История варварских государств [Юлий Беркович Циркин] (fb2) читать онлайн

Редакционный совет:

С. И. Богданов (Санкт-Петербург), Ю. А. Виноградов (Санкт-Петербург), О. Л. Габелко (Москва), В. А. Горончаровский (Санкт-Петербург), В. А. Дмитриев (Псков), А. Б. Егоров (Санкт-Петербург), Б. В. Ерохин (Санкт-Петербург), О. Ю. Климов (Санкт-Петербург), Т. В. Кудрявцева (Санкт-Петербург), Ю. Н. Кузьмин (Самара), О. В. Кулишова (Санкт-Петербург), А. В. Махлаюк (Нижний Новгород), С. Ю. Монахов (Саратов), В. П. Никоноров (Санкт-Петербург), |И. В. Пьянков| (Великий Новгород), Э. В. Рунг (Казань), Р. В. Светлов (Санкт-Петербург), А. А. Синицын (Санкт-Петербург), X. Тумане (Рига), М. М. Холод (Санкт-Петербург), |Ю. Б. Циркин| (Санкт-Петербург), Л. В. Шадричева (Санкт-Петербург)

ИСТОРИЯ ВАРВАРСКИХ ГОСУДАРСТВ

ВВЕДЕНИЕ

Время перехода от античности к Средневековью имеет огромное значение в истории человечества, и особенно Европы и Средиземноморского бассейна. Это была эпоха кризиса, в ходе которого разрушалась старая, античная, цивилизация и одновременно появлялись элементы, из которых выросла новая цивилизация, европейская. В последние десятилетия сформировалось понятие «поздняя древность». Это понятие и соответствует той эпохе, о которой идет речь. Хотя до сих пор свои «претензии» на эту эпоху предъявляют и античники, и медиевисты, все более становится ясно, что перед нами скорее завершение античного, точнее римского, мира, чем начало европейского. Но и отрицать появление собственно европейских элементов тоже невозможно. Думается, что совместная работа античников и медиевистов в большей мере, чем их соперничество, приведет к более или менее адекватному пониманию сущности поздней древности. Пока можно говорить, что в эту эпоху целостность римского мира сначала постепенно, а затем все быстрее распадается на отдельные элементы. В рамках Римской империи они соединяются в новую систему, а на территориях варварских королевств сочетаются с теми, которые были принесены завоевателями. При этом романские и германские элементы сначала противостоят друг другу, а затем сочетаются, но таким образом, что романские оказываются преобладающими. Происходит не германизация местных римлян (итало-римлян, галло-римлян, испано-римлян. афро-римлян), а романизация германцев. Самым наглядным показателем этого является принятие германцами языка окружающего населения, той вульгарной латыни, на которой говорили их римские, может быть, точнее романские, подданные.

Как и каждая эпоха в истории человечества, поздняя древность — сложное, комплексное явление. Огромную роль играли экономические, социальные, этнические моменты. Трудно переоценить значение религиозного фактора в истории поздней древности. Если в предшествующие периоды античной истории религия была очень важным, но все же одним из аспектов цивилизации, то в эпоху поздней древности она становится в значительной степени стержнем этой цивилизации. И в дальнейшем, в средневековом обществе, она не только сохраняет, но, пожалуй, и увеличивает свою значимость. В мире поздней древности этой религией является христианство. Прежнее античное деление мира на греков и римлян, с одной стороны, и варваров, с другой, все более уступает делению на христиан и остальных — язычников, манихеев, иудеев, а внутри христианства — на ортодоксов и еретиков^[1], к каковым относятся в первую очередь ариане. Без исследования религиозного фактора понять позднюю древность невозможно. Однако, с другой стороны, каждый из аспектов поздней древности столь значителен, что темой конкретной работы лучше всего избрать один из них. В данной книге таковым является политический аспект. Политическая история любой страны и любой эпохи является тем скелетом, на который можно «натянуть» остальные элементы, составившие все вместе плоть истории. Именно через политическую сферу в большей степени, чем через какую-либо другую, проявляется конкретная история, в которой действуют конкретные люди. Без политической истории рассмотрение других аспектов рискует превратиться в схоластику.

С политической точки зрения история поздней древности делится на два очень разных периода, хотя на какое-то время эти периоды перекрывают друг друга. Первый — политическая история Поздней Римской империи, второй — так называемых варварских королевств. В это время политическое единство европейско-средиземноморского мира фактически перестает существовать. Вместо единой Римской империи (хотя и управляемой двумя августами) появляется сеть нескольких государств. Однако Империя не только продолжает существовать, но и всеми признается высшей политической сущностью. Варварский rех не равен римскому imperator, он в политической иерархии занимает более низкое место, хотя некоторые короли и претендуют не только на полную независимость от императора, но и на свое равное с ним положение. Сосуществование Империи и ряда варварских королевств, занимающих в политической ментальности эпохи разное место, является характерной чертой этого периода.

Первый период был темой предыдущей книги, которая в то же время являлась вторым томом политической истории Римской империи вообще. Содержание данной монографии — политическая история королевств, возникших и развивавшихся на территории бывшей Западной Римской империи. Это определяет и структуру книги. Она состоит из трех частей. В первой части речь идет о событиях, не связанных непосредственно с образованием варварских королевств на территории Империи или этому образованию предшествующих. Вторая часть посвящена тем королевствам, которые были созданы тогда, когда западной частью Римской империи еще правил свой император. Наконец, в третьей части говорится о государствах, возникших уже после падения Западной империи.

В связи с этим надо отметить один терминологический аспект дальнейшего изложения. Это — термины «Византия» и «византийцы». Как известно, эти термины появились уже после падения самого государства, которое они обозначают. При всей их условности их содержание вполне определенное: Византия — это Восточная Римская империя, но уже не античная (или позднеантичная), а средневековая. В этом согласны все, но рубеж между двумя состояниями одного и того же государства определяют по-разному. В этой книге принят следующий принцип. Ее первые две части, как это видно, соответствуют времени, когда сосуществовали две части единой Римской империи, управляемые каждая своим императором. И в этих частях по возможности речь будет идти только об Империи и ее двух частях. Когда же будут происходить события, о которых повествует третья часть, останется только один император — тот, столицей которого являлся Константинополь. И в этой части кажется правомерным говорить о Византии и византийцах. Разумеется, это все — условность, но ее надо иметь в виду.

Хронологические рамки данной работы определяются политическими условиями европейско-средиземноморского мира. 375 г. — условная дата начала Великого переселения народов. В этом году на готов обрушились гунны, и племенной мир пришел в движение. Одним из аспектов этого движения, а для нашей темы самым важным, явилось усиление натиска варваров на Римскую империю. В конечном итоге они прорвали имперские границы, а через сравнительно немного десятилетий стали образовывать на ее территории собственные государства. Эти события и стали нижней гранью нашего изложения. Однако сами они стали продолжением предшествующей истории варваров. Поэтому пришлось в соответствующих главах удревнить изложение. Верхней гранью избрано событие, сыгравшее колоссальную роль в истории Европы: наряду с Римской империей со столицей в Константинополе образовалась вторая Империя, в огромной степени противопоставившая себя первой. Эго стало не восстановлением единой Римской империи, управляемой двумя императорами, а созданием двух отдельных Империй. Франкский, т. е. по своему происхождению варварский, король уже не только фактически, но и теоретически и ментально становится равным римскому (византийскому) императору. Поэтому верхней гранью стала коронация императором Карла Великого в 800 г. Между этими событиями и уместилась история варварских королевств^[2].

Эта эпоха всегда привлекала большое внимание ученых. В последнее время это внимание еще более усилилось. Крушение одного мира и возникновение другого определили в большой мере пути развития нового мира. Стало необходимым на новом уровне науки понять, в каких условиях и каким образом происходили и крушение, и становление тех цивилизаций, о которых идет речь. Надо учесть, что для многих стран Западной Европы все это являлось частью национальных историй, что, естественно, повышало внимание соответствующих национальных историографий. В конце XX в. в рамках Европейского союза была даже создана специальная группа историков, в течение нескольких лет работавшая над темой падения Римской империи и возникновения варварских королевств. Результатом этой работы стали интересные и очень важные монографии и статьи, международные конференции и сборники докладов, сделанных на этих конференциях. Отечественная наука также стала активно заниматься этими темами. Поскольку Российское государство образовалось вне границ бывшей Римской империи, эти темы были для нашей историографии не очень актуальными. Германский мир привлекал внимание наших историков главным образом либо в качестве борющегося с римлянами (и это было по существу частью римской истории), либо как предыстория средневекового общества (и это рассматривалось как необходимый пролог истории Средневековья)^[3]. И только, пожалуй, в 80-90-х гг. прошлого столетия в работах В. П. Будановой и М. Б. Щукина собственно история германских народов в различных ее аспектах становится предметом специального изучения. С этого времени интерес к истории варваров не исчезает и в российской историографии. Темами исследований являются теперь не только история германцев и других варваров накануне и во время Великого переселения народов, но и история варварских королевств. Но, как кажется, общей работы по истории, в том числе политической, этих королевств в их совокупности в нашей историографии пока не было. Данная работа, однако, ни в коем случае не претендует на новое слово ни в отечественной, ни, тем более, в мировой науке. Ее цель гораздо более скромная. Опираясь на уже сделанные исследования и наших соотечественников (в том числе опять же В. П. Будановой и ее прямых или косвенных учеников), и зарубежных коллег, мы попытались дать русскоязычному читателю связную политическую историю варварских государств на территории Западной Римской империи. Книга не является исследованием как таковым, а потому лишена научного аппарата, хотя в работе над ней автор попытался учесть все имеющиеся источники и существующие исследования, какие оказались доступны.

В то же время мы считаем необходимым отметить два пункта принципиальных несогласий с распространенными в настоящее время теориями, связанными с темой варваров, в том числе германцев. Еще в XIX в. в связи с господствующей тогда гиперкритикой подвергали всяческому сомнению сведения о ранней истории германцев, сохранившиеся в дошедших до нас произведениях позднеантичных и раннесредневековых писателей, в том числе Иордана и Павла Диакона. Хотя в настоящее время гиперкритическое направление в антиковедении в целом преодолено. отношение к ранней германской истории осталось почти неизменным: эту историю считают лишь мифологией, причем мифологией не народной, а созданной искусственно в интересах тех или иных аристократических групп или королевских родов. Со времени выхода фундаментальной работы Р. Венскуса широко распространилось представление об этногенезе и ранней истории германских народов, абсолютно противоположное тому, которое существовало ранее. Ранее германцы, вторгнувшиеся в Империю и затем создавшие там свои государства, считались теми же этносами, что и до этого существовали почти в том же виде, а засвидетельствованные позже отдельные группы, как, например, остготы и вестготы, результатом раскола прежнего этнического массива. Теперь же, наоборот, полагают, что известные нам варварские этносы появились в ходе объединения разнородных небольших этнических групп вокруг аристократического ядра, которое и было носителем традиций, затем воспринятых всем окружением. При этом естественно принимается, что традиция данного этноса является чистой фальсификацией и недостойна учета в качестве подлинного исторического источника, она лишь свидетельствует об идеологических представлениях времени и круга создателей этих произведений. Возможно, данное положение не всегда декларируется столь откровенно, но почти всегда подразумевается. В известной степени широкое распространение этой точки зрения явилось реакцией на германский национализм, явившийся питательной почвой нацизма, рассматривавшего вторжения германцев и создание ими новых государств как победу свежей и неиспорченной германской (арийской) крови над загнившим и ставшим расово неполноценным римским миром. Хотя эта точка зрения в настоящее время господствует, все же не все ученые придерживаются ее безоговорочно.

Представляется, что реальная этническая история ранних германцев, как и других варварских народов, была более сложной. В процессе многовековой эволюции происходил и распад, и синтез различных этнических групп. Можно с несомненностью говорить, что в III в. на базе ряда западногерманских племен возникли новые племенные союзы аламанов (или алеманов) и франков. Но характерно, что и франки распались на две группы — салических и рипуарских. По-видимому, то же произошло с готами, распавшимися на остготов (остроготов) и вестготов (визиготов), и с вандалами, из общей массы которых выделились асдинги и силинги. Нет никакого сомнения в том, что в ходе Великого переселения народов целые племена или их отдельные части примыкали к более успешным и сильным родственным этносам, растворяясь в их среде. Однако представляется, что сама этническая основа оставалась прежней. Сохранялись и традиции, свойственные данному этносу. Отсюда и доверие, требующее, разумеется, критического анализа, к исторической традиции, в которой можно выделить мифологическую предысторию и собственно историю, являющуюся вполне достоверной если не в деталях, то в описании общего хода событий^[4]. Также можно считать вполне достоверной самый ранний этап этногенеза этих групп, связанный с их уходом из Скандинавии. Все германцы, рассказы которых в том или ином виде до нас дошли, выводили себя оттуда. Уже одно только распространение этого мотива у различных этнических групп говорит о том, что он не мог быть чистым вымыслом. Современные лингвистические исследования показали, что прародиной германцев, действительно, могла быть именно южная часть Скандинавского полуострова, к которой, может быть, надо присоединить Ютландию и примыкающую к ней часть нынешней Германии. Таким образом, прежняя точка зрения о существовании этнических массивов, вторгнувшихся в Империю и создавших там свои государства, представляется предпочтительной, а их историческая традиция заслуживающей исторического анализа в качестве в основе своей достоверного источника. Это, разумеется, не означает согласия с прежней точкой зрения на «омоложение» мира, произведенного германцами. Действительность и в этом аспекте оказалась гораздо более сложной, чем это представлялось в XIX и в первые десятилетия XX в. Об этой сложности в политическом аспекте эпохи и пойдет речь в книге.

Второй пункт несогласия касается проблемы варварских завоеваний. В настоящее время во все большей степени преобладает отрицание этих завоеваний, и речь идет о более или менее постепенной инфильтрации варварских племен в пределы Римской империи и поселении их там на основе hospitium. В некоторых современных работах вовсе отрицается противопоставление римлян и варваров, и превалирует взгляд, что речь идет не об этнических, а о чисто социальных или политических группах. Франки, лангобарды и т. д. — это имущие и военнообязанные, а римляне, соответственно, неимущие и невоеннообязанные. То, что во многих случаях поселение варваров на территории Империи происходило на основе «права гостеприимства», несомненно. Между варварами и Империей заключались договоры, на основании которых поселившиеся на имперской территории германцы признавались федератами. Однако и в этих случаях и поселению, и договорам предшествовали варварские вторжения. И это совершенно ясно вытекает из сообщений источников. Уже первое поселение вестготов (и примкнувших к ним некоторых групп остготов и, может быть, гуннов и аланов) в римской Фракии не могло произойти без разгрома римской армии при Адрианополе и последующих войн Грациана и Феодосия. То же самое можно сказать и о других поселениях варваров на имперской территории, как бы они официально ни оформлялись. Да и в дальнейшем, как об этом пойдет речь в соответствующих главах, различие между завоевателями и завоеванными хотя постепенно и стиралось, но все же сохранялось до самого конца существования варварских королевств.

Период существования варварских королевств был временем одновременно и завершения старой античной эпохи, и началом новой, средневековой. Темпы упадка и распада старых структур и вызревания новых средневековых в разных странах были различны. Это относилось и к политическим структурам. Проследить, как и в каких условиях все это происходило в конкретных странах. — цель данной книги.

ЧАСТЬ I

I. «ОСВОБОДИВШИЕСЯ ТЕРРИТОРИИ»

Под этим названием мы объединяем те части Западной Римской империи, власть над которыми императоры утратили еще до их захвата варварами. Это были Северо-Западная Галлия (Tractus Armoricanus) и Британия.

Tractus Armoricanus. Это — обширная территория на северо-западе Галлии между нижними течениями Гарумны (Гаронна) и Секваны (Сена), распространялась она и на значительную часть долины Литера (Луара). Освобождение этой территории было делом рук так называемых багаудов, или бакаудов. Все специалисты признают слово «багауды» кельтским, имеющим корень *baga = война. Однако его точный перевод вызывает споры. Его переводят то как «разбойники», то как «бродяги», то как «борцы». В любом случае важны два аспекта этого слова: во-первых, это именно кельтское, а не латинское слово, и, во-вторых, оно в любом случае означает людей, «выломившихся» из обычного социального порядка.

Галлия принадлежала к наиболее романизованным странам, входившим в Римскую империю, но ее романизация была очень неравномерной. Во второй половине I в. Плиний писал, что Нарбоннская Галлия по имени провинция, но совершенно подобна Италии. Однако через сто лет Иреней, епископ Лугдуна (Лион), одного из самых значительных городов западной части Империи и почти пограничного с Нарбоннской Галлией, писал о кельтах и варварском языке, на котором они говорят. Во многих местах еще сохранились общины, восходившие к доримскому времени. И социальный, и культурный кельтский субстрат был еще очень значителен в римской Галлии. Романизация Галлии была неравномерна, и этот субстрат в разных ее частях имел различное значение и силу. Наименее романизованной была северо-западная часть страны. В Арморике еще сохранялись родо-племенные отношения.

Кризис Ранней империи и последовавшая за ним «военная анархия» тяжело отразились на Галлии. Варвары не только усилили давление на рейнскую границу, но и не раз прорывались через нее, разрушая и грабя внутренние районы страны. Пираты, в основном саксы, разоряли галльское побережье, иногда проникая по рекам в более глубинные районы. Одно время Галлия вовсе отделилась от Римской империи, и в ней возникло сепаратное государство о главе со своими императорами. Императоры Клавдий и Аврелиан ликвидировали эту Галльскую империю, воссоединив ее снова со всей Империей. Это, однако, не принесло спокойствия. Внутренняя борьба в Галлии продолжалась еще несколько лет. Была даже сделана попытка восстановить Галльскую империю, но император Проб сумел разбить претендентов. Все эти внешние и гражданские войны привели к разорениям, к резкому ухудшению положения населения. В этих условиях наблюдается то, что в науке порой называют «кельтским возрождением». Его хорошо видно в керамике: сосуды римского типа заменяются иными, воспроизводящими формы и украшения доримского времени. Другое проявление этого «возрождения»: возобновление почитания местных божеств и соответствующих ритуалов. Неслучайно снова появляются сведения о, казалось бы. давно исчезнувших друидах. В менее романизованной части Галлии города, которых и так там было сравнительно немного, приходят в упадок. На первое место выдвигается сельская округа. Это подтверждается интересным явлением. Здесь исчезают из употребления старые названия городов. Теперь чаще стали говорить не о городе, а о civitas, центром которой этот город был, а сам город как бы смешивается с округой. Так. Лютецию стали называть Цивитас паризиев (Париж), Дурокортор — Цивитас ремов (Реймс), Августорит — Цивитас лемовиков (Лимож) и т. д. А позже и слово civitas выхолит из употребления и города называют просто — Паризии, Треверы, Ремы и т. д. Поэтому совсем неудивительно, что повстанцы, выступившие в 80-е гг. III в., стали называть себя кельтским словом «багауды»^[5].

Неизвестно, когда точно и в каких обстоятельствах вспыхнуло восстание бага-удов. Скорее всего, это было связано с ситуацией, сложившейся в Галлии в 80-е гг. После гибели императора Проба в 282 г. варвары (вероятнее всего, это были аламаны и франки) начали снова вторгаться в Галлию. Для борьбы с ними новый император Кар направил своего сына Карина, дав ему титул цезаря. Эта новая война не могла не сопровождаться грабежами и убийствами. В такой обстановке вполне могло начаться восстание. Основной его силой явилось крестьянство.

К нему присоединились дезертиры, разбойники и другие деклассированные элементы. Центром восстания стал укрепленный форт близ впадения реки Матерны (Марны) в Секвану (Сена) — Castrum Bagaudorum^[6]. Карину удалось если не подавить восстание, то, по крайней мере, ослабить его остроту. Однако смерть на Востоке сначала его отца, а затем брата Нумериана и провозглашение императором Диоклециана в 284 г. заставили Карина со всеми своими войсками двинуться против нового претендента на власть. В этих условиях восстание явно приняло новый размах.

Во главе восстания встали Элиан и Аманд. Аманд даже объявил себя императорам и даже стал выпускать свои монеты с полной императорской титулатурой^[7]. Выпуск монет ясно говорит, что в распоряжении повстанцев оказались довольно значительные ресурсы, позволившие начать чеканку. Из своих сторонников Элиан и Аманд создали настоящую армию, сделав земледельцев пехотинцами, а пастухов— кавалеристами. В своей тактике багауды в большой мере копировали вторгавшихся в Галлию варваров, считая, по-видимому. эту тактику наиболее успешной в борьбе с императорской армией. Избрание восставшими старинного кельтского слова в качестве самоназвания говорит о том, что они мечтали о восстановлении доримских порядков, представлявшихся им «золотым веком» свободы. Однако вопрос о целях самих предводителей вызывает споры. Монеты Аманда по своим типам не отличаются от обычных римских, и ничего специфически местного, тем более старинного кельтского, в них нет. Изображения и легенды их реверсов — типично римские. Из божеств здесь представлены только Венера и Юпитер. Конечно, не исключено, что под видом этих римских божеств здесь изображены кельтские боги. Однако сами изображения — совершенно римские. Вполне возможно, что Элиан и Аманд просто использовали растущее недовольство широких масс галльского населения для захвата власти ими самими, что в условиях общей смуты казалось вполне достижимым^[8]. Именно эти их претензии на власть то ли во всей Империи, то ли хотя бы в Галлии могли испугать Диоклециана и заставить его принять строчные меры. Однако сам он был занят казавшимся более грозным вторжением квадов и маркоманов в Паннонию и, следуя примеру Кара, направил в Галлию своего друга Максимиана, тоже дав ему титул цезаря.

Кампания Максимиана против багаудов оказалась короткой. Максимиан не стал вступать с повстанцами в открытое сражение, но различными маневрами отрезал их от всех баз продовольствия, обрекая их на голод. К голоду присоединилась эпидемия чумы. Голод и болезнь сделали свое дело. Багауды были осаждены в своем укреплении. На помощь Максимиану пришлось призвать командира британского флота Караузия, который своими кораблями дополнил сухопутную блокаду. В результате в скором времени багауды вынуждены сдаться. Неожиданно Максимиан проявил некоторое милосердие. Конечно, репрессии были довольно жестокими, но размах их оказался не таким масштабным, как ожидалось. Видимо, в сложившейся ситуации Максимиан решил не особенно ожесточать местное население, чтобы не ослаблять свой тыл, поскольку после подавления восстания он столкнулся с тем. что Караузий. гордый своими победами не только над багаудами, но и над пиратами, сам провозгласил себя императором.

Восстание багаудов было подавлено. Казалось, что и само это имя исчезло из памяти. Конечно, в Галлии и позже случались различные беспорядки, но о том, что мятежники или разбойники называли себя багаудами, ничего не слышно. Это название неожиданно снова появилось в начале V в. Видимо, все это время память о багаудах все же жила в широких массах галльского населения. И когда положение в Галлии снова обострилось, возродились и багауды.

В канун нового, 407 г. новые массы варваров, вандалы, аланы и свевы перешли Рейн и вторглись в Галлию. Римских войск на границе практически не было, а попытка франков помешать переправе не удалась. Варвары стали разорять страну. В этих условиях многие люди, и прежде всего крестьяне, стали покидать свои селения, в которых они чувствовали себя совершенно незащищенными, и объединяться в отряды, которые сами часто занимались разбоем. Эти отряды могли быть довольно значительными. Когда после неудачной кампании против узурпатора Константина императорская армия под командованием Сара отступала в Италию, то она не смогла пройти через Альпы, т. к. путь ей преградили багауды. Только после того как Сар отдал багаудам всю полученную в Галлии добычу, багауды предоставили его армии свободный проход. Конечно, армия Сара была армией побежденных, но она все же оставалась довольно значительной, и тот факт, что она не смогла прорваться в Италию, говорит о силе багаудов. Речь явно идет уже не о какой-нибудь разбойничьей шайке, а о почти армии, сила которой, по крайней мере, равнялась силе римского войска. К сожалению, никаких сведений о действиях багаудов в этом регионе в более позднее время нет. Правда, много лет спустя здесь действовали некие варги, которые занимались разбоем, в том числе похищением богатых женщин, которых можно было бы продать или отпустить за выкуп. Связаны ли варги с багаудами, неизвестно.

Эпизод с задержкой армии Сара относится к концу 407 г. или, скорее, уже в 408 г. Однако еще до этого в других местах Галлии происходили восстания, которые привели к фактической ликвидации римской администрации и действия римского права на определенной территории. Когда в 407 г. армия Константина покинула Британию и переправилась в Галлию, там уже существовала какая-то территория, не признававшая римскую власть. Скорее всего, это была Арморика^[9]. Эта территория была наименее романизованная. Здесь больше, чем в других районах Галлии, сохранились доримские кельтские порядки. Константин успешно воевал и с варварами, и с войсками императора Гонория, и ему удалось более или менее восстановить стабильность и порядок в Галлии, но сил одновременно подавить восстание в Арморике у него уже не хватало^[10]. И после разгрома Константина и восстановления власти западного императора в Галлии эта территория так и осталась свободной, там не действовали римские суды и чиновники, а суд вершили крестьяне. Аристократические противники даже утверждали, что здесь господа стали рабами своих слуг, а богачи уже из-за одного своего богатства считались в судах виновными. Видимо, можно говорить о реальной независимости сельских общин, которые и стали основными ячейками местной жизни. Размеры этой территории точно установить трудно, но часть, по крайней мере, долины Нигера (Луара) входила в нее^[11]. Лишь к 417 г. восстание было подавлено. Силы, подавившие восстание, возглавил Экзуперанций. Позже он станет префектом претория для Галлии, но какую должность он занимал в 417 г., неизвестно. Сам он происходил именно из долины Лигера, так что вполне возможно, что под его руководством были собраны силы местных магнатов, и именно они, а не регулярные римские войска подавили восстание. Однако и после этого ситуация на северо-западе Галлии оставалась весьма серьезной. В 418 г. «сильный человек» западного правительства Констанций заключил договор с вестготским королем Валлией, по которому вестготы поселились в Юго-Западной Галлии, практически у южных границ Арморики. Одной из целей этого обоснования варваров было, видимо, стремление правительства сделать из них дополнительную силу, которая в случае необходимости могла бы сдержать повстанцев, если бы восстание в Арморике вспыхнуло вновь. Может быть, для предотвращения новых восстаний и защиты этой территории от продолжавшихся нападений германских пиратов Констанций создал особый дукат Армориканского тракта — некий вид военного управления этой областью.

Однако если западноримское правительство надеялось таким образом решить проблему Арморики, то оно ошибалось. Подавление восстания и поселение вестготов на некоторое время стабилизировали обстановку. Но через некоторое время здесь снова началось восстание. Галлия во все большей степени становилась ареной самых различных войн, несущих с собой убийства, разорения, грабежи. Западная империя, теряя одну область за другой и терпя все большую нужду в средствах, увеличивала налоги, стремясь за счет еще оставшихся подданных компенсировать потери. В Галлии это привело к усилению налоговой тяжести именно в северных и западных ее регионах, оставшихся вне арены действий варваров. Произвол чиновников и судей увеличивал тяжесть ситуации. Это еще больше разоряло в особенности низшие и средние слои галльского населения. Грань, отделявшая свободных бедняков от рабов, становилась очень тонкой, и угроза порабощения постоянно висела над крестьянами. В то же время римская административная система уже была не в состоянии действовать столь же эффективно, как это было раньше. Все это способствовало повышению активности галльских крестьян. Многие предпочитали, если так можно выразиться, «пассивную активность»: они бежали под покровительство варваров, которых в Галлии становилось все больше. В Арморике же дело дошло до нового открытого выступления^[12]. Здесь вновь выступили багауды. Багаудское движение. по-видимому. никогда не было полностью подавлено. К багаудам, как и к варварам, бежали отчаявшиеся крестьяне. Теперь багауды выступили как активная повстанческая сила. Арморика находилась сравнительно далеко от арены особенно ожесточенных войн с варварами. Однако туда, по-видимому. уже начали прибывать эмигранты из Британии. Остров к тому времени был полностью оставлен римскими властями и войсками и все более подвергался вторжениям пиктов и скоттов с севера и запада, а затем к ним прибавились нападения на побережье англов, саксов и ютов. В этих условиях, не получая никакой помощи от власти и не имея достаточных сил для сопротивления, британцы начала переселяться в Арморику. Этот процесс переселения из Британии в то время только еще, кажется, начался, но он уже мог чувствоваться местным населением. Армориканцы оказались между двух огней — произволом римских чиновников и британцами, в своем стремлении найти новую родину начавшими вытеснять местных жителей. Оказавшись в таком положении, они в 435 г. восстали.

Было ли это восстание стихийным, сказать трудно. Во всяком случае, нет никаких сведений о его подготовке. Надо, однако, отметить два важных момента. Во-первых, повстанцы совершенно ясно поставили своей целью полностью отделиться от Римской империи. Багауды 80-х гг. III в. не собирались отделяться от Империи. Недаром их вождь принял всю титулатуру римских императоров, что подчеркивало их принадлежность к существующему государству, от которого они ожидали справедливости. О целях багаудов начала V в. определенно сказать трудно. В значительной степени их движение сводилось к разбою, хотя на северо-западе Галлии оно привело на некоторое время к фактической независимости местных общин. Движение багаудов 30-х гг. было явно и сознательно сепаратистским. Эти багауды стремились создать на занятой ими территории (может быть, и во всей Галлии, по крайней мере, в той ее части, которая еще находилась под контролем имперского правительства) свое государство. Они отказались от римского гражданства, и в глазах римлян они являлись такими же или почти такими же варварами, как и готы. Однако для римлян существовало очень большое различие между собственно варварами и багаудами. Вторгнувшиеся на территорию Империи варвары, как и те варвары, которые оставались за пределами государства, все же юридически являлись «врагами» (hostes), и с ними можно было заключать договоры (foedera), в то время как багауды были «разбойниками» (latrones), с которыми всякие переговоры исключались и движение которых можно было только подавить. Во-вторых, был очень удачно выбран момент восстания. В это время обострились отношения западного римского правительства с варварами, особенно с бургундами. Те фактически разорвали прежний договор и объявили себя совершенно самостоятельными. То же самое сделали вестготы. Все это для римлян явно было более важным, чем мятеж в сравнительно далекой Арморике.

В скором времени выделились вожди (principes) восстания, одним из которых был некий Тибаттон. Участвовали ли они в подготовке восстания (если оно было не стихийным), неизвестно. Наличие лидеров позволяет говорить о некоторой организованности повстанцев. Сначала восстание охватило так называемую Дальнюю Галлию^[13]. Однако довольно быстро оно вышло за пределы этого региона. Там к нему присоединились рабы. Все эти повстанцы приняли старинное название «багауды». Хотя у нас нет никаких сведений о конкретных успехах багаудов, один факт, что восстание не только не было быстро подавлено, но и распространилось на значительную часть страны, говорит об этих успехах. Затем, однако, положение изменилось. Аэций разбил бургундов, а затем, натравив на них гуннов, добился полного уничтожения Бургундского королевства. Это позволило направить римские силы против багаудов. Эту армию возглавил Литорий, подчиненный Аэцию. Значительную часть войска Литория составляла гуннская кавалерия. Только с ее помощью в 437 г. восстание было подавлено. Часть его вождей была уничтожена, другие, включая Тибатгона, взяты в плен. Подавление восстания сопровождалось убийствами и грабежами, совершаемыми в первую очередь гуннами^[14]. Римская власть в Арморике была восстановлена.

Вскоре после подавления восстания армия Литория двинулась на юг, чтобы освободить от вестготской осады Нарбонн. Чтобы в этих условиях предотвратить новое восстание, Аэций дал земли для поселения в Дальней Галлии аланам^[15]. Эта группа аланов во главе с королем Гоаром уже три десятилетия находилась в Галлии, хотя, как кажется, твердых мест для своего поселения, как вестготы и бургунды, не получила. Теперь такие земли вместе с их жителями им были предоставлены к северу от Лигера. Появление здесь аланов, однако, только обострило ситуацию. Произвол аланов, сгонявших людей с их земель, вызвал сопротивление землевладельцев. Регион снова был охвачен военными действиями. Перевес оказался на стороне аланов, которые не только подчинили себе сопротивлявшихся, но и захватили их имущество. Кто были domines terrae, собственностью которых овладели аланы, сказать трудно. Судя по тому, что в этом регионе крупная собственность хотя и имелась, но все же не составляла главную черту сельскохозяйственного пейзажа, можно полагать, что среди этих domines были также средние и мелкие землевладения. Римская власть не вмешивалась в эти события. Это обстоятельство отражало общую ситуацию в Западной Римской империи. Правительство могло сосредотачивать свои усилия только на наиболее, с его точки зрения, угрожаемых участках, предоставляя на остальной территории местным жителям самим справляться со своими проблемами. Армориканцы. не получая никакой помощи от властей, обратились за поддержкой к епископу Автессиодура (совр. Оксерр) Герману. Перед нами фактически тот же обычай провинциальной клиентелы, который существовал во времена республики, когда бесправные и угнетаемые провинциалы выбирали себе патрона из числа известных им полководцев или магистратов (либо промагистратов), которые несколько отличались от остальных в лучшую сторону. Только теперь вместо римских нобилей речь шла о местных магнатах или чаще епископах. Обращение к Герману тоже было неслучайным. Кроме того, что он был епископом, известным своей набожностью и искренней религиозностью, он происходил из местной влиятельной семьи, вскоре после подавления восстания в Арморике во втором десятилетии V в. являлся дуксом Tractus Armoricanus и, по-видимому, в этом качестве приобрел определенный престиж среди местного населения. Он защищал своих сограждан в переговорах с префектом претория для Галлии. К тому же он только что совершил второе путешествие в Британию, чтобы помочь местным христианам, и, по-видимому, независимо от реальных результатов своей миссии считался умелым дипломатом. Эта миссия Германа удалась. Хотя Гоар, как и все аланы, был язычником, он все же уступил просьбам епископа и согласился отвести свое войско с части, по крайней мере, захваченных земель, выдвинув, однако, условие, чтобы это соглашение было утверждено императором или Аэцием. С этой целью Герман направился в Равенну, и на какое-то время мир вернулся в Арморику^[16].

Мир, однако, сохранялся недолго. Во время пребывания Германа в Равенне или незадолго до его туда прибытия Тибаттон явно бежал из заключения и поднял в Арморике новое восстание. На этот раз на его подавление двинулся сам Аэций и, может быть, под его командованием Меробауд, который до этого успешно сражался в Испании против тамошних повстанцев, которые тоже именовали себя багаудами. Восстание явно было плохо подготовлено и довольно быстро подавлено. Было лив этих условиях ратифицировано соглашение между Германом и Гоаром, точно неизвестно. Сам Герман в это время умер в Равенне, повстанцы подверглись жестоким репрессиям, Тибаттон был убит, но о действиях аланов уже ничего не известно. Они, видимо, все же предпочли соблюсти достигнутое соглашение независимо от позиции Равенны и поселились в районе Ценаба (совр. Орлеан).

В скором времени вспыхнуло новое восстание багаудов, возглавляемое неким врачом по имени Евдоксий^[17]. О фигуре этого Евдоксия мы почти ничего не знаем, кроме того, что он был врачом и обладал довольно искусным умом. По-видимому, его деятельность позволила ему приобрести некоторый престиж среди окружающих. Когда это восстание началось, мы не знаем, известно лишь, что в 448 г. Евдоксий бежал к гуннам, которые к тому времени заняли позицию, враждебную Западной империи и Аэцию^[18]. По-видимому, с этим восстанием связана оборона города Туронов (Тура), в которой отличился будущий император Майориан. Это может говорить о довольно широком масштабе восстания. В 448 г. восстание, видимо, было подавлено. Подавление восстаний багаудов становилось частью общего «восстановления Галлии», произведенного Аэцием.

Прошло всего три года, и в 451 г. армориканцы участвовали в битве на Каталаунских полях против гуннов. В отличие от вестготов, которые являлись самостоятельными союзниками римлян, армориканцы выступали в качестве вспомогательных частей (auxiliares) в составе римской армии. Однако названы они вместе с франками, саксами, бургундами и другими племенами, которые не находились под римской властью. Говоря в этой же связи о брионах (олибрионах), историк подчеркивает, что они ранее были римскими воинами, а теперь находились в составе вспомогательных войск. Таким образом, римляне и auxiliares противопоставляются друг другу. Армориканцы наряду с другими племенами Кельтики и Германии названы nationes. Поэтому вполне можно предположить, что к 451 г. армориканцы по отношению к Империи стояли на том же уровне, что «внешние варвары». Их уже явно перестали считать «разбойниками». Отсюда вывод, что они. вероятнее всего, освободились от римской власти. Страх перед грозным вторжением гуннов, о грабежах и убийствах которых они уже знали по своему недавнему опыту, мог склонить их вступить в армию Аэция. С другой стороны, и Аэций перед лицом грозящей опасности должен был забыть свое прежнее отношение к багаудам и признать их достойными воевать с врагами наряду с другими nationes. Вероятно, их стали считать такими же федератами, как и варваров. Если это так, то не исключено и заключение договора (foedus), аналогичного другим подобным договорам, в силу которого армориканцы получали официальное право на самоуправление и неуплату налогов, а они, в свою очередь, официально признавали верховную власть императора и обязанность воевать по его приказу. Впрочем, это — лишь гипотеза, основанная не на фактах, а на логическом рассуждении. Когда же в 80-х гг. того же V в. франкский король Хлодвиг завоевал последние римские владения в Северной Галлии, Арморика практически осталась вне сферы его действий. Последнему римскому правителю этой области Сиагрию она уже совершенно ясно не подчинялась. По-видимому, перед лицом гораздо более грозной опасности западноеправительство решило оставить эту беспокойную область, как несколько десятилетий ранее сделало с Британией.

Как говорилось в самом начале, освобождение Арморики было результатом движения багаудов. Хронист ясно связывает с багаудами и Тибаттона и Евдоксия.

В том, что багауды принадлежали к низшему слою населения свободного населения — humiliores, нет никакого сомнения (даже если к ним могли по тем или иным причинам примыкать представители высшего слоя)^[19]. Латинские авторы называют багаудов rustici, rusticani, agrestes, т. е. крестьянами. Во время выступления Тибаттона за ними пошло и значительное количество рабов (servitia). Надо подчеркнуть, что никакой связи с варварами движение багаудов не имело. Ни в Галлии, ни в Испании, где в 441 г. тоже появляются багауды, они не действовали на территории, занятой варварами (вестготами, бургундами, свевами, франками). Более того, варварские войска или самостоятельно, или в рядах римской армии активно использовались для подавления действий багаудов^[20]. Это ясно говорит о том, что багаудское движение являлось чисто внутренним феноменом. Конечно, оно проявилось в результате резкого ослабления римской власти, в том числе и в ходе варварских вторжений, но непосредственно с этими вторжениями оно связано не было. Частота повторяющихся восстаний в первой половине V в. ясно говорит о существовании не просто недовольства произволом римских властей (особенно судей) и тяжестью налогов или страха перед варварами, но широкой базы багаудского движения. Территориальный ареал этого движения показывает связь этой базы с наличием сильного кельтского элемента. Уже одно настойчивое использование названия «багауды» подтверждает эту связь. Резкое ослабление римской государственной машины в первой половине V в. имело своим результатом «снятие», хотя, может быть, и неполное, покрова романизации и выдвижение на первый план кельтского субстрата^[21]. Едва ли в повторных выступлениях багаудов надо видеть чисто национальное движение. Но существование этой составляющей представляется весьма вероятным. Видимо, национальные и социальные мотивы в этом движении были соединены воедино.

Однако и этой констатацией (или, по крайней мере, предположением) едва ли можно обойтись. В Житии св. Маврикия рассказывается, что воин Фиванского легиона Маврикий, являясь христианином, убедил своих товарищей не сражаться против багаудов. выступивших под руководством Аманда и Элиана, поскольку те тоже являются христианами, за что солдаты, нарушившие воинскую присягу, но сохранившие свою христианскую веру, были казнены Максимианом. Независимо от того, имел ли место этот солдатский мятеж или нет (ни один другой автор об этом не говорит), мнение о христианстве багаудов III в. не может быть принято. Самая ранняя часть пассиона св. Маврикия была написана лугдунским епископом Евхерием в 443–450 гг., т. е. в разгар движения багаудов. Тридцатью годами раньше Орозий не только ничего не знал о христианстве багаудов, но и называл их выступление гибельным мятежом и отмечал воинскую доблесть Максимиана^[22]. Так что представление о христианском характере багаудского движения возникло только уже в V в., и те багауды, которые подняли восстание в 435 г., были, по-видимому уже христианами. В Испании естественными местами сбора багаудов были церкви^[23]. То же самое могло иметь место и в Галлии. Сказания о мученичестве св. Маврикия и его товарищей распространялись преимущественно в районах действий багаудов. Там же позже появились и стали довольно популярными легенды о христианских багаудах. Имя Бакауда (реже Багауда) в VI–VII вв. было распространено, в том числе и среди высшего духовенства, в Италии, Испании, Далмации. По-видимому, какое-то понимание христианства как учения о равенстве могло стать важным идеологическим компонентом багаудского движения^[24].

Арморика находилась относительно далеко от основных районов действий варваров. Ее жителям, правда, приходилось иногда иметь дело с вестготами, но для самих вестготов это направление их акций являлось второстепенным. После поражения вестготской армии во главе с братом короля Фредериком от римлян и, может быть, аланов на Нигере вестготы практически прекратили военные действия в этом регионе. Однако вскоре армориканцам пришлось иметь дело с британцами. Они уже начали появляться в Арморике в первой половине V в., но позже их натиск становится все более мощным. По мере наступления германцев в Британии кельты все активнее переселяются через море в Арморику. В скором времени британцев там стало так много, что полуостров Арморика стал называться Британией. Так уже в конце VI в. его называл Григорий Турский. Важнейшим фактором была явно географическая близость и удаленность от основной арены варварских нашествий. Но роль могло играть и соображение этнической близости, поскольку и британцы, и армориканцы были кельтами. Если это так, то сами армориканцы были, как кажется, другого мнения. Сами сравнительно недавно боровшиеся с римской властью и добившиеся освобождения от нее, они теперь в противовес пришельцам стали себя называть римлянами, хотя те и другие были кельтами. Однако на этот раз преимущество было не на их стороне. Большая часть полуострова была занята пришельцами из Британии. Границей между этой новой Британией и территорией «римлян» стала река в восточной части полуострова. «Римляне», обитавшие восточнее этой реки, подчинились франкским королям, в то время как на полуострове образовались самостоятельные политические единицы, позже объединившиеся в Бретонское графство. Освобождение Арморики от римской власти не привело к появлению там собственной государственности.

Британия. Освобождение Британии от римской власти тоже не связано с варварскими вторжениями. Однако это произошло в совершенно других условиях, чем в Северо-Западной Галлии. Британия была самой удаленной от центра европейской провинцией Империи. Собственно говоря, Британия никогда не была полностью римлянами завоевана. Ее северная часть (Каледония) так и осталась независимой, несмотря на неоднократные попытки различных римских императоров завершить завоевание. Хотя порой римским армиям и удавалось проникнуть вплоть до самого северного окончания острова, к подчинению его северной части это не привело. Император Адриан в 20–30 гг. II в. был вынужден построить специальный вал поперек всего острова, чтобы отгородить римскую провинцию от независимой Каледонии. Позже его преемник Антонин Пий построил новый вал к северу от вала Адриана, включив таким образом район между ними в провинцию. В результате валы стали подлинной границей Империи в Британии. Однако полностью предотвратить вторжения живших на севере пиктов эти валы не смогли. Пикты, а затем и скотты не раз прорывались через них, и это вело к новым войнам на острове. После одной такой войны император Каракалла в 211 г. фактически оставил вал Антонина, так что римская Британия снова была ограничена валом Адриана. Пикты не раз прорывались через этот вал. Скотты, переправляясь из Ирландии, нападали на западное побережье Британии. Со второй половины III в. южное и восточное побережья острова стали разорять сакские и франкские пираты. Римляне были вынуждены держать здесь значительные военные силы, которые к 200 г. доходили до 50 тысяч человек. Но это спасало не всегда. Так, в 367 г. в римские владения вторглись пикты, скотты и аттакотты. Часть населения римской Британии, измученная произволом местных чиновников, поддержала варваров. В борьбе с ними римляне потерпели поражение, потеряв некоторых своих командиров и даже комита побережья, ответственного за оборону британских берегов, Нектарида. Северные варвары прорвались до Лондиния и даже прошли дальше. Еще сложнее стало то, что римская армия несла потери не только в боях с врагом, но и из-за дезертирства. Положение столь осложнилось, что весной 368 г. в Британию пришлось направить новую армию во главе с уже прославившимся полководцем Феодосием. Феодосий переправился в Британию и, разбив врагов, занял Лондиний. Однако окончательный перелом произошел только тогда, когда Феодосий сумел мягкими мерами и обещанием полного прощения вернуть дезертиров в армию и уже с такой пополнившейся армией в течение двух кампаний 368 и 369 гг. нанести варварам окончательный удар. Римская власть в Британии была восстановлена. Восстановлены были также разрушенные города и крепости, в том числе укрепления вала Адриана.

Романизация римской Британии была относительно слабой и неравномерной. Более далекие и менее плодородные земли, непривычный климат, воспоминания о долгих войнах, преувеличенные слухи о дикости местных жителей — все это останавливало потенциальных переселенцев. Поэтому колонистами здесь были преимущественно ветераны, да и ветеранские поселения в большинстве районов концентрировались ближе к местам расположения войск. Виллы римского типа располагались почти исключительно вокруг немногих городов и вдоль дорог. Несмотря на усилия римских властей заставить местное население покинуть укрепленные поселения на высотах, те продолжали существовать. В городах этой зоны римляне и аборигены тоже жили раздельно. А население тех городов, которые развились из племенных или родовых центров, вообще было чисто местным, не считая заезжих торговцев и чиновников римской администрации. Британия позже была разделена на пять провинций, объединенных в диоцез Британию. И каждая провинция в огромной степени состояла из отдельных civitates, которые фактически сохраняли старый родоплеменной характер. На западе даже civitates, как кажется, не было, и люди жили еще более мелкими родовыми общинами. В западных районах местные кельтские языки не только продолжали существовать, но и были широко распространены. Трудно сказать, говорили ли вообще местные жители по-латыни.

Незавершенность завоевания и продолжающиеся войны вели к тому, что в Британии, как уже говорилось, было сконцентрировано довольно большое количество войск, располагающихся в районе пограничных валов. В их тылу появились четыре ветеранские колонии. Но кроме этих колоний, относительно больших городов в Британии было мало. В западной части острова их и вовсе не было. Долгое время в стране имелся всего один муниципий — Веруламий. Даже Лондиний (совр. Лондон), являвшийся довольно крупным торговым и ремесленным центром, ставший позже столицей сначала провинции, а затем диоцеза, получил статус муниципия (или, может быть, колонии), вероятнее всего, только во II в. Римская армия в Британии была мало связана с местным населением: воины легионов и вспомогательных частей обычно доставлялись с материка. Это могло быть связано с тем, что войны в Британии продолжались, и римляне не имели оснований доверять местным уроженцам. Этническая рознь ограничивала контакты с аборигенами не только действующих частей, но и ветеранов. Колонии в Британии не стали такими очагами романизации, как это было на континенте. Земельные участки ветеранов располагались вокруг колоний. К городам и дорогам стремились и виллы романизованных британцев, связанных с рынком, ремеслом и поставками армии. А за этими пределами жили почти неизменной жизнью британские крестьяне, сохранившие и древние круглые хижины, и доримские способы обработки земли. Конечно, крестьяне платили налоги, для удовлетворения некоторых своих нужд покупали товары на городском рынке, а чаще у странствующих торговцев, кое-что продавали. так что в некоторой степени втягивались в существующую систему товарноденежных отношений, но в целом сохраняли натуральное хозяйство. В горных районах в центре и на северо-западе острова жители занимались скотоводством и не поддавались римскому воздействию.

В конце III–IV в. происходят значительные изменения в жизни Британии. Большие города, такие как Лондиний или Веруламий, приходят в упадок, их территория сокращается приблизительно наполовину. Характерно, что в Британии нет епископств, центрами которых были бы крупные города. Зато расцветают небольшие города, являющиеся преимущественно центрами civitates. Еще больше заметен расцвет вилл, которые и становятся основными центрами британской экономики. Богатство их владельцев растет. Их наполняют различные изысканные импортные товары, в том числе тонкая керамика из Галлии и даже из Восточного Средиземноморья. Полы теперь украшаются полихромными многофигурными мозаиками, пришедшими на смену черно-белым геометрическим. Это свидетельствует о сохранении и даже усилении торговых связей с Галлией, а через нее и с другими странами, входящими в Римскую империю. Хозяевами этих вилл являются местные магнаты. Они сравнительно мало участвуют в общей жизни Империи. Характерно, что из Британии не вышло ни одного сенатора. В Британии еще сильнее, чем в Галлии, ощущается «кельтское возрождение». Хотя в узорах местной керамики и ощущается римское влияние, в целом она показывала ясную связь с доримскими сосудами. Главным богатством местных магнатов были земля и скот, поэтому они не очень нуждались в римской монете, и в начале V в. монетная экономика в Британии почти перестала функционировать.

Зато британская армия пытается играть ведущую роль в политической жизни государства. Располагаясь довольно далеко от центра, находясь в чуждом окружении, будучи постоянно готовыми к войнам с северными варварами, солдаты этой армии чувствовали себя в некоторой степени ущемленными. Снабжение британской армии порой бывало затрудненным, и это вызывало возмущение солдат. Недаром римские писатели говорили, что Британия постоянно готова к мятежам. Речь шла именно об армии, а не о местном населении, поскольку после I в. никаких мятежей подчиненного населения в Британии не наблюдалось. Во второй половине 382 или в начале 383 г. британская армия провозгласила императором своего командующего Магна Максима. Максим организовал экспедицию против пиктов и скоттов, чтобы обезопасить Британию от их вторжения в ходе новой гражданской войны, а затем уже переправился на материк. Действия Максима были успешны, и он захватил сначала заальпийские области Римской империи, а затем и Италию с Римом. Однако в войне против Феодосия Максим потерпел поражение и был убит. Возможно, что Максим увел из Британии не всю римскую армию. По некоторым сведениям, в составе его войска больше было новобранцев из самой Британии, так что основная или, по крайней мере, значительная часть армии оставалась на острове, обеспечивая его безопасность. Более того, в 384 г. Максим снова побывал в Британии, по-видимому, либо укрепляя свой тыл, либо удостоверяясь в его надежности.

Новый военный мятеж в Британии начался в 406 г. На этот раз дела повернулись иначе. Собственные ресурсы острова были не очень значительными, и британская армия в огромной степени зависела от снабжения с материка. Оказавшись в затруднительном положении, западноримское правительство, по-видимому, перестало снабжать британскую армию или, по крайней мере, сократило это снабжение. Корабли с серебряными монетами почти перестали приходить в Британию. При находках довольно большого количества кладов с монетами в них очень мало вещей, выпущенных после 402 г., а затем монеты исчезают вовсе. А нужда в монетах оставалась. Монеты по-прежнему циркулировали на острове, но их физически становилось все меньше. Центральная власть фактически перестала вмешиваться в дела, происходившие в Британии, в том числе отказывалась снабжать армию. Эго означало, что отныне вся тяжесть уплаты солдатского жалованья ложилась на плечи местных властей. А те справиться с этой задачей были не в состоянии. Это, естественно, вызвало недовольство солдат. Войска провозгласили императором некоего Марка. Марк правил несколько месяцев, но его правление не удовлетворило солдат, и он был убит. На его место в 407 г. воины поставили некоего местного уроженца Грациана. Возможно, мятежные солдаты этим хотели получить поддержку местного населения. Возможен и другой вариант. Грациан, вероятнее всего, принадлежал к куриалам одного из городов провинции^[25]. Делая императором такого человека, солдаты вполне могли рассчитывать не просто на поддержку городов, но и на «приватизацию» в свою пользу всех тех налогов, которые собирали местные куриалы. Однако либо население этот акт армии не оценило, либо местных налогов было слишком мало, чтобы удовлетворить аппетиты взбунтовавшихся воинов, но в любом случае Грациан через четыре месяца тоже был убит. После этого британские солдаты избрали императором своего товарища— простого солдата Константина. Став императором, он стал называться Флавием Клавдием Константином. Выбор имен был не случаен. В это время вандалы, аланы, вестготы, прорвавшиеся через рейнскую границу, разоряли и грабили Галлию. Ни император Гонорий, ни фактически правивший за его спиной Стилихон, занятые в первую очередь защитой Италии, ничего не предпринимали для восстановления порядка в Галлии. Принимая имена, напоминавшие о былом величии Империи и о победах Клавдия 11 и Константина I, узурпатор демонстрировал свою цель — отбросить варваров за пределы Римской империи и восстановить ее величие, чего никак не могут сделать Гонорий и Стилихон. С этой целью Константин в том же 407 г. все войска, находившиеся в Британии, вывел с острова и переправил в Галлию^[26]. Там он добился значительных успехов, но Британия осталась совершенно незащищенной. Если Магн Максим накануне гражданской войны обезопасил римскую провинцию от варварских вторжений и даже сам однажды снова побывал на острове, то Константин и не подумал делать что-либо подобное. И северные варвары вскоре этим воспользовались. Они прорвались через вал Адриана и обрушились на римскую Британию. Многие виллы и даже некоторые города были разрушены и разграблены. Видимо, с этим связано появление кладов монет. Хотя монетная экономика и перестала фактически функционировать, сами по себе монеты были значительной ценностью, и их владельцы стремились уберечь их от врагов. Характерно, однако, что владельцы так этими кладами и не воспользовались. Это — ясный знак резко возросшей политической нестабильности^[27].

Сведений о дальнейших событиях в Британии так мало, что мы знаем только об отдельных эпизодах, связь между которыми можно установить лишь гипотетически. Именно в качестве гипотезы можно предложить следующее развитие событий сразу же после ухода римской армии. Воспользовавшись беззащитностью бывшего римского диоцеза Британии, пикты и скотты стали все активнее нападать на британцев. Прорыв через вал Адриана, о чем было только что сказано, не остался их единственной акцией. Результатом таких вторжений стал массовый голод. В условиях усиливающихся угроз со стороны пиктов и скоттов начались внутренние волнения. В это же время Константин со своей армией все более втягивался в дела Галлии и Испании, так что надеяться на его помощь было бессмысленно. При любом военном выступлении гражданская администрация не могла играть никакой самостоятельной роли и спокойно признавала очередного узурпатора. Так, видимо, произошло и в Британии, где местные римские власти признали Константина (как и его предшественников). В этих условиях у британцев не было иного выхода, как доказать свою верность законному императору Гонорию. С этой целью они выступили против местных римских властей, которые без поддержки армии оказать какое-либо сопротивление, естественно, не могли, и это выступление могло быть облечено в форму восстановления власти Гонория. Вслед за тем британцы в 410 г. или несколько позже обратились к Гонорию с просьбой о помощи. Однако императору в Равенне было не до Британии, ибо в самой Италии действовали вестготы, а в Галлии царил политический и военный хаос. Отвечая британцам, Гонорий посоветовал им рассчитывать только на себя^[28]. В такой ситуации британская элита взяла на себя и административные функции. Британия практически освободилась от власти западноримского правительства с молчаливого согласия последнего, хотя формально обе стороны все еще считали Британию частью Империи^[29].

Связи Британии с континентом были практически прерваны. Характерно, что в ней вообще до сих пор не найдено ни одной римской монеты, выпушенной после 408 г. На острове практически возродились туземные порядки. Какое-то время они, как кажется, сосуществовали с римскими. Может быть, в первое время именно civitates стали основными ячейками жизни британцев, в то время как еще сохранявшиеся в первые десятилетия века города сохраняли римскую административную структуру и римское право. Можно, пожалуй, говорить о временном сосуществовании сохранившихся в городах римских структур и местных кельтских структур в civitates. Civitates затем могли объединяться в более значительные политические единицы. Во главе таких единиц стояли их лидеры, которых несколько более поздние авторы, следуя позднеантичному словоупотреблению, называют королями (reges) и тиранами^[30]. Последний термин, видимо, предполагает, что власть такого лидера основывается не на римской праве^[31]. Что-либо определенное сказать о характере этих единиц трудно. Пожалуй, речь идет о ранних государствах типа, похожего на существовавший у кельтов части, по крайней мере, Галлии и Британии до римского завоевания, хотя, разумеется, три с половиной столетия жизни в рамках Римской империи не могли не наложит свой отпечаток на их основные черты. На чем основывалась власть таких королей, сказать трудно. Возможно, что определенную роль играли происхождение и семейные связи. Но еще большее значение приобретали военные успехи таких предводителей, а малейшая неудача могла привести к их свержению.

К середине V в. в Британии происходят новые важные изменения. Резко уменьшается, а затем и практически прекращается импорт с континента. Почти исчезли города. Только очень немногие, как Лондиний (Лондон) или Камулодун (Кольчестер), еще сохранились, но скорее как укрепленные пункты для защиты окружающего населения, чем как политические, экономические или культурные центры. Приходят в упадок и некогда богатые виллы. С исчезновением городов и упадком, а позже тоже исчезновением вилл исчезли и римские административные, юридические и даже, как кажется, социальные структуры. Период сосуществования двух типов структур (римской и кельтской), по-видимому, завершился. Поэтому центром каждого такого раннего государства являлся не город, а более или менее укрепленный двор короля, власть которого основывалась на местных кельтских традициях^[32]. Однако прямой связи между правящим слоем доримской Британии и новыми правителями не наблюдается. Вероятно, в ходе длительного завоевания прежняя британская аристократия была уничтожена или, вот всяком случае, потеряла свое ведущее положение в обществе. Правящий слой новых королевств, по-видимому, был больше связан с владельцами вилл римского времени. Видимо, из этого слоя выходили короли нового времени и их непосредственное окружение. Юридические порядки в кельтских королевствах были принципиально неримскими^[33]. Вокруг такого короля собираются его дружина и совет из местных аристократов. Хотя некоторых королей называют королями Британии, едва ли кто-либо из них распространял свою власть на всю Британию, т. е. ту часть острова, которая входила в состав Римской империи. Вероятнее всего, таких королевств было несколько (об их числе невозможно ничего сказать даже приблизительно), и они могли бороться не только с внешними врагами, но и друг с другом. Их силы также могли быть различными. Известно, что один из таких королей — Риотам (или Риотим) имел армию, насчитывавшую, по, может быть, несколько преувеличенным сведениям, 20 тысяч воинов. Этот Риотам в конце концов все же покинул Британию и, используя призыв к нему императора Антемия, перебрался со своей армией на материк, чтобы принять участие в борьбе с вестготами. Этот галльский поход Риотама относится к более позднему времени (469–472 гг.), но сам Риотам со своей армией может служить примером силы таких государств и в более ранний период.

Риотам пытался не только участвовать в войне, но и поселиться со своим войском в Галлии. Он обосновался в Битуригах (совр. Бурж), но был разбит вестготами и изгнан из этого города. Однако в Британию он не вернулся, а нашел приют у бургундов. По-видимому, после ухода с острова, и особенно после гибели значительной части его армии, никаких шансов возвратить себе прежнее положение Риотам уже не имел. Этот пример, как кажется, показывает, что среди британских королей шла ожесточенная борьба, и потерпевший поражение не мог рассчитывать на сохранение своей власти и авторитета. Остров все более погружался в атмосферу почти беспрерывной гражданской войны, что еще более ухудшало экономическое положение. К более раннему времени, чем эпизод Риотама, относится борьба между Амбросием и Гвитолином. Амбросий был не собственно британцем, а римлянином. Он относился к тем немногим римлянам, которые по различным причинам не покинули остров после ухода армии Константина и фактического отделения Британии от Империи. Но в его выступлении против Гвитолина едва ли надо видеть проявление борьбы между кельтским и римским элементами на острове. Если говорить о какой-то идеологической базе этой борьбы, то Амбросий мог представлять ту группу британской элиты, которая была склонна сохранять хотя бы чисто формальные связи с Империей, в то время как вокруг Гвитолина могли собираться те группы, которые в сложившихся условиях не видели никакого смысла в сохранении этих связей, даже формальных. И все же вероятнее, что это было обычным соперничеством, каковое было характерно для ситуации в Британии в то время. Время от времени какой-нибудь такой предводитель мог брать верх над остальными. В 30—40-х гг. во главе Британии встал Элаф, которого называли «первым во всей области», за которым «следовала вся провинция»^[34]. Таким был также некий Маглокун. которого «Бог поставил выше других вождей Британии». Но сколь долго продолжались первенство этих людей и какова их судьба, неизвестно.

В этих условиях жители Британии начали переселяться на материк. Междоусобная борьба не могла не ослаблять британцев. На какое-то время британцы, действуя не только в открытом бою, но и партизанскими методами, сумели отбить нападения северных (пикты) и западных (скотты) варваров. На некоторое время их набеги вовсе прекратились, и это позволило несколько ожить экономике острова. Долгий голод сменился некоторым достатком. Однако это не привело к стабилизации, поскольку гражданские раздоры и соперничество различных предводителей, вождей, королей в условиях отсутствия внешней опасности только усилились. А затем набеги извне возобновились и, может быть, даже интенсифицировались. Более того, нападавшие с запада (из Ирландии) скотты уже начали поселяться на британской территории. Правда, их было не так уже много, чтобы радикально изменить демографическую и социальную ситуацию в западной части Британии. В 446 г. британцы снова обратились с призывом о помощи к римлянам. На этот раз адресатом их отчаянного призыва являлся фактический правитель Западной империи Аэций, который в этом году в третий раз был консулом и активно действовал в Северной Галлии. Но, как и более раннее обращение к Гонорию, и это обращение «стонущей Британии» не имело желаемых последствий. Аэций настолько погрузился в дела Галлии и Италии, что при всем желании оказать какую-либо помощь далекой Британии был не в состоянии. Если на острове и оставались какие-либо группировки, надеявшиеся на восстановление связей с Империей, то теперь стало ясно, что эти надежды были тщетны. Британским лидерам пришлось искать другую помощь. Один из британских королей, Вортигерн, после совета со своими приближенными обратился за помощью к саксам^[35]. Не исключено, что в сложившейся чрезвычайно тяжелой ситуации местные элиты преодолели свое соперничество и собрались на общебританский совет (consilium). И по поручению этого совета Вортигерн обратился к саксам. Вполне возможно, что саксы и другие германцы должны были помочь Вортигерну не только в борьбе с пиктами и скоттами, но и в предотвращении возможного вмешательства Аэция в британские дела. Если это так, то речь шла о сторонниках полной, не только фактической, но и официальной независимости Британии от Римской империи. Призыв к саксам, видимо, был сделан формально от имени всей Британии^[36].

Саксы не были неизвестным для британцев народом. К этому времени варвары составляли значительную часть воинов регулярной римской армии, и в рядах этой армии, расквартированной в Британии, имелись германцы, в том числе саксы. Сакские пираты, как уже говорилось, давно нападали на побережье Британии, как и на берега Галлии. Для борьбы с ними был организован специальный флот, а на побережье создана система укреплений — litus Saxon icum, где располагалось несколько когорт. Это все более или менее защищало остров от нападений саксов и других германских отрядов, хотя время от времени саксы все же прорывались на британские берега и успешно грабили их. Однако в условиях политического хаоса, наступившего после ухода армии Константина, германцы стали не просто нападать на британское побережье, но и пытаться поселиться на острове. Это были уже не воины, а группы иммигрантов, включающие также женщин и детей. Судя по археологическим данным, первые германские поселения начали появляться в Британии уже в 20-30-е гг. V в. Эти поселенцы происходили в основном из Северо-Западной Германии. Каков бы ни был экономический упадок бывших римских провинций, они все равно были богаче северо-запада Германии, и уровень жизни в них в целом был выше. Это и привлекало варваров. Уход римской армии с острова вдохновил их на еще более масштабные нападения. Возможно, сразу после 410 г. произошло значительное сакское вторжение, в результате которого Британия была опустошена. Местное население, разумеется, стремилось дать им отпор. Иногда германцы могли объединяться с пиктами. Так, вероятно, произошло в 429 г., когда на острове появился прибывший из Галлии епископ Герман. Герман, сам ранее бывший военачальником, может быть, даже неожиданно для себя, возглавил войну с объединившимися пиктами и саксами. Вероятно, положение было столь угрожающим, что требовалось объединение всех сил, а полководца, авторитет которого был бы значим для всех британцев, не было. Герман, выступив в роли полководца и лично руководя сражением, с успехом выполнил эту задачу. Варвары были разгромлены.

Герман прибыл в Британию вместо с трикассийским епископом Лупом по поручению папы Целестина для борьбы с пелагианством, основателем которого был британский монах Морган, принявший затем греческое имя Пелагий. Пелагий и его последователи отрицали существование первородного греха и предопределения и считали спасение результатом не жертвенного распятия Христа, а личного усилия каждого верующего: человек сам грешит и сам же спасается. По мнению Пелагия, искупительная жертва Христа — лишь пример для человека и призыв к нему встать на путь нравственного самоусовершенствования и действительного, а не формального исполнения заповедей. Пелагианцы резко выступали против всякого богатства, считая, что оно в любом случае приобретается бесчестно, а потому и нечестиво. Деятельность самого Пелагия проходила в основном в Риме, затем в Африке и, наконец, на Востоке, где он и умер. Но его учение нашло, видимо, широкий отклик и в Британии, где, возможно, именно социальная направленность этой ереси особенно привлекала людей в условиях резко возросшей нестабильности. На это могло повлиять также британское происхождение Пелагия. Кроме того, пелагианство вызвало резкую реакцию церковных иерархов и императорской власти. Гонорий официально запретил его. В этих условиях, когда британцы чувствовали себя брошенными Римом, они могли обратиться к учению, с которым официальный Рим боролся. Поэтому не исключено, что Вортигерн и те люди, которые группировались вокруг него, были пелагианцами. Опасность широкого распространения этой ереси в Британии была, вероятно, столь велика, что папа направил туда галльских епископов. Трудно сказать, каков был результат этой миссии в тот момент. Может быть, опасность со стороны варваров оказалась для Германа более значительной, чем распространение ереси, тем более что варваров могли поддерживать те группы британской знати, которые придерживались пелагианства. Борьба с еретиками и борьба с варварами в таком случае для галльского епископа могли рассматриваться как единая задача. Успех Германа в борьбе с саксами и пиктами был наглядным и значительным. С победой над ересью дело обстояло сложнее. Во всяком случае, позже Герману пришлось повторить свою поездку на остров, чтобы снова повести борьбу с еретиками, после чего, кажется, с пелагианством в Баритани, действительно, было покончено.

Обращение Вортигерна, естественно, нашло весьма благоприятный отклик у саксов. В результате был заключен договор, который, по-видимому, повторял обычные условия римского foedus^[37]. Варварские воины принимались на службу, и за свои услуги в борьбе с другими варварами они получали содержание. Однако существовала и огромная разница. Этот договор был заключен не императором и не его уполномоченным, а местным правителем или, максимум, советом всех британцев. С точки зрения римского права он был, как говорят юристы, ничтожен. Однако это не интересовало ни британцев, ни германцев. Не получая никакой поддержки от Империи, британцы не собирались считаться и с ее правом. В скором времени первые, по-видимому, сравнительно небольшие отряды германцев, не только саксов, но и представителей других племен, в первую очередь англов и ютов^[38], стали прибывать в Британию^[39]. Они помогли Вортигерну в борьбе с пиктами, но очень скоро сами германцы стали серьезной проблемой. Через некоторое время они потребовали изменения условий договора, требуя увеличения платы за их службу, ссылаясь на то, что условия договора практически не выполняются. Поскольку снабжение Британии деньгами, как говорилось выше, прекратилось уже в начале века, то речь шла явно не о деньгах, а об анноне, т. е. натуральной выплате (продовольствие и одежда), как, впрочем, в это время было уже принято в отношении федератов во всей Империи. Однако ресурсы Британии были не столь велики, чтобы удовлетворить эти требования, и призвали германских наемников вообще покинуть остров. В ответ на это германцы под угрозой своего выступления потребовали землю. Они явно исходили из практики своих соотечественников, служивших федератами в других регионах Империи. Возможно, они тоже требовали не всю землю, а треть или две трети, как было принято в то время. Однако пойти на принятие германцев в качестве hospites британская элита не решилась, тем более что некогда богатые виллы к этому времени, как уже упоминалось, пришли в упадок. Ресурсы местных землевладельцев были, вероятно, столь небольшими, что принятие германских «гостей» поставило бы их на грань разорения. Земель фиска, которые порой предоставлялись федератам на материке, в Британии не было. К тому же, с одной стороны, разгром пиктов казался очень значительным, а с другой, после убийства Аэция и Валентиниана III можно было не опасаться имперского вмешательства. И британская элита сочла возможным отказать варварам в их претензиях. Не получив ни увеличения припасов и одежды, ни земли, германцы, объединившись с пиктами, начали войну с британцами.

Война велась с необыкновенным ожесточением. Именно в это время под все усиливавшимся натиском германцев значительная часть британцев стала отступать на запад острова, а другая часть вообще покидать Британию и переселяться на континент. Этот путь уже был, вероятно, испытан британцами, и первые их поселения в Арморике, возможно, появились еще раньше, но теперь переселение приняло более или менее массовый характер. Еще какая-то часть предпочла эмигрировать еще дальше, в Северо-Западную Испанию. Там появляется целая область Бритония. само название которой ясно говорит если не обо всем населении, то о значительной его доле. Часть местного населения признала власть германцев. Большая часть британцев, однако, оказывала германцам упорное сопротивление. Такое сопротивление пытался организовать Амбросий, тем более что Вортигерн, пригласивший саксов, являлся родственником его старого соперника Гвитолина^[40]. В таких условиях война с саксами оказывалась продолжением старой вражды. Стремясь объединить вокруг себя все силы, Амбросий даже, как кажется, провозгласил себя императором. Однако попытка Амбросия была неудачной, и он погиб в одном из сражений. Его преемником стал его сын Амбросий Аврелиан. После поражения отца Аврелиан, возможно, эмигрировал в Арморику, но затем он вернулся в Британию и выступил и против Вортигерна. и против саксов. Ему, видимо, удалось то, что не сумел сделать отец: объединить под своим командованием значительные силы, хотя императорский титул он в отличие от отца и не принимал. В ожесточенной битве у горы Бадоник^[41] британцы одержали победу, и германцы (вероятно, это были в первую очередь англы) были вынуждены пойти на мирное соглашение^[42]. По его условиям они сохранили за собой часть Британии на ее юго-востоке, отказавшись от остальных притязаний^[43].

Мир был заключен на сорок лет. Кажущееся устранение внешней опасности тотчас привело к возобновлению внутренних войн. Так что и победа над германцами не привела к стабилизации ситуации. Да и по поводу сорокалетнего мира сказать что-либо довольно трудно. Действительно ли он тщательно соблюдался все это время, неизвестно. В любом случае, в это время в Британию стали прибывать новые волны германцев. И это, вероятнее всего, были не отдельные воинские отряды, а целые этнические массивы, включающие женщин и детей. Наряду с англами, саксами и ютами на острове появились и другие германцы, в том числе фризы и даны. Археология показывает, что в это время резко уменьшается количество поселений и кладбищ на северо-западе Германии, что ясно свидетельствует о массовом переселении жителей этих областей в Британию. Естественно, что того района Британии, какой был оставлен за германцами по сорокалетнему миру, было недостаточно. И германцы возобновили свое наступление. Войны с саксами, англами и другими германцами сопровождались внутренней борьбой в кельтском лагере. Британцы (кельты), хотя временами и одерживали победы, были окончательно оттеснены на запад, в современные Уэллс и Корнуолл, где уже существовали кельтские королевства, потенциал которых теперь увеличился. Некоторое время существовали, как кажется, даже небольшие кельтские королевства в центре и на севере бывшего диоцеза, но их существование было недолгим. В кельтских королевствах какое-то время сохранялся и латинский язык, но затем он все же исчез из повседневного или официального употребления. Сохранились там и какие-то остатки римского права, на основе которого создавалось уже так называемое «уэльское право». В основной части бывшего римского диоцеза, особенно в его низменной части, образовалось семь англосаксонских королевств (гептархия), позже объединившихся в королевство Англию. Какая-то часть кельтов (и, может быть, немалая) осталась жить под властью германцев. Они явно там занимали приниженное положение, их вергельд был много меньше вергельда сакса и англа. Позже и они, видимо, полностью ассимилировались^[44].

Германские государства в Британии создавались и развивались в совершенно других условиях, чем на континенте. Ко времени сравнительно массового прибытия различных германских этносов (точнее, их частей, поскольку на материке оставались и саксы, и англы, и юты, и другие германские племена, представители которых селились в Британии) здесь уже не было римской власти. Хотя латынь еще кое-где сохранялась (латинские надписи появляются еще в VI в.), в целом остров был делатинизирован. Практически исчезало христианство, как ортодоксальное, так и в виде пелагианства. Новая христианизация острова и появление связанной с ней латиноязычной культуры происходили уже в совершенно новых условиях. Ни в сфере культуры, ни в сфере государственности англосаксонские королевства небыли связаны с римским имперским наследием. Ни римское право, ни римская бюрократия не могли использоваться германскими королями Британии, поскольку ни того ни другого на острове уже не существовало. Становление англосаксонской государственности происходило только на собственной германской основе. Конечно, экономические связи с континентальной Европой существовали и даже с течением времени укреплялись, но это мало влияло на политическое развитие англосаксонских королевств. Между позднеримской античностью и англосаксонской Англией существовал ясный разрыв.

II. ГУННЫ

Гунны не образовали своего королевства на территории Западной Римской империи. Их держава распалась еще до падения римского Запада. Однако воздействие гуннов и их державы на все процессы, проходившие в Европе в последней четверти IV в. и в первой половине V в., было огромно.

Гунны появились недалеко от границ Римской империи совершенно неожиданно. Еще в начале 60-х гг. IV в. никто о них не слышал, но, может быть, уже в том же или в следующем десятилетии гунны уже наводили страх на народы, жившие в Северном Причерноморье и Приазовье, а очень скоро и на Империю. В 362 г. в Константинополь прибыли послы из Боспора и Кавказской Албании с жалобами на нападения кочевников, и существует предположение, что этими кочевниками были именно гунны. В 363 г. во время переговоров о мире между императором Иовианом и персидским царем Шапуром II последний говорил об угрозе кочевников «Кавказским воротам», и полагают, что речь шла опять же о гуннах. Император Валент был вынужден даже построить какие-то укрепления, чтобы защитить Кавказ от набегов кочевников. Черездесять с небольшим лет уже никто не сомневался в появлении недалеко от имперских границ нового, необычного и страшного врага — гуннов.

Никто ничего не знал о происхождении гуннов. Сами они не оставили никаких письменных памятников. Большинство исследователей (но далеко не все) полагают. что гунны (во всяком случае, их ядро) были потомками сюнну — одного из кочевых народов, живших у границ Китая^[45]. Они то воевали с китайцами, то вели с ними активную торговлю. Воевали сюнну и с соседними племенами. В III в. до н. э. под их властью образовалась обширная кочевая держава, ставшая одним из самых сильных политических объединений региона. Это была первая кочевая империя, возникшая в Восточной Азии. Ее создателем был Маодунь. принявший титул шаньюя. Местным названием этого титула было, вероятно, «тэтрикут» — одаренный небесной благодатью. Этим титулом глава сюнну пытался равняться с китайским императором. Поскольку верхушка подчиненных племен тоже получала выгоду от дележа богатств, приобретаемых сюннускими шаньюями и в ходе войн, и в результате торговли, то она поддерживала власть сюнну, и их держава была довольно крепкой. Когда же в последней четверти II в. до н. э. сюнну стали терпеть поражения, то начала колебаться и их власть над другими кочевыми племенами. Вслед за тем начались междоусобные войны в среде самих сюнну; их держава распалась на две части — северную и южную. В конце I и в первой половине II в. н. э. сюнну потерпели ряд чувствительных поражений. Особенно тяжелым было положение северных сюнну, которым пришлось отбиваться и от китайцев, и от других кочевников, и от своих южных сородичей. Северные сюнну пытались откочевать подальше от китайской границы, но снова потерпели поражение. В 118 г. государство северных сюнну окончательно перестало существовать. Однако еще до этого их значительная часть начала двигаться все дальше от опасного соседства с все более усиливавшимися врагами. Вполне возможно, что именно эти северные сюнну и явились той ордой, которая по «степному коридору» двинулась на запад. По пути от нее могли откалываться отдельные группы или, наоборот, к ней присоединяться другие этнические единицы, в результате чего и сформировалась гуннская орда или. точнее, несколько отдельных гуннских орд. Но ядром их являлись, по-видимому. все же потомки сюнну^[46]. Не исключено, что в том же II в. какая-то часть гуннов оказалась уже в районе Причерноморья или Прикаспия. Однако это был лишь авангард, который к тому же едва ли был очень значителен и мог вскоре быть поглощенным местным сарматским населением. Основная масса гуннов появилась в этом регионе в 60-70-е гг. IV в.^[47] Около 350 г. с гуннами пришлось иметь дело упомянутому царю Шапуру. но были ли это те гунны, которые вскоре появились в причерноморских степях, неизвестно.

Если гунны, появившиеся во второй половине IV в. из-за Волги, действительно, были потомками восточноазиатских сюнну, то за долгое время своего кочевья они довольно существенно трансформировались. Точное этническое происхождение сюнну неизвестно. Вполне возможно, что они говорили на каком-то позже вымершем языке, хотя, по-видимому, и близком к алтайским языкам. Однако за несколько столетий своего движения на запад они, как уже упоминалось, могли включить в себя многие другие этнические элементы. Вероятнее всего, те гунны, которые появились в Причерноморье, являлись конгломератом различных этнических групп, среди которых, как кажется, преобладал, во всяком случае в правящем слое, тюркский элемент, хотя никаких данных о гуннском языке практически нет^[48]. Нет и никаких следов того, что правящий в державе сюнну род Люаньчи сохранил свою власть и в это время. В державе сюнну существовало довольно разработанное и, как кажется, даже писаное право. Однако у гуннов не только не было писаных законов. они вовсе не имели письменности и были безграмотными. Резко снизился и уровень социальной организации гуннов. Ни о какой относительно централизованной власти, какая была у сюнну, теперь не было и речи. Можно говорить (если, конечно, принять связь гуннов с сюнну), что за время миграции произошла деградация социального и культурною бытия гуннов. И в этом нет ничего необычного.

Как сейчас установлено специалистами, кочевые империи возникают только там и тогда, где и когда кочевники вступают в относительно тесные контакты с более развитыми цивилизациями. Можно, видимо, говорить, что и все дальнейшее существование таких империй целиком и полностью зависело от этих контактов. Внешний источник богатств, будь то военная добыча или плоды торговли, являлся, как уже говорилось, одной из важнейших основ власти правящего рода как над своими соплеменниками, так и над подчиненными племенами. За время своего кочевья в западном направлении сюнну-гунны потеряли подобные контакты. Те же племена, с которыми сюнну-гунны сталкивались во время своего кочевья в западном направлении, такими богатствами, как китайцы, явно не обладали. Так что если откочевавшие на запад гунны и получали какую-то добычу, то она была неизмеримо меньше, чем та, какая обеспечивала их власть, когда они были соседями Китая. Это логично привело и к социальной, и к культурной деградации^[49]. Исторический опыт показывает, что после распада кочевых империй у данного этноса вновь выступает на поверхность родоплеменной принцип организации общества, который существовал и до этого, но играл второстепенную роль по сравнению с централизованной властью государя. Но это ни в коем случае не относится к военной организации и способам войны. Эти способы войны были новыми и необычными для Причерноморья. На своих небольших, но очень быстрых и выносливых конях, вооруженные дальнобойными сложными луками, гуннские воины опережали всех своих врагов, не давали им сосредоточиться и наносили им неожиданные удары, а их стрелы длиной до 160 см достигали противника на довольно большом расстоянии. Это обеспечило гуннам военное превосходство над всеми своими врагами.

Наши сведения о гуннах настолько скудны и фрагментарны, что создать связную и последовательную картину их истории практически невозможно^[50]. Современные исследователи, комбинируя рассказы греко-римских авторов с пока еще немногочисленными археологическими данными, приходят к разным, а порой и противоположным, выводам. Так что рассмотрение проблем гуннской истории, по крайней мере до Аттилы, не может не быть дискуссионным.

Первыми жертвами гуннов в причерноморском регионе стали ираноязычные аланы, жившие в степях и предгорьях Северного Кавказа. Долгое время аланы являлись одной из ведущих сил в этом регионе. Однако долгие войны, в которых они принимали активное участие, ослабили их силы и оказать достойное сопротивление гуннам они не смогли. Около 370 г. (или несколько раньше) аланы потерпели полное поражение. Имевшиеся у них укрепления их не спасли. Жизнь в аланских поселениях Придонья и Северного Кавказа замерла. Часть аланов ушла в горы^[51], другая откочевала дальше на запад, приняв позже участие во вторжении в Галлию и Испанию, третья подчинилась гуннам и вошла в их объединение. При этом подчинившиеся гуннам аланы заключили с победителями особый договор, в соответствии с которым они не только сохранили свою социально-политическую структуру со своими вождями (это было общим правилом в Гуннской державе), но и, как кажется, среди других подчиненных гуннам народов заняли привилегированное положение. Может быть, даже речь шла о равноправном союзе двух этнических групп во главе, разумеется, с гуннскими предводителями^[52].

Вслед за этим гунны под руководством своего короля Баламбера^[53] напали на готов. Сначала против готов действовали небольшие отряды^[54], а когда те решительных успехов не добились, гунны обрушились на готов всей своей мощью. Выйдя из степей Северного Кавказа, гунны двинулись двумя путями. Одна, большая, часть перешла Дон и обрушилась непосредственно на готов. Другая перебралась через Боспор Киммерийский (Керченский пролив)³⁵ и нанесла сначала удар по Боспорскому царству, которое на какой-то момент перестало существовать^[55]. Затем гунны либо уничтожили, либо заставили уйти с прежних мест другие группы крымского населения. После этого прошедшие через Крым гунны вышли в степи Северного Причерноморья, где и соединились с остальными своими сородичами. Явилось ли это двойное движение результатом заранее обдуманного плана, осуществляемого под единым руководством^[56], или действием двух самостоятельных групп, неизвестно. Известен лишь окончательный результат этих движений. Готская держава Эрманариха рухнула под ударами гуннов^[58]. Большая часть остготов подчинилась гуннам, а вестготы вместе с другой частью остготов после неудачных попыток сопротивления перешли на территорию Римской империи. Эти события стали началом т. н. Великого переселения народов.

Хотя основная масса гуннов явно осталась в Северном Причерноморье, часть их каким-то образом присоединилась к готам, и эти гунны (вместе с частью аланов) приняли активное участие в войне, которые перешедшие Дунай готы вели с римлянами^[59]. Возможно, гуннская кавалерия участвовала на стороне вестготов в битве при Адрианополе в 378 г., в которой римляне были разгромлены. Более уверенно можно говорить об участии гуннов вместе с остготами в военных действиях в Паннонии против войск западного императора Грациана. Поэтому совсем не исключено, что когда Грациан предоставил готам место для поселения в этом регионе, то там на какое-то время осели и гунны. Впрочем, если это и так, то долго там эти гунны задержаться не могли, ибо они все же оставались кочевниками.

Подчинение аланов и остготов явилось первым шагом к созданию в Европе мощной гуннской державы. Под властью гуннов оказались огромные территории вплоть до среднего Дуная. Это ни в коем случае не означает, что создавалось единое централизованное государство. Современные и несколько более поздние авторы, преимущественно грекоязычные, использовали различные термины для обозначения главы гуннов: глава племени (филарх), правитель (архонт), предводитель (гегемон), король, или царь (рекс, басилей). Все эти термины настолько многозначны, что говорить о точном их содержании в данном случае невозможно. Римский историк Аммиан Марцеллин вообще утверждает, что гунны никакой монархической власти не подчинялись, а их возглавляют «приматы», т. е. старейшины или, скорее, военные вожди. Такое разнообразие показывает, что античные писатели не могли понять природу власти у гуннов. Несколько позже, в 412/413 г. упоминается Харатон, который назван «первым из королей» гуннов. Эго означает, что у гуннов, кроме «первого короля», т. е. главы всего объединения, существовали и другие короли, которые, вероятнее всего, правили отдельными гуннскими племенами. Действительно, в последней четверти IV в. и в начале следующего отмечаются самостоятельные действия отдельных частей гуннов. Даже во время войны с готами одно из гуннских племен за деньги вступило в союз с остготским королем Витимиром и помогало ему, хотя и неудачно, в борьбе с остальными гуннами.

Как кажется, после бурных событий, связанных с первым гуннским натиском, к северо-востоку от Дуная и в степях Северного Причерноморья наступило относительное спокойствие. Гунны, видимо, удовлетворились приобретением обширных территорий, где они могли более или менее спокойно заниматься своим обычным в мирное время делом — кочевым скотоводством. Некоторые обитавшие ранее здесь народы либо подчинились гуннам, либо предпочли переселиться как можно дальше от них. В этих условиях, по-видимому, гунны, подчинившие огромные территории от Дуная до, может быть. Урала, разделились на три орды. В начале V в. центр Гуннской державы находился в северочерноморских степях. Там, видимо, располагалась ставка «первого короля». Реальной властью этот «первый король», вероятно, обладал только над своей ордой. Что касается всего союза гуннских племен, то «первый король», видимо, имел право на большую долю добычи или дани, или иностранных даров, чем другие короли, а с другой стороны, нес некоторую ответственность и за дела в других ордах. Так. когда в результате каких-то интриг, явно спровоцированных римлянами, был убит один из подчиненных королей Донат, Харатон решил отомстить за него. Однако римляне просто-напросто подкупили Харатона, и тот римскими дарами удовлетворился.

Что касается подчиненных народов, то они сохраняли свои социально-политические структуры и свои династии. Власть гуннов над ними грекоязычные авторы обозначали как «гегемония». Побежденные заключали соответствующий договор с победителями, скрепленный клятвой верности главе гуннов, и должны были сражаться по его приказу, а также, видимо, платить какую-то дань. Например, та часть аланов, которая признала гуннскую власть, приняла активное участие в войне с готами. В остальном они действовали практически самостоятельно. Так, остготами по-прежнему правили короли из рода Амалов. Ставший, по-видимому. сразу же после подчинения гуннам остготским королем Винитарий, не спрашивая разрешения гуннского суверена, повел войну с антами, после первых неудач разгромил их и подчинил себе^[60]. Возглавлявший гуннов Баламбер никак в эти события не вмешивался. Но когда Винитарий. почувствовавший после этой победы свою силу, практически перестал повиноваться гуннам. Баламбер направил против него других готов во главе с Гезимундом, которые разгромили войско Винитария. Разгром и смерть Винитария не привели, однако, к «прямому» подчинению остготов. Его место занял Гунимунд, принадлежавший к тому же роду. Приблизительно в это же время какая-то часть готов, подчиненных гуннам, попыталась вместе с некоторыми другими племенами под руководством Одотея вторгнуться на территорию Империи. Они перешли Дунай, но были разбиты римскими войсками под командованием Промота. Гунны никак не вмешивались в эти события. По мере усиления гуннов их власть становилась, видимо, более жесткой, но и тогда подчиненные народы сохраняли своих вождей или королей, а последние (правда, в виде исключения) могли стать советниками гуннского короля.

Власть гуннов над другими народами базировалась не только на силе гуннского оружия, но и на взаимной выгоде. В свое время шаньюи сюнну делились с подчиненными вождями китайскими товарами. И как уже говорилось, пока сюнну были достаточно сильны, чтобы эти товары приобретать, подчиненные вожди их поддерживали, и их власть была довольно сильна. Подобные отношения возникли и в Гуннской державе. Не только военный престиж гуннского короля, но и выгоды от его действий сплачивали вокруг него элиты подчиненных племен. Наиболее желанным источником притока богатств была, естественно, Римская империя. Во-первых, общий уровень богатства в Империи был несравнимо выше, чем у любого варварского народа. Слухи об этих богатствах еще более их преувеличивали. Во-вторых, варвары, в том числе гунны, сознавали, что силы Империи ослабли. Значительную и все более возрастающую долю римской армии составляли те же варвары, среди которых все чаще стали появляться и гунны. Все это привело к тому, что отношения с обеими частями Римской империи становились для гуннов важнейшим аспектом их деятельности.

Гунны то воевали с римлянами, то вступали с ними в разнообразные контакты. Находки римских изделий на территории Гуннской державы, включая земли подчиненных племен, показывают значение связей с Империей для гуннов. Уже вскоре после победы над готами гунны появились у имперских границ, и угроза их вторжения в большой степени побудила Феодосия поселить на имперском берегу нижнего Дуная вестготов. В отличие от некоторых других варварских народов гунны не стремились занять какую-либо часть имперской территории. Основу экономики самих гуннов составляло кочевое скотоводство, которое требовало определенных природных условий, каких не было внутри имперских границ, по крайней мере в Европе. Поэтому их вторжения в Империю преследовали чисто грабительские цели. Недаром результатом таких вторжений порой становились договоры, по условиям которых римские власти должны были выплачивать гуннам значительные суммы денег, причем не только в виде единовременной контрибуции, но и в идеале в виде постоянной дани. Многие гунны охотно служили римским императорам и полководцам в качестве наемников. Гуннская гвардия охраняла префекта претория для Востока и фактического правителя Запада Стилихона. Во время падения Стилихона его гуннские телохранители были готовы защищать его до последнего. Гуннские отряды активно участвовали в различных внутренних смутах в Римской империи с V в. С целью грабежей гунны не раз прорывались через Дунай и даже пытались продвинуться к западу вплоть до Галлии.

Самым значительным гуннским вторжением в IV в. явилось то, что произошло в 90-е гг. На этот раз ареной их действий стали восточные области Империи. Гунны, возглавляемые Базихом и Курзихом, перешли Дон, а затем прорвались через Кавказ (вероятнее всего, через Дарьяльское ущелье) и обрушились на Иберию (Грузию) и Армению. Разграбив эти страны, они, воспользовавшись тем, что основные силы Восточной Римской империи были сосредоточены на Балканах, вторглись в восточные провинции. Сирия и Палестина стали ареной их грабежей. Местные жители пытались сопротивляться. Так, гунны были вынуждены осадить Эдессу, жители которой не хотели открывать им городские ворота. Однако жители практически не получили никакой помощи от имперских властей. И гунны почти беспрепятственно грабили Сирию и Палестину, доходя даже до Египта. С огромной добычей они вернулись в степи Придонья. В 398 г. гунны повторили свой набег. На этот раз они вторглись в восточные области Малой Азии, прорываясь даже в ее центр. Но теперь власти решили отбить их нападение. Фактически правивший за спиной императора Аркадия Восточной империей евнух Евтропий сам возглавил армию, двинувшуюся против гуннов. Поход Евтропия был успешным. Гунны были разбиты и вынуждены покинуть имперскую территорию. Неудачной оказалась и их попытка вторгнуться в Персию; и хотя сначала они сумели проникнуть далеко в глубь Месопотамии, все же и там они потерпели поражение.

Несмотря на это поражение, гунны оставались чрезвычайно важным элементом событий того времени. Те же Базих и Курзих через какое-то время появляются в Риме и заключают союз с западным императором Гонорием. Теперь главным объектом их нападений становится Балканский полуостров. В 400 г. предводитель готских наемников Гайна поднял мятеж и попытался захватить Константинополь. Он был разбит и ушел на левый берег Дуная. Однако константинопольское правительство не оставило его в покое. Следуя своей ставшей обычной практике, оно возбудило против Гайны гуннского предводителя Ульдина. Ульдин, с одной стороны, понимая, что в данном случае ему лучше договорится с римлянами, а с другой, боясь, что Гайна сможет использовать свои войска для создания своего государства, выступил против него. После нескольких сражений Гайна был убит и обезглавлен. Его голову Ульдин переслал Аркадию. Возможно, при этом было заключено какое-то соглашение, предусматривавшее оказание гуннами помощи римским войскам в случае необходимости. Такая помощь вскоре, действительно, понадобилась, но не Восточной, а Западной империи, когда в 406 г. готы Радагайса вторглись в Италию. Гунны под руководством Ульдина соединились с частью готов, которые под командованием Сара служили римлянам, и сыграли большую роль в разгроме Радагайса. Может быть, Стилихон, фактически правивший Западной Римской империей, после этого уступил Ульдину провинцию Валерию (часть Паннонии). Если это так, то было это сделано не только в благодарность за помощь, но и с целью оказать большее давление на восточное правительство, поскольку уступленная гуннам провинция находилась у самых границ этой части Империи. В таком случае впервые гуннам была подчинена часть территории Империи. Какая-то часть гуннов осталась на службе у Стилихона, войдя в состав его личной гвардии^[61].

В 408 г. умер восточный император Аркадий и на престол вступил его малолетний сын Феодосий II. Стилихон пытался воспользоваться сменой власти в Константинополе и воплотить в жизнь давнюю мечту об объединении всей Империи фактически под своей властью. Эго ему не удалось, и не исключено, что он подтолкнул Ульдина на вторжение в Восточную империю. Первую попытку вторгнуться на территорию этой империи Ульдин предпринял еще в 404–405 гг., несмотря на недавно заключенный договор. Теперь вторжение было повторено в еще большем масштабе. К этому времени Ульдин подчинил себе и других варваров, живших к северу от Дуная. Среди них были скиры. С объединенной армией гуннов и скиров Ульдин перешел Дунай и стал разорять Мезию и Фракию. Возглавлявший константинопольское правительство префект претория Антемий, понимая, что сил справиться со всем войском Ульдина у римлян мало, прибег к интригам, включая элементарный подкуп. В результате этих интриг ряд подчиненных Ульдину гуннских и, по-видимому, скирских вождей с их отрядами перешли на сторону римлян. После этого справиться с оставшимися войсками Ульдина было уже легче. В первые месяцы 409 г. произошло несколько сражений. Гунны, как кажется, не были разбиты, но их потери были столь велики, что оставаться дальше на римской территории они уже не могли. Сам Ульдин с трудом избежал гибели. Остатки своей армии он увел на левый берег Дуная. После этого об Ульдине ничего неизвестно. Важно отметить, что древние авторы, говоря об Ульдине. не называют его королем, но лишь предводителем (гегемоном). Словом «гегемония» определяется и его власть над другими варварами. Возникает вопрос: может быть, Ульдин не принадлежал к королевскому роду и властвовал над частью гуннов de facto, а не de jure? В 412–413 гг. «первым из гуннских королей» был, как уже говорилось Харатон. Каково его отношение к Ульдину — неизвестно.

После всех этих событий гунны на какое-то время практически исчезают из источников. Только в 412/413 г. будущий историк Олимпиодор был отправлен послом к гуннам и поэтому сообщил имя «первого короля» Харатона^[62]. По-видимому, в это время ни Западная, ни Восточная империи значительных контактов с гуннами не имели. Гунны явно не нападали на имперские границы, да и мирные контакты были, видимо, минимальны. Это, однако, не помешало восточному правительству принять превентивные меры против возможного возобновления гуннских набегов. С этой целью был укреплен дунайский флот. Опасаясь возможных морских рейдов гуннов, специальным императорским эдиктом было запрещено помогать варварам строить корабли.

К этому времени гунны перебрались к западу. Экономика, в которой ведущую роль играло кочевое скотоводство, не давала гуннам возможности на века оставаться на одном месте. К концу IV в. возможности северочерноморских степей были, видимо, уже в большой степени исчерпаны, что и заставило гуннов возобновить свое движение на запад. По-видимому, к рубежу IV–V вв. значительная часть гуннов заняла обширную область между Днестром и нижним Дунаем. Возможно, главой именно этих гуннов был Ульдин. Вскоре после этого гунны перебрались через Карпаты и заселили обширную долину к северу от среднего Дуная. Они не потеряли верховную власть над народами Восточной Европы, но центр их державы отныне находился между Карпатами и большой излучиной Дуная. Здесь же, естественно, располагалась и ставка их королей. Слава гуннов не только как отличных воинов, но и как чрезвычайно жестоких убийц и грабителей широко распространилась. Уже сама только угроза гуннского вторжения заставляла многие племена сниматься с места и переселяться как можно дальше от мест возможных контактов с гуннами. Эти снявшиеся с места племена или сами давили на других, заставляя и тех двинуться на новые земли, либо вовлекали в свои движения соседей. Под их давлением вандалы, аланы (не подчинившиеся гуннам), свевы двинулись на запад и скоро перешли Рейн, вторгнувшись в Галлию. Мощные передвижения племен произошли и за пределами римских границ, в так называемой свободной Германии. Если считать переселение вестготов (и части остготов) на территорию Империи в 70-е гг. IV в. первым актом Великого переселения народов, то вторым таким актом стало вторжение варваров в Галлию. И это опять же произошло под воздействием гуннов^[63].

Были ли движения гуннов и их завоевания результатом совместного усилия или делом отдельных объединений, сказать трудно. Возможно, «первый король» и играл во всем этом некоторую регулирующую роль. Его ставка представляла собой обширное селение, окруженное деревянными стенами. Внутри селения находился украшенный дворец, чей двор тоже был укреплен стенами. Такое отделение дворца от остального пространства ставки может говорить об относительно резком возвышении короля над подданными, включая его ближайшее окружение. Правда это описание относится к несколько более позднему времени, но очень вероятно, что такая ставка появилась у гуннов раньше.

В 20-е гг. V в. гунны снова появляются на исторической сцене. Во главе их в это время стоят короли Руга (или Руа) и его брат Октар (или Уптар)^[64]. Их братьями, в свою очередь, были Мундзук (Мундиух) и Оебарсий. Нет никаких сомнений, что последний никакого отношения к власти не имел. Много позже, когда гуннским королем был его племянник Аттила Оебарсий спокойно и в почете жил при его дворе. Зная, что Аттила, как об этом пойдет речь позже, не мог терпеть никаких соперников, трудно представить, чтобы он сохранил жизнь дяде, если бы тот когда-либо обладал королевским достоинством. Сложнее решить вопрос о Мундзуке. Он упоминается вместе с братьями в несколько неясном контексте. Неизвестна и его судьба. Вполне возможно, что реально Мундзук королем все же не был. по крайней мере в первое время. Видимо, реальная королевская власть перешла к двум старшим братьям, которые могли разделить державу так, что Руга стал править ее юго-восточной частью, а Октар — северо-западной. Поскольку именно юго-восточная часть этой державы в большей мере входила в контакты с римским миром, то о Руге известно гораздо больше, чем о его брате. Дуалистическая или даже тройственная система управления была свойственна кочевым империям древности, в том числе и империи сюнну. Поэтому можно думать, что эта же система существовала и у гуннов. Возможно, в ряде случаев Руга и Октар могли действовать вместе или, во всяком случае, согласовывать свои действия, в других они поступали совершенно самостоятельно.

Территория, которой управлял Октар, граничила с землями германских племен, которые и стали объектом его экспансии. В 429–430 гг. Октар совершил ряд нападений на ту часть бургундов, которые жили на правом берегу Рейна. Его первые рейды были удачны, но затем бургунды сумели организовать успешное сопротивление. Они сами напали на гуннов и убили Октара. Оказавшись без своего вождя, гунны в ожесточенном сражении потерпели полное поражение. По некоторым, может быть, преувеличенным, данным, они потеряли десять тысяч человек, в то время как потери бургундов составили три тысячи. Характерно, что Руга даже и не попытался каким-то образом отомстить за смерть брата. Может быть, он в это время был связан с какими-то другими событиями на границах Гуннской державы?

Если королями гуннов до этого были два брата, то теперь у власти остался только один Руга. Однако совсем не исключено, что, хотя бы формально, вторым королем стал Мундзук^[65]. Сколько времени в таком случае Руга и Мундзук правили совместно, неизвестно. Во всяком случае, когда в 435 г. Руга умер, о Мундзуке уже не было и речи. К этому времени он явно сошел со сцены. Так что какое-то время Руга в любом случае являлся единственным королем гуннов. Но еще до этого он и подчиненные ему гунны вновь вступили в самые разнообразные контакты с Империей.

В 422 г. гунны снова вторглись во Фракию. Видимо, результатом этого вторжения стал мирный договор, одним из условий которого была выплата гуннам ежегодной субсидии (фактически дани) в размере 350 фунтов золота. А затем гунны оказались вовлеченными в борьбу в Западной империи, когда там после смерти Гонория был провозглашен императором Иоанн. Сестра Гонория Галла Плацидия с детьми бежала на Восток, и восточный император Феодосий II, не признав Иоанна законным императором, стал подготавливать экспедицию в Италию, чтобы передать трон сыну Плацидии Валентиниану. На стороне Плацидии оказался и фактически правивший Африкой Бонифаций. Командующий войсками Иоанна Кастин направил в Африку свою армию, и среди этих воинов были и гунны. Это были наемники, служившие в римской армии, но находились ли они под командованием своих предводителей или входили в общие воинские части, неизвестно. Этим участием в африканской кампании вмешательство гуннов не ограничилось. Понимая, что сил у него для сопротивления восточной армии мало, Иоанн решил обратиться к гуннам. К ним был направлен Флавий Аэций, который ранее был одно время заложником у гуннов и за время своего пребывания у них сумел завязать хорошие связи с гуннами и их королями. Он уговорил гуннов вмешаться в события и пообещал за помощь довольно большую сумму денег. Гунны согласились и начали готовиться к походу. В скором времени огромная гуннская армия, насчитывавшая по, видимо, преувеличенным данным, 60 тысяч человек, вторглась в Италию. Кровопролитное сражение не дало перевеса ни одной стороне. Однако в целом за время, проведенное в подготовке гуннского похода, положение в Италии радикально изменилось. Иоанн был разгромлен, попал в плен и казнен, и официально власть в западной части Римской империи перешла к малолетнему Валентиниану, регентшей при котором стала Плацидия. В принципе, в этих условиях воевать дальше не было смысла, и Плацидия от имени сына пошла на переговоры с Аэцием. Тот согласился убедить гуннов покинуть Италию в обмен на уплату им денег, обещанных Иоанном, и представление ему самому высокого поста в армии. Получив деньги, гунны, действительно, покинули Италию и вернулись к себе.

Вторично гунны вмешались в дела Западной Римской империи в 433 г. В 432 г. Аэций оказался в весьма затруднительном положении. Против него при поддержке регентши Галлы Плацидии выступил его старый враг Бонифаций. В Италии фактически началась новая гражданская война. В ней Аэций одержал победу, но вслед за этим на него было организовано покушение, а во главе армии был поставлен зять погибшего Бонифация Себастиан, и это стало тревожным знаком для Аэция. Понимая, что в таких условиях он явно потерпит поражение, Аэций бежал к гуннам. Здесь он снова организовал гуннский поход в Италию. В 433 г. гуннская армия вторглась в Италию. Себастиан потерпел поражение и бежал в Константинополь, а Аэций фактически занял первое место в правительстве Западной империи. И добиться этого он сумел только с помощью гуннов и их короля.

Чем отплатил Аэций гуннам, точно неизвестно. Полагают, что в благодарность за помощь он уступил им всю Паннонию. Однако многие исследователи выступают против этого предположения, так что окончательно решить вопрос пока невозможно. Вполне возможно, что дело ограничилось лишь выплатой какой-то (явно довольно большой) суммы денег^[66]. И едва ли гунны ушли из Италии без всякой добычи. Видимо, успех италийского похода подтолкнул Ругу к активизации своих отношений с Восточной империей. Отношения с нею обострились из-за проблемы гуннских племен, которые отказались подчиняться корою и, перейдя Дунай, поступили на службу восточному императору. Руга решительно потребовал возвращения «предателей», угрожая в противном случае разрывом существующего мирного договора и новым вторжением. В Константинополь был направлен гуннский посол Эсла с соответствующим требованием. Это требование вызвало переполох в восточной столице. Ее жители молились об избавлении от гуннской опасности. Командующий восточной армией гот Плинта^[67] решительно выступил за переговоры с гуннским королем, и в этом его поддержал второй командующий Дионисий. Более того. Плинта настаивал, чтобы именно он, а не кто-либо другой, вступил в переговоры. По-видимому, он надеялся с помощью гуннов укрепить свое положение при константинопольском дворе, может быть, даже заняв такое же положение, как Аэций в Равенне^[68]. Его требование было удовлетворено, и Плинта направил сначала к гуннам одного из членов своей свиты Сенгилаха. Однако прежде чем дело дошло до реальных переговоров, Руга неожиданно умер^[69]. В Константинополе известие о смерти гуннского короля вызвало восторг и надежды на резкое изменение в отношениях с гуннами в пользу Империи. Последующие события показали полную иллюзорность таких надежд.

То ли после смерти Мундзука, то ли еще после гибели Октара Руга стал единственным королем гуннов. Как кажется, это противоречило гуннским обычаям. Верховная власть у гуннов принадлежала всему королевскому роду. Был ли он генетически связан с тем родом, который в китайских источниках назывался Люаньчи и который правил империей сюнну, как уже говорилось, неизвестно, ибо вполне возможно, что за долгий период кочевья на запад на первое место вполне мог выдвинуться другой род. Но это не так уж важно. Важен другой момент. Если власть принадлежала всему роду, то было естественным, что после смерти если не Октара, то Мундзука, Руга должен был бы сделать своим коллегой (даже если чисто формальным) одного из членов своего рода. Это мог быть либо его брат Оебарсий, либо сыновья Мундзука. Однако из сообщений писателей видно, что сыновья Мундзука стали королями только после смерти Руги, в то время как Оебарсий еще жил некоторое время как частное лицо. Так что в любом случае Руга являлся единственным королем, несмотря на то, что были живы другие члены его рода. Это может говорить об изменениях на вершине гуннской властной иерархии. Можно предполагать, что Руга сумел крепко взять власть в свои руки. Если это так, то относительно рыхлый союз гуннских племен, распадавшийся на отдельные орды, Руга превратил в мощную державу. Может быть, с этим связан переход некоторой части гуннов, не желавших подчиняться Руге, на службу Восточной империи. Недаром именно требование возврата этих перебежчиков выдвинул Руга. Разумеется, это было ему важно для укрепления собственного престижа. Но надо обратить внимание на то, что среди перебежчиков находились члены царского рода Мама и Атакам. Их переход на сторону римлян, вероятнее всего, связан с борьбой внутри этого рода. Можно полагать, что эта борьба закончилась решительной победой Руги, что и вынудило его побежденных соперников (или сторонников сохранения прежнего порядка вещей) бежать под защиту императора. Не все гунны вошли в состав его державы. Иордан подчеркивает, что Руга все же правил не над всеми теми племенами, которыми будут править его племянники. Несомненно, вне пределов его власти находились некоторые племена в Северном Причерноморье, которые будут подчинены уже позже. И все же кажется, что именно им был сделан важный шаг в политическом развитии Гуннской державы — превращение (или начало превращения) союза племен в империю.

После смерти Руги власть перешла к сыновьям Мундзука Бледе и Аттиле. Таким образом, дуализм верховной власти был восстановлен. Разделили ли братья власть по территориальному принципу, как это было раньше, или правили совместно, точно сказать трудно. Оба брата вместе встречались с римскими послами, они оба воевали в Северном Причерноморье, оба как будто возглавляли армию, уничтожившую бургундов. Но, с другой стороны, есть указания, что Бледа самостоятельно правил большой частью гуннов и что только после его смерти Аттила объединил всех гуннов под своей властью. Поэтому не исключено, что при сохранении принципиального единства Гуннской державы, достигнутого Ругой, братья все же разделили конкретное управление двумя частями государства, но объединялись в наиболее важных случаях. Бледа был старшим, но сил навязать свою власть младшему брату он, видимо, не имел. Аттила также был вынужден до поры до времени терпеть сложившееся положение. В Гуннской державе, таким образом, была восстановлена диархия. Однако ее характер был уже иным. Как только что было сказано, территориальный раздел державы, вероятнее всего, не произошел. В рамках унаследованной братьями державы не восстановилась и автономия отдельных орд. Теперь, когда позднеантичные писатели говорят о гуннских королях во множественном числе, то подразумевают братьев Бледу и Аттилу. Несколько королей осталось только у тех гуннов, которые не вошли в состав империи Руги и которые будут подчинены позже.

Несмотря на смерть Руги и надежды, которые она вызвала, в Константинополе все же решили продолжить переговоры с гуннами. Во главе посольства по-прежнему должен был находиться Плинта, но он сам предложил, чтобы его сопровождал Эпиген^[70]. Хотя предложение официально исходило от самого Плинты, можно думать, что он явилось результатом какого-то соглашения между различными придворными группировками, и особенно между военной и гражданско-чиновничьей «партиями». В то время как Плинта являлся типичным военным командиром, и к тому же готом, Эпиген принадлежал к высшему кругу восточноримского чиновничества и был, по-видимому, известным юристом, если учесть, что в декабре 435 г. он оказался среди четырех человек, которым была поручена работа над кодификацией римского права. Как бы то ни было, Плинта и Эпиген во главе посольства прибыли к гуннам. К этому времени гунны явно перешли Дунай, и встреча состоялась уже на правом, римском берегу Дуная. Бледа и Аттила, по гуннскому обычаю, приняли римских послов, сидя на конях, и тем тоже, дабы не ронять достоинство послов императора, пришлось вести переговоры, не слезая с коней. Гуннские короли практически предъявили послам ультиматум. По-видимому, под угрозой войны восточноримские послы согласились на все условия Бледы и Аттилы. Римляне должным были отныне платить гуннам двойную субсидию — 700 фунтов золота в год^[71], выдать всех перебежчиков, включая находившихся в Империи членов царского рода, а также тех бывших римских пленных, которые сумели бежать, не заключать никаких союзов с теми народами, с которыми гунны будут воевать, и открыть на границе рынки, где гунны могли бы торговать на тех же основаниях, что и римляне. Гуннские короли соглашались отпустить римских пленников, но за выкуп в восемь солидов за человека. Восточная Римская империя явно была не готова к войне с гуннами. Характерно, что, добившись отказа римлян от любого союза с врагами гуннов, сами гунны подобных обязательств по отношению к Империи не приняли. Гуннские короли явно хотели сохранить полную свободу в своих отношениях с Римской империей.

Заключение столь выгодного для гуннов договора, по-видимому, дало необходимый престиж их новым властителям. Этого престижа им. по-видимому, не хватало в первые моменты прихода их к власти после неожиданной смерти Руги. Теперь он у них появился. Чрезвычайно важной стала выдача перебежчиков. Как только Мама и Атакам оказались в руках Бледы и Аттилы, они были немедленно распяты. Этой жестокой и показательной казнью братья преследовали несколько целей. С одной стороны, они всем ясно показывали неминуемость жестокого наказания всех, кто осмелится даже попытаться уйти из-под их власти. С другой, они избавлялись от возможных соперников внутри собственного рода^[72]. С третьей, демонстрировалось превосходство гуннских правителей над римским императором, который не смог защитить тех. кто прибег к его покровительству. Теперь, добившись от Империи достижения своих основных целей и к тому же обеспечив постоянный приток довольно значительной суммы денег, царствующие братья могли обратиться к решению другой задачи — расширить свои владения в Северном Причерноморье^[73]. Подчинив еще остававшиеся независимыми племена этого региона, они затем начали войну с некими соросгами. Этот этноним более ни разу не встречается, и поэтому совершенно невозможно ни определить характер этого этноса, ни локализовать его. Можно только весьма приблизительно (да и то в виде очень осторожной гипотезы) поместить соросгов где-то к востоку от «Скифии», ибо, как кажется, поход против них являлся продолжением подчинения племен этой страны.

Вслед за тем гунны вмешались в дела римского Запада. Аэций обратился к ним с предложением напасть на бургундов. К этому времени в ходе войны Аэций. действуя в союзе с аланами, сумел нанести бургундам тяжелое поражение, но, несмотря на него, силы бургундов не были окончательно сломлены, и их королевство представляло для римлян серьезную опасность. Это предложение было, видимо, с тем большим удовольствием принято братьями, что оно давало повод отомстить за смерть их дяди. В 436 г. гунны вторглись в Галлию и обрушились на Бургундское королевство. Бургунды были наголову разгромлены. 20 тысяч бургундов были убиты, причем речь идет только о боеспособных мужчинах^[74]. По-видимому, физически была уничтожена большая часть всего бургундского народа. Хотя в позднейших преданиях виновником этой катастрофы назывался один Аттила (Этцель, Атли)^[75], реально силами гуннов, вероятнее всего, руководили оба брата. Впервые в своей истории гунны перешли Рейн. Там они, однако, не задержались и ушли назад^[76]. Те бургунды, которые еще жили на правом берегу реки и которые не так давно разбили гуннов и убили Октара, теперь, по-видимому, были подчинены.

Вскоре после этих событий гуннские воины появляются в Галлии в составе армии Литория, командующего римскими войсками в Галлии. Под его командованием они активно сражаются с багаудами и вестготами. Были ли они более или менее самостоятельными наемными отрядами, как это уже имело место в началеэтого столетия, или контингентами, поставленными римлянам по просьбе Аэция? Обстоятельства показывают, что второе предположение гораздо более вероятно. Во-первых, власть гуннских королей была уже столь сильна, что самовольный уход на службу императору едва ли был теперь возможен. Жесткое противостояние с Восточной империей по поводу подобных случаев, о чем говорилось выше, показывает, что ни Руга, ни его племянники не могли потерпеть ухода части их подданных. Во-вторых, когда отношения между гуннами и Западной Римской империей ухудшаются, гуннские воины перестают воевать в Галлии. Если бы эти воины были «солдатами удачи», то никакие перипетии в отношениях не заставили бы их уйти из Галлии, тем более что они активно использовали свое пребывание в рядах римских войск для собственного обогащения, нещадно грабя местное население. Поэтому думается, что, как в свое время гунны дважды помогли самому Аэцию, так теперь, хотя и в других формах, они помогали его полководцу. Это могло быть результатом какого-то соглашения между Аэцием и Ругой, которое Бледа и Аттила продолжали выполнять.

Насколько известно, главное внимание гуннские короли все же обращали на Восток. Сравнительно недалеко от границ Восточной империи располагалось теперь ядро их державы, да и Балканы казались им более привлекательными и. во всяком случае, более привычными, чем далекая Галлия и земли по Рейну. В 440–441 гг. положение Восточной империи осложнилось. Вандалы захватили Карфаген, сделав его столицей своего королевства, а затем напали на Сицилию. Аэций. который был поглощен делами в Галлии, практически на вандальские набеги внимания не обращал, и Феодосий II решил взять дело в свои руки. В 440 г. на Сицилию была направлена довольно большая армия, которая оставалась там и в 441 г. В 441 г. через восточную границу в Империю вторглись персы, и в том же году против власти императора восстали некоторые арабские и кавказские племена, а также исавры уже в самой Малой Азии. Аттила и Бледа решили использовать эту ситуацию. Поводом стало опять же дезертирство некоторых гуннов, которых имперское правительство вопреки договору 434 г. не спешило выдавать гуннским королям. Другим и, может быть, даже более важным поводом стало поведение епископа пограничного города Марга. Этот епископ, оказавшись на гуннской территории, в своем антиязыческом рвении нарушил неприкосновенность гуннских царских гробниц, что, естественно, вызвало возмущение Бледы и Аттилы^[77]. Воспользовавшись этими поводами, гунны в 441 г. вторглись на территорию Империи. Епископ Марга, к тому времени возвратившийся в свой город, не без основания боясь, что его сделают «козлом отпущения» и выдадут гуннам как единственного виновника войны, открыл гуннам ворота, надеясь таким образом приобрести их прощение. Практически не встречая сопротивления, гунны захватывали города и виллы, грабя и разоряя Фракию и Иллирик. Для местного населения это была катастрофа, причем не только экономическая, но и демографическая. Археология показывает, что после прохода гуннов в приграничных городах произошла смена населения. Константинопольское правительство сумело убедить Бледу и Аттилу заключить годичное перемирие. Но в следующем году война возобновилась. За это время Феодосий отозвал свою армию с Сицилии и заключил мир с вандальским королем. И все же сил для противодействия гуннам на Балканах было мало, и в 443 г. был заключен мир. Его точные условия неизвестны. Возможно, просто были возобновлены условия прежнего мирного договора. Во всяком случае, добыча, полученная гуннами в ходе этой войны, должна была быть весьма значительной.

До сих пор во всех крупных операциях Бледа и Аттила действовали совместно. С ними обоими вел переговоры Аэций. Казалось, что в отношениях между братьями царит полное согласие. Однако это только казалось. Еще раз можно вспомнить, что Бледа был старшим братом, и хотя в сложившейся ситуации это старшинство ему, как кажется, не давало реальных преимуществ, все же оно определяло его первенствующую позицию. Когда писатели называли королей по имени, они первым упоминали Бледу. Это не могло не вызвать соперничества братьев. В результате в 444 или 445 г. Аттила убил Бледу и стал единственным королем гуннов. Конечно, главной причиной этого государственного переворота было честолюбие Аттилы, который стремился остаться единственным главой гуннов и к тому же не мог перенести свою некоторую второразрядность по сравнению со старшим братом. Аттила вообще не терпел никаких ни реальных, ни потенциальных соперников и при первой же возможности стремился их уничтожить. Возможно, однако, что к этому примешивались и другие мотивы. Тот факт, что убийство Бледы произошло вскоре после заключения мира с Восточной империей, позволяет поставить вопрос о связи между этими двумя событиями. Может быть, не очень значительные, с точки зрения гуннов, результаты войны подтолкнули Аттилу к этому преступлению.

Вскоре после убийства Бледы начали, как кажется, ухудшаться отношения между гуннами и Западной империей, которые до того времени были превосходными. С другой стороны, восточное правительство именно после этого события стало принимать меры, чтобы по возможности устранить Аттилу руками самих же варваров. Видимо, приход к единоличной власти Аттилы рассматривался в Константинополе как непосредственная угроза. Возможно, что Аттила представлял более агрессивную и решительную группу гуннской знати. Конечно, дело было не в идеологии (и у Бледы, и у Аттилы она сводилась к стремлению получить доход) и, пожалуй, не в использовании разных средств для ее воплощения (нет никаких свидетельств, что Бледа, например, предпочитал дипломатические меры в ущерб военным), а в степени жадности. Может быть, Бледа предпочитал сохранение сложившихся альянсов, в том числе с Западной империей, в то время как Аттила и группирующаяся вокруг него гуннская знать, чьи аппетиты росли по мере достигаемых успехов, пытались создать новую политическую ситуацию, определяемую однозначным диктатом гуннского короля.

Вскоре после захвата единоличной власти Аттила подчинил акатиров, обитавших в крымских степях^[78]. Вероятнее всего, это была группа гуннских племен, еще не подчинившаяся ни ему, ни ранее Руге, но находившаяся в союзе (видимо, равноправном) с общегуннскими королями. Не входя в состав империи Аттилы, акатиры сохранили ту социально-политическую структуру, какая была характерна для всего Гуннского союза в начале V в. Их возглавлял в качестве «первого короля» Куридах, в то время как каждое племя в их составе имело своего короля. Поводом для похода Аттилы против акатиров послужило обращение к нему самого Куридаха. Хотя между Восточной империей и гуннами был заключен мир, имперское правительство не могло не отдавать себе отчета в хрупкости и ненадежности этого мира. Переворот, совершенный Аттилой, по-видимому, побудил его принять соответствующие меры. С этой целью представители императора решили подкупить лидеров акатиров, чтобы те разорвали союз с Аттилой и заключили союз с Империей, явно направленный против гуннского короля. Однако они не разобрались в политической иерархии акатиров и преподнесли свои дары Курдиху только уже вторым. С точки зрения кочевой знати, это было не только оскорблением, но и попыткой противопоставить «первому королю» подчиненных ему королей «второго разряда». Это угрожало и престижу, и власти Курдиха, и тот, видимо, не имея собственных сил для соответствующей реакции, обратился за помощью к Аттиле. Атгила двинулся против акатиров. Акатиры были разгромлены, часть их знати была уничтожена, другая предпочла признать власть Аттилы. Сам Курдих сохранил власть над своей частью племени, в то время как остальная была поставлена под «прямое» управление старшего сына Аттилы Эллака.

С подчинением акатиров, вероятно, завершилось формирование Гуннской империи. Она охватывала огромные территории от Рейна до Волги и, может быть, даже Урала. Есть сведения, что гуннам подчинялись какие-то острова в океане. Если это так. то речь может идти о некоторых островах в Балтийском море. Насколько реальным было подчинение этой огромной территории, сказать трудно. Возможно, после подчинения готской державы Эрманариха гунны стали считать себя повелителями всех тех народов, которые в той или иной степени признавали власть этого готского короля. Может быть, те товары, которые время от времени приходили с севера, воспринимались гуннами как дань этих народов. Что же касается более южных районов, то там власть гуннов была, несомненно, реальной. Здесь под властью гуннов находились остготы, гепиды, ругии, скиры, свевы, герулы, аланы, сарматы, а также, может быть, часть аламанов. В погребальной песне, исполненной над телом Аттилы, он был назван великим королем гуннов и господином сильнейших племен^[79]. Мы не знаем, ни какие гуннские термины стоят за латинскими rех и dominus, ни какое содержание вкладывали гунны в эти термины. Ясно одно: гунны различали власть Аттилы над ними самими и над покоренными племенами.

Власть Аттилы над гуннами основывалась в первую очередь на его происхождении. Недаром в той же песне подчеркивается, что он был рожден Мундзуком. И сам Аттила потребовал от своего посла, чтобы тот напомнил императору, что он принадлежит к славному роду, наследовал своему отцу Мундзуку и имеет благородных предков. Это заявление чрезвычайно важно. Как известно, Аттила (вместе с братом) наследовал не своему отцу, а дяде Руге. Теперь он стремился вычеркнуть это обстоятельство из памяти римлян, как явно и из памяти своих подданных.

Перед нами по существу новая концепция власти: власть принадлежит не всему царскому роду, а конкретной царствующей семье и передается от отца к сыну. В качестве самодержавного владыки Аттила возглавляет всю иерархию власти. Ее самодержавность подчеркивается сравнением положения даже его самых высокопоставленных подданных с рабством. Разумеется, речь идет не об обычном рабстве, а о системе полного подчинения всех абсолютной власти гуннского короля. Аттила выступал и как главнокомандующий, лично возглавляя армию в походах, и как судья, в своих решениях не связанный никакими рамками, установленными законами (если они у гуннов были), ни обычаями, руководствуясь только своим виденьем дела и собственной выгодой, и как администратор. Аттила, естественно, определял всю политику. Недаром один из его послов заявлял, что он будет говорить только то, чего желает его король. В политике по отношению к Империи это желание в основном сводилось к требованиям денег и даров. И деньги, и дары направлялись именно королю (сначала Бледе и Аттиле, а затем уже одному Аттиле). И именно король затем распределял их среди своих приближенных. И это становилось еще одним инструментом укрепления королевской власти. Высокое положение Аттилы, стоявшего выше всех своих подданных, наглядно подчеркивалось особым шатром, который во время походов и других передвижений должен был стоять выше любого другого шатра, а в ставке — неким подобием дворца, деревянным креслом, на котором он восседал, а также особым ритуалом его пиров и приемов. Другим средством подчеркивания величия Аттилы была его связь с божественным миром. Якобы случайная находка меча самого бога войны, врученного ему, стала пропагандистской основой его претензий на власть чуть ли не над всем миром^[80]. Подчиненный ему Курдих сравнивал его с солнцем, на которое нельзя смотреть человеку. Разумеется, само это заявление было чистой лестью и прикрытием отказа прибыть ко двору Аттилы, но характерно, что оно возымело свое действие: Аттила разрешил Курдиху не прибывать ко двору. В других обстоятельствах римляне сравнили императора с солнцем, а гуннского короля с человеком, но когда об этом Аттила узнал, это вызвало его гнев. Аттила всячески настаивал на равенстве своего положения с положением императора. Едва ли он рассчитывал на признание этого равенства римлянами, так что объектом таких претензий были его собственные подданные. И этим он отличался от других варварских владык.

Аттила стоял на самой вершине властной и социальной иерархии. Вторую ступень в социальной иерархии образовывала родоплеменная знать, вершину которой составляли те, кого греческий автор называет логадами. Это были «избранные люди», приближенные к Аттиле и участвовавшие в управлении державой. Из их числа Аттила избирал послов для урегулирования наиболее важных проблем. Они могли выступать советниками короля. Когда во время своего последнего похода в Италию Аттила после побед задумал идти на Рим, люди из его окружения пытались отговорить его от этого похода. Впрочем, функции логадов в управлении, видимо, не были четко очерчены, и их роль в обществе определялась в первую очередь их близостью к самому Аттиле. Это подчеркивалось иерархией внутри логадов, что особенно ясно выступало во время пиров: более близкие к королю люди сидели справа от него, а члены другой группы — слева, да и внутри этих групп тоже существовала некая иерархия. Так, в первой группе на первом месте стоял Онегисий, сидевший рядом с самим Аттилой и игравший при его дворе первую роль (Аттила даже поручил ему опеку над сыном, посланным управлять недавно подчиненными акатирами). Во второй группе выделялся Берих, властвовавший над многими деревнями. Берих явно не был исключением в среде гуннской аристократии. Вдова Бледы, удаленная от двора после убийства мужа, осталась правительницей некоей деревни. Какова была зависимость населения деревни от своих управляющих, неизвестно. Но та же вдова Бледы послала имперским послам нескольких женщин из своей деревни для их удовольствия, и эти женщины даже не подумали возражать. Онегисий построил при своем доме баню (что было совершенно необычно для гуннов) из камней, взятых в разрушенных городах Паннонии. Это вполне можно рассматривать как вид военной добычи (хотя Паннония к этому времени, кажется, принадлежала гуннам). Добыча распределялась в соответствии с существующей иерархией: сначала выделялась доля короля, затем свою долю получали «избранные» гунны^[81], а затем, видимо, уже те, «кто подчиняется», т. е. рядовые воины. Богатство позволяло аристократам содержать собственные дружины. То, что собственные дружины ранее имели гуннские «предводители». несомненно. Но и во времена Аттилы такие дружины существовали тоже. Они, в частности, состояли из собственных рабов аристократов. Такими, например, рабами были те, кто во время одного из сражений убили своего господина, за что и были распяты. Отличившиеся в войне рабы могли не только получить свободу, но и достичь сравнительно высокого положения, как бывший грек из Виминация, который за свои воинские подвиги был освобожден, женился на варварке (вероятнее всего, гуннке) и тем самым вошел в местную среду. Владение деревнями и, может быть, другим имуществом, обладание собственными дружинами, доля в военной добыче были экономической основой богатства гуннской аристократии. Эти богатства становились все значительнее. Наряду с типичным гуннским инвентарем в могилах знати появляются золотые пряжки поясов, диадемы и ожерелья.

Будучи верхушкой племенной аристократии, логады были гуннами^[82]. В кочевом обществе принадлежность к господствующему племени всегда играла огромную роль, и гунны не представляли исключения. Однако Аттила, стремясь утвердить свою абсолютную власть, использовал и других людей. Таким был король гепидов Ардарих, отличавшийся своей верностью Аттиле. О нем говорилось, что он был среди советников Аттилы. Означает ли это, что наряду с «коллегией» логадов Аттила создал свой совет? Думается, что такой вывод был бы преждевременным.

Но ясно, что, стремясь укрепить свою абсолютную власть, Аттила пытался выйти за рамки родоплеменных установлений и наряду со старой знатью привлекать к себе негуннов, руководствуясь только принципом личной преданности. Определенную роль в управлении державой играли секретари, занимавшиеся самыми разными делами, в том числе и дипломатией. Поскольку таковых в гуннской среде никогда не было, то ими были римляне, по тем или иным причинам оказавшиеся в распоряжении Аттилы. Нам известны четыре таких секретаря — Орест, два Констанция и Рустиций. Вполне возможно, что их было больше. Этот «секретарский корпус» можно, по-видимому, рассматривать как эмбрион складывающегося государственного аппарата, не совпадающего с родоплеменными институтами. Все же люди, не относившиеся к гуннской знати, занимали более низкое положение. Гунны уже из-за своей принадлежности к правящему народу стояли выше других людей, несмотря на всю роль последних^[83]. Войти в гуннскую среду можно было только путем брака, что вообще было характерно для родового общества. Это относилось не только к знати, но и к рядовым гуннам.

Основную массу гуннов составлял, естественно, «простой народ». Описывая войско Ульдина, греческий автор называет «подчиненных». Это и были рядовые воины. Во времена Аттилы едва ли произошло в этом какие-либо существенные изменения. В битве на Каталаунских полях, о которой речь пойдет позже, центр армии Аттилы составляли «храбрейшие воины» во главе с самим королем. Это. несомненно, были гунны, к которым перед битвой обратился Аттила, напоминая, в частности, что этим воинам ничто не привычно, кроме войны^[84]. Может быть, это — преувеличение, вполне оправданное важностью момента. В связи с этим возникает вопрос о жителях деревень, подчиненных Бериху или вдове Бледы^[85]. Ответить определенно на этот вопрос трудно, но все же можно предположить, что этими сельчанами были не гунны, а оседлое население, подчиненное гуннам. Сами гунны, скорее всего, оставались кочевниками и скотоводами. Недаром они были прекрасными кавалеристами, в то время как пехота формировалась из воинов зависимых народов. Те рабы, которые упоминаются (хотя и редко), были пленниками. Можно, видимо, говорить, что при всем несомненном имущественном и социальном расслоении гуннского общества порабощение его низшего слоя отсутствовало. Основная масса гуннов по-прежнему оставалась свободными воинами и в мирное время пастухами.

Гунны как целый народ господствовали над массой других племен. И Аттила. будучи королем гуннов, был господином этих племен. Гуннские правители, как правило, сохраняли социально-политическую структуру подчиненных народов и не вмешивались в их внутренние дела. Они ограничивались получением дани, размер которой неизвестен, и, что для них, пожалуй, было даже важнее, обязательным участием подчиненных в их походах. Если для сравнительно кратковременных грабительских набегов было вполне достаточно гуннской кавалерии, то для более длительных войн необходима была пехота, и ее-то, как говорилось выше, поставляли подчиненные народы. В битве на Каталаунских полях контингенты подчиненных войск стояли на флангах армии Аттилы. Их предводители безусловно выполняли все приказания гуннского господина. Подчиненные племена выполняли еще одну важную роль. Они как бы окружали область, в которой обитали сами гунны, и в случае нападения на Гуннскую державу они приняли бы первый удар, и это, с одной стороны, ослабило бы врагов, а с другой, дало бы самим гуннам время для собирания сил для ответного удара. Ни о каком слиянии подчиненных племен с гуннами не было и речи.

В целом по отношению к подчиненным племенам Аттила продолжал прежнюю политику. Но в зависимости от обстоятельств он мог принимать и нетривиальные меры. Так, он восстановил остготскую монархию. Королевская власть у остготов была ликвидирована после гибели воинственного короля Торисмуда, после чего сорок лет у остготов не было королей^[86]. Эта реставрация произошла около 445 г., т. е. почти сразу после убийства Бледы. Видимо, в сложившейся ситуации Аттила счел за благо теснее привязать к себе остготов, которые все же являлись одними из крупнейших и сильнейших народов из числа подчиненных гуннам. Однако при этом он наряду с Валамиром сделал королями его братьев Теодемера и Вадимера. Правда, Валамир, как кажется, был признан «старшим» королем, и в битве на Каталаунских полях именно он командовал остготским войском. В более позднее время каждый из трех братьев владел частью остготской территории. Вполне возможно, что это разделение было произведено уже Аттилой. Так что, восстанавливая остготскую монархию. Аттила постарался свести к минимуму возможную опасность со стороны остготов.

Иначе обстояло дело с акатирами. Как некая социально-политическая единица акатиры были ликвидированы. Курдиху, который призвал Аттилу и тем самым предоставил ему повод для нападения, Аттила оставил власть над его собственным племенем, в то время как другие акатирские короли были или физически уничтожены, или лишены власти. Но важнее всего стало то, что все они были подчинены верховной власти старшего сына Аттилы Эллака. Аттилу даже не смутил юношеский возраст Эллака: в качестве опекуна он к нему приставил одного из самых доверенных логадов Эдекона. Таким образом, создавался некий вид «прямого управления» группой подчиненных племен. Может быть, это было связано с тем, что акатиры были не чужим племенем, а гуннами и поэтому должны были признать в лице Аттилы, если использовать латинскую терминологию в погребальной песне, не «господина», а «короля». В то же время территориальная отдаленность акатиров могла потребовать создания отдельного «вице-королевства». Впрочем, сколь долго оно существовало, неизвестно. Не исключено, что, укрепив свою власть, Аттила изменил статус акатиров. Во всяком случае, Эдекон скоро появляется уже выполняющим совсем другую миссию — посла в Константинополь.

Третий вариант новой политики по отношению к подчиненным представлял особое положение гепидского короля Ардариха. Как уже упоминалось. Ардарих был среди самых доверенных советников Аттилы и был безусловно ему предан. Это фактически, хотя и совсем не официально, ставило короля гепидов на один уровень с гуннскими логадами. Такое его положение представляло собой исключение. И насколько Аттила собирался расширить практику такого исключения, можно только гадать. По крайней мере, при его жизни никакой другой подчиненный король такого же положения, как Ардарих, не занимал.

Власть Аттилы над подчиненными племенами, как в свое время и власть шаньюя сюнну, в большой мере покоилась на предоставлении подчиненной знати выгод от их подчинения. А это возможно было только в случае все более увеличивающегося притока богатств, часть которых могла доставаться и подчиненным. Собственная экономическая база Гуннской державы была слишком слаба, чтобы удерживать свое единство. Мощная империя Аттилы могла быть достаточно прочной, пока сам Аттила одерживал дипломатические и военные победы, итогом которых были все новые богатства. Это (наряду с обычной жадностью) обусловливало постоянное увеличение денежных претензий, предъявляемых Аттилой (сначала вместе с Бледой) восточным римлянам. По условиям последнего договора с Империей, константинопольское правительство обязывалось выплачивать гуннам ежегодно огромную сумму в 6 тысяч фунтов золота, т. е. более полутора тонн. Характерно, что золото гунны получили не только в монете, но и в слитках. Более того, полученные монеты они переделывали преимущественно в украшения. Гуннская экономика не нуждалась в деньгах как таковых, они были для гуннов только эквивалентом престижа. Какую-то часть не только богатств, но и необходимых продуктов могла давать торговля. И гунны были заинтересованы в ней. Одним из пунктов договоров, заключаемых с Восточной империей, был и тот, что разрешал или регулировал трансдунайскую торговлю. Но все же главным источником все новых богатств, включая рабов, дорогие продукты, деньги, была война. Война становилась основой не только могущества, но и самого существования Гуннской державы.

Понимал ли это сам Аттила или нет, неважно. Важно то, что он действовал в соответствии с этой ситуацией. По мере гуннских успехов росли и амбиции их короля. Атгила даже задумал совершить поход против Персии, следуя по пути Барзиха и Курзиха. Разумеется, едва ли он надеялся подчинить себе Персию, но надежды хорошо пограбить персидскую территорию у него явно были. Однако от планов восточного похода Аттила все же отказался. То ли он счел эту далекую экспедицию слишком рискованной, то ли предпочел иметь дело с более привычными партнерами — римлянами.

Поводом к новой войне вновь стал вопрос о перебежчиках. К тому же восточное правительство, по-видимому, прекратило или, может быть, задержало выплату ежегодных субсидий. Все это нарушало условия предшествующего договора, и Аттила решительно потребовал и выдачи перебежчиков, и возобновления выплат, в том числе и за прошлое время. Для урегулирования спорных вопросов Феодосий II направил к Аттиле посольство во главе с бывшим консулом Флавием Сенатором^[87]. Переговоры, однако, ни к чему не привели, и зимой 446/47 г. армия Аттилы перешла Дунай и вторглась на территорию Империи. В январе 447 г. страшное землетрясение разрушило Константинополь, в том числе его знаменитые стены. Это делало восточную столицу практически беззащитной перед гуннами. Префект претория для Востока Флавий Константин сумел мобилизовать все средства и всего за три месяца восстановить стены, но это потребовало таких усилий, что на эффективную оборону балканских провинций у имперского правительства сил уже не было. Почти не встречая сопротивления, разрушая крепости и города, Аттила дошел до Фермопил, а затем повернул назад и обрушился на Фракию. Только теперь правительству удалось собрать армию, которая под командованием Арнегискла выступила против гуннов. В ожесточенном сражении римляне были разгромлены, и сам Арнегискл погиб. В другом сражении, происходившем недалеко от самого Константинополя, гунны снова одержали победу. После этого у Феодосия не оставалось другого выхода, кроме возобновления переговоров. К Аттиле направился бывший консул и бывший командующий армией Анатолий. Аттила выставил ультиматум, и Анатолию, а затем и Феодосию пришлось с ним согласиться. По условиям нового договора, Восточная империя должна была выплатить 6 тысяч фунтов, т. е. почти две тонны, золота единовременно и в дальнейшем платить ежегодно 2100 фунтов (около 688 кг); кроме того, римляне должны были эвакуировать полосу вдоль Дуная на расстоянии пяти дней пути, что вело к демонтажу всей пограничной линии обороны и делало Восточную империю практически беззащитной перед возможным новым гуннским вторжением.

В 449 г. Аттила снова поднял вопрос о перебежчиках. В договоре, заключенном с Анатолием, этот вопрос даже не поднимался; Аттила, видимо, его «заморозил» для дальнейшего давления на Империю. Теперь он посчитал время удобным для его «размораживания». В Константинополь направилось гуннское посольство во главе с Эдеконом. Во время переговоров евнух Хрисанфий, игравший в то время «первую скрипку» при дворе Феодосия, задумал организовать убийство Аттилы. Он подкупил Эдекона и переводчика Бигилу, чтобы они убили Аттилу. Но Эдекон, вернувшись в ставку Аттилы, раскрыл ему этот замысел. В ответ на это Аттила потребовал выдачи Хрисанфия и в поддержку своего требования возобновил войну. Император направил к нему для переговоров того же Анатолия и еще одного видного чиновника, тоже бывшего консула, Нома, который к тому же являлся верным сторонником Хрисанфия. На этот раз переговоры прошли для римлян вполне успешно. Аттила практически отказался от своих требований, даже выпустил Бигилу (правда, за обещание выкупа, для чего сохранил в качестве заложника его сына) и отпустил без выкупа римских пленников. Такой неожиданный поворот в политике по отношению к Восточной империи объясняется, видимо, тем. что внимание Аттилы было в это время уже обращено на Запад.

Восточное правительство, в свою очередь, стремилось к урегулированию отношений с гуннами. С этой целью Феодосий II даже официально дал Аттиле титул магистра армии^[88] и даже выплатил ему положенное жалованье. Конечно, это не означало, что в управление гуннскому королю передавалась какая-то значительная часть Империи. С точки зрения константинопольского правительства это, с одной стороны, было предоставление самого великого почета, какой можно предоставить варварскому королю, а с другой, означало признание власти Аттилы над всеми варварами, живущими за пределами Империи. Это в известной степени внесло бы некоторый порядок в отношениях между Империей (по крайней мере, ее восточной частью) и варварским миром к северу от дунайской границы. Наконец, в Константинополе могли надеяться, что, приняв этот титул, Аттила тем самым косвенно признает себя подданным императора. Аттила, действительно, принял титул, но особенного значения ему не придал и был готов в любое время от него отказаться. Как говорилось выше, Аттила считал себя равновеликим с императором и этим отличался от других варварских королей.

Аэций, в это время фактически возглавлявший правительство Западной империи, стремился сохранить хорошие отношения с гуннами. Дело было не только в силе гуннов, но и в том, что само существование Гуннской державы и возможный союз с ней Империи сдерживал тех варваров, которые уже обосновались на территории Западной Римской империи. Благодаря своим дипломатическим усилиям Аэций сумел долго поддерживать хорошие отношения с гуннами, тем более что гунны дважды помогли ему не только вернуться в Италию, но и занять высокое положение в правительстве. В какой-то степени само его высокое положение обеспечивалось союзом с грозными гуннами. Между Западной империей и Гуннской державой был заключен договор. В отличие от договоров с Восточной империей этот договор не предусматривал денежных выплат гуннам^[89]. Гунны явно и сами были заинтересованы в таких отношениях и не хотели никаких обострений. Чтобы уберечься от таких обострений, они взяли в заложники сына Аэция Карпилиона. Однако Аттила такие отношения прервал. Он уже доказал свою силу Восточной империи, и для дальнейшего укрепления своего престижа ему были необходимы победы и над Западной империей. Римская империя все еще обладала огромным престижем у варваров, и победа над обеими ее частями резко возвышало бы Аттилу в глазах всего тогдашнего мира. Возможно, на конфронтацию с Западом Аттилу толкали и экономические соображения. Как гунны исчерпали возможности Северного Причерноморья и из-за этого переселились за Карпаты, так теперь, может быть, эти земли тоже уже не давали достаточных средств для существования гуннского скотоводства. Он мог рассчитывать приобрести какие-то земли на западе, но вероятнее всего, все же не непосредственно на территории Западной империи. Тем не менее он потребовал от Валентиниана III уступки половины территории его империи. Это могло бы дать гуннам новые богатства и компенсировать экономические потери, если они, конечно, были.

Как уже говорилось, Аттила отозвал гуннские контингенты, воевавшие в Галлии против вестготов и багаудов. В 448 г. гунны приняли бежавшего к ним вождя багаудов Евдоксия, что явно было недружественным жестом по отношению к Империи. Неожиданно возник еще один повод к конфликту. Во время осады Сирмия местный епископ передал золотую чашу одному из гуннских секретарей Констанцию, чтобы она в случае необходимости послужила выкупом за сирмийских пленных. Однако Констанций не только присвоил эту чашу, но и продал ее римскому финансисту Сильвану. Теперь Аттила потребовал либо возвращения чаши, либо выдачи Сильвана (Констанций к этому времени был казнен). Все это дело явно служило лишь предлогом: если бы возмущение Аттилы было совершенно искренним, то непонятно, почему он столь долго лет ждал, прежде чем эти требования выдвинуть. Аэций тоже понимал всю абсурдность ситуации и направил для ее урегулирования посольство к Аттиле. Чем это дело завершилось — неизвестно. Возможно, что Аттила, в конце концов, отступил, потому что возник другой и гораздо более весомый предлог для конфликта.

Сестра Валентиниана Гонория, поссорившись с братом и его женой, начала плести сеть интриг. После провала организованного ею заговора ей пришла в голову безумная идея привлечь на свою сторону Аттилу. С этой целью она отправила верного ей евнуха Гиацинта к Аттиле с некоторой суммой денег, своим портретом и собственным кольцом. Аттила воспринял кольцо как знак помолвки и объявил Гонорию своей невестой, а в качестве приданого потребовал себе половину западноимперской территории как долю Гонории в наследстве ее деда и дяди. Так как Феодосий считался старшим августом, то Аттила обратился со своим требованием именно к нему. В ответ восточное правительство переадресовало претензии гуннского короля к западному императору, а Феодосий даже посоветовал Валентиниану отослать Гонорию к Аттиле. Верный своей политике, Константинополь стремился отвлечь сильного врага от своих границ, фактически науськивая его на другую часть Империи, что явно соответствовало и планам самого Аттилы. Валентиниан отказался последовать совету Феодосия. Тогда Аттила заявил, что он возьмет свою долю силой. Война приближалась. Обе стороны начали активно к ней готовиться^[90].

Собирался ли Аттила действительно жениться на Гонории или это был лишь повод для начала войны с Западной Римской империи, сказать трудно. Как уже говорилось, сам Аттила не считал императора фигурой более высокой, чем он. Но среди других варваров престиж император был очень высок, и вхождение в императорскую семью резко возвысило бы Аттилу именно в их глазах. С другой стороны, решительный отказ императора отдать руку своей сестры Аттиле столь же резко подрывал престиж Аттилы, а тем самым и одну из основ его власти. Этого Аттила, конечно, стерпеть не мог.

Во время подготовки к войне возник конфликт среди франков, король которых умер, а два его сына вступили в острый спор за наследование трона. Один из них обратился за поддержкой к Аэцию, другой — к Аттиле. Победа одного из них означала бы и усиление соответствующего влияния. Как кажется, перевес все же оказался на стороне ставленника Аттилы. Во всяком случае, во время войны с гуннами франки выступали союзниками Аттилы. Может быть, это было связано с тем, что в тот конкретный момент оказать реальную помощь своему протеже Аэций был не в состоянии^[91]. Тем временем в 450 г. умер император Феодосий II, не оставив наследников. Всемогущий генерал Аспар при поддержке сестры Феодосия Пульхерии возвел на трон Маркиана, который официально женился на Пульхерии. Одним из первых дел нового правительства была казнь Хрисанфия. Это, конечно, было вызвано внутридворцовой борьбой в Константинополе, но не исключено, что Маркиан и Пульхерия этим пытались также устранить такой раздражающий момент в отношениях с гуннами, как вдохновитель неудавшегося убийства Аттилы Хрисанфий. Впрочем, по отношению к гуннам Маркиан занял более твердую позицию, чем Феодосий. Он наотрез отказался платить им деньги, явно зная, что Аттила в это время был целиком поглощен своими западными планами^[92]. Расчет восточного императора оказался верным. Хотя отдельные отряды гуннов вторглись на территорию Империи, они были довольно легко отбиты. Сам же Аттила не обратил на жест Маркиана никакого внимания.

Собрав огромную армию, включающую войска всех подчиненных народов^[93]. Аттила двинулся к Рейну. Гунны уже участвовали в войнах, которые римляне вели в Галлии, и поэтому были хорошо осведомлены о положении в этой стране. Они явно рассчитывали на слабость римской армии, находившейся в Галлии, и на взаимную борьбу различных сил, что, по их мнению, обеспечивало им несомненный успех^[94]. Попытался Аттила также не допустить объединения римлян и вестготов. С этой целью он направил посольства к Валентиниану и вестготскому королю Теодориху, убеждая каждого, что он собирается воевать не с ним, а с другим. Однако Аэций проявил бурную энергию и сумел в кратчайший срок создать новую армию. С помощью Авита он договорился с Теодорихом и заключил с ним союз. К армиям Аэция и Теодориха присоединились и другие варвары, жившие в Галлии. Весной 451 г. Аттила вторгся в Галлию. Первые действия Аттилы имели успех. Его армия глубоко внедрилась в земли Галлии, дойдя до Литера. Король аланов, живших около этой реки, Сангибад заколебался и был готов перейти на сторону гуннов. Однако сопротивление горожан и энергичные меры Аэция предотвратили этот переход и заставили Сангибада присоединить аланов к римской армии. Несмотря на продолжавшуюся несколько недель осаду, город Аврелиан (Ценаб, совр. Орлеан) Аттила взять не смог и отступил. Не сумел он взять и Паризии (Париж), где организацию обороны возглавила местная благочестивая христианка Геновефа (Женевьева). В конце июня 451 г. на Каталаунских полях произошла страшная битва, в которой гунны были разбиты и отступили. В какой-то момент Аттила был готов покончить с собой, чтобы не попасть в руки врагов. Потери были ужасающи. По некоторым сведениям, с обеих сторон погибло 165 тысяч человек, не считая 15 тысяч франков и гепидов, павших несколько раньше. В бою погиб и вестготский король Теодорих. Боясь союзников не меньше врагов. Аэций уговорил его наследника Торисмунда уйти назад в свои владения, а преследовать Аттилу только своими силами он был не в состоянии. Поэтому гунны спокойно ушли за Рейн.

Эта неудача не сломила Аттилу. Он стал готовиться к реваншу. Аттила вновь потребовал от Влентиниана руку Гонории и половину Империи, на что снова последовал отказ. На следующий год армия Аттилы вторглась уже непосредственно в Италию^[95]. После приблизительно месячной осады он взял Аквилею, и это открыло ему путь в Северную Италию. Гунны разорили долину Пада, взяли Медиолан и Тицин, и Аттила был уже готов идти на Рим. Сил сопротивляться гуннам у римлян почти не было. Правда, Маркиан прислал на помощь западным римлянам какие-то свои войска, возглавляемые дуксом Аэцием, тезкой всемогущего западного патриция, но их было мало. Валентиниану и Аэцию пришлось пойти на переговоры с гуннским королем. В делегацию вошли бывший консул Авиен, бывший префект (претория или Рима, неизвестно) Тригеций, который до этого успешно вел переговоры с вандалами, и. что было в тех условиях чрезвычайно важно, папа Лев I. Хотя Аттила был язычником, возможность вести переговоры с главой римской Церкви произвело на него большое впечатление. Послы, и прежде всего Лев, настойчиво уговаривали Аттилу увести его войска из Италии и отпустить пленников. К этому времени положение самого Аттилы осложнилось. Италия еще не оправилась от страшного голода, который поразил ее два года назад. Разорения и грабежи привели к тому, что и в армии Аттилы тоже начался голод. Одновременно разразилась какая-то эпидемия. И это все ослабило его войско. Одновременно Маркиан направил свои войска через Дунай, и они напали на территорию гуннов. Хотя этот удар был довольно слабым, он не мог не обеспокоить Аттилу. Успех восточноримской армии мог спровоцировать неповиновение подчиненных гуннам племен и тем самым поставить под вопрос само существование империи Аттилы. В результате Аттила согласился покинуть Италию и вернуться назад. Ему пришлось удовлетвориться только богатой добычей, захваченной в Италии.

Неудача двух походов на Запад заставила Аттилу снова обратиться к Востоку. Теперь он потребовал у Маркиана уплаты всех тех денег, которые ему обещал Феодосий и отказался платить Маркиан, грозя в противном случае начать войну. Маркиан направил к нему для переговоров командующего армией Аполлония. Однако, узнав, что Аполлоний не везет с собой ни денег, ни даров, Аттила отказался его принять. Аттиле была необходима новая война, чтобы ее успехом заставить подданных забыть о провалах на Западе. С другой стороны, эти же провалы не могли не вдохновить Маркиана на отказ требованиям Аттилы, тем более что внешнеполитическое положение Восточной империи в это время улучшилось: положение на персидской границе было относительно стабильным, мятеж арабов в Сирии был подавлен, а с африканскими блемиями, до того нападавшими на Египет, был заключен мир. Это позволяло бы Маркиану в случае войны сосредоточить все свои силы для борьбы с гуннами. Но войны так и не произошло. В дело вмешалась роковая случайность.

В 453 г. Аттила, уже до этого имевший несколько жен, женился в очередной раз на девушке по имени Ильдико. Поскольку происхождение Ильдико неизвестно^[96], то говорить о каких-либо политических расчетах при заключении этого брака невозможно. Ночью после пышной свадьбы опьяневший Аттила неожиданно умер. Неожиданная смерть грозного короля сразу же породила различные слухи о его убийстве. Один из таких слухов делал убийцей саму Ильдико. По другому слуху, Аттилу убили его собственные телохранители, подкупленные Аэцием. Однако приближенные Аттилы решительно все эти слухи опровергли, заявив о естественной смерти Аттилы, объявив даже, что сама легкая смерть во сне явилась знаком покровительства богов королю. После традиционного ритуала похорон Аттила был торжественно погребен.

Смерть Аттилы породила политический вакуум на вершине гуннской иерархии. У гуннов, как кажется, не существовало твердых правил наследования власти. Как и у других кочевников, она принадлежала всему царскому роду, и вопрос о конкретном главе окончательно решал съезд знати, который в зависимости от обстоятельств либо реально избирал своего лидера, либо только легитимировал уже свершившийся факт. Однако деятельность Руги и Аттилы практически этот принцип разрушила. Власть теперь должна была принадлежать только сыновьям Аттилы, но их было слишком много, чтобы они могли мирно договориться. Во всяком случае, авторитет старшего сына Эллака братьями признан не был^[97]. Возможно, дело вышло за рамки семьи и дошло до открытых, даже, может быть, военных столкновений между дружинами братьев. В конечном итоге братья решили разделить державу по жребию на относительно равные части. Подчиненных королей, разумеется, при этом не спрашивали. Это вызвало ихвозмущение. Смерть грозного Аттилы позволяла им надеяться на освобождение от гуннской власти, а споры в королевской семье делали эти надежды вполне реальными. Как уже неоднократно говорилось, только военные (и дипломатические) победы, дававшие богатую добычу, скрепляли кочевые империи, подобные Гуннской. Только неоспоримые успехи придавали верховному повелителю престиж, необходимый для удержания под своей властью различные подчиненные народы и их знать. Если неудачи в Галлии и Италии еще могли восприниматься как временные (тем более, если со стороны Аттилы и его окружения велась соответствующая пропаганда), то разделение империи между многочисленными братьями окончательно подрывало возможность возрождения гуннской мощи, а с нею и надежды на выгоды от этого возрождения. В результате ряд подчиненных племен восстал. Характерно, что инициатором восстания являлся гепидский король Ардарих, который до этого был одним из самых доверенных советников Аттилы и всецело ему преданным^[98]. Короли, еще недавно подчинявшиеся малейшему кивку Аттилы, теперь решительно выступили против его наследников. Это заставило соперничавших сыновей Аттилы объединиться, но было уже поздно. В ожесточенном сражении на реке Недао, чье местонахождение до сих пор вызывает споры, гунны и их союзники (поскольку не все подчиненные племена отпали) потерпели страшное поражение, причем в битве погиб и сам Эллак. После этого о единой Гуннской державе уже не было речи. Она распалась. Подчиненные народы, в том числе и те. которые в битве на Недао поддерживали гуннов, освободились от их власти. Более того, гунны, вновь распавшиеся на отдельные орды, были вынуждены покинуть свои земли в современной Венгрии, и их (по-видимому, на правах победителей) заняли гепиды. Западная империя вернула себе Паннонию. Восточная империя восстановила свой реальный контроль над пограничной полосой вдоль Дуная, особенно во Фракии. Попытка сыновей Аттилы восстановить хотя бы торговые отношения на дунайской границе оказалась безуспешной. Часть гуннов отошла в Нижнее Подунавье, а другая ушла еще дальше на восток, возвратившись в Северное Причерноморье.

Гуннская держава как один из самых влиятельных игроков на политической сцене перестала существовать. Сами гунны еще пытались то нападать на имперскую территорию, то договариваться с имперскими властями. И императоры были вынуждены время от времени принимать энергичные меры против гуннов. В 458 г. западный император Майориан разгромил какой-то отряд гуннов и убил их предводителя Тульдилу. В 469 г. большая гуннская орда под руководством сына Аттилы Денгизиха после неудачной попытки договориться с восточным императором Львом вторглась во Фракию. Это нападение было столь грозным, что, только сумев притворными обещаниями разделить гуннов на несколько частей, римские полководцы сумели его отбить, причем сам Денгизих погиб, а его голова была привезена в Константинополь^[99]. Но все это уже были арьергардные стычки. В 474 г. гунны последний раз вторглись во Фракию. Они были отбиты. После этого гунны вовсе исчезают из письменных источников^[100]. А позже они, видимо, растворяются среди новых кочевников, пришедших им на смену. Правда, например, болгарский хан Кубрат, основатель первого Болгарского царства, претендовал на свое происхождение от сына Аттилы Эрнаха. На свою связь с гуннами претендовали авары и венгры. Но все это было лишь патриотическими мифами.

Гуннская держава радикально отличалась от других варварских королевств. Она была типичной кочевой (для гуннов V в, может быть, лучше говорить о полукочевой) империей. Она была довольно хорошо организована, но вся эта организация зависела от престижа и материальных возможностей ее главы. Экономическая база самих гуннских племен была довольно слабой. Их главной, хотя, видимо, и не единственной, отраслью экономики было скотоводство. Оно едва ли могло удовлетворить все более растущие аппетиты гуннов, особенно их знати. Поэтому гуннам был необходим приток богатств извне. Часть этих богатств, по-видимому, давала дань с оседлых или полуоседлых народов, подчиненных гуннами. Но еще большую долю составляли результаты войн с Империей. Богатства Империи были несоизмеримы с возможностями ни гуннских подданных, ни других варваров, ни тем более самих гуннов. Долгое время на земли римских провинций гунны практически не претендовали, хотя и приняли под свою власть уступленную им Паннонию. Положение изменилось к концу 40-х гг. Аттила, используя обращение к нему Гонории, потребовал себе половину Западной империи. Природные условия ни Галлии, ни Италии не подходили для гуннского скотоводства. Эти земли были нужны Аттиле не для переселения туда своего народа, а для возможностей беспрепятственно пользоваться богатствами этих стран. Ни о каком сосуществовании гуннов и римлян не могло быть речи. Империя Аттилы была паразитическим, военным государством, и существовать она могла до тех пор, пока была единой и победоносной.

