Пограничье [Надежда Храмушина] (fb2) читать онлайн

Надежда Храмушина Пограничье

Глава 1.Старая сказка

Давным-давно, в далёкие времена, когда солнце было ярче, деревья были выше, трава зеленее, а реки были чище, жил в деревне крестьянин по имени Тихон. И было у него шесть дочерей. Дочек своих он любил безмерно, но очень сокрушался о том, что не было у него сына. И вот снова сообщает ему жена его, Пелагея, что ребёночек у них будет, и по всем приметам, сын. Очень он обрадовался, что господь услышал его молитвы. Но втайне от всех ещё и у местной знахарки Катерины спросил, сын ли будет, чтобы удостовериться, и та ему тоже это подтвердила. Тихон и так берёг свою Пелагею, а после этого совсем ей ничего не стал давать по дому делать, сам за всё хватался, только бы сына она выносила. Как-то раз, а это было летом, собрался Тихон на покос. Встал с первыми лучами солнца, поцеловал жену свою, запряг лошадёнку в телегу, и отправился на дальнюю делянку. Мужик он был работящий, до обеда выкосил большую поляну, попил из кринки квасу, заел горбушкой хлеба, и решил прилечь перед обратной дорогой. Только он удобно устроился под телегой, как смотрит, из леса выходит старушка. Маленькая такая, худенькая, и идёт к нему. Он вылез из-под телеги, а старушка к нему подходит и говорит: «Доброго здоровия тебе, Тихон». Он ещё удивился, что старушку эту он раньше не видел, а она имя его знает. А она продолжает: «Знаю, что ты сына ждёшь. Да только опять у тебя дочка будет». Он даже присел от неожиданности: «Да как это! Знахарка же сказала мне, что сын будет». А она ему: «Так они с Пелагеей договорились, чтобы тебя не расстраивать. А потом, когда дитё родится, тут уж куда деваться, так же будешь любить её, как и остальных дочерей». Охнул Тихон, да что тут поделаешь! А старушка опять ему говорит: «Знаю я, как помочь этому делу. Приводи Пелагею ко мне, пусть ночь у меня пробудет, а я поколдую немного, и родится у тебя сын». Тихон засомневался: «Возможно ли такое? И что это за колдовство такое, не повредит ли оно Пелагее и ребёнку?» Старушка его успокоила: «Не раз я уже такое проделывала, и все довольны были, за сыновей своих всю жизнь меня благодарили. Думай, Тихон, только долго не затягивай с решением. Хоть у меня и верное колдовство, да только работает оно до определённой поры. Если надумаешь, приводи Пелагею к старой мельнице, от неё пройдёшь к чёрному тополю, там и увидишь мою избушку». Повернулась она и ушла. А Тихон так и остался стоять, задумавшись над словами старушки. Никогда прежде он не слышал про такое, как бы что не испортить, дело то ведь деликатное. Запряг Тихон лошадь, и поехал домой. Всю дорогу он про это думал. Дома никому ничего не сказал. Да только что бы он ни делал, куда бы ни шёл, а в голове слышит обещание старушки о сыне. Мучился он так дня два, а потом враз решился. Сказал Пелагее, чтобы собиралась, мол, они в гости едут. Посадил её на телегу, и поехали они к старой мельнице. Доехали до неё, привязал Тихон лошадь к дереву и пошли они с Пелагеей вдоль реки. Прошли немного, и увидел Тихон чёрный тополь, который раскинул свои корявые ветки над быстрыми водами Синюшки. А под ним изба стоит, как и сказала старушка. Тихон не помнил, чтобы тут когда-то она стояла, хотя они в детстве с мальчишками не раз сюда бегали, ныряли с мельницы в Синюшку. Подошли они к избушке, а оттуда выходит старушка и говорит его жене: «Заходи Пелагея, погостишь у меня. Ничего милая не бойся. А завтра Тихон с утра за тобой приедет, домой тебя отвезёт». Пелагея вроде и отступила, не понимая, зачем это ей здесь оставаться, да только потом как-то сразу поникла, и зашла за старушкой в дом. Тихон повернулся, и пошёл к телеге, а на сердце у него неспокойно, просто кошки скребут. Едет он не спеша домой, а про себя думает так: «Хорошо конечно, что сын будет. Но ведь и дочки у меня славные, такие мастерицы, такие красавицы». И словно молния его прожгла, что он наделал! Любимую жену свою, которая под сердцем носит его дочку, сам привёз к какой-то колдунье! А куда денется его дочка? И откуда возьмётся сын? Развернул он лошадь, стеганул её, и помчался обратно к мельнице, чтобы забрать Пелагею домой. Бегом бежал он от мельницы к чёрному тополю. Добежал, а избушки-то нет, как будто и не было никогда. Даже трава не примята, а ведь он только что был здесь! Свалился он прямо на землю, рыдания его душат, и ничего он поделать не может — нет ни старухи этой, нет и Пелагеи. До самого вечера он ползал по берегу, загребая в руки свои землю, молился, кричал, проклиная себя и колдунью. Да только один он был на берегу, и никто не откликнулся на его вопли. Вот уже и солнце начало садиться за дальний лес, а Тихон никак не может решиться уйти с этого проклятого места, боясь, что если он уйдёт, то никогда уже больше не увидит свою Пелагею. Сердце его за это время стало как выгоревшее дерево, сжалось и почернело. Едет он домой, слезами умывается. Как только представит, что скажет дочкам, снова в голос от горя кричит. Заехал в деревню, поставил лошадь к воротам своим, а сам побежал к знахарке. Стучит в ворота, зовёт знахарку. Та выскочила, видит, что Тихон не в себе, что да как, спрашивает. Он ей рассказал, какая беда с ним приключилась. Она выслушала его, потом завела его в дом, к столу посадила, налила ему воды, туда какую-то травку бросила, заставила выпить. Успокоился Тихон, голову свою обхватил руками, сидит, раскачивается, как камыш под ветром. А знахарка мудрая была женщина, она ему и говорит: «Так ты завтра утром иди туда, тебе же колдунья сказала утром прийти. Чего ты её не послушался?» А он ей: «А если не будет её завтра там, что я буду делать?» Она ему отвечает: «Вот тогда и думать будем. А сейчас иди домой, детей зараньше времени не пугай. А утром поезжай». Пришёл он домой, дочки его уже спят. Поцеловал он каждую, головки их светлые погладил, и снова навалилась на сердце его печаль пуще прежнего. Спал ли он, или не спал, так он и не понял. А утром пораньше, пока дочки не проснулись, запряг лошадь да снова поехал к старой мельнице. Едет, всем богам молится. До чёрного тополя бежал, не помня себя. Смотрит, а там стоит избушка, а рядом на скамеечке его Пелагея сидит, пирожок кушает. Подбежал он к ней, упал перед ней на колени, руки ей целует. А она ему: «Ты что Тихон? Что случилось?» А он и слова не может сказать. Вышла старушка из дома, подошла к Тихону и говорит: «За что ты меня вчера проклинал? Я тебе добро сделала, а ты мне так отплатил. За это я возьму твоего сына себе в услужение, когда ему исполнится семнадцать годков». Сказала — как отрезала. И пропал дом её, и старушка с ним. Вернулись Тихон с Пелагеей домой. Пелагея не помнила, что было с ней ночью у старухи колдуньи, а Тихон спросил один раз, да больше и не стал. И вот пришло время Пелагее рожать, и разродилась она здоровым мальчиком. Только все дочки у Тихона с волосами цвета льна, русые, а сын родился с тёмными волосами. Тихон был на седьмом небе от счастья. Да какая разница, какого цвета у него волосы, главное — у него есть сын! Об угрозе старухи забрать сына он и думать забыл. Впереди семнадцать долгих лет, старуха уже в преклонных годах, так что она сама ещё, может, не доживёт до этого времени. Сына Тихон назвал Радомиром, так как он стал его долгожданной радостью. Парень рос смышлённым и трудолюбивым. Все в семье обожали его — и сёстры, и родители, и бабка. За что бы ни взялся Радомир, всё у него выходило ловко и быстро. В девять лет Тихон отдал Радомира в ученики скорняку. Тот тоже его хвалил, говорил, что руки у парня растут оттуда, откуда и положено им расти. Но чем ближе приближалось время, в которое должна была появиться колдунья, тем грустнее становился Тихон. Он и к знахарке не раз наведывался, да только та отвечала ему, что закрыто перед ней будущее его сына. Они с женой, бывало, сядут вечером у окна, и вздыхают, словно предчувствуя неминуемое расставание с любимым сыном. Извёлся Тихон весь, и опять пошёл к знахарке за советом, как колдунью обмануть. А та уже совсем старой стала, плохо слышала и плохо видела. Но когда ей Тихон сказал, что хочет обмануть колдунью, она замахала на него обеими руками: «Что ты! Сделай так, как сказала тебе колдунья! Не гневи её! А как она разозлится? Да нашлёт на весь твой род проклятий? У тебя ведь, кроме сына, ещё в семье шесть дочек, внуки уже пошли». Отказала знахарка в помощи Тихону, да ещё и пригрозила ему, чтоб не думал накликивать на всю деревню беды. И вот этот день настал. Тихон думал, что колдунья сама за сыном придёт, а нет, Радомир молча покидал с утра вещи свои в мешок, поклонился всем и пошёл. Пока у Тихона и остальных домочадцев оторопь прошла, Радомир уже из ворот вышел. Ох, и заголосили бабы в один голос! Догнали его, прямо посередь улицы в ножки ему вцепились, повисли на нём. Тихон прижал его к сердцу, крепко прижал. Радомир дождался, пока все поуспокоились и говорит: «Что вы так убиваетесь! Да увидимся мы ещё, чай не на войну иду». И ушёл, как ни молили они его остаться. И правда, каждый год приходил повидать родителей Радомир. Об учёбе своей у колдуньи ничего не рассказывал, о том, где и как живёт, тоже молчал. Серьёзный стал, неразговорчивый, лишний раз и не улыбнётся. Поможет отцу с матерью по хозяйству и уйдёт обратно, не знамо куда. А в один год не приехал. Ждали его, ждали, а его нет. И другой год не приехал, и третий, и пятый, и десятый. Родители смирились с этим. Живой, и слава богу! Что тут делать, вырос сын. Раз профессии его колдунья научила, голодным не останется. Но каждый вечер, в любую погоду, Тихон с Пелагеей выходили к околице и вглядывались в горизонт, не появится ли на дороге их сын, их Радомир. А потом в их края мор великий пришёл. В деревнях не успевали гробы делать, закапывали покойников прямо в мешках. И пошёл слух, что напасть эту на людей наслал какой-то колдун Шифин, с которым князь местный не рассчитался за услугу. Вот Шифин и осерчал. Умерла сначала у Тихона старшая дочь со всей семьёй, потом две другие дочки со своими семьями. Тяжело заболела Пелагея, и Тихон приготовился к самому худшему. И вдруг вечером, возле двора его, остановился всадник на вороном коне, покрытом богатой попоной. Слез всадник с коня, привязал его к ограде и к дому идёт. А камзол на всаднике бархатный, весь золотом расшит, и камни драгоценные на нём блестят. Зашёл он в дом, поклонился, и Тихон ахнул. Это же сын его любимый, Радомир! Да такой он красивый да статный стал, только на висках седина серебрится. Бросился к нему Тихон на грудь, обнял и сжал так, будто от этого сама жизнь его зависела. Радомир тоже обнял отца и спросил: «Мать жива ещё?» Потом, не дожидаясь ответа, шагнул за занавеску к кровати, где лежала мать, достал маленькую бутылочку с какой-то жидкостью, и капнул ей на губы. Постоял, посмотрел, и говорит: «Сейчас пусть поспит, а утром здоровой проснётся». Тихон на стол поставил кринку молока, пирог, чтоб сына покормить, да тот даже не присел, засобирался обратно. Тихон спрашивает его: «А откуда ты узнал, что мать заболела? И откуда у тебя такое лекарство замечательное, что сразу вылечил её?» Радомир стоит, смотрит на него и молчит. И тут понял Тихон, кто его сын. «Так ты и есть тот колдун Шифин, который мор на нас наслал!» Радомир вздохнул, и говорит ему: «Прости отец, но никто не должен знать, кто я такой, иначе силу мою мне не сохранить». Подошёл к отцу, взял его за руку, и тут же Тихон рухнул на пол бездыханный. А Шифин перешагнул через него, вышел из дома прочь, сел на коня своего и ускакал, и даже не оглянулся.

Алексей Александрович Сакатов, наш непревзойдённый специалист по оккультным наукам, дочитал последние слова, посмотрел на меня и спросил:

— Ну как?

— Господи, какая грустная сказка! — Сказала я — И где ты такую нашёл?

Сакатов отложил листки, снял очки и сказал:

— А это не сказка. И прочитал тебе я её не просто, чтобы развлечь. А чтобы ты знала, кто такой Шифин.

— А что, этот Шифин всё ещё жив? Мор на людей насылает? — Я улыбнулась.

— Всё именно так. И жив, и мор насылает. — Сакатов достал из-под стопки журналов старую газету и прочитал — «Московские ведомости», от восьмого сентября одна тысяча девятьсот шестого года. Смотрим. Городской голова города Пензы, потомственный почётный гражданин Евстифеев Николай Тимофеевич со всей семьёй, со всеми своими слугами, в одночасье заболели лихорадкой и все умерли. Последними словами этого уважаемого гражданина были, что это дело рук Шифина. Этот Шифин просил продать ему одну книгу старую, какая у Евстифеева имелась. А тот ему отказал, и вот, он на них мор наслал.

— Но прошло сто лет с тех пор. Люди столько не живут. — Возразила я.

— А как ты думаешь, когда родился Радомир? — Лукаво спросил он.

— Всё равно ведь не угадаю. Говори.

— Вот, пожалуйста, запись в церковной книге: младенец мужскову полу Плотников Радомир родился в деревне Акульшино Тульского уезда в июле одна тысяча семьсот двадцатого года. А в одна тысяча семьсот пятьдесят пятом году, в июне, неожиданно чума началась в Тульском уезде, и так же, неожиданно, закончилась через полгода. Шифину в это время было тридцать пять лет. — Сакатов победоносно посмотрел на меня — Поняла? А сейчас ему почти триста лет.

— Ты его сам видел? — Не сдавалась я — Своими глазами?

— Оля, не буду ходить вокруг да около, у нас, по-моему, назревает новое дело. Мне неделю назад позвонил знакомый, Дима Волков, мы с ним несколько лет назад в областной больнице лежали в одной палате, и рассказал мне историю, которую обычной не назовёшь. Надо помочь им. Дима живёт на севере нашей области. Работает механиком в ремонтном цехе. Он нас с тобой приглашает в гости.

— Я же работаю. Отпуск у меня не скоро. — Я вопросительно посмотрела на него — А дело-то у него какое?

— Плохое у него дело. У него и у его семьи. Возьми в счёт отпуска пару дней. Наташа и одна справится, за два дня с аптекой ничего не случится. А по пути я тебе всё и расскажу. Я тут подобрал кой-какой материал. Завтра у нас электричка полшестого утра. Так что, поезжай домой и соберись. Тебе полезно практикой заниматься, нечего без дела сидеть.

Я подумала и согласилась. Конечно, и людям помогать надо, и практика должна быть. А то совсем обленюсь, и так все прошлые выходные пролежала у телевизора.

Утром я приехала на вокзал раньше назначенного времени, но Сакатов уже стоял у центрального подъезда. Увидев меня, помахал рукой. У него с собой была огромная, туго набитая вещами сумка.

— Ты что, до Нового года там решил остаться? — Спросила я.

— Всю литературу, которая нам может пригодиться, я захватил с собой. Но если надо будет, то тебя отправлю в город, а сам останусь. Билеты я купил. Пошли. — Он повесил свою сумку через плечо, подхватил мою, более скромную сумку, и мы пошли по переходу на платформу, потому что в это время объявляли нашу электричку.

— Едем до Верхней Салды. Там на вокзале нас встретит Дима. — На ходу информировал он меня — Он в пригороде живёт, в своём доме. С ним его жена и две дочери, вернее одна, так как старшую он полгода назад замуж выдал. В дороге четыре часа. Ты же любишь на электричках ездить, вот и покатаешься.

Да, это правда. Электрички — мой самый любимый вид транспорта. Я сразу заняла место возле окна, и стала ждать, когда машинист объявит, что двери закрываются. И мы тронемся навстречу засыпающему осеннему лесу и бескрайним полям, ждущим первый снег.

Сакатов только собрался мне рассказывать историю Димы Волкова, как к нам подсела молодая женщина с двумя близняшками. Сакатов пожал плечами и сказал:

— Ладно, Дима тебе сам всё расскажет.

Он всю дорогу, перебирал какие-то свои записи, периодически делал какие-то заметки, листал телефон. Соседи наши тоже уткнулись в телефоны, поэтому почти всё дорогу молчали. А я сидела и смотрела в окно, не отрываясь. Под сиденьем нещадно грела печка, собираясь меня к концу дороги зажарить до румяной корочки. Сакатов мне несколько раз предлагал пересесть с неё, но я стойко отказывалась, и дальше продолжала смотреть в окно. Потому что когда хорошо, тогда не надо ничего менять.

В десять часов мы прибыли в Верхнюю Салду. Дима Волков оказался довольно крупным мужчиной с густой седой шевелюрой, грустными глазами, лет так под пятьдесят.

— Дмитрий Семёнович. — Представился он мне — Спасибо, что откликнулись, мы вас очень ждём.

Он провёл нас к своей машине, серенькой Ладе, положил наши вещи в багажник и предложил заехать в придорожное кафе, чтобы спокойно там поговорить.

— Не думайте, моя жена очень рада гостям, и уже наготовила там всего. Но лучше нам сначала одним поговорить. Не хочется при Тасе снова всё ворошить, итак у неё глаза на мокром месте.

Придорожное кафе было рядом, в пяти минутах езды. Мы сели за крайний столик у окна. Дмитрий Семёнович заказал нам кофе, бутербродов, а себе взял стакан чая.

— Полгода назад, в апреле, только мы старшую дочь Алёнку выдали замуж, через неделю после этого умерла бабка моей жены, Феломена Спиридоновна. — Начал он свой рассказ — Ей было уже девяносто семь лет. Она всю жизнь прожила в деревне Костомарово, и только в последний год мы её к себе с Тасей взяли, так как она перестала ходить. Бабка Феломена была, сразу скажу, очень странной. В деревне её сторонились, ну, в общем, колдуньей её считали. Мать у Таси давно уже умерла, лет пятнадцать назад, а бабка Феломена крепкой была, курей до последнего держала, с огородом сама управлялась. Так вот. Привезли мы её к себе, поселили её в комнату младшей нашей дочери, Танюшки, а ту к Алёнке переселили. За бабкой все ходили, и жена, и дочки. И накормлена всегда была, и в чистоте лежала. Танюшка больше всех за бабкой ухаживала, и бабка привязалась к ней. Как только убежит Танюшка куда, а та уже глазами её ищет. А тут Алёнка замуж собралась, свадьба, хлопоты. Мы, то в город за платьем, то туфли ищем, то с парикмахером договариваемся, то одно, то другое. И получилось так, что за бабкой Феломеной одна Танюшка эти дни и смотрела. И в день свадьбы тоже. Мы с Тасей с утра и в столовую, и в загс, потом катали молодых полдня. Танюшка с нами побыла немного, и снова к бабке побежала. В воскресенье со свадьбы мы домой уже поздно пришли. Я в понедельник на работу с утра ушёл, а вечером на работе проставился мужикам, за дочку. Пришёл опять поздно, а наутро опять на работу. В обед сидим с мужиками, смотрю — Тася моя идёт. Вызвала меня на улицу и говорит, а у самой голос дрожит: «Бабка Феломена собирается Танюшке передать дар свой, говорит, умирает». А я откуда знал, какой дар, поэтому говорю: «Ну что, два века никто не живёт, она хорошо пожила, почти сто лет, так каждому бы». А Тася в слёзы: «Ты что, не понимаешь, не может она умереть, пока не передаст кому-то свой дар!» А я опять не понял: «Да что у неё такого ценного, пусть передаёт, ты-то, что ревёшь из-за этого?» Вот она мне и объяснила, какой дар собралась бабка передавать нашей Татьяне. Колдовской! А я спрашиваю Тасю: «А почему она тебе его не передаст?» И оказалось, что бабка Феломена только Танюшке хочет передать свои эти штучки. Я Тасе говорю: «Что плохого в том, что Танюшка людей начнёт лечить? Пусть бабка ей передаст свои знания, сейчас все увлекаются нетрадиционной медициной». А Тася говорит, что на сердце у неё очень тревожно, и Танюшка сегодня с утра с красными глазами ходит, переживает, а о чём переживает, не говорит. В общем, ничего мы с женой не решили, а вечером, когда я домой пришёл, Танюшка уже вроде весёлая такая ходит. Мы и не стали её больше спрашивать. Прошло так три дня. И вот, сидим мы в тот вечер дома, телевизор смотрим. Вдруг слышим, бабка Феломена Танюшку зовёт. Та соскочила, побежала к ней. И вдруг у нас в серванте посуда вся зазвенела, потом на кухне грохот раздался. Мы с Тасей в кухню забежали, а там со шкафов все тарелки, все стаканы на пол попадали, кругом осколки, вода какая-то разлита по полу. Мы давай всё убирать. Я пошёл за ведром и вижу, вроде в комнате у бабки свет замерцал, вспыхивает то ярче, то становится темнее. Я подошёл, и только шторку в комнату откинул, как увидел, что возле бабкиной кровати старик высокий стоит, а перед ним Танюшка моя на коленях и руку ему целует. И я услышал её слова: «господин мой Шифин». А за этим стариком, у стены ещё две бледные старухи стоят в чёрных платках. Я только хотел спросить, что тут происходит, как он взглянул на меня, и словно пригвоздил меня к месту. Ни сказать, ни пошевелиться не могу. Слышу, из кухни Тася мне что-то кричит, а я стою, как столб. Потом совсем у меня в глазах потемнело. Сколько я так простоял, не знаю. А потом очнулся, смотрю, а Танюшка уже сидит у кровати бабкиной и плачет. Я к ней подскочил, а она бабку за руку держит и говорит мне: «Умерла бабушка». Я её спрашиваю: «Кто это был тут, что за люди?» А она так удивлённо на меня смотрит и говорит: «Какие люди, ты что папа, никого кроме нас здесь нет». Тася подбежала к нам и говорит: «Что это было, я как будто в темноту провалилась, и ногой-рукой пошевелить не могла?» Ну, мы вдвоём давай Танюшку расспрашивать, а она одно твердит, что никого здесь не было. Отступились мы с женой от неё, да и перевозку надо было вызвать, похороны организовывать. Бабку Феломену похоронили, поминки устроили, всё честь по чести. Только когда повезли её отпевать в церковь, дождь такой ливанул, что за час дорогу размыло, мы так и не смогли её до церкви довезти. Только повернули всей процессией на кладбище, то сразу солнце выглянуло, дороги подсохли. Закопали мы Феломену. И поминки хорошо прошли, без всяких проволочек. Тася в эти дни сколько раз пыталась с Танюшкой поговорить, да та ничего матери не говорит, а знай только, как попугай повторяет, мол, ничего не было, привиделось вам. А потом всё вроде пошло как раньше, и потихоньку всё забылось. Летом мы решили с Тасей, что купим путёвку в Питер Танюшке на недельку, пусть съездит, развеется. Танюшка, понятное дело, обрадовалась. Я отвёз её в аэропорт, посадил на самолёт. Она нам из Питера каждый день звонила, очень ей там понравилось. Подружилась с девочками из Екатеринбурга. Пролетела неделя, мы её с женой встретили. Садится она ко мне в машину, а Тася, хвать меня за руку, и говорит, посмотри, у неё возле шеи как будто татуировка появилась. Я и спрашиваю Танюшку: «Дочь, а что это ты надумала, не спросив нас, татуировку сделать? Ты ещё не велика у нас, чтоб такие вещи самой решать». А Танюшка мне говорит: «Ты что, папа, я никакой татуировки себе не делала». Мы с женой пригляделись, а ведь правда, это будто родимое пятно появилось, и похоже оно на какой-то вытянутый овал с четырьмя отростками. Тася говорит, что надо врачу показать, раньше же не было такого. Приехали мы домой, Танюшка переехала опять в свою комнату, хоть Тася её и уговаривала, что лучше в Алёнкиной комнате остаться, она побольше. Но Танюшка ни в какую, опять в своей комнате захотела жить. Потом сентябрь наступил, школа. Танюшка хорошо учится, на красный диплом идёт, мы с Тасей никогда уроки у неё не проверяли, в школу ходим только на родительские собрания. И этот год она хорошо начала, одни пятёрки, поведение хорошее, беспокоиться не о чём. А двенадцатого сентября она первый раз пропала. Прихожу я домой, а Мишка, наш пёс, сидит пристёгнутый к самой будке. Мы так пристёгиваем его, когда кто-то в гости приходит. Он не кусается, но любит на людей прыгать, вот мы его до крыльца и не пускаем. Я прохожу, а дома никого нет. Тася у меня в больнице работает, приходит в восемь, поэтому её ещё не было дома. Ну ладно, думаю, может Танюшка по подружкам куда убежала. А потом смотрю, на столе кухонном записка, что, мол, не беспокойтесь, ушла по делам, не ищите, когда вернусь не знаю. Какие такие дела на ночь глядя! Я набираю её номер, а там говорят, что абонент не доступен. Я пока Тасю дождался, уже так кипел, что готов был с ремнём дочь пойти искать. Тася всех подружек обзвонила, никто ничего не знает, Танюшки ни у кого нет. Как мы ту ночь провели, сами понимаете, ни минутки не спали. Заявилась она на следующий день в десятом часу вечера. Понятно, дома скандал, она закрылась в комнате, я дверь выломал. Мать на неё кричит, я кричу, а она сидит и молчит. В следующий раз через неделю опять ушла из дома и только на следующий день пришла. Ну что нам тут делать? А шесть дней назад, третьего октября, ушла, и до сих пор её нет. Телефон дома оставила. Я бы может и не обратился к вам, а в полицию пошёл, да только на пороге её комнаты какой-то знак мелом нарисован, и мы не можем через него перешагнуть, и там у неё в комнате всегда светло, как днём. И днём и ночью. Тася сказала, что милиция нам не поможет. Вот такая вот чертовщина.

— А у Вашей Танюши, случайно, нет жениха? — Осторожно спросила я Дмитрия Семёновича — Может, влюбилась в кого?

— Нет, это мы точно знаем. Она дружила с мальчиком из класса, когда ещё в восьмом училась, но родители у него развелись, и он с матерью переехал в Москву. Они с ним до сих пор переписываются. Он в этом году на пару недель в июне приезжал к своей бабке погостить, они вроде вместе с Танюшкой гуляли. Потом он уехал, других ухажёров пока нет. И подружек мы уже всех переспрашивали. У неё две закадычные подружки — Маша Круглова и Лера Осинцева, они так втроём с первого класса и дружат. Так те тоже ничего не знают, сами удивляются, и им тоже Танюшка ничего не говорила.

— А какие-нибудь вещи остались от Феломены? — Спросил Сакатов.

— Да какие там вещи! Мы её перевезли с одним узелком, она на смерть там что-то приготовила, да Тася всё новое купила. Тряпье, что после неё осталось, мы сожгли.

— А дом её продали? — Спросила я.

— Нет, его нам и не продать. Деревня эта, Костомарово, бесперспективная. Дорога к ней плохая, две колеи, там народу-то осталось человек десять. Дачников там нет, никто не едет туда. Мы как бабку привезли к нам, там больше и не были.

— А бабушка верующая была? Иконы с собой привезла какие-то?

— Конечно, и икону с собой одну привезла, Николая Чудотворца. Над изголовьем её поставили.

— А те люди, которые возле кровати бабушкиной стояли, Вы их раньше не видели? — Спросила я.

— Старика точно раньше не видел, а старух не успел разглядеть, только мельком бросил на них взгляд.

До дома Дмитрия Семёновича мы доехали минут за пятнадцать. Тася, жена его, уже стояла возле открытых ворот, нас ждала. Глаза у Таси были заплаканными, и она постоянно промокала их уголком белой косынки, повязанной на голове. Фигура у Таси была внушительная, под стать Дмитрию Семёновичу. Он, когда поставил машину, подошёл к ней и приобнял, и они вместе пошли к дому, опустив головы. Даже их пёс грустно сидел в конуре, безразлично глядя на нас.

Мы с Сакатовым стояли у порога Таниной комнаты, и в недоумении смотрели друг на друга. Перешагнуть порог оказалось, на самом деле, невозможно. Словно воздух в Таниной комнате стал плотным, как металл.

— Как такое возможно? Это что за колдовство такое? — Выдохнула я — Мне даже дышать тяжело, когда я голову к двери наклоняю.

— Когда мне Дима сфотографировал и перекинул этот знак, я нашёл его значение. — Сакатов склонился над нарисованным мелом знаком на крашеном полу — Это знак «бусый мечник». Или серый страж. Суть этого заклинания такова. Ты, предположим, не хочешь, чтобы в твой дом кто-то входил, но понимаешь, что замки не станут преградой, и тогда ты останавливаешь свет. То есть, время для всех идёт дальше, а в твоём доме свет завис и затормозил время. Получается, что мы не можем зайти в прошлое. Вот такая забавная ловушка.

— Ого, а через окно нельзя залезть? Знак же в дверях нарисован.

— Да его хоть где можно нарисовать. Всё равно в комнату уже не зайти.

— Что-то очень мудрёное колдовство для такой юной девушки. — Вслух поразмышляла я — Я где-то читала, что даже если колдунья передаст свой дар тому, кого выбрала, ещё не факт, что человек с этим может справиться. Это может вылиться и в настоящее проклятие. Вплоть до гнойных ран и тяжёлой болезни, если у человека не хватит сил справиться с полученным даром.

— Ну, Феломена, наверное, знала, что у внучки хватит сил. Колдовской дар, вообще-то, передаётся по наследству, по крови. Так что у Тани вполне могли быть к этому способности. И Феломена могла её чему-нибудь научить, пока Таня была с ней рядом.

— Как снять этот знак, ты что-нибудь нашёл? — Спросила я.

— Оля, мы с тобой не сможем снять его, у нас нет таких сил. И зачем это делать, вдруг это как-то связано с её возвращением?

Комнатка у Тани небольшая, всего квадратов восемь, прямо напротив двери стоит диван, к нему впритык у другой стены стоит небольшой одёжный шкаф, возле окна письменный стол. В комнате порядок, чистота, не пылинки нигде. Хорошая хозяйка растёт. Мы стояли возле комнаты, и не знали, с чего нам начинать. К нам подошёл Дмитрий Семёнович, грустно поглядел в комнату и спросил:

— Тася к столу зовёт, может, пообедаем сначала?

Мы прошли в просторную гостиную, где был накрыт круглый стол. Пахло просто замечательно. Тася рассказала нам про то время, когда мать отсылала её на все каникулы к бабке Феломене:

— Бабушка была неразговорчивой, замкнутой, в деревне мало с кем и общалась, но нас с братом очень любила. Постоянно нам пирожки сладкие пекла, никогда не ругала, не наказывала. Посмотрит только так укоризненно, и всё. И обязательно нас чем-нибудь вкусным баловала. Утром сбегает в лес, мы проснёмся, а на столе уже земляничка стоит. Да, и мало что рассказывала про себя. Что странного было в доме? У неё в сенях была дверь ещё в одну кладовку. Так она всегда закрыта была, ни разу за все годы я там не была, даже не знаю, что там. Когда мы у неё жили, она уже никого не лечила, говорила, что как зубы начинают выпадать, то лечить уже нельзя. И никто никогда к нам не приходил. Так, иногда возле магазина она перекинется парой слов с соседками, и всё, опять домой идёт. Целый день копалась в огороде. Сама дрова колола, и ремонтировала всё в доме, тоже сама. Один раз крыша на веранде потекла, так она и на крышу залезла, доски сменила. Деда я никогда не видела, он совсем молодой помер, даже тридцати лет не прожил. Книги да, были. Но они пылились в сенях, она при нас их не доставала, а нам тоже не до них было. Летом, как уйдём утром с ребятами на речку, так только вечером нас и загонят домой. Ещё вспоминаю, как мы на речку идём, она нас обязательно тихонько подёргает за уши и скажет: «Не тяни вода!» Что за слова такие, не знаю, а сейчас думаю, что это был оберег. Она была грамотная, часто писала что-то. Очки никогда не носила. Нитку в иголку зараз вдёргивала, красиво вышивала полотенца. Мамка мне говорила, что у них никогда дома не было шторок на окнах. Бабушка запрещала их весить. Тоже не понятно почему. Всегда в тёмной одежде ходила, и юбки носила в пол. Ничего колдовского в ней я не видела.

