Швейцария [Вера Михайловна Величкина] (doc) читать онлайн


Клише исполнены в фото-цинкографии С. М. Прокудин-Горского. Петербург, Б. Подъяческая ул., д. Аа 22.
Тип. Российск. Федерат. Советской Республики (бывш. Синодальная).

В.М. Величкина
Швейцария
1918


Кто никогда не выезжал из центральной России или кто случайно не был на Кавказе и в Забайкалье, тому никогда не приходилось ви­деть высоких гор, покрытых вечными сне­гами. На юге Европы тянется такая огромная горная цепь. Зовут ее Альпами. Среднюю часть этих Альп занимает маленькая страна Швей­цария, о которой я и хочу рассказать. Швейца­рия самый красивый утолок во всей Европе: ле даром посещают ее столько путешествен­ников, не даром каждый швейцарец так лю­бит свою родину. Он, наверное, в юности не раз обошел ее, знает в ней каждую дорожку.
Там даже есть такой обычай, что каждый ре­месленник, каждый рабочий человек, окончив ученье, обойдет пешком всю страну, посмотпт, как живут люди в других деревняхъ
и городах, какие где порядки, поучится уму-ра зуму и, вернувшись к себе домой, принимаете толковее за работу, старается вложить в нее т, чему научился он в других местах. В и роге он нередко успеет подружиться с др1' гими такими же работниками-путешественникам Разойдутся они после по своим родным мт стам, а дружба останется, и в трудную минуту не раз они вспомнят друг о друге и помогут советом или делом. И когда в каком-нибудь уголке Швейцарии случится несчастье,-а случается это очень нередко,-то вся Швейцария живо от| кликается для помощи пострадавшим, и они всегда легко оправляются от несчастья, - еще лучше даже устраиваются, чем жили прежде.
В Швейцарии очень любят таких путешЛ ственников, и сельские жители без всякой плати» принимают их на ночлег, бесплатно же и кор, мят их, так что такое путешествие почти ни­чего не стоит бедному рабочему. А сколь|си нового, любопытного увидит он на своемт» пути. Швейцария-очень маленькая страна, с на­шу небольшую губернию, но она очень разнообразна благодаря своим высоким горам. То высятср перед путником огромные, снежные великаны, с которых сбегают дикие, горные потоки; то теснятся голые утесы и скалы, покрытые одним только мохом; то взор путника отдыхает на, чудных голубых озерах с густо-заселенными берегами. Вот перед ним громадный, темный! лес с вековыми дубами и буками, а за лесом, вдруг развернутся изумрудные альпийские луга, по которым гуляет откормленный, породистый* скот. У каждой коровы, у каждой козы прйве;| шен за шею колокольчик, чтобы она не зате­рялась в горах, и звон этих колокольчиковъ^ сливается в целые мелодии, которым отвечаетъ
горное эхо. А в долинах стелются огромные хлебные поля, и на десятки верст тянутся пре­красные Фруктовые сады.
И на всю'жизнь у бедного ремесленника оста.и этся воспоминание о том, как он путеше.гвовал в юности, когда у него не было ни за.,-©от, ни семьи, когда ему легче одному было переносить всякую нужду. И тихими, зимними вечерами рассказывает он потом своим де­тям о том, что видел на пути. И дети меч­тают, что и они, как только вырастут, тоже обойдут пешком свою милую родину.
Посмотрим же, что приходится такому пут­нику встретить на своем пути, обойдем за ним его страну и посмотрим, как живут её оби­татели.
На Боденском озере.
Вот мы у входа в Швейцарию, на берегах Боденского озера. Швейцарии принадлежит толь­ко одна часть его. Красиво раскинулось по рав­нине огромное озеро, и только на горизонте белеются в ясную погоду снежные цепи Аль­пийских гор. Со всех сторон опоясано оно железными дорогами, а по самому озеру то и дело мелькают пароходы.
Боденское озеро так велико, что, выехав на средину^? его, не видно даже берегов,-как в море. Как в море же, на нем иногда подни­маются высокие волны и разыгрываются настоя­щие бури. Рыбаки знают приметы надвигаю­щейся бури и спешатч, укрыться в гавани со своими маленькими лодочками.
Берега озера почти сплошь заселены, повсюду кипит самая оживленная жизнь. От городка к и’ородку тянутся без перерыва Фруктовые сады. Климат здесь мягкий, ровный; холодные горные ветры не доходят до Боденского озера, земля удобная для садов, и, благодаря этому, Фрукто­вые деревья дают здесь прекрасные урожаи. А дальше, вглубь страны, за фруктовыми садами волнуются роскошные хлебные поля. Фруктовые деревья в Швейцарии тоже обыкновенно сажа­ют на полях и лугах. Землю между ними засе­вают какою-нибудь травой, и такие луга дают даже лучшую траву, чем открытые, потому что
они защищены от палящих лучей солнца и трава растет на них выше и гуще.
Садоводством в этом крае занимаются очень много. Больше всего разводят груш и яблок. Из них швейцарцы приготовляют Фруктовый квас, так-называемый мост.
Летом, когда поспевают Фрукты, они состав­ляют главную часть их обеда, а маленькия дети все время проводят в саду. Кроме груш и яблок, в Швейцарии хорошо родятся вишни, черешни, сливы, а поюжнее-абрикосы, персики. Дороги повсюду усажены каштанами и грецкими орехами. Грецкий орехъ-прекрасное, тенистое дерево, но за последнее время его все более и более уничтожают и употребляют на разные поделки, потому что своею слишком густою тенью он вредит лугам.
По самому берегу озера местами тянутся на целые версты аллеи огромных пирамидальных тополей. Волны озера, с серебряными гребеш­ками на вершинах, тихо плещутся о берег; они точно перешептываются и разговаривают между собой. Если бы понять их язык, много бы нам рассказали волны о том, что происходило на этих мирных, веселых, густо заселенных бе­регах в прежния времена. В древности здесь почти не было селений, берега были покрыты густым, мрачным, болотистым лесом, где водились дикие звери. И только кое-где были разбросаны маленькия хижинки полукочующих племен. Римляне проникли в эти дикие леса, покорили туземцев и построили крепости, чтобы держать их в повиновении. Вскоре после рим­лян явились сюда проповедники христианства. Передавая полудиким туземцам христианское учение, они, вместе с тем, помогали им бо­роться с их суровою природой, вырубали леса,
f
осушали почву, сеяли хлеб и научили всему этому своих учеников. С тех пор здесь оживилась жизнь, зазеленели поля, зацвели пло­довые деревья. Потом в этих когда-то сво­бодных странах выстроилось множество бо­гатых монастырей, а за ними и целая сеть го­родских укрепленных замков и дворцов. Рыцари и воины закрепостили сельское население. Потом между ними наступили раздоры и войны, и мирные берега швейцарских озер залились кровью; земли опустошались, посевы топтались войсками, деревни горели. Многое подобное рассказали бы нам волны тихого озера, если бы мы дольше остались их слушать. Но надо ехать дальше.
По берегам озера мы видим множество ры­бачьих лодок. Нигде больше во всей Швей­царии не ловят столько рыбы, как здесь.
Проходя по берегу Боденского озера, мы при­дем к городу Штейну, около которого из озера вытекает большая, широкая река Рейн.
На Рейне.
У городка Штейна река Рейн будто проби­вается среди скал, отрогов длинного, но невы­сокого хребта Юры, который проходит на се­веро-западе Швейцарии. Фто очень старый горо­док, в нем много сохранилось старинных зданий и древних башен.
От Штейна дорога идет прелестною доли­ной Рейна. Местами долина расширяется, берега её покрыты роскошными лугами с высокою, сочною травой. Луга мягко переходят в невысокие горы, сплошь одетые виноградниками. Ме­стами же долина превращается в узкое изви­листое ущелье, загроможденное камнями, среди которых с шумом кипит и пенится река.

Рис. 2. Рейнский водопад.
Горы, поросшие ельником, ближе придвигаются къ|реке. Одна за другой поднимаются их вер­шины, то остроконечные, то закругленные, в виде гигантских шапок. Деревья на вершинах этих скал кажутся снизу совсем крошечными кустиками.
Шумно и бурно течет Рейн среди таких диких гор. они все больше и больше сдавли­вают его, и, наконец, он, прорвавшись среди них, падает огромным водопадом вниз со скалы (рис. 2). Это-самый большой и широкий водопад в Швейцарии. Много путешественни­ков приезжают только для того, чтобы посмо­треть на него.
Швейцарцы умеют извлекать пользу из сво­ей небогатой природы. У них мало плодород­ной земли; несмотря на все труды, им все-равно не хватит собственного хлеба. Вместо хорошей пахотной земли-у них горы да водопады. Швей­царец подумал да и заставил на себя рабо­тать водопады. Огромный Рейнский водопад, на который любуются толпы посетителей, приво­дит в движение несколько Фабрик. Падение его обладает такой огромной силой, что он мог бы работать во много раз больше. И ред­кий водопад, редкий поток в Швейцарии не работает хотя на каком-либо маленьком заве­дении или мельнице. В главном городе Швей­царии, Берне, двигаются водою все городские часы.
Рейнский водопад лежит недалеко от не­большего красивого городка - ШаФгаузена. В ШаФгаузене так много сохранилось от ста­рины, что, кажется, сразу переносишься за не­сколько веков назад. Узенькия улицы и пере­улочки обставлены с обеих сторон старин­ными швейцарскими домиками с низко-свешивающимися кровлями, с острыми шпицами. Стены
домов покрыты старинными украшениями и над­писями. У каждого домика есть непременно бал­кончик или галлерейка, уставленные так же, как и окна, горшками цветов. Швейцарцы во­обще очень любят цветы. Даже в деревне нет домика, где бы из окна не глядели цветы. У са­мого бедного крестьянина есть хоть одна грядка цветов под окном.
За водопадом Рейнская долина принимает более спокойный вид, горы отодвигаются, река течет спокойнее. Здесь даже можно забыть, что находишься в Швейцарии. То перед нами рос­кошные луга с высокою, сочною травой, то огром­ные, волнующиеся поля пшеницы. Здесь самая удобная для земледелия почва в Швейцарии.
Швейцарцы сеют хлеб везде, где только возможно обработать кусочек земли. Иногда им приходится укреплять почву на очень крутых откосах и в корзинках за плечами носить удо­брение на высокие скалы. Но швейцарец привык трудиться, и нужно только удивляться, какие бо­гатые урожаи дает ему завоеванный у природы кусочек земли. Он все приспособил и прила­дил так, чтобы ему было легче работать. Ору­дия для работы у него всегда хорошие, земля вспахана глубоко.
Во многих кантонах Швейцарии есть сель­скохозяйственные школы, и крестьянину всегда есть куда обратиться за дельным советом. Кро­ме того, все швейцарцы грамотны и могут все­гда прочесть, что пишут в газетах и книгах ° Р^бопашестве, о новых машинах, о том, где можно купить хорошие семена.
Впрочем, пахотной земли большею частью все-таки так немного, что ею одной крестьянину не прокормиться,-она служит cmj только под­спорьем. В горных местностях главный про­
мысел его-скотоводство; около больших горо­дов он в то же время и Фабричный рабочий.Отец . занимается землей, а сыновья работают на Фаб­рике. В некоторых же местах все крестьяне занимаются кустарными промыслами.
Общественной пахотной земли в Швейцарии почти не осталось; только луга да леса еще при­надлежат всему сельскому обществу. Пахотная земля очень раздроблена: нигде, кажется, в мире нельзя встретит таких крохотных клочков земельной собственности.
Теперь в Швейцарии введен закон, чтобы вся земля переходила по наследству к меньшему сыну.
Так как земли мало, то она никогда не от­дыхает, и крестьяне ведут переменное хозяй­ство. Они сеют кормовые травы и так улуч­шают почву, что снимают по две жатвы, на­пример, пшеницу и просо, рожь и гречиху. Во многих местах для удобрения сжигают карто­фельную ботву, солому от бобов, гороха. Коегде в долинах удобряют еще так: во время каждого большего дождя во многих местах с гор бегут потоки мутной воды, перемешанной | с сухим листом от лесов. Внизу выкапыI вают большую яму, куда и стекает с гор вода. 1 Каждый крестьянин общины, у крторого плоха I земля, может брать из ямы на свою землю на­несенные слои земли с гниющим листом.
Маленькие кусочки земли, особенно где-нибудь I в горах, куда трудно ' и взобраться, возделы. вают часто просто лопаткой; большие же участки теперь по всей Швейцарии уже вспахивают хо| рошими плугами.
Больше всего сеют пшеницу. Ржи встречает. •я очень мало; в некоторых местах ее сеют не. для зерна, а для соломы, которая идет на

плетение шляп и других вещей, для чего хлеб скашивается незрелым. Картофель тоже очень хорошо" родится в Швейцарии, и в некоторых кантонах, как, например, в Гларусе, зани­маются почти одним картофелем.

Рис. 3. Крестьянка из Рейнской долины.
Среди золотистых полей Рейнской долины мелькают мимо едущего путешественника один за Другим несколько маленьких городков. В Швейцарии, впрочем, вообще нет большихъ
торговых городов, как в других странах. В городах её не увидишь ни больших роскош­ных магазинов, ни громадных дворцов. Го­рода все очень чистенькие, домики в них не­большие, но зато удобно устроены. Нигде не видно грязи. У каждого почти домика галлерейка, обвитая виноградом или другим каким вью­щимся растением. Каждый домик окружен хоть маленьким палисадником, сплошь почти засажен­ным цветами. В самых больших городах есть, правда, несколько улиц, построенных на европейский лад. Обыкновенно же дома размеще­ны просторно и не стоят вплотную друг к другу.
Пожары в Швейцарии - редкость. Пожарная команда там добровольная. В Швейцарии жи­тели часто соединяются в разные союзы или общества для того или другого дела. Такие союзы называются Ферейнами. И каких только союзов там нет! Почти все рабочие объединены в профессиональные союзы: есть союзы стрелков, союзы для поднятия народного образования, даже союзы для украшения парков. Вот такой же добровольный союз составляет и пожарная ко­манда. Из своей среды выбирают они себе председателя или начальника, которого могут сместить, если он им не понравится. Часто можно видеть, особенно летом, как они учит­ся работать машиной, устраивают примерные тревоги и делают всевозможные упражнения. Обыкновенно вы увидите это по вечерам, когда все свободны от дневной работы и могут отдать свой досуг на это занятие. Зато как охотно спешат помочь они, где случится пожар. Да и не только одна пожарная команда,-весь город сбежится на помощь, и пожару не дадут раз­гореться. И за все берутся они дружно и по доб­рой воле.
Но вот мы, наконец, подходим к Ба,зелю. Это самый большой город в Швейцарии, со­всем непохожий на все прочие города. В нем такие же громадные и роскошные дома, как и во всех других больших городах Европы.
Базель-пограничный город, и только разве одним напоминает Швейцарию,-это трудолю­бием своих жителей.
Но оставим богатые улицы и роскошные зда­ния и заглянем в маленькие домики на окраинах города. Здесь, разумеется, и следа нет той рос­коши, которую мы видели на главных улицах Базеля. Но бедности и нужды здесь мы тоже не встретим. В домиках чисто и приветливо, и почти в каждом мы увидим станок для раз­матыванья или тканья шелка, производством ко­торого так славится Базель. В городе, правда, есть несколько и механических Фабрик, но боль­шая часть шелковых тканей работается кустарями дома. Фабрикант дает кустарю на дом и ста­нок и материал, а тот приносит ему уже готовую ткань, так что Фабриканту только остается отделать ее, но цены на такую работу сильно сбиты. Нередко вместе с ним работает и вся его семья. Дома кустарь имеет небольшое хозяйство, корову или козу, маленький огородик служит ему тоже хорошим подспорьем, так что он может кое-как все-таки прожить со своим небольшим заработком.
Подобное кустарное производство преобла­дает в Швейцарии. Там редко можно встре­тить Фабричных рабочих, у которых ничего бы больше не было, кроме их заработной платы. Впрочем, и таким рабочим в Швейцарии живется лучше, чем во многих других странахПравительство швейцарское ограничило раоочии день десятью часами. В тех же областяхъ
промышленности, которые вредны для здоровья, рабочий день еще короче. Ночную работу закон допускает только в исключительных случаях. Постоянная же ночная работа допускается только в тех производствах, которые сами по себе требуют непрерывного действия. Дети же и жен­щины вовсе не допускаются к ночной работе: Кроме того, мастерские и Фабрики все должны хорошо содержаться, чтобы не вредить здоровью рабочих. Все рабочия помещения должны быть хорошо освещены, свободны от пыли; повсюду должна быть устроена хорошая вентиляция (про­ветривание, освежение воздуха).
Если какой-нибудь Фабрикант хочет устроить Фабрику, то он обязан составить сначала Фаб­ричное положение, которое должно быть утвер­ждено правительством. Рабочие тоже могут вы­сказывать о нем свое мнение. Если в положении не будет ничего противозаконного, то оно ут­верждается.
Детей на Фабрику в Швейцарии не прини­мают до 14-ти лет. Женщинам есть также много облегчений. Для них удлиняется обеден­ный отдых, сокращается работа перед праздни­ками. Но особенно много заботится Фабричное швейцарское законодательство о беременных. Беи ременные женщины не могут работать на Фаб­рике в продолжение 8-ми недель перед родами и после них.
Впрочем, Фабрик в Швейцарии вообще нй| много. Больше всего их на севере, и мы сейчас^ заглянем в один такой промышленный округе"
В Царстве высокого Сентиса.
Если мы поднимемся вверх по одному изи притоков Рейна-реке Туру, он поведет наси по прелестной долине Тоггенбург до самагй

Рис. 4. Гора С е ит и с.
Швейцария.
о
снежного Сентиса, с которого он сбегает. Как древний патриарх, блестит своей белой верши­ной этотътак-пазываемый альпийскийкамень и смотрит с своей огромной высоты на окру­жающую его холмистую страну (рис. 4).
Теперь путешественники уже нередко взбира­ются на его зубчатую вершину. Нелегок этот подъем, но зато перед удивленным взором путника открываются такия картины, которых он нигде больше не увидит и которые заста­вят его забыть все трудности пути. На северовостоке перед ним раскинулось все громадное Боденское озеро, и на далекое расстояние за озе­ром видны уже не швейцарские, а германские земли. На востоке открывается красивая горная страна-Тироль, а на юге-дикий, малодоступный; Граубюнден. На западе же перед нами чудные озера средней Швейцарии и её снежные вершины. Когда поднимаешься из глубины долины, то перед глазами развертываются все новые и но­вые картины, все больше и больше охватывают взор, точно все шире и шире раскрывается но­вый, еще неведомый мир. И, наконец, на самой вершине-перед вами огромное пространство. Картонными игрушечными домиками кажутся с высоты все громадные сооружения людей! Какойнибудь городок представляется маленькою, гряз­ною кучкой среди изумрудной зелени лугов и в виду серебряной чистоты снежных гор. Но вот солнце близится к закату, и снежные вершины начинают загораться ярким пламенем его последних лучей. Эта картина особенно кра­сива; про нее говорят: „Альпы горятъ“. Чтобы видеть, как горят вершины, взбираются парочно на высоты. Снежные, чистые великаны горят красным цветом несколько минут, потом начинают бледнеть, понемногу гаснут снизу
все выше и выше, а через некоторое время стоят они перед нами совершенно потухшие, точно помертвевшие. Удивительно грустное впе­чатление оставляет на душе этот совершенно мертвый вид вершин, как только огни потух­ли. они уже не блестяще-белые, как были рань­ше,-оне точно посипели. Но вот всходит луна, и снега опять заблестели новым серебряным светом.
Да, удивительно хороши снежные вершины, чудно меняются их краски при перемене осве­щения. Не даром в Швейцарию собирается каж­дое лето так много путешественников полюбо­ваться па их красоту.
Сентис стоит на границе двух кантонов: Аппенцеллернского и Сен-Галленского. Сен-Галленский окружает Аппенцеллернский, по выра­жению местных жителей, как скорлупа окру­жает зерно. В них нет громадных гор с вечными снегами, с чистыми, голубыми лед­никами, с их торжественной тишиной. Перед глазами путника расстилаются во всей своей лас­ковой красоте предгорья Альп. Серебряная реч­ка Тур тысячами извилина, пробегает среди изумрудных лугов, спрыгивает со скалы на «жалу и пенится в своем каменистом русле. Тут она двигает колесо в маленькой мастер­ской, там орошает поля и луга, которые по­крывают все склоны и косогоры. Кое-где мель­кают чистенькия, веселые деревушки, со всех сторон доносится мелодическое позваниванье колокольчиков. А под тенью громадных елей ютятся на высотах пастушеские хижины, и вре­мя от времени слышится звук пастушеского Роиа. Все это такия милые, душу бодрящие карТттИ1ЬИ3 которые можно встретить только в -Швейцарии.
Сойдем в долины, посмотрим деревушки, заглянем в каждую хатку, и мы увидим, что все это не только кажется нам таким с высо­ты, что и на самом деле жизнь швейцарцев течет гораздо спокойнее, чем жизнь других европейских народов. Посмотрим же, как живут швейцарцы в праздничный день, когда вся деревня дома, посмотрим их и на работе, в поле.
В деревне (рис. 5) вы не встретите ни одно­го домика в один этаж. Они не велики, но всегда высоки. Бывают дома в три, в четыре этажа.
Войдем в дом зажиточного крестьянина. Нижний этаж, как у него, так и у всякого бедняка, занят разными службами: сараями, стой­лами, кладовыми и тому подобным. Жилые ком­наты только во втором этаже. Сначала вхо­дишь в огромные сени, куда спокойно может въехать полная, груженая телега. В этих се­нях молотят хлеб; часть их занята сенова­лом. Из сеней, а также и прямо снаружи по лестнице входят в большую, просторную кух­ню. В кухне у швейцарцев никогда не бы­вает больших печей. Вместо них стоить только маленькая плита, на которую идет очень мало дров. Да и зачем им большая печь? Хлеб они дома не пекут,- для этого у них в деревне всегда есть пекарня, где пекут хлеб на всех зараз.
В каждой деревне есть общественная пра­чечная, где всякий, кому нужно, может стирать белье. Таким путем меньше расходов и на топливо, и на людей. И в кухне от этого у них всегда очень чисто и опрятно.
Посреди кухни стоит стол, за которым обедает вся семья, а вокруг него - скамейки.
По одной стене большой шкап с посудой, а по другой - полки, где стоят блестящие ка-

Рпс. 5. В Швейцарской деревне.
стрюльки и тазы. В кухне две двери - одна из них ведет на галлерейку, обвитую диким виноградом и заставленную цветами, а дру­
гая - в спальню. Если нет женатых детей, вся семья обыкновенно спит в одной комнате. В спальне у них всегда настоящие постели с теплыми одеялами, с хорошими подушками. На день постели прикрыты покрывалами, чтобы не пылились.
У зажиточного крестьянина в доме всегда хорошая лампа, перед круглым столомъ-мяг­кий диванчик, где по вечерам сидит отец семейства и читает вслух газету, а вся семья слушает с какой-нибудь работой в руках.
Окна во всяком домике, и бедном и бога­том, завешаны белыми кисейными занавесками и уставлены цветами. У окон зеленые ставни.
Верхний же этаж, тоже с окнами, занят большею частью чердаком и кладовыми, куда убирают разные припасы и сухие Фрукты.
Если же крестьянин женит сына, то он пристраивает обыкновенно еще комнату или даже строит целый этаж сверху. Старый кре­стьянский дом обыкновенно состоит из мно­жества таких надстроек. Дом издавна пере­ходит по наследству от отцов к детям, каждый что-нибудь в нем прибавляет, и та­ким образом дом растет понемногу, а вместе» с тем растет и благосостояние крестьянина.
Швейцарцы очень бережливый народ и ред­ко разоряются. Хозяйство они ведут свое тол­ково, умело. Разве какое-нибудь несчастье разра­зится над ними: разольется река и затопит поле, а иногда и дом, или сорвется с горы снежная лавина и передавит, перепортит все на пути. Но и тогда пострадавшим нетрудно оправиться, потому что, как только узнают в Швейцарии о таком несчастье, со всех сторон им соби­рается помощь, и они скоро оправляются.
T* ...
- 23 -
Вот мы в праздничный день в швейцар­ской деревне. У садовых изгородей, обвитых виноградом или красными настурциями, сидят на скамейках старики и покуривают свои ко-

Рис. 6. Старик из Лппенцеллерпа.
ротенькия трубочки на свежем воздухе (рис. 6). Кругом разносится благоухание свежескошенного сена. Из окон выглядывают веселые, наряд­ные девушки, с серебряными украшениями на груди и шелковыми уборами на головах.
А ребята играют и веселятся где-нибудь на лугу.
В городах тоже замолкли колеса Фабрик и мастерских, не дымятся больше Фабричные трубы, и все жители направляются в хорошую погоду за город. Даже женщины с грудными детьми не сидят дома; у каждой есть детская повозка, куда она может поместить двух и даже трех маленьких детей.
После обеда во всех трактирах, в городе и в деревне, раздается праздничная музыка, а около них на вольном воздухе расставлены длинные столы и скамейки, на которых тес­нятся и женщины, и старики, и молодые де­вушки и дети. Все они собрались вместе, чтобы повеселиться и отдохнуть от недельной работы. Вечером устраиваются танцы, которые швей­царцы очень любят, а в 11 часов должны быть закрыты все трактиры, если хозяин не запасся особым разрешением. С этого часа все должно быть тихо и на улицах.
Швейцарцы любят повеселиться. Взрослые и дети составляют разные торжественные ше­ствия или процессии, несут Флаги, знамена, игра­ет музыка. Зато в ночь под новый год у них никогда не бывает танцев. За четверть часа до наступления нового года звонят во все колокола в городе, чтобы оповестить спящих о том, что к ним идет новый год. В ка­толических кантонах дети очень любят празд­ник Крещения. Каждая мать уж непременно позаботится ночью наполнить разными сластями корзиночки, поставленные её детьми. А ребятишки на другое утро, еще в одних рубашках, уже торопятся посмотреть, что в них лежит.
В ночь под заговенье на масленице устраи­вается обыкновенно маскарад. С утра уже по
всем улицам начинают бегать наряженные в разные костюмы ребятишки. А вечером со всех сторон раздается треск хлопушек, свер­кают бенгальские огни, Фейерверки и т. и. Не­редко кончается это очень печально, и на другой день приводят в больницу обожженных ребя­тишек, не сумевших обращаться с огнем.
Ранней весной в деревнях весело справляется праздник Флегелеги. Это-праздник работни­ков, потому что устраивается он по случаю конца молотьбы. Работникам хозяева всегда дают в этот день прекрасный обед, а вечером они играют в разные игры и танцуют. Так же весело празднуется первое мая-наступление весны. Это-один из самых веселых дней в году как в городах, так и в деревнях. Все дома украшаются зелеными елочками, у всех горожан и сельчан приколоты букеты цветов. Осень при­носит другие праздники: возвращение скота с гор в долины, сбор винограда, который осо­бенно бывает весел во время хорошего урожая.
Любят швейцарцы повеселиться в праздник, зато они умеют и трудиться в будни. В буднич­ный день все тихо и в городе и в деревне- все работает. И богатые и бедные-никто не сидит сложа руки; хозяева работают на ряду с работниками.
Сен-Галленский кантон - очень промышлен­ный. В каждом домике в деревне занимаются плетеньем кружев, вышиваньем. Швейцарские вышивки славятся по всему миру, а работаются они в этих веселых домиках, разбросанных по Сен-Галленскому и Аппенцеллернскому канто­нам (рис. 7).
Ближе к городу в крестьянских домиках мы уже встретим ткацкие станки, которые Фабри­канты поставили у крестьян. По всей Швейцарии
Фабриканты дают работу на дом крестьянам, а на Фабриках только сортируют и отделы­вают (рис. 8).
Сам Сен-Галленъ-большой, промышленный город. Он расположен в очень высокой мест-

Рис. 7. Кружевница из Сен-Галленского кантона.
ности, почти выше всех городов Европы. Восемь веков тому назад поселился здесь один монах. Скоро из его пустынной кельи разросся большой монастырь, а кругом монастыря стали селиться люди. У новых поселенцев издавна возникли разные ремесла; они стали заниматься тканьемъ
полотен. Потом монастырь стал приходить понемногу в упадок, поселение же все разраста­лось и разрасталось. Скоро большой пожар уничто­жил большую часть монастырских зданий и бо­гатых домов. Монастырь после этого не мог поправиться и все более и более приходил в упадок. Город же опять расцвел, и теперь это- один из самых больших городов в ПИвейца-

Рис. 8. Ткач из Лппенцеллерна.
рии, богатый и промышленный. Когда-то знамени­тый монастырь исчез теперь совершенно, и его здания превратились в школы и разные прави­тельственные учреждения. От прежнего времени в Сен-Галлене осталась только старинная рату­ша-дума, вокруг которой по субботам теснится сельское население, наезжающее из деревень с своими тележками и повозками. В этот день в Сен-Галлене рынок, и вся площадь около ратуши засыпана Фруктами, овощами, молочными продук­
тами. Здесь можно встретить и рыбака с Бо­денского озера, и пастуха с окрестных гор и крестьянок, одетых по-деревенски (рис. 9).
После полудня город опять затихает и при­нимается за свою повседневную работу.
В конце августа Сен-Галлен оживляется. За несколько дней уже повсюду плетут гирлянды, готовят Флаги, триумфальные арки. Особенно ве­селы и хлопотливы дети, но не отстают от них и старики. Весь город принимает участие в приготовлениях к школьному празднику.
И вот к назначенному дню на ближайшем к городу холме, на большой лужайке, в одном углу строят большую палатку для танцев, на другом конце расставляют длинные столы, куда придется разместить до двух тысяч детей и множество взрослых. Для больших мальчиков строят гимнастику, а для маленьких детей отде­ляют большое место для игр. Вся лужайка укра­шена гирляндами и Флагами.
Старшие мальчики поднимаются с восходом солнца и будят весь город барабанным боем, звуки которого тысячью отголосков отдаются в окрестных горах. Потом по улицам города проходят ученики кантональной школы с му­зыкой. Но им не приходится долго сзывать де­тей,-там и сям уже замелькали белые платьица. В 8 часов во всех школах уже собрались ученики и ученицы, откуда они со своими учите­лями и воспитателями направляются к большому зданию кантональной школы, чтобы там соеди­ниться в одну общую процессию. Но вот все дети расставлены, и процессия двигается по всему городу. Впереди идут маленькие мальчики. За ними следуют старшие ученики. Дальше идут девочки в нарядных белых платьях с гирлян­дами цветов и с венками в волосах, а сзади

Рис. 9. Старинная улица в городе Сен-Галлен.
идут старшие воспитанники кантональной школы. В процессии принимают участие до 1500 детей и все учителя их. Проходят они по городу с пением и музыкой до самой площади празд­ника.
Праздник открывается детьми пением не­скольких народных песен. Потом дети сво­бодно расходятся кучками, отдыхают, и повсюду начинаются веселые игры, гимнастика, смех и болтовня. Так проходит время до обеда. Обед возвещают пушечным выстрелом, и проголо­давшиеся ребятишки спешат усесться за длинные столы. После обеда один из ста])ших учени­ков поднимается на подмостки и говорит горячую речь своим сверстникам, в которой он бла­годарит родину и всех друзей молодежи за свое воспитание и призывает своих товарищей на дружную совместную работу на блого человечеству. Потом опять начинаются разные детские забавы. Взрослые тоже принимают большое участие, по­могают детям устраивать игры, улаживают разные споры и недоразумения. А старики сидят тут же, на скамейках, в старинных празд­ничных одеждах (в коротких, желтых ко­жаных штанах и ярко-красных куртках с серебряными пуговками)-за кружками пива или моста, любуются на подрастающее поколение и вспоминают свое детство и юность.
Так среди шумного веселья проходит целый день; солнце спускается уже к закату. Маленькие ребятишки, уставшие от целого дня движения и шума, задремали уже на коленях у Жтерей. Вот раздается колокольчик, воз^щающий ко­нец праздника, и разгоревшиеся от игр дети быстро устанавливаются в ряды, чтобы стройною процессией опять вернуться в город. И спускаю­щаяся ночь кладет конец шумному празднику.
Но воспоминание о нем долго еще живет в детских сердцах.
Но мы слишком много времени провели в царстве высокого Сентиса. Нас давно уже ждут берега Валленского и Цюрихского озер, куда мы и поспешим.
Пастушеская жизнь в Швейцарии.
Чудно хороши швейцарские озера! Много раски­нулось их по всей Швейцарии, и больших и маленьких. Они точно темно-голубые глаза альпий­ской природы, от которых не хочется оторваться, и кажется, что читаешь в них обширную книгу её. Точно чистые бриллиантики в дорогой, кра­сивой оправе, играют они цветом своей воды среди зеленых, живописных берегов. Вот озеро светлеет, из темно голубого делается понемногу ярко-зеленым, потом опять темнеет, становцтся мрачным, серым, почти черным это понадвинулась тучка. Проглянуло опять сол­нышко-и опять заблестело озеро яркими, изум­рудными красками.
Особенно славится красотой своих берегов Валленское озеро. Оно лежит на пороге настоя­щего альпийского мира. Если мы пойдем вверх по горным потокам, впадающим в озеро, они приведут нас к вечным снегам Гларусских Альп. Ледники их блестящих, белых вершин питают эту, потоки.
Над в^В страной царит величественный Тёди, нас ш^щий альпийский великан, недоступный и как <мл одиивкий в своем величии. От него треугольником, расположены другие горы Гларуса по восточной и западной стороне кантона. На севере кантона лежит Валленское озеро, а за ним, от самого берега его,-третья сторона горного треугольника. Прямо из золотисто-голу­
бых волн озера поднимаются в облака мрачные серые стены с глубокими темными трещинами и ущельями. Точно развивающиеся прозрачные покрывала, падают по мрачным расселинам и стенам пенящиеся водопады быстрых гор­ных потоков. И каменный орел простирает свои огромные крылья над седыми изорванными скалами. Кое-где только глаз отдыхает на бе­леньких домиках, мелькающих в долинах, А другой берег этого узенького озера точно ку­пается в роскошной "злени лугов и садов. Прекрасные пастбища покрыты богатым, пест­рым ковром пышных, южных цветов, и повсюду по ним раздается мелодическое позва­ниванье колокольчиков пасущихся стад. Со всех сторон доносятся веселые человеческие голоса и звуки пастушеского рога. Деревни и города мель­кают одни за другими (рис. 10).
Но иногда над этим мирным озером тем­ные облака поднимают свою дикую игру. Они собираются в мрачные, грозные тучи, разры­ваются об острые скалы, перекидываются с вершины на вершину, потом сползают в узкия ущелья. Темные тени бегут от них по озеру, озеро волнуется, из вод е о поднимаются белые пенящиеся гребешки. Горни я ущелья полны мра в них что-то грозно гудит, солнце гаснет, и и северный ветер на полной воле кидается затихшие на мгновение воды озера, поднимай их выше и выше и, наконец, си всей евдбросает их на крутые скалы берЛ*а. Это рг' тает дикий ветер, который иногда Посещаете I Валленское озеро. Горе тогда гаииоздавшим су-' дам, - много уже барок, да и пароходов, по­губила эта дикая игра природы.
Кантон Гларус издавна считался пастушеской страной. До последнего времени жители его почти

Рис. 10. Озеро в горах.
Швейцария
3
исключительно кормились тем, что давали им их стада. Теперь, правда, там уже понастроили Фабрик, но все же главным их промыслом осталось все-таки молочное хозяйство. Самая почва и климат такого горного кантона, как Гларус, дают возможность его жителям заниматься толь­ко скотоводством. По крутым, утесистым скло­нам гор очень мало земли, годной для обработки. Да и то на большей части такой земли лучше всего* удаются луга. Нигде в мире нет таких чудных лугов, как в Швейцарии. Швейцарцы много занимаются лугами, прекрасно удобряют для них почву, засевают кормовыми травами, а, главное, прекрасно орошают их и осушают болотистые места. Часто на целые часы расстояния проводят они по трубам воду или из ледников снежных гор, или из горных ручьев для орошения безводных лугов. Нередко водопроводные трубы идут по страшно диким местам, над пропа­стями, иногда взбираются на обрывистые высоты. К иным скалам швейцарцы прикрепляют их железными стержнями. Нередко также приходится вести их через горы и прорубать для этого в горах отверстия, называемые туннелями. Пу­тешественники невольно дивятся на такия мудреные и искусные постройки.
В холодной горной воде растворено очень много воздуха, и от поливки такой водою и при хорошем удобрении растет роскошная, густая трава.
Для осушения болотистых местностей прово­дят дренажи, или подземные глиняные трубы.
Хороши также и несеянные альпийские луга. Они покрыты такою густою, сочною травою, чтонигде больше в мире коровы не дают такогохорошего молока, как в Швейцарии, в то время года, когда они пасутся в горах.
Альпийские пастбища разделяются на предгорье, средние Альпы и высокие Альпы. На невысокие холмы предгорья выгоняют скот тогда, когда его еще рано отправлять в Альпы. Самая же лучшая и душистая трава растет в средних Альпах.
Там пасется скот в продолжение трех летних месяцев. И, наконец, высокие Альпы охватывают луга, простирающиеся до самой гра­ницы вечных снегов. Там уже не могут расти не только деревья, но не встретишь даже и кустика. Даже трава там очень невысокая, и склоны этих гор часто бывают так круты, что рогатый скот на них не может пастись, да и немного он там найдет себе пищи. На этих высотах находят себе корм и приют только козы, да смелый косец заберется в ав­густе месяце на эти малодоступные крутизны. Он забирает с собой только косу, брусок да немного сыра и хлеба; а если ему придется пробыть на высоте несколько дней, то и малень­кий мешочек с картофелем. Множество опас­ностей окружают косца во время работы, и бывали случаи, что семье приходилось оплаки­вать слишком усердного работника. Если погода хороша, то косец в один день скосит там всю траву. На другой день она высохнет, а по­том готовое сено просто сбрасывают со скал. Иногда же приходится опасными тропинками но­сить его на плечах вниз, в долину. Нередко бывает, что ветер развеет это сено, скошен­ное с опасностью жизни.
Альпийские пастбища, где пасется летом скот, часто бывают расположены на маленьких пло­щадках между высокими скалистыми утесами. А иногда это просто небольшие углубления^среди голых скал. Иногда же веселыми, зелеными
лужайками пастбища мягко спускаются по гор­ным хребтам вниз в долины. Громадные стада тучного скота встречаются там беспре­станно, и веселые, сытые коровы, отвыкшие за лето от людей, с любопытством осматривают путника, который забрел к ним. Звуки пасту­шеского рога, сзывающего скот, несутся в до­лины и переливаются чудной музыкой в горах (рис. 11).

