Плач домового [Иван Казанцев] (fb2) читать онлайн

Иван Казанцев Плач домового

Мне кажется, что со временем, мы перестаем замечать удивительное, окружающее нас. Это прочно влилось в нашу жизнь, став суевериями, сказками, страшилками, которыми пугают друг друга дети в лагерях перед сном. О чем рассказывают друг другу взрослые, чтобы посмеяться ночью в лесу, у костра. Об этом шепчут старики, прежде чем закрыть за собой дверь и покинуть этот мир. Но если мы не замечаем, это не значит, что оно исчезло. Люди больше не видят жар-птиц, несущихся с первыми лучами солнца в небе. Люди больше не просят помощи у лешего, поиске ягод и грибов. Не слышат весенних песен русалок на реке, когда сходит лед. Но это не значит, что этого нет.

Я любил ночевать в доме моей бабушки. Дом был кирпичный, с большой печкой. Мой дедушка хорошо постарался, чтобы дом был крепким и уютным. Никогда не забуду запах, который пропитал этот дом. Запах сгоревших в печке дров и угля вперемешку с запахом борща, который так любил мой дедушка. Когда я ложился спать, бабушка всегда читала мне на ночь сказки про домовых, леших и прочих сказочных существ. Как они помогали путникам отыскать сокровища или спасти любимых. Бабушка говорила, что я засыпал под эти истории с улыбкой.

Деревня, в которой жила бабушка, была относительно небольшой — домов сорок. Некоторые из них пустовали, почти везде жили такие же старики, но было и несколько молодых семей. Все друг друга знали. И когда я с сестрой приезжал в гости на выходные — это всегда был небольшой праздник: пирог с капустой и картошкой, беляши и лепешки. Но, в отличии от меня, сестра не любила ночевать в доме бабушки, она говорила, что по ночам ее пугает домовой. Я в это не верил, бабушка тоже, иногда посмеивалась над внучкой, называя ее трусихой. В общем, мы подросли, и сестра перестала ночевать вместе со мной в бабушкином доме.

Однажды я сидел на кухне, помогая бабушке раскатывать лепешки к ужину. И вдруг услышал завывания в печке. Он были похож на вой собаки, только более низкий и похожий на плач. Этот вой даже заглушал треск поленьев в печи.

— Бабушка, а что это воет? — спросил я.

Она прислушалась, посмотрела на меня, затем закрыла заслонкой печку.

— Ветер в трубе воет, — сказала бабушка и потрепала мои волосы.

За ужином мы ели щи с лепешками и сметаной. Вдруг дедушка прислушался.

— Никак домовой воет, — сказал он бабушке, — к беде.

— Типун тебе на язык дед, что ты несешь? Ветер это.

— Глянь в окно, нет ветра на улице! Точно тебе говорю — домовой это.

— Хватит внука пугать! — рявкнула на деда бабушка.

— Да кто его пугает, он же взрослый уже! Ты же не боишься? — спросил меня дедушка.

Я отрицательно покачал головой. Мы закончили ужин, и пошли с дедом поливать огород.

— Деда, а какая беда может случиться, если воет домовой? — спросил я.

Дед затянулся папиросой.

— Всякое может случиться — дом сгорит или хлев рухнет. Или что похуже.

— А что может быть хуже?

— Помрет кто-нибудь.

— Кто?

— Не знаю. — Дедушка почесал затылок. — Давай-ка поливай вишню получше.

Я направил воду из шланга, чтобы поливать кусты вишни как меня учили. Закончив полив, мы смотали шланги, сложили все в сарай и пошли в дом. Бабушка напомнила дедушке, что они собирались на день рожденья к соседке. Они переоделись в праздничное и пошли, оставив меня одного дома.

— Ты уже взрослый, бояться не должен, — сказала мне бабушка. — Следи за домом и ложись спать в одиннадцать, мы придем поздно.

Я кивнул.

— Смирно! — скомандовал дедушка

Я вытянулся по стойке смирно.

— Дом охранять! Бабушкины указания выполнять! И не пакостить! Понял!

— Так точно!

— Вольно, салага, — улыбнулся дедушка и ткнул меня пальцем в бок.

