Конец века [Андрей Респов] (fb2) читать онлайн

Андрей Респов МАТРИКУЛ (КНИГА ТРЕТЬЯ) КОНЕЦ ВЕКА

Пролог

Где-то в городе идёт снег, превращаясь на щеках в дождь.

И не кончится никак век, и не сменится никак вождь.

Я на воле не был сто лет, я забыл, как шелестит бриз.

Птица белая летит вверх, отражение скользит вниз.

Слышу в комнате моей смех, на стене дрожит свечей блик.

Смех на простыне чужой — грех, переходит в горле смех в крик.

Отражается в зрачках ночь, память складывает всё впрок.

Подрастает без меня дочь, а бессонница мне шьёт срок.

О. М. Газманов.

Странное дело, я давно позабыл об одной примечательной особенности: стоит выбраться в Коломенское, обязательно или в дороге, или по прибытии на это благословенное ангелами место начинает идти дождь. Необычайно холодная весна спутала москвичам все планы, а обычно сдержанный июнь полыхнул тропической жарой, замешенной на грозовых ливнях и густых утренних туманах, будто пытаясь поскорее наверстать упущенное маем.

Коломенские сады, немного опоздав, с началом лета ошеломили буйным цветом и также быстро облетели, завязав множество будущих плодов, поспевающих к Яблочному Спасу. Полуденный зной рьяно разгонял ветер, принёсший со стороны жилых кварталов привычный в это время года «снегопад» тополиного пуха.

Пока я, торопясь, сокращал дорогу к звоннице, где была условлена встреча с Ремесленником, успел в полной мере ощутить все прелести лезущего в лицо злополучного летучего тополиного семени. К моему удивлению, интенсивные, но безуспешные попытки избежать назойливо щекочущих пушистых диверсантов разогнали тоску, и я радостно ощутил, как постепенно отпускает меня тугая пружина тревоги, отступает вязкая паутина нехороших предчувствий.

Хорошо, наверно, моим девчонкам! Едут себе в туристическом поезде «Жемчужина Кавказа» в ожидании новых впечатлений и беззаботного отдыха, пока батя в очередной раз с идиотским упорством стрельца из известной сказки отправляется, чтобы найти «То-Чаво-Не-Может-Быть». А я всё никак не могу избавиться от неловкости, сохранившейся от укоризненного взгляда жены, брошенного в ответ на моё не совсем умелое враньё про экстренный вызов на работу в клинику.

Мда-а, Северный Кавказ — это не пляж Анталии, но зато по нынешним временам относительно безопасное место. Особенно если на поезде. Ну их, эти самолёты…

Стоило вспомнить родных и перед мысленным взором немедленно выросла огненная пелена взрыва, перечеркнувшая фюзеляж Боинга. Нет, ничего у вас, Хранители, не получится! Рановато и я расклеился. Потом, всё потом. Страшные воспоминания, кошмары, рефлексии.

Соберись, Гавр! Пусть впереди и последняя драгоценная попытка, зато уж теперь я чётко осознаю: обратного пути не будет. В лепёшку расшибусь! Уж третий-то Демиург у меня попляшет, никуда не денется!

От очередного прилива адреналина кровь в буквальном смысле закипела, а сонливость унесло гормональным штормом. Пришлось опустить стекло в автомобильной дверце на всю катушку. Правильно, не стоит успокаивать себя, Гавр, гони её, тугую печаль! И не забывай: в новой миссии есть и приятные стороны. Как там сказал Смотрящий? Отправиться в самого себя, да ещё в девяностые?! Это же просто подарок! Ни войны, ни лагерей…эх!

Кто бы на моём месте ни мечтал о подобном путешествии? Только не спешите говорить «нет» с мудрым видом, грустно покачивая головой. Врёте вы всё, фарисеи! Ни за что не поверю, что даже одним глазком не хотели бы заглянуть в свою молодость.

Двадцать лет… и всё, понимаете? Всё впереди: трава зеленее, небо голубее, хочется любить всех девчонок сразу, а аппетит такой, что не до капризов или медицинских противопоказаний. Гвозди перевариваешь. А сон? Пушкой не разбудишь! И сны, сны, сны…с полётами над крышами, сплетением проводов и улицами города. И мир вокруг, что пока делится лишь на чёрное и белое. Без дураков! Отвечаю.

Да и хрен с ним, что Родина всеми силами пытается, что ни дело, устроить тебе весёлую жизнь, подбрасывая испытания на прочность! Впрочем, это лишь начало процесса, напоминающего постоянно бродящий коктейль из социальных экспериментов, дешёвой лотереи и акробатического танца под кислотным дождём, который тебе придётся пить мелкими глотками или залпом, как повезёт, ближайшие годы.

Короче, Гавр, большой глупостью будет думать, что поиски Демиурга в относительно спокойном времени начала девяностых будут легче западного фронта Первой мировой в Галиции или фашистского лагеря для военнопленных в Саксонии. Предыдущие миссии Хранителей, помимо прочего, научили меня простой истине: ни в одной из мириадов реальностей Миротворца не ждут лёгкие пути.

А сердце-то, сердце как стучит! Кровь бурлит лишь при одной только мысли испытать подобные приключения. Уж сколько по этому поводу копий сломано философами, писателями и киношниками. И почти все они кричали на разные голоса: «Низ-з-зя! Кроме разочарований и горя в своём прошлом ты ничего не найдёшь!» Великие оптимисты, блин. Или мелкие пессимисты.

А вот и нет: уж мне-то любимому обязательно удастся объегорить судьбу, ухватив удачу за хвост, учесть все ошибки молодости и добиться успеха. Ну, если не все, то основные точно. Ещё бы знать наверняка, что было ошибкой, а что правильным выбором. Лохом прослыть тоже не хотелось бы.

Хотя возможно прав был Гераклит Эфесский, прозванный проницательными соотечественниками благословенной Эллады Тёмным: «Всё движется и ничто не остаётся на месте…дважды тебе не войти в одну и ту же реку». Правда, этот замшелый грек жил так неприлично давно, что не знал ничего ни про Веер Миров, ни про Хранителей, ни даже про интернет и ЛитРПГ. Невежа… Да что там! Чувак не пробовал даже «Роял-де-Люкс». М-да…узок кругозор этого философа. Страшно далёк он от народа. Небось ни одной книжки про попаданцев не прочитал. Темнота!

Я-то уж ни в какие реки повторно входить не собираюсь! Тоже мне. Нашли идиота. Всего лишь уподоблюсь известному в определённых кругах смекалистому половинчику. Пропутешествую туда и обратно. Шаг влево, шаг вправо — попытка к бегству, прыжок на месте — провокация.

И обратно — обязательно с Демиургом. Только вот будет ли это «обратно»? Вернее, может, и будет. Только куда? Этой локальной временной реальности осталось существовать ровно до момента завершения миссии.

Да что же это за напасть? Хватит! Я накручиваю себя всё больше и больше.

Подумаю-ка я о деталях, кода с Пашкой переговорю. А то заартачится Ремесленник, и все мои планы пойдут козе в трещину. Или ещё куда похуже.

Снова подул неожиданно сильный ветер. Окутанный метелью из слипшихся тополиных хлопьев, я выбрался на одну из мощёных дорожек Коломенского и зашагал по направлению к звоннице Георгия Победоносца.

Странно, несмотря на солнечный летний день, народу на Нагатинской набережной почти не было, поэтому одинокая фигура Пашки в плотно застёгнутой ветровке с накинутым капюшоном смотрелась на фоне Москвы-реки одинокой и брошенной.

— Здорово, Ремесленник!

— Хай, Миротворец!

— Чё, как сам? Какие дела?

— Гавр, ты реально сюда пришёл спросить, как у меня дела? Охренел вконец?! Мало того что мне Странник всю голову сегодня просверлил насчёт аномалий в твоём нейротроне, так и ты ещё тут из себя Исусика строишь.

— Погоди, Паш, не закипай. Что конкретно Донской пытался у тебя узнать?

— Почему вместо Миротворца он неожиданно столкнулся с Воином, который завалил его телохранителя и всю сопровождающую команду прикрытия из местных? Да ещё снюхался за его спиной с Орденом…

— А ты чего?

— А что я? Я сказал всё как есть. Что ничего особенного в твоём нейротроне во время настроек не заметил. Все параметры соответствовали развитому инициированному анавру в пределах способностей Миротворца…бла-бла-бла. Он, похоже, поверил. Но не особо ручаюсь.

— Спасибо, Паш, — искренне поблагодарил я.

— Не за что. Ты же помнишь: у меня свой интерес. А если бы я вякнул Донскому про перестройку твоего нейротрона, то однозначно не смог бы обойти тему Смотрящих. А мне это, как ты понимаешь, светить не хочется.

— И я это очень ценю, Ремесленник! — я хлопнул Павла по плечу.

— Неужели? А вот скажи мне, Гавр, любимец Закона, если бы Странник и меня с собой на операцию взял, ты бы меня тоже того…а? Транклюкировал на хрен…

Я замялся с ответом. Врать Пашке не хотелось. Не такие у нас с ним сложились отношения.

— Не знаю, Паш. Специально убивать тебя я бы не стал. Я же Странника с Искателем не тронул? А что до Воина и остальных…так тебе скажу: я же знал, что для анавров окончательной смерти в целевой реальности нет. Остальные же добровольные помощники Странника были из местных: фашисты — они и есть фашисты. Туда им и дорога! К тому же, убив меня, они всё равно не получили бы желаемого для Хранителей. Демиург в качестве плода во чреве молодой немки — это не совсем то, что им было нужно.

— Что ж. И на том спасибо, Миротворец. А насчёт беременной… Я бы на твоём месте не был столь уверен. Ты многого ещё не знаешь о возможностях Хранителей. Отправили бы твою немку в реальность, где время относительно генеральной линии течёт гораздо быстрее, и вырастили бы себе идеального исполнителя. Карманного Демиурга.

— Гонишь! — ткнул я пальцем в грудь Ремесленника.

— Вполне может быть. Сам не видел, но о подобных возможностях наших нанимателей я от Донского слыхал не раз.

— «Слышал» и «знаю наверняка» — это две большие разницы, Паш. Учитывая репутацию Странника. Кстати, чтобы совсем тебя успокоить: прикрывал ты меня действительно не зря. Лови дивиденды. Мне велено передать, что твоё сотрудничество с Орденом Смотрящих рассматривается положительно. Более того, они готовы не просто пойти с тобой на контакт, но и предложить защиту и покровительство.

— Хм. Вот так запросто? Всего лишь за мою лояльность в твоём вопросе? — хитро прищурился Ремесленник и задумчиво посмотрел на играющую солнечными бликами речную поверхность, — как-то это всё…слишком просто.

— Ну почему только за лояльность? Ты должен помочь отправить меня в третью миссию. И свободен как ветер!

От моих слов лицо Ремесленника помрачнело.

— Это почти невозможно, Гавр. Технически я почти полностью зависим от оборудования, что собрал благодаря Донскому. К тому же остальные пространственно-временные координаты даже не отрабатывались.

— У Лукреция другая информация. Он уверил меня, что стабильный канал в тело меня самого (как же коряво и дико звучит!) непосредственно в начало девяностых годов, предположительно 1991–1992 годы существует. Я склонен ему верить. До сих пор Смотрящий меня ни разу не подвёл.

— Хм. Ну хорошо. Но наличие стабильного канала — это ещё не всё, Гавр… — задумчиво произнёс Ремесленник, — оборудование в подвале кафе полностью контролирует Донской. Туда нам соваться не с руки…так, так, так, погоди, но ведь основные настройки твоего нейротрона мы ведь уже провели? Да! Перед второй миссией. Нужно лишь внести координатные правки, а для этого мне и институтской техники достаточно будет. Трудновато и есть риск …

— Риск чего? — прервал я лихорадочное бормотание Павла.

— При недостаточно тонких, м-м-м…конгруэнтных настройках твой нейротрон может переместиться не совсем по адресу, что равноценно окончательному разрушению личности. Как аватара, так и твоей.

— Как этого избежать? — я поёжился, внутренне похолодев от ожидавшей меня перспективы в случае подобной ошибки.

— Я же сказал, единственный выход — правильно использовать другое оборудование. Многое у меня есть в лаборатории на кафедре, лекарственные препараты тоже не проблема. Импортозамещению не удалось окончательно испоганить мою аптечку. Вопрос простой безопасной и безболезненной калибровки упирается в несколько уникальных блоков, что надёжно скрыты в подвале кафе. Теоретически, конечно, можно обойтись и без них, то есть увеличить точность настроек, если делать это «на живую», — Ремесленник задумчиво посмотрел на меня.

— Паш, не тяни кота за подробности. Говори прямо, что от меня требуется?

— Стойкости, терпения и…в общем, много терпения. Гавр, для увеличения точности во время настройки ты должен будешь находиться в полном сознании. Даже с двойной дозой морфия это…пытка.

— Согласен! Что-нибудь ещё? — развёл я руками. Пытка так пытка, у меня всё равно нет другого выхода.

— Такая варварская настройка может привести к запуску процесса, который со временем полностью разрушит кору головного мозга, — Ремесленник виновато развёл руками, словно отзеркаливая мою позу.

— Какова вероятность подобного исхода?

— Девяносто процентов.

— И сколько мне останется? До кресла в Домодедове сам добраться сумею?

— Безусловно. Первые признаки деградации станут заметны лишь через несколько месяцев.

— Значит, после возвращения у меня будет ещё немного времени… — невольно пробормотал я. Странно, но новость меня почему-то не слишком огорчила. Видимо, устал бояться. Главное, что у меня будет достаточно времени, чтобы использовать Демиурга для спасения семьи. Безусловно, я здорово устал от всех этих приключений, раз так спокойно планирую остаток своей жизни.

— Гавр, ты что, не понял? Это самоубийство! — воскликнул Пашка, сдирая с головы капюшон и подставляя разгорячённое лицо налетевшему с реки порыву ветра. И словно в унисон моим эмоциям, над Коломенским зазвучали, разливаясь под низким голубым небом, колокола звонницы. Что ж, надеюсь, они звонят не по мне.

— Да всё я понял, Паша! Но если и правда без вариантов? Я уже решил. Позволь мне залезть в это дело, а как выбираться решим потом. Лады?

— Лады… — почти беззвучно произнёс Ремесленник, — но…

— Хватит, Паш! Сантиментами займёмся в мирное время. Давай лучше постоим, помолчим перед дорогой. Гляди какая благодать. Сказка!

Игривый бродяга-ветер сорвал слова с моих губ и тут же разметал их над зеленью церковных крыш, рябью речных волн, уносясь всё выше и выше, в погоне за тающими облаками.

Глава 1

Гни свою линию,

Гни свою линию,

Горят огни,

Сверкают звёзды,

Всё так сложно,

Всё так просто.

Александр Васильев.

— А-а-а! Бга-э…тьфу! Ик! Ё-ё-ё-ё-ё-ть! Ма-аа…ик!

Я, конечно, предполагал, что будет непросто, но, чтобы так паршиво? Блин, хреново-то как.

Нет, пока Пашка колдовал в своей кафедральной лаборатории на Волоколамке над кучей электронного барахла, что напоминала скорее свёрстанную на живой провод гору отходов с заводской свалки, чем серьёзное медицинское оборудование, всё выглядело довольно пасторально. Я сидел, наблюдая за его манипуляциями и тихо отходил от бешеной гонки на харлее по улицам и переулкам Москвы сквозь расплавленный воздух проспектов, пахнущий разогретым асфальтом. Ремесленник же тихо посвистывал, изредка матерясь, когда очередной прибор не хотел входить в нужный ему режим или когда Пашку шарахало электрическим разрядом.

И даже когда ремесленник со словами: «Терпи, Гавр, немного пощиплет током…» — оплёл мою голову подозрительного вида разноцветными проводами, я всё ещё пытался сохранять оптимизм и настраивался стойко перенести тяготы и лишения тонкой настройки нейротрона с помощью зубила и плоскогубцев.

— Смотри вот на этот круглый экран осциллографа, — Павел установил большой гетинаксовый ящик, оббитый алюминиевыми уголками, настоящий раритет из середины прошлого века, прямо на стол перед моим креслом, — как скомандую, начинаешь следить за двумя параллельными линиями в координатной сетке. Будь внимателен — как только линии пересекутся, мысленно заставляй их снова стать параллельными! Чего бы это тебе ни стоило. Понял?

— А чего тут сложного? — робко поинтересовался я, гоня от себя жуткие образы.

— Сложность в том, Гавр, чтобы не потерять контроль. Тебя будет выворачивать, плющить и колбасить не по-детски. Делай что хочешь, но не отрывайся от экрана осциллографа. Считай, что от этих линий зависит твоя жизнь.

— Погоди, а что делать, если меня вырвет или сознание начну терять? — поинтересовался я у разошедшегося Ремесленника, — всё-таки я не профессиональный мазохист.

Тот задумался на минуту, потом полез куда-то в один из шкафов, во множестве выстроившихся у стен лаборатории.

— Вот! — с победным видом он сунул мне между ног пластиковое ведро, — блюй, Гавр, на здоровье, но не забывай следить за экраном. А начнёшь уплывать — вот тебе ещё супердевайс! — он достал из вакуумной упаковки и вручил мне длинную биопсийную иглу с зелёной пластиковой ручкой.

— Паш, ты предлагаешь мне, если я не выдержу твоих издевательств, покончить с собой? — грустно усмехнулся я.

— Смешно…, — Паша пожал плечами, — зажми её в левой руке и как почувствуешь, что теряешь сознание, коли смело в наружную поверхность бедра. Прямо через брюки, — Ремесленник ткнул пальцем в указанное место, — я постараюсь всё делать максимально быстро. Ты не дрейфь, там на самом деле только кое-что подправить осталось. И всё. Но времени всё же потребуется достаточно, чтобы ты прочувствовал всю прелесть копания в своих мозгах. Ну, готов, что ли?

— Ни хера я не готов! Но давай уже начнём, а то меня уже мандраж бьёт от всех этих приготовлений. Развёл тут лабораторию Франкенштейна, понимаешь…

Павел хмыкнул, поплевал через левое плечо и стал застёгивать на мне кожаные ремни, во множестве крепившиеся к тяжёлому вращающемуся креслу. Левую руку с иглой оставил свободной, но ровно настолько, чтобы я мог дотянуться до бедра. Через пять минут он закончил, подкрутил парочку верньеров на приборах, что-то напевая себе под нос. Электрическое гудение усилилось, мигнули потолочные светильники, запахло озоном.

Твою ж мать…понеслась!!!

Опущу, пожалуй, все физиологические подробности процедуры, скажу лишь, что помимо обещанных Пашей побочных эффектов во время настройки я впервые испытал незабываемое чувство синестезии, о котором раньше лишь читал в учебниках. И перевод этого термина как смешение (единение) чувств всё равно не сможет дать полного понимания процесса, если вы лично в нём не участвуете. Ну как рассказать другому человеку об оранжевом зуде или громкой тошноте? Или вот ещё, например, о горячей отрыжке… И все эти ощущения по одиночке, а то и целым скопом, словно сговорившись, набросились на меня уже на второй минуте настроек. Течение времени я перестал ощущать почти сразу и поэтому ориентировался по медленно ползущей минутной стрелке на часах, висящих над столом.

А Пашке будто мало было моих подвываний, проклятий и тщетных дёрганий на кресле: такое впечатление, что Ремесленник с каждой секундой только увеличивал работу всей своей сатанинской машинерии. Трудно было уцепиться, как за якорь, за какое-то одно чувство. Едва сосредоточившись, я тут же терял опору, но старался изо всех сил не сдаваться. Всю скопившуюся во мне ненависть к Хранителям я обратил на две зеленоватые прямые линии, то подрагивающие на экране осциллографа, то норовившие слиться в экстазе, а то и вовсе пускающиеся в сумасшедший синусоидный пляс.

Наверно, только благодаря яростному огню всепоглощающей ярости внутри меня, о силе которого я до сих пор мог лишь догадываться, мне удалось не потерять сознания. Да ещё, пожалуй, ещё и тем словесным конструкциям, которые вырывались из меня отчаянным потоком всесокрушающего и могучего русского мата.

Находясь почти на грани, сплёвывая горечь, наполнившую рот, и смаргивая градом текущие слёзы, я ширял и ширял себя остриём иглы, испытывая кратковременную боль-освобождение, дающую мне силы держать параллельными проклятые прямые…

— Всё! Всё! Гавр, бл@!!! Хорош! Разошёлся…ну всё! Финиш!!! — я с удивлением уставился на Павла, вцепившегося в моё запястье обеими руками и пытавшегося вывернуть кисть с зажатой в ней иглой, с кончика которой кровь капала ему на рукав.

— А-а-агх, — только и смог я прохрипеть, чувствуя, как жжёт огнём левое бедро.

— Мазохист хренов, — пробурчал Павел, выдёргивая окровавленную иглу из моих сведённых судорогой пальцев.

— От садиста слышу. Ты мне д-другое с-скажи, п-получилось?

— А ты сомневался?

— Не хотелось бы зазря терпеть такую экзекуцию. Тем более, повторять.

— А я уж подумал, что тебе понравилось. Вон как ногу искровенил: штаны на выброс! — хохотнул Ремесленник.

— Ничего. Нога зарастёт, а штаны и заштопать можно, — я старался держаться гоголем, но боль в истыканном бедре с каждой минутой нарастала.

— Что, болит? — Паша перестал скалиться и внимательно посмотрел мне в глаза.

— Да есть…немного.

— Понятно, — Ремесленник одним движением разорвал пропитанную кровью брючину, — вот же дебил самоотверженный, — пробормотал он, надавливая на мышцы и внимательно осматривая места проколов.

При этом было неясно: ругает он меня или восхищается.

— Зато прямые параллельные, — я придал своему голосу мечтательный оттенок, протягивая гласные.

— Хорош стебаться, Гавр. Я и так сделал почти невозможное на этой рухляди. Потерпи ещё немного, наложу тебе кровоостанавливающую повязку потуже и непременно укольчик. Не то ты до Домодедово не доедешь. Свалишься. Часов на двенадцать хватит.

— До Домодедово? Зачем?

— Забыл, что ли, Гавр? Для тебя ведь ничего не изменилось. Пространственно-временной канал открывается из той же зоны в аэропорту. Настройки теперь у тебя есть, − Павел зафиксировал самоклеящийся бинт и стал набирать в шприц жидкость из маленькой ампулы.

− Наркотик?

− Обижаешь, Миротворец. Просто сильное обезболивающее, − я слегка поморщился, так как Ремесленник сделал инъекцию в то же бедро.

— Погоди, а как же последовательность событий…мои же на поезде уехали. Ничего, что в Домодедово я прибуду один?

— Нд-а-а, совсем плохой ты стал, Миротворец. Если бы я сам только что не проконтролировал состояние твоих мозгов, то заподозрил повреждение гиппокампа, — Павел полез в один из шкафчиков, выудив оттуда свёрнутые спортивные треники, − извини, Миротворец, но других штанов у меня для тебя нет.

— Сойдёт, − махнул рукой я, − не до фасона теперь. Так, погоди…если купить билет прямо в аэропорту, то я наверняка смогу попасть в нужную зону досмотра. Главное, попасть туда поближе ко времени переброски и в международный терминал.

— Ну слава Богу! — театрально всплеснул руками Ремесленник, — уф, заработала соображалка! Ты, Гавр, постарайся только особенно не светиться. Со Странником шутки плохи. Мог и подстраховаться.

— Ты о чём? У вас же с кадрами дефицит вроде.

— Ну, Донскому не в падлу и обычных маргиналов зарядить, чтобы отслеживали твою персону и дома, и в аэропорту. Удивляюсь, как за тобой до сих пор не проследили.

— Для оперативных мероприятий такого масштаба, Паша, нужен совершенно другой уровень, государственный! Да и не стоит это подобных усилий. Откуда Донскому знать, что я отправлюсь на третью миссию? Ему сейчас нового Миротворца окучивать нужно. Пусть у Хранителей уже есть Алоизыч, но почему-то же они хотят во что бы то ни стало заполучить второго Демиурга?

— Может быть и так, Гавр. Но ты всё же посматривай. Будет нелишним. Как нога? Подействовало?

Пока мы разговаривали, я с помощью ножниц срезал остатки брюк и натянул спортивные треники. Надо же, «Адидас», три полоски, полный фарш.

— Знаешь, практически не болит, − я прошёлся по лаборатории, даже присел пару раз.

— То-то же! Хочешь, я тебя до аэропорта на харлее подброшу, а дальше уже сам потопаешь. Меня ведь тоже время поджимает. Ты как про Смотрящих сообщил, думать ни о чём больше не могу. Ещё ведь как-то из этой реальности выбраться надо. Дружбу с Орденом кому попало не предлагают.

— Не, я по-старинке, на такси. А ты спешишь к Смотрящим под крылышко? — я снова присел, прислушиваясь к ощущениям в исколотой ноге.

— Я бы на тебя посмотрел, Гавр. После твоих закидонов Странник гайки стал закручивать будь здоров. Я же тебе говорил, что давно мечтаю из-под его опеки вывернуться. Достал до самых печёнок, с-сука! Как бы нам с новым Миротворцем на казарменном положении жить ни пришлось. Для пущей надёжности. Искатель вон с утра в кафе с бутылкой не расстаётся. Ты чем его там так «обрадовал», Миротворец? Артур только при упоминании одного твоего имени выражается исключительно нецензурными словами.

— Ну не убил же? Так, немного в городки с пулемётом поиграли. А что было делать? Я ж не знаю, как у них там у Искателей всё устроено. Может, Донскому только моргнуть стоило − и твой Артурчик транклюкировал бы меня в какую-нибудь хренальность на вечные времена. И не видать бы мне ни семьи, ни тебя…

— Не заводись, Миротворец. Искатели натуры тонкие. Им для переноса нейротрона или, тем более, физического тела настроиться нужно, войти, так сказать, в русло Веера, услышать музыку миров и прочие трихомундии. А ты прозой поперёк поэзии, да ещё пулемётом швыряться вздумал. Нехорошо. Я и в прошлый раз после твоего гранатного самоподрыва его вискарём в чувство приводил. Говорю же, тонкая натура!

— Тонкая натура, говоришь? Так, может, он тебе поможет дорожку из этой реальности протоптать? А? По дружбе. Тем более, он сейчас в подходящей кондиции.

— Хм…почему бы и нет? Чего я сразу не смекнул-то? Только его прямо сейчас брать нужно. Тёпленьким. Как бы Артурчик ни надрался до полной отключки.

— Так в чём же дело?

— Погоди. Ну а как же ты?

— Немаленький. Сам на такси доеду. Ты мне только скажи, настройки нейротрона для нового аватара прежние останутся?

— Ты о чём?

— Я о скорости развития способностей и их характере.

— А…вон оно что. Да, как ты понимаешь, времени не было впихивать что-то новое. Но тебе для выживания с головой хватит. Тем более что по опыту знаю, перемещение нейротрона в тело генетически идентичного носителя происходит очень быстро и практически без эксцессов. Вот ты же возвращаешься в себя после каждой миссии без каких-либо проблем, так? Просто приходишь в себя где-то там, − Павел прищёлкнул пальцами.

— В душе!

— Вот. Тебя не корёжит, не выключает сознание и прочие «радости» совмещения нейроматриц. Как будто натягиваешь свои любимые труселя, и вперёд. Так?

— Так, − хмыкнул я. В образности Пашке не откажешь.

— Вот и с перемещением в твоё молодое тело проблем и затруднений не будет. Гарантирую! Только для развития способностей рекомендую как можно быстрее начать интенсивные тренировки. И себя не жалеть! Ты ещё удивишься, как проявит себя нейротрон в практически родном аватаре. Помнишь, как в 1915-м адаптировался?

— Ну да. Бегал по крышам эшелона по ночам. Медитировал на морозе и…

— Тебе на месте виднее будет, где бегать и как медитировать. И не удивляйся, когда физическое тело не по дням, а по часам станет изменяться. Обязательно залегендируй эти метаморфозы в глазах окружающих, ведь только слепой не увидит твоего быстрого прогресса. Ну и с одеждой будут проблемы. Увеличение размеров и возможно роста имеет очень высокую вероятность. Эх, дорого бы я дал, чтобы хоть одним глазком взглянуть на этот процесс! Прости, Гавр, профессиональное любопытство, — спохватился Ремесленник, — жаль, с возвращением ничего подсказать тебе не могу. Я же не Искатель. Так что найти Демиурга теперь в твоих интересах. Застрять в псевдореальности, знаешь ли, та ещё морока. Хотя…

− Что?

− Ничего, свидетелей подобного всё равно ещё не было. Сгинули, − кровожадно улыбнулся Ремесленник.

— Тфу-тьфу-тьфу! Накаркай мне ещё!

— Не буду, — Пашка мгновенно стёр с лица улыбку.

— Так что, Паш, и не увидимся теперь уже? — осознание безвозвратной потери пришло неожиданно, вместе с мыслями о возможной дороге в один конец.

Как-то свыкся я в последнее время с тем, что в стане противника у меня есть человек, на которого я всегда могу положиться. Жаль, что единственный. Умудряющийся помогать мне даже там, на перекрёстках других реальностей.

— Хочешь честно? Не знаю, Гавр. Пути реальностей непредсказуемы. Я, признаться, до усрачки боюсь нашей авантюры со Смотрящими. Но очень бы хотел узнать, чем закончится твоя история.

— Я бы тоже. Если сладится с Орденом, подай весточку через Лукреция или ещё как-нибудь. И это… Хороший ты парень, Пашка. Не пропадай!

— Замётано, Миротворец. Ты тоже ничего мужик, Гавр.

Мы обнялись, крепко пожав друг другу руки. Ремесленник оседлал своего харлея, вкусно скрипнув кожей сиденья, и уже через несколько мгновений исчез в московском переулке. Как и не было…

* * *

Странно, как буднично протекают события этого дня. Ох, чую, не к добру вся эта тишь да благодать на горизонте событий.

Ни попыток мести от Странника за мою строптивость, ни какого-нибудь завалящего Апокалипсиса в ключевой реальности. Словно и нет этой подковёрной борьбы поборников Закона с коварными Хранителями. Может, забыли про меня, скинули со счетов? Эх, хорошо бы…

Я то и дело подрёмывал в такси, попавшем в небольшую пробку на МКАД, и ловил себя на необычном ощущении: впервые еду в аэропорт и не переживаю, что опоздаю на рейс. Куда подевались привычки и страхи, вышедшие с годами на уровень условного рефлекса? Вся эта мерзкая опасливость обывательской жизни, кажущаяся сейчас столь далёкой и мелкой. И в то же время столь желанной. Предложи мне кто, не задумываясь сменял бы на них свою новую жизнь, пусть и позволившую мне заглянуть в нехоженые для меня времена и реальности, испытать неизведанное. И пропади оно всё пропадом! Хочу в своё тёплое болото.

Один мой товарищ как-то заметил, что мрачные проклятия нынче стало модно приписывать китайцам, мол, народ такой особенный, масштабный: рассчитывает всегда на века вперёд. И в отношении всяческих проявлений к своим врагам мудёр до тошноты, куда там всяким иезуитам да сынам Израиля.

Вот и пресловутые сердечные пожелания: «Чтобы ты жил во времена перемен! Чтоб тебя заметило начальство! Чтоб боги исполнили твои молитвы!» — почему-то приписывают мудрецам Поднебесной. При этом сами китайцы изрядно удивляются этому факту, так как не у кого из великих мыслителей своих никогда не читали о подобной «премудрости». Лично спрашивал — скупо пожимают плечами. Скромные занятые люди, недосуг им крутить пальцем у виска.

Всё же не знаю, китайцы это придумали или ещё кто, но, похоже, этот кто-то от души мне всё это и наворожил. И благо бы остался неизвестным, так нет же, соизволил явиться воплоти, под именем Закона Сохранения Реальности.

Как известно, не боги горшки обжигают. Правильно? А посылают таких идиотов, как я. О чём и толкую.

Мятущиеся в голове мысли и воспоминания к концу поездки перебили весь сон. Попытался скоротать оставшееся время проверенным и надёжным способом — чтением соцсетей. И залип так, что даже не услышал водителя, сообщившего о прибытии к месту назначения. Ну а вы на моём бы месте не зависли, когда, заходя в «Телеграмм», надеешься прочесть очередную хрень про голливудских поп-звёзд или сто-какой-то там митинг навальнистов, а окунаешься, как в омут с головой, в огромный поток информации, напоминающий сводки Совинформбюро пополам с советской передачей «Сельский час»? Поностальгировал…даже нога заново разболелась.

Свежий ветерок на площади перед аэропортом приятно охладил моё разгорячённое лицо. Нет. Ну его, этот «Телеграмм» к бесам! Я выключил смартфон и сунул его во внутренний карман куртки. Какая-то взбесившаяся реальность, нет, не так, скорее, неправильная. Тут тебе, понимаешь, война, а в столичном аэропорте все ведут себя как ни в чём не бывало. Словно это там, где-то, на Луне или на Марсе гибнут русские мужики, а на головы мирных людей в городах и сёлах годами падают снаряды и бомбы.

Блин, если я так близко к сердцу буду принимать события фантомной реальности, недолго и крышей поехать. Всё, баста! Где там у нас ближайший вход?

Пробираясь к кассам, мельком отметил для себя необычную малолюдность залов Домодедово. Глаза царапнули необычайно маленькие значения на табло валютного обменника.

— Ни хрена себе! — невольно вырвалось у меня.

Проходивший мимо лысоватый дядька, шарахнувшийся было от меня как чёрт от ладана, проследив за моим взглядом, понимающе усмехнулся и пробасил:

− То ли ещё будет, земеля. Кирдык пиндосским зелёным фантикам не за горами! Юани форева! — и поспешил дальше по своим делам.

М-да-а…чем дальше в лес, тем толще партизаны. Похоже, увлёкшись новостями с линии фронта, я многое упустил, не заглянув в остальные разделы медиа.

Мне неожиданно стало любопытно, захотелось узнать, что же будет дальше в этой реальности после столь радикальных сдвигов? Странно, какое мне, казалось бы, дело до эфемерного мира-мотылька, порождённого искусственными вмешательствами в основную историческую линию? Из чисто спортивного интереса? Возможно. Вот только нельзя объять необъятное, да и пути мои с этой реальностью через несколько часов разойдутся, возможно, навсегда.

Билет я успел приобрести на сайте авиакомпании, ещё когда ехал в такси. Понятное дело, ни о какой возможности купить место на тот же чартер, что должен взорваться на моих глазах, не могло быть и речи. Билетов просто не было. Хотя сам рейс имелся в наличии и даже время отправления было то же самое. Кстати, цена на ближайший по времени регулярный рейс до Анталии заставила озадаченно зависнуть на несколько минут. На эти деньги в предыдущей реальности я мог не только купить билет туда и обратно. Хватило бы ещё на неделю в пятизвёздочном турецком отеле. Что после информации о валютном курсе и вовсе заводило размышления в тупик. Чудны дела твои, Закон Сохранения Реальности!

Оплатил кредиткой почти без сожаления. Как там пелось в одной бесшабашной старой песенке: «Зачем скупая жизнь нужна, ведь завтра может быть война?»

Стоя в очереди на пограничном контроле, начал по привычке поглядывать на часы. Зря переживал: работали почти все кабинки и народ продвигался довольно шустро. Да и очереди по сравнению с привычными мне были значительно меньше. Ещё бы, при таких-то ценах…

Сделав привычную «морду кирпичом» у стойки с пограничником запоздало запаниковал. Вдруг в этой реальности у меня образовались задолженности по кредитам или ещё какой финансовый «хвост»? Но, похоже, пронесло. Разве что вопрос, заданный пограничником, заставил зависнуть на целых десять секунд:

− А почему у вас нет багажа? — надо же, какой внимательный попался. Хотя тут других не держат. Вполне обоснованный вопрос. Народ едет в Турцию отдыхать. А тут мужчина с билетом в одну сторону, да ещё и без ручной клади. И на билете багажных квитанций нет.

Ещё пять секунд мне понадобилось, чтобы придумать вразумительный ответ:

− Так отстал от своих, товарищ прапорщик! Работа, будь она неладна. Друзья уже купаются, а мой чемодан дожидается хозяина в отеле. Вот и догоняю отпуск! — уф, и чего я так озаботился-то? Какое его, на хрен, дело? Может, я люблю путешествовать налегке?

− Счастливого пути! — на лице погранца привычно не дрогнул ни один мускул. Не изменилось даже выражение глаз. Эх, мне бы так научиться. Профи, блин. Главное, чтобы он там на своей консоли ничего не нажал и не маякнул своим коллегам про потеющего лысого чувака за полтинник с пластиковой улыбкой на покрасневшей роже и в адидасовских трениках.

Шаг в камеру сканера, поворот, поднятые руки и — …фу-ух! Кажется, получилось.

Абсолютно пустой вестибюль. Знакомый синий банкомат, но на этот раз с пустым мерцающим синим экраном. Мне показалось, что при моём приближении он сердито загудел. Совсем нервишки ни к чёрту!

Глухую стену, обшитую пластиковыми панелями, украшал рекламный плакат «Аэрофлота» с брюнеткой в алом костюме стюардессы. И никакого тебе, Гавр, коронавируса. Ну хоть какие-то изменения в лучшую сотрону.

Белозубая призывная улыбка отъехала вверх вместе с частью стены. В небольшой каморке без окон всё было по-прежнему: кресло, сумрак и запах иных миров. Впрочем, в последнем я не был уверен на сто процентов. Возможно, разыгравшееся воображение и напряжение последних часов сыграло свою роль.

Отличия в окружающей обстановке проявились, стоило мне плюхнуться в кресло. Мягкий зеленоватый свет, долженствующий, как это было раньше, своими ритмичными вспышками постепенно сопроводить меня через темноту старта в новую реальность, вдруг развернулся перед глазами в полукруглый экран с мерцающим ярким текстом:

ВЫ НЕ МОЖЕТЕ БЫТЬ ПЕРЕМЕЩЕНЫ ПО ЛИНИИ РЕАЛЬНОСТЕЙ В СООТВЕТСТВИИ С НАСТРОЙКАМИ МИССИИ 3.0 ПО ПРИЧИНЕ ВРЕМЕННОЙ ПРИОСТАНОВКИ УРОВНЯ ДОПУСКА ЭМИССАРОМ ХРАНИТЕЛЕЙ. ПОКИНЬТЕ, ПОЖАЛУЙСТА, ТЕРМИНАЛ.

Здрасте вам! Приплыли. Только без паники! Искусственный интеллект вежлив, а, значит, я ещё не в опале. Что там этот набор электрических импульсов говорил мне при первой встрече? Ну? Вспоминай, вспоминай, Гавр! Ага. Сначала у меня был некий нулевой статус, потом, естественно, для выполнения миссий его сменили… так, теплее. Попробую-ка зайти со стороны парадоксальной логики.

— ИскИн, мой текущий статус?

В СООТВЕТСТВИИ С КОДЕКСОМ ХРАНИТЕЛЕЙ РЕАЛЬНОСТИ ДЕЙСТВУЮЩИЙ СТАТУС ГАВРИИЛЫ НИКИТИЧА ЛУГОВОГО — ПОЛЕВОЙ АГЕНТ «МИРОТВОРЕЦ» УРОВНЯ ЭКСТРА.

— Э-э-э, то есть, я правильно понял, что мне лишь временно приостановлен допуск эмиссаром Хранителей? И никаких других изменений статуса нет? Уточняю вопрос: Хранители сами не изменяли моего статуса?

АБСОЛЮТНО ВЕРНО.

— В запрете есть противоречие и конфликт приоритетов, — я отчаянно вытягивал из своей чахлой догадки хоть что-то. Похоже, Странник то ли второпях, то ли из-за ограниченности полномочий не произвёл полной отмены моего статуса, что неизбежно привело бы, как выразился в прошлый раз ИскИн к «делеции памяти». И я ушёл бы отсюда в абсолютной уверенности, что ничего случившегося за последние полгода со мной в действительности не происходило.

ПОЯСНИТЕ ПОЗИЦИЮ.

— Будучи действующим полевым агентом Хранителей, я не могу игнорировать исполнение миссии 3.0, иначе это приведёт к нарушению конфиденциальности происходящих событий или даже к возможному изменению реальности, что в итоге нарушит цели Хранителей. Основной императив цели не будет достигнут.

Экран почти минуту оставался пустым.

АРГУМЕНТИРУЙТЕ.

— Успешность миссий 1.0 и 2.0 с моим участием по поиску объектов «Демиург» не вызывает никаких сомнений? — я отчаянно блефовал, надеясь, что ИскИн всё же не обладает всей полнотой информации и вряд ли знает все детали. Ведь формально Матрикул подтвердил обнаружение обоих Демиургов и фактическую доставку Хранителям одного из них. Правда, в несколько потрёпанном виде. Насколько я понял, функция ИскИна определена Хранителями, а не Странником. Отсюда и некоторая чужеродность выдаваемых им фраз. Попробую сыграть на этом противоречии.

Я замер, тяжело дыша и внутренне поёжившись, в ожидании ответа.

БЕЗУСЛОВНО.

— Тогда не будет ли логичным решение аннулировать запрет эмиссара и разрешить мне миссию 3.0. Перемещение по линии реальности позволит обнаружить недостающего Демиурга. Ведь это является приоритетом воли Хранителей.

На этот раз молчание ИскИна затянулось на целых пять минут. Что при его предполагаемых вычислительных мощностях равнялось небольшой вечности. Конечно, моя уловка — это не парадокс-задачка про Буриданова осла. Главное, чтобы ИскИн не пустился в многоуровневые поиски решения типа: «А и Б сидели на трубе, А упала, Б пропала, что осталось на трубе?» Но за неимением лучшего уцепишься и за соломинку.

Я почти физически ощутил, как проворачиваются где-то там в запредельном Ничто квазивиртуальные мозги ИскИна.

УРОВЕНЬ ДОПУСКА ГАВРИИЛЫ НИКИТИЧА ЛУГОВОГО ПОЛЕВОГО АГЕНТА КЛАССА «МИРОТВОРЕЦ» ВОССТАНОВЛЕН. ПЕРЕМЕЩЕНИЕ ДЛЯ ИСПОЛНЕНИЯ МИССИИ 3.0 РАЗРЕШЕНО.

Вот так! Без каких-либо лишних проволочек. Сначала запретил, теперь разрешил. ИскИн, ты просто душка! Надо быстрее валить, пока он не передумал…

Глава 2

Я сижу у окна. Вспоминаю юность.

Улыбнусь порою, порой отплюнусь.

Иосиф Бродский

Голова гудела, словно чугунный котёл, по которому от всей души врезали бейсбольной битой. Во рту было так сухо, что вместо плевка, боюсь, я легко мог насыпать небольшую горку песка, стоило мне наклониться вперёд и свернуть губы в трубочку. Хо-хо-хо! Ха-ха-ха! Забавно: насыпать губами горку песка.

Но как же мутит-то! И почему почти ничего не видно в этом непонятном мраке? Я же анавр и у меня есть способности, чёрт подери! Где моё ночное зрение и суперслух? При воспоминании о слухе и зрении снова затошнило. Я едва сдержался, гулко сглотнув стеклянную слюну. И тут осознал, что сухость, тошнота и головная боль, оказывается, не главные мои проблемы.

Низ живота просто разрывало от напряжения. Было такое ощущение, что стоит мне лишь повернуться или как-то иначе изменить положение тела, как мочевой пузырь лопнет с оглушительным хлюпом. Ах ты ж зараза какая! Вокруг всё ещё клубился полумрак, казавшийся живым сквозь призму слёз, градом текущих из глаз. Я ощутил себя лежащим на чём-то мягком и упругом.

Ощупал мокрое лицо. Попытался осторожно подняться, балансируя между болью, тошнотой и учащающимися позывами к мочеиспусканию. Это не только не помогло, лишь заставило с удвоенным проворством попытаться содрать с себя штаны, отрывая молнию и пуговицы с мясом. Поспешно зажатый в кулаке орган всего на несколько секунд отсрочил неизбежное.

Увы, пардон, но ссать и родить нельзя погодить. Особенно когда подлый организм застал вас врасплох между сном и явью, да к тому же наступает по всем фронтам. Ну почти…

Под мерные затухающие колыхания подо мной рыхлой неустойчивой основы я в отчаянии исторг что-то среднее между криком неандертальца, достигшего оргазма, и воплем Робинзона Крузо, узревшего на горизонте корабль, идущий к острову:

— Ыы-х-ёёё!!! — экзистенциальный и вокальный выплеск сопровождался вполне реальной струёй, ударившей прямо в центр полумрака куда-то передо мной.

Облегчение и, чего скрывать, непередаваемое наслаждение настолько захлестнули меня, что я не сразу услышал раздающиеся буквально в метре от меня вопли.

— Бл@дь! Луговой! Совсем ох@ел?! Ты насобоссал, падла, такая!

Кто-то из темноты попытался толкнуть меня в грудь, но не преуспел, и чтобы не попасть повторно под всё ещё не иссякающий фонтан урины, отскочил в сторону, продолжая материться.

— Ринат, чё за беспредел? Ты же базарил, что молодой дрыхнет и мы кайфово пошмаляем плана? А он ссыт, как фуцин, бл@!

— Да он походу надышался и берега попутал с непривычки, Зоха. Ты точняк нифель притаранил вместо нормального ганджубаса, вот его в нирвану и спровадило. Валим, пока актив не набежал!

— Не, Ринат, я этому фуцину вломлю. Он мне кожанку офаршмачил, козёл!

Снова из темноты ко мне метнулась тень. Процесс я свой уже завершил, поэтому, не дожидаясь, пока какой-то чувак меня отоварит, просто отмахнулся от него рукой, едва тот нарисовался в пределах досягаемости. И попал, что характерно. Ладонью. Но залепил качественно. Чуваку хватило: грохот от падения тела слился с возмущённым верещанием пострадавшего.

— Валим, Зоха! Валим! Косяк на столе не забудь! — в клубящемся мраке разверзся жёлтый прямоугольник, который поспешно пересекли две неясные тени, одна за другой.

Сквозняк, вызванный отрытой настежь дверью, за несколько секунд очистил помещение от тяжёлого спёртого духа. Череп ещё трещал по швам, но уже не столь критично. А главное, лёгкость после процесса освобождения мочевого пузыря во всём теле образовалась неимоверная.

Слегка пошатнувшись, я присел на край кровати. Да, да, то самое упругое непонятное основание, на котором я очнулся было всего лишь пружинной кроватью с ватным матрацем в комнате общежития на улице Воробьёвской, той самой, где я провёл когда-то одни из лучших лет моей жизни.

— Твою ж мать… — включив свет, я оглядел себя. Штаны были безнадёжно испорчены и привести их в порядок самому не представлялось возможным. Разве что отнести в ателье. Посреди комнаты весело желтела огромная лужа с характерным амбре, — и откуда во мне столько? — я на автомате открыл дверь хозяйственного шкафа у входа и обнаружил там на привычном месте ведро, швабру и тряпку.

Ничего не попишешь. Сам нагадил, сам и убирай. Не будешь же объяснять потом вернувшимся соседям, что это ты не по злому умыслу, а исключительно надышавшись сладковатым дымом анаши, спросонья решил пописать с кровати на пол, приняв комнату за… а кстати, за что я её принял-то? Сплошной туман в голове. Хорошо хоть не тошнит почти. И жрать охота. Одно радует, все мои способности на месте, а в темноте я не видел из-за одурманивающего действия наркотика. Вот же сподобился!

Простая незамысловатая работа по наведению чистоты привела мысли и чувства в относительный порядок. Я даже посмеялся слегка над обстоятельствами, заставшими меня врасплох после переноса. Надо же было такому случиться, чтобы я попал в своего аватара во время сна рядом с сомнительной парочкой наркоманов.

Хм, любопытно, кто эти субчики, что забивали на нашем столе косяки? Вроде бы такого случая в своём прошлом я не припоминаю. Голоса знакомые. Наверно это кто-то из однокурсников Мурата тут раскумаривался. Сам-то соседушка этой дрянью не баловался, но ключ от комнаты корешкам своим иногда давал, карамультук недоделанный, блин, туркменская его башка. А если бы обход замдекана устроил? Исключили бы на раз-два!

Нет, так-то соседи у меня хлопцы мировые. Все после армейской службы, оттрубившие по горбачёвскому приказу кто год, а кто и все полтора. Не то что я, лох педальный, два года от звонка до звонка. И у нас в комнате полный консенсус, дружба, жвачка и прочий интернационал. Четыре взрослых парня на двенадцати квадратных метрах. Ну как тут враждовать?

Я внимательнее огляделся вокруг. Ага! Всё, похоже, в порядке. Вещи и Сашки, и Володьки с Муратом на месте. Значит, я точно попал в эту реальность до 1993 года, так как, если память не изменяет, Саня женится летом 92-го и переедет жить в примаки к родителям жены.

Получается всё-таки довольно большой диапазон 1990–1992 годы. Блин, как же не вовремя я испортил штаны, придётся лезть за сменкой под кровать. Удобно, что ни говори, когда почти всё имущество в одном чемодане.

Так, что у нас тут? Две пары рубашек, бельё, носки. Свитер. Хм, а джинсы? Я же вроде ещё и джинсы носил. Или это позже? Вот и хвалёная память даёт сбой. Стоп, если у меня одни нормальные штаны, причём, судя по виду, те самые, которые скроены лично мной и сшитые по вырезке из журнала любимой мамой ещё до армии… Блин, это точно не 92-й. Они до него не дожили. Т-экс, вот я баран!

Мысленно отвесив себе подзатыльник, я вытащил из кармана студенческий билет и тут же метнулся к двум книжным полкам, прикрученным к стене над кроватью. Вот и зачётка.

Чего проще-то? Первая сессия в январе 91-го, вторая летом того же года, а дальше — пустые страницы. Бинго! Я где-то между июнем 1991 и январём 1992 года. Соседи все на месте, значит, со студенческой практики все уже вернулись, у меня единственные штаны…

Я пощупал батарею под подоконником. Холодная. С большой долей вероятности, Гавр Холмсович, здесь сейчас конец сентября — начало октября 1991 года. Ну, не бином Ньютона.

Советский Союз доживает свои последние месяцы, но формально беловежские плохиши ещё не пустили в распыл достижения 69-ти летней Империи Социализма. Мда… Чего-то какая-то каша в голове. Уж и не упомню, как оно там всё было-то в деталях. Даже деньги сейчас какие — и то, смутно. А всё потому, что надо было хоть немного подготовиться к третьей командировке.

Я пошарил по карманам и выудил старый потёртый кожаный гаманок — батино наследство, Царствие ему Небесное. И умилился. Тоненькая пачка ностальгических купюр с Ильичом: жёлто-коричневый рубль, парочка зелёных трояков, синяя пятёрка и даже три красные десятки. Странно, не помню ни фига. Интересно, много это или мало? Судя по обрывкам воспоминаний, сейчас деревянные теряют свою покупающую способность если не по часам, то по дням точно.

А это что? Я выудил из отделения для мелочи кривовато нарезанные желтоватые и синеватые листочки с едва различимыми проштампованными печатями и датами. Бл@! Это же талоны. На водку, сахар и, эти длинненькие зелёные, на питание в студенческой столовой…

Виват профкому, что не даёт сдохнуть от голода советско-российскому студенчеству! Если мне не изменяет память, то стипендия сейчас у Гаврилы лугового аж шестьдесят деревянных. Задротно-повышенная, ибо дембельская мечта о красном дипломе ещё вполне себе живуча и не потеряла актуальности. Правда, шестьдесят в октябре 91-го и та же сумма в январе 92-го — две большие разницы. Справедливости ради стоит сказать, что диплом пролетарского цвета я всё же получу со всеми полагающимися торжественными телодвижениями. На чём очередной гештальт благополучно и завершится.

Вот ведь оно что: оказывается, встречаться как с проблемами, так и с радостями более чем тридцатилетней давности заново не так уж и прикольно. Любопытно, но не воодушевляет.

Я последний раз сменил воду в ведре, сбегав в конец коридора, где располагался общий на весь этаж умывальник и кухня, и прошёлся тряпочкой в последний раз для очистки совести. Проветривание и влажная уборка сделали своё благое дело.

− Люговой! Кама са ва, брат! — неожиданно я услышал давно забытый голос из моей молодости.

− Сова спит — служба идёт! — улыбнулся я, поворачиваясь к говорившему.

Посреди коридора стоял и улыбался Орлинду до Оливейра ди Пончиш Мария собственной персоной. В просторечье, просто Орлинду. Чёрный, как парадный сапог кремлёвского курсанта, с белоснежной улыбкой в сорок четыре зуба, студент медицинского института, что являл для нас общую alma mater, был поразительным кадром и оставил неизгладимое впечатление в моей памяти.

Прежде всего, потому что он выбивался из общей массы иностранных студентов не только высокой коммуникабельностью и отличным знанием русского языка, но и феноменальной добротой и доверчивостью, по крайней мере, ко мне и моим знакомым. Только потом, гораздо позже на третьем курсе, мне удалось найти объяснение его поведению. Тогда я был просто ошарашен его образованностью и исключительным космополитизмом.

Оказалось, что этому молодо выглядящему африканцу, родом из Кабо-Верде, на самом деле было сорок лет (шокирующий возраст для студентов моего круга!). И к моменту поступления на учёбу в наш областной медицинский институт он уже успел поиметь целых два диплома о высшем образовании: военной академии какой-то африканской страны и европейский со степенью магистра географических и геологических наук. Причём я лично помню эти внушающие доверие солидные документы. Да и знания Орлинду, порой, демонстрировал недюжинные в совершенно неожиданных областях.

Более того, до работы в Африке преподавателем в университете, этот загадочный чувак прослужил на посту начальника службы безопасности президента одной из банановых республик почти восемь лет. И явно не только стоял в почётном карауле в тошнотворно-попугайской форме, но и видимо, успел-таки повоевать в джунглях во время многочисленных племенных конфликтов.

Не знаю, что повлияло на него больше: убийство себе подобных или просветительская и миссионерская деятельность, но в 1988 году он неожиданно сорвался с места и уехал в большую северную страну, постигать великую науку врачевания. Замечу, оставив в двух предыдущих странах по жене с детишками. Которые, конечно, ни сном, ни духом не подозревали о двоежёнстве бравого полковника. Да, да! Этот улыбчивый живчик выслужил себе чин аж полковника, о чём в изрядном подпитии и сообщит мне на третьем курсе, гордо демонстрируя небольшой альбом с цветными фотографиями при всех регалиях.

Сейчас же Орлинду помимо добросовестного погружения в учёбу занимался фарцовкой всего и вся, брезгуя разве что наркотиками. По слухам, недостаточно проверенным, естественно, ему удавалось доставать даже кое-кому оружие на заказ. Но об этом тсс! Молчок! Чего наговаривать на человека, коли свечку не держал?

Но таково уж студенческое сообщество — остро нафаршированное легендами и слухами самого разного пошиба. Кстати, Орлинду, помимо русского свободно владел португальским, испанским, французским и английским языками. И это, не считая родного диалекта суахили. Орлинду как-то попытался объяснить мне, на каких африканских наречиях говорят на его родных островах, но уже через несколько минут я запутался. Оно мне надо?

Вот с таким товарищем из прошлого (товарищем в буквальном смысле — Орлинду в своей одиссее успел побывать и членом Южно-Африканской коммунистической партии, о чём свидетельствовал огромный красный флаг с чёрной пятиконечной звездой в левом углу и буквами SACP, висевший над кроватью в комнате африканца) мне и довелось увидеться в самом начале своего внедрения в реальность 1991 года.

— Ти начал курить дагга? — широкие ноздри Орлинду недвусмысленно втянули воздух.

Что за дагга? Это он про дурь, что ли? Блин, я и не подумал, что моя одежда насквозь пропиталась ароматом каннабиса.

— Нет, Орлинду. Я просто спал, а одни пид…гхм, нехорошие люди решили использовать мою комнату, чтобы пыхнуть по-взрослому, ну и я невольно надышался вплоть до галлюцинаций, — я красноречиво подтянул ремень на мокрых и разодранных штанах.

— Нехорошо, Люговой. Когда в твой дом, пока ти спишь приходят чужие и такое творят…не хорошо.

— Согласен. Да и чёрт с ними, с этими козлами, Орлинду! Они уже свалили. А вот в чём мне завтра на занятия идти ума не приложу. У тебя нельзя одолжить временно какие-нибудь штаны?

Африканец ничуть не удивился просьбе. К нему частенько обращался народ, в основном, чтобы взять во временное пользование посуду, пиджак, хипповый галстук на дискотеку, стрельнуть сигарет, а то и какой-нибудь редкий алкоголь дабы пустить пыль в глаза. Последнее, понятно, не для временного использования. И Орлинду охотно давал, напрямую не требуя какой-либо оплаты или бартера. Но стоило кому-то из занимавших не вернуть или того хуже замылить вещь, что, чего греха таить, иногда случалось, больше заёмщик от африканца не получал даже использованной зубочистки. Орлинду здоровался, улыбался, кивал, но на любую просьбу проштрафившегося лишь многозначительно молчал.

— А у тибя, Люговой, только одни штаны? — он ухватил пальцем меня за карман, словно щупая материал.

— Ну я же не Рокфеллер, какой, Орлинду. Коплю на джинсу. Сам знаешь, цены как на дрожжах растут. Я уж о Левайсе и не мечтаю, мне бы Пирамиды или Мальвины какие-нибудь. Так и они три-четыре мои степухи стоят. Что ж мне, не жрать совсем? Так, похожу пока в каких-нибудь старых шароварах, если одолжишь, а эти снесу в ателье починить.

— Да? — скептически вскинул бровь африканец, — этот треш…рванина только помойки достоин или на тряпки пол мыть, — он кивнул на ведро, что я продолжал держать в руках.

— Ты что, чувак? У нас вещами не разбрасываются. Правда, сколько сейчас ремонт встанет, даже и не знаю.

— Ладно, Люговой, бросай своё ведро, пойдём ко мне. Найду во что тебя переодеть. Мужчина в рваных штанах — это не комильфо, — хохотнул африканец.

Внутри ёкнуло: похоже, проблему со штанами я временно решу. Тоже мне, попаданец — засланец со рваной мотнёй. Проблема не то, что серьёзная, так — неудобная немного. На дворе хоть и южная, но осень, а халамидником в институт ходить не хочется. Хотя может, ну его этот институт? Чему мне там учиться? Врачу с тридцатилетним стажем? Мне Демиурга искать надо. Правда, и адаптацию в этой реальности излишне усложнять не хочется. Брошу учёбу — потеряю жильё, какой-никакой статус. Не говоря уже о том, что придётся матери врать…

От неожиданно пришедшей мысли я отвлёкся и с грохотом уронил ведро в кладовке. Чёрт! Мама… Моя мама здесь. На тридцать лет моложе. И отчим ещё живой и вполне здоровый. Ёшкин кот! Эмоции и воспоминания чуть не накрыли с головой, заставив подкатить к горлу горячий ком. Н-да, Гавр, а нервишки-то у аватара, словно струны натянуты. Надо бы побыстрее адаптироваться. Что там Лукреций советовал? Физические нагрузки? Вот прямо сегодня и займусь!