Рис. 11. Альпийская корова.
Коровы хорошо знают эти звуки и, куда бы ни разбрелись они, отовсюду собираются на зов этого рога к хижине своего хозяина. Чтобы какая-нибудь из них не затерялась в горах, каждой корове, каждой козе вешают на шею колокольчик, по звуку котОрого ее всегда можно найти. Пастух так любит свой скот, так привыкает к звуку каждого колокольчика, что он, не глядя, узнает по нем, какая корова к нему подходит.
Хотя альпийские луга и без всякого удобрения дают хорошую траву, но пастуху все-таки при-
холится позаботиться о хорошем содержании их, если он хочет, чтобы трава оставалась у него все время такая же сочная и чтобы пастби­ще не пропало. Есть местности, где о содержа­нии этих лугов так много заботятся, что суще­ствуют даже общинные правила, по которым пастух перед отправлением в горы скота должен очистить пастбище, то-есть выбрать с него камни, принесенные сюда лавинами, обва• лами снегов и зимними бурями. Весной же, во время таяния снегов, потоки горной воды силь­но попортили дороги, ограды-все это тоже нужно исправить, чтобы скотъмог безопасно подниматься в горыи спокойно попрежнему пастись там.
Но и летом случаются напасти с альпий­скими лугами. В горах разражаются такия страшные грозы и бури, о каких в равнинах не имеют и понятия. Иногда они сопровождаются таким градом, который окончательно выбивает всю траву на пастбищах, так что часто оно после уже совершенно не может оправиться и превращается в пустыню. А если даже и опра­вится, то никогда больше не даст такой травы, какую давало до сих пор. Нередко такой град убивает и скот.
Кроме очищения от камней, в Альпах еще много работы: нередко приходится осушить бо­лото, чтобы отвоевать еще кусочек земли или возвратить обратно то, что залило весной; в очень же сухие луга нужно провести воду. Ме­стами пастухи строят довольно высокие ограды, чтобы предохранить пастбище от обвалов снега. Много им в этом помогают леса, значит, нужно позаботиться о хорошем содержании ле­сов и тому подобном.
Большая часть пастбищ принадлежит сель­ским общинам. По правилам общины, весь
скот, который зимовал в долине, может провести лето в Альпах. 'Обыкновенно, впро­чем, и не держат больше скота, чем могут прокормить альпийские луга. Для этого у пасту­хов существует особенное коровье право. На каждую штуку скота отчисляется определен­ный участок земли. За меру считается штука рогатого скота. Козе достаточно четверть коро­вьего участка и тому подобное. Пастухи свято соблюдают эти правила. Они очень любят свою скотину,-от неё зависит все их существование, она кормит их и обидеть ее-великий грех. Если они выпустят больше скотины на луг, чем сколько он может прокормить, она вся будет полуголодная и молока даст она меньше. Чтобы наблюдать за верным исполнением этих правил, каждая община выбирает на мирской сходке большинством голосов доверенного че­ловека перед отправлением пастухов в горы.
Веселый, радостный день, это-день отправления скота в Альпы, радостный и для человека, и для скотины. Скотине надоело за зиму оставаться в хлеву и есть сухое сено. Ей давно уже хочется на волю, в просторные альпийские луга, на свежую, сочную траву. А пастухи так свыклись со своими Альпами, так любят их, что как только по­бежала весенняя вода и распустились деревья, они уже начинают тосковать в долине. Швейцарец скучает в других местах и, где бы ни был, всегда мечтает вернуться в свои горы к преж­ним занятиям.
Выгоняют скот обыкновенно в начале июня. Все стадо нарядно разукрашено. У каждой коровы на шее венок. Впереди идет передовая корова, вся в цветах и в лентах. Колокольчик подве­шен у ней тоже на широкой, красивой ленте. За ней в стройном порядке следует все осталь-

Рис. 12. Пастушья хижина в горах.
ное стадо с молодыми бычками, телятами, овцами и козами. Стадо ведет пастух, одетый в празддничный наряд, в ярко красную куртку и с букетом цветов на шляпе. Он трубит в рожок, крестьяне поют песни при отправлении, и все стадо весело мычит и перезванивает своими колокольчиками. Сзади едет маленькая тележка со всей необходимою утварью для молочного хо­зяйства.
Есть пастбища, в которые очень трудно про­браться. Иногда приходится переходить даже ле­дяные поля и ледники и взбираться на очень крутые склоны. И надо только удивляться, как такой тяжелый рогатый скот не падает и не разбивается при таких переходах. Но швей­царский скот уже привык к этому, и подобные несчастьяслучаются очень редко.
До половины сентября скот пасется в горах, а потом спускается в долины, где крестьяне так же торжественно встречают своих зимни х постояльцев. Где есть предгорье, там скот пасется до самой зимы.
Если взглянуть откуда-нибудь с высоты на зеленые склоны гор, то мы увидим, что по ним повсюду разбросаны по одиночке маленькия хи­жинки. Около хижинок ни кусочка обработай ной земли, ни грядки цветов, какие можно встретить у каждого щвейцарского домика. Это и есть хи­жинки пастухов, где они проводят со скотом три летних месяца.
Войдем в одну из них (рис. 12).
Каждый пастух рад путешественнику,-ведь он все время один со своим стадом. Нада видеть, как гостеприимно принимает он гостей,, угощает их всем, что у него только есть,, достает самый лучший сыр. Но в хижине у него и душно и неприютно, и сам он бываетъ
в ней, только когда спит или работает. Осталь­ное время он всегда на воле. Дневной свет скудно пробивается сквозь крошечные окошки хижинки и освещает большой очаг в углу и большой медный котел над ним, занимающий чуть не половину комнаты. В этом котле пастух варит сыр. Тут же приютился маленький ко­телок, в котором он варит себе обед. Поблизости от очага стоит скамейка, которая составляет чуть ли не единственную мебель хи-

Рис. 13. Внутренний вид пастушьей хижины.
жины вместе с маленькою скамеечкою для доения. Вдоль одной стены расставлены большие ведра, подойник и боченок для масла, а на стене висят широкия, плоские ложки для снимания молока. Тут же, на прилавке, лежит под прессом сыр. Пресс совсем простой, какой может сделать всякий пастух сам. Он сделан из толстых досок, кругом устроен небольшой желобок,
чтобы стекала сыворотка. Прессуется же сыр тяжестью больших камней, положенных наверху (нередко пастух делает сам и всю свою посуду). Вот и вся обстановка пастушьей хижины (рис. 13).
Входить в нее можно через большие простор­ные сени, где пастух в плохую погоду доит своих коров, а в бурю иногда и загоняет их сюда на ночь. Над сенями, под крышей -не­большое помещение, где спит сам пастух и ого помощникъ-мальчик, если у него есть такой.
Не легка жизнь пастуха в Альпах, особенно в сырое, холодное лето. В хорошую погоду ему хорошо,-стадо не требует надзора, и он зани­мается все время своим немудрым хозяйством. Немало у него и досуга в такую погоду, есть время и полюбоваться на чудные окрестности, есть х время и отдохнуть и попеть. Пастухи любят петь и прислушиваться, как переливаются в окрест­ных горах звуки их ио для (так называется народное швейцарское пастушеское пение).
Но нельзя позавидовать жизни постуха в дур­ную погоду. Нередко случается, что в июле и в августе в горах выпадает снег, корма для скота нет. На этот случай в каждой хижинке имеется запас готового сена. Но запасти можно только немного, а стадо большое, и вот тогда-то наступают трудные дни для пастуха. Приходится носить сено на себе из долины по крутым горным тропинкам. А иногда приходится даже спуститься вниз со своим стадом. Кроме того, как ни привык швейцарский скот к горным крутизнам, но есть такия опасные места, что редкое стадо сохранит целыми всех своих членов,- нет, нет, да кто-нибудь и разобьется. А потеря каждой штуки скота крупным убытком ложится на его хозяйство. Да и любит пастух свою скотину, привык к ней как к своей семье
и долго не может помириться со смертью каждой козы.
В Швейцарии женщины совсем не занимаются молочным хозяйством, их скорее можно уви­дать в поле. Коров доят всегда сами пастухи. На рассвете поднимается пастух с своего сен­ника, выйдет за порог хижины, поглядит на меняющиеся перед рассветом на горизонте краски, полюбуется на всю просыпающуюся окрестность и принимается доить коров и коз и отпускать их пастись. Коровы сами знают свой черед и одна за другой подходят к па­стуху. Он каждую приласкает, каждую назовет по имени. Окончив доить и выгнав всю скотину на пастбище, пастух сливает все надоенное молоко в большой котел для створаживания и принимается за утренний завтрак. А краски на краю неба в это время делаются все ярче и ярче; снежные горы загораются огнем, и, наконец, из-за них выплывает давно ожидаемое солнце и затопляет всю окрестность своими теплыми, ласковыми лучами. Сразу все вокруг оживилось, ярко заблестели капельки росы на венчиках цве­тов, замелькали бабочки, пчелы, и во всей красе своей наступает чудный летний день.
Но пастуху некогда долго любоваться природой, ему надо напоить скотину и приниматься за хо­зяйство. Работы у него много. Прежде всего нужно варить сыр, а для этого нужно еще сначала на­колоть дров на целый день. Сварив сыр, нужно вычистить всю посуду, а в жаркий полдень- загнать скот под навес или под деревья. Вечером же пастух опять поит его, доит и из нового молока опять варит сыр. Кроме всей этой работы, приходится часто кое-что по­править вокруг хижины, починить крышу, ограду и тому подобное.
Работы так много, что при оолыпом стаде пастух берет себе работника и мальчика в по­мощники. Работник съездит и в долину, при­везет провизии и новый запас сена и помогает пастуху вести молочное хозяйство. Мальчик же чистит посуду, загоняет и выгоняет скот и исполняет разные мелкие поручения хозяина.
Сам пастух всегда ложится спать позднее своих помощников, когда осмотрит, все ли в по­рядке, а встает всегда раньше их всех (рис. 14).
Если несколько мелких хозяев имеют только по нескольку штук скота, то они собирают его вместе, выбирают из своей среды пастуха и по­ручают ему вести хозяйство и пасти их скотину. Осенью же, когда стадо вернется в долину, они сводят счеты и делят сыры.
Пища пастухов самая простая и здоровая. Из долины они привозят только хлеб и какуюнибудь крупу для каши. Ни в одной хижине вы не встретите ни мяса ни вина. Пастух утоляет жажду только чистою водою да молоком.
Несмотря на то, что у пастуха много работы и опасностей, все-таки не даром любят они эту жизнь в горах со своими стадами. Швейцарец крепнет здесь и телом и душой; труд делается для него не тяжел; со всякой опасностью он умеет справляться. Даже коровы на свежем, горном воздухе, при здоровой, сочной траве со­вершенно меняются за лето: они становятся крепче, сильней и умней.
Во всяком стаде есть свой вожакъ-самая смышленная корова. И она точно понимает свое значение и гордится им. Если в стаде случайно попадется другая корова, которая раньше была вожаком, то обиженное животное вступается за свои права и между ними устраиваются настоящие сражения.
В жаркое полуденное время скот часто му­чают оводы и разные другие насекомые. Тогда, гкак мы уже говорили, скот загоняют подъ

Рис. 14. Горный пастух.
навес или в рощицу под деревья, где не жарко. Зато беда, если скот останется под деревьями во время грозы,-молния легко может тогда убить его. Вообще грозы очень опасны для скота в горах. они там ужасны. Молния или огромными
зигзагами опоясывает небо, или несколько мгно­вений блистает на одном месте, ярко освещая край неба каким-то зловещим светом. Страш­ные раскаты грома переливаются отголосками в горах и от этого делаются еще оглушительнее. Кажется, что рушатся самые горы. Дождь льет потоками.
Предусмотрительный пастух всегда старается во-время загнать скот под кровлю, потому что, когда гроза разразится, испуганный скот в сле­пом ужасе мечется туда и сюда и нередко бро­сается в ужасные пропасти, где, разумеется, разбивается на-смерть.
Рогатый скот в Швейцарии очень крупный и породистый и стоит обыкновенно очень до­рого.
Бедняки разводят больше коз. Коза гораздо дешевле, а молока она дает летом не меньше, чем корова. Разумеется, козий сыр гораздо дешевле, но он все-таки очень вкусен и пита­телен и составляет большое подспорье в кресть­янском хозяйстве. Козе и корму нужно, конечно, гораздо меньше и забот она о себе меньше требует. Она гораздо легче и отважнее крупного скота и, благодаря её уменью лазать, ей меньше опасности разбиться. Она взбирается на такия высоты, которые недоступны даже самым сме­лым пастухам. Но случается и так, что взбе­рется она на какую-нибудь крутизну, а сойти с неё не может. Спасает ее только необыкновенная смелость мальчика-пастуха. Эти козьи пастухи сла­вятся даже в Швейцарии своею смелостью, решительностью, необыкновенною ловкостью и своим уменьем лазать по скалам. Оп всегда сумеет выбрать самую удобную тропинку для животного. По Швейцарии много ходит расска­зов о смелости этих пастухов (рис. 15).

Скотоводство составляет в Швейцарии глав­ный источник пропитания. Там очень много
заботятся о нем, стараются улуч­шить скот и оградить его от всяких болез­ней. Так, если где-нибудь по­явится чума, то место это совер-
• 'V •

Рис. 15. В Альпийских горах.
шенно отрезывается от всех незараженных местностей, чтобы зараза не распространилась. Кроме того, там введено обязательное страхование
скота. Пастух за страховку каждой шутки скота платит ежегодно очень небольшое количество денег,-за корову в 100 рублей он заплатит только 50 копеек в год. Зато, если корова заболеет и умрет, то пастуху выплачивают полностью все деньги, сколько она стоила.
В некоторых местах Швейцарии па­стухи сами уже перестают готовить сыр, а устраивают сообща Ферму, куда все и свозят каждый день все надоенное молоко. А на Ферме из этого молока уже один кто-нибудь и гото­вит сыр. Таким путем они сберегают и на топливе, потому что приходится топить толь­ко одну печку, да и работы-то так много мень ше. Кроме того, сообща легче купить хорошую машину, а машиной, разумеется, скорее работать, и сыр выходит лучше.
Не всегда, однако, однообразна жизнь аль­пийского пастуха. Швейцарцы вообще любят праздники; выпадают они и на долю пастухов. Несколько раз в лето собираются окрестные пастухи на праздник. Вечером где-нибудь на просторной лужайке альпийского пастбища, под ясным, голубым небом, собираются они со всей округи со своими женами и дочерьми. Ста­рики выпивают по кружке пива, а молодежь веселится. Парни играют в разные игры, бо­рются друг с другом, бегают взапуски, а потом все весело танцуют под звуки скрипки.
Цюрихское озеро.
Забравшись вглубь пастушеского кантона, мы далеко отошли от берегов Валленского озера. Вернемся опять к нему вверх по реке Линту, чтобы проехать оттуда на запад к Цюрихскому озеру.
Когда-то, в очень давнишния времена, Цю­рихское и Валленское озера были соединены в одно большое озеро. Потом разные горные по­токи и особенно большая река Линт стали при­носить с собой с гор камни и песок, и дно в середине этого большего озера стало повы­шаться и, наконец, почти совершенно высту­пило из воды. Таким образом озеро разде-

Рис. 16. Канал Ганса Эшера.
лилось на две части: образовались Цюрихское и Валленское озера. Печальный вид представляла вновь появившаяся земля. Это было почти одно сплошное болото. Где было возможно, посели­лись люди, но убийственные лихорадки ежегодно уносили в могилу многих жителей. И вот, в начале девятнадцатого века один из местных жителей, Ганс Конрад Эшер, нашел способ осушить это ужасное болото. Много пришлось
ШВЕЙЦАРИЯ.
4
ому поработать, но в конце-концов ему уда­лось отвести все воды этой местности в один большой канал, которым он соединил реку Линт с Цюрихским озером (рис. 16). И бо­лото исчезло совершенно, о лихорадках не стало больше и помину, поля и луга зазеленели, а имя Ганса Конрада Эшера навсегда осталось в памяти благодарного населения.
Теперь вся эта местность между обоими озе­рами представляет один сплошной Фруктовый сад. Богатая растительность одевает берега Цюрихского озера. Благодаря прекрасному, мяг­кому климату, удобству сообщения по длинному, почти никогда незамерзающему озеру, берега его сплошь почти покрыты городами и дерев­нями. В одном конце, там, где из него вытекает большая, полноводная река Лиммат, раскинулся богатый, красивый город Цюрих, Жители веселого, ласкового Цюриха издавна сла­вились своим гостеприимством, своею привет­ливостью, сострадательностью к беднякам и трудолюбием. И, действительно, нигде во всей Швейцарии иностранец не чувствует себя так хорошо, как в Цюрихе.
Цюрих лежит в прелестной равнине, на самом берегу озера; за ним раскинулись вол­нующиеся хлебные поля и зеленые луга с мелькающими там и сям деревнями. Равнина постепенно переходит в невысокие холмы, по­крытые виноградниками и Фруктовыми деревьями. За ними темнеют покрытые густым лесом склоны гор, над которыми возвышаются серые, разорванные скалы. А вдали, на краю неба, белеют ледники и серебряные вершины снеж­ных гор. И со всех этих гор и холмов жизнь точно стекается в центр, самую середину,, в цветущий, кипящий жизнью Цюрих.
г
I

Рис, 17, Город Цюрих и река Лиммат,
Мы много уже гуляли по горам Швейцарии, любовались на красоты швейцарской природы, на роскошную горную растительность, видели, как живет простой швейцарский народ среди своих гор. Много есть также, что посмотреть и в швейцарском городе.
Швейцарские города вообще мало похожи на другие города Европы. Здесь нет душного го­родского воздуха, в них дышется почти так же легко, как в поле, потому что весь город тонет в зелени садов. Почти нет дома, где бы не было сада, даже на самой главной, торго­вой улице сады.
Через широкую реку Лиммат перекинуто множество мостов, которые соединяют две главные части города.
По правому берегу Лиммата расположена ста­рая часть города, в которой находятся все глав­ные городские здания. Здесь городская ратуша (дума), гимназии, театр, старинные библиотеки; а выше по горе в предместье города-универ­ситет и городская клиника, где лежат боль­ные и где студенты учатся, как их лечить.
На набережной Лиммат, недалеко от озера, стоит старинное здание городской библиотеки, соединенное с маленькою церковью. Перед этой церковью, в тени густых каштанов стоит прекрасная статуя Ульриха Цвингли. Лицо его обращено к озеру, и он как бы вглядывается в бесконечную даль его, точно видит там какой-то света,, и все лицо его полно веры и радостной надежды. Кто же был этото Цвингли, почему стоит ему здесь памятник, что сделал он для швейцарского народа?
Цвингли жил более трех вековч, тому на­зад, он был простым священником. Неда­лека от его памятника стоит старинный боль­
шой собор, с каФедры которого впервые раз­далась его горячая, сильная проповедь.
В то время на западе Европы господство­вала одна могущественная католическая церковь. Верховной главой её был папа, который назы­вал себя наместником Христа на земле. Папа имел свои земли и был в то же время, зна­чит, и светским государем. По примеру папы все епископы и аббаты имели тоже множество земель, собирая громадные богатства, и жили рос­кошною жизнью. О своих духовных детях, о проповеди Евангелия они уже давно перестали и думать. Они собирали только со всего населе­ния десятину в пользу церкви. Такие князья церкви держали у себя войска и оружием защи­щали свои богатства, а иногда даже и сами на­падали на соседния владения. низшее же духо­венство, священники, простые монахи, погрязали в самом глубоком невежестве; они не знали даже Евангелия, а о Ветхом Завете не имели ровно никакого понятия. Они заучивали только чужия проповеди и передавали их народу, да кое-как справляли богослужение и требы.
Самые темные суеверия господствовали тогда как в народе, так и в духовенстве. Если кто-нибудь являлся и указывал на эти недостат­ки и невежество, то его называли еретиком, и нередко такой еретик платился жизнью за свое честное, правдивое слово. В таком печальном положении были церковь и духовенство. Но если духовенство было такое невежественное, то ка­ково же должно было быть духовное развитие на­рода, наставником которого оно было? Для на­рода не было даже школ, и он коснел в невежестве и в самых темных суевериях.
Швейцарию населял бедный пастушеский на­род; он жил простою, трудовою жизнью. Но
незадолго до того времени он одержал не­сколько побед над теснившими его иностран­ными государями. И когда иностранные государи увидели силу и храбрость швейцарцев, они стали нанимать их к себе в военную службу. Каждый старался обещанием богатой добычи переманить их на свою сторону, действовали подкупом главных людей кантона, разными подарками. И в бедных, простых горцах проснулась страсть к богатству и роскоши. Они стали поступать в военную службу то к одно­му государю, то к другому. Один кантон наймется к одному, другой к другому и, по приказанию их, идут войной один на другого; брат сражался с братом. Прежнее единение, которым были сильны швейцарцы, исчезло. Все стало можно купить на деньги, раздоры проник­ли даже в семейства. Деньги, нажитые таким путем, быстро проживались на роскошь, при­ходилось вновь продавать себя, и народ все больше и больше отвыкал от мирного труда. Духовенство тоже не могло остановить этого разврата: оно большей частью заботилось только о своих доходах и подавало мирянам самые недостойные примеры. Во время своих походов швейцарцы побывали и в Риме, где жил папа со своим роскошным, пышным двором; уви­дали, что и этот человек, называющий себя на­местником Христа, живет не по-христиански, как и все остальное духовенство, и у них упало всякое уважение к церкви.
В такия-то печальные времена появился со своею проповедью священник Ульрих Цвингли, который стал учить народ, как нужно жить по-христиански.
Цвингли родился в богатой крестьянской семье и детство свое провел среди горной при­
роды. Лето проводил он всегда в Альпах, пася стада, а в зимние вечера слушал рассказы отца о швейцарской старине, о простых и че­стных старинных нравах. Семья его была очень нравственная, строгая, и он часто слы­шал, как отец его осуждал наемничество и испортившиеся нравы швейцарцев. Отец Цвингли, видя, что Ульрих - очень способный и толковый мальчик, решил посвятить его духовному званию и отдал в школу. Окон­чив курс учения, молодой Ульрих вернулся на родину и скоро ему предложили место при­ходского священника. Цвингли принял это зва­ние и начал неутомимо работать среди своих прихожан. Вместе с этим он продолжал непрерывно учиться и уже засл ^жил славу ученого. Но почести не радовали Цвингли. Он глубоко скорбел, видя, как народ, прельщаясь иностранными деньгами, сражался друг против друга, как на полях битв гибла за деньги лучшая часть швейцарской молодежи. Он с кафедры стал говорить против наемничества, убеждал народ не соглашаться на разные при­манки. Тогда у него сделалось много врагов и на него стали возводить много неправды. Оста­ваться в приходе Цвингли стало очень тяжело, и он удалился в один монастырь, куда его давно звал настоятель. Прихожане очень жале­ли, что от них уходит такой хороший чело­век.
Настоятель монастыря, куда поступил Цвин­гли, был умный человек. Он любил науку, покупал много книг для монастыря и много заботился об образовании молодых монахов. Оставшись без службы и живя на свободе в мо­настыре, Цвингли еще больше погрузился в изучение священного писания. Чтобы иметь по­
стоянно при себе Евангелие, он сам переписал его в маленькую карманную книжку, которую всегда носил с собой.
Между прочим монастырь, где поселился Цвингли, был одним из самых любимых богомолий в Швейцарии. Там была икона, счи­тавшаяся католиками чудотворной, и к ней еже­годно стекались целые толпы народа со всех концов Швейцарии. Папа даровала^ монастырю право отпускать грехи каждому, посетившему его, и над воротами монастыря красовалась. соблаз­нительная надпись: „Здесь получается полное от­пущение греховъ“. Монастырь же обогощался добровольными приношениями богомольцев, а бо­гомольцы, купив себе отпущение грехов, воз­вращались к прежнему образу жизни, чтобы и в будущем продолжать, также за деньги, очи­щать себя от грехов. Цвингли не мог без отвращения видеть таких суеверий, которые толь­ко развращали народ, и он выступил с го­рячею проповедью против таких богомолий. Вместо того, чтобы выхвалять перед народом чудотворную силу иконы и отпущение грехов, он говорил народу, что только истинная вера в Бога и хорошая жизнь могут дать им это отпущение. „Перестаньте верить,-говорил он собравшимся богомольцам,-что Бог присут­ствует в этом храме больше, чем в другом месте. В каком бы уголке земли вы ни жили, Бог всегда находится вблизи вас. Он окру­жает вас, Он слышит вас, если ваша мо­литва заслуживает быть услышанной. Ни бесплодные обещания, ни далекия странствования, ни дары, предназначенные для украшения мертвых изображений, не привлекут на вас благодати Божией. Сопротивляйтесь искушению, побеждайте ваши греховные желания, избегайте несправедли­
вости, поддерживайте несчастных и утешайте удрученных,-только такими делами вы будете угодны Богу. Эти избранники Божии, к стопам которых вы прибегаете, разве через чужия за­слуги вошли в царство славы? Нет, лишь по­стоянным исполнением закона Божия, предан­ностью воле Всевышнего, доходившей до презрения смерти. Святость их жизни да будет примером для вас, идите по их стопам. Ни опасности, ни соблазны да не совращают вас с пути. Только таким путем вы достойно почтите их. В дни же скорби возлагайте упование на единого Бога, сотворившего небо и землю. В смертный час призывайте только Христа, единого посредника между Богом и людьми“.
Странно и необычайно было слушать такия речи в монастыре. они глубоко действовали на приходивших богомольцев. Число их стало уменьшаться. Некоторые, направлявшиеся в мо­настырь, встречали шедших обратно и, слушая их рассказы, возвращались назад с полдороги. По всей Швейцарии стала разноситься молва о знаменитом проповеднике. Услыхал о нем и папа и разными почестями старался склонить его на свою сторону. В это время освободилось ме­сто в большом кафедральном соборе в Цю­рихе. Место это решили предложить Цвингли. Когда Цвингли приехал в Цюрих, он уви­дал там такие развращенные нравы, каких не было нигде больше в Швейцарии. В городе господствовала страшная любовь к роскоши и наслаждениям, а потому и подкупов и задари­ваний со стороны иностранных государей здесь было больше, чем где-либо.
В 1519 году Цвингли первый раз взошел на кафедру цюрихского собора. Он объявил народу, что будет ему читать и объяснять
Евангелие, которого народ совсем не знал. И вот чистое евангельское учение раздалось с ка­федры собора. И народ, давно уже переставший слушать своих прежних священников, со всех сторон стекался, чтобы слушать нового пропо­ведника. Каждый день почти Цвингли говорил проповеди, и не только весь город, но и окрест­ные крестьяне стремились послушать его. Вме­сте с объяснением Евангелия Цвингли старался объяснить своим слушателям и то, что они живут не по-христиански, нападал на суеверия, восставал против наемничества. И слова его не проходили даром. Так, когда в окрестно­стях Цюриха появился монах, продававший от­пущения грехов, цюрихцы прямо запретили ему вход в город. Вместе с тем Цвингли был для жителей деятельным наставником и помощ­ником. Примером своим он учил хорошей жизни. Когда в Цюрихе появилась чума, Цвин­гли не было в это время в городе,-он уехал на время отдохнуть. Как только он услыхал о несчастий, то тотчас же вернулся домой и му­жественно исполнял все обязанности доброго христианина, навещая опасно больных и уте­шая их, пока, наконец, и его не сломила бо­лезнь.
Не все, впрочем, хорошо относились к Цвин­гли. Некоторые считали, что он вводит опас­ные нововведения. Духовенство стало бояться, что уменьшатся его доходы. Число врагов его все увеличивалось, но Цвингли не обращал на это внимания. Но вот опять в Цюрихе появи­лись вербовщики в иностранные войска. Цвингли сильно восстал против этого. Цюрихцы отказали Французам, но в конце-концов согласились вступить в войско папы. Врагов у Цвингли сильно прибавилось, благодаря этому случаю,
так что даже жизнь его была в опасности, и друзья днем и ночью охраняли его.
Уже около трех лет проповедывал Цвингли евангельское учение. Народ уже стал понимать истинный смысл его, и нередко случалось, что простолюдин спорил с невежественными ка­толическими монахами и доказывал им, что они не знают Евангелия. Тем не менее все еще оставались верными католиками. Но вот однажды Цвингли сказал проповедь по поводу того, что в Евангелии нет запрещения есть ту или дру­гую пищу. После этой проповеди несколько цю­рихцев нарушили пост. В Цюрихе было пра­вило, что если кто нарушит пост, тот платит штраф в пользу церкви. Эти же люди не за­платили штрафа, потому что считали себя пра­выми. За это они были арестованы и подвергнуты наказанию. Тогда Цвингли решился напечатать объяснение своей проповеди. Ссылаясь на посла­ние апостола Павла к римлянам, он говорил, мто истинное благочестие-в вере и любви хри­стианской, что запрещение той или другой пищи противно смыслу Евангелия и свободе христианина. Вместе с тем он написал еще другое посла­ние, в котором говорил о том, какой вред приносит обязательное безбрачие духовенства, когда священникам насильно не дают жениться, указывает, что брак не запрещен священным писанием, и предлагает разрешить священни­кам вступать в брак. В этих двух посла­ниях Цвингли предлагал первые изменения или так-называемые реформы католической Церкви. Папа испугался, что реформы эти уменьшат церковные доходы и самое значение духовенства Для мирян, и старался заставить замолчать Цвингли разными милостями. Но для Цвингли важнее всего были его убеждения. Чтобы доказать
правоту своего учения перед диародом и перед ученым духовенством, он составил свои по­ложения и предложил городскому совету созвать собрание духовенства. Собрание это должно было быть публично, чтобы и народ мог судить, кто прав. В своих положениях Цвингли до­казывал, что одно Евангелие есть для христиан источник истинного учения, а Христос есть единственный путеводитель к спасению. Христа он называл также единственной верховной гла­вой Церкви; а кто называет себя Его наместни­ком на земле, тот посягает на честь и славу Христа. Таким родом он отрицал значение папы. Вместе с этим Цвингли восставал также и против других установлений и обрядов ка­толической церкви-против постов, поклонения иконам, заступничества святых, говоря, что Христос есть единственный посредник между Богом и людьми. БИичто не противно так Богу, как лицемерие, а всякое стремление показать се­бя святым перед людьми есть лицемерие. На этом основании должны быть уничтожены мона­шеские рясы, клобуки, и монахам надо разрешить выходить из монастырей и жениться. Цвингли предлагал не только новое устройство церкви, но и государства. Он говорил, что христианеобязаны повиноваться светской власти только в том случае, если она не требует ничего, что противно Богу. Если же она поступает проти­возаконно, то с Божией помощью ее следует сместить. Особенно восстал Цвингли против разрешения грехов за деньги. Бог один, го­ворил он, прощает грехи, и те, кто припи­сывает эту честь человеку, посягают на честь Божию. Священник может дать только совет грешнику, а грехов отпустить ему не может. Никто также, кроме Бога, не может знать уча-
<зти умерших, а потому все толкования о том, нто ожидает человека после смерти, не могут быть правильны.
Повсюду были посланы приглашения духов­ным на собрание, но мало кто на него откликнулся. Из знатного духовенства явился только ученый богослов констанцский викарий Фабер. В зале большего совета уже с раннего утра собралось много народа. Посредине залы, за отдельным столиком сидел Цвингли; перед ним лежала Библия. Собрание открыл бургомистр города. Он предложил всем, кто не согласен с уче­нием Цвингли, высказаться против него. По­том встал сам Цвингли. «Четыре года уже,- сказал он,-я проповедую в Цюрихе одно только чистое, неприкрашенное слово Божие, а между тем меня называют еретиком, соблаз­нителем, обманщиком. То, что говорил я всегда в церкви, изложено теперь в моих по­ложениях, и пусть каждый из собрания, кто счи­тает мое учение нехристианским, докажет мне это». Но все собрание молчало, никто и не ду­мал вступать с ним в спор. Констанцский викарий говорил, что такие вопросы нужно ре­шать только на вселенских соборах и в боль­ших городах. Цвингли умолял не откладывать этого дела в долгий ящик. «Разве мало,-гово­рил он,-здесь достойных духовных пасты­рей? Кроме того, мы имеем здесь беспристраст­ного и непогрешимого судью-священное пи­сание. Призовем Бога и начнем наше дело в честь истины». Бидя, что все его уговоры на­прасны, он просил, наконец, во имя любви просветить его, если он ошибается. Но и на это никто из духовенства не отозвался. Тогда кто-то из присутствующих вспомнил, что не­давно арестовали одного священника за то, что
он отвергал заступничество святых. Говоря­щий заметил, что это несправедливо, если никто не может теперь возразить Цвингли. Тогда констанцский викарий сказал, что священник этот скоро будет освобожден, потому что ему уда­лось убедить его отказаться от своей ереси. Тогда Цвингли попросил, если он убедил то­го священника, убедить и его на основании свя­щенного писания. Но викарий опять уклонился от ответа. Так и кончилось собрание. Никто не опроверг Цвингли, никто не уличил его в ереси, и он попрежнему продолжал проповедывать Евангелие. Его примеру последовало боль­шинство других священников в Цюрихе, и народ, на глазах которого произошла победа Цвингли над католическим духовенством, все больше и больше понимал, что во многом Цвингли был прав.
С этого времени в Швейцарии начались пе­ремены в церковном устройстве. Переведены были на немецкий язык все богослужебные книги и Евангелие, так что богослужение стало совер­шаться на родном, понятном для народа языке. Цюрихское духовенство отказалось добровольно от своих преимуществ. Все духовные требы должны были совершаться безвозмездно для на­рода. Избыток доходов церкви передается на больницы и на бедных в приходе. Вместе с тем монахам и монахиням разрешено было выходить из монастырей и духовенству вступать в брак. Вскоре женился и сам Цвингли. Кроме того, во внешнем виде храмов и в богослу­жении Цвингли произвел целый ряд перемен. Он отменил множество обрядов, крестные ходы; из церквей были вынесены статуи, иконы, органы. И, кроме всего этого, мирянам разре­шено было причащаться под обоими видами,
тогда как у католиков так причащались только священники. Богослужение стало совершаться крайне просто: во время него только разъясняли Евангелие да пели псалмы, но эти простые мо­литвы наполняли сердца молящихся гораздо боль­шим благоговением, чем пышные обряды ка­толического богослужения. И когда в первый раз вся община причащалась под обоими ви­дами во время такого богослужения, то все участ­ники почувствовали себя как бы перенесенными в первые века христианства. Казалось, дух брат­ства и любви снизошел, наконец, на людей. Вчерашние враги обнимались, забыв все взаимные обиды. Все чувствовали, точно они возродились для новой, лучшей жизни. Так важно было народу вздохнуть хоть немного свободней от вечного дозора, наблюдения, даже шпионства представите­лей католической церкви, этих надменных пап­ских слуг, которые без стеснения залезали в души своей паствы, вмешиваясь постоянно в каждое домашнее решение и семейное событие.
Преобразив таким родом Церковь, Цвингли не сложил рук,-отдыхать ему было некогда. Много было еще работы и в церковных и в светских делах. С уничтожением монастырей, богатства их были обращены на дела благотво­рительности п общественные нужды. Молодые монахи обязаны были научиться какому-нибудь полезному ремеслу. Старики же могли доживать свой век в монастырях. Для того, чтобы все понимали священное писание, Библия и другие церковные книги были переведены на немецкий язык. Но, чтобы они действительно сделались понятными и доступными для народа, нужно было, чтобы он умел читать их,-следовательно, нужно было позаботиться о народном образова­нии. А с этим было очень много работы, по-

