Дом с Балконом. Путь четырех Лун [И. Лири] (fb2) читать онлайн

Лири И Дом с Балконом. Путь четырех Лун

Десятичасовая передача поздравлений закончилась. Утреннее солнце добралось до окон кухни-столовой и теперь белые стены и ярко-желтый деревянный пол издевательски весело светились в его лучах. Екатерина еще немного посидела, задумчиво наблюдая, как на стенах и полу танцуют солнечные зайчики, вздохнула и переключила радиоприемник на другой канал. Сегодня Его день рождения. И огромная тень этого дня затмевала почти все в ее душе. И в ее маленькой гостинице «Дом с Балконом».

Вот уже почти двадцать лет каждый год в этот день на местной радиоволне его семья поздравляет его, а она слушает, как женщина-диктор приятным голосом зачитывает теплые слова от любящей жены, благодарных детей и гордых родителей. Каждый год, в конце их поздравлений она посылает ему неслышимые пожелания здоровья и счастливой жизни и садится пить чай с кусочком его любимого бисквита с неоднозначным названием «Союз». Его он всегда заказывал в кафе через дорогу от учебных корпусов, и куда они вчетвером ходили в начале каждого месяца. Они шли туда после поступления денег из дома, чтобы отпраздновать это значимое и радостное для студента событие. Она и ее подруга Валентина брали самые большие фруктово-кремовые «корзиночки», его друг Петр — большой кусок мясного пирога, а он, нисколько не смущаясь дешевой цены — пирожное «Союз».

Теперь, повзрослев и поумнев, она понимала, что совсем не факт, что оно было его «любимым». Но Екатерина каждый год накануне этого дня, все равно выезжала в город и покупала его в той самой кондитерской через дорогу от учебных корпусов. А потом в гордом одиночестве съедала это сомнительное кондитерское чудо утром в день Его рождения под музыкальные поздравления его семьи. И все думала: помнит ли он вообще это пирожное? Вспоминает ли он их компанию и эти вылазки в кафе? Покупает ли его теперь для Нее и своих детей? Или уже и думать забыл об этом бисквите с меренгой на кончике масляной шапочки, уплетая Ее пироги? И вспоминает ли Он хоть когда-нибудь ее день рождения?

— Ты просто стала его тенью! — прокричала мать в последней их ссоре, не сумев убедить все продать и уехать в город. И Екатерина не нашлась, что ответить. Как она могла объяснить ей, что именно это и было ее главной мечтой? Мечтой, которой не суждено было сбыться. Она очень хотела быть его тенью. Но тогда, почти двадцать лет назад, он выбрал другую…

Екатерина снова вздохнула. Автоматически потерла и без того блестящую стол-стойку за которой сидела в одиночном ритуале и резко помотала головой, прогоняя пустые грустные мысли. Когда мысли, сначала перемешавшись, а потом, выстроившись в нужном порядке, вернулись, она подалась назад и посмотрела на календарь, таящийся на боковой стенке кухонного шкафа. Этот большой цветной кусок бумаги всегда помогал ей собраться и вернуться в реальность в минуты навалившейся грусти и усталости.

«Теперь твоя жизнь такая» — сказала она себе почти двадцать лет назад, повесив в этом потаенном уголке свой первый гостиничный календарь «приемов». С тех пор он стал ее путеводной звездой. Навигатором, регулирующим и расписание жизни, и расписание чувств. Сколько же бумажных кошечек, собачек, цветочков, домиков, красавцев и красавиц у нее накопилось в старом ящике дальнего чулана! По этим картинкам она могла вспомнить каждый год, каждого постояльца ее небольшой гостиницы и даже их личные истории. Это был ее Дневник Путешествий.

Люди, двигающиеся в пути, Путешествующие, не задумываются о том, что те, кто их встречает на своем неподвижном месте, кто смотрит на них и слушает их, тоже Путешественники. Путешественники по чужим жизням и судьбам. И им тоже есть что вспомнить и рассказать, когда чья-то личная Вселенная, пролетев мимо, оставит шлейф из чувств, воспоминаний и желаний своего хозяина. И который так и норовит затянуть в свой стремительный кометный хвост и жизни неподвижных наблюдателей.

Екатерина встречала и провожала чужие Вселенные вот уже почти двадцать лет. За это время она никогда не покидала свою планету, свой «Дом с Балконом» более, чем на двенадцать часов. Гостиница стала для нее и Солнцем, и Луной. Она удерживала Екатерину своей мощной силой притяжения и не отпускала дальше областного центра. Екатерина и вся ее жизнь крутились вокруг этой гостиницы, и где бы она не находилась, чем бы не занималась, всегда чувствовала на себе немигающий взгляд окон-глаз Дома. С самого момента открытия она добровольно жила в тени своего «Дома с Балконом». Как его спутник. Как его Луна. А спрятанный от посторонних глаз календарь был расписанием прибытий чужих Вселенных. Разными цветами на нем были обведены даты приезда гостей. Красным — даты заселений постоянных клиентов, зеленым — новичков и синим цветом тех, кто забронировал номер во второй «пробный» раз. Сегодняшняя дата обведена красным. День заезда «Той троицы». Екатерина улыбнулась, вспомнив эту тройную вселенную.

Эти три яркие женщины собирались вместе каждые два года в середине июля. В сезон, когда солнце заходило в Верхний холл из книжного шкафа и выходило через старое зеркало-трельяж, стоящее у входа. Приезжали они вот уже восьмой раз. Каждый раз одна из троицы, светловолосая Светлана, звонила и бронировала заранее один и тот же номер с окнами на северо-восток. На Воронье поле. Приезжали то врозь, то вместе. Переобувались, как все на входе и сразу шли в комнату «шесть» на втором этаже. Они никогда не задерживались ни познакомиться с другими постояльцами, ни узнать, кто сейчас проживает и что подают сегодня к ужину.

Вот и в этом году — году «той троицы», блондинка снова позвонила в конце мая, забронировала все тот же шестой номер и, как всегда, попросила повесить «их» зеленые занавески. За столько лет прежние занавески давно ушли на ветошь, но Екатерина, не найдя никаких причин не исполнять такое мелкое пожелание, сшила новые, похожего цвета. Теперь это «Их» занавески, которые вывешиваются в комнате номер шесть раз в два года.

Конечно, эти подруги не единственные, у кого были свои «особые пожелания» к хозяйке гостевого «Дома с Балконом». Очень многие постояльцы, из года в год выбирающие ее маленькую гостиницу чтобы прожить несколько дней своей жизни под его крышей, просят Екатерину сделать «все как в прошлый раз». Занавески «как в прошлый раз», кувшин и тазик в номере «как в прошлый раз», кровать «как в прошлый раз», круглый столик у окна «как в прошлый раз». Екатерина смирилась с этим. Как и с мечтами о дизайнерском обновлении интерьера. Видимо такова человеческая природа: уезжая от одной привычной обстановки, человек желает воссоздать другую, но тоже привычную. И при этом он говорит друзьям и знакомым, что уезжает в отпуск, чтобы «отвлечься и развлечься»!

Столкнувшись с такими просьбами в первые разы после открытия, Екатерина завела было особую тетрадь, куда записывала особенности и просьбы гостей, но со временем потребность в ней сама собой отпала. С годами она поняла, что «как в прошлый раз» для гостей, это «как обычно» для нее. Потому как, если человек приехал в следующий раз — значит он подошел этому месту, а если нет — то ни записывать, ни запоминать ей ничего и не нужно. Значит, ее Балкон ждет и держит место для другого, своего, человека.

Над входом в ее маленькую гостиницу, всего-то на девять комнат, висела красивая кованная табличка «Дом с Балконом». Именно так — «Балкон» с Большой буквы. Потому, как это был не какой-то там обычный балкон, это был Балкон. Единственный такой на много километров вокруг. Да и сам гостевой дом, тоже единственный. Ближайшая муниципальная гостиничка находилась в старом силикатном строении в райцентре за 50 километров от них. Ну, или они от нее. И, соответственно, в пятидесяти километрах от основной дороги. Работник Вико любил говорить гостям, что по старым меркам это дальше, чем Тридевятое царство. Почти что в сказочном тридесятом государстве. Государство это — около 600 деревенских дворов. Впрочем, жилые круглогодично из них лишь двести — триста, но летом почти все оживают.

И вот в этом царстве-государстве и стоит ее гостиный «Дом с Балконом». Балкон — это выступ шириной в два метра с перилами-балясинами, обрамляющий весь Дом по кольцу. Именно он стал сердцем и душой ее гостиницы. Да и всей деревни, о которой люди узнали только благодаря ему. Ее деревянный Дом был воплощением ее собственного одеревеневшего сердца, которое она отстояла в непростой борьбе с собой, с обстоятельствами, с родственниками, друзьями и соседями. А еще с архитекторами, планировщиками и строителями, которые твердили, что «так нельзя», «так не бывает», «так невозможно». Но она, уступившая другим так много, твердо решила, что ни за что не отступит перед такими мелочами жизни, как законы физики. Тем более, если о них рассуждают люди, не знающие даже формулы определения площади круга.

Екатерина вспомнила вспыльчивого «страшно умного» прораба и, улыбаясь сама себе, обвела взглядом светлую кухню-столовую. Вспомнила ворчливую повариху Некториану, которая яростнее всех выступала против кухни на втором этаже. Но и ее она убедила. И это того стоило. Теперь завтракать, обедать, ужинать и просто перекусывать на Балконе можно было круглосуточно и круглогодично. Весной, зимой и осенью — догоняя солнце, летом — прячась от него, или встречая и провожая.

Екатерина посмотрела на занавешенные сейчас бамбуковыми жалюзи окна-двери, ведущие на южный Балкон. Летом эту сторону практически никто не навещает. А вот зимой и весной она является самой популярной. Истосковавшиеся по солнцу гости, не дожидаясь работника Вико, сами переносят кресла и столики на этот бок Дома и устраивают там «пледные лежанки». Кутаясь в теплые пледы и одеяла, они потягивают горячие напитки, которые она оставляет на кухонной стойке в большом сером термосе и ловят короткие солнечные моменты. Почти что мгновения, когда совсем еще молодое солнышко веселой вспышкой всходит на юге и почти там же и падает за высокий горизонт, словно младенец, быстро потерявший интерес к этому занятию.