— Тася, — мягко перебил её Дмитрий Семёнович — её в деревне не любили, потому что считали, что глаз у неё дурной был. После неё скотина начинала болеть, поэтому соседи старались её к себе не приглашать. И рассказывали ещё, что председатель ей что-то там строго выговорил, так после этого слёг. Не умер, конечно, но болел долго.

— Говорят, что только не говорят! — Вздохнула Тося — Может это и правда, а может нет, откуда мне знать! Я только любовь от бабушки видела и заботу. Хотя мне мамка говорила, что бабушка её очень строго держала. И когда мамка задумала за моего отца замуж выходить, бабушка против была, пробовала её образумить, говорила, что он будет никудышным хозяином, и что пить любит.

— И что? — Спросила я — Она не ошиблась, ваш папа никудышный был хозяин?

— Да, всё так и вышло, как она говорила. И работать не любил, и запойный был такой, что подолгу на одной работе не задерживался. Только из-за бабушки, из-за уважения к ней, его снова брали на работу. Она была заведующей фермой, на хорошем счету у руководства. Отец так и сгорел от пьянки, когда мне ещё десяти лет не было. Бабушка даже на похороны не приехала. Мама тогда очень сердилась на неё.

— А кстати, — Сакатов посмотрел на хозяйку — откуда такое странное имя у простой русской женщины?

— Мамка говорила, что бабушку так назвала её мать, предки которой были из Греции, и имя её обозначает «Сильная и дружелюбная».

— А сколько лет вашей Тане? — Спросила я.

— Семнадцать. — Хором ответили родители.

После обеда Дмитрий Семёнович повёз нас на родину Феломены, в деревню Костомарово. До неё было километров двадцать пять, но я прочувствовала это, как будто верхом на верблюде проехала всю Аравийскую пустыню. Дорога, в основном, проходила по лесу, но один раз мы проехали через огромное поле, земля на котором уже застыла тонкой коркой. Не удивительно, что нет спроса на дома в этой деревне. Я только представила, что тут будет, когда пройдёт дождь. Сюда попасть можно будет только на тракторе. Деревня нам открылась неожиданно, словно выпрыгнула из-за последнего дерева. Она раскинулась на высоком берегу неторопливой реки Мельничной.

— Какая большая деревня! — Вырвалось у меня.

— Большая, только уже не во всех домах живут! — Махнул рукой Дмитрий Семёнович — Кому было куда уехать, те уже уехали. Меньше половины жителей осталось.

— Одни пенсионеры, наверное, остались? — Спросил Сакатов.

— Ну да, только они тут тоже без дела не сидят. У них образовались клубы по интересам. Ирка Лобина с братом и Верой Павловной корзины разные плетут. Да такие красивые! Осенью приходит машина, забирает их, в Екатеринбург увозит в торговую сеть. Спрос на них, говорят, большой. А вон за тем перелеском, видите, крыша серая, там ферма Игоря Бастракова, он овец держит. Так половина деревни прядёт шерсть и вяжет носки да варежки. Игорь сам возит готовые изделия в город, у него договор с магазином, и ещё какой-то спортивный клуб скалолазов тоже у него носки эти закупает. Вот тебе и пенсионеры. А ещё огороды у всех большие, и они осенью овощи закупщикам сдают. Тоже денежка.

Самый первый дом, когда мы выехали из леса в деревню, и был когда-то родным домом Феломены Спиридоновны. Дом был мрачным, даже немного зловещим. Наверное, из-за чёрных брёвен и узких окон. Окна выглядели, как бойницы. Крыша тоже была чёрная, покрытая рубероидом, и кое-где на ней виднелся мох. Забор со стороны огорода упал, но ворота стояли крепко, и даже до сих пор были заперты. Мы обошли их, и зашли во двор, который весь был в сухом репейнике и малине. Дмитрий Семёнович, как бульдозер, прошёл до крыльца, примяв для нас хорошую тропу. И тут выяснилось, что он забыл ключи от дома. Тогда он принёс из багажника машины гвоздодёр, и, подцепив душку навесного замка, открыл двери. На нас пахнуло старостью. Да, дом был настолько стар, что об этом кричала каждая доска, каждое бревно в доме. Дверная ручка, за которую я взялась, чтобы заглянуть на веранду, была выкована в кузнице, и место, где она крепилась к двери, было украшено металлическими гроздьями рябины. И даже гвоздь, которым она была прибита к двери, был не современный, а старый, шестиугольный, с толстой шляпкой. Крыльцо было высокое, крытое, на пять ступенек, к крыльцу слева была пристроена веранда на одну кровать. С крыльца вела дверь в тёмные сени, вдоль всей глухой стены была прибита лавка, и на ней что-то лежало в мешках, вёдрах, свёртках, кастрюлях. Слева была дверь в дом. В доме была одна комната, три окна которой выходили на улицу, а одно окно во двор. Справа в комнате стояла большая русская печь, слева кровать с высокой периной и огромными подушками под белоснежной салфеткой. Вдоль трёх окон была широкая лавка, и стоял длинный стол, покрытый льняной скатертью. Справа от стола стоял небольшой диван, обитый дерматином, отгораживающий комнату от крошечной кухни, в которой и было только, что стол, примыкавший к самой печке, и полка над ним. Над диваном была прикреплена ярко-красная занавеска. Несмотря на то, что окон было много, в комнате был полумрак. Это ещё и потому, что прямо перед окнами росли огромные черёмухи. Даже сейчас, осенью, когда на них не было листвы, они своими толстыми стволами и густыми ветками загородили всё небо. Вплотную к печке, в комнате, стояли друг на друге три сундука. Внизу стоял огромный сундук, на нём поменьше, а сверху третий сундук, размером с чемодан. Все сундуки были в одном стиле, украшены разными выкованными завитками, и на них висели замки.

— Да, богатство у Феломены всё-таки имелось! — Присвистнул Сакатов — Зря ты, Дима, говорил, что у неё только один мешок вещей.

— Меня больше интересует тайная комната, которая никогда не открывалась! — Сказала я.

— Меня теперь тоже! — Поддержал меня Дмитрий Семёнович.

Мы опять вышли в сени, и там, напротив входа с улицы, была ещё одна дверь, низкая, словно входить туда могли только одни дети. Дверь вся почерневшая, и как будто со следами пожара по самому низу. Я еле разглядела на двери ручку. Только я хотела протянуть к ней руку, как раздался удивлённый возглас Дмитрия Семёновича:

— Так она открыта, и открыта таким же способом, каким мы проникли сейчас в дом. Вырвана с корнем скоба.

Он толкнут дверь и зашёл в чуланчик, за ним я, потом раздался глухой стук и вскрик Сакатова: «Ах ты, чёрт!» Дмитрий Семёнович с опозданием предупредил: «Осторожнее, голову берегите, очень низкий створ». Чуланчик был совсем крохотный, примерно полтора метра на полтора, без единого окошка. К боковой стене прибита узкая лавка, на ней стоят какие-то мешки. И в углу на полу лежит книга, раскрытая на середине. Мы всё это собрали и вынесли на крыльцо. Я села на ступеньку и начала рассматривать находки, а Сакатов с Дмитрием Семёновичем пошли проверять сундуки.

Я начала с книги. Обложка грязная, но название можно разглядеть: «Календарь Мазуринского летописца. 2244-лето от сотворения мира». Это что ещё за календарь? И какой такой год написан, до которого нам ещё жить двести с лишним лет! Каждая клеточка календаря была исписана от руки знаками, нанесёнными простым карандашом. И приписано у каждого знака — утро, вечер, день, ночь. Я сразу догадалась, что это знаки заклинаний, и время, когда их надо проводить. Настоящий колдовской календарь. Книга была почти до дыр истёрта от многократного её использования. Я достала свой телефон, где я сфотографировала знак «бусый мечник», и начала искать его в книге. Более-менее похожий знак я нашла шестого января. А Таня пропала третьего октября. Но может это не тот знак. Пролистав книгу до конца, я не нашла ничего такого, что нам бы пригодилось в нашем расследовании.

Я взяла первый мешок, развязала его и заглянула туда. В нём были насыпаны семена подсолнечника, семена пшеницы, ржи, гороха, и мелкие семена, похожие на горчицу. Это что за мешок для Золушки? Я засунула руку до самого дна, помешала семена, но ничего больше там не было. Я отставила мешок и взяла следующий. Он был совсем лёгкий. И не был даже завязан. В нём лежала красивая, но вся пыльная и мятая, расшитая красными нитками, женская рубаха, длинная, до самого пола. Ещё одна рубаха, но уже мужская, вышита такими же нитками и таким же рисунком. Полотенце длинное, вафельное, на нём пятна от масла. И какие-то горошинки, чёрные, крупные. В третьем, последнем мешке, лежали растрескавшиеся глиняные миски, ложки алюминиевые, чёрные от старости, и много деревянных палочек. Да уж, богатство. Зачем это всё было закрывать в тайной комнате? Я встала и прошла в сени, где на лавке лежали такие же мешки, свёртки и посуда. Как и три мешка из тёмного чулана, эти тоже были заполнены различными семенами, тряпками, посудой. Когда я пригляделась к темноте, я заметила, что лавка была сплошь заставлена, кроме одного места, достаточного именно для этих трёх мешков. Всё ясно. Всё, что было ценного, из тайной комнаты уже взяли, а поставили эти мешки, чтобы отвлечь наше внимание.

Сакатов вышел из дома, держа в руках толстую кожаную сумку:

— Смотри Оля, здесь полный колдовской набор. Зеркало, щипцы, огарки свечей, какой-то хвостик, кусок воска, ножницы старинные. Смотри, на них клеймо, какой-то Тюхов сделал, и год -1903. А тут ещё верёвка воском натёртая, а вот сучок от дерева, беличья лапа. Господи, что это в пузырьке плавает? Фу, как противно пахнет. Ещё цепочка какая-то, смотри, вроде тонкая, а такая тяжёлая! Арсенал Феломены.

— Да, вполне возможно. — Я показала ему книгу — Календарь колдовской. Странный какой-то год у календаря — 2244. Это что, календарь из будущего?

Он взял его:

— Не удивляйся. Это исчисление было в России до Петра Первого. Это он, своей волею перечеркнул исконный русский календарь, и вместо 7208 года от сотворения мира, в угоду Европе, поставил 1700 год от Рождества Христова. Вот и думай, зачем мы выкинули пять тысяч лет истории. Знаешь, этот календарь не оригинал, а более поздний список. Видишь, ты читаешь и всё понимаешь, а если бы оригинал был, ты бы ещё на названии запнулась.

— А что там в сундуках?

— Да тряпки одни, скатерти, ткани, одежда. Ничего интересного. Сейчас Дима их обратно в сундуки раскладывает. А на печке у бабки, под вьюшкой знак нарисован. Простым карандашом. Пошли, посмотришь. А что в мешках?

— Винегрет из семян разных. — Я подвинула Сакатову мешок с семенами.

— Так это корм для кур намешан. — Сакатов махнул рукой — Такое не стали бы убирать под замок.

Мы с ним поднялись и пошли в дом. Дмитрий Семёнович старательно утаптывал в сундуки бабкино богатство. В маленькой кухне на столе стояла чёрная дощечка. Я взяла её в руки и пригляделась. Что там было изображено, не разобрать. Но внизу дощечки нарисован светлой жёлтой краской вытянутый овал и от него четыре отростка. Я показала это Дмитрию Семёновичу.

— Да, именно такое и было у Танюшки на шее, красное пятно с тонкими отростками. — Он вопросительно посмотрел на меня и на Сакатова — И что это за знак?

— Предположительно, принадлежность к какому-то ордену колдунов, — подумав, ответил Сакатов — надо будет посмотреть по картотеке. Но может обозначать и что другое, не будем заранее в панику ударяться.

— Да какое там, в панику! — Воскликнул Дмитрий Семёнович — Я уже и так ко всему готов. Чёртова бабка! Знал бы, никогда её к нам не привёз, пусть бы здесь помирала. Ведьма!

Над вьюшкой простым карандашом было нарисовано солнце с лучами, но внизу оно было срезано, и вроде как на подставке.

— Солнце садится? Или встаёт? — Спросила я и сфотографировала его.

— Это было бы солнце, если бы лучи не были словно змеи. — Задумчиво сказал Сакатов.

Я пригляделась. Действительно, лучи были немного волнистые, а на каждом конце луча было некое утолщение. Мы просмотрели всю печку, нет ли ещё каких нарисованных знаков, но больше ничего на ней не было. Сакатов откинул половичок, лежащий у нас под ногами, и на крашеном полу мы увидели ещё один такой же круг, только нарисован он был мелом. Круг почти стёрся, но на нём отчётливо виднелись головы змей на кончиках волнистых лучей. Сакатов сосчитал лучи, и оказалось, что лучей на обоих рисунках по тринадцать.

— Феломена какой-то ритуал проводила здесь. — Подытожил Сакатов — Может, вызывала своего хозяина, Шифина?

— Ты всё-таки думаешь, что это был тот самый Шифин? — Спросила я — Триста лет прошло, может это уже его какой-нибудь правнук?

— Узнаем, когда встретимся с ним.

— И что намтеперь делать? — Спросила я, когда мы все вышли на улицу.

— Мы с тобой останемся здесь, походим по соседям, порасспрашиваем. — Ответил Сакатов — Авось кто что знает, или видел. В деревне тайн не бывает. Все про всех знают. А ты, Дима, поезжай домой, может дочка твоя уже домой вернулась. Завтра приедешь к нам. Да не спеши. Мы тут оглядимся.

— Тогда я вам печку подтоплю, а то застынете тут ночью, ключи от дровяника только найду.

Глава 2.Жители Костомарово

Дмитрий Семёнович, прежде чем уехать, сходил к соседской бабке и принёс для нас кусок пирога и трёхлитровую банку кваса.

— В деревню магазин приезжает раз в неделю, не голодными же вам спать ложиться. А я завтра пораньше приеду, к завтраку вам всё горяченькое привезу. Вон тот дом бабы Нюры, она ухаживала за Феломеной, когда та свалилась. Уверен, у неё есть вам что рассказать. Колодец рядом, по улице два дома пройдёте, увидите. Вёдра в чулане стоят.

Он сел в машину и уехал. А мы с Алексеем Александровичем не спеша пошли по улице. Решили зайти сначала к этой бабе Нюре, на дом которой и показал нам Дмитрий Семёнович. Анна Тимофеевна, или баба Нюра, оказалась очень разговорчивой бабушкой. Дом у неё был в полном порядке. К ней каждое лето сыновья со своими семьями приезжают, помогают ей, ремонтируют то, что прохудилось, заготавливают дрова, помогают убирать урожай. Невестки привозят ей обновки, делают генеральную уборку в доме, помогают в огороде. У неё в доме есть спутниковая тарелка, современный телевизор, микроволновка, во дворе скважина, от неё вода заведена в дом. Она нас провела в свой дом, чуть ли не силком посадила за стол, достала всякой стряпни, варенье, мёд. Видно было, что ей очень хотелось поговорить, и мы у неё просидели часа два, не меньше. Зато и информацией она поделилась в избытке про всех в деревне, про своих сыновей, и, конечно, про Феломену, которую она называла Файкой.

— Файка меня на двадцать восемь лет старше была, и когда я замуж выходила, она уже в ту пору одна жила. Дочка у неё замуж к тому времени вышла и уехала в Салду жить, там у её мужа дом родительский. Молодые приезжали к ней поначалу каждую неделю по выходным, да только Файка не любила зятя своего, поэтому они перестали вместе к ней ездить. Так, иногда, дочка раз в месяц приедет, и то не каждый раз даже ночует. А вот внучка Таська, та каждое лето сюда приезжала, гостила у неё. И Витька, внук, тоже приезжал. Файка была крепкой бабой, всегда сама с хозяйством управлялась. Корову не держала, но куры, утки, козы у неё не выводились. Последние только год или два она всех извела. А так сама и сено покосит, и стога сметает, всё сама. И забор поправит вокруг огорода, и за грибами-ягодами сбегает с утра в лес, и муку мешок купит и на себе тащит, и курам головы рубила, в огороде полный порядок держала. Картошки больше всех в деревне садила, сдавала закупщикам. Не баба, а конь. Не разговорчивая была, это правда. Редко когда остановится, чтобы с нами переговорить. Всё бежит куда-то. Или на огороде кверху задницей маячит. Да, лечила она, могла головную боль снять, коленки мне вот вылечила. У Лидки Кудиновой мужик с лошади упал, так она ему позвоночник поправила, все раны быстро заживила, его даже к доктору не возили. Детишкам нашим помогала, когда росли, она им испуг лечила, и заикание. Но принимала неохотно. И знаешь, странно как-то лечила. Без молитв. Свечку зажигала, это да, иногда даже две, но крестом себя не осеняла. Но давно это было, последние лет тридцать уж не лечила. А года три назад, она собралась ехать в гости к кому-то. И пришла ко мне, чтобы я за её хозяйством последила. Я ещё удивилась, куда это она направилась. Никогда никуда не уезжала, а тут собралась! Но я согласилась, а как, дело-то соседское! Это было начало зимы, снег кругом был. Уехала она, а я утром и вечером ходила, кормила её кур. Дом она не закрыла, там в чуланке у неё мешки с кормом для куриц стояли. И я решила как-то вечером к ней в дом заглянуть, посмотреть, всё ли в порядке. Прошла в валенках, снег с них пообтрясла, и прямо в них в комнату зашла. Огляделась, всё вроде порядком. Я к двери, чтобы выйти, а открыть её не могу. Я и так, и эдак, не могу открыть. Я давай вспоминать, может у неё засов какой там снаружи, и когда дверь захлопнулась, то засов соскочил. Дак вроде нету никакого засова. И что вы думаете, так дверь и не смогла я открыть. Ладно, мимо дома Верка проходила, я в окно застучала, она подошла. Я раму выставила зимнюю, там, у Файки всё было ватой затыкано, с трудом её отковыряла, потом окно открыла, еле пролезла. Вы же окна видели у неё, какие узкие. Верка меня на улице приняла, мы с ней обе в сугроб свалились, снега назачёрпывали. Потом мы с Веркой в дом вернулись обе, смотрим на дверь, а там никакого засова нет. Я на всякий случай дверь дёрнула, так она, собака, открылась! Я уж не стала снова заходить, чтоб опять там какой засов не сработал. Ну это я так, а рассказать хотела про другое. Файка вернулась через три дня, как и обещалась, только не одна, а со старухой незнакомой. Та прямо как монашка выглядела, вся в чёрном, сухая, высокая, нос крючком, длинный, и сама какая-то бледная. Я когда первый раз её увидела, так от её взгляда мурашки по телу поползли, такой взгляд тяжёлый. А весной копаюсь на огороде, увидела её возле ворот, ну и помахала ей рукой, так она сразу отвернулась от меня. Да, и потом у меня рука сразу заболела, с неделю поднять не могла. А что нам ещё Лобин Фёдор рассказал. Он вечером поздно проходил мимо её дома, и увидел, что на трубе, на крыше, кто-то чёрный сидит. Он крикнул, мол, кто это. Так из дома выскочила Файка, и набросилась на него, что, мол, под чужими окнами ходишь пьяный. И потом он взглянул снова на трубу, там никого уже не было. Ну, вы лучше у него самого спросите, они с Иркой дома. Он вам лучше расскажет. Вот. А у нас с Файкой же рядом огороды. Так я утром один раз видела, как они с этой старухой по огороду чёрную курицу ловили. А у Файки отродясь не было чёрных куриц, у неё только пеструшки, рыжие с белым. Но самое странное произошло, когда Файка слегла. Она к тому времени уже не держала куриц, всё-таки возраст. Ей было уже девяносто семь лет. Это в апреле было, заморозки ещё держались. И вот, смотрю, целый день дыма нет у неё из трубы, печку не топит. Удивилась я, что это она собралась в холодном доме ночевать. Я подошла к заборчику, посмотрела, нигде её нет. Я домой ушла. Позже вечером снова заглядываю на её трубу, нет, не затопила печку. Ладно, думаю, пойду к ней и узнаю, что да как. Постучала я к ней сначала в окно, что с улицы, никто не ответил. Тут я и забеспокоилась. Ворота у ней закрыты, я пошла через свой огород к ней перелезла, постучала уже в окно, которое в ограде. А дверь наружная закрыта изнутри. Я сходила к Верке, мы с ней лесенку принесли от меня, приставили к стенке рядом с окном, я залезла, в окно гляжу, а она прямо на полу лежит, возле стола. Но вижу, вроде дышит. Я Верку послала за ломиком, чтобы дверь отжать, а сама пошла снова к двери, и ещё раз, на всякий случай, её толкнула. Так она открылась! Я зашла, а Файка без сознания. Я одна её с пола не смогла поднять, дождалась Верку, мы её вместе с ней на койку и положили. Верка печку затопила. Файка глаза открыла, я ей воды дала попить, потом домой сходила, супу принесла, покормила её. Укрыли мы её, и ушли. Я к Лобиным пошла, они собирались в Салду, сказала им, чтобы заехали к Тасе, внучке её, и передали, что бабке её плохо стало. Домой иду, а мы у Файки свет в кухне оставили, чтоб не в темноте она лежала. Смотрю, а свет выключен. Думаю, лапочка перегорела. Зашла домой, взяла новую лампочку и к ней пришла. Файка лежит с закрытыми глазами, вроде спит. А там лампочка на кухне целая, а выключатель выключен. Я его снова включила, проверила печку, и домой пошла. К себе дошла, поела, телевизор включила, новости посмотрела. Выглянула в окно, а у Файки опять свет потушен. Я уж больше не пошла. Утром прибегаю к ней пораньше с кашей, чтоб её накормить. И ложка у меня упала на пол, когда я кормила её. Я наклонилась за ней, а на полу под койкой чёрная кошка сидит. Глядит на меня своими жёлтыми глазами, а на загривке шерсть поднялась. А хотела прогнать её, только чувствую, как мне рука Файкина к голове прикоснулась, я на неё посмотрела, а она мне маячит, мол, не надо, не прогоняй. Ну не надо, так не надо. Покормила я её, потом Верка пришла, мы Файку на ведро посадили вместе. Я про кошку Верке сказала, посмотри, мол, не твоя ли кошка там сидит. Верка заглянула под койку и мне говорит, что нету там никакой кошки, а её кошка дома спит. Когда эта проклятая кошка выскользнула из-под кровати, я даже и не заметила. В обед мы с Веркой покормили Файку, и вечером покормили, и печку опять затопили. Я опять в кухне свет включила, вышла из дома, и за черёмухой схоронилась, посмотреть, кто всё-таки свет там выключает. Хотите верьте, хотите нет, но я своими глазами видела, как та сухая старуха в чёрном подошла к выключателю и свет выключила. Я вышла из-за черёмухи, чтобы домой пойти, и невольно снова посмотрела в окно. А там бледное лицо этой старухи на меня смотрит. У меня чуть ноги не отнялись с испуга. Я не домой побежала, а прямиком к Верке. У неё и ночевала. Если там эта старуха жила, что ж Файке-то она не помогла? И где она от нас пряталась? Я-то думала, что старуха та давно от Файки уехала. А на следующий день утром Тася с мужем за Файкой приехали. Я с ними вместе зашла в дом. Смотрю, а там, на кухонном столе, на дощечке, свечка стоит, огарок маленький, и какая-то бумажка свёрнутая, обожжённая с одного края. Я эту бумажку, сознаюсь, взяла себе. Хотелось посмотреть, что там.

Она встала, подошла к шкатулке, которая стояла в шкафу, достала и протянула мне свёрнутый вчетверо лист. Бумага была серая, осталась только середина листка, а верх и низ сгорели. Я её развернула и прочитала:

«До седьмого колена

Не откажусь под страхом смерти

До последнего своего вздоха

Пока кровь моя не остынет

Есть только один мой хозяин

Нету никого выше его

Каждое его слово моя жизнь

Мои пронесут

Крепка клятва

Нерушима не отступлю

Сердце не моё

Отдала Шифину»

Баба Нюра снова заговорила:

— Вам надо поговорить с Веркой Суриной, она через два дома от меня живёт, она раньше ближе всех с Файкой была знакома. И мать её Раиса тоже к Файке часто ходила. И когда Раиса умерла, Файка её на свои деньги похоронила. Поговаривают, что это Файка Верке приколдовала мужа. Верка тогда только школу закончила, и Сурин за другой ухаживал, а Верке он шибко полюбился. И на тебе — объявляют вдруг, что свадьбу играть будут. Мы все удивились, а Верка такая счастливая бегала. Съездила в город, привезла Файке отрез шерстяной, и сама пошила ей костюм. Вот и думай, что хошь. Правда, Сурин недолго пожил с Веркой. У них дочка народилась, Сурин очень её любил. Он конюхом работал. Бывало, посадит её с собой на лошадь, и катает по деревне. А потом собрал свои вещи и в город уехал. Дочке года три всего было. Верка всё ждала, когда он за ними приедет, да не дождалась. Он там другую нашёл. И ещё трое ребят у него там родились. Верка с заплаканными глазами всё к Файке бегала поначалу. А потом перестала, наверное, рассорились.

— Спасибо, баба Нюра, за гостеприимство и за Ваш рассказ. — Сказала я, когда мы встали из-за стола и пошли к выходу.

— А вы что, собрались никак в Файкином доме ночевать? — С тревогой в голосе спросила баба Нюра.

— Да, завтра за нами Дима Волков приедет, мы одну ночь только там заночуем. — Ответил Сакатов.

— Вы что! Нельзя там ночевать. Там по крыше до сих пор иногда эта кошка чёрная ходит! — Вскрикнула баба Нюра — Не только я, и другие её там тоже видели. Приходите ко мне, я вам постелю, у меня места много.

— Так нас же двое! Чего нам бояться. — Слабо возразила я, хотя холодок после её слов уже пробежал у меня по спине.

— Да хоть трое! — Снова вскрикнула она — Она там напропалую колдовала, вечно у неё по ночам свет в окнах мигал, будто сигналила кому. Мы по ночам даже мимо её дома боялись ходить, не то что там на ночь оставаться! Ничего не знаю, сейчас приготовлю вам постели, и приходите. — Командным тоном закончила она.

Мы ей объяснили, что для этого и приехали, чтобы разобраться во всём, но пообещали, что если будет совсем страшно, так придём к ней. Она только охала, провожая нас. Она вышла с нами на улицу, показала дом Веры Суриной и Фёдора Лобина.

— Оля, а клятва-то кровью написана. — Сказал тихо Сакатов, когда мы остались вдвоём — Это клятва ведьмы своему хозяину. Но очень странно, клятва выполнена по всем законам, да принесена не тому.

— Почему? — Спросила я

— Клятва такая даётся ведьмой своему повелителю, всё правильно, и на крови, всё так. Но даётся клятва дьяволу. Имя колдуна никогда не пишется в клятве. Интересно, этот Шифин сам поставил себя выше дьявола?

— Или у него есть верительные грамоты от него? — Высказала я предположение.

Напротив бабы Нюры жила тихая старушка Серафима Павловна, она сидела на лавочке возле своего дома и приветливо с нами поздоровалась. Мы решили не проходить мимо, и я села рядом с ней на небольшую низкую лавочку. Я начала спрашивать про её здоровье, как ей тут живётся. Она мне охотно отвечала, а потом спросила:

— Вы случаем, не родственники Феломены?

— Нет, мы друзья её внучки Таси. Приехали посмотреть, всё ли тут в порядке. — Осторожно ответила я, не зная как начать разговор о Феломене.

— Когда тут было всё в порядке! — Она повернула ко мне своё лицо, и сердитый огонёк блеснул в её выцветших серых глазах — Ох и зловредная была баба! Вы от Нюрки сейчас идёте, она наверно наплела вам с три короба. А она ведь тоже с ней колдовала!

Мы с Сакатовым переглянулись. Серафима Павловна продолжила говорить своим тихим голосом:

— Мы когда переехали сюда из Дёмино, это родная деревня моего мужа Ивана, царство ему небесное, меня Лобина Ира сразу предупредила, чтобы я не искала знакомства с Феломеной, она её колдовкой всё время звала. Говорит, что если что ей не по нраву, так болеть буду, и никакие доктора не помогут. А Нюрка, та сразу ко мне прибежала, вертится возле меня, всё выспрашивает, что да как, почему переехали. А я тогда только младшего сына родила своего, Витю. Нюрка и говорит, если захворает Витя, иди к Феломене, она всё лечит. Как накаркала! У меня сначала молоко пропало, а потом Витя мой всеми ночами так орать начал, что перепонки в ушах лопались. Я и пошла к Феломене. Она развернула Витю, а он ножёнками и ручонками молотит, от плача захлёбывается. А она мне говорит: «Сама виновата, обидела свою свекровку, вот и болеет сын твой. Повинись перед ней, и всё пройдёт. Я сейчас его успокою, но это временно, и пока ты не сделаешь, как я тебе сказала, будет он таким вот беспокойным, да ещё и болеть начнёт». Вот откуда она узнала, что мы со свекровкой рассорились? Из-за этого мы и переехали в Костомарово, но никому об этом мы не рассказывали.

— Так Вы помирились со свекровью своей? — Спросила я.

— Она тогда сама к нам в гости приехала, соскучилась. Как отдельно стали жить, так у нас с ней и дружба началась. Потом роднее всех родных друг другу стали.

— Значит, она правильно вам сказала? — Снова спросила я её.

— Правильно-то правильно. — Ворчливо добавила она. — Да только соседство с ней нам, ой как далось! То ребята к ней залезут за огурцами, то через огород пробегут, вытопчут морковку. Дети есть дети, пока росли они, столько мы пережили. А Феломена, если разозлится, то так и знай, то куры передохнут, то сам не встанешь, ноги откажут.

— Почему вы решили, что Анна Тимофеевна с ней вместе колдовала? — Спросила я.

— А потому, что не раз видела, как к ней эта Анна Тимофеевна перелазит через свой огород.

— Серафима Павловна, Вы видели чёрную кошку возле её дома недавно? — Спросил Сакатов.

— А я чего только не видела в её доме! Бедная Тася! Не знаю, как она там за ней дохаживала. Эта Феломена, наверное, всех чертей за собой к ней притащила.

Мы пошли к дому Фёдора и Иры Лобиных, который был через дом от Серафимы Павловны. Он стоял на самом высоком месте в деревне, напротив него был колодец и навес с лавочками. В доме были резные ставни, но краска вся облупилась на них, сами они рассохлись. Ворота стояли покосившиеся, с огромными щелями между досок, и к ним вела одна узкая тропа. Всё поросло малиной и ещё какими-то дебрями, с крыши свисали куски рваного рубероида. Кругом валялся мусор, грязная обувь. Одно слово — запустение. И когда на наш стук вышли хозяева, мы поняли причину такой бесхозяйственности. Они были выпившими, и, судя по их лицам, это было нормальное их состояние. Они нам обрадовались так, будто мы их дальняя родня. Ира засуетилась на кухне, принесла какую-то картошку, давай её нам раскладывать, причём в тарелки, из которых кто-то раньше уже поел. Фёдор нам показывал книги, какие он прочитал, они падали у него из рук, и он снова и снова нам рассказывал, как не может уснуть, пока не почитает. Но когда Сакатов спросил у него про то, что он видел на крыше Феломены, Фёдор погрустнел и сказал:

— Вот ведь, колдовка проклятая! Я после этого работу потерял! Она мне вдогонку крикнула, что я пожалею, что хожу и заглядываю в чужие окна, пьяницей меня назвала. А я ведь до этого потреблял только по праздникам, и то немного. А тут сразу такая чёрная полоса навалилась, не разгребёшь! С работы вылетел, мать умерла, дочка разошлась.

— Так что Вы там видели? — Напомнил Сакатов ему вопрос.