тому что хотя в Цюрихе и были низшие школы но в них только подготовляли к церковной службе и ничему не научали юношей.
Цвингли и друзья его много потрудились в деле народного образования. Между прочим Цвин­гли основал также и высшее учебное заведениеакадемию. Это бы­ло его любимое детище. Он соз­вал туда много профессоров и сам читал там лекции по бого­словию. Мало-по­малу из этой академии вышло много образован­ных людей и работников на пользу человече­ства. Чтобы на­учить чему нибудь и взрослых, которым уже не могла служить
Рис. 18. Цвингли. школа, ЦвИГЛИ
устроил в со­боре публичные лекции по богословию для народа. Кто-нибудь из профессоров читал что-нибудь из священного писания и разъяснял народу. Другие ученые возражали ему, оспаривали, и каж­дый из слушателей мог вступать в эти споры, предлагать вопросы. Масса народа стекалось на эти собрания, и мало-по-малу все привыкли чи­тать и понимать Евангелие.
Среди таких забот Цвингли не забывал также и дел благотворения. Для помощи нуж­
дающемуся населению устроены были запасные магазины* больным съестные припасы приносили даже на дом. Учреждены были богадельни, го­стиница для бедных прохожих и больницы. Во всех этих трудах Цвингли помогала его жена, скромная, трудолюбивая женщина. Она ухаживала за больными, помогала бедным. Дома же, не­смотря на скудные средства, она сумела сделать уютный уголок, где всегда находили приют и радушный привет многочисленные друзья её мужа. Цвингли неустанно работал целый день, а нередко и ночи. Вставал он очень рано и усердно, занимался, пока не наступало время итти в церковь или в академию. В это время он продолжал изучать священное писание и писал свои знаменитые сочинения. В одиннадцать ча­сов он обедал и затем до. двух принимал своих прихожан и вообще всякого, кто в нем нуждался. После этого он опять занимался до глубокой ночи, и не раз случалось, что рассветающий день заставал его за работой. Только после ужина он позволял себе отдыхать не­много в кругу семьи и друзей. Стоило посмотреть его среди своих детей: он играл с ними, пел им детские песенки. В кругу друзей он был самым веселым и приятным собеседни­ком. Дом его был сборным пунктом, где обсуждалось все, что делалось вокруг, решалось предпринять те или другие меры. Ученые обме­нивались мыслями, сообщали друг другу свои мнения. И всеми разговорами руководил сам Цвингли, всему он придавал оживление. Друзья любили его, но не стеснялись спорить с ним, делать ему разные замечания, и Цвингли терпеливо и с благодарностью их выслуши­вал и во всех делах с ними советовался (рис. 18).
ШВЕЙЦАРИЯ.
5
Жизнь вел Цвингли самую простую, одевался крайне просто. В своих родных горах он привык к простой молочной пище и не любил ничего изысканного. Никогда он не мог отка­зать в просьбе кому бы то ни было и нередко отдавал последнее, что у него было. Дом Цвин­гли был убежищем для всех страждущих и гонимых. Так, он приютил знаменитого уче­ного, Ульриха Гутена, одного из самых свет­лых умов того времени. Все отвернулись от этого несчастного философя за его правдивое, сме­лое слово; даже все близкие друзья оставили его, боясь герцога, который его преследовал. Боль­ной, всеми гонимый, бродил он повсюду, пока его, наконец, не принял к себе в дом го­степриимный Цвингли. И при его посредстве боль­ной ученый прожил спокойно последние дни своей жизни на маленьком острове Цюрихского озера, Уфнау. Впоследствии ому там поставили памятник.
Цвингли пользовался также общей любовью всего народа. Со всеми он был необыкновенно прост и доступен, с неистощимым терпе­нием он при всех своих трудах выслуши­вал каждого, давал советы, утешал, наста­влял. Он обладал, между прочим, редким даром совершенно не помнить личных обид. Цвингли нередко принимал участие в народных праздниках, и везде среди простого народа он был своим человеком. Проповеди Цвингли и собеседования, которые он устроил в соборе, дали толчок всему народу. Все начали читать, думать, обсуждать самые серьезные вопросы жи­зни. Явилось много мыслителей, которые пошли в своих воззрениях еще дальше реформатора. Возникло множество новых толков и согласий. Так, один толк отвергал крещение младен­
цев и крестил вторично всякого члена своего согласия, поэтому их звали анабаптистами, т.-е. перекрещенцами. Они совершенно отвергали духо­венство, говоря, что священники присвоивают себе исключительное право поучать людей и про­поведуют слово Божие за жалованье. Анабапти­сты говорили, что в обществе верующих долж­на царствовать только одна любовь и поэтому для них не нужно государства и никакой другой власти. Настоящий христианин не нуждается в судах, он не убивает и не заключает в тем­ницу. Единственное наказание для согрешивипого, это-отлучение от обицества верующих. Христиа­нин не носит оружия, не воюет и не клянет­ся,-все это запрещается Евангелием. В царстве любви и справедливости не должно быть и речи о каком-нибудь неравенстве. Христиане все рав­ны, у них не должно быть отдельной собствен­ности. Всеми земными благами они должны вла­деть сообща.
Анабаптисты вступали в споры и с рефор­маторами. Реформаторы, по их мнению, хоть и проповедуют Евангелие, но мало проводят в жизнь учение Христа. Не раз и Цвингли всту­пал с ними в публичные беседы, стараясь убедить их, но анабаптисты твердо держались своих верований.
Между тем враги реформации не дремали. Проповеди Цвингли и его друзей все более и более подрывали католическую церковь. На все­народной беседе с католическим духовенством в Берне Цвингли опять одержал сильную по­беду. Несколько швейцарских городов, где сильно распространилось новое учение, образовало так называемый христианский союз. Союз этот хотел защищать свободу совести в зе­млях союза, не допускать в них преследования
своих единоверцев. В случае ж „пѵгѵ католиков они должны были помогать друи > ДРУ J •
Католические же швейцарские земли заключили тоже союз, в который приняли и иностранных государей. Союз назывался католический ь союзом и целью его было - охранение католи­ческой веры во всей Швейцарской земле.
Скоро возникли такия недоразумения, которые дали повод к кровопролитию. Католики пресле­довали в своих землях последователей нового учения, заключали их в тюрьмы и даже жгли их па кострах, как еретиков. Протестанты же уничтожали иконы в церквах и приглашали к себе евангелических проповедников. Так, однажды одна община пригласила к себе цюрих­ского священника Якова Кейзера проповедывать евангелие. Католики перехватили его на дороге, подвергли пытке и сожгли на костре. Тогда цю­рихцы решили, наконец, вступиться за своих единоверцев и выступили с войском против католиков. Кровопролития, однакож, на этот раз не произошло. Обе стороны подписали мир, по которому каждый город мог остаться при своей вере. Детям же казненного Кейзера вы­дали вознаграждение.
Но раздражение обеих сторон этим не успо­коилось. Как католики, так и протестанты да­вали повод к недовольству противников. В Цюрихе протестанты распоряжались по своему произволу7 церковными имуществами, несмотря на несогласие католического духовенства. Католики тоже не уступали: они давали оскорбительные прозвища протестантам и расправлялись с ни­ми попрежнему, как с еретиками, в своих городах. Война была только отсрочена мирным договором и неизбежно должна была возгореть­ся. Среди самих протестантов возникли, однако,
- C9 - ( несогласия: мнойие были недовольны Цвингли. Ви­дя, что его больще не слушают, Цвингли явил­ся в совет просить отставки. Даже враги Цвин­гли смутились. Совет умолял его не оставлять своего дела. Наконец, через три дня Цвингли снова явился в совет и объявил, что он го­тов служить народу даже «до последнего изды­хания».
Ждать этого пришлось уже недолго. Католиче­ские кантоны решились действовать, наконец, круто. Они объявили войну протестантам, и не­медленно большой отряд двинулся в протестант­ские земли. Это были отборные воины, закаленные в битвах и горевшие желанием встретиться с врагом. Цюрих не был готов к войне. Коекак собрался маленький отряд. С ним, в каче­стве священника, отправился и Цвингли. Католики внезапно напали на расположившихся на от­дых цюрихцев. Цюрихцев было вчетверо мень­ше, и они были совершенно разбиты. На поле битвы остался и Цвингли. Цвингли сам не прини­мал участия в битве. Он только одушевлял сра­жающихся и говорил слова утешения раненым. В то время, как он наклонился к одному из умирающих, камень ударил в его шлем с такой силой, что он упал на землю. Три раза поднимался он и падал опять раненый, пока неприятельское копье не нанесло ему последней смертельной раны. «Что за беда!-были его последние слова в ответ на жалобы окружающих его товарищей,-ведь они могут умертвить лишь тело, но не душу». Настала ночь. Цвингли лежал под деревом, взоры его были обращены к звезд­ному небу. Он был еще жив и губы его шептали молитву. Так нашли его неприятельские солдаты, которые грабили павших в битве. Они не уз­нали его. «Хочешь исповедываться?»-крикнулъ
ему один из них. Цвингли отрицательно по­качал головой. «Призови Матерь Божию и свя­тых!» Цвингли снова покачал головой. «Так умри же, проклятый еретик!»-воскликнул сол­дат и прикончил его. Па другой день только узнали Цвингли. Мертвое лицо его было полно самого глубокого мира. Католики, не довольствуясь смертью реформатора, зверски надругались над его телом: над мертвым Цвингли снаряжен был суд на поле битвы, после чего труп его был четвертован рукой палача, затем сожжен, а пепел развеян по ветру. Спустя несколько дней,-как говорит легенда,-в куче пепла один из учеников его нашел нетронутым сердце реформатора. Он отвез его в Цюрих, где оно и было похоронено.
Так умер на 48-м году жизни знаменитый швейцарский реформатор, много поработавпиий для своей родины и силой своей мысли и слова освободивший ее от католического ига и католи­ческих суеверий. Семена его учения остались на­всегда и все более и более распространялись по Швейцарии.
Теперь в Швейцарии полная свобода веро­исповедания, существует множество обществ и союзов для распространения того или другого учения. Самое крупное из этих обществ, это- общество свободного христианства. Оно борется против разных католических обрядов, остав­шихся в народе, и всевозможных суеверий.
Существует также множество католических обществ, которые поддерживают католическое духовенство и с помощью проповеди распро­страняют католическую веру, стараясь обратить протестантов в католиков. Но живут теперь протестанты и католики мирно между собой. В Швейцарии около двух третей всего населения
протестанты, а одна треть-католики. В каждом городе вы встретите как протестантские, так и католические церкви. Нередко даже случается, что в каком-нибудь маленьком местечке половина жителей - протестанты, а половина-католики. Чтобы сократить расходы на содержание лишней церкви, бывает, что и те и другие отправляют свое богослужение в одной и той же церкви в разное время. Новообще протестантская церковь гораздо проще католической. В ней вы не уви­дите ни икон, ни статуй, обстановка совершен­но простая. Во всякой церкви играет орган, и все присутствующие поют псалмы и гимны. Са­мая главная часть службы, это- проповедь. Многие приходят в церковь только за тем, чтобы по­слушать, что будет говорить проповедник. Про­поведников каждая протестантская община вы­бирает по своему желанию на несколько лет. Если он не понравится им, то во второй раз он может быть и не выбран. Община же дает священнику и содержание, так что прихо­жане ничего не платят ему за церковные требы.
Дети учатся закону Божию в церквах после обедни по воскресеньям. Родители посылают детей в ту церковь, куда им больше нравится. Если же не хотят, могут вовсе не посылать и наставлять своих детей в вере по своему же­ланию. В школах же не обучают закону Бо­жию.
В Швейцарии издавна обращали внимание на народную школу. Еще Цвингли, как мы видели, позаботился о народном образовании для того, чтобы все могли сами читать и понимать священ­ное писание. И с тех пор швейцарцы верно хранили завет своего учителя и не жалели средств на устройство хороших школ. Теперь все дети в Швейцарии могут бесплатно учиться
в первоначальной школе. Обучению помогают множество хороших учебных пособий. Дети выучиваются в школе не только читать, писать да считать, но учатся также и другим наукам и мало-по-малу начинают понимать, что де­лается вокруг них. Как же додумались швей­царцы до такой хорошей школы и почему столь­ко внимания и забот отдают они своим де­тям?
12 января 1896 года по всей Швейцарии был большой детский праздник. Не было деревни, где бы не чувствовалось праздничного настроения; не было домика, где бы дети, одетые в свои лучшие платья, не торопились бы на праздник. Все дети знали, что в этот день празднуется 150 лет со дня рождения Генриха Песталоцци, который заслужил себе всемирную славу и бла­годарность потомства не войнами, не богатством и властью, а только горячей любовью к детям и нуждающимся. Посмотрим же, как жил и что делал этот знаменитый человек.
Родился Генрих Песталоцци в Цюрихе. Цю­рих 150 лет тому назад был совсем не тот, какими мы его видим теперь. В том месте, где река Лиммат вытекает из озера, теснились узенькия улицы города. Высокие стены с башня­ми, крепостные рвы и валы окружали его. Из волн реки мрачно поднималось здание с толсты­ми железными решетками. Это была тюрьма. Каждый вечер ворота города запирались, так что никто не мог войти в него после известного часа. Ни о каком освещении улиц в темные ночи не было и речи. А там, где теперь по горе раскинулись обширные предместья города с сво­ими роскошными садами и дачами, рос густой и темный лес, да кое-где мелькали отдельные кучки домов. Семья Песталоцци была одна изъ
самых уважаемых в городе, но средств у них было очень мало. И при жизни отца семейства жили они небогато. Когда же он умер, оставив жену с тремя малолетними детьми, нужда окон­чательно вошла к ним в дом.
Овдовев, мать его поселилась на краю города, сократила до крайности расходы семьи, положила все свои силы, чтобы дать своим малюткам-детям хорошее воспитание. Но бедная молодая женщина была родом не из Цюриха, и у ней никого не было близких в городе, кто бы под­держал ее и помог бы ей в эти тяжелые дни. Кто знает, что было бы со всей семьей, если бы у ней не было единственного доброго друга в лице служанки Бабели. Она была простая де­ревенская девушка. Поняв её доброту и предан­ность, отец Песталоцци сказал ей, умирая: «Бабели, не оставляй моей жены. Если я умру, она пропадет без тебя и дети мои попадут в чужия руки. Одной ей не справиться со всем хозяйством и с детьми». И Бабели отвечала ему: «Будьте покойны, я не покину вашей жены после вашей смерти. Я до конца дней моих останусь при ней, если буду ей нужна». Это обе­щание успокоило умирающего, и он закрыл глаза с облегченным сердцем.
Честная девушка сдержала свое обещание. Пе­сталоцци впоследствии с глубокой благодарностью вспоминал о ней. Положение осиротевшей семьи требовало самой строгой бережливости, и забот­ливая девушка по три, по четыре раза бегала с корзинкой на базар через весь город, чтобы купить на несколько копеек дешевле. И никто никогда не слыхал от неё ни слова о том, сколько труда ей стоит вести хозяйство; никому никогда не жаловалась она на усталость. При всех домашних заботах Бабели не забывала и воспи­
тание детей. Она передавала им все, что знала сама, и обращала их внимание на каждую травку, на каждого зверька.
Песталопци рос слабым, болезненным ре­бенком. Он мало мог принимать участия в играх своих товарищей на улице и больше сидел в комнате, слушая рассказы своей матери и Бабели.
Наконец, наступило время отдавать малень­кого Генриха в школу. В первые годы Песта­лоцци мало делал успехов в школе. В школе учили только читать да писать, а мысли способного, вдумчивого мальчика уносились в далекия страны, о которых рассказывала ему мать. Когда он подрос, занятия его в школе пошли лучше.
Маленький Генрих рос очень рассеянным и крайне неловким мальчиком. Во всех играх он всегда отставал от товарищей. И товарищи нередко подшучивали над ним, хотя все любили его за доброе сердце. Он не помнил обид и легко забывал всякое случившееся с ним несча­стие. Зато неловкий, нерасторопный мальчик всегда умел забывать себя для других. Раз в городе случилось небольшое землетрясение. Учитель и все ученики выбежали из школы на улицу и никто не решался войти в дом, взять книги и тетради. Тогда Песталоцци спокойно поднялся по лестнице и принес каждому, что ему было нужно.
Особенно отличался Песталоцци с детства своим состраданием к беднякам. Бедный маль­чик всегда сам сильно страдал, когда видел, что тому или другому товарищу запрещали посе­щать школу, потому что ему нечем было запла­тить. Если он встречал ребенка, просящего милостыню, он отдавал ему все, что у него было, как бы он сам ни был голоден.
На каникулы он ездил к своему деду, де­ревенскому священнику7.
Крестьяне очень любили старика-священника. Он входил во все их нужды и заботы; ежедневно

Рис. 19. Генрих Песталоцци.
посещал кого-нибудь из них и помогал везде делом и добрым советом. Особенно много за­ботился он о школе. И маленький Песталоцци, всегда сопровождавший деда и в крестьянские хаты и в школу, хорошо мог познакомиться
с бытом крестьян, с их горем и нуждой, научился любить их и всем сердцем хотел, по примеру своего деда, помогать им. Особенно горько было доброму мальчику за бедных детей.
Нынешния дети в Швейцарии не могут и представить себе, какие школы в деревнях были 150 лет тому назад. Теперь все дети в Швей­царии могут бесплатно учиться в первоначальной школе. Их школы прекрасно устроены; они по­мещаются в отдельных, хорошо для этого при­способленных домах, у детей всегда есть под руками множество хороших учебных пособий. Дети выучиваются в такой школе не только читать, писать да считать, но учатся также и другим наукам и мало-по-малу научаются по­нимать, что делается вокруг них. Понимание же всего окружающего дает им возможность разумно смотреть на весь мир.
Совсем не то было обучение во времена детства Песталоцци. Тогда для школы большей частью и компаты-то отдельной не было, а учение велось в хате учителя, и семья его тут же занималась своим хозяйством, а где были отдельные школы, то это были темные, тесные и сырые коморки, где висел густой, тяжелый пар и дети сидели все время не раздеваясь в душном воздухе.
В такия-то школы попадали дети нередко с четырех-пятилетнего возраста, которых посы­лали матери, чтобы они не мешали дома. Задре­млет ребенок в школе от усталости, его раз­будит палка учителя или толчки товарищей. Да и чему могли дети научиться в школе, когда и учителя-то сами были малограмотны, да и пособий почти никаких в школе не было. Пробудет мальчик года два-три в школе, не выучится еще как следует читать и писать, а его уже берут оттуда, чтобы поместить 7-8-летняго
в ремесленное заведение или на Фабрику, кото­рых много было в Швейцарии. И Песталоцци видел, как веселые, здоровые дети превращались в бледных, заморенных и больных от Фа­бричной работы. И в душе мальчика складывалось твердое намерение помочь всем этим несчаст­ным детям, спасти их от непосильной рабо­ты в детские годы и сделать из них добрых и честных людей.
Наконец, маленький хилый мальчик превра­тился во взрослого юношу. Из некрасивого, даже почти безобразного лица смотрели такие светлые, добрые глаза, которые заставляли забывать об его невзрачной наружности. Он поступил в духовную академию, основанную Цвингли, надеясь сделаться, по примеру своего деда, деревенским священником, чтобы работать для крестьян. Но окончить академию ему не удалось. Пылкий юноша указал на некоторые злоупотребления, и за это ему сделали строгий выговор. Тогда он вышел из академии. После того он принялся изучать право, чтобы сделаться судьей. Но и этого ему не удалось осуществить. Песталоцци участвовал в одном кружке молодежи. Они много читали вместе, много думали. Особенно привлекал их быт древних греков, описанный в книгах. Им нравилась простота их нравов, их чест­ность и справедливость. Молодые люди называли друг друга греческими именами и мечтали о том времени, когда на свете наступят всеобщий мир, счастье и простой образ жизни, когда не будет ни войн, ни насилий, ни страданий, ни сумасброд­ной роскоши. Особенно нравился им мирный труд земледельца, довольствующагося тем, что ему дает земля.
В то время в Швейцарии было по-другому, чем теперь. Страна управлялась тогда богатыми
- Te­
il знатными людьми; равенства всех граждан в Швейцарии еще не было. Народ не прини­мал никакого участия в управлении. Но вот одна община вспомнила о том, что прежде она управлялась своими выборными, и захотела сде­лать это также и теперь. Тогда правительство отправило туда войска, усмирило ее и заставило заплатить большой штраф. Крестьяне тоже не -были еще тогда полноправными гражданами,-та­кими были только чиновники, писцы, ОФицера, священники и богатые люди. Торговля была пре­имуществом города. Крестьянин не мог про­дать своему соседу ни овцы, ни овощей, ни даже молока. Все это он должен был везти в город, а иначе с него брали большой штраф. Никто не смел даже выбелить или окрасить дома куска холста, вытканного имгь самим. Тысячи рабочего народа должны были служить знатным гражда­нам. Им позволялось наниматься в солдаты к иноземным государям, но каждому, кто будет искать работы в чужом кантоне, грозило суровое наказание. Громадные налоги тяготели на крестья­нах, а во вс£Й стране господствовала страшная нужда. Толпы нищих бродили повсюду, и прави­тельство в начале каждого месяца устраивало на них настоящую охоту. С глубокой скорбью смо­трел Песталоцци на народное горе и на нищету, среди которой выростало множество детей. Гово­рить открыто против всех этих бедствий или писать о них правительство строго запрещало. Но кружок молодежи, в котором был Песта­лоцци, все-таки напечатал о несправедливых поступках одного важного чиновника и распро­странил повсюду эти листки. Вместе с тем они указывали также и на многие другие злоупо­требления. Хотя все это и было справедливо, но молодые люди получили строгий выговор, пото-
ЧТО правительство не хотело, чтобы обсуждали мдела. В то же время в Женеве народ не принял нового городского положения, которое му прислало союзное правительство. Правитель­ство хотело послать туда войска. Тогда один молодой человек написал листок, где в виде разговора двух крестьян между собой говорил о несправедливости такого поступка. Листок этот быстро распространился. В городе произошло небольшое волнение. Власти хотели схватить сме­лого юношу, но он убежал за границу. Песталоцци заподозрили, что он помог ему бежать, и арестовали его. А злополучный листок был публично сожжен на дворе городской ратуши. Песталоцци и его друзья должны были заплатить штраф. Кроме того, их предупредили, что они потеряют права гражданства, если еще что-нибудь будут говорить о злоупотреблениях властей. После этого Песталоцци не мог рассчитывать получить какую-нибудь общественную должность, гемч, более что своим смелым разговором он особенно восстановил против себя городские власти. Что же оставалось ему теперь делать?
Давно уже привлекала Песталоцци сельская жизнь. Мирный, крестьянский труд казался ему самым достойным трудом человека. В то же время он заболел от усиленных запятий, и врач посоветовал ему пожить в деревне. Песта­лоцци послушался и поселился среди крестьян, помогал им работать и вместе с тем изучал сельское хозяйство. Потом он поехал к зна­менитому в то время сельскому хозяину Чифффли, У которого учились вести хозяйство и крестьяне и знатные люди. Десять месяцев прожил он У него, работая с утра до поздней ночи всякую работу. Вместе с тем он тесно сопиелся с ИФФели, и учитель с учеником сильно полюбили

друг друга. С этих пор мирная сельская жизнь поселянина в простой хижине сделалась его целью. Он и сам хотел быть счастливым ц сделать счастливыми всех окружающих.
Песталоцци задумал заняться разведением краппа. Это растение прежде употреблялось для крашения тканей в красную краску.
С помощью банка Песталоцци удалось купить недалеко от города Бругга, в БиррФельде, не­большой клочок земли. БиррФельд была крайне бедная местность. Земля там была очень дешева. Песталоцци поселился в соседней со своим име­нием деревне, откуда и начал ctj шттв нем себе домик. Усадьбу свою он назвал . Нейгофом, то-есть «Новый дворъ».
Около этого времени Песталоцци женился. Жена его была умная, даровитая женщина. Она была из богатой цюрихской семьи, и родители были против её брака с бедным, незнатным Песталоцци. Но когда девушка решительно объ­явила, что она любит выбранного ею жениха, то родители отпустили ее, не дав, впрочем, никакого приданого. Прощаясь, мать сказала ей: «Ты должна теперь довольствоваться только хле­бом и водой». Впрочем, скоро родители моло­дой девушки помирились с её бракомъ
Полный самых смелых планов, с~ ѵ ^окой верой, принялся Песталоцци за новое дело. Много труде положил он, но скоро оказалось, что земля была очень мало плодородна и совер­шенно не годилась для разведения краппа. Ожи­даемый урожай не удался, и банк отказался по­могать молодому хозяину. После этого Песталоцци попробовал заняться скотоводством и начал сеять на своей земле кормовые травы. Но и здесь дела его пошли не лучше. Не удалось ему также предприятие с хлопчатобумажной Фабрикой, ко-
-горую он затеял, так как он ровно ничего не понимал в этом деле.
Нужда и заботы все прибавлялись, долги уве­личивались, и заимодавцы настоятельно требовали их уплаты. Преданная жена Песталоцци от­дала ему все, что у неё было, но долги все не уменьшались. С глубокой скорбью видел Пе­сталоцци, что все планы его разрушились, как сон. Он надеялся устроить в этой усадьбе по­койный уголок для своих близких, а теперь об этом нечего было больше и думать. Но вот среди забот о куске хлеба в душу его □акрадывае юя новый, великий замысел. В этом замысл -) проявилось все любящее сердце Песта­лоцци, но он же и принес ему много горя.
В то время по всей Швейцарии бродили толпы голодных, нищих детей. Песталоцци сильно жалел их. Мысль об их горькой судьбе все время томила его душу. Он часто говорил с ними и узнавал, как они жили, что думали и чувствовали. Часто спрашивал он сам себя: «Разве не вложена, даже в самого заброшенного ребенка, такая же живая и чувствующая душа? Не лежит ли в каждом из них зародыш хороших сил? Стоит только помочь им развитьг' . и из несчастных, нищих детей выйjr -летные, полезные люди». Он рассказывал жене все, что думал, и стал обсуждать вместе с ней, как бы спасти этих детей от праздного попрошайничества и научить их полезным ра­ботам. Они придумали, что можно дать им какуюнибудь работу и на те деньги, которые выручатся за нее, кормить и воспитывать их. И в концеконцов оии решили принять несколько детей к себе в дом и стать им отцом и матерью.
Бодро принялся он теперь за это новое дело. Он пристроил к своему домику мастерскую ШВЕЙЦАРИЯ. ß
для работ и комнату для спальни детей: потом начал собирать по улицам и деревням всех нищих, заброшенных детей. Ласково прини­мала их его верная подруга, и через несколько времени в Нейгофе собралось до двадцати детей. Соседи не могли понять, зачем все это делает Песталоцци, и только удивлялись, как он, при всем своем разорении, может еще кому-нибудь помогать. Песталоцци же все свое время и все свои силы начал отдавать собранным детям. Глядя по погоде и по времени года, он рабо­тал вместе с ними то в саду и в поле, то в мастерской, выделывая бумажные материи. Одни пряли, другие ткали, третьи помогали в красильне. Песталоцци надеялся, что каждый ре­бенок заработает таким родом себе на хлеб. Но в этом он, конечно, сильно ошибся. Дети были еще слишком малы, чтобы много зарабо­тать; их приходилось всему учить, при чем они много портили материала. Те же, которые выучи­вались хорошо работать, часто уходили от него, чтобы поступить на настоящую Фабрику за жа­лованье. Песталоцци пришлось обратиться за по­мощью к добрым людям. Друзья его собирали по всем городам деньги и ежегодно присылали ему несколько сот рублей. Песталоцци делал все, что мог; работал он день и ночь. Трога­тельно было смотреть, как он заботился о каж­дом отдельном ребенке, присматривался, к чему он более способен. Несчастные дети на­шли в нем самого любящего отца. Всем, что только у него было, делился он с ними, и часто довольствовался простым куском хлеба, чтобы дать им на обед что-нибудь получше. Большая часть детей его сильно полюбила. Но были, ра­зумеется, и такия, которые уходили от него, чтобы опять начать свою бродячую жизнь. Но,
несмотря на все труды и огорчения, Песталоцци не терял мужества. Через три года у него было уже тридцать семь детей; для них уже требова­лось несколько служащих: ткачи, пряхи и слу­жанки, чтоб вести такое большое хозяйство. Все это стоило много денег. Песталоцци принялся тогда торговать шерстью и платками и даже сам ходил на базар, чтобы побольше продать их. По, несмотря на все усилия, средств не хватало, и через четыре года ему пришлось уменьшить свое заведение. Одно его утешало: за эти годы заброшенные, хилые дети подросли и сделались крепкими, цветущими юношами и девушками, способными к работе. Это было лучшей награ­дой ему за все труды и лишения.
Песталоцци все надеялся, что ему удастся про­держать свое заведение, но с года на год это становилось все труднее и труднее. С своею мягкой, кроткой душой он плохо умел вести торговое дело. Пять лет геройски боролся он с нуждой и лишениями и, наконец, ему при­шлось распустить свое заведение. Наступили горь­кие, тяжелые дни. В доме ничего уже больше не было: жена заложила решительно все, что имела. А он сам лежал опасно больной, потому что горе и неудачи, наконец, сломили его. Даже мно­гие друзья его в это трудное время потеряли в него веру и отвернулись. Больная голова его была полна мрачных, безутешных мыслей о том, что он не мог помочь несчастным беднякам. Как больно было ему, когда говорили, что вся его затея ни к чему, что бедным нельзя помочь, что так уж на свете все устроено, чтобы всегда были бедные. Об одном думал он все это время, это-о том, чтобы не умереть раньше, чем он что-нибудь сделает для страждущего чело­вечества. Узнав сам нищету, он научился
больше понимать страдания бедняков. В дупги его, незаметно для него самого, уже зрели благо­родные мысли о том, как бы спасти хотя детей от голода, нищеты и разврата.
Встав с постели, Песталоцци все еще не мог притти в себя после разгрома всех своих пла­нов. Подавленный горем, бродил он кругом, никого не узнавая, и только тогда немного успо­коился, когда приехали родственники, чтобы при­вести в порядок его дела. Часть земли была продана, другая часть отдана в аренду, но боль­шую часть пришлось просто забросить. В доме теперь часто не хватало даже куска хлеба. Все смеялись над мечтателем,-как с этого вре­мени звали Песталоцци,-а друзья серьезно боялись, что он кончит сумасшествием.
Мало-по-малу в душе Песталоцци стало свет­лее, в нем снова затеплилась вера в свое дело и надежда на успех. По совету одного из сво­их друзей он стал записывать все, что думал. Из этих записей вышла целая книжечка, на­званная им «Вечерние часы отшельника». В этой книжке было столько хороших, умных мыслей, что все опять вспомнили о Песталоцци. Это сильно ободрило его. В душе его опять воскресла го­рячая любовь к людям. «Если он не может сейчас непосредственно помогать людям,-раз­суждал он,-то он передаст им все, что есть у него в душе, покажет им, как в зеркале, всю неправду их жизни и скажет, как нужно жить по правде».
Песталоцци задумал написать еще книгу. Он даже стал ходить в трактир, чтобы видеть п слышать, как думают и разговаривают между собой его посетители. Там сидел он где-ни­будь за печкой пли за занавеской и прислуши­вался к их толкам. Потом принялся он пи­
сать. Денег у него не было на покупку бумаги, так что он писал на старых счетах. Слова, полные любви и глубокой мысли, так и лились из-под его пера, и через несколько недель книга была готова. Она называлась «Лингард и Гертруда, книга для народа». Содержание её очень простое. В деревне Бонналь живет простой каменщик Лингард с женой Гертрудой. У них семеро Детей. Лингард - добрый и честный человек, но очень слабохарактерный. Он затя­гивается понемногу азартной игрой в кабаке, который содержал деревенский старшина. Вместе с тем Лингард привыкает и пить.
Деревенский старшина Гуммель - злой, жадный человек. Он всевозможно преследует кре­стьян, которые не ходят к нему в кабак. Кто же попал в его когти, тому уже не выпу­таться. Это чувствует на себе также и Лингард. Он уже много должен жадному кабатчику, ко­торый берет с него огромные проценты. Если Лингард решит не ходить больше в кабак, Гуммель грозит взыскать с него долг. Несча­стный каменщик идет, опять напивается, и долги его все растут, а дома голодают жена и дети.
Наконец, Лингард признался жене в своей беде. Гертруда-честная, работящая женщина, она крепко любит мужа и детей. Ни слова не говоря мужу, она собирается с духом и отпра­вляется на следующий день в господский дом, где поселился недавно поступивший окружной начальник. Молодой Арнер добр и справед­лив. Он выслушивает жалобу несчастной жен­щины. Глубоко тронутый её доверием, Арнер искренно возмущается недостойным поведением старшины. Он дарит Гертруде тридцать рублей, чтобы расплатиться со старшиной, а Лингарду
дает работу при постройке церкви. Старшину же Арнер требует к ответу и предоставляет ему выбрать: хочет ли он оставаться старшиной или держать кабак?
Гуммель в бешенстве. Он хочет отомстить Арнеру и подстерегает его ночью в лесу с кирпичом в руке. Но вдруг он встречает тайного охотника за дичью, голова которого по­крыта козьим мехом, а в руках зажженный Фонарь. Суеверный Гуммель в ужасе. Он ду­мает, что его хочет схватить чорт. Дрожа от страха, бежит он из леса, призывая на помощь. Прибежав в деревню, он идет к священ­нику и кается ему во всех своих преступле­ниях. Добрый Арнер улаживает все дела, и деревня довольна, что освободилась от злого старшины.
Самое важное и интересное в этой книге, это-картины домашнего мира и любви в семей­ной жизни Лингарда и Гертруды. Песталоцци показал в своем рассказе, что такая хорошая мать, как Гертруда, делает домашний очаг ме­стом тихого счастья и истинных радостей, что любовь её всех согревает и всюду вносит мир и покой. Дети, которые вырастут в такой семье и на руках такой матери, сделаются добрыми, хорошими людьми и честными работниками и бу­дут всегда с любовью относиться ко всем окружающим. Все, что бы она ни делала, про­никнуто любовью к детям, и её любовь вызы­вает с их стороны тоже любовь и полное до­верие к ней.
Книгу эту любопытно читать также детям. Они найдут в ней описание детской жизни, их игры и занятия, написанные с такой добро­той, какой был полон Песталоцци к детям. Кроме того, весь рассказ дышит самым горя­
чим состраданием к бедным и гонимым, са­мою нежною заботою о них.
Книга, написанная Песталоцци со всем жа­ром его души, дошла до сердца людей. Все чи­тали ее: старые, малые, знатные и бедняки. В самой отдаленной хижине бедняка можно было встретить хоть отрывок из неё в каком-ни­будь календаре. Проповедники прочитывали с кафедры места из неё. Книгу эту стали считать как бы руководством для личной семейной жизни и старались у себя дома подражать Гертруде в обращении с детьмц. Бедный, всеми осмеянный Песталоцци сразу стал знаменитым человеком. Экономическое общество в Берне послало ему денежную награду и золотую медаль с надписью: «Лучшему гражданину». Благодаря доходу от книги Песталоцци выбился из страшной нужды. Теперь в его забытую всеми усадьбу стекались отовсюду знаменитые люди, чтобы только пови­дать его и поговорить с ним. Владельцы окрестных поместий, прежде смеявшиеся над Песталоццп, стали усиленно приглашать его к себе в гости. Все начали смотреть на него другими глазами.
После этой книги Песталоцци написал еще несколько других, в которых он старался полнее и подробнее объяснить то, о чем он говорил в истории Лингарда и Гертруды. По­том он написал продолжение этой истории. Как в первой книге он показал, какая должна быть семейная жизнь, так в следующих онч» писал об общине, о школе, о церкви и о го­сударстве. Везде он указывал недостатки и го­ворил, как можно устроить лучше и справед­ливее. Все, что он писал, охотно читали, но многое было еще непонятно людям того време­ни. Песталоцци, однако, не терял бодрости.
Среди всех трудов Песталоцци не забывал, бедняков. Не забывал он также и своего дав­нишнего желания помочь им. Он думал, что если хорошо воспитать всех детей, сделать ихдобрыми, честными людьми и хорошими работни­ками, то много лучше будет на свете. Не будет, тогда ни нужды такой, ни стольких страданий. Каждый сумеет работать и будет стараться помогать другим. Все будут за одного и один за всех.
Но теперь уже Песталоцци хотел поставить дело воспитания прочнее, чем раньше, чтобы оно не рухнуло опять через несколько лет. Для исполнения задуманного обращался он к правителям и государям и к своим сограж­данам, много писал об этом, но никто не понимал его. Все его замыслы разбивались. Уже восемнадцать лет прошло с тех пор, как он написал Лингарда и Гертруду, а он все так же был далек от исполнения своего завет­ного желания, как и до этого.
Но вот в Швейцарии случились происше­ствия, которые имели важные последствия как для самого Песталоцци, так и вообще для школь­ного дела.
В самом конце прошлого столетия в Швей­царии переменилось правительство. Старый швей­царский союз превратился в республику, в которой не было ни крепостных, ни подчинен­ных,все были равны. Но один маленький го­родок Нидвальден воспротивился этим пере­менам и твердо решился защищать старые по­рядки. Мужчины, женщины, дети, старики-все взялись -за оружие и удивили своей храбростью весь мир. По о победе, разумеется, нечего было и думать, потому что их была только маленькая горсточка. восстание было подавлено и залита
кровью. Цветущий городок представлял теперь груды развалин. Множество мужчин и женщин осталось на поле битвы. До 300 семейств оста­лось без крова, несколько сот детей осиротело. Несчастные сироты повсюду вызывали сострадание. Многих из них взяли к себе на воспитание окрестные жители. Услыхав об этом происше­ствии, Песталоцци тотчас же отправился туда, чтобы помочь бедным детям.
Швейцарское правительство хорошо уже знало любовь Песталоцци к детям. В городе Стансе оно устроило для осиротевших малюток сирот­ский дом и поручило его заботам Песталоцци. Для этого отвели одно из монастырских зданий, которое скоро приготовили для помещения сирот. Сначала можно было поместить только 50 чело­век, а потом их прибавилось до восьмидесяти. Но какой ужасный вид имели несчастные дети! Бледные, исхудалые, оборванные, больные и по­луголодные, они даже боялись людей.
Песталоцци стал для сирот самым неж­ным, самым внимательным отцом. Он уте­шал их, кормил и одевал сам. Безустали работал он с утра и до позднего вечера. Все время был он среди детей, с ними и обедал вместе. Если кто-нибудь из них забо­левал, то он не отходил от постели больного, и никакой труд не казался ему тогда тяжелым. И дети мало-по-малу переставали бояться его; они делались все более и более доверчивыми и, наконец, сильно полюбили доброго старика. Какой радостью было это для Песталоцци! (Рис. 20).
Он приучал их к работе и обучал их читать и писать. Уроки старался он сделать для них как можно любопытнее. Он показывал им разные растения, животных и рассказывалъ
о них. Часто занимался так он с ними во время школьных часов, и уроки стали люби­мым занятием детей. Больше же всего заботился Песталоцци, чтобы сделать их хорошими людьми. Он их учил любить друг-друга и часто го­ворил о том, что если человек больше знает и понимает, то ему легче помогать другим. А если бы все люди охотно помогали друг-дру­гу, то всем бы легче жилось на свете. И бед­ные дети, своим горьким опытом узнавшие нужду и нищету, охотно слушали его тихия, ла­сковые речи.
Вскоре Песталоцци узнал, что сгорело ме­стечко Альтдорф. Множество детей осталось без крова и без хлеба. Тогда он рассказал об этом несчастье своим сиротам и спросил их, не принять ли сколько-нибудь из этих детей к себе в дом?
Все живо закричали:
- Да, да!
- Но ведь тогда вы должны будете поде­литься с ними и обедом и платьем,-заметил Песталоцци.
Но дети только повторяли:
- Прими, прими их.
И новые сироты были приняты. Но скоро) новое несчастье разразилось над сиротским до-| мом. В стране опять загорелась война, и домъи понадобился для военного постоя. С тяжелымъи горем Песталоцци должен был снова распу-] стить своих детей, дав каждому на дорогу теп-И лую одежду и немного денег. Даже чиновник, который очищал дом для войска, жалел его и писал правительству: «Добрый Песталоцци п здесь оставил незабвенный памятник своего дела». Сам же Песталоцци вспоминал о своем! пребывании в Стансе, как о лучших дняхъ] своей жизни.