Летом же столики перебираются на восточную сторону, что над главным входом, и люди с него наблюдают начало утра. Время, когда солнце еще ласковое и радостное. В это время года оно поднимается из-за крыш зернохранилищ соседней деревни и сначала заглядывает в правый угол холла на втором этаже, а уже потом, набрав высоту и осмелев, по цепочке проникает за шторы всей юго-восточной стены. Лишь в одном номере утро наступает позже — в пятом. Потому что он защищен старым кленом-красавцем, проросшим сквозь камни и выстоявшим все битвы с геодезистами, строителями и не в меру активными детьми.

К вечеру воздух на восточной стороне успевает остыть, и люди снова собираются там. На этот раз — на открытие картины «Лиловые березы». Такое название этому завораживающему виду около пяти лет назад дала девчушка лет восьми-девяти. Именно такими словами она подписала свой холст из серии «домашнее задание на лето». На нем были изображены верхушки двенадцати берез, вот уже шестьдесят лет водящие дружный хоровод через дорогу от ее Дома. Отражая закатные лучи летом и ранней осенью, они окрашиваются в яркие лиловые и золотые цвета, вызывая восторженные ахи у постояльцев гостиницы и у всех, у кого есть способность различать цвета и краски. Девочка, очень точно передавшая эти тона, наверняка обладала немалой толикой художественного таланта. Екатерина все еще помнила, как гордая мать поцеловала счастливую дочь в макушку между большими белыми бантами, когда та стянула полотенце с картины под дружные аплодисменты собравшихся в холле постояльцев. Сейчас эта картина висела на восточной стене нижнего холла, рядом с зеркалом. Интересно, кем стала эта юная художница?

Вспомнив об этом, Екатерина заглянула в большую жестяную банку с сушеной мятой и лесной малиной. Оценила запасы. Отчего-то именно этот чай, поданный холодным, предпочитают большинство гостей для созерцания заката, как на восточной, так и на западной стороне. Его она заваривала к вечеру в большом зеленом фаянсовом чайнике, похожем на супницу, вот уже много лет. И сегодня в семь часов вечера тоже заварит.

Осенью же, с середины сентября до первой половины октября, все места в ее гостинице бронируются почти за год вперед. Всему виной — Воронье поле. В это время года самым популярным занятием на восточной стороне Балкона становится наблюдение за большими птичьими стаями, собирающимися на этом клеверном поле за березовой рощей. Попивая шиповниковый компот, гости, боясь пропустить самое главное событие осени, терпеливо наблюдают за тем, как огромные черные вороны и птицы помельче целыми днями ковыряются в земле, толкаясь и перебраниваясь. Все гости, держа наготове камеры телефонов и фотоаппаратов, напряженно ждут момента, когда в один из осенних дней, вдруг и разом, птицы не соберутся в огромную шумную стаю и не взлетят, наводя ужас на местных собак и особо впечатлительных тонко организованных натур. Черной галдящей тучей по сужающейся спирали они взмывают в небо и… куда-то исчезают. Чтобы на рассвете двадцать второго марта тихо и незаметно появиться из ниоткуда и облепить черным ковром поле кузнеца Якова. Даже не все местные могут привыкнуть к этой ежегодной мистерии, что уж говорить о туристах!

Но тяжелее всего Екатерине, ее Западному Балкону и соседям приходится в начале мая, когда на школьном стадионе проводятся пятидневные соревновательные сборы юных футболистов. В эти дни она не успевает лазать в погреб цедить домашнее пиво и ночами напролет жарит соленый арахис и чесночные сухарики. Балкону не легче. Его доски, перила и столы скрипят и стонут от мужских переживаний, и изо всех сил стараются все выдержать и сохранить лицо. Или себя.

Соседям тоже не просто. Они в эти шумные дни вынуждены весь день напролет слушать громкие речовки и крики болельщиков и игроков, а потом до вечера собирать по окрестностям разбежавшихся перепуганных кур. Дети гостей в эти дни тоже заняты. Как только крики утихнут и в траве покажутся головы немного успокоившихся петухов, Екатерина посылает детвору на поиски яиц, снесенных разбежавшимися курами где-нибудь в тихих укромных уголках подальше от этого шумного безумия: в крапиве в овражке, под кучами досок и старых бревен на соседней улице, среди грядок в чужих огородах или под поддонами с битыми кирпичами на заброшенной стройке рядом с Рощей. В этом году был побит рекорд Пятилетки — тридцать найденных яиц!

Соседи мирятся с таким соседством и положением вещей, потому что, во-первых: «ну что поделать, всем жить как-то надо», а во-вторых, потому что половина деревни включена в ее «туристическую» цепочку снабжения.

Было и «в третьих»… И Екатерина чувствовала это «в-третьих» со дня своего возвращения в деревню. Сначала она думала, что это жалость. Что люди жалеют ее, брошенку с помолвочным кольцом на пальце, которая сначала проморгала, а потом так и не смогла найти свое женское счастье, но… Оказалось, это не совсем так. А открыл глаза на положение ее дел один из постояльцев — молодой и не по годам мудрый мужчина-красавец, как огня боявшийся своей подруги.

Это случилось в самом начале ее бизнеса. Он стал случайным свидетелем ее неприятного разговора с «уважаемым» сельчанином, подбивавшем ее все продать и зажить нормальной легкой жизнью где-нибудь в городе. Самоуверенный пожилой мужчина убеждал, а ее родители активно поддакивали и кивали головами, что «так ей будет хорошо» и «перспективно». Что так ей будет проще устроить личную жизнь и «найти свое женское счастье». Екатерине тогда было очень больно слушать все это. Ведь эти разговоры завелись после того, как Он и Его жена — ее лучшая подруга с детства, вдруг решили вернуться в родные места — в соседнюю деревню. Считай — на соседнюю улицу. И она, только-только оклемавшаяся и перекроившая свою жизнь под их счастье, снова оказалась лишней, мешающей их счастью, стороной. И деревня была на их стороне. Не на ее.

Потом он застал ее в дальнем чулане, куда забрел в поисках припрятанной бутылки вина, ревущей в четыре ручья, и был сильно смущен сложившийся ситуацией. Но неловкость быстро развеялась, когда Екатерина, утерев слезы передником, отчитала его и выгнала из чулана. Он-то и открыл ей потом глаза на природу всех препятствий, которые ей пришлось преодолеть, устраивая свою новую жизнь. Крепко набравшись за ужиным ее домашним пивом, икая и пуская слюни, он объяснил, что все люди боятся жить рядом с «пострадавшей стороной». И что это нормально. Особенно если это женщина. Особенно, если обиженная. Особенно, если так и оставшаяся одинокой…

— В головах обывателей, ты — затаившая обиду ведьма, в любой момент готовая наслать мстительное проклятие на их праведные головы. В средние века тебя обязательно сожгли бы на костере в ближайшую пятницу. Уж поверь мне… — шепнул он тогда ей прямо в лицо, ухмыляясь.

Екатерину это потрясло. Да так, что она едва тут же не разогнала всех гостей и не заколотила окна, готовая убежать на край земли и никогда больше не показываться в этом проклятом месте. Но он же и остановил ее. На следующее утро, проспавшись, причесавшись и принарядившись, он за чашкой утреннего кофе извинился за излишнюю прямолинейность и добавил:

— Дорогая Екатерина, все, что я наговорил вчера спьяну и со своего личного отчаяния, не должно вас беспокоить. Потому, как эта правда не изъян, а большущий козырь в ваших руках. Используйте его с умом, и ваш бизнес будет процветать. Уж поверьте мне…

Екатерина тогда не особо поняла, о чем говорил этот красивый, молодой, но уже заметно уставший от жизни, гость. Но он оказался прав. По непонятной Екатерине причине, ее гостями были сплошь состоятельные респектабельные люди, которые, по такой же непонятной ей тогда причине, выбирали ее маленький гостевой Дом с Балконом в глухом тмутараканье местом своего отдыха. Но непонятными эти причины были только несколько первых лет. С годами и с опытом она поняла, что у всех ее респектабельных гостей были свои Тени и свои Истории. Явные, которыми делятся с каждым, кто готов их слушать. Скрытые, о которых старательно молчат, но люди всё равно их чувствуют. И те, о которых люди и сами не догадываются, но которые, как тени за их спинами, открываются тем, кто пожелает остановиться и понаблюдать за их Театром Теней. А лучшим экраном для Теней является, конечно же, окружение. Как и с тем уставшим от жизни молодым мужчиной. Пока он жил один, он был просто молодым мужчиной на отдыхе. Но как только через несколько дней приезжала его подруга… Его личность начинала играть множеством новых красок. И блестящих, и не самых приятных оттенков.

Вот и у «той троицы», так Екатерина и ее помощники называли их между собой, точно были свои Тени. Просто Екатерине все было недосуг остановиться и присмотреться. Да и зачем?

Они были почти ее ровесниками. Может быть на пару лет младше… или просто по-городскому лучше выглядели. Поэтому она решила, что дружат они или с детства, или с института. Нет, дружбы, конечно, бывают разные… но верила Екатерина только в эти две. Она считала, что для того, чтобы дружить и выносить друг друга столько лет нужно крепкое основание. А у долгой дружбы есть только два надежных фундамента: общий интерес и общая история. Что же связывало этих трех?

Екатерина невольно задалась вопросом, что на этот раз будет надето на Первой — светловолосой болтушке Светлане. Эпатировать она любила. Вторая, брюнетка Галя с вечно забранными в пучок волосами — всегда такая благопристойная, такая сдержанная… И такая востребованная. Каждый час-полтора она или объясняла собеседнику по телефону, где лежат те или иные бытовые или рабочие мелочи, или показывала, что она делает, или не делает, что ест, пьет, где и как спит… В общем — все. Оставшуюся часть времени она сосредоточенно слушала подруг и, или одобряла, или не одобряла повестку. Но Екатерине всегда казалось, что тех это мало волновало.

