой в этот весенний — почти уже летний — день. Сегодня мы просто подведём итоги ваших энергетических практик за этот год. Сделаем замеры ваших магических уровней и посмотрим, кто и на сколько продвинулся.

Аудитория заметно оживилась. Все зашуршали тетрадями, убирая их от греха подальше. Ученики остаются учениками во всех мирах. Будь они аристократами или сиротами из приюта — весть о том, что сегодня учиться не будем, всегда будет приносить только радость и ничего, кроме радости.

— Приступим. — Платон раскрыл классный журнал и начал, как Белозеров, по порядку. — Господин Абашев! Вам начинать.

Абашев быстро подошёл к аппарату и, не дожидаясь команды, сунул руку в отверстие. Закрыл глаза, напрягся. Аппарат выдал белую сферу. Секунду спустя она стала бежевой, затем — жёлтой. На этом этапе и остановилась.

— Достаточно, — сказал Платон и сделал пометку в журнале. — Господин Абашев, у вас твёрдый третий уровень. Прирост — плюс два за год. Можете лучше.

Абашев, поклонившись, пошёл к своему месту.

— Госпожа Авдеева, прошу вас, — вызвал Платон следующую курсантку.

Я проводил взглядом Авдееву и хмыкнул. Изменения происходили постепенно, поэтому их никто и не замечал. Но всё же Авдеева не была больше той рыхлой девицей с равнодушным лицом и кое-как сидящей формой. За год в академии девушка постройнела, окрепла. В лице появилось что-то решительное.

— Руку в это отверстие, прошу вас, — сказал Платон.

Авдеева подчинилась и закрыла глаза. В следующий миг она дёрнулась, как от удара электротоком. Над аппаратом появилась полупрозрачная сфера. Она налилась белым цветом, быстро перескочила к бежевому, пожелтела. Свечение было не таким ровным, как у Абашева. Сфера мерцала и колебалась.

Секунд десять Платон внимательно наблюдал эту картину, потом сказал:

— Достаточно.

Авдеева резко выдернула руку из отверстия и перевела дыхание.

— Третий уровень, — резюмировал Платон.

— Что? — вырвалось у Авдеевой.

Платон посмотрел на неё с удивлением.

— Третий уровень, госпожа Авдеева. Вы рассчитывали на большее? Прирост за год составил… три уровня.

— Но… этого ведь не может быть! — не сдавалась Авдеева. — У моей мамы — третий. У отца — четвёртый.

— Наследственность — далеко не единственный фактор. Вы, полагаю, усердно работали в течение года…

— Да, но… Это какая-то ошибка. Может быть, аппарат показал результат предыдущего курсанта?

— Госпожа Авдеева, уверяю вас, это — не тот механизм, который может заклинить. Впрочем, если угодно, вы можете повторить тест.

Авдеева будто того и ждала. Решительно сунула руку в отверстие и зажмурилась, от напряжения надув щёки. По аудитории прокатилась волна негромких смешков.

Сфера опять остановилась на мерцающем жёлтом.

— Хватит, — сказал Платон. — Третий уровень, госпожа Авдеева. Вы демонстрируете его с большим трудом, но — демонстрируете. Даже если бы я зачем-то хотел занизить баллы белым магам в общем зачёте, я бы не смог заставить себя поставить вам второй уровень. Вы отлично потрудились, поздравляю. Продолжайте в том же духе.

Авдеева с вытянувшимся от изумления лицом вернулась на место. Она, видимо, чувствовала, что в последнее время стала сильнее и была уверена, что покажет первый уровень. На большее её амбиции не распространялись. Весть о третьем уровне оказалась для неё полнейшей неожиданностью.

— Госпожа Алмазова, — сказал Платон. — Прошу вас.

Кристина, как всегда, не демонстрировала эмоций. Спокойно подошла, вложила ладонь в отверстие и прикрыла глаза, будто задремала. Напряжение она искусно скрывала.

Как и в прошлый раз, сфера быстро пролетела все стадии вплоть до розовой и — покраснела. Секунды три краснота была ровной, потом начала неуловимо мерцать. Платон, с хладнокровием садиста, выждал секунд пятнадцать. И только когда на лбу Кристины проявилась испарина, сказал:

— Достаточно. Поздравляю, госпожа Алмазова. Шестой уровень. Прирост за год — один, но при таких исходных данных это всё равно очень хорошо.

Кристина вернулась за мой стол.

— Поздравляю, — негромко сказал я.

— Не с чем. Авдеева, слабейшая белая магичка, показала плюс три, а я — всего плюс один. Слабость.

— Но это ведь плюс, а не минус.

Кристина только фыркнула. Она не выпендривалась, её действительно разочаровал результат.

— Господин Барятинский, прошу вас, — вызвал Платон.

Я подошёл к ящику. Наверное, я был единственным курсантом, который совершенно не переживал за свой результат, ведь мы его проверяли не так давно. И всё же меня тоже ждал небольшой сюрприз.

— Довольно, — сказал Платон.

Я вытащил руку и посмотрел на учителя вопросительно. Тот сделал пометку в журнале и с торжествующим видом сказал:

— Твёрдый десятый. Плюс два по сравнению с предыдущим измерением. Пусть вас не смущают столь незначительные, казалось бы, цифры прироста. До третьего уровня можно действительно дорасти очень быстро, но потом этот процесс становится медленнее и тяжелее. Отличный результат, господин Барятинский! Поздравляю.

Да я-то и не переживал. Даже наоборот: думал, будет девятый, как в прошлый раз. Но с тех пор, видимо, энергетический фон в столице улучшился ещё немного, и я подскочил до десятого.

— Скоро начнёте догонять учителей, — весело сказал мне вслед Платон.

То-то Иллариона Юсупова перекорёжит, когда я с ним поравняюсь… А я ведь поравняюсь. Если меня, конечно, не убьют прежде.

Впрочем, сегодня мне предстояло увидеть ещё одну перекосившуюся юсуповскую рожу. Хотя сердобольный алфавит приберёг это зрелище до самого конца.

Анатоль — третий уровень, плюс один.

Андрей — третий уровень, плюс два.

Мишель — четвёртый уровень, плюс два.

Полли не слишком удивила — второй уровень, плюс один. Видимо, она и безо всяких проклятий белых магов была не слишком сильна.

И, наконец, пришёл черёд Жоржа Юсупова. Он очень старался, скрежетал зубами и, судя по выражению лица, был близок к тому, чтобы навалить в штаны. Однако вердикт Платона был неумолимым:

— Пятый уровень. Прирост — плюс один. Неплохой результат, поздравляю.

В мою сторону Жорж не смотрел. Думаю, за этот год он понял, что нет ни одной области, в которой он бы превосходил меня. В магии — слабее в два раза. На «дуэли» не блеснул, в рукопашке — чуть богу душу не отдал. Заговор — и тот раньше меня не раскрыл.

— Что ж, — сказал Платон, поставив заключительный росчерк в журнале, — я не берусь пока давать серьёзных прогнозов. Но если допустить, что и на остальных курсах картина в целом подобна вашей, то можно начать забывать о безусловном магическом превосходстве чёрных магов. Картина выравнивается, господа! Природный баланс чёрного и белого восстанавливается.

Платон взглянул на меня и едва заметно кивнул. «И ни одного случая странной болезни в Чёрном городе, вот уже пару месяцев», — угадал я его мысль. И кивнул в ответ.

Я сдержал своё обещание. Клавдию мы спасли. Но надолго ли? Тот, кто всё это затеял — жив, здоров и на свободе. Мало того: силён настолько, что не только мне, но и Витману главе тайной канцелярии, непонятно, как ему противостоять. Не говоря уж о том, что для того, чтобы противостоять кому-либо, этого кого-то сперва нужно найти. И как быть с этим — загадка не меньшая…

— Стой! — догнала меня разъяренная Кристина уже на выходе из корпуса.

Глава 21 Дьявол — в мелочах

Я поморщился. Похоже, от разговора мне не уйти.

— Внимательно слушаю, — сказал я, открыв перед дамой дверь.

Кристина вышла первой, я — за ней. Убедившись, что рядом нет лишних ушей, Кристина поставила глушилку и спросила:

— Так что там насчёт моего отца и публичного дома?

Вот дёрнул же меня чёрт за язык! Может быть, Витман вообще был в публичном доме по другим делам. Известным и понятным. А перед коллегами наспех отбрехался, что будет проводить допросы.

С другой стороны — что ему мешало предупредить меня, чтобы не говорил Кристине?

— Ты о чём? — с невинным видом удивился я.

— Костя! — прошипела Кристина, шагая рядом со мной.

— Господи, да я просто пошутил!

— Мне что, нужно обращаться с этим вопросом к отцу? — Кристина схватила меня за руку, но сделала это в рамках светских приличий — так, что теперь мы шли, как прогуливающаяся пара. Только мой локоть от железной хватки госпожи Алмазовой начал потихоньку ныть.

— Можешь обратиться, — сказал я.

Кристина поколебалась несколько секунд, потом сквозь зубы сказала:

— В рабочих вопросах отец относится ко мне так же, как к остальным подчинённым. Скажет, что если до сих пор не дал мне этой информации — значит, она мне и не нужна.

— Ну вот, видишь, — пожал я плечами. — Ничем не могу помочь.

— В конце концов, это просто подло с вашей стороны! — Кристина отпустила мой локоть и остановилась. — Да, в самом начале я совершила несколько оплошностей. Не нужно было пробираться к тебе в комнату и оставлять этот кинжал. И шкаф я с тех пор тщательно проверяю каждый раз, когда вхожу к себе. Но если вы считаете, что это — причина держать меня в стороне от расследования, то лучше уж избавьтесь от меня окончательно. Я — не нищенка, чтобы вымаливать крохи уважения.

Пришлось мне тоже остановиться и повернуться к Кристине. Она стояла, сложив руки на груди, и давала мне последний шанс, судя по выражению лица.

— Слушай, я понятия не имею, что там, с этим публичным домом, — честно сказал я. — Просто когда я искал Витмана, он оказался там и сказал, что это связано с расследованием.

— И ты даже не спросил, что ему удалось выяснить? — прищурилась Кристина.

— Не успел, уж прости. На нас напал зомби-конструкт. А потом мне нужно было ехать во дворец к императору, и как-то я забыл…

— Зомби-конструкт?! — побледнела Кристина. — На вас напал? И я узнаю об этом только сейчас?!

Придумать подходящий случаю ответ я не успел. Взбешенная Кристина лихо развернулась на каблуках и устремилась к корпусу. Волны негодования исходили даже от её спины. А я, вздохнув, направился в цветущий и благоухающий парк. Здесь всегда можно было затеряться и спокойно посидеть, наедине со своими мыслями.

Впрочем — нет, не всегда. Иногда меня тут как будто специально подстерегали.

— Господин Барятинский! — окликнул мелодичный голос.

— Госпожа Луиза фон Краузе, — обернувшись, поклонился я.

Ничего удивительного в том, чтобы встретить в Царском Селе придворную даму, не было. С тем же успехом здесь можно было встретить и императора, и императрицу, и великую княжну Анну. Только великий князь Борис вряд ли мог мне попасться. Разве что в инвалидном кресле, в окружении трёх-четырёх магов-целителей.

— О, вы запомнили моё имя! — ослепительно улыбнулась красавица.

— Я всегда запоминаю имена прекрасных дам, предлагающих мне кружку пива.

Луиза рассмеялась, прикрыв рот ладошкой:

— Вы безупречно галантно сравнили меня с официанткой из кабака! Мерси биен, таких утончённых комплиментов мне ещё никто не делал.

Я не мог мысленно не отметить, что мне наконец-то встретилась девушка с чувством юмора и без излишнего гонора. При том, что она — придворная дама. Чудо, не иначе.

— Как здоровье великого князя? — спросил я.

Общих тем у нас с Луизой было не так чтобы много. Строго говоря, их вообще не было. Поэтому я полагал отделаться парой-тройкой фраз светской беседы и откланяться.

— Не уверена, что имею право обсуждать такие вещи, — засомневалась Луиза. — Впрочем, вы вхожи во дворец, да и его величество лично оказывает вам внимание… Цесаревичу лучше, благодарю вас. Господин Юнг вернулся из Франции и справился с приступом. Великий князь уже перебрался в свои покои.

— Из Франции? — переспросил я, чтобы поддержать беседу. — А мне казалось, что он в Германии…

— Ах, помилуйте! Франция, Германия — все эти европейские страны на одно лицо, — отмахнулась Луиза. — Ума не приложу, как можно всерьёз гордиться страной, которая размером — в лучшем случае с одну какую-нибудь завалящую губернию на карте Российской Империи.

— Дело не в размере, — заметил я. — А в том, как его использовать.

Луиза вновь задорно рассмеялась.

— Что ж, — оборвала она саму себя, — полагаю, только тем европейцы себя и тешат.

И подмигнула мне.

Так… Вот, не понял — мы сейчас флиртуем, кичимся друг перед другом патриотизмом или упражняемся в ксенофобии? Или — всё это разом?

— Кажется, у вас с вашей дамой возникла размолвка? — сменила тему Луиза. — Я не слышала ни слова, клянусь! Только видела результат.

Ну, естественно, не слышала. Кристина ведь не зря глушилку выставляет в любой практически ситуации. Впрочем, если посмотреть со стороны, то она так часто, общаясь со мной, выставляет глушилку, что не удивительно, что слухи о разрыве помолвки с Полли уже разлетелись по Петербургу. Помолвки, которой не было…

— В каком-то смысле мы все здесь — соперники, — сказал я небрежно. — Недоразумения иной раз случаются. Но, право же, это — мелочи.

Тем временем мы как-то незаметно продолжали удаляться в глубь Царского Села. Луиза сама выбрала одну из тропок, ведущих в тенистую аллею. Я начал замедлять шаги.

Что-то мне это всё не нравится. Флирт, подмигивания, размолвка с дамой… Нет, Луиза, конечно, мне весьма импонирует, но не здесь же! Не в Царском Селе — под носом у сокурсников, наставников и императора. А если вспомнить, что мной управляют не только подростковые гормоны, но и взрослый разум, то возникнет и вовсе печальный вопрос: нахрена?

Дружба с мужчинами приносит в итоге пользу. Дружба с женщинами — зверь редкий, и далеко не каждый охотник сумеет его поймать хоть раз за всю жизнь. Чаще всего всё так или иначе сводится к отношениям, которые накладывают определенные обязательства. А если ты эти обязательства не выполняешь, отношения заканчиваются враждой. Поэтому в данной ситуации я предпочёл бы жарким объятиям Луизы фон Краузе дружбу с поварёнком из императорской кухни — существует вероятность, что в качестве информатора он будет даже более полезен.

Однако и оттолкнуть Луизу — значит, нажить себе врага… Чёрт, как всё непросто! Находиться вне закона было, в некоторых отношениях, гораздо спокойнее. По крайней мере, куда меньше всяких этих ритуальных танцев — которые во всех мирах одинаковы.

— Дьявол кроется в мелочах, — глубокомысленно заметила Луиза. — Мне показалось, что госпожа Алмазова нешуточно расстроена.

— Да просто мой магический уровень опять оказался выше, чем у неё, — сказал я истинную правду.

— О… И… каков же ваш уровень? — покосилась на меня Луиза.

— Десятый.

Луиза остановилась. Я — тоже.

— Десятый уровень, — пробормотала она. — И это — на… на первом курсе? Я не ошибаюсь?

— Точно так, — кивнул я. — Вы, кажется, расстроены?

— Ах, ну что вы! Я… Я поражена! Мне кажется, такого не было ни разу за всю историю академии. Хотя я, признаться, никогда не интересовалась историей академии. — Луиза вновь хихикнула — хотя в этот раз получилось как-то натянуто. — Что ж, примите мои поздравления, и… моё восхищение! Вы невероятны, господин Барятинский! Поистине невероятны. Такие темпы магического роста были, говорят, только у его величества, и… Да подобных уникумов можно по пальцам одной руки пересчитать!

— Одна рука — это уже немало, — усмехнулся я.

— И вы совершенно правы, — кивнула Луиза. — Но, к сожалению, я вспомнила, что меня ждут неотложные дела. Вынуждена с вами проститься… До новых встреч, господин Барятинский!

Под моим удивлённым взглядом госпожа фон Краузе упорхнула.

Ну и что это такое было, интересно? Только что она почти явно пыталась утащить меня куда-нибудь подальше от посторонних глаз, а, услышав про уровень — передумала? Желание поделиться невероятной новостью с подругами оказалось сильнее… гхм, другого желания? Которое — уж будем откровенны — здесь, среди ухоженных деревьев и подстриженных газонов не так-то легко осуществить? Луиза побежала сплетничать? Хм… Да неужели моя исключительность до сих пор ещё котируется в мире сплетен? Я-то думал, всем это уже давно надоело. Или же дело не в сплетнях, а в чём-то другом?

— Какая милая дама, — раздался голос у меня над ухом.

— Н-да, есть такое, — задумчиво согласился я.

— Не делай вид, будто заметил, как я к тебе подкрадываюсь! — возмутился Анатоль.

— Ты шёл со стороны ворот. Заметив нас, нырнул в кусты. Пока «крался», трижды ломал ветки, один раз — споткнулся, и один — вспугнул птицу.

— Проклятие, — расстроился Анатоль и встал рядом со мной. — Как ты это делаешь? Где так натренировался?

— Лучше тебе не знать, — честно ответил я.

Анатоль вздохнул:

— Жаль, что не существует техники, которая позволила бы мгновенно обрести хотя бы часть твоих навыков… Как думаешь, Костя, у меня есть шансы в следующем году войти в сборную Академии? Очень уж хочется снова попасть на Игру. И не как участнику команды поддержки.

— Ну… Ты тренируешься, — пожал я плечами. — Если хорошо покажешь себя на испытаниях, то всё может быть. Лично я хоть сейчас заменил бы тобой Шнайдера.

— Правда? — встрепенулся Анатоль.

— Конечно. Вот только уровень бы тебе поднять.

— Да знаю, — буркнул Анатоль. — Я стараюсь. И клянусь, что буду стараться ещё больше… Кстати. А что это за femme fatale с тобой была? — охотно сменил тему он. — Мне показалось, или?.. — Анатоль многозначительно замолчал.

Среди сокурсников он славился тем, что всех красавиц Империи знал наперечет.

— Не показалось. Это — Луиза фон Краузе. Фрейлина её императорского величества.

— О, ни слова больше! — воскликнул Анатоль. — Покровительница домов терпимости…

— В каком смысле? — Я резко повернулся к нему.