Историю гуннов можно разделить на два больших этапа: до и после образования империи, не говоря о затянувшемся на несколько десятилетий эпилоге. К 70-м гг. IV в. варварский мир представлял собой более или менее стабильную систему. Время от времени варвары воевали с римлянами и между собой, но это не разрушало относительно устоявшийся мир. Приход гуннов резко нарушил эту систему. Севернее Дуная и восточнее Рейна воцарился хаос. Под натиском гуннов многие народы снялись со своих мест. Хаос еще более усилился, когда гунны в поисках новых пастбищ двинулись еще дальше на запад, перейдя Карпаты. Давление на римскую границу усилилось, и ряд варварских племен, прорвав границу, устремился на римскую территорию, ища там новые места для поселения и в немалой степени защиту от гуннов.

Подчинение гуннами относительно большого числа варварских народов и образование империи изменило ситуацию. В Барбарике возникло обширное и могущественное государственное образование. Гунны не были заинтересованы в грабежах и убийствах своих подданных. Наоборот, в их интересах было сохранение потенциала этих подданных, главной задачей которых была поставка воинских контингентов (прежде всего пехоты) в гуннскую армию. Это способствовало сохранению подчиненными народами их традиций и в конечном итоге их этничности. Более того, язык одного из подчиненных народов — готский — стал своеобразным lingua franca, на котором общались разноплеменные подданные Аттилы. Объектом грабежей являются преимущественно римские провинции^[101]. Отношения Римской империи с гуннами становятся константой политической ситуации в 30-х — начале 50-х гг. V в. Не все варварские народы попали под власть Аттилы, но и те, кто находился вдалеке от его империи (например, вестготы или вандалы), в своих действиях были вынуждены принимать во внимание существование этой империи. В отличие от других варваров ни гунны, ни их король не испытывали никакого пиетета перед Римской империей и императором. Аттила совершенно серьезно считал себя фигурой, равной императору. В какой-то степени можно говорить (но не допуская преувеличений), что в Европе возник второй полюс притяжения, некая альтернатива Римской империи. И во время своего существования эта альтернатива выглядела вполне реальной. Однако империю Аттилы ничего не скрепляло, кроме его удачной внешней политики и заработанного его успехами огромного престижа. Как только гуннский король стал терпеть поражения, зашатались и устои его власти. Быстрый крах Гуннской державы ясно показал всю хрупкость подобной конструкции. Альтернатива исчезла, а вместе с ней исчезла и относительная упорядоченность (и в какой-то степени предсказуемость) взаимоотношений римского и варварского миров. В известной мере можно говорить о возрождении политического хаоса, но уже на новых основаниях. Что касается самих гуннов, то после смерти Аттилы и поражения на реке Недао они, в принципе, стали обычным варварским народом. Они. конечно, обладали своими особыми чертами, но эти черты не выходили за рамки общих характеристик варварского мира.

III. АЛАНЫ В ГАЛЛИИ

Аланы, как уже говорилось, были первым народом Европы, подчиненным гуннами. Их подчинение было обусловлено заключенным договором, по условиям которого они явно занимали более привилегированное положение в Гуннской державе, чем другие народы. Находясь, как кажется, в авангарде гуннских нашествий^[102], аланы перешли Дунай и вместе с вестготами участвовали в битве при Адрианополе, причем именно удар аланской кавалерии сыграл в том сражении решающую роль. После этого они поселились в Паннонии, где. вероятно, вступили в союз с вандалами. Вместе с ними они двинулись вдоль берега Дуная на запад^[103]. В этом движении на запад, вероятнее всего, участвовали не все аланы. Какая-то их часть оставалась подчиненной гуннам. Правда, в битве на Каталаунских полях в 451 г. аланы не упоминаются, но они могли рассматриваться лишь как часть армии Аттилы. Зато в битве на реке Недао, в которой после смерти Аттилы его бывшие подданные разгромили его сыновей, аланы принимали активное участие. Из сообщения об этой битве неясно, на чьей стороне сражались аланы. В данном случае, однако, важно не это, а сам факт участия аланов в сражении, ибо в нем участвовали только те племена, которые ранее подчинялись Аттиле^[104]. Следовательно, какая-то часть аланов входила в состав Гуннской державы. Еще какая-то часть аланов оставалась вместе с готами на юго-западе Крыма.

Те аланы, которые вместе с вандалами и свевами двинулись на запад, в ночь на I января 407 г. перешли Рейн и начали грабить Галлию. Их опорная база находилась, вероятнее всего, в районе среднего течения Рейна, где ранее располагались вспомогательные воинские части родственных аланам сарматов. Отсюда аланы и совершали свои набеги в разных направлениях. Однако когда в 409 г. вандалы и свевы, воспользовавшись появлением возможности свободного перехода через Пиренеи, решили вторгнуться в Испанию, аланы разделились. Аланский король Респендиал^[105], сохраняя верность союзу с вандалами, решил последовать за ними^[106], но это решение вызвало сопротивление части аланов, которых возглавил Гоар. Ни о каких спорах, а тем более столкновениях между Респендиалом и Гоаром сведений нет. Вопрос, по-видимому; решился мирно: кто хотел, вместе с Респендиалом двинулся через Пиренеи, а кто этого не хотел, остался в Галлии под властью Гоара^[107]. Поскольку после ухода столь значительных сил варваров в Галлии восстановилась эффективная римская власть, Гоар предпочел пойти на соглашение с ними и перейти на службу к Империи^[108].

Это разделение аланов не было ни первым, ни последним. Аланы ни в коем случае не представляли некое сплоченное целое. Политическая связь между отдельными аланскими племенами и их союзами было довольно слабой. Аланские объединения (как и объединения аланов с другими народами) возникали и распадались в зависимости от конкретных обстоятельств, хотя, конечно, взаимные обязательства тоже играли определенную роль. В то время как аланы Респендиала и Гоара участвовали во вторжении вандалов и свевов в римскую Галлию, другие аланские отряды, начиная, видимо, с 380 г., служили в римской армии и активно участвовали в военных действиях Империи. Так, аланы, действуя под командованием Стилихона. сыграли большую роль в разгроме войск Радагайса, а еще раньше в войне с Аларихом^[109]. После этого поселения аланских воинов еще долго находились в Северной Италии. Восточная империя также охотно включала аланские отряды в свою армию. Некоторые аланские офицеры могли занять довольно высокое положение. Три поколения аланской семьи Ардабуридов играли огромную роль не только в военной, но и в политической истории Восточной Римской империи, а один из них — Аспар, сын Ардабура, одно время фактически распоряжался троном Константинополя.

Аланы были кочевым скотоводческим народом. Однако природные условия Галлии не способствовали сохранению этой их экономики. Некоторое время аланы могли по-прежнему жить грабежом, но грабеж не мог быть достаточно прочной основой дальнейшего существования. Поэтому аланы начали, по-видимому, переходить к оседлому земледелию. Темп этой экономической трансформации неизвестен, но сам факт перехода несомненен. Однако для этого была необходима земля. Эту землю легально получить можно было только у императора. Отсюда и стремление варваров, и аланы здесь не были исключением, либо активно служить императору, либо заиметь своего «карманного» императора, от которого они и могли получить землю. В то время, когда аланы и их союзники разоряли Галлию, эта страна фактически находилась под властью узурпатора Константина, которого даже на какой-то момент был вынужден признать Гонорий в качестве своего соправителя. Идеологической базой правления Константина стала его последовательная борьба с варварами, от которых он спасал разоряемую ими Галлию. Конечно, открыто пропагандируемая идеология и реальная политика далеко не всегда совпадали, и Константин при необходимости заключал союзы с варварами. Однако к аланам, которые считались самыми дикими из варваров, это, по-видимому, не относилось. Они приняли участие в борьбе с войсками Константина. После же разгрома Константина аланы Гоара вместе с бургундами решили провозгласить императором знатного гало-римлянина Иовина. В 411 г. тот был облечен пурпуром в Могонциаке при активной поддержке Гоара и бургундского короля Гундахара (Гунтиария). Иовина также активно поддержали франки и аламаны, а в первое время и вестготы. Но скоро вестготский король Атаульф разочаровался в своей поддержке Иовина. По-видимому, аланы и бургунды видели в вестготах соперников, и, возможно, под их влиянием Иовин назначил своим соправителем брата Себастиана. Этим варвары, стоявшие за спиной Иовина, хотели гарантировать продолжение его политики и в случае различных непредвидимых обстоятельств, в том числе гибели самого узурпатора. В этих условиях Атаульф. выступавший против назначения Себастиана, решительно выступил и против Иовина. Силы оказались неравными. Выступление Иовина было подавлено, и он сам вместе с Себастианом был убит. Таким образом, попытка Гоара и его союзника бургундского короля заиметь собственного императора не удалась. В этих условиях они оба признали Гонория. С другой стороны, сил воспользоваться этой ситуацией и изгнать аланов и бургундов из Галлии у римлян не было. Аланы продолжали находиться в Галлии. Их пребывание там. вероятнее всего, пока никак легализовано не было, и никакой foedus заключен не был, и об их конкретных действиях некоторое время ничего не известно.

Сохранила ли свое единство орда Гоара или от нее отделились другие группы, неизвестно. Во всяком случае, какая-то группа аланов вскоре появилась в Юго-Западной Галлии, где аланы действовали совместно с вестготами. Их союз был, может быть, скреплен браком вестготского короля Атаульфа с аланкой. В частности, вестготы и аланы осадили город Васаты (Базас). Однако находившийся там видный представитель местной знати Паулин сумел расколоть готско-аланскую коалицию и даже привлечь аланов на свою сторону^[110]. Он пообещал предводителю аланов дать землю в окрестностях города, и тот согласился перейти на сторону римлян^[111]". В результате большое число аланов вместе с женами и детьми вошло в город и организовало его оборону. После разрыва аланами союза с вестготами и заключения ими соглашения с Паулином вестготы не решились продолжать осаду города и отступили. Констанций, по-видимому, подтвердил согласие Паулина на предоставлении аланам, покинувшим город после ухода вестготов, земли. Аланы были признаны воинами вспомогательных частей (auxiliarii) и на этом основании получили участки земли. Использование термина sors позволяет говорить, что поселение аланов было произведено на условии hospitalitas, как было обычно при принятии варваров в качестве федератов. Это означает, что галлоримское население не было вытеснено, но было вынуждено сосуществовать с аланами. Переход по крайней мере этой группы аланов к оседлости и земледелию несомненен. Судя по топонимическим данным, аланы были расселены между Гарумной и Средиземным морем, так что они могли контролировать коммуникации между Галлией и Испанией.

Намерения римских властей понятны. Они стремились усилить контроль над возможными действиями вестготов. Однако в 415 г. вестготы, вынужденные морской блокадой Констанция уйти из Галлии в Испанию, спокойно перешли Пиренеи именно через те территории, которые контролировали аланы. Не исключено, что это произошло не только с согласия, но и по приказанию Констанция. В 418 г. вестготы, во главе которых стоял уже не Атаульф, а Валлия, покинули Испанию и возвратились в Галлию, где получили землю для поселения в качестве федератов и образовали свое королевство (Тулузское королевство). Таким образом, вестготы снова оказались соседями аланов. Но каковы были их взаимоотношения, неизвестно. Сохранили ли аланы все земли, которые они получили по соглашению с Паулином и Констанцием, мы не знаем. Но они явно оставались жить в этом регионе. В своем стихотворном комментарии к Книге Бытия массилийский ритор Клавдий Марий Виктор (или Викторин) говорит о примитивной религии аланов. Следовательно, массилиец знал некоторые подробности жизни аланов, а это может косвенно свидетельствовать о проживании этого народа недалеко от Массилии.

Некоторые изменения в жизни аланов происходят в 40-е гг. V в. Аэций, в это время фактически правивший Западной Римской империей, счел необходимым консолидировать положение в Галлии. С этой целью он активно привлекал варваров. До этого гунны помогли ему подавить восстание в Арморике. С другой стороны, опасаясь возросшей силы Бургундского королевства, он сначала сам воевал с бургундами, а затем направил на них гуннов, которые уничтожили это королевство. Одновременно римляне активно воевали с вестготами, которые упорно стремились расширить подчиненную им территорию и пробиться к Средиземному морю. Территория. через которую стремились прорваться вестготы, была частично населена аланами. Об их участии в военных действиях ничего неизвестно, но можно предполагать, что они действовали в составе римских частей. В 439 г. Литорий, только что с помощью гуннов подавивший восстание в Арморике, двинулся против вестготов, но потерпел поражение, был взят в плен и там погиб.

В этих условиях Аэций обратил внимание и на аланов. Группу аланов, возглавляемую Самбидой, он поселил на пустующих землях на левом берегу среднего течения Родана (Рона) в районе города Валенции. Вероятнее всего, это были именно те аланы, которые до этого занимали земли между Гарумной и Средиземным морем^[112]. Причины этого акта Аэция определить трудно. Вероятно, в условиях обострения ситуации на юге Галлии после поражения Литория он решил более не доверять аланам, опасаясь их союза с вестготами. Ни о каком сопротивлении аланов этому поселению неизвестно, и его явно и не было. Возможно, за прошедшее время аланы, не очень-то еще привычные к земледелию, истощили полученную ими землю и с удовлетворением приняли решение Аэция дать им новую территорию. Хронист, сообщая об акте Аэция, говорит о deserta… rurа. Исходя из термина rus, можно говорить, что аланам были представлены пахотные земли и поселения, оставленные прежними владельцами. Этим Аэций, как кажется, достигал нескольких целей. Он отвлекал аланов от возможного союза с вестготами, заново заселял оставленные прежним населением земли и создавал из аланов заслон против возможных вторжений в Юго-Восточную Галлию. Что касается аланов, то занятие ими rurа говорит о состоявшемся уже полностью переходе к оседлости и земледелию.

Хронист, говоря о поселении Аэцием аланов, не упоминает титула Самбиды. Он просто говорит, что Самбида возглавлял (praeerat) аланов. Для сравнения можно сказать, что Гоар в это же время считался королем (rех) аланов. Самбида, вероятно, такое положение не занимал. Можно, по-видимому, говорить, что аланы Самбиды не образовывали какого-либо вида автономного государства в рамках Римской империи. Сам Самбида. может быть, являлся командиром аланских auxiliarii, какими они оставались со времени Паулина и Констанция. В то же время совершенно ясно, что аланы были не просто воинами, а, скорее, военными колонистами, ибо землю около Валенции они получили для раздела между собой (partienda).

Через некоторое время Аэций обратил свое внимание на аланов Гоара. Возможно, по-прежнему их базой было побережье среднего Рейна, и в таком случае они должны были принимать участие в войне Аэция с бургундами^[113]. Теперь Аэций принял решение переселить их в район среднего течения Лигера (Луары) и севернее его. После разгрома бургундов и уничтожения их королевства имперское правительство восстановило свой контроль над этой частью рейнской границы. В этих условиях воинственные и, с точки зрения римлян, дикие аланы^[114] (которые к тому же были еще язычниками) могли стать новой угрозой для столь опасной и чрезвычайно важной для Империи границы. Переводя их во внутренние районы Галлии, Аэций ослаблял эту угрозу. Не менее важным для Аэция было использование аланов против армориканцев, восстания которых с все большим трудом подавлялись имперской властью. В отличие от южных аланов эти аланы получили не пустующие земли, а территории, уже занятые жителями, с которыми они должны были эти земли разделить (cum incolis dividendae). Однако местные жители не горели желанием уступать аланам ни земли, ни имущество. Они с оружием в руках выступили против аланов. Власти в эту ситуацию не вмешивались, а силы были неравными. Аланы сломили сопротивление землевладельцев и отняли у них все их имущество, включая и землю. Только посредничество автессиодурского епископа Германа остановило войну и привело к заключению соглашения между сторонами. Неизвестно, было ли это соглашение ратифицировано центральной властью^[115], но оно явно смогло установить какой-то вид сосуществования между двумя группами населения.

Аланы поселились на территории между средними течениями Лигера и Секваны (Сена), а также частично и южнее Лигера. Их центром был Аврелиан (совр. Орлеан). Тот факт, что аланы должны были разделить земли, а затем они захватили и не принадлежавшие им земли, ясно говорит о том, что в это время их главным занятием было уже не скотоводство, а земледелие. Гоар, как уже упоминалось, считался королем аланов. Тот же титул (rex Alanorum) носил и Сангибан, возглавлявший эту группу аланов в 451 г. В отличие от южных аланов, поселенных на берегу Родана, северные аланы явно являлись относительно сплоченным целым, возглавляемым королем. Каков был характер и объем власти короля, мы не знаем. Ясно, что он мог от имени всего объединения заключать договоры и соглашения, а во время войн командовал своими воинами. Поскольку никаких сведений об отношениях между Сангибаном и Гоаром нет, то говорить о наследственной передаче власти или о каком-либо ином способе наследования мы не можем. Мы не можем даже сказать, являлся ли Сангибан непосредственным преемником Гоара или между ними аланов возглавлял какой-либо другой король.

Противоречия между аланами и галло-римлянами вновь обострились в связи с гуннским вторжением 451 г. Стратегической целью Аттилы был Аврелиан, взятие которого открывало бы путь к дальнейшему распространению гуннской экспансии к югу от Лигера. При подходе Аттилы к Аврелиану Сангибан был готов сдать город Аттиле. Однако сами горожане, возглавляемые местным епископом Ангианом, решительно этому воспротивились. В таких условиях Сангибан пойти на сдачу города не решился. Тем временем римские и союзные с ними вестготские войска вошли в Аврелиан. Сангибану пришлось резко изменить свою позицию и включить своих воинов в армию Аэция. Осада Аврелиана оказалась для гуннов неудачной, и Аттила отошел на восток. В битве на Каталаунских полях аланы стояли в центре, занимая положение между собственно римскими войсками и вестготами, действуя непосредственно против гуннов (а не их союзников и подчиненных, как это было на флангах). В этой битве, как известно, Аттила потерпел поражение и был вынужден уйти из Галлии. Есть сведения, что на следующий год Аттила снова вторгся в Галлию, направив свой удар на аланов, но был отбит с помощью вестготов. Однако в настоящее время в науке преобладает мнение, что в реальности второго похода Аттилы в Галлию не было. Возможно, это сообщение связано с неправильно понятыми событиями, произошедшими вскоре после битвы на Каталаунских полях.

Аланы, как только что было сказано, в этой битве сражались против главных сил Аттилы и явно понесли большие потери. Это чрезвычайно ослабило их. С этого времени история аланов в Галлии пошла по нисходящей линии. Ослаблением аланов воспользовался вестготский король Торисмунд. В 453 г. (или, может быть, 452 г.) он напал на аланов. Аланы были разбиты и покорены. Речь явно идет об аланах, живших южнее Лигера. Те, кто обитал севернее этой реки, не были подчинены; под властью вестготов не оказался и их центр Аврелиан, поскольку позже именно там происходили бои между наступавшими вестготами и римлянами. После убийства императора Майориана командовавший войсками в Галлии Эгидий отказался признать его преемника Либия Севера, являвшегося марионеткой могущественного Рицимера. Рицимер договорился с вестготским королем Теодорихом II, недавно убившим Торисмунда и ставшим его преемником, и тот направил против Эгидия армию во главе со своим братом Фредериком. Решающая битва произошла около Аврелиана, и в ней вестготы потерпели поражение, а сам Фредерик пал в бою. Наряду с армией Эгидия в этой битве участвовали франки. Аланы при этом не упоминаются, но само место сражения позволяет говорить, что они не могли уклониться от него. В отличие от франков, которые были союзниками Эгидия, аланские воины, вероятнее всего, составляли часть его армии.

Что касается южных аланов, живших в районе Родана, то они, вероятно, принимали какое-то участие в различных событиях, происходивших в Южной Галлии, в частности, в столкновениях бургундов с римлянами, но об этом можно только догадываться, ибо никаких сведений об их участии нет. Видимо, их роль была все же настолько незначительной, что позднеантичные и раннесредневековые авторы не считали необходимым их даже упомянуть. Эти аланы, по-видимому, участвовали в качестве федератов в армии Майориана, когда тот предпринял свой неудачный поход против вандалов. Единственный раз, когда южные аланы выступают как самостоятельная сила, были события 464 г. В этом году аланы под руководством короля Беорга (или Беоргора) вторглись в Италию и были там разбиты Рицимером. Речь явно идет о южных аланах, поскольку северные аланы в тот момент едва ли могли вмешаться в дела Италии. В Южной Галлии вестготы и бургунды, выступая то в официальном союзе с Империей, то откровенно ее противниками, стремились все более расширить свои владения. Аланы явно уступали им силами и не могли активно вмешаться в события. К тому же, расширяя свои владения на юго-востоке Галлии, бургунды могли вытеснять аланов с их мест в долине Родана. В то же время затруднения, испытываемые Рицимером, давали им надежду на возможность поселиться в еще более, как казалось, благодатной Италии. Речь, видимо, идет об аланах, которые остались «не у дел» после возвращения Майориана из Испании. Едва ли аланы были в курсе всех политических хитросплетений, и преувеличенные слухи о нестабильности тамошней ситуации могли подтолкнуть их к вторжению. Не исключено, что они могли надеяться и на помощь тех аланских военных колонистов, которые с начала столетия находились в Северной Италии. Однако их надежды не оправдались. Аланы были разгромлены, а сам Беорг убит. Какова была судьба разбитых аланов — неизвестно. Существует предположение, что по крайней мере часть их все же поселилась на севере Италии, перейдя на римскую службу.

После всех этих событий аланы, жившие в Галлии, полностью исчезают из источников^[116]. Их все же было не так много, а потери, которые они испытывали в различных войнах, особенно в войне с гуннами, были весьма значительными. Оказавшись в окружении намного превосходящего числом галло-римского и варварского (вестготского, бургундского, позже франкского) населения, аланы относительно быстро стали ассимилироваться. В середине V в. они еще были язычниками, но во второй половине столетия, вероятнее всего, приняли христианство, причем в католической, а не в арианской форме^[117]. Это еще более способствовало их ассимиляции и растворению в окружающей среде. После VI в., а может быть, еще и несколько раньше, об аланах в Галлии уже не было никакой речи. Аланы оставили некоторые археологические следы своего пребывания в Галлии. От них на территории современной Франции и частично Швейцарии остались различные топонимы, аланские имена встречаются в ономастике средневековой Франции, но как отдельный народ галльские аланы исчезли.

IV. ГЕРМАНСКИЕ НАРОДЫ ДО ОБРАЗОВАНИЯ КОРОЛЕВСТВ НА ТЕРРИТОРИИ ЗАПАДНОЙ РИМСКОЙ ИМПЕРИИ

Какую бы огромную роль ни играли гунны в последней четверти IV и первой половине V в., королевства на территории Западной Римской империи образовывали германские народы. Среди них значительную роль играли готы. И их историю до переселения на земли Империи надо выделить в отдельную главу.

Свевы. Свевы относились к западным германцам и довольно рано вступили в конфликт с римлянами. Уже Цезарь имел с ними дело. Были ли в это время свевы отдельным племенем или союзом племен, неизвестно, но в следующем столетии под свевами подразумевалась довольно значительная этническая общность, в которую входил ряд племен со своими названиями, которые объединялись общим происхождением, культом и некоторыми обычаями^[118]. На первый план выдвигались то одни, то другие свевские племена. Сначала видное место занимали сем ноны, потом — маркоманы. К тому времени, когда под руководством маркоманов образовалась значительная коалиция германских племен, вступившая в 60–70 гг. II в. в ожесточенную борьбу с Империей, свевские народы жили уже довольно далеко от Рейна. В I–II вв. свевы переселились к востоку и населяли районы к северу от среднего течения Дуная. Очень возможно, что в ходе этого переселения произошла некоторая перегруппировка отдельных племен, входивших в свевское объединение, и одно их новых племен приняло название, которое ранее принадлежало всему объединению, — свевы^[119]. В войнах маркоманов с Римом свевы участвовали уже как отдельное племя. Можно говорить, что к 166 г., когда начались Маркоманские войны, свевы уже были самостоятельным племенем со своей собственной этнической идентичностью. В III–IV вв. свевы вовсе не упоминаются. Они не участвовали в войнах с Империей и поэтому римских авторов не интересовали.

Положение меняется в начале V в. Около 400 г. под давлением гуннов различные племена начали различные передвижения. При этом некоторые из них распадались: одни оставались на старых местах, другие предпочитали долгий путь, имея целью, если это было возможно, поселиться на благодатной, как им казалось, земле Римской империи. Это относится и к свевам. Жившие в среднем Подунавье свевы разделились. Часть их осталась на старом месте и явно подчинилась гуннам^[120]. После распада Гуннской державы дунайские свевы восстановили свою независимость и вскоре вступили в борьбу с остготами. При этом они разделились на две части, каждая из которых имела своего короля — Хунимунда и Алариха. Под руководством Хунимунда свевы пытались пройти в Далмацию, заодно отнимая скот у остготов. Остготский король Теодемир разбил их, взял в плен самого короля и заставил Хунимунда признать себя его «сыном по оружию», что означало признание подчинения остготскому королю. Однако подчинение остготам не входило в планы свевского короля. Он сумел заключить союз со скирами, и они вместе выступили против остготов. Готы восприняли это выступление как мятеж. В ожесточенном сражении погиб остготский король Валамир, но остготы одержали победу. После этого свевы вошли в новую и более обширную коалицию, созданную в значительной степени интригами императора Льва. В состав этой коалиции, кроме свевов, вошли герулы, ругии, скиры и сарматы. В 469 г. на реке Болии в Паннонии произошло кровопролитное сражение, в котором армия коалиции потерпела полное поражение. Стремясь защититься от готской угрозы, свевы вступили в союз с аламанами, но и этот союз не принес им пользы. Уже в 470 г. Теодемир, воспользовавшись замерзанием Дуная, перешел через реку и вторгся на территорию свевов. Свевы снова потерпели поражение. На этом остготско-свевские войны прекратились. Для остготов в этой время были гораздо важнее отношения с Империей, и они ограничились тем, что обезопасили свой тыл от новых ударов со стороны свевов. Свевы же, потерпев ряд весьма чувствительных поражений, больше не пытались воевать с остготами. Они ушли дальше на запад. При этом их королевство, видимо, распалось, и Хунимунд перестал быть королем. Много позже свевы присоединились к лангобардам и вместе с ними вторглись в Италию. История этих свевов полностью сливается с историей лангобардов. С лангобардами явно ушли не все свевы. Часть их осталась в Германии и заняла территорию, оставленную теми саксами, которые тоже присоединились к лангбардам. Когда саксы, отделившись от лангобардов, возвратились на свою прежнюю территорию, свевы одержали над ними победу и сохранили за собой эту землю^[121].

Значительная часть свевов заключила союз с вандалами и аланами и вместе с ними двинулась на Запад. После неудачной попытки обосноваться в Реции союзники в ночь на 1 января 407 г. перешли Рейн и вторглись в Галлию. Они разоряли эту страну до тех пор, пока осенью 409 г. не перешли в Испанию^[122]. Там союзники продолжали грабительские набеги. И лишь в 411 г. произошел раздел испанских провинций между различными племенами. Во всех этих событиях свевы, вероятно, играли подчиненную роль. Первую же роль играли сначала вандалы, а затем аланы. Характерно, что Сальвиан говорит о вандалах и аланах, но полностью умалчивает о свевах. Ясно, что почти трехлетнее пребывание свевов в Галлии не оставило никаких следов в памяти местного населения. Неудивительно, что при разделе испанских провинций свевы получили лишь западную часть Галлеции, т. е. самую удаленную область Пиренейского полуострова. Их соседями были вандалы-асдинги, занявшие восточную часть той же Галлеции.

Вандалы. Плиний, говоря о пяти группах германцев, одну из них называет вандилиями, т. е. вандалами. У Плиния, таким образом, вандалы-вандилии выступают как обобщенное название восточных германцев вообще. Недаром частью вандалов римский энциклопедист считал бургондионов (бургундов), варинов, харинов и гутонов (готов). У Тацита самым значительным восточногерманским народом названы лугии. Как и свевы, тацитовские лугии — не единое племя, а объединение нескольких племен. Поэтому было высказано мнение, что либо лугии — другое название вандалов, либо, вероятнее, вандалы были частью лугского объединения, подобно тому, как семноны или маркоманы — частью свевского. Правда, Тацит среди лугских племен вандалов не называет; по его мнению, наиболее значительные civitates лугиев — гарии, гельвеконы, манимы, гелизии и наганарвалы. С другой стороны, Тацит вандалов-вандилиев все же знает: он называет их среди германских племен, как свевы, марсы, гамбривии, которые носят древние и подлинные имена. При этом историк ссылается на древние германские песнопения, так что можно думать, что сами вандалы возводили свое происхождение непосредственно к одному из сыновей бога-прародителя Манна. Птолемей тоже упоминает лугиев, а одновременно с ними силингов, которые в позднейших источниках выступают как вандальское племя.

Все это не позволяет сказать практически ничего о ранней истории вандалов. Можно только предположить, что они были частью какого-то племенного объединения восточных германцев, в которое, возможно, входили и племена лугиев, так что для далекого римского наблюдателя это объединение могло выступать под именем и лугиев, и вандалов. Возможно, что вандалы были частью лугского объединения^[123], но не казались информатору Тацита столь значительными, чтобы их упоминать: ведь Тацит ясно говорит, что он называет только наиболее значительные племена лугиев. Большую ясность вносит археология. Археологи полагают, что материальные комплексы, соответствующие лугиям и вандилиям/вандалам, были совершенно разными, так что речь идет о различных этносах.

Предполагают, что прародиной вандалов, как и многих других германских племен, была Скандинавия. В случае вандалов речь идет о юго-западной части Скандинавского полуострова и северной Ютландии. Отсюда предки вандалов на рубеже II–I вв. до н. э. переселились на южный берег Балтийского моря, а во времена Плиния и Тацита вандалы и лугии жили между Вислой и Одером. Здесь им. скорее всего, соответствует так называемая Пшеворская археологическая культура. Ее носителями были не только вандалы, но вандалы, несомненно, преобладали. Свое передвижение от балтийского берега вандалы совершали, может быть, вместе с готами^[124] и на какое-то время подчинили себе готов. Во II в. готы освободились от власти вандалов. Взаимоотношения вандалов с другими германскими племенами были и мирными, и конфликтными. Так, например, вандалы воевали с лангобардами. В I в. они входили в Маркоманскую державу Маробода, а затем активно участвовали в свержении его второго преемника Ванния. Когда готы приблизительно в середине II в. начали свое движение к юго-востоку, они не могли пройти мимо вандалов, обитавших к югу от готов. Археология показывает, что элементы Пшеворской культуры начали заменяться соответствующими элементами Вельбаркской культуры. Все это не могло пройти мирно. Предание сохранило сведения о войнах между готами и вандалами^[125]. Значительная часть вандалов осталась на месте, а другие тоже приняли участие в переселениях. Уже до времени Птолемея или, точнее, его источника вандалы разделились, и на старом месте остались силинги, от имени которых много позже эта область получила название Силезия. Да и позже современные Судеты назывались Вандальскими горами. Другая их часть под руководством Рауса и Рапта переселилась к югу. Эти переселенцы запросили у римских властей позволения поселиться в римской Дакии, обещая за этого стать римскими союзниками и помогать Римской империи в войнах против других германцев. Поcле отказа асдинги попытались вытеснить костобоков, чтобы завладеть их землями. Дальнейшие события не совсем понятны. По одним данным, вандалы помогали императору Марку Аврелию во время Маркоманских войн, по другим, они, наоборот. воевали против римлян и были ими побеждены. Одновременно вандалы воевали с другими варварами — костобоками и лакрингами^[126], заняв территорию костобоков у границ римской Дакии. Около 270 г. вандалы уже жили на среднем Дунае (разумеется, не на римской, а на варварской его стороне). В это время они вновь воевали с римлянами, активно участвуя, в частности, в готских вторжениях в Империю. и потерпели поражение, после чего заключили договор с императором Аврелианом. По условиям этого договора они выдали римлянам знатных заложников и обязались поставить две тысячи всадников в римскую армию. В этой армии имелась octava ala Vandalorum, история которой может восходить к этим вандальским кавалеристам. Немного позже другие вандалы (по-видимому, силинги) участвовали в войнах с императором Пробом и тоже потерпели поражение^[127].

Эти переселившиеся к югу вандалы позже именуются асдингами (или хасдингами). В то же время известно, что Асдингами именовался королевский род (regia stirps), считавшийся среди вандалов выдающимся и наиболее воинственным, из которого, в частности, вышел король Визимар. воевавший с готами^[128]. Поэтому можно думать, что переселенцы приняли имя своего королевского рода^[129]. Этот род мог выдвинуться еще во время пребывания вандалов (или протовандалов) в Ютландии, где его следы еще сохранились в некоторых топонимах. Королевское достоинство сохранялось в этом роде до самого конца существования вандальского государства. В первой половине IV в. вандалы-асдинги жили между маркоманами и готами. Потерпев поражение от готов, часть вандалов с согласия императора Константина около 335 г. перебрались на римскую сторону Дуная, поселившись там, возможно, на правах федератов. Основная же их часть оставалась жить в районе верхнего и среднего течения Тисы.

За время после выселения из Скандинавии в политическом строе вандалов происходят важные изменения. На начальных этапах этого периода вандалов фактически возглавляли военные вожди (герцоги). Вновь так же, как и у некоторых других германцев, во главе племени стояли два вождя. Два герцога — Амбри и Асси, возглавляли вандалов в неудачной войне с лангобардами^[130]. Переселение к югу тоже возглавляли двое — Раус и Рапт. Были ли Амбри и Асси мифологическими фигурами или реальными людьми, сказать трудно. Их имена означали «Ольха» и «Ясень». Эти имена могут указывать на связь с божественным миром^[131]. Амбри и Асси были связаны с богом Годаном (Вотаном, Одином), который, однако, по лангобардскому преданию, даровал победу не вандалам, а лангобардам. С другой стороны, значащие имена вполне могли иметь и реальные люди. Раус и Рапт, несомненно, являются историческими фигурами. Хотя и их имена тоже значащие («Сияние» и «Тростник»)^[132], но их вполне могли получить реальные люди^[133]. Ихдействия (переселение к югу, просьба о союзе и помощи, обращенная к римлянам, война с костобоками) не имеют никаких легендарных мотивов, они совершенно реальны. Были ли они королями или герцогами — неизвестно. Скорее всего, они все же были герцогами^[134]. В рассказе о мире вандалов с Аврелианом в 271 г. упоминаются короли (во множественном числе) и архонты, под которыми, видимо, надо понимать герцогов. Визимар был первым, о ком прямо говорится, что он был rех (король), и он, судя по тексту Иордана, был уже единственным королем. Также прямо говорится, что он принадлежал к роду Асдингов. который у вандалов выделяется (eminet) и является самым воинственным (bellicosissimum). Теперь больше нет речи о двух предводителях. Все сведения о вандалах с этого времени говорят только об одном короле, их возглавляющем. Эпизод с Раусом и Раптом относится к концу 171 или началу 172 г. Визимар был королем до 337 г. Следовательно, в период между этими датами произошло очень важное изменение структуры власти у вандалов (по крайней мере, асдингов). Власть двух герцогов, совместно руководящих военными и «иностранными» делами вандалов, заменяется единоличной властью короля. При этом решающую роль опять же играет воинственность королевского рода. Произошло это. однако, не сразу. У многих германских племен имелись короли, избираемые в соответствии со знатностью рода, которые, однако, играли сравнительно ограниченную роль, явно уступая вождям. К 271 г. несколько (сколько, неизвестно) королей уже наряду с герцогами играют активную роль как в войне, так и в дипломатии. И именно короли как наиболее знатные представители племени дали императору в качестве заложников своих детей. По-видимому, между 172 и 337 г. военное руководство перехватили короли из рода Асдингов, которые и сумели, оттеснив герцогов, выйти на первый план. Переговоры и последующий договор между вандалами и Аврелианом отражают, вероятно, определенный этап формирования вандальской монархии. В это время короли уже выдвигаются на первый план, но монархия еще носит коллективный характер и сосуществует с властью герцогов. Надо заметить, что родовая знать еще очень долго играла у вандалов очень важную роль, в большой мере даже соперничая с королевской властью.

В конце IV в., когда под натиском гуннов весь племенной мир пришел в движение, вандалы тоже приняли в нем участие. К страху перед гуннами присоединился голод, также заставивший вандалов искать новые места для поселения. Вандалы-асдинги объединились с аланами и, продвигаясь вдоль Дуная, двинулись на запад. К концу IV в. часть аланов, не подчинившихся гуннам, поселилась в районе Паннонии в непосредственной близости от вандалов, так что их союз был вполне естественен. Вскоре к их союзу присоединились свевы и вандалы-силинги. Около 400 г. значительная часть последних покинула старые места и перебралась к югу^[135]. Каждая из этих этнических групп сохраняла свой строй и подчинялась своим главам. Силингов возглавлял Хрок, свевов — Гермерих или, скорее, его предшественник, аланов — Гоар и Респендиал. Однако все они, как кажется, признавали высший авторитет короля асдингов Гондигисела^[136]. В 401 г. союзники пытались обосноваться в Реции, но были отбиты и вынуждены продолжить свое движение к западу. В конце 406 г. союзники подошли к Рейну и начали переправляться через него. Римская граница по Рейну была практически оголена. Фактически правивший Западной империей Стилихон с целью защиты Италии от готов снял с Рейна практически все стоявшие там войска. Но против вандалов, являвшихся ядром этого союза, выступили франки. Они обрушились на них и, по преданию, в ожесточенном сражении убили 20 тысяч вандалов, в том числе Гондигисела^[137]. Ему наследовал его сын Гундерих. Аланы, к тому времени уже успевшие переправиться через Рейн, вернулись на его правый берег и нанесли удар франкам. Те, в свою очередь, были разбиты. После этого в последний день 406 г. массы варваров перешли Рейн в районе Могонциака (Майнца) и обрушились на Галлию.

Сначала варвары опустошили провинции по среднему Рейну, затем они повернули к северу и разграбили Бельгику. Некоторые города пытались, иногда успешно, оказать сопротивление. Характерно, что это сопротивление организовывали не городские власти, а епископы. Так, оборону Ремов (Реймс) возглавил епископ Никазий, а Толозы (Тулузы) — Экзуперий. В 407 г. в Галлию переправилась из Британии армия узурпатора Константина. Эту переправу Константин осуществил под лозунгом защиты от варваров Галлии, брошенной на произвол судьбы властями Равенны. Константин, активно в этом поддержанный галлоримскими магнатами, энергично взялся задело. Его действия были весьма успешны. Он очистил от вандалов и их союзников приренйские территории, а затем отбросил варваров в Аквитанию. Трудно сказать, преследовали ли варвары, вторгнувшиеся в Галлию, цель поселения в этой стране. Воинов, несомненно, сопровождали их семьи, но где они находились во время всех передвижений варварских армий, точно неизвестно. Аланы на какое-то время обосновались на среднем Рейне, и возможно, что и вандалы со свевами тоже соседствовали с ними. Какая-то часть варваров, судя по археологическим данным, попыталась осесть в бассейне Родана. Когда же Константин заставил варваров уйти в Аквитанию, то с ними, конечно же, ушли женщины и дети. Может быть, именно тогда аланы раскололись, и в Аквитанию вместе с вандалами и свевами ушли аланы Респендиала. Аквитания была довольно богатой областью, но активные грабежи основательно разорили ее. Главное же, вандалы и их союзники, уже потерпевшие поражение от римлян (хотя и войск узурпатора), могли серьезно опасаться нового римского наступления. Поэтому они решили уйти еще дальше, в Испанию, надеясь, возможно, на защиту Пиренеев. И как только возникли соответствующие возможности, они вторглись в Испанию.

Бургунды. Бургунды (бургундии, бургундионы^[138]) были восточными германцами и первоначально, по словам Плиния, входили в вандальское объединение, но позже явно от него отделились, превратившись в самостоятельный этнос. Прародиной бургундов был, по-видимому, остров Борнхольм^[139], откуда они перебрались сначала на Скандинавский полуостров, а затем в устье Одера. Позже они жили между Одером и Вислой. По-видимому, именно тогда бургунды столкнулись с гепидами. возглавляемыми королем Фастидой, и потерпели полное поражение. Конечно, сообщение о почти полном истреблении бургундов гепидами является несомненным преувеличением, но урон, понесенный бургундами. явно был довольно значительным. Бургунды были вытеснены, и археология показывает, что бургундские могилы заменяются гепидскими. Какие-то бургунды (точнее, уругунды) засвидетельствованы в Придунавье. Это могла быть часть бургундов. которая после поражения от гепидов двинулась вместе с ними на юг и юго-восток. Там они, вероятно, в конце концов, и растворились среди других германских племен^[140]. Основная же масса бургундов стала передвигаться на запад, выйдя во второй половине или, точнее, в последней четверти III в. в район верхней долины Майна. И там бургунды столкнулись, с одной стороны, с аламанами, от которых их отделял бывший римский limes, а с другой — с римлянами. С последними они впервые столкнулись в 279 г., когда император Проб предпринял мощное наступление на германцев в районе Рейна. Одержав блестящую победу, император с основными силами был вынужден отправиться на Восток, а его полководцы продолжали войну. и именно они. вероятно, и столкнулись с бургундами. Бургунды были побеждены, и часть их, взятых в плен, была включена в римскую армию и вместе с другими варварскими отрядами направлена в Британию. В 80-е гг. III в. бургунды вместе с некоторыми другими германскими племенами вторглись в Галлию, но император Максимиан отбил это нападение. После этого бургунды довольно долго дела с римлянами не имели. Даже когда в 359 г. Юлиан одержал блестящую победу над аламанами и дошел непосредственно до бургундских границ, он предпочел эти границы не переходить.

Более постоянны были столкновения бургундов с аламанами, с которыми они боролись как за земли для поселения, так и за месторождения соли, бывшей в то время одним из главных богатств. Эти борьба между различными германскими племенами, в том числе между бургундами и аламанами, на какое-то время отвлекла их от имперских границ и обеспечила Империи в течение нескольких лет спокойствие на рейнской границе. Спокойствие оказалось не очень длительным, но бургунды в бесконечных войнах с Римской империей участия не принимали.

Бургунды были довольно сильным и воинственным народом. Позже, в начале V в., по словам Орозия, их армия насчитывала 80 тысяч человек. Современные историки ставят эту цифру под сомнение и полагают, что Орозий говорит об общей численности всего народа^[141]. Но и в более раннее время Аммиан Марцеллин говорит о многочисленности бургундов. Во всяком случае, бургунды являлись одним из самых больших и значительных народов Германии. Этим попытались воспользоваться римляне для борьбы с другими германцами, особенно аламанами, которые в то время являлись наиболее опасными врагами Рима на рейнской границе. С другой стороны, на почве общей вражды с аламанами и сами бургунды стремились к союзу с римлянами. Недаром в их среде возникла легенда об их якобы происхождении от римлян. В 370 г. император Валентиниан I стал инициатором заключения союза с бургундами, направленного против аламанов. Бургунды с удовольствием заключили союз и двинулись на соединение с римской армией, которая должна была перейти Рейн. Какая-то часть аламанов была разбита, бургунды захватили пленных и подошли к Рейну. Однако император испугался слишком большого бургундского войска и фактически отказался от соединения с ним. В результате бургунды ушли назад. Совместный римско-бургундский поход не состоялся, но с этого времени бургунды стали считать себя федератами Империи. Некоторые бургунды даже переходили на римскую службу. Таков был, например, Хариульф, сын Ханхавальда, из королевского рода, который, несмотря на свою молодость (он умер в 21 год), достиг довольно высокого ранга в императорской гвардии^[142]. Возможно, и другие бургунды, как и многие варвары того времени, также служили в римской армии.

В IV в. бургунды представляли собой племенной союз, возглавляемый королями. Аммиан Марцеллин, говоря об этих королях, употребляет множественное число. По-видимому, единого правителя у бургундов тогда еще не было. Титулом королей было hendinos. Точное значение этого термина до сих пор спорно. Но все толкования сходятся в признании особости носителя этого титула и его превосходства над остальными соплеменниками. Видимо, речь все-таки идет о роде племенных вождей, совместно возглавлявших бургундский союз. Эти «гендинос» были в известной степени сакральными фигурами и своей властью отвечали за все удачи и неудачи. Любая неудача, как на войне, так и в мирное время (например, неурожай), приводила к их свержению, а может быть, даже и к убийству^[143]. Разумеется. настоящими монархами считать их нельзя. Видимо, это были лишь вожди, авторитет которых основывался на их успехах в войнах и в мирной жизни. Наряду с «гендинос», представлявших светскую власть, у бургундов выделяются жречество и верховный жрец (sinistus), что означает «старейший», обладает авторитетом даже большим, чем короли.

В начале V в. бургундов возглавляет король Гундахар, которого позже называли последним в ряду королей из рода Гибихундов^[144]. Этот род восходил к Гибиху, которому наследовали Гундомар, Гислахар и, наконец, сам Гундахар. Неизвестна продолжительность правления каждого из этих королей. Гундахар правил вплоть до своей гибели в 436 г., так что, вероятно, во время перехода через Рейн в 407 г. он был сравнительно молодым человеком. Можно думать, что в начале второй половины IV в., но после войн Юлиана в 359 г., о которых рассказывал Аммиан Марцеллин. Гибих становится королем и не очень значительную власть гендиноса начинает превращать в подлинную монархию. Процесс этот был, видимо, не быстрым. Современный греческий автор называет Гундахара (Гунтиария) филархом, т. е. главой племени. Каков был объем его власти в этот момент, сказать трудно, но то, что его власть в это время была далеко не только сакральной, несомненно. Когда в начале V в. под давлением гуннов германский мир снова пришел в движение, бургунды приняли в этом движении активное участие. Под руководством Гундахара они вытеснили аламанов из части их территории и подошли непосредственно к Рейну. Некоторая часть бургундов еще осталась на прежнем месте, но основная их масса уже вышла к Рейну. Когда вандалы, аланы и свевы в последний день 406 г. перешли эту реку, то бургунды последовали за ними. Часть бургундов все же осталась за Рейном, но большая часть теперь оказалась в Галлии. Возможно, что еще до этого бургунды заключили союз с вандалами и другими племенами и одновременно с ними обрушились на Галлию. По другому варианту, бургундов призвал себе на помощь узурпатор Константин. Когда же вандалы, аланы и свевы подошли к Пиренеям и затем перешли эти горы, бургунды предпочли остаться в Галлии^[145]. Сними осталась и часть аланов во главе с Гоаром.

Франки. Если еще можно спорить, являются ли готы или вандалы теми же этносами, что и их предки, вышедшие из Скандинавии и поселившиеся на южном побережье Балтики, то по отношению к франкам никаких споров не возникает. Франки появились на исторической арене довольно поздно. Характерно, что у франков, как кажется, не было исторических преданий, рассказывавших об их отдаленном прошлом. Позже возникло стремление связать происхождение франков с троянцами: якобы последний царь Трои Приам не погиб, а со своими людьми ушел к Танаису (Дон), а затем уже его потомки повели бывших троянцев в другие земли, в том числе на запад. Одним из потомков Приама был Франк, или Франций, который и поселил свой народ между Рейном и морем^[146]. Смысл этого предания совершенно ясен: франки, выводя, как и римляне, свой род от троянцев, доказывали свое равенство с римлянами. Оно носит совершенно искусственный характер и не имеет ничего общего с обычными германскими сказаниями. Да и возникло это предание довольно поздно. Франки явно не желали связывать свое происхождение с остальным германским миром. Это говорит не столько о противопоставлении франков остальным германцам, сколько об их появлении как сравнительно молодого этноса, не связанного с долголетней германской исторической (точнее, мифологической) традицией^[147].

Франкский племенной союз образовался в III в. в период этнической перегруппировки среди западных германцев в результате объединения ряда племен, до того времени поодиночке упоминаемых античными авторами, как хамавы, бруктеры, хатты, батавы и некоторые другие Может быть, первоначальное ядро этого нового объединения составили сравнительно небольшие группы молодых и авантюрно настроенных воинов, отколовшиеся от упомянутых племен и совместно выступавшие в поисках добычи. Совместные предприятия сплачивали эти группы, объединяли их вокруг наиболее удачливых вождей, а их успехи привлекали к себе новых членов. В конечном итоге новый союз поглотил «старые» племена. Процесс это был, однако, далеко не мгновенным. Еще в IV в. на исторической арене действовали то франки, то их отдельные группы, сохранявшие старые племенные названия, как, например, хатты. По-видимому, только к концу этого столетия «старые» племена исчезли окончательно, слившись в единый этнический комплекс, в рамках которого возникли новые деления.

Само слово «франки» позже стало обозначать «свободные», но первоначально, вероятно, имело другое значение — смелые, яростные. Союз этот, однако, был не очень прочным, и в III в. на историческую сцену выступал не столько союз как целое, сколько его отдельные группы. Уже в 111 в., т. е. вскоре после образования своего союза, франки вошли в непосредственное соприкосновение с Римской империей. В условиях кризиса Империи они приняли активное участие в мощном вторжении в Галлию. В 259 г. они перешли Рейн и обрушились на северо-восточную часть этой страны. Затем они прошли через всю Галлию, разграбили Испанию, добрались до Африки и оттуда на захваченных кораблях вернулись на родину. С большим трудом римский полководец Постум сумел разбить один из франкских отрядов и отнять у них добычу. Римские воины тотчас провозгласили Постума императором, и приблизительно на полтора десятка лет Галлия отделилась от остальной Империи. Этим воспользовались прирейнские германцы, и в их числе франки, которые с этого времени стали почти постоянной угрозой Галлии. Подчинение Галлии императором Аврелианом изменило ситуацию на Рейне, но франки по-прежнему угрожали границе. После смерти Аврелиана они снова перешли Рейн и опустошили огромные территории в Галлии. Часть франков в свое время была захвачена в плен и поселена в устье Дуная. Эта часть франков захватила корабли и, пройдя проливы из Черного в Средиземное море, опустошила некоторые его берега, ограбив даже Карфаген, а затем через Атлантический океан вернулась к устью Рейна, воссоединившись с остальными соплеменниками.

С этого времени войны между римлянами и франками стали весьма частыми. Франки не раз вторгались в Галлию. Они часто использовали многочисленные гражданские войны, характерные для времени Поздней империи, которые оголяли рейнскую границу и давали франкам, как и другим варварам, почти беспрепятственно вторгаться на имперскую территорию. Это были грабительские походы. Франки не ставили себе задачу поселиться в римских провинциях. Они стремились только захватить как можно больше богатств, в том чисел и рабов, и с этой добычей уйти на свою территорию. В 306 г., воспользовавшись политической нестабильностью, возникшей после смерти Констанция Хлора, франки во главе с Аскариком и Мерогайсом в очередной раз перешли Рейн. Однако сын Констанция Константин разбил франков и подчинил часть их. Захваченные в плен Амкарик и Мерогайс вместе со многими другими пленниками были уведены в Треверы, тогдашнюю резиденцию Константина, и там эти вожди на потеху собравшейся толпе были брошены на растерзание диким зверям. Уже на правом берегу Рейна Константин создал ряд укреплений, одно из которых было непосредственно связано мостом с римским городом Колонией Агриппиной. В 50-е гг. того же века упорную борьбу с франками вел Юлиан, посланный в Галлию императором Констанцием II для борьбы с германцами. Юлиан разгромил франков и углубился довольно далеко в их земли. Но он понимал, что подчинить франков, как и других германцев, он не сможет, и поэтому пошел по пути, уже проложенном римским правительством. Он дал части франков для поселения землю на крайнем северо-востоке Галлии, так называемую Токсандрию, и заключил с ними соответствующий договор^[148]. Франки признали верховную власть императора и обязались помогать ему в войнах, а за это получили землю и жалованье. Потомки этих франков, живущие на нижнем Рейне и вдоль побережья Северного моря, стали называться салическими (салиями).

Те франки, которые остались жить на правом берегу среднего течения Рейна и граничили с аламанами, получили называние рипуарских, т. е. береговых^[149] (рипуарии). Так салические франки стали федератами Империи. Салии стали первыми германскими федератами в западной части Римской империи. Они помогали римлянам бороться, прежде всего, с аламанами, которые в то время представляли главную угрозу римской границе по Рейну. Некоторые франкские вожди со всеми своими подчиненными переходили на римскую службу и поселялись на римской территории. Их статус не очень ясен. В северо-восточной части современной Франции обнаружен ряд франкских кладбищ IV в., и долгое время считалось, что речь идет о летах. Однако более поздние и внимательные исследования показали, что речь идет о погребениях людей довольно высокого ранга. Это были, по-видимому, предводители франкских отрядов.

Существовал и другой путь проникновения франков в Империю. Многие франки индивидуально вступали на римскую военную службу и часто делали на ней блестящую карьеру. Так, Бонит принимал активное участие в войне Константина с его соперником Лицинием, а его сын Сильван на службе у сына Константина Констанция II достиг высокого положения магистра пехоты. В 355 г. Сильван, командуя войсками в Галлии, провозгласил себя императором. Правда, все его правление продолжалось не больше месяца, но убит он был лишь в результате предательства. Позже известен был Меробауд, поступивший на службу при Юлиане. Особенного успеха он достиг при императоре Валентиниане I. При нем он достиг должности начальника воинов, т. е. фактически главнокомандующего римской армией, а когда император в 375 г. умер, в огромной степени способствовал признанию августом его сына Валентиниана II. Фактически правивший старший брат Валентниана II Грациан еще более возвысил Меробауда. Одно время Меробауд фактически управлял всей западной частью Империи. Трижды он был консулом. Во время его третьего консульства в 388 г. Валентиниан II, оставшийся к тому времени уже без соправителя, потерпел поражение от узурпатора Магна Максима, и Меробауд в этих условиях покончил с собой. В это же время служили франки Маллобауд, Баутон, Рихомер, которые тоже достигли высоких постов в римской армии. Дочь Баутона Элия Евдоксия даже стала женой восточного императора Аркадия. Племянником Рихомера был Арбогаст, служивший восточному императору Феодосию. В 385 г. он стал начальником воинов, а затем принял активное участие в войне Феодосия против Магна Максима. После победы над узурпатором Арбогаст остался на Западе и стал советником и фактическим опекуном восстановленного на троне Валентиниана. Когда же император в 392 г. умер, вся власть в западной части Римской империи сосредоточилась в руках Арбогаста. Он, естественно, не мог стать императором и поэтому решил возвести на трон Евгения, за спиной которого мог бы самовластно управлять государством. Но на этот раз он ошибся. Феодосий выступил против Евгения и Арбогаста. Потерпев поражение, Арбогаст покончил с собой. Это — наиболее яркие примеры. Число франков на службе в римской армии (не только на Западе, но и на Востоке) все более увеличивалось, хотя таких высот, как Меробауд и Арбогаст, они и не достигали.

Но важно, что многие из них входили в правящий класс Империи, получали на ее территории земли, становились римскими магнатами. Они проникались римским духом и становились типичными представителями позднеримской элиты.

В ходе распада Римской империи франки становились все более активными. Фактический правитель Западной Римской империи Стилихон, вынужденный увести регулярную римскую армию на защиту Италии, заключил соглашение с франками и другими германцами, чтобы обезопасить рейнскую границу. С этого времени на Рейне регулярных войск Империи практически не было, и границу защищали германские федераты, в том числе франки. Когда в конце 406 г. к Рейну подошли огромные силы вандалов и других варваров, рипуарские франки пытались их остановить. Сначала они одержали победу над вандалами, убив даже их короля Гондигисела, но потерпели поражение от возвратившихся на правый берег Рейна аланов. Это поражение франков открыло варварам путь в Галлию, с чего фактически и началось завоевание германцами Западной Римской империи. Захвативший Галлию узурпатор Константин III заключил союз с некоторыми варварами, среди них были, вероятно, и франки. Позже франки вместе с бургундами, аланами и аламанами поддерживали узурпатора Иовина. Через какое-то время после этого события франки предприняли попытку расширить свои владения, но были отбиты римлянами. На рубеже 40-50-х гг. среди франков возникли острые разногласия по поводу кандидатуры одного из королей. За обоими кандидатами на трон стояли группировки, одна из которых ориентировалась на Империю, а другая — на гуннского правителя Аттилу. Ставленник Аттилы победил, и большая часть франков сражалась на стороне гуннов в битве на Каталаунских полях. В это же время другая часть франков в этой битве находилась в рядах имперского войска. Особенностью участия франков в так называемом Великом переселении народов было то, что они в отличие от многих других германцев не уходили далеко от своей основной территории. Они предпочли оставаться преимущественно на прежнем месте (или лишь сравнительно недалеко передвигаясь) и подчинять себе окрестные территории как за счет римлян, так и за счет своих германских соседей — аламанов, саксов и других. Первые попытки расширения франкской территории в Галлии были отбиты Аэцием. Но резкое ослабление Западной Римской империи во второй половине V в. позволило франкам расширить свою экспансию.

В Северной Галлии в это время самовластно распоряжался Эгидий, создавший там практически независимое государство. Франки активно помогли ему и в борьбе с вестготами, и в его самостоятельной позиции по отношению к Равенне^[150]. Именно они, по-видимому, составляли основную часть армии Эгидия, которая разгромила вестготов на берегах Лигера (Луара) около Аврелиана (Орлеан). Поддержали франки и преемника Эгидия Павла. Вместе с войсками Павла армия короля Хильдериха разбила вестготов, в результате чего было окончательно остановлено наступление вестготов на Северную Галлию. Одновременно римлянам и франкам пришлось воевать с саксами, захватившими острова на Лигере. В этой борьбе Павел был убит, но франки сумели выбить саксов с островов, после чего, однако, между ними был заключен союз. Франки явно действовали исключительно в своих интересах, и их позиция определялась не верностью римскому полководцу и Империи вообще, а только этими интересами. После гибели Павла власть в римской Северной Галлии перешла к сыну Эгидия Сиагрию, которого Григорий Турский называет королем римлян (rex Romanorum). Едва ли Сиагрий официально носил этот титул. Он скорее отражает реальное положение Сиагрия, самостоятельно правившего тем, что еще осталось римским в Северной Галлии. Официально же Сиагрий, по-видимому, считался командующим имперскими войсками (magister militum per Gallias). Приблизительно в это же время власть в Треверах на Рейне оказалась в руках Арбогаста, имевшего ранг комита. Этот Арбогаст явно был потомком упомянутого выше Арбогаста и, следовательно, по крайней мере, по своему отдаленному происхождению франком, но выступал он исключительно как римский военачальник. Каковы были размеры подчиненной ему территории и как строились его отношения с франками, неизвестно.

По-видимому, во время всех этих бурных событий происходит изменение в потестарной структуре франков. Долгое время различные боевые действия франков возглавляли герцоги (duces). Размеры их власти в мирное время неизвестны. В рассказах о вторжениях франков на римскую территорию и о войнах римлян с франками называется несколько таких герцогов. Так, когда франки воспользовались очередной гражданской войной в Империи в 80-е гг. IV в. и вторглись в Галлию, во главе их стояли герцоги Генобавд, Маркомер и Суннон. Каждого из них римский историк называет и dux, и subregolus. Последнее название подчеркивает, что в глазах римлян ни один из них не был королем. В то же время речь идет не просто о regolos (царьки). Приставка sub предполагает их подчинение какой-либо более высокой властной инстанции. Что это была за инстанция и существовала ли она в действительности? Или же это только оборот речи? Пока на эти вопросы ответить невозможно^[151]. В другом месте эти же предводители названы regales, т. е. царственными или подобными царям (королям). Римские авторы, говоря о них, сами не могут понять, были ли они герцогами или королями (ducibus… regalibus). Все это ясно говорит о том, что еще в конце IV в. королевской власти как высшей властной инстанции у франков не существовало. Возможно, что еще в начале следующего столетия франки королей не имели. Когда под новый, 407 г. вандалы и их союзники переходили Рейн, франки, как об этом говорилось выше, напали на них, но никаких упоминаний о королях, которые возглавляли бы франкское войско, не упоминается. В V в. во главе франков уже засвидетельствованы короли. История со спором двух братьев, претендующих на королевскую власть и апеллирующих при этом к иностранным деятелям Аэцию и Аттиле, показывает, что правил наследования власти у франков не было, что эта власть принадлежала скорее семье (или роду), чем конкретной личности, в результате чего смерть короля приводила к острому противостоянию в самой франкской среде, что франкская элита, с одной стороны, была столь сильна, что могла не допустить представителя соперничающей группировки к власти, но, с другой, не имела сил утвердить своего кандидата без поддержки могущественных соседей. О каких франках идет в данном случае речь, не говорится, но, скорее всего, это были рипуарские франки. По-видимому, то же самое можно сказать и о салических франках.

По словам Григория Турского, ссылающегося на более ранних историков, франки стали избирать себе королей, когда они перешли Рейн и поселились в Торингии. Эта Торингия, как признают современные исследователи, — та же Токсандрия, так что речь идет о салиях, являвшихся, как было сказано выше, потомками тех франков, которых поселил в этой области Юлиан. Следовательно, короли появились у них не ранее 60-х гг. IV в. Если же учесть сведения, что и в 80-х гг. этого века во главе франков стояли не короли, а герцоги, то появление монархической власти у салических франков можно отнести к рубежу IV–V вв. Первый король был избран «по округам и областям» (iuxta pagus vel civitates) из среды самого знатного рода (de prima… et nobiliore suorum familia). Упоминание familia в единственном числе ясно говорит о том, что у салических франков уже выделяется один род (или, может быть, даже одна семья), представители которого и становятся королями. То, что это был тот род, из которого позже вышел Хлодвиг, о котором еще пойдет речь, несомненно. Если верить одной из хроник, то первым королем являлся Фарамунд, современник Аркадия и Гонория. Ему наследовал его сын Клодион (или Клодий, или Хлогион), ставший королем на пятый год правления Феодосия II, т. е. в 412 г. Это были предки королевского рода Меровингов. Сомнения в стройности наследования власти Меровингами возникает из сообщения того же хрониста, что Фарамунд являлся сыном Приама, мифологического предка франков. Возникает естественный вопрос, не является ли и Фарамунд мифологической, а не исторической фигурой. Во всяком случае, стремление Меровингов связать свой род непосредственно с предком всего народа очевидно.

Что касается Клодиона, сына Фарамунда, то в его историчности едва ли надо сомневаться^[152]. То, что о нем известно, полностью вписывается в ход исторических событий того времени. Он правил в Токсандрии, и его столицей была крепость Диспарг^[153]. Действуя отсюда, он захватил ряд римских городов и крепостей в Северо-Восточной Галлии и около 445 г. или несколько раньше был разбит римлянами около Вик Элене. Клодион считался самым знатным в своем племени (nobilis-simus in gente sua)^[154]. Это, однако, не означало, что он был единственным королем франков. Другим королем приблизительно в это же время был Теодемер, сын Рихимера, убитый вместе со своей матерью Асцилой. Собственно ничего более ни о Теодемере, ни о Рихимере неизвестно. Поэтому даже нельзя сказать, правил ли Теодемер салическими или, как иногда предполагают, рипуарскими франками. Но тот факт, что Григорий Турский, ссылаясь на Консульские фасты, счел необходимым отметить его гибель, говорит о значимости этого короля.

Из рода Клодиона происходил Меровей (или Меровех), эпоним рода Меровингов. Впоследствии возникли рассказы о его чудесном рождении и даже происхождении от морского бога. Этот рассказ, естественно, не мог возникнуть до прихода Меровея к власти и, будучи, несомненно, чисто языческим, предшествовал обращению франкского короля Хлодвига в христианство, что произошло в 496 или 506 г.^[155] Так что возникновение этого рассказа надо отнести ко второй половине V в. Такие рассказы обычно связываются с легендарными или историческими фигурами, ставшими (или считавшимися) основателями государств, городов или династий. Между тем ничего подобного о Меровее неизвестно. Меровей наследовал Клодиону. Был ли он сыном своего предшественника, точно неизвестно. Однако обращает на себя внимание, что Григорий Турский говорит лишь о том, что Меровей происходил из того же рода, что и Клодион, но в той же фразе отмечает. что сыном Меровея был Хильдерих. Такое различие оценки происхождения Меровея и Хильдериха позволяет говорить, что Меровей не был сыном Клодиона и с ним. скорее всего, на трон взошла другая ветвь королевского рода, представленная Хильдерихом и его потомками. Поэтому очень вероятно, что и сам рассказ о чудесном рождении Меровея стал религиозно-мифологическим основанием прихода к власти (может быть, насильственного после поражения Клодиона у Вика Элене) именно этой ветви. Недаром и сам королевский род после этого стал называться Меровингами.

Сын Меровея Хильдерих вступил на трон после смерти своего отца, и он, как об этом говорилось выше, активно вмешивался в военные события в Северной Галлии, выступая на стороне римских генералов. Хильдерих, по-видимому, даже получил официальное назначение правителя римской провинции Бельгики Второй. С этого времени франки становятся постоянным фактором политической и военной жизни Северной Галлии, и роль их все более возрастает. Женитьба на тюрингской принцессе Базине не только обезопасила его восточный тыл, но и обеспечила поддержку тюрингов. Активное и удачное участие в борьбе в Северной Галлии укрепили авторитет Хильдериха. Его богатая могила свидетельствует не только о его могуществе, но и о довольно значительных и разнообразных связях франков с внешним миром. В вещах, там обнаруженных, смешаны германские (собственно франкские), римские и дунайские элементы. На кольце была выгравирована надпись Childerici regis, и это доказывает его королевский титул. Но сам он на том же кольце представлен в римской одежде. Верховную власть Хильдериха, может быть, признали и другие франкские короли. Сыном Хильдериха (следовательно, внуком Меровея) и Базины был Хлодвиг (Хлодовех, Кловис), с которым связано завоевание Галлии.

Лангобарды. Лангобарды своей прародиной считали Скандинавию, откуда они под угрозой голода около 100 г. до н. э.^[156], по преданию, под руководством герцогов Ибора и Айона (или Агиона) переселились на южный берег Балтийского моря^[157]. Там они столкнулись с вандалами и были вынуждены переселиться на запад в район нижнего течения Эльбы. Как рассказывает лангобардское предание, первоначальное имя переселившегося племени было виннилеры (или виннилы). Это название связано с германским глаголом winnen — сражаться, добывать. Изменение названия было связано с богом Годаном, которого якобы обманули виннилерские женщины, подвязав себе волосы под подбородком в виде длинных бород, после чего Годан назвал их лангобардами (длиннобородыми) и даровал им победу над вандалами. Возможно, что виннилеры и лангобарды первоначально были отдельными племенами, которые по каким-то причинам слились, причем новое племенное объединение приняло имя лангобардов, хотя правящий род мог остаться виннилерским, а потому и сохранившим воспоминание о прежнем наименовании. Возможно, однако, что изменение названия было связано с изменениями в религиозной практике этого германского племени, когда его покровителем становится бог Годан, одним из культовых имен которого было, как кажется, Лангобарт (Длиннобородый). Во всяком случае, в скандинавской мифологии длиннобородость являлась характерной чертой Одина, т. е. того же Годана. В 5 г. н. э. римские войска под командованием императорского пасынка Тиберия (будущего императора) напали на лангобардов. О виннилерах нет речи. Ясно, что, как бы ни решать вопрос о замене виннилеров на лангобардов, это произошло не позже рубежа эр. Это событие рассматривается как первый этап лангбардского этногенеза.

Поскольку от лангобардского языка почти ничего не осталось, то об их месте внутри германского комплекса можно говорить только на основе некоторых косвенных данных. Судя по тому, что их одежда была похожа на одежду англосаксов, делается вывод о родственности лангобардов с ними и, следовательно, о принадлежности лангобардов к западным германцам. Страбон, Тацит и Птолемей включают лангобардов в число свевских племен, которые также были западными германцами. Поэтому в настоящее время можно почти с полной уверенностью говорить о принадлежности лангобардов именно к западным германцам^[158]. Среди свевов, по словам Тацита, они отличаются особой воинственностью при сравнительно небольшой численности. Лангобардское предание, действительно, заполнено рассказами об их переселениях и многочисленных войнах, сопровождавших это переселение.

Потерпев поражение от армии Тиберия,^[159] лангобарды отошли на восточный берег Эльбы. Там они не задержались надолго, а отступили еще дальше на юго-восток к истокам Эльбы. На какое-то время лангобарды стали частью государства Маробода, но затем выступили против него и восстановили свою независимость. Они активно поддержали соперника Маробода Италика, и эта помощь оказалась решающей в победе последнего. Позже лангобарды отошли далее к юго-востоку, оказавшись во второй половине II в. в дунайском бассейне^[160]. В 166 г. лангобарды в союзе с соседним племенем убиев вторглись в римские владения. Они были разбиты и заключили мир. Это вторжение явилось первым актом Маркоманских войн императора Марка Аврелия. Однако в эти войнах лангобарды далее не участвовали. В V в. лангобарды переселились на юг. В конце 80-х гг. V в. они воспользовались разгромом племени ругиев и заняли их область. Но тамошние условия показались им неблагоприятными, и они под руководством короля Татона, по-видимому, не сразу, а в несколько этапов, отошли на восток и заселили Паннонию^[161]. Во время этого переселения лангобарды на какое-то время попали в зависимость от герулов и платили им дань, но, одержав в 508 г. над ними победу, вернули себе независимость. До этого герулы играли ведущую роль среди германских народов, граничивших с Империей. После поражения в кровавой битве с лангобардами их держава распалась, и на первый план выходят лангобарды. Резиденцией их короля стала, по-видимому, бывшая ставка правителя герулов.

В первой половине VI в. в Подунавье сложилась обширная держава лангобардов, и лангобарды становятся мощной силой, с которой приходилось считаться и императорам, и остготам. Эго событие стало чрезвычайно важной вехой в истории лангобардов. Характерно в этом отношении изменение в именах лангобардских королей. Имена всех прежних правителей, начиная с Ибора и Айона (неважно, легендарных или исторических), были связаны в особенности с животным миром (Ибор — кабан, Айон — змей). С первой половины VI в. в королевских именах появляются и становятся обычными элементы, говорящие о военной доблести, о воинской славе, о предводительстве в битвах — bert или pert (знаменитый), hari (военный предводитель), oald (вести, управлять). Давая такие имена своим сыновьям и предполагаемым наследникам, их отцы старались подчеркнуть значимость подвигов будущих королей в жизни этноса. Военный этос явно заменяет собой прежний, связанный с тотемными фигурами и крестьянской (в основной скотоводческой) жизнью.

За время многолетних передвижений лангобардов у них произошло изменение системы власти. Само по себе предание о начальном этапе лангобардской истории мифологическое, как и герои этого предания Ибор и Айон и их мудрая мать Гамбара^[162]. Однако, как и во многих других мифологических рассказах, в нем содержатся определенные элементы историчности. К таким элементам надо прежде всего отнести сообщение о том, что во главе лангобардов (или еще виннилеров) стояли не король (как, например, у готов), а два герцога. Такой дуализм руководства племенем не был исключением. Достаточно вспомнить Хенгиста и Хорса, возглавивших, по преданию, переселение германцев в Британию. Возможно, власть уже тогда принадлежала одному роду, два старших представителя которого и вставали во главе племени. Аристократический род, таким образом, оказывался тем ядром, вокруг которого группировалось остальное племя. Если верить традиции, то братья во всем поступали по советам Гамбары, которая была явно связана с божественным миром^[163], По-видимому, герцоги являлись не сакральными фигурами, а чисто военными предводителями. В сакральной же сфере значительную роль играли женщины.

После смерти Ибора и Айона лангобарды якобы не захотели дальше жить под властью герцогов и решили по примеру других народов поставить себе короля, каковым и стал сын Айона Агельмунд. На рассказ об этом событии, как он передан Павлом Диаконом, несомненно, повлиял ветхозаветный рассказ о постановке царем Саула, но сам переход от двойной власти герцогов к правлению одного короля несомненен. При этом власть сохранилась в руках того же рода. Согласно преданию, Агельмунд после 33 лет правления был убит болгарами. Сейчас принято, что в действительности речь идет о гуннах, которых в более поздние времена часто смешивали с болгарами. Если это так, то война, в которой погиб первый лангобардский король, не могла иметь место раньше конца IV в., а, скорее всего, такая война могла происходить в период создания Гуннской державы Ругой и Октаром, т. е. в 20-е гг. V в. Таким образом, если верить преданию, король появился у лангобардов не раньше 80-90-х гг. IV в.^[164] В таком случае Агельмунд не мог быть сыном Айона, возглавившего вместе с братом переселение из Скандинавии. Перед нами сгущение времени, столь характерное для фольклора. Вероятнее всего, он, так же, как его отец и дядя, был персонажеммифа. Это, однако, не отменяет самого факта смены герцогской власти королевской. В условиях длительных переселений и постоянной борьбы с соперниками, какая сопровождала эти переселения, явно была необходима более сильная и интегрирующая власть, чем герцогская. Что королем становится сын или потомок одного из герцогов, неудивительно. Видимо, тот герцог, который прославился как военными подвигами, так и происхождением^[165], и сумел подняться на более высокую ступень властной иерархии. Само имя рода Гугинги явно восходит к слову kuninga, которое в германских языках связано с родом (kuni) и королевским достоинством. Видимо, уже с очень раннего времени (и вплоть до своего исчезновения) этот род выделялся своей знатностью, и его право на руководство всем этносом не оспаривалось. Переход к королевской власти, однако, не означал ликвидацию герцогства как института. Герцоги продолжали действовать в качестве командующих отдельными частями лангобардов и сохранять значительное влияние на всю жизнь этноса. Дальнейшая история лангобардов характерна относительно частой сменой королевских родов, и это ясно говорит о сравнительной слабости королевской власти. Значительную роль в этой слабости играло влияние герцогов. В рассказе о поражении и гибели Агельмунда и последующей победе над «болгарами» его преемника и приемного сына Ламиссиона. вероятнее всего, отразилось сначала подчинение лангобардов гуннам, а затем освобождение лангобардов от гуннской власти.

За время своих странствий лангобарды из довольно небольшого, хотя и воинственного племени превратились в значительную и относительно многочисленную силу. Это не могло произойти только за счет естественного роста населения, тем более что частые войны наносили несомненный ущерб лангобардским мужчинам^[166]. В рассказе о решительной битве с «болгарами» говорится, что Ламиссион обещал рабам, участвовавшим в сражении, свободу и явно сдержал свое обещание. Освобожденные рабы, таким образом, пополнили ряды боеспособных лангобардов. Как будет об этом сказано позже, во время своего вторжения в Италию лангобарды присоединили к себе различные другие этнические группы, большинство которых затем (и относительно быстро) слилось с лангобардами. Такое усиление лангобардов за счет ранее чуждых элементов, по-видимому, было постоянным явлением в истории этого этноса. Оно прослеживается вплоть до вторжения в Италию и даже после этого.

Как уже говорилось, после победы над герулами держава лангобардов становится важной политической силой. Однако среди самих лангобардов вскоре вновь начинаются раздоры. Племянник Татона Вахой сверг его и сам стал королем. Сын Татона Хильдехис попытался ему противостоять, и это привело к гражданской войне, завершившейся победой Вахона, после чего Хильдехис бежал к гепидам. Вахон сумел распространить свою власть на значительную территорию Юго-Восточной Европы. В частности, он подчинил остатки свевов, еще остававшихся в Подунавье. После смерти остготского короля Теодориха Вахон захватил Паннонию, ранее принадлежавшую остготам. Здесь ланобарды расположили свои жилища вблизи римских вилл и других поселений, оставшихся от римского времени. Оставшееся римское население было обложено налогом, который оно платило лангобардскому королю. Лангобарды поддерживали торговые связи с Империей, откуда они получали стекло, бронзовые сосуды, некоторые виды особо изящной керамики и даже слоновую кость^[167]. Вахон оказался не только умелым воином, но и искусным дипломатом. В то время династические браки играли большую роль в политической жизни. Вахон выдал свою дочь замуж за франкского короля Теудериха, который после раздела Франкского королевства получил его восточную часть и оказался тем самым в опасной близости к владениям лангобардов. Два его собственных брака связали его сначала с тюрингами, а затем с герулами. Вахон также заключил союз с императором Юстинианом^[168]. Все это обезопасило Лангобардскую державу и укрепило ее положение.

Императорское правительство, обеспокоенное усилением варваров на дунайской границе, стремилось противопоставить одних варваров другим. Так как гепиды в то время казались Константинополю более опасными, то был заключен союз с лангобардами, направленный, прежде всего, против их гепидских соседей. Но союз этот сыграл византийцам добрую службу и в другом месте. В 539 г. остготы, теснимые византийцами, обратились за помощью к Вахону, но тот отказался эту помощь оказать, ссылаясь на свои обязательства перед императором Юстинианом. Вскоре после этого Юстиниан официально предоставил лангобардам земли в Норике и Паннонии и стал выплачивать им еще и субсидии, как это обычно делалось по отношению к федератам. Видимо, императорское правительство рассматривало лангобардов именно в этом качестве. Но считали ли себя федератами Империи сами лангобарды, это еще вопрос. Вполне возможно, что они рассматривали себя в качестве равноправных союзников императора.

Вахон к этому времени умер, и лангобардским королем стал его сын Вальтари. Но т. к. Вальтари был еще несовершеннолетним, регентство было вручено Авдоину из знатного рода Гаузус. Через семь лет Вальтари умер, и королем официально стал Авдоин. В науке была высказана мысль, что эпоним нового королевского рода Гауз был тем же Гаутом-Гаптом, что и божественный предок остготских Амалов. Если это так, то такое происхождение должно было оправдать взятие власти представителем нового рода, хотя и родственного старому (Авдоин считался сводным братом Вахона), и это вызывает подозрение, была ли смерть юного Вальтари естественной. Не без помощи Юстиниана Авдоин женился на дочери тюрингского короля Германфрида. Это еще более усилило лангобардов, что в то время было выгодно императору. Он всячески старался подогревать соперничество между лангобардами и гепидами, и когда между ними стала ясно вырисовываться перспектива войны, направил на помощь лангобардам большой конный отряд. Испуганные союзом между лангобардами и Империей, гепиды обратились за помощью к другим варварам — котригурам, которые кочевали в Северном Причерноморье, и те вторглись в пределы Империи. Юстиниан, однако, сумел натравить на котригуров утигуров. В 552 г. лангобарды, возможно, подстрекаемые Юстинианом, все же напали на гепидов. Те, в свою очередь, запросили помощи у императора. Авдоин напомнил Юстиниану о его обязательствах перед лангобардами. Конечно, не эти обязательства толкнули Юстиниана на отказ гепидам (он всегда следовал не обязательствам, а только выгоде). Под предлогом помощи, которую якобы гепиды оказали славянам в переправе через Дунай, он не только отказался поддержать их, но и направил к лангобардам своих двоюродных братьев Юстина и Юстиниана с войсками. Правда, принять участия в войне эти войска не успели, ибо по пути их застала весть о мятеже в Империи, и они вернулись для его подавления. Но на помощь лангобардам пришли тюринги, возглавляемые зятем Авдоина Амалафридом. Гепиды были разбиты и вынуждены заключить «вечный мир» и с лангобардами, и с Империей. Это было выгодно Юстиниану, ибо лангобарды тогда казались императору гораздо менее опасными, чем гепиды.

Помогли лангобарды Юстиниану и на другом театре военных действий — в Италии. К тому времени отношения между лангобардами и остготами были довольно дружескими. При раскопках лангобардских местонахождений находят остготские предметы, иногда довольно дорогие, как украшенный шлем, которые явно являлись дарами остготских королей. Императору пришлось применить довольно действенные приемы, чтобы толкнуть лангобардов на войну с остготами. Чтобы это сделать, Юстиниан в 547 или 548 г. предоставил им часть Норика. Основная масса лангобардов туда не переселилась, но в укрепленных поселениях (кастеллах) Норика появились лангобардские гарнизоны. Местное римское (лучше сказать — романизованное) население продолжало жить там, но оно было вынуждено терпеть лангобардских воинов и, может быть, их семьи. В то время, однако, Авдоин уклонился от прямого вмешательства в войну в Италии. Но в 552 г. он направил более 5 тысяч воинов на помощь императорскому полководцу Нарсесу на заключительном этапе войны с остготами. Они приняли активное участие в решающей битве с готами. Но после этой битвы лангобарды, активно использовавшие свое участие в войне для грабежа местного населения, уже сами стали опасными, и Нарсес постарался увести их за пределы Италии, что ему полностью удалось. Во время этого своего италийского похода лангобарды познакомились с Италией, где условия жизни были бесконечно комфортнее, чем там, где жили они сами. Оставалась для лангобардов гепидская опасность. В 567 г. уже после смерти Юстиниана лангобардский король Альбоин^[169], сын Авдоина и тюрингской принцессы Роделинды, заключив союз с аварами, невзирая на «вечный мир», напал на гепидов. Гепиды были не только разгромлены, но и практически уничтожены. Императорское правительство сыграло в этих событиях немаловажную роль, надеясь уничтожить варваров варварскими руками. Но, уничтожив гепидов и тем самым ликвидировав опасность с их стороны, Альбоин решил не оставаться на прежнем месте.

На это его толкнул ряд обстоятельств. Хотя гепиды были разгромлены и почти уничтожены, они еще оставались потенциальными противниками. Но гораздо более важной представлялась аварская опасность. На рубеже 50-60-х гг. VI в. авары, возможно, теснимые тюрками, сначала подчинили себе племена Северного Причерноморья, а затем двинулись дальше на запад. В 562 г. они оказались уже на нижнем Дунае. Их каган Байан вел с позиции силы переговоры сначала с Юстинианом, а затем с Юстином II. Байан активно и успешно воевал с франками. Под его руководством создавалась новая мощная кочевая держава. В этом отношении авары были подобны гуннам и, может быть, были им родственны^[170]. Во всяком случае, авары принадлежали к тому кочевому миру, который в огромной степени определял исторические судьбы «степного коридора», по которому и двигались, сменяя друг друга, орды кочевников с востока на запад. Авары представлялись народам, жившим к северу от имперской границы, да и самой Империи тоже не менее грозными врагами, чем гунны. Их иногда, следуя уже установившейся традиции, и называли гуннами. Авары в это время находились на вершине своего могущества. Они уничтожили остатки Гепидского королевства^[171]. Хотя лангобарды и сумели избежать непосредственного столкновения с ними, иметь их близкими соседями казалось им чрезвычайно опасным. Паннония, в которой в это время жили лангобарды, в течение многих десятилетий переходила из рук в руки, и это резко уменьшало ее экономический потенциал. Она могла все меньше удовлетворять нужды лангобардов, а добыча, полученная лангобардами в ходе войны с гепидами, не была столь значительной, чтобы удовлетворить их растущие аппетиты. В этих условиях Италия являлась очень заманчивой целью. Несмотря на разорения, вызванные многолетней войной, она все равно была много богаче, чем Паннония. К тому же ситуация в Италии представлялась удобной для попытки захвата этой страны. В Италии, особенно в северной ее части, разразилась страшная эпидемия^[172], ставшая почти неизбежным следствием долгой войны. Она опустошила значительную часть Северной Италии, и заброшены были не только деревни и некоторые города, но и многие крепости, что делало страну почти беззащитной перед лицом нового варварского вторжения. Другие части Италии переживали наводнения. И все это сопровождалось голодом. Не менее важной оказывалась и политическая ситуация. Нарсес, фактически самовластно управлявший от имени императора Италией, вступил в противоречия с некоторой частью италийской знати. Италийские аристократы, недовольные Нарсесом, обратились к новому императору Юстину II с жалобой на жадность и притеснения Нарсеса. Отношения между Нарсесом и Юстином, а особенно его женой Софией, не сложились, и император воспользовался жалобой италийских аристократов и снял Нарсеса с его должностей. Позже возник слух, что смещенный и оскорбленный Нарсес тайно призвал лангобардского короля Альбоина вторгнуться в Италию. В таком виде это предание едва ли правдиво^[173]. Однако вполне возможно, что интриги на вершине имперской власти и ее администрации в Италии если и не создали политико-административный вакуум, то, во всяком случае, ослабили власть в стране. Это, естественно, облегчало лангобардам завоевание Италии^[174].

V. ГОТЫ

Среди германских народов, с которыми пришлось иметь дело римлянам в III–VI вв., огромную роль играли готы, которые сами себя называли GutPiada (народ готов)^[175]. Когда они столкнулись с римлянами, они жили в нижнем Подунавье и Северном Причерноморье, где когда-то обитали скифы. Поэтому римляне, следуя установившейся географо-этнографической традиции, долгое время называли их скифами. Позже, наоборот, они распространили название «готы» и «готские народы» на некоторые другие германские племена, действовавшие в этом регионе, и отличали их от «германцев», которыми именовали варваров, с какими им приходилось иметь дело на Рейне и в Альпах.

Проблема происхождения готов и их появления у границ Римской империи, казалось бы, довольно легкая, поскольку сохранилось произведение Иордана, подробно рассказывавшего о ранней истории этого народа. Однако в последние десятилетия это произведение в части, относящейся к ранней истории, многими учеными признается совершенно неисторическим и более того, произвольно сконструированным по заказу остготского королевского дома Амалов. Не входя сейчас в подробное рассмотрение вопроса о возникновении дошедшей до нас традиции, надо все же отметить, что анализ соответствующей части сочинения Иордана показывает, что речь идет о народной традиции, которая вначале является почти полностью мифологической (хотя, как и во многих таких мифах, смешанной с воспоминаниями о подлинных событиях), а затем все более наполняется историческим содержанием. Конечно, политическая конъюнктура времени создания и Getica («О происхождении и деянии гетов», т. е. готов) Иордана, и активно используемой Иорданом «Истории готов» Кассиодора не могли не повлиять на эти произведения. Однако отразилась она, как кажется, не в изобретении истории, а в группировке тех или иных фактов (включая мифы), их освещении, как, может быть, и в опускании неудобных событий. На примере готов в настоящее время строится модель этногенеза, когда возникновение известных народов оказывается результатом объединения отдельных, хотя и родственных, групп. Это противоречит ранее принятой модели, которая также строилась на примере ранней готской истории, согласно которой две известные ветви готов (вестготы и остготы^[176]) появились в ходе распада единой до этого готской общности. Доводы сторонников новой модели не представляются настолько убедительными, чтобы отказаться от традиционного взгляда на эту проблему.

Готы относились к восточным германцам. Как и многие другие германские народы, сами готы выводили себя из Скандинавии. В принципе, это признают и современные ученые, хотя они и спорят относительно точной локализации готской прародины^[177]. Отсюда они. по-видимому. в I в. до н. э. перебрались на южное побережье Балтийского моря на трех кораблях, возглавляемые королем Беригом. Если принять это сообщение на веру, то речь, конечно, не может идти о целом племени. Поэтому были предложены различные трактовки этого рассказа. Вероятнее всего, что речь идет о готском этногенетическом мифе. Цифра «три» в германской мифологии играла, как кажется, очень большую роль в рассказах о начале племенной истории. На три части разделились жители острова Скандзы, т. е. Скандинавии, и те, кому выпал соответствующий жребий, должны были переселиться на материк, и они стали предками лангобардов. Жители острова Готланд тоже из-за голода разделились на три части, и две трети покинули остров. На трех кораблях прибыли в Британию первые германцы, начавшие завоевание острова. Как бы то ни было, предки готов, скорее всего, действительно, переселились из Скандинавии, по-видимому, на рубеже эр и в I в. жили в низовьях и среднем течении Вислы. Здесь расположилась Готискандза, Скандия готов, воспоминания о которой еще долго жили в готской среде. Как полагают некоторые лингвисты, названия городов Гданьск и Гдыня связаны с пребыванием в устье Вислы готов. Археологи ассоциируют готов и некоторые другие родственные им германские народы с Вельбаркской культурой, а римские авторы локализуют в этом регионе гутонов, или готонов. Готы вступили, естественно, в контакты с другими этническими группами, причем не только германскими, но и балтскими и, может быть, протославянскими. В начале I в. готы (гутоны), по-видимому, вошли в обширную и довольно мощную конфедерацию, возглавляемую маркоманом Марободом. Позже Маробод был свергнут Катуальдой, который, судя имени, мог быть готом. Это, однако, не привело к тому, что готы заняли в этой конфедерации господствующее положение. Несколько позже Катуальда был свергнут Ваннием и, как и Маробод, бежал к римлянам. Создается впечатление, что все эти события происходили «на вершине», мало задевая сами племена. И готы как целое племя, видимо, принимали в них относительно небольшое участие. Какое-то время они, по-видимому, подчинялись вандалам, но затем явно освободились от их власти. Около 150 г. Вельбаркская культура начинает распространяться в юго-восточном направлении. Это хорошо согласуется с готским преданием, что по решению короля Филимера готы покинули свои поселения и двинулись в Скифию, т. е. в Северное Причерноморье. Здесь они окончательно утвердились в III в. Едва ли речь в действительности идет о целенаправленном и планомерном переселении целого народа. Скорее всего, имело место поэтапное движение (хотя, может быть, и не очень растянутое во времени), которое, в конце концов, и привело готов в причерноморские степи и лесостепь, где с готами связана Черняховская культура^[178], имеющая черты, роднящие ее с Вельбаркской. Эта культура появилась, вероятнее всего, в середине — второй половине III в. Она не была чисто готской, но среди ее носителей готы, по-видимому, преобладали. По преданию, Филимер был пятым королем готов. Его отец Гадарих назван в предании Великим, хотя ничего о его подвигах, которые стали бы основанием для такого прозвища, ничего не говорится. Возможно, это было связано с освобождением от подчинения другим племенам^[179]. Какая-то часть готов приняла, по-видимому, участие в так называемых Маркоманских войнах в 70-е гг. II в.^[180] И это стало первым столкновением готов с Римской империей.

Еще тогда, когда готы жили в районе Вислы, у них в отличие от многих других германских племен была довольно сильна королевская власть. Переселение на новые земли, возглавляемое королем, способствовало еще большему ее укреплению. Так. Филимер, возглавивший, по преданию, готское переселение на юго-восток, принял решение о миграции самостоятельно, без всякого совета с племенем. Нет и никаких сведений об избрании Филимера королем. Он просто наследовал своему отцу Гадариху. Это, однако, не означало, что королевская власть была жестко связана с определенным родом. Принадлежали ли Гадарих и Филимер к тому же роду, что и легендарный предводитель переселения Бериг, неизвестно. Филимер явно совершенно спокойно наследовал своему отцу, но передал ли он королевское достоинство своему сыну, мы не знаем. Никаких сведений о готских королях после Филимера не сохранилось^[181]. Лишь позже на исторической сцене появляется король Острогота, и он был уже представителем нового королевского рода — Амалов. Амалы возводили свой род к Гапту, или, как полагают филологи, правильнее — Гауту, правнуком которого был Амал. давший имя всему роду. Был ли Амал королем, весьма сомнительно. Ни о нем, ни о его сыне Хисарне не говорится как о королях. Только Острогота выступает уже как король. По-видимому, именно с ним произошла смена готской королевской «династии». Впрочем, забегая вперед, надо сказать, что и после Остроготы королевская власть порой принадлежала представителям других родов.

Гапт-Гаут являлся, вероятнее всего, мифическим прародителем готов. Его нельзя не связать с таинственным народом гаутов англосаксонского эпоса, явно сохранившего воспоминания о континентальной родине англосаксов недалеко от данов. С ним же можно связать героев готландской легенды о братьях Гуте, Грай-пе и Гуннифьяне, считавшихся прародителями готландцев. Предки Амалов и, следовательно, Гапт-Гаут принадлежали к полубогам, т. е. ансам. Может быть, ансов надо сопоставить с асами — одним из двух родов богов скандинавской мифологии. Но в данном случае важнее другое: Амалы явно возводили свой род к божественному миру. Когда возникло это представление, сказать трудно^[182]. Возможно, опираясь на него, Острогота и захватил власть. Он утвердил ее в борьбе с родственными готам гепидами. Возможно, вначале Острогота правил только частью готов — гревтунгами и только позже подчинил себе и другую часть готского племенного объединения — тервингов^[183]. После смерти Остроготы его держава явно распалась. Сыном Остроготы был Хунуил, но после смерти короля ведущую роль стал играть Книва, который никак в генеалогию Амалов не вписывается. Удержать власть и королевское достоинство Амалы не смогли. По-видимому, после смерти Остроготы начался процесс разделения готов на две части. Значительные размеры территории, на которой утвердились готы, при тех средствах коммуникации, какие существовали в то время, способствовали разделению готского этноса. Границей между ними становится современный Днестр. Тервинги все чаще называются везами, или везеготами, или визиготами (вестготами), что. вероятно, первоначально означало «хорошие готы»^[184]. Позже это наименование стали понимать как «западные готы». За гревтунгами закрепляется наименование «остроготы» (остготы). Суть этого наименования является предметом многочисленных дискуссий. Его связывают и с географическим положением остготов (восточные готы или. точнее, готы, живущие там. где восходит лучезарное солнце), и с гордым названием «лучезарные», и с культом солнца. Вполне, однако, возможно, что. как и утверждает готская традиция, эта часть готов стала называться по имени Остро-готы. Известно, что по имени тех своих правителей, под руководством которых началась эра великих завоеваний, называли себя турки — сельджуки и османы. Вероятнее всего, наименование королевского рода Астингов стало названием одного из двух подразделений вандалов. Сколь скоро бывшие соплеменники Остро-готы стали себя так называть (а за ними так стали делать и римляне), точно сказать трудно. Если Острогота умер, как полагают, приблизительно в середине III в.^[185], а наименование «остроготы» становится общеупотребительным в начале V или в конце IV в., то процесс стихийного переименования мог занять около столетия, хотя надо сказать, что обычная для античных авторов традиционность заставляла их еще очень долго использовать старые названия народов и племен, когда реальность была уже совершенно другой^[186]. Как бы то ни было, личность Остроготы. вероятно, произвела большое впечатление на его соплеменников. С Остроготой связано и первое столкновение готов с римлянами.

Готы, поселившиеся у римских границ, вступали с римлянами в самые разнообразные отношения. Часть готов могла уже в это время поселиться на территории Римской империи на Балканском полуострове. Один из этих готов — Микка женился на местной аланке Габабе, или Абабе, и стал отцом будущего императора Максимина Фракийца^[187], правление которого открыло период «военной анархии» в Империи. Некоторые готы в это время могли даже служить в римской армии. Пока трудно сказать, были ли это сначала отдельные авантюристы, поступавшие на римскую службу в поисках добычи и славы, или целые отряды, вливавшиеся в римскую армию. Позже готские отряды, несомненно, служили в армии Римской империи. Так. готские войска в 260 г. участвовали в битве с персами, в которой римляне потерпели катастрофическое поражение, и сам император Валериан попал в персидский плен. Но в целом отношения между готами и Империей были враждебными. Готы не были врагами империи, они просто рассматривали ее как огромный и желанный источник доходов. Их вторжения на имперскую территорию были чисто грабительскими. Они разоряли те местности, через которые проходили, грабили их, унося с собой добычу и пленных, за которых затем стремились получить выкуп. Свой отказ от нападений готы обусловливали получением от римских властей денежных субсидий. Однако зачастую они не держали своего слова и снова прорывались через имперские границы или. нападая с моря, разоряли берега.

Первое готское вторжение произошло, вероятно, в 238 г. Уже до этого готы захватили некоторые греческие города в Северном Причерноморье, в том числе Ольвию, а затем напали и разорили Истрию, находившуюся южнее устья Дуная. В условиях фактически начавшей гражданской войны наместник провинции Нижней Мезии не решался использовать имеющиеся у него силы для отпора варварам, разорившим Истрию. Может быть, выжидая исхода событий, он предпочел откупиться. Сил в распоряжении сменившего его Менофила, вероятно, тоже было не так же много, и он был вынужден маневрировать. Не имея достаточных сил для вооруженного отпора варварам, он просто откупился от них. Однако несколько позже Менофил был казнен, и готы, по-видимому, испугались, что римляне не будут выполнять договор, заключенный с ними Менофилом. К ним примкнули и другие варвары. Но на этот раз их вторжение закончилось поражением. Тем не менее императорское правительство, как кажется, продолжало выплачивать какие-то деньги готам и другим варварам этого региона. Однако пришедший затем к власти император Филипп Араб отказался платить эту субсидию. И это осложнило положение на Дунае. Сначала в войну с римлянами вступили карпы, но Филипп, сам явившийся на театр военных действий, нанес им ряд поражений и вытеснил с имперской территории. Готы в первое время еще вели себя спокойно, но затем обстановка на Дунае изменилась. Против императора выступил его наместник в этом регионе Пакациан. Этот мятеж явно ослабил оборону дунайской границы, и этим воспользовались готы, недовольные отменой Филиппом денежных субсидий. Под командованием уже упомянутого готского короля Остроготы образовалась довольно сильная коалиция варварских племен, включавшая не только готов, но и другие племена, в том числе карпов, с которыми сравнительно недавно воевал Филипп^[188]. Варвары разрушили город Марцианополь, находившийся довольно далеко от границы. Следовательно, они проникли в глубь территории Мезии, практически не встречая сопротивления. Они опустошили Мезию и Фракию. Филипп направил на борьбу с ними своего полководца Деция, но успеха тот не добился, и готы с большой добычей вернулись в свои земли. Вскоре после этого на них напали гепиды. Не исключено, что это нападение было каким-либо образом спровоцировано римлянами, и именно гепидская угроза заставила готов покинуть римскую территорию. Неудача в борьбе с готами не помешала Децию крутыми мерами восстановить дисциплину в самой римской армии. Его меры, видимо, были столь крутыми, что часть воинов даже предпочла обратиться за помощью к готскому королю, и это обращение послужило для Отроготы поводом к вторжению на территорию Империи. Тем временем армия провозгласила Деция императором, он двинулся в Италию и сверг Филиппа.

Воспользовавшись очередным витком нестабильности, готы, возглавляемые королем Книвой, вместе с присоединившимися к ним какими-то «союзниками» (вероятно, карпами) в 250 г. вновь прорвались через имперскую границу. Местные власти не сумели противостоять варварам, и Децию пришлось лично отправиться на театр военных действий. Видимо, в связи с этим он направил какие-то войска и корабли на Боспор. Положение Боспора в это время было довольно трудным. Боспорские цари уже не имели сил отражать варварские нападения. И Деций, вероятно, решил своими силами обеспечить этот фланг римской обороны перед решающей, как ему казалось, схваткой с варварами. В это время карпы грабили Дакию, а готы двинулись дальше на Балканы. Деций разгромил карпов, но главным противником оставались готы. Деций разбил значительные силы готов под Никополем, и те даже попытались вести с ним переговоры, но император отказался от этих переговоров. Но неожиданно армия Деция потерпела значительное поражение. Готы осадили Филиппополь. Наместник Македонии Л. Приск попытался защитить город, но неудачно. Более того, после взятия Филиппополя готы провозгласили того же Приска императором, противопоставляя его Децию. Они явно заключили с Приском союз. Провозглашая целью союза войну с законным императором. Книва надеялся занять какие-то земли к югу от Дуная или же с помощью той части римских войск, которая пошла за Приском, еще активнее пограбить население Фракии и Мезии. Или же, наоборот, Приск надеялся с помощью готов захватить трон. Децию пришлось все силы сконцентрировать на борьбе с готами. Однако в жестоком двухдневном бою у Абритта, недалеко от Филиппополя, готы разгромили римлян, и в бою пал сам Деций. Его преемник Требониан Галл был вынужден пойти на заключение мира с готами на довольно тяжелых условиях. Император обязался платить готам ежегодную твердо установленную сумму денег и оставил им всю захваченную ими добычу и всех римских пленных, особенно знатных, захваченных варварами в Филиппополе. За это готский король, по-видимому, согласился гарантировать или даже защищать от других варваров дунайскую границу. Договор, ранее заключенный Требонианом, хотя и считался римским общественным мнением позорным, на какое-то время обезопасил дунайскую границу и обеспечил некоторую паузу в военных действиях. Но скоро пауза закончилась. Готы снова перешли Дунай и стали грабить приграничные провинции. Правда, эту атаку готов римляне, как кажется, сумели отбить. Но в 253 г. готы повторили свое вторжение. Они заняли значительную часть Европы и перешли в Малую Азию, опустошив значительную часть полуострова вплоть до Каппадокии. Готы действовали, почти не встречая сопротивления римской армии. Только наместник Мезии М. Эмилий Эмилиан сумел все-таки дать отпор варварам. Разбив их. он со своей армией даже перешел на вражескую территорию и разрушил их поселения. Победоносный Эмилиан был тотчас провозглашен своими солдатами императором.

Римскую империю все туже затягивала адская спираль узурпаций, гражданских войн, внешних вторжений. Готы активно участвовали в этих вторжениях. В период совместного правления Валериана и Галлиена несколько племен объединились для грабежа приграничных римских территорий. Кроме готов и карпов это были еще бораны и уругунды (возможно, какая-то часть бургундов). Речь идет, видимо, не об оформленной коалиции, а, скорее, об одновременном нападении различных племен, хотя, разумеется, возможность предварительного сговора тоже вполне вероятна. Возможно, что вестготы, карпы и таинственные уругунды прорвались через Дунай, а бораны и остготы использовали боспорские корабли, чтобы грабить восточные и юго-восточные берега Черного моря. Боспорское царство переживало в это время серьезный экономический и политический кризис. Воспользовавшись им, остготы проникли в Крым и представляли большую опасность для боспоритов с суши. Защищать Боспор римляне уже не могли. Все это, вероятно, вызвало политическое напряжение на Боспоре. Власть захватил узурпатор Фарасанд, и в его правление боспориты и предоставили своим корабли боранам и остготам для выхода в Понт Эвксинский. Бораны и остготы обрушились на Питиунт (Пицунда). Однако гарнизон города, возглавляемый энергичным Сукцессианом, отбил все атаки варваров, и те были вынуждены уйти обратно. Но вскоре Валериан отозвал Сукцессиана с Понта. Остготы и бораны воспользовались этим. Уже на следующий год они снова появились перед Питиунтом. На этот раз они сумели захватить и разграбить город, после чего двинулись дальше. Другие войска варваров в это время (или немногим позже) разоряли Дакию, Мезию, Фракию, проникли в Малую Азию, а часть их, двигаясь другим путем, ворвалась в Паннонию, угрожая даже непосредственно самой Италии. В 260 г. Валериан потерпел тяжелое поражение от персов и сам попал в персидский плен. Этот катастрофа открыла недолгий, но чрезвычайно жестокий период острейшего политического кризиса. Однако оставшийся единственным августом Галлиен проявил недюжинную энергию и ум и сумел справиться с ситуацией. В частности, он учел уроки недавнего варварского вторжения и реорганизовал оборону дунайской границы. Это, однако, не сдержало готов. В 267 г. они вместе с герулами и некоторыми другими варварскими племенами вновь вторглись на имперскую территорию. Варвары во главе с Респой, Ведуком и Тарваром не ограничились грабежом и разорением балканских провинций. Они перешли Геллеспонт и разрушили ряд городов малоазийского побережья, в том числе Халкедон, а также знаменитый храм Артемиды Эфесской. Готы обрушились также на Грецию. После упорной борьбы варвары захватили Афины. Вслед за этим были сожжены Коринф, Аргос, Спарта. Сначала Галлиен решил поручить ведение войны с готами своим командирам. Римляне сумели одержать несколько побед, но добиться полного успеха не смогли. Это заставило императора самого отправиться на театр военных действий в Иллирию. Он также одержал победу, заставив врагов бежать. Однако в это время он узнал, что против него выступил его старый и, казалось, самый преданный полководец Авреол. Это заставило Галлиена спешно вернуться в Италию, поручив дальнейшую борьбу с готами Марциану. Одновременно Галлиен предпринял и дипломатические шаги. Он сумел расколоть варварскую коалицию. Разбив герулов и заставив сдаться их вождя Навлобата, он не только милостиво с ним обошелся, но и наградил его почестью консуляра. Таким образом, герулы были выведены из игры, и это должно было помочь римлянам справиться с остальными варварами.

Исход этого вторжения не совсем ясен. Скорее всего, готы и их союзники, нагрузившись добычей, покинули территорию Империи. Но уже в 269 г. мощная и невиданная ранее коалиция варварских племен, среди которых большое место занимали готы (точнее, четыре отдельных готских племени или отряда), двигаясь по суше и по морю, вторглась в балканские провинции и попыталась разграбить малазийское побережье. Укрепленные города варвары взять не смогли. Зато они почти беспрепятственно грабили сельскую местность. Клавдию пришлось со всеми своими силами двинуться против нападавших. Морские операции были поручены Тенагинону Пробу. Правда, через какое-то время Проб был вынужден явно по приказу императора направиться в Египет, но извлечь из этого выгоду германцы не смогли. После бесплодного крейсирования в водах Крита и Родоса они отступили. В ожесточенном сражении у Наисса в Мезии римляне одержали блестящую победу. Часть готов отошла к горам Гемм (Родопы), где в следующем году была вторично разгромлена. Это поражение было для германцев столь чувствительным, что Дунай превратился в некий вид священного рубежа, отделяющий страну готов от Империи. Клавдий получил титул Готского (Gothicus maximus), став первым римским императором, носившим этот титул^[189]. Это вторжение носило уже иной характер, чем предыдущие. Вместе с воинами двигались женщины и дети. Они явно искали места для поселения на территории Римской империи. В некотором смысле это была репетиция Великого переселения народов. В целом она провалилась. Все же можно говорить о частичном успехе готов. Значительная часть захваченных в плен была, естественно, превращена в рабов, но другая — зачислена в римскую армию, а третьим была предоставлена земля для поселения, чего, собственно, германцы и добивались. Вероятно, значительное обезлюденье пограничных территорий, частично, по-видимому, связанное с начавшейся в это время эпидемией, заставило римское правительство принять такие меры. И какие-то государственные (или императорские) земли могли быть переданы в аренду пленникам. Их положение могло быть похоже на положение летов, хотя сам термин появился несколько позже. Представители же варварской знати, попавшие в плен или перешедшие на сторону римлян, могли занять относительно высокое положение. Известно, что при Клавдии находился герул Андонобалл. Занимал ли такое положение кто-нибудь из готских аристократов, неизвестно, хотя и вполне возможно.

Важным событием, случившимся в начале правления Аврелиана, было оставление им Дакии. Будучи реальным политиком и хорошим знатоком военного дела, он понял, что удерживать римские владения за Дунаем чрезвычайно трудно, и в 271 г. сделал Дунай естественной границей Империи на всем протяжении этой реки. К тому же он рассчитывал на то, что территория Дакии, несомненно, станет тем местом, заселить которое будут стремиться и готы, и гепиды, и вандалы, и можно было надеяться, что их взаимное соперничество надолго отвлечет варваров от нападений на Империю. Готы, действительно, заняли часть Дакии, но они, по-видимому, расценили уход римлян с левого берега Дуная как проявление их слабости. Восстановив частично свои силы после катастрофического разгрома Клавдием, готы подготовили новое вторжение на римскую территорию. К ним, видимо, присоединились и некоторые другие племена. Они воспользовались отвлечением сил и внимания Аврелиана к пальмирскому походу и перешли Дунай. Первоначально варвары явно сумели достичь некоторых успехов, но затем вернувшийся в Европу Аврелиан в 272 г. нанес им новое жестокое поражение и выбил их с территории Империи. Он, кажется, даже перешел Дунай, разгромив там и убив готского короля Каннаба или Каннабауда, но явно за Дунаем не задержался. После этого готы то в одиночку, то в союзе с другими варварами еще не раз нападали на Империю, но эти натиски были уже не столь сильными и значительными. По-видимому, поражения, понесенные ими от Клавдия и Аврелиана, в огромной степени подорвали их силы. И когда варвары снова вторгались на территорию Римской империи, готов среди них уже не было. Правда, император Проб поселил некоторых остготов на имперской территории, и они даже подняли мятеж, но никакой поддержки от своих соотечественников за Дунаем мятежники явно не получили. Только приблизительно через полстолетия готы возобновили свои нападения на Империю.

В 322–323 гг. готы в союзе с сарматами снова вторглись на территорию Империи. Против них со всей своей армией выступил Константин. Он разбил союзников, но мир на Дунае просуществовал недолго. В 328 г., когда Константин находился на Западе, готы снова перешли Дунай. Император спешно вернулся на Восток. Весной 329 г. готы были разгромлены и отброшены за Дунай. Но Константин этим не ограничился. Он велел построить новый мост через реку, перешел по этому мосту Дунай и нанес готам тяжелое поражение. Мост позволил римлянам создать на левом берегу Дуная плацдарм, контролирующий движение варваров и защищающий римский берег. Наряду с этим предмостным укреплением тоже на левом берегу реки было построено несколько небольших фортов. Все это должно было обезопасить римскую границу от варварских набегов. Однако если Константин полагал решенной варварскую проблему на нижнем Дунае, то он ошибался. В это время происходят важные изменения в варварском мире. Растет могущество готов. Часть готов — вестготы, или тервинги — пытаются навязать свою власть соседям. Под их давлением племя тайфалов наседает на римские границы. Римляне отбили тайфалов, но их победа стала лишь временной передышкой. За помощью к императору обратились сарматы. На них напали готы, и хотя сарматы в упорной битве сумели уничтожить часть врагов, в том числе их предводителя Видигойю, все же они потерпели поражение. Просьба сарматов давала Константину прекрасную возможность использовать варваров в борьбе с другими варварами. И он этой возможностью не пренебрег. Вначале Константин сам возглавил армию и разбил готов. Для продолжения войны он вызвал своего старшего сына Константина и поручил ему командование. Константин-младший успешно справился с поручением отца. Готы были разбиты и загнаны в безлюдную местность, где стали погибать от голода и холода. По явно преувеличенным сообщениям, так погибло 100 тысяч готов. Готский король Ариарих был вынужден просить мира. В 332 г. был заключен мир. По условиям этого мира готам разрешалось вести торговлю на Дунае, но зато они должны были не только прекратить всякие нападения на римскую территорию, но и ежегодно поставлять воинов в римскую армию. 40 тысяч готов были поселены на римской территории. Побежденные готы дали заложников, среди которых был и сын короля. Возможно, это был Аорих, который позже сам стал королем. Беря в заложники королевского сына, император явно намеревался не только обеспечить верность готов условиям мира, но и иметь свою кандидатуру на готский трон после смерти Ариариха. Мир 332 г. еще на тридцать лет обеспечил спокойствие на нижнем Дунае.

Поводом для нового выступления готов послужили события в восточной части Римской империи, где против императора Валента выступил Прокопий. Захватив власть в Константинополе, Прокопий обратился к готам, потребовав от них помощи на основании договора, в свое время заключенного с ними Константином, и ссылаясь при этом на свое родство с этим императором. В глазах готов Прокопий явно являлся законным императором, и вестготский лидер Атанарих прислал на помощь Прокопию десять тысяч воинов, выделенных, вероятно, различными готскими племенами^[190]. Готам, кроме того, этот призыв Прокопия предоставлял прекрасный повод пограбить богатые имперские земли. Однако Прокопий был разгромлен. и Валент восстановил свою власть. Чтобы обезопасить себя от повторения готского вмешательства в римские дела,Валент решил начать войну с вестготами. Он понимал всю трудность предстоящей кампании и стал тщательно ее подготавливать, и после тщательной подготовки летом 367 г. Валент во главе армии перешел Дунай. Три последовательные кампании успешно разворачивались на готской территории за Дунаем. Вестготы потерпели полное поражение и бежали в горы. На левом берегу Дуная Валент восстановил старые и создал новые укрепления, которые должны были защитить дунайскую границу от возможных новых готских вторжений. Наконец, в феврале 370 г. во время личной встречи Валента и Атанариха был заключен мир. В общих чертах он повторял мир 332 г., заключенный между готами и Константином, но, видимо, на более жестких условиях. В частности, трансдунайская торговля была ограничена только двумя пунктами, что ставило вестготов в довольно тяжелое положение. Значение этого договора выходит, однако, далеко за пределы конкретных договоренностей. Тот факт, что император был вынужден пойти на личную встречу с готским предводителем и вести с ним переговоры практически (или почти) на равных, говорит об изменениях в отношениях между Империей и варварским народом. Отныне варвар становится фактически равноправной стороной, партнером в римско-варварских взаимоотношениях.

Через пять лет после этих событий готы столкнулись с гуннами. Это положило начало новой эпохи в истории не только готов, но и всего европейско-средиземноморского мира.

Возвращаясь к более раннему времени, надо сказать, что в период готского переселения из Повислья в Причерноморье все племя состояло из войска и семей и возглавлялось королем. Можно говорить, что все готы-мужчины и составляли войско. В Северном Причерноморье среди них уже отмечаются, кроме королей, «меньшие люди», а также «благороднейшие и благоразумнейшие мужи», из числа которых выходили и жрецы. Таким образом, готское общество уже состояло из народной массы, светской и духовной аристократии и короля с его семьей. Если эти сведения отражают эволюцию готского общества, то выделение родоплеменной знати надо отнести ко времени переселения готов на юго-восток. Конечно, она не могла не существовать и раньше. Существование у германцев, и готы здесь не могли быть исключением, людей из знати отмечено, по крайней мере, с I в. Однако в период переселения с его опасностями и неизбежными столкновениями с другими этническими группами эта знать могла институализироваться как отдельный социальный организм. Это, вероятнее всего, те люди, которых называли maistans (знатнейшие) и sinistans (старейшины). Выделение знати доказано археологическими данными. В Северном Причерноморье происходят важные изменения в материальной культуре готов. С одной стороны, оказавшись в тесном взаимодействии с сарматами, а с другой, вступая во все более тесные контакты с римлянами, готы стали перенимать и у тех и у других многие элементы их культуры. Появляются диадемы, нового вида шлемы, роскошно украшенные фибулы. Активно используются драгоценные и полудрагоценные камни. Все такие предметы, отсутствовавшие во время пребывания готов на Висле, могли принадлежать, естественно, только высшему слою общества. Важным было и то, что от сарматов готы переняли умение ездить верхом, и с этого времени конница стала играть определенную роль в готском войске. Конниками были опять же представители знати.

Из состава аристократии могли выходить претенденты на королевскую власть, соперничавшие и с Амалами, и с другие родами, также претендующими на королевскую власть. Явно к таким аристократическим родам принадлежали Балты, которые заняли в соответствии с готской традицией второе место после Амалов, а после разделения готов на две ветви возглавили вестготов. В отличие от Амалов Балты не возводили свой род к мифическому божественному или полубожественному предку, а получили свое название из-за мужества и храбрости (Балт — отважный). Это ясно говорит, что Балты относились к той группе родоплеменной аристократии, которая выделилась уже в более позднее время и, может быть, не принадлежала к непосредственным потомкам выходцев из Скандинавии. По-видимому, к Балтам принадлежал Геберих^[191], который успешно воевал с вандалами. Его победа над вандальским королем Визимаром относится ко времени правления Константина и произошла, по-видимому. незадолго до смерти этого императора, т. е. в середине 30-х гг. IV в. Первым известным предком Гебериха был его прапрадед Нидада. Время жизни предков Гебериха неизвестно, но все же три поколения должны были охватить приблизительно сто лет. В таком случае выдвижение на одно из ведущих мест Нидады должно было относиться примерно к 30-м гг. III в. или немного позже. Видимо, Балты заняли это место при разделении готов на две ветви после смерти Остроготы. В таком случае, вполне вероятно, как это уже давно предполагается, что Нидада был тем же Книвой, который возглавлял готов (точнее, вестготов) во время войн с римлянами в самом начале 50-х гг. III в. Очень возможно, что с Книвой-Нидадой Балты вышли на первый план в вестготском обществе. Это, однако, не означает, что с этого времени они имели власть у вестготов. Геберих стал королем после смерти не своего отца Хильдерита, а Ариариха и Аориха. Ни о какой связи между Геберихом и этими королями сведений нет, и если бы они были, то прославлявший всех готских королей, в том числе Балтов, Иордан не преминул бы это отметить.

В готской традиции, передававшей имена королей (как общеготских, так и отдельно остготских и вестготских), далеко не всегда указывается их филиация.

Поэтому вероятнее всего, что прямого наследования королевской власти у готов долго не было. Амалы и Балты, несомненно, претендовали на исключительное положение среди своих соплеменников, но эти претензии далеко не всегда последними принимались. Каким образом и на каких основаниях выдвигался король, точно неизвестно, по крайней мере, для этого времени. Однако некоторые данные о более поздних событиях позволяют ретроспективно все же сделать выводы. Из истории короля Теодориха, о котором подробно будет говориться позже, видно, что он сначала возглавил свое войско, а затем после победы над сарматами этим войском был провозглашен королем. Еще позже, уже после обоснования в Италии, готы, недовольные «бесполезностью» своего короля Теодахада, свергли его и избрали королем Витигиса, уже известного своими воинскими деяниями^[192]. Таким образом, основанием для избрания королем является в первую очередь его воинская доблесть и связанные с ней победы. Предпочтительней, чтобы победа предшествовала провозглашению. Или же, по крайней мере, воины должны быть уверены в победоносности своего избранника. Король, таким образом, является прежде всего военным лидером, и его военная активность составляет основу его власти. Что касается знатности рода, то она, конечно, тоже играет свою роль, ибо победоносные предводители войска могли принадлежать только к знати, но выбор конкретного человека определялся его воинскими подвигами.

В этом отношении интересна фигура Атанариха, возглавлявшего вестготов с 360 или 361 г.^[193] Его отцу, имя которого неизвестно, Константин поставил статую в своей столице. Но это не означает, что власть перешла к Атанариху от его отца. То, что он был Балтом, несомненно, ибо позже вестготские короли из этого рода возводили свою королевскую власть именно к Атанариху, который, таким образом, в более поздней традиции считался первым вестготским королем. Однако королем Атанарих не был. Его называют судьей, предводителем, вождем, архонтом, т. е. правителем, но не королем. Более того, когда римляне пытались назвать его так (басилевс), он сам решительно отклонил такое наименование. В то же время Атанарих возглавлял войско, после неудачной войны с Валентом заключил с ним мир, являлся организатором антихристианского гонения. Одним словом, он обладал реальной властью и во внешней, и во внутренней политике. Может быть, потому что он не был «правильным образом» избран войском, он и не мог считаться королем. А когда вестготы стали терпеть чувствительные поражения от гуннов, то его власть вообще почти рухнула, и с ним остались только его приближенные («близкие»), которые потом все же попытались от него отделаться, и его дружина. Его не свергли, как позже остготы Теодахада, а просто покинули его. По-видимому, в свержении не было необходимости, поскольку его и не провозглашали. Но каким образом он оказался у власти? Чтобы хотя бы гипотетически ответить на этот вопрос, надо уже сейчас сказать о существовании державы Эрманариха, о которой еще пойдет речь. Под властью этого короля находились все готы, но в какой-то момент вестготы неизвестно по какой причине отделились от всего готского сообщества и отошли на запад. После этого Атанарих и стал действовать совершенно самостоятельно. Можно предположить, что вестготы, находясь под властью Эрманариха, собственного короля не имели, а в качестве автономного правителя во главе их стоял правитель, которого римские авторы и называли то судьей, то предводителем, то правителем, то архонтом. После выхода из-под власти Эрманариха вестготы так и остались под управлением этого «судьи». Еще раньше у вестготов имелся какой-то «судья», который организовывал антихристианское гонение. Это не мог быть тот же Атанарих, т. к. Атанарих правил вестготами значительно позже. Следовательно, он не был первым, кто занимал такое положение. Когда значительная часть вестготов отказалась повиноваться Атанариху и решила перейти на римскую сторону, это решение принимали вельможи (primates) и вожди (duces)^[194]. Первыми были, скорее всего, вожди вестготских родов^[195], вторыми — командиры воинских контингентов. Таким образом, в вестготском обществе того времени можно выделить судью, игравшего роль верховного правителя^[196], но не избранного в соответствии с «обычаем предков», а потому и не могущего иметь королевское достоинство. родовых старейших и военных вождей. Вероятнее всего, и в остготском обществе существовали такие же институты.

Несмотря на все еще большую роль родоплеменных институтов, в целом можно уже говорить о государстве, возглавляемом королем. Государство считалось thiudangardi. королевским двором. Первоначальным обозначением короля было тиуданс (thjiudans), что значило «владыка народа». Само это название показывает связь короля и народа (thiuda), который рассматривается как составная часть двора. В IV в., во времена Ульфилы, название «тиуданс» отошло в сакральную сферу, и обозначением короля становится «рикс» или «рейкc»^[197]. Из земных правителей тиудансом готы теперь называли императора, подчеркивая этим вполне сознаваемую ими разницу между римским августом и собственным королем.

Король, или «судья», как Атанарих, обладал довольно большой властью. Однако рядом с ним всегда были «свои», «близкие», «вельможи». Без совета с ними не принимались важнейшие решения. Так, организатором гонения на христиан был Атанарих, но это решение он принял после совета с μεγιστãνες, (вельможами). И дело было не в том. что Атанарих был судьей, а не королем. Позже Аларих тоже принимал решение о вторжении в Италию после совещания с приближенными. Роль этого высшего слоя готского общества была довольно велика. Некоего Атанарида греческий автор даже называет «царьком» (βασιλiσκος). Его подчиненные называли его «господином». Известно имя его отца Ротестея, который тоже занимал такое же положение. Правда, роль этого Атанарида относительно второстепенная:

в то время как Атанарих организовывал антихристианское гонение, Атанарид воплощал это решение в жизнь. В качестве «короля» упоминается также Ингурих, который, видимо, тоже был подчиненным «судьи». Само наличие таких «царьков» свидетельствует о значительной роли знати в социально-политической структуре Готии. Явно существовало у готов и народное собрание. Даже во время войны не всегда готы подчинялись решениям своего главы. И позже вестготы, поселившиеся в Галлии, некоторые важные решения принимали на народном собрании. Тем более этот институт должен был существовать в IV в. Можно говорить, что королевская власть в это время была еще только на пути к подлинной монархии, какой она стала позже.

Готское общество этого времени было в большой степени стратифицировано. И знать, и основная масса остальных готов являлись свободными людьми (freie), но существовали и рабы. В основном рабами были, конечно, пленники, которых готы во время своих вторжений массами уводили из захваченных городов и полей. Часть этих пленников они затем продавали или отпускали за выкуп, но значительная часть использовалась самими готами, в частности, для фортификационных работ во время войны. Наряду с ними появились, по-видимому, рабы и из числа самих готов. Явно таких рабов захватывали и покупали за бесценок у вестготов коррумпированные римские командиры, когда варвары оказались в безвыходном положении. В готском языке уже были такие слова, как «долг», «задолженность», «залог», «нищий» и т. п. Может быть, именно долговое рабство распространялось в готской среде. Наряду с сохранением большого значения родственных институтов (kuni) все большее значение приобретает сельская общины (haims или weihs). Но она тоже и в имущественном, и в социальном отношении не представляла единства, ибо в ней тоже выделяются старейшины и более богатые ее члены. Такая община совпадала с деревней. В готском языке было и слово для обозначения города — baurg, но сами готы городов не любили. Те города, которые находились на территории, подчиненной готам (в основном в бывшей римской Дакии), были, вероятнее всего, римскими городами и населенными потомками бывших римских горожан. Готские же деревни являлись большими поселениями, площадь которых могла доходить до 35 га, и объединяли несколько фамильных единиц; их объединение и составляло общину. Хотя ремесло в готской среде и существовало, основным занятием готов были земледелие и животноводство, но их продуктов не хватало, и готы постоянно нуждались в поставке товаров из Империи. Часть этих товаров они приобретали в результате вторжений и грабежа, другие покупали в строго установленных пограничных пунктах. Ясным свидетельством торговли являются многочисленные находки римских монет, причем подавляющее большинство их относится к 320–360 гг., особенно к правлению Констанция И. Стремясь нанести готам как можно больший урон, римские власти порой ограничивали количество таких пунктов, и это ставило готов в довольно трудное положение.

В IV в. политической проблемой для готов стало христианство. На Никейском соборе в 325 г. присутствовал готский епископ Теофил, но его подопечными были либо готы, уже служившие в римской армии, либо те готы, которые жили на Дунае, но на римской его стороне, либо, в крайнем случае, крымские готы, которые могли заимствовать христианство у греков Тавриды. Основная масса готов оставалась языческой. Постепенно, однако, христианство стало проникать и к этой готской массе. Поскольку отношения готов с Империей оставались напряженными даже в мирное время, а христианство становится религией Римской империи, готская элита смотрела на эту религию как на еще одно оружие Империи. Еще до Атанариха происходило какое-то гонение, которое, по-видимому, не приняло большого масштаба из-за сравнительно небольшого количества христиан в готской среде. Ко времени Атанариха положение изменилось. В 341 г. в Готию для проповеди христианства был направлен Ульфила (Вульфила).

Ульфила родился в 310 или 311 г. на нижнем Дунае и прекрасно знал готский язык. Его предки был, видимо, среди тех пленных, которые были уведены готами во время одного из их вторжений в Малую Азию. Не исключено, что один из его родителей был готом. Во всяком случае, его имя — готское и означает «волчонок». В 341 г. Ульфила был рукоположен в епископы и направлен с миссией к вестготам. Христиане среди готов уже были, но Ульфила не ограничился руководством местной общиной, а стал широко проповедовать христианство. Для лучшей проповеди он перевел на готский язык Библию (правда, не всю, но большую часть) и создал готскую азбуку, взяв за основу греческие буквы. У готов, как и у других германцев, уже существовало руническое письмо. Ульфила его, несомненно, знал: недаром греческое слово «мистерион» (таинство) он перевел как runa, связывая его с неким видом сакральности. Однако эта сакральность была языческой, и христианский епископ счел невозможным использовать языческое письмо для передачи библейского текста. В огромной степени именно благодаря переводу Ульфилы и сохранился готский язык, когда он уже давно перестал быть разговорным. Первыми новыми адептами христианства стали пастухи. Христианство стало распространяться преимущественно в низах готского населения, в то время как его элита, настроенная особенно антиримски, решительно ему противилась. Ульфила был арианином, и именно в форме арианства христианство и распространялось в готской среде, а затем уже, вероятнее всего, от готов его переняли и многие другие германцы. Арианство с его идеей неравенства членов Троицы и подчиненного положения Сына по отношению к Отцу хорошо подходило германскому менталитету. В период деятельности Ульфилы императором был ярый арианин Констанций 11, и это делало проповедь Ульфилы, с одной стороны, более действенной, ибо он явно пользовался поддержкой Империи, а с другой, чрезвычайно подозрительной в глазах вестготской знати, тем более что христианами становились готские «низы». Это явно и стало причиной первого гонения, в ходе которого сам Ульфила вместе со всей своей общиной бежал в Империю. Он поселился недалеко от имперской границы и продолжал оттуда вести христианскую пропаганду. Как бы ни старались правящие круги готского общества уничтожить христианство среди своих соплеменников, оно продолжало распространяться. Результатом стало второе, еще более масштабное, гонение, которое произошло после поражения вестготов в войне с Валентом. Оно было развернуто Атанарихом и продолжалось не менее трех лет. Вероятно, жертвами именно этого гонения стали епископ Савва и канонизированные позже Инна. Пинна и Римма. «Верхи» готского общества видели в христианстве угрозу и их политической гегемонии, и этнической идентичности. Ирония судьбы заключается в том, что позже, когда арианское христианство станет религией большинства германцев, живших на римской почве, оно будет восприниматься как «готская вера» в противоположность католической «римской вере» и служить таким же средством сохранения этнической идентичности, как язычество во времена Атанариха.

В это время на исторической сцене снова появляются остготы. Во главе их стоит праправнук Остроготы Эрманарих^[198]. Способ его прихода к власти неизвестен. Предание утверждает, что он наследовал королевскую власть (in regno successit), но это не означает, что он наследовал своему отцу Агиульфу. Там же Эрманарих называется «знатнейшим из Амалов» (nobilissimus Amalorum). Следовательно, он оказывается знатнее своих предков. Не означает ли это, что он после долгого перерыва после смерти Остроготы вернул королевское достоинство в род Амалов?^[199]Время его прихода к власти определяется смертью у вестготов Гебериха; следовательно, Эрманарих стал остготским королем приблизительно в конце 30-х — начале 40-х гг. IV в. По преданию, он умер в возрасте 110 лет. Произошло это в 375 г. Если принять это сообщение (в принципе, оно вполне может быть историческим), то Эрманарих родился в 265 г. или около этого. Следовательно, королем он стал в довольно продвинутом возрасте, и за его плечами вполне могли быть деяния, приведшие, в конце концов, к провозглашению его королем. Традиция прославляет рассудительность (или опытность — prudentia) и доблесть (virtus) Эрманариха. Эти качества, как считали готы, и помогли ему создать обширную державу.

Упорядочить в хронологическом порядке походы и войны Эрманариха довольно трудно. Возможно, сначала его целью было подчинение племен, живших к северо-востоку от готов вплоть до Урала, а затем уже он обрушился на герулов (или эрулов), живших в районе Меотиды (Азовского моря). Потом пришла очередь росомонов, венетов и эстов. В результате всех этих войн создается обширная держава, охватывающая практически всю Восточную Европу^[200]. Едва ли речь идет о централизованном государстве, как и навязывании всем столь многочисленным и, главное, очень разнородным племенам единого законодательства. Целями Эрманариха являлись, вероятно, дань, в том числе мехами, может быть, военная помощь в случае необходимости (но в решающий момент ее так и не было) и контроль над торговыми путями, прежде всего путями янтаря, мехов и золота. Подчиненные племена явно сохраняли свою этническую идентичность и социальную структуру и даже своих правителей, которые, однако, должны были предоставлять заложников.

Такой заложницей стала видная представительница (возможно, королева) племени росомонов Сунильда. Когда ее муж изменил Эрманариху, тот без колебаний жестоко казнил Сунильду. В то же время предотвратить уход из-под его власти вестготов король предотвратить не смог. Вестготы по каким-то своим причинам отделились от сообщества готов, и Эрманарих не предпринял никаких мер для их нового подчинения. Ясно, что никаких заложников вестготы остготскому королю не давали. По-видимому, для всех готов Эрманарих являлся легитимным традиционным королем, который не мог принять жесткие меры против соплеменников, в то время как для подчиненных народов он был властителем, подчинившим их силой и поэтому имевшим право и возможность жестко поддерживать свою власть.

Несмотря на внешний блеск, держава Эрманариха оказалась весьма хрупкой. Она не выдержала удара гуннов. В середине 70-х гг. IV в. гунны оказались у границ этой державы. В 375 г. они, к тому времени разгромившие и подчинившие аланов, напали на остготов. Готы потерпели полное поражение. Рассказывают, что сам Эрманарих был к тому времени ранен братьями казненной им Сунильды и потому был не в состоянии организовать достойное сопротивление. В страхе перед гуннами Эрманарих покончил с собой. Остготы избрали королем Витимира^[201], который пытался сопротивляться гуннам. Ему даже удалось, применив вульгарный подкуп, переманить на свою сторону какую-то часть гуннов, с помощью которых он и вступил в бой с аланами, выступавшими в авангарде гуннского вторжения. Однако он потерпел поражение и погиб. Королем вместо него стал его малолетний сын, опекунами которого и фактическими правителями были Алатей и Сафрак. Вероятнее всего, Витимир и его сын не относились к Амалам^[202]. Наиболее вероятным представляется такой ход событий. После самоубийства Эрманариха остготы избрали королем его внучатого племянника Винитария, который отказался воевать с гуннами и признал их власть, за что сохранил все знаки королевского достоинства и власть над своим народом. Однако другая часть остготов отказалась подчиняться гуннам, а поскольку Амалы возглавили ту, явно большую, часть, которая признала гуннскую власть, то они поставили во главе представителя другого рода. Возможно, уже тогда наряду с королем значительную роль стали играть военные вожди (duces) Алатей и Сафрак. Недаром ко времени их выдвижения в качестве регентов они были известны своим мужеством. Проявить его они могли только в предыдущее время, может быть, в борьбе с гуннами. Сафрак, скорее всего, был не готом, а аланом. Видимо, часть аланов во главе со своим предводителем примкнула к борющимся остготам (или была нанята ими), и Сафрак, как и Алатей, проявивший свои военные качества, занял в окружении Витимира важное место, позволившее ему быть наравне с готом Алатеем. Может быть, их взаимная конкуренция или какие-либо другие причины заставили их не становиться самим королями, а, выдвинув на первый план малолетнего сына павшего Витимира, фактически править этой частью остготов. К ним присоединилась даже какая-то часть гуннов. Именно они решили вслед за вестготами перейти Дунай, активно помочь вестготам в битве при Адрианополе, а затем двинуться на запад и после грабительской войны получить от императора Грациана земли для поселения в Паннонии. Какова их дальнейшая судьба и судьба малолетнего короля, неизвестно; ни римских, ни готских авторов (последние — поклонники Амалов) эти люди больше не интересовали.

Вестготы, возглавляемые Атанарихом, тоже попытались сопротивляться, но также были разбиты. После этого Атанарих ушел в горы, где надеялся отсидеться и подготовиться к новому раунду борьбы с гуннами. Однако против него выступили duces Фритигерн и Алавив. Они отказались подчиняться «судье»^[203] и, встав во главе большей части вестготов, двинулись к Дунаю, а затем попросили у императора Валента разрешения поселиться на римской стороне реки. Чтобы придать больший вес своей просьбе, Фритигерн пообещал взаимен этого позволения принять христианство. Содействие в этой просьбе им оказал Ульфила. Позволение было получено, и в 376 г. огромная масса вестготов перешла Дунай. Это было первый раз в римской истории, когда целый народ поселялся на территории Римской империи не по воле победившего его императора, а по собственной просьбе. Позже и Атанарих, изгнанный своими вельможами, больше ему не доверявшими, несмотря на свою клятву никогда не вступать на римскую землю, был вынужден просить сменившего Валента Феодосия тоже принять его и оставшийся с ним отряд, который, видимо, являлся его дружиной. Кроме личных приверженцев у бывшего всевластного «судьи» никого более не осталось.

События 375–376 гг. имели большое историческое значение. Именно они считаются несколько условной датой начала Великого переселения народов, которое, в конце концов, стало одной из важнейших причин гибели Западной Римской империи. Не меньшее значение они имели и непосредственно для готов. В результате этих событий «сообщество готов» (societas Gothorum) окончательно распалось. Обе ветви готов еще долго чувствовали свою родственность и принадлежность к некогда обширному объединению. Они могли, в частности, вступать в брак друг с другом. Но все же история остготов и вестготов будет отныне проходить различно. Иными будут и конкретные пути социально-политической эволюции остготского и вестготского обществ. Только на какое-то время в совершенно иных условиях возникнет временное объединение готов под фактической властью остготского короля Теодориха, хотя и тогда официально сохранятся два отдельных королевства — Остготское и Вестготское. После смерти Теодориха это фактическое единство снова распадется, но об этом пойдет речь ниже.

VI. ВЕСТГОТЫ. ОТ ДУНАЯ ДО ГАРУМНЫ

В 376 г. огромная масса вестготов, возглавляемая Фритигерном и Алавивом, перешла Дунай и начала расселяться во Фракии. Само себе переселение на римскую территорию значительного количества варваров не было новым в истории Римской империи. Со времени первого императора Августа такие случаи зафиксированы не менее сорока раз. Однако до этого каждый раз это переселение навязывалось побежденным в интересах Империи. Теперь варвары сами просили позволения поселиться на имперской земле. Возможно, что между Фритигерном и Валентом существовала какая-то договоренность, определявшая положение его и, может быть, вестготов, но в целом никакого официального договора заключено не было. Поэтому переселившиеся на имперскую территорию вестготы не являлись федератами, а воспринимались константинопольским правительством и местными командирами и чиновниками как dediticii — сдавшиеся, подданные. Это были все же не обычные «сдавшиеся», т. е. совершенно бесправные поселенцы. Они получили некоторые права и гарантии. Отсутствие четко оформленного договора создавало, конечно, некоторую неопределенность в отношениях между Империей и вестготами. Однако, несмотря на это, договоренность казалась выгодной обеим сторонам. Империя могла широко использовать вестготов для набора среди них войск, что было чрезвычайно важно, ибо это не только усиливало римскую армию, но и уменьшало необходимость набора солдат среди остального населения^[204]. К тому же Валент в это время планировал начать новую войну с персами, и вестготское войско было очень кстати. Император, недавно одержавший победу над готами, был уверен в их подчинении. Вестготы получали новую землю для поселения, а подчинение императору предохраняло их от гуннской опасности. К тому же вестготам было обещано на первое время, пока они не встанут на ноги, полноценное снабжение. Однако реализация этой договоренности оказалась совершенно другой.

Переселение практически целого народа создало необыкновенные трудности, тем более что количество переселенцев первоначально было явно недооценено. Но местные власти не проявили ни административных способностей, ни желания справиться с этими трудностями. Восточные римляне того времени рассматривали готов вообще как рабов, и римские чиновники не считали необходимым стесняться в обращении с ними. Более того, они использовали возникшие у вестготов трудности для собственного обогащения. Коррупция уже настолько проникла в государственный механизм Империи, что ни чиновники, ни военные командиры вовсе не принимали во внимание государственные интересы и не пытались предусмотреть возможные последствия своих действий. Они не только не организовали снабжение вестготов необходимыми продуктами, но и стали продавать эти продукты по сильно завышенным ценам. Оказавшиеся в безвыходном положении вестготы были вынуждены соглашаться на все условия, не только отдавая деньги и имущество, включая рабов, но даже и продавая в рабство собственных детей. Готские предводители пытались как-то договориться с властями, но сами оказались почти заложниками. В результате уже в 377 г. вестготы восстали. Попытка комита Фракии Лупицина подавить это восстание не увенчалась успехом. К восставшим вестготам присоединились рабы, часть, по крайней мере, которых была, видимо, германцами, горнорабочие и другие люди, увидевшие в готском восстании возможность не только выступить против угнетения, но и пограбить богатые виллы этого региона. Находившиеся на римской службе готские отряды под командованием Суериды и Колия тоже перешли на сторону восставших. Валент, находившийся в это время в Сирии, где он готовился к очередной кампании против персов, сначала не обратил особого внимания на события во Фракии. Однако поражение местных войск заставило его действовать более энергично. Он покинул Сирию и сам двинулся в Европу. Посланный вперед авангард потерпел поражение, и Валент сам во главе армии принял участие в войне. Он запросил помощи у своего племянника, западного императора Грациана, но вопреки совету опытных командиров решил вступить в бой, не дожидаясь западной помощи. Со своей стороны, Фритигерн и Алавив обратились за поддержкой к Алатею и Сафраку, которые, не дождавшись официального разрешения императора, уже переправились на римскую сторону. После некоторых колебаний те согласились помочь своим соплеменникам. Вместе с ними к вестготам присоединились какие-то отряды аланов и гуннов. 9 августа 378 г. около Адрианополя произошла ожесточенная битва, в ходе которой римляне потерпели сокрушительное поражение. Был убит и сам Валент. Захватить ни Адрианополь, ни Константинополь вестготы не смогли, но сельская местность стала ареной их постоянных грабежей и разорений.

Поражение римлян было очень тяжелым. Дело было даже не в самом поражении, а, скорее, в гибели императора. А варвары уже не собирались с награбленным добром и пленниками уходить. Им вообще-то и уходить было некуда. Поэтому, чувствуя себя победителями, они стали захватывать земли для поселения. Отныне в глазах не только вестготов, но и других варваров Римская империя становится лишь богатой территорией, которая может стать местом их нового расселения. Это радикально меняет принципы взаимоотношений римского и варварского миров.

Первыми новой ситуацией решили воспользоваться сарматы, которые тоже вторглись на римскую территорию. Поскольку восточной армии после адрианопольской катастрофы фактически уже не существовало, Грациан направил на Балканы новую армию во главе с Феодосием. Феодосий разбил сарматов и тем самым не дал им соединиться с готами. После этого, понимая, что сам он в сложившейся ситуации не может эффективно управлять огромным государством, находившимся в состоянии огромной опасности. Грациан назначил Феодосия восточным августом^[205]. Феодосий набрал новую армию. Одновременно против готов стала действовать и армия, посланная Грацианом. Эта политика дала некоторые успехи. Готское войско в это время разделилось. Часть готов, среди которых были и остготы, под руководством Алатея и Сафрака грабила Паннонию, а другая, руководимая Фритигерном, разоряла Македонию и Грецию. Кроме них действовали и отдельные отряды. В борьбе с этими отрядами войска Феодосия одерживали победы. Впечатляющей была победа, одержанная под командованием Модареса. Это был гот, принадлежавший к знатному (говорили, что королевскому) роду, который перешел на римскую службу. Наряду с военными действиями Феодосий применил и дипломатию. Первые успехи предоставили ему пространство для различных дипломатических маневров. Большим дипломатическим успехом Феодосия стало прибытие в Константинополь тех вестготов, которых возглавлял Атанарих. Теперь и они были вынуждены просить римского императора принять их на имперской территории. Феодосий стопроцентно использовал предоставившуюся возможность. Атанарих был с почетом принят в столице и при дворе и осыпан дарами. Все мужчины-вестготы, пришедшие с ним, были приняты на императорскую службу. Правда, сам Атанарих умер всего лишь через несколько дней после торжественного приема^[206], но его воины остались на службе Феодосия. Эго не только значительно усилило его армию, но и показало еще враждебным готам возможности соглашения с императором. И это явно подействовало. К тому же среди варваров началась какая-то эпидемия, так что силы их были ослаблены, и они охотнее пошли на переговоры с римлянами.

3 октября 382 г. действовавший по поручению Феодосия магистр воинов Фракии Флавий Сатурнин заключил с готами договор. По условиям этого договора готам была представлена территория для поселения на правобережье нижнего Дуная. Они получали не только землю, но и аннону, а за это их боеспособные мужчины должны были служить римскому императору. Служить они должны были, однако, под командованием не римских офицеров, а своих вождей, и не по римским правилам, а по собственным обычаям. Поселившиеся на имперской территории готы (точнее — вестготы) управлялись собственными правителями в соответствии с собственными установлениями. Фактически на этой территории создавалось автономное готское государство с совершенно иными принципами управления, чем в Римской империи. Оно было связано с Империей определенным договором (foedus) с взаимными обязательствами. Вестготы становились формальными федератами Империи^[207]. По форме это было лишь возобновлением прежнего договора, заключенного еще Константином, но на деле этот договор стал новым этапом в развитии договорных отношений между римлянами и варварами и в значительной степени прообразом будущих подобных соглашений. Хотя императорская пропаганды представила его как великую победу, на деле заключение такого договора явилось поражением Рима, ибо римской власти пришлось принять все условия вестготов, которые и не собирались захватывать всю территорию Империи, но требовали себе лишь определенную ее часть. Феодосий, со своей стороны, следуя своей политике обороны всех имперских границ, поселял в этом районе готов и надеялся создать из них мощный заслон, который бы оградил Империю от становящейся все более грозной гуннской опасности. По существу, с этого договора начинается история варварских королевств на территории Римской империи.

После этих событий Фритигерн и Алавив исчезают из исторических источников. Поэтому сколь долго они еще стояли во главе вестготов и стояли ли вообще, неизвестно. Но приблизительно в 390 или 391 г. у вестготов появляется новый лидер — Аларих из рода Балтов^[208]. Иордан говорит, что вестготы сами поставили его руководить ими в качестве короля (ordinate super se rege), а несколько ниже, что он был поставлен (creatus) королем. Эти указания довольно неопределенные, но они все же позволяют говорить о значительной роли самих вестготов в возвышении Алариха. Можно почти уверенно говорить об избрании Алариха на народном или войсковом (что в принципе одно и то же) собрании. Играли ли при этом какую-либо роль его происхождение и, следовательно, связь с Атанарихом, неизвестно. Но некоторые цифры заставляют задуматься. Аларих родился между 365 и 370 гг. Следовательно, в момент избрания ему было всего от 25 до 30 лет, что, разумеется, слишком мало для племенного вождя. В момент битвы при Адрианополе Алариху было не больше, а может быть, и меньше 13 лет, а ко времени заключения договора с Феодосием — от 12 до 17 лет. Так что он едва ли мог принимать участие в войнах вестготов с римлянами и в их грабительских походах по Балканскому полуострову, а если и принимал участие на последнем этапе, то едва ли играл в них значительную роль. Поэтому единственным основанием избрания Алариха могло быть все же именно происхождение из рода Балтов. Можно предположить, что после обоснования вестготов во Фракии и после торжественного приема Феодосием Атанариха и принятия его воинов на службу Империи значимость у вестготов рода Балтов резко увеличилась. Какова была при этом судьба Фритигерна, являвшегося решительным противником Атанариха, мы не знаем^[209]. Ясно только, что в 390 или 391 г. он уже во главе вестготов не стоял.

Хотя иногда Алариха называют королем уже для этого времени, в момент прихода к власти он королевского достоинства явно не имел. Авторы, лучше знающие реальное положение в это время и в этом регионе, называют его филархом (главой племени) или гегемоном (руководителем, вождем), т. е. в латинской терминологии — дуксом (dux), а в готской — drauhtins. Тем не менее его власть была уже большей, чем у Фритигерна. Тогда все основные решения принимали готские «оптиматы», а Фритигерн вместе с Алавивом лишь выполнял эти решения и командовал в бою. Аларих же, хотя и советовался со своими приближенными, решения принимал самостоятельно. Став во главе вестготов, Аларих фактически разорвал договор с Феодосием. Может быть, он считал, что этот договор связывал только Фритигерна, а он сам был свободен от договорных обязательств. У него могли быть и другие соображения. Несколько раньше, в 388 г., армия Феодосия воевала с войсками узурпатора Максима, и в этой армии, вероятнее всего, находился и вестготский контингент. Если это так, то в том году вестготы еще оставались верными договору 382 г. Возможно, между 388 и 390 (или 391) г. Фритигерн и сошел со сцены, а Аларих занял совершенно иную позицию. Однако его действия против имперских войск оказались неудачными, и он пошел на возобновление договора, и вестготы снова признали себя федератами Империи. В 394 г. они во главе с Аларихом приняли активное участие в войне Феодосия против его нового западного противника — Евгения и его полководца Арбогаста. В решающем сражении на реке Фригид (Холодная река) вестготы составляли авангард армии Феодосия. Император намеренно выдвинул их в авангард битвы, дабы именно они понесли самые тяжелые потери и поэтому в случае победы в будущем не представляли серьезной опасности. Этот план полностью удался. Готы в этом бою потеряли не менее половины своих сил и фактически потерпели поражение. В возобновившейся на следующий день битве они, как кажется, уже не участвовали.

Битва на Холодной реке закончилась победой Феодосия, и после этой победы император отправил вестготов Алариха назад во Фракию. Потеряв большую часть своих товарищей, не получив, как они считали, заслуженного вознаграждения, озлобленные на римлян, готы на своем пути грабили местное население, как бы компенсируя неполученные награды. Вскоре после их возвращения умер Феодосий, и его преемником на Востоке стал его сын Аркадий, за спиной которого фактическим правителем являлся Руфин, занимавший пост префекта претория для Востока. Руфин и опекун западного императора Гонория ненавидели друг друга и постоянно соперничали. Вестготы решили использовать сложившееся положение. Аларих после совета с другими лидерами решил открыто выступить против Империи. Вестготы стремились получить новое продовольствие и, что было для них еще важнее, более подходящую землю для окончательного поселения, поскольку занятые ими земли были уже истощены и их не удовлетворяли. К тому же старые враги, гунны, уже столь усилились, что начали переправляться через Дунай, и вестготы не могли не воспринять это как непосредственную угрозу. Соперничество между Руфином и Стилихоном, которое ни для кого не было тайной, давало, как им казалось, благоприятную возможность добиться своих целей. Как и 17 лет назад, вестготы, опустошив Фракию, двинулись к Константинополю. Город они, конечно, взять не смогли, но в его окрестностях разорили многие владения константинопольской знати, в том числе богатейшие имения самого Руфина. Не имея достаточно сил противодействовать вестготам, Руфин пошел на переговоры с ними. Переодевшись в готскую одежду, он сам явился в их лагерь. Добиться, однако, он смог только одного: вестготы отошли от Константинополя и двинулись на юг. Они обрушились на Грецию, разрушив Коринф, Аргос и многие другие города, а также афинскую гавань Пирей^[210]. Разрушения были столь сильными, что их последствия ощущались и через несколько десятков лет. Стилихон со своей армией явился на Балканы, чтобы начать войну с варварами. Он соединился с восточной армией под командованием Тайны. Тайна тоже был готом, но уже давно служил в римской армии. Теперь он, командуя восточной армией, соединился с войсками Стилихона. Это объединение всех римских сил давало такой огромный перевес над войсками вестготов, что едва ли кто-либо сомневался в их победе. Однако победа Стилихона невходила в планы Руфина. Он уговорил Аркадия приказать Стилихону уйти назад в Италию. Так как жена и ребенок Стилихона находились в Константинополе (они там жили со времени похорон Феодосия), то тот был вынужден подчиниться. Армия Тайны, оставшись одна, тоже покинула театр военных действий и направилась в Константинополь. Там был совершен переворот, в ходе которого Руфин был убит, а первое место возле императора занял евнух Евтропий.

Если Стилихон надеялся, что смерть Руфина даст ему возможность завладеть фактической властью и на Востоке, то он ошибся. Евтропий был не менее честолюбивым и властолюбивым, чем Руфин. Поняв это, Стилихон начал действовать. Он укрепил свою армию, набрав, в частности, новых германских воинов, и с этой армией весной 397 г. высадился в Греции, вступив в войну с вестготами. Теперь семья Стилихона находилась в Италии, и он мог действовать без особой оглядки на восточное правительство. Несколько сражений были нерешительными, но в целом перевес оказался на стороне римлян. В какой-то момент готы были окружены и могли если не быть уничтожены, то понести очень большой урон. Однако Стилихон неожиданно пошел на соглашение с Аларихом. Вестготы согласились покинуть Грецию и уйти в Эпир. Причиной столь неожиданного решения Стилихона мог стать начавшийся в это время мятеж в Африке. Но, пожалуй, еще важнее было то, что в планы Стилихона, как и его восточных соперников, не входили ни разгром, ни тем более уничтожение вестготов. В их интересах было сохранение сил Алариха, которые в случае необходимости можно было использовать в борьбе друг с другом. Чтобы не дать объединиться Алариху и Силихону, константинопольское правительство официально назначило Алариха командующим войсками в Иллирике (magister militum in Illiricum). Это назначение давало Алариху легальное право властвовать над частью римской территории и возвышало в глазах соплеменников. После этого вестготы поселились в Иллирике.

Однако долго вестготы в Иллирике не остались. Их безраздельное хозяйничанье в Иллирике привело к опустошению этой страны, и они решили найти новое место для поселения. Возможно, что их целью была Галлия, тогда еще не затронутая варварскими вторжениями. Осенью 401 г. Аларих вторгся непосредственно в Италию. Готы прошли через Альпы и направились к западу. Взяв несколько городов, жители которых часто сами открывали ворота, вестготы двинулись к Медиолану. Взять город Аларих не смог и начал осаду. Стилихон сам возглавил армию, двинувшуюся против Алариха, и заставил того в феврале 402 г. снять осаду с Медиолана. А вскоре в жестокой битве армия Стилихона одержала победу, и Аларих через некоторое время был вынужден уйти из Италии. Аларих попытался пройти на север в Рецию, чтобы таким кружным путем достичь все же своей цели. Но Стилихон перерезал ему этот путь, и Аларих, потерпев новые поражения, был вынужден уйти на восток. Стилихон, понимая, что сил для полной победы у него недостаточно, предпочел пойти на переговоры и дал возможность вестготам не только более или менее спокойно покинуть Италию, но и поселиться в Далмации и частично Паннонии. Летом или осенью 402 г. под страхом возможного нового готского нашествия правительство и двор западной части Империи переехали из Медиолана в более защищенную Равенну, которая и стала столицей Западной Римской империи. В 405 г. группа различных варварских племен под командованием гота Радагайса вторглась в альпийские провинции Норик и Рецию, а оттуда ворвалась и в Италию. По некоторым данным, под командованием Радагайса собралось от 200 до 400 тысяч человек. Армия Радагайса, почти не встречая сопротивления, опустошала Северную Италию. Затем он осадил Флоренцию, которая уже была готова сдаться. Однако ей на помощь пришла армия Стилихона. В ожесточенном сражении Радагайс был разбит, отступил в горы, там окружен и сдался.

В 408 г. в результате внутренней борьбы в правящей элите Западной Римской империи был казнен Стилихон. Аларих, испугавшись, как бы новое правительство не отказалось от условий его договора со Стилихоном, решил действовать. Он снова вторгся в Италию и на этот раз двинулся на Рим. Не встречая никакого сопротивления, он дошел до Города и осадил его. В Риме начался голод, к которому прибавилась эпидемия. Римский сенат, не получая никакой помощи от Равенны, пошел на переговоры с Аларихом. Тот сначала потребовал все золото, все серебро, что имелось в Риме, все практически имущество, а также освобождение всех рабов-германцев. Но затем Аларих согласился на более мягкие условия: 5 тысяч фунтов золота, 30 тысяч фунтов серебра, 4 тысячи шелковых туник и некоторые другие предметы. Кроме того, сенат должен был добиться у Гонория утверждения этого договора и официального назначения Алариха командующим римской армией, а его воинов — федератами с выплатой им жалованья^[211]. Получив выкуп, Аларих отошел от Рима, но остался в Италии. А римляне направили в Равенну посольство с просьбой удовлетворить требования Алариха. В Равенне отказались это сделать. Тогда Аларих, задумав провести новую военную демонстрацию, призвал себе на помощь своего родственника Атаульфа, находившегося в Паннонии. В тот момент римляне сумели предотвратить соединение Алариха и Атаульфа, но позже Атаульф все же сумел соединиться с Аларихом.

Равенна повела двусмысленную игру, то ведя переговоры с Аларихом, то отказываясь от всяких уступок. Когда Алариху эта игра надоела, он снова двинулся на Рим и осадил его. На этот раз он призвал римлян избрать нового императора вместо Гонория. И римляне согласились. Сенат объявил о свержении Гонория и избрании на его место префекта Города Приска Аттала. Аттал, являвшийся до этого язычником, официально крестился, но не в католицизм, а в арианство, которое было верой вестготов. Высшие должности были официально разделены между римлянами и вестготами. Аларих официально возглавил армию Аттала. Консулом на 410 г. был назначен Тертулл (но вопреки обычаю не сам Аттал). Аттал и Аларих пытались силой свергнуть Гонория. Однако командовавший войсками в Африке Гераклиан прервал поставку продовольствия в Рим. Это вызвало страшный голод, приводивший часто к людоедству, что изменило настроения в Риме, и поддержка Аттала резко уменьшилась, в том числе и в сенате. Фактически правивший Востоком Антемий прислал помощь Гонорию. Эта помощь была не очень-то значительной, но сам факт соединения сил Запада и Востока против варваров и их марионетки имел большое политическое и психологическое значение. Все это изменило ситуацию в Италии. Аларих понял, что Аттала никогда не признают ни западный, ни восточный императоры, что если не исчезновение, то радикальное уменьшение поддержки Аттала в Риме грозит обратиться и против него самого, и он стал готскому королю ненужным и даже вредным. Весной или в начале лета 410 г. на собрании войск в торжественной обстановке Аттал был лишен пурпура, но Аларих все же решил его на всякий случай сберечь. Вместе с сыном Ампелием Аттал был укрыт в вестготском лагере. После этого Аларих вступил в переговоры с Гонорием. Однако решительно против Алариха выступил Сар. После убийства Стилихона он, сохраняя свою небольшую, но верную армию, укрылся в Пицене и некоторое время выжидал исхода событий. Сар тоже был готом, но в то же время непримиримым личным врагом Алариха и стремился любым путем не допустить его соглашения с законным императором. Поэтому он напал на лагерь Алариха и этим спровоцировал срыв переговоров. Не сумев добиться своих целей ни от Аттала, ни от Гонория, Аларих решил провести впечатляющую военную демонстрацию. Он двинулся снова на Рим и в августе подошел к нему. По одним данным, некая богатая дама Проба, испугавшись повторения голода и болезни, приказала своим рабам ночью открыт ворота вестготам. По другим сведениям, это сделали рабы-германцы, в свое время специально выданные Аларихом римлянам. Как бы то ни было, 24 августа 410 г. вестготы через Соляные ворота вошли в Рим и в течение трех дней планомерно грабили и сжигали Город. Будучи христианами, они пощадили церкви, в том числе базилики Св. Петра и Павла. Аларих якобы заявил, что готы воюют с римлянами, а не с апостолами. Тем не менее значительная часть Города, включая здание сената и многие дворцы, была уничтожена.