— Люговой, чего застрял? Догоняй, брат!

Комната Орлинду напоминала что-то среднее между будуаром холостяка и складом вагончика с Черкизовского рынка. Кстати, до появления вещевых гигантов «Черкизона», «Лужи» или «Динамо» ещё несколько лет. Кажется, только Рижский рынок в Москве уже действует.

А в нашем же городке всё пока стихийно и малоорганизовано. Есть парочка рядов на продуктовых рынках, несколько точек фарцовщиков. И всё. Да и с чего бы? Свободного хождения наличный доллар ещё не получил. Нарождаются первые кооперативы, СП, комки, лабазы и прочие порождения курса на восполнение вещевого дефицита в стране.

Но комната африканца отличалась от вещевого склада в лучшую сторону. Порядок, конечно, был неидеальным. Ну а зона спального места и рабочего стола выглядели более чем прилично. Не знаю, какими рычагами и связями обладал уроженец Кабо-Верде, но жил он в своей комнате абсолютно один. Причём почему-то в корпусе, предназначенном для советских студентов. Для иностранцев был выделен более новый корпус общежития, со столовой и кафе на первом этаже. А почему бывший африканский коммунист выбрал жильё в старом корпусе для меня и раньше оставалось загадкой.

— Садись, Люговой, — Орлинду сбросил с единственного кресла в комнате замотанную скотчем клетчатую сумку прямо на пол, — кофе пить будем.

— Да не надо… — замялся я, понимая, что не хочу злоупотреблять гостеприимством и так помогавшего мне африканца.

— Надо, Люговой, надо для здоровья. Ти же сам сказал, что надышался дымом марихуаны. А хорошая джимма-арабика из Сомали творит чудеса, поверь. Вся дурь разом из головы выветрится!

— Да я уже неплохо себя чувствую, — почти не соврал я.

— Не спорь со старшими, виджана. Лучше примерь пока, — открыв дверцу небольшого платяного шкафа, бывшего частью мебельной стенки с тёмной лакировкой, Орлинду почти не глядя сунул руку и выудил сложенные вчетверо джинсы, — лови!

Я перехватил в полёте американские штаны, развернув, невольно пощупал. Явно многократно стиранные, но мне достаточно было чуть растянуть и ощутить под пальцами знакомую «ёлочку». А контрастные рыжие нитки аккуратных швов и вовсе заставили недоверчиво улыбнуться.

— Блин, Орлинду, это же «Врангель», классика! Надо же «техасы» …

И обалдел ещё больше, услышав ответ африканца.

— Врангель, Люговой, был врагом советской власти, а эти штаны сшиты на фабрике фирмы Ранглер! — Орлинду смотрел на меня с ласковым ленинским прищуром.

— Э-э-э, — не сразу нашёлся я, — не знал, что африканские коммунисты хорошо разбираются в советском кино. И даже цитируют.

— Я советские детективы очень уважаю. А откуда ты знаешь, что я коммунист? — с лица Орлинду мгновенно слетело добродушное выражение.

Я молча указал на висящий над его кроватью красный флаг с чёрной пятиконечной звездой.

— Ах, ну да, конечно! — всплеснул руками потомок рабов португальских колонизаторов, — а ты очень внимательный, виджана. Молодец! Ну так что, подходят тебе штаны? Мерь.

— Не знаю, Орлинду. Это ж настоящие штаты! Они даже ношенные денег стоят немерено. Как-то это неправильно.

— Мерь, мерь, виджана! Я их пять лет таскал, прежде чем забросить на полку. Помню, ещё на Мальте покупал, когда в отпуск ездил.

— Ладно, коли так, — пожал я плечами, вставая с кресла.

Пока африканец раскочегаривал электроплитку и колдовал с туркой я примерил обновку, убедившись, что штаны сидят вполне прилично даже без ремня. И подворачивать не нужно. Всё же меня немного смущала непонятная щедрость Орлинду. Жизнь научила давно, что бесплатный сыр бывает только в мышеловке. А значит, следовало превратить его в не бесплатный. Лучше уж я буду должен африканцу денег, чем обязан непонятно чем.

Когда Орлинду разлил ароматный напиток в небольшие белые чашки и поставил на рабочий стол, я был готов демонстрировать джинсы, заправив рубашку за пояс.

— Ну вот и прекрасно, Люговой. Очень рад, что пригодились.

— Погоди, Орлинду, прервал его я. Халява — это, конечно, прекрасно. Но давай так договоримся: я сейчас дам тебе за них небольшой задаток, а остальное потом, как заработаю. Зато и джинсы будут у меня в собственности, и я перестану переживать, что где-нибудь порву их или испорчу. Идёт?

— Хм, я уважаю принципы, Люговой. Это немного странно для советского студента, но если хочешь, давай так и сделаем, — африканец взял тонкими пальцами чашку с кофе и пригубил.

— Времена меняются, Орлинду, неужели ты ещё не заметил, что твориться вокруг? — я выудил из порванных штанов гаманок, вытащил из него одну десятку и положил на край стола.

— Ах, вот ты о чём, виджана! Да, ваша страна переживает сложные времена. Но она большая и могучая. Переболеет, — Орлинду продолжал смаковать кофе, полуприкрыв веки от удовольствия.

Напиток не только бодрил, но и настраивал на философский лад.

— Думаю, болезнь будет иметь затяжной и торпидный к лечению характер, Орлинду. Полагаю, осталось совсем немного, чтобы всё вокруг превратилось в один сплошной рынок. Инфляция только наращивает темп. И дальше будет только хуже.

— Откуда такой пессимизм, Люговой?

— Это не пессимизм, Орлинду. Всего лишь констатация фактов. Вот ты, к примеру. Или другие иностранные студенты нашего института. Вы же не для борьбы со скукой привозите сюда импортные товары и торгуете? И не для того, чтобы заработать большие деньги? — африканец нахмурился и отставил недопитую чашку, — нет, нет, я не в упрёк, брат, — махнул я рукой, — я ничего не имею против твоего бизнеса. Наоборот, прекрасно понимаю, что ты стараешься обеспечить себе тот уровень жизни, к которому привык, — я красноречиво указал на кофейную чашку, — а последние пять лет даже повышенная стипендия для некоторых категорий иностранных студентов не может решить всех материальных проблем. Вот ваши и фарцуют понемногу. То там, то здесь. Это нормально, брат. Все кушать хотят. Не в лесу живём, сам видишь, как наши студенты учатся. А в этом году наша экономика всё больше начинает скатываться в штопор. И это не просто видно невооружённым глазом, это все мы, в том числе ты и я ощущаем на своей шее.

Африканец вновь взял чашку и отхлебнул, внимательно поблёскивая своими маслянисто-чёрными глазами в мою сторону. Молчал целую минуту и неожиданно задал вопрос, хоть и близко к экономической теме, но в то же время приземляя мои общие разглагольствования.

— Где деньги зарабатывать, чтобы мне отдать, собираешься, виджана?

— Есть пару вариантов. На первое время хочу грузчиком на железку попробовать. Там по слухам по ночам неплохие деньги платят. Пошарахаюсь по городу. Сидеть на месте не стану — всё равно ничего не высидишь, — мне не было смысла что-то скрывать от африканца, тем более что я эти способы уже обдумывал.

— Грузчиком не просто будет. Там место в нормальной бригаде денег стоит. Желающих много. Да и тяжело: всю ночь работать, а днём занятия, лекции, — пожал плечами Орлинду.

— Ничего, я жилистый. И с мужиками попробую договориться, — ну не рассказывать же уроженцу Африки, что у меня в загашнике пара неплохих козырей: сила и выносливость. Не говоря уж о «богатом» опыте работы на чешской шахте.

— Ну, ну, виджана. Ты парень неплохой и с головой. Не получится на железке, приходи, подумаем вместе, что можно сделать.

— Спасибо, Орлинду. За кофе, за джинсы и за понимание. И вообще… Обязательно зайду как-нибудь, поболтаем.

— Заходи, Люговой, буду рад. А курильщиков этих гони поганым веником.

— Правильно говорить «поганой метлой», брат.

— Я учту, Люговой, — улыбнулся африканец, закрывая за мной дверь.

Глава 3

Я мог бы стать скалой, но уже другой

Кто-то молодой, кто-то пьяный

Хочет стать рекой, быть темною водой

Вечно молодой, вечно пьяный

Вечно молодой.

Сергей Бобунец и Олег Генфельд.

Вернувшись в комнату, я сменил рубашку, насквозь пропахшую потом. Но не стал убирать её в пакет с грязным бельём. Решил прихватить с собой вместе с порванными штанами. Вряд ли на разгрузке, если удастся договориться, мне на первое время выдадут робу. Придётся пахать в своей «спецодежде». Не голым же разгружать?

Мда-а, мечтать, Гаврюша, не вредно!

В свою бытность студентом мне не довелось, слава Богу, поучаствовать в откровенном криминале. Пронесло как-то. Так, прошёл краешком, по касательной. Поторговал в киоске всякой всячиной, как наёмный терпила, пока не ограбили и по башке не отоварили. Не до смерти, но кровушки натекло изрядно. Жирный намёк судьбы я тогда осознал и бросил ремесло ночного продавца забугорными ништяками. Хотя и с сожалением, так как хозяин исправно платил приличный процент от выручки после каждой ночной смены. Денег хватало и на приодеться молодому студенту, и сводить девушку в кафе, на что к тому времени получение даже повышенной стипендии уже не оставляло никакой надежды.

Второй раз нужда толкнула на стезю торговли, когда любимое государственное высшее образование лишило молодых выпускников иллюзии на трудоустройство по желаемой специальности. А для осуществления своей выпестованной мечты требовалось всего-ничего — платная специализация на последнем курсе. Стоимость нарисовали малоподъёмную — в двадцать раз больше месячной стипендии. Я же к тому времени был уже несколько лет, как женат. С маленькой дочкой мы ютились в 9-ти метровой комнатке в общежитии. И перспектива валить на бюджет участковым терапевтом с зарплатой, едва превышавшей стипендию, не особенно прельщала. Уходить в дикую торговлю, криминал или ещё куда не особенно хотелось. Там такого добра к тому времени было завались. Вера в светлое будущее у рождённых в СССР сродни тяжёлой раковой опухоли: ты её и лучевой терапией, и химией, и оперировать пытаешься. А она всё рецидивирует. Даже дуст не помогает.

Ну да ладно. До любой из этих возможностей всё равно ещё несколько лет. Вряд ли мой аватар столько продержится. Рынок в разваливающемся не по дням, а по часам СССР ещё в состоянии мутантного зародыша, причём, с изрядно исковерканной генетикой. Эдакий ублюдочный экспонат Кунсткамеры.

Тем не менее, каким бы не был скудным опыт околокриминального зарабатывания денег, он помимо прочего оставил в моей памяти целую кучу мусорных, как я привык считать, фактов, порой, сомнительной достоверности о течениях, событиях и ключевых фигурах этого непростого времени. Как и вся бывшая эсэсэрия наш южный городок старался шагать в ногу со временем, пусть и прихрамывая на все четыре кости.

Теперь же, хочешь не хочешь, а придётся влезь в эти дела значительно глубже. «Зачем?» — спросит осторожный и прозорливый читатель. Всё довольно просто.

Патамушта!

А если серьёзно, то что бы иметь относительную финансовую и оперативную свободу мне нужны деньги и хоть какое-нибудь отдельное жильё. То есть, опять же, деньги. И ещё раз деньги. На случай возможного столкновения с эмиссарами неплохо бы иметь и огнестрельное оружие. Но, в магазине, как в общенародно любимых сейчас штатах, его не купишь. Вернее, есть вариант охотничьего. Но всё это долго и муторно. Проще взять у бандитов.

Это вам не 1915-й и даже не 1942-й, где оружие я получал либо в соответствии с регламентом солдатской службы или просто отбирал у фашистов в виде трофея. Поэтому, за неимением фашистов и Русской Императорской армии для этой цели придётся познакомиться с местными ОПГ.

Я ведь нахожусь в уникальной временной точке, когда криминал начинает вылезать из всех щелей и прирастать численностью, вскипая, словно грязная пена из застоявшейся клоаки. Наверху же происходит либерально-демократическое разрушение старых силовых структур, разгон уникальных профессионалов под знаменем реформирования и реструктуризации КГБ и МВД — настоящий Клондайк и Эльдорадо в одном флаконе для тех, кто решил под шумок прибрать к рукам не только всё, что плохо лежит, а вообще всё…

Короче, пресловутый пожар в бардаке во время наводнения нервно курит в сторонке. Масштабы поистине имперские. В криминал идут случайно и по убеждению, от безысходности и отчаяния, из жадности, лихости и просто по дурости. А иногда и от скуки. Ибо делать решительно нечего, вернее, незачем. Цели нет, растительности нет…планета Шелезяка. Мне от понимания этого ни тепло, ни холодно. Только задачу усложняет.

Пересчитал наличность. Задумался. Мда…не густо. Чуть больше двадцати рублей. Не помню точно теперешних цен, но и так ясно — маловато будет. Эх, хватило бы на бутылку водки! И то дело. Без неё на разговор с экспедитором товарной станции и соваться не стоит. Как бы он меня с порога не послал куда подальше. Там же своя мафия.

Сам-то я в своё время и соваться не стал — однокурсники отговорили. Железка аккурат в промышленном районе расположена, да ещё городской лес примыкает. Босяцкие кварталы. Сколько людей там в девяностые сгинуло, без следа и покаяния — жуть.

Вот и проверим, анавр, заодно, из чего у тебя яйца сделаны. Не сладится, так хоть потренироваться этой ночью удастся. Всё должно быть в цвет. Не дня без строчки, так сказать. Ибо прилетит северный пушной лис — не успеешь «мама» крикнуть.

Одна радость, времена, когда общаги регулярно радовали обходом комиссии из деканата давно канули в лету. Не то несдобровать бы мне уж точно! Разок на месте после 23-х часов не застанут, другой — а там, глядишь, и выпрут из общежития. А мне общаговская прописка пока нужна.

Это ж какое преимущество! Ты прописан на адресе, где проживает уйма народу. А реально твоя берлога, скажем, в частном секторе. Таких домишек в нашем городке пруд пруди. И даже в центре достаточно. Сниму угол у какой-нибудь старушки. Мне ведь много не надо. Чтоб тепло, светло и мухи не кусали.

Я последние полгода жил в таких условиях, что любая местная халупа — дворец. А коли доиграюсь (а я-таки доиграюсь, дорогая редакция!), куда придут меня искать? Правильно! В общагу. А меня-то там тю-тю, ищи-свищи ветра в поле. Такой козырь грех упускать. С соседями я договорюсь. Кто ж из них откажется подтвердить, что я только что был, но ушёл: «Вон его пиджак висит!» Особенно если взамен вместо трёх рыл в комнате фактически будут жить только двое. Известная ситуация. Квартирный вопрос испортил не только москвичей, но достаточно поглумился и над всеми горожанами СССР.

Так рассуждая и строя наполеоновские планы, прикидывая что и как скажу бригадиру или экспедитору на железке, я покинул общежитие, окунувшись в не по-осеннему тёплый октябрьский вечер прекрасного городка моей молодости.

Улицы были многолюдны: рабочий день уже закончился, как и основные занятия в двух ВУЗах, зданиями общежитий которых в центре был застроен наш микрорайон. И никакая перестройка с инфляцией, пополам с политически кризисом не могли остановить энтузиазма молодости. В особенности, если он касался извечной тяги друг к другу мужчины и женщины.

Парочки и целые группы, как и небольшие стайки парней и девчонок встречались на каждом шагу. Я кивал приятелям, здоровался с однокурсниками и махал в ответ даже совершенно незнакомым студентам, неожиданно захваченный осенним бурлящим ферромонового коктейлем.

Почему-то обычно принято считать именно весну вестницей любви и страсти, а осень порой увядания и грусти. По мне — так нет! Студенческая осень, раззадоренная колхозными приключениями, замешанная на стройотрядовских заработках и подогретая теплом южной России — вот та гремучая смесь, сметающая со своего пути любую грусть и увядание природы!

Ах как же ласкает слух давно забытый мягко гэкающий говор, от которого я так отвык в своей Москве.

Свернув в переулок к ближайшему гастроному, я немедленно натолкнулся на довольно приличную очередь и возбуждённо переговаривающихся граждан. Она постепенно редела: люди умудрялись одновременно втискиваться в двери гастронома и выпускать оттуда счастливых обладателей покупок, прижимающих бумажные свёртки и авоськи с бутылками к груди, дабы не разбить ненароком с таким трудом приобретённый дефицит. А дефицитом, похоже, было всё, что можно было съесть и выпить без особого вреда для здоровья.

— Твою ж мать! — невольно выругался я, когда по носкам моих видавших виды кроссовок прошлась парочка чужих ботинок, и отпрянул от греха в сторону.

— Чё ругаешься, парень? — краснорожий, но аккуратно одетый мужичок отлепился от стеклянной витрины гастронома и шагнул ко мне.

— Да вот, хотел пузырём разжиться, а теперь чувствую завязну здесь надолго, — искренне пожаловался я мужику.

— А ты чё, студент, талонами богат? — глазки у мужика алчно блеснули.

— Да есть немного, правда, с деньгами напряг. Всего двадцать рублей.

— Хех! — расплылся в улыбке краснорожий, — так по талонам как раз на две пол-литры «Русской» и хватит, ещё и на закусь останется. Могу посодействовать, студент. У меня здесь баба знакомая продавщицей работает. Ежели пол-литрой одной поделишься, так я за пять минут всё организую!

От такой наглости у меня отвисла челюсть.

— Да ты не журись, студент! Деньги я тебе за водку отдам. Просто по талонам она девять восемьдесят, а без талонов больше пятнадцати рублей! Да и то, не всегда в наличии. Ну? Соглашайся! Будет нам обоим счастье.

Тут я, наконец, сообразил, для чего этот мужичок тут торчит. У краснорожего просто свой маленький гешефт. Он таким способом себе на очередную бутылку зарабатывает. Выпить-то, судя по роже, каждый день хочется. Эдак никаких талонов не хватит. Или, всё же, банальное кидалово? Ничего, поглядим, я тоже не пальцем деланый. И талоны у меня не бесконечные, само собой.

— Тебя как звать, добрый человек? — спросил я красномордого.

— Гриня, — ответил мужик.

Хм, самому далеко за полтинник, а всё в «Гринях» ходит.

— Слушай меня, Гриня, — положил я руку на плечо мужику, — расклад такой: я тебе три талона и двадцать рублей. А ты свои докладываешь. И отдаёшь мне две пол-литры. Сдача твоя. Идёт?

— А что, студент, — хмыкнул Гриня, — подходяще! Давай лавэ и тару.

— Чё за тара? Ты о чём?

— С луны упал, студент? Пустые бутылки для мены давай, — он кивнул на мою спортивную сумку, в которой лежали рваные штаны и потная рубаха.

— Да я как-то… — не сразу сообразил я, чувствуя, что начинаю краснеть от смущения. Вот же дебил! Забыл, что сейчас для покупки водки нужна пустая тара в обмен.

— Забыл? Вот ты тютя, студент, — хохотнул красномордый, — ладно, Нинка добрая, войдёт в положение. Но и сдачу придётся ей оставить. На чай. Хе-хе… Чё замер то? Деньги доставай!

— Ты, Гриня, меня за полного лоха-то не держи, — я крепко сжал плечо мужика, отчего тот скривился, слегка присев, и с изумлением уставился на мою руку. И то диво: худой парнишка, вдвое меньше по комплекции его самого, а плечо словно железные тиски сжали, — к продавщице вместе пойдём. Да не грусти, не обману. Вот они, талоны-то, — я повертел у него перед лицом тремя зажатыми в пальцах талонами.

— Тады айда за мной, студент. Обойдём с заднего двора.

Мы и правда прошли немного по переулку, свернув за угол жилого дома, на первом этаже которого располагался гастроном. Нырнув за Гриней в один из жилых подъездов, я оказался перед железной дверью, крашеной суриком.

— Нинон! Отворяй, цыпа! Это Гриня! — не откладывая резину в долгий ящик, красномордый забарабанил в дверь. Ждать пришлось недолго.

Дверь резко отворилась — Гриня едва успел отскочить, как в проём внушительным дебаркадером вплыла, судя по грязно-белому халату та самая Нинон.

— Ну? — почти без выражения выплюнула продавщица, упёршись в нас маленькими глазками и насупив монобровь. Гриня зайчиком подскочил к ней и что-то затараторил в розовое ушко с мою ладонь величиной.

— …три бутылки, — я разобрал только окончание фразы красномордого.

— Талоны, — протянула неожиданно маленькую ладошку Нинон, в которую не без трепета вложил три талона, — ждите! — дверь с лязгом захлопнулась, положив начало моим смутным сомнениям.

Но волновался я, как оказалось, зря. Уже через несколько минут владычица гастронома «Родник» появилась снова с прижатыми левой рукой груди заветными бутылками.

— Деньги! — я передал через Гриню две красненьких купюры, к которым тот присовокупил свои сбережения. Нинон внимательно пересчитала купюры. — Тут всего рупь с гривной лишку. Мало, — в голосе продавщицы наконец прорезались какие-то эмоции. Я вопросительно глянул на Гриню. Тот в ответ растерянно пожал плечами. Похоже, мой Вергилий в мир нелегальной торговли не владел актуальной информацией и напутал с конъюнктурой, с-сука… Надо было как-то спасать положение. Стратегический запас водки заменить было нечем.

— Уважаемая, Нина. Денег больше нет. Но нельзя ли в качестве доплаты взять талон на табак? — я постарался вложить в просьбу всё своё нынешнее обаяние молодости.

— Давай, — почти не раздумывая, протянула свою ладошку продавщица, в которую я, слегка задержавшись, выложил из гаманка необходимую бумажку. За что и был немедленно вознаграждён всеми тремя бутылками «Русской». Дверка захлопнулась.

— Держи, — протянул я одну бутылку краснорожему, которую тот тут же определил за пазуху, — хотя, по совести сказать, подставил ты меня, Гриня.

— Прости, студент, но ещё вчера цены были другие. Видать, инфлякция, — пробурчал алкаш.

— Ладно, иди уже, экономист херов.

Уже сидя в мерно покачивавшемся на неровностях асфальта троллейбусе я мысленно посмеялся над ситуацией. И то сказать: обычная покупка водки превратилась в небольшое приключение. В итоге я до декабря остался без талонов на водку и покупать её родимую, что для стратегических нужд, что ради банального пьянства придётся уже втридорога. Да к тому же пришлось отдать один из трёх талонов на сигареты. Я-то не курю, но всё же какая-никакая, а валюта. В реальности тотального дефицита порою ценнее денег.

Эрго — пахать и пахать, шевелить ушками и всем, чем одарил анавра Веер Миров, чтобы обеспечить оперативный простор. Чем, собственно и займусь. Вот только доеду до места.

К хорошему человек привыкает удивительно быстро — этот банальнейший постулат приходил мне на ум по пути к железнодорожному вокзалу не один раз. Только человек, живущий в эпоху, когда транспортная проблема претерпела множество вариантов решений, может по достоинству оценить моё нарастающее к концу пути нетерпение.

Никаких тебе пробок, расстояние, которое я бы пробежал за четверть часа, я преодолевал на этом комфортабельном передвижном сарае минут сорок, не меньше. Романтическая ретропоездка подтолкнула меня к мысли заиметь личный транспорт. Пораскинув мозгами, я решил пока не торопиться. Если в дневное время бегущий человек невольно привлекает внимание, то ночью всё гораздо проще. А с моей выносливостью я смогу передвигаться в нашем городке во многих случаях значительно быстрее, чем любой из автомобилей.

Дело в том, что город моей юности исторически располагался на возвышенности со сложным рельефом. И если новые спальные районы с центром представляли собой относительно ровный городской ландшафт, то старый город с большей частью частного сектора были окружены лесом, через который нужно было добираться до ещё одной молодой застройки. В общем, архитектурный план города представлял собой сложную исторически-шизофреническую помесь ежа с ужом. То есть в некоторые части города на автомобиле протяжённость пути составляла вдвое, а то и втрое больше, чем напрямую пешком. Лишь пересечённый характер местности в зоне кратчайших путей останавливал многих горожан от пешего передвижения.

Но уж мне ли, в студенчестве исходившему все эти овраги и распадки вдоль и поперёк, да ещё с продвинутой силой и выносливостью, беспокоиться о подобных мелочах? Вот и сейчас я стал жертвой стереотипа, шагнув в один из знакомых троллейбусов, умилившись системой оплаты: пятачок в щель пластикового агрегата с прозрачной крышкой, поворот ребристого колёсика и вуаля — я обладатель троллейбусного билета с шестизначным номером. Трогательность ситуации заключалась в том, что можно было и не бросать пятак. Тем более, что в троллейбусе я находился почти в полном одиночестве. Водитель, занятый дорогой и дремлющая на переднем сидении старушка не в счёт.

Но совесть — истинный контролёр советского пассажира — не дала мне этого сделать. Хотя, не факт, что я бы не поступился принципами, если бы в моих карманах не оказалось мелочи.

Небольшой дождь начался без предупреждения, едва я сошёл на конечной станции в виду вокзала. Смеркалось, природа настойчиво напоминала мне, что идёт уже второй месяц осени. Я поёжился. Ну не отменять же задуманное, коль приехал? Чёрт, и в смартфон не заглянешь, чтобы выяснить ближайший прогноз. Будем считать, что это к удаче. И я, высморкавшись в придорожный куст, зашагал на запах креозота и соляры.

Контора экспедитора на товарной станции находилась метрах в пятистах вдоль от железнодорожного вокзала. «Офис» местного царя и бога грузчиков располагался в пристройке к одному из пакгаузов, что во множестве теснились вдоль железнодорожных путей. Сам бы я это средоточие хозяйственной мудрости искал бы до тришкина заговенья, если бы не помощь пожилого вокзального милиционера, с первых же моих слов распознавшего во мне студента и направившего по назначению, приговорив при этом со вздохом:

— Топай, паря, пошукай удачи, хучь таперь и не те времена…

Из вежливости постучав в дверь с табличкой «Экспедиторская контора», я вошёл внутрь. В небольшом помещении с единственным окном, смотрящим внутрь склада, за старым деревянным столом сидел абсолютно лысый человек с густыми чёрными усами. Одет он был во всё чёрное: рубашку, пиджак. Даже оправа его очков с толстыми дужками была угольно-чёрной.

На столе перед человеком, которого я уже мысленно окрестил гробовщиком, была раскрыта толстая амбарная книга, освещённая светом из лампы, рефлектор которой был повёрнут под острым углом к столешнице. И какого цвета была эта лампа, впрочем, как и допотопный телефонный аппарат? Правильно, чёрного.

Гробовщик оторвался от своего талмуда и поднял на меня взгляд, казавшийся пронзительным из-за высоких диоптрий линз его очков.

— Добрый вечер, уважаемый, — я выбрал нейтрально-вежливый тон, в последнюю минуту сообразив, что передо мной возможно кавказец.

— Добрый вечер, молодой человек, — всю дальнейшую инициативу разговора гробовщик предоставил мне.

— Меня зовут Гаврила, я студент-медик, хочу устроится у вас на подработку. Вагоны разгружать.

Гробовщик смерил меня медленным взглядом. На его лице не дрогнул ни один мускул. И снова промолчал.

— Простите, я могу спросить ваше имя-отчество, уважаемый?

— Ахмат Зелимханович.

Блин чеченец, дагестанец или кабардинец? И о чём я думаю? Соберись, Гавр! Причём здесь национальность? Да при том! Здесь, в этом городе, в этой реальности она всегда при том! Что-то я часто с самим собой спорить начал. Как бы чего не вышло. А, ладно! Один хрен, человеком быть надо в любой ситуации. Скажу ему всё как есть и аргументирую. Правда, чуточку приврать придётся, но тут уж без этого никак. Иначе за сумасшедшего примет и выгонит.

— Ещё раз простите, Ахмат Зелимханович, что отвлекаю. Но считаю, что смогу вам пригодиться. Вы не смотрите на мою внешность. Я много лет самостоятельно занимался, укреплял сухожилия и мышцы, дома в посёлке всегда брался за самую тяжёлую работу. Не курю. Не употребляю спиртных напитков. Если хотите, испытайте меня! — решил я не тратить лишних слов.

Кавказец едва заметно вздохнул и закрыл свою амбарную книгу, сняв очки.

— У меня все бригады давно сформированы. Взрослые сильные мужики. Мы студентов больше года на работу не берём. Непостоянные они.

— Простите, Артур Зелимханович…

— Чего ты всё прощения просишь, Гаврила? Взрослый же мужчина. А ещё врачом стать хочешь. Если по делу пришёл говорить, говори! Не мямли. Объясни мне толком мою выгоду в твоём найме.

О, как! А гробовщик-то не прост. И фразы строит сложные. И выговор без намёка на акцент. У него же на лбу высшее образование написано. А работает экспедитором на железке.

Я мысленно отмахнулся от некстати возникших аналогий.

— Так я в бригаду-то особенно не напрашиваюсь, Ахмат Зелимханович. Готов быть на подхвате. Браться за разгрузку любых грузов, даже самых невыгодных. Вы меня испытайте. Попробуйте. Дайте задание, на которое ваши грузчики не особенно согласны. Я тренировался. Могу работать всё ночь.

— Хм, — прищурился гробовщик, — лгунов я не люблю и время своё попусту тратить тоже.

— Погодите, Ахмат Зелимханович. Давайте так, — я достал из сумки полученные сегодня с таким трудом бутылки, — я ещё раз извинюсь, Ахмат Зелимханович,но не из слабости. Просто, я не знал, с кем в вашем лице встречусь. Вот и прихватил универсальный бакшишь. Всё-таки в России живём. Просто, не хочу обидеть вашу веру, — и поставил бутылки на край стола.

Первый раз я увидел, как гробовщик скупо улыбается. Страшноватое зрелище.

— Повеселил, студент. И удивил. Что до водки этой… Нет, не обидишь. Я сам не пью, но для дела сгодится. Например, отдать тем грузчикам, которым придётся за тебя работу доделывать. Значит, испытать предлагаешь?

— Именно, Ахмат Зелимханович! — похоже, у меня появился шанс.

— Что ж, повезло тебе, студент. Если бы не дождь, указал бы я тебе на дверь. И пошёл бы ты со своей водкой…гхм, искать заработок в другом месте. Но вчера мне пригнали целых два вагона с солью. Вагоны старые, доски худые. Понимаешь я о чём?

— Под дождём часть мешков постепенно промокнет, соль впитает влагу и станет весить намного больше. Мешки бумажные?

— Соображаешь, Гаврила.

— Зовите меня Гавр, Ахмат Зелимханович.

— Гавр? Гавр…гаур…гяур? Что ж, Гавр, так Гавр. Тебе подходит, студент, — ещё раз оскалился гробовщик. Пойдём со мной. По накладным у меня в двух вагонах больше ста тонн соли. Неделя на разгрузку, потом штрафы пойдут.

— А разгружать на поддоны нужно? — решил я поинтересоваться, когда мы вышли под моросящий дождь. Гробовщик даже не поёжился, хотя к ночи явно похолодало.

— Ишь чего захотел! В кузов газона будешь таскать, да не валом! Складывать аккуратно. Постарайся сначала сухие, а потом как получится, — Зелимханович скептически взглянул на меня, но больше ничего не сказал и ускорил шаг.

Едва мы дошли до нужного места на путях, где вагоны с солью были подогнаны к товарному перрону, как гробовщик неожиданно гортанно крикнул:

— Хо! Степаныч, просыпайся!

Из распахнутых дверей примыкающего к перрону склада высунулась взлохмаченная голова какого-то мужика.

— Чё, Зелимханыч, уговорил бригаду?

— Нет. Вот тебе пока грузчик. Один. Гавром кличут. Обещал за ночь управится. Подгоняй газон, — и больше не сказав ни слова гробовщик развернулся и зашагал обратно.

Взлохмаченная голова перевела на меня взгляд и хрипло заржала.

— Ну чё, открывать вагон, пацан? Или сразу уйдёшь, пока дождик накрапывает?

— Открывай, Степаныч. И грузовик подгони. Экспедитор сказал перегружать сразу в кузов.

— А…ну-ну, пионер. Не надорвись, тока. Мне с тобой недосуг, кабину я запру, как справишься — разбуди. Я на складе. Поссать там, — он указал на неприметную дверь у соседнего склада, — там же и напиться можно. Вопросы?

— Нет вопросов.

— За@бись! — лохматый водитель, облачённый в ватник, тихо матерясь и громыхая кирзачами зашагал по въезду на перрон. Вскоре послышался звук работающего двигателя и по пандусу задом к вагону, прямо под навес, который накрывал перрон лишь наполовину, съехал ГАЗ-53 с фургоном.

Степаныч остановил грузовик в полутора метрах от вагона, заглушив двигатель. Хлопнула дверца, водитель, оббежав машину с противоположной от меня стороны, скинул лязгнувшую задвижку.

— Двери сам откроешь. Сходни у стены склада найдёшь. А я спать. Не нанимался! — пояснил почему-то недовольным голосом Степаныч и скрылся на складе.

— Мда…спасение утопающих — дело рук самих утопающих, — пробормотал я, расстёгивая джинсы и рубашку.

Переодевшись в рваные штаны и решив вовсе не надевать верха, я остался босиком. Задвижная дверь вагона уехала в сторону и передо мной во всей красе открылись плотные штабели четырёхслойных бумажных мешков с солью.

Сходни, сбитые из потемневших от времени сосновых досок, показавшиеся мне не столько тяжёлыми, сколько громоздкими, были отполированы временем и тысячами подошв грузчиков. Перекинув из от вагона в кузов и убедившись, что наклон не мешает устойчивости временного деревянного моста, я принялся за работу.

Света парочки перронных светильников хватало в достатке. И я решил не форсировать события, входя в ускоренных режим. Мало ли, как воспримет его аватар. Прошло всего несколько часов после переноса нейротрона. И начинать форсировать адаптацию с места в карьер не было никакого желания. Да и со стороны это вызовет нежелательные вопросы. Мало ли кто за мной наблюдает? Я был не столь наивен, чтобы считать, что экспедитор оставит меня на всю ночь без присмотра. Хотя, может я и преувеличиваю.

Условия позволяли оценить в ближайшие часы начальные способности в силе и выносливости. Заодно и рассчитать примерную скорость Гавра-грузчика. Пока, если откровенно, у меня, если не считать нестандартного веса части подмокших мешков, вполне тепличные условия. Для анавра, конечно.

В следующие два часа я превратился в механического киборга или, кому нравится, египетского раба на строительстве пирамид. Мешок — короткое ощупывание руками — сухой — поворот с захватом за «ушки» — десять шагов внутрь фургона через сходни — сброс. Затем всё повторяется вновь.

Если газон берёт около четырёх тонн груза, значит мне нужно загрузить восемьдесят мешков. Или чуть меньше, если намокших. На мешок уходило секунд тридцать. Плюс-минус. Работал я не хуже швейцарских часов, не отвлекаясь даже на то, чтобы утереть пот. Тело реагировало вполне сносно. Ни усталости, ни болей, ни особого напряжения. Словно я перетаскивал с места на место килограммовые кульки с сахаром. Поэтому, вскоре, после освобождения от груза небольшого прохода внутри вагона, я стал брать по два мешка, приловчившись опирать их на плечи.

Эдак на загрузку уйдёт меньше часа. Я повеселел.

Уже через полчаса в голове в унисон рабочему настрою зазвучали стихи Киплинга, замыкающие и повторяющие цикл за циклом однообразную работу.

Глава 4

Меня держала за ноги земля

Голая, тяжелая земля

Медленно любила, пережевывая

И пылью улетала в облака

Крыльями метала облака

Долгая дорога бескайфовая.

Дмитрий Озерский.

— … восемьдесят! — я сбросил очередную пару мешков.

Ну вот. Теперь можно попить и оправится. Я спрыгнул со сходней на перрон. Где-то вдалеке на путях пыхтел тепловоз.

— Тока приснул, чё будить-то?! — недовольный Степаныч выполз на перрон, почёсывая белеющий из-под ватника внушительный живот.

— Так всё уже, Степаныч. Ты ж не сказал, сколько грузить. Я прикинул на твой газон четыре тонны — восемьдесят мешков. Или больше надо?

— Чего? — вытаращился на меня водитель и глянул на свои часы на широком кожаном ремешке, охватывающем левое запястье, — ну, пионер, ежели пошутковать решил, рандатой прибью! — Степаныч чуть ли не взлетел на сходни и исчез в кузове.

Через минуту он уже снова стоял рядом.

— П@здец, пионер! Ну ты Геракл! А так и не скажешь. Закинь ещё десяток. И кури пока. А я отъеду, попрошу Зелимханыча тебе ещё машину надыбать. Ты как, ещё сдюжишь? — он прищурил левый глаз, будто прицеливаясь.

— Да нормально, вагон разгружу, — пожал я плечами, — я думал за ночь всё закончить. А тут получается, всё от наличия грузовиков зависит.

— Чего? Ты один хочешь шисят тонн скинуть? С дуба рухнул? Да ты после пары машин ляжешь и в свой институт не доползёшь! Забюлетенишь, пацан! Окстись, пионер.

— То моё дело, Степаныч. Организовать-то сможешь?

— Э… — замялся от моего предложения Степаныч, — совсем ты парень от жадности крышей поехал. Ну, коль так. Пеняй на себя. Давай я вторым рейсом мотнусь и к сменщику своему заеду. Тройной наряд за ночь — кто ж откажется. Только надо бы и нас уважить, пацан.

— Чё стоит, Степаныч? — я понял, что водитель набивает себе и другому рулиле цену.

— По десяточке на нос со своего заработка.

— Хм, это по пол-литра каждому, что ли? — уточнил я.

— Хошь и так считай. Нам так на так от Зелимханыча хорошо обломится за тройную норму. Но и тебя он не обидит, коль ты ему весь вагон за ночь разгрузишь. Это ж не меньше пяти косых. Ежели на бригаду из четырёх человек — и то хорошие деньги. А так — всё тебе одному. Смекаешь, пионер?

Я несколько оторопел от порядка сумм, озвученных водилой. Это же три моих стипендии с гаком! Хотя понятно: работа тяжёлая. Они же обычные люди, не анавры.

— Ладно, Степаныч, если выгорит, как ты говоришь, и у меня всё получится, то с меня тебе и напарнику на литр накину. Только мне бы, чтоб без простоев. Экспедитор ваш — мужик суровый. Не хочу перед ним пустобрёхом выглядеть. Я ж не на одну ночь наняться хочу.

— Другое дело, пацан! Ты погодь здесь, а я Андрюху к тебе через полчаса пришлю. У него ЗИЛ-130 с фургоном. Почти шесть тонн берёт. Быстрее обернёмся! Всё я поехал, отдыхай.

Вот же жук. Я прикинул в уме сколько мешков соли в моём вагоне. Загружен он был явно не под завязку, а всего лишь на три четверти. Я уже выгрузил 90 мешков. Грубо получается, что в этом вагоне примерно 1200–1300 мешков соли. Так… Это ещё 10–11 ЗИЛов или 14 газонов? Какая же это тройная норма? Что-то я совсем запутался. Похоже, что ночи мне с этими двумя машинами для разгрузки не хватит. Ну да ладно. Ничего нет глупее, чем делить шкуру неубитого медведя. Моё дело: бери больше, кидай дальше, пока летит — отдыхай.

Через полчаса действительно, как и было договорено, приехал второй водитель. Молодой улыбчивый парень, назвавшийся Андрюхой. Этот, в отличие от Степаныча, и сходни установить половчее помог, и в машине меня дожидался, пока я грузил.

В итоге мой пессимистический расчёт не оправдался. Зря я сомневался насчёт нехватки времени. Степаныч организовал дальнейшую работу так, что я почти не простаивал. К трём ночи появился и третий грузовик. Тоже ЗИЛ-130. Я, уже не скрываясь, таскал по два мешка, привычно укладывая их штабелями в кузов. С количеством в вагоне я тоже слегка переборщил. 1100 мешков. Подмокшие, как и было сговорено с Зелимхановичем, загрузил уже последней партией. Вот на ней уже чувствовал, что называется, каждую мышцу, да ещё жрать захотелось так, будто неделю не ел. Благо воды выдул за всё время работы не меньше ведра, даром что всё потом и выходило.

Несмотря на морось и периодически усиливающийся дождь, тело всё равно покрылось липкой просоленной плёнкой. Рваные брюки благодаря потовым и солевым разводам приобрели причудливую камуфляжную расцветку.

Затащив последнюю пару мешков, я решил немного полежать прямо здесь, на дощатом полу вагона. Неожиданно всплыли ещё яркие воспоминания о лагерном эшелоне. Я лежал, тупо уставившись в щелястый потолок, с которого медленно капала скапливающаяся дождевая вода, и поэтому пропустил момент, когда меня окликнул экспедитор.

— Удивляешь, Гяур, — тем не менее голос Зелимхановича не выдавал и нотки волнения. В руках гробовщик держал небольшую стопку бланков. На отвороте верхнего типографским шрифтом значилось «Накладная».

Я встал, зачем-то отряхивая безвозвратно испорченные штаны.

— Я же обещал, — пожал я плечами, — ну что, всё на сегодня? Пойду-ка, ополоснусь и переоденусь с вашего разрешения.

— Иди, иди Гяур. Потом не забудь, зайди в контору за расчётом, — Ахмат Зелимханович отошёл от дверей вагона, его шаги заглушил шелест дождя.

Кое-как приведя себя в относительный порядок, натянул на ещё влажное от воды тело джинсы и рубашку, отложив в памяти необходимость в следующий раз обязательно взять с собой мыло и полотенце. Мало ли что грузить придётся.

В своей конторе гробовщик что-то записывал в большую амбарную книгу. Завидев меня, кавказец отложил писанину и полез в стол.

— Вот, получи и распишись в ведомости. Пятьсот двадцать восемь рублей. Копейка в копейку, — я невольно раскрыл рот, — бери, бери, заработал, Гяур. Настоящий джигит! А с первого взгляда и не скажешь. Вот на этом листке напиши пока фамилию, имя, отчество, место прописки, дату и год рождения. В следующий раз принесёшь паспорт.

После подписи я взял деньги и всё ещё не решался сунуть их в карман. Потом, почти не раздумывая, отсчитал сотню и положил её на стол рядом с книгой, в которой вёл записи гробовщик.

— Спасибо вам, Ахмат Зелимханович, за доверие и уважение.

Кавказец пристально глянул мне в лицо. Взгляда я не отвёл, лишь немного отступил со стола. Гробовщик кивнул, смахнув купюры в выдвижной ящик.

— Правильно, Гяур. Уважение главное. Вот тебе номер моего рабочего телефона. Звони мне каждый день, утром и вечером, справляйся о работе. Понадобишься, приглашу.

— А как же второй вагон?

— Пару дней подождёт. Мы его пока брезентом накрыли. У меня машин на всё не хватит. На базе тоже свободных нет. Осень! Овощи привезли, и ликёроводка на подходе. Короче, скоропортящееся, а с бутылками глаз да глаз нужен. Превысим бой — мне же и отвечать. Но ты всё равно звони, Гяур. Таком крепкому джигиту работа всегда найдётся.

— Спасибо ещё раз, Ахмат Зелимханович!

— Голодный? — остановил меня гробовщик.

— Есть такое, — не стал я кокетничать.

Кавказец встал, подошёл к стоявшему в углу конторы старому платяному шкафу великанских размеров. Скрипнула створка.

— Сумку свою давай, джигит, — я молча расстегнул и подал ему свою спортивку. Зелимханович завозился, послышался глухой металлический перестук, — я в твоём возрасте всё время кушать хотел. Кушать и женщину! Днём и ночью! Держи, Гяур, тут консервы. Будешь честно работать — никогда не останешься голодным. Мужчина должен хорошо есть. А ты хорошо работал. Да! Всё. Иди уже, — Зелимханович махнул рукой и вернулся за стол, а я, прижав потяжелевшую сумку к груди, вышел за дверь.

Рассчитываясь со Степанычем и Андреем, которые устало курили у начала пассажирского перрона, щурясь от табачного дыма и поглядывая на начавшее светлеть пасмурное небо, напросился водителю газона в попутчики.

— Бывай, Геракл, — кашлянул-хохотнул Степаныч, высаживая у меня на перекрёстке в двух кварталах от общаги, — Совет хошь? Следующим разом с тебя простава грузчикам. Ежели хочешь работать без проблем, прихвати кое-чего и для бригадиров. Да не шикуй особо, дорого внимание. Усёк?

— Спасибо, Степаныч. Усёк, как не усечь. Бывай, спасибо, что подвёз.

Уточнив у водителей время (было уже четверть восьмого) поспешил в общагу. На троллейбусе я бы точно к началу занятий опоздал. А тут такая оказия. Маршруток же ещё и в природе не существует. А тратить свой первый заработок на такси — примета плохая. Станешь деньги транжирить — они на тебя обидятся и уйдут.

Блин, ещё бы на клык успеть что-нибудь закинуть из кровно заработанного. А то желудок уже сам себя переваривать начал.

Моё утреннее явление в комнате никого не удивило: чем хороша общага — по большому счёту, всем плевать где ты шлялся всю ночь. Разве что бросят мимоходом какую-нибудь избитую пошлую шутку, типа «гандонов хватило?» или «неспящему в СССР, чтобы Кремль стоял!»

Я выгрузил в старый холодильник «ЗИЛ» почти все банки, которыми снабдил меня Зелимханович. Вышло немало: тут тебе и сайра в масле, и сгущёнка и целых четыре банки свиной тушёнки! Настоящее богатство по нынешним временам.

По-быстрому вскрыл одну и, заглатывая пищу, словно удав, расправился за пару минут с тушняком под слегка зачерствевшую горбушку серого хлеба. Запив всю эту прелесть тепловатой водой из чайника, почувствовал себя счастливейшим человеком на земле. Чай заваривать было некогда. Тем более, тот, что был у нас, турецкий в жёлтой килограммовой пачке требовалось минут десять чуть ли не кипятить, чтобы заварился. «Пьём за дружбу и любовь в дружеских беседах!» — вспомнился мне его дурацкий рекламный слоган.

— Ого, Гавр, да ты со славной добычей! — заглянул мне через плечо, вернувшийся из умывальника свежевыбритый и пахнущий одеколоном Мурат, — откуда дровишки?

— На железку грузчиком устроился.

— Фига се! Да ты гонишь! — Мурат немедленно зацепился, — там же место в бригаде не меньше куска стоит!

— Мне родственник помог, словечко замолвил и денег занял. В течение месяца частями отдам. Всё равно испытательный срок. Ставят на самую тяжёлую работу, — я решил воспользоваться присутствием всех своих соседей и выдал заранее подготовленную версию. Родственная протекция на Кавказе, как, впрочем, и во всей России, дело обычное. Лишних вопросов вызвать не должна. Ну не объяснять же мне каждому в отдельности? Но я не учёл неуёмную натуру Мурата.

— Не свисти, Гавр. Какой такой родственник? Там всем нохчи заправляют. Или ты веру сменил?

— Не зуди, Мурик. Мой дядя в своё время работал с Ахматом Зелимхановичем, экспедитором на железке. Вот и договорился, — решил я добавить достоверности и попал в десятку. Лицо Мурата слегка вытянулось от досады, и он стал похож на монгольского идола. Зависть — это тяжкий грех. По себе знаю.

— Э… — туркмен не знал, что ответить, но желание зарубиться по инерции не отпускало.

— Ты, Мурик, мне лучше ответь, это твои кореша тут вчера вечером нам всю комнату шмалью прокоптили?

— Чего-о-о? Поосторожнее на поворотах, Гавр! Тебе оно надо?! — мгновенно переключившись, закусил удила Мурат.

— Ой, надо, дружище, надо. Мне до твоих приятелей дела нет. Но и самому под статью подставляться не хочется. Да и здоровье дорого. Комната у нас общая. Хочешь дурь курить или друзьям комнатку для этого предоставлять, спроси разрешения у меня и остальных. Мы люди с пониманием, — я подмигнул внимательно слушающим наш диалог соседям, — пойдём часик-другой погуляем. Я ведь правду говорю, Сань, Ром? — обратился я к собиравшимся на занятия студентам.

Те от неожиданности и щекотливости обсуждаемой темы замешкались с ответом. Оно и понятно. Молча выражать недовольство или возмущаться за глаза все мастаки. А вот предъявить в глаза… Благодаря опыту прожитых реальностей, сейчас у меня это получалось легко и непринуждённо. Что не скажешь о реальном студенческом прошлом.

Эх, прав был Михаил Афанасьевич, вложив бессмертные в слова в уста Иешуа Га-Ноцри: «Трусость, несомненно, один из самых страшных пороков…»

— Да ты…Гавр, совсем страх потерял? Ты куда лезешь? — видя отсутствие явной поддержки от остальных, стал бычить туркмен.

— Стопэ, Мурик! — я поднял руки ладонями от себя, — против тебя у меня претензий нет. Просто хочу довести информацию: если повторится подобная хрень, огребёшь и ты и те, кто в моём присутствии здесь запалит хоть один косяк.

— И чё ты сделаешь, отличник? Заболтаешь до смерти? — ухмыльнулся Мурат, расправив плечи, которые, к слову, были в полтора раза шире моих, да и сам туркмен вымахал под сто девяносто сантиметров.

Я заметил улыбки на лицах заинтересованно прислушивающихся к перепалке соседей. Все парни в комнате были старше меня на год-два. Призванные по андроповскому указу прямо после первого курса мединститута, они отслужили по году-полтора и были демобилизованы уже по афганско-горбачёвским регламентам. Ребятки почему-то считали этот факт своим преимуществом по отношению ко мне, оттрубившему по призыву свои два года от звонка до звонка. Что ж, я в этом их никогда не разубеждал. Не было необходимости. Раньше не было.

Но сейчас мы коснулись принципиального вопроса. Неважно, сколько мне ещё здесь жить, превращать комнату, где я сплю, ем и учусь, в притон торчков не позволительно никому. Мурик сам мужик вроде правильный, но с закидонами, к тому же слегка развращённый участием в некоторых сомнительных делишках. Там было всего понемногу: контрабанда чёрной икры из Астрахани, фарца по мелочи, а тут ещё, похоже, и травка нарисовалась. Рядом с таким, как правило, огребают непричастные. А терпилу из себя делать я уж и подавно не позволю.

Все мы, конечно, не ангелы, понимаю, но слов, похоже, такому как Мурик, будет маловато. Тут мой взгляд очень кстати упал на книжные полки над обеденным столом. Мы вечно складывали туда помимо необходимого ещё и всякое барахло, что потом неделями валялось и в конечном счёте выбрасывалось на помойку. На самой нижней полке как раз виднелся старый и слегка погнутый на концах стоматологический инструмент. То ли зонд, то ли лопатка. Не помню, как уж он правильно назывался, но то, что эта штука сделана из прочнейшей хирургической стали и в основной своей части толщиной вполовину мизинца было заметно и невооружённым глазом.

— Позволь-ка, — я слегка отодвинул всё ещё ухмыляющегося Мурата в сторону и взял с полки инструмент, повернулся к туркмену и, глядя ему в глаза, начал медленно накручивать инструмент на указательный палец, как простую проволоку, сопровождая свои действия словами: «Мурик, я не шучу, увижу дурь в комнате ещё раз, сломаю всем участникам по паре трубчатых костей. Сломаю аккуратно, чтобы реабилитационного периода наверняка хватило для прояснения в мозгу».

Подобный фокус я помнится уже проделывал с шомполом на глазах штабс-капитана Крона во время моей вербовки в Саратове. Блин, как же давно это было!

— Гавр, ну ты, бл@, даёшь… — Мурат не мог отвести застывшего взгляда от появляющейся на его глазах стальной спиральки. Ухмылка постепенно сползала с его лица.

— Я рад, что мы пришли к взаимопониманию, Мурик. На, — я протянул ему скрученный инструмент, — на память. Как забудешь о моём обещании, посмотри на эту загогулину. А теперь извини, больше не могу с тобой говорить, пора на пару.

Я залез под кровать, выдвинул старый чемодан, где у меня хранилось чистое бельё, зимние ботинки и парадная армейская форма, которую я зачем-то привёз с собой, надолго позабыв о её существовании. А ещё там всегда лежала парочка накрахмаленных белых халатов, без которых, да ещё и без сменной обуви соваться на занятия было делом безнадёжным. Остальное пространство занимали два ящика с домашними заготовками. С их транспортировкой придётся повременить. Благо ключи от комнаты я сдавать не собирался.

Учебники и тетради уже были давно уложены в дипломате, являвшемся наиважнейшим атрибутом любого уважающего себя старшеклассника или студента конца 80-х, начала 90-х. Да ещё следовало учитывать изрядную толщину учебных пособий, что выдавались на начальных курсах. Нет, конечно, верхом идиотизма было бы таскать все учебники в соответствии с ежедневным расписанием. Для этого понадобился бы средних размеров чемоданчик. Такой, например, с которым сейчас ходят газовики и сантехники. Но без основных учебников не обойтись.

Хочешь быть передовым — сей квадратно-гнездовым! То есть, хочешь быть всегда готовым отвечать по заданию и поддержать реноме отличника, не манкируй возможностью полистать учебник перед занятием, даже если вчера ты проштудировал тему на ять. А ведь есть ещё и материалы лекций! Меня всегда бесил неразрешимый парадокс учебного процесса: ты никогда не можешь быть готов к вопросам преподавателя на 100 %. Хоть убейся!

То твой учебник не идеален (устарел, либо сокращён до примитива), а других (по слухам, от бывалых старшекурсников — самое то!) нет или не хватило при выдаче в библиотеке. Или дополнительная литература, которая указана в библиографии к нужной теме, существует чуть ли не в единственном экземпляре, а твоя очередь на неё дойдёт хорошо если к Новому Году. Или темы лекций, что прочитал занудный и до жути дотошный доцент, почему-то начинаются с тех, что вы будете проходить лишь в конце года, а не с актуальных на сегодняшний день. Короче, ко второму курсу студент-медик без дополнительных усилий кафедры общественных наук превращается в философа-фаталиста с манией рационально-наплевательского пессимизма и целым набором примет-верований. И даже тотемов. Не знаю, как сейчас (по слухам, и хуже, и лучше), но в те стародавние времена, когда и небо было голубее, и трава зеленее, а Кремль стоял крепче…эээ, ну вы меня поняли. Там, куда меня занесла судьба анавра, было примерно так. Ну, или мне так казалось, по крайней мере.

Комнату я покидал под гробовое молчание соседей с десятикилограммовым дипломатом в руках и нарастающим желанием уже сегодня начать искать съёмную квартиру. Чего-то мне совсем расхотелось иметь под боком три лишние пары любопытных глаз и ушей. Незабвенный кинематографический папаша Мюллер помниться говаривал: «Что знают двое, знает и свинья!» Тут же целых три стоматолога, которым и мёду не надо, дай только сунуть нос в чужие дела.

Не помню нынешних расценок, но уж на пару месяцев-то съёма денег наскрести должен. А Орлинду с долгом подождёт. Перетопчется пока африканский безопасник.

— Так, народ, чтобы вопросов больше не было, — свою прощальную речь я решил сделать максимально краткой, — из общаги я скоро съеду. Кое-какие вещи под кроватью заберу позже. В ваших интересах коменду не посвящать — вам же больше места достанется. Желаю здравствовать!

Спохватившись не сразу, только на улице сообразил, что напрочь забыл, куда мне идти. Вернее, не помню. То есть, понятно, что в институт. Но в какой корпус? Расписание-то глянуть и забыл, голова садовая! С возрастом задротство студенческое подрастерял. Хорошо, что занятия на младших курсах почти все в шаговой доступности.

Приостановившись у угла общаги, стал расстёгивать дипломат: у аккуратного паренька Гаврилы Лугового, если мне память не изменяет, в зачётке должен быть вложен листок с расписанием. Блин, хорошо, что сегодня понедельник. Ещё бы вспомнить, какая идёт неделя… Первая или вторая? Если первая, то мне пройти всего квартал — и я в химическом корпусе. И попаду на занудную пару по биохимии с её архаическими лабораторными работами. А вот если вторая — то надо поспешать в главный корпус на лекцию по нормальной физиологии. Опоздание на лекцию минут на пять — десять некритичны. Аудитория там старая, амфитеатром, да ещё и вход сверху открыт. Вполне можно по-тихому просочиться.

Я невольно усмехнулся своим переживаниям. Надо же, как затягивает-то, уж и в студенческую шкуру влез со всеми её страхами и переживаниями. Или это сверхгормоны аватара так меня взбаламутили?

Проблема разрешилась сама собой: мимо, «закусив удила», нёсся мой студенческий закадыка Федька Ушаков. Уж он-то точно знал, куда сегодня надо двигать по расписанию. Путём нехитрых логических выводов стало понятно — в главный корпус на лекцию. Кстати, не забыть поинтересоваться у него, где тут квартиру можно снять. Это мне, дембелю, государство дало общежитие с первых дней пребывания в институте. А Федя — бывший школьник на содержании у родителей. Ему и карты в руки.

— Иваныч, постой! Да стой же ты, лось педальный! — крикнул я в спину товарищу, нагоняя широко шагавшего парня.

— О, Гаврила? Привет! Как сам? Это… Давай поднажмём!

— Да успеем, чего потеть зазря? — я приноровился к Федькиному ритму и зашагал рядом.

— Там новый лаборант на кафедре. Зверюга. Лично дверь запирает. Ещё и переписывает всех, зашедших на второй час.

— Чё за нах? — поинтересовался я, впрочем, безо всякого интереса.

— Шизик какой-то. Даже ночует на кафедре, говорят. Надюха зуб давала, что вообще никак не договориться.

— Значит, будем образцово-пунктуально посещать лекции по нормальной физиологии, — вздохнул я, вспомнив, что девяносто процентов лекторов с этой кафедры попросту пересказывали содержимое глав учебника.

Чем ближе мы подходили к основному корпусу института, тем больше становилось вокруг студентов и студенток. К главному входу с колоннами вела широкая лестница, на которой стайками и поодиночке располагалось изрядное количество будущих эскулапов обоих полов в белых халатах.

Я с наслаждением втянул ноздрями воздух вестибюля, наполненный мириадами будоражащих и часто несовместимых запахов. Здесь витали неожиданно узнаваемые нотки модных ароматов: «Пуазон», «Сальвадор Дали», «Лагуна», «Фаренгейт», — и практические уже позабытые «Тет-а-тет», «Атташе» и прочий «О҆ Жён» вперемежку со стойким сшибающим с ног хлораминовым и формалиновым душком. Ностальгический коктейль!