— Эм… Ну… Не то чтобы я знаю что-то конкретное, — тут же смутился Анатоль. — Просто… Ходят слухи, что госпожа фон Краузе благоволит подобным заведениям.

— Чего? — изумился я.

— Ну, в том смысле, что следит, чтобы там были приличествующие порядки и гуманное отношение к… работницам.

Я, прищурившись, посмотрел вслед ушедшей Луизе. Дома терпимости, значит… Интересно. Не менее интересно, чем девушка по имени Луиза фон Краузе, которая не видит разницы между Францией и Германией.

* * *

На всём протяжении экзаменов за первый курс я был, наверное, анекдотическим примером типичного студента. Все мои мысли были сосредоточены на проститутках. И — чуть в более широком смысле — на Луизе фон Краузе.

Я снова и снова перебирал в памяти эпизоды из нашего общения. Сначала — в императорском дворце, потом — в Царском Селе.

Фрейлина императорского двора ни с того ни с сего явилась ко мне и принесла кружку пива. Зачем? Что это могло означать? Попытку отравить? Первая мысль — да, конечно. Однако так ли это разумно — травить князя Барятинского в императорском дворце? Ведь шансы скрыться после такого покушения — минимальны.

С одной стороны. А с другой, яды бывают очень разными. С учётом магии — так и вовсе нельзя быть в чём-либо абсолютно уверенным…

— Послушай, Платон, — сказал я, переводя дыхание после очередного тренировочного боя, — а есть амулеты, защищающие от отравлений?

Несмотря на экзамены, мы с учителем продолжали тренироваться. Платон считал — и я с ним был полностью согласен, — что испытание в Ближний Круг — это кое-что посерьёзнее экзаменов за первый курс. Из академии я, конечно, мог бы вылететь безо всяких проблем. И Калиновский охотно пошёл бы мне навстречу — дав резолюцию о том, что вылетел я не из-за академических причин, а исключительно из-за пьянства и разврата. В общем, не стал бы мне портить репутацию в свете. А вот терять место в Ближнем Кругу было нельзя категорически. Не преподносить же такой подарок мсье Локонте после всего, что мы у него отвоевали.

— Разумеется, — отозвался Платон. — У вас есть опасения?

— Да чёрт его знает, — поморщился я. — Достанешь, какой-нибудь простенький? Пусть болтается, шею не оттянет.

— Амулеты — это хорошо, — философски заметил Платон, — однако не стоит забывать, что у них есть недостаток, который часто нивелирует все многочисленные достоинства. Чрезмерно полагаясь на амулеты, люди ослабляют бдительность, и…

— Я не собираюсь ослаблять бдительность, — заверил я. — Но если можно подстраховаться — то почему бы и нет. И вот что. Мне нужна ещё одна вещь…

— Понял вас, — кивнул, выслушав, Платон. — Достану лучшее из доступного. Вы отдохнули, ваше сиятельство?

И начался очередной раунд в бесконечной череде.

Проститутки… Публичный дом, Витман, Луиза фон Краузе, покровительница проституток. Её странное поведение. Хотя, с другой стороны — странное ли?..

Ну, принесла пива — элементарный жест гостеприимства, желание понравиться светской звезде, или типа того. Встреча в саду — ну, может, правда вспомнила про какие-то дела. Или почувствовала себя неуютно рядом с семнадцатилетним пацаном, у которого уже десятый уровень. Сама-то она вряд ли звёзды с неба хватает. Может, кстати, вообще не маг.

В конце-то концов, в чём я её подозреваю? В том, что она — и есть мсье Локонте? Ой, вряд ли. Один гендерно неопределившийся у нас на радаре уже был, да весь вышел. Хотела ли Луиза убить меня в парке? Тоже чушь какая-то. Средь бела дня, при свидетелях — это даже ещё глупее, чем травить меня пивом во дворце…

Не складывалась у меня картинка, как бы я её ни крутил. Но всё же в пятницу, сразу после успешно сданного экзамена по физике, отстоял очередь к телефону и набрал Витмана. Повезло сказочно — тот оказался в своём круглом кабинете.

— Луиза фон Краузе, — сказал я. — Фрейлина императорского двора.

— Наслышан. Что с ней? — деловито спросил Витман.

Я вздохнул:

— Да чтоб я знал… Говорят, что покровительствует борделям. А вы ведь для чего-то допрашивали проституток? Я и подумал, что, может, есть какая-то связь. Ведёт себя эта барышня странно, как по мне.

Витман откашлялся и выдержал ровно такую паузу, чтобы я почувствовал себя идиотом.

— Капитан Барятинский, — медленно начал он. — Позвольте, я кое-что проясню… С Кристиной на эту тему мне уже пришлось иметь малоприятный разговор, и выводы я сделал — в следующий раз всё буду объяснять вам сразу. Опрос проституток и прочих представителей дна — стандартная процедура при поиске того, не знаю, кого. По протоколу наше ведомство спускает эту задачу полиции и получает от них отчёт. Однако вы умный человек и, полагаю, понимаете…

— Понимаю, — кивнул я, глядя на телефонный аппарат. — В полиции никто не чешется. Выжидают время и шлют отписки — мол, «был проведён комплекс мероприятий, который результатов не дал».

— Приблизительно так, — вздохнул Витман. — На этот раз нам требовалась реальная, а не формальная работа — поэтому я поднял всех своих молодцев, чтобы они лично курировали работу полиции. Сам, разумеется, тоже в стороне не остался. Мне выпало работать с публичными домами — так же, как кому-то достались третьеразрядные питейные заведения, а кому-то — опийные притоны. Вот и всё. Это не ниточка, Константин Александрович. Это всего лишь — поиск ниточки.

Ясно. Вот и сокрушительный удар по моей «теории». Без этой связки все мои умопостроения гроша ломаного не стоят.

— И как? Ниточку-то нашли в итоге? — грустно спросил я.

— А вот это, Константин Александрович, не телефонный разговор, — сухо сказал Витман. — Вы, полагаю, на выходных приедете домой — вот как раз встретимся в городе и всё обсудим. А до той поры, два моих вам завета: не трогайте Луизу фон Краузе — раз. У этой барышни очень могущественные покровители. И помиритесь с Кристиной — два. Клянусь, у меня и без того достаточно проблем в общении с её матерью. Не хватает ещё от дочери выслушивать…

И Витман разорвал связь.

— «Помиритесь с Кристиной», — буркнул я. — А то без тебя не знаю.

Глава 22 Небольшая семейная ссора

Вообще, в последнее время — если забыть про упавшую на меня и на город в целом тень мсье Локонте, — жить в академии сделалось лучше и веселее. Я лично — избавился от хвоста в виде госпожи Нарышкиной. И даже дышалось теперь более свободно.

Вместо меня Полли все свои силы обрушила на Мишеля. Чем именно она руководствовалась, я не знал, но догадки были. Основанные на знании характера Полли и понимании местныхустановок.

Изначально Полли хотела просто поиграть и раскрутить меня на ревность. Однако что-то пошло не так, и по академии разнеслись слухи о разрыве помолвки. Если бы Полли тут же возобновила осаду меня, выглядело бы это так, будто она бросилась каяться. Поэтому госпожа Нарышкина предпочла сохранить лицо. Сделала вид, будто бы ей этот Барятинский не очень-то и нужен. Она сама увлеклась другим и ушла. Сильная, независимая девушка.

Я про себя посмеивался и происходящему был только рад. При встрече с Полли изо всех сил старался изображать лицом мучения неразделённой любви, но без перегибов — не дай бог, передумает. Основные надежды всё-таки возлагал на Мишеля. Если он не будет тупить, то к концу обучения мы все погуляем на его свадьбе. При условии, конечно, что меня до тех пор не убьют. Тут за неполный год столько всего произошло…

Однако свято место пусто не бывает, и вот — Кристина. С которой мне нужно помириться.

В пятницу Платон, как обещал, принёс амулет от отравлений и ещё один мой заказ. Я открыл коробку.

— Прекрасно. Даже лучше, чем я представлял! — сказал я.

— Рад, что вам нравится, — сдержанно улыбнулся Платон.

— Дорого обошлось?

— Не извольте беспокоиться.

— Но ты ведь не мог взять на эту покупку деньги у деда, Платон. Сколько я тебе должен?

— Вы, Константин Александрович, спасли Клавдию Тимофеевну. Это — самое малое, чем я могу отблагодарить вас.

— Ты меня тренируешь, — напомнил я.

— А вот за это я как раз получаю деньги от вашего уважаемого дедушки.

— Ну смотри, ты решил, — улыбнулся я. — Спасибо.

Найти Кристину труда не составило. Она сидела на своём излюбленном месте — в расщелине старинного дерева. С сосредоточенным видом читала хрестоматию древнегреческой литературы.

— Мир, — предложил я, протянув ей чёрную коробку.

В этот раз не стал подбираться сзади и приставлять кинжал к горлу. К чему вспоминать детские шалости, наши отношения давно перешагнули этот рубеж. Мы — взрослые люди.

Кристина величественно скосила взгляд на подарок.

— Что это?

— Открой — узнаешь.

Кристина колебалась не дольше секунды. Захлопнула книгу, наклонилась и взяла коробку. Вес оказался для неё сюрпризом — чуть не выронила.

— Попробую угадать — камень, — процедила она сквозь зубы. — Очень смешная шутка, благодарю.

— Нет, там кое-что поэффективнее, — улыбнулся я и прислонился спиной к могучему стволу.

Над головой послышалось шуршание. Потом — медленный выдох.

— Константин Александрович… Вы — сумасшедший?

— Я просто не знал, что обычно дарят чёрным магам, состоящим на службе в Тайной Канцелярии, — честно сказал я.

Повернул голову, посмотрел вверх — щурясь от пробивающегося сквозь листву солнца, которое украсило голову Кристины чем-то вроде нимба.

Револьвер у неё в руке блестел, будто серебряный. Впрочем, в отделке рукоятки и вправду присутствовало серебро. Замысловатые узоры вились по стволу и барабану. Вещица была неимоверно изящной; судя по восхищенному взгляду Кристины, я не ошибся в выборе.

Кристина отщелкнула барабан, проверила — все шесть гнёзд были заняты боевыми патронами.

— Ну как? — спросил я.

Кристина нежно, двумя пальцами направила барабан обратно. Вздохнула:

— Что ж… Я думала, что моё насквозь чёрное сердце не создано для любви, но я ошибалась. Это — первое серьёзное чувство в моей жизни. Я даже не знаю, как вести себя с ним…

— Эй! — Я поднял правую руку и пощёлкал пальцами. — Я тоже всё ещё здесь.

Кристина вздрогнула и с видимым усилием перевела взгляд с револьвера на меня.

— С вашей стороны, Константин Александрович, это был подлый удар.

— Подлые удары — самые эффективные, — напомнил я. — Мир?

— Мир. А теперь я попрошу вас отвернуться, мне необходимо спрятать моего нового возлюбленного. К сожалению, день, когда мне можно будет носить его не скрываясь, наступит ещё не скоро.

Я отвернулся. А несколько секунд спустя Кристина спрыгнула с дерева и встала рядом со мной.

— И всё-таки, — сказала она, положив ладонь мне на локоть, — не надо больше делать таких вещей у меня за спиной — я имею в виду переговоры с моим отцом. По крайней мере, ставь меня в известность.

— Во-первых, я ничего такого не планировал, — сказал я. — А во-вторых, давай определимся, кто мы друг другу такие. Я перед каждым встречным отчёт держать не привык.

Кристина покраснела и огляделась. Мы были одни на этом участке парка.

— Имей в виду, я терпеть не могу эти нежности, и…

Дальше слушать мне было неинтересно. Я привлёк Кристину к себе и поцеловал. Первые пару секунд казалось, что она мне врежет. А потом — ничего. Выдержала ещё три секунды.

— Твой род никогда не благословит этот союз, — сказала Кристина, отстранившись.

Щёки её пылали, глаза блестели.

— Чёрные маги всегда видят во всём только чёрную сторону? — улыбнулся я.

— Кто-то ведь должен её видеть.

Кристина гордо вскинула голову и, заложив руки за спину, направилась к дорожке. Я занял место рядом с ней.

— Отец сказал, ты желаешь обучиться магической технике распознания истинной личины? — спросила Кристина.

Мы говорили об этом с Витманом, да. После ситуации с фальшивой Агнессой.

— Желаю, — подтвердил я. — А почему ты вспомнила про это сейчас?

— Ну, не могу же я просто так проводить с тобой время. А техника довольно сложна, и для её изучения понадобится не один день.

— Да, тяжело тебе придётся, — посочувствовал я.

— Не то слово, — вздохнула Кристина. — Но я не привыкла отступать перед трудностями.

Она стиснула зубы, а я внутренне улыбнулся. Да уж, начались самые необычные мои отношения за обе жизни.

* * *

В эту субботу за мной для разнообразия приехала Нина на своей машине.

— Надю уже наручниками к батарее приковали? — спросил я, садясь на пассажирское сиденье.

— Костя, — нахмурилась Нина, — вы с Надей представляете нас с дядюшкой какими-то чудовищами. Но посмотри же ты на ситуацию трезвым взглядом!

Она развернула автомобиль и, соблюдая скоростной режим, покатила к трассе.

— Да я всегда смотрю на ситуации трезвым взглядом, — сказал я. Открыл окно и выставил руку наружу, ловя тёплый летний ветер. — Пятно на репутацию рода, всякое такое…

— Ты ничего не воспринимаешь всерьёз, — покачала головой Нина. — С одной стороны, я понимаю. Ведь наш мир для тебя — чужой.

— Уже давно не чужой, — возразил я. — Я тут живу. Дышу. Резанёшь — кровь пойдёт. Не надо думать, будто я в скафандре. Я давно адаптировался.

— Ну тогда — тем более! — Нина упрямо сдвинула брови. — Для каждого Барятинского интересы рода должны быть в приоритете.

— А вот эта постановка вопроса мне не очень нравится, — сказал я и прикрыл окно, оставив лишь небольшую щёлочку — Нина выехала на трассу и увеличила скорость до разрешённых девяноста.

— Почему же?

— Мы недавно начали изучать эгрегоры. Ты, полагаю, понимаешь, о чём речь.

— Ну разумеется, — улыбнулась Нина. — Я ведь родилась в этом мире, Костя.

— Да, я помню. А вот для меня всё здесь — в новинку. Хотя это, пожалуй, хорошо. Свежий взгляд тем и хорош, что ничем не замутнён. Занятная… концепция. Впрочем, даже не концепция. Здесь, в вашем мире, всё это можно реально увидеть и чуть ли не потрогать. Этакая энергетическая общность, являющаяся чем-то большим, чем сумма частей. Ближайший пример — черномагическая техника Таран с объединением. Если Таран каждого мага исчисляется силой в один эм, то совокупный таран пяти магов может достигать даже десяти эм. Это, на мой взгляд, один из лучших примеров использования эгрегора. Потому что все остальные — скорее примеры использования эгрегором людей.

— Костя… — вздохнула Нина.

— Нет, я понимаю, — перебил я. — Эгрегор Российской Империи требует от нас немало, однако и даёт он также немало — защиту, чувство силы, уверенности, превосходства. И всё это прекрасно до тех пор, пока кому-то не захочется чего-нибудь, идущего вразрез с интересами эгрегора. Вот тогда приходится туго.

— Костя, этот разговор…

— Позволь, я закончу, Нина. Род Барятинских — тоже эгрегор. И его задача — стать более знатным, более влиятельным, разрастись до неимоверности. Увлечение Нади простолюдином в эту задачу — ну никак не вписывается. Это даже не простой на месте, а шаг назад. И сейчас эгрегор изо всех сил принимает меры.

— К чему ты клонишь? — Нина уже хмурилась, разговор ей категорически не нравился.

— К тому, что эгрегор — это такая медаль с двумя сторонами. Идея отдавать ради достижения общего блага — вполне в духе белых магов. А вот идея того, что «ради меня вы все должны…» — это ведь чисто черномагический идеал.

— Эгрегор — не личность! — горячо возразила Нина. — То, о чём ты говоришь — это всего лишь ещё одна наглядная иллюстрация баланса.

— Вот, я и говорю — баланс, — кивнул я. — Который, на мой взгляд, должен заключаться в том, что, когда ты что-то берёшь себе — не оставляешь в накладе других. А когда, сто́ит тебе руку протянуть — как по ней лупят, это очень нехороший баланс. И такое нужно исправлять.

— Что-то я совсем запуталась, — призналась Нина. — О чём ты говоришь? Что значит — «исправлять»? Что ты задумал?

— Для начала — купить газету. Останови у ближайшего киоска, будь добра.

Газету мы купили уже в Петербурге. А потом я назвал Нине новый адрес.

— Но это же в Чёрном Городе? — удивилась она.

— Увы, — сказал я, усевшись на своё место. — Побыстрее, пожалуйста, мы опаздываем.

Судя по выражению лица, Нине очень хотелось выразиться нецензурно, но мешало отсутствие подходящего образования. Она вела машину, я листал газету.

— Костя, что происходит? — спросила Нина, остановившись возле указанного мною дома — длиннющего одноэтажного строения.

Выглядело оно так же, как большинство домов в Чёрном городе: облупившийся фасад, растрескавшиеся оконные рамы, покосившийся навес над крыльцом и крепкая дверь — по летнему времени, впрочем, распахнутая настежь.

— Балансировка, — сказал я и отдал газету Нине. — Читай вот тут, — указал нужную заметку.

Сам вышел размять ноги. Три старухи и сгорбленный старик, лузгающие семечки на скамейке у крыльца, уставились на меня с осторожным любопытством. Нина читала. Я уже пробежал заметку по диагонали, хотя суть её была мне известна заранее. Такой-то такой-то за особые заслуги перед отечеством был удостоен…

Через минуту из распахнутой двери дома мне навстречу вышел Вова. Выглядел он сообразно своим представлениям о хорошем вкусе — примерно так же одевался в театр. Три старухи и старик на скамейке, глядя на то, как мы пожимаем друг другу руки, замерли, не донеся семечки до ртов. А я мысленно вздохнул.

— Ну, знаешь, сиятельство, — покачал головой Вова. — Я уж думал, от разрыва сердца помру. Ты б хоть предупреждал! Я ведь — в душе не чаял. Думал, ты у меня мастерскую выкупить хочешь — а меня перед самим императором поставили! Я уже и с жизнью попрощался. Решил, что прямо там голову отрубят.

— Да за что тебе голову-то рубить, — отмахнулся я.