Мы все засмеялись. Я проводил их до калитки, помахал вслед и вернулся в дом. По телеку шли мультики. Я взял из вазы на холодильнике пару конфет — так, чтобы бабушка не заметила, и устроился на диване. После мультиков стали показывать какой-то боевик. Я долго-долго жевал первую конфету, когда услышал знакомый вой. «Домовой воет», — вспомнил я слова дедушки. Проглотив конфету, я встал с дивана и пошел к печке. Вой был похож на ветер в трубах, я посмотрел в окно. Черемуха не колыхалась от ветра. Я включил свет, отодвинул заслонку в печи, посмотрел внутрь. Вой прекратился. Поставив заслонку на место, я сел на диван, продолжив смотреть боевик.

Незаметно прошли два часа, стемнело. Спрятав фантики от конфет, я застелил себе кровать, умылся, почистил зубы, переоделся в пижаму. Взяв с полки свою любимую книжку, лег в кровать и стал читать. И вот, спустя пару страниц, я вновь услышал вой из печки. Мурашки пробежали по спине. Я продолжил читать, стараясь не обращать внимания на вой. Но не получалось. Я закрыл книгу и уставился в потолок. «Помрет кто-нибудь», услышал я в голове слова дедушки. Руки задрожали. Отложив книгу, я встал, обернувшись одеялом. Не знаю, что меня больше беспокоило — сам вой или слова дедушки о смерти. Я протянул руку к заслонке, пальцы дрожали, по спине опять пробежали мурашки. Вздохнув, я отодвинул заслонку. Вой прекратился. Всматриваясь в темноту печки, я пытался сообразить, что делать дальше.

— Почему вы воете? — спросил я. — Кто-то должен умереть?

Несколько секунд я помолчал.

— Я не хочу, чтобы кто-то умер.

В печке раздалось тихое шуршание и ко мне повернулись две красные точки. Их форма напоминала глаза кошки. Я еле сдержался, чтобы не закричать от ужаса, по спине пробежали мурашки. Глаза посмотрели на меня и медленно моргнули.

— Я нех… хочу… чт… чтобы…

Из печки раздался низкий голос.

— В этом доме никто не умрет, дитя, — глаза медленно моргнули, — в ближайшие годы.

Я сглотнул, чтобы прочистить горло.

— А почему вы воете?

Глаза отвернулись от меня, раздался тяжелый вздох. Затем шмыганье, и глаза вновь повернулись ко мне.

— Смерть настигла моего брата. Я оплакиваю его.

— П… примите мои соболезнования, — зачем-то сказал я.

— Ох… дитя… — прошептал голос.

Я сглотнул.

— А почему он умер?

— Дом опустел, он умер.

— Какой дом?

— На краю деревни.

— Дом Куликовых? Но они же приезжают раз в месяц, — сказал я.

— Больше они не будут приезжать, свет погас.

— Какой свет?

— Жизни. Когда гаснет жизнь хозяев дома, гаснет жизнь домового, — раздался вздох.

Я пытался понять сказанное.

— Куликовы умерли?

— К сожалению.

— Я могу вам как-нибудь помочь?

Глаза, не моргая смотрели на меня. По спине скатилась капля холодного пота, колени задрожали.

— Сходи в тот дом, ключ ты найдешь у калитки под камнем. Когда придет время и в дверь постучат, открой ее и впусти того, кто будет за ней. Главное — не бойся и не заговаривай с ним, не отвечай на его вопросы. Понял меня, дитя?

Я кивнул.

— А теперь ступай. И закрой печь. Я должен закончить свою песню.

Я закрыл заслонку печи и пошел одеваться. Руки дрожали, ноги подкашивались, все внутри сопротивлялось тому, что мне предстояло сделать. Я взял дедушкин фонарик, ключи и вышел из дома. Запирая дверь, я услышал, как изнутри вновь раздался вой.

Я быстро побежал через деревню к дому Куликовых. Было темно, но светила луна, дорогу было хорошо видно. И вдруг, пробегая мимо соседнего дома, я опять услышал вой. Остановившись, я прислушался. Выло несколько голосов. В доме напротив тоже раздавался вой. «Неужели во всех домах домовые оплакивают потерю?», подумал я и побежал дальше.

Через 10 минут я уже стоял возле дома Куликовых. «Когда придет время и в дверь постучат, открой ее и впусти того, кто будет за ней», вспомнил я фразу домового. Я нашел камень у калитки, подобрал ключ и, отперев дверь, вошел в дом, освещая себе путь фонариком.