Третья… Третья тоже была обычной. В меру красивой, в меру веселой, в меру капризной и… абсолютно свободной. Екатерина с трудом могла припомнить несколько ее телефонных разговоров, которые, впрочем, были очень короткими. Тем и запомнились.

Екатерина еще раз взглянула на обведенную в календаре дату и на приписанное мелким шрифтом в углу страницы расписание прибытий самолетов в столичный аэропорт. Скоро уже должны появиться…

Они появились, как обычно, ближе к пяти часам вечера. Екатерина видела со своего места на кухне, как к входной калитке подъехало столичное такси. Как из него выпорхнули три яркие женщины, и водитель, весело шутя и заигрывая, тем не менее быстро и ловко выгрузил чемоданы и был таков. Как-никак горячая пора! Она дала им немного времени осмотреться, вспомнить место и спустилась в холл.

Что-то незримо изменилось в них. Все такие же вежливые, все такие же важные, но… Они переобулись и не поинтересовавшись ни тем, кто сейчас проживает, ни тем, что будет на ужин, поднялись к себе на второй этаж. Их большие чемоданы остались в холле дожидаться мужской руки. Все, как обычно. Все, как прежде… но что-то иначе.

— Таня! Опять ты за свое! Какой еще конкурс?! Дай нам просто расслабиться и отдохнуть…

Это голос брюнетки Гали. Третья снова что-то затеяла. Екатерина вспомнила, что позавчера они загорали в саду под любопытствующими взглядами других постояльцев, разложив по телу какие-то вырезанные бумажки и зеленые листочки. Что на повестке сегодня? Для нее это было не праздное любопытство. Запасы успокаивающих и заживляющих мазей и активированного угля подходили к концу. А последнюю пол-литровую банку сметаны она вчера перевала на замазывание вздувшихся пузырями иероглифов на спине блондинки.

— А почему бы и нет, Галь? Главное, что в этом конкурсе не нужно бегать или прыгать. Не нужно никого догонять и ловить. В общем, никакого напряжение мышц. Это же классно! А попить вкусный чаёк… Разве ж это сложно? Давай, соглашайся. Лично я не против такого простого развлечения!

Это блондинка Света. Екатерина давно поняла, что она за любую активность, кроме физической. И против такой, где нужно знание литературы. Все остальное, где можно поесть, попить, спеть, станцевать и поговорить она поддерживала «на ура». Даже в Театре Теней, который на днях затеял отец трех малышей из четвертого номера, она, как могла, старалась изобразить овечку, на которую нападала стая детских «собачек». Правда, получалась у нее только большая лохматая собака, что отменно веселило детишек.

— И где мы возьмем ингредиенты для конкурсного чая здесь, в этой глухомани? — не сдавалась брюнетка.

Екатерина все удивлялась, глядя на нее. Эта женщина даже на отдыхе, даже в этой глуши, ни на час не распускала свой затянутый на макушке пучок. Словно это были не просто волосы, а ее «красная кнопка», которую ни в коем случае нельзя отжимать.

— Девочки! В этом же и фишка! — Это Третья, инициатор Татьяна. — Не нужно какой-то особенный элитный чай доставать. Не в этом суть! Нужно придумать и реализовать кон-цеп-ци-ю. Своего. Личного. Чая.

Она по слогам произнесла особо важное в этой конкурсной затее слово.

По повисшей тишине стало понятно, что Третьей удалось убедить подруг в нормальности ее развлекательной идеи. Екатерина, тихо перебирающая смородину на кухне, и не специально, но подслушавшая этот разговор трех подруг, тоже посчитала идею вполне нормальной. Чаем отравиться сложно. Кроме того, именно для таких любителей «попить природные напитки», она давно уже выполола все известные ей сильно ядовитые растения в радиусе ста метров от гостиницы. Дальше, обычно, никто не забирался.

После некоторого разглагольствования о смысле слова «концепция», обсуждения философии чайной церемонии, видов чая, способов его заваривания и подачи, воспоминаний о неизвестных Екатерине местах и событиях их жизней, троицей было принято решение провести конкурс «Чай, как выражение личного мировоззрения». Состояться он должен был в среду, в шесть часов вечера, когда и полагается пить чай настоящим леди и посвященным ценителям этого занятия.

В это время в июле, с трех до шести часов дня, солнце в столовой отдыхает сначала на картине «Под зонтом на пляже», а ближе к семи перебирается на картину «Первая ракетка». Когда женщины наговорились и, выходя в сад, хлопнули задней дверью, картины слегка задрожали. Вода, изображенная на первой из них, пошла рябью. Как настоящая. За этот эффект Екатерина и любила эту картину, написанную пожилым художником лет десять назад. Он не появлялся уже четыре года, и Екатерине все отчетливее казалось, что картина скучает и ждет его, каждый раз вздрагивая и оживая от хлопка входной двери. «Ну что ж, — прошептала она картине, нежно поправляя и смахивая с нее пыль. — Кажется, в нашем Доме что-то намечается. Интересно, кого они в среду пригласят в жюри?»

— Екатерина, миленькая! Пожалуйста, будьте нашим жюри…

Первая, светловолосая Светлана, все утро среды ходила за Екатериной хвостом. Она всячески уговаривала ее рассудить и оценить их старания и чай, который они сегодня будут готовить в шесть вечера. Екатерине никак не хотелось ввязываться в это. Не ее это — сравнивать и давать оценки. Да к тому же они все ее Клиенты и Гости. Как она может кого-то предпочесть? Да и некогда ей — после поездки в городской парк все приедут поздно, возбужденные и уставшие. По ее опыту, лучшим вариантом для такого позднего перекуса являлся сладкий пирог, чем она и планировала заняться. Поэтому крепко держалась за свой отказ.

— Вы сами виноваты, девочки. Зачем вы организовали конкурс только для себя троих? Я уверена, от кандидатов в жюри не было бы отбоя, поделись вы своей замечательной идеей с остальными гостями. Знали же, что по средам вылазка в районный парк развлечений. Дождались? Все уехали. Вернутся поздно, после фейерверков. Теперь вот некому оценить ваш конкурс…

— Ну пожалуйста… Вы же понимаете, скажи мы об этом остальным, наша идея превратилась бы в обычный балаган с разливанием и распиванием всякой ерунды по типу детских и взрослых компотов…

«А у вас, конечно же, не балаган, а элитная чайная церемония намечается», — чуть не вырвалось у Екатерины. Но она вовремя забросила в рот кислую вишню, которую перебирала к вечернему пирогу. Это ее и спасло, и подвело одновременно.

Воспользовавшись вынужденным молчанием Екатерины, которая в это время пыталась решить проглотить или выплюнуть полный рот кислой слюны вместе с ягодой, Светлана захлопала в ладоши и, громким криком сообщив подругам, что «все! дело в шляпе», выскочила за дверь. Там ее уже ждало столичное такси.

Екатерина, прополоскав рот и, наконец избавившись от кислого жжения на языке, удрученно посмотрела в окно на отъезжающий автомобиль с шашечками. Затем перевела хмурый взгляд на миску с вишней и, покачав головой, решила добавить в тесто дополнительную пару ложек сахара. Из такой кислятины ей еще не приходилось печь!

Когда тень от березы за окном перебралась в правый угол Верхнего холла, ознаменовав приближение шести часов вечера, разнаряженная в цветастый атласный халат Светлана, немного чопорно поклонившись, пригласила Екатерину на восточную сторону Балкона. Екатерина уже была готова. Заметив до этого, как женщины по очереди освобождают номер для того, чтобы переодеться и собрать свой «черный реквизитный ящик», она решила тоже принарядиться. Как никак, речь шла о важных вещах — о Чае и о Личном Мировоззрении. Она не была уверена в том, что ее длинное хлопковое платье цвета летней травы концептуально подходит этому времени дня, но решила, что уж для времени года-то оно точно подходит. Захватив вазочку с глазированными орешками, не с пустыми же руками идти на чай к Леди, ровно в шесть вечера она вышла на восточный Балкон.

Там уже все было готово к выступлению конкурсанток. Особенно они сами. Светловолосая Светлана щеголяла в цветастом атласном халате. Ее Екатерина уже видела. Вторая из троицы — Галина была одета в тонкое, цвета амарант, шелковое платье-сарафан на подкладе. На голове красовалась шляпа с широкими полями. Только на третьей, Татьяне, был самый обычный белый банный халат. Но из-под его ворота интригующе выглядывал кусочек чего-то оранжевого. Екатерина догадалась, что ее основной костюм скрыт до своего времени. Костюмированный спектакль обещал быть интересным…

Преобразился и Балкон. Один круглый столик перекочевал из холла и торжественно стоял, накрытый невесть откуда взятой белой скатертью, в окружении трех кресел, тоже накрытых белыми кусками ткани. Екатерине стало как-то не по себе от такой белизны. Но она тут же прогнала тревожное чувство. Мало ли что срежиссировали конкурсантки! Концепция, как-никак!

Второй столик, один из тех, что всегда здесь стояли, жался к стене дома чуть в сторонке. На нем стояли три самые обычные картонные коробки, видимо, с реквизитом и два электрических чайника с кипятком, накрытые полотенцем. Третий столик стоял посреди балкона чуть поодаль и был накрыт незнакомой Екатерине скатертью благородного кирпичного цвета. Одно кресло, ее обычное старое деревянное стул-кресло, стояло практически у балконной двери — напротив этой импровизированной сцены. На него заботливо была уложена усидочная подушечка.

— Прошу вас, уважаемое Жюри, займите свое место, — театрально-чопорно, стараясь удерживать соответствующий общей атмосфере тон, указала на кресло Светлана.