Ещё на ступенях подъезда и у колонн, да и на тротуаре строгий белохалатный дрескод большинства девушек претерпевал ряд дерзких возбуждающих изменений. Из распахнутых халатов то и дело выглядывали блузки невероятных кислотных расцветок, варёнки, батники с вышитыми названиями западных брендов. А снятые белые шапочки и колпаки высвобождали настоящее буйство настоящих конских грив и хвостов, порой, даже с парочкой цветных прядей; кудряшки химической завивки и бессмертные каре с загадочно манящими чёлками. Разве что макияж большинства девушек был довольно сдержанным, всё же институт, а не ночная дискотека.

Кстати, на улице не заметил ни одного парня или девушки с сигаретой. Понятное дело, это отнюдь не говорило о повальной приверженности здоровому образу жизни. Просто для курения существовал находящийся неподалёку заброшенный подземный переход на другую сторону улицы Мира, давно затопленный дождевыми стоками и большей частью напоминающий заболоченный грот. Но скрываться там от бдительных взглядов преподавательского состава было вполне удобно.

Совсем скоро ситуация изменится кардинально — всё больше бросающей вызов молодёжи станет курить с особым шиком прямо здесь, у колоннады, наряду с привычными сигаретами, хлынувшую потоком в бывший СССР продукцию British American Tobacco, Philip Morris International, R.J. Reynolds Tobacco, Rothmans International.

А пока воздух чист и свеж. И будоражит, будоражит воспоминания без остановки, чёрт меня подери! Проклятая, а, может, благословенная память анавра начинает активно выуживать из тридцатилетних глубин сознания давно забытые детали. Нда-а… такого эффекта я не ожидал. Сердце пытается выпрыгнуть из груди. Пришлось прямо на ходу приложить недюжинные усилия воли, чтобы хоть немного успокоиться.

Интересный эффект, Ремесленник не предупреждал о побочных эффектах со стороны психики. Раньше такого я не чувствовал. Или это неизбежные издержки ускоренной перестройки физиологии аватара? Что ж, в ближайшее время меня ожидают весёлые деньки, мля…

До наклонного лекционного зала добирались уже лёгкой рысцой. Оставалось ещё целых пять минут до начала. Как раз, чтобы забраться на самый верх, на «Камчатку», и плюхнуться на крашенную тёмно-коричневой краской лавку.

— Уф, — от Федьки ядрёно пахнуло потом. Он скосил взгляд на меня, доставая из своего дипломата общую тетрадь.

— Писать собрался? — улыбнулся я.

— Не. Камуфляж, — улыбнулся в ответ мой товарищ, с загадочным видом доставая из-под столешницы книгу в синей обложке с тиснёным названием «Одиссей покидает Итаку», — видал? Всего на три дня почитать дали. Автор вроде как земляк и наш институт закончил! Прикинь!

Я едва сдержался, чтобы не заржать в голос от неожиданности, но в следующую минуту ощутил, как потеплело на душе от слов «всего на три дня почитать дали».

Да, это ведь только начало! Как же много мы вместе с Федькой ещё прочитаем в эти годы хорошей и не очень советской, русской и зарубежной фантастики, урывая время между занятиями и сном, а то и вместо сна, забывая поесть. Столько я потом не читал, наверное, и в лучшие свои годы. Издательства росли как на дрожжах, выпуская в свет просто огромное количество литературы, за которую ещё два-три года назад мы бы продали душу и всё остальное в довесок.

Что ж, теперь сама судьба воплотила для меня фантастический сценарий. Правда, как обычно, не поинтересовавшись моим мнением.

— Наверняка классный роман, Иваныч! — поддержал я товарища, — завидую, хоть не заснёшь на лекции.

— Ещё бы! «Физиология центральной нервной системы» не выдерживает никакой конкуренции с «Одиссеем…», — расплылся в лучезарной улыбке Фёдор, — так, может, со мной, вприглядку, а, Гавр? — предложил он подвинувшись.

— Не, я так не люблю. Да и скорость чтения у нас разная. Я лучше вот, Привеса проштудирую, — и достал учебник по нормальной анатомии, поймав сразу несколько недоумённых взглядов соседей, внутренне улыбнувшись.

На самом деле я решил использовать ближайшие два часа для ещё одного теста памяти аватара. Заодно убью двух зайцев, если выгорит. В случае если я, прочтя учебник, смогу полностью запомнить его содержание постранично, то сэкономлю себе и время, и нервы на занятиях по анатомии. Несмотря на в основном предметныно-описательный характер практических занятий, преподаватель довольно часто требовал сведений из учебника, который студенты, если и читали, то уже ближе к экзамену.

Если мне память не изменяет, то этой зимой в сессию придётся сдавать три ключевых госэкзамена: анатомию, нормальную физиологию и гистологию. На этих дисциплинах сконцентрирован особый контроль со стороны деканата и учебной части. Не знаю, сколько времени мне придётся искать Демиурга, но определённые шаги по стабилизации своего положения в институте предпринять всё же стоит. Было бы крайне неосмотрительно сразу забить на учёбу, пусть она и не прибавит мне нынешнему не то что практических знаний. Зато станет неплохим прикрытием в моих поисках. Срулить я всегда успею.

Кстати, надо будет тщательнее продумать, как высвободить больше личного времени на решение главной задачи. Тратить последнюю миссию на бессмысленную штудировку учебников — это уже не мазохизм, а форменный идиотизм. Никакого терпения не хватит.

Если мой тест с пособием анатомии покажет ожидаемый результат, по крайней мере, использую лекционные часы ближайшей недели для загрузки всей печатной информации по курсу в свой «кэш». Ну а для других предметов найдём способы попроще. Скажем, иностранный язык и латинский с основами медицинской терминологии. Там преподаватели очень прогрессивные. Думаю, не откажут. В немецком я уверен, можно подавать на экстернат. Ну а латинско-греческая терминология, если поработать с ней пару-тройку часов, всё удачно сложится. Тем более, на старые дрожжи-то. Вряд ли я уж всё напрочь позабыл.

Правда, есть мнение, что в деканате отнесутся настороженно. Ну не любят у нас шибко умных да продвинутых. Ещё и тратить на выскочку время и бюрократический ресурс. Проще поставить такого студента на место. Или вовсе проигнорировать.

Придётся попробовать подъехать на хромой козе. Или хорошенько замотивировать замдекана. Хотя вот чем? О! Она красиво сформулированные задачи приветствует. Что ж, такая овчинка выделки стоит. Высвобожу официально не менее десяти-пятнадцати академических часов в неделю. Опять же, если тема выгорит, можно будет развить и замахнуться на кафедру общественных наук.

Мда…самоуверенности у тебя, Гавр, хоть отбавляй. Труп КПСС ещё не остыл, вернее, ещё не случился, а ты хочешь одну из самых консервативных кафедр попросить об экстернате. Хотя что это с тобой анавр? Глаза боятся, а руки что? Наши руки не для скуки! Делай раз!

Я просмотрел расписание. Так. Философия и история. Слава богу, почили в бозе научный коммунизм и политэкономия, а до новых предметов: религиоведения, биоэтики и прочих основах экономического развития, — мы ещё не доползли. Хм, есть мысль, что можно сделать с историей даже без дополнительной подготовки, учитывая, что по ней даже дифференцированного зачёта не назначили, не то что экзамена. А вот с философией торопиться не будем. Этот экзамен — главная кормушка для преподавателей в моей альма-матер. Сунусь с голой ж… — мне такое устроят, даже если я наизусть буду читать «Критику чистого разума» Иммануила Канта на немецком. Ну его к бесам! Множить сущности следует с умом. Хотя, честно говоря, я бы поболтал со стариком Иммануилом на тему всех тех эпидерсий, что со мной произошли в последнее время. Интересно, сам философ был анавром? Помнится, батя будущего сотрясателя основ был шорником, как и дед. Почему бы и Канту не родиться Ремесленником?

Ну да ладно, что-то я уж совсем в дебри полез. Вон, Федька, нырнул в роман и плевать ему на весь остальной мир, в том числе и на физиологию центральной нервной системы. Он её и без этих тавтологических лекций познаёт в своём будущем прекрасно. Великолепный анестезиолог-реаниматолог, заведующий отделением, муж, отец — чего ещё нужно для счастья?

Я раскрыл учебник анатомии и углубился в текст, уже спустя четверть часа с удивлением осознав, что перелистываю и схватываю содержание страниц целиком, тратя не более пяти-семи секунд на каждую. Я остановился, закрыл глаза и понял: работает! И ещё как! Причём, как фотографическая память, так и мысленное воспроизведение текста по главам и даже по сочетаниям ключевых слов. Но как это объяснить?!

Обычно, чтобы запомнить текст, мне нужно было пропустить его через себя, осознать детали. Даже архивная и картографическая информация, которой делились со мной Сталина Моисеевна и тётя Валя при подготовке ко второй миссии, и та оставалась в моей памяти просто фотографиями и строчками текста. Сейчас же я наблюдал процесс более похожий на мгновенный интерактивный поиск. Это и радовало, и обескураживало одновременно. Получается, что транслокация нейротрона в мой собственный более молодой мозг привела к эволюции развития не только памяти, но и иных когнитивных способностей. Чёрт, как же не хватает базовых знаний. Наверное, Пашка разобрался бы быстрее и объяснил мне — неучу в чём тут дело. А главное, в чём выгода.

Но мне же нужно не описывать явление, а пользоваться им. Так чего же я завис, вперёд, продолжаем эксперимент!

На учебник по анатомии у меня ушёл весь первый час лекции и четверть второго. Пришлось доставать пособие по нормальной физиологии, тем более что я пару раз поймал на себе задумчивый взгляд доцента. Видимо, моё довольно быстрое перелистывание страниц привлекло его внимание. Или это начинает прорастать своими сорными побегами её истерическое величество, Госпожа Паранойя?

Я в очередной раз вздохнул и, с завистью покосившись на Фёдора, погружённого в противостояние героев со злобными инопланетянами, положил учебник на колени. Пусть неудобно, но так никто точно не обратит внимания на перелистывание страниц.

Глава 5

Чем слоняться по округе, руки в брюки,

Развивай мускулатуру физкультурой.

Штангою качайся, в проруби купайся,

Соблюдай культуру тела, тело в дело!

Помни о фигуре, о мускулатуре…

Александр Шаганов.

Следующей парой была общая гигиена. Кстати, один из любимейших мной предметов на начальных курсах. Возможно, потому, что и в то время, и впоследствии, если не считать клинических дисциплин, ни один другой предмет так не пригодился мне в последующей жизни, как этот. И что характерно, большей частью не для медицинской практики.

Это как в школе: решаешь задачки по алгебре, пишешь сочинения, заучиваешь стихи, исторические даты, географические названия. И всё вроде бы правильно — развитие интеллекта, повышение общей эрудиции, оттачивание риторики. Просто прелесть!

Но вот чтобы хотя бы малая толика этих знаний помогла в повседневной жизни, так нет. А сделанная на уроке труда своими руками табуретка и выточенный из куска железа на верстаке хомут, или, скажем, спаянная под чутким руководством учителя из УПК по вырезке из журнала схема светомузыки — обязательно будут помянуты с сердечной благодарностью. И не раз.

И упомянутые первым предметы ничуть не хуже вторых. Просто одни для жизни, для дела и имеют вполне ощутимую практическую пользу. А другие, словно беспроигрышная лотерея, повезёт — пригодятся, а не повезёт — поставят на полку красивым, но бесполезным напоминанием.

Так получилось и с общей гигиеной. Обычного человека, никогда не касавшегося учебного процесса в медицинском вузе, или далёкого от медицины в принципе, название предмета вполне могло бы дезориентировать. В обывательском смысле большинство людей гигиену понимают слишком утилитарно. И в этом нет ничего плохого! Во многих знаниях многие печали.

«Мойте руки перед едой!» и «Одеколон — не роскошь, а гигиена!» — лозунги, заезженные и надоевший всем хуже горькой редьки, порождённые полузабытыми временами великих потрясений, войн и революций тем не менее не преминули гаденько и по-крупному напомнить о себе ещё совсем недавно в эпоху ковидной вакханалии.

На самом деле, как и большинство из медицинских наук, гигиена есть отдельный мир, отражающий извечную борьбу антропогенной среды со своим создателем, несправедливо возомнившим о себе невесть что. Главной её целью является как раз защитить самоуверенного хомо сапиенса, подготовить его, бедолагу, старающегося с маниакальным упорством завоевать эту самую среду, или соломки, так сказать, подстелить.

Хвала и вечный поклон тем преподам, что довольно сухую и прагматичную науку, опирающуюся на настоящие Гималаи цифр, статистических выкладок, экспериментов и наблюдений, выпестованных многими годами огромным количеством больших и малых профильных учреждений СССР, смогли донести до нас, вечно отвлекающихся на всякую хрень, студиозусов, в интересной форме.

Живые или, как впоследствии любили называть, интерактивные занятия заставляли по-настоящему забывать о времени. Потому что, несмотря на отсутствие на них больных или трупов, органов в банках или тканей впробирках, были они не только про людей, но и для людей. А ещё про эту жизнь. Если кто понимает, о чём я.

Довольно резкий переход от лагерной жизни к студенческой, несмотря на давно пройденные и даже позабытые этапы обучения, неожиданно возбудил во мне дикий интерес к занятиям. Я буквально впитывал атмосферу институтских коридоров и кафедральных холлов. Даже поверхностный ретроспективный анализ порой приводил к неожиданным выводам.

Так что занятия по гигиене я буду приходить с превеликим удовольствием! И не потому, что на отработках пропущенных семинаров старый профессор угощает студентов лично принесёнными бутербродами с докторской колбасой и сладким чаем. Это слишком мелко. А потому что в нас здесь видят не только неотёсанные заготовки под будущих врачей, а прежде всего человеков.

В целом день прошёл продуктивно, я даже успел немного устать и погрузиться в неожиданно навалившуюся тоску. Новые впечатления о почти полузабытом, старые друзья, знакомые…такие ещё молодые, полные сил. Некстати накатили воспоминания о юбилейных встречах выпускников, когда вдруг в солидных дяденьках и тётеньках, после пары бокалов неожиданно начинают проступать знакомые черты весёлых и бесхитростных мальчишек и девчонок, что когда-то легко влюблялись, ревновали, предавали и предавались с головой самым невероятным глупостям, завидовали и прощали, плакали и смеялись — короче, жили, как умели, как получалось. И что примечательно: не забывали мечтать.

Несмотря на вполне положительный в эмоциональном плане день, сегодняшние занятия завершились для меня досадным сюрпризом: я забыл в общаге спортивную форму. Ничего экстраординарного. Кеды «два мяча», старые штопанные треники и футболку. Невесть что, конечно. Но зная принципы нашего препода, без формы третья пара, занятая ФОК, была для меня закрыта. И я автоматически влетал на отработку.

Физрук Матько лишь недоверчиво пошевелил густыми чёрными усами в ответ на мои искренние извинения и уверения, что это первый и последний раз. Он молча указал мне рукой на скамейку у стены спортивного зала. Я всё же попытался вставить пару слов, но был остановлен строгим взглядом коренастого преподавателя:

— Останешься после пары, Луговой. А сейчас сиди и не рыпайся. Уроки поучи, что ли… Уйдёшь — без разрешения деканата на физкультуру можешь не являться!

Блин, и какая муха его сегодня укусила? Или я забыл, каким он бывает занудой?

На самом деле Матько уважали. За принципиальность и суровый, но справедливый, характер. В прошлом мастер спорта по дзюдо, он был строг и сдержан, что не мешало ему, как и другим преподавателям, брать мзду от ленивых и не очень, но имеющих средства студентов.

Оформлялись подобные поборы довольно просто. Каждый преподаватель регистрировал какую-нибудь платную спортивную секцию. Не обязательно на базе мединститута и записывал туда желающих с помесячной оплатой. Посещение такой секции освобождало от официальных занятий физкультурой, что оформлялось специальной справкой, предоставляемой на кафедру. Понятное дело, всё это проходило не без участия заведующего кафедрой, который крышевал всю эту лавочку. Злые языки с придыханием указывали на коррупционную цепочку, тянущуюся и повыше. Но я особенно этому не верил. Да и оно мне надо?

К тому же всем было хорошо: заведующему, студентам, преподавателям. Особенно если учесть довольно скромную зарплату последних. Цена месячного посещения секции была вполне приемлемой, хотя и дороговатой для таких студентов, каким был я в своей прошлой реальности. Но с учётом галопирующей инфляции — я вас умоляю! Посещать же саму секцию было не обязательно. Заплатил — и целый месяц свободен как птица. У меня вообще со студенческих времён сложилось мнение о том, что физкультура и медицина — два вида искусства или науки, если хотите, страстно недолюбливающие друг друга.

Не знаю, уж платил хоть кто-то из преподавателей налоги с этого своего бизнеса. Не скажу. Свечку не держал. Да и не до этого мне было. Помню только, что процветала такая система довольно долго: и во время моей учёбы, и гораздо позже. Возможно, она существует и сейчас. Конечно, модернизированная. Ведь прогресс не должен стоять на месте.

А если кому что не нравится — вперёд, на разминку, с чувством, толком, расстановкой! В здоровом теле будущего эскулапа должен быть здоровый дух. Никто не требует от тебя особых спортивных достижений. Зачёт по предмету недифференцированный, то есть не на оценку. Но без зачёта по физкультуре — прощай стипендия. Так что недовольных просто не было. Успешный бизнес, и только.

Я решил не спорить с Матько, а по окончании занятий попробовать сыграть на одной из его слабостей. Бывший дзюдоист был очень азартен. Это может быть сейчас мне на руку.

Пока же у меня было чем заняться почти полтора часа: ещё больше половины учебника по нормальной физиологии не освоено. Пусть это станет мне наказанием за несобранность.

Тем не менее изучение нормальной физиологии не мешало мне периодически отвлекаться на чрезвычайно радующую глаз анатомию сокурсниц. А что? Я же не железный, хоть и анавр.

Кровь в молодом теле то и дело взбулькивала пузырьками, а не любоваться на некоторых девушек было просто-таки невозможно. Особенно меня отвлекала Машка, которая после общей разминки переместилась к шведской стенке и занялась растяжкой.

Явно занимавшаяся раньше спортом профессионально, небольшого роста, Маша выглядела в спортивном трико тонкой шерсти просто сногсшибательно. Изящная талия, тёмно-русая коса до середины по…ну вы поняли. Я всё чаще отрывался от страниц учебника, украдкой останавливая на ней свой взгляд. И как тут прикажете заниматься?

— Слюни подбери… — рядом пристроилась Наташка Никитина, моя одногруппница. Девчонка умная, с хорошим чувством юмора. Помнится, на первом курсе я было попытался приударить за ней. Но оказался героем совсем не её романа. Так бывает. И мы остались с ней в приятельских отношениях. Так тоже бывает.

Частенько общались на общие интересующие темы, обменивались книгами, бывало, обсуждали трудности взаимоотношений с нашими новыми знакомыми. И как-то же удалось пронести столь необременительные отношения через всю жизнь.

В дружбу между мужчиной и женщиной я никогда не верил, но и никогда не превращал в фетиш стремление разделить постель с любой понравившейся мне симпатяжкой.

— Луговой, что-то на тебя не похоже, — кивнула соседка на мой учебник, быстро переключаясь на новую тему, — чего это ты сегодня отлыниваешь? — Наташа порылась в своей сумке и протянула мне небольшое зелёное яблоко.

— Пасиб, Наташ, — я принял угощение и немедленно захрустел крепким кисловатым плодом, — не поверишь — забыл! Понедельник день тяжёлый.

— Забыл? Это ты то? А не брэ?

— Век свободы не видать! — я чиркнул большим пальцем по горлу, — не выспался, наверное. Да и навалилось по мелочам.

Машка Сикорская всё наращивала темп своей тренировки. Её белая хлопчатобумажная маечка промокла от пота, что придавало ей ещё больше притягательности. Она то и дело отбрасывала свою шикарную косу, норовившую помешать очередному упражнению, за спину. От этого мурашки пробегали уже по моей спине.

Наташка промолчала, проследив мой взгляд, адресованный манящим лордозам и кифозам Машиного позвоночника, обошлась лишь хитрой улыбкой.

Доставая из сумочки тетрадки с лекциями, она тоже погрузилась в чтение. Вот нравится мне в ней эта черта: никаких лишних вопросов, морализаторства, всё по делу. Выяснила для себя ситуацию и не парится. Мужские мозги у Наташки, вот что я вам скажу. И это очень даже неплохо. По крайней мере, для меня. И спасибо ангелу-хранителю, что пути наши по жизни разошлись. Ибо, тьфу-тьфу-тьфу…

Основной поток вскоре закончил разминку и преподаватель, предварительно разбив студентов на три команды, выдал волейбольный мяч и стал с двумя студентами натягивать сетку.

Волейбол я искренне любил, поэтому от досады на свой косяк закусил губу и ещё с большим остервенением углубился в изучение функций человеческого организма. Ничего, Гавр. У тебя есть ещё сегодняшняя ночь. И городской лес, что начинался всего в двух кварталах от общаги. Поглядим, на что действительно способен твой аватар в физическом плане. Разгрузка вагона с солью — неплохо. Но это не показатель. Тело должно быть готово не только к перетаскиванию грузов. Так, лёгкая проба пера. Ну и заработок, конечно. Но прежде остального — это моё неотъемлемое оружие! А оружие следует держать в боевой готовности.

Оставшегося времени хватило добить как учебник нормальной физиологии, так и выпрошенные у Наташки лекции по истории медицины и философии. Вот же, зубрилка, и чего она их притащила сегодня на занятия? Этих предметов в сегодняшнем расписании нет.

— Не узнаю тебя в гриме, Луговой. И откуда такая избыточная тяга к знаниям? — взгляд прищуренных глаз студентки упёрся мне в переносицу.

Ну вот, похоже, я всё-таки вылез за рамки и раздраконил любопытство Никитиной. Надо бы какую-нибудь байку сочинить, что ли?

— Летом на курсы быстрочтения записался. Вот, отрабатываю навыки.

— Фигня это твоё быстрое чтение. Толком материал усвоить не позволяет. Так, разве что для чтения романчиков! — пренебрежительно махнула рукой Наташка, собирая сумку и вставая. Финальный свисток возвестил об окончании пары. Народ потянулся в раздевалки.

Мимо прошлёпал своим сорок четвёртым растоптанным размером Федька.

— О, Иваныч! Не уходи без меня. Базар есть. Подождёшь?

— Блин, Гавр! — состроил жалобную мину мой товарищ, — жрать охота. Слона бы съел! Успеть бы в сельхозовскую столовую. Там сегодня пельмени. А ещё очередь надо занять. Час пик, блин…

— Ничё, не переживай, пожрёшь от пуза. С меня поляна. Пойдём в курсантскую сосисочную. Я угощаю.

— Кооператор, что ли? — вскинул брови Фёдор.

— На работу устроился. Ну так подождёшь?

— Сосиски — это класс! — помрачневшее было в начале разговора лицо Фёдора расплылось в предвкушающей улыбке, — я буду на ступеньках у колоннады.

— Принято.

Матько у преподавательской пришлось ждать недолго.

— Савелий Никитич… — обратился я к преподавателю. Едва он показался в пределах видимости.

— А, Луговой. Ну проходь, — он открыл дверь преподавательской и первым зашёл внутрь.

В помещении было несколько столов, за некоторыми из них сидели другие ассистенты кафедры ФОК, посмотревшие на нас с вялым интересом. Матько, кроме заведующего, был единственным мужчиной в этом цветнике королев мяча и скакалки.

Савелий Никитич сел за дальний стол у окна и кивнул мне на стул, придвинутый к противоположной стороне.

— Чё застыл, Луговой? Ты же спросить что-то хотел? — сыграл препод в тупого непонимайку.

Ох, сколько раз я в своей жизни видел подобный спектакль. Похоже, Матько, решил меня слегка покошмарить. Не с той ноги, видимо, сегодня встал. Может, стоит принять условия игры и не ссать против ветра? Заплатить ему за занятия в его секции. Что он там намутил? Дзюдо, самбо, кикбоксинг? Деньги теперь есть. С учётом перспектив, не последние.

Нет, так неинтересно. Пойти на поводу Матько только лишь потому, что случайно подставился? Не моё. Использую-ка я его же силу против него. Всё по канону дзюдо.

— Савелий Никитич, хотел сразу записаться на отработку сегодняшнего занятия. Могу прийти на пару со вторым потоком завтра. И отработать.

— Ну, не знаю, Луговой, — Матько поднял глаза к потолку, — получается, я поощряю тебя на пропуск занятий по другой дисциплине. Это не дело, — если бы я не знал физрука как облупленного, то принял бы звучащее в его голосе осуждение за чистую монету. Тянуть резину с этим перцем было нельзя. Или пан, или пропал!

— Савелий Никитич, скажите, пожалуйста, а у вас на кафедре существует экстернат? Ну так, чтобы можно было сдать все положенные нормативы за один день.

Я выпалил своё предложение скороговоркой и буквально всей спиной ощутил сконцентрировавшиеся на мне взгляды остальных преподавательниц. В преподавательской на целую минуту повисла гробовая тишина.

— Это ты приколоться так решил, Луговой? — скучающее выражение сползло с лица Матько, а глаза неподвижно уставились мне в переносицу.

— Какие шутки, Савелий Никитич? Я искренне хочу доказать, что мне нет необходимости посещать институтские занятия по физкультуре, так как занимаюсь самостоятельно.

— Какую секцию посещаешь? Динамо? Спартак? Вид спорта? — буквально выплюнул свои вопросы Матько.

— Я занимаюсь самостоятельно. Силовой гимнастикой. Много лет. Не хожу ни в какие секции… — начал я.

— Ну-у-у, брат, это несерьёзно. Мы все гимнастику по утрам делаем, — снова расслабился Матько. Видимо, подумал, что я пытаюсь его объехать на хромой козе. Конечно, пытаюсь! Да только не на той козе, о которой он подумал.

— А давайте так, Савелий Никитич: вы мне даёте норматив, а я обязуюсь прямо сейчас, в зале, пока большой перерыв, перекрыть его в два раза. Если не выполню, обязуюсь оплатить за полгода посещения вашей секции! — я полез за гаманком и сделал вид, что открываю его, шурша купюрами.

— Вот это по-нашему! — послышался сзади весёлый голос одной из преподавательниц, — слабо, Савелий, пацана поучить? А?

— Кто бы говорил, Танька! — буркнул Матько, на глазах наливаясь дурной краской. Затем перевёл тяжёлый взгляд на меня, — ну ты, Луговой, допиз…пошли! — он вскочил так резко, что стул отлетел из-под него метра на два, — пошли, пошли, спортсмен, мля! — проходя, он попытался выдернуть меня с места, ухватив за плечо, но не тут-то было.

Я аккуратно перехватил его бычье запястье, постаравшись дозировать силу аккуратно и не слишком крепко сжимать его руку, чтобы не сломать. Не спеша отвёл её в сторону с вежливой улыбкой.

— Всегда готов, товарищ Матько!

В зале было пусто и слегка пахло влажными тряпками. Дежурные только что вымыли пол. Из открытых окон несло осенней прелью.

За нами в зал потянулись и остальные преподаватели кафедры физкультуры.

Заметив это, Матько раздражённо пробурчал под нос: «Курицы любопытные!».

— Значит так, Луговой, — физрук уже взял себя в руки. Голос его был сух и не предвещал мне ничего хорошего. Делаешь по одному подходу на каждый вид упражнений. Перекладина — двадцать подтягиваний. Потом пятьдесят приседаний. Дальше — отжимания от пола. Тридцать, — сказал, как отрубил Матько — з-затем, па-пр-рашу к шведской стеночке. Десять подъёмов и удержаний под девяносто градусов: «уголочек». Ну и на закуску — снова перекладина. Пять подъёмов с переворотом. Всё делаешь подряд. Паузы между упражнениями по одной-две минуты, не больше. Восстановишь дыхание и по новой. Ну? — он со зловещей усмешкой глянул на меня и с торжеством на стоящих в ожидании преподавательниц, — не забздел, боец? — всё же не удержался он от колкости.

— Никак нет, товарищ Матько! — бодро ответил я, внутренне чувствуя себя Электроником.

Я быстро скинул рубашку, туфли, снял носки, оставшись в джинсах для приличия, дабы не шокировать дам своими армейскими семейками, и вопросительно посмотрел на физрука. Тот, словно только этого и ждал, дунул в тренерский свисток.

Я подошёл к перекладине, запрыгнул и…понеслась душа по кочкам. Считать самому не пришлось. За меня это делали болельщицы. Уже к пятидесятому подтягиванию преподавательницы вели счёт чуть ли не хором.

Я, в свою очередь, постарался максимально отключиться от окружающего мира, стараясь лишь чётче соблюдать технику упражнений и фиксировать реакцию организма анавра. После отжиманий шведская стенка приятно холодила спину. По ощущениям мой торс покрылся обильным потом, волосы на голове слиплись. Но в целом для первых суток адаптации очень даже неплохо.

Дабы ладони не скользили на перекладине, пришлось потереть их об штукатурку на стене спортзала. Как и обещал, я удвоил с запасом все требования физрука по количеству упражнений. Закончив, отступил на шаг в сторону от перекладины и встал по стойке смирно, прислушиваясь к своему гулкому и ровному сердцебиению.

Кроме обильного потоотделения, в конце ощутил небольшое головокружение, да ещё подрагивали пальцы рук. Всё-таки я немного волновался: уж не многовато ли способностей я решил продемонстрировать Матько? Слишком явный диссонанс при оценке моего телосложения и теми результатами, которые я показал за всего лишь двадцать минут непрерывной физической нагрузки, был очевиден.

Дрищём я, конечно, не был. Да и после армии прошло всего полтора года. Студенческая жизнь тоже не располагает к излишнему весу. Но чего в жизни не бывает? Вот и Матько, видимо, списал это на возможную уникальность нагловатого студента.

— Ну…Луговой, что сказать? Красавелла! — что, что, а признавать поражение физрук умел достойно, — пообещал — сделал! А, девчонки? — обернулся он к преподавательницам, которые наградили меня после окончания серии короткими, но дружными аплодисментами, — что ж, за мной не заржавеет. Кстати, тебя как звать, Луговой?

— Гаврила.

— О, как! В точку. Г-а-в-р-и-л-а, — чуть ли не пропел физрук. Служебную записку я в деканат составлю, у Семёныча подпишу. Железно. Нефиг тебе на общие занятия время тратить.

— Спасибо, Савелий Никитич, — искренне поблагодарил я физрука.

— Себе спасибо скажи, Гаврила, — отмахнулся Матько, — только и к тебе будет парочка просьб.

— Чем могу, — пожал я плечами, понимая, что дзюдоист своего не упустит.

— Можешь, можешь… Можешь подумать о занятиях в моей секции. Бесплатно! — поднял он указательный палец, предваряя мои возражения, — с твоими силовыми возможностями, да поработать над координацией…есть перспектива! Ну как?

— Подумать можно? — решил я сразу не соглашаться. Глядишь, а потом и вовсе про меня забудет.

— Конечно, это же твоя жизнь, Луговой. Ну а вторая просьба к тебе будет более ответственная. Через две недели посвящённая ноябрьским универсиада будет. Нам в факультецкую команду такой бы хлопец сгодился. Ничего ведь особенного делать не придётся. Разве что кросс по пересечёнке: пять или десять километров. А? Как смотришь на это? Ты же сам рассказывал, что по индивидуальной программе тренируешься.

— Можно попробовать, отчего ж нет? — решил я согласиться. С меня не убудет. Ну и жизнь свою здесь надо же как-то разнообразить, а то я что-то с места в карьер начал грузиться.

— Отлично, Луговой! Я в тебе и не сомневался, — цинично воскликнул Матько и победно оглядел улыбающихся исподтишка преподавательниц, словно всё, что им было сейчас продемонстрировано — это его заслуга.

Иваныч с кислым лицом встречал меня у колоннады.

— Гавр, ну ты чего? У меня уже желудок к позвоночнику прилип. Чего так долго-то?

— Прости, Федь. С Матько зацепился. Погнали в курсантское. Ты как, десять сосисок сдюжишь?

— Десять? — оторопел приятель. Это было две с половиной стандартных порции. Сосиски в курсантском кафе подавали мировые. Длинненькие, вкусные, с кетчупом и русской горчицей, чёрным или белым хлебом на выбор, с густым и ароматным томатным соком…эх ма!

— Ты же собирался слона съесть, Иваныч?

— Не дороговато ли? С чего гуляем-то?

— Да ладно тебе, Федь. Не ресторан же? И не пропиваем. Заработал — деньги есть. Пошли!

До кафе было не больше десяти минут ходу. Вообще, нужно сказать, большая часть нашей студенческой жизни на начальных курсах проходила в центре города, где располагались медицинский, сельскохозяйственный и педагогический институты на площади своеобразного микрорайона. И потоки студентов с раннего утра и до позднего вечера циркулировали по улицам этой части города густо и часто. На этой же территории располагались и вузовские общежития, дом культуры, театр, парочка кинотеатров.

В то время мало кто из нас думал о крупнейших британских и американских учебных заведениях не просто как об университетах, а ещё и как о студенческих городках. А для нас же эта часть города тогда была своим Оксфордом, Кембриджем, Стэнфордом и Гарвардом вместе взятыми. Может быть, в Москве или Ленинграде было учиться престижнее и, допускаю, интереснее. Даже круче! И у нас было не хуже.

Для меня и многих из нас небольшой, но такой уютный, южный город, да и вся область значили намного больше престижа, столичных понтов и передовой науки. Вот только судьба не только расставляет всё по ведомой её плану местам, но и частенько потакает нашим не вполне разумным желаниям.

Кафе было наполовину пустым: набирающая с апреля 1991 года темпы инфляция сделала цены в подобных заведениях такими, что большинство студентов уже не могли позволить себе посещать сосисочную, когда вздумается. А в магазинах нашего города этого продукта в общем доступе не встречалось уже больше года. Не знаю, может, в Москве и других крупных города сейчас и не так? Сомневаюсь…

Прошедший два месяца назад августовский путч и последовавший за ним настоящий вал изменений в политической и экономической жизни страны с каждым днём погружали многих людей в состояние затяжной тревожной неопределённости. Погружение в атмосферу этого полузабытого времени помимо восторженных ностальгических чувств юности неожиданно придало всем ощущениям неприятный привкус горечи и даже тухлятины. Послезнание не совсем то, что нужно обычному молодому студенту, чтобы хоть немного чувствовать себя оптимистом.

— Чего завис, Гавр? — Федька отхлебнул добрую половину стакана томатного сока, отрывая меня от философских размышлений о времени и о себе.

Я продолжал механически жевать сосиски. Только сейчас, вынырнув из глубоких размышлений, понял, какие они вкусные и как отчаянно полыхает у меня во рту, так как, по своему обыкновению, я щедро обмакивал их в горчицу и запихивал в рот чуть ли не целиком.

— На, запей! — протянул мне Иваныч стакан с соком, — а то морда красная, хоть прикуривай. Ты о чём спросить-то меня давеча хотел, Гавр?

Я с благодарностью кивнул товарищу, запивая горчично-сосисочный пожар ледяным соком. Вот это кайф!

— Спросить хотел, как ты квартиру снял, Федь? Задолбала меня общага, никакой личной жизни.

— Так снять дело нехитрое. У «Интуриста» рядом с троллейбусной остановкой на углу пятачок есть. Там ещё стенд такой с объявлениями. На нём народ, что квартиры сдаёт и кучкуется. Обычно вечером. Мне батя сам снимал ещё зимой. Сразу на год у хозяйки часть дома. Вроде так дешевле. Правда, сортир на улице. Зато газ и вода в доме. Горячая и холодная. Ванна опять же. Хоть я в городскую баню люблю ходить.

— А телефон есть?

— Не, без телефона живёт бабка. Так это, Гавр, сейчас, наверно, и цены другие.

— Понятное дело. А вы почём платили?

— Двадцать пять рублей в месяц. Но бабка уже ворчит, к Новому году обещала увеличить цену. Насколько не говорила.

— Ещё бы! Так говоришь у «Интуриста»? Почему бы прямо сейчас не прошвырнуться?

— Не, батя говорил, что бабки там только по субботам-воскресеньям приходят по утрам. Вроде как специально себе студентов ищут. Кто девочек, кто мальчиков. А в будни там одни барыги да посредники. Квартиры на день, на полдня. Командировочным там, ещё кому.

— Блин, как всё запущено! И в Авито не прикинешь…

— Где? — переспросил Фёдор.

— Нигде, Иваныч, это я так. Бурчу чушь всякую. Переутомился. Может, есть какая газета с объявлениями?

— Не слышал про такую, — Ушаков доел последнюю сосиску, вымазав кетчуп на тарелке корочкой хлеба, и с сожалением посмотрел на пустую посуду.

— Может, повторить, Федь? — перехватил я его взгляд.

— Не, Гавр, спасибо, наелся. И так тебя в расходы ввёл.

— Не переживай, будет время — и ты проставишься! — улыбнулся я, вспомнив как всего лишь через несколько лет родители Федьки займутся фермерством: выращиванием лука, огурцов и арбузов. И как я буду ездить к ним в гости, в небольшой, но такой гостеприимный и добрый дом, где мама Иваныча будет кормить меня буквально на убой.

— Слышь, Гаврила, — Фёдор смачно потянулся на крыльце кафе, когда мы вышли на улицу, — ты правда на работу устроился?

— Есть немного. Грузчиком на железке.

— Ух ты! А нельзя там и мне притулиться?

— Не знаю, Федь. Врать не буду. Сам пока на птичьих правах. Но пошуршать попробую. Слово!

— Спасибо, Гавр! — расплылся в широкой улыбке Иваныч.

— Пока не за что, — махнул я рукой. Ну что, пузо набили, может, погуляем? Дипломаты мне в комнату забросим.

— А может, в видеосалон сходим?

— А что идёт?

— В парке «На гребне волны» со Суэйзи и Ривзом, в театре второго Терминатора крутят, а на бродвейчике — сдвоенные сеансы, чередуют «Молчание ягнят», шестого Фредди Крюгера и какой-то «Гудзонский сокол».

— Ястреб, Федя, «Гудзонский ястреб».

— Ты что, смотрел уже?

— Нет, рассказывали, — решил я не расстраивать друга, так как все перечисленные фильмы смотрел много раз.

— Так куда пойдём?

— Решай сам. Мне пофиг. Только не ужастики.

— Хорошо. «На гребне…» и ягнят ещё долго крутить будут. Да и первый фильм в кинотеатре показывали, я уже видел. Давай на Шварца? Второй терминатор — сила! — я и не сомневался в товарище. Фантастика всегда вне конкуренции.

— Пошли, Иваныч! Поможем австрийскому недотанкисту замочить Т-1000! — хлопнул я по плечу друга.

— Чего? — снова не понял Ушаков.

— Да не слушай ты меня! Сказал же, заговариваюсь. Пошли уже, только по дороге где-то надо отлить. Сока я, похоже, перепил.

Глава 6

У меня теперь миллион друзей

Их привёл ко мне новый чародей

Всё, что захочу, мне покажет он

Мир осветит нам он со всех сторон

Видео, видео — снова я вижу мерцающий свет

Видео, видео — стоит включить — и меня с вами нет

Видео, видео — это не сказка, это не сон

Видео, видео — стану такой, как она и как он

Литягин А. В., Соколов В. П.

Несмотря на жуткую экранную пиратку легендарного фильма, я неожиданно для себя получил массу удовольствия. И прежде всего, благодаря озвучке бессмертного Андрея Гаврилова. Я даже отвлёкся от ошеломительной погони Т-1000 за Т-800, осознав вполне очевидную вещь: голос этого переводчика стал для многих из нас настоящим голосом времени. Ироничный, доходящий до откровенного стёба, местами корявый до оскомины, он доводил до нас придуманные смыслы простых как чугунный лом экранных голливудских судеб. К которым наши жадные неокрепшие умы в ту пору стремились при каждом удобном случае.

Много раз просмотренный фильм, тем не менее затянул меня с первых минут. Возможно, свою роль сыграла атмосфера единения в небольшой театральной подсобке, отданной под видеосалон, где умещалось от силы два десятка зрителей.

Будущий губернатор штата Калифорния смотрелся неизменно брутально и непоколебимо, успешно с бескомпромиссной тщательностью асфальтируя жидкого Патрика при каждом удобном случае. Никогда не нравившаяся мне прежде Сара Коннор, сейчас открылась с неожиданной стороны. Как-то слышал фразу, что дубляж убивает атмосферу фильма. Не знаю, я не эстет. Но просматриваемая нами экранная копия имела ещё один недостаток, который для меня превратился в преимущество. Как-то так получилось, что голоса настоящих актёров были слышны вполне отчётливо, а Гаврилов поразительно успевал со своим переводом, не отставая от действия. Да перевода особенно и не требовалось.

Легкодоступный многоголосый дубляж, да ещё с выбором полюбившейся студии — это, конечно, великое достижение диванного двадцать первого века. Но ламповость, настоящая душевность с ним куда-то ушла. Последние годы частенько ловил себя на том, что недосматриваю фильмы даже до середины. Слишком просто стало всего лишь парой кликов отвергнуть очередное кино и сменить его на другое. Ещё и мстительную одинокую звёздочку в оценке поставить. Мда, обожрались мы, господа кинозрители…

Хотя возможно, это всего лишь форма ностальгического мазохизма. Наиболее остро подобное ощущается в этом зале, где каждый пришедший за кровный рубль приобщался к «великому Голливуду».

Интересно, что сказали бы на сей счёт мои дочери, в распоряжении которых всамделишный рог изобилия из миллионов фильмов из разных концов планеты? Только знай жми кнопку!

Надо же, чёрт дёрнул вспомнить про своих… Настроение совсем пропало. Хорошо хоть два с половиной часа экранного времени почти подошли к концу.

Фёдор почти весь фильм просидел с разинутым ртом. Я тоже помню своё потрясение, когда впервые попал в видеосалон во время очередного армейского увольнения в город. Тогда я едва не оторвал налокотники на кресле, приспособленном почему-то внутри фюзеляжа старого «Як-40» в городском парке. Но нет. Не «Терминатор» был тому виной.

Крышесносящее творение Ридли Скотта. «Чужой»! Кто же не слышал знаменитого слогана? «В космосе никто не услышит твоего крика…» Что ж, какая извращённая ирония, Вееру Миров тоже абсолютно до лампочки переживания какого-то там Миротворца.

Расстались с приятелем мы уже на троллейбусной остановке. Стемнело, пора было заскочить в общагу и отправляться в лес, воплощать очередную мою задумку. Но для порядка следовало отзвонится Зелимхановичу — телефонная будка как раз напротив общаги.

Экспедитор ответил сразу. На сегодня я был свободен. А вот в среду меня ждал второй вагон с солью. Что ж, неплохо. Заработок приличный. А планов громадьё. Да и на «прописку» с бригадами по совету Степаныча нужно было где-то разжиться алкоголем и закуской. Талоны-то я потратил пусть и с пользой, но теперь водку придётся покупать втридорога.

Ночной тренировке теперь ничто не могло помешать. Ежедневно ходить в институт, наслаждаться мирной жизнью и всеми её преимуществами, да ещё в теле анавра — всё это, конечно, прекрасно. Но не стоит забывать, с какой целю я нахожусь в этой пространственно-временной точке.

Демиург! Снова долбанный Демиург — вот ключ к моей цели. И теперь-то уж он от меня никуда не денется. Никаким Хранителям я его не отдам, пока он не сам поможет мне выдернуть родных из основной реальности. Как там говорил Лукреций? Создать для них локальную пространственно-временную петлю? Да хоть чёрную дыру и заткнуть сверхновой!

Нужной временной точки я достиг, если Пашка не накосячил. Пусть даже и ошибся на несколько месяцев. Не беда. До сих пор настройки Ремесленника не подводили. Активность «радара» моего Матрикула ограничена пятью километрами. Эх, надо было Лукреция попросить усилить мощность этой опции! Не до того было.

Значит, я должен хотя бы раз в несколько дней, а в идеале ежедневно пересекать город по нескольким векторам, чтобы максимально охватить полем «радара» его жилые районы. Так я, по крайней мере, буду уверен с высокой долей вероятности, что не пропущу появление Демиурга в пределах моей орбиты. Так почему бы не убить сразу двух зайцев?

Большие радиусы города — это примерно 10–12 километров с юга на север и больше пятнадцати — с востока на запад. Можно менять вектора, скажем, каждую чётную ночь. А попутно стимулировать физику аватара к прогрессирующим изменениям. Ночные кроссы в сочетании с силовыми тренировками — что может быть лучше для молодого тела? А ночь позволит максимально тренировать навыки ориентации и ночного зрения. Да и скроет от лишних любопытствующих глаз.

С экипировкой, правда, у меня полный швах. Ну да ничего. Сегодня можно и в старых трениках с кедами побегать. На худой случай и в семейках можно тренироваться. Самое большее за психа примут. А попозже можно и на рынок вырваться. На вещевом, что в верхней части города, сейчас можно найти всё, что душе угодно. Были бы деньги. Правда, придётся иногда отвлекаться на зарабатывание этих самых денег, что дешевеют не по дням, а по часам. Но кто же сказал, что в этой миссии для разнообразия будет легко?

Осталось придумать, что наврать соседям по комнате в общежитии, пока я не переехал на квартиру. Наверняка ведь советами замучат, узнав о ночных отлучках. Кстати, чем не алиби: нашёл себе даму с хатой. Там и ночую. А подробности? Фи, джентльмены предпочитают красноречиво молчать. Решено, так и сделаю.

Но врать и не пришлось. Народ где-то шлялся. Да и то, сказать, время-то ещё детское. Я прихватил треники, кеды, запихнув их в свою универсальную спортивную сумку. Подумав, взял и банку сгущёнки. Сосиски, конечно, хорошо, но сегодня я хочу попробовать дать организму максимальную нагрузку, какую только позволят условия. Сегодняшнее представление перед физруком и кафедральными тётками было всего лишь прелюдией. А кратковременный тремор пальцев в финале я справедливо списал на волнение. Тем более что уже сидя с Фёдором в кафе не ощущал никаких последствий довольно высокой нагрузки.

Справедливости ради я выдал далеко не двойной норматив. Хитрец Матько поставил передо мной изначально трудновыполнимую задачу. В смысле, для среднего студента, каким я и выглядел в его глазах. А так-то заслуженный дзюдоист с лихвой в своих запросах по нормативам превысил шестую золотую ступень ГТО для моей возрастной категории. Правда, там несколько иной набор упражнений. И всё равно — гад!

Вот и поглядим сегодня ночью, чем ты ещё сможешь меня удивить, аватар. Так, часики не забываем: «Командирские» — предмет зависти дембелей всей роты, купленные на сэкономленные деньги и буквально выстраданные в военторге (плюс букет роз и коробка конфет продавщице). Заодно и проверю, так ли уж они хороши на предмет водонепроницаемости, устойчивости к ударам и сотрясениям.

Путь до опушки одного из городских лесов, почему-то прозванного местными старожилами Архиерейским, не занял и четверти часа. Проходя мимо Андреевского собора, отметил довольно скудное освещение двора за облупившимся церковным забором.

Ничего, пройдёт совсем немного времени, страну захлестнёт целый вагон перемен, о которых так просили или ждали. Кто как. И куцые ручейки пожертвований превратятся в полноводные реки. Кстати, вспомнился отец Афанасий с узловой станции Незлобино, у которого на все случаи жизни находилась подходящая цитата из библии. Все наши споры о переменах он завершал словами: «Закон же пришёл после, и таким образом умножилось преступление. А когда умножился грех, стала преизобиловать благодать…» Не отвечаю за точность, кажется, это из Послания к римлянам. Ну что ж, город мой любимый, благодати скоро будет, не разгребёшь…

Первая же попытка оценки ночного зрения оправдала самые лучшие ожидания. На товарной станции мне толком не удалось опробовать это умение. Всегда находился, пусть и плохонький, источник света.

Нырнув во влажную прель осеннего леса, я испытал постепенный переход к менее ярким цветам, но оттого не менее чётким оттенкам монохрома. Проявились и совершенно новые нюансы, которых раньше не было. При пристальном взгляде вокруг себя я заметил небольшое свечение, идущее от наиболее толстых стволов мелькавших вдоль тропы деревьев. Я прильнул к одной из сосен и чуть не заорал от неожиданности: вдоль ствола тоненькими опалесцирующими нитями тянулись вверх к исчезающей кроне настоящие живые ручейки. Стоило коснуться коры ладонью, как в этом месте возникал небольшой «водоворот», заставляющий руку светиться ещё целую минуту после того, как контакт прерывался. Подобных деревьев было не так много, чтобы лес выглядел декорацией к «Аватару», но странность подобного явления обескураживала.

Решив разобраться с этим феноменом попозже, я быстро переоделся, засунул джинсы и рубашку в сумку и спрятал её в развилке ближайшей светящейся сосны.

Приседая и наклоняясь для начала около четверти часа, я припустил бегом, ориентируясь на внутреннее чувство и хорошо протоптанные в лесу тропинки. Чем дальше я углублялся в чащу, тем реже встречались светящиеся деревья. Вскоре они пропали совсем.

Городской лес — это вам не парк, но и не дремучая чаща или дебри с завалами и буреломами. Архиерейский из-за своего расположения был исхожен вдоль и поперёк. Днём тут шляется куча народу. А вот ночью… Вряд ли в тёмное время суток тут бродят хорошие люди. Хотя и чудиков на свете немало.

Я же в бытность свою студентом и в лес-то ходил — по пальцам пересчитать можно. Всё корпел над учебниками или девушек провожал. Но всё больше по освещённым улицам и тротуарам. Не всегда, конечно. Но это уж, как водится.

Набрав изначально хороший темп, я уже через четверть часа выбрался на большую поляну, где располагались Холодные Родники — сердце Архиерейского леса. Излюбленное место местных моржей и любителей закаливания.

Останавливаться не было смысла. Хватит времени на обратном пути. Заодно и окунусь. А теперь только вперёд! Сегодня разведка территории и максимальная нагрузка. Бежалось легко и приятно: казалось, в теле каждая клеточка отдаётся чистым и яростным звоном, все мрачные мысли вылетели из головы, мозг заработал, словно метроном, анализируя все, даже самые незначительные события последних дней.

Не забывал то и дело прислушиваться к Матрикулу. Татуировка молчала. Что ж, я и не ожидал быстрого результата, в предыдущей миссии пришлось прожить почти месяц, прежде чем я вышел на первый контакт с Демиургом. Да и тот чуть не прошляпил…

В кафе, кстати, Иваныч очень заинтересовался необычной татуировкой. Больше всего его привлёк цвет первых двух изображений — зелёный. Абстрактные рисунки, вписанные в треугольник и круг, больше походили на помесь арабской вязи и скандинавских рун. Их сложное переплетение создавало оптическую иллюзию провалов в пространстве. Третья синяя татуировка была вписана в октагон и была довольно простой: три изогнутые линии, исходящие из одного центра, образовывали подобие трилистника. Что-то отдалённо знакомое, читанное или виденное в сети.

Но я никогда не был силён в символике. На все вопросы товарища я просто махнул рукой, сославшись на блажь, мол, сделал тату под настроение, случайно. Предложили на халяву. Выбрал самый нейтральный и в то же время приглянувшийся загадочный рисунок. А цвет? Это уже фантазия самого кольщика.

Фёдор покрутил носом, хоть и с трудом, но проглотил предложенную версию, всем своим видом давая понять, что не верит мне ни на грош. А мне то что? Пусть себе думает что хочет.

Чуть больше часа — и впереди в прогалинах между стволов деревьев передо мной замаячили огни новостроек северо-западного района. Ага. Я глянул на часы — бег по этому радиусу занял час двадцать. Поворачиваем и максимально ускоряемся до Холодных Родников.

На большой поляне я было уже далеко за полночь. Куцый серпик луны отражался в водном зеркале, умножаясь в каждой из каменных ванн. В тишине ночи звуки падающей по искусственному водопаду воды, казалось, разносились на километры. Приблизительно вспомнив рельеф и расположение окрестностей, я без особого труда отыскал подходящую мне старую мшистую колоду, служившую сиденьем для любителей шашлыков.

Судя по весу, тянула она килограммов на тридцать пять-сорок. Самое то. Пришло время силовых упражнений с неудобными тяжёлыми предметами.

Здесь, вокруг каменных ванн Холодных Родников, вновь стали проступать из серой мглы стволы светящихся деревьев. Словно таинственные стражи выстроились они по периметру вытянутой поляны. Может, всё дело в воде? Вроде бы на опушке, где я их впервые увидел, неподалёку расположено русло ручья. Странная особенность у местной флоры. А может это новые проявления способностей анавра? О чём-то таком вроде бы говорил Ремесленник, мол, в теле самого носителя нейротрона могут открыться дополнительные умения.

Видеть ток древесных соков и их свечение — что может быть бесполезнее? Мысленно махнув рукой на пока не совсем понятную способность, я приступил к тренировкам. Спешить было некуда, поэтому каждое из упражнений я ограничивал пятьюдесятью повторениями и сразу менял группу мышц. Спустя час скинул насквозь пропитанные потом треники и трусы. Некого было стесняться. На поляне я был один: в краткие минуты передышек мой слух улавливал лишь звуки естественного фона ночного леса. Птиц почти не было слышно. Пару раз печально — заунывно прокричал сыч. Но и тот заткнулся, возможно потому, что ему так никто и не ответил. Почём мне знать, зачем кричат сычи по ночам?

Через два часа, чувствуя, что, кроме обильного потоотделения, я не ощущаю пока существенного нарастания усталости, я стал наращивать темп, включив в упражнения ещё и перемещение на корточках с колодой на плечах по периметру поляны в перемежающемся рваном темпе. Результатом стала нарастающая жажда.

Перерыв на полчаса и ледяная вода из родника немного подняли настроение. Достаточно однообразные тренировки и угрюмый, молчаливый лес вокруг не располагали к энтузиазму. Хотелось плюнуть и вернуться в общагу, тупо завалиться спать. Но пришлось пересилить прорыв лени. До восхода было ещё далеко, а достигнуть порога выносливости мне пока не удавалось.

Спустя два часа проявились первые признаки усталости. Кожа начала «гореть» при любом прикосновении, мышцы стали постепенно наливаться упругой тяжестью, и в теле возник настоящий вал из сотен пульсирующих покалываний, сродни тем, что мы чувствуем при возвращении кровообращения в онемевшей конечности. Только многократно сильнее.

Я прекратил упражнения с утяжелением и оставил лишь отжимания, приседания и сгибания в поясе из положения лёжа, увеличив число повторений до ста. Голова продолжала работать ясно, ни голода, ни жажды я не ощущал. Закончив, встал в позу Ромберга, закрыл глаза, потом, не размыкая век, прошёл по воображаемой прямой.

Координация движений нареканий не вызывала. Ещё через час возник острый приступ голода, сопровождавшийся неприятной отрыжкой и болью в животе, да такой, что я, плюнул и не стал тратить время на вскрытие банки со сгущёнкой, попросту стал набивать рот мхом, который в изобилии рос на стволах старых лиственниц, запивая их водой прямо из каменного бассейна. Горечи я не ощущал, лишь старался тщательнее пережёвывать субстрат, казавшийся в спектре ночного зрения тёмно-серой массой и остро пахнущий сырой землёй.

Спустя четверть часа и пару обглоданных стволов, все неприятные ощущения сошли на нет. Живот успокоился. Интересно, будь тут случайный наблюдатель, чтобы он обо мне подумал?

Прозанимался в заданном темпе ещё час — жжение кожи и покалывание в мышцах постепенно вернулись. Решил, что для первых суток, пожалуй, хватит и испытывать судьбу не стоит. С наслаждением залез в один из каменных бассейнов, с головой погрузившись в воду. Ледяная влага, наполняющая старинные ёмкости показалась ничуть не холоднее воды из-под крана. Тело благодарно расслабилось, неприятные ощущения прошли почти незаметно.

Я лежал, погружённый по шею и бездумно разглядывал яркиезвёзды, во множестве усеивавшие безмятежный небосвод. Снова заклюкал сыч. Мне показалось или небо на востоке приобрело немного иной оттенок. Пора было собираться домой.

Решив не одеваться, я лишь смочил треники в воде, дабы обтереться на стартовой точке и нагишом припустил по тропе, сделав зарубку на память, прихватить на следующую тренировку что-нибудь посущественнее мха.

Приведя себя в порядок у приметной светящейся сосны, где спрятал сумку с одеждой, всё же пробил сучком в банке со сгущёнкой парочку отверстий, через которые и высосал живительный продукт. Что ж, вот тебе и завтрак, Гавр. Или поздний ужин. Это как посмотреть. Мох не в счёт. Это был всего лишь эксперимент.

На опушке леса было уже довольно светло. До начала занятий оставался ещё целый час. Времени хватило вернуться в общежитие и привести себя в порядок. Я, конечно, не ждал, что в первую же ночь мне удастся отсканировать Демиурга, но мысль о том, что подобных тренировок с метаниями по векторам и пригородным лесам у меня будет не один десяток, всё-таки немного подпортила настроение.

Сегодняшний день обещал быть насыщенным не только занятиями, поскольку я решил не откладывать посещение деканата в отчаянной надежде на возможность экстерната по выбранным предметам. А для этого нужно было прогулять второй час лекции по философии. Вряд ли я проторчу в этой реальности оставшиеся до экзамена по этому предмету пятнадцать месяцев, но и лишний раз обращать на себя внимание заведующего кафедрой…такое себе удовольствие.

Буду надеяться, пронесёт. Можно, конечно, заглянуть в деканат и после занятий, но тогда придётся представать непосредственно пред очами самого декана. Человека по всем статьям уважаемого, но избыточно осторожного, до абсурдной степени формулы «Как бы чего не вышло». Именно в такой транскрипции. С прописной буквы. И на затее с экстернатом можно сразу поставить крест. Большой и жирный! Ибо не хер…

В разгар же занятий его замещала заместитель декана по работе со студентами первого — третьего курсов. Женщина, выдающаяся во всех смыслах. Без преувеличения.

По моему глубокому убеждению именно так должна была бы выглядеть Шахерезада из «Сказок 1000 и одной ночи» в возрасте своего полного расцвета. Тем более что Сапфира Султановна и в жизни была настоящей кавказской красавицей, мудрой советской руководительницей и преподавателем от Бога.

Короче, спортсменка, красавица, комсомолка. Не удивлюсь, если она ещё и подрабатывала на Контору Глубокого Бурения. Из чистого энтузиазма и любви к интеллектуальным интригам.

Именно её я хотел сделать послом своей доброй воли, то есть убедить разрешить мне сдачу экстерном четырёх выбранных предметов и, при удаче и достаточной доле наглости, одного госэкзамена. Это я уже потом решил присовокупить, так сказать. Из чувства протеста к собственной нерешительности. Тварь ли я дрожащая или Миротворец, мать вашу?!