— Да мало ли, за что! У этих найдётся. Мы — люди маленькие…

— Маленьких людей перед казнью к императору не водят, — назидательно сказал я. — И вообще, прекращай уже — вот это вот «маленькие». Учись мыслить по-новому. И, это… — Я понизил голос. — Надеюсь, ты понимаешь, что в мастерской своей теперь сам работать не сможешь?

— Да уж понял, — так же понизив голос, в тон мне отозвался Вова. — Найму распорядителя, а он пускай работников набирает.

Хлопнула дверца машины. Я обернулся и увидел бледную Нину с газетой в руке.

— Костя… Константин Александрович, — исправилась она, увидев, что я не один, — я не понимаю, что это всё означает?

— Это — не что, это — кто, — сказал я. — Знакомьтесь. Барон Владимир Феофанович Малицкий, мой друг. Княжна Нина Романовна Барятинская, моя двоюродная тетушка.

— Здрасьте, — кивнул Вова.

— Ну, над образом нам ещё придётся поработать, — критически оглядев его, признал я. — Однако самое главное в дворянине — это честное и отважное сердце. И — соответствующая грамота от его величества. Прошу, господин Малицкий, садитесь в экипаж. Поедем радовать вашу невесту.

Нина покачнулась и начала тихо падать в обморок.

* * *

После трёх часов дня в Барятино стало тихо. Горничные прибрали и выбросили осколки, не поддающиеся Реконструкции. Нина договорилась, что завтра придёт стекольщик, заказала новую посуду. Плотники должны были явиться уже сегодня — снять мерки с дверных проёмов и заменить половицы, перила и ступени лестницы. А ворота… Ну, скажем откровенно: старые были ворота, выглядели — так себе. Давно пора новые ставить. А то неудобно — такой влиятельный род, а ворота — в Чёрном Городе краше бывают.

Я стоял у окна своей комнаты и вдыхал свежий воздух. Оборачиваться не хотелось. Обугленный остов кровати, дыра в полу, дыра в потолке, письменный стол, сломанный пополам. Навалилось внезапно — вспомнил, как ночевал в районе, который прошлой ночью бомбили…

Послышался стук в дверной косяк.

— Войдите, — сказал я.

Вошли. Обняли меня сзади и ткнулись носом в шею. Всхлипнули.

— Только не надо в меня, пожалуйста, высмаркиваться, — сказал я. — Я и так чувствую себя, как что-то выжатое.

— Костя, ты самый лучший в мире брат, — прошептала Надя.

— Я тебе больше скажу: я — единственный. Не велика конкуренция…

— Да ну тебя. — Надя потёрлась об меня носом — благо, сухим. — Никогда не видела, чтобы дедушка так злился.

— Угу, — подтвердил я. — Как он там?

— Нина всё ещё с ним; говорит, что лучше.

Н-да… И этот человек свистел мне в уши про то, что он, дескать, стареет! Что он уже государственную службу не вывозит. Да когда он меня настиг в этой самой комнате, мне пришлось с ним в полную силу сражаться — чтобы только выжить. Видел бы кто — глазам бы не поверил. Два белых мага из уважаемого рода Барятинских истребляют друг друга чёрной магией. Юсупов бы точно аплодировал стоя.

— Ничего, — сказал я. — Через денёк-другой поостынет — тогда Вова ещё раз приедет.

— Ой, нет-нет, не надо! — испугалась Надя. — Дедушка убьёт Владимира!

— Да не убьёт, — улыбнулся я. — Дед разозлился не на него, а на меня. Перекипит — успокоится.

— А тебя он не убьёт?

— А смысл? — пожал я плечами, насколько это было возможно — Надя, обнимая, прижимала мои руки к бокам.

В глубине дома, пережившего гнев деда, зазвонил телефон. Вскоре в коридоре послышались шаги Китти.

— Ваше сиятельство? — робко позвала она от входа. — К телефону.

— Иду. — Я высвободился из объятий Нади. — Всё, сестрёнка, давай, не дрейфь. Прорвёмся.

— Дедушку жалко, — потупила взгляд Надя.

— Ну, мне тоже жалко. А что поделаешь? Это — твоя жизнь, тебе её и устраивать, тебе её и жить. Самое глупое, что можно с ней сделать — принести в жертву человеку, у которого она уже большей частью позади.

— Это — жестоко…

— А выйти замуж за Андрэ Епанчина — не жестоко? — усмехнулся я. — Ну так вперёд! Эта дверь, думаю, ещё не закрыта.

Надя фыркнула и, сложив руки на груди, вздёрнула нос.

— Вот! Так держать, — похвалил я и отправился вниз, к телефону.

* * *

— Слушаю, — сказал, прижав к уху прохладную тяжёлую трубку.

— Витман, — коротко бросил собеседник. — Что опять происходит?

— А что опять происходит? — удивился я.

— Это я у вас спрашиваю! — рявкнул Витман. — На вас напали?

— Кто?

— Капитан Чейн! Отставить валять дурака! В вашем имении только что фиксировали аномальной силы черномагическое излучение!

— Ах, это… — Я потёр лоб пальцами свободной руки. — Всего лишь небольшая семейная ссора, не стоит внимания.

Глава 23 Проверка

Витман, судя по звуку, задохнулся.

— Неб… Небольшая семейная ссора?! — выдавил он. — Послушайте, но это уже ни в какие ворота…

— У меня более интересный вопрос, — перебил я. — Вы что, и возле Барятино каких-то соглядатаев расставили?

Витман молча сопел.

— Вот это уже — точно ни в какие ворота, — проскрежетал я.

— Мы не враги — помните? — ровным голосом сказал Витман. — Я понимаю и в каком-то смысле даже разделяю ваше негодование. Но прошу не забывать: вы — сотрудник тайной канцелярии. В данный момент — один из самых её ценных сотрудников. И я, разумеется, делаю всё возможное для того, чтобы обеспечить безопасность как лично вам, так и членам вашей семьи.

Я закрыл глаза, сделал несколько глубоких вдохов-выдохов. Витман был прав, со всех сторон. Просто мне, по прежней жизни, само понятие слежки было поперёк глотки. Там, если за мной кто-то следил — это всегда очень плохо заканчивалось. Для них. Хотя, справедливости ради — один раз закончилось плохо и для меня…

— Ладно, — примирительно сказал я. — Вы предлагали встретиться. В силе?

— В силе, — буркнул Витман. — Знаете закусочную «У Дармидонта»?

— Найду.

— Жду вас там через час. Постарайтесь по дороге ни с кем не поссориться.

— Ха-ха, остряк, — буркнул я, но меня уже никто не услышал. Сказав всё, что хотел, Витман всегда моментально разрывал связь.

* * *

Закусочная располагалась недалеко от Чёрного Города — ещё не рабочая окраина, но уже и не парадный Петербург. Здесь было тихо и малолюдно, даже несмотря на субботний вечер. И цены, насколько я мог судить, оказались весьма демократичными. Я заказал полноценный обед.

— Проголодались? — заметил Витман, который взял одну лишь кружку тёмного пива.

— Да, — сказал я, орудуя ножом и вилкой. — Дома не довелось…

— Что у вас там всё-таки случилось?

Вздохнув, я в общих чертах описал Витману ситуацию.

— Лихо, — покачал тот головой. — Однако, Константин Александрович, если вы таким образом будете решать все проблемы, возникающие у вас на пути…

— То что? — подбодрил я.

— Не знаю. Не могу так быстро придумать достаточно яркую и выразительную фигуру речи.

Я улыбнулся и спросил:

— Ну так что там по нашим ниточкам? Мсье Локонте успел наследить?

Витман вздохнул:

— И да, и нет. Мои сотрудники допрашивали простых людей, а для них каждый маг — считай что всемогущий. Даже с первым уровнем на простолюдина можно произвести такое впечатление, что он станет поклоняться тебе, как Господу.

— Н-да, — поморщился я и запустил вилку в макароны.

Витман тем временем поставил глушилку. Да необычную — он добавил некий подвыверт рукой, и по воздуху вокруг нас забегали красные полосы. Как будто рассеянный лазер.

— Это ещё что? — напрягся я.

— Теперь вместо нас обыватели будут видеть что-то обывательское.

— Хорошо. Кстати, Кристина учит меня видеть настоящие личины сквозь наложенную маскировку. Такие обманки, как эта, я тоже смогу распознавать?

— Не удивлюсь, если сможете, — сухо сказал Витман. — Я, к примеру, не могу — хотя практикую эту технику уже полтора десятка лет. А вот если вы, Константин Александрович, научитесь видеть сквозь сильнейшую маскировку уже через неделю — совершенно не удивлюсь.

В его голосе я буквально слышал пораженческие нотки. Наверняка Витман уже всё, что меня касалось, перетряс и не нашёл ничего нового. Ничего, что объясняло бы мою исключительность и стремительный магический рост.

— К делу, — сказал он, и на столе появилась картонная папка. Витман размотал джутовые завязки, открыл папку и принялся выкладывать листы. — Вот что, совокупно, удалось выяснить. Завод, который вашими молитвами взорвался, официально принадлежал одному дельцу, которого не существовало в природе. Очередной бумажный голем, фигурально выражаясь. С этой стороны концов не сыскать, увы.

Витман отложил листок в сторону и взял другой.

— Здесь у нас отчёты по боеприпасам. Авиабомбы, как вы понимаете, это не буханки хлеба, и если их куда расходуют — расход должен отображаться в документах.

— У хорошего хозяина, полагаю, и каждая буханка хлеба отображается в документах, — вставил я.

Витман ответил мне одним лишь мрачным взглядом и продолжил:

— Со складов бомбы не пропадали. Как следствие, на заводе их оказаться не могло.

— Если только они не поступили напрямую с другого завода, — опять вмешался я. — С того, где их производят.

— Разумеется, Константин Александрович. Не стоит считать моих аналитиков бездарными тугодумами, эту версию мы тоже учли. Однако и с этой стороны все данные сходятся, ничего лишнего не производилось — по крайней мере, по документам. С рабочими, находящимися непосредственно на производстве, мои люди говорили — и тоже ни одной зацепки.

Витман испытующе смотрел на меня.

— Ясно, — вздохнул я. — Следовательно, бомбы я придумал, а завод взорвал сам, чёрной магией. Так?

— Нет, не так, — отрезал Витман. — Осколки обнаружились, упомянутая вами модель бомб подтвердилась. И вот один занятный нюанс… — Витман придвинулся ближе ко мне, не взирая на маскировку. — Пять авиабомб искомой модели были осенью минувшего года отгружены с одного из складов. По документам — всё безупречно.

— Так. — Я отложил вилку. — И на что же их официально израсходовали?

— А вот тут мы, капитан Чейн, подбираемся к границам наших полномочий. Российская Империя ведёт свои дела не всегда по-белому. Именно поэтому в Ближнем Кругу примерно пятьдесят процентов чёрных магов. Но некоторые вопросы даже не доходят до Ближнего Круга, они просто решаются в текущем режиме. Мне удалось выяснить лишь одно: эти бомбы предназначались для того, чтобы основательно встряхнуть один небольшой, но важный городок далеко от наших границ. На этом — всё.

Пять бомб… Я видел одну, но, судя по силе взрыва, взорвалось их несколько штук. Те это бомбы или не те?..

— Продолжаем, — сказал Витман и достал из папки следующий листок. Этот был поинтереснее, на нём был очень схематично изображён вскрытый человек, а рядом — внутренние органы. Всё свободное пространство было исписано мелким почерком, от которого у меня зарябило в глазах. — Отчёт по зомби-конструкту, вашему уважаемому Вишневскому, — пояснил Витман. — Создали его также по осени, и тут тоже есть интересные нюансы. Некромантия — запрещённое искусство, скорее даже наука. Запрет чрезвычайно строг. За одно только подозрение в работе с мёртвыми телами маг подвергается тюремному заключению, и с его сознанием тщательно работают. Доказательство преступления влечёт за собой смертную казнь. Категория смягчающих обстоятельств для данного преступления не предусматривается. Разумеется, мы живём не в сказке, — продолжил он, заметив мой скептический взгляд. — Всякое действие рождает противодействие, и я представляю, кто в Петербурге может владеть даром некроманта. Эти, с позволения сказать, люди могут за очень большие деньги оказывать услуги очень сомнительным личностям, которым нужно получить некую информацию от покойника… Но! — Витман поднял палец. — Создание зомби-конструкта — это действительно целая наука. Тут недостаточно просто ночью раскопать могилу и влить в тело бездну своей энергии. Тут нужна серьёзно оснащённая лаборатория и кропотливая работа. И вот здесь, капитан Чейн, я могу со всей ответственностью заявить: в Петербурге лишь три таких лаборатории. Одна из них принадлежит нам, тайной канцелярии. Другая — скажем так, нашим коллегам…

— Разведке? — уточнил я.

Витман кивнул.

— А третья?

— Третья принадлежит правящей династии и находится в ведении военных.

— Если вы уверены в себе, то надо бы прощупать коллег, — сказал я.

Витман посмотрел на меня как-то очень грустно и достал из папки следующий листок.

— Вот — ознакомьтесь, если угодно. Отчёт агента, осмотревшего лабораторию коллег. Краткое резюме: создать зомби-конструкта из хомяка там, с натяжкой, возможно. Из человека — нет.

Я откинулся на спинку стула, внимательно глядя на Витмана. Тот сложил руки перед собой.

— И что мы имеем в итоге? — спросил я.

— Да вы, думаю, и сами уже всё поняли, — сказал Витман. — Сначала — министр. Потом — Ашот, которого переманили непонятно какими коврижками. Запредельная мощь и сила искомого мага. Его настойчивое желание вас уничтожить. Доступ не только к складам с боеприпасами, но и возможность вывезти бомбы под каким-то формальным предлогом. И, наконец — доступ к некромантической лаборатории подходящего уровня.

Пару секунд у меня кружилась голова. Желудок сжался. Я быстро победил эти симптомы, но стало ясно, что закончить с обедом мне не светит.

— Мне… вероятно, не стоит произносить это вслух? — спросил я.

— Отчего же. Можно и произнести. В своей Завесе я уверен, к тому же за помещением следят мои люди. Всё чисто, капитан Чейн. Пока что мы с вами в безопасности. Подчеркну — пока.

— Меня хочет убить император? — выдохнул я.

Витман побарабанил пальцами по столу. Взгляд его при этом был устремлён куда-то вверх. Он как будто предавался мечтаниям. А когда заговорил, оказалось, что так оно и есть.

— Взять, к примеру, Соединённые Штаты Америки, — как-то отстраненно заговорил Витман. — Кто их создал? Если называть вещи своими именами, то кучка проходимцев. Никаких магов там даже близко не было. Нет, потом, когда страна окрепла, маги попытались наложить на неё руки, но мы прекрасно помним, чем это закончилось. Сейчас маги там, безусловно, присутствуют. Но — занятная метаморфоза! — они преимущественно возглавляют преступные группировки. А правят страной простые люди, не маги. Вот — страна мечты, не правда ли?

— Нет, не правда, — упрямо сказал я. — У власть предержащих там нет в головах и сердце ничего, кроме жажды наживы. А это в конечном итоге очень плохо закончится для… да как бы не для всего мира.

— М-м, отдалённые перспективы, — кивнул Витман. — Возможно. Однако вот прямо сейчас в Соединенных Штатах двое честных сотрудников внутренней разведки не сидят в американском кафе и не думают о том, что самый сильный маг страны, скорее всего, сотрёт их в порошок просто за то, что они хорошо делают свою работу.

— Маг, может, и не сотрёт, — пожал я плечами. — Но, поверьте, в заокеанском аквариуме тоже всегда найдётся рыба покрупнее.

— Однако, обладая хорошими средствами, там вполне можно жить припеваючи.

Я прищурился:

— Это вы, что же — таким замысловатым способом предлагаете мне бежать?

— По-моему, для вас это — единственный разумный вариант, — опустил взгляд Витман. — Если наши догадки верны, то на этом мы с вами — всё. — Он показал, будто умывает руки. — В американской системе подсудны все, над каждым гражданином этой страны стоит закон. По крайней мере, официально. В нашей же системе подсудны лишь те, кого не запрещает осудить император. Он — наш гарант стабильности. Он — символ превосходства аристократии над всеми остальными классами общества. И если император гневается, нам остаётся лишь склонить головы… А вы не задумывались, кстати, с чего бы это он вас так к себе приближает? Не только ведь из-за вашей популярности в свете.

— Вы меня тоже отчего-то выделили и приблизили к себе, — огрызнулся я. — Полагаю, были на то причины… Нет, Эрнест Михайлович, послушайте, это какая-то чушь! Император — есть император. Зачем ему все эти сложности, все эти игры? Уж казалось бы, чего проще — отдать приказ, и…

— Э, нет, господин Барятинский, вы не понимаете, — покачал головой Витман. — Вы слишком заметная фигура. Большая надежда белых магов. Убрать вас официально — значит, бросить тень на собственную репутацию.

— Всё равно — чушь, — не сдавался я.

— Понимаю ваши чувства. Всё это нелегко принять. Земля уходит из-под ног… Так и должно быть. Повторюсь, император — это то, на чём мы все держимся.

— Фактов у вас нет! — Я стукнул кулаком по столу. — Всё, о чём вы говорите, это лишь косвенные…

— Косвенные, — перебил Витман. — Которые в любом случае ведут туда. — Он показал пальцем в покрытый желтоватой извёсткой потолок.

— Бред, — отрезал я. — В вашей теории полно дыр! Объясните, хотя бы — если всё обстоит так, как вы думаете, на кой чёрт императору похищать собственную дочь?

Витман развёл руками:

— Ну, мы ведь не знаем, какую игру он ведёт. Было предположение, что при помощи убийства великой княжны злоумышленник хотел изменить энергетический фон Российской Империи коренным образом. Однако, если трактовать магические круги несколько иначе, то… Всем известно, что у императора очень слабый и болезненный наследник. Средняя дочь, уж будем откровенны, ему нужна не так чтобы очень. А вот цесаревич…

— Бред, — мотнув головой, повторил я. — Принести в жертву Анну, чтобы спасти Бориса? Погубить родную дочь — для того, чтобы вылечить сына? Да у его величества жемчужина уже должна была стать чернее дырки в заднице у негра!

— Благодарю за прекрасную аналогию, — кивнул Витман. — Однако тут всё зависит от намерения. Что если это — единственный способ сохранить империю?

— Так вы же сами говорили, что намерение — это так, всего лишь поверхностный уровень! — напомнил я. — Что на самом деле чёрный маг — тот, кто берётся решать судьбы других людей. А жертвоприношение — по-вашему, не решение судьбы?