«И как я буду отсюда пробовать их чай?» — пролетела в голове у Екатерины мысль, но она отмахнулась и от нее. «Их конкурс — их проблемы» — решила она, занимая кресло и устраивая вазочку с орешками на коленях.

Дождавшись, когда деревенский радиовещатель на школьном стадионе отпикает шесть раз и сообщит, что наступило восемнадцать часов, организатор конкурса Татьяна встала у красного «витринного» столика и, немного нарочито откашлявшись, объявила:

— Уважаемые подруги и члены жюри, прошу считать наш чайный конкурс «Чай, как выражение личного мировоззрения» считать открытым. Я же, как виновник и организатор этого мероприятия, приготовила Главный Приз.

Нырнув под столик, она достала красивый круглый короб и водрузила его в центре стола. Екатерина не могла не отметить, что темно-коричневый цвет короба идеально гармонировал с кирпичного цвета скатертью. Она специально их подбирала? Все уставились на короб, в попытках угадать его содержимое. Татьяна не стала долго мучить их любопытство и потянула за атласный шнурок на крышке короба. Стенки короба буквально рассыпались отдельными полосками, обнажая содержимое — удивительный по форме и расцветке фарфоровый чайный сервис на двоих.

У Екатерины перед внутренним взором мгновенно возникла красивая картинка: изящная чашка, наполненная терпкой темно-янтарной жидкостью на ее кухонной стойке… Вот она, вся такая великолепная, подносит чашку к губам и… И тут в ее голове вспыхнула красная лампочка, которая там вспыхивает, когда что-то не сходится. Вот и сейчас просигнализировала — это парный сервис…

Мысли сами побежали в голове: а с кем бы она могла разделить такое утонченное чаепитие? С работником Вико? Екатерина вспомнила вымазанные зеленкой толстые артритные пальцы еще вполне молодого мужчины и, внутренне поежившись, отмахнулась от этой мысли. С матерью? Последний раз она заходила к ней в Дом лет пять назад, когда ушла, хлопнув дверью, и не добившись от Екатерины «здравых мыслей» об отъезде. С кем же? За время, пока две другие конкурсантки охали, ахали и осторожно трогали посудное чудо, Екатерина так и не смогла найти ни одну достойную кандидатуру для придуманного чаепития из этого чудесного сервиза.

Она все еще думала об этом, когда женщины объявляли и проводили церемонию жеребьёвки. За это время она даже успела вспомнить Его тонкие длинные пальцы, обнимающие самую обычную кружку в кондитерской через дорогу от учебного корпуса. А как бы он сегодня отнесся к такой роскошной чайной паре, подай она ему в ней чай на сегодняшний его День рождения? Как бы он ее держал? Как бы он смотрел на чай? На нее? А какой чай она подала бы ему? Черный байховый? Зеленый китайский? Ароматный жасминовый? Или ее «фирменный» Иван-чай с двумя розовыми лепестками от нежнейшей Глории-Дей из ее розария? И самое главное: о чем бы они говорили? Вспоминали бы молодость? Говорили о работе? Интересно, слушал ли бы он ее разговоры о сломанной дверной ручке в пятом номере? Или о дышащей на ладан двери в душевой на втором этаже? Или о хитрой пройдохе, продавшей ей почти ведро кислющих вишен по цене южной черешни в несезон? Что отвечала бы она ему, когда он говорил бы о своей работе? И рассказывал ли бы он о ней? О чем говорит с ним за чаем Она — его жена? О детях? Об их оценках? Или о порвавшихся джинсах и кроссовках, как это делает тревожная жена из третьего номера? О чем они говорят на кухне, когда их дети засыпают? Шепчутся и хихикают, как молодая пара из второго номера? Или угрюмо молчат, напряженно поглядывая на радионяню, как немолодая пара из первого? Екатерина все больше подозревала, что это не их общий ребенок…

Из мысленного полета в чужие жизни ее вывел голос организатора конкурса.

— Итак! С первым участником мы определились — это Галина. Я, как главный организатор и единственный спонсор этого мероприятия буду выступать под занавес. Так что ты, Светлана, идешь за Галиной. Все согласны? — И тут же серьезно и безапелляционно поставила точку: — Возражения не рассматриваются. И главное правило: никто не смеет перебивать, комментировать, строить рожи и вообще издавать хоть какие-то звуки, пока конкурсант не уберет чашки. — В последовавшую за указаниями паузу, никто ничего не сказал, и она обратилась к Екатерине. — А вы, дорогая Екатерина, устраивайтесь поудобнее и не будьте уж слишком строги к нашим любительским антрепризам, — подмигнула она растерявшейся от такого вступления Екатерине.

Екатерина, давая понять, что вступает в их игру, выпрямила спину, поерзала в кресле и, поудобнее перехватив вазочку со сладкими орешками, с серьезным видом кивнула: мол, готова!

Первой выступала Галина. Было заметно, что она волнуется. Она немного виновато улыбнулась всем по очереди и откашлялась, входя в образ. Потом, уже кокетливо, откашлялась еще раз и театральным жестом стянула с головы широкополую шляпу. Екатерина приготовилась было увидеть, наконец, ее естественно распущенные волосы, но была разочарована — идеальный пучок красовался на своем месте. Но выглядел торжественнее из-за подколотой розы. «Моя Мона Лиза», — чуть не выпалила Екатерина, узнав цветок розы, распустившийся вчера на втором кусте у сарая. Тем временем, Галина достала и расставила на столике три чайные пары и чайничек. «Мои. Мамин фарфор из посудного шкафа в холле, — перестав дышать, отметила Екатерина. — Лишь бы все обошлось». Она постаралась не вздыхать слишком громко, наблюдая, как Галина, без всякой подготовки плеснула кипяток в хрупкий чайничек.

— Дорогие подруги, — вступила Галина теплым тоном. — Сначала… пользуясь этим чудесным случаем, я хочу поблагодарить вас всех за… все. За годы нашей дружбы, за эти наши встречи… За верность друг другу и своему делу. Спасибо тебе, Екатерина, что ты остаешься на плаву и у нас есть это место. Эта тихая уютная гавань. Особое спасибо тебе, Таня. Ты, как всегда, привносишь в мою обыденную жизнь щепотку шевеления и нотку раздумья. Иногда Большого Раздумья. Вот и в этот раз, готовясь к этому твоему чаепитию, я задумалась: а что для меня значит чай? Какое место он занимает в моей жизни? — она немного помолчала и усмехнулась. — Да и вообще, что какое «мировоззрение» и есть ли оно у меня?

Екатерина, повинуясь дружескому участию, чуть не улыбнулась, но вспомнив наказ Татьяны, сдержалась. Галина же, нисколько не смутившись, продолжила. — И знаете, я поняла, что чай для меня — это передышка. Это время, когда я прячусь куда-нибудь, где меня не сразу найдут и несколько минут… ну или секунд, это как получится, могу побыть одна. Когда меня никто не хватает за плечо, рукав, подол и не требует немедленно что-то найти, что-то решить, что-то принести или «быстро» куда-то сходить. Это короткое время, когда никто не видит, как… я устала. Время, когда в этом шумном беспокойном мире только я и он — обжигающий пластиковый стаканчик со свисающим ярлычком какого-нибудь дешевого чая, на который не поскупилась фирма.

Галина вдруг опустила голову на грудь и замолчала. Все напряглись, но никто не шелохнулся — правила! Екатерина покрепче сжала вазочку — не дай Бог нечаянно выронить!

Галина, еще немного помолчав, подняла голову и, неожиданно для всех, широко улыбнулась. Всем и никому конкретно. Больше себе. Получилась этакая невеселая, почти виноватая гримаса с растянутыми губами.

— Простите, вот нагнала мрака-то! Да? Работа, ведь она у всех такая? — не то спрашивая, не то утверждая, обратилась она к сидящим за столом и, не найдя поддержки, посмотрела на застывшую Екатерину.

Театрально вздохнув, всем своим видом говоря, что мол да — правила есть правила, она достала из коробки и гордо предъявила яркую жестяную банку с иностранными надписями. — Поэтому, для этого конкурса я купила самый дорогой чай в самом элитном чайном салоне, который только смогла найти в этом городишке! И не думайте, что я выпендриваюсь! Я купила его, в первую очередь, для себя. Сколько можно уже работать и зарабатывать?! Можете мне не верить, но я никогда не пила такой дорогой чай, — заговорщицким шепотом сообщила Галина. — Только теперь я боюсь: вдруг разочаруюсь? Вдруг это подделка, и на вкус он окажется, как окурки, настоявшиеся на дожде?

И тут произошло первое нарушение Главного Правила.

— Ты же не куришь! Откуда ты можешь знать, какой вкус у окурков? — рассмеялась Вторая — светловолосая Светлана.

Третья тут же грозно шикнула и обмерила ее таким взглядом, что Екатерина невольно поежилась. Но она всей душой была на стороне Светланы и солидарна с ней в ее попытках поддержать подругу.

— Простите пожалуйста, — смущенно-виновато прошептала Светлана и запоздало зажала рот рукой.

— Продолжай, пожалуйста, подруга, — тоже шепотом поддержала Галину Татьяна и приглашающим жестом указала на стол, на котором стояли все еще пустые чашки.

В полной тишине, если не считать птичьих трелей, жужжания насекомых, дальнего мычания коров и перекрикивания сельчан, все наблюдали, как Галина засыпает в чайник, прямо в ранее налитую и, наверняка уже остывшую воду, две горсти сухого чая и до краев добавляет кипяток из электрического чайника.

Екатерина с внутренним содроганием представила то, что в скором времени случится с белоснежной скатертью.

Залив чайничек, Галина обвела всех растерянным взглядом. Казалось, она не знала, что сейчас должна делать. Или что говорить. Или не говорить и не делать. Но пауза затянулась, и она заговорила.

— Я прочитала в интернете, что нужно заваривать пятнадцать или двадцать минут… Кажется… Столько отмолчаться не получиться… Да?