Рис. 20. Песталоцци с бедными детьми.
После разгрома в Стансе Песталоцци остался, как моряк после кораблекрушения. Утомленный непосильным трудом и сломанный горем, он тяжело заболел. Сердце разрывалось смотреть, как он ломал себе руки и горячия слезы ка­тились по его щекам.
«Зачем я не могу умереть теперь, когда все дело мое разбито?»-повторял он сам себе.
Мало-по-малу жизнь взяла свое. Песталоцци успокоился, отдохнул.
Тогда он задумал сделаться школьным учи­телем. Это было его давнишней мечтой. Ми­нистр народного просвещения в Швейцарии был тогда очень хороший, умный человек. Он понимал, что школы были очень плохи и что их нужно переделать. В сельских школах не было ни хороших учителей ни настоящих учебных пособий; а сама школа представляла маленький, плохонький домик, из всех углов которого дуло. Бывало и так, что совсем не было дома для школы, и школа странствовала из дома в дом по очереди. Топить часто было нечем, если дети сами не принесут по полену. И в такой сырой, холодной комнате теснились дети; самые маленькия забивались куда-нибудь в угол. Каждый делал, что хотел: один читал, а другой смотрел картинки, третий складывал азбуку. Учитель не обращал на них почти ни­какого внимания и только следил, чтобы дети читали вслух,-а что они читали, он и не слу­шал. Учителей в школу ставили тех, кто возь­мет дешевле. Вот в каком виде была старая школа до Песталоцци.
. Песталоцци задумал поставить школу на но­вый путь и сделался школьным учителем в БургдорФе. Там он стал заниматься с детьми по новому способу, а главное-заставил детей
полюбить школу. Он ласково обращался с ни­ми, много рассказывал им, и дети охотно бе­жали в школу слушать своего учителя. И когда через восемь месяцев власти общины сделали в школе экзамен, все дети отлично обо всем отвечали.
Туда приезжали учиться у Песталоцци многие учителя, и его способ занятий все более и более распространялся по Швейцарии. Песталоцци ви­дел, что ему удалось, наконец, обратить вни­мание своих сограждан на воспитание детей и на школу. Это сильно утешало его, он чувство­вал, что дело его не умрет с его смертью. Рядом со школой устроилось заведение для обра­зования учителей, и молодые люди приезжали учиться к Песталоцци не только со всей Швей­царии, но и из других стран. И всем им умел он передать свою любовь к делу и го­рячее стремление ко всему хорошему. Так по­немногу, благодаря трудам и заботам Песта­лоцци, складывалась такая народная школа, какую мы теперь видим в Швейцарии.
Неустанно работая над воспитанием детей, Песталоцци старался сделать все возможное, что­бы шире и лучше поставить это дело. Когда Швейцария отправила посольство к императору Наполеону, поехал вместе с ним и старый Песталоцци, чтобы с его помощью устроить что-нибудь хорошее для дела воспитания детей. Наполеон полновластно распоряжался тогда в Швейцарии, но ему не было никакого дела до народного просвещения, и он грубо ответил Песталоцци, что ему некогда рассуждать об аз­буке. Вместе с тем дни заведения Песталоцци В БургдорФе были уже сочтены. Для нового окружного начальника, вступившего в должность, не оказывалось подходящего дома для житья. И
Песталоцци должен был вновь распустить сво­их учеников. А институт находился как-раз в полном своем расцвете. Число воспитанни­ков было больше сотни; кроме них содержа­лось до сорока бедных детей. Знатные посети­тели все больше и больше стекались к знамени­тому учителю, чтобы посмотреть, как он ведет дело. Оставшись без своего любимого занятия, Песталоцци попытался-было опять устроить в своей усадьбе заведение для бедиыхч, детей, но это ему не удалось. Наконец, неподалеку оттуда бернское правительство дало ему на год боль­шой дом, где он и устроился со своими сиро­тами. Как только разнеслась весть о том, что Песталоцци должен оставить БургдорФ, многие города кантона Ваадт пригласили его к себе. Этот кантон давно уже думал исправить свои школы. Песталоцци согласился и выбрал город Ивердон. Там для его заведения отвели очень большой дом. Городские власти торжественно встретили Песталоцци, и скоро он с двумя помощниками-учителями открыл институт. Все желания старика теперь исполнились: он мог работать в своем институте как хотел, по­тому что в средствах уже не было недостатка. Кроме того, все близкие ему люди были около него,-его верная подруга-жена, его невестка и два его лучших ученика, с помощью кото­рых мог он начать свое дело.
Первое время пребывания его в Ивердоне было светлым временем его жизни. «Мое положение теперь таково, лучше которого я никогда не мог себе желать»,-писал он своим друзьям.
Но, несмотря на все это, он чувствовал, что жизнь его не полна. У него не было того, к чему больше всего лежало его сердце,-приюта для бедных детей.
Институт быстро достиг небывалого блеска, учеников было больше полутораста. Кроме того, из разных стран собралось до сорока моло­дых людей, чтобы поучиться у Песталоцци, как лучше обучать детей. Слава Песталоцци распространилась повсюду. Философы звали его «лекарством человечества». Всякий, кто глубоко вглядывался в жизнь института, живо чувство­вал в нем дыхание новой жизни. Воспитанники учились не только читать, писать да считать, как в других школах, но также и географии,, истории и естественным наукам. Каждое слово читали они с полным пониманием того, что читают. Все они сами наблюдали, исследовали, рисовали. Вместо наказаний, которые до сих пор употреблялись в школах, любовные отно­шения между учителями и учениками придавали бодрости и охоты учиться.
Сам старик Песталоцци много работал. Нередко в три часа утра он был уже за де­лом. Он написал целых шестнадцать томов сочинений. Но при всех его трудах у него всегда находилось время, чтобы поговорить ут­ром с теми или другими учениками. И добрые,, сердечные слова его глубоко западали в моло­дые души.
В это славное время его деятельности Пе­сталоцци постигли семейные несчастья: в НейгофЕ умер его единственный сын, а в Ивердоне умерла его жена, которая была верною по­мощницей ему во всех его делах. Много опа пережила и перестрадала вместе с ним, и ни­кто не понимал его лучше её. Точно все счастье отлетело от него с её смертью. Утомленный Дневными трудами, каждый вечер приходил на её могилу и проводил там целые часы, л}боко погруженный в свои невеселые думы.
Когда затихал шум и погасали огни в инсти­туте, он горько рыдал о ней, как ребенок.
Бедный старик сильно нуждался в утешении. Уже восьмой десяток пошел Песталоцци. Его старческим силам трудно уже было справляться с таким заведением. Кроме института, около него основались школа для девочек, собственная типография и книжная торговля. Сильно огорчали Песталоцци возникавшие споры и ссоры между его учениками и сотрудниками.
В это время он издал полное собраш • своих сочинений и все полученные от этого деньги пожертвовал на шшодное образование. । Часть их пошла на устройство заведения для бедных детей.
Наконец, достигнув восьмидесятилетнего воз раста, утомленный, дряхлый Песталоцци проI стился с институтом, чтобы возвратиться в свою любимую усадьбу НейгоФ. Последние два года своей жизни провел он здесь, в семье своего внука. У него были уже правнуки, но он все еще продолжал работать и немало написал у за эти последние годы. Семья внука старалась сделать посветлее его старость, но особенно его утешали дети.Они составляли все счастье его жизни; он везде искал их, чтобы доставить им хот маленькую радость. И везде, куда он только ь показывался, вокруг него собирались ребятишк Все они любили доброго дедушку.
-Раз Песталоцци посетил одно учебное за ведение. Дети торжественно встретили его, и са-ч I мый маленький мальчик подал ему венок. Пе­сталоцци взял его и надел на голову ребенку-
- Не мне,-сказал он,-невинности надо отдать венок.
Потом дети запели песню, взятую из его 1 книги «Лингард и Гертруда». РастроганныеИ
Песталоцци хотел благодарить, но слезы заглу­
шили его голос.

Рис. 21. Памятник Песталоцци в Ивердоне.
На восемьдесят первом году Песталоцци мирно скончался, простив всем своим врагам. Похоронили его, согласно его желанию, в Бирре, около школы. Благодарные дети постоянно укра-
Швейцлрия. 7
шают могилу своего великого учителя души­стыми цветами. Через сто лет после его ро­ждения в Бирре поставили ему памятник.
Граждане города Ивердона также воздвигли памятник своему знаменитому соотечественнику (рис. 21).
В Цюрихе, на берегу Лиммата, в той же ком­нате, где родился Песталоцци, стоит его статуя в лавровом венке. В этой же комнате сохра­няется и детская колыбелька Песталоцци. Рядом с комнатой устроен школьный музей, где собрано все, что относится к школьному делу в Швейцарии. Туда часто приходят посетите­ли, чтобы получить многие полезные сведения.
Но самый лучший памятник поставил Пе­сталоцци себесам делом всей своей много­трудной и полной любви к людям жизни. Он однажды сам так сказал о своем деле любви: «Мы сеем зерно, чтобы накормить бедняка-соседа, а из него вырастает целое дерево, ветви которого простираются по всей земле, и все на­роды без исключения призываются под тень его. То, что я делал, это-не мое дело, это-дело Божие. Моя была только любовь. Любовью ста­рался я пополнить то, чего не знал, и верил там, где я не мог видеть. Когда я смотрю на свое дело, то кажется, что не было человека, неспособнее меня. Но я не терял мужества и ра­ботал. Все это сделала любовь, она имеет божественую силу, потому что она истина и не боится креста».
И, полный любви, Песталоцци, действительно ничего не боялся, делая свое святое дело. «Все люди-братья,-говорил он,-на троне ли они, или под тенью шалаша». Всем, всем хотел дать он счастье, у каждого ребенка хотел он развить силы, вложенные в него природой.
И, действительно, не напрасно прожил Пе­сталоцци свою долгую жизнь. Каждая деревня в Швейцарии в настоящее время имеет свою хо­рошую школу и добрых, образованных учите­лей. Все дети в Швейцарии обучаются бесплатно, и рядом с сыном первого богача сидит са­мый последний бедняк в деревне.
Школу всегда сейчас же можно узнать, по­тому что это-самое большое, самое красивое здание в деревне. Ее содержит на свои средства сельская община. Если же деревня очень бедная, то ей помогает и правительство. Обучение в школе в Швейцарии обязательно для каждого ребенка. Все дети школьного возраста с семи лет долж­ны ходить в школу лет до 14 до 15 и сдать экзамен для получения свидетельства. Всякий ре­бенок, впрочем, сам уже заранее знает это и любит свою школу.
Мальчики и девочки учатся вместе. Весело смотреть на толпу ребятишек, играющих около школы во время отдыха. Любимое занятие маль­чиков, это-гимнастика; девочки тоже бегают и играют в разные игры; старшие мальчики и девочки заботятся о маленьких. Вот упал какой-нибудь крошка и собирается заплакать, но старшие подбежали к нему, развеселили, и маль­чуган уже забыл свое горе и побежал играть.
Если учитель за леность или непослушание за­претил какому-нибудь ученику являться в шко­лу, то это для него самое большое наказание.
Школа всегда светлая, просторная, в ней много воздуха. В деревнях школа окружена нередко прекрасным садом, где дети много времени проводят на свежем воздухе в цвет­нике или в огороде. В больших школах всегда есть просторная, теплая комната для гим­
настики и игр, так что дети свободно бегают там и зимой и в плохую погоду. Набегавшись, наигравшись, разгоревшиеся ребятишки охотно садятся за книжку. Неудивительно, что дети лю­бят свою школу. Там не морят их скучным заучиванием наизусть. Все стены школы увеша­ны разными картинками, географическими карта­ми, таблицами, так что дети по ним понемногу легко запоминают.
В классе, где дети только что начинают учиться грамоте, вы увидите на стенах крупнонаписанные буквы, цифры, и малютки, шутя и играя, заучивают их.
Во всякой школе есть своя библиотека, всевоз­можные приборы, собрания засушенных растений, камней. Дети все это собрали и устроили сами под руководством своего учителя. В теплые весенние дни постоянно можно встретить толпы детей. У каждого висит сбоку жестяной ящи­чек, в который он положит все, что ему встретится любопытного по дороге. Но и теперь ящичек этот не пустой; мать положила ему туда на дорогу вкусный завтрак. Такия прогулки называются экскурсиями, и на другой день в шко­ле дети весело разбирают, что они собрали, и распределяют, что куда следуют.
Так, наполовину играя, знакомятся они с окружающим их миром; городские дети во вре­мя таких прогулок хорошо познакомятся с сельским бытом своих сограждан. Для них уже не будет новинкой ни плуг, ни коса, и за все, если понадобится, они впоследствии сумеют взяться с яснымпониманием и знанием дела. А учитель по дороге рассказывает им обо всем, что происходит в природе: как растет трава, что ей для этого нужно, обратит их внимание на каждого маленького зверька и поговорит о нем,
и дети начинают понимать и любить всю приРОДУ-
Разразится по дороге гроза и буря,-детишки спешат укрыться от непогоды под первую встретившуюся им кровлю, где их всегда ла­сково примут. Но они уже не боятся ни ярко сверкающей молнии, ни оглушительного грома,- они уже понимают, что такое гроза, отчего она произошла и какие могут быть от неё опасно­сти; а понимая все это, они сумеют и охранить себя от них.
Первые три года в такой первоначальной школе дети учатся читать, писать, считать, а во время экскурсий, а часто также и в классе, учи­тель рассказывает им о том, что окружаетч, их в природе и в жизни.
Следующие же три года дети занимаются и другими науками. Так, они изучают всемирную историю, географию, естественные науки (изучение природы) и геометрию. Кроме того, они учатся чертить, рисовать, а девочки занимаются также всевозможными рукоделиями. Большей частью де­вочек учат шить только самое необходимое для домашнего обихода, а также все починять и што­пать. Во время работы какая-нибудь из учениц читает, или все они вместе поют.
На пение в начальной школе вообще обра­щают очень большое внимание. Всякий школьник в Швейцарии умеет петь. Дети ежедневно поют в школе под руководством учителя, поют и на прогулках и на праздниках.
Когда мальчик окончит школу, он должен еще года два ходить на так-называемые повто­рительные уроки. Впрочем, в такой повтори­тельной школе занятия бывают только два-три раза в неделю.
На экзамены каждый год приглашаются ро­дители и родственники учеников, а также и выборные власти общины, и день экзамена бывает обыкновенно целым праздником для деревни.
Швейцарцы очень любят свои школы, и вся деревня следит за успешным обучением детей. Если дети учатся плохо, то община может сме­стить учителя. Община же следит и за хоро­шим содержанием школы, чтобы школа имела хорошее отопление, исправляет всякия поломки и снабжает ее всем необходимым.
В швейцарских школах обращают боль­шое внимание, чтобы детям было удобно сидеть за столами: для этого как столы, так и ска­мейки пригоняются по росту ребенка.
При каждой школе имеется библиотека. И швей­царцы не жалеют на все это денег и охотно дают их на школы.
Кроме первоначальных школ, в Швейцарии есть множество других. Любопытны здесь завеИдения для самых маленьких детей. Такия заве> дения называются яслями. Устраиваются они глав­ным образом в Фабричных местностях, где мать целый день на работе и не может отдавать свое время ребенку. В продолжение целого дня он должен бы был оставаться без призора или на руках детей. Там, где устроены такия ясли, мать, уходя на работу, приносит туда ребенка, где он проводит весь день под присмотром опытной женщины. Вечером же, возвращаясь домой, мать берет его обратно с собой. В яслях ребенок может оставаться до трехлет­него возраста.
За яслями следует детский сада», где ребенок остается вплоть до того времени, пока ему не на? ступит пора поступать в первоначальную шко-
’иѵ В некоторых кантонах каждая община имеет детский сад. Здесь дети проводят весь день; здесь они играют в разные игры, рассматривают картинки, учатся петь, а кто постар­ше учится даже и читать, играя в рассыпную
азбуку, и рисовать.
За первоначальной школой идет средняя шко­ла. Она необязательна, но большинство детей в Швейцарии теперь проходят и какую нибудь среднюю школу. К средним школам относят­ся ремесленные и профессиональные училища и
гимназии.
В ремесленных школах обучение бесплатно; там обучают всевозможным ремеслам, а в профессиональных занимаются постройкой ма­шин, бухгалтерией, рисованием, черчением. Де­
вочки учатся в ремесленных школах разным рукоделиям, хозяйству, уходу за больными, а так­же и огородному хозяйству.
Из профессиональных школ многие посту­пают в высшие технические школы и в сель­
скохозяйственные, а из гимназий в самое выс­
шее училище-университет.
В Швейцарии как в университет, так и во все высшие школы принимают также и жен­щин.
За последние десять лет в некоторых боль­ших городах Швейцарии устроились так-называемые народные университеты. Их устраи­вает не правительство, а частные общества. Так, в Цюрихе в таком университете, устроенном обществом содействия внешкольного образования, взялись читать лекции лучшие профессора в ве­черние часы, когда рабочий народ освободится от занятий. Огромная зала всегда переполнена народом, и ученые профессора охотно беседуют с ним после лекции, отвечают на вопросы и
решают все их сомнения. За слушание этих лекций вносится очень небольшая плата, потому что рабочие сами не захотели слушать задаром. Кроме того, общество основало множество пу­бличных библиотек и читален и нередко уст­раивает для своих посетителей спектакли, кон­верты, образовательные прогулки. Такое же об­щество образовалось и в ЖеневеТЙаселение живо отозвалось на призыв к знаниям; аудитории и музеи наполнились новыми желающими, и умственная жизнь в Швейцарии за последнее десятилетие сильно оживилась.
Чтобы дать полное понятие о швейцарской школе, остается рассказать еще о школьных праздниках и путешествиях.
Иностранцы обыкновенно с удивлением смо­трят на толпы детей,-и мальчиков и девочек,- отправляющихся в горы в ясный воскресный день. Впереди несут Флаги и знамена, которые дети сами приготовили к своему празднику. Все поют, смеются и весело болтают между собой. Это отправляется на прогулку школа со своими учи­телями и наставниками. Нередко приглашаются также родители и известные лица в городе. Но взрослые не стесняют детей; дети пони­мают, что они на полной свободе и могут ве­селиться, как хотят. Иногда дети едут по же­лезной дороге на очень далекия расстояния, и во время таких школьных путешествий они хорошо знакомятся со всею своею родиной. Деньги на эти прогулки дает школа, а если у неё не хватит, то стоит только сказать об этом общине, и родители тотчас же сложатся между собой, чтобы дать возможность погулять своим ребятишкам.
Школьный праздник в деревне или в ма­леньком городке, это -праздник для всего горо­да, и нередко даже седые старики отправляются
посмотреть, как веселятся их дети и внуки. Кто хоть раз видел такой детский праздник, у того навсегда останется о нем хорошее, свет­лое воспоминание.

Рис. 22. Мальчикъ-разносчик молока в окрестностях Берна-
Швейцарцы очень любят праздники; взрослые и дети всей душой отдаются праздничному на­строению. Всякий праздник у нихъ-на улице; тянутся процессии нарядного народа, развеваются флаги с подходящими случаю надписями.
Вот, в конце апреля, в ясный, солнечный день в Цюрихе с самого утра по улицам мель­кают ряженые ребятишки. Они ждут с нетер­пением послеобеденного времени, когда их расставят в ряды, и они пойдут по всему го­роду с пением и музыкой. Отдельные кучки детей так расставлены и одеты в такие наряды, что сразу можно понять, что они представляют какое-нибудь событие из швейцарской истории или к&кую-нибудь всем известную сказку. Девоч­ки все украшены цветами, венками и гирляндами; маленькия несут корзиночки с цветами. Фто- богатый городской праздник, называемый Ве­кселей те. Днем веселятся дети, а вечером устраивается пышный праздник для взрослых.
Спустя несколько дней после нарядного Зекселейте, первого мая на улицах всех швейцар­ских городов опять оживление. Ни одна Фаб­рика, ни одна мастерская не работает. Фто - праздник рабочих. После обеда под звуки му­зыки опять собирается процессия, но это уже не дети и не нарядная городская молодежь, а тру­дящийся рабочий народ с мозолистыми руками. Они все тоже оделись для праздника в свои лучшие платья и идут со знаменами в руках под звуки музыки. В процессии принимают участие и женщипы-работницы. Нередко среди взрослых, сильных мужчин рядом с отцом шагает какой-нибудь крохотный мальчик. Он гордится сознанием, что и он тоже будущий рабочий. Бедный крошка с трудом поспевает за широкими шагами мужчин; он почти бе­жит и припрыгивает, но все не хочет сдаться, пока не устанет настолько, что должен поко­риться воле отца и перейти к нему на руки.
В ясные дни вся процессия собирается на большой городской площади. Посредине её обык­
новенно стоит простая повозка. Вот на нее поднимается старик с седою, львиною головой и с самым добродушным лицом. Его встре­чают рукоплесканиями. И вот во все копцы громадной площади раздается его громовый го­лос. Обращаясь к толпе, он называет всех дорогими товарищами и друзьями и просит их не забывать о том, что праздник этот уста­новлен в знак их общего единения. «Всякий рабочий человек, где бы он ни был, каким бы языком он ни говорил, вам брат и друг, и весь рабочий люд должен всегда объединяться и взаимно помогать друг другу».
С площади народ опять устанавливается ря­дами и отправляется за город, в ближайший лес. Там, где-нибудь на полянке уже приготов­лены столы и скамейки для веселого ужина. После ужина все веселятся до позднего вечера.
В плохую погоду они идут в большую залу какого-нибудь трактира, где вечер иногда окан­чивается народным представлением.
Но пора, однако, оставить Цюрихское озеро и направиться на юг, во внутрь Швейцарии, куда нас зовут берега другого озера, самого живо­писного из всех швейцарских озер. На бе­регах его было положено начало швейцарскому союзу, и много рассказов и преданий соединено с этим любимым швейцарцами озером. Оно называется Фирвальдштедским или озером четырех кантонов, потому что берега его при­надлежат четырем кантонам.
Фирвальдштедское озеро.
Теперь нам предстоит объехать самый кра­сивый уголок Швейцарии, а может-быть, даже и всей Европы,-берега Фирвальдштедского озера. Народное сказание так говорит о красоте его:
в то время, как Бог создал мир, Он по­слал одного из ангелов налить воды в чуд­ные итальянские озера. Ангел побежал по го­рам с сосудом небесной воды в руках, по дороге он поскользнулся, часть воды пролилась и образовала на этом месте в виде креста Фирвальдштедское озеро. Разлетевшиеся же брызги сделались маленьками озерами: Цугское, Эгери, Земпах и др. Так объясняет народная сказка удивительную красоту любимого швейцарцами озе­ра. И не за одну красоту любят они его. Фирвальдштедское озеро - колыбель швейцарского госу­дарства. Четыре лесных кантона, лежащие во­круг озера, 600 лет тому назад соединились вместе и освободили себя от чужеземной власти. С тех пор Швейцария сделалась независи­мым государством. И много рассказов ходит по Швейцарии о каждом озере, каждом городке, каждом местечке этого первоначального госу­дарства.
На пороге его лежит маленький кантон Цуг. Главный город кантона совсем не похож на нынешние города. Он так и остался таким, каким был несколько сот лет тому назад. Те же башни, те же мрачные, серые стены и ворота. И город весь точно заснул и спит, не просыпаясь несколько веков. На улицах не за­метно никакого оживления, путешественники ни­когда не заглядывают сюда, и только журчанье городских Фонтанов нарушает мрачную ти­шину города.
Но оставим этот сопный городок с его старинными зданиями и направимся в Швиц. В начале нынешнего столетия дорога туда была настоящим маленьким раем. Она шла роскош­ными лугами и садами между лесистыми скло­нами гор и берегом Цугского озера. Поселяне
здешних деревень жили в полном довольстве и славились повсюду простым образом жизни и мирными, честными нравами. Потом от всех этих деревень и местечек не осталось и следа. Прелестная цветущая долина превратилась в пу­стыню и сделалась могилой пятисот человече­ских жизней. Все это произвел страшный об­вал горы, который до сих пор еще жив в памяти окрестных стариков. Огромную, непо­колебимую на вид гору мало-по-малу размыла вода. Появились глубокия трещины и ущелья; трещины проникли глубоко внутрь горы. И вот, наконец, часть горы оторвалась и поползла вниз в долину. Везде, где прокладывала себе путь эта громада, цветущие деревни, поля и луга-все исчезало с лица земли. Обвалившаяся скала была огромной величины. Гром её падения был слы­шен па Цюрихском озере, а маленькия сосед­ния озера вышли из берегов и затопили все свои островки. От всей цветущей страны не осталось и следа; сотни людей погибли. Теперь же трудолюбивые швейцарцы мало-по-малу испра­вили зло, которое причинила им природа. По­всюду опять уже понастроились домики и зазе­ленели поля.
Приближаясь к городку ПИвицу, окрестность становится все веселее и веселее. Нигде, кажется, нет таких роскошных лугов, как вокруг Швица. Дорога все время идет прекрасным фруктовым садом. Чудное дерево грецких оре­хов далеко раскинуло свою огромную листву и, кажется, зовет вас отдохнуть в его тени. В этом благодатном краю хорошо вырастает Даже сладкий каштан.
На прекрасных, сочных лугах Швица па­сется лучший во всей Швейцарии рогатый скот. Тамошний народ кормится почти что от одного
по -
скотоводства. Земледелием занимаются они мало и неохотно; издавна были они пастушеским на­родом,-таким хотят они остаться и до сих пор.
Первого августа 1891 года в городке Швице был большой, блестящий праздник. Старая ра­туша была вновь отделана и нарядно разукра­шена к этому торжественному дню. Швейцарцы справляли память основания своего государства, со времени которого минуло шестьсот лет. До тех пор Швейцария находилась под властью германского императора. Но он не управлял страной сам, а роздал ее по частям разным князьям, герцогам и графам. Народу прихо­дилось терпеть от них много притеснений. Все крестьяне были крепостными, а когда у князей поднимались между собой раздоры, то вся тяжесть их взваливалась на тот же народ. Народ должен был поставлять им в войско свою лучшую молодежь и давать деньги на войну. В стране господствовало право сильного: никто не мог быть уверен в своей безопасности. Нако­нец, на германский престол вступил Рудольф Габсбургский, у которого было много собствен­ных владений в Швейцарии. Это был очень добрый и умный государь. Швейцарцы хорошо знали его и любили, и на время народ вздох­нул при нем посвободнее. Лесные кантоны всегда были независимыми, и Рудольф свято ува­жал их права и законы. Но в 1291 году он умер, оставив престол своему сыну Альбрехту. Альбрехт не унаследовал от отца ни его ума, ни его доброго сердца. Он захотел уничтожить права и вольности швейцарцев и стал все бо­лее и более угнетать пастушеский народ и об­лагать его огромными поборами. Чтобы оконча­тельно обратить в свое подданство независимые
лесные кантоны, он поставил там двух своих наместников, называемых Фогтами, и дал им полную власть над ними. Фогты страшно угнетали и обирали народ.
Тогда три уважаемых народом человека- Арнольд Мельхталь, Вернер Штауффахер и Вальтер Фюрстъ-условились между собой при­вести каждый из своего кантона самых надеж­ных людей на совещание. Надо было потолко-

Рис. 23. Р ю т л и.
вать, что делать в такое трудное время. И вот в назначенную ночь выборные собрались в ди­кую горную долину Рютли. Здесь все они обе­щались жить по взаимной дружбе, защищать слабых от притеснителей и не дать князьям отнять их свободу и независимость. А главное, решили^ они крепко стоять друг за друга. «Каждый за всех и все за одного»,-сказали они друг другу на прощанье. С этими словами они тихо разошлись по домам. Это было перваго
августа 1291 года. День этот считается основа­нием Швейцарского государства, которое с этих пор стало называться союзом кантонов.
Жители лесных кантонов ежегодно справ­ляют день основания союза. Все окрестное насе­ление с цветами и Флагами направляется в до­лину Рютли, где теперь, на берегу крошечного горного озера, вгь тени огромных елей, построен маленький домик (рис. 23). Там они говорятъ

Рис. 24. Флюэлен на Фирвальдштедском озере.
речи, которые напоминают о событии этого дня, вспоминают знаменитых людей, которые много сделали для Швейцарии, а вечером молодежь танцует на полянке под звуки музыки.
О террасы горы, к которой прислонился Рютли, открывается чудный вид на окрестность. Далеко внизу во всю длину раскинулась глубокая гладь Фирвальдштедского озера. Чудесная игра
его цветов какою-то волшебною силою прико­вывает к себе взоры нутника. У самых ног, прислонившись к скале, стоит 1 ютли, окру­женный огромными елями. По всем склонам гор покрытых богатыми пастбищами, рассы­пано’ множество пастушьих хижин. На севере раскинулись города и деревни, потонувшие в зелени своих Фруктовых садов. На юге, вдоль озера, до городка Флюэлена (рис. 24) тянется зна­менитая дорога Аксенштрассе. Ее теперь уже от-

Рис. 25. Капелла Вильгельма Телля на Фирвальдштедском озере.
части заменила Готтардская железная дорога, пробегающая рядом с пей. Аксенштрассе тя­нется на четырнадцать верст и вся прорублена в горах. Горы круто обрываются к озеру, и сквозь громадные каменные арки дороги откры ’ вается вся голубая даль озера.
Посреди этой дороги в озеро вдается мысом скалистая площадка, это площадка Вильгельма
ШВЕЙЦАРИЯ. s
Телля. На ней построена часовня или капелла в память любимого народного героя Швецарии. Она и называется капеллой Телля (рис. 25). Швейцар­ский народ украсил многими легендами историю своего освобождения, сюда относятся легенды о Вильгельме Телле, об Арнольде Винкельриде и многие другие. Так, о Вильгельме Телле они рассказывают такую легенду: после договора в до­лине Рютли фогты все продолжали угнетать на­род. Народ был недоволен и понемногу волновался. И вот, чтобы найти наиболее не­довольных, один из фогтов поставил в го­родке Альтдорфе столб и повесил на нем шляпу австрийского герцога. Каждый проходящий должен был кланяться этой шляпе, как бы самому герцогу. Молодой крестьянин Вильгельм Телль, известный стрелок, проходя мимо с сво­им маленьким сыном, не поклонился шляпе. Его тотчас же схватили и хотели арестовать. Телль начал спорить, поднялся шум, на кото­рый стал собираться народ ь. В это время к толпе подъехал сам фогт.
- Что здесь за шум?-спросил он.
Ему рассказали, в чем дело. Фогт сильно рассердился на Вильгельма Телля.
- Так вы не хотите мне повиноваться! вскричал он. Я покажу вам, что значит про­тивиться моим повелениям. Телль, ты заслу­жил смерть за свою гордость. Прощайся с жизнью, ты должен умереть.
Маленький сын Телля начал громко плакать и не хотел отпустить отца.
Тогда Фогту пришла в голову следующая же­стокая выдумка:
- Я слышал, сказал он Теллю,-что ты самый лучший стрелок во всей окрупЬ. Я хочу увидать, правда ли это? Положи на голову твоего
сына яблоко и сбей его стрелой в ста шагах расстояния. Тогда я дарю тебя жизнь.
Телль отказался от такого предложения, ре­шаясь лучше умереть. Тогда сын его сам столь просить"стрелять, пока, наконец, он не решил­ся исполнить его просьбы. Телль вынул две стрелы: одну положил за па иуху, а другую вло­жил в лук. Слуги Фогта отсчитали сто шагов, поставили мальчика и положили ему на голову яблоко. Бедный отец спустил стрелу и упал на землю, боясь взглянуть. Огрела пронизала яб­локо, и мальчик радостно побежал к отцу, показывая ему простреленное яблоко. Народ окружил Телля, многие плакали от радости. Но фогт был недоволен.
- Зачем приготовила» ты две стрелы?-спро­сил он Телля. Ведь я сказал, что тыдолженз» был попасть с первого раза.
- Если бы я убил ь сына, отвечал взволно­ванный Телль,-то другую стрелу я пустил бы в тебя.
За эти слова Телля схватили по приказанию Фогта, связали и хотели отправить в тюрьму. Но тюрьма была на другом берегу озера. Фогт сам сел в лодку, в которой должны были везти Телля. Во время пути поднялась страшная буря; все», кто были в лодкЬ, сильно перепуга­лись. Лодку бросало из стороны в сторону, и всем грозила неминуемая смерть. По тут вспом­нили, что Телль был такой же искусный гребец, как и стрелок. Его развязали и поручили упра­влять лодкой. Телль умело взялся за дело, под­воз лодку к берегу, выпрыгнул сам, а лодку оттолкнул и быстро скрылся в темноте. Фогт со своими людьми спасся, но Телля он ужо не мог настигнуть. Немного времени спустя озлоб­ленный Телль подстерег Фогта ня дороге и за­
стрелил его. Скоро погиб и сам Телль, спасая одного земляка, тонувшего в горном потоке.
После происшествия с Теллем швейцарцы не захотели больше терпеть притеснений инозем­ных фогтов. Они заставили их отказаться от своей власти и уйти из Швейцарии. Потом они разрушили тюрьмы, построенные Фогтами, и освободили всех заключенных. Но австрийские герцоги не хотели оставлять Швейцарию в по­кое. Им хотелось покорить ее своей власти. И вот большое, блестящее австрийское войско всту­пило в швейцарские кантоны и расположилось на берегу маленького озера Моргартена. 15 ян­варя 1315 года разыгралась здесь кровавая битва. Показавшееся из-за гор солнце своими первыми ласковыми лучами осветило блестящие шлемы и панцыри собравшагося войска. Насколько хватал глаз, везде блистала сабля или копье. И швей­царские пастухи с удивлением смотрели на это войско, на первое войско, показавшееся в их кантонах. Весь проход между озером и горами наполнился блестящею конницей, тесно сомкнув­шейся в ряды. Швейцарцев собралось сначала всего только несколько десятков человек. Мир­ные люди ожесточились. Они взобрались на свои горы и с дикими криками принялись сбрасывать оттуда огромные камни на блестящее войско. Ряды его смешались, испуганные лошади метались во все стороны, но мало-по-малу войско оправи­лось и в стройном порядке бросилось на по­доспевший новый отряд швейцарцев. Швейцар­цы с своей стороны отчаянно защищались и длинными своими алебардами разили направо и налево. Все было залито кровью, точно сама смерть пронеслась над мирными долинами лес­ных кантонов. И много попадало с обеих сторон; австрийской коннице трудно было двп"
гаться в узком проходе по обледенелой доро­ге. Испуганные лошади кидались в озеро и по­гибали там. В этой ужасной битве погиб са­мый цвет австрийской молодежи, полной сил и надежд. Сам австрийский герцог, смертельно бледный, бежал с поля битвы маленькой, горной тропинкой. А остатки австрийской конницы об­ратились в беспорядочное бегство. Победа оста­лась за швейцарцами.
Но австрийский герцог все еще не терял надежды овладеть Швейцарией. И вот однажды, в июле месяце, в самый разгар жатвы на мирных лугах Швейцарии опять показалось австрийское войско. Крестьяне побросгили свои поля и, вооружась чем попало, спешили пре­градить вход неприятелю. Оба войска встретились под Земпахом. Богатое вооружение австрийцев ярко блистало на солнце. Густой лес неприятель­ских пик непоколебимо стоял перед пасту­хами. Стройная стена австрийских рыцарей все более и более напирала па швейцарцев, которые падали один за другим, обливаясь кровью. Но вдруг один человек, по имени Арнольд Винкельрид, бросился на передние ряды австрийцев, схватил несколько пик, с силой дернул их и тем вонзила, их себе в грудь. Падая смер­тельно раненым, он увлек за собой несколь­ких рыцарей. Они тоже упали. Образовался прорыв в сомкнутых рядах рыцарей. Швей­царцы врезались в средину войска, поражая направо и налево своими дубинами. Произошла жестокая битва, и много народа погибло в ней. Австрийцы были опять отбиты, и швейцарцамт, Удалось заключить с ними договор о своей свободе.
После побед над австрийцами швейцарцы ИНого еще боролись с другими государями, ко­
торые хотели завладеть этой маленькой страной. К трем лесным кантонам, боровшимся за свою свободу, мало-’ис-мачу стали присоединяться другие кантоны. А в 1618 году Швейцария была признана всеми государствами независимым сою­зом кантонов.
Но сбросив с себя иноземное иго, швейцар­ский народ не освободился от собственных угнетателей. Власть г/ь большей части кантонов захватили ариоои.р гическил городские Фамилии. Крестьяне не принимали никакого участия в управлении. Иячать'е горожане говорили, что дело крестьян «сл} шазься, платить подати и повин­ности». Даже народное образование было поста­влено так, что оно только способствовало угне­тению народа. Умпгеирии назначали с согласия духовенства, и вь школах не позволялось читать ничего, кром сгящет ного писания. Знани и народу не давалось. Все это вызывало недовольство и беспорядки. По итратителъство кантонов неумо­лимо подавляло ихь и наполняло тюрьмы друзьями народа. Так продолжалось до тех пор, пока дыхание великой л-раннузской революции, многое изменившее в сознании народов всех стран, не разрушило и в Швейцарии сословные при­вилегии. Правда, пос. е падения Наполеона ре­ставрация снова восстановила ихь, но не надолго. Народ уже знал, что такое свобода, и требовал себе равноправия. После 1830 года во всех кантонахь, где власть снова была захвачены при стократами, народ вернул себе свои нрива.
Итак, маленькое государство, все-то не больше одной нашей губернии, зародилось и возникло на берегах Фирвальдш гедского озера. Швейцарцы любят его, как свою общую родину. И нет во всей Швейцарии озера красивее его. Громадны озера Женевское и Боденское, полной жизнью