Витман поморщился:

— Ах, помилосердствуйте! Ведь даже вы нашли способ очищать свою жемчужину. Полагаете, будто у императора меньше возможностей, чем у вас?

— Всё, с меня хватит. — Я резко встал из-за стола. — Не хочу больше это слушать. Из уважения к вам — точнее, того, что от него осталось, — сделаю вид, будто этого разговора не было. Если вы умываете руки — я продолжу копать дальше без вас. И, клянусь, найду ту тварь, что стоит за этим всем! Для того, чтобы поверить во что-то, мне нужны неопровержимые доказательства. У вас их нет.

Я вышел из-за стола, мне оставался один шаг до Завесы. Когда Витман совершенно другим голосом сказал:

— Стойте.

Я обернулся. Витман подчёркнуто медленно допил пиво, брякнул кружкой о стол и поднялся.

— Я не сдаюсь, капитан Чейн, — сказал он. — Просто решил устроить вам небольшую проверку, уж простите. И, должен признать: вы меня не разочаровали. В очередной раз. Я сам не верю в то, что дела обстоят таким образом. Просто не могу заставить себя поверить в это — хотя я намного старше вас и повидал в жизни немало. Но, тем не менее. Я хочу, чтобы вы понимали это так же отчётливо, как я: подобное — один из вполне возможных вариантов. И, если всё обстоит именно так — ваша жизнь гроша ломаного стоить не будет. Как и моя, впрочем. Мы с вами слишком близко подобрались к опасным ответам.

Мне стоило немалого труда сдержаться — чтобы не вколотить Витману его «проверку» обратно в глотку. Пришлось напомнить себе, что и самому доводилось устраивать для своих людей похожие испытания.

— Ещё одна такая проверка, — сумев, наконец, разжать кулаки, проговорил я, — и я серьёзным образом нарушу субординацию.

— Справедливо. — Витман протянул мне руку. — Я, признаться, восхищен вашей выдержкой, был почти уверен, что вы… нарушите субординацию. Что ж, до встречи, капитан Чейн! Прошу вас: будьте предельно осторожны. И, надеюсь, ваше феноменальное везение вас не оставит.

Глава 24 Пять баллов

В этот раз для объявления результатов учебного года нас собрали в главном зале. Под потолком горела таблица с цифрами — итогами предыдущего семестра.

Бѣлые маги — 1203 балла.

Чёрные маги — 1200 баллов.

Белые маги поглядывали на таблицу с гордостью. Чёрные делали вид, что никакой таблицы в зале нет.

Мы выстроились буквой «П», по периметру зала. В центре его возникло возвышение, на котором стояли преподаватели, и под наши аплодисменты поднялся Калиновский.

— Рад поздравить вас с окончанием учебного года, дамы и господа, — сказал он. — Не мне рассказывать вам о том, каким напряженным был этот год. И тем более приятно констатировать, что завершен он более чем достойно. Результаты экзаменов порадовали! Особенно постарались первокурсники. Количество отчисленных с этого потока — минимально за последние два десятка лет. Даже те курсанты, которые при поступлении демонстрировали результаты более чем скромные, к концу года взялись за ум, подтянулись и сделали всё возможное для того, чтобы не отстать от своих товарищей. Отдельно хочу отметить удивительную сплоченность первокурсников! Если мы, преподаватели, о чём-то не говорим — это не означает, что не замечаем происходящее. И для нас было исключительно отрадно наблюдать, как более успевающие курсанты помогают своим отстающим товарищам — я говорю сейчас, прежде всего, о белых магах.

Я заметил, как переглянулись Анатоль и Андрей. И как Пьер Данилов благодарно хлопнул по плечу Мишеля.

— Это всё — твоя работа, Капитан, — шепнул мне Анатоль.

— Да я-то тут при чём? — изумился я. Уж чем-чем, а подтягиванием неуспевающих точно не занимался, хватало других дел. — Чем таким я помог отстающим?

— Уже одним только фактом своего существования, — улыбнулся Андрей. — Тогда, помнишь — в самом начале семестра, на Игре. Ты сказал нам, что мы — одна команда. И победить можем только вместе. Ты сказал это единственный раз, а больше ничего не говорил — ты делал. Не только во время Игры, но и весь этот год. Мы смотрели на тебя, видели, как ты действуешь. Знали, что готов прийти на выручку всегда, любому из нас, и ничего не потребуешь взамен. Было непросто, но ты не сдавался. В учёбе, в Игре — нам всем хотелось подражать тебе, стать такими, как ты. Всё это время мы были рядом с тобой — и сами не заметили, как сдружились. Помогать друг другу стало чем-то естественным. Когда я узнал, что у Анатоля проблемы с латынью, предложил ему помощь. Пьер Данилов в конце прошлого семестра пребывал в полном отчаянии из-за своего положения по физике — а Мишель его спас.

— Так, получается, вы сами всё и сделали, — сказал я.

Андрей покачал головой:

— То, что мы сделали — лишь следствие. А причина — ты.

— Не скромничай, Костя, — добавил Мишель.

— Не скромничайте, господин Барятинский, — фыркнул, не оборачиваясь, Жорж. — Не пытайтесь казаться белее, чем вы есть. Вашу сущность это не изменит.

— Зато у вас может измениться размер ушей, господин Юсупов, — проворчал Данилов. — В этом сезоне такие длинные не носят. Я охотно помогу вам их укоротить, дайте только выйти из зала…

— Потише, господа, — прошипела Долгополова, — вы мешаете!

И снова уставилась на ректора, всем своим видом показывая, что, если пропустит хоть слово из его речи — умрёт от расстройства.

А Калиновский тем временем продолжал:

— Результаты прошлого семестра — перед вами. — Он взмахнул рукой, указывая на таблицу. — Хотя, полагаю, нет нужды кому-то о них напоминать. Это был беспрецедентный случай, который, несомненно, войдёт в историю академии на долгие годы. В последнем же семестре в том его разделе, что касается академической успеваемости, чуда не произошло. Несмотря на все старания белых магов, чёрные по-прежнему лидируют. Белые маги, академическая успеваемость — девятьсот двенадцать баллов. Чёрные маги, академическая успеваемость — тысяча сто семьдесят восемь баллов!

Цифры в таблице поменялись. К итоговым баллам первого семестра прибавились итоговые баллы второго.

Бѣлые маги — 2115 баллов.

Чёрные маги — 2378 баллов.

Чёрные маги взорвались аплодисментами.

— Вот так-то, господа зубрилы, — процедил Жорж Юсупов. — Никакая усидчивость не заменит врожденные таланты!

— Никогда не слышал о том, что арифметическое превосходство причисляют к врожденным талантам, — фыркнул Анатоль.

Жорж надменно промолчал.

— Далее, — продолжил Калиновский. — Поведение. — Он вздохнул. — Я, с вашего позволения, не буду называть фамилии. Те курсанты, что отличились во время недавнего посещения Кронштадта, и без меня знают, за что получили штраф. Чёрные маги — минус пять баллов. Белые маги — минус тридцать два балла.

— Ого, — присвистнул Данилов. — Честно говоря, даже не знаю, сочувствовать вам или завидовать. Как-то даже стесняюсь спросить, чего такого вы натворили в Кронштадте…

— Тридцать два балла?! — возмутился Анатоль. — Помилуйте! Откуда столько?

— По два — за фонтан, — сказал я. — Синельников видел меня, тебя, Андрея, Мишеля и Полли. Вот и впаял от души каждому.

— Мне — штрафные баллы?! — изумилась, обернувшись, Полли. — За что?!

— За фонтан, — расплылся в ухмылке Анатоль. — К слову — лично тебе, лично я штраф бы увеличил. Ты ведь так и не разделась.

— Чего-о?! — взвилась Полли.

— Ну, Мишель так тебя уговаривал, только что наизнанку не вывернулся. А ты… Как по мне, никакой штраф не окупит подобное жестокосердие.

— Прекрати, — простонал багровый Мишель. — Полли тут вообще ни при чём!

Данилов разразился подобием аплодисментов — так, чтобы не были слышны звуки.

— Да вы, я смотрю, времени даром не теряли, — восхитился он. — Завидую! Однако, господа, даже я в состоянии посчитать, что по два балла на пятерых — это десять. Откуда взялись еще двадцать два?

— По пять нам с Мишелем — за стычку с москвичами на бензоколонке, — вспомнил я. — Ещё по пять — за драку возле кафе. Там, правда, прилетело не только нам, но и Юсупову.

— И ещё два — за порчу личного имущества, — обернувшись, мстительно объявил Жорж. — А ты думал, Барятинский, что тебе это так просто сойдёт с рук?

— И в мыслях не имел, — успокоил я. — Был абсолютно уверен, что ты наябедничаешь. Как видишь, не ошибся.

— Чего ещё ждать от чёрных магов, — фыркнула Полли. Выразительно покосилась на Кристину — которая стояла с каменным лицом. Убедить Юсупова в том, что в порче его имущества виновата она, а не я, очевидно, так и не сумела. — Костя… — Полли наклонилась ко мне. — Что ещё за фонтан?! Почему ты мне ничего не рассказал?

— За всё в жизни приходится платить, Аполлинария Андреевна, — вздохнул я. — Сложная задача — большая ответственность. Вы знали, на что идёте.

Пьер Данилов уважительно показал большой палец. Полли покраснела и негодующе отвернулась.

А цифры на табло снова изменились:

Бѣлые маги — 2083 балла.

Чёрные маги — 2373 балла.

— Далее, — продолжал Калиновский, — магический уровень. Вот тут всё очень и очень интересно, господа! Все мы помним, что в конце прошлого семестра средний уровень белых магов едва превышал пятый. В то время, как уровень чёрных магов находился на отметке восемь. И что же мы наблюдаем сейчас? — Он выдержал торжественную паузу. — Средний уровень белых магов — шесть с половиной! В то время, как средний уровень чёрных магов остался неизменным. Формально, белые маги по-прежнему отстают. Но не поощрить их старания означало бы совершить чудовищную несправедливость. Посему, из пятидесяти призовых баллов белым магам достаются тридцать пять. Чёрным — пятнадцать.

Таблица мигнула.

Бѣлые маги — 2118 баллов.

Чёрные маги — 2388 баллов.

— Эта подачка вас не спасёт, — объявил Жорж. — Так же, как и подыгрывание Калиновского.

— Вы, кажется, позволили себе усомниться в непредвзятости ректора Императорской академии, господин Юсупов? — ласково спросил я.

Жорж яростно засопел.

— Далее, — сказал Калиновский. — Спортивные достижения. И, прежде всего — Игра. Все мы наблюдали за тем, как отчаянно боролась за победу наша команда! Все мы видели, как нелегко пришлось её участникам. Каждый из шестерых курсантов проявил себя самым достойным образом, белые и чёрным маги потрудились в равной мере. Но не стоит и забывать, что победу команде принёс…

Калиновский замолчал. В зале восторженно засвистели.

— Костя! — выкрикнул девичий голос.

Я узнал Элину.

— Совершенно верно, госпожа Вачнадзе. — Калиновский кивнул. — Константин Барятинский не только заработал наибольшее количество баллов в этой Игре, но и принёс победу команде. Пятьдесят призовых баллов уходят белым магам!

Таблица мигнула.

Бѣлые маги — 2168 баллов.

Чёрные маги — 2388 баллов.

— Браво, Костя! — крикнул Серж.

Белые маги зааплодировали. Чёрные зашипели. Калиновский успокоил волнение взмахом руки.

— Далее, господа! Внеаудиторная деятельность. Те курсанты, что побывали в Кронштадте во время Игры, вероятно, слышали о том, что в отеле, где остановились наши игроки, произошла утечка газа…

— Что? — обалдел Мишель.

— Тс-с, — прошипел я.

— … и эта авария была ликвидирована, в числе прочего, благодаря содействию курсантов нашей академии. Господина Барятинского и господина Пущина!

— Но… — начал Мишель.

Я стиснул его локоть. Мишель ойкнул и заткнулся.

— В качестве благодарности, по ходатайству начальника аварийной службы Кронштадта, написавшего прошение на имя государя — по пятьдесят баллов каждому! — объявил Калиновский. — Итого — плюс сто баллов белым магам!

Бѣлые маги — 2268 баллов.

Чёрные маги — 2388 баллов.

— Утечка газа, значит? — прошипел Жорж, поворачиваясь ко мне.

Я развёл руками:

— Кто мы такие, чтобы не доверять начальнику аварийной службы? Сказано — утечка, значит, утечка. Или у тебя есть, что возразить?

Возражений у Жоржа не нашлось.

— Кроме того, — продолжил Калиновский, — лично государыней императрицей были отмечены творческие способности госпожи Нарышкиной, проявленные ею во время посещения нашей командой Кронштадта. За вклад в развитие искусства госпожа Нарышкина получает двадцать пять баллов!

Бѣлые маги — 2293 балла.

Чёрные маги — 2388 баллов.

Полли издала звук, от которого у меня заложило уши. И бросилась на шею Андрею — вероятно, потому, что он стоял ближе всех.

Андрей выдержал ультразвуковую атаку, как и подобает стоику — даже глазом не моргнув. Отпустив его, Полли попыталась обнять нас всех разом. И у неё даже, как ни странно, почти получилось.

— Я так счастлива, друзья, — пробормотала Полли, вытирая проступившие слёзы. — Моё мастерство оценила сама императрица! Подумать только…

— Уверен, что это — только начало творческого пути! — с чувством сказал Мишель.

— Рад за тебя, — поддержал Мишеля Анатоль. — Хотя, признаться, я не вполне понимаю…

— К порядку, господа, — призвал Калиновский.

А Жорж прошипел:

— Разрыв в баллах всё равно большой. Девяносто пять вам никак не отыграть! Даже если ты, Барятинский, снова опередишь в учёбе Алмазову.

— Ничего, — успокоил я. — Это ненадолго. В следующем году белых магов в академии станет больше, уж об этом можешь не беспокоиться. У тебя есть целое лето на то, чтобы научиться проигрывать.

Жорж едва не задымился от злости.

— Ну, и последняя категория — о которой в этотраз, надеюсь, никто не забыл, — улыбнулся Калиновский. — Лучшие курсанты! Думаю, никого не удивлю сообщением о том, что и в этом семестре в битве за гранит науки сошлись первокурсники: госпожа Алмазова и господин Барятинский! Результат госпожи Алмазовой — триста двадцать шесть баллов! Результат господина Барятинского — четыреста двадцать баллов! Поздравляем господина Барятинского с убедительной победой! Пятьдесят дополнительных баллов уходит белым магам!

Таблица мигнула.

Бѣлые маги — 2343 балла.

Чёрные маги — 2388 баллов.

Чёрные маги победно взревели. Разочарованных вздохов белых за этими воплями слышно не было. Хотя я видел, что многие расстроены — несмотря ни на что, надеялись на чудо.

— Ну всё, расходимся, — усмехнулся Жорж. — Поздравляю с грандиозным провалом, Барятинский!

— Всего-то сорок пять баллов, — фыркнул Анатоль. — В моём понимании грандиозные провалы выглядят иначе.

— Победитель может быть только один, господин Долинский, — назидательно сказал Жорж. — А поражение — это поражение, независимо от величины разрыва с тем, кто пришёл вторым, — и он демонстративно развернулся, чтобы идти к выходу.

— Я не закончил, господа, — веско сказал Калиновский.

Жорж застыл на месте.

В зале наступила тишина — такая, что стало слышно, как под потолком едва различимо звякают хрустальные подвески люстры.

— Как уже сказал в самом начале, мы, преподаватели академии, не могли не учесть того рвения, с которым взялись за учёбу некоторые курсанты. И снова нас порадовали первокурсники! До таких успехов, как у господина Барятинского, или госпожи Алмазовой, им пока, конечно, далеко. Однако: господин Долинский, чьей итоговый балл по результатам первого семестра составлял всего шестьдесят восемь, во втором семестре увеличил свой результат более, чем вдвое! Сто сорок один балл, господа!

Белые маги разразились аплодисментами. Пунцовый Анатоль, похоже, готов был провалиться сквозь землю.

— Мне помогали Андрей и Мишель, — твёрдо сказал он. — Это — не только моя заслуга!

Но Калиновский, в шуме оваций, вряд ли его услышал.

— А также, — продолжил он, — хотелось бы отметить успехи господина Пущина. Первый семестр — сто четыре балла. Второй семестр — двести шесть баллов, господа!

Овации. Восторженные, и — ожидающие.

— С нашей стороны было бы преступлением не поощрить подобное рвение, — закончил Калиновский. — Господин Долинский и господин Пущин приносят белым магам по двадцать пять призовых баллов!

Таблица мигнула.

Бѣлые маги — 2393 балла.

Чёрные маги — 2388 баллов.

— А вот теперь — подведение итогов окончено, — улыбнулся Калиновский. Цифры в таблице засветились ярче и начали переливаться всеми цветами радуги. — От лица преподавательского состава, позвольте поздравить…

Но дальше его никто не услышал. Зал взревел.

Анатоля и Мишеля бросились качать, я лишь чудом избежал этой участи.

— Пять баллов! — визжал Жорж. — Всего пять баллов! Это… Это вообще не считается!!!

— Поражение, господин Юсупов — есть поражение, — усмехнулся Андрей, — независимо от величины разрыва с тем, кто пришёл вторым. Не напомните, чьи это слова?

Жорж выглядел так, будто вот-вот лопнет от ярости.

А я смотрел на Калиновского — и понимал, что и это пока не всё. Обычно, когда общее собрание заканчивалось, двери зала сами собой распахивались настежь, приглашая курсантов к выходу. Разумно — учитывая буйство восторгов и негодования, исходящее от нескольких сотен молодых, сильных, магически одаренных людей.

Яркие эмоции лучше выплескивать там, где выплеску не мешает такая ерунда, как потолок и стены — и Калиновский знает об этом лучше, чем кто бы то ни было, он руководит академией без малого тридцать лет.

Но двери оставались закрытыми. А значит, мероприятие не окончено…

В груди у меня отчего-то шевельнулось нехорошее предчувствие.

Я обвёл взглядом беснующийся зал, выхватывая из толпы всех своих: Кристину, Мишеля, Анатоля, Андрея, Полли. Взглянул на возвышение, где за спиной Калиновского выстроились преподаватели академии, нашёл глазами Платона. Он, почувствовав мой взгляд, отвернулся от Штейна, с которым что-то обсуждал, посмотрел на меня и тепло улыбнулся.

«Всё в порядке, ваше сиятельство, — расшифровал эту улыбку я. — Не извольте беспокоиться».

