Николай Чуковский. Избранные произведения. Том 1 [Николай Корнеевич Чуковский] (fb2) читать постранично

Николай Корнеевич Чуковский Избранные произведения Том 1

Предисловие H. Атарова

Оформление художника Н. Крылова

Предисловие. Издательство «Художественная литература», 1977 г.

Рассказ о моем современнике

Пока выпускали газету в типографии на Фонтанке, здесь, в карельском лесу, за Парголовом, выпал снег. Я с товарищами выехал из Ленинграда до темноты, и солнца оставалось на один час, когда мы оказались у фронтового шлагбаума, — у хорошо знакомого нам контрольно-пропускного всегда, несмотря на запрещения, скапливалось несколько автомашин.

Офицер во флотской черной шипели и фуражке с золотым крабом заглянул ко мне в кабину.

— Регулировщица сказала, что вы из редакции. Значит, свои. Давайте знакомиться. Старший лейтенант Чуковский.

— Сын Корнея Ивановича? Вот встреча!

Я вылез из машины. Странно было, пожимая руку морского офицера, разглядывать сразу вдруг ставшее знакомым его лицо. Он показался мне молодым (хотя ему было в то время тридцать семь лет) и был действительно похож на своего знаменитого отца: внимательный, чуть иронический взгляд, крупный, мясистый нос, энергичный подбородок. И только ростом он был заметно ниже громадного отцовского.

На военных дорогах встречи коротки. Два-три слова, рукопожатие, и — разминулись. Помню, он только успел спросить меня:

— Что читаете?

— О блокаде Парижа тысяча восемьсот семьдесят первого года, о голодной зиме парижан, и еще — «Свет погас» Киплинга. А вы?

— «Войну и мир», — ответил он, как-то виновато улыбнувшись, и внезапно оживился от пришедшей ему в голову мысли: — Недавно я подумал, что у всех народов есть свои замечательные поэты, но великая проза — далеко не у всех.

И он растворился во мраке ночи.

Чуковский работал в газете одного из соединений морской авиации, совсем в противоположном конце блокадного кольца, на «ораниенбаумском пятачке». А забросило его к нам на поиски севшего в лесах подбитого самолета.

Всю дорогу до самой редакции, размещавшейся в бревенчатом доме штабного села Агалатово, я не мог отвлечься от этой внезапной встречи, и все светилось мне из лесного мрака озабоченное, заросшее щетинкой лицо писателя, сына Корнея Ивановича… Моим первым чтением в восьмилетием возрасте было веселое стихотворное повествование о Ване Васильчикове и Крокодиле: «Жил да был Крокодил, он по улицам ходил…»

Вернувшись из города с тиражом газеты, я до утра дежурил, и мои товарищи ленинградцы рассказывали мне, москвичу, о многих книгах Коли Чуковского. Смолоду влюблен в знаменитых путешественников, в мечтах своих избороздил весь белый свет, написал биографические повести о Джемсе Куке, Лаперузе, Крузенштерне, в первые дни войны он объединил их в книге «Водители фрегатов». Знает английскую литературу, отлично переводил Стивенсона и Марка Твена. Но этого мало: он подвизается и в историческом жанре, уже вышли в свет и приобрели популярность его романы «Ярославль», «Слава». «Княжий угол», посвященные событиям гражданской войны. Вот он какой, мой сверстник в черной шинели! Оказалось, что Чуковский и учился со мной одновременно — в Институте истории искусств на Исаакиевской площади. А не встречались.

Нашел ли он товарища из эскадрильи, упавшего в лес? Мне очень хотелось удачи — и подбитому летчику и писателю.

Ночь в октябре долгая, и я сел писать для армейской газеты о той регулировщице, с которой мы встречались у шлагбаума, что́ ей несет фашизм. К карте, висевшей на стене, неохота подходить; безрадостны флажки на булавках.

Уже зима. По-зимнему греется, топчется внизу у крыльца часовой. Включил радио, засветился зеленый огонек. Мир, как всегда, полон тревоги, голосов. Вдруг услышал голос немецкого диктора. Он назвал улицу Горького. Там мой дом, там моя семья… И голос диктора что-то осмеливался сказать об улице Горького? Наверно, бомбили…

Да, мир тесен. Мы снова встретились, правда, только после победы. Мне принесли из издательства толстую машинописную рукопись, роман «Балтийское небо». Несколько ночей, не отрываясь, я читал страницу за страницей. И сегодня, когда передо мною давно изданная и прославленная критикой книга о ленинградской блокаде, о героических людях города-мученика и героя, о защитниках с неба его рубежей, — трудно, да и не нужно пересказывать содержание романа: он объемен и сложен, в нем десятки действующих лиц. Вы сами прочитаете его в нашем двухтомнике. Вы полюбите первое поколение летчиков эскадрильи истребителей, которое называли «рассохинским», по имени ее погибшего командира, и пришедшее ему на смену второе поколение, которое называли «лунинским», по имени главного героя романа, и третье поколение, совсем молоденьких, но тоже обретавших свою гибель и посмертную славу… Вы полюбите тех, кто жил и