Дом был небольшой, две комнаты и прихожая. В большой комнате была печка. Здесь же стояли стол, стулья и диван. Свет я решил не включать. Сев на диван, я выключил фонарик и стал ждать. Руки дрожали, мурашки бегали по спине от каждого шороха в доме. Чего ждать или кого ждать я не знал. «Когда придет время и в дверь постучат», звучал низкий голос домового в голове. Когда это время придет? Кого я должен впустить? Почему я не должен с ним разговаривать? Столько было вопросов. И ни одного ответа. Я посмотрел в окно, луна светило ярко, облаков не было. Я посмотрел на пол — лунный свет пятном медленно полз через комнату в сторону печи. Прошло минут 30, я ждал. Немного успокоившись, я стал рассматривать обстановку в доме: на стене ковер, старый телевизор в углу комнаты, накрытый покрывалом. Цветов не было. Куликовы приезжали в дом раз в месяц, все цветы бы тут быстро завяли. В другом углу комнаты я заметил полочку, на ней стояла икона, «Дева Мария с младенцем». У бабушки в доме тоже была полочка с иконкой, но рисунок на ней был другой. Лунный свет уже дошел до печи, отметил я про себя. Мое внимание привлекли две книжные полки, я встал с дивана и подошел посмотреть, какие книги на них стоят. Я прошел по пятну света от луны и стал рассматривать книги, глаза уже привыкли к темноте, и я смог прочитать называния. Какие-то детективы.

От стука в дверь я чуть не заорал от ужаса. Стук был громким, мне даже показалось, что в окнах зазвенели стекла. Я смотрел на дверь, не в силах пошевелиться. Стук раздался еще раз, по спине пробежали мурашки. Я медленно направился к двери, лунный свет полностью освещал печь. Когда я подошел к двери, постучали еще раз. «Не бойся и не заговаривай с ним», прозвучал в голове голос домового. Я взялся за ручку, глубоко вдохнул и открыл дверь.

Желтые глаза уставились на меня сверху вниз. От существа, нависшего надо мной в дверном проеме, пахло застоялой водой и плесенью. Оно было в два раза выше меня, лица я разглядеть не мог из-за темноты, да мне и не хотелось этого.

— Дитя, — раздался скрипучий голос, — я пришла забрать своего сына.

Я отошел в сторону и сделал жест рукой, приглашая существо внутрь. Оно слегка наклонилось, чтобы войти. Я закрыл за ним дверь. Существо осмотрело комнату и повернулось ко мне, от его взгляда хотелось убежать. Оно тяжело выдохнуло, обдав меня запахом болота.

— Ты знаешь, почему мой сын умер, дитя?

Я смотрел вверх на существо, оно медленно моргнуло. Я кивнул, существо тяжело вздохнуло еще раз.

— Ты не хозяин дома, верно? — существо склонилось надо мной.

Колени дрожали, я отрицательно замотал головой.

— Что ты здесь делаешь?

Существо смотрело на меня, я смотрел ему в глаза. Внутри меня все кричало от страха, внутренний голос говорил мне бежать без оглядки, но я понимал, что от существа не убежать, как бы я не старался. Оно ждало ответа от меня. Я медленно отошел и направился к печке, в спину ударило теплое дыхание. Руки дрожали, пальцы свело судорогой. Дойдя до печки, я снял заслонку и отошел, прикрываясь заслонкой как щитом. Существо наклонило голову. Несколько секунд оно смотрело на меня, затем вытянулось, насколько позволяла высота потолков, и направилось к печке. Подойдя к печи, существо, оперевшись на шесток, заглянуло внутрь. Раздался громкий вой, от которого задрожали стены в доме, стекла вибрировали, иконка в углу на полке упала на пол. Я пятился от страха назад, пока не уперся спиной в стену, все еще прикрываясь заслонкой как щитом. Когда существо прекратило выть, оно вылезло из печи, держа на руках чье-то тело. В свете луны я разглядел худые бледные руки, спутавшиеся длинные волосы, худые плечи. Существо повернулось ко мне и, задрав голову, снова завыло. Я выронил заслонку, закрыл ладонями уши и зажмурился. Неожиданно в доме поднялся ветер, меня сбило резким порывом, и я упал на пол, ударившись локтем. Боли я не почувствовал. Ветер стих так же внезапно, как и начался. Открыв глаза, я увидел, что существо все еще смотрит на меня. Я убрал ладони от ушей и медленно встал.