Я уже осознал, что просто так заниматься методичными поисками Демиурга будет довольно скучно. Эта мысль несколько раз приходила мне на ум во время ночной тренировки. В первых двух миссиях мне нередко приходилось для достижения цели играть в салочки со смертью. А здесь? О какой опасности до появления на горизонте клевретов Хранителей можно вообще говорить? Да и появятся ли они ещё большой вопрос.

Полагаю, что это случится не раньше, чем мы пересечёмся на конечных этапах по захвату искомого объекта. Вот только когда произойдёт это эпохальное событие одному Закону известно. Я же сдохну от скуки или тоски. Что же мне теперь, как нелегалу японской разведки только и делать, что точить по ночам катану, да притворяться днём бедным рикшей из китайского квартала?

Блин, да я тут пожить хочу! Просто жить. Впервые за последние полгода вокруг меня мирная жизнь, а не очередная война. И плевать, что перестройка и другие объективные причины исторического маховика превратили жизнь в стране в помесь лохотрона и спринтерских тараканьих бегов на выживание!

Что я видел-то последние полгода индивидуального времени? Воинский эшелон, окопы, шахту да лагерь военнопленных? Бесспорно, впечатлений, опыта, достижений — вагон и маленькая тележка. Не буду кокетничать, были и прекрасные моменты. Но всё это на бегу! В краткие минуты передышек. Даже секс у меня случился всего один раз. Один раз, Карл! Это как вообще? Нормально? Обидно, право слово.

Сейчас же я впервые никуда не спешу. Ремесленник обещал для тела моего аватара только прогрессирующие положительные изменения. Отсюда в первую очередь и следует исходить. Я не отступаю от основной цели. Лишь иду к ней оптимально выбранным путём, а не рвусь в саморазрушительном отчаянном порыве. Успеется. И если я буду всё время есть себя поедом и тосковать, то с высокой долей вероятности сойду с ума и ничего в итоге не добьюсь. Эрго — срывай день и держи глаза и уши открытыми, Гавр. И будет тебе счастье…

Завтракать в общаге не было смысла, лишь вскипятил кружку с турецким чаем, бухнув туда десять ложек сахара. Напиток получился омерзительный, но сладкий. К тому же прекрасно бодрил и смыл привкус мха с моих зубов. Хотя хрен редьки не слаще.

В институте еле высидел первый час лекции, обдумывая с чего начать разговор с заместительницей декана. Но так толком ничего и не придумал. Да что там выдумывать? Скажу прямо, всё как есть, а уж потом попробую подогнать доказательную базу.

— Доброе утро, Сапфира Султановна! — я улучил минутку и заглянул в деканат, воспользовавшись моментом, когда та осталась одна, а секретарь вышла в институтский буфет.

— Здравствуй, Луговой. Почему не на занятиях? — отвлечённо-официальный тон, видимо, должен был заставить трепетать сердце второкурсника. Оно и вправду затрепетало, но отнюдь не от робости. Сапфира была сегодня дивно хороша и свежа, загадочно поигрывая пальцами на крупных тёмно-синих камнях, которыми были украшены её серьги из белого металла.

— Сбежал со второго часа лекции, Сапфира Султановна. Хочу переговорить по важному делу. С вами, — всё это я проговорил на одном дыхании, преданно глядя в глаза заместительницы декана, стараясь чтобы мой взгляд не съезжал в сторону умопомрачительного декольте, куда спускалась цепочка белого золота с кулоном Нефертити.

Женщина приподняла правую бровь и уже с большим интересом взглянула на меня, откладывая в сторону какие-то бумаги.

— Что ж… честный ответ. Выкладывай, Луговой, побыстрее, что у тебя там.

— Хочу досрочно сдать экзамены по нескольким предметам, чтобы высвободить время для дополнительных занятий, — выдал я единственную заранее заготовленную фразу.

— И какие предметы? — интерес во взгляде Сапфиры приобрёл большую остроту.

— Философию, политологию, социологию и историю медицины с курсом истории, физкультуру, иностранный язык, латинский язык (просить так просить — авось хоть половину разрешат!) и… — я несколько замялся, — …анатомию.

— Наглости тебе не занимать, Гаврила Никитич, (феноменально, но Шахерезада знала всех подопечных студентов по именам-отчествам!). Анатомия — сразу нет! И не мечтай. И не потому, что я не верю, что ты её сдашь, изучив меньше половины запланированных тем. Технически ректор не даст разрешение. Да и для госэкзамена требуется особый протокол, состав комиссии. Даже дату согласуют с министерством. Беспрецедентно. Ну а остальные… ты твёрдо уверен в своём решении?

— Уверен, Сапфира Султановна. Всё лето учебники штудировал! На самом деле, я физкультуру уже практически сдал. Старший преподаватель Матько должен был вчера служебную записку передать.

— Да? — вторая соболиная бровь поползла вверх. Заместительница декана потянула к себе с края стола кожаную папку и, открыв её, зашуршала листками, — да, действительно. И заведующий кафедрой подписал, — теперь на её лице было написано пусть небольшое, но удивление, — когда ты успел, Луговой?

— Само как-то вышло, — если бы я стоял, то обязательно шаркнул ножкой. А так — просто потупил глаза.

— Само, значит, — протянула Сапфира Султановна, — и зачем тебе столько свободного времени Гаврила, если ты за лето умудрился пять предметов подготовить для сдачи экзамена? Да ещё иностранный язык! Хотя, — она открыла журнал курса, — может, ты в спецшколе учился? Так бывает…

Похоже, заместительница декана любила задавать себе вопросы, и сама же на них отвечать. Причём вслух. Не думал, что озадачу так своим предложением нашу железную Шахерезаду. Хотя что-то мне не приходит на память ни одного подобного случая за мою бытность студентом.

— Погоди, Луговой. У тебя в анкете написано, что в школе ты учил испанский. У нас в институте на кафедре испанского нет и тебя отправили во французскую группу. И ты хочешь сказать, что готов сдавать французский? — на этот раз от удивления Султановна сняла стильные очки в тонкой оправе и стала интенсивно протирать линзы бархоткой.

— Э… — снова замялся я, понимая, что именно сейчас вступаю на тонкий лёд и очень скоро пожалею о своей дурацкой инициативе, — я бы хотел сдавать немецкий, — и попытался изобразить взгляд шрековского котика.

— Ты хорошо себя чувствуешь, Луговой? — неожиданно спокойным голосом осведомилась Султановна.

— Да, то есть нормально, — котик превратился в китайского болванчика.

— А чего глаза выпучил? — она тяжело вздохнула и решительно, но не сильно хлопнула ладонью по столешнице, — чувствую, что пожалею, но я тебе почему-то верю, Луговой, и мне хочется посмотреть, как один из лучших студентов курса сдаст экстерном пять экзаменов кряду. Ты разжёг во мне любопытство, Гаврила. А это уже немало. Ответь мне ещё только на один вопрос.

— Какой? — я немного растерялся, всё ещё не веря — прокатило!

— Почему среди предметов нет ни одной химии?

Ах вот оно что… Султановну задело, что я не решился сдавать экстерном предметы её кафедры. Ладно, «подпоём» самолюбию преподавателя биоорганической химии.

— Так как же можно, Сапфира Султановна? Это же не только теория, но и практика! Разве можно качественно подготовить и сдать экстерном такую прорву лабораторных? А навыки как нарабатывать? Не-ет… Это утопия! — я постарался изобразить праведное возмущение.

— Ш-шельмец, — от грудного голоса железной Шахерезады у меня помимо воли потяжелело в паху, — врёшь и не краснеешь! Но красиво, нужно признать. Ладно. Вот возьми, — она передала мне несколько бланков, — стандартные запросы на кафедры. Подпиши у заведующих, согласуй даты экзаменов и верни мне. Я попрошу включить меня от деканата в состав комиссий. Ну а с тебя знания, Луговой. А теперь…брысь отсюда, прогульщик!

Уже в коридоре до меня стали доходить истинные размеры бюрократической дыры, в которую я сам себя засунул. Это же мне теперь придётся уговаривать, упрашивать заведующих кафедрами, чтобы снизошли. А выскочек у нас не любят. В лучшем случае объяснят чьи в лесу шишки. Хотя, может, зря я нагнетаю и не так страшен чёрт, как его малюют?

На второй час лекции я, естественно, возвращаться не собирался. Почему бы и не заглянуть на кафедру общественных наук? И пойти следует по пути наименьшего сопротивления.

Доцент Апельсинова отвечала за политологию, социологию с курсом истории России. Человеком она была мягким, увлекающимся. Студенты пользовались этими её чертами без зазрения совести: стоило на лекции задать вопрос о кадетах или февральской буржуазной революции 1917 года — и пошло, поехало. Тема лекции немедленно съезжала на Львова с Милюковым и прочих Родзянко.

Была в соответствии с этой диспозицией у меня одна задумка…

К счастью, Елизавета Мартемьяновна была не занята и настолько рассеянна, что даже не пожурила меня за отсутствие на занятиях. Заинтересовать её было непросто. Когда же я завёл разговор о волонтёрах, охотниках, сёстрах милосердия, Первой мировой войне, принце Ольденбургском и юго-западном фронте стало понятно, что мне удалось нащупать точки соприкосновения.

Уж не знаю, как, но пришлось выложиться полностью. Даже мне, практически участнику указанных событий было довольно сложно переубедить ярую поклонницу кадетов. Тем не менее Апельсинова явно испытала от нашей беседы настоящее удовольствие, поэтому мою просьбу, подписать бланк заявления на экстернат она легко согласилась удовлетворить.

Каково же было моё удивление, когда она вызвалась подписать и второе заявление для кафедры философии, стоило мне лишь посетовать на сложность взаимопонимания с великим и ужасным профессором Миневичем.

— Ничего, молодой человек. В наше нелёгкое время, как и в любую эпоху революций и перемен, интерес к общественным наукам приобретает особое значение! Я чувствую в вас довольно высокий потенциал. Вы мыслите не по годам трезво и умеете отстаивать своё мнение. Хоть и не лишены ржавчины соглашательства и угодливого желания понравиться собеседнику, безропотно принимая его мнение! Так нельзя… Но я думаю, это недостатки молодости и неопытность. Дерзайте, я замолвлю за вас словечко профессору!

Вот те раз! Ай да Апельсинова! Да она раскусила меня с первой минуты. Не так уж и проста оказалась Елизавета Мартемьяновна. Хорошо, что я с самого начала отмёл мысль заявиться к ней с цветами и коробкой конфет. Пошлее не придумаешь. Мда-а-а…

Что ж, одной головной болью меньше. Уф, поговорили всего ничего, а вспотел, как мышь амбарная. Много слов сегодня на кубическую минуту вышло. Надо бы поспешить на вторую пару. Что у нас там? Микробиология. Ну вот. Ещё два часа потерянного времени на древние, как дерьмо мамонта, методы. Ничего. Если задумка с экстернатом удастся, буду посвободнее. А микробиология? Ну не всё же коту Масленица…

Глава 7

Имея деньги, так легко переносить нищету. Учись зарабатывать их, не лицемеря. Иди работать грузчиком, пиши ночами. Мандельштам говорил, люди сохранят все, что им нужно.

Сергей Довлатов.

Неделя в хлопотах и тренировках с пустыми блужданиями в поисках демиурга прошла незаметно. В пятницу после занятий для разнообразия решили с Иванычем рвануть в столовую сельхозинститута. Всё равно организм аватара судя по ночному опыту спокойно переваривает и усваивает любую органику, как и в предыдущих реальностях. Так чего тратиться на нормальную еду? Неизвестно, сколько сегодня накалымить удастся, надо создавать какую-никакую финансовую подушку. И если Зелимханыч припряжёт очередной соляной вагон разгружать, сил понадобится много.

Гигантская очередь в столовке объяснялась просто: сегодня были пельмени. Маленькие, налепленные из сероватого теста с начинкой, возможно даже из мяса. Но вполне себе вкусные и питательные. Да ещё и порции, что могут удовлетворить любой аппетит. А к этому ещё полстакана сметаны. Гуляем!

И вся эта роскошь всего лишь на два рубля с полтиной! Правда, всего полгода назад, мне кажется, за эту порцию я отдавал меньше рубля. Но так ведь то в совсем другой стране было. Понимать надо. А что будет к Новому году? Как бы мне ни пришлось через месяц-другой переходить с Зелимханычем на натуроплату …

Налопавшись от пуза, разбежались по своим делам. Закинув дипломат в общагу, я сел в троллейбус, что шёл по проспекту мимо «Интуриста». Хотя Фёдор и предупреждал, что в основном бабушки, сдающие комнаты тусуются там в выходные ближе к обеду, я всё же решил испытать пятничную удачу. И не прогадал.

К тому же от гостиницы до железки пешком было практически рукой подать. Если придётся подождать, спешить не придётся. Мда, что ни говори, а с транспортом, как и со связью здесь туговато. Телефоны-автоматы, работающие через один и автобусы-троллейбусы, ходящие хоть и по расписанию, но в час пик переполненные, словно муравейники, и еле плетущиеся от остановки к остановке.

На пятачке около стенда с объявлениями, выкрашенного в грязно-синий цвет, было ожидаемо немноголюдно. Парочка работяг затрапезного вида, явно околачивались здесь не ради квартирного съёма. Какой-то худющий тип с зачёсом на голове и весь в варёной джинсе холодно скользнул по мне лихорадочным взглядом и тут же потерял всякий интерес. Барыга или посредник? Больше смахивает на торговца дешёвой дурью. А вот какой-то живчик с тонкими усиками в кургузом пиджаке. Этот тоже не в кассу. Квартиры на час или на день меня не интересуют.

Я покрутил головой, выглядывая возможных квартирных хозяев, но больше хозяек. Мой взгляд зацепился за двух пожилых женщин, разговаривающих в нескольких шагах от меня на углу проспекта и улицы Героев-подпольщиков. Одна из них сидела на приставной скамеечке у эмалированного ведра с жареными семечками. Вторая же с небольшой авоськой пристроилась рядом. Товарки что-то оживлённо обсуждали, правда, сразу же замолкли, как по команде, стоило лишь мне приблизиться.

— Вечер добрый, мамаши! — решил я завести разговор. Наверняка та, что торгует семечками, определённо владеет оперативной информацией по моему вопросу. Не зря же её дислокация облюбована рядом с искомым стратегическим объектом.

— Тоже мне, сынок выискался, — процедила та, что стояла с авоськой.

— Ну не внучок же, уважаемая. Вон вы ещё ладные какие: хоть на танцы, хоть под венец!

— Ох ти! — ухмыльнулась торговка, засветив золотой зуб, — гляди, Петровна, женишок какой выискался!

— И не говори, Митрофановна, дрищ в мериканских шальварах, а туды ж.

Тем не менее во взглядах женщин проскользнул живой интерес. Несмотря на шутливый и напускной местечковый тон, они явно были не прочь отвлечься от повседневной рутины.

— Спросить хочу… — решил я не затягивать с наболевшей темой.

— Чай не прокурор. За так-то спрашивать? — тут же насупилась золотозубая.

— А может я хочу семок купить, а, Митрофановна?

— Так и купи, — хитро прищурилась торговка.

Пришлось, позвенев мелочью, насобирать на большой стаканчик.

— Ну, спрашивай, — снизошла золотозубая.

— Хату ищу или комнатку, чтоб не сильно дорого. На полгода бы снял.

— Студент?

— Само собой.

— Родители что ль богатые? — влезла в разговор вторая, что с авоськой.

— Да нет. Сам зарабатываю. Жить отдельно хочется. В общаге по четверо в комнате. Целый день гай-гуй. Сами понимаете.

— Сам говоришь? И где работаешь? Нонче-то с работой бяда сувсем, — вот же, заноза! А ещё меня прокурором обзывала. Но решил особенно ничего не скрывать.

— Грузчиком на железке.

— Да ты чо? — с сомнением оглядела золотозубая, — а так и не скажешь. Хлипковат парниша. Сказывали мне мужики там деньгу неплохую зашибають. Слышь, Петровна, у тебя же жильцы вроде ещё в мае съехали. Гляди, какой парнишка, при деньгах, опять же, хе-хе, — торговка снова засветила зубом.

Я с надеждой повернулся к даме с авоськой. Та скривила губы, упёршись в меня взглядом.

— Куришь? Водку пьёшь?

— Никак нет! Спортсмен. Учусь, работаю, тренируюсь. Член ВЛКСМ, — я, дурачась, принял стойку смирно.

— Это не важно, — задумчиво пожевала губами Петровна, — девок водить не дам! И ежели чего по хозяйству попрошу…

— Так я завсегда, — я поспешил уверить в своей полной лояльности суровую домохозяйку.

— Цыть! Ещё не решила. Условия слухай. Значить, пятьдесят рублёв за комнату в месяц. За полгода, стало быть, триста. Сто рублей аванс, — женщина поджала губы, скрестив руки на груди, заплетя пальцы потёртой ручкой от авоськи.

— Э… — я немного растерялся. Федька вроде бы говорил о двадцати пяти рублях за комнату. Правда, это когда ещё цены были! Прошлого ноября. Инфляция… Инфляция. Инфляция! Будь она неладна. Сколько ни повторяй, дешевле не станет.

— Что, не потянешь, студент? — прищурилась Петровна.

Погодите, сейчас моя стипендия шестьдесят, а в январе вроде бы станет на сотню больше. Или около того. Только вот и цены улетят в космос. И трёхсот рублей как бы едва хватило на месячный съём. То, что сейчас кажется дорогим, очень скоро съест скрытая девальвация. Похоже, мне везёт. Надо брать, однозначно.

— Я согласен! — выпалил я и тут же понял, что даже не поинтересовался, где находится дом Петровны. Надо это немедленно исправить. На кота в мешке я не согласен, — только хотел узнать, а где жильё-то ваше расположено? Какой адрес дома?

— Не меньжуйси, студентик! — всплеснула руками торговка, — у Валентины Петровны не дом — считай хоромы. Аккурат в самом начале улицы Дзержинского, прости Господи. И вода есть, и газ, и даже тёплый сортир. Телефон! — последнее было произнесено с нескрываемой и явно выпестованной годами завистью, — ты только веди себя, как обещано, не то вона у нас жёнка суровая, вдова полковничья, враз на тебя управу найдёть!

— Балаболка, — беззлобно ругнула Петровна золотозубую торговку, — ну, студент, сговорились?

— Ну да, — я не верил своей удаче. Сегодня у меня вышел определённо неплохой день.

— Ладно, адрес есть на чём записать?

— Блин… — только и смог я произнести, как на помощь пришла торговка.

— Эх, тетёха! На, держи, студентик, — она протянула мне один из кусков газеты, из которых сворачивала кульки и огрызок химического карандаша.

Я старательно записал адрес и номер телефона Валентины Петровны Сердюковой. И не забыл представиться сам.

— Вещей-то много у тебя, Гаврила Никитич? — после знакомства тон квартирной хозяйки немного смягчился.

— Чемодан да рюкзак с книжками. Вот и весь мой скарб.

— Чего ты всё тянешься, Гаврила? Служил что ль? — поинтересовалась Петровна.

— Так само оно как-то вышло. Наверно вы так влияете, Валентина Петровна, — подмигнул я скалящейся торговке, — а так-то да, срочную отслужил. Младший сержант запаса.

— Ладно, младший…сержант. Раз согласен, что насчёт аванса?

Я полез в карман, лихорадочно прикидывая, уж не развод ли это местных мошенниц на доверии? Хотя Валентина Петровна на мошенницу не очень походила. Вот золотозубая Митрофановна, та вполне могла бы исполнить. Да и много ли я видел настоящих мошенниц на своём веку? Так, обманывали по мелочи. Это было. А чтобы действительно стать жертвой крупного развода — Бог миловал.

Время с началом девяностых, когда вокруг начинают разводить всех и вся: граждане государство, государство граждан, граждане друг дружку, ещё не набрало достаточного размаха. Но маховик уже раскручивается, а шестерёнки вертелись всё быстрей. Может, хозяйка меня проверяет? Смотрит, как себя поведу. Что я теряю? Сто рублей? А если нет — степень доверия между нами будет совсем иной.

— Вот, прошу, — я протянул Валентине Петровне несколько сложенных вдвое купюр. Та ничего не сказала, бегло пересчитав деньги, лишь коротко бросив взгляд в сторону Митрофановны, которая пожала плечами.

После короткого молчаливого диалога со своей подругой квартирная хозяйка вновь обратилась ко мне.

— Доверие оценила, сержант. Можешь завтра вечером перебираться на новое жильё. Только если придёшь после двадцати трёх — не обессудь, не пущу. Я на пенсии, да и режим муж приучил соблюдать. Дверь и калитку я на ночь запираю, так что, не хочешь ночевать на улице — приходи вовремя.

— Всё понял, Валентина Петровна.

— Вот и молодец. Ну, всё. Пойду я, Митрофановна, вон, троллейбус мой подходит. Бывайте!

— Бывай, Валечка, до воскресенья, — махнула уходящей женщине торговка.

Я выпросил бумажный кулёк у Митрофановны и стал щёлкать удивительно крупные и вкусные семечки. Нужно было обдумать дальнейшие планы. До десяти вечера, когда предложил мне явиться в контору Зелимханович, была ещё прорва времени. Нужно было провести его с пользой.

Я прикинул, сколько наличности у меня ещё осталось. Получалось больше трёхсот пятидесяти рублей. Штаны свои я после последней разгрузки убил в ноль. Даже после стирки они годились лишь на тряпки. Надо что-то с рабочей одеждой придумать. Кстати, мне же ещё и проставляться бригаде сегодня. Вот и займусь.

— Митрофановна, — решил я снова использовать в качестве информатора бойкую на язык торговку. Фарт следовало использовать по полной.

— Чего ещё тебе, студентик? — прищурила та один глаз: не по-осеннему яркое вечернее солнце светило ей в лицо.

— Где бы мне поблизости водки непалёной и хорошей закуски купить?

— Тю! А говорил, что не пьёшь…

— Так то не мне. Бригаде надо проставиться, по понятиям…

— По понятиям…щегол ты, Гаврила, понятия ему через коромысло!

— Чего в бутылку-то лезть, Митрофановна? — мне уже порядком стала надоедать клоунада золотозубой торговки.

— На обиженных воду возють, Гаврилка! — не унималась Митрофановна, — тебе водки-то сколько надобно?

— Не знаю. Там бригада человек десять-двенадцать. Бутылки три-четыре, наверное?

— Бери пять, не прогадаешь. Тут рынок рядышком. Нижний. Там на развале и возьмёшь. Деньги-то найдутся?

— А сколько нужно?

— Ну, ежели три четвертные отыщешь, так я свому деду отпишу, пусть он тябе ещё из моих запасов три кило копчёного сала отрежет, да огурцов маринованных две банки. Как, сойдёмси?

Я прикинул в уме: если покупать без талонов в магазине пять бутылок, то так и выйдет — семьдесят пять рублей. Но без закуски. А Митрофановна, видать, ушлая водкой где-то отоварилась подешевле. Но цену держит, а закуска привлекает покупателей. Бизнес! Предложение хорошее. Отказаться сложно. Хлеба я в булочной рядом куплю. Копчёное сало — закуска что надо. Особенно по нынешним-то временам. Кстати, а чего это я про себя любимого забыл?

— Сойдёмся, Митрофановна! А сало ещё можно прикупить?

— А тебе сколько?

— Я бы ещё на четвертной взял. И огурчиков. Сало, надеюсь, сами солили?

— А то! Мой Гриня сызмальства мастак по энтому делу. Сам-то из-под Гродно, как и батя, и дед его. Так и пошло. А ты чего, студентик, до сала шибко охоч?

— Ну, хорошее сало — это же песня, а не продукт, Митрофановна. А ещё в любые времена самый калорийный. Ты ж сама сказала, что я хлипковат, расти надо, да и на погрузке силы нужны. Много ли на столовских пельменях наработаешь?

— Твоя правда, студентик. Лучше сала продукта нет. Разве что шоколад. Да где ж его столько взять? Ты вот что. Я записку Грине черкну. Ты для бригады копчёного сала у него возьми, а себе, не поскупись, к четвертной накинь десятку, и муженёк тебе малый бочонок сальца даст. Там почти фунтов двадцать выйдет. А огурцов я тебе и так две банки отпишу, как оптовому покупателю.

— Лады, Митрофановна, давай пиши свою записку!

Обрадованная такому раскладу торговка тут же, послюнив химический карандаш, неожиданно ровным и крупным почерком написала несколько строчек на обрывке газеты. Даже на запятые не поскупилась. Филологиня!

— Как на рынок зайдёшь, сразу двигай к мясным рядам, там слева будка сапожника, а рядом как раз мужики всякой всячиной торгуют. Моего сразу узнаешь. Лысый как колено, железками торгует. Звать Григорий Иваныч. Запомнил.

— Чего ж не запомнить. Котовский! Спасибо, Митрофановна. Бывай.

— Давай, студентик, заходи, коль сало понравится.

Нижний рынок находился всего в квартале от «Интуриста» и будним вечером был довольно пуст. А мясные ряды, к которым меня направила торговка, и вовсе были уже закрыты на большой амбарный замок.

Блошиный развал, где торговали все и всем, я заметил сразу. Он практически не отличался от памятных мне спонтанных рынков и развалов на улицах города, какими я их запомнил в девяностые. И, естественно, одной из особенностей торговли на нём являлось частое несоответствие товара на прилавке настоящему ассортименту.

Лысого Григория Ивановича я заметил издалека. Он разложился своим товаром метрах в пяти от будки сапожника между угрюмым загорелым мужиком в фуфайке на голое тело, перед которым лежало стопкой несколько тельняшек, парочка офицерских армейских ремней и брезентовых варежек, и дородной тёткой, торгующей вязаными носками, салфетками и беретами. Сам же муж Митрофановны торговал самодельными тяпками, граблями и лопатами. На ящике перед ним также лежали старые напильники, клещи, молотки. Инструмент хоть и выглядел подержанным, но содержался в порядке, ни пятна ржавчины.

На моё приветствие он лишь кивнул. Когда же я передал ему записку, он её быстро прочёл и протянул заскорузлую ладонь.

— Деньги давай. И сумку.

Я протянул ему заранее отсчитанную сумму, о которой договорились с торговкой.

— Жди здесь, товар постереги, — Григорий указал мне на перевёрнутое цинковое ведро, служившее ему табуретом, и скрылся в лабиринтах рынка.

Я присел в ожидании, с любопытством осматриваясь и, что называется, проникаясь особой атмосферой, зарождающейся квазиреволюции товарно-денежных отношений. Меня тогда и сейчас не оставляет недоумение по поводу пространственно-временного парадокса в России. Нигде ничего нет. И в то же время у всех всегда кое-что найдётся. Это я про пожрать, если вы не потеряли нить моих размышлений.

Голые полки в магазинах, работающий в три смены консервный завод, не испытывающий дефицита в сырье, так как ящиками с гниющими помидорами и раздолбанными тыквами с кабачками заставлена территория полуразрушенных складов, инженеры, откармливающие ворованным комбикормом бройлеров в городских квартирах…да мало ли ещё каких историй я мог бы ещё вспомнить. Но вот такие рынки, они, как принято было вещать в документалках и писать в газетах, визитная карточка девяностых.

Не успел я особенно соскучится, как вернулся Григорий Иванович.

— Держи, — звякнул он раздувшейся сумкой, — в другой он держал перевязанный для удобства пеньковой верёвкой бочонок из потемневшего дерева с солевыми разводами. К бочонку была приторочена авоська с двумя литровыми банками маринованных огурцов, — тут всё, как Ксения наказала. Может, ещё чего нужно?

Я принял тяжёлую сумку с проставой бригаде свой бочонок со стратегическим запасом сала. Теперь недели две у меня не будет проблем с энергетической подпиткой. Это вам не мох с деревьев обгладывать.

— Григорий Иванович, не подскажете, где бы мне тут робу рабочую какую раздобыть. Работаю грузчиком. Обычная одежда не выдерживает.

— Хм, — задумался мужик, — у меня такого товара нету. Хорошая рабочая одежда дефицит.

— А что сейчас не дефицит, Гриня? — встрял в разговор мужчина в фуфайке на голое тело, что рядом торговал тельняшками.

— Правда твоя, Фрол. Погоди, а может пацану у тебя из армейского чего прикупить. Есть у тебя что-нибудь подходящее?

— Может и есть, — мужик хитро прищурился на меня, — были бы деньги.

— А что есть? — решил я не отступать, лихорадочно подсчитывая в уме мой остаток финансов.

Мужик оглядел меня с ног до головы, прикидывая, видимо, то ли рост, то ли платёжеспособность. Странно, он же видел, что я заплатил Григорию приличные деньги. Или тянет… цену набивает? Игруля. Ну да, если уж торговать, то и торговаться нужно. На мне джинсы не из последних, рубашка хоть и старая, но не дырявая. Кеды «два мяча». Не особенно и мажористый вид.

— Есть афганка летняя твоих размеров. Почти не ношенная. Материал — во! — он выпятил большой палец, — хоть в Архангельск, хоть в Сухум. Сносу не будет! И в стирке непритязательная.

— Сколько? — немедленно сделал я стойку, — песочная хэбэшная полевая форма — это то, что доктор прописал. Я её не только как робу могу использовать. И для тренировок идеальна. Простирнул на ночь — и все дела. Блин, заломит, наверное, цену.

И мужик заломил.

— Сто семьдесят пять. От себя отрываю. Товар ходовой, не возьмёшь — влёт уйдёт!

Чего-то слишком много слов у этого, скорее всего, бывшего прапорщика. И суетится много. Вряд ли у него на этот товар, к тому же ношенный, есть покупатели. Своё продаёт?

— Давно из-за речки? — наугад бросил я. И не пожалел. Лицо мужика расплылось в улыбке.

— Зёма? — в его голосе прозвучала надежда.

— Нет. Простите, я в Союзе служил. Под Тулой. Демобилизовался в 89-м. В Афган не попал.

— Ну и правильно. Не хрен там ловить, коль судьба отвела, — протянул немного разочарованно мужик, — Фрол Фомич, — представился он, протянув мне ладонь с заскорузлыми пальцами.

— Гаврила Никитич, — поспешил я пожать его руку и немного не рассчитал.

— Ого! Видал, Григорий? Не руки — клещи! А так по виду и не скажешь. Мущина! — видимо, в его устах это была наивысшая похвала, — он переглянулся с Григорием, — ладно, сколько заплатишь за «песчанку»?

— Сто пятьдесят рублей, — выдал я, приберегая два червонца. Совсем без денег оставаться не хотелось.

— А, хрен с тобой, молодой, уговорил. Донашивай! Всё ж не новьё. Если б мушка не е@лась, х@р бы ты у меня за такие деньги купил. Это ж не вещь, а песня!

Он полез куда-то за спину, зашуршал газетами и вывалил на ящик поверх тельняшек сложенную вдвое полевую форму. Заскорузлые ладони Фрола с любовно разгладили материал.

Внутри ёкнуло. Если бы сейчас перед этим афганцем стоял простой студент, пусть и отслуживший срочную младший сержант запаса Луговой Гаврила Никитич, врядли бы этот простой жест ветерана вызвал у него особые чувства.

Нет, не мог так просто уйти, заплатив деньги, ни ефрейтор Русской Императорской Армии Пронькин, ни рядовой Рабоче-крестьянской Красной армии Теличко.

— А! Многовато железнодорожным биндюжникам будет… — с этими словами я нащупал в сумке горлышко одной из бутылок водки, вытащил и поставил на ящик рядом с афганкой, рядом аккуратно примостив стопку купюр, — не побрезгуйте, товарищ прапорщик, выпейте за славу русского оружия!

— Старший прапорщик, — поправил меня с улыбкой Фрол Фомич. Бутылка исчезла с ящика, словно по мановению волшебной палочки, — носи, бача, да поминай добрым словом.

— Есть, поминать добрым словом! — пожал я руку Фомичу, прощаясь, — вопрос можно?

— Валяй.

— Однополчане ваши не обидятся, если увидят меня в «песчанке»?

— Ну ты спросил, воин! — почесал затылок старший прапорщик, — а чего им обижаться? Это же не голубой берет или, скажем, тельник. Хотя сейчас такой бардак… На афганку никто не обидится. В ней сейчас много кто ходит. Ликвидаторы бывшие, опять же, да и в войсках много. А ты чё, зассал, воин?

— Нет, просто, не хотелось бы на пустом месте кипишь разводить. Хороших людей обижать.

— Ах, вон оно что. Судя по рукопожатию, ты, бача «обидеть» можешь не по-детски. Я думаю, нормальные афганцы из-за такого никогда в бутылку не полезут. А психов везде хватает. Всем не угодишь.

— Понял, товарищ старший прапорщик, бывайте здоровы!

Нда-а…недолго деньги у меня продержались. Несмотря на очевидную необходимость покупок, жаба слегка придушила. Надеюсь, что сегодня я свои похудевшие финансы поправлю.

Ахмат Зелимханович находился в конторе, так сказать, на боевом посту. Завидев меня, нагруженного раздувшейся сумкой и бочонком, он поманил меня рукой:

— Здравствуй, Гавр. Паспорт принёс?

— Да, Ахмат Зелимханович, — я полез в сумку, сгрузив свою поклажу на пустой поддон от погрузчика, — вот!

Экспедитор скрупулёзно переписал мои данные. Дал расписаться на нескольких листах документов, окончательно оформив мой найм на работу.

— Это ты проставу грузчикам принёс? — кивнул он на сумку.

— Да, водители сказали, что так положено у вас.

— Я не против, только после работы. Можешь пока сложить в тот шкаф. Переодеваться можешь в бытовке — вход рядом с конторским, за углом. Там и умывальник есть. Сегодня снова соль разгружать поставлю. По накладным там на несколько тонн больше. Водителей я уже предупредил, так что не подведи, Гяур.

— Сделаю, Ахмат Зелимханович.

— Иди переодевайся.

Этой ночью сработать удалось быстрее, почти без простоев. Периодически, поглядывая на соседние пути, я замечал работу бригады грузчиков. Сначала они разгружали какие-то ящики, потом мешки.

Был момент, когда к моему вагону подошли двое в брезентовых штанах и с какими-то накидками из мешковины, крепящимися в виде капюшонов на голове. Наверно, с такими удобно перетаскивать мешки. И кожу на спине не натирает и не холодно.

Они почти четверть часа наблюдали за моей работой, покуривая папиросы и тихо переговариваясь. Затем вернулись к себе. Странные смотрины. Прошлый раз дождь не располагал к праздному торчанию на товарном перроне.

Закончив почти на два часа раньше, я поинтересовался у Степана, кто бригадир смены. Переоделся, стряхнув и скатав афганку в рулон. Полёвка действительно оказалась чертовски удобной одеждой для работы. Заскочил к Зелимханычу за расчётом, не забыв отслюнявить экспедитору его долю. Сегодня вышло на пятьдесят рублей больше.

В приподнятом настроении зашагал к отдыхавшим в противоположном конце перрона грузчикам.

— Доброй ночи, честному народу, — громко поздоровался я, решив долго не затягивать и развязаться с местным ритуалом, — мне бы бригадира, Сергея Павловича, повидать.

— Палыч, к тебе! — крикнул высунувшийся из вагона черноволосый кудрявый парень в майке неопределённого цвета и брезентовых штанах.

Из-под вагона выбрался коренастый мужчина сорока лет. Я узнал одного из тех, что подходили сегодня ночью посмотреть, как я работаю.

— Сергей Павлович?

— Я Гаврила Луговой, работаю с недавних пор на соседнем участке. Вот пришёл по обычаю уважить общество, проставиться, так сказать, — я поставил на шпалы сумку, расстегнул замок и стал выставлять на край перрона две банки с огурцами, водку и завёрнутый с промасленную бумагу шмат сала, три буханки серого положил поверх сала, — примите, не побрезгуйте, от чистого сердца, — добавил я, видя всё ещё угрюмую рожу бригадира.

Чернявый парнишка живчиком соскочил с вагона и подобрался к разложенным на перроне продуктам, наклонился, с шумом втягивая ноздрями воздух.

— Ух ты! Смачно, — он пошерудил в бумаге, — и сало копчёное! Хех, богато уважил, Гаврила, — к нам стали подтягиваться и остальные грузчики.

— Цыть, Гера, — бригадир оттёр паренька в сторону, и с небрежной гримасой отогнул пальцем бумагу, — и откуда ты такой здесь нарисовался, пацан?

— Студент я, из медицинского. Меня в два дня назад Ахмат Зелимханович взял для испытания, чтобы соль разгрузить. Сказал, пока вроде не на постоянную работу, только когда запара какая брать будет, — странно, с каждым произнесённым словом я начинал заводиться. Получается, я оправдываюсь перед бригадиром, хотя ни в чём тут моей вины нет. Работал честно. Устроился тоже не по блату. Умеет этот мужик стразу настроить против себя. Прёт из него какая-то гнильца. Вот только какая, понять не могу.

— Медик-шпендик, значит, — бригадир, откашлявшись, сплюнул на рельсы и высморкался двумя пальцами. А тебе не говорили, пацан, что для работы у нас надо разрешение спрашивать? — похоже, этот Палыч был очень недоволен моим появлением. Мужик резкий, да и татуировочки на фалангах пальцев красноречивые.

— Палыч, ну чего ты на молодого взъелся? — вперёд выступил жилистый и худой, как жердь, мужик с проседью в жёстких чёрных волосах. Статью и длинными руками он чем-то напоминал орангутанга, которого долго морили голодом, — парень копейку решил зашибить. Всем кушать хочется. Сам видел — пашет любо-дорого. Ни перекуров, ни даже пожрать не присел.

— Ты, Крюк, меня учить вздумал? Сам же возмущался, что Зелимханыч за соляные вагоны цены по нижней планке заявил, да ещё за сроки урезать начал. Если бы не этот…мы бы нохча до конца недели дожали — сполна бы рассчитался. А этот влез! Да ещё в одно рыло оба вагона за две ночи определил!

— Не лезь в бутылку, Серьга! — рядом с Крюком встал мужчина небольшого роста с невыразительным лицом и фигурой штангиста, — парнишка честно отработал. Да и слышал же, что Зелимханыч его только на самый паршивый груз ставить будет. Сам знаешь, экспедитора за простои заказчики по головке не гладят. А ты только собачиться с Ахматом любишь. Парень всё по уму сделал, вот и проставу принёс. Я за него от Стёпки-водителя только хорошее слышал. Гаврила наш человек, правильный.

Неожиданная поддержка от членов бригады порадовала. Но Бригадир продолжал посматривать в мою сторону волком.

— Ну чё, биндюжники безлошадные, харэ яйца мять, водка стынет! — прервал дискуссию тот самый чернявый кудрявый парень, что уже завладел свёртком с салом и парой бутылок и сейчас чуть не притоптывал от нетерпения, — айда в бендежку! Отметим прописку малого.

— Пожалеете ещё, помяните моё слово… — тихо, но так, чтобы все услышали, пробормотал бригадир!

— Да ладно те, бугор, пойдём лучше накатим! — кучерявый щёлкнул себя пальцем по кадыку.

«— Идите, мне ещё накладные закрывать…» — сказал, словно плюнул, бригадир, развернулся и снова полез под вагон. Остальные грузчики оживились и стали запрыгивать на перрон. Потянулись к дверям бытовки. У дверей конторы стоял экспедитор, всё это время оказывается наблюдавший за нашим разговором.

— Простите, мужики, я, наверное, пойду, — обратился я к грузчикам, переводя взгляд с Крюка на чернявого, — мне ещё на занятия с утра, а транспорт не ходит. Водители тоже все разъехались. Приятного аппетита!

— Не, брат, шалишь! Так не пойдёт, — развёл руками Крюк, — по традиции ты должен полную выпить. Уважь обчество. Как же это, грузчик — и что б после ночной с утра на грудь не принял? Люди не поймут. Пойдём, пойдём…

Пожалуй, так легко не отделаюсь. Можно было бы пойти на принцип, но как потом работать с этими людьми? Не я это придумал, не мне и ломать.

Стол накрыли с неимоверной быстротой, да и что там накрывать? Пока один нарезал сало, другой кромсал хлеб, кучерявый тонкими пальцами вылавливал огурцы из банок и тут же раскладывал их на расстеленные газеты. Мужик, отзывающийся на прозвище «Крюк», разливал водку по стопкам. Одна из порций стояла особняком и представляла собой большой гранёный стакан, налитый не просто до краёв, а с мениском.

Блин, вот же попал, пропади они пропадом эти традиции!

— Чё, паря, сдрейфил? — подошёл ко мне заступившийся за меня грузчик с фигурой штангиста, — а ты не боись. Сомлеешь, так мы тебя тут в сторонке на бушлатике уложим. К обеду очухаешься.

— Да я боюсь просто расплескать добро. Обидно: водка неплохая, — с деланным равнодушием пожал я плечами. Реплика была встречена гулом одобрения.

В бендежке витал дух крепкого мужского пота, бедовых голов и солёных разговоров.

— А мы подмогнём! — кудрявый парень с удивительным проворством и осторожностью подхватил гранёный стакан и поднёс его мне, — прими чекушку, биндюжник безлошадный, с почином!

— С почином! — вразнобой, но громогласно, подхватили грузчики. Пришлось не разочаровывать народ.

Я принял стакан и тут же, подхватив краешек, губами медленно выцедил водку, почти не ощущая вкуса, слегка придержав дыхание. Кучерявый всё это время лукаво заглядывал в мои слегка заслезившиеся глаза.

Едва я закончил, он протянул мне огурец и изрядный шмат сала на горбушке серого. Я медленно выдохнул сквозь зубы,прислушиваясь к себе. Организм аватара принял водку с благодарностью. Кроме лёгкого тёплого толчка в затылок и чуть контрастнее проступившего окружения бендежки, я больше ничего не почувствовал.

— Ну?! Чё там? Уже здрасти? — в нетерпении спросил кучерявый, приплясывая на месте и буквально провожая взглядом каждый мой глоток.

— Забор покрасьте! Хороша! — хлопнул я по плечу парня, с благодарностью принимая бутерброд с салом и вгрызаясь зубами в его нежно-податливое розовое подкопчённое нутро.

Народ одобрительно загомонил и потянулся за стопками и закуской, утратив интерес к уже состоявшемуся посвящению.

— Слышь, Гаврила, меня Лёхой кличут, — кучерявый парнишка потянулся бутылкой к моему стакану.

— Не, хорош уже, Лёха! Мне хватит, — отставил я стакан в сторону, — ещё в институт топать. Роль я свою исполнил. Традицию поддержал. Правда, не всем ко двору пришёлся. Но что ж поделать. Переживу.

— Это ты насчёт бригадира? — осклабился кучерявый, аппетитно хрустя огурцом, — я бы на твоём месте не расслаблялся, студент.

— Да? А я особо и не напрягался, Алексей. Может, прояснишь тему? — решил я всё же перед уходом выяснить, чем чревато недовольство бригадира. Мне все эти непонятки на новой работе, если честно, не нравились. Товарная станция — место очень привлекательное для криминала. Особенно в эпоху тотального дефицита. Тут и мошенничество, и откровенное воровство. Правда, я пока ничего подобного не замечал. Да и куда мне? Без году неделя.

— Ты, Гаврила, тем, что напрямую к Ахмату обратился, Серьге дорогу перешёл. Он с остальными бригадирами железку вот так держит, — кучерявый сжал жирные от сала пальцы в жилистый кулак, — Зелимханыч тоже непрост. То ли сват, то ли кум, короче, какая-то там седьмая вода на киселе начальнику станции. И тоже под себя гребёт. Тёрки у него с Серьгой, а ты подвернуться под горячую руку можешь. Я бы на твоём месте прямо с сегодняшнего дня ходил да оглядывался…

— Всё-то ты знаешь, Лёша, — проговорил я задумчиво, не отводя взгляда от продолжавшего скалится грузчика.

— А я-то чё? Я ничё! Эту тему наши все знают. Ты вот новичок, нежадный, народ уважил, я к тебе со всем, так сказать, сочувствием.

Похоже, этот местный клоун не врёт. И действительно хочет меня предупредить. Так что же теперь? И не работать, что ли? Только-только проблему с деньгами решать начал. Ладно, поглядим, что там будет, но так просто отступать я не хочу.

— Спасибо тебе, Лёха. Рад был познакомиться. Пойду я, — протянул я руку кучерявому.

Тот почему-то смутился, встрепенулся, суетливо оттёр от жира ладонь прямо об майку и аккуратно пожал мою.

Попрощавшись с продолжавшей гудеть компанией, я вернулся в экспедиторскую, забрал из шкафа бочонок. Сидевший за столом Зелимханович даже не глянул в мою сторону. Что ж, мне не привыкать, что меня используют втёмную. Живы будем, не помрём.

На этот раз халява с доставкой к подъезду общаги мне не обломилась. Все водители уже разъехались по адресам. На пустой привокзальной площади притулились друг к дружке несколько троллейбусов, в предутренней дрёме досматривавших свои городские сны перед очередным нелёгким трудовым днём.

Решив сократить путь до проспекта, я прошёл по закоулочкам малоэтажной улицы Гражданской. Интересно было смотреть ночным зрением на просыпающийся город. Деревья ещё не сбросили листву и свет немногочисленных фонарей, проходя через кроны, порождал танец причудливых теней. То там, то здесь из раскрытых форточек и окон прорывались сигналы точного времени Всесоюзного Радио, сквозь которые жизнеутверждающе так за тактом воздвигся Гимна уходящего в небытие Союза. Осень 91-го брала своё и даже моё послезнание не развеивало лёгкой грусти.

Первый хмель от принятой чекушки на свежем воздухе улетучивался далеко не моментально. Тем не менее особых нарушений координации или тонуса я не отмечал. Видимо, подстёгнутый нейротроном метаболизм аватара справлялся с действием алкоголя гораздо быстрее, чем у обычного человека.

Справа и спереди послышался какой-то шорох. Я настороженно остановился, покрепче перехватив верёвку, на которой висел тяжёлый бочонок с салом. С громким мявом из подворотни вырвался тёмный сгусток и, пробуксовывая на палых листьях, скрылся за поворотом.

— Твою мать… — я расслабил было напрягшуюся спину, — и откуда этот чёрный кот взялся? Обходить стороной путь миграции долбанутого млекопитающего, издавна считавшегося фигурантом нехорошей приметы, было откровенно влом.

— Ночью все кошки серы! — отделался я от предупреждения судьбы народной поговоркой. А зря…

За мгновение до удара я почувствовал словно бы дуновение ветра над макушкой. И начал резко разворачиваться через правое плечо. Поэтому удар пришёлся не на затылок, а вскользь по правой теменной части головы, через скулу, процарапав щёку.

Даже не ощутив боли и не успев ни о чём подумать я погрузился о тьму.

Глава 8

Да ладно — ну, уснул вчера в опилках.

Да ладно — в челюсть врезали ногой.

Да ладно — потащили на носилках.

Скажи ещё спасибо, что живой.

Да, правда — тот, кто хочет, тот и может.

Да, правда — сам виновен, бог со мной!

Да, правда. Но одно меня тревожит —

Кому сказать спасибо, что живой?

В. С. Высоцкий 1969 г.

Ядрёное сочетание запаха прелых листьев, кошачьей мочи и, кажется, кислого табачного перегара не разбудили бы, наверное, разве что мёртвого. Мне стоило огромных усилий сдержаться, чтобы не чихнуть. Надо было не спеша оценить обстановку. А для этого пока не стоит показывать, что я пришёл в сознание. Откуда-то сверху послышался громкий шёпот.

— Моль, ты чё, грохнул его, что ли?

— Да не, дышит, фраер. И черепушка цела. Так, тесанул малёхо. Глянь, Зеля, со стороны проспекта никто не идёт?

— Да три раза смотрел уже. Никого!

— А ты ещё глянь! Гляделки не отвалятся, стрёмно мне что-то. Серьга сказал, что клиент непустой будет. Не хочу бабки потерять из-за какого-нибудь любопытного работяги, ха-ха…

— Да нет, не видать никого. Первый тралик только через двадцать минут пойдёт. А классно ты его, Моль! Одним ударом уложил. Давай потроши уже. Не тяни. Сваливать пора!

Я почувствовал, как кто-то, натужно сопя носом, шустро шарит по моим карманам. Вот нащупал гаманок, ключи от комнаты в общаге, мелочь. Что-то тяжко ему сердечному. Тесные карманы джинсов не очень удобны для потрошения, тем более, когда жертва лежит ничком.

Хорошо, что я по старой армейской привычке засунул сегодняшний заработок за резинку носков. Но надеяться на перманентную глупость гопников не следует. Если уж взялись за дело, без своего не уйдут.

Кстати, о свидетелях. Что там один из них вякнул? Скоро люди на работу пойдут. Что ж. Кипишь и мне не особенно нужен. Точнее, нежелателен вовсе. Менты, отделение, протокол — не, не, не, надо обойтись с минимальным участием компетентных органов. А лучше вообще без них. Это в советском кинематографе потерпевший получает бонус. А на самом деле — большой геморрой.

Войти в режим ускорения? Это решение напрашивается в первую очередь. По-быстрому объяснить грабителям, что они сегодня выбрали неудачную жертву. Тогда сохранность жизни этих гопников под большим вопросом. В этой реальности я пока не опробовал эту способность анавра, а ведь вырубать их придётся наглухо. А если не рассчитаю? Класть трупы штабелями и уходить на нелегальное положение не в моих интересах. На мхе и опилках долго не побегаешь. Даже если серьёзно покалечу? Они криками и стонами соберут целую толпу. В рапиде могу и переборщить. Превращаться из потерпевшего в обвиняемого особого желания нет. Доказывай потом, что не рыжий. Пределы допустимой обороны размыты до предела. Мда…каламбурчик.

Не думал я, что буду уже сегодня лежать у ног грабителей, которые только что отоварили меня чем-то по башке и думать, как сделать так, чтобы вырубить их не до смерти.

Пока я мялся, ситуация сама простимулировала мои действия.

— Зеля, похоже, клиент пустой. В кошельке одна мелочёвка! — разочарованию сопевшего грабителя можно было посочувствовать.

— Не, Моль, не может того быть. Серьга не фраер, не мог он нас на фуфло поднять. Пошуруй у него в носках, может, туда хрусты засунул?

Чувствуя, как задирается правая штанина, я решил не медлить. Развернувшись прямо на земле, очень удачно заехал с разворота каблуком прямо в челюсть вцепившемуся в джинсы парню.

— Ах ты ж, с-сука! — вместе с криком я почувствовал болезненный удар ногой слева по рёбрам. Затрещала ткань рубашки.

Твою ж дивизию! Я так никакой одежды не напасусь. Чисто рефлекторно от души махнул зажатой в правой руке верёвкой, которая потащила за собой бочонок с салом. Импровизированный снаряд чувствительно врезался в пах пытавшемуся нанести уже второй удар лысоватому мужичку в спортивном костюме.

— Уй…ё! — тот согнулся пополам и завис на пару секунд на полусогнутых. Коротко глянул на первого: правки не требовалось — парень валялся едва, шевеля конечностями. Похоже, челюсть я ему таки из сустава выбил. А нечего потрошить лоха с разинутым хлебалом!

Ну а дальше — дело техники. Коленом под подбородок и короткий удар слева по уху ладонью, сложенной лодочкой. Уличная классика всегда воодушевляет, знаете ли. Вернее, охлаждает любые поползновения к сопротивлению. Лысоватый дядечка в глубоком нокауте, а из его уха течёт тонкая струйка крови.

Контроль пульса, дыхания…зрачки. Штаны не обоссаны. Вроде порядок! Последствия контузии разной степени тяжести обоим обеспечены, признаков кровоизлияния в мозг нет. Ну извините, мужики, чем могу. Быстро прошёлся по карманам босоты, посомневавшись всего пару секунд.

Никаких сантиментов: что с боя взято, то свято. А что, нормальная такая стопка мятых купюр. Ошибся я немного, не совсем уж голодранцы на меня напали. А мне сейчас каждая денежка в жилу!

Я подхватил сумку и бочонок, который от столкновения ничуть не пострадал. Умеют же люди правильные вещи делать!

Ещё раз осмотрелся. Вытащил из руки парня мой гаманок и сунул в карман, не забыв проверить наличие талонов. Как знал: гопники распотрошить не успели. Так, а что у нас из-под брючины у чувака с вывихнутой челюстью виднеется? От же, халамидник! Надо же, всё чин-чинарём: ремешок, ножны. А в них что? Финка с наборной ручкой. Явно не для нарезания колбаски или заточки карандашей ножичек. А метал-то дерьмо…

Оставлять такое оружие, значит провоцировать этого маргинала на применение холодняка в будущем. А ведь в следующий раз этому урке в виде жертвы может попасться уже не анавр.

Без труда сломав о каблук лезвие, я, размахнувшись, зашвырнул обломки как можно дальше на крышу соседних гаражных построек.

Выйдя из подворотни и продравшись сквозь заросли сирени, я ещё раз огляделся. Парочка ранних прохожих двигалась к конечной остановке троллейбусов.

Быстро ощупал лицо, затылок и руки на предмет серьёзных повреждений. Прислушался к организму. Пара шишек, кожу на костяшках пальцев саднило, но заметного кровотечения нигде не наблюдалось. И то хлеб. Рёбра побаливают, но на вдохе-выдохе — не особенно критично.

Железного электрического сарая, бегающего под проводами, дожидаться не стал. Зажал бочонок покрепче под мышкой, забросил сумку за спину и припустил бегом вдоль по проспекту, постепенно наращивая темп, даром что в горку. Ничего, так лучше думается. Заодно и лоховские мозги прочистить не помешает. А подумать было о чём.

* * *

Бригадир-то, сука, оперативно сработал! Быстро отыскал где-то этих местных хунхузов и отправил вслед за мной. И всё это за каких-то пять — десять минут, пока я болтал с кудрявым Лёшей и забирал бочонок из экспедиторской.

Похоже, встрял я в разборки местных конкурентов. А Зелимханыч каков, а? Ни полслова. Выплывет Гяур — хорошо, а нет — тоже неплохо, он мне всё, что обещал, заплатил, а остальное — не его проблемы. Блин, как же всё непросто и куда податься за заработком простому анавру? Может, правда, в вышибалы пойти?

Мда, мечты, мечты. Чтобы вышибалой работать, связи нужны. Да и, чего греха таить — особый склад характера. В этом времени надо влезать в криминал по самые уши, чтобы эти самые «связи» были. Нельзя быть лишь частично беременным.

И к чему в итоге придём? К тому, от чего решили уйти. Нет, надо тему с Зелимаханычем оговорить, не откладывая резину в долгий ящик. А то придётся бригадиру с незамысловатым отчеством «Палыч» более популярно объяснять, что не на того нарвался. По большому счёту, дорогу я ему не переходил. Но, может, ему так видится? Мне, к примеру, нет. Надо бы объяснить бригадиру, что вышло недопонимание.

А начну-ка я с телефонного звонка экспедитору. Вот отнесу вечером вещички к Валентине Петровне и позвоню. Да, не забыть бы сегодня рассчитаться с Орлинду. Нехорошо тянуть, есть у меня чуйка: сгодиться мне этот канал в будущем. Надо, надо обрастать нужными людьми. С каждой новой миссией я всё больше убеждаюсь: один в поле не воин. Так чего из себя агента 007 строить? Неконструктивно, Гавр. Да и мистер Бонд не совсем один работал. Ему система помогала — ого-го какая.

До общаги добрался за рекордные двадцать минут, почти не запыхавшись. На проходной словил скользкий неодобрительный взгляд дежурной. Мельком глянул в одно из зеркал, висевших в фойе.

Ох…ну и рожа у тебя, Луговой! На правой скуле две большие, схватившиеся коркой, царапины шли поверх разливавшегося на треть щеки синяка. Ну вот, Гавр, устроили тебе кино «Рембо. Первая кровь». Долбанные хунхузы…

Надо бы версию получения боевых отметин придумать для института. Вернее, для деканата. Иначе советами замучат. А что тут долго сочинять? Пьяные приставали к девушке, а я полез защищать. Мне и наваляли. Банально? Зато жизненно. А как же прекрасная незнакомка? То бишь, потерпевшая. Пока мне рисовали этот выдающийся бланш, исчезла в переплетении переулков. Даже туфельку не оставила! Сдриснула в осенний туман… Тоже жизненно.

Нормальная тема. По крайней мере, не тупое: «Упал. Потерял сознание. Очнулся. Гипс». Правда, имидж в деканате и на двух кафедрах, куда я сегодня собирался для переговоров об экстернате, моя физиономия явно немного испортит. Да и плевать! Я что немецкий и латинский рожей своей сдавать буду? В конце концов, не прокатит, и хрен с ним.

Злость на самого себя и на гопников помогла взбодриться.

— О! А вот и наш Казанова! — в комнате все мои соседи были в сборе: Саня, Рома и, конечно, Мурик, что сейчас скалился во всю свою бусурманскую рожу.

— И вам доброго утречка, други, — отделался я дежурным приветствием.

— Эй, да вы посмотрите на него, — не унимался Мурик, — это ревнивый муж тебе дополнительное освещение устроил?

— Мурат Маджитович, зависть — нехорошая черта. Осуждается и Библией, и Кораном. А синяк у меня, чтобы все вопросы отпали, за дело. Какое? Мужское. И достаточно на этом. Проехали? — ледяным тоном спросил я, пристально глядя в глаза непонятно чему улыбающемуся туркмену.

— Всё, всё, Гавр! Уже отстал, — Мурик шутливо поднял ладони, — раз дело личное…э-э-э…мужское.

— Спасибо за понимание, — я сунул бочонок под кровать, и выдвинул чемодан, достал свежее бельё и рубашку, — мужики, — развернулся я к соседям, торопливо допивавшим чай с печеньем у стола, — есть тема. Я сегодня на квартиру съезжаю. Вариант неплохой нарисовался. Если спросят — ночую у родственника на Северо-Западном. А так — и вам хорошо, и мне не дует. Места, опять же, больше. К тому же целая кровать свободна. Плату за общагу я буду вносить регулярно. Если какой шухер или кто-нибудь не в меру любопытный нарисуется, Сань, можешь записку мне через старосту передать. Помнишь же, нашу Надюху?

— А то! — сразу расцвёл рыжий Саня, — выдающихся статей фемина! Не парься, Гавр, сейчас проверки разве что раз в полгода делать стали. Мы скоро нахрен никому нужны не будем. Один профком останется. Талоны раздавать. Я тут сунулся взносы комсомольские оплатить, а мне у виска эдак насмешливо покрутили и посоветовали хренью не заниматься.

— Сигареты в руках, чай на столе. Эта схема проста. И больше нет ничего — всё находится в нас! — хмуро и фальшиво пропел Ромка, поднимаясь из-за стола и хватая свою сумку, — держи хвост трубой, Шура. Мы дождались-таки перемен! Революция, о которой так долго трындели большевики, наступает нам на пятки! — и выскочил в коридор, хлопнув дверью.