Рис. 26. Фирвальдштедское озеро и город Люцернъ
кипит озеро Цюрихское, маленькия озера, как голубые глазки, рассыпались по всей Швейцарии. Но над всеми ними царит Фирвальдштедское. Здесь нет ни северных холодных ветров, ни горячих юго-восточных, как в других местах Швейцарии. Но здесь нет также и ве­личественных снегов и ледяных морей высо­ких Альп. Мягкий, теплый ветерок делает погоду постоянной и ясной. Тенистые леса по берегам озера полны веселого пения птичек, на лугах растет сочная, душистая трава; то там, то здесь в озеро бежит, весело играя по камням, светлый, прозрачный ручеек; изда­лека доносится позваниванье колокольчиков пасущихся стад или звуки лютни одинокого пастуха. А среди этой веселой, мирной природы, точно альпийские цветочки, выглядывают малень­кие деревянные швейцарские домики старинной постройки. Любо взглянуть на население этого края. Весело смотреть, как охотно и ловко исполняют они всякую работу. Мужчины отли­чаются крепким сложением и спокойной уве­ренностью в своих силах. Кажется, никакая работа не тяжела для ниуь. Молодые девушки здесь замечательно красивы, особенно в своих национальных костюмах.
Но вот по озеру мы добрались, наконец, и до города Люцерна', наиболее известного инострянцям-путетпественникам (рис. 26). Люцерн называется «городом гостиницъ». Он лежит в сердце Швейцарии; к нему сходятся все главные дороги. И с ранней весны, когда на ого чудной набережной пышные каштаны развер­нут свои похожие на свечи рождественской елки цветы, и до поздней осени, когда с них спа­дут золотистые листья, в нем кипит и бурлит чужеземная жизнь. Город полон роскошныхъ
дворцов и зданий; через реку Рейс перебро­шены прекрасные мосты (рис. 27), а за городомъ

Рис. 27. Мост в ущелье реки Рейс.
тянутся роскошные дачи, прекрасные Фруктовые сады. Все лучшие дома, дворцы и гостиницы
полны здесь заезжими богатыми иностранцами^ сорящими деньгами для своего удовольствия.
Около Люцерна поднимаются две высокие горы: Пилату с и Риги. Всякий, кто ни побывает в Люцерне, непременно поднимется на одну из них. Риги выше Пилатуса. На вершину обеих гор идет зубчатая железная дорога (рис. 28), и снизу видно только, как, пыхтя и дымясь, поднимается в облака горный паровоз. Дорога устроена так: посредине, вдоль узеньких рельсов, идет плотный и крепкий зубчатый стержень, но которому проходит колесо паровоза. Трудно поверить, глядя снизу, что маленький поезд доберется до вершины: так и кажется, что он сорвется и полетит вниз. Но ехать совершенн > безопасно, и ежегодно на вершину Риги и Пилатуса поднимаются тысячи человек.
Вот мы достигли вершины Риги, и перед нами открылся новый, чудный мир. Необъятное пространство раскинулось перед глазами. Подоб­но орлу в его могучем полете, мы можем окинуть взором восток, запад, север и юг. Взор охватывает и голубую гладь озера и до­лину и поднимается оттуда к сияющим вечным снегам Бернских Альп. Юнгфрау, Менх, Эйгер, Веттергорн, Финстерааргорн и ПИрекгорн вырисовываются перед нами на голубом небе. А на востоке мы встречаемся с знакомыми уже нам Гларускими Альпами, с их лесистыми до­линками и пробегающими по ним серебряными лентами ручьями и речками. Чудесная, удивитель­ная по красоте картина!
Бернский Оберланд.
Давно мы оставили за собой тихия долины, прошли знаменитую дорогу Аксенштрассе, влезали

На пути к кому мы
на Риги, поборов все трудности пути. Теперь мы приближаемся к самой средине Швейцарии где поднимается в обла- 1 ’
ка целая цепь огромных снежных гигантов. Ни­когда, пи в какое жаркое лето там не тает снег. Вечная зима, вечные льды, целые ледяные моря, да снежные обвалы царят на этих высо­тах. Фта горная цепь расположена в части Бернского кантона, назы­ваемой Бернским О б е р л а н д о м , то-есть высокой страной. И горы, по имени кантона, называются Бернскими Альпами. Из Люцерна в Бернский Оберланд можно попасть по Брюнигскому горному про­ходу. Теперь там тоже идет железная дорога.
проезжаем мимо Сарнского озера. Оно лежит в очень высокой долине; берега его окаймлены чуд­ными хвойными лесами. Здесь впервые в светлые дни можно видеть снежные вершины Бернских Альп. На следующей станции Заксельн следует остановиться подольше. Швейцарцы часто посеща­ют эту местность. Здесь похоронены кости отшель­ника Клауса. В юности Клаус был солдатом и принимал участие во многих походах. Потом он поселился в уединенном месте, сделался от­шельником и девятнадцать лет провел в тя­желых лишениях, молитве и покаянии. В это
время в швейцарском союзе начались несогласия. После всех побед в руках швейцарцев осталась добыча; из-за неё-то у них теперь и поднялись раздоры: каждый хотел получить себе львиную долю. Возникли зависть, недоверие, ссоры, и союз грозил распасться. Тогда в собрание союза явился отшельник и стал упрекать гра­ждан в несогласиях. Он говорил, что они должны жить по братски друг с другом, и только в их единении их сила. Что с ними будет, если между ними возникнут междоусобия?! Слова отшельника подействовали, собрание одумалось, и междоусобная война была предупреждена.
Приближаясь к Брюнигскому проходу, дорога поднимается все выше и выше, местами проби­раясь между отвесными скалами. Далеко внизу виднеются долины. Наконец, и Брюнет. С высоты его видна самая красивая часа ь Бернского Оберланда. Перед нашими глазами поднимаются их снежные вершины, блестят на солнце лед­ники, озера, а между ними виднеются глубокия долины, реки, пробегающие по ним, и бурные горные потоки. Направо, внизу, залитое яркими .лучами солнца, блестит Бриенцкое озеро, окру­женное темною рамкой своих гористых берегов. Да тыпе-зеркальная гладь Тунского озера, отде­ленного от Бриенцкого небольшой полоской земли, Интерлакеном.
Но пора, наконец, спуститься вниз, в долину чудной горной реки-Лары. Голубая река на боль­шом расстоянии течет в глубоком темном ущелье, между отвесными скалами. Ущелье это доходит до самого городка Мейригена. Городок лежит в котловине, окруженной красивыми лесистыми горами. Отовсюду сбегают вниз шумные горные потоки и кипящие водопады, по
всем склонам шумят и ленятся белые брызги воды. Во время одного страшного ливня неболь­шой поток воды, недалеко от Мейригена, пре­вратился в огромную бушующую реку и смыл всю окрестность. Местность была очень плодо­родная; прекрасно обработанные поля сменялись роскошными Фруктовыми садами, теперь же все это засыпано песком и камнями. Уныло торчат из-под груд песка засохшие верхушки поломан­ных деревьев да темные доски разрушенных домиков. На несчастье по берегам ручья жили самые бедные крестьянские семьи, и вт» один день горный поток оставил их без крова и без куска хлеба. Швейцарцы страстно привязы­ваются к своему родному домику, где они роди­лись и состарились, так что, когда бушующие волны потока безжалостно уничтожали все, что только лежало на их пути, стариков почти силой приходилось уводить с их родных пепелищ. «Здесь мы родились,говорили они,-здесь роди­лись наши О'и цы и деды, здесь мы и умрем. Нам нечего селиться на новом месте».
Разбушевавшийся поток не оставил на ме­сте ни одной хижинки. Проезжая через неделю после несчастья, нельзя было и представить себе, чтобы маленький тихий ручеек мог когдалибо причинить столько бедствий.
Подобные несчастья нередки в Швейцарии, и местные жители всегда могут ждать от своих горных ручьев таких разливов.
Из Мейригена путь наш лежит на Бриенц. Все сельское население в этой местности и кру­гом Бриенца занимается резьбой по дереву. Каждый домикъ-это целая мастерская резных изделий. Крестьяне вырезывают из дерева все­возможные Фигурки и игрушки, ящички, шка­тулки и тому подобное. В Бриенце есть даже
школа, где учатся этому искусству. Впрочем, там учатся резать очень тонкия и искусные ве­щи, а простую игрушку или ящичек вырежет каждый бриенцкий мальчик. Крестьяне привозят свои изделия в город на продажу, но часто скупщики сами наезжают в деревни и скупа­ют товар на месте.
Бриенц стоит на самом берегу Бриенцкого озера. Озеро это со всех сторон окружено го­рами. И с этих гор несутся в озеро шумные ленящиеся потоки воды. Уже в Бриенце слы­шен шум и гул падения знаменитого водо­пада Гиссбаха. Чтобы посмотреть на него, нуж­но сесть на пароход и переехать на другой берег озера. Берег этот оброс прекрасным лесом. Среди громадных тенистых деревьев выбивается из узкого дикого ущелья этот бурный поток и с неимоверною силой не­сется в притихшее, точно испуганное озеро. Огромная масса воды разбивается в пыль при падении, и нежно-белая пена его клубится даль­ше, прыгая с уступа па уступ. Ото - один из самых красивых и самых полноводных горных потоков в Швейцарии. Начало его лежтггз, далеко среди вечных снегов и ледни­ков. Собираясь понемногу па этих высотах, он белою пеленой срывается в озеро с кру­тых скал. Шум и гул его падения далеко раздается по окрестности. Теперь около водопада проведена наверх хорошая дорога для путеше­ственников, а по вечерам ого освещают крас­ным и зеленым бенгальским огнем. В этом видеводопад кажется иросточем-товолшебным.
Проехав до конца Бриепцкое озеро, мы по­падаем в селение Интерлакен. Слово Интер­лакен значит между озерами (рис. 29). И действительно, Интерлакен расположен па

Рис. 29. Селение Интерлакен; за ним гора Юнгфрау.
маленьком перешейке, между двумя озерами. Пре­жде оба озера, Бриенцкое и Тунское, были одним большим, похожим на реку озером. Вода его была чиста и прозрачна, и только быстрая гор­ная речка мутила эту зеркальную гладь, принося с собой с гор камни и ил. Река Лючина впадала почти посредине этого огромного озера, и вот от этого песка и ила дно его мало-по­малу стало подниматься. Озеро начало делиться на два рукава. Земляной валик, образовавшийся от поднявшагося в этом месте озерного дна, все увеличивался и достиг противоположного бе­рега, а когда, наконец, он выступил из воды, озеро окончательно разделилось на две части.
На вновь образовавшуюся сушу те же воды принесли семена разных трав и деревьев. Из земли поднялись ивы и вязы, ели и сосны и своими крепкими корнями укрепили новую землю, так что воды озер никогда не могли ее раз­мыть опять. Такое укрепление почвы-самое на­дежное, и швейцарцы очень часто пользуются этим средством. Они сажают деревья в тех местах, которые хотят сохранить от напора воды или от обвала почвы. Нередко бывало прежде, что при неразумном вырубании дере­вьев разлившийся весной или в сильный ли­вень поток уносил с собой целые пласты земли а с ними вместе и работу трудолюбивого хозяина. Теперь они это уже знают и берегут леса и деревья.
Новая земля зазеленела й зацвела. В ветвях деревьев поселились птицы; бабочки и другие насекомые замелькали в траве. Но человеку нельзя было еще жить,-повсюду тянулись болота, и злая лихорадка отгоняла людей от новой зе­мли. Нужно было осушить ее. Швейцарцы про­рыли там множество каналов, куда собиралась
лишняя вода. Почва высохла и покрылась пло­дотворными полями и прекрасными фруктовыми садами. Таким родом Интерлакен мало-по­малу сделался одним из лучших мест въ

Рис. 30. Лаутеибрунненская долина.
Швейцарии с прекрасным мягкимч. климатом и богатой растительностью. Благодаря его кра­соте и удобному местоположению, там выстроил­ся роскошный, богатый город, где каждое лето
Q ШВЕЙЦАРИЯ.
живут тысячи путешественников. Сюда приез­жают и больные подышать чистым, горным воздухом, и богатые, праздные люди, чтобы погулять в его чудных окрестностях. Нередко, впрочем, здесь можно встретить и школьного учителя, отдыхающего от зимней работы, и бедняка-студента, и рабочего человека, обходя­щего свою родину. Только, разумеется, мы не увидим пх в тех роскошных гостиницах, похожих на дворцы, которыми полон Интер­лакена,. Они остановятся в какой-нибудь де­ревне пода, Интерлакеном, где охотно прини­мают путешественников за недорогую плату, а рабочего человека и вовсе задаромт,. Здесь, за незатейливым обедом, хозяин расскажет ему и про свое житье-бытье, и про свои любимые горы, на которые он привык смотреть еже­дневно и угадывать по ним погоду. Рано на другой день проснется путник, чтобы можно было отправиться пораньше в путь. Вот в золотых лучах восходящего солнца загорелся перед ними целый ряд снежных великановъ^ Один за другим выдвигаются они перед его глазами. Над всеми ними царит недоступный Финстерааргорн. Это-самая высокая гора в этом краю.
Ясным, свежим утром отправляется пути ник в знаменитые долины Гринденвальд и Лаутенбруннен. Слово Лаутенбрунненъ-долина громких ручьев. Это-очень узенькая до­лина; с обеих сторон её двумя высокими стенами поднимаются поросшие лесом горы. С них скатывается вниз множество шумных, пенящихся потоков и водопадов. Все они впа­дают в веселую, горную речку, белую Лючину, пробегающую по долине. Путнику кажется, что Лаутенбруннен уходит в самые снежные горы
(рис. 30). Горы эти все время перед ним. Все ближе и ближе приближаешься по долине к веч­ным снегам вершин Юнгфрау, Менха и Эйгера. Кажется, что вот-вот подойдешь к са­мому подножию их. Но это только так ка­жется,-до подножия нужно еще пройти не один десяток верст.
Но вот при одном повороте дороги снега Юнгорау заблестели и засеребрились, точно осы­панные " каким-то брильянтовым светом. Ме­жду нами и ЮнгФрау стало громадное падение водопада Штауббаха. Среди крутых, неприступ­ных скал, подобно легкому покрывалу, сры­вается этот водопад с огромной высоты. В одной старой сказке говорится, что покрывало это висело раньше на снежной Юнгфрау, а ве­тер сорвала, его с её чела и повесил на высокие лесистые скалы. Тама, рассекается оно в темной долине и переливается на солнце блестя­щими брильянтовыми капельками. Штауббах очень велик, но не богат водой. Вся она рассыпается в самую мелкую пыль, дробясь о голые скалы. Оттого и зовут его ПИтауббахом, или пыльным ручьем. Но в непо­году не узнаешь легкого, сверкающего водо­пада. Огромные потоки темной, мутной воды его с неимоверною силой несутся тогда в долину, а шум его падения оглушительным громом перекатывается ва> соседних горах. Прежнее легкое серебристое облачко, которое вота,-вот, кажется, унесет ветер, сносит те­перь все на своем пути, мчит свои воды в долину, и плохо тогда окрестным жителям. Много зла принесет им поток.
Проходя по долине, во многих местах встретишь маленькия будочки, в которых про­даются кружева. Это ручная зимняя работа мест­
ных девушек. Немного дают здесь крестья­нам их красивые утесистые горы. Несмотря на все свое трудолюбие, крестьяне не могут кормиться тем, что дает им каменистая, не­плодородная почва их. Нужно иметь другой заработок, и вот все деревенские девушки, с самых ранних лет, всю зиму, не разгибаясь, сидят над плетением кружев, надеясь в летнее время продать их богатым иностран­цам. Мужчины вырезывают из дерева различ­ные безделушки, как и в Бриенце, пригото­вляют охотничьи рога и палки для путешествен­ников. Но, несмотря на все это, население здесь очень бедно. Нередко берется оно здесь за водку, чтобы залить свое горе. Среди швей­царцев немного встретишь пьяниц, в дру­гих местах пьют только пиво. Лишь в этом краю, где, с одной стороны, вечная нужда ви­сит над крестьянами, с другой-тысячи бога­тых путешественников сорят на их глазах миллионами рублей, только здесь чаще всего бедняк не выдержит и махнет на все рукой.
Труден здесь заработок для крестьянина, тяжела его жизнь, но если он начнет пропи­вать и последнее, то нередко его семье прихо­дится сидеть и вовсе без хлеба, дожидаясь сво­его хозяина. «Что-то принесет он им,-ждет с тревогой семья:-может-быть, немного денег, может-быть, что-нибудь поесть?». Но хозяин приносит домой только еще больше горя. Он •тнимает у своей семьи последнее, что у неё осталось: отнимает покой, бушуя пьяный иногда целую ночь.
Лучшие люди в Швейцарии давно уже думали, как бы помочь горю. И вот среди них стали вкладываться союзы для борьбы с пьянством.
Союзы эти называются обществами трезво­сти. К такому союзу присоединяются те, кто

хочет сам отстать от вина или помочь дру­гим в этом. При этом он обязывается не только сам никогда не пить вина, но и не уго-
щать никого и везде говорить против пьянства, рассказывать о вреде его. В каждом малень­ком местечке, где найдется несколько человек, принадлежащих к обществу трезвости, они часто собираются вместе в свободное время, говорят о делах, читают что-нибудь, расска­зывают и весело и с пользой проводят время не за рюмкой водки, а за чашкой кофф.

Рис. 32. Восхождение на горы.
В Швейцарии не­сколько таких об­ществ , одно из са­мых больших - это общество «Голубого
креста», а самое дея­
тельное- «Международное общество трезвости». Каждое общество издает свою газету, устраи­
вает везде, насколько хватает у него средств, дешевые столовые и чайные, куда выписывает множество газет и журналов для чтения. По­жертвованиями и разными другими способами со­бирает оно средства и помогает выбиться из нужды беднякам. Оправится крестьянин, при­ведет в порядок свое хозяйство и бросит нить. В семье у него опять воцарится мир и
тишина. А сам он, вспоминая, сколько горя приносила ему его дурная жизнь, будет ста­раться о том, чтобы бросили водку и все близкие ему люди.
Так растут и развиваются эти общества в Швейцарии и с каждым годом становятся все шире и многочисленнее.

Рис. 33. Ронский глетчер.
В конце Лаутенбрунненской долины мы встре­чаем еще один большой водопад. Громадный столб воды пробивает себе путь среди гладких, голых скал и падает точно в широкой ка­менной трубе. Дойдя до конца долины, стоит подняться до Венгернальп, а оттуда на малый Шейдегг (рис. 31). Здесь мы уже у самого под­ножия горы ЮнгФрау. Кажется, можно достать до неё рукой. Отсюда слышен гром лавин и обвалов, которыеона посылает в долину, и
ИЗи
чувствуется по вечерам, после заката солнца, её ледяное дыхание.
Там, в этих горах нет жизни, нет че­ловеческого жилья. Человек приютился в доли­нах и на невысоких холмах, около хлебных полей и Фруктовых садов, на берегу рек и у зеленых лугов,- везде, где только ему было чем пропитать себя. А наверху, в горах, он встречает только темные, серые, бесконечные стены скал и утесов, пустынные равнины, пол­ные обломков камней, ледники, целые ледяные моря и серебряные, блестящие на солнце сугробы снега,-везде здесь перед ним холодный, мерт­вый, застывший мир.
Но этот мир имеет много своей прелести. Он дышит какой-то особенной чистотой; без­граничная ширина горизонта, где только возвы­шаются огромные, мохнатые шапки снежных великанов и горная высь, и чистота и прозрач­ность беспредельного неба, и лучезарно сияющий снег и эта тишина поднебесья,-все тянет, ма­нит и привлекает к себе. И тысячи людей, рискуя жизнью, ежегодно поднимаются на эти грозные вершины и угрюмые, пустынные, снеж­ные плоскогорья. Кто раз побывал на верши­нах, того всегда будет тянуть туда, в недося­гаемые высоты белоснежных Альп (рис. 32). Отчего же эти снега и льды не тают летом, когда яркое солнце согревает землю своими жар­кими лучами? На высоких горах, далеко от земли воздух гораздо реже, чем внизу, и по­тому он плохо задерживает солнечные лучи. Они проходят мимо, не согревая вершин ни днем ни ночью, ни зимой ни летом. Оттого и снега лежат там вечно, немножко подтаивая только снизу летом. Но снег на вершинах не пушистый и мягкий, как обыкновенный снег.
Солнце все-таки немного пригревает его. Обтаи­вая, он делается .твердым и зернистым. Та­кой зернистый снег называется Фирном.
Из-под тающего Фирна всегда струится вода, которая ниже Фирна замерзает в твердый, глад-

Рис. 34. Горный проводник.
кий лед. Лед сверху постоянно прибавляется, все дальше спускается вниз и, наконец, совер­шенно сползает в долину в виде ледника или глетчера. Иногда такие ледники могут быть огромной величины. Если ледник зани­
I
мает широкую равнину, то его зовут ледяным морем. Ледник постоянно подтаивает снизу со стороны долины и таким родом дает на­чало многочисленным речкам и горным ру­чьям. Ледники с течением времени меняют свою величину,-одни обтают, другие прибавятся. В жаркое лето они всегда снизу сильно уба­вляются (рис. 33).

Рис. 35. Хижина альпийского клуба.
Несмотря на то, что так неприветливо встре­чают человека высокие горы, несмотря на все трудности и опасности подъема, ежегодно мно­жество путешественников посещает их. Разу­меется, они всегда нуждаются в опытных про­водниках, хорошо знающих местность. Провод­ники эти, большей частью, крепкие и очень смелые люди, хорошо знают и горячо любят свои род­ные горы. Недавно один проводник справлял свою золотую свадьбу. В этот день он съ


Рис. 36. Гринденвальдский ледник.
женою в последний раз в жизни поднялся на одну из самых недоступных вершин, на Шрекгорн. Фто путешествие совершал бн с ней ежегодно, но силы уже начали оставлять старика, и в день своей золотой свадьбы он простился со своими любимыми высотами и род­ными ему снегами. Внизу, в долине, отважных стариков ждал хороший ужин, который им приготовили полюбившие их путешественники (рис. 34).
Такие подъемы и путешествия среди снегов нередко очень опасны. Не проходит ни одного лета, чтобы в горах не погибло несколько че­ловек. Швейцарцы, привыкшие всегда работать сообща, устроили и здесь общество. Фто обще­ство заботится, во-первых, о том, чтобы спа­сать заблудившихся в горах путешественников, а во-вторых, подробно изучить швейцарские горы, чтобы легче было разбираться, куда и как нужно итти. Общество это называется альпийским клубом.
Нередко, заблудившись среди снегов и го­лых скал, путник вдруг наталкивается на небольшую хижину. Он входит в нее и ви­дит чисто прибранную комнату (рис. 35). На­верху устроены теплые постели. Все готово для отдыха; здесь можно и отдохнуть и согреться. Развести огонь ничего не стоит, потому что у очага приготовлено сухое топливо и спички. Б шкапу путник всегда найдет что-нибудь поесть, а нередко даже и книжку. Подкрепившись хоро­шим отдыхом, путник на другой день бодро отправится в путь и с свежими силами легче отыщет себе дорогу. Такия хижинки, рассеянные повсюду в горах,-дело альпийского клуба. Он же устраивает станции на высотах, чтобы наблю­
дать погоду, и снабжает путешественников на дежными проводниками и теплою одеждой.
Спустившись с Малого Шейдегга, мы попа даем в прелестную Гринденвальденскую долину
Веселой зеленой по­лоской вьется она на расстоянии двадцати верст между гро­мадными, серыми скалами. С юга ее запирают горы, и с этих горъѴспустились в долину ледники так низко, что неподалеку от них понастроены даже дома (рис. 36). Напротив Малого Шейдегга стоит Большой Шейдегг. Подъем на эту гору удивительно хорош. Дорога то идет между веселыми, зе­леными лужайками, то вьется между ска­лами и камнями, по­крытыми мохом. Слева дороги вы-

Рис. 47. Цветы эдельвейсы.
сятся огромные, прекрасные сосны и ели, а на­право журчит, спрыгивая с камня на камень, горный ручей. По другую сторону ручья дорогу огибает белая, снежная стена Веттергорна. Его красивые, серебряные зубцы то ярко блестят на солнце, то вдруг задернутся легким облач­ком и чуть-чуть виднеются из-за туманной дымки. По мере того как поднимаешься, кар­
тины беспрестанно меняются перед глазами. Все шире и шире развертывается горизонт и с каждым, кажется, шагом все новые миры

Рис. 38. Горец срывает цветы эдельвейс.
открываются перед вами. Деревни, домики внизууже сделались совсем маленькими, точно игру­шечными, взор охватывает огромные простран­
ства. Снежные великаны рядом с вами; кажется, стоит только протянуть руку, чтобы достать до них, и они манят к себе с непреодолимою силой. А вдоль дороги уже исчезли громадные ели, лес превратился в мелкий кустарник. Большие деревья не могут расти на значительной высоте, и только яркие, горные цветочки сопро­вождают путника по всей дороге до самых льдов, а нередко попадаются даже у самых ледников. От холодных, горных ветров они спасаются тем, что обрастают мягкими, пуши­стыми волосками. И чем выше поднимается путник, тем становятся ярче встречающиеся ему горные цветы. Колокольчики, примула, голу­бая генциана мелькают среди серых камней. А выше, к самым снегам подходит знамени­тая альпийская роза и нежный, белый пушистый эдельвейс (рис. 37). Эдельвейсы обыкновенно растут под нависшими скалами, в тени угрю­мых камней и в других почти недоступных местах. Собирать их очень трудно. Швейцарцы любят украшать ими свои горные шляпы, и каж­дый путешественник, хоть с большой опасно­стью, всегда постарается набрать хоть небольшой букетик из этого прелестного горного цветка. Чтобы сорвать цветок, горцу иногда прихо­дится карабкаться по' очень крутым и обрыви­стым местам (рис. 38). С цветка на цветок перелетают бабочки таких чудных, ярких цветов, каких никогда не встретишь в доли­не. Ни траурная многоцветница, ни яркий павли­ний глаз не могут сравниться красотой с этими горными бабочками.
На самой вершине Большего Шейдегга укре­плена маленькая скамеечка. Здесь стоит немнож­ко посидеть. С обеих сторон крутые склоны горы, спускающиеся с одной стороны в Грин-
денвальденскую, а с другой-в Рейхенбахскую долину. Прямо, рядом с вами, поднимается се­ребряный Веттергорн, а впереди огромное про­странство: долины, снежные горы, ледники | зеленые лужайки,-все это раскинулось перед глазами и сияет на солнце какою-то радостью жизни.
Немного ниже Большего Шейдегга лежит знаменитый глетчер росенлей. Он славитЛ самым чистым льдом в Швейцарии. Во всем этом леднике нет ни одного камня, что встре-| чается во всех других ледниках, и прозрач­ные слои льда переливаются на солнце яркими, чистыми красками от нежно-голубой до темно­синей. росенлей-очень маленький ледник и за последние годы сильно подтаял, так что до него теперь довольно трудно добраться.
На спуске нас опять встречают хвойные леса, пастбища с пасущимися на них коровами и козами и пастушеские хижины. Горный поток, идущий вдоль дороги, делается все полноводнее и полноводнее и превращается, наконец, в ог-1 ромный Рейхенбахский водопад. Мы спускаемся в Мейриген. Оттуда можно вернуться обратно в Интерлакен. В Интерлакене мы садимся на пароход, чтобы объехать Тунское озеро. Озеро это немного больше Бриенцкого. Берега его очень красивы: по всем склонам гор, обращенныхъ^ на солнце, растет виноград. Во многих местах в садах встречается лавровое дерево, а все дороги, от деревни к деревне, усажены каштанами и тенистыми ореховыми деревьями. Почти около каж­дого крестьянского домика можно видеть хоть несколько пчелиных ульев. Крестьяне здесь очень любят пчеловодство. При таких хороших лугах пчелы дают и очень хороший мед. Но пчеловоды здесь ставят в ульях еще сиропъ

10
ШВЕЙЦАРИЯ*
I
в чашечках, чтобы меду было больше. Ульи у них всегда разборные, так что при выемке его не приходится губить пчел. И меду в таких ульях всегда бывает много больше.
В этом краю Швейцарии совсем нет ни больших городов, ни Фабрик. Население здесь крепкое, здоровое; занимается оно больше всего скотоводством, лугами и немного земледелием. Здешние крестьяне не носят еще городского платья, и вместе с. старинными нарядами у их сохранились и старинные обычаи. Так, все парни в каждой деревне составляют одно товарищество и ревниво охраняют девушек своей деревни от всякого чужанина. Если они заметят, что девушка познакомилась или подружилась с парнем из другой деревни, то нередко случается, что, поймав его у себя, они жестоко поколотят ни в че'с неповинного беднягу. Зато родители никогда мешают девушке выбирать самой себе жениха побольше познакомиться с ним до свадьбы. Если парень хочет показать девушке свое особенное уважение, то он ставит ночью под первое мая перед её окном богато украшенную шелковыми лентами елку. Это-большая радость и почет для девушки, и парень всегда получит хорошее уго­щение от её родителей. Если же дъвушка слишком гордится своим богатством или положением и не хочет сближаться с молодежью в деревне, то на её окно ночью вешают соломенное чучело.
Большая часть свадеб устраивается здесь зимой перед Великим постом. Санки, маленькия те­лежки с самого утра со всех сторон привозят дальних и близких родственников, знакомых и друзей. Перед обедней все подкрепляются завтраком. Потом устанавливается шествие: ве­реди идет невеста с венком в волосах. Сей­час же за ней распорядительница всего дня съ
корзиночкой в руках, где лежат свадебные подарки. А за ней все провожающие невесту жен­щины. На некотором расстоянии идут мужчины. Впереди жених в черном плаще со шляпой в руках и с маленьким веночком на голове.
После обедни, под звуки органа, жених и невеста подходят к алтарю, где их венчают, ‘ а после венчания, под музыку же, все присутству­ющие отправляются обедать в ближайший тракир. Вечером устраивается веселый бал, ко'торый открывает жених с своей нареченной. Больше он не должен ни разу танцовать с ней весь вечер. Она же должна по очереди танцовать со всеми гостями, чтобы не обидеть никого из них. В фто время распорядительница сжигает свадебный венок невесты. Если пламя быстро его охватит, то фто считается хорошим признаком; если же он медленно тлеет, не давая яркого пламени, то брак будто бы будет несчастлив. Потом она обвязывает платками всех пригла­шенных гостей и получает от них за фто подарки для нового хозяйства молодых. Весь день проходит в танцах и разных играх, а вече­ром все гости провожают молодую чету.
Каждый уод после конца молотьбы в Берн­ском Оберланде устраивается праздник, фто- праздник сельских рабочих. В фтот день хозяева сами все за них делают и приготовляют для них хороший обед. Вечером же все тан­цуют.
Из других развлечений, кроме танцев и разных игр, здешняя молодежь любит другое, не такое безвредное занятие. Фто-охота. Стрелять они все умеют с самого детства, и подстрелить орла в облаках для них большая радость. Целый день иногда проходит охотник, чтобы найти, наконец, могучую птицу, и тогда ей уже не уйти
от искусного стрелка (рис. 39). Особенно любят они oxoTjr на серн. Это стройное, ловкое животное живет в малодоступных горных местностях и ловко перепрыгивает со скалы на скалу. Охота за ними очень опасна и стоила уже жизни многим смельчакам, но, несмотря на это, местная моло­дежь со страстью отдается ей. До восхода солнца поднимается такой охотник в высокие, недо­ступные горы и с самым строгим вниманием осмотрит окрестность. Напряженно следит он даже за тем, в какую сторону дует ветер, потому что ветер может донести чуткому жи­вотному о присутствии человека. Как только охотник увидал на лужайке несчастного зверя или только напал на его след, он спокойно ждет, чтобы серна взлезла на какую-нибудь крутую скалу. Здесь он может ей отрезать путь. Осто­рожно подкрадывается охотник к ничего непо­дозревающему животному и убивает его выстре­лом из ружья. Если охотник нападет на целое стадо, то ему никогда не удается застать его врасплох, потому что в стаде всегда есть свои сторожевые, от зорких глаз которых очень трудно укрыться. Заметив опасность, они тотчас же предупреждают своих товарищей резким криком. Если серны чуют, что есть опасность, но не знают, с какой стороны, то бедняжки мечутся в беспорядке, не зная, куда бежать. Если у детеныша убили мать, он в страшном испуге бегает кругом убитой, не понимая, что случи­лось. Осиротевшая крошка обнюхивает мать и не решается ни на шаг отойти от неё. Нередко второй выстрел кончает и с ним.
Измученный, усталый, с расцарапанными но­гами возвращается торжествующий охотник с своею кровавою добычей. Много раз опять ри­скует он жизнью, спускаясь по опасным тро-

Рис. 40. Улица в; городе Туне.
пинкам и крутым утесам с тяжелой ношей за плечами. Но ни трудности ни опасности охоты не останавливают любителей от их жестокой забавы. Нередко в суровое зимнее время возвра­тившийся охотник заболевал от простуды и умирал. Случалось и то, что, упав в горах от утомления, он замерзал. Один охотник сломал себе ногу и сел на камень, потому что совершенно не мог итти. На другое лето на камне нашли сидящий скелет. Несчастный замерз и по­гиб жертвой своей страсти.
За последнее время серн становится все меньше и меньше, а с этим мало-по-малу прекращается и охота на них.
Пароход привозит нас, наконец, к самой последней станции, к городу Тун. Тунъ-старин­ный город и славится хорошо сохранившимися старинными постройками. Здесь встречаются и остроконечные башенки, и тяжелые каменные своды. Галлереи с такими сводами тянутся вдоль улиц в два этажа. Из озер выбегает река Аара, и через нее переброшено несколько старин­ных мостов (рис. 40).
В Туне мы встречаемся с тем, что еще ни разу не бросалось нам в глаза в других городах Швейцарии. Там и сям мелькают сол­датские каски, а по праздникам и разным другим торжественным дням раздаются выстрелы из пушек. В Туне есть единственная в Швейцарии военная школа и стоит артиллерия. Такого войска, как в других странах, в Швейцарии совсем нет. Вместо него здесь народная милиция. Слу­жить в этой милиции обязаны все граждане с 20 до 44-летнего возраста. Но служба эта не раз­рушает семьи, не отнимает у неё работника и отца у детей. Она продолжается всего по несколь­ку недель, через большие промежутки времени,

Рис. 41 Город Берн.
а потом и по нескольку дней только. И служат они всегда в том же кантоне. Молодежь швей­царская очень любит даже походить несколько времени в военном мундире. Но в Швейцарии есть много людей, которые против всякой войны и всякия подготовления к войне считают подго­товлением к убийству. Люди, которые думают так, соединились в союз, который они назвали лигой мира. Союз этот распространился по всем государствам Европы, и в каждом из них есть отделение его. Такое же отделение есть и в Швейцарии. Они издают газету. В ней они говорят о том зле, которое приносит миру борьба людей друг с другом, и указывают на вред, причиняемый войной стране. Не доволь­ствуясь газетой и книжками, которые они об этом пишут, общество это устраивает собрания, где читают и беседуют с народом. На со­брания эти стекаются тысячи людей. Члены же общества нередко сами отказываются от испол­нения воинской повинности, несмотря на то, что государственные власти преследуют их за это как за преступление. Иногда в Швейцарии воинскую повинность можно заменить военным налогом, так, например, если кто уехал за границу или отправляет какую-нибудь выборную должность, а также и тот, кто по слабости здо­ровья не может принимать участия в военных упражнениях.
Столица Швейцарии-Берн.
В глубокой котловине, в виду вечных сне­гов Бернских Альп,раскинулся старинный швей­царский город Берн. Не велика и не нарядна столица Швейцарии, не похожа она на главные города других государств. Только за последнее время в ней много понастроили домов (рис. 41).
С трех сторон город окаймляет зеленая лента красавицы реки Аары.
С снежных вершин Бернского Оберланда, далеко за Шрекгорном и Веттергорном, с серебряных рудников горной пустыни Гримзеля несется эта дикая, горная река. Бешено мчится она по ущельям, смело срывается с отвесных утесов пенящимися водопадами и, точно игрушки, катит в своих волнах огромные скалы. С Большего Шейдегга несется к ней дикий горный поток Рейхенбах; но в то же время огромные стены скал с обеих сторон сдвигаются над бурною рекой, и она течет с полверсты в темном, узком коридоре. Швейцарцы построили здесь мостики для путешественников и железными стержнями прикрепили они их к голым кам­ням. Жутко немножко в этом узком коридоре, где под вами бурлит укрощенная река, а над головой чуть-чуть светится голубое небо, а иногда и совсем скрывается за надвинувшимися скалами. Точно кто опустил вас в глубокий колодец, и только эхо вашего голоса гулко переливается под каменными сводами.
Но вот Аара освободилась из своего плена и побежала по веселой долинке, засаженной opj ктовыми деревьями. Добежав до Бриенцкого озера, она вливается в него, и на время течение её скрывается от глаз человека. В Туне она опять выбегает из озер, пополнив свои воды гор­ными потоками из окрестных долин. Аара славится своею красотой среди всех швейцарских рек. Вода в ней, как и во всех горных речках, очень чиста и холодна. В Берне через нее переброшено множество мостов: одни из нихъ-старинные, деревянные, крытые-напоми­нают старые времена Швейцарии; другие-чугун­
ные, прозрачные и легкие, точно изящные игрушки. Они построены в последние десятилетия.
И весь город представляет такую же смесь старинного с новыми, чисто-европейскими по­стройками. Разделяется он на верхний и нижний город. Нижний весь застроен громадными, гряз­ными, казарменными домами. Здесь ютится бедное рабочее население Берна. И здесь подчас встре­чается такая же беднота и нищета, как и во всем свете, хотя, впрочем, в Швейцарии почти всякий бедняк, всякий заброшенный ребенок может найти себе приют и кусок хлеба. После я расскажу об этом подробнее.
Через весь верхний город, не считая пред­местий, тянется одна длинная улица. По ней можно пройти хоть в проливной дождик и остаться сухим, потому что все дома построены с мас­сивными каменными навесами над тротуарами. Так строили только в старые годы. Время от времени по этой улице встречаются старинные ворота с остроконечными башенками и разными Фигурками. На одних воротах висят знаменитые старинные часы. Около этих часов, при каждом бое их, всегда собирается толпа любопытных. Особенно много народу толпится здесь в две­надцать часов. Перед боем этого часа из них выскакивает игрушечный петух и кричит три раза; потом выходят разные Фигурки, игру­шечные звери и начинают передвигаться. А в это время бородатый старик в полном воору­жении бьет в колокол двенадцать ударов. Старик этот изображает основателя города Берна, рыцаря Берхтольда V.
Особенно замечателен Берн своими знаме­нитыми колодцами-фонтанами. В средине ци­стерны возвышается Фигура какого-нибудь заме­чательного человека; здесь на коне сидит рыцарь


Рис, 42. Гора Юнгфрау.