Получив в ответ сознательное молчание, Галина улыбнулась и о чем-то подумав несколько секунд, бодро вскинула голову.

— Не знаю, обратили ли вы внимание, но у меня сегодня в волосах алая роза, — кокетливо коснулась она пучка.

Екатерина едва не подтвердила это заявление вслух, но Галина сама обратилась к ней. — Простите, Екатерина, мою наглость. Но я решила: «кутить, так кутить!» И вот, на моей голове, впервые со времен последнего курса, что-то, кроме шпилек. Хотя нет! Я солгала… простите — забыла! На свадьбе волосы были убраны шпильками с насаженными на концы бумажными цветочками. Беленькими такими… Мне их ты тогда подарила, помнишь? — обратилась она к Светлане. И та снова, уже во второй раз нарушила Главное Правило Организатора и, широко улыбаясь, кивнула в ответ. — Ты тогда подарила нам дорогущий пылесос, которых в стране-то еще не было… А ты, — Галина улыбнулась Татьяне, — подарила роскошную кофемашину. Я тогда все думала, где вы столько денег взяли? И как я смогу с вами расплатиться? Хорошо, что вы свадьбы тихие сделали… Мы бы точно не смогли тогда такие дорогие подарки сделать.

Екатерина почуяла каким-то чутьем, что в этих словах есть неизвестный ей смысл. Почувствовала, как самые обычные слова Галины, отбрасывая черные тени, разлетаются острыми тонкими иглами и вонзаются в лица подруг. Екатерина заметила, как их мышцы на лице почти незаметно дергались на каждое ее слово. Но вслух ей никто ничего не ответил.

Сейчас Екатерине уже хотелось выронить вазочку и разбить, наконец, громким «Бум!» эту натянутую как струна, неловкость. Но она только покрутила ее в руках, незаметно вытирая вспотевшие пальцы о подол своего торжественного платья.

Выдержав небольшую паузу, Галина снова заговорила:

— И еще… я поняла… я вдруг осознала, что дома мы не пьем чай. У меня даже чайника заварочного нет. Нет! Вы не подумайте, чайные пакетики, конечно же где-то есть. Иногда моя мама заезжает, иногда его… Но заварочного чайника нет. И пакетики те же…что и на работе. Ну вот… вы, наверное, подумали какая я скряга? — она, виновато улыбаясь, обвела всех взглядом, но никто не нарушил Главное Правило. Все промолчали, и она продолжила: — Вы не подумайте, ничего такого! Просто я беру в супермаркете знакомую пачку, и все. Я же все равно не разбираюсь в нем. И не пью чай дома.

И снова пауза.

— Наверное, вы сейчас хотите спросить, что же я пью дома? — пробормотала она себе под нос так тихо, что Екатерине пришлось напрячь слух. — Я запиваю готовый ужин из доставки, который закупаю на неделю, водой из кулера… и … иду и валюсь на кровать. И молюсь о том, чтобы меня никто не трогал. Чтобы никто не позвал в ванную, потому что там очередной засор. Или в туалет, потому что там вдруг закончилась туалетная бумага. Или на балкон, потому что белье почти улетело, и его никто не может собрать с пола кроме меня. Или нужно улыбаться и виновато кивать в экран дочкиного ноутбука, потому что в девять вечера их Классная проводит видеоконференцию об успеваемости и поведении наших лоботрясов в школе. Хотя… это лучше, чем выкляньчивать у начальника разрешение уйти пораньше и, сидя в душном классе сгорать со стыда, выслушивая отрывки из их сочинений и докладов. Потом… Потом, оправдавшись перед тысячей своих начальников в том, чего он не сделал, или не так сделал, или и не знал, что нужно было сделать, рядом валится Влад. И после того, как он захрапит… а храпит он, не дай, Боже! я тихонечко выбираюсь на кухню и достаю свой бокал. Нет! Вы ничего не подумайте! — замахала руками Галина. — Я не алкоголичка или еще чего там… Это только один бокал красного вина… Без него я вообще никогда не усну — так и буду вскакивать на любой звук и бежать куда-то: или пробивать засор, или копировать документ, илина какую встречу… Влад как-то, даже, пытался поставить вопрос ребром и заставить меня обратиться к психологу. Когда поймал меня в ночнушке на пороге. Еле отбилась… Обошлось неврологом и отпуском. Вот такая вот я…

Галина замолчала. Она сидела какое-то время опустив голову и сосредоточенно ковыряя заусенец на указательном пальце и не заметила, как несколько завядших лепестков оторвались от розы в волосах и упали на пол.

Сердце Екатерины сжалось. Перед глазами тут же всплыла хорошо знакомая ей картина «Бокал в раковине». Она с болью смотрела на Галину и перебирала в голове постояльцев, которые вот так же, незаметно и тайно от мужей или жен, пробирались ночью на ее кухню и оставляли в раковине несличимый след своей слабости — бокал из-под вина. Екатерина давно уже не держала в Доме алкоголь, не в силах смотреть на то, как семейный обед или ужин, а часто и то другое, превращаются в семейную войну за неприкасаемое право «расслабиться в отпуске». Но бокалы все равно появлялись. Почти каждое утро. А последние дни — каждое.

— Чай! — вдруг вспомнила о чайнике Галина и вскочила. — Он, наверное, уже сто раз заварился!

Она разлила по чашкам чай, не обратив никакого внимания на разлившееся коричневое пятно под чайничком, и только суетливо беспокоясь о том, сколько нужно наливать заварки? И нужно ли добавлять воду из чайника? И нормальная ли температура у чая? И нужно ли ей было побеспокоиться о сахаре, ведь сама она не кладет его в напитки… Когда ее подруги, наконец, хлебнули из чашки, она застыла в ожидании, так и не глотнув из своей.

— Ну? Как? Не похож на окурки? Стоит он моих денег?

Екатерине, немного ошарашенной условиями конкурса, где, как оказалось, членам жюри чай не подают, очень хотелось громко ответить: «Твоих денег, может, и стоит. Но как узнать стоит ли он моего времени?» Но она лишь снова покрутила в руках запотевшую вазочку с орешками и… не заметила, как отправила один из них себе в рот.

Никто так и не ответил Галине, пока она, немного растерянная и раздосадованная, не поставила свою чашку на блюдце. Но как только раздалось веселое «дзинь» дна чашки о блюдце, Третья громко выдохнула и, как ни в чем ни бывало, объявила подруге, что ее часть выступления закончилась.

— Теперь от тебя требуется сформулировать итог в соответствии с идеей нашего конкурса, — бодро сообщила она ей.

Галина, обескураженная таким внезапным окончанием ее драмы, растерянно хихикнула.

— И все?! Ну… что-то я об итоге-то и не подумала…

Светлана открыла было рот, чтобы снова прийти на помощь подруге, но Третья уверенным движением пресекла этот порыв, закрыв ей рот своей ладонью.

— Ну… Наверное… может быть… «Чай и мое время»?

Екатерина нетерпеливо поерзала на стуле. «’’Время — деньги’’, назвала бы я этот ваш конкурс» — рвалось из нее. Но она промолчала.

— «Мой чай. Мое время. Мои деньги» — неожиданно повторила Галина ее мысль, и Екатерина от неожиданности чуть не выронила вазочку с орешками.

Она удивленно посмотрела на Галину, но та застыла, о чем-то задумавшись. Все поняли, что это был не окончательный вариант и тоже замерли в ожидании.

— А знаете что! Нет, не так. Звучать это должно по-другому. «Мои деньги — мой чай, моя жизнь». Нужно не бояться брать свое. Особенно, если за это дорого расплачиваешься. Вот так!

Екатерина не знала, что и думать. Она не знала, что на это подумали другие, поэтому просто присоединилась к их аплодисментам.

Сервиз Галины был быстро убран на вспомогательный столик, и наступило время выступления Светланы. Та, несколько демонстративно, принесла из холла вазу с цветами и широким жестом водрузила ее на пятно, оставшееся после выступления подруги.

— Простите, я ни на что не намекаю — это часть необходимых декораций, — сообщила она всем, глядя на покрасневшую от неловкости Галину. — Ну, мне уже проще будет, я иду второй, — улыбнулась она и уверенными и точными движениями начала сервировать стол.

Екатерина даже немного удивилась, наблюдая, как ловко и быстро у нее это получается. Она не могла оторвать взгляда, наблюдая как широкие рукава ее атласного халата нависали над столом и почти касались посуды, но…все-таки оставались «почти». В самый последний момент она или подхватывала его второй рукой, или чуть выше поднимала локоть, или сгибала руку так, что рукав избегал ненужных касаний.

— Что касается меня, то чай в моей жизни — рутина. Я завариваю в день по два-три, а то и по четыре заварочника каждый день. Вы знаете — семья у меня большая, — в голосе Светланы слышались нотки гордости. — Мой Виктор не будет пить несвежий чай. Утром он пьет кофе, поэтому для него — вечерний чайничек с ромашкой, мятой или чабрецом. Мои мама и папа любители попить черный байховый, поэтому для них я завариваю утренний чайничек. К трем дня он заканчивается, и я слежу, чтобы родители больше не пили крепкий чай — у них давление, бессонница… Пусть вечером с зятем ромашку пьют, — весело махнула она рукой в никуда и продолжила копаться в коробке. — Потом моя очередь. Для меня четырехчасовой чайничек — тоже с черным чаем. С бергамотом или просто с кружочком лимона и… чем-то сладким. Обожаю чай с ореховыми конфетами или пастилой!

Забыв о коробке, Светлана мечтательно закатила глаза, и все, забыв про страшное Главное Правило, улыбнулись в ответ. Екатерина тоже улыбнулась. Она тайком взглянула на свою вазочку на коленях и вздохнула — не такая уж она и оригиналка оказывается!