— Чего это с ним? — поинтересовался я, наливая себе горячую заварку, выжатую из турецкого жмыха, в чашку.

— А, не бери в голову, — отмахнулся Мурик, — кого-то по ночам на подвиги тянет, а кто-то сессию, похоже, завалить решил по принципиальным расхождениям во взглядах с преподом.

— Ромка с кем-то поцапался? — решил я на этот раз проигнорировать подначку Мурика.

— С «кем-то»? — передразнил меня Саня, — с самим Миневичем на исторической почве. И чего вылез только? На семинаре спор вышел об альтернативных причинах начала Великой Отечественной войны. Кто-то про «Аквариум» ляпнул, а Ромка наш полез с выдержками из последней книги Суворова, «Ледокол» называется. В СССР ещё не издавалась, а в Германии уже. Ромка месяц назад самиздатовским экземпляром на русском хвастался. Ну и схлестнулись, мля! Ты ж Миневича знаешь. Чувак за Сталина харакири сделает. И не только себе. А тут какой-то молокосос с концепцией превентивной войны Германии против СССР. Короче, слово за слово, хреном по столу… Ромке теперь философию сдавать до кровавых соплей придётся.

— П@здец… — только и смог я ответить, — из-за какого-то сраного перебежчика с надёрганными из сомнительных источников фактами и цитатами, раскрученного британской разведкой на её же деньги…большей дурости Рома сделать не мог?

Похоже, последние слова я произнёс вслух, так как за столом повисла тишина.

— Э…Гавр, а ты что, читал Суворова?

— Пролистал внимательно, — решил я особенно не акцентировать внимание на знании предмета, хотя книжки этого псевдоисторика в бытность свою студентом почитывал. На контрасте, так сказать. И даже зачитывался. Занимательным казалось это чтиво, чего уж там. Профессионально скроено и момент для вброса удачный. Правда, в двадцатых её уже в бумаге днём с огнём было недостать, в отличие от остальных поделок этого предателя. Ну да хрен с ним, с этим бывшим капитаном-танкистом. Мало ли сейчас этой контры повылезает изо всех щелей. Дуста не напасёшься. По сравнению с их тявканьем нынешние государственные рулилы куда покруче дел наворочают.

— И чего думаешь? — не перетерпел моего молчания Саня.

— А чего тут думать? Рома — идиот. За что и будет отдуваться. Если в бутылку не полезет, то свою тройку получит в конце концов.

— Нет, я про «Ледокол» спрашивал, — вцепился в меня с горящими глазами Саня.

— Книжка как книжка, занимательная, явно рассчитанная на коммерческий успех. Ща хайпануть на нашей обосравшейся перестройке разве что ленивый не хочет. А деньги, если и пахнут, то недолго.

— Хайпануть? — лицо Сани вытянулось от удивления. Блин, я так ещё больше спалюсь. Надо тщательней контролировать речь.

— Хайп, Шура, по-английски значит «шумиха», хайпануть — прорекламировать себя агрессивно, со скандалом, обманом и навязчиво. Андестенд ми?

— Анде…йес! — до Сани, наконец, дошло.

— Всё, бандерлоги! Интервью окончено. Всем хорошего дня. Роме мои соболезнования. А улетел. Пишите письма, — на самом деле я решил поспешно свалить, так как, похоже, своим не совсем обычным поведением начал загонять себя же в ловушку.

Ещё бы несколько минут и Мурик с Саней раскрутили бы меня на бесполезную политическую дискуссию. На что я бы уж точно не хотел тратить время. Тем более, зная, чем в итоге закончится эта многоголосая обывательская говорильня.

В коридоре перед дверьми деканата был перехвачен вездесущим Матько. Да так, словно физрук собирался следующим движением бросить меня через бедро. Я слегка напрягся, а Матько только тихо матюгнулся.

— Луговой, мля, ну ты…крепкий. Не сдвинешь. Наш человек! Не забыл про соревнования? Обещал!

— Всё помню, Савелий Никитич.

— В следующее воскресенье, сбор в восемь тридцать утра. На Комсомольском пруду.

— Буду как штык!

— Молодец! А зачёт я тебе у завкафедрой подписал, только что ведомость в деканат сдал. Так что не подведи, сынок.

— Ух ты! — невольно вырвалось у меня, — оперативность физрука порадовала, — спасибо Савелий Никитич.

— Себе спасибо скажи, Луговой. Бывай! — и Матько скрылся в студенческом водовороте.

До лекции было ещё почти четверть часа, я открыл дверь деканата.

— Доброе утро, Сапфира Султановна, — я положил на стол перед замдекана определение с кафедры общественных наук.

— Здравствуй, Луговой, — взгляд Шахерезады деканата лечебного факультета упёрся прямо в мой фингал. Даже кожа зачесалась. — Слишком быстрый ты, джигит. Неосторожный.

— С чего бы? — невольно вырвалось у меня.

— Бегаешь по коридорам… вон, косяки лицом задеваешь… — на безукоризненных щеках Сапфиры едва обозначились небольшие ямочки. Издевается, мадам заместительница декана.

— Так это же всё дело житейское, — попытался я заговорить голосом шведского мужика в самом расцвете лет. Я же мужчина, пусть молодой и недостаточно ловкий!

— Ну, ну…неловкий. Что с кафедрой иностранных языков?

— Так сегодня как раз собирался.

— Хорошо. Принесёшь разрешения сам. Мне. На той неделе график экзаменов тебе составим. Ох, и заварил ты кашу, Луговой. И чего не сиделось? В медицинском, знаешь ли, экстернат не очень приветствуется. Тем более, на начальных курсах. Пришлось замолвить словечко Василь Василичу.

— Я отслужу, Сапфира Султановна, верой и правдой! — я прижал руки к груди и подобострастно склонился над столом замдекана, преданно глядя ей в лицо.

Та верно оценила мой спектакль.

— Поди-ка ты вон, шут гороховый! — и, уже аккуратно закрывая дверь в кабинет, я услышал: «Конечно, отработаешь…куда денешься?»

«Интересно, — подумал я, устраиваясь в аудитории на самом последнем ряду, — если ночь и утро так насыщены событиями, чего ждать днём?»

Но день занятий в институте вышел на редкость серым и скудным на события. Лекция, семинар, затем снова лекция. Если бы не сидевшая за два ряда передо мной всё та же Машка Сикорская, идеально прямой спиной которой и шикарной косой я любовался битый час, то и вовсе, можно сказать, провёл время впустую под монотонные описания строения и структуры тканей нервной системы.

Воображение, подстёгиваемое неугомонным либидо, так навязчиво дорисовывало контуры спортивной фигуры сокурсницы, заинтересовавшие меня ещё на физкультуре, что я забыл об аксиоме материальности мысли и не успел отвести взгляд после того, как Мария неожиданно повернулась.

Видимо, все мои мысли и желания были настолько красноречиво написаны на моём украшенном фингалом лице, что щёки девушки немедленно вспыхнули.

Мне же осталось лишь виновато улыбнуться. Даже не пришлось играть растерянность. Похоже, я попал. Вернее, мой аватар попал в очередную гормональную ловушку. Ну и я, конечно, вслед за ним. Всё же, чертовски приятно ощущать себя молодым и преисполненным сил!

Народ стал торопливо рассасываться, покидая аудиторию, словно по сигналу «Пожар!» Маша какое-то время подозрительно долго собирала свою сумку. Ох уж мне эти игры, игрища да игрулечки…

Я же, отказавшись идти обедать с Иванычем в неизменную сельхозовскую столовку, стал неторопливо спускаться по проходу. Монотонность учебного процесса привела меня в несколько расслабленное расположение духа, поэтому сюрприз на выходе заставил сердце ухнуть всего за несколько секунд куда-то в бездну.

— Здравствуй, Гаврик, ты куда пропал?

Ну почему? Почему именно сейчас, когда я более-менее определился с тактикой поиска Демиурга и стал, почти не отвлекаясь, вживаться в образ аборигена позднего совка? Скажите мне, дорогие господа-товарищи! Или это очередная злая шутка Закона Сохранения Реальности?

Появляется она. Ну да. Та самая, что принято называть первой. Вернее, Первой. И никак иначе. «Почему Первой?» — спросят особенно любопытные. Ведь были же школьные Наташи, Марины, Светы. Да и вообще…

Нет, братцы. Не то это всё. Ведь при воспоминании именно о ней отчего-то начинает болеть голова и как минимум хочется напиться. Вдрызг, в сосиску, в драбадан!

Да, да, да! Тысяча чертей, как сказал бы известный гасконец! Вы можете справедливо заметить, что таких женщин ищут всю жизнь, а потом обязательно женятся на них, заводят детей и живут, пока не умрут с ними в один день.

Но это в русских сказках, написанных жертвами эскапизма. Ну, или старорежимного романтизма. На выбор.

На самом деле, жениться на Первых удаётся немногим. И не потому, что не хотят сами или, к примеру, Первые отвергают их по вполне уважительным причинам (нет взаимности, мама\папа\бабушка и прочие родственники не одобряют, нет материальной базы, измена, конкурент, кризис, инопланетяне — подчеркните нужную версию сами). И всё это вместе объясняют банально — не судьба.

А кто же попрёт против судьбы-то? Ясное дело, мало таких найдётся. Вон, оглянитесь, социальными трупами этих безумцев вокруг усеяно всё житейское море. Хотя, справедливости ради стоит сказать, что некоторым удаётся ненадолго, всего на короткий миг по меркам вселенной, испытать какое-никакое, но счастье с Первыми. Пусть мимолётное. Но оно у них случается. И тогда им завидуют боги…

У меня не случилось. Хотя вот именно с этой прекрасной стройной кареглазой девушкой, иронично вскинувшей соболиную бровь, в этот самый временной отрезок реальности буйным цветом расцветает тот самый студенческий роман. Полный очарования, вечерних прогулок, объятий и поцелуев в парках и скверах. Мечт и разговоров, разговоров, разговоров…

Как же я-то забыл о тебе, дубинушка стоеросовая, о такой важной «детали»? Двойка тебе, Гавр, за предусмотрительность! Нет, много. Кол!

Что-то же надо делать? Никуда не денешься. И прежде всего с собственным лицом, которое неумолимо срывается к промежуточному выражению между «ну и гадость эта ваша заливная рыба» и «как же долго я тебя не видел».

— Стася…Стасенька… — замялся я, подбирая слова. А сердце отплясывало бешеную сарабанду, безуспешно пытаясь изнутри раскрошить рёбра аватара в щебёнку. Легче свернуть шею очередному фашисту, честное слово, чем начать разговор с первой по-настоящему крепко любимой женщиной, о которой уже и думать давно перестал.

— Поня-ятно. Снова в учёбу забурился? Так для таких случаев телефон придуман, Гаврила! — в карих глазах Станиславы плясали десятки коварных маленьких чертенят, так и норовивших вырваться наружу и устроить мне показательное аутодафе.

Рядом со Стасей появилась девушка в рыжем свитере и со множеством блондинистых кудряшек на голове.

— Стаська, пошли! На терстом опоздаем, — проворковала Ирина капризным голосом. Странно, что я так быстро вспомнил имя одногруппницы моей студенческой пассии. Обычно по поводу второстепенных персонажей за мной такого не водилось.

Нужно что-то срочно сделать, а не мямлить! Понятное дело, что продолжать этот роман сейчас, после стольких десятилетий прожитой жизни и груза послезнания не было не то чтобы никакого смысла. Но, возможно, и душевных сил. Прежде всего потому что я не смогу быть теперь с ней до конца искренним. Стася же всегда отличалась просто феноменальным чутьём на любую фальшь. Если хотите, это было её суперспособностью. Да и не по-мужски это, господин ефрейтор, дурить девушке голову. Значит, хочешь не хочешь, а придётся рвать по живому. И всё же жаль! Любопытно было бы взглянуть, чтобы у нас получилось теперь. Н-да-а…неужто не заржавело до сих пор?

— Станислава Анатольевна, — улыбка на лице моей девушки медленно сменилась выражением надменного любопытства, — ты, как обычно, зришь в корень: я тут вознамерился пару предметов экстерном сдать, чтобы больше времени на важные дела сэкономить. Вот и зашился, прости покаянного дурака. Но готов в ближайшую же субботу загладить вину. С меня сюрприз. И приятный во всех отношениях вечер, — не удержался и съязвил я, — гульнём не по-детски? — я шутливо кивнул, попытавшись прищёлкнув подошвами кед. Получилось плохо. Мне тем не менее удалось справиться со смущением и свернуть разговор в шутливое русло.

Нет, так сразу я не готов проигнорировать Стасю. Может, стоит постараться сделать расставание не столь болезненным, что ли? Хотя кого я обманываю?

— Ну, ну, Гаврик…до субботы-то ещё дожить нужно, — она пронзила меня тревожно-игривым взглядом. Чёрт! Ну как это у неё получается, а? Твою ж мать…

Я поймал себя на том, что вот уже несколько минут стою столбом у дверей аудитории и провожаю взглядом развевающийся каштановый хвост Первой.

Уф…пока пронесло! Куда там я направлялся? Ах, да. Кафедра иностранных языков.

Глава 9

Когда ты не лох, тебе ничего себе доказывать не надо.

Ты мозг свой слушаешь и делаешь всё для результата.

Франц Верфоллен.

Душевного равновесия мне удалось добиться лишь с заходом солнца. Странно, что встреча с бывшей настолько выбила из колеи. Как мальчишка, честное слово.

На этот раз для тренировки я выбрал Татарский лес на юго-восточной окраине города. Он меньше всего походил на городской парк и в отличие от Архиерейского тропинки его были по-настоящему запутанны и дремучи. Мне было нужно место с наименьшим количеством свидетелей, так как рано или поздно помимо традиционных силовых тренировок нужно будет проводить упражнения в режиме ускорения. Имея столь козырное преимущество, следует владеть им в совершенстве, иначе отпраздную лоха педального, что в ответственный момент неминуемо огорчит не только чувство собственного достоинства.

Постепенно улёгшаяся в голове суматоха прошедшего дня медленно распределяла по полочкам ещё не исполненные планы и задачи новой реальности. На удивление, но вопреки скепсису на кафедре иностранных языков всё прошло довольно удачно, а главное, быстро.

Стефания Генриховна, интеллигентная и строгая во всех отношениях дама, давно перешагнувшая рубеж бальзаковского возраста и занимавшая должность заведующей, приняла меня благосклонно и поинтересовалась лишь тем, почему я заявил экстернат именно по немецкому языку, так как числился во французской группе.

Я честно признался, что к языку великого Вольтера имею лишь отдалённое, если не сказать обывательское, отношение, так как в школе на самом деле учил испанский. А поскольку в нашем институте не было соответствующей группы и преподавателя, то был организационно — принудительно определён к французам, где весь первый курс только и делал, что делал умное лицо, да тоскливо поглядывал на преподавателя, внутренне вознося хвалу чиновникам от образования, установившим для этого предмета лишь дифференцированный зачёт, а не экзамен.

На что Стефания Генриховна лишь понимающе кивнула и вдруг почти без паузы бегло заговорила со мной по-немецки, демонстрируя блестящее произношение. Я внутренне вздрогнул от накатившего ощущения дежавю. Да и, правду сказать, было отчего: чуть больше недели прошло, как закончилась моя эпопея в фашистском тылу.

Вздрогнул, но не растерялся и, стараясь не частить, постепенно поддержал беседу. Почти полчаса часа мы обсуждали учебный процесс, политику, Горбачёва, рынок, кино и чёрта лысого… Щекочущие струйки пота, пробежавшие через некоторое время по моей спине, красноречиво отразив степень возникшего напряжения. Мда, это тебе не с Матько на спор отжиматься, Гавр!

Наконец, Стефания Генриховна притомилась или что-то внутри для себя решила, перейдя на русский.

— Достойно, Луговой. Весьма достойно. Экстернат по немецкому для вас всего лишь формальность. Я бы сказала, высокий уровень. Явно чувствуется практика и обучение у носителя языка, возможно, у нескольких носителей. Никакой школы, немного безалаберно, топорно, но эффективно. Не блестяще, но, повторюсь, очень достойно. Подучите латинско-греческую терминологию и в следующий понедельник к пяти часам вечера милости прошу. Я сама предупрежу вашего куратора. Вот ваше определение! — она заполнила бланк крупным угловатым почерком, размашисто расписавшись, — да, и пригласите Сапфиру Султановну присутствовать от деканата на зачёте. Пусть и она за факультет порадуется. Нечасто нас в медицинском студенты балуют уверенным знанием языков, — она тяжело вздохнула.

— Э…благодарю. И это всё? — я несколько растерялся от скорости, с которой решился вопрос.

— А чего вы хотели, Луговой? Танцев с бубнами? Может, вымогательства с моей стороны? — она сурово сдвинула подкрашенные брови, — так ведь нет никаких предпосылок. Языком вы владеете более чем достаточно. Делать на нашей кафедре вам уж точно нечего. Так потратьте время с пользой. Вам ведь для этого экстернат понадобился?

— Да. Я…

— Благодарите лучше ваших учителей. Вы ещё довольно молоды и не понимаете. Знание языка для вас в будущем — верный кусок хлеба. Да ещё с маслом, а возможно и с икрой! Так что идите. До понедельника. А мне, извините, недосуг. Ещё целая гора бездарных контрольных на проверку. Идите, идите, Гаврила… — она углубилась в кипу тетрадок, разложенных на столе, вяло помахав мне на прощанье рукой.

На выходе на улицу я неожиданно столкнулся с Орлинду и отозвал камрада в сторонку.

— Хей, виджана, рад тебя видеть, брат! — искренне блеснул белозубой улыбкой до Оливейра ди Пончиш Мария.

— Как кстати я тебя встретил, Орлинду! — я полез в карман так вовремя подогнанных мне африканцем джинсов и достал затрофеенные сегодня утром купюры: без малого сто семьдесят рублей, — вот, как говорится, обригадо, амиго!

— Тут слишком много, виджана, — африканец быстро пересчитал купюры и попытался вернуть мне часть.

— Не, не, брат, твои штаны оказались счастливыми, и я смог заработать. Теперь с радостью отдаю долг.

— Грузчиком, виджана?

— Именно!

— Хорошо, Люговой, я возьму. Но с условием, — африканец свернул купюры и засунул в задний карман штанов.

— С условием? — удивился я словам Орлинду.

— Ты, Люговой, очень интересный рюсский. Мы пили кофе, и ты сказал очень любопытные слова про бизнес и иностранных стьюдентов. Мало кто сейчас так думает, да… И ты не сидишь, как это вы это говорите, на джопе ровно, а пытаешься заработать сам. Это достойно уважения, виджана. У меня есть для тебя лючше работа, Люговой, чем грузчик, — хитро прищурился африканец.

— Если ты по поводу того, чтобы толкать шмотки студентам, извини, это не ко мне, Орлинду. Из меня коммерсант, как из верёвки лобзик.

— Лобзик? — не понял африканец.

— Как из говна пуля, если так понятнее, — пояснил я.

— Фи…нет, нет, ти не понял. Торгую я товаром сам! Но твои способности пригодятся в другом бизнесе. И довольно хорошо оплачиваемом.

— Это какие же способности? — немного насторожился я. Криминала мне на сегодня уже хватило.

— Сила, аккуратность и порядочность, — вкрадчиво произнёс Орлинду. При этом из его речи вдруг напрочь пропал акцент.

— Правда? — я недоверчиво ухмыльнулся.

— Не стоит иронизировать, виджана. Сейчас много деловых людей стараются заложить основу собственного бизнеса. Да, не скрою, большинство из них нарушают закон. Совсем чуть-чуть. Как же без этого? Это умирающий совьет юнион, виджана. Коммерческая революция помойки, как сказал один ваш пенсионарий. Но тот человек, к которому я хочу тебя пригласить, имеет достаточно мозгов, чтобы находить, как это, лазейки в законах. И на этом имеет неплохие деньги, поверь. Ты тоже можешь, пока законы не изменили ушлые комми.

— Мошенник, что ли?

— О, нет, Люговой. Он бизнесмен, коммерсант, — со значением поднял указательный палец африканец.

— Цеховик — кооператор значит…и чего ему от меня нужно? — решил я не тянуть кота за подробности.

— Ничего особенного. Ты должен будешь подойти к нему завтра вечером и вместе с другими работниками потрудиться ночью со шкурками норок.

— Чего…с чем?! — не совсем понял я.

Африканец, понизив голос, терпеливо объяснил.

— Полусырые шкурки норок растягивают руками и укладывают сушиться. В среднем длина шкурки увеличивается на 3–4 сантиметра. А поскольку их продают недёшево, и цена зависит от длины, сам догадаешься или подсказать?

— Перепродажа… Получается приличный навар, — пробормотал я, задумчиво теребя подбородок, — норка — товар непростой, наверняка левый. Скорее всего, твоему бизнесмену выгодно, чтобы такую работу делали неслучайные люди. Так?

— Верно подметил, виджана, я тебя уже порекомендовал. Заочно. А сегодняшняя наша встреча позволила опередить мой визит к тебе.

«А ведь встречи могло бы и не быть!» — подумал я, вспомнив, что собирался именно сегодня съехать из общаги. Предложение Орлинду, скажем прямо, попахивало, но не так чтобы очень неприятно. Но всё же, неоткровенной халявой или признаками развода. Возможно, это шанс найти заработок поприличнее, чем разовые подработки у Зелимхановича, которые в итоге заканчиваются ударом по башке в подворотне. А ведь Серый не успокоится. Ещё и подручные его обиду затаят. А решала из меня никакой. Что ж, за неимением лучшего, подёргаю пока и норковые шкурки. Да и какой смысл Орлинду меня подставлять?

— Можно попробовать, господин до Оливейра. Куда надо подъехать?

— Завтра, к девяти вечера, улица Серова 231. Частное домовладение. Скажешь, что от меня.

— Принято. Что-нибудь ещё.

— Если всё сладится, Люговой, с меня презент. Смотри, отказа не приму! Я заинтересован в хороших партнёрах. А от того, как ты покажешься этому человеку, зависит и моя репутация.

— Что ж, если всё так, как ты сказал, не подведу, Орлинду. Бывай!

— До свиданья, виджана. Береги себя!

Мы распрощались, и я поспешил в общагу за вещами, чтобы уже окончательно переехать в дом Валентины Петровны.

Сейчас же, когда под ногами приятно пружинил толстый ковёр свежеопавших прелых листьев, укрывавших узкую лесную тропинку, а сумбур перенасыщенного на события дня смыли последние лучи заходящего солнца, я мог со спокойным сердцем отдаться тишине и спокойствию окружавшей меня природы.

Мерный стук сердца и врывавшийся в лёгкие холодный воздух осеннего вечера тонизировал получше крепкого кофе, мысли лились плавно с небывалой для дневной маеты чёткостью.

Я пробежал мимо первого на пути родника, оставляя по правую руку крепость старинного татарского городища, что пока большей частью сокрыто в земле со своими стенами, дольменами и непонятными каменными площадками-кругами. Лишь спустя четверть века здесь начнут серьёзно работать археологи и окружающая местность обрастёт новыми мифами и легендами.

Пока же до наследия скифов, сарматов, и аланов никому нет особенно никакого дела. Разве что парочке-другой энтузиастов. Люди сейчас в основном заняты добыванием хлеба насущного. Не до черепков.

Нет, я ничуть не пожалел, что потратил больше часа, пока добирался пешком до сердца Татарского леса. Здесь во всём чувствовалась уникальность и даже какая-то реликтовость. Частный сектор оставленного за спиной засыпающего города ещё не скоро доберётся до лесных окраин. Не зря вот уже два часа, находясь в его пределах, я не встретил ни одной живой души.

С наступлением ночной темноты и продвижением вглубь городища здесь я стал замечать намного больше светящихся стволов деревьев, чем в Архиерейском лесу. Встречались целые поляны и просеки, где тусклый свет шёл даже от поверхности земли, растекаясь неровными пятнами и истаивая на краю оврагов и в зарослях папоротника.

Выбрав одну из таких полян, аккурат у следующего родника, я приступил к тренировкам, постепенно наращивая нагрузку и комбинируя упражнения. В камнях для силовых нагрузок недостатка тоже не было. Уже через час я с удовлетворением отметил, что могу позволить себе гораздо более интенсивные тренировки, делая паузы лишь для утоления жажды и короткой медитации.

Тело разогрелось и приобрело комфортную гибкость, сухожилия, связки, мышцы — всё включилось в работу. С удивлением осознал, что становлюсь просто одержим и вхожу в раж от ощущений небывалой силы и здоровья аватара, казалось, организм сам подталкивает меня взять более высокую планку.

Странный и приятный эффект. Всего лишь вторая тренировка и какой значительный прогресс! Решил пока принять случившееся как факт и продолжать тренировку, внимательно следя за ощущениями и изменениями в теле.

Этой ночью проявились дополнительные побочные эффекты тренировки. Прежде всего, почти полностью отсутствовала одышка во время бега с немалым ускорением. Как бы я ни изменял темп, как не ускорялся, увеличение пульса не превышало 100 ударов в минуту. Более интенсивным стало потоотделение, как, впрочем, и потребление жидкости. Наличие неподалёку одного из родников оказалось очень кстати. Воду в перерывах я буквально лакал, как загнанный охотниками волк.

Помня предыдущий казус с внезапно накатившим голодом, я ещё пред отбытием в Татарский лес плотно поужинал салом, луком и хлебом, полностью нарушая классические рекомендации современных фитнес-тренеров. Да ещё прихватил с собой знатный шматок бело-розового деликатеса, так вовремя приобретённого у служилого мужа Митрофановны. И ни разу не пожалел о своей предусмотрительности, схомячив сало всё без остатка уже на третьем часу тренировки.

Глубоко за полночь организм потребовал более основательного перерыва. Полностью расхолаживаться не хотелось, и я решил совместить приятное с полезным. Что может быть лучше бега трусцой под осенней луной среди тысячелетних камней и дольменов древних цивилизаций? Вопрос, как вы догадываетесь, риторический.

Странно, но, несмотря на реликтовость и даже некоторую дремучесть, в Татарском лесу не было слышно птиц. Я прекрасно помнил, что в Архиерейском лесу я всю ночь слышал то угуканье сычей, то трещание сорок. В зарослях сопели ежи и прочая мелкая лесная живность. А тут, едва зашёл, как отрезало.

По мере продвижения к центру деревья росли уже не так густо, как в той части, где я устроил тренировку вначале, а некоторые поляны и вовсе имели явно искусственное происхождение. Этот вывод напрашивался сам, стоило мне увидеть в нескольких местах глубоко вросшие каменные плиты, встречавшиеся как в центре полян, так и по их периметру.

Может это остатки старых фундаментов или каких-то ритуальных мест? Или капищ? Трудно сказать. В подобных вопросах я разбирался слабо. Да и что тут может бытьнеобычного? Следы давно забытых поселений, рядом с которыми уже две сотни лет, как шумит сначала губернский город, а теперь уж современный областной центр? Наверняка в этом городище проще найти ржавую консервную банку или кучу отсыревших сигаретных бычков, чем предмет древней утвари скифов или наконечники стрел отважных сарматов.

Неспешный бег по заросшим тропинкам прекрасно разбавил тренировочное время, да и обстановка осеннего ночного леса хорошо отвлекала от тяжких дум, так и норовивших заполнить сознание целиком, стоило только остаться один на один с воспоминаниями. Неизвестность, неопределённость… Нет ничего хуже, чем ждать и догонять. Ведь так, Миротворец?

Прохладный ночной ветерок приятно остужал разгорячённую кожу. Мышцы приятно ныли после предельной загрузки. Совершенно неожиданно для себя я выбежал на периметр большой поляны. Хотя она больше походила на мощёную площадь из-за плоских камней, то и дело выступающих по всей её поверхности.

Стволы местных деревьев выглядели внушительнее, да и в обхвате значительно больше, чем остальные. Поэтому казалось будто поляна ограждена мощной бревенчатой стеной.

В центре горел небольшой костёр, дававший не столько тело, сколько иллюзию уюта, отсекая небольшой пятачок от окружающего мрака. У огня сидели несколько человек, большей частью глядя на пламя. Мне почудилось, словно над окружившими костёр фигурами повис тихий монотонный гул. Будто сидящие, сцепив зубы, тянут на одной ноте что-то заунывное и тоскливое. Присмотревшись, я заметил, что здесь в основном молодые парни не старше двадцати пяти лет. Одеты неброско, но функционально. Сектанты какие, что ль? Или ещё какие чудики? Так-то, вроде безобидные.

На моё приближение отреагировал лишь один человек. Но не из сидящих у костра. Он шагнул ко мне прямо из темноты, отделившись от ствола ближайшего дерева.

— Мир тебе, прохожий, — спокойный без малейшей настороженности голос принадлежал мужчине, на вид лет сорока, с глубокими залысинами на голове и короткой бородкой клинышком. Одет незнакомец был в тёмно-синий спортивный шерстяной костюм.

— И вам доброй ночи, — поздоровался я.

— Тренируетесь? — почти без перехода поинтересовался мужчина, — кивнув на мою насквозь пропотевшую «афганку». На пробежку я решил одеться в робу, так как обратно возвращаться сегодня уже не планировал.

Меня немного насторожила необычайная внимательность незнакомца. Будто до этого момента он специально высматривал меня в ночи.

К костру ведь я подошёл осторожным тихим шагом. Откуда незнакомец узнал, что я именно делаю поблизости, а, скажем, не просто пробегал мимо? Да и увидеть меня со стороны пространства, освещённого костром, глядя в темноту леса, не так-то просто. Нужен специфически навык. Пусть и не такой, как у анавра, но гораздо более развитый, чем у обычного человека.

— Есть немного. Бегаю в основном, — решил я удовлетворить любопытство мужчины.

— «Динамо», «Спартак», может, «ЦСКА»? — продолжал свой допрос неугомонный незнакомец.

— «Трудовые резервы»! — не удержался я и резко ответил незнакомцу. Странный допрос? Словно он хозяин, а я гость.

— Ну, ну, не надо заводиться, молодой человек! Это я так. Нужно же как-то разговор развить. Тем более, интересно, кто к нам в гости пожаловал. Обычно в это время в пределах городища нет ни единой живой души. До окраины города далековато, да и алкашам тут делать нечего. А тут одинокий спортсмен, да к тому же довольно интенсивно тренирующийся. От вас так и пышет энергией! — было очевидно, что собеседник говорит искренне: весь его вид, поза, немного насмешливый взгляд буквально кричали об открытости и дружелюбии. Тем не менее я почему-то не мог успокоиться. Что-то внутри мешало расслабиться.

— Послушайте, ну какое вам дело до моих тренировок? И вообще: я мимокрокодил и вас не трогаю. Иду по своим делам. Мне, честно говоря, пофиг, чем вы там с вашей сектой занимаетесь? Молитесь огню и полену? Я же не засыпаю вас вопросами. Гудите себе дальше. Леса всем хватит, — я собрался было уже ретироваться. Не люблю мутных и наглых. Мужчина остановил меня, аккуратно придержав за локоть.

— Постойте, не нужно спешить. И обижаться не стоит. Моя вина. Мы с вами не с того начали, — он протянул мне руку представляясь, — Лука.

— Гаврила, — машинально ответил я, — э…Лука…

— Если вы, Гаврила, сейчас спросите не святой ли Лука, я в вас разочаруюсь, — открыто улыбнулся собеседник, — вы показались мне человеком, далёким от стереотипов и плоских шуток.

Меня стало отпускать возникшее поначалу раздражение, и я легко рассмеялся. А чувак умеет к себе расположить.

— А вы всегда стараетесь считывать собеседников в первые минуты знакомства? — мужчина меня заинтересовал, и я решил не спешить с уходом. Всё равно настрой на дальнейшую пробежку пропал. К тому же как я уже отметил этот лес мне нравился гораздо больше, а узнать его завсегдатаев следовало поближе.

— Нет, Гаврила, только ночных незваных гостей, — Лука тоже рассмеялся, — давайте с вами сразу перейдём на «ты». Я почему-то чувствую в вас человека гораздо старше своих лет.

— Давайте, то есть, давай, Лука, — я постарался не выказать волнения. Проницательность незнакомца навела на неожиданную мысль. Нет, не может быть! Хотя стоит проверить безумную догадку немедленно. «Лукреций?!» — воскликнул я.

— Почему Лукреций? — настолько искренне удивился мой новый знакомый, что я с сожалением понял, что ошибся.

Слишком избаловал меня Смотрящий, появляясь в предыдущих реальностях в самых неожиданных ипостасях. Вот я и поспешил выдать желаемое за действительное. Прямо наваждение какое-то.

— Э… прости, Лука, а это разве не одно имя? — я не придумал ничего лучше, чтобы топорно выкрутиться из неловкой ситуации.

— Распространённая ошибка, Гаврила. Лукреций — родовое имя римлян, уходящее историей к самим этрускам. Означает «прибыль, выгода». А Лука — греческое имя, означающее «свет». Ну разве тут есть что-нибудь общее? Разве что сходство звучания.

— А вы…ты, Лука, историк, археолог?

— Почему ты так решил?

— Детальный семантический анализ имён. Ночное присутствие на месте древнего городища. Да ещё и с…последователями.

— Последователями? — улыбнулся Лука. Затем, оглянувшись на костёр, спохватился, — ах, ты о них? Ты же нас сектой обозвал ещё?

— А что, разве не так? Сидят у костра ночью кружком. Гудят дружно. Секта, как есть — секта.

— Ха-ха-ха, н-да-а, Гаврила, в определённой логике тебе не откажешь. Скажи, — вдруг перестал улыбаться Лука, — а ты правда слышишь, что они гудят?

— Ну да, — пожал я плечами.

Не говорить же Луке ещё и про то, что ко всему прочему я вижу, как призрачный свет от стволов некоторых деревьев стекает на их костровую поляну и буквально обволакивает брёвна, на которых сидят его парни.

— Интересно… — потеребил бородку Лука.

— Что «интересно»?

— А что, если я скажу, Гаврила, что ребята у костра сидят молча, не издавая ни звука? Никакого гудения.

— Может, мне показалось или…

— Или?

— Или у тебя Лука проблемы со слухом?

— Может, и показалось, — снова улыбнулся мой новый знакомый, — ты, кстати, правда, от «Трудовых резервов» тренируешься? Не знал, что филиал этого уважаемого спортивного общества есть в нашем городе.

— Да нет, это я так пошутил неудачно. Я для себя тренируюсь, пытаюсь, так сказать, познать границы возможностей своего организма.

— Интересно. Но у каждого познания себя и мира должна быть определённая философская база.

Ну, началось… Всё-таки секта. Сейчас начнёт агитировать в свои последователи, гуру недоделанный. Мне сразу стало скучно.

— Я просто тренируюсь. Без базы и без идеи. Организм у меня странный. Спит всего по три часа в сутки. Днём учёба, а подработка требует определённых физических кондиций. Вот и использую часть ночи для силовых тренировок и на выносливость.

— Если ты ещё не обрёл своей идеи, это не значит, что её нет в принципе, — Лука гнул свою линию улыбаясь. Странно, но в его тоне не было слышно пафосной назидательности. Такое впечатление, что он насквозь видел все мои увёртки.

— Возможно.

— А хочешь ещё больше расширить, как ты говоришь, возможности своего организма? — задал неожиданный вопрос Лука.

Я неопределённо пожал плечами, выдумывая предлог, чтобы уйти.

— Это как?

— Сейчас мы тебе покажем, — Лука развернулся к сидевшим и позвал: «Дима, Костя, оторвитесь на полчаса!»

К нам подошли двое крепких стройных ребят, чем-то схожих открытыми прямыми взглядами и с любопытством уставились на меня.

— Это Гаврила, — представил меня Лука, — покажите ему здраву на стволах, прямую и обратную, можно со жмурками.

Ребята синхронно кивнули и начали раздеваться. Оставшись в плавках, каждый из них выудил из карманов штанов по плотному небольшому мешку из тёмной материи и надел их себе на голову.

Действия парней были привычными, несуетливыми. Подойдя к ближайшим не слишком толстым стволам высоких сосен, они без лишних приготовлений стали взбираться, ловко перебирая руками и ногами. При этом один из адептов был привычно обращён лицом к стволу, а вот второй — спиной. Весь мой изначальный скепсис и скуку увиденное полностью развеяло. Равнодушие сменилось жгучим любопытством, когда я понял, что они собираются делать, едва достигнув вершины.

Не снимая мешков с голов, ребята поменялись позами и начали спускаться. Вниз головой… Я не отрывал заворожённого взгляда от парня, спускавшегося спиной к стволу кверху ногами. Сюрреалистическое зрелище! Передвигаясь довольно быстро, он, словно какой-нибудь гигантский муравей или ящерица, перебирал руками и ногами, сохраняя при этом вполне человеческую биомеханику движений. То есть, адепты не уподобились необычным образом насекомоподобным существам, они двигались как люди и использовали человеческие приёмы лазания. Но чёрт возьми! Спиной к стволу, вниз головой с мешком на голове! Да ещё так сноровисто…

— Удивлён? — насмешливо поинтересовался Лука, когда парни как ни в чём не бывало оделись и вернулись к костру. Нет, они не оказались сверхлюдьми и следы изрядных физических усилий: пот, краснота, ссадины на коже и прилипшие к ней сухие сосновые иглы, участившееся дыхание — были прекрасно заметны невооружённым взглядом.

— Да, честно говоря, никогда не приходилось раньше видеть ничего подобного.

— Так попробуй сам! Не такая уж и сложная практика.

— Да ладно тебе! Здесь нужны годы тренировок! — невольно вырвалось у меня.

— А я уверен, что тебе это под силу уже сейчас, — прищурился Лука, — но помни, что физическая сила — это ещё не всё. Ты должен принять и осознать единение внутреннего я и окружающего тебя мира прежде всего вот здесь, — он ткнул себя указательным пальцем в висок, — если хочешь действительно расширить горизонты возможностей, приходи завтра сюда к полуночи. Новую планку я тебе показал. Теперь дело за тобой, Гаврила, — новый знакомый махнул мне рукой и шагнул в темноту, скрывшись за стволами деревьев. Его парни продолжали сидеть у костра. Но никакого гула на этот раз слышно не было.

«Странная встреча, странный чувак!», — подумалось мне, пока я возвращался к опушке. Что до предложения Луки, подумать, пожалуй, стоит. Делать одни и те же упражнения на тренировках мне, скорее всего, скоро надоест. А от увиденного одновременно веяло чем-то запредельным и в то же время очень притягательным. Хотя, может статься, что всё окажется банальным циркачеством. Что-то, будучи студентом, я о подобных сектах ничего не слышал. В этой реальности я по большому счёту глух и слеп. Нет и не будет ни поводыря в лице Лукреция, ни встроенного в моё сознание подсказчика — Пашки. Так что оставлять всевозможные странности и непонятные встречи без внимания не в моих интересах. Чем больше у меня информации, не просеянной через сито Хранителей или Ордена, тем менее я зависим от навязанной мне модели поведения. Карты сброшены. Демиург мне теперь нужнее, чем каким-то там эмиссарам Хранителей. Это последняя надежда на спасение моей семьи.

Я тяжело вздохнул. Прошло всего полгода моего личного времени, перенасыщенного до предела событиями, временами и людьми, а я уже стал забывать лица родных…

Спустя некоторое время, невольно поймал себя на мысли, что за всё время разговора с Лукой, да и во время демонстрации его адептами необычайных физических возможностей не обратил внимания на то, что гуру практически на равных со мной ориентируется в темноте и что особенно необычно ничуть не скрывает этого, будто показывая открыто, что понимает обо мне гораздо больше. Ох, паранойя — она такая паранойя.

В любом случае без повторной встречи на возникшие вопросы не ответить. Мда-а…зацепил меня этот Лука! Хочу тоже лазать по деревьям задом наперёд и точка! Анавр я или хрен собачий?

Глава 10

Я идейный борец за денежные знаки!

«Золотой телёнок» И. Ильф и Е. Петров.

Новый день пролетел почти незаметно. Всё в тех же нехитрых студенческих заботах и суете по тем самым мелочам, о которых ходят слухи, будто в них скрывается дьявол. Не знаю, по крайней мере, я его там не видел.

Валентина Петровна, встретившая меня утром входящим во двор дома в пропитавшейся потом афганке, ничего не сказала, лишь укоризненно покачала головой, да через некоторое время подсунула целую тарелку горячих оладий со сметаной, когда я после водных процедур сунулся на кухню попить чайку. На мой удивлённый взгляд она лишь буркнула: «Шляешься по ночам, смотреть не на что: кожа да кости!»

Ну, про кожу и кости, Петровна, конечно, загнула. За первую неделю тренировок я и правда несколько «усох», но мышцы от этого стали лишь более рельефными. А тело, если посмотреть со стороны, казалось, словно перевито десятками канатов. Когда я увидел эту картину первый раз в зеркале старого шкафа, что стоял в комнате, выделенной мне хозяйкой, то даже немного испугался. Уж больно непривычно это смотрелось с точки зрения классической анатомии тела. Я, конечно, был далёк от мысли заполучить за короткий срок фигуру шварценеггеровского героя, но нынешнее телосложение аватара немного обескураживало. Теперь следовало озаботиться тем, чтобы не попасться на глаза искушённым в данном вопросе личностям. Очень не хочется стать объектом любопытства и расспросов, скажем, Матько. Придётся на соревнования выбираться в трико какой-нибудь олимпийке. Где бы их ещё раздобыть? Вот, не было печали…

На кафедре общественных наук меня озадачили новым условием сдачи экстерната: я обязан был подготовить реферат аж на тридцать страниц и защищать его перед комиссией из заведующего и двух преподавателей. На всё про всё отводилось пять дней. И довольно большой выбор тем. Немецкая классическая философия, экзистенциализм, феноменология, позитивизм и ещё пяток школ и направлений, от которых немедленно разболелась голова и стало подташнивать. Все эти «сорок бочек арестантов» заставили меня приуныть, но сдаваться я не собирался.

Нет, в охотку покопаться в мудрых мыслях, наловить из кучи пространных размышлений тридцать страниц пропущенного через себя материала я был бы не против. Но! Да, да, то самое дерьмовое «но», после которого истина превращается в зловонную лужу вранья.

На дворе напомню, посттоварищи и недогоспода, год 1991 от Рождества Христова. И об интернете, принтерах и персональных компьютерах в моём вузе, да и в городе можно прочесть разве что в американских журналах, коих, естественно, в провинции мало кто видел. Это где-то там, в столицах, Москве и Ленинграде, всего месяц назад ставшем Санкт-Петербургом, уже можно при определённых усилиях купить за невообразимые деньги одну из первых персоналок «Атари», «Спектрум» или, на худой случай, «Синклер».

Я же нынешний впервые увижу клавиатуру персонального компьютера аж в 1994 году (не считать же школьное рандеву в восьмидесятых с «Электроникой ДВК 2М», оставившее смутное сожаление и запомнившуюся мигающую надпись на экране зеленоватого монитора «не суетись под клиентом»). Помнится, меня ещё убила тогда озвученная стоимость двк-ашки. 15 600 целковых! Это же новая «Волга» по спекулятивной цене! Ещё и на понтовые брызговики останется.

Поэтому интеловская двойка мне и показалась тогда истинным чудом. Если бы мне тогда знать, сколько ещё удивительных открытий впереди. Интересно, поверил бы или нет?

Сейчас же у меня по вполне понятным причинам не было никакой возможности использовать интернет, доступ к различных электронным библиотекам, базам данных для написания реферата по философии. Каменный век какой-то!

А пока передо мной маячило как минимум неоднократное посещение областной библиотеки, ибо в институтской изначально ловить было нечего. Книги из указанного списка литературы, что я накрепко запомнил из своего учебного опыта, мало того, что не имелись в полном ассортименте, но и наличествующие были в одном экземпляре. Да и то не все. К тому же очередь из страждущих их заполучить не умещалась на нескольких страницах абонентского журнала библиотеки.

Что-то мне подсказывало, что и в областной библиотеке меня не ждут с распростёртыми объятиями и стопкой внятных источников с заботливо разложенными закладками в нужных местах.

Но попытка не пытка. Всё же мне дали пять дней. Целых пять дней! И сдаться во так сразу? Нет, тем более что экстернат по философии в перспективе высвобождал в моём графике максимальное количество времени по сравнению с другими предметами. Нет, товарищ Миневич, так просто анавры не сдаются. Если придётся перелопатить кучу философского говна ради нескольких бриллиантов истины, я готов это сделать, чтобы потом не было мучительно больно…э-э-э, что-то меня не туда понесло. Короче, отступать, не попробовав, — это не по-пацански. И хорош уже ныть!

До субботы, с её не особенно нужными, но обещанными Матько студенческими соревнованиями, и назначенным вечерним свиданием со Стасей, на котором следовало положить конец бессмысленному во всех отношениях роману, было ещё целых два дня. Сегодняшний вечер и ночь, возможно, будут занят новым работодателем, сосватанным Орлинду. Так что сам Бог велел пахать по старинке, тратя дни, там, где в будущем я бы управился за пару часов.

Подходя к зданию областной библиотеки, расположенной на центральной площади города и выстроенному в классическом стиле с дорическими колоннами, тимпаном, фризом и прочими стилобатами, я серьёзно задумался над выбором темы.

Брошенный мимоходом взгляд на памятник великому вождю Октября, где Ильич в стремительном порыве указывает рукой, метя прямо в двери библиотеки, невольно направил мысли по ассоциативному пути: Ленин — Маркс — Энгельс — немецкая философия. Поэтому открывая тяжёлые створки с бронзовыми пластинами у основания ручек я уже не сомневался.

Пусть будут немцы. Гегель, Кант, Шеллинг и Фихте. С этими ребятками не то что не заскучаешь, с ними можно фантазировать широко и даже с огоньком. К тому же старик Иммануил тоже всю жизнь искал своего загадочного демиурга. Чем не знак судьбы?

Вдруг мне удастся наковырять достаточно изюма из их высохших за два века булок, чтобы если и не показать достаточные знания в философии, то хотя бы хорошие способности в её освоении и анализе чужой мудрости? Ибо порой для вузовского преподавателя это неплохая альтернатива тупой зубрёжке чужих, пусть и гениальных мыслей. Не можешь познать, покажи корифею, что хотя бы старался со всем прилежанием. Авось помилует…

Реальность превзошла все мои ожидания. Мало того что в ожидании книг из моего списка мне пришлось изнывать от скуки над подшивкой перестроечных газет почти полтора часа, так и результат чуть не заставил меня заплакать. Один тоненький потрёпанный томик древнего учебника ржавопятидесятых годов издания с несколькими главами, содержавшими на 90 % дифирамбы прогрессивности марксистско-ленинской философии в отношении заблуждающихся идеалистов Канта и Гегеля. Просто насмешка какая-то.

Служащая библиотеки судя по внешности заставшая ещё взятие Бастилии, глядя на меня, даже сжалилась:

— Молодой человек, ну не расстраивайтесь так. На книги из вашего списка приоритетная очередь из аспирантов и докторантов. Они тут с самого открытия на одних бутербродах с яблоками.

— И что, нет никакой надежды? — я состроил самое жалобное лицо, какое смог изобразить. Но, видимо, лицедей из меня оказался аховый, так как древняя матрона лишь сурово нахмурила брови. Блин, ситуацию нужно было как-то спасать. И тут мой взгляд упал на небольшую стопку книг, на титуле верхней из которых золотом по синему готическим шрифтом читалось «Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии» Фридриха Энгельса. Ничего необычного, всего лишь книга на немецком… Очень подходящая мне. И что характерно — толстая. Наверняка в ней не только статья основоположника марксизма. В таких изданиях обычно есть и современные статьи, возможно, критика, сопутствующие материалы…

Ещё не сформировавшаяся зыбкая идея заставила меня потянуться к лежавшей книге.

— Молодой человек! Литература из иностранного отдела только по спецразрешению и отметке в читательском билете! — лязгнула голосом современница Людовика XIV.

— Но это же Фридрих Энгельс, товарищ библиотекарь! Основоположник марксизма! Соратник самого Карла Маркса. Я, как советский студент, комсомолец наконец, просто не могу не ознакомиться с первоисточником. Иначе мой доклад будет неполным. Возникнет непонимание важной составляющей идеи современного социализма! — я придал своему голосу возмущённо-обиженные нотки, стараясь, «что называется, праведно пылать лицом» и «фанатично гореть глазом». Отчего библиотекарша впала в оцепенение, лишь безмолвно открывая и закрывая рот.

— Что за шум, Аполлинария Федуловна? — из-за спины старушки неожиданно нарисовался невысокий мужчина в старом сером костюме с обильно посыпанными перхотью плечами.

— Иван Ильич…молодой человек…эээ…студен мединститута желает поработать с иностранной литературой для реферата, — вот что значит старая школа. Уже к концу ответа библиотекарша чётко сформулировала суть проблемы и мне не пришлось ничего добавлять.

— Гхм, — мужчина взял в руки тёмно-синий том с золотым тиснением, — Энгельс? Издательство «Дойч Ферлаг дер Виссеншафтен» 1978 год, Германская Демократическая Республика, — прочёл он на титульном листе, — гхм! — завис он на минуту, прочистив горло. Толстые линзы его роговых очков блеснули в жёлтом свете настольной лампы. — Я думаю, Аполлинария Федуловна, надо пойти навстречу молодому человеку. Оформите на мой читательский с пометкой в студенческом, простите, юноша, как вас по батюшке?

— Гаврила Никитич, — я не верил своей удаче. Похоже, у меня появился шанс не дохнуть здесь от скуки целых пять дней.

— Иван Ильич, — представился мужчина, протягивая мне тёплую и сухую ладонь, — я сегодня работаю до семи, так что книгу вы можете изучать до этого времени. Но только в читальном зале! И отмечайтесь у Аполлинарии Федуловны каждые два часа. Иначе мне придётся пожалеть об оказанном вам доверии, — всё это было сказано вкрадчиво и сопровождалось проникновенным взглядом блёклых голубых глаз, разглядывающих моё лицо сквозь толстые линзы.

— Всё будет в порядке, не волнуйтесь, Иван Ильич, из рук не выпущу! — я невольно прижал вручённую мне книгу к груди.

— Ну, так уж не стоит…главное, не повредите, — усмехнулся Иван Ильич и, нагнувшись к уху библиотекарши, что-то ей шепнул, затем скрылся за неприметной дверью позади стола Аполлинарии Федуловны.

Старуха с каменным лицом быстро оформила мне читательский лист и демонстративно проставила время, мазнув взглядом по большим часам, висевшим в читальном зале.

Я же, окрылённый маленькой победой, выбрал ближайший пустой стол. Антураж библиотеки, выстроенной в стиле сталинского ампира, располагал к задуманной мной работе как нельзя лучше. Настрой — великое дело!

Каково же было моё изумление и несказанная радость, когда я раскрыл выцарапанное немецкое издание. Оказалось, что оно приурочено к 90-летию выхода работы Фридриха Энгельса и содержало в себе приличное число работ по тематике немецкой классической философии. Правда, в основном из стран соцлагеря. Но нужно отдать должное гэдэровским составителям, излишне идеологизированных из них были единицы.

Я набросился на работу, как голодный волк на тушу оленя. Даже такой повод отвлечься от осточертевших поисков Демиурга и неприятного ожидания субботнего рандеву со Стасей воспринимался мозгом на ура. Скажете извращенец? Не буду спорить. На вкус и цвет все фломастеры разные.

Писать приходилось в разлинованном альбоме для рисования. Мечты о листах формата А4 я засунул туда же, куда и сожаления об отсутствии персонального компьютера. Тем не менее работа спорилась.

Переводить с листа критические статьи философов было не в пример легче, чем труд самого Энгельса. Хотя стоит отдать должное основоположнику, мысль его блистала отточенной сталью, а аргументы ложились ровными рядами в соответствии с традиционной немецкой натурой.

Увлёкшись, я почти не заметил, как за окном стемнело. Черновик давно был готов. Не забывая отмечаться у Федуловны, я решил сегодня максимально выдоить удачу и больше в библиотеку уже не возвращаться. Доработаю реферат во время лекций.

Прощаясь, сердечно поблагодарил усталого Ивана Ильича за оказанное доверие, на что тот лишь вяло махнул рукой, даже не проверив книгу на предмет вырванных листов или ещё какого-нибудь проявления вандализма. А вот Аполлинария Федуловна не подкачала: она чуть ли не обнюхала корешок и обложку, пролистав книгу на предмет загнутых уголков.

Сунув кипу листков в сумку, я заспешил на выход. Опаздывать к новому работодателю не хотелось. Что-то подсказывало мне, что возвращаться на товарную станцию мне не стоит. Без серьёзного и длительного противостояния с Серым дальше там работать вряд ли не удастся. А кто его знает, «повезёт» ли мне в следующий раз не остаться с расколотой башкой или с заточенной отвёрткой в печени? То-то и оно. Было бы из-за чего лезть в зарубу. Попробую альтернативный вариант заработка.

На адресе, указанном Орлинду, оказался большой двухэтажный кирпичный дом, занимавший по площади больше двух стандартных участков — не менее 15 соток. С крытым гаражом на несколько машин, мощёным камнем широким двором и внушительным садом. Такой домик в городской черте даже в моё время стоил довольно прилично. А уж сейчас… было бы это где-нибудь в Тбилиси, Ереване или Баку, ещё куда ни шло. Но здесь? Областной центр, если помниться, долгое время находился в «красном избирательном поясе».

Интересный хозяин у всего этого богатства. Цеховик — не цеховик, а наверняка имеет серьёзную крышу, солидный доход. Мне кажется, именно из подобных шустрил, путём многократных отрицательных мутаций, потом появится особый вид олигархов.

Пока я скромно ждал у хозяйских ворот под присмотром невысокого молчаливого парня в спортивном костюме, вечернее небо затянуло тучами и начал моросить мелкий дождик.

Намокнуть так и не успел: пригласили в дом. Пожилая невысокая женщина с пронзительным взглядом карих глаз впустила меня в небольшую гостиную.

— Это вы Гаврила Луговой?

— Да. Я от Орлинду, — добавил я на всякий случай, так как парень на входе лишь впустил меня и велел ждать, даже не спросив по какому поводу я пришёл.

— Отлично. Он проинструктировал вас?

— В общих чертах. Рассказал о шкурках. Но сам я подобного никогда не делал.

— Ничего сложного. Трудность лишь в способностях быстро, аккуратно выполнять однообразную физическую работу. И… — женщина пристально взглянула на меня, — уметь держать язык за зубами.

— Я полностью осознаю, скажем так, особенности выполняемой работы. И Орлинду намекнул мне о достаточно неплохой оплате и возможности исполнять подобные поручения в будущем. Так что в моих интересах меньше говорить, больше делать, — я старался отвечать спокойно и не отводить взгляда.

— Прекрасно. Сегодня вы будете работать в паре с Мишей. Работы много. Придётся не вылезать из подвала всю ночь. Чаем и бутербродами на перекус я вас обеспечу. Если нужно будет выйти в туалет, постучите в дверь. Ибрагим, — она кивнула на молчаливого парня в спортивном костюме, — вас проводит. Миша покажет, что нужно делать. Вопросы есть?

— Вопросов нет.

Пока спускались с Ибрагимом в подвал, я старался особо не глазеть по сторонам. Но пути отхода, окна и встречавшиеся по ходу ответвления коридора и двери постарался запомнить. Мало ли что пригодится. Я, конечно, Орлинду, доверяю в определённой степени, но ситуации бывают разные. Люди, по-крупному занимающиеся подпольно торговлей мехом и имеющие такие дома в собственности, вряд ли делают свой бизнес в белых перчатках. Рубль против двух можно поставить, что сопровождающий меня Ибрагим не просто охранник и при определённых обстоятельствах вполне может убрать свидетеля.

Подвал у дома ожидаемо оказался довольно большим с несколькими изолированными помещениями. Стены одного из них были обшиты деревянными рейками. Здесь меня ждал крепкий парень среднего роста с плечами и шеей борца. Половина комнаты была завалена туго набитыми матерчатыми мешками, вторую часть занимал широченный стол. В углу примостилась тумбочка с электрочайником, блюдом, накрытым тряпицей и парой гранёных стаканов.

— Миша, покажешь Гавриле, что и как, я утром приду, посчитаем, — выдала хозяйка наставления крепышу.

— Всё сделаю, Руфь Моисеевна, — кивнул Миша, закрывая дверь за выходящей вслед за Ибрагимом хозяйкой.

Следующие четверть часа мой напарник терпеливо показывал и разъяснял суть нехитрых уловок по увеличению длины шкурок. Вопреки ожиданиям, норку следовало натягивать рывком, предварительно держа у основания хвоста и за головную часть. Достаточно сильным, но не слишком резким. Затем шкурку следовало уложить на стол плашмя. После получаса «отлёжки» аккуратно стопочкой поместить в мешок.

Дело вроде было не хитрое, но уже часа через два я понял, что лучше разгружать подмокшую соль из вагона. Больше всего убивали однообразие и специфический запах полусырых шкурок, становившийся с каждым часом всё сильнее в подвальном помещении с каждым вскрытым мешком.

Миша оказался парнем малоразговорчивым и даже угрюмым. Попытка поговорить с ним на отвлечённые темы во время перекуса бутербродами натыкалась на односложные ответы «ага» и «угу». Пару раз я, отвлёкшись, чуть не разорвал шкурки, слишком рьяно дёрнув за концы. Но напарник вовремя прикрикнул: «Не быкуй, дура! Хозяин оштрафует — без трусов останешься!»

Пришлось поумерить пыл. А силушки-то за неделю тренировок изрядно прибавилось! Осталось научиться её соразмерять. Здесь тебе не война, Гавр. Не дай Закон вписаться в серьёзное физическое столкновение. Парочка, другая трупов — и со свободой передвижения могут возникнуть серьёзные проблемы. Значит, следует по возможности держаться подальше от криминала. Знать бы ещё как.

Легко сказать, сейчас любое мало-мальски выгодное дело, где можно подзаработать, в той или иной мере связано с нарушением закона, как бы ни возражали диванные эксперты. Вон, уже попытался честно заработать грузчиком. Мне тут же объяснили чьи в лесу шишки. А искать 401-й сравнительно честный способ отъёма денег у населения — не моё. Но жить-то как-то надо? Не переходить же только на мох, опилки и лесные корешки? Да и зима не за горами. А Демиурга чего-то на горизонте не видно.

На самом деле, как мне вспоминается в той, прожитой жизни, неплохо удавалось выкручиваться за счёт подвоза домашних заготовок, стипендии и талонов на питание, выдаваемых профкомом. Не жировали, но так, чтобы совсем голодать, тоже не случалось. Вот только, кроме как на еду, денег почти ни на что не оставалось.

В нынешней же своей ипостаси мириться с нищетой я не собирался. Почему и согласился на сегодняшний сомнительный заработок. Кому охота заниматься поисками Демиурга в спартанских условиях? К тому же неизвестно сколько вообще вся эта эпопея продлится.