Захват Рима вестготами произвел оглушающее впечатление на римлян. Но огромное значение этот захват имел и для вестготов. Вестготы, захватившие столицу мира, еще более уверились в своих силах. Резко вырос авторитет самого Алариха. Теперь соплеменники могли простить ему все прошлые неудачи. Они сплотились вокруг Алариха. Отныне он был уже не предводителем войска, находящегося на службе императора, как его личный враг Сар, а правителем победившего народа. Эпизод с золотой чашей, которую Аларих приказал вернуть монахине, показывает, что его власть уже не встречала никакого противодействия. Захват Рима, таким образом, оказывается чрезвычайно важным этапом в сплочении вестготов и превращении власти племенного и военного вождя в подлинную монархию.

Вестготы не задержались в Риме. Они не любили городов и не знали, что там делать, кроме, разумеется, грабежа. Поскольку Италия была уже основательно разорена, Аларих задумал поселить свой народ в Африке, самой богатой стране Западной империи. Поэтому вестготы двинулись на юг, по пути разоряя то, что еще оставалось не разграбленным. С собой они везли награбленные богатства и вели множество пленных, среди которых были неудачливый император Аттал Приск и сводная сестра Гонория Галла Плацидия^[212]. Но планам Алариха было не суждено сбыться. Попытка переправиться на Сицилию кончилась катастрофой, и потрясенный этой неудачей Аларих вскоре умер. Он был торжественно похоронен со всеми своими сокровищами на дне реки Бузент, причем все пленники, копавшие эту могилу, были уничтожены. Хотя вестготы были уже христианами (арианами), но в захоронении Алариха ясно проступают языческие черты. Погребение вместе с сокровищами было несомненным языческим обрядом, а убийство римских пленников могло рассматриваться и как жертва духу великого человека. Преемником Алариха был избран его шурин Атаульф, к тому времени все же соединившийся с ним. Атаульф изменил планы Алариха. Он повернул на север, вновь взял уже совсем не сопротивляющийся Рим и основательно его пограбил, а затем двинулся к Альпам, чтобы поселиться в Галлии. Неизвестно, как реагировали Гонорий и Констанций на это движение Атаульфа. Возможно, они рассчитывали использовать вестготов в борьбе против своих врагов в Галлии.

В 412 г. вестготы появились в Галлии. Там в это время при активной поддержке бургундов и аланов был провозглашен императором Иовин. Атаульф решил тоже поддержать Иовина, надеясь с его помощью получить разрешение вестготам поселиться в Галлии. Но бургунды и аланы не хотели делить с готами влияние на «своего» императора. Этим воспользовался префект претория для Галлии Дардан, который уговорил Атаульфа выступить против Иовина. Иовин и его союзники были разбиты, а сам он казнен. Атаульф активно участвовал в этой борьбе. Когда на помощь Иовину пришел Сар. то Атаульф разгромил его и заставил остатки его войск уйти из Галлии. Атаульф вправе был надеяться, что его услуги по восстановлению власти законного императора будут вознаграждены. Этой наградой стало бы предоставление вестготам для поселения земли в Галлии. Однако равеннское правительство, в котором ведущую роль играл Констанций, вело двусмысленную политику. К тому же очень скоро вестготы встали перед проблемой нехватки продовольствия. Атаульф предложил вернуть Гонорию его сестру Галлу Плацидию в обмен на поставку хлеба из Африки. Но в Африке вспыхнул очередной мятеж, и о поставке оттуда хлеба не могло быть и речи. Переговоры, естественно, были прерваны. Тогда Атаульф перешел к более решительным действиям. Он двинулся на Массалию, чтобы, овладев этим чрезвычайно важным средиземноморским портом, установить прямые связи с Африкой. Захватить Массалию готы не смогли, но они завоевали и разграбили некоторые другие города Южной Галлии, в том числе Нарбонн.

Вестготы превращались в постоянный фактор, действующий в Галлии. До сих пор они жили в основном грабежами, но это только разоряло страну, не давая варварам никаких долговременных перспектив. Необходимо было каким-то образом урегулировать отношения с римским населением и получить легитимное право остаться в этой стране. Сначала Атаульф пошел по пути Алариха. Он снова объявил находившегося в вестготском лагере Аттала императором^[213], а тот «назначил» его командующим армией. Как и ранее Алариху в Иллирике, так теперь Атаульфу в Галлии этот пост давал возможность практически самовластно распоряжаться захваченными вестготами землями. Однако расчеты Атаульфа не оправдались. Аттала воспринимали лишь как марионетку варваров, а его провозглашение императором было воспринято в Равенне как открытый мятеж. Это никак не приближало Атаульфа к желанной цели. И он решил изменить тактику. Аттал был снова лишен пурпура, хотя остался среди вестготов. Сам же Атаульф в недавно захваченном Нарбонне 1 января 414 г. вступил в брак с Галлой Плацидией и торжественно отпраздновал свадьбу. Торжество состоялось в доме знатного римлянина Ингения. Оба новобрачных были одеты в римские одежды. Эпиталаму в честь новобрачных пропел бывший дважды императором Аттал. Все эти было неслучайно. Атаульф стремился представить себя не варваром, грозящим уничтожением Риму и римлянам, а спасителем Рима. В своей речи на свадьбе он заявил, что его цель не уничтожить Римскую империю, а восстановить и увеличить могущество римского народа с помощью готов, чтобы остаться в памяти потомков создателем римского возрождения. Он даже сравнивал себя с Августом, став основателем новой империи. И эта империя должна основываться на римских законах, но власть в ней принадлежать готам, ибо их силами империя будет восстановлена. По существу, это — программа готско-римского политикоюридического синтеза. При этом, конечно, вставал вопрос о роли самого Атаульфа. Поскольку вестготы уже дважды захватывали «главу мира» (caput mundi) Рим, то Атаульф мог законно, с его точки зрения, считать себя наследником римских императоров. Правда, в Равенне сидел на троне Гонорий, а в Константинополе — его племянник Феодосий II, но после его свадьбы с Галлой Плацидией они становились его родственниками, так что в мысли варварского вождя вполне мог возникнуть план своеобразного властного триумвирата при решающей роли его самого. В таком случае перед местным галло-римским населением Атаульф представал бы как законный правитель, равный по меньше мере правящим императорам. Но Атаульф, возможно, глядел еще дальше. Когда Плацидия родила сына, тот был красноречиво назван Феодосием. Внук Феодосия I, двоюродный брат Феодосия II и племянник Гонория, этот Феодосий вполне мог рассматриваться как будущий объединитель Римской империи.

Это событие не могло не изменить и положение Атаульфа среди вестготов. Был ли Аларих королем, сказать трудно. Королем его называли западные авторы, которые не очень хорошо знали ситуацию на Востоке, а также более поздние писатели, которые проводили прямую линию вестготских королей, начиная с Атанариха. Но Атанарих королем не был, и это ставит под вопрос и непрерывность королевского наследования, начиная от него. Восточные авторы, как уже говорилось, называли Алариха филархом или гегемоном, но не королем. Но когда Аларих взял Рим, он, видимо, уже был королем, риксом, а не просто племенным вождем. Как и когда произошло это изменение, сказать трудно^[214]. Пышность и необычность похорон Алариха показывает его громадную власть и высочайший авторитет среди вестготов. Ему, правда, решительно отказывался подчиниться Сар, но тот, находясь на римской службе, соперником среди собственно вестготов не был. Атаульф, по-видимому тоже уже имел королевский титул, был риксом. Однако этот старый племенной титул, который, возможно, закреплялся теперь за Байтам и, как за Амалами у остготов, не делал еще Атаульфа подлинным монархом. Иное дело после свадьбы с Галлой Плацидией. Теперь он мог быть равным самому императору. Теперь, как и тот, он мог быть уже тиудансом. владыкой народа. Теперь он уже подлинный монарх. Это, конечно, не означает, что старые родоплеменные институты исчезли. Как показали более поздние события, даже народное, или войсковое, собрание еще сохранилось. Король может с ним и со своими вельможами советоваться, но повлиять на его решения они уже не могут. Отныне король распоряжается всеми делами вестготского общества. Видимо, с это времени можно говорить о подлинной вестготской монархии. Разумеется, это усиление королевской власти не ликвидировало противоречий и борьбы различных группировок среди вестготов. Но теперь эта борьба проходила в виде придворных интриг и государственных переворотов, жертвами которых могли становиться и сами короли. Первой жертвой новой политической ситуации, как мы увидим далее, стал сам Атаульф.

Свадьба с Галлой Плацидией укрепила положение Атаульфа в вестготском обществе и, может быть, примирила с ним какую-то часть местного римского населения. Однако ни Равенна, ни Константинополь его новое положение не признали. Более того, неприкрытые претензии Атаульфа на власть во всей Империи были восприняты как вызов законным властям римского государства. Эти претензии в первую очередь основывались на браке Атаульфа с Галлой Плацидией. Сама Плацидия, как кажется, Гонорию была неинтересна, но оставлять свою сводную сестру в руках варвара было позорно и политически опасно. Констанций же, который сам имел виды на Галлу Плацидию, воспринял этот брак как личное оскорбление, а вестготского короля как нежеланного соперника. Западному правительству к этому времени удалось справиться со многими трудностями, и Констанций сосредоточил свои усилия на борьбе с вестготами. Все же соотношение сил было таково, что добиться достижения всех целей было римлянам достаточно трудно. Поэтому программой-минимум для Констанция стало вытеснение вестготов из Галлии. Он фактически организовал блокаду вестготов и с моря, и с суши. Вестготы были отрезаны от всех возможных баз получения продовольствия. Атаульфу пришлось пойти на переговоры с Констанцием. Констанций потребовал от него покинуть Галлию. Единственным путем, каким вестготы могли оставить эту страну, был переход через Пиренеи в Испанию. Констанций явно рассчитывал не только на очищение Галлии от вестготов, но и на их столкновение с варварами, уже хозяйничавшими на Пиренейском полуострове. Атаульф хорошо понимал это, но выхода у него не было. Он решил «сделать хорошую мину при плохой игре» и заявил, что он желает служить Империи и воевать в Испании с варварами, чтобы восстановить там власть Империи. Вполне возможно, что он надеялся теперь уже на новой территории осуществить свой план слиянии готов и римлян под своей властью. Летом 415 г. вестготы после опустошительного прохода по южной части Галлии перешли Пиренеи и оказались в Испании.

В Испанию опять же перешла не только армия, но и весь народ. Атаульф надеялся обосноваться в Тарраконской Испании, единственной провинции Пиренейского полуострова, еще не занятой другими варварами. Своей резиденцией он избрал Барселону (Барцинон). Этот город был уже значительным экономическим центром, но в то же время не являлся провинциальной столицей. Поэтому там не было римской провинциальной администрации, и Атаульф мог чувствовать себя более свободно. Поскольку в Испанию вестготы пришли по приказу правительства, то никакого сопротивления со стороны испано-римлян они не встретили. В окрестностях Барцинона они поселились, по-видимому, в качестве hospites и, может быть, получили какую-то часть земли и рабов. В Барциноне вскоре умер младенец Феодосий. Это был тяжелый удар не только по отцовским чувствам Атаульфа,^[215]но и по его политическим планам. Теперь выдвигать фигуру внука Феодосия было уже невозможно. С другой стороны, ярко выраженная проримская позиция Атаульфа вызвала недовольство в некоторых кругах вестготской знати. Судя по всему, возник заговор, организатором которого был, вероятно, брат Сара Сигерих. Когда Сар погиб, два десятка тысяч его воинов перешли к Атаульфу. Хотя они и признали его власть, старая вражда, видимо, не исчезла. Используя личный мотив ненависти к королю некоего Эвервульфа или Дубия^[216], Сигерих подговорил его убить Атаульфа. что тот и сделал. Умирая, Атаульф завещал своему брату сохранить дружбу с римлянами и вернуть им Галлу Плацидию. Возможно, он видел в брате своего наследника. У него еще были и сыновья от первого брака, но, вероятно, старшинство в роде сыграло свою роль. Однако передать власть брату Атаульф не смог. «Старанием и силой» вопреки правилам наследования и законам (вероятнее всего, установившимся обычаям) Сигерих захватил власть. Перед нами совершенно неприкрытый государственный переворот.

Сигерих сразу же продемонстрировал, что власть перешла от Балтов к другой группе вестготов (может быть, бывших сподвижников Сара). Бежавшие под защиту барселонского епископа первая жена и дети Атаульфа были убиты. А вслед затем Сигерих организовал некую пародию на римский триумф, и в триумфальном шествии, как это было и у римлян, были проведены Галла Плацидия. снова ставшая из королевы рабыней, и другие все еще находившиеся в готских руках римские пленники. В ответ на это другая группа вестготской аристократии выступила против Сигериха. Тот был убит на восьмой день своей власти. Два последующих почти сразу друг за другом убийства королей создали, по-видимому, политический кризис в вестготской верхушке. В этих условиях на первое место выдвигается группировка, которая выступала и против Сигериха и группировавшихся вокруг него бывших воинов Сара, и против проримской группы сторонников Атаульфа. Королем был избран (electus) Валлия, который был известен своей враждебностью к римлянам. Принадлежал ли Валлия к роду Балтов, неизвестно. Возможно, что. несмотря на все усилия и успехи Алариха и Атаульфа, закрепить королевское достоинство за своим родом они все же не смогли.

Став королем, Валлия решил претворить в жизнь старый план Алариха и переправиться в Африку. Она еще не была затронута варварскими вторжениями и считалась, как об этом упоминалось, самой богатой страной Западной Римской империи. Но и Валлия потерпел неудачу. Переправиться в Африку вестготы не смогли. Посаженный на корабли авангард был уничтожен бурей в проливе, и Валлии пришлось вернуться. Оставшись в Испании, вестготы оказались враждебными и находившимся там варварам, и римлянам. К тому же давал себя знать голод. С другой стороны, Констанций вернулся к старой мысли об использовании вестготов в борьбе с уже находившимися на Пиренейском полуострове варварами. Он предложил Валлии договор, который тот принял. По его условиям, римляне поставляли вестготам 600 тысяч мер (модиев, или медимнов, как пишет греческий автор) хлеба, а за это вестготы должны были вернуть Галлу Плацидию и воевать с другими варварами от имени Рима. При этом речи о предоставлении вестготам земли для поселения не было. Валлия согласился на эти условия^[217]. Галла Плацидия не только уже была не нужна готам, но и стала обузой и раздражающим фактором. Воевать с римлянами, имея рядом других варваров, Валлия не решался, а, наоборот, воевать от имени Рима вестготам было выгодно, поскольку они получали легальное право вести военные действия от имени императора. А в случае победы можно было поднять вопрос и о земле.

Действуя теперь от имени императора, вестготы разгромили вандалов-силингов и аланов. И побежденные силинги и аланы, и не вступавшие в сражения с вестготами свевы и вандалы-асдинги поспешили просить мира у Империи. Они его. как кажется, не получили, но вестготы в Испании стали лишними, может быть, даже подозрительными. Валлия заключил какое-то соглашение со свевским королем Гермерихом и выдал за него свою дочь^[218]. Этот шаг вестготского короля создавал угрозу возникновения готско-свевского союза, перспективы которого были неясны, но в любом случае опасны для Империи^[219]. Понимая это. Констанций в 418 г. приказал Валлии прервать военные действия, покинуть Испанию и вернуться в Галлию. За это вестготам были обещаны земли для поселения на юго-западе Галлии в провинции Аквитании Второй и некоторых смежных с ней civitates. Вестготские победы в Испании показали, что этот народ можно использовать и для других целей. Валлия, не имея сил для сопротивления, тем более после войн с вандалами и аланами, был вынужден согласиться. Он покидал Испанию явно против своей воли. Но в действительности вскоре оказалось, что это переселение в Галлию было вестготам весьма выгодно. Они, наконец, получили признанную императорской властью землю для окончательного поселения, причем в довольно богатой области в районе реки Гарумны (Гаронны). Долгий путь, начатый переправой через Дунай в 376 г., через 42 года завершился обоснованием на берегах Гарумны.

VII. ОСТГОТЫ ДО ПОХОДА В ИТАЛИЮ

После уничтожения державы Эрманариха большая часть остготов подчинилась гуннам. Другая часть присоединилась к вестготам и перешла вместе с ними на римскую сторону Дуная, приняв затем участие в их восстании и разгроме императорской армии у Адрианополя. Несколько позже эта коалиция распалась, и остготы, к которым присоединилась, как кажется, и некоторая часть аланов, под руководством Алатея и Сафрака (который, кажется, был не готом, а аланом) самостоятельно вела войну с римлянами, грабя Паннонию. Некоторые готы откочевали на запад. А когда гунны тоже двинулись в том же направлении, эти готы, к которым присоединились и некоторые другие народы, под руководством Радагайса попытались захватить земли в Италии, но были разбиты. Хотя большинство остготов вместе с гуннами вовлеклись в общее движение и покинули прежние места в Северном Причерноморье, там еще оставались жить некоторые остготы. Еще до гуннского нападения на территории Империи существовала группа, называемая малыми готами. Наконец, существовала еще какая-то часть готов, которая служила в римской армии и порой даже воевала с другими готами. Таким образом, можно говорить о распаде остготского массива на несколько частей. Против остготов, опустошавших Паннонию, двинулся западный император Грациан, в то время как с вестготами сражалась армия его восточного коллеги Феодосия. Грациан заключил с остготами договор, согласно которому они поселились в Паннонии. Став федератами Империи, эти остготы активно участвовали и в защите дунайской границы от других варваров, и в гражданских войнах в самой Римской империи.

Что касается тех остготов, которые подчинились гуннам, то они, как и другие народы, входившие в состав Гуннской державы, сохранили свою автономию и свою социально-политическую структуру. Во главе их по-прежнему находились короли, вероятнее всего, из рода Амалов, которые даже могли без всякого разрешения гуннского гегемона воевать с другими племенами, как подчиненными гуннам, так и находившимися вне их державы. Однако чрезмерное, с точки зрения гуннского владыки, усиление остготов привело к быстрому вмешательству и разгрому остготов. Правда, и при этом собственная королевская власть у остготов не была уничтожена; только передана она была другому представителю того же рода Гунимунду, сыну Эрмананриха, который тоже, как и его сын Торисмуд, действовал более или менее самостоятельно. Только после гибели Торисмуда. павшего в войне с гепидами, которые тоже, как и остготы, подчинялись гуннам, королевская власть у остготов была ликвидирована. В течение нескольких десятилетий (по преданию, сорок лет) у остготов королей не было. Как в это время управлялись остготы, неизвестно. Около 445 г. Аттила, ставший недавно единственным правителем гуннов, восстановил остготскую монархию, но разделил при этом власть между тремя братьями — Валамиром, который, по-видимому, был признан «старшим королем». Теодемиром и Видимиром. Все братья во главе своих войск приняли активное участие в походе Аттилы в Галлию и в битве на Каталаунских полях.

После поражения гуннов в Галлии и бесславного их ухода из Италии положение изменилось, а неожиданная смерть Аттилы привела очень скоро к распаду Гуннской державы. Выступление против сыновей Аттилы возглавил гепидский король Ардарих, и в результате кровавой битвы на реке Недао недавно столь мощная держава гуннов перестала существовать. В этом сражении остготы, как кажется, воевали на стороне гуннов^[220]. Но их помощь гуннам не помогла, и те вместе со всеми своими союзниками потерпели страшное поражение. После этого остготы вновь стали самостоятельными^[221], но положение их было довольно сложным.

Антигуннскую коалицию возглавили гепиды, и они на правах победителей заняли ту территорию, которую ранее населяли сами гунны. Отношения между гепидами и готами никогда не были хорошими, несмотря на относительную этническую близость (а может быть, именно поэтому). Даже когда оба народа находились под властью гуннов, они воевали между собой. Теперь, побежденные вместе со своими бывшими гегемонами, остготы были вынуждены искать новые места для своего поселения. Они обратились к императору Маркиану с просьбой поселиться на территории Империи в качестве федератов. Тот с этой просьбой согласился. Остготы поселились в северной части Паннонии. Это событие произошло, вероятнее всего, в 456–457 гг.^[222] Они разделились на три части, и каждая часть заняла свою территорию. Во главе этих частей стояли те же три брата. К этому времени за родом Амалов уже явно закрепилось королевское достоинство. Не говоря о тех остготах, которые еще оставались в Северном Причерноморье, в том числе в Крыму, и вообще не принимали никакого участия в событиях, разворачивавшихся на Балканах, какая-то часть народа, отказавшись, по-видимому, признать власть трех братьев, повела отдельные переговоры с императором. Эти люди, во главе которых стоял то ли еще Триарий, то ли уже его сын Теодорих Страбон,^[223] были приняты непосредственно на императорскую службу. Подчиненные Теодориху Страбону остготы заняли земли во Фракии.

Обе части остготов враждебно относились друг к другу. Константинопольское правительство, со своей стороны, пыталось играть на их противоречиях. Лев I, сменивший Маркиана, всячески поощрял Теодориха Страбона, в то же время решительно отказавшись от выплаты тех сумм, которые Маркиан обещал Валамиру и его братьям. Но на этот раз император просчитался. Паннонские остготы, возмущенные таким, как они считали, коварством императора, обрушились на римские провинции. Уничтожая все вокруг, они огнем и мечом прошли через весь Иллирик. прорвались в Эпир и дошли до Диррахия. Получив, вероятно, значительную добычу, готы вернулись на занимаемую ими территорию. Несмотря на прекращение этого по существу грабительского похода, угроза его повторения оказалась столь значительной, что константинопольское правительство было вынуждено пойти на переговоры с остготами. Остготы потребовали не только возобновления ежегодных «даров», правда, в довольно скромном размере — 300 фунтов золота в год, но и выплаты этих денег за пропущенное время. Императору не оставалось ничего другого, как согласиться на такие сравнительно легкие условия. В обмен остготы обязывались более на имперские земли не нападать, а в знак верности слову согласились отправить заложником в Константинополь сына Теодемира семилетнего Теодориха^[224].

Под властью Аманов образовалось Паннонское королевство остготов. Власть в нем принадлежала всему королевскому семейству. При этом территория королевства была разделена таким образом, что каждый из трех братьев имел свой «удел». Такое территориальное разделение королевства не подрывало его единства, ибо младшие братья признавали высший суверенитет старшего Валамира, который занял это положение еще при гуннах. Однако в пределах своих «уделов» подчиненные короли действовали вполне самостоятельно. Так. Теодемир успешно воевал со свевами, когда те пытались через его территорию пройти в Далмацию, а заодно угнать скот, принадлежавший самим готам. В результате нанесенного готами поражения свевский король Хунимунд был вынужден стать «сыном по оружию» Теодемира. т. е. признать себя младшим партнером остготского короля. Правда, это не помешало Хунимунду выступить против остготов, когда он счел это полезным для себя.

Варварский племенной мир находился в состоянии постоянного брожения. Никакой интегрирующей силы, какую при всей ее рыхлости представляла Гуннская держава, более не существовало. Границы племенных и раннегосударственных образований не были четко обозначены, и каждое стремилось приобрести те или иные выгоды за счет соседей. Воевали за землю, за скот, за прочую добычу. С бывшими врагами заключались союзы, а друзья и союзники оказывались врагами. В одной из таких войн со свевами погиб Валамир, и его место «старшего» короля занял Теодемир.

Имперское правительство (в данном случае это было константинопольское правительство) активно использовало такую ситуацию, направляя одних варваров на других. В это время, по-видимому, именно Остготское королевство в Паннонии восточным римлянам казалось наиболее опасным. В результате действий восточноримской дипломатии возникла обширная антиготская коалиция, в которой приняли участие германские племена свевов^[225], герулов, скиров и ругиев и иранское племя сарматов^[226]. Одновременно император Лев I мобилизовал свою армию, которая в случае весьма ожидаемой победы варварской коалиции могла докончить разгром остготов. Однако в ожесточенном сражении на реке Болии остготы одержали решительную победу. После этого поражения антиготская коалиция распалась, а имперская армия, естественно, воздержалась от нападения на победителей. Более того, Лев решил изменить свою тактику. Вместо конфронтации, хотя и косвенной, он попытался привлечь остготов. С этой целью император отпустил из Константинополя находившегося там уже в течение десяти лет в качестве заложника Теодориха, снабдив его даже ценными дарами. Этот отпуск не был ничем обусловлен и выглядел как жест доброй воли императора (что в реальности, конечно, очень трудно представить). Может быть, он надеялся иметь в лице Теодориха своего «агента влияния», поскольку тот пробыл в имперской столице долгое время, причем в таком возрасте, когда внешний мир особенно влияет на молодого человека, и поэтому мог считаться человеком, дружески расположенным к Империи. Не исключено, что таким жестом Лев стремился найти в паннонских остготах союзников для противостояния как с другими варварскими племенами, так и со своим честолюбивым патрицием Аспаром, которого активно поддерживал Теодорих Страбон.

Расчет Льва в первый момент оправдался, по крайней мере, частично. Возвратившись на родину, Теодорих собрал свой отряд из шести тысяч человек, в который входила какая-то часть дружинников его отца, клиенты (видимо, леты) и добровольцы, и напал на сарматов (язигов). Недавно эти сарматы во главе с королем Бабаем участвовали в неудачной для них битве на реке Болии, так что Теодорих вполне мог рассматривать их как врагов. После этого поражения Бабай выступил против римлян и разбил действующую в Мезии армию Камунда^[227]. Эта победа сделала сарматского короля грозной фигурой, и нападение на него Теодориха, несомненно, полностью отвечало римским интересам. Удар, нанесенный Теодорихом, был, по-видимому, неожиданным для сарматов. Теодорих не только разбил сарматов, но и убил самого Бабая и захватил город Сингидун. Этот город был важным форпостом Империи на дунайской границе и местом римско-варварских контактов, и он был захвачен сарматами. Возможно, что, натравливая Теодориха на Бабая, Лев надеялся на возвращение этого важно пункта Империи. Однако Теодорих, захватив Сингидун, отказался его вернуть императору и подчинил себе.

После победы над сарматами воины провозгласили Теодориха королем^[228]. Разумеется, это было сделано не в ущерб его отцу. Теодемир остался «старшим» королем, но теперь его сын получил свой «удел» наряду с отцом и дядей. Каков был размер этого «удела», неизвестно, но в него, несомненно, входил захваченный Теодорихом Сингидун. Таким образом. Остготское королевство снова было разделено на три части. Однако в отличие от предшествующего периода двумя частями королевства управляли отец и сын, и это резко увеличивало власть Теодемира. Это обстоятельство вскоре сказалось на дальнейшей истории остготов.

Довольно скоро положение остготов в Паннонии ухудшилось. До своего исхода из Северного Причерноморья и Нижнего Подунавья готы активно занимались в том числе и земледелием, но и тогда их жизнь в значительной степени зависела от внешних контактов. Недаром вопрос о трансдунайской торговле всегда вставал при их переговорах с императором. Паннония, в которой поселились остготы, была ранее процветающей страной с крупными и мелкими городами, многочисленными виллами, хорошими дорогами. Однако к тому времени, когда остготы здесь осели, она была почти полностью разорена варварскими походами и войнами римских императоров. В этих условиях роль земледелия в остготской экономике еще более уменьшилось и значение внешних контактов соответственно увеличилось. В сложившейся ситуации эти контакты были преимущественно грабительскими. Однако возможности грабежей в варварском окружении готов уменьшились, т. к. постоянные войны и грабительские набеги, в том числе и остготов, в огромной степени разорили эти племена. Эго привело к голоду среди остготов, и они решили искать новые земли для проживания. На этот раз остготы разделились. Меньшая их часть во главе с Видимиром двинулась на запад. Остготы вторглись в Норик, но во время похода Видимир умер, и власть над этой частью остготов перешла к его одноименному сыну. В целом этот поход прошел неудачно, и остготы пошли на заключение мира с Империей. Западный император Глицерий, понимая, что, несмотря на эти неудачи, остготы непосредственно к северо-востоку от Италии остались бы слишком опасными, прислал Видимиру дары, снабдил его людей одеждой и предложил уйти в Галлию на соединение со своими сородичами вестготами. Хотя Италия, по-видимому, оставалась желанной мечтой остготов, Видимир-младший был вынужден согласиться и увести свою часть остготов в Галлию.

Иначе сложилась судьба тех остготов, которых возглавлял Теодемир, рядом с которым находился и молодой Теодорих. Их дальнейшие действия во многом определило изменение в политической ситуации, сложившейся в это время в Восточной империи. Противостояние императора Льва и командующего войсками Аспара достигло своей кульминации и завершилось убийством Аспара и его сына. Первое место возле императора занял исавриец Зенон. Однако свои претензии на наследство убитого Аспара выдвинул Теодорих Страбон, недавно активно поддерживавший Аспара и назначенный «правителем» готов во Фракии. Под лозунгом мести за Аспара он, сестра (или тетя) которого была женой Аспара, начал открытую войну с императором. Льву пришлось пойти на компромисс с ним. Он не только назначил его магистром обеих армий praesentalis, т. е. главнокомандующим, но и автократором готов. Для самих готов этот титул был, вероятно, равнозначен королю (rex, rix). В то же время он не только поднимал Страбона в глазах его части остготов, но и делал (во всяком случае, теоретически) его главой всех готов, находившихся в Империи. Для еще большего укрепления авторитета Теодориха Страбона (для того, конечно, чтобы еще и откупиться от него) император назначил ему и его готам огромную ежегодную субсидию в 2 тысячи фунтов золота, т. е. почти в семь раз большую, чем выплачиваемую паннонским остготам. Все это наносило огромный ущерб авторитету Амалов, и они допустить этого не могли. И в то время, когда Видимир со своими остготами двинулся на запад, Теодемир и Теодорих пошли на юг и юго-восток. Возможно, что Лев и рассчитывал на их такую реакцию. Однако вместо нападения на войска Теодориха Страбона Теодемир предпочитал грабить римские провинции Балканского полуострова. Во время этого похода он в 474 г. умер, и его наследником стал Теодорих. Его младший брат Теодимунд явно королевского титула не получил^[229]. С делением Остготского королевства на отдельные «уделы» было покончено.

В это время изменилась ситуация в Константинополе. В январе 474 г. умер Лев I, и императором был официально провозглашен его малолетний внук Лев И, сын Зенона. Сам Зенон тоже скоро был объявлен соправителем сына с титулом августа, а в конце того же года после смерти сына стал единственным официальным императором восточной части Римской империи. Приход к власти Зенона, являвшегося врагом Теодориха Страбона, изменил и положение последнего. Чтобы не допустить объединения всех остготов, Зенон пошел на сближение с Теодорихом. Тот к этому времени предпочел отойти снова к Дунаю, но, разумеется, уже не на старое, достаточно разоренное, место, а в Нижнюю Мезию. Когда в 475 г. Зенон был свергнут Василиском, Теодорих Страбон выступил на стороне узурпатора, в то время как Теодорих, сын Теодемира, как кажется, остался верным Зенону. Возвращение Зенона к власти в августе 476 г. сказалось и на положении Теодориха. Зенон не решился пойти на открытый конфликт с Теодорихом Страбоном и подтвердил его должности, но одновременно начал демонстративно оказывать различные благодеяния сыну Теодемира. Он торжественно принял его в Константинополе и даже даровал ему ранг патриция.

Отношения между остготами и Империей не были постоянными. Императорское правительство постоянно меняло свое отношение к ним и к их отдельным частям в зависимости от складывающейся конъюнктуры. С другой стороны, и сами остготы меняли свою позицию так, как они считали в данный момент более выгодным. Поэтому дружба часто сменялась войной и наоборот. Для самого Теодориха важны были оба момента, ибо служба императору и получение за нее высокого имперского титула возвышало его в глазах своих варваров,но не в меньшей степени активные и, главное, победоносные войны с тем же императором тоже увеличивали его авторитет. В какой-то момент даже объединились оба Теодориха, что представляло для императора серьезную угрозу. Союз этот, однако, был недолгим, ибо каждый из союзников стремился занять первенствующее положение за счет другого. Поэтому Зенону было нетрудно его разрушить. После неудачной попытки привлечь на свою сторону Амала Зенон сделал щедрое предложение Страбону, и тот пошел на примирение с императором. Другой же Теодорих потерпел несколько поражений и решил отступить на запад Балканского полуострова.

Эти действия Теодориха не были грабительским походом. По Балканскому полуострова двигалась не армия, а весь народ, включая женщин и детей. Все они искали новое и более благоприятное место для поселения. Теодорих решил, что лучшим таким местом будет Эпир. Может быть, эту мысль ему подал Сидимунд. Сидимунд тоже принадлежал к роду Амалов и возглавлял какую-то группу остготов, которая не подчинялась ни трем братьям, ни их наследнику. Эти готы перешли на службу к императору, но в тот момент, когда Теодорих искал новые места для поселения на Балканах, Сидимунд был в отставке, владея большим имением в районе Диррахия и получая императорскую субсидию. По каким причинам он решил изменить Зенону, точно неизвестно; возможно, он в свое время поддерживал те римские круги, которые были враждебны этому императору, и теперь опасался мести Зенона. Он, видимо, вступил в какие-то отношения с Теодорихом, и тот просил его помочь овладеть Эпиром. Сидимунд согласился и, обманув и жителей, и солдат, оставил Эпир беззащитным перед готами. Однако овладеть Эпиром остготы не смогли. Против них выступила римская армия, которая окружила остготов. В отчаянном положении Теодорих предложил не только перейти на службу к императору, но и восстановить на западном троне Непота, которого Зенон все еще признавал законным августом Запада. Находившийся в сложной ситуации Зенон не решился на эту авантюру.

Хотя армия Теодориха снова потерпела ряд поражений и в одном из сражений погиб брат короля Тиудимир, завершить разгром остготов помешала угроза императору снова со стороны Теодориха Страбона. Армия последнего резко выросла, и это вызвало беспокойство императора. Верный своей тактике, Зенон натравил на него болгар, но Страбон сумел их разбить и сам двинулся на Константинополь. Взять город он не смог и стал отступать в Грецию. Однако в результате несчастного случая Теодорих Страбон погиб, и это освободило Теодориха Амала от опасного соперника в рядах соплеменников. Более того, он сумел переманить большинство воинов Страбона, и это резко усилило его позиции. Остатки остготов Страбона перешли под власть его двух братьев и сына Рецитаха. Но скоро Рецитах убил своих дядей и один возглавил эту группу готов. Однако занять то же положение, какое занимал отец, он не смог. Тем временем усилившийся Теодорих начал новое наступление, и на этот раз Зенон решил пойти на примирение с ним.

В 483 г. был заключен договор между императором и Теодорихом. По условиям этого договора остготы получили землю для поселения во Фракии, сам Теодорих и явно вся его семья становились римскими гражданами и получили гордое (практически императорское) имя Флавиев. Теодориху не только возвращали отнятый было сан патриция, но и признавали магистром воинов, а к тому же еще и обещали наследующий год почетный, хотя и безвластный, пост консула. 1 января 484 г. Теодорих в Константинополе торжественно вступил на этот пост. Его западным коллегой был назначенный Одоакром знатный римлянин Деций Василий. Никаких особых полномочий консульство не давало, но занятие этого поста было знаком великого почета, и одно это в огромной степени увеличивало авторитет Теодориха среди соплеменников. Это становилось и знаком вхождения варварского короля в имперскую элиту. Император еще более подчеркнул возвышение Теодориха решением поставить ему конную статую в Константинополе.

Несмотря на все такие демонстративные знаки почета, отношения между Зеноном и Теодорихом оставались сложными. Теодорих использовал свое пребывание в столице, чтобы прямо на его улице убить Рецитаха и этим окончательно упрочить свое положение в остготской среде. Вполне возможно, что это было сделано не без ведома императора, но само по себе усиление Теодориха вызвало его подозрения. Направив Теодориха в качестве командующего против восставших исавров, Зенон вскоре отозвал его. Теодорих воспринял отзыв и замену его вождем ругиев Эрманарихом как знак разрыва. И через некоторое время он снова открыто выступил против императора и даже попытался захватить Константинополь. Хотя эта попытка кончилась закономерной неудачей, потому что захватывать такие укрепленные города готы не умели, угроза со стороны Теодориха была столь явной, что Зенон решил сделать нетривиальный шаг. Он задумал использовать Теодориха для борьбы с Одоакром^[230].

В это время отношения между Зеноном и Одоакром резко ухудшились. Попытка Зенона свергнуть Одоакра с помощью ругиев провалилась. После этого он сделал ставку на Теодориха. К остготам Теодориха в это время присоединились остатки ругиев под руководством Фредерика. Не исключено, что и тот тоже уговаривал остготского короля выступить против Одоакра, тем более что его матерью была остготка Гизо. Кроме того, Теодориху становилось все яснее, что на Балканском полуострове он так и не сможет найти прочное и благополучное место для поселения, потому что Зенон никогда этого не допустит в пределах Восточной империи. Поэтому таким местом могла стать только Италия. Она все еще была относительно богатой страной и манила этим многих варваров. Кто непосредственно стал инициатором выступления, спорно, ибо источники дают разные сведения об этом. Но это не так важно. Важно то, что желания Теодориха и Зенона совпали. Император официально поручил Теодориху двинуться в Италию и свергнуть там власть узурпатора. Более того, Теодорих по решению Зенона (или, может быть, по условия договора, заключенного между ними) должен будет после свержения Одоакра управлять Италией от имени императора, пока тот сам не прибудет в эту страну. Фактически Зенон пообещал Теодориху то положение, которое он юридически так и не признал за Одоакром. Отправляя Теодориха в поход в Италию, император решал сразу несколько задач. С одной стороны, он окончательно удалял остготов с Балканского полуострова и вообще из пределов Восточной империи. С другой, он с помощью тех же остготов решал проблему Одоакра. Даже если остготы потерпели бы такое же поражение, как только что ругии, это все равно пошло бы на пользу Империи, ибо и уничтожало бы такого опасного врага, как остготы, и резко ослабило бы Одоакра, дав в недалеком будущем возможность снова попытаться его уничтожить. Так что для Константинополя поход Теодориха был выгоден при любом его исходе. Выгоден он был и для Теодориха, ибо в случае успеха (в котором он едва ли сомневался) остготы могли бы поселиться в столь, как они считали, богатой и чрезвычайно желанной стране, как Италия, а сам Теодорих получал бы прочное и, что очень важно, юридически оформленное положение правителя этой страны. Поход в Италию стал началом новой эпохи в истории остготов.

ЧАСТЬ II

I. СВЕВСКОЕ КОРОЛЕВСТВО

Первое относительно прочное королевство на территории Западной Римской империи образовали свевы. Этому способствовал тот факт, что вскоре после переселения свевов и их союзников в Испанию вестготы заняли Юго-Западную Галлию, и это окончательно отрезало поселившихся на Пиренейском полуострове варваров от Германии и других мест первоначального расселения. В результате этого события они, потеряв надежду вернуться в случае неблагоприятного поворота событий, сконцентрировали все свое внимание на Испании. А это вскоре привело к тому, что прежние союзники превратились в соперников. Начались столкновения и настоящие войны между свевами и вандалами, в которые вмешались римляне. Римляне при этом часто не сами вмешивались, а использовали вестготов. Вандалы-асдинги, к которым присоединились вандалы-силинги и аланы, разбитые вестготским королем Валлией, напали на свевов. Свевы были разгромлены, но такое усиление вандалов не входило в планы римлян, тем более что вандалы имели в своем лагере узурпатора Максима. В Испанию была направлена римская армия, которая заставила вандалов уйти из Галлеции. После этого практически вся Галлеция оказалась под властью свевов. Когда же вандалы и объединившиеся с ними остатки аланов ушли из Испании в Африку (429 г.), свевы на некоторое время остались единственными представителями варварского мира на Пиренейском полуострове, и основной областью их господства стала Галлеция.

Когда варвары появились из-за Пиренеев, низы испано-римского населения приветствовали их, видя в них спасителей от тяжелого гнета римских властей и налогов, но очень скоро грабежи и разорения, сопровождавшие завоевания, подняли местных жителей против завоевателей. Центрами сопротивления стали города и укрепленные кастеллы. Римские власти были уже не в состоянии эффективно вмешиваться в события, и в этих условиях в ряде мест возрождаются местные доримские формы жизни, и старые, давно уже покинутые castros вновь заселяются и становятся очагами сопротивления свевам. Ожесточенная борьба между свевами и испано-римлянами, точнее галлеко-римлянами, продолжалась несколько десятилетий, время от времени прерываемая заключением мирных договоров, очень быстро нарушаемых. В конечном итоге большинство населения в сфере действий свевов подчинилась им, хотя какая-то часть Галлеции и сохранила независимость.

Упорная борьба с галлеко-римлянами и почти постоянная военная экспансия за переделы Галлеции с целью подчинения чуть ли не всего полуострова была одной стороной свевской истории в V в. Другой, не менее важной, стороной стала трансформация самого свевского общества, а также взаимоотношения завоевателей и завоеванных уже в условиях мира.

Королем свевов при их вторжении в Испанию был Гермерих, который в течение 32 лез правил свевами в Испании. Насколько задолго до вторжения за Пиренеи он стал свевским королем, неизвестно^[231]. Королевский титул не означает, что он был подлинным монархом. Сначала он явно был лишь военным вождем и, может быть, даже не единственным. Во всяком случае, в то время как он воевал с галлеко-римлянами, с вандалами на юге Испании схватился некий Гермигарий, действовавший, по-видимому, совершенно независимо. Впрочем, о нем больше ничего не слышно. В обстановке почти беспрерывных войн королевская власть усиливается и уже при жизни Гермериха явно становится подлинной монархической. В 438 г. Гермерих, уже давно болевший, сделал своим соправителем, дав ему титул короля, своего сына Рехилу. А через три года, в 441 г., Гермерих умер, и Рехила стал единственным королем свевов. Еще за два года до этого Рехила захватил Эмериту и практически сделал ее своей резиденцией. Там он и умер в 448 г., оставив трон своему сыну Рехиарию. У свевов явно утверждается наследственная монархия.

Рехиарий был христианином, и при том именно католиком, в то время как большинство варварских королей и народов если были христанами. то арианами. Большинство же свевов, в том числе аристократов, еще оставались язычниками. Так. язычником был покойный отец Рехиария Рехила. По видимому, это обстоятельство вызвало определенное сопротивление каких-то противников Рехиария его восшествию на трон. Но Рехиарий сумел справиться с этим сопротивлением, Принятие им католичества должно было облегчить его отношения с местным населением. которое в то время было почти полностью католическим. И действительно, в его правление не отмечено никаких столкновений между свевами и галлеко-римлянами. Это означает, что Рехиарий сумел установить какой-то modus vivendi с подчиненным населением Галлеции. Укрепив свой тыл, Рехиарий начал нападения на Лузитанию и, по-видимому, подчинил значительную часть этой провинции.

Галлеция при Рехиарии вообще становится центральной базой свевского королевства, а Бракара — столицей королевства. Там создается монетный двор. Впрочем, сохраняются монетные дворы и в некоторых других городах, в том числе в Эмерите. Свевы начали чеканить свою монету еще при Гермерихе. Это была золотая и серебряная монета, и ее было относительно мало. Бронзовая монета, в основном обслуживающая экономические нужды населения, сохранялась от предшествующей эпохи. Но и ее было не так уже много. В условиях постоянных войн и грабежей торговые операции сводятся к минимуму, хозяйство резко натурализуется, и большого количества денег не требуется. Чеканенные свевскими королями монеты имели не столько хозяйственное, сколько политическое значение: они утверждали королевский суверенитет. Впрочем, свевские монеты в то время практически копировали римские, на них изображался император. Поскольку свевская чеканка началась при императоре Гонории, то именно тип монет этого императора, даже с его титулатурой, долго воспроизводился свевскими королями и после его смерти. Позже имитировались монеты последующих императоров. Эго не означало, что свевы признавали власть Рима; просто они не знали другого типа столь уважаемой монеты. Рим еще оставался для них образцом для подражания. Рехиарий и в этой области попытался сделать шаг вперед. Он стал выпускать серебряную монету, подражающую обычной римской времени Гонория, но поместил на реверсе надпись IUSSU RICHIARI REGES (по приказу короля Рехиария), а также крест в венке, напоминающий о его христианской вере, и буквы BR, указывающие на столичный монетный двор (или вообще столицу Бракару). Это было и утверждение своей независимости, и вызов Империи, которая могла мириться с фактическим независимым положением свевов как федератов, но не с официальным полным суверенитетом. Рехиарий стал первым германским королем, осмелившимся поместить на монете свое имя.

Возможно, что, став католиком, Рехиарий стал рассматривать свое королевство как второе христианское государство, наравне с Римской империей, и уже на этом основании совершенно от нее независимое. Это отразилось и на его внешней политике. Установив сосуществование с подчиненным населением Галлеции и, пожалуй, Лузитании, Рехиарий развернул наступление на испанские провинции, еще оставшиеся под римской властью. Одновременно он женился на дочери вестготского короля Теодориха (христианина, но арианина), что, по-видимому, привело или должно было привести, по мысли Рехиария. к созданию антиримской коалиции. Опираясь на уже захваченные территории, он вторгся в Тарраконскую Испанию, где выступил союзником багаудов, повстанцев, в то время боровшихся с крупными землевладельцами и защищавшими их римскими властями и войсками. Одновременно он сражался с васконами, жившими на севере страны и бывшими практически независимыми. Действия Рехиария были успешны. Время правления его и его отца было периодом наивысшего расцвета и территориального развития свевского королевства. И Рим был вынужден признать значительную часть свевских завоеваний.

В 453 г. император Валентиниан III направил к свевам послами комита Испании Мансуэта и комита Фронтона, которые заключили со свевским королем какой-то договор. В следующем году посольство во главе с Юстинианом было повторено, и было заключено новое соглашение (или подтверждено старое). В результате этих переговоров свевы вернули римлянам Карфагенскую Испанию и отказались от притязаний на Тарраконскую, но зато императорское правительство, по-видимому, признало власть свевского короля над остальными завоеванными территориями, т. е. Галлецией, Лузитанией и, может быть, Бетикой. Свевское королевство достигло своего наибольшего расширения. Под властью свевского короля практически оказался весь запад и юг Пиренейского полуострова.

Воспользовавшийся сумятицей, связанной с убийством императора Валентиниана и захватом Рима вандалами, и считая, что убийство Валентниана освободило его от обязательств перед Империей, а римлянам к тому же будет не до далекой Испании, Рехиарий вторгся сначала в Карфагенскую Испанию, а затем и в Тарраконскую. В последней, правда, уже не было его союзников багаудов, ибо по поручению римского правительства вестготы подавили это восстание. Но это не помешало свевским грабежам. Новый император Авит попытался снова договориться со свевами. В 456 г. он направил к ним Фронтона, уже бывшего послом вместе с Мансуэтом, и, по-видимому, получил от них заверения, подкрепленные клятвами, о недопущении вторжений в Тарраконскую Испанию. Но свевы, решив, что обстановка им благоприятствует, тотчас после возвращения посольства вторглись в эту провинцию и разграбили ее.

Римское правительство не имело сил для борьбы со свевами. Эту роль взяли на себя вестготы, которые уже помогли правительству справиться с багаудами. В это время вестготским королем был уже не тесть Рехиария Теодорих I, а Теодорих II. И он от имени Авита в 456 г. вторгся в Испанию. Это вторжение полностью отвечало интересам вестготов, которые стремились в той или иной форме установить свое господство на Пиренейском полуострове. Когда Авит был свергнут и убит, основные силы вестготов ушли в Галлию, но оставшиеся продолжали войну со свевами. В ожесточенном сражении свевы были разбиты, а сам Рехиарий бежал в Портукале (Порту), но вскоре был захвачен в плен и убит. Вестготский король поставил правителем свевов своего клиента Агривульфа (или Агиульфа), так что со свевской независимостью на какой-то момент было покончено^[232]. Агривульф был не готом, а варном^[233] и поэтому мог считаться более верным королю, чем вестготские аристократы. Однако очень скоро Агривульф, вкусив сладость власти, поднял мятеж против своего покровителя. Он был разгромлен, но Теодорих понял, что в сложившихся условиях удержать свевов в подчинении будет очень трудно.

И он предпочел восстановить Свевское королевство, но практически под своим протекторатом. С разрешения вестготского короля свевы избрали собственного государя, который, однако, едва ли был полноправным королем. Недаром Иордан называет его regulus (королек, а не rех — король), что подчеркивает его подчиненное положение.

Тем временем еще до этого часть свевов, нашедших убежище на океанском побережье, куда вестготы не добрались, избрала своим королем некоего Малдру, сына Массилы. Другая часть народа, не согласившись с этим выбором, поставила себе королем Фрамтана. В это же время появляется и некий Айол, который в 457 г. пытался захватить королевскую власть, но неудачно: в июле того же года он умер в Портукале. Вестготы после многочисленных грабежей, тяжесть которых падала не столько на свевов, сколько на испано-римское население, вскоре покинули Испанию, а свевы оказались раздробленными на две соперничающие группировки: сторонников Малдры и сторонников Фрамтана. Этим пытались воспользоваться галлеко-римляне и противостоять варварам, но потерпели неудачу и снова стали объектом свевских нападений со стороны воинов как Маддры, так и Фрамтана.

Фрамтан правил недолго, он умер уже в начале 457 г., а его преемник Рехимунд договорился с Малдрой. Он. видимо, признал его королем, хотя практически и сохранил свою власть. Во всяком случае, оба свевских предводителя вместе грабили Лузитанию. В 460 г. Малдра был убит, и его преемником, по-видимому стал Фрумарий, и между ним и Рехимундом вновь разгорелось соперничество. Оба они стремились обеспечить себе поддержку вестготов, время от времени отправляя посольства к их королю Теодориху. Тот, наконец, решил вмешаться в свевские дела. Когда Фрумарий умер, то по приказу Теодориха вестготский полководец Цирила с войсками появился в Свевском королевстве, везя с собой сына Малдры Ремисмунда. Ремисмунд и был признан королем всеми свевами. Он женился на дочери Теодориха и принял арианство. Принятие этой версии христианства имело несомненное политическое значение. Этот акт был совершен в угоду вестготскому королю и в какой-то степени означал признание верховной власти последнего. Одновременно Ремисмунд заключил очередной мир с галлеко-римлянами, обеспечивая себе относительно спокойный тыл.

Однако вскоре положение изменилось из-за событий в самом королевстве вестготов. Брат Теодориха Эврих убил короля и сам сел на вестготский трон. Ремисмунд, к тому времени, вероятно, считая свое положение уже достаточно укрепившимся, решил использовать создавшуюся ситуацию и. полагая, что смерть Теодориха освобождает его от всяких обязательств перед вестготским троном, возобновил военную экспансию. Он вторгся в Лузитанию и осадил Олисипон (Лисабон). Стоявший во главе этого города Лусидий предал горожан и сдал город свевам.

Все же Ремисмунд рассчитал плохо. Эврих был чрезвычайно энергичным человеком, он стремился сам захватить Испанию или, во всяком случае, ее большую часть и поэтому не захотел терпеть возможное новое усиление свевов. Он направил войско в Лузитанию явно с целью сдержать свевское продвижение. Вестготы с равным усердием разоряли и свевов, и испано-римлян. В этих условиях Ремисмунд решился на отчаянный шаг: он направил посольство во главе с тем Лусидием, который только что сдал ему Олисипон, к императору Антемию, по-видимому надеясь, что тот сможет как-то воздействовать на вестготов, которые все еще считались федератами Империи. Результат этого посольства неизвестен; едва ли оно принесло какой-либо результат, поскольку Эврих не признавал авторитет римского императора. Однако вестготский король не захотел по каким-то причинам уничтожать Свевское королевство и удовлетворился остановкой свевской экспансии. Свевское королевство сохранилось преимущественно в рамках римской провинции Галлеции и, возможно, северной части Лузитании.

На территории своего королевства сами свевы заселили только сравнительно небольшую его часть в районе города Бракары, которую они сделали своей столицей. В самом городе, кроме королевского двора и центрального аппарата власти, видимо, свевы не жили, ибо, подобно другим варварам, они не любили городов, а ни их экономика, ни социальный строй не требовали городских поселений. Основная масса свевов расселилась, по-видимому, в окрестностях этого города и к югу от него. На этой территории они практически конфисковали у местного населения все земли. Хронист даже говорит, что местное население было порабощено. Едва ли речь идет о подлинном превращении этих людей в рабов, но подчеркивает их приниженное положение. На остальных землях сохранились прежние порядки, но собственники, как крупные латифундисты, так и мелкие владельцы, должны были платить подать свевам и их королю. Галлеко-римляне долго сопротивлялись варварам, но, в конце концов, были вынуждены смириться с новым положением.

Галлеция и Северная Лузитания были сравнительно отсталыми областями Римской империи. Романизация там еще не завершилась полностью, а в условиях войн и практически полного отсутствия римской власти во многих местах возродились доримские порядки. Городов здесь было не так уж много, но все же сама Бракара была одним из немногих городов Поздней империи, сохранивших свое значение. Она была расположена сравнительно недалеко от моря, и, видимо, морская торговля стала основой богатства города. По-видимому, это свое значение Бракара сохранила и под властью свевов; во всяком случае, в это время существовали морские связи между Галлецией и королевством франков, существовавшим в Галлии. Другим важным центром был. вероятно, Портукале. Если свевы удержали Олисипон, то и он должен был иметь какое-то значение в их государстве. Но, пожалуй, этими тремя (или двумя) центрами роль городов и ограничивалась. В римское время Галлеция была важна для империи из-за своих золотых рудников. Однако в свевскую эпоху значение золотых рудников этой области уменьшилось; возможно. что они и вовсе прекратили работу. В этих условиях решающее значение имели аграрные отношения. Сначала свевы, вероятнее всего, ограничивались грабежами, но скоро стали оседать на земле. Эго привело к появлению свевских крестьян. Детали социального развития в свевском обществе ускользают, но можно говорить об усиливающемся расслоении общества и выделении rusticani (сельчан), которые явно не принадлежат к аристократии. Неизвестно, дошло ли дело до попадания свевских сельчан в зависимость от своих знатных и более удачливых соотечественников, но в самом факте разделения свевов на знать и простых людей едва ли надо сомневаться.

Численность свевов была небольшой. В момент своего оседания на северо-западе Испании их было около 25 тысяч. Последующие в течение шести десятилетий внешние и внутренние войны едва ли дали им возможность резко увеличить свое количество. Численность населения Галлеции и Северной Лузитании неизвестна, но, вероятно, свевы составляли не больше 5 % населения своего государства. Их влияние было не очень-то значительным. Характерно, что они практически не оставили следов в современном языке этой области. Гораздо больше было обратное влияние — местного населения на господствующих германцев.

В период завоевания, растянувшегося на несколько десятков лет, галлеко-римляне не раз заключали договоры со свевами. В конечном итоге, видимо, эти договоры и определяли взаимоотношения местного населения и варваров, власть которых оно было вынуждено признать. Впрочем, на этой территории еще очень долго сохранялись и независимые владения местных магнатов. Между свевской знатью и местными магнатами установилось взаимовыгодное сосуществование, которое, в частности, выражалось в свободной деятельности католической Церкви.

Политическая власть бесспорно принадлежала свевам. Во главе государства стоял король, который мог принадлежать только к природным свевам. Он именовался светлейшим или славнейшим, как и римский император. Видимо, свевские короли стремились, по крайней мере в глазах своих подданных, сравниться с владыками великого Рима. В период правления первых трех королей у свевов утверждается наследственная монархия. Гибель Рехиария и начавшаяся междоусобица нанесли удар по этому принципу. Но недаром подчеркивалось, что Малдра, ставший королем части свевов, не признавших власть вестготского ставленника, был сыном некоего Массилы. Кто такой Массила, неизвестно, но значение происхождения именно от него было явно очень важным для свевов. Не исключено, что он был как-то связан с домом Гермериха. А затем вестготский король поставил свевским государем Ремисмунда, сына Малдры, устранив искавшего его покровительства Рехимунда.

Кто был свевским королем после Ремисмунда, неизвестно. Мы знаем только, что в какое-то время до 40–50 гг. VI в. свевским королем был Теодимунд, а его преемником скоре всего — Веремунд^[234]. В каких условиях они пришли к власти, сведений нет. Но когда уже в VI в. снова становится известным ряд свевских королей. то для этого времени можно говорить (в тех случаях, которые мы знаем) о переходе трона от отца к сыну. Видимо, все же наследственный характер свевской монархии сохранялся (даже если на практике он мог нарушаться узурпациями, но и в таком случае узурпатор пытался легализировать свою власть, женившись на вдове предшественника).

Постепенно, по-видимому, происходит слияние обеих групп населения. Знать сливается с местными магнатами, крестьянство — с низами галлецийского населения. Все же среди аристократии роль свевов была относительно велика. Нет никаких данных о светской аристократии, но в верхах Церкви, а они рекрутировались в подавляющем большинстве из знати, епископов германского происхождения был 41 %. Эти данные относятся уже к последнему периоду существования Свевского королевства, когда свевы приняли католицизм. В последний период существования Свевского королевства его король уже имеет титул не короля свевов, а короля Галлеции (или провинции Галлеции — Galleciae totius provinciae rex)^[235]. Свевское королевства, таким образом, теряет свой этнический характер и становится чисто территориальным. Это не означает полного уравнения свевов и галлеко-римлян. Король по-прежнему — свев, и в правящей элите королевства преимущество свевов очевидно. Но столь же очевидно стремление королевской власти ко все большему слиянию обоих этнических элементов своего государства.

Проблемой, явно осложняющей взаимоотношения обоих народов, была принадлежность к разным Церквам. Хотя Рехиарий, как говорилось выше, сам был католиком и рассматривал свое королевство как второе ортодоксальное государство наряду с Империей, большинство свевов в это время было, вероятно, еще язычниками. Но затем проповедником арианства в свевской среде стал некий Аякс, или Алакс, бывший, вероятно, арианским пресвитером. Его точное происхождение неизвестно. Он мог происходить либо из подчиненной вестготам Галлии, либо из Галатии, т. е. из Малой Азии^[236]. Как бы то ни было, его деятельность была весьма успешна, и свевы, включая короля и его семью, тоже стали арианами. Принадлежность к арианской Церкви облегчала свевским королям взаимоотношения с вестготами, которые тоже были арианами, но обостряла отношения с основной массой своих подданных. И в середине VI в. свевским королями пришлось решать эту дилемму.

Политическая ситуация сложилась, как казалось свевскому королю, благоприятно. На вестготском троне чередовались довольно слабые государи, а на рубеже 40–50 гг. в их королевстве вообще началась гражданская война: против короля Агилы выступил Атанагильд, которого поддержало католическое население Бетики. Не надеясь на собственные силы, Атанагильд обратился за помощью к императору Юстиниану, который воспользовался этим и захватил южную и юго-восточную части Испании. В то время еще было далеко до великого церковного раскола, и католиками и православными назывались одни и те же приверженцы никейского вероисповедания. Утверждение на юге византийцев означало утверждение именно никейцев, католико-православных. Уже давно католиками были франки, постоянно соперничающие с вестготами, но зато поддерживавшие хорошие отношения и торговые связи со свевами. В этих условиях свевский король Хариарих решил принять католицизм. Он обратился к франкам, и при их поддержке стал католиком. Видимо, это еще не означало обращение в католицизм всех свевов, но стало решающей предпосылкой для этого шага.

Вероятно, сыном Хариариха был Ариомир, который на третьем году своего правления в 561 г. собрал в столице королевства Бракаре первый церковный собор. Острие решений этого собора было направлено против присциллианства. Видимо, это направление в христианстве, еще в IV в. бывшее одним из выражений недовольства официальной Церковью, продолжало не только существовать, но и сохранить значительные позиции, В свое время для осуждения самого Присциллиана испанские епископы воспользовались помощью светской власти, и теперь антиприсциллианский собор епископов Галлеции по существу означал заключение тесного союза Церкви и государства в борьбе против последователей этого ересиарха. Характерно, что никаких шагов для осуждение арианства на соборе сделано не было. Это, видимо, объясняется тем, что большинство свевов было еще все же арианами, да, может быть, ссориться с соседними вестготами ни свевский король, ни галлецийские епископы еще не хотели.

Преемник Ариомира Теодемир сделал более энергичные шаги. Он решительно выступил против ариан и сумел обратить в католицизм свой свевский народ. Значительную роль в этом сыграл епископ Бракары Мартин, прибывший из Паннонии и основавший в Галлеции ряд монастырей и занимавшийся здесь активной проповедью христианства в его никейской форме. Мартин стал фактически советником короля в религиозных вопросах. И новый собор, созванный Теодемиром 1 января 569 г., правда, не в Бракаре, а в Луке (Луго), поставил задачу подтвердить католическую веру. Можно говорить, что задача обращения всего населения Свевского королевства в католицизм была решена. Королевская власть и католическая Церковь стали крепкими и надежными союзниками. На территории королевства было создано два католических архиепископства, центрами которых были Бракара и Лук. Первая как столица всего государства, естественно, играла первенствующую роль. Теперь можно, по-видимому, говорить о преодолении основных различий между свевами и галлеко-римлянами.

На территории Свевского королевства существовал несколько отдельный район. Его населяли бритоны. Бритоны, британцы из Британии, вытесняемые германцами, появились на побережье Галлеции в V в. Они поселились на океанском побережье Галлеции и явно признали власть свевского короля. Однако при этом бритоны сохранили свои социальные порядки и свои культурные традиции. Были ли они в момент своего поселения в Испании христианами или язычниками, неизвестно. Но после превращения католицизма в государственную (и единственную) религию Свевского королевства территория, населенная бритонами, составила отдельный церковный округ, управляемый по британскому обычаю.

В 570 г. королем свевов стал преемник Теодемира Мирон. Он поставил перед собой честолюбивую цель восстановить былое величие свевов. С этой целью он вел войну с ронконами, еще остававшимися независимыми от свевов, а затем вмешался в гражданскую войну в вестготском королевстве. Обстоятельства, казалось, ему благоприятствуют. На юге и юго-востоке Испании утвердились единоверные византийцы. По соседству с ними мятеж против короля Левигильда поднял его сын Герменигильд. При этом Герменегильд выступил под знаменем католицизма. И Мирон вмешался в эту гражданскую войну. Еще до этого происходила война между Мироном и Леувигильдом. Мирон потерпел поражение и запросил мира. Теперь он решил взять реванш. Однако поход Мирона в Бетику закончился неудачей, и сам король погиб.

Его сын Эборих правил всего один год. Уже в следующем, 584 г. его сверг некий Авдека. который постриг сверженного монарха в монахи, а сам женился на вдове Мирона. Стремясь укрепиться у власти, узурпатор даже выпустил монету со своим именем, что очень редко делали свевские короли. Эборих. став королем, по-видимому, заключил договор с Леувигильдом, и теперь последний решил воспользоваться свержением своего союзника, чтобы окончательно решить «свевский вопрос». В 585 г. вестготские войска вторгаются в Галлецию. Неизвестно, сумели ли вообще свевы оказать им сопротивление. Вестготы разорили Галлецию. Сам Авдека попал в плен и тоже был пострижен в монахи. Территория Свевского королевства была полностью присоединена к Королевству вестготов. В вестготскую столицу была перевезена свевская казна.

Первое время еще чувствовалось несколько особое положение Галлеции в Вестготском королевстве. В 589 г. на Толедском церковном соборе, созванном для подтверждения обращения короля и королевства в католицизм, отмечался триединый состав государства: Испания, Галлия и Галлеция. Но очень скоро такое положение изменилось, и Галлеция рассматривалась лишь как одна из провинций вестготской Испании. А сами свевы достаточно быстро растворились, почти не оставив по себе ощутимых следов.

II. ВАНДАЛЫ В ИСПАНИИ

Когда вандалы вместе со свевами и аланами перешли в Испанию, там фактически шла ожесточенная гражданская война. Толи по приглашению одного из участников этой войны, то ли из-за перехода на их сторону варварских отрядов, охранявших пиренейские проходы, то ли просто воспользовавшись общей сумятицей, обе группы вандалов, аланы и свевы, осенью 409 г. перешли Пиренеи и вторглись в Испанию^[237]. Полководец узурпатора Константина Терентий решил сам захватить власть, но по каким-то причинам предпочел не самому принять пурпур, а провозгласить императором своего клиента Максима. Провозглашение Максима дезориентировало и римскую администрацию, и остатки войск в Испании, что облегчило действия варваров. Если варвары, действительно, вошли в Испанию по приглашению Терентия, то они, естественно, поддержали Максима в его роли императора. Но даже если это было не так. то обе стороны (варвары и узурпатор) использовали друг друга. Между Максимом и варварами был заключен договор. Официально это был договор о мире (или перемирии), но, очень вероятно, он включал какие-то положения, обусловливающие взаимную поддержку. Может быть, варвары видели в Максиме «своего» императора, от которого ожидали предоставление им земель для поселения. А пока они занимались грабежами и разорениями, приведшими Испанию к экономической катастрофе.

В 411 г. Констанций восстановил власть законного императора Гонория в Тарраконской Испании. В том же году вся территория Пиренейского полуострова, кроме Тарраконской Испании, была по жребию разделена между варварскими племенами. Раздел был произведен таким образом, что аланы заняли Карфагенскую Испанию и Лузитанию, вандалы-силинги — Бетику, вандалы-асдинги — восточную часть Галлеции, а свевы — западную часть этой же провинции. Это не соответствовало реальной численности племен, что закладывало возможности их столкновений в будущем. Геронтий, как кажется, имел особые отношения с аланами, и свергнутый Максим бежал, скорее всего, к тем же аланам. Поэтому возможно, что Геронтий посодействовал тому, что аланы получили несоразмерно их численности огромную территорию, в то время как другие народы должны были довольствоваться значительно меньшими территориями. Если это так, то можно думать, что раздел произошел незадолго до наступления Констанция, и сам раздел имел целью получить активную поддержку варваров в борьбе с войсками законного императора. В таком случае Констанций (конечно же, от имени императора) признал решение Максима, что мало вероятно. Но более вероятен другой вариант: Констанций, восстановив власть Гонория в Тарраконской Испании и понимая, что у него мало сил для немедленного изгнания варваров из Испании, решил дать им возможность разделить оставшиеся провинции, но так. чтобы в будущем они передрались между собой. Это полностью бы «вписывалось» в политику Констанция, стремившегося использовать варваров в борьбе с другими варварами. А тот факт, что аланы получили гораздо большую территорию, чем это соответствовало их численности, отражает их лидерство в союзе варварских племен. Каким образом это лидерство перешло к ним от вандалов-асдингов. неизвестно, но оно соответствует ситуации, существовавшей, по крайней мере, в 418 г.

Как бы то ни было, значительная часть Испании оказалась под властью варваров. Если между ними и Максимом (и стоявшим за его спиной Геронтием) был заключен официальный договор (foedus), то равеннское правительство его явно не признало^[238]. Федератами Империи ни вандалы, ни их союзники не стали. Правда, в тот момент и ничего сделать с ними правительство не могло. Положение изменилось через четыре года. Констанций заставил вестготского короля Атаульфа покинуть Галлию, и вестготы вторглись в Испанию. Это неминуемо должно было привести их к войне с обосновавшимися там варварами. Атаульф пытался избежать такой войны. Вестготы заняли Тарраконскую Испанию (или ее часть), в которой не было варваров, а свой двор Атаульф основал в Барциноне (Барселона). Однако очень скоро он был убит, а его второй преемник Валлия после неудачи переправы в Африку был вынужден согласиться с требованием Констанция и начать войну с испанскими варварами.

Хотя в это время вандалы и свевы признавали первенство аланов, ни о каких согласованных действиях варваров не было и речи. Каждый народ имел своего короля и действовал совершенно самостоятельно. У свевов и асдингов власть по-прежнему принадлежала Гермериху и Гундериху, но силингов уже возглавлял не Хрок, а Фредбал, а аланов — Аддак. Первой жертвой вестготов стали вандалы-силинги. Никто, в том числе и аланы, на помощь к ним не пришел. В результате двухлетней войны они были разбиты, и Фредбал попал в плен. Валлия отослал пленного вандальского короля в Равенну, и о его дальнейшей судьбе ничего не известно. Поражение силингов было катастрофическим. Хотя сведения об уничтожении практически всего народа, несомненно, преувеличены, потери были громадными. Остатки силингов сумели выскользнуть и уйти в Галлецию, где они соединились с асдингами. С этого времени вандалы уже представляли собой единый этнос, возглавляемый королями из рода Асдингов. Нейтралитет аланов в этой войне обошелся им дорого. После победы над силингами Валлия обрушился на них. Они тоже потерпели поражение и потеряли в сражении своего короля Аддака. Не имея более сил для сопротивления, аланы последовали примеру силингов и тоже перебрались в Галлецию. Как уже говорилось, еще в Паннонии между вандалами-асдингами и аланами возник союз. Теперь аланы влились в состав своих бывших союзников. Вандальский король Гундерих принял титул короля вандалов и аланов^[239].

Как говорилось в своем месте. Валлия счел выгодным для себя заключить соглашение со свевским королем Гермерихом, и Констанций заставил его покинуть Испанию. Таким образом, возвращение Испании под власть западного императора не было завершено, но большая часть Пиренейского полуострова все же была очищена от варваров. Оставшиеся там варвары были стеснены на сравнительно небольшой территории, к тому же не самой благоприятной части Испании, так что столкновение между ними было неизбежным. Гундерих решил, что подчинение ему силингов и аланов столь его усилило, что он может изгнать свевов и присоединить занятую ими территорию к своим владениям. Практически, как только вестготы покинули Испанию, он провозгласил «своего» императора. Это был, вероятнее всего, тот же Максим. После своего свержения семь лет назад он бежал к аланам и теперь вместе с ними оказался в распоряжении вандалов. Возможно, что Гундерих заключил со своим ставленником договор и теперь выступал против свевов уже от имени этого императора (как Валлия действовал от имени Гонория). Его действия были вполне успешны. Свевы были разгромлены. Их войско было осаждено в Эрбасийских горах. Однако от полного уничтожения свевов спасли римляне. Верноесвоей политике равеннское правительство стремилось сдержать одних варваров силой или угрозой других, а победы вандалов ликвидировали бы этот баланс. Еще важнее было, пожалуй, провозглашение Максима. Терпеть узурпатора, к тому же поддерживаемого столь сильными варварами, правительство Гонория не могло. В Испанию была послана римская армия под командованием комита Астерия и викария Мавроцелла. Под их давлением вандалы сняли осаду, но нанесли удар по свевской столице Бракаре. Они взяли и разрушили город. Подоспевшие туда римляне разбили вандалов. В этих условиях Гундерих решил увести свое войско и вместе с ним всех вандалов и аланов на юг, в более богатую и плодородную Бетику. Римляне не сумели помешать этому движению. Максим стал ненужным и был брошен на произвол судьбы. А вандалы и аланы заняли Бетику. Попытка римлян выбить их оттуда не удалась.

Поскольку в Бетику ушли не только воины, но и весь народ (точнее — два народа), то варвары должны были каким-то образом расселиться в этой провинции. Едва ли женщины, дети и старики сопровождали воинов в их грабительских экспедициях. Позже объектом вандальских нападений стал Гиспалис (Севилья). Это позволяет говорить, что города, по крайней мере, такие относительно крупные, как Гиспалис, не были заняты варварами. Можно думать, хотя никаких доказательств этому нет, что вандалы и аланы расселились в сельской местности. Римских войск в это время на Пиренейском полуострове фактически не осталось, а свевы после своего поражения не выходили за пределы Галлеции. Так что нахождение в неукрепленных сельских поселениях было сравнительно безопасным. Осев в Бетике, вандалы сделали ее своей базой, откуда они совершали свои набеги. Одной из первых целей стали Балеарские острова. Получив каким-то образом корабли на юго-восточном побережье Испании, вандалы высадились на этих островах. В тот момент это был чисто грабительский поход, но затем вандалы решили подчинить себе эти острова, которые давали им громадное стратегическое преимущество в Западном Средиземноморье. Вскоре после этого своего похода вандалы напали на Новый Карфаген (Карфаген Спартария, Картахена) и разграбили его. Еще одной целью стал Гиспалис. Затем они переправились через пролив и опустошили Мавретанию. После этих грабительских экспедиций вандалы на какое-то время успокоились. По-видимому, полученной добычи им показалось достаточно, чтобы вернуться к спокойной жизни.

В 428 г. вандальские набеги возобновились. Никаких особенных событий, которые спровоцировали бы возобновление этих набегов, в Испании не произошло. Видимо, вновь возник вопрос о добыче. Гундерих снова напал на Гиспалис и захватил его. Город подвергся страшному грабежу, в том числе были ограблены некоторые церкви. Однако грабежом Гундерих не ограничился. Он, по-видимому, решил сделать этот город своей столицей. Это означало бы фактическое создание стабильного Вандальского королевства на Пиренейском полуострове. Однако в том же году Гундерих неожиданно умер^[240]. Его наследником стал его младший брат Гейзерих^[241].

Гейзерих был сводным братом Гундериха. Его матерью была наложница. Очень вероятно, что она была римлянкой и католичкой и, может быть, свою веру передала сыну^[242]. Но через какое-то время Гейзерих перешел из католицизма в арианство. Вандалы к тому времени уже давно были арианами (вероятнее всего, их обращение в этот вариант христианства произошло еще до перехода через Рейн^[243]), и не только управлять этим народом, но и находиться в его элите католику было невозможно. Так или иначе, но, будучи королем, Гейзерих являлся ревностным арианином. Под его руководством вандалы совершили ряд нападений на приморские города Испании и даже осмелились напасть на Сардинию и Сицилию. Вопрос о дальнейших планах Гейзериха спорен. Успешные морские экспедиции не только познакомили вандалов с морским делом, но и показали им возможность хорошо использовать полученные навыки для новых грабежей. Хотя в Испании, как кажется, значительных противников не осталось, она все же была уже довольно основательно разорена. Для народа, который уже убедился, что он может одолеть морскую стихию, желанной целью стала лежащая по ту сторону пролива Африка.

III. ВАНДАЛЬСКОЕ КОРОЛЕВСТВО В АФРИКЕ

Вандальский набег на Мавретанию в 424/25 г. в некоторой степени явился разведывательной экспедицией. Северная Африка еще не была затронута германскими нашествиями. Североафриканские провинции оставались относительно богатыми. Африка давно манила германцев. Дважды туда пытались переправиться вестготы, но неудачно. Теперь вандалы оказались на берегу пролива в непосредственной близости от Африки. Политическая обстановка там была очень далека от стабильности, и дело доходило до открытых гражданских войн. Северная Африка была единственной территорией Западной Римской империи, где христианская Церковь раскололась и религиозные споры привели к жесткому прогивостоянию двух Церквей. Спор между донатистами и ортодоксами начался с проблемы отношения к тем, кто во время Великого гонения проявил слабость и отрекся от христианства. Императорская власть после некоторых колебаний выступила против донатистов, настаивавших на невозможности прощения «павших». В результате донатизм стал знаменем всех, выступавших против угнетения, против несправедливости. против произвола. Особенно сильным донатизм был у сельского населения, в большей мере сохранившего многие элементы доримской, частично берберской, частично даже финикийской культуры. Так, в сельской местности до сих пор говорили на ханаанском языке. Донатисты поддерживали сепаратистские движения. Донатизм стал знаменем движения так называемых циркумцеллионов («бродящих вокруг амбаров»), которые образовывали довольно значительные отряды, нападавшие на чиновников, солдат, торговцев и, естественно, землевладельцев. В этом движении религиозный, этнический и социальный конфликты слились воедино. Все попытки властей подавить это движение и уничтожить донатизм провалились. Это обстоятельство вносило большой элемент нестабильности в жизнь Африки.

Другим элементом нестабильности являлись частые вторжения берберов. Борьба с ними постоянно велась римлянами после подчинения ими Карфагена и его бывших владений. Общее ослабление Империи привело, естественно, к усилению берберских нападений на территории римских провинций. В некоторых местах римляне даже были вынуждены отступать, так что граница Империи постепенно отодвигалась к северу. Берберы, как и другие варвары, видели в близких к ним областях Римской империи важнейший источник добычи, и поэтому их вторжения, несмотря на все временные успехи римских отрядов, продолжались. Те берберы, которые жили на территории римских провинций, сохраняли свою племенную структуру и занимались в основном перегонным скотоводством, регулярно дважды в год двигаясь со своими стадами с севера на юг и обратно. Римские власти были озабочены в первую очередь тем, чтобы не дать скотоводам выйти за пределы путей перегона скота и напасть на земледельцев и горожан. Поэтому угрозы из-за пролива меньше их волновали.

Не менее важным оказалось личное соперничество римских правителей Африки. В жесткой борьбе столкнулись Бонифаций и Аэций. Попытка устранить фактически самостоятельно правившего Африкой Бонифация не удалась. Он остался на месте, но в Италии перевес оказался на стороне Аэция. Хотя мир между ними был заключен, у Бонифация и его окружения вполне могла созреть мысль использовать в борьбе с соперниками варваров. Такими были, естественно, самые близкие территориально вандалы. Кроме того, вполне можно было поселить их как федератов и использовать в борьбе с берберами, как Констанций для борьбы с багаудами и сакскими пиратами использовал вестготов. За восемь лет до этого во время войны римлян с вандалами в Бетике Бонифаций, подчиненный римскому командующему Кастину, увел свои войска и этим предопределил поражение Кастина. Вполне возможно, что уже тогда он установил какие-то связи с вандалами. То ли Бонифаций, действительно, помог вандалам переправиться через пролив, предоставив им римские корабли, то ли вандалы сами сумели это сделать, отняв корабли у испанцев (а Бонифация в сотрудничестве с варварами, как ранее Стилихона, обвинили его враги), но в 429 г. они покинули Пиренейский полуостров и оказались в Африке^[244]. Эго был первый случай в истории варваров, действовавших на территории Империи, когда целый народ, включавший не только самих вандалов, но и аланов, переправился через морское пространство, что едва ли было возможно без предшествующих нападений на Балеары и Мавретанию. К ним примкнула какая-то часть готов и представители некоторых других племен. Свевы, как кажется, пытались использовать подготовку вандалами переправы для нанесения им удара в спину, но были отбиты. Подготовка к африканскому походу была недолгой, но тщательной. Было собрано не менее пяти тысяч кораблей, которые могли переправить через пролив не только воинов, но и весь народ^[245]. В течение мая-июня 429 г. вандалы и все присоединившиеся к ним аланы и другие варвары оказались на африканском побережье. Отплыли они из Юлии Традукты и высадились, скорее всего, в Тингисе (Танжер), ибо эти два города уже долгое время были связаны друг с другом^[246].

Задача, стоявшая перед вандалами, была трудной. Оставаться в Тингитанской Мавретании было бессмысленно, т. к. эта провинция особым богатством не отличалась. От богатых же провинций Зевгитаны и Бизацены их отделяло около двух тысяч километров. Однако Гейзерих решительно взялся за выполнение этой задачи, и его решительность принесла свои плоды.

Римские силы, располагавшиеся на африканской стороне пролива, были слишком слабы, чтобы оказать вандалам сопротивление. Возможно, что этих сил там уже и вовсе не было, и территорией фактически владели берберы, которые на появление вандалов не обратили никакого внимания. Да и вандалов местные берберы не интересовали. Заключил ли Бонифаций какое-то соглашение с Гейзерихом или нет, но в дела, происходившие на самом западе римской Африки, он не вмешался. Он занимал пост комита Африки, а Тингитанская Мавретания входила в диоцез Испанию и административно ему не подчинялась. Конечно, в это время римские генералы мало считались с формальными ограничениями, но в условиях, когда только что были урегулированы отношения с Равенной. Бонифаций, возможно, не решился давать своим италийским противникам повод для вмешательства в африканские дела. Местное население отнеслось к появлению вандалов сначала безразлично^[247]. Однако опустошения, которые сопровождали продвижение вандалов вдоль этого побережья, скоро настроили против них значительное число провинциалов, особенно горожан. Некоторые города, как, например, Пирта, оказали им упорное сопротивление. Бонифаций очень скоро понял опасность вандальского продвижения и выступил против них. Однако на границе с Нумидией его армия потерпела поражение. Бонифаций отступил в город Гиппон, который был осажден вандалами^[248]. Захватить в тот момент Гиппон вандалы не сумели, и Бонифаций смог спокойно отступить в Карфаген. Вступившие затем в Гиппон вандалы сделали этот город своей столицей. Гиппон являлся важным центром связей между Африкой и Италией; в частности, через него шла в Италию и Рим значительная часть африканской анноны. Его захват вандалами позволил им взять под свой контроль поставку, по крайней мере, части продовольствия, поставляемого в Италию. У равеннского правительства практически не было достаточных сил, чтобы прислать Бонифацию подкрепления. Еще важнее было, пожалуй, то. что Аэций и не хотел помогать своему сопернику. Зато константинопольское правительство решило использовать сложившееся положение и в 431 г. направило в Африку армию во главе с Аспаром. В случае успеха оно могло бы установить свой контроль над этим регионом. Бонифаций со своими войсками присоединился к Аслару. Однако соединенные войска Бонифация и Аспара, вероятно, в начале 432 г. были разбиты варварами. Многие римские солдаты попали в плен, другие просто разбежались. Вскоре после этого Бонифаций вернулся в Италию, а Аспар со своей армией еще некоторое время находился в Карфагене, который он покинул в 434 г. Вандальское наступление в Африке продолжалось.

Бонифаций, вступивший в открытую борьбу с Аэцием, погиб, и Аэций стал «премьер-министром» равеннского правительства. Чтобы сдержать дальнейшее наступление вандалов и иметь возможность сосредоточить силы для борьбы в Галлии, он решил заключить с ними мир. По его поручению Тригеций II февраля 435 г. заключил с вандалами договор, в соответствии с которым вандалы и аланы, по-видимому, признали себя федератами Империи, и им была передана для поселения (ad habitandum) значительная часть Северной Африки: Ситифская Мавретания, часть Нумидии и небольшой район на северо-западе Проконсульской Африки. В результате владения вандалов разрезали римскую территорию. За это Гейзерих обещал платить небольшую дань Империи. Выплата довольно небольшой суммы была неважна с экономической точки зрения, но она подчеркивала, что власть императора распространяется и на эту территорию. Может быть, хотя сведений об этом нет, вандальский король официально обязывался защищать римские владения в Африке от берберов. Гейзерих явно рассматривал этот договор лишь как временное перемирие, но все же на какое-то время в Африке установился мир, и Италия могла снова получать африканское продовольствие. Несмотря на заключение договора, Гейзерих не доверял римлянам, а в своих новых католических подданных видел тайных сторонников Империи. Хотя тогда до широкомасштабных антикатолических гонений дело не дошло, в 437 г. некоторые епископы были арестованы и изгнаны, ибо король подозревал их в проимперских настроениях. Одновременно были сначала изгнаны, а затем казнены и некоторые представители вандальской знати, являвшиеся сторонниками ортодоксии. Гейзерих явно готовился к расширению своих владений.

19 октября^[249] 439 г. совершенно неожиданно в нарушение условий договора вандалы захватили Карфаген. Нападение было совершенно внезапным; оно произошло во время циркового представления, на котором присутствовало население города. От карфагенян Гейзерих тотчас потребовал отдать ему все драгоценности, деньги и значительную часть другого имущества. В городе были разрушены некоторые общественные здания, но в целом разрушения были все же небольшими. Захваченный Карфаген стал столицей Вандальского королевства. Имевшиеся в городе церкви, в том числе так называемая Реститута, игравшая роль кафедрального собора, были переданы арианам. Только несколько церквей за стенами города были сохранены за католиками. На холме Бирсы, господствующем над городом, была создана церковь Св. Марии, ставшая придворной церковью вандальского короля.

Захват Карфагена был чрезвычайно важен вандальскому королю. Это был самый большой город римского Запада после самого Рима. Его площадь превосходила 400 га, а население составляло не менее (а может быть, и более) 300 тысяч человек. Карфаген являлся чрезвычайно важным торговым центром, через него шла почти вся африканская торговля^[250]. Город был связан и с Римом, и с Константинополем, и с Александрией. Владение этим «вторым Римом» делало Гейзериха, по крайней мере, в своих глазах и глазах его подданных, чуть ли не равным самому римскому императору. Значение захвата Карфагена было столь велико, что 19 октября 439 г., день захвата этого города, стал начальной датой вандальской эры. Отныне все действия и официальные акты вандальских королей датировались по годам и числам после этого дня. В отличие от других варварских королей, которые официально датировали свои документы по консулам данного года, вандальский государь создал собственную эру, полностью независимую от Империи. Медные монеты, имевшие хождение в самом королевстве, имеют на аверсе портрет (весьма условный) короля, а на реверсе — голову коня. И это изображение чрезвычайно важно. Голова коня была частой эмблемой карфагенских монет в период существования пунического города до его захвата и разрушения Римом. Восстанавливая на своих монетах пуническое изображение, Гейзерих демонстрировал не только явную оппозицию Риму, но и стремление возродить Карфагенскую державу как ведущую силу в центре и на западе Средиземноморья. Характерно, что вандальский король обращается не к германским символам, а к туземным, но доримским и даже антиримским. Он пытается таким образом возродить традицию Карфагена, прерванную римским завоеванием. Наконец, это можно было рассматривать и как вызов романскому населению своего королевства.

Захват Карфагена, являвшегося также одним из важнейших портов Западного Средиземноморья, дал вандалам возможность стать значительной силой не только на суше, но и на море. В карфагенской гавани были захвачены многочисленные торговые корабли, которые, будучи переоборудованы, стали ядром вандальского военного флота. В очень короткое время этот флот стал мощной силой, вполне сравнимой с флотом не только Западной, но и Восточной империи. Уже в 440 г. вандалы переправились на Сицилию и осадили Панорм. Положение стало весьма тревожным. Вандальские пираты бесчинствовали почти во всем Средиземноморье. Уже и сам Рим, а также Неаполь и некоторые другие прибрежные города Италии готовились к обороне. Во главе армии, которая должна была в случае вандальского нападения оборонять Италию, был поставлен Сигисвульт, который ранее успешно воевал в Африке. По приказу Валентиниана даже римские горожане были вооружены. Одновременно и восточное правительство направило флот для борьбы с вандалами, тем более что вандальское пиратство угрожало и Востоку. Правда, особенно активных действий против вандалов восточный флот не предпринял, поскольку самой Восточной империи в это время угрожали гунны, но угроза объединения сил обеих Империй казалась вандальскому королю весьма реальной. К тому же и действия на сицилийской земле оказались не такими удачными, как рассчитывал король: так, упорное сопротивление оказал Панорм. В этих условиях Гейзерих не решился на дальнейшую эскалацию военных действий. Он очистил Сицилию и предпочел пойти на переговоры. Но эти переговоры он вел с позиции силы, ибо в Африке римляне было полностью разгромлены, и это очень ограничивало маневры Аэция. Африка являлась главной житницей Западной империи, и ее захват вандалами ставил Италию и Рим под угрозу голода. Равеннское правительство предпринимало лихорадочные усилия по его предотвращению, но их было недостаточно. Эго давало в руки Гейзериха сильнейшее оружие. С другой стороны, и Аэций стремился к миру. Сил сражаться одновременно на нескольких фронтах у Империи уже не было, а положение в Галлии он считал более серьезным, ибо события в этой стране угрожали непосредственно Италии. К тому же Аэций явно не решался направить значительную армию в Африку, а тем более самому отправиться туда из-за страха ослабить свои позиции при равеннском дворе. Кроме того, этот договор устранял угрозу объединения вандалов и вестготов против Империи и предотвращал дальнейшую экспансию вандалов, в том числе и на саму Италию. В какой-то момент возникла коалиция ранее смертельных врагов — вандалов и вестготов, и их союз был скреплен браком между наследником Гейзериха Хунерихом и вестготской принцессой.

В результате переговоров в 442 г. был заключен новый мирный договор между Империей и вандальским королем, предусматривавший новый раздел Африки. Теперь под власть вандалов перешли Проконсульская Африка (Зевгитана), Бизацена, Гетулия и часть Нумидии. В силу этого договора римские владения были разрезаны вандальскими. Валентиниан признал за Гейзерихом статус «союзника и друга», и это обеспечило вандальскому королю относительно спокойное господство над римским населением своего королевства. С римской точки зрения договор, согласно которому вандальский король признавался «другом и союзником римского народа», означал превращение Вандальского королевства в клиентское государство. как это было когда-то с различными другими государствами, формально сохранявшими свои правящие династии, но полностью контролируемые Римом, и защищавшими их от нападений других варваров. Вандалы по-прежнему считались федератами Империи, вероятнее всего, они обязались по-прежнему поставлять африканские продукты (особенно зерно и масло) в качестве анноны, и Валентиниан рассматривал себя законным правителем всех африканских провинций, включая и те, которые были переданы Гейзериху, в том числе самого Карфагена^[251]. Более того, уступка этих провинций вообще считалась временной. Оказывая помощь римским беглецам из Африки, император заявлял, что эти меры будет осуществляться вплоть до возвращения изгнанников в Африку. Но на деле, конечно, ни о какой власти императора над отданными вандалам провинциями не было. С другой стороны, этот договор стал новым шагом в юридическом закреплении власти вандальского короля над значительной частью африканских территорий. Если по договору 435 г. часть Африки передавалась воинам Гейзериха только для поселения (ad habitandum). то теперь африканские территории переходили под власть короля. Это был совершенно новый шаг в договорном оформлении отношений между императором и варварским королем. Император мог считать нового «союзника и друга» своим клиентом, но для самого Гейзериха важен был сам факт признания. Он уже давно был королем вандалов и аланов, а теперь он стал королем и для афро-римлян. И для афро-римлян, и для вандалов и аланов исходный пунктом и важнейшей причиной такого признания справедливо являлся захват Карфагена. Поэтому Виктор Витенский и считает это событие началом правления Гейзериха^[252].

В качестве гарантии мира Гейзерих послал в Равенну заложником Хунериха^[253], которому даже была предложена рука старшей дочери императора Валентиниана III Евдокии. Брак Хунериха с дочерью вестготского короля Теодориха был разорван, несчастная была обвинена в измене, искалечена и отослана с позором к отцу. В Равенне была совершена помолвка Хунериха и Евдокии. Потенциальный брак будущего вандальского короля с дочерью императора казался Гейзериху чрезвычайно привлекательным. Он значительно укреплял престиж самого короля и его семьи в глазах его подданных. Этим браком варварский правитель входил бы в императорскую семью, которая все еще пользовалась высочайшей репутацией, а внук Гейзериха (а, может быть, при определенных обстоятельствах и сын) имел бы довольно высокий шанс занять императорский трон. Все это открывало перед Гейзерихом перспективу самому стать самым могущественным из всех варварских королей того времени.

Однако «медовый месяц» в отношениях между Карфагеном и Равенной длился недолго. Император и его жена всячески медлили с заключением брака. Во время помолвки Евдокии было всего пять лет, но даже когда ей исполнилось двенадцать, а это по римским законам давало возможность вступить в брак, Валентиниан и Лициния Евдоксия так и не давали на него согласия. Через какое-то время Гунерих вернулся в Африку, так и не став законным мужем Евдокии. Это вызвало определенное напряжение в отношениях между Вандальским королевством и Империей. Не исключено, что Гейзерих, не теряя окончательно надежду на брак сына с дочерью императора и поэтому сам не выступая открыто против Империи, каким-то образом участвовал в решении Аттилы вторгнуться в Западную империю. Однако если это и так, разгром Аттилы на Каталаунских полях полностью отрезвил его. В сентябре 454 г. был убит Аэций. Валентиниан пытался сохранить сложную систему отношений с варварскими государствами, выстроенную Аэцием. Гейзерих явно пошел на улучшение отношений. Возможно, он полагал, что разрушение планируемого брака его сына с дочерью императора было делом рук Аэция, тем более что позже возник план женить сына Аэция Гауденция на другой дочери Валентиниана^[254]. Поэтому Гейзерих вполне мог увидеть в убийстве Аэция возможность реального претворения в жизнь своих планов, связанных с императорской семьей. Уже в октябре он разрешил избрать католического епископа в Карфагене, а затем и в Гадрумете. Это был ясно шаг навстречу императору. Но возникшее хрупкое равновесие было разрушено убийством самого Валентиниана 16 марта 455 г. Императором на следующий день стал Петроний Максим. Гибель Валентиниана явно рассматривалась с германской точки зрения и как ликвидация договора, заключенного с этим императором. Гейзерих использовал политический кризис в Западной империи для укрепления своего положения и расширения своей власти. Именно после убийства Валентиниана он захватил все крупные острова Западного и Центрального Средиземноморья, включая Сицилию и Сардинию. Это привело к фактическому установлению вандальской гегемонии в центре и на западе Средиземного моря. Не только смерть Валентиниана и, следовательно, прекращение, с его точки зрения, действия договора, но и промедление с давно согласованным браком Евдокии и Гунериха, как и месть за убийство несостоявшегося тестя, могли стать прекрасным поводом для вторжения в Италию. Хотя брак и не был заключен, сама помолвка позволяла Гейзериху считать Валентиниана своим родственником, а месть за убийство родственника была необходимым долгом всякого германца. Непризнание Петрония Максима восточным императором Маврикием позволяло надеяться на его нейтралитет.

В мае 455 г. флот Гейзериха отплыл из Карфагена, и в конце месяца вандалы высадились в устье Тибра. 31 мая войско Гейзериха расположилось перед Римом. Петроний Максим явно растерялся, не ожидая этого нападения. При известии о высадке вандалов и их приближении к Риму Петроний Максим бежал. Бежали и сенаторы. Это бегство вызвало гнев римлян и воинов. Император был застигнут в городских воротах и забросан камнями, после чего обезглавлен и разрублен на куски, а остатки его тела брошены в Тибр. Через три дня вандалы вошли в Рим. Вечный город снова попал в руки варваров. При вступлении вандалов в Рим папа Лев I встретил Гейзериха и умолял его пощадить беззащитный город. Но вандалы, не вняв просьбам папы, в течение двух недель методически подвергали Рим такому разгрому и грабежу, что слово «вандализм» стало синонимом бессмысленного и жестокого разрушения^[255]. Добычей вандалов стали драгоценные металлы и все украшения. Они сняли половину позолоченного декора Капитолийского храма. Со своих постаментов были сняты статуи, разрушены не только дворцы и особняки но и многочисленные дома. Среди трофеев был и бронзовый подсвечник из Иерусалимского храма, в свое время привезенный в Рим Титом. После разгрома Рима вандалы отправились назад в Африку, увозя с собой не только награбленные богатства, но и множество пленных, включая императрицу Лицинию Евдоксию и ее двух дочерей — Евдокию, которая все же стала женой Хунериха. и Плацидию. В вандальский плен был увезен и сын Аэция Гауденций.

Ни в Италии, ни в самом Риме вандалы не задержались. Целью Гейзериха не был захват Италии. Италия с этого времени являлась лишь ареной грабительских набегов, которые постоянно разоряли италийские берега. В Африке же вандалы захватили те территории, которые еще оставались под властью императора. Римское владычество в этой стране завершилось. Одновременно, как уже упоминалось, вандалы использовали сложившуюся ситуацию, чтобы захватить Сицилию, Сардинию, Корсику и Балеарские острова. Их захват создавал защитную зону вокруг африканских владений вандалов. Захват Сардинии и в еще большей мере Сицилии ставил Италию и Рим в продовольственную зависимость от вандальского короля. В это время вандалы стали самой серьезной силой в западном бассейне Средиземного моря. Пиратские суда вандалов разоряли и восточную часть этого моря. Порой они выходили и в океан, как это было еще в 445 г., когда их пиратские суда неожиданно оказались перед побережьем Галлеции и, высадившись около Турония, захватили пленников. Их активность компенсировала недостаток людского потенциала, находившегося в распоряжении Гейзериха. «Вандальский синдром» стал подлинным кошмаром римлян.

С этого времени борьба с вандалами стала главной задачей западноримского правительства. Не мог остаться полностью в стороне от этого и Константинополь. Положение обострялось тем, что члены императорской семьи оказались пленниками варварского короля. Восточный император Маркиан потребовал от Гейзериха возвращения царственных пленниц, но тот решительно отказался, и император в ответ ничего не смог предпринять. Такое же требование предъявил Гейзериху западный император Авит, но и оно было отвергнуто. В ответ Авит направил против вандалов, бесчинствовавших на Сицилии, армию во главе с Рицимером. Рицимер одержал победу над вандалами у Агригента, а затем разбил их в морском сражении у берегов Корсики. Это были первые победы над вандалами после позорного разгрома Рима, и они были восприняты общественным мнением как месть вандалам. Последующие события показали, что эти победы были далеко не решающими. Вандальский флот остался господствовать в Средиземном море. После убийства Валентиниана и тем более после разгрома Рима вандалы прервали поставки хлеба, масла и вина в Италию, и это вскоре привело к голоду в Риме, что стало одной из причин свержения Авита.

На Западе Авита сменил Майориан, а на Востоке Маркиана — Лев I. И оба эти императора продолжали по отношению к вандалам ту же политику. Майориан даже попытался организовать вторжение в Африку, но его флот, находившийся в Испании, был внезапно атакован вандалами и уничтожен^[256], после чего сам Майориан был свергнут и убит Рицимером, который после этого стал фактическим правителем Западной империи. Лев оказался более удачливым. Он сумел добиться освобождения Лицинии Евдоксии и ее младшей дочери Плацидии, которая вышла замуж за своего давнего жениха Олибрия^[257]. Что же касается старшей, Евдокии, то она в соответствии с ранее достигнутой договоренностью стала женой Гунериха и, естественно, осталась с мужем в Карфагене. Одновременно Лев договорился с Гейзерихом о прекращении вандальских нападений на берега Восточной империи.

Правивший же фактически Западом Рицимер договориться с Гейзерихом не смог. Более того, Гейзерих от имени своей невестки потребовал возвращения ей (а фактически, естественно, ему самому) всех частных владений ее отца в качестве приданого. Кроме того, основываясь на нахождении в Карфагене сына Аэция Гауденция, он предъявил претензии и на имущество Аэция. Едва ли такой практичный и рассудительный правитель, как Гейзерих, всерьез рассчитывал получить все находившееся в Италии имущество бывшего императора и его лучшего полководца, но эти требования являлись превосходным поводом для продолжающихся нападений на оставшиеся еще под контролем западного правительства территории Империи. в том числе на саму Италию. Гейзерих сделал еще один шаг, поставивший под вопрос положение Рицимера. После смерти западного императора Либия Севера он потребовал назначения императором Олибрия. Расчет вандальского короля был верным. Олибрий был мужем, как уже говорилось, Плацидии, и это делало его в случае воцарения легальным императором, с которым был бы вынужден согласиться и восточный август. Кроме того, Олибрий принадлежал к знатной сенаторской фамилии Анициев-Пробов, что обеспечивало бы ему поддержку итало-римской аристократии. Поставив же на трон свою креатуру, Гейзерих вполне мог рассчитывать занять место фактического правителя Западной империи или по крайней мере, второго лица в государстве, оттеснив Рицимера. В ответ Рицимер и западные сенаторы стали просить Льва назначить им императора. Выбор Льва пал на способного полководца Антемия.

Вскоре после утверждения Антемия в Риме Лев направил к Гейзериху посольство с требованием не только оставить в покое Италию, но и самому уйти от власти. Это была явная провокация, и Гейзерих это прекрасно понял. В ответ на это он снова распространил пиратские действия своих кораблей и на побережье Греции, т. е. на территорию Восточной империи. Повелись какие-то переговоры между вандалами, вестготами и свевами. Может быть, речь шла о создании антиримской коалиции, которую можно было противопоставить антивандальскому союзу обеих частей Римской империи^[258]. Из этой попытки, однако, ничего не вышло, и вандалам пришлось воевать с римлянами в одиночку. В скором времени на Востоке была подготовлена огромная армия, которая должна была вторгнуться в Африку и покончить с господством там варваров. К ней присоединилось и сравнительно небольшое западное войско. Однако грандиозная экспедиция завершилась полным разгромом. Вандалы вновь доказали, что являются самой значительной силой в Средиземноморье. Недаром один греческий автор назвал Гейзериха «королем суши и моря».

Через некоторое время Гейзерих добился еще одной важной победы: после убийства Антемия в 472 г. западным императором стал все же Олибрий, уже давно «проталкиваемый» на трон Гейзерихом. Однако условия воцарения Олибрия были не те, на какие рассчитывал Гейзерих. Олибрия сделал императором все тот же Рицимер. Это изменило положение самого Олибрия, который своим троном был теперь обязан не Гейзериху, как это было бы раньше, а Рицимеру. Сам Гейзерих, видимо, уже отказался от мысли стать в результате этого фактическим правителем Западной империи, т. к. это привело бы к фронтальному столкновению с Рицимером, а он, несмотря на недавнюю победу над объединенными римскими силами, к такому столкновению был явно не готов. Однако теперь он добился другой цели: связать себя и свою семью родственными узами с действующим императором, что, несомненно, усилило бы его власть в собственном королевстве. Но уже в том же году Олибрий умер (как и Рицимер), и это, по-видимому, стало ударом для Гейзериха. Наступательный порыв вандалов уже в большой степени иссяк. Никакой кандидатуры на римский трон у Гейзериха уже не имелось. Его невестка Евдокия неожиданно бежала из Карфагена в Восточную Римскую империю и направилась в Иерусалим. Королю стало ясно, что в новых условиях необходимо новое урегулирование отношений с Империей. В 474 г. он, как кажется, сам предложил новому восточному императору Зенону отпустить пленников и заключить мир. С другой стороны, и Зенон совершенно ясно понял, что силой сокрушить Вандальское королевство ни он, ни тем более его западный коллега не в состоянии. В результате начались переговоры, завершившиеся заключением в том же 474 г. «вечного мира».

По условиям этого мира вандальский король отпускал без выкупа всех римских пленных^[259] и разрешал католикам свободно избирать своих епископов, а император взамен признавал за ним все владения, которые в тот момент находились в его власти, т. е. всю Африку к западу от Египта и Киренаики, Сицилию, Сардинию, Корсику и Балеарские острова. Гейзериху договор был важен не только тем, что он легитимировал его власть над обширными территориями, в том числе большими островами Центрального и Западного Средиземноморья, но и официальным признанием полного суверенитета Вандальского королевства. Отныне ни о каких федератских отношениях между этим королевством и Империей не было и речи. Западный император Юлий Непот как коллега Зенона тоже был каким-либо образом связан с этим договором, хотя явно выступал в роли «младшего партнера». Непоту пришлось признать потерю огромных территорий, еще сравнительно недавно управляемых западным императором. Конечно, все эти территории были фактически уже потеряны, но юридическое признание потери не могло не стать ударом для авторитета Западной империи и ее правителя. Но, с другой стороны, договор обезопасил Италию от новых вандальских набегов. «Вечный мир» 474 г. завершил формирование Вандальского королевства.

Официально речь шла о Вандальско-аланском королевстве. Король носил титул rex Vandalorum et Alanorum. Речь идет о двух равноправных этнических компонентах государства. Такая ситуация восходит к событиям 415–418 гг., когда вандалы-силинги и аланы потерпели сокрушительное поражение от вестготов и их остатки соединились с вандалами-асдингами. Очень вероятно (хотя никаких сведений об этом нет), что объединение было обусловлено каким-то соглашением, которое короли асдингов выполняли до самого конца существования королевства. Содержанием такого соглашения могло быть признание аланами своего подчинения вандальскому королю, который взамен признавал аланов полностью равноправными с вандалами. Соединение с асдиннгами было спасением и для силингов, и для аланов, но в сложившейся ситуации было выгодно и асдингам, поскольку перед лицом вестготских побед и угрозы полного поражения с непредсказуемыми последствиями увеличивало силы, противостоящие вестготскому королю. Однако сохранение официального двуэтнического характера государства с течением времени перестало отражать реальность. Современники обычно говорили только о вандалах, сохранившиеся имена — либо германские, либо романизованные, никаких следов аланской культуры в Африке пока не обнаружено. Вероятнее всего, аланы довольно быстро слились с вандалами^[260], и только королевский титул сохранял след былого объединения двух этносов — вандалов, которые уже не разделялись на силингов, и асдингов, и аланов. Поэтому совершенно справедливо говорить именно о Вандальском королевстве в Африке.

Сами вандалы (и соединившиеся с ними остатки аланов) заселили значительную часть провинции Зевгитаны (Проконсульской Африки). Это была самая плодородная часть их королевства. Находившиеся здесь императорские владения, а также имения римлян, как сенаторов-латифундистов, так и городских землевладельцев, были почти полностью конфискованы и разделены по жребию между 15–20 тысячами завоевателей, получивших их в наследственное владение^[261]. Эта территория даже стала называться «вандальские уделы» (sortes Vandalorum)^[262]. Новые владельцы, будучи завоевателями и их потомками, не платили поземельный налог. Вандалы и аланы, став хозяевами вилл и латифундий, практически ничего в экономической и социальной структуре своих новых владений не меняли, довольствуясь лишь извлечением доходов из них. Остальная часть захваченных земель была объявлена доменом вандальского короля. Существовавшие в этой части Африки императорские владения перешли непосредственно к королю, но остальные земли остались в собственности их прежних владельцев, которые отныне должны были платить дань новому государю. Конечно, это не означает полного сохранения старых порядков.

Вандальское завоевание сопровождалось разорительными войнами и грабежами, и это в первую очередь отразилось на городах и муниципальных землевладельцах. Крупные же собственники в большей степени сумели сохранить свое имущество. В условиях общей нестабильности, сопровождавшей завоевание, многие рабы и колоны бежали и сумели сохранить свою свободу и после установления мира. С другой стороны, многие свободные жители были порабощены, да и с собой из Испании вандалы и аланы привели довольно большое количество рабов. Еще больше рабов попало в руки вандалов в результате их набегов на берега Италии и других стран Империи. Ни о какой ликвидации рабства не могло быть и речи. Вандальское завоевание даже привело к расширению масштаба рабства в Африке. Более того, если позднеимперское законодательство ограничивало возможности рабовладельцев убивать и калечить своих рабов, то вандальский король подчеркнул абсолютное право господ делать со своими рабами все, что им угодно, включая убийство. Можно говорить, что само по себе варварское завоевание Африки не привело к коренному перевороту в социально-экономических отношениях.

Гораздо большими были политические изменения. Римская власть была ликвидирована, и на ее месте создавалась практически новая государственная структура. Ее создателем явился король Гейзерих. Ко времени вторжения в Африку вандальская знать была довольно независима. Социальное и имущественное расслоение ярко проявилось у вандалов еще задолго до их появления на территории Римской империи. Судя по погребальному инвентарю, знать резко отличалась от рядового населения. Эта знать явно играла значительную роль в жизни племени. Уже в III в. у вандалов, как об этом уже было сказано выше, имелись «правители» (архонты, по словам греческого писателя), т. е., вероятнее всего, герцоги, которые пользовались таким же почетом и имели такое же богатство, что и короли. Как складывались отношения между королями и родовой аристократией во время войн и вторжений, мы не знаем. Ясно только, что и после вторжения в Африку эта аристократия еще обладала значительной силой. Это привело к конфликту между ней и королем. Конфликт мог обостриться еще и из-за происхождения самого Гейзериха. Он, как говорилось ранее, был сыном пленницы, и гордая вандальская аристократия могла с презрением относиться к этому человеку. С другой стороны, в ходе удачных войн и успехов его умелой дипломатии авторитет Гейзериха неизбежно вырос, а заключение договора 442 г., в результате которого за варварами закреплялась самая богатая и ценная часть Западной империи, включая Карфаген, а его наследник должен был стать зятем самого императора, подняло короля на огромную высоту в глазах его соотечественников.

Заключив в 442 г. договор с Римской империей, Гейзерих использовал новую ситуацию и для наступления на собственную аристократию. Опираясь на своих приверженцев, число которых по мере успехов короля не могло не увеличиваться, и, по-видимому, на свою дружину, Гейзерих вступил в открытый конфликт со знатью. В ответ аристократы составили заговор. Его раскрытие привело к жестоким репрессиям^[263]. По словам хрониста, от рук короля погибло аристократов больше, чем во время войн. Врезультате значительная часть родовой аристократии была физически уничтожена, а другая оттеснена от реальной власти. Некоторые уцелевшие представители этой аристократии могли сохранить свои позиции или вернуть их, но уже в качестве служителей короля, его чиновников (хотя, может быть, и высших), его офицеров. Их карьера отныне определялась не происхождением, а службой. Мощь родоплеменной знати была окончательно сломлена. Это был, пожалуй, единственный случай физического уничтожения старой аристократии в истории германских племен. Место этой аристократии возле короля заняла новая, служилая знать, обязанная своим положением не знатному рождению, а милости короля. В ее состав могли входить даже королевские рабы. Так, позже королевский раб Годас стал наместником Сардинии. Именно из этой знати создается королевский двор, из нее вербуются высшие чиновники, осуществлявшие конкретное управление. Верховная власть полностью сосредотачивается в руках короля. Старый совет знати перестает существовать. Его место занимают высшие чиновники и, особенно, арианские епископы.

По старому германскому обычаю вандальского короля избирало народное собрание. Естественно, что в этом собрании решающую роль играли аристократы. После 442 г. они эту роль, разумеется, перестали играть. Служилая знать была связана не с народом, высшим слоем которого являлась прежняя родовая аристократия. а лично с королем. В этих условиях электоральное значение народного собрания исчезает. Гейзерих решил законодательно оформить новую ситуацию. Незадолго до своей смерти в 477 г. он издает закон («Завещание Гейзериха»), по которому королевское достоинство сосредотачивается только в роде Асдингов. а королем должен без всяких выборов стать старший из этого рода^[264]. Издавая этот закон^[265], Гейзерих стремился не только сосредоточить королевское достоинство в своей семье, но и исключить возможность какого-либо регентства, раздоров внутри самих Асдингов. раздела королевства между соперничающими правителями. Политические же последствия «Завещания Гейзериха» оказались более значимыми. Этим законом старое народное собрание, в котором участвуют все свободные мужчины, практически ликвидируется. Король еще не может не считаться со своими воинами. Так, при переговорах с Зеноном о «вечном мире» он заявил, что не может принудить воинов даже при условии выкупа вернуть находившихся в их власти римских пленных. В какой-то степени это была уловка, но в большой мере это заявление отражало реальное положение, поскольку причинить какой-либо ущерб воинам король не мог и не хотел. Однако о политической роли народного собрания речи больше не было.

442 г., таким образом, стал важнейшей вехой в политическом развитии Вандальского королевства. Был создан фактически новый государственный строй, в большой мере построенный по римской модели. Теперь вся власть сосредотачивается исключительно в руках короля. Вся территория королевства за пределами sortes Vandalici является, как упоминалось выше, доменом короля, так что землевладельцы независимо от их происхождения и размеров владений официально считаются только держателями своих земель. Только король теперь осуществляет высшую политическую власть, издает законы и сам их же исполняет, является главнокомандующим армией и флотом, возглавляет назначаемый им же государственный аппарат, осуществляет полицейские функции, охраняя существующий порядок, распоряжается всеми финансами, является верховным судьей, фактически руководит местной арианской церковью и претендует на власть и над католической иерархией. Король издает свои законодательные акты, которые могут носить разные названия — конституции, декреты, эдикты, законы, но в любом случае они имеют обязательную силу^[266]. Власть короля становится неограниченной и деспотической. Его часто именуют и римским титулом dominus (господин), а порой и принцепсом, как римляне — императора. Источником всего управления государством является «величие короля» (maiestas regia). Знаком его власти является диадема. Официальными качествами короля являются милосердие, благочестие, кротость, прозорливость, но реально лишь личные качества государя определяют характер его правления. Вокруг короля формируется его двор (domus regia, aula, palatium). Его дворец возвышается на холме Бирсе, господствуя над столицей. Его личность охраняет не только его дружина, но и специальная придворная гвардия. Все остальные жители королевства, как вандалы и аланы, включая их знать, так и местное романское население, вполне официально являются подданными короля (subiecti), практически не имевшими никаких политических прав и полностью подчинявшимися любым королевским приказам и приговорам. Надзор за их лояльностью и вообще порядком в государстве осуществляет специальная полиция — вигилы (стражники). Полицейскими функциями были наделены и некоторые другие вооруженные отряды, среди которых были даже королевские рабы. Наконец, наряду со всей этой силой существовала и тайная полиция (occulti nuntii). Чтобы не дать никому возможности из какого-либо города сделать свою опору в случае мятежа, Гейзерих приказал разрушить стены всех городов, кроме своей столицы Карфагена^[267]. А чтобы не допустить никаких намеков на своеволие короля, было запрещено в проповедях упоминать фараона и Навуходоносора, дабы никому в голову не пришло бы вспоминать при этом о короле.

Такое деспотическое государство, как и Поздняя Римская империя, могло существовать только при наличии разветвленного государственного аппарата. И такой аппарат создается тем же Гейзерихом. Он строится на принципе иерархической чиновничьей пирамиды. Эта пирамида возникает из смешения старых имперских должностей с новыми варварскими. На ее самом верху находится «начальник королевства» (praepositus regni), назначаемый королем и играющий роль премьер-министра. Далее идут различные «графы», «тысячники», «нотарии», а в самом низу находится масса рядовых чиновников, исполняющих самые разные функции — референдарии (докладчики), грамматеи (писцы), прокураторы и другие. Наличие таких должностей, как докладчики и писцы, говорит о значительной бюрократизации управления по римскому образцу. Как и в Империи, в Вандальском королевстве государственный аппарат резко отделяется от остальной массы населения. Даже такой сравнительно мелкий чиновник, как референдарий, именуется господином (dominus). Некоторые высокопоставленные чиновники в качестве награды могли получить почетный статус «друзей короля» (amici regis). «Начальником королевства» всегда был вандал. Среди чиновников «средней руки» тоже преобладали германцы. Но завоевателей было не так уж много, а главное — они не имели достаточного бюрократического опыта, и поэтому большое количество должностей занимали афро-римляне. Даже в Зевгитане существовал пост проконсула Карфагена, каковым был римлянин, и он занимал довольно высокое место в чиновничьей иерархии, возможно, возглавляя систему самоуправления романского населения провинции. Известный нам проконсул Викториан являлся самым богатым человеком во всей Африке. Это говорит о том, что представители прежнего правящего слоя и после вандальского завоевания имели шансы занять довольное высокое положение в бюрократической системе королевства. Викториан, занимая пост проконсула Карфагена, был, однако, не его гражданином, а гражданином Гадрумета, города, который даже находился не в Зевгитане, а в Бизацене. Видимо, назначая на этот высокий пост афро-римлянина, король (неясно, уже Хунерих или еще Гейзерих) все же предпочитал человека, не связанного ни с городом, ни даже с провинцией^[268]. На манер имперской канцелярии создается королевская, и, возможно, во главе ее стоял primiscriniarius, имевший высокий римский ранг vir illustris, но, может быть, в реальной бюрократической системе королевства занимавший все же несколько более низкое положение, чем соответствующий magister officiorum Империи. Этот пост занимал не вандал, а римлянин. Вандалы сохранили провинциальное деление^[269], и во главе управления провинций стояли «судьи», как в Поздней империи часто назывались вообще всякие провинциальные власти. Эти «судьи» явно были римлянами и католиками^[270]. И среди «тысячников» и подобных им чиновников встречались представители местного населения. В еще большей степени оно было представлено на низовом уровне бюрократии. В городах сохранились курии, членами которых были исключительно римляне. Большую роль в государственном аппарате играли королевские рабы, которым государь особенно доверял. Они занимали в аппарате самые разные должности вплоть, как упоминалось выше, до наместника Сардинии. За свою службу чиновники, включая и королевских рабов, получали плату как деньгами (stipendia), так и натурой (аnnonа). Кроме того, им давались земли вместе с сидевшими на ней колонами и другими зависимыми людьми, а также рабами.

Король, как уже говорилось, возглавлял судебную систему. В Вандальском королевстве сохранялись две системы права. Кодификации вандальского права как будто не было, и судопроизводство вершилось по старинным обычаям. В случае споров между вандалами и римлянами эти дела тоже рассматривали вандальские суды. Дела же в отношении одних римлян велись по римскому праву и в римских судах. Римскую юридическую систему возглавлял «глава римских судей в Вандальском королевстве Африки», резиденция которого находилась в Карфагене. Но он был подчинен королю, и все судопроизводство, независимо от того, в каких судах, вандальских или римских, оно совершалось, велось от имени короля. В какой степени в таких условиях суды были самостоятельны, сказать трудно. Вероятно, в обычных случаях судья, действительно, мог руководствоваться только законом (или обычаем), но при разборе дел, в которых был заинтересован король, о самостоятельности судов говорить явно невозможно. В римских судах использовались нормы римского права. Незадолго до захвата Карфагена вандалами был издан «Кодекс Феодосия». Несмотря на напряженные отношения с обеими Империями, законы, собранные в этом Кодексе, явно стали активно применяться.

Значительно место не только в духовной жизни, но и в политической структуре Вандальского королевства занимала арианская церковь. Это королевство было, пожалуй, единственным варварским государством, в котором арианская церковь была полностью структурирована на государственном уровне. Официально ее возглавлял карфагенский патриарх, но самого патриарха назначал король. С другой стороны, патриарх и некоторые епископы оказывались среди советников короля. Арианские клирики порой исполняли даже судебные и полицейские функции, по крайней мере, во время антикатолических гонений. И короли всячески покровительствовали арианству и арианской Церкви. Ей было передано имущество католических церквей и монастырей, а также сами церковные здания на территории «вандальских уделов», а во время антикатолического гонений короля Хунериха и на других территориях Вандальского королевства. Арианство считалось вандальской верой, в то время как католичество — римской. Поскольку политические связи с Империей были прерваны, то католическая Церковь оказывалась фактически единственным институтом, объединяющим местное население в противопоставлении господствующим «варварам». В этих условиях взаимоотношения арианской и католической Церквей приобретали политический характер. Уже во время своего наступления вдоль средиземноморского побережья вандалы разрушали и грабили католические церкви. И с самого начала своего пребывания в Африке вандальские короли поощряли переход католиков в арианство. Католическая Церковь оказывалась очагом (во всяком случае, духовным) сопротивления местного населения вандалам, и католические иерархи не раз проявляли личное мужество в отстаивании своей веры. Значительную роль играли и внешнеполитические обстоятельства, ибо вандальские короли рассматривали местных католиков как агентов императора, а католики, в свою очередь, надеялись на поддержку сначала Равенны, а затем Константинополя. К тому же католическая Церковь в Африке была весьма богата, и это, естественно, привлекало вандалов, стремившихся присвоить себе и своей арианской Церкви эти богатства. На все это накладывался фанатизм и королей, и самой арианской Церкви. Все это вело к религиозным преследованиям. То утихая, то обостряясь, гонения на католиков проходят почти через всю историю Вандальского королевства. Порой дело доходило до того, что отказ от перехода в арианство рассматривался как государственная измена. Заодно короли преследовали также донатистов и манихеев. Вандалы понимали, что в условиях численного преобладания инаковерующих они навязать свою веру всему населению едва ли смогут, но они стремились нанести как можно более сильный удар своим реальным и потенциальным противникам. Когда же короли считали необходимым установить более дружеские связи с Империей, они ослабляли или даже вовсе прекращали преследования католиков.

Особое место в социальной иерархии Вандальского королевства занимали члены королевского дома. Они обладали довольно большими имениями с большим количеством рабов и зависимых людей. При них находился свой двор (aula, domus filii regis), свой чиновничий аппарат, они имели в своем распоряжении некоторые воинские силы. Практически только из королевских родственников состоит высший слой вандальской аристократии. Это позволяло родственникам короля оказывать определенное влияние на политическую жизнь в государстве.

Экономика Северной Африки и после вандальского завоевания в значительной степени оставалась неизменной. Хотя завоевание, естественно, сопровождалось многочисленными разрушениями, вне непосредственной зоны военных действий таких разрушений не было. В результате вандальского завоевания в Африке не произошло никакого резкого перерыва в ее экономическом развитии. Вандалы и аланы, приобретя земельные участки, лишь пользовались доходами с них, практически не вмешиваясь непосредственно в хозяйственную жизнь. Обширные королевские имения, как и ранее императорские, сдавались в аренду крупным арендаторам (кондукторам), которые, по-видимому, распределяли отдельные участки между более мелкими субарендаторами. Колонат, как и раньше, был широко распространен. Для транспортировки продуктов сельского хозяйства, особенно масла, каким славилась Африка, был изобретен новый, более вместительный тип амфор, изготовляемых непосредственно в имениях. Сохранились и города. В них продолжалось изготовление керамики и мозаик. По-прежнему торговля продуктами африканского земледелия являлась основной отраслью доходов страны. Во время самого завоевания торговля, естественно, на некоторое время замерла, но вскоре возобновилась с новой силой. После событий середины 50-х гг. Африка больше не поставляла в Италию свои продукты в качестве продуктового налога, но торговля сохранилась, и те же продукты, которые ранее поставлялись в обязательном порядке, стали предметами торговли. Правда, связи между Африкой и Италией после этого несколько ослабли, но торговля как таковая не исчезла. Теперь африканская торговля завоевывает и рынки Восточного Средиземноморья. Карфаген и в меньшей степени другие города оставались значительными торговыми центрами. Необходимость поддержки внешней торговли заставляла власти ограничивать пиратство и после бурных столкновений во времена Гейзериха поддерживать более или менее нормальные отношения с Империей, бывшей главным потребителем африканских товаров^[271]. Эта торговля приносила Вандальскому королевству довольно значительный доход. Вандальские короли фактически унаследовали римскую таможенную службу, что и позволяло им извлекать этот доход. В первой половине VI в. это королевство являлось одним из самых богатых государств Средиземноморья.

Другим важным источником доходов короля являлись налоги и различные подати. Сами завоеватели никаких налогов не платили, и плательщиками являлось афро-римское население. Правда, в ходе завоевания римская налоговая система была практически разрушена. Гейзерих сначала даже уничтожил всю документацию, определявшую практику налогообложения. Но вскоре старую римскую налоговую систему наделе заменил королевский произвол, хотя некоторые элементы прежней системы затем все же тоже были восстановлены. Хотя налоги и подати были, по крайней мере, в первый момент, по-видимому, несколько меньшими, чем в римское время, в целом они являлись чрезвычайно обременительными. Порой они вели к полному разорению собственников. Сокрытие своего налогооблагаемого имущества считалось самым страшным преступлением (разумеется, после покушения на королевскую власть). Как и в римское время, за поступление налогов с горожан отвечали куриалы. Надзор за сбором налогов осуществляли также назначаемые королем прокураторы. Третьим источником доходов были различные штрафы и конфискации. То, что король являлся и верховным судьей, облегчало использование этого механизма извлечения доходов. В свою очередь, доходы позволили вандальским королям чеканить собственную монету.

В первое время после вандальского завоевания на территории их королевства продолжала ходить обычная имперская монета. Может быть, недостаток таких монет вынудил активно использовать старые деньги, выпущенные за много десятилетий до этого, особенно монеты императоров династии Флавиев. Однако эти монеты имели контрамарки, сделанные уже после вандальского завоевания, гарантирующие законность хождения такой монеты в королевстве. Уже один этот факт свидетельствует о намерении вандальских королей установить определенную дистанцию по отношению к Империи. В Вандальском королевстве стали также выпускать и свою монету. Сначала, как, впрочем, и в ряде других варварских государств, монеты чеканились с именем императора, причем не правящего, а уже давно умершего Гонория. И лишь второй преемник Гейзериха, Гунтамунд, стал чеканить серебряные монеты от собственного имени^[272], и с тех пор все вандальские короли выпускали собственные монеты. Эти монеты имеют некоторые особенности. Прежде всего, вандальские короли отказались от имперского эталона и выбрали свой собственный эталон. Кроме того, монетной единицей снова стал денарий, который и в Империи, и в других варварских государствах если и воспринимался, то только как счетная единица, а не как реальная монета. В Вандальском же королевстве выпускались монеты от серебряной в 50 денариев до медной в один денарий. Этим явно утверждалась финансовая автономия королевства. Хотя в небольших количествах эти монеты и находят в других регионах Средиземноморья, даже в Сирии и Палестине, предназначены они были для внутреннего обращения. Нужды внешней торговли обслуживала золотая имперская монета — солид. До сих пор солиды в вандальской Африке не находят дальше 30 км от побережья. Внутри королевства они не ходили. Вандальские короли свою золотую монету не выпускали. Возможно, что они, как и их «коллеги», уважали императорскую монополию на золотую чеканку, хотя подчеркивание финансовой автономии в серебре и меди говорит о весьма малом внимании королей к прерогативам императора в финансовой сфере. Может быть, они просто не имели достаточно металла, чтобы чеканить такие деньги. Но, скорее всего, они не видели в этом никакой необходимости. Монет, выпускаемых в Империи, вполне хватало и для внешней торговли, и для накопления богатств в королевской казне.

Различия в циркуляции монеты отражают общее развитие африканской экономики под властью вандальских королей. Уже после смерти Гейзериха ясно намечается территориальное различие в экономической эволюции королевства. В его северной, прибрежной, части, в том числе в самом Карфагене, виден несомненный хозяйственный расцвет. Продолжают строиться и реставрируются общественные и частные здания старого типа, которые украшаются великолепными мозаиками, продолжавшими римские традиции. В окрестностях городов по-прежнему существуют богатые виллы, владельцами которых теперь являются преимущественно вандалы. В противоположность прибрежным районам внутри страны наблюдается явное запустение. Территория многих городов резко сокращается, и на месте бывших городских кварталов появляются кладбища. Триполитания вообще исчезает из общесредиземноморского торгового оборота. Там торговля ограничивается местными или в лучшем случае региональными рынками. По-видимому, значительную роль в таком положении внутренних районов сыграли нападения берберов, о которых пойдет речь. Кроме того, вандальские короли, возможно, меньше обращали внимание на них, поскольку они давали меньше дохода в королевскую казну. Если прибрежные районы являлись частью еще сохранявшегося, хотя и в более ограниченном масштабе, общесредиземноморского экономического пространства, то внутренние все более замыкались в себе. Им и не нужна была золотая монета, они вполне обходились обращавшейся там серебряной и в еще большей степени медной.

Население Вандальского королевства состояло из трех групп. Первую из них составляли варвары. В 429 г. и несколько позже еще можно было говорить о вандалах, аланах и других варварах, присоединившихся к ним. Однако относительно быстро различия внутри варварского компонента населения исчезли, и все они практически стали вандалами^[273]. Именно африканский поход, по-видимому, окончательно сплотил различные этнические группы, и захват Карфагена можно считать завершением появления на месте различных этнических элементов единого народа вандалов, который теперь обладал собственной территорией. Очень важным было то, что это обладание было легитимировано договорами с Империей. Вандалы, естественно, занимали в королевстве господствующее положение. Как только что было сказано, они не платили налоги и вообще не несли никаких повинностей, кроме военной службы. Зато каждый боеспособный мужчина автоматически являлся воином. Однако с течением времени вандалы, даже рядовые, стали от этой службы уклоняться. Родовая аристократия была оттеснена от политической власти, но ее остатки сохранили свое экономическое значение. Сравнительно быстро изменялся образ жизни вандалов, они привыкали жить в относительной роскоши хозяевами имений, где на них работало местное зависимое население и рабы, и не очень-то хотели отрываться от своих вилл и дворцов ради тягот военной службы. Постепенно все большее количество завоевателей оказывалось под влиянием завоеванных. Вандалы стали перенимать римский образ жизни, римскую культуру с ее латинским языком, некоторые даже давали своим детям римские имена или романизовали уже имевшиеся германские. В первую очередь это, конечно, относится к аристократии, как старой родовой, так и новой служивой. Но и рядовые вандалы не могли не подпасть под влияние своих более культурных соседей. Латынь практически сразу стала официальным языком Вандальского королевства. На ней велось судопроизводство, на ней написаны все официальные акты королевства, на ней вандалы общались и с подчиненным населением, и с властями Империи. Поэтому естественно, что вандалы должны были ее знать. Латынь, несомненно, знала королевская семья^[274], и ее пример тоже мог повлиять на изучение этого языка вандалами. Влияние римской культуры на вандалов было столь велико, что даже эдикт короля Хунериха, направленный против католиков и романского населения Африки, был составлен по всем нормам римского права, воспроизводя даже обычные риторические обороты, как пожелание государя благополучия местным властям, которым этот эдикт был направлен. В этих условиях вандальским королям было очень важно сохранить «особость» вандалов, не дать им раствориться в окружающем населении. Одним из средств добиться этого было резкое противопоставление завоевателей завоеванным.

Количество вандалов и аланов в государстве было не очень велико. Сообщают, что под руководством Гейзериха в Африку переправилось 80 тысяч человек. Сама эта цифра, совпадающая с некоторыми библейскими сообщениями, ставится под вопрос. Возможно, что речь шла только о воинах, и в таком случае варваров было до 200 тысяч, но, скорее, их было много меньше — 50–80 тысяч человек, включая женщин, стариков и детей. Кровавые внутренние разборки, сопровождавшие смену королей, могли задевать не только аристократию, но и более широкие круги вандалов, что не давало возможности увеличить долю вандалов в общем населении их королевства. По некоторым расчетам, они составляли всего немногим более 3 % общей численности населения государства. Воинов же было много меньше. Этого явно не хватало для содержания значительной армии. А она была вандальским королям необходима. После 476 г. войн с Империей уже не было. Но на границы королевства все активнее наступали берберские племена. Короли были вынуждены уступать им все большие территории. Да и поддержание порядка внутри государства тоже требовало значительной силы. В Вандальском королевстве, как уже говорилось, была создана довольно разветвленная, достаточно эффективная и многочисленная полиция. В самой армии вандалы по традиции являлись конниками, в то время как не меньше была важна пехота. В результате все большее место в королевских войсках стали занимать наемники из берберов, а иногда и из местного населения или уроженцев Римской (естественно, Восточной) империи. Команды кораблей вандальского флота тоже во все большей степени состояли не из вандалов, а из местных уроженцев, хотя большей частью находились под командованием вандальских офицеров.

Вторая группа — романское население, афро-римляне. Оно, намного превосходя завоевателей по численности^[275], находилось в угнетенном состоянии. Король, нося официальный титул короля вандалов и аланов, остальное население рассматривал как своих подданных (populi nostro regno subiecti), власть над которыми ему дана Богом^[276]. На эти «народы» падала вся тяжесть налогов и различных повинностей (кроме военной службы). От ударов вандалов в огромной степени пострадала верхушка афро-римского общества. Поселившиеся в Зевгитане вандалы, естественно, стремились занять в первую очередь наиболее богатые и процветающие владения крупных землевладельцев. Лишившись практически всего своего имущества, многие «сенаторы» бежали из Африки, кто в Италию, как Гордиан, потерявший имущество, но спасавший свою свободу, кто на Восток, как Целестиак, когда-то обладавший огромным состоянием, а теперь лишенный самого необходимого. Среди беглецов были те (или их ближайшие потомки), кто сравнительно недавно бежал в Африку из Италии от варварских, преимущественно вестготских, вторжений. Позже, когда бурный период завоевания сменился относительной стабилизацией, некоторые крупные землевладельцы возвратились в Африку, как это сделал сын Гордиана Клавдий. Возвратить свои земли на территории «вандальских уделов» они не могли, но в остальных частях Вандальского королевства крупная собственность афро-римлян была в большой мере восстановлена.

Однако значительную часть своих доходов эти землевладельцы были вынуждены отдавать «дворцу», т. е. вандальскому государству.

Что касается низших слоев афро-римского населения, то они скоро убедились, что власть варваров ничуть не лучше господства римской знати и римского чиновничества. Правда, мелкие и, может быть, средние землевладельцы не много потеряли из своего имущества, поскольку вандалы не были заинтересованы в захвате их сравнительно небольших участков. В этом секторе социальной жизни полностью сохранилась римская система взаимоотношений. Вандалы не уничтожили и римскую систему управления, а подчинили ее себе. В городах сохранилась старая управленческая система с куриями и городскими магистратами. Соответственно сохранилась и прежняя муниципальная элита. Правда, большую роль, чем муниципальные институты, стали играть местные епископы, но это практически продолжало развитие, начавшееся еще задолго до вандальского завоевания. Как и в имперские времена, главной задачей городского самоуправления являлся сбор налогов. Положение городов в разных провинциях было, по-видимому, разное. На территории «вандальских уделов» города, лишенные Гейзерном своей верхушки, видимо, все же потеряли свое самоуправление^[277]. На остальной территории старая городская система явно сохранилась. Правда, размеры городов стали сокращаться, и на месте некоторых кварталов начали появляться кладбища, как это было в Волюбилисе. В самом Карфагене вандальское завоевание привело к разрушению некоторых общественных зданий, как, например, одеона и театра, но нижний город, тяготеющий к гавани, продолжал жить своей прежней жизнью. В городах практически исчез такой важный элемент урбанизма и управления, как форум. Его место стали занимать церковные сооружения. Иногда в домах создаются мастерские для снабжения домочадцев необходимыми предметами и продуктами. Например, даже в одном из карфагенских домов обнаружена мельница, снабжавшая мукой жившую там семью. Некоторые города заключали соглашения друг с другом, образуя нечто вроде конфедераций. Несмотря на существование относительно развитого административного аппарата, о котором шла речь раньше, дойти до относительно отдаленных районов королевства вандальские государи были не в состоянии, и это давало более отдаленным городам относительную автономию. Вандальская армия не могла и защитить эти города от усилившихся набегов берберов, и поэтому эти города, несмотря на запрещение Гейзериха, строили стены, могущие защитить их от южных кочевников. И королевской власти с этим пришлось мириться. Сохранилась и социально-сословная структура позднеримского общества. На вершине сословной пирамиды, как и раньше, стояли illustres, ниже располагались spectabiles и просто сенаторы. А потом уже шли principales, т. е. высший слой городского населения, декурионы, торговцы и, наконец, плебеи^[278]. Рядовое население по-прежнему страдало от римских чиновников, но теперь на них наложилась еще и власть варваров.

Как бы короли и их окружение не относились к покоренному населению, без его культуры, без его управленческих навыков, без его знаний права, без его общего опыта жизни в Африке обойтись они не могли. Поэтому некоторые афро-римляне, поступив на королевскую службу, могли занять определенное место в государственном аппарате. По-прежнему афро-римские адвокаты работали в судах. Будучи в своем большинстве католиками, афро-римляне подвергались преследованиям со стороны ариан, которых активно поддерживала королевская власть. Но вандалы еще не выработали собственного языка администрации, суда, культуры. Для всего этого они, как уже говорилось, использовали латынь. И только в арианском богослужении звучала германская речь^[279]. В момент вандальского завоевания Карфаген являлся одним из центров римской культуры. И как только репрессии арианских королей ослабли, в городе возобновилась деятельность местных школ. Вновь стали действовать учителя, риторы, поэты, некоторые из которых приобрели известность далеко за пределами Африки, как Драконций или Кресконций. Возможно, именно для школьных нужд была составлена так называемая «Латинская антология», включавшая избранные стихи различных поэтов. Поэт Флоренций называл Карфаген городом исследований и украшением учительства. При всем преувеличении эта оценка говорит о сохранении вандальской столицей своего культурного значения. Школы имелись, однако, не только в Карфагене, но и в других городах Африки. Эго позволило сохраниться в некоторой степени афро-римской интеллигенции. Такая ситуация создавала у местного населения иллюзию культурного превосходства. Возможно, что оно еще ощущало себя подданными скорее императора, чем варварского короля. Но если такие чувства и проявлялись, то короли это резко пресекали. Стоило Драконцию прославить императора Зенона, как по приказу короля Гунтамунда его вместе со всей семьей бросили в тюрьму, из которой он был освобожден только преемником Гунтамунда Тразамундом, стремившимся поддерживать более или менее хорошие отношения с Империей.

Третья группа населения — берберы. Современные (и немного более поздние) авторы, говоря о пиратских набегах вандалов, наряду с ними упоминают мавров или маврусиев, т. е. берберов. Они явно занимали более привилегированное место в структуре Вандальского королевства, чем афро-римляне. Во всяком случае, они участвовали в войнах, составляя в армии вандальского короля отдельные подразделения, по-видимому, возглавляемые собственными вождями. После крушения римской власти в Северной Африке в менее романизованных регионах возродились доримские порядки. На поверхность вновь выступили туземные племенные или раннегосударственные образования. Такие государства возникли, в честности, на периферии Вандальского королевства, как, например, государство Капсура (или Капсуса). Гейзерих заставил берберских царьков признать его верховную власть, и какова была степень автономии этих царьков, неизвестно. По-видимому, отношения между берберскими царьками и вандальским сувереном зависели от конкретной ситуации. После захвата вандалами Карфагена и в еще большей степени после вандальского разгрома Рима берберские вожди признали власть Гейзериха, восприняв его в качестве наследника римских императоров. Гейзерих. со своей стороны, стал присылать им знаки их власти, как это делали ранее римляне. После смерти наследника Гейзериха Хунериха в 484 г. положение изменилось, и берберы перешли в наступление. Часть берберов в это время была уже христанами-католиками, и преследование католиков, начатое Хунерихом в последний год его правления, могло стать толчком к выступлению берберов против вандальских королей. Другим толчком могла стать суровая засуха и последующий за ней голод этого же года, что заставило берберов искать новые и более богатые, с их точки зрения, районы для своего поселения. Очень важным фактором, толкавшим берберов на конфронтацию с вандалами, стал договор 474 г., следствием которого явилось прекращение войн с Империей и пиратских набегов, приносивших значительные богатства. В этих условиях вандальским королям уже не было нужды в берберских солдатах и моряках, так что берберы потеряли большую долю своих доходов. Эти потери они стремились возместить за счет африканского населения.

Века римского (а до того во многих местах карфагенского) владычества не прошли даром, и в берберском обществе произошли значительные изменения. Верхушка многих племен романизировалась. Но все же можно говорить о возрождении берберской цивилизации. Характерно, что в одном из таких государств выпускаемые там монеты давали имя правителя в нумидийской форме и нумидийскими буквами: MNASMA. Роль берберского элемента еще более увеличилась в связи с усиленным проникновением берберов извне. Южная граница Вандальского королевства никогда не была четко обозначена и всегда оставалась проницаемой. Отдельные небольшие гарнизоны не могли сдержать берберов, стремившихся, как и те же вандалы, занять более благодатные земли бывших римских провинций. Племена из пустыни или из гор занимали более плодородные территории. Местное население порой пыталось организовать сопротивление. Известно об одном епископе, который погиб в борьбе с маврами. Города, как упоминалось выше, окружали себя новыми стенами, не обращая внимания на королевский запрет. Но не получая действенной помощи от власти, сопротивляющиеся терпели поражения. Все больше территории, особенно в Мавретании, ускользало из-под реального контроля королевской власти. Там образовывались собственные государства. И это были не эфемерные племенные образования, а относительно обширные и хорошо организованные царства. Под власть местных царьков попадали и города. Точные пределы этих государств неизвестны, но ясно, что все большая часть сначала Мавретании, а затем Триполитании переходила под их власть. Берберские правители порой принимали пышные титулы царей. Так, Масуна именовал себя царем племен мавров и римлян (rex gentium Maurorum et Romanorum), а другой вождь — Мастиес — даже провозгласил себя императором, заявив, что он был вождем, а затем стал императором. Мастиес также объявлял себя правителем и мавров, и римлян. Полагают, что он осмелился принять титул императора после исчезновения императорской власти на Западе, предъявляя тем самым претензии на наследование римских императоров. Его «империя» возникла, вероятно, в результате восстания горцев в Нумидии и Мавретании. Тем не менее романское население и в этой «империи», и в государстве Масуны составляло значительную часть и было, по крайней мере, теоретически равноправным с берберами. В государстве Масуны сохранились старые римские порядки. Префекты управляли отдельными территориями и укреплениями (castra), хозяйственными вопросами занимались прокураторы. Мастиес подчеркивал, что он никогда не был клятвопреступником ни по отношению к маврам, ни по отношению к римлянам. Может быть, такое подчеркивание роли римлян в своих государствах было и для Масуны, и для Мастиеса вызовом по отношению к вандальским королям. Эти и подобные им государства. расположенные сравнительно далеко от основного ядра Вандальского королевства, явно были независимыми от вандальских королей и, скорее, предъявляли претензии на преемственность, идущую от римской власти. Они образовались относительно поздно, когда власть вандалов начала ослабевать, и поэтому сразу же вступили в конфронтацию с ними. Те же государства, которые находились ближе к этому ядру или возникли в период вандальского завоевания либо вскоре после него, признавали свою зависимость от королей, что не мешало в ряде случаев им использовать ситуацию для выступления против вандалов.

Фактическим создателем Вандальского государства и его могущества был Гейзерих. Сын короля Годигисела и рабыни, он стал королем еще в Испании после смерти своего сводного брата Гундериха в 428 г. Через год он возглавил переселение вандалов и аланов в Африку. Незадолго до своей смерти он заключил договор с Одоакром. по которому уступал тому Сицилию, кроме Лилибея. Правда, официально Одоакр обязался платить Гейзериху ежегодный налог, что означало официальное признание того господином острова. Но это была лишь формальность, которая должна была «подсластить пилюлю» и сохранить авторитет грозного короля в глазах соплеменников. Еще до этого Гейзерих заключил союз с фактически правившим Италией Орестом. По-видимому, и заключение «вечного мира» с Зеноном, и союз с Орестом, и договор с Одоакром были вызваны стремлением Гейзериха урегулировать ситуацию в Средиземноморье. Путем некоторых уступок он надеялся (и небезуспешно) стабилизировать положение собственного государства. Вандальское королевство должно было стать не столько угрозой для других государств, каким оно было на протяжении нескольких десятилетий, сколько равноправным элементом общей политической системы.

Гейзерих умер в 477 г. после почти пятидесяти лет правления^[280], оставив своему сыну Хунериху^[281] одно из самых мощных государств тогдашнего Средиземноморья. Хунерих был старшим сыном Гейзериха и в соответствии с «Завещанием» возглавлял королевский род Асдингов^[282]. Его первой женой была дочь вестготского короля Теодориха I. которая была обвинена в государственной измене и с позором отослана к отцу. Сам Хунерих в свое время жил заложником в Равенне, где и был помолвлен со старшей дочерью Валентиниана III Евдокией, которая стала его женой после захвата вандалами Рима в 455 г. От этого брака у Хунериха было два сына, старшим из которых являлся Хильдерих. Брак не был особенно счастлив, поскольку Евдокия замуж была выдана явно насильно; к тому же она была ревностной католичкой, а Хунерих — столь же ревностным арианином. В результате еще при жизни свекра Евдокия бежала из Карфагена на Восток и остаток своей жизни провела в Иерусалиме. Возможно, эти обстоятельства личной жизни наложили определенный отпечаток на его характер.

Хунерих в целом продолжал политику отца. Поскольку по германскому обычаю прежние договоры переставали действовать после смерти одного из партнеров, он подтвердил договоры, заключенные Гейзерихом с Одоакром и Зеноном. Чтобы установить хорошие отношения с Империей, Хунерих в 480 или 481 г. разрешил католикам заполнить долгое время остававшуюся пустой кафедру в Карфагене^[283], а также вообще открыть все церкви и разрешить католикам совершенно свободно отправлять свой культ. Одновременно он потребовал от Зенона, чтобы тот также разрешил арианам свободно исповедовать свою веру в Константинополе и «в других провинциях Востока», т. е. во всей Восточной империи, угрожая в противном случае возобновить антикатолическую политику. Это был, конечно, демагогический жест, ибо едва ли он всерьез надеялся на такую уступку императора. Но этот жест позволял ему, с одной стороны, «сохранить лицо» перед своими арианскими подданными, а с другой, использовать несомненный отказ Зенона для начала преследований католиков в случае изменения ситуации, как это и случилось позже.

В отношениях с Империей Хунерих все же занял более четкую независимую позицию, которой затем следовали и его преемники. Гейзерих, по крайней мере, до заключения «вечного мира» в 474 г. старался, по-видимому, не особенно акцентировать юридическое положение своего государства в тогдашней политической системе, удовлетворяясь фактической независимостью. Захват в Италии власти Одоакром и последующее урегулирование с ним отношений, добытое уступкой почти всей Сицилии, изменил ситуацию, тем более что император в Константинополе был занят другими делами. В этих условиях вандальский король и объявляет римское (и берберское) население королевства своими подданными, данными ему Богом. Источником власти над покоренным населением оказывается, таким образом, не император и договор с ним, а Божественная воля. Для всех своих подданных король является господином (dominus). И это — его официальное положение. Отнынедля вандалов и их короля не может быть никакого даже чисто формального признания суверенитета императора над их королевством, какой бы точки зрения ни придерживалась Империя.

Как и отец, Хунерих стремился в первую очередь укрепить собственную власть. Он даже переименовал старинный, основанный еще финикийцами город Гадрумет в Хунерихополис. Давая городу грецизированное название со своим собственным именем, он мог подразумевать его противопоставление Константинополю — городу Константина. Это был красноречивый жест, но мало повлиявший на положение короля. Гораздо важнее было другое обстоятельство. «Завещание Гейзериха» создало неоднозначную ситуацию. Оно, несомненно, укрепило королевскую власть, сделав ее полностью независимой от знати и сосредоточив исключительно в королевской семье. Однако введение принципа сеньориата ослабляло позиции каждого конкретного короля. По этому закону наследником короля становился не его сын, а брат, а мог даже и племянник, если он был старше королевского сына. Эго делало почти неизбежным возникновение острых противоречий внутри рода Асдингов, которые могли выливаться не только в интриги, но и в кровавую борьбу. Кроме того, на трон, как правило, мог вступить человек уже в довольно продвинутом возрасте. Сам Хунерих стал королем далеко не юношей. Дата его рождения неизвестна, но если он в 442 г. был послан заложником в Равенну и вскоре помолвлен с Евдокией, а до этого уже был мужем вестготской принцессы, то ему в то время было не менее 20, а скорее, и больше лет. Так что королем он стал в возрасте не меньше 55 лет, но, видимо, еще и старше^[284]. Конечно, это могло дать наследнику определенный опыт, но зато во всю предшествующую жизнь делало его и объектом, и субъектом самых разных интриг. К тому же пожилой король не мог лично возглавить армию, и это ослабляло его связи с войском и, следовательно, с вандальским обществом вообще и в случае возникновения непредвиденных обстоятельств делало заложником армии и генерала. «Завещание Гейзериха» делало почти неизбежным приход на трон после смерти Хунериха не его сына, а кого-либо из других родственников. И эта угроза постоянно висела над королем. Он же всеми силами стремился передать власть своему старшему сыну Хильдериху.

Совершенно ясно проявляемое стремление Хунериха обойти «Завещание Гейзериха» вызвало недовольство и в самой королевской семье, и в довольно широких кругах знати. Выразителем недовольства стал старый соратник Гейзериха и бывший praepositus regni Хельдика. В ответ Хунерих приказал обезглавить Хельдику, а его жену публично сжечь живой. На вандальскую аристократию обрушился новый вал репрессий. Многие были казнены, другие изгнаны, третьи практически порабощены. На этот раз главными жертвами стала не старая родовая знать, а новая служилая, в основном бывшие приближенные Гейзериха. Репрессиям подверглись и те представители арианского духовенства, которые не соглашались с явными нарушениями королем решения его отца. Даже арианский патриарх Юкунд был изгнан, а потом и казнен. Ранее Юкунд был связан с братом Хунериха Теодорихом, который в соответствии с «Завещанием Гейзериха» должен был стать наследником Хунериха. В самой королевской семье возник фактически союз всех недовольных королем. Хунерих не колебался подвергнуть репрессиям и членов собственной семьи. Теодорих был изгнан, его жена и старший сын казнены. Кара обрушилась и на младшего сына Теодориха и его взрослую дочь. Были изгнаны старший сын Гентона Годагис вместе со своей женой. В изгнании они и умерли, и совсем не исключено, что в действительности они были убиты. Все это должно было расчистить путь к трону Хильдериху. Кроме того, как это обычно бывает в условиях деспотического правления, Хунерих избавлялся от соратников отца, на место которых он приводил своих людей, казавшихся ему более верными^[285]. К 481 г. путь сыну казался Хунериху расчищенным, а своя власть укрепившейся.

Теперь на первый план выступила другая проблема. Подавляющее большинство населения королевства было католиками, и отношения арианского короля с ними приобретали большое значение. Кроме того, Хунерих видел в католиках вольных или невольных агентов влияния императора^[286], и хотя его отношения с Зеноном были спокойно нейтральными, гарантий, что отношения с Константинополем навсегда останутся такими, естественно, не было. Проблему надо было решать. Еще Гейзерих удалил из своего окружения всех католиков. Однако собственных кадров, способных к бюрократическому управлению, у вандалов было не так уже много, и афро-римляне, являвшиеся католиками, снова стали привлекаться к государственной службе на довольно высоких должностях. Хунерих вернулся к политике отца и даже ужесточил ее. Чиновники-католики не только были сняты со своих должностей, но и принуждены были к насильственному труду на вандальских полях. С другой стороны, Хунерих попытался найти в католической Церкви поддержку своему плану в отношении сына. Его политика по отношению к католикам в первые годы была даже более мягкой, чем его отца. Он предложил католическому духовенству возвратить все церковное имущество, если оно поклянется признать Хильдериха законным наследником своего отца. Некоторые епископы принесли требуемую клятву, но большинство решительно отказалось, не желая, по-видимому, вмешиваться в политическую борьбу внутри варварского общества. Поняв, что католики не являются его опорой, Хунерих развернул открытое и крупномасштабное гонение на них. К тому же он был фанатичным арианином, и в своем стремлении добиться торжества своей конфессии он не останавливался ни перед чем. Обычно арианские короли, понимая, что нельзя жестко противостоять подавляющему большинству своих подданных, проводили политику веротерпимости. Вандальские короли порвали с этой тенденцией. Антикатолические репрессии в относительно ограниченном масштабе проводил уже Гейзерих. Хунерих сделал эту политику еще более радикальной. Он попытался сделать из арианства государственную религию, какой было никейское (католическо-православное) вероисповедание в Империи. Еще раньше жестоким преследованиям подверглись манихеи, и католики только приветствовали эти преследования. Но манихеев по сравнению с католиками было не так много, и главным объектом преследований стали те же католики^[287]. Если другие варварские короли видели в религиозном различии средство сохранения идентичности своего этноса и, как правило, даже не допускали не только перехода ариан в католицизм, но и католиков в арианство, то Хунерих стал поощрять обращение католиков в арианство.

Первыми жертвами антикатолических гонений стали монахи, многие из которых были изгнаны в Мавретанию, где тогда хозяйничали берберы, большинство из которых были язычниками. Изгнанию подверглись придворные и чиновники, отказавшиеся перейти в арианство. Попытка Зенона вступиться за католиков была расценена как стремление императора защитить своих сторонников и, говоря современным языком, «агентов влияния». Это привело только к усилению репрессий. В начале 483 г. несколько тысяч священников разного ранга вместе с семьями^[288]и большое количество светских католиков были изгнаны в пустыню. 1 февраля 484 г. по приказу короля в Карфагене собирается собор, в котором должны были участвовать все епископы обеих Церквей. Карфагенский епископ Евгений обратился к королю с просьбой созвать для решения догматических споров вселенский собор, но король, не желая допустить никакого внешнего вмешательства, решительно отказался: на соборе должны быть представлены только епископы его королевства. Образцом для его созыва служил собор, созванный в 411 г. для урегулирования споров между ортодоксами и донатистами. Тогда этот собор превратился в официализацию осуждения донатизма. Теперь Хунерих надеялся, что он сумеет использовать столь представительное собрание, чтобы осудить никейскую ортодоксию. Разумеется, из этой затеи ничего не вышло. Католики, возглавляемые Евгением, и ариане, во главе которых стоял патриарх Цирила (Кирилл), вступили в ожесточенную перепалку. Католики даже отказались признать за Цирилой статус патриарха, называя его самозванцем. Это вызвало волнения в городе, жестоко подавленные королем. Не добившись своей цели, Хунерих распустил собор, и 7 и 25 февраля издал два декрета, положившие начало полномасштабному антикатолическому гонению.

Хунерих не стал выдумывать что-либо новое. Он просто использовал те включенные в «Кодекс Феодосия» законы, которые были направлены против еретиков. Ирония истории заключается в том, что африканские католики стали жертвами тех законов, с помощью которых они сами стремились утвердить единообразие веры. Всем католикам было предписано перейти в арианство не позже 1 июня 484 г. Хотя, может быть, католический автор преувеличил размах гонений, но сам их факт и широкомасштабность не подлежат сомнению. Они, пожалуй, стали самыми значительными после времен тетрархии. До этого времени преследования католиков ограничивались территорией «вандальских уделов», т. е. Зевгитаной. Теперь гонения были распространены на всю территорию королевства. Главный удар был направлен против клира, но и светские католики тоже испытывали их тяжесть. Католики, отказавшиеся стать арианами, облагались тяжелыми штрафами, которые варьировались в зависимости от ранга данного человека, и подвергались изгнанию. Суровому наказанию должны были подвергаться и местные власти, если они проявляли милосердие к католикам. Многие, в том числе и клирики (даже епископы), не выдерживали и обращались в арианство, и порой новообращенные ариане проявляли особое рвение в преследовании своих недавних единоверцев. Однако гораздо большее число католиков все же оставалось верными своей вере. Католиков арестовывали, изгоняли в пустыню или на острова, подвергали пыткам, им фактически запрещалось заниматься какими-либо делами. Власти при активной поддержке арианских иерархов часто насильно обращали католиков в арианство, но такие «ариане» оставались в душе католиками и возвращались в свою старую веру при первой возможности, а то и открыто заявляя о насильственности обращения и этим обрекая себя на пытки. На территории «вандальских уделов», включая сам Карфаген, отправление католического культа вообще было запрещено. Все церкви, еще остававшиеся католическими, были конфискованы и переданы арианам, а епископы сосланы либо в отделенные местности Африки, либо на Корсику, где занимались каторжными работами, рубя лес для постройки вандальских кораблей. Многие католики бежали в Испанию. В других областях королевства преследования были менее жестокими и менее масштабными.

В самый разгар репрессий летом того же 484 г. государство поразил страшный голод. По существу, прекратилась вообще всякая экономическая жизнь, многие умирали, и огромные толпы выживших бродили по стране в поисках хоть какой-либо пищи. Католики, естественно, восприняли голод как Божье наказание за репрессии. Как часто бывает, голод сопровождался эпидемией. Стремясь не допустить распространения эпидемии в Карфагене, Хунерих приказал выгнать из города всех, кто пришел туда в поисках хоть какой-нибудь пищи. Сам король заболел какой-то таинственной болезнью, скорее всего чумой, и 22 декабря 484 г. он умер. В соответствии с «Завещанием Гейзериха» на престол вступил не его сын Хильдерих, а племянник Гунтамунд, сын Гентона, один из немногих его близких родственников, сумевший не пасть жертвой преследований дяди. Он принял власть в самый день смерти Хунериха. Хотя у нас нет никаких сведений об обстоятельствах смерти Хунериха и прихода к власти Гунтамунда, можно предположить, что Хунерих не успел принять никаких мер для воцарения Хильдериха, и Гунтамунд смог занять трон, опираясь на придворную знать.

Восшествие на трон Гунтамунда самими вандалами, вероятнее всего, было воспринято как восстановление законности, нарушенной его предшественником. Так как в преследованиях католиков было заинтересовано арианское духовенство (а может быть, и какие-то круги светской знати, прибиравшей к рукам имущество репрессированных), ссориться с ним новый король не хотел, и гонения продолжались, хотя, по-видимому, и с меньшей свирепостью. Однако после укрепления своего положения Гунтамунд стал ослаблять масштаб и силу этих гонений. Незадолго до того, как он стал королем, император Зенон издал так называемый «Генотикон», определивший некоторые положения веры, признанные обязательными для всех, и запретивший богословские споры по другим вопросам. Римский папа Феликс III не только осудил этот указ Зенона, но и отлучил от церкви константинопольского патриарха Акакия. Африканские католики, естественно, поддержали папу, и в этих условиях вандальский король мог не бояться, что его католические подданные поддержат восточного императора. Поэтому Гунтамунд мог допустить роскошь сначала ослабить, а затем и вовсе прекратить антикатолические репрессии. Этот шаг Гунтамунда ясно выявляет политическую подоплеку гонений на католическую Церковь в Вандальском королевстве. Еще одно обстоятельство определило это направление политики Гунтамунда. Еще при жизни Хунериха берберы начали наступление на вандальские владения. После его смерти это наступление еще более усилилось. Именно в это время стали появляться те берберские (или берберо-римские) государства, о которых говорилось ранее. В этих условиях продолжать политику глобального противостояния с подавляющим большинством подчиненного населения было чрезвычайно опасно. Более того, король мог рассчитывать на поддержку своих католических подданных в борьбе с берберами. И хотя еще в 496 г. папа Геласий называл вандальского короля гонителем (persecutor), репрессии к этому времени фактически прекратились. В 487 г, был возвращен в Карфаген Евгений, а затем началось массовое возвращение клириков различного ранга. Католикам возвращались церкви и их имущество. Началось возрождение монастырской жизни. Условием, однако, являлась полная политическая лояльность католиков. Когда, как об этом упоминалось, Драконций восславил Зенона, он вместе со всей своей семьей был тотчас брошен в тюрьму. На местах ариане (особенно клирики) по-прежнему нападали на католиков, не встреча отпора у местных властей.