И всё, вроде бы, действительно было в порядке. Счастливые лица моих друзей, восторженные выкрики, физиономия Юсупова — побагровевшая от ярости так, что любо-дорого смотреть, — сверкающая победными цифрами таблица.

Всё хорошо. Всё — просто чудесно. Но…

Я заметил движение среди преподавателей. И увидел, что на возвышение, где они стояли, взбежал худой невзрачный дядька в коричневом сюртуке и нарукавниках. Мало кто из курсантов мог похвастаться тем, что знает этого человека в лицо. Я — знал. Секретарь Калиновского. Который, судя по удивленному лицу Василия Фёдоровича, не должен был здесь находиться.

Калиновский вопросительно повернулся к секретарю. Тот склонился к самому уху ректора и что-то зашептал. Калиновский, слушающий секретаря поначалу с недоумением, расплылся в улыбке. Кивнул — явно давая разрешение на что-то.

Секретарь почтительно поклонился, сбежал с возвышения и устремился к дверям.

— Господа, — раздался, перекрикивая шум, усиленный магией голос Калиновского. — Попрошу ещё минуточку внимания!

Глава 25 Лучший курсант

Тишина воцарилась быстро. Не знаю, что тут повлияло больше: авторитет Калиновского или какой-то хитрый магический приём.

— Господа, — торжествующе объявил Калиновский. — Мы с вами на радостях совершенно забыли об одной нашей чудесной традиции… — Он выдержал вопросительную паузу. Подбодрил аудиторию: — Ну же? Есть ли среди вас знатоки?

— Награждение лучшего курсанта, — послышался голос Сержа. А я отчего-то подумал, что, если бы сам был ректором академии, и мне пришлось задуматься о преемнике — ни секунды не сомневался бы в выборе. Человека более уравновешенного, справедливого и знающего академические традиции лучше, чем Сергей Васильевич Голицын, среди курсантов точно не сыскать. — Однако эта церемония не проводилась вот уже…

— Верно, господин Голицын, — улыбнулся Калиновский. — Награждение лучшего курсанта! А не проводилась эта церемония, как вы совершенно правильно уточнили, оттого, что на протяжении нескольких лет было попросту невозможно выбрать лучшего. Как вы знаете, лучшим курсантом признаётся не тот, кто наберёт в личном зачёте наибольшее количество баллов — лишь немногим опередив своих товарищей, которым, возможно, просто не повезло. Лучшим курсантом признаётся тот, о ком знают все в академии, от первокурсников до ректора. Чьё имя постоянно на слуху. Кто опережает всех не только в учёбе…

— О Боже, — простонал Жорж. — Клянусь — это опять Барятинский!

— И ведь не поспоришь, — гоготнул Данилов. — Готовь платочек, Жорж. Сейчас ты снова будешь плакать.

Полли прыснула и начала смещаться в мою сторону.

А Калиновский сказал:

— Я полагаю, нет смысла напускать туман там, где всё более чем очевидно. В этом году лучшим курсантом Императорской академии признан Константин Барятинский!

Грохот аплодисментов, хлопки по плечу. А я по-прежнему пытался уловить — что не так.

— Прошу вас подойти ко мне, Константин Александрович, — сказал Калиновский.

Толпа курсантов расступилась. Я двинулся к возвышению. Поймал на себе встревоженный взгляд Кристины — она, кажется, почувствовала моё настроение.

А Калиновский продолжал:

— И, если относительно персоны, коей будет вручаться награда, сомнений не было, полагаю, ни у кого из присутствующих, то имя персоны, которая будет эту награду вручать, по традиции держится в секрете до последнего момента.

С этими словами ректора двери зала широко распахнулись. Я поднялся на возвышение и встал рядом с Калиновским. А он, расцветая на глазах, объявил:

— По личному распоряжению Его Величества, награду лучшему курсанту Императорской академии вручит юная, прекрасная особа, чей облик — сам по себе лучшая награда для мужчины! Фрейлина императорского двора, баронесса Луиза фон Краузе! Прошу приветствовать, господа!

Зал снова разразился аплодисментами. По лицам Андрея, Пьера Данилова и многих других курсантов я понял, что имя Луизы фон Краузе им хорошо известно. И что с определением Калиновского относительно того, какое впечатление производит её облик, они согласны более чем полностью.

Лица девушек, находящихся в зале, как по команде приняли одинаковое надменно-отстраненное выражение. Означающее, вероятно, что-то вроде «совершенно не понимаю, чего такого находят мужчины в этой фон Краузе». Долгополова жарко зашептала что-то на ухо Полли. Та уставилась на меня горящим ревнивым взглядом. Я встретился глазами с Кристиной. Она тут же отвернулась — всем своим видом показывая, что ей абсолютно всё равно, кто будет вручать мне награду, красавица-фрейлина или рябая подавальщица из столовой.

Что ж, Кристину можно понять. Наверное. Да и напрягаюсь я, похоже, зря. Ведь ничего плохого вокруг не происходит. И происходить, по логике, не может — от Платона я знал, что во время проведения общих собраний академический зал защищают от всех мыслимых магических напастей. Просто, видимо, на почве недавних волнений и недосыпа перед экзаменами у меня обострилась паранойя… Отдыхать вам надо, Капитан Чейн. Хотя бы изредка.

Калиновский повелительно шевельнул ладонью. Магический оркестр без музыкантов, находящийся в углу зала, грянул бравурный марш. От дверей зала к возвышению, где мы стояли, протянулась красная ковровая дорожка. И на неё ступила самая прекрасная девушка из всех, кого я когда-либо видел.

Если в прошлый раз платье Луизы было, хоть и красивым, но повседневным — если такое вообще можно сказать о платьях, которые носят фрейлины императорского двора, — то в этот раз оно представляло собой настоящий шедевр портновского искусства. Серебристое, облегающее, с разрезом сбоку до самого бедра, с открытыми плечами, глубоким декольте и длинным шлейфом.

Парчовые туфельки Луизы ступали по красной дорожке так, что казалось — она плывёт по воздуху. От вида, открывающегося в декольте, захватывало дух. Белокурые волосы Луизы были собраны в высокую причёску и украшены сверкающей диадемой. Голубые глаза сияли. Полные губы разошлись в чарующей улыбке.

Луиза несла перед собой чёрную бархатную подушечку, на которой сверкало что-то золотое. Подушечка касалась края декольте и казалась его продолжением.

Оркестр, по счастью, глушил звуки. Если бы не это — я, думаю, услышал бы немало судорожных вздохов. Судя по выражению окружающих лиц, мужская часть зала полностью разделяла чувства, охватившие в этот момент меня. Скоро выяснилось, что их разделяет даже Калиновский.

— Э-э-э, — только и смог сказать он, когда Луиза приблизилась. — Я счастлив… Э-э-э…

Ректор очевидно боролся с собой, пытаясь не смотреть в декольте Луизы — которая стояла у возвышения, так, что сверху нам открывался самый великолепный вид из всех возможных. И пока, похоже, проигрывал.

— Понимаю ваше замешательство, господин Калиновский, — пришла ему на помощь Луиза. — Когда я впервые увидела эту награду, тоже долго не могла отвести от неё взгляд. Она восхитительно прекрасна!

Мелодичный голосок девушки прозвучал божественной музыкой.

— Восхитительно, — обалдело подтвердил Калиновский. — Но всё же не так, как ваши… ваша…

— Ваши глаза, госпожа фон Краузе, — сжалился над ректором я. — И ваш наряд. Вы сегодня великолепно выглядите.

— Благодарю, господин Барятинский, — щёки Луизы порозовели. — Для меня большая честь — находиться здесь. — Она понизила голос и почти прошептала: — В вашем обществе…

Луиза поднялась по ступенькам на возвышение. Разрез на её платье разошёлся, высоко обнажив бедро. Луиза шагнула ближе ко мне и остановилась почти вплотную — теперь нас с ней разделяла только чёрная бархатная подушечка.

— Я мечтаю о том, чтобы оказаться рядом с вами, с той минуты, как впервые увидела ваш портрет в газете, — не отрывая от меня горящего взгляда, всё тем же шёпотом продолжила Луиза. — А уж после того, как мы встретились лицом к лицу — сначала во дворце, а затем в парке, — мне нет и минуты покоя…

Она тяжело дышала. Грудь в декольте вздымалась так, что казалось — вот-вот вырвется.

Если до сих пор я ещё мог убеждать себя в том, что мне кажется, то сейчас исчезли последние сомнения: если бы не окружающая торжественная обстановка, Луиза выскочила бы из платья прямо здесь и сейчас. И не могу сказать, что я бы из-за этого сильно расстроился.

— Тоже искренне рад вас видеть, госпожа фон Краузе, — сказал я чистую правду. Взор мой действительно наслаждался. — Однако не стоит забывать, что вы оказались здесь по делу. Если не ошибаюсь, конечно.

— О, простите, — Луиза залилась краской.

— Да-да, — очнулся Калиновский. — Приступим к церемонии награждения, господа!

Он встал сбоку от меня и Луизы.

Музыка стихла, Калиновский протянул ладони вперёд. Луиза положила на них подушечку. Я наконец разглядел награду — золотую медаль с надписью по кругу:

Лучшему ученiку Импѣраторской акадѣмiи

Константину Барятинскому

К медали прилагалась белая шёлковая лента. Луиза взяла медаль с подушечки и шагнула ко мне.

— Позвольте, Константин Александрович, — прошелестели её губы.

Я наклонил голову. Луиза подняла руки, чтобы надеть медаль мне на шею. Прижалась грудью, я почувствовал восхитительную упругость даже сквозь китель.

— Я счастлива сделать это с вами, — горячо прошептала Луиза мне на ухо.

— Наше счастье взаимно, — отозвался я.

Луиза, помедлив, отстранилась.

На моей груди закачалась на ленте медаль. Оркестр грянул марш, зал разразился овациями и восторженными выкриками.

— Поздравляю, господин Барятинский, — ректор пожал мне руку.

— Поздравляю, Константин Александрович, — Луиза смотрела на меня горящими глазами. — Вы позволите?..

— Что именно?

— Поздравить вас от себя лично.

Она снова приблизилась ко мне — так, что сомневаться в её намерениях уже не приходилось. В зале одобрительно засвистели.

Калиновский — поначалу, кажется, растерявшийся — добродушно улыбнулся. Сказал:

— Если Константин Александрович откажется от такого поздравления — право же, я буду считать его самым бесчувственным курсантом из всех, кого повидал на своём веку!

В зале засмеялись.

Луиза, видимо, сочла это за разрешение. Обвила руками мою шею и прижалась губами к губам.

Первым, и кажущимся единственно правильным позывом было — прижать её к себе покрепче. Ответить на поцелуй, заставить эти губы раскрыться. Почувствовать у себя в руках гибкое, податливое тело. Избавиться от дурацкого платья, которое так мешает…

Остановило меня ощущение: что-то не так. Что-то во всем этом — неправильно, такого не должно быть! Я усилием воли отстранился от Луизы.

И понял вдруг, что зала больше нет. Нет ни сияющей люстры, ни оркестра, ни рукоплещущей толпы курсантов. Исчез и Калиновский, и прочие преподаватели. Исчезло вообще всё — остались только мы с Луизой. В помещении, залитом интимном полумраком, в глубине которого угадывалась кровать.

Ноги тонули в толстом, мягком ковре. Горели свечи, донося запах благовоний — от которых кружилась голова и чаще билось сердце.

— Ну что же вы, Константин Александрович? — прошептала Луиза.

Она чуть отступила назад, и я понял, что исчезла ещё одна деталь. На Луизе больше не было платья.

Тонкие пальчики коснулись моей груди, расстёгивая китель. Пока она это делала, я рассматривал её обнаженную фигуру.

Хороша девчонка, всё-таки. Шустрая… Китель упал на пол.

— Что происходит? — вопрос прозвучал резко — так, как я и хотел.

Луиза вздрогнула и подняла на меня глаза. Зардевшись, пролепетала:

— Мне казалось, Константин Александрович, вы достаточно искушены в искусстве любви — для того, чтобы понять, что происходит…

— В искусстве заниматься сексом на глазах у толпы курсантов? До сих пор не доводилось. Прости, если разочаровал.

Луиза улыбнулась:

— Об этом не беспокойтесь. Нас с вами никто не видит. Мы перенеслись туда, где пространство и время замерли.

— Интересно, — хмыкнул я. — И каким же образом они это сделали?

Подошёл к кровати, попинал ногой.

Кровать как кровать, вполне реалистичная. Размером примерно с футбольное поле, покрыта атласным покрывалом, спинка задрапирована широкими лентами. В моём мире такие кровати ставили в дорогих отелях, в номерах для молодоженов. Мне однажды довелось побывать.

— Константин Александрович… — девичьи руки обхватили меня сзади. К спине прижалась обнаженная грудь. Ощущение, даже сквозь ткань рубашки — непередаваемое. — К чему эти расспросы, право?

Луиза ловко переместилась из-за моей спины на кровать, схватила меня за руку и потянула за собой.

Я поддался.

Лёг рядом с ней, обнял — и, перекатившись, оказался сверху.

— О, — глаза Луизы расширились. — Вы так напористы…

— Ты даже не представляешь, насколько, — с сожалением сказал я.

А в следующий миг вытянул руки Луизы над головой. Прижал девушку коленом к кровати, оторвал от драпировки ленту и принялся связывать запястья Луизы.

— Что вы делаете? — пролепетала она.

— Собираюсь сыграть с тобой в одну игру.

— Какую?

— Всё очень просто, — я закончил связывать запястья и переместился к ногам девушки. — Ты будешь правдиво отвечать на мои вопросы. И до тех пор, пока не ответишь на все, я тебя не развяжу.

В глазах Луизы мелькнуло сначала непонимание, потом — раздражение. А потом — злость, которую она уже не сумела скрыть.

— А я ведь предупреждала, — прошипела она. — Я говорила, что ты — крепкий орешек!

В следующую секунду кровать провалилась куда-то во мрак.

Как будто что-то сверкнуло перед глазами, я моргнул, тряхнул головой. Голова закружилась от нестыковки. Я вновь стоял перед курсантами, которые, затаив дыхание, смотрели на нас с Луизой. На мне снова был китель, а Луизу я удерживал на вытянутых руках, не позволяя приблизиться. Но, судя по ярости, буквально выплёскивающейся из глаз, она уже и не рвалась со мной целоваться.

Её губы шевельнулись, и я понял, что не слышу ничего, кроме биения собственного сердца. Как будто меня вновь оглушило взрывом.

В абсолютной тишине я заметил движение. Слишком ненормально быстрое, чтобы гармонично сочетаться с текущей обстановкой.

Я резко повернул голову и успел оценить ситуацию. Ко мне бежала Кристина. Нет, не просто бежала — «неслась» будет более подходящим словом.

Не представляя, чего от неё ждать, кто тут в кого мог вселиться и как изменить внешность, я отвёл одну руку от Луизы и выставил так, чтобы защититься от Кристины. В следующий миг я бы использовал Щит. Но я всё ещё был слишком дезориентирован внезапной сменой обстановки и упустил из виду главного врага.

Луиза, почуяв относительную свободу, рванулась ко мне и ткнула пальцами в грудь. Одновременно рука Кристины коснулась моей руки.

И наступила тьма.

* * *

Голову опять повело — теперь внезапно оказалось, что я стою на одном колене, упершись ладонями в землю. Однако я быстро справился с дурнотой и резко встал. Анализировать ситуацию начал ещё до того, как окончательно выпрямился.

Я был не в зале Академии, и уж точно вокруг не было ничего похожего на погруженную в интимный полумрак комнату с кроватью.

Сложность заключалась в том, что весь мой жизненный опыт, примерно на голову превосходящий опыт любого человека, не хранил в себе никаких аналогий тому, что я видел сейчас.

Даже земля под ногами не была землёй. Я видел колышущуюся серую массу, как будто марево. Тем не менее, я стоял, ощущая твёрдую почву под ногами. Но серый морок накатывал на носки моих ботинок и спадал вновь, как будто я стоял на берегу моря.

Мир вокруг весь был таким — серым, колышущимся, избегающим чётких очертаний. Я угадывал большие камни, холмы и пригорки, усеивающие пространство вокруг. Серые, на фоне серого неба.

Разум, наконец, родил ассоциацию: как будто я стоял посреди грозовой тучи.

— Так вот ты какой, Капитан Чейн, — послышался голос за спиной.

Голос был незнакомым. Я резко развернулся, и предплечье обвила верная цепь. Она звякнула о лезвие меча, который незнакомая женщина держала перед собой.

Высокая брюнетка, лет тридцати, наверное. Некогда красивое лицо огрубело, было покрыто шрамами. На голове завязан шнурок — скорее просто кусок верёвки — не позволяющий волосам лезть в лицо.

Но самым примечательным в её облике был наряд. Женщина была облачена в обугленную и местами прорванную кольчугу. Одеяние из мельчайших колец спускалось ниже колен. Неопределённого цвета штаны и бесформенные сапоги, кожаные перчатки с неровно обрезанными пальцами, пропитанный кровью бинт на левом бицепсе (внушительного, кстати, размера) окончательно убеждали, что передо мной не корпоратка, от скуки вписавшаяся в ролевую игру. Передо мной было что-то настоящее.

— Луиза? — спросил я.

И внутренне содрогнулся, потому что узнал свой голос.

Свой настоящий голос.

— Полагаю, мне бы стоило оскорбиться, — процедила женщина сквозь зубы.

Не голос, но манера говорить, взгляд, выражение лица сказали мне всё остальное.

— Кристина, — выдохнул я.

Глава 26 Изнанка

— Что происходит? Почему ты так выглядишь?

Женщина усмехнулась:

— А как выглядишь ты сам?

Я посмотрел на свои руки. Руки взрослого человека. Сжал кулаки, медленно разжал их. Безымянный палец и мизинец на левой руке не разгибались. Коса за спиной спускалась ниже поясницы. Вместо парадного академического кителя — полевая офицерская форма. Я стал выше ростом, шире в плечах. И сильнее. Костю Барятинского, при всех тех навыках, что вколотил в него за этот год, отшвырну от себя одной левой. Я успел, оказывается, от этого отвыкнуть. И как же мне этого не хватало…

— Самый твой мудрый поступок — это сменить причёску сразу же после того, как попал в мир Аристократов, — сказала женщина. — Только по ней я тебя сейчас и узнала. Иначе ударила бы в спину, пока ты стоял, разинув рот.

Она опустила меч. Я отозвал цепь.

Разум стремительно включился в работу.