Поэтому Гавр, дёргай шкурки и не улыбайся. Вон, Мишаня зорко следит за тобой, чтобы не филонил и не дай Бог не порвал пушистое золото.

В туалет сговорились выходить вместе, а второй перерыв на перекус единодушно отложили до окончания работ.

Когда было обработано добрых две трети мешков со шкурками, я незаметно для себя погрузился в состояние, близкое к сомнамбулическому, автоматически вынимая, расправляя, ухватывая и дёргая очередную норковую шкурку. Мысли сначала путались, а затем и вовсе полностью выветрились из головы. Даже лампы под потолком подвала, забранные металлической сеткой, стали светить тускло и как-то безрадостно.

И вдруг всё закончилось. Я потянулся за очередным мешком, а его уже потрошил Михаил. Вдвоём мы разобрались с ним за полчаса.

— Уф! — вырвалось у крепыша, когда, заварив чаёк покрепче, мы уселись на край стола и с удовольствием прихлёбывали из гранёных стаканов.

— И не говори, — скупо поддержал я напарника. Сил не было даже шутить. Всё тело сковала даже не усталость, а какая-то унылая истома. К запаху я давно притерпелся, но от ощущения, что всё тело покрывает толстый слой пыли пополам с шерстью, избавиться не мог. Хотя прекрасно видел, что на самом деле на коже ничего нет.

На улице было ещё темно. Ибрагим проводил нас в какую-то гостевую пристройку, где мы завалились на пару стареньких продавленных диванов, даже не потратив время, чтобы снять одежду.

Лишь вяло подивившись состоянию организма, который до этого дня спокойно перенёс четыре бессонные ночи с тренировками и разгрузками вагонов, я провалился в глубокий сон без сновидений.

Остатки ночи промелькнули как одно мгновение. Мишаня растолкал меня утром, бросив на тумбочку рядом с диваном внушительную пачку десяток, разбавленную фиолетовыми четверными. Я, сняв резинку, не спеша пересчитал купюры. Однако, очень даже неплохо, а ничего так работёнка. Здесь значительно больше, чем за две моих ночные смены на железке.

— Что…нормалёк? — подмигнул Мишаня, заметив моё удивлённое лицо.

— А то! — ухмыльнулся я и аккуратно сложил деньги, засунув в карман афганки.

— Держи язык за зубами и работай как сегодня, всё будет в шоколаде, пацан! — крепыш солидно подтянул штаны спортивного костюма и вразвалочку покинул помещение.

— Учту, дядя, — вполголоса произнёс я в спину Мишане.

Интересно, сколько сам хозяин наваривает на подобной коммерции, раз платит нам такие деньги за ночь работы. Понятное дело, что тут надбавка за молчание. Но всё же…

Молчаливый Ибрагим выпустил меня на туманно-промозглую утреннюю улицу Серова. Редкие автомобили раскатывали по образовавшимся за ночь лужам.

В институт мне сегодня нужно явиться аж ко второй паре, хвала решённому вопросу с физкультурой. Значит, можно с чистой совестью помочь Петровне по хозяйству: перетащить кучу сваленного самосвалом во дворе угля под широкий навес, поправить калитку в заборе, сгрести обильно нападавшие во двор листья с двух огромных ореховых деревьев, росших по углам двора.

Нехитрая работа по хозяйству на свежем воздухе развеяла пыльный психологический ступор, не отпускавший меня даже после короткого сна. По-хорошему взбодрила. А поданные на завтрак Петровной горячие вареники с творогом и вовсе ввергли мою душеньку в состояние гастрономической эйфории.

На мои феерические излияния благодарности молчаливая хозяйка лишь буркнула что-то невнятной, уйдя из дома, судя по характерным звукам, послышавшимся через некоторое время, в курятник.

Я же попросту выпал из реальности на ближайшую четверть часа, поглощая в меру солоноватое маслянистое чудо и запивая его ледяной простоквашей, едва не рыча от удовольствия и сдерживая себя, чтобы не набить варениками полный рот, как гоголевский Пацюк.

Нет, что ни говорите, а такое лучезарное начало дня задаёт тон и удаче, и работоспособности…да всему! Человек, придумавший правильные вареники, гений однозначно.

На дворе царило бабье лето, разгоняя облака немыслимой синевой неба и облекая солнечные лучи какой-то поистине всепроникающей радиацией добра. Не раздражала даже вездесущая невидимая паутина, норовившая зацепить невесомым краем щёку, а то и нагло залезть в глаза.

Вестибюль института на пятачке у расписания занятий гудел десятками голосов, а множество улыбающихся, сосредоточенных и растерянных лиц, простимулированных прекрасным утром и бурлением небывалого коктейля из молодости, феромонов, любопытства, опозданий, густо замешенном на запахе свежевыглаженных халатов, перегара, табачного дыма, дорогих духов и чёрт знает ещё чего, производили впечатление настоящего студенческого Вавилона…

Я сделал глубокий вдох, стараясь впитать в себя каждую молекулу этого дурмана, чаще всего именуемого студенческим духом, и, заметив у стенда знакомую фигурку с толстой косой, шагнул к ней. Как-то так само собой получилось, что я слегка приобнять её ладонями за плечи и прижал к себе, отступив на шаг, чтобы проносившийся мимо джигит в накрахмаленном до опасной остроты краёв ткани халате не снёс нас вместе с Машей.

— Привет, Сикорская! — ничего оригинальнее не смог я произнести в ответ на испуганный взгляд девушки. Блин, ну вот как ей удаётся краснеть со столь сверхзвуковой скоростью? — Прости дурака, носятся тут всякие идиоты.

— Привет, Гаврила. А я и не заметила, — она поправила указательным пальцем выбившуюся прядь волос и не спешила высвободиться из моих объятий, — расписание новое вывесили. Деканат чего-то протормозил, — девушка быстро справилась с волнением, лишь только теперь вопросительно скосила взгляд на мои ладони, продолжавшие покоиться на плечах её белоснежного халата.

— Ой, извини, замечтался, — я с сожалением медленно убрал руки, продолжая смотреть ей в глаза и не переставая мысленно задавать себе вопрос: «И где были мои зрительные анализаторы раньше? Ну в той, прошлой жизни? Это же не девушка. Богиня!» Интересно, я краснею так же быстро, как она или нет? Похоже, каждая моя последующая мысль рядом с Машей отличается большей рациональностью и глубиной. А ещё эта глупая улыбка, навязчиво наползающая на моё лицо.

— Долго мечтаешь, Луговой, — в серых глазах Марии блеснули лукавые льдинки, — физкультуру прогулял. И…хватит пялиться. Влюбился, что ли?

Ну, пошло-поехало… Почему все симпатичные 18–19 летние студентки так любят сводить любой разговор к этим играм? У них это что, фетиш? Или своеобразная утренняя разминка? Может, это один из тысячи и одного способа выбрать достойного партнёра? И Машка тоже абсолютно уверена, что является центром Вселенной. Ох, Сикорская…

Или, может, всё проще? И ничего такого особенного Машка себе не думает. А я умом и сердцем давно старик и банально занудствую, ибо давно наигрался во все эти крестики-нолики? Нет, чтобы расслабиться и получать удовольствие. Это же какой полузабытый кайф раскачиваться на тестостероновых качелях!

— Пока не решил, Машенька. Но, похоже, в процессе. Вот тебя с утра встретил. К удаче, наверное. Может, в кино сходим? — последняя фраза вырвалась абсолютно спонтанно. Уж больно хороша девчонка, да и меня врасплох застала.

И без того большие глаза Машки стали совсем уж как у мультяшной зверушки.

— Ну, ты и Казанова, Луговой! А как же Стася?

Вот это сюрприз! Не институтский курс, а большая деревня. Хотя помниться, мы со Стасей особо никогда и не скрывались.

— Маш, я же тебя в кино зову, а не замуж. Чувствуешь разницу? — пожал я плечами.

— Да-а-а? — задумчиво протянула Сикорская, облизнув губки кончиком язычка.

Я продолжал молча пялиться, ведь ответа так и не услышал.

— А куда пойдём? — первой встрепенулась Маша, — у меня только вторая половина воскресенья свободна. Никитич на кросс в соревнованиях записал.

— О, и тебя тоже? — на самом деле ничуть не удивился я стечению обстоятельств, — мне всё равно: выбирай фильм сама, я тебе полностью доверяю.

— Правда? И обещаешь не дрыхнуть, если выберу мелодраму? — снова эти будоражащие льдинки в глубине глаз.

— Зуб даю! Обещаю даже культурный разбор и дискуссию по окончании просмотра, — я сделал строгое лицо и нахмурил брови.

Ответом мне был раскатившийся серебряными колокольчиками смех Маши.

— Замётано, Луговой! Значит, встречаемся после кросса. Идём в кино. Только ты меня ещё и кормишь — я после физры жуть какая голодная становлюсь. Не покормишь — буду есть тебя поедом весь сеанс.

— Принято, мадемуазель. Что предпочитаете? Лобстеры, морские гребешки, ризотто, черепаховый суп? — я склонился в полупоклоне.

— Шут гороховый! — улыбнулась Маша, скрываясь в толпе студентов, оставив мне лишь взмах изящной ладошки да мелькание русой косы.

Глава 11

Ничего мы не обрящем —

Только темечко расплющим,

Пребывая в настоящем

И мечтая о грядущем.

Не дури, едрёна вошь!

Рок тебя не проворонит.

Здесь ты всё-таки живёшь,

А в грядущем — похоронят.

Е. Лукин.

Не заснуть на лекции по организации здравоохранения мне помог как ни парадоксально пресловутый реферат по философии. Благодаря размещению на «камчатке» амфитеатра аудитории и удобным довоенным партам, мне удалось довольно шустро переписать набело почти сорок альбомных листов убористым почерком и даже украсить титул витиеватыми буквами названия. Ну что, теперь дело за малым: да поможет мне старик Кант!

Иваныч, сидевший рядом, был с головой погружён в «Одиссея…» и проблемы советского здравоохранения, а также его структура и иерархия от фельдшерского пункта до министерства волновали его не больше чем осенняя муха, сдуру залетевшая в лекционную аудиторию и барражировавшая по всему периметру, то и дело заставляя лектора морщиться от раздражения.

После запланированной работы оставалось ещё почти полчаса второй половины лекции, в которые я попытался настроится на запланированный на сегодня экстернат по иностранному языку, вернее, в десятый раз стал листать учебник по основам греко-латинской медицинской терминологии.

С каждым днём вся эта затея с экстернатом казалась мне всё более мелкой, даже в чём-то никчёмной. Ну к чему вся эта суета?

Не можешь ты, Луговой, чтобы не повыпендриваться, так есть много других способов заняться спортивным мазохизмом. Вот уже почти три недели Матрикул молчит и ни на йоту не чувствует Демиурга. Неужелия и Пашка ошиблись, доверившись расчётам Хранителей, поспешно сунувшись в эту миссию?

Эх… Одна радость, да ещё какая, — это ежедневное потрясающее ощущение молодого, здорового тела. Именно это по большей части не даёт окончательно скатиться в депрессию или вовсе пуститься во все тяжкие.

К примеру, плюнуть на всё и вернуться на железку, чтобы жёстко разобраться с Серым и его подручными. Устроить им экскурсию по травматологическим отделениям города!

Тьфу ты, пропасть! Какие только мысли не полезут в голову после отравления статистической информацией о советском здравоохранении. Эта лекция явно повышает во мне градус немотивированной агрессии.

Волевым усилием постарался отодвинуть тревожные мысли на задворки сознания. Особенности постоянно расширяющейся памяти аватара позволили не только вспомнить давно изученное и полузабытое, но и практически запоминать содержание учебника уже со второго прочтения. Буквально фотографически.

К концу лекции я проштудировал от нечего делать таблицы окончаний и полный алфавитный перечень крылатых латинских выражений с переводом, видимо, вставленный в учебник, дабы медикусы студиозусы не свихнулись от скуки и причастились мудрости древних философов.

Повторение лишь убедило в абсурдности самой идеи предэкзаменационной штудировки. Даже как-то немного стыдно стало. Другим-то приходится честно зубрить материал неделями!

Никак не могу привыкнуть к столь радикальному влиянию нейротрона не только на физические, но и психические способности аватара. Слишком уж всё быстро происходит. Нет, всё, конечно, неплохо, и я только «за». Ведь я и сам по натуре далеко не тормоз и даже не медленный газ. Но вот так перескакивать за полгода в три разные личности! Не говоря уже об эпохах. Это, пожалуй, ни с чем сравнить невозможно. Честно говоря, немного настораживает. Как бы крыша не поехала.

Уф, наконец-то! Я с облегчением выдохнул, едва прозвенел звонок, возвестивший окончание лекции. Друг Федька увязался проводить меня до корпуса, где располагалась кафедра, хотя вряд ли его решение было вызвано одним лишь желанием поддержать товарища. Думаю, важнее было то, что в том же корпусе располагалась наша студенческая столовая, и, учитывая начало октября, талоны на обеды, выдаваемые профкомом, наверняка не все ещё были использованы этим проглотом по назначению. А Иваныч всегда был живой иллюстрацией одного из девизов студента-медика: «Сочетай приятное с полезным!»

Кафедра встретила пустыми коридорами: пары уже закончились, а отработки у филологов почему-то были не особенно в чести. Все студенческие долги они старались взимать непосредственно на занятиях.

Услышав голоса, доносившиеся из кабинета заведующей, я направил свои стопы именно туда, так как не позаботился заранее выяснить, в какой из аудиторий будет проводиться экстернат. Глянув на часы, с удовлетворением отметил, что пришёл ровно за пять минут до назначенного времени.

В кабинете за столом заведующей сидела сама Стефания Генриховна и Сапфира Султановна, мило беседуя с…блин, вот этого я никак не ожидал. А именно встречи с настоящей институтской легендой.

Профессор Высоковский! Он-то что тут забыл? По идее я должен буду познакомиться с ним только на третьем курсе.

Вряд ли он сюда случайно забрёл. Все мои сомнения и вопросы развеял оживлённый возглас Шахерезады деканата лечебного факультета.

— О! А вот и наш вундеркинд, прошу любить и жаловать, Георгий Александрович. Этот тот самый молодой человек, о ком я вам рассказывала. Чего застыл, Луговой? Проходи, не стесняйся. Ждём тебя. Готов?

— Вполне, Сапфира Султановна. Доброго дня, Стефания Генриховна, Георгий Александрович, — я изобразил полупоклон и поискал глазами стул. Который нашёлся как раз у одного из противоположных концов стола, примыкавшего тому, за которым сидели члены комиссии.

— Отлично! — деловито кивнула завкафедрой, — там отпечатанные задания, газета с отмеченной статьёй на немецком, на втором листе задания по латинскому. Сколько тебе понадобится времени на подготовку?

На этот раз я не стал особенно выпендриваться, но и тянуть резину не хотелось:

— Минут двадцать.

— Может, подольше подумаете, молодой человек? — вскинул брови Высоковский, проведя ладонью по своему высокому лбу и пригладив седые жёсткие волосы, зачёсанные назад, — а мы пока чайком побалуемся, Стефания Генриховна. Уж простите покорно, пообедать не успел, а жена мне целую груду бутербродов с докторской колбасой собрала. Мне одному их не осилить, — профессор хитро прищурился, незаметно подмигнув мне.

Это что же получается, он считает, что мне нужно больше времени или, того хуже, намекает, чтобы я воспользовался вспомогательными материалами, а он пока отвлечёт преподавателей? Вот же партизан!

А на самом деле, как мне помниться, Высоковский слыл классным мужиком и очень неординарным преподавателем. Учился на физмате, ушёл добровольцем на фронт, воевал героически, имел серьёзные награды. После войны пошёл в медицинский, двигал советскую науку, поговаривали, будто знает языки. И не один…

Стоп! Может, Генриховна и позвала его для экзаменационного протокола? Ну и как знающего язык, опять же. Блин, чего я гадаю? Вперёд, Гавр!

Пока члены комиссии разливали чай и раскладывали бутерброды, тихо переговариваясь, я пробежал глазами задание. Тэ-экс… Что тут у нас? Похоже, без сюрпризов. Статья из газеты на немецком. Текст из 15 предложений. Перевод, пересказ. Ну это даже не смешно. «Московские новости» с отмеченной статьёй были пришпилены к листку скрепкой. А что с греко-латинским?

Четыре задания. Полсотни терминов: перевод на русский и наоборот. Ясно. Склонение десятка терминов. Ну и тут плавали, знаем. Ещё зачем-то перевод двадцати терминов отдельно. А-а-а, ясно. Редко встречающиеся. Можно справиться и за десять минут, но нельзя показывать пренебрежительно-лёгкое отношение к выполнению задания. Своя политика. Следует проявить уважение. Старательно морщу лоб, медленно выводя в листках ответы, даже кончик языка от усердия высунул.

Периодически ловлю на себе короткие взгляды преподавателей, а в остальном они заняты тихой беседой.

Уже по третьему кругу проверяя написанное, я услышал:

— Ну что, Луговой, перед смертью не надышитесь? — Сапфира Султановна сняла очки, слегка прищурившись в мою сторону.

— Я готов.

Начали с терминологии. Завкафедрой и замдекана слушали ответы внимательно, но совершенно бесстрастно. Высоковский старательно делал вид, что рассматривает трещины в штукатурке на стенах кабинета.

На всё про всё с греко-латинским ушло не более четверти часа. Экзаменаторши дружно кивнули и что-то старательно записали в протокол. По молчаливому согласию я перешёл к немецкому, начав со статьи в газете.

Здесь уже оживился и профессор. К тому моменту, как я стал пересказывать последний текст и отвечать на вопросы Стефании Генриховны он, словно гончая, почуявшая добычу, стал ёрзать на стуле от нетерпения.

— Я думаю, здесь всё ясно, товарищи, — завкафедрой выслушала мой ответ на финальный вопрос и посмотрела на других членов комиссии, — будем закругляться или есть ещё вопросы? — она заметила умоляющий взгляд Георгия Александровича.

— Фрау Шварц, вы позволите немного побеседовать с герром Луговым? — величаво поведя плечами, профессор обратился к завкафедрой на неплохом немецком, заметно смягчая речь на звонких согласных.

— Прошу вас, герр Высоковский, — Стефания Генриховна откинулась на спинку стула с загадочной улыбкой.

Похоже, настоящий экзамен начнётся у меня только сейчас. А всё, что было до этого, всего лишь небольшая прелюдия. Я слегка напрягся, хотя прекрасно видел, что завкафедрой уже выставила оценки в экзаменационную ведомость.

— Ну что, Гаврила, поговорим? — профессор посмотрел на меня с обезоруживающей улыбкой.

— Отчего же и не поговорить, — вернул я ему не менее доброжелательный взгляд.

Разговор, естественно, шёл по-немецки. Генриховна, поправив очки, сделала вид, что всецело погружена в заполнение бумаг. Шахерезада уткнулась в какой-то учебник.

— Ты, наверное, гадаешь, Луговой, что понадобилось профессору кафедры гигиены на экзамене по иностранному языку?

— Не скрою, любопытно, Георгий Александрович. Но я ведь всей организационной кухни деканата не знаю. Может, так положено? Вы же наверняка присутствуете на сдаче экзаменов по кандидатскому минимуму? Значит, и в случае с экстернатом такая формальность предусмотрена.

— Хм, в логике тебе не откажешь, Луговой. Откуда о кандидатском минимуме знаешь, второкурсник? Неужто уже и на кандидатскую нацелился?

— Так слухами земля полнится, Георгий Александрович. Институт наш, что большая деревня. Теперь вот и сам убедился: немецкий у вас хорош. А что до кандидатской, плох тот рядовой, кто не хочет стать генералом.

— Да и ты, Гаврила, с языком явно на «ты». Если не секрет, откуда такие познания?

— Да какой там секрет? Это я после армии пристрастился. К соседу каждое лето из ГДР друзья приезжают. Целая семья. Очень общительные. Как-то так вышло, что у меня появилось желание, а у одной из них время, терпение и необходимые навыки. Им, кстати, понадобился гид по достопримечательностям Северного Кавказа. Вот я и вызвался, так сказать, в обмен на занятия языком. К тому же всё лето сидеть дома скучновато.

Версия, конечно, была сплошь шита белыми нитками, но указанные гости у нашего соседа — ветерана войны — в наличии имелись. И даже из ГДР. Как и их вояжи каждое лето для отдыха на Кавказских Минеральных Водах. Чем не довод? Профессор явно пытался меня зачем-то разговорить, ну а я и рад приврать. Дело-то нехитрое. Опять же, не знаешь, когда и зачем эта версия в будущем может пригодиться. Любая легенда лишь тогда чего-нибудь стоит, когда в ней правда с ложью переплетены настолько, что сам автор начинает в неё свято верить.

— Вот это да! Повезло же тебе, Луговой! — как я не прислушивался, но в возгласе профессора не услышал и грана издёвки. Высоковский отхлебнул уже порядком остывший чай, — можно поинтересоваться у тебя, зачем ты всё это затеял?

— Что «всё»? — я сделал вид, что не совсем понял вопрос.

— Экстернат, — терпеливо разъяснил профессор, красноречиво постучав указательным пальцем по экзаменационной ведомости, — я видел все твои заявления от деканата у ректора. Ты единственный второкурсник не только лечебного факультета, но и всего института, кто в этом семестре подал на экстернат. Да ещё и сразу по четырём предметам! Парень ты, как я вижу, сообразительный. Своего не упустишь. Что, решил наукой в свободные часы заняться? Или… — глаза профессора лукаво блеснули, — жениться надумал?

О, как! Уж не поохотиться ли за моей головой пришёл сюда Георгий Александрович? А что? Кафедра знаковая. Сам ректор у него в доцентах ходит. А тут студент со знанием языка, спортсмен и прочая, прочая. Ветеран-хедхантер? Почему бы и нет?

Я мысленно выдохнул. Не люблю непоняток. Надо будет как-то намекнуть профу, что ли, что не очень мне это нужно. Да обидеть не хочется. Мужик он правильный. Мамонт советской медицинской науки, можно сказать. Таких скоро в нашем институте почти не останется. И если без лишнего пафоса, именно на плечах таких, как он, страна после войны вывезла и советскую науку, и промышленность. И нас, недорослей, уму-разуму подучила. Ну да чего уж там! Я постарался изобразить нейтральную улыбку.

— Нет, Георгий Александрович, куда мне сейчас жениться? С голой жопой… — разговор шёл на немецком, и я позволил себе эту фривольность, напрочь позабыв, что рядом сидит Генриховна. Но та и ухом не повела, правда, от моих слов они у неё приобрели интенсивный малиновый оттенок.

Профессор не подвёл, хохотнув в кулак. Глаза его лукаво блеснули.

— Эх, парень, не зарекайся! Найдётся красавица — только в ЗАГСе и очухаешься, да поздно будет! К тому же не забывай: светлая голова и талант — кому капитал, а для кого и наживка.

— Может быть, может быть…вам виднее. А если серьёзно, хочется и впрямь побольше свободного времени иметь. Сами знаете, с каждым днём жить становится всё «веселее». Скоро на стипендию не то что прокормиться невозможно будет, а даже на дорогу домой не хватит. Никакие талоны не спасут. Нужно искать возможность заработать. На это нужно как минимум время. Где уж тут о науке думать?

Лицо профессора помрачнело.

— О науке подумать никогда не поздно, юноша. А подрабатывать и лаборантом на кафедре можно. Как вариант. Хотя зарплата там…гхм…вы правы. Вот вам, сколько лет? — его взгляд пробежал по ведомости, — 23? Вот! — он назидательно поднял указательный палец, — я вашем возрасте уже демобилизовался, как раз после войны поступив в медицинский. И подработку сразу нашёл. А жизнь, скажу я вам, была не в пример тяжелее нынешней. Не люблю набивать оскомину рассказами про голод, нехватку одежды, обуви и прочее. Наверняка вам ваши родители и дедушка с бабушкой много рассказывали. Да и вы не маленький мальчик. И ведь о науке думали! Находили время и силы, Гаврила! Чего ж так мрачно-то мыслите?

Пламенная речь профессора меня неожиданно задела. Стало отчего-то обидно за наше время, несмотря на справедливость и правильность сказанных слов. Набежало-нахлынуло. Вспомнилось, как приходилось «тащить» учёбу в девяностые, как еле сводила концы с концами молодая семья, восьмиметровая комнатка в общаге и новоиспечённый молодой доктор, никому не нужный в итоге. И я не сдержался.

— Всё так, Георгий Александрович, всё так. Да только не совсем. Вы разрешите говорить откровенно?

— Всенепременно! — ещё больше разошёлся Высоковский, откинувшись на спинку стула. Преподавательницы обменялись настороженными взглядами. Экзамен, похоже, начал выходить за привычные рамки. Но возражать профессору Генриховна, безусловно, понимавшая, в какую сторону разворачивается дискуссия, не сочла нужным.

— Отец, пока был жив, и мама всё больше рассказывали о непростом послевоенном времени. А вот деда я своего, к сожалению, не застал. Умер он в немецком плену. А до этого числился без вести пропавшим. Узнали совсем недавно, благодаря веяниям перестройки и гласности. Да ещё особой дружбе последнего Президента СССР с объединённой Германией. Бабушка так и не дожила.

— «Последнего»? Это ты к чему клонишь, Луговой? — взгляд Высоковского посуровел.

— К тому, Георгий Александрович, что вы и ваши однополчане пришли с той тяжёлой для страны войны победителями одной из мощнейших армий мира двадцатого века, победителями не только по факту, но также по определению и признанию. Вы стали поколением победителей. И продолжали идти, добиваясь по жизни самых разных целей, уверенные в себе, в своей правоте и силе. Вас питала Победа! За страну, за народ, за родных и близких…простите за высокопарный слог, разволновался чего-то, Георгий Александрович. И ведь продолжили восстанавливать и укреплять великую страну! Империю социализма, союз народов, можно называть по-разному. Суть от этого не меняется. Враги её боялись, соратники уважали. Так?

— Так! — слегка пристукнул ладонью по столешнице профессор.

— Именно об этом я и буду рассказывать своим детям и внукам: о вас, своём деде, родителях. А вот о себе скажу: «Мы, я…эту страну проср…проморгали, если не сказать хуже!»

— Неправда! Нельзя сдаваться! Всё ещё можно… — попытался возразить Высоковский.

— Правда, — возразил я, спокойно глядя ему в глаза, — посмотрите вокруг, дорогой мой Георгий Александрович, — империя расползается, как гнилая тряпка. В стране не сегодня, завтра начнут заправлять иностранные эмиссары, да нувориши, распродающие и разворовывающие всё, что видят, все богатства, созданные победителями. Вот вы говорите, стали студентом, сразу нашли работу. Давно интересовались, как с этим вопросом обстоят дела? Чтобы устроиться на работу, особенно на профильную, нужны знакомства, родственные связи, мзда, наконец! Я не говорю уж о поступлении в вуз. Да, можете возразить, некоторым удаётся путём неоднократных попыток, упрямства, жалких остатков тех льгот, что определены советским государством, всё-таки поступить. Но их всё меньше и меньше, будем справедливы.

— Не всё так однозначно, Гаврила! Наш народ… — задохнулся от волнения уже сам профессор.

— Верно, Георгий Александрович, верно. Народ, конечно, противореча Пушкину, не станет безмолвствовать. Но большинство потрендит, потрендит, да и пойдёт к себе в крайнюю хату пережидать лихо в обнимку с «авосем» да «небосем». Конечно, будут и забастовки, и стачки, и митинги. Да они уже идут! Кстати, всё это разыгрывается без всякой мировой войны, заметьте, профессор. Мы уже поколение проигравших мировому империализму, потому что ближайшие десятилетия вынуждены будем не столько строить и созидать, сколько выживать и отступать шаг за шагом перед тяжёлыми испытаниями. Нет у нас уже «союза нерушимого республик свободных». Слышали? Две недели назад почил в бозе ВЛКСМ, не сегодня, завтра туда же отправится и КПСС. Всего лишь за год республики СССР разбежались как тараканы из-под веника. Тлеют и разгораются десятки военных конфликтов не только на границах! Не удивлюсь, если заполыхает и внутри страны… Согласитесь, Георгий Александрович, в такой ситуации нужно быть по-настоящему упёртым фанатиком науки или даже схимником по натуре своей, чтобы в подобных условиях вместо заботы о благополучии близких, своём материальном положении и будущем уделять время чему-то ещё. Поверьте, я был бы счастливейшим из студентов, окажи вы мне эту честь десять, да даже пять лет назад. Но сейчас на исходе 1991-й. Дай Бог, многим из моих сверстников хотя бы в институте остаться и не бросить профессию после окончания ВУЗа. Да, да! Нам, поколению проигравших, имеющих великое прошлое, мятежное настоящее и тревожное будущее, придётся учиться жить по-другому! — я, конечно, немного слукавил, но уж слишком задели меня слова профессора.

Не мог же я, в конце концов, сказать Высоковскому, что не всё так мрачно и непоправимо, что через десять лет кастрированное и перекроенное, высшее медицинское и не только, образование начнёт штамповать совсем других молодых специалистов, что не все из них будут потерянными для врачебной стези, вот только будет их всё меньше и меньше интересовать здоровье больного, а всё больше собственная мошна. А пациентов всё чаще станут называть клиентами. Грань тонка… Нет, ничего этого я ему, конечно, не скажу. Ну эту тему на хрен! Ещё удар старика хватит. Достаточно и того, что уже наговорил. Вон, лицо профа налилось дурной краснотой.

За экзаменационным столом повисло неловкое молчание.

— Мне жаль вас, Луговой… — Высоковский весь как-то обмяк, снова откинувшись на спинку стула, — если вы сейчас так рассуждаете, то что будет в будущем?

— Всё будет хорошо, Георгий Александрович! — перешёл я на русский язык, — будет время и для науки, и для жизни со всеми радостями и печалями. И пусть мы поколение проигравших, это не значит, что дети и внуки наши будут такими. Уж мы постараемся, не переживайте. Известно же, на Руси всегда говорили: «За битого двух небитых дают, да и то не берут!»

— Ладно, Луговой, — также по-русски продолжил Высоковский, — не со всеми твоими словами я согласен. Время покажет, как говорится. Но и отступить окончательно не могу. Всё же, если заинтересует серьёзное дело, милости прошу. Всегда буду рад видеть у себя студента с головой на плечах.

— Спасибо! — от души поблагодарил я.

Вот же, характер! Силища! Я же видел, за многое из сказанного мной проф был готов задушить собственными руками. Но против очевидных фактов не попёр. Достаточно выглянуть на улицу.

— Луговой, распишись! — остановила меня, уже было рванувшего к выходу, Амирова. Едва я наклонился над столом, как она прошипела мне прямо в ухо: «Ты что наговорил профессору, наглец?»

— Всё в рамках, Сапфира Султановна! Честное комсомольское. Всего лишь научный социологический спор. И только, — для убедительности я пожал плечами и состроил удивлённую мину.

— Да? — недоверчиво переспросила Шахерезада деканата лечебного факультета, скосив взгляд на сидевшую рядом заведующую кафедрой.

— Сапфирочка, всё нормально. Ну, поспорили мужчины? Эка невидаль? Ничего страшного, иди Гаврюша, иди дорогой. Эстернат тебе зачли. Приказ завтра ректор подпишет, и на этом всё.

— Благодарю. Очень признателен за заботу и понимание, — на полном серьёзе поблагодарил я Стефанию Генриховну, на самом деле за то, что не стала делать из мухи слона.

На улице было ещё светло, и ноги сами понесли меня к африканцу, так вовремя сосватавшему мне нового работодателя. Тем более что и общежитие находилось всего-то в паре шагов.

После экзамена оставался неприятный осадок. И чего я так вызверился на профессора? Он же вполне искренне, как и многие вокруг, охреневает от творящейся ереси. Тут некстати вспомнилось, что он, ещё довольно крепкий старик, уйдёт из жизни тихо и незаметно то ли в 94-м, то ли в 95-м году. Не выдержит, видимо, душа развала не только союза, но и дела всей жизни. На душе ещё больше заскребли кошки. Мда-а-а… а сколько их таких историй ещё будет? И не сочтёшь.

Да ещё я тут со своим пафосным выпендрёжем послезнания! Но ведь не железный же, в конце концов? Ай, ладно, проехали! Будем объективны: нет у меня полной уверенности в идентичности этой временной линии с основной. Нет, вот хоть режь!

Сдаётся мне, впереди будет ещё немало поводов огорчить по поводу и без оного обитателей этой реальности. И не только по социально-политическим мотивам. Такова уж неприглядная часть доли вынужденного попаданца. И чем больше я буду вмешиваться, тем больше будет пострадавших. Кушайте, господин Луговой, заваренную кашку, не обляпайтесь!

Орлинду оказался на месте и встретил меня неожиданно жаркими объятиями, похлопывая по плечам и спине своими крепкими ладонями.

— Хай, виджана! Молодец, что зашёл. Садись. Кушать хочешь?

— Да я бы от твоего кофе не отказался, амиго.

Глава 12

Читаем по слогам,

Внимательно и вдумчиво.

Нам роли раздают

Специально обученные.

Читаем по ролям

И помним про учителя.

А после запятых

Не надо говорить,

Молчим.

Е. В. Хрулёва

От хлебосольного коммуниста с чёрного континента было не так-то легко отделаться. Пришлось, чтобы не обижать искренне радовавшегося моему приходу Орлинду, разделить с ним не совсем привычную трапезу. Вы пробовали когда-нибудь жаренную «сельдь иваси» из большой железной банки? С разваренной картошкой, луком? И подозрительным душком? Нет?

Запивать это всё предполагалось французским грушевым кальвадосом! Хорошо хоть напиток был щедро разбавлен льдом и апельсиновой цедрой в стеклянном кувшине. Не люблю приторного пойла.

Несмотря на изначально кажущееся отсутствие гармонии между выпивкой и закуской, трапеза вышла по-настоящему выдающейся.

— Чего робеешь, виджана? Налетай! — Орлинду сунул мне в руку алюминиевую вилку и пододвинул блюдо с обжаренной сельдью поближе.

Я всё не решался и сторожко принюхивался к необычному запаху, исходившему от рыбы.

— Не переживай, Люговой. К жареным сардинам я пристрастился в своё время в Осаке. Япошки их очень уважают! То, что вы называете «иваси», в стране Заходящего Солнца зовётся «ма-иваси» — тихоокеанская сардина. У вас в СССР в больших банках сельдь сохраняют с пряностями, так что приходится её вымачивать какое-то время, ну и при жарке терпеть не совсем приятный запах. Но вкус бесподобный. Пробуй, виджана!

Я всё же решился — и не смог остановиться, пока не смолотил две внушительные рыбины с картошкой.

— Чин-чин, виджана! — Орлинду разлил коктейль в широкие двухсотграммовые хрустальные стаканы. Выпили. Я оценил терпковато-сладковатый цитрусовый букет. А какой холодный! Аж зубы заломило. И снова заработал вилкой.

— Потчуешь по-королевски, господин ди Оливера, — наконец выдохнул я, утолив первый голод и с удовольствием выцедив стакан коктейля. Лёд захрустел на зубах. Приятное тепло разлилось внутри, слегка затуманив мысли.

— Хороший день, Люговой! Ты сам не понимаешь, какое важное дело сделал для меня. Поэтому прими мою благодарность.

— С чего бы? Мы ж вроде в расчёте? — откровенно удивился я.

— Хорошо отработал. Оправдал ожидания. А значит, поддержал моё реноме делового партнёра у очень, хм, важного…нужного мне человека.

— Да ладно тебе. Чего я там сделал-то? Шкурок подёргал с полтора десятка мешков. Да и заплатили неплохо. Обычное дело.

— Обычное дело? Не говори так, виджана, ой, не говори! Сделал, что поручили, аккуратно. Не отлынивал, всю ночь не спал. Шкурки не крал, не портил. Лишних вопросов не задавал. Мало тебе? Знаешь, Люговой, сейчас надёжных людей не так просто найти. Ты ведь и дальше болтать не будешь. Ведь не будешь? — кольнул меня взглядом бывший безопасник.

— О чём?

— О шкурках, о доме на Серова.

— О каких таких шкурках, Орлинду? Я прошлую ночь дома спал. Это ты что-то напутал.

— Вот об этом я и говорю, Люговой! Молодец и с головой, — улыбнулся африканец, многозначительно пошевелив указательным пальцем перед моим носом. — Я не зря поручился за тебя. Вот и хочу со своей стороны отблагодарить. Возьми, вот тут, да, да, рядом с диваном, сумка. Ти молодой мужчина, а ходишь в старых джинсах и солдатской форме, да ещё и ношенной. Как хиппи! Нехорошо. Надо, чтобы к тебе было уважение.

Я, обтерев руки пёстрым полотенцем, с интересом потянулся к синей спортивной сумке с надписью: «Монтана». Вжикнула молния и на диван вывалились несколько вещей. Даже на первый взгляд тут была пара очень приличных новых фирменных футболок сдержанных расцветок. Две чёрные шерстяные водолазки в целлофане с кричащими лейблами, слаксы шоколадного цвета очень приличного качества, пара кроссовок…я выдохнул, только сейчас поняв, что замер, уставившись на логотип. Юнион Джек! Да и остальные вещи имели явно не китайско-турецкое происхождение.

— Это же «Рибок» … — только и смог пробормотать я, — это очень дорого, Орлинду! — я замотал головой, отодвигая вещи от себя.

— Стоп, погоди, не спеши, Люговой! Не говори такие слова! Не обижай меня. Все эти вещи ты заработал. Я же объяснил, как ценен для меня человек, что нанял тебя для работы. Это очень важный контакт. Да и ты в будущем, благодаря ему, без работы не останешься. Что значат по сравнению с этим пара каких-то тряпок?

Я ещё раз задумчиво пробежал взглядом по разложенным на тахте вещам. Ди Оливейра явно многого не договаривает. То, что этот ушлый международный авантюрист и бизнесмен мелкого пошиба имеет феноменальную чуйку на выгодные дела, у меня нет никаких сомнений. И то, что меня сейчас банально пытаются купить с потрохами за фирменные шмотки, за возможность заработать не совсем законные деньги, тоже ясно как белый день. Ну, что ж, я не против. Разве что самое время расставить точки над i.

— Господин ди Оливейра, вы позволите говорить с вами, как с деловым человеком, с бизнесменом?

— Что ты говоришь, виджана? Мы же с тобою «на ты»? — африканец слегка напрягся от моей смены тона.

— Не волнуйся, Орлинду. Я просто хочу тебя предупредить кое о чём, чтобы не было недосказанности в будущем. Ты ведь человек с опытом и должен разбираться в подобных вещах.

— Хорошо. Не совсем понял, о чём ты. Но слушаю, — постарался бесстрастно ответить африканец, на самом деле, ещё больше напрягшись, что было заметно по вздувшимся венам на шее.

— Я готов сотрудничать с тобой. За достойное вознаграждение. Но только в свободное от учёбы время. И ещё, — я поднял ладонь, останавливая пытавшегося что-то возразить ди Оливейру, — торговые, коммерческие сделки, фарца, физическая помощь, логистика — допустимо всё. Но при условии! Если это не касается наркотиков, оружия и откровенной криминальной деятельности, направленной против здоровья и жизни людей. Я понятно объясняю?

Орлинду кивнул, слегка расслабившись. Лицо его из маски африканского божка вернулось в обычное человеческое состояние.

— В противном случае я в одностороннем порядке перестану с тобой сотрудничать, как и с любыми твоими компаньонами. А чтобы не возникло соблазна делать предложения, от которых я не смогу отказаться, продемонстрирую тебе кое-что, чтобы было понятно, с кем ты на самом деле имеешь дело.

В следующее мгновение я ускорился, переместившись за кресло, на котором сидел Орлинду. Я уже давно отметил, что как только пошёл конкретный разговор, африканец постарался незаметно положить ладонь на основание своего кресла.

Веки ди Оливейра успели сомкнуться всего один раз, а я успел найти и извлечь из простенького тайника под сиденьем кресла воронёный пистолет, вынуть из него обойму, разрядить, отведя затвор, и положить его перед африканцем на стол, дополняя натюрморт с сельдью и кальвадосом.

Вышел из режима рапида я там же за спиной ди Оливейры, зафиксировав пальцы правой руки на его кадыке, пальцы левой осторожно, но жёстко слегка вогнав в основание черепа.

— Постарайся не делать резких движений, амиго. Как ты чувствуешь, это небезопасно. Просто подумай, что я могу с тобой сделать одним движением. И трезво оцени мою демонстрацию. Ты мне очень симпатичен, Орлинду! Поэтому сейчас — это всего лишь предупреждение. В твоих интересах, чтобы я был всегда на твоей стороне, — дружеский, почти ласковый тон моих слов тем не менее заставил Орлинду нервно и громко сглотнуть.

— Клянусь Папой Легба, виджана, ты настоящий мамбо! — прохрипел Орлинду, пуча глаза.

— Вот сейчас не совсем понял, — я отпустил затылок и шею африканца, вернувшись на место и отхлебнув из чашки подостывший кофе.

— Колдун, по-вашему, — пробурчал ди Оливейра, осторожно покрутив шеей и ощупывая кадык. Он сделал глубокий вдох и резко выдохнул, медленно проведя пальцами рук по лицу, — но я понял твой посыл, виджана. Хотя, полагаю, ты обманываешься: чистеньким никогда и никому оставаться не удавалось.

— Ничего, я попробую, сеньор ди Оливейра. Просто хочу немного больше ясности между нами. Ну или чтобы ты меня за лоха не держал, дорогой товарищ. Вся эта канитель со шмотками, — я кивнул на вываленные на тахту фирменные вещи, — только выглядит красиво и благородно, а на самом деле один из способов посадить на крючок. Не самый оригинальный, к слову сказать. Ясное дело, молодой студент, не избалованный, хочется красивой жизни, девушек…да мало ли что ещё. А тут такой добрый дядюшка Орлинду. И денежную работу нашёл, и шмот козырный подогнал. Кстати, слаксы и кроссы — и правда зачёт. Не Китай какой-нибудь. Фирма! Не дядюшка, мля, а просто отец родной!

Нервная улыбка Орлинду стала напоминать волчий оскал.

— Мда…ошибся я в тебе, виджана. Немного, но это даже неплохо. Не придётся лишний раз нянчиться, — из речи африканца снова напрочь исчез акцент, — учитывая обстоятельства, — он ещё раз покрутил шеей, — ты таким мне ещё больше нравишься, Люговой. А с наркотой я никогда не связывался. И начинать не собираюсь. Это чужая делянка. Ты упомянул оружие, считай, я ничего не слышал, — ди Оливейра вставил обойму в пистолет и спокойно вернул его в тайник под креслом, — и без этого всегда есть чем заняться. Кстати, вещи всё же возьми, не обижай. Заработал честно. К тому же если согласишься работать, лохом ходить не стоит. Такой вид, — он кивнул в мою сторону, — настораживает и даже отпугивает как клиентов, так и компаньонов. Босяку в ношенной военной форме всегда меньше заплатят.

— Хм, твоя правда, — ответил я. Имиджем пренебрегать не стоит. Что ж…поработаем. Что делать-то на этот раз надо?

— До понедельника пока отдыхай, виджана. Вечером после занятий зайдёшь, скажу, куда подъехать. Нужна будет физическая сила и способность держать язык за зубами. Ничего оригинального.

— Туманно как-то излагаешь, ди Оливейра.

— Ничего не поделаешь. Подробности в понедельник.

— Ладно. Рад, что пришли к взаимопониманию.

— Я всё понял, Люговой. Я тоже не лох, — африканец перестал улыбаться, потянувшись за своей чашкой кофе.

— Отлично. Раз так, у меня просьба, господин ди Оливейра.

— Хватит называть меня «господин» и «сеньор», виджана. Если хочешь подчеркнуть мой приоритетный статус, зови просто «эмку». Это шеф или босс по-нашему.

— Что ж, эмку так эмку. Тут такое дело, Орлинду. За язык я тебя не тянул. Ты сам заговорил об имидже. А какой может быть имидж в слаксах, майке и кроссовках? Пусть и фирменных. Мальчика на побегушках?

— К чему клонишь, виджана? — скривился ди Оливейра.

— До костюма-тройки мне ещё далеко. А вот хороший пиджак и кожаные туфли значительно откорректировали бы вывеску нашего общего предприятия.

— Я понял, виджана. Иди, завтра с утра заскочишь. Если меня не будет, у вахтёрши оставлю под твою фамилию. Будут тебе и шузы, и клифт.

— Сколько?

— Отработаешь, виджана. По себестоимости. Какие между своими счёты, — снова разулыбался приунывший было африканец, — будем считать, расходы на спецодежду.

«Вот же, прощелыга! Своего не упустит…» — думал я, спускаясь по лестнице в холл общежития. Значит, на понедельник у него уже есть какие-то виды на меня. Что ж, поглядим, что грядущая неделя нам приготовит. Хоть какая-то движуха. А пока отдадимся приятному и не очень времяпрепровождению.

Завтра у нас что? Суббота. И поход в кафе со Стасей, будь эта миссия трижды проклята. Мда…концы надо рубить. Стасю я прекрасно знаю. Характер — порох. Если до конца не разобраться, дальше могут быть проблемы. Хотя они и так будут. Важно их минимизировать. Ну а в воскресенье универсиада. Закрыть долг — святое дело. И вечером выходного дня, если Машка не продинамит, будет кино и… Нет. Только кино. Размечтался! Думаю, пока кино. А там видно будет…

Пока добрался до дома, да разобрал принесённые обновки (глаз у Орлинду на размеры оказался как алмаз — профи!), день стал клониться к вечеру. Так что на тренировку в Татарский лес понёсся как потерпевший, помня обещание новых знакомцев научить меня, как там её? Здраве со жмурками? Точно!

Лесные сумерки встретили равнодушной сыростью. На поляне с каменными кругами одиноко расположился какой-то парень из окружения Луки, сосредоточенно занимавшийся раскладкой дров для костра.

— Добрый вечер. Лука где? — поинтересовался я у «послушника» или как там они себя называют.

— Отроки на холм к двум дубам побежали, — нехотя оторвался от своего занятия парень.

— Спасибо.

Ага, значит, секта тоже начинает ночь с пробежки. Не стал и я отставать, тем более что уже прилично разогрелся и примерно представлял себе, куда отправился Лука с парнями. Приличных размеров холм в этом лесу был только один. И дубы на нём имелись. Правда, гораздо больше двух.

Найти сектантов не составило особого труда. Учитывая молодецкие выкрики и глухие удары, раздававшиеся со стороны обширной прогалины, тянущейся до вершины пологого холма, располагавшегося ближе к восточному краю Татарского леса.

Неужто Лука занимается помимо лазания по деревьям со своими последователями ещё и какими-то единоборствами? Но я ошибся. Отроки, разбившись на пары и четвёрки занимались необычными упражнениями.

Стоя напротив друг друга с завязанными глазами, они перебрасывали из рук в руки обрезки толстых брёвен, сантиметров тридцати в диаметре и длиной не менее метра, оповещая партнёра о броске резким выкриком и хлопком в ладоши. Простое на первый взгляд упражнение, на поверку оказалось с подвохом.

— Ха! Лови! — резкий окрик справа заставил меня повернуться и… Чёрт! Чтобы не получить бревном в лицо, я успел выставить вперёд кулаки, одновременно стараясь погасить скорость летящего предмета, так как поймать попросту не успевал. Всё произошло слишком быстро, и входить в состояние рапида и демонстрировать его Луке с отроками в мои планы не входило.

Моё защитное движение оказалось слишком резким. Поэтому я скорее отбил бревно, а не оттолкнул. Метровый чурбак отлетел в сторону тонкой молодой осины, сломав её, точно спичку и исчез в кустах терновника с треском и глухим грохотом.

— Гаврила, ну ты чего не ловишь? — послышался раздосадованный возглас Луки. Сам «гуру» показался из-за спины отрока, метнувшего в меня обрезок бревна.

— Я, вообще-то, пришёл учиться лазать по деревьям, а не дровами кидаться, — буркнул я.

— Эх, паря. Кто ж тебя спрашивать будет, когда припечёт? К неожиданностям в тёмном лесу надо быть готовым всегда. Особенно если встретишь в нём людей. Нельзя быть таким расслабленным, Гаврила!

— А что, тут, кроме вас, ещё кто-нибудь есть? — поинтересовался я.

— Мало ли…место непростое. Ну да ладно. Не поранился. А то мне показалось, что ты бревно как волейбольный мяч отбил.

— Конечно, показалось, Лука. Я ладонями откинул ваш тренажёрный снаряд. Уж извините, поймать не успел. Принести?

— Не нужно, Андрей принесёт, — Лука кивнул отроку, что метал в меня брёвнышко.

— Ну что, я пришёл, как договаривались. Готов к тренировке, — не стал я затягивать разговор, раз с приветственным инцидентом разобрались.

— Прекрасно, Гаврила. Вот сейчас Андрей придёт и приступите. Будете работать в паре. Здрава со жмурками требует цепкости. Вот и потренируешь её немного. А потом и попробуем, если так рвёшься. Правда, сомневаюсь, что сегодня что-нибудь получится. Ты явно сильный парень, но тут навык особый требуется. Сноровки за одну тренировку не поднаберёшься. Потренируешься с брёвнами неделю, потом уж…

— Я понял, Лука. Но всё же я сегодня рискну, — не дал я закончить с наставлениями Луке. Откуда ему знать, что я могу без особых усилий, уцепившись пальцами за ствол дерева, провисеть неопределённо долгое время? У меня нет никакого желания играть в его игры вдолгую. Уж слишком пытливым оказался этот новый знакомец. Так и норовит под кожу влезть. — А с Андрюшкой, что ж, давай потренируемся. Но на дерево я полезу сегодня.

— Ну, как знаешь, Гаврила, — развёл руками «гуру».

Час перебросов пролетел быстро. Я в основном старался рассчитывать силу бросков, чтобы ненароком не снести партнёра, словно кеглю. Андрей поначалу предложил не завязывать глаза, но я настоял, чтобы всё проходило по правилам.

Прогалина была освещена в три четверти убывающей луной. А мне хотелось провести тренировку полноценно. Не зря же навыки лазания выполнялись группой Луки со всеми своими ограничениями. Любое послабление сводило на нет мою цель максимально испытать возможности аватара. Да и любая трудность или риск заводили, будоражили кровь. Всё-таки мои способности можно было с полным правом именовать с приставкой супер, а эти ребята своими тренировками бросали вызов моему эго.

Спустя час, переместившись с прогалины к подножию холма, где лес редел и был представлен в основном соснами со стволами подходящей толщины, мы, наконец, приступили к здраве. Вернее, большая часть группы занималась самостоятельно, а я с Андреем и Лукой отдельно.

— Андрей, повтори для Гаврилы медленно восход и заход. Пока без повязки, — распорядился Лука.

На этот раз я следил за процессом более внимательно, стараясь присмотреться к деталям и отмечая положение предплечий, бёдер, голеней, туловища. Как парень фиксирует тело, особенно находясь вниз головой. Стало понятнее, почему он исполняет тренировку почти полностью раздетым, находясь лишь в одних плавках. Я внутренне порадовался, что сегодня пришёл на тренировку не в семейных трусах.

Ближе к вершине сосны сучки и ветви встречались немного чаще, чем на середине ствола. Их длина, расположение, степень прочности явно не подчинялись какой-то системе и нужно было проявлять чудеса осторожности. В таких условиях зацепиться полами одежды в самый ответственный момент было равносильно самоубийству. Падение для обычного человека с высоты 10–15 метров как минимум приведёт к тяжёлому увечью.

Но волновался я зря. Андрей исполнил свою миссию блестяще, в точности выполнив распоряжение Луки о скорости.

— Не передумал, Гаврила? — без тени насмешки спросил Лука.

— Нет, — решительно ответил я, снимая афганку.

— Тогда послушай совет. Не спеши, сначала просто залезь на вершину, как обычно. Побудь там минут пять, прислушайся к себе. Оцени свои силы, подыши, затем медленно развернись вниз головой и спускайся. Старайся всегда фиксировать тело у ствола тремя опорами: две руки и нога или две ноги и рука. Спиной к стволу попробуешь потом, в следующий заход.

— Принято.

Наверх я забрался довольно быстро, особенно когда поднялся до первых ветвей и сучков. Лазание по сосновому стволу привело к не очень приятным, но терпимым последствиям: кое-где измазался в неприятно липкой смоле, местами чешуйки коры налипли на кожу, которая тут же начала чесаться. Но если не обращать на подобные мелочи внимания, всё пока было вполне терпимо.

Ветер на вершине сосны чувствовался не в пример сильнее, чем внизу. Ствол слегка покачивало, но не так чтобы уж катастрофично. Переждав положенные пять минут и прилежно выполнив дыхательные упражнения, я медленно развернулся. Что ж и тут никаких сюрпризов: основная нагрузка теперь распределилась на руки, что было непривычно, но опять же решаемо.

Спускаясь, я понял, почему Лука настаивал на тренировках. Не будь у меня силы и развития мышц анавра, нужной крепости и эластичности сухожилий, пришлось бы несладко. Кроме рук, под сильной нагрузкой оказались ягодичные и продольные мышцы спины. Тем не менее спускался я ненамного медленнее, чем поднимался.

— Молодец, Гавр! — скупо похвалил меня Лука. Изумлённые же глаза Андрея сказали мне гораздо больше.

Я всё ещё был полон сил и энтузиазма.

— Ну что, я на второй заход?

— Может, всё-таки уже в следующий раз? — снова завёл свою волынку Лука.

Я молча отмахнулся и встал спиной к стволу. Эта попытка далась мне гораздо труднее. Приходилось не столько прилагать дополнительные усилия, сколько бороться с сами собой, вернее, с телом, которое то и дело пыталось бунтовать против непривычной скоординированности движений. Особенно это стало напрягать после поворота у вершины. Я уже не обращал внимания ни на смолу, ни на зуд, который, казалось, охватил всё тело, достигая самых потаённых участков тела. Как я ни старался, но не предназначенная для таких условий тонкая ткань плавок изорвалась о мелкие сучки, и трусы держались на мне почти на честном слове. И всё же я упрямо продолжал спускаться спиной к стволу, уподобившись спятившему хамелеону, ибо после моих упражнений вид большей части кожного покрова с налипшими чешуйками коры позволял обходиться без камуфляжа.

Где-то насередине пути во время спуска я неожиданно запаниковал. Вернее, мой вестибулярный аппарат. Плохую шутку, возможно, сыграло хорошее сумеречное зрение и моё желание выполнить вторую попытку быстрее. Позёр хренов. Перед глазами всё завертелось, прошиб холодный пот, а я сам вжался в ствол, будто хотел продавить его до самой сердцевины. Мне даже на минуту показалось, что лёгкое потрескивание сосны на ветру перешло в длинный стон от боли.

— Соберись, тряпка! — прохрипел я себе под нос, — не хватало ещё шлёпнуться к ногам этих пацанов и послужить яркой иллюстрацией самоуверенности залётного баклана. Вот вечно я лезу, куда не просят.

Спустя минуту интенсивных дыхательных упражнений ситуация почти не изменилась. И тогда я просто закрыл глаза. Какая разница, с повязкой лазать или с закрытыми глазами?

Мельтешение перед глазами и сумятица в голове прекратились как по мановению волшебной палочки. Надо было сделать так раньше. На самом деле, сам ствол дерева практически является безальтернативным вектором движения. К тому же изученным при первичном восхождении. А повязки на глазах — это антураж для зрителей. Думаю, для тренированных ребят из группы Луки уже давно нет никакой разницы, лазать с повязкой или без.

Задумавшись об особенностях здравы, как развивающей тренировки, я не заметил, как достиг земли, буквально уткнувшись макушкой в упругий покров из сосновых игл.

— Уф! — только и смог я сказать, открыв глаза и встав на ноги.

— Ох и отчаянный ты, Гавр! — Лука внимательно осмотрел меня с ног до головы, — и рисковый не по делу. Но то твой выбор. На, держи оботрись, — протянул он мне мокрую ветошь, — а то чисто леший после случки.

«Гуру» был прав. Перемазался я изрядно. К тому же трусы, вернее, та рваная тряпка, в которую они превратились, не выдержали спуска и висели на стволе, зацепившись за сучок.

— Ничего, в следующий раз настоящие плавки надену. Будет сподручнее. Главное, сообразил, что к чему. Теперь и сам смогу тренироваться.

— Оно-то так, Гаврила. Но здрава на этом не завершается, — усмехнулся Лука.

— Нет предела совершенству? — наскоро обтирая особенно замызганные места, я стал постепенно натягивать штаны и куртку.

— А ты не иронизируй. Научишься лазать на разные по высоте и кривизне стволы, перейдёшь на тарзанку.

— На верёвке через овраги и в речку прыгать? — уточнил я, — и в чём здесь большая сложность?

— Нет, Гаврила, тарзанкой у нас прозывается путь с одного конца леса в другой, с дерева на дерево, не спускаясь на землю. Вот, когда ты сможешь этот лес таким макаром пересечь с севера на юг и с востока на запад, сможешь гордиться.

— Фига себе… — разинул я рот, прикидывая в уме, что это не просто перелазить с дерева на дерево, но чаще всего перепрыгивать. И путь этот далеко не прямой, учитывая множество полян, просек и прогалин. Н-да-а… А ребятки лёгких путей не ищут.

— А то! Так что у тебя впереди ещё немало испытаний. Залез ты сегодня считово. Но всё равно медленно. Да и то, за счёт силы, которой в тебе с избытком. Останешься на горицу с нами или дальше побежишь тренироваться?

— Горицу? — спросил я, припоминая что-то смутно знакомое.

— Ну да. Отроки поединки будут устраивать за полночь. Между срединным и утренним кострами. Ты парень крепкий. Не хочешь попробовать?

— Сомневаюсь. Не умею рассчитывать силу удара. Как бы не покалечить кого из ребят.

— Самоуверенный… Это хорошо. Лишнюю спесь всегда полезно посбивать. Да тебя никто драться и не неволит. Так, поглядишь. Может, что и понравится. Там много ещё чего, кроме поединков, будет. И «грудь», и «свиль», и «пятка». А может в «Царя горы» сподобишься. Соглашайся, весело будет.

— Ох, чувствую подвох, Лука. Уж больно горячо уговариваешь! Но взглянуть любопытно.

— Вот и замечательно!

Глава 13

— Смешной вы народ, — сказал колдун.

— Чуть во что уверуете — тут же всех давай в свою веру на верёвке тащить. То ли скучно одному, то ли совестно…

Евгений Лукин.

На этот раз Лука с Андреем отвели меня в район древнего городища, где я впервые встретился со всей группой.

Здесь уже всё было подготовлено. По периметру площадки, диаметром около пятидесяти метров, горело с десяток костров, самые большие очаги располагались в центре условного круга в форме равностороннего треугольника. Света хватало с избытком, ещё и потому, что для растопки использовался не валежник, а заранее принесённые дрова, сложенные у каждого источника огня в виде небольших поленниц.