— Я вам и рассказываю. Возвращаюсь я вечером со станции, меня свояк до деревни довёз на машине. А уже поздно, он в деревню не стал заезжать, развернулся возле въезда, а я пешком дальше пошёл. Смотрю, а над крышей дома Феломены, на самой трубе, чёрный кто-то копошится. Луна яркая, светло от неё, как днём, и всё как на ладони видно. Я встал, смотрю. Сначала думал, что птица какая. Да нет, не похож на птицу, а как будто человек скрюченный сидит, только с хвостом. Я подошёл поближе, а он развернулся, и на меня взглянуло рыло свиное, чёрное. Я аж взмок весь, и двинуться не могу. И говорю так вслух: «Что за чертовщина, свинья на крыше!» А он будто хихикает сидит, или квохчет, не понять. Я крикнул: «Феломена! Феломена!» Думаю, предупредить надо, испугается баба. Она выскакивает из дверей и на меня: «Таскаешься здесь, в окна заглядываешь к женщинам, пьяница! Пожалеешь сто раз, что любопытничал!» Я домой быстрее побежал.

— Ты, сволочь! — крикнула Ира, до этого внимательно слушавшая его — Правильно эта колдовка тебе сказала, всех баб перебрал, и на неё постоянно заглядывался! — И она замахнулась на него ложкой.

— Дура ты, она меня в два раза старше, на старух я ещё не заглядывался! — Он отобрал у неё ложку и оттолкнул её руку.

— Старуха она или нет, тебе лучше знать. Мне Нюрка говорила, как ты под её окнами сидел летом, когда я в Кисловодск ездила! — Ира снова сжала кулак и замахнулась на мужа.

— Да сколько ты можешь мне об этом напоминать!

Мы с Сакатовым переглянулись, поблагодарили хозяев за гостеприимство, и быстро заспешили из дома.

— Любопытно посмотреть фотографии этой Феломены, — засмеялся Сакатов — мне уже интересно, что за красотка она была, если под её окнами караулили мужики. Что, идём к Вере Суриной?

Мы перешли улицу и направились к дому Веры Суриной. Дом её был похож на дом Феломены, как близнец, только окна немного шире. Хозяйка открыла не сразу. Выглядела она заспанной, мы извинились, но она улыбнулась нам и сказала, что ни за что нас не отпустит, раз уж мы пришли.

Мы прошли в её светлый дом, и она усадила нас за стол.

— Мне кажется, — начала я — что Ваш дом похож на дом Феломены. Наверное, один мастер делал?

— Это были дома двух братьев, и они вместе их строили. Между домами был их общий огород. Но потом их потомки огороды уменьшили, лишнее продали, на этих участках новые соседи дома свои построили. — Вера поймала мой удивлённый взгляд и кивнула головой — Да-да, я прихожусь дальней родственнице Феломене. Наши прадеды были родными братьями. Я так понимаю, что у Волковых что-то случилось, раз вы приехали осмотреть дом? — Видя, как я неуверенно кивнула головой, она продолжила — Не бойтесь, я в курсе наших страшных семейных тайн. Так как Феломена умерла, значит, она всё-таки передала кому-то свою ношу.

— Таня, их дочка пропала. — Я рассказала ей, что знаю, и она грустно выслушала меня.

— Начну с того, что моя мама никогда слова плохого про бабку Феломену не говорила. И мне наказывала, чтобы я не слушала, что болтают про неё в деревне. Феломена мне хотела передать свой дар, да я отказалась. Я видела, какой это груз, как тяжело было ей. Это семейное проклятие. Вся её жизнь была за семью замками ото всех.

Она задумалась и отвернулась в окно. Потом она встала, открыла комод, достала старый толстый альбом с фотографиями и начала нам рассказывать историю своей семьи, которая крепко переплелась с историей другой семьи.

В одна тысяча восемьсот семьдесят первом году в семье земского доктора Алексея Канейкина родился первый сын, которого назвали Иваном, а через год ещё один сын, ему дали имя Пётр. Обоих сыновей назвали в честь прославленных русских царей. Отец семейства Канейкин был достаточно многогранной и просвещённой личностью. Он не только был медиком, он ещё знал пять иностранных языков, знал горное дело, химию, и ещё печатался в уездном вестнике, писал про природу и красоту родного края. Жену свою, Вареньку, он взял из обедневшего дворянского рода Горюновых. Жили не богато, но в достатке. Когда старшему сыну Ивану исполнилось десять лет, к ним из Петербурга приехали родственники жены — дядя Пётр Матвеевич Горюнов со своей полусумасшедшей маменькой. Маменька Мелания Агаповна, была родом из Греции, из очень древней греческой династии Бакхиад. Она была статной, красивой, даже в таком преклонном возрасте, а ей тогда было уже семьдесят лет. Глаза у неё были чёрные, как южные ночи, бархатные, глядящие в самую душу. А нрава она была бешенного, если уж что запало ей в голову, то ни за что не уступит. У Петра Матвеевича не было своих детей, и почтенный его возраст, а ему в ту пору было уже за пятьдесят, не позволял надеяться, что наследники у него когда-нибудь появятся. Да и так, поговаривали всякое, что мол, выгнали его из кадетского училища за то, что очень близко уж он подружился с другим курсантом. Но это так, только слухи. А маменьке нужны были внуки, чтобы гордые и высокомерные Бакхиады гордились ими, и вспоминали её, Меланию Агаповну. Одна странность была у Мелании Агаповны. Ночью она всегда закрывала спальню свою на ключ, и никому после захода солнца не разрешалось даже близко приближаться к её дверям. А кто из челяди случайно оказывался возле двери, то рассказывали, будто слышали они тихий разговор не только самой хозяйки, но и ещё кого-то. Кому-то слышались женские голоса, а кому и мужские. Но барыню боялись, поэтому языки здорово не распускали. У барыни была одна особенность — у неё не было мизинца на правой руке. И слух об этом, как она лишилась пальца, был совсем уж неправдоподобным. Будто её покойный муж, который, кстати, не знал меры в питие вина, однажды так достал Меланию своими пьяными разгулами, что она уехала от него в своё имение, чтобы только не видеть и не слышать его. Он, когда в очередной раз пришёл пьяный с компанией приятелей домой, и не увидел там жены, то вскочил на лошадь и поскакал к ней в имение. Прискакал он под утро, ворвался в спальню жены, сломав дверь, а там её нет. И только на кровати сидит чёрная кошка. Вот он, с психу, и выхватил свою саблю, хотел кошку рубануть, но она шмыгнула с кровати, он успел только лапу ей ранить. Ну это отступление, что люди только не придумают! Так вот, Мелания Агаповна начала обхаживать Канейкиных со всех сторон. И какое будет блестящее будущее у их мальчиков, если родители отпустят своих сыновей с ними в Петербург, и что знакомство с самим императором Александром III принесёт мальчикам немыслимые перспективы, и материально мальчики будут гораздо лучше обеспечены, и партию могут себе подыскать из высшего общества. Заливалась Мелания соловьём, поглаживая своей тонкой породистой рукой по вихрастым головам братьев. Алексей Канейкин, вроде бы и согласен был, но его жена сказала категоричное нет. Так, ни с чем, и уехали обиженные родственники обратно в Петербург. А через два месяца умерла жена Алексея. Враз свалилась с лихорадкой, и он, медик, не смог спасти свою любимую Вареньку. Жену похоронил, а сам запил. Ко всем чертям полетела вся его практика, воспитание и содержание сыновей, все его интересы. Из Петербурга прибыла Мелания Агаповна и забрала мальчиков с собой. Больше они своего отца не видели, этой же зимой он пьяным замёрз на мосту, на его похороны родственники из Петербурга не приехали. Мальчиков определили в Николаевскую Академию Генерального Штаба. Эта была самая престижная военная академия в России. И только связи Мелании Агаповны позволили мальчикам учиться среди элиты российских династий. Но та доброта и искренность, заложенная в них от отца и матери, не дала испортить характеры братьев от свалившегося на них богатства и перспектив. Они оставались такими же трудолюбивыми, почтительными, и главное — они были очень дружны между собой. Проучились они восемь лет, и неизвестно, как бы дальше сложилась их судьба, каких бы высот в карьере они добились, но судьба, в лице их дяди Петра Матвеевича, снова преподнесла им жестокий удар. В патриархальной матушке России всегда находились вольнодумные головы, которые от своей сытости раздумывали о нищете простого народа. Но Пётр Матвеевич перещеголял всех. Он, со своими двумя товарищами, решил свести императора Александра III в могилу посредством чёрной магии. Но один из его товарищей оказался ему совсем не товарищем, потому как донёс на остальных своих двух товарищей куда следует. Так, Петр Матвеевич оказался в Третьем отделении Собственной Его Императорского Величества канцелярии. А жандармы из Отдельного корпуса нашли у него в доме целый арсенал для вызова сатаны и чертей всех мастей, а также органы для жертвоприношения, и не только от животных. Получил Петр Матвеевич по полной. Даже стенания и подкупы Мелании Агаповны не изменили ситуации. Сослали его на каторгу, а он по дороге туда помер. А Канейкиных Ивана и Петра выкинули из академии. Мелания Агаповна сразу потеряла к ним интерес. Им пришлось идти работать на завод мануфактуры, чтобы не умереть с голоду. Так как высокомерия у них не было, работы они не чурались, то вскоре одного из них поставили мастером, а другого в канцелярию завода счетоводом. Мелания Агаповна к тому времени очень сдала, из дома почти не выходила, и хотя братья Канейкины не были виновными в постигшем её сына несчастье, да только она именно на них обозлилась не на шутку. И решила она им отомстить. И вот, старшему брату, Ивану, Мелания Агаповна дала задание встретить в порту её дальнюю родственницу Софронию. Сказала ему, что родственница эта осталась сиротой, поэтому и приехала к своей тётушке в Россию из жаркой Греции. Иван встретил Софронию, и с этого дня пропал. В смысле — влюбился. Куда бы он ни шёл, что бы он ни делал — перед его глазами стояли оливковые глаза, чёрные кудри и алые губы Софронии. Пал он в ноженьки Мелании Агаповне, чтобы отдала свою родственницу ему в жёны. А той только того и надо было. Поженила она быстро Ивана и Софронию, даже свадьбу собрала, пригласив несколько оставшихся своих друзей. Да только Софрония эта была никакая ни родственница Мелании Агаповны. А была она настоящая ведьма, про́клятая Вселенским патриархатом Константинополя, который заточил её в тюрьму, но она сбежала оттуда, обольстив охранника. И приказала Мелания этой Софронии свести в могилу Ивана, а потом и Петра. Да только Иван своей любовью растопил сердце южной красавицы, и она его тоже по-настоящему полюбила. Родила ему девочку, и мечтала, что проживут они так в согласии всю свою жизнь. И брат Ивана, Пётр, тоже встретил свою любовь, женился на мещанке Елене Погодиной, и у них тоже девочка родилась. Но тут грянула первая мировая война, и пошли братья на фронт. Бог миловал их, оба были легко ранены и комиссованы на мирную жизнь. Да только не было больше мирной жизни в России. Грянула февральская революция, а потом Октябрьская. Мелания умерла, когда они были ещё на фронте, дом Мелании заняли большевики под свой штаб. Голодали, холодали братья со своими семьями. А потом надумали подальше в деревню уехать, натуральным хозяйством заняться. И поехали они на Урал, потому что только там они видели свою будущую спокойную жизнь, без выстрелов и талонов на хлеб. Сначала они обосновались в Туре, но там банды жгли дома, отбирали продовольствие, покоя им там тоже не было. Они переехали в дальнюю деревню Костомарово, в которую их позвал раненый одноногий солдат, возвращающийся домой после госпиталя. Деревня им понравилась, и братья отстроили себе здесь дома. Завели хозяйство, жёны были им в помощь, стойко выносили все лишения, все тяготы. Братья мирно жили между собой, и жёны тоже нашли общий язык, и дочери их были как родные сёстры. Но проклятие есть проклятие, и Софрония, пошедшая против воли своих тёмных хозяев, начала заживо гнить. Сначала она пыталась самостоятельно справиться с этим, но силы оказались не равны, и она проиграла этот бой. Последние свои дни она провела в больнице. Ей уже отрезали обе ноги, обе руки, и она целыми днями лежала, уставившись в больничный потолок, и моля о смерти. Изредка её дыхание прорывали рыдания, но она снова прятала свои слёзы. Она знала, что не уйти ей в обитель упокоения, пока она не вдохнёт в преемника своего всё, что ей вложила Великая Чёрная Брутха, греческая колдунья, которая держит круг Сатаны, к которому некогда принадлежала Софрония. И она попросила Ивана, чтобы он привёл к ней Елену, жену своего брата. И как только Елена села у кровати Софронии, Софрония выкрикнула слова призыва Великой Чёрной Брутхи. И тут же перестала дышать. А Елена сидела, словно громом поражённая, и взгляд у неё видел уже не палату, со скорбным телом Софронии, а тёмные чертоги рогатого властелина, навсегда получившего себе в услужение новую рабу.

Вера открыла свой альбом и показала нам выцветшую фотографию красавицы Софронии, стоявшей за спиной своего любимого мужа Ивана и положившую руку ему на плечо. Показала фотографию милой кудрявой Елены с Петром, стоявших возле вазы с цветами. Показала она и фотографию их дочерей, склонивших свои кудрявые головки друг к другу, словно два ангелочка. Потом фотографию Феломены с мужем, сидевших возле стола, а между ними стояла их дочь. Феломена была такой же черноволосой и статной, как и Софрония. Нежные кудри обрамляли её высокий лоб, а её гордому профилю могли позавидовать и Олимпийские боги, взирающие сверху на родину её предков — Грецию.

— Все женщины в нашем роду носили печать повиновения клану Великой Чёрной Брутхи. Все, кто жил до Феломены. Феломена, когда ей было семнадцать лет, это возраст принятия в клан, пережила страшную трагедию. У них загорелась баня, в которой были они с матерью, и мать выбила дверь, но сама очень обгорела. Они пали возле полыхающей бани, и мать, предчувствуя свою смерть, выкрикнула слова призыва, но потом на них опустился серый морок, и Феломена почувствовала на своей голове холодную руку. И на неё была поставлена печать Шифина. Он парализовал её волю, и призвал в свой круг. Каждый месяц Шифин со своими последователями проводит свою чёрную мессу. А теперь вот и Танюшка с ними. Жаль девчонку. Её бесполезно искать, она придёт, когда будет готова. Полноценной ведьмой. Вам не попасть туда, где обитает Шифин, он надёжно спрятал своё логово.

— Но вы же не стали ведьмой? — Спросила я.

— Нет, моя мать, когда почувствовала, что приближается её час, отправила меня к родственникам отца, в Брест.

— А как же она умерла, не передав Вам свои способности? — Спросил Сакатов, до этого сидевший молча.

Вера усмехнулась:

— А она не умерла. Мам! — Крикнула она куда-то на печку — Мам! Выйди к нам.

Мы с Сакатовым, словно заворожённые, разом повернули головы к печке. Там не было слышно никаких звуков. Только чёрная кошка выглянула из-за трубы и посмотрела на нас своими жёлтыми глазами.

— Знакомьтесь, это моя мама.

У меня вырвался смешок, но я его подавила и отвела глаза от кошки. Неужели Вера не в своём уме? А мы сидим тут, целый час её внимательно слушаем. Как-то надо поскорее очутиться на улице, подальше от этого цирка. Вера, видимо почувствовала моё настроение и горестно сказала:

— Мама не была такой как Феломена. И способности у неё очень скромные были. Но даже эту малость она не хотела мне передавать, говорила, что не приносит колдовство никому счастья. Но проклятие нашего рода по женской линии никуда не ушло, даже если ты не колдуешь. Феломена помогла моей матери. Она дала маме девять жизней. Это уже вторая. Ещё семь осталось, и тогда она сможет уйти на покой.

Кошка слабо мяукнула и спрыгнула с печки на комод, а потом на пол. Звук от прыжка её был такой, словно спрыгнула большая собака. Она подошла к Вере, уткнулась носом в её руку, а потом села рядом, уставившись на меня.

— Чудеса! — Только и выдохнул Сакатов, придя в себя — Так значит эту кошку, ой простите, вашу маму, видела Анна Тимофеевна под кроватью Феломены?

— Да, мама приходила прощаться с Феломеной. Мы обе ей очень благодарны. Конечно, Шифин держит всех своих помощниц под неусыпным вниманием и контролем, но Феломена всегда находила возможность помочь людям.

— А что вы знаете про Шифина? — Спросила я.

— Практически ничего. — Ответила Вера — Никто из его приближённых даже не смеет произносить его имя. И, конечно, не расскажет, как попасть к нему. Знаю только, что он может оборачиваться в какую-то бесовскую тварь. Он, когда приобрёл такую способность, очень радовался, что стал ещё могучее. Но оказывается, что это была ловушка, чтобы извести Шифина. Но здесь не работает принцип, что враг моего врага — мой друг. Потому что ловушку сотворило такое же зло, как и Шифин. Это сделал кто-то из клана Великой Чёрной Брутхи. Феломена как то сказала, что у Шифина больше двух десятков ведьм и обёртышей, то есть оживших. Это очень много. По сути, он собрал вокруг себя новый клан. А с кланом шутки плохи.

— И где нам найти Таню? — Вздохнула я.

Вера погладила кошку, та опять ткнулась к ней носом и муркнула.

— Есть только один способ добраться до Шифина. — Тихо заговорила Вера — Это ловушка. Ритуал, который приближает грань между нашим миром и его, и именно в том месте, которое ты сам обозначаешь. Но этот ритуал может провести только очень сильная ведьма.

— А есть такие? — Спросила я.

— Наверное, есть, но вряд ли такая ведьма захочет рискнуть своей жизнью из-за другой ведьмы.

— Таня должна была стать одной из клана Великой Чёрной Брутхи? — Видно было, что Сакатову пришла в голову какая-то идея — И Феломена должна была стать частью этого клана?

— Да. — Ответила Вера, ещё не понимая, к чему клонит Сакатов.

— Так может, чтобы справиться с этим некромантом, достаточно попросить помощи у клана? Ведь они уже попытались его нейтрализовать, даровав ему способность оборачиваться бесом.

— А чем для Тани лучше, если от некроманта она перейдёт в клан Великой Чёрной Брутхи? Как говорится, из огня да в полымя! — Удивилась я — Она всё равно будет ведьмой, и так же будет творить свои чёрные дела, только уже под другим флагом.

— Оля! Шифин оживляет мертвецов! Это что, по-твоему, благое дело? — Накинулся на меня Сакатов — Ты хоть представляешь, что он готовит? Представь, у нас за всю истории земли сколько мёртвых скопилось? В тысячи раз больше, чем живых. А у него вполне могут быть очень даже большие планы на будущее. Мне кажется, его пока сдерживает только то, что энергии на оживление мертвецов требуется много, а он один.

— Почему один? — Не согласилась Вера — У него же много помощников из живых. Но Вы правы, если бы оживить мёртвых было просто, теперь бы по улицам ходили мёртвые, а живым здесь места уже не было. Даже не знаю, правильным ли будет решение, если мы обратимся в клан за помощью. Как бы ни повернулась эта помощь против нас.

— А чем мы рискуем? Зато одним некромантом-колдуном станет на земле меньше. — Уверенно сказал Сакатов.

— Ой ли! — Покачала головой Вера — Клан может и не пойти на убийство Шифина, потому что никто не знает, кто за ним стоит. Вы что думаете, что люди сами колдуют? Да за каждым колдуном и за каждой ведьмой стоит тень сатаны. Покровителей оттуда на всех хватает. Стоит только человеку замыслить что-то дурное, как тут же его руку заботливо подхватывает бес, старательно не давая человеку раздумать творить зло. И клан Великой Чёрной Брутхи тоже наверняка занимается некромантией. Все занимаются некромантией, у кого есть силы. А у кого таких сил нет, те только пытаются заниматься некромантией. Вот такой расклад. Давайте пока мысли о ловушке отставим в сторону. Это на крайний случай. Может Таня уже вернулась домой.

— Знаете, мне кажется надо что-то делать с Шифином, даже если Таня вернётся. — Сказала я — Перспектива плохая у нас у всех, пока он собирает у себя мёртвых бойцов. Надо искать выход. Сила у Шифина не безграничная. Даже дьявол на земле не всесилен. А Шифин не дьявол. Значит, его можно остановить.

— Грандиозный план! — Усмехнулся Сакатов — Осталось начать и кончить!

— Мы собираемся ночевать в доме Феломены. — Обратилась я к Вере — Нас предупреждали, что в доме может быть нечистая сила.

— Ночуйте спокойно, никого там больше нет. Дом пустой. Не стало хозяйки, и никто больше туда не ходит.

— Вера, простите, но у меня ещё один вопрос, последний, только не обижайтесь. Вы умеете колдовать?

— Да, немного, но меня мама учила только защищаться. И если вам нужна будет моя помощь, я помогу. Хотя, сами понимаете, против таких, как Шифин, от моей помощи мало толку.

Мы поблагодарили Веру за такой честный рассказ, и вышли на улицу. Уже темнело.

— Что, домой? — Спросила я — Или ещё по гостям пройдёмся?

— Я хотел вам сказать, что зря все ругают тётку Феломену, — раздался рядом незнакомый голос, и из-за палисадника показался невысокий мужчина в вязаной шапочке — Она хорошая была. Я поэтому вас здесь жду, чтобы сказать это.

Мы с Сакатовым оба повернулись к нему и Сакатов спросил:

— Вы из этой деревни?

— Конечно из этой, откуда ещё. Я живу вон в том доме. — Он указал на невидимый отсюда дом на другой улице, потом спохватился — Меня зовут Виктор Иванович Лушин. Я работал трактористом на ферме. И очень хорошо был знаком с тёткой Феломеной. Она мне один раз помогла, я ей до конца жизни буду благодарен за это. Все отвернулись от меня, а она помогла, не побоялась. Вы сегодня приходили к моей сестре, Ира её зовут. Они с мужем пьют каждый день, и винят в этом тётку Феломену. Но я её не виню, они сами виноваты. Она была справедливая. И не правда, что она кого-то наказывала. Это сами люди себя наказывали.

— Но ведь Лобин Фёдор запил после того, как увидел этого чёрта у неё на крыше. Он сам нам об этом сказал. — Не согласилась я.

— Чёрта с два! — Горячо возразил Виктор Иванович — Фёдор с самой их свадьбы попивал тихо дома, и Ирка с ним тоже. Только скрывали они это ото всех. А потом перестали скрывать, после того случая. Я-то знаю. Он всегда самогонку гнал, а водку в магазине они не покупали. И вечером после работы дома сидели и пили. Закроются и пьют вдвоём. И по бабам он всегда ходил. Просто Ирка никогда не закатывала ему скандалов, а молча слёзы глотала. И она сама мне говорила, что ходила к тётке Феломене, чтобы Федьку своего отучить по бабам шляться. Только тётка Феломена ей сказала, что если ей не нравится такая жизнь, пусть разводится. И что им вместе нельзя жить, они загубят друг друга. Вот и сидят они каждый день, пьют, а под вечер ещё и раздерутся.

— Сколько людей, столько и мнений. — Сказал Сакатов, когда Виктор Иванович с нами попрощался и ушёл — Я теперь и не знаю, какая она была, Феломена.

— Такая, как и все. И хорошая и плохая. — Ответила я, понимая, что у меня где-то внутри сидит симпатия к этой суровой ведьме.

На улице было тихо, сумерки уже плотно укутали дома, и свет в окнах делал эти сумерки ещё темнее. Фонарей на улицах не было. Людей тоже, все сидели по домам. Пахло дымом от русских печек, и дым этот стелился над землёй, добавляя таинственность в вечерний деревенский пейзаж. Мы прошли до речки, постояли там на берегу. В кустах тонко свистела какая-то птица, и из далёкого леса ей вторила ещё одна. Они не перебивали друг друга, словно выслушивая новости, потом обе стихли. На противоположном берегу был редкий кустарник, а не такой густой лес, как возле деревни.

— Красиво! — Залюбовалась я — Какой покой! Хорошо тем, кто живёт в этой сказке!

— Скажи, Оля, ну как можно, живя в такой сказке, колдовать и портить людям жизнь! — Сакатов подобрал с земли камушек и бросил в реку — Почему находятся те, кому наплевать на всю красоту вокруг?

— Потому что человеку всегда мало того, что у него есть. Он привыкает к красоте, и перестаёт её замечать. Вот ты сам сейчас, взял камень и бросил в воду, нарушив безмятежность реки. А другой бросит камнем в человека.

Сакатов посмотрел на меня и рассмеялся:

— Ну, ты даёшь! Мне сейчас остаётся только найти этот камень на дне реки и положить его на прежнее место. Ты, кстати, оберег свой взяла с собой?

— Я с ним никогда не расстаюсь.

— Это хорошо. Хоть Вера нам сказала, что бояться нечего, но я вспоминаю про бледную старуху в окне, и мне становится не по себе.

— Мне тоже. Может пойдём к Анне Тимофеевне? — Спросила я.

— А смысл тогда было оставаться здесь? Нет. Ты можешь идти, если хочешь. Я буду дежурить всю ночь. Днём отосплюсь. Врага надо знать в лицо.

— И к чему ты это сейчас сказал?

Глава 3.Феломена

В доме было тепло. Мы включили свет. Лампочка была тусклая, при таком освещении не очень-то и почитаешь. Феломена, видать, жила очень экономно. Я решила лечь на диван, положила свою курточку себе под голову, взяла колдовской календарь, и начала внимательно разглядывать знаки ритуалов. Сакатов сел у стола, разложив на нём свои блокноты, журналы, тетрадки. Он с сосредоточенным видом что-то рассматривал, поднося листы поближе к глазам, хмыкал, качал головой, потом мне грустно сказал:

— С ведьмами лучше не связываться. Ни одного приемлемого способа их победить я не нашёл. Что-то никто не похвастался тем, как он победил ведьму. Надо, как в Англии, их ловить и сразу сжигать. Не зря, видать, инквизиция так старалась. Ведьмы очень мстительны, подозрительны, злобны, завистливы. Список этот могу продолжать до бесконечности. Они могут поставить знак на человека, который им не нравится, и человек до конца жизни будет притягивать несчастья. Это знак проклятия ведьмы. Я не знаю про Феломену, но те ведьмы, которые заодно с Шифиным, наверняка именно такие.

Он снова уткнулся в свои записи.

Где-то тикали часы. А привстала иогляделась, но никаких часов нигде в доме не было.

— Что потеряла? — Поднял глаза от своих записей Сакатов.

— Ты слышишь часы?

Он прислушался. Но теперь я и сама не услышала ничего, снова была тишина. Таинственные часы умолкли.

— Странно, я слышала часы, но когда я тебе об этом сказала, они замолчали.

Мы сидели молча и слушали. Я не выдержала:

— Но не в голове же у меня тикало!

Сакатов ничего не сказал, но по его виду я поняла, что именно так он и думает. Он снова склонился над своими записями. Пока я прислушивалась, было тихо. Потом я снова начала изучать календарь. Что интересно, я сначала думала, что в календаре тысячи заговоров, но оказывается их гораздо меньше. Знаки многократно повторялись. Правда, к знаку ритуала постоянно что-то добавлялось. Например, вот знак шестого июня, похожий на капли, падающие в ведро. А десятого августа нарисован этот же знак, только над ним перевёрнутый полумесяц. А тридцатого августа, этот же знак, только капли до ведра не достают.

И тут я снова услышала тиканье часов. Я затаилась. Часы тикали не равномерно. Они, то убыстрялись, то на какое-то время замедлялись, будто топчась на одном месте. Я убрала календарь, и медленно села. Тиканье не прекратилось. Сакатов посмотрел на меня, но ничего не сказал, и снова начал что-то читать. Я медленно встала и прикрыла глаза, пытаясь понять, откуда идёт звук. Сначала мне показалось, что звук вокруг меня. Но нет! Звук доносится слева. Я повернула голову к печке. Тикает где-то там. Ещё прислушалась, постояла немного и поняла, что стук конкретно идёт от той части печи, где нарисован знак солнца в тарелке. Я пошла в сторону маленькой кухоньки. Часы не прекращали тикать. Я встала лицом к печке. Потом закрыла глаза. Стук отдавался у меня в висках. И вдруг, с закрытыми глазами, я явственно увидела перед собой печку, с нарисованным солнцем! Вплоть до каждого его лучика-змеи. И даже отвалившуюся побелку между кирпичами. Я от неожиданности открыла глаза. Ничего не понимаю, хоть с закрытыми, хоть с открытыми глазами, картинка была та же! Тогда я закрыла глаза, и стала ждать, что же будет дальше. Я сосредоточилась на знаке под вьюшкой. Тиканье враз прекратилось, но раздался какой-то вздох.

— Феломена Спиридоновна? — Еле выговорила я.

— Не открывай только глаза. Мне тяжело снова возвращаться, после того, как ты резко их открываешь. Да, это я. Ты молодец. Я уж думала, что ты совсем не обратишь внимания на мои знаки.

— Так разве нельзя было просто ко мне обратиться? Зачем такие тайны? — Недоумённо спросила я.

— А сама не догадываешься? Только не произноси его имя здесь. Он не знает про пограничье.

— Пограничье? Какое пограничье?

— Это моё укрытие здесь. Всё тебе расскажу. Правнучку мою надо выручать, без меня вы не справитесь.

— Так Вы же сами её толкнули к Нему! А сейчас говорите, что надо выручать.

— Не торопись, сейчас всё узнаешь. Я этот знак только для тебя оставила. Сейчас мысленно его переверни кверху тормашками.

Только я перевернула знак, сразу же передо мной появилась высокая красивая женщина с иссиня-чёрными волнистыми волосами. Феломена. Даже ещё красивее, чем на фотографии. Она внимательно посмотрела на меня и кивнула, чтобы я шла за ней. Я огляделась и увидела, что в доме, кроме нас с Феломеной, никого нет. И дом этот освещается не лампочкой, а каким-то туманным голубоватым светом. Мы с ней сели за стол. Она снова меня предупредила:

— Не открывай глаза! Сколько бы ты здесь ни находилась, в твоём мире часы стукнут всего лишь один раз. Это укрытие я готовила всю свою жизнь. Ты уже знаешь, что Он не выпускал меня из своего внимания, контролировал каждый мой шаг.

— Феломена Спиридоновна, для меня неожиданность, что вы … — начала я, но Феломена меня перебила.

— Никаких Спиридоновных, просто Феломена. И никому, повторяю, вообще никому, ни слова обо мне и о том, где я нахожусь. Даже твоему помощнику. Тот, против кого мы с тобой будем биться, не знает жалости и не остановится ни перед чем. Если Он узнает про укрытие, то Он нас с тобой обеих здесь закроет на веки вечные. Поняла, как всё серьёзно? А сейчас слушай меня. Я восемьдесят лет была привязана к Его кругу. И за все восемьдесят лет Он так и не узнал мою истинную силу. И в этом заслуга моей мамы. К тому времени, когда Он поставил на мне свою печать, я уже была сильной колдуньей, потому что моя мама с самого детства меня этому обучала. Она видела моё будущее. Но изменить его она не могла. Поэтому мама взялась за моё обучение, когда мне было всего девять лет. Когда все дети играли, я раз за разом повторяла заговоры, училась слышать каждый шорох, улавливать опасность, и использовать все подручные средства, превращая их в своих помощников. С каждым годом мои испытания становились всё тяжелее и тяжелее. Ни одного дня у меня не было без учёбы, ни одного! Сколько слёз я пролила, думая, что мама не любит меня. И только после смерти мамы я поняла, насколько она была права, так как колдовать я должна была не просто лучше всех, а ещё и так, чтобы об этом никто не догадался. Когда мама увидела, что Он охотится за мной, она сама устроила пожар в бане, потому что боялась, что Он прочитает её мысли, и тогда всё моё обучение пойдёт насмарку. Мои настоящие мысли Он не мог прочитать, а видел только то, что я сама хотела ему показать. И это всё было задумано, чтобы уничтожить его.

— А как же Ваш клан Великой Чёрной Брутхи? Он разве не смог бы защитить Вас?

— Клан Великой Чёрной Брутхи не благотворительная организация, и когда приходит опасность, то там, как и во всех остальных таких же кланах, каждый сам за себя. Тем более, у них там тоже свои проблемы. Клан Чистого Ветра постоянно держит их в состоянии обороны. Это охотники за ведьмами, и у них богатый опыт ловить и расправляться с нами. Ещё с тринадцатого века. Хотя за смерть мамы они всё-таки отомстили Ему.

— И Вы всю жизнь тайно изучали Его? И он не понял этого?