— Но… это как-то слишком обыденно, правда? — весело подмигнула она Галине, все еще смущенной. — Поэтому я задумалась… Если Чай, такое возвышенное и эстетизированное понятие, для меня — рутина, то что для меня Нерутина? И имеет ли оно хоть какое-то отношение к чаю? Нерутина для меня — это… эти наши поездки сюда, в эту Тмутараканье. Это безумные идеи нашей Блистательной Татьяны… — Светлана выделила слово «нашей» и «блистательной» и Екатерине послышались не то укол, не то язвительность в ее голосе. Светлана же без остановки продолжала говорить, между словами устанавливая на столе чашки. — Нерутина для меня— это… — она замолчала, подыскивая подходящее слова, и Екатерина обрадовалась этой передышке. Почему-то, от веселости и беззаботности этой подвижной и отзывчивой женщины ей стало не по себе. Она даже прикрыла руками орешки в вазочке, словно защищая их от какой-то темной энергии, исходившей от нее.

— …нерутина…. Может быть, это то, что вне дома?! — вдруг осенило ее. — Получается, что так.

Похоже, вывод поразил ее саму. Светлана задумалась, застыв с заварочным чайничком в руке, изумленно уставившись на вазу с цветами. Екатерина отметила, что чашки, вынутые Светланой из «инвентарной» коробки, ей незнакомы. Она что, специально купила для этого дружеского конкурса сервис?

В отличие от своей подруги, Светлана не стала глубоко развивать тему и переключилась на чайник.

— Как бы там ни было, тема моего выступления «Летний чай», — заявила она, смахивая со лба длинную челку. — Я по жизни стремлюсь быть, как лето: тепло, светло и все вместе. Я часто организую в нашей семье общий отдых, общий ужин, разные совместные поездки. Я даже два раза в год организую встречи на природе для коллег Виктора. Правда отец, мне кажется, ждет этих встреч больше, чем сам виновник торжества.

Она улыбнулась сама себе, потому что Екатерина не заметила улыбок на лицах остальных двух женщин. Ей тоже почему-то не хотелось улыбаться.

Наконец, чашки были водружены на блюдца и расставлены перед подругами. К радостному удивлению Екатерины, ей тоже досталась чашка с блюдцем! Екатерина с готовностью приняла ее, отставив вазочку с орешками на подоконник.

— Итак, мой чай «Доброе лето», — торжественно сообщила она всем и достала из коробки последний реквизит — поллитровую банку с цветной смесью внутри. — Сейчас, конечно, не слишком удачный сезон, так что не обессудьте. Как говорится, чем богаты… Она открыла крышку заварочного чайника и начала ложкой закладывать в него ягодно-листовую смесь. — Здесь листочки черной смородины, богатые витамином С. Пусть они символизируют здоровье, — начала она перечислять состав смеси. — Так же ягодки полевой земляники, которые мне удалось отыскать во-о-он на той поляне, — махнула она в сторону Вороньего Поля и с ехидцей улыбнулась. — Они символизируют «клубничку» — сладкую любовь.

Екатерина мысленно поправила ее: «Не сладкую, а страстную». Но тут же осадила сама себя: мало ли какая для кого любовь на вкус! Светлана, тем временем, продолжала знакомить с составом своего чайного мировоззрения.

— Еще здесь ягодки вишни…. Екатерина приготовилась улыбнуться. Теперь понятно, почему клубничка всего лишь «сладкая» — потому что есть «вишенки»! Но она не угадала ход мыслей Светланы. — Вишня, она ведь с кислинкой, — вдруг заявила та. — Не всегда же возможно быть вкусной и сладкой… Иногда и скислить можно!

Екатерине почудилось, что Светлана произнесла эти слова для кого-то конкретно и быстро начала перебирать в памяти, не случалось ли чего между ней и этой белокурой женщиной? Не найдя ничего такого, за что можно было бы схлопотать такую угрозу, она посмотрела на ее подруг. Но на их лицах не было ничего, кроме спокойного равнодушия. «Как-то это странно…» — подумала про себя Екатерина и покосилась на вазочку с орешками на подоконнике. Ей захотелось немедленно взять ее в руки и прижать к коленям, словно они могла защитить ее от нарастающей внутренней тревоги.

Светлана же, улыбаясь, как ни в чем не бывало, подчерпнула из банки уже четвертую столовую ложку смеси. От чего Екатерина еще больше напряглась. «Ой-ой! Это уже не чай — это кисель будет!» — чуть не выкрикнула она. Ей хотелось остановить руку Светланы, но… «Мировоззрение, так мировоззрение… А это всего лишь вода», — успокоила она себя и тихонечко выдохнула.

— И еще здесь всем известный Иван-Чай, — сообщила Светлана, закладывая в заварочный чайничек четвертую ложку смеси. — Он символизирует…

— Мужика!

— Мужика!

Екатерина даже вздрогнула от такого грубого двойного нарушения Страшного Главного Правила. Глядя на двух уткнувшихся в стол хохочущих женщин, она поняла, что то, что она изначально приняла за равнодушие, было из последних сил сдерживаемым смехом. Но она не поняла: почему? Почему они смеялись? Над чем?

Но Светлану их смех нисколько не смутил.

— Да!!! — выкрикнула она и, весело отбарабанив по столу ладонями, тоже уткнулась лицом в стол.

Екатерина же, глядя на все это внезапное веселье, и, на всякий случай, улыбаясь, дотянулась до вазочки и подчерпнув из нее горсть орешков, по нескольку штук за раз отправила их в рот.

Смеялись они долго — почти с минуту. Екатерина за это время успела несколько раз посмотреть на южную стену в холле. Солнечные лучи почти дошли до левого косяка кухонной арки — почти семь вечера. Нужно бы уже начинать стряпать пирог, иначе не успеет настояться…

Наконец, отсмеявшись и напомнив себе о Правилах, конкурсантки вернулись к делу.

— Таким образом, мое миролюбивое мировоззрение состоит из самых простых вещей: желания любви, благополучия и… готовности защищать все это. Вот, как-то так, — твердо заявила Светлана, заливая содержимое чайничка кипятком.

«Желание любви…» — про себя повторила Екатерина слова Светланы. «Готовность защищать…» Получается, готовность защищать свои Желания? Но от кого можно защищать Желания? От того, кто желает обратное? Или от того, кто желает того же?

Екатерина посмотрела на трех подруг. «Какие они разные» — подумала она, отхлебывая горьковатую жидкость из чашки, которую в этот раз ей не забыли налить. Вкус нежной полевой земляники в этом ядреном букете, конечно же, безнадежно затерялся.

Екатерина краем глаза наблюдала, как солнечные лучи неотвратимо ползли по стене в холле к своему конечному рубежу — правому столбу кухонной арки. Даже во сне она знала, что там они пропадут, встретив на своем солнечном пути непреодолимое препятствие — старую густую тую, растущую у западного выхода. Тогда же громкоговоритель на школьном стадионе пропикает семь раз, а по улице разнесется скрежет железной задвижки — продавщица запрет сельповский магазин. С пирогом, похоже, сегодня ничего не выйдет. Екатерина пробежала в памяти по кухонным шкафам и успокоилась — где-то там точно должна быть килограммовая упаковка сахарного печенья. Этого должно хватить.

Оставалась Третья. Последняя из троицы со своим Чайным Мировоззрением. Екатерину больше, чем вкус ее чая, интересовал вопрос о том, что же у нее приготовлено под банным халатом?

Выступление Татьяны началось с интриги: она пригласила Екатерину за общий стол. Когда все подвинулись, расселись и притихли, Третья загадочным низким голосом объявила:

— Дорогие женщины. Мои уважаемые подруги. Сегодня я хочу пригласить вас на мое личное Большое Чаепитие. Позвать вас в мой скромный Чайный Сад. Вы будете первыми из женщин, кто там побывает, поэтому прошу вас соблюдать там тишину и ничему не удивляться… Я попрошу вас закрыть глаза, расслабиться и, доверившись, следовать за моим голосом.

Екатерина напряглась. Ей еще никогда не приходилось пить чай с закрытыми глазами. Да и вообще, сидеть с другими людьми, закрыв глаза, тоже не приходилось… Разве что по молодости в кинотеатре, когда на экране начинались «кровь и мясо», и она, зажмурившись, прятала лицо за Его широким плечом. Но здесь-то не кинотеатр! Или…?

Засомневавшись, Екатерина посмотрела на остальных и с удивлением обнаружила, что те уже сидят с закрытыми глазами, откинувшись на спинки кресел, и улыбаются в предвкушении. Очевидно, что для них это было уже не первое такое хождение в гости. Глядя на них, Екатерина тоже решила рискнуть и заглянуть в чужое мировоззрение. Тем более, когда туда приглашает сам хозяин.

