Человек из телевизора (СИ) [Виктор Робертович Цой] (fb2) читать постранично

Annotation

Роман "Человек из телевизора" — эта попытка обращения к поэтике попаданства, где маленький человек не пытается опрокинуть Время, но все равно убеждается, что от перемены мест слагаемых сумма меняется

Человек из телевизора

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Человек из телевизора

Глава 1

Утром 27 декабря 1999 года Николай Петрович Черников неудачно укусил корку хлеба и у него выпал зуб.

Подгнивший обломок лежал на ладони и был чем-то неприятно притягателен: его хотелось разглядывать и разглядывать. Черников ощупывал почерневший глянцевый зуб с разрыхленной изнутри мягкой пульпой. «Еще один, не хочу к зеркалу идти, смотреть десны и считать, сколько осталось зубов, — думал он, — смотри, как кариес его достал, а, еще, в общем-то, мог послужить». Черников открыл балкон, выбросил зуб. Морозный воздух взбодрил его и вернул ему детскую предновогоднюю радость, от которой он плохо спал нынче ночью и встал ни свет, ни заря: сегодня он собирался покупать телевизор.

Черников пока не освоил персональный компьютер, хотя уже понаслышке мог озвучить компьютерную лексику конца 20 века: пентиум один, пентиум два… Для него последним словом в аудио-видео технике пока оставался цветной импортный телик с кабельным подключением. Его невыносимо тяготил его старый телеящик — черно белое убожество с черно белым именем «Березка».

Черников собирал деньги на новый телевизор два года. И даже именно с того 98 года, когда за рублём рухнул лей. Это только подхлестнуло его, породнив с одним гоголевским героем.

«Акакий Акакиевич» Черников, одинокий пенсионер, собирал лей к лею, доллар к доллару, чтобы пошить новенький импортный телевизор.

Старый книжник, рывшийся постоянно на книжных развалах, он стал подрабатывать грузчиком на лотках, где продавали советскую литературную макулатуру. Утром и вечером он впрягался в платформенную тележку с грузоподъемностью 400 килограмм. Впрочем, этих денег и пенсии хватало только на жизнь, пока он не продал родительскую двухкомнатную квартиру в самом центре города, и переселился в однокомнатную хрущевку.

Он давно жил один, без семьи, без детей, без карьеры. Давно можно сказать состарился и приготовился к пенсионным будням. Читал книжки, смотрел телевизор, и на журнальном столике возле кресла стояла тарелочка с карамельками.

Дюже независимая Молдова демократического выбора была не его сознательным и душевным выбором. Кондовая "советскость " (слово "совок" — для него было, безусловно, пошлым) оставалась его родимым пятном.

С детства у него были все признаки аневризмы головного мозга: пелена, двоение в глазах, онемение, нарушение чувствительности, приступы рвоты, тошноты, потеря сознания.

После одного курса политеха и двух курсов филфака, которые он не закончил, Черникова устроился в научно-технической библиотеке. С постоянной головной болью (освобожденный от срочной службы), переживший в детстве депортацию 1941 года, Черников не имел никаких амбиций.

В своей жизни он два раза совсем близко подходил к порогу загса, но в последний момент его бросали и, громко будет сказано, предавали, потому что он страдал и радовался, что так все случилось. Больше того — это было сродни катарсису. Облегчение от ответственности. С плеч груз долой и впереди новая глава книги жизни.

Но новой главы не было — его жизнь — серая скучная проза без глав и даже абзацев.

Жена, дети, карьерный рост, выговоры, награды, командировки — прочерк, прочерк, прочерк…

Впрочем, любая пустота чем-то заполняется. Водка, книги, любовница, телевизор…

В этот светлый четверг, Черников позавтракал — кофе, яичница — надел праздничный и собственно единственный костюм, в котором, как он предполагал — его и похоронят. Он два раза пересчитал деньги, прежде чем переложить их в бумажник, и в хорошем настроении выдвинулся на троллейбусную остановку.

Он ехал покупать японский «Панасоник».

«Панасоник», «Панасоник» — он бредил этим брендом, наизусть помнил рекламный листок, закинутый кем-то в его почтовый ящик, с изображением и