Давным-давно, в мой самый первый день в теле Кости Барятинского, дед сказал, что миров во Вселенной — великое множество. Я вспомнил рой несущихся в бесконечности искр, который увидел на экране. Мир Аристократов дед назвал колыбелью всего сущего. Мир Концернов, в котором меня расстреляли, упомянул как один из многих.

В мире Концернов кольчуги и мечи носили разве что участники квестов. Кристина же выглядела в этом наряде так же привычно, как в платье и накидке академии. Как я — в офицерской полевой форме.

И если я здесь, в этом странном месте, выгляжу так, как привык за тридцать шесть лет — то было бы логично предположить, что и с Кристиной произошла такая же метаморфоза. И вывод отсюда напрашивается только один. Кристина — такая же попаданка, как я. Только вот попала она в мир Аристократов не из моего мира, а…

— А тебя откуда занесло? — спросил я.

— Лучше тебе не знать. — Кристина тоже убрала меч туда, где надлежало пребывать личному оружию. — Побереги психику.

— Серьёзно? — усмехнулся я. — Думаешь, мою психику ещё что-то может спасти?

— Как ты умер? — буднично спросила Кристина. — Подставился под пулю?

Мою покрытую пылью форму украшали круглые дыры и кровавые следы.

— Вообще-то меня расстреляли, — немного оскорбился я. — Два-три раза, смотря как считать. Потом — да, подставился. Потеря крови, не очень трезво соображал.

— А меня тварь из Бездны сожрала живьём. — Кристина показала на прорехи в кольчуге, и я понял, что выглядят они, как следы от гигантских зубов.

— Неплохо для девчонки, — оценил я.

— Кишки выпущу! — рявкнула Кристина, и в её руке снова появился меч.

Я рассмеялся. Кристина, из какого бы мира ни свалилась на мою голову, положительно нравилась мне всё больше. Однако лирику стоило отложить до лучших времён. Если они, конечно, наступят.

— Где мы находимся? Как здесь оказались? — спросил я.

Кристина, поколебавшись, вновь отозвала меч. Видно было, что её от смены тела колбасит гораздо хуже, чем меня. Наверное, и вправду неприятное воспоминание — когда тебя живьём жрёт вместе с кольчугой тварь из Бездны. Что бы это ни значило.

— Это — Изнанка, — буркнула Кристина. — Оборотная сторона мира, если проще.

— Какого мира? Моего, или твоего? Или мира Императорской Академии? Что-то я запутался с этими мирами…

— Всего. Всех миров. Мы сейчас за границей реальности.

— Типа как за текстуры провалились? — предположил я.

— Понятия не имею, о чём ты говоришь. Знаю лишь, что по доброй воле сюда никто бы не полез. Людям здесь быть не полагается. Здесь живут… иные сущности.

А вот это мне не понравилось. Сущности мне были сейчас даром не нужны, и без них невесело.

— Если бы ты не кидался, как подросток, на каждую встречную бабу, мы бы здесь не оказались! — припечатала меня Кристина.

— Если ты про Луизу, то, вообще-то, это она на меня кинулась, — поправил я.

— Можно подумать, ты сопротивлялся.

— Не поверишь — сопротивлялся. Просто кое-кто слишком сильно ревнует и замечает только то…

— Больше. Ни слова, — процедила Кристина.

Я поднял руки. Ладно, не больно-то хотелось выяснять отношения.

— Я с самого начала поняла, что с этой Луизой что-то не так, — сменив гнев на милость, продолжила Кристина. — Ты бы видел себя со стороны! Хотя, надо признать, ты — ещё не худший вариант. Остальные мужчины в зале вовсе стояли, как опоенные, я думаю, что без магии там не обошлось. Луиза полезла к тебе целоваться — а Калиновский ей чуть ли не аплодировал! И можешь сколько угодно думать, что с моей стороны это всего лишь ревность. Но, если бы не я — сейчас ты оказался бы здесь в гордом одиночестве.

— Хочешь сказать, что нас вытолкнула сюда Луиза?

— Она вытолкнула тебя. А меня затянуло следом.

— И зачем она это сделала?

Кристина пожала плечами.

— Единственное, что могу предположить: ты нарушил какие-то её планы. Справиться с тобой Луиза не сумела. Отыграть назад и сделать вид, что ничего особенного не произошло, уже не могла. У неё остался единственный вариант: открыть портал и выпихнуть тебя в Изнанку.

— Чтобы провести второй раунд?

— Видимо, так.

— А это так легко сделать? Выпихнуть кого-то в Изнанку?

— В том-то и дело, что очень непросто, — Кристина покачала головой. — Я даже не догадывалась, что Луиза настолько сильна.

— Ясно. И что мы будем делать? — спросил я. — Строить дом и создавать крепкую ячейку общества? Или искать выход отсюда?

Кристина хмыкнула. Ей явно нравился ход моих мыслей. Я сузил пространство вариантов до двух, из которых один пока что представлялся наиболее идиотским.

— Нас выбросило сюда — значит, теоретически, неподалёку должна была остаться прореха, — сказала Кристина. — Поднимемся наверх, осмотримся.

Она, развернувшись, зашагала по серому мареву, которое и впрямь плавно поднималось кверху. Я пошёл следом, слегка приотстав.

— Ты же не пялишься на мою задницу? — спросила Кристина, не оборачиваясь.

— Нет, только на кольчугу, — сказал я.

Кристина остановилась, повернулась ко мне. Я улыбнулся и поравнялся с ней. Дальше мы шли бок о бок.

У этой воительницы, похоже, тараканов и комплексов в голове было столько, что лопатой не раскидаешь. В теле Кристины она успешно всё это преодолевала, а тут свершился такой откат. И — всё насмарку. Видал я подобное.

— Витман знает, кто ты? — спросил я.

— Уверен, что готов об этом говорить? — на этот раз Кристина даже головы не повернула, взгляд её был прикован к вершине холма, на которую мы шли. — Знает ли твой дед, твоя сестра? Как и почему ты оказался здесь?

Я скрипнул зубами.

А ведь действительно… То, что мы внезапно поняли, что оба попали в этот мир из других вселенных, ещё не значит, что настала пора раскрывать все карты. По итогам такого раскрытия мы можем вовсе оказаться врагами. А пока — пока нам точно выгоднее держаться вместе.

— Ты сказала «теоретически», — вспомнил я.

— Угу. Потому что практически с Изнанки возвращаются… Скажем так — редко. Попадают сюда, конечно, тоже нечасто. По собственной воле ни один нормальный человек не сунется. Но, если выкидываешь сюда кого-то — то, как правило, проваливаешься вместе с ним.

— Значит, Луиза тоже где-то здесь?

— Была бы здесь — мы бы её видели. Но нет, эта сучка гораздо умнее, чем кажется!

— Так, выходит, что это она за всем стоит… — Я сам услышал сомнение в своём голосе.

Конечно, Луиза состоит в ближайшем окружении императора. Точнее, императрицы, но в данном случае это не важно. Она вполне могла скрывать свой аномально высокий магический уровень. Но всё же — фрейлина вряд ли может списать пяток авиабомб.

— Вряд ли, — подтвердила мои мысли Кристина. — Тот, кто за всем стоит, не стал бы действовать открыто. При всём его могуществе ему есть что терять. Ставлю на то, что Луиза — просто очередная фигура в игре, которую он ведёт. Несмотря на высокий ранг, она всего лишь кукла. А кукловода мы пока так и не видели.

Я с тоской подумал о том, что всё же Витман кое в чём прав. В мире с другим социальным устройством Луизу сейчас бы наверняка повязала охрана. В этом же — скорее всего она ушла. Скорее всего никто даже не подумал, что фрейлина императрицы может играть «за плохих».

— А там, в реальности, мы с тобой исчезли или валяемся без чувств? — спросил я.

— Думаю, что исчезли. Но это неважно. Никакой реальности для нас сейчас не существует, Капитан Чейн, — отозвалась Кристина. — Есть только Изнанка. Приготовься.

Я не стал спрашивать, к чему нужно приготовиться. Изнанка сама ответила на невысказанный вопрос.

С той стороны холма навстречу нам выскочило нечто. Оно на первый взгляд напоминало бесформенный серый ком, который колыхался так же, как и всё остальное, не имея чётких очертаний. Но вот из кома выделились лапы, вытянулась морда, прорезалась пасть, вспыхнули глаза. И послышался низкий утробный рык, заставивший меня вспомнить о зомби-конструкте в исполнении Вишневского.

— Нас заметили. — Кристина извлекла меч, не сбавляя шага.

— Словами не передать, как я польщён. — Цепь обвилась вокруг моего запястья. — Чего ждать от этой твари?

— Всего. Я не специалист по Изнанке.

— Ну тогда прими вправо, не будем облегчать ей работу.

Кристина послушно сместилась вправо, я, напротив, отклонился влево. Тварь замотала башкой, пытаясь определиться, кого из нас ей хочется сожрать первым. Выбирала недолго.

— Кто бы сомневался, — вздохнул я, когда чудовище помчалось ко мне, задними лапами отбрасывая назад «землю».

Биться со зверями мне пусть и нечасто, но приходилось. Опыт всегда неприятный. Идеально, если есть огнестрельное оружие. Потому что любая стычка в духе ближнего боя всегда показывает, что человек, несмотря на интеллектуальное превосходство, животным много в чём уступает.

К счастью, у меня была длинная цепь, которая полетела навстречу чудовищу. Цепь стремительно обвилась вокруг двух передних лап, стянула их, и чудовище с визгом покатилось кубарем мне под ноги.

Кристина налетела, как вихрь. Взметнула меч, опустила — и лезвие пробило бок твари, пригвоздило её к зыбкой земле.

Тварь издала истошный визг, дёрнулась и затихла. Миг спустя уже не было никакой твари — просто внушительных размеров кочка на земле.

— Не так уж страшно, — заметил я, освободив цепь.

Кристина посмотрела на меня как-то странно и, выдернув из «кочки» меч, пошла дальше.

Спустя минуту мы поднялись на вершину холма и посмотрели вниз.

Я присвистнул.

С этой стороны холм уходил вниз гораздо более круто. Но это не мешало десяткам тварей карабкаться вверх с той же скоростью, с какой предыдущая летела вниз.

— К счастью, нам не обязательно их всех убивать, — сказала Кристина. — Видишь прореху?

Её было трудно не увидеть. Внизу, метрах в ста от подножия холма, переливался единственный цветной объект Изнанки. Трещина в пространстве, за которой как будто текла вода, преломляющая лучи солнца и окрашивающаяся во все цвета спектра по очереди.

— Вот — наша цель, — сказала Кристина. — Это выход с Изнанки, но живёт такая прореха недолго. Вперёд.

Мы не стали тратить время на разработку стратегии. Просто обрушились на спешащих к нам тварей.

У того, кто нападает сверху, всегда есть преимущество. Гравитация играла на нашей стороне. А тварям приходилось использовать лапы, чтобы удержаться на крутой поверхности холма.

Цепь зажила своей жизнью. Она вылетела далеко вперёд и, искрясь, заметалась между тварями. Одних била, отвлекая, другим подсекала лапы. Кристина вырвалась вперёд, а я старался максимально расчистить путь. Когда у тебя в руках холодное оружие, легко вообразить себя неуязвимым воином, однако на самом деле это даже близко не так. И очень часто даже в ножевом бою понимаешь, что ранен, когда уже слишком поздно останавливать кровь. Конечно, судя по виду Кристины, она была опытным бойцом, но в эту ловушку частенько затягивает даже опытных. Что уж говорить о тех, кто испытал невероятный опыт личной смерти, и кого сейчас неслабо так колбасит.

Всех тварей мне отбросить не удалось. Одна встала на дыбы перед Кристиной. Кристина резким движением выбросила меч перед собой. Лезвие вошло в клубящуюся серость, казалось, не причинив сущности никакого вреда. Но Кристина не остановила бег. Меч вошёл в призрачную плоть по рукоятку, плечо врезалось в серую грудь.

В следующий миг они оба стали падать. И вот это было уже — хуже не придумаешь. Я потянулся было схватить Кристину, хотя бы за волосы, но тут сам заметил движение слева и отвлёкся.

Цепь обвила предплечье и кулак, как будто напитывая руку силой.

И рука моя теперь была — моей. Не рукой семнадцатилетнего.

Усиленный цепью кулак врезался в морду сущности. Чувство было такое, словно ударил по мешку с киселём. И мешок лопнул.

Что-то серое плеснуло в сторону. Сущность с лопнувшей головой покачнулась и завалилась назад.

Отвернувшись от неё, я нашёл взглядом Кристину. Она, как и следовало ожидать, кубарем катилась по склону навстречу тройке тварей, карабкающихся вверх плечом к плечу.

«Дура», — сказал я мысленно.

Хорошо хоть ту тварь, что пропорола — убила. Плохо — что меч остался у твари в груди.

Я на бегу схватился за рукоятку и выдернул меч. Другой рукой запустил цепь вниз и вперёд. Та, вертясь, пролетела над Кристиной и удлинилась. Звенья засверкали ослепительно.

Сущности, похоже, чему-то учились. Они бросились врассыпную, и только одна — та, что неслась посередине, — оказалась недостаточно расторопной. Её и окутала светящимся коконом моя цепь.

«Давай», — приказал я мысленно.

Как будто невидимые руки потянули за концы цепи. Кокон сжался. Вверх прыснула серая масса, как шампанское из бутылки. Цепь развернулась и, брезгливо отряхнувшись от ошмётков твари, полетела обратно ко мне.

Мне пришлось подпрыгнуть, чтобы поймать её.

Тем временем Кристина умудрилась за что-то уцепиться и остановить своё триумфальное падение — метрах в трёх от конца спуска. Встала на колени, начала подниматься. На неё налетело сразу две твари, утробно воя и вытягивая лапы.

Кристина, сжав кулаки, сделала обманное движение, как будто хотела напасть. Сама же, поднырнув под лапу твари слева, вышла на финишную прямую. Она неслась, не оборачиваясь, к трещине. А цвета в этой трещине, как мне показалось, стали сменять друг друга быстрее. Значит ли это, что скоро лавочка закроется? Аналогия с быстро мигающим зелёным сигналом светофора мне совсем не нравилась.

Я отвлёкся, чтобы отсечь мечом голову очередной сущности, а когда вновь увидел Кристину — та стояла возле самой трещины и смотрела на меня.

— Пошла! — заорал я.

Кристина не пошевелилась.

Ну что за идиотка! Какой смысл пропадать тут обоим? Можно подумать, я успею оценить радость от компании за то время, пока нас будут жрать. Живьём. Твари с Изнанки.

Может, конечно, Кристина знает что-то, о чём не говорила. Например, что с Изнанки можно выбраться только вдвоём, потому что, когда выйдет один — трещина тут же затянется.

В любом случае, мешкать мне никаких резонов не было. Терзала меня такая беспокойная мыслишка, что если я помру здесь — никакой голос больше меня не позовёт в другой мир. И звать-то будет некого. Потому что тело капитана Чейна уже наверняка превратилось в пепел в моём родном мире. Если, конечно, мои соратники не решили меня мумифицировать на память — это был бы предельно идиотский поступок, хотя вполне возможный.

Значит, то, что есть у меня сейчас — не тело. Аватар? Проекция? Иллюзия? А может, просто и незамысловато, — душа?

Когда убивают душу, переселяться уже нечему.

Орудуя цепью и мечом, я добрался до конца холма. С расстояния метров пять бросил меч. Кристина поймала его, а в следующий миг я оказался рядом с ней.

— Ну что там? — выдохнул я. — Заклинание нужно читать?

Кристина схватила меня за руку и бросилась вперёд. Я оттолкнулся ногами, буквально прыгнул вслед за нею в это сияющее нечто.

И что-то, видимо, пошло не так. Из глаз полетели искры. Удар пришёлся по всему телу, как будто я плашмя с большой высоты ударился о водную поверхность.

В который уже раз за этот проклятый день меня настигло чувство дезориентации. Мгновение я не мог сообразить, где я и что со мной. Но как только в спину ударила привычная уже «зыбкая твёрдость», всё встало на свои места.

Я — на Изнанке, всё по-прежнему. От трещины меня отшвырнуло на пару-тройку метров, и сейчас я лежу на спине.

А со всех сторон слышится утробное рычание.

— Я не понимаю! — Голос Кристины раздался рядом, и в нём отчётливо слышалась паника. — Почему нас не выпустили?

— Может, ей нужны предварительные ласки? — прокряхтел я, поднимаясь. — Или нам от неё — информированное согласие?

— В той дыре, откуда ты вылез, нет вообще никаких понятий о нравственности? — рявкнула Кристина, вскочив рядом со мной.

Меча она не выпустила и тут же наотмашь ударила подбежавшую тварь.

— В той дыре, откуда я вылез, нравственность продаётся очень плохо, — сказал я. — Как следствие, мало кому нужна.

Ещё одна сущность прыгнула на меня. Я решил попробовать другие фокусы, освоенные в мире аристократии. Мысленно сконцентрировался и выпалил чёрной магией.

Сущность буквально развоплотило в воздухе. Невидимый «поезд» с моей чёрной энергией улетел дальше, походя зацепив ещё пару сущностей. У одной оторвало голову, вторую просто опрокинуло.

Неплохо, весьма и весьма. Да только я так очень быстро истощу себя, а сущностей этих тут — конца-краю не видно. Не похоже, что у них в принципе может быть какой-то предел. Их рожала сама Изнанка, и она же поглощала убитых, чтобы те стали субстратом для новых.

Чутьё бывалого воина говорило: победить здесь нельзя. Отсюда надо бежать.

Я повернул голову к непонятной трещине, и у меня язык к нёбу присох.

Буднично, как так и надо, безо всяких зловещих звуков рядом с нею прорезалась ещё одна трещина. Повыше и пошире. И то, что из неё вышло, могло называться только одним словом.

— Дьявол! — выдохнула Кристина.

И я был с ней согласен на все сто процентов. Подтвердил:

— А вот и кукловод пожаловал.

Глава 27 Безумный день

Дьявол был в полтора раза выше меня. Но когда он повернул ко мне голову, я с облегчением выдохнул.

— Это шлем, — сказал я, оборвав неразборчивое бормотание Кристины, которая, кажется, затеяла читать молитву.

— Что? — спросила она.

— Шлем, — повторил я. — У него на голове.

Ошибка была простительна. Освещение здесь, на Изнанке, было таким себе. Я вообще не мог определить источника света — уж не солнце так точно. Поэтому, при появлении рогатой фигуры, с учётом общего антуража, первая мысль просто обязана была быть такой: дьявол.