Внешняя политика Гунтамунда была не очень удачной. Берберы все более теснили вандалов, и, несмотря на некоторые частичные успехи, полностью отбить их наступление те не смогли. Гунтамунд решил воспользоваться событиями в Италии, где остготы воевали с Одоакром, и возвратить Сицилию. Однако эта попытка тоже была безуспешной. Экспедиция на Сицилию завершилась провалом. В результате Гунтамунд был вынужден отказаться от выплаты за остров дани, что означало уже теперь не только фактическое, но и официальное признание потери Сицилии, и даже отдать готам Лилибей. Стало ясно, что у Вандальского королевства появился новый серьезный враг — королевство остготов. Как уже говорилось, именно Гунтамунд начал чеканить собственные монеты, своим весом и своим нумерарием противопоставленные Империи. Это не могло не вызвать, по крайней мере, подозрений императорского двора. Напряженные, несмотря на внешне мирные, отношения с Империей, упорное продвижение берберов, остготская угроза — все это ясно говорило об ослаблении внешнеполитических позиций Вандальского королевства. Время первенства вандалов в Средиземноморье прошло.

После смерти Гунтамунда в 496 г. старшим в роде стал его брат Тразамунд, который без всякого сопротивления и вступил на престол. Тразамунд был примером в большой степени романизованного вандала. Он отличался относительно высокой (в какой степени это было возможно в то время) образованностью, любовью к поэзии, определенной степенью великодушия. Он даже собрал при своем дворе кружок поэтов. Недаром одним из его деяний стало освобождение Драконция. Драконций был не только поэтом и адвокатом, но и членом сенаторского сословия (virclarissimus), и его освобождение становилось жестом примирения по отношению к верхам афро-римского общества. Тразамунд оставался ревностным арианином и в целом продолжил антикатолическую политику брата и дяди, но еще больше смягчил ее. Как и Хунерих, он пытался распространить арианство среди католиков, но отказался от насильственного обращения, пытаясь в ходе диспутов, прежде всего, убедить своих католических противников в истинности арианской веры. Правда, после нескольких неудачных попыток убедить католиков Тразамунд и арианские иерархи отказались от теологических диспутов. Не брезговал он и подкупом, деньгами склоняя католиков к переходу в арианство. В то же время Тразамунд стремился не дать возможности католической Церкви превратиться во влиятельную силу. С этой целью наиболее влиятельные епископы, включая Евгения Карфагенского, снова были изгнаны. Согласно эдикту Тразамунда, ставшие вакантными епископские кафедры более заниматься никем не могли. Это в перспективе лишало католическую Церковь ее организационной структуры.

Такая двойственная, но в целом более мягкая позиция объяснялась в первую очередь политическими резонами. В правление Тразамунда берберская опасность становилась еще более грозной. Сухопутные границы Вандальского королевства стали районом почти бесконечных войн. К берберам, идущим из пустыни и гор, порой присоединялись колоны и рабы, жившие в самом королевстве. С их помощью берберы разоряли или даже полностью уничтожали многие города, а иногда прорывались до самого средиземноморского побережья. В правление Тразамунда на королевство стали обрушиваться кочевники из пустыни, возглавляемые своим вождем Кабаоном. На своих верблюдах они прорывались через границы, а вандальская армия, главной силой которой была конница, практически ничего поделать с ними не могла, поскольку кони боялись верблюдов. В Триполитании это были не завоевательные, а чисто грабительские набеги, но от этого их удары не становились менее болезненными. А в Мавретании образовывались берберские государства, так что территория, подконтрольная вандальскому королю в западной части государства, постоянно сокращалась. Берберы стали вторгаться даже в Зевгитану и Бизацену. В таких условиях Тразамунд предпочел не ссориться ни с Империей, ни с могучим королевством остготов. С императором Анастасием ему удалось установить относительно добрые отношения, тем более что Анастасию приходилось уделять основное внимание персидской границе, так что положение в Африке его не очень-то тревожило. Портрет Анастасия со всеми его титулами появляется на вандальских монетах. Чтобы лишний раз императора не раздражать, Тразамунд предпочитал и к своим католическим подданным относиться более или менее терпимо. Как уже говорилось, вандалы потеряли Сицилию, и вандальские короли пытались ее вернуть. Это обостряло отношения между ними и остготами. Тразамунд пошел по другому пути. Когда он овдовел, то в 500 г. женился на сестре остготского короля Теодориха Амалафриде. которая к тому времени тоже овдовела, и в качестве приданого потребовал себе Сицилию. Правда, весь остров он получить не сумел, но приобрел таким образом Лилибей и его округу. При этом границы между владениями вандалов и готов были четко разделены, и была установлена чуть ли не настоящая граница^[289]. С другой стороны, Теодорих, следуя своей матримониальной политике, надеялся вовлечь Тразамунда в возглавляемую им политическую систему и оказать влияние на политик)' вандальского короля. Для этого Амалафриду сопровождала тысяча видных остготов и пять тысяч верных рабов. Этот могучий отряд должен был стать материальной опорой вандальской королевы и в случае непредвиденных событий обеспечить соблюдение остготских интересов.

Такой политикой Тразамунд стремился обеспечить хорошие отношения с двумя наиболее сильными государствами Средиземноморья — Империей и Остготским королевством. В то же время он не пренебрегал и собственными интересами. В конце первого десятилетия VI в. обстановка в Средиземноморье резко обострилась. С одной стороны, франки и бургунды. несмотря на все попытки Теодориха помешать этому, напали на вестготов и разгромили их, так что Теодорих был вынужден вмешаться. С другой, император направил свой флот к берегам Италии явно с враждебной по отношению к Теодориху целью. В этих условиях Теодорих направил в Карфаген патриция Агнелла с целью привлечь Тразамунда к союзу и. может быть, военным действиям. Однако Тразамунд, не желая ссориться с Анастасием, предпочел соблюдение полного нейтралитета. А когда Теодорих посадил на вестготский трон своего внука Амалариха и стал его опекуном, создав тем самым общеготскую державу, Тразамунд почувствовал особую опасность. В это время сводный брат Амалариха Гезалих. разбитый войсками Теодориха, бежал в Африку, и Тразамунд принял его вполне дружелюбно и даже снабдил его некоторой суммой денег. Кроме этого, он, правда, реальной помощи Гезалиху не оказал, и тот вскоре покинул Африку и направился в Галлию, где и был убит. Теодорих воспринял этот прием, а тем более снабжение Геалиха деньгами, как недружественный акт, и в районе Лилибея дело дошло до столкновений между вандалами и готами. Однако скоро остготский король, прекрасно понимая невозможность одновременно бороться на разных фронтах, предпочел не углублять разногласия. Он направил Тразамунду примирительное послание с извинениями за эти столкновения, сопровождая его золотом. Тразамунд золото принять отказался, но согласился пойти на примирение^[290]. Более того, когда в 513 г. в честь вступления в консульство зятя Теодориха Эвтариха в Риме были устроены игры с традиционными травлями диких зверей, Тразамунд послал туда большое количество этих животных, демонстрируя свою дружбу с остготским королем и его зятем и приверженность римским традициям. Отношения между Карфагеном и Равенной, казалось, снова стали вполне дружескими.

Вскоре, может быть, неожиданно для Тразамануда, обострились его отношения с Империей. В 518 г. Анастасия, с которым Тразамануд находился в относительно дружеских отношениях, сменил Юстин. В отличие от Анастасия Юстин был ревностным ортодоксом. Ни о каких дружеских связях с арианским королем не могло быть и речи. Он ультимативно потребовал от Тразамунда прекращения всяких антикатолических актов и возвращения епископов. Подкрепить свое требование реальной угрозой вмешательства император в то время не мог, и король имел полную возможность это вмешательство отвергнуть. Но отношения между Империей и Вандальским королевством ухудшились.

Тразамунд умер в июне 523 г. В соответствии с «Завещанием Гейзериха» королем стал его двоюродный брат Хильдерих, родной сын Хунериха и внук Гейзериха. Его матерью была дочь Валениниана III Евдокия, так что он был внуком не только наиболее известного вандальского короля, но и римского императора. Точная дата его рождения неизвестна, но, вероятнее всего, он родился в 456 г. Следовательно, он пришел к власти в 66 лет. Хотя отец пытался сделать его своим наследником, ему пришлось почти сорок лет дожидаться трона. Уже одно это обстоятельство делало Хильдериха оппонентом его двоюродных братьев и, разумеется, их политики. Еще больше повлияло на нового короля его пребывание в Константинополе, где он, несмотря на разницу в вере, сумел подружиться с наследником и фактическим правителем Юстинианом. Все это не могло не наложить отпечаток на его правление. Понимая неизбежность изменения политики и не имея возможности изменить порядок престолонаследия, установленный Гейзерихом, Тразамунд на смертном одре призвал Хильдериха политику не изменять и ни в коем случае не давать католикам равных прав с арианами. Хильдерих пообещал последовать этому призыву, но очень скоро резко изменил и внешнюю, и внутреннюю политику Вандальского королевства.

Хильдерих не только фактически прекратил все репрессии против католиков, но и стал явно покровительствовать католической Церкви. Практически сразу же после прихода к власти он возвратил из изгнания выживших католических епископов и разрешил избрать новых. Во главе африканской католической Церкви встал митрополит Бонифаций. Была вновь разрешена деятельность монахов. Уже в 523 г. в отдельных провинциях стали собираться местные синоды, а 5 февраля 525 г. с разрешения короля в Карфагене собрался собор, на котором присутствовал 61 епископ со всего королевства. В результате всех этих действий очень скоро практически была восстановлена вся структура католической Церкви, ранее разрушенная мерами вандальских королей. Прекратил Хильдерих и преследования светских католиков. На различных ступенях чиновничьего аппарата снова появились католики. Во внешней политике был взят решительный курс на сближение с Империей. Это, в частности, выразилось в помещении на монетах портрета правящего императора Юстина.

Такое радикальное изменение политики вызвало возмущение арианских епископов и основной массы вандалов, считавших короля игрушкой в руках императора. Оппозицию возглавила вдова Тразамунда Амалафрида. В ответ она была обвинена в заговоре против короля. Амалафрида пыталась бежать к берберам, но была перехвачена и брошена в тюрьму, а несколько позже убита. Уничтожены были и прибывшие вместе с ней готы. Это резко обострило отношения с Остготским королевством. Престарелый Теодорих стал собирать силы для нападения на вандалов. Но в разгар приготовлений он умер, а ставшая править вместо своего малолетнего сына Аталариха дочь Теодориха Амаласунта предпочла с другом императора не ссориться, ограничившись лишь письмом с протестом, направленным от имени Аталариха.

Дружба с императором и дружеский нейтралитет Амаласунты, казалось, укрепили внешнеполитическое положение Вандальского королевства и его короля. Однако наибольшую опасность в это время представляли берберы. Они все более усиливали свой натиск, так что фактически под властью вандалов остались только Зевгитана, Бизацена, часть Триполитании, а за их пределами лишь некоторые опорные пункты. Поскольку сам Хильдерих по причине своего возраста возглавить войско не мог, он поставил во главе армий своих племянников Хоамера и Евагия (Хоагия)^[291]. Как разворачивались военные действия, сказать точно трудно. Известно лишь, что в то время как Евагий воевал против берберов, в Карфагене умерла его дочь. Что касается Хоамера, то известно его прозвище — Ахилл вандалов. Оно, по-видимому, возникло в результате каких-то его побед, о которых, однако, ничего неизвестно. Несмотря на победы Хоамера, берберы продолжали наступление. Ареной военных действий стала уже Бизацена, где во главе племени фрексенов встал Анталас. Хоамер двинулся против него, но на этот раз потерпел поражение. Хильдерих направил посольство к императору. Целью посольства была, вероятно, просьба о помощи.

И поражение от берберов, произошедшее почти в непосредственной близости от «вандальских уделов», и посольство к императору, призывавшего, по существу, к вмешательству в дела вандалов, — все это стало толчком для еще большего подъема недовольства в вандальской среде. Это недовольство использовал двоюродный племянник Хильдериха Гелимер, сын Гентона. 19 мая 530 г. Гелимер сверг Хильдериха. Он опирался на группу знати, недовольной проимперской и прокатолической политикой Хильериха. Для легализации переворота было, по-видимому, созвано народное собрание, которое и лишило Хильдериха власти в связи с его неспособностью защитить народ и страну вандалов от берберов. Хильдериха обвинили также фактически в государственной измене: якобы он намеревался восстановить власть императора над вандальским государством. Таким образом, были, по крайней мере формально, восстановлены институты, ликвидированные Гейзерихом — совет знати и народное собрание. Роль последнего явно сводилась лишь к одобрению свершившегося факта, но это одобрение позволило Гелимеру ссылаться на волю народа для оправдания своего переворота. Свергнутый король был арестован. Вместе с ним были арестованы оба племянника, Хоамер и Евагий, а также какая-то группа вандальских аристократов, сторонников Хильдериха. Последнее показывает, что в правящей верхушке Вандальского королевства шла какая-то борьба, и Хильдерих в своей политике был не одинок. В результате этой борьбы группировка, поддерживавшая Хильдериха, потерпела поражения. Произведенные аресты не дали побежденным никаких шансов на реванш. Проимперская группировка была, таким образом, полностью ликвидирована^[292].

Свержение Хильдериха явилось нарушением порядка, установленного Гейзерихом^[293]. С другой стороны, обращение к народу и знати выглядело восстановлением утраченных традиций, хотя реально роль народа была призрачной. Ставший к тому времени не только фактическим правителем, но и официальным императором Юстиниан, который запланировал восстановить Римскую империю по возможности в прежнем объеме, решил воспользоваться сложившейся ситуацией. И первой его жертвой из варварских государств должно было стать Вандальское королевство. В качестве дипломатического прикрытия Юстиниан потребовал от Гелимера соблюдение «Завещания Гейзериха» и восстановление на троне законного короля. Ответом стало еще большее ухудшение условий заключения Хильдериха и Евагия и ослепление Хоамера. Это должно было продемонстрировать не только прочность позиций нового короля, но и ликвидацию возможности использовать свергнутого короля и его ближайших родственников в случае нападения имперской армии. Тогда Юстиниан предъявил Гелимеру подлинный ультиматум, угрожая в случае отказа расторжением договора «о вечном мире». Он потребовал отпустить заключенных в Константинополь. Было ясно, что в таком случае и сам Хильдерих, и его племянники могут стать легальным прикрытием реального подчинения Вандальского королевства Империи. Поэтому неудивительно, что в ответ на ультиматум Гелимер заявил, что все, что происходит в Вандальском королевстве, императора не касается. Называя и себя, и Юстиниана одинаковым титулом rех, Гелимер утверждал свое равенство с императором и полную независимость своего королевства^[294]. Он явно рассчитывал, что Империя, втянутая в это время в тяжелую войну с персами, не будет иметь никакой возможности на деле вмешаться в африканские дела. Напряженным было и внутреннее положение в Империи. В 532 г. в Константинополе вспыхнуло мощное восстание «Ника», поставившее под вопрос само правление Юстиниана. Но Гелимер рассчитал плохо. Юстиниан стал форсировать заключение мира с персами. Этот мир был заключен в 532 г. Восстание «Ника» было подавлено Велизарием. И Юстиниан стал готовиться к войне с вандалами. В следующем году подготовка была завершена, и в июне 533 г. армия Империи под командованием того же Велизария, уже прославившегося также и в персидской войне, двинулась к Африке. Война была объявлена под религиозным лозунгом освобождения подлинных христиан от власти еретиков-ариан^[295]. Несмотря на такое религиозное обоснование, Амаласунта, будучи сама арианкой, тем не менее выступила на стороне Юстиниана. Правда, ее прямое вмешательство было минимальным, всего небольшое число кораблей, но главное — она предоставила Велизарию возможность использовать Сицилию в качестве базы для высадки в Африке.

Положение Гелимера была сложным. Отношения с Остготским королевством оставались напряженными. Правящая им Амаласунта была настроена на союз с Империей, а позже, как только что было сказано, и вовсе приняла участие в войне на имперской стороне. Гелимер мог рассчитывать на поддержку вестготского короля Тевдиса, но тот предпочел остаться нейтральным. Внутри самого королевства начались мятежи. В Триполитании римлянин Пуденций призвал горожан к восстанию и сам обратился к императору с просьбой о помощи и обещанием передать ему всю эту область. Юстиниан направил в Триполитанию Таттимута со сравнительно небольшим отрядом. Хотя имперских сил было немного, их помощь стала решающей, и Триполитания отпала от Вандальского королевства. Наместник Сардинии Годас^[296], тоже рассчитывая на помощь Империи, также поднял мятеж. Но он пошел дальше Пуденция и объявил себя царем Сардинии. Юстиниану, естественно, совершенно не нужен был новый возможный конкурент в центре Средиземноморья, и он медлил с посылкой помощи. Потеря Сардинии означала бы резкое изменение стратегического баланса в центре Средиземноморья. С этим Гелимер смириться не мог и направил на остров отборное войско во главе со своим братом Цазоном. Мятеж Годаса был подавлен, а сам он обезглавлен, но отправление на Сардинию пяти тысяч отборных воинов ослабило вандальскую армию в самой Африке. Сардинская экспедиция потребовала снаряжения 120 кораблей, и вандальский флот оказался неспособным предотвратить высадку войск Велизария.

Хотя Гелимер не мог не предвидеть такого развития событий, высадка имперской армии оказалась для него неожиданной. Опасность со стороны Империи ему все же казалась гораздо меньше, чем ставшая уже традиционной берберская угроза. Именно ей он и уделял основное внимание, когда армия Велизария высадилась в Африке. Чтобы не дать ни внешним, ни внутренним врагам использовать фигуру Хильдериха, Гелимер приказал своему брату Аммагу его обезглавить. Вместе с Хильдерихом были казнены и некоторые его арестованные сторонники. Были арестованы некоторые торговцы, прибывшие из Империи. Все это должно было укрепить тыл. Одновременно Гелимер собрал армию и двинулся навстречу войскам Велизария. На десятой миле от Карфагена произошла первая битва. Вандалы имели несомненный перевес, но несогласованность отдельных частей их армии, разделенной на три части, привела к их полному разгрому. В свое время, как говорилось выше, Гейзерих, стремясь не допустить превращения городов в опорные пункты сопротивления местного населения, приказал разрушить стены всех городов, кроме Карфагена. Да и стены Карфагена, на содержание которых уже давно никто не обращал должного внимания, в большой степени пришли в негодность. Теперь такая предусмотрительность обратилась против вандалов. После первого же поражения у них не оказалось никаких укреплений, которые они могли бы противопоставить имперским войскам. Еще до этого Гелимер на всякий случай отправил королевские сокровища в Гиппон, и теперь он сам, и практически все вандалы, не только воины, но и их семьи, были вынуждены оставить столицу и отступить в Нумидию. Велизарий торжественно вступил в Карфаген.

Считая войну фактически закончившейся, Юстиниан принял ряд мер по урегулированию внутреннего положения в Африке. Когда войска Империи высадились в Африке, Велизарий объявил, что целью его похода является освобождение Африки от власти варваров и еретиков. Это привлекло к нему значительные слои афро-римского населения. Вступив в Карфаген, Велизарий в первую очередь очистил церкви города от ариан и передал их католикам. Затем, предвидя возможность вандальского нападения, он начал восстановление городских стен. Гелимер, действительно, не смирился с поражением. Ему удалось привлечь на свою сторону значительное число местных крестьян. В большой мере это было обусловлено элементарным подкупом: имея в своем распоряжении заранее эвакуированные сокровища. король мог раздачей денег прилечь к себе крестьян. Но дело было, по-видимому, не только в этом. В то время как горожане выступали на стороне Империи^[297] и активно поддержали армию Велизария, крестьяне, по крайней мере жившие вне «вандальских уделов», приняли сторону Гелимера, предпочитая сохранение власти вандалов восстановлению порядков Римской империи^[298]. Одновременно Гелимер вызвал с Сардинии армию Цазона, что усилило вандальские войска в Африке. С этой армией Гелимер двинулся к Карфагену. Поскольку карфагенские стены к этому времени были значительно укреплены, вандалы даже не предприняли попытку штурма. Гелимер пытался, перерезав водопровод, принудить город к сдаче, но и эта попытка не удалась. В середине декабря 533 г. около Тракамара, приблизительно в 30 км от Карфагена, произошло новое ожесточенное сражение. Вандалы потерпели новое поражение, в битве погиб Цазон; сопровождавшие воинов женщины, дети и старики были либо убиты, либо порабощены, и лишь сравнительно небольшому числу удалось бежать. Сам Гелимер бежал в горы, где и был осажден. После трехмесячной осады он сдался. Правда, при сдаче он выговорил определенные условия: не только сохранение ему жизни и свободы, но и представление имений и титула патриция. Велизарий от имени императора согласился на эти условия. В Карфагене был устроен великолепный триумф Велизария (позже он с еще большей пышностью был повторен в Константинополе), и среди пленников был проведен и Гелимер. В честь победы был выпущен специальный золотой медальон с изображением торжествующего императора. Сокровища вандальских королей были отправлены в Константинополь. Среди них находились трофеи, захваченные в свое время римлянами в Иудее, а в 455 г. увезенные в Карфаген вандалами Гейзериха. Затем бывший король был отправлен в Малую Азию, где, действительно, получил значительное имение, но поскольку он отказался отречься от арианства, то патрицием не стал. Судьба его бывших подданных оказалась гораздо более печальной.

Так было покончено с Вандальским королевством. Победители уничтожили государственный аппарат этого королевства, отняли у вандалов все земли и пытались вернуть их прежним владельцам, все имущество арианской церкви, включая культовые здания, были переданы католикам. Арианам было запрещено совершать таинства, в том числе крещение. Многие вандальские воины были превращены в рабов, а их жены стали добычей солдат Империи. В Африке, насколько это было возможно, восстанавливался старый порядок. Это вызвало сопротивление. Его возглавили арианские священники. Восстание было подавлено. Значительная часть вандалов была зачислена в армию Юстиниана и отправлена на восточную границу. Однако некоторые из них вернулись в Африку и стали инициаторами солдатского бунта, вскоре превратившегося в мощное восстание под руководством Стоцы. Начавшись в 536 г., оно было подавлено только в 545–546 гг. Восстание Стоцы стало последним актом сопротивления вандалов Империи. В это время врагами Империи вместе с вандалами выступили берберы. Во время войны значительная их часть поддержала армию Велизария, но полное восстановление прежних порядков их не устраивало. Несмотря на победы имперских войск, борьба с берберами, то затихая, то обостряясь, фактически продолжалась до самого арабского завоевания. Что же касается вандалов, то они очень скоро исчезли как самостоятельный этнос. Только на самом северо-западе Африки, в Тингитанской Мавретании, еще некоторое время жили какие-то вандалы. Вероятнее всего, это были те, кто во время войны и вскоре после нее бежал к самому берегу океана, надеясь найти здесь убежище от завоевателей. Однако через некоторое время и они там исчезли, растворившись, по-видимому, среди окружающего берберского населения. Во всяком случае, арабы, завоевывая эти территории в конце VII в., никаких вандалов там уже не нашли.

IV. ТУЛУЗСКОЕ КОРОЛЕВСТВО

Теперь необходимо вернуться к вестготам. В 418 г. вестготы, выполняя приказ Констанция, покинули Испанию и возвратились в Галлию. Сделали они это явно против своей воли, но в сложившейся ситуации конфликтовать с всемогущим фактическим правителем Западной Римской империи они были не в состоянии. Тем не менее, несмотря на недобровольность поселения в Юго-Западной Галлии, это поселение стало важным этапом вестготской истории. В конечном итоге оно оказалось выгодным и римлянам, и вестготам. В тот момент Констанцию было важно не только удалить вестготов из Испании и этим разрушить намечающийся их союз со свевами, но и использовать их непосредственно в Галлии. Одной из целей вестготского поселения было найти в вестготах дополнительную силу в борьбе с армориканскими повстанцами. Восстание в Арморике было недавно подавлено, но оно могло вспыхнуть вновь, и Констанций это прекрасно понимал. Понимали это и галльские сенаторы, которые согласились на поселение вестготов, считая это меньшим злом по сравнению с повстанцами. Кроме того, галльское побережье было ареной нападения пиратов, особенно саксов, и вестготы должны были помочь сдержать их нападения. Конечно, вестготы не были морским народом, но в случае пиратских высадок на сушу они вполне могли оказать им достойное сопротивление. В то же время, определяя район поселения вестготов, Констанций стремился их поселить как можно дальше от средиземноморского побережья и от Испании. Между территорией, отведенной вестготам, и Испанией лежали имперские владения, и это предотвращало возникновение альянса вестготов с тамошними варварами, особенно со свевами. В то же время путь до Пиренеев был не таким уж далеким, так что в случае необходимости можно было сравнительно легко перебросить вестготские контингенты в Испанию. К побережью Средиземного моря, к чему вестготы особенно стремились, вестготы также допуска не имели.

Однако и вестготы скоро поняли выгодность своего нового места поселения. Аквитания, где они были поселены, являлась одной из самых богатых областей Галлии, славившейся своими пашнями, виноградниками и лугами. До нападения гуннов готы были в основном земледельцами. За те сорок с лишним лет, которые прошли после переправы вестготов через Дунай, они имели очень немного лет, когда более или менее оседали на определенной территории. Бои и походы, естественно, истощали земледельческий потенциал, и теперь вестготам предстояло его восстановить. И Аквитания предоставляла им великолепную возможность для этого. Был ли во время поселения вестготов в Аквитании заключен официальный договор (foedus)? Такая точка зрения принята в современной науке. Однако ни один хронист сравнительно близкого к этому событию времени не говорит о договоре. Все они при упоминании поселения вестготов используют только слово рах — мир, мирный договор. Иногда просто говорится о поселении готов в Аквитании без всякою указания накакой-либо официальный акт. Только уже позже Исидор Севильский упоминает foedus, но сразу же дает к нему приложение pacis. Следовательно, и у него идет речь о мирном договоре. Он же пишет, что земли в Аквитании были даны вестготам в награду за их военные победы. Создается впечатление, что после убийства Атаульфа и Сигериха вестготы находились в состоянии войны с Империей, и Констанций положил этому состоянию конец. Это мог быть только договор, по которому Валлия возвращал Галлу Плацидию и обязался воевать с другими варварами. Каким образом было оформлено поселение в Аквитании, совершенно неизвестно. Исключить заключение договора, подобного договору 382 г., конечно, нельзя, но никаких сведений об этом у нас нет. Более вероятно, что официальный foedus заключен и не был. После отдачи приказа Валлии вернуться с его готами в Галлию ему и его народу были просто переданы земли для поселения. Незадолго до этого Констанций восстановил в Арелате собрания галльской знати, и вполне возможно, что на таком собрании модальности этого поселения были согласованы. Местные землевладельцы должны были смириться с пребыванием на их землях варваров в качестве «гостей», которые, однако, очень скоро стали господами этой территории. Нападения извне, будь это повстанцы Арморики или сакские пираты, одинаково угрожали и вестготам, и римлянам, и это тоже примиряло местное население с варварами.

В течение четырех десятилетий вестготы были, как назвал их современный ученый, «странствующим народом». Теперь их странствие закончилось. Так, по крайней мере, в тот момент казалось. За время многолетних странствий к вестготам присоединились другие элементы, и теперь они тоже вошли в состав вестготского этноса. В начале V в. на территории Западной империи существовали три, по крайней мере, автономные группы вестготов: под руководством Алариха, Атаульфа и Сара. При этом Сар и его вестготы жестко оппонировали своим же соплеменникам Алариха и Атаульфа. Теперь все они сплотились в один народ. За его пределами остались только так называемые малые готы, жившие на территории Восточной Римской империи, и те готские воины (естественно, и их семьи), которые служили восточному императору. За время почти беспрерывных войн резко выросла роль вождя, который стал подлинным королем. В то же время атмосфера таких войн способствовала сохранению вестготского ополчения и, следовательно, роли народного собрания. Роль эта постоянно сокращалась, но пока еще оставалась весьма ощутимой (по крайней мере, до середины V в.).

Территория, отведенная вестготам, была относительно обширна, но сами вестготы осели вдоль океанского побережья, по реке Гарумне и восточнее ее. Своей столицей они (точнее, их король) избрали Тулузу (Толоза). Поэтому Вестготское королевство в Галлии в науке называют Тулузским королевством. Первым его королем был Валлия. Однако в конце того же 418 г. он умер. Ему наследовал Теодорих (или Теодорид). Он был то ли сыном, то ли зятем Алариха и, следовательно, Балтом. Таким образом, королевское достоинство у вестготов вернулось к этому роду. Каким образом Теодорих пришел к власти, неизвестно; все авторы просто говорят, что он наследовал Валлии. Создается впечатление, что возвышение Теодориха прошло совершенно спокойно и не сопровождалось никакими эксцессами. Однако есть один факт, на который уже обращалось внимание в науке. Внук Валлии и то ли сын, то ли внук свевского короля Рицимер свою блестящую карьеру сделал в Италии. Он явно принадлежал к той группе варварской знати, которая не нашла применения на родине. Вероятнее всего, после смерти Валлии союз вестготов со свевами для последних потерял всякую ценность, и дочь покойного вестготского короля вынуждена была покинуть Испанию. Поив Тулузе она явно не нашла приюта. Такое развитие событий можно объяснить тем, что новый король не собирался продолжать политическую линию своего предшественника и даже стремился избавиться от его родственников. Родился ли к этому времени Рицимер или его мать была еще беременной, в любом случае ребенок мог быть угрозой Теодориху, и мать будущего римского патриция, вероятно, предпочла уехать в Италию под защиту имперских властей.

Очень важен еще один момент. После смерти Валлии в Тулузу неожиданно явился правнук Эрманариха Беремуд, который якобы не мог сносить подчинения гуннам. Обращает, однако, на себя внимание обстоятельства ухода Беремуда. Погиб, упав с коня после победы над дунайскими свевами, его отец, и остготы после этого сорок лет королей не имели. Вопреки патриотической легенде это было, несомненно, связано с политикой гуннов, побоявшихся чрезмерного усиления своих подданных. В этих условиях Беремуд вместе с сыном Витирихом покинул остготов и перебрался к вестготам. А там он скрыл свое происхождение из рода Амалов, чтобы не навлечь на себя излишнюю подозрительность только что ставшего королем Теодориха. Трудно представить в готском обществе с его родовыми традициями сокрытие такого происхождения. Да и уход на запад был ли вызван лишь свободолюбием Беремуда? Гораздо вероятнее, что такой резкий разрыв со своим родом (ведь остальные Амалы остались) объясняется неудачей унаследовать королевскую власть после смерти отца. Поэтому вполне возможно, что он надеялся на получение королевского достоинства у вестготов, у которых память о власти Амалов еще не полностью исчезла. Однако и там его надежды не оправдались. Имел ли он каких-либо сторонников среди вестготов, неизвестно. Но не исключено, что после смерти Валлии в какой-то группе вестготской знати возникла мысль о приглашении на трон Амала, лишенного возможности получить трон у остготов. Так что можно предполагать, что, несмотря на внешне спокойный переход власти к Балтам в лице Теодориха, значительную роль в нем играли какие-то нам неизвестные подспудные течения и интриги.

Вскоре после прихода к власти Теодорих, по-видимому, обратился к Констанцию с призывом легализовать его положение. Пошел ли ему Констанций навстречу или нет, точно неизвестно. Несколько позже Теодорих, не удовлетворяясь подчиненной ему территорией, отказался от мирного договора и возобновил войну. Были ли этот pacis foedus тем же, что заключенный с Валлией, или речь шла о договоре, заключенном уже с самим Теодорихом, неизвестно, хотя вторая возможность более вероятна. Судя по многочисленным примерам, германские варвары полагали, что подобные договоры носят личный характер и теряют силу после смерти одного из партнеров. В любом случае, поскольку речь шла лишь о мирном договоре, то в нем ничего не говорилось о римском статусе вестготского короля. Ни Валлия, ни Теодорих не получили римской должности местного магистра воинов, какой в свое время имел Аларих в Иллирике. Это ставило их в неясное положение по отношению к местному населению. De iure они только возглавляли свой народ, поселенный в Аквитании, и не имели никакой власти над галло-римским населением этой области. Вестготы лишь в качестве hospites владели частью имущества местного населения и имели право на налоги, с него собираемые, для поддержания своего существования. Но de facto их король управлял всей той областью, в которой они поселились. Это придавало определенную двусмысленность вестготской власти. С имперской стороны такая двусмысленность, вероятно, изначально задумывалась как средство сдерживания вестготов. Те же в моменты заключения были вынуждены согласиться на нее.

Такая двусмысленность юридического положения вестготских королей отразилась и на двусмысленности их отношения к Империи. Они прекрасно понимали, что такая юридическая неопределенность выгодна римлянам и поэтому не считали зазорным нарушать договоренности, когда полагали, что это выгодно им. Такое их поведение проявилось довольно скоро. В 422 г. по императорскому приказу вестготы снова двинулись в Испанию на помощь римскому командующему Кастину, воевавшему против вандалов. Однако, оказавшись в Испании, они обманули Кастина и отказались ему помогать. Это вместе с отказом в повиновении Кастину его подчиненного Бонифация предопределило его поражение. Мотивы такого поведения вестготов неизвестны. Может быть, они сами хотели подчинить себе часть Испании. Но в сложившейся обстановке это было явно нереально, и они вновь покинули Пиренейский полуостров. Через три года они уже открыто выступили протии римлян в Галлии, стремясь захватить Арелат. Арелат являлся значительным торговым центром, связывавшим Галлию с Испанией, Африкой и даже Восточным Средиземноморьем. Но не менее важным для вестготов было то, что этот город являлся столицей Галльской префектуры. В морально-политическом плане его захват имел бы для Галлии такое же значение, каким для всей Империи был захват Рима. Можно было рассчитывать и на юридическое признание власти вестготского короля в Галлии. Акция Теодориха облегчалась тем, что незадолго до нее в Арелате вспыхнул солдатский мятеж, стоивший жизни префекту претория Экзуперанцию. В такой нестабильной обстановке Теодорих вполне мог рассчитывать на успех. Вестготы осадили Арелат, но ему на помощь пришла новая римская армия под командованием Аэция, и они были вынуждены отступить.

С этого момента мирные периоды чередовались с новыми вестготскими нападениями на римские владения. По-прежнему целями готов были выход к средиземноморскому побережью и захват Арелата. В 430 г. около Арелата появился какой-то вестготский отряд, возглавляемый, однако, не королем или членом его семьи, а неким оптиматом Аэнаолсом. Действовал ли этот Анаолс на свой страх и риск или возглавлял авангард либо разведку вестготской армии, неизвестно. В любом случае он потерпел поражение и был захвачен войсками все того же Аэция. Такие повторные неудачи заставили Теодориха искать союзников. Он попытался создать довольно широкую коалицию. С этой целью к свевам был отправлен некий Веттон, но его миссия закончилась неудачей, и он был вынужден возвратиться в Тулузу. Свевский король, а им был все тот же Гермерих, в тот момент не был заинтересован в войне с римлянами и предпочитал сохранение своей власти в уже захваченной Галлеции. Большего успеха Теодорих добился в отношениях с вандалами. Он выдал свою дочь замуж за наследника вандальского трона Хунериха. Этот брак, вероятнее всего, как это было часто, укреплял союз между вестготами и вандалами. Возникновение вандальско-вестготской коалиции представляло огромную угрозу для Империи. Аэций, который к тому времени превратился в фактического главу равеннского правительства, предпринял свои контрмеры. Едва ли без его ведома Хунериху была предложена рука дочери императора Валентиниана Евдокии. Предложение было слишком заманчивым, чтобы его отвергнуть. Дочь Теодориха была обвинена в государственной измене, искалечена и отослана к отцу^[299]. После этого ни о каком союзе между вестготами и вандалами не могло быть и речи. Теодорих остался в Галлии один лицом к лицу с римлянами.

Вестготский король, однако, не оставил своих намерений расширить свою власть и захватить, по крайней мере, Южную Галлию. С другой стороны, Аэций считал самым важным для сохранения самого существования Западной империи восстановление реальной римской власти в Галлии. В результате вторая половина 30-х гг. оказалась заполненной различными войнами. В 435 г. снова восстали армориканцы, и восстание скоро охватили значительную часть Галлии. Бургунды, как кажется, разорвали договор с Империей и захватили Бельгику. Аэций со своей армией выступил против бургундов, а на подавление восстания направил своего подчиненного Литория, в составе армии которого активно действовали гуннские кавалеристы. Этот момент Теодорих счел самым подходящим для начала наступления на юге Галлии. В 436 г. они осадили Нарбонн. Взять сразу же город вестготы не смогли и начали осаду, продолжавшуюся всю зиму. Однако к концу зимы 436/37 г. военная ситуация в Галлии изменилась. Литорий подавил восстание багаудов, а сам Аэций нанес тяжелое поражение бургундам, заставив их не только очистить Бельгику, но и возобновить договор с Империей. А затем он натравил на бургундов гуннов, и те вообще уничтожили Бургундское королевство. Теперь у римлян были развязаны руки для борьбы с вестготами, которые считались самыми опасными врагами Империи в Галлии. Может быть, такое отношение римлян объясняется не столько силой вестготов, сколько их сравнительной близостью к Италии. Как бы то ни было, ликвидировать непосредственную вестготскую опасность было необходимо. Для начала Литорий двинулся к Нарбонну и освободил его от осады. Вслед за этим в дело вступил сам Аэций. В 437 и 438 гг. он нанес им ряд поражений. В это время Литорий решил развить свой успех и полностью уничтожить Вестготское королевство, как это с помощью гуннов сделал Аэций с Бургундским королевством^[300]. С этой целью он двинулся непосредственно на Тулузу. Но в сражении под стенами вестготской столицы он был разгромлен и попал в плен, а позже казнен. Поражение Литория снова изменило положение. Вестготы предприняли новое наступление, и вскоре они оказались уже на берегах Родана (Рона). Все попытки остановить это вторжение, даже путем подкупа, не удались, и пришлось прибегнуть к дипломатии^[301]. Сложные дипломатические переговоры с Теодорихом повел Авит, который, видимо, с этой целью был в этом году назначен префектом претория для Галлии.

Фигура Авита была выдвинута неслучайно. В какое-то время после 425 г. он впервые появился в Тулузе, чтобы добиться отпуска своего родственника Теодора, находившегося в готском плену в качестве одного из заложников. Этот первый опыт сношений с вестготским королем не остался без последствий. Связи Авита с вестготским двором становились относительно тесными. Он даже принимал какое-то участие в воспитании королевских сыновей, особенно будущего Теодориха II. Сидоний Аполлинарий даже вкладывает в уста Теодориха II утверждение, что Авит научил его римскому праву и умению ценить Вергилия. Авит принял какое-то участие в освобождении Нарбонна от осады, причем в отличие от Литория он действовал дипломатическим путем. Теперь перед ним была поставлена еще большая и более сложная задача, и он ее выполнил. Переговоры завершились полным успехом, и в их результате были подтверждены прежние соглашения и заключен договор. Договор был подтвержден браком Аэция с одной из дочерей Теодориха. Южная Галлия надолго оказалась огражденной от новых готских вторжений. В Риме и Равенне победы, хотя и далеко не окончательные, Аэция и заключение договора были восприняты как огромный успех. Аэция восславляли как спасителя Италии, восстановителя Галлии. Результат этих событий был выгоден и вестготам. Выдав свою дочь замуж за фактического правителя Западной Римской империи, Теодорих, естественно, повысил свой престиж в глазах соплеменников. Не менее важным было то, что теперь был заключен договор (foedus). Его условия неизвестны, но можно говорить, что отныне вестготы, поселившиеся в Аквитании, стали официальными федератами Империи. Теодорих вновь не получил никакого римского титула, но теперь это, кажется, ему было неважно. Как показали последующие события. Вестготское королевство фактически признается независимым. В битве против гуннов на Каталаунских полях они составляли отдельную армию, не смешиваясь с остальным римским войском, которое практически тоже состояло из варваров. Да и переговоры накануне этого сражения показывали, как об этом еще будет сказано, фактическое равноправие Империи и Вестготского королевства. Видимо, речь шла о summum foedus, самой высшей формой договора, когда официальная принадлежность к Империи ограничивалась лишь формальным признанием суверенитета императора.

Тем не менее вестготы принимали участие, по крайней мере, в одном из военных предприятий Империи. В 446 г. в Испанию для борьбы со свевами был направлен Вит, сделанный по этому случают магистром обеих армий. К его армии присоединились и вестготы. Подчинились ли они приказу императора (а фактически, конечно, Аэция) или добровольно решили поддержать римскую армию, сказать трудно. Вероятнее все же вторая возможность. Во всяком случае, вестготы активно использовали этот повод для грабежа местного испанского населения и не очень горели желанием сражаться со свевами. Во время сражения они покинули поля боя. Армия Вита была разгромлена, а вестготы предпочли с добычей вернуться в Галлию. Этот эпизод довольно ясно показывает отношения между вестготами и Империей. Участие вестготов в войне, какую вела Империя, ограничивалось получением выгод от этой войны. Ни о каком подчинении вестготов военно-стратегическим целям Империи не было и речи.

Вероятно, именно с Теодорихом связано появление первых вестготских законов. Во всяком случае, его сын Эврих неоднократно ссылается на законы своего отца^[302]. Еще 1 января 415 г. Атаульф жаловался на отсутствие у вестготов законов. Разумеется, вестготы, как и все другие народы, имели свои правовые нормы, регулировавшие их жизнь. Этими нормами были какие-то белагины (belagines)^[303]. Мы ничего не знаем об их содержании, кроме того, что ими были «обузданы варварские нравы» и они определяли жизнь готов «в соответствии с природой». Несомненно, это были нормы племенного права. Пока вестготы представляли собой «блуждающую армию», сопровождаемую остальным народом, этого было вполне достаточно. Поселение в галло-римской среде создало новую ситуацию, которую белагины урегулировать уже не могли. Различные споры между вестготами и галло-римлянами могли возникнуть уже вскоре (или даже сразу) после поселения готов. Одним из законов Теодориха определялось, что не возобновляются споры, если не урегулированы в течение 30 лет. Это дает дату появления закона 448 (если отсчет шел от времени поселения вестготов в Аквитании) или 449 г. (если считалось от прихода к власти самого Теодориха). По-видимому, стабилизация общей обстановки после заключения договора с Аэцием позволила вестготскому королю заняться проблемами законодательства.

Положение резко обострилось в начале 50-х гг. в связи с вторжением Аттилы в Галлию. Хотя Аэций сумел собрать огромную армию, состоявшую из варваров, находившихся в различных юридических отношениях с Империй, в том числе федератов, как бургунды, этих сил могло быть недостаточно для отпора грозного и до сих пор непобедимого предводителя гуннов, под началом которого тоже действовал целый ряд подчиненных ему племен. Поэтому императорскому правительству пришлось обратиться к вестготам. Император Валентиниан III направил послов к Теодориху, убеждая его помочь римлянам. Хотя в этом письме и говорилось, что вестготы являются «членами государства», но связь их с этим государством определяется даже не как союз, а как сообщество (societas). Эго по существу явилось признанием фактического равноправия Вестготского королевства с Римской империей. Наряду с официальными послами императора Аэций, уже появившийся в Галлии, послал к Теодориху Авита, чтобы использовать и его дипломатические способности, и его давно установленные связи с вестготским двором. Может быть, тогда же был пущен слух, что Аттилу подговорили совершить этот поход вандалы и его действительной целью являются именно вестготы. Совершенно ясно, что никаких действенных средств, чтобы заставить вестготов в качестве федератов участвовать в войне против Аттилы, у императорского правительства не было. Дипломатические усилия римлян принесли свои плоды. Теодорих согласился принять участие в этой войне.

Решение об участии в войне с гуннами Теодорих явно принял после совета со своими приближенными (комитами), и это решение было одобрено народом. Оставив в Тулузе своих сыновей, кроме старшего Торисмунда, и часть вельмож. Теодорих с большим войском (и это не могла быть только его дружина) выступил в поддержку Аэция. В битве на Каталаунских полях в июне 451 г. армия Теодориха, как уже упоминалось, составляла совершенно отдельный корпус и действовала хотя и под общим командованием Аэция, но вполне самостоятельно^[304]. В кровопролитном сражении гунны были разбиты и отступили. Аэций, боясь своих вестготских союзников не меньше, чем гуннов, предпочел не преследовать врагов.

Во время этого сражения погиб сам Теодорих. После его похорон непосредственно на поле боя вестготы по старинному германскому обычаю, гремя оружием, передают королевское достоинство (regiam deferent maiestatem) его старшему сыну Торисмунду. В чрезвычайных обстоятельствах войны войсковое собрание снова выступает в качестве высшей инстанции, облекающей человека королевской властью. Едва ли кто из воинов сомневался, что старший сын убитого короля и должен стать его наследником, но официальное провозглашение совершалось все же на собрании воинов. Кроме того, в рассказе об этом событии недаром особо отмечается, что Торисмунд был fortissimus. Как бы ни переводить это слово (храбрейший, энергичнейший, мощнейший), ясно, что речь идет о воинских доблестях. По-видимому, не только само по себе происхождение, но и воинские качества играли (по крайней мере, официально и пропагандистски) важную роль. Важно еще одно соображение. Торисмунд не мог не учитывать наличие четырех братьев, оставшихся в Тулузе, и когда Аэций, стремясь добиться как можно скорейшего ухода вестготов, посоветовал ему вернуться в столицу, чтобы братья не успели овладеть королевскими сокровищами и с ними королевской властью, он воспринял этот совет со всей серьезностью. Было ясно, что никто, кроме сыновей погибшего Теодориха. не мог овладеть властью, которая теперь была фактически закреплена не только за всем родом Балтов, но и за конкретной семьей, однако в рамках этой семьи само по себе старшинство еще не определяло безальтернативно личность конкретного короля.

Поспешность, с какой Торисмунд последовал совету Аэция, дала нужный результат. Возращение Торисмунда в Тулузу прошло беспрепятственно, и он был там полностью признан. Провозглашенный королем на поле сражения и во многом благодаря своим воинским качествам. Торисмунд стремился продемонстрировать эти качества и в дальнейшей своей деятельности. Естественными объектами его военной активности являлись римляне и их союзники в Галлии. Отсюда его резко выраженная антиримская политика. И римляне, в свою очередь, воспринимали его крайне негативно, называя его самым необузданным (или безумным) королем Готии. Эту необузданность очень скоро ощутили аланы, поселенные Аэцием в долине Лигера. Торисмунд разгромил их и подчинили себе ту часть аланов, которые обитали южнее этой реки. В результате этой войны владения вестготов на севере достигли Лигера. Выступил он и непосредственно против галло-римлян, продвигаясь вплоть до Родана и снова, как и его отец, пытаясь захватить Арелат. По-видимому, изменилась и его позиция по отношению к братьям. Если в начале своего правления он такую уверенность, что никаких попыток сопротивляться его власти никто (а речь явно может идти только о братьях) не делал, то затем он допустил какие-то «преступные распоряжения». В чем они заключались, неизвестно, но они дали братьям повод составить заговор, в результате которого Торисмунд был убит всего лишь через два года после его торжественного провозглашения на Каталаунских полях. Совсем не исключено, что какую-то роль в этом заговоре играло западноримское правительство. Во время войны между вестготами и римлянами на стороне римлян появился Витерих, активно воевавший против готов. Существует очень правдоподобное предположение, что это был сын Амала Беремуда. неудачного претендента на вестготский престол после смерти Валлии, и что его фигура была выдвинута Аэцием для ослабления позиции Теодориха. После заключения договора этот Витерих сходит со сцены за ненадобностью. Учитывая резкую антиримскую позицию Торисмунда, вполне возможно, что Аэций решил повторить прежний опыт, но уже в других условиях и с другими фигурантами. Надо иметь в виду, что Италия незадолго до этого пережила опустошительное вторжение гуннов, и у западного правительства не было реальных сил для активного противодействия наступлению Торисмунда. Дело защиты римских городов взял в свои руки префект претория для Галлии Тонанций Ферреол, и он сумел добиться отступления вестготов от Арелата. но лишь дипломатическими мерами, а по существу подкупом: он, пригласив короля в свой дом, подарил ему блюдо, украшенное драгоценными камнями, после чего тот и ушел назад. Но было ясно, что это — лишь временное решение. Более радикальным решением было устранение Торисмунда вовсе.

Преемником Торисмунда стал второй по старшинству брат Теодорих И. Приняли ли римляне участие в организации заговора или нет, но Теодорих II действительно изменил политику брата и пошел на сближение с западным правительством. В 454 г. он даже послал по римскому поручению армию в Испанию для борьбы с тамошними багаудами. Во главе этой армии встал брат Теодориха Фредерик. Это было неслучайно. После убийства Торисмунда и восхождения на трон Теодориха II Фредерик стал фактически вторым человеком в Вестготском королевстве. Некоторые ученые даже называют его вице-королем. Все, что известно о дальнейших событиях, показывает, что все важнейшие решения Теодорих принимал или совместно с Фредериком, или после совета с ним. Если по каким-либо причинам сам король предпочитал оставаться в Тулузе, то армию возглавлял Фредерик. Теперь именно он был направлен в Испанию для подавления восстания багаудов. Это восстание уже пытались подавить римские полководцы Астурий и Меробауд, но после их на первый взгляд совершенно удачных действий восстание принимало новый размах. Стало ясно, что ни центральное правительство в Равенне, ни местные магнаты справиться с ним не в состоянии. В этих условиях римляне и обратились к Теодориху, а тот двинул в Испанию армию во главе со своим братом. Его действия оказались гораздо более успешными, чем акции римских генералов. Восстание было окончательно подавлено.

Положение внезапно и радикально изменилось в второй половине 454 и первой половине 455 г. 21 или 22 сентября 454 г. Валентиниан собственноручно убил Аэция, а 16 марта следующего года сам был убит. Императором стал Петроний Максим. Теодорих II счел, что эти события аннулируют заключенный ранее договор. и возобновил наступление на римские владения в Южной Галлии. В это же время и другие варвары пришли в движение. С целью урегулирования ситуации в Галлии новый император назначил Авита магистром обеих армий. Авиту удалось быстро справиться с франками, саксами и аламанами. После этого Авит направил часть своего войска во главе с Мессианом, чтобы сдержать готов, а сам прибыл к тем же готам уже в качестве посла императора. В Тулузе Авит встретился с вестготским королем. Его переговоры с ним облегчались тем. что Теодорих был его бывшим учеником.

Во время переговоров в Тулузу пришло известие о взятии Рима вандалами и смерти Петрония Максима. Это сразу же изменило ход переговоров. Вестготы решили воспользоваться образовавшимся политическим вакуумом и наконец получить своего императора. Теодорих 11 предложил стать императором Авиту. При этом он заявил: «Я — друг Рима, когда ты — полководец, и воин, когда ты — государь». Это было недвусмысленным предложением военного союза. Острие этого союза, по крайней мере официально, было направлено против вандалов, которые издавна были врагами вестготов, а теперь стали и врагами римлян. Теодорих якобы заявил, что он искупит старое разрушение Рима готами местью за его нынешнее разрушение. Был заключен новый договор, конкретные условия которого неизвестны, но явно подразумевающий не только прекращение войны в Галлии, но и помощь вестготов в утверждении Авита в качестве императора. Создание этого союза на деле означало полное признание самостоятельности вестготов.

Вестготы в это время представляли значительную силу, и, пожалуй, ее было достаточно, чтобы в условиях сумятицы, наступившей после смерти Петрония Максима и вандальского разгрома Рима, утвердить Авита на троне Западной империи. Однако приход к власти исключительно с помощью варваров был бы совершенно неприемлем для римского общественного мнения как на Западе, так и на Востоке и мог бы даже привести к разрыву между двумя частями Империи. Важная была еще поддержка галло-римской знати. Местная знать собралась в Угерне, находившемся в девяти милях от Арелата, и это собрание поддержало кандидатуру Авита. Через два дня, 9 июля 455 г., уже в самом Арелате на собрании местных аристократов (proceres) и воинов (milites) Авит был официально провозглашен императором. Вероятнее всего, это было то собрание провинций, consilium provinciarum, которое давно уже существовало в Галлии, позже исчезло и, как это упоминалось, было восстановлено по инициативе Констанция в 418 г., хотя его состав мог быть и явно был более широким. Вероятнее всего, и готы, в том числе король и его братья, участвовали в этом собрании. Так, пожалуй, впервые был оформлен союз между Вестготским королевством и галло-римской знатью. Обе силы сгруппировались вокруг фигуры Авита. После этого Авит двинулся в Италию, и его сопровождали вестготы. Вестготы снова вошли в Рим, но уже не как завоеватели, а как союзники нового императора. Впервые варвары навязали свою креатуру Западной Римской империи, и эта креатура в этой части Империи была признана.

Как было сказано немного выше, между Авитом и Теодорихом был заключен военный союз, который официально было направлен против вандалов. Однако войне с далекими вандалами вестготский король предпочел борьбу с более близкими свевами в Испании. Хотя Авит и Теодорих были союзниками, победа над свевами силами только одного из партнеров не входила в планы ни того ни другого. Поэтому сначала завязалась сложная дипломатическая игра, когда к свевскому королю Рехиарию были направлены отдельные посольства императора и короля. После же провала обеих миссий Авиту пришлось официально поручить вестготам войну с непокорными свевами. Теперь вестготскую армию возглавил сам Теодорих. Свевы были наголову разгромлены, сам король Рехиарий попал в плен, и хронисту даже показалось, что Свевское королевство разрушено и со свевами вообще покончено. Впечатление оказалось ошибочным, но преобладанию свевов на Пиренейском полуострове, действительно, пришел конец.

Авит был приведен к власти альянсом галльской знати, поддержанной армией, и вестготов. Каждая составляющая этого альянса преследовала свои интересы. Наличие «своего» императора резко увеличивало престиж вестготского короля в глазах как его собственного народа, так и римского населения его королевства.

С другой стороны, союз с императором и действия по его поручению и от его имени легализовал и облегчал действия готов в Испании. Вполне возможно, что Теодорих уже ставил задачу не только вытеснения свевов, но и подчинения Испании своей власти. Недаром он лично возглавил поход на Пиренейский полуостров. Однако во время его испанской кампании в Италии против Авита выступила италийская армия, возглавляемая Рицимером. Авит был свергнут, сделан епископом и через короткое время убит. Свержение Авита изменило планы Теодориха. Получив известие об этом событии, он вернулся в Галлию, хотя и оставил часть своего войска за Пиренеями. Эксперимент с императорской властью галльского аристократа оказался коротким. Галло-готский альянс не сумел достичь своей цели. Причиной его конечной неудачи стало различие целей, преследуемых силами, составившими этот альянс. Без использования всей вестготской мощи (а не только той части, которая сопровождала Авита в Италию и осталась там) одержать верх над сплотившимися ради свержения Авита итало-римской аристократией и италийской армией оказалось невозможным.

Преемником Авита стал Майориан. Вестготы отказались признать его. Они заключили союз с бургундами. Вернувшийся в Галлию Теодорих начал наступление на римские владения и снова осадил Арелат. Но захватить Арелат и на этот раз вестготам не удалось, а когда Майориан сам во главе армии явился в Галлию, вестготский король предпочел заключить с ним мирный договор, по условиям которого вновь признал себя федератом Империи. Правление Майориана, начавшееся весьма успешно, закончилось относительно скоро и трагически. В 461 г. он был свергнут Рицимером и убит. После этого Рицимер сделал западным императором свою марионетку Либия Севера. Став фактически полноправным правителем Западной империи, Рицимер, однако, столкнулся с трудностями, в том числе в Галлии, где командующий войсками в северной части страны Эгидий отказался признать его марионетку, а следовательно, и власть его самого. Не имея собственных сил справиться с Эгидием, Рицимер пошел на союз с варварами — бургундами и вестготами. После свержения Майориана некоторые его командиры, как, например, Непоциан, перешли на службу к вестготам. Но после заключения союза между ними и Рицимером Непоциан исчезает, и его место в вестготской армии занимает местный магнат Арборий. Вслед за этим командующий римскими войсками на юге Галлии Агриппин явно с согласия Рицимера сдал вестготам Нарбонн. Этот город давно уже был непосредственной целью вестготов. Он являлся не только значительным экономическим центром, но и важным стратегическим пунктом. Овладение Нарбонном открывало бы вестготам путь к средиземноморскому побережью, к чему они давно стремились. Римляне прекрасно понимали всю важность этого города и упорно отбивали все нападения варваров. Теперь же равеннское правительство решило пожертвовать Нарбонном и отдать его Теодориху при условии, что тот выступит против Эгидия. По инициативе Рицимера в Галлии создается широкий альянс из равеннского правительства, местной знати и варваров, направленный против Эгидия. Решающую роль в нем играли вестготы. Для войны с Эгидием Теодорих направляет своего брата Фредерика. Фредерик, как уже говорилось, фактически занимал второе место в Вестготском королевстве после самого Теодориха. В свое время он помог Теодориху убить их старшего брата Торисмунда и самому стать королем. После этого Фредерик возглавлял вестготское войско, боровшееся с испанскими багаудами, принял активное участие в провозглашении императором Авита и теперь получил важнейшее поручение вести войну с Эгидием. Победа в этой войне открывала вестготам возможность расширения своей власти в северном направлении. Однако на этот раз Фредерик был разбит и убит в битве на берегах Лигера около Аврелиана (Орлеан).

Теодорих не надолго пережил брата. Фредерик погиб в 363 г., а через три года, в 366 г., пришла очередь Теодориха II. Он был убит своим собственным братом Эврихом, который и стал королем. Эврих поставил перед собой амбициозную задачу — создать из своего королевства мощное, обширное и независимое государство. Если Теодорих еще демонстрировал свою лояльность к официальным имперским властям и действовал обычно от имени или формально по поручению императора (даже с Эгидием он воевал по просьбе Рицимера), то Эврих скоро полностью порвал отношения с Империей. Он открыто взял курс на захват территорий, остававшихся под римской властью. Какая-то часть галльской аристократии пыталась найти компромисс с вестготским королем. Рицимер, вынужденный принять на западный трон присланного восточным императором Львом Антемия, наделе развернул интриги против него. Явно с его ведома префект претория Арванд даже предложил Эвриху разделить всю оставшуюся римской Галлию между ним и бургундами. Эврих явно отверг этот предложение, поскольку стремился завладеть всей Галлией. Арванд был не одинок, какая-то часть галльской знати стремилась к достижению компромисса с вестготским королем. Однако сам Эврих не очень-то стремился к компромиссу. Дело было не в его антиримских чувствах, а в трезвом политическом расчете. Он с удовольствием принимал на службу римлян, понимая, что их опыт будет весьма полезен ему, но полагал, что политическая ситуация позволяет ему стать в конечном итоге полновластным правителем не только Галлии, но и Испании.

В Испании свевы, оправившись после тягчайшего поражения от вестготов, снова начали наступление на Лузитанию и захватили город Олисипон. Возвращением в этой стране нестабильности воспользовались вестготы, которые перешли Пиренеи и сами тоже вторглись в Лузитанию, грабя и свевов, и испано-римлян. Но теперь они не ограничились грабежами, а стали утверждаться в стране, захватив, в частности, столицу Лузитании Эмериту. Вслед за тем вестготы захватили всю Лузитанию, вновь отбросив свевов на северо-запад Испании в Галлецию. Свевский король, не имея никакой возможности самому противостоять вестготам, направил посольство к Антемию, явно надеясь на его либо военную, либо дипломатическую помощь. Однако тот ничем свевам помочь не мог. Вестготский король начал планомерное завоевание Испании. Значительную роль в этом завоевании играл герцог Салла^[305]. Тогда же Эврих попытался распространить свою власть в Галлии к северу от Лигера, но победа соединенных сил римлян и франков остановила вестготскую экспансию в этом направлении. Главные же свои усилия Эврих направил на захват Юго-Восточной Галлии, стремясь окончательно вытеснить оттуда римлян, а может быть, и бургундов.

Для противодействия Эвриху Антемий направил в Галлию с трудом собранную им армию, среди командиров которой был и его сын Антемиол. К тому времени, когда эта армия появилась в Галлии, вестготы успели перейти Родна. В каком-то месте восточнее этой реки произошло сражение, в котором римляне потерпели полное поражение. В этом сражении погибли все командующие, включая сына императора. После этой битвы никакого организованного сопротивления вестготам уже не было. Какие-то остатки императорских войск, по-видимому, еще оставались в Галлии, но оказать эффективного сопротивления варварам они уже не могли. Испания давно была оставлена имперской властью на произвол судьбы, и там сопротивление варварам оказывала провинциальная аристократия. Теперь то же самое пришлось делать и галльской знати. Активно действовала частная армия сына Авита Экдиция. Он собрал эту армию из своих рабов и колонов, к которым присоединилось и местное ополчение. Существовали ли другие подобные армии в Галлии, неизвестно. Однако вероятнее всего, что их и не было. Кроме Экдиция, организаторами борьбы с вестготами в Южной Галлии были, скорее, епископы, чем сенаторы^[306].

Конечной целью Эвриха было завоевание Италии, Это делало бы его (по крайней мере, в глазах варваров) неоспоримым повелителем Западной империи. Но для этого сначала надо было захватить Юго-Восточную Галлию, сломив сопротивление тамошних римлян. Те пытались оказать посильное сопротивление. Какую-то помощь сопротивлявшимся галло-римлянам пытался оказать император Юлий Непот, пришедший к власти в 474 г. Но достаточных сил у него не было, и его помощь являлась скорее моральной. Для галло-римского населения, еще оставшегося под властью императора, реальный выбор был не между императором и вестготским королем, а между вестготским и бургундским королями. Наконец, Юлий Непот, поняв всю тщетность попыток остановить вестготов, вступил в ними в переговоры. Сначала к Эвриху были отправлены галльские епископы, а затем с той же миссией к нему направился тицинский епископ Эпифаний. В 475 г. между Непотом и Эврихом был заключен договор, по условия которого император признавал полный суверенитет вестготского короля над всеми завоеванными им территориями в Галлии и Испании. Даже некоторые еще не захваченные города, как все еще сопротивлявшаяся Арверна, были переданы под власть Эвриха. За это Эврих на какое-то время отказывался от попыток вторгнуться в Италию. Таким образом, в 475 г. Вестготское королевство окончательно перестало быть автономным федератским политическим образованием на территории Римской империи, а стало суверенным независимым государством.

Для Эвриха отказ от вторжения в Италию был только временным тактическим шагом. Как только он счел ситуацию благоприятной, он возобновил наступление. Такой благоприятной ситуацией ему показалось положение в Италии, где в 476 г. власть оказалась в руках Одоакра. Эврих направил в Италию армию под командованием римлянина Винцентия. Однако этот поход оказался неудачным. Армия Одоакра, возглавляемая его комитами Аллой и Синдиллой, разбила войско Винцентия, причем сам Винцентий в этом бою погиб. Эвриху пришлось отказаться от мысли завоевать Италию. Но зато он добился от Одоакра признания завоевания Юго-Восточной Галлии вплоть до Альп. Теперь за Альпами не было ни одного клочка земли, над которым бы не властвовал варварский король. И большая часть этих земель находилась под властью Эвриха.

По-видимому, в том же 475 г., когда император признал полный суверенитет Эвриха, был опубликован первый кодекс вестготского права, получивший в науке название «Кодекс Эвриха»^[307]. К его созданию были привлечены опытные римские юристы и вообще образованные римляне. Возможно, значительную роль в создании кодекса играл ближайший советник короля — поэт и оратор Лев из Нарбонна, который после взятия Нарбонна готами переехал в Тулузу и был приближен ко двору Эвриха. В этом кодексе были объединены все издаваемые ранее вестготские писаные законы, начиная с законов Теодориха I. Многие законы, по-видимому, были изданы и самим Эврихом. Эти законы регулировали отношения внутри вестготского общества, а также между вестготами и римлянами^[308]. Если они даже и воспроизводили какие-то положения старых белагин, то только те, которые соответствовали новому состоянию вестготского общества. За время более чем сорокалетних странствий и более чем полувекового пребывания в Аквитании это общество существенно изменилось. Старые нормы уже не могли урегулировать все казусы, возникавшие в совершенно новой обстановке. На вестготов, осевших в богатой и населенной Аквитании, не могли не оказать влияния условия жизни местного населения, а с этим и те нормы римского обычного права, которые были действенны и для варваров. Объединение по римскому образцу различных законов в едином сборнике облегчало конкретную юридическую деятельность вестготского государства. С создание «Кодекса Эвриха» вестготское право перешло на новую, более высокую ступень своего развития.

Эврих умер в 484 г, и ему наследовал его сын Аларих 11. Нет никаких сведений, что в этом какую-либо рольиграли либо народное собрание, либо хотя бы совет знати. По-видимому, наследственный принцип передачи власти уже настолько укоренился, что никакого, даже чисто формального, одобрения этого акта какой-либо другой инстанцией не требовалось. После побед своих дядей, и особенно отца, Аларих мог считаться и чувствовать себя одним из самых сильных государей европейско-средиземноморского мира. Его положение еще более укрепилось после захвата Италии родственными остготами. Во время войны в Италии вестготы оказали своим родственникам помощь, и после войны между вестготами и остготами установились дружественные отношения. Остготский король Теодорих, видевший в матримониальной политике лучшее средство усиления своего положения в Европе, выдал, в частности, свою дочь Теодегото за Алариха. Этот брак, сделав Алариха родственником самого, как казалось, могучего варварского короля, укрепил его позиции. Однако особое значение в это время приобретают отношения с франками.

Франкский король Хлодвиг в это время принял христианство по католическому обряду, и это сразу же противопоставило его другим варварским королям, которые были арианами, в том числе и Алариху. Стремясь подчинить себе всю Галлию, Хлодвиг использовал для этого и религиозный фактор. Поэтому урегулирование отношений с католическим большинством населения своего государства становилось очень важной задачей. Другой проблемой становилось территориальное деление галльской Церкви. Варварские завоевания, в том числе вестготские, привели к тому, то границы церковных диоцезов не совпадали с государственными границами. А оставлять своих католических подданных в подчинении иерархам, которые сами подчинялись другим королям, ни Эврих. ни Аларих не хотели. В то же время начать суровые преследования католиков ни Эврих, ни Аларих не могли, ибо это сразу же привело бы к конфликту с Хлодвигом, чего вестготские короли не желали. Потому и Эврих, и Аларих постоянно колебались между антикатолическими репрессиями и привлечением католиков к себе. С одной стороны, Аларих решительно ссылал тех епископов, которых подозревал в нелояльности, а с другой, в 506 г. собрал в Агде местный собор, от которого добился подтверждения верности.

Не менее важным было то, что Аларих решил издать кодекс, на этот раз относившийся к его римским подданным. Галло-римское население продолжало жить по старым римским законам, но это не устраивало короля. Все вопросы, связанные с жизнью этой части населения Вестготского королевства, должны были решаться в соответствии с законами вестготского короля, даже если они лишь воспроизводят законы императора. После консультаций с епископами и местными аристократами Аларих собрал комиссию из римских юристов, но под председательством готского графа (комита) Гойариха, которая и составила Lex Romana Visigothorum. известный как «Бревиарий Алариха». Этот кодекс был составлен на основе «Кодекса Феодосия», некоторых более поздних новелл и сочинений знаменитых римских юристов, но приведен в соответствие с новыми реалиями. Часть законов была полностью исключена из нового кодекса, другая сопровождена интерпретациями, поясняющими действие данного закона в новых условиях, наконец, часть изменена так, чтобы эти законы могли эффективно работать в создавшейся ситуации^[309]’. В 506 г. Аларих II официально ввел в действие этот кодекс^[310]. Появление этого кодекса, разумеется, облегчалось деятельность судей, но не это, пожалуй, было главным для самого короля. Появлением собственного кодекса Вестготское королевство приобретало юридическую независимость от Империи. В какой-то степени эта независимость подтверждалась тем. что из перечня праздников, содержавшихся в «Кодексе Феодосия», были исключены праздники в честь дня рождения Рима и Константинополя. Отныне в Вестготском королевстве действовали два равноценных кодекса, и это закрепляло юридическое разделение населения на готов и римлян. К тому же, привлекая к составлению законов римских юристов и советуясь со светской и церковной знатью своего королевства, Аларих демонстрировал свое расположение к католическим подданным, что было очень важно в сложившейся политической ситуации.

При Эврихе и Аларихе Вестготское королевство стало одним из самых больших в варварском мире. Оно охватывало территории от Лигера (Луара) на севере до пролива, ныне называемого Гибралтарским, на юге, от океана на западе до Альп на востоке. Не вся эта территория реально подчинялась вестготским королям. На северо-западе Испании сохранилось Свевское королевство. В горах жили фактически независимые баски. В южной испанской провинции Бетике города тоже практически были независимыми. Но это не меняло общей картины. Сами вестготы, естественно, занимали только сравнительно небольшую часть этого пространства. В момент расселения в Аквитании они составляли 2–3 % всего населения или немного больше^[311]. Основной областью их расселения была средняя часть долины Гарумны^[312]. Жили они и в некоторых городах, как, например, в своей столице Тулузе и втором важнейшем городе этой области Бурдигале (Бордо). Здесь дома местных аристократов были приспособлены под королевские дворцы. В тех городах, где вестготы жили, их доля в населении могла достигать 10–12 %. К вестготам присоединилась какая-то часть остготов. Некоторые из этих остготов переселились на запад, не желая терпеть зависимость от гуннов. Уже после распада Гуннской державы часть остготов, руководимая Видимиром-младшим, ушла в Галлию, где тоже слилась с находившимися там вестготами. Это все увеличило количество готов, но все равно они оставались сравнительно незначительным меньшинством населения. После подчинения Юго-Восточной Галлии и большей части Испании доля вестготов еще уменьшилась.

Вестготы традиционно делились на рабов и свободных. В ходе завоеваний число рабов явно увеличилось. Раб был собственностью господина (dominus), он не являлся юридическим лицом, но мог иметь пекулий. Это явно давало рабу какие-то средства, которые он мог пустить в оборот. Всякий акт купли-продажи, совершенный рабом, должен был утверждаться владельцем, но сама возможность такой операции ясно говорит о наличии каких-то материальных ценностей, имевшихся у раба. Положение раба у вестготов было, по-видимому, легче, чем у его римского «коллеги» и, может быть, даже, чем у официально свободного галльского крестьянина. Если верить Сальвиану, то многие крестьяне бежали к варварам, в том числе к готам, предпочитая рабство у них свободе у римлян^[313]. Но в целом положение рабов у вестготов, как кажется, все же ухудшилось по сравнению с временем до начала Великого переселения народов. Это могло быть связано как с состоянием почти постоянной войны, так и с влиянием римского окружения и римского права.

Официально свободные всей массой противопоставлялись рабам. Однако и среди них не было никакого равенства. Ясно выделяются comites (спутники), fortes (сильные); оба слова явно означают одну и ту же группу вестготской знати. Эти люди резко отличаются от vulgus (народа, массы). Все вестготы были военнообязанными. Но и в армии, а следовательно, и в обществе, равенства не было. Среди воинов выделяются более привилегированные букцелярии и стоявшие ниже их сайоны. Характерно, что первое слово — латинское, а второе — германское. Можно полагать, что вестготы заимствовали принцип существования привилегированных воинов-букцеляриев у римлян, у которых они засвидетельствованы приблизительно с 400 г., после чего основная масса воинов оказалась в относительно приниженном положении. Однако и те и другие, будучи свободными, тем не менее были обязаны вступать под покровительство короля или того или иного аристократа, который и выступал их патроном. Патрон имел довольно обширные права над теми, кому он покровительствовал, в том числе и над их имуществом. Так, сайон, переходя к другому патрону, полностью терял все свое имущество, кроме оружия, а букцелярий — только оружие и дары, которые он получил от патрона, а также половину того, что он приобрел за время службы. Социальному делению не могло не сопутствовать деление имущественное. К сожалению, сведений о нем у нас очень мало. Но уже сам факт, что патрон мог и должен был одарять своих букцеляриев и сайонов, а также давать их дочерям приданое, если они вступали в брак по своей воле, говорит о значительном имуществе готских аристократов.

При своем поселении в Аквитании вестготы получали часть земли (обычно две трети) местных землевладельцев^[314]. Едва ли это были крестьянские участки, поскольку эти небольшие клочки земли не интересовали поселенцев. Разделу, видимо, подвергались виллы. Но и эти виллы были разного размера, и та доля, которая переходила к готскому владельцу, тоже, естественно, была разной. Занимая в обществе особое положение, представители знати получали соответственно большие участки. Они, разумеется, приносили владельцам и большие доходы, которые позволяли вестготским аристократам иметь свои частные дружины, состоявшие из тех же букцеляриев и сайонов. Естественно, что за время своей жизни в Аквитании вестготское общество развивалось, но, к сожалению, ход этой эволюции ускользает от нас.

Вне сравнительно небольшой по размерам зоны поселения вестготов (и примкнувших к ним части остготов) местная жизнь продолжалась без особых изменений. И регулировалась она римскими законами, хотя они и были адаптированы к новому, скорее политическому, чем социальному, строю. Социальный строй этих территорий оставался совершенно таким же, как и в эпоху Поздней империи. По-прежнему крупное землевладение играло определяющую роль в сельском хозяйстве, и латифундии. как и раньше, обрабатывались рабами и колонами. Колоны официально считались свободными, но обладавшими очень низким общественным статусом, почти приравнивающим их к рабам. Два общества сосуществовали, не смешиваясь друг с другом. Их разделяли и культурные, и психологические, и религиозные барьеры. Местные римляне должны были подчиняться вестготским королям. Всякая реальная или подозреваемая нелояльность сурово каралась, в том числе заточением и конфискацией имущества, особенно земли. Но в остальном это подчинение ограничивалось уплатой налогов, которые теперь платились не в императорскую, а в королевскую казну. Более того, поскольку местное население не привлекалось к военной службе, оно не подвергалось рекрутскому набору и не платило взамен него aurum tironum. Это облегчало положение населения, как галло-римской знати, так и остальных его групп.

Отношение вестготских королей к римлянам определялось сугубо практическими соображениями. Они нуждались в образованных римлянах, без которых государственный аппарат, да и все общество не могли функционировать. Так, видную роль играл уже упоминавшийся Лев из Нарбонна. Он был поэтом, оратором, славившимся своим красноречием, при императоре Майориане получил второй сенаторский ранг — vir spectabilis. Это не помешало ему перейти на службу к Эвриху и вскоре стать его ближайшим советником. Это свое положение он сохранил и при Аларихе. Он фактически играл роль «министра иностранных дел», он вел конкретные переговоры, прежде чем в дело вступит сам король, через его руки шла вся дипломатическая и иная переписка. Значительную роль при дворе Алариха II играл Аниан. Занимая пост референдария, он был ответственным за издание и распространение «Бревиария Алариха» и его применение всеми судьями на территории королевства. Очень возможно, что он принимал активное участие в составлении этого кодекса. Хорошую административную карьеру сделал Викторий, ставший в конце концов комитом и дуксом (герцогом) провинции Аквитании Первой. Правда, позже он впал в немилость и бежал в Рим. Его преемником стал Аполлинарий, сын Сидония Аполлинария. Поскольку сами вестготы не были морским народом и у них не было кадров для защиты океанского побережья от пиратов, эту роль Эврих поручил римлянину Намацию. Винцентий, являвшийся правителем (dux) Тарраконской Испании, перешел на сторону вестготов и вместе с ними завершил подчинение этой провинции. Позже он возглавил армию Эвриха, вторгнувшуюся в Италию, и был убит в бою. Вероятно. Винцентий перешел на сторону вестготского короля вместе со своей армией и вместе с нею же двинулся в Италию по приказу Эвриха. Римский автор определяет его положение как quasi magister militum. и это quasi ясно говорит, что официального такого титула Винцентий не имел.

Переход тех или иных видных римлян на сторону готов тоже определялся чисто прагматическими причинами. Тот же Винцентий ранее служил императору и даже получил высший ранг vir illustris, но когда стало ясно, что императорское правительство ничего не может сделать для защиты оставшихся испанских владений, он предпочел не только перейти к вестготам, но и активно помочь им в завоевании последних римских оплотов на Пиренейском полуострове. Еще раньше вестготам стал служить один из сподвижников Майориана Непоциан, не смирившийся с убийством императора и не желавший признавать власть Рицимера и его марионетки Либия Севера. Сидоний Аполлинарий упорно сражался с вестготами и позже был арестован Эврихом, а его сын Апооллинарий верно служил Алариху II. Вестготскую карту не раз пытались использовать соперничавшие группировки в римской элите. Все это показывает, что жесткого противостояния двух блоков — римлян и варваров — не было, и конкретная позиция определялась конкретной же ситуацией.

Это, однако, не означало, что римляне и вестготы слились. В целом две группы населения Вестготского королевства жили отдельно друг от друга. Сколько бы римлян ни оказывались на службе у вестготского короля, политическая власть в королевстве принадлежала только вестготам. Вестготский король, в конце концов, стал полновластным правителем всей территории королевства. Хотя он мог советоваться с придворными вельможами, и даже еще существовало народное собрание, роль этих институтов все более уменьшалась. Король обладал своей дружиной^[315], которая превосходила дружины вестготских аристократов, а его patrimonium был явно много больше владений вельмож. И уже одно это обстоятельство определяло его громадное превосходство также и в политической жизни. Недаром именно обладание сокровищницей являлось несомненным признаком любого короля. Об этом ясно свидетельствует приведенный выше совет Аэция Торисмунду и серьезность, с какой тот принял этот совет. Конечно, такое положение в большой степени зависело от личности короля и конкретной ситуации. Эврих был мощной личностью, и никаких сведений о каком-либо влиянии на него нет. Аларих II был более слабым, и готские вельможи могли уже в сложный момент повлиять на его решение.

В условиях варварских завоеваний и гражданских неурядиц, характерных для V в., прежняя система управления Галлией, выстроенная Диоклецианом и Константином, перестала существовать. Когда вестготы, наконец, захватили Арелат и подчинили себе всю юго-восточную часть Галлии вплоть до Альп, перестала существовать Галльская префектура. Исчезли и два галльских диоцеза. Провинциальное деление в Вестготском королевстве сохранилось, но поскольку границы королевства не совпадали с прежними провинциальными границами, роль провинций все более сходила на нет^[316]. Тем не менее для управления всей подчиненной территорией был необходим государственно-административный аппарат.

Традиционная вестготская племенная структура не подходила для его создания. Поэтому естественно, что вестготские короли использовали еще остававшиеся элементы римской администрации. Какова была степень этих остатков, сказать трудно, но сохранение такой должности, как референдарий, позволяет говорить о существовании канцелярии. Тот факт, что комиссия по оставлению «Бревиария Алариха» действовала под контролем готского графа, может свидетельствовать, что и другие римские институты контролировались вестготскими уполномоченными. Основными ячейками местного управления оказываются городские округа— civitates. Они по-прежнему управляются местными куриями и магистратами, состоявшими из римлян и действовавшими на основе римских законов. Но это управление было поставлено под контроль вестготских комитов, назначаемых королем.

Как уже говорилось, Вестготское королевство стало одним из самых больших варварских государств. Оно реально претендовало на роль великой державы Европы и Западного Средиземноморья. Однако у него были соперники. Практически на ту же роль претендовал остготский король Теодорих. С ним Аларих II договорился, вступив в брак с его дочерью. Оба готских королевства вместе вполне могли стать самой значительной силой того времени. Гораздо более опасным соперником являлся франкский король Хлодвиг. В отличие от Теодориха он едва ли предъявлял претензии на первенство в Европе вообще. Но всю Галлию он стремился подчинить себе. Когда последний римский правитель Сиагрий, побежденный Хлодвигом, бежал в вестготские владения, Аларих под угрозой войны выдал его франкскому королю. Однако это не облегчило его отношения с Хлодвигом. Отношения между двумя королевствами в Галлии становились все напряженнее. В какой-то момент дело дошло до франкского нападения, и франки прорвались вплоть до Тулузы. Но тогда это нападение вестготы сумели отбить. Через какое-то время Аларих и Хлодвиг встретились на острове посреди Лигера и заключили соглашение о разделе Галлии по этой реке. Это соглашение, однако, не остановило Хлодвига. Будучи католиком, он развернул религиозное знамя, заявляя, что его цель очистить всю Галлию от еретиков-ариан. Теодорих, который являлся родственником не только Алариха, но и других королей, в том числе и Хлодвига, пытался не допустить новой войны, но успеха его дипломатия не принесла. В 507 г. франки, выступавшие в союзе с бургундами, вторглись на территорию Вестготского королевства. Аларих медлил, надеясь на помощь Теодориха, но рвущиеся в бой вестготские аристократы заставили его вступить в битву. На Богладском поле недалеко от Пуатье вестготы были наголову разгромлены, и сам Аларих погиб. После этого франки и бургунды захватили Тулузу. Несмотря на сопротивление некоторых городов, как Арелат и Каркассон, организованного сопротивления уже не было. От полного уничтожения Вестготское королевство спас Теодорих. Его армия, хотя и с опозданием, вступила в дело. Бургунды были разбиты, франки были вынуждены отступить. После этого центр Вестготского королевства был перенесен в Испанию, туда же переселилась большая часть вестготов, изгнанных из Галлии. В Галлии за вестготскими королями осталась только Септимания, полоса средиземноморского побережья между Пиренеями и устьем Родана. Тулузское королевство перестало существовать.

V. БУРГУНДСКОЕ КОРОЛЕВСТВО

Как говорилось ранее, бургунды оказались в Галлии практически вместе с вандалами, аланами и свевами. Однако они. как и часть аланов, не ушли за Пиренеи, а остались в той же Галлии. Бургунды и аланы решили вмешаться в борьбу, которая в то время происходила в этой стране. Летом 411 г. Гундахар (именно его римляне, вероятнее всего, называли Гунтиарием)^[317] и Гоар в городе Мундиаке^[318] на Рейне провозгласили императором богатого галло-римлянина Иовина. Непосредственным инициатором провозглашения Иовина был его брат Себастиан, но роль бургундов и аланов в этом была очень большой. Иовина поддержали также франки и старые враги бургундов аламаны. Все эти соединенные силы двинулись на юг Галлии к Арелату. Иовин пытался привлечь на свою сторону и вестготов. Те сначала тоже выступили на стороне Иовина, но затем префект претория для Галлии Дардан, оставшийся на стороне императора Гонория, сумел переманить их на свою сторону и двинуть против Иовина и поддерживавших его варваров. В ходе борьбы в 412–413 гг. Иовин и его сторонники были разбиты. Сам Иовин и его брат, объявленный соправителем, были казнены. После этого бургунды отступили к северу. В 413 г. полководец императора Гонория Констанций, в это время фактически самовластно распоряжавшийся в Галлии, заключил с бургундами договор, по условиям которого они поселились на левом берегу Рейна в качестве федератов^[319]. Это было сделано, несмотря на недавнюю активную поддержку узурпатора. Констанций прекрасно понимал, что ни аланов, ни бургундов изгнать из римской Галлии фактически невозможно и предпочел юридически оформить их пребывание в этой стране. Другой важной причиной такого решения имперских властей было стремление использовать бургундов в качестве защиты от их старых врагов аламанов, которые тогда традиционно казались одной из самых значительных опасностей для Империи. Укрепленная линия вдоль рейнской границы в результате варварских вторжений предшествующих лет фактически перестала существовать. Ее надо было заново и в новых условиях создавать. Поселение бургундов на берегу Рейна становилось частью этого восстановления. И в военно-политических расчетах Констанция прежнее поведение бургундов не играло никакой роли. Так возникло первое Бургундское королевство в Галлии.

Бургунды, поселившиеся в 413 г. в соответствии с договором, заключенным между Констанцием и Гундахаром и утвержденным Гонорием, на левом берегу Рейна, официально считались федератами Империи. На деле они были совершенно самостоятельны и ни с какими римскими властями ни в центре, ни в самой Галлии не считались. Точное месторасположение первого Бургундского королевства спорно. Но, вероятнее всего, оно располагалось на среднем Рейне, где локализует королевство бургундов германская эпическая поэзия, особенно «Песня о Нибелунгах». Значительная часть района нижнего Рейна, который иногда считается местоположением Бургундского королевства, была уже занята франками, что резко сужало возможности поселения там бургундов.

В период существования первого Бургундского королевства, вероятно, завершается процесс формирования бургундской монархии. Если в описании событий первой четверти V в. глава бургундов, как говорилось выше, еще именуется филархом, то к середине 30-х гг. того же века ни о каком филархе нет речи. В хрониках того времени Гундахар однозначно называется королем. Бургундская монархия, как об этом пойдет речь ниже, имела свои особенности, показывающие, по-видимому, связь с прежними племенными институтами, но собственно племенным институтом она уже не была. Больше нет никаких упоминаний верховного жреца. Это вполне может быть связано с распространением христианства. Однако в любом случае исчезновение столь важной фигуры, как sinistus, вело к укреплению королевской власти.

Политика Констанция, стремившегося использовать бургундов для защиты от аламанов, казалась вполне оправданной. Хотя аламаны попытались возобновить атаки на рейнскую границы и даже разрушили одно из укреплений на левом берегу реки, мощного вторжения не последовало, и о значительных войнах с ними в это время нет никаких сведений. Это вполне резонно объясняется ролью бургундов, заслонивших римские провинции и обладавших значительной силой, чтобы противостоять аламанам. Однако затем сами бургунды превратились в опасность. Ограничиться только первоначальной территорией, им уступленной, бургунды не пожелали, и вскоре начали захватывать окрестные земли. В 30-е гг. они захватили Бельгику, и это сделало их королевство довольно значительной силой. Может быть, бургунды даже разорвали договор с Империей и объявили себя совершенно самостоятельными. Такое положение весьма встревожило Аэция, который рассматривал вторжение как нарушение прежнего договора и мятеж против римской власти. В конце 435 или в начале 436 г. он с большой армией выступил против бургундов. Эта кампания была частью общего плана Аэция. направленного на восстановление стабильной римской власти в Галлии. Приблизительно в это же время развернулись военные действия против вестготов на юго-западе Галлии и против восставших багаудов на северо-западе. Война с бургундами несколько предшествовала войне с вестготами, но связь этих кампаний представляется несомненной. Значительную часть этой армии, по-видимому, составляли аланы Гоара, которые два десятка лет назад были союзниками бургундов. Аэций действовал весьма успешно, бургунды были разбиты, они были вынуждены не только очистить Бельгику, но и снова официально объявить себя подчиненными Империи. Поскольку королевство сохранилось. то речь, вероятно, идет о возобновлении договора, по которому бургунды являлись федератами. Эта победа была очень высоко оценена в Равенне и Риме. Она была поставлена в один ряд с победами над готами и другими (неназванными) племенами, которые обеспечили безопасность Италии. И все же Бургундское королевство представляло собой угрозу римской власти. К тому же их дальнейшее существование как федератов, охранявших имперские границы, стало для Империи не только бесполезно, но и опасно. В этих условиях Аэций, который официально заключил мир с бургундами, все же решил окончательно устранить их. Так как сил у римлян для выполнения этой задачи не было, он обратился к гуннам.

Гунны еще раньше столкнулись с бургундами, но не с Бургундским королевством, а с теми бургундами, которые еще оставались на правом берегу Рейна. На них в 429–430 гг. несколько раз нападал гуннский король Октар. Сначала бургунды только защищались, терпя при этом неудачи, но затем три тысячи бургундских воинов сами напали на гуннов. Октар был убит, и гунны, потеряв своего предводителя, потерпели полное поражение. Рассказывают, что их отряд, насчитывавший три тысячи человек, уничтожил якобы десять тысяч гуннов. Хотя эти цифры надо считать преувеличением, результат самого сражения несомненен. Гунны потерпели полное поражение и надолго оставили бургундов в покое^[320]. Обращает на себя внимание тот факт, что бургундские короли (или король) на эти события никак не отреагировали. Следовательно, зарейнские бургунды им не подчинялись. Территория Бургундского королевства с востока ограничивалась Рейном. Теперь это королевство стало объектом нападения гуннов.

Силы бургундов были значительно подорваны недавней войной с Аэцием. Поэтому оказать достойного сопротивления гуннам они не смогли. Война превратилась в жестокое избиение бургундов. Гунны взяли бургундскую столицу и уничтожили весь королевский род во главе с королем Гундахаром. Вместе с ним погибло 20 тысяч бургундов. Речь шла, вероятно, только о взрослых мужчинах-воинах. Сколько при этом погибло женщин, детей и стариков, сказать невозможно. Можно лишь говорить о гибели значительной части, если не большинства, бургундов вообще. Бургундское королевство было уничтожено, а остатки племени перешли под покровительство Аэция. Эта катастрофа бургундов надолго осталась в памяти германцев и позже стала сюжетной основой германского рыцарского эпоса «Песни о Нибелунгах»^[321]. Разгромив бургундов и уничтожив их королевство, гунны ушли, ибо подчинение территорий Римской империи не входило (по крайней мере, в то время) в их задачу. Но вполне возможно, что не являвшиеся частью этого королевства правобережные бургунды теперь были гуннам подчинены.

Трудно сказать, каковы были условия жизни левобережных бургундов после катастрофы 436 г. Оставались ли они жить на прежнем месте? После уничтожения королевства и королевского дома договор, заключенный с Констанцием, явно перестал существовать. Может быть, они перешли из разряда федератов в разряд летов? Эго. конечно, могло бы быть, но никаких подтверждений такой мысли не имеется. Бургунды на какое-то время вообще исчезли из поля зрения римлян. Известно только, что через семь лет, в 443 г., Аэций предоставил остаткам бургундов во главе с королем Гундиохом для поселения земли на юго-востоке Галлии в области Сапаудии в районе Женевского озера^[322]. Столицей нового королевства стала Генава (Женева). С Гундиохом к власти, возможно (но не обязательно), пришел новый королевский род, заменивший собой уничтоженных Гибихундов. Однако новые короли ощущали себя непосредственными и законными преемниками прежней династии и всячески подчеркивали преемственность королевской власти. По словам хрониста, Сапаудия была дана бургундам для раздела с местными жителями. Следовательно, условия поселения бургундов были аналогичны поселениям других федератов. Поэтому можно с уверенностью говорить, что, как и в 413 г., так и теперь бургунды получали часть имперской территории в качестве федератов.

Причины, подвигнувшие Аэция восстановить Бургундского королевство, были, видимо, разнообразными. Большую роль, вероятно, играли стратегические соображения. Новое королевство должно было обеспечить безопасность имперской территории в этом районе и обезопасить альпийские перевалы, связывавшие Галлию с Италией. Какую-то роль могло играть стремление противопоставить, как и раньше, бургундов аламанам. Правда, в это время аламаны, как кажется, не проявляли особой активности и на имперские границы не нападали. Но потенциальная аламанская угроза все же оставалась. Не исключено, что и страх перед возможным возобновлением внутренних волнений мог тоже подвигнуть Аэция на поселении здесь бургундов. В конце 407 или в начале 408 г. багауды не дали возможность Сару спокойно отступить из Галлии в Италию. Позже в этом же районе действовали некие варги. Между тем держать под твердым контролем коммуникации между Галлией и Италией было жизненно важно для Империи. Бургунды могли частично выполнять эту функцию контроля. Сравнительно недавно было подавлено восстание Тибатона, охватившее значительную территорию Галлии, и бургунды, возможно, по мысли Аэция, должны были стать еще одной преградой для распространения подобного восстания, если таковое вспыхнет, на приальпийские земли. Поселение бургундов в Сапаудии было каким-то образом согласовано с вестготским королем Теодорихом^[323]. Это обстоятельство не мешало тому, что Аэций мог надеяться на противопоставление в случае необходимости бургундов вестготам. Поселение бургундов можно рассматривать как часть не только военного, но и дипломатического «восстановления Галлии», проводимого Аэцием. Наконец, западноримская армия чрезвычайно нуждалась в людях. Оставлять вне возможного использования в качестве нового воинского контингента такой уже известный своей воинственностью народ, как бургунды, Аэций, будучи опытным генералом и политиком, явно не хотел. С другой стороны, после катастрофического разгрома, какой потерпели бургунды от самого Аэция и от гуннов, они, казалось, уже не представляли такой угрозы для Империи, как раньше. Поэтому можно было спокойно пойти на восстановление их королевства. В 451 г. бургундский контингент, действительно, понадобился Аэцию, когда он собирал армию, способную противостоять войскам Аттилы. Бургунды вместе с другими римскими федератами активно участвовали в битве на Каталаунских полях. В то же время Аэций, восстанавливая Бургундское королевство, предпочел поселить бургундов не на старом месте, где сохранились бы традиции и воспоминания о прежних акциях, в том числе антиимперских, а в другой области, среди другого населения, с несколько иными традициями. И это в какой-то степени могло быть средством предохранения от повторения их неконтролируемой экспансии.

Убийства Аэция, а затем и Валентиниана III открыли период все усиливающейся нестабильности и потери Империей реальной власти в заальпийских землях. Бургундское королевство стало активным игроком на тогдашней политической сцене. В 455 г. бургунды вместе с вестготами активно поддержали в качестве императора Авита. Затем опять же вместе с вестготами они официально по поручению Авита участвовали в войне со свевами в Испании. А когда Авит был свергнут и убит, бургунды выступили против сменившего его Майориана. В союзе с вестготами, которые, разумеется, тоже не признали Майориана, они начали экспансию в южном направлении. Противниками нового императора являлись и местные галло-римские магнаты. Между бургундами и населением провинции Лугдунской был заключен союз, и провинциалы в 457 г. признали власть бургундского короля взамен помощи против Майориана. В столицу провинции Лугдун (Лион) был введен бургундский гарнизон. При этом бургунды договорились с местной знатью о разделе земель на новоприобретенной территории^[324]. Местные магнаты предпочли уступить часть своих владений бургундам, чтобы получить их помощь против своих италийских соперников. Они (как и ранее землевладельцы Сапаудии) тем более согласились с таким разделом, что крупная собственность в Галлии была рассеянная, и многие магнаты имели по несколько имений в разных частях страны. Поэтому уступка части своих владений в долине Роны (Родан) не наносила им катастрофического ущерба. Майориану пришлось завоевывать Галлию. Посланный им в Галлию умелый дипломат Петр сумел договориться с бургундами, и те согласились покинуть Лион и даже дать Петру заложников в знак своего признания власти Майориана^[325]. Когда сам Майориан с армией прибыл в Галлию, бургунды заключили с ним мирный договор, по которому вновь признали себя федератами Империи и официально отказались от и так уже фактически оставленного ими Лиона. Зато большая часть провинции осталась за ними. Майориан, готовясь к решающей схватке с вандалами, не захотел обострять ситуацию в Галлии, в том числе он предпочел пойти на компромисс и с бургундами. Убийство Майориана снова изменило обстановку. Эгидий, командовавший войсками в Галлии, отказался признать марионеточного императора Либия Севера и стоявшего за его спиной фактического правителя западной империи Рицимера. В ответ Рицимер снял Эгидия с должности и заменил его Агриппином. Но Эгидий не подчинился этому решению. Рицимеру и Агриппину удалось укрепиться в Южной Галлии, но северная часть страны оказалась под властью Эгидия. Все это создало в Галлии обстановку политической нестабильности, чем воспользовались бургунды. Они возобновили свое наступление и вновь овладели Лионом. Король Гундиох перенес туда свою резиденцию, и с 461 г. Лион являлся столицей Бургундского королевства. Королевство усилилось, когда к бургундам, жившим в Галлии, присоединились их соотечественники, ранее остававшиеся в зарейнской Германии. Их тамошняя территория была занята аламанами, и они вынуждены были перейти на римскую сторону.

Распространив свою власть на большую часть Юго-Восточной Галлии, бургунды стали значительной силой в Западной империи. Еще ранее они заключили союз с вестготами. Затем Гундиох женился на сестре фактического правителя римского Запада Рицимера, после чего между Гундиохом и Рицимером установились очень тесные связи. Рицимер официально назначил Гундиоха магистром обеих армий для Галлии. Кроме этого Гундиох получил также титул vir illustris. Это был самый высокий титул в римской сенаторской и чиновничьей иерархии. Бургундский король, таким образом, официально занял место на самом верху имперской иерархической системы. Пост магистра давал ему формальную возможность управлять не только территорией своего королевства, но и всей Галлией, но реально его власть не распространялась ни на территорию, подчиненную вестготскому королю, ни на земли севернее Лигера (Луара). Официально бургунды являлись федератами Империи, а их король частью имперского государственного аппарата, но фактически ни о каком контроле римских властей над ними и территорией их королевства не было и речи. Получение Гундиохом самого высокого римского титула в некоторой степени примиряло (или, во всяком случае, теоретически должно было примирить) с его властью галло-римское население. Одновременно оно резко повышало его авторитет среди соплеменников, среди которых реноме Империи и ее титулов и чинов было еще весьма велико. Бургунды не могли не увидеть в этом знак высочайшего признания заслуг своего короля, а следовательно, и своих заслуг перед Империей. Еще раньше возникло представление об общем происхождении римлян и бургундов. Может быть, оно было сначала изобретено императорской пропагандой, чтобы теснее привязать бургундов к союзу с Империей в борьбе против более грозных для римлян аламанов. Даже если и так, то и сами бургунды с удовольствием восприняли это представление, которое делало их равными римлянам. Теперь, подчиняясь римскому магистру, бургунды становились, по крайней мере в своих глазах, частью римского общества. Все это делало бургундского короля значительной политической фигурой. Его родственные связи, естественно, вели к тому, что он примыкал к группировке Рицимера. Когда в 468 г. связанный с Рицимером префект претория для Галлии Арванд, намереваясь с помощью варваров свергнуть императора Антемия, попытался вступить в переговоры с вестготами, он предложил вестготскому королю разделить всю Галлию между вестготами и бургундами. Из этой затеи ничего не вышло, т. к. письмо Арванда было перехвачено, а значительная часть галльской знати решительно выступила против такой перспективы. Но характерно, что сторонники союза с вестготами не мыслили урегулирования положения без учета интересов бургундского короля. Это, конечно. частично объясняется личной близостью Гундиоха и Рицимера, но в большой мере и реальной ролью Бургундского королевства в Галлии.

Гундиох явно не до самой своей смерти занимал пост магистра обеих армий для Галлии. В какой-то момент, который нам неизвестен, он оставил его, но на его место тотчас был назначен его старший сын Гундобад, являвшийся одновременно и племянником самого Рицимера^[326]. Прежний союз продолжал существовать. Антемий, по-видимому, попытался компенсировать усиление связанных с Рицимером бургундского короля и его сына назначением в качестве префекта претория для Галлии Полемия. Полемий был известным философом и имел хорошие связи и с римской сенаторской знатью, и с галло-римской аристократией, но в сложившейся ситуации стать реальным противовесом бургундским предводителям не мог. После того как имперская армия, возглавляемая сыном Антемия Антемиолом. была разгромлена и в Галлии практически не осталось регулярных римских войск, роль бургундов еще более возросла. Весной 472 г. Рицимер открыто выступил против Антемия, и в Италии началась новая гражданская война. Для своей поддержки Рицимер вызвал из Галлии Гундобада, который во главе войска бургундов, считавшихся федератами Империи, явился в Италию и оказал действенную помощь своему дяде. Когда после пятимесячных боев Рим был взят войсками Рицимера, Гундобад по его приказу обезглавил Антемия, пытавшегося укрыться в одной из римских церквей. Рицимер недолго наслаждался своей победой, В том же году он умер, и император Олибрий назначил магистром обеих армий praesentalis, т. е, верховным главнокомандующим всех сил Западной империи, Гундобада, дав ему и титул патриция, какой имел Рицимер. Гундобад унаследовал от своего дяди не только высший военный пост и почетный титул, но и реальную власть в Западной Римской империи.

Это очень скоро проявилось в возведении на трон нового императора. Олибрий ненадолго пережил Рицимера. Он умер в том же 472 г., в котором ушли из этого мира и Антемий, и Рицимер. После смерти Олибрия западный трон снова стал вакантным, а власть полностью сосредоточилась в руках Гундобада. Возможно, он уже сразу рассматривал кандидатуру комита доместиков, т. е. командира придворной гвардии, Глицерия, видя в нем своего верного сторонника. Однако он, видимо, все же пытался договориться с восточным императором Львом, и только после провала этих попыток провозгласил Глицерия императором. В 474 г. умер Гундиох, и его место занял его сын Хильперих, который к тому времени уже был магистром обеих армий для Галлии и тоже, как и Гундобад, патрицием^[327]. Хотя Гундобад был старшим сыном умершего Гундиоха, он, таким образом, фактически был отстранен от трона. Чтобы совсем не потерять влияния в Бургундии и не дать оттеснить себя от бургундского трона, Гундобад быстро покинул Италию^[328]. Гундобад не мог не понимать, что разделение реальной власти между ним и его братом по линии Италия — Бургундия грозит ему потерей всякой власти вообще. Без внешней поддержки из Бургундии он едва ли мог бы надолго сохранить власть и в Италии. К осени 474 г. братья (а кроме Хильпериха и Гундобада речь идет еще о Годигиселе и Годомаре) достигли компромисса, разделив королевство на четыре части, но с признанием «старшим королем» Хильпериха, причем под его властью находилась не только новая столица Лион (Лугдун), но и старая Женева (Генава), что увеличивало его авторитет. На достижение этого компромисса бургундских принцев могли подтолкнуть события в Италии. Вскоре после отъезда Гундобада на родину его ставленник Глицерий был свергнут Юлием Непотом. Среди галльской знати, жившей на территории Бургундского королевства, возникла какая-то «партия», надеявшаяся на изгнание бургундов и возвращение под непосредственную власть императора, тем более что Непот Хильпериха не признал. В ряде городов произошли волнения, и, по крайней мере, в одном из них — Вазионе (Безансон) — эта «партия» одержала верх, что привело после восстановления бургундской власти к доносам на побежденных и репрессиям.

В это время на юге Галлии уже фактически не было ни римской армии, ни римской власти. В некоторых случаях борьбу с наступающими варварами брали на себя местные магнаты, иногда организаторами обороны выступали епископы. Но реальной силой могли быть только те же варвары. В условиях, когда вестготский король Эврих начала решительное наступление, стремясь подчинить себе всю Галлию между Лигером и Альпами, галло-римляне могли рассчитывать только на бургундов. Наступление вестготов угрожало и позициям бургундов. ибо в случае успеха оно не давало бы им никаких шансов на дальнейшее расширение их владений и, что особенно было важно, на выход к средиземноморскому побережью. К тому же положение магистров и патрициев обязывало Хильпериха и Гундобада официально выступить в защиту Империи. Значительная часть галло-римского населения увидела в бургундах своихзащитников, считая их хотя и варварами, но более милосердными, чем вестготы. Борьба, которая велась в Юго-Восточной Галлии, привела к разорениям и голоду, который поразил и бургундов тоже. Местный магнат Экдиций, сын Авита, вынужден был даже из собственных средств помогать бургундам перенести голод. Подобную помощь оказал им и лионский епископ Пациент. Это еще больше укрепило союз между бургундами и местными римлянами. Союзники, однако, в конце концов, потерпели поражение. Несмотря на некоторые частные победы, окончательно остановить вестготское наступление они не смогли^[329], и в 475 г. император Непот признал власть вестготского короля над югом Галлии вплоть до Альп. После этого бургунды. чьи первоначальные планы в результате этого рухнули, направили свою экспансию в северном и северо-западном направлении, распространив свою власть до долины Рейна и верховьев Секваны (Сена). Это привело к новым столкновения с аламанами.

Бургундские короли были наследниками старых гендиносов. и они сохранили некоторый след коллективности королевской власти. Королями становились все сыновья ранее правившего короля, хотя один из них, видимо, признавался «старшим королем». Каким образом, была разделена власть между ними, сказать трудно. Если верить «Песне о Нибелунгах», то в первом Бургундском королевстве власть совместно осуществляли три брата, один из которых, Гунтар, явно был тем же Гундахаром. который погиб от рук гуннов. Ни о каком разделе власти между братьями гам нет речи. Разумеется, это в первую очередь объясняется эпическим характером средневековой поэмы, которая, конечно же. отражает реалии уже развитого средневекового общества, но возникает вопрос: не содержатся ли в этой детали следы реального характера королевской власти в первом Бургундском королевстве? Во втором королевстве, кроме Гундиоха, упоминается тоже с титулом короля его брат Хильперих. И тоже ни о каком территориальном разделе королевства нет речи. Оба брата вместе возглавляли бургундов. которые в союзе с вестготами воевали против свевов в Испании. То, что именно Гундиох занимал первенствующее место, едва можно подвергнуть сомнению. Какова была при этом роль его брата, неизвестно. Во всяком случае, в отличие от Гундиоха Хильперих I никаких римских титулов, как кажется, не имел. Возможно, что территориальный раздел произошел только после прихода к власти Хильпериха II в результате компромисса, достигнутого братьями, так что возникла «тетрархия». Но она просуществовала сравнительно недолго.

Возможно, что относительно вскоре после смерти отца умер, по-видимому, Годомар. Кроме того, что он был одним из сыновей Гундиоха, никаких других сведений о нем не имеется. Так что можно думать, что значительных следов в истории бургундов он не успел оставить. Можно предположить (хотя никаких оснований для этого нет), что его смерть могла спровоцировать новые раздоры в королевской семье. Судя по всему, Гундобад и Годигисел объединились против Хильпериха. В результате Гундобад убил Хильпериха и утопил его жену, а дочерей (поскольку сыновей у Хильпериха не было) обрек на изгнание, причем старшая из них — Крона — была сделана монахиней^[330]. После этого явно произошел новый раздел королевства, так что сам Гундобад сделал своей резиденцией Лион, в то время как центром Годигисела стала Генава. Годигиселу, по-видимому, была предоставлена первоначальная территория королевства, в то время как земли, завоеванные в 50-80-е гг. V в. перешли под непосредственную власть Гундобада. Дата этого события неизвестна. Предполагают, что Гундобад возглавил бургундов около 480 г. Во всяком случае, это произошло до 494 г., когда тицинский епископ Эпифаний прибыл к бургундам, чтобы добиться возвращения захваченных италийских пленников, о чем пойдет речь дальше. Верховная власть в Бургундском королевстве перешла к Гундобаду, которого латинский автор называет принцепсом и господином. О Гондигиселе тот же автор говорит только как о брате Гундобада, но ясно, что вопросы, связанные с территорией, которой он управлял, он решал самостоятельно.

В это время изменяется ситуация и на юге Галлии, и в Италии. Ставленник Гундобада Глицерий был свергнут, а его преемник Юлий Непот заключил мир с Эврихом, по которому признал его суверенитет над всеми завоеванными территориями в Галлии и Испании, в том числе непосредственно к югу и западу от Бургундского королевства. Когда в Италии был свергнут Ромул Августул и власть перешла к Одоакру, Эврих решил воспользоваться этим и возобновил свое наступление на римлян. Попытка вестготского короля захватить Италию не удалась, но Одоакр уступил ему последние имперские владения в Галлии. Теперь Бургундское королевство было окончательно отрезано от средиземноморского побережья, и никакой надежды выйти к Средиземному морю у бургундов не было. Это еще больше обострило отношения между двумя королевствами. Когда же в 489 г. остготский король Теодорих вторгся в Италию, чтобы захватить эту страну, вестготы, во главе которых уже стоял сын Эвриха Аларих II, пришли на помощь своим восточным соплеменникам. Возникла реальная угроза создания мощной общеготской коалиции, которая могла бы стать доминирующей силой в послеимперской Европе. В этих условиях Гундобад решил прийти на помощь Одоакру. Бургундская армия вторглась в Италию. Желанного результата эта акция не принесла, т. к. Одоакр потерпел поражение и в 493 г. был убит, после чего Теодорих стал правителем Италии и некоторых прилегающих территорий. Но бургунды, предварительно основательно разорив значительную часть Северной Италии (Лигурия), ушли с богатой добычей и несколькими десятками тысяч пленников. Будучи опытным и чрезвычайно умелым государственным деятелем, Теодорих решил не обострять отношений с бургундами. Для урегулирования спорных вопросов и выкупа пленников он направил к Гундобаду тицинского епископа Эпифания, который уже прославился как искусный дипломат. Весной 494 г. Эпифаний прибыл ко двору Гундобада. Гундобад прекрасно понимал, что в сложившейся ситуации лучше пойти навстречу пожеланиям победителя и, хотя сначала заявил о праве войны, на основании которого бургунды и приобрели и добычу, и пленных, все же затем согласился отпустить пленников. Официально все они были отпущены без всякого выкупа, хотя какие-то деньги все же пришлось за них уплатить. Богатая галло-римлянка Сиагрия, жившая в Лионе, сумел организовать сбор соответствующих средств. Правивший в Генаве Годигисел был вынужден последовать примеру брата.

Вероятно, еще одним результатом миссии Эпифания стала помолвка, а в 496 г. и брак сына Гундобада Сигизмунда с дочерью Теодориха Ареагни^[331]. Возможно, приблизительно в это же время племянница Гундобада Хротильда, дочь убитых им Хильпериха II и его жены, стала женой франкского короля Хлодвига. Сестра его жены Теодегота стала женой вестготского короля Алариха II. Этими браками бургундская королевская семья включалась в матримониальную сеть, объединяющую многие королевские дома тогдашней Европы. В условиях практического отсутствия международного права матримониальные связи облегчали отношения между королевствами. Это, однако, не отменяло временами противоречия, иногда весьма острые, между отдельными государствами и их главами, которые порой перерастали в опустошительные войны.

Первая война между бургундами и франками произошла в 500 г. Поводом к этому столкновению послужили противоречия внутри самого бургундского королевского дома. Дело, по-видимому, дошло до открытых столкновений, инициатором которых был, скорее всего, Годигисел, стремившийся так же свергнуть Гундобада. как тот ранее сделал с Хильперихом. Ход этих столкновений неизвестен, но они явно показали сравнительную слабость Годигисела. Тогда тот тайком обратился за помощью к Хлодвигу, который стремился объединить под своей властью по возможности всю бывшую римскую Галлию. Эго обращение стало для франкского короля желанным поводом для начала войны. При этом франки заключили союз с остготами, направленный против бургундов. Когда началась война, Годигесел на словах примирился с братом и пообещал ему военную помощь, но в битве около Дивиона (Дижон) изменил и со своей армией перешел на сторону Хлодвига. Потерпев поражение, Гундобад бежал в Авинион (Авиньон), где был осажден франками. Захватить город франки не сумели, и, в конце концов, обе стороны согласились на мир, по условиям которого Гундобад обязался выплачивать ежегодную дань. При этом он явно был вынужден уступить часть своих владений Годигиселу, который перенес свою резиденцию из Генавы во Виенну, где для его поддержки был оставлен франкский гарнизон. Однако уже в этом же году Гундобад сумел восстановить свои силы и, по-видимому, при поддержке вестготов, в свою очередь, осадить Виенну. Годигисел, пытаясь смягчить начинавшийся в результате осады голод, приказал выгнать из города «простой народ», но это ему не помогло. Виенна была взята, сам Годигисел, пытавшийся укрыться в церкви, был убит, а на жителей обрушились жесточайшие репрессии. После этого вся Бургундия была объединена под властью Гундобада.

После победы над братом и объединения королевства Гундобад отказался выплачивать дань Хлодвигу. При взятии Виенны франкские воины (в отличие от бургундских) получили пощаду, но отправлены были не назад к своему королю, а к Алариху. В какой-то степени это был, вероятно, «пробный шар», рассчитанный на реакцию Хлодвига. Целью Хлодвига в это время было Вестготское королевство. Став уже сам католиком, он использовал религиозную карту, чтобы сначала привлечь на свою сторону католическое население вестготской Галлии, а затем под знаменем борьбы с еретиками повести «священную войну» с вестготским королем. Для достижения этой цели ему было важно получить если не активную поддержку победившего во внутренней войне Гундобада, то, по крайней мере, его нейтралитет. Поэтому Хлодвиг предпочел не обращать внимания на его демарш.

Гундобад также был заинтересован в разгроме вестготов. Существование двух готских королевств угрожало интересам Бургундии. Сравнительно недавно вестготы помогали остготам разгромить Одоакра. и готская угроза постоянно висела над Бургундским королевством. События прошедшей бургундо-франкской войны показали, что и остготы являются серьезной опасностью, хотя прямого участия в войне они не приняли, ограничившись демонстрацией своей силы. Кроме того, средиземноморское побережье с давнего времени было целью различных варварских королей и народов, и бургунды явно не были в этом исключением. Но выйти к Средиземному морю они могли только после разгрома вестготов. Таким образом, общие интересы объединяли Гундобада и Хлодвига. Теодорих пытался отвлечь Гундобада от союза с франкским королем. В специальном послании он напоминал ему об их дружеских связях и уверял в своей особой любви к нему. В то же время, по заявлению остготского короля, союз с Хлодвигом будет смертельно опасен для самого Гундобада. Однако политические интересы Гундобада оказались сильнее увещеваний Теодориха. Поэтому вполне естественно, что его попытка провалилась. Вполне возможно, что между двумя королями даже была достигнута договоренность о разделе Вестготского королевства. Когда война между франками и вестготами началась, бургунды тоже выступили против вестготов. Хотя официальным лозунгом войны было освобождение Галлии от власти еретиков-ариан, это не помешало выступлению арианина Гундобада в союзе с католиком Хлодвигом против арианина Алариха II, как не помешали и родственные узы, их связывавшие. В решающей битве на Богладском поле в 507 г. против войск Алариха сражалась только армия Хлодвига, но затем бургунды приняли в войне активное участие. Они вместе с франками захватили и сожгли вестготскую столицу Толозу (Тулуза), а затем осадили Арелат (Арль). Позже бургунды перешли Пиренеи и захватили Барцинон (Барселона), где пытался укрыться незаконный сын убитого на Богладском поле Алариха Гезалих. После разгрома вестготов Гундобад, вероятно, захватил принадлежавшую им юго-восточную часть Галлии и добился, наконец, выхода к морю. Однако в дело вмешался Теодорих. Остготы после недолгой, но кровопролитной войны выбили бургундов с этой территории и присоединили ее к своему королевству^[332]. Таким образом, добиться своей желанной цели Гундобад не смог. Более того, Теодорих, посадив на вестготский трон своего малолетнего внука Амалариха (сына Алариха и его дочери Теодеготы), сам стал его опекуном, тем самым фактически объединив под своей властью оба готских королевства. Это еще более увеличило готскую угрозу для Гундобада. Правда, Теодорих понимал, что подчинение Бургундии стоило бы слишком больших сил и еще более обострило бы его отношения с императором, которые в это время ухудшились, и он не стал предпринимать никаких попыток это сделать. Так что свой трон Гундобад сохранил, но тех целей, которые он поставил, заключив военный союз с Хлодвигом, он не достиг.

В результате этой войны и последующих вскоре после нее событий политическое положение в Европе изменилось, и изменилось оно не в пользу Бургундского королевства. Вестготы были разгромлены, и все стремления их королей к великодержавию рухнули. Однако вместо старых соперников Гундобад увидел у своих границ новые мощные силы. С одной стороны, это была фактически общеготская держава Теодориха, а с другой, находящееся на подъеме франкское королевство Хлодвига. И это были силы, гораздо более грозные для бургундов, чем вестготы. В этих условиях особо важными казались отношения с Империей и императором.

В отличие от других варварских королей правители второго Бургундского королевства никогда не предъявляли претензий на абсолютный суверенитет, постоянно подчеркивая свой статус как федератов Империи. И воевали они от имени императора. Даже когда они выступили против Майориана, это выступление могло выглядеть как сохранение верности свергнутому и убитому императору Авиту и непризнание, как они могли считать, узурпатора. Для бургундов, как и для римлян, император был dominus noster (наш господин). С одной стороны, в условиях противостояния со своими варварскими соперниками это давало им, по крайней мере, идеологическое преимущество. С другой, оно облегчало им взаимоотношения со своими романскими подданными. С их точки зрения, свержение Ромула Августула ничего не изменило. Только теперь они должны были ориентироваться не на Равенну, а на Константинополь. Бургундский король в своем послании Анастасию писал, что и он сам, и его народ служат императору. Бургундская элита, включая королевскую фамилию, стремилась представить себя частью правящего класса Империи, а бургундских воинов — частью римской армии. Может быть, под этим предлогом Гундобад вмешался в войну между Теодорихом и Одоакром, поскольку Одоакр, как и он сам, являлся римским патрицием и управлял Италией по поручению императора^[333]. И многие галло-римляне рассматривали бургундов как защитников от других варваров, прежде всего вестготов.

Такое подчеркивание связей с Империей не мешало сохранению религиозных различий между бургундами и романским населением их королевства. К моменту своего появления в Галлии бургунды являлись христианами, но не католиками, как местное население, а арианами. Время и обстоятельства обращения бургундов в эту разновидность христианства неизвестны. Вероятнее всего, они восприняли арианство от готов в какое-то время после 370 г.^[334] Однако, оставаясь арианами, бургундские короли стремились наладить отношения со своими католическими подданными, и в первую очередь с католической Церковью. Католическая Церковь во всей Галлии представляла значительную силу, и конфликт с ней привел бы к столкновению с большинством подданных бургундского короля, а также к конфликту и с императором, и франкским королем, который тоже стал католиком. Характерно, что, захватив Виенну и подвергнув жестоким репрессиям ее жителей, Гундобад не только не тронул ее католического епископа Авита (в отличие от арианского, который был убит как сторонник Годигисела) и оставил его на его кафедре в этом городе, но и приблизил его к себе, вступал с ним в различные ученые дискуссии и поддерживал его как одного из самых влиятельных иерархов не только Бургундского королевства, но и всей Галлии. Через него Гундобад и его сын Сигизмунд поддерживали связи с Константинополем.

Бургундские короли стремились привлечь к себе и светскую знать подчиненных им земель. Собственно говоря, и светская и церковная элита относилась к одному и тому же социальному слою — к крупным землевладельцам, магнатам. И короли привлекали к себе обе фракции этой элиты. Советником Гундобада был знатный галло-римлянин Лаконий. Видную роль при его дворе играл поэт Гераклий, который даже осмеливался перед арианским королем защищать католицизм. Несколько раньше действовал Сиагрий, принадлежавший к самым «сливкам» галло-римской аристократии^[335]. Он был внуком Флавия Афрания Сиагрия, занимавшего в свое время высшие посты в Империи, включая префектуру претория и Рима, а также консульство, Его родственником был один из самых влиятельных магнатов Галлии Тонанций Ферреол. Сиагрий сознательно стал служить бургундским королям, изучив даже бургундский язык. В результате Сиагрий стал фактически посредником между бургундским двором и местным населением. Он сыграл значительную роль в распространении римской культуры среди варваров. Но особенно важна была его роль в судебной практике. Видимо, Сиагрий занимался судопроизводством среди местного населения. Его называли «новым Солоном бургундов». Можно предположить, что он играл какую-то роль в работе над созданием бургундского законодательства. Датировка письма Сидония Аполлинария к Сиагрию точно неизвестна. Однако, во всяком случае, оно было написано до того, как Гундобад захватил верховную власть в королевстве. По-видимому, вопрос о законодательстве возник еще до прихода к власти Гундобада. Но именно Гундобад издал первые писаные бургундские законы.

Проблема законодательства не могла не возникнуть. С одной стороны, у бургундов появилась масса романского населения, правовое поведение которого в новых условиях было необходимо урегулировать. С другой, положение самих бургундов по сравнению с их состоянием до поселения на имперской территории и создания королевства изменилось, и оно также требовало правового определения. Какие-то шаги в этом направлении предпринял, по-видимому, уже Гундиох^[336]. Но Хильперих II явно уже занимался этой проблемой и, несомненно, издал ряд законов. Наконец, около 500 г. появились законы Гундобада. Самый ранний из точно датированных относится к 3 сентября 501 г. Несколько позже, может быть, по примеру вестготского короля Алариха II Гундобад издал Lex Romana Burgundionum, который относился к романским подданным бургундского короля^[337]. Он представлял собой извлечения из римских законов. Учитывая общую проримскую позицию бургундских королей, можно говорить, что целью издания этого кодекса было, действительно, стремление облегчить правовую практику местного населения, а не противопоставление имперским законам. Разумеется, для создания этих кодексов необходимо было привлечь римских юристов, поскольку собственных правоведов у бургундов, как и у других варваров, разумеется, не было. Имена этих prudentes (знатоков) неизвестны. Впрочем, не исключено, что еще продолжал свою деятельность Сиагрий^[338].

Еще при своей жизни Гундобад дал титул короля своему старшему сыну Сигизмунду. Он явно с помощью Авита добился от Анастасия присвоения Сигизмунду титула патриция. За год до смерти отца Сигизмунд основал монастырь Св. Маврикия в Акауне. Акаун находился на территории Сапаудии. Поэтому можно предположить, что Сигизмунд получил «в удел» старую территорию королевства, как ранее Годигисел. Так как в 494 г. он был помолвлен с дочерью Теодориха, то возможно, что родился он около 474 г. Если так, то в момент убийства его дяди Годигисела ему было приблизительно 26 лет, так что он вполне мог стать его наследником на территории, отнятой его отцом. Однако в отличие от дяди он никакой самостоятельности не имел и полностью подчинялся отцу. Единственное, в чем он мог отклоняться от курса Гундобада, был религиозный вопрос. Находясь в тесных отношениях с Авитом, он еще при жизни Гундобада стал католиком. Впрочем, учитывая стремление Гундобада установить хорошие отношения со своими католическими подданными и с католическим клиром, это обращение Сигизмунда не шло в разрез с политикой отца.

В 516 г. после смерти Гундобада Сигизмунд, уже имевший титул короля, реально взошел на бургундский трон. Уже первые годы его правления ознаменовались двумя важными событиями. Первым стало полное обращение бургундов в католицизм. Как только что говорилось, сам Сигизмунд еще при жизни был католиком. Вполне возможно, что он был не единственным католиком среди бургундской аристократии^[339]. Очень вероятно, что католиками были зарейнские бургунды, и их вхождение в общую массу бургундов после их вытеснения аламанами усилило католическую составляющую населения королевства. Теперь пришла очередь и других бургундов. Сам Сигизмунд вскоре после своего воцарения крестил по католическому обряду своих детей. Созванный в 517 г. поместный собор, проходивший под председательством Авита, закрепил переход бургундов в католицизм. Сразу, однако, надо отметить, что это не означало поголовного обращения всех бургундов. Вплоть до самого конца существования Бургундского королевства в нем сохранялась относительно значительная группа ариан, по отношению к которым теперь уже католические короли проводили политику веротерпимости. Но большинство бургундов все же стали католиками. Этот акт, несомненно, имел и политические аспекты. Он «снимал» препятствия для еще большего сближения бургундов и галло-римлян. Во внешнеполитическом плане переход в католицизм носил явную антиготскую направленность. Правда, Теодорих, который, несмотря на свое арианство, стремился к сохранению и даже укреплению связей с католической Церковью, разрешил Сигизмунду после его обращения совершить паломничество в Рим и встретиться там с папой Симмахом, и это, несомненно, было с его стороны жестом доброй воли. Но в целом акт Сигизмунда далеко не улучшил его отношения с готами, и так довольно напряженные. Арианство считалось «готской верой», и на этом основании говорили, что бургунды подчиняются «готскому закону». Это ставило бургундов, хотя бы на ментальном уровне, на более низкую ступень по сравнению с готами. Теперь они явно освобождались от этого комплекса. В то же время он облегчал сношения с франками и Империей. Многие католические магнаты имели владения и на территории, подчиненной бургундским королям, и на землях, правителями которых были франкские монархи. Так. в районе Лиона располагались виноградники, принадлежавшие реймскому епископу Ремигию, который в свое время крестил самого Хлодвига. Переход в католицизм, естественно, облегчал связи с этой группой галльской знати. Важен еще один момент. Несмотря на смерть Хлодвига, франки оставались значительной силой, претендуя по-прежнему на подчинение всей Галлии. Как и Хлодвиг, его преемники выступали под знаменем воинственного антиарианства. Таким образом, обращение бургундов в католицизм в большой мере выбивало из рук франкских королей это идеологическое оружие. В то же время это не означало никакого, даже мысленного, подчинения бургундских католиков церковным властям в других частях Галлии. Хотя официально папским викарием в Галлии являлся арелатский епископ, реально его полномочия за пределами территории, подчиненной готам, не признавались, и бургундская Церковь, самым видным деятелем которой был Авит, соперничавший с Цезарием Арелатским, пользовалась фактической самостоятельностью. На поместном соборе 517 г. принимали участие только епископы самой Бургундии, и не было сделано никакого намека на примат арелатского епископа. Главой бургундской Церкви являлся епископ Виенны, каковым в момент собора был Авит.

Другим событием стало завершение кодификации бургундского права. В том же 517 г. (или, может быть, на следующий год) Сигизмунд издал Liber Constitutionum (Книгу конституций), большую часть которой (88 из 105 законов) составляли законы его отца. Отныне в Бургундском королевстве действовали два кодекса — Lex Romana Burgundionum и Liber Constitutionum. Первый относился к романскому населению, второй — к его варварским господам. Как и вестготский «Бревиарий Алариха», «Римский закон бургундов» основывался на «Кодексе Феодосия». В нем встречаются постоянные ссылки на знаменитых римских юристов Гая, Павла. Папиниана, на некоторые законы императоров. Авторы этого кодекса стремились представить свое творение как составную часть чисто римского юридического мира. Даже, например, в случае спора между римлянами, в исходе которого был заинтересован бургунд, эксплицитно принимались во внимание только римское правовые акты. Характерно, что в этом кодексе в качестве государя и законодателя отмечались только римские императоры, начиная с Гордиана, а бургундский король даже не упоминался, хотя, разумеется, его реальная власть полностью признавалась.

«Книга конституций» оформляла уже существующее германское право. В ней подчеркивалась связь с бургундской племенной традицией. В одном из первых законов Гундобада упоминались имена предшественников из рода Губихундов, начиная с Гибиха, так что с юридической точки зрения никакого разрыва между двумя бургундскими королевствами не было. Однако германское право в этих законах подверглось довольно сильной романизации^[340]. Например, за некоторые особенно опасные преступления вместо вергельда предусматривалась смертная казнь. Да и само название кодекса подчеркивало эту романизацию: бургундские короли называли свои законы конституциями, как и императоры позднеримской эпохи. Это, правда, не мешало тому, что отдельные законы могли называться leges. Наличие этих двух кодексов не только отражало картину социально-политических отношений в Бургундском королевстве, но и создавало базу для дальнейшего сближения двух основных составных частей его населения.

Как и в других варварских государствах, в Бургундском королевстве признавалось и отныне законодательно закреплялось существование двух nationes — римлян и варваров. И правовое положение каждой «нации» регулируется отдельным законодательством. При этом отношения между бургундами и римлянами определяются бургундскими, а не римскими законами. Любопытно, что бургунды сами себя определяли именно как варваров («варвары, будь они бургунды или другого народа»). Это слово явно утратило для них какое-либо унизительное значение и превратилось просто в определение людей, противоположных римлянам. В состав «варваров» входили, как можно видеть, не только сами бургунды, но бургундов было явное большинство, и их короли возглавляли и государство, и весь конгломерат его населения. В рамках варварского комплекса различия между собственно бургундами и другими этническими группами, вероятно, сохранялись до самого конца существования Бургундского королевства, но в правовом отношении все варварские этнические группы были равны между собой. Они в целом противопоставлялись римлянам. В то же время, несмотря на существование двух различных правовых систем, положение римлян и «варваров» сближалось. Обе «нации» составляли «наш народ» (populus noster). И те и другие защищались одной и той же суммой вергельда, который определялся социальным положением, а не этнической принадлежностью. Не запрещались браки между бургундами и римлянами. Наконец, римляне наравне с «варварами» были допущены и к государственной, и к военной службе. Это в тот момент отличало Бургундское королевство от других варварских государств.

Общество Бургундского королевства было в высокой степени стратифицировано. Прежде всего, как и в римские времена, общество делилось на свободных и рабов. Собственно свободные (ingenui) образовывали три группы. Первую, самую немногочисленную, составляли optimates, nobiles^[341], proceres. Их вергельд составлял 300 солидов. В их число входила и бургундская аристократия, и галло-римская знать («сенаторы»)^[342]. Их высокое положение официально объяснялось тем. что они служили непосредственно королю. Недаром они часто называются optimates nostri (наши, т. е. королевские, оптиматы). Эти люди входили в окружение королей, они могли быть их «сотрапезниками», из их среды выходили советники (conciliarii) и высшие чиновники бургундских монархов. Таковым был, например. Пантагат, который занял при Сигизмунде пост квестора дворца, т. е. фактического руководителя всей администрации королевства, и он сохранил этот пост также при преемнике Сигизмунда Годомаре. Непосредственно с королевским домом были связаны domestici и maiores domus, называемые в одном ряду с оптиматами и советниками. Средний слой (mediocres) защищался вергельдом в 200 солидов. В то же время и знать, и средний слой вместе составляли относительно привилегированную группу, называвшуюся maiores personae. Они противопоставлялись inferiores (или minores) personae. К последним относились левды с вергельдом в 150 солидов. В отличие от предшествующих терминов, заимствованных из римского права, термин leudes — германский и означает «люди, народ». Но это понятие было распространено и на романское население. Вероятнее всего, именно они были теми minores (minor populus), которые были изгнаны из Виенны во время ее осады Гундобадом. Поскольку среди этих minores находился мастер по водопроводу, который и помог Гундобаду захватить город, то можно считать, что «малый народ» состоял из ремесленников. Вероятно, к нему относились также крестьяне и мелкие торговцы. Еще ниже стояли отпущенники (liberti), колоны и оригинарии, т. е. люди, жестко прикрепленные к земле. В отличие от рабов (servi, mancipia) они все же считались свободными. Их положение, видимо, сохранялось таким же, каким оно было и в римское время. То же самое можно сказать, по-видимому. и о рабах. Среди них выделялись королевские рабы, жизнь которых защищалась более высокими штрафами.

Все это, как подчеркивалось и выше, относилось как к бургундам, так и к галло-римлянам. Территория Бургундского королевства была довольно значительной. Сами бургунды занимали лишь сравнительно небольшую часть территории своего государства. Они концентрировались преимущественно в районе Генавы и на южном побережье Женевского озера, а также вдоль долины Роны и Соны. Их столица Лион располагалась приблизительно на границе между землями оседания бургундов и теми, которые полностью оставались в руках галло-римлян. Да и там, где они жили, бургунды непосредственно соседствовали с местным населением. Самих бургундов было относительно немного. Точное их число неизвестно; по разным подсчетам в момент поселения в Сабаудии в 443 г. их было от 10 до 25 тысяч. Разумеется, постепенно их число росло, но огромные потери понесли бургунды на Каталаунских полях, да и в других войнах тоже. И даже прибытие в Галлию за-рейнских бургундов не дало этому народу численного преобладания в своем королевстве. Даже в районах их более или менее компактного расселения бургунды составляли от четверти до трети населения, а всего их доля в населении государства была не более, а, скорее, много менее 10 %.

Как и большинство других германцев, бургунды поселились в Сабаудии. а затем и на других территориях в качестве hospites и по закону получили треть земли, рабов и половину лесов и. может быть, виноградников местных землевладельцев. Еще одна треть земли переходила к королю и его дому^[343]. Землевладельцы, которые лишались, таким образом, двух третей земли, были, по-видимому, довольно крупными, т. к. делить мелкие и средние владения было бессмысленно. Одной из характерных черт бургундского общества было правило наследования всеми сыновьями. На высшем политическом уровне это выражалось в королевских титулах всех сыновей правящего монарха, «внизу» — в разделе земельного владения. В этих условиях, как уже установлено в науке, в случае приобретения сравнительно небольшого имения бургундская семья неминуемо разорилась бы через небольшое число поколений. Видимо, кто-то и разорялся, но основная масса бургундов все же сохраняла свои владения. Местное население, в том числе и бывшие хозяева, не были изгнаны. Население здесь оставалось смешанным. Бургунды довольно скоро попали под влияние своих более культурных соседей. Они относительно быстро утратили свой язык, перейдя на вульгарную латынь, на которой говорили окружающие, приняли римские погребальные обряды и вообще в своем образе жизни стремились подражать романскому населению. Недаром говорилось о «латинском сердце» бургундов. Приблизительно после 500 г. отличить бургундов от их римского окружения было уже достаточно трудно. Это окружение, в свою очередь, приняло бургундов, власть которых оказалась не столь тягостной, но которые могли защитить их от внешних нападений. Однако это все относилось только к области непосредственного поселения бургундов. За ее пределами оставалась большая территория, которая продолжала жить своей прежней жизнью. Там не было конфискаций земли и рабов, ее население платило налоги не императору, а королю, и этим подчинение бургундским королям ограничивалось. Принятие большинством бургундов католицизма еще более облегчило отношения завоевателей с завоеванными.

Главой всего государства, естественно, являлся король. Он именовался «славнейший муж, король бургундов» или «славнейший король бургундов». Вся страна была его regnum. Королевская власть у бургундов имела свои особенности. Она. как об этом упоминалось выше, в некоторой степени сохраняла коллективный характер. Поскольку у короля обычно было несколько сыновей, все они после смерти отца получали королевский титул, и каждому из них отдавалась в управление какая-то часть государства. Все они признавали верховную власть старшего брата, резиденцией которого был с 461 г. Лион, но в пределах своих владений правили самостоятельно. Резиденцией «младшего» короля с этого времени являлась старая столица Генава (Женева). Такая «двустоличность» ослабляла королевскую власть и могла стать (и порой реально становилась) источником внутренних конфликтов. Прерогативой «старшего» короля являлась в первую очередь внешняя политика. Лишь после убийства Годигисела Гундобад стал единственным государем. но и тогда он дал Сигизмунду, хотя, может быть, и не сразу, королевский титул. У Сигизмунда был брат Годомар, но неизвестно, носил ли он королевский титул при жизни брата и владел ли он тогда своим «уделом». Возможно, что прежнее «сокоролевье» Гундобад все же уничтожил, и Сигизмунд являлся единственным королем бургундов. Хотя, как было сказано, «младшие» короли подчинялись «старшему», само существование нескольких лиц с одинаковым титулом несколько ограничивало власть «старшего» короля. И даже после установления Гундобадом единовластия король не был таким же абсолютным монархом, как его «коллеги». Он считался с мнением советников, причем не только германских, но и галло-римских. Характерно, что первый кодекс бургундских законов был подписан не только самим Гундобадом, но и 30 (точнее 31) вельможами — комитами, а его обнародование было представлено как «соглашение» (pactio) короля и комитов, опубликованное по «нашему» (королевскому) обращению и по общему желанию подписавшихся вельмож. Судя по именам подписавшихся, все они были бургундами^[344]. И это тоже, конечно, отголосок племенных традиций.

Сохранились ли в рамках Бургундского королевства следы прежнего провинциального деления? Провинции иногда, действительно, упоминаются. Так. известно о существовании и под властью бургундских королей Виеннской провинции. В то же время упоминается Массилийская провинция (хотя сама Массилия. совр. Марсель, подчинялась не бургундам, а вестготам, а позже остготам), каковой в римское время не существовало. В законах иногда встречается выражение «провинции нашего королевства». Однако никаких следов существования провинций как единиц территориально-административного деления, как и провинциальных властей, нет. По-видимому, все же провинция как такая единица исчезла, и это слово по традиции употребляется для обозначения относительно крупной части территории королевства. Основной единицей административного управления становятся civitates и пати. Во главе таких единиц стоят комиты (графы), назначаемые королем. Комитом мог быть и бургунд, и римлянин. Некоторые данные позволяют полагать, что в civitas или паге могло быть даже два комита — бургунд и римлянин, что отражало юридическое равноправие двух «наций». Каким образом в таком случае распределялись между ними полномочия, неизвестно^[345].

Еще раз надо отметить, что Lex Romana Burgundionum основывался целиком на римском праве и восходил к «Кодексу Феодосия». В нем полностью сохранились те положения, которые относились к социальной структуре, в том числе к положению рабов и колонов. Это ясно показывает, что социально-экономические условия романского населения в принципе оставались такими же, какими они были под властью императоров Поздней империи. Определенные изменения должны были происходить в бургундской среде. У бургундов. по крайней мере в среднем слое и, видимо, среди левдов, сохранялись некоторые родовые институты. Люди, принадлежавшие к одной родовой единице, именовались фараманнами^[346]. Сам термин faramannus означал участника похода, того похода, который вел к приобретению земли. Фараманны проживали совместно и, вероятно, вместе (разумеется. боеспособные мужчины) входили в армию. Были ли они совместными владельцами поместий или являлись арендаторами, поселенными их аристократическими соплеменниками на приобретенных ими землях, как полагают некоторые исследователи, неизвестно. Можно, однако, говорить, что само постепенное увеличение численности бургундов в условиях отмеченного выше правила наследования всеми сыновьями неминуемо вело к обеднению конкретных семей. Стремясь получить поддержку романского населения, бургундские короли строго следили за тем, чтобы «варвары» не посягали на земли «римлян», которые оставались у них после первоначального раздела. Это, конечно, не давало возможности беднейшим бургундам решить свои имущественные проблемы за счет галло-римлян. Короли пытались предотвратить обеднение массы своих подданных, запрещая бургундам продавать свои sortes. Это, однако, едва ли могло надолго остановить экономический процесс. В законах часто упоминаются рабы, колоны и оригинарии. т. е. лица, жестко прикрепленные к земле, не только римляне, но и бургунды. Если такие люди бежали, то их подвергали наказаниям, опять же независимо от того, к какой «нации» они принадлежали. Следовательно, относительно скоро в бургундской среде появляются люди, потерявшие не только собственность, но и свободу. Быть может, постепенное обеднение фараманнов и вело к утрате боеспособности бургундского войска, какое наблюдается в последние десятилетия существования королевства^[347].

Внешнеполитическое положение Бургундского королевства было сложным. После успехов Хлодвига и Теодориха оно было зажато между их государствами. Хотя после смерти Хлодвига Франкское королевство оказалось разделенным между его сыновьями (а затем их потомками), которые ожесточенно соперничали друг с другом, они часто вместе выступали на внешней арене, в том числе и по отношению к Бургундии. Это заставляло бургундских королей маневрировать и искать такую «нишу», которая позволила бы им сохранять свою власть. Такой «нишей» им могли казаться особые отношения с императором. Выше говорилось, что бургунды никогда не отказывались от своего статуса федератов Империи. И Сигизмунд почти сразу после восшествия на престол обратился к Анастасию с посланием, в котором объявлял себя и свой народ его слугами. Поскольку Сигизмунд в отличие от отца был католиком, это тоже повышало его шансы на союз с Константинополем. Практически все бургундские короли официально занимали римские высшие военные должности. Хотя король, как упоминалось выше, считал обе «нации» вместе «нашим народом», перед своими римскими подданными он выступал скорее как командующий армией (magiser militum) и римский патриций, и на этом основании требовал подчинения от галло-римского населения, в том числе уплаты налогов. Как и ранее, римские землевладельцы платили подушный налог за своих колонов и поземельный налог. Размеры этих налогов, по-видимому, не отличались от тех, какие местные жители ранее платили в императорскую и городскую казну. При этом на нужды королевского двора и армии шла треть подушного и две трети поземельного налога^[348]. В этом отношении положение галлоримского населения по сравнению с римской эпохой никак не изменилось. Такое двойственное положение бургундских королей подчеркивалось их чеканкой. Собственную бургундскую чеканку начала Гундобад, и ее продолжали его преемники. Монеты выпускались по имперскому стандарту, повторяя имперские типы с портретами соответствующих императоров, но с монограммами бургундских королей. Имена римских консулов использовались для датировки различных государственных актов, и этим тоже подчеркивалась тесная связь с Империей.

В это время в правящих кругах Константинополя возникло стремление на деле восстановить власть императора не только в Италии, но и во всей бывшей западной части Римской империи. Поэтому варварских королей на Востоке стали рассматривать не как «управляющих» от имени императора, а как захватчиков власти. И тогда возникло представление, что со свержением Ромула Августула «западное царство» римлян погибло. Чем больше укреплялось при императорском дворе это представление, тем хуже становились его отношения с королями. В Лионе, видимо, полагали, что первым объектом этой политики будет Остготское королевство, на территории которого находился сам Рим. Это, конечно, играло на руку бургундскому королю. К тому же, занимая в этом плане особое положение среди других варварских королей иподчеркивая свое подчиненное положение. Сигизмунд мог вполне надеяться на сохранение своего статуса.

Что касается франков, то определенную роль в достижении соглашения с ними должна была по традиции сыграть матримониальная политика. Сигизмунд выдал свою дочь Суавегото замуж за сына Хлодвига Теодориха I, который после смерти отца стал королем одной из частей Франкского королевства (Австразии). Утверждение в Бургундском королевстве католицизма тоже должно было укрепить связи с франками. Возникали контуры союза ортодоксальных государств, объективно направленного против арианских королевств (обоих готских и вандальского). На деле этот союз не реализовался, т. к. каждое из этих государств преследовало собственные интересы, зачастую оставляя в стороне религиозные принципы. Однако Теодорих, являясь опытным и искусным политиком, вполне мог учитывать такую опасность. Он даже попытался пресечь сообщения между Лионом и Константинополем, Это привело к еще большему росту напряженности между остготами и бургундами.

В 519 г. консулом Запада стал назначенный Теодорихом его зять Флавий Эвтарих Цилига. Хотя император Юстин I признал это назначение, Сигизмунд последовать в этом императору отказался. Поводом могла быть ревностная антикатолическая позиция Эвтариха. Это, разумеется, не улучшило отношения между бургундским и остготским королями. Теодорих сделал ставку на сына Сигизмунда и своего внука Сигириха. В свое время Сигизмунд женился на дочери Теодориха Ареагни, которая и стала матерью и Сигириха, и Суавегото. Однако Ареагни умерла, и Сигизмунд женился вторично. От этого брака родились два сына — Гислахад и Гундобад. Это осложнило положение не только внутри королевского дома, но и между двумя королевствами. Теперь Теодорих, видимо, надеялся сделать своего внука бургундским королем, что могло позволить ему так же фактически править Бургундским королевством, как он правил Вестготским. Возможно, что в правящих кругах Бургундии возникла «партия» сторонников Сигириха и. соответственно. Теодориха. Однако Сигизмунд предпринял решительные меры. По его приказу в 522 г. Сигирих был задушен^[349]. Потеряв надежду на внутреннюю поддержку, а также стремясь отомстить за убийство внука, Теодорих стал готовиться к войне с бургундами.

Подчинение Бургундского королевства остготам не входило в планы франков. Понимая, что в таком случае Остготское королевство станет самым могущественным. они решили опередить Теодориха. Плохую роль для бургундского короля сыграли на этот раз матримониальные связи не столько его самого, сколько его отца. Выдав когда-то свою племянницу Хротхильду замуж за Хлодвига, Гундобад намеревался укрепить связи с франками. Однако Хротхильда не забыла, что Гундобад убил ее родителей. Во всех этих перипетиях политические расчеты, разумеется, преобладали. Но и личные мотивы сбрасывать со счетов неразумно. Когда после смерти Хлодвига сыновья его и Хротхильды разделили королевство и время от времени боролись друг с другом за первенство, роль матери, естественно, возросла. В это время политические интересы всех франкских королей и личные чувства королевы-матери совпали. В 523 г. франки напали на бургундов. В их земли вторглись войска трех сыновей покойного Хлодвига — Хлодомера. Хильдеберта и Хлотаря (Лотарь). Против них выступила армия Сигизмунда и его брата Годомара. Означает ли это, что младший брат короля тоже имел королевский титул и автономно управлял частью государства, как сам Сигизмунд при жизни отца? Это очень возможно. Вполне вероятно, что, несмотря на ликвидацию Гундобадом «много-королевья», старый обычай предоставления принцам в «удел» части королевства сохранялся. Во всяком случае, войска Сигизмунда и Годомара действовали, хотя и совместно, но как отдельные армии. Объединенное войско бургундов потерпело поражение, Годомар сумел более или менее в порядке отступить, а Сигизмунд бежал в основанный им монастырь в Акауне, где пытался спастись, то ли приняв монашество. то ли только замаскировавшись монашеским одеянием, но был выдан франкам и вместе с женой и сыновьями уведен в плен.

Годомар, став после пленения брата полновластным королем, сумел организовать сопротивление франкам. В ответ на это Хлодомер, в руках которого находился Сигизмунд со своей семьей, утопил всех своих пленников^[350]. В новом сражении бургунды снова потерпели поражение, но Хлодомер, возглавивший франкскую армию, был убит. Несмотря на поражение, Годомар сумел сохранить независимость своего государства. Правда, при этом бургунды все же потеряли в пользу франков часть своих владений. Возможно, франков остановила и угроза прямого столкновения с остготами. Для Теодориха такое усиление франков было совершенно нежелательно. Для защиты своих интересов он направил в Галлию знатного гота Тулуина, который через брак вошел в королевский род Амалов. До этого Тулуин был дуксом Галлии и участвовал в войне против франков после разгрома вестготов, а поэтому считался знатоком Галлии и галльских дел. Кроме того, активно участвуя в других остготских кампаниях, он приобрел славу умелого полководца. Умело используя и дипломатию, и угрозу военного вмешательства, Тулуин добился отказа франков от полного подчинения Бургундского королевства, но за это получил от Годомара уступку ряда территорий, граничивших с остготскими владениями на юго-западе Галлии.

Территория Бургундского королевства резко сократилась. В этих условиях Годомару было важно добиться консолидации своих подданных. С этой целью в 524 г. был созван специальный съезд, на котором принят ряд законов. В Бургундском королевстве еще оставалось значительное число ариан. Как прежде бургундские короли, будучи арианами, терпимо относились к католикам, так теперь католические короли терпели ариан. Годомар, проводя политику веротерпимости, рассчитывал консолидировать население своего государства и этим сделать его более сильным перед лицом франкской угрозы, и это сказалось на отношении к арианам^[351]. Столкнувшись с упорной враждебностью франков, Годомар стремился вернуть хорошие отношения с остготами. Правда, при Теодорихе это не очень ему удалось. Остготский король продолжал относиться к соседнему Бургундскому королевству с подозрением, хотя и не вмешивался непосредственно в разворачивающиеся события. Однако в 524 г. он умер, и реальную власть в Италии получила его дочь Амаласунта, правившая от имени своего малолетнего сына Аталариха. Она в целом проводила проримскую политику, и это сказалось и на ее отношениях с имперскими федератами — бургундами. В результате в 534 г. был заключен договор между Годомаром и Амаласунтой, в соответствии с которым регентша (она тогда еще не имела титула королевы) вернула бургундам то, что захватил ее отец. Годомар, таким образом, сумел восстановить прежнюю южную границу Бургундского королевства. Возможно, что при этом была даже достигнута какая-то договоренность о военной помощи бургундам в случае новой франкской агрессии. Но если такая договоренность и существовала, то реальных последствий она не имела. Остготское королевство после смерти Теодориха само ослабло. Вестготское королевство вернуло себе самостоятельность, так что ни о какой общеготской державе уже не было речи. В этих условиях бургундский король уже не мог балансировать между готами и франками ради обеспечения своей независимости.

Этим воспользовались франки. В 533 г. короли Хлотарь и Хильдеберт снова вторглись в Бургундское королевство. Остготское войско было приведено в состояние боевой тревоги и даже, как кажется, выдвинуто к бургундской границе, но в действие не вступило. Армия Годомара потерпела поражение. Сам он бежал, но затем был захвачен в плен. На этот раз франки полностью покончили с этим государством. Бургундское королевство было полностью ликвидировано, и победители разделили его территорию между собой^[352]. К разделу был допущен и третий франкский король — Теодеберт. Не ограничившись ликвидацией бургундского государства, франкские короли начали создавать на захваченной территории франкские поселения. Завоеванная территория была обложена податью в пользу франкских королей, а бургундские воины включены в их армии. Именно эти бургундские воины, по-видимому, были под видом добровольцев направлены в Италию на помощь остготам, воевавшим с имперскими войсками. Правда, как кажется, участие бургундов в этой войне ограничилось взятием и полным разграблением Медиолана (Милан), убийством большинства его мужского населения и порабощением женщин.

Второе Бургундское королевство перестало существовать. Время его существования оказалось очень коротким — всего 91 год. За это время в нем сложились, пожалуй, наиболее благоприятные условия для слияния германцев с романским населением. Оно являлось единственным для того времени (во всяком случае, первым) варварским государством, которое на правовом уровне, несмотря на сохранение отдельных юридических систем, провозгласило принципиальное равенство двух «наций». Но военных сил у королевства оказалось слишком мало, чтобы оно смогло сохранить свою независимость.

Несколько позже, когда само Франкское королевство стало распадаться на несколько частей, Бургундское королевство вновь появилось на политической сцене, но у власти там уже были представители франкской династии Меровингов, и история Бургундии становится лишь частью истории Франции.

ЧАСТЬ III

I. ГОСУДАРСТВО ОДОАКРА

В 476 г. произошло важное событие в Италии. Современники не придали этому событию особенно большого значения, но для мировой истории оно значило много. В этом году варвары, составлявшие фактически всю западноримскую армию, потребовали себе треть земель и доходов в Италии. Орест, в то время фактически правивший в Италии от имени своего сына Ромула Августула. отказал им в этом, поскольку не решался превращать Италию, традиционное сердце Римской державы, в такую же страну, как Галлия, Испания, Северная Африка, в которых господствовали варвары. Можно было ублаготворить солдат раздачей денег, но их в казне катастрофически не хватало. С резким сокращением территории, непосредственно подчинявшейся императору, соответственно сокращалась и налогооблагаемая база. Надеяться на помощь Восточной империи также было невозможно: даже если бы восточный император Зенон и имел для этого финансовые возможности, то помогать узурпаторам, какими он считал Ромула Августула и его отца, он, разумеется, не собирался. Орест, может быть, рассчитывал либо на воинскую дисциплину (он, будучи магистром воинов, все же являлся их главнокомандующим), либо на разноплеменность варварского войска, которое могло помешать солдатам объединиться. Однако если такие расчеты у Ореста и были, они оказались ошибочными. Не получая ни денег, ни земель, солдаты вместе избрали своим королем Одоакра^[353] и восстали против Ореста и его сына^[354].

Одоакр был германцем, но сведения о его принадлежности к конкретному германскому народу противоречивы. Скорее всего, он был скиром и принадлежал к знатному роду. В 469 г. скиры вместе с их союзниками потерпели тяжелое поражение от остготов, и в этой битве отец Одоакра, вероятнее всего, погиб. Выживший его сын Онульф перешел на службу к восточному императору, а Одоакр со своими дружинниками двинулся в Италию^[355]. В Италии Одоакр, как и многие другие варвары, поступил на военную службу. Детали его карьеры в Италии не очень ясны. Известно, что он служил в придворной гвардии и принимал активное участие в войне между Антемием и Рицимером на стороне последнего. Это участие явно помогло его дальнейшей карьере. При Глицерин или Непоте он, по-видимому, стал главой гвардии. Войско, избравшее Одоакра своим королем, было разноплеменным. Оно состояло из скиров, герулов и вспомогательных отрядов различных племен. Один из хронистов даже сообщает, что инициаторами избрания Одоакра вообще были герулы.

Орест, однако, решил сопротивляться. У него не было «запасного аэродрома», как у свергнутого им Непота в Далмации. Какая-то часть армии, по-видимому, еще признавала его. Другая часть находилась в распоряжении его брата Павла. Понимая, что для открытого сражения с мятежником сил у него все же мало, Орест отступил в Тицин (Павия), надеясь отсидеться за его укреплениями. Однако солдаты Одоакра довольно легко овладели городом. Орест пытался отсидеться в Плаценции, где у него, вероятно, было имение, но был захвачен и около Плаценции 28 августа убит. После этого Одоакр двинулся к Равенне, где засел Павел. Тот тоже практически не смог оказать никакого сопротивления и был убит через неделю после своего брата. Ромул Августул, также находившийся в Равенне, был свергнут. Одоакр его, однако, пощадил и сослал вместе с родственниками в Кампанию, где ему была предоставлена вилла, бывшая когда-то владением Лукулла, и ежегодная пенсия довольно внушительного размера — 6 тысяч солидов. За этим решение стоял, несомненно, политический расчет.

Казалось бы, события повторялись. Привычным было бы назначение Одоакром какого-либо марионеточного императора, за спиной которого он мог править, как это сравнительно недавно делал Рицимер. Однако политическая ситуация в это время была уже другой. В том же августе 476 г., когда в Италии разыгрывалась очередная драма, на Востоке ранее свергнутый Зенон вернул себе трон. Два года назад именно Зенон сделал западным императором Непота, свергнув Глицерия, а Непот, в свою очередь, практически не признал восточным императором соперника Зенона Василиска. Поэтому было совершенно ясно, что Константинополь никакого другого императора на Западе, кроме Непота, не признает. Опять же в августе 476 г. Зенон сумел, наконец, разгромить Василиска, изгнать его из Константинополя, а вскоре и убить, и, наконец, вернуть себе трон. Однако гражданская война потребовала такого напряжения сил, что никаких реальных возможностей для непосредственного вмешательства в западные дела у Зенона, конечно, не было. Это, однако, не означало, что он, укрепив свое положение, не осуществит такое вмешательство позже. Судьба Глицерия ясно это показывала. Поэтому Одоакру надо было выбрать такой вариант решения этой проблемы, который и оградил бы его от восточного вмешательства, и сохранил бы за ним реальную власть. И он такой план разработал.

По его приказу в Риме собрался сенат. На этом заседании было решено направить в Константинополь специальное сенатское посольство, которое должно было не только известить восточного августа о свершившемся событии, но и просить его принять соответствующие меры^[356]. Здесь и пригодился живой Ромул Августул. Просьба была составлена от его имени. Он сообщал о своем отречении и вместе с сенаторами просил больше отдельного императора для Запада не назначать, а. приняв верховную власть над всей Империей, поручить непосредственное управление Италией Одоакру, дав ему и титул патриция^[357]. В случае успеха задуманного предприятия это делало бы власть Одоакра юридически безупречной и гарантированной от восточного вмешательства. Характерно, что он (формально сенаторы) просил передать ему управление не Западной империей, или, точнее, западной частью Империи, а только Италийским диоцезом. Конечно, от Западной империи, по крайней мере, под властью считавшегося центральным правительства, и остался только этот диоцез, да и то в усеченном виде (не считая жалкого остатка Галльского диоцеза), так что реально речь шла о власти на римском Западе вообще, кроме, разумеется, владений Сиагрия в Галлии и Непота в Далмации. Но фикция восстановления единства Римской империи и передача Одоакру управления только ее одной частью была бы сохранена. Эта фикция подчеркивалась тем, что в Константинополь были отправлены и императорские инсигнии: Запад больше не хотел отделяться от Востока.

Полностью претворить в действительность свой план Одоакр не смог. Как только о событиях в Италии и в Константинополе стало известно, в восточную столицу направил свое посольство к Зенону Непот. Он просил помощи деньгами и армией для восстановления своей реальной власти в Италии. Зенон оказался в сложном положении. Для реальной помощи Непоту у него в этот момент не было никаких сил. Но и отказать императору, которого он только и признавал единственным в качестве западного августа, он не мог. Поэтому он был вынужден согласиться на просьбу Одоакра, но при этом заявил, что и ранг патриция, и властные полномочия он должен получить от Непота. Тем не менее он послал Одоакру специальную императорскую грамоту, в котором все же удостаивал его патрицианского ранга, признав тем самым свершившийся факт.