— Да. Он, конечно, силу свою любит показать, но всё остальное держит под покровом тайны. По крупицам, по зёрнышку, узнавала я Его. Где что-то подгляжу, где что-то услышу, где наколдую. Я думала, что я смогу ещё при своей жизни покончить с Ним, и тогда освобожу всех своих потомков от Его тёмного влияния. Но оказалась, что то, что он собирался сделать, можно уничтожить только тому, кто перешагнёт через свою последнюю черту. И ещё он стал подозревать меня, видел, что я присматриваюсь к нему постоянно, и он насторожился. Поэтому и подселил Лушку ко мне. Она слабая ведьма, но всё равно ведьма.

— А Таня? Таня тоже будет нам помогать? — спросила я.

На лбу у Феломены собрались горькие складки:

— Нет. Единственно, что я смогла сделать, не выдав себя и свой план, так я отметила Татьяну, чтобы мы смогли её забрать от него. Но Таня нам плохая помощница.

— Что я должна сделать?

— Сначала ты должна привести сюда Татьяну. — Она протянула мне скрученную чёрную нитку — Повяжи это на запястье. На нитке метка, чтобы знак сработал на Татьяну. Сначала тебе надо в календаре, который ты читаешь, найти вот такой знак, похожий на русскую букву «Ш» с зигзагообразной внутренней палочкой. Называется он таравит. Накладывается он так.

Она прочертила в воздухе знак, чем-то похожий на скрипичный ключ, только без нижней петельки, под ним прочертила две полосы, от нижней полосы нарисовала стрелку, которая два раза обвилась вокруг знака.

— Обязательно посмотри время суток, в которое надо проводить этот ритуал.

— Но там указан конкретный день, когда этот ритуал проводится. А что если ждать придётся месяц?

— В календаре отмечен день, когда лучше не проводить ритуал. А время суток показано то, когда все остальные ритуалы можно проводить. Поняла? Время суток — для проведения ритуала. Запоминай дальше. Этот знак надо наложить поверх серого стража в Татьяниной комнате.

Она протянула мне небольшой кусок белого мела, такие нам всегда в школе выдавали, когда мы выходили к доске.

— Мел всегда должен быть у тебя с собой. Даже если ты думаешь, что он никогда тебе не пригодится. И после сотворения знака ты должна сказать слова:

«Пересекаю черту становище

Возращаю и поднимаю арис

Тивад Тиваш

Верни и закрой ярем

Тивад Тиваш»

— Запомнила? — Она положила свою руку на мою и сжала её — Знаю я всё про тебя, Ольга. Заговоры ты уже читала, обряды исполняла. Сил у тебя дотянуться до Татьяны хватит. А теперь слушай. Как только ты это всё сделаешь, нижний знак, который начертила Татьяна, должен исчезнуть, и она окажется перед тобой. Ты сразу должна сорвать нитку с запястья и отбросить от себя. Обязательно, иначе приведёшь за собой Его. Потом ты рукой рисуешь перед собой знак входа в пограничье, через который ты ко мне сюда зашла, переворачиваешь его. И тянешь в него Татьяну. Не забудь закрыть глаза, и Тане закрой. Она не успеет опомниться после перемещения, поэтому сопротивляться ещё будет не в состоянии. Вы обе окажитесь здесь.

— А за Татьяной Он не проследит?

— Не успеет. Если ты ничего не перепутаешь, и правильно выберешь время для таравита. И запомни, никогда не заходи сюда ко мне дважды из одного и того же места. В этом доме больше ко мне не заходи. Запомни знак входа в пограничье, его ты можешь сотворить везде, но только тогда, когда ты одна. И когда ты твёрдо уверена, что одна. И ещё, когда сейчас вернёшься в дом, сотри все знаки на печке и на полу.

— Таня — ведьма?

— У неё никогда не было никаких способностей, поэтому я и выбрала её. И Он, наверняка, уже понял это. Если бы я Алёнке, старшей своей правнучке, передала свой дар, я бы не сидела сейчас возле тебя, а давно была бы развеена на все четыре стороны. Вот кто мог стать настоящей ведьмой. А Татьяне ничего не досталось. Видать, в отца пошла, а не в нас. Я здесь нахожусь, потому что у Него нет сильных ведьм, которые бы могли меня отыскать. Рада, его правая рука, силы свои черпает в зелье, но и оно у неё скоро кончится. А Лушка, хоть и долго была со мной рядом, половины из того, что я делала, не понимала. И старая она очень, он её поддерживает, но на это у него уходит много сил. Это ведь Лушка наслала немочь в мои ноги, по приказу Его. И я слегла. Он от меня таким образом решил избавиться. Я бы могла ей обратно это отослать, да не хотела себя выдавать. И потом, то, что я собираюсь сделать, не под силу живому человеку. Но об этом позже. Татьяна меня, конечно, ослабила, но это я почти не заметила. Мне Раиса, мать Веры, отдала все свои дары. Поэтому она доживает свою последнюю жизнь. Ей тоже, как и Татьяне моей, не досталось нашей силы, так, немного. Могла, к примеру, найти вещь какую пропавшую, или заговорить молоко, чтобы не скисло. Единственный человек в деревне, с которой мы всегда были близки. Хотя со мной трудно было дружить! — Она улыбнулась, но потом опять горькая складка пролегла по её лбу.

— У Него есть мёртвая армия, ожившие мертвецы? — Решилась задать я мучающий меня вопрос.

— У Него есть неупокоенные духи негодяев, убийц, которые он поместил в тела волков и собак по приказу своего хозяина.

— О боже, как это?

— Это звучит, конечно, страшно, но на самом деле, это не армия. Он не может ими управлять, как бы не бился. Они слышат его приказы, но не всегда выполняют. И он не знает, оттого ли это, что они не понимают его, или оттого, что не хотят выполнять. И ещё, природа волка, кто её может понять? Волк всегда был свободен, поэтому не ясно, кто в голове волка главенствует — человек или сам волк. С собаками проще, они привыкли подчиняться человеку. Но они не так выносливы, и не выдерживают такого колдовства.

— И как только такое ему пришло в голову? — Спросила я.

— Не ему это пришло в голову, это колдовство было описано в книге «Перимината». Очень старая книга, и написана она на мёртвом языке, который он, видимо, так и не понял до конца. Потому и получилось у него совсем не так, как он задумывал. Книгу эту он украл у одного знатного вельможи. Этому вельможе умные люди велели уничтожить книгу, да он польстился на древность, поэтому и сам погиб, и вся семья его тоже погибла.

— А откуда эта книга появилась у вельможи?

— Вельможа был человеком нечестным. Хитростью и предательством обеспечил он себе безбедную жизнь. Так что тот, кто хотел этот дьявольский подарок подкинуть людям, решил, что этот вельможа вполне сгодится, чтобы других изводить, да разные тёмные дела творить. Но вельможе не пришлось воспользоваться книгой, так как о ней узнал Он. Вернее не Он, а его хозяин. Помогал ему в этом его товарищ, ведьмак Сонетий, который был намного искуснее Его, и многому Его научил. Но тому, кто рвётся к могуществу и славе, тому не нужны товарищи. До сих пор в толк не возьму, как Он мог Сонетия извести! В этой книге написано про армию, которую не мог одолеть даже великий хан монгольской империи Хубилай, в двенадцатом веке, и как эту армию создать. Если бы Он не поспешил убить Сонетия, Сонетий точно бы наколдовал такую армию. Да, Он переценил свои силы. И хозяин не смог ему помочь. Тоже загадка для меня, потому что такие книги приходят оттуда же, откуда появляются и их хозяева.

— Мой друг, который сейчас сидит в доме, нашёл историю того, которого мы здесь не называем. И теперь мы знаем Его имя. Это может нам как-то помочь?

Она внимательно посмотрела на меня.

— Это хорошо, что вы знаете Его имя. Только боюсь, нам это уже не поможет. У Него пиктограмма вырезана на плече, а на той пиктограмме написано имя беса, которому Он отдал своё имя. Имя беса — Волох. И теперь, даже если мы каким-то образом добудем Его кровь, чтоб написать Его имя и сжечь, только Волох будет корчиться от этого.

— Он убил своего отца ради того, чтобы никто больше не знал его имени.

— Значит он отцеубийца. — Медленно проговорила она — Если колдун убил кого-то из своих родителей, у него в районе солнечного сплетения появляется отметина, как от копыта. Это вроде награды от его покровителя.

— А кто у него покровитель, Волох?

— Он один только это знает. Может Волох, а может, и нет. С его хозяевами вообще непонятная ситуация. Похоже, что их несколько.

— Вера нам сказала, что он может обращаться в беса.

— Не в беса, а в тварь, которая может только пугать людей, да прыгать по деревьям. Но после каждого такого обращения он долго лежит и трясётся весь. Это проклятие на Него наслала Мехта, за то, что Он перешёл дорогу Великой Чёрной Брутхе. У ведьм тоже есть своя этика. Он сначала не понял, и подумал, что становится демоном. Вроде как его наградили за его заслуги. Повысили до демона. Но обезьяна тоже выглядит как демон, но она просто обезьяна.

— Но Он же колдун, может ведь и не обращаться в тварь?

— Не может. Как только наступает первая ночь полнолуния, он срывает с себя одежду и убегает в лес. Сам он не может от этого избавиться. Мехта хорошо знала, что делала. Он меня заставлял снять с него это проклятие, но я сделала вид, что не могу ему помочь.

— А сколько ведьм ему прислуживает?

— Не меньше десяти. Но я же тебе сказала, что рядом с ним нет сильных ведьм. И это отчасти потому, что он не хочет, чтобы кто-то был сильнее его. Поэтому и отбирает силы у тех, кого считает сильным. А таких, как Лушка, наоборот, наделяет силой, чтобы они продолжали ему служить. Лушке сто шесть лет. Она уже давно спит и видит, как закончится её служение. — Феломена взглянула на меня — Ольга, постарайся настроиться на то, что мы сможем только вместе сделать то, что по отдельности у каждой не получится. Он сильный, да, но не всегда сила мышц побеждает силу духа. Я жду тебя с Татьяной. И времени у нас с тобой до завтрашней ночи, ночи всех святых. Если Татьяна останется у Него, это свяжет мне руки. Всё, пора тебе обратно. Смотри, как надо отсюда выходить.

И она сотворила передо мной треугольник и двумя пальцами начертила круг в центре его. Я зашаталась и открыла глаза.

— Ты что там увидела? — Спросил Сакатов, оторвавшись от блокнота.

— Да опять вроде слышала, как часы идут.

— Не знаю, никаких часов я не слышу. Ложись спать, может от усталости у тебя в голове что-то забрякало.

Первым делом я взяла свёрнутую салфетку с подоконника и убрала знаки с печки и пола. Потом пошла и легла на диванчик, прикрыла глаза и снова мысленно вернулась к разговору с Феломеной. Я сразу поверила ей, каждому её слову. Это не ловушка для нас, это помощь, которую нам предлагает самый лучший союзник, о котором можно только мечтать. Я хотела посмотреть календарь, как мне и говорила Феломена, но глаза у меня закрывались, и я потихоньку проваливалась в сон. Какие-то образы постоянно всплывали у меня перед глазами, не давая окончательно уснуть. И вдруг я услышала шепот Сакатова:

— Оля! Оля, послушай.

Я, не открывая глаз, прислушалась. Вроде кто-то ходит по крыше. Сон слетел, как не бывало. Я посмотрела на въюшку — она закрыта. Значит, через печку к нам не пробраться. Я открыла глаза и спросила:

— Давно ходит?

— Нет, я как услышал, сразу тебе сказал.

— А у нас дверь закрыта? — И сама сразу вспомнила, что дверь в комнату на ключ или засов не закрывается, можно закрыть только дверь в дом, а мы этого не сделали.

Мы с ним вместе, с осторожностью, открыли дверь из комнаты в сени. Там никого не было. Потом мы, подсвечивая дорогу телефонами, спустились по ступенькам и закрыли входную дверь на небольшой хлипенький засов. Шаги на крыше стихли. Мы почти бегом вернулись в комнату.

— Как так можно жить, чтобы штор на окнах не было. — Проворчал Сакатов — Давай прикрепим что-нибудь на окна, не хочу, чтобы чья-то морда на меня в окно смотрела.

— Да, странно это. — Согласилась я. — Мне кажется, что наоборот, ведьмам есть, что скрывать, и окна должны быть наглухо закрыты.

Я сняла с подушек накидку, открыла шкатулку, которая стояла на деревянной этажерке, достала из неё иголки, и мы прикрепили накидку к крайнему окну. Потом мы обследовали верхний сундучок, и там, на наше счастье, лежали широкие и длинные расшитые полотенца. Мы их прикрепили на все остальные три окна. На крыше опять заскрипели доски.

— Неугомонная тварь! — Выругался Сакатов — И до утра ещё долго. Что делать-то будем?

— Слушать и бояться. — Ответила я, потом вспомнила, что Феломена сравнила Шифина с обезьяной и засмеялась.

— Давай, ты ещё с ума тут сойди! — Сердито одёрнул меня Сакатов — Оля, правда, будь серьёзнее, не пугай меня.

А потом я стала серьёзнее, потому что вспомнила, что сегодня не полнолуние. Значит, это не Шифин. А кто может ползать по нашей крыше из его зверинца? Ну не волки же. Мы услышали, как за дверью раздался стук, как будто кто-то спрыгнул с высоты. И не маленький, а вполне крупный. Мы с Сакатовым соскочили, и, подбежав к двери, оба схватились за ручку, и потянули дверь на себя.

— Надо придвинуть к двери сундуки, — тяжело дыша, прошептал Сакатов — забаррикадировать дверь.

— Но ведь в неё никто не ломится. Может, у него нет рук, а только лапы, и он не сможет открыть дверь? А как тогда у Анны Тимофеевны дверь сама закрылась?

— Так тогда тут Феломена колдовала. А сейчас-то что делать? Говорю, сундуки надо подвинуть.

— Тише! Надо послушать. Может, это кошка Валентины?

— Она у неё дома на печи лежит, зачем ей к нам приходить?

Мы замолчали, слушая звуки за дверью. Там определённо кто-то был, но передвигался он осторожно. Доски чуть скрипнут, и он остановится, потом опять двинется. К дверям он не подходил. Сундуки мы не стали перетаскивать, а потом и за дверную ручку перестали держаться. Было три часа ночи. Сакатов сидел рядом с дверью на краю нижнего сундука и поначалу вскакивал каждый раз, когда слышал шаги. Потом ему это надоело, и он только дёргался, но с сундука не вставал. С перепугу он съел все пироги, которые нам оставил Дмитрий Семёнович. Мне тоже надоело это состояние тревоги, я достала из кармашка свой оберег и повязала его на волосы. Чем сидеть и нервничать, лучше пойду и взгляну на нашу проблему. И почему-то мне кажется, что это кошка. Сакатов, по-моему, дар речи потерял, когда я, не предупреждая его, открыла дверь и выглянула в сени. На полу сидела чёрная кошка Веры.

— Как Вы нас напугали! — Обратилась я к кошке, та смотрела мимо меня в комнату.

Сакатов выглянул вслед за мной и ойкнул.

Я отступила от двери и пригласила кошку войти в дом. Она осторожно прошла через порог, и залезла под койку.

— Одно не пойму, как может такая мелкая кошка топать, словно слон! — тихо прошипел Сакатов — Что она здесь делала?

— Может, решила нас покараулить. Может, что почувствовала. Она же ведьма. — Предположила я, ложась на диван.

Сакатов ещё что-то тихо ворчал себе под нос, но я сразу успокоилась, наверное, оттого, что под койкой лежала нечаянная гостья, которая мужественно решила скрасить с нами ночь в таком нехорошем доме.

Я резко проснулась. В доме всё так же горела тусклая лампочка. Сакатов уснул, скрючившись на деревянной лавке, и положив голову на свои блокноты. Я про себя усмехнулась — дежурить он будет! Я только хотела снова закрыть глаза, как на кухне щёлкнул выключатель и свет погас. Это точно сделала не кошка. И, кстати, где она? И тут же рядом с собой, возле дивана, услышала короткое мурканье. Так вот кто меня разбудил. Я вздрогнула, и сердце моё сжалось в тревожный комок, потому что на спинку дивана, на котором я спала, легла бледная рука. Тот, кому принадлежала эта рука, стоял на кухне за занавеской, отделявшей кухню от комнаты. Я затаила дыхание, но сердце учащённо билось, отдавая в висок. Потом качнулась занавеска, и чёрный силуэт не спеша вплыл в комнату, повернувшись ко мне своим бледным вытянутым лицом. Похоже, эта та самая Лушка, которая следила за Феломеной. И вдруг, рядом со мной зашипела кошка и запрыгнула с пола мне на ноги. От неожиданности я вскрикнула. Лушка тоже от неожиданности покачнулась назад, а кошка наоборот, сделал прыжок к краю дивана, и ещё громче зашипела на Лушку. Лушка махнула рукой на кошку, и шерсть на ней заискрилась. Но кошка не отступила, она присела на задние лапы и приготовилась к прыжку. Я успела подхватить её почти уже в воздухе, но не смогла её удержать, потому, как веса в ней было не меньше пятнадцати килограмм. Я прижала её к себе и тихо шепнула: «Успокойся, всё хорошо». Кошка не вырывалась, но и шипеть не перестала.

— Вы кто? — Спросила я.

— А ты кто? Почему здесь колдуешь? — Голос у Лушки был негромкий, скрипучий.

— Нас пригласили хозяева этого дома. — Уверенным голосом сказала я — А Вы откуда здесь появились, и кто Вы?

— Уезжайте отсюда, — тон у Лушки стал зловещим — в этом доме вам не будет покоя. Я вас предупреждаю. Второй раз к вам приду уже не я.

— А мы в следующий раз возьмём с собой того, кто не любит таких угроз.

— Смелая какая! Ну, посмотрим, посмотрим, как вы будете отвечать, когда мой хозяин будет с вами говорить.

Она провела по своему лбу рукой и махнула ею, и вот уже передо мной стояли две Лушки, но только стали они намного бледнее своего первоначального оригинала. Обе Лушки начали тянуться ко мне своими тонкими руками со скрюченными пальцами. Кошка, царапнув мне шею, выпрыгнула из моих рук и пролетела сквозь одну из Лушек. У обеих Лушек синхронно скривился рот, потом весь облик их задрожал, и они исчезли. Или нет? Я встала и прошла на кухню. Там никого не было. Хорошо, что я сразу убрала все знаки с печки! И как только этот Шифин почувствовал колдовство? Никого же из его прихвостней не было с нами рядом. Я вернулась в комнату, кошка сидела на полу, на том же месте, и вылизывала себе лапу. Я склонилась к ней и погладила по голове:

— Спасибо Вам, очень неприятная старуха эта Лушка!

Кошка муркнула и запрыгнула на диван. Я прилегла рядом. Заснуть я больше не смогла, поэтому пошла и включила свет, взяла календарь и нашла знак таравит, который мне нужно было сотворить. С ним работать надо было утром. Я несколько раз всё проверила, чтобы ничего не напутать и не подвести Феломену. Сакатов спал сном младенца.

Когда утром, часов в восемь, он открыл глаза и потянулся, хрустя своими суставами, я как можно ехиднее ему сказала:

— О, наша неусыпная стража проснулась! Наше недремлющее око! Наш…

— Ну всё, всё, я уже понял. Надеюсь, ничего важного я не проспал?

Я ему рассказала про визит бледной старухи. Он удивился:

— В смысле, кто тут колдует? Может, когда я перебирал колдовские инструменты, я что-нибудь активировал?

Я пожала плечами:

— Да, может мы задели какой тайный знак, оставленный Феломеной. Ты же понимаешь, что дом просто нашпигован всякими охранилками.

Сакатов сходил за водой, мы умылись в сенях над маленьким старинным умывальником. В окно постучали. Я выглянула и увидела Веру, с огромным свёртком под мышкой. Она принесла нам настоящих деревенских сливок, которые я не пробовала уже лет двадцать, пирог с рыбой, горячий, ещё дымящийся, и булку пышного белого хлеба, тоже ещё тёплого. Мы вскипятили чайник и сели пить чай. Мы с Сакатовым рассказали ей, как напугала нас её кошка, как мы караулили дверь, даже хотели сундуки, как баррикаду, поставить. Сейчас, утром, это было смешно, поэтому мы хохотали с Сакатовым, как дети.

— Я даже не знала, что она к вам пошла! — Вера всплеснула руками — Всё на печке лежала, мурлыкала. Когда успела выскользнуть? Я была уверена, что она дома ночует. И только утром, поняла, что её нет. Поэтому к вам и заспешила, так и подумала, что напугать вас может.

— Она молодец! — Сказала я — К нам бледная ведьма ночью приходила. Так ваша мама прыгнула на неё, та и исчезла. Вера, а почему она такая тяжёлая? С её размерами, она должна весить килограмм пять.

— Она же не просто кошка. А если честно, то я сама не знаю.

Мы позавтракали, Вера взяла свою кошку и пошла домой. Я сказала Сакатову:

— Нам нужно утром быть в Салде.

— А что так? Мы же не всех соседей расспросили. — Удивился Сакатов — И тебе пообещали сегодня ночью явление самого Шифина. Надо подготовиться и действовать. Мы ведь намерены вернуть Таню и победить Шифина. Мы принимаем вызов? Или планы поменялись?

Я прикинула, что именно можно рассказать ему, не навредив Феломене.

— Алексей Александрович, ты мне веришь? — Спросила я, и он удивлённо поднял брови — Я думаю, что веришь. Нам одним с Шифиным не справиться. Мы должны с тобой поехать к Волковым домой. Как можно раньше. После этого я тебе скажу, что делать дальше. Может, вернёмся сюда. Я пока этого не знаю.

— Оля, у тебя что за нитка на руке болтается? — Вдруг спросил он — Ночью появилась? Ты опять что-то видела, или где-то была?

Я промолчала. Он вздохнул и сказал:

— Хорошо, я думаю, что ты знаешь, что делаешь.

В девять часов утра приехал Дмитрий Семёнович, тоже спешивший накормить нас завтраком. Он рассказывал нам про события этой ночи. А ночь у них с Тасей тоже была неспокойной, как и у нас.

Тася накануне вечером была в гостях у старшей своей дочки Алёнки и принесла от неё два платья, которые Алёнке стали малы, а Танюшке будут в самый раз. Она положила их в своей комнате на подлокотник кресла. Легла спать, а Дмитрий Семёнович футбол по телевизору смотрел. Сделал звук совсем тихо, чтобы жене не мешал спать. Лежит, смотрит, и вдруг, телевизор как заорёт на всю мощь, Дмитрий Семёнович даже подпрыгнул. Подпрыгнула и Тася, поругалась на него, а потом пошла воды на кухню попить. Смотрит — а вещей-то Алёнкиных нет. Она сначала думала, что они упали, вокруг посмотрела, но нет, ничего нет. Потом уже свет включила, и Дмитрием Семёновичем тоже присоединился к её поискам. Они перевернули все шкафы, полки, заглянули под кресла, под диван. Нет платьев! Сидят они ночью и смотрят друг на друга. Может это знак какой им был? Может так их Танюшка им передаёт, что, мол, жива, здорова, не тревожьтесь. Потом ещё не сразу уснули.

— Так вы нашли утром вещи? — Спросила я.

— Нет, как сквозь землю провалились! — С досадой ответил Дмитрий Семёнович — Тася плачет, говорит, что Танюшка там мёрзнет, поэтому и вещи взяла.

Мы закрыли дом и поехали в Салду. Я взяла с собой колдовской календарь, и листала его по дороге. Знаки, которые мне показала Феломена, я запомнила сразу. Я давно уже заметила, что слова заговора и все атрибуты ритуала запоминаются с первого раза.

Сакатов всю дорогу рассказывал Дмитрию Семёновичу про наши приключения. Тот только вздыхал и качал головой. Сакатов не скупился на краски. Когда он рассказал про кошку Веры, Дмитрий Семёнович не выдержал:

— Половина деревни ведьм! А другая половина мечтает ими стать! Я лет пять назад отвёз девчонок своих к Феломене на каникулы, и решил на обратном пути в речке искупнуться, жарко было. Так вот. Разделся, а речка у берега мелкая, я иду по ней, и вдруг, смотрю, на другом берегу сидит крупная собака. На меня смотрит. Я слышу голос сверху: «Это он?», а другой голос отвечает: «Нет, не похож». Я огляделся, никаких людей нет, сидит только собака. Потом она встала, понюхала воздух и побежала вдоль берега. И снова голос: «Дальше, дальше! Ищи!» И скажи мне, что это было? Кто с собакой разговаривал? Вокруг никого не было!

— Может, кто в кустах сидел. — Предположил Сакатов.

— Может и сидел, да только голос не из кустов был, — Дмитрий Семёнович сделал неопределённый жест рукой — а где то там, наверху.

Я сидела и думала, как мне сделать так, чтобы никто не увидел Таню, когда я её призову. Придётся намекнуть Сакатову, чтобы он под каким-нибудь предлогом увёл Дмитрия Семёновича и Тасю из дома, и побыстрее, пока ещё утро.

Таси дома не было, и я сказала Сакатову, чтобы они съездили на вокзал, узнать расписание электричек. Он открыл было рот, чтобы возразить, но быстро смекнул, что не просто так я это ему сказала. Не знаю уж, что он там сказал Дмитрию Семёновичу, но через минут пять я осталась в доме одна.

Я подошла к Таниной комнате, там всё оставалось по-прежнему. Итак, я сосредоточилась, склонившись над серым мечником. Потом прочертила мелом над серым мечником знак таравит. Сказала слова. Серый мечник стал прямо на глазах испаряться, пол под ним заблестел, как только что помытый. Я встала, потому что услышала приближающееся дыхание пока невидимого мне человека. Комнату встряхнуло, будто по ней прошла ударная волна, открылась дверка письменного стола и на пол скатилась тонкая ученическая тетрадка. По столешнице покатилась ручка.

Рядом со мной, на полу, прямо из воздуха появилась девушка с красными заплаканными глазами, в платке, повязанном по-старушечьи, и ещё один платок был накинут на её худенькие плечи. Глаза у неё были устремлены мимо меня, и видно было, что она только что разговаривала с кем-то, и этот кто-то всё ещё удерживал её внимание. Я вспомнила про чёрную нитку на запястье и рывком сорвала её и отбросила подальше от себя. Я шагнула к Тане и начала чертить между нами знак входа в пограничье. И только теперь она увидела меня, и глаза её округлились от изумления. Она подняла руку к глазам, но я уже перевернула знак и схватила её за обе руки. Рывком подняла её с пола. Руки у неё были холодные, почти ледяные, и какие-то безвольные, она даже не попыталась сопротивляться. Просто обречённо шагнула за мной в сгустившийся между нами воздух. Позади себя я услышала пронзительный крик, и краем глаза увидела Тасю, стоявшую в дверном проёме коридора. Мы вышагнули с Татьяной с другой стороны знака, где нас ждала Феломена.

Таня осталась стоять, безучастно глядя перед собой. Феломена взяла её за руку и провела к дивану, посадила её и накинула толстый шерстяной плед. Я села на лавку, переводя дыхание, и тут же спросила Феломену:

— Когда я уже начертила знак входа в пограничье, появилась Тася, и она видела, как мы с Таней переместились, и даже закричала.

— Вот дура! — Не выдержала Феломена, потом уже спокойно добавила — Плохо, конечно. Но я, надеюсь, у Таси хватит ума не болтать языком. Ладно, я думаю, она не поняла, куда вы направились. В избе у меня сумерки, и вряд ли она что разглядела.

— Что с Таней? Она будто в ступоре. — Кивнула я на Таню.

— Сейчас пройдёт. Согреется, меня увидит.

Пока она возилась с Таней, я ей рассказала про Лушку. Феломена отмахнулась:

— Конечно, верховые Его почувствовали колдовство, вот он и послал Лушку. Проверить, кто колдует в моём доме. Поэтому я тебе и сказала, что дважды с одного места нельзя заходить. Она бы тебе ничего не сделала, у тебя хороший оберег. Так, решила испугать, чтоб из дома выгнать. А Раиса молодец!

— А чем мы им в доме мешаем? Не их же это дом. — Удивилась я.

— Из-за Татьяны. Они ведь не знают, на что ты способна. Колдовство они почувствовали, значит, ты что-то пытаешься сделать. И понятно, кого ты ищешь. Им не нужны лишние проблемы.

Раздался тихий голос Тани:

— Бабушка, я где?

— Дома ты, лежи спокойно. А что ты так легко одета?

— Мне не холодно. И потом, у меня никаких вещей тёплых с собой не было. Марфа мне помогла взять из дома тёплые вещи, но ведьмы их куда-то от меня спрятали, когда Марфы рядом не было. Но мне, правда, не холодно.

— Конечно, не холодно ей. Вон, как ледышка вся. Что чувствуешь, теплее становится тебе?

— Нет.

— Пошевелись немного. Так, так. Кровь хоть разгонишь. — Феломена кивнула в мою сторону — Это Ольга, она тебе помогла. Если бы не она, мне бы тебя не вытащить от Него было. Здесь Его имя нельзя говорить. Поняла?

— Да. А где мама? Что с ними?

— Да всё нормально с ними. Дома они, волнуются о тебе. Но пока мы не можем ничего им сообщить, чтобы снова тебя эти не забрали. Он сам за тобой приходил?

— Нет, за мной приходила Марфа. Она три раза меня забирала из дома. А в последний раз она охранный знак на порог нанесла, сказала, что меня после этого никто никогда не найдёт, а после какой-то мессы вообще про меня забудут.

— Давай, отогревайся, и расскажешь всё, что с тобой произошло там. А сейчас сцепи пальцы, как я тебя учила. — Таня подняла обе руки на уровень глаз и переплела между собой пальцы, каким-то замысловатым способом.

Феломена покачала головой:

— Господи, горе ты моё, разве я так тебе показывала! Один знак, и тот не запомнила! — Феломена перецепила ей пальцы, а потом сделала жест рукой, как бы расцепляя пальцы Татьяны — Ну вот, хорошо. Это я тогда заставила тебя его сделать, чтобы потом отыскать тебя, но сейчас это уже не надо.

— Бабушка, я ведь не умерла? — В голосе Татьяны почувствовалась тревога.

— Нет, конечно. Я тоже не совсем умерла. Ты же меня видишь? И дотронуться до меня можешь. Не пугайся. Это место здесь такое, волшебное, где мы можем все вместе встретиться. И Ольга живая, но тоже здесь с нами находится, сама видишь. Придётся тебе побыть тут какое-то время. Может даже одной. Но здесь ты в безопасности, сюда им хода нет. Теперь скажи мне честно, ты хочешь обратно к ведьмам?

— Нет, бабушка, я не хочу к ним опять. — У Тани появился румянец на щёчках, и глаза уже приобрели живой блеск.

Феломена села напротив неё и сказал:

— Ну что, Татьяна, рассказывай. Всё по порядку. Только имени его не называй. Просто Он.

Глава 4.Поселение Шифина

Таня, когда её Феломена взяла за руку перед своей смертью, ничего тогда толком и не поняла, что с ней произошло. Феломена правильно говорила, далека Таня от этого, ох, как далека. Поэтому, когда Шифин заставил её принести клятву своей кровью, она это послушно сделала, даже не задумавшись. Шифин уже тогда начал подозревать, что никакая Таня не ведьма, а одно недоразумение. Потому что настоящую ведьму, чтобы привести к клятве, так просто не попросишь, надо очень постараться. Так сказать, согнуть в три погибели. И понял он, что Феломена, как он за ней ни следил, как ни пытался её обмануть, всё-таки его перехитрила. Он от бессилия, что уже никогда не сможет вернуть Феломену, никогда не сможет воспользоваться её силами, и даже не сможет наказать её за такую неудачную последовательницу, буквально выл. Но потом, когда успокоился, всё-таки решил, что Таня, хоть и не лучший вариант, но со временем можно будет её хоть чему-нибудь обучить. Она же внучка Феломены, значит, хоть какие-то задатки у неё всё-таки есть. Поэтому послал Марфу, чтобы забрать Татьяну к себе, и посмотреть, как можно её будет использовать. Про себя злорадно добавил, когда Таня предстала перед ним:

— Будешь за моими собаками убирать.