Берхтольд, тамъ-юноша Давид, Моисей с длинною белою бородой и т. п. Но самый зна­менитый из них, это-пожиратель детей. В средине Фонтана помещен огромного роста че­ловек, в одной руке он держит ребенка, а другой он уже положил в рог крошечного мальчика и собирается проглотить его. Дети боятся этого Фонтана, да и, правду надо сказать, на него неприятно смотреть.

Рис. 43. Здание союзного совета в Берне.
Тихо и пусто на улицах Берна. Весь город точно застыл три века тому назад, да так и остался. И сами бернцы-малоподвижный и не общительный народ. Они очень сердечны и охотно помогут всякому в нужде, но веселья, шутки, приветливости у них не увидишь. Про них говорят в шутку, что они похожи на своихлюбимцевъ-медведей. В городском гербе Берна помещен медведь, он считается покровителем города, и бернцы очень любят своих покрови­телей. В конце города для них устроены два больших рва, огороженные высокою каменною
стеной. В них живут медведи. Во рвах есть колодцы с водой; посреди каждого рва стоит дерево, куда они могут лазить, а кормит их определенный для них сторож на пожертво­ванные средства. Ежедневно у этих медведей собираются толпы народа, особенно дети бросают мишкам хлеб, морковь и репу, которые они стараются поймать на лету. Иногда, к великой радости ребятишек, между медведями завязы­вается возня.

Рис. 44. М и р с к о й сход.
Уныло и мрачно в Берне, но и здесь путеше­ственник найдет себе много любопытного. И не так уже все безотрадно здесь, как кажется с пер­вого взгляда. Стоит подняться на верхнюю террасу городского собора и посмотреть оттуда на снежные вершины Бернских Альп. Точно сразу перено­сишься в какой-то другой огромный, светлый мир. А мрачный, темный город, с своими тя­желыми каменными постройками и узкими без­
людными улицами, остался где-то далеко под, вами. Особенно хорошо подняться туда на восходе солнца. Кругом все тихо, но это не дневная унылая тишина,-нет, весь город спит еще. Изредка пройдет только какой-нибудь случайный работник, и шаги его звонко раздаются под каменными сводами. Из окрестных деревень и домов предместий доносится крик петуха, густой туман висит над Аарой. Холодно. Свежий утренний ветерок пробегает по густой листве каштановых деревьев, и большие капли росы дождем скатываются с них. Вот на городских часах пробило четыре часа; восточная сторона неба осветилась бледным светом. Альпы по­крыты еще предразсветною дымкой тумана, и гу­стые облака ползут по горам. Вдруг точно яркая звездочка блеснула в тумане. Все ярче и ярче разгорается она; вот заблестела в тумане первая самая высокая вершина-Финстерааргорн. Наконец, туман разрывается, и передаглазами вашими открылись золотые главы Менха, Эйгера, а затем сбрасывает свое покрывало и красавица ЮнгФрау (рис. 42), и в ярком блеске утренней вари горят и пылают огнем снежные вершины альпийских великанов. Это зрелище стоит вся­ких красивых городов в мире, и кто раз видел что-нибудь подобное, у того навсегда останется об этом неизгладимое воспоминание, а также и благодарность к тому месту, откуда удалось ему полюбоваться на такую чудную кар­тину. В этом-то старинном швейцарском го­роде, высоко над берегом Аары, стоит нарядное вдание союзного совета швейцарского государства (рис. 43).
Швейцария есть союз двадцати-двух равноправных маленьких государств, называемых кантонами; каждый кантон представляет собой
республику, в которой власть принадлежит всему народу. В одних кантонах народ выбирает себе депутатов в законодательное собрание, а в шести самых старых, маленьких кантонах, - Ури, Гларус, два Унтервальдена и два Аппенцеллера,-законодательная власть находится непосред­ственно в руках народа. Все государственныя

Рис. 45. Девушка из кантона Берна.
дела решаются там не представителями народа, а мирским сходом на главной площади города (рис. 44). Эти сходы совершаются в торжественной о тановке. Сход открывает ландаманн, то-есть президент исполнительного совета кан­тона. Ландаманн спрашивает народ, желает ли он начать сход. Выходит кантональный пристав и отвечает, что народ желает начать
сход, и сход открывается молитвой и торжествен­ной речью ландаманна. Кроме сходов, собираю­щихся для одобрения того или другого закона, бывают сходы постоянные. Постоянный сход собирается только один раз в год. На нем выбирают правительство, утверждают отчет о доходах и расходах государства и обсуждают новые законопроекты. Один за другим, граждане говорят свои речи, поднимают руки при голо­совании и, по окончании дел, расходятся в полном порядке. В других, более многолюд­ных кантонах дела решаются собранием на­родных представителей. Но принятые этим собранием законы все-таки передаются на все­народное голосование, на референдум. Исклю­чение составляет только кантон Фрейбург, где референдума нет. В одних кантонах всякий закон обязательно передается на народное голо­сование. Это -кантоны с так называемым обя­зательным референдумом. В других же он передается только в том случае, если этого потребует известное число лиц, различное в различных,-от 500 до 6.000 человек. Это- кантоны с Факультативным референдумом.
Во главе кантонального ' управления стоит Большой совет. Это совет законодатель­ный. Исполнительная же власть принадлежит Малому совету. Судебная власть совершенно отделена от исполнительной и законодательной. Таким образом, каждый кантон управляется самостоятельно,-союз не имеет права вмеши­ваться в его внутренния дела, потому что каж­дый кантонъ-это отдельное государство. Теми же делами, которые касаются всех кантонов, заведует союз, как, например, почтой, теле­графом, путями сообщения, народною милицией и тому подобным.

Рис. 46. Женщина из бернского кантона.
ШВЕЙЦАРИЯ.
Законодательная власть союза состоит тоже из двух советов: Национального и Со­вета кантонов.
В Национальном совете заседают выборные от каждых двадцати тысяч жителей по одному человеку, а в Совете кантоновъ-по два от каждого кантона. Каждый новый закон должен быть одобрен обоими этими советами. Но опре­деленное число граждан может всегда потре­бовать, чтобы закон был раньше предложен на народное голосование, а пятьдесят тысяч человек могут потребовать пересмотра всех законов страны. Право голоса при выборах имеет каждый швейцарец, достигший двадцати­летнего возраста.
Все, что решено на обоих советах и одоб­рено народом, приводит в исполнение Союз­ный совет, так что власть его только ис­полнительная. Для всякого швейцарского государ­ства Союзный совет то же, что Малый совет для каждого отдельного кантона. В Союзном совете только семь членов. Во главе его стоит президент союза, который выбирается на один год всем Союзным собранием, то-есть членами обоих законодательных собра­ний, - Национального и Совета кантонов, - в одном общем заседании.
Все споры по государственным вопросам решает Союзный суд. Члены суда выбира­ются тоже Союзным собранием. Заседает Союз­ный суд в Лозанне. Он решает все споры кантонов между союзом и каждым отдель­ным кантоном и разные другие государствен­ные дела.
Издавна швейцарцы привыкли вместе обсу­ждать свои дела и вместе работать. Потому ни в какой другой стране нет такого множества об­
ществ, союзов и кружков, ’ как в Швейца­рии. Швейцарец никогда не примется за дело один, а сейчас же соберет кругом себя то­варищей, и дело у них легче спорится. Нам уже несколько раз приходилось встречаться с такими обществами, как общество трезвости, общество альпийского клуба и другими.
Нет почти ни одного местечка в Швейца­рии, где бы не было своей общественной кассы. Каждая деревня, каждая община имеет свою кассу взаимопомощи. Каждый член кассы вно­сит ежемесячно туда понемножку, и, в случае нужды или какого несчастья, касса всегда помо­жет ему и выручит его из беды. Повсюду есть больничные кассы. Есть кассы, которые обеспечивают вдов и сирот, выдают на похороны, и так во всякую трудную минуту, во всякой нужде швейцарцы дружно помогают друг другу.
Так, больше ста лет тому назад в Базеле основалось общество с целью помогать всем нуждающимся. Общество это мало-по-малу широко разрослось и оказало уже много услуг своим согражданам. Оно существует и теперь и много работает. Подобное же общество тоже более ста лет существует и в Цюрихе. Оно устроило заведение для слепых и глухонемых; там учат слепых читать, а глухонемых выучивают даже говорить. Кроме того, это общество основало множество школ и яслей для маленьких детей, учредило несколько касс и продолжает широко действовать, помогая беднякам платить за квар­тиру и помещая способных детей в различные учебные заведения.
И нет почти ни одного города, где бы не существовало подобного благотворительного об­щества. На их средства в Швейцарии устроено несколько приютов для проституток и для п<-
кинутых детей. Каждый выпущенный из тюрьмы преступник может смело итти к ним, и ему всегда помогут устроиться и найти работу.
Во главе всех этих обществ стоит «швей­царское общество общей пользы».
Во второй половине восемнадцатого столетия шесть человек соединились вместе, чтобы в те трудные времена советом и делом помогать всем попавшим в беду. Душой этого малень­кого кружка был городской врач Иоганн Кас­пар Гирцель. Он решил положить в заду­манное им дело все свои силы и средства. Скоро, однако, они встретили несколько друзей, которые сочувствовали их доброму делу и присоедини­лись к ним. Благодаря этому, общество могло больше помогать везде, где только чувствовалась нужда. Деятельность его расширилась далеко за пределы их кантона и стала видна по всей Швейцарии. Тогда Каспар Гирцель предложил членам общества сделать его постоянным, тес­ным союзом. В это время в нем были уже семьдесят один член, но с тех пор оно стало расти еще быстрее и богатело, и много других людей последовало его примеру и за­ключили между собой такие же союзы.
Кроме обществ для помощи нуждающимся, в Швейцарии есть множество других. Так, есть союзы для распространения образования среди на­рода, для развития наук. Учителя различных школ тоже соединились между собой для того, чтобы вместе обсуждать, как бы лучше устроить школы и успешнее обучать детей. Одно из та­ких обществ в память Песталоцци называется его именем. Оно устроило в Цюрихе постоян­ную выставку учебных пособий. Каждый, кому интересно дело обучения и воспитания детей, мо-

Рис. 47. Горное ущелье близ Бильского озера.
жет получить здесь самые обстоятельные сведе­ния и разъяснения.
Так как в Швейцарии народ сам выби­

рает себе правительство, то в ней сложилось также множество и политических партий и со-
• юзов. Самый знаменитый и распространенный из нИХЪ-ЭТо союз Грютли, названный так в па­мять основания швейцарского государства. Больше всего внимания отдает он народному образова­нию. Чем будет образованнее народ,-гово­рит он,-тем лучше понимать будет он свои дела и тем правильнее он может их обсу­дить. В 68-ми городах и местечках Швейца-

Рис. 49. Сбор винограда.
рии находятся библиотеки этого союза. Больше всего старается он, чтобы все швейцарцы хорошо знали историю своего народа, смысл государ­ственного устройства Швейцарии, права и обязан­ности граждан. Союз издает для этого мно­жество книг, имеет свою газету, где'обсуждает все дела Швейцарского государства и трудяща-
По берегу Женевского озера.
Путь наш лежит теперь на юг к знаме­нитому Женевскому озеру. Нам придется про­ехать два кантона, Фрибургский и Вадт. Край этот мало посещается иностранцами. Здесь нет ни огромных, снежных гор, ни ледников, ни диких глубоких ущелий. Горы здесь ниже,, склоны мягче, а прекрасная почва и теплый, ров­ный климат дают возможность жителям зани­маться землей. Роскошные Фруктовые сады пре­рываются волнующимися хлебными полями, а все склоны гор покрыты виноградниками. Только на самом юпе, точно пограничные сторожа, стоят каменные великаны и смотрят вниз на плодо­родный край. И нравы в этом мирном уголке Швейцарии гораздо мягче, чем в других ме­стах, как и сама природа.
На западе, у самого подножья горного хребта Юры, раскинулись два большие озера-Бильское и Невшательское (рис. 47).
Мрачно, невесело Бильское озеро и не похоже па другие ясные и голубые озера Швейцарии. На нем лежит маленький островок, где когда-то приютился знаменитый изгнанник-мудрец ЖанЖак Руссо. Там до сих пор показывают маленькую комнатку, где жил и работал этот великий человек.
Больше жизни и движения кругом соседнего Невшательского озера. Берега его усыпаны дерев­нями и местечками, и каждый домик блестит чистотой и приветом. Все дома окружены хо­рошенькими садиками, полными прекрасных цве­тов, а по лугам насажены тенистые фруктовые деревья, гнущиеся под тяжестью плодов. По­всюду чувствуется довольство, всюду встречается веселый, здоровый народ (рис. 48).
Но поспешим же скорее к Женевскому озеру. Широко раскинулось оно, это, любимое всеми швейцарцами, огромное озеро. Вода в нем со­вершенно голубая и прозрачная, так что далеко под водой видны мелькающие взад и вперед.

Рис. 50. Замок Шильон на берегу Женевского озера.
рыбки. На юге его плотною стеной стоят не­высокие савойские Альпы. Темные леса, покрывающие их пастбища, оживлены бесчисленными стадами, а долины усеяны домиками. Западет иногда яркий солнечный луч в далекую долинку, зальет ее потоками света, и, точно волшебный, встает из тумана дали маленький, светлый городок, не
видный с другого берега при обыкновенном освещении.
Каждый кусочек земли по берегу Женевского озера прекрасно обработан. Везде довольство и счастье, везде кипит оживленная работа. Надо жаглянуть в этот край, когда здесь идет сбор винограда. Это-уже не работа, а общий веселый праздник. Отовсюду из городов собираются друзья и знакомые, чтобы принять участие в ве­селой работе. В каждом округе, незадолго до Ьбора, хозяева виноградников собираются вместе и назначают день сбора. С раннего утра уже по всем дорожкам и тропинкам мелькают взад и вперед крестьяне с корзинками за пле­чами. У всех ребятишек есть свои маленькия корзиночки, и какой-нибудь четырехлетний пузырь тоже принимает участие в общем деле. Вече­ром же молодежь играет в разные игры, борется и танцует на лугу (рис. 49).
Виноградники устраиваются больше по скло­нам гор, обращенных на солнце. Швейцарцы располагают их уступами, чтобы выиграть по­больше места. Там, где нет уступов, они строят их сами из камней, потом нанесут из долины земли в корзинках и разведут виноградник.
Поднимемся на вершину какой-нибудь горки, чтобы окинуть взглядом всю окрестность. Внизу раскинулась гладь озера, на востоке в тумане виднеются обнаженные вершины скал Ронской долины. На другом берегу озера блестит под яркими лучами солнца снежная, семиконечная корона Дан-дю-Миди. На запад от него тес­нятся лесистые Савойские горы; за ними выгля­дывает белая вершина Мон-Блана, а там еще вдали поднимаются уже знакомые нам снега Бернского Оберланда. Прямо, уже под нами, на

Рис. 51. Подземная тюрьма в ПИильоне.
самом берегу озера зеленеют богатые сады, где созревают самые южные плоды, цветут благо­родный лавр и магнолия. беспрерывно тянутся по всему берегу дома и селения, а по склонам бесчисленными квадратиками рассеялись виноград­ники.
В этой-то благодатной стране с роскошной растительностью и мягким климатом, под этим-то ясным, голубым небом, у самых вод прозрачного озера, стоит мрачный замок Шильон (рис. 50). Глубоко вдается в озеро при­брежная скала, на которой построен знаменитый замок. В самой скале вырублено подземелье. Крошечные окошки его, в которые слабо про­биваются солнечные лучи, чуть-чуть поднимаются над уровнем озера, а устроены они так высоко, что, стоя просто на полу, нет возможности до них достать. В подземельи семь толстых камен­ных столбов, поддерживающих свод (рис. 51). К трем из них приделаны толстые железные кольца. Подземелье это было некогда государ­ственною тюрьмой, и к этим-то кольцам при­ковывались преступники. Над подземельем была зала суда, где и до сих пор еще показывают столб, у которого пытали преступников. Рядом с залой-маленькая комнатка, где на голой ка­менной постели проводили осужденные свою последнюю ночь перед казнью. Здесь же и стояла для них виселица, а в полу открывался люк, и трупы замученных людей спускали прямо в озеро. В озеро, впрочем, спускали и не одни только трупы. В замке есть небольшая темная комната, куда впускали осужденных на смерть. Там бродили они несколько времени в темноте, ничего не подозревая. Вдруг нога несчастного попадает в какую-то яму, и, потеряв равновесие, он падает в глубокий колодец. Там его
встречает множество ножей, и изрезанное ими в куски тело падает дальше в синия воды чуд­ного озера. Тюрьма эта принадлежала герцогам Савойским, и верхняя часть замка над мрачным подземельем, где томились и пропадали без вести замученные ими люди, была их дворцом. Там изо дня в день раздавался шум пиров и ликований и отдаленным гулом жизни доно­сился к заключенным. Из окон комнат гер­цогини так чудно открывается все озеро, такрй прелестью и тишиной дышит противоположный берег, что трудно даже представить себе, как могли люди создать из такого чудного уголка земли место пыток и казней. Герцоги не забывали и о молитве-в замке и до сих пор еще сохранилась их придворная капелла, но молитва, очевидно, не мешала их темным делам.
В этой-то мрачной тюрьме в шестнадцатом веке томился любимец народа, знаменитый Боннивар, с своими двумя братьями.
Герцоги Савойские хитростью овладели Женевой и стали страшно теснить привыкших к свободе жителей. Они обременяли их поборами и совер­шали над ними всевозможные насилия. Наконец, угнетенный народ вышел из терпения и воз­мутился против герцога. Одним из предводи­телей восстания был Боннивар. Но восстание было подавлено силой наемных войск, и народу пришлось дорого поплатиться за него. Лучшие граждане Женевы сложили свою голову под то­пором палача. Боннивар с братьями был заключен в мрачное подземелье, а гнет и на­силие стали еще сильнее.
Семь томительных лет провел Боннивар в ужасной тюрьме, прикованный цепью к столбу. Цепь была короткая, и несчастный не мог сво­бодно ни лечь, ни сесть. На глазах его медленной
смертью умерли любимые им братья. Фто была ни жизнь, ни смерть. И вдруг он видит, что широко растворяются двери его тюрьмы, потоки давно им невиданного света врываются в его под­земелье, толпа народа наполняет его. «Фто- грезы»,-думает несчастный. Но нет, люди под­ходят к нему, разбивают его оковы. «Встань, Боннивар!-раздаются голоса.-Ты свободенъ». Узник поднимается. Но в душе его проснулось прежнее чувство, ради которого он отдал свою жизнь,-любовь к родной стране. Он не хочет свободы, если попрежнему страдают дорогие ему соотечественники.
- Свободна ли Женева?-было его первым вопросом.
- Тоже, Женева тоже свободна!-звучит от­вет.
И Боннивар не без грусти оставляет свою тюрьму, где он столько пережил и перестрадал, и'де умерли его любимые братья, где была знакома ему каждая паутинка, каждая трещинка в стене.
Впоследствии он не оправдал все-таки на­дежд своих сограждан и мало сделал для родного города. Разбитый тюрьмой, он не мог больше горячо работать на блого его и углубился в тихия, научные занятия.
Шильонский замок и до самого последнего времени служил государственною тюрьмой. Только теперь уже не в подземелье, а в верхних этажах замка устроены были камеры для преступников с железными решетками в окнах. А подземелье и герцогский дворец показываются иностранцам. Несколько лет тому назад тюрьму уничтожили и в замке устроили исторический музей.
Главный город кантона Вадтъ-Лозанна; это-очень красивый, гористый город с пре­красным мягким климатом. Теперь, черезъ
многочисленные овраги и ущелья города, повсюду перекинуты мосты; город обстроился прекрас­ными зданиями и богатыми дачами на окраинах.

Рис 52. Город Женева и островок Руссо в Женеве.
В центре города находится знаменитый собор, самый большой и роскошный во всей Швейцарии.
Женева.
В Швейцарии ходит в народе сказка о ко­рабле счастья. В ней говорится, что корабль этот, светлый как луна, является по временам на голубых волнах Женевского озера. Везут его восемь лебедей. На корабле стоить женщина удивительной красоты, одетая в белое. Кругом нея-толпа веселых ребятишек. Где только ко­рабль этот пристанет к берегу, там тотчасъ
же пышно расцветают деревья и зеленеют поля, и все вокруг наполняется миром, счастьем и радостью.
И действительно, проехав по Женевскому озеру, можно подумать, что берега его посетил какой-нибудь корабль счастья,-так дышат они изобилиемъ» и довольством. В конце озера, на южном берегу его, утопая в зелени, в виду снежных альпийских высот, раскинулся бога­тый, торговый город Женева (рис. 52).
Женева издавна уже отличалась благосостоя­нием. Жители её славятся неутомимою деятель­ностью и трудолюбием. Почти все они протестанты и последователи Кальвина. Характер женевского населения суровый, замкнутый, мало похожий на мягкую, ласковую природу его родины. Он зака­лился под влиянием сурового учителя Женевы, Кальвина, превратившего евангельское учение любви в строгий свод обязанностей человека, ’ которому7 он должен повиноваться из страха наказания.
Почти в то же самое время, когда в Цюрихе проповедывал мягкий, любящий Цвингли, в Же­неве учил Кальвин. Его учение по своим основаниям близко подходило к тому, что гово­рил Цвингли и другие реформаторы. Он так же не считал папу наместником Христа на земле, боролся против разных внешних признаков благочестия, какими действовала католическая вера. Но действовал Кальвин не так, как Цвингли. Он не надеялся на силу человеческого разума и не старался примером жизни своей и своих сотрудников убедить народ вгь правоте своего учения. Он хотел насилиями и угрозами заста­вить людей жить так, как ему казалось лучше.
В Женеве как раз в то время господство­вали сильные беспорядки. Это-то и помогло Каль-
делается
было знать, что

Рис. 53. К а л ь в и н .
вину овладеть на некоторое время неограниченною властью в городе. Женева и тогда уже была богатым, промышленным и торговым городом. Постоянно в нее наезжали иностранцы; привозили с собой новые обычаи из других стран и сообщали женевцам, как живут и что думают люди в других местах. Книг тогда печаталось еще очень мало, газет тоже еще не было, и только таким путем можно на свете. Благосо­стояния женевцы до­стигли главным об­разом своим тру­долюбием. Самые знатные и богатые граждане не стыдиись заниматься каим-нибудь ремесаэм. Во всем гоюде всегда кипела абота. Купцы женев­ские отличались своейчестностью, так что чи вошли даже в юловицу. Но мало-
-малу женевцы пе-
юстали довольствоваться своим благосостоянием; ь нихт, проснулась уже любовь к роскоши и изытку. И всеми способами они старались достать на го средства. В городе развивалась картежная игра, ирасть к деньгам, и целые семейства разоря-
7HTHnor?a изъ'3а этой несчастной страсти. Гобыло ^Дняков, впрочем, в Женеве тогда жеств П°ТОМУ Что богатая община устраивала ыхъи°бП₽1ИОТ°ВЪ’ больниц и богаделен для найти Ол^?ыхЗдоровый же работник всегда себе работу в промышленном городе.
ейцария.
Благодаря сношениям с другими странами, в Женеву уже проникло новое учение протестан­тизма. В ней было немало проповедников его, но многие из них поняли только букву учения. Самый же смысл Евангелия, как учения любви, был им так же темен, как и католическому духовенству. Как и католические священники, они подавали мирянам дурные примеры и предавались развратной жизни.
Среди такой неурядицы в Женеву случайно приезжает Кальвин (рис. 53).
До того времени Кальвин был просто мо­лодой ученый, уже обративший на себя внимание своими сочинениями. В одном из них, самом знаменитом, Кальвин говорит о вере. Сам он до конца своей жизни верил так, как написал в этой книге. Он говорил, что Бог раз навсегда высказал Свою волю в св. Писании. Вся жизнь человеческая должна быть устроена именно так, как там написано. Отцова, Церкви и св. предание он отрицает, как все другие реформаторы, но отвергает он также и помощь человеческого разума. Кроме того, в этой книге Кильвин говорит, что если человек не может спастись без божественной помощи, то спасение и неспасение его зависит исключительно только от воли Бога. Бог, будто бы, заранее, еще до рождения людей, одних из них предопределил к спасению, а другихъ-к проклятию. И те, кто осуждены к проклятию, ничего не могут сделать, чтобы спастись. Бог, будто бы, ожесточает их сердца, толкает их на разные злые дела. Избран­ный же человек будет непременно спасен, и д же дьявол не может погубить его; он его может только мучить, но в конце концов избранный все-таки спасется. Церковь же должна заботиться о спасении своих членов и о чистоте
их жизни. Ради этого она имеет право, по мнению Кальвина, следить за всей жизнью своих духов­ных детей и наказывать их за всякое отсту­пление от закона. Занятия науками, Философией было тоже преступлением в глазах Кальвина. Каль­вин считал, что человек не должен стараться проникнуть в мировые тайны. Вот, что писал и думал Кальвина, перед своим приездом в Женеву. С детства болезненный и замкнутый по характеру, он думал провести всю свою жизнь за пером, работая над вопросами веры и христианского учения.
Но вышло иначе. Один из женевских про­поведников стал горячо уговаривать его остаться в Женеве и устроить церковь. После долгих увещаний Кальвина,, наконец, согласился и при­нялся за дело.
Но женевцы скоро возмутились против слиш­ком строгих порядков, которые ввел Кальвин, и изгнали его из города. Кальвина, поселился в Страсбурге и занимался там проповедью проте­стантизма. Множество народу стекалось его слу­шать, но Кальвина мало это радовало. Мысль о родной Женеве не покидала его. Он зорко сле­дила, за всем, что там происходило. А там скоро опять возникли неурядицы, и женевцы стали все чаще и чаще вспоминать об изгнанном ими учителе. Наконец, они послали к нему депута­тов уговорить его вернуться. Кальвин долго не давал своего согласия. Наконец, к радости женевцев, Кальвин согласился возвратиться. гнанни Т0Р5кественными криками встретил изн Вернувшись в Женеву, Кальвин, по просьбе сос°Ла’ пРИнялся вновь за устройство церкви. Он пабТЙВИЛ катехизис нового учения ц начал выР аиывать церковный устав. Скоро под упра-
влением сурового Кальвина Женева превратилась в мрачный город с суровыми, почти мона­стырскими нравами. Главная власть в городе принадлежала духовенству. Духовенство обязано было руководить всей жизнью граждан. За ма­лейший проступок следовало суровое наказание. Кальвин совершенно не понимал духа еван­гельского учения и считал грехом всякую сни­сходительность к ближнему. Так, если женщина явится в церковь в модной прическе, то ее заключали в тюрьму. За игру в карты виновного ставили к позорному столбу с картами на шее. За всякое украшение, за веселую песенку, за смех следовало наказание.
Для того, чтобы следить за жизнью граждан, Кальвин учредил коллегию старшин или кон­систорию. Члены её должны были наблюдать, по­сещает ли гражданин церковь, является ли он аккуратно к причастию, хорошо ли воспитывает детей, ведет ли нравственную жизнь и так далее. Даже самые помыслы граждан должны были быть открыты членам этой консистории. Для такого надзора они обязаны были посещать дома их и, заметив какое-нибудь упущение, стараться по­действовать сначала увещанием, а если увещание не подействует или проступок слишком велик, то виновный привлекался к суду. Кальвин счи­тал, что наказание невиннаго-гораздо меньшее зло, чем безнаказанность виновного.
Порядок в городе, действительно, водво­рился, но никто бы не узнал в нем прежней веселой и трудолюбивой Женевы. Глубокое уны­ние царило в городе. Чуть не ежедневно совер­шались смертные казни, беспрерывно работали палачи, пытая обвиняемых, и нередко несчаст­ные под пыткой признавались в преступлениях, которых они никогда не совершали. Детей за­
ставляли свидетельствовать против родителей; множество обвинялось и осуждалось на страшные истязания по одному только подозрению.
В это время в Европе свирепствовала чума. Невежественные, темные люди приписывали за­разу колдовству и отравлению. И тюрьмы Женевы переполнялись людьми, обвиняемыми в небы­валом колдовстве. Много их погибло в ужас­ных мучениях, нередко несчастные в отчаянии сами лишали себя жизни.
Католическая вера теперь преследовалась в Женеве так же, как некогда католики пресле­довали протестантов. Если у кого при обыске находился крестик, образок или что-нибудь подобное, того заключали в тюрьму, выставляли к позорному столбу, отлучали от Церкви.
Веселые женевцы сделались мрачными и серь­езными, об увеселениях и танцах не было больше и речи, преследовались даже занятия на­уками. Граждане должны были знать только один катехизис, и для этого Кальвин сделал обя­зательным обучение детей в школе.
Строгий к другим, Кальвин сам вел очень строгий образ жизни. Но другие проповедники не были похожи на него. Преследуя граждан за всякий мелкий проступок, сами они предава­лись порокам и уклонялись от своих обязан­ностей. Так, когда в городе появилась чума, никто из них не решался итти в чумной гос­питаль, и больные умирали там совершенно одни и без всякого духовного утешения. Мало-по-малу в народе стал раздаваться ропот на духовен­ство. Всех недовольных Кальвин окрестил именем Либерти нов. Против них он написал целую книгу. По его словам, люди, принадлежащие к этой секте, верят, что все, что существует, происходит от божества и
X
есть само божество, что божество проявляется во всем мире, во всех творениях, что Бог есть все-и материя и дух. Поэтому в мире нет ни ангелов, ни дьявола, и Евангелие божественно только потому, что оно истинно. Все земные блага должны быть общей собственностью, потому что во всех людях есть часть божества и по­тому они все братья. Между ними не должно быть ни богатых, ни бедных. Это учение было стройно представлено в. книге одного ученого, Михаила Серветта.
Но совсем не все недовольные принадлежали к таким свободомыслящим. Множество мо­лодежи просто не хотело больше подчиняться монастырским правилам жизни, несмотря на все суровые наказания. Кальвин так был раз­дражен против них, что один раз потре­бовал казни семисот юношей. Понятно, что они все больше и больше ненавидели своего су­рового проповедника, осыпали его всевозможными насмешками, давали его имя собакам и тому подобное. На улицах стали собираться толпы народа, громко осуждавшие Кальвина. Раздавались крики: долой Кальвина! А раздраженный Кальвин принимал все более и более крутые меры.
Наконец, недовольные решились, во что бы то ни стало, собрать общее городское собрание, чтобы как-нибудь освободиться от этого ужас­ного гнета. Но Кальвина во-время предупредили. За несколько дней до собрания на улице про­изошла стычка между приверженцами Кальвина и недовольными. Недовольные были смяты, их обвинили в мятеже, некоторые из них сло­жили голову на плахе, большинство же были изгнаны из родного города, а имущества их конфискованы. С тех пор все стихло в Женеве.
Одним из самых позорных и жестоких поступков Кальвина была казнь ученого Михаила Серветта. Михаил Серветт жил в Лионе, во Франции, в качестве врача. Все его любили за его благородный, великодушный характер и за участие к бедным. Когда Михаил Серветт написал свою книгу, католическое духовенство .сочло ее, разумеется, еретической и приговорило его к сожжению живым на костре. Скоро Сер­ветта арестовали, но ему удалось бежать в Же­неву. Здесь он был тоже арестован Кальви­ном, которого самого когда-то гнало католиче­ское духовенство за веру. В Женеве Серветта держали в очень суровом заключении. Его под­вергли ужасным пыткам и, наконец, приго­ворили к сожжению, как и католики пригова­ривали протестантов. До последней минуты Серветт не знал, что его ждет костер, и когда, приведенный на место казни, несчастный увидал ужасные приготовления, он просто обез­умел от ужаса. И в эту-то тяжелую минуту помощники Кальвина продолжали настаивать, чтобы он отказался от того, во что он верил, обещая смягчить его участь. Но Серветт не изменил своим убеждениям и погиб муче­ником на костре, обложенный со всех сторон дровами, с соломенным венком на голове. Эта смерть благородного ученого и лучшего че­ловека своего времени легла особенно темным пятном на памяти Кальвина.
Спустя десять лет после казни Серветта Умер и сам Кальвин, рано состарившийся среди упорной и тяжелой работы. Умер он таким же бедным, как и жил, так что его даже не на что было похоронить.
Серветту в настоящее время в Женеве по­ставлена, памятник на том самом месте, где
когда-то был сожжен этот непреклонный и благородный ученый человек.
Женевцы и до сих пор остались последо­вателями Кальвина. Богослужение их попрежнему до крайности просто, и ни одна женевка не поз­волит себе итти в церковь иначе, как в черном платье. Но прежней нетерпимости в вере теперь, разумеется, нет и следа. Город ожил, как в прежния времена.
В Женеве кипят промышленность и тор­говля.
По всему"миру известны женевские часы. Чуть не в каждом домике здесь выделывается хоть какая-нибудь часть часового механизма. рассказы­вают, что часовой промысел развился совер­шенно случайно в этом краю. В половине XVII столетия проезжал через Женеву один английский путешественник.'В дороге у него испортились часы. Он дал их поправить од­ному молодому швейцарцу, который раньше ни­когда и не видал часов. Молодой человек разобрал их, подробно изучил их внутреннее строение и потом, удачно исполнив работу, попробовал сам сделать такие же часы. Дело пошло. Мало-по-малу научил он этому ремеслу своих земляков, и с тех пор в Женеве и её окрестностях стали заниматься часовым про­изводством.
Фабрик часовых тамъ7 немного; большая часть всех часов приготовляются дома куста­рями. Только некоторые, более грубые части работаются на Фабриках. Даже самые крупные Фабриканты не изготовляют всего механизма целиком, а скупают отдельные части у куста­рей и потом только собирают их. Но чаще Фабрикант сам дает материал кустарям и заказывает, что ему нужно.
Одни мастера приготовляют разные винтики и колесики, другие - ящички, внутреннюю кры­шечку, третьи работают только циферблаты. Те, которые работают циферблаты,-самые дорогие работники.
Когда, наконец, механизм весь собран и пущен в ход, отдельные мастера проверяют их, отполировывают и золотят. Потом гра­веры делают снаружи разные украшения и над­писи, и, наконец, часы готовы для продажи.
В Женеве есть бесплатная часовая школа, чтобы все желающие могли хорошо обучиться этому ремеслу. Сюда же всякий мастер может обратиться за советом к сведущим людям.
Окрестности Женевы, где по деревням жи­вет множество этих мелких мастеров, очень красивы. Город окружен весь садами, рощами и целыми лесами Фруктовых деревьев. По го­роду протекает река Рона, выбегающая здесь из Женевского озера. её прозрачные, голубые волны омывают здесь два маленьких островка, на одном из которых стоит памятник ЖанЖаку Руссо.
Поднимемся на ближайшую горку Салев, чтобы бросить последний взгляд на город со всеми его окрестностями, и поспешим в долину Шамуни: там мы посмотрим Ледяное море. Эта дикая, горная долина, одна из самых кра­сивых долин Швейцарии, по которой проложено хорошее шоссе. Но если чуть отойти в сторону, то повсюду путешественник встречает в ней обвалившиеся камни, обрушившиеся скалы и гру­ды песку. Путешествие по окрестностям долины очень затруднительн На дне её пробегает шумная Арва, и каждый поворот дороги откры­вает все новые и новые картины; отовсюду въ
мутную, быструю Арву бегут горные потоки и маленькия речки.
Вот, наконец, передъ^ нами целое ледяное море! Три ледника сливаются в один огромный, широкий ледяной поток, в целое море льда. На нем точно застыли и остановились в своем беге могучия волны с целый дом высоты. Сре­ди этих великанов человек кажется малень­ким насекомым, а его огромный корабль- детскою игрушкой. Из-под этой ледяной гро­мады выбивается бурный поток и мчится с высоты в глубокую долину через темные, хвой­ные леса (рис. 54).
Внизу, в долине, течение потока становится спокойнее, а на берегу его усталого путника ждут гостеприимный кров и сытный ужин.
Долина Валлис. ,
Долина Валлисъ-самая большая во всей Швей­царии. Она проходит между самыми высокими, самыми дикими горными цепями. С них в долину спускаются величайшие в Швейцарии ледники. Целые области льда царят наверху, а внизу, в долине, мягкий, теплый воздух, роскош­ная южная растительность.
Рядом с прекрасными, широкими дорогами и удивительно устроенными горными проходами, здесь встречаются огромные, пустынные про­странства, куда почти еще не ступала нога чело­века. Большая часть Валлисской области-это утесы да скалы, вечные снега да ледники. Десятая часть земли, может-быть, осталась только людям для поселения и для обработки. Во всей стране чувствуется какое-то безлюдие и уныние.
И действительно, долина Валлиса очень мало заселена. Само собой разумеется, что все селения
теснятся около большой реки Роны, протекающей по долине. Но эта же река прежде нередко была плохим другом человеку. Когда весной на го­рах таял снег и потоки воды отовсюду стекали в реку, она выступала из берегов, набегала на поля и деревни, затопляла тысячи человече­ских жилищ и уносила бесчисленное множество человеческих жизней. Теперь река усмирена, повсюду прорыты прекрасные каналы, отводящие

Рис. 54. Ледяные пустыни Валлисских гор.
воды, везде построены плотины. Но такая труд­ная борьба с природой не прошла здесь даром человеку,-он сделался медленным, неповорот­ливым, и вся его маленькая, изможденная Фи­гурка не похожа на крепких, коренастых швей­царцев.
По правому берегу реки крутою стеной под­нимаются Бернские Альпы; по левому же.-далеко отступая от неё,-отлогие Ленинские Альпы с множеством маленьких, боковых долинок (рис. 55). К месту впадения реки Роны в Же­
невское озеро горы сдвигаются с обеих сто­рон, и река протекает сквозь оставшиеся ей узкия ворота. Эти ворота-единственные, сквозь которые можно войти в долину Валлиса.
В Рону со всех сторон течет бесчислен­ное множество горных ручьев и речек. В сильные грозы, которые здесь часто бывают, речки эти вдруг надуваются, потоки воды сры­ваются с крутых скал и заливают окрест­ность. У входа в долину местность очень низ­менная, и потому вода здесь подолгу застаивается. Летом наводненная местность немного высыха­ет и делается болотом до осенних дождей и осеннего наводнения. Здесь царствуют болотные лихорадки.
Но не везде так мертво и уныло в долине Валлиса. Природа наградила ее мягким клима­том. От холодных, северных ветров ее загородила высокая стена гор, для теплых же южных она открыта. Солнце греет долину с утра до самого заката, и везде, где только есть немножко земли, разраслась богатая, пышная зе­лень. По горам сверху донизу цветут цветы всех стран Европы, как самых северных, так и самых южных. Вместе с прекрасными яблоками, грушами, сливами и орехами растут миндаль, гранаты, фиги и благородный каштан. Нередко, на удивление путешественника, встре­чаются кактусы и агавы, которые растут только в жарких странах; над ними вьются крупные, яркия бабочки.
Виноград в долине Валлиса лучший во всей Швейцарии. Разводят его там очень много. Винограднники устроены иногда на таких крутых скалах и обрывах, что работать в них поло­жительно опасно.