— Ты, Гаврила, пока присядь в сторонке, погляди, как отроки тренировку ведут. Как решишь присоединиться, дай знак Андрею. Он включит тебя в любую из групп. Ну а в конце будет небольшая просьба. Одно из наставлений и испытаний — борьба на скользкой поверхности одного со всеми. Тут бы нам твоя силушка ой как пригодилась. Поставим тебя наверху небольшой глиняной горки, скаты которой заранее щедро политые водой и пусть отроки пытаются тебя оттуда столкнуть. Правила простые: лежачего не бить, по срамным местам, горлу, носу, в глаза не пинать, не ширять пальцами. Не добивать. Можно толкать, делать подножки, бодаться, нападать со спины. Скинули с вершины — ты такой же, как и все, пока не столкнул нового победителя. Соглашайся, Гаврила! Весело будет.

— А бороться как, голым?

— Да как хошь. Всё одно в глине изгваздаешься. Родник рядом — ничего, отмоешься. Ну? Соглашайся!

— Давай попробуем. Ты ж всё равно не отстанешь.

— Ну и ладушки! — хлопнул в ладоши Лука и что-то коротко прокричав усевшимся вкруг отрокам.

Мне ничего больше не оставалось, как внимательно следить за тренировками. Поначалу всё было довольно скучно. Всё те же перебрасывания коротких брёвнышек друг другу, но уже в более ускоренном темпе. Каскады кувырков и сальто вперёд, назад. Потом — с усложнением — через огонь разожжённых костров. Уронивший бревно должен был выполнить дополнительный прыжок через костёр, огонь которого поднимался на высоту около метра.

Парни справлялись играючи: было понятно, что упражнения используются для дополнительного разогрева мышц.

— Подгибка! — послышался возглас-команда со стороны Луки, также внимательно следившего за действиями отроков.

Парни отложили брёвна в сторону и начали поочерёдно друг-другу связывать верёвками руки за спиной, затем все уселись на корточки и начали двигаться по кругу гусиным шагом.

Спустя пять минут после новой команды, отроки разбились на пары и завязались…поединки? Это не было единоборство всех со всеми. Борющиеся лупили друг друга ногами, коленями, ухитряясь даже делать подсечки. Но не вставали с корточек. И всё всерьёз, в полную силу! Падали, поднимались, иногда пуская в ход плечи и даже головы.

Поначалу, казавшиеся довольно потешными, поединки, спустя всего четверть часа, когда проступила первая усталость, стали более выверенными. Борцы старались беречь силы, меняли тактику и, порой, сбив противника с ног, наваливались на него всем телом, не давая подняться, что позволяло восстановить и собственные силы, и не дать партнёру выбраться из невыгодного положения.

Спустя ещё полчаса последовала новая команда:

— Позем! — изгвазданные в земле и палой листве отроки, освободив руки, от пут и сменив партнёров, перешли к совершенно иной борьбе. Больше всего она напоминала смесь элементов из дзюдо или самбо, в основном с бросковой техникой, использованием захватов за полы одежды и даже удушений.

Кстати, какой-либо специальной спортивной формы, типа кимоно, на парнях, как, впрочем, и прошлый раз, я не заметил. Одеты отроки были полотняные рубахи в свободного покроя с подвёрнутыми рукавами и такие же штаны. Всё было явно крепко сшито. Иначе уже после первых же бросков можно было бы увидеть оторванные рукава и разошедшиеся по швам штанины. И на первый взгляд убого выглядящее одеяние всё же можно было считать подобием формы.

В отличие от одежды, обувь на отроках пестрела разнообразием: начиная от кроссовок с кедами до китайских тапочек для ушу и латаных-перелатаных старых борцовок. Один парнишка и вовсе умудрялся щеголять в сланцах. И, что характерно, не испытывал от этого ни малейшего дискомфорта.

Новая тренировка длилась также не более получаса и скорее напоминала не столько парные поединки, сколько вольную отработку нападение-защита с хаотичной сменой партнёра и использованием бросковой, толчковой и удерживающей техники.

С каждой объявленной Лукой сменой условий интерес мой просыпался всё больше. Я невольно стал прокручивать в уме некоторые наиболее эффективные приёмы. И всё же поймал себя на мысли, что что-то в происходящем мешало мне по-настоящему поверить в боевую ценность подобных занятий. Словно демонстрируемые мне поединки и тренировки отроков потешные, имитирующие, несмотря на то, что парни выкладывались по полной.

После странно не вяжущегося с первоначальным антуражем окрика «гуру»: «Рокер!», — у меня мелькнула запоздалая мысль: «Вот где бы можно было потренировать силу удара!»

После команды характер поединков между отроками стал отдалённо напоминать некоторые восточные единоборства, как их принято было представлять широкой публике. Удары наносились коленями, локтями, предплечьями, открытой ладонью с ограничением наиболее жизнеопасных зон. Да и сила ударов явно была минимальной. Хотя простыми обозначениями ударов назвать многие было сложно. Несколько раз удары заканчивались мощными толчками, сбивавшими с ног одного из партнёров. Постепенно, на фоне мелькания тел, рук и ног, я понял, что снова слышу тот самый гул, слитное гудение множества голосов.

— Свиль! — после этой команды на поляне и вовсе закрутилась настоящая карусель. Отроки выходили и один на один, и двое, и даже трое на одного. На этот раз в тренировку включился и сам Лука со своим помощником Андреем. Стало понятно, что до этого была так, разминка. И только сейчас началось настоящее действо.

Отсветы костра вместе с играми теней, отбрасываемыми стволами близко стоящих деревьев и ветвями редких кустов терновника, заставляли порой таращиться во все глаза, чтобы не упустить удивительные детали в этой странной круговерти.

Вот Лука, практически не касаясь четверых наскакивающих на него отроков, в почти танцевальном пируэте, будто идя вприсядку по широкой дуге, но без задорных звуков гармошки, раскидывает ребят, словно тяжёлый шар кегли. И они кубарем улетают в темноту за границу освещённого пространства.

А вот он, словно имея дополнительную пару глаз на затылке, даже не повернув головы, в последний миг отшагивает с траектории двух серьёзно настроенных нападающих, хитро целящихся (один в ноги, другой в затылок наставнику). И в следующее мгновение они чувствительно валятся на землю, едва не угодив ногами в костёр на своём пути.

И у всех поголовно улыбки на лицах. Ну ни одной угрюмой мины! Парни улыбаются рассечёнными кровоточащими губами, трогают расквашенные носы. И снова улыбаются. Блаженные, что ли? Секта мазохистов какая-то…

Наконец, то ли тренировка, то ли представление закончилось. И я был уверен безо всяких доказательств и объяснений, что подобные тренировки ребята проводят ежедневно. И для гостя не было сделано никаких особых исключений. Просто Лука, возможно, раскрывает сейчас передо мной многое, что не предназначено для чужих глаз. Возможно, в надежде привлечь и меня в свой круг.

Не могу сказать, что не был заинтересован. Нет, целиком влезать с головой в эту или какую-либо другую секту у меня не появилось ни малейшего желания. Хватит и того, что мною попользовались до этого все кому не лень. Почувствовав настоящую силу и призрак свободы, очень трудно влезть в новый хомут. А вот использовать практически готовую базу навыков и спарринг-партнёров для повышения собственного мастерства — можно ли желать лучшего? Такие возможности грех игнорировать. Свои индивидуальные тренировки я, конечно, не прекращу. Тем более что секторальный поиск Демиурга бросать не стоит. Это чуть ли не единственный способ для меня отыскать путь к цели. Кто же мешает попутно «оттачивать клинок». Да, Лука назвал первоначальную цену — побыть живой макиварой, мальчиком для битья. Почему бы и нет? Ночь ещё не закончилась.

Ведь в случае непредвиденной встречи с эмиссарами Хранителей поздно будет жалеть о бездарно потраченном времени. И пока у меня нет возможности обзавестись в этой реальности оружием, нужно превратить в оружие собственный аватар. Ибо не хрен…

— Ну что, Гавр, готов? — ко мне подошёл едва-едва раскрасневшийся Лука.

— Вполне, — я скинул куртку на камни, оставшись в штанах, так как плавки постигла после лазанья по соснам плачевная участь. А защищать вершину глиняной горки, размахивая мудями, даже перед вполне вменяемыми отроками, как-то несолидно. Подумал ещё, стащил и кроссовки. На скользком босиком будет сподручнее.

Лука внимательно оглядел меня хмыкнув:

— Хорош! Иди к отрокам. Когда дам команду, беги мимо во-он того крайнего костра. За ним сразу и будет холм. Кто первый окажется на вершине — тот и «пятка». Ну а дальше покажи себя, коль такой упрямый.

— Хорошо, Лука. Только ты с Андреем пригляди за парнями. Я не очень хорошо умею рассчитывать силу. Могу кого-нибудь слишком сильно толкнуть. Как бы не покалечились.

— Не переживай! — подмигнул «гуру», — у меня отроки опытные. Новичков нет. Уж что, что, а падать умеют. Да и у холма окромя луж, глины да грязи ничего на тридцать шагов нет. Всяк помнит — как с горы скатился, считай добивать уже нельзя. Только у вершины. И правила помнят крепко.

— Принято, — ответил я, но в душе засели смутные сомнения. Я занял место среди приготовившихся отроков.

— Пятка! Дел-лай! — скомандовал Лука, и толпа более чем в дюжину молодых парней рванула с места в карьер, будто от этой гонки зависели как минимум их жизни. Ну и я постарался не отстать, да так завёлся, что пришёл к подножию холма в первой тройке.

Тот, кто готовил скользкую почву на самом холме и вокруг него, не схалтурил. Я не успел моргнуть, как оказался уже вторым. Инстинктивно поджимая пальцы ног и наклоняя корпус вперёд, стал взбираться на вершину, буквально в последний момент почувствовав встречное движение воздуха, успел подставить лоб под прямой удар ладонью от развернувшегося ко мне соперника.

Едва не сев на задницу, вынужденно рухнул на колени и попросту отмахнулся обеими вытянутыми руками перед собой. С резким «Мля-я-я!» нападавший унёсся куда-то в сумерки, попутно залепив мне в лицо вылетевшими из-под ног плюшками полужидкой глины.

— А-а-а-р-р-р! — зарычав в азарте, я крутанул на спине испробованную ещё в прошлых жизнях простую «мельничку». И не прогадал, срубив сразу двоих претендентов на «Царя горы». Вскочил на полусогнутых, быстро осмотревшись.

Очень сложно было избежать соблазна сорваться в состояние рапида. Чего проще: знай себе встречай ползущих как улитки отроков и тычком пальцев отправляй к подножию холма. Ан нет, нельзя. Что-то во мне пока останавливало от опрометчивого поступка раскрывать карты перед Лукой. Не та ситуация.

Всё-таки не стоило отвлекаться на посторонние мысли в подобной ситуации. За что я немедленно и поплатился. Едва только стал подниматься на ноги как прилетело сразу с двух сторон. Один из отроков ловко метнулся от самой земли и ударил под колени, другой, непонятным образом сумевший разогнаться в гору на скользкой глине, прыгнул мне прямо на грудь. Двойная синхронная атака не позволила мне адекватно отреагировать. От верхнего я вроде бы почти уклонился, сместив корпус вправо, но нижний слишком уж быстро подсёк меня под колени, и скользкая поверхность ему в этом стала подспорьем.

Очухался я уже внизу, плюхнувшись со всего размаха лицом в лужу.

— Вот с-сучата! — зло и одновременно азартно воскликнул я, устремляясь наверх, попутно уклоняясь и срывая неукрепившиеся захваты тянущихся ко мне со всех сторон рук. На несколько секунд мне показалось, что на место Царя горы метит не дюжина отроков, а все полсотни.

Пока продирался, решил использовать одну задумку, пришедшую в голову, пока сплёвывал глину пополам с землёй.

Решительно свернув с прямой дороги, идущей к вершине, я стал двигаться по пологой спирали, сталкивая с пути всех, кто встречался на моём пути. Это было гораздо легче, чем преодолевать прямое сопротивление, атакуя в лоб и спины, рвущихся наверх и низвергнутых с вершины более удачливыми и ловкими соперниками. Сразу стало легче. Этот манёвр сразу увеличил мои шансы и повысил эффективность главных преимуществ аватара: силы, выносливости и ночного зрения.

Тактика оправдала себя на сто процентов. Ведь, добравшись до вершины, я становился объектом атаки сразу с нескольких векторов. А теперь, кружа в нескольких шагах вокруг заветного лобного места, я не только уменьшил число соперников, которые могут атаковать меня одновременно, но и положение на склоне оказалось более устойчивым, так как я мог для фиксации позиции использовать не только ноги, но и одну из рук, к тому же прикрываясь одной стороной горы, чтобы дезориентировать противников, которые гораздо хуже видели в темноте. Отсвет от ближайшего костра не столько помогал борющимся, сколько мешал, отлично подсвечивая контуры фигур каждого добравшегося до вершины «счастливчика».

Оставалось лишь не сбавлять темп и быть внимательным, не позволяя слишком долго продержаться очередному Царю горы. Ну а выносливости у меня хватит ещё на столько же отроков.

По моим внутренним часам прошло не более получаса. Пару раз я всё же снова скатывался к подножью, но упрямо возвращался к своей исходной позиции. А вот у парней активности здорово поубавилось.

Все мы напоминали сейчас каких-то то ли чертей, то ли грязевых големов. Многие отроки тяжело дышали, взбиралясь по изрытым босыми ногами склонам разве что не на карачках, так что спихивать вниз их уже не составляло особого труда. Дышали ребятки шумно, некоторые даже со свистом.

Нескольким особенно упрямым, пытавшимся объединиться против меня в группу, пришлось придать ускорения, отвесив каждому чувствительного пинка. Чувствительного, но без членовредительства.

Теперь я уже спокойно расхаживал во весь рост на вершине холма, позволяя себе не только зорко следить за склонами, но и махать ладонью наблюдавшему за поединком Луке. Наконец, видя бессмысленность новых попыток, «гуру» скомандовал:

— Шабаш, парни! Всем отдыхать.

Ледяной водой из родника разгорячённую кожу обожгло, словно кипятком. Пучком из пожелтевшей осенней травы пришлось несколько раз жёстко пройтись по наиболее грязным местам, поминутно макая в небольшую каменную запруду, куда стекала вода. Отроки, рассевшиеся вокруг запруды и занятые наведением чистоты, весело обсуждали подробности недавнего поединка. То и дело я ловил на себе уважительные взгляды кого-нибудь из них.

Лука стоял неподалёку и терпеливо ждал, пока я закончу с чисткой одежды и водными процедурами. Когда я набросил куртку афганки, он деликатно тронул меня за плечо.

— Отойдём в сторонку, Гаврила?

Я посмотрел на предрассветное небо, начавшее сереть на востоке, и кивнул, натянув кроссовки на влажные ступни, затянул шнурки.

— Ну что, Лука, оправдал я твои надежды? — спросил я «гуру», когда мы отошли на достаточно большое расстояние от основной группы отроков.

— Так я и не сомневался, Гаврила, что ты человек неординарных способностей. Но всё же не ожидал, что окажешься настолько силён и вынослив. Даже немного странно.

— С чего бы, Лука? Тебе ли не знать, что при определённом упорстве и самоотдаче человек может достичь очень многого. Твои отроки тому лишнее доказательство.

— Да. Твои слова были бы справедливы, Гаврила. Но есть одна маленькая неувязка. Ты не совсем человек. И я у меня нет этому объяснения. А подобное со мной впервые.

Смысл произнесённого Лукой не сразу дошёл до меня. Я всё ещё надеялся, что это какая-то метафора, иносказание или просто неудачная шутка. Или Лука просто щеголяет терминами, пытаясь мне польстить.

Тем не менее интуиция уже сделала стойку. Матрикул и способности Миротворца молчали как рыба без головы. Но ведь Лука ни разу не анавр. Я давно в этом убедился. Тогда к чему весь этот бред?

— Ты молчишь, Гаврила, значит, я не так уж и не прав.

— Я не совсем понял твои слова о моей нечеловеческой натуре. Ты серьёзно? Или это какие-то твои сектантские штучки?

— Может, всё же сам расскажешь, Гаврила? Так, по крайней мере, ты сможешь дозировать информацию. Я ведь не претендую на все твои секреты. Но хотелось бы всё же знать…с кем свела судьба и, поверь, ты от этого только выиграешь!

— А с чего ты, Лука, вообще взял, что у меня есть какие-то особенные секреты? Я студент. Мне двадцать два года. Занимаюсь самосовершенствованием. Ищу себя не только в познании науки, но и в поиске новых возможностей собственного тела. Что не так? — я всё ещё тянул и продолжал валять Ваньку, несмотря на просто-таки гранитный скепсис во взгляде Луки.

— Ну хорошо, Гаврила. Мне кажется, я тебя понял. Ты желаешь выслушать все мои аргументы, а уж потом решаться на откровенность. Так?

— Это ты сказал.

— Изволь. Да, внешне ты студент, мужчина двадцати с небольшим лет. Но манера поведения, детали, словарный запас, построение фраз и способность вести дискуссию позволяют сходу добавить твоему психотипу, скажем, двадцать лет, минимум. То есть, твой возраст около сорока пяти лет. Хотя я не исключаю, что встречаются подобные «старички» и в двадцать лет. Но не с таким телом. Развитие мышц, их особая тектоника, пластика движений, объём мышечной массы, пропорции, состояние сухожилий — вот тут я теряюсь. При твоём росте, средней плотности костной ткани и развития мышечных волокон, даже если предположить абсурдное допущение о том, что ты, скажем, тренируешься с детского сада (в порядке бреда сивой кобылы), ты никогда не смог бы показать той силы и выносливости, которые отметил я и мои ученики. Почти на грани мистических! И не нужно хмыкать, Гавр. Достаточно было посмотреть на тебя со стороны во время «пятки». Ты пёр как носорог, расшвыривая отроков словно щенков, твои ступни буквально вгрызались в глинистый склон, а самого серьёзно удалось подловить лишь раз, да и то чисто случайно в самом начале. Ты явно впервые сегодня осуществлял подъём и спуск с дерева в предложенных обстоятельствах. Мои ученики приступают к этому упражнению в лучшем случае после полугода тренировок. Ты же исполнил его сам, без подсказки и обучения специальным техникам. И ещё. Это для меня тоже очевидно. Ночью ты видишь, как днём. По крайней мере, ориентируешься идеально. Хоть и неумело это скрываешь. Может, хватит валять дурака, Гаврила. Я встречал похожих на тебя, немного других, с разными способностями. Они были более откровенны. Что тебе мешает?

Сказанное Лукой не то чтобы ошеломило, пройденные реальности приучили удивляться не словам, а событиям; скорее, этому человеку, наконец, удалось меня по-настоящему заинтриговать. Другие…

— Ты знаешь, кто такие, анавры, Лука? — я решился на прямой разговор.

Что мне грозит? Разоблачение? Не смешите меня! Лука не похож на стукача. К тому же рассказ о расе, встроенной силой случая или чьей-то неясной волей в человеческий социум и связанной с Веером Миров на генетическом уровне, больше всего напоминает один из сюжетов жёлтой прессы, которыми сейчас пестрят издания самого низкого пошиба на каждом углу.

Я здесь уже больше месяца, а так и не встретил ни одного анавра. Не странно ли? И цель моя с каждым прожитым днём в этой реальности становится всё эфемернее. Так, почему бы и не подтолкнуть события? Глядишь, Лука сведёт меня с кем-то из анавров. Нельзя же уповать лишь на собственный Матрикул. Правда, можно и засветиться ненароком. Что станет замечательным подарком для эмиссаров Хранителей.

— Знаю, Гаврила. Немного, совсем чуть-чуть, но знаю. Моя жизнь не всегда была такой, — он обвёл руками погружённый в предутреннее оцепенение лес, — была там и сума, и тюрьма, горькую пил, чуть на тот свет не отправился, повоевать пришлось…семь лет назад, видимо, кто-то там, — он поднял указательный палец, — сжалился над непутёвым Лёхой Пряхиным и забросил в далёкую страну, городок Ришикеш, что у врат Гималаев. Там-то я и познал свой путь. Теперь вот, видишь, пытаюсь поделиться мудростью с этими балбесами, — он улыбнулся, глядя в сторону сидящих у костра отроков.

— Бегая по ночному лесу и тренируясь, используя сборную солянку из различных единоборств? — вырвалось у меня ехидное замечание.

— Ну не всем же посчастливилось родиться анаврами, Гаврила, — мягко похлопал меня по плечу Лука. И от его добродушного спокойного голоса мне стало стыдно, — в отличие от вас, у нас, обычных людей, всего одна жизнь. И распорядиться ей с умом удаётся далеко не всякому. Я лишь хочу им, — он снова повернулся к отрокам, — помочь разобраться в себе и отыскать путь, что важен не только для каждого. Кто-то из них должен стать частью будущей гармонии мира. Кто-то — встать на пути энтропии… Вот так. Ни много, но и немало.

— Ничего себе заявочки! — вырвалось у меня.

— А ты как думал, Гавр? Если уж ставить перед собой цель, то и масштабы у неё должны быть соответствующие.

— А если кто-то из них хочет простого человеческого счастья? Семью, детей, дом…

— Так я никого к себе особенно и не заманиваю, как и не привязываю. Люди приходят и уходят.

— Анархия какая-то получается, — развёл я руками.

— Э, нет, брат! Все они прекрасно чувствуют, что с каждым уровнем познания и погружения в понимание скрытых механизмов, движущих нашим миром, с каждой крупицей тайного знания всё труднее свернуть с выбранного пути. Поэтому большинство из них остаётся. К тому же сейчас открываются широкие возможности к путешествиям, посещению тех уголков Земли, в которые раньше могли попасть редкие представители нашей страны.

Разговор с Лукой всё больше вызывал во мне живой интерес. Кто же такой этот доморощенный «гуру»? Просветлённый грешник, как он сам о себе говорит? Или сектант со скрытыми целями? На сумасшедшего вроде не похож.

— Думаешь, я псих, Гавр? — неожиданно прервал свои излияния Лука.

— Что, так заметно? — удивился я.

— У тебя вдруг стал такой задумчивый и отрешённый вид… Не то чтобы на лице написано. Но и не лишено логики. Ты анавр. И насколько я знаю, обладаешь определёнными способностями, превышающими человеческие. Это помимо очевидной силы и выносливости. Что ты скажешь, если я сообщу тебе, что на Земле есть места, где можно встретить совершенно неожиданных существ, далёких от рода человеческого? Даже здесь…

— Скажу, что удивлюсь. Но скорее тому, что подобное возможно в этой, по определению нестабильной реальности. Хотя возможно, этому способствовало вмешательство кого-то из анавров или иных сил.

— Как интересно, Гавр! «Иные силы», «эта нестабильная реальность». Предыдущие встреченные мной анавры ни о чём таком со мной не говорили. Жутко интригует! — глаза Луки действительно оживлённо заблестели.

— Мне тоже интересно, Лука, узнать о существах, далёких от рода человеческого. И особенно любопытно, почему о них знаешь ты.

— Так за чем дело стало? До утра время есть. Поговорим?

— Почему бы и нет? Правда, жрать охота. Загонял ты меня, Лука.

— Тебя загонишь! — усмехнулся «гуру», — парни ещё с неделю твои тумаки да затрещины помнить будут. А насчёт пожрать, так это мы сейчас сообразим. Против печёной картохи с лучком ничего не имеешь? По-цыгански, с дымком, а? — подмигнул Лука.

— Уговорил, чёрт языкастый, куда идти?

Глава 14

Всё проходит, остаются женщины, с которыми нас свела жизнь.

А. Н. Рыбаков. «Дети Арбата»

Под картошку разговор шёл не в пример оживлённее. Да и мне давно надоело сохранять полное инкогнито. А тут такой случай! Ну что плохого в том, если Лука узнает мою историю? Я и так уже далеко зашёл в своей оголтелой паранойе. И, честно говоря, с каждым днём всё больше ощущаю себя в тупике. Не хватало ещё скатиться до банальной депрессии. Лука мужик с головой, глядишь, и подскажет что-нибудь.

На весь рассказ ушло не более часа. Ясное дело, поведал я лишь об основных вехах своих приключений, без ненужных подробностей и прочей воды. Кое о чём, естественно, намеренно умолчал. Всё-таки второй раз вижусь с человеком. Ибо, нефиг! Не на Страшном Суде исповедуюсь, однако.

Несмотря на мой извечный скептицизм, мне неожиданно полегчало! Я и не догадывался, насколько сильное напряжение сковывало меня изнутри всё то время, что я варился в собственном соку.

Что ж это не первый опыт выхода на контакт с аборигенами. Но тогда в 1915-м это стало вынужденной мерой. И конечно, сегодняшний разговор не шёл ни в какое сравнение со спорами о будущем между мной и князем Вяземским в эшелоне, мчащемся на русско-германский фронт. По лицу же нынешнего моего собеседника было чрезвычайно трудно определить вообще какую-либо реакцию на мой рассказ. Лука то периодически кивал как китайский болванчик во время наиболее острых моментов, то застывал с непроницаемой маской на лице, что немного задевало. Я, конечно, не Индиана Джонс, но и не деревенский дурачок, сочиняющий очевидные небылицы!

Вскоре, сделав небольшую паузу в рассказе и разламывая очередную картофелину, я украдкой взглянул на собеседника. Отсветы костра контрастно усиливали густую сеть мелких морщин, собравшихся, казалось, со всего лица вокруг прищуренных глаз Луки.

«Гуру» расправлялся с печёной картошкой со сноровкой бывалого знатока, ничуть не морщась, даже когда случайно загребал пальцами вместе с очередным клубнем несколько горячих угольков. Мужик Лука, судя по всему, непростой. С небольшой прип@здью, но явно тёртый жизнью. Это ж как надо было крутиться, чтобы в СССР, будучи судимым, суметь побывать за границей и вернуться? Да ещё при этом не стать объектом пристального внимания компетентных органов. И повоевать успел не писарем при штабе, зуб даю! С прошлой своей командировки я стал чувствовать подобное безошибочно.

И не лень же ему возиться с целой кучей пацанов, у которых в голове ещё наверняка ветер гуляет… Хотя парней понять можно. Подобный антураж затягивает как омут. Авторитетный наставник, опять же. Все эти поскакушки, тренировки, задушевные разговоры о таинственном предназначении.

Сейчас ведь настоящий бум восточных единоборств: и всяких-разных псевдославянских, и чёрт знает каких ещё направлений. Был, помниться и у меня такой грех — целых полгода на первом курсе ходил на тренировки в стиле Джит Кун-До. Пока не сообразил, что не то, что не моё. А главное, количество тренирующихся непомерно растёт, формируются всё новые группы. Процветает наглое рвачество со стороны наставника. Да и не Джит Кун-До вовсе это было, как впоследствии оказалось. Но как же было отрадно чувствовать себя последователем великого Ли Чжэньфаня! Эх, молодо-зелено…

Куда ни плюнь, изо всех щелей сейчас повылазили разнообразные «гуру», «наставники», «учителя», «проповедники» и прочие кликуши с провидцами. Наряду с остальными, расцвёл принцип: «Что не запрещено, то разрешено». Время перемен лишь набирало обороты.

Что-то я опять разбурчался. То ли от усталости, а то и от голода. А картошечка хор-роша! Да ещё с крымским луком вприкуску. Опалённая жаром костра, с золой — никакой соли не нужно. Так и тает во рту. Это вам не мох трескать.

— …ну а третье перемещение в новую реальность я инициировал уже сам. С помощью одного неравнодушного Ремесленника. Вот теперь и таскаюсь здесь в поисках Демиурга и в надежде, что он согласится мне помочь. Вот только уже больше месяца не то что Демиурга, ни одного хотя бы завалящего анавра на горизонте не появилось. Твоё упоминание о них, к сожалению, пока первое и последнее, Лука, — со вздохом закончил я, потянувшись за солдатской фляжкой, в которой Андрей принёс для нас воду из родника.

— Нда-а…о чём-то подобном можно было догадаться с самого начала, Гаврила. Вернее, не так: не обо всём. Но ты мне сразу показался не совсем обычным парнем. И точно никак не соответствующим представленному возрасту. Надо же, оказывается, мы с тобой почти ровесники. Ты даже постарше меня будешь. Я вот много чего повидал в жизни, а тебе завидую. Первая мировая, Отечественная, фрицев бил, нашим помог! Уважаю… Каково это, кстати, путешествовать из тела в тело, из эпохи в эпоху?

— Знаешь, Лука. Как-то пока не задумывался об этом. В нескольких словах и не опишешь. Впечатлений много, разных, всяких. Да и ощущения…трудно передать словами, понимаешь? В физическом плане приятного мало. К тому же обдумать, осознать их ни времени, ни желания не было. Тебя просто затаскивает в омут событий и несёт по волнам приключений, большинство из которых ты бы в обычных условиях постарался избежать. А главная цель постоянно сверлит твой мозг и не даёт ни рук опустить, ни по сторонам толком оглядеться, — пожал я плечами.

— Да-а… Крепко же тебя на кукан эти, как ты их назвал, Хранители подцепили! Ты не думал, Гаврила, что в погоне за своей целью, ты её практически пережил? Даже не так. Изжил.

— Ты о том, что вернуть мою родную реальность в прежнее русло не удастся? Так мне об этом уже Смотрящие недвусмысленно намекнули. И не только они. В то же время объяснили возможность создания изолированной, закольцованной реальности, где мои родные останутся в живых и… — я немного замялся, так как на самом деле толком ещё и не думал о своей жизни после достижения желаемого. Тут бы Демиурга отыскать, а потом уже думать.

— Вот-вот, я как раз об этом, анавр! Хочешь сказать, что после всего того, что с тобой случилось, после всех изменений в восприятии мира, развития необычайных способностей, ты удовлетворишься жизнью в тихом закрытом месте с простыми смертными, пусть любимыми и родными людьми? Ты ведь даже рассказать им об этом толком не сможешь. Не получится! Вернее, если попробуешь, придётся доказывать. Например, демонстрировать свои способности. А значит — отдалиться, оттолкнуть, напугать… Не думал об этом?

— Это почему же, Лука? — возмутился я такой постановкой вопроса, тем не менее начиная понимать некую правоту его утверждений, — они поймут, должны понять…

— Твои способности, Гавр — мощнейшая сила, недоступная простым смертным. И это только те способности, о которых ты мне рассказал, — пристально глянул на меня Лука, — не забывай, я ведь был знаком с анаврами, один из которых мог перемещаться на огромные расстояния за считанные часы, а второй из деталей от старого запорожца, стиральной машины «Малютка» и радиоприёмника за ночь собирал автономно работающий вездеход с дистанционным управлением, который по пьяни мы утопили в Пионерском пруду. Но я о другом: такая сила не только помогает тебе выжить. Она пугает. Порождает бездну между тобой и остальными людьми. Ты не сможешь после её обретения вечно довольствоваться малым. Сила изменит тебя. Да уже изменила! Она всё равно найдёт выход. И дай Бог, чтобы она не ударила по твоим близким!

— Чушь! Я никогда не причиню зла жене и дочерям! — мне захотелось кричать от осознания ядовитой правды в словах Луки, которую до сегодняшнего дня пытался гнать из своей головы.

— А никто и не говорит о прямом вреде, Гавр. Ты ведь, сам того не понимая, уже навредил им, согласись?

— Чем? — опешил я.

— Да хоть бы самим свои существованием. Вспомни, ты сам говорил, как тебе объясняли генетическую природу анавров. И что-то о поздней инициации говорил тот неприятный эмиссар Хранителей, как там его? Донской, кажется? Не задавался вопросом, почему твоя инициация совпала с гибелью жены и дочерей? Не странно ли подобное стечение обстоятельств? Тобой с самого начала манипулировали, Гавр, сразу на нескольких уровнях. Профессионально, аккуратно подводя к очевидным и не очень решениям. Может быть, и твой бунт против подручных Хранителей просчитали! Ничуть не удивлюсь…

— Какой умник! И что же, предлагаешь всё бросить и плыть по течению? — зло прошептал я.

— С чего бы? Чего ты в бутылку-то полез? Мы ведь всего лишь прикидываем варианты. Хочешь правду? Я бы на твоём месте сделал всё почти так же. Семья — это семья! Род свой никогда предавать нельзя. Иначе правда станет кривдой, а жизнь — мороком нежитья. Я это поздно понял, к сожалению, — вздохнул Лука, — а ты борись! Удастся сохранить своих хоть в этой, как её там, закрытой реальности? Пусть! Проживёшь с ними, сколько судьба отпустит. И то — свет! Дочери вырастут, придумаешь что-нибудь. Дожил же ты до этого момента? Можно ведь, к примеру, и по-другому построить своё будущее.

— Это как? — развёл я руками, уже совсем не понимая, к чему клонит разошедшийся не на шутку Лука.

— А не знаю! Только уверен не даст тебе этот твой Закон Сохранения Реальности спокойной жизни. Ни он, ни сила, разворачивающаяся в тебе! Не зря он так пытается на тебя влиять. Ты зачем-то нужен не только Хранителям и Смотрящим. Сыграй на этом. Что тебе, например, после помощи Демиурга мешает не сидеть сиднем в своём мирке, а, к примеру, путешествовать по мирам, совершенствоваться как анавру. Ведь ты, как ни крути, а новичок в этом «клубе». А? Ведь если Демиург столь умел в изменении реальности, что ему стоит сделать изолированный мир закрытым для всех, кроме тебя? — глаза Луки лихорадочно заблестели. Сам он засиял, словно солнышко, будто озвученная мысль была как минимум гениальным прозрением.

— Бред какой-то, хотя… — вздохнул я и махнул рукой, — нет, всё это художественный свист!

— Бред — не бред, Миротворец, а я бы не только попросил Демиурга о помощи, но и обязательно спросил совета у твоих Смотрящих. Если ты, конечно, им ещё интересен. Тебе ведь не только нужно защитить семью, но ещё и сделать так, чтобы больше никаким другим Хранителям не пришло снова в голову шантажировать тебя. Хватит надеяться только на себя. Везти вечно не может.

— Твоя правда, Лука. Крыша — она и в Африке крыша. И надеяться, что способности Демиурга решат все мои проблемы наивно. Спасибо тебе, Лука за участие, — искренне поблагодарил я, — кстати, удивляюсь, что ты не забросал меня вопросами о будущем. Я бы, столкнувшись с человеком из грядущего, не утерпел. Первым делом!

Лука хмыкнул, забросив в костёр пару полуобгоревших головешек.

— Ничего удивительного, Гавр. В данном вопросе я руководствуюсь правилом «во многих знаниях многие печали». А что до глубины той задницы, в которую катится страна моего нынешнего пребывания, я давно её чую упомянутой выше частью тела. И что в скором времени во-он тем ребятам, — он указал в сторону сидевших у дальнего костра «сектантов», — придётся встать перед очень непростым выбором. Поэтому и трачу на них столько времени. Не хочу, чтобы они стали такой же разменной монетой, как я в своё время.

— Да? И что, совсем-совсем неинтересно? — со скепсисом уставился я на него.

— Почему? Интересно. Но я предпочитаю разочаровываться в лучшую сторону. Слишком много дерьма на моих глазах происходило в других странах под лозунгом борьбы за демократию, революционных преобразований и достижения свободы и независимости. В особенности, если новая власть с наслаждением топчется на костях и достижениях предыдущей, обливая грязью и обличая тех, кто своим трудом, жизнями и лишениями обеспечил их существование. Что нового ты можешь мне рассказать? Войны? Гражданские? Ресурсные? Уголовные? Падение нравов? Нивелирование общечеловеческих ценностей? Всеобщая вакханалия и глупость? Я ничего не пропустил, Гавр? По твоему лицу видно, что пропустил. Но думаю немного. Давай не будем тратить впустую время. К тому же я ещё окончательно не потерял интерес к жизни, а, зная будущее, рискую утратить новизну ощущений. А это было бы несправедливо по отношению к карме.

— Да, Лука… Да ты и правда крут! — без тени издёвки развёл я руками.

— Нет, Гавр, я ещё круче! Ха-ха-ха! — расхохотался «гуру». — Но одна просьба у меня к тебе всё же будет…если можно, — немного смущённо попросил Лука.

— Интригуешь.

— Понимаешь те анавры, с которыми я встречался раньше, обладали, как бы это сказать, очень неординарными способностями. Я уже говорил про них…

— Я помню. Ремесленник и Странник. Удивительно, что они, продемонстрировав тебе умения, не особенно распространялись об остальных. Да и о Смотрящих.

— Ничего удивительного. Когда ты вместе с кем-то проливаешь кровь, многие вещи становятся общими. В том числе и подобные тайны. А с этими ребятами я за речкой провёл несколько не самых простых лет. Это уже потом, на гражданке, Юрка по прозвищу «Кулибин», что мог починить свой бэтэр даже после самых безнадёжных повреждений, спился и, получив в живот ржавой заточкой, истёк кровью в сыром подвале. А Вахтанг, для которого никаких границ на Земле не существовало…он просто однажды ушёл и не вернулся. Да… Благодаря им я видел настоящие чудеса. С этим мало что сравниться. Понимаешь, после подобного начинаешь верить, как бы объяснить, в возможность преодолеть грани реальности, — Лука говорил, говорил… Я же поражался тому, как удивительно преобразилось лицо этого человека. Страсть, детское любопытство и восторг, — всё это превратило сурового невозмутимого наставника в разыгравшегося мальчишку.

— Ты хочешь, чтобы я тоже продемонстрировал тебе какое-то чудо, но…

— Постой, Гавр, не отказывай сразу. Я понимаю, что перенесённые испытания сделали тебя крайне недоверчивым. Но я же не прошу раскрыться передо мной полностью. Твои физические навыки впечатляют. Но это не чудо! Я ведь не знаю, что вообще может Миротворец. Ну что тебе стоит?

— Ладно, Лука. Чувствую, что пожалею, но отказать тебе не смогу, — вздохнул я и вошёл в режим ускорения. Процесс прошёл как по маслу, даже немного буднично. Я решился на необычную демонстрацию. Проверять свои способности так уж проверять. Не выходя из рапида, я взобрался на ближайшее дерево и, не задерживаясь на вершине, спустился, используя новоприобретённые навыки, вниз головой. Затем вернулся к нашему костру и вышел из режима ускорения за спиной у Луки, осторожно положив ему руку на плечо.

— Ох, твою ж мать! — воскликнул «гуру», вызвав множество любопытных взглядов со стороны парней, — а ведь я почти почувствовал, куда ты исчез, Гавр! На эту осину влез, а потом спустился? Так? Что-то прошуршало по коре, потом листья…словно смутная тень. Обалдеть… — глаза Луки радостно блестели, — представляю, какой шорох ты фрицам в лагере устраивал!

— У тебя неплохая реакция, Лука, — похвалил я наставника и признался, — решил ещё раз опробовать преподанную тобой сегодня науку. Только чуть быстрее.

— Чуть быстрее? Ха-ха-ха… С юмором у тебя всё в порядке, Гаврила.Нда-а-а… Это ж мечта рукопашника! Почти олимпийский девиз. Citius, altius, fortius! Быстрее, выше, сильнее!

— С этим не так всё однозначно, Лука, — решил я заявить о наболевшем, — если ведёшь реальный бой с врагом, то смертельный исход для противника наиболее вероятен. А если нужно всего лишь вырубить человека, без членовредительства и инвалидности? С ускорением вопрос решаем, а если без него?

— Ну, это не такая уж и проблема, Гавр. Ты наверняка сегодня не в последний раз с нами тренируешься?

— Надеюсь!

— Есть у меня пара ребят. В спортивном карате начинали. Сётокан. Ох и намучился я поначалу с их бесконтактными навыками. В следующий раз попрошу их тебя немного натаскать. Есть там свои заморочки, глядишь, и пригодятся.

— Что ж, если выгорит — с меня магарыч! — у меня словно камень с души свалился.

— Ты это брось, Гавр! Я людей хорошо чувствую. Мы с тобой, что называется, «из одной серии», пусть и судьбы разные. Ты моим балбесам в тренировках подспорьем будешь, и мы тебе чем можем поможем.

— Замётано, Лука. Ради такого дела я и живой макиварой готов отработать.

— Ловлю на слове! — подмигнул мне «гуру».

Он встал, потянулся до хруста в суставах.

— Засиделись мы сегодня. Вон уж и небо на востоке сереть начинает. Пора по домам. Значит, условились, Гавр. Ночные тренировки у нас через день: понедельник, среда, пятница. Всегда рад видеть.

— Что ж, рад знакомству, Лука, — я искренне поблагодарил наставника.

— И вот ещё что, Гавр, — Лука задумчиво почесал кончик носа, — есть у меня к тебе, гхм… пожелание, что ли. Хочешь — прими, а хочешь — плюнь и разотри. Ты во всей этой истории всё время норовишь быть, как бы это сказать, положительным героем. Даром что анавры в Миротворцы определили. Ты, братское сердце, выбери для себя раз и навсегда: справедливость или милосердие. Легче станет. А то мечешься да себя поедом ешь! Так и с ума сойти недолго. Ты должен крепко запомнить: вероятность, когда спасти семью не будет никакой возможности, очень высока. Да, да! Без надежды, без альтернативы… Пока ты эту горькую правду не осознаешь всем нутром, пока тебя не проймёт до самых печёнок, никогда не сможешь использовать любые средства для достижения цели, а значит — всегда будешь уязвим для противника! Всё-таки ты такую войну ведёшь, где почти все козыри у Хранителей. А подобное чистоплюйства не прощает…

Где-то в лесу одиноко крикнула птица. Коротко и как-то тоскливо. Будто человек…

— Умеешь ты приободрить, Лука…

Наставник пожал плечами и грустно улыбнулся.

Утренний лес постепенно затягивало туманной дымкой, лениво сползавшей меж холмов в порыжевшие низины.

Спешить было некуда. Суббота, опять же. Ко всему прочему и сна ни в одном глазу. Пожалуй, сегодня был первый день пребывания в новой реальности, подаривший мне одновременно и надежду, и острую тоску, вынырнувшую из глубин сознания, куда я её тщательно запихал. Стороннее мнение Луки отрезвило. Не по делу я заигрался. Слишком затягивает время юности. Так манит своей свободой…

Стараясь успеть на первый троллейбус, я перешёл на бег. Сегодняшняя тренировка прилично превысила прежние по интенсивности и энергозатратам. Мышцы приятно ныли, лицо холодила влажная взвесь, висящая в утреннем воздухе. Туман по мере приближения к окраинам города поредел.

Новый осенний день начинался не так прекрасно, как хотелось бы. А тут ещё вспомнил про вечернее свидание со Стасей. Я криво улыбнулся, вспомнив, как невольно зачитывался в романах о попаданцах описанием встреч героев с лично значимыми для них людьми из прошлого. Первая любовь, закадычный друг, родители, одноклассники, сокурсники, старые враги, наконец, — да мало ли ещё кто?

Если отмести ту откровенную галиматью, где герой в ураганные сроки превращается брутального мачо с собственным гаремом и не пропускает ни одной юбки, одной левой меняя историческую реальность, проявляя недюжинные способности чуть ли не во всех ключевых отраслях социальной действительности, то чаще всего описывается попытка работы над ошибками, закрытие всевозможных гештальтов, и даже взлелеянная годами месть за прежние унижения. Причём почему-то подобная модель подросткового поведения приписывается вполне зрелым и вменяемым в своём жизненном опыте мужчинам, которые в реальных обстоятельствах ни за что не стали бы тратить на подобную фигню время. А я вот решил потратить.

Упаси Бог, не мстить и не соблазнять когда-то встреченную девушку, которая так тебе и не досталась, я не собирался. Даже расхохотался вслух от этой мысли, заставив шарахнуться в переулок заполошную бабку, которую за каким-то бесом вынесло в такую рань на улицу.

Нет, я не монах и на лавры святого не претендую ни в коем случае. Можно, конечно, проигнорировать проблему. Но в случае со Стасей подобная тактика чревата непредсказуемыми последствиями. Не хватало мне ещё матримониальных разборок в ближайшее время. К тому же ради светлой памяти наших отношений, следует приложить определённые усилия. Уж лучше пойти навстречу буре, чем попытаться её обойти. Не по-мужски это как-то…

Хотя справедливости ради стоит сказать, что я никогда не умел ни тогда, ни после красиво расставаться с женщинами. Ну нет у меня этого таланта! Всегда завидовал мужчинам, которым это удавалось делать шутя, даже немного играючи. Я же, как ни старался, всегда получал от любой подобной ситуации огромный геморрой.

А может, плюнуть на попытку дипломатично и деликатно расстаться? Так надоело притворяться. Сегодня, разговаривая с Лукой, я словно вдохнул вдоволь свежего воздуха и расправил плечи. Здесь же не 1915 год и даже не 1942-й. Стася умная, она поймёт. Пусть и не всё. А вот откровенное враньё она на дух не переносит. Скажу ей правду, а там пусть хоть в психи записывает, хоть морду исцарапает. Ей можно.

* * *

Решил потратить субботний день традиционно, с толком: постирался, помылся в растопленной Валентиной Петровной бане, отдохнув, пробежался по дежурным периметрам. Выходной выходным, а пренебрегать поисковой тактикой не следует. Демиурга, как водится, ни следа. Не сильно и расстроившись, заскочил к африканскому коммунисту за обещанным пиджаком. Хотя на встречу со Стасей можно было бы пойти в слаксах и водолазке.

Орлинду «обрадовал» ценой на клифт аж в восемьсот целковых. Поначалу я хотел обидеться на компаньона и послать подальше с его аппетитами, но увидев товар, а затем внимательно рассмотрев себя в зеркале, тут же остыл.

Африканец знал толк в вещах, прекрасно разбирался в размерах, а главное — смог идеально подстроиться под образ. Тканевый пиджак неизбежно повлёк бы за собой необходимость приобретения плаща. А кожаная куртка превращала меня в тысячи таких же ребят, ничем не выделяя, кроме претензии модно выглядеть. А пиджак, да ещё очень приличного качества… В этом времени создаёт определённый статус. Хотя, на мой вкус, пошловато. 21 век испортил мои привычки. Нда-а-а… Я скривился, почти автоматически представив на себе толстую золотую цепочку и гайку жёлтого металла на пальце. Да, барсеточку в тон пиджаку не забыть… Тьфу ты, пакость какая!

— Не кривись, виджана! Солидная вещь и тебе подходит. Да, цена сейчас для тебя кажется большой. Но ты только начинаешь. К тому же в таком пиджаке все девушки будут твои!

— Сомнительное преимущество, — поспешил я ответить, хотя нельзя сказать, что слова Орлинду не легли на благодатную почву, — но с ценой…

— Я не прошу тебя платить всю сумму сейчас, — поднял ладони в отстраняющем жесте африканец, — не забывай, в понедельник у тебя новое дело, а значит — заработок. Я знаю, одна из русских поговорок гласит: «Встречают по одёжке, провожают по уму!» Знаешь, очень мудрая мысль, Люговой.

— Это пословица, а не поговорка, Орлинду. Пиджак классный и за рассрочку спасибо, — я протянул африканцу двести рублей, которые тот аккуратно пересчитал и спрятал в карман джинсов. — Смущает немного, что такой красотой я буду привлекать не только женщин.

— Ну, Люговой, после твоего недавнего сюрприза в этой комнате, — Орлинду хитро подмигнул мне, отражаясь в зеркале, от которого я так и не отошёл, примеряя пиджак, — я очень не завидую тем, кто захочет позаимствовать у тебя эту обновку.

— Твоими бы устами… — задумчиво протянул я, внутренне свыкаясь со своим новым прикидом, — ладно, до понедельника. Адьёс, Орлинду!

Среди завсегдатаев официальное название кафе «Элегия» так и не прижилось. Как-то это, не по-пролетарски, что ли. «Сугроб» — другое дело! Коротко и со смаком. Стилизованная неоновая снежинка над входом вполне объясняла этимологию народного названия.

Сводить Стасю именно в это кафе мне пришло в голову в тот момент, когда я уже стоял на троллейбусной остановке, где по нашей устоявшейся традиции встречал девушку, каждый раз приезжавшую на наши встречи в центре города из своего Северо-Западного района. Неплохая по тем временам кавказская кухня, наличие открытой веранды, ненавязчивая музыка. И главное — очень небольшой процент прибандиченной публики из-за близкого территориального соседства со зданиями Управления внутренних дел, областного УКГБ и горисполкома.

Поэтому место пользовалось заслуженной популярностью среди молодёжи и людей со средним достатком. Пропустить пол-литра под слипшиеся пельмени и соевые сосиски можно было гораздо дальше вниз по проспекту. Здесь же было всё довольно прилично и даже чинно, хотя ассортимент и подкачал. В своё время я так и не сподобился сводить первую любовь ни в один из ресторанов города. Стыдно сказать, не на что было. Выкручивался посиделками в общаге, нехитрыми закусками и вином. Ну а сегодняшнее приглашение было, если хотите, закрытием очередного гештальта. Или целого вороха гештальтов. Но Стася-то пока этого не знала.

Мысль о букетике цветов отмёл сразу. Это уже совсем садизм какой-то получается. Вести в кафе и дарить цветы перед тем, как сообщить о расставании. Не заслужила она этого, ну никак не заслужила.

Тем более что я наверняка знал: всё у Стаси будет хорошо. И семья, и муж, и дети, и главное — любимое дело, обеспечивающее материальное и моральное удовлетворение. Как она сама через двадцать лет скажет: «Мы с тобой, Луговой, вполне состоявшиеся люди». И мне от этих её слов захочется выть на луну.

Что ж. Осталось дело за малым: убрать из этого уравнения мою переменную. И сделать это по возможности не слишком варварским способом.

Электрический железный сарай под номером восемь привёз Стасю спустя четверть часа после моего прибытия на остановку. Осень подарила неожиданно тёплую субботу, поэтому на встречу девушка пришла в лёгком сером плаще, накинутом на приталенное платье с небольшим треугольным вырезом впереди.

Чуть вьющиеся каштановые волосы были перехвачены резинкой в высокий хвост. Небрежная чёлка почти не прикрывала высокого лба, шаловливым взглядом больших карих глаз из-под скептически приподнятых тёмных бровей меня немедленно и привычно попытались взять под контроль.

Пришлось совершить небольшое внутреннее усилие, чтобы унять неожиданно накатившую нервную дрожь. Мда, признайся, Гавр, ведь ощущаешь себя преизрядной сволочью! Лишь одна только мысль смягчает всю мерзость ситуации: сегодняшняя боль пойдёт девочке только на пользу. А уж со своей совестью я как-нибудь договорюсь. Прошлый раз ведь она блестяще справилась, а уж теперь-то и подавно.

Внутренне накачивая себя успокоительными аргументами, я шагнул Стасе навстречу, взял её под руку и, не обращая внимания на слегка недоумённое выражение лица девушки (подставленную щёку для поцелуя я проигнорировал), повёл её по малолюдному тротуару в сторону пересечения улиц Мира и Ленина.

— Да-а-а… Луговой, ты явно переборщил с учёбой. Таким замороченным я тебя ещё никогда не видела! — несмотря на улыбку, нотки небольшого, почти на грани восприятия, разочарования в её голосе предназначены были уколоть моё самолюбие.

— Ой, Стася, и не говори, я така затуркана, така затуркана! Просто жуть какой зубрила! — шутливый тон, который я запланировал поддерживать поначалу, должен был придать мне храбрости для признания.

— Странно, в научном обществе тебя с начала занятий видно не было! Забил на науку, Гаврик? Или тихаришься от остальных?

НОСИМУ — научное общество студентов и молодых учёных имело в институте собственные, можно сказать, отдельные апартаменты, где после занятий собирались ответственные и заинтересованные в продвижении медицинской науки молодые люди, в большинстве своём жаждущие продолжения карьеры в аспирантуре или ординатуре.

Стася с первого курса стала завзятой активисткой стоматологического факультета в этой славной студенческой организации, я же в силу своего перфекционизма и идиотской мечты о красном дипломе (одно из самых глубоких заблуждений молодости) также приложил руку к целому ряду научных статей по изучаемым на лечебном факультете дисциплинам, казавшихся мне в те светлые годы достаточно достойными потраченного на них времени.

Кстати, вопрос, что только что задала Стася, напомнил мне ещё об одной стороне моей студенческой жизни, которую я совершенно упустил из виду, переместившись в тело местного аватара. Понятное дело, колхоз — дело добровольное. Но всё-таки! Глядишь — и кое с какими предметами по экстернату было бы попроще разобраться, зайди я с этой стороны.

— Ты права, Стасенька. Даже дважды: и забил, и тихарюсь. Есть дело поважнее.

— Надо же? Даже важнее меня? — в голосе девушки проскользнули нотки уже отнюдь не притворной обиды.

Я немного задержался с ответом. Но успел найти нужные слова до начинающего разгораться конфликта.

— Нет, конечно, не важнее тебя, ни в коем случае! Важнее в мировом масштабе! — я как можно лучезарнее улыбнулся, — ты же — объект вне категорий.

Но Стасю, как я отмечал выше, на мякине было не провести.

— Ты странный, Гаврик, — вздохнула она, — раньше ты никогда не врал мне через слово, — девушка не спрашивала, а лишь грустно утверждала.

— Погоди, Стась, зачем спешишь с выводами? — я крепко сжал ладонь девушки, едва сдерживаясь, чтобы не обнять её и не зацеловать её прямо здесь, посреди почти безлюдного тротуара. Будет тебе правда. Клянусь! Вся до последней буквы. Я же обещал тебе сюрприз? И он обязательно будет. И даже не один. Вот только кушать очень хочется. Сейчас дойдём до кафе, сделаем заказ, выпьем по бокалу вина — и разговор легче пойдёт. Ты ведь не против такого сценария?

— Ох, Луговой, чувствую какой-то подвох в твоих словах, — она пристально взглянула мне в глаза, специально поближе наклонившись к лицу, — и изменился ты…одеваешься как…как…

— Как кто, Стась? — не удержался я от вопроса.

— Как деляга и фарцовщик.

— Ну, это ты хватила, подруга. Качественные слаксы, фирменные кроссовки, водолазка и кожаный пиджак куплены на кровно заработанные. Вот этими вот руками. Грузчиком на железке. А тот, о ком ты подумала, вёз бы тебя сейчас в ресторан «Кавказ» или «Вдали от жён» на вишнёвой девятке, посверкивая золотыми гайками на пальцах и такой же цепурой на шее. И пиджак был бы у него непременно малиновый.

— Почему малиновый? И при чём здесь золотая цепочка и перстни? — растерялась Стася резко остановившись.

— Ах, да…пардон, это я с временным периодом поторопился, — пробормотал я.

Я мысленно дал себе по лбу: десинхроноз, однако, мода на яркие пиджаки и золотую бижутерию у бандосов придёт лишь с весной следующего года.

— Но согласись, до мажора мне всё же как до Китая в коленно-локтевом положении?

— Фу…ну и шуточки у тебя. Стоит признать, по существу вопроса ты прав. Ведь и правда шлёпаем в кафешку пешком. Раз такой богатый, мог бы и на такси довезти! — лукаво прищурилась Стася.

— Есть вариант получше, — устал я от пикировок. Чтобы закруглить тему и поскорее добраться до «Сугроба», стремительно подхватил на руки тихо ахнувшую девушку и ускорил шаг.

— Запрещённый приём, Луговой, — оправившись от неожиданности, прошептала Стася, заливаясь краской.

Мне же было плевать. Я нёс когда-то в другой жизни любимую девушку, нёс по улицам полузабытого города моей молодости, нёс, чтобы сказать ей в конце пути, что мы расстаёмся. И почти не чувствовал тех тридцати с гаком лет, что разделяли нас сейчас через время.

Жаль, что мы договорились встретиться у троллейбусной остановки, а не у её дома. Я бы мог лишний час наслаждаться ощущениями биения сердца Стаси у своей груди и её тихого горячего дыхания на моей шее.

До самого проспекта мы почти не разговаривали. Редкие прохожие оглядывались на нашу пару, кто-то улыбался, кто-то осуждающе качал головой, стайка подростков заливисто просвистела нам вслед.

А вот и кафе. Расположил девушку за столиком, стоявшим у стены с окнами, выходившими на оживлённую часть проспекта. Для ускорения процесса я сделал заказ непосредственно у стойки буфета. Надо же, оказывается, предпочтений Стаси я не забыл. Мелочь, а почему-то прочно засела в памяти.

Фирменных блюд в «Сугробе» готовили не так много. Нежнейший люля-кебаб из баранины, овощи-гриль, салаты, бутылочка красного сухого вина… Подумал и заказал на десерт кофе и мороженое с шоколадной крошкой. Гулять так гулять!

Отсутствие ассортимента кафе двадцать первого века с лихвой компенсировалось качеством приготовленных блюд. К тому же оказалось довольно ощутимо для моего кошелька. Плевать, я здесь не для накопления капитала. Тем более что с учётом инфляции уже через месяц-два всей потраченной суммы едва ли хватит на десерт.

— Обалдеть, Луговой! Ты что, наследство получил? — воскликнула Стася, когда увидела, как на столе материализуются блюда с двух подносов, один из которых принёс я сам, а другой — официантка.

— Куда мне! Я же уже говорил: заработал.

— А на фига такой пир? Хватило бы кофе с пирожными.

— Ты что, неголодная? — обвёл я рукой стол, — что тут есть? А? Начать и кончить. Нежнейшие люля так и тают во рту… — я лукаво улыбнулся.

— Гад! — сглотнула слюну девушка.

— Не тормози, налетай, Стася! Мы молодые. Нам надо хорошо покушать. И обязательно выпить. На сухую дальнейший разговор вести будет непросто… — последнюю часть фразы я проговорил едва слышно, больше для себя, чем для собеседницы.

Глава 15

Все всегда уезжают навсегда.

Вернуться невозможно —

вместо нас всегда возвращается кто-то другой.

Макс Фрай.

Но придёт ещё время — расстанешься с горем и болью,

И наступят года без меня с ежедневной любовью.

Иосиф Бродский.

Несмотря на все усилия Меченого с его идиотским сухим законом, хорошего местного вина в кафе, да и в магазинах области было всё ещё предостаточно. И сухое красное в «Сугробе» оказалось выше всяких похвал. Даже для меня, искушённого разнообразием Москвы 20-х грядущего века.

Конечно, ужин не шёл ни в какое сравнение с пиром, устроенным мне князем Вяземским в вокзальном ресторане Златоуста. Но и настоящий люля — это люля. Слова тут неуместны. Искушённому достаточно. Эх, жаль я не поэт…

О добавке думали недолго: взяли ещё порцию на двоих. И не пожалели.

Но сколь верёвочке не виться, а петелька-то — вот она. Кофе и мороженое тоже имеют свойство когда-нибудь заканчиваться.

— Стась… — окликнул я девушку, лениво обсасывающую ложечку мороженого и с любопытством разглядывающую пары за соседними столиками.