Место, где очутилась Татьяна, было где-то в лесу, но где именно, она не имела представления. Поселение было небольшое. За высоким деревянным забором стояло четыре избы, и с десяток разных построек. В некоторых постройках, на дверях, помимо огромных амбарных замков, были повешены на двери такие сильные заклинания, что даже Таня чувствовала их. К поселению, как сказала ей Марфа, со всех сторон подходили вплотную топкие болота. Они были непроходимые, и человек запросто мог сгинуть там, и так бывало уже не раз, поэтому всякие мысли о побеге не должны приходить никому в голову. Тропу по болотам знали только Шифин и Рада. Рада — очень старая ведьма, его правая рука и помощница, и сколь она была страшная, столь и злобная. Если Шифин посылал кого-то по поручениям, Рада читала заговор, по которому можно было пройти по болоту. Но ведьмы появлялись в поселении и другим способом, как Таня с Марфой — шагнув через брошенную соль.

Ведьм в поселении Таня видела пять — Раду, Лушку, Соню, Павлину и Марфу. Но в полночь к кострищу собиралось иногда до десяти. Таня не знала их имён, но они были намного моложе живущих в поселении. И что особенно запомнила Татьяна, это то, что там всегда было холодно. И мрачно. Электрического света не было. Были лампы, которые нещадно чадили. Печек в домах не было, видимо ведьмам не нужно было тепло. Но самый главный страх Тани — это Шифин. Холодный, колючий взгляд серых глаз. Тонкие губы, постоянно вытянутые в злой усмешке. Желтовато-серая кожа, как у покойника. Скрюченные пальцы с чёрными длинными ногтями. Череп его был совершенно лысый, а на макушке был чёрный знак, напоминающий паука. И голос, который наполняет страхом сердце Тани, как только она его слышит. Таня про себя Шифина называла Кощей. Он живёт в самом большом доме, который находится немного в стороне от всех остальных построек. Окна его всегда были темны. А на коньке крыши неподвижно сидят большие птицы, чёрные, с длинными клювами, изредка взлетая и кружась над поселением. Двери в доме массивные, на них нанесены чёрным углем колдовские знаки, и эти знаки каждый день разные. Перед его домом стоит высокий столб, с висящими на нём массивными цепями, возле него очерчен широкий круг, с остатками золы. Это и есть то самое кострище, вокруг которого Шифин собирает свой круг ведьм. Какой бы огромный костёр ни разжигали ведьмы, столб не горит, хоть он и деревянный.

А ещё его зверинец. Грубо сколоченные клетки стоят вдоль забора, их штук пятьдесят. Большинство клеток пустуют, в некоторых клетках прутья прогрызены. Всего там Таня насчитала три волка, одиннадцать собак и одну рысь. На Таню звери смотрели с такой ненавистью, что она до утра не сомкнула глаз, когда увидела их впервые. Она лежала на своей кровати и слышала, как тишину ночи прерывал такой рёв, словно ревели моторы взлетающего в небо самолёта. Марфа первым делом научила её заклинанию, которое надо читать, когда заходишь в клетку. Удивительное дело, но Таня его хорошо запомнила, и ни разу ничего в нём не перепутала. Все клетки надо было убирать с утра, мыть миски и наливать свежую воду из колодца, и Таня именно этим и занималась, помогая Марфе. В клетки с собаками Таня заходила не опасаясь, так как, хоть они сначала и рычали на неё, но потом привыкли, и даже пытались ластиться. Марфа ей строго-настрого запретила гладить их. Рысь вообще не обращала на Таню никакого внимания, лениво переходя из одного угла клетки в другой. Но волки! Таня лучше бы ещё сто клеток с собаками убрала, чем три с волками. Этот злобный взгляд хищных жёлтых глаз! Они не отрывали от неё взгляда, пока она у них убиралась. И глухо рычали. Если бы не охранное заклинание, её разорвали бы в первой же клетке.

Единственный, кто в поселении хорошо относился к Тане, это была Марфа, которая её сюда привела. Она сразу шепнула Тане, чтобы написала родителям записку, а то они сойдут с ума. Первый раз, когда Таня попала в поселение, она на следующий день была отпущена домой. За день, проведённый там, Тане показали старые книги, заставляли их читать, пытаясь понять, на что она способна. Рада, которая участвовала в её испытании, поджала губы, и покачала отрицательно головой. Таня нисколько не расстроилась, подумала, что её сразу же отпустят. Но её оставили на ночь в поселении. Кровать её стояла у окна в комнате, где спала Марфа. Матрас и подушка были набиты сухой соломой, она кололась, и Таня никак не могла уснуть. Одеяло было тоже колючее, и ещё чем-то невкусным пахло. А ночью Таня услышала, сквозь рёв зверей в клетках, как с улицы доносится чей-то тихий плач. Она прислушалась. Да, в перерывах между рыками животных доносился плач. Таня привстала с лежанки, заглянула в окно, но там была полная темнота, и она никого не увидела. Потом плач стих. Постепенно стих и вой животных в клетках. Она заснула только под утро. На следующий день её отпустили домой, и она обрадовалась, но через неделю Марфа снова забрала её. И снова на один день. И снова она целый день перебирала какие-то нитки, ветки, читала книги, и снова Рада так же отрицательно качала головой. А ночью, она лежала и снова слушала рёв зверей в клетках, и стенания, будто кто-то безнадёжно жаловался и плакал. На следующий день её вернули домой, и Таня подумала, что раз она им не подошла, то больше её точно не позовут.

Но когда в третий раз Марфа пришла за ней, и сотворила заклинание в её комнате «Серый знак», сказав, что её все забудут, Таня испугалась. И начала упрашивать Марфу, чтобы она её оставила дома. Но Марфа молчала, только грустно глядела на Таню. И вот, когда её оставили в поселении, она в полной мере поняла, что она натворила, принеся клятву Шифину. Они с Марфой остановились возле дверей Шифина, и долго ждали, когда он выйдет к ним. Он вышел в длинном чёрном балахоне, с надетым поверх него грязном фартуке. Руки его были в золе, и он небрежно вытер их о свой фартук. Он сверху вниз брезгливо посмотрел на Таню, и у неё душа ушла в пятки.

— Что же бабка твоя так плохо тебя наградила? — Заскрипел он недовольно.

— Н-не знаю. — Зазаикалась от испуга Таня, не понимая, о чём он говорит.

— В твоей семье кто-то ещё колдует? — Снова сердито спросил он.

— Не знаю. Никто. — Замотала головой Таня.

Он задумался, внимательно глядя на неё.

— Ладно, найдётся тебе работа, будешь за зверюшками моими в клетках убирать, воду в бочки наполнять, и двор мой мести. Слушай Марфу. Она тебя будет обучать. Посмотрим, может и выйдет с тебя толк.

И вдруг он резко выбросил вперёд руку, и светлый сноп искр понёсся к Таниным глазам, она от неожиданности зажмурилась, но заметила, как рука Марфы вскинулась навстречу искрам. Шифин недовольно гаркнул на Марфу:

— Тебе что, руку оборвать? Забыла порядки?

— Прости, господин Шифин, это по привычке.

— По привычке! —Передразнил её Шифин — Ладно, веди её к себе, да научи хотя бы элементарным знакам. А утром возьмёшь её с собой клетки чистить. Пусть привыкает. Да не сюсюкайся с ней. Не заслужила.

И Таня поселилась в комнате вместе с Марфой. Несмотря на предостережение Шифина, Марфа заботилась о Тане, как могла. Зато остальные ведьмы были не столь благосклонны к Тане. Они тоже быстро поняли, что Таня не может за себя постоять. Поэтому, на следующее утро, когда Марфа подняла её в пять часов, волосы у неё были свалены в одну сплошную верёвку. Марфа только вздохнула, покачала головой и сотворила заклинание, которое вмиг распутало её волосы. Когда Таня села завтракать, она не могла поднять ложку со стола, а Марфы рядом не было. Поэтому она только съела свой хлеб, запила его простой водой, а к каше даже не притронулась. Ведьмы откровенно хохотали над ней.

До обеда Таня с Марфой убирали клетки под пристальным ненавидящим взглядом их обитателей. Тогда-то Марфа и сказала ей:

— Несчастные! Им, может, в сотни раз хуже, чем нам. Наш господин наделил зверей душами людей, отверженных и проклятых. И теперь ни зверям, ни людям, нет покоя, нет мира. Поэтому так озлобленно глядят они на нас. Мучаются. Не приведи господь, что они вырвутся из клеток, не пощадят никого.

— Зачем он это сделал? — Удивилась Таня.

— А кто его знает! Нешто он нас спрашивает! — Сокрушённо ответила Марфа — Сделал, и всё. Раде сказал, что хочет повелевать всем живым. Да разве мыслимо это, что он затеял! Будто никто до него не хотел всем повелевать! И где они, эти повелители?

Потом поняв, что взболтнула лишнего, начала молча мести солому и ссыпать её в мешок, который держала Таня. Потом Таня мыла миски из-под воды и наполняла их свежей водой из колодца.

— Марфа, а кто ночью плачет в поселении? — спросила Таня.

— Никто, спать надо ночью. Может ветер завывает.

Через два дня, поздно вечером, когда показались звёзды, перед домом Шифина взлетел к самому небу костёр, осыпая искрами всё и всех вокруг. Ведьмы выстроились вокруг кострища, подняв руки к небу. А Шифин бросал в огонь какие-то травы, камни, ещё что-то, выкрикивая незнакомые для Тани слова, а ведьмы повторяли за ним. Марфа сказала, что он собрал круг, чтобы показать нового жильца его господину. То есть Таню. Таню это совсем не обрадовало. Марфа встала рядом с Таней, хотя остальные ведьмы пытались оттеснить её. Она не давала искрам прожечь на одежде и на коже Тани глубокие следы, которые Таня видела на некоторых ведьмах, видимо не всегда справляющихся с летящим сверху огнём. Шифин всё громче и громче выкрикивал слова мессы, а ведьмы запели слова призыва, от которого дым заклубился плотным кольцом и пошёл вертикально вверх. Потом от столба дыма отделился отросток и окружил Таню в плотное кольцо. У Тани слезились глаза, она закашлялась, но Марфа накинула на её голову свой платок, и Тане сразу стало легче дышать. Через некоторое время, в коричневом столбе дыма, вырисовалась жуткая морда с горящими красными глазами и с огромными клыками в приоткрытой пасти. После этого все ведьмы пали на землю вниз лицом, Марфа дёрнула Таню, и Таня тоже пала на землю, и больше не видела, что было дальше. Зато слышала жуткий вой, который поднялся в клетках. И у неё из носа после этого пошла кровь. Марфа, когда они встали, быстро вытерла кровь. Шифина уже не было, а Рада, что-то бормоча, собирала небольшим совком угли в широкое железное блюдо.

Когда Таня с Марфой вернулись после кострища в избу, Марфа отправила её с ведром по воду. Колодец был рядом, прямо за домом. Таня спустилась с крыльца, повернула за угол, и в страхе остановилась. От клеток бежали два волка и собака, а над ними летели чёрные птицы, которые обычно смирно сидели на крыше у Шифина. Было темно, но оскаленные пасти зверей и горящие злобой их глаза, словно лучи разрывали темноту ночи. Таня плотно прижалась к стене дома, дрожа от страха. Звери пробежали мимо неё, даже не повернув к ней головы. Они бежали к распахнутым воротам, которые были обычно наглухо закрыты. Таня ещё долго стояла с прижатым к груди ведром, боясь открыть глаза. Вышла Марфа, потеряв Таню. Молча взяла у неё ведро, сама сходила к колодцу, и на обратном пути забрала её домой.

Услышав от Тани о бегущих к воротам зверях, она ей сказала: «Кормиться их отпустили. Хозяин их отпускает ночью за добычей, а чтобы они вернулись обратно, за ними наблюдают верховые. Верховые — это сторожевые во́роны Шифина. Верховой летит за зверем, наблюдает за его охотой. И когда зверь насытится, загоняет его обратно в клетку. Но бывает и так, что зверь не хочет возвращаться, тогда верховой может и убить его. Видела сколько клеток пустых? Или с голоду умирают, или верховые их убивают, когда те пытаются сбежать». Таня видела, что Марфа жалеет животных. А ещё Марфа сказала, что Шифин ходит к клеткам, что — то там колдует, и после этого животные даже подняться не могут, просто лежат. На вопрос Тани, а не бунтовали ли животные против него, Марфа вытаращила глаза: «Да разве же кто рискнёт бунтовать против самого хозяина!» И рассказала ей историю, которая произошла лет пятьдесят назад с одной молодой ведьмой.

В деревне Черюки умирала старая ведьма. Детей у неё своих не было, но она приютила у себя племянницу, круглую сироту. Звали племянницу Мария, и было ей тринадцать лет. Вроде и передавать дары ей рано, но и выхода нет, старуха никак не может умереть, мучается. И Рада разрешила умирающей старухе передать Марии дар, несмотря на её юный возраст. Мария оказалась достаточно толковой, и Рада это сразу почувствовала. Но клятву Шифину принести Мария отказалась, сказала, что принесёт её в семнадцать лет, как и положено. Вроде правильно она рассудила, всё по закону, поэтому отступились от неё, начали обучать. Мария всё на лету схватывала, сама вызывалась помогать Раде, с почтением относилась к Шифину. И сила, растущая в ней, чувствовалась, и заговоры давались легко. Рада была довольна. Ей, Раде, обычно, очень трудно было угодить. Вскоре Марии доверили даже обряд с полотенцами, который обычно сама Рада проводила. Так прошло четыре года, и Рада начала готовить Марию к принесению клятвы. Мария слушала всё, головой кивала, мол, да, со всем согласна. А потом вдруг исчезла. Утром её ещё видели, а потом смотрят, а её нет нигде. А Шифин на Раду шипит, думает, что она виновата, зашугала девку. Рада в толк не может взять, как эта соплюшка смогла её, старую ведьму, так легко обмануть. В тот день, когда Мария сбежала, Рада не могла отыскать её след. А на следующий день Рада раскинула свои камушки, и видит, что Мария рядом, километрах в пятнадцати от поселения. Шалаш сделала, и притаилась там. Закрылась заклятием для отведения глаз, и радуется, что всех перехитрила. Но Рада не зря столько лет правой рукой Шифина была, и главной ведьмой круга. Что делать с такими непокорными ведьмами, она знала. Она выслала верховых, чтобы они караулили Марию, и не спускали с неё глаз. И подождала ещё один день, понаблюдала за Марией. Та сидит тихо, но заклятие её уже немного ослабло. Рада знала, что невозможно столько держать на себе заклятие, если опыт мал. Рада ещё денёк подождала. Заклятие совсем ослабло. Тогда Рада сотворила оборотное заклинание, обернулась молодой женщиной, положила с собой в корзинку хлеб заговорённый, и пошла к шалашу, вроде как заблудилась. Идёт, ягодок подсобрала, грибочков. Вот и подошла она к шалашу, поздоровалась с Марией, села рядом, ягодами её угощает. Мария ничего не заподозрила. Рада её спрашивает: «Откуда ты, и почему здесь одна сидишь?» Мария ответила, что сирота она, и идти ей некуда. Рада протянула ей заговорённый хлеб, та откусила, а Рада её так ласково спрашивает: «Пойдёшь со мной?» Мария и согласилась. Так Рада и привела её обратно к Шифину. Они целый год бились с Марией, но никак не могли заставить её клятву принести, и не хотела она больше Шифину служить. А потом, на кострище, увидела Марфа, как догорают косточки Марии. Убили они её, не пожалели.

Таня, чем больше видела и слышала, тем больше хотела уйти отсюда и забыть всё, как страшный сон. Но как? Марфа, хоть и хорошо относилась к Тане, никогда против круга не пойдёт. Хоть несколько раз и промелькнуло в разговоре, что Марфа не понимает, зачем Таню здесь держат, ведь ясно же, что Таня никакая не ведьма. И даже если немного научится колдовать, ведьмой ей никогда не стать. А Марфа в этом уже хорошо убедилась. Каждый день, после обеда, они садились к столу, Марфа раскладывала на нём длинную металлическую ленту, на которой были выдавлены знаки. Это как букварь для ребёнка. Каждый знак — одно действие, одна буква. Это ещё не колдовство, но из этого складывается колдовство. А Таня знаки не понимала, не запоминала, и мало того, она их путала, что совсем неприемлемо для ведьмы, даже самой беспомощной и слабой. У Тани напрочь не было того чувства, которое испытывает ведьма, сотворяя знак волошбы. Марфа не знала, что делать. Вроде бы надо сказать Раде, что Таня не осиливает учёбу, но побоялась. Вдруг Шифин решит, что в поселении она не нужна, но и нельзя отпустить её домой, захотят избавиться от неё. Марфе было жалко Таню, она даже сама не заметила, как привязалась к этой испуганной девочке, смотрящей на неё такими ясными глазами.

Таня тоже понимала, что такое положение с её неудачной учёбой долго не может продолжаться. Она, когда ложилась спать, долго лежала без сна, вспоминая свой дом и маму. Слёзы катились по подушке, набитой соломой, и пахло травами, лугом, её беззаботным детством у бабушки в деревне. И потом, этот таинственный плач в полночь! Таня слушала его, думая, что в поселении есть кто-то, кому так же плохо, как и ей. А может, и ещё хуже. А если узнать, кто плачет? Может вместе с этим таинственным несчастным незнакомцем быстрее получится сбежать. Таня подняла голову с подушки и посмотрела на Марфу. Она спала, тихо посапывая. Таня осторожно встала, накинула платок и бесшумно выскользнула из дверей. Она вышла на улицу и прислушалась, плач доносился из-за дома. Она осторожно обошла дом и снова прислушалась. Плач доносился из небольшого сарая, который стоял рядом с домом. Она подошла к нему и приложила ухо к двери. Внутри сарая был неясный глухой гул от десятка людских голосов. Они что-то шептали, плакали, жаловались. Таня взялась за замок, и сразу же услышала хлопанье больших крыльев. К ней летели верховые. Таня, забыв об осторожности, кинулась в дом, хлопнула дверью и со всего маху прыгнула в свою постель, закрывшись колючим одеялом с головой. Марфа подняла голову, прислушалась, и снова положила голову на подушку. У Тани колотилось сердце. Двери в сарай запечатаны заклинанием, и ей никогда не узнать, кто там плачет. И верховые никогда её не подпустят к сараю. Она слышала, как долго верховые летали над домом. Утром она ничего не стала спрашивать у Марфы.

На шестой день пребывания Тани в поселении был праздник, вечер даров, накануне дня всех святых. Марфа понимала, что Тане никогда не пройти под серпом. И тогда все увидят, что Таня так и не усвоила ни один урок, и никаких способностей у неё нет, сколько бы Марфа не пыталась её научить. Пройти под серпом — это ритуал, демонстрирующий силу ведьмы, доказывающий, что она достойна даров Шифина. Проходит ритуал так: Ведьмы поют песни, объединяющие их круг, а в конце вечера Рада подвешивает круглый нож, который называют серпом, в коридоре даров. И ведьмы, с наложенными им на руки невидимыми путами, по очереди проходят по коридору. Как только первая ведьма подойдет под серп, Рада отпустит его, и ведьма должна будет его мысленно подхватить, и держать, пока серп не перехватит другая ведьма. Вся сложность ритуала в том, что коридор даров ослабляет ведьму настолько, что она даже не может сама снять путы со своих рук. Марфа не сможет дважды удержать серп, и над собой, и над Таней, Рада за этим строго следит. И Марфа решила слукавить. В конце-то концов, она ведь была ведьмой, а это у них в крови.

Перед праздником Марфа повязала Тане в волосы чёрные шёлковые ленты. А ленты эти были не простые. Ещё накануне утром Марфа дождалась, когда Рада ушла к Шифину, она накинула на свой головной платок ещё два платка, принадлежащих другим ведьмам, чтобы спутать свой след. Зашла в дом Рады и окунула кончики лент в неприметный туесок со смолой, который стоял у кровати Рады. Она знала, что это за смола, и насколько она ценна. В туеске оставались последние капли этой смолы, они уже не закрывали дна. Но Марфа решила рискнуть, хоть и знала, насколько могла быть жестокой расплата за такой поступок. Ленты вспыхнули синеватым светом, потом желтоватым, но Марфа даже не двинулась с места. Потом ленты стали опять чёрными, какими и были, и она тихо вышла из дома Рады. Это была смола с дерева дьявола, и она любой предмет делает волшебным. Марфа наложила на ленты заговор, дающий силу их владельцу, и вплела их в Танины косы. Ну вот, хоть и не на долгое время, но Таня стала ведьмой.

Глухо зазвучал бубен. Праздник начался. Марфа и Таня пошли к дому Шифина. Шифин стоял спиной к ним, раскладывая на висевшем в воздухе подносе листья осины, с вырезанными на них знаками даров. Перед домом уже стояли все ведьмы, которые жили в поселении, и ещё несколько незнакомых Тане. Каждый год Шифин, как настоящий хозяин клана, дарит своему кругу новые заклинания. Марфа заметила, что эти заклинания давно уже перестали быть новыми. Шифин не создавал новых заклинаний, а круг, обычно, тем и силён, что создаёт свои заклинания, которые ведьмы другого клана не могли прочитать.

Рада стояла немного в стороне и внимательно смотрела на всех, и Марфа поняла, что Рада не смогла определить, кто воспользовался её сокровищем. Поэтому она, как ни в чём не бывало, прошла на своё место, впереди остальных ведьм и опустила голову, дожидаясь начала церемонии. Тане указали на место позади всех.

И вдруг с крыши сорвались верховые, и начали кружить над поселением. Шифин посмотрел вверх, потом прошёл мимо парящего подноса и скрылся в доме. Ведьмы уже час стояли, но Шифин не выходил. Рада подошла к дверям и остановилась перед ними. Птицы молча кружили и кружили, изредка взмахивая своими огромными крыльями. Тане стало страшно. Дверь перед Радой открылась, и она зашла в дом.

Через несколько минут Рада вышла и позвала Лушку к себе, что-то ей сказала, и они обе зашли в дом Шифина. Ведьмы стояли с опущенными головами и покорно ждали. Наконец вышли Шифин с Радой, но Лушки с ними не было.

Вечер даров начался. Шифин стал на небольшой помост напротив крыльца и начал читать своим скрипучим голосом книгу, которую держала перед ним Рада, ведьмы заунывно пели. Его голос становился всё громче и громче. Правую руку, с зажатым кулаком, он держал перед собой. Потом резко разжал пальцы, и над ладонью у него загорелся небольшой язычок пламени. Все ведьмы вытянули свои правые руки, и Таня тоже повторила за ними. У ведьм на ладонях тоже вспыхнули голубоватые язычки, но только не такие яркие, как у Шифина. Таня с удивлением смотрела на свою ладонь. Там, слегка обжигая кожу, извивался под ветром синеватый всполох огня. Значит, у неё тоже может получиться колдовать! Ещё несколько часов назад она до слёз хотела домой, но сейчас, видя весёлый огонёк в своей руке, она уже мечтала, как будет сама творить такие же чудеса. Она так замечталась, что не заметила, что осталась одна с вытянутой рукой, любуясь на огонёк, а остальные ведьмы уже отошли к стене дома и стали друг за другом. Таня сжала кулак, и огонёк погас. Она, под сердитым взглядом Рады, прошла к стене и стала за последней ведьмой.

На том месте, где только что стояли ведьмы, закружился сначала лёгкий вихрь из синих искр, потом он сформировался в высокий коридор, длиной метров пять. Ритуал начался. Рада встала рядом с входом в коридор. Шифин обошёл его, и встал на выходе, рядом с ним всё так же покачивался поднос с приготовленными дарами. Рада хлопнула в ладоши, что-то выкрикнула в коридор, потом достала из-за пояса большой круглый нож и подкинула его вверх. Нож закрутился вокруг своей оси, потом застыл на месте. Рада снова крикнула что-то в коридор, и нож медленно поплыл вглубь коридора, покачиваясь, будто подвешенный на невидимой нитке. Рада направила на нож указательный палец, и нож повис, ожидая свои жертвы, словно гильотина. Потом Рада повернулась к ведьмам и кивнула им головой. Первой шла Марфа. Она подошла к Раде, та скрестила указательные пальцы, и руки Марфы моментально тоже скрестились между собой. Марфа пошла по коридору. Следующей к Раде подошла Соня, потом две ведьмы, которых Таня не знала, потом Павлина, потом ещё одна ведьма, имени которой Таня тоже не знала. Нож дёргался, один раз даже почти долетел до головы незнакомой ведьмы, но в последний момент снова подскочил вверх. А потом пошла Таня. Она не знала что нужно делать, но страха у неё не было. Рада скрестила пальцы, и руки у Тани связала крепко — накрепко невидимая верёвка, и она чувствовала боль от её узлов на своих руках. Таня шла по коридору и смотрела на нож. Он дрожал, но оставался на месте. Она вышагнула из коридора, и встала перед Шифином. Он смотрел на её руки, Таня стояла перед ним, не зная, что делать, потом он ей сказал:

— Сними верёвку.

Таня покрутила руками, потом поднесла их к губам, старясь подцепить верёвку зубами и развязать. Шифин задумался, взял Таню за запястье и с силой сжал его. Верёвка на её руках исчезла, но Шифин не отпустил её руки. Рада хлопнула в ладоши и коридор исчез. Нож висел в воздухе, Рада подошла к нему, протянула руку, и нож послушно пал ей на ладонь. Рада тоже подошла к Шифину. Шифин ещё сильнее сжал Танину руку. Рука у него была твёрдая и холодная, как камень. Таня вскрикнула. Рада испуганно взглянула на Шифина. Он, не отрываясь, смотрел на Таню, а Рада в это время дёрнула её за волосы и чёрные ленты упали за землю, извиваясь, словно живые. Рада подняла их, подержала в руках, ленты стали распадаться на нитки. Она со злостью швырнула их на землю. Шифин повернулся к ведьмам и сказал зловещим голосом:

— Вы все знаете, что бывает с тем, кто пытается меня обмануть!

Таня услышала, как вскрикнула позади неё Марфа. Таня обернулась и увидела, как Рада накинула на шею Марфы железный обруч, и он стал медленно краснеть. Запахло палёным. Марфа ещё сильнее закричала и повалилась на землю. Ведьмы схватили её за руки, не давая упасть. Таня тоже закричала, и хотела кинуться к ней на помощь, но тут же почувствовала, как холодный металл туго сомкнулся у неё на шее. Тане стало тяжело дышать. Она упала на колени, и почувствовала, как Шифин поставил ей на плечо ногу и со всей силой прижал к земле. А дальше всё происходило, как в страшном сне. Она плакала, но на неё больше никто не обращал внимания. Ведьмы молча стояли вокруг Марфы. Шифин зачитал приговор:

— Ты нарушила нерушимый договор! Но этот договор, связавший нас в один круг, может разрушить только смерть. Призываю Тьму! Пусть мучения твои будут ценой обмана твоего!

Шифин щёлкнул пальцами, и Таня услышала, как забрякали затворы клеток. Её душил обруч, но эту боль заглушала ещё бо́льшая боль. Сердце её разрывалось оттого, что она уже поняла, какой будет смерть Марфы. Она увидела, как из-за дома Шифина выскочили два огромных волка и кинулись к Марфе. Она закрыла глаза, не в силах вынести то, что сейчас произойдёт. Но вдруг она почувствовала, как кто-то схватил её за волосы и, рывком посадив, сказал:

— Смотри!

Это была Рада. И Таня больше не могла закрыть глаза, как не силилась. Она видела, как расступились ведьмы, и Марфу начали разрывать на куски голодные волки. Сначала Марфа кричала, потом стонала, а потом совсем затихла. В тишине вечера раздавался только хруст костей и жадное чавканье. Наконец Рада отпустила Таню, и она упала лицом вниз. Обруч вокруг её шеи ослаб и исчез. Павлина и ещё одна ведьма подошли к ней и потащили в дом. Там они затолкали её в тёмный чулан и закрыли дверь.

Таня лежала на грязном деревянном полу и плакала. Слёзы катились по её лицу, капали на платье, на руки, и она никак не могла их унять. Она думала о Марфе, единственном человеке здесь, который отнёсся к ней с заботой, и за это поплатился своей жизнью. Как только она снова вспомнила страшную смерть Марфы, по её телу пробежала дрожь. Никогда в жизни уже она не забудет сегодняшнюю ночь. Она гнала от себя это кровавое зрелище, но память, как нарочно, держала перед её глазами именно эту страшную картину.

В чулане было сыро и холодно. На лавке лежали оставленные кем-то два платка. Она надела один платок на голову, другой набросила на плечи. Что теперь будет с ней? Её тоже накажут? Конечно, накажут. Этот Кощей со своей злобной Радой только счастливы будут, если ещё кто-то будет корчиться в муках. Таня опять вспомнила Марфу. Теперь её точно заклюют эти ведьмы, которые и так постоянно ей устраивали разные мелкие неприятности. Таня поняла, что Марфа пошла на какое-то преступление ради неё. Что она сделала такого, из-за чего получила смертельный приговор? Таня вспомнила этот коридор даров. Марфа, наверное, удерживала нож, пока Таня проходила под ним. А причём тогда ленты, которые Марфа вплела ей в волосы? Да, дело в лентах! Она их заколдовала, чтобы спасти её, Таню!

У Тани пересохло в горле, болело колено, которым она ударилась, когда её толкнул Кощей, болела кожа на голове от сильной хватки Рады, когда она подняла голову Тани за волосы, чтобы та смотрела на казнь. Таня поёжилась, снова вспомнив, как Рада, эта маленькая сухая старушка, одной рукой чуть не оторвала Тане голову. Ну и силища у неё! Она услышала снова вой зверей. Они опять словно взбесились. Таня закрыла глаза. Она попала в очень страшную сказку, совсем не детскую. Но из неё не выйти, просто захлопнув книгу. Таня решила сбежать, что бы это ей не стоило, даже если она пропадёт в болоте. Пусть лучше она найдёт свою смерть в болоте, чем в пасти этих чудовищ. Таня вспомнила маму с папой, и снова у неё покатились по щекам слёзы.

Сколько времени Таня провела запертой в чулане, она не знала, но она всё-таки смогла уснуть. Ночью сквозь сон она слышала опять вой животных. Разбудил её пинок в бок. Над ней стояла Рада. В открытую дверь Таня увидела, что уже утро, или день. У Рады одежда была в крови, и Таня поёжилась.

— Ну что, спишь спокойно? — Вопрос не предполагал ответа, поэтому Таня промолчала.

Рада перешагнула через Таню и села на лавку.

— Ты знаешь, почему Шифин наказал Марфу? — Спросила она, упёршись своими острыми колючими глазами в глаза Тани.

— Она не дала пасть ножу на меня в коридоре даров. — Тихо ответила Таня.

— Нет, не из-за этого. Она тайно пробралась ко мне в дом, украла у меня драгоценную смолу дерева дьявола, которая даже из такой тупой девчонки, как ты, сделала, пусть и ненадолго, настоящую ведьму. Она своровала у меня то, что я берегу пуще зеницы ока. Она пошла на это из-за тебя. А теперь скажи, стоила ли эта жертва того? Марфа много лет служила кругу. Никогда она не нарушила ни одного указа Шифина, никогда она не подводила нас. Она учила Соню, когда та много лет назад, ещё молодой и неопытной, появилась среди нас. А теперь Соня в клетке, и жить ей осталось только до вечера.

— А что она сделала? — Таня сжалась в комок.

— Она убила тех двух волков, которые растерзали Марфу. Сегодня под утро. И шла с факелом к дому Шифина, чтобы сжечь его. За одну ночь мы потеряли две ведьмы. Две лучшие наши ведьмы! И два зверя, на которые Шифин потратил десять лет своего труда.

Рада отвернулась от Тани и застыла, всматриваясь куда-то далеко, через открытую дверь чулана. Ни одного звука не доносилось со двора. Поселение словно вымерло. Таня тоже смотрела в светлый прямоугольник двери. Она поняла, что участь её тоже решена. Какое-то оцепенение на неё нашло. Ей было всё равно, что с ней будет. Как будто она сидела и смотрела кино, и как будто это не её жизнь повисла сейчас на волоске.

Рада повернулась к ней и снова заговорила:

— Ты знаешь, тебе и предъявить нечего. Ты не обманывала, ты не крала, ты даже не знала, что Марфа это сделала. Да?

Таня опять ничего не ответила. Рада усмехнулась.

— Он сам послал Марфу за тобой, хотя я сразу сказала ему, что ты ни на что не годишься, и мы потратим на тебя время впустую. И насчёт Феломены я его не раз предупреждала. Но он не слушал меня. Да, куда мне до него! Не будет же великий Шифин слушать кого-то, кроме себя самого.