— … ваши мышцы расслаблены… Мы идем по протоптанной тропинке в глубину прекрасного сада… Вокруг растут невысокие деревья с резной кроной и ласковое солнце проникает сквозь них и освещает тропинку и спины впереди идущих. Вокруг стоит мерный стрекот цикад, а в теплом влажном воздухе чувствуется запах прелой листвы, смешанный с ароматом жасмина и душистого горошка… Маленькие веселые птички то и дело стайками перелетают с ветки на ветку, следуя за нами. И вот, преодолев садовую зону, мы выходим на небольшую светлую лужайку. Видите маленький низенький домик с заросшей мхом крышей в его правом дальнем углу? Нам туда. Во-о-он по той еле заметной тропе, что ведет к дому… Осторожнее, подруги! Смотрите под ноги! Отсюда пройти к Чайному домику можно только по большим плоским камням, что неровной тропой уложены в прозрачной, местами покрытой ряской, неглубокой воде. Видите, как в ней мелькают спины мелкой рыбешки? А вон тех мелких черепашек видите? У нас дневное чаепитие, поэтому сейчас эта часть пути приятна и безопасна. Посмотрите по сторонам. Видите, как с тихим сочным потрескиванием качается тонкий молодой бамбук у правой стены моего сада? А теперь услышьте шелест камыша… Вы заметили, что сам Господин Ветер в своих лучших одеждах сопровождает нас на эту церемонию? Он идет впереди и несет перед собой чашу с талой ледниковой водой, окутанную облачком Горного Тумана. Это для того, чтобы она осталась первозданно чистой и не впитала никакого лишнего запаха, никакого постороннего вкуса или звука…

Вот мы прошли по камешкам и дошли до низкой двери Чайного Домика. Чтобы пройти внутрь, нужно низко поклониться. Каждому. Каким бы гордым и знатным ты ни был, ты не сможешь войти в мой Чайный Дом, не поклонившись и не сняв обувь. Это мой Мир. И в нем мои правила. Согласитесь, никакой человек не захочет, чтобы по его внутреннему Миру расхаживали в обуви. Так что, разуваемся и кланяемся…

Ну вот мы внутри. Не смущайтесь, что все так просто. Здесь и не должно быть ничего лишнего. Только глиняные беленые стены, татами на полу вокруг маленького очага и вон та икэбана в черной вазе справа от входа. Рассаживайтесь, пожалуйста. Видите, на маленьком глиняном очаге в центре комнаты, стоит медный котелок? Сейчас Господин Ветер выльет в него воду из своей чаши и раздует под ним огонь. Опп! И вода уже почти закипает! Сейчас он расставит на столике чайные чашки верх дном и плеснет на каждую немного горячей воды, чтобы подготовить их. Вот… готово… А теперь он берет вон ту чашу, размером с нашу среднюю пиалу, и насыпает в нее ярко-зеленый порошковый чай. Вы ведь узнали его? Он хранится во-о-он в той небольшой глиняной вазочке с крышкой в форме вдавленной капли… И пока он заваривает его и размешивает маленьким бамбуковым венчиком, посмотрите на стену справа от вас. Видите, на стене над икэбаной бумажный свиток с написанными на нем иероглифами? Это и есть тема моего сегодняшнего чаепития. Написанное на нем читается, как «Путь чайной Луны».

Легенды гласят, что один известный японец, очень важный Магистр одной из Высших школ чайного искусства, как-то сказал: «Мне безразлична луна без облаков». И я с ним полностью согласна. Луна, какой бы яркой и красивой не была, будучи одна — всего лишь небесный светильник. Но стоит ей попасть в хоровод окружающих ее облаков, она становится таинственной и прекрасной. Она меняет цвет, форму, и, даже, само ее место на небе меняется. Это чаепитие я посвящаю вам, мои верные подруги-спутницы… А вот теперь вы можете открыть глаза, — наконец разрешила Третья.

Все выдохнули и открыли глаза. И ахнули. Третья, снявшая за это время с себя халат, предстала перед ними в роскошном шелковом кимоно ярко-синего цвета с крупными оранжевыми цветами. Екатерина тоже ахнула. Ей еще не приходилось видеть такую дорогую ткань столь благородного цвета. Нежно-оранжевый ворот платья, кокетливо отходящий от шеи и плеч, выгодно оттенял ровный мягкий загар ее безупречной кожи. Екатерина поняла, что до ее гостинички эта женщина профессионально загорала в каком-то сказочном месте, которое она и представить не может. В ее волосах, забранных наверх с точно выверенной небрежностью, красовался такой же непостижимо искусный резной гребень. Слоновая кость?

— Ну ты даешь… — выдохнула Галина.

— Да уж, — напряженно хмыкнула Светлана, не отрывая потрясенного взгляда от кимоно. Но язык у нее, похоже, работал автономно. Екатерина даже удивилась ее способности не отвлекаться от основной мысли. — Ты, значит, заранее из дома подготовилась, а мы, значит, экспромтом тут кривляемся?!

Атмосфера умиротворенного созерцания мгновенно перевернулась с ног на голову и быстро начала накаляться. Екатерина почувствовала себя неловко среди этих трех незнакомых ей женщин, но отлично понимала состояние этих двух. И было в этом напряжении что-то знакомое… Какое-то затягивающее чувство неотвратимости накатило на Екатерину, не позволяя прервать его ход и уйти.

— Спокойно, девочки! Это шикарное кимоно никакого отношения к этому чаю не имеет… Не имело, во всяком случае. я прилетела на нашу встречу прямёхонько из Японии… Естественно, не с пустыми руками. Задуманный мной конкурс — на самом деле экспромт! — невинно развела руками Третья. Она напустила на себя преувеличенно обиженный вид, что весьма колоритно сочеталось с нарядом, и добавила: — Я просто не хотела вам обыденно дарить привезенные подарки. Я хотела поинтереснее обыграть их!

Екатерина нашла эти объяснения вполне разумными и начала успокаиваться. Но подруги, похоже, не торопились верить Татьяне.

— Ну-ну. Ты всегда найдешь, как выкрутиться. И что же? Этот приз, — скептически сощурилась светловолосая Светлана и кивнула на призовой сервис, — один подарок на двоих? Ты за этим затеяла этот конкурс? Второй подарок зажала?

Становилось все интереснее. Несостоявшийся пирог из кислой вишни быстро терял актуальность. Этот внезапный абсурд затягивал все глубже. Екатерина перевела взгляд на Галину. Та с интересом наблюдала за подругами. На ее лице не было ни скепсиса, ни раздражения — только живой интерес. Похоже, ее тоже волновал не сам вопрос вида второго подарка, но и вообще перспективы его существования. Потому, как всем было очевидно: конкурс по всем признакам и с большим отрывом, выигрывает сам спонсор. Не совладав с порывом любопытства, Екатерина вытянула шею и попыталась заглянуть в ее «реквизитную» коробку.

— А ну, без подглядок! — быстро среагировала Татьяна и захлопнула ее. — Наберитесь же терпения! Вы мне все выступление испортили! — обиженно поджала она губы.

— Да неужели?! Королеве Луне испортили выход? Ах, какие мы нехорошие облака! — моментально нашлась что ответить Светлана, все больше распаляясь. Сама того не замечая, она то и дело смешно подбирала и забрасывала на плечи широкие рукава халата, которые вдруг и почему-то, начали ей мешать. Екатерина с трудом сдерживалась, чтобы не рассмеяться. Она вспомнила-таки, что ей напоминает эта ситуация — ее посиделки с подружками-сокурсницами во времена учебы. Так же, как и тогда, эти повзрослевшие девчонки готовы были ввязаться в ссору из-за любой мелочи, щекочущей их честолюбие.

Под ворчливый гомон их голосов она вспомнила свои постоянные перепалки с подружкой Валентиной из-за всего подряд: из-за нерассказанной вовремя сплетне, из-за отданного другой подружке конспекта, из-за съеденной не с ней печеньки… А уж если одна без другой в столовую сходит, то все — можно лишиться всех воспоминаний о дружбе, а заодно и все секреты рассекретить. И парня лишиться. Женская месть — жестокий и долгоиграющий проект. И абсолютно непредсказуемый. Екатерина это знала не понаслышке. И сколько бы ей не говорили потом, что он не мог уйти к другой только из-за того, что та позвала его на прогулку, она винила в этом ее — Его жену и свою бывшую подругу. В том, что увела любимого человека. В том, что лишила хорошей работы, с которой пришлось уйти, чтоб не видеть их там каждый день. Чтобы не ловить на себе невыносимо жалостливые взгляды коллег. Брошенка. В том, что пришлось перечеркнуть все мечты о карьере и ни с чем вернуться домой. И заняться этим, не слишком достойным ее идеалов, делом, спрятав диплом с отличием в самый дальний темный ящик. А потом чуть не быть согнанной и с этого места.

Она вспомнила все это, возможно, уже в тысячный раз, но никогда до этого она не чувствовала себя такой обиженной. Такой одинокой. Такой Луной… На этом абсурдном конкурсе женской дружбы она вдруг поняла, на что похожа ее жизнь. Что начертано на ее Чайном Свитке.

Она тихонько встала и неслышно извинившись за сильную занятость, покинула свое судейское место. Екатерине было все равно, кто выиграет в этом нелепом конкурсе трех старых подруг. Ведь для них это был всего лишь еще один веселый способ убить время в отпуске и возможность порисоваться друг перед другом… На этом полотне и без нее всего хватало.

Но в ее почти одеревеневшем сердце что-то дрогнуло. Гладь ее души пошла рябью, как море на картине «Под зонтом на пляже», когда кто-то хлопнет дверью. Вот и дверь ее души хлопнула и отскочила. И через нее, как через приоткрывшуюся дверь шкафа, вдруг посыпались старые обиды, горечь предательства и одиночества. А за ними просочились и слезы. И снова старый дальний чулан милостиво открыл ей свои дружеские двери-объятия.

Часы на стене в холле показывали заполночь. Постояльцы давно отшумели и разошлись по своим углам, утомленные поездкой в городской парк. Троица тоже больше не показывалась. Екатерина прибралась на Балконе сразу же, как только они, препираясь и гремя «реквизитом», покинули его. Но ей, втянутой в эту чужую игру, разбередившую ее старую, когда-то и вовсе казавшуюся смертельной, рану, было не до смеха. Оказалось, годы ничего не залечили. Оказалось, ничего не заросло…

Екатерина так старательно и тщательно мыла свой сервиз и чайники, что едва не раздавила одну из чашек. Ей даже пришло в голову, что уж не старается ли она таким наивным способом смыть само воспоминание об этом конкурсе Трех Лун? Это название пришло ей в голову, когда она думала об этих трех заклятых подругах, рыдая в чулане.

Занятая своими делами под горькие мысли и воспоминания, Екатерина не заметила, как Вторая — Галина, бесшумно проскользнула на кухню и тихо устроилась в самом конце стойки. В руках у нее был бокал красного вина.

— Простите нас, пожалуйста… — промямлила она, когда Екатерина заметила ее. Очевидно, это был не первый ее бокал.

— За что? — улыбнулась она нетрезвой женщине и поставила перед ней ту самую вазочку с орешками, которая так и не вписалась в сегодняшнее их вечернее мероприятие.

— Мы вели себя, как дуры… Оторвали вас от дел… чтобы… только чтобы показать, какие мы дуры. Во всяком случае, я-то точно дура. Разболталась там…

— Вы на отдыхе, вам положено дурачиться, — не стала разубеждать ее Екатерина.