Но теперь я разглядел, что это всего лишь шлем с металлическими рогами, наподобие апуло-коринфского. С полоской, защищающей нос, и заострёнными по краям отверстиями для глаз.

Только вот вместо глаз под шлемом клубилась тьма.

Доспехи «дьявола» были под стать Изнанке. Серое клубящееся нечто, с которого буквально соскальзывал взгляд. Зато в правой руке он держал весьма конкретное оружие — гипертрофированную многолопастную булаву. И она светилась — так, как всегда светится в руках хозяина личное оружие.

В мгновение ока вся маскировка «дьявола» перестала иметь для меня значение. Я понял, что, сказав о кукловоде, не ошибся. И улыбнулся:

— Мсье Локонте, полагаю? Спасибо, что нашли время зайти. Очень рад познакомиться с вами лично.

Мне показалось, несмотря на то, что лица не было видно, что «дьявол» смешался. Он явно ждал не такой реакции от человека, которого выбросило на Изнанку. А может…

А может, он просто ожидал увидеть совершенно другого человека. Точнее, других людей. Пацана семнадцати лет и такую же девчонку.

Но «дьявол» быстро справился со своим замешательством.

— Я зашёл попрощаться, clochard, — прогремел он нечеловеческим голосом. — С вами обоими.

— Уже уходишь? — Я притворился расстроенным.

Но «дьявол» не собирался продолжать обмен любезностями. Он сделал шаг, неуловимо превратившийся в прыжок. Взвился к серому небу. Булава вспыхнула так, будто в этом нечеловеческом небе загорелось солнце.

— Щит! — закричала Кристина не своим голосом.

Щит — это, наверное, первое, что приходило в голову белому магу в такой ситуации. Даже минуя голову — просто инстинктивная реакция. И нападавший не мог этого не знать.

Будь рядом Мишель, я бы положился на его Щит. Но сам в обороне играл хуже, чем в нападении.

И рискнул.

Белое зеркало!

«Дьявол» приземлился с грохотом, по изнаночной земле пробежала дрожь, от которой у меня подкосились ноги. Кристина вцепилась мне в плечо, к счастью, не мешая движению руки.

Булава обрушилась на спешно выставленную защиту.

Удар я почувствовал. Как будто вновь проходил тестирование на определение магического уровня — меня всего словно бы переполнила чужая энергия. И тут же она хлынула обратно.

Булава взмыла к небу. «Дьявол», пытаясь её удержать, попятился, взмахнул левой рукой.

— Ну?! — повернулся я к Кристине.

Она быстро взяла себя в руки. Мои контуры ещёприходили в себя после такой мощной атаки, но её, не тратившие энергию — были готовы.

Кристина подняла правую руку, и с неба в грудь «дьявола» полетели чёрные стрелы. Гравитация победила. Гигант рухнул на землю, в очередной раз вызвав дрожь.

— Вы! — заревел он, как огромный обиженный ребёнок. — Как вы посмели… Вы сгниёте здесь!

«Дьявол» оперся на локоть, приподнялся, и тут произошло нечто неожиданное. На грудь ему запрыгнула сущность. Нисколько не смущаясь ростом и могуществом противника, она запустила лапы в прорези для глаз, в темноту. И «дьявол» заорал от боли вполне человеческим голосом.

А на него уже запрыгнула вторая сущность, третья, четвёртая. На нас они не обращали внимания.

Догадка пришла быстро. Изнанке было плевать на правых и виноватых. Ей было всё равно, кто тут охотник, а кто жертва, кто кого и с какой целью сюда вытолкнул. Изнанка пожирала всех нарушителей её личного пространства. И, видимо, в первую очередь — тех, кто проявлял себя более активно. А «дьявол» не стеснялся расплёскивать магию, он весь был ею окутан и пронизан. Изнанке это не понравилось, и она в штатном режиме устраняла помеху.

Кристину, похоже, посетили те же мысли.

— Бежим! — дёрнула она меня за рукав.

Мы помчались к трещинам. Возле «дьявольской» остановились. Памятуя о том, как нас отшвырнуло, в этот раз попытались пройти медленно. У Кристины почти получилось — жёлтый цвет разлился по ней, она частично погрузилась внутрь. А я опять будто во что-то упёрся.

— Не выходит, — сказал я с досадой. — Иди одна, меня что-то не пускает.

Кристина отшатнулась от трещины. Задумчиво посмотрела на меня. И вдруг, приблизившись, резким движением распахнула на груди полы моей куртки.

— Давай не здесь, — сказал я. — Возвращайся, там найдёшь себе кого-нибудь…

— Заткнись! — рыкнула Кристина и что-то подняла.

Я был готов увидеть жемчужину — больше-то ничего не привык носить. Но увидел другое.

— Медаль, — выдохнул я.

Жемчужина, порождение другого мира, исчезла. А вот золотая медаль на шёлковой ленте, надетая мне на шею Луизой, никуда не делась.

Кристина молча сорвала её с моей шеи и запустила в сторону «дьявола», который с рёвом отбивался от сущностей, пытаясь подняться.

— Вот что удерживало тебя здесь! Идём.

Мы снова взялись за руки. «Наша» трещина — та, через которую мы сюда попали, — уже почти заросла, от неё осталось пятно размером с кулак. Выход оставался только один.

И мы одновременно шагнули в трещину, оставленную «дьяволом».

* * *

Теорию навигации при путешествиях из человеческого мира на его Изнанку и обратно на первом курсе не преподавали. Я подозревал, что в академической программе этой теории и вовсе не нашлось места. Так что я не обременял себя никакими ожиданиями и, как следствие, нисколько не удивился, когда мы с Кристиной оказались вместо парадного зала Академии — в совершенно ином помещении.

Я быстро отметил изменившееся самоощущение — ко мне вернулось тело Кости Барятинского. Косвенным подтверждением служило и то, что ладонь, которую я сжимал, сделалась меньше, а кожа на ней — нежнее. Кристина тоже переместилась в актуальную телесную оболочку. Вернулась и наша одежда, парадная академическая форма.

Помещение, в котором мы оказались, было мне однозначно знакомо, хотя с этого ракурса я его не осматривал. Но кровать, стоящая посередине, служила более чем надёжным ориентиром.

В кровати лежал смертельно бледный великий князь Борис Александрович. Над ним в воздухе парила проекция его астрального тела, во всём своём истощённом великолепии.

Баронесса Клавдия Вербицкая была здесь, и смотреть на неё было страшно. Казалось, что последний месяц девушка провела в концлагере.

Кожа обтягивала череп, глаза ввалились, но сияли бешеным огнём — слишком хорошо мне знакомым. Сдаваться Клавдия не собиралась. Её руки продолжали что-то делать с астральным телом цесаревича с такой скоростью, что я не мог различить пальцев.

— Костя? — чуть слышно сказала она, как будто даже не глядя в мою сторону. — Ты здесь? Или у меня галлюцинации?

— Здесь. — Я шагнул было к ней, но споткнулся.

Опустил взгляд вниз, и сердце замерло.

У меня под ногами — скрючившись, на боку, лежал император. Выглядел он ничуть не лучше Клавдии. Глаза были закрыты и окружены тёмными пятнами.

Чуть в стороне от императора, лицом в пол, лежал человек в белом медицинском халате. Рядом с ним — ещё двое людей.

Казалось, что здесь кто-то устроил бойню. Но против этого вывода говорило отсутствие ран.

— Что произошло? — спросил я.

— Цесаревич умирает. — По щеке Клавдии потекла слезинка. — И я ничего не могу сделать. Мы все ничего не смогли сделать! Сначала господин Юнг, потом я… Мы забрали у них всю энергию, но…

Картина собралась в единое целое. У Бориса случился очередной приступ — судя по тому, что я вижу, такой силы, что все предыдущие приступами не считались вовсе. Когда придворный врач — господин Юнг, если не ошибаюсь, — исчерпал собственные возможности, на подмогу вызвали Клавдию. Хотя, кто её знает, может, она планово находилась здесь. Однако привычные манипуляции эффекта не дали. Клавдия тоже быстро истощилась, и император отдал ей свою силу. Но и этого оказалось мало. Одного за другим Клавдия опустошила ещё троих людей и теперь осталась один на один со смертью.

— Так бери мою, — сказал я.

Выпустив руку Кристины, я обошёл императора, встал позади Клавдии и, не придумав ничего лучше, положил ладони ей на шею. Кажется, этого было достаточно.

Клавдия глубоко вдохнула, и я почувствовал, как из меня хлещет энергия. В первую очередь — чёрная, Клавдия была верна себе. Чувство вновь напомнило тест на магический уровень. Но, если там энергия сперва заполняла контуры, то тут она только лилась наружу, как из пробитой плотины.

Откуда-то извне я чувствовал и небольшой входящий поток. В этом ведь и суть, маги не вырабатывают энергию, они её лишь проводят и аккумулируют. Но этот поток был мизерным, он не мог составить конкуренции исходящему.

— Отпускай, — обреченно сказала Клавдия.

— Проблема решена? — спросил я, услышав свой голос, как сквозь подушку.

— Нет…

— Значит, продолжай.

— Костя, ты очень выносливый! Если я продолжу, ты можешь не лишиться сознания, а умереть.

— Тогда сама отпускай мальчишку. Тебе умереть я тоже не позволю.

Клавдия издала мученический стон. И тут сверху на мои ладони легли чужие. Рядом со мной встала Кристина.

Судя по тому, как широко раскрылись её глаза, энергетическим донорством занималась нечасто. Задрожала, чуть слышно пискнула, но быстро взяла себя в руки — сдвинула брови, стиснула зубы.

Секунды сменяли друг друга — медленно, мучительно. У меня темнело в глазах, но я отгонял дурноту усилием воли. Как будто воля и вправду могла бороться с энергетическим истощением.

И вдруг послышался слабый стон. Почти сразу исходящий поток оборвался. Клавдия качнулась назад, я подхватил её — она уже была без сознания.

Астральная проекция над телом великого князя исчезла. Зато сам он открыл глаза и посмотрел в нашу сторону. Мутный поначалу взгляд прояснился.

— Опять? — шепнули тонкие губы Бориса. — Опять… вернули? А ведь я был так близок. Там было так… спокойно.

Глаза закрылись, и Борис замолчал. Однако теперь он просто спал. Пусть тяжёлым и болезненным, но — сном. Я откуда-то знал, что жизни его больше ничто не угрожает. Пока.

Я огляделся, увидел кресло у стены. Отнёс туда Клавдию. Кристина осталась на месте, присела на край кровати великого князя — явно не соображая, что делает. Впрочем, обстановка здесь уже была — неформальнее некуда, так что вряд ли ей прикажут отрубить голову за такую вольность.

Усадив Клавдию в кресло, я пощупал ей пульс, проверил дыхание. Жива… Ей бы ещё от кого-нибудь взять энергии для восстановления. Но, к сожалению — точно не от меня. Я ощущал себя выжатым лимоном, по которому проехал танк.

— Он жив? Жив?..

Я, присев на подлокотник кресла, повернул голову. Император поднялся с пола. Ухватившись за спинку кровати, встал. Он переводил взгляд с лица сына на лицо Кристины. Возможно, принял её за Клавдию — скорее всего, в голове у него сейчас стоял такой туман, какого и в Изнанке не увидишь.

Кристина только и нашла сил, что кивнуть. Император с тяжёлым вздохом облегчения провёл ладонью по голове Бориса.

Трое людей в халатах тоже начали приходить в себя. Шевельнулась в кресле и Клавдия.

— Костя… — прошептала она. — Как ты здесь очутился?

— Даже не знаю, стоит ли рассказывать, — честно признался я.

Мне требовалось время на размышления. И требовалось понять, что реально произошло в Академии, пока я прохлаждался в Изнанке. Куда делась Луиза, и всё такое прочее.

— Я ничего не вижу, — пробормотал мужчина в халате — тот, что находился ближе всех к императору, стоя на коленях.

Он то закрывал лицо ладонями, то отнимал их, крутя головой. Рядом с мужчиной на полу лежало золотое пенсне — должно быть, слетело, когда падал. Лица мужчины я не видел — он оказался спиной ко мне.

Клавдия попыталась встать навстречу мужчине. Я положил руку ей на плечо и толкнул обратно в кресло. Она не нашла сил сопротивляться.

— Простите меня, господин Юнг, — пробормотала Клавдия слабым голосом. — Я пока недостаточно искусна, забрала у вас слишком много… И у вас, и у других… Зрение должно восстановиться.

Господин Юнг с силой потёр ладонями лицо — так, будто надеялся стереть с него что-то, мешающее видеть. Однако быстро взял себя в руки. Повернулся на голос Клавдии, постарался ей улыбнуться. Теперь я его разглядел. Подумал, что даже не зная о профессии, догадался бы, что передо мной врач. Было в его широком добродушном лице что-то обнадеживающее.

— Вы у меня ничего не забирали, милая, — мягко сказал господин Юнг. — Когда я понял, что нахожусь на пределе, я отдал вам остатки энергии сам. Так же, как вслед за мной отдали свою энергию другие. Вам совершенно не в чем себя винить. Я понимал, на что иду, и чем мне это грозит.

Клавдия прищурилась — как будто у неё тоже начались проблемы со зрением.

— Ох… Простите, — вновь извинилась она. — Конечно, господин Юнг. У меня так всё смешалось… Право же, я сама не своя.

Двум другим людям в халатах — вероятно, тоже целителям — повезло больше, чем Юнгу. Один их них помог подняться врачу, другой подошёл к Императору. Последний выглядел абсолютно убитым. И вряд ли дело было лишь в одном истощении. Он, сидящий на кровати рядом с сыном — которого только что буквально вытащили с того света, — понимал, что это не конец. Что приступы будут повторяться. И что уже следующий, возможно, станет последним.

У меня детей никогда не было. А если бы были… Меньше всего на свете я хотел бы оказаться на месте императора. Пусть даже он управлял самой могущественной на Земле державой.

* * *

Императорский дворец был до такой степени огромным, что в нём запросто можно было бы гулять хоть неделю. Впрочем, таких привилегий нам пока никто предоставлять не спешил. Нас всего лишь провела в свои покои мать Кристины — появившаяся на пороге комнаты, где лежал Борис, буквально через минуту после того, как император и целители начали приходить в себя.

Нас — это меня, Кристину и Клавдию. Последняя была так вымотана, что я нёс её на руках. В другой ситуации император наверняка позвал бы прислугу, приказал бы позаботиться о Клавдии и о нас — но сейчас ему было явно не до того. Он так и сидел у постели Бориса.

В покои госпожи Алмазовой подали чай, кофе, бутерброды, какую-то выпечку. Над Клавдией захлопотали горничные.

— Поешьте, — усталым голосом сказала Мария Петровна нам с Кристиной. — И выпейте вот этот отвар, — она придвинула нам пузатые керамические чашки. — Я представляю, что вы сейчас чувствуете. Вам необходимо восстановиться.

Кристина взяла чашку. Без всякого аппетита на неё посмотрела и перевела взгляд на мать.

— Мама. Ты тоже отдавала цесаревичу энергию?

— Случалось, — кивнула Мария Петровна. — Приступы великого князя всегда неожиданны. И тот, кто оказывается рядом, делает всё, что от него зависит. Сегодня меня рядом не случилось.

В словах женщины мне послышалось смущение — как будто она, убежденный чёрный маг, оправдывалась перед дочерью за добрые поступки, которые время от времени приходилось совершать.

Кристина, кивнув, отпила из чашки, взяла крошечный бутерброд. Её примеру последовала молчаливая Клавдия. Я тоже не заставил себя упрашивать. Голода пока не ощущалось, но я хорошо знал, что уже через полчаса меня скрутит со страшной силой. А раздобыть еду в академической столовой в неурочное время — та ещё затея.

— Безумный, совершенно безумный день, — вздохнула Мария Петровна. — Одну из фрейлин сегодня арестовали. Вы, полагаю, знаете, кого, — она посмотрела на меня.

— Луизу фон Краузе, — сказал я.

— Верно. Девчонка, похоже, повредилась в уме. Иначе я не знаю, как объяснить её сумасшедший поступок. Покушение на убийство князя Барятинского…

Клавдия вздрогнула и посмотрела на Марию Петровну.

— Прошу прощения? — пролепетала она.

— Не волнуйтесь, ваш драгоценный Константин Александрович сидит рядом с вами, — улыбнулась Мария Петровна. — Всё уже закончилось. Хотя, полагаю, вам придётся рассказать о том, что с вами случилось. Вам обоим. — Она перевела взгляд с меня на Кристину.

— Нас выбросило на Изнанку, — сказала Кристина.

— Да. И, боюсь, об этом уже известно всем, — кивнула Мария Петровна. Улыбка её исчезла, голос похолодел. Теперь с Кристиной разговаривала не мать, а статс-дама императорского двора. — Я была бы чрезвычайно признательна, дорогая, если бы ты объяснила, что заставило тебя в этом участвовать?

В наступившей тишине Кристина не на шутку задумалась. А потом вдруг послышался стук.

Мы все одновременно посмотрели на пол.

— Господи всеблагой, это ещё что? — воскликнула Мария Петровна.

— Подарок. — Кристина, быстро наклонившись, подняла невесть откуда вывалившийся револьвер.

— Подарок? От кого? — Мария Петровна на глазах начала закипать. — Неужели твой сумасшедший отец…

— Это я, — сказал я, пока не прозвучало лишнего. — В смысле, не отец Кристины — я, а револьвер подарил — я.

Мария Петровна и Клавдия посмотрели на меня. Клавдия улыбнулась и опустила голову. Мария Петровна закатила глаза.

— О, Боже. Как же я этого опасалась… Значит, слухи о расторгнутой помолвке с Нарышкиной — правда?

— Помолвке? — удивилась Клавдия. — Чьей помолвке?

Эта невинная душа, похоже, была единственным человеком в Петербурге, не интересующимся светскими сплетнями.

— Не было никакой помолвки, — выпалила Кристина. — Всё это с самого начала — лишь слухи, и ничего более!

Я кивнул. И, хотя ситуация и так была предельно неудобной, мне в голову влезла ещё одна неудобная мысль.

Что там насчёт родовой магии Нарышкиных? Этой вот музыки, которая начинает играть, когда рядом оказывается тот самый, избранный? Тот, который — судьба? Я её, честно говоря, давно не слышал.

Мария Петровна хотела было что-то сказать, но тут в дверь, быстро постучавшись, вбежала какая-то девушка. Сделала книксен и сказала:

— Прошу прощения, ваша светлость! Его сиятельство господина Барятинского срочно требуют к себе его величество.