Положение Одоакра оказалось двусмысленным. С одной стороны, он являлся несомненным правителем Италии, и никто ни в самой стране, ни за ее пределами в этом не сомневался. Даже Зенон был вынужден фактически признать это. Но, с другой стороны, в Далмации жил император, и только его тот же Зенон признавал единственным законным властителем Западной империи, да и в самой Италии у него явно могли быть сторонники. Сам Непот тоже по-прежнему считал себя единственным законным августом Запада. И Одоакру пришлось каким-то образом выстраивать отношения с Непотом. Он пошел на компромисс. Монеты, которые он чеканил в Италии, выпускались либо с его именем, но без всякого титула, либо с именем Непота, а это означало, что он был вынужден признать Непота императором и управлять Италией от его имени. Так что официально в Империи продолжали властвовать два августа, и только после убийства Непота в 480 г., о котором будет сказано позже, было восстановлено фиктивное единство государства. При этом, однако, никакого вмешательства официального императора в дела Италии ее фактический правитель не допускал. Характерен и другой факт. На Западе в течение нескольких лет не было консулов. Только в 480 г. появился консул, назначенный на Западе^[358]. Видимо, Непот не имел никакой возможности сделать это, а Одоакр официальных полномочий назначать консулов пока не имел. К тому же, поскольку назначение консула являлось прерогативой императора, назначение западного консула Одоакром означал бы его отказ от официального признания Непота.

Не менее важен еще один момент. Армия, избравшая Одовакра своим королем, была разноплеменной. Хотя Одоакр перед своими воинами представал королем, его монархия отличалась от всех остальных варварских монархий того времени: она не носила этнического характера Характерно, что Иордан называет Одоакра rex gentium (король племен). Сам он, как уже говорилось, был, вероятнее всего, скиром, но большая часть его воинов, по-видимому, были герулами. Таким образом. Одоакр не являлся королем какого-либо определенного народа, а возглавлял находившихся в Италии варварских солдат, происходивших из самых разных этнических групп. И возглавлял он не народ, а армию. Кто бы ни входил в число воинов Одоакра. основная часть их этносов находилась за пределами Италии. Поэтому он в отличие от других варварских королей был просто rех без всякого уточнения^[359]. Отсутствие этнической основы власти Одоакра привело в первое время и к некоторым выступлениям против него в армии. Уже в 477 г. выступил Бравила, а в следующем году — Адарих. Хотя оба выступления Одоакр подавил и жестоко расправился с мятежными комитами, эти выступления показывают недостаточность опоры в армии, какую имел Одоакр, по крайней мере, в начале своего правления^[360]. Надо отметить одну ремарку Иордана. Говоря об убийстве Одоакром Брахилы. он заявляет, что это было сделано, чтобы внушить страх римлянами. Вполне возможно, что Брахила пользовался поддержкой какой-то части римской элиты. Все это, как и если не враждебная, то, во всяком случае, неопределенная позиция Зенона, заставляло Одоакра с особой тщательностью выстраивать отношения со своими римскими подданными.

Захватив фактическую власть, Одоакр стремился предстать перед итало-римлянами не как узурпатор, а как продолжатель римских традиций и защитник Италии и Рима. Это проявилось во внешней политике. Вскоре после взятия власти он сумел договориться с вандальским королем Гейзерихом, который уступил ему почти всю Сицилию, кроме Лилибея, взамен обязательства платить вандалам ежегодный налог. Вандальский король на основании того, что Одоакр платил ему налог, мог считать себя по-прежнему господином Сицилии. К тому же он сохранил за собой Лилибей, являющийся важнейшим стратегическим пунктом на западном побережье Сицилии, >по давало ему возможность при удобном случае отвоевать остров. Однако в глазах и Одоакра и, видимо, итало-римлян, это было второстепенно. Главным было то, что Одоакр не просто обезопасил Италию от вандальских вторжений, но и вернул из-под власти вандалов почти всю Сицилию. Впервые после долгого перерыва какая-то часть имперской территории была отнята у варваров.

В 477 г. Одоакр сумел урегулировать отношения с вестготами. Вестготский король Эврих решил использовать убийство Ореста и свержение Ромула Августула, чтобы, наконец, добиться своей главной цели — захвата Италии, и поручил римлянину Винцентию, перешедшему на его сторону, во главе армии вторгнуться в Италию, чтобы захватить и ее. Однако Одоакр к этому времени уже довольно прочно взял власть и направил против армии Винцентия свое войско, возглавляемое его комитами Аллой и Синдиллой. Это войско одержало победу и предотвратило захват Италии вестготами. Однако Одоакр не впал в эйфорию и предпочел пойти на компромисс с Эйрихом. Последний отказался от вторжений в Италию, а Одоакр взамен признал его завоевания в Галлии вплоть до Альп. Эту договоренность Одоакр вполне мог представить как гарантию безопасности Италии и Рима.

Еще позже Одоакр, разгромив ругов (или ругиев), обеспечил безопасность Италии и с север-восточной стороны. Эти внешнеполитические успехи Одоакра (по крайней мере, так они могли быть представлены общественному мнению) явно укрепили его положение в Италии.

Долгое время чрезвычайно важной оставалась для Одоакра проблема Непота. Выпуская монеты с его именем, Одоакр формально признавал его августом, а себя — лишь правителем Италийского диоцеза, как он и просил Зенона. Однако сам Непот, как кажется, лишь формальным признанием удовлетворен не был. Его попытка после свержения Ромула Августула получить реальную помощь от Зенона провалилась, поскольку тот не имел для этого никаких возможностей. Но через три года возможность возвращения в Италию Непота, казалось, снова появилась. В 478 г. началась очередная война между остготами и Империей, и в 479 г. варвары появились в Эпире по соседству с Далмацией. Они потерпели поражение и были вынуждены повести переговоры с командующим имперскими войсками патрицием Адаманцием. Во время этих переговоров остготский король Теодорих предложил Адаманцию своими силами восстановить Непота на западном троне. Адаманций отверг это предложение то ли потому, что хотел увести готов как можно дальше от Адриатического побережья, то ли потому, что боялся предоставить остготскому корою флот, который тот мог позже использовать и против Империи, то ли из-за того, что предложение Теодориха для него оказалось неожиданным, и он не имел на этот счет никаких инструкций от императора. Императору же в тот момент явно было не до Непота. В том же 479 г., возможно, еще до переговоров Адаманция с Теодорихом, Зенона пытались свергнуть сыновья бывшего западного императора Антемия Маркиан, Прокопий, Антемий и Ромул, пользовавшиеся, как кажется, поддержкой вдовствующей императрицы Верины и значительной части населения Константинополя, так и не принявшего исавра, каким Зенон был по рождению. Они заключили союз с варварами, в том числе с готом Теодорихом Страбоном. Хотя захватить столицу мятежники не смогли, положение императора было довольно сложным. В этих условиях ввязываться в италийскую авантюру император явно не решался.

Может быть, предложение Теодориха, о котором до него дошли сведения, возродили надежду Непота на реальное восстановление своей власти в Италии. Отказ Адаманция (и не исключено, что самого Зенона) использовать для этого остготов, по-видимому, не остановил Непота. Он мог даже предпринять какие-то реальные шаги для воплощения своего замысла в жизнь. Один из хронистов пишет, что он задумал (conaretur) вернуть себе захваченные почести. Использование глагола соnor позволяет говорить именно о реальной подготовке. Это не могло не встревожить Одоакра. И он пошел на обострение отношений с Непотом. В 480 г. появляется первый консул, назначенный на Западе. Так как назначен он был, разумеется, в предыдущем году, то это назначение вполне можно связать с предложением Теодориха и, пожалуй, с какими-то шагами самого Непота. Результатом этих маневром стало убийство Непота в 480 г.

Непот был убит людьми из своего окружения, а именно его комитами Овидой и Виктором. За спиной убийц стоял, по-видимому, Глицерий. Его с помощью восточного императора сверг в свое время Непот и отправил епископом в столицу Далмации Салону. В тот момент это был довольно мудрый шаг: с одной стороны, Непот избавлялся от соперника, отослав его в заморскую провинцию, и к тому же в свои прежние владения, в верности которых он был, по-видимому, уверен, а с другой, не давал повода возможным оппонентам упрекать его в убийстве императора, хотя бы и считавшегося на Востоке узурпатором. Но после бегства из Италии Непот столкнулся с Глицерием лицом к лицу. Об их отношениях ничего неизвестно, но, вероятнее всего, они должны были быть довольно напряженными.

Но почему Глицерий ждал столь долго? В 475 г. Непот не оказал никакого сопротивления Оресту и бежал в Далмацию. В следующем году он попытался воспользоваться убийством Ореста и свержением Ромула Августула, чтобы с помощью Зенона вернуть себе трон, но Зенон, сам только что вернувшийся к власти после победы над Василиском, не мог ему ничем помочь, кроме чисто морального признания его все еще законным августом. Следовательно, никаких реальных сил у Непота для возвращения фактической власти в Италии не было. В этих условиях у Глицерия были явные шансы для осуществления мести. Едва ли положение в самой Далмации через четыре года изменилось столь резко, что созрели внутренние условия для заговора. Следовательно, причину возникновения этого заговора надо искать вне Далмации. В устранении Непота едва ли был заинтересован Зенон. Он сумел разгромить Маркиана и его сторонников, но в это время обострились отношения внутри императорского дворца, и через некоторое время могущественный сторонник и соплеменник Зенона Илл поднял мятеж против императора. Характерно, что он освободил находившегося в Каппадокии Маркиана и направил его в Италию к Одоакру с просьбой о помощи. Противники Зенона явно рассматривали Одоакра как его противника. В таких условиях Далмация, в которой правил Непот, оказывалась своеобразным щитом, прикрывающим константинопольского императора от возможной интервенции Одоакра (по крайней мере, по суше), а официальное признание Одоакром Непота не давало тому легальной возможности этот щит преодолеть.

В ином положении находился Одоакр. Пока Непот не проявлял никакой активности и не имел никакой внешней поддержки, он был правителю Италии совершенно не страшен, и Одоакр вполне мог поддерживать иллюзию его императорства. Однако в 479–480 гг. положение изменилось. Предложение Теодориха было отвергнуто, но уже его наличие могло стать тревожным знаком. В это время Теодорих явно не намеревался захватить Италию и поселиться там со своими готами; все события показывают, что его тогдашней целью был Балканский полуостров, в том числе Эпир. Предложение восстановить на троне Непота, видимо, было экспромтом, но то, что с его помощью остготский король пытался выбраться из тяжелого положения, в котором оказался, показывает, что он рассчитывал на благожелательное отношение к этому предложению. Хотя римляне отвергли предложение Теодориха, никто не гарантировал, что в следующий раз император не использует предоставившуюся возможность направить остготов на Италию с целью свержения Одоакра (как это в действительности и произошло, но только несколькими годами позже), а Непот, являясь легальным августом Запада, вполне сможет стать знаменем такого вторжения. Отсюда и фактический разрыв Одоакра с Непотом, выразившийся в назначении им консула. Этот шаг Одоакра должен был укрепить его позиции среди сенаторской знати в условиях фактически начавшейся конфронтации с официальным августом Запада. Физическое устранение Непота в такой ситуации становилось некоторой гарантией сохранения Одоакром его положения. Действительно ли Одоакр стал организатором или, по крайней мере, вдохновителем заговора. неизвестно. Но то, что убийство Непота было в тот момент полностью в его интересах, несомненно. И этому не противоречит тот факт, что после убийства Непота и захвата власти в Далмации Овидой Одоакр вторгся в Далмацию под предлогом мести за убийство императора. Овида пытался оказать сопротивление, но был убит, а Далмация присоединена к владениям Одоакра. Если все это было заранее рассчитано Одоакром, то его замысел полностью удался. Он сумел не только избавиться от ставшего опасным Непота, но и расширить свои владения.

В то же время ликвидация фактически самостоятельного государства в Далмации уничтожила буфер между владениями Одоакра и Империей и настолько усилила Олоакра, что он стал весьма опасным для Зенона. В первое время положение Зенона было столь сложным, что ничего реального предпринять против Одоакра он не мог. Однако к концу 80-х гг. ситуация изменилась. Зенон подавил мятеж Илла и договорился о мирных отношениях с Теодорихом. После этого вновь возник вариант, ранее предложенный Теодорихом: свергнуть Одоакра силами остготов. Теперь, однако, речь уже не шла о восстановлении на троне законного императора, поскольку того уже не было в живых, а его преемника Зенон назначать не стал. И инициатором остготского выступления стал сам император. Так что в долгосрочной перспективе убийство Непота и присоединение Далмации стали событиями, роковыми для Одоакра.

Во внутренней политике Одоакр стремился найти компромисс между требованиями своих варварских солдат и итало-римским населением, в первую очередь, естественно, с сенаторской знатью. Выдвинутый на первый план варварскими войсками с целью получения трети земель в Италии, он, естественно, не мог не выполнить этого требования. Однако он старался найти некоторый компромисс между интересами воинов и местного населения. Хотя от Ореста солдаты требовали земель во всей Италии, Одоакр землю им дал только в Северной Италии. С одной стороны, это была наиболее еще относительно процветающая часть страны, а с другой, там было меньше крупных владений италийских аристократов. Возможно, Одоакр для расселения воинов использовал в первую очередь земли фиска и patrimonium императора. Такое расселение давало Одоакру возможность и наиболее полно удовлетворить требования солдат, и в наименьшей степени задеть интересы сенаторской знати. Сенаторы, активно поддержавшие Одоакра, были освобождены от уплаты специального налога, какой платили другие землевладельцы, на чьих землях не были поселены воины Одоакра, или не вынужденные отдавать им треть своих доходов. Стали ли при этом солдаты настоящими владельцами полученной земли, точного ответа на этот вопрос нет. Однако более вероятно, что получившие свою треть федераты на деле приобрели лишь право на доходы с этой трети. Надо иметь в виду, что Одоакра провозгласили королем именно воины, которые едва ли были склонны сами заниматься земледелием или хотя бы организовывать сельскохозяйственный труд. И были ли у них в тот момент семьи, весьма сомнительно. Правда, позже какие-то солдаты могли обзавестись семьями и иметь потомство, которое, несомненно, существовало во время крушения государства Одоакра. К тому же при распределении земли солдатам предоставлялись, как кажется, менее обработанные участки, многие из которых и до этого скорее обременяли владельцев, которые за них платили налоги, но получали слишком мало дохода. Для оценки земель был проведен ценз и, видимо, в соответствии с ним уменьшены налоги. И в других случаях Одоакр шел на снижение налогов и даже на их отмену за некоторый промежуток времени, как это было с Тицином^[361].

Распределение земли обеспечило на какой-то момент внутренний мир в Италии, причем таким образом, что минимизировало воздействие этого распределения на имущественные интересы знати. Введение более мягкого налогообложения также способствовало примирению итало-римлян с властью варварского предводителя. Внешняя политика, казалось, обезопасила страну от новых варварских вторжений и вандальских набегов. И сенаторская знать Италии активно поддержала Одоакра^[362].

К такому же компромиссу Одоакр стремился также в политическом и административно-правовом аспекте. Нет никакого сомнения, что Одоакр был провозглашен королем. Но королем он был только для своего разноплеменного варварского войска. Встает вопрос: а кем же он был для римлян? Вообще-то римляне, по-видимому, воспринимали Одоакра так же. как сравнительно недавно Рицимера, т. е. фактического правителя от имени официально правящего императора. Но это не было его официальным положением, которое нужно было юридически подтвердить. После взятия Одоакром власти, как об этом говорилось выше, послы римского сената (а фактически он сам) просили Зенона дать Одоакру достоинство патриция и передать ему Италийский диоцез. Судя по содержанию этой просьбы, достоинство патриция и власть над Италией — два самостоятельных элемента и не сводятся автоматически друг к другу. Зенон, хотя и предложил Олоакру просить ранг патриция у Непота, все же ему этот ранг присвоил^[363]. Долгое время была принята точка зрения, что Одоакр получил наряду с патрициатом и должность магистра воинов, что и давало ему формальную возможность управлять Италией. Однако нигде Одоакр так не называется. Сведения о положении Одоакра. к сожалению, чрезвычайно скудные. Давал ли ранг патриция сам по себе какие-либо властные полномочия? Если судить по просьбе самого Одоакра. то нет. по крайней мере, в момент захвата им власти. И Зенон, судя по одному из своих законов, считал патрициат высшей почестью, какой можно удостоить человека, уже занимавшего высшие посты в государстве, в том числе консулат или магистерий воинов. В то же время уже само положение Одоакра как патриция в известной мере в глазах римлян приравнивало германского короля к носителям высших должностей, поименованных в этом законе, независимо от того, имел ли он официально такую должность.

Став фактическим правителем Италии. Одоакр начал выпускать свои монеты. Однако в первые годы он помещал на них имя Непота. Следовательно, он признавал его официальным августом Запада. Поэтому не исключено, что он все же последовал совету Зенона и просил Непота дать ему ранг патриция. И то, что Одоакр выступил против убийц Непота и захватил Далмацию под лозунгом мести за убитого императора, также показывает, что официально он признавал его своим сувереном, что, разумеется, не означает, что он собирался вернуть ему реальную власть даже в отдаленной перспективе. Убийство Непота изменило ситуацию. Возможно, Одоакр каким-то образом договорился с Зеноном. В чем состояла эта договоренность, сказать трудно. Но она, по-видимому, все же состояла в признании власти Одоакра в западной части Империи, а Одоакром — официального положения Зенона как единственного августа. Как раньше на монетах упоминался Непот, так теперь Зенон со всеми своими титулами. При этом злотые монеты Одоакр вовсе не чеканил, чтобы не вызвать подозрения в нарушении императорского суверенитета. После победы над ругиями часть добычи Одоакр отослал Зенону в виде даров, что нужно понимать как признание верховной власти императора. Как уже говорилось, явно еще в 479 г. Одоакр назначил консула, чего ни он, ни Непот не делали раньше, и этого консула признали и на Востоке. Вполне возможно, что это признание не было оформлено специальным актом, но это не мешало Одоакру использовать его для укрепления своего положения. И явным показателем этого является назначение Одоакром западных консулов.

Не только недостаточно крепкая опора в армии, о чем уже говорилось, но и некоторая юридическая неопределенность его положения заставляли Одоакра, с одной стороны, не подчеркивать свою реальную власть, а с другой, по возможности привлечь на свою сторону местное население, и особенно римско-италийскую знать, а также довольно могущественную в Италии Церковь, хотя сам он был арианином. Само слово rех все еще носило некоторый негативный оттенок, и Одоакр в своих официальных документах старался его не употреблять. Характерна в этом отношении официальная надпись, выставленная в Риме для всеобщего обозрения, в которой Одоакр, несомненно, королем не назван. Правда, перед его именем часть строки исчезла, и сохранилось только v]iri Odovac]ris… но восстановление показывает, что здесь, скорее всего, должно было быть praecelentissimi (ргаеcelentissimus — превосходнейший, отличнейший). Не король, а превосходнейший муж — таким Одоакр предстает перед римлянами. Сами римляне, видимо, колебались в определении положения Одоакра. Разумеется, они не сомневались в его фактической сущности полновластного правителя Италии. Епископы называли его «превосходнейшим королем» (praecelentissimus rех)^[364], а консул 485 г. Симмах, упоминая в надписи Зенона и Одоакра, предпочел назвать их просто «господами», избегая официальных титулов. Но и в этом случае интересен один нюанс. Зенона Симмах называет «нашим господином» (domine nostro, точнее сокращенно d. п.), как это было обычно при упоминании императоров, а Одоакра только «господином» (domne Odoavacre). Видимо, даже признавая варварского генерала господином, Симмах ощущал несомненную разницу между ним и императором.

Одоакр всячески подчеркивал свою приверженность римским традициям. Датировка любого события или документа традиционно проводилась по консулам. Прочно удерживая в своих руках военную власть, что и давало ему возможность фактически править в Италии, высшие гражданские функции Одоакр оставил за римскими сенаторами. По-прежнему назначались не только консулы (начиная с консула 480 г.), но и префекты претория Италии и префекты Рима. В целом эти почетные посты резервировались за сенаторской знатью. Назначая на 480 г. своего первого консула, Одоакр остановил свой выбор на Василии. Цецина Деций Максим Василий принадлежал к самой верхушке тогдашней римской аристократии. Его отец тоже был в свое время консулом и во время правления Либия Севера и какое-то время после него вместе с Геннадием Авиеном занимал первое место среди сенаторов. Его братья тоже стали консулами в 484 и 486 гг. В 483 г. Василий был префектом Рима и в этом качестве представлял персону Одоакра на выборах нового папы, каким стал римский аристократ Феликс III. Василий и его братья принадлежали к клану Дециев, соперничавших с кланом Анициев. Одоакр практически чередовал на посту консула представителей эти двух кланов. Так, консулами 483 и 487 гг. были примыкавшие к Анициям Кв. Аврелий Меммий Симмах и Флавий Нар Манлий Боэций. Префектами претория Италии и префектами Рима также в основном были представители сенаторской знати, особенно тех же двух кланов. Римская знать охотно шла на службу варварскому королю^[365].

В принципе в таком привлечении верхушки римской аристократии к высшим гражданским должностям и самым почетным постам не было ничего нового, и Одоакр этим только подчеркивал свою приверженность традициям. Однако он взял курс и на сотрудничество с сенатом как целостной корпорацией и в какой-то степени государственным органом. На мелких монетах появилась давно забытая монограмма SC. По-видимому, в 479 г. одновременно с назначением собственного консула Одоакр создал должность главы сената (caput senatus), каковым становился самый старший из бывших консулов. Тот факт, что во главе сената встает отныне не назначенец главы государства (не важно, императора или варварского короля), а сенатор, занимающий свой пост автоматически, уже повышало роль сената. Важно еще и то, что речь идет об официальном посте, а не о зыбком авторитете, который мог быть оспорен либо главой государства, либо другими сенаторами из соперничающего клана. Сам Одоакр находился преимущественно в Равенне, и сенат получил возможность реального контроля над деятельностью префекта Города и других высших должностных лиц. Срок римской префектуры был официально установлен в один год, и это давало возможность привлечь к исполнению этой почетной должности большее число сенаторов. Одоакр явно рассматривал римский сенат как своего важного властного партнера.

Одоакр целиком сохранил римскую бюрократическую систему. Гражданскую администрацию по-прежнему возглавляя магистр оффиций. Эта должность тоже была фактически зарезервирована за сенаторами. При Одоакре известны, по крайней мере, два таких магистра — Север Антонин и Андромах^[366]. Целиком было сохранено и административно-территориальное деление Италии со всем ее управленческим аппаратом. Одним словом, Одоакр демонстрировал неизменность римской гражданской жизни при его правлении. Демонстративную заботу он проявлял о самом Риме, подчеркивая его традиционную роль «главы Вселенной». Хотя со времени вандальского разгрома Города прошло уже много лет и императоры, начиная с Майориана, уделяли много времени его восстановлению, до полного возрождения было еще далеко. Одоакр продолжил дело императоров и в этой области. При нем, в частности, был восстановлен Колизей.

Такое отношение к римским традициям и римской знати отразилось и на его отношении к Церкви. Сам Одоакр был арианином. Он, однако, сумел установить хорошие отношения с католическим клиром. Существует легенда, что в свое время Одоакру, направлявшемуся в Италию, живший в Норике св. Северин предсказал будущуювласть в этой стране. Существует ли какая-либо реальная основа этой легенды, неизвестно, но Одоакр почитал Северина и переписывался с ним^[367]. Большим влиянием у Одоакра пользовался Эпифаний, который сумел, в частности, добиться снижения налогов для своего города Тицина. Вообще Одоакр старался в церковные дела не вмешиваться. Однако когда в 483 г. умер папа Симплиций, префект претория обратился к нему с настоятельной просьбой решить вопрос о его преемнике. Одоакр отказался, но издал декрет, представлявший право избрания нового папы римскому клиру. В конечном итоге папой стал Феликс, установивший с Одоакром самые дружеские отношения.

Иным было положение на Сицилии и в Далмации. Сицилию (кроме Лилибея и его окрестностей) Одоакр, по существу, купил у Гейзериха за ежегодный налог, который он будет платить вандальскому королю. Поэтому он вполне мог рассматривать остров как свою собственность. В Далмации Одоакр выступал наследником Непота. который полновластно распоряжался в этой области. Поэтому и Сицилия, и Далмация составили патримоний Одоакра. Этими территориями он правил практически как собственник и мог обходиться без сотрудничества с римским сенатом и его магистратами. И здесь он мог уже без всякого стеснения называть себя rех, видя в королевском статусе наследие императорской власти, и так же его рассматривали местные жители.

Отношения Одоакра с Зеноном всегда были натянутыми. Одоакр пытался как-то упрочить свое положение. Как и до убийства Непота, так и после этого события он принципиально не выпускал золотых монет, поскольку золотая чеканка считалась прерогативой императора. На тех же монетах, которые все же он выпускал после смерти Непота, появляется имя Зенона со всеми его титулами. Но эти попытки оказались тщетными. Вынужденный силой обстоятельств фактически признавать Одоакра правителем Италии (и даже назначенных им консулов), император тем не менее старался как можно меньше оформлять это признание юридически. Тем самым он постоянно оставлял возможность в любой момент взять свое признание назад. Убийство Непота, которого Зенон до конца признавал своим коллегой, и захват Одоакром Далмации усилили существующее напряжение. Ставший, может быть, не без помощи Одоакра папой Феликс занимал по отношению к Зенону практически враждебную позицию. На Востоке в это время в самом разгаре была борьба между ортодоксами и монофизитами. Зенон попытался примирить их, издав так называемый «Генотикон», но Феликс решительно выступил против него. А затем, когда император отказался утвердить александрийского патриарха Иоанна Талайю, тот отправился в Рим к Феликсу. Дело дошло до того, что Феликс отлучил от Церкви и императора, и всех иерархов, принявших «Генотикон», в том числе константинопольского патриарха. Это еще больше обострило отношения между западным патрицием и императором. Однако долгое время никаких реальных возможностей свергнуть Одоакра у Зенона не было. Вскоре после убийства Непота в Константинополь прибыло посольство из Галлии. Вероятнее всего, его инициаторами были магнаты Юго-Восточной Галлии, недовольные признанием со стороны Одоакра вестготских завоеваний. Зенон отказался признать соглашение, заключенное Одоакром и Эврихом, и это, видимо, возбудило надежды той части галльской аристократии, которая была враждебна вестготам. Однако их надежды не оправдались. Зенон только что подавил очередной мятеж, и никаких реальных сил для конфронтации с Одоакром у него не было. Поэтому ему пришлось склониться на сторону Одоакра. Это был последний, насколько нам известно, успех Одоакра при константинопольском дворе. В 484 г., как об этом рассказывалось выше, против Зенона выступил один из его ближайших сподвижников Илл. Его поддержала вдовствующая императрица Верина, которая объявила императором ставленника Илла Леонтия. Илл освободил из заключения сына бывшего западного императора Антемия Маркиана, ранее восстававшего против Зенона, и послал его к Одоакру для заключения с ним какого-то соглашения. Одоакр встал перед серьезной дилеммой. Он мог вообще не вмешиваться во все эти события, соблюдая строгий нейтралитет, но мог и выступить на какой-либо стороне, явно усиливая этим ее позиции. Вероятнее всего, он все же решил поддержать Илла и Леонтия. Резоны такого решения вполне понятны. От новых властей в Константинополе он мог ожидать полного юридического признания его власти, какого он никак не мог добиться от Зенона. Одоакр мобилизовал свою армию в Далмации, чтобы вооруженной рукой вмешаться в события. Однако мятеж Илла был подавлен раньше, чем Одоакр успел принять в нем участие. Такая позиция Одоакра не улучшила его отношения с Зеноном^[368].

Зенон понял, что Одоакр является потенциальной угрозой для его власти. Становилось ясно, что он поддержит любой другой мятеж, какой может вспыхнуть в Восточной империи. В то же время собственных сил в сложившейся ситуации у Зенона не было. Он решил, как это было уже принято в Константинополе, использовать варваров против варваров. Зенон сумел настроить против Одоакра короля живших к северу от Италии ругиев Фелетея (или Фебу)^[369]. Ругии с удовольствием откликнулись на подстрекательство Зенона, т. к. это давало им возможность захватить благодатную Италию. В 487 г. началась война между Фелетеем и Одоакром. На тот момент королевство ругиев было одним из самых значительных, созданных варварами у внешних границ Римской империи. Однако Одоакр сумел мобилизовать свои силы и нанести ругиям сокрушительное поражение. Одоакр сам вторгся в их владения. В битве на берегу Дуная Фелетей был разбит и вместе с женой Гизо (кстати, остготкой) попал в плен. Их обоих увели в Италию и там обезглавили. Сын Фелетея Фредерик пытался продолжать войну. Для борьбы с ним Одоакр вызвал с Востока своего брата Онульфа (или Хунульфа). Онульф разбил Фредерика, и тот бежал к остготскому королю Теодориху. Вместе с ним к остготам ушло большое количество ругиев. Их королевство было разгромлено и перестало существовать. Этой войной, как уже упоминалось. Одоакр обезопасил, как ему казалось, северовосточную границу Италии. В то же время эффективно защищать эту периферию Италии было довольно трудно, и Одоакр решил оставить Норик, предварительно переселив оттуда в Италию все романское население. Выполнение этой задачи Одоакр поручил опять же Онульфу.

Одоакр, по-видимому, прекрасно понимал, что за спиной правителей ругиев стоял император и что войной с этим народом дело едва ли ограничится. Он еще пытался как-то договориться с Зеноном. Для этого он отослал в Константинополь в качестве даров огромную часть захваченной у ругиев добычи. Этим жестом он показывал, что воевал он под ауспициями императора, что себя считает лишь его полководцем, что он в любом случае хочет сохранить с императором хорошие (по крайней мере, внешне) отношения. Одновременно или даже несколько раньше он, как только что упоминалось, вызвал к себе Онульфа. Онульф, отправившийся после разгрома скиров и гибели отца на Восток, сделал там хорошую карьеру. Перед вызовом брата он занимал очень высокий пост магистра обеих армий для Иллирика. Тем не менее оба брата не могли не понимать, что в случае возникновения открытой враждебности между Зеноном и Одоакром брат, оставшийся на Востоке, неминуемо станет заложником ситуации. Поэтому Онульф покинул столь многообещающую службу у императора и перебрался в Италию. Одоакру важно было также собрать свою семью, дабы сделать свою позицию с этой стороны неуязвимой. Может быть, в это время Одоакр принял имя Флавия, которое появляется на его поздних монетах^[370]. В то время это имя было знаком высокого положения. Становясь Флавием, Одоакр почти равнялся с самим императором. Теперь он не ограничивается монограммой на монетах, а помещает на них, кроме имени, и свой портрет в подчеркнуто воинском виде. Одоакр ясно показывал отсутствие страха перед возможным конфликтом с Зеноном.

Хотя Зенон с инициированной им войной между ругиями и Одоакром потерпел неудачу, он на этом не успокоился. На этот раз он решил действовать открыто и своим орудием избрал Теодориха. В 489 г. он официально поручил ему вторгнуться в Италию и свергнуть узурпатора. Остготы перешли в Италию и начали войну. Уже очень скоро после начала этой войны Одоакр стал терпеть поражения. Его военачальник Туфа изменил ему и перешел на сторону Теодориха. В этих условиях Одоакр решил укрепить свою власть организационными мерами. Вскоре после начала войны с остготами он провозгласил цезарем своего сына Телу. Одоакр явно следовал примеру Ореста, но Тела отличался от Ромула Августула. Во-первых, он, как и его отец, явно был варваром и арианином. Приблизительно за десять лет до этого на Востоке Лев объявил цезарем сына Аспара Патриция, который тоже был варваром и арианином, но при этом он был вынужден официально объявить о переходе нового цезаря в ортодоксию. Никаких сведения о подобном акте Одоакра нет, и его явно и не было. Одоакр сам был арианином и не видел надобности в изменении веры сына. Видимо, в тяжелых условиях, в которых он оказался, у Одоакра не было другого выхода. Жест Одоакра был рассчитан явно на варварское войско. Провозглашением сына цезарем Одоакр, по-видимому, хотел показать своим разноплеменным воинам, что у них теперь будет свой император, который гарантирует продолжение политики отца. До сих пор самые разные варвары пытались ставить на трон своего императора из числа все же римлян. Теперь на императорском троне должен будет сидеть человек, сам вышедший из варварской среды. Во-вторых, Тела был объявлен не августом, а только цезарем. С одной стороны, это становилось знаком разрыва: отныне на Западе снова есть свой император. Но, с другой, положение этого нового императора оставалось двусмысленным, поскольку в официальной властной иерархии Империи он занимал лишь второе место. Может быть, таким образом Одоакр оставлял приоткрытой дверь для возможных будущих переговоров с императором. О реакции Зенона, как и его преемника Анастасия, на это решение Одоакра ничего неизвестно. Вероятнее всего, в Константинополе вовсе даже не обратили внимания на этот поступок, поскольку Одоакр уже воспринимался только как узурпатор, которого надо свергнуть при помощи остготского короля. Провозглашение цезарем Телы не укрепило положения Одоакра и среди итало-римской знати. Примириться с императором (даже цезарем, а не августом) — варваром и арианином ни гордая римская аристократия, ни католическая Церковь, естественно, не могли. Эти слои италийского общества открыто перешли на сторону Теодориха. Его торжественно приветствовали епископ Медиолана и его горожане. Сторонником Теодориха стал глава сената Фест. Конечно, и в этой среде существовали разные люди, занимавшие разную позицию. Так, например, Либерий, к этому времени уже, по-видимому, имевший ранг патриция, отказывался изменить Одоакру, пока тот был жив. На стороне Одоакра сражался римлянин Пиерий, убитый в решающем сражении. Но в целом позиции Одоакра в Италии были подорваны. В конце концов, Одоакр потерпел поражение и был убит.

II. ОСТГОТСКОЕ КОРОЛЕВСТВО В ИТАЛИИ

Поход Теодориха был тщательно подготовлен. Король пытался привлечь к нему всех остготов, даже тех, кто остался в Крыму, но в этом не преуспел. Часть остготов все же осталась в Восточной империи, в частности во Фракии, но подавляющее большинство последовало за Теодорихом. С Теодорихом шел именно народ, а не только войско. Вместе с воинами шли женщины, дети и старики. они везли с собой в повозках все свое имущество, даже жернова для приготовления муки. Поход начался в 488 г. и проходил в очень тяжелых условиях. Путь ему пытались преградить все те же старинные враги гепиды, но они были разбиты, и путь в Италию был открыт. Перезимовав в стране побежденных гепидов, некоторые из которых в поисках новых богатств присоединились к Теодориху. остготы, пополнив запасы продовольствия, летом следующего года возобновили поход. 28 августа 489 г. произошла первая битва между войсками Теодориха и Одоакра на самой границе Италии. Остготы в ней одержали победу. Эта победа был столь важна для Теодориха. что позже стала исходным пунктом определения им сроков того или иного мероприятия.

Перевес сил был явно на стороне Теодориха. Под его властью находился более или менее единый народ^[371]. Его относительно однородной армии противостояли уступавшие ей по численности и, главное, разнородные войска Одоакра. Однако поход не оказался легкой прогулкой. Вслед за пограничным сражением произошли новые битвы, в которых Теодорих снова был победителем. Победы остготов изменили и настроение в самой Италии. Сначала большинство сенаторской знати, явно переоценивая военные возможности Одоакра, выступили на его стороне. Однако, с одной стороны, победы Теодориха, а с другой, провозглашение Одоакром своего сына цезарем изменили настроение знати. Как бы лояльно ни относились ранее к Одоакру итало-римские аристократы и католические иерархи, теперь они переходили на сторону победителя. Провозглашение сына Одоакра Телы цезарем столь ясно рвало с римскими традициями, что поддерживать нового цезаря и его отца было невозможно. Большое значение при этом имел, конечно, тот факт, что остготский король официально действовал от имени императора, и переход на его сторону означал лишь выражение признания высшей власти августа. Может быть, под этим же предлогом изменил своему королю военачальник Одоакра Туфа. Одоакр. ощущая свою слабость, попытался привлечь себе на помощь бургундов. Те, действительно, вторглись в Северную Италию, но, ограничившись ее грабежом, реально Одоакру не помогли. Однако затем положение изменилось, и Одоакр сумел перейти в наступление. Он даже осадил Теодориха в Тицине. Теодориху пришлось призвать себе на помощь своих родственников вестготов. Только с их помощью остготам удалось снять осаду Тицина. В этих условиях Туфа снова перешел на сторону Одоакра. Затем Теодориху пришлось пережить новый удар. На сторону его противника перешли ругии Фредерика. Казалось, поражение остготов неминуемо, Однако в жесткий конфликт вступили Туфа и Фредерик, и дело кончилось сражением между ними, в ходе которого Туфа был убит. Вслед за этим Теодорих разбил Фредерика. Сам Фредерик погиб, а его воины снова перешли под власть Теодориха. После этого перевес окончательно сложился в пользу остготов. Армия Одоакра была полностью разбита, в бою погиб его военачальник Пиерий, а сам он с остатками своих войск заперся в Равенне, которую окружающие болота и другие водные препятствия делали почти неприступной. Теодорих осадил город, а попытка Одоакра вырваться из осады не удалась. В городе начался голод, и резко выросла цена хлеба. После долгой осады, продолжавшейся два с половиной года, Одоакр пошел на переговоры. Посредником выступил равеннский епископ Иоанн. Хотя оба врага были арианами, авторитет епископа много значил и для них. 25 февраля 493 г. было заключено соглашение, по которому Одоакр и Теодорих должны были править Италией совместно, и на этих условиях готы вошли в Равенну. В качестве заложника Одоакр отдал Теодориху своего сына Телу, недавно провозглашенного им цезарем. Разумеется, об этом его достоинстве уже не было и речи. Но уже 5 марта того же года Теодорих собственноручно убил Одоакра под предлогом мести за убийство ругийского короля и его остготской жены и якобы из-за заговора, который Одоакр составил против него. В тот же день по его приказу были уничтожены и многие воины Одоакра вместе с их потомством^[372]. Оставшиеся, если они вовремя не предали своего короля, были лишены полученного ими римского гражданства и земель. В Италии теперь поселились со своими семьями воины Теодориха, подавляющее большинство которых составляли остготы. Сам Теодорих стал бесспорным и единственным правителем Италии. Телу Теодорих пощадил и только отправил в изгнание. Но когда тот самовольно вернулся, Теодорих уже не колебался и приказал его казнить.

Войной в Италии попытались воспользоваться вандалы, чтобы вернуть себе Сицилию. В свое время Гейзерих фактически уступил Сицилию Одоакру, и знаком вандальского суверенитета над островом остался лишь налог, какой правитель Италии должен был платить вандальскому королю. В руках у вандалов оставался лишь Лилибей. Теперь вандальский король Гунтамунд решил восстановить реальную власть над Сицилией. Однако вандалы потерпели поражение. Значительную роль в этом сыграл наместник (консуляр) Сицилии Кассиодор, перешедший на сторону Теодориха. В 491 г., когда борьба в Италии еще далеко не завершилась, Гунтамунд был вынужден заключить договор с Теодорихом, по условиям которого он не только отказывался от налога, но и отдавал Теодориху Лилибей, так что теперь вся Сицилия находилась под властью (и реальной, и официальной) остготского короля.

Хотя никто не сомневался, что власть в Италии полностью перешла к Теодориху, ее еще нужно было юридически оформить. Теодорих являлся королем готов, но для римлян он был лишь дуксом, полководцем. Еще до начала италийского похода Теодорих получил от Зенона, как об этом уже говорилось, ранг патриция. Именно как патриция его приветствовала светская и духовная знать Италии. Однако история Одоакра и его отношений с императорским двором показывала, что этот ранг при всем своем почете не давал прочного юридического основания власти над Италийским диоцезом^[373]. Его нужно было дополнить официальным признанием нового положения как правителя Италии. Еще до вступления в Равенну Теодорих направил к Зенону посольство во главе с главой сената Флавием Фестом с просьбой позволения надеть ему королевскую одежду. Такое позволение означало бы признание императором власти Теодориха не только над готами, но и над римлянами. То, что посольство возглавлял глава сената (princeps senatus), должно было показать, что речь идет не об узурпации власти варварским королем, а о желании римского народа, воплощением которого все еще считался сенат. Однако Зенон, дававший столько авансов Теодориху перед его походом, теперь, когда казалось, что окончательная победа над Одоакром близка, предпочел воздержаться от любого официального акта. А затем положение в Константинополе изменилось.

Пока в Италии шла война, на константинопольском троне Зенона сменил Анастасий. При известии об этом новое посольство, возглавляемое видным и знатным сенатором Аницием Пробом Фаустом Нигером, вернулось в Италию. Новый император вообще отказался от обязательств, которые его предшественник дал Теодориху. Из Италии в Константинополь было отправлено несколько посольств, чтобы добиться от императора утверждения Теодориха, но они потерпели неудачу. На отношения с Константинополем повлиял и религиозно-церковный фактор. Для укрепления своей власти в Италии Теодорих сделал ставку на папу Геласия. Отношения между папой и королем установились довольно тесные. А Геласий выступил решительным противником константинопольского патриарха Евфемия, которого активно поддерживал сам император. Более того, в послании Анастасию Геласий утверждал, что власть в религиозных делах имеет только понтифик, а не император. Это не улучшило отношение Анастасия к Теодориху. Дело осложнилось еще и тем, что еще в марте 493 г. вскоре после убийства Одоакра готские воины самовольно провозгласили Теодориха королем. Королем готов (точнее — остготов) Теодорих к этому времени был уже почти два десятилетия, и он не собирался отказываться от этого титула. Недаром в 500 г. он пышно отпраздновал тридцатилетие своей королевской власти. Следовательно, началом своего нахождения на троне он считал провозглашение его королем в 471 г. после победы над сарматами. Новое провозглашение, когда он снял обычную готскую одежду и надел блистательное королевское облачение, означало, что он стал как бы правителем готов и римлян (Gothorum Romanorumque regnator)^[374]. Однако употребленное Иорданом словечко quasi ясно показывает, что для официальной реализации этого положения Теодориху было необходимо соответствующее решение (iussio) императора. А Анастасий долгое время решительно отказывался это сделать. Более того, согласившись назначить обоими консулами 495 г. представителей римской сенаторской знати, но в то же время отказавшись от официального признания нового положения Теодориха, Анастасий явно пытался противопоставить Теодориху сенат. Из этой попытки, однако, ничего не вышло, ибо сенаторы прекрасно понимали, что для них важнее отношение к ним находившегося в самой Италии остготского короля, чем далекого императора. Отношения между Теодорихом и Анастасием обострились настолько, что, казалось, они уже находились на грани открытой войны. Не желая полностью рвать с Империей, Теодорих выпускает свои золотые монеты по имперскому типу с изображением императора, но на реверсе помещает свою монограмму, подчеркивая этим собственную автономию. Однако в 496 г. умер папа Геласий, столь непримиримо относившийся к позиции константинопольского патриарха, и его заменил Анастасий II. Да и в Константинополе приблизительно в это же время патриархом стал другой человек — Македоний II. Оба они оказались готовыми прийти к компромиссу. Это позволило надеяться и на смягчение позиции императора. В Константинополь был снова отправлен Фест, который, наконец, в 497 г. сумел добиться от Анастасия признания Теодориха. Император, наконец, прислал Теодориху знаки королевского достоинства, смирившись, таким образом, с фактической ситуацией в Италии. Император даже отослал Теодориху дворцовые инсигнии, которые в свое время переслал в Константинополь Одоакр, а также пышные королевские одежды, которые символизировали новое положение Теодориха^[375]. Отныне во всех официальных и неофициальных актах он выступал именно как король (гех), отказавшись от ранга патриция. При этом никакого формального договора заключено не было, и дело ограничивалось, видимо, устным признанием и посылкой инсигний и одежды. В ответ на официальное признание Константинополем Теодорих перестает помещать свою монограмму на золотых солидах. В Италии это событие было воспринято как возвращение долгожданного мира^[376].

Теодорих признавал суверенитет императора над Италией и Сицилией, а затем и другими территориями, которые он завоевал. Недаром на аверсах золотых и серебряных монет постоянно изображение правящего императора. Взамен он получил титул патриция, а также право носить пурпурную одежду, что означало признание его властного положения, и назначать консулов. Позже император официально вручил Теодориху власть над Западом. Он должен управлять подчиненными ему землями до тех пор. пока император сам не явится в Италию и не возьмет в свои руки управление этой страной. Однако поскольку ни один император, занятый делами на Востоке, так и не прибыл в Италию, и всем было ясно, что это так и будет, эта оговорка оказывалась лишь лицемерным прикрытием уступки всей власти в Италии и на прилегающих территориях остготскому королю. Таким образом, официально остготский король являлся лишь полномочным наместником императора, но реально пользовался всей полнотой власти не только над готами, для которых он был королем, но и над римлянами. Теодорих чеканил свои монеты, но на золотых и серебряных помещал на них имя императора, а на реверсе — свою монограмму. Медные же монеты, которые ходили только в его владениях, вообще не учитывали существование императорской власти. Зато на них появляется монограмма sc, указывавшая на римский сенат. Остготский король подчеркивал, что в Италии его римским партнером является именно сенат. Издавать он мог не законы, а только эдикты. Как и законы, эдикты были обязательны для исполнения, но формально эти акты стояли все же ниже законов и распространялись только на подданных Теодориха^[377]. Не будучи формально законами, они и не вносились ни в какие кодексы. Никому он не мог давать ранг патриция и никого не мог делать сенатором.

В своих отношениях с итало-римским населением Теодорих продолжал курс Одоакра, Весь прежний государственный аппарат со всей своей структурой был сохранен. Более того, многие люди, занимавшие высокие посты при Одоакре, были приближены и к Теодориху. Так, один из самых доверенных лиц Одоакра Либерий, который отказался отмежеваться от него до самой его смерти, стал первым префектом претория при Теодорихе. В Риме заседал сенат, и Теодорих демонстративно выказывал свое уважение этому органу. Местным населением формально управлял префект претория для Италии; сохранились должности консула, квестора, префекта Рима, и на все эти должности могли назначаться только римляне. Но назначал их только остготский король, и практически лишь перед ним они несли ответственность. Для остготов же и немногих других присоединившихся к ним варваров Теодорих являлся королем. Его столицей осталась Равенна, но определенным знаком разрыва с прежним режимом стала постройка нового королевского дворца, который, однако, был возведен на месте дворца Валентиниана III. Придворный ритуал в королевском дворце был построен полностью по императорскому образцу. Как и императорский дворец в Константинополе, дворец Теодориха в Равенне назывался palatium (реже aula), а придворная служба — palatia militia. Как и при императорском дворе, все, что относилось к королю, было священным — sacra.

Юридическое положение Теодориха было двойственным. В глазах варваров он являлся их королем. Но и королевское достоинство Теодориха за это время изменилось, и решающим шагом в этом изменении стало, по-видимому, его новое провозглашение королем в 493 г. В глазах римлян он и до этого был королем (гех), но для готов положение изменилось. Готы (как, по-видимому, и все германцы) ранее четко различали своего короля, называемого reix или rix, от императора, называемого «тиуданс» — глава народа^[378]. Победа над Одоакром, правившим Италией и Римом, сердцем римской державы, поднимала Теодориха над уровнем обычного короля и в некоторой степени приравнивала к положению императора, ибо теперь он правил самим Римом. Поэтому возможно, что Теодорих. оставаясь королем (но уже не rix, а rех), вышел на уровень тиуданса. А это делало его уже не племенным или этническим королем, а королем вообще как таковым. Титул короля готов Теодорих, по-видимому, более не носил. Не был он больше и римским патрицием. Он именовался Флавий Теодорих король (Flavius Theodoricus гех). Это наименование отражает двойственность власти Теодориха, его связь, с одной стороны, с германским институтом королевской власти, а с другой — с римскими традициями. Для римлян гех был представителем императора, правившим в его отсутствие, для готов — правителем, почти равным самому императору. Один из современных авторов определял власть Теодориха как королевскую в отношении готов (regnum Gothorum) и как принципат над римским народом (principatus роpuli Romani). И сам Теодорих называл себя принцепсом: Rex Theodericus Pius Princeps Invictus Semper (Король Теодорих, благочестивый всегда непобедимый принцепс). Принцепсом он был и для чиновников королевской канцелярии. Теодорих не принимал титулов ни августа, ни цезаря, что равняло бы его с императором, он оставался rex, но Pius Princeps Invictus Semper входили в императорскую титулатуру. и это ставило его на более высокий уровень, чем обычного варварского короля. На официальном портрете король предстает в одежде, подобной императорской^[379], держа, как и император, в руках державное яблоко, увенчанное фигурой Виктории, но с обычной готской прической и варварскими усами. На обратной стороне медальона с его портретом значилось: Rex Theodericus victor gentium (Король Теодорих, победитель народов). Этим подчеркивалась, прежде всего, военная власть короля. Не возражал Теодорих и против того, чтобы его подданные в верноподданническом стремлении называли его даже августом. В одной из надписей он именуется «король Теодорих, вечный август». Однако в официальную титулатуру этот термин, равнявший его с императором, как уже говорилось, не входил.

В ходе завоеваний власть короля резко возросла, и после подчинения Италии Теодорих вел себя уже как самодержавный государь. Это вызывало недовольство в некоторых кругах остготской аристократии. По-видимому, выражением этого недовольства стал заговор, организованный видным остготом Одоином. После раскрытия этого заговора Теодорих не колебался и казнил Одоина. Позже казнен был видный остготский военачальник Питца, хотя причины этой казни мы не знаем. Возможно, что Питца тоже каким-то образом оказался в оппозиции королю. После этого никаких попыток выступить против Теодориха, как кажется, уже не было. Только позже, когда королевская власть была уже не столь сильна, как при Теодорихе, и особенно во время войны с Империей, снова возникли раздоры в среде готской знати, что стало одной из причин поражения остготов. После завоевания Италии к королю и его семье перешли обширные владения, составившие королевский домен (patrimonium), и этот домен приносил огромные доходы, что в значительной степени стало материальной основой королевской власти. Вся структура королевского двора и его ритуалы были скопированы с императорского. Короля и его семью охраняли лейб-гвардейцы, которые, как при императоре, назывались доместиками, и ими командовал comes domesticorum. По-прежнему центром придворной жизни была «священная спальня» (sacrum cubiculum), и «спальники» (cubicularii), и особенно «глава спальни» (praepositus cubiculi), играли в придворной, а следовательно, и в государственной жизни большую роль. Таков был, например, Тривила, который начинал свою карьеру низшим чиновником, а не позже 520 г. стал «главой спальни». Все эти люди были только готами. Как бы ни показывал Теодорих публично свое расположение к римлянам, к своей персоне он допускал только соплеменников. Королевскую канцелярию, занимавшуюся всем бумагооборотом, в том числе и практическим написанием различных распоряжения и эдиктов, и потому игравшую очень важную роль в управлении государством, возглавлял, как и раньше, квестор священного дворца, каковым чаще всего был римлянин. Так, довольно долго эту должность занимал Кассиодор. Подразделения канцелярии продолжали называться scrinia, и во главе каждого такого подразделения стоял свой магистр.

При короле существовал совет, называемый, как и у императоров, консисторием, но король мог и пренебречь его мнением. В состав этого совета могли входить и готы, и римляне. Численно римляне даже преобладали, но влияние готов было, по крайней мере, не меньшим. Одним из виднейших членов этого совета был Тулуин, ставший на долгие годы ближайшим советником Теодориха. Он женился на женщине из рода Амалов и стал, таким образом, королевским родственником. Наряду с римскими силенциариями, которых, по-видимому, становилось все меньше (позже они, как кажется, и вовсе исчезли), практическую деятельность этого совета осуществляли готские maiores domus regiae, роль которых была много больше, чем простых служителей совета. В центре сохранялся старый бюрократический государственный аппарат, возглавляемый магистром оффициев, и должности в нем, в том числе и самые высшие, занимали римляне, поскольку никаких опытных бюрократов в остготской среде долгое время просто не было. С течением времени, однако, среди чиновников начинают появляться и готы, которые, по-видимому, тоже постепенно овладели навыками римской бюрократии. Финансовую систему, включая сбор налогов, обеспечение соляной монополии, чеканку монеты, возглавлял, как и при императоре, комит священных щедрот, и этот пост занимал римлянин. Но зато на посту комита патримония, управлявшего собственными владениями и имуществом короля, обычно находился гот. Только римлянами были префекты претория, возглавлявшего гражданскую и, особенно, юридическую администрацию в Италии, а затем и в Юго-Восточной Галлии^[380]. Хотя префектами претория были только римляне, постепенно в их аппарате могли появляться и готы. В то же время лишь готские аристократы составили непосредственное окружение короля (comitatus), из которого и назначались и чиновники нового государственно-административного аппарата, и военные командиры. Comitatus являлся не неформальным объединением придворных, а официальным институтом. Его возглавлял princeps cardinalis. Находился он, естественно, в Равенне, но в Риме имелся его викарий со своим аппаратом. Степень близости к королевскому двору определяла всю карьеру знатного гота. За всеми делами в государстве наблюдали сайоны, каковыми тоже были только готы^[381]. Им король мог поручать различные задания, как, например, наблюдать за сбором налогов или строительством новых укреплений. Играли они и роль тайной полиции, обеспечивая не столько порядок, сколько предотвращение каких-либо актов, направленных против короля. Некоторые сайоны могли затем сделать хорошую карьеру, как уже упомянутый Тривила.

Остготское завоевание не принесло никаких изменений в административно-территориальной структуре Италии и прилагающих территорий. Только, пожалуй, диоцезы, на которые ранее делилась Италия, теперь исчезли за их ненадобностью. Во всяком случае, никаких сведений о викариях, ранее возглавлявших эти диоцезы, нет. Сохранилось старое деление на провинции, которые состояли из отдельных civitates (городских округов). Провинциями, а также отдельными городами, в которых жили готы, управляли остготские графы (комиты), получившие привычные для местного населения ранги «превосходного» (spectabilis) или даже «сиятельного» (illustris). Последний титул ставил готского графа на одну ступень с римским сенатором, хотя в члены сената эти высокопоставленные готы и не входили. Такие графы командовали и гарнизонами, располагавшимися в городах. Вне Италии (по крайней мере, это известно для Далмации) главой провинции по-прежнему считался римский презид, который возглавлял гражданскую администрацию и осуществлял сбор налогов и различных податей. Однако он подчинялся готскому графу, который командовал там войсками. Города сохранились и продолжали играть некоторую роль в жизни Италии. Особенно выделялась Равенна, в которой из-за нахождения там королевского двора собирались большие богатства, что позволили этому городу стать значительным торговым центром не только Италии, но и всего Средиземноморья. Само управление итало-римскими городами сохранялось прежним, но оно было поставлено под контроль готских графов. Как и ранее, большую роль в управлении городом играл «защитник» (defensor civitatis). Он представлял центральную власть и мог быть, вероятно, как готом, так и римлянином. Это же относится и к куратору, наблюдавшему за экономической жизнью города. Еще задолго до 476 г. большую роль в жизни города и его управлении играл епископ. После остготского завоевания роль епископа еще более возросла, и он все больше подменял городское самоуправление. В лице епископа город имел защитника перед лицом короля. Особое положение, как и ранее, занимал Рим. Управление и судебную власть в Риме осуществлял префект Города, в распоряжении которого находился не только административный аппарат, но и полиция (вигилы), возглавляемая подчиненным ему префектом вигилов. Должность префекта Города была очень почетной, и им мог быть только сенатор. Значительную роль в управлении Римом играл и сенат. На особом положении находилась также Равенна, где, однако, не было городского префекта, а судебная власть находилась в руках главы городской полиции — тоже префекта вигилов. Городскую администрацию, может быть, возглавлял куратор, непосредственно подчинявшийся королю. Огромную роль и для практического осуществления управления государством, и для повседневной жизни играла коммуникация. Ее осуществляла в значительной степени старая государственная почта (cursus publicus), использовавшая для своего движения старые римские дороги. Полностью сохранилась и старая налоговая система, только различные налоги и подати теперь должны были идти не в императорскую, а в королевскую казну. Те должности в государственном аппарате, которые занимали готы, особенно высшие, принадлежали остготской знати.

Готы считались воинами на римской службе^[382], и в соответствии с римскими законами на них не распространялась римская судебная система, а в случае необходимости действовали специальные военные суды. Так что в Остготском королевстве сосуществовали две правовые системы: римское право для римлян, основанное на «Кодексе Феодосия», и готское право для варваров. В случае же споров между римлянами и варварами дела рассматривались в готском суде, но в присутствии римского юриста, который, естественно, был более опытным в различных юридических тонкостях. Правосудие по римским законам осуществлял римский судья (index), готскую — граф (comes). Всю судебную систему, в том числе и римскую, возглавлял король, который и назначал судей в оба вида судов. Таким образом, в Италии сосуществовали два государственно-административных аппарата, две судебные и вообще правовые системы, но и те и другие подчинялись остготскому королю. Теодорих, как только что было сказано, издавал свои эдикты, обязательные для обеих групп населения^[383].

Некоторые готы, особенно воины и придворные, селились в городах. Прежде всего, это были центры королевской власти — Равенна, Тицин, Медиолан. Воины, вероятно, со своими семьями, обитали также в крепостях. Но в основном они поселялись в сельской местности. Поселившиеся в Италии остготы получали земли. Как и воины Одоакра, они имели право на одну треть земель местного населения^[384]. Первоначально готы, особенно готские аристократы, просто захватывали некоторые земли, изгоняя их владельцев. Те порой обращались к Теодориху. который все же считался представителем законной власти. Чтобы исключить всякие случаи произвола и практически провести в жизнь разделение земель, была создана специальная комиссия, возглавляемая в качестве префекта претория Либерием. Выбор Либерия был очень точен. С одной стороны, он сам был сенатором и поэтому пользовался доверием местной знати. С другой, будучи префектом претория, он возглавлял гражданскую администрацию Италии, и его действия, таким образом, не выглядели проявлением произвола победителей. Наконец, незадолго до этого Либерий до последнего поддерживал Одоакра и лишь только после его гибели перешел на сторону Теодориха. Это заставляло его еще в большей степени следовать всем указаниям короля, и в то же время его действия представлялись совершенно объективными. Либерий и его сотрудники (delegatores) провели большую работу. Фактически был проведен новый ценз. Было учтено количество варварских воинов, которые должны были поселиться в качестве hospites, количество и размеры имений, подлежащих разделу, принципы этого раздела и размещения воинов Теодориха. Новые владельцы получили соответствующие документы — pittacia (расписки), и захват земель после этого и без таких документов стал считаться незаконным и преследовался. Либерий блестяще справился со своей трудной задачей и заслужил благодарность римской аристократии^[385]. Епископ Эннодий писал Либерию, что благодаря ему римские землевладельцы могут спокойно пользоваться своей собственностью. И сам Теодорих, обращаясь к сенату, прославлял справедливость и объективность Либерия, заявляя, что в результате его действий оба народа могут совместно владеть землей. Дело облегчалось лишением своих участков германцами Одоакра, земли которых теперь перешли к варварам Теодориха. Некоторые имения итало-римлян, особенно в зонах поселения остготов, все же перешли в руки варваров, но каков был их удельный вес в общем количестве сельскохозяйственных имений, сказать пока невозможно. Те итало-римские землевладельцы, которые полностью сохраняли свою собственность, платили специальный налог (pensio) на содержание войска, т. е. остготских воинов и их семей, который, как кажется, равнялся трети их доходов^[386].

Остготы и их союзники заселили далеко не всю Италию. Их было не так уже много. Численность остготских воинов определяется в 20–30 тысяч, что вместе с женщинами, детьми и стариками составляет едва ли больше (а скорее, меньше) 150 тысяч человек^[387], и это было приблизительно 2 % населения Италии. Частично это отражается в слабости археологических следов их пребывания на Апеннинском полуострове. Большая их часть осела на побережье Адриатического моря в районе Равенны, вдоль Апеннин, в долине Пада (По) и в предальпийской зоне, а также на северо-востоке Италии. Недаром именно на северо-востоке Апеннинского полуострова концентрируется большая часть готских топонимов. В значительной степени это определялось стратегическими соображениями. Долгое время через альпийские проходы и еще чаще через северо-восток Апеннинского полуострова в Италию прорывались враги, и остготские власти, расселяя соплеменников в этих районах, стремились предотвратить новые подобные вторжения. Позже, когда после завоевания Иллирика опасность с этой стороны казалась устраненной, но зато выросла угроза со стороны франков, готы стали селиться на северо-западе Италии. Отдельные поселения остготов располагались вдоль дорог, контроль над которыми был чрезвычайно важен для остготов и их короля. Какая-то часть остготской знати жила в Риме, заняв опустевшие по тем или иным причинам жилища римских аристократов. Южнее Рима их поселений вовсе не было, там имелись только отдельные остготские гарнизоны в наиболее важных стратегических пунктах. Численность гарнизонов была, вероятно, относительно большой, чтобы обеспечивать порядок и в случае необходимости оборону от вражеских нападений^[388]. Позже в связи с угрозой возможного имперского нападения готские поселения появились на Сицилии. Вне зоны более или менее компактного расселения готов практически сохранялись прежние порядки.

В социально-экономическом отношении эти порядки определялись господством сельскохозяйственных латифундий, принадлежавших местным магнатам. Отношения внутри них строились по образцам, уже давно существовавшим в Римской империи. В результате войн, может быть, несколько выросло количество рабов. Считается, что рабы составляли около 15 %сельского населения. Большая же часть работников в латифундиях была зависимыми крестьянами, число которых в это время также увеличилось. Широко распространилась ипотека, ведущая к еще большему распространению зависимости крестьян от местных магнатов. Голод, который порой случался в Италии^[389], стихийные бедствия, а в более раннее время войны и вообще политическая нестабильность больно ударяли по крестьянскому населению. Свои убытки, связанные с этими же обстоятельствами, магнаты стремились (и весьма успешно) компенсировать за счет крестьян. В результате все большая масса сельского населения разорялась и попадала в зависимость от латифундистов. Одним словом, в остготской Италии продолжались те процессы, которые уже были характерны для Поздней империи.

Эти же процессы проходили и в остготском обществе. Если у готов когда-либо и существовало равенство, то оно исчезло задолго до Великого переселения народов. При поселении в Италии тоже никакого равенства не соблюдалось. Италоримские магнаты, вынужденные уступить остготским воинам треть своих земель, видели в этих воинах временных «гостей», сохраняя юридически право собственности на всю землю. Для готов же различие между собственностью и владением, как кажется, не существовало, и они рассматривали полученную землю как свою собственность. Это облегчало различные манипулирования с землей и, следовательно, социально-экономическую эволюцию остготского общества. Довольно рано в готской среде тоже появились латифундисты. Таков был, например, Теодахад (или Теодат), близкий родственник королевской семьи (и сам будущий король). Он владел большой частью земель Тосканы, которыми завладел силой и несправедливостями. Даже если указание на большую часть области является преувеличением, огромность его владений несомненна. Характерно и указание на способ приобретения им таких имений. Будучи членом королевского рода Амалов, он занимал в готском обществе довольно высокое положение (уже в 507 г. он имел высокие титулы vir spectabilis и vir illustris) и явно использовал его для округления своих владений. Эти владения еще увеличились, когда он в 527 г. унаследовал земли своей матери. Теодахад попал в поле зрения историков только потому, что он появился на политической сцене. Можно думать, что существовали и другие остготские латифундисты, не оказавшиеся в авангарде политических событий и потому не замеченные источниками. После подчинения внеиталийских территорий Теодорих часть новоприобретенных земель раздавал своим приближенным. Знатные готы получили владения в Далмации. Родственник короля Тулуин, отличившийся и на Балканах, и в Галлии, стал владельцем обширных галльских имений. О богатстве остготской аристократии могу свидетельствовать некоторые женские погребения^[390] и клады, в которых в относительном изобилии встречаются различные драгоценности и золотые монеты. Образ жизни остготской знати все больше сближался с римским. Готские аристократы начали носить римскую одежду, а на их столе, так же, как и римских сенаторов, стала появляться серебряная посуда. Они все чаще стали говорить по-латыни. Стали изменяться и готские погребальные обряды. По римскому примеру, и инициатором в этом выступил сам Теодорих, стал более скромным могильный инвентарь. А некоторые остготы, как тот же Теодахад, стремились приобщиться к римской образованности (разумеется, на том уровне, какой имелся в конце V и первой четверти VI в.).

Такие крупные владения готских магнатов создавались за счет других землевладельцев, не имевших возможностей противостоять могущественным представителям остготской аристократии. Эдикты, издаваемые королями, резко осуждали такой захват (pervasio), но само существование этих эдиктов ясно говорит о широко распространенной практике. Для захвата чужой собственности использовали слуги, т. е., по-видимому, частные дружинники латифундистов. Жертвами захвата становились свободные бедняки. В эдиктах не указывается национальность этих бедняков, но среди них не могли не быть и остготы. Ослепший старый воин жаловался Теодориху на то, что два гота, Гудила и Оппас, пытаются его поработить, а местный граф (комит) то ли не может, то ли не хочет предотвратить это преступление. Герцог (дукс) Гудуин также использовал свое положение, чтобы навязать рабские обязанности (опега servilia) свободным готам. Королевская власть пыталась как-то компенсировать экономический упадок готских бедняков, ежегодно раздавая им «дары» (donativa), которые фактически являлись средствами вспомоществования. Однако остановить социально-экономический процесс они не могли. Эдикт, изданный от имени наследника Теодориха Аталариха, рисует ужасающую картину обеднения значительной массы как готского, так и итало-римского населения и произвола властей и знати, происходивших опять же как из готской, так и из римской среды. Можно говорить, что социально-экономическое положение обеих групп населения остготской Италии сближается. Варварская аристократия сближается с итало-римской, рядовые остготы по своему положению приближаются к такому же рядовому местному населению. По-видимому, в Остготском королевстве этот процесс сближения только начался, и относительно скорая ликвидация государства не дала ему завершиться. В остготской среде явно еще остался довольно сильный слой свободных землевладельцев и воинов, ибо в противном случае столь длительное сопротивление, какое, как мы увидим далее, императорским армиям остготы оказать бы не смогли.

Одновременно с распределением земель тем же Либерием (разумеется, по поручению Теодориха) была проведена налоговая реформа, и теперь все собственники Италии, включая и готов, были обязаны отдавать треть своих доходов королевской власти. Новая налоговая система, по-видимому, ухудшала положение большей части италийского населения: недаром около 507 г. некоторые италийцы просили Теодориха вернуться к налогам времени Одоакра. В то же время Теодорих старался не очень обременять италийскую знать налогами, чтобы еще более привлечь ее к себе. Большее значение он, пожалуй, придавал налогам, которыми были обложены внеиталийские территории, в том числе Сицилия и Далмация. Эти территории являлись в свое время патримониумом Одоакра, и теперь они перешли к его победителю. Другим важным источником доходов являлись косвенные налоги, к которым римляне уже давно привыкли, и они их не очень-то раздражали, различные штрафы и конфискации, а также завещания. По-прежнему большое значение имели города, некоторые из которых оставались довольно значительными центрами международной и внутренней торговли. Торговые пошлины также пополняли королевскую казну.

Подавляющее большинство варваров, пришедших в Италию под руководством и властью Теодориха, было остготами. Однако, кроме остготов, там были и представители некоторых других народов, как ругии и даже, казалось бы. старинные враги гепиды. Еще задолго до остготского вторжения в Северной Италии жили аланы, и они теперь тоже признали власть Теодориха. Отношения внутри варварского конгломерата были непростыми. Так, ругии отказывались вступать в брак с остготками и наоборот. Неготские варвары явно были недовольны тем, что все высшие посты, какие замешались не римлянами, а завоевателями, занимали готы, что ставило других варварских подданных Теодориха в неравноправное положение. Но, судя по всему, этот аспект внутренней политики самого Теодориха не очень беспокоил. Население Италии официально состояло из двух групп — готов и римлян. И главным для Теодориха в этом аспекте были взаимоотношения с римлянами, т. е. местным населением.

Никаких попыток слить завоевателей и завоеванных в единое целое Теодорих не делал. Браки между двумя группами населения по-прежнему были строго запрещены^[391]. Только в виде исключения римляне принимались на военную службу^[392], а с другой стороны, все варвары-мужчины (а не только собственно готы) были военнообязанными. Воинское воспитание они получали с самого детства. Теодорих заботился о таком воспитании, поскольку оно обеспечивало его армию хорошо тренированными воинами. Возможно, общее руководство таким воспитанием осуществлял уже упомянутый Тулуин. Вступление в армию рассматривалось как наступление совершеннолетия, после чего юноша мог свободно распоряжаться своим имуществом. Как и многие другие варвары, остготы были арианами, и само арианство рассматривалось как «готская вера», и это тоже разделяло готов и римлян. В городах, где селились остготы, обычно существовало два епископа — католический и арианский. Следование «готской вере» должно было обеспечить сохранение этнической идентичности остготов. Это строгое разделение по религиозной линии дополняло и укрепляло разделение между двумя частями подданных Теодориха. Да и сами остготы не стремились к слиянию с римлянами. Как и другие варвары, они не очень любили города и старались жить вне городских стен. Если же они селились в каком-нибудь городе, то образовывали там особый квартал, центром которого была арианская церковь.

В то же время Теодорих стремился сохранить хорошие отношения с итало-римским населением, особенно с его знатью. Одним из первых его мероприятий после утверждения в Италии было возвращение прежним владельцам рабов и колонов, которые во время войны могли либо бежать, либо быть захваченными другими лицами, в том числе готами. Сенат, роль которого при Одоакре усилилась, сохранил свое положение и при Теодорихе. После своей победы Теодорих не только не провел «чистку» сената, чего многие опасались, но и сразу стал всячески подчеркивать свое почтение и к этому органу, и к его отдельным членам. Хотя во время завоевания Италии Теодорих угрожал сенаторам конфисковать их земли в случае отказа изменить Одоакру, реально он свою угрозу не осуществил, а вскоре после подчинения страны объявил всеобщую амнистию^[393]. Многих представителей итало-римской аристократии он приблизил к себе, доверив им различные важные посты, несмотря на их позицию и их карьеру при Одоакре. Уже упоминался Либерий, верность которого своему повелителю Теодорих высоко оценил и возвысил его, надеясь, что и по отношению к нему он проявит ту же верность. Либерий, как упоминалось, был первым префектом претория для Италии при Теодорихе, а когда после захвата некоторых заальпийских территорий Теодорих восстановил такую же префектуру для Галлии, пост этого префекта занял опять же Либерий. В промежутке между этими должностями он был почтен рангом патриция, а его сын в 507 г. был сделан консулом. В отличие от Либерия Флавий Аниций Проб Фауст Нигер еще во время войны перешел на сторону Теодориха и стал консулом, магистром оффиций, т. е. фактически главы всей королевской администрации, квестором священного дворца, префектом претория для Италии. Правда, позже в результате различных придворных интриг он был удален, но это не помешало ему остаться одним из самых влиятельных членов сената. Бывший консул и префект Рима при Одоакре Аниций Ацилий Фауст при Теодорихе снова стал префектом Города. Именно он в 492 г. отправился послом Теодориха в Константинополь, чтобы уговорить Зенона официально утвердить новое положение остготского короля. Первое посольство Теодориха к Зенону возглавил Флавий Руфий Постумий Фест, который ранее был консулом (правда, еще до Одоакра), а в это время — главой сената. Позже заслугой Феста стало то, что он, наконец, добился от Анастасия признания нового королевского достоинства Теодориха. После смерти Феста его место в сенате занял Кв. Аврелий Меммий Симмах, предки которого играли огромную роль в политической и культурной жизни Империи на протяжении почти двух столетий. Великолепную карьеру сделали при Теодорихе зять Симмаха Боэций и Кассиодор. Аниций Манлий Торкват Боэций принадлежал к самым «сливкам» позднеримской знати и был одним из самых образованных людей того времени. Его отец был префектом претория при Одоакре, а вершиной карьеры его самого стала должность магистра оффиций, которую он занял в 522 г. Кассиодор не был столь знатен, как Боэций, но тоже принадлежал к весьма влиятельным кругам Италии^[394]. Его отец тоже делал карьеру при Одоакре и спокойно продолжил ее и при Теодорихе. став даже в 506–507 гг. префектом претория для Италии и патрицием. Сам Флавий Магн Аврелий Кассиодор Сенатор начал свой путь в администрации Отсготского королевства при Теодорихе и прошел почти всю карьерную лестницу, тоже став патрицием и префектом претория для Италии, а также консулом и магистром оффиций. Можно утверждать, что итало-римская аристократия полностью сохранила свои позиции и под властью остготского короля. Конечно, некоторые изменения в ее составе были неизбежны, но они не выходили за рамки, обычные для всех предшествующих периодов римской истории. Таким образом, итало-римская знать сохранила почти полностью свое социально-экономическое и в значительной степени политическое положение. В правление Одоакра и Теодориха политическая роль итало-римской аристократии даже увеличилась по сравнению с тем временем, когда Запад имел своего августа.

Перед местным населением Теодорих стремился представить себя верным продолжателем римских традиций и защитником всего населения. Недаром вскоре после окончания войны в Италии он направил тицинского епископа Эпифания к бургундскому королю Гундобаду с целью освобождения тех пленников, которых во время войны бургунды увели из Северной Италии. Теодорих утверждал, что он восстановил древнюю свободу (antiquam libertatem), что целью его похода в Италию было защитить (vindicare) римское право, что с его властью все в стране вернулось в прежнее состояние. Готы же, пришедшие с ним в Италию, являются не кем иными, как только армией, цель которой — защитить Италию и обеспечить ей спокойное и мирное существование (tranquilitas et securitas). На медных монетах, как и в далекие славные времена, помещается, как уже говорилось, монограмма sc^[395], а позже — изображение капитолийской волчицы. Итало-римское население, со своей стороны, принимало роль остготов как гарантов его безопасности, и относительное спокойствие, в каком жила Италия при Теодорихе, заставляло его мириться с фактической властью варварского короля.

В самой Италии Теодорих активно занимался строительством, как это делали императоры в более благополучное время. Наибольшее внимание Теодорих уделял «королевским городам»: Равенне, Вероне и Медиолану. В Равенне был построен не только новый королевский дворец, но и, по крайней мере, три великолепные церкви, одна из которых, посвященная Христу Искупителю, являлась дворцовой^[396]. Наряду с этими арианскими церквами в конце правления Теодориха начала строиться католическая базилика Св. Виталия. В городе остался нетронутым уже существующий католический баптистерий, но наряду с ним был построен арианский. Религиозные здания украшались прекрасными мозаиками. Среди других городов Италии особое внимание, естественно, привлекал Рим. Там. в частности, был восстановлен императорский дворец (хотя сам Теодорих явно не собирался там обитать) и были выделены деньги на ремонт городских стен. В других городах тоже строилось относительно много. Восстанавливались старые и строились новые мосты и акведуки. Города, ранее не имевшие стен, теперь окружались ими, а стены тех городов, которые уже имелись, реставрировались. В некоторых городах строились даже цирки и амфитеатры. В Риме учителя грамматики, риторики и права оплачивались из государственного бюджета. Оплачивались также некоторые возницы и актеры.

В 500 г. Теодорих отметил тридцатилетие своей королевской власти. Этот юбилей по примеру императоров он отпраздновал в Риме. Его вступление в «столицу мира» было обставлено как пышный триумф, и его приветствовал при этом папа Симмах, несмотря на то, что Теодорих был арианином. Вслед за тем Теодорих посетил базилику Св. Петра, построенную Константином, воздав честь апостолу и первому главе римской общины и показывая, что он, арианин, как и католики, почитает «князя апостолов» и покровителя Рима. Торжественный прием был устроен Теодориху в сенате, где в его честь был прочтен панегирик, как это делалось и для императоров. Теодорих в ответ заявил, что всегда восхищался Римом и что он сделает все от него зависящее для сохранения свободы римского народа. В честь королевского юбилея совершались торжественные процессии и были устроены игры. Все должно было создать впечатление возрождения славного римского прошлого. Когда в 509 г. в римском цирке произошло столкновение между цирковыми «партиями», Теодорих вмешался в это дело и сумел без насилия восстановить спокойствие. Это тоже увеличило его авторитет. Благодарные римляне сравнивали Теодориха с Траяном, которого уже давно называли «лучшим принцепсом» и Валентинианом^[397]. Хронисты, разумеется, не без преувеличения называли правление Теодориха временем счастья, мира и процветания.

Теодорих стремился привлечь на свою сторону и католическую Церковь. Он официально заявил, что не намерен вмешиваться в религиозные проблемы. Поэтому, кстати, он терпимо относился к иудеям, и те отвечали ему полной верностью. Но главным было, конечно, отношение с католиками. Между королевской властью и Церковью установилось взаимовыгодное сосуществование. Хотя Церковь постоянно боролась со всякими ересями, в том числе с арианством, эта борьба не распространялась на остготов. Уже давно под властью и западных, и восточных императоров находились значительные контингенты варварских (в основном германских) воинов, которые преимущественно были арианами, и поэтому никакие антиеретические мероприятия их не задевали. Варвары, пришедшие с Теодорихом. тоже официально являлись воинами императора, и они тоже не подпадали под действие ни императорских законов против ересей, ни практических мер светских или духовных властей. Она пользовалась значительными привилегиями, и католические епископы, возглавляемые папами, занимали в обществе очень высокое положение и пользовались уважением варваров и их короля. Церковь полностью сохраняла свое имущество. Опытный дипломат тицинский епископ Эпифаний использовался Теодорихом для выполнения деликатных дипломатических поручений, в том числе для возвращения из бургундского плена угнанных жителей Северной Италии. Активно поддерживал Теодориха медиоланский архиепископ Лаврентий. Папа Геласий лично был очень близок к Теодориху. Да и с другими папами король поддерживал хорошие отношения. А претензии пап на главенство во всем западнохристианском мире полностью совпадали со стремлением самого Теодориха к политической гегемонии в мире варварских государств. Католическая Церковь, со своей стороны, поддерживала Теодориха, несмотря на его арианство. Тицинский епископ Эннодий. сменивший Эпифания, прославлял короля за то, что тот два народа и две традиции гармонично соединил перед лицом Бога. Для Эннодия Теодорих — «мой король». Теодорих не делал никаких попыток навязать арианство местному населению^[398], но и не допускал обратного — обращения в католичество готов. Разделение римлян и готов, как уже говорилось, подкреплялось этим разделением по религиозной линии. Эта веротерпимость объяснялась, однако, не только характером самого короля, но в еще большей степени политической ситуацией. Из-за так называемого «Генотикона» между римским папой и константинопольским патриархом произошел разрыв. Особенно напряженные отношения возникли в 511 г., когда по настоянию императора Анастасия местный собор сместил патриарха Македония II, а сам император пошел на значительные уступки монофизитам. В этих условиях католики Италии и Сицилии заняли в целом враждебную позицию по отношению к Константинополю. Это позволило Теодориху в отношениях с императорским двором выступить главой и защитником всего населения государства независимо от его вероисповедания, что было оценено и самим католическим клиром. В отличие от Вандальского королевства остготские короли не рассматривали местных католиков как «пятую колонну» Империи и вступать в конфликт с подавляющим большинством населения и могущественной Церковью явно считали неразумным.

Политическому расчету было подчинено и вмешательство Теодориха в избрание папы в 498–499 гг. Когда после неожиданной смерти папы Анастасия II были одновременно избраны два папы — Лаврентий и Симмах, спор должен был решить Теодорих, хотя католиком он не был. По традиции важнейшую, если не решающую, роль при выборах папы (по крайней мере, в случае разногласий) играл император. Теперь эту роль должен был сыграть Теодорих, выступая как бы полномочным представителем императора. Этот спор за папский престол привел к расколу не только в церковных, но и в светских кругах. На улицах Рима начались беспорядки, приводившие порой к кровавым стычкам. Лаврентия активно поддержал один из ближайших сотрудников Теодориха Фест, который ранее очень много сделал для признания его императором. Вместе с Фестом в пользу Лаврентия выступала и значительная группа светской римской знати, а также большинство городского населения Рима. Но Симмаха поддержало большинство клира Северной Италии, а также часть светской аристократии во главе с Фаустом. Главное же — Лаврентий выступал за сотрудничество с императором, отношения с которым у Теодориха были довольно натянутыми. И Теодорих высказался в пользу Симмаха, ссылаясь на то, что он был избран, хотя и в тот же день, но несколько раньше, чем его соперник. По приказу Теодориха в Риме был созван синод местных иерархов, который потребовал от Лаврентия отказаться от всех своих претензий. Лаврентий еще несколько лет пытался сохранить за собой титул римского папы, что неоднократно вызывало различные волнения. Обе стороны обвиняли друг друга в различных преступлениях. Так, Симмах был обвинен в растрате церковного имущества, и король даже приказал синоду рассмотреть возможность привлечения его к суду, но синод отказался это делать, ссылаясь на то, что папу может судить только Бог. Теодорих в своих эдиктах призывал Церковь восстановить мир, единство и спокойствие. И лишь в 506 г., когда Теодорих по настоянию Симмаха, пославшего к нему своего советника Диоскура, недвусмысленно и открыто подтвердил решение синода, Лаврентий, против которого в этих условиях высказался и сенат, был вынужден отказаться от всех своих претензий.

Хотя Теодорих в юности несколько лет провел в Константинополе и проникся уважением к греко-римской культуре, он до конца дней оставался неграмотным^[399]. Это не мешало ему оценить важность образования для укрепления своей власти. В Риме была сохранена библиотека Ульпия, существовавшая со времени Траяна. Уже говорилось, что король оплачивал из государственного бюджета учителей грамматики, риторики и права. Эти учителя должны были подготовить королю умелых профессиональных чиновников, из которых состоял государственный аппарат королевства. Такими высокообразованными (естественно, по меркам того времени) были служившие королю Боэций и Кассиодор. Кассиодор по прямому поручению Теодориха написал «Историю готов» в двенадцати книгах^[400]. Он начал писать ее в последние годы его правления, может быть, после «дела Боэция», о котором пойдет речь ниже, и завершил работу в 533 г. уже после смерти Теодориха. Эта «История» имела несомненное пропагандистское назначение. Ее целью было показать историю готов как великого народа, а род Амалов как самый славный и древний род. издревле обладающий королевским достоинством. Более того, именно готы и короли из рода Амалов являются подлинными наследниками римской славы. Поэтому готская история и становится теперь, по мысли автора, частью римской истории. Как в любом пропагандистском сочинении, в произведении Кассиодора не могло не быть фальсификаций, если исторические факты противоречили замыслу автора и его заказчика^[401]. Подобная пропаганда должна была не только возвеличить готов, королевский род и самого короля, но и примирить с готским господством римское население Италии и, прежде всего, его образованные круги.

Теодорих был одним из самых значительных государственных деятелей той эпохи. В случае необходимости Теодорих не останавливался перед войной, но все же для укрепления своих позиций и своего государства предпочитал использовать дипломатию. Важной частью этой дипломатии стали браки. Сразу же после завоевания Италии он женился на сестре франкского короля Хлодвига Аудефледе. Своих дочерей от прежней наложницы он выдал замуж за вестготского короля Алариха II и наследника бургундского трона Сигизмунда. Его сестра Амалафрида стала женой вандальского короля Тразамунда, а племянница Амалаберга — тюрингского короля Герминафрида. Таким образом, родственниками Теодориха стали почти все варварские государи того времени. Однако такая система брачных союзов прочной основой для политики Теодориха не стала. Франкский король стал готовиться к войне с вестготами. Теодорих пытался вмешаться, направив Хлодвигу, Алариху и бургундскому королю Гундобаду письма с призывом воздержаться от военных действий, но те его призыву не вняли. В 507 г. вестготы были разгромлены, и Аларих погиб. Тогда Теодорих сам вмешался в эти дела. Он направил в Галлию армию во главе с комитом Иббой (или Геббаном). Эта армия сдержала дальнейший натиск франков и бургундов. Во главе разгромленных вестготов встал незаконный сын Алариха Гезалих, оттеснив малолетнего Амалариха, который был внуком Теодориха. Теодорих снова вмешался. Его армия, возглавляемая тем же Иббой, выступила против Гезалиха. Гезалих потерпел поражение, и на трон был возведен Амаларих, опекуном которого стал Теодорих. Для укрепления своих позиций среди вестготов Теодорих направил в Испанию значительное число своих подданных — остготов. Среди них был его оруженосец Тевдис, которому он безгранично доверял и который фактически стал наместником Теодориха в Испании и той части Галлии, которая оставалась вестготской. По-видимому, гражданскими делами в Вестготском королевстве занимались присланные Теодорихом «консулы»: римлянин Ампелий и остгот Лиувирит. Даже подати из этого королевства должны были идти в Равенну. Туда же была перевезена и казна вестготских королей. Так под властью Теодориха вновь объединились все готы, а Теодорих стал править не только в Италии и прилегающих к ней землях, но и в Испании, и части Галлии. Самую же юго-восточную часть Галлии (современный Прованс), которая ранее тоже принадлежала вестготам и на которую претендовал бургундский король, он присоединил непосредственно к Италии. Для управления этой территорией сначала был назначен викарий (по-видимому, считалось, что он представляет префекта претория для Италии). Им стал опытный чиновник римлянин Гемелл, рядом с которым находился готский граф Марабад, и они вместе организовывали прежде всего защиту недавно приобретенной территории от франков и бургундов. Несколько позже, в 519 г., был назначен самостоятельный префект претория для Галлии. Им стал все тот же Либерий, занимавший эту должность 24 года. Хотя фактически власть этого префекта ограничивалась довольно небольшой частью Галлии, сам титул показывал претензии Теодориха на всю страну. И эти претензии, и создание общеготской державы, которая вполне могла претендовать на роль ведущей силы в европейском мире за пределами собственно Империи, неминуемо столкнули готов с франками, которые тоже претендовали на такую же роль и, во всяком случае, на подчинение всей Галлии. В результате всех этих действий государство Теодориха превратилось фактически в великую державу этого времени, занимая среди варварских государств, безусловно, первое место. Итало-римские поклонники Теодориха, такие как епископ Эннодий. видели в занятии Остготским королевством положения великой державы знак восстановления блеска Рима и возвращения Риму и Италии ведущей роли в мире.

Особое значение для Теодориха имели отношения с Империей. Ранее Зенон усыновил Теодориха «по оружию». Это был чисто варварский обычай и на деле означал признание «сына» своим младшим партнером. Зенон, как и его преемники, мало обращал внимания на этот акт, вызванный чисто военно-политической ситуацией конкретного времени. Другое значение придавал ему Теодорих. Он предпочитал не акцентировать внимание на младшем партнерстве, но подчеркивать свое юридическое родство с императором, претендуя на то, чтобы это родство распространялось и на других императоров, правивших после Зенона. Как уже говорилось, официально он признавал в императоре своего сюзерена. Это не мешало Теодориху заявлять о существовании двух практически равноправных государств — utrasque res publicas, т. е. Римской империи, и Остготского королевства. Теодорих не только правил фактически совершенно независимо, но и вступал порой с императором в открытый конфликт. Так, в 504–505 гг. его войска поддержали гота Мундона^[402], выступившего против Империи. Когда имперские войска под командованием Себастиана разбили его, он обратился за помощью к Теодориху. Тот направил на помощь ему остготское войско во главе с комитом Питцей (или Питцием). Появление остготской армии радикально изменило положение. Себастиан был разбит, а когда Анастасий направил против остготов болгар, то и те потерпели поражение. В результате остготы не только захватили важный и в стратегическом, и в экономическом отношении город Сирмий, но и присоединили к Италии те территории Иллирика. за которые долгое время вели споры западные и восточные императоры. Эннодий, горячий сторонник Теодориха, видел в этом восстановление прежних границ Италии. Жившие в этом регионе гепиды признали власть остготского короля^[403]. Теперь под властью Теодориха оказалась вся Паннония, где он в свое время начинал путь к власти. Никаких поползновений к возвращению в эти земли остготы не делали, никто из них не собирался туда переселяться, и дело ограничилось размещением гарнизонов в некоторых стратегически важных пунктах. Только в Далмации появились некоторые остготские поселения. Теперь Остготское королевство стало особенно опасным, имея общую протяженную границу непосредственно с Империей. Анастасий, ощущая угрозу со стороны Теодориха, направил к берегам Италии свой флот, который стал разорять адриатическое побережье Апеннинского полуострова. Это была лишь демонстрация, и до открытой войны дело не дошло, но отношения между двумя государствами испортились. Ситуация еще более осложнилась, когда в 513 г. против Анастасия под знаменем ортодоксии восстал командующий войсками федератов Виталиан, который трижды нападал на Константинополь и, наконец, удовлетворился высоким постом магистра обеих армий для Фракии. Он фактически создал свое автономное государство в непосредственной близости от границ владений Теодориха. Во время самого восстания Виталиан обращался за помощью к остготскому королю. Судя по развивающимся событиям, Теодорих не стал вмешиваться во все эти дела. Но остготская угроза оставалась. В ответ Анастасий пытался организовать морскую блокаду Остготского королевства. Положение остготов еще более осложнилось, когда в 517 г. официальной верой Бургундского королевства стал католицизм. Хотя Теодорих разрешил новоявленному католику королю Сигизмунду посетить в Риме папу, отношения между двумя королевствами ухудшились. Теодорих даже пытался прервать сношения между бургундами и Империей. А когда над Бургундским королевством нависла угроза его полного захвата франками, что расценивалось Теодорихом как угроза его позициям, он послал армию, и эта военная демонстрация предотвратила ликвидацию Бургундского королевства и дала остготскому королю возможность расширить свои владения за счет некоторых земель этого королевства.

После смерти Анастасия новый император Юстин, с одной стороны, пытался наладить отношения с Теодорихом. Вступив на трон в 518 г., он одним из консулов на 519 г. назначил зятя Теодориха Эвтариха. Но, с другой, Юстин отменил «Генотикон», и это дало возможность примириться западной и восточной Церквям. А это явно наносило политический урон Теодориху, который уже не мог выступать защитником всех западных христиан перед лицом Востока. Резко обострило отношения между Константинополем и Равенной и то, что Юстин задумал обрушить на ариан новые репрессии. Это, разумеется, вызвало недовольство Теодориха. Он обратился к папе Иоанну I, и тот, как это ни парадоксально, отправился ко двору Юстина просить императора воздержаться от антиарианских гонений. Еще важнее стало то, что при дворе пожилого Юстина, за спиной которого в большой мере стоял его молодой и энергичный племянник Юстиниан, будущий император, стало все шире распространяться идея, что Империя не может удовлетвориться лишь официальным признанием варварскими королями верховного суверенитета императора, что в действительности Западная империя пала, захваченная варварами в 476 или 480 г., что необходимо принять меры для реального восстановления Империи, а для этого ликвидировать эти варварские государства. И это вскоре отразилось на отношениях Теодориха с итало-римлянами.

Как говорилось выше, Теодорих привлекал к себе римлян, явно рассчитывая на их образованность и административный опыт. Это вызывало недовольство готской знати. В результате при дворе Теодориха шла подспудная, но от этого не менее ожесточенная борьба различных группировок. Готская знать выступала против слишком, по ее мнению, значительного влияния римлян, в которых многие готы все же видели лишь побежденных. Среди римлян существовали, по крайней мере, две группировки. Более родовитая часть римлян, представленная в первую очередь Боэцием и его тестем патрицием и бывшим консулом Симмахом, хотя и служила лояльно Теодориху, мечтала о возрождении былой славы Рима и видела в остготском короле лишь орудие возрождения этой славы. Вполне возможно, что эти люди, видя новое укрепление Империи, полагали, что в сравнительно скором времени необходимости в таком орудии, как власть остготского короля, уже не будет, и Империя снова воссоединится под единоличной властью императора. Кассиодор и, вероятно, другая составляющая римских служащих, не имевшая за собой вереницы знатных предков, не только верно служила новому режиму, но и рассматривала его как законного преемника Империи и ни о каком возвращении Италии под власть императора не мечтала. После примирения западных католиков с Константинополем эта борьба еще более обострилась, и король стал склоняться на сторону своих готских соплеменников. Он вполне резонно опасался союза, который мог создаться между императором и итало-римской аристократией. В 524 г. дело дошло до открытого разрыва.

Поводом к этому стал донос римлянина же Киприана, обвинившего бывшего консула и патриция Фауста Альбина в предательских сношениях с императором. Киприан, ранее участвовавший в войне на Дунае, уже долгое время находился при дворе и занимал пост референдария, т. е. видного служащего королевской канцелярии, и был весьма далек от знати. Чем бы вызван этот донос и насколько он был верен, неизвестно. Но Теодорих повелел сенату, собравшемуся не в Риме, а в Вероне, являвшейся одной из королевских резиденций, разобраться в этом деле. На защиту Альбина встал Боэций, не только один из самых образованных, но и, как выяснилось, самых смелых людей того времени. Теодорих недвусмысленно повел дело так, чтобы донос был подтвержден и Альбин осужден. Ему было очень важно, чтобы никаких, даже мысленных, покушений на его власть никогда бы не было. Осуждение Альбина и Боэция становилось для сената тестом на лояльность. В результате Альбин и Боэций были осуждены. Альбин был убит сразу. Боэций брошен в тюрьму и вскоре казнен^[404]. Казнен был и Симмах, осмелившийся защищать своего зятя в сенате. Альбин в свое время был тесно связан с папой Хормиздом, который сыграл значительную роль в церковном примирении с Константинополем, и уже одно это могло вызвать подозрение Теодориха. Какова была в этих событиях позиция преемника Хормизда Иоанна I, точно неизвестно, но после возвращения из Константинополя, куда, кстати, его посылал сам Теодрих, он был брошен в тюрьму и очень скоро умер при весьма подозрительных обстоятельствах. По-видимому, подозрения короля и его ближайшего окружения распространились и на папу. После этого Теодорих настоял на избрание папой Феликса IV, в чьей лояльности он был совершенно уверен. Многие римляне из окружения Теодориха предпочли покинуть, хотя бы временно, королевский двор. Киприан же, по-видимому, в награду за свой донос был возвышен, сделан комитом священных щедрот, т. е. министром финансов, а затем получил даже ранг патриция и занял пост магистра оффиций. Готская группировка победила. К ней примкнули и те менее родовитые римляне, которые выступали против собственной аристократии. Так, должность магистра оффиций, «освобожденную» Боэцием, занял Кассиодор. Префектом претория для Италии вместе аристократа Флавия Фауста стал некий Абунданций, о родственных связях и ранней карьере которого ничего неизвестно.

Казни не приняли большого масштаба. Лишаться образованного и опытного в бюрократии слоя король не намеревался^[405]. Но в целом итало-римская аристократическая группировка потерпела тяжелое поражение. Выдержав тест на лояльность, она потеряла свое влияние при королевском дворе. Это ослабило позиции Теодориха во всем италийском обществе. Может быть, и сам Теодорих почувствовал это ослабление. Недаром он завещал своим преемникам любить римский народ и сенат.

Неудачи стали преследовать Теодориха и на других фронтах. Враждебность императора возрастала. Признание остготского короля правителем Италии и ряда примыкающих к ней территорий для Константинополя оставалось всегда лишь тактическим ходом, обусловленным практической невозможностью восстановить на этих землях реальную власть императора. Становилось все яснее, что дело может закончиться войной. Боясь, что имперские войска смогут высадиться на италийском побережье, король приказал Абунданцию начать строить собственный флот не менее чем из тысячи кораблей и набирать матросов. С этой целью корабельщики и рыбаки освобождались от налога, и даже рабам была обещана довольно щедрая плата. Бургундский король Сигизмунд, хотя и был зятем Теодориха, перейдя в католичество, занял враждебную ему позицию, явно рассчитывая на поддержку императора. Теодорих сделал ставку на его сына и своего внука Сигериха, но Сигерих был казнен собственным отцом. После смерти Тразамунда обострились отношения Теодориха и с вандалами, ибо король Хильдерих жестоко расправился с его сестрой Амалафридой, возглавившей оппозицию новому королю. Теодорих даже стал готовить экспедицию для вторжения в Африку. Однако в разгар ее подготовки он умер 30 августа 526 г., и многие римляне были уверены, что эта смерть — наказание за незаконное, с их точки зрения, убийство Боэция и Симмаха.

Смерть Теодориха изменила политический расклад в Европе. С его смертью перестала существовать общеготская держава. Внук Теодориха Амаларих, уже официально считавшийся вестготским королем, но фактически отстраненный от правления дедом, стал теперь полновластным правителем. Знаком восстановления полной независимости Вестготского королевства стало возвращение вестготской казны, которая в своей время была увезена в Равенну и которой остготский король распоряжался самовластно. В Италию вернулась и часть остготов, ранее направленных Теодорихом в Испанию для укрепления его власти. Распад общеготской державы привел к резкому усилению франков, которые не оставили надежды захватить всю Галлию и выйти к средиземноморскому побережью. Несмотря на фактический раскол Франкского королевства, оно представляло собой значительную силу.

Изменилось и положение в самой Италии. У Теодориха не было сыновей. Своим зятем он избрал Эвтариха, остгота (и, вероятно, Амала), но с самого рождения жившего среди вестготов. По-видимому, он рассчитывал, что Эвтарих сможет, как и он, фактически (а может быть, и официально) править всеми готами. Чтобы укрепить положение зятя в глазах и готов, и римлян, Теодорих добился его назначения консулом на 519 г., причем его коллегой был сам император Юстин, который, к тому же, опять же по просьбе Теодориха, еще и усыновил его «по оружию». Эвтарих должен был стать таким же «сыном» Юстина, как сам он был «сыном» Зенона. В честь вступления Эвтариха в должность в Риме были устроены пышные торжества, сравнимые с юбилеем самого Теодориха. После этого королевского зятя стали, как и самого короля, называть «нашим господином» и считать вторым королем. Правда, Эвтарих был непримиримым врагом католицизма, но Теодорих мог надеяться на изменение или, во всяком случае, смягчения этой его позиции, когда, став королем, он будет вынужден учитывать политическую составляющую религиозных проблем.

Однако Эвтарих умер еще при жизни Теодориха. И на смертном одре Теодорих назначил королем своего десятилетнего внука Аталариха, а регентшей — его мать Амаласунту (или Амаласвинту). Роль «мужского воспитателя» юного короля должен был играть Тулуин. Свое решение умирающий король объявил в присутствии своего ближайшего окружения, состоявшего из членов готского comitatus и старейшин готских родов (gentisque suae primates). Это, по-видимому, были те же maistans (знатнейшие) и sinistas (старейшины), которые существовали у готов еще до нападения на них гуннов. Таким образом, назначение наследника было сделано перед лицом исключительно готских лидеров, но их роль сводилась только к выслушиванию последней воли короля. В любом случае назначение наследника признавалось делом только готов, но никак не римлян и их знати и не императора. Решение Теодориха не вызвало возражений ни среди остготов, уже привыкших полностью подчиняться королевским решениям и не оспаривавших право короля назначать себе преемника, ни в римском сенате, который после «дела Боэция» стал практически безгласным, ни в Константинополе^[406]. И готы, и римляне присягнули на верность новому правителю. Теодорих фактически оставил завещание своим преемникам. Его целью былосохранение существующей политической ситуации. Согласно этому завещанию, власть должна была принадлежать готам и их королю, которые, однако, должны сотрудничать с римлянами и римским сенатом и признавать суверенитет императора, который, однако, как только что было сказано, не распространялся на назначение готского короля и фактического правителя Италии.

Амаласунта, став правительницей, попыталась действовать в духе этого завещания. Ее первые решения были направлены на восстановление хороших отношений с римлянами и императором. Главной целью ее внутренней политики было сохранение стабильности и недопущение противостояния готов и римлян. Наследникам Симмаха и Боэция было возвращено конфискованное Теодорихом имущество. Сенату было направлено послание, в котором регентша обязывалась одинаково относиться к готам и римлянам. Некоторых католических епископов даже включили в состав comitatus. Римская сенаторская знать тоже решила сделать шаг навстречу остготской власти. Сенат принял в свои ряды Тулуина. Это был один из редких случаев, когда сенатором становился германец^[407]. Все это рассматривалось как окончание того «недоразумения», какое возникло в результате «дела Боэция». В то же время продолжали свою карьеру люди, причастные к казни Боэция и Симмаха. Киприан был возведен в ранг патриция, а затем стал магистром оффиций, а его брат Опилион, также активно участвовавший в событиях 523–524 гг., — квестором священного дворца. Кассиодор несколько позже был назначен префектом претория для Италии. Амаласунта явно стремилась консолидировать вокруг себя все группы и готской, и римской знати независимо от позиции, занимаемой в период «дела Боэция». Ту же линию Амаласунта проводила во внешней политике. Правда, во время очередной войны с гепидами остготская армия проникла на территорию Империи и захватила город Грациану. Но в тот момент это никак не сказалось на отношениях с Константинополем. Зная о хороших отношениях Хильдериха с императорским двором, Амаласунта прекратила подготовку похода против вандалов. А когда началась война между Империей и вандалами, равеннское правительство недвусмысленно встало на сторону императора и оказывало помощь его армии. По договоренности с бургундским королем Годомаром (католиком и союзником императора) Амаласунта возвратила бургундам те земли, которые отнял у них ее отец.

Однако, несмотря на все попытки Амаласунты объединить вокруг себя все ранее соперничавшие группы и римской, и готской элиты, добиться этого она не смогла. Отношения между регентшей и готской знатью ухудшились. Поводом для этого стал вопрос о воспитании и образовании Аталариха. Амаласунта собиралась дать юному королю римское образование. Такая неприкрытая демонстрация проримских симпатий Амаласунты вызвала недовольство готской знати. Она явно испугалась, что в результате такой позиции регентши она потеряет свое привилегированное положение и будет вытеснена итало-римской элитой. Ее представители явились ко двору и потребовали отказа от римского образования для короля, ибо, по их мнению, тот, кто знает буквы, не может держать меч^[408]. Да и Теодорих в свое время также возражал против чрезмерного образования будущего короля, считая, что его наследник должен быть воином, а не ученым. Возможно, что этих аристократов поддержал Тулуин, занимавший в это время пост фактического главнокомандующего готской армии^[409] и имевший высочайший ранг патриция praesentalis.

Можно предполагать, что и основная масса готов, чувствующая возможность потери своей этнической идентичности, поддержала позицию своей знати. Амаласунта была вынуждена уступить, и Аталарих стал получать обычное готское образование. Может быть, с этим связано появление на мелких монетах вместо изображения императора портрета Аталариха. Помещая на монете портрет официального короля, регентша подчеркивала автономию, а фактически полную самостоятельность, Остготского королевства, что явно отвечало настроениям значительной части готской аристократии. Но это не уменьшило напряженности в ее отношениях с готской знатью. Дело дошло до того, что Амаласунта попросила у императора Юстиниана убежища в случае бегства из Италии. Одновременно она приняла и свои меры. Трех наиболее упорных оппозиционеров Амаласунта отправила на северную границу королевства под предлогом необходимости укрепления северных границ, а затем тайно приказала их убить. Тулуина в качестве патриция praesentalis заменил Либерий. Будучи римлянином, он, конечно, не мог возглавить готской войско, но его новое возвышение ясно свидетельствовало о намерении регентши в еще большей степени опираться на итало-римскую аристократию в противовес готской аристократии. Как на это отреагировали готские лидеры, неизвестно, но напряженность внутри готской элиты сохранялась. К противникам регентши фактически присоединился сам Аталарих. Амаласунта снова была вынуждена вступить в тайные сношения с Юстинианом.

Положение еще более обострилось, когда в 534 г. в возрасте 18 лет умер Аталарих. Его смерть привела к тому, что Амаласунта потеряла легальную основу своей власти. В это время резко ухудшилось внешнеполитическое положение Отсготского королевства. В отличие от отца в дела за Альпами Амаласунта вообще не вмешивалась. Воспользовавшись этим, франки полностью уничтожили Бургундское королевство. Это резко ухудшило внешнеполитическое положение, поскольку в Галлии исчез тот буфер, который разделял владения бургундов и франков, и последние, которые никогда не скрывали своих экспансионистских стремлений, стали теперь непосредственными соседями Остготского королевства. В Африке императорские войска уничтожили Вандальское королевство, и это в огромной степени усилило реваншистские настроения при императорском дворе. В этих условиях Амаласунта пошла на примирение со своим двоюродным братом Теодахадом (сыном Амалафриды от первого брака), с которым еще недавно вступила в острый конфликт. Собственно говоря, у Амаласунты не было выбора. К этому времени Теодахад оказался самым старшим мужчиной в роде Амалов. Поскольку готы, конечно же, не могли признать официальную власть женщины, то вопрос встал так: либо на троне окажется Теодахад, либо королевское достоинство перейдет к другому роду. Это был бы удар и по монархической системе, выработанной Теодорихом, и, конечно, по личным стремлениям Амаласунты, которая хотела любым путем сохранить реальную власть. Для этого она предложила Теодохаду корону с тем условием, что реальная власть останется у нее. Расчет Амаласунты был на то, что ее кузен не имел никакого ни военного, ни административного опыта, а был занят только округлением своих владений и философскими и литературными занятиями. Такой человек вполне мог быть удобным партнером и ширмой, за которой сама Амаласунта могла бы по-прежнему властвовать. Теодахад согласился, поклявшись выполнять все условия Амаласунты, и был провозглашен королем. Одновременно и сама Амаласунта официально получила королевский титул. Супруги были довольно близки друг к другу по образованию и образу мысли. Оба они были по тем временам относительно образованны, оба знали греческий язык^[410], что вообще было на Западе в то время уже редкостью, почитали римскую культуру (по крайней мере, то, что от нее осталось), в политике проявляли несомненные проимперские симпатии. Однако согласие между ними длилось очень недолго. Теодахада не устраивало положение «принца-консорта», он стремился к реальной и единоличной власти. Он устранил сторонников жены и вступил в соглашение с бывшими оппозиционерами. Вскоре по приказу короля Амаласунта была сослана на остров посреди одного из италийских озер^[411], а затем там была задушена в ванне 30 апреля 535 г.

Пока был жив Теодорих, придворные интриги если и имели место, как, например, во время «дела Боэция», то не выходили на поверхность и, во всяком случае, не задевали королевскую семью^[412]. Теперь положение изменилось, и не только власть, но и сама жизнь Амалов оказалась под угрозой. Итало-римская аристократия и выражавший ее интересы сенат, несмотря на попытки Амаласунты, уже не могли служить опорой, а возникновение проблемы воспитания Аталариха ясно показало, что рассчитывать на поддержку готской знати королевская власть тоже уже не могла. В этих условиях все активные участники драмы, разыгрывавшейся в Равенне, искали поддержки у императора Юстиниана, вес которого еще более вырос после уничтожения Вандальского королевства. И Амаласунта, и Аталарих, и Теодахад — все обращались за помощью в Константинополь. Юстиниан пытался воспользоваться сложившейся ситуацией, и его послы вели активные переговоры в Равенне. Его равеннские контрагенты даже обещали отказаться от реальной власти в пользу императора. Со своей стороны, Теодахад, рассчитывая явно на поддержку в первую очередь императрицы Феодоры, с которой он был связан, направил посольство в Константинополь, чтобы оправдать перед императором убийство Амаласунты. В это посольство он включил и Опилиона, и Либерия. Опилион перед императором всячески защищал Теодохада, доказывая, видимо, что у того не было другого выхода, кроме убийства королевы. Либерий же, явно понимая суть сложившейся ситуации, не только решительно осудил пославшего его короля, но и отказался вернуться в Италию, а затем перешел на службу к Юстиниану и даже принял участие на его стороне в войне против готов. Теодахад вел себя двусмысленно. С одной стороны, он выражал готовность отказаться от трона, если ему будет обеспечена спокойная жизнь в Империи, а с другой, продолжал выпускать монеты с собственным портретом, подчеркивая этим свою независимость. В Константинополе постепенно стало ясно, что, несмотря ни на какие авансы, мирным образом подчинить остготские владения не удастся: даже если король и откажется от управления Италией, то с этим решительно не согласятся готы, а события, связанные с устранением и убийством Амаласунты показали слабость остготской королевской власти. В какой-то степени юридическим обоснованием подготовки открытой войны могло быть то. что и соглашение Теодориха с Зеноном, и признание его Анастасием рассматривалось в Константинополе как связанные только с личностью самого Теодориха, и, следовательно, все это утрачивало силу после смерти короля. Остготские правители явно считали иначе. От имени Аталариха в имперскую столицу направлялись послания, в которых настаивалось, что договоры распространяются и на потомков Теодориха, что поскольку Теодорих был усыновлен Зеноном, то и Аталарих является «внуком» императора. На Юстиниана эти доводы не производили никакого впечатления. Он использовал убийство Амаласунты (а также захват остготами города Грацианы) как повод для начала войны с остготами.

Военной кампании Юстиниана предшествовала дипломатическая и пропагандистская подготовка. Зная о напряженных отношениях между остготами и франками, император прислал франкским королям дары и призвал их к совместному выступлению против остготов. Франки согласились выступить против остготов, хотя в то же время согласились на переговоры с Теодахадом. Одновременно императорский посол Петр повел тайные переговоры с самим Теодахадом, убеждая его отказаться от власти в пользу императора. В случае успеха миссии Петра единый фронт остготов был бы разрушен, и даже если бы большинство остготов отказались последовать за своим королем, их позиции в будущей открытой борьбе были бы ослаблены. Однако эта миссия закончилась безрезультатно. Что касается пропаганды, то упор делался на убийстве невинной и благородной Амаласунты. Да и юридическое положение остготских королей не было полностью легитимным. Теодорих, конечно, был хорошим государем, но все же он являлся тираном, т. к. власть захватил незаконно: император в свое время посылал его в Италию свергнуть узурпатора Одоакра, а тот воспользовался этим и сам стал узурпатором.

В 535 г. имперская армия под командованием гепида Мунда^[413] вторглась в Далмацию, а армия Велизария, недавно победившая вандалов, высадилась на Сицилии. Чтобы высадка Велизария была неожиданной для остготов, Юстиниан приказал ему притвориться, что он с армией направляется в Карфаген. Армия Мунда довольно быстро овладела Далмацией, создав плацдарм для вторжения в Италию с севера. Но главной ударной силой Империи стали войска Велизария. Тот, почти не встречая сопротивления, занял Сицилию, где только гарнизон Панорма (Палермо) пытался сопротивляться, а затем переправился на Апеннинский полуостров. Остготских войск здесь было немного, а местное население Сицилии и Южной Италии фактически поддержало армию императора, что в большой степени облегчило ее продвижение. Юстиниан явно надеялся на капитуляцию Теодахада. и военные акции Мунда и, особенно, Велизария являлись лишь средством давления на остготского короля. Этой цели они добились. В отчаянии Теодахад начал переговоры с Юстинианом. Он пообещал императору не только признать его своим сувереном (теоретически так уже и было), но и отказаться от Сицилии, прислать императору золотой венец весом в 300 фунтов, направить в его армию 3 тысячи готов, никому не давать сан патриция без согласия императора, а также никого из римлян не казнить и не лишать имущества тоже без согласия императора^[414]. Но в это время готская армия на Балканах сумела одержать победу над византийцами и выбить их из Далмации, кроме города Салоны, который они осадили, а затем и захватили. В бою погиб и командующий имперской армией Мунд вместе со своим сыном. Постоянно колебавшийся между отчаянием и надеждой остготский король тотчас отказался от своих обещаний. Война возобновилась. Юстиниан направил в Далмацию новую армию во главе с Константином, которая одержала победу. Готы вновь потеряли Далмацию, причем часть их перешла на сторону победителя, а в Италии возобновивший наступление Велизарий осадил Неаполь. После осады этот город, несмотря на ожесточенное сопротивление, был взят византийцами. Теперь речь шла о полномасштабной войне. Теодахад ничего не сделал для организации обороны Италии, а его прежние проимперские симпатии вызвали уже не подозрения, а негодование готов, уверенных в его измене. Войска, стоявшие между Неаполем и Римом, подняли мятеж. Они свергли Теодахада. обвинив его в неспособности оказать сопротивление войскам императора, и избрали королем Витигиса, уже известного своими военными качествами. Избрание произошло «по обычаю предков», когда нового короля поднимали на щит. Теодахад, узнав в Риме о своем свержении, бежал в Равенну, но на пути был убит неким Онтарисом по приказу нового короля. Оставив в Риме гарнизон и взяв от папы и сената клятву верности и на всякий случай несколько заложников из числа сенаторов. Витигис уехал в Равенну, где он насильно женил на себе дочь Амаласунты и, следовательно, внучку Теодориха Матасунту, чтобы таким образом породниться с королевским ролом Амалов и, следовательно, легализовать свое положение. С целью той же легализации Витигис стал помещать на своих монетах монограмму Теодориха, подчеркивая связь с Амалами и их самым славным представителем. Оправдывая переворот, Витигис обратился со специальным посланием к готам, заявив, что все его действия направлены и будут направлены на пользу народа (ad gentis utilitatem). Речь при этом идет именно о gens, т. е. о готах.

Этот переворот стал важной вехой в политической истории Остготского королевства. Им фактически были перечеркнуты многие результаты политики Теодориха. Свержение и убийство Теодахада не означало исчезновения рода Амалов. Ранее для охраны пролива между Италией и Сицилией Теодахад направил своего зятя Эбримута. Тот, правда, к тому времени успел сдаться Велизарию и был им отослан в Константинополь, где в награду за предательство получил большие имения и сан патриция^[415]. Но еще важнее было то, что у Теодахада имелся сын Теудегискл, который становился законным наследником трона Амалов. Ничего не известно ни о возрасте Теудегискла, ни о его качествах. Но даже если он был совсем юным, что едва ли, ибо он не мог быть много младше своей сестры, жены Эбримута, ничего не мешало объявить его королем и реально править вместо него (как Амаласунта вместо Аталариха) или, во всяком случае, командовать войсками. Однако это не устраивало ни Витигиса. ни все остготское войско. Снова, как это было и ранее, королевская власть основывается не столько на происхождении, сколько на воинской доблести. Решение о провозглашении короля снова перешло к собранию воинов. Конечно, долгие годы правления Теодориха не прошли даром, и Витигис был вынужден для легализации своего королевского достоинства вступить в брак с внучкой Теодориха. Этот шаг устранял возможность использования императором находившегося уже в Константинополе Эбримута в качестве марионеточного короля, ибо новый монарх оказывался в том же легальном положении, что и тот. Теудегискла же Витигис приказал бросить в тюрьму, и его дальнейшая судьба неизвестна. Таким образом, Амалы не просто исчезли с физической сцены, а были отстранены от власти. Для преемников Витигиса, о которых пойдет речь ниже, вопрос о необходимости установления какой-то связи с Амалами уже не стоял. Разумеется, это было связано с конкретной политической и военной ситуацией. Однако важно, что теперь остготы и не чувствовали никакой надобности в такой легализации. Политическое развитие остготов в большой мере вернулось к тому состоянию, каким оно было до деятельности Теодориха и, пожалуй, даже его отца и дядей.

Главной задачей Витигиса, естественно, было сохранить королевство остготов. В трудной ситуации он возобновил переговоры с франками, начатые еще Теодахадом, и в обмен на обещанную помощь уступил им земли за Альпами. Франки воспользовались этими переговорами и через некоторое время, действительно, вмешались в войну. Вначале, чтобы не вступать в открытую конфронтацию с императором, они направили в Италию под видом добровольцев подчиненных им бургундов, а позже и собственную армию. Однако пользы остготам франкское вмешательство не принесло. Франки использовали долгое время нерешительную военную ситуацию, когда успех склонялся то на одну, то на другую сторону, чтобы, выступая то против одних, то против других, а порой и против всех вместе, заниматься в основном грабежом Италии. Одновременно Северную Италию грабили и аламаны, использовавшие ситуацию для нового грабительского похода за Альпы. Однако с ними Витигису, как кажется, удалось справиться.

Одновременно с переговорами с франками Витигис пытался договориться с Юстинианом, обещая наказать убийц Амаласунты. Но император потребовал полного подчинения, на что Витигис пойти не мог. Тем временем армия Велизария взяла Рим при поддержке местного населения. Витигис в Равенне казнил сенаторов, которых он взял в заложники, но это не облегчило его положения. Правда, в Далмации остготы сумели было одержать победу, но вскоре они были снова разбиты и вновь потеряли эту провинцию. И тогда Витигис с армией двинулся на Рим и осадил его. Римляне призывали на помощь Велизария, но у того были свои планы. В Северной Италии антиготские силы возглавил архиепископ Медиолана Датий, на помощь которому Велизарий направил часть своих войск. С главными силами он двинулся к Равенне. При Аримине остготы были разбиты, и при известии об этом поражении Витигис прекратил осаду Рима. Вдохновленная поражениями своего невольного супруга, Матасунта написала королю, что она вышла за него замуж против своей воли и поэтому разрывает брак. Вернувшись в Равенну, Витигис направил на север своего племянника Урайю, который захватил Медиолан и устроил там вместе с появившимися в Италии бургундами страшную резню, фактически разрушив город. Но этот успех был только временным. Велизарию пришли подкрепления, и он продолжил свое наступление на Равенну. В отчаянии Витигис решил начать переговоры с персидским царем Хосроем, а также просить помощи у лангобардов. Известие о переговорах между Витигисом и Хосроем чрезвычайно встревожило Юстиниана, и он теперь сам пошел на переговоры, предложив оставить за остготами земли к северу от реки Пад (По) и разделить равеннскую казну. Такой мир, однако, не входил в планы Велизария, и он продолжил наступление на Равенну, которую и взял в мае 540 г. Витигис и Матасунта были отправлены в Константинополь, где бывший король получил титул патриция и крупное имение, а Маласунта стала женой двоюродного брата Юстиниана Германа. Велизарий победителем покинул Италию, где были оставлены довольно значительные византийские силы. Собравшиеся к северу от Пада остготы, надеясь привлечь себе на помощь вестготского короля Тевдиса, избрали своим королем его племянника Ильдебада, столицей которого стала Верона. Характерно, что если Витигис считал себя правителем готов и италийцев, т. е. римлян, то Ильдебал был уже только королем готов. Местное население, большей частью фактически перешедшее на сторону императора, теперь готами вовсе не принималось во внимание.

Воспользовавшись раздробленностью сил Империи и отсутствием такого способного полководца, как Велизарий, Ильдебад стал расширять свои владения и вскоре овладел почти всей Северной Италией. Пресечение династии Амалов привело к обострению противоречий внутри готского лагеря. Теперь в принципе каждый знатный гот мог рассчитывать на королевское достоинство. Это понимал Ильдебад. Угрозой ему являлся Урайя, который не только был племянником прежнего короля, но и, заключив выгодный брак, стал довольно богатым человеком и поэтому вполне мог использовать свое богатство для привлечения на свою сторону готских воинов. Пример провозглашения Витигиса ясно показал резко возросшую роль войскового собрания. Ильдебад принял свои меры. Он обвинил Урайю в намерении перейти на сторону императора и казнил его. Это вызвало недовольство остготов. В результате в мае 541 г. Ильдебад был убит собственным телохранителем гепидом Веласом. Ругии, подчинившиеся остготам, но так и не слившиеся с ними, воспользовались такой ситуацией и избрали королем Эрариха, который попытался договориться с Юстинианом. Остготы отказались признать его и через некоторое время обратились к племяннику Ильдебада Тотиле (или Баудиле^[416]). Эрарих был убит, и в конце 541 г. королем был избран Тотила.

Из всех остготских королей, правивших во время войны с Византией, Тотила был самым энергичным, умным и смелым. Он реорганизовал армию, стал строить флот, которого, несмотря на решение Теодориха, у остготов так и не было. Все это дало ему возможность сразу же перейти в наступление. Имперские войска, перешедшие Пад (По), были разгромлены, и Тотила двинулся на юг. В нескольких битвах он разбил византийцев, овладел значительной частью Средней и Южной Италии, осадил и взял Неаполь и в 546 г. осадил Рим. Такой поворот событий чрезвычайно встревожил Юстиниана, и он снова направил в Италию Велизария, который попытался спасти Рим, но неудачно. 17 декабря 546 г. готы захватили Рим. Правда, через некоторое время они его вновь потеряли, но снова после осады в январе 550 г. захватили. Борьба за Рим была лишь эпизодом упорной борьбы, которую вел Тотила. Итало-римская знать и высший католический клир Италии активно поддерживали императора и его армию. Понимая, что без поддержки местного населения сражаться с сильной имперской армией очень трудно, Тотила сначала пытался привлечь это население к себе традиционными мерами. Взяв Неаполь, он неожиданно проявил милосердие. Затем он обратился к сенату с призывом активно поддержать готов в борьбе с «греческим» императором. Может быть, с целью привлечь на свою сторону католическое население Италии. Тотила посетил в монастыре на горе Кассин (Монте-Кассино) святого Бенедикта Нурсийского, пользовавшегося огромной популярностью в разных слоях италийского населения. Однако эти маневры оказались тщетными, и Тотила призвал себе на помощь рабов и колонов. Он захватывал имения латифундистов, освобождал рабов и других зависимых людей, разделял земли между ними и окрестными крестьянами. Привлекая бежавших к нему рабов, Тотила клятвенно обещал никогда не возвращать их в рабское состояние. На своих противников король теперь обрушил жестокий террор. Меры Тотилы были вызваны военными обстоятельствами, но реально они привели к массовому аграрному переделу в Италии. Светская и духовная знать Италии, активно поддерживавшая императора и его армию, была лишена основ своего могущества. Используя это, Тотила очистил от врагов почти всю Италию и в 550 г. переправился на Сицилию. В первое время в своей чеканке^[417] Тотила следовал прежним традициям, помещая, как и предыдущие короли после Теодориха, свой портрет только на сравнительно мелких монетах. Потерпев же неудачу в попытках переговоров с Юстинианом, Тотила начал выпускать собственные золотые монеты с собственным изображением (а на всех других монетах полностью исчез всякий намек на императора), что стало знаком полного и официального разрыва с Империей. Успехам Тотилы способствовало и то, что Империи пришлось в это время вести тяжелую войну с Персией, в которой активное участие принимал Велизарий. Затем Велизарий был отозван с восточного фронта и со сравнительно небольшими подкреплениями снова послан в Италию. Однако никаких успехов он на этот раз достичь не смог и вскоре вновь был отозван.

После того как в войне с персами ясно наметился перелом, император стал готовить новую армию для вторжения в Италию во главе со своим двоюродным братом Германом, который к тому же был супругом Маласунты и, следовательно, связан с родом Амалов. Это должно было, по крайней мере, расколоть остготов, если не привлечь их полностью на сторону императора. Однако во время подготовки похода Герман умер, и разыграть эту карту императору не удалось. Вскоре Юстиниан направил в Италию армию под командованием евнуха Нарсеса, которому особенно доверял^[418]. Будучи евнухом, Нарсес не был, естественно, военным. Перед своим назначением он занимал пост «главы священной спальни», который сохранил и после получения командования армией. Но, видимо, для императора важнее было доверие, которое он к нему испытывал. Может быть, даже для многих неожиданно Нарсес оправдал доверие Юстиниана. С огромной армией и большим количеством денег он сначала окончательно очистил от готов Далмацию, а затем весной 552 г. высадился в Равенне. Тотила двинулся ему навстречу. В июле того же года в упорном сражении у Буста Галлорум (Галльские могилы) остготы были наголову разгромлены. Сам храбро сражавшийся Тотила был в этой битве смертельно ранен. Пять верных ему воинов увезли его, но вскоре он умер. После этого поражения остготы очистили почти всю Италию и снова отошли за Пад. Там они избрали королем соратника Тотилы Тейю.

Тейя укрепил свой тыл, а затем решил вновь перейти в наступление. В городе Кумы в Кампании находилась часть остготских сокровищ, и гарнизоном гам командовал брат Тейи Алигерн. Он был осажден Нарсесом, и Тейя решил прийти ему на помощь. В результате смелого рейда армия Тейи оказалась у подножия Везувия, а на море действовал готский флот, своими действиями весьма облегчавший действия сухопутных войск. Однако в скором времени командир флота предал короля, и Тейя был вынужден отступить. У горы Лактарий (Молочная гора) его войска были окружены, и Тейя решился на сражение. Сам он, как и Тотила, сражался в первых рядах своей армии и погиб. Остготы были разбиты. Кумы еще некоторое время сопротивлялись. Остготы, еще активно сопротивлявшиеся в северной части Италии, обратились за помощью к франкам. Франкский король Теодобальд не решился открыто выступить против императора, но разрешил подчиненным ему аламанам вторгнуться в Италию. Вместе с аламанами двинулись все же и некоторые франки. Из-за их вторжения осада Кум была на некоторое время снята. Франки и аламаны не столько воевали с армией Нарсеса, сколько грабили и уничтожали все вокруг. Нарсес выступил против них и разбил их. Вскоре после этого Алигерн, возглавлявший оборону Кум, сдался и перешел на службу к императору. Отдельные готские гарнизоны еще пытались сопротивляться, но никакой попытки объединиться под властью нового короля остготы больше не делали. В 555 г. сдалась последняя еще сопротивлявшаяся крепость, и вся Италия оказалась в руках Нарсеса. В 561–562 гг. остготы подняли восстание, но энергичные действия Нарсеса привели к его подавлению. Центры восстания Верона и Бриксия (Брешия) были взяты имперскими войсками. В 566 г. была подавлена последняя попытка остготов восстановить свою независимость. Война, продолжавшаяся с перерывами более 30 лет, завершилась^[419]. Нарсес предоставил оставшимся остготам возможность покинуть Италию вообще. Впрочем, часть готов явно осталась в Италии, а некоторые, перейдя в католицизм, даже смогли сохранить свои прежние позиции. Но уже никакой значительной роли остготы не играли и затем слились с окружающим населением. Пребывание готов в Италии оставило очень незначительные следы в итальянском языке. Ушедшие из Италии остготы тоже исчезли как народ.

13 августа 554 г., т. е. когда еще в Италии оставались некоторые очаги сопротивления, Юстиниан по инициативе папы Вигилия и италийских изгнанников, находившихся в Константинополе, издал так называемую «Прагматическую санкцию», в которой провозглашал восстановление императорской власти над Италией и всем бывшим Остготским королевством. Этим же документом отменялись все мероприятия «тирана» Тотилы и восстанавливалась в полном объеме собственность римских аристократов как на землю, так и на рабов. В то же время подтверждались все дары, какие исходили от Амаласунты, Аталариха и Теодахада, которые были сделаны представителям итало-римской знати^[420]. На Италию и другие территории, ранее подчиненные остготам, распространялись все законы, действовавшие к тому времени в Восточной Римской империи. В интересах крупных собственников было установлено, что провинциальные власти должны избираться епископом и магнатами из числа местных жителей. Римским сенаторам было дозволено как являться ко двору в Константинополь, так и оставаться пребывать в Италии. Было торжественно возвещено о восстановлении свободы Рима и всей Италии. В стране восстанавливалось прямая власть императора, и она была поставлена под контроль чиновников, присылаемых из Константинополя. Продолжая традиционную политику римских императоров, Юстиниан выделил значительные средства на восстановление Рима, чрезвычайно пострадавшего во время войны, и среди его населения были распространены раздачи хлеба и других продуктов. Здания, земли и имущества арианских церквей были переданы католикам.

Хотя объявлялось о восстановлении в полном объеме прежних порядков, в действительности управление бывшим Остготским королевством было изменено. Прежняя префектура Италия фактически перестала существовать. От нее снова был отрезан Иллирик. Сицилией стал управлять претор, подчиняющийся непосредственно Константинополю. Сардиния и Корсика переданы под власть африканского наместника. Что касается самой Италии, то власть в ней оказалась в руках Нарсеса, возглавлявшего армию, хотя официально он был лишь патрицием и «главой священной спальни». Гражданское управление было передано Антиоху, который был назначен префектом, но не префектом претория для Италии, а просто префектом (praefectus per Italiam)^[421]. Префектом Рима был назначен Памфроний. Судя по именам, эти люди были, вероятнее всего, греками или выходцами с грекоязычного Востока. Высшая власть в Италии, таким образом, была отдана грекам (в широком смысле слова); по-видимому, местной аристократии, несмотря на ее поддержку имперской армии, Юстиниан все же не доверял. Позже префектура Рима могла попасть в руки и итало-римлян, как, например, будущего папы Григория I, но это был уже самый высокий пост, доступный западным сенаторам. В империи Юстиниана и его преемников сенаторская знать Италии, в огромной степени разоренная за время многолетней войны, так и не смогла занять того положения, какое она занимала в королевстве Теодориха.

Остготское королевство в Италии существовало недолго. Со времени первого появления остготов на границе этой страны и до «Прагматической санкции» Юстиниана прошло 65 лет. Из этого промежутка времени на относительно мирный период, когда войны если и велись, то за пределами Италии, когда собственно и строилось остготское государство, пришлось всего 42 года. И еще одна цифра: из этих 42 лет 33 года правил Теодорих. Эти цифры показывают, что в огромной степени Остготское королевство было делом одного человека — Теодориха. При нем это королевство обрело свою внутреннюю структуру, а во внешнеполитическом плане превратилось в великую державу тогдашнего средиземноморско-европейского мира. Однако государство, основанное почти исключительно на личности даже самого выдающегося правителя, остается чрезвычайно хрупким. Смерть Теодориха положило конец остготскому великодержавию, а затем обнаружились все недостатки государственной структуры. Первым признаком стало острое противоречие между Амаласунтой и готской аристократией по поводу воспитания юного короля. Уже один тот факт, что правительница и мать была вынуждена уступить требованиям своих знатных соплеменников, ясно говорит о наступающей слабости королевской власти, во всяком случае, власти Амалов. Логическим следствием стал переворот Витигиса, после чего королевская власть вообще ушла из этого рода и из подлинной монархии вновь превратилась в военное лидерство. А поддерживать варварских военных лидеров местная аристократия не имела ни сил, ни желания. Монархия Теодориха не выдержала испытания тяжелой войной.

П1. ВЕСТГОТСКОЕ КОРОЛЕВСТВО В ИСПАНИИ

После разгрома основных сил вестготов в их королевстве начались раздоры. Амаларих, сын Алариха, павшего на Богладском поле, был еще ребенком. Но кроме него у Алариха был уже вполне взрослый сын от наложницы Гезалих. Эти две фигуры и стали центрами притяжения различных группировок вестготской знати. После разгрома какая-то часть вестготской армии, более или менее сохранившая еще некоторую боеспособность, отошла в Нарбонн, оказавший франкам упорное сопротивление. Там был провозглашен королем Гезалих. Нарбонн и стал его столицей вместо потерянной и разрушенной Тулузы. Но, по-видимому, его возведение на трон вызвало сопротивление сторонников малолетнего Амалариха. Реальным лидером этой группировки был Гойарих, который ранее являлся одним из ближайших сподвижников Алариха. Именно он совсем недавно по поручению короля возглавил комиссию, создавшую свод законов для римских подданных вестготов. Результатом борьбы внутри вестготской знати стало убийство Гойариха по приказу нового короля.

Избрание Нарбонна новой столицей Вестготского королевства было знаком намерений вестготов вернуть себе прежние галльские владения. Но бургунды захватили Нарбонн и сожгли его. Гезалих бежал уже за Пиренеи в Барцинон (Барселона), сделав теперь этот город своей столицей. Это был довольно крупным город, обладавший хорошей гаванью и расположенный сравнительно близко к Пиренеям. Так что Гезалих и после нового поражения не отказался от попыток реванша. Однако бургунды перешли Пиренеи и обрушились на Барцинон, который был ими взят. После этого бургунды прекратили преследование Гезалиха, но против него выступил остготский король Теодорих, который стремился возвести на вестготский трон своего внука Амалариха. Это давало бы ему громадные преимущества. Самому Амалариху в то время было не более пяти лет, так что реальная власть, естественно, принадлежала бы деду. В 510 г. Теодорих направил против Гезалиха войско под командованием герцога Иббы. Возможно, убийство Гойариха, верного соратника Алариха, послужило толчком к остготскому вмешательству. В том же 510 г. армия Иббы выступила против Гезалиха. Тот был разбит и бежал сначала в Африку, а затем в Галлию, но был разбит и убит. Сторонники Гезалиха были устранены и некоторые из них, как комит Вейла, убиты. На вестготский трон был возведен малолетний Амаларих. А официальным опекуном короля был объявлен его дед Теодорих.

После разгрома вестготов франками под их властью остались только их испанские владения и Септимания. Это привело к массовому переселению вестготов из Аквитании в Испанию. Лишь только в районе Нарбонна в Галлии осталось какое-то количество вестготов, да небольшое их число предпочло подчинение франкам новому переселению. Это не было единовременным актом. Начавшись вскоре после поражения на Богладском поле, оно завершилось только около 531 г., когда рухнула последняя надежда на возвращение в Галлию. В Испании вестготы сначала заняли Тарраконскую Испанию, а потом поселились в основном в северной части Месеты между верхними течениями Тахо (Тага) и Эбро (Ибер), преимущественно между Тахо и Дуэро (Дурис), причем здесь они поселились отдельно от испано-римлян. При этом они, по-видимому, занимали покинутые виллы, поселки и даже небольшие города. В остальных местах вестготы только держали свои гарнизоны.

После кризиса 111 в., нанесшего сокрушительный удар античному обществу в Испании, центр экономического и социального развития страны переместился с юга и востока Пиренейского полуострова в его северо-центральную часть. Социально-экономической базой развития с этого времени являлись не города, еще сохранявшие античный характер, а латифундии феодального (или протофеодального) типа. Однако большинство аристократических вилл к тому времени было уже оставлено. И именно в этой зоне и поселились вестготы. Вестготы, как и другие варвары, не очень-то доверяли городам и предпочитали сельскую местность. Поселение в центральной и северной частях Месеты к тому же создавало вокруг их новой родины некое испано-римское «предполье», отделяющее их и от франков, и от свевов, и от всяких других возможных врагов, что облегчало, по их мнению, защиту от этих врагов: видимо, впечатление от поражения 507 г. и вынужденного переселения за Пиренеи было еще столь велико, что вестготы предпочли «застраховаться». В этой зоне очень редким было испано-римское население, старые поселения которого, как и аристократические виллы, были покинуты еще до прихода вестготов. Значительные территории здесь ранее принадлежали императору (фиску) и теперь являлись «бесхозными». Кроме того, эта территория была менее плодородна и уже поэтому привлекала меньшее внимание вестготской знати, так что поселившиеся там рядовые вестготы могли чувствовать себя в большей безопасности не только от внешних врагов, но и от собственной аристократии. Судя по остаткам сельских церквей, вестготские поселения в этой зоне были довольно бедными. От этого «простонародного» расселения вестготов отличалось военно-аристократическое расселение. Аристократы со своими дружинниками, клиентами и другими зависимыми людьми селились в различных городах, особенно наиболее значительных, где и осуществляли свои гражданские и военные функции. Особенно вестготскую знать привлекал район вокруг Эмериты. На основной территории вестготского расселения аристократы тоже имели свои владения, как, например, обширное имение Рецесвинта, но их роль там была меньшей.

Готы перенесли в Испанию те же принципы раздела земель, что и в Галлии. Но в Галлии они селились как федераты Империи и получали свою долю земли и другого имущества, включая рабов, на основании римских правил. Теперь никакой формальной связи с Империей они не имели и получали свою землю в соответствии с собственными законами. Вестготам отходили две трети земли и лесов в тех районах, где они поселились. Их земли в отличие от владений римлян не облагались налогами. В ходе раздела явно случались эксцессы, и королевская власть стремилась не допустить произвольного расширения своих владений германцами, поскольку это расширяло необлагаемую налогами землю, что наносило ущерб казне.

Официально Теодорих являлся лишь опекуном своего внука. Однако именно ему принадлежала реальная власть. Недаром в некоторых хрониках его называют королем Италии и готов Испании. Сам Теодорих Италию не покинул, да и вообще за все время своего опекунства он ни разу в Испании не был. Он послал туда двух консулов, один из которых (Лиувирит) был готом, имевшим титул графа (comes) и vir spectabilis, а другой (Ампелий) римлянином и сенатором (vir inlustris). А затем в Испанию был послан его оруженосец Тевдис. Взаимоотношения между всеми этими лицами нам неизвестны. Возможно, что Лиувирит и Ампелий занимались гражданскими делами, а Тевдис командовал армией^[422]. Такое положение сохранялось довольно долго. Еще в 20-е гг. Ампелий и Лиувирит являлись ответственными и за отсылку зерна в Италию, и за надзор за сборщиками налогов, и за соблюдение мер и весов. Что касается Тевдиса, то он, по-видимому, представлял при Амаларихе официального опекуна Теодориха. Тевдис был оруженосцем (armiger) самого короля, и это едва ли говорит о его низком происхождении. Во время завоевания остготами Италии Тевдис был одним из полководцев Теодориха и отличился при осаде Равенны. Armiger было одним из обозначений человека непосредственно из свиты или дружины (в данном случае короля), т. е. его клиентом. Во всяком случае, речь идет о человеке, которому Теодорих доверял лично^[423].

Под властью Теодориха фактически образовалась общеготская держава. На вестготские территории были распространены налоги, которые в Италии платились остготскому королю. Испания ежегодно должна была поставлять в Италию и, особенно, в Рим продовольствие, как это было во времена существования Римской империи. От своих представителей в Испании Теодорих требовал соблюдения его и римских законов, независимо от того, совпадали ли они с вестготскими законами. В Равенну была отправлена огромная вестготская казна. Рассматривая Испанию как неотделимую часть своего государства, Теодорих явно распространил на нее и свою политику по отношению к римскому населению и католической Церкви. Знаком такой политики явились созывы провинциальных соборов, какие несобирались уже много лет. Таким образом, хотя готы и оставались арианами, между ними и их католическими подданными установился определенный modus vivendi, как это было и в Италии. Укрепляются и связи между испанской Церковью и папством. В 514 г. папа Симмах назначил Цезария, еще недавно преследуемого Аларихом, викарием, распространив его полномочия на галльские и испанские владения Теодориха, что в известной степени означало признание папским престолом создания фактически единого Готского государства. Но его преемник Гормизд стал назначать викариев уже непосредственно для Испании. Другим признаком изменения стало сближение готской и римской светской знати. Несмотря на сохраняющееся запрещение смешанных браков, наместник Теодориха Тевдис женился на богатой испано-римлянке, которая принесла ему такие богатства, что он смог создать собственную армию численностью до 2 тысяч воинов^[424]. Это вызвало подозрения Теодориха, и он попытался было вызвать Тевдиса в Равенну. Но тот, всячески подчеркивая свою лояльность королю и не переставая отсылать в Равенну все причитающиеся налоги, возвращаться в остготскую столицу решительно отказывался, и Теодорих ничего поделать с этим не мог.

Стремясь сохранить общеготскую державу и после своей смерти, Теодорих, не имевший сыновей, выдал свою дочь Амаласунту за Эвтариха. остгота, жившего, однако, среди вестготов. Фигура Эвтариха должна была привлечь обе ветви готского народа. С одной стороны, он был остготом и даже Амалом, а с другой, его семья уже в течение трех поколений жила в вестготской среде. Должен ли бы Эвтарих стать официальным королем и остготов, и вестготов, сказать невозможно, но ясно, что Теодорих рассчитывал на него как на фигуру, объединяющую весь готский народ. Однако Эвтарих умер еще до Теодориха, так что этот расчет не оправдался.

После смерти Теодориха в 526 г. общеготская держава распалась. Амаларих, которому в это время было уже больше 20 лет, стал править самостоятельно. Новый король сумел договориться о возвращении вестготской казны и о прекращении уплаты его подданными налогов в Равенну. Взамен этого он официально признал земли Юго-Восточной Галлии между Роданом и Альпами, которые ранее принадлежали вестготам, владениями остготского короля. Как и Теодорих, юный Амаларих пытался установить хорошие отношения с местным населением. С его разрешения в 527 г. в Толедо был созван католический собор, и его участники благодарили за это «господина и славного короля Амалариха». Другим проявлением этой политики явилось назначение в 529 г. некоего Стефана префектом Испании.

Префект, прежде всего, наблюдал за соблюдением имперских законов, т. е. законов, регулировавших жизнь итало-римского населения, и в какой-то степени являлся главой этого населения, представляя его перед варварским королем, и этот пост должен был занимать крупный представитель местной аристократии. Его назначение свидетельствует о стремлении Амалариха иметь около себя фигуру, которая представляла бы интересы местного населения. С другой стороны, назначение префекта Испании отметало всякие возможные претензии назначаемого остготским королем префекта Галлии на какую-либо власть в Испании. Характерно, что это назначение произошло не сразу после реального вступления Амалариха на трон, а только через три года. Возможно, к этому времени и сам Амаларих счел себя достаточно укрепившимся на своем троне, и была выработана политика по отношению к испано-римской аристократии.

Важнейшим внешнеполитическим вопросом для вестготов оставались отношения с франками, которые не теряли надежды окончательно выбить вестготов из Галлии. Амаларих, лишившийся после смерти деда защиты могучего остготского короля и, видимо, желая урегулировать «франкский вопрос», женился на дочери франкского короля Хлодвига Хлотхильде, но это не принесло ему успеха. Появление при дворе католички Хлотхильды вызвало враждебную реакцию в среде вестготской знати, которая видела в этом угрозу своей власти над католическим населением Испании. Под ее давлением и сам король стал относиться к жене довольно враждебно. Та пожаловалась своему брату Хильдеберту. и это стало поводом для новой войны. Этой войны явно желал и сам Амаларих. Недаром своей резиденцией он избран Нарбонн, демонстрируя этим свое намерение вернуть запиренейские владения. Война началась в 531 г. Франки, вероятно, рассчитывали найти в Испании такую же поддержку местного католического населения, как и в Аквитании 24 года назад. В ответ на это в том же году был смещен со своего поста префект Стефан. Он мог стать (а может быть, и стал) центром объединения прокатолических и, следовательно, профранкских кругов испано-римской аристократии. Этим актом Амаларих явно укреплял свой тыл в условиях начавшейся войны. Опыт с назначением представителя местного населения оказался явно неудачным, и отныне вестготские короли стали строить свою политику по отношению к испано-римскому населению и испанской католической Церкви иным образом. Римские подданные вестготских королей стали подчиняться им непосредственно. Смещение Стефана официально было произведено на соборе, созванном в Герунде (Жирона), расположенной недалеко от южных склонов Пиренеев. Вероятно, Амаларих сумел заставить местную знать и католическую иерархию совершить этот акт. Может быть, смещая Стефана руками самих испано-римлян, король пытался сохранить связи со своими римскими подданными.

Ликвидация испанской префектуры укрепила тыл Амалариха и не дала франкскому королю повторить маневр Хлодвига 507 г. Но война все равно оказалась для вестготов неудачной. Около Нарбонна их армия была разгромлена, и Амаларих, как ранее Гезалих, бежал в Барцинон. Там он и погиб. Франки перешли Пиренеи и вторглись непосредственно на Пиренейский полуостров. Они захватили значительную часть вестготской королевской казны. С захваченными богатствами и «освобожденной» сестрой, которая после этого подозрительно быстро умерла, Хильдеберт вернулся в Галлию. Видимо, неоднозначные отношения с братьями не дали ему возможности развить свой успех, и он в основном ограничился грабежом. Хотя Хильдеберт, кажется, захватил некоторые пункты в Септимании, граница между двумя королевствами осталась почти прежней.

Гораздо большее значение эти события имели для вестготов. Амаларих не имел сыновей. Ничего неизвестно и о каких-либо его родственниках. С его гибелью исчез королевский род Балтов. Идея, что королевская власть у вестготов неразрывно связана с этим родом в середине VI в., уже достаточно укоренилась в готской среде. Используя ее. Балты в течение долгого времени утверждали династический принцип вестготской монархии. Теперь династия пресеклась. Таким образом, связь королевского достоинства с определенным родом исчезла. Монархия отделилась от рода и превратилась в самостоятельный высший институт государства, связанный не с определенным родом, а с конкретной личностью. При этом был восстановлен старый германский принцип выборности короля. При исчезновении признанного всеми королевского рода это был, пожалуй, наиболее приемлемый выход, позволявший, как казалось, соблюсти баланс интересов различных группировок вестготской знати. Но реальность оказалась несколько другой. Дальнейшие события показали, что с этого времени доступ к вестготскому трону станет возможным для любого аристократа. Вестготская монархия утратила династический характер. И после гибели Амалариха королем становится даже не вестгот, а остгот Тевдис. Он не был кровно связан ни с каким вестготским родом, и это делало его фигуру нейтральной и компромиссной. С другой стороны, он уже укоренился в Испании, обладал там не только значительным богатством, но и собственной армией, за ним тянулся шлейф прошлых воинских успехов. В то же время, женатый на богатой испано-римлянке. он в какой-то степени был близок местной элите. Все это и привело к его избранию.

Положение Вестготского королевства в тот момент было очень сложным. Франки не раз переходили Пиренеи и, захватив Пампелуну (Памплона), опустошали Тарраконскую Испанию. За спиной Тевдиса не стоял Теодорих с его мощью и авторитетом. так что новому вестготскому королю приходилось рассчитывать только на собственные силы. Тевдис с успехом справился со своей задачей. Армия, которой он сам командовал, и другая, возглавляемая герцогом Теудисклом, нанесли тяжелое поражение франкам. Франки были вынуждены уйти за Пиренеи и надолго оставить в покое вестготские владения. Тевдис даже сумел отнять у них некоторые захваченные ими пункты в Септимании. Используя этот успех, Тевдис попытался отбить Септем (Сеута) на африканском берегу, но эта экспедиция потерпела полный крах.

Амаларих еще оставался в Южной Галлии в Нарбонне, поближе к прежним вестготским владениям в этой стране, надеясь, как уже говорилось, отвоевать захваченные франкам земли. Тевдис со своим двором окончательно перебрался в Испанию. Это стало ясным знаком отказа от всяких попыток взять реванш в Галлии. Сам укоренившийся в Испании, Тевдис стремился укрепить свою власть именно в этой стране, идя во многих отношениях навстречу своим испано-римским подданным. В 546 г., находясь в Толедо (Толст), он издал закон о судебных издержках, который в равной степени относился и к готам, и к римлянам. По приказу короля этот закон должен был вписан в свод законов Алариха II, относящийся к римскому населению, но действенен был и для вестготов. Хотя сам закон касался только одной стороны жизни, само по себе распространение его действия на обе группы населения было чрезвычайно важно и представляло собой шаг к правовому объединению вестготов и испано-римлян. Оставаясь арианином, Тевдис опять же с целью привлечь к себе основную массу подданных, которые были католиками, покровительствовал католической Церкви. С его разрешения католические епископы собрались в Толедо на свой собор, решавший внутрицерковные дела.

Явным жестом в направлении местной знати было принятие Тевдисом имени Флавий, которое позже будут порой принимать и другие короли. Это имя, с одной стороны, было довольно широко распространено в Испании в римское время. Имя Флавия носил происходивший из Испании император Феодосий, о ком и об испанском происхождении которого сохранилась память в испано-римской среде. С другой стороны, это имя вообще было широко распространено среди позднеримских императоров. Принимая такое имя, Тевдис в какой-то степени сравнивался со славными и могучими императорами прошлого, как Константин и тот же Феодосий. Отношения Тевдиса с Империей были весьма напряженными. Во время войны Империи с вандалами последние пытались призвать себе на помощь Тевдиса, но тот уклонился от вмешательства в эту войну. На помощь Тевдиса понадеялись после ряда своих поражений от византийцев и остготы. С этой целью в 540 г. они избрали своим королем его племянника Ильдебада. Возникала возможность в случае победы снова, как во времена Теодориха, создать фактически единое готское государство, но теперь с первенством вестготского (хотя и остгота по происхождению) короля. Но вскоре среди остготов начались раздоры, и уже в 541 г. Ильдебад был убит. И хотя надежды остготов на помощь их западных сородичей оказались тщетными, это не улучшило отношений между Тевдисом и императором Юстинианом. Принимая прославленное имя Флавий, Тевдис бросал вызов Юстиниану, который тоже именовался Флавием. Наконец, Флавием себя называл и Теодорих. Тевдис не мог не думать о примере своего бывшего покровителя и одного из сильнейших варварских монархов того времени.

В 548 г. Тевдис был убит одним из своих приближенных^[425], и королем был избран герцог Теудискл. прославившийся своей победой над франками^[426]. Однако он оказался лучшим полководцем, чем королем. Он вскоре вступил в резкие противоречия с широкими кругами вестготской знати, которая была, вероятно, недовольна продолжением Теудисклом политики его предшественника по отношению к местному населению и католической Церкви. О короле стали распускаться слухи, обвиняющие его в разврате, насилиях, стремлении уничтожить многих видных деятелей. Насколько эти слухи были справедливы, неизвестно, но они стали оправданием возникновения заговора, в результате которого король был убит на следующий год. Убийство Тевдиса было, видимо, действием одиночки. Убийство Теудискла стало результатом недовольства им широких кругов вест-готской знати. Это убийство открыло двадцатилетний период политической нестабильности в Вестготском королевстве.

Преемником Теудискла был избран Агила, который, вероятно, был одним из заговорщиков^[427]. Поражения, нанесенные франкам, позволили на какое-то время закрыть «франкский вопрос» и сосредоточиться на других задачах. Когда римляне в свое время признали власть вестготов над завоеванными землями, речь шла о провинциях Галлии и Испании. И хотя к этому времени большая часть галльских владений была ими уже утрачена, официально Вестготское королевство по-прежнему было королевством Галлии и Испании. За Пиренеями эта фикция поддерживалась сохранением названия Галлии за Септиманией. В Испании вестготский король считал себя государем всего Пиренейского полуострова. Но на деле далеко не вся Испания подчинялась вестготским монархам. На северо-западе продолжало существовать Свевское королевство. В горах жили фактически независимые баски. Особое положение сложилось на юге.

Южная провинция Бетика подчинялась вестготским королям только номинально. Эта провинция была признана владением вестготского короля, по-видимому, договором Эвриха с Юлием Непотом. Но вполне возможно, что сами жители считали своим государем императора, жившего в далеком Константинополе. В 521 г. папа назначил специального викария для управления церквами Бетики и Лузитании. Это было явным знаком особого положения этих провинций. Пока главное внимание вестготов было привлечено к Галлии и франкам, на юг они практически внимания не обращали. Но после некоторой стабилизации на севере пришла очередь юга. Тевдис, как кажется, добился признания себя сувереном Бетики (и части Лузитании) и этим, пожалуй, ограничился. Агила же решил реально подчинить эту богатую провинцию своей власти. В 550 г. он двинулся с войсками против Кордубы (Кордова) и захватил ее. В отличие от Тевдиса он резко противопоставил себя местному населению, что проявилось особенно в религиозной области. Победу вестготов над испано-римлянами должна была завершить победа арианства над католичеством. Пожалуй, впервые после несчастий предыдущего столетия дело дошло до профанирования католических реликвий. После захвата Кордубы в церкви почитаемого в городе мученика Ацискла была устроена конюшня. Это вызвало возмущение кордубцев, и они восстали. Агила не сумел подавить это восстание. Более того, восставшие убили его сына и даже захватили королевскую казну. Агила бежал в Эмериту, готовясь, по-видимому, к новой войне с непокорным городом.

В это время против короля выступил знатный вестгот Атанагильд, решивший использовать его поражение в своих целях. Находясь в Гиспалисе, возможно, с частью войска, он провозгласил себя королем. Это стало видимым всеми следствием исчезновения рода Балтов. Отныне каждый готский аристократ мог считать себя достойным занять трон. И если Тевдис, Теудискл, Агила делались королями относительно законным образом, то Атанагильд просто поднял мятеж. В Испании началась гражданская война.

Кордубцы и жители других городов юга активно поддержали Атанагильда. Но все же тот не понадеялся только на силу своих войск и поддержавших его испано-римлян. Он обратился за помощью к императору Юстиниану. Связи между императором и теми аристократами, что составили заговор против Агилы, были, вероятно, уже установлены, и обращение Атанагильда стало исполнением ранее составленного плана. Юстиниан тотчас воспользовался этим обращением. Между ним и Атанагильдом был заключен договор, по которому, возможно, признавалась верховная власть императора и уступалась ему часть страны. В Испанию был отправлен экспедиционный корпус во главе с престарелым, но еще активным патрицием Либерием. Назначение Либерия было неслучайным. Ему уже было около 80 лет, и он ранее верно служил Одоакру, а затем Теодориху и Амаласунте, но отказался поддержать Теодахада и перешел на службу к императору. Это делало Либерия хорошим, как полагал Юстиниан, знатоком готов, а с другой стороны, его знатное сенаторское происхождение должно было привлечь к нему испано-римскую аристократию. Византийцы разбили армию Агилы, и тот снова бежал в Эмериту. Но там против него выступили его собственные воины, которые убили Агилу и признали власть Атанагильда. В 554 г. Атанагильд был признан королем. Византийцы, оказав ему помощь в захвате трона, не собирались этим ограничиваться. Возможно, что Юстиниан намеревался полностью подчинить себе Испанию. Атанагильд как будто заключил договор с императором, признав его суверенитет над Испанией и Септиманией, а себя и вестготов снова федератами Империи. Пока же реально имперские войска захватили значительные территории на юге и юго-востоке страны с такими городами, как Малака (Малага) и Картагена Спартария (Картахена) и образовали здесь свою провинцию Испанию. Так власть константинопольского императора распространилась и на значительную часть Пиренейского полуострова. Правда, полностью реализовать свой замысел Юстиниан не смог. Укрепившись на троне и воспользовавшись смертью Юстиниана, Атанагильд попытался отбить у византийцев захваченные ими земли. Он сумел захватить Гиспа-лис (Севилья), но остальные захваченные византийцами города и земли остались за ними. Договор, заключенный Атанагильдом с Юстинианом, вестготский король теперь не собирался выполнять, а экземпляры этого договора погибли или были уничтожены. Ни о каком даже формальном подчинении императору речи отныне не было, но и вытеснить византийцев с Пиренейского полуострова Атанагильд не смог.

Больших успехов добился Атанагильд в отношениях с франками. Этому способствовала его матримониальная политика. Его две дочери, Брунигильда и Галсвинта, стали женами франкских королей Сигиберта, короля Австразии, и Хильперика, короля Нейстрии. Правда, последней весьма не повезло: интриги его любовницы и бывшей служанки Фредегонды привели к убийству королевы, после чего Хильперик женился на Фредегонде. Брунигильда же 46 лет будет королевой и все это время находиться в центре интриг и кровавых раздоров, разделявших Франкское королевство. Как бы то ни было, эти браки, а в еще большей степени эти раздоры, когда соперничающим королям было не до вестготов, обеспечили спокойствие на северной границе. Возможно, что этими браками Атанагильд пытался также заручиться поддержкой франков в своей войне с Империей.

Атанагильд правил более 15 лет и стал первым после долгого перерыва королем, умершим собственной смертью. Это, однако, не означает, что его правление было временем стабилизации. Скорее наоборот: это было временем углубления кризиса. Постоянные, но долго совершенно неудачные войны на юге показывают слабость королевской власти. В различных местах Испании огромную силу приобрели крупные земельные собственники, наследники позднеримских магнатов, которых хронист называет «господами мест» (seniores loci). Некоторые, по крайней мере, из них стали фактически независимыми. Приблизительно в это же время свевы принимают католицизм. В результате вокруг арианского Вестготского королевства создается кольцо католических (и православных) государств — Империи, Свевского и Франкского королевств, что в тех условиях грозило их общими действиями против готов. Если франки своими раздорами, доходящими до кровопролитных гражданских войн, были значительно ослаблены, то объединение сил свевов и Империи было угрозой весьма реальной. Политический кризис дополнялся кризисом экономическим, ярким показателем которого стало падение качества вестготской монеты.

Апогеем кризиса стало положение, сложившееся после смерти Атанагильда в 567 г. После его смерти у вестготов пять месяцев короля не было. Вероятно, у Атанагильда не было сыновей, но только две дочери, ставшие франкскими королевами. И это создало определенный политический вакуум, который готская знать долго заполнить не могла. Объяснением такого положения могут быть только раздоры в среде этой знати. Какую-то долю приверженцев покойный Атанагильд, несомненно, имел: недаром Леувигильд, правивший в Испании после Атанагильда, предпочел развестись со своей женой и жениться на вдове Атанагильда. явно чтобы обеспечить себе поддержку его сторонников. Но также несомненно, что имелись и другие группы, и их соперничество привело, по существу, к политической анархии. И лишь осознание того факта, что вокруг Вестготского королевства сомкнулось кольцо враждебных государств, а это грозило уничтожением самого королевства, заставило вестготскую знать пойти на компромисс.

Весной 568 г. королем был избран Лиува, который находился в Септимании. Может быть, выбор пал на него именно из-за его пребывания в запиренейской области королевства: таким он мог казаться неопасным для испано-вестготской знати^[428]. По каким-то причинам перебираться к югу от Пиренеев Лиува и не собирался; то ли это было условием его избрания, то ли он не решался вмешаться в испанские дела, то ли ему мешало это сделать состояние здоровья, ибо через четыре года он умер. Да и обстановка на франкской границе, как казалось ему, требовала его присутствия. В это время обострилась борьба франкских королей у самых вестготских границ. Король Сигиберт захватил Арелат (Арль), который осадили войска его соперника Гунтрамна, который и выбил противника из города с помощью его жителей и епископа. Лиува вполне мог опасаться того, что пожар войны перебросится и на вестготскую Септиманию. В этих условиях он очень скоро сделал соправителем своего брата Леувигильда, направив его в качестве полновластного правителя в Испанию, оставив в своей власти только Септиманию.