Ей сейчас было не до чужих сентиментов и совсем не хотелось остаток ночи слушать излияния уставшей от жизни подвыпившей женщины.

— Я же изви-и-ни-и-илась, — по-пьяному виновато протянула слова Галина, почти ложась на стойку.

Екатерина ничего не ответила, и вокруг них водрузилась тишина. Она уже почти забыла о Галине, и потому испугнно вздрогнула, когда та абсолютно трезвым и твердым голосом вдруг заявила:

— Мы дуры. Мы такие дуры.

Екатерина удивленно посмотрела на женщину. Имея большой опыт «застоечных» откровений, она не стала задавать вопросы, а молча продолжила заниматься своим делом. Так, протрезвевший завтра клиент, хотя бы не будет винить ее за «выпытывание» его пьяных тайн.

Но Галина, водя пальцем по краю вазочки с орешками, все равно продолжила.

— Знаете, в студенчестве, уже на последних курсах, мы были влюблены в одного парня…

Екатерина улыбнулась предсказуемости откровений, но Галина, похоже, расценила эту улыбку иначе. Видимо, как интерес к ее истории. Потому продолжила:

— Какой же он был чудесный! — причмокнула она от удовольствия и закрыла глаза. — Я так его любила… Мы так любили… Мне казалось, что я любила его досмерти. В том смысле, что мне хотелось умереть с этим безумным чувством в сердце. Пока оно там…

Екатерина ничего не ответила, и Галина надолго замолчала. Через минут пять Екатерина решила, что она уснула и начала думать, как будет лучше проводить ее в комнату: разбудить и отвести самой или позвать ее подруг?

— Но и они в него влюбились… — вдруг продолжила Галина. — Мы влюбились одновременно, как только увидели его. Ох и наругались же мы, пытаясь влюбить его в себя! У каждой из нас был свой план, свой козырь. Свое ведьмино зелье! Бедный Сашка…

Галина горько усмехнулась и неосторожным пьяным движением чуть не столкнула бокал со стойки. Екатерина успела поймать его в самый последний момент.

— Это да… У женщин этого добра хватает, — почти равнодушно ответила она женщине, только чтобы что-то ответить и не выглядеть невежливой. Но Галину и это не остановило.

— У Светланы были богатые влиятельные родители из той же сферы, что и наш институт. И она единственный ребенок в семье. Понимаете, что это значит?

— Думаю, это было очень хорошо для ее судьбы.

— Да это не только «хорошо»! Это же просто козырной козырь! Это джек-пот! Кто устоит против такого!?

— Кто же? — без всякого интереса спросила Екатерина, отставляя бокал подальше от Галины.

— Она, конечно! Кто же еще? — громко возмутилась Галина ее непонятливости. — Татьяна! У нее — козырной на козырного! — заговорщицки прошептала она, смешно выпучив глаза. — Я думаю, что она пятисотое перерождение богини Венеры! Не знаю, что мужики в ней видят и находят, но они все реально сходят по ней с ума! Она ничего такого и не делает, а они оборачиваются, ходят и ездят за ней, покупают дорогущие подарки и поездки… И так было еще со старших классов. Но самое непостижимое то, что ведь ни один из них до сих пор так и не прибил ее от ревности!

Екатерина улыбнулась такой жизненной искренности и кивнула в знак солидарного удивления. Она вспомнила ее Чайный Свиток — «Путь чайной Луны». Со всей внутренней уверенностью она догадалась, о чем она говорила. Она не единожды имела случай наблюдать за ними — этакими чайными барышнями на одно знакомство. Она легко могла представить их — уверенных в себе и всегда одиноких женщин — которые одним плавным мягким движением руки и загадочной улыбкой умеют возводить между собой и мужчиной непреодолимую стену — чашку чая. Даря мужчине минуты или часы приятных разговоров и тонких, ласкающих их слух и тщеславие комплементов, они никогда не дарят им себя. Они, как чай, который можно с удовольствием выпить, но невозможно удержать в себе…

— Да… Есть такие женщины. Их мало, и они, как праздник для мужских душ. Они это чувствуют. Поэтому, наверное, и берегут их.

— Как эти… ну эти, которые с веерами и в деревянных сланцах на платформе… Как их там?

— Гейши?

— Точно! Они! Они вроде тоже бальзамом на эти… мужские души работают.

— Думаю, что можно и так сказать.

Галина, не то в конец опьянев, не то погрузившись в какие-то свои мысли, снова закрыла глаза и замолчала. Екатерина вернулась к своим делам и задумалась о том, какого это — втроем любить одного мужчину? Хотя… Они же вдвоем с Ней любят одного! Вряд ли в этом уравнении что-то зависит от количества известных. Но ей все не давал покоя вопрос, какой же козырь был у самой Галины? И она решила спросить. Тем более, той не стоило засыпать на стойке.

— А какой козырь был у тебя?

К удивлению Екатерины, Галина не стала переспрашивать и сразу ответила. Она не спала.

— У меня был главный козырь — я. И мои отличные перспективы самостоятельно устроить нашу жизнь. Без оглядок на лохматые лапы и без вековых долгов.

— Козырь-то отличный, — согласилась Екатерина. — Только вот разве он еще котируется?

Галина усмехнулась и открыла глаза.

— Еще как котируется! Во всяком случае, для него это было важно. Его это устраивало, и мы… Но они тоже это поняли. Поняли, что я побеждаю в этом двухлетнем марафоне. Вот тогда-то они и предложили заключить Договор Союза Трех.

Екатерина догадалась, о чем может быть такой девчачий «договор». Но, все же спросила, понимая, что поворачивает нож в ране:

— И что это был за Союз?

— А то не понятно! Ты не глупая женщина — поняла ведь уже все!

— И ты пошла на это? — спросила Екатерина, хотя ответ был очевиден. Ей было почти не жаль Галину. Ведь она сама убила свою любовь. То, что столько лет в своем раненом сердце выхаживала и пыталась сохранить она сама, Галина предала ради… — А что случилось с ним? С тем парнем?

Галина не ответила и только зажмурилась и, играя желваками, до отчетливого скрежета стиснула зубы. Так стискивают челюсти, чтобы не закричать.

Екатерина не стала ее пытать и продолжила заниматься своим делом, представляя, как молодые девчонки клянутся друг другу в вечной девичьей дружбе и верности, не в силах уступить подруге мужчину, который выбрал не ее…

Когда пауза затянулась, а дела переделаны, Екатерина посмотрела на все еще молчавшую Галину, готовая увидеть пускающую во сне слюни пьяную женщину. Но увидела другое. Галина, широко раскрыв глаза, беззвучно плакала. Слезы, преодолев переносицу, стекали по широкому бледному лицу и тяжелыми каплями падали на стойку. Губы почти беззвучно шевелились, шепча в никуда:

— Дура… Какая же я была дура…

Екатерина замерла, потрясенная глубиной ее горького и беспомощного сожаления.

— Ну вот и прекрасная Плачущая Луна в мой дом заглянула, — попыталась она пошутить, но вышло невесело.

Галина несколько раз громко всхлипнула, не в силах больше держать в себе этот поток, и разревелась, плотно закрыв рот ладонями.

— Не одна, а целых три глупых, несчастных, одиноких Луны, — прошептала она, немного успокоившись, размазывая по лицу все еще текущие слезы. — Они думают, что я не догадываюсь, что не вижу, что они тоже несчастливы… Наши козыри нам не помогли… Мы обманули и себя, и их. Мы стали простыми одинокими светильниками, не способными никого согреть. И согреться. И нет ни облачка на нашем общем холодном небе, чтобы прикрыться от этой ледяной правды…

Екатерина не нашла слов, способных успокоить плачущую женщину. Она молча налила в чайник воды и щелкнула кнопку включения. Молча достала и поставила на стойку две чашки из старого, самого первого своего сервиза, не переставая думать о преданной любви и о судьбе незнакомого ей парня. Так же молча достала еще две чашки, когда на кухню вошли и тихо подсели к Галине две ее подруги. Все дружно молчали, пока Екатерина прогревала чайничек и засыпала в него четыре чайные ложки сухих листочков из шкатулки с неприкосновенным запасом оригинального Улуна. Не проронив ни слова, все ждали, когда длинная стрелка часов на стене преодолеет положенные десять маленьких шажков, давая чайным листочкам время раскрыться и передать воде свою Историю. Молча же слушали, как звонкая ароматная струя из носика чайника переливалась в их заранее подогретые чашки. А потом, стараясь не встречаться друг с другом взглядами, в полной тишине, маленькими обжигающими глоточками отхлебывали из чашек горький аромат и запивали им соленые слезы, перечитывая в мыслях свои Чайные Свитки. Каждая свой.

— Так кто выиграл Главный Приз? — спросила Екатерина, когда ее слезы вдруг закончились.

— Догадайся с одного раза, — горько усмехнулась Галина. — Вот уже много лет все Главные Призы в наших конкурсах достаются мне. Ну, кроме того, самого первого. Поэтому… я уже разбила его… Нечаянно, конечно.

Екатерина ахнула, но другие две подруги и бровью не повели. Никак. И Екатерина поняла их. Всех и каждую. И молча подлила воды в чайничек.

Допив вторую чашку чая и немного размочив свое одеревенелое сердце, Екатерина, сама того не замечая, заулыбалась. Это был по истине необычный день! В эту летнюю звездную ночь сразу четыре Луны неожиданно собрались на Большое Чаепитие на скромной кухне ее Дома с Балконом. А пятая, сияющая подруга-Луна, укутавшись в тонкие розово-золотые облака, подглядывала за ними в распахнутое окно и отражалась в чайной глади чашек.

— Чему ты радуешься? — спросила Татьяна, заметив, что Екатерина улыбается.

— Любуюсь своими прекрасными облаками, — ответила Екатерина и отхлебнула глоток луны из своей любимой старой чашки.