И опять Рада замолчала, глядя вдаль. Таня смотрела на неё, и видела, как старческие глаза, только что прожигавшие её насквозь, стали бесцветными и потухшими. Она не знала, из-за чего произошла такая метаморфоза, но почувствовала, что Рада устала от всего, и хочет, чтобы быстрее всё закончилось. И она, не отдавая себе отчета, вдруг неожиданно для себя спросила Раду:

— Почему вы все служите ему? Вы же сильнее его, а боитесь уйти.

Рада вздрогнула, и цепко схватила Таню своими костлявыми пальцами за плечо:

— Не тебе меня учить! Сегодня будут гореть на площади два костра. Знай, что один из них — твой!

Смех Рады отозвался в гулком пустом доме, она откинула от себя Таню, снова перешагнула через неё и пошла к дверям. Возле них она обернулась и зло сказала:

— Скажи спасибо…

Но кому сказать спасибо, Таня уже не услышала, поскольку увидела перед собой лицо незнакомой женщины, которая взяла её за руки и увлекла за собой в сероватый туман неизвестности.

Мы с Феломеной слушали Таню, не перебивая. Не знаю, как Феломена, но я даже представить себе раньше не могла, что в нашем современном мире есть такие места, где неугодных людей травят собаками и жгут на кострах. Таня смотрела перед собой. Слёз у неё не было, но она не переставая теребила пальцами бахрому пледа, которым была закрыта.

Феломена о чём-то задумалась. Потом сказала, ни к кому не обращаясь:

— Жалко Соню.

— А разве нельзя её привести сюда, через знак входа в пограничье, так же, как и Таню? — Спросила я — Это же может занять всего несколько минут.

— И рассекретить наше место? Мы ведь пока не готовы сразиться с ним, мне нужно подготовить тебя.

— Но ведь её сегодня ночью сожгут! — Сказала Таня — У нас есть время её спасти.

— Она знала, что этим всё закончится. Вряд ли она надеялась одна выстоять против остальных. Она даже не пыталась спрятаться. И ещё, вы забыли, что Соня ведьма. Настоящая ведьма. Она взбунтовалась против Него не потому, что он злодей, а потому, что решила отомстить за Марфу, к которой тоже была очень привязана. Но может, из-за пропажи Татьяны, Сонино наказание отложат. Или наоборот, ускорят. — Феломена помолчала, потом добавила — Значит, тебя мы украли прямо перед носом Рады. Это значит, что Рада видела и место, куда Татьяна исчезла, и того, кто помог ей в этом. То есть тебя, Ольга. Сейчас на тебя будет объявлена полноценная охота.

— И что мне делать? Сидеть здесь и носа не показывать? Я не смогу всю жизнь прятаться.

— Всё что тебе надо будет делать, я тебе расскажу и научу. Мне придётся подкорректировать свой план, с учётом рассказанного Татьяной.

— Бабушка, я хочу домой! — Таня жалобно посмотрела на Феломену.

— Скоро, девочка моя, скоро будешь дома. А пока спи.

Таня свернулась клубочком на диване, укуталась по самый нос пледом и скоро я услышала её ровное сопение. Феломена достала из кухонного стола тонкую дощечку, поставила на неё два маленьких свечных огарочка, провела над ними рукой и они вспыхнули голубоватым светом, а между свечками поставила небольшое блюдце с водой. Вода в блюдце сначала зарябила, а потом застыла, и поверхность её стала ровной, словно гладь зеркала. Феломена замерла, глядя на воду, и только левой рукой делала движение, словно перелистывала страницы.

Я прислонилась спиной к стене, и передо мной, словно на экране телевизора, появилось затерянное среди лесов и непроходимых болот поселение Шифина. Вокруг него, раскинулся бесконечный лес, без конца и края. Видение было настолько реалистичным, будто это я сама парила над ним, то приближаясь к нему, то снова поднимаясь в марево тяжёлых облаков, нависших над ним в сером небе. Я видела крышу высокого дома, стоявшего особняком от остальных, более мелких домов. По карнизу, неподвижные, словно аквилоны на фронтонах древних греческих храмов, сидели крупные во́роны. Поселение выглядело безлюдным и покинутым. Ни одного человека не было видно, ни один голос не нарушал тишину мрачной обители. Я взглянула на клетки, которые стояли вдоль двух сторон забора. И сразу же очутилась возле них. В первой же клетке, которую я увидела вблизи, лежало несчастное грязное животное. Собака, большая тёмная овчарка, лежала посреди клетки и тихо скулила. Дыхание её было тяжёлым, она подёргивала задней лапой. В соседней клетке сидела ещё одна собака, чёрная, с белым пятном на шее. Она вплотную вжалась спиной в прутья клетки и тревожно смотрела на дорогу. С каждым выдохом у неё прорывался стон. Да именно стон, как стонет больной человек. Следующие три клетки были пустые. Потом ещё пять клеток с такими же измученными собаками. Я пролетела мимо всех клеток, но волка там не было. Зато в крайней клетке, на земле лежала женщина. Чёрные волосы у неё были растрёпаны, одежда порвана, со следами крови. Лицо она закрыла руками. Женщина была жива. Она не плакала, не стонала. Ноги у неё были перебиты, на месте ступней — кровавое месиво. На клетке, помимо огромной щеколды, в толстый деревянный прут был вбит железный костыль. Он был раскалён, словно невидимый кузнец только что достал его из пылающего горна. От него шёл жар, и женщина, наверное, уже потеряла сознание от обезвоживания. Я огляделась. В соседней клетке стояла миска, наполненная водой. Мне не хотелось, конечно, чтобы кто-то догадался о моём, пусть и не явном, присутствии. Но я и не могла так просто уйти и не помочь Соне. То, что это была Соня, я не сомневалась. Я представила, как беру миску с водой, и подношу к Соне. И миска оказалась в клетке у Сони, рядом с её рукой. Соня подняла голову, увидела миску и жадно припала к воде. Потом она повернулась в мою сторону, но скользнула глазами мимо меня. Лицо у неё было всё в кровоподтёках, а на шее следы от верёвки. Потом она снова легла на землю и закрыла лицо руками.

Я очутилась рядом с домами. За колодцем стоял дом, в котором раньше жила Марфа. Откуда я это знаю, сама не понимаю. Меня интересовали другие дома. И сначала я решила заглянуть в дом Рады. Я увидела его, он стоял между домом Шифина и большим амбаром с висящим на дверях огромным замком. Тут же я очутилась на крыльце, а потом и внутри дома. Рады дома не было. Но на массивном деревянном столе было оставлено охранное заклинание, настолько явно сделанное, что я поняла, что настоящая охрана дома — это не оно. И точно, я увидела над одним из окон, сплетённый руками Рады шнурок, заткнутый за наличник над рамой. Если злоумышленник ступит в дом Рады, этот шнурок завяжет его крепко-накрепко, и при каждом движении будет затягиваться на руках-ногах всё туже и туже. Но меня интересовало не это. Мне надо было увидеть, где находится то, что Рада скрывает даже от Шифина. Это вход Рады в её настоящий дом. Она тоже, как и Феломена, за годы служения столько натерпелась от Шифина, и видела, что благодарности от него за долгую службу ей не дождаться, поэтому у неё есть место, куда она уйдёт, чтобы хотя бы умереть спокойно. И там у неё есть тот, кому она передаст свои силы и опыт. И этот таинственный наследник не будет никогда приносить клятву Шифину. Рядом с кроватью Рады стоял кованный огромный сундук. Таких больших я раньше не видела. Он был такой же длины, как и кровать Рады, но намного шире. На крышку сундука был наброшен самотканый половик, сине-красный, кое-где уже порванный. Я оглядела со всех сторон сундук, потом стену за сундуком и кроватью. Потом изучила всю комнату, сантиметр за сантиметром.

Потом я очутилась в сенях, которые вели на улицу. В сенях не было окна, но было обыкновенное, прорезанное в бревне отверстие, размером с тетрадный лист. И оно освещало узкую незаметную дверь в углу между дверью в дом и рукомойником. И вот тут я буквально впечаталась в стену. Я сразу не смогла попасть за эту тайную дверь, но потом какой-то красноватый свет окружил меня, словно переместив меня ещё дальше в более глубокую реальность, и я всё-таки очутилась по ту сторону двери, в маленькой тёмной комнате с низким потолком. На стене, прямо на уровне моих глаз был вбит гвоздь, на котором висела сплетённая из тонких веток конструкция, перевязанная красными нитками. Она слегка вибрировала, а по стене плыли изогнутые тени, напоминая вытянутых червяков. Я хотела внимательнее осмотреть конструкцию, но вдруг провалилась за неё, в обыкновенную городскую однокомнатную квартиру. В комнате, на диване, поджав под себя ноги, сидела молодая женщина, лет тридцати, и смотрела телевизор. Я подошла к окну, и выглянула на улицу. Дом стоял на широкой улице, заставленной панельными пятиэтажками. Напротив на пятиэтажке стоял номер дома — двадцать один. Я хотела очутиться на улице, чтобы посмотреть её название, но, оказывается, мои возможности имеют чёткие границы. Я быстро заскользила по комнате, но ничего такого, чтобы указывало на месторасположение квартиры, не было. В это время у женщины зазвонил телефон, и она весело с кем-то поздоровалась. Потом сказала:

— Всё, закончился отпуск, завтра выхожу на работу. Что у тебя нового? — Она долго слушала голос в трубке, потом закивала головой — Да, конечно пойду. Ты заедешь за билетами? Хорошо. Я денежку тебе сразу скину. Подожди, запишу. — Она взяла с полки под столешницей журнального столика карандаш и блокнот и сказала — Говори, я записываю. Так, двадцать седьмого октября, драмтеатр. Всё. Нет, не забуду, ещё созвонимся. — Она отключилась и поставила в блокноте, напротив даты двадцать седьмого октября заглавные буквы В и Ж.

Ну, хоть что-то. По крайней мере, можно найти по первым буквам название спектакля в этот день, и понять, в каком городе живёт эта женщина, если это нам понадобится.

Я снова очутилась в сенях дома Рады, а потом на улице. Теперь пора наведаться в дом самого главного злодея, Кощея, как Таня его назвала. Внутри дом его представлял собой одно большое помещение, не разгороженное на комнаты. И на стуле, перед деревянной стойкой, заставленной банками, сидел Шифин. Он держал в руке банку с чёрной жидкостью, и помешивал деревянной палочкой содержимое. Я только хотела приблизиться к его книжному шкафу, как он резко повернул голову, прислушиваясь, и замер. Похоже, я на грани обнаружения. Я не двигалась. Он ещё с минуту сидел в напряжении, потом снова вернулся к банке. Ну что ж, не буду рисковать. Вернусь в следующий раз, когда его не будет дома.

Я очнулась. Феломена меня спросила:

— Всё видела?

— Так это Вы меня там водили? — удивилась я.

— Нет, ты это и сама можешь, просто я тоже была рядом с тобой. Тебе очень хорошо надо узнать поселение, тебе это пригодится. Скоро. — Потом она укоризненно на меня посмотрела и сказала — А если за Соней следят? Раду же ты не видела, а она очень редко выходит из поселения. Могла быть рядом и наблюдать за оставшимися ведьмами. После того, что случилось, они будут за всеми следить.

— Интересно, а женщина, у которой в квартире я была, это та, которая примет дар Рады?

— Да, но она, скорее всего, об этом не знает ещё. Я думаю, что это потомок одной из ведьм, может даже самой Рады. Рада посмотрела, что у неё есть способности к этому, и проложила к ней коридор. Никто не живёт вечно, поэтому она тоже задумалась о преемнице. Ты поняла, что кроме Рады, про коридор никто в поселении не знает? Даже Он.

— Он почувствовал, когда я была в его доме, что кто-то появился в комнате. — Озабоченно сказала я Феломене — Мне надо в другое время к нему прийти.

— Да, Кощей хитрый. — Феломене тоже, видать, понравилось Танино сравнение — Но, в основном, мы с тобой увидели, что нам нужно было. Теперь остаётся только ждать, когда они выкрадут твоего помощника.

Я от неожиданности вздрогнула:

— Выкрадут помощника? Зачем?

— Его Алексеем зовут, верно? Он им нужен, чтобы тебя и Татьяну заманить в поселение. Больше никак им до тебя не добраться. Но нас это тоже устроит. Нам же надо как-то попасть в поселение, а времени на другой план у нас нет.

— А они ему ничего не сделают? — Забеспокоилась я — Он человек тонкой душевной организации. Драться не умеет, ругаться тоже.

— Будем надеяться, что ему не придётся ругаться, и тем более драться. Тонкой душевной организации говоришь? — Она задумалась — А я вижу, у него в прошлом тюрьма была.

— За мошенничество. — Ответила я.

— Да какой он мошенник! — Она улыбнулась — Так, легковерный шарлатан! Про таких говорят, что ни украсть, ни покараулить. — Потом она опять посерьёзнела — Не беспокойся, они ему ничего не сделают, пока тебя ждут. Скорее всего, он будет спать. Он ведь им не нужен, и никакой информации у него про нас с тобой нет. Ты ведь ничего ему не сказала? — Она испытующе посмотрела на меня.

— Нет, конечно. Феломена, я одна к ним пойду? Вы же не отпустите к ним больше Таню? — Я не могла взять в толк, что хочет сделать Феломена.

— Ты пойдёшь со мной к Нему. Я буду Татьяной. А в это время Татьяна будет спать здесь, пока я не вернусь. По-другому мне не выйти отсюда, только так, заимствовав на время чужое тело.

— А почему не моё тело? — удивилась я.

— Потому что ты мне там будешь нужна. Мой план предполагает, что мне будет помогать человек, который имеет хотя бы начальные навыки обращения с заговорами. Основное сделаю я сама. Но тебе какое-то время, пока мы только придём в поселение, надо будет отвлекать от меня внимание. И ещё, они должны думать, что ты для них не лёгкая добыча, как Татьяна, например. Поэтому мы тебя сейчас усиленно научим нескольким приёмам настоящих ведьм. Не бойся, это не повлияет ни на твой характер, ни на твой образ жизни. Садись к столу напротив меня, положи руки на стол и смотри на свечи.

Я села напротив неё, заметив, что огарки свечей всё так же ровно горят, и ни на миллиметр не стали меньше. Она медленно, растягивая слова, начала читать заговор. Перед моими глазами возникали причудливые невесомые образы. Они зависали передо мной, впечатывались в мою память, и я незаметно для себя начала повторять за Феломеной фразы. И сразу на меня нашло оцепенение, словно вместе с заговором меня наполняло что-то тяжёлое, чужое, но оно сразу становилось моим.

Феломена замолчала. Потом удовлетворённо кивнула мне головой и снова я услышала её спокойный голос, и снова образы передо мной становились частью меня, и я повторяла и повторяла вслед за Феломеной, понятные только ей слова.

— Ну вот, теперь ты можешь и огонь вызвать, и от огня заслониться. Можешь набросить верёвку, чтобы обездвижить человека, а можешь отвести от себя глаза противника. Надо только подумать об этом. Я хочу тебе рассказать про один приём, которым пользуются ведьмы клана Великой Чёрной Брутхи. Тебе нужно ему научиться, чтобы Он подумал, что ты принадлежишь к их клану. Когда ты подходишь к ведьме, или к колдуну, ты должна быстро сделать жест, будто ты дотронулась до своего пупка. Вот так — Она быстро приложила левую руку к животу и свела большой палец и указательный, будто мошку раздавила. — Это значит, что ты установила связь с кем-то из клана. Этот знак очень хорошо известен Ему. И это заставит его задуматься, почему ведьмы Великой Чёрной Брутхи заинтересовались Татьяной. Он же понимает, что Татьяна является одной из потомков бывшей ведьмы этого могущественного клана. Ты, конечно, не установишь ни с кем связь, потому что не являешься частью клана, но он этого не знает. Просто хоть ненадолго, но насторожится.

— Когда мы к ним пойдём? — Спросила я.

— Скоро. Они уже знают, откуда ты вызвала Татьяну, и Рада поняла, чей это дом. Они ищут, и не могут найти тебя. Рада прощупывает твой след. А его-то как раз нет. Но Лушка видела Алексея, знает, что вы вместе с ним приехали. Поэтому, у них один выход — это забрать его к себе. Как только его заберут, они оставят тебе послание, и пригласят к себе. Вот тогда мы с тобой и появимся у них.

— А как мы узнаем, когда Сакатова они заберут?

— Я увижу. Твой Сакатов сейчас сидит с моим зятем, и ждёт, когда ты вернёшься с Татьяной. Тася сказала им, что вы сейчас вместе, и они все там немного успокоились, хоть и не понимают, куда вы исчезли. Вот для этого и нужна была такая тайна, даже от Алексея, чтобы не прочитали их.

— Вы слышите, о чём они говорят?

— Даже не хочу слышать. Зять мой, как всегда, костерит меня. Ничего нового.

Я про себя посмеялась, вспомнив, как Дмитрий Семёнович говорил, что лучше бы оставил Феломену в деревне. Надо будет сказать ему, чтобы следил за своими словами, когда бабушка жены — ведьма.

Феломена оглянулась на Татьяну, потом сказала мне:

— Мне придётся убрать некоторые её воспоминания о днях, проведённых ею в поселении. Она и так всё ещё не в себе. Умеет этот Кощей шокировать. Я у него и пострашнее вещи видела, сколько раз он заманивал людей в своё поселение! Ничего человеческого в нём уже не осталось. Но чтобы он натравил на свою ведьму свору, этого никогда не было. Совсем озверел. Он всю мою жизнь, пока я была в его круге, хотел, чтобы я насылала на людей проклятья. И чтобы обязательно смертельные. А я не могла. Люди и сами неплохо себя в могилу загоняют. Знают, что идут не туда, но со своим чёртовым упрямством становятся как одержимые. И ещё, всем хочется, чтобы, как только возникнет у них какое желание, так чтобы оно сразу сбылось. Хорошо ли это, плохо ли, к добру ли, к худу ли, это не важно. Хочу и всё. Да. Ещё и сердятся, если я отказываю, и говорю, что надо сначала подумать и всё взвесить. Вот пять раз сделай человеку хорошо, а один раз откажи, и всё, сразу забывают хорошее. Сколько раз я хотела переехать отсюда, уехать далеко, чтобы не видеть больше никого. А потом выйду из дома, огляжусь, и думаю: «Ну как я отсюда уеду! Родное всё. Разве смогу я жить в другом месте! Нет, не смогу, с тоски помру». Так и прожила всю свою жизнь в своей деревне. И в поселении у него не стала жить, как он ни пытался меня туда притащить. А Марфа, ныне погибшая, раньше жила в деревне Чудиново, это отсюда шестьдесят километров. Так и не побывала она в своей родной деревне перед смертью. — Глаза у Феломены стали как грозовое небо — Ничего, за всех спросим с него. И за мамку мою, и за Марфу, и за всех, кого он погубил за эти долгие триста лет своей жизни.

Потом мы долго сидели с ней молча, она смотрела на свои горящие свечи, а я просто смотрела перед собой. Я вспомнила, что ещё хотела спросить у Феломены.

— Феломена, а как так получилось, когда я первый раз у вас здесь очутилась, мы с вами долго разговаривали, а на самом деле прошло, буквально, одно мгновение? Сакатов так и не понял, что меня долго не было.

— Ты слышала часы?

— Да, я по ним Вас и нашла.

— Как только ты оказалась у меня, я остановила их. Поэтому время, проведённое здесь, для тебя растянулось, пока ты не вернулась обратно. А сейчас часы идут, и время везде течёт одинаково.

Вдруг Феломена наклонила голову к воде исказала:

— Всё, Алексей у них. Тебе пора. К Тасе в дом сейчас не возвращайся. Вспомни дорогу перед въездом в Костомарово, туда выходи. Позвони Тасе, они тебя заберут из деревни. У Веры Суриной есть её номер. Когда найдёшь послание, попроси, чтобы зять тебя довез до леса, который возле вокзала. Там мало кто ходит. Дождёшься, когда он уедет, пройдёшь подальше вглубь леса. Сама выберешь место, где понравится. И убедись, что ты одна. Поняла?

— А зачем к Тасе-то возвращаться, мы же знаем, что Сакатов у них, может, сразу вы Таней обернётесь? Что время зря терять.

— Нет, делай, как я сказала. Иди, Оля.

Глава 5. Золотой мир

Я сотворила знак выхода из пограничья, и очутилась на дороге в том месте, откуда впервые увидела Костомарово. Я пошла по дороге мимо дома Феломены, на ходу набирая номер Сакатова. Чтобы точно убедиться, что он не ответит. Не то, чтобы я не доверяла Феломене, просто на всякий случай. Абонент не доступен. Да, абонент сейчас среди ведьм.

Я дошла до дома Веры Павловны. Она подметала во дворе, что-то напевая себе под нос. Её кошка сидела на столбе ограды, и, увидев меня, пошла по низенькому забору мне навстречу. Я погладила её по голове. Кошка потянула носом воздух и уставилась на меня. Что-то, наверное, почуяла. Хорошо, что кошки не разговаривают. Вера подняла голову, увидела меня, и махнула мне рукой, приглашая зайти. Я поздоровалась с ней и попросила у неё номер Таси Волковой.

Мы зашли в дом. Тихо потрескивали дрова в печке, на раскалённой плите стояла кастрюля, и в доме вкусно пахло гречневой кашей. Вера достала записную книжку, открыла её и подала мне. Тася мне ответила сразу, и тут же передала трубку Дмитрию Семёновичу. Он коротко спросил:

— Вы где?

— В Костомарово. У Веры Павловны.

— Вы одна? — И в голосе у него послышалась надежда.

Я ответила, что одна, он вздохнул и сказал:

— Выезжаю.

Мы с Верой поговорили о погоде, о пользе гречневой каши, и после недолгого молчания я сказала ей:

— Вера Павловна, ваша мама доживает последнюю жизнь. Я хотела вам это сказать, чтобы Вы были готовы к этому. Пожалуйста, не расстраивайтесь, хотя я знаю, что слова совсем не помогают в таких ситуациях.

Она грустно улыбнулась мне и сказала:

— Знаете, Оля, это хорошо, что у неё последняя жизнь. — Видя, как я удивлённо вскинула брови, она пояснила — У меня тоже это последняя жизнь, в смысле единственная. Не будет меня, кто за ней будет ходить? Она не сможет тут одна, она ведь не обычная кошка. И затоскует без меня. Так что это хорошая новость. И спасибо, что предупредили.

Вера меня не спрашивала, откуда я это знаю. Может, догадалась. Она принесла из кладовки красных яблок и угостила меня.

— Правда, медовые? Во рту тают! И хранятся долго. Пойдёмте, Оля, я вам свой яблоневый сад покажу.

Мы с ней прошли через огород, и она мне показала свой яблоневый сад. Деревья стояли ровно, рядок к рядку, стволы побелены, форма кроны у всех аккуратная, круглая. Я даже залюбовалась. Она мне рассказала про каждое деревце, какой сорт, откуда привезено, какие яблочки даёт. Я думаю, она всё равно расстроилась от новости, какую от меня услышала, поэтому и пытается не думать об этом.

Потом мы снова вернулись в дом, и она накормила меня гречневой кашей, томлённой в печи. Видимо мысли её были только об одном, потому что она мне сказала:

— Когда я приехала из Бреста, а мне тогда было уже сорок три года, зашла в пустой дом, села возле маминой пустой кровати и разревелась. Сижу реву, думаю, поеду жить к дочке, в город, что мне тут одной делать. И слышу, как в окно вроде кто-то стучит. Я посмотрела в окно, а там мама моя стоит. А мне уже сказали соседи, что пока я была в Бресте, маму в больницу увезли, она там и умерла. Гроб закрытый привезли в деревню, а Феломена организовала похороны и поминки. Я ведь не знала, что Феломена заморочила в больнице всех, чтобы подумали, что мама умерла. Так вот, увидела я маму в окне, обрадовалась. Выскакиваю в ограду, а там чёрная кошка сидит. Увидела меня, ко мне подошла, давай ластиться. Я её ногой отодвинула и побежала за ворота. Не знаю, куда кинуться. А тут Феломена по улице ко мне навстречу идёт. А я стою и реву, понимаю, что мне мама поблазнилась. Феломена меня обняла, прижала к себе, мы так с ней и зашли в дом, а кошка за нами. Тогда я всё и узнала.

Она говорила, а слёзы бежали по её щекам. Я взяла её за руку и сказала:

— Может, и не надо было её … ну, в кошку превращать?

— Так она бы мучилась, ни жива, ни мертва. — Она вытерла слёзы — Она не хотела мне передавать своё проклятье. И я её понимаю. Не знаю, на что бы я тоже пошла ради дочки. Но ни за что бы я не хотела ей такой участи. А теперь мама избавила нас от этого. А Феломена избавила маму от страшных мучений.

На улице загудела машина, это приехал Дмитрий Семёнович. Мы попрощались с Верой, и я вышла на улицу. Только я села в машину, Дмитрий Семёнович первым делом спросил меня про Таню.

— С Таней всё хорошо, она надёжно спрятана от тех, кто держал её в плену. Домой ей возвращаться опасно, вы же поняли, что от них нет запоров. А там, где она, там она в безопасности. Я её видела, разговаривала с ней. Не волнуйтесь. Сейчас вопрос номер один — Шифин со своими колдуньями. Я этим занимаюсь.

— А Вы сможете? — Недоверчиво спросил он.

— Мне помогают. — Уклончиво ответила я.

Он украдкой взглянул на меня, поёрзал на сиденье и тихо сказал:

— Алексей пропал. Прямо из дома. Сидели на кухне с ним, по рюмашке приняли. Нам Тася коньячок поставила на радостях. Она, когда увидела Танюшку с Вами, сразу успокоилась, сейчас сидит и ждёт вас дома. Тася тоже с нами выпила, посидела немного и пошла хозяйством заниматься. А мы сидим с ним на кухне, за жизнь нашу говорим. То да сё. Пошёл я достать из кладовки ещё грибочков, возвращаюсь, а его нет. Ну, думаю, по нужде отошёл. А потом понял, что украли его. Вот. А Вашего номера телефона у меня нет. — Он опять взглянул на меня — Его эти же забрали?

— Да. Но они, если его забрали, должны были сообщение для меня оставить. Что-то необычное заметили?

— Конечно, заметили, его же со стулом прямо не стало.

Мы подъехали к дому. Тася трясла половички на улице. Я повторила ей про Таню всё, что сказала Дмитрию Семёновичу, и ещё добавила:

— Скоро она вернётся. Она о вас беспокоится, как вы тут. Пожалуйста, ни с кем не говорите о ней.

Тася согласно кивнула головой. И мы с Дмитрием Семёновичем прошли мимо неё в дом. Я прошла сразу на кухню. Конечно, у меня нет такого опыта, чтобы распознать колдовской подклад. Я ничего необычного не увидела. Вроде бы и чувствую что-то, в пальцах небольшое покалывание, а понять ничего не могу. Потом я позвала Тасю и попросила её посмотреть, не появилось ли что-то на кухне, что не принадлежит ей. Она открыла верхний шкафчик и поставила передо мной сломанную солонку. Потом она вышла, а я прикоснулась рукой к солонке. Словно молния пролетела у меня перед глазами, ослепив меня. Голос, скрипучий, шипящий, тихо зашептал мне прямо в ухо:

— Приводи девчонку сегодня до полуночи, иначе не видать тебе твоего дружка.

И тут же темнота отступила, а в солонку, прямо на моих глазах, непонятно откуда посыпалась соль. Это был голос Шифина, Таня именно так и описывала его. Я взяла солонку в руки и задумалась. Как ей воспользоваться, может знать только колдунья. Значит, опять меня проверяют. Я оглянулась, увидела небольшой мешочек на сушилке, поставила в него солонку и позвала Дмитрия Семёновича. Объяснила ему, куда меня надо отвезти. Он завёл машину, и мы поехали к лесу, про который мне сказала Феломена.

Мы проехали мимо вокзала, проехали мимо заправочной станции, и въехали в сосновый лес. Мне показалось, что в воздухе пролетели первые редкие снежинки.

— Может, мне всё-таки остаться? Я могу подальше отъехать, Вам так спокойнее будет. — Уговаривал меня Дмитрий Семёнович.

— Нет, нельзя. — Я чуть было сама не проговорилась, что Феломена запретила — Поезжайте, Дмитрий Семёнович. И никому ничего не говорите.

— Понял я. — Кивнул он, сел в машину, развернулся и поехал обратно.

Я дождалась, когда его машина скрылась за поворотом, и пошла вглубь леса. Серая и промозглая погода, стоявшая сегодня, резко контрастировала со вчерашней, солнечной и тёплой. Я прошла, наверное, с километр, когда вышла на поляну, посреди которой стояла небольшая берёзка. На самой макушке её ещё оставалось несколько бурых листиков, которые нещадно трепал ветер. Но они не сдавались, и не собирались улетать со своей родной ветки. Феломена мне сказала, что надо выбрать место, которое мне понравится. А здесь мне очень понравилось. Я села прямо у берёзки, прислонилась к ней спиной и стала ждать. Никто даже близко от меня не проходил следующие полчаса. Я замёрзла сидеть неподвижно, и подумала, что теперь уже можно возвращаться к Феломене. Но всё-таки решила обойти берёзу, и не пожалела об этом. Краем глаза я увидела на ветвях высокой сосны, справа от меня, и что-то тёмное спряталось за ствол. Я сделала несколько шагов от берёзы, и начала разглядывать её, старательно избегая глядеть в сторону окружающих поляну деревьев. Но то, что я хотела увидеть, я увидела. На ветке сидела чёрная птица. Я таких птиц уже видела раньше на карнизе дома Шифина. Я задумалась. Теперь она от меня не отстанет. Но как она проследила за мной? Неужели от дома Волковых? Похоже, что так. Я позвонила Дмитрию Семёновичу, и коротко сказала, что за мной следят. Он сказал, чтобы я возвращалась к тому месту, куда он меня привёз, там что-нибудь придумаем. Я пошла по направлению к заправке, он там уже меня ждал. Я ему объяснила, что должна остаться одна, чтобы снова попасть к Тане, но за мной уже наблюдают.

— Это обязательно должен быть лес? — Спросил он.

— Нет, лишь бы я была совершенно одна. И не в вашем доме.

— Садитесь. Знаю, куда Вас отвезти.

Мы сели в машину, и Дмитрий Семёнович поехал через весь город. На самом выезде из него я увидела указатель: «Ремонтный цех № 1». Мы выехали к большой площадке, отсыпанной щебнем, со стоящими на ней полуразобранными тракторами, грузовиками, какими- то веялками, сеялками. Прошли через всю площадку и оказались возле промышленного одноэтажного здания с деревянными высокими воротами.

— Я здесь работаю. Это ремонтный цех. У нас уже два месяца нет сторожа. И ключи у меня. Сегодня воскресенье, выходной, никого там нет. Мы с вами зайдём внутрь, я открою Вам инструментальную кладовую, там нет окон, и никто туда к вам не попадёт. А с этой стороны, у ворот, буду охранять я. Годится?

Конечно годится, это даже лучше, чем в лесу. Он провёл меня к инструменталке. Открыл её, включил свет и огляделся. Потом позвал меня, и сам сразу вышел, закрыв за собой дверь на ключ. Я услышала гулкий стук удаляющихся шагов. Резко пахло металлом и машинным маслом. Но я не сразу сотворила знак, и опять выждала полчаса, просидев на стуле в углу. Ну всё, теперь можно. Я ещё раз прошла и заглянула в каждый угол. И только после этого я сотворила знак, закрыла глаза и шагнула к Феломене.

Она всё так же сидела перед столом, глядя на блюдце. Я поставила перед ней солонку, и сказала, что мне нашипел Шифин. И про птицу тоже.

— Хорошо. Оля, послушай. Мы с тобой выйдем из пограничья в лес и пойдём пешком, нам надо подальше уйти от места выхода.

— А как соль нам поможет?

— Надо перед собой бросить её и шагнуть. Вот и всё.

Она усадила меня напротив себя и сказала:

— Там веди себя так, будто ты на самом деле привела Таню. Но и чтобы они поняли, что ты не собираешься её оставлять, а хочешь с обоими вернуться обратно. И не забудь знак Великой Чёрной Брутхи, они должны думать, что ты от того такая уверенная, что за тобой весь клан стоит.

— А что мне делать-то? Как Вам помогать?