А после его смерти через три года Леувигильд остался единственным королем вестготов. С его воцарением начинается новая эпоха в истории Вестготского королевства.

Став королем сначала испанской части, а затем всего государства, Леувигильд поставил своей целью укрепить власть и объединить под своей властью всю Испанию. Он женился на вдове Атанагильда Госвинте, что, конечно же, усилило его позиции. А став единым королем, он, чтобы закрепить трон за своими сыновьями Герменегильдом и Реккаредом, назначил их своими соправителями. Но еще до этого он взял открытый курс на военное объединение Пиренейского полуострова.

В 570 г. на втором году своего правления Леувигильд начал войну с византийцами. На константинопольском троне после смерти Юстиниана оказался его племянник Юстин II, не унаследовавший талантов своего дяди. Вскоре он втянулся в изнурительные войны с персами, а из Италии византийцев начали вытеснять лангобарды. В этих условиях императорское правительство было неспособно оказать какую-либо действенную помощь своим далеким испанским владениям. Уже в первом походе Леувигильд перешел Бетис и опустошил значительную часть имперских владений. В следующем году он повторил поход и захватил плацдармы на пути к проливу. Наконец, в 573 г. вестготская армия ночью штурмом взяла Кордубу. Этот город официально признавал власть императора, но реально уже в течение более 20 лет был независимым. Подчинение вестготскому королю, к тому же арианину, не входило в планы местной испано-римской знати. Вооружив своих рабов, клиентов и других зависимых лиц, аристократы Бетики оказали ожесточенное сопротивление армии Леувигильда. Однако силы были неравны. Восстание в Бетике было подавлено, а местные византийские власти, не получая помощи из столицы, были вынуждены просить мира. Мир (или перемирие) был заключен еще в 572 г., и по его условиям вся долина Бетиса перешла под власть Леувигильда. Не имея флота, тот не смог завершить завоевание, так что прибрежная полоса оставалась в руках Империи. Вернув под власть вестготов большую (или, по крайней мере, очень значительную) часть утраченных владений, Леувигильд счел свою задачу на юге выполненной. Огромным было и психологическое значение его побед: вестготы снова оказались сильнее, чем Римская империя.

После этого Леувигильд обратился к северо-западу. В значительной степени это было вызвано возобновившейся свевской экспансией, которая ставила под угрозу северо-западную границу Вестготского королевства. В ответ на кампанию свевского короля Мирона он в 573 г. вторгается в Сабарию, расположенную, вероятно, у самой свевской границы. Эта территория ранее подчинялась вестготам, но во время политической анархии стала независимой. Поход был успешным, и Сабария была снова подчинена. Затем пришла очередь фактически независимой горной Кантабрии. После этого армия Леувигильда совершила еще ряд походов. Горцы, вероятнее всего, формально признавали суверенитет вестготского короля, но на деле были полностью независимыми. Леувигильд покончил с этой независимостью. После этого был подчинен некий Аспидий, создавший в горах к юго-западу от Кантабрии свое мини-государство. В результате в 573–575 гг. Леувигильд подчинил области, лежащие между его владениями и Свевским королевством. Наконец, в 576 г. Леувигильд вторгся непосредственно в Галлецию, заселенную свевами.

Свевский король Мирон был разбит и запросил мира. Леувигильд пошел ему навстречу. Между вестготами и свевами было заключено перемирие. Воспользовавшись стабилизацией на северо-западе полуострова, Леувигильд подчинил Ороспе-ду, горную область на юго-востоке Испании. Там вскоре после ухода вестготских войск вспыхнуло восстание сельчан. Оно было столь грозным, что потребовало вмешагельства самого короля. Все эти кампании привели к значительному усилению Вестготского королевства.

В 579 г. Леувигильд сделал шаг, который, по его мнению, должен был обеспечить ему франкский нейтралитет: он женил своего сына Герменегильда на франкской принцессе Ингунде, дочери короля Австразии Сигиберта. Своего же младшего сына Реккареда Леувигильд помолвил с дочерью короля Нейстрии Хильперика Ригунтой. Правда, брак Реккареда с Ригунтой так и не состоялся, ибо ее родители, не желая связать себе руки союзом с Леувигильдом, под разными предлогами так и не отпустили дочь в Испанию. Брак же Герменегильда с Ингундой стал реальностью. Однако этот брак вскоре сослужил плохую службу вестготскому королю. После прибытия Ингунды в Испанию при вестготском дворе начались раздоры. Дело было не только в естественном соперничестве между свекровью (хотя и не родной) и невесткой, но и в остром религиозном споре. Ингунда, как и все франки, была католичкой. Она не только не перешла в арианство, но и убедила стать католиком своего мужа. К тому же Ингунда обладала огромным честолюбием и быть игрушкой в руках бабушки и свекрови и лишь женой королевского сына явно не желала. Чтобы успокоить страсти, Леувигильд отослал Герменегильда с женой в Бетику, сделав его правителем этой провинции. Но Герменегильд не хотел ограничиваться ролью наместника своего отца. Под влиянием честолюбивой супруги он в том же 579 г. провозгласил себя королем и начал даже чеканить собственную монету. На этой монете он не только называет себя королем, но и прибавляет a Deo vita (спасением Божьим). Таким образом, мятеж становится под покровительство Бога. Расчет Герменегильда на поддержку католической испано-римской знати оказался верным. Его активно поддержала аристократия Бетики и южной Лузитании. Он мог рассчитывать на поддержку византийцев и католиков-свевов, а также франков. Его сторонником и советником стал очень влиятельный на юге епископ Леандр Севильский, который и крестил его. Недаром своей столицей Герменегильд избрал Гиспалис (Севилья). Леувигильд правильно оценил возникшую опасность.

Сначала Леувигильд пытался как-то договориться с сыном. Увидев, что это невозможно, он начал подготовку к войне. Для начала он нанес удар по баскам (васконам), которые то ли снова стали независимыми, то ли ранее не были целью его похода. Потерпев поражение, часть горцев ушла за Пиренеи. Этой акцией Леувигильд обеспечил безопасность своего тыла во время войны на юге. Поскольку Герменегильд начал войну с отцом под знаменем католицизма, Леувигильд тоже использовал религиозное знамя, объединив вокруг себя ариан. В 582 г. армия Леувигильда обрушилась на мятежников. Взяв Эмериту, Леувигильд отрезал Бетику от Свевского королевства, резко уменьшив шансы Герменегильда получить помощь от свевского короля. Не оказали Герменегильду никакой помощи и византийцы. В 583 г. Леувигильд двинулся непосредственно на Гиспалис. Началась осада города. Свевский король Мирон решил воспользоваться обстоятельствами и все же двинулся с войсками в Южную Испанию. Но он был разбит и погиб. Теперь у Герменегильда не осталось никаких надежд на внешнюю помощь. Он с женой и младенцем сыном бежал в Кордубу, а Гиспалис попал в руки Леувигильда. И в следующем, 584 г. настала очередь Кордубы. Во время начавшейся гражданской войны византийцы снова присоединили к своим владениям этот город, и это было единственным шагом, какой они предприняли в Испании в это время. Не исключено, что возвращение Кордубы под власть императора было оформлено каким-то договором между Герменегильдом и Византией. Как бы то ни было, под защиту византийских войск теперь бежал Герменегильд, надеясь, видимо, что в таких условиях византийцы должны будут оказать ему помощь. Но он ошибся. Командир византийского гарнизона сдал Кордубу за огромную мзду в 30 тысяч солидов. В марте 584 г. Герменегильд попал в руки отца. Его жена и сын ушли вместе с византийцами и отправились в Константинополь. На пути туда Ингунда умерла, а малолетний Атанагильд воспитывался в византийской столице: вероятно, византийское правительство готовило его на всякий случай, если возникнет возможность использовать вестготского принца для вмешательства в испанские дела. Но Атанагильд тоже скоро умер. Герменегильд был официально лишен своего сана и отправлен в изгнание. А в следующем году его убил некий Сисиберт, то ли по собственной инициативе, то ли по тайному поручению короля.

Восстановив свою власть на юге, Леувигильд решил покончить со свевами. Там был свергнут сын погибшего Мирона, и это дало вестготскому королю прекрасный повод вмешаться в свевские дела. Свевы были разбиты, и их королевство присоединено к вестготскому. Тем временем франки тоже использовали гражданскую войну в Испании и смерть франкской принцессы как повод для возобновления войны с вестготами. Ареной боевых действий снова стала Септимания. Франкский король Гунтрам осадил Каркасон. Однако жители Каркасона оказали франкам упорное сопротивление, и это позволило Леувигильду выиграть время. Он направил против франков армию во главе со своим сыном Реккаредом. Реккаред разбил войско Гунтрама и выбил его из готских владений.

После всех этих войн почти вся Испания, за исключением прибрежной полосы, удерживаемой византийцами, была объединена под властью вестготского короля, причем власть эта была не только номинальной, но и реальной. Правда, трудно сказать, насколько реальным было господство вестготов над басками; возможно, что при Леувигильде баски были действительно подчинены, хотя позже это подчинение практически снова исчезло. Эти военные успехи дали Леувигильду основание и для укрепления королевской власти внутри страны.

Целью Леувигильда было создание мощного государства с сильной королевской властью. И образцом такого государства во многом служила Византия, прямая наследница Римской империи. И Леувигильд, по-видимому, чувствовал себя в какой-то степени наследником Империи на Западе. Вестготское королевство должно было напоминать Империю как по внутреннему содержанию, так и по внешнему облику. Следуя византийскому образцу, Леувигильд первым из вестготских королей стал надевать специальную королевскую одежду и носить корону, что резко отделяло его от всех своих подданных. После падения Тулузы у вестготов, как и у их победителей франков, не было постоянной столицы. Леувигильд решил создать столицу. Он избрал Толедо (Толет), который и стал «королевским городом». Толедо существовал в римские и даже в доримские времена, но, как и другие города этого региона, большой роли не играл. Так что в Толедо не было долгой и прочной традиции римского городского управления и вообще римских традиций. Не было в этом городе и германских традиций. Это позволяло вестготскому королю чувствовать себя там более свободно. Этот город был расположен почти в самом центре Пиренейского полуострова и становился, таким образом, символом объединения полуострова вокруг особы короля. Уже Тевдис, по-видимому, предпочитал Толедо другим городам королевства. Здесь находился самый старый монетный двор вестготов. Леувигильд сделал этот город постоянной столицей, местопребыванием двора и центральных учреждений. В значительной степени это тоже было вызовом императору и его столице. Как и Константинополь. Толедо стал civitas regia (царственный город). Возможно, в Толедо был построен королевский дворец. Используя, как кажется, опять же позднеимперский образец, король создал в Толедо относительно разветвленное дворцовое ведомство, игравшее роль правительства государства под руководством короля.

В этом же направлении шла и монетная реформа Леувигильда. Вестготы давно начали чеканить собственную золотую монету^[429]. Однако эта монета являлась воспроизведением имперских, сначала западных, а затем восточных. Постепенно вестготские монеты как бы отставали от византийских, воспроизводя чеканки не столько правящих, сколько предшествующих императоров. Леувигильд с самого начала своего правления сделал важный шаг в этом деле. Оставив на аверсе византийский тип. на реверсе он уже стал помещать свое имя, сопровождавшееся эпитетами INCLITVS (прославленный) IVSTVS (справедливый), PIVS (благочестивый), VICTOR (победитель). Слава, справедливость, благочестие, военные победы — все это было набором королевских добродетелей и как бы программой правления Леувигильда. во многом также заимствованной из имперских источников.

Около 575 г. или немного позже, уже после своих побед над византийцами, Леувигильд делает следующий шаг. подчеркивающий полный суверенитет, абсолютную независимость от Империи. Хотя монетный стандарт остается позднеримским, т. е. практически византийским, изображения на монетах уже другие. На аверсе вместо изображения императора появляется портрет самого Леувигильда. хотя реверс еще сохраняет византийский вид: крест на помосте. И наконец, после победы над мятежным сыном, за спиной которого, справедливо или нет. король мог видеть руку императора. Леувигильд стал выпускать монеты с собственным изображением на обеих сторонах. На ряде монет помещаются надписи, свидетельствующие о тех или иных событиях. Присоединение Галлеции с ее золотыми рудниками позволило вестготскому королю получить более прочную материальную базу для своего монетного дела. Правда, единого монетного двора у вестготов так и не было создано, но все монеты, чеканенные в разных местах (а монетный двор отмечался на монете), в принципе следовали одному образцу. Вестготские золотые монеты едва ли имели экономическое значение. Они были, скорее, символом власти и богатства и наглядным средством пропаганды. Выпуская монеты, почти полностью отличные от имперских, Леувигильд подчеркивал свое положение монарха, равноправного с императором.

Экономического значения не имели и два города, основанные Леувигильдом. В 578 г. после успешной войны со свевами он основал город, названный в честь сына Рекополем^[430]. Это событие было столь важным для вестготского короля, что оно было отмечено выпуском специальной монеты. Город создавался по позднеримскому образцу как сознательное противопоставление городам Империи. В его названии присутствовало слово «полис». Константинополю, городу Константина, противопоставлялся Рекополь, город Реккареда. Через три года после победы над басками в подчиненной области был основан Викториак, в основе его названия уже латинское слово, означающее победу. Это были первые города, созданные варварами на территории бывшей Западной Римской империи. Они имели для Леувигильда как стратегическое значение (создание опорных пунктов для дальнейшей борьбы со свевами, в одном случае, и для укрепления своей власти в подчиненной области — в другом), так и идеологическое: Леувигильд становился как бы наследником римских императоров, продолжая их политику урбанизации подчиненных территорий.

Леувигильд стремился укрепить государство и свою власть в нем новым законодательством. С этой целью в 578–580 гг. был произведен пересмотр кодекса Эвриха и создан новый кодекс, известный в истории права как пересмотренный (codex revisus). Как и кодекс Эвриха, он касался только вестготов, но его статьи были пересмотрены в направлении дальнейшей романизации германского права. Уже Тевдис в своем законе использовал термин populi nostri (наши народы) вместо старого gens (племя). В кодексе Леувигильда этот термин становится постоянным. В нем отменяется и ранее не очень-то соблюдавшееся запрещение браков с испано-римлянами и галло-римлянами, и это стало очень важным шагом по пути слияния народов. В новых законах были ликвидированы многие привилегии готов, и обе группы населения оказались в равном или почти равном положении перед законами, хотя сами законы еще содержались в различных кодексах. И тех и других Леувигильд рассматривал в первую очередь как своих подданных, хотя некоторая разница в положении внутри королевства еще сохранялась. Готы оставались властвующим народом, но разница между ними и местными римлянами резко уменьшалась.

Леувигильд прекрасно понимал, что слиянию римского и вестготского населения в единую массу подданных короля в огромной степени препятствует религиозная рознь. Единому государству должна была соответствовать и единая государственная религия. Для этого было необходимо отказаться от устоявшегося представления, что католицизм — римская вера, а арианство — готская. Леувигильд и в этом плане порвал со старыми традициями. Разрыв этот, однако, был все же не полным. Леувигильд был еще связан своим арианским воспитанием. Католицизм стал духовным знаменем всех антилеувигильдовских сил. К тому же, противопоставляя себя византийскому императору (что хорошо видно из монет), Леувигильд хотел подчеркнуть это противостояние и в религиозной сфере. Большое значение имело также то, что после крушения римской власти именно католический епископ оказывался главой местного римского общества, и его богатство и влияние становились противовесом центральной власти. В этой ситуации Леувигильд сделал ставку на привычное арианство. Именно христианство в его арианском варианте должно было, по мысли Леувигильда, стать государственной религией его королевства. Толчком к проведению новой религиозной политики стал мятеж Герменегильда.

С одной стороны, Леувигильд решил сделать все возможное для облегчения перехода католиков в арианство. С этой целью он собрал в 580 г. в Толедо собор арианских епископов, на котором присутствовали и светские вельможи, и этот собор принял компромиссный вариант перехода. От католиков не требовалось новое крещение, как это было обычно при переходе в новую христианскую конфессию, и было достаточно наложения руки и произнесения обращающимся формулы: «Слава Отцу через Сына в Святом Духе». В принципе, эта формула была раннехристианской, но в VI в. она уже была решительно отвергнута католиками. Однако король и арианские епископы надеялись убедить католиков принять ее. С другой стороны, король, поощряя переход в арианство, стал преследовать тех, кто этому переходу решительно противился. И в первую очередь он обрушился на вестготов, ставших католиками, видя в них изменников не только отцовской вере, но и своему народу. А затем началось преследование католической Церкви вообще. Были изгнаны некоторые епископы, закрыты церкви и монастыри, католическая Церковь лишилась некоторых своих привилегий. Имущество многих католиков, как церковных деятелей, так и светских людей, конфисковывалось, и это стало одним из средств пополнения королевской казны.

Религиозная политика Леувигильда дала некоторые плоды. Так, в арианство перешел цезарагустанский епископ Винцентий. Были и другие случи перехода как среди клириков, так и среди мирян. В недавно завоеванной Галлеции Леувигильд уничтожал католические общины и вновь насаждал арианство. Но все же массового обращения католиков в арианство не произошло. Католическая Церковь в Испании обладала вто время уже высочайшим авторитетом, экономической мощью и, соответственно, политической силой. И Леувигильд споткнулся об эту силу. В целом его религиозная политика потерпела крах: сделать арианство единой религией всего королевства ему не удалось. Возможно, что он и сам незадолго до смерти убедился в этом.

Леувигильд умер во второй половине апреля или в начале мая 586 г., и его сын Реккаред спокойно стал королем. Он в целом продолжал курс отца на укрепление государства и королевской власти. При восшествии на трон Реккаред был торжественно коронован, и он был, по-видимому, первым вестготским королем, принятие которым власти сопровождалось этой торжественной церемонией, образцом для которой стал соответствующий обряд в Константинополе. Вскоре после этого Реккаред приказал убить Сисиберга, убийцу Герменегильда, давая понять всем, что нельзя безнаказанно убивать особ королевской крови, даже если они поднимали мятеж. Но религиозная политика Реккареда была совершенно иной.

Реккаред также стремился увенчать политическое объединение религиозным, но он понял, что навязать религию меньшинства подавляющему большинству населения страны невозможно. И он решил сделать единой государственной религией католицизм. В 587 г. Реккаред крестился как католик и начал пропагандистскую кампанию по обращению в католичество вестготов. Через два года в Толедо был созван собор, на котором было официально осуждено арианство. Руководил работами собора гиспалийский епископ Леандр. Бывший ранее ближайшимсоветником Герменегильда, он вернулся в Испанию и очень скоро стал ведущей фигурой испанского католического общества. На соборое присутствовали сам король, королева и высшие чины двора. Выступая на открытии собора, Реккаред обещал защищать истинную веру и призвал к единству всех жителей Испании, Галлии^[431] и Галлеции. Собор принял специальное постановление о методе обращения ариан в католицизм. Своей подписью король подтвердил отказ от арианства. Собор, в частности, принял «исповедание веры». В целом оно соответствовало существующему в то время, но с одним важным исключением. Именно тогда была принята формула о происхождении Святого Духа от Отца и от Сына (Filioque). Через некоторое время эта формула будет принята западной Церковью, но решительно отвергнута восточной, что и станет в будущем причиной (по крайней мере, формально) Великого раскола, разделившего католицизм и православие. После общегосударственного собора был созван ряд местных соборов, которые решали уже конкретные вопросы обращения ариан в католицизм в соответствии с условиями данного региона. Католический вариант христианства стал с этого времени государственной религией Испании. Толедский архиепископ стал главой всей испанской и септиманской Церкви.

Реккареду, однако, пришлось столкнуться с упорной арианской оппозицией. Многие вестготы привыкли считать арианство национальной верой и не хотели ее менять. В сопротивлении наступающему католичеству были кровно заинтересованы арианские епископы. Часть вестготской знати испугалась, что превращение в государственную религии веры испано-римлян приведет к потере готами своего положения. Вспыхнул ряд восстаний, сурово подавленных Реккаредом. Арианская оппозиция существовала и при королевском дворе. Здесь арианскую «партию» возглавила мачеха Реккареда, вдова Атанагильда и Леувигильда Госвинта. Она и арианский епископ Ульдида составили заговор против короля и его религиозной политики. Заговор был раскрыт. Ульдида был осужден на изгнание, а престарелая королева покончила самоубийством. Разгром арианских восстаний и заговоров укрепил положение короля.

Разгромив своих противников, Реккаред стремился отблагодарить своих сторонников. Он приблизил к себе некоторых представителей испано-римской знати, как, например, Клавдия. Король щедро раздавал земли и другие богатства и готским, и испано-римским аристократам. Он издал закон, согласно которому устанавливались единые нормы судопроизводства для обеих групп населения. Практически с этого времени и вестготов, и испано (и галло) — римлян судили одни и те же суды, хотя и руководствовались при этом различными кодексами. Такая политика, направленная на максимальное сближение с испано-римской аристократией, вызывала сопротивление вестготской знати, хотя, по-видимому, это сопротивление уже не было окрашено в религиозные тона. Выражением его стал заговор герцога Агримунда. Заговор был раскрыт, и заговорщики наказаны. Но само появление такого заговора свидетельствует об острых противоречиях на самом верху вестготско-испанского общества.

Эти противоречия решили использовать внешние враги. В первую очередь это были франки. Франкская армия во главе с герцогом Босоном вторглась в Септиманию и осадила Каркассон. Взятие этого города открыло бы франкам путь к захвату всей вестготской Галлии. Реккаред поставил во главе армии, направленной под Каркассон, Клавдия, который к тому времени был уже герцогом Лузитании. В ожесточенном сражении франки были полностью разгромлены, и Септимания в очередной раз была сохранена для вестготского короля.

Другой внешней угрозой снова стали византийцы. На константинопольском троне в это время сидел энергичный и деятельной Маврикий. Он решил восстановить византийские владения на Пиренейском полуострове в прежнем объеме. С этой целью в 589/90 г. туда был послан патриций Коменциол в должности командующего испанской армией. Византийцы, по-видимому, сумели добиться некоторых успехов и отвоевать часть южноиспанских городов, в частности Асидон, недавно взятых Лиувигильдом. В 599 г. Реккаред пытался добиться восстановления старых договоров, заключенных еще в предыдущее время, но неудачно. Более того, византийцы сумели даже восстановить свои владения в Испании, хотя и не в тех размерах, как это было в середине VI в.

Эта неудача, однако, не подорвала власть Реккареда. Свидетельством стабилизации политического положения является сама смерть короля. Он умер в 601 г. собственной смертью. Свой трон Реккаред оставил сыну Лиуве, который, не встречая сопротивления, вступил на престол. Лиува II пытался продолжать политику отца. Но смерть Реккареда вдохновила арианских и вестготских противников. Поводом к их мятежу стало незаконное происхождение короля: Лиува был сыном не законной жены Реккареда. которая, видимо, вообще не имела детей, а его наложницы. Назначение наследником бастарда явилось вызовом знати со стороны Реккареда, и знать на это ответила мятежом. В результате этого мятежа Лиува был свергнут и убит, а на троне оказался вождь проарианской вестготской группировки Виттерих. Это была явная реакция вестготской аристократии на централизатор-ские действия королей. Однако ликвидировать все результаты активности Леувигильда и Реккареда Виттерих и его сторонники не могли.

Правление Леувигильда и Реккареда были переломным временем в истории Испании вестготской эпохи. Они практически отметили почти полное объединение Испании под властью вестготских королей. После войн Леувигильда весь Пиренейский полуостров, за исключением южного и юго-восточного побережья, находившегося под властью Империи^[432], и полузависимой области басков в горах испанского севера, составил единое государство. Реформы Леувигильда положили начало созданию нового государственного аппарата, который вместе с остатками старого более или менее обеспечил управляемость государства. Установлением столицы в Толедо было завершено создание Толедского королевства. Леувигильд своими действиями, в том числе выпуском собственной монеты, подчеркнул суверенитет своего государства и обеспечил ему политическое равноправие с Империей.

Капитальное значение имело обращение Реккареда, а за ним и всего народа вестготов в католицизм. Этим уничтожалась религиозная грань между вестготами и римским населением королевства, облегчалось слияние обеих групп в единый народ. Важно отметить, что если арианская литургия совершалась на готском языке, что способствовало его сохранению в условиях огромного численного преобладания испано-римлян, то католическая служба велась на латинском языке, и это лишало готский язык последней сферы его официального применения. В результате не стало препятствий для принятия вестготами языка их романского окружения. И довольно скоро вестготы стали двуязычными, а затем и вовсе потеряли свой язык, перейдя на речь испано-римлян.

Конечно, говорить о полном слиянии народностей невозможно. Различия сохранялись, и время от времени вестготская знать давала понять, что именно она руководит государством. Ярким примером последнего является правление Виттериха. Не удалось Леувигильду и Реккареду и создать наследственную монархию, независимую от вестготской аристократии. После свержения Лиувы II Вестготское королевство вернулось к принципу избирательной монархии, что зачастую ставило государей в зависимость от знати либо тех или иных ее группировок.

Виттерих пришел к власти при поддержке той группы вестготской аристократии, которая была недовольна политикой Реккареда. Решительно изменить курс внутренней политики Виттерих не смог, и вернуть старое положение арианству он также не сумел. Во внешней политике новый король вернулся к конфронтации с Империей. В Византии в это время был свергнут Маврикий и началась гражданская война, так что византийцам снова было не до далекой Испании. Виттерих воспользовался этим и начал наступление на византийские владения на Пиренейском полуострове. Его армия снова овладела Асидоном, который был в свое время захвачен Леувигильдом, но потерян при Реккареде. Этим событием Виттерих как бы подчеркивал курс на возвращение к военной славе вестготов, которому не мог следовать слабый первый католический король. Сумел Виттерих стабилизировать положение и на северной границе, где горцы, вернув себе самостоятельность, снова стали вторгаться в вестготские владения. Во многом разрывая со старой германской традицией, он предпочитал не сам лично возглавлять армию, а поручать командование своим герцогам. Это можно рассматривать как важный этап в развитии вестготской монархии: государь сосредотачивался на выполнении важнейших государственных функций, поручая непосредственное командование войсками своим полководцам. Впрочем, так, по-видимому, действовал еще Реккаред, но при Виттерихе это стало принципом его правления.

При Виттерихе резко усилились противоречия в правящей верхушке королевства. Его курс, видимо, встречал сопротивление части вестготской знати, в первую очередь Септимании и части Тарраконской Испании. Резко оппозиционную позицию заняли романская (испано-римская) аристократия и Церковь. Результатом этого стало убийство Витгериха в 610 г. и возведение на престол Гундемара. который, по-видимому, и был главой заговора. Продолжая во внешней политике курс Вит-териха и ведя упорные бои с византийцами, во внутренней политике Гундемар вернулся к курсу Реккареда. Уже в первый год своего правления он собрал собор, подтвердивший превращение католицизма в государственную религию. Отныне все вестготские короли были католиками. После убийства Виттериха практически не было никакой арианской реакции. Победа католицизма стала полной. Он перестало быть «римской верой» и стало верой всего государства.

Сисебут сменил на вестготском троне Гундемара в 612 г. Его правление (612620 гг.) было временем укрепления испано-вестготского королевства. Одним из столпов этого королевства являлось католическое духовенство. Сисебут не собирал на соборы епископов всей страны, возможно, видя в этом институте определенное ограничение своей власти, но в целом его внутренняя политика полностью соответствовала взглядам испанской церкви. Арианские короли в принципе были веротерпимы. Преследования католиков, какие иногда случались, были вызваны чисто политическими причинами. Это объяснялось трезвым учетом сложившихся обстоятельств: нельзя было быть нетерпимым в государстве, где основная масса населения принадлежала к другой конфессии, чем король и его ближайшее окружение. Попытка Леувигильда сделать арианство государственной религией потерпела крах. Совсем иным было положение католических королей. Между ними и их подданными религиозной розни не было. Это привело и к изменению религиозной политики. Король теперь стал не только светским владыкой, но и защитником веры. Это требовало мер по укреплению религии и преследованию инаковерцев. Последнее в основном относилось к евреям. Сисебут возобновил, по-видимому, не соблюдавшееся постановление о недопустимости для евреев иметь христианских рабов и потребовал освобождения всех их независимо от срока приобретения. Переход в иудаизм карался смертной казнью, а крестившийся еврей, наоборот, освобождался от всяких ограничений. Позже Сисебут сделал еще более решительный шаг: все евреи, отказавшиеся креститься, должны были покинуть его государство. Значительная часть евреев, отказавшаяся отречься от веры предков, уехала из Испании и Септимании.

Положение вестготских королей было противоречиво. Их власть была довольно велика, они опирались на созданную aula regia, их. как правило, активно поддерживала католическая Церковь. Но в то же время монархия оставалась избирательной, и это ставило короля в известную зависимость от готской знати, ибо испаноримские аристократы в выборах короля не участвовали, что, конечно же, сужало базу королевской власти. В то же время изменяется суть этой власти. Король уже не является в первую очередь военным вождем. Более того, все чаще сам король в это время уже не выступает непосредственно в поход во главе армии, а поручает командование своим герцогам. Одним из таких герцогов был Рихилан, разгромивший астуров, отпавших от вестготов. Другим был Свинтилла. Он разгромил рун-конов и удачно воевал с византийцами. Византийский вопрос по-прежнему был не решен, и общность веры не мешала вестготским королям стремиться окончательно вытеснить византийцев из Испании. Сисебут дважды воевал с Империей и довольно удачно, армия во главе со Свинтиллой захватила ряд важных городов, включая Картагену и Малакку, и крепостей, но полностью вытеснить византийцев так и не смогла. Под властью императора еще оставались некоторые анклавы на территории Пиренейского полуострова. Успехи во внешней и внутренней политике, тесный союз с Церковью позволили Сисебуту настолько укрепить свою власть, что он сумел без труда передать трон своему сыну Реккареду II. Однако на следующий год Реккаред умер, и на вестготский престол был возведен прославленный своими победами Свинтилла.

Блестящие успехи Сисебута оказались на проверку не столь уж прочными. Крушение династической идеи в результате ранней смерти Реккареда — доказательство этого. Не добился полностью желаемого король и во внешней политике. Север Испании, населенный басками, снова практически ускользнул из-под контроля вестготских королей. И Свинтилла в начале своего правления был вынужден заняться басками, вторгнувшимися в Тарраконскую Испанию. Баски были вынуждены подчиниться, и в завоеванных землях Свинтилла основал новый город — Ологик. Свинтилла как бы шел по стопам Леувигильда, отклоняясь от его политики только в религиозном вопросе, ибо был убежденным католиком. Впрочем, и здесь различие было лишь кажущимся, ибо главным было убеждение в необходимости иметь государственную религию. Поэтому, в частности, он продолжал антииудейскую политику Сисебута, хотя, как кажется, и несколько смягчил ее. что позволило части евреев вернуться в Испанию.

Свинтилла поставил своей задачей завершить изгнание византийцев с Пиренейского полуострова. Византийская армия была разбита, и около 625 г. весь Пиренейский полуостров наконец-то оказался под властью вестготского короля. Тем самым было завершено завоевание Испании, процесс, в котором решающими этапами были правления Эвриха и Леувигильда. Правда, практически независимыми оставались в своих недоступных горах баски и кантабры, но формально и они признавали власть вестготского короля. Следуя Леувигильду, Свинтилла стремился удержать трон за своим сыном. С этой целью он провозгласил своего сына Рихимира своим соправителем. Но этот акт вызвал огромное недовольство вестготской аристократии, боящейся потерять свои привилегии. Результатом стало восстание против короля, руководимое Сисенандом. Не рассчитывая только на свои силы, Сисенанд запросил поддержку у франкского короля Дагоберта, который и прислал ему на помощь свою армию. На сторону Сисенанда перешла и вестготская армия, высланная королем на подавление мятежа. В 631 г. после десяти лет своего правления Свинтилла был свергнут, и королем стал Сисенанд. Он отблагодарил за помощь Дагоберта. заплатив ему гигантскую сумму в 200 тысяч солидов и передав золоте блюдо весом в 500 фунтов.

Однако далеко не вся Испания признала Сисенанда. На юге готский аристократ Юлила объявил себя королем и даже стал чеканить свою монету. Брат Свинтиллы Гейла, который сначала поддержал мятеж в надежде самому стать королем, теперь выступил против нового короля. Даже в верхушке Церкви возникла оппозиция Сисенанду. В этих условиях огромную помощь оказал Сисенанду гиспалийский епископ Исидор, брат Леандра, являвшийся в то время самым авторитетным церковным иерархом в Испании. Он активно поддержал Сисенанда, и это способствовало его победе над соперниками и оппозиционерами.

Все последующие короли стремились к одной, так и не достижимой для них цели, — такому укреплению королевской власти, чтобы передавать ее по наследству своим сыновьям. Династический принцип в вестготском королевстве так и не утвердился. Все же, желая быть как можно более независимыми от вестготской аристократии, короли, с одной стороны, стремились получить поддержку испаноримской аристократии, все более привлекая испанское население к осуществлению государственных функций, а с другой, установить как можно более тесные отношения с католической Церковью, в которой опять же значительнейшую роль играли испано-римляне, хотя после официального принятия вестготами католицизма удельный вес германцев в верхушке Церкви все более увеличивался. По этому пути шел и Сисенанд. Уже вскоре после своего восшествия на трон он собрал в Толедо собор всех епископов своего королевства. Впервые собирался собор, когда ничто не ставило под сомнение религиозное состояние государства, так что он сосредотачивался на решении как внутрицерковных. так и общеполитических дел. Ведущую роль в деятельности этого собора играл Исидор. На первое заседание собора явился сам Сисенанд и попросил у Бога и прелатов прощения за свое выступление против свергнутого короля. И его простили.

Этот IV Толедский собор имел огромное значение не только в церковной, но и в политической истории Вестготского королевства. Среди его постановлений имелся 75-й канон, который устанавливал правила наследования королевской власти. После исчезновения рода Балтов никаких правил достижения трона у вестготов не было, и это вело к политическому хаосу. Чтобы положить конец хаосу, этот канон устанавливал, что никакого наследования, основанного на принципе крови или желании предшествующего короля, быть не может. Невозможен также насильственный захват трона. Отныне король должен был только избираться, причем избранным может быть только гот. После мирной кончины предыдущего государя вельможи всего народа (primates totius gentis) должны были избрать его преемника, а Церковь освятить это избрание, торжественно короновав нового короля по образцу ветхозаветных царей и римского императора. Использование слова gens, а не populus, ясно показывает, что короля избирают только готские аристократы, но зато коронуют его иерархи, большинство которых в это время были испано-римляне. Королем не мог быть избран тот, кто прибег к насилию, заговору, нарушению клятвы. Священный обряд коронации и помазанья, а также присяга, какую должны приносить все подданные новому королю, делали любое выступление пропив короля не только светским, но и религиозным преступлением. 75-й канон стал, таким образом, своеобразной «конституцией» Вестготского королевства. С этого времени соборы становятся важным политическим институтом. И почти все короли созывали церковные соборы, а на правление некоторых государей приходился и не один собор.

Важным шагом в развитии испанского общества и государства стали решения V и VI Толедских соборов, созванных преемником Сисенанда Хинтилой. В соответствии с этими решениями «верные короля» (fideles regi), т. е. люди, связанные узами верности с данным королем, сохраняли свое имущество, полученное от короля, и после прихода к власти его преемника, с которым этими узами люди связаны не были. Этим актом условное владение фактически превращалось в безусловное. Другим решением личность короля объявлялась неприкосновенной, а его потомки должны были сохранять свое имущество и при других правителях. Это решение на деле разделяло собственность королевской семьи и государственное имущество, которое, естественно, переходило в распоряжение нового короля. Королевская власть, таким образом, окончательно превращалась в самостоятельный институт, не связанный с какой-либо конкретной фамилией.

Вопреки 75-му канону IV Толедского собора Хинтила, уверовавший, по-видимому, в безграничную поддержку светской и духовной знати, решил сделать своим преемником собственного сына Тульгу. Однако воцарение Тульги вызвало недовольство, и в разных местах страны начались мятежи. Юный король справиться с ними не смог. Он был свергнут и пострижен в монахи. В такой нестабильной обстановке определенную роль стали играть и рядовые готы, ранее полностью оттесненные от участия в политической жизни королевства. На этот раз и они участвовали в выборе нового короля. Им стал Хиндасвинт. Выдвигая в качестве короля уже довольно пожилого человека^[433], готские аристократы надеялись править за его спиной. Но их расчеты не оправдались. Несмотря на свой продвинутый возраст. Хиндасвинт оказался сильной личностью. Он решительно подавил вспыхнувшие против него мятежи; одаривая своих сторонников, он жестоко расправлялся с противниками. С помощью репрессий король пополнял казну, и это дало ему возможность вернуться к полноценной монете, какой она была во времена Леувигильда.

Своим главным противником Хиндасвинт видел старую вестготскую знать. И он стремился, с одной стороны, нанести ей как можно больше чувствительных ударов, а с другой, не допустить относительно сильных группировок в ее среде. Одновременно по примеру всех властителей такого типа он всячески подчеркивал свое покровительство беднякам, обещая им защиту против могущественных. В противовес старой аристократии он создавал новую группу знати, обязанную своим положением исключительно королю. В эту группу он без колебания включал и своих рабов, занимавших то или иное относительно высокое положение при дворе. В отличие от остальных рабов эти люди становились субъектами права, получая даже возможность иметь собственных рабов. Чтобы легализовать свои репрессии, Хиндасвинт издал в 643 г. закон, карающий тех, кто выступал против государя, народа и родины, причем этот закон имел и обратную силу. Под его действие попадали не только мятежники, но и беглецы в чужие страны.

Как и другие короли, Хиндасвинт стремился опереться на Церковь, но в то же время не допускал ее возвышения над королевской властью. Он даже издал закон, ограничивавший право на церковное убежище преступника. Вмешивался он и в назначение епископов, особенно толедского архиепископа. Хинндасвинт утверждал, что именно король является главным вестником Бога и стоит не только между Всевышним и светской аристократией, но и между Ним и Церковью. Это в общественную мысль внедрялась концепция монархии милостью Божьей. Хиндасвинт фактически перенес на испанскую почву позднеримскую концепцию монарха, обязанного своим троном только Богу, а не людям (и даже не Церкви), и только перед Ним ответственного.

В 646 г. Хиндасвинт созвал в Толедо VII общегосударственный собор. На нем впервые в качестве полноправных участников, а не только наблюдателей, как раньше, присутствовали не только сам король, но и светские чины его двора. Это еще более увеличивало роль соборов как высокой политической инстанции, занявшей свое место в управлении государством. Соборы принимали решения не только по религиозным, но и по политическим вопросам, и это ставило их почти на равную ступень с монархом. Конечно, политическую роль соборов не надо преувеличивать. Их взаимоотношения с королевской властью определялись конкретной ситуацией и крепостью власти короля. При Хиндасвинте королевская власть была столь сильна, что VII собор полностью действовал в русле политики короля. К светским наказаниям за мятеж и эмиграцию собор прибавил церковное наказание, распространив его и на всех клириков. Собор признал преступлением любую критику короля, откуда бы та ни исходила, в том числе и из церковной среды. Собор озаботился распространением образованности в монастырях, чтобы из-за неправильного понимания христианских положений монахи не выступили против светской власти.

Ко времени прихода к власти Хиндасвинта Испания была уже объединена под властью вестготского короля. Византийцы были окончательно вытеснены с Пиренейского полуострова, побежденные в очередной раз баски хоть и формально, но все же признали суверенитет короля. Возникла возможность дополнить политическое объединение страны правовым. Хотя правовое положение обеих групп населения Испании и Септимании все более сближалось, все же каждая группа пользовалась своим кодексом. Для вестготов действовал «Пересмотренный кодекс Леувигильда», для римлян так называемый «Бревиарий Алариха». Хиндасвинт же рассматривал всех жителей своего королевства как своих подданных без различия их происхождения. Поэтому требовался и единый свод законов, относившийся и к готам, и к римлянам. Хиндасвинт отменил действие обоих кодексов и стал вводить в действие свои законы. Одновременно уже вскоре после прихода к власти Хиндасвинта началась работа над единым кодексом. Окончательно эта работа была завершена его сыном Рецесвинтом.

Еще за четыре года до своей смерти Хиндасвинт предложил избрать королем своего сына Рецесвинта^[434]. Власть короля была в тот момент непререкаемой, и Ре-цесвинт официально становится соправителем отца. С этого времени на монетах изображаются оба короля — отец и сын. После смерти Хиндасвинта Рецесвинт стал единственным королем, находясь на троне 24 года (649–672). Главной заслугой Рецесвинта стало продолжение законодательной деятельности отца. В этом деле его активным помощником стал епископ Цезаравгусты (Сарагоса) Бравлион, один из самых образованных и почитаемых церковных иерархов Испании. Именно влиянию Бравлиона новый кодекс обязан своим стройным видом, делением на части, титулы и главы, всеохватывающим характером. В декабре 653 г., созвав VIII Толедский собор, король представил ему новый свод законов. Он включал в себя законы Хиндасвинта, новые законы Рецесвинта и те положения старых законов, которые были действенны и в нынешнее время, в основном законы Леувигильда. Эго была так называемая Книга судей, которая стала основой и гораздо более позднего законодательства и чьи многие положения сохраняли свою силу много веков уже после крушения Вестготского королевства. Конечно, законодательное творчество на этом не остановилось. Новое время и новые обстоятельства требовали новых законов, и они включались в эту Книгу в качестве новелл, дополняя имеющиеся там статьи. Теперь с утверждением единой юридической системы, единого права можно справедливо говорить о едином королевстве.

Введение территориального законодательства в принципе вело к исчезновению этнических перегородок и полному слиянию обоих этносов в единый народ, внутри которого идет уже деление по экономическому, социальному, политическому принципу. но не по национальному. Однако на деле положение было более сложным. Уже само по себе наличие в законах формулировок типа «будь то гот или римлянин» говорит о сохранении обеих групп населения и хорошем знании, кто — гот, а кто — римлянин. Да и целью королей было не уничтожение привилегий вестготов, а упрощение судопроизводства и укрепление собственной власти. Для этого, в частности, они и ограничивали права рабовладельцев, рассматривая убийство ими рабов как проступок и стремясь заменить расправу над рабами преданием их королевскому суду. Учитывая, что большинство рабовладельцев были римлянами, это наносило удар последним.

Хиндасвинт издал закон, фактически уничтожавший городское самоуправление и тем самым на деле ликвидировавший последний элемент античного общественного уклада. Прежние rectores провинций, преимущественно римляне, остались, но практически почти все властные полномочия в провинциях и на местах перешли к герцогам и графам, которыми были в основном вестготы, хотя иногда до этих постов отбирались и наиболее верные королю римляне. Непосредственное окружение королей состояло также в большой степени из германцев, и введенное в правило присутствие на соборах в качестве равноправных участников высших сановников двора должно было усилить германский элемент этих соборов и не дать им превратиться в римский противовес власти вестготских королей. Да и среди епископов значительная была доля вестготов^[435]. Во всяком случае, процент готов среди епископов был гораздо больше, чем среди населения государства. Это явно было результатом целенаправленной политики королей. Вестготские короли все же не очень доверяли подчиненному испано-римскому и галло-римскому населению, даже его светской и церковной знати. В результате на соборах, начиная с VIII, большинство принадлежало германцам. VIII собор уточнил правило избрания короля: в случае смерти короля новый государь должен был избираться как можно скорее в столице или в месте смерти предшественника с согласия епископов и высших церковных чинов. При этом правило избрания королем только гота было сохранено. Таким образом, этнический характер монархии был полностью сохранен.

Возможно, промульгация нового единого кодекса вызвала все же недовольство части вестготской знати. Начались волнения и мятежи. Но король успешно справился как с сопротивлением внутри страны, так и с новыми вторжениями басков, которые, видимо, к тому времени и официально вышли из подчинения вестготским королям. В личной жизни Рецесвинт был. видимо, не очень-то счастлив. Его жена умерла в возрасте 22 лет, и нет никаких сведений ни о его второй жене, ни о детях. Вполне возможно, что Ресцесвинт вообще умер бездетным.

Деятельность Хиндасвинта и Рецесвинта завершила огромный и очень важный этап истории Испании (и Септимании). Леувигильд объединил страну политически, и это дело было почти завершено его преемниками (правда, реальная власть над северными горцами всегда была очень слабой, а часто и вовсе отсутствовала). Местные магнаты уже отделяться от королевства не собирались. Реккаред. приняв католицизм, объединил все свое государство религиозно-идеологически. Наконец, законы и кодексы Хиндасвинта и Рецесвинта объединили все население королевства в правовом отношении.

После смерти Рецесвинта различные группировки знати согласились выбрать королем Вамбу, человека довольно консервативных взглядов и к тому времени уже прославившегося военными успехами. Однако выбор Вамбы королем все-таки устроил не всех. Против него выступила знать Септимании. На подавление этого мятежа Вамба направил армию во главе с герцогом Павлом, но тот не только сам присоединился к мятежникам, но и возглавил их. Собравшаяся в Нарбонне септиманская знать избрала Павла королем, и его поддержал митрополит Нарбонна Аргебад. Септимания фактически отделилась и превратилась в самостоятельное королевство.

Септимания занимала в Вестготском королевстве особое место. Официально она именовалась Галлией, и это название поддерживало иллюзию властвования вестготов в Галлии вообще. Испанцы, как испано-римляне, так и вестготы, воспринимали Септиманию как отдельную часть королевства, а ее жителей как людей, отличных от испанцев даже по нравам и бытовому поведению. Будучи пограничной провинцией, она поддерживала связи с франками. В то же время при возникновении каких-либо конфликтов с франками именно Септимания оказывалась первой областью королевства, принимавшей на себя франкский удар. Готов там было очень мало, но ведущее положение и в управлении провинцией, и в ее церковной иерархии занимали готы.

Положение Вамбы было тяжелым. Оно еще утяжелилось после присоединения к Павлу знати Тарраконской Испании и басков. Павел повел также переговоры с франками, ища у них поддержки. В руках Павла и его сторонников находилась цепь хорошо укрепленных городов и крепостей. И в этих трудных обстоятельствах проявились энергия и военный способности короля. Прежде всего, он обрушился на басков, и те были вынуждены ему подчиниться. Баскская опасность была ликвидирована. и Вамба развязал себе руки для дальнейшей борьбы с мятежником. Павел пошел на переговоры. Он предложил Вамбе разделить королевство: Павел будет королем Септимании и Тарраконской Испании, а Вамба — остальной части. Но Вамба на это предложение просто не отреагировал. Он перешел Пиренеи и подчинил примкнувшие к Павлу города Септимании. В битве около Немавса (Нима) в сентябре 673 г. Павел был разгромлен. Мятеж был подавлен. Франки пытались воспользоваться обстоятельствами и вторгнуться в галльские владения готов, но были отбиты. Чтобы не осложнять отношения с франками, Вамба освободил всех захваченных в плен франкских воинов.

В то же время военные действия в Септимании показали слабость вестготской армии. Она основывалась на старинном германском принципе всеобщего ополчения, когда каждый свободный боеспособный мужчина в случае необходимости становился воином. По-видимому, сравнительно рано к военной службе стали привлекать и свободных римлян. Но, вероятнее всего, ко времени правления Вам-бы свободного населения стало недостаточно для формирования боеспособной армии. К тому же многие готы уклонялись от военной службы, а аристократы не желали служить в армии короля, если тот принадлежал к оппозиционной группировке. С другой стороны, уже давно в Испании существовали целые частные армии, зависимые не от короля, а от своих светских господ и церковных иерархов. Все это обусловливало необходимость радикальной военной реформы.

Вскоре после подчинения Септимании 1 ноября 673 г. Вамба издал «военный закон», согласно которому воинская повинность распространялась на всех жителей королевства. При первом известии о вторжении врагов или в случае внутренних волнений каждый епископ или чиновник должен составить войско, и все должны были по его приказу явиться на театр военных действий или в место, отдаленное от него не более чем на 100 миль. Защищать родину, народ и монарха должны были все жители королевства независимо от своей политической позиции. Отныне в армии должны были служить также клирики, а рабовладельцы должны были являться в армию со своими рабами^[436]. Последнее положение противоречило и германским и римским принципам и являлось несомненной новацией Вамбы. Это вело к тому, что в рамках единого войска появляются по существу частные отряды, подчиняющиеся не столько общему военному командиру, сколько своему господину. В первый момент это усилило армию, но в перспективе вело к ее развалу.

Закон Вамбы предусматривал суровые наказания для ослушников. Особенно суровые наказания предусматривались в случае отказа от военной службы во время мятежа, которого король явно боялся больше, чем внешнего вторжения. Это вызвало недовольство. Многие аристократы были недовольны самим фактом привлечения их рабов к военной службе, ибо это отвлекало рабов от работ на господина. В Церкви многие были возмущены привлечением клириков к военной службе. Недовольство Вамбой ширилось. Король принял активные меры против недовольных. Начались довольно жестокие репрессии, жертвами которых становились как вельможи, так и рядовое население. Но Вамба репрессиями не ограничился. Идя по стопам Хиндасвинта, он активно использовал собственных рабов, поручая им важные должности даже в центральном правительственном аппарате, явно стремясь создать слой людей, преданных лично ему. Чтобы, с одной стороны, уменьшить долю недовольных епископов в общей массе иерархов, а с другой, получить более широкую поддержку в церковной среде, Вамба увеличивал количество епископств, уменьшая тем самым власть местных магнатов и создавая из местных епископов себе опору.

Королю была важна поддержка не только епископов на местах, но и митрополита столицы — Толедо. Хотя официально Толедо был митрополией только Карфагенской провинции, реально его митрополит играл роль главы испанской (и септиманской) Церкви. Город Толедо вообще был предметом особых забот Вамбы. Он перестроил его, не только украсив, но и заново укрепив, стремясь сделать его неприступным для возможных врагов, в том числе (и, вероятно, в особенности) врагов внутренних. Сам город и его новые укрепления он поставил под покровительство святых мучеников, обезопасив тем самым свою столицу (и себя) не только укреплениями, но и покровительством святых. Считая свою власть достаточно укрепившейся и желая санкционировать это укрепление, Вамбы в 675 г. созвал XI Толедский собор. Целью его было провозглашение избавления страны от терзавших ее смут и убийств в течение 18 лет, т. е. в правления Рецесвинта и самого Вамбы. С этого собора должно было начать спокойное царствование великого и благочестивого короля Вамбы. Но надеждам короля было не суждено сбыться.

Недовольство знати и значительной группы высших иерархов скоро вылилось в заговор. Он не был спонтанным. Еще до своего выступления заговорщики не только определили кандидатуру будущего короля, но и явно намечали основные направления его деятельности. В октябре 680 г., воспользовавшись болезнью Вамбы, они опоили короля отваром какой-то наркотической травы, а когда тот впала в беспамятство, совершили над ним обряд пострижения в монахи, предварительно получив от находившегося без памяти короля подпись под назначением своим преемником Эрвигия. Очнувшись, Вамба пытался взять назад свое отречение, но отменить пострижение было невозможно, и фактически свергнутый король был отправлен в один из монастырей^[437]. Королем вместо него был объявлен Эрвигий. Решающую роль в этих событиях играл толедский митрополит Юлиан. Он же много способствовал признанию Эрвигия. Дело в том, что Эрвигий по своему отцу был чужаком: его отец Ардабаст был не готом, а выходцем из Византии (вероятно, армянином), который бежал в Испанию от императора. Поэтому по букве закона Эрвигий не мог быть готским королем. Но Юлиан нашел какие-то неизвестные нам доводы, которые оправдали провозглашение Эрвигия. В благодарность Эрвигий настоял на том, чтобы собранный вскоре собор официально признал толедского митрополита примасом всей испанской и септиманской Церкви, легализовав, таким образом, уже давно существующее фактическое положение.

Эрвигий смягчил суровые нормы «военного закона» Вамбы, но сохранил его основной принцип. Помня о судьбе своего предшественника, он пытался установить хорошие отношения со знатью. Одновременно он по примеру Вамбы и. пожалуй, даже в большей степени, чем тот, опирался на Церковь. Уже вскоре после своего коронования он собрал очередной собор с целью, прежде всего, оправдания и сакрализации свержения Вамбы и своего прихода к власти. XII Толедский собор полностью поддержал нового короля и решительно пресек все попытки вернуться к власти прежнего монарха. Не входя в детали отречения и пострижения Вамбы, собор признал возведение на трон Эрвигия полностью соответствующим церковным установлениям. Новый король призвал собор исправить некоторые существующие законы, и собор с энтузиазмом поддержал этот призыв. Собор даже принял специальное постановление о незаконности епископов, поставленных Вамбой, но реально это коснулось только одного епископа, поскольку никто не был заинтересован в создании очага напряженности внутри Церкви. За семь лет своего правления Эрвигий собирал еще два собора. Эрвигий, как и Вамба, всячески стремился показать свое благочестие и свою роль защитника веры. На монетах этих королей появляется крест, который король держит, а на некоторых монетах крест увенчивает головы и Вамбы, и Эрвигия. В этом направлении шла и жесткая антииудейская политика Эрвигия, которого в этом деле активно поддерживал Юлиан. Сам бывший потомком крещеных евреев, он особенно активно боролся с иудаизмом и идейно, и с использованием королевской и церковной власти.

В целом политика Эрвигия, несмотря на большую мягкость, шла все же в том же направлении, что и политика Вамбы. Как и Вамба, Эрвигий стремился к укреплению монархии, но пытался это сделать не противопоставлением себя светской и духовной знати, как тот, а опорой на эти силы. Была проведена амнистия всех лиц, преследовавшихся королевской властью вплоть до правления Хиндасвинта. XIII Толедский собор принял постановление о невозможности лишения высших чинов двора и Церкви их достоинства, жизни, здоровья и имущества без приговора суда. В соответствии с этим Эрвигий издал закон, по которому епископ, придворный или гардинг, мог быть смещен, арестован, подвергнут пытке, лишен имущества только по приговору суда, состоящего из равных ему людей. Прощая все недоимки, король не только признавал этим невозможность полноценного сбора всех прошлых налогов, но и шел навстречу крупным землевладельцам, которые должны были платить налоги за зависимых от них людей.

Положение же в стране становилось все тяжелее. Испанию не раз посещали голод и нашествие саранчи, губящей урожай. Страна обезлюдевала. Еще большее значение имело резкое сокращение свободных людей. Сам король жаловался, что только половина его подданных может свидетельствовать в суде и что есть целые деревни и небольшие виллы, которые не могу выставить ни одного свидетеля. Зато резко усиливаются магнаты. Опираясь на свои довольно большие владения и собственных подданных, они все более противопоставляли себя королю и противились любым попыткам последнего укрепить свою власть. В ряде случаев король был вынужден идти им навстречу. Законом Эрвигия была, в частности, усилена власть патрона над вольноотпущенниками, которые теперь не могли уйти от господина или госпожи и фактически превращались в крепостных. Эрвигий вообще много внимания уделял законодательству, видя в нем важнейшее средство укрепления государства и своей власти. Уже на следующий год он издал пересмотренный свод законов и строго запретил пользоваться всякими другими кодексами и законами, в это свод не вошедшими. Законы были изменены так, чтобы не допустить возвращения к централизаторской и антиаристократической политике Вамбы. Чтобы утвердить трон за своими родственниками и договориться с все еще могущественным кланом Вамбы. Эвригий выдал свою дочь Циксило замуж за родственника (по-видимому, племянника) Вамбы Эгику. От XIII собора он добился принятия специальных постановлений о неприкосновенности жизни и имущества всех потомков короля (и их потомков также). Однако полностью добиться своих целей Эрвигий не смог. Церковь стала фактически независимой, что выразилось в самостоятельном созыве в 684 г. Юлианом XIV Толедского собора. Репрессии против знати, предпринятые Эрвигием к концу своего правления, показывают, что и какая-то часть светской аристократии выступила против короля. Все еще сильный клан Вамбы сумел навязать Эрвигию назначение своим преемникомЭгики. Король был вынужден сделать это и ограничился лишь тем, что взял с Эгики клятву охранять его сыновей и дочерей и защищать их права.

Эрвигий умер 15 ноября 687 г. Собравшиеся вокруг его ложа аристократы провозгласили королем Эгику, но тот в нарушение существующих правил был торжественно помазан Юлианом только через девять дней. Этот промежуток был, вероятно, заполнен переговорами Эгики с некоторыми чинами двора и Церкви, в результате чего был достигнут какой-то компромисс между сторонниками умершего короля, включая Юлиана, и новой «партией». Однако соблюдать достигнутый компромисс Эгика явно не собирался. Созвав уже в следующем году XV Толедский собор, Эгика добился от него освобождения от клятвы, какую он дал Эрвигию. Было принято также постановление, чтобы никто не мог заставить насильно вдовствующую королеву выйти замуж или совершить прелюбодеяние. Хотя это выглядело как защита королевы и ее чести, на деле это должно было лишить кого-либо надежды достичь трона путем брака или связи с вдовой умершего короля. На другом соборе было принято постановление, чтобы вдова короля уходила в монастырь после смерти супруга^[438]. Таким образом, какие-либо претензии вдовствующей королевы на политическую роль и попытки клана Эрвигия каким-либо образом вернуть себе власть были заранее пресечены.

Эгика сурово преследовал подлинных и воображаемых своих врагов. А врагов у него было много. Огромную опасность представлял заговор, возникший в Толедо, в котором приняли участие чины двора, в том числе люди, близкие к семье короля. Активное участие в заговоре принял, а может быть, и возглавил его толедский митрополит Сисиберт, сменивший умершего к тому времени Юлиана. Однако заговор был раскрыт. Заговорщики покараны, а Сисиберт смещен со своего поста. Такое неприкрытое вмешательство в дела Церкви могло вызвать новое напряжение. Чтобы его избежать, Эгика созвал в мае 691 г. XVI Толедский собор, который узаконил смещение митрополита и замену его другим человеком. Кроме того, собор постановил, что король принял власть от Бога, и поэтому всякое выступление против него является не только государственным преступлением, но и грехом. События, связанные с заговором Сисиберта и последующим собором, были только одним эпизодом в борьбе, которую вел Эгика за укрепление своей власти. Изгнания, конфискации, большие штрафы обрушивались на головы аристократов. Разгром соперничавшего клана был завершен разводом Эгики с дочерью Эрвигия Циксило. Все это на какое-то время укрепило власть короля, и тот смог в 697 (или 698) г. добиться признания своим соправителем сына Витицы. При этом Витица был послан в Галлецию, так что королевство фактически разделилось на две части: в большей части правил Эгика, на северо-западе Испании — его сын. Это разделение продолжалось недолго. Сам Эгика в это время был уже в довольно преклонным возрасте и поэтому скоро снова призвал сына в Толедо. 24 ноября 700 г. Витица получил священное помазание, став, таким образом, официальным соправителем отца, а после его смерти в 702 г. единственным королем, не встретив при этом особого сопротивления знати.

Витица продолжал курс своего отца. С одной стороны, он смягчил суровые меры Эгики. Была объявлена всеобщая амнистия, давшая возможность изгнанникам вернуться на родину. Амнистированным возвращалось их имущество и их подданные. Многим было дано возмещение из королевской казны. Это привело к некоторому сплочению знати вокруг короля. Однако, с другой стороны, Витица. как и его отец, всеми силами стремился укрепить свою власть, что. в конце концов, привело его к столкновениям с той же знатью. Результатом стало возникновение нескольких заговоров. Один из них возглавил Пелайо (Пелагий). Еще его отец Фафилан вступил в конфликт с Витицей, бывшим тогда еще то ли соправителем отца, то ли еще лишь принцем. Витица убил Фафилана, и теперь его сын выступил мстителем за отца. Заговор провалился, и Пелайо изгнан на север страны в Астурию.

Витица, как и его отец, намеревался передать трон своему сыну Ахиле. Однако значительная часть вестготской аристократии решительно выступила против него. В условиях смуты королем был избран герцог Бетики Родриго (Рудерих). Ахила не признал этого выбора, но его войска были разгромлены армией Родриго. Полностью уничтожить своего соперника последний, однако, не смог. Тем более, что у короля появился новый, еще более опасный враг. Это были арабы.

За время существования Вестготского королевства в Испании произошли важные изменения. Социальное развитие романского и готского обществ шло принципиально в одном направлении, хотя стартовые позиции этого развития были различны. В романском обществе развивались те тенденции, которые проявились в Поздней империи. Продолжалось развитие крупного землевладения, как светского, магнатского, так и церковного, в том числе монастырского, сочетающееся с мелким землепользованием зависимых крестьян. Многие испано-римские магнаты обладали огромными богатствами. Такой, например, была жена Тевдиса. богатства которой дали возможность будущему королю создать собственную армию из двух тысяч воинов. Огромной массой зависимых людей обладал Клавдий, игравший значительную роль в правление Реккареда. В первом столетии существования Вестготского королевства в Испании некоторые магнаты даже создавали свои фактически независимые государства, пока Леувигильд железной рукой не создал фактически заново единство государства. Сведений об испано-римском магнатстве не так уж много, но все же можно говорить, что этот слой сохранил свою роль в социальной и экономической жизни Испании.

На противоположном полюсе общественной системы, как и раньше, находились рабы. Рабство еще широко было распространено, но в положении рабов происходят значительные изменения. Раб по-прежнему считался вещью и не являлся субъектом права, но его уже не могли калечить, и он мог иметь семью. Смягчение реального положения рабов было связано и с деятельностью Церкви, и в большой мере с тем. что резко уменьшаются внешние источники поступления рабов, что и способствовало изменению и их положения, и отношения к ним. Тем не менее рабов было в Испании и Септимании довольно много. Десяток рабов считался собственностью относительно бедных хозяев, по крайне мере церковных. Деление всех людей на рабов и свободных считалось само собой разумеющимся. Не исключалась и самопродажа в рабство. Однако рабы все чаще использовались преимущественно в личном услужении, а основная тяжесть сельскохозяйственного труда во все большей степени падала на прикрепленных к земле колонов, вольноотпущенников, не могущих покидать своих бывших хозяев, клиентов, бывших свободных крестьян, превратившихся в прекаристов. Став прекаристом, крестьянин обязывался неуклонно выплачивать землевладельцу десятую часть своего дохода, и в отличие от римского времени это оформлялось специальной грамотой, подкрепленной клятвой. Значительным источником пополнения зависимого населения являлось освобождение рабов с выделяемыми им участками. Некоторые отпущенники могли быть относительно богатыми, как некий Елисей. Но большинство их влачило довольно трудное существование. Однако и те и другие полностью подчинялись бывшему господину, ставшему теперь патроном. Подчинение (obsequium) становится тотальным, и отпущенник оказывается в полном подчинении патрону. Уклонение от выполнения обязанностей наказывалось возвращением в рабство. Со времени Хиндасвинта бывший раб стал считаться уже не совсем свободным. По-видимому, с этого времени выделяются три группы людей с разным возмещением за ущерб — свободные (idonei), рабы (servi) и отпущенники (liberti). В вестготское время сохранился такой институт, как сельская община, сохранявшая независимость и от городов, и от магнатов, и от Церкви. Но все же численность свободного крестьянства катастрофически уменьшалась. Соответственно изменялся и тип крестьянского расселения. Распространяется деревня как местожительства преимущественно зависимых крестьян. Обладая огромными богатствами, военными и частично даже административными полномочиями и значительным количеством зависимого населения, магнаты в рамках своих владений превращаются в почти независимых владык.

От римского времени в Испании и Септиманпи сохранилось довольно большое количество городов. Города в значительной степени оставались хранителями прежней культуры и центрами социальной жизни, а также хранителями классической античной традиции. Особенно значительной была роль южным городов. В Бетике и прилегающей к ней части Лузитании города оставались и важными экономическими центрами. Эти города даже выпускали собственную мелкую медную монету. На некоторых монетах сохранилась легенда CIVITA. Город сохранялся и как центр управления ближайшей округой, которая рассматривалась как territorium или terra данного города. Однако и внешний вид городов, и их положение изменяются. Многие старые языческие храмы превращаются в церкви, строится и много новых церквей. Обычными жилыми зданиями застраиваются места старых форумов, театров, цирков, амфитеатров. Место больших домов, характерных для римского времени, занимают небольшие индивидуальные дома, что говорит об изменении самого стиля жизни. Размеры городов также сокращаются, а вокруг городов вырастают пригороды, группирующиеся вокруг церквей. Сохранился гражданский коллектив города, делившийся на куриалов и privati. Город, по крайней мере официально, сохранял самоуправление, состоявшее из курий и магистратов. Однако это самоуправление во все большей степени ставилось под контроль королевских властей. Еще большее значение играл в городе епископ, который контролировал не только духовную, но и финансовую и судебную жизнь горожан. Законы Рецес-винта передали королевским судьям и епископам практически все обязанности прежних городских властей. Можно говорить, что во второй половине VII в. городское самоуправление перестало существовать. Возвышающийся в городе епископский дворец превращался в символ как земной, так и небесной власти. Уменьшилось и экономическое значение города.

Определенное место в социальной картине Вестготского королевства занимала средняя собственность. Такими собственниками были, как и в римское время, вероятно, куриалы. Однако их собственность постоянно находилась под угрозой умаления, а то и полного уничтожения. Другим элементом средних собственников могли быть средние чины Церкви, как, например, диакон Винцент, владевший несколькими участками земли. Земельные владения таких собственников обрабатывали рабы и колоны. Такие землевладельцы не были бедняками, но и латифундистами тоже не были.

Таким образом, в Испании сохранялись римские социальные структуры, но они с течением времени эволюционировали. Упадок города, увеличение роли латифундистов, изменения в положении рабов и отпущенников вели к вытеснению собственно античных элементов общества и усилению протофеодальных. Процесс этот начался еще в римское время, а решительный поворот, как кажется, произошел в середине VII в., в правление Хиндасвинта и Рецесвинта.

После переселения большей части вестготов в Испанию они стали интегральной частью общего населения страны. Вестготов было в Испании не так уже много: от 180 до 200 тысяч человек, а испано-римлян — около 5 миллионов, так что германцы составляли от 3,5 до 4 % общего населения Пиренейского полуострова. Исходным пунктом развития вестготского общества был позднеродовой строй. Правда, еще до переселения вестготов в Испанию он уже практически исчез, но его институты продолжали существовать. Сохранилось принципиальное разделение вестготов на две группы — знать с ее дружинниками и остальной народ (mediocres). Это разделение сказалось и на поселении вестготов в Испании. Основная масса готов заняла территорию в центре и частично в северной части Пиренейского полуострова, в то время как аристократы получали свои имения преимущественно вне этой зоны.

По мере усиления королевской власти на первый план выдвигается та группа готских аристократов, которая объединяется вокруг трона, оттесняя старую родовую знать. Отношения между знатью и королем строятся не на политической связи между подданными и главой государства, а наличной преданности монарху Недаром общим понятием для вестготских сеньоров становится fideles — верные. Но и новая знать оправдывала свое положение не только службой, но и происхождением. Знатный гот обладал dignitas — достоинством, а также значительным богатством, доходившим до 10 тысяч солидов, ато и выше, и относительно большим количеством рабов.

Принцип «верности» распространялся и среди самой знати. Представители знати, в том числе и новой, также собирали вокруг себя своих «верных», что вело к появлению частных интересов тех или иных групп. Попытки ряда королей, начиная с Хиндасвинта, подчинить эти интересы «общественной пользе» (publica utilitas), т. е. общим интересам государства, так и не удались. Клиентские связи, возникшие гораздо раньше, после переселения вестготов в Испанию еще более укрепились. Практически клиент мог только сменить патрона, но полностью эмансипироваться был не в состоянии. Положение таких клиентов становится наследственным. Служба патрону являлась главным средством существования этих клиентов. Она обусловливала получение ими не только оружия, но и земли, которую, однако, клиент терял в случае ухода от своего покровителя. Собственность таких клиентов приобретала, таким образом, условный характер. Вооруженные клиенты, естественно, сами на земле не работали. И их земли, и земли их патронов обрабатывали другие люди. В первую очередь это были рабы. Институт колоната в вестготском обществе в отличие от испано-римского распространен не был. Место колонов занимали отпущенники, которые противопоставлялись и свободным, и рабам.

Как и любой другой вестготский вельможа, король тоже имел собственное имущество и людей, находящихся под его покровительством. А как король он обладал имуществом фиска. VIII Толедский собор разделил имущество короля как частного человека и как государя; отныне потомки короля, сами престол не занимавшие, могли наследовать только то имущество, какое принадлежало королю до его восшествия на трон, в то время как имущество фиска переходило к новому государю. В качестве главы государства король обладал огромными экономическими возможностями. Под власть вестготского короля перешли бывшие императорские владения. Кроме того, в его распоряжении оказались конфискованные имущества его врагов. Значительную часть богатств фиска составляла королевская казна, пополняемая налогами. Значительную ее часть составляли богатства, попавшие в руки вестготов в результате грабежей во время Великого переселения народов. Был создан специальный аппарат для управления имуществом фиска, возглавляемый графом патримония.

В качестве государя король имел в своем распоряжении «верных» (fideles regi). Они занимали довольно высокую ступень в социальной иерархии Вестготского королевства. Видимо, речь идет о придворной знати, которая в случае войны составляла королевскую дружину, отличную от остальной армии. Эти люди были связаны с данным государем и при смене короля становились верными ему независимо от того, был ли тот сыном либо другим родственником покойного монарха или нет. Составной частью этих fideles regi являлись, по-видимому, гардинги, которые, как кажется, занимали в этой группе наиболее высокое положение.

Наряду с «верными» находились также рабы (servi regi или fisci) и отпущенники (liberti fisci). Противопоставленные свободному населению, они, однако, находились в привилегированном положении по отношению к остальным рабам и отпущенникам. По военному закону Эрвигия рабы фиска были обязаны участвовать в войнах наряду со свободными. Они могли сами иметь рабов и землю, хотя освободить своих рабов или продать свой участок без разрешения короля не могли. Их участок назывался не peculium, как у раба частного лица, a terra. По-видимому, этим участком рабы фиска владели на иных основаниях. Рабы фиска, как и свободные, платили налог непосредственно в казну. Из числа рабов король мог назначать чиновников. Этим, например, широко пользовались Хиндасвинт и, по-видимому. Вамба. Только при Эрвигии было заявлено о недопущении использования рабов и отпущенников на придворных должностях.

Долгое время в вестготском обществе сохранялся значительный слой свободного крестьянства. Крестьяне в противоположность рабам являлись субъектами права. Постепенно, однако, этот слой размывался. Если в начале переселения в Испанию существовали две категории свободного готского населения — знать и mediocres, то во второй половине VII в. их было уже три — знатные (nobiliores), средние (mediocriores) и низшие (viliores). Последние были бедняками, для которых штраф в 30 солидов являлся непосильной суммой, превосходящей стоимость имущества всей семьи. Многие свободные крестьяне, как и римские бедняки, были вынуждены отдаваться под покровительство своих знатных соплеменников, а некоторые даже продавать членов своей семьи и самих себя в рабство. В большой степени это было вызвано ослаблением общинных связей. Община у вестготов явно существовала. Общинники, вероятно, именовались consortes, т. е. люди, которые в свое время вместе получили по жребию данную землю. Однако, как кажется, это была не единственная форма поселения вестготов. Другой формой был, по-видимому, hospitium. Hospites были, вероятнее всего, крестьяне, не связанные с общиной. С течением времени общинные связи явно слабели. Крестьяне уже могли свободно продавать свою землю, что не могло не вести к обезземелению. В VII в. понятие consortes вовсе исчезает, и законы этого времени говорят лишь о соседях. Полностью ли исчезла община, неизвестно. Очень возможно, что этот институт продолжал существовать, но его роль в социальной жизни вестготского крестьянства резко уменьшилась. Это отразилось и на экономическом и социальном положении низших слоев вестготского общества. Недаром в последней четверти VII в. во многих деревнях стало даже невозможным найти достаточное количество свидетелей для нормального судопроизводства.

Можно говорить, что после поселения вестготов сначала в Аквитании, а затем в Испании социально-экономические отношения в их среде стали разлагаться. Среди германцев выделяются, с одной стороны, крупные собственники, а с другой, разоряющиеся крестьяне. Теперь и германцы отдавали свои земли в обмен на покровительство и защиту со стороны крупного собственника. Таким образом, значительная часть германского населения включалась в уже существующую позденеримскую социально-экономическую систему, которая, как уже говорилось, приобретала все больше протофеодальные характеристики.

В тех регионах Испании, где романизация носила поверхностный характер или вообще ограничивалась лишь военно-политическим контролем Империи, сохранились старые, еще доримские социальные порядки. Конечно, и в них произошли изменения. В условиях сначала политического хаоса, а затем на периферии образовавшихся варварских королевств, где контроль центральной власти был минимальным, этот контроль установили местные аристократы, многие из которых стали фактически независимыми. Леувигильд лишил их этой независимости, но государственный аппарат Толедского королевства не был достаточно сильным и разветвленным, чтобы реально подчинить эти территории, и короли ограничивались сбором налогов и военным контролем, не вмешиваясь во внутренние дела существующих там социально-политических единиц. В них господствовал аристократический режим. Местная аристократия (скорее всего, потомки доримской родовой знати) господствовала над крестьянами, жившими в небольших деревнях, с весьма скудным достатком.

Крушение римской власти привело к освобождению горного севера Испании, и до этого лишь политически подчинявшегося римским властям. Вестготские короли, начиная с Леувигильда, не раз пытались подчинить горцев, но даже когда те признавали власть короля, эта власть оказывалась чисто номинальной. Жизнь горцев была организована по старому родовому принципу. Более развитой была Кантабрия, где местное общество было уже достаточно дифференцировано и иерархизировано. Ни о каком народоправстве здесь речи не было. Власть принадлежала местной аристократии, и эта власть резко увеличилась во время борьбы с германцами. Сохранились и некоторые города, хотя здесь их было немного. За пределами городов и аристократических вилл люди жили небольшими родовыми группами в поселках, чья культура тесно связана с доримской. Баски (васконы) находились на еще более ранней стадии социального развития. В самых северных районах их территории городов вообще не было. Возможно, что там не было и вилл^[439]. О системе управления местных родовых общин и связях между ними сведений нет, хотя, конечно, такая система не могла не существовать. Пока же можно говорить только в самом общем плане о сохранении здесь родового строя.

Главой государства был король. После исчезновения рода Балтов вестготская монархия стала избирательной. Это привело к тому, что на место королевского дома выступает конкретная личность независимо от ее родственных связей. Хотя королем мог быть избран только гот, в самом акте избрания наряду с готской аристократией активно участвовали церковные иерархи, среди которых велика была доля испано-римлян. Активное участие в избирательном процессе Церкви внесло в этот процесс некоторые моральные принципы. Однако на деле избирательный принцип, основанный на положении о возведении на трон идеального правителя, столкнулся с реальной практикой родовых представлений, семейных и клановых связей, не признанным официально, но все более укоренявшимся в сознании правом короля распоряжаться будущим трона. Хотя испано-римская знать, особенно церковная, занимала все большее место в реальном управлении государством, король оставался королем готов (rex Gothorum), территория, ему подчиненная, — родиной готов (patria Gothorum), а государственным народом — народ готов (gens Gothorum). Местное население полностью признавало власть готского короля. Подчиненная вестготскому королю территория официально состояла из трех частей — Испании (часто употреблялось выражение «все провинции Испании»), Галлеции и Галлии. Под последней подразумевалась Септимания, но сохранение более широкого названия поддерживало иллюзию власти над всей Галлией и в какой-то степени надежду на восстановление прежних владений. Тевдис был первым королем, который принял имя Флавий. После некоторого перерыва все вестготские короли носили это имя. Это имя в какой-то степени приравнивало короля к императору и устанавливало преемственность власти от Империи к Вестготскому королевству.

Вестготский король перестал быть военным вождем. Хотя он считался главой всей армии и войны велись от его имени, реально войсками командовали посылаемые им герцоги. Правда, в случае необходимости король мог и сам возглавить войско. Гораздо важнее было то, что король выступал как законодатель — artifex legorum, создатель законов, и он же являлся их исполнителем. Издавал он также «королевские приказания», декреты и эдикты, и все они были обязаны исполняться под страхом самого сурового наказания. Король являлся также верховным судьей. Своим приказом он назначал всех судей, но мог и сам вершить судопроизводство.

Очень важным моментом в формировании вестготской монархии явилось создание постоянной столицы. Во время пребывания в Галлии таковой была Тулуза. После изгнания из Галлии долгое время король со своим двором находился там, где считал необходимым. Но Леувигильд, явно следуя примеру императора, избрал «королевским городом» Толедо. С этого времени там находились королевский дворец и все центральные органы власти, там хранилась государственная казна, там собирались общегосударственные соборы, а толедский митрополит сначала фактически, а затем и официально осуществлял высшую церковную власть во всем королевстве. Установление официальной столицы возвышало королевскую власть и делало Вестготское королевство неким подобием Империи.

Положение вестготского короля было довольно парадоксальным. Сосредотачивая в своих руках законодательную, исполнительную, судебную и военную власть, специальным образом Церковью благословленный на трон, король являлся владыкой своих подданных. Он мог карать и миловать любого человека, как гота, так и римлянина. Подданные с полным основанием называли его dominus noster (наш господин), как это делали позднеимперские римляне и византийцы. Как и император, вестготский король считал себя государем милостью Божьей и ответственным только перед Ним. Но в то же время он в отличие от императора приносил присягу своим подданным, и это вносило некоторый элемент зависимости государя от населения, во всяком случае, от знати. Однако король не мог передать трон своему сыну. В принципе любой гот мог претендовать на престол. Короли пытались выйти из этого положения, делая сыновей соправителями при своей жизни, но это удавалось далеко не всем. Король считал себя властелином страны и народа, но готские аристократы по-прежнему видели в нем только «первого среди равных». По закону Вамбы знатные аристократы, и вестготы, и римляне, являлись в армию со своими отрядами, и, таким образом, они легально обладали собственной вооруженной силой, которая фактически подчинялась только им и которую они могли противопоставить силе монарха. Да и в сфере реального управления король был вынужден считаться со своим ближайшим окружением, с теми, кто входил в aula regia, включающую в себя как высшую вестготскую аристократию, так и верхи церковной иерархии, в которой была значительна доля испано-римлян.

Значительную роль в политической структуре Испании играла Церковь. Она обладала не только духовной монополией, но и довольно большой политической властью. На местах епископы в значительной степени осуществляли административное управление, разделяя эти обязанности с готскими герцогами и графами. Еще важнее было то, что церковные соборы, собираемые королями, занимались не только внутрицерковными и религиозными, но и политическими и административными проблемами, вплоть до участия в выборах короля и утверждения законов. Участие в соборах в качестве полноправных их членов принимали и представители светской знати по поручению короля. Все же говорить о теократической монархии нельзя. Во-первых, соборы созывались не регулярно, их созывы зависели от воли короля^[440], а короли предпочитали созывать соборы в начале своего правления, желая утвердить свою власть авторитетом соборных решений. Во-вторых, король обращался к собору со специальным посланием (tomus), которое и определяло темы последующих обсуждений. В-третьих, епископов, которые составляли большинство участников соборов, назначал король, так что те зависели от королевской власти. В результате не было случая, чтобы собор каким-либо образом противопоставил себя королевской власти. Можно говорить не о подчинении светской власти церковной, а о согласии этих двух властей. А конкретные взаимоотношения государственной власти и церковной иерархии зависели от конкретного же соотношения сил. При сильных королях, как Хиндасвинт и Вамба, Церковь превращалась в оружие королевской власти — важное, но лишь оружие. С ослаблением королевской власти роль церковной иерархии увеличивалась. Едва ли случайно столь большое количество соборов собиралось в последние два с небольшим десятилетия существования Вестготского королевства.

Можно говорить, что политическая система Вестготского королевства явилась результатом соединения двух структур — позднеримской и германской. Политическую власть осуществляли готы. Только вестгот мог быть королем, только из вестготов состояли высшие органы государственного управления. Если какие-либо римляне и проникали в верхи политической иерархии, то это было редчайшим исключением. Однако власть вестготских королей и их чиновников осуществлялась в соответствии с правом, созданным на основе римского, и в согласии с Церковью. являвшейся носительницей романского начала. Германские институты в значительной степени романизировались, и военные предводители как из окружения короля, так и из родоплеменных структур, становясь либо членами центрального управления, либо главами территориальных единиц, превращались в королевских чиновников, какими были их римские коллеги во времена Империи. Поэтому надо говорить о романизации политической системы королевства, но с сохранением основных рычагов управления за германцами. Лишь в военной сфере римская система была полностью ликвидирована. Издавна готская политическая организация была одновременно и военной, и такое положение сохранялось долго. Но с течением времени и она изменилась. С разложением вестготского общества и резким уменьшением боеспособного свободного населения военное ополчение собирать было невозможно, и «военные законы» Вамбы и Эрвигия создали новую армию. Основной ее силой становятся наряду с королевской дружиной отряды магнатов. Такая структура войска отвечала реалиям нового социально-политического бытия и являлась совершенной новостью по сравнению и с римской армией, и с германским всеобщим ополчением. Но она не выдержала испытания в столкновении с арабами.

К концу VII в. арабы захватили всю Северную Африку и угрожали вторжением с юга Испании. Уже Витице пришлось отражать их первые атаки. Граф Сеуты, расположенной на африканском берегу, но подчиненной вестготам, Юлиан вступил в переговоры с арабами. Он предложил не только сдать Сеуту, но и помочь переправиться на испанское побережье. Традиция обычно приписывает эту измену Юлиана его личным недовольством: так Юлиан хотел отмстить королю за надругательство над своей дочерью. Вполне возможно, что этот факт, действительно, имел место и гнев мог толкнуть графа на предательство. Но поведение Юлиана трудно не связать с той борьбой, которая не только предшествовала избранию Родриго, но и продолжалась и после его вступления на трон.

Правителем Северо-Западной Африки был в это время Муса ибн Нусайр, действовавший практически независимо от халифа, находившегося в далеком Дамаске. С ним и завел переговоры Юлиан. Он даже предоставил арабам корабли, на которых в 711 г. отряд во главе с бербером Тарихом ибн Зиядом переправился через пролив и высадился на скале, которую несколько позже арабы назвали Джебель Тарих (Скала Тариха) и которую до сих пор именуют несколько искаженным словом Гибралтар. Закрепившись на крайнем юге Пиренейского полуострова, Тарих начал продвижение в его глубь. В это время Родриго подавлял очередное восстание на севере и осаждал Памплону. Он сразу оценил угрозу и, прервав осаду, двинулся на юг.

Грозное вторжение мусульман, казалось бы, должно было сплотить вестготов и вообще христиан. Но этого не случилось. Сыновья Витицы, в том числе Ахила, и их сторонники, включая епископа Оппу, фактически поддержали арабов. Рабы и другие подневольные люди, включенные в армию по закону Вамбы, не горели желанием сражаться и были готовы покинуть поле битвы при первой возможности. Города в вестготской Испании находились в жалком положении, горожане, в основном испано-римляне, с завистью смотрели на процветание городов под арабской властью и видели в арабах избавителей от власти варварских королей. Евреи, жестоко преследуемые вестготскими государями и испанской Церковью, перешли на сторону мусульман и показывали им пути более легкого и удобного продвижения. Сам король, по-видимому, недооценил возникшую опасность, и ему оказалась незнакома военная тактика берберов, составлявших основную часть арабской армии. 19 июля 711 г. на реке Барбате произошло жесткое сражение. В разгар битвы часть воинов, подкупленных родственником Витицы епископом Оппой, покинула поле боя. Остатки армии Родриго были полностью разгромлены. Сам король бежал в Эмериту, где пытался организовать новую армию и продолжить борьбу. Но вестготские герцоги и графы либо пытались защищать только свои владения, совершенно не думая об общем деле, либо бежали на север, либо стремились договориться с врагом. В этих условиях Ахила провозгласил себя королем и даже стал выпускать монеты с собственным именем. Воспользовавшись этим политическим хаосом, Тарих со свои отрядом подошел непосредственно к Толедо и был уже готов взять город, который стоявшие там солдаты не столько защищали, сколько нещадно грабили. Но в это время Муса, обеспокоенный слишком уж большими успехами своего подчиненного, решил взять покорение Испании в свои руки. В 712 г. он со всей своей армией высадился на Пиренейском полуострове. Его первой задачей стало окончательно разгромить Родриго. Он взял Гиспалис и двинулся к Эмерите. Город стойко защищался, и только в следующем, 713 г. Муса смог его взять. Столкнувшись с неожиданными трудностями. Муса отозвал Тариха, и их соединенные силы разгромили армию Родриго в сентябре 713 г. Сам король, по-видимому, пал в этой битве. С его гибелью в Испании исчезла легитимная королевская власть, поскольку в создавшейся обстановке никаких выборов нового короля произвести было невозможно. После этого, взяв Толедо, Муса провозгласил халифа Валида государем Испании. Еще до этого толедский епископ Синдеред, возглавлявший испанскую Церковь, бежал в Рим, и это лишило еще сопротивлявшихся вестготов духовного центра их сопротивления. Еще далеко не вся страна была завоевана. В Тарраконской Испании действовал Ахила, надеявшийся стать королем при поддержке арабов. Но те больше в нем не нуждались и выступили против него. Вскоре Муса, внушавший халифу подозрения чрезмерной самостоятельностью, был отозван из Испании, но его преемники продолжали завоевание страны и даже попытались перейти Пиренеи, развивая далее на север арабскую экспансию. Державшийся в Астурии Пелайо, в свое время изгнанный Витицей, попытался было как-то договориться с арабами, но те отказались пойти на какой-либо компромисс. И тогда Пелайо выступил против них и в 718 г. в долине Ковадонги разбил арабский отряд. С этого вообще-то довольно незначительного события началась новая глава истории Испании. Но о Вестготском королевстве в Испании говорить уже нельзя. Оно, еще недавно казавшееся таким мощным и богатым, рухнуло в течение не многих лет.

IV. ЛАНГОБАРДСКОЕ КОРОЛЕВСТВО В ИТАЛИИ

Альбоин заключил новый договор с аварами, по которому уступал им Паннонию с условием возможности вернуться в случае неблагоприятного поворота событий, а сам повел свой народ на завоевание Италии, тем более что авары, как говорилось выше, теперь были для них не менее опасны, чем уничтоженные гепиды. Юстиниан, с которым был заключен, по-видимому, договор, умер, и лангобарды считали себя свободными от обязательств перед Империей. Несмотря на только что отмеченные обстоятельства, облегчающие завоевание Италии, это предприятие тем не менее оставалось довольно трудным, и Альбоин заключил союз с саксами, и, по преданию, 20 тысяч сакских воинов вместе со всеми своими семьями присоединились к его армии. Примкнули к лангобардам и некоторые другие народы (или их части): тюринги, свевы (еще остававшиеся в Германии после переселения большей части соплеменников на Запад), остатки гепидов, подчинившихся лангобардскому королю, несмотря на недавнюю неудачную войну с ним, сарматы и ряд других народов, среди которых были, по-видимому, и какие-то славяне. Под руководством Альбоина фактически создалась мощная коалиция различных варварских народов, мечтавших поселиться в вожделенной и кажущейся сказочно богатой Италии. В походе участвовала даже часть романского населения Подунавья. Основную часть этой коалиции составляли лангобарды, они и руководили всем предприятием. Все переселение возглавил лангобардский король. Практически все лангобарды покинули Паннонию, там никого из них не осталось. 2 апреля 568 г., на следующий день после Пасхи, лангобарды и их союзники численностью 100–150 тысяч человек или даже несколько больше, включая женщин, детей и стариков, вторглись в Италию^[441]. Через какое-то время часть лангобардских союзников, как, например, саксы, вернулись в Германию, но сами лангобарды и другие этнические группы, присоединившиеся к ним, продолжили завоевание Италии.

Вторжение сначала не встретило никакого сопротивления. Совершенно не имея флота, лангобарды старались не подходить к побережью^[442]. По-видимому, никакого четко определенного плана военных действий у них не было, да и страну они знали далеко не достаточно. Поэтому их действия определялись конкретной ситуацией. Оставляя побережье под властью византийцев, варвары двигались по внутренним районам Северной Италии, используя старые римские дороги. Один за другим лангобарды захватывали города, которые подвергали дикому грабежу, разрушали виллы и сельские поселения, превращали в рабов многочисленных пленных. В страхе перед варварами многие жители области Венеции (Северо-Восточная Италия), пользуясь отсутствием у лангобардов кораблей, бежали на острова лагуны недалеко от берега, положив начала будущему городу Венеция. Миланский архиепископ Гонорат бежал в Геную, расположенную на морском побережье и потому остававшуюся под властью императора. Возможно, с ним бежали в имперские владения и некоторые жители города. Захват Милана, одного из важнейших городов Италии, бывшего одно время фактической столицей римского Запада, рассматривался лангобардами как подчинение Италии вообще. Альбоин объявил себя «господином Италии» (dominus Italiae). Может быть. Альбоин питал надежду, что императорское правительство признает его власть над Италией (или хотя бы ее частью), но если такая надежда у него и была, то она быстро развеялась. Ему пришлось продолжить завоевание. В сентябре 569 г. лангобарды подошли к укрепленному городу Павия (Тицин) и здесь неожиданно натолкнулись на ожесточенное сопротивление. Не сумев взять город с налету, они начали осаду. Осада продолжалась три года, и лишь после этого измученный голодом город пал. Под властью Альбоина оказалась большая часть Северной Италии. Но и там еще оставались очаги сопротивления. Так, до 587 г. держалось одно из укреплений на озере Комо, и даже одолев сопротивлявшихся там византийцев, лангобарды были вынуждены предоставить византийскому командиру Франкиону право свободного выхода с семьей и имуществом. А Падуя попала в руки лангобардов только в начале VII в. И еще очень долго в составе Империи оставалась Истрия. Лангобарды стали захватывать и некоторые территории в Средней Италии. Двигаясь вдоль Апеннин, лангобарды проникали довольно далеко на юг полуострова. Только приморские города еще оставались под властью императора. Не имея сил сдержать натиск лангобардов, византийцы обратились за помощью к франкам. До этого в течение долгого времени между лангобардами и франками существовал союз. Он еще более был укреплен браком Альбоина с Хлодовиндой, дочерью франкского короля Хлотаря. Но к моменту вторжения лангобардов в Италию Хлодовинда умерла, так что родственные узы лангобардского короля с одним из королей франков более не связывали. Императорское правительство передало франкам укрепления, прикрывающие перевалы в западной части Альп, и этим пыталось натравить франков на лангобардов. Этот расчет не оправдался. Франки приняли дар, но в войну в тот момент вмешиваться не стали.

Во время вторжения герцоги, по-видимому, командовали отдельными воинскими группами и по мере захвата той или иной территории становились ее правителями. Некоторые герцоги назначались королем. Так, первым герцогом Фриуля, первой области, подчиненной лангобардами, был назначен племянник короля Гизульф или, может быть, его огец Гразульф. В любом случае, это был близкий родственник короля. Свев Дроктулф, в свое время взятый лангобардами в плен и воспитывавшийся в лангобардском духе, за свои заслуги тоже был назначен герцогом. Это, однако, не означает, что герцоги появились только во время завоевания Италии. Если Гизульф или Гразульф вышли из королевского рода, то другие герцоги явно были потомками прежних герцогских родов^[443]. Таким образом, в ходе лангобардского завоевания начала складываться новая территориальная структура Италии. Ее структурными единицами становились не прежние римские провинции, а новые лангобардские герцогства^[444]-. Герцоги превращались из племенных военных предводителей в территориальных правителей. В Италии возникает герцогская власть, параллельная власти королей, хотя и в более ограниченном масштабе. Каждое герцогство обладало своей столицей. Король же своей столицей сделал Павию. Другим королевским городом была Верона. В этих городах лангобардский король занял дворцы, ранее принадлежавшие Теодориху. В Вероне вскоре после взятия Павии Альбоин устроил пир, во время которого совершил свою роковую ошибку. После смерти Хлодовинды он женился на дочери убитого им гепидского короля Розамунде. На пиру в Вероне Альбоин заставил жену пить из черепа ее отца. Королева затаила ненависть. Она подговорила королевского щитоносца Хельмихиса, и тот убил Альбоина^[445]. Однако попытка Розамунды и Хельмихиса захватить власть не удалась, и они, захватив с собой лангобардскую казну, были вынуждены бежать в византийские владения, где и нашли приют. Это заставляет предполагать, что и византийские интриги немало способствовали убийству Альбоина. Это, по-видимому, не было тайной и для лангобардской знати, которая понимала, что после захвата власти Хельмихисом и Розамундой резко усилится имперское влияние, что в ее расчеты не входило. Через некоторое время, которое могло быть заполнено поисками подходящей кандидатуры, королем был избран знатный лангобард Клеф из рода Белеев.

Правление Клефа продолжалось всего полтора года. Он был убит собственным рабом, хотя вполне возможно, что за этим убийством стояли герцоги или, по крайней мере, какая-то часть их, недовольных слишком, по их мнению, значительным усилением королевской власти. Убийство Клефа вызвало политический кризис. После его смерти его сын Аутари был еще малолетним. Воспользовавшись этим, герцоги не допустили восхождения Аутари на трон. Вероятнее всего, у них не было кандидатуры, которая их бы устроила. Какие-то группызавоевателей даже предпочли подчиниться имперским властям. В новых условиях, возможно, возродился старый принцип управления, когда видный аристократ правил своей родовой группой, представлявшей сравнительно небольшую часть лангобардской общности. Не исключено, что и византийские интриги снова сыграли свою роль. Императорское правительство не признало захвата значительной части Италии лангобардами, и это несколько ослабляло позиции завоевателей. Может быть, некоторые герцоги надеялись, что они смогут легче договориться с имперскими властями, чем король. Наступило десятилетнее «безкоролевье». Герцоги стали править каждый в своей области самостоятельно. Однако довольно скоро выявился порок новой системы. Лангобардов (даже вместе с другими варварами) было все же недостаточно много, чтобы разрозненно противостоять преобладающей численности местного населения. Силы Империи были далеко не сломлены. Император Юстин II решил воспользоваться сложившейся ситуацией и направил в Италию армию во главе со своим зятем Бадуарием. Но Бадуарий был разбит и вскоре умер. Однако это не устранило византийскую опасность. Сменивший Юстина Тиберий заключил союз с франками. И в 582 и 584 гг. франки дважды вторгались в Италию. Разрозненные силы герцогов успешно противостоять им не могли. Некоторые герцоги, правда, и сами пытались вторгнуться в Галлию, но неудачно. В результате франки смогли захватить некоторые долины на итальянской стороне Альп. Наконец, огромную угрозу представляли авары. Правда, уходя из Паннонии, Альбоин, как говорилось выше, заключил договор с аварами, но, по варварским представлениям, с его смертью прекращалось и действие этого договора. Опасности, угрожавшие лангобардам, были слишком значительны, чтобы они могли чувствовать себя в относительной безопасности в условиях политического раскола. Поэтому в 584 г. большая часть герцогов решила восстановить королевскую власть. Они объявили королем сына Клефа Аутари. При этом новому королю герцоги отдали половину своих владений каждый. В результате создался королевский домен. Надо, однако, подчеркнуть, что он был связан не с личностью конкретного короля и не с era семьей, а исключительно с королевским статусом. Фактически возникла государственная собственность, отделенная от родовой или семейной собственности государя. Этот домен должен был обеспечить снабжение не только короля и его семьи, но и двора, и государственного аппарата, и армии, что, в свою очередь, в принципе позволяло королю вести самостоятельную политику без особой оглядки на герцогов.

Аутари оказался весьма искусным правителем. Он воспитывался уже в Италии и в значительной степени рассматривал себя как короля именно этой страны. Стремясь привлечь к себе местное население, Аутари принял родовое римское имя Флавий, которое носили многие императоры. Этим он подчеркивал, что его власть является прямым продолжением власти римских императоров. С этого времени имя Флавий носили все лангобардские короли, так что оно фактически превратилось в часть королевского титула. Вероятно, еще около 500 г. лангобарды приняли христианство. Нот. к. его распространителями были остготские миссионеры, бывшие арианами. то и лангобарды восприняли христианство в этой форме^[446]. Предшественники Аутари преследовали католиков, он же отказался от такой политики и всячески стремился привлечь к себе католическое население Италии. В то же время, стремясь сохранить не только этническую, но и религиозную идентичность лангобардов, он запретил лангобардам обращаться в католицизм. Другой важной задачей нового короля было договориться с той частью герцогов, которые все еще отказывались его признать и ориентировались на Византию. И это ему удалось. Даже его непримиримый враг герцог Фриуля Гразульф признал его королем и подчинился. Только герцог Дроктулф при несомненной византийской поддержке поднял открытый мятеж. Может быть, иностранное происхождение этого герцога способствовало его отказу от подчинения лангобардскому королю. Однако, несмотря на помощь имперских войск. Дроктулф был разбит и бежал в Равенну, сделав затем карьеру уже на службе императору.

Во внешней политике главной задачей Аутари преследовал две задачи: расширить территорию Лангобардского королевства и не дать объединиться византийцам и франкам. Выполняя первую задачу, он продолжил завоевание Средней Италии (Тусции), но этим не ограничился, а вторгся и в Южную Италию, дойдя до Регия, самого южного города Апеннинского полуострова. Позже возник рассказ, будто Аутари доскакал до столба, стоявшего в море недалеко от берега, и заявил, что до сих пор распространяются владения лангобардов. Даже если этот рассказ — чисто фольклорный (что очень вероятно), он хорошо выражает претензии лангобардов на подчинение всей Италии. Однако эти претензии так никогда и не реализовались. Все же в результате действий Аутари власть лангобардов распространилась также на Южную и Среднюю Италию. Там возникли два лангобардских герцогства — Беневент и Сполето. Но от основной территории королевства их отделяла полоса византийских владений, и это в значительной степени определило полусамостоятельное положение этих герцогств. Для сближения с франками Аутари начал переговоры о браке с сестрой франкского короля Хильдеберта. Но византийцы его переиграли, и брак не состоялся. Тогда Аутари женился на дочери баварского короля Гарибальда Теуделинде. которая с материнской стороны была внучкой бывшего лангобардского короля Вахона. что тоже способствовало консолидации лангобардов вокруг трона. В результате возник союз с баварами, соперниками франков, и те восприняли этот союз как угрозу. Хильдеберт снова стал искать союза с Империей. Равеннский экзарх Роман использовал сложившуюся ситуацию и попытался создать коалицию, направленную против лангобардов. В 588 г. франки перешли Альпы, но были разбиты. Через два года еще большая франкская армия вторглась в Италию. Одновременно начал наступление и Роман. Силы были неравны. и Аутари со своими войсками отступил в Павию, чтобы отсидеться за ее мощными стенами. Но византийцы, верные своей политике противопоставлять одних варваров другим, не пожелали слишком большого усиления франков и не оказали им обещанной помощи. Тогда франки, награбив большую добычу, предпочли больше не воевать и ушли за Альпы. В этих условиях Аутари предложил Хильдеберту заключить мир. Тот согласился, и начались переговоры, во время которых Аутари был отравлен. Вероятнее всего, за отравителями стояли византийцы, для которых намечающийся союз лангобардов с франками был смертельно опасен. Трон оказался в руках королевы Теуделинды. По настоянию лангобардской знати она вышла замуж за герцога Турина Агилульфа, который и стал королем через восемь месяцев после смерти Алтари. И одним из первых актов его правления стало заключение мира с франками.

Главной задачей лангобардов оставалось подчинение Италии, а главным врагом, соответственно, византийцы. И все последующие короли с той или иной энергией (в зависимости от обстоятельств) выполняли эту задачу. Агилульф, применяя и военную силу, и дипломатию, сумел подчинить значительные районы Тусции в Средней Италии, и император Фока в 603 г. был вынужден заключить с ним мир (точнее, годичное перемирие), что на деле означало признание Константинополем существования Лангобардского королевства в Италии. Так, собственно, расценил заключение этого мира и Агилульф. объявивший себя королем всей Италии (rex totius Italiae). Долгое время лангобарды, по-прежнему не имея флота, не решались выходить непосредственно к побережью. Только уже в царствование Ротари (636–652 гг.) они стали подчинять себе и приморские города. Войны с византийцами продолжались практически все время существования Лангобардского королевства в Италии. Порой они прерывались заключением мира, но на деле мирные договоры приносили лишь временные передышки, да и заключались они, как правило, только на определенное время. Но даже и «твердый мир», какой, например, под влиянием папы и королевы Теуделинды заключил Агилульф, действовал очень недолго. Иногда лангобарды привлекали к борьбе с византийцами и другие племена, как аваров, но это, как правило, оборачивалось против самих же лангобардов, ибо авары не ограничивались вторжением в имперские владения, а обрушивались и на лангобардские территории, как это произошло в начале VII в, когда авары опустошили Фриуль и даже стремились завладеть им. В борьбе с ними пал герцог Гризульф, и характерно, что король даже и не пытался прийти ему на помощь.

Завоевание Италии и сопровождающее это завоевание оседание завоевателей на территории Апеннинского полуострова стали заключительным этапом лангобардского этногенеза, начавшегося много веков назад после выселения из Скандианвии. Вместе с собственно лангобардами, которые считали себя потомками виннилеров, в Италию пришли и другие этнические элементы, среди которых были не только германцы, но и сарматы и, может быть, славяне. Саксы, которые представляли. по-видимому, второй по численности и мощи этнический элемент того варварского комплекса, который Альбоин привел в Италию, вскоре отделились и вернулись в Германию^[447], но остальные, численно, по-видимому, уступавшие собственно лангобардам, остались на благодатной италийской земле. Некоторые из их аристократов тоже попытались было выступить против лангобрадсаких королей. Таким был. например, упомянутый выше свев Дроктулф. достигший положения герцога, но перешедший на сторону Империи. Однако большинство варварских союзников лангобардов осталось им верными. Сравнительно быстро все они, находясь под властью лангобардских королей и герцогов, восприняли лангобардскую идентичность во всех ее аспектах, включая, что было очень важно для этнического самосознания, идею происхождения из Скандинавии и последующих передвижений, в ходе которых лангобарды и их короли совершили многочисленные подвиги. Собственно лангобарды, считавшие себя потомками виннилеров, образовывали как бы ядро, вокруг которого и формировалась новая этническая общность, закономерно принявшая имя этого ядра. К середине VII в., когда появился первый лангобардский свод законов, этногенез завершился, поскольку никаких следов существования нелангобардских институтов в законах нет. Археологические раскопки также показывают полное исчезновение каких-либо этнических различий у варварских подданных лангобардских королей. Правда, и позже к лангобардам порой присоединялись другие этнические элементы. Так. уже в третьей четверти VII в. в Италию на территорию Беневентского герцогства переселилась часть болгар во главе с Альзеконом, которые постепенно слились с лангобардами, хотя и до конца сохранили свой язык.

Как и другие германцы, лангобарды делились на свободных, полусвободных и рабов. Уже ко времени вторжения в Италию среди свободных выделяется знать (аделинги), в большой мере противопоставленная ариманнам, т. е. простым воинам. Но и аделинги не были единой группой. Из их среды выделялись герцоги. Вероятно, это были древние военные предводители, обладавшие собственными дружинами. Из их среды выбирались короли. Монархия, как об этом уже говорилось, у лангобардов появилась позже, чем у их соотечественников. Как рассказывали сами лангобарды, они избрали себе короля «по примеру других народов». Положение короля у них было довольно высоким. И это хорошо видно по раскопкам могилы короля (по-видимому, Вахона), которая представляла собой глубокую каменную камеру; одежда короля была украшена многочисленными золотыми нитями, а инвентарь состоял из скульптур из слоновой кости, драгоценных стеклянных сосудов и других подобных ценностей. Власть короля была значительна, особенно во время войны, но далеко не беспредельна. На деле король должен был считаться прежде всего с герцогами. Да и среди герцогов были, как кажется, роды более знатные и менее. Из знатных герцогских родов короли и избирались. Предпочтение отдавалось сыну прежнего короля, так что на деле начинался утверждаться наследственный принцип монархической преемственности, но официально источником власти по-прежнему оставалось собрание всех воинов.

Таким был общественный строй лангобардов, когда они начали завоевывать Италию. Это было именно завоевание. Лангобарды даже не прикрывались императорским авторитетом, тем более что и противниками их были именно римляне, т. е. имперские власти и итало-римское население, находившееся под властью императора. Этот факт в значительной степени определял особенно разрушительный характер лангобардского вторжения. Лангобарды разрушали города, сжигали деревни, грабили и иногда даже уничтожали церкви и монастыри, и при этом от рук варваров гибли священники и монахи. Ни о каком сосуществовании с местным населением речи не было. Значительная часть его убивалась, порабощалась или просто сгонялась с земли, которую заселяли лангобарды и их союзники. Естественно, главной, хотя и не единственной, целью лангобардов были крупные владения италийских аристократов, дававшие возможность наибольшей выгоды. Только в правление Аутари намечается некоторый поворот в этой политике.

В период вторжения и оседания на территории бывшей Западной Римской империи у германцев обычно шел процесс усиления королевской власти. Но и в этом отношении проявилась оригинальность лангобардов. Она в огромной степени определялась тем обстоятельством, что ко времени вторжения в Италию они находились еще на стадии родового строя, хотя и на высшей его ступени. Король возглавил вторжение, но само вторжение и последующее оседание на землю осуществляли отдельные родовые группы, возглавляемые своими герцогами. Поэтому роль лангобардских герцогов после подчинения значительной части Италии, пожалуй, еще больше возросла. Формирование лангобардского государства происходило в ходе завоевания и в последующее время. Как уже говорилось выше, Альбоин ставил герцогов полновластными правителями завоеванных городов и, естественно, окружающих территорий. Эго могли быть и прежние герцоги, и новые, возвысившиеся в период завоевания. В первое время сам король являлся лишь носителем верховной власти и главнокомандующим лангобардским войском. Только при воцарении Аутари король получил свою материальную базу в виде половины владений и доходов герцогов^[448]. Как строились материальные отношения между королем и герцогами в дальнейшем, неизвестно, но существование независимой королевской казны несомненно. Только король имел право чеканки монеты. Он обладал высшей военной, юридической и административной властью.

Любое покушение на личность короля каралось смертью и конфискацией всего имущества виновника. Об особом положении короля говорит и то, что даже убийство, совершенное по королевскому приказу, не подлежало никакому наказанию. Но наряду с королем существовали совет и собрание, в котором, в принципе, могли участвовать все свободные лангобарды. При издании важнейших законов король советовался с первейшими судьями.

Принцип наследования королевской власти оставался прежним. Как правило, умершему королю наследовал его сын. Но официально короля все же избирали. Между реальным восхождением на трон и официальным избранием могло даже пройти некоторое время. Так произошло после смерти Аутари. Уже вскоре после его отравления, как об этом уже говорилось, королева Теуделинда избрала себе мужем и, соответственно, королем Агилульфа, но всеобщее собрание было созвано лишь в мае следующего года, и лишь после этого Агилульф официально был признан королем. И это не было только простой формальностью. В случае каких-либо чрезвычайных обстоятельств собрание играло уже реальную роль. За сравнительно недолгое время существования лангобардской монархии на королевском троне сменилось не менее шести знатных родов. Первым королевским родом были Гунгинги, которых сменили Летинги еще до вторжения в Италию и даже в Паннонию. При Летингах лангобарды вторглись в Италию, но уже первого короля на италийской почве Альбоина сменил Клеф, к Летингам не относившийся. Сама по себе частая смена королевских родов говорит о сохранении относительной слабости королевской власти, как и о том, что династический принцип окончательно у лангобардов не утвердился. Порой, чтобы закрепить трон за своим преемником, король назначал его соправителем. Так в 679 г, поступил Перктарит, сделав своим соправителем сына Кунигперта, а в 736 г. Лиутпранд, соправителем которого стал его племянник Гильдебранд.

В полном распоряжении короля находились королевские города Павия, Милан, Верона и, может быть, некоторые другие с их окрестностями. Павия (Тицин), которая ранее была одним из королевских городов остготов, стала столицей королевства. Здесь находились королевский двор и королевская казна, пышные церкви, одна из которых стала фактически главным собором королевства, дворцы придворной знати. Здесь король творил суд по наиболее важным делам. В столице собирались лангобардские войсковые собрания. В ряде мест находились крепости, которым также подчинялась округа, и там правили королевские гастальды. По-видимому, по всей подчиненной Италии были разбросаны владения, составлявшие королевский домен, во главе которых стояли королевские управляющие^[449]. А вне этих королевских владений располагались герцогства, которых было довольно много (более тридцати). Они различались размерами, силой, богатством. Наиболее значительными были Фриуль в Северной Италии, Беневент в Южной и Сполето в Центральной. В пределах своих владений герцоги были столь же полновластны, как король в королевстве вообще и в своих владениях особенно. Особа герцога защищалась угрозой смерти покушавшегося, как и особа короля. Официально король мог вмешиваться в дела герцогов и даже смещать их и назначать других. Например, Агилульф после смерти беневентского герцога Зоттона назначил на его место выходца из Фриуля Арихиса. Реально взаимоотношения короля и герцогов определялись, однако, не правом короля, а конкретным соотношением сил, и часто сил для осуществления своего права у короля не было. Каждый герцог располагал собственной армией и часто воевал без всякого разрешения или хотя бы уведомления короля. Не редки были и мятежи герцогов против королевской власти. Так, несколько герцогов подняли мятеж против Агилульфа, но были им разбиты и казнены. Зато мятеж против сына Агилульфа Адалоальда и его матери Теуделинды был успешным. Адалоальд под предлогом его безумия был свергнут, и на лангобардский трон возведен Арноальд из рода Каупус Судя по тому, что даже лангобардский историк Павел Диакон, обладавший довольно значительной информацией о своем народе, пишет, что ему почти ничего неизвестно о деяниях этого короля. Арноальд был довольно бесцветной фигурой, что, может быть, и определило избрание его герцогами, как бы официально это избрание не было оформлено. Таким образом, в отличие, например, от вестготских герцогов, которые, скорее, были высокопоставленными королевскими чиновниками, их лангобардские «коллеги» являлись фактически маленькими (и не очень маленькими) государями в своих владениях. При смене династий именно из числа герцогов, как правило, избирался новый государь.

Знатность, определяемая в первую очередь происхождением, высоко ценилась в лангобардском обществе. Когда король Ротари, бывший первым королем из своего рода Ародус, издал свой эдикт, явившийся первым письменным документом лангобардского права, он в качестве преамбулы поместил сначала список всех лангобардских королей, начиная с мифического Агильмунда, а затем привел полную генеалогию своего собственного рода. Себя он, таким образом, поместил в общий исторический контекст преемственности королевской власти, а затем, включив в этот контекст список своих предков, доказывал этим свое знатное происхождение и тем самым право на престол.

Вторжение в Италию и последующие лангобардские завоевания привели к довольно быстрой социально-экономической (явно и социально-политической) дифференциации. Сравнение археологического материала (особенно погребального инвентаря) середины VI в. (до итальянского похода) и рубежа VI–VII вв. показывает, что в первом случае мы имеем дело с относительно эгалитарным обществом, в котором люди различались больше по полу и возрасту, чем по их социальному положению^[450]. Во втором же случае перед нами предстает общество, уже относительно глубоко стратифицированное, в котором положение человека определяется его рангом, его знатностью, его богатством. Могилы лангобардских аристократов отличаются теперь пышностью и обилием золотых украшений. И произошло такое радикальное изменение всего лишь в течение одного-двух поколений.

Официально в лангобардском обществе выделялись четыре категории людей: свободные, полусвободные вольноотпущенники, альдии и рабы. Хотя в процессе социально-экономической и политической эволюции, проходившей уже на италийской почве, лангобардское общество реально изменилось, деление внутри его проходило по старой родоплеменной схеме, с какой лангобарды и пришли в Италию.

Как уже говорилось, у лангобардов знать выделилась еще до их вторжения в Италию. Знатность (nobilitas) и благородство (generositas) продолжали высоко цениться и после оседания на Апеннинском полуострове. В то же время за некоторыми исключениями (как убийство женщины или плода в ее чреве) никаким особым вергельдом знать среди остальных свободных не выделяется. В этом, по-видимому, надо видеть наследство старых родоплеменных представлений. Основную массу рядового свободного населения составляли ариманны. Само это слово означало «воины» и в латинских текстах переводилось как exercitales. Каждое село (vicus), в котором они жили, представляло общину, состоявшую из отдельных дворов, в которых обитали кровные родственники. Родство считалось до седьмого колена, и каждый сородич в зависимости от степени родства имел право на часть имущества сородичей (до одной трети), но зато и обязанность отвечать за сородича. Общинники собирались на свое собрание, на котором решали все свои дела. Постепенно в рамках общины начала утверждаться собственность конкретного двора на участки земли, сначала угодий, особенно виноградников, а затем и пашни. Собственники уже могли продавать свою землю. Результатом стало все увеличивающееся расслоение общины^[451]. Многие разоряются и теряют землю, но при этом не теряют свободу. Получить снова землю можно было двумя путями. Одним из них был дар имущего неимущему. Взамен такого ценного дара получивший землю делал чисто символический ответный подарок — launegild. Это мог быть плащ, кольцо или перчатка. Этим подчеркивалось нерушимость самого дара и официальное равенство сторон. Едва ли, конечно, можно говорить о реальном равенстве, хотя само существование такого обычая говорит о сохранении воспоминаний о прежнем равном положении соплеменников. Более распространенным был, видимо, другой путь. Нуждавшиеся в земле могли арендовать ее, заключая письменный договор. Такие люди назывались либеллариями (от libellus — удостоверение, свидетельство, записка), и ими могли быть только свободные. Соответствующий контракт составлялся на определенных условиях, так что такие арендованные земли начали приобретать условный характер. Патронами могли быть и герцоги, и частные лица. Два вида патроната различались. Патронат герцога назывался германским словом gasidium (gasidium ducis), в то время как для патроната частных лиц использовался латинский термин obsequium (privatorum hominum obsequium). Это различие ясно показывает, что первый являлся наследством старых отношений, предшествовавших вторжению в Италии, а второй отвечал уже новым условиям, возникшим после поселения лангобардов на Апеннинском полуострове. Что же касается свободных людей, не попавших под покровительство ни герцогов, ни частных лиц, то они считались стоявшими под покровительством (патронатом) короля, который был обязан всячески о них заботиться. Этот патронат не делал их зависимыми.

Зависимыми людьми были альдии, а собственностью своего господина — рабы. Лангобарды принципиально различали эти две категории. Над рабами стоял господин, над альдиями — патрон. Вергельд альдия составлял 60 солидов, а раба даже высшей категории — 50. За изнасилование альдии насильник должен был заплатить 40 солидов, а рабыни — 20. Как ариманны были воинами короля, так альдии могли являться воинами герцога. Альдии могли иметь землю и даже собственных рабов, но продавать и землю, и рабов, как и отпускать рабов на свободу альдии могли только с согласия своего патрона. И альдии, и рабы имелись у лангобардов еще до их появления в Италии^[452]. Завоевание Италии привело к резкому увеличению числа таких людей. Очень многие итало-римляне стали рабами во время самого завоевания и последующих войн лангобардов с византийцами. После захвата владений местных магнатов лангобардами сидевшие на этой земле колоны, как правило, превращались в альдиев. Рабы же так и оставались рабами. Альдиями могли становиться и бывшие собственники земли, лишенные ее лангобардскими завоевателями. Альдии вели свое хозяйство, но отдавали патрону часть плодов своего труда, получая за это всяческое покровительство; в частности, они практически освобождались от ответственности за тот или иной проступок, ибо отвечал за все их действия патрон. Они могли иметь семью, но вступать в брак могли только с разрешения патрона. Второй стороной в браке мог быть даже свободный человек, и брак с альдием или альдийкой не лишал такого человека свободы, но опека над такой женой альдия осуществлял не он сам. а его патрон. Рабы тоже уже могли иметь семьи, но браки заключались только в самой рабской среде. Женитьба раба на свободной женщине каралась смертной казнью.

И альдии, и рабы не были сплошной массой. Их положение в обществе во многом определялось положением их хозяина или патрона. Самое высокое положение занимали, естественно, альдии и рабы короля. По поручению короля они могли занимать те или иные посты в государстве, иногда даже весьма высокие. Королевский раб мог даже рассматриваться как exercitalis и иметь соответствующие привилегии. Альдии и рабы других лиц находились на более низкой социальной ступени. Среди рабов выделялись две группы: министериалы, обслуживавшие своего господина и живущие в его доме, чей вергельд поднимался до 50 солидов, и сельские рабы с вергельдом в 16 солидов. Среди сельских рабов выделяются массарии и пастухи, чей вергельд составлял 20 солидов. Массарии могли иметь свое имущество (peculium), и, по-видимому, в отличие от обычных сельских рабов они вели собственное хозяйство, отдавая господину только часть своего дохода.

Если альдии или рабы получали свободу, то чаще всего они становились полусвободными (fulfree), практически остававшимися под патронатом. Последнее выражалось, в частности, в том, что такой человек, имея в собственности дом, не имел права быть собственником земли, которую он лишь арендовал у своего патрона. Освобождение поднимало таких людей на более высокую социальную и юридическую ступень, но практически они оставались под властью патронов, что последним было очень выгодно, т. к. оставляло им возможность эксплуатировать труд таких полусвободных людей, не накладывая при этом обязанности их кормить, одевать, отвечать за их поступки и т. д. Но порой в результате особой процедуры освобождаемый становился haamund. т. е. полностью свободным. В эту категорию люди могли входить как через пребывание в разряде fulfree. так и непосредственно из числа альдиев и даже иногда рабов. Существовала и третья категория вольноотпущенников, занимавшая среднее положение между fulfree и haamund, чья правовая свобода была урезана.

В какой-то степени на положении полусвободных мужчин находились свободные лангобардские женщины. Официально женщина обязана была жить под властью (или опекой, mundium) отца или мужа, а вдова — возвращаться под опеку прежних родственников. В случае отсутствия у женщины родственников опеку над ней осуществлял король. Четко утверждалось, что без всякой опеки женщина жить не может. Она не может распоряжаться своим имуществом. Только позже, уже в VIII в., женщинам было предоставлена возможность завещать свое имущество Церкви, но бенефициариями этого шага были не женщины, а церкви и монастыри. Официально женщина до самого конца существования Лангобардского королевства рассматривалась как существо «второго сорта».

Реальность порой расходилась с этой официальной нормой. Роль женщины в лангобардском обществе, по крайней мере в среде знати, была довольно велика, начиная с мифической Гамбары. Недаром Павел Диакон в своей истории, а фактически хронике лангобардов, наряду не только с королями, но и с герцогами почти всегда называет их супруг. Некоторые женщины играли в истории лангобардской Италии довольно значительную роль. Таковой была королева Теуделинда. Она была дочерью баварского короля Гарибальда и женой Аутари и приобрела довольно значительный авторитет среди лангобардов, и после смерти короля лангобарды оставили за ней королевское достоинство. Именно она. хотя и под определенным давлением лангобардской знати, предложила свою руку и трон герцогу Агилульфу, а не наоборот, как это обычно бывало, стала законной добычей нового короля. Трудно сказать, какова была роль Теуделинды в царствование Аутари, но при Агилульфе эта роль резко возросла. Она была католичкой (в отличие от обоих мужей), и к ней обращался с письмами и посылал ей свои сочинения папа Григорий, который надеялся с ее помощью примирить повелителей-ариан с подчиненными католиками. Под ее влиянием Аутари и, особенно, Агилульф изменили свое отношение к католической Церкви, и в том числе была восстановлена власть епископов. Не исключено, что принятие Аутари имени Флавий, что демонстрировало все же некоторый намек на принятие римских традиций, было сделано не без влияния его жены. Создается впечатление, что в то время как Агилульф занимался войной и дипломатией, Теуделинда вершила внутреннюю политику. А после смерти Агилульфа Теуделинда официально стала опекуншей и соправительницей своего еще малолетнего сына Адульвальда. Правда, ничем хорошим это не кончилось. Через десять лет лангобардсткая знать, как об этом упоминалось, под предлогом безумия короля свергла и Теуделинду, и Адульвальда. Может быть, явное покровительство католической Церкви вызвало недовольство еще остававшихся арианами лангобардов. Другим примером может служить фриульская герцогиня Ромильда, которая после гибели мужа возглавила вместе со своими сыновьями борьбу с аварами, опустошавшими Фриуль.

Долгое время взаимоотношения в лангобардском обществе определялись только обычаями. По мере развития лангобардского общества и усиления неминуемых контактов с местным населением наиболее архаичные обычаи изменялись. Например, стали использоваться письменные документы при решении вопроса о наследстве. Но сами условия устного бытования правовых норм способствовали и сохранению ряда уже отживших положений, и их нарушению со стороны знати. Поэтому кодификация стала необходимой. Собственное писаное лангобардское право появляется в VII в. во времена правления Ротари, пришедшего к власти в 636 г. Раньше никаких писаных законов у лангобардов не существовало. Действующие нормы обычного права были приведены в порядок судьями и обнародованы в виде эдикта 22 ноября 643 г. В эдикте не только нет никаких ссылок на римские законы, но и в самих статьях эдикта почти не прослеживается влияния римского права^[453]. Эдикт Ротари явился кодификацией исключительно лангобардского права, ранее существовавшего в виде различных обычаев, и это специально подчеркивается в тексте эдикта^[454]. Естественно, он отразил и те изменения, которые произошли в лангобардском обществе после завоевания Италии. Недаром эдикту предшествует исторический пролог, в котором перечисляются все предшествующие лангобардские короли и предки самого Ротари. Это фактически краткое изложение предшествующей истории лангобардов должно было обосновать право завоевателей обладать Италией и свое право на престол^[455]. Если в составлении вестготских законов участвовали римские юристы, то творцами эдикта Ротари были сами лангобарды, хотя участие некоторых нотариев, происходивших из итало-римской среды, не исключено. Эти нотарии, вероятно, привнесли в тексты законов формулы из римского права, хотя содержание этих формул соответствовало больше лангобардским принципам, чем римским^[456]. Но все же главой их являлся лангобард Ансоальд, который и записал эдикт Ротари. Это говорит, с одной стороны, уже о появлении у осевших в Италии германцев собственных юристов, а с другой, о принципиальном игнорировании правового состояния местного населения, которое продолжало жить по имперским правовым нормам, как и юридического опыта Рима вообще.

Само появление эдикта Ротари было вызвано политической ситуацией. Сам Ротари принадлежал к герцогскому роду Ародус, правившему, вероятнее всего, Брешией, и не был связан никакими родственными узами со своим предшественником Ариовальдом. После смерти этого короля, не оставившего сыновей, его вдова Гундоберга предложила трон Ротари при условии его развода с прежней женой и женитьбы на ней. Ротари согласился, но после принятия власти отказался сохранять за Гундобергой ее положение королевы и фактически заключил ее под домашний арест внутри дворца. Эта смена династии и поведение нового короля вызвало, по-видимому, политический кризис, который Ротари и стремился преодолеть изданием эдикта, долженствующего объединить вокруг персоны короля лангобардское общество. Чтобы увеличить свой престиж, Ротари решил возобновить войну с Империей, и его первой целью должна была стать Лигурия. Эта область в Северной Италии на побережье Средиземного моря все еще оставалась под властью императора и могла стать удобным плацдармом для византийского наступления непосредственно на Павию. Ее захват должен был обезопасить сердцевину королевства от византийской опасности. Однако для столь серьезного предприятия необходимо было восстановить единство лангобардов, вероятно, нарушенное ситуацией, связанной с приходом к власти Ротари и фактическим арестом вдовствующей королевы. Хотя этот свод законов был оформлен в виде королевского эдикта и издан от имени короля, ссылающегося на волю небес, в нем подчеркивается согласие на него «первейших судей», т. е. лангобардских аристократов, а сам он был утвержден лангобардским народным собранием по старинному обычаю gairethinx. Эдикт, таким образом, оказывался волеизъявлением всего народа лангобардов, объединившегося вокруг своего короля, что полностью соответствовало племенным традициям.

Такое подчеркнутое следование лангобардским традициям было вызвано в первую очередь трезвым учетом со стороны Ротари политической ситуации. Однако оно отвечало и реалиям политической системы Лангобардского королевства. Лангобарды так и не завершили завоевание Апеннинского полуострова, его значительная часть оставалась под властью императора. Это создавало постоянную военно-политическую нестабильность. Обе силы — лангобарды и Империя — стремились вытеснить друг друга из Италии, но сделать это были не в состоянии. Такая нестабильность заставляла лангобардских королей в большей степени учитывать интересы и знати, и рядовых воинов. Сам процесс завоевания проходил в виде действий отдельных корпусов, возглавляемых герцогами. Все эти корпуса и их главы, разумеется, признавали верховную власть и общее командование короля, но вполне могли действовать и самостоятельно. В ходе завоевания, как уже говорилось, создавалась новая территориальная структура Италии, основанная на герцогствах. Здесь оседали воины, образовывавшие так называемые fara^[457]. Воины, осевшие на определенной территории, чувствовали себя больше связанными с герцогами, чем с королем. Fara становились территориальными подразделениями герцогств. Это определяло значительную роль как герцогов и других властей, которые в целом определяются в эдикте Ротари как судьи (iudices), так и рядовых воинов. К середине VII в. в Лангобардском королевстве в отличие от других варварских королевств еще не произошло сведение роли рядовых воинов и, соответственно, народного собрания к военным смотрам или чистой формальности. Поэтому Ротари и обратился к авторитету gairethinx для ратификации своего эдикта.

Целью Ротари было, как уже говорилось, сплочение народа вокруг персоны короля. Поэтому неудивительно, что красной нитью через весь обширный эдикт проходит мысль о верховенстве короля в лангобардском государстве. Король стоит над всей массой его подданных. Ему принадлежит высшая власть во всех сферах жизни. Он сам в случае необходимости решает, предать ли человека смертной казни или наложить на него штраф. Король не отвечает ни перед кем, кроме Бога, поскольку сердце короля находится в Его руках. Вокруг него группируются гастальды и скульдахии, преданные исключительно королю, и в социально-политической иерархии государства они стоят на одном уровне с герцогами. Покушение не только на самого короля, но и на всех лиц из его окружения, даже на королевских рабов, является государственным преступлением и карается смертью. Человек же, совершивший убийство по королевскому приказу, не несет за это никакой ответственности. Мятеж против короля или бегство из-под его власти караются смертной казнью. Эдикт всячески охраняет материальные интересы короля. В пользу короля уплачивается половина налагаемых на преступников штрафов. В случае нанесения ущерба королю штраф взимается в двойном размере. К королю переходит выморочное имущество. За особо значительное преступление, совершенное рабом, огромный штраф в 900 солидов выплачивает его господин, а за такое же преступление королевского раба самого карают смертью, но король, т. е. его господин, никакой материальной ответственности не несет.

Одновременно с подчеркиванием фактического всевластия короля эдикт пытается ограничить власть герцогов. Герцог выступает в первую очередь как военный предводитель, которому обязаны беспрекословно подчиняться его воины. Из этого вытекает его юридическая власть (iustitia) и покровительство воину. Однако эти сферы его деятельности ограничены возможным вмешательством королевского гастальда, который должен, со своей стороны, защитить воина от герцогского произвола, и действиями местного судьи. Да и в военной сфере наряду с герцогом появляется командующий, поставленный королем.

В соответствии с изменившимися после оседания в Италии условиями эдикт стремился заменить кровную месть выплатой вергельда, а «божий суд» — королевской юстицией, основанной на определенном законе^[458]. Специально подчеркивалось, что эти законы должны заменить старую частную месть (faida). Правда, полностью новый юридический порядок установить королю не удалось. Даже в самом эдикте иногда предусматривается судебный поединок. Да и в более позднее время известны случаи и кровной мести, и судебных поединков.

Политический расчет Ротари полностью оправдался. Получив поддержку всего лангбардского общества, он сумел одержать ряд побед над византийцами. Была захвачена Лигурия, и этим ликвидирован опасный для лангобардов плацдарм Империи вблизи столицы. Победы были одержаны и в Венеции. Деятельность Ротари стала важным этапом в истории Лангобардского королевства. Подчиняя приморские города, лангобарды широко выходили как к Лигурийскому, так и к Адриатическому морю, что создавало условия для внедрения Лангобардского королевства в экономическую ткань Средиземноморья. До этого лангобарды даже и не пытались выйти к морю, будучи явно совершенно незаинтересованными в морских связях. Активность Ротари показала, что в лангобардском обществе произошли некоторые изменения, и обладание приморскими городам было теперь признано ими весьма полезным. Недаром в VII в. появляются первые сведения о лангобардских купцах, торгующих, в частности, во Франкском королевстве. С Ротари связано первое лангобардское законодательство, заложившее юридические основы королевства. И его законодательство, и его победы укрепили власть Ротари, и он смог спокойно передать трон своему сыну Родуальду. Однако это не означало укрепления монархии как института. И реальную власть герцогов Ротари радикально ограничить не смог. Ярким свидетельством всему этому стало убийство Родуальда и приход к власти племянника Теуделинды Ариперта.

После смерти Ариперта в 661 г. власть оказалась в руках его сыновей Годеперта и Перктарита, которые очень быстро рассорились между собой. Королевство фактически распалось, и этим решили воспользоваться герцоги. Годеперт пытался привлечь к борьбе беневентского герцога Гримоальда. обещая за помощь отдать ему в жены свою сестру. Но герцог Гарипальд, посланный королем в Беневент, предложил Гримоальду самому взять власть, и тот, оставив герцогство своему сыну Ромуальду, сам выступил с довольно сильной армией против короля. Не имея сил сопротивляться, Годеперт был вынужден отдать трон Гримоальду. В скором времени он был убит, а Перктарит, чьей резиденцией был Милан, бежал сначала к аварам, а затем к франкам. Однако если герцоги, в том числе Гарипальд, надеялись в результате этого переворота увеличить свою власть, то они ошиблись. Гримоальд оказался довольно сильной личностью и энергичным королем. Его главной целью стало укрепление собственного положения. И он не стеснялся никаких способов для достижения этой цели. Он казнил Гарипальда, который был инициатором его выступления, и активно повел борьбу с другими герцогами, претендовавшими на усиление своих позиций. Так, не имея сил бороться с фриульским герцогом Лупом, король без колебаний направил на Фриуль аваров, в борьбе с которым Луп погиб.

Правда, затем уже самому Гримоальду пришлось воевать с аварами, чтобы заставить их покинуть Фриуль. Но зато он сделал герцогом этой области своего ставленника Вехтари, не связанного с фамилией, ранее правившей Фриулем. Упорно боролся Гримоальд с византийцами, когда сам император Константин III (Констант),возглавив войско, попытался было восстановить власть Империи в Южной Италии. Он явно надеялся на то, что раздоры среди лангобардов не дадут тем возможности эффективно сопротивляться имперским войскам. Однако ко времени высадки армии императора в Италии положение изменилось, и Гримоальд твердо взял власть в свои руки. Во главе войска он двинулся против Константина и заставил императора вообще покинуть Италию и уйти на Сицилию. Это привело к изменению и отношений лангбардского короля с южными герцогами. Герцогом Беневента уже был сын Гримоальда Ромуальд. Своим походом на юг Гримоальд воспользовался, чтобы поставить герцогом Сполето своего ставленника, бывшего ранее графом Капуи Транзамунда, за которого он выдал свою дочь. В результате самые большие и сильные южные полусамостоятельные герцогства были реально подчинены королевской власти. В постоянной борьбе между королями и герцогами во времена Гримоальда перевес оказался на стороне короля. Укрепление королевской власти позволило Гримоальду сделать новый шаг в развитии лангобардского законодательства. Он добавил девять новых статей к эдикту Ротари, что было вызвано необходимостью приспособить право к изменяющимся условиям. Так, была установлена давность в 30 лет для гарантии собственности. По-видимому, раньше раб мог через те же 30 лет освободиться путем поединка или с помощью «незаконного покровительства». Теперь законы Гримоальда это решительно пресекали. Разложение, по-видимому, проникло в лангобардскую семью, и король выступил на защиту целостности семьи.

Вся история Гримоальда и его правления являются ярким примером взаимоотношений королевской власти и герцогов. Борьба между этими двумя политическими институтами проходит почти через всю историю Лангобардского королевства. В борьбе против герцогов короли опирались на собственных слуг — гастальдов. Из их числа начала формироваться новая знать, противопоставленная старой родовой, представленной в первую очередь герцогами, опирающимися на нормы родового строя. Новая же знать целиком зависела от короля. Появление этой знати, естественно, усиливало королевскую власть. Но все же такое усиление не было столь значительным, чтобы вовсе оттеснить герцогов. Баланс во взаимоотношениях этих двух политических институтов — монархии и герцогства — постоянно колебался в зависимости от конкретных обстоятельств.

Отношения с местным населением были, с одной стороны, важны для существования Лангобардского королевства. Но, с другой, лангобарды долго принципиально игнорировали итало-римлян, видя в них только жителей подчиненной страны. Король не был королем Италии, но лишь королем рода лангобардов (rех gentis Langobardorum)^[459]. В то же время в отличие от Одоакра или остготского короля он по отношению к местному населению представителем императора себя не считал, ибо лангобарды даже на словах не признавали императора верховным сувереном. Хотя еще до переселения в Италию лангобарды находились в контакте с Империей, последняя большого влияния на них оказать не смогла^[460]. Император не воспринимался лангобардами как их высший суверен. Король Кунигперт, правивший в последнее десятилетие VII в., даже стал чеканить собственную золотую монету со своим портретом, что представляло собой недвусмысленный вызов Империи. Во время завоевания крупные имения, восстановленные Юстинианом, были снова ликвидированы, их собственники или порабощены, или убиты, или изгнаны. Место прежних вилл и fundi заняли сравнительно небольшие деревни (vici). Особенно это касается той территории, которую заняли сами лангобарды и их союзники. Там часто на месте прежних имений итало-римлян возникли владения варваров, и местное население было распределено по этим владениям^[461]. В других местах владения местного населения сохранились, но их владельцы должны были не менее трети своих доходов отдавать завоевателям. В правовом отношении местное население стояло на очень низком уровне. В лангобардском, как и во всяком варварском, обществе полноправный человек (естественно, боеспособный мужчина) совпадал с воином. Но очень долго воином мог быть только германец, итало-римлян в войско не допускали. Это практически ставило даже самых знатных и богатых итало-римлян (из тех. кто уцелел) на одну доску с альдиями. Характерно, что даже во второй половине VIII в., когда все лангобарды были уже католиками, да и само их королевство было ликвидировано, для лангобардского историка Павла Диакона римляне, под которыми подразумевались не только Империя и ее подданные, но и итало-римляне, жившие ранее под властью лангобардского короля, все еще были «другими», резко отличными от самих лангобардов. Юридические отношения внутри местного общества регулировались римским правом, которое никто не отменял. Но характерно, что лангобардские короли так и не издали никакого закона специально для местного населения, как это было сделано вестготами или бургундами. Само упоминание римского права встречается только в VIII в. Создается впечатление, что взаимоотношения внутри местного общества лангобардские власти очень долго абсолютно не интересовали.

Такому положению в большой степени способствовала религиозная рознь. Еще до своего появления в Италии (по-видимому, около 500 г.) лангобарды приняли христианство в форме арианства^[462]. И во время завоевания Италии лангобарды, как уже упоминалось, не щадили католические церкви и монастыри, не только захватывая их имущество, но и убивая либо изгоняя священников и монахов. Так, был разграблен и опустошен знаменитый монастырь на Монте Кассино, основанный в свое время знаменитым Бенедиктом и бывшим фактически первым правильно организованным монастырем в Западной Европе^[463]. Правда, после оседания лангобардов в Италии в их среду начал проникать католицизм. Королева Теуделинда была католичкой еще до своего брака с Аутари. Вокруг нее собирались лангобардские католики. Явно под ее влиянием Аутари, как говорилось выше, смягчил свое отношение к католицизму. При ней появились первые лангобардские католические церкви. Монах Секунд стал советником королевы и по ее поручению написал первую историю лангобардов^[464]. В 612 г. в Италию прибыл знаменитый ирландский монах Колумбан, основавший при активной поддержке королевской пары монастырь Боббио около Павии, ставший значительным очагом не только распространения католицизма, но и одним из важнейших центров культуры в Италии этого времени. Восстанавливается положение католических епископов. Вообще создается впечатление, что именно среди женщин и той знати, которая группировалась вокруг королев, католицизм находил больше приверженцев, и именно королевы становились проводницами католического влияния среди лангобардов. Постепенно число католиков в лангобардской среде росло. При Ротари в каждом городе было два епископа — арианский и католический. Тогда же арианский епископ Павии Анастасий сам перешел в католицизм, что стало ясным знаком усиления позиций последнего, в том числе в среде столичной знати. Пришедший к власти после свержения и убийства Родуальда Арипертстал, по-видимому. первым лангобардским королем, который перешел в католицизм, и знаком его перехода в новую конфессию явилось основание им перед стенами Павии храма в честь Иисуса Христа. В отличие от Вестготского королевства, где переход в католицизм короля Реккареда привел к быстрому превращению в католиков остальных вестготов, обращение Ариперта такого эффекта не имело. Это еще раз ясно говорит, что у лангобардов королевская власть далеко не была столь же сильной, как у вестготов, что степень свободы рядовых лангобардов была более высокой. Тем не менее с течением времени число католиков в их среде увеличивается. Например, в католицизм из арианства перешел лангобардский vir illuster Альдон. И он явно был не единственным католиком в среде лангобардской знати. После Ариперта практически все короли были католиками. Католицизм сделал еще большие успехи при короле Перктарите.

Гримоальд, придя к власти, естественно, выдвигал на первый план тех, кто его в недавней гражданской войне активно поддерживал. Это вызвало недовольство той части придворной знати, которая являлась сторонниками Ариперта и его сыновей. После смерти в 671 г. Гримоальда официально на трон взошел его малолетний сын Гарибальд. Противники Гримоальда и его сына, которых жесткая и решительная политика Гримоальда «держала в узде», воспользовались этим. Перктарит. живший в изгнании у франков и даже в страхе перед Гримоальдом собиравшийся бежать в Британию, немедленно вернулся и при активной поддержке королевской дружины и придворных сверг младенца Гарибальда и вернул себе трон. Новый король и его жена Роделинда всячески подчеркивали свою принадлежность к католической Церкви. Религиозная политика Перктарита вызвала определенную напряженность в лангобардском обществе. Недаром через семь лет после своего вторичного воцарения Перктарит сделал соправителем своего сына Кунигперта. А вскоре после этого против обоих королей выступил триденсткий герцог Алахис, который к этому времени прославился своей победой над баварами. Алахис сумел разбить войско короля, и только дипломатические усилия Кунигперта привели к компромиссу. Алахис признал власть короля и даже был вынужден отказаться от Тридента, но за это получил в свое владение Брешию. По-видимому, ариан среди лангобардов было еще довольно много, и раздражать их жесткой позицией по отношению к защитнику арианского дела Кунигперт не решился, да и сил у него и его отца, как показало недавнее поражение, было, видимо, недостаточно.

После смерти Перктарита Алахис вновь выступил. На этот раз его выступление закончилось удачей. Он захватил Павию и провозгласил себя королем. Кунигперт бежал на остров на озере Комо и стал готовиться к дальнейшей борьбе. Католическая Церковь заняла антиалахиевскую позицию. По-видимому. население Павии было в то время уже в большей степени католическим. Два видных сторонника, и даже как будто инициаторов его мятежа, Альдон и Грауфон, явно не получили тех выгод, на которые надеялись, предали Алахиса; с их помощью, а также при активной поддержке католического духовенства Кунигперт вернул себе трон, а Алахис бежал в восточную часть королевства (Аустрию), где его поддержка явно была более значительной. В ожесточенном сражении Алахис погиб, и только после этого армия короля сумела одержать победу. Мятеж Алахиса был последним открытым выступлением ариан против наступления католицизма. Это еще не означало полной победы католицизма, поскольку кроме ариан среди лангобардов оставалось еще какое-то количество язычников, а пережитки язычества были живы в лангобардском обществе, особенно в народной среде, еще в VIII в.

Правление Куникперта стало важным этапом в истории лангобардов. После смут последних лет он сумел добиться стабилизации политической ситуации в Лангобардском королевстве. Это позволило ему занять жесткую позицию по отношению к Империи. Уже упоминалось, что этот король стал впервые чеканить монету со своим портретом, и это, кстати, стало первым изображением короля в лангобардском искусстве. Но этим Куникперт не ограничился. На монете он появляется не только с легендой Cunicpertus Rex, но и с византийской диадемой на голове. А на реверсе изображается архангел Михаил. В свое время была распространена легенда, что Михаил был вождем и покровителем лангобардского войска, захватившего Беневент. Теперь он становится покровителем королевской власти. Фигура архангела, по сути, была стилизацией древней римской Виктории, а ее изображение издавна служило символом полного суверенитета того, кто выпускал соответствующую монету. Это не означало замену имперской монеты лангобардской. Византийские солиды продолжали ходить в лангобардской Италии, но появление собственной золотой монеты, совершенно явно и намеренно воспроизводящей имперский образец, было недвусмысленным вызовом Империи и демонстрацией полной независимости лангобардского короля. К этому надо добавить, что Куникперт ввел и церемониал коронования, подражающий константинопольскому. Всем этим он показывал, что его королевство является не просто самостоятельным, но и равным Империи.

Смерть Кунигперта скоро привела к кровавой смуте. Поскольку его сын Лиутперт был еще мальчиком, Кунигперг, умирая, назначил его опекуном своего придворного Анспранда. Но уже через восемь месяцев туринский герцог Рагинперт. дядя покойного короля, сверг Лиутперта и его опекуна. Лиутперт и его сторонники не сложили оружия. Страну охватила гражданская война. Рагинперт скоро умер, но власть взял его сын Ариперт II. Сторонники Лиутперта были вновь разбиты, и сам Лиутперт взят в плен. Ранее поддерживавший его бергамский герцог Ротарит теперь сам выступил с претензиями на корону, но тоже был разбит. После этого победитель расправился с Литаритом, а затем взял штурмом остров, на котором укрылся Анспранд. Сам Анспранд сумел бежать в Баварию, но почти все его родственники были уничтожены. Только его младший сын Лиутпранд, казавшийся совершенно безопасным, был пощажен и отправлен к отцу в Баварию. Через девять лет после всех этих событий в 712 г. Анспранд с помощью баваров сумел вернуться. Ариперт пытался бежать, но во время бегства утонул, и Анстранд сам стал королем. Но через три месяца он умер, и на трон был возведен его сын Лиутпранд.

Правление Лиутпрандом стало важным этапом истории Лангобардского королевства. В ходе гражданских войн и долговременной политической нестабильности королевская власть снова ослабла, и одной из важнейших задач Лиутпранда стало укрепление власти короля за счет герцогской власти. Когда герцог Сполето Фароальд захватил город Классис недалеко от Равенны, король заставил его вернуть город византийцам, но через некоторое время сам его захватил. А затем, по-видимому, не без его подстрекательства сын Фароальда Транзамунд выступил против собственного отца и стал герцогом. Лиутпранд воспользовался конфликтом между фриульским герцогом Пеммоном и аквилейским патриархом Каллистом и решительно выступил на стороне последнего. Он сверг Пеммона и передал власть во Фриуле его сыну Ратхису. Транзамунд, который еще сравнительно недавно стал герцогом Сполето не без помощи короля, сам теперь выступил против Лиутпранда, но еще до сражения бежал в Рим. После этого он с помощью римского дукса еще раз вернул себе власть в Сполето, но Лиутпранд решительно вмешался, сверг Транзамунда, насильно постриг его в монахи, а герцогом сделал своего племянника Анспранда. Вмешался Лиутпранд и в дела Беневента, герцогом которого он сделал сначала своего племянника Григория, а позже внучатого племянника Гризульфа. Сполето и Беневент в течение многих лет фактически были полусамостоятельными, но решительные действия Лиутпранда снова, как это было и при Гримоальде, привели к реальному их подчинению.

Другой задачей Лиутпранда была борьба с византийцами, которых он стремился полностью изгнать из Италии. Он попытался воспользоваться обострением отношений итало-римского (латинского) населения с имперскими властями. Итало-римляне все больше ненавидели греков, под которыми понимали всех представителей императора и население всей имперской территории к востоку от Италии, и это отчуждение латинян от греков подогревалось все усиливавшимися религиозными различиями. Местное население, не получавшее достаточной помощи из центра, пыталось взять защиту от варваров в свои руки, но сил для этого у него было мало. Это облегчало задачу лангобардского короля. Окончательно выбить византийцев из Италии ему не удалось, но к моменту его смерти в 744 г. территория византийского Равеннского экзархата свелась к самой Равенне и сравнительно небольшой территории вокруг нее. Другой целью его атак был Римский дукат, в котором все большую роль играл уже не византийский дукс, а римский папа. Король захватил четыре города недалеко от Рима и разбил свой лагерь у самых стен самого Рима. После этого римские папы неоднократно пытались добиться возвращения этих городов, но лишь после римского вмешательства в борьбу вокруг герцогства Сполето, когда папа оказал значительную помощь Лиутпранду в изгнании Тразамунда, король вернул эти города.

Большое внимание Лиутпранд уделял законодательной деятельности. Во время своего правления он неоднократно обращался к законодательству, стремясь приспособить законы к новой действительности. Введение своих законов Лиутпранд объяснял Божьим вдохновением и волей Бога, тем самым сакрализируя их, поднимая на более высокий, чем обычный земной, уровень, и в этом, несомненно, сказалось влияние католической Церкви и канонического права, а также усиления королевской власти. Однако полного разрыва с прежней законодательной практикой все же не произошло. Законы являлись не только актом королевской воли, но и волеизъявлением всех судей и знати.

Во время одной и военных кампаний, которые Луитпранд вел непосредственно против Рима, он все же вошел в Город и совершил там символический акт, сложив перед гробницей апостола Петра все знаки своего королевского достоинства. Хотя источники молчат о дальнейшем поведении короля, ясно, что он вернул себе все эти знаки, но теперь Лиутпранд мог говорить, что он стал королем по воле апостола Петра. И это хорошо вписывается в религиозную политику Лиутпранда. При Лиутпранде католицизм окончательно утвердился среди лангобардов. Себя самого король четко определяет как христианина и католика (christianus et catholicus). Лиутпранд был первым лангобардским королем, который имел собственного католического духовника. После захвата арабами Сардинии он добился переноса в Павию останков святого Августина и торжественно их там перезахоронил. Король объявил себя защитником христианской, т. е. католической, веры и установил официальное празднование Пасхи. Лиутпранд вмешивался в избрание епископов и добился избрания епископами важнейших центров, как Милан и Павия, своих ставленников, причем епископом столицы стал его родственник Петр. Одновременно он сделал ряд шагов по направлению к католической Церкви вообще. В частности, уже вскоре после прихода к власти он разрешил женщинам завещать свое имущество Церкви. В законе, направленном против обращения к колдунам и прорицателям, Лиутпранд прямо ссылается на нормы канонического права. В значительной степени такая позиция была обусловлена политическими резонами. В это время папа Григорий 11 решительно выступил против иконоборческого императора Льва III и поддерживавшего его константинопольского патриарха Анастасия. Дело дошло до отлучения папой от Церкви Анастасия и, с другой стороны, до покушения на жизнь папы, правда, не удавшегося. Лиутпранд, делая шаги навстречу папе и католической Церкви, явно надеялся с помощью Григория И расширить и утвердить свою власть в Италии. Полностью ему это не удалось, но фактически со времени Лиутпранда католицизм становится государственной религией Лангобардского королевства.

В VIII в. «римский вопрос» приобретает чрезвычайно большое значение. Он имеет два аспекта: внутренний — взаимоотношения с собственными итало-римскими подданными; и внешний — отношения к Риму и фактически правившему там римскому папе. Превращение католицизма в государственную религию Лангобардского королевства не помешало военным конфликтам. Во время одной кампании Лиутпранд, как упоминалось, даже сумел войти в Рим. где он заставил многих видных римлян постричься и побриться по-лангобардски. Это был старинный германский символический акт, означающий признание таким человеком своего подчиненного положения, подобного положению сына по отношению к отцу. Реального значения это не имело, т. к. обеспечить действенный военный контроль над Римом Лиутпранд не мог (или не захотел), но он продемонстрировал претензии лангобардского короля на верховную власть в центре западного христианства.

Не меньшее значение имел внутренний аспект этого вопроса. Деятельность Лиутпранда полностью разрушила религиозный барьер между лангобардами и итало-римлянами. И именно в законодательстве Лиутпранда впервые появляется упоминание римских законов. Этим официально признается право местного населения жить и действовать по римским юридическим нормам, которые признаются столь же действенными, как и законы лангобардов. В этих же законах женщине-лангобардке предоставляется возможность выйти замуж за римлянина. Правда, в таком случае она сама становится римлянкой, и ее сыновья должны жить по законам отца, т. е. по римским законам. Это влекло за собой понижение социального статуса. Упоминания о возможности брака лангобарда с римлянкой в законах нет, что понятно: при патриархальном характере лангобардского общества это давало возможность потомкам римлян входить в состав господствующего народа. И все же в некоторой степени право лангобардки на брак с римлянином открывает путь к последующему слиянию лангобардов и римлян. В первое время поселившиеся в сельской местности лангобарды жили полностью отгороженными от местного населения. Их поселение, сохранившее слегка латинизированное название curtis, было даже отделено стеной от окружающей среды. Но постепенно все чаще германцы и итало-римляне стали селиться вместе, а умершие — хорониться на одном и том же кладбище независимо от этнического происхождения. Итало-римляне появляются среди лангобардских общинников с теми же правами, что и германские селяне, и даже среди воинов появляются римляне. Один из преемников Лиутпранда — Айстульф — уже называет себя королем не только лангобардов, но и врученного ему Богом римского народа^[465], Итало-римляне платили лангобардам налог в размере одной трети своего имущества или же просто отдавали германцам треть своей земли и рабов, стремясь сохранить за собой остальное. Крупное римское землевладение было в значительной степени разрушено в период лангобардского завоевания, хотя о полном его исчезновении говорить, видимо, не приходится.

В еще большей степени это можно сказать о городе. Город в лангобардской Италии в первое время играл очень небольшую роль. Во время вторжения многие города были разрушены, и некоторые из них более не восстанавливались. Сохранившиеся сократились в своих размерах и изменили даже свой внешний вид. Более или менее «приличные» здания — это в основном церкви и иногда дворцы королей или герцогов. Остальная же часть города занята довольно бедными строениями, некоторые из которых воспроизводят старый германский тип жилища. Это свидетельствует о том, что лангобарды поселяются не только в сельском местности, но и в городе. Характерно, однако, что даже дома знати, может быть, за исключением герцогов, не выделяются своим величием или красотой. Это явно говорит о том, что для их хозяев город все же являлся лишь каким-то временным местом пребывания, в то время как центр всех их интересов находился вне городских стен. В то же время говорить о гибели италийских городов невозможно. Как только наступала более или менее мирная жизнь, начиналось и восстановление некоторых городов, в том числе и ранее разрушенных. Так, возродилась Павия, уничтоженная Агилульфом. В городах даже сохранились слабые следы самоуправления в виде городских собраний на площади перед собором, но решали эти собрания только самые незначительные дела, да и в этом находились под жестким контролем королевских (или герцогских) кураторов и прокураторов, обязанностью которых был не только порядок в городе, но и поддержание в надлежащем порядке улиц, общественных зданий и городских стен. С распространением христианства, особенно католицизма, город, являвшийся резиденцией епископа, приобрел и определенное идеологическое значение. Первое время горожане по традиции еще имели право выбирать епископа, но выбирали они того, чью кандидатуру уже одобрил король. А позже они вообще лишь знакомились с новым епископом. В городе еще сохранялись старые и возникали новые ремесленные коллегии, например, строителей, мраморщиков, ювелиров, медников и других, и это были итало-римляне^[466]. Но в целом ремесло пришло в упадок, и ремесленники сосредоточились на изготовлении лишь самой необходимой продукции, чье техническое качество резко понизилось. Это, естественно, вело к обеднению городов. Города беднели еще и из-за того, что сокращалась их округа. Центр тяжести местного управления перемещался в крепости, построенные лангобардами, к которым переходила и значительная часть прежней территории города за пределами его стен. Сеть таких крепостей обеспечивала контроль за завоеванной территорией^[467]. Появление домов германской традиции говорит о том, что лангобарды тоже селились в городах, но основную часть городского населения составляли явно итало-римляне. Первоначально, как и в селах, в городах лангобарды тоже жили в отгороженных пространствах, составляя вид воинского гарнизона данного города. Однако рубеж между римской и германской частями города был преодолен гораздо раньше, чем на селе. И это вело ко все более частым контактам между двумя группами городского населения.

Как бы ни относились лангобарды к покоренным итало-римлянам, жить в полной изоляции от них они не могли. Обладавшие более высокой культурой и численно преобладавшие итало-римляне, естественно, оказывали значительное влияние на своих новых господ. Сначала женщины, а затем и мужчины стали воспринимать византийскую моду в украшениях и одежде. С распространением католицизма становится более простым и подобным италийскому погребальный обряд. Иногда лангобарды принимают римские имена, а порой римляне — германские. В варварской среде все больше распространяется латынь. Как говорилось выше, эдикт Ротари основывался исключительно на германском праве, но составлен он был на латинском языке, хотя и весьма грубом, поскольку лангобардский язык, если он еще и был распространен, для создания писаных законов был не приспособлен. В эдикте сохранились лишь некоторые термины, обозначавшие понятия, свойственные только лангобардам. Распространение католицизма еще более усилило позиции латыни и привело, в конце концов, к полному исчезновению германской речи. В VIII в. лангобарды были уже полностью латиноязычными^[468]. Разумеется, это была та вульгарная латынь, на которой говорило романское окружение лангобардов. Одновременно в церквах, монастырях, епископских дворцах сохраняется классический язык, ставший языком образованных (в основном церковных) кругов общества Италии того времени. Постепенно число относительно образованных лангобардов росло. Этот процесс ускорился после распространения католицизма. Вступившие в католический клир лангобарды, так же как и итало-римляне, приобщались к той образованности, какая существовала в то время. Чрезвычайно важными очагами образованности являлись монастыри, в которых после принятия католицизма жили как лангобарды, так и римляне. Здесь также обитали монахи, происходившие из других стран. Так, например, монастырь Боббио основал ирландец Колумбан. Наряду с существовавшим еще до лангобардского вторжения монастырем Монте-Кассино этот монастырь стал важнейшим очагом тогдашней образованности. Уже на рубеже VI–VII вв. появился, как говорилось выше, первый лангобардский историк Секунд из Триента. Во второй половине VIII в. лангобард Павел Диакон как историк стоял полностью на уровне тогдашней историографии.

Определенное сближение между лангобардами и итало-римлянами сопровождалось очень важными процессами в самом лангобардском обществе. Социально-экономическая дифференциация, о которой уже говорилось, в VIII в. углубилась, а ее темп ускорился. Среди свободных теперь выделяются possessores. владеющие землей, и pauperes, этой земли лишенные. Некоторые possessores были очень богатыми. Например, гастальд Варенфрит, основав около Сиены монастырь Св. Евгения, передал ему в дар из собственного имущества обширные земельные владения, в том числе оливковые рощи, а также стада скота, инструменты, одежду и различные украшения. И это явно была только часть его имущества. Обширными сельскими владениями обладал некий Давид, сам живший в Лукке. А луккский епископ Вальпранд имел имения не только вокруг Лукки, но даже и на Корсике^[469]. Отныне только possessores могут иметь оружие, служить в армии, приносить личную клятву верности королю. Служба в армии и личная верность королю, таким образом, связывается не столько с этносом, как ранее, сколько с имуществом. Pauperes, потеряв землю, остаются свободными людьми, но практически лишаются всех привилегий правящего народа, исключаясь из gens Langobardorum^[470]. В лангобардском обществе явно имелся и средний слой сравнительно мелких земельных собственников, чье существование доказывается археологическими исследованиями^[471]. Сохранение этого слоя особенно характерно для некоторых горных долин, где социально-экономические процессы протекали, вероятно, более замедленно. С другой стороны, среди possessores отмечаются negotiantes, т. е. торговцы. Их роль, по-видимому, заключалась в финансовом обеспечении власти и армии, хотя в армии они также служили. В законах Лиутпранда появляются две новые категории — верные (fideles) и газинды. «Верные» занимают промежуточное положение между судьями и народом. Они были связаны непосредственно с королем (fideles regi) и могли исполнять (видимо, по поручению короля) судебные функции на местах. Иногда считают, что частью «верных» были газинды. Однако в одном из законов короля Ратхиса они четко различаются. Несомненно, что газинды происходили из королевских дружинников, но в VIII в. они уже фактически превратились в служилую знать, которая даже обладала судебным иммунитетом. Таким образом, в этом веке лангобардское общество становится чрезвычайно стратифицированным. В это время некоторые итало-римляне получают привилегии, до этого свойственные только лангобардам. Так, они появляются в армии. Социально-экономическое положение лангобардов и итало-римлян начинает сближаться. В некоторой степени началось и стирание политических различий между двумя группами населения Италии.