Рис. 55. Гора Маттергорн в Пекинских Альпах.
При впадении Роны в Женевское озеро, в болотистой местности стоит маленький, старый городок, Вилль-Нёв. Он у самого входа в долину Валлис. Окрестности его невеселые: ку­старник да болотная трава, и жители здешней местности не мало страдают от лихорадок.
Первый значительный город дальше по Роне, это-Сен-Морис. Через Рону здесь перекинут прекрасный мост. А самый городок весь окру­жен высокими, серыми, отвесными скалами. Точно в глубокой яме столпились его старые, мрачные дома, над которыми высится темный, высокий замок; а на горе блестит маленькая, белая церковь. Этот угрюмый, неприветливый городъ-совершенно недоступная крепость.
Недалеко от города, по гладкой, отвесной скале среди пустой, каменистой местности срывается вниз знаменитый водопад Писсваш.
Еще неприветнее, но еще величественнее ущелье Триан между цепью Мон-Блана и Дан-дю-Миди. На дне его бушует горный поток, а с обеих сторон поднимаются огромные, отвесные стены. Кое-где только, в глубине ущелья, из самых скал растут и тянутся к свету маленькия деревца, и небольшие кустики своей бледною зеленью оживляют серые скалы (рис. 56).
Наконец, выбравшись из этих мрачных мест, мы попадаем в город Мартиньи. Перед нами поднимается к облакам своею снежною, белою вершиной огромный Сен-Бернард. Вдоль него, на значительную высоту, меж ледяных ущелий и пропастей вьется широкий горный про­ход *): «Проход этот безопасен только летомъ
*) Все дальнейшее о монастыре Сен-Бернарда и о сен-бернардских собаках взято из книжки «Милосердные звери», И. ГорбуноваПо садова.
DjVu - библиотеиф. сайта
www.biografia.ru

в ясную погоду. В бурную же погоду или зимой, когда многочисленные трещины горы прикрыты снегом, путешествие это трудно и опасно.
В то время как в долине, у подножия горы, все жалуются на жару и стараются укрыться от неё в тени, трудно даже представить себе, что наверху, на горе, в то же самое время бушуют зимние вихри, густые, белые туманы висят на гребнях скал и сбивают с пути полузамерзшего путника. На каждом шагу грозят ему смертель­ные опасности, и если не засыплет его где-нибудь снежный обвал, то он всегда легко может провалиться в трещину горы, чуть-чуть прикры­тую снегом, или погибнуть от холода и исто­щения.
И много погибало так народу в этих су­ровых краях, пока, наконец, один монах Бернард-де-Монтон не построил на вершине горы странноприимный монастырь, где бы путники могли найти себе приют, пищу и всякую помощь. Монастырь этот существует и до сих пор.
Главная забота монахов этого монастыря со­стоит в постоянном разыскивании заблудив­шихся и погибающих путников. В этом хорошем деле у них есть верные помощники,- монастырские собаки. они не знают покоя ни днем, ни ночью. Даже в светлые дни два монаха обходят и осматривают все опасные места прохода. В бурю же и непогоду весь монастырь на ногах. Монахи с лопатами, носилками, теплою одеждой обходят всю окрестность и разыскивают заблудившихся. Но без собак не всегда бы уда­лось людям разыскать несчастных под глубо­кими снегами прохода. Наткнувшись на снеговой обвал,умные собаки чутьем выслеживают следы человека и принимаются своими крепкими когтями откапывать засыпанного пешехода. На спине та­
ких собак широким кожаным поясом при­крепляют кусок сукна, а к шее привязывают боченок с лекарственным напитком для того, чтобы окоченевший, обессиленный путник мог прикрыться и подкрепить себя.
Если собаке не удается освободить человека изпод снежного обвала, если найденный ею на дороге путник не шевелится от собачьих толчков,- собака стрелой мчится ближайшею дорогой к монастырю вызывает сильным лаем монахов и ведет их к несчастному. Много сотен людей спасено уже в горах от неминуемой гибели благодаря смышленности и сострадательности сенбернардских собак и их удивительно тонкому чутью. Много песен и рассказов об этих знаменитых собаках ходит в Швейцарии.
В 1824 году из сен-бернардских собак наиболее отличался Диамант: он был храбрее и понятливее всех остальных монастырских собак. Однажды разыгралась сильнейшая метель; далеко раздавался гул катившихся снеговых обвалов. Диамант отправился на поиски. На одной горной тропинке он почуяла, близость человека и сильно залаял. На его лай откликнулись другие монастырские псы, и монахи с Фонарями и длинными посохами с железными наконечниками поспешили на призыв Диаманта. Диамант привел их к тро­пинке, где монахи нашли под снеговым обвалом мужчину и женщину, потерявших память. Они закутали бедняг, положили их на носилки и приготовились нести их в монастырь. Но Диамант не трогался с места; он продолжал лаять и, как мог, удерживал монахов. Но ничего не было видно. Монахи не понимали, отчего так пристает к ним Диамант. Они поискали кругом, ничего не нашли и понесли мужчину и женщину в монастырь.
ШВЕЙЦАРИЯ.
13
Диамант остался один и продолжал упорно искать чего-то. Больше часа раскапывал он снег своими крепкими когтями, уставал, отдыхал и снова принимался рыть и отрыл-таки, наконец, в снегу почти совсем замерзшего маленького мальчика. Диамант принялся лизать личико и ручки мальчика своим горячим, жестким языком, пока к нему, наконец, не вернулась память. Потом Диамант прилег к ребенку, стараясь отогреть его своим телом, прилег так, чтобы мальчик легко мог взобраться на него, и своими ласками достиг того, что он сел, наконец, на спину доброго пса и обхватил его мохнатую шею своими дрожащими ручонками. Тогда Диаманч ь радостно понес мальчика в монастырь (рис. 57).
А в монастыре тем временем было великое смущение. Женщина, которую спасли монахи, была матерью мальчика и, когда она опамятовалась, пришла в ужас, узнав, что монахи не нашли её сына. Она хотела бежать из монастыря, чтобы искать среди бурана, среди сыпучих льдов и снегов своего ребенка, как вдруг появился ослабевший, задыхающийся, дрожащий от уста­лости Диамант, и мать, плача от радости, сняла со спины собаки мальчика, робко уцепившагося за густую шерсть Диаманта.
Знаменитейшей из сен-бернардских собак был Барри, славившийся своим необыкновен­ным умом и самоотвержением. В Швейцарии теперь очень часто называют этим именем собак в память её. Как только чувствовалось приближение метели или тумана, ничто не могло удержать красавца Барри в монастыре. Он с громким лаем бросался на самые опасные пути, в самые глубокия лощины, отыскивая странников, застигнутых непогодой. Чуткий нос Барри откры­вал их под снежными обвалами на глубине

нескольких сажен. Двенадцать лет служил Барри при монастыре и спас один в снегах и льдах Швейцарии, по крайней мере, полсотни людей. Монастырь увешан картинами, изобра­жающими некоторые из подвигов Барри.
На своем посту и окончила жизнь эта знаме­нитая собака. Однажды Барри побежал в горы во время густого тумана и снега, чтобы, по своему обыкновению, поискать заблудившихся и изнемог­ших путников. Барри устремился к путешественнику-итальянцу, падавшему от изнеможения. Итальянцу померещилось, что на него несется какой-то громадный, дикий зверь, и он ударил Барри палкой по голове и нанес ему смертельную рану железным наконечником. Узнав от по­доспевших монахов, что убитая им собака- знаменитый Барри, итальянец был в отчаянии, но помочь было уже нельзя, и Барри умер в монастырской больнице.»
Другой знаменитый проход из Швейцарии в Италию, это-Симплон. Он гораздо ниже Сен-Бернарда и устроен удобнее и безопаснее. Через дикия ущелья и бурные водопады пере­брошено множество мостов, и больших и малень­ких. В тех местах, где нависли и грозят падением скалы, дорога делает обход и ползет по длинной, пробитой в горе галлерее, над которой нередко слышен шум падающего потока. По всему пути разбросано множество домиков, чтобы укрыться в случае непогоды. На вершине же тоже построен странноприимный монастырь. Теперь через гору Симплон прорыт туннель, сквозь который по железной дороге проезжают на другую сторону гор.
Но при всей своей суровости чудно хороши эти края! Со всех сторон путника окружают вершины снежных гор, впереди него-вечные

Рис. 58. В долине Валлиса.
льды; вся окрестность представляет одну вели­чественную ледяную пустыню, где невольно ста­новится жутко всякому живому существу. Но через эти снега и льды мы спускаемся на другую сторону, где нас приветствует мягкий, теплый воздух, яркое солнце и роскошная растительность. Главный город долины Валлиса-Сион. Это светлый го­род, весь в зелени, окруженный Фруктовыми садами и виноградниками.
Обходя долину Валлиса, мы ни разу еще не заглянули в крестьянские домики. Деревни сразу поражают своим неприветливым видом. Это- просто кучки серых, покрививипихся домов и са­раев, и ветер, пробиваясь сквозь их щели и дыры, точно поет свою печальную песенку о бедности и темноте их обитателей. Ничто здесь не напоминает Швейцарии, как мы привыкли видеть ее до сих пор. Здесь нет и следа тех веселых, чистеньких домиков с светлыми окнами, кисейными занавесками и цветами в окнах. Сложены все они из серого камня и за­конопачены нередко мохом. И внутри их также грязно и неуютно, потому что темные, невеже­ственные валлийцы, утомленные борьбой с здеш­ней неблагодарной природой, не имеют ни времени, ни охоты, да и не знают даже, как устроить попригляднее свое жилище (рис. 58).
Крестьяне в долине Валлиса почти все пастухи; кроме того, они занимаются здесь охотой. Валлиец очень невзрачен на вид. Одет он бедно; ма­ленький ростом, сгорбленный, с ушедшею в плечи головой, бродит он по долине своей не­верною походкой. Но нужно посмотреть его в горах, среди ледников и вечных снегов. Там выпрямляется сгорбленный валлиец, вся Фигура его дышит смелостью и спокойствием. Весь он полон страсти и любви к своим родным го-

Рис. 59. Восхождение в горную веринину.
рам. Но волноваться там нельзя, -один невер­ный шаг, и он полетит в бездну. И валлиец умеет быть сдержанным и неторопливым, и только одни глаза его блестят огнем (рис. 59).
Этот же маленький, сгорбленный валлиец справляется понемножку с бурными реками и потоками своего угрюмого края. Во многих ме­стах проложил он в горах искусные водо­проводы. По крутым, обрывистым скалам, на большие расстояния тянутся их длинные трубы. В совершенно недоступных горах прорублены проходы и проложены каналы. Люди на канатах спускались с вершины горы и работали, вися над ужасными пропастями. Зимой эти сооружения всегда портятся, и всякую весну приходится вновь приниматься за эту опасную работу.
Но не для одних таких полезных работ валлиец подвергает опасности свою жизнь. Он не может победить своей страсти к охоте. Ради того, чтобы убить какого-нибудь каменного козла или серну, насчастный охотник бросает всю свою домашнюю работу и целыми днями, а иногда и неделями, бродит в скалистых пустынях своих гор. Ради этой страсти пере­носит он голод и холод, ночуя вблизи лед­ников, и нередко такой страстный охотник падал в пропасть и оставлял сиротами свою несчастную семью.
На Готтардской дороге.
Одно ив самых замечательных сооружений Швейцарии, это-Готтардская железная дорога; она перерезывает Альпы поперек и таким путем соединяет северную Швейцарию с южной, итальянской. Но для того, чтобы перерезать Альпы, нужно проехать сквозь самые горы, потому что
взобраться паровозу на вершины их, разумеется, невозможно. И действительно, почти четверть всего пути дорога пробегает под землей, по проруб­ленным в горах проходам, называемым тоннелями. Особенно знамениты спиральные тоннели. Если поезду приходится подниматься на очень крутую гору, то внутри горы прорубаютъ

Рис. 60. Готтардская железная дорога.
проход в виде цифры 8. По этому проходу поезд едет минут пять или десять и появляется из горы, с той же самой стороны её, откуда вошел в тоннель, только сажен на 20-25 выше. Таких тоннелей по Готтардской дороге восемь (рис. 60).
Но особенно славится Сен-Готтардский тон­нель. Он совершенно прямой, но очень длинный, около четырнадцати верст длиной. Пробуравленъ
этот тоннель в огромной горе Сен-Готтард. По ней так же проложен горный проход, как и по Сен-Бернарду, по проход этот всегда был важнее Сен-Бернардского. На горе так же, как и там, построен странноприимный монастырь для приюта бедных странников.
Об основании монастыря рассказывают так: один старик, по имени Гейнц, из кантона Ури, очень праведный и благочестивый человек, сильно заболел. Когда же он выздоровел, то роздал все свое имение, оставил все свои мирские дела и построил на верху Сен-Готтарда малень­кую часовню и братский дом. Здесь он давал бедным путникам приют и пищу, чтобы спасти их от голода и холода, потому что переходить зимой Сен-Готтард было очень опасно, и нередко люди погибали в пути.
Кто видел Сен-Готтард летом, в светлую ясную погоду, тот не может себе просто вообра­зить, что делается здесь зимой, среди этих высот. Трудно наступающей весне одолеть мертвый сон, которым объята вся окрестность. Зиму в долине нельзя и сравнить с горною зимой. Месяцев восемь здесь не тает снег. Белые, пушистые слои его накладываются один на другой, и самые острые угесы совершенно незаметны под его толстою пеленой. Все ущелья и трещины гор и ледников наполнены мягким снегом. Немного ниже также густо засыпаны снегом альпийские луга, а могучие леса так и гнутся под его тя­жестью. Нередко даже толстые сучья не выдер­живают и со стоном обламываются. Нигде ни признака жизни, вся природа спит глубоким, мертвым сном, и только голодные вороны с жалобными криками вьются над мертвыми, пу­стынными верпиинами, да уныло парит в обла­ках альпийский хищникъ-орел.
Серны и козы ютятся в засыпанных густым снегом хвойных лесах, где время от времени раздается тихое посвистыванье оставшейся зимо­вать птички. Горные потоки и водопады, которые
летом с громом и шумом падали в долины,
висят теперь со скал мертвыми, застывшими со­сульками. Повсюду глубокое молчание, и только по време­нам слышится глухой шум сне­гового обвала или грохот несущейся лавины.
Когда очень много снега ско­пится на верши­нах, нередко це­лыми глыбами ви­сит он над ка­ким-нибудь уте­сом; наконец, нижние слои его не выдерживают тяжести, и вся снежная громада начинает медлен­но сползать вниз.
На пути эта масса увеличивается от пристаю­щих к ней новых глыб и камней и все бы-

Рис. 61. Козы, бегущие от лавины.
стрее и быстрее летит вниз. Такия-то массы снега и называются лавинами. С страшною силой мчится лавина дальше, подхватывает и сносит В2е’ что встретится ей на пути: люди, дома, даже Й'влые леса--все исчезает, когда налетит эта снежная громада (рис. 61).
Лавины причиняют громадные несчастья в горах. Если жители услышат её грохот, они бросают все и стремятся только сами спастись от гибели. Но случается, особенно если лавина налетит ночью, она застает жителей врасплох. Бывает, что засыпает целые деревни. Так, в половине прошлого столетия была засыпана де­ревня Гуарес. Проснувшись утром, жители де­ревни только удивлялись, как долго тянется ночь. Но скоро они поняли, в чем дело. Жители со­седней деревни, увидав на месте Руареса только груды снега, бросились откапывать заживо погре­бенных. Но не легко откопать засыпанных снежною лавиной и много нужно на это времени. Несчастные поселяне слышали, как к ним то приближается, то удаляется стук лопат и говор людей, до которых не доходили их стоны и крики. До ста человек погибло во время этого ужасного несчастья, шестьдесят удалось спасти. В Швейцарии много ходит рассказов о подоб­ных происшествиях.
Приведем здесь рассказа, о счастливом спа­сении одной женщины, Марианны, которая жила с маленьким ребенком, и мужем, Гансом, у подошвы горы, в небольшой хижине.
Однажды вечером, -разсказывала после Марианна,- муж мой отправился на охоту; сын спокойно спал в колыбельке и я, поужинавши, собралась тоже ложиться, как вдруг услышала страшный гул. Я бросилась к двери, чтобы по­смотреть, что случилось, но дверь не отворялась. Тогда я поняла, что нас с малюткой засыпало снегом. Ужас охватил меня. Я понимала, что сама сделать ничего не могу и должна ждать, пока меня отроют.
Но проходили часы, дни, ночи, а мы все оста­вались в этой снежной могиле заживо погре-
бепными. Только плач ребенка приводил меня в себя, заставляя заботиться об его пище. К счастью, в сарае, где лежало сено, была заперта на ночь коза. Я доила ее, и она спасла нас от голодной смерти».
Каково было Гансу, возвратившись с охоты, найти на месте своего дома одни только снежные сугробы! В ужасе бросается он к соседям и с их помощью принимается за работу. Но об­вал так громаден, над хижиной образовался такой толстый слой льда, что им пришлось ра­ботать десять дней, пока они увидали верхушку дерева, росшего у дома. Тогда Ганс собирает последние силы, работает с большим муже­ством, и вот показывается труба его дома: он проникает через нее в дом и находит жену и ребенка невредимыми.
Вот какие опасности грозят беспрестанно жи­телям этих снежных пустынь. Тишина и мерт­вое спокойствие царят здесь в продолжение восьми месяцев.
Но вот все жарче и жарче стало пригревать солнышко, на горах начинает уже таять снег. Сильные ветры нагоняют темные облака, кото­рые несут с собой густые туманы и дожди. Вот на Сен-Готтарде подул теплый ветерок, он все усиливается и превращается в настоящий теплый ураган. Это-Фен, вестник весны, он приносит хорошую погоду. Под его горячим дыханием тает на горах весь снег и зелене­ет свежая, молодая травка. В конце мая на вы­сотах Сен-Готтарда солнце уже мало-по-малу одолевает зиму, и только по ночам еще стелют­ся густые, белые туманы, защищающие молодые побеги трав от ночных холодов. Горные леса сбрасывают с себя пушистую, зимнюю одежду и покрываются мало по малу светло-зеле­
ною листовой. В лесах и среди скал зажурча­ли веселые ручейки.
Звонко журча и спрыгивая с камня на ка­мень, бегут эти шумные дети снежных полей, сливаются друг с другом, сбегают с доли­ны и превращаются в большие реки. С снеж­ных вершин в долину тянутся ледяные ре­ки-ледники (рис. 62).
Еще сильнее задул Фен, грозно гудит он в темных ущельях; ручьи и реки надулись, выступили из берегов и залили окрестность. Лето подходит все ближе и ближе. Прилетели веселые тысячеголосые спутники его и прилежно принялись строить свои гнездышки. Вместо уны­лого гула ветра в лесу зазвенели голоса при­летевших птичек. Луга запестрели ярк ими, горными цветами, - лютики, примулы, горный анемон, яркия орхидеи, колокольчики разноцвет­ным ковром рассыпались среди сочной, зеле­ной травы. Повсюду замелькали бабочки, пчелы и другие насекомые. Альпийские пастбища оживи­лись звоном колокольчиков пасущагося скота, а за ним пришел и человек в заброшенные им зимой хижинки.
Было время, когда весной, с открытием пу­ли по Сен-Готтардскому горному проходу, вся местность оживлялась от проезжавшего народа. Фто был самый главный проход из Италии в Швейцарию. Окрестные горные селения занима­лись перевозом путешественников и много за­рабатывали этим промыслом (рис. 63).
Но вот швейцарцы надумали сократить путь, сделать его легче и безопаснее, - они надумали прорыть проход в самой горе и проложить по нем железную дорогу. Восемь лет упорно ра­ботали они над этим трудным делом. Коеисто из окрестных поселян соображал, что

Рис. 62. Водопад иа высотах Сен-Готтарда.
собираются проложить новую дорогу, которая отобьет у них промысел, но им все как-то не верилось, чтобы можно было продолбить такую огромную гору.
Вот что рассказывают местные крестьяне об одном перевозчике. Ему все не верилось, что гору в самом деле пробьют. Он уверял своих товарищей, что все это - только глупая шутка. Должно-быть, просто некуда девать денег, если стали заниматься такими несообразностями:
- Смотри, Ульрих,-отвечали ему,-гора бу­дет пробита. Денег у них сколько хочешь, ра­бочих тоже, и за дело взялся толковый народ. Пройдет какой-нибудь десяток лет,-и о на­шем проходе и думать никто не будет.
Ульрих Вирц был известный готтардский перевозчик. У него была славная тройка, на ко­торой он еще сегодня только перевез трех англичан. С высоты заглянул он в то ме­сто, где копали гору. Рабочие с рудниковыми лампочками, точно светящиеся жучки, копошились около черной скалы; по всем направлениям мелькали эти блуждающие огоньки.
- Знаешь ли,-обратился Ульрих к своему куму Гансу, слезая с повозки,-знаешь ли, о чем я думаю, когда я вижу там, внизу, эти блу­ждающие огоньки? Мне вспоминается сказка, ко­торую мне рассказывала старая тетка, когда я был еще совсем маленьким мальчиком. В сказке говорилось о горных человечках, кото­рые всегда покидали свою родную гору, когда к ним очень близко селились люди. Они тихо пере­бирались в другое место, где их никто бы не тревожил.
Кум Ганс засмеялся и сказал:
- Верно, верно, железная дорога многих заставит переселиться, так как у них не бу-

Рис. 63. Зимняя дорога в горах.
Швейцария.
14
дет уже больше заработка на родной горе, кро­ме тех счастливцев, которые поступят на службу к этим новым людям.
Ульрих грустно вздохул в ответ, потом выпрямился, взмахнул бичом и быстро погнал своих крепких лошадок. Он не говорил ни слова, мысли его переходили из спокойного прошлого в грозное, неведомое будущее; и, ду­мая о нем, нехорошо становилось на душе у бед­ного перевозчика.
Ему было четырнадцать лет, когда отец его поселился в Айроло. Там он получил наследство от одного близкого родственника, прикупил еще лошадей и стал заниматься пере­возом. Когда молодому Ульриху нечего было де­лать в поле и по хозяйству, он сопровождал отца в его горных путешествиях. Он спу­скался с ним и в долины, к прекрасным итальянским озерам, но, как они ни были хо­роши, Ульрих больше любил свои суровые го­ры. Он любил их даже тогда, когда в них разыгрывались снежные бури и метели и, кажется, чем больше крутило и мело, чем сильнее за­вывал ветер, тем милее были они ему, тем больше мужчиной чувствовал себя юноша. Бури, дожди и снег закалили его. Лицо его сделалось бронзового цвета, только под шапкой остался белый ободок. Но зато сотни опасностей укрепи­ли и его душу; сердце же его осталось таким же нежным и мягким. Больше всего на свете любил он свою старушку-мать и своих доб­рых лошадок и, правду сказать, даже не мог решить, кого из них больше.
Когда отец умирал, он молча передал в руки сына узду. Старик знал, что в его ру­ках дело будет в таком же образцовом по­рядке, как было и при нем. Сыну в это вре­
мя было уже сорок лет. Он дал себе обе­щание всю жизнь заботиться о старушке-матери и о лошадях. О женитьбе Ульрих и не думал. Его маленькое хозяйство было хорошо устроено, и работник, присматривавший за ним в отсут­ствие хозяина, был добрый малый, на которого можно было положиться. Оба они с хозяином горячо любили друг-друга, потому что оба были тихие, молчаливые люди.
Так жили они мирно и тихо, не зная ни о чем, что делается далеко от них на белом свете. Так думали они прожить и всю свою жизнь, упорно работая и не зная суровой нужды. Случалось, что заработок иногда был и не ве­лик, но жить все-таки было можно.
Но вот по окрестности разнеслись слухи, буд­то гора мешала сообщению, стояла на дороге лю­дям и что поэтому ее нужно пробуравить. Айрольцы только смеялись: пробуравить Сен-Готтард им казалось сумасшедшею выдумкой. Сме­ялся и Ульрих Вирц и рассуждал сам с собой,-что бы сказал его отец, если бы услы­хал такую шутку. Такие слухи могут распускать только газетчики, им за то и деньги платят. Но сколько бы они там ни болтали,-перьями своими Сен-Готтарда они не продолбят.
Скоро приехали инженеры, и с высоты про­хода можно было видеть, как эти молодые лю­ди лазали по скалам, осматривали, измеряли. По вечерам же они сидели над картами и бумагами с карандашом в руке, рассчитывали и советовались. Ульриху и в голову не прихо­дило, чтобы от них можно было ждать такого ”Дурного дела“, хоть, правду сказать, он силь­но косился на то, что между ними было много иностранцев. В июне 1874 года в Айроло на­чались уже работы. В маленьком местечке ско­
пились целые толпы рабочих. Большинство из них были оборванные итальянцы, которым пло­хо живется на родине. Ульрих перестал даже с тех пор заходить в трактир, чтобы не встречаться там с ними.
Через два месяца, в самом деле, стали бу­равить гору. Поставили машины, проложили рель­сы, и работа закипела. Теперь с Ульрихом бы­ло лучше не встречаться. Он сразу как-то по­старел, брови его сдвинулись, голова опусти­лась на грудь. Нередко он судорожно сжимал кулак и грозил кому-то в воздухе. Особенно плохо было от него итальянцам: он прямо толкал их, если они попадались ему на дороге. С матерью своей он попрежнему был почти­телен, только говорить стал еще меньше. Ра­ботнику теперь часто приходилось терпеть от него дурное обращение, так что он, наконец, собрал свои пожитки и уехал к себе на ро­дину. Ульрих писал ему после, просил его вернуться, говорил, что он будет теперь об­ходительнее, но работник не вернулся, и ему пришлось искать другого. С новым Ульрих расстался в первый же вечер, заплатив ему месячное жалованье. Молодому парню очень нра­вились работы в тоннеле. Весь вечер говорил он о нем и показывал хозяину газеты, где было написано о ходе дела. Ульрих сильно рассердился на болтовню парня и сказал ему, чтобы он к нему больше не приходил. С этих пор Ульрих остался без работника. На душе у него стало ещё хуже, потому что при­бавилось много лишней работы
Только два раза развеселился старый перевоз­чик. Первый раз, -когда произошло возмуще­ние рабочих и они отказались продолжать ра­боту. Ульрих надеялся, что тогда некому будетъ
больше буравить гору. Но скоро волнение успо­коилось, и работы в тоннеле вновь начались. Пристыженный и недовольный, Ульрих еще боль­ше ушел в себя и старался не встречаться ни с кем из соседей. Второй раз смеялся Уль­рих, когда по Айроло разнеслась грозная весть, что тоннель будет затоплен водой. Откуда-то хлынули потоки воды, и работы должны были остановиться. Довольный Ульрих весело потирал руки и говорил:„Гора сама за себя постоит, я выпью стаканчик вина за её здоровье“. На этот раз он даже опять появился в тракти­ре, где не был уже столько времени. Выпив рюмку-другую вина, он разболтался и заговорил с одним из инженеров. Ему хотелось услы­шать от него самого приятное известие, что тон­нель нельзя дальше рыть. Но инженер объяснил ему, что они уже давно предвидели такие случаи и скоро поправят дело, и работы опять возоб­новятся. Тоннель, ведь, не игрушка, чтобы его можно было сделать в пять минут, без вся­ких помех.
Мрачный, как ночь, поднялся Ульрих, уда­рил кулаком по столу и закричал:
- Так пусть же чорт возьмет эту гору!
Все громко рассмеялись, и Ульриху казалось, что, выходя из трактира, он еще долго слы­шал за собой этот смех. Грустный и печаль­ный вернулся он домой.
Работы в тоннеле шли бойко. Каждый ди­намитный взрыв, который разбивал гору, глу­хо отдавался в сердце перевозчика, но он ни с кем больше не говорил ни слова. Сердито исполнял он свои домашния работы, сердито перевозил иностранцев через гору. Ему даже тяжело было заниматься этой своей любимой ра­ботой, потому что приходилось часто перевозить
инженеров и косвенно помогать их делу. Ни с кем больше не делился он своими мысля­ми. Кум Ганс устроил мелочную лавочку для рабочих тоннеля, и Ульриха, перестал заходить к своему старому другу. Раз он, однако, опять пришел к нему с веселым видом. В тоннеле тогда внезапно умер главный начальник работ. Ульрих опять оживился,-он думал, что работы приостановятся. Но признаться в своей радости он не решался даже самому се­бе,-ведь это значило бы радоваться чужой смер­ти. Однако, кум Ганс угадал по лицу своего друга, в чем дело, и расхолодил его радость, объяснив ему, что из-за этого работ не бро­сят. Тоннель через год прокопают, и путе­шественники будут за очень дешевую плату и в короткое время переезжать с севера на юг.
- Только,-добавил Ганс,-плохо будет на­шему брату, перевозчику. Теперь гора, вместо хлеба, даст нам одни только камни. Когда ра­боты окончатся и итальянцы уйдут отсюда, при­дется и мне закрыть лавочку. Тогда я поступлю на железную дорогу каким-нибудь сторожем.
То же самое Ганс советовал сделать и своему другу, но Ульрих только страшно рассердился на кума. Он сердито двинул стулом, так что па столе зазвенели стаканы. Но ему тотчас же стало совестно, он затих, спокойно подошел к куму, положил ему на плечо руку и сказал:
- Ульриха, Вирц скорее погибнет от го­лода и холода, чем сделается слугой железно­дорожников. Пусть лучше он сломает себе шею на верху горы, чем позволит пришить к своему платью светлые пуговицы.
При этих словах Ульрих ударил себя ку­лаком в грудь, крепко пожал руку старому товарищу и вышел из комнаты.
То, что утверждать кум Ганс и что сам Утьрих уже хорошо понимал, случилось. От­верстие в горе было про лито, и на другой день доижна была пасть последняя преграда между севером и югом. В эту последнюю ночь ни­кто не ложится спать в деревне; всю ночь раз­давались пение и музыка; селение Айроло походи­ло ня взволновавшийся пчелиный улей. Бедный жэ Ульрих лег в постель, закрылся с голо­вой одеялом, чтобы ничего не слышать. Но все ему слышалось вдвойне. Старик был весь в жару, голова его горела,-она была полна самых мучительных мыслей. Он вскочил с постели, под инет к шкапу и налил себе стакан вод­ки, потом другой, третий и пил до тех пор, пока не свалился на постель без сознания.
Был уже полдень, когда к дому Ульриха подошел кум Ганс. Долго ему пришлось сту­
чать и кричать, пока тот не проснулся от своего тяжелого сна. Повсюду раздавался звон коло­колов, гремели выстрелы и слышалось ликование
народа.
- Ульрих, - кричал Ганс, - лентяй, су­рок! Ты проспала» важную минуту, которую празд­нуют теперь во всем свете. Они продолбили уже! Гора пробита! Взгляни, наши друзья с той сто­
роны горы вместе с айрольцами ходят взад и вперед через дыру. Ну, выходи же, посмотри, что случилось!
и он принялся рассказывать Ульриху все, что «лучилось в этот день, как обнялись друг с Другом работники той и другой стороны горы и какие веселые праздники будут теперь.
Ульрих слушала» его с остановившимися и лазами и раскрытым ртом. Когда же кум кончил говорить, он повернулся лицом к стене п закрыл лицо руками. Вдруг послышалось тихое
рыдание. Ульрих Вирц, старый, крепкий, непоко­лебимый перевозчик Готтардского прохода, гром­ко плакал теперь, плакал первый раз в жизни.
Ганс испугался,-с ним ранее ничего по­добного не случалось. Смущенный, стоял он у кровати, почесывал затылок и посматривал на дверь, как бы ожидая оттуда помощи. В дверь вошла мать плачущего сына, седая, согнутая, дряхлая старушка. Она услыхала из кухни плач своего сына и поспешила к нему. Дрожащими пальцами взяла она его за руку, дрожащим го­лосом старалась она его утешить, с трудом находила она в своей ослабевшей памяти все ласковые имена, которыми когда-то называла ма­ленького мальчика, гладила его по голове и вопро­сительно смотрела на Ганса, который в смущении прислонился к печке. Наконец, она дала ему знак уйти. Тот был этому очень рад и поспе­шил исполнить её желание, обещав скоро вернуться.
Ульрих приподнялся, сел на край кровати, но не говорил ни слова. Наконец, после долгих просьб озабоченной старушки он простонал:
- Матушка, все кончено для меня!
- Как конечно? Что случилось? Ты весь разго­релся, уж не лихорадка ли у тебя? Не послать ли мне за доктором?
- Никакой доктор нам не поможет теперь, матушка, разве только тот, который заткнул бы этот проклятый тоннель, который отнимает у нас теперь хлеб. Я не о себе думаю, дорогая матушка, а о тебе и о моих дорогих лошадках.
И он опять заплакал.
- Если дело обо мне, то ты не бойся,-ответила добрая старушка:-кусок хлеба у меня будет, мне ведь немного надо. Долго я не проживу, ну, а тогда уже обо мне нечего будет заботиться..
Бедному Ульриху стало еще грустнее. Он никогда не думал, что мать его может умереть. Он так привык к ней, она всегда была такая крепкая, непоколебимая, как сама гора, но ведь они пробили и гору, а мать его-такой же чело­век, как и все, и, конечно, может умереть. Но нет, он этого не хочет, она должна всегда быть с ним. Для неё он даже готов поступить на службу к своим врагам. Но лошади? Здесь уже он не мог ничего решить, и прежнее от­чаяние охватило его.
За обедом он ни до чего не дотронулся, несмотря на то, что мать приготовила для него любимые кушанья. Ему казалось, что шум на улицах никогда не перестанет. Чтобы не слыхать его, он забрался на сеновал и зарылся в сено. До самой ночи пролежал там бедный Ульрих, несмотря на то, что кум много раз уже подхо­дил и звал его. Когда стемнело, он отворил на сеновале окошко и стал вглядываться в ночную темноту и прислушиваться. В гостинице еще продолжался праздник, все окна были ярко освещены и до него доносились звуки музыки, танец и веселый смех.
Ульриху казалось, что справляли поминки по старой горной дороге и крестины новой. Он не мог больше скрываться на сеновале от этого шума и сошел вниз. бесшумно отворил старый перевозчик конюшню. На него пахнуло навозным воздухом; одна из лошадей, услыхав его, по­вернула к нему голову и тихонько заржала. Он подошел к ним, зажег Фонарь и погладил по шее верных своих друзей. Лошади спокойно ели овес. Он подождал немного, подумал и потом принялся их запрягать. В легкую
Ькку положил он два толстых шерстяных покрывала, взглянул было на плащ из толстаго
сукна, висевший на гвозд, но не тронул его, и тихонько выехал со двора. Прямо мимо его ворот прошла шумная, очевидно, подвыпившая на празднике толпа. Ульрих проехал немножко по дороге, потом зажег Фонари и легкой рысцой поехал к горе. Запоздалые поселяне, встречав­шиеся ему, кланялись с ним, кричали ему, но он даже не поворачивал головы.
Ночь была темная, на небе ни звездочки, из ущ 'лий дул холодный ночной ветер, сверху горы доносилось какое-то заунывное завывание. На до­роге не было снегу, и он проехал первую часть пути быстро, не жалея лошадей, как это бывало прежде. Зачем онъехалъвътакоевремянагору, он и сам этого не знал. Точно ему хотелось показать, что старый Ульрих етце умеет ездить, что путь по горному проходу еще хорош, а может-быть, ему просто хотелось отделаться от своих тяже­лых мыслей. Думал он также и о своей матери, с которой забыл проститься перед отъездом. Все дальше и дальше ехал Ульрих. Выше стал ему попадаться уже снег, который лежал такою густою пеленой, что он не мог больше скоро ехать. На вершине разыгрывалась в это время настоящая буря, так что он слышал громкия завывания ветра и гул снежных обвалов. Гора, вероятно, тоже была недовольна и точно хотела засыпать какой-нибудь лавиной весь ликующий в долине народ.
Но вот буря начала спускаться по склонам горы и, наконец, страшной метелью разразилась в долине. Полузамерзший Ульрих вынул из тележки покрывало и завернулся в него с головы до ног. Вдруг лошади остановились, и ни крики, ни удары кнута не помогли-оне упрямились, громко Фыркали и не могли сдвинуться с места. Ульрих сошел с телеги. Ничего не было видно,
кпоме белой стены сыпавшей метели. Через шинуту он увяз в снегу уже по пояс. Новый порыв бури прижал его к тележке и загасил Фонари.
Ульрих Вирц хорошо понимал, что теперь предстояло ему, но это его нисколько не пугало. Он снял с себя покрывало, достал из те­лежки и другое и плотно укрыл вспотевших лошадей. Потом он погладил их по засыпан­ным снегом мордам и залез внутрь тележки. Все холоднее и холоднее делалось старику, он прижался в самый дальний угол тележки. На­конец, буря прекратилась, и он крепко заснул. «Матушка, бедная моя матушка», были его последние слова.
Поздно рассвело на другое утро. День стоял светлый, морозный. Крестьяне, расчищавшие лопа­тами дорогу, наткнулись на запряженную тройку. Лошади, услышав приближение людей, громко заржали. Под теплыми одеялами они остались жи­вы, и снег окружал их точно стеной. Внутри тележки лежал, скорчившись, Ульрих Вирц. Все его узнали и принялись толкать и будить. Но старик заснул навеки. В Айроло же все еще продолжались ликование и шум. Известие о замерзшем перевозчике не смутило их веселья. Только кум Ганс, сделавшийся сторожем в тоннеле, долго еще после повторял:
- Я так и думал, что он сошел с ума.
Теперь ежедневно множество поездов пробе­гает сквозь тоннель, и свист их паровозов доносится до мирного кладбища, где покоится вечным сном добрая старушка рядом со своим сыном.
Лошадей Ульриха купил один крестьянин, 11 они долго еще работали ему в поле. Старая Дс)Р°га пришла теперь в упадок, мосты разру­
шились. Мало-по-малу от зимних лавин и об­валов пропадает и самая дорога, проложенная по горе с таким трудом. И только самые бедняки еще ходят по ней пешком, так как им нечем заплатить ни за повозку, ни за билет в вагоне. Зато Альпы перестали быть преградой людямъ-в полчаса теперь можно уже быть по другую сторону их.
По другую сторону Альп.
Проехав Сен-Готтардский тоннель, мы-по другую сторону Альп, в так называемой италь­янской Швейцарии. Фто очень маленькая часть Швейцарии,-всего один небольшой кантон Тессин,но она совсем не похожа на всю остальную страну. Южной своей границей Тессин подходит к Италии, и народ здесь говорит итальянским языком, оттого она и называется Итальянской.
Южная часть Тессина занята чудными озерами, окруженными прекрасною южною раститель­ностью. Громадные горы здесь уже совершенно исчезли и превратились в небольшие холмы, покрытые прекрасными, тенистыми лесами и виноградниками. По склонам гор раскинулись ветвистые каштаны и ореховые деревья, а внизу, в садах, цветут персики, миндаль и вызре­вают даже апельсины и лимоны.
На севере же страна имеет совсем другой вид. Здесь теснятся суровые, обрывистые горы; между ними в диких ущельях пробегают бурные горные потоки. На высотах тянутся, подобно рекам, огромные ледники, из-под которых выбиваются водопады.
Земля здесь совсем не годится для обработки, местные жители уже издавна занимались различ-