— Как только мы там очутимся, ты должна держать меня за руку, показывая, что ты знаешь, что Таня сама не сможет себя защищать. И отпустишь меня тогда, когда Рада тебя пригласит к Шифину. Но оставишь меня рядом с Алексеем. Сама придумаешь, как убедить их. Я думаю, они согласятся, так как ни Таня, ни Сакатов не представляют угрозы для них. И ещё, очень внимательно посмотри на Раду, и скажи, чтобы она вместе с тобой пошла к Шифину, и стой на своём, не оставляй её рядом с нами. Можешь прямо так и сказать, что не доверяешь. Иначе она всё поселение разворошит, если почует что-то неладное. Мне нужно, чтобы в помещении, где ты меня оставишь, не осталось ни одной ведьмы.

— А дальше? Что я буду у Шифина делать, что ему говорить?

— Сначала он попытается узнать, кто ты и зачем тебе Татьяна. А так как ты сама не знаешь, зачем клану Великой Чёрной Брутхи нужна Татьяна, которая не может ни колдовать, ни лечить, то и ответ у тебя будет такой туманный, что ты его этим только запутаешь. Он попытается тебя читать, но не сможет, я закрыла тебя. Потом он будет тебя уговаривать у него остаться, служить ему. Слушай его, спорь, не соглашайся. От Рады, от её морока, тебе твой оберег поможет, ты его в кармане держи, и в волосы не завязывай, чтобы его никто не видел. Когда он поймёт, что тебя не уговорить, он тебя попытается запугать. Можешь сжечь что-нибудь, или кого-нибудь, ты ведь уже умеешь это делать. Он попритихнет на время. И ещё, если птицы над домом поднимутся, жги их. Всех сожги. Это его глаза. Они поднимутся, если меня почуют раньше, чем я смогу их заморочить. А это нельзя. Мне время надо. Завтрашняя ночь всех святых для Него очень важная. А чёрная месса в такую ночь особенная, только раз в год такая бывает. А у него годов этих совсем не осталось. Он ведь хочет стать бессмертным, и цену готов за это заплатить непомерно высокую. Он вызовет своего хозяина из его чёртовой преисподни, чтобы купить у него себе ещё время, а этого нельзя допустить.

Феломена наклонилась над Таней и зашептала. У меня пробежала дрожь по пальцам и заложило уши. Я села на лавку. Было такое впечатление, будто весь мир гудит и переворачивается с ног на голову. Таня под пледом резко вздрагивала. Феломена распрямилась, закинула Таню пледом с головой, и обернулась ко мне. Нет, это уже не Феломена. Ко мне обернулась Татьяна. Она прошла к сундукам, открыла верхний, и достала чёрное платье. Потом скинула с себя кофту с длинной юбкой, и надела это платье. Движения у неё были какие-то неуверенные, угловатые. Она два раза прошлась по комнате, снова подошла к Татьяне, и провела над ней левой рукой, задержала руку над её головой, и при этом говорила, отчётливо произнося каждое слово:

«Забираю время оставляю свет

Оберегаю порчу не подпускаю

Те что исполнены при бледной луне

При первой и последней звезде

Храню тебя Чтобы не ходило зло

Ни близко ни далёко,

Ни над тобой ни под тобой

Ты птица спящая я летящая

Выйду прямо на свет

Из-под чёрной земли восстану

Духом своим воспряну

Силою прежнею исполнюсь

Ключ замок

Слово моё лепко

Дело моё крепко»

И по мере того, как она говорила, голос её преображался, и уже слышен был девичий нежный голос, а не уверенный и строгий голос Феломены. Она скрестила свои руки на груди, подняла голову вверх и проговорила:

«Завяжи крепко

Направи стезёю

Как сказала

Так и стало»

Над головой у Феломены закружился лёгкий дымок, он всё уплотнялся и уплотнялся, и уже свился в серую тонкую верёвку. Она подхватила её и завязала ею свои волосы.

— Ну вот, мы готовы. Пока доберёмся до поселения, я уже привыкну к новому телу. Встань рядом со мной.

Она сотворила знак, и мы вышагнули на небольшом пригорке, посреди густого леса. Феломена схватилась за мою руку и зашаталась, побледнев. Увидев моё испуганное лицо, она зашептала:

— Ничего, ничего. Что ты хочешь от покойницы! Я же воздухом не дышала уже полгода.

Она присела прямо на пригорок, где стояла, а я подошла к поваленной берёзе и села на её мягкий ствол, уже заросший мхом. Прямо над нами стучал дятел, и я подняла голову к серому осеннему небу. Как там будет в поселении? И сможем ли мы вдвоём выстоять против колдуна с его ведьмами? В душе у меня была тревога, какая я помощница Феломене? Хотя и в рядах Шифина не всё так прекрасно, не все готовы за него и в огонь и в воду. И как там Сакатов? Не видел он никогда ведьм! Вот и сбылась мечта. Теперь вообще никогда не женится, в каждой женщине ведьму будет видеть. Лишь бы его оттуда живым да здоровым вытащить.

Феломена поднялась, и мы пошли с ней между деревьями, подальше от этого места. Мы сначала шли медленно, Феломена часто останавливалась и переводила дух, особенно если мы поднимались в горку. Но потом молодой Танин организм взял своё, и походка у Феломены стала пружинистой и лёгкой, и теперь уже я за ней еле поспевала. Феломена по пути срывала старую траву, сосновые иголки, и жадно их нюхала. Соскучилась по лесу. Мы вышли на широкое поле. Далеко за ним виднелся ещё один лес, еловый.

— Вот там и кинем соль. — Сказала Феломена.

На поле ветер был сильнее, чем в лесу, поэтому казалось намного холоднее. И я подумала, что очень странно, Феломена идёт в одном тонком платье и не мёрзнет. И Таня говорила, что в домах у ведьм нет печек, они не мёрзнут. Спрашивать её не стала, зачем лишний раз напоминать человеку, что она ведьма.

Когда мы дошли до края леса, Феломена достала солонку, и прежде чем высыпать соль, сказала мне:

— Оля, не дрожи ты так. Всё будет хорошо. Тебе нужно только продержаться до того времени, когда всё внимание их будет сосредоточено на мне, а это часа два. И помни, ты сейчас можешь защищаться от них. Кого огнём вспугнёшь, на кого верёвку накинешь. Если совсем туго будет, отойди в сторону и отведи глаза их от себя. Готова?

Она взяла меня за руку, и высыпала соль нам под ноги. Мы перешагнули через неё и оказались у высоких ворот. Нас не переместили в поселение. Нас переместили снаружи к закрытым воротам. Я хотела постучать в ворота, но над нами захлопали крылья, и в свинцовом небе закружились большие чёрные птицы. Я больше не боялась, даже не волновалась. Я держала Феломену за руку, и чувствовала себя настоящей колдуньей, готовой сразиться даже с самим сатаной. Не дай бог, конечно.

По ту сторону ворот заскрежетали железные засовы, пробежал лёгкий голубоватый огонёк по створу ворот. Ага, и обереги тоже снимают. Ворота медленно распахнулись. И мы увидели Раду и ещё две ведьмы, стоящие по обе стороны от неё, в одной из них я узнала Лушку. Она мельком взглянула на меня и отвела глаза. Как только я увидела, что взгляд Рады прикован ко мне, я сделал знак Великой Чёрной Брутхи, и на лице Рады отразилось мимолётное удивление, и ещё испуг. Я не двинулась с места, и крепко держала Татьяну, вернее Феломену за руку. Рада сказала:

— Проходи, да девчонку-то отпусти.

— Отпущу, когда увижу Алексея. А пока я только вас вижу. Вы как собрались размениваться-то? Думали, что я вам её отдам, а сама буду сидеть ждать его? — Я дерзко рассмеялась.

Рада передёрнула плечами, злобно взглянув на меня, но заговорила миролюбиво:

— Сперва Шифин хочет с тобой поговорить.

— О чём?

— Не знаю, вот он и скажет тебе сам, что хочет от тебя. Я тебя провожу к нему.

— Сначала я хочу увидеть Алексея.

Рада кивнула, и мы пошли за ней. Я шла по поселению, как по хорошо знакомым местам, всё это я уже видела. Рада шла напрямик к дому Марфы, за ней мы с Феломеной, и немного в сторонке Лушка. Другая ведьма свернула к дальнему дому. Мы зашли в унылую холодную избу, и, прежде чем открыть дверь в чулан, Рада повернулась ко мне и сказала, злобно прищурив глаза:

— Ну, тебе-то это место знакомо. Да? Ты же была здесь.

— Я была у вас, вы были у нас. — В тон ей ответила я.

Рада открыла дверь в чулан, и я увидела сидящего на стуле посреди чулана Сакатова с закрытыми глазами. Он ровно и спокойно дышал, словно находился не на стуле, а в своей родной кровати.

— Убедилась? — Спросила Рада — Ничего с ним не случилось, он живой и здоровый. — Потом повернулась к Лушке, указав пальцем на Таню — Веди эту к себе, да только глаз с неё не спускай!

Таня испуганно прижалась ко мне. Лушка потянулась к ней, а я встала между Лушкой и Таней.

— Нет, она пойдёт со мной. — Твёрдо сказала я — И будет со мной, пока я не покину вашу деревню. Как страховка.

— Какая она страховка! — Ухмыльнулась Рада — Цена её жизни не больше платья, в котором она пришла.

— Это у вас её жизнь так ценится. — Резко ответила я — Зачем столько движений, если вы хотите от неё избавиться? Я могу вас от неё избавить.

— Это тебе надо с Шифином говорить, может он и подарит её тебе.

— Хорошо, я оставлю Таню здесь, только вместе с Алексеем, и сама поставлю на них защиту.

Рада задумалась, потом взглянула на Таню:

— Не надо никакой защиты, никуда они оба не денутся. Заходи, чего ждёшь.

Таня испуганно смотрела на меня. Правда, я и сама поверила, что это Таня, и испуг у неё был настолько настоящий, что ни у кого не должно было остаться и тени сомнения.

Я прошла с Таней в чулан и сказала:

— Ничего не бойся, просто сиди здесь тихо. Я тебя защищу.

— Тебе нельзя здесь колдовать! — Предупредила меня Рада.

— Я здесь кругом чувствую колдовство. Предлагаю снова выйти за ворота и там разговаривать.

— Ты у нас в гостях. — Зловеще прошипела ведьма — Поэтому ты должна соблюдать наши законы.

— Я не в гостях. Я на переговорах. И я вам не доверяю. Или я накладываю на них обоих защиту, или мы все уходим.

— Только охранное. — Нехотя разрешила Рада.

Я пожалела, что не попросила Феломену научить меня какому-нибудь простенькому охранному заклинанию, и поэтому просто начала водить над Таниной головой ладонью, и делать вид, что накладываю оберег. Под моими пальцами я вдруг ощутила такой всплеск энергии, что еле удержала руку над её головой. Я поняла, что это Феломена помогает мне, чтобы Рада видела, насколько у меня сильная магия. Когда энергия перестала ощущаться под рукой, я повернулась к Сакатову и всё повторилось — я водила над его головой рукой, а Феломена колдовала.

Когда я повернулась к выходу, чтобы выйти, Рада внимательно смотрела на меня, прищурив свои и так маленькие злобные глазки. Она ничего не сказала, закрыла двери в чулан и кивнула Лушке. Та кивнула в ответ. Мы вышли из дома и пошли к Шифину. На карнизе его дома большие чёрные птицы спокойно сидели и невозмутимо смотрели на нас сверху вниз. Феломена сказала мне их сжечь, если они сорвутся с места. Я посмотрела на их клювы, похожие на огромные железные клинья. Если я сразу всех не успею сжечь, а я точно этого не смогу сделать, потому что они разлетятся, то вероятность того, что такой клюв не оставит от моей головы мокрого места будет велика. Если уж волков такие птички заклёвывали!

Мы поднялись на высокое крыльцо и встали возле двери. Рада опустила голову, я наоборот, демонстративно стала ею вертеть, оглядываясь по сторонам, вызвав неудовольствие Рады. На двери, как и рассказывала Таня, были начертаны заклинания. Только нарисованы они были не углём, а какой-то чёрной краской, которая будто висела в воздухе перед дверью, не доходя до самого дерева. Двери распахнулись, за ними открылось тёмное помещение.

— Ну что, иди. Ты же на переговоры пришла! — В глазах Рады промелькнул зловещий огонёк.

— И ты со мной иди. — Я тоже попыталась придать своему голосу злой оттенок — Или ты думала, что вернёшься к пленникам? Нет, мы вместе вернёмся.

Из помещения раздался сухой старческий голос, который я уже один раз слышала:

— Заходите обе.

Я первая шагнула через порог, и сразу почувствовала сильное покалывание в пальцах. Почувствовать — то я почувствовала, но после этого у меня началось лёгкое головокружение и тяжесть в голове. Всё в доме было пронизано колдовством настолько, что по моему телу несколько раз прошла дрожь. Я увидела худого старика в чёрном балахоне, сидевшего на высоком стуле посредине комнаты. Больше ни одного стула в комнате не было. Комната была пуста, и только у дальней стены были полки с книгами и различными банками. И возле одного окна стояла узкая стойка, похожая на высокий стол. Низкие окна были настолько покрыты пылью, что почти не пропускали свет с улицы. А высокий потолок над головой был чёрен, как и стены. Я сделала ещё несколько шагов и остановилась. Рада встала немного позади меня. Я вспомнила про знак Великой Чёрной Брутхи, и, как бы незаметно, сделала его и потом взглянула в лицо Шифина. Он смотрел на меня, и в глазах его, как и в глазах Рады промелькнуло недоумение. Я рассматривала острые черты его лица, этот череп, обтянутый мертвенной кожей, чёрного паука, нарисованного на его макушке, и в моей голове сразу всплыло Танино сравнение его с Кощеем.

— Издалека к нам, Ольга? — Спросил он.

— Смотря что вы называете издалека. — Неопределённо ответила я — Что для нас расстояния?

— Ну да, ну да. — Он посмотрел на Раду — Как наша беглянка?

— Сидит под защитой. Она вдруг понадобилась ей. — Рада кивнула на меня.

— Может, мы её не разглядели, и у неё есть какие-то таланты? — Шифин развёл руками — Тогда мы хотим за неё получить равноценный обмен. На что ты готова ради неё?

— Вы хотели избавиться от Тани, сжечь её на костре. Вам нужен пепел? — Спросила я, как можно спокойнее.

— Нет, пепел мне не нужен, и сжигать её я не собирался. Так, попугать для острастки, чтобы знала, куда попала. И служила с усердием. Так какие же таланты имеются у этой молодой ведьмы?

— Это она у вас прожила неделю, вы лучше меня должны об этом знать.

Шифин вопросительно посмотрел на Раду, подняв одну бровь.

— Ничего она не может, мы все испытания три раза повторили. — Раздражённо ответила Рада — И к обучению туга. Только клетки чистить. Если бы я своими глазами не видела, что Феломена ей дары передала, то никогда бы не поверила, что она её родная кровь.

Я промолчала, не зная, что ответить, и в доме повисла тишина.

— Останься у нас, погости. Отдохни. — Вкрадчиво заговорил Шифин — Сегодня месса. Посмотри, какую силу у нас круг набирает.

— Нет, я не все дела ещё сделала, которые планировала. Я не могу у вас остаться. И мой товарищ, его я должна вернуть домой. — Отказалась я.

— Все дела никогда не переделаешь. — Он встал и подошёл ко мне и наклонился почти к самому уху — Хочешь, сама будешь проводить мессу? Будешь чёрной хозяйкой? И в услужении у тебя будут тринадцать ведьм. Всё, о чём ты только могла мечтать всю жизнь, всё к тебе в руки придёт. Власть, долголетие, богатство. Не тобой уже будут командовать, а ты будешь царить. Я уже стар. Триста лет для колдуна — это крайний возраст, но преемника себе я так и не подобрал. А ты с характером. Такой я могу спокойно передать свой круг. Иди за мной.

Он резко повернулся и пошёл к стене, на которой не было ни одного окна. Он встал к ней лицом и поднял руки. Я подошла и стала рядом. От стены веяло холодом, ещё большим, чем в его доме. Стена мелко задрожала, и постепенно начала светлеть. Свет пробивался изнутри брёвен, мягкий, желтоватый, блики скользила сверху вниз, словно водопад. Постепенно свет заливал всё большее пространство, а стена стала исчезать, оставался только золотистый свет, и какие-то неясные очертания за ним. Стена полностью растворилась в воздухе, оставил только золотую завесу. Шифин повернул ко мне голову и сказал:

— Это мой мир. Я редко кого сюда пускаю, но тебе я оказываю большую честь.

Он шагнул в светлый золотистый мир, исчез за сверкающей оградой, и его длинная тень скользнула к другим теням. Я помедлила, это могло быть ловушкой, но решила, что надо узнать, что там за мир, а второго приглашения может и не быть. Я сделала шаг, и почувствовала ветер, вырвавшийся с другой стороны завесы. Свет завесы больно ударил меня по глазам, я зажмурилась, прошла сквозь её, и открыла глаза. И застыла в немом изумлении. Только я было удивилась, что у такого чёрного колдуна есть такой сияющий мир, а нет, всё нормально, мир оказался таким же зловещим, как и он сам. Золотым был только вход, а за ним, от горизонта до горизонта, простиралась мрачная долина, усыпанная скелетами людей и животных. Долина поражала своими размерами, горизонт сливался с небом. Невдалеке, среди чёрной сухой травы, возвышался каменный дом с высокими башнями по четырём его углам. В каждой башне было по одному окну. В доме окон не было, двери я тоже не увидела. Небо было низким, свинцовым, с сиреневым оттенком. По нему пробегали всполохи чёрных линий, будто кто-то сминал небо, а потом резко отпускал его. Шифин стоял между двумя виселицами с висевшими на длинных верёвках полусгнившими мертвецами, покачивающимися из стороны в сторону. Я сделала шаг и чуть не провалилась в вязкую чёрную жижу. Чёрт, да под ногами было болото! Я встала одной ногой на валявшуюся между кочками дощечку, а другой на ветку, стелившуюся по самой земле. Ветер нёс по долине запах сырости, запах смерти.

Шифин преобразился. На нём были чёрные латы, чёрный шлем с плюмажем и высокие сапоги. Опирался он на двуручный меч. И это был уже не старик со сгорбленной спиной, а воин. Видя моё изумление от его преображения, он засмеялся, и смех его гулко разнёсся по долине.

— Это только иллюзия. Сюда я прихожу, когда устаю от своей жизни, последние капли которой неумолимо впитывает песок забвения. У меня не хватило сил перенести моё преображение в реальный мир. Триста лет — это срок, который был мне отпущен при моём рождении. И поначалу мне он казался бесконечно долгим. Я думал, что этих лет мне вполне хватит, чтобы не только успеть получить бесценные знания, но ещё и попользоваться плодами рук своих. Но прошли двести лет, и оказалось, что это не такой и долгий срок. Мне ещё сильнее захотелось жить, чтобы наконец-то успеть всё. Старая ведьма Дамила, которая привела меня в этот мир, предупреждала, что за всё надо платить, но я не послушал её. Сильное колдовство позволяет многого добиться. И ты себя начинаешь чувствовать всесильным. А потом ты видишь того, по сравнению с кем ты просто щенок, кусающий свой хвост. Знания, полученные от Дамилы, оказались ничтожно малы по сравнению с теми, которые я получил от Волоха. Демона, отвергнутого и проклятого даже своими. Не знаю, как он нашёл мой мир, но после этого моя жизнь уже не принадлежала мне. Ему нет прохода в мир людей и нет возврата в мир демонов. И такие задворки для него — это подарок, выход из забытья. Он мне пообещал подарить ещё сто лет. Нет, не подарить, конечно. За это я должен был выпустить его на землю. Как выпустить? Есть такая старинная книга «Перимината», и там есть верный рецепт, как это сделать. Но написана она на мёртвом языке народом, который жил десять тысяч лет тому назад. Книгу эту для Волоха я добыл. Но что-то не давало мне пронести её через сияющую завесу. Она падала на той стороне, какие бы хитрости я не придумывал. Я переписывал её страницы, но они сгорали в завесе, даже когда я их писал на глиняных дощечках. Сгорало без остатка всё, на что наносил я символы из этой книги. Я запоминал наизусть целые страницы непонятных мне букв, чтобы повторить их Волоху. Но только я выходил здесь, я не мог вспомнить ничего. А единственный человек на земле, который знал этот язык, и мог перевести эту книгу, был убит мною по приказу Волоха. И тогда Волох научил меня, как создать того, кто мог находиться сразу в двух мирах — в этом мире и на земле. Он велел мне соорудить виселицу в поселении рядом с моим домом и повесить там человека во время чёрной мессы. Я привёл заплутавшего путника в поселение и повесил его. Виселица, с висевшим на ней висельником, появилась и здесь. Волох назвал его Роничем. Ронич не понимал речь, но мог повторять слова. Я читал каждую ночь Роничу книгу, а он повторял её Волоху. Когда я закрыл последнюю страницу, я вернулся сюда. Волох меня уже ждал. Он научил, как провести ритуал смыки, описанный в книге. Ритуал смыки соединяет разум волка с разумом человека, и Волох попадает в тело зверя и управляет ими обоими. Но самое главное, к чему стремился Волох, так это то, что он получает возможность жить на земле, и ему неважно было, в каком теле он будет обитать. Я загнал в поселение первые десять волков. Ритуал состоял из двух частей. В первую ночь полнолуния я шёл с ловушкой на кладбище за неупокоенными духами убийц, воров, всех тех, кто неприкаянно обитает на земле, привязанный к кладбищу. Там я совершал обряд высечения, отвязывающий их от тел. Во вторую ночь полнолуния мы разжигали три кострища, между ними привязывали волка, читали мессу закоснения, и как только гасла последняя звезда, я проводил ритуал смыки, которому меня научил Волох. И дух человека вселялся в волка. Но Волоху не удалось вместе с духом человека попасть в волка. И это так и осталось для нас загадкой. Мы так и не поняли, попал ли дух человека в волка. После проведения первой смыки, я до следующего полнолуния наблюдал за волком. Я не чувствовал духа человека в нём, но и в ловушке этого духа больше не было. Волк умер через два дня. Я пришёл к Волоху, тот был в ярости. Он сказал, что я выбрал больное животное, и что надо повторить. Все десять волков мы в течение года провели через ритуал смыки. Но ритуал не работал. Волох, после того, как у него не получилось попасть в тело волка, решил, что ошибка была в переводе, и снова заставил меня читать Роничу книгу. Он изменил ритуал, сказав, что теперь он всё понял правильно, и у меня на этот раз должно получиться. Мы приводили всё новых и новых волков, набирали души отверженных, потом стали пробовать на собаках, но результат не менялся. Мы забрали духов всех преступников на ближайших кладбищах, и с каждым разом приходилось ездить за ними всё дальше и дальше. Волох бесновался. Он обвинял меня, что я не могу как следует провести смыку. Но я уже догадался, в чём дело. Я читал книгу Роничу, а он повторял, как мог, Волоху. А мог он плохо. Я догадывался, что он нещадно перевирал звуки, потому что он не мог выговорить правильно то, что я читал в книге. Волох мне не поверил. И мы год за годом, повторяли и повторяли смыку. Потом Волох заставил меня соорудить ещё одну висельницу, и мы повесили на ней ещё одного путника. Теперь я читал книгу, а сразу двое передавали её Волоху. У меня скопилось уже полсотни животных, их надо было кормить, убирать за ними, и мне нужно было работать с ними. Много животных не выдерживало этого обряда, они медленно умирали. Другие пытались сбежать. Но не было ни одного животного, которое бы преобразилось после смыки. И тут одна коварная ведьма насылает на меня проклятие. И это проклятие повторялось каждый первый день полнолуния. И я не смог больше отвязывать духов с кладбища, потому что я больше не мог контролировать себя в полнолуние. Никто из моего круга не обладал такой силой, чтобы меня заменить. Я видел, что Волох за все эти годы обессилел, книга забрала у него силы, но он старался не показывать мне это. И когда я увидел, что он совсем ослаб, я убил его, предварительно заставив его вырезать у меня на плече пентаграмму, стирающую моё имя. Потом я сжёг книгу, которая украла у меня десятки лет жизни, и убрал из поселения висельников, чтобы больше ничего не напоминало мне о Волохе. Столько лет я был рабом этого Волоха! Я не жил, я только служил ему. Он забрал у меня мой мир, в котором до его появления я черпал свои силы. Он разорил его, пропитав насквозь проклятой магией мёртвой книги. Сейчас я прихожу сюда только затем, чтобы сожалеть о своих прожитых впустую годах. Триста лет, которые у меня были, подошли к концу.

— Зачем мне это знать? — Спросила я. — Это ваша история, это ваши потерянные годы.

— Я хочу здесь остаться. А ты мне поможешь его восстановить, чтобы он снова засиял. Я предлагаю сделку. Ты помогаешь мне здесь, а я тебе передаю круг.

Он замолчал, пытливо глядя на меня. В холодных его глазах горело коварство и алчность. И ложь, я чувствовала в его словах ложь.

— Вы можете передать мне только своё проклятие. Но мне оно не нужно. — Я отступила от него — И никто из Вашего круга добровольно его не возьмёт. Вы столько загубили душ, что сами содрогаетесь от этого ужаса, какой Вас ждёт там, за последней чертой. Вы боитесь тёмных хозяев, потому что Вы связались с тем, кого они наказали и прокляли. И здесь Вам от них не спрятаться. Да вы и сами это знаете. Мне жаль Вас, но подумайте о тех, кто рядом с вами. Не тяните их за собой. Отпустите их.

— Ты отвечаешь мне так дерзко потому, что думаешь, что перед тобой стоит ослабевший старик? — Он захохотал — Ты ошиблась. Я не знаю кто ты, но я знаю, что тот, кто тебя отправил сюда, просчитался, думая, что я поведусь на твои дешёвые фокусы. Значит, по-хорошему ты мне не хочешь помогать?

— Сначала я вам хочу показать пару дешёвых фокусов. — Я повернулась к левой виселице, и направила на неё мощный сноп огня, и она полыхнула так сильно, что Шифин еле отпрыгнул от неё.

Потом я так же сожгла и правую виселицу. Надо признаться, сама я тоже немало испугалась пламени, вылетающего у меня из рук, но виду не подала.

— Я, может, и показалась вам недостаточно умелой, но я вам не Таня. И не Марфа, которая просто хотела защитить девочку, за что приняла такую мучительную смерть. Я хочу выйти отсюда. Если Вы попытаетесь меня остановить, я буду защищаться.

Шифин наклонил голову и развёл руками:

— Ну что ж, нам лучше продолжить разговор не здесь.

Глава 6. Чёрная месса

Я зажмурила глаза, снова прошла через золотую завесу, и оказалась нос к носу с Радой.

— Ну что, изменились у тебя планы? — Она внимательно глядела мне в глаза.

В это время вышел Шифин и бросил ей:

— Я думаю, что Ольга останется у нас до мессы. Никто не отказывается от мессы.

Он снова был тем же сухим стариком в чёрном балахоне.

— Хорошо, — кивнула Рада — а с девчонкой что?

— Пусть пока посидит. — Шифин повернулся ко мне — Ты ведь не возражаешь? Разговор у нас не окончен. Я тебе про себя рассказал, теперь хочу тебе задать несколько вопросов.

— Отпустите Алексея. — Сказала я — И я обещаю ответить вам на те вопросы, на какие могу.

— Э, нет. — Шифин мотнул головой — Мне спокойнее так. Ты видишь какая, несговорчивая. Пошли за стол.

Я увидела длинный массивный стол, стоящий посреди комнаты и четыре стула. Когда мы уходили за золотую завесу, их в комнате, точно, не было. На столе лежало веретено, если я правильно узнала старинный ручной предмет для прядения. На нём были обрывки пряжи. Понятно, что не Шифин прядет тут долгими зимними вечерами, значит опять какой-нибудь колдовской инструмент. Чёрт бы их побрал, этих колдунов! Даже не знаю, чего теперь опасаться. И где Феломена? Получилось ли у неё сделать то, что она планировала? У меня опять возникло ощущение тяжести в голове, но в пальцах не было покалывания, реагирующего на колдовство.

Я пошла к столу, выбрав место подальше от веретена. Рада села рядом со мной, а Шифин — напротив. Когда они быстро переглянулись, я сразу поняла, что теперь будет какое-то испытание. Или спектакль для одного зрителя. Я постаралась как можно равнодушнее скользнуть взглядом по веретену, и взглянула на Шифина с полуулыбкой, которая должна была ему показать, что я всё понимаю. Но оказалось, что первое испытание я не выдержала.

— Значит, ты не от Брутхи. — Медленно произнёс Шифин. — Так откуда ты?

— А я вам и не говорила, что я от неё. Связана я с ними по крови, это да. Но мы давно уже отошли от них. — Беззастенчиво начала я импровизировать — А что это меняет?

— Кто это вы? — Игнорируя мой последний вопрос, спросил Шифин — И как давно отошли?

— Прямо допрос с пристрастием! — Улыбнулась я, как можно веселее.

Он молчал, сверля меня взглядом. Я вспомнила рассказ Веры Павловны, и сказала:

— Моя мама приходится родственницей Феломене. И мы научились закрываться от Чёрной Брутхи. Давно. Мы не хотим состоять ни в каком круге. Достаточно?

— Пока да. Ты сможешь снять с меня проклятие Брутхи?

— Не знаю. Очень сильно его к Вам приклеили. А сами Вы, что не снимите? Вы триста лет колдуете, а я нет.

— Если бы я смог его снять, тебя бы не просил. — Недовольно ответил он — У меня есть смола дерева дьявола, но и она тут бессильна. Я думаю, что твоя кровь нам поможет. Ты не возражаешь?

— Мы будем договариваться тогда, когда вы отпустите Алексея. — Ответила я.

— Да что с ним будет? — Проворчала Рада — Он и не запомнит этого. Сидит и спит себе в коморке.

— А что не торгуешься за девчонку? — С подозрением спросил Шифин — Или тебе она уже без надобности? Рада, иди, сходи, посмотри на них.

Я хотела возразить, но что-то острое, как игла, уткнулось мне в затылок. На столе веретена больше не было. И я поняла, что это оно и воткнулось мне в голову. Я почувствовала, как тёплая струйка крови покатилась у меня под волосами.

Шифин зашипел:

— Ну что, думала самая хитрая? — Он махнул Раде, и та пошла к дверям — Видать не такая ты и знающая, раз не увидела, что колдовство твоё уже намотано на шип. Посиди пока. И послушай.

В затылке у меня веретено жужжало, как залетевшая в голову муха. Он продолжал говорить:

— Я тебе не всё сказал. Волох не от моей руки умер, не ровня я ему, сама понимаешь. Помогли мне. Я думал, меня тоже вместе с ним развеют, да оказалось, что нужен я им. И подарок сделали. Хороший такой подарок, полезный. Зря ты не захотела мне добровольно помогать. На кого бы ты там не понадеялась, он тебе больше не поможет.

Он подошёл ко мне сзади, и колоть затылок перестало, но какое-то онемение осталось. Он вернулся на своё место и положил веретено на стол, на острие его была кровь. Потом Шифин снова заговорил:

— Родственница твоя, Феломена, больно норовистая была, никак мне подчиняться не хотела. Я поздно понял, что дурит она меня. Хотел её привязать, да перестарался. Ничего, зато ты будешь у меня как шёлковая.

Я не выдержала:

— А что же тогда шёлковыми не стали Марфа с Соней? Или подарок с дефектом? Не сработал?

— Ты не ёрничай, увидишь сама. Теперь-то я уже не ошибусь. А Марфа с Соней, обе, сейчас червей кормят. Поняла?

Дверь открылась и вошла Рада. Она стала у дверей, склонив голову.

— Что там? — Спросил Шифин.

— Так эта поставила охрану, — Рада махнула рукой в мою сторону — двери в каморку мы не можем открыть.

— Сама поставила, значит сама и откроет, я правильно говорю, Ольга? — Шифин поставил свой стул ко мне ближе — Давай договоримся, ты меня слушаешь, и я тебе обещаю, что ни твоего друга, ни твою глупую родственницу, мы не тронем. Не надо со мной ссориться. Не надо меня обманывать. А на чёрной мессе ты мне поможешь снять проклятие, это же твои чертовки мне его наслали. А сейчас, пойди с Радой и открой коморку.