Все это делает опору королевской власти более узкой, но и более сплоченной. Если Ротари для ратификации своего эдикта созывал народное собрание, а Гримоальд говорит о «согласии всех», что тоже подразумевает такое собрание, то короли-законодатели более позднего времени этого уже не делали. Лишь в первом году своего правления Лиутпранд обнародовал законы в присутствии народа (populus).

В дальнейшем народ уже не упоминается^[472]. Новые законы являлись уже не волеизъявлением лангобардского народа, а проявлением королевской воли, хотя и с согласия знати. Огромное влияние на это оказало принятие католицизма. Оно привело к отказу не только от старой веры, но и от ряда старых установлений, и к принятию новых принципов власти, имперско-ортодоксальных (католическо-православных). Лиутпранд называет себя не просто королем рода лангобардов, как ранее, а католическим королем этого рода, избранным Богом. Не наследование власти и не избрание народом, а воля Бога определяет занятие трона. Идея особого покровительства Бога королю и ранее не была чужда лангобардам. Еще Агилульф называл себя королем милостью Бога (gratia Dei). Ротари в самом начале своего эдикта говорит о милости к нему всемогущего Бога (Dei omnipotentis gratiam). Кунигперт, как упоминалось, чеканил золотую монету с собственным изображением. Теперь это все окончательно оформляется в концепцию католической королевской власти, идущей от Бога. Лиутпранд даже порой называет себя принцепсом, как и римский император, а королевский дворец, как и императорский, именуется священным (sacer palatium). Кроме того, Лиутпранд не ограничивается сравнением с римским (византийским) императором, но позиционирует себя (впрочем, как и император) как библейского царя, руководящего своим народом по Божьей воле. Эта новая концепция королевской власти и более дробная стратификация самого лангобардского общества, утвердившаяся в VIII в., означает преодоление родоплеменных принципов, с которыми лангобарды пришли в Италию менее двухсот лет назад и которые еще были действенны в предыдущем столетии.

Утверждение новой концепции королевской власти не привело, однако, к усилению самой этой власти. Решительно преодолеть центробежные тенденции, заложенные в первую очередь в существовании герцогств, короли так и не смогли. После эдикта Ротари герцоги более не упоминаются в законах, но это не означает ни уменьшения их значимости, ни, тем более, их исчезновения. Более того, появление и у герцогов своих газиндов укрепило их положение. Соотношение сил между двумя политическими институтами — монархией и герцогством — по-прежнему зависело от конкретной ситуации и от конкретных личностей. Это ясно проявилось после смерти Лиутпранда.

Лиутпранд умер в 744 г. Еще за несколько лет до этого он, не имея сыновей, сделал своим соправителем своего племянника Гильдебранда. Однако тот правил лишь семь месяцев и был свергнут. Видимо, жесткая политика Лиутпранда вызвала недовольство большой части лангобардской знати, которая закономерно видела в его племяннике продолжателя прежнего курса. По-видимому, на это событие влияние оказал все тот же «римский вопрос». Королем был избран фриульский герцог Ратхис. Он вопреки лангобардским законам был женат на римлянке Тассии. Поэтому можно думать, что вокруг него сгруппировалась та часть лагобардской знати, которая стояла за более тесные взаимоотношения не только с католической Церковью и папой, но и с итало-римской знатью. Ратхис в еще большей степени, чем Лиутпранд, пытался опереться на католическую Церковь. Если Лиутпранд в своей политике вступал в конфликт с папой, то Ратхис пытался такого конфликта избежать.

Это не помешало ему продолжить наступление на остатки Равеннского экзархата, но и его он прекратил после вмешательства папы Захарии, который убедил короля снять осаду с города Перузии (Перуджи). Этот поступок короля стал, по-видимому. последним толчком для возмущения лангобардской знати или, по крайней мере, ее значительной части. Можно полагать, что сторонники «лангобардской партии» выступили против Ратхиса. И он не только отрекся от престола, но и вместе с женой и дочерью постригся в монахи. Сам он вступил в знаменитый монастырь Монте Кассино, а жена и дочь стали основательницами женского монастыря неподалеку от Монте Кассино. О том, что этот поступок был вынужденным, говорит тот факт, что позже Ратхис попытался вмешаться в политическую борьбу и вернуть себе трон.

Преемником Ратхиса стал его младший брат Айстульф. Доказывая свой разрыв с политикой старшего брата, он объявил об отмене всех дарений, какие сделали Ратхис и его жена. Вскоре после прихода к власти Айстульф провел важную военную реформу. В принципе каждый свободный лангобард являлся воином, а армия представляла собой всеобщее ополчение. Однако имущественное и социальное расслоение внутри лангобардского общества зашло к тому времени столь далеко, что оно должно было отразиться и на войске. Айстульф сделал из этого вывод. Именно он юридически оформил то положение, о котором было сказано выше. Его закон установил строгое соответствие между' вооружением воина и его имущественным положением. Человек, обладавший землей, на которой сидело не менее семи зависимых держателей, должен был приходить в войско на коне, одетый в панцирь или кольчугу, вооруженный щитом и копьем, причем количество приводимых им коней зависело от количества зависимых от него дворов. Тот, кто имел 40 юге-ров земли (и, по-видимому, зависимых держателей не имевший), являлся на коне со щитом и луком, но без панциря или кольчуги, на приобретение которых у него, вероятно, не было средств. Наконец, лангобарды, стоявшие на самом низу общественной лестницы (minores). имели только лук и стрелы. Неимущие же. как упоминалось, были вовсе из войска исключены. Такое упорядочение армии усилило ее и позволило Айстульфу проводить более активную внешнюю политику.

С приходом Айстульфа к власти антиримская группировка возобладала. Новый король решительно порвал с прежней политикой. Он демонстративно отменил все дарения, которые сделали Ратхис и его жена. Строго запретил всякие несанкционированные им самим контакты с римлянами. Новый король повел и соответствующую внешнюю политику. Вскоре после взятия им власти лангобарды, наконец, овладели Равенной, завершив, таким образом, завоевание экзархата. Подчинена была и Истрия^[473]. Теперь на очереди был Рим. Папа Стефан II попытался было договориться с Айстульфом и даже с помощью больших подарков сумел заключить мир на 40 лет. Но столь долгий мир просуществовал всего четыре месяца. Лангобарды захватили Рим и подчинили себе Город и всю округу, наложив на римлян довольно тяжелую подать. Попытка императорского правительства добиться возвращения экзархата и некоторых других территорий успеха не имела. И папа обратился за помощью к франкам.

Недавно Стефан помог Пипину, уже фактически правившему королевством, официально стать королем, свергнув предыдущую династию Меровингов. Теперь пришла пора Пипину помогать папе. Стефан сам отправился к Пипину и, хотя Айстульф пытался ему помешать, сумел добраться до франкского короля. Пипин обещал папе всяческую поддержку и в 755 г. выступил в поход в Италию. За двадцать лет до этого Пипин был послан своим отцом Карлом Мартеллом ко двору Лиутперта с просьбой о помощи против арабов и фактически признал свою зависимость от лангобардского короля. Прежние связи, однако, не остановили Пипина. Лангобарды были разбиты, франки осадили Павию, и Айстульф капитулировал. Он заключил мир, по условиям которого обязался отказаться не только от власти над Римом, но и вернуть Равенну и другие завоеванные им города. Однако уже в следующем году он вновь напал на Рим и опустошил все его окрестности. Ответом стало новое вторжение франков в Италию. И лангобарды вновь потерпели поражение. Айстульф был вынужден вновь заключить мир, отказавшись не только от всех своих завоеваний, но и от некоторых других городов. Византийцы пытались воспользоваться поражением лангобардов и вернуть себе прежние владения, но Пипин им в этом решительно отказал. Территории, отнятые у лангобардов, включая Рим и Равенну, были отданы под суверенитет папы, в результате чего было создано светское Папское государство. В первое время фактическим правителем этого государства стал франкский аббат Фулрад, оставленный в Италии Пипином в качестве своего полномочного представителя, при котором была оставлена и часть франкского войска.

В том же 756 г. Айстульф умер, не оставив наследника. Стефан и Фулрад выдвинули претендентом на лангобардскую корону герцога Тусции Дезидерия. Это вызвало недовольство «национальной партии», чем решил воспользоваться Ратхис. Покинув монастырь, он решительно выступил против Дезидерия. К нему примкнули многие лангобардские вельможи, и королевство снова оказалось на грани гражданской войны. Но папа и Фулрад вмешались в борьбу. Под угрозой франков Ратхис был вынужден отказаться от сопротивления Дезидерию. И тот, став королем с помощью франков и папы, отказался в пользу последнего еще от части лангобардских владений.

Однако приход к власти Дезидерия при активной поддержке папы и франков не означал превращения лангобардского короля чисто в их ставленника. Уже довольно скоро Дезидерий занял самостоятельную позицию. После восшествия на папский престол Стефана III в Риме начались беспорядки и был даже выдвинут антипапа Филипп. При самом папском дворе существовали две группировки, одна из которых ориентировалась на франков, а другая — на лангобардов. Дезидерий вмешался в римские дела и решительно выступил на стороне своих приверженцев. Папа Стефан склонялся на сторону первой группировки и даже попытался было снова запросить помощи у франков. В ответ Дезидерий с войском двинулся на Рим. Город король не взял, но при его поддержке пролангобардская группировка взяла верх, и лидеры противоположной «партии» были вынуждены либо уйти в монастырь, либо укрыться в папском дворце, где и находились до смерти самого папы. Но когда Стефана III в 772 г. сменил на папском троне Адриан, профранкская группировка решительно возобладала. Дезидерий пытался договориться с новым папой, но тот отделался общим рассуждением на тему, что он желает быть в мире со всеми христианами, и затем прямо поставил вопрос о способности лангобардского короля держать свое слово. Видя тщетность своих попыток договориться с папой, Дезидерий перешел к активной политике. Уступки, которые были сделаны в начале его правления, вызвали недовольство среди лангобардской знати, и король возобновил завоевания, стремясь вернуть то, что он и до него Айстульф были вынуждены уступить папе. Его армия осадила Равенну. К тому же положение во Франкском королевстве, казалось, ему очень благоприятствовало. К этому времени умер Пипин, оставив власть своим сыновьям Карлу и Карломану. Последний тоже скоро умер, а его жена и сыновья в страхе перед Карлом бежали ко двору Дезидерия. Перед последним открылась блестящая перспектива. Он решил добиться от папы помазания сыновей Карломана королями франков и этим, с одной стороны, добиться разделения Франкского королевства, что, несомненно, его резко ослабило бы, а с другой, отдалить папу от Карла и, следовательно, лишить его поддержки франков. В таких условиях Дезидерий оказывался бы вершителем судеб не только Франкского королевства, но и Рима. И папа это прекрасно понял. Он решительно отказался согласиться с требованием Дезидерия и, наоборот, сам потребовал от него снятия осады с Равенны и возвращения римскому престолу всех городов, к тому времени захваченных Дезидерием. Дезидерий попытался было силой надавить на папу и двинулся с армией на Рим. Но Адриан пригрозил ему изгнанием, и он отступил. Понимая, что это отступление временное, папа обратился к Карлу с просьбой о помощи, ссылаясь на пример Пипина. Эта просьба стала для франкского короля желанным поводом для захвата Италии. Правда, для приличия он пытался якобы договориться с Дезидерием об отказе от завоеваний последнего, но когда, как и ожидалось,Дезидерий на уступки не пошел, стал готовиться к войне.

Италия представляла лакомый кусок. К этому времени Лангобардское королевство переживало некоторый подъем, чему способствовала относительная стабилизация политического положения. Разумеется, продолжались войны лангобардов с византийцами, а затем с папой, время от времени в Италию вторгались авары и славяне, нападали франки, но все же период «бури и натиска», период завоевания, сопровождавшийся жестокостями и разорениями, прошел. Обращение лангобардов в католицизм не только сблизило их с местным населением, но и сделало католические церкви и монастыри островками относительной безопасности. Да и в отношении светских владельцев лангобарды уже не были столь жестоки, как во время завоевания. Демографический кризис, характерный для Италии VI в. да и несколько более позднего времени, был преодолен. Стало развиваться земледелие. Итало-римское население не бросило это занятие, несмотря на довольно значительное сокращение площадей, оставление многих угодий, запустение брошенных участков. Теперь к земледелию обращаются и лангобарды. Если в первое время после своего оседания в Италии они были преимущественно животноводами, разводя овец, свиней и, особенно, коней, то теперь они все больше занимаются зерновыми, оливками и виноградом.

Некоторый подъем стали испытывать города. В VII–VIII вв. центр тяжести экономического развития Италии в значительной степени переместился на север. Река По (Пад) становится одной из важнейших торговых артерий не только Италии, но и всей Европы. Павия, Милан. Брешия. Верона и другие города Северной Италии становятся значительными центрами. Многие города получают право чеканить монету. Города даже имели свои ополчения, но командовал этими ополчениями королевский или герцогский гастальд. Конечно, города далеко не достигли того положения, какое характерно для городов классической древности, но по сравнению со второй половиной VI в. прогресс несомненен. Вновь приобрела значение внешняя торговля. В ней стала принимать участие и какая-то часть лангобардов. В 629 г. франкский король Дагоберт пригласил лангобардских купцов на открытую им ярмарку в Париж. Во времена Айстульфа среди торговцев выделяются уже не только люди низкого или среднего достатка, но и могущественные и влиятельные (majores et potentes). Это свидетельствует о наличии крупных купцов, ведущих активную и явно международную торговлю. Купцы, которые упомянуты в законе Айстульфа, обязаны были вступать в армию на тех же условиях, что и другие лангобарды. Следовательно, речь в данном случае идет о собственно лангобардских торговцах. И этот слой населения становится влиятельной социальной и политической силой. Торговлей занимались и итало-римляне, и лангобарды. Центром торговли был, естественно, город.

Город с окружающей округой (римская civitas) в значительной степени являлся наряду с fara низовой ячейкой территориально-административного деления Лангобардского королевства. Он был резиденцией епископа, судьи, чиновников, а некоторые города — герцога или короля. Однако наряду с городом возникает еще одна первичная единица управления — замок (castrum). Сначала он создается на городской территории и служит лишь защитой в случае чьего-либо нападения. Но позже ему подчиняется и округа. Замком управляет гастальд, подчиняющийся королю или герцогу. Вопрос сохранения в Лангобардском королевстве римского провинциального деления спорен. С одной стороны, лангобардский писатель Павел Диакон перечисляет и характеризует римские провинции в Италии, но, с другой, никаких упоминаний провинций нет, да и сведения Павла Диакона относятся ко времени лангобардского завоевания. Видимо, все-таки провинции в Италии исчезли. Их место в качестве территориальных округов занимают герцогства, которые никак не соотносятся с бывшими провинциями. Количество герцогств колебалось. Так, было ликвидировано герцогство Павии, и Павией стал управлять непосредственно король. Но полностью ликвидировать герцогскую систему короли не смогли. Герцогства существовали наряду с территорией, непосредственно управляемой королем и его чиновниками. На все это накладывалось еще деление на три области — Аустрию, Нейстрию и Тусцию. Характерно, что герцогства Сполето и Беневент в Средней и Южной Италии к этим областям никакого отношения не имели, что подчеркивает их особое положение в Лангобардском королевстве.

Герцоги, и не только беневентский и сполетский, сами имели свои войска, ядро которых составляли их дружинники — газинды и которые они могли противопоставлять королевскому войску и газиндам короля. Сами герцоги, королевские и герцогские газинды и другие представители и старой родовой и новой служилой знати стали составлять высшее сословие государства — судей. Их значение в Лангобардском королевстве было весьма велико. Король не только издавал законы с согласия судей, но и при заключении договоров и вообще проведения любых международных актов судьи выступали самостоятельной стороной наряду с королем.

Такое положение обусловливало определенную рыхлость государства и относительную слабость королевской власти. Этим и воспользовался Карл.

В 773 г. франкское войско во главе с самими королем вторглось в Италию. Дезидерий пытался помешать франкам пройти альпийские проходы, но в ожесточенном трехдневном сражении потерпел поражение и отступил в Павию. Франки осадили Павию. Не оставляя осады, они стали захватывать другие территории, почти не встречая сопротивления. Сын короля Альгис (или Адальгис) вместе с женой и сыновьями Карломана ушел в Верону. Но когда франки подошли к Вероне. франкские эмигранты перешли на его сторону. Еще при самом начале франкского вторжения ряд герцогов, в том числе герцог Сполето. перешли на сторону папы. На какое-то время Карл со значительной частью своего войска отправился в Рим, по пути завершая завоевание Италии, а после возвращения усилил осаду Павии. В условиях осады в городе началась эпидемия, и, в конце концов, город пал. Дезидерий и его жена были отправлены в страну франков. Альгис еще некоторое время пытался сопротивляться, но, в конце концов, его сопротивление было сломлено. Карл не стал ставить на лангобардский трон своего ставленника. Он присоединил основную территорию Лангобардского королевства к своим владениям. Она была разделена на отдельные округа, во главе которых были поставлены франкские графы. Сохранились только два южных герцогства — Беневент и Сполето, правители которых признали свою зависимость от франкского короля. Так в 774 г. перестало существовать Лангобардское королевство.

Значительная часть Италии стала составной частью Франкского королевства. В центре страны расположилась обширная Папская область, светские владения римского папы. Беневент и Сполето попали в зависимость от франкского короля (затем императора). На юге Апеннинского полуострова византийцы сумели частично восстановить свои владения, пока не были вытеснены оттуда норманнами.

Лангобарды (вместе с другими примкнувшими к ним варварами) стали последними германцами, создавшими свое королевство на территории Западной Римской империи^[474]. Долгое время они были довольно мало связаны с греко-римской цивилизацией, и их социально-политическая эволюция была весьма замедленной. Италию под руководством лангобардских королей завоевывал целый комплекс варварских народов. Сами лангобарды, игравшие в этом комплексе ведущую роль, еще жили практически родовым строем. Процесс становления государства проходил у лангобардов уже после их появления на Апеннинском полуострове. На это, возможно, влияло и то, что союзники лангобардов (например, свевы) стояли, по-видимому, уже на более высоком уровне социально-политического развития. И это обстоятельство, и влияние окружающего итало-римского населения, и естественный ход развития вели к формированию нового типа общества и власти у лангобардов. Однако старые родоплеменные принципы сохранялись еще очень долго. Окончательное вытеснение родоплеменных институтов произошло, как кажется, только в VIII в. Отсюда и особенности политической структуры Лангобардского королевства: гораздо более долгое, чем в других германских королевствах, сохранение реальной роли народного собрания, огромная власть герцогов, соперничавших с королевской властью, связанная с этим относительная слабость последней, определяемая не ролью монархии как института, а личностями конкретных королей и политической ситуацией. С этими же особенностями лангобардов связана, видимо, и особо высокая степень насилия, сопровождавшая вторжение лангобардов в Италию. На эти особенности накладывались (а может быть, и обусловливались ими) некоторые культурные моменты. Целиком в русле старинных племенных традиций, например, лежит поступок короля Альбоина, который, разгромив и убив гепидского короля Кунимунда, взял в жены его дочь, а из его черепа сделал себе пиршественную чашу. Хотя христианство в форме арианства уже распространялось среди лангобардов, значительная их часть все еще оставалась язычниками. Укоренение христианства сначала в форме арианства, а затем католичества происходило уже после их оседания в Италии. В отличие от остготского завоевания лангобардское вторжение в огромной степени разрушило основы существовавшей цивилизации во многих ее аспектах. Потеряло свое значение крупное сенаторское землевладение. Пришли в упадок города. В первое время был нанесен серьезный удар католической Церкви, являвшейся в тех условиях главной носительницей образованности наряду с сенаторской знатью. Это привело к упадку культурного уровня Италии. Наконец, чрезвычайно важным является то, что никаких федератных отношений с Империей у лангобардов не было. Лангобарды представляли собой завоевателей в чистом виде, без всякого юридического камуфляжа.

При сохранении всех своих особенностей эволюция Лангобардского королевства проходила, однако, в том же направлении, что и других германских королевств. Период «бури и натиска» сменился более мирным временем. Начался процесс постепенного сближения варваров и местного населения. Римляне начали включаться в лангобардское общество. Некоторые представители итало-римской элиты стали появляться в правящем слое лангобардов. С другой стороны, процесс имущественной, а затем и социально-политической дифференциации сближал лангобардские «низы» с рядовым римским населением Италии. Принятие католицизма привело к повышению культурно-образовательного уровня страны и снятию религиозного барьера между двумя группами населения Италии. Лангобардское королевство включается в общую ткань экономических и политических отношений средиземноморского мира. Однако непреодоленность племенных принципов существования и так и далеко не завершившаяся ассимиляция варваров и римлян привели к крушению Лангобардского королевства.

Говоря о Лангобардском королевстве, надо подчеркнуть, что лангобарды завоевали далеко не всю Италию. Значительная часть страны оставалась под властью императора. Социально-политическое развитие этой части Италии проходило совершенно в других формах и в других государственных рамках. Можно сказать, что с этого времени начался распад Италии на отдельные государственные образования. Только почти через 1100 лет Италия снова объединилась, хотя и сейчас на Апеннинском полуострове существуют, кроме Итальянской республики, еще два государства — Ватикан и Сан-Марино.

V. ФРАНКСКОЕ КОРОЛЕВСТВО

Хлодвиг унаследовал власть в 481 г. после смерти Хильдериха в возрасте около 16 лет. Унаследовал он и управление провинцией Бельгикой Второй. Важной особенностью политического устройства франкского союза (по крайней мере, салических франков) было отсутствие единоличной монархии, ибо королевское достоинство считалось принадлежностью всего рода Меровингов, так что и Хлодвиг оказался не единственным государем франков. Наряду с его государством существовали еще, по крайней мере, два, во главе которых стояли Харарих и Рагнарих. Но Хлодвиг выделялся как наиболее энергичный и удачливый, и это скоро выдвинуло его на первое место среди других франкских королей. И именно Хлодвиг возглавил выступление франков против Сиагрия. К этому времени был уже свергнут Ромул Августул и убит последний законный август Запада Юлий Непот, и в Империи остался один император, правивший в Константинополе. Однако императору Зенону было не до далекой Галлии. На Западе его больше занимало решение италийской проблемы, так что реально помочь Сиагрию он никак не мог. Можно было опасаться вестготов, интересам которых, естественно, больше отвечало существование сравнительно слабого государства Сиагрия, чем сильного и обширного Франкского королевства.

Однако в 484 г. могущественный вестготский король Эврих умер, и это открывало простор для экспансии франков. В 486/87 г. франки под руководством Хлодвига разгромили римские войска. Сиагрий бежал к вестготам, но был ими выдан и казнен. Победа над Сиагрием не означала автоматического подчинения франкам его державы. Римские города оказывали варварам упорное сопротивление, и лишь к 494 г. под властью Хлодвига оказалась вся Северная Галлия до Луары, за исключением Арморики, которая уже давно отвоевала себе независимость от римлян и которую активно заселяли кельты, вытесненные англами, саксами и ютами из Британии.

Другим направлением франкской экспансии при Хлодвиге было германское. В 90-е гг. V в. Хлодвиг подчинил часть тюрингов, живших в окрестностях долины Рейна. Наиболее же опасными врагами франков в Германии являлись по-прежнему аламаны. С ними прежде всего столкнулись рипуарские франки. Рипуарский король Сигиберт сумел отбить очередное аламанское нападение, но для окончательной победы сил у него не было, и он обратился за помощью к Хлодвигу. Это стало для последнего желанным поводом к войне с аламанами. В 496/97 г. объединенное франкское войско столкнулось с аламанами в решающем сражении. По преданию, накануне этого сражения Хлодвиг дал обет принять христианство, и именно в его католической форме, в случае победы. Предание гласит, что в ходе битвы аламаны начали побеждать, и тогда Хлодвиг обратился с молитвой к Христу, в результате чего в бою произошел коренной перелом и франки перешли в решительное наступление. Аламаны были наголову разгромлены, их король погиб, и их союз фактически перестал существовать. Часть аламанов отошла к югу и подчинилась остготам, а большая часть была вынуждена признать власть Хлодвига. Вскоре после этого сражения Хлодвиг принял католическое крещение в Реймсе от местного епископа Ремигия и призвал всех соотечественников последовать его примеру^[475]. Тотчас же вместе с королем христианство приняли три тысячи его дружинников. Началась быстрая христианизация франков, хотя еще в VII в. среди них, и даже среди знати, оставались язычники.

Принятие христианства Хлодвигом в католической форме дало ему возможность вести войну с вестготами и бургундами под религиозным знаменем, а это, в свою очередь, обеспечивало франкскому королю определенную поддержку местного населения. Приблизительно тогда же, когда Хлодвиг вступил в борьбу с аламанами, он женился на племяннице бургундского короля Гундобада Хротхильде. Это был очень дальновидный дипломатический шаг. С одной стороны, франкский король обеспечивал себе нейтралитет Бургундии во время опасной войны с аламанами. С другой, Хротхильда была дочерью убитого Гундобадом его брата Хильпериха, а это давало Хлодвигу повод при возможности вмешаться в дела бургундов под предлогом защиты законных интересов своей жены и ее детей. Такая возможность возникла уже в 500 г. Правда, повод оказался другой: обращение за помощью брата Гундобада Годигисела. Хлодвиг оказал активную поддержку Годигиселу и одержал победу, но утвердить франкское влияние в Бургундии все же не сумел. Гораздо успешнее протекала его борьба с вестготами.

Уже упоминалось, что вестготский король Аларих II выдал бежавшего к нему Сиагрия. не решившись выступить против Хлодвига. Эта уступка Алариха уже давала Хлодвигу определенное моральное преимущество. В 498 г. он решил превратить это моральное преимущество в политическое. Франки вторглись во владения вестготов и захватили Бурдигалу (Бордо), по существу вторую столицу вестготов. Однако в тот момент Хлодвигу все же пришлось отступить. Остготский король Теодорих, ставший тестем Алариха, находился в это время на вершине своего могущества. К тому же он недавно был признан императором Анастасием. А то, что остготский король сможет вмешаться и помочь своим родственникам, не было сомнения. В результате на острове посреди Луары встретились Хлодвиг и Аларих и договорились о вечном мире между двумя королевствами, границей между которыми будет эта река. Однако в 506–507 гг. ситуация изменилась. С одной стороны, обострились вестготско-бургундские отношения, так что можно было надеяться на помощь бургундов. А с другой, также обострились отношения между Анастасием и Теодорихом. Бургунды и франки заключили союз против вестготов. Пытаясь удержать их от войны с зятем, Теодорих направил послания Хлодвигу и Гундобаду. Но это не помогло. Воспользовавшись антикатолическими репрессиями Алариха II, Хлодвиг выступил против вестготского короля, придав своему походу священный характер. Он заявил, что его целью является освобождение Галлии от власти еретиков, что не помешало ему заключить союз с арианином Гундобадом. К этому времени франки уже завладели некоторыми городами к югу от Луары. Решающее сражение произошло у Боглады в 507 г. Вестготы были разбиты, и их король Аларих погиб. Сын Хлодвига Теудерих подчинил Овернь, распространив франкскую власть до границ с Бургундией, а сам Хлодвиг овладел Аквитанией, включая Тулузу. Только вмешательство остготского короля Теодориха дало возможность вестготам удержать Септиманию.

Эта победа изменила политическую ситуацию. Значительная часть Галлии оказалась под властью франкского короля. Правда, добиться выхода к Средиземному морю Хлодвиг не смог, и это осталось целью его преемников, Войны с вестготами, в первую очередь за Септиманию, с этого времени стали долговременной константой внешнеполитической истории Франкского королевства. Пока же Теодорих посадил на вестготский трон своего внука Амалариха и официально стал его опекуном, а фактически полным правителем Вестготского королевства. В результате у границ Франкского королевства возникла мощная общеготская держава Теодориха. Презрев увещевания Теодориха и разгромив и убив его зятя, Хлодвиг стал непримиримым врагом остготского короля. И это сразу же оценил Анастасий. Хлодвигу было дано почетное консульство и, по-видимому, ранг патриция. Возможно, Анастасий надеялся на еще большее обострение отношений между Хлодвигом и Теодорихом. В свое время Зенон с помощью Теодориха сверг Одоакра, и теперь Анастасий вполне мог надеяться на свержение Теодориха руками Хлодвига. Однако Хлодвиг, извлекая все выгоды из его нового положения, превращать себя в орудие императора не собирался. Между двумя королевствами установилось некое политическое равновесие.

В Германии Хлодвиг подчинил себе хаттов. являвшихся частью франкского союза. но сохранивших независимость, и часть саксов. Последним внешнеполитическим успехом Хлодвига стало подчинение рипуарских франков. Он фактически подговорил сына Сигиберта Хлодериха убить собственного отца, а затем использовал это убийство как повод для свержения Хлодериха. Хлодерих был убит подосланными убийцами, и Хлодвиг объявил, что тот испытал тот же жребий, какой подготовил для своего отца. После этого общее собрание рипуарских франков провозгласило Хлодвига своим королем. К этому времени, используя самое утонченное коварство, Хлодвиг сумел устранить всех своих соперников и среди салических франков. Многих из них он пригласил к себе на пир, во время которого все они были убиты. Хлодвиг сверг короля Харараиха и заставил его и его сына принять духовный сан. Король Рагнахарих, в свое время активно помогавший Хлодвигу в войне с Сиагрием, был свергнут в результате заговора, организованного Хлодвигом, выдан ему и убит вместе с сыном. В результате этих и других подобных актов Хлодвиг становится единым королем франков, став фактически создателем Франкского королевства.

Хлодвиг обращал большое внимание и на внутреннюю политик)'. Его главной задачей было укрепление собственной власти, но само это укрепление было тесно связано со становлением франкской государственности вообще. Устранение соперников привело к установлению во Франкском государстве подлинной монархии. В ходе завоеваний были ликвидированы следы родового устройства, и хотя народное собрание («Мартовские поля») официально продолжало существовать, оно превратилось лишь в военные смотры. Его политическая роль, как и роль отдельных франков из низшего слоя, свелась к нулю. Ни о каком избрании короля больше не было речи; монархия стала наследственной, и это никем не оспаривалось, хотя след прежнего избрания можно видеть в ритуале провозглашения нового короля, когда того поднимали на щит и несли на плечах воинов. Все свободные франки должны были приносить присягу королю, который взамен их верности оказывал им покровительство.

В конце своего правления Хлодвиг обнародовал Pactus Legis Salicae — «Салическую правду», сборник законов, обязательных для всех салических франков и тех германцев (и даже римлян), которые жили по салическому праву^[476]. Практически это была запись уже действующего обычного права, придание которому письменной формы означало появление во франкском обществе писаного законодательства. Само появление «Салической правды» трактовалось как проявление королевской воли, и уже одно это явилось законодательным оформлением всевластия короля. Хотя сам король и его окружение уже давно были христианами, никаких следов христианского влияния в этих законах не прослеживается. Объектом права в «Салической правде» являлся свободный франк, ясно отделявшийся от полусвободного и несвободного населения. Его жизнь и здоровье были защищены вергельдом, в то время как для других людей речь шла лишь о возмещении их «стоимости» или «цены покупки». Но и среди свободных не было абсолютного равенства. «Салическая правда» устанавливала различный вергельд в зависимости от самых разных условий, в том числе от возраста, профессии, возможности исцеления, но также, что особенно важно, от отношения к королю и его аппарату. Так, вергельд обычного свободного составлял 200 солидов, а «приближенного» к королю (truste) — 600.

Наряду с «Салической правдой» во Франкском королевстве действовали и другие «правды», как Аламанская или Рипуарская, действенные для соответствующих этнических групп. Все они, как и «Салическая правда», были основаны не на римском, а на германском праве, видоизмененном новыми условиями. Но большую часть населения королевства составляли галло-римляне.

Под властью Хлодвига образовалось довольно значительное государство. В его состав входила большая часть Галлии, кроме Септимании и Бургундии, и обширные территории к востоку от Рейна. Столицей королевства Хлодвиг избрал Париж, называемый, по-видимому, по образцу Константинополя, urbs regia — королевский (царский) город. Сами франки занимали лишь сравнительно небольшую часть всего этого пространства. Судя по археологическим находкам, значительная часть франкского населения осталась в своих старых землях. За пределами области их расселения до вторжения во владения Сиагрия франки оседали преимущественно там, где к тому времени уже жили германцы, обитавшие в том или ином качестве на территории Империи. В Галлии плотнее всего франки заселили территорию между Рейном и Сеной. Но и там наряду с ними обитали галло-римляне, численно их превосходившие. К югу от Луары франки вовсе не селились. Там после ухода вестготов стало проживать исключительно галло-римское население. Франками в этой части страны были только воины в гарнизонах и чиновники королевского аппарата. Здесь еще долго сохранялись старые римские порядки. Характерно, что даже в VIII в. франки называли жителей Аквитании римлянами (Romani). Отношения с местным населением были в этих условиях для франков очень важны.

В ходе завоеваний Северной Галлии франки захватывали только владения императоров и необрабатываемые земли, хотя какие-то эксцессы, разумеется, случались. Но в целом владения галло-римских магнатов оставались неприкосновенными, и в них господствовали те же виды социальных отношений, что и в Поздней Римской империи, включая рабство и колонат. Хлодвиг, нуждавшийся в образованных римлянах для создания своего государственного аппарата, всячески привлекал многих из них на службу. Уже при Хлодвиге некоторая часть администрации состояла из римлян. Некоторые римляне официально включались в число сотрапезников короля (conviviae regis) и защищались вергельдом в 300 солидов, т. е. большим, чем вергельд рядового франка. Упомянутая выше «Салическая правда», как и другие подобные «правды», была написана на латинском языке, и некоторые из «сотрапезников короля», возможно, участвовали в ее составлении. Римляне, как и франки, были обязаны военной службой, и некоторые из них достигали довольно высоких военных должностей. При преемниках Хлодвига роль римлян в управлении государством и в армии еще более возросла.

Большое значение имело обращение короля, а затем, хотя и не сразу, всех остальных франков в католицизм. Предание изображает обращение Хлодвига чуть ли не как спонтанный акт во время сражения. Но в действительности этот акт был уже подготовлен. Католические иерархи к тому времени уже вступили в контакты с Хлодвигом. Еще когда он был язычником, к нему с пожеланиями счастья обращался реймский епископ Ремигий, который позже и крестил короля. Жена Хлодвига, бургундская принцесса Хротхильда была ревностной католичкой и вокруг нее, вероятно, образовался какой-то католический кружок. Своим крещением Хлодвиг преследовал как внутри-, так и внешнеполитические цели. Основной задачей своей внутренней политики он считал укрепление своей власти. В начале войны с Сиагрием у франков еще очень сильны были родоплеменные институты и связанный с ними стиль мышления, как и религиозные представления. Преодолеть их без коренного изменения идеологии было если не невозможно, то чрезвычайно трудно. И Хлодвиг, которой уже имел связи с христианами, обращается к христианству. Другие варвары и их короли были уже христианами ко времени создания своих королевств на территории Западной Римской империи, и при этом арианами, и они, естественно, еще долго сохраняли свою веру. Франки же являлись язычниками, и христианство им представлялось только в той форме, в какой оно существовало в завоеванной ими Северной Галлии. А там христианство существовало только в католической форме, и, естественно, Хлодвиг тоже выбирает эту форму новой религии. Во внешней политике Хлодвиг стремился к овладению всей Галлией. Юго-восточная часть этой страны находилась под властью бургундских королей, а юго-западная — вестготских. И те и другие были в то время арианами, и это позволяло Хлодвигу, как уже упоминалось, вести завоевательную войну под религиозным знаменем. Это привлекало к франкскому королю католических подданных других королей. Недаром при ухудшении отношений с Хлодвигом вестготский король Аларих II начал преследование католиков. Живший под властью бургундского короля епископ Авит восторженно писал Хлодвигу, что его победы обусловлены его верой. С другой стороны, обращение в католицизм облегчало Хлодвигу отношения с Империей. Надо также иметь в виду, что обращение в католицизм в значительной степени противопоставило франков не только вестготским и бургундским королям, но и другим варварам, которые были в основном арианами (хотя сохранялись и язычники). Это еще больше сплачивало франков и становилось важным фактором в их самоощущении как особого, католического, народа. Недаром Хлодвиг называет себя первым христианнейшим королем франков (primus Francorum rex christianissimus). В 511 г. незадолго до смерти Хлодвига в Орлеане (Аврелиан) собрался первый собор галльской Церкви, который фактически оформил ее существование. Папа жил в Риме под властью арианского короля; константинопольский патриарх находился весьма далеко и практически не мог оказывать никакого влияния на дела в Галлии. В этих условиях галльская Церковь сразу приобретала некоторую автономию, и это полностью соответствовало политическим расчетам Хлодвига.

Обращение в католицизм имело также еще одно очень важное для франкских королей последствие — изменились их отношения с местным галло-римским населением. В отличие от других варварских государств во Франкском королевстве сразу же исчезла религиозная рознь между завоевателями и завоеванными. Правда, как уже отмечалось, часть франков еще долго оставалась язычниками, но число их уменьшалось, пока они не исчезли полностью. Арианской же церкви во Франкском королевстве вообще не существовало. Так что Франкское королевство почти с самого начала отличало религиозное единство. Это привело к быстрому вхождению церковной иерархии, которая была (по крайней мере, в первое время) исключительно галло-римской, в правящий слой государства. Позже, когда франки все же присоединили Бургундию, в этой слой вошла и какая-то часть бургундской знати, которая к тому времени тоже уже была католической. В то же время никаких следов включения в «верхи» франкского общества вестготской аристократии, которая еще оставалась в Аквитании, но являлась арианской, нет. Принятие католицизма способствовало относительной консолидации общества в завоеванной франками Галлии и более быстрому слиянию франков с остальным населением страны. Однако преувеличивать быстроту этого процесса нельзя; он, по-видимому, растянулся на несколько столетий.

Вскоре после победы Хлодвига над вестготами император Анастасий, как говорилось выше, признал его консулом, этим официально дав ему власть над Галлией. Это было фактически повторением того жеста, какой сделал десять лет назад Анастасий в отношении Теодориха. Знаком нового положения Хлодвига, как и Теодориха, стали пурпурная одежда и корона. Консульство Хлодвиг рассматривал не как временную (годичную) почетную должность, а как пожизненный титул. Это позволило ему предстать перед римским населением представителем императора. Более того, он стал именоваться Августом. Это, конечно, не означало, что франкский король сравнивал себя с императором. Он оставался королем франков. Но перед римским населением он себя позиционировал как такого же создателя нового государства, каким Август был для Римской империй. В то же время он признавал официальное верховенство императора. Знаком этого стала и денежная система Франкского королевства. Она не только копировала византийскую, но и на монетах помещалось изображение императора, и только во второй половине VI в. начинают появляться портреты и имена франкских королей. Окончательно же изображение императора исчезает с франкских монет только в 613 г.

Итак, в результате деятельности Хлодвига происходит качественный скачок, отделивший прежнее франкское общество от Франкского королевства. В ходе завоеваний среди франков усиливается социальное, имущественное и политическое расслоение. Выделяется слой proceres, т. е. официально признанной знати. Важно, однако, что это была не родовая знать, а служебная. Близость к королю, а не происхождение определяла принадлежность к proceres. Эти люди наряду с церковной иерархией и становятся главной опорой королевской власти, которая теперь полностью отделяется от всех подданных, не только галло-римлян, но и франков. Рыхлое объединение, какое фактически образовывали франки еще накануне войны с Сиагрием, которое возглавляло несколько королей (хотя, по-видимому, и правивших не совместно, а каждый над определенной частью франков), а рядовые воины ощущали себя равноправными с королем, подчиняясь ему лишь как командующему, превратилось в подлинную монархию с абсолютной властью государя. Королевская власть, как уже говорилось, передается строго по наследству. Никаких, даже чисто формальных, следов избрания короля народным собранием не обнаружено. «Мартовские поля», если в первые годы правления Хлодвига и играли какую-либо политическую роль, очень скоро ее потеряли и превратились в ежегодные военные смотры. Но одного Хлодвигу преодолеть не удалось. Королевское достоинство по-прежнему принадлежало всему дому Меровингов, а не только старшему сыну. И это сказалось сразу же после смерти Хлодвига.

Хлодвиг умер в 511 г., оставив четырех сыновей — Теудериха, Хлодомера, Хильдеберта и Хлотаря. Все они еще при жизни отца считались королями франков, хотя, конечно, реальной властью не обладали. Старший, Теудерих, был сыном Хлодвига от наложницы^[477], и ко времени смерти отца уже прославился как смелый воин и опытный военачальник. Как говорилось выше, именно он возглавил франкскую армию, завоевывавшую Овернь после победы над вестготами. Остальных трех сыновей родила Хлодвигу его законная жена, бургундская принцесса Хротхильда. Она стала женой Хлодвига, когда тот был еще язычником и, будучи католичкой, сыграла определенную роль в его обращении в католицизм. В последние годы жизни мужа она играла довольно важную роль при дворе. Ее политическая значимость увеличивалась благодаря связям с епископами, которые поддерживали и политические стремления королевы. Поэтому если у Теудериха, явно пользовавшегося популярностью среди воинов, и возникла мысль о присвоении всего наследства отца, то он не мог ее осуществить из-за резкого сопротивления мачехи. Возможно, Хротхильда даже намеревалась вовсе лишить пасынка власти под предлогом его незаконности. Но Теудерих имел довольно сильную опору в войске. За ним стояла большая группа франкских вельмож, и обойти его королева была не в состоянии. Силы Хротхильды и Теудериха, видимо, в известной степени уравновешивали друг друга. В этих условиях, видимо, именно Хротхильда настояла на определенном компромиссе, подразумевающем раздел королевства, тем более что такой раздел соответствовал существующему франкскому наследственному праву. Не исключено, что и тесные связи Хротхильды с Церковью сыграли свою роль в достижении такого компромисса. Территория государства была разделена между сыновьями Хлодвига по определенному принципу, причем на четыре части были разделены по отдельности территория к северу от Луары и Аквитания, к югу от этой реки. Каждый сын Хлодвига получил долю и в северной, и в южной части государства. Этот раздел сыновья Хлодвига попытались осуществить «справедливо», т. е. так. чтобы каждый имел равную часть королевства отца. На деле, конечно, это оказалось невозможным. Обладавший большими материальными, прежде всего военными, возможностями Теудерих получил гораздо большую территорию, чем каждый из его сводных братьев. Очень важным было и то, что в государство Теудериха вошли коренные франкские территории. В королевствах своих сыновей (а затем внуков) Хротхильда продолжала играть значительную политическую роль вплоть до своей смерти в 545 г.

Франкское королевство распалось на четыре самостоятельных государства^[478]. Хотя в каждом из них правил член рода Меровингов и каждый король (и их потомки) носил тот же титул, что и Хлодвиг, — король франков, политической связи между ними не существовало. Каждый король действовал исходя лишь из своих собственных интересов. Иногда короли могли объединяться для достижения общих целей. Так, в 531 г. Теудерих и Хлотарь окончательно уничтожили Тюрингскую державу. Несколько позже сын Теудериха Теудеберт и Хлотарь завоевали и разделили между собой Бургундию. Когда византийцы вторглись в Италию и остготам было уже не до франков, Хильдеберт и Хлотарь захватили Аламанию и Прованс. Интересы не только объединяли Меровингов, но и разделяли их, вовлекая порой в кровавую борьбу друг с другом. Так, когда Хлодомер погиб в войне с бургундами в 524 г., Хильдеберт и Хлотарь выступили против его сыновей. На их защиту выступила Хротхильда, сумевшая на некоторое время обеспечить трон своим внукам. Но затем ее сыновья все же разбили своих племянников, убили двух из них, а третьего, Хлодовальда, которого бабушка сумела спасти, фактически заставили стать священником, после чего разделили их владения между собой.

Наиболее значительным из франкских государств было Восточное, где правил Теудеберт. Он было единственным сыном Теудериха, так что особых препятствий для занятия им трона не было, хотя ему и пришлось преодолеть сопротивление некоторых вельмож. Восточное королевство объединяло зарейнские земли с германским населением и часть Галлии, населенной галло-римлянами. Ему принадлежала также значительная часть Аквитании. После смерти Теудериха Хильдеберт и Хлотарь пытались лишить власти в этом государстве Теудеберта, но неудачно. Более того, Теудеберт сам переходит в наступление. Будучи не только хорошим полководцем, но и умелым дипломатом, он сумел договориться со своим дядей Хлотарем и вместе с ним завоевать Бургундию, получив при ее разделе лучшую часть. Умелые действия Теудеберта привели к округлению его владений в Аквитании и созданию «моста» между его аквитанскими и восточногалльскими владениями. Воспользовавшись крушением Остготского королевства, Теудеберт захватил ряд принадлежавших остготам территорий за Рейном. Однако когда византийцы укрепились в Италии, восточные франки, во главе которых стоял уже сын Теудеберта Теудебальд, были вынуждены не только остановить свою зарейнскую и заальпийскую экспансию, но и несколько отступить.

Теудебальд умер бездетным. Это произошло несколько неожиданно. В свое время Хильдеберт обещал сделать своим наследником короля Восточного государства, но позже между двумя королями начались ссоры. Этим воспользовался Хлотарь. Проведя блестящую дипломатическую акцию, он взошел на трон Восточнофранкского государства. А в 558 г. умер его старший брат Хильдеберт, и его наследником опять же выступил Хлотарь. Так самый младший сын Хлодвига (в момент смерти отца ему было всего 10 лет) сумел снова объединить под своей властью Франкское королевство.

Единым Франкское королевство существовало всего три года. В 561 г. Хлотарь на пятьдесят первом году своего правления умер. Он имел несколько жен, родивших ему семь сыновей, из которых к моменту его смерти выжили четверо — Хариберт, Гунтрам, Сигиберт и Хильперих. Хотя Хильперих был самым младшим сыном, он сумел тотчас захватить отцовскую казну и столицу Париж. Обладание казной позволило ему богатыми дарами привлечь на свою сторону ряд вельмож. Но добиться успеха он все же не смог. Три его сводных брата — Хариберт, Гунтрам и Сигиберт^[479], за каждым из которых стояли значительные силы приверженцев, решительно выступили против него. Сопротивляться им Хильперих не мог и был изгнан из Парижа. Однако полностью устранить своего сводного брата победители не смогли. Из всех своих сыновей Хлотарь больше всего любил именно Хильпериха и назначил его своим наследником, по-видимому, в особом документе — «решение короля» (iudicium regis). Полностью нарушить это «решение» его сыновья не решились. В результате все четверо согласились на новый раздел королевства. Как и полвека назад, Северная Галлия, к которой теперь были присоединены Бургундия, Прованс и зарейнские земли, и Аквитания разделялись между всеми четырьмя новыми королями. При этом те земли, которые после смерти Хлодвига получил Хлотарь, перешли теперь к Хильпериху.

Новый передел произошел через шесть лет, когда умер один из сыновей Хлотаря, Хариберт. Но на этот раз мирным разделом дело не ограничилось. Хильперих направил войско во главе со своим сыном Хлодвигом на захват некоторых городов, перешедших под власть Сигиберта. но тот с помощью войска, посланного к нему Гунтрамом, отбил это нападение. И началась многолетняя гражданская война между внуками, а затем и правнуками Хлодвига. В ходе этой войны короли заключали между собой союзы, меняя каждый раз союзников по мере обстоятельств и кажущейся выгоды. Вельможи того или иного королевства порой изменяли своему суверену и присягали его сопернику. Судьба не раз возносила на вершину успеха или низвергала с нее то одного, то другого Меровинга. Границы королевств менялись, но сами королевства долгое время продолжали существовать. Постепенно установились и названия этих королевств. Восточное, столицами которого были Реймс и Метц, стало называться Австразией. Западную часть Северной Галлии, в которой находился Париж, стали именовать Нейстрией^[480]. Королевство в юго-восточной части Галлии, правителем которого был Гунтрам, в значительной степени занимало ту территорию, где ранее находилось Бургундское королевство, и оно стало называться Бургундией, хотя его границы выходили далеко за пределы старой Бургундии.

Некоторое время явный перевес был на стороне Сигиберта, правившего в Австразии. Сигиберт успешно воевал с саксами, тюрингами, аварами. Он сумел заключить договор с императором Юстином II. Одновременно он с переменным успехом воевал со своими братьями. Но в 575 г. (или, по другим данным, в 576). Сигиберт был коварно убит, и его преемником стал его несовершеннолетний сын Хильдеберт II. за спиной которого фактически стала править его мать Брунигильда, дочь вестготского короля Атанагильда. Хильперих воспользовался этим и организовал наступление на владения своего племянника. Сам Хильдеберт с трудом спасся, но его мать попала в руки Хильпериха, который сослал ее в Руан. Однако против Хильпериха решительно выступил его брат Гунтрам, который отбил его наступление. Вскоре из Руана сумела сбежать Брунигильда, и с этого времени политическая история Франкского королевства на многие годы оказалась связанной с именем этой женщины.

Ожесточенная борьба Меровингов между собой способствовала укреплению позиций знати. Еще со времен Хлодвига в нее входили и римские аристократы. Обе группы знати еще не слились, и удельный вес каждой в разных королевствах был разный. В Нейстрии роль римлян было, как кажется, довольно небольшой. Во всяком случае, король и его окружение всячески выдвигали себя какпредставителей старых франкских традиций^[481]. В рядах же австразийской знати франкская и романская группировки выделялись довольно ясно. Брунигильда пыталась использовать противоречия между ними для укрепления королевской власти. Среди собственно франкской знати еще сильны были старые традиции, позволявшие аристократам считать короля лишь первым среди равных, и поэтому в борьбе с такими тенденциями Брунигильда в большей степени стала опираться на романскую группировку, хотя ее политический вес был в этом королевстве не очень-то значительным, поскольку Австразия в основном совпадала со старой территорией франков. В своей борьбе Брунигильда пыталась добиться поддержки Церкви и папства и установила контакты с папой Григорием I ^[482]. Но еще важнее для нее была поддержка ее шурина, короля Бургундии Гунтрама.

После смерти Хильпериха в 584 г. Гунтрам превратился в «старейшину» дома Меровингов. И он довольно серьезно отнесся к этой роли, стремясь не допустить решающего преобладания ни одного из своих племянников. Разумеется, в этом присутствовали и политические расчеты. Сил объединить под своей властью все королевство у Гунтрама явно не было, а удерживая те или иные владения под властью своих племянников, он мог выступать верховным арбитром, укрепляя тем самым собственное положение. В Нейстрии после смерти Хильпериха королем стал его малолетний сын Хлотарь II. Реальная власть в Нейстрии перешла к его матери Фредегунде. Фредегунда, которую обвиняли в том, что она стояла за убийством Сигиберта, и вдова Сигиберта Брунигильда яростно ненавидели друг друга, и вражда этих дам наложила свой отпечаток на политическую историю Франкского королевства. Часть нейстрийской знати, недовольная Фредегундой, стала ориентироваться на Австразию, и это вызвало опасения Гунтрама. Он вмешался в дела Нейстрии, захватил Париж и взял на себе опеку над молодым королем. Практическое объединение Нейстрии и Бургундии стало чрезвычайно опасным для Австразии. И Брунигильда со своими сторонниками, среди которых выделялся реймский епископ Эгидий, решила поддержать мятеж Гундовальда. Еще в 582 г. Гундовальд объявил себя сыном Хлотаря I и предъявил свои права на наследство своего предполагаемого отца, претендуя именно на Бургундию. Он приобрел довольно много сторонников. В частности, на его сторону перешел один из самых способных полководцев Гунтрама римлянин Муммол. В 585 г. Гундовальд был провозглашен королем, его поддержала значительная часть клира, ему подчинилась почти вся Аквитания. Но в этом же году он был предательски убит, и Гунтрам смог не только укрепить свою власть и вернуть потерянные владения, но и расширить их за счет некоторых аквитанских территорий, ранее принадлежавших королям Австразии и Нейстрии и примкнувших к мятежнику.

Укрепление позиций Гунтрама вызвало недовольство в Нейстрии, чем воспользовалась Фредегунда. Она фактически вернула себе власть. В Австразии после смерти официального опекуна Ванделена резко усилилась роль Брунигильды. В ответ часть знати, преимущественно франкская, организовала заговор. Заговорщики. видимо, рассчитывали на поддержку Гунтрама, но тот предпочел принять сторону Брунигильды. С помощью Гунтрама заговор был раскрыт, и это стало началом сближения Брунигильды с королем Бургундии. 28 ноября 586 г. в Анделоте был заключен договор между Хильдебертом (фактически Брунигильдой) и Гунтрамом. По его условиям Гунтрам отдавал своему племяннику некоторые города (хотя реально большинство их удерживал до самой своей смерти), а главное — назначали друг друга своими наследниками в случае отсутствия мужского потомства. Поскольку Гунтрам сыновей не имел, а Хильдеберт был еще молодым человеком и вполне мог бы в будущем сыновей иметь, эта статья договора была выгодна именно ему и его матери. Договор укреплял позиции Хильдеберта и Брунигильды и был направлен, с одной стороны, против Фредегунды и ее сына, а с другой — против австразийской знати. Договор не ликвидировал все противоречия между Брунигильдой и Гунтрамом, ибо последний не был склонен во всем поддерживать свою невестку. Более того, добившись примирения с австразийским двором, он начал сложную интригу в Нейстрии, результатом которой стало его признание опекуном юного Хлотаря и примирение с Фредегундой, что вызвало недовольство Брунигильды.

Положение изменилось в 592 г. В этом году умер Гунтрам, и его смерть имела важные политические последствия. В соответствии с Анделотским договором Хильдеберт стал королем Бургундии, объединив, таким образом, под своей властью два королевства, что резко усиливало позиции его и его матери. В Нейстрии после смерти Гунтрама первенствующее положение заняла Фредегунда. Она сумела организовать эффективную защиту от поползновений Хильдеберта и Брунигильды и даже перейти в наступление. Занятый войной с тюрингами, Хильдеберт не сумел противостоять войску своего двоюродного брата, а в 595 г. он умер. Его сыновьям Теудеберту и Теудериху было всего девять и восемь лет, и власть крепко взяла в свои руки их бабушка. Даже когда юные короли подросли, реальная власть по-прежнему оставалась в ее руках. Вскоре умерла Фредегунда, и это тоже было на руку Брунигильде.

Однако в скором времени королева стала испытывать неудачи. Брунигильда пыталась не допустить раздела королевства, но неудачно. Австразийская знать, недовольная ее авторитарным правлением и излишним, с ее точки зрения, покровительством романской аристократии, сделала ставку на юного Теудеберта и добилась в 599 г. раздела государства между ним и Теудерихом, что, несомненно, ослабило позиции королевы. Правда, в первое время братья выступали вместе, но интриги знати очень скоро привели к раздорам между ними. Когда Брунигильда назначила майордомом (о его должности еще пойдет речь) римлянина Протадия, франкское войско взбунтовалось. Протадий был убит, но его преемником Брунигильда сделала опять же римлянина — Клавдия. И все же франкская группировка в конце концов одержала верх. Между братьями началась открытая война. Теудеберт был разбит, бежал на правый берег Рейна и вскоре умер. Но и Теудериху не пришлось долго наслаждаться своей победой. В 613 г. он умер, и королем был провозглашен его одиннадцатилетний сын Сигиберг. Но австразийская знать во главе с Пипином и Арнульфом открыто выступила против Брунигильды и обратилась за помощью к Хлотарю. Брунигильда попыталась сопротивляться. Но вельможи, стоявшие во главе армии, предали ее, и войско просто распалось. Изменил Брунигильде и бургундский майордом Варнахарий. Попытка Брунигильды опереться на зарейнские земли также не удалась. Предатели выдали Сигиберта и его братьев Хлотарю, который приказал их убить. Выдана была ему и Брунигильда. Хлотарь. унаследовавший ненависть своей матери, уготовил ей жестокий конец: по его приказу старая королева была разорвана лошадьми. После этого Хлотарь 11 был признан королем Австразии и Бургундии. Франкское королевство снова было объединено под властью одного короля.

Объединение 613 г. не было простым повторением того, что произошло 55 лет назад. В ходе ожесточенных раздоров, доходивших до открытых и кровавых гражданских войн, авторитет королей упал, и роль знати резко выросла. Именно в это время начинают выдвигаться на первое место так называемые майордомы. Сначала это были лишь управляющие личным имуществом короля и, прежде всего, его дворцом. Но постепенно их роль возрастала. В их руках начали сосредотачиваться все важнейшие органы управления. Короли были больше заняты войнами друг с другом, предоставив майордомам реальное управление. Но часто и армии тоже возглавляли майордомы. Фактически майордом превратился в вид премьер-министра и назначался из числа знатных аристократов. Среди приближенных короля, удостоверяющих своими печатями те или иные королевские акты, особенно дарения церквам и монастырям, майордом занимает первое место после высших церковных иерархов. Сначала майордомы назначались и снимались по воле короля (или королевы), но позже эта должность стала наследственной. Так, в Австразии она фактически принадлежала Пипину (Пипин I) и его потомкам. Брунигильда делала ставку на романских аристократов. Но ее разгром и страшная гибель явились по существу поражением романской группировки в Австразии. Победившая франкская группировка стремилась закрепить плоды своей победы. Одним из средств этого явилось ее требование назначить отдельных майордомов для Австразии и Бургундии. Хлотарь принял это требование. Таким образом, у государства появился один король, но три разных майордома для трех отдельных частей королевства.

Такое положение скоро перестало удовлетворять австразийскую знать. И она потребовала у Хлотаря назначения для Австразии своего короля. Тот был вынужден уступить. В 623 г. Хлотарь назначил королем Австразии своего сына Дагоберта^[483]. Это не было восстановлением прежнего положения, ибо Дагоберт не являлся самостоятельным королем, он признавал верховную власть своего отца. Но все же в результате этого акта автономия Австразии была расширена. Несколько раньше умерла мать Дагоберта Бертехильда, и Хлотарь женился на Сихильде, которая родила ему сына Хариберта. Это привело к расколу в окружении короля. За каждым из сводных братьев стояла значительная группа их приверженцев. Их соперничество привело к тому, что в 627 или 628 г. люди из свиты герцога Эгины, сторонника Дагоберта, прямо в королевском дворце убили майордома Хариберта Эрмария. Чтобы избежать расширения конфликта. Хлотарь приказал Эгине с его людьми покинуть двор. Эгина укрепился на Монмартре, но дядя Хариберта с материнской стороны Бродульф собрал отряд и выступил против Эгины. Королю пришлось приказать знати собрать свои силы и напасть на обе стороны конфликта. Только под этим давлением стороны отказались от вооруженной борьбы.

Когда же в 629 г. Хлотарь II умер, Дагоберт принял власть и в Нейстрии, и в Бургундии. Хариберт безуспешно пытался тоже получить королевский титул, но Дагоберт этому решительно противился. Это грозило новыми осложнениями, и в дело вмешались «мудрые люди» (по-видимому, ближайшие советники), и Дагоберту пришлось признать сводного брата королем, но лишь в части Аквитании. Хариберт, чьей столицей была Тулуза, сумел расширить свои владения за счет васконов (басков), с которыми он упорно воевал. Демонстрируя примирение со сводным братом, которого он все же вынудил официально отказаться от всяких претензий на отцовское наследство, Дагоберт предложил ему стать крестным отцом своего сына Сигиберта. В 532 г. Хариберт умер в очень молодом возрасте, оставив малолетнего сына Хильпериха. Дагоберт попытался воспользоваться этим и лишить племянника власти, но того поддержала аквитанская знать. Дагоберту пришлось уступить, но Хильперих очень скоро последовал за отцом. И лишь после этого Дагоберт подчинил себе и Аквитанию. Став королем Нейстрии и Бургундии, Дагоберт перенес свою столицу в Париж, который, таким образом, снова стал столицей единого государства, что вызвало новое недовольство в Австразии, чья аристократия боялась чрезмерного возвышения своих нейстрийских коллег, и добилась, в конце концов, снова назначения отдельного короля, каким стал малолетний (ему было всего два года) сын Дагоберта Сигиберт II, рожденный его любовницей Брунигильдой. Фактическая же власть, естественно, оставалась в руках Дагоберта. Когда же у Дагоберта родился второй сын, Хлодвиг (на этот раз от королевы Нантехильды), он созвал магнатов королевства и официально урегулировал вопрос о своей наследстве. Он заявил, что после его смерти Сигиберт должен остаться королем Австразии, в то время как Хлодвиг должен будет стать королем Нейстрии и Бургундии. Дагоберт призвал вельмож гарантировать не повторение такой вражды, какая разделяла его с его сводным братом после смерти Хлотаря. Присутствовавшие пи этом светские и духовные вельможи присягнули на верность этому решению короля^[484].

Хлотарь II и Дагоберт I были последними крупными представителями дома Меровингов на франкском троне. Вскоре после своей победы над Брунигильдой Хлотарь созвал в Париже церковный собор, символизировавший полную поддержку ему со стороны клира. Вслед за этим король издал свой эдикт, развивавший ряд канонов собора и утверждавший право короля на утверждение в своей должности епископов, что полностью ставило Церковь под королевский контроль. И Хлотарь, и, особенно, Дагоберт вели активную внешнюю политику. Дагоберт стал первым франкским королем, столкнувшимся со славянами. Уже в начале своего правления Дагоберт направил послов в Константинополь и заключил «вечный мир» с императором Ираклием. В 631 г. он активно вмешался в дела вестготской Испании и поддержал Сисенанда в его претензиях на трон. Через четыре года франкская армия во главе с референдарием Хадоиндом разгромила васконских (баскских) горцев, которые все чаще нападали на Аквитанию, и заставила их официально признать себя подданными Дагоберта. Реальных последствий эта экспедиция не имела, т. к. васконы фактически сохранили свою независимость, но она укрепила престиж франкского короля. Дагоберт сумел также заставить короля Бретани Юдикаэля признать его власть.

Дагоберт умер в самом начале 639 г. После его смерти Сигиберт II стал полноправным королем Австразии, в то время как королем Нейстрии и Бургундии стал его сводный брат Хлодвиг II. Когда он формально взошел на трон, его даже не могли из-за его возраста короновать. Только в 640 г., когда Хлодвигу стало семь лет, он был официально коронован. Все это время реальная власть находилась в руках Эги, которого сделала майордомом вдова Дагоберта и мать Хлодвига Нантехильда. Но и после коронации Хлодвига Эга продолжал удерживать власть вплоть до своей смерти в 641 г. После его смерти майордомом стал Эрхиноальд, женивший короля на своей бывшей рабыне, саксонке из Британии Балтильде (Батхильде)^[485], и это позволило ему сохранять власть вплоть до смерти Хлодвига^[486]. В момент смерти Хлодвигу было всего 24 года, и он даже не думал о смерти и поэтому не занимался вопросами своего наследства^[487]. Сыновья его были еще малолетними и реально править, естественно, не могли. Это еще более усилило власть майордома.

Сигиберт был гораздо более взрослым, чем его брат, но и он фактически упустил правление из своих рук. Реальной властью обладал его опекун Оттон, представлявший группировку, враждебную Пипинидам. Он изгнал сына Пипина Гримоальда, но тот сумел объединить вокруг себя всех бывших сторонников отца. Его интриги привели к тому, что Оттон был убит, и майордомом стал Гримоальд. После этого Меровинги еще более ста лет оставались на троне, но реально их власть становилась все более фиктивной. Короли сменяли друг друга, государство то распадалось на отдельные королевства со своими королями, то снова объединялось под номинальной властью одного Меровинга, от имени королей издавались те или иные акты, в том числе различные дарения, но это не имело никакого политического значения. Король оставался лишь символом государства. Он исполнял фактически лишь ритуальные функции, в то время как реальная власть все более сосредотачивалась в руках майордомов, которые в официальных документах стали упоминаться уже раньше епископов, сразу же после самого короля. Именно соперничество майордомов, за которыми стояли те или иные группы аристократии, в огромной степени определяло политическую историю Франкского государства. После смерти Флаохальда, правившего Бургундией в то время, как в Нейстрии майордомом являлся Эрхиноальд, больше не было своих майордомов в Бургундии, и управление этой частью королевства осуществляли майордомы Нейстрии. Соперничество майордомов Нейстрии и Австразии и являлось стержнем франкской политической истории.

Долгое время перевес был на стороне нейстрийских майордомов. Их преимущество было облегчено и тем, что в Нейстрии находился Париж, являвшийся официальной столицей всего королевства, и базилика, в которой хоронили королей, что придавало им дополнительный духовный авторитет. Долгое время майордомом Нейстрии был энергичный Эброин, ставший майордомом после смерти Эрхиноальда. Сначала он разделял управление с королевой Балтильдой, но в 665 г., когда король Хлотарь III достиг совершеннолетия, он заставил тридцатилетнюю королеву уйти в монастырь, где она провела еще 15 лет своей жизни, и остался единственным правителем Нейстрии и Бургундии. После смерти Хлотаря III в 673 г. Эброин, даже не подумав посоветоваться с другими аристократами, назначил королем его младшего сына Теудериха III. Это было настолько вызывающе, что вызвало мощное недовольство не только в Австразии, но и в Нейстрии. Знать, соперничавшая с Эброином и его группировкой, воспользовалась недовольством и подняла восстание. Его возглавили епископ Леудегар, в свое время назначенный на кафедру Балтильдой, и его брат, парижский граф Варин. В результате Теудерих был свергнут и королем объявлен его старший брат Хильдерих II, который уже занимал трон Австразии^[488], а Эброин отправлен в монастырь. Regnum Francorum снова было объединено под властью одного короля. Хильдерих пообещал соблюдать законы каждого из трех королевств и назначать различных должностных лиц только из уроженцев данного королевства. Однако вскоре он попытался превратить свою номинальную власть в реальную, что вызвало снова недовольство аристократии, заговор и убийство короля. Его майордом Вульфоад бежал, а Эброин вернулся из монастыря и позже вернул себе власть в Нейстрии и Бургундии. Обвинив своего соперника епископа Леудегара в убийстве короля Хильдериха II, он его сначала ослепил, а затем и казнил^[489].

Реальная власть в Австразии в это время принадлежала майордому Пипину Геристальскому (Пипину II), племяннику Гримоальда^[490]. Пипин Геристальский был сыном сестры Гримоальда, а по отцу он принадлежал к знатному и богатому роду Арнульфидов. Это позволило ему объединить в своих руках богатство и влияние обеих фамилий. Пипина активно поддерживали церковные иерархи Австразии, и светская аристократия этого королевства. На некоторое время потомство Пипина I было оттеснено от власти, но. воспользовавшись поражением своего соперника Вульфоада в Нейстрии, Пипин сумел его свергнуть и самому стать майордомом. Признавать верховный авторитет Эброина он не собирался. И в скором времени между Эброином и Пипином началась открытая война. Пипин был разбит, но Эброин очень скоро был убит убийцей, вероятно, подосланным Пипином^[491]. Это, правда, Пипину не помогло, и нейстрийские войска, возглавляемые Гислемаром, нанесли его армии новое поражение. Между тем в Нейстрии развернулась борьба внутри знати. Многие были недовольны преемниками Эброина Варатоном и были готовы поддержать Пипина. Это дало тому возможность собраться с новыми силами. В 687 г. в ожесточенной битве армия Пипина одержала полную победу. Пипин восстановил на троне Теудериха III и после убийства нейстрийского майордома Берхара в 688 г. был признан майордомом Нейстрии и Бургундии, хотя базой его власти все же оставалась Австразия. Чтобы обеспечить свои позиции в Нейстрии, он назначил своего старшего сына Дрогона герцогом Шампани. Эти позиции еще более укрепились после женитьбы Дрогона на дочери убитого Берхара Адилтруде. Это позволило Пинидом заключить союз с могущественными аристократами Нейстрии. Доверенным человеком Пипина при дворе в Париже был некий Нордеберт, полностью проводивший его политику. После исчезновения Нордеберта (неизвестно, умер ли он или просто ушел на покой) интересы Пипина при королевском дворе стал представлять его младший сын Гримоальд. Гримоальд даже получил титул майордома Нейстрии, хотя реально за его спиной стоял Пипин.

С этого времени Франкское королевство было реально объединено под властью майордомов сначала Пипина, а после его смерти в 714 г. его сына Карла, прозванного Мартеллом (Молотом). Они назначали королей, распоряжались королевской казной и абсолютно самовластно управляли государством. Правда, из-под их власти ускользнула Аквитания^[492], где самовластно правили местные герцоги, да и в Алемании на востоке государства за Рейном власть герцога была не менее значимой, чем короля и майордома в остальном королевстве.

В последние годы правления Пипина при его дворе все большую роль стала играть его жена Плектруда, происходившая из одного из самых богатых и знатных фамилий Австразии. Возможно, по ее настоянию в марте 7)4 г. Пипин принял решение сделать Гримоальда главным наследником своей власти, передав ему управление Австразией, главной базы своего владычества. Сыновья умершего Дрогона получили доли отцовского имущества, но они были слишком малы, чтобы получить хотя бы часть реальной власти. Однако планы Пипина и Плектруды перечеркнула скорая смерть Гримоальда. После этого Пипин решил, чтобы его внуки вместе с матерью и королем управляли королевством франков. С этой целью он назначил своего старшего сына Гримоальда Теодальда майордомом. Официально это назначение сделал король Дагоберт III, хотя всем было ясно, что он лишь исполнял волю Пипина. Поскольку Теодоальд был еще слишком молодым, Пипин назначил в случае своей смерти регентшей его бабушку Плектруду.

В конце того же 714 г. Пипин умер, и фактическая власть оказалась в руках Плектруды, которая распоряжалась королевской казной. Ее первым актом было заключение в тюрьму незаконного сына своего мужа Карла (будущего Карла Мартелла). Карл был сыном наложницы Пипина Халпаиды^[493]. Свои бойцовые и политические качества он проявил при жизни отца, и уже в 708 г. хронист называет его «полезным» (utilis). Однако после смерти Пипина он получил только часть его имущества, но не только не был допущен к власти, но и арестован. Однако у Карла были свои сторонники, хотя их, кажется, сначала было совсем немного, и они помогли ему бежать. Это все вызвало политический кризис. Нейстрийская знать отказалась признать Теодоальда и свергла его. Майордомом стал Рагамфред, не принадлежавший к фамилии Пипинидов. Нейстрийские противники Пипинидов решили окончательно уничтожить могущество этой семьи. Рагамфред заключил союз с саксами и фризами, и союзники обрушились на Австразию. Однако Карл, бежавший из темницы, сумел собрать своих австразийских сторонников и в двух битвах нанести поражение врагам^[494]. Сначала Карл стал майордомом Австразии, а в 719 г. — и Нейстрии. Рагафред бежал в Аквитанию к герцогу Эду. Королевство вновь было объединено под властью сына Пипина. Политический кризис, таким образом, был преодолен. Пипиниды вернулись к власти и с тех пор ее не упускали. Это не означает, что Карлу Мартеллу удалось спокойно править. Ему несколько раз приходилось еще воевать с непокорными герцогами, а также с саксами и фризами^[495]. В 735 г. после смерти могущественного аквитанского герцога Эда он захватил столицу Аквитании Бордо и заставил нового герцога Гунальда принести присягу королю Теудериху IV, а фактически ему, Карлу. Теперь власть Пипинидов распространялась на все Франкское королевство.

Карлу Мартеллу пришлось решать важную внешнеполитическую задачу. Арабы, к тому времени завоевавшие почти всю Испанию, стали вторгаться за Пиренеи, стремясь захватить и Франкское королевство. Уже в 714 г. мусульманские войска впервые перешли Пиренеи. С этого времени с ними в основном имел дело герцог Аквитании. В 725 г. Эд даже заключил союз с арабским правителем Мунусой, который поднял мятеж против мусульманского правителя Испании. Этот союз был закреплен браком Мунусы с незаконной дочерью Эда. Но в 731 г. Мунуса потерпел поражение, и арабские нападения возобновились. Самое сильное вторжение произошло в 732 г. Сил для отражения арабских атак у Карла было мало. К тому же главной силой арабского войска была конница, в то время как у франков по традиции решающее значение имела пехота. И он был вынужден провести важную реформу. Он конфисковал значительную часть церковных владений и стал раздавать эти земли в обмен на военную, преимущественно кавалерийскую, службу. Отказ от службы влек за собой и отнятие земли. Это позволило Карлу собрать довольно значительную армию, и в 732 г. произошло жестокое сражение под Пуатье. С огромным трудом франки одержали победу^[496]. После этого арабские вторжения еще продолжались. Так, в 735 г. арабы захватили Арль, а в 737 г. — Авиньон, разграбив и всю окружающую территорию. Арабов пытался использовать прованский герцог Марвонтий, чтобы в союзе с ними противостоять Карлу, но Карл сумел их одолеть. Арабские набеги уже не имели прежнего размаха, они были скорее грабительскими, чем завоевательными, и вскоре вовсе прекратились. Победа при Пуатье защитила значительную часть Западной Европы от исламского завоевания и сохранила ее в рамках европейской средневековой цивилизации. Не меньшее значение эта победа и связанная с ней военная реформа Карла Мартелла имела для внутренней истории государства. В результате ее во Франкском королевстве было положено начало условному владению землей, что явится в будущем основной чертой феодального социально-политического устройства. Успешная борьба Карла с арабами имела еще одно важное следствие. Местная аристократия и, особенно, знать Аквитании и других южных регионов убедилась, что только он может успешно бороться с мусульманами и не допустить распространения их власти к северу от Пиренеев. Это способствовало ее объединению вокруг фигуры могущественного майордома и, соответственно, более или менее стабильному единству королевства под его властью.

Через пять лет после битвы при Пуатье умер король Теудерих IV, и Карл Мартелл даже не удосужился назначить кого-либо на трон. Он не принял титул короля, но это не мешало ему управлять государством. Перед смертью Карл «с согласия оптиматов» разделил территорию королевства между своими сыновьями Карломаном и Пипином. Сначала братья по-прежнему правили без короля, но состоянием «безкоролевья» решили воспользоваться соперники братьев. Власть попытался захватить их сводный брат Грифон, сын Карла Мартелла. Он потерпел поражение, но восстали герцоги Аквитании, Баварии и Аламании (Швабии). Эти восстания тоже были подавлены. Правда, установить свою реальную власть над Аквитанией в тот момент Пипину не удалось, но официально аквитанский герцог все же признал свою зависимость. Чтобы стабилизировать политическую ситуацию и легитимировать свои победы, в 743 г. братья решили посадить на трон Хильдериха III. Меровингов в это время часто называли «ленивыми королями». Они не управляли не только государством, но и собственным имуществом, даже не жили в своем дворце, а передвигались, как рассказывали, на телеге, запряженной волами, по стране, удовлетворяя лишь свои самые неотложные нужды. Эти короли были столь незначительными фигурами, что ни в документах той эпохи, ни в более поздних хрониках не сохранилось их точной генеалогии. Так. каково было положение Хильдериха III в роде Меровингов, неизвестно^[497]. В 747 г. Карломан ушел в монастырь, и снова объединивший все государство в своих руках Пипин, по прозвищу Короткий, решил покончить с комедией бессильной королевской власти Меровингов.

Хотя уже давно реальная власть в королевстве принадлежала майордомам, франки ясно сознавали различия между королем и майордомом. Каким бы бессильным ни был король, он был коронован, и это поднимало его над всеми подданными. включая и майордома. Коронация была не только светским, но и религиозным актом, с ней король получал милость и благословение Бога. Поэтому в титул короля входили и слова «милостью Божьей»: rex Francorum Dei gratia. Майордом же при всем своем величии являлся лишь первым аристократом королевства и официально зависел от воли короля. Его власть не имела религиозного обоснования. Это противоречие между реальностью и видимостью потенциально несло в себе угрозу политической стабильности Франкского королевства. Укрепив свою власть, Пипин и решил покончить с этим противоречием. Ему удалось добиться согласия вельмож и епископов. Одного этого, однако, было мало. Чтобы лишить власти коронованного короля и поставить на его место другого человека, не принадлежавшего к правящему роду Меровингов. необходимо было еще и решение главы Церкви, т. е. римского папы.

Через четыре года после ухода Карломана в монастырь Пипин направил к папе Захарии послами епископа Бурхарда и аббата Фулрада, которые задали папе вопрос. кто должен носить корону: кто считается королем или кто действительно правит. Папа, прекрасно понимая подоплеку вопроса и нуждаясь в помощи франков против усилившихся лангобардов, естественно, ответил так, как ждал от него Пипин. Получив ожидаемый папский ответ, Пипин в 751 г. сверг Хильдериха, сослав его в монастырь, и провозгласил королем себя. Через несколько лет преемник Захарии Стефан II официально помазал Пипина и его сыновей Карломана и Карла королями франков. На франкском троне появилась новая династия — Каролинги^[498].

Со времени победы Хлодвига над Сиагрием и до свержения последнего Меровинга прошло 265 лет. За это время, естественно, произошли значительные изменения как в галло-римском обществе, так и в германском. Франкское завоевание было не менее разрушительным, чем другие подобные войны варваров. Но уже довольно скоро положение в завоеванной франками стране более или менее нормализовалось. Это сказалось на возобновлении экономической активности. Хотя объем торговли по Средиземному морю и уменьшился, сама по себе средиземноморская торговля сохранилась. Из Восточного Средиземноморья доставлялись пряности, драгоценные ткани, ювелирные изделия и другие предметы роскоши. Египет поставлял папирус, который по-прежнему являлся очень важным писчим материалом. Из того же Египта в Галлию приходил едкий натр, без которого было невозможно изготовлять стекло. В страны Средиземноморья из Галлии шли, в частности, рабы, число которых в результате завоеваний и почти бесконечных войн увеличилось. Торговля рабами, большинство которых происходило из Германии и славянских стран, приносила торговцам значительные богатства. В 622 г. богатый работорговец Само даже организовал свою дружину и с ее помощью захватил власть в некоторых западнославянских племенах и создал свое государство, ядро которого находилось на территории современной Чехии^[499]. Хотя Само был франком, это не помешало ему воевать с франкскими королями. Важнейшим торговым центром в Галлии являлся Марсель (Массалия). Недаром упорную борьбу за этот город вели различные представители дома Меровингов. Родано-секванский коридор, как и в доримскую и римскую эпохи, оставался важной торговой осью. Другой важной осью торговли являлся Рейн, связывавший Италию с балтийским и скандианским регионами. Его значение еще более увеличилось после того, как нападения араров в большой мере парализовали прежний путь средиземноморско-балтийской торговли через Центральную и Восточную Европу. Наряду с этими путями, в большой мере унаследованными от римского времени, развивалась атлантическая торговля. Еще один важный центр торговли образовался в Северо-Восточной Галлии. В VI и, особенно, VII в. происходит перемещение центра тяжести торговли с юга на север страны. В середине и второй половине VII в. жестокий удар средиземноморской торговле нанесло арабское завоевание южного побережья и ряда островов Средиземного моря, а позже и Пиренейского полуострова. Но это была лишь одна причина перемещения торговых путей. Выдвижение на первый план побережья Атлантического океана и Северного моря было связано также с упадком и, соответственно, уменьшением экономической привлекательности Византии и с развитием англосаксонских королевств в Британии, с которыми Франкское королевство устанавливает интенсивные связи. И все же преувеличивать значение торговли не стоит. Многолетние гражданские войны между Меровингами нанесли галльской торговле очень серьезный удар, хотя и не ликвидировали ее полностью.

Ремесло тоже не исчезло, и те его отрасли, какими славилась римская Галлия, как, например, изготовление керамики, продолжают существовать. На Рейне начинает активно развиваться стеклоделие. Наряду с привозными ювелирными изделиями многие вещи изготавливаются на месте, и ювелирное дело становится одной из основных отраслей галльского ремесла. В условиях войн расцветает оружейное дело. Но в целом упадок ремесла ясен: формы упрощаются, объем сокращается, а главное — ремесленные изделия все реже становятся объектами торговли на значительное расстояние и все чаше служат удовлетворению непосредственных нужд близлежащего населения, знати и королевских чиновников. Домашнее и сельское ремесло вытесняет городское, хотя окончательно победить его так и не смогли.

Города сохранились. Во Франкском королевстве основной территориальной ячейкой, как и в римское время, как и в Лангобардском королевстве, является civitas, т. е. город с его округой. В городах, особенно в Южной Галлии, сохранились следы муниципальной организации. В них по-прежнему существуют куриалы, и известна даже должность «защитника общины» (defensor civitatis). Однако их функции сводятся лишь к регистрации частных актов. Реально же городское управление ставится под контроль графов. Роль последних все более увеличивается. Графы, являясь полномочными представителями короля, самовластно распоряжаются в своих civitates. Графы полностью осуществляли управление, так что прежние civitates превращаются в графства. Но графство принципиально отличается от civitas. В графстве нет административного центра, ибо граф занимается делами управления в любом месте своего графства, а не только в центральном городе. Роль города, однако, сохраняется, ибо он остается резиденцией епископа. Епископы не только возглавляют церковную организацию города и его округи, но активно участвуют в управлении. В условиях политической нестабильности города сокращаются в размерах и укрепляются. В городе выделяется castrum — его очень небольшая укрепленная часть, где дома тесно прижимаются друг к другу, и suburbium (пригород) с более свободной планировкой и обширными кладбищами. В пригородах обычно находились и азадения аристократии. Города являются административными и в значительной мере (наравне с монастырями) культурно-религиозными центрами. Важное место в планировке города занимают собор и резиденция епископа. Как правило, они располагаются в castrum. Но экономическими центрами они уже являются в гораздо меньшей степени. Из ремесленников там живут в основном ювелиры и монетчики. Там же обитают торговцы, особенно приезжие с Востока. Значительную часть городского населения составляют клирики разного ранга. Тенденция к аграризации экономики, ясно видимая в Поздней Римской империи, после франкского завоевания еще более нарастает, и центр тяжести экономического развития окончательно перемещается в сферу сельского хозяйства. После арабских завоеваний в Средиземноморье города, особенно в южной части королевства, приходят в упадок.

В сельскохозяйственном пейзаже Галлии радикальных изменений не произошло. Как правило, и об этом уже говорилось, франки во время завоевания ограничивались захватом пустошей и других земель, которые по разным причинам не обрабатывались в римское время. Хлодвиг и его потомки считали себя прямыми преемниками императоров и поэтому взяли в свои руки земли фиска. Им официально принадлежали все пустующие земли. Как кажется, франкское завоевание не привело в Галлии к разделу земли между завоевателями и завоеванными. Частные землевладельцы сохранили свою собственность в неприкосновенности (это не относится к прежнему Бургундскому королевству, где такой раздел имел место еще до включения этого королевства в состав государства Меровингов). Разумеется, порой землевладельцы силой сгонялись с земли, что приводило к смене собственника, каким теперь становился тот или иной франк, но не вело к изменению структуры собственности. Да к тому же это обществом рассматривалось как произвол. Структура земельной практически осталась той же, что и в позднеримскую эпоху. Основной ее формой являлась вилла, часть земли которой обрабатывалась непосредственно рабами и другими зависимыми людьми, особенно колонами, а часть отдавалась мелким держателям, обязанным оброком и другими услугами хозяину земли. Рабство во франкской Галлии не исчезло. Рабы по-прежнему составляли значительную часть рабочей силы. В VII в. появляется понятие «мане», под которым подразумевается семейный дом с прилегающим к нему участком, расположенным на хозяйской земле. Наряду с виллой долгое время сохранялась деревня — vicus, где жили и обрабатывали свою землю свободные крестьяне. Но постепенно экономические и политические условия размывали крестьянскую собственность, и все большее число крестьян беднело и становилось прекаристами, коммендировалось под покровительство более сильных и богатых соседей, превращалось в зависимых держателей. Этот процесс в период правления Меровингов ускорился, но в принципе он не изменил ни своей сути, ни формы по сравнению с позднеримской Галлией.

Появление в Галлии франков увеличило число свободных крестьян, объединенных в сельские общины. Это число еще увеличилось с включением во Франкское королевство зарейнских земель. Но и в германском обществе происходит процесс разложения общины и в ходе его имущественной дифференциации. В общине выделяется наследственное владение — аллод, который позже становится частной собственностью с правом отчуждения. И как в среде галло-римского крестьянства, так и среди франков и других германцев развиваются отношения прекария, коммендации и других форм крестьянской зависимости. Можно говорить не столько о социально-экономическом синтезе позднеримского и германского обществ, сколько о распространении позднеримских отношений на германцев. Франки и другие германцы включаются в галло-римскую социально-экономическую ткань.

Говоря об этом, надо видеть значительные территориальные различия. Как уже говорилось, франки заселили сравнительно небольшую часть Галлии. Как кажется, их основная масса продолжала жить в Северо-Восточной Галлии и на Рейне, где они обитали и до завоеваний Хлодвига. Часть их заселила земли до Сены, а в остальных районах севернее Луары франкские поселения были спорадическими. Южнее же Луары постоянного франкского населения не было вовсе. И там позднеримские социально-экономические отношения сохранялись практически в неизменном виде. Их эволюция, а не влияние франков и других германцев, вела к постепенному слиянию рабов, колонов, прекаристов в единый слой зависимого крестьянства, но в эпоху Меровингов этот процесс только еще начинался.

Считая себя прямыми наследниками римских императоров, а после получения Хлодвигом консульского диплома и их полновластными наместниками, франкские короли в отличие от других своих варварских коллег не делали четкого различия между франками и римлянами. Конечно, реально они больше доверяли своим соплеменникам, чем завоеванным римлянам, но теоретически считали и тех и других своими подданными. На них распространялись одинаковые обязательства перед королем. Галло-римляне так же. как и франки, были, в частности, обязаны военной службой^[500]. Другая важная обязанность — финансовая. Франкские короли пытались было сохранить старую римскую налоговую систему, но для этого был необходим сильный и разветвленный чиновничий аппарат, которым они не располагали. А с другой стороны, свободные франки решительно сопротивлялись распространению на них прямых налогов римского типа. Поэтому прямой налог ушел в прошлое. Его заменила разветвленная система косвенных налогов и судебных штрафов, бывших важным средством пополнения королевской казны. Другим ресурсом пополнения казны были собственные владения королей. Они были довольно обширны, ибо, как говорилось выше, являлись наследством императорской и государственной собственности. Эти владения давали королям не только финансовые средства, из них король мог раздавать земли своим приближенным и другим людям, привлечь которых по тем или иным причинам король считал для себя необходимым. Эти земли были освобождены от налогов вообще. Такое освобождение — иммунитет — могло распространяться и на другие владения, если король этого желал. На такие территории не распространялась и власть местного графа.

Освобожденными были и церковные земли. Непосредственно в период завоевания многие церкви, монастыри, церковные владения пострадали от варваров. Но после крещения Хлодвига положение радикально изменилось. Основываются новые церкви и монастыри. Короли, начиная с Хлодвига, часто передают в дар им обширные земли с находившимися там рабами и колонами. Церковные владения расширяются, и католическая Церковь в еще большей степени, чем в римской Галлии, является крупным землевладельцем. Она становится также прочной опорой франкской монархии. Епископы включаются в правящий слой государства. Высшие иерархи, чей список обычно начинался с архиепископа Реймса, удостоверяют своими подписями или печатями официальные акты франкских королей. Часто именно епископы осуществляют администрацию городов и иных территорий. Порой, особенно в период политической нестабильности, они играют большую политическую роль. Тем не менее в целом епископы зависят от королей. Короли вмешиваются в их избрание, и естественно, что избранными оказываются кандидатуры королей. Часто избираются аристократы, до этого являвшиеся светскими людьми. Короли не раз пытались использовать епископов для противодействия сепаратистским тенденциям местной знати.

Король являлся не главой народа, а абсолютным монархом, и королевство считалось его собственностью. Рядом с королем не существовало никакого властного органа. Единственное, что могло удержать короля от произвола, был страх перед Божьей карой или опасение выступлений знати. Так называемые Мартовские поля, на которые созывались все свободные франки-мужчины боеспособного возраста икоторые ранее играли роль народных собраний, превращаются лишь в ежегодные военные смотры. Прочной резиденции франкские короли не имели. Те или иные города могли считаться столицами всего королевства или тех, на которые оно постоянно распадалось. Со времен Хлодвига наибольшим авторитетом пользовался город Париж — cathedra regni, что можно несколько условно перевести как «сердце королевства»^[501], но sedes regni — троном королевства могли быть и другие города, как Реймс, Суассон, Орлеан, Руан и др. Часто короли жили вне городов в своих виллах, время от времени передвигаясь из одной в другую. Будучи страстными охотниками, франкские короли часто предпочитали такие виллы, в которых имелись обширные охотничьи угодья. И вместе с королем передвигался весь его весьма обширный двор. Что очень важно, с королем передвигалась и его казна, состоявшая из обширных сундуков, в которых хранились драгоценности, слитки золота и серебра и деньги. Овладение казной приравнивалось к овладению троном.

Все, что окружало короля, являлось его дворцом — palatium, и все, кто к этому дворцу относились, именовались палатинами (или позже паладинами). Часто использовался и старый римский термин optimati (optimati palatii). Различные служащие дворца по поручению короля исполняли те или иные государственные обязанности, и личные слуги короля превращались в сановников Франкского королевства. Так, камерарий, возивший за королем его казну, превратился в главного финансиста королевства. Граф двора возглавил судебную систему государства. Особенно возросла роль майордома. Как мы уже видели, сравнительно скромный домоправитель превратился во всесильного «премьер-министра», который и вовсе оттеснил на задний план короля. Наряду со светским окружением значительное место во дворце занимали различные духовные лица. Большую роль играл, естественно, личный духовник короля. Важнейшей реликвией и знаком королевской власти являлся плащ святого Мартина, который назывался капеллой (capella). Он хранился в личной молельне короля, а затем для него было построено специальное здание, которое и само стало именоваться капеллой.

Местную власть осуществляли графы. Первоначально графство полностью совпадало с римской civitas, но позже некоторые civitates стали по разным причинам дробиться на pagi, и граф мог управлять лишь пагом. В рамках своего графства граф являлся полновластным правителем, осуществляя не только административную, но и военную и юридическую власть. Непосредственно суд по распоряжению графа правил назначенные им «добрые люди» из числа местных аристократов. Король назначал графами лиц, уже зарекомендовавших себя при дворе, естественно, среди тех, кто пользовался его особым доверием. Но в 614 г. Хлотарь II был вынужден издать эдикт, согласно которому графом должен стать уроженец того региона, которым он будет управлять. Это ослабило связи графа с королем, но зато усилило с местной знатью. В некоторых регионах власть над несколькими графствами оказывалась в руках герцога. Теоретически герцог только возглавлял военные силы этих графств, но реально становился их высшим правителем. Аквитания и Алемания под властью своих герцогов, как уже говорилось, стали фактически самостоятельными государствами.

С гибелью императорской власти в Галлии рухнула и римская сословная система. Звание сенатора теряет свое значение. Это происходило не сразу, но неуклонно. Последний раз сенатор упоминается в VIII в., но это уже было редким исключением. С другой стороны, в момент завоевания у франков практически не оформилась еще родовая знать, которая противопоставила бы себя основной массе свободных франков. В меровингскую эпоху из крупных собственников и королевских функционеров формируется новая аристократия. Ее важнейшими признаками являются богатство и близость к королю (или затем майордому). Чем ближе к трону стоит тот или иной человек, тем выше он находится на социальной лестнице. И в принципе, его этническое происхождение никакой роли не играет. В этой новой знати нашли свое место и прирожденные франки, и потомки галло-римлян. Этот процесс формирования новой знати был достаточно долгим. Этническая рознь внутри новой аристократии ощущалась довольно долго и в значительной степени окрашивала внутриполитическую борьбу, как это было во времена королевы Брунигильды в Австразии во второй половине VI — начале VII в. Но в VIII в. или к началу IX в. процесс образования новой знати можно считать завершившимся. Исследования французских медиевистов показали, что даже самые знатные и старинные роды средневековой Франции ведут свое происхождение от времени не ранее приблизительно 800 г.

Франкское королевство обладало рядом особенностей, отличавших его от других варварских государств, образовавшихся на территории Западной Римской империи. Во-первых, под властью франкских королей находилась не только большая часть римской Галлии, но и значительные территории так называемой «свободной Германии», включая земли на северо-востоке Галлии, где франки жили уже до походов Хлодвига. Остготы в свое время тоже подчинили себе какие-то части «свободной Германии», но это было именно власть над чужими землями и племенами, да и к тому же время остготского господства было за Альпами недолгим. Во Франкском же королевстве германские земли стали его интегральной частью. Более того, к ним относилась коренная территория самих франков, где, как кажется, осталось жить их большое число. И социально-экономические и социально-политические процессы в этих двух частях королевства проходили параллельно.

Эта двойственность государства сказалась и на лингвистическом уровне. После принятия католицизма языком религии в государстве стал, естественно, латинский. Франки не обладали собственным письменным языком, и поэтому латынь стала и языком всех законодательных и административных актов, хотя в них встречается и определенное количество франкских терминов, отсутствовавших в классической латыни. Сложнее обстояло дело с разговорным языком. Те франки, которые жили на завоеванной территории, как и другие варвары в Испании и Италии, подпали под влияние романского окружения и приняли его язык. Но те германцы, которые жили или в «свободной Германии», или на старой франкской территории, оказались вне романского языкового влияния. Внутри Франкского королевства от Северного моря до Альп прошла граница между романскими и германскими языками. В течение столетий эта граница не оставалась неизменной, передвигаясь в ту или другую сторону под влиянием преимущественно политических факторов, но в целом она и сейчас проходит приблизительно там, где она возникла еще при Меровингах или, в крайнем случае, при Каролингах.

Другой важной особенностью Франкского королевства явилось принципиальное отсутствие противоположностей, исходящих из этнического происхождения населения. Об этом говорилось в случае с аристократией. Но это характерно для населения королевства вообще. Разумеется, как и среди знати, различия франков и римлян ощущалось довольно долго. Но оно не было закреплено законодательно. На территории королевства, как уже говорилось, действовали различные варварские «правды», для римского населения были, вероятно, долго действенны римские законы. Но это не вело к принципиальной дискриминации нефранкского (тем более несалического) населения. Да и эти различия достаточно быстро уменьшались, чтобы затем исчезнуть совсем. В VII в. понятие «франк» стало обозначать уже всякого свободного человека независимо от его этнического происхождения.

И в этом отношении франки, включая и потомков галло-римлян, противопоставлялись рабам, колонам и другим зависимым категориям.

С этим связано и изменение названия страны. Король, как и другие варварские короли, был королем не страны, в данном случае Галлии, а франков^[502]. И все государство называлось Regnum Francorum — Королевство франков. Название «Франция» встречается иногда у римских авторов, обозначая область проживания франков. Завоеванная франками римская страна по-прежнему именуется Галлией, а для галло-римских авторов VI в. франки также по-прежнему — варвары. Но уже в том же VI в. слово «Франция» начинает менять свое содержание. Его уже порой стали употреблять для обозначения Австразии. ибо значительную долю этого государства составляла коренная франкская территория. Но это же название иногда употребляли в Нейстрии. Там франков было меньше, чем в Австразии, но в противовес королеве Брунигильде и ее окружению, опиравшимся, как уже говорилось, в значительной степени на романскую знать, правители Нейстрии подчеркивали свою «франкскость». Объединение всего королевства под властью нейстрийского короля привело к тому, что в VII в. уже часто стали называть Францией всю территорию государства к северу от Луары. В следующем столетии некоторые иностранные писатели, как, например, лангобардский историк Павел Диакон, использовали слово «Франция» для обозначения всего Regnum Francorum. И все же для того, чтобы это название распространилось на всю страну до Пиренеев, понадобилось еще много времени.

Еще одной важной если не особенностью, то чертой Франкского королевства является особое положение Юго-Западной Галлии — Аквитании. Уже то, что при всех разделах королевства Аквитания делилась отдельно от остальной территории государства, говорит об ее особости в рамках Франкского королевства. А в VII в. она стала и вовсе независимой, хотя ее правитель носил титул не короля, а герцога. В VIII в. Пипин Короткий, первый король из династии Каролингов, подчинил Аквитанию, а позже ее население участвовало в формировании французской нации, но определенное отличие Франции южнее Луары от части страны севернее этой реки чувствуется до сих пор.

Долгое время практически самостоятельной была Алемания за Рейном, так же, как и Аквитания, управляемая своими герцогами. Пипин покончил и с ее самостоятельностью. Герцогская власть в Алемании была ликвидирована, и ее территория разделена на графства, графы которых назначались королем. Реальное подчинение Аквитании и Алемании уже само по себе означало резкое возвышение королевской власти, произошедшее с заменой Меровингов Каролингами. Так что речь шла не просто о смене династий, а об изменении действительного политического положения. Король уже не только формально, но и фактически резко поднялся над всеми своими подданными, включая герцогов. Только в Баварии сохранялась самостоятельная герцогская власть, хотя герцог Тассило III и признал официально свою зависимость от Пипина. Поскольку майордом сам стал королем, то эта должность исчезла, а его обязанности были распределены между другими придворными, которые, естественно, были далеко не так могущественны, как прежние майордомы. Казначей занимается финансовыми проблемами государства, сенешаль управляет королевскими имениями, коннетабль отвечает за организацию и снабжение армии, граф дворца ведает королевским судом. Все церковные дела государства поручено вести архикапеллану. При таком распределении функций на самом верху власти соперников королю быть не могло.

Пипин проводил активную внешнюю политику. Он, наконец, отвоевал Септиманию, которую так и не смогли захватить Меровинги^[503], дважды совершил походы в Италию, разбив там лангобардов и создав самостоятельное папское государство, которое первое время всецело находилось под франкским влиянием. Огромную роль при папском дворе играл аббат Фулрад, оставленный Пипином в Риме. Сам Пипин получил титул римского патриция, и в этом качестве он выступал защитником Святого престола не только от лангобардов, но в теории и от императора. Это давало ему возможность в любой момент под любым предлогом вторгнуться в Италию.

Все же древний принцип принадлежности королевского достоинства и власти всей королевской фамилии остался неизменным и при Пипине. Имея двух сыновей, Карломана и Карла, он перед смертью разделил государство между ними. Однако Карл, будучи гораздо более энергичным и деятельным, чем его брат, сумел скоро заставить того уйти в монастырь и стать единственным королем франков. Активная и в высшей степени успешная внешняя и внутренняя политика доставила Карлу заслуженное им прозвище Великий. При нем Франкское королевство стало важнейшим государством Европы. А в Рождество 800 г. папа Лев III возложил на голову Карла Великого императорскую корону. Франкский король превратился в императора римлян.

VI. ОБРАЗОВАНИЕ КАРОЛИНГСКОЙ ИМПЕРИИ

В 799 г. в Риме произошли очередные беспорядки, направленные против папы. Племянник покойного папы Адриана Пасхалис, по-прежнему возглавлявший управление папскими делами, и руководивший папскими финансами Кампул организовали заговор. 25 апреля во время торжественной процессии заговорщики напали на папу, избили его и даже пытались ослепить его и вырезать у него язык. Этого они сделать не смогли, но папу все же схватили и отправили сначала в один, а затем в другой монастырь. С помощью слуги папа сумел бежать в собор Св. Петра на другом берегу Тибра. Там ему якобы явился святой Петр, который его вывел и оттуда. Через некоторое время в Рим явился сполетский герцог Виндигис, который помог папе покинуть Италию и направиться к Карлу в Саксонию. Карл и Лев встретились около современного Падеборна, и папа призвал Карла себе на помощь. Одновременно к Карлу пришли письма из Рима от противников папы, обвиняющие его в клятвопреступлениях и прелюбодеянии. Карл понял, что наступил удобный случай решительно вмешаться в дела папства^[504]. Он не дал Льву никакого ответа, но пообещал сам явиться в Рим, как только позволят обстоятельства. Пока же он приказал Льву вернуться в Рим в сопровождении франкского вооруженного отряда, что тот и сделал. Хотя большинство римлян явно сочувствовали заговорщикам, спорить с вооруженной охраной папы никто не посмел. Сразу же выступить в поход на Рим Карл не смог. С одной стороны, нестабильное положение в Риме заставляло его выжидать. С другой, в это время тяжело болела и на следующий год умерла жена Карла Лиутгарда. Карл потерял еще нескольких сподвижников, а на аквитанское побережье напали норманнские пираты, так что Карлу пришлось отправиться на запад для укрепления этого побережья. И только летом 800 г. Карл выступил в поход таким образом, чтобы прибыть в Рим к Рождеству.

В конце ноября 800 г. Карл прибыл в городок Ментону недалеко от Рима, где встретился с папой и вместе с ним вступил в город. 1 декабря 800 г. он собрал специальный суд из видных церковных сановников, а также франкских и римских вельмож для якобы беспристрастного разбора обвинений той и другой стороны. Однако иерархи, явно угадывая желание Карла, заявили, что судить папу они не могут. А тот, с другой стороны, дал клятву, что он не совершал ничего предосудительного и что на него напали и его обвинили «злые люди». Тем самым Лев фактически был оправдан и утвержден на папском престоле. В ответ на это в первый рождественский день 25 декабря 800 г. в соборе Святого Петра Лев III якобы неожиданно для самого Карла возложил ему на голову императорскую корону и провозгласил: «Да здравствует и побеждает Карл Август, увенчанный Богом великий и мирный император римлян!», и находившиеся в соборе франки и римляне поддержали клич папы. Едва ли, конечно, нужно принимать на веру все детали этого рассказа, а особенно спонтанность коронации. Подобные политические сюрпризы всегда бывают тщательно подготовленными. Несомненно, этот акт явился результатом определенного соглашения между папой и высшим клиром римской церкви, с одной стороны, и франкским королем и его окружением, с другой.

Наличие сговора не означает, что между этими двумя группировками не было противоречий. Самим актом коронации папа стремился подчеркнуть первенство духовной власти над светской, что явно Карла и его двор не устраивало. Само объявление Карла императором римлян включало в себе некоторую двусмысленность. Римлянами все же было подчиненное население (особенно это чувствовалось в Италии), а Карл хотел быть императором всех своих подданных. Поэтому через некоторое время стороны пришли к компромиссу: Карл принял титул не просто императора римлян, а повелителя Римской империи, что давало ему право считаться главой всего населения новой Империи, включая и римское население, и потомков завоевателей, и тех германцев, которые были покорены Карлом и его предшественниками. На всякий случай он сохранил еще и титул короля франков и лангобардов, хотя реально это его положение большой роли не играло. Этим Карл не ограничился. Он являлся еще покровителем и защитником Церкви. И это положение ставило исследователи, однако, такое мнение решительно отвергают. Во всяком случае, ни в одном источнике нет даже намека на роль Карла в римских событиях в апреле 799 г. его если не выше папы, то в какой-то степени наравне с ним. Карл, как и его отец, был еще патрицием Рима, а это делало его светским правителем города Рима, который все еще в глазах современников считался caput mundi — главой мира и в значительной мере противопоставлялся Константинополю. Характерно, что после этого посещения Рима (самого долгого за все его правление) Карл больше в Риме не бывал, а в 813 г. в Ахене провозгласил императором своего сына Людовика Благочестивого без всякого участия папы. Всем этим Карл подчеркивал свое первенство в созданной им империи.

Политическая ситуация благоприятствовала коронации Карла. Он к этому времени уничтожил Лангобардское королевство и считался единственным независимым христианским государем на Европейском континенте за пределами Византии^[505], распространив свою власть и на значительную часть зарейнской Германии. Очень важным делом была его борьба с арабами. В то время арабская опасность представлялась весьма грозной. Ведь арабы были не просто еще одни враги, они были иноверцами, неверными и. как это делали и христиане в отношении язычников, стремились расширить насколько возможно сферу влияния ислама. И Карл вел с ними победоносные войны. Если его дед отбил нападение арабов при Пуатье, а отец отнял у них Септиманию, то сам Карл перешел Пиренеи и начал отвоевание Испании. Там к югу от Пиренеев была создана Испанская марка. Правда, Карл оказался не единственным борцом с мусульманами и не единственным христианским королем континентальной Европы. В Северо-Западной Испании к этому времени уже существовало христианское Астурийское королевство, наследник Вестготского, которое тоже вело борьбу с арабами. Но это был далекий угол Европы, о событиях в котором в остальной Европе знали пока еще очень мало, тем более что астурийский король Альфонс признал себя «человеком» Карла. В глазах европейцев и, что особенно важно, католической Церкви именно Карл Великий представал наиболее могущественным государем и главным борцом за дело христианства^[506].

Это его реноме было тем более значительным, что Византия, считавшая себя единственной Империей, справиться с мусульманами никак не могла. Арабы наносили византийцам одно поражение за другим. Да и в борьбе с северными варварами (славянами, болгарами) византийцы часто терпели неудачи. А в самой Византии царила смута. В VIII в. императорская власть повела упорную борьбу с почитанием икон. Это вызвало не только внутренние раздоры в самой Византии, но и разрыв отношений между императором и папой. В этих условиях главным союзником папы становится франкский король. В конце концов, иконопочитание все же победило, и в 787 г. собор осудил иконоборчество и восстановил почитание икон. Но это не привело к восстановлению папских связей с Империей. Рим уже стал независимым по отношению к Константинополю, но, с другой стороны, фактически зависимым от франкского трона. К тому же в 797 г. император Константин VI, склонившийся было вновь к иконоборчеству, был свергнут и ослеплен, а власть оказалась в руках его матери Ирины. Ирина была ярой сторонницей иконопочитания, но сам факт нахождения на имперском троне женщины был неприемлем для Запада. С точки зрения западного европейца рубежа VIII–IX вв… императора вовсе не существовало, так что заполнение образовавшегося вакуума казалось вполне естественным. В 799 г. Алкуин, о котором еще будет сказано, писал Карлу, что из трех самых главных людей в Европе он остался один, ибо папа бежал из Рима, а император свергнут своими согражданами. Так что Карл считался непосредственным преемником Константина VI. И когда на троне в Константинополе вновь оказался мужчина — Никифор I, император на Западе уже имелся и от своего нового достоинства отказываться не собирался.

Огромное значение имела и религиозная ситуация. Римский папа и константинопольский патриарх являлись яростными соперниками за первенство в христианском мире. За века, прошедшие после христианизации Римской империи и затем ее распада, трещина между Римом и Константинополем углублялась, превращаясь в почти непреодолимую пропасть. Папа и патриарх не раз отлучали друг друга от Церкви, и император, как правило, становился на сторону патриарха. Поэтому папе был нужен «свой» император, который поддержит его в борьбе с константинопольским патриархом. Конкретным толчком к созданию империи послужил эпизод с изгнанием Льва III из Рима. Римский папа стоял над епископами, и поэтому судить его мог только римский император. Но обращаться за якобы беспристрастным судом в Константинополь Лев. естественно, не мог, тем более что там и императора-то в то время не было. Поэтому очень вероятно, что во время свидания между Львом и Карлом в Саксонии в 799 г. и были оговорены все вопросы. Результатом этого свидания и стала коронация Карла императором. Но это был лишь конкретный эпизод в общем противостоянии Рима и Константинополя. Все чаще возникали различные чисто богословские противоречия, которые в тех условиях, когда религия играла решающую роль в обществе, приводили к необратимым политическим последствиям. Иконоборчество явилось лишь одним из эпизодов упорной борьбы между двумя христианскими мирами — Западом и Востоком. К этому надо добавить, что к VIII–IX вв. в Византии не только господствующим, но и официальным стал греческий язык, в то время как официальным и богослужебным языком Запада являлся латинский. И латинский Запад стал противопоставлять себя греческому Востоку.

Выразителем идей этого противоречия являлся Алкуин, один из самых ученых людей того времени и влиятельный советник Карла Великого. Он происходил из Британии, из Нортумбрии, и принадлежал к знатной англосаксконской семье. Алкуин получил прекрасное потому времени образование в соборной школе Йорка, а затем и сам возглавил эту школу^[507]. В 781 г. по просьбе Йоркского архиепископа он направился в Рим, чтобы получить от папы специальный плащ pallium — знак архиепископского достоинства. На обратном пути из Рима Адкуин встретился с Карлом, который пригласил его к своему двору. Алкуин согласился и в следующем году прибыл ко двору Карла, а вскоре прибрел при этом дворе огромное влияние, став главным идеологом правления Карла Великого. По его инициативе при дворе Карла собрались наиболее известные и образованные интеллектуалы того времени — Петр Пизанский, Паулин Аквилейский, Павел Диакон. Так при дворе образовалась Академия, ставившая целью возродить античную культуру, оплодотворив ее христианской мыслью и богословием. Иконоборчество и жестокая борьба, какую вели императоры-иконоборцы со своими противниками, привели Алкуина к осуждению Империи как нового Вавилона, захват же императорского трона женщиной делал Карла чуть ли не единственным правоверным государем Европы, главой всего христианского мира. Теперь, когда Восточная Римская империя погрязла в жестокости и ереси, христианская империя совпадает с владениями франкского короля. Основываясь на учении Августина о двух «градах» (правильнее общинах — civitates) — земном и небесном, Алкуин и его сторонники утверждали, что небесный град ныне воплотился в государстве Карла, который, как и некогда Давид^[508] и другие благочестивые ветхозаветные цари, является воплощением справедливости и правосудия. Как Давид некогда захватил Иерусалим и в результате этого создал благочестивый Израиль, так Карл теперь должен создать новую, христианскую империю. По мнению Августина, воплощением небесного града является Церковь. Алкуин же перенес это понятие на государство Карла. Карл, по его мнению, является воином Христа и супругом Церкви. И это в значительной степени стало идеологической основой образования новой Римской империи, империи Каролингов.

Сам Карл тоже не был чужд подобным идеям. Он всячески подчеркивал свою роль как распространителя христианства, в том числе мечом, и защитника веры. От его имени Алкуин писал папе: «Наше дело — защищать Церковь и укреплять веру, ваше — помогать нам в этом вашими молитвами». В 794 г. Карл созвал во Франкфурте собор, который, по его мнению, был вселенским. До сих пор созыв вселенских соборов был привилегией императоров^[509], что было вполне естественно, ибо император все еще считался единственным законным повелителем Вселенной (по крайней мере, христианской Вселенной). Созывая свой вселенский собор, Карл бросал вызов императору. На соборе были раскритикованы некоторые положения II Никейского собора, недавно созванного в Византии, а также была осуждена ересь адопционистов^[510]. Но главным было другое. Карл ясно показывал, что ему, как самому могущественному христианскому государю, принадлежит, по крайней мере, такое же право созывать вселенский собор, как и императору в Константинополе. И интеллектуальная активность Алкуина, и практическая деятельность Карла открывали дорогу к созданию новой Империи.

Значение создания империи Каролингов трудно переоценить. Этим актом завершался процесс политического раскола христианского мира на Запад и Восток. Восточный император теперь даже в теории, даже мысленно более не признавался верховным сувереном над Западной Европой. Хотя теоретически речь шла о восстановлении Империи (renovatio imperii), а не о ее расколе, даже фикция существования единой Римской империи исчезла. Возникло две Римские империи, не связанные друг с другом. Константинополю, Новому Риму, был противопоставлен старый Рим, Вечный город (Urbs aeterna), объявленный и духовной, и светской столицей Вселенной, «матерью Империи» (matrona imperii)^[511]. Империя как бы возвращалась туда, где она в свое время образовалась. Византийские императоры не желали принять такое течение событий и долго отказывались признавать за западными государями императорский титул. Сам Карл делал попытки договориться с Константинополем, но наталкивался на неприятие последнего. В Константинополе долго не хотели признавать свершившийся факт — существование двух Империй, но несколько позже византийские императоры были вынуждены примириться с ним. А через 254 года политический раскол будет дополнен и религиозным.

Воссозданная на Западе Римская империя, конечно, не походила на прежнюю. Даже внешне подчеркивалось ее новое, христианское, содержание. Считалось, что как крещение обновляет человека, так церковное миропомазание возрождает империю в христианском духе. Изменилось и содержание. Империя Карла явилась порождением уже другого времени. Но она была и иным государством, чем предшествующие варварские королевства. На первый взгляд империя Карла Великого явилась всего лишь преобразованием Франкского королевства, и в этом королевстве, действительно, создались предпосылки для образования новой империи. Главным из них явилось произошедшее к этому времени фактическое слияние франков и римлян в единую массу подданных сначала Меровингов, а затем Каролингов. И все же и по отношению к Франкскому королевству империя Карла представляла собой новое качество. Это понимал и сам Карл: в 802 г. он потребовал от всех своих подданных новой присяги уже как императору. Этим он подчеркивал свое отличие не только от предшествующих королей, но и от самого себя прежнего.

Все прежние королевства были в принципе этническими. Это отражалось и в титулатуре королей: король готов, король свевов, король вандалов и аланов, король бургундов, король лангобардов. Только уже сравнительно незадолго до крушения Лангобардского королевства Айстульф называет себя королем не только лангобардов, но и римского народа. Характерно, однако, что именно Айстульф проводил наиболее ярко выраженную антиримскую политику. Даже глава Франкского королевства, в котором, в конце концов, произошло слияние франков и галло-римлян, называет себя королем франков, а государство — regnum Francorum. И это не просто дань традиции, а выражение определенной концепции. Хотя на деле скорее франки, по крайней мере, те, что жили в Галлии и, соответственно, в романском окружении, растворились в среде местного населения, в теории это выглядело обратным процессом; недаром обозначением всякого свободного человека становится, как уже говорилось, слово «франк», а не наоборот.

Империя в этом отношении являлась совершенно иным государством. Она была принципиально надэтнична. Империя Карла Великого была не Франкской (как ее иногда называют современные историки), а Римской, повелевая всеми жителями государства независимо от их этнического происхождения. Император считался наместником Бога на земле, распоряжающимся по Божьему велению всеми светскими делами, и в этом качестве главой всего христианского мира. И с этой точки зрения не только люди, живущие на территории новой Римской империи, но и все христиане теоретически являлись его подданными. Ни о каких отдельных королевствах, основанных на национальном принципе, речи не было. Двойственность внутренней структуры, характерная для варварских королевств, если на практике полностью и не исчезла (в обиходной речи сохранялись романские и германские языки, да и сам Карл, как было сказано, еще сохранял титул короля франков и лангобардов, но его сын Людовик, став императором, королевский титул уже вовсе не упоминал), то резко уменьшилась, а в теории и исчезала полностью.

Его империя противопоставлялась, с одной стороны, старой языческой, павшей под ударами варваров, а с другой — Восточной Римской империи. Византии, что подчеркивало правоверность христианского Запада, духовным главой которого являлся римский папа, противостоящий всяким отклонениям от правоверия, какие, по мысли папы и императора, допускали восточные христиане во главе с константинопольским патриархом и покровительствующим ему императором. Так что новая империя была не только Римской, но и католической. Тесная связь императора и папы, светского и духовного владык христианского мира, рассматривалась как необходимое условие вечности новой Римской империи. Византийские императоры принципиально вели происхождение своей власти от Августа и его преемников. Карл и папа, хотя тоже признавали преемственность нового владыки от прежних римских августов, настаивали на том, что подлинным наследником христианских императоров Рима является франкский король, который к тому же наследовал и власть ветхозаветных царей.

Как говорилось много раньше, готы сознавали различие между императором и ветхозаветным царем, с одной стороны, и собственным королем, с другой. Первый был thiudans — владыка народа, другой — rех, король. И такое понимание различий между императором и собственным государем было свойственно в принципе всем германцам. И императоры именовали своих варварских партнеров reges — царями, королями, признавая за ними власть над определенными территориями и народами и достоинство монархов (в противоположность судьям и герцогам, некоторые из которых ранее возглавляли тот или иной народ), но рассматривая это достоинство как более низкое и в теории подчиненное по сравнению с императорским. Власть императора должна была распространяться на всю Вселенную. Теперь ту же идею воплощает новая Римская империя. Ее глава уже не rex, a imperator, по крайней мере, равноправный с тем, кто сидит на троне в Константинополе.

Таким образом, на значительной части территории Европы возникло новое государство — принципиально надэтническое и католическое. Национальные государства, в своем развитии приведшие к современным, возникли в результате распада этой новой Римской империи. Другие, и их было гораздо больше, образовались вне имперских границ. Из них Испания и Португалия возникли в ходе Реконкисты, т. е. отвоевания Пиренейского полуострова от арабов. И хотя официально еще долго астурийские короли, возглавившие Реконкисту, считали себя прямыми преемниками вестготских, реально христианские государства Пиренейского полуострова с вестготской монархией не имели ничего общего. Государства Восточной и Северной Европы образовывались на собственной этнической базе (какую бы роль при этом ни играли норманнские конунги, в ряде случаев основавшие за пределами Скандинавии свои династии).

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Римский мир рухнул под напором варваров. Только его северо-западные окраины, Британия и Арморика, сумели сами освободиться от власти римских императоров. Но и это освобождение смогло произойти только потому, что напор варваров на Империю был столь силен, что у римских властей уже не было сил для удержания этих окраин. Возникновение в 20-30-х гг. V в. мощной Гуннской державы создало новый полюс притяжения существовавших варварских этносов, что стало в некоторой степени альтернативой Римской империи. Однако внутренний потенциал Гуннской державы был слишком слаб, чтобы эта альтернатива долго была бы реальной. Несколько поражений привели к распаду державы Аттилы, а затем даже и к исчезновению самого гуннского этноса. После этого события снова, но уже на новом витке развития, начали противостоять две силы — Империя и варвары, преимущественно различные германские этнические группы.

Как уже говорилось во Введении, на наш взгляд, те германцы, которые стали в ходе завоеваний селиться на территории Империи, в принципе были теми же, что существовали и до вторжений. В сохранившихся преданиях германских племен можно найти следы некоторых этнических трансформаций, но в тоже время их основное содержание ясно свидетельствует о сохранении принципиального этнического единства на протяжении нескольких веков, как предшествующих вторжениям, так и последующих за ними. Единственные исключения — союзы франков и аламанов, образовавшиеся в III в. Надо, однако, отметить, что эти возникшие союзы и приняли иные имена, чем названия того или иного племени, в них входившего. Отдельные племена — члены франкского союза некоторое время еще выступали под старыми именами, но никогда старое имя не прилагалось ко всему союзу. Сохранение старого этнического названия говорит и о сохранении старого этнического характера^[512].

Сохранение принципиального этнического характера не означает и сохранение в неизменности всех племенных институтов. Королевская власть, характерная для эпохи, когда на территории Западной Римской империи образовывались и далее существовали варварские государства, не была изначальной. Вандальские предания говорят о герцогах Амбри и Асии, а позже — Раусе и Рапте. Первоначально герцоги были и у франков. Герцоги Ибор и Айон якобы возглавили переселение лангобардов из Скандинавии. Готские предания никаких герцогов не упоминают, и создается впечатление, что королевская власть у них с самого начала была довольно сильной. Но тот факт, что отделившиеся от общей Готской державы вестготы имели во главе не короля, а «судью» (Атанариха), да и победители при Адрианополе Фритигерн и Алавив королями, несомненно, не были, говорит о существовании и у готов потестарного института, подобного герцогству. Некоторые имена герцогов, как Амбри и Асси, Ибор и Айон, относятся явно к мифическим фигурам. Другие герцоги, как Раус и Рапт, вполне могли быть историческими. Но мифологичность персонажей ранней германской истории не отменяет реальность герцогства как такового. Институт герцогства сохранился и после образования варварских королевств, хотя он, разумеется, и трансформировался. В большинстве королевств герцоги превратились в высокопоставленных королевских функционеров, но в Лангобардском королевстве они фактически продолжали существовать как сравнительно маленькие государи в своих владениях. И всегда герцогов было несколько — в крайней случае двое. Лишь позже во главе этнической группы встал король. Германцы совершенно ясно сознавали разницу между королем и остальными соплеменниками, включая герцогов и «судий». Недаром Атанарих решительно протестовал, когда его римские партнеры назвали королем (басилевсом). Римляне, по-видимому, не всегда ясно видели эти различия. Но необходимость в конкретной военной и, особенно, дипломатической практике учитывать особенности контрагентов заставил и их отличать reges (королей) от duces (герцогов) и архонтов, под которыми тоже подразумевались те же герцоги.

Вероятнее всего, король отличался в первую очередь своей сакральностью. Особенно хорошо это видно на примере бургундов, короли которых (гендинос) правлением, а ранее и жизнью отвечали за благополучие всего народа, за его победы и поражения. У других германцев такая форма сакральности королей к тому времени, когда с ними познакомились римские авторы, возможно, исчезла, но сам сакральный характер достоинства и личности короля сохранился. Первоначальным названием короля было (по крайней мере, у готов), вероятно, thjiudans — владыка народа, а позже — рейке или рикс. После установления более тесных контактов с римским миром сходство германского reiks, rix с латинским тех, видимо, способствовало закреплению этого термина в качестве обозначения короля. «Судья», видимо, именовался киндинс. У бургундов же это слегка измененное слово стало обозначать королей. Готским термином для глав родов (primates) было kunning, а франки так стали называть королей. Некоторые исследователи полагают, что авторитет франкских королей стал причиной того, что в германских языках король вообще стал называться словом, происходящим именно от kunning, — könig. king и т. п.

У различных германских народов дальнейшее развитие королевской власти проходило различно. У большинства германцев королевское достоинство принадлежало не конкретному человеку, а целому роду или, по крайней мере, семье. Несколько королей имелось у бургундов. Такой характер власти сохранился у них и после переселения в Галлию. По преданию, первым Бургундским королевством на Рейне правили три брата. И во втором их королевстве на юго-востоке Галлии наряду со «старшим» королем имелись и другие короли, родственники (обычно братья) «старшего» короля. Королевская власть у франков принадлежала всему дому Меровингов^[513]. В раннее время такое же положение, почти несомненно, существовало у вандалов. Иной, как кажется, была ситуация в готском обществе, в котором «коллективное королевство» не отмечено. Только один король в каждое конкретное время назван у лангобардов, но зато у них король так и не смог полностью справиться с властью герцогов. Надо отметить, что «коллективность» власти существовала не только у германцев. Два предводителя — Гоар и Респендиал — возглавляли аланов, вместе с вандалами и свевами перешедшими Рейн в канун нового, 406 г. Высшая власть принадлежала всему роду у гуннов^[514].

На более поздней стадии политического развития такая коллективность власти уже не соответствовала новой ситуации. Первым этапом преодоления такого положения стал, по-видимому, территориальный раздел подчиненной территории между королями. Так произошло, хотя и не сразу, во втором Бургундском королевстве, когда каждый «младший» король подучил свой «удел». У салических франков Меровинги, насколько можно судить по имеющимся в настоящий момент данным, сразу же правили определенной частью королевства, официально считаясь равноправными. Территориальное разделение державы имело, вероятнее всего, место у гуннов. Но это было только временным решением. Когда еще в рамках этой державы была восстановлена остготская государственность, остготы и территория, ими занимаемая, были разделены между тремя братьями. Это деление некоторое время сохранялось и после распада Гуннской державы.

Дальнейшее преодоление коллективности власти шло разными путями. Хлодвиг уничтожил своих соперников, став единственным королем франков, но затем власть вернулась ко всему дому Меровингов^[515]. И даже после прихода к власти Каролингов представление о принадлежности трона всем сыновьям покойного государя сохранялось. Окончательно это представление, как кажется, было преодолено уже за гранью интересующей нас эпохи, после раздела империи Карла Великого между его внуками в 843 г. Путем физического уничтожения «младших» королей, хотя и собственных родственников, добился единства Бургундского королевства Гундобад, хотя окончательно «многокоролевье» было ликвидировано уже при его сыне Сигизмунде. Аттила убил своего брата Бледу и стал единственным повелителем гуннов. Более мирно прошло объединение остготов. Часть (меньшая) их во главе с Видимиром ушла на запад, другой брат, Валамир, погиб, так что власть над всеми оставшимися в Паннонии остготами оказалась в руках Теодемира. Он, правда, выделил «удел» своему сыну Теодориху, но тот после смерти отца объединил под своей властью всех паннонских остготов. Позже Теодорих сумел подчинить себе и тех остготов, которые во главе сначала с Теодорихом Страбоном, а затем его сыном Рецитахом действовали отдельно^[516]. «Завещание Гейзериха» фактически признало принадлежность вандальского трона всему королевскому дому, но установило порядок, согласно которому сам трон переходит к старшему в этом доме. Младшие члены королевской фамилии обладали определенным влиянием, но политической власти не имели. Своеобразное положение сложилось у вестготов. Прекращение рода Балтов привело к появлению у них избирательной монархии, и все попытки последующих королей создать прочную династию проваливались.

На социально-политическое развитие варваров большое влияние оказали отношения с римским миром. Этот мир былгораздо богаче варварского, и уже по одному этому варварские вторжения приносили им много большие выгоды, чем войны с другими варварами. Приграничье между двумя мирами — римским и варварским — было зоной постоянных контактов, военных и мирных, торговых и культурных, религиозных и иногда даже матримониальных. Эти контакты ускорили процесс социальной, имущественной и политической дифференциации в варварском обществе^[517]. Но сам процесс начался еще до возникновения этих контактов. Так, по-видимому, на смену герцогской власти королевской римско-варварские контакты особого влияния не оказали. Но все же те народы, которые непосредственно контактировали с римлянами, двигались по пути распада эгалитарного родового общества гораздо быстрее, чем те, что находились дальше от границ, а тем более вообще вне этих контактов, как северогерманские народы, оставшиеся в Скандинавии.

Отношения между варварами, преимущественно различными германскими народами (хотя и не только), и Империей были, как только что отмечено, разнообразными. В самом начале имперской истории Рима германцы уничтожили римскую армию в Тевтобургском лесу, и с этого времени «германский синдром» постоянно сопровождал отношения римлян к варварскому миру. Реально же жесткое противостояние началась в III в.^[518] Этому способствовали, с одной стороны, начавшийся кризис Римской империи, перешедший в острую фазу «военной анархии», а с другой, трансформация германского мира, выразившаяся, в частности, в смене периода относительной (по крайней мере, приграничной) стабильности эпохой миграций. С этого времени войны с германцами становятся константой внешнеполитической истории Империи.

В результате войн варвары порой оказывались на имперской территории не по своей воле. В ряде случаев пленных варваров не обращали в рабство, а поселяли на землях Империи, где той это было нужно. Такую практику применял еще Август, но распространенной она стала со второй половины III в. Одним из аспектов «военной анархии» был серьезный демографический кризис, приведший к запустению огромных территорий. Император Проб начал заселять эти территории варварскими пленниками, которые находились, по-видимому, на положении колонов. Другую часть варваров он включал в армию, но таким образом, чтобы варварские отряды в каждом конкретном случае оказывались в меньшинстве по сравнению с собственно римскими войсками. При этом он старался разместить такие отряды подальше от германских границ, как, например, в Британию. Последующие императоры продолжали эту практику. По-видимому, в IV в. в Империи появились леты — варварские поселенцы, обязанные военной службой и находившиеся под властью особых римских префектов^[519]. Уже при первых императоров появились наемники из германских племен, являвшиеся личной гвардией императоров. Так и окончательно не преодоленный демографический кризис, с одной стороны, увеличивавшиеся потери римской армии в ходе все более ожесточенных войн, с другой, и, наконец, растущая непрестижность военной службы в римском обществе, с третьей, делали привлечение варваров в армию чрезвычайно важной задачей. Империя была кровно заинтересована в пополнении армии воинами варварского, преимущественно германского, происхождения. Варварские офицеры поднимались по служебной лестнице, достигая порой самых высоких ее ступеней. С течением времени военная знать становилась все более варварской (германской) по происхождению. Однако ни рядовых воинов, ни их командиров ни в коем случае нельзя считать проводниками варварских влияний. Оказавшись в римском окружении, эти люди проникались римским духом и становились не меньшими римскими патриотами, чем их собственно римские коллеги. Старое представление о борьбе римской и германской «партий» на самом верху политической и общественной лестнице Империи необходимо отвергнуть. В настоящее время ясно, что речь идет не о римской и варварской, а о гражданской и военной группировках. Другое дело, что в военной группировке огромна была доля германцев, и с течением времени ее доля в ней увеличивалась.

Очень важным аспектом римско-варварских отношений является развитие системы договоров. В них были заинтересованы обе стороны. Дело было не только в том, что войны сами по себе не могут быть бесконечными; они обязательно должны сменяться периодами мира, когда отношения между бывшими противниками регулируются какими-то видами договорных отношений. Важными были и другие моменты. Долгое время войны германцев с Империей были лишь грабительскими, и варвары не ставили своей задачей захват земель и поселение там. Только в редких случаях вместе с армией двигались семьи в надежде на занятие более удобных земель. В первое время эти войны были успешны для германцев, но затем Империя окрепла и, начиная со второй половины III в., все чаще отбивала германские нападения. Однако полностью устранить варварскую опасность Империя была не в состоянии. Таким образом, создавался своеобразный паритет, заставлявший обе силы искать способ сосуществования. Одним из способов достижения такого сосуществования и явилась система договоров.

Заключая договоры с варварами, римские императоры исходили из практики, издавна существующей в римской политике. Договоры (foedera), были ли они официально «равными» (aequa) или «неравными» (iniqua), являлись формой подчинения Риму различных общин, народов, государств. Римляне заключали эти договоры с позиции силы. Так было оформлено господство Рима в Италии до Союзнической войны. На подобных договорах или просто на «дружбе» (amicitia) основывались отношения Рима с «клиентскими государствами», которые официально сохраняли свой государственный строй и своих правителей, но реально подчинялись Риму. Даже в римских провинциях имелись civitates foederatae, формально сохранявшие значительную долю автономии и не платившие налог (stipendium), но фактически находившиеся в полной власти наместников. С римской точки зрения договоры, заключаемые с варварами, не отличались от этих foedera. Но совершенно другой смысл вкладывали в них варварские предводители, неважно, были ли они герцогами, судьями или королями. Для них такой договор означал признание их римским императором. Еще большим знаком такого признания могло быть присвоение варварскому лидеру высокого римского военного ранга. Это повышало их престиж в собственной среде и давало возможность представлять себя перед приграничным имперском населением римскими же командирами. Наконец, договоры давали варварам возможность относительно спокойно вести приграничную торговлю, что было для них очень важно.

С Великим переселением народов начинается новый этап имперско-варварских взаимоотношений. После разрешения императора Валента вестготам и примкнувшим к ним части остготов перебраться на римский берег Дуная варвары стали активно переселяться на территорию Империи. Не имея сил вытеснить их оттуда и по-прежнему желая использовать варваров для усиления своей армии, императоры стали заключать с ними договоры, которые по форме более или менее отвечали старым стандартам, но по сути являлись совершенно новым явлением. Таковы были уже первые договоры, заключенные Грацианом с остготами и Феодосием с вестготами. На основании этих договоров германцы вместе со всеми своими семьями получали землю для поселения в обмен на участие в войне по приказу императора. Поскольку условия их поселения были определены договором (foedus), то они становились федератами. Землю они получали на правах госпитов. В отличие от летов федераты, хотя и считались подданными императора, полностью сохраняли все свои социально-политические структуры; их и в мирное время, и во время войны возглавляли собственные вожди или короли. Степень их автономии зависела от конкретной ситуации, но в любом случае была довольно высокой. Постепенно эта автономия превращалась в реальную независимость.

Не все варвары становились федератами. Многие вступали в армию на правах обычных воинов. Это увеличивало варваризацию римской армии. В восточной части Империи, обладавшей большим экономическим и людским потенциалом, императоры сумели держать варварский элемент под контролем, зачастую использовать не «внешних», а «внутренних» варваров, как, например, исавров. В западной части таких возможностей почти не было, а потом они и совсем исчезли. После поражения армии императора Антемия в войне с вестготами у западных императоров армии, которая могла бы противостоять варварами, и вовсе не осталось. Императорский трон в этой части Империи оказался в полной зависимости от варварского войска и его командиров. Конечно, некоторую роль мог играть восточный император. Но в 476 г. обстоятельства сложились так. что реальных возможностей вмешаться в западные дела у императора Зенона не было, в результате чего в Италии с императорской властью было покончено.

Еще до этого события территория, подконтрольная западному императору, все более сокращалась. Под натиском гуннов племенной мир пришел в движение, и все больше варваров либо наседало на имперские границы, либо уже переходило их. занимая одну область за другой. Хотя германцы, находившиеся на территории Империи, считались федератами, но действовали они исходя из своих собственных интересов. Поселившись на той или иной территории, они в скором времени истощали ресурсы этой территории и нуждались в новых землях. Они то вступали в открытый конфликт с императором и местными властями, то заключали те или иные договоренности и двигались по территории Римской империи. Легальным способом закрепления (хотя бы и временного) той или иной области за варварами было пожалование варварскому предводителю римского ранга магистра, и это делало его не только варварским лидером, но и главой местной власти. Не добившиеся такого статуса варварские вожди или уже чаще короли поддерживали узурпатора, надеясь привести к власти «своего» императора и уже от него получить землю для расселения там своего народа. И тот и другой способ являлись, однако, лишь легальным прикрытием уже свершившегося или намеченного факта завоевания. Передвижения варварских народов по территории Империи далеко не были мирными. Это были тяжелые войны, и во время одной из них в 410 г. вестготы захватили сам Рим. Особого ни военного, ни экономического значения этот факт не имел, но он ясно выражал то, что во взаимоотношениях варваров и Империи перевес все более склонялся на сторону варваров, что теперь не римляне им, а они римлянам могут диктовать свои условия. Конечно, реальная ситуация была сложнее. В значительной степени она определялась военными и дипломатическими способностями римских лидеров, генералиссимусов, как их иногда называют ученые. Стилихон и Констанций при Гонории и Аэций при Валентиниане III смогли путем уступок более или менее стабилизировать положение в Западной империи. Убийство Аэция в 454 г. и Валентиниана в 455 г. и последующее за этим взятие Рима вандалами открыли время агонии Западной Римской империи. Свержение Ромула Августула в 476 г. и образование в Италии, колыбели и сердце Империи, государства Одоакра стали закономерным результатом этого процесса.

На территории Западной Римской империи образовалось несколько варварских государств. Они возникли там в результате завоеваний, а не мирного и постепенного проникновения на имперскую территорию. Отношения этих государств с Империей строились различно. Свевы, по-видимому, никогда не считали себя федератами Империи и были не только фактически, но и формально совершенно независимыми. Другие предпочитали связывать себя с Империей договором, который закреплял за ними ту или иную территорию. Такой договор не препятствовал новым завоеваниям ни за счет других варваров, ни за счет новых имперских территорий. Даже будучи федератами, варвары продолжали воевать с Империей, если считали это необходимым или выгодным. Участвовали они и в гражданских войнах, поддерживая того кандидата, от которого ожидали больших выгод. Впрочем, могли они и выступать официально по поручению или даже приказу императора, но и в этом случае только тогда, когда полагали, что это им выгодно. Ни о какой реальной службе Империи и императору уже не было речи.

Тем не менее люди того времени независимо от их происхождения, социального, экономического и политического положения, пребывания на территории Империи или за ее пределами ясно сознавали принципиальное различие между Империей и варварскими государствами, между императором и варварским королем. Империя оставалась государством высшего порядка. С течением времени короли стремились не только фактически, но и официально стать суверенными государями, полностью независимыми от императора, но и при этом никогда не претендовали на статус, равный императорскому. Империя в глазах современников могла быть только одна даже тогда, когда во главе ее стояли два императора. С этой точки зрения в 476 г. ничего не изменилось, кроме того, что отныне на троне находится один император, и его резиденция располагается в Константинополе. Реальные отношения королей с императорами могли быть самыми разнообразными — от официального признания себя лишь представителями императора в данной стране до открытой войны с Империей. Но формально на высший статус императора, каким мог быть только римлянин (ромей в грекоязычном мире), никто не покушался. Империя оставалась в глазах тогдашнего общества высшим политическим и ментальным феноменом. Получение высокого римского военного или политического ранга по-прежнему было чрезвычайно важно для германских государей. Кроме престижа, это давало им легальное право управлять своими романскими подданными.

В ходе и результате варварских завоеваний создалась своеобразная лестница государств: Империя — королевства — герцогства. Последняя ступень не была обязательной. Герцогств как государственных образований не было, например, в Вестготском и Вандальском королевствах. В Лангобардском королевстве, наоборот, герцогства, по крайней мере наиболее крупные из них — Беневентское и Сполетское, в зависимости от конкретной политической ситуации превращались в почти независимые государства. Во Франкском королевстве самостоятельность герцогств также зависела от политических условий. Так, в конце правления Меровингов и в первое время после прихода к власти Каролингов фактически независимой являлась Аквитания, хотя правил ею не король, а герцог. Но как бы ни складывалась реальная ситуация, такая государственная трехуровневость принималась как непреложный факт. Каждый уровень отделялся от другого принципиально. В Лангобардском королевстве некоторые герцоги достигали или пытались достичь трона, но это достигалось либо соответствующим избранием, либо гражданской войной. Короли пытались сравняться с императором, принимая пышные римские титулы, организуя свой двор наподобие императорского, чеканя золотые монеты, подражающие имперским, но это все равно не ставило их на один уровень с императором.

При расселении на территории Империи федераты считались имперскими воинами и на основании уже существующих римских законов приобретали обычно треть (иногда две трети) земель, домов и рабов живших там римлян^[520]. Позже это было закреплено либо законом, либо обычаем. Впрочем, такое положение относилось только к той области, в которой варвары реально селились. Как правило, под властью варварских королей находилась гораздо более обширная территория, и там продолжалась прежняя жизнь, хотя обитатели этой территории фактически становились подданными уже не императора, а варварского короля. Там практически или почти в неприкосновенности сохранились владения местных магнатов, и их владельцы лишь делились доходами с варварами и их королями. Но и там, где произошел раздел или даже полная конфискация имений, можно говорить о смене собственников, но не о смене самой структуры. Во Франкском же королевстве такой смены практически вовсе не произошло, ибо сами франки селились за пределами своей прежней территории в ограниченном масштабе, а король экспроприировал лишь императорские владения. И еще одно важное ограничение: практически полное сохранение, а с течением времени и значительное расширение церковных и монастырских владений. А в них полностью сохранялись позднеримские социальные отношения.

Варварские завоевания, естественно, сопровождались многочисленными разрушениями, грабежами, убийствами, порабощениями. Но образовавшиеся новые государства совершенно не были заинтересованы в экономическом хаосе, а тем более крахе. Поэтому следом за временем упадка пришло время относительной стабильности. Экономика продолжала ту эволюцию, которая была характерна для Поздней империи, хотя ее аграризация и натурализация ускорились, и эта тенденция становится не только преобладающей, но и господствующей. Это не означает, что торговля и ремесло окончательно исчезли. Как и до 476 г„торговые связи различных регионов Средиземноморья сохранились, хотя и в резко сокращенном масштабе. Восточные купцы, особенно сирийцы, привозят в Западную Европу самые разнообразные товары, особенно предметы роскоши, столь желаемые старой и новой знатью Западной Европы и Северо-Западной Африки, но не производимые на месте, а также такие продукты потребления, как масло. На Восток же вывозятся некоторые продукты Запада, но особенно рабы, число которых в результате не только завоеваний, но и последующих войн резко возросло. Однако в таком количестве западноевропейской экономике рабов было уже не нужно. Разрушена же была средиземноморская торговля не германскими, а арабскими завоеваниями VII — начала VIII в., которые резко разделили Средиземноморье на мусульманский мир, в состав которого вошли его восток, юг и крайний запад, и христианский, в составе которого остался лишь его север. В некоторой степени этот удар был компенсирован укреплением новых центров торговли: атлантическим и северным. Не исчезло и специализированное городское ремесло. Некоторые его отрасли даже переживали новый расцвет. В первую очередь это относится к изготовлению оружия, некоторых видов керамики, ювелирных изделий. Товарность городского ремесла уменьшилась, но не исчезла вовсе.

Что касается германского населения, то в новых условиях прежние социально-экономические отношения начали разлагаться. Среди германцев тоже выделялись крупные собственники, с одной стороны, и разоряющиеся крестьяне — с другой. Как и ранее римские крестьяне, так теперь германские, отдавали свои земли взамен покровительства и защиты со стороны крупного и влиятельного собственника, становясь, таким образом, прекаристами, или брали у него землю в наследственную аренду, приравниваясь к римскими колонам. К ним практически стали приравнивать и старых германских литов. Таким образом, значительная часть германского населения новых государств включалась в уже существующую позднеримскую социально-экономическую структуру. Так что можно говорить не о разрушении позднеримских социальных отношений, а об их распространении на новых поселенцев, которые к тому же составляли сравнительно незначительную долю населения. Между римским колонам и средневековым крепостным не стоял свободный франкский крестьянин.

Варварское завоевание первоначально привело к расширению и укреплению общинно-территориального социально-экономического уклада. Там, где варвары поселились более или менее компактно, этот уклад стал на какое-то время преобладающим. Но община, как только что было сказано, начала достаточно быстро разлагаться. Она не исчезла полностью, но, с одной стороны, сфера ее влияния уменьшилась, т. к. какая-то часть общинников из общины по тем или иным причинам выходила, а с другой, сама община стала терять свой самостоятельный характер, превращаясь в зависимую. То же самое можно сказать о родовом укладе. Некоторые народы, жившие еще родовым строем, хотя и уже разлагающимся, фактически оказались вне границ новых государств, как берберы в Африке или баски в Испании. Германские кровнородственные общины — fara — еще сравнительно долго сохранялись у лангобардов, но, в конце концов, исчезли и там.

После варварских завоеваний рабство не исчезло. Эти завоевания даже привели к увеличению числа рабов. Варвары не освобождали рабов, если это, конечно, не диктовалось политической необходимостью, как это сделал Тотила во время войны с византийцами. И во время последующих войн, которых в то время было очень много, пленных очень часто обращали в рабов, как это в свое время делали римляне и греки. Деление всего населения, и романского, и германского, на рабов и свободных по-прежнему воспринималось как само собой разумеющееся. Продолжала существовать и работорговля. Особенно она процветала во Франкском королевстве. Однако реальная роль рабов изменилась. Рабы все меньше использовались в хозяйстве, особенно в ремесле и торговле. Доля их труда в земледелии сохранялась, но постепенно все же тоже уменьшалась. Все чаще рабы использовались преимущественно как челядь в личном услужении их хозяев. Изменилось и реальное положение рабов. С распространением христианства рабов стали воспринимать как людей, а не только как «одушевленные орудия», а это привело к поднятию статуса их личности. Так, убийство раба или его искалечивание стали восприниматься обществом и государством как преступление. Уже в позднеримское время рабы, посаженные на пекулий, фактически (но не юридически) сравнялись с колонами. Этот процесс ускорился в VI–VII вв. В это же время некоторые рабы стали использоваться своими господами, в том числе королями, в качестве воинов и доверенных лиц. которым порой поручалось даже управление. Эти люди, хотя юридически и оставались рабами, в реальности занимали довольно высокое положение, ставившее их выше рядовых свободных.

Политический хаос, возникший в результате варварских вторжений и последующих войн, нанес тяжелый удар городам. Реальным распорядителем основных аспектов жизни города становится или королевский граф, или христианский епископ. Они отвечают, прежде всего, за сбор налогов, безопасность и порядок, судопроизводство. Но все же какие-то следы куриальной и коллегиальной организации в городах сохранялись. Городские курии занимаются вопросами наследства, опеки и некоторых других частных дел горожан. Сохранились и некоторые ремесленные коллегии, как. например, строителей в Лангобардском королевстве или монетариев в Вестготском. Очень важно, что сохранились городские традиции. Без сохранения если не реальной, то ментальной городской организации едва ли были возможны те коммунальные революции, которые привели к возрождению города уже после 1000 г. Преемственность между античным полисом (civitas) и городской коммуной развитого Средневековья несомненна. Сохранению города способствовало и то, что города, хотя и уменьшившиеся в своих размерах и частично изменившие свой внешний вид, остались низовыми административными единицами. В условиях вынужденного подчинения романского населения германским завоевателям города в большой мере оставались носителями самого духа романства. Именно города давали романскому населению ощущение некоторой защиты от господствующих варваров. В них еще тлели некоторые следы римской цивилизации и. что очень важно, римской ментальности.

В еще большей степени это характерно для католической Церкви^[521]. Церковь было тем институтом, который без значительных изменений перешел в новую эпоху. Христианство в его никейско-константинопольской православно-католической форме являлось религией подавляющего большинства, а в конце концов, и всего романского населения Европы и Северной Африки. Варвары, поселившиеся на территории бывшей Западной Римской империи, частично были еще язычниками, частично христианами, но не католиками, а арианами. Только франки приняли христианство уже сразу в виде католицизма. Но постепенно и другие варвары тоже стали католиками. К VIII в. Западная Европа в границах существующих тогда государств стала практически полностью католической. При этом надо учитывать, что до религиозного раскола 1054 г. было еще далеко, несмотря на усиливающиеся противоречия между Римом и Константинополем и в чисто богословской, и в политической области. Поэтому при всех оговорках можно говорить о религиозном единстве европейского христианства. Однако тот факт, что на территории бывшей Западной Римской империи сосуществовали единая католическая Церковь, возглавляемая римским папой, и сеть отдельных государств с их королями, делал из Церкви относительно автономную силу. Даже после создания империи Каролингов какая-то часть западного христианства оставалась вне ее границ (Англия, Астурия), так что принцип сосуществования единой Церкви и отдельных государств сохранялся. Разумеется, конкретная политическая ситуация очень сильно влияла на реальное положение папской курии и местных церквей, но при всех поворотах истории католическая Церковь не сливалась в симфонии со светским государством. Она была построена строго централизованно, и папа являлся ее абсолютным монархом не в меньшей степени, чем король монархом светским. Строгую централизацию католической Церкви не нарушало монашество; монастыри могли не подчиняться местным церковным властям, но они полностью подчинялись папе.

Варварские завоевания, главный удар которых пришелся в большой степени по городам, имели тяжелые последствия для культуры и, особенно, образования. Государственный аппарат варварских королевств был гораздо примитивнее римского, и в нем образованных людей требовалось гораздо меньше. Но все-таки полностью обойтись без них и варварские короли не могли. Подавляющее большинство населения оставалось романским и жило по римским законам. И для управления им требовались знатоки римского права. Не менее важным было образование для клириков и монахов. Поэтому возникают епископские, а позже и монастырские школы. В них утверждается система образования, созданная Боэцием в Остготском королевстве. Именно священники и монахи были интеллектуалами того времени.

Богослужебным языком католической Церкви являлся латинский. Арианская церковь пользовалась обычно народным языком, но после перехода варваров в католицизм и в их церквах германская речь заменилась латинской. Именно церкви обязана Европа сохранением латыни как языка культуры, хотя и этот язык постепенно несколько изменялся. В еще большей степени латинский язык изменялся в повседневной речи. Различные государства, образовавшиеся на территории Западной Римской империи, были гораздо меньше связаны друг с другом, чем отдельные региона Римской империи. В них создались и несколько различные условия жизни, различным был еще пробивавшийся доримский субстрат, и различным являлся новый германский адстрат. В результате в разных странах латинский язык изменялся различно. Так стали возникать новые так называемые романские языки, становившиеся самостоятельными, но происходившие из одного корня — классической латыни. Оказавшиеся в меньшинстве, окруженные более культурными и превосходящими в численности латиноязычными соседями, германцы тоже стали переходить на ту «кухонную латынь», на которой говорили большинство населения страны. Это усиливалось и тем, что латынь они слышали в церкви, даже если постепенно все меньше понимали ее. Латынь являлась официальным государственным языком, на этом языке писались законы, в том числе записывались «варварские правды», на нем велось судопроизводство. Только в той части Франкского королевства, где романоязычных соседей практически не было или их было очень мало, сохранились германские языки. Это говорит о том, что главным фактором перехода завоевателей на язык завоеванных являлось все-таки воздействие местного населения. Государство и Церковь играли в этом лишь вспомогательную роль. Сохранение языка вело и к сохранению этнического самосознания, которое стали воспринимать и поселившиеся в стране германцы. Испания и Италия сохранили свои прежние наименования. Несколько иное положение сложилось во Франкском королевстве, но и там в его западной части поселившиеся германцы приняли местный язык, а юные французы до сих пор начинают изучать историю с темы «Наши предки галлы». Можно говорить, что на большей части территории новых государств германцы растворились в местной романской среде.

В политическом плане главным результатом варварских завоеваний явился политический распад европейско-средиземноморского мира. Варварские государства стали образовываться на территории Римской империи еще до 476 г., но пока на Западе имелся свой император, эта ситуация могла казаться вполне обратимой. Свержение Ромула Августула в 476 г. сделало ее окончательно необратимой. Юстиниан в VI в. попытался восстановить Римскую империю в ее прежних границах, но эта попытка потерпела крах. Он сумел уничтожить Вандальское и Остготское королевства и отнять часть территории у Вестготского королевства, но этим его успехи и ограничились. В том же VI в. большая часть византийских владений в Италии была захвачена лангобардами, а в следующем веке византийцы были вытеснены и из Испании. Европа оставалась политически раздробленной. Как бы официально ни складывались отношения варварских королей к Империи, реально они были абсолютно независимыми владыками своих государств.

В варварских королевствах возникла иная концепция государства, чем в Римской империи. Даже после кризиса III в., когда политическим строем являлся доминат, т. е. фактически самодержавная монархия, Римская империя оставалась res publica populi Romani — государством римского народа, а император — его неограниченным главой. Романское население новых государств не могло видеть в варварском короле главу своего народа. Долгое время оно считало своим главой императора, но тот находился далеко в Константинополе и реально никак влиять на положение в варварских королевствах не мог. В этих условиях романское население скорее стало видеть своим главой римского папу; королю же приходилось подчиняться. Местные римляне являлись лишь подданными абсолютного монарха. Что касается варваров, то до начала и частично в начале завоеваний во главе их стоял военный вождь, как бы он ни назывался. Но в ходе завоеваний и после подчинения преобладающей массы местного населения такое положение сохраниться не могло. Военный вождь превратился в подлинного и неограниченного монарха, а соплеменники в его подданных. Оба процесса совпали. В результате государство фактически превращается в собственность короля. Различие между государством и его главой исчезает. Так, частная казна короля оказывается одновременно и государственной, а служащие двора исполняют роль нынешних министров^[522].

Это ведет к изменению и сословной системы государства. Позднеримское деление на «почетных» и «низших» определялось отношением данных групп населения к государству. Теперь определяющим становится отношение того или иного человека к личности короля. Фактически этот принцип не был новым. И в Поздней империи реально роль человека определялась его близостью к императору и верностью ему, так что фактически сенаторы уже не являлись правящей группой, а куриалы, относясь к «почетным», превратились в зависимое сословие. Как и во многом другом в то время, в этом ярко проявлялось противоречие между реальностью и видимостью. Но все же официально и, что очень важно, в сознании людей прежнее деление определяло сословную сетку государства. В варварских королевствах исчезла и видимость такого деления. Хотя сами сенаторы время от времени еще именовали себя гордыми римскими титулами, как это было, например, в Вестготском королевстве, государство такое деление не признавало. Возникает новое сословное деление, в основе которого лежит близость к королю, верность королю, служба королю.

В эту новую сословную сетку включается как романское, так и германское население. Старая германская родовая знать практически теряет свое положение. Только в Лангобардском королевстве ее верхушка в виде герцогов сумела не только сохранить, но и усилить свое положение. Во Франкском королевстве новая знать возникает (не сразу, но постепенно) из смеси романских и германских элементов. В Вестготском королевстве знать уже не та старая, которая когда-то могла диктовать свою волю Атанариху или Фритигерну, а новая, возникшая уже после поселения сначала в Галлии, а затем в Испании. Вандальский король вообще уничтожил старых аристократов из числа своих соплеменников и создал новых из собственных слуг. В Остготском и Бургундском королевствах также фактически начала создаваться новая знать, но этот процесс был прерван преждевременным крахом этих государств.

Одним из результатов варварских завоеваний стало разрушение римского государственного аппарата. Хотя варваров было не так уже много, они являлись господствующим слоем. И новый государственный аппарат стал строиться на основе приспособления, а затем и развития германских институтов, принесенных завоевателями, хотя и с использованием некоторых элементов римских институтов. У германцев отношения между королем и его окружением строились на принципе взаимной верности, и этот принцип был положен в основу создания нового государственного аппарата. Место чиновников заняли королевские дружинники. За свою службу они получали либо собственность, либо право на доходы. В случае нарушения верности или отказа от службы эти люди теряют пожалованную собственность. Таким образом, в этой сфере жизни в рядах служилой знати собственность теряет свой безусловный характер, что было характерно для римского общества и утверждалось римским правом, и приобретает характер условный. И в рамках этой условной собственности начинает утверждаться принцип условного владения зависимого населения. Начинает возникать система иерархической зависимости — от короля к условным собственникам, от последних к условным держателям. Но надо подчеркнуть, что само по себе условное держание зависимых людей устанавливается еще в римское время. Теперь оно дополняется условной собственностью. идущей от короля.

Изменяется и правовая ситуация. Долгое время в варварских королевствах сосуществовали две правовые системы: римская и германская. В Вестготском и Бургундском королевствах это положение было зафиксировано соответствующими кодексами законов. Но позже ситуация изменилась, и реальное положение в разных государствах сложилось различно. Бургундское королевство было уничтожено прежде, чем какое-либо изменение могло произойти. В Вестготском королевстве в VII в. появилось единое право для всего населения. Оно испытало довольно значительное влияние римского права, но создано все же было на основе готского. Во Франкском королевстве, в конце концов, по Салическому закону стали жить все подданные без различия их этнического происхождения. Вандальские и лангобардские короли в принципе не обращали внимания на своих римских подданных, и те. хотя это не было зафиксировано определенным кодексом, продолжали жить по римскому праву.

Германское и римское право было основано на разных принципах. Субъектом римского права являлась личность гражданина (позже подданного, но все равно личность), германского — родственный коллектив, семья. Для римского права характерно признание личной ответственности и наказания за то или иное преступление, включая убийство или государственную измену. Германское право вместо наказания применяет выкуп, причем выкуп различен в зависимости от положения пострадавшего в обществе. А само положение обусловлено не происхождением, а степенью близости к королю. Для римского права главным является соблюдение закона, для германского — мир в общине, и поэтому важным элементом судопроизводства является судебное собрание, в котором участвуют все свободные члены данной общины. В римском праве критерием наказания или оправдания является результат судоговорения, в ходе которого обе стороны (даже если одной стороной является государство или его представители) отстаивают свою точку зрения, выдвигая доказательства вины или отрицая их. В германском праве таким критерием является «Божий суд» (его разновидность — судебный поединок), в результате которого сам Бог определяет истинную вину человека (или, соответственно, ее отсутствие).

Характерной чертой варварских королевств является двойственность их этнического состава. Во всех королевствах численность варваров была много меньше, чем окружающего романского населения. Разумеется, привести какие-либо точные цифры невозможно, но самые оптимистические подсчеты показывают, что нигде варваров было не больше 10 %, а скорее всего, и много меньше. Однако именно они являлись господствующим слоем общества. Романское население во многих отношениях сохраняло свое экономическое значение, но в политическую структуру королевств не входило. Только Одоакр и свергнувший его Теодорих официально рассматривали местное население как составную часть своих государств, а сами государства как двуединые — римско-варварские. Такая позиция была облегчена формальным признанием и того и другого официальным представителем императора в Италии. Однако попытка создания двуединого государства потерпела крах. В войне с Теодорихом итало-римская знать не поддержала Одоакра, а его попытка сделать цезарем своего сына вооружила ее против него. В Остготском королевстве развернулось сначала скрытое, а затем и открытое противостояние готов и римлян, ярким выражением чего в конце правления Теодориха стал процесс Боэция и Симмаха, а позже судьбы его преемников. Другие короли тоже иногда приближали к себе местных аристократов. Приближенным вестготского короля Реккареда был Клавдий, ставший даже герцогом и по поручению короля успешно проведший ряд военных кампаний. Но в Вестготском королевстве пример Клавдия был исключением. Франкские короли привлекали к себе галльских аристократов более последовательно. Например, в Бургундском королевстве Гунтрама большую роль играл Муммол, ставший патрицием. Его авторитет признавали и другие франкские короли. В большой мере на романскую знать в своей борьбе пыталась опереться Брунигильда. Но. несмотря на это. романский элемент в целом не допускался к политической власти. Как императором мог быть только римлянин, так королем мог быть только германец.