Рис. 64 Селение в итальянской Швейцарии.
ными ремеслами для своего прокормления. Осо­бенно много занимаются плетением соломенных шляп и выделкой деревянных башмаков, ко­торые носят все крестьяне в горных местно­стях Италии и южной Швейцарии. Часто, однако, нехватает этого скудного заработка и, чтобы не сидеть без хлеба, лучшие работники отправляются на заработки в другие края. Повсюду, по всем дорогам Европы, во всех больших городах на работе можно встретить тессинца. Больше всего их во Франции и вт> Италии, немало их у нас в России, особенно в Москве и в Петербурге. Какой только должности ни отправляют они: и трубочисты, и носильщики, и половые, и камен­щики, и стекольщики и даже трактирщики часто попадаются среди нихт>.
Почти вся цветущая молодежь уходит из своего родного края за куском хлеба. Дома остаются только старики, больные, женщины да дети. На них лежит все их небольшое хозяйство. Справляются они с ним, разумеется, плохо, особенно с полевыми работами, и возвратившийся с заработков на побывку хозяин мало утеши­тельного видит дома. Его встречает оборванная, заработавшаяся жена, полуголодные ребятишки и закопченые стены покривившейся избы. Поправит он кое-что на заработанные деньги, оденет жену и детей, да и опять уходит за хлебом на чужую сторону. А домашние его опять принимаются за свою тяжелую работу, за свою прежнюю жизнь, полную нужды и лишений, (рис. 64).
А на юге в садах цветут магнолии, лавры и гранаты. В ноябре еще доцветают камелии, а в Феврале уже из зеленой травы выглядывают синенькия Фиалки. Встречаются даже растения, ко­торые растут только в самых жарких странах, как, например, кактусы.
Города Тессинского кантона тоже построены уже не по-швейцарски, а по-итальянски. Они не очень привлекательны на взгляд. Улицы кривые и тесные, дома большей частью каменные, старые и скучены вместе. На дворах грязно, и только зеленый плющ скрашивает их неприветливые стены.
Самый большой здесь городъ-Бел ипсона. Он наряднее и веселее других городов, множество зеленых и тенистых садов окружают его. Город огибает большая река-Тичино. Если подняться кверху по этой реке, то мы попадем в Левентинскую долину. Довольства мы уже не встретим в этой долине. Тяжелымч, трудом добывают здешние жители себе кусок хлеба.
И чем выше по долине пойдем мы, тем унылее, пустыннее становится окрестность. Ро­скошные сады и зеленые луга мало-по-малу заме­няются утесами и скалами. Дороги становятся тоже все недоступнее, повсюду нависли угрюмые скалы и, кажется, грозят свалиться на смелого путанка. Так, поднимаясь все выше и выше, дойдем мы опять до Айроло, где мы выехали из Чен-Готтардского тоннеля.
Граубюнден.
Через горные проходы можно перейти из Тессинского кантона в Граубюнден. Так назы­вается горная страна на востоке Швейцарии. Итти придется пешком или ехать на лошадях, потому что железных дорог еще здесь не проложено, Да и вообще во всем Граубюндене их очень немного, они проложены разве только на севере, к самым главным городам его.
В Граубюндене мы опять встречаема, реку Рейн, которую оставили на севере Швейцарии.
Только здесь её самое начало; здесь видим мы, как Рейн, клубясь и пенясь, как и всякий другой горный поток, сбегает с высот Сен-Готтарда. В этом краю мы уже не встретим больше виноградников, кроме разве немногих горных склонов, загороженных от холодного северного ветра. Берега же Рейна покрыты только грудами камней да полосами нанесенного рекой ила. Кое-где только мелькает зеленая лужайка, но ее сплошь и рядом перерезывает дикое, глухое ущелье. Мертво и тихо все кругом Рейна. Местами разбросаны кучки маленьких, закопченных хи­жинок, это-здешния деревни. Кругом них поднимаются угрюмые скалы, обросшие густым, темным хвойным лесом.
Здесь не встретишь, как в других местах Швейцарии, веселого оживления и кипящей жизни: людей почти не видать в этом краю. На первый взгляд не видно даже жилья человеческого, и только былые колоколенки, подобию маякам, указывают путнику, где есть людские поселки. Не будь их, казалось бы, что окрестность необитаема. Но если путник и заметил деревню, добраться до неё не так-то легко. Нередко она построена на мало доступных высотах, дорог удобных совсем нет, приходится добираться до места по маленькой, горной тропинке. И притом все селения построены здесь очень высоко, в долинахь дере­вень почти нет.
Совсем особенная эта часть Граубюнденского кантона. Здесь нет огромных снежных вер­шин, разделенных глубокими, зелеными долин­ками. Граубюнденъ-высокое плоскогорье, на ко­тором поднимаются небольшие холмы с мягкими склонами и округленными уступами. Но 'самые холмы эти поставлены так высоко, что их можно считать за высокие горы. Граубюнден, это-

целый лабиринт ‘) таких холмов, неглубоких долин и плоскогорий, покрытых густым лесом, нередко перерезанных мрачными ущельями. Гор­ные потоки и водопады оживляют угрюмые скалы, а на площадках раскинулись зеленые лужайки, где пасется альпийский скот. На дне же главной долины кипит и бурлит молодой Рейн, вы­рвавшийся на свободу из альпийских снегов. Навстречу ему из боковых долин бегут и сливаются с ним множество горных пото­ков (рис. 65).
Население этого края-пастушеское. Говорит оно совершенно особенным языком, которого не понимают больше нигде в Швейцарии. Наречие это называется романским и сохранилось здесь еще с древних времен, оттого что в малодоступный, суровый Граубюнден мало ездило народу.
Наконец, следуя по Рейну, мы дойдем до главного города кантона, до Кура. Стоит посмо­треть на этот город в яркий летний день, когда окрестные горы залиты солнечными лучами, а ши­рокая, зеленая долина, где раскинулся город, отливает золотом на солнце. Куръ-очень боль­шой город; особенно славится он своею пре­красною кантональною школой.
Неподалеку от Кура приютилось местечко Фельеберг. Нужно только подивиться, как могут здесь жить люди! Над самым городом нависли известковые скалы горы Каланды и, кажется, вотвот оторвутся и раздавят дома и людей. Неболь­шие части скалы и так постоянно отрываются и с грохотом катятся в долину, так что даже в Куре слышится треск падающих камней, и пыль
г) Лабиринтом называется здание, в котором тысячи разных проходов и переходов, перепутанных между собою.
гих местах Швейцарии, хотя очень редко. Их сильно поубавила охота за ними.
Благодаря обилию лесов, дома в Энгадине все деревянные и прочно построены. Да и нельзя здесь не позаботиться получше о жилище, так как климат очень суровый, и дом должен служить хорошею защитой от холода. Самая постройка домов здесь не такая, как в дру­гих краях Швейцарии. Входная дверь в жилище обыкновенно очень велика и высока: нужно, что­бы в не могла пройти нагруженная доверху телега. Через эту дверь входят сначала в боль­шие сени, а за ними уже расположены жилая комната и кухня. Конюшня и хлев для скотины пристраиваются к дому.
Жилые комнаты очень низки, чтобы их лег­че было отопить, но содержатся они очень опрят­но. Чтобы было еще теплее, стены внутри оби­ты деревом, из которого мало-по-малу высту­пает смола и, точно лаком, покрывает обивку.
Особенно замечательно устроены в здешней стороне окна. Они очень маленькия, узкия и ворон­кой расширяются наружу, чтобы в них поболь­ше входило свету.
Снаружи дома смотрят очень приветливо. Все они выкрашены в веселые цвета, иногда даже разукрашены резьбой или позолотой. Но особенную прелесть придают им садики, раз­битые у каждого дома. Садики полны цветов; чего-чего только ни встретишь здесь: Фиалки, левкои, тюльпаны, вербены, фуксии, анемоны, коло­кольчики, макъ-так и пестреют своими раз­ноцветными венчиками, несмотря на холодный климат местцости.
Городов в Фнгадине очень немного и самые большие из них похожи больше на большие де­ревни. Редко-редко встретишь большой, город-
целый лабиринт ’) таких холмов, неглубоких долин и плоскогорий, покрытых густым лесом, нередко перерезанных мрачными ущельями. Гор­ные потоки и водопады оживляют угрюмые скалы, а на площадках раскинулись зеленые лужайки, где пасется альпийский скот. На дне же главной долины кипит и бурлит молодой Рейн, вы­рвавшийся на свободу из альпийских снегов. Навстречу ему из боковых долин бегут и сливаются с ним множество горных пото­ков (рис. 65).
Население этого края--пастушеское. Говорит оно совершенно особенным языком, которого не понимают больше нигде в Швейцарии. Наречие это называется романским и сохранилось здесь еще с древних времен, оттого что в малодоступный, суровый Граубюнден мало ездило народу.
Наконец, следуя по Рейну, мы дойдем до главного города кантона, до Кура. Стоит посмо­треть на этот город в яркий летний день, когда окрестные горы залиты солнечными лучами, а ши­рокая, зеленая долина, где раскинулся город, отливает золотом на солнце. Куръ-очень боль­шой город; особенно славится он своею пре­красною кантональною школой.
Неподалеку от Кура приютилось местечко Фельеберг. Нужно только подивиться, как могут здесь жить люди! Над самым городом нависли известковые скалы горы Каланды и, кажется, вотвот оторвутся и раздавят дома и людей. Неболь­шие части скалы и так постоянно отрываются и с грохотом катятся в долину, так что даже в Куре слышится треск падающих камней, и пыль
г) Лабиринтом называется здание, в котором тысячи разных проходов и переходов, перепутанных между собою.

Рис. Gö. Виа Мала.
от них, подобно туману, стоит над всей окрестностью. Но жители мало-по-малу привыкли к этим обвалам и не тревожатся, пока камни не трогают их жилищ.
Странствуя так по горам Граубюндена то через густые, хвойные леса, то зелеными лужай­ками, мы добираемся, наконец, до города Тусис, откуда начинается знаменитая дорога Граубюндена, Виа Мала, что по-русски значит дурная дорога. Она названа так потому, что пробита в труд­нодоступных скалах и, проходя над бурным потоком, кажется очень опасной. Теперь швей­царцы очень искусно укрепили ее, так что она стала уже не опасна (рис. 66).
Пройдя Виа Мала и повернув затем на восток, мы попадаем в долину реки Инна, так назы­ваемую Энгадинскую долину. В ней нет ничего особенно красивого, бросающагося в глаза. Ничто не ослепляет взоры в Энгадиие, но если пожить здесь, то непременно полюбишь эту тихую, мирную долинку, как что-то близкое и родное. Воздух здесь замечательно чистый, освежающий. Ради него в Энгадин каждое лето стекаются больные путешественники и под чистым, ясным небом долины скоро оживают и поправляются. На юге долины, в начале её стоит снежный великанъ- пик Бернина, с ледяных полей которого и сбе­гает серебряный Ивн. Кроме этой реки, в долине множество хрустально-светлых озер (рис. 67).
Теперь в Энгадине много прекрасных дорог и хорошо устроенных горных проходов.
Энгадинцы-прилежный и трудолюбивый на­род. Они не похожи на других швейцарцев по своему внешнему виду. Язык у них роман­ский, как и во всем Граубюндене, и происхождения они тоже романского. Высокого роста, стройные,

• w
Рис. 67. В Энгадинской долине.
крепкие, с черными волосами и черными живыми глазами, они большей частью очень привлекательны своими выразительными чертами лица (рис. 68).
Земледелия здесь совсем не-знают, потому что почва совершенно не годится для него. Все население-пастушеское, потому что въ*долине

Рис. 68. Жители Граубюндена.
прекрасные луга. Но часто энгадинец знал бы суровую нужду, если бы он не помогал себе заработком на стороне. Где только ни встретишь энгадипца! Нередко даже проберется он и в Россию и поступит официантом в какой-нибудь ресторан. Строго бережет он каждую копейку, а там, глядишь, и сам открыл какую-нибудь

Рис. 69. Г о р н ы й лес.
торговлю. Но как только энгадинец заработал себе денег, его уже тянет опять к себе на родину, и из шумных, больших городов Европы возвращается он обратно в свою тихую деревню, строит на заработанные деньги себе домик и заводит свое хозяйство.
Климат в Энгадине не очень теплый. Здесь уже нет не только плодов южной Швейцарии, но не видать даже тенистых дубов, буков и кленов, как на берегах Фирвальштедского озера. Об ореховом и каштановом деревьях нет и помину. Только вишневое деревцо не изменило этим краям, но мало-мальски поря­дочные урожаи оно дает только в глубоких долинах. А на высотах, даже в лучшие годы вишня принесет всего десяток-другой ягод. Зато там сады полны разнообразных цветов. Нет ни одного домика, где бы на окнах не стояло горшков с гвоздикой и геранью.
Горы же Энгадинской долины обросли густым, хвойным лесом. Лиственные деревья ютятся только мелкими, низкорослыми кустиками между огромными великанами сосен и елей (рис. 69).
В Швейцарии ведется правильное лесное хо­зяйство, и прикладывается много забот, чтобы сохранить леса. Большая часть лесовъ-собствен­ность всей общины или различных союзов, а иногда и отдельных владельцев. Надзор же за лесными порядками лежит на правительстве. Оно же издает и законы о них.
Леса в горах имеют очень большое зна­чение и потому сохранение их особенно важно. Они не только дают топливо и строительный материал для местных жителей, но, кроме того, еще укрепляют почву в горах и предохра­няют ее от обвалов, которые производят в стране ужасные бедствия. Дерево своими крепкими
корнями проникает в рыхлые слои земли, леж: щие на скалах, а маленькие корешки их уг­лубляются даже и в самые щели скал и таким путем укрепляют землю на скале.
Как корни, так и стволы леса защищают страну от опустошения. Они задерживают по­токи воды, несущиеся с гор после сильных дождей и гроз. Потоки эти, катящие с собой множество обломков скал и мелких камней, могли бы превратить плодородные поля в доли­не в мертвое поле камней.
Еще опустошительнее-лавины, которые об­разуются на голых, покатых склонах гор.
Печальный вид представляет в Энгадине высокая, голая скала, а под ней-развалины де­ревеньки Гонды. Одиноко торчат только кое-где сохранившиеся каменные своды. Жители этой де­ревеньки не берегли леса, рубили его и сами уни­чтожили свою защиту от снежных вихрей и горных лавин. И деревню засыпало.
Большой враг лесам также скот, особенно козы: нередко бедняки ничего больше не име­ют, кроме единственной козы. Прокормление её в летнее время не стоит им ни копейки, а мо­локо она дает часто не меньше крупного скота. По горным ущельям и крутым обрывам она сама себе отыскивает пищу под надзором мальчика-пастуха. Пасти ее в таких местах трудно, и нередко пастух загоняет ее просто в лес. При своей жадности козы сильно пор­тят леса. Особенно любят они молодую поросль леса. Кроме того, у козы есть очень вредная привычка обкусывать верхушки молодых расте­ний.
Уничтожение лесов ведет за собой и умень­шение воды. Так, например, в одной местно­сти водой приводился в движение железоделатель­
ный завод. Спустя некоторое время по истокам и берегам речки вырубили леса. С тех пор -после каждого сильного дождя река стала высту­пать из берегов и опустошать окрестности, а при сухой погоде давала так мало воды, что владелец завода должен был, наконец, по­ставить паровую машину, чтобы можно было про­должать работу. Теперь же лес опять понемно­гу вырастает, влага возвращается в почву, так что в ручье уже опять сильно прибавилось воды.
Одна ткацкая Фабрика двигалась сильным по­током воды, работавшим также и на других заводах. Но вот вырубили леса в окрестно­сти. Тогда поток постепенно так убавился, что часть года Фабрика совсем не могла работать и распускала своих рабочих. Отчего же это про­исходит? Дело в том, что леса сохраняют влагу в почве. Листья и ветви деревьев при­нимают в себя дождевую воду, часть её испа­ряется, а часть падает на землю, пропитывает почву, и вся эта вода собирается где-нибудь по­ниже в ручеек. Кроме того, ветви и листь° своею тенью загораживают ручеек от жарких' солнечных лучей и не дают высыхать воде.
Швейцарцы хорошо поняли пользу своих ле­сов и много заботятся о сохранении их в хо­рошем порядке. Чтобы у них были люди, хо­рошо знающие лесное хозяйство, они устроили множество школ, где обучают лесному деЛу.
Рубить лес на высоких горах страшно трудно и опасно. Чтобы спускать его оттуда вниз, нужно сначала выстроит для него дорогу. И вот, где-нибудь на скалах швейцарцы укрепля­ют бревна. На этих бревнах перекидывают они мостики через расселины скал. Устроив такую дорогу через глубокия ущелья и страшные пропасти, они обливают ее водой в холодный

Рпс 70. Ели защитница.
зимний день, чтобы она обледенела. Тогда начи­нается переправка леса. Сверху катят бревна, а вдоль дороги, на некотором расстоянии друг от друга, расставлены другие работники, которые следят за тем, чтобы бревна правильно кати­лись, и поправляют их. Бревна несутся вниз с невероятной быстротой. В несколько минут пролетают они расстояние нескольких часов. Если какое-нибудь бревно остановится поперек дороги и загородит путь другим, то работник, стоящий на пути, дает знак верхним, чтобы они подождали катить бревна. С опасностью жизни пробирается он к остановившемуся брев­ну и поправляет его. Нередко при этой работе люди разбивались на-смерть или оставались на­веки калеками.
Из хвойных пород в Швейцарии больше всего растет красная сосна. В северных канто­нах можно встретить огромные леса этой сосны. Она может расти на очень значительной вы­соте-выше двух верст. Но у красной сосны есть один очень большой недостаток: корни её очень невелики, и потому при всякой сильной буре ее может легко вырвать ветер с корнем.
По тем склонам гор, где дуют очень силь­ные ветры, кругом красной сосны насаживают другие, более крепкия деревья, которые лучше со­противляются ветру и непогодам. Одну из та­ких крепких елей пастухи прозвали защитни­цей, потому что пасущийся скот при наступле­нии бури невольно бежит под густую сень её низко спускающихся ветвей, как под навес. Впрочем, нередко случается, что там его уби­вает молния возвратным ударом. В палящий полуденный зной, когда ни одно дуновение ветерка не облегчает жары, под широкими ветвями ели всегда можно найти себе тень и прохладу (рис. 70).
Иногда можно встретить старый дуплистый ствол, который все свои соки отдал ветвям, и эти ветви уже самостоятельными, большими деревьями поднимаются к небу из старого ма­теринского дерева. Такие дочерние стволы имеют, в свою очередь, множество детей, которые тоже тянутся кверху, и так растет целое огром­ное семейство деревьев. И когда весной в го­рах начинают собираться лавины, первый свой громовый привет посылают они этому дереву. И на пути лавины всегда можно видеть старые, мертвые стволы и бревна, которые разбросала и разметала страшная лавина. Это для деревьев значит славно окончить жизнь, укрепившись силами в короткое лето и длинную зиму, храб­ро встретить громовый привет лавины и, если суждено, спокойно умереть от неё.
Крупные, хвойные деревья идут на постройки. Встречаются деревья иногда по триста лет от роду. Из молодых елочек в некоторых ме­стах делают зеленые изгороди. Такой густой изгороди нельзя сделать ни из каких других деревьев. Из горных пород особенно заме­чательна альпийская сосна. Это - сосна-карлик. Тотчас по выходе из земли ветви её располза­ются во все стороны. они редко бывают толще руки и притом так переплетаются между собой, что их совершенно невозможно распутать. Аль­пийская сосна никогда не поднимается вверх по горе,-она всегда спускается вниз и живописно одевает своими темно-зелеными ветвями дикие скалистые утесы. В тридцать лет сосна эта расползается сажени на три в окружности, но никогда не бывает толще двух дюймов в поперечнике. На солнечной стороне она растет выше, чем на теневой.
Альпийская сосна служит хорошим топли­вом пастухамъ
В Швейцарии лесоводы много занимались разведением Веймутовой сосны за её замечатель­ную красоту. Теперь её осталось, впрочем, уже немного в швейцарских лесах, хотя она да­ет так же прекрасное топливо и хорошо укре­пляет корнями почву.
На невысоких горах и в долинах растут также лиственные породы. Больше всего в Швей­царии буковых лесов. Украшение же леса соста­вляет роскошный дуб. Хорошую тень дает также широколистный клен. Ствол клена идет на разные поделки, а листья и молодые ветви особенно любят козы. Самое же нетребователь­ное из лиственных деревьев, это - березка. Где только есть кусочек земли, на какой бы это подпочве ни было, там уже зеленеет это веселое деревцо. Оно растет выше всех других ли­ственных деревьев.
До снежных областей альпийских гор до­ходити» также карликовая ольха и занимаетч» здесь иногда целые огромные поля. На ряду с аль­пийской сосной, это деревцо самое полезное в высоких Альпах,-оно также хорошо укрепляет почву от обвалов.
Зимой,, среди снежных полян, в лесах. Швейцарии весело зеленеет вечно зеленый плющ: До самой вершины вьется он по деревьям, одевая их своими изящными зубчатыми темно­зелеными листьями.
Почти только в одном Граубюндене в ле­сах еще остались дикие звери, как, например, медведи и волки. Они ютятся, большей частью, вч» недоступных ущельях и глубоких долинах, которыми изрезана эта горная страна. Олени же, серны и каменные козлы встречаются и в дру-
гпх местах Швейцарии, хотя очень редко. Их сильно поубавила охога за ними.
Благодаря обилию лесов, дома в Энгадине все деревянные и прочно построены. Да и нельзя зтесь не позаботиться получше о жилище, так как климат очень суровый, и дом должен служить хорошею защитой от холода. Самая постройка домов здесь не такая, как в дру­гих краях Швейцарии. Входная дверь в жилище обыкновенно очень велика и высока: нужно, что­бы в не могла пройти нагруженная доверху телега. Через эту дверь входят сначала в боль­шие сени, а за ними уже расположены жилая комната и кухня. Конюшня и хлев для скотины пристраиваются к дому.
Жилые комнаты очень низки, чтобы их лег­че было отопить, но содержатся они очень опрят­но. Чтобы было еще теплее, стены внутри оби­ты деревом, из которого мало-по-малу высту­пает смола и, точно лаком, покрывает обивку.
Особенно замечательно устроены в здешней стороне окна. Они очень маленькия, узкия и ворон­кой расширяются наружу, чтобы в них поболь­ше входило свету.
Снаружи дома смотрят очень приветливо. Все они выкрашены в веселые цвета, иногда даже разукрашены резьбой или позолотой. По особенную прелесть придают им садики, раз­битые у каждого дома. Садики полны цветов; чего-чего только ни встретишь здесь: Фиалки, левкои, тюльпаны, вербены, Фуксии, анемоны, коло­кольчики, макъ-так и пестреют своими раз­ноцветными венчиками, несмотря на холодный климат местцости.
Городов в Фнгадине очень немного и самые большие из них похожи больше на большие де­ревни. Редко-редко встретишь большой, город­
ской дом; большая же часть домиков - такие же маленькие, как и деревенские, с такими же маленькими окнами. Но зато в каждом доме непременно есть большая печка. Топить ее при­ходится целых девять месяцев. Нередко снег выпадает уже в половине августа, так что большую часть времени приходится проводить в комнате. И энгадинец сумел уютно и тепло устроить свое жилище.
Большую часть Фнгадинской долины прихо­дится проезжать на лошадях, потому что желез­ных дорог здесь очень мало. Большая дорога вьется среди лесов и скал. Слева и справа поднимаются высокие горы. На очень значитель­ной высоте помещается местечко Давос, куда много народу приезжает лечиться от чахотки. Доехав по реке Инн до границы кантона, мы повернем на запад и поедем опять по Рейну к Боденскому озеру, откуда мы начали свое путешествие.
Итак, мы объехали всю Швейцарию, побывали' во всех кантонах этой любопытной и своеоб­разной страны и познакомились, как живут и работают её жители. Немного дает швейцарцу хлеба красивая природа его страны, много при­ходится ему трудиться, но он все-таки сумела! устроить свою жизнь так хорошо и удобно, как ( ни в одной стране в мире. Упорно работая’и усердно помогая друг другу, швейцарцы достиг­ли того порядка и благополучия, к которым еще только стремятся другие большие государства. Маленькая Швейцария идет впереди всех их.]
Стр.
Щрейцария 8
На Боденском озере 6
На Рейне 8
В царстве высокого Сентиса 16
Пастушеская жизнь в Швейцарии 31
Цюрихское озеро 48
Фирвальдштедское озеро 107
Бернский Оберландъ 122
Столица Швейцарии-Бернъ 152
По берегу Женевского озера 168
Женева 175
Долина Валлис 186
На Готтардской дороге 200
По другую сторону Альпъ 220
Граубюнденъ 223
Книжный склад „КОММУНИСТЪ“.
«глгкВА1) Сретенка, дом 8 (уг. Рыбникова пер.).
иоѵ"" . <^ой дом Советов (Театральная площадь).
ттГТРОГРАД: 1) Поварской пер., 2, кв. 9, 10 и 11.
2) Литейный проспект, 48.
Библиотека обществоведения.
Кн. 40. Н. Ленин (Вл. Ульянов).
Государство н революция. 2 р. 50 к.
Кн. 41. Н. Ленин (Вл. Ульянов).
Империализм, как новейший этап капитализма. 2-ое. изд. 2 р.
Кн. 42. Н. Крупская. Народное образование и демократия. 3 р.
Кн. 43. Ю. Каменев. Борьба за мир. 2 р.
Кн. 44. Ю. М. Стеклов. Международнаяполитикарабочего класса. 1 р. 20 К.
Кн. 50. Мих. Павлович (М. Вельтман). Французский империа­
лизм н экономическое развитие Франции в XX столетии. 2 р.
Кн. 51. Н. Ленин (Вл. Ульянов). Аграрный вопрос в России к концу XIX века. 1 р. 75 к.
Кн. 52. Карл Каутский. Эрфурт­ская программа. 4 р.
Кн. 53. Вл. Мещеряков. Нацио­нализация и социализация земли.2 р.
Кн. 54. Л. Троцкий. Октябрьская революция. 4 р.
Кн. 55. М. Павлович (М. Вельт­ман). Милитаризм маринизм и мировая война. 2 р. 50 к.
Сочинения М. ГОРЬКОГО.
Том X. Кн. И-я. Жизнь
ненужного человека. 1 р. 50 к. Том X. Ки. П-я. Жизнь
ненужного человека.3 „ - „ Том XI. Городок Оку-
m ровъ 1 „ 50 „
Том XII. Матвей Коже­
мякин. Часть I. ....3 „ - „ Том ХШ.Матвей Коже­
мякин. Часть II 3 „ - „
Том XIV. Лето 2
Том ХѴ.Мать.Ки.И и II по 3
Том XVI. Пожаръ 2
Том XVIIСказки 2
Том XVIII. Хозяин. -
Три дня 2
Том XIX. По Руси 2
Том XX. Детство 3
О писателях-самоучк. . -
р. 25 к. ’> ' » „ 25 „ п 25 „
„ 50 „ » эО „
п п „ 40 „
Семен Юшкевич. (Полное собрание сочинений).
Том I. Распад 2 р. - к.
Том II. Ита Гайне....З _ - _ Том III. Евреи 4 „ „
Том IVНаши сестры.2 „ - „ Том V. Пролог 5 „ - „
Том VI. Невинные 5 „ - „
Том VII. В городе-...4 „ 50 „ Том ѴШ. Очерки детст. 2 „ - „ Гом IX. Комедия брака 3 „ - „
Том X. Драма в доме. 5 р. 2и к. Том XI. Вышла изъ
круга 3 „ - „
Том XII. Голуби 3 „ - „
Том XIII. Леон Дрей.
Часть 1 2 „ - „
Том XIV. Леон Дрей.
Часть II 2 » - »
Том XV. Челов. воздуха 2 „ - „
Сочинения А. М. ФЕДОРОВА.
Весенний ветер ?тро
Баутина
Камцц
2 р. - к.
2 „ - „

Сила крови 2 Р- ~~ к-
Подвигъ 2 » ' ”
На востокъ 2 - ”
Стихотворения 2 ” ”

Книгоиздательство „КОММУНИСТЪ“
1) Сретенка, дом 8 (у г. Рыбникова пер.). ' 2) 2-ой дом Советов (Театральная площадь). •АД: 1) Поварской пер., 2, кв. 9. 10 и 11.
2) Литейный проспект, 48-

ОТДЕЛ ПОД ОБЩИМ ЗАВЕДЫВАНИЕМ Ь
II. СТЕПАНОВА,
при участии: Н. Бухарина, П. Дауге, Г. Зиновьева, Ю. Каменева. Й. Ленина, Й. Лукина, А. Луначарского, И. Мещерякова, В. Оболен­
ского, М Ольминского, В. Орловского, М. Покровского, В. Смирнова, Ю. С -еклова и друг.
К. МАРКС. Собрание сочинений. Юбилейное из г .ч.
Все издание-близкое к полному собранию сочинений-составить до 25 томов но 25 30 листов (400-500 стр.) большего формата. В это юбилейное издание войдут как все работы, появившиеся до сих пор в Германии и Англии отдельными изданиями, так й работы, раз сеянные но разным периодическим изданиям.
В настоящее время печатаются: „Теория прибавочной стоимо< « , в переводе Н. ии. Бухарина, „Капиталъ“ и дополненное издание „СоСр. >Гс истерических работъ“, в переводах под ред. В. Базарова и II. Стс ненова, вновь пересмотренных II. Степановым.
Ф. ЭНГЕЛЬС. Собрание сочинений.
Намечены три тома большего формата, по 2 -30 листов каждый. В „Собрание“ войдут как работы, появлявшиеся отдельными из-си на­ми, гакь и журнальные статьи Энгельса.
Книжные склады и магазины „Коммунистъ“ принимают нг ‘б:_ выполнение всех книжных заказов как для час гных лиц, так и; для партийных, советских, городских, земских, общественныхи н правительственных учреждений нучебны\ъзавед.всех комиссариатов.
Выполняют заказы по пополнению и устройству новых книжных складов и магазинов. Высылают регулярно все новинки книжного рынка. Составляют новые и пополняют уже существующие библиотеки и читальни. Подбирают книги для частныхълиц по все иь итраслям знания. Книжные склады принимают издания как на комиссию, так и на главиый склад. В провинцию книги высылаются’ииаложенпымь и. атежом.
Каталоги высылаются беспЛАТНО
Цена 8 рублей.