Я встал, Клавдия тоже попыталась подняться.

— Сидите-сидите, Клавдия Тимофеевна, — строго сказала ей Мария Петровна. — Сегодня я вас точно никуда не отпущу. Вы — моя гостья. По крайней мере, до тех пор, пока не придёте в себя. А чуть позже, полагаю, Их величества также вспомнят о вашей самоотверженности. И как минимум пожелают принести вам благодарность лично.

Я попрощался с Клавдией взглядом и направился к двери. Кристина пошла вслед за мной.

— Дочь, — усталым голосом позвала Мария Петровна. — Тебя не звали.

— А я и не напрашиваюсь на аудиенцию. Я собираюсь вернуться в Академию, — спокойно сказала Кристина. — До свидания, мама.

Я приоткрыл для неё дверь и сам вышел следом — провожаемый тяжёлым взглядом статс-дамы.

Глава 28 Вызов

Как я и предполагал, Кристина не ушла, а отправилась за мной.

— Готов спорить, ты специально выронила револьвер, — сказал я вполголоса.

Мы шли по коридору следом за торопящейся девушкой, которая то и дело оглядывалась, чтобы убедиться: мы не отстаём. Это было всё, что её беспокоило, к разговору она не прислушивалась.

— И зачем мне это? — фыркнула Кристина.

— Чтобы был повод похвастаться перед мамой.

— Ты… — Щёки её вспыхнули, в глазах, кажется, блеснули слёзы. Но Кристина взяла себя в руки чрезвычайно быстро. — Ты же видел, какая я на самом деле! Что за нелепые предположения?!

— Девчонки — всегда девчонки, — пожал я плечами. — Даже в Изнанке.

Подходящих слов Кристина от возмущения не нашла. Мечом, правда, в спину тоже не ударила — и на том спасибо. Она просто сердито запыхтела, а я… Я — задумался.

Несмотря на то, что с возмущением отмёл предположение Витмана, червячок сомнения в голове всё же остался. Если на секунду — хотя бы на крошечную долю секунды — допустить, что «дьяволом» был сам император… Тогда станет понятно, почему мы оказались в одном с ним помещении.

Мы ведь выбрались с Изнанки не тем путём, которым туда попали, та трещина закрылась. И нам с Кристиной пришлось воспользоваться той, сквозь которую на Изнанку проник «дьявол» — он же мсье Локонте, он же неведомый кукловод, за которым я так давно охочусь. Логично предположить, что этот путь привёл нас в помещение, из которого попал на Изнанку кукловод.

В палату цесаревича. А значит, один из тех, кто в это время находился в палате…

Я опять будто разделился надвое. Та моя часть, что была капитаном Чейном, трубила тревогу. Но Костя Барятинский упрямо заявлял: «Не может быть!». Впрочем, у него были и более весомые доводы. Например, такой: вряд ли император, стоя над кроватью умирающего сыны, отлучился бы на Изнанку, чтобы убить меня.

Хотя, что я могу знать о мотивах императора? Быть может, устранить меня — гораздо важнее, чем спасти сына? Это, разумеется, уже скептически морщился капитан Чейн.

— Что ты знаешь об Изнанке? — спросил я Кристину, поставив на всякий случай глушилку.

— Мало, — отозвалась Кристина сквозь зубы. — Изнанка — это Изнанка. Гостей она не любит, исследованиям не подлежит. Но все порталы, например, проходят через неё. Только происходит это мгновенно; когда ты строишь портал, не видишь Изнанки. Поэтому работе с порталами обучают только на старших курсах. И обучают не всех, там очень строгий экзамен. Малейшая ошибка — и ты попадёшь на Изнанку. А выбраться… — Кристина покачала головой. — Трещина, через которую провалишься, может оказаться вообще вне досягаемости. Даже если повезёт — большой вопрос, куда попадёшь. Был случай, когда один маг, вернувшись с Изнанки, оказался в километре над землёй. Просто повис в воздухе.

Я присвистнул. Что ж, если так… Если так, то большую часть подозрений можно пока отодвинуть в сторонку. В палату великого князя нас могло занести просто случайно. Хотя эта случайность и выглядела подозрительно.

Вопреки ожиданиям, нас проводили не в кабинет императора. Девушка-фрейлина провела нас через огромную парадную залу и остановилась возле дверей, ведущих на балкон. Смущённо посмотрела на Кристину.

— Я подожду здесь, — успокоила та, — мешать аудиенции не буду.

И демонстративно двинулась вдоль стены, разглядывая картины в золоченых рамах.

Фрейлина с облегчением заулыбалась. Приоткрыв балконную дверь, сделала приглашающий жест рукой.

Только шагнув на балкон, я сообразил, что наступил вечер. Сумерки сгущались, загорались фонари. Дворец уже весь сиял, бросая вызов наступающей ночи. Расцветился огнями и парк.

Император стоял у перил балкона, сложив руки на груди. На меня он не обернулся, его взгляд блуждал где-то далеко.

— Ваше величество, — сказал я негромко, остановившись на почтительном расстоянии.

Император кивнул и опустил руки. Кисть правой дёрнулась знакомым образом — опять глушилка. Разговор не для жёлтой прессы.

— Сегодня мой сын был близок к смерти, как никогда, — сказал император.

— Я, к сожалению, пока не могу похвастаться успехами, — честно сказал я. — У меня по-прежнему нет ничего, что вело бы к источнику бед. Ну… — я вспомнил Луизу. — Почти ничего.

— Быстрого результата я и не ждал, — обронил император. — Сказать по правде, я вообще уже… ничего не жду.

Отчаяние человека такого уровня обдало ледяным холодом и мою душу. Захотелось умереть. Император, впрочем, очень быстро взял себя в руки. Проговорил:

— Я позвал вас по иной причине, Константин Александрович.

— Слушаю, ваше величество.

— Мне донесли, что Луиза фон Краузе сегодня обманом выбросила вас на Изнанку. Эту даму арестовали, ей уже занимается Тайная канцелярия. Однако я хотел спросить у вас: что вы видели в Изнанке? С той стороны?

Император повернулся ко мне и пристально посмотрел в глаза.

Я пожал плечами:

— Серость. Ничего, кроме серости. И эта серость изо всех сил пытается тебя сожрать. В принципе… всё не так уж отличается от обычной жизни.

Несколько секунд император продолжал буравить меня взглядом, будто осмысливая услышанное. Потом тихо, горько рассмеялся и отвернулся.

— Браво, господин Барятинский. Браво. Вот уж не думал, что смогу сегодня смеяться… Однако, к делу. Вы, полагаю, догадываетесь, что допрос Луизы фон Краузе, скорее всего, ничего не даст. По какой-то причине этой фигурой решили пожертвовать. А если уж дело начало доходить до фигур такого уровня… Значит, сам игрок сидит ещё выше. И я бы хотел узнать, не появился ли кто-то там, на Изнанке, вместе с вами? Ведь, насколько я могу судить, этот человек очень хочет от вас избавиться. И вряд ли он доверил бы эту задачу стихии.

— Он и не доверил, — подтвердил я.

Врать императору было бы невозможно — даже если бы я этого хотел. И я рассказал про «дьявола».

— Он закрылся полностью, — подытожил я. — Рост, внешний вид, голос — всё было ненастоящим.

— Значит, он всё же не был уверен в результате, — кивнул император. — Осторожен. Несмотря на всё своё могущество — чрезвычайно осторожен.

— Быть может, он там и остался, — предположил я. — Понимаю, это… немного по-детски, надеяться на такое. Но с Изнанки вроде как непросто выбраться. А мы воспользовались трещиной, которую оставил он.

— И вправду, соблазнительная мысль. Однако вы правы — наивная. — Император постучал пальцами по перилам балкона, и выглядело это не как непроизвольное движение, а как хорошо рассчитанный жест. — Почему этот человек так хочет вас устранить, господин Барятинский?

— Мне бы самому очень хотелось узнать ответ на этот вопрос, — честно сказал я. — Такое внимание, безусловно, льстит, но…

— Подумайте. — Голос императора стал жёстче. — Хорошенько подумайте, господин Барятинский. Шутки закончились. Есть что-то такое, что вы хотели бы мне рассказать?

— Нет, — от всей души сказал я.

— А что-то такое, что вы могли бы мне рассказать — но не хотите?

— Опять же — нет. — И снова я почти не покривил душой.

— Тогда, быть может, что-то такое, о чём вы рассказать не можете? — Император повернулся ко мне и буквально пронзил взглядом.

«Как что-то может остаться тайным — для него? — взорвалась у меня в голове паническая мысль. — Как можно скрыть хоть какой-то, самый ничтожный секрет от этого взгляда?!»

Но я заставил себя успокоиться. И давление Императора — выдержал.

— Как бы там ни было, — тихо сказал я, — могу дать слово дворянина, что это ни коим образом не может причинить вред вам, ваше величество, или Российской Империи.

— Охотно верю. — Император мало впечатлился. — Не нужно клятв. Я знаю, что вред мне и Российской Империи стремитесь принести отнюдь не вы. Вы пока приносили одну лишь пользу. Сегодня, например, помогли вытащить с того света моего сына. За что я, кстати, до сих пор вас не поблагодарил…

— Не стоит, — покачал головой я. — Я был не один. Баронесса Вербицкая выложилась куда сильнее меня — не говоря уж о господине Юнге и прочих… Даже госпожа Алмазова помогала, а ведь она — чёрный маг.

— Ох уж эти чёрные маги, — с горечью проговорил император и вновь обратил взор к Царскому Селу. — В последнее время, вопреки здравому смыслу, меня не покидает желание устранить из своего окружения чёрных магов. Вовсе устранить. Всех.

— Возможно, это было бы не лишним, — сказал я. — Хотя… Покойный Белозеров, например, был белым магом. Как-то вот они умеют выкруживать со своими намерениями — таким образом, чтобы оставаться белыми…

— … оказаться без стольких сильных союзников, — продолжал император, будто не слыша меня. — А потом — реформировать Ближний Круг, как неизбежное следствие. Бросить слишком многое на одну чашу. Белую… Это, возможно, спасет моего сына. Но для Империи — станет началом конца. Не того ли и добивается мой враг?

Вот он о чём… Нет, настолько широко я не мыслил. Наверное, потому что я — не император. А тот, кто я есть.

— А быть может, — продолжал говорить император, — он хотел вообще иного. Хотел показать вам — именно вам! — какие ресурсы тратятся на поддержание жизни наследника. Для того и сделал так, чтобы вы, Константин Александрович, очутились в палате цесаревича в самый критический момент. Увидели девушку, которая вам небезразлична, на пределе физического и энергетического истощения. Увидели своими глазами, что происходит — и сделали выводы из увиденного. А какие тут могут быть выводы?.. Самый очевидный — власть слаба. Власть слишком много ресурсов тратит на себя. Власть… не достойна власти. Ведь не только я заметил и отметил вас, господин Барятинский. Что, если и мой враг тоже делает на вас ставку?

— Он уже столько раз пытался меня убить, что вряд ли, — покачал головой я. — Либо же он до зарезу хочет проиграть эту ставку.

— Сомневаюсь, — обронил император. — Я бы предположил, что он таким образом испытывает вас. Хочет убедиться, что продвигает на престол подходящую кандидатуру.

По спине пробежали мурашки. Я поёжился. Неловко сказал:

— Ваше величество… Мне неудобно вести этот разговор. Всё, в чём могу поклясться: в мои собственные планы захват власти уж точно не входит. Как минимум, я к этой власти не готов — хотя бы в силу возраста. А как максимум, я не из тех, кто с гордостью носит клеймо изменника.

«…в этом мире», — надо было бы добавить. Потому что в своём родном мире, формально — именно изменником я и был. Негодяем, осмелившимся повернуть оружие против белых и пушистых замечательных Концернов.

Однако о таких нюансах императору уж точно знать ни к чему. Незачем усложнять и без того непростую ситуацию.

Император опять надолго замолчал. Когда человека такого масштаба раздирают внутренние противоречия — это чувствуется. Это ощущается, как разлом земной коры и первые толчки землетрясения. Скоро, возможно, произойдёт извержение вулкана.

Мне почудилось какое-то движение сзади. Я повернул голову, и мозг одновременно отдал приказ мышцам — приготовиться. Взвыло чувство опасности.

Что-то там, за спиной, явно происходило. Но — тайно, сокрыто, и от этого я нервничал ещё больше.

Мгновенно просчитал ситуацию. Спрыгнуть с балкона для меня — пара пустяков, скрыться потом — не проблема. Но в зале, чёрт возьми, осталась Кристина… Что если ей грозит опасность?

— Сегодня случилось ещё кое-что, — глухим голосом произнёс император. — Небольшое… происшествие.

Я повернул голову ещё сильнее и увидел, как мимо балконных дверей проскочили двое человек. В форме охраны императорского дворца.

Конечно, я не должен был их видеть. В зале не зажигали свет, а снаружи, здесь, за счёт фонарей и подсветки фасада было достаточно светло. Но мои особенные глаза в очередной раз сослужили мне службу.

Я был готов спорить на что угодно — там, возле дверей, притаилась группа захвата.

Но зачем?! И что мне с этим делать?

Бежать? Драться? Сдаваться?

Как же мало данных…

— Начальник моей личной гвардии получил письмо, — так же глухо продолжил Император. — Такое же письмо лежало и у меня в кабинете, когда я вернулся туда — после того, как жизнь цесаревича оказалась вне опасности. Буквально полчаса назад.

Император опустил руку в карман и достал сложенный вдвое лист бумаги.

— Не желаете прочесть?

— Нет, благодарю вас, — ровным голосом отказался я.

Перед тем, что затевалось, не хотел занимать руки даже листом бумаги. Руки мне понадобятся в первую очередь.

— Тогда я зачитаю вслух, с вашего позволения.

— Как вам будет угодно, ваше величество.

Император развернул лист и чётко, раздельно прочитал:

— «Следующий приступ цесаревича станет последним. Если хотите спасти жизнь наследника — князь Константин Барятинский должен быть казнён».

Последнее слово ещё продолжало звучать — когда с треском и звоном вылетело стекло из двери. На балкон, как ошпаренная, выскочила Кристина — которой я ещё секунду назад не видел. Что за технику она применила — понятия не имел.

— Костя, беги, это ловуш… — крикнула она.

На Кристину навалились двое в форме дворцовой гвардии, уронили лицом в пол. Ещё двое, доломав остатки дверей, бросились ко мне.

Цепь появилась у меня в руке мгновенно. Изогнулась, как змея, готовая к броску.

— Прекратить! — прогремел голос императора. — Остановитесь!

Четверо дворцовых стражников взлетели в воздух. Я глазом моргнуть не успел — как они оказались за перилами балкона и повисли, ни на чём не держась, смешно размахивая руками и ногами.

Кристина поднялась на ноги. Я помог ей и привлёк к себе. Судя по выражению лица, Кристина была близка к обмороку. В руке она сжимала револьвер. Хорошо, что не успела выстрелить…

— Приношу свои извинения, госпожа Алмазова, господин Барятинский, — холодно сказал император. — Со стороны моей охраны это было недопустимо.

Он стоял лицом к нам, в правой руке держал письмо, а левую отвёл назад, расставив на ней пальцы. Похоже, только этот жест и удерживал в воздухе четверых стражников.

Остальные гвардейцы мялись у входа в зал. Но вот, растолкав их, на балкон выше человек посерьёзнее. Волны силы от него исходили нешуточные — хотя до императора было, конечно, далеко.

— Кто вам позволил принимать такие решения самостоятельно, генерал? — обратился к нему император.

— Мой долг! — рявкнул вошедший, и его глаза сверкнули. — Мой долг — защищать жизнь императорской семьи! Я хотел арестовать человека, о котором говорилось в письме!

— А мой долг — управлять самой могущественной империей в мире! — прогрохотал в ответ император. — И я скорее сам положу голову на плаху, чем распишусь в том, что моими действиями может управлять какой-то жалкий террорист! В том, что меня можно запугать и заставить действовать в своих интересах! Я — гарант величия Российской Империи!

Он махнул рукой, и четверо стражников со сдавленными криками повалились на балконный пол. Подниматься они не спешили — проявили, как по мне, невероятную мудрость. Из положения лёжа ловко переместились в позицию «на коленях мордой в пол», да так и замерли. Опытные…

— Можете убрать оружие, Константин Александрович, — сказал император. — Я не наношу ударов в спину.

Вошедший, которого он назвал генералом — видимо, командир гвардии, — едва заметно скривился. Мол, вот глупости какие: отказываться от самого эффективного приёма.

— Прочь, — коротко приказал ему император.

Прозвучало негромко, но так властно, что генерал как будто мгновенно стал ниже ростом. Через секунду он, вместе с гвардейцами, испарился.

На балконе мы остались втроём.

Император посмотрел на осколки стекла и деревянные обломки рам на полу, рассеянно шевельнул ладонью. Осколки принялись собираться в целое.

— Что-то нам с вами нужно решать, Константин Александрович, — задумчиво глядя на них, проговорил император. — Несмотря на то, что враг показал пока лишь свою тень, он бросил нам перчатку. — Император повернулся ко мне. — А мы с вами не из той породы людей, что уклоняются от вызова. Верно?

Конец пятой книги

+++++++++++++++

От авторов:

Дорогие читатели!

Спасибо за вашу поддержку! Если вы давно собирались поставить книге лайк, но все как-то забывали — сейчас самое время это сделать) Ваши лайки, награды, комментарии — это то, что вдохновляет авторов на продолжение серии и приближает выход новых глав. Спасибо за то, что были с нами.

До встречи в новой книге! https://author.today/work/285842

Оглавление

Глава 1 Романтический ужин

Глава 2 Хорошие работники

Глава 3 Круглый кабинет

Глава 4 Новый преподаватель

Глава 5 Изначальная магия

Глава 6 Подарок

Глава 7 Бес

Глава 8 Непредвиденные обстоятельства

Глава 9 Цель

Глава 10 Вступительный экзамен

Глава 11 Сложно маг

Глава 12 Сочувствие сердец. Сродство души

Глава 13 Сюрприз

Глава 14 Зомби-конструкт

Глава 15 Бесстрастный император

Глава 16 Две жемчужины

Глава 17 Смешанная природа магии

Глава 18 Госпожа Иванова

Глава 19 Запретная магия

Глава 20 Новый уровень

Глава 21 Дьявол — в мелочах

Глава 22 Небольшая семейная ссора

Глава 23 Проверка

Глава 24 Пять баллов

Глава 25 Лучший курсант

Глава 26 Изнанка

Глава 27 Безумный день

Глава 28 Вызов