— Жизнь его угасла, как и жизнь хозяев дома. Мы будем оплакивать их и его, пока новая заря не придет к нам. Спасибо, дитя.

Существо поклонилось мне, я поклонился в ответ. Развернувшись, оно направилось к выходу. Я поднял заслонку и пошел следом. Существо вышло во двор и направилось к калитке. Я смотрел, как оно медленно вышло за забор и, обогнув деревья, скрылось в лесу. Через мгновение я вдруг, неожиданно для самого себя, громко закричал. Ноги подкосились, я сел на порог дома и расплакался, обхватив голову руками. Во мне смешалось все — ужас, грусть, радость от всего, что я пережил. Прошло минут сорок, прежде чем я успокоился и смог встать. Поставив заслонку на место, вернув икону на полочку и прибравшись, я наконец запер дом на ключ. Руки все еще дрожали, но дыхание было ровным. Спрятав ключ там, где он был, под камнем у калитки, я побежал домой.

Когда я почти добежал, до меня донесся тот вой, который издавало существо, ему вторили голоса домовых изо всех домов. Я побежал еще быстрее. Прибежав домой, я быстро переоделся в пижаму и лег в кровать, накрывшись одеялом с головой. Съежившись, я старался не думать о домовых, о существе, о том жутком вое, что раздавался в лесу и в печи. Но ничего не получалось. Где-то через час я услышал, как вернулись дедушка с бабушкой. Они о чем-то тихо спорили. Я не стал вылезать из кровати, чтобы поговорить с ними о случившемся. Старался не двигаться, чтобы они подумали, что я давно сплю. Аккуратно выглянув из-под одеяла, я увидел, как они шли к себе в комнату.

— Говорю тебе, волки так не воют, — тихо с раздражением шептал дедушка.

— Да волки это были, что ты брешешь!

— У волков вой другой, это что-то другое было.

— Молчи ты уже, волки это были.

Свет в их комнате погас, заскрипела кровать, они легли спать. Я все еще лежал в темноте под одеялом, слушал свое дыхание. Когда уже совсем нечем было дышать, я приподнимал край одеяла, чтобы впустить свежего воздуха. Так прошло полчаса, и вдруг я почувствовал, что одеяло кто-то осторожно трогает со стороны ног. Я замер, сердце бешено забилось, по спине пробежал холодок ужаса. Тот, кто трогал одеяло, аккуратно постучал сверху, со стороны головы.

— Дитя, — услышал я знакомый низкий голос домового.

Я медленно высунулся, на меня смотрели два красных глаза.

— Ты храброе дитя, — прошептал домовой, — ты не испугался матери.

Я смотрел на домового.

— Спасибо тебе! — сказал он и направился к печке.

Я вдохнул.

— Ск… Ска… Скажите.

Домовой повернулся ко мне.

— Что? Дитя.

— Почему вы пугали мою сестру, когда мы ночевали в доме?

Домовой смотрел на меня, пару раз моргнул.

— Потому что, она не твоего родства, — сказал он и скрылся в печи.

Я лежал в кровати и обдумывал все произошедшее. Утром бабушка меня отругала, что я лег спать, не помыв ноги «как следна». Дедушка заступился за меня, но за ухо для виду подергал. Позже я поговорил с дедушкой, про домового я ему не рассказал, но спросил про сестру. Он нахмурился и сказал больше не говорить с ним об этом и, пока не подросту, лучше эту тему не трогать.

Через несколько лет мои родители развелись, я узнал, что мама изменяла папе и что моя сестра мне не родная. Отношения сестры с мамой испортились, они постоянно ругались из-за всякого. Позже сестра поступила в институт в другом городе и переехала. Она периодически навещала нас, но отношения с папой у нее так и не наладились. Я продолжал приезжать к бабушке, домовой больше не показывался. Иногда я слышал вой из печи и прислушивался к нему. Когда бабушки с дедушкой не было рядом, я снимал заслонку и тихонько спрашивал: «Почему вы плачете?». Но мне уже никто не отвечал. Потом я вырос и постепенно, как и все взрослые, перестал обращать внимание. Но я никогда не забуду домового и то существо, что оплакивало погасшую жизнь.