Я ничего ему не ответила. Неужели веретено совсем лишило меня Феломеиных даров? Как бы это проверить. Я встала и направилась к дверям. По крайней мере, идти могу и думать тоже. Я обернулась к Шифину и хотела сжечь веретено, которое он положил на стол, но ничего не получилось. Шифин коротенько хохотнул, но промолчал. Рада вышла из дома и остановилась на крыльце, поджидая меня. Я тоже вышла и быстро взглянула наверх. Птицы сидели на карнизе спокойно.

Шифин тоже вышел вслед занами, но остался стоять на крыльце, а мы с Радой пошли к дому Марфы. Какая всё-таки у них здесь беспросветная унылость! В поселении даже не росла трава, земля была непривычно голой, и только из-за забора были видны макушки редких сосен и ёлок. Небольшой сарай, возле которого мы проходили, завалился на один бок, а некоторые доски в стене прогнили до такой степени, что не доходили до земли. Рада резко остановилась. Я проследила за направлением её взгляда и увидела, что на земле лежат чёрные перья. Значит, они появились недавно, и Рада их раньше не видела. Она сделала круговой пасс рукой, но результат, видимо, её не удовлетворил. Она резко повернулась ко мне:

— Это Танька? Поэтому ты в неё так вцепилась?

— Я думаю, что нет. Может, кто из ваших? Лушка, например. — Ответила я, придумывая на ходу, как вызнать у Рады смысл появления этих перьев на дороге — Может это только против меня, чего ты так испугалась?

Рада чуть не захлебнулась от негодования:

— Причём здесь ты, это перья верхового! А верховые вон, сидят спокойно, даже не дёрнулись! Хочешь сказать, что они не заметили, что одного из них ощипали? Они больше ста лет несут охрану поселения, а теперь пропал один из них.

— А что, только у верховых чёрные перья? Поэтому и сидят тихо, что это не один из них! — Я хотела сделать шаг к перьям и поднять их, но Рада схватила меня за руку:

— Стой, не поднимай их. Говорю тебе, это перья верховых, только у них такой зелёный ствол под оперением.

К нам уже спешил Шифин. И от крайней избы к нам шли две ведьмы. Это были именно ведьмы, а не злобные старушки Рада и Лушка. Бледные сухие лица, крючковатые длинные носы, чёрные развевающиеся волосы с проседью под чёрными платками, безжалостный взгляд каких-то желтоватых нечеловеческих глаз, и сжатые, почти чёрные, губы. Та, которая была выше, слегка прихрамывала на одну ногу. По спине у меня пополз холодок. Они встали возле нас.

Шифин склонился над перьями. Он поднял их двумя пальцами, брезгливо рассматривая. Потом отбросил их от себя и распрямился. Ведьма, которая была пониже ростом, сказала:

— Не откликаются.

Шифин кивнул и сказал Раде:

— Верховых заморочили. Ладно, разберёмся. Пошли, посмотрим на девчонку и на этого Алексея.

Не глядя на меня, он пошёл к крыльцу, а за ним мы с Радой и две ведьмы. Рада меня подтолкнула к дверям:

— Иди, снимай!

Я встала спиной к двери и, глядя в глаза Шифину, спокойно сказала:

— Я не сниму охранное заклятие, я и раньше вам не доверяла, а теперь вижу, что вы не собираетесь отпускать никого из нас.

— И что? — Шифин пожал плечами — Сколько они будут там сидеть? Пока с голоду не помрут?

— Не знаю, но я не буду открывать. Пока я не придумала, как мне действовать дальше. — Честно призналась я — Вы собираетесь меня тут оставить, а в мои планы это не входит.

— Открывай! — Гаркнул Шифин — Твои планы меня не интересуют. Меня интересует, кто убил одного из верховых!

— Не думаете ли вы, что это сделала Таня? — Я постаралась выглядеть удивлённой — Да она даже выйти не сможет из вашего чулана без моей помощи!

И тут я почувствовала на своей шее холодный металл, он плотно обхватил меня, и стал постепенно теплеть. Я попыталась его сорвать, но только сделала себе ещё больнее. И тут я отвела всем глаза, и ошейник отпал от меня, словно расстегнувшийся ремешок. Я поскорее выскользнула из дома мимо оторопевших ведьм, пока они не пришли в себя, стараясь случайно их не задеть. Только я оказалась на улице, в доме что-то засвистело, загромыхало. Я догадалась, что они начали колдовать, пытаясь меня отыскать. Даже услышала, как Рада сказала: «Отвела глаза, мерзавка». Как я была в тот момент благодарна Феломене за такой ценный дар! Я поспешила спрятаться за угол. Похоже, что тянуть время для Феломены у меня больше не получится. Я услышала разговор Рады и одной из ведьм:

— Не трать времени, неси шарку, открыть надо двери. Откроем — сама выйдет.

Я увидела, как к соседнему дому быстро пошла ведьма. Только я хотела пройти к ближайшему сараю и за ним спрятаться, как показалась из-за угла Рада и внимательно оглядела стену, возле которой я стояла. Но меня она не увидела, а сделала несколько шагов к небольшому грубо сколоченному сараю, у которого на дверях висел огромный замок. Она долго смотрела на замок, потом дотронулась до него, и он с тяжёлым лязганьем упал к её ногам. Она что-то пробормотала и чуть ли не бегом пустилась обратно. Я осталась на месте, плотнее прижавшись к стене. Через минуту Рада вышла с Шифиным.

— Нет, не может! — Рада замотала головой — Ты же знаешь, я тебе не одну ведьму уже привела. Она бы себя хоть чем-нибудь, да выдала!

— А может это ты уже не та? Ничего, сейчас всё узнаем, она это сделала, или не она. — Шифин осторожно приоткрыл двери в сарай и воскликнул — Проклятье!

Рада заглянула в сарай и ойкнула:

— Нет списков!

— А ты что думала, что замок сорвали только чтобы нам досадить? Списки, списки, их искать в первую очередь! Убью гадину! Ничего, далеко не уйдёт. — Шифин сплюнул и пошёл к дому — Да брось ты! — Сказал он Раде, которая начала плести охранные заклинания. — Что собралась там беречь, ничего уже нет!

Рада засеменила за ним. Я дождалась, пока они скрылись за углом и осторожно пошла за ними. Где Феломена? Какие списки она у них взяла? Показалась ведьма, которая несла в руке тонкую плётку. Видимо, это и есть шарка.

Я пропустила её, и пошла вслед. Я сама себя не узнавала, и уж точно не ожидала от себя такой смелости. Я одно знала точно — Феломеины дары Шифин у меня не смог отобрать, по крайней мере, не все. Вспомнив про ошейник, меня передёрнуло. На самом деле, у человека, видимо, при большой опасности, открывается какой-то внутренний потенциал. Иначе, как объяснить, что я сообразила, что надо отвести от себя внимание врагов?

Я не стала заходить в дом, но встала так, чтобы было видно Шифина и его компанию. У них там установилась полная тишина, потом раздался короткий свист, и я увидела, как открывается дверь в каморку. И после этого я явственно услышала голос Сакатова:

— Добрый день, я не понял, как я здесь очутился, так что извините.

Я пошла в дом. Хорошо, что я не убежала и не спряталась. Я встала прямо за Шифиным. Сакатов стоял, сложив руки на животе, и виновато улыбался.

— Я сидел у своего друга на кухне, и вдруг, здесь оказался. С какой-то девочкой.

— Где она? — Спросил Шифин.

— Она вышла, буквально перед вами. Вы разве её не встретили?

Шифин ничего не ответил и зашёл в каморку. Он толкнул Сакатова на стул и коротко ему рявкнул:

— Сиди и молчи!

Потом он поднял вверх руки, согнув их в локтях, словно слушая ладонями. Все молчали. И вдруг он встрепенулся, и прошептал:

— Срочно кострище.

Так как никто не шевельнулся, видимо раздумывая над его словами, то он закричал хриплым старчески голосом:

— Кострище! Немедленно!

Ведьм как сдуло, он тоже пошёл к выходу, на ходу бросив Раде:

— Феломена здесь.

Я пошла за Шифиным, прошла мимо Рады, и видела, как округлились её глаза. Она стояла, словно гвоздём прибитая, видимо новость её очень сильно потрясла.

К кострищу уже тащили огромные поленья Лушка с двумя ведьмами, а из дома, который был у самого входа в поселение, бежала к ним ещё одна ведьма. Итак, в поселении пять ведьм и Шифин. Шесть против двух. Вернее шесть против одной. Меня-то что считать! Какая я помощница Феломене. Рада поспешила в свой дом, а я шла осторожно за Шифином. Почему-то мне казалось, что он чувствовал, что я иду за ним.

В дом за ним я не смогла пройти, двери просто-напросто захлопнулись у меня перед носом. Я повернулась и пошла к дому Рады, но она сама уже возвращалась к кострищу с подносом, на котором лежали чёрные круглые камни. На голове у Рады был надет высокий колпак, словно склеенный из серых щепок. И на запястьях у неё были браслеты из таких же серых щепок. Я встала поодаль, спрятавшись, на всякий случай, за открытую дверь небольшого сарая. Я ведь не знаю, сколько продержатся на мне чары отвода глаз.

Атмосфера была очень тревожная. Ведьмы все как будто изменились, движения их стали, как у заведённых кукол. Никто ни с кем не разговаривал, никто ничего не спрашивал. Все вели себя так, будто это давно отрепетированный спектакль. Поленья они таскали из дальнего сарая, и они принесли их очень много, уложив почти в рост человека. Потом Лушка с одной ведьмой встали у костра, взявшись за руки, и опустили головы, а две ведьмы пошли в дом Марфы. К кострищу подошёл Шифин, в чёрной шёлковой мантии, неся толстую книгу в красно-чёрной обложке. Рада подошла к Шифину и поставила перед ним прямо на воздух поднос с камнями. Потом она взяла у него книгу и, повернувшись к кострищу, махнула рукой. По поленьям заплясали маленькие язычки огня. Она ещё раз махнула, и язычки жадно набросились на поленья. Она третий раз махнула рукой, и огонь над кострищем вспыхнул, словно на него плеснули бензина. Рада открыла книгу и забубнила. Шифин прикрыл глаза и беззвучно зашевелил губами, одной рукой перебирая камни. Каждый камень он несколько раз переворачивал пальцами и клал его обратно на поднос, брал следующий, с ним проделывал то же самое, потом брал следующий. Я присела на низенький выступ у стенки сарая, пока Шифин перебирал камни. У меня в голове было только два вопроса, что мне делать и где Феломена.

Показались две ведьмы, и они вели с собой Сакатова. Он с интересом разглядывал кострище, и на лице его не было ни страха, ни удивления. Может Феломена ему тоже какие-нибудь указания дала, поэтому он так спокоен? Его поставили почти возле меня, а ведьмы подошли к кострищу и встали рядом с двумя другими ведьмами. Все четверо взялись за руки. Шифин перестал перебирать камни, и замер. Рада взяла поднос и, подойдя к кострищу, кинула камни в самый его центр. Камни на огне заблестели, словно мокрые.

Дым от кострища поднимался ровно, словно шёл по невидимой трубе. Шифин открыл глаза, и Рада передала ему книгу. Шифин громовым голосом трижды воззвал к чёрной мессе:

— Хабарил таканна! Хабарил таканна! Хабарил таканна!

Он вскинул руки. Что-то изменилось вокруг. Будто со всех сторон кострище окружили неведомые наблюдатели, ветер стих, и огонь стал почти синим. Шифин начал читать. Я заметила, что страницы в книге переворачивала не Рада и не Шифин. Страницы сами, словно крылья, резко поднимались и так же резко закрывали уже прочитанную страницу. Ведьмы с опущенными головами тихо и заунывно повторяли нараспев то, что читал Шифин. Ни одна из них ни разу не пошевелилась, только тени их извивались по земле, будто длинные чёрные змеи.

На небе постепенно вспыхивали маленькие звёздочки, одна за другой. Из-за тучи выплыла луна. Она была красная. Такой я ещё никогда не видела. Где то вдалеке нарастал шум, и я прислушалась. Как будто кто-то тоскливо подпевал ведьмам. Нет, не подпевал, а подвывал. Это выли звери в клетках. Но так воют только смертельно раненные животные. Это была настоящая песня смерти. Ведьмы расцепили руки, но над их головами образовался еле заметный тёмный круг, соединявший Шифина, Раду и остальных ведьм, и который словно дышал в такт песне. Круг наливался таким же красным цветом, в какой была окрашена луна. Ведьмы начали раскачиваться, медленно поднимая вверх руки. Голос Шифина звучал всё громче, и он почти уже выкрикивал слова. Земля содрогалась в такт его крикам. Вокруг костра заметались неясные тени. Тени выползали прямо из земли, некоторые из них скользили по ведьмам, а некоторые ползли по земле к огню. Из-под моих ног тоже вылезла тень, я отдёрнула ногу, и тень замерла. Меня пробирала дрожь. Сила этих слов была такова, что я постоянно одёргивала себя, чтобы тоже не повторять их за Шифином, как это делали ведьмы. Я видела, как начал качаться в такт ведьмам Сакатов. Дым, поднимаясь к небу, стал плотнеть и свиваться. Я впервые слышала мессу, от неё внутри меня словно вырос ком, и заставил колотиться сердце сильнее. Я зажала уши руками. Мне хотелось бежать отсюда, чтобы никогда в жизни не слышать и не видеть всего этого. И тут боковым зрением я увидела какое-то движение возле ворот. Похоже, и Шифин сразу это увидел. Я повернула голову к воротам.

У ворот стояла Татьяна. Но не та испуганная Татьяна, которую я привела несколько часов назад к воротам, а другая. В глазах её была решительность и сила, и теперь уже никого не мог обмануть её внешний вид. Она медленно пошла к кострищу. В руке она сжимала несколько желтоватых бумажных листков. Она беззвучно начала шевелить губами, и ветер сорвался с них и полетел перед ней, сминая слова Шифина и пение ведьм. Шифин опустил руку и прекратил читать книгу, и Рада сразу обернулась посмотреть, что произошло. Ведьмы нескладно оборвали своё пение. Огонь на кострище начало задувать набирающим силу ветром. Дым завис неподвижно, но Шифин простёр к нему руку, и дым медленно стал снова закручиваться. Но ветер со свистом стал кружить вокруг него, не давая свиваться, и выхватывая клочки из его плотного тела. С губ Шифина сорвалось проклятье, и он сразу склонился к Раде и что-то ей сказал.

Феломена дошла до кострища и громко сказала Шифину:

— Шифин, ты уже сказал своему кругу, что сегодня заберёшь их жизни, чтобы самому жить ещё один век?

— Феломена! Никогда я тебе не верил, и был прав. Была ты глупой ведьмой, смотрю, после смерти ничего не поменялось. Что, пригодилась тебе твоя внучка?

Феломена размахнулась и бросила в костёр листки, которые держала в руке:

— Остальные я в болоте утопила. Нечем тебе больше платить господину за столетие. И нет у тебя больше круга! Да тебе он и не нужен. Тебе же посулили весь мир! Но твой господин обманул тебя. Ему не нужен выживший из ума старик. А ты, в слепоте своей, этого и не увидел. Ты же мнишь себя самым великим из живущих ныне колдунов. И ты сам сейчас выпускаешь свою смерть, разжигая свою последнюю мессу. Последнюю для тебя и твоего круга.

— Заткнись! — Шифин дёрнулся — Я развею тебя, и искореню весь твой выводок!

Феломена резко поставила перед собой ладони, потому что Шифин метнул в неё неизвестно откуда взявшуюся взвесь какого-то порошка серого цвета. Феломеины руки покрылись этим серым порошком и пальцы начала скручивать сильная судорога. Рада раскинула свои руки, и вокруг Феломены заплясали острые осколки, похожие на стеклянные стрелы.

Медлить было нельзя, и я вышла из-за двери сарая и набросила верёвку на Раду. Тут же меня увидела и понеслась ко мне ведьма, в руке которой появился прямо из воздуха какой-то совок. Но зато Рада ничком упала на землю, спутанная моей невидимой верёвкой. Стеклянные стрелы враз осыпались на землю. Я снова отвела глаза ведьм от себя, но в то же время и Раду отпустила моя верёвка. Она встала на колени и снова развела руки. И снова стеклянные стрелы понеслись в Феломену, втыкаясь в неё, и нанося острые раны. Феломена сжала и разжала свои кулаки, и порошок закипел на её руках. Стрелы со всех сторон втыкались в неё, и струйки крови моментально окрасили её лицо и руки. Она сделал взмах рукой, стеклянные острые стрелы собрались у неё в руке, и она метнула их в Раду. Та отшатнулась, чуть не упав в огонь. Феломена быстро крутанулась на месте и на Шифина полетели сверху крупные капли чёрного цвета, которые достигая его, загорались, прожигая на одежде и коже большие пятна. Шифин заорал, быстро закрываясь плащом, упал на колени и щёлкнул пальцами. И я услышала лязг отпирающихся затворов. Шифин выпустил свой зверинец. Я в это время отпрыгнула от ведьм и снова накинула верёвку на Раду, которая уже почти встала, и та снова свалилась на землю. Но теперь я заторопилась накинуть такие же верёвки на ведьм, которые как по команде повернули ко мне головы, когда я стала снова видима для них. Накинуть верёвку мне удалось только на одну ведьму, потому что ко мне подскочили две другие, больно вцепились мне в руки, и закрыли рукой глаза. Они повалили меня на землю, и чьё-то колено встало мне на шею. И сразу меня закружило в чёрном диком вихре. Я взглянула себе под ноги и увидела, как гигантская лопата несёт меня куда-то вниз, раскручивая всё больше и больше.

И вдруг меня что-то выбросило с лопаты и обеих ведьм раскидало от меня. Надо мной стоял Сакатов, он взял меня за руку и резко поставил на ноги. Он тяжело дышал, а на щеке и шее у него были кровоподтёки от глубоких царапин. Под ногой у меня оказался совок, и я схватила его. Из-за угла показались оскаленные морды собак. Феломена повернулась к ним, начиная плести какое-то заклинание, но одна собака уже вцепилась в её руку, другая собака подскочила к хромой ведьме и повалила её на землю, ухватившись зубами ей за плечо. Но хромая ведьма изловчилась, сорвала с себя платок, что-то крикнула, и платок полетел к воротам, собаки кинулись за ним. Мы с Сакатовым, пока ведьмы вставали с ног, успели забежать в сарай, но двери за собой не смогли закрыть, так как они вспыхнули горячим ярким факелом, сразу заполнившим всю небольшую сарайку едким дымом. Мы с ним снова выскочили к кострищу, где нас уже ждали разъярённые ведьмы. Я видела, как Рада барахтается в опасной близости от кострища, но к ней на помощь уже спешила Лушка. Я накинула и на неё верёвку. Лушка, извиваясь, свалилась прямо на Раду. Одна ведьма схватила Сакатова за руку, и он повалился на спину. Я его попыталась подхватить, но он оказался таким тяжёлым, что мы оба с ним оказались на земле. Падая, я видела, как Феломена направила ветер на костёр, и синие огоньки один за другим начали исчезать под чёрными брёвнами. Сакатов схватил одну ведьму за ногу, и она упала. Другая ведьма вцепилась Сакатову в волосы, и мы оба с ним пытались её отцепить. Я видела, как Шифин кинул на Феломену горящую накидку, она накрыла её с головой, и Феломена упала на землю. Ветер снова стих. У Шифина одна рука болталась, словно была перебита. Не вставая с колен, прямо на земле, он открыл книгу и снова начал выкрикивать слова вызова, и снова синие огни заплясали, поднимая закручивающийся дым к небу.

И в это мгновение вокруг всё стихло, будто нас накрыли непроницаемым колпаком, а в костре зашипели, лопаясь, камни, и от них рассыпались искры. Из кострища медленно выползала огромная голова жуткой рогатой твари. Дым стал зеленоватым, едко запахло серой. Глаза вмиг заволокло слезами. Голова твари дёрнулась, и открылись два злобных горящих глаза. Тварь огляделась, и распахнула огромную клыкастую пасть. Раздался рык, прокатившийся по окрестностям, словно камнепад в горах.

Шифин продолжал читать мессу, но Феломена уже поднялась, скинув горящую накидку, вся чёрная от сажи, с силой вырвала книгу из его рук и бросила в кострище. Книга на мгновение зависла над огнём, потом рывками, медленно, стала падать в огонь. Шифин со всей силой откинул Феломену и кинулся к книге. Он протянул к ней руку, рукав его рубахи заполыхал, и книга поплыла к нему. Некоторые листки у неё уже начали скручиваться и чернеть. Тварь карабкалась из кострища, ревя и разбрызгивая вокруг себя огонь. Вот уже вслед за головой показалось плечо, за ним рука, облокотившаяся прямо на угли кострища.

Шифин уже почти поймал книгу, когда Феломена, поднялась и толкнула его в кострище. А потом она размахнулась и стукнула по книге, и та с шипением упала в огонь. Раздался сильный хлопок. Феломену откинуло к стене дома. Послышался глухой стук, с которым она ударилась об неё спиной. Она сморщилась от боли, но снова поднялась, подбежала к кострищу, и упёрлась обеими руками Шифину в спину, не давая ему встать из огня. У него полыхала мантия, но он кричал и тянулся к книге. Рада стряхнула с себя упавшую на неё Лушку и доползла до Шифина, пытаясь ухватить его за мантию и вытащить из огня. Но колпак из щепок на её голове вспыхнул и раздался дикий крик боли. После этого Рада затихла. Шифин всё также корчился в огне, пытаясь цепляться за книгу. Но над пылающими страницами уже поднималось высокое пламя, лизавшее голову заметавшейся из стороны в сторону твари. Тварь конвульсивно дёргалась, у неё уже не горели глаза, вместо них были чёрные провалы. Ветер, снова поднявшийся над костром, терзал её, разгоняя во все стороны плотный дым. Над Шифином заклубилась серая дымка, поползла вверх, но тварь, прежде чем окончательно исчезнуть, зацепила дымку и поволокла за собой в центр кострища, где и исчезла. Пламя ярко вспыхнуло, сжигая и Шифина, и Раду. Всё, чёрная месса закончилась. И наступила тишина.

— Живые? — Спросила Феломена.

— Да, вроде. — Ответила я — Только Сакатов ни на что не реагирует.

Феломена подошла к нам. Она положила руку на лоб Сакатова, и он открыл глаза. Ведьмы возле нас тоже зашевелились. Феломена, не обращая на них внимания, помогла подняться Сакатову.

— Надо уходить. — Сказала она — Раны дома будем зализывать. Идите за ворота.

Видя, что Сакатов собрался у неё что-то спросить, она устало махнула рукой и сказала:

— Идите. Оля, сними верёвки со всех.

Мы с Сакатовым, опираясь друг на друга, пошли к воротам. Свежий ветер из леса кинулся к нам, словно к хорошим друзьям, обнимая нас со всех сторон. Я посмотрела под ноги. Странно, под ногами была грунтовая дорога, а не те кочки болотные, которые были днём, когда мы с Феломеной очутились здесь.

— Боже, что эти дамы сделали со мной? — Слабым голосом спросил Сакатов — У меня голова раскалывается.

Я усмехнулась:

— У меня в голову вообще было воткнуто веретено, так что не спрашивай меня, почему здесь у гостей головы болят.

Феломена стояла рядом с ведьмами. Кострище догорало, и к небу улетали последние его искры. Из леса доносился вой. Я поёжилась. Видимо, вой услышала и Феломена. Одна из ведьм сняла свой платок и отдала Феломене, и та быстро пошла к нам. Выйдя из поселения, она повязала платок на ствол сосны. Потом подошла к нам, приобняла нас, и сказала:

— Открой дверь, хозяин. Пусти на порог. Ключ в замке.

Тепло окутало нас, словно мягкое одеяло, и мы оказались в избе Феломены. Мы с Сакатовым сразу повалились на лавки, а Феломена прошла до дивана, где лежала Таня, склонилась над ней, поправила плед, а потом повернулась к нам и сказала:

— У меня мало осталось времени. Но я не могу уйти, совсем ничего вам не объяснив. Поэтому слушайте и не перебивайте. — Она села к столу, напротив нас — Шифин, когда понял, что Волох не сможет дать ему ни сил, ни времени, стал искать нового покровителя. А кто ищет, тот всегда найдёт. Только покровитель этот поставил ему новое условие — выкупить следующие сто лет жизни за сотню душ. Вот Шифин и начал их собирать в эти проклятые списки, в которые заключал погубленные им жизни. Я узнала про эти списки давно, но не могла найти место, где он хранил их. Когда Таня рассказала, что из сарая, который стоит напротив их с Марфой дома, каждую ночь доносились плач и стенания, я поняла, где Шифин их прячет. Печать, которой он заключил эти души в список, нельзя было сорвать живому человеку. И когда вы с Радой закрыли меня в коморке, я первым делом привела в чувство Алексея, наказав ему ни в коем случае не паниковать, а при возможности — сбежать. А сама выбрала момент и прокралась к сараю. Там я сотворила лёгкое заклинание невидимости, чтобы выманить верхового. Когда верховые почуяли чужое колдовство, один из них подлетел к сараю, но никого не увидев, опустился на землю. Тут я его и схватила. Я наслала через него морок на всех остальных верховых. После этого я сняла с замка заклинание ржавого ключа и открыла его. В сарае, под грудой всякого хлама, завёрнутые в мешковину, лежали списки. Написаны они были на особом пергаменте, который изготовлен не на земле, а в самой канцелярии сатаны. Я схватила их и убежала из поселения, чтобы Шифин не смог заранее узнать о своей потере. Я ушла по еле заметной тропе дальше в болота, и разложила списки по порядку. Всего собранных душ там было девяносто три. И я поняла, что Шифин хочет в последнюю мессу погубить и свой круг, и вас обоих, чтобы жертв было ровно сто. Взять-то я взяла список, печать сорвала, да только пергамент я не могла ни сжечь, ни развеять, и души закрытые в нём не могла отпустить. Мало для такого дела было моего колдовства. И тогда я стала смотреть списки, надеясь найти того, кто поможет мне в этом. Я увидела знакомое имя, это была ведьма Тина, которая когда-то давно служила Шифину. Самая последняя сильная ведьма, которая поклялась ему. И наверняка, при жизни своей, рассчитывала совсем не на такую награду, которую ей уготовил Шифин. А обиженная ведьма — это страшная сила. Я начала её вызывать, но она не откликалась на мой зов. Я знала, что она меня слышит, и поэтому рассказала всё как есть — и про себя и про Шифина. И стала ждать. Долго не было никакого ответа, я было уже совсем отчаялась. И вдруг я услышала голос: «Я Тина. Чтобы нас выпустить, надо знать заклинание дома вечности. Я знаю его, но здесь я бессильна. Но мы можем отсюда все вместе говорить его, а ты за нами повторяй». И раздался целый хор голосов, которые, как один, начали читать заклинание. Иногда среди голосов раздавался плач, но тут же его прерывали, и снова заклинание звучало в полную силу. Я повторяла за ними, и видела, как пергамент становился тоньше. А потом вихрь вырвал списки из моих рук, раскидав листки по болоту, и голоса смолкли. Я подняла один лист, и увидела, что буквы на списке будто выцвели, стали еле видны на нём. И поняла я, что не осталось в списке никого. Я подобрала несколько листков, чтобы Шифин увидел, что нет у него больше пропуска в такую желаемую им бесконечную жизнь, и направилась к поселению. На тропе передо мной появилась лёгкая тень, и заговорила тихим голосом, в котором я узнала голос Тины: «Верой и правдой служила я Шифину восемьдесят лет. Что только не творила, чтобы угодить ему, на какие только дела не соглашалась. Но пришло моё время, я подготовила себе преемницу, и собиралась отойти. Пришёл он ко мне попрощаться, подошёл к кровати, где лежала я, взял мою руку, и сотворил коридор заключения. И я очутилась в сером мраке. Почти сорок лет я была пленницей в списке. А теперь я хочу отблагодарить его за всё. Я открою тебе, что нужно сделать, чтобы помешать Шифину сбежать, и чтобы сам хозяин надолго забыл дорогу в поселение. Даю тебе силу ветра, разрывающего тело любого демона на земле». И она прошла сквозь меня, опалив моё дыхание. После этого она пропала. А я почувствовала в руках такую силу, какую никогда не чувствовала и в самые лучшие свои годы. Ну, а остальное вы видели сами. А теперь нам с вами надо прощаться.

— А можно задать вам несколько вопросов? — спросил Сакатов, и поднял руку, как это делают в школе.

Феломена улыбнулась:

— Нет, всегда должны оставаться загадки, тайны, иначе не интересно будет жить. Оля, помнишь, как отсюда выходить? Выходите прямо в дом к моей внучке. А мне пора. Сегодня особенная ночь. Сегодня я увижу всех своих родных, они уже вышли встречать меня.

— Феломена, я была у Шифина в его мире. — Сказала я — Жуткое место.

— У каждого своё пограничье. Все хотят сбежать от своих грехов и долгов в придуманный мир. Только никуда от себя не убежишь, какой ты — таков и твой мир.

Она встала, подошла к дивану, снова начала водить рукой над спящей Таней, а потом … исчезла. И в тот же миг зашевелилась на диване Таня, откинула с себя плед и уставилась на нас:

— А где бабушка? Мне она приснилась!

Мы с Сакатовым переглянулись. Вот так просто взяла и исчезла? Отдала обратно Тане её тело, а самой Феломене уже некуда было возвращаться?

У меня слегка закружилась голова, и возникло лёгкое видение. Окраина какой-то светлой и солнечной деревни. Кругом бескрайние зелёные поля под ярким синим небом. Возле невысокого заборчика стоят несколько человек, и смотрят вдаль, на дорогу. По дороге идёт стройная черноволосая девчушка. Они радостно замахали ей. Она заметила их, и, раскинув руки в стороны, побежала со звонким смехом к ним навстречу.

Эпилог

Мы сидели в тесной кухне у Волковых, под уютным жёлтым абажуром. Было уже далеко за полночь, но сна ни у кого не было, и мы не собирались расходиться. Танюшка примостилась на коленях у отца, крепко обняв его за шею. Тася сидела, прислонившись спиной к косяку двери, и вязала из мягкой пушистой розовой пряжи шарф, изредка бросая счастливый взгляд на дочь.

— Всё-таки Феломена, при её неоднозначной репутации, очень хороший человек была. — Сакатов долго пытался поймать маринованный грибочек вилкой, но потом бросил это занятие, не добившись успеха — Даже как-то не поворачивается язык её ведьмой-то назвать.

— Ага, назови её героем ведьминского труда. — Дмитрий Семёнович хмыкнул — Если бы она эту всю кашу не заварила, то не пришлось бы ей самой и расхлёбывать!

— Папа, не ругай бабушку, она убила этого злого Кощея! — Танюшка чмокнула отца в щёку — Знаешь, как я обрадовалась, когда её увидела. Я сразу поняла, что всё будет хорошо, и она не даст меня в обиду. И теперь я знаю, какая я счастливая, что у меня есть вы. Какие вы хорошие! Теперь никогда от вас никуда не уеду.

— Не грози отцу! — Дмитрий Семёнович ласково ущипнул Танюшку за нос — Не уедет она! Вон Алёнка, уехала и всё хорошо у неё, скоро нас с матерью дедом и бабкой сделают!

— Дмитрий Семёнович, вы теперь можете спокойно в Феломеином доме летом отдыхать, у них там в деревне хорошо! Речка, лес, что ещё надо! — сказала я.

— Хорошо у неё шабаш справлять, а нам и здесь не плохо! И мать туда не отпущу, хрен их знает, породу всю их ведьминскую, что ей в голову придёт, когда там очутится. Сядет на метлу, да улетит. Ищи потом её, лётчицу!

Мы засмеялись, Тася с улыбкой посмотрела на мужа и сказала:

— А ты откуда знаешь, что я ночью делаю? Ты ведь храпишь, как трактор!

— Да, вот я попал, так попал.

Сакатов снова пытался поговорить о Феломене, вспоминая самые яркие свои впечатления. А я сидела и думала, что права Танюшка — какое счастье, что мы живём среди таких хороших людей! Да, в мире есть чёрная магия, но она бессильна подчинить нас, озлобить, перекроить под коварные замыслы тех, кто не оставил попытку сделать это уже не одну тысячу лет. Ничего у них не выйдет!

Конец.

Оглавление

Глава 1.Старая сказка

Глава 2.Жители Костомарово

Глава 3.Феломена

Глава 4.Поселение Шифина

Глава 5. Золотой мир

Глава 6. Чёрная месса

Эпилог