С течением времени правовой статус германского и романского населения сближался и даже выравнивался. Так, в Вестготском королевстве в середине VII в. вводится единое территориальное право, заменяющее и этническое варварское, и приспособленное к новым условиям римское право. Это сравняло правовое положение обоих элементов населения. Однако само сохранение формулы «будь то гот или римлянин» говорит о сохранении этих двух групп населения. Важно и то, что, несмотря на провозглашение правового равенства, романская аристократия по-прежнему к управлению государством не допускалась. То же самое надо сказать и о Франкском королевстве. Распространение на романское население Салического закона не привело к политическому уравнению галло-римлян с франками. Иногда некоторые короли делали демонстративные шаги по направлению к романскому большинству. Так, в середине VIII в. лангобардский король Айстульф называет себя королем не только лангобардов, но и римского народа. Это, однако, являлось редчайшим явлением. Король, властвовавший над страной, не был королем этой страны. Он оставался королем того или иного варварского народа. Даже во франкских королевствах, в которых процесс этнической интеграции зашел, пожалуй, дальше, чем в других варварских государствах, король оставался королем франков. Таким образом, государство носило этнический характер.

Время существования варварских королевств было различным. Однако, в конце концов, каждое из них было уничтожено. Остготы уничтожили государство Одоакра. Бургундское королевство было завоевано франками, как раньше большая часть Тулузского королевства вестготов. Франки ликвидировали и Лангобардское королевство. Вандальское и Остготское королевства рухнули под ударами Византии. Вестготское королевство было уничтожено арабами. Таким образом, ни одно из них не стало началом нового, национального государства. Вестготы сумели сохранить северо-западную часть Испании, где возникло Астурийское королевство, но оно носило совершенно иной характер. Оно было государством не вестготов в противоположность римлянам, а христиан в противоположность мусульманам. На этой совершенно иной базе рождалась средневековая Испания. Главной причиной непрочности варварских королевств стал их этнический характер при двуэтничности их населения^[523].

Исключением на первый взгляд является Франкское королевство. Там, как уже говорилось, этническая интеграция, как кажется, зашла сравнительно далеко. К тому же значительная часть территории этого королевства в конечном итоге (хотя далеко не сразу) приняла имя Франция, утеряв прежнее название — Галлия, чего не произошло ни в Италии, ни в Испании. И все же говорить, что Франкское королевство трансформировалось во Францию нельзя. Между этими двумя эпохами французской истории стояла Римская империя Каролингов.

Каролингская империя носила совершенно иной характер. Она была принципиально надэтническим государством. Хотя сам Карл Великий еще сравнительно долгое время сохранял титул короля франков и лангобардов, он имел уже для него второстепенное значение. А позже этот титул исчезает вовсе. Во главе государства теперь стоит римский император. Именно в результате распада этой империи возникают новые государства — Франция и Германия.

ИСПОЛЬЗОВАННАЯ ЛИТЕРАТУРА^[524]

1. Аланика III. Владикавказ, 1995.

2. Аланы, Западная Европа и Византия. Владикавказ, 1992.

3. Альфан П. Варвары. СПб., 2003.

4. Археология Северной Осетии. Ч. 2. Владикавказ, 2007.

5. Бартошек М. Римское право. М., 1989.

6. Барфилд Т. Опасная граница. СПб., 2009.

7. Батурин А. П. Первые короли средневековой Европы. Кемерово, 2010.

8. Бахрах Б. С. Аланы на Западе. М., 1993.

9. Буданова В. П. Готы в эпоху Великого переселения народов. М., 1990.

10. Буданова В. П. Варварский мирэпохи Великого переселения народов. М., 2000.

11. Буданова В. П., Горский А. А, Ермолова И. Е., Великое переселение нардов. СПб., 2011.

12. Вольфрам X. Готы. СПб., 2003.

13. Гадло А. В. Этническая история Северного Кавказа. IV–X вв. Л., 1979.

14. Гунны, готы и сарматы между Волгой и Дунаем. СПб., 2009.

15. Дворецкая И. А. Возникновение раннефеодального государства в Северной Италии VI–VIII вв. М., 1982.

16. Дворецкая И. А. Западная Европа V–IX вв. М., 1990.

17. Дилигенский Г. Г. Северная Африка в IV–VI веках. М., 1961.

18. Диснер Г.И. Королевство вандалов. СПб., 2002.

19. Дуров В. С. Латинская христианская литература III–V веков. СПб., 2003.

20. Жюльен Ш.А. История Северной Африки. М., 1961.

21. Засецкая И. П. Культура кочевников южнорусских степей в гуннскую эпоху (конец IV–V вв.). СПб., 1994.

22. Зинковская И. В. Королевство Эрманариха. Источники и историография. Воронеж, 2010.

23. Испания и Португалия. М., 1947.

24. Историописание и историческая мысль западноевропейского Средневековья. М., 2010. Книга I.

25. История и социология государства. Новосибирск, 2003.

26. Карл Великий. Реалии и мифы. М., 2001.

27. Клауде Д. История вестготов. СПб., 2002.

28. Кляшторный С. Г., Султанов Т. И. Государства и народы евразийских степей. СПб., 2004.

29. Ковалевская В. Б. Кавказ — скифы, сарматы, аланы. М., 2005.

30. Колесникова Л. А. Феодализм и города в Италии в VIII–XV вв. М., 1987.

31. Колосовская Ю. К. Рим и мир племен на Дунае. I–IV вв. н. э. М., 2000.

32. Корсунекий А. Р. Готская Испания. М., 1969.

33. Корсунекий A. R., Гюнтер Р. Упадок и гибель Западной Римской империи и возникновение германских королевств. М., 1984.

34. Крадин Н. Н. Империя Хунну. М., 2002.

35. Кузьменко Ю. К. Ранние германцы и их соседи. СПб., 2011.

36. Культура Византии. IV — первая половина VII в. М., 1984.

37. Кушнирук С. П. Res gestae populi Romani, Военная история Древнего Рима. М., 2012.

38. Кычанов Е. И. История приграничных с Китаем древних и средневековых государств. СПб., 2010.

39. Левандовский А. П. Франкская империя Карла Великого. «Евросоюз» Средневековья. М., 2013.

40. Ле Гофф Ж. Рождение Европы. СПб., 2008.

41. Мюссе Л. Варварские нашествия на Европу: германский натиск. СПб., 2006

42. Нефедкин А. К. Военное дело сарматов и аланов. СПб., 2011.

43. Нефедкин А. К. Победители легионов: военное дело готов. М., 2012.

44. Николь Д. Пуатье 732 г. н. э. М., 2012.

45. Никоноров В. П., Худяков Ю. С. «Свистящие стрелы» Маодуня и «Марсов меч» Аттилы. СПб.; М., 2004

46. Петрухин В. Я., Раевский Д. С. Очерки истории народов России в древности и раннем Средневековье. М., 1998.

47. Пирен А. Империя Карла Великого и Арабский халифат. М., 2011.

48. Послание от Марка. СПб.; Кишинев, 2011.

49. Санников С. В. Образы королевской власти эпохи Великого переселения народов в раннесредневековой западноевропейской историографии. Новосибирск, 2009.

50. Священное тело короля. М., 2006.

51. Сиротенко В. I История международных отношений в Европе во второй половине IV — начале VI в. Пермь. 1975.

52. Сиротенко В. Т. Народные движения в поздней Римской империи и образование варварских государств. Днепропетровск, 1988.

53. Степи Евразии в эпоху Средневековья. М., 1981.

54. Томпсон Э. А. Римляне и варвары. СПб., 2003.

55. Укаюва В И. «Последний римлянин» Боэций. М„1987.

56. Уоллес-Хедрилл Дж.-М. Варварский Запад. СПб., 2002.

57. Шервуд Е. А. Законы лангобардов. М., 1992.

58. Шкаренков П. П. Королевская власть в остготской Италии по «Varia» Кассиодора. М., 2003.

59. Шкаренков П. П. Римская традиция в варварском мире. М., 2004.

60. Шувалов П. В. Секрет армии Юстиниана. СПб., 2006.

61. Щукин М. Б. Готский путь. СПб., 2005.

62. Готи и гети. София, 2008.

63. Зячеви В. Н. Византща и готи на Балкану у IV и V веку. Београд, 2000.

64. Чилингиров А. Готи и гети. София, 2009.

65. A Companion to Late Antiquity I ed. Rousseau Ph. Oxford. 2009.

66. A Companion to the Medieval World / ed. Lancing C., English E. D. Oxford, 2009.

67. A Companion to the Roman Army / ed. Erdkamp P. Oxford. 2007.

68. Actes du XIe congrés international d’archéologie chrétienne. Rome, 1989.

69. Africa Romana. Atti del XV convegno di studi. Roma, 2004.

70. Africa Romana. Atti del XVI convegno di studi. Roma, 2006.

71. Africa Romana. Atti del XVII convegno di studi. Roma, 2010.

72. Africa Romana. Atti del XIX convegno di studi. Roma, 2012.

73. Alescandra A., Gilbert F. Légionaires, auxliares et fédérés sous le Bas-Empire romain. Paris,2009.

74. Altheim E, Stiel R. Asien und Rom. Tubingen, 1952.

75. Anerkennung und Integration / ed. Wolfram H. und Schwarcz A. Wien, 1988.

76. Arce J. Mérida tardorromana. Merida, 2002.

77. Arce J. Barbaras у romanos en Hispania. Madrid, 2005.

78. Azzara C. L’Italia dei barbari. Bologna, 2002.

79. Bachrach B. S. Merovingian Military Organization. Minneapolis, 1972.

80. Bachrach B. S. Charlemagne’s Early Companies. Leiden; Boston, 2013.

81. BarberoA., Vigil M. Sobre lis origenes de la Reconquista. Barcelona, 1974.

82. Barton I. M. Africa in the Roman Empire. Accra, 1992.

83. Bizanzio e Italia. Milano, 1982.

84. Bleckmann B. Die Germanen. München, 2009.

85. Burns T. S. A History of the Ostrogoths. Bloomington, 1984.

86. Bury J. B. History of Later Roman Empire. NY, 1958.

87. Cambridge Ancient History. Vol. XIII–XIV. 2008.

88. Cambridge Economic History of Europe. Vol. I. 1996.

89. Cambridge History of Christianity. Vol. 3. 2008.

90. Cambridge History of Medieval Political Thought c. 350 — c. 1450. 2008.

91. Cameron A. The Mediterranean World in Late Antiquity AD 395–600. London; NY, 2001.

92. Chastagnol A. La fin du monde antique. Paris, 1976.

93. Claude D. Der Handel im westlichen Mittelmeer während Frühmittelalter, Göttingen, 1985.

94. Clover F. M. Flavius Merobaudes. Philadelphia, 1971.

95. Collins R. Early Medieval Europe. London, 1991.

96. Collins R. Visigothic Spain 409–711. Oxford, 2001.

97. Constable O. R. Housing the Stranger in the Mediterranean World. Cambridge, 2003.

98. Cooper K. The Fall of the Roman Household. Cambridge, 2007.

99. Courtois Chr. Les Vandales et l’Afrique. Paris, 1965.

100. Czuth B. Die Quellen der Geschichte der Bagauden. Szeged, 1965.

101. Das Reich der Vandalen und seine (Vor-) Geschichte / ed. Berndt G. M. und Steinarchen R.Wien, 2008.

102. Dannenbauer H. Die Entstehung Europas. Stuttgart, 1959. Bd. 1.

103. Demandt A. Die SpStantike. München, 1989.

104. Der FrUhmittelalter Staat — europUische Perspectiven / ed. Pohl W., Wieser V. Wien, 2009.

105. Devorey J.-P. Puissants et miserables. Systeme social et monde paysan dans L'Europe des Francs. Bruxelles, 2006.

106. Die Langobarden / ed. Pohl W. und Erhart P. Wien, 2005.

107. Die Völkerwanderung. Stuttgart, 2005.

108. Diesner H.-J. Der Untergang des rOmischen Herrschaft in Nordafrika. Weimar, 1964.

109. Diesner H.-J. Isidor von Sevilla und seine Zeit. Berlin, 1973.

110. Diesner H.-J. Westgothische und langobardische Gefolgschaften und Unterverbande. Berlin,1978.

111. Diesner H.-J. Politik und Ideologic in Westgothenreich von Toledo: Chindasvind. Berlin,1979.

112. Drinkwater J. F. The Alamani and Rome 213–496. Oxford, 2007.

113. Enciclopedia lingüistica hispana. Madrid, 1960. T. 1.

114. Ensslin W. Theodorich der Grosse. MUnchen, 1947.

115. Ermatinger J. W. The Decline and Fall of the Roman Empire. Westport, 2004.

116. Errington R. M. Roman Imperial Policy from Julian to Theodosius. Chapel Hill, 2006.

117. Escher K., Lebedynsky I. Le dossier Attila. Arles, 2007.

118. Esmonde Cleary A. S. The Ending of Roman Britain. London; New York, 1989.

119. Eugippius und Severin. Wien, 2001.

120. Evans J. A. S. The Age of Justinian. London, 2000.

121. Evans J. A, S. The Emperor Justinian and the Byzantine Empire. Westport, 2005.

122. Evig E. Die frdnkischen Teilungen und Teilreiche. Mainz, 1953.

123. Fouracre A, Gerberding R. A. Late Merovingian France. Manchester; New York, 1996.

124. Fournier G. Les Merovingiens. Paris, 1969.

125. From Roman Provinces to Medieval Kingdoms. London; New York. 2006.

126. Gaspari S. Prima delle nazioni. Roma, 2002.

127. Golden Deer of Eurasia. New York; New Haven; London, 2006.

128. Garcia de Cortazar. La ёроса medieval. Madrid, 1988.

129. Garcia de Moreno L. A. Historia de Espafla visigoda. Madrid, 1998.

130. Geary P. J. Die Merovinger. München, 1996.

131. Gilletl A. Envoys and Political Communication in the Latin West, 411–533. Cambridge,2003.

132. Goffart W. The Narrators of Barbarian History. Princeton, 1988.

133. Grant M. The Fall of Roman Empire. London, 1990.

134. Greek and Roman Historiography in Late Antiquty / ed. Marasco G. Leiden; Boston, 2003.

135. Gregory T. E. A History of Byzantium. Oxford, 2005.

136. Halsall G. Cemeteries and Society in Merovingian Gaul. Leiden; Boston, 2010.

137. Harl K. W. Coinage in the Roman Economy 300 В. C. to A. D. 700. Baltimore; London,1996.

138. Harries J. Law and Empire in Late Antiquity. Cambridge, 1999.

139. Harrison D. The Early State and the Towns. Lund, 1992.

140. Hatt J. J. Histoire de la Gaulle romaine. Paris, 1959.

141. Heather P. Goths and Romans. Oxford, 1992.

142. Heather P. The Fall of the Roman Empire. Oxford, 2003.

143. Heather P. Empires and Barbarians. Oxford, 2009.

144. Heather P, Matthews J. The Goths in the Fourth Century. Liverpool, 2004.

145. Hen Y. Roman Barbarians. New York, 2007.

146. Hispania in Late Antiquity / ed. Bowes K., Kulikowski M. Leiden; Boston, 2005.

147. Histoire de la France, Paris, 1987.

148. Howarth P. Attila. King of Huns. New York, 1995.

149. I Goti. Milano, 1994.

150. I Goti in Occidente. Spoleto, 1956.

151. lnterptreting Late Antiquity/ed. BowersockG. W., Brown P., Grabar O. Harvard University. 2001.

152. Jarnut J. Karl derGroBe. Padebom, 1999.

153. Jones A. H. M. The Decline of the Ancient World. London, 1966.

154. Jones A. E. Social mobility in late antique Gall. Cambridge, 2009.

155. Kasten B. Kflnigsstthne und Kttnigsherrschaft. Hannover, 1997.

156. Kazanski M. Les Goths. Paris, 1991.

157. Klingshirn W. E. Caesarius of Arles. Cambridge, 1995.

158. Kolzer T. Merovingenstudien. Hannover, 2001.

159. Kristensen A. K. G. Tacitus' germanische Gefolgschaft. Kobenhavn, 1983.

160. Kulikowski M. Late Roman Spain and Its Cities. Baltimore. London, 2004,

161. Kulikowski M. Rome’s Gothic Wars. Cambridge, 2007.

162. Kyzlasov L. R. The Urban Civilization of Northern and Innermost Asia. Bucure$ti; Briiila, 2010.

163. L’Afrique vandale et byzantine. Paris, 2002–2003. P. I–II.

164. La noblesse romaine et les chefs barbares du IIl" au VIII'si6cle. Paris, 1995.

165. La Rocca C. Tempi barbarici. L’Europa occidentale tra anticit^ e medioevo. Roma, 2012.

166. Langon B. L’Antiquity tardive. Paris, 1997.

167. Law, Society, and Authority in Late Antiquity /ed. Mathisen R. W. Oxford, 2001.

168. Lebedunsky I. Sarmates et Alains face a Rome. Clermont-Ferrand. 2010.

169. Lee A. D. War in Late Antiquity. Oxford, 2007.

170. Le Mdditerrande et le monde mdrovingien. Aix-en-Provence, 2005.

171. Lenski N. Failure of Empire. Berkeley; Los Angeles; London. 2002.

172. Les Bourgundes. Dijon, 1992.

173. Livermore H. V. The Origin of Spain and Portugal. London, 1971.

174. Logan F. D. A History of the Church in the Middle Ages. London; New York, 2005.

175. Los Visigodos. Murcia, 1987.

176. Lot F. Les invasions german iques. Paris, 1935.

177. Loyen A. Recherches historique sur les Panegvriques de Sidoine Apollinaire. Paris, 1942.

178. Maenchen-Helfen O. J. The World of the Huns. Berkeley; Los Angeles; London, 1971.

179. Malcolm Errington R. Roman Imperial Policy from Julian to Theodosius. Chapel Hill, 2006.

180. Mattingly D. J. Tripolitania. London, 2005.

181. Mauskopf Deliyanis D. Revenna in Late Antiquty. Cambridge, 2010.

182. McCormick M. Eternal victory. Cambridge; Paris, 1999.

183. Meneghetti M. L. Le origini delle litterature medievali romanze. Roma; Bari, 2001.

184. Merrils A. H. History and Geography in Late Antiquity. Cambridge, 2005.

185. Mocsy A. Pannonia and Upper Moesia. London; Boston, 1974.

186. Naf B. Senatorische Standebewusstein in spätrömische Zeit. Freiburg, 1995.

187. New Cambridge Medieval History. Vol. I–II. 2008.

188. O’Donnell J. The Ruin of the Roman Empire. 2008.

189. О Flynn M. J. Generalissimos of the Western Roman Empire. Edmonton, 1983.

190. On Barbarian Identity / ed. Gillet A. Tumhout, 2002.

191. Oreficeria antica e medievale / ed. I. Baldini Lippolis, M. T. Guatioli. Bologna, 2009.

192. Orlandis J. Historiade Espafta. Epoca visigoda. Madrid, 1999.

193. Pentz P. From Roman Proconsularis to Islamic Ifriqiah. Gbteborg, 2002.

194. Peregrinatio Gothica III. Oslo, 1992.

195. Pietri L. La Ville de Tours du IVe au Vie sidcle. Rome, 1983.

196. Plague and the End of Antiquity / ed. Little L. K. Cambridge, 2007.

197. Ravegnani G. I Bizantini in Italia. Bologna, 2004.

198. Raven S. Rome in Africa. London; NY, 1993.

199. Regna and Gentes / ed. Goetz H.-W., Jarmut J., Pohl W., Kaschke S. Leiden; Boston, 2003.

200. Riché P. Éducation et culture dans I’Occident barbare. Paris, 1995.

201. Rodriguez NeilaJ. F. Historia de Córdoba. Del almanecen prehistdrico al ocaso visigodo. Córdoba, 1988.

202. Rohrbacher D. The Historians of Late Antiquity. London, 2002.

203. Rom und die Barbaren. Bonn, 2008.

204. Ruprechtsberger E. M. Die Kyrenaika als rdmische Provinz. Linz, 2012.

205. Sanchez Albornos C. En tomo a los origenes del Feudalismo. Buenos Aires, 1974–1979. T. I–III.

206. Schieffler R. Neues von der Kaiserkrdnung Karls des GroBen. München, 2004.

207. Schramm P. E. Kaiser, Könige und Päpste. Stuttgart, 1968. Bd. I.

208. Societes en Europe mi VI ^е — fin IX^e siécle. Paris, 2003.

209. Staat im ffUhen Mittelalter. Wien, 2006.

210. Stickler T. Aëtius. MUnchen, 2002.

211. Stickler T. Die Hunnen. MUnchen. 2007.

212. Storia d’Italia. Torino, 1972, 1974. Vol. I, II.

213. Strohecker K. F. Germanentum und Spatantike. Zurich; Stuttgart, 1965.

214. Tessier G. La Baptéme de Clovis. Paris, 1964.

215. Texts and Identies in the Early Middle Ages. Wien, 2006.

216. The City in Late Antiquity / ed. Rich J. London. 2001.

217. The Construction of Communities in the Earle Middles Ages / ed. Corradini R., Diesenberger M., Reimitz H. Leiden; Boston, 2003.

218. The Early State. The Hague; Paris; NY, 1978.

219. The Pontic-Danubian Realm in the Period of the Great Migration / ed. Ivanisevic V. and Kazanski M. Paris; Beograd, 2012.

220. The Prosopography of the Later Roman Empire. Cambridge, 1971–1992. Vol. I–III.

221. The Roman West Country / ed. Branigan К and Fowler J. London; Vancouver, 1976.

222. Theory and Practice in Late Antique Archaeology / ed. Lavan L. and Bowden W. Leiden; Boston, 2003.

223. Thompson E. A. A History of Attila and the Huns. Oxford, 1948.

224. Thompson E. A. The Goths in Spain. Oxford, 1964.

225. Tough Times: The Archeology of Crisis and Recovery. Oxford, 2013.

226. Todd M. The Early Germans. Oxford, 2004.

227. Ullmann W. A Short History of the Papacy in the Middle Ages. London; New York. 1982.

228. Valdeavellano L. G. Historia de Espafla. Madrid, 1980. T. I. De los origenes a la baja Edad Media.

229. Varady L. Das letzte Jahrhundert Pannoniens. Budapest, 1969.

230. Varady L. Epochenwechsel urn 476. Budapest; Bonn, 1984.

231. Vingo P. de. From Tribe to Province to State. Oxford, 2010.

232. Visigothic Spain. Oxford, 1980.

233. Wenskus R. Stammesbildung und Verfassung. Köln; Graz, 1961.

234. Whittaker C. R. Rome and Its Frontiers. London and New York, 2004.

235. Wickham Ch. Early Medieval Italy. London, 1981.

236. Wickham Ch. Framing the Early Middle Ages. Oxford, 2005.

237. Williams S., Friell G. Theodosius. London. 2005.

238. Wolfram H. Die Germanen. München, 1995.

239. Wolfram H. The Roman Empire and Its Germanic Peoples. Berkeley; Los Angeles; London, 1997.

240. Wood J. The Merovingian Kingdoms. London; New York, 1994.

241. Wood J. The Politics of Identity in Visigothic Spain. Leiden, 2012.

242. Xiongnu Archaeology. Bonn, 2011.

Примечания

1

Распад самой никейской ортодоксии на православие и католицизм произойдет много позднее, хотя некоторые различия между западной и восточной ее ветвями проявляется и в эту эпоху. Поскольку темой книги являются государства западной части европейско-средиземноморского мира, то в дальнейшем будут часто употребляться понятия «католицизм» и. соответственно, «католики». Но надо еще раз подчеркнуть, что это не предусматривает противопоставления восточному православию.

(обратно)

2

Варварскими королевствами являются, конечно, и англосаксонские королевства в Британии, но они образовались в то время, когда Британия уже освободилась от римской власти, и их развитие проходило в других условиях, чем на Европейском континенте и в Северной Африке. Поэтому мы не рассматриваем в данной книге историю этих королевств.

(обратно)

3

К этому, конечно, надо прибавить исследования, посвященные варварам, в том числе германцам, в основном готам, которые в какой-то период своей истории оказывались на территории СССР, так что их история тоже представлялась как часть отечественной истории.

(обратно)

4

Это положение нельзя распространять буквально на всю традицию германских племен. Как мы увидим дальше, совершенно фантастической является «троянская» традиция франков. Но она явно и не является исконной для тех племен, которые вошли во франкский племенной союз. Об этом пойдет речь позже.

(обратно)

5

Ранее широко распространенная мысль, что восстание багаудов началось еще в 60-е гг… теперь в целом отвергнута.

(обратно)

6

Сведения об этом довольно поздние, самые древние из них восходят к VII в. и основываются на местном предании монастыря Сент Мор де Фоссе, находившегося на этом месте. В это время еще сохранялись следы крепостного рва, оставшиеся от позднеримского времени, которые связывались с укреплением багаудов.

(обратно)

7

Долгое время считалось, что и Элиан тоже выпускал свои монеты с императорскими титулами, но сейчас признано, что они, вероятнее всего, принадлежат более раннему галльскому императору Лелиану (легенду сейчас читают не L. AELIANUS, a LAELIANUS). Что касается монет Аманда, то некоторые исследователи считают их фальшивками. Но большинство нумизматов все же признают их подлинность.

(обратно)

8

В свое время сводный брат Аристоник. стремившийся не допустить присоединения Пергамского царства к Риму и самому стать его царем, использовал массы местного населения, в том числе рабов, обещая в случае победы создать в Пергаме «государство солнца».

(обратно)

9

Зосим, с одной стороны, сообщает, что во время перехода армии Константина в Галлию там уже существовала территория, свободная от римской власти, а с другой, что, ликвидируя римскую власть, армориканиы подражали британцам, но те установили собственное правление только уже после ухода с острова армии Константина. Устранить хронологическое противоречие можно только признанием ошибочности одного из сообщений историка. Впрочем, не исключено, что не только Арморика в это время освободилась от власти римских чиновников.

(обратно)

10

Существует поздний рассказ, что Константин даже заключил союз с багаудами. Но поскольку сам этот рассказ очень поздний, его едва ли можно считать достоверным. У авторов, рассказывавших о Константине, таких сведений нет.

(обратно)

11

Это с несомненностью видно из анонимной комедии «Кверол», написанной, вероятнее всего, в начале V в.

(обратно)

12

Точнее, речь идет о Tractus Armoricanus. территория которого, как уже говорилось, была много больше, чем собственно полуостров Арморика.

(обратно)

13

Под этим названием понималась, видимо, не только Арморика, но и более обширные районы севернее Лигера. Характерно, что много позже Сигиберт. использовавший эти сведения Галльской хроники в своей «Хронографии», называл арену восстания Ближней Галлией, поскольку писал он в современной Бельгии, так что районы севернее Луары для него были именно Ближней Галлией.

(обратно)

14

На фоне гуннов готы казались воплощением доброты.

(обратно)

15

Существует предположение, что именно аланы подавили восстание. Однако никаких данных об участии аланов в самом подавлении нет, но есть зато сведения о действиях Литория и его гуннов. Все же гораздо более вероятно, что поселение аланов в этом регионе было произведено позже и не для подавления восстания, а для предотвращения нового выступления.

(обратно)

16

Аэций предоставил аланам земли в 442 г. Поездка Германа в Равенну датируется, видимо, 445 г. Если последняя дата верна, то бои в Арморике продолжались около трех лет, прежде чем Герману удалось добиться уступок со стороны аланов.

(обратно)

17

Собственно данных о том, что Евдоксий являлся вождем (или одним из вождей) восстания, у нас нет. Если Тибаттон назван среди principes мятежа, то о Еадоксии хронист только говорит, что он был замешан в восстании (in Bagauda… mota delatus). Однако то, что хронист из всех событий этого года, связанных с восстанием, отмечает только бегство Евдоксия. позволяет видеть в нем если не единственного предводителя, то. во всяком случае, одного из руководителей.

(обратно)

18

Выдвигаются предположения, что или Аттила способствовал началу восстания, или. наоборот, Евдоксий. бежав к гуннам, стремился использовать Аттилу для достижения своих целей. Иногда факт бегства Евдоксия приводят как доказательство сотрудничества угнетенных слоев населения Галлии с варварами. Однако ни для каких таких предположений нет никаких оснований.

(обратно)

19

Едва ли можно принять мнение, что слово «багауды» было лишь этикеткой, прилагаемой ко всякому движению недовольных. Также нет никаких оснований для предположения, что лидерами багаудов являлись местные магнаты, стремившиеся свергнуть власть императора.

(обратно)

20

Испанские багауды в какой-то момент объединились со свевами, но это было чисто ситуативное объединение и в большой мере по инициативе свевского короля.

(обратно)

21

Уменьшение степени романизации в IV–V вв. отмечается во всей Северо-Западной Европе.

(обратно)

22

На основании некоторых монастырских преданий, ссылающихся на Орозия. было вдвинуто предположение, что существовала иная и более расширенная версия его сочинения, в которой багауды. наоборот; оценивались весьма положительно.

(обратно)

23

Это, правда, не промешало испанским багаудам убить местного епископа Льва.

(обратно)

24

Все те авторы, в том числе и жизнеописаний святых, которые говорили о багаудах как о христианах, нс упоминают ни о какой ереси. Багаудов рассматривали не как еретиков, а как «добрых христиан», так что говорить о какой-либо ереси как идеологической базе движения багаудов едва ли возможно.

(обратно)

25

Поскольку Грациан назван municipes, а единственным городом Британии, который, без всякого сомнения, был муниципием, являлся Веруламий. то иногда полагают, что Грациан мог быть гражданином именно этого города.

(обратно)

26

Возможно, вовлекая солдат в войну с варварами. Константин также стремился не допустить нового мятежа и спастись от судьбы своих двух предшественников, поскольку обстановка в Галлии давала весьма высокий шанс на удовлетворение всех солдатских требований.

(обратно)

27

Правда, некоторые клады так тщательно упакованы, что говорить о паническом настроении их владельцев не приходится. Это. однако, не отменяет самого факта необыкновенного обилия кладов, что ясно свидетельствует об особости ситуации.

(обратно)

28

Не исключено, что и свергнутая римская администрация направила какой-то вид послания в Равенну, изображая выступивших против нее британцев «разбойниками», подобными галльским багаудам. Не имея реальных возможностей силой справиться с latrunculos, равеннское правительство могло использовать это как повод отказать им в помощи.

(обратно)

29

Есть предположение, что Констанций после урегулирования положения в Галлии принял меры и для восстановления стабильности в Британии. Основанием для такого предположения является соответствующий раздел Notitia dignitatum. в котором перечисляются и гражданские, и военные власти в Британии. Этот раздел, действительно, создает впечатление, что в Британии полностью реставрировалась римская административная и военная структура. Однако вопрос о датировке всего памятника и данного раздела, в частности, чрезвычайно спорен. Считается, что хотя Notitia dignitaum в ее известном нам виде составлена в 425–430 гт., в состав документа были включены материалы разного времени. И британский раздел, как полагают многие исследователи, отражает реальность не позже 390 г. Если принять эту точку зрения, то о реставрационной деятельности Констанция в Британии нет никаких сведений.

(обратно)

30

Чтобы не входить в детали сложной проблемы характера власти таких reges и тиранов, стоит использовать термин «король», понимая некоторую условность его применения.

(обратно)

31

В позднеантичном словоупотреблении «тиран» обычно означает не жестокого, а нелегитимного правителя. Это, разумеется, вносит негативный оттенок в это слово.

(обратно)

32

Как известно, накануне римского завоевания в Британии существовало несколько самостоятельных государств, возглавляемых местными монархами.

(обратно)

33

В VI в. римский автор противопоставлял iura Britannuca римскому праву. Правда, речь здесь идет не о самой Британии, а о бывшей Арморике (Бретани), но подразумеваются законы британских переселенцев на этот полуостров.

(обратно)

34

Полагают, что действительным именем этого человека было Элафий, а поскольку это имя греческое, то думают, что он был римским чиновником, возглавившим остатки римской администрации. Эта гипотеза интересная, но, к сожалению, необоснованная и едва ли верная. К этому времени авторитет римской администрации, если ее остатки еще оставались, был столь низок, что римский чиновник, как кажется, не имел никаких шансов встать во главе Британии.

(обратно)

35

Иногда полагают, что Вортигерн (или Всртигерн) — это нс имя. а кельтский термин, означающий «верховный правитель», и его даже считают викарием Британии. В таком случае, по мнению сторонников этой точки зрения, призыв к саксам был сделан главой римского управления Британского диоцеза. Что само слово кельтское и, действительно, означает «верховный правитель», не вызывает никаких сомнений. Однако нет никаких доказательств, что это — кельтский заменитель римского названия главы диоцеза. Среди известных кельтских социально-политических терминов «вортигерн» не значится. Гильда, который называет Вортигерна «надменным тираном» (superbus tyrannus), пишет по-латыни, и ничто не мешает ему использовать латинский термин для обозначения викария. Более того, это слово именно в качестве личного имени встречается в Британии. Так что гораздо больше вероятности, что Вортигерн — личное имя одного из королей Британии того времени. Сумел ли Вортигерн добиться власти на всем острове — неизвестно, хотя терминология Тильды и рассказ о нем «Ненния» предполагает такую возможность.

(обратно)

36

Дата 446 г. противостоит дате одной из Галльских хроник — 441 или 442 г. Для устранения этого противоречия была выдвинута, в частности, гипотеза, что автор (Гильда), говоря об этом письме. назвал Аэция трижды консулом не потому, что тот был третий раз консулом в момент отправления этого послания (т. е. в 446 г,), а для того, чтобы отличить от другого Аэция, который был видным чиновником на Востоке, занимая в 425 г. пост префекта претория для Востока. В таком случае обращение британцев не привязывается к определенному году, а может относиться к любому времени в промежутке между 425 (первое возвышение Аэция) и 454 г. (его убийство). При всей соблазнительности этой гипотезы она представляется мало вероятной. Британское послание, как его приводит Гильда. кажется подлинным, так что обращение к Аэцию ter consuli все же дает датировку. К тому же. думается, что жители Британии (а тем более Гильда через несколько десятков лет) мало имели сведений о высших чиновниках Восточной Римской империи. Еще менее правдоподобно мнение, что поскольку в тексе имя адресата дано в явно искаженной форме Agitius, то речь идет вообще не об Аэиии. а об Эгидии, действовавшем в Северной Галлии, но время активности Эгидия еще более позднее. Другая гипотеза предполагает, что призыв к саксам был сделан раньше, еще в 428–429 гг., а послание к Аэцию было направлено, действительно, в 446 г., когда саксы, как об этом будет сказано позже, выступили против пригласивших их британцев, и те не могли справиться с ними. Эта гипотеза кажется более вероятной, но, к сожалению, чисто умозрительной. Заметим, что после этих событий ангоры, жившие на континенте, вообще перестали интересоваться Британией.

(обратно)

37

Именно этим словом определял заключенный с саксами договор Гильда.

(обратно)

38

Возможно, даже не саксы, а юты были первыми германцами, прибывшими в Британию. По мнению некоторых исследователей, они основались на юго-востоке острова еще в конце IV в.

(обратно)

39

В англосаксонской традиции прибытие первых германцев в Британию в большой степени окрашено мифологией. Говорится, что первые переселенцы прибыли на трех кораблях. Это — явный мифологический мотив. Лидеры первых германцев носят имена Хенгист и Хорса, т. е. Жеребец и Конь. Сами по себе такие имена вполне могли иметь и реальные люди, но в предании они представлены внуками бога Вотана, что тоже связывает рассказ о прибытии в Британию с мифологией. Некоторый мифологический флёр, разумеется, не отменяет самого факта прибытия германцев, как и реальности их предводителей.

(обратно)

40

Иногда полагают, что Гвитолин и Вортигерн — один и тот же человек.

(обратно)

41

Местонахождение горы Бадоник не установлено. Спорно также и время этого сражения.

(обратно)

42

Некоторые исследователи полагают, что Амбросий Аврелиан мог быть реальным прообразом легендарного Артура. По мнению других ученых, dux bellorum Артур действительно существовал и являлся главой одного из кельтских племен, какое-то время успешно боровшимся с германцами, вокруг фигуры которого затем возник целый клубок легенд, превративший его в мифологического героя.

(обратно)

43

Хронология всех этих событий чрезвычайно запутана, и приводимые различными источниками даты часто противоречат друг другу. Создать непротиворечивую с точки зрения хронологии картину событий в Британии практически невозможно. Поэтому приводимый здесь ход событий, как уже говорилось, может быть только гипотетичным.

(обратно)

44

Едва ли можно говорить о синтезе германских и кельтских порядков и возникновении на основе этого синтеза английского феодализма. Кельтское население Британии явно не играло никакой роли в политическом и социальном развитии Англии на этом, по крайней мере, этапе. Генетические исследования показали, что 75 % современных англичан являются потомками англосаксов. Значение этих данных нельзя преувеличивать, но все же можно говорит о весьма малом вкладе кельтского населения Британии в демографию острова (не говоря, разумеется, об оставшихся кельтскими его областях).

(обратно)

45

Некоторые исследователи считают это предположение настолько ясным, что уже сюнну называют прямо гуннами или гуннов — хуннами, т. е. сюнну. Некоторые археологические находки, как наконечники стрел, бронзовые котлы, ряд украшений, а также способы военных действий и некоторые элементы вооружения, действительно, указывают на связь европейских гунной с Азией. Некоторые сведения о внешнем облике гуннов, приводимые античными авторами, позволяют говорить, что гунны относились в монголоидной расе. И это тоже говорит в пользу предположения о связи европейских гуннов с азиатскими сюнну.

(обратно)

46

Ряд ученых, признавая несомненной связь между этнонимами «сюнну» и «гунны», считают, что речь идет не об этнической преемственности, а о передаче прославленного названия от одной кочевой группы к другой.

(обратно)

47

Возможно, гунны уже до этого кочевали сравнительно недалеко, а к решительному движению на запад их могло подтолкнуть изменение климата, который стал более засушливым, что. естественно. наносило большой ущерб их скотоводству.

(обратно)

48

Не исключено, что гунны сохранили язык, близкий к монголоидным. По мнению других исследователей. гуннский язык был скорее тюркским, или. точнее, прототюркским. Впрочем, гуннских слов сохранилось столь мало, что все попытки включить гуннский язык в существующую ныне лингвистическую систематизацию были неудачны.

(обратно)

49

Мы оставляем в стороне гуннов, которые откочевали в восточную часть нынешнего Казахстана и создали там государство Юэ-бань, которое, как кажется, было (или претендовало на то, чтобы быть) преемником империи сюнну. История этого государства к истории европейских гуннов отношения не имеет.

(обратно)

50

У гуннов, как и у других народов, несомненно, существовали свои героические предания, но поскольку' гунны были неграмотны, то записаны они не были. Основные сведения о гуннах содержатся в произведениях римских и греческих писателей, но те интересовались гуннами только в тех случаях, когда они входили в контакты с Римской империей или. в крайне случае, с ее ближайшими соседями. Сведения готов о гуннах сохранил Иордан, но и он в основном говорил о гуннах тогда, когда это касалось готов. Некоторые, хотя и весьма искаженные, воспоминания о гуннах содержатся в германском эпосе, и прежде всего в поэме о Нибелунгах, но в ней речь идет лишь об одном эпизоде — уничтожении гуннами первого Бургундского королевства.

(обратно)

51

Какая-то часть алан жила здесь, по-видимому, и раньше. Аланы, и жившие в горах ранее, и пришедшие туда под натиском гуннов, стали предками современных осетин.

(обратно)

52

Об этом, например, свидетельствует эпизод о помощи полководцу императора Валентинина II Баутону. Ему в борьбе против аламанов помогли гунны и аланы. Оба народа названы вместе. Это ясно говорит не только об их союзе, но и о том, что они оба выступали как отдельные единицы.

(обратно)

53

Многое исследователи считают Баламбера мифической фигурой, а рассказ о его подвигах — легендой. Однако достаточных оснований для отрицания сообщения готского историка Иордана, явно воспроизводившего (хотя, может быть, и не непосредственно) готские предания, нет.

(обратно)

54

Среди этих отрядов значительное место занимали аланы.

(обратно)

55

Зосим пишет, что такую возможность предоставило гуннам заполнение пролива илом, при несенным Танаисом (совр. Дон). Возможно, историк или его источник спутал пролив с устьем реки. Поэтому гораздо вероятнее, что этот переход все же произошел зимой, когда пролив замерз.

(обратно)

56

Несколько позже боспорская государственность была восстановлена практически в прежнем объеме. Правда, теперь в руководящем слое Боспорского царства отмечается некоторое количество лиц, носивших гуннские имена. Возможно, что какая-то часть гуннской аристократии покинула орду и, сблизившись с боспорской знатью, вошла в правящую элиту Боспора.

(обратно)

57

Несколько позже боспорская государственность была восстановлена практически в прежнем объеме. Правда, теперь в руководящем слое Боспорского царства отмечается некоторое количество лиц, носивших гуннские имена. Возможно, что какая-то часть гуннской аристократии покинула орду и, сблизившись с боспорской знатью, вошла в правящую элиту Боспора.

(обратно)

58

Существует предположение, что это был не один мощный удар, как рассказывают Аммиан Марцеллин и Иордан, а относительно постепенный процесс, но нет достаточных доказательств неверности сообщений этих историков.

(обратно)

59

Эти гунны и аланы могли быть наемниками, нанятыми готскими вождями.

(обратно)

60

Готский историк Иордан, сообщая об этом, говорит, что анты стали dediticii (сдавшиеся. подданные). Их король Бож (Буз. Бокс) был распят вместе с сыновьями и старейшинами (primates). Память об этих событиях отразилась даже в «Слове о полку Игореве», где упоминаются готские девы, воспевающие Бусовы времена. В последнее время было высказано мнение, что понятие «анты» является не этнических), а этнографическим и территориальным, и под ним подразумевается оседлое население этого региона.

(обратно)

61

Эти гунны были убиты во время волнений, связанных с гибелью Стилихона.

(обратно)

62

Произведение Олимпиодора. состоявшее из 22 книг, дошло, к сожалению, только в небольших отрывках. Поэтому никаких сведений о Харатоне, кроме его имени и положения «первого короля», из рассказа Олимпиодора извлечь невозможно.

(обратно)

63

Некоторые ученые отвергают роль гуннов в движении на запад этих племен, говоря, что для какого предположения нет достаточных оснований. Часть археологов считает, что гунны оставались в Северном Причерноморье еще до 20-30-х гг. V в. В таком случае, действительно, гунны не могли так надавить на своих западных соседей, чтобы те двинулись на завоевание новых земель.

(обратно)

64

Существует предположение, что Руга и его братья были сыновьями Ульдина. Но никаких доказательств этому нет. Если же Ульдин вообще не принадлежал к королевскому роду, что возможно, то такое предположение уже a priori можно отвергнуть.

(обратно)

65

Готский историк Иордан, не называя Мундзука королем, все же говорит, что тот обладал властью над гуннами вместе со своими братьями Октаром и Ругой. Иордан при этом ссылается на безымянных рассказчиков (narrantur). Эти рассказы могли восходить либо к готским, либо к гуннским преданиям. Позже, как об этом еще пойдет речь. Иордан явно передал гуннскую погребальную песнь, какую гунны исполняли во время похорон Аттилы. Так что какие-то гуннские сведения вполне могли дойти до Иордана, хотя, разумеется, и не непосредственно.

(обратно)

66

Гунны были заинтересованы в приобретении не территорий как таковых, а богатств. Поэтому деньги могли им быть важнее Паннонии.

(обратно)

67

По другому мнению Плинта была аланом.

(обратно)

68

Если Плинта надеялся с помощью гуннов стать самым могущественным человеком в Восточной империи, то он не мог не иметь в виду соперничество с Аспаром, хотя они были родственниками. В начале этих событий Аспар находился с армией в Африке, а затем в Италии. Хотя он официально стал 1 января 434 г. консулом, но в должность эту он вступил не в Константинополе, а в Карфагене. По-видимому, при константинопольском дворе, как это было обычно, завязалась сложная интрига, развитию которой невольно способствовал Руга.

(обратно)

69

Точная дата смерти Руги спорна. Некоторые ученые полагают, что это произошло не в 434, а в 440 г. или в промежутке между этими датами. Однако доводы сторонников более раннего времени представляются более обоснованными.

(обратно)

70

Приск, сообщая об этом, называет Эпигена квестором, но квестором священного дворца Эпиген стал только в 438 г. Поэтому иногда полагают, что и посольство, о котором идет речь, состоялось не в 434, а в 438–440 гг. Однако гораздо вероятнее, что Приск ошибся, приписав Эпигену должность, которую он занял позже. В декабре следующего года Эпиген занимал пост магистра ерistalarum и в этом качестве был привлечен к работе над «Кодексом Феодосия». Вполне вероятно, что он был в этом качестве и в предыдущем году. Думается, что такая должность больше соответствовала обязанностям Эпигена как посла, чем квесторство.

(обратно)

71

Не оправдывалось ли это требованием тем. что теперь у гуннов нс один, а два короля?

(обратно)

72

Иордан упоминает еще двух членов царского рода — Эмнедзура и Ултзинлзура. которые пережили Аттилу. Он называет их «единокровными», т. е., видимо, родными братьями, но из текста непонятно. чьими братьями они были — самого Аттилы или упомянутых в этом же месте его сыновей и, следовательно, сыновьями Аттилы. Во втором случае никаких вопросов, почему они пережили Аттилу, не возникает. В первом же случае можно думать, что жестокой казнью Мамы и Атакама оставшиеся в живых, но оттесненные от власти, ближайшие родственники Аттилы и Бледы были так устрашены, что и не пытались добиваться своей доли власти. Возможно, действия Руги привели к тому, что вопрос о разделе власти со всеми ближайшими родственниками даже и не вставал. В таком случае можно думать (хотя никаких доказательств этому абсолютно нет), что Бледа и Аттила были назначены наследниками самим Ругой.

(обратно)

73

Скифии, как все еще по традиции римляне и греки называли Северное Причерноморье.

(обратно)

74

Более поздние эпические предания говорят об уничтожении всего королевского рода бургундов, но это вероятно, — преувеличение.

(обратно)

75

Память о катастрофе, постигшей бургундов. надолго сохранилась в памяти различных германских племен. Позже она стала сюжетом средневековой эпической поэмы «Нибелунги», а также некоторых скандинавских саг. собранных в «Эдде». К этому времени имя Аттилы уже превратилось в символ жестокого варварства, так что неудивительно, что именно он один и выступил в этих произведениях коварным врагом бургундов.

(обратно)

76

Впрочем, существует предположение, что ни Атгила. и ни его браг вообще никак не связаны с уничтожением Бургундского королевства, что в действительности удар по бургундам нанесла армия римского полководца Литория, существенную часть которой составляли гунны. Однако против этого говорят и некоторые хронологические соображения, и ход событий в Галлии. Литорий. судя по всем известным нам сведениям, действовал против багаудов. а затем вестготов, но не против бургундов. Против бургундов выступал непосредственно сам Аэций. а в его армии в то время гунны не засвидетельствованы.

(обратно)

77

Может быть, это были не гробницы, а клады царских сокровищ, но и в таком случае поступок епископа являлся преступлением против гуннов.

(обратно)

78

По другому мнению, акатиры обитали в Северо-Западном Причерноморье. Но археологические данные указывают скорее на Крым.

(обратно) class='book'> 79 Описание Иорданом погребальных церемоний при похоронах Аттилы, несомненно, отражает реальный обряд, и содержание погребальной песни передано правильно. Источником Иордана был Приск, который сам, участвуя в восточноримских посольствах, дважды побывал в ставке Аттилы и затем уделил гуннам большое место в своем историческом сочинении. Несколько ранее Иордан называет Аттилу господином (dominus) всех гуннов и правителем (regnator) почти всех племен Скифии. Это практически выражение того же самого положения, но явно не с гуннской, а с римской точки зрения, и восходит, по-видимому. к тому же Ириску, который назван по имени в следующем предложении.

(обратно)

80

Культ меча был очень распространен у самых разных кочевых народов, в том числе и у сюнну.

(обратно)

81

Это с несомненностью известно относительно захваченных гуннами рабов из числа наиболее видных пленников, но эту практику можно распространить и на всю военную добычу.

(обратно)

82

В науке в настоящее время принято, что состав логадов был разноплеменным (интернациональным, как сейчас обычно говорят). Эта мысль основана на признании логадами гепида Ардариха и римлянина Ореста. Однако те, кого Приск называет логадами и кого он перечисляет по имени, все были гуннами. Ардарих являлся не логадом. а доверенным советником Аттилы, и это определялось личными отношениями между ними. Что касается Ореста, то он не мог даже сравниться с логадом Эдеконом именно потому, что нс был гунном.

(обратно)

83

Это наглядно объяснил переводчик Бигила римским послам, указав им на невозможность ставить на одну лоску Ореста и гунна Эдекона. Многие исследователи считают Эдекона тем же Эдиковом. который был отпом Одоакра и королем скиров. и на этом основании говорят о наличии среди логадов Аттилы не только гуннов, но. например, и скиров. Однако никаких оснований, кроме сходства имен, для отождествления Эдекона и Эдикона нет, и, скорее всего, это были разные люди.

(обратно)

84

Иордан, рассказывая об этом, говорит, что подчиненные короли и вожди и так выполняли малейшее повеление Аттилы, так что побуждать их к сражению не было никакой необходимости.

(обратно)

85

То. что речь идет именно о деревнях, а не о кочевых станах, показывает и словоупотребление Приска (κωμη, κωμαι), и его их описание.

(обратно)

86

Иордан рассказывает наивную историю, что остготы якобы сами сорок лет не хотели выбирать нового короля, чтобы сохранить память о погибшем Торисмуде. Эта история, конечно, не может быть правдоподобной, и надо согласиться с теми исследователями, которые считают, что гунны ликвидировали королевскую власть у остготов в страхе перед их чрезмерным усилением. К тому же Торисмуд погиб в бою против гепидов, которые тоже были подчинены гуннам, и ликвидация остготской монархии могла быть мерой для предотвращения столкновений между подчиненными племенами, что подрываю бы власть гуннов.

(обратно)

87

Некоторые ученые предполагают, что посольство Сенатора, как и более позднее посольство Анатолия, имело место в 442–443 гг. Однако в те годы гуннами еще правили оба брата, а о Сенаторе и Анатолии говорится, что они имели дело только с Аттилой. Поэтому надо присоединиться к мнению тех ученых, которые связывают переговоры Сенатора и Анатолия с событиями второй половины 40-х гг.

(обратно)

88

Вероятнее всего, именно этот титул скрывается за греческим οτρατηγóς.

(обратно)

89

Во всяком случае, никаких сведений о западных субсидиях гуннам нет.

(обратно)

90

Возможно. Аттила отпустил Карпилиона, который уже не мог и не должен был служить залогом мира.

(обратно)

91

Тем не менее франки отмечены и в армии Аэция. Существуют две возможности объяснения этого. Возможно, что речь идет о салических франках, которые сражались на стороне римлян, и рипуарских, действующих в составе гуннского войска. Другое объяснение: сторонники того претендента, которого поддерживал Аэций, потерпев неудачу, отделились от основной массы своих соплеменников и присоединились к римлянам.

(обратно)

92

Маркиан в отличие от Феодосия поддержал Валентиниана в его отказе согласиться на брак Гонории с Аттилой. Это однако, не означало изменения политики. Теперь, когда война между Аттилой и западным императором становилась неизбежной, восточному императору было выгодно, чтобы никаких мирных переговоров между Валентинианом и Аттилой не было бы.

(обратно)

93

Среди этих народов упоминаются бургунды. Но это не могли быть те бургунды, которых поселил Аэций на юго-западе Галлии и которые там возродили свое королевство. Речь, видимо, идет о бургундах, которые оставались на правом берегу Рейна и были подчинены Аттиле.

(обратно)

94

Еще современниками или ближайшими потомками была высказана мысль, что в Галлию Аттилу направил подкупивший его вандальский король Гейзерих, стремившийся руками гуннов расправиться со своими врагами вестготами. Однако если Гейзерих и играл какую-либо роль в решении Аттилы, то самую минимальную: в крайней случае, он мог только утвердить Аттилу в его планах, да и то это весьма сомнительно.

(обратно)

95

Есть сведения, что в промежутке между битвой на Каталаунских полях и походом в Италию Аттила снова вторгся в Галлию, чтобы помочь аланам, сражавшимся против вестготов. Однако современные ученые отвергают возможность такого вторжения и полагают, что сообщивший об этом вторжении Иордан спутал разные события.

(обратно)

96

Имя Ильдико — германское. По-видимому. на этом основании некоторые ученые считают ее готкой. Однако германские имена носили не только германцы (тем более не только готы), и имя самого Аттилы, как признает большинство исследователей. — германское. Так что делать вывод об этнической принадлежности несостоявшейся гуннской королевы только на основании ее имени невозможно.

(обратно)

97

Кроме отмеченного Иораданом властолюбия, сыновей Аттилы могли подтолкнуть к этому воспоминания о судьбе их дяди Бледы.

(обратно)

98

На это выступление Ардариха могли подвигнуть чисто личные причины, поскольку при сыновьях Атгилы он вполне мог лишиться (или уже лишился) того высокого положения, какое он занимал при Аттиле. Однако эти личные причины все же были второстепенными по сравнению с явно растущим недовольством подчиненных народов, которые в сложившихся обстоятельствах не желали больше подчиняться гуннам.

(обратно)

99

Этот поступок ясно показывает, какое значение все еще придавали римляне победам над гуннами.

(обратно)

100

И позже упоминания гуннов как врагов Империи встречаются у современных им авторов. Однако гуннами тогда называют различные кочевые и полукочевые народы Северного и Западного Причерноморья, как ранее самих гуннов (а до них и готов) называли скифами, хотя не исключено, что среди этих народов могли, действительное, встречаться потомки гуннов IV–V вв. К таковым могли относиться утигуры, кутригуры и сарагуры.

(обратно)

101

Разумеется, походы против других варваров, как, например, против бургундов или акатиров, тоже сопровождались грабежами, но материальные ресурсы варваров не шли ни в какое сравнение с ресурсами Римской империи.

(обратно)

102

Современник событий медиоланский (миланский) епископ Амбросий говорит, что именно аланы, теснимые гуннами, напали на готов.

(обратно)

103

Возможно, этому движению предшествовало какое-то столкновение аланов с гуннами, поскольку к какому-либо другому времени отнести схватку между гуннами и аланами, о которой пишет Орозий, трудно.

(обратно)

104

Иногда пассаж сочинения Иордана, в котором упоминаются аланы, считается чисто риторическим. не имеющим исторической ценности. Однако другие народы, упоминаемые в этом пассаже, действительно сражались на Недао. и непонятно, почему только аланов надо исключать из их числа.

(обратно)

105

Было высказано мнение, что Респендиал возглавлял не аланов, а аламанов, но принять это мнение трудно.

(обратно)

106

История аланов, переселившихся в Испанию вместе с вандалами и свевами, будет рассматриваться вместе с историей этих народов.

(обратно)

107

Численное соотношение между ордами Гоара и Респендиала точно установить невозможно. Исследователи полагают, что с Гоаром все же осталась большая часть аланов.

(обратно)

108

Впрочем, не исключено, что Гоар перешел на службу к римскому императору еще до ухода основных сил варваров в Испанию.

(обратно)

109

Аланский предводитель Савл, будучи язычником, нарушил святость Пасхи и напал на христиан-готов, не ожидавших нападения в этой день, что в огромной степени способствовало разгрому войска Алариха.

(обратно)

110

Паулина (его обычно называют Паулином из Пеллы, чтобы отличить от Паулина Ноланского) Атталом назначил комитом частных щедрот, т. е. управителем его финансов. Аттал, в свою очередь, был сделан императором вестготами. Это должно было сделать Паулина сторонником вестготского короля Атаульфа. Однако вестготы не только разграбили, но и захватили его поместье, и он был вы нужден с семьей спасаться в Васатах. Позже Паулин оправдывался, что Аттал (тиран) назначил его без его согласия и в его отсутствие. Как бы то ни было, судьба Паулина показывает сложность и неоднозначность положения, сложившегося в это время на юго-западе Галлии.

(обратно)

111

Паулин не упоминает имя короля, с которым он вел переговоры. Ряд исследователей полагает, что это был Гоар, но это едва ли возможно. Существует даже предположение, что партнером Паулина по переговорам вообще был не вождь аланов, а король вестготов Атаульф. который таким сложным путем хотел избавиться от своей жены-аланки и ее старшего сына. Однако подробное рассмотрение соответствующего пассажа поэмы Паулина произведенное под этим углом зрения, совершенно не убедительно. Последующие события показывают, что именно штаны получили выгоды от этих переговоров и заключенного в результате соглашения. Единственный приемлемый довод состоит в том. что аланы в это время еще явно были язычниками, а партнер Паулина мог быть христианином, ибо соглашение было достигнуто благодаря Богу. Однако используемое поэтом выражение вполне могло быть чисто риторическим.

(обратно)

112

Гоар в это время не имел никакого отношения к этим аланам, так что и четверть века назад он едва ли возглавлял аланов на юге Галлии.

(обратно)

113

Среди племен, активно участвовавших в войне Аэция против бургундов. упоминаются савроматы. Скорее всего, речь идет именно об аланах. Территория, занятая этой группой аланов (ордой Гоара). как кажется, не была определена каким-либо официальным актом и существовала de facto, не будучи юридически оформлена.

(обратно)

114

Автор Жития св. Германа называет Гоара ferocissimus — воинственнейший и в то же время чрезвычайно дикий или необузданный.

(обратно)

115

Для это Герман, как уже говорилось, сам поехал в Равенну, но там и умер, прежде чем соглашение было утверждено.

(обратно)

116

Григорий Турский, говоря уже о событиях конца 60-х гт„упоминает аламанов, захвативших часть Италии. Существует предположение, что в действительности здесь речь идет об аланах. В таком случае можно было бы думать о тех аланах, часть которых уже жила в Северной Италии. А часть поселилась там после разгрома Беорга Рицимером. Однако известно, что аламаны и сами нападали на имперские границы и прорывали их. так что в появлении аламанов на севере Италии нет ничего удивительного. Поэтому кажется, что исправлять текст Григория Турского нет никаких оснований.

(обратно)

117

По крайней мере, это можно думать по отношению к аланам, жившим в Северной Галлии на территории, подчиненной франкам.

(обратно)

118

Существует предположение, что свевы (свебы) — древнейшее самоназвание германцев вообще и означает «свои». После распада общегерманского этнического единства приблизительно в середине I тысячелетия до н. э. это название могло закрепиться за одним из крупных межплеменных объединений, которое позже, в свою очередь, распалось.

(обратно)

119

Решительно невозможно согласиться с весьма распространенным (но все же не всеобщим) мнением, что свевы и квады, которых упоминают античные авторы. — одно и то же племя. Биограф Марка Аврелия ясно различает свевов и квадов, и нет никаких оснований считать, что оба названия, стоявшие рядом друг с другом, относятся к одному племени. Позже Орозий. говоря о тех же Маркоманских войнах, называет свевов и квадов отдельно друг от друга.

(обратно)

120

Среди племен, подчиненных гуннам, свевы не упоминаются, но населенная ими территория входила в состав Гуннской державы, так что не подчиниться гуннам они не могли. Со свевами воевал остготский король Гунимунд. подчинявшийся гуннам. Войны между народами внутри Гуннской державы имели место. Поэтому вполне возможно, что упоминание войны Гунимунда со свевами может указывать, что и свевы, подобно остготам, тоже подчинялись гуннам.

(обратно)

121

Возможно, с этими свевами связано название области Швабия.

(обратно)

122

Какая-то (явно небольшая) часть свевов и вандалов, как кажется, осталась в Юго-Западной Галлии. Свевские и вандальские поселения имелись там и столетия спустя.

(обратно)

123

Лугии — не германский, а кельтский этноним. Вероятнее всего, это были остатки кельтов, сохранившихся в этом регионе после вытеснения основной массы кельтов германцами. Возможно, что какое-то время ряд германских племен, включая вандалов, подчинялись этим кельтам. Не исключено также, что речь идет все же о германцах, которые восприняли имя ранее обитавших здесь кельтов. Впрочем, на основании только этнонима говорить что-либо об истории межплеменных отношений невозможно.

(обратно)

124

Вандальский язык, судя по очень скудным его остаткам, был близко родственен готскому, но готы всегда рассматривали вандалов как чужаков.

(обратно)

125

Поскольку сохранившееся предание — готское, то в нем, естественно, больше говорится о поражениях вандалов.

(обратно)

126

Некоторые исследователи считают лакрингов еще одной группой вандалов.

(обратно)

127

В это время последний раз упоминаются лугии.

(обратно)

128

Иногда Визимара считают вообще первым королем вандалов-асдингов. Однако никаких оснований для такого мнения нет. Можно лишь говорить, что Визимар был первым вандальским королем, имя которого известно.

(обратно)

129

Существует, однако, предположение, что. наоборот, после слияния двух ветвей вандалов прежнее название одной из ветвей было перенесено на королевский род.

(обратно)

130

Павел Диакон, упоминая их, называет их duces, что полностью соответствует герцогам.

(обратно)

131

В скандинавской мифологии первыми людьми были Ясень (Аск) и Ива (Эмбли).

(обратно)

132

Другое толкование имен — Рея и Бревно.

(обратно)

133

Существует, однако, мнение, что Раус и Рапт являлись нс людьми, а олицетворением деревянных идолов. В таком случае весь рассказ является чистым мифом. Однако эти предводители вандалов упомянуты Дионом Кассием, так что сообщение о попытке вандалов под руководством Рауса и Рапта поселиться в Дакии относится к греко-римской исторической традиции, а не германской. Поэтому этот рассказ нельзя считать частью германской, конкретно — вандальской, мифологии.

(обратно)

134

Считается, что Раус и Рапт были королями асдингов. но Дион Кассий, рассказывая об этом событии, так их не называет, но говорит только, что они руководили асдингами.

(обратно)

135

Часть вандалов осталась на старом месте, но позже они были или вытеснены соседними племенами, или растворились среди них.

(обратно)

136

Существует предположение, что Гондигисел был сыном Визимара. Это возможно, хотя соображения хронологии делают обоснование этого предположения довольно трудным. Визимар погиб в бою с Геберихом, т. е. еще до смерти императора Константина. Если Гондигисел действительно, был сыном и наследником Визимара, то он должен был стать королем асдингов ранее 337 г. Следовательно, к 406 г. он правил своим племенем не менее 70 лет. Сколько же ему было лет. когда он после гибели отца стал королем, неизвестно, но едва ли менее 20. В принципе все это возможно, хотя принять это трудно. Его сын Гейзерих прожил около 90 лет, из которых почти 50 был королем. Может быть, Асдинги были долгожителями, если их конечно, не убивали?

(обратно)

137

Было высказано мнение, что вандальско-франкский конфликт произошел в 410 г. и не на Рейне, а в Испании. Это мнение опровергнуто другими исследователями, которые указывают, что нет никаких следов деятельности франков в Испании, а главное — это противоречит недвусмысленному указанию Орозия, который связывает переход варваров через Рейн и их войну с франками и датирует ее временем до взятия Рима вестготами.

(обратно)

138

Поскольку именно эти слова обозначают бургундов в сборнике их законов, то, видимо, именно они и были самоназванием народа. Уже в поздней древности возникла мысль, что название народа происходит от слова burg — укрепленный городок, крепость. Эта этимология, разумеется, в настоящее время неприемлема, хотя, как кажется, возникла она не на пустом месте, поскольку бургунды, действительно, использовали такие укрепления.

(обратно)

139

Некоторые исследователи полагают более вероятным, что этой прародиной была южная часть современной Норвегии.

(обратно)

140

Существует точка зрения, согласно которой уругунды в действительности не имели ничего общего с бургундами, а являлись самостоятельным кочевым народом. Решить этот вопрос совершен но удовлетворительно в настоящее время невозможно.

(обратно)

141

В таком случае число собственно воинов составляло приблизительно 15 тысяч человек. Эта цифра исходит из обычного соотношения воинов к обшей численности парода 1:5. В то же время считается, что воинская единица у германцев состояла из 3 тысяч. В таком случае общая бургундская армия состояла из пяти таких единиц.

(обратно)

142

Точная дат надписи Хариульфа неизвестна. Поэтому возможно, что он входил в окружение узурпатора Иовина, о котором будет сказано позже и которого активно поддерживали бургунды.

(обратно)

143

В историческое время об убийстве гендиноса речи, по-видимому. все же не было. Однако свержение, несомненно, рассматривалось как его смягченная форма. Вполне возможно, что такое положение бургундского гендиноса было уникальным в германском мире, и делать из этого вывод о сакральной королевской власти у остальных германцев неправомерно.

(обратно)

144

Позже, видимо, уже в VIII–IX вв., имя «Губихунды» было заменено на «Нибелунги» в связи с политическими претензиями одного из аристократических родов поздней Бургундии.

(обратно)

145

Существует предположение, что земли по Рейну для поселения предоставил бургундам еще Константин, но большинство исследователей его опровергают.

(обратно)

146

Различные авторы по-разному передают эту «предысторию» франков, но все сходятся на происхождении их от троянцев.

(обратно)

147

Приблизительно в то же время образовались и другие подобные союзы — саксы и аламаны. Долгое время считалось, что «аламаны» означает «все люди». Но в последнее время было высказано мнение, что в действительности это название связано с именем прародителя германцев — Манна и означает «люди Манна». В таком случае в отличие от франков аламаны связывали себя с древнейшей историей (мифологией) германцев. Если это так, то это еще более подчеркивает особость ощущения франками себя в рамках германского мира. Совершенно иначе обстоит дело с преданием королевского рода Меровингов, о чем пойдет речь позже. Рассказы о начале этого рода полностью вписываются в германскую мифологическую языческую традицию.

(обратно)

148

Возможно, франки ст али селиться на северо-востоке Галлии еще раньше, в период узурпации Магненция (351–353 гг.), но юридически их пребывание там было оформлено только Юлианом.

(обратно)

149

Ripa — берег.

(обратно)

150

Союз между Эгидием и франками сложился, вероятнее всего, еще раньше. Отражением этого союза является странный рассказ Григория Турского, по которому франки, изгнав за распущенность короля Хильдерика, вместо него избрали королем Эгидия, который и правил франками почти восемь лет; но на восьмом году правления Эгидия франки в нем разочаровались и вернули власть Хильдерику. В гаком виде этот рассказ не может быть историческим. Думается, что рассказ о королевской власти Эгидия передает, скорее, слухи, ходившие в романской среде, и отражает не совсем ясные сведения об относительно тесных отношениях между Эгидием и франками (по крайней мере, салическими франками), хотя и не исключено, что какая-то часть франков признала Эгидия своим главой.

(обратно)

151

Рукописное предание в данном случае не очень ясное. Эго тоже не позволяет сделать окончательный выбор.

(обратно)

152

Клодиона упоминает Сидоний Аполлинарий в панегирике императору Майориану, и это полностью подтверждает историчность этой фигуры, даже если бы можно было сомневаться в рассказе Григория Турского.

(обратно)

153

Точное местонахождение этой крепости неизвестно, но это не основание сомневаться в ее существовании.

(обратно)

154

Возможно, конечно, что под gens подразумевался королевский род. и в таком случае речь идет о первом лице рода Меровингов. Однако это слово чаще понималось именно как племя, как варварский народ.

(обратно)

155

Вероятнее первая дата, но об этом речь пойдет позже.

(обратно)

156

Многие исследователи полагают, что предание о скандинавской прародине лангобардов сконструировано ими по образцу готских и, может быть, других восточногерманских рассказов.

(обратно)

157

Ранняя история лангобардов довольно хорошо известна, поскольку сохранились два важных источника: трактат «О происхождении рода лангобардов», помещенный в виде исторического введения к эдикту короля Ротари, и «История лангобардов» лангобардского монаха Павла Диакона К ним можно прибавить анонимную «Историю лангобардов codicis Gothani», но она более поздняя, и ничего нового о ранней истории племени не сообщает. Разумеется, в начальных главах всех этих сочинений история тесно сплавлена с мифологией. Однако исследования многих ученых позволяют выделить в мифологических сказаниях историческое ядро.

(обратно)

158

Основными доводами сторонников причисления лангобардов к восточным германцам были их долгое пребывание в дунайском регионе и сходство их исторических судеб с восточногерманскими народами.

(обратно)

159

В народной памяти лангобардов это столкновение с римлянами и поражение от них не оставило никаких следов. Римский автор, наоборот, особо выделяет победу Тиберия над лангобардами, «более дикими, чем сама германская дикость».

(обратно)

160

Существует, однако, точка зрения, согласно которой дунайские лангобарды и те лангобарды, которые ранее жили в районе Эльбы, являются совершенно разными племенами, имевшими только общее или похожее название.

(обратно)

161

Время заселения лангобардами Паннонии долгое время было спорно. Чаше всего его относили приблизительно к 20-м гг. VI в. Археологические исследования позволяют теперь говорить, что лангобарды появились там уже в начале этого столетия.

(обратно)

162

Характерно, что в лангобардских сказаниях не сохранилось никаких упоминаний об отце этих героев. Это может (хотя и не обязательно) говорить о древности этого предания.

(обратно)

163

Именно Гамбара обратилась за помощью к жене Годана Фрейе.

(обратно)

164

Впрочем, настаивать на этой дате невозможно. Фольклорный характер рассказа о лангобардской «предыстории» ведет к «сгущению» событий, к объединению самых разнородных деяний вокруг одной фигуры, в данном случае — Агильмунда, Существует предположение, тоже чисто гипотетическое, что королевская власть у лангобардов появилось во второй половине II в., когда они довольно плотно контактировали с маркоманами.

(обратно)

165

Павел Диакон неслучайно подчеркивает принадлежность Агельмунда к роду, который считался у лангобардов самым благородным.

(обратно)

166

Если мужчины погибали в бою, то женщины в случае поражения становились добычей врагов. Это хорошо видно в рассказе о нападении «болгар» на лагерь Агельмунда: сам король погиб, а его дочь была уведена в плен. Это сообщение можно экстраполировать на всю историю взаимоотношений лангобардов и их противников.

(обратно)

167

Правда, не совсем понятно, что лангобарды давали взамен всех этих товаров.

(обратно)

168

Существует мнение, что лангобарды стали в это время федератами Империи, но реальные доказательства этого отсутствуют.

(обратно)

169

Альбоина иногда считают полумифической фигурой, но для такого скепсиса нет оснований.

(обратно)

170

Вопрос о происхождении и, соответственно, этнической принадлежности аваров спорен. Возможно, что, как и гунны, на пути с Востока авары приняли в свой состав ряд других племен, в результате чего произошло некоторое переформатирование их этнического состава.

(обратно)

171

Может быть, авары и лангобарды вместе выступили против гепидов.

(обратно)

172

Ее называли чумой, но так именовали всякую страшную смертельную болезнь, так что точно сказать о характере эпидемии невозможно, да и в данном случае это неважно.

(обратно)

173

Обвинения в сотрудничестве с варварами часто становились «ходячей монетой» в политической борьбе. Достаточно вспомнить о подобных обвинениях, предъявлявшихся Стилихону и Бонифацию.

В данном случае это обвинение представляется тем более необоснованным, что Нарсес, хотя и был лишен своих должностей и даже, как сообщают некоторые хронисты, ранга патриция, более не преследовался. Он спокойно умер в Риме и удостоился торжественных похорон в Константинополе, куда был доставлен его гроб.

(обратно)

174

Существует предположение, что лангобардов могли призвать в Италию выжившие остготы, но основания для такого предположения нет.

(обратно)

175

Высказанное рядом болгарских ученых мнение, что готы были не германцами, а фракийцами или даже славянами, едва ли можно обсуждать всерьез.

(обратно)

176

Мы сохраняет эти привычные в отечественной литературе наименования, хотя, может быть, более правильным было бы везеготы (или визиготы) и остроготы.

(обратно)

177

Выдвигаются два варианта: остров Готланд или южная часть самого Скандинавского полуострова. Более вероятным кажется второй вариант, хотя совершенно убедительных доводов в его пользу пока нет. Связи со Скандинавией подтверждаются и лингвистическими данными, поскольку готский язык, как и другие восточногерманские языки, близок к северогерманским.

(обратно)

178

На территории современной Румынии она именуется культурой Сынтану-де-Муреш.

(обратно)

179

Существует предположение, что magnus просто обозначает «старший», и это подразумевает существование, кроме отца Филимера, еще младшего Гадариха. Однако о втором Гадарихе нет совершенно никаких сведений. Так что эта гипотеза имеет столько же оснований, сколько предположение об освобождении готов от власти других германцев.

(обратно)

180

Предполагают, что выражение «верхние варвары», с которыми воевал Марк Аврелий, относится именно к готам.

(обратно)

181

Иордан, следуя, вероятно. Кассиодору, тщательно отмечает всех Амалов. но королей из других родов он называет только в случае совершения ими важных с готской точки зрения деяний. Преемники Филимера, видимо, таковых не совершали.

(обратно)

182

Едва ли оно было продуктом сознательной конструкции, созданной остготскими королями Амалами или по их заказу римскими интеллектуалами, как Кассиодор. Гораздо более вероятно, что эти короли использовали для укрепления своей власти уже существующие представления о божественном происхождении этого рода.

(обратно)

183

Время появления этих названий спорно. Возможно, они были принесены уже из Скандинавии. Если это так. то уже тогда проявился двойной характер готского этноса.

(обратно)

184

Существует мнение, что элемент visi означает «все», и. следовательно, вестготы — это «все готы». Однако этот элемент в таком виде в германских языках не засвидетельствован, так что доводы сторонников этого взгляда весьма слабые.

(обратно)

185

В 250 г. на сцене появляется Книва. и об Остроготе уже более нет речи.

(обратно)

186

Названия визиготы (везеготы) и остроготы являются, по-видимому, более правильными, чем вестготы и остготы. Однако мы сохраняем эти старые и привычные для отечественной литературы этнонимы.

(обратно)

187

Это сообщение часто считают фальшивкой, однако нет никаких препятствий для принятия его в качестве совершенно исторического, тем более что с филологической точки зрения имена родителей Максимина вполне могли быть подлинными, отвечая всем правилам германской и скифо-иранской ономастики

(обратно)

188

Возможна и другая последовательность событий: возмущенные отменой выплаты денег готы, объединившись с другими племенами, вторглись на римскую территорию; они были отбиты армией Пакаииана, который в ранге победителя и провозгласил себя императором.

(обратно)

189

Как кажется, в связи с этими событиями впервые готов именуют уже не скифами, а именно готами.

(обратно)

190

Личность готского лидера и число войск, им присланных, являемся предметом спора. Возможно, что готов было не 10, а 3 тысячи. Но не исключено, что 3 тысячи — это была только часть готского корпуса, оставшегося в Империи после разгрома Прокопия.

(обратно)

191

Точных указаний на принадлежность Гебериха к Балам нет, но он. несомненно, был знатного рода, а косвенные данные позволяют с большой обоснованностью предположить, что этим родом были Балты.

(обратно)

192

Конечно, смена Теодахада Витигисом произошла в чрезвычайных обстоятельствах войны остготов с Империей не на жизнь, а на смерть, но сам факт свидетельствует о принципах избрания короля.

(обратно)

193

По другим данным, его правление началось в 363 или 364 г.

(обратно)

194

Полагают, что готским словом, обозначавшим военного вождя, было drauhtins — предводитель draulh — дружины или. скорее, войска. Готским наименованием вельможи мог быть kunning. В этом германском слове подчеркивалось благородство, знатность (nobilitas. как его называли по-латыни).

(обратно)

195

Позже остготские primates присутствовали при назначении Теодорихом своего наследника. Видимо, в обеих ветвях готского общества они играли довольно значительную роль.

(обратно)

196

Его готским названием было kindins, что уже давно сопоставляют с бургундским обозначением королей hendinos.

(обратно)

197

Правда, Улдьфила этим словом называл царство сатаны.

(обратно)

198

Его имя передается различно: Германарих, Эрменарих и т. д. Мы принимает один из вариантов, которого и будем придерживаться во избежание путаницы.

(обратно)

199

Иордан знает всех предков Эрманариха, начиная с Остроготы, но ничего о них не говорит, кроме как о звеньях в генеалогии Амалов. С другой стороны, этот автор всячески прославляет Амалов, и трудно себе представить, что он умолчал бы о славных королевских деяниях предков Эрманариха, если бы они были или, во всяком случае, память о них сохранилась и в самом роде Амалов, и в народной памяти остготов.

(обратно)

200

Масштаб и сущность державы Эрманариха вызывают споры. В историографии представлены как точка зрения, согласно которой эта держава являлась мощным централизованным государством. чуть ли не второй великой державой Европы наряду с Римской империей, так и мнение, что это было сравнительно небольшое объединение, ограниченное Северным Причерноморьем, совсем или почти не сыгравшим никакой роли в истории Восточной Европы. По-видимому, обе эти крайности надо отбросить.

(обратно)

201

Точный способ возвышения Витимира неизвестен. Аммиан Марцелин только говорит, что он был «сделан» королем. Но в сложившихся условиях creatus можно понимать только как «избран».

(обратно)

202

Они не упоминаются в генеалогии Амалов, приведенной Иорданом. Косвенным доказательством является то. что тот же Иордан вообще не упоминает ни Витимира. ни его сына. Алатей и Сафрак упоминаются Иорданом, но не говорится об их опекунстве молодого короля. Создается полное впечатление. что Иордан, прославляя Амалов и считая, что после Эрманариха королевская власть у остготов принадлежала только этому роду, специально опускает тот факт, что после самоубийства Эрманариха (о чем он тоже умалчивает, говоря только о его смерти в результате раны, нанесенной братьями Сунильды) остготы избрали королями представителей другого рола.

(обратно)

203

По некоторым сведениям, они даже вступили в открытый бой с Атанарихом, но потерпели поражение.

(обратно)

204

В таком случае восточное правительство могло навязать землевладельцам вместо поставки рекрутов выплату определенной суммы денег (aurum tironum), что для постоянно нуждавшегося в деньгах правительства было очень выгодно.

(обратно)

205

Брат Грациана Валентиниан II был семилетним ребенком и, естественно, не мог принимать участие в управлении государством, а с его матерью (и своей мачехой) у Грациана были довольно натянутые отношения.,

(обратно)

206

Атанарих был торжественно похоронен, ему была воздвигнута статуя, и все это. несомненно, оказало психологическое воздействие на готов.

(обратно)

207

Имеются сведения, что договор с готами сначала заключил Грациан, а Феодосий только последовал его примеру. Однако об условиях договора Грациана почти ничего неизвестно. Может быть, это было просто мирное соглашение, и условия поселения готов (видимо, не вестготов, а остготов) не отличались от условий прежнего времени. Возможно также, что, как и вестготы по соглашению 376 г., остготы и другие подчиненные Алатея и Сафрака поселились на имперской территории на правах дедитициев. В таком случае договор Грациана принципиально отличается от договора Феодосия.

(обратно)

208

Иногда предполагают, что Аларих был сыном Алавива. Но это едва ли. Иордан не преминул бы сообщить о принадлежности Алавива к Балтам. Между тем он вовсе не упоминает Алавива, который,по-видимому, «стушевался» по сравнению с Фритигерном.

(обратно)

209

Предположения могут быть самые разные. Фритигерн мог к этому времени умереть. Он мог быть лишен власти сторонниками Балтов. Возможны и другие гипотезы. Но ни одна из них не имеет даже косвенного обоснования.

(обратно)

210

Вопрос о захвате готами Алариха самих Афин спорный, и вполне возможно, что варвары захватили и Афины. Во всяком случае, эти события нанесли и так находящимся в упадке Афинам новый тяжелый удар.

(обратно)

211

Вообще-то вестготы Алариха уже были федератами Империи, ио признаны таковыми они были договорами с восточными императорами — Феодосием и Аркадием. Фактически их таковыми признавал и Гонорий, но теперь Аларих, по-видимому, хотел и формального признания со стороны западного императора.

(обратно)

212

Возможно, что Галла Плацидия попала в плен во время второго захвата Рима вестготами.

(обратно)

213

От имени Аттала даже стали выпускаться монеты.

(обратно)

214

Предполагают, что вестготы перед вторжением в Италию решили иметь своего монарха, чтобы облегчить единство народа в этом трудном походе.

(обратно)

215

Варварские hospites получали от трети до двух третей земли и другого имущества, но нет никаких сведений, что то же самое имело место в районе Барцинона в 415 г.

(обратно)

216

Источник передают его имя по-разному.

(обратно)

217

Заключение этого договора было высоко оценено в Равенне. По-видимому. наградой за него стало присвоение Констанцию ранга патриция.

(обратно)

218

Возможно, что зятем Валлии был все же не сам король, а его сын.

(обратно)

219

Существует мнение, что этот брак был заключен, наоборот, по инициативе имперских властей, чтобы укрепить связи обоих народов, ставших федератами, с Империей. Но в таком случае непонятно. зачем было удалять вестготов из Испании и тем самым разделять два союзных с Империей народа.

(обратно)

220

Возможно, что остготы даже вовсе не участвовали в этом сражении. Это однако, маловероятно, потому что оставаться нейтральными в сложившемся противостоянии было чрезвычайно трудно.

(обратно)

221

В последнее время в науке широко распространена точка зрения, согласно которой именно в гуннское время и происходит этногенез остготов. Поэтому, по мнению этих ученых, догуннские остроготы и послегуннские остготы являются по существу разными этносами. Что же касается связи между теми и другими, то она была выдумана уже в Италии остготским королем Теодорихом для идеологического укрепления положения рода Амалов. Однако такая точка зрения не представляется приемлемой. Гуннские правители не вмешивались в дела подчиненных народов, если те не угрожали их господствующему положению. Поэтому подчиненные народы могли сохранять свою этническую идентичность. Это целиком относится и к остготам. Трудно также принять мнение о выдумке готского прошлого Теодорихом (точнее, по его приказу Кассиодором). Повествование о готском прошлом, в том числе о непрерывности этнического развития, основано на существовавших готских преданиях.

Трудно представить, чтобы Теодорих или Кассиодор (или Иордан, основывавшийся, как полагают, на труде Кассиодора) на пустом месте создали эту традицию. Не исключено, конечно, что под влиянием того же Теодориха и с целью еще более прославить род Амалов те же Кассиодор и Иордан могли подправить традицию, исключить из нее некоторые элементы или, наоборот, подчеркнуть деяния, которые, по их мнению, способствуют прославлению Амалов. Но все это не значит, что вся традиция является выдумкой.

(обратно)

222

Паннония после распада Гуннской державы и ухода гуннов на восток была возвращена Империи западным императором Авитом не позже 1 января 456 г. Хотя Маркиан Авита своим коллегой не признал, ни о каких его мерах, направленных против того, кого он считал узурпатором, он, насколько известно, во время его правления не принимал. Однако в сентябре того же 456 г. против Авита выступили Рицимер и Майориан, а в октябре он был свергнут и вскоре убит. В этих условиях Маркиан вполне мог принять Паннонию под свою власть. Поскольку сам Маркиан умер 27 января 457 г., то обращение к нему остготов могло иметь место только между сентябрем 456 и концом января 457 г., как это уже установлено в науке. Так как временной промежуток между принципиальным разрешением Маркиана и реальным поселением неизвестен, то само переселение готов в Паннонию могло произойти и несколько позже января, но, вероятнее всего, все же в том же году.

(обратно)

223

Иордан, упоминая о Теодорихе Страбоне, подчеркивает, что он принадлежал не к Амалам. а к другом роду. Однако было высказано мнение, что это — намеренная ошибка, связанная с нежеланием Теодориха признать в Страбоне своего родственника, и Теодорих Страбон тоже был Амалом. Решить окончательно этот вопрос пока невозможно, да это и не очень важно для истории тех готов, которые поселились в Паннонии, а затем завоевали Италию.

(обратно)

224

Это имя передано по разному: Теодорих, Теодерих. Теодерик. По-готски оно явно звучало как Тиудерикс — Король (рикс) народа. Однако это было именно личное имя, а не титул. Возможно, что имена с элементом «рикс» закрепились за некоторыми готскими аристократическими родами.

(обратно)

225

Это были те свевы, которые не ушли на запад вместе со своими соплеменниками, а остались на Дунае. В это время они сами были разделены на две части со своими самостоятельными королями Хунимундом и Аларихом.

(обратно)

226

Полагают, что это были язиги, являвшиеся частью сарматского мира.

(обратно)

227

Точная должность Камунда неизвестна. Он мог быть магистром воинов для Иллирика либо дуксом провинции Первой Мезии.

(обратно)

228

Теодорих праздновал тридцатилетие своей королевской власти в 500 г. Следовательно, победа над сарматами имела место в 471 г.

(обратно)

229

В более позднее время он выступает только как командир одной из частей остготского войска, действовавшего по приказу Теодориха.

(обратно)

230

О государстве Одоакра в Италии речь пойдет в другой части.

(обратно)

231

Если считать цифру 32 достоверной, то Гермерих стал королем незадолго до перехода в Испанию.

(обратно)

232

Если Агривульф и Агиульф, действительно, одно и то же лицо, то он уже был знаком с Испанией и свевами. Еще в 448 г. он убил в Гиспалисе (Севилья) римского комита Цензория. который уже восемь лет находился в свевском плену. Находился ли он а службе у свевскою короля? Это не исключено. В таком случае Агривульф-Агиульф позже перешел на службу к королю вестготов. Возможно. что этот человек использовался Теодорихом для связи со свевами. Можно полагать, что, назначая правителем свевов уже знакомого им человека вестготский король надеялся на ббльшую лояльность не только самого Агривульфа. но и подчиненных свевов.

(обратно)

233

Варны — германское племя, жившее на Рейне.

(обратно)

234

Раньше надпись, в которой упоминается Веремунд датировали 484 г. Более поздние исследования показали, что более правильная дата — 535 г. Поэтому вероятнее, что Веремунд мог быть преемником Теодемунда, а не наоборот.

(обратно)

235

Этот титул встречается в актах Бракарского церковного собора и поэтому может считаться официальным.

(обратно)

236

За сведения о фигуре Аякса-Алакса я благодарю И. А. Копылова.

(обратно)

237

Вопрос о причине перехода варваров, включая вандалов, в Испанию спорен. Представляется, однако, что главной причиной этого перехода был все же страх перед римской армией в Галлии, от которой они потерпели поражение, даже если приглашение Геронтия и имело место.

(обратно)

238

Прокопий сообщает о договоре между Гонорием и вандалами, но последующие события опровергают это сообщение.

(обратно)

239

Этот титул засвидетельствован гораздо позже, но историческая обстановка показывает, что его явно принял уже Гундерих.

(обратно)

240

Его смерть католики расценили как Божью кару за разграбление церквей Гиспалиса. Позже распространилась версия об убийстве Гундериха Гейзерихом.

(обратно)

241

Гейзерих, по-видимому, играл важную роль еще при жизни брала, но утверждение, что он вместе с ним являлся королем и, следовательно, у вандалов и тогда существовала дуалистическая королевская власть (Doppelkönigtum), не имеет никаких оснований.

(обратно)

242

Впрочем, не исключено, что она могла быть сарматкой или аланкой. Никаких реальных данных о происхождении матери Гейзериха нет. Единственным основанием для мысли о ее римском происхождении является смутное сообщение, что Гейзерих перешел из католичества в арианство. Отсюда и делается вывод о католическом и, вероятнее всего, римском происхождении его матери.

(обратно)

243

Поскольку точные сведения об обращении вандалов в христианство вообще, и арианство в частности, отсутствуют, то по этому поводу высказываются разные точки зрения. Существует и мнение, что арианство среди вандалов распространили вестготы после 410 г. Однако в это время отношения между этими двумя народами были резко враждебными, так что вандалы едва ли могли воспринять «готскую веру».

(обратно)

244

Хронист сообщает, что вандалы были вытеснены из Испании вестготами и поэтому были вынуждены перебраться в Африку. Однако в это время никаких сведений о вестготской активности на Пиренейском полуострове нет. Поэтому это сообщение считается ошибкой. И сообщение о призыве Бонифация многие ученые тоже считают неисторическим.

(обратно)

245

По данным Виктора Витенского. в Африку переправилось 80 тысяч человек, включая стариков, женщин и детей. В таком случае воинов было около 15 тысяч. Некоторые ученые, однако, полагают, что эта цифра очень занижена, что она соответствует только воинам, а общее число переправившихся варваров достигало 320 или даже 480 тысяч человек.

(обратно)

246

Выдвигаются и другие претенденты на место отплытия и высадки вандалов, но Юлия Традукта и Тингис кажутся наиболее предпочтительными.

(обратно)

247

В науке долгое время утверждалось, что донатисты и низшие слои населения, состоявшие преимущественно из берберов, активно поддержали вандалов. Эта точка зрения, высказанная еще в XIX в., превратилась чуть ли не в аксиому. Однако современные исследователи подчеркивают, что для этого нет совершенно никаких данных.

(обратно)

248

Во время осады вандалами Гиппона умер его епископ — знаменитый христианский деятель, мыслитель и писатель Августин.

(обратно)

249

По другим сведениям 23 октября.

(обратно)

250

Речь идет, естественно, об Африке к западу от Египта и Киренаики.

(обратно)

251

Поэтому Валентиниан и Аэций вполне могли считать заключение этого договора римской победой.

(обратно)

252

Такая точка зрения, уже высказанная в науке, представляется более верной, чем мысль, что только после захвата Гейзерихом Карфагена он провозгласил себя королем, а до того был только герцогом.

Правда, Виктор Витенский, говоря о высадке вандалов в Африке, действительно, называет Гейзериха не rex, a dux, но это явно отражает не положение Гейзериха в варварской среде, а точку зрения его африканских подданных. По-видимому, некоторую аналогию этому можно видеть в признании Теодориха королем со стороны императора Анастасия, хотя остготским королем он был уже давно.

(обратно)

253

Посылка наследника вандальского трона в качестве заложника в Равенну была еще одним поводом для императора говорить о договоре как о своей победе.

(обратно)

254

Недаром после захвата Рима вандалы, как об этом будет сказано немного позже, увели в плен и Гауденция.

(обратно)

255

Само слово «вандализм» — позднего происхождения, оно появилось только в конце XVIII в., очень быстро войдя в различные языки, включая русский. Однако уже позднеантичные и раннесредневековые авторы говорят о крупномасштабном разграблении Рима.

(обратно)

256

Существует предположение, что после гибели своего флота Майориан заключил с Гейзерихом договор, по которому признал все его завоевания в Африке. Однако никаких сведений о заключениитакого договора нет, и в условиях распространившегося в римском обществе «вандальского синдрома» он едва ли был возможен.

(обратно)

257

Возможно, что Олибрий женился на Плацидии еще до вандальского разгрома Рима.

(обратно)

258

По Идацию, инициагорами переговоров были готы, а по Иордану, Гейзерих.

(обратно)

259

Правда, это относилось только к пленным, находившимся в распоряжении короля и, по-видимому, его рода. Римские пленники, ставшие рабами вандальских воинов, в число возвращаемых не входили.

(обратно)

260

Прокопий прямо говорит, что имена аланов и других варваров, кроме маврусиев (мавров, берберов), были поглощены именем вандалов.

(обратно)

261

Была высказана мысль, что в действительности таких массовых конфискаций не было, ибо в таком случае это вызвало бы ожесточенное сопротивление землевладельцев, о чем нет никаких данных. Однако надо учесть, что эти конфискации явились результатом нескольких лет ожесточенных войн, в ходе которых римляне потерпели полное поражение. В этих условиях никакое сопротивление грубой силе завоевателей было невозможно.

(обратно)

262

По некоторым подсчетам, общая территория «вандальских уделов» составляла приблизительно 750 000 га. Это была далеко не вся площадь провинции, так что за пределами «вандальских уделов» вполне могли оставаться имения сенаторов.

(обратно)

263

Возможно, с этим заговором была каким-то образом связана вестготская жена Хунериха. Во всяком случае. Гейзерих обвинил ее в попытке его отравить. Если это так, то это обстоятельство послужило Гейзериху поводом для жестокого с ней обращения и отсылки назад к отцу. Главным для него, конечно, было не участие невестки в заговоре (если оно и имело место), а освобождение сына от брака ради обещанной женитьбы на дочери Валентиниана.

(обратно)

264

Этот принцип сеньориата не соответствует ни германским, ни римским традициям и, может быть, был принят под влиянием обычаев местного берберского населения.

(обратно)

265

Виктор Витенский называет это распоряжение Гейзериха constitutio, как именовались императорские законодательные акты. Но поскольку этот термин использован в авторском тексте, а не в официальном документе, нельзя сказать, именовался ли акт Гейзериха именно так.

(обратно)

266

Вандальские короли, по-видимому, не различали различные типа таких актов. Так, закон короля Хунериха о начале антикатолического гонения в самом тексте именуется и decretum, и lex. До наших дней дошли только законы, относившиеся к религиозной и моральной сфере (кроме «Завещания Гейзериха», которое, кстати, именуется то завещанием, то конституцией), но едва ли надо сомневаться в существовании и других законодательных актов.

(обратно)

267

Археологические данные как будто показывают, что и некоторые другие (очень, впрочем, немногие) города сохранили свои стены, и исследователи это объясняют чисто военными соображениями короля.

(обратно)

268

Откуда происходил второй известный нам проконсул Плацидий, неизвестно.

(обратно)

269

Вопрос о сохранении старых провинций сложен. С одной стороны, имеются известия об объединении западной части Нумидии и Сифтийской Мавретании в новую провинцию Малую Мавретанию (Mauretania minor), после чего бывшая Цезарейская Мавретания стала называться Большой Мавретанией (Mauretania maior). С другой стороны, гак называемый Список провинций и городов Африки, в котором перечислены все civitates в составе Вандальского королевства с их епископами, свидетельствует о полном сохранении старых имперских провинций. Может быть, это противоречие можно разрешить, если предположить, что католическая Церковь (что этот список исходит из недр Церкви, несомненно) в чисто идеологических целях отказывалась признавать изменения в провинциальном делении и номенклатуре, произошедшие после варварского завоевания. В какой-то степени это предположение подтверждается тем. что вопреки уже установившемуся названию Зевгитана список по-прежнему использует старое официальное название provincia proconsularis.

(обратно)

270

В противном случае король Хунерих едва ли угрожал бы им самыми тяжкими наказаниями за отказ осудить католиков.

(обратно)

271

В вандальской Африке сохранились следы императорского культа. В какой степени это отражает намерения поддерживать нормальные отношения с Империей, пока неясно.

(обратно)

272

Говоря об этом. надо, разумеется, иметь в виду, что этот вывод определяется нынешним состоянием исследований. Совсем не исключено, что новые находки заставят изменить эту точку зрения. Эго же относится и к золотым монетам, о которых пойдет речь несколько позже.

(обратно)

273

Существует точка зрения, что среди варваров по-прежнему сохранялись различные этнические группы (не только вандалы и аланы, но также и готы и даже пришедшие с ними испано-римляне), которых объединяли только арианское вероисповедание и власть королевского рода Асдингов. Однако это противоречит известным историческим фактам и прямому' свидетельству Прокопия. Последним свидетельством наличия в вандальской среде других варваров является, как кажется, эпитафия свевки Эрмегон, умершей в Гиппоне в 474 г.

(обратно)

274

Полагают, что Гейзерих мог изучить латынь еще в Испании.

(обратно)

275

Полагают, что население африканских провинций, подчиненных вандалам, перед их вторжением составляло около 3 миллионов человек.

(обратно)

276

Вандалы были абсолютно уверены, что они сначала воевали в Испании, а затем завоевывали Африку по приказу Бога.

(обратно)

277

Правда, в таком случае не совсем понятна роль проконсула Карфагена.

(обратно)

278

В отдельную группу выделялись циркумцеллионы, но принцип их выделения неясен. Может быть, речь идет о донатистах, стоявших вне романо-католического населения.

(обратно)

279

На соборе в 484 г. арианский патриарх Цирила даже заявил, что он не понимает латынь. Это, однако, явилось лишь уловкой, чтобы избежать обсуждения заявления католиков.

(обратно)

280

Год рождения Гейзериха точно неизвестен. Но считается, что он родился около 390 г. В таком случае он прожил много больше 80 лет. Такой возраст для того времени был очень значительным.

(обратно)

281

Его подлинное имя. засвидетельствованное в официальных документах, — Хунирикс.

(обратно)

282

Был ли он изначально старшим сыном, спорно. По некоторым сведениям, старше его был Гентон, но он умер еще до смерти отца. Дата смерти Гентона неизвестна, но ясно, что в 468 г. он был еще жив. Если Гентон был старшим сыном и, следовательно, наследником Гейзериха, то не совсем понятно, почему не он, а Хунерих был сделан сначала мужем вестготской принцессы, а потом женихом, а затем и мужем Евдокии. Такие брачные союзы особенно выгодны были, если в брак вступает наследник. Конечно, у Гейзериха могли быть самые разные основания выдвинуть именно Хунериха. Надо иметь в виду, что свой закон о наследовании Гейзерих издал незадолго до смерти, т. е. много лет спустя после обоих браков Хунериха. Поэтому не исключено, что он собирался и раньше сделать наследником именно Хунериха, а не Гентона. Ведь и сам Гейзерих пришел к власти, как кажется, в обход своего племянника, сына Гундериха, который явно был более законным наследником. Возможен вариант, что для укрепления положения Хунериха после смерти братаи при наличии его взрослых сыновей Гейзерих и издал свое «Завещание». Все это — более или менее правдоподобные гипотезы. Важен факт, что в 477 г. Хунерих являлся старшим сыном Гейзериха и законно занял трон своего отца.

(обратно)

283

Карфагенским епископом стал Евгений. Поскольку это имя в Африке редкое, то предполагают, что он прибыл с Востока в свите императорского посла Александра.

(обратно)

284

Предполагают, что Хунерих родился около 420 г.

(обратно)

285

Так Хельдика был заменен Обадом.

(обратно)

286

Недаром одним из требований, предъявляемых им к католическому клиру, был отказ от всяких сношений с заморскими землями, под которыми в первую очередь, конечно, подразумевалась Империя.

(обратно)

287

В это время в Африке еще оставалось значительное количество донатистов. Если под циркумцеллионами, упомянутыми в декрете Хунериха о начале репрессий, действительно понимаются донатисты. то донатизм тоже стал преследоваться столь же жестоко, как и католицизм.

(обратно)

288

К этому времени среди африканского католического духовенства уже утвердился целибат, но речь, вероятно, шла о женах и детях, имевшихся у священников до их посвящения.

(обратно)

289

Известен пограничный камень с надписью: «Граница между вандалами и готами» (fines inter Vandalos et Gothos).

(обратно)

290

Какова была роль Амалафриды в этих событиях, неизвестно. Но если она и предприняла какие-то действия ради обеспечения интересов брата и племянника, то никаких успехов эти действия не имели.

(обратно)

291

Отцом Хоамера и Евагия был младший браг Хильдериха. как и он, сын Хунериха и Евдокии. Имя его неизвестно.

(обратно)

292

Переворот Гелимера рассматривается как проявление арианской и националистической реакции на проимперскую и прокатолическую политику Хильдериха. Это, несомненно, имело место, но надо учитывать также личное соперничество внутри вандальской знати и самого королевского дома.

(обратно)

293

Гелимер заявлял, что, наоборот, его приход к власти полностью соответствует «Завещанию Гейзериха», ибо после свержения Хильдериха он является старшим членом правящего рода. Само же свержение, по его словам, было проявлением воли народа, который якобы обладает высшей властью. Трудно сказать, была ли эта демагогия предназначена только для внешнего употребления или она широко использовалась и в пропаганде среди самих вандалов.

(обратно)

294

В греческом тексте Прокопия используется βασιλευς. Поскольку греческие авторы использовали это слово и для обозначения императора, то в рассказе Прокопия «наглость» вандальского короля оказывается смягченной, но смысл заявления Гелимера остается совершенно ясным.

(обратно)

295

Впрочем, надо заметить, что для такого религиозного человека, как Юстиниан, и для всего тогдашнего общества это все же не было пустым лозунгом.

(обратно)

296

Годас (или Года) был рабом Гелимера и готом по происхождению. Однако за помощью он обратился не в Равенну, а в Константинополь, правильно поняв реальную расстановку сил.

(обратно)

297

Именно к горожанам обратился Пуденций, поднимая свой мятеж против Гелимера и те активно поддержали его.

(обратно)

298

Прокопий, естественно, говорит только о подкупе. Не исключено, что среди африканских крестьян, поддержавших Гелимера. имелось значительное количество донатистов. Известно, что донатизм сохранился в Африке и после восстановления там императорской власти. Являясь в глазах императора и имперских властей еретиками, донатисты не могли ожидать ничего хорошего от нового подчинения императору. Поэтому их выступление на стороне вандальского короля было бы совершенно естественным. Короля могли поддержать и та часть населения, которая страдала от берберских набегов и которая видела в нем традиционного защитника от этих набегов, тем более что значительная часть берберов в этот момент поддержала императорскую армию.

(обратно)

299

Приблизительно в это время произошло кровавое столкновение между королем Гейзерихом и вандальской знатью. Поэтому было высказано предположение, что готская принцесса приняла какое-то участие в восстании знати. Однако более вероятным все же представляется, что ее печальная судьба связана с интригами Аэция и императорского двора в Равенне. Надо иметь в виду, что Гунерих в это время сам находился в Равенне в качестве заложника.

(обратно)

300

Некоторые авторы указывают, что Литорий хотел превзойти славой Аэция.

(обратно)

301

Положение римлян осложнялось тем, что в это же время вандалы возобновили свое наступление в Африке и в том же 439 г. захватили Карфаген.

(обратно)

302

Многие историки права полагают, что Эдикт Теодориха был издан вестготским королем, а не его остготским тезкой. Если это так, то автором этого закона или, точнее, сборника законов был Теодорих I.

(обратно)

303

Вопрос о белагинах очень спорный. Иордан даже сообщает, что они были записаны. Для того времени, когда они появились, а Иордан приписывает их появление I в., это было совершенно невероятно. Но текст Иордана можно понять и так, что записанными они были в его время (nunc), что совсем не означает существование их письменной формы в момент появления. Другой спорный вопрос: относятся ли эти белагины ко всем готам или только к остготам. Окончательно решить эти вопросы пока невозможно.

(обратно)

304

Проспер Тирон в сообщении об этой битве выразительно различает «наших», т. е. собственно римскую армию Аэция, и готов. Такой же вывод ясно следует и из рассказа Иордана.

(обратно)

305

Трудно принять точку зрения, что Салла действовал совершенно самостоятельно лишь в жажде собственной славы. Власть Эвриха была довольно сильной, и едва ли один из его герцогов мог предпринять такую акцию без всякого разрешения короля.

(обратно)

306

Несколько позже оборону Арвeрны от вестготов возглавил поэт и епископ Сидоний Аполлинарий, который, впрочем, считал, что обладает военными талантами.

(обратно)

307

Этот памятник вызывает в науке многочисленные споры. Полагают, что речь идет об эдикте, и название Codex Eurichianus чисто условное. Поскольку аг кодекса сохранилась только сравнительно небольшая часть, эти споры, по-видимому, никогда не будут окончательно разрешены.

(обратно)

308

Ряд исследователей полагает, что нормы этого кодекса относились в равной степени и к готам, и к римлянам, и он являлся первым юридическим документом германского королевства, имевшим всеобщее, а не этническое значение. Все развитие вестготского и вообще германского права, однако, говорит в пользу того, что «Кодекс Эвриха», как и другие подобные законы, относился только к вестготам и их отношениям с местным романским населением. К тому же, если «Кодекс Эвриха» относился к обеим группам населения Вестготского королевства, непонятно, зачем было наследнику Эвриха Алариху II издавать так называемый «Бревиарий Алариха», относившийся именно к его римским подданным.

(обратно)

309

Вообще надо отметить, что римские законы были довольно основательно переработаны. Например, по новому закону сенаторы были подсудны не префекту Рима, находившемуся за пределами королевства, а пяти своим коллегам. Была также ограничена юрисдикция епископов, и, естественно, исключены статьи, осуждающие арианство. Зато полностью сохранены законы, относившиеся к власти и авторитету законов, к интересам фиска, который теперь стал королевской казной, к уголовному законодательству и некоторые другие.

(обратно)

310

Некоторые историки права полагают, что публикация «Бревиария Алариха» послужила примером для бургундского короля для издания соответствующего кодекса.

(обратно)

311

Точных цифр, характеризующих количество вестготов, нет. Обычно предполагают, что вестготов было приблизительно 100 тысяч человек, из которых около 20 тысяч были воинами. В последнее время эти цифры ставят под сомнение и полагают, что численность всего народа составляла не больше 30 тысяч.

(обратно)

312

Так, по крайней мере, показывают пока еще немногочисленные археологические данные. Будущие находки смогут, может быть, изменить этот взгляд, но в любом случае вестготы заняли сравнительно небольшую часть Аквитании.

(обратно)

313

Впрочем, к словам Сальвиана надо относиться с осторожностью. Его произведение является жестким памфлетом, направленным против погрязшего в грехах общества и полно чисто риторических преувеличений. Разумеется, такие факты не могли не быть, ибо иначе весь пыл Сальвиана пропадал бы. и он бы не мог достичь своей цели.

(обратно)

314

Этот тезис в последнее время подвергается сомнению, но доводы его противников совершенно неубедительные.

(обратно)

315

В состав королевской дружины могли входить не только готы, но и другие германцы. Связанные не с окружающим обществом, а исключительно с личностью короля, они могли считаться особенно верными. По-видимому, таким дружинников был Агривульф, назначенный Теодорихом II правителем подчиненных свевов.

(обратно)

316

В вестготской Испании создалось иное положение, и там, как об этом будет говориться в свое время, провинциальное деление сохранялось полностью вплоть до гибели самого Вестготского королевства.

(обратно)

317

Идентичность Гундахара и Гунтиария подтверждается тем фактом, что в одном из законов бургундского короля Гундобада, в котором перечисляются его предшественники, Гунтиария нет вообще, а есть именно Гундахар и три его предшественника, а затем сразу же — отец самого Гундобада. Так что для Гунтиария, если бы он был лицом, отличным от Гундахара. в списке королей просто нет места. Поэтому высказываемое иногда мнение, что Гундахар мог быть одним из наследников Гунтиария. чье точное германское имя неизвестно, не может быть принято.

(обратно)

318

Вопрос о точном местонахождении Мундиака спорен. но многие ученые сходятся, на том. что речь идет о современном Майнце.

(обратно)

319

Возможно, что официально эти земли предоставил бургундам Иовин, и это могло быть естественным следствием его активной поддержки бургундами, а Констанций только подтвердил это решение или, скорее, заключил с бургундами новый договор уже от имени Гонория.

(обратно)

320

Церковный историк, рассказывающий об этом событии, связывает с ним обращение бургундов в христианство. Однако были ли зарейнские бургунды, действительно, христианами, неизвестно, хотя полностью это и не исключено.

(обратно)

321

Впрочем, существует точка зрения, что уничтожение Бургундского королевства и его правящего рода было делом Аэция. в армии которого сражались и гунны, а более позднее народное предание приписало это Аттиле, поскольку именно он остался в народной памяти как страшный враг и жестокий губитель. В Галльской хронике, действительно, говорится только об успешной акции Аэция. Однако она могла и опустить действие гуннов, чтобы еще больше прославить Аэция. Зато Проспер Тирон и позже Кассиодор ясно разделяют два события: войну Аэция против гуннского короля Гундахара и заключенный после этого мир и уничтожение короля вместе со всем народом гуннами. Фактическое уничтожение огромной части целого народа было столь важным событием, что оно не могло не остаться в памяти. Первые сказания об этом ужасном событии появились, по-видимому. уже сравнительно вскоре после него самого, в V в., и затем распространились среди других германцев. Поэтому все же предпочтительней учитывать это обстоятельство. Использование варваров для борьбы с другими варварами было в то время обычной практикой Империи.

(обратно)

322

Было высказано предположение, что дата Галльской хроники, которая и сообщает об этом событии. ошибочна, что ее надо несколько исправить и считать временем поселения бургундов не 443. а 438 г. и в таком случае уничтожение первого Бургундского королевства и создание второго были бы по времени относительно тесно связаны. Однако против такого исправления были выдвинуты довольно обоснованные возражения. Дело не только в том. что всякие исправления текста должны быть очень солидно обоснованы, чего нет в данном случае, но и в том, что 438-й был голом особенно напряженной борьбы, которую вел Аэций с вестготами, и ему явно было не до разбитых недавно бургундов.

(обратно)

323

Роль вестготского короля в восстановлении Бургундского королевства, может быть, отразилась в предании, что Гундиох сам происходил из рода вестготского короля Атанариха.

(обратно)

324

Хроники отмечают два этапа раздела земли между бургундами и местным населением. Первый раз это произошло по решению Аэция в Сабаудии, когда земли были разделены с туземцами (cum indigenis), а второй в 456 г., и тогда земли были разделены с галльскими сенаторами (cum Gallis senatoribus). Очень возможно, как сейчас признано, что под сенаторами подразумевали не только собственно сенаторов, но и куриалов.

(обратно)

325

Существует другая реконструкция этих событий: войну с бургундами вел полководец Майориана Эгидий, и именно он разбил варваров и взял Лугдун, оставив там свой гарнизон, что вызвало недовольство жителей, отправивших петицию Майориану; Петр же прибыл в Лугдун именно с целью урегулирования отношений между лугдуннами и солдатами Эгидия, везя с собой уступки императора. Однако такая реконструкция представляется менее обоснованной, чем традиционная, приписывающая Петру главную заслугу в урегулировании отношений с бургундами, тем более что такая реконструкция логически вытекает из слов Сидония Аполлинария, который был современником событий. Сидоний. в частности, говорит, что Петр не ограничивался гражданскими делами, но и нес военные заботы (armati curas). Речь явно идет о войне с бургундами, независимо от того, вел ли реально Петр военные действия или нет.

(обратно)

326

Предположение, что между Гундиохом и Гундобадом магистром был Виниентий, практически ни на чем не основано.

(обратно)

327

Хильпериха иногда считают также не сыном, а братом Гундиоха. Однако Григорий Турский недвусмысленно называет Хильпериха наряду с Гундобадом среди сыновей Гундиоха. Поэтому надо согласиться с теми учеными, которые признают Хильпериха сыном, а не братом Гундиоха. У Гундиоха действительно, был брат Хильперих (Хильперих I), но преемником Гундиоха был не он. а его сын. Это, на наш взгляд, ясно вытекает из сообщений Сидония Аполлинария, жившего в это же время по соседству с Бургундским королевством. Что касается судьбы Хильпериха I, то мы ничего об этом не знаем. Можно полагать, что он к тому времени уже умер.

(обратно)

328

Высказанные ранее сомнения в идентичности двух Гундобадов — фактического правителя Италии в 472–474 гг. и будущего бургундского короля — теперь окончательно отброшены.

(обратно)

329

Иордан даже говорит, что Эврих подчинил (subegit) бургундов. но это — явное преувеличение. Речь идет о несомненном поражении бургундов в войне с вестготами.

(обратно)

330

Дочери Хильпериха, видимо, были уже католичками. Был ли сам Хильтпсрих католиком, неизвестно, хотя это можно предполагать, судя по судьбе его дочерей.

(обратно)

331

Наряду с Ареагни появляется ее второе имя — Острогото. Существует весьма обоснованное предположение, что это — прозвище Ареагни,чтобы отличить ее от одноименной жены императора Зенона. У «Анонима Валуа» говорится, что женой Сигизмунда стала другая дочь Теодориха — Теодегота, но это — явная ошибка.

(обратно)

332

Не совсем понятно, на каком основании некоторые ученые постулируют существование в это время антифранкского союза между бургундами и остготами, на основании которого последние без войны завладели современным Провансом.

(обратно)

333

То, что и Теодорих имел римские титулы, а также то. что он вторгся в Италию по поручению опять же императора, видимо. Гундобада не смущало. Как обычно бывает в политике, бургундский король мог использовать лишь часть правды, а именно ту. которая соответствовала (или казалось, что соответствовала) его интересам.

(обратно)

334

В 370 г. бургунды были еще язычниками, приносившими, в частности, человеческие жертвы. Существует точка зрения, что арианство было распространено среди бургундов вестготскими миссионерами уже во время их проживания в Галлии в период существования первого королевства.

(обратно)

335

Этого Сиагрия не надо путать, как это раньше делали, с сыном Эгидия и правителем Северной Галлии. Иногда полагают, что Бургундион (адресат одного из писем Сидония Аполлинария) — это прозвище Сиагрия. Однако адресат письма был еще молодым человеком, в то время как Сиагрий уже занимал важное место у бургундов. Поэтому надо согласиться с теми учеными, которые считают Сиагрия и Бургундиона разными людьми.

(обратно)

336

Если письмо Сидония Аполлинария было написано около 460 г. или немногим позже, то первым бургундским королем, заинтересованным в решении юридических вопросов, надо считать именно Гундиоха.

(обратно)

337

Еще Гундиох предписал, чтобы за преступление, совершенное римлянами, судили по римским законам.

(обратно)

338

Своей деятельностью Гундобад оставил столь значительную память, что позже некоторые эрудиты делали само слово «гундобад» синонимом «бургунд».

(обратно)

339

Иногда полагают, что бургунды уже были католиками, и лишь один Гундобад оставался арианином. Учитывая роль короля не только в политической, но и в духовной сфере, в это трудно поверить, тем более что есть прямые указания на то, что не только Гундобад, но и «все племя бургундов» придерживается арианства.

(обратно)

340

Некоторые исследователи даже полагают, что этот кодекс вообще никакого отношения к германскому праву не имеет, а его целью было урегулирование отношений между бургундами и римлянами.

(обратно)

341

Впрочем, nobiles упоминаются только в «Римском законе». Поэтому судить о том. применялся ли этот термин к бургундским аристократам, трудно.

(обратно)

342

Среди сторонников Годигисела во Виенне различались сенаторы и бургунды. Речь явно шла о двух различных группах местной знати.

(обратно)

343

Вопрос, является ли такой способ поселения возникшим уже в момент образования второго Бургундского королевства или он прошел несколько этапов, спорный. Но поскольку жить бургундам все же где-то было надо, то ясно, что определенные земельные участки они получили сразу же после образования королевства.

(обратно)

344

Один комит, правда, именуется Сильваном, но, скорее всего, он тоже был бургундом, хотя по каким-то причинам отец дал ему римское имя. Можно в связи с этим отметить, что в IV в. один из франкских генералов Империи тоже звался Сильваном.

(обратно)

345

Можно отметить, что до обращения большинства бургундов в католицизм а городе имелось по два епископа — арианский и католический.

(обратно)

346

Ранее полагали, что фараманнами назывались главы родовых объединений.

(обратно)

347

Данных, которые подтвердили бы закую мысль, нет, но параллели с социально-экономической эволюцией и ее влиянием на армию в других варварских государствах, в частности в Вестготском королевстве, позволяют говорить об этом.

(обратно)

348

Королевская доля поземельного налога была снижена до половины в случае разведения новых вино(радников. По-видимому. бургундская королевская власть была заинтересована в развитии виноградарства.

(обратно)

349

Традиция делает виновницей смерти Сигириха его мачеху и говорит о последующем раскаянии Сигизмунда. То. что мачеха, стремившаяся расчистить путь к трону своим сыновьям, вполне могла играть определенную роль в устранении пасынка, вполне возможно и даже почти несомненно. Это, однако, не уничтожает политическую подоплеку свершившегося убийства.

(обратно)

350

Позже Сигизмунд, первый бургундский король-католик, был признан святым, а вследствие своей насильственной гибели и мучеником. Его останки были перенесены в монастырь в Акауне, где его реликвии стали предметом поклонения. Местом поклонения стал и колодец, в котором его утопили.

(обратно)

351

Григорий Турский включает Годомара в число бургундских королей-еретиков (т. е. ариан), которые вместе с королевством потеряли и свою душу. Означает ли это. что Годомар либо ост авался арианином даже после 516 г., либо вернулся в ариансгво. исходя явно из политических соображений перед лицом франкской (а следовательно, и католической) угрозы? Или же на такое гневное осуждение Годомара турского епископа толкнуло его терпимое от ношение к арианам? И то и другое мнение не имеет никаких действительных подтверждений, хотя обе возможности вполне реальны.

(обратно)

352

Несколько позже снова появляются бургунды. Во время войны между римлянами (византийцами) и остготами вместе с последними захватили Медиолан (Милан), обрушив на его жителей убийства и грабежи. Но что это были за бургунды. не совсем понятно. Это могла бы быть состоящая из бургундов часгь франкской армии, но франкское войско вторглось в Италию только на следующий год. Может быть, какая-то часть бургундов, не желая подчиняться франкским королям, бежала за Альпы и теперь присоединилась к готам?

(обратно)

353

Его имя разные авторы передают различно: Одоакр, Одовакр, Одосер. Наиболее правильным, видимо, является Одовакр, потому что именно в такой форме оно встречается на его монетах. Однако в современной русскоязычной научной литературе принят вариант «Одоакр».

(обратно)

354

Иногда полагают, что Одоакр был избран королем уже после своей победы над Орестом.

(обратно)

355

Хронист пишет, что Одоакр явился в Италию cum gente Scyrorum. Однако едва ли речь может идти обо всем племени. Скорее всего, под властью Одоакра все же была лишь его дружина. Григорий Турский рассказывает об Одоакре, который вместе с саксами воевал в Галлии. Иногда предполагают, что этот тот же Одоакр, который затем уже явился в Италию. Но, судя по словам автора, этот Одоакр активно действовал при жизни Эгидия и Павла, а позже в союзе с франкским королем Хильдерихом покорял аламанов. Все это не совпадает с теми данными, которые имеются о жизни того Одоакра, о котором идет речь. Вероятнее всего, эти два Одоакра, как полагают некоторые ученые, были разными людьми.

(обратно)

356

Возможно Одоакр, как полагают некоторые исследователи, включил в сенатское посольство и своих доверенных людей, чтобы на всякий случай проконтролировать сенаторов.

(обратно)

357

Шансы на признание константинопольским императором свершившегося переворота были явно выше, если об этом будет просить свергнутый император, подтверждающий к тому же свое свержение.

(обратно)

358

Об обстоятельствах назначения Одоакром консула речь пойдет ниже.

(обратно)

359

Его иногда называют королем Италии (rex Italiae). но такое наименование не отражено в его официальном титуле, да таковым он явно и не являлся. Некоторые современные ученые называют его правление военной диктатурой.

(обратно)

360

После устранения Брахилы и Адариха никаких волнений в армии Одоакра не отмечено. Однако, когда в Италию вторглись остготы, назначенный Одоакром magister militum Туфа изменил ему и перешел на сторону готов. Это показываег, что и после побед Одоакра над его противниками в армии существовало недовольство им, которое и прорвалось после первых неудач.

(обратно)

361

В отмене налогов с Тицина большую роль сыграл местный епископ Эпифаний, уже доказавший свои дипломатические способности и обладавший большим авторитетом во всей Италии и даже, по-видимому, в варварском мире.

(обратно)

362

Многие хронисты и историки довольно негативно оценивают Одоакра, называя его узурпатором и тираном. Однако надо иметь в виду, что эти произведения писались уже после уничтожения государства Одоакра и убийства ею самого, когда у власти находились его враги. Совершенно ясно, что такие оценки отражают взгляды того времени, когда все это писалось, а не времени правления самого Одоакра. То же самое надо сказать и о таких церковных писателях, как Эннодий и Евгиппий, которые в соих произведениях, написанных уже при Теодорихе. довольно резко отзывались об Одоакре.

(обратно)

363

Иногда полагают, что наименование Зеноном Одоакра патрицием не было официальным при своением ему этого ранга, и это создало полную неопределенность в положении Одоакра, поскольку тот не мог понять, является ли он патрицием или нет. Доказательством такой неопределенности является то, что сам Одоакр себя никогда патрицием не называл. Однако послание Зенона ни в коем случае не является частным письмом. Наименование в официальном документе Одоакра патрицием ясно показывает, что император этот ранг за ним признал. Что касается того, что сам Одоакр себя патрицием не называл, то надо иметь в виду, что у нас очень мало документов, исходящих от самого Одоакра, да и для него, как это видно из его требований, ранг патриция и реальное управление Италийским диоцезом были несколько разными вещами.

(обратно)

364

Поскольку эпитет praecelentissimus встречается и в официальной надписи от имени самого Одоакра, и в полуофициальном синодальном акте, можно думать, что он входил в титулатуру Одоакра.

(обратно)

365

В науке широко распространено мнение, что римские сенаторы старались Одоакру нс служить. Однако реальные факты опровергают такую точку зрения.

(обратно)

366

Третий известный магистр Аниций Проб Фауст либо изменил Одоакру и перешел на сторону его врага Теодориха (см. ниже), либо был уже назначен Теодорихом, хотя еще и при жизни Одоакра.

(обратно)

367

Известно, по крайней мере, об одном письме Одоакра Северину.

(обратно)

368

Судьба находившегося в Италии Маркиана неизвестна.

(обратно)

369

Вопрос о власти ругиев над какой-то частью Нориика спорен. Возможно, что в это время Норик представлял собой некую «буферную зону», не подчиняясь реально ни Одоакру, ни Фелетею. Не исключено, однако, что какая-то часть Норика все же находилась под властью короля ругиев.

(обратно)

370

Некоторые ученые считают эти монеты фальшивками, но большинство нумизматов признает их подлинность.

(обратно)

371

Хотя к остготам присоединились и другие этнические элементы, в том числе аланы и ругии. численный перевес готов был столь значительным, что весь этнос Теодориха можно все же считать готским.

(обратно)

372

Это ясно доказывает, что убийство Одоакра было не импровизированным импульсивным актом, а давно задуманным и хорошо подготовленным делом.

(обратно)

373

Долгое время принималось, что, давая ранг патриция, император одновременно назначал этого человека и магистром воинов. Однако это далеко не так. Закон самого Зенона уточнял, что патрициат — это высшая почесть, которую мог иметь человек после того, как уже был консулом или магистром воинов. Это не означает, что каждый бывший консул или магистр становился патрицием, и тем более не означает, что получение ранга патриция делало такого человека автоматически магистром воинов.

(обратно)

374

В историографии высказано мнение, что новое провозглашение Теодориха королем в 493 г. было связано с тем. что ранее он являлся королем только остготов, а теперь был объявлен королем всего варварского войска, в котором были представлены не только готы, хотя их было и большинство, но и другие германцы. Однако эта точка зрения противоречит словам Иордана, который ясно говорит о готах и германцах. Иордан довольно внимательно относился к положению остготского королевского рода Амалов и едва ли мог допустить в своем определении нового положения Теодориха такую ошибку.

(обратно)

375

Вопрос о смысле вторичного провозглашения Теодориха королем и о сути императорского признания является очень спорным в науке, и до сих пор ни к какому общему мнению исследователи так и не пришли.

(обратно)

376

Хронист, говоря об этих событиях, пишет: facta расе cum Anastasio imperatore. хотя никакой войны между королем и императором не было, и слово рах, казалось бы, употреблять ненужно. Но это, по-видимому, отражает общее настроение в Италии.

(обратно)

377

Этим они принципиально отличались от императорских законов, которые формально относились ко всей территории Империи, включая и Италию.

(обратно)

378

В готской Библии так называли ветхозаветных царей.

(обратно)

379

Это была, по-видимому, та одежда, которую Анастасий прислал Теодориху в 497 г.

(обратно)

380

После присоединения к своим владениям юго-восточной части Галлии, как об этом еще будет сказано ниже. Геодорих восстановил Галльскую префектуру, демонстрируя возрождение римских порядков, нарушенных вестготами и франками

(обратно)

381

Однако связи с римскими правителями италийских провинций и контроль над ними осуществляли и римские чиновники, носившие старое название agentes in rebus.

(обратно)

382

Поскольку между императором и остготским королем официальный договор (foedus) заключен как будто не был, то и остготы не могли считаться федератами в полном смысле этого слова. Позже, во время войны с Империей, остготы пытались договориться с императором, чтобы тот признал их федератами и в качестве таковых оставил в Италии.

(обратно)

383

Долгое время считали, что «Эдикт Теодориха». ставший своеобразным кодексом готского права. был издан остготским королем Теодорихом. Сейчас большинством специалистов принято, что он относится к более раннему времени и связан с одноименным вестготским королем. Впрочем, окончательно этот вопрос не решен, и в отдельных работах встречаются обе точки зрения.

(обратно)

384

В связи с остготами вновь встает вопрос о сути варварских «третей». Если это были не земли, а треть налогов, то непонятно, где и каким образом жили варвары со своими семьями. Кроме того, и археология, хотя пока еще и не в очень большом масштабе, показывает наличие готских поселений в Италии.

(обратно)

385

Случаи незаконного захвата имений римлян случались и позже. В 507 (или 511) г. Теодорих даже был вынужден направить специальную комиссию для предотвращения подобного произвола. Характерно, что она состояла из двух человек — римлянина Домициана и гота Вилии, что по замыслу короля, должно было обеспечить ее объективность.

(обратно)

386

Это правило, по-видимому восходило к середине V в., когда Валентиниан III создал специальный fiscus barbaricus. в который латифундисты Италии вносили треть своих доходов. Передача трети земли, естественно, освобождала землевладельцев от уплаты соответствующей доли своею дохода, поскольку они и так эту его часть теряли.

(обратно)

387

Некоторые ученые оценивают общую численность остготов в момент завоевания ими Италии не более чем в 80 тысяч человек.

(обратно)

388

Полагают, что в гарнизонах во всех владениях Теодориха могло находиться до 15 тысяч воинов.

(обратно)

389

Самый сильный голод, потребовавший вмешательства королевской власти, произошел в Италии уже после смерти Теодориха в 30-е гг. VI в.

(обратно)

390

У готов в отличие от других германцев не было обычая помещать в мужские могилы оружие и различные дары, так что представление о богатстве готской (и остготской, и вестготской) знати могут свидетельствовать только женские погребения.

(обратно)

391

Известно о так называемых «древних варварах» (antiqui barbari). которые женились на местных жительницах. Но это были те варвары, которые поселились в будущих владениях Теодориха еще до остготского завоевания. Были ли среди них бывшие воины Одоакра, весьма сомнительно.

(обратно)

392

Это не относилось к городскому ополчению, которое в случае необходимости вооружалось, чтобы противостоять непосредственному нападению врага.

(обратно)

393

Предание приписывает проведение этой амнистии влиянию епископа Эпифания, уговорившего Теодориха проявить милосердие. Такой разговор вполне мог иметь место, но главным в решении Теодориха были, конечно, политические расчеты.

(обратно)

394

Кассиодор относился скорее к группе местной (локальной) знати, которая в это время начала оттеснить сенаторскую аристократию.

(обратно)

395

Надо заметить, что в этом Теодорих подражал Одоакру.

(обратно)

396

Эта церковь, позже преобразованная в католическую и ставшая церковью Сан-Аполлинаре Нуово, до сих пор украшает Равенну и является одним из самых совершенных памятников искусства того времени.

(обратно)

397

Почему всплыло имя Валентиниана и о каком из трех Валентинианов идет речь, не совсем ясно. Возможно, что речь шла о Валентиниане III. после убийства которого, как стало позже ясно, началась агония Западной империи, и поэтому он мог восприниматься как последний славный император Запада.

(обратно)

398

Известен рассказ о том, что после обращение в арианство одного из католических приближенных Теодориха король приказал его казнить.

(обратно)

399

Может быть, читать он все же научился. Известно, что у него была золотая печать со словом legi (я прочитал), которой он скреплял акты своей канцелярии. Есть предположение, что в Константинополе он научился и писать, но затем забыл это искусство из-за его практической ненужности.

(обратно)

400

К этому времени Кассиодор уже являлся автором Хроники, последние главы которой практически целиком посвящены прославлению деяний «нашего господина короля Теодориха»; в остальном упоминаются только имена консулов.

(обратно)

401

Это, однако, не означает, что история готов, особенно ранняя история, является лишь пропагандистской выдумкой и создана искусственно с целью прославления Амалов. Кассиодор, несомненно, использовал различные готские предания и другие сведения. Сам Кассиодор (устами сына Теодориха Аталариха) говорил, что он разыскал почти исчезнувшие предания и некоторые сведения нашел в различных книгах, Он, несомненно, препарировал факты, группировал и освещал их с той точки зрения, какая была выгода остготским королям. Но это не дает основания для глобального отрицания приводимых им фактов.

(обратно)

402

Этническая принадлежность Мундона спорна. Есть сведение, что он был связан с родом Аттилы и, следовательно, был гунном. В другом месте его называют гетом, как авторы того времени обычно именовали готов. Учитывая, что и род Аттилы, да и сами гунны уже сошли с исторической сцены, можно, по-видимому, согласиться с теми учеными, которые считают Мундона готом, возглавлявшим какую-то часть этого народа, оставшуюся жить в Паннонии.

(обратно)

403

Теодорих, по-видимому, все же не очень доверял новым подданным. По его приказу часть гепидских воинов была переведена в Галлию. Этим переводом, который проходил под надзором сайона Верана. решалось две задачи: укрепление галльских гарнизонов и уменьшение воинской силы оставшихся гепидов.

(обратно)

404

Боэцию размозжили голову дубиной, и в этом варварском виде казни можно видеть побед) грубого варварства над рафинированной римской образованностью.

(обратно)

405

Может быть, как говорилось выше, именно тогда Теодорих заказал Кассиодору написание «Истории готов», которая должна была не только прославить готов и их королевский род, но и примирить с ними местных римлян. После казней эта задача была особенно актуальна. Надо иметь в виду, что казненный Симмах был автором «Римской истории». Возможно, произведение Кассиодора должно было в какой-то степени противостоять сочинению Симмаха.

(обратно)

406

Официально вопрос о наследнике Теодориха вообще касался только остготов, хотя на деле он означал назначение нового правителя Италии и других стран, подчиненных Теодориху.

(обратно)

407

До него известен германец Валила (может быть, вестгот), который был сенатором при Антемии и Одоакре. Однако существует одно важное различие между' Валилой и Тулуином: первый был католиком. а второй совершенно ясно оставался арианином.

(обратно)

408

Это было очень характерно для варварского, в том числе готского, мышления. Недаром синонимом свободных воинов становится слово capillati — длинноволосые, т. е. обладатели чисто варварской прически. Даже Теодорих, как об этом говорилось выше, будучи одетым в римскую «царственную» одежду и держа в руках римский символ власти, носил все же готскую прическу и усы. что визуально отличало гота от римлянина.

(обратно)

409

Обычно главнокомандующим остготской армии был король. Однако малолетний Аталарих естественно, таковым быть не мог, а опытный Тулуин, родственник (через свою жену) с Амалами и бывший ранее ближайшим советником Теодориха вполне подходил для занятия этого поста.

(обратно)

410

Во всяком случае, они общались с послами Юстиниана, в том числе треками, без переводчика.

(обратно)

411

Это было озеро Вульсина (Больсена) в Тоскане (Этрурии), где располагались обширные владения самого Теодахада.

(обратно)

412

После казни Одоина и Питцы никаких заговоров против Теодориха в среде готской знати не возникало.

(обратно)

413

Было высказано предположение, что это — тот же самый Мундон, который воевал с Анастасием и который теперь перешел на службу к императору. Однако в настоящее время это предположение отвергнуто.

(обратно)

414

Были разговоры, насколько достоверные, неизвестно, что втайне Теодахад даже обещал передать Италию императору, если ему будет дозволено спокойно жить и наслаждаться философскими и литературными занятиями.

(обратно)

415

Известие о предательство Эбримута и послужило поводом к свержению Теодахада.

(обратно)

416

Баудила, по-видимому правильнее, ибо именно это имя появляется на его монетах.

(обратно)

417

В условиях, когда и Рим, и Равенна были для готов потеряны, местом выпуска монет Тотилы являлся Тицин. Прославление Тицина как новой столицы готов подчеркивалось легендой felixticinus — счастливый Тицин. Правда, после временного захвата Рима там на какое-то время возобновилась чеканка остготских монет.

(обратно)

418

К этому времени Нарсес успешно выполнил ряд очень трудных и деликатных поручений Юстиниана. К тому же ему явно покровительствовала Феодора, не любившая Велизария. Уже до этого Нарсес командовал одной из армий в Италии, так что совершенным новичком на италийском театре военных действий он не был.

(обратно)

419

Юстиниан умер в 565 г., так что реального и окончательного завершения войны в Италии он так и не увидел.

(обратно)

420

Эта оговорка имела и определенное политическое значение. Юстиниан ясно отделял от «тиранов» (прежде всего. Тотилы) законных королей, которые правили с согласия императора. Это придавало всей войне несколько иной характер.

(обратно)

421

Некоторые исследователи называют Антиоха префектом претория, но в документе императора, ему адресованном, слова praetorio нет. Посланный позже на смену Нарсесу Лонгин также назван просто префектом.

(обратно)

422

Прокопий говорит, что он был послан в качестве начальника войска.

(обратно)

423

Возможно, что Тевдис был одним из командиров телохранителей самого Теодориха.

(обратно)

424

Можно заметить, что этот брак свидетельствовал о том. что существующее юридически запрещение браков между готами и римлянами на деле не очень-то соблюдалось.

(обратно)

425

Мотивом убийства могла быть кровная месть, хотя ее причина неизвестна.

(обратно)

426

Существует предположение, что Теудискл, как и Тевдис. был остготом, но реальных основания для такого предположения нет.

(обратно)

427

Возможно, Агила был даже главой заговора. Впрочем, никаких доказательств этой мысли нет.

(обратно)

428

Существует предположение, что Лиуву вообще могла избрать только знать Септимании. Однако оснований для такого предположения нет. Гораздо вероятнее, что Лиува был избран или, во всяком случае, признан все же всей вестготской аристократией.

(обратно)

429

Чеканка монеты в Испании исчезла в I в. Первые монеты, выпускаемые на Пиренейском полуострове, снова появились только в 409–411 гг… когда их стал чеканить узурпатор Максим, возможно, при поддержке аланов и свевов. Свевская и вестготская чеканки стали возрождением монетной традиции в Испании.

(обратно)

430

Существует мнение, что речь идет не об основании нового города, а о переименовании старого. Однако это противоречит известным сведениям.

(обратно)

431

Под Галлией, естественно, подразумевалась только та ее часть, что находилась под властью вестготских королей, т. е. Септимания. Называя эту территорию Галлией, вестготский король сохранял иллюзию власти во всей этой стране.

(обратно)

432

Под властью Империи находились и Балеарские острова, но их история в то время не являлась частью истории Испании.

(обратно)

433

По явно преувеличенному сообщению хрониста, Хиндасвинту в момент прихода к власти шел восьмидесятый год.

(обратно)

434

Официально инициатива «приобщения к трону» Рецесвинта исходила от епископов Бравлиона и Евтропия и светского деятеля (возможно, герцога Тарраконской Испании) Цельза, но она столь полно соответствовала стремлениям короля, что едва ли надо сомневаться в истинном «родителе» этой инициативы.

(обратно)

435

Даже в Бетике, где вестготы вообще нс жили, больше 27 % епископов были готами.

(обратно)

436

Каждый рабовладелец должен был привести с собой 10 % своих рабов. Речь, разумеется, шла о боеспособных мужчинах. В самом законе Вамбы об этом не говорилось, но упоминается в законе его преемника Эрвигия.

(обратно)

437

Этот рассказ вызывает сомнения в ряде своих деталей, но совершенно ясно, что под видом добровольного отречения произошел государственный переворот.

(обратно)

438

Это был III Цезаравгустанский (Сарагосский) собор. Хотя он был созван не в столице и официально не имел статуса общегосударственного, он был созван по приказу короля, и его решения имели всеобщее значение.

(обратно)

439

Во всяком случае, пока никаких остатков вилл там археологи не обнаружили.

(обратно)

440

Только однажды в 684 г. митрополит Юлиан собрал собор (XIV Толедский) по собственной воле, и это было знаком его резкого возвышения в правление Эрвигия. К тому же этот собор занимался не государственными, а только чисто религиозными проблемами.

(обратно)

441

Возможно, как полагают некоторые исследователи, вторжение произошло не в 568. а в 569 г. Но это не меняет ни характер вторжения, ни необычность времени гада, когда это вторжение произошло. Обычно варварские вторжения происходили после сбора урожая, что. естественно, облегчало продовольственную базу вторжения. Поход Альбоина был необычным в этом отношении. Возможно, он и его воины надеялись, что богатства Италии делают ненужным ожидание урожая. Возможен и другой вариант: несмотря на заключение договора с аварами, Альбоин опасался непосредственного соприкосновения с ними и предпочел как можно раньше покинуть Паннонию.

(обратно)

442

Кратчайший путь, по которому можно было сравнительно легко вторгнуться в Италию, шел к Аквилее, но лангобарды явно им пренебрегли, чтобы не выйти к морю.

(обратно)

443

Вопрос о происхождении лангобардских герцогов спорен. Существует точка зрения, по которой институт герцогов возник только в ходе завоевания Италии, и все герцоги, как и фриульский герцог, были назначены королем. Однако гораздо более вероятно, что герцоги существовали у лангобардов и раньше. Скорее всего, это были потомки тех архонтов, которые имелись у лангобардов еще в 111 в. и действовали (или. по крайней мере, почитались) наряду с королями.

(обратно)

444

Естественно, это относилось только к той части Италии, которая была завоевана лангобардами.

(обратно)

445

Существует предположение, что убийство Альбоина была результатом попытки гепидской группировки, возглавляемой Хельмихисом. захватить власть. Однако ни о какой связи Хельмихиса с гепидами сведений нет. Да и едва ли те гепиды, которые приняли участие в походе лангобардов в Италию, были столь сильны, что могли претендовать на королевское достоинство в Лангобардском королевстве.

(обратно)

446

Есть, правда, сведение, что лангобарды, обращаясь к Юстиниану за помощью против гепидов, называли себя католиками. Однако если такое обращение действительно имело место, ясно, что речь шла лишь о дипломатическом маневре. Во всяком случае, все действия лангобардов в первые годы их войн в Италии показывают, что они были враждебны католикам.

(обратно)

447

Саксы стремились жить по своим законам, не очень-то подчиняясь лангобардским королям. Это. видимо, вызвало напряжение в отношениях между ними и лангобардами. Эго напряжение разрешилось уходом саксов, которые все же оказались слабее лангобардов и других варваров, принявших их верховенство.

(обратно)

448

Герцоги, со своей стороны, стремились компенсировать эти потери за счет итало-римского населения.

(обратно)

449

Полагают, что они могли называться ауктариями или акционариями. Однако вопрос этот сложный и до конца еще не решенный.

(обратно)

450

Это не исключает существования аристократии, но показывает, что аристократы по своим жизненным условиям и. по-видимому. по своему менталитету мало отличались от основной массы соплеменников.

(обратно)

451

Несмотря на сравнительную слабость археологического исследования Италии лангобардского времени, рост имущественной дифференциации хорошо заметен, начиная с VII в.

(обратно)

452

Впрочем, вопрос об альдиях спорен. Некоторые исследователи полагают, что альдиями являлись итало-римляне. оказавшиеся в таком полусвободном состоянии в результате лангобардского завоевания. Однако наличие альдиев у баваров. не имевших никакого отношения к завоеванию лангобардами Италии, говорит, скорее, что эта категория зависимого населения имелась у германцев, в том числе лангобардов, до их появления на Апеннинском полуострове.

(обратно)

453

В тексте эдикт а лишь однажды упомянута римская рабыня (ancilla Romana), но ученые до сих пор спорят, идет ли речь о рабыне римского происхождения, принадлежавшей лангобарду, или о рабыне римлянина.

(обратно)

454

Эти обычаи в эдикте названы законами (leges Langobardorum), но тут же сказано, что ранее они не были записаны (scripta non erant) и собраны по памяти старых людей.

(обратно)

455

Некоторые историки права полагают, что этот пролог был предназначен не лангобардам, а итало-римлянам. чтобы они знали хотя бы кратко историю завоевателей, и это, по мнению сторонников этой точки зрения, доказывает, что действия эдикта Ротари распространялось на все население Италии. Учитывая общую историческую ситуацию, такую точку зрения трудно принять. Также упоминание в одной из статей эдикта waregang. т. е. чужеземцев, которые должны жить по лангобардским законам, относится не к романскому населению Италии, а к тем, кто прибыл в Италию уже после завоевания страны лангобардами.

(обратно)

456

Нормы, формально заимствованные из римского права, выделяются использованием таких глаголов, как iubimus (мы приказываем) или decernimus (мы постанавливаем) и т. п… в то время как нормы, никакого отношения к римскому праву не имевшие, начинаются с формулы si quis (если кто…).

(обратно)

457

Долгое время Гага считались родовыми группами, осевшими на землю и образовавшими общины. Более позднее исследование, однако, показало, что речь идет не о родовых, а о военных единицах, хотя не исключено, что ядром каждой такой единицы мог быть определенный род. Впрочем, вопрос о сущности fara еще далек от окончательного решения.

(обратно)

458

В последнем можно, вероятно, увидеть влияние римского права.

(обратно)

459

Только Агилульф. как об этом говорилось выше, объявил себя королем всей Италии, но затем эта концепция территориальной власти была вновь заменена старой концепцией этнической власти.

(обратно)

460

Ученые подчеркивают, что Альбоин в отличие от Теодориха не провел десять лет в Константинополе. так что он при вторжении в Италию нс чувствовал никакой связи с императором и психологически не был связан с признанием верховенства последнего.

(обратно)

461

К лангобардам перешли и прежние владения остготов.

(обратно)

462

Впрочем, вопрос этот довольно спорный, и многие ученые полагают, что большинство лангобардов во время завоевания Италии было еще язычниками. Во всяком случае, следы язычества прослеживаются даже в VIII в. в законах Лиутпранда, где упоминается, в частности, поклонение деревьям, что отвечало старым германским представлениям.

(обратно)

463

Позже этот монастырь был восстановлен и играл большую роль в культурной жизни не только Италии, но и всей католической Европы.

(обратно)

464

Это сочинение, к сожалению, не сохранилось, но его активно использовал Павел Диакон

(обратно)

465

Еше Аутари иногда называл себя королем Италии, но это было спорадическим явлением и долгое время не влияло на отношение лангобардских королей к подчиненному населению Италии.

(обратно)

466

Вопрос о сущности этих коллегий является дискуссионным. Одни исследователи считают их чисто государственными образованиями, целью которых было облегчить надзор королевской власти над жизнью города, другие — самодеятельными объединениями ремесленников, напоминающими будущие ремесленные цехи.

(href=#r465>обратно)

467

Характерно, что в итальянском языке такие слова, как guardia (охрана) или guardare (смотреть, наблюдать), восходят к лангобардскому garda— защита.

(обратно)

468

Когда какая-то группа болгар, как уже упоминалось, поселилась в Беневентском герцогстве, то эти болгары, сохранив свой язык, одновременно перешли на язык окружающего населения, и этим языком был не лангобардский, а латинский.

(обратно)

469

Вальпранд составил свое завещание, отправляясь на войну по приказу короля Айстульфа. Судя по имени, он был лангобардом. На основании его примера полагают, что лангобарды обязаны были лично участвовать в военных действиях, даже если они принадлежат к церковной иерархии. Впрочем, пока это — только гипотеза, хотя пример Вальпранда весьма говорящий.

(обратно)

470

В этом процессе многие современные ученые видят доказательство того, что сам термин «лангобарды» являлся не этническим, а социальным. Однако представляется, что, несмотря на исключение значительного количества прирожденных германцев из gens Langobardorum. этнический характер остальной части этого gens сохранялся. Что касается paupers, то на них по-прежнему распространяются нормы законов лангобардских королей. Это. как кажется, говорит о том, что их положение было в какой-то степени двусмысленным. С одной стороны, они. действительно, исключались из правящего народа (gens), а с другой, все же воспринимались и населением, и законодателем как потомки завоевателей.

(обратно)

471

Может быть, эти сохранившиеся средние землевладельцы назывались tertiatores.

(обратно)

472

Правда, иногда упоминаются «прочие лангобарды», но нет никаких указаний на их статус.

(обратно)

473

Под властью лангобардского короля была и Корсика, но когда и в каких условиях она была подчинена лангобардам, неизвестно.

(обратно)

474

Обычно лангобардское вторжение в Италию считается завершающим этапом Великого переселения народов. Однако существуют и другие точки зрения. Так, заключительной фазой этого переселения считается переселения славян. Иногда в эту эпоху Великого переселения включают даже набеги и завоевания норманнов. В таком случае Великое переселение охватывает громадный промежуток времени с IV до XI в., что все же представляется чрезмерным.

(обратно)

475

Существует точка зрения, согласно которой крещение Хлодвига относится к 506 г., т. е. ко времени накануне решающей войны с вестготами (см. ниже). Однако это противоречит и сообщениям авторов, и реальной обстановке. Поэтому все же надо остановиться на более ранней дате крещения Хлодвига.

(обратно)

476

Это была первая редакция «Салической правды». Позже она дополнялась и изменялась, но ее основные юридические принципы оставались неизменными. С другой стороны, существует предположение. что этот сборник законов был обнародован еще отцом Хлодвига Хильдерихом.

(обратно)

477

Правда, существует предположение, что это была знатная женщина, близкая к правящему роду рипуарских франков и. может быть, даже законная жена, имя которой не сохранилось.

(обратно)

478

На более мелкие королевства эти государства уже не делились, хотя борьба братьев за трон достигала порой значительной остроты.

(обратно)

479

Хариберт, Гунтрам и Сигиберт были сыновьями Ингунды, родившей мужу больше всего детей, а матерью Хильпериха была ее сестра Aperyнда.

(обратно)

480

Название «Австразия» появляется в конце VI в, а «Нейстрия» — в следующем столетии.

(обратно)

481

Это могло быть связано с тем. что самих франков в Нейстрии было гораздо меньше, чем галло-римлян, и это заставляло их особенно подчеркивать свою принадлежность к господствующему народу и приверженность его традициям.

(обратно)

482

Будучи дочерью вестготского короля, Брунигильда была арианкой, но после брака с Сигибертом приняла католицизм.

(обратно)

483

Первоначально Дагоберт был назначен королем только части Австразии и только через три года по настоянию вельмож и епископов получил в управление всю Австразию.

(обратно)

484

Трудно сказать, был ли этот будущий раздел решением самого короля или, что более вероятно, его к этому вынудили вельможи обеих частей королевства, не желавшие в будущем иметь короля из другой части государства.

(обратно)

485

«Карьера» Балтильды, ставшей из рабыни королевой (а позже святой), была, пожалуй, уникальна для своего времени. Она отличалась красотой, и сам Эрхиноальд после смерти жены, как рассказывают, хотел жениться на ней. но она отказалась. От брака же с королем отказаться она, естественно, не могла.

(обратно)

486

Эрхиноальд умер вскоре после смерти Хлодвига.

(обратно)

487

К тому же, как говорят хронисты, он был не в своем уме.

(обратно)

488

После свержения могущественного австразийского майордома Гримоальда Балтильда сумела посадить на трон Австразии Хильдериха.

(обратно)

489

Леудегар (Леже) считается мучеником.

(обратно)

490

Именно этого Пипина II. называемого также Пипином Средним, ставили во главе генеалогического списка его потомков, ставших затем королями и императорами.

(обратно)

491

Эрменефред, убивший Эброина, бежал в Австразию и нашел там безопасное убежище. Это подтверждает очень вероятное предположение, что за его спиной стоял сам Пипин.

(обратно)

492

В 714 г. аквитанский герцог Эд объявил себя самостоятельным государем, хотя королевский титул не принял.

(обратно)

493

Характерно, что современные хронисты ее имя нс называют. Только много позже, когда Карл и его сыновья прочно укрепились у власти, появилось ее имя.

(обратно)

494

Эти победы и доставили ему прозвище Мартелл (молот).

(обратно)

495

Саксы и фризы были еще язычниками, и это давало Карлу возможность вести войну с ними под религиозным знаменем. Для подчинения фризов использовались и христианские миссионеры. По поручению Карла Бонифаций стал основывать монастыри в Германии и распространять христианство среди местных племен.

(обратно)

496

Битва при Пуатье считается началом истории европейского рыцарства.

(обратно)

497

Скорее всего, он был троюродным братом Теудериха IV.

(обратно)

498

Это были те же Пипиниды. Название Каролинги происходит от имени сына Пипина Короткого, Карла Великого.

(обратно)

499

Государство Само было довольно рыхлым образованием, и оно распалось после смерти его основателя.

(обратно)

500

Поэтому не представляется верной распространенная в последнее время точка зрения, согласно которой различие между франками и галло-римлянами сводилось к тому, что первые были военнообязанными. а вторые в армии не служили.

(обратно)

501

Со времени Хлодвига Париж порой назывался еще и urbs regia — королевским, или царственным, городом.

(обратно)

502

Франкский король имел и римский титул vir illustris. Некоторые короли, как. например, Дагоберт. пытались даже называть себя императорами римлян, но этот титул за ними не закрепился.

(обратно)

503

После подчинения Пипионом Септимании окончательно прекратились арабские набеги на запиренейскую Европу.

(обратно)

504

Некоторые ученые даже высказывали мнение, что за спиной заговорщиков в действительности стоял Карл, искавший удобный повод для вмешательства. Другие исследователи, однако, такое мнение решительно отвергают. Во всяком случае, ни в одном источнике нет даже намека на роль Карла в римских событиях в апреле 799 г.

(обратно)

505

Это не соответствовало реальности. т. к., кроме Астурийского королевства в Испании, о котором в остальной Европе мало что знали, существовали и более известные англосаксонские королевства в Британии. Но идеологи империи Карла Великого предпочитали не замечать этого, хотя главный идеолог Карла Алкуин сам происходил из Британии.

(обратно)

506

Это не помешало ему фактически — заключить союз с багдадским халифом Гарун ал-Рашидом. реально направленным не столько против соперничавших с багдадскими правителями мусульманских властителей Испании, сколько против христианской Византии.

(обратно)

507

Англо-саксонская Британия и Ирландия в это время вообще были центрами тогдашней образованности. Сам Алкуин знал не только латынь, но также еврейский и греческий языки. Впрочем многие исследователи в этом сомневаются и предполагают, что греческих авторов Алкуин все же читал в латинских переводах.

(обратно)

508

В каролингской Академии ее члены присвоили себе античные и ветхозаветные имена. Так. сам Алкуин называл себя Флакком, т. е. Горацием. Карл же получил имя Давида.

(обратно)

509

Поместные соборы, соответственно, созывали короли.

(обратно)

510

Адопционизм — учение, появившееся в подчиненной мусульманам Испании, азатем распространившееся также за Пиренеями. Его сторонники считали Христа не родным, а усыновленным сыном Бога.

(обратно)

511

Свою любимую резиденцию Ахен Карл оформлял как подобие Константинополя, видя в Ахене такой же Новый Рим, как и византийская столица. Но официально главным городом империи Карла оставался Рим. Создавалась определенная коллизия: два Новых Рима и один Старый Рим. Это еще раз подчеркивало первенство Рима как уникального города в противоположность множеству его подражаний. Сознавал ли сам Карл и его Академия эту коллизию, неизвестно.

(обратно)

512

Значение этого положения нельзя, конечно, преувеличивать. Известно, например, что при слиянии болгар и славян новый этнос, славянский по своему характеру, стал все же называться болгарами. Некоторые историки и этнографы полагают, что термин «таджик» был сначала социально-политическим и только потом стал этническим, и так стали назваться потомки древних согдийцев. И все же такие «приключения» названий не носили массового характера и выглядят скорее исключениями, чем правилом.

(обратно)

513

По крайней мере, так было теоретически. На практике, как кажется, реальная власть все же принадлежала одному или нескольким братьям, наиболее сильным. Во всяком случае, до Хлодвига известно имя только одного короля в каждом поколении. Но в начале правления Хлодвига известны уже несколько королей.

(обратно)

514

Возможно, такая «коллективная» власть — это исторический и социологический феномен: на определенной стадии социально-политического развития власть переходит к одному знатном}' роду или выделившейся из него фамилии. Сразу же вспоминаются Аскольд и Дир, Рюрик и его братья. Однако насколько этот феномен имеет, действительно, общеисторический характер, необходимо выяснить специальному исследованию.

(обратно)

515

Конечно, это положение надо принимать с некоторой оговоркой. Бесконечного деления государства все же не происходило. Междоусобная борьба внутри королевского рода вела к утверждению власти только одного короля в каждом из отдельных франкских королевств.

(обратно)

516

Полного объединения остготов под властью Теодориха не произошло. Какая-то часть остготов оставалась на Балканах и в Крыму, но их история отношения к Остготскому королевству в Италии уже отношения не имеет.

(обратно)

517

Надо заметить, что и отношения с другими варварами тоже оказали некоторое влияние. Так. на гуннов повлияли их отношения с германцами, как. например, свидетельствует распространение готского языка, а в гуннской элите — германских имен. В некоторых аспектах готской жизни, как, например, в способе ведения войны, чувствуется сарматское влияние. Но, конечно, римское влияние у германцев (о гуннах в данном плане сказать трудно) было гораздо большим.

(обратно)

518

Его предвестником могут быть так называемые Маркоманские войны Марка Аврелия.

(обратно)

519

Вопрос о точном характере летов спорен, но приведенная точка зрения кажется предпочтительной.

(обратно)

520

В последнее время в науке широко распространенно мнение, что варварские «трети» были не третью (или двумя третями) имущества местных землевладельцев, а налогом, который эти землевладельцы ранее платили императору, а теперь стали платить варварским королям. Но если варвары не получили ни домов, ни земель, то где же они жили? Сама логика жизни подсказывает, что прежнее представление о реальной конфискации имущества местных римлян было верным.

(обратно)

521

История католической Церкви и вообще культуры того времени — большая, интересная и очень важная тема, и ее изучение требует специального исследования.

(обратно)

522

Характерно, что иногда западноевропейские авторы того времени называют Империю res publica, и этот термин никогда не применяется к варварским королевствам.

(обратно)

523

Англосаксонские королевства в Британии находятся вне нашего рассмотрения. Они возникли и развивались в совершенно иных условиях. Надо, однако, заметить, что и они в конечном итоге рухнули. Правда, это произошло много позже, и их могильщиками стати норманны (точнее — нормандцы), возглавляемые Вильгельмом Завоевателем.

(обратно)

524

В список включены только монографии и сборники.

(обратно)

Оглавление

ИСТОРИЯ ВАРВАРСКИХ ГОСУДАРСТВ

  ВВЕДЕНИЕ

ЧАСТЬ I

  I. «ОСВОБОДИВШИЕСЯ ТЕРРИТОРИИ»

  II. ГУННЫ

  III. АЛАНЫ В ГАЛЛИИ

  IV. ГЕРМАНСКИЕ НАРОДЫ ДО ОБРАЗОВАНИЯ КОРОЛЕВСТВ НА ТЕРРИТОРИИ ЗАПАДНОЙ РИМСКОЙ ИМПЕРИИ

  V. ГОТЫ

  VI. ВЕСТГОТЫ. ОТ ДУНАЯ ДО ГАРУМНЫ

  VII. ОСТГОТЫ ДО ПОХОДА В ИТАЛИЮ

ЧАСТЬ II

  I. СВЕВСКОЕ КОРОЛЕВСТВО

  II. ВАНДАЛЫ В ИСПАНИИ

  III. ВАНДАЛЬСКОЕ КОРОЛЕВСТВО В АФРИКЕ

  IV. ТУЛУЗСКОЕ КОРОЛЕВСТВО

  V. БУРГУНДСКОЕ КОРОЛЕВСТВО

ЧАСТЬ III

  I. ГОСУДАРСТВО ОДОАКРА

  II. ОСТГОТСКОЕ КОРОЛЕВСТВО В ИТАЛИИ

  П1. ВЕСТГОТСКОЕ КОРОЛЕВСТВО В ИСПАНИИ

  IV. ЛАНГОБАРДСКОЕ КОРОЛЕВСТВО В ИТАЛИИ

  V. ФРАНКСКОЕ КОРОЛЕВСТВО

  VI. ОБРАЗОВАНИЕ КАРОЛИНГСКОЙ ИМПЕРИИ

  ЗАКЛЮЧЕНИЕ

ИСПОЛЬЗОВАННАЯ ЛИТЕРАТУРА[524]

*** Примечания ***