— Умгум? — обернулась она, вскидывая правую бровь.

— Готова воспринимать суровую реальность? — я решил начать разговор в несколько ироничном тоне. Хотя как ни сообщай неприятные новости, а суть их от этого не изменится. Хоть мёдом их измажь. А горечь никуда не денется.

— Ты меня начинаешь пугать, Луговой, — она вернула ложку в креманку и пристально уставилась на меня, — неужели решил бросить институт и податься в бизнес?

— Э-э-э… не институт…а с чего это ты решила? — немного опешил я.

— Прикинулся нехило, — она демонстративно смерила меня взглядом, — деньги появились, оделся не то чтобы со вкусом, но и не совсем безнадёжно…хотя, нет. Вряд ли в бизнес. Нафига тебе тогда экстернат? — задала она себе вполне логичный вопрос.

— Так, Стася. Стоп. Не туда уехали. Начну сначала. Ответь мне, прекрасное создание, что самое ценное для человека в обывательском смысле? Предупреждаю, я не о высоком, нравственном и прочем глобальном. С точки зрения голого прагматизма. Ну?

— Время! — почти не задумываясь выдохнула девушка.

— Молодец, возьми с полки пирожок! Так вот, я хочу тратить его на то, что важно для меня. Отсюда и решение с экстернатом.

— Тогда тем более моя версия с бизнесом сюда вписывается! — азартно хлопнула в ладоши Стася, — куда-то же высвободившийся ресурс времени ты должен использовать.

— Ну, в какой-то мере ты права. Только бизнес здесь не в смысле торговли или предпринимательства, а в значении «важное дело». Но и это сейчас не существенно. Я тебя сегодня пригласил на самом деле, чтобы сообщить, что мы должны расстаться…всё равно это случится в недалёком будущем, так что… — блин, как не репетировал мысленно до этого, как не готовился, всё равно вышло дерьмово. Пошло до ужаса! Дипломат из меня, как из бегемота канатоходец.

Вон, уже…сидит напротив. Губы сжала, аж побелели. Глаза на мокром месте. Знаю, что не заплачет, а сердце так и гложет. Эх, Стася…Стасенька, мечта ты моя давняя да несбывшаяся…

Я аккуратно, но настойчиво, взял ладони девушки в свои. Дрожит. Напряглась. Какая же ты сволочь, Гавр. Распоследняя паскудина.

— Стася, выслушай меня внимательно и не перебивай, — я старался говорить ровно, выверяя своё дыхание в такт дыханию девушки, — ты сейчас разгневана, обижена и готова рвать и метать. А ещё ты растеряна. Это нормальная реакция. Способность нормально соображать обязательно вернётся. Слушай мой голос. Дыши, родная, дыши, — Стася дёрнулась, попытавшись высвободить руки, но куда ей против хватки анавра.

Обошёл стол и, придвинув ногой стул, сел рядом, приобняв её за плечи, — слушай меня, лапушка, я сейчас тебе кое-что расскажу, а ты уж сама решишь, верить или проклинать. Хоть бутылку мне на голове разбей, хоть обложи последними словами. Но выслушай…умоляю!

Я постарался сжато, можно сказать, скупо рассказать ей свою историю, начиная с момента гибели семьи в аэропорту Домодедово и заканчивая самостоятельным прорывом в эту реальность. Не приукрашивал, старался избегать недомолвок. Надеялся, что наше общее увлечение фантастикой поможет Станиславе адекватно принять историю, которая даже мне самому казалась полнейшей ересью. Особенно сейчас, когда я своими руками уничтожаю любую надежду на призрачное счастье из прошлого. Стася должна если не принять, то хотя бы смириться с той правдой, которую я сейчас на неё обрушил.

Я продолжал говорить и говорил не менее получаса. На улице давно стемнело. К столику дважды подходила официантка. Я заказывал минеральную воду и травяной чай. Много травяного чая. Сахар, лимон, сладости. Рецепт, старый, как этот проклятый мир.

Стася давно перестала дрожать и уже не хлюпала носом, уткнувшись мне куда-то в подмышку. Украдкой скосив взгляд, я то и дело во время своего рассказа ловил на её лице сменяющиеся калейдоскопом выражения удивления, гнева, презрения и отчаяния. По крайней мере, так мне казалось.

— Вот так приблизительно обстоят дела, девочка, — закончил я рассказ, — давай, наконец, попьём чаю. Остывает. Я постараюсь ответить на твои вопросы, которых, думаю, сейчас немало вьётся в твоей голове.

— Погоди с ответами, Луговой, схожу, для начала, умоюсь, — голос её слегка дрогнул, но немедленно выправился, — и только посмей мне свалить по-тихому. Прокляну! — взметнувшийся на меня взгляд карих глаз, казалось, уколол в самую душу.

Девушка поднялась из-за стола и, двигаясь с неестественно прямой спиной, скрылась за портьерой у входа в кафе. Интересно, почему она подумала, что я готов сбежать? Мысли читает? Грешен, подобная подленькая мыслишка поначалу проскочила в моей голове. Но я задавил её самым гнусным образом. А насчёт «Прокляну!» Стася не шутила. Вроде бы бабка или прабабка её была из настоящих цыган. Господи, о чём я думаю? Бред какой-то…

Я поёжился и отхлебнул ещё тёплого чая. Надо же, ты стал суеверным, Миротворец… Станешь тут. Что ни день, то новые испытания. Вот зачем мне это всё? Проще несколько шей свернуть или пару глоток перерезать, чем выяснять отношения с женщиной. Блин, Гавр, тебе уже за полтинник, а что делать с девятнадцатилетней девчонкой до сих пор не знаешь. Анавр доморощенный.

Мои самокопания прервала вернувшаяся Стася.

— Гаврила Никитич Луговой, поклянись мне здесь и сейчас, всем святым, что у тебя есть, что ты не соврал! — она стояла передо мной гордая, напряжённая, как струна, без единого следа недавних слёз на лице. Захотелось пошутить, брякнуть что-то типа: «Век свободы не видать!» или «Зуб даю!» Но, встретившись с ней взглядом, я передумал.

— Всё сказанное мной правда, клянусь своими родными, ради которых я и ввязался в эту историю. И поверь, Стася, лучше бы мне сгореть в том проклятом Боинге, чем каждый день балансировать между зыбкой надеждой на безнадёжный финал и мерзким трусливым бессилием безумия.

Станислава упрямо смахнула чёлку, порывисто села рядом и сжала своими ладонями мою правую руку.

— Так, тебе…то есть тому тебе, что сейчас в теле моего Гаврилы, тьфу ты, запуталась! Тебе, правда, уже много лет?

— Пятьдесят три, если точно, Стасенька.

— Обалдеть! Ты же почти старик!

— Ну, я бы так не сказал… — протянул я, слегка растерявшись от неожиданного выверта мыслей девушки.

— Погоди, ты что-то там упомянул про то, что мы скоро расстанемся…

— В январе 93-го, — я всё же окончательно решил отвечать правду на её вопросы. «Моя» эта реальность или какая-то другая, мнимая, призрачная — по большому счёту, неважно! Стася здесь, передо мной. Живая. Пусть знает. Я уверен, мою Стасю ничто не вышибет из седла… С кем-нибудь другим я, может быть, и слукавил. Но с ней… Какое же паршивое ощущение!

— Так мы же почти два года встречаемся! Что же такого произошло? Разругались? Ты мне изменил? Я изменила? — вопросы горохом посыпались из Стаси. А глаза у девушки приобрели размеры монет несуществующего номинала в восемь копеек. Эх, как бы мне не пожалеть о сказанном. Но я внутренне скрестил пальцы. Взялся за гуж — не прикидывайся дистрофиком. А с подробностями надо всё же поаккуратней. А ну как изменю её будущее не в лучшую сторону! Вдруг эта реальность всё же не мнимая? Испорчу девке всю малину с ежевикой…

А чёрт на левом плече так и подзуживает, падла чумазая!

— Так, не будем накручивать, дорогая. Не всё сразу. Вон, пей чаёк, пироженку откуси. Твоя любимая «картошка». Итак, гхм! — откашлялся я, собираясь с духом, — ну, расстались. Бывает… Никто никому не изменял, даже не поругались толком. Просто однажды пришло время как-то логично продолжить наши отношения в новом качестве. Ты тогда мне вполне прозрачно намекнула. Я понял с полуслова. И сделал предложение. Чего улыбаешься? То самое. Ты согласилась. Нет, не то чтобы я об этом раньше не думал. Просто считать тебя своей будущей невестой было для меня вполне само собой разумеющимся. Оказалось, что не всё так очевидно. Твоя мама восприняла эту новость очень негативно. Это я понял по твоему бледному и заплаканному лицу на следующий день. Хотя возможно я всё и преувеличиваю. Столько лет прошло… Несколько месяцев мы находились, скажем так, в состоянии безнадёжной, отчаянной веры в то, что возможно всё уляжется и устроится. Вернее, находился я. Ты лишь отводила глаза при редких встречах. Да мы почти и не виделись, занятые учёбой и…да мало ли чем ещё? Наверное, не хотелось верить в печальный финал романтической сказки. А потом, после Нового года и зимней сессии мы случайно встретились в библиотеке, где ты очень тактично объяснила мне, что дальнейшие наши встречи невозможны, так как ты выходишь замуж… Занавес! — я развёл руками, — последующие дни и недели практически стёрлись из моей памяти, превратившись в сплошное белое пятно. Не помню, что я сказал тогда тебе в ответ, вроде бы пожелал счастья. В следующий раз мы увиделись уже очень нескоро. Ты была беременна первым ребёнком… Большой живот, вагон стеснения, но всё такая же красивая и желанная.

Я думал, что глаза Стаси не смогут стать ещё больше. Но я ошибался. Пришлось перехватить у неё чашку с чаем и поставить на блюдце. Несколько минут моя первая любовь была не в состоянии говорить. Дурень я старый. Похоже, переборщил со своей откровенностью.

— …и ты так спокойно об этом говоришь?! — Стася не смогла придумать ничего лучше, чем тут же наехать на меня. Глаза её были полны слёз.

— А почему я должен истерить, дорогая? Для меня с тех событий прошло без малого тридцать лет. Да и нормально же всё в итоге вышло у тебя: собственный дом — полная чаша, хороший муж, дети, своя клиника…чего ещё-то желать?

— Своя клиника?! — вновь вскинулась девушка, сжав мою ладонь так, что я от удивления даже покачал головой. Надо же — и слёзы высохли.

— Так…не обольщайся! Тебе для этого ещё пахать и пахать. Может именно твоё замужество и ранняя семья стали для этого важнейшим стимулом. Достаточно с тебя и одного знания этого факта, — я поднял ладонь, останавливая новую попытку атаковать меня вопросами, — пойми: иначе тебе станет неинтересно жить. И не спрашивай, сколько детей и кто муж. Сама, сама, сама! Вот этими самыми ручками, ножками, прелестной умной и талантливой головкой. Ты ведь даже не представляешь, сколько в тебе неразбуженной силы и энергии, Стася! Признаюсь, у меня иногда от этого даже мигрени случались. И через десять, и через двадцать лет…

— Ох и сволочь ты, Луговой! — шумно вздохнула девушка, откусывая от пирожного и глядя на меня глазами девушки с жемчужной серёжкой с полотна великого Вермеера.

— Кто ж спорит, милая? Эх, жаль понял я это только с годами. Мне бы тогда проявить настойчивость, сражаться как лев за любимую…постараться убедить твою маму, что несмотря на всю ту срань, творящуюся вокруг, мы сможем быть вместе, и я для твоего счастья сделаю всё! Чего я ждал, убогий? Вчерашний день? Чуда? Успокаивая себя тем, что ты уже дала формальное согласие быть моей женой? Девятнадцатилетняя девочка, зависимая от мамы, которая одна воспитывает двоих дочерей? Чего уж теперь-то жалеть…Задним умом мы все крепки. Я тогда явно сглупил — то ли отпустил тебя, то ли возненавидел, посчитав предательницей всего того, что нас связывало… А, ладно! Неважно, что я думал! Важно, что сделал. Ты запомни, Стасенька, всегда важно, что человек сделал, а не хотел сделать, думал или говорил.

— Ты сволочь и трус, Луговой. Был им и остался. Ты даже сейчас решил со мной расстаться, чтобы не мешала, — Стася говорила абсолютно спокойно, кивая в такт своим мыслям, — да ещё как красиво всё обставил, — последние слова напоминали шипение змеи.

«Началось!» — подумал я, но вслух сказал совершенно другое.

— Называй как хочешь, Стасенька. Ты в своём праве. Я сделал тебе больно. Возможно, безосновательно. Время всё расставит на свои места, а острые углы сгладит наше самолюбие. Но уж чего я никак не могу допустить сейчас, чтобы ты пострадала. А рядом со мной в любой момент может возникнуть угроза жизни. И твоей в том числе! Я не шутил, когда сказал, что для меня смерть в этой реальности не станет окончательной. А тебя не станет навсегда. На-все-гда, бл@дь! — я не сдержался и, схватив со стола десертный нож, скатал его в бесформенный металлический ком, смяв словно простой кусок медной проволоки.

Уловив выражение ужаса в замершем взгляде девушки, медленно выдохнул.

— Прости, сорвался. Нервы что-то разыгрались. Может, ещё чайку?

— Нет, у меня от него уже в ушах булькает. Как это у тебя получилось… — она осторожно забрала у меня из ладоней изуродованный нож.

— Я же говорил тебе, что физически отличаюсь от человека. Анатомия ещё туда-сюда, а вот физиология с биохимией уже совершенно на другом уровне. Я уже и сомневаюсь, человек ли я?

— Ух ты! А покажи ещё что-нибудь!

— Детский сад… — улыбнулся я. Но сегодня я не мог ей отказать. Да и раньше никогда не мог.

Оглянувшись вокруг, я приметил, что на окнах кафе были развешены электрические гирлянды с большими яркими разноцветными лампочками, — ну смотри, я указал Стасе на ближайшее окно и ушёл в рапид.

Много времени, чтобы выкрутить пяток лампочек, не понадобилось. На обратном пути я прихватил вазу с хризантемами, что стояла на стойке кафе, и переместил в центр нашего столика. Судя по реакции Стаси, в обычном для неё временном потоке прошло всего несколько секунд.

— Отпад! Луговой, ты что, можешь силой мысли гасить электричество и перемещать предметы? — раскрасневшаяся от волнения Стася осторожно тронула пальцем почти мгновенно материализовавшуюся для неё вазу.

— Нет, лапушка, это всего лишь увеличенная скорость передвижения в пространстве. Ты просто не заметила ускорения.

— А…

— Нет, — прервал я разгулявшуюся фантазию Стаси, — я всё-таки не фокусник и не артист оригинального жанра. Тем более, вон, официантка и так с подозрением смотрит на наш столик. Не будем множить сущности без надобности.

— Ну, как скажешь, — снова поникла моя собеседница.

Я внутренне порадовался тому, что удалось увести разговор в сторону от скандала и слёз. Всё-таки все эти душещипательные разборки не по мне. И тут Стася задала вопрос, который дал мне понять, как же я ошибался, поспешно решив, что легко отделался. Всё ещё только начиналось…

— Луговой, а мы спали с тобой до того, как расстаться? — именно так и спросила. «Спали». Не «переспали», не «занимались любовью», не «трахнулись» в конце концов! Да чего это я? Стася. Моя Стася именно так бы и спросила в прошлой жизни, если бы возник повод.

— Нет. Не спали. Хотя и возможность была. И приставал неоднократно. Даже пару раз огрёб от тебя. Но так, в меру, без членовредительства. Но не случилось.

— Вот поэтому ты так легко от меня и отказался, Луговой! — выпалила Стася, обвиняющее указывая на меня своим изящным пальчиком с аккуратно подстриженным ногтем.

Блин, вот это логика. И как теперь это разруливать? Да ну его на хер! Хочет так думать, пусть думает. Влезу в новый спор, разборки сегодняшним днём не закончатся. Я Стасю знаю. Она не успокоится.

Я продолжал молча, с лёгкой улыбкой на лице, смотреть на пылающую праведным негодованием девушку.

— Нечего ответить? Да ты дважды трус!

— Станислава Анатольевна, вы меня провоцируете или что? — согнал я с лица благожелательную улыбку, — если да, то поехали. Я снимаю отдельную квартиру. Там и решим этот вопрос раз и навсегда, если уж так невтерпёж! — я сознательно грубил в надежде, что Стасю это отрезвит. Одно дело ляпнуть сгоряча и совсем другое дело — отвечать за свои слова.

— Да пошёл ты… — девушка резко вскочила, чуть не опрокинув цветы. Пришлось даже придержать вазу, — видеть тебя не хочу! Даже не приближайся! И не провожай! — она вырвала из моих рук плащ и устремилась к выходу из кафе.

Откуда сбоку вывернулась официантка.

— Рассчитаемся, молодой человек?

— Не вопрос, — я отсчитал положенное, оставив щедрые чаевые. Всё-таки ужин удался. Наверное…

Прогулочным шагом вышел из кафе, огляделся по сторонам и заметил одинокую фигурку на троллейбусной остановке на противоположной стороне проспекта. Вечер был на удивление тёплым для начала ноября. Догнать? Зачем, Миротворец? Ты же прекрасно знаешь, чем это может закончиться? Повезёшь её на такси домой, а там…эх! Как в той песне: «…зажму я красоту в мозолистую руку и пойду дослушивать, что плачет мне гармонь!»

Гармони в наличии не было. Но уходить я не торопился, пристроившись на ближайшей лавочке. Дождался, когда подъедет вечерний троллейбус и снова увезёт от меня Стасю в дальние дали…

Я поднялся со скамейки и пошёл домой пешком. Грех было пропускать столь редкий вечер. Да и подумать было над чем. Странно, но почему-то на сердце было легко. Все проблемы отодвинулись куда-то на задний план. Сегодняшний разговор не столько разрешил мою местную проблему, сколько расставил по местам давно забытые комплексы. Можно сказать, закрыл гештальт, как модно говорить в двадцать первом веке.

Пару раз по пути на пустынных улочках мне попадались подозрительные компании: где-то подвыпивших парней не самого презентабельного вида, а где-то — и парочка откровенно бандитских рожь. Но, несмотря на откровенно небедный прикид, меня почему-то проигнорировали. Даже не попросили закурить. Я испытал что-то вроде обиды на судьбу. После разговора со Стасей хотелось драки. Вульгарного мордобоя. Чтобы и самому, и тебе, и ещё, короче, чтобы ух…и пойти умываться под колонкой на углу Дзержинского и Артёма. Но не случилось. Да и нового пиджака потенциально жаль: первый раз ведь надел.

Так и добрёл до благословенного жилища Валентины Петровны: весь в романтических соплях и сожалениях, но довольный сложившимися обстоятельствами. Вот такой парадокс. На ночной пробег не тянуло совсем, тем более что завтра воскресенье и придётся рано вставать и тащиться на обещанную Матько универсиаду. А там кросс десять километров.

Нет, за себя я не волновался. С моим потенциалом пробежать как нужно — не проблема. Надо только постараться не прийти первым. Мне спортивная слава ни к чему. Третьего-четвёртого места будет вполне достаточно для удовлетворения амбиций физрука. Всё же вузов в нашем городе, слава Богу, немало. И кросс, как я слышал, смешанный. Бежим дружной толпой, мальчики и девочки от 18 до 25. Дурдом, конечно. Но кто ж его осудит? Сейчас подобное в стране каждый день происходит. Удивительно, что вообще универсиаду не отменили. После августовских событий любое чествование Великого Октября — это уже красная тряпка для пошедших в гору либерастов с дерьмократами.

Возможно, последний раз столь массовое мероприятие к ноябрьским праздникам. Хотя всё может быть вполне банально: запланировали давно, к празднику, а отменить никто и не удосужился. Средства выделены, ответственные назначены, студенты в наличии. Чего бы и не посоревноваться?

Глава 16

Друг-гвинеец так и прёт —

Всё больше отставание.

Ну, я надеюсь, что придёт

Второе мне дыхание.

Потом я третье за ним ищу,

Потом — четвёртое дыханье…

Ну, я на пятом, конечно, сокращу

С гвинейцем расстоянье!

В. Высоцкий.

А вот и утречко! В отличие от не по-осеннему бархатного вечера встретило оно меня чуть ли не нулевой температурой. Что ж, не всё коту масленица!

Отголоски, даже нет, не так, липкие ошмётки грусти от вчерашнего расставания были решительно смыты ведром ледяной воды из колонки.

— Гаврилка! Чего завтракать не идёшь? — недовольный голос Валентины Петровны, раздавшийся со стороны веранды, ворвался в моё утреннее уединение.

— Не, не буду, тёть Валь, сегодня у нас соревнования. Кросс. На голодный желудок оно сподручнее! — как-то так вышло, что хозяйка стала кормить меня довольно сытными завтраками, по-доброму ворча о моих ночных отлучках и поминая то «драного мартовского кота», то больную голову, от которой, как известно, ногам покоя нет. Я старался компенсировать траты Петровны, то и дело кладя на кухне купюры на видное место. Хозяйка молча принимала их, периодически балуя меня то блинами со сметаной, то оладушками, за что я был ей безмерно признателен.

— Ну хоть чаю выпей сладкого! С чабрецом настаивала… Всё равно ещё до института телепать. Пусто брюхо к ученью глухо, — последнее замечание домохозяйки противоречило всякой логике, ибо чему учиться в воскресенье не представляю. Но какая-то сермяжная правда, замешанная на опыте мудрой вдовы полковника, в её предложении была.

— Чаю выпью с удовольствием, тёть Валь. Спасибо большое!

— Ото ж… — добродушно пробурчала хозяйка, звеня посудой.

Старт кросса был назначен на опушке исхоженного мной вдоль и поперёк Архиерейского леса у самого начала спуска к уже осточертевшим мне за последний месяц Холодным Родникам. Народу на мероприятие собралось преизрядно. И это с учётом того, что студенческая универсиада проводилась сегодня на многих спортивных объектах города.

Ещё пару недель назад выбор Матько моего участия именно в кроссе меня слегка озадачил. Ведь продемонстрированные мной в спортзале возможности можно было бы использовать в других спортивных видах соревнований. И с большей эффективностью. И всё же он выбрал десятикилометровый кросс по лесным тропинкам.

Но прикинув свой опыт беготни по местным буеракам с оврагами и запутанным дорожкам с дикими перепадами рельефа, я всё же изменил своё мнение. Дистанция для обычного легкоатлета-бегуна предполагала немало неприятных сюрпризов. Так что, вряд ли этот кросс станет лёгкой прогулкой.

Насчёт спортивной формы я заморачиваться не стал, прихватив с бельевой верёвки выстиранные и просохшие за ночь брюки от афганки, на ноги надел старые испытанные кеды. Разве что чёрную футболку взял из новых, предоставленных африканцем, презентов, с дурацкой надписью «Crazy money time», чтобы уж совсем неряхой и вахлаком не смотреться.

— Луговой, у тебя что, нормальной спортивной формы не нашлось? — недовольно скривился Матько, встретив меня в толпе крутившихся у пункта регистрации студентов.

Сам преподаватель щеголял в аккуратном с иголочки синем шерстяном спортивном костюме с надписью белыми буквами «СССР», гербом на груди и белой повязкой, крепящимся на завязках за спиной. На повязке вместо стартового номера красовалась крупная надпись: «Судья соревнований».

— Мне так удобнее, Савелий Никитич. Пересечёнка же, да и почва в лесу недостаточно просохла после ночного дождя. Шортики или трусы явно не к месту. Грязновато опять же. А так, даже если и упаду, не жалко.

— Ладно, умник, — махнул рукой препод, — давай к судейскому столу на регистрацию и номер получить не забудь!

— Есть! — я вытянулся по стойке смирно, — бу сде!

— Иди уже, — добродушно окинул мою изрядно изменившуюся за последнее время фигуру Матько, — солдатушко. На самом деле майка и штаны от песчанки несли ещё одну функцию. Они неплохо скрывали перевитое тугими мышцами-верёвками тело и потемневшую, словно от загара, кожу. Странный эффект адаптации организма с не совсем понятным мне механизмом. Татуировки Матрикула на левом предплечье я замотал эластичным бинтом во избежание излишних вопросов от случайных личностей.

У стола участников былонемного поменьше, всё-таки я немного припозднился: народ в основной массе своей уже прошёл регистрацию и разогревался невдалеке, каждый на свой манер.

Получив стартовый номер и расписавшись в журнале, отошёл, чтобы затянуть непослушные тесёмки повязки. Взгляд неожиданно зацепился за знакомую фигуру, привлекательные плавные формы и неизменную косу до середины упругих ягодиц, проступавших через тонкую шерсть костюма.

— Машенька, утро доброе! — вырвалось у меня от приятной неожиданности. Утреннее хорошее настроение сыграло свою коварную роль. Я заговорил с понравившейся мне девушкой. Причём просто так, лишь переполненный от приятного возбуждения.

— Привет, — лицо девушки слегка порозовело. Как ни скрывай, но евины дочери прекрасно чувствуют мужской интерес во все времена и во всех мирах. Может, это ещё один непокобелимый постулат Закона Сохранения Реальности?

— Неужто тоже эту безумную десятку бежать рискнула? — я присоседился к Маше и стал делать разминку, тщательно приседая.

— Почему же нет? — между бровями девушки появилась упрямая складка.

— Да ты не тушуйся! Это я так, для завязки разговора. За один институт побежим, чего нам делить?

— В этом виде зачёт результата индивидуальный, а не командный, — наставительно разъяснила девушка, перейдя в глубокий присед и начиная тянуть внутренние мышцы бёдер, попеременно сменяя положение.

Я поспешил отодвинуться и развернуться, внутренне ещё раз похвалив себя за то, что пришёл в брюках от афганки. Если бы в трико припёрся или в узких шортах — выдал бы свою симпатию к Машке со всеми подробностями. Эх, молодость! Но какой же это кайф…

— Значит, каждый сам за себя? — я прекратил изображать разминку: всё равно для меня нет никакого смысла. Я давно убедился, что организм аватара адаптируется к любой нагрузке практически мгновенно. Объяснить для себя физиологию этого процесса я тоже до сих пор не смог. Взрывной обмен веществ — не совсем та сфера, которой я раньше пристально уделял внимание. Обычных медицинских знаний не хватало, да, думаю, подобное не было по плечу и целой Академии Наук. Не тот уровень технологий.

— Как-то так, — отделалась нейтральным ответом Маша, продолжая разминку. Она-то уж точно не филонила.

— Ладно, Маш. Удачи тебе! — искренне пожелал я, заметив, что ей не нравятся мои вопросы, — и будь, пожалуйста, поосторожнее, земля ещё недостаточно просохла, — добавил я, отметив, что участники уже потянулись к стартовой черте.

На первый взгляд стайеров набралось несколько десятков. Толпа приличная. Хотя на дистанции наверняка произойдёт естественное распределение по степени подготовки, а то и как Бог на душу положит, местами, думаю, придётся обходить соперников буквально впритирку. Это вам не лыжная гонка, когда обгоняющий орёт: «Лыжню!», а ведущий её по неписаным правилам уступает. Неизвестно как себя поведут студенты. Народ молодой, горячий, азартный, можно сказать. Я, конечно, далёк от того, чтобы считать их всех способными на гадости, но чего в запале да на адреналине не сотворишь?

Значит, надо сразу выдвинуться если не в лидирующую группу, то поближе ведущим, и держать темп, чтобы потом не пришлось догонять и обгонять на сложных участках трассы. Ни к чему демонстрировать свою необычность лишний раз. Можно было бы, конечно, использовать рапид и «срезать» через условно-непроходимые зоны. Но это уже будет неспортивно и даже некрасиво с моей стороны. Да и повторюсь: подставляться ни к чему.

Передо мной и так стояла нетривиальная задача: прийти в первой пятёрке, при этом постараться особо не выделится на общем фоне. Достойный результат я Матько обещал, но не победу же? Погляжу, как фишка ляжет. Чего делить шкуру неубитого медведя?

На самом деле ещё с ранней юности не лежала у меня душа ко всем этим игрищам, соревнованиям и прочим аренам. Может, потому что особыми спортивными статями не выделялся? Нет, в футбол там, городки и прочие казаки-разбойники я всегда вписывался с удовольствием. Команда — это реально круто. А вот секции, разряды и прочие достижения в индивидуальном зачёте — это всё мимо. Не моё, и всё. И угораздило же завязаться с Матько. Ладно, чего уж там, свою часть сделки он выполнил чётко. С авансом. Дело за мной.

Судейский инструктаж перед стартом слушал уже вполуха, но кое-что по делу всё-таки взял на заметку.

Сухая тётенька баскетбольного роста в патриотически алом спортивном костюме с белыми полосками вяло поздравила всех участников с первым днём соревнований и наступающим праздником Великого Октября, сообщила, что десятикилометровая дистанция по Архиерейскому лесу включает в себя четыре больших круга, проходящие через стартовую позицию.

Тут я для себя неожиданно выяснил, что на самом деле мы бежим не кросс, а трейлраннинг. Надо же, первые ласточки новых англицизмов проникают в общественный спорт. Без запинки и не выговоришь! И что эта штука на самом деле гораздо сложнее кросса, поэтому каждый должен трезво оценивать и распределить свои силы, а при необходимости не стесняться сходить с дистанции, для этого в нескольких ключевых точках развёрнуты специальные пункты, на которых помимо контрольных отметок можно получить, например, воду или влажное полотенце. И даже полежать на раскладушке. На старте же на всякий случай будут находиться фельдшер и санитарный транспорт. Но в то же время спорт — это преодоление себя и …бла, бла, бла.

Однако, по-взрослому у них тут всё организовано. Несмотря на достаточно любительский флёр соревнований. А погодка шепчет!

Жаль… СССР ещё живее всех живых, хотя и глубоко болен, даже, можно сказать, тронут тленом разложения. И 1991-й уже далеко не 1958-й. Хотя кучкой предателей и просто самонадеянных глупцов ему уже уготована трагическая нелёгкая судьба.

Я ещё раз прикинул, что буду делать на старте, но мысленно махнув рукой (перед смертью не надышишься), устремился к стартовой площадке.

Мужской половиной участников было принято единодушное решение разрешить первыми стартовать девушкам. На такой дистанции фора в несколько секунд ничего не решала, лишь помогала немного структурировать толпу на старте.

Выстрел стартового пистолета заставил сорваться с ближайших веток небольшую стайку заполошных сорок. Их трескотня стала нам ещё одним напутственным словом.

Помаячив первые пять минут после старта где-то в середине растянувшейся колонны участников, я, как и планировал, без труда стал постепенно обходить соперников, наращивая темп на немногих прямых участках трассы. Пусть опытные и продуманные решат, что я отношусь к тем самым нетерпеливым новичкам и спекусь на дистанции раньше времени. Блажен, кто верует…

По пути поймал парочку недоумённых и даже несколько злорадных взглядов: бывалый народ только начинал настраиваться на ритм упорной и продолжительной борьбы. Впереди действительно были более сложные участки. Поэтому моя суета выглядела в их глазах по меньшей мере глупо.

Я мысленно поставил себе ещё один плюс. Соперникам ведь было невдомёк, что весь этот лес, его овраги, тропинки и дорожки уже давно надоели мне хуже горькой редьки. Адаптация и изменения в теле аватара с недавних пор позволяли преодолевать подобные стайерские дистанции со скоростью спринтера без какого-либо перенапряжения организма.

Но возбуждать нездоровое любопытство соревнующихся студентов запредельными возможностями в мои планы не входило. Поэтому ускорялся я недолго, в итоге затесавшись в довольно представительную группу лидеров из восьми человек.

Впереди этой группы, с отрывом метров в двадцать, мощно шевелил внушительными поршнями высокий поджарый парень. Я даже залюбовался его отточенной техникой. Ни одного лишнего движения. Настоящая легкоатлетическая машина. И ведь сразу выбился в лидеры, оторвавшись совсем на небольшое расстояние, но дальше ситуацию не форсирует. Просто прёт вперёд. Невозмутимо и спокойно, как айсберг в океане. Рубль за сто — рванёт на последнем круге так, что кеды задымятся.

В груди неожиданно зашевелилось тёплое, уже почти позабытое знакомое чувство. Неужели? Анавр? Без сомнения. Блин, жаль, что не Демиург. Скорее всего, Воин или Герой. Всё же, Воин. Не пообщавшись теснее, трудно разобрать до конца. Мне это сейчас не особенно и нужно. Так, приму к сведению, что соперник вполне достойный. И первый анавр в этом мире.

Следующими за лидером неожиданно оказалась пара девчонок, в одной из которых я с удивлением узнал Машу. Ничего так сюрприз. А ты, оказывается, тихушница, Сикорская… Ню-ню, поглядим, чьи в лесу шишки!

Девушки набрали очень неплохой, сравнительно экономный темп бега. Не отвлекались и техникой мало уступали лидеру.

А я? Эх…вот так бы и бежал, и бежал, и бежал позади. Какой притягательный вид! Держите меня семеро. Глаз радуется, сердце стучит: ну до чего хороша деваха-то! Эх! Ёшки-матрёшки!

Стоп, Гавр, отставить! Спокойнее, тщательнее — контроль наше всё! Это в тебе вчерашние неудовлетворённые желания бродят. Почувствовал в руках молодое трепетное тело, слишком перевозбудился. Вот теперь лезет в голову всякое-разное. Послушай, лучше звуки леса. Помедитируй! Ага, помедитируешь тут, когда впереди такое. Тэ-экс, либидо, брысь под лавку!

Вскоре трасса стала ожидаемо чаще петлять с одновременными резкими перепадами рельефа. И выбранный ритм в таких условиях соблюдать становилось всё труднее и труднее. Практически невозможно.

Я уже находился в довольно сплочённой пятёрке бегунов, которая постепенно стала рассыпаться, растягиваться, «притираясь» к трассе. Да, это вам ребята не на стадионе или по шоссе бежать. Судя по всему, опыт трейлраннинга среди участников был не у всех. Вернее, скорее всего, у единиц. И, как следствие, участники начали потихоньку выдыхаться. Пошла жара!

Я поймал на себе недоумённый взгляд одного из пяти спортсменов. Блин, а я ведь этого и не учёл! Ребятки уже здорово разогрелись и прилично вспотели несмотря на холод ноябрьского утра. Я же даже ещё и не начинал. Нет, такие зрители мне ни к чему.

Постарался потихоньку отстать и задержался на дистанции метров десяти-пятнадцати позади основной пятёрки лидеров. Теперь пусть попробуют полюбопытничать! Но студентам впереди уже было не до моих необычных особенностей. Кто-то оступился на подъёме и сразу двое покатились по земле. Досадно, но поправимо. Правда, эта троица здорово отстала, пока выбиралась по земляному откосу и судя по тому, что они так и не появились в ближайшие пять минут, нагонят нескоро. Сбили дыхание, бывает…

Первый круг прошли, что называется, на подъёме и без особых потерь. Митько радостно махал мне обеими руками, что-то крича из-за судейского стола, почти перекрытого галдящими болельщиками, которых набежало довольно приличное количество.

Пробегая мимо других судейских столов, я успел урвать пару бумажных стаканчиков с водой и когда мы снова нырнули в лес, оглядевшись украдкой, плеснул себе сначала на голову, затем на спину, хотя и сам уже начал немного потеть. Но по сравнению с остальной лидирующей группой выглядел словно биндюжник на променаде. Конспирация и ещё раз конспирация, будь она неладна. Даже и не знаю зачем. Хранителям тут уж точно делать нечего.

Уже к концу второго круга мне постепенно стало скучно. Ну почему я решил изображать аутсайдера?

Маша с другой незнакомой девчонкой держались молодцом и буквально дышали в затылок Воину, так я окончательно окрестил высокого поджарого парня, не уступавшего пока никому пальму лидерства. А вот пятёрка, за которой я пристроился, постепенно превратилась сначала в тройку, а уже к середине третьего круга мне принадлежало почётное четвёртое место.

Девушки, Воин и я довольно прилично оторвались от основной массы участников, да так, что сколько на прямых участках я не оглядывался, так и не смог увидеть никого из преследователей.

Судя по тому, как раскраснелась Машина соседка, периодическим сбоям в чётком ритме шумного дыхания и слегка поплывшему взгляду, вскоре и она может сдаться.

Как назло, стоило нам выйти на финишный круг, погода резко ухудшилась. И самое поганое — начал моросить противный мелкий дождь. Хорошо хоть ветер здесь в лесу не ощущался. Ни с того, ни с сего на трассу стали наползать клочья тумана. Видимость резко сократилась. То и дело попадались участки с влажной землёй, появились небольшие лужицы воды, в паре мест я даже чуть не поскользнулся, рискуя свалиться в довольно глубокий овраг.

Как я и предсказывал, Воин, едва мы преодолели первую половину четвёртого круга, значительно прибавил темп и быстро затерялся в туманной мороси, ставшей до неприличия плотной. Несмотря на взыгравшее эго, я всё же решил не догонять парня. Боролся он достойно, а у меня всё же далеко не спортивное преимущество. Такая победа, кроме неприятного осадка на душе, ничего не оставит.

Да и вид бегущей передо мной красотки настроил меня на игривый лад. И никакой туман с дождём его так и не охладили. Что мне стоит уступить ей второе место? Пусть Матько утрётся. Третье тоже нормально. Призовое, опять же.

Так и продолжал бы бежать, успокаивая собственные амбиции и потакая внутреннему джентльмену, а также совершенно забыв о том, что Бог никогда не устаёт смеяться над планами самоуверенных человеков.

Что до удачи, если кому нравятся постулаты, приписываемые неисправимому оптимисту из ВВС США майору Мерфи, да, да, тому самому, которого один мой проницательный пациент называл «долбанный Эдик», я стал свидетелем очередного подтверждения одного из его законов.

Не знаю зачем, видимо, из извечного женского упрямства, но Машка вдруг решила тоже ускориться вслед аполлоноподобному Воину и не придумала ничего лучше, как сделать это на одном из самых сложных участков трассы.

Не успел я и глазом моргнуть, как на втором подъёме у поворота она оступилась, её правая подошва проехалась по грязи. Тело Маши зависло на долю секунды над самым краем тропы, девушка попыталась ухватиться за тонкие и мокрые ветки кустарника, которые безнадёжно выскальзывали из её кулачков…

— Твою, ма-а-а… — вырвалось у меня и, нырнув в рапид ещё до окончания своего возгласа.

Не знаю, Закон Сохранения Реальности так распорядился или у Машки просто слишком продуманный ангел-хранитель, но упала она в нужное время в нужном месте. Была бы глубина оврага помельче или склон покаменистее, как минимум от серьёзной черепно-мозговой травмы мне бы девчонку уберечь не удалось. Перемахнув кусты и кинувшись вслед за ней на склон, я понял, что успеваю едва-едва.

Маша находилась ещё в воздухе, зависнув над крутым склоном, когда я проскользнул под ней. Промелькнула запоздалая мысль, что мои перемещения мог кто-нибудь заметить, но я отмёл её, как маловероятную. Оставалось как можно быстрее решить: перехватывать Машку в рапиде и уже дальше изменять траекторию её движения или выходить в режим реального времени и уже подхватывать девушку непосредственно на склоне?

Второй вариант показался более реальным, так как в первом случае я не знал, как на её физическом теле отразится контакт со мной в режиме ускорения. Прошлый опыт всем моим «контактёрам» из числа обычных людей ничего, кроме травм, не приносил.

Порядок действий ещё выстраивался в голове, а тело уже исполняло команды. И всё-таки я немного просчитался, решив выполнить роль подушки безопасности для прекрасной бегуньи. Моё «возникновение» в реальном потоке времени под падающей Сикорской позволило предотвратить тяжёлые травмы головы, позвоночника, а вот крутизну поверхности и силу трения о мокрый склон я всё же не учёл, успев погасить лишь большую часть инерции движения тела. Большую, но не всю.

Конечно, феерическое падение Машки на тушку Миротворца и последующее скатывание в обнимку на дно оврага кто-нибудь другой назвал бы пикантной стыковкой, если бы не одно «но». Торчащий из размытой почвы дубовый корень, оказавшийся на пути именно машкиной ноги, захватил в плен её голень. А остаточного импульса движения хватило, чтобы за неё чувствительно дёрнуть.

— Ай! — вскрикнула незадачливая бегунья.

— Что?! — взревел я, подскакивая к Сикорской.

— Нога… — жалобно простонала девушка.

— Блин, с-су…ка, — опомнился я на полуслове. Аккуратно фиксируя машину стопу и безжалостно выдирая — выламывая злополучный корень в одно движение. Осторожно расслабил шнуровку, снял кроссовок, носок. Мда-а-а…тут и специалистом быть не нужно. Вывих. И приличный. Как бы перелома с разрывом связок не было. Твою ж дивизию! Добегались… А как же хорошо всё начиналось.

— Что там, Гаврила? — голос девушки едва заметно дрожал. Но в целом держалась отлично.

— Вывих. К бабке не ходи. Без травмпункта не обойдётся. Ты как?

— Пока не двигаюсь всё хорошо.

— Ну здесь-то мы точно ничего не вылежим. Надо наверх тебя нести. И до финиша тут рукой подать.

— Давай попробуем, — шмыгнула носом Машка. Молодец, девчонка. Хорошо держится. Только сейчас до меня дошло, что по возрасту она, пожалуй, с княжной Вревской в одних годах. Вот какая эпидерсия: та на войну сестрой милосердия ехала, а эта кроссы бегает. Нда-а, время другое было, поэтому та и казалась значительно взрослее. А Маша ещё краснеть не разучилась, даром что студентка-медичка.

Я поймал себя на том, что продолжаю пялиться на девушку. Чего-то я совсем не туда. Странные мысли для текущей ситуации. Надо вывозить. И прежде остального обеспечить мобилизацию конечности. Я примотал поясным ремнём повреждённую ногу на уровне середины голени к здоровой, слегка затянул пряжкой и аккуратно надел носок: на дворе не май, ещё простынет бедолага.

Всё это время маша не проронила ни слова, закусив губу. Терпит, лапушка. Упрямая. Девчонка всё больше мне нравилась, ну ничего с этим не мог поделать.

— Так, сейчас осторожненько возьму тебя на плечо. Ты не бойся, донесу как китайскую вазу. Если будет больно — ори. Постараюсь побыстрее. Готова?

— Может, лучше позвать ещё кого-то? — робко поинтересовалась Маша.

— Не переживай, это я с виду узник из Бухенвальда, а так-то — Геракл. Не журись, лапушка, доставлю в лучшем виде. Погнали? — успокоил я немного побледневшую студентку.

— Ладно, — вздохнула Маша.

Как и обещал, взвалил Машку на левое плечо, головой назад, чтобы придерживать зафиксированные ноги и уберечь её лицо от веток и сучков своим корпусом.

— Глазки закройте, пациентка, чтобы не припорошило, — слегка похлопал я по великолепному заду подопечную.

— Ой! Луговой, не хулигань. Закрыла уже и так. Давай аккуратнее.

— Как скажешь, дорогая, — не стал я рисковать, и на несколько секунд вошёл в рапид, ибо в себе был, конечно, уверен, но крутой подъём непредвиденные препятствия в виде дубового корня значительно поколебали мою уверенность.

Выйдя на дорогу и перейдя на спортивный шаг (так Машку меньше трясло), с удивлением понял, что наше маленькое приключение заняло не так много времени, как мне показалось, так как группа отставших участников едва показалась за нашими спинами, медленно, но верно нагоняя.

— Сикорская, второе место ещё хочешь занять в кроссе? — спросил я подопечную, стараясь максимально ускорить шаг.

— Ты что, Луговой, крышей поехал? — встревоженно пробурчала она из-за спины, слегка напрягшись, что я немедленно почувствовал, так как естествено четыре пятых её тела находились в тесном контакте с моим.

— Я не шучу, Маш, если сможешь потерпеть небольшую тряску, когда я перейду на бег, то можем попробовать.

Трёхсекундная заминка сопровождала явно непростое решение девушки.

— Давай! — сдавленно пискнула Машка.

— Ю-ху! — выкрикнул я, переходя на бег, одновременно немного отодвигая связанные ноги студентки от своего туловища для лучшего баланса, стараясь перевести амплитуду вертикальных движений в более плавный профиль. Тем не менее едва слышное попискивание за спиной и напряжённый живот Маши говорили о том, что девушка испытывает далеко не столь приятные ощущения в вывихнутой голени, чем хотелось бы.

Оказалось, что терпеть Сикорской оставалось недолго. То ли моё ускорение бега сыграло роль в сокращении времени, то ли я не совсем верно рассчитал расстояние до финиша, но уже спустя три минуты мы подбегали к финишной черте. Вернее, подбегал я, а моя королева, сцепив зубы, тушкой болталась на моём плече.

Мельком отметив в группе встречающих усталого и раскрасневшегося Воина, скупо прикладывающегося к горлышку бутылки с водой, я увидел в первых рядах остолбеневшего Матько, на которого наше явление с Сикорской явно произвело неизгладимое впечатление.

Добежав наконец до финишной черты под кумачовым транспарантом, на растяжке между деревьями, я аккуратно спустил с опорой на здоровую ногу Сикорскую. Распустил ремень. Скомандовал:

— Давай, Машуля, от второго места тебя отделяет всего один шаг.

— А ты как же? — повернула она ко мне залитое слезами лицо. Видно, совсем нелегко дались ей эти последние три минуты.

— Шагай уже, бедолага. Ты заслужила. Стерпела боль. Мне и третьего за глаза хватит, — я слегка придержал её. Девушка пересекла черту, я шагнул вслед за ней, немедленно подхватывая на руки.

Только сейчас разобрал, какой вокруг стоит шум и гам от ора болельщиков. Справа подскочил Матько, гневно шевеля усами.

— Ну, Луговой, б…что с Сикорской?

— Вроде вывих голени. В овраг свалилась, трасса скользкая. Нам бы машину в травмпункт. Натерпелась.

— Добро. Вот только с машиной…

— Что с машиной?

— Не только с Сикорской проблемы. На третьем круге травмы у троих участников. Два растяжения и одно сотрясение, будь оно неладно. Говорил я Серебряковой, что сложность кросса не для студентов. Не послушала. Всё про свой новомодный трейлраннинг талдычила. Мать её…

— Ладно, когда машина будет?

— Да в том-то и дело: с растяжениями быстро обернулись, а сотрясение аж в четвёртую городскую повезли.

Блин, что так-то не везёт? Это же почти другой конец города. А с Машкой не всё так однозначно. Может там не только вывих.

— Ладно, тут до улицы Ленина напрямик метров четыреста всего, я сам отнесу её. Там такси поймаем, только я с собой денег не захватил. Займёте, Савелий Никитич?

— Конечно, Гаврила, какие вопросы? Только ты-то как сам? Десятку отмотал, да ещё в конце с девахой на горбу. Может, кого в помощь дать?

— Не надо, сам донесу. Тут всего ничего.

— Ну ладно. А ты монстр, Луговой. Жаль, что не первое место. Но с Григоряном мало кто тягаться может. Десятиборец!

Всё это время молчавшая на моих руках Маша слегка потеребила меня за майку.

— Пошли, Гаврила. Болит сильно…

— Всё, мы двинули, Савелий Никитич!

— Удачи, Луговой! Зайди потом в институт или позвони на кафедру, я там сегодня допоздна.

— Принято! — крикнул я уже на бегу.

Такси искать не стал несмотря на вроде бы вполне удовлетворительное на вид состояние машкиной голени. Знаем мы такие вывихи: промотаешься лишний час, потом только под наркозом вправить можно будет. Частника нанял, не торгуясь, за пятёрку, что ссудил мне препод. Ехать было недалеко и почти всё время прямо. Довольно сносное состояние уличного покрытия и отсутствие «лежачих полицейских», которых пока в этом времени и в проекте не было, позволило довезти пострадавшую без особой тряски.

— У вас что там, на универсиаде, «ледовое побоище»? — встретил нас вопросом высокий и жилистый травматолог, — уже третьего пострадавшего приводите. А ещё и обеда нет. Зоя! — позвал он медсестру, аккуратно ощупывая волосатыми пальцами распухшую машкину голень, — молодец парень, вовремя довёз. Обойдёмся новокаином. Давай, переложим на каталку и в гипсовочную. Зоя! Ну где ты там?! — раздражённо рявкнул травматолог.

— Иду, иду, Владлен Степаныч! — несмотря на почти ангельский голос, из процедурной показалась настоящая гром-баба, облачённая в халат, на который материала пошло примерно, как на парашют средних размеров.

— Вот что, молодой человек, — обернулся ко мне травматолог, — подождите в коридоре, пока мы вашу девушку в порядок приводить будем, — задумчиво пробормотал врач, придерживая Машу за плечо.

Спорить не решился. Тут он царь и бог. Но дверь за собой плотно прикрывать не стал, тревожно прислушиваясь. Следующий час тянулся целую вечность. Вроде бы ни криков, ни громких стонов. И чего он там так долго возится? Распереживался прямо как за родную.

Потом, поразмыслив, я вспомнил, что наверняка доктор предварительно сделает рентген голени, оценит повреждения. А если на работу уйдёт больше получаса, значит, Машкой занимаются, вправляют вывих. Не отправляют в операционную — и слава Богу!

По косвенным признакам перелома нет. Это уже моё докторское занудство повылезало. Уф, ждать и догонять последнее дело!

Наконец, валькирия в белом халате, выглянув из дверей, поманила меня пальцем-сарделькой. Как она такими руками уколы ставит? Чудеса на виражах, блин.

— Иди, хахаль, забирай свою прынцессу!

Машку снабдили казёнными видавшими виды костылями, серьёзной гипсовой повязкой на голень, из которой трогательно торчали розовые пальчики.

У выхода из травмпункта мы решили присесть на лавочку. Усталый вид и покрасневшие белки глаз ничуть не умаляли машкиной красоты. Я ещё раз внутренне укорил себя: кто о чём, а вшивый о бане.

— Ну чего там этот коновал надиагностировал? — нетерпеливо пристал я к Сикорской.

— Вывих, и всё. Правда, сказал, ещё бы полчаса-час и в больницу. А там гипс минимум на месяц, а то и больше.

— Легко отделалась.

— Ну да… — вздохнула Маша, повернувшись ко мне, — тебе спасибо. Если б не ты, провозились бы дольше.

— Ну мне то, чего спасибо? Так, поработал гужевым транспортом, — улыбнулся я, — кстати, есть хочешь?

— Как волк! — улыбнулась Маша.

— Блин! — вырвалось у меня. Я вспомнил, что отдал единственную купюру частнику за извоз. А мелочи в карманах разве что на троллейбус хватит. Мда, кто ж знал, что так получится? После кросса я собирался сразу вернуться домой. Там-то деньги были.

— Что? Финансовый кризис? — лукаво улыбнулась Маша. Похоже, ей и впрямь лучше. Вон как порозовела.

— Есть такое. Все деньги дома оставил. Зачем они на соревнованиях?

— Так я на ресторан и не напрашиваюсь. И вообще, готова покормить своего спасителя. Хоть чем-то отблагодарю. Вот только до дома бы добраться без приключений.

— Так это мы с превеликой радостью. Ты далеко живёшь? Могу отнести, — вскочил я со скамейки выражая полную готовность.

— Ну, тут же не лес? — пожала плечами Сикорская и снова улыбнулась. Вот как у неё так получается? Р-раз! И уже хочется хвостиком вилять в ожидании угощения. — Меня до остановки только доведи, а я на костылях дошкандыбаю. Надо же как-то привыкать к ним. Док сказал, что недели две придётся так жить.

Тем не менее девушка сдалась уже на полпути к остановке. Видимо, закончилось действие анестетика и, несмотря на то, что ногу она берегла как могла, та снова начала сильно болеть.

— Так, хорош из себя Космодемьянскую корчить! — я решительно остановил Машку, — давай, как Гена с Чебурашкой: ты понесёшь костыли, а я понесу тебя.

Троллейбуса пришлось ждать ещё четверть часа, поэтому я развлекал девушку анекдотами, стараясь не скатываться в откровенную пошлятину и не вызывать временного диссонанса.

Жила Сикорская на Северо-Западе, по иронии судьбы совсем недалеко от стасиного дома, но на другой улице, ближе к лесу. В принципе, я бы смог донести её бегом через лес. И ничуть не дольше, чем мы объезжали этот участок на троллейбусе. Но это выглядело бы уж совсем экзотично. Пора бы уже прекратить выпендриваться. Думаю, Маша давно оценила мои физические способности. А выглядеть в этом плане ещё большим павлином — моветон.

А ничего так квартирка. Даже двухкомнатная. Чистенько, скромно.

— Почём нонеча таки хоромы? — не удержался я после того, как мы в прихожей разделись, и я отнёс Машу к широкой софе в гостиной.

— Безвозмездно, Гаврила. То есть, даром. Это папиной сестры квартира. Сама она с мужем на север три года назад завербовались на заработки.

— Вот это свезло тебе, так свезло, — искренне позавидовал я. В это время, как, впрочем, и во все времена, иметь свободную хату «на отвязе» была мечта любого студента!

— Ну да, только мама с папой периодически наезжают с неожиданными проверками…задолбали, — как-то слишком тихо вздохнула Машка.

— Ну-ну, не стоит. Они просто тебя слишком сильно любят. У тебя братья-сёстры есть?

— Брат. Младший. В восьмом классе учится. Балбес.

— Понятно. Классика. Так, Машуля, я так понимаю, запасы фуража у нас на кухне?

— Да, конечно, я сейчас ещё минуток десять посижу и приготовлю. Там котлеты есть.

— Всё, ни слова больше! Ещё я не эксплуатировал инвалидов. Ты приляг. Я всё сам. Может тебе попить принести?

— Сам? А ты…

— Смогу, не переживай. Так как насчёт воды?

— Там компот в трёхлитровой банке. Черешневый. Разбавь немного. Очень сладкий. И себе налей. В холодильнике котлеты вчерашние, яйца, молоко, банка солений.

— Замечательно! Ложись, вот так, — я устроил ногу в гипсе на небольшую подушку, что нашёл тут же на софе. Метнулся в кухню, организовал болезной стакан компота.

Напился сам и провёл скорую ревизию холодильника. Будь я один, не заморачиваясь, покрошил бы котлеты, залил бы их сырыми яйцами на сковородке — и в путь. Но у меня дама. Да ещё приболевши. Какая-никакая, но культура питания должна соблюдаться.

Тэк-с, котлетки на сковородку, на слабый огонь, разогреем. Картошка? Хм, чистить — варить долго. Что у нас в шкафчиках? Ага. Рис. Прелестно. Отварить и с котлетками — милое дело. Соленья аккуратно порезать огурчики и пару маленьких помидорчиков на блюдце — ваще ресторанное меню! А пока у нас рис готовится, заварю-ка я чайку покрепче. Он и бодрит и вообще…

За нехитрыми хлопотами и поздним обедом пробежал остаток дня.

— Ну что, Маша, пора мне и честь знать. Накормила, напоила от души.

— Ну да. Провалялась на тахте. Ты сам всё сделал.

— Или так. Я сейчас отъеду. У меня вечерком дела ещё есть. А завтра тебя навещу. Ты ж не против? — подмигнул я замявшейся Марии.

— Да неудобно как-то…

— Чего ещё? Мы всегда в ответе за тех, кого приручили. Я тебя из леса вытащил? Вытащил. Мне и дальше помогать. А то сердце не на месте. Ну разве что погонишь поганой метлой объедалу, — я демонстративно похлопал себя по животу.

— Нет, ну что ты. Приходи, конечно. Скучно сидеть. А с костылями особо не погуляешь. В институт идти бессмысленно. Тем более, в травмпункте справку с освобождением на две недели дали.

— Отлично! А я и продукты прихвачу — ты сама по магазинам не шляйся. Может, чего раздобыть почитать?

— Да нет, почитать у меня есть что. Я всё равно спать буду.

— Ладно, придумаю что-нибудь для развлечения. Значит, договорились, после занятий я у тебя. Замётано?

— Замётано! — снова одарила меня своей завораживающей улыбкой Машка.

Глава 17

Я в удачу сызмальства верю.

Мне удачи не занимать.

А я из всех на свете артерий

Сонную люблю обрывать.

А. Розенбаум.

Вот так дела. Напросился на повторное свидание. Эх, ловелас вы, батенька. Только вчера под благовидным предлогом спровадили одну особу. А сегодня у вас уже новые планы с другой? Чего уж себе врать. Молодость требует своего. Чем не настоящее романтическое приключение? Девушку спас, на руках буквально вытащил из передряги. Похоже, я начал менять квалификацию с Миротворца на женского носильщика.

И чего полез, спрашивается? Ещё надумает Машка чего-нибудь серьёзного. Разбирайся потом. А и надумает? Плохо, что ли? Да-а-а… Кобель ты, Гавр, как есть — кобелина!

Так, шутливо препираясь с самим собой, я возвращался от машкиного дома. На этот раз рванул через лес, прямиком к своему дому, где наскоро переоделся в обновки, помог наполнить водой из колонки бочку на огороде у Валентины Петровны, да натаскал дров для растопки бани. Так и скоротал оставшееся время до самого заката.

Вежливо поблагодарил хозяйку, с огромным сожалением отказался попариться, сославшись на занятость. Нужно было по дороге заскочить к Орлинду, чтобы отметиться. Воскресный город затихал, готовясь к новой рабочей неделе. О пробках тут ещё никто и слыхом не слыхивал. После десяти на улицах любой троллейбус казался Летучим Голландцем.

Африканец уже привычно встретил как родного.

— Оу! Виджана, проходи, проходи. Как раз к ужину.

— Я сыт, эмку. Спасибо. Пришёл, как договаривались, за инструктажем.

— Ладно, хоть выпей со мной, а то всё в делах!

— Тоже не стану, Орлинду. Ещё в ночь работать. Надо иметь свежую голову.

— Уважаю твой выбор, виджана. Ты вообще русский? Может, обрусевший немец?

— Русский, я, русский, Орлинду. Не тяни. Давай по делу.

— Хорошо. Едешь сейчас на перекрёсток Серова и Толстого. Там вас с Мишей будет ждать грузовик. Поедете за город. Погрузите, что скажут. Всё сразу увезти не удастся. Сделаете два рейса. Ждать машину нужно на складе за городом. Потом вас отвезут в известный тебе дом на Серова. Там надо будет помочь хозяину сопроводить ещё кое-какой товар до аэропорта. Поедете с ним в машине. Всё понятно?

— Не совсем. Что за Миша?

— Михаил, племянник хозяина. Ты с ним шкурки растягивал.

— А, этот… Нормальный парень вроде. Что за товар?

— Вещи люксовые. Импорт. Сигареты, алкоголь, одежда.

— Две машины? Богатый у нас работодатель.

— С бедными не работаю.

— А в аэропорт зачем?

— Ты излишне любопытен, Люговой. Но я знаю, что просто так спрашивать не будешь, — африканец стрельнул в меня оливками глаз. Покрасневшие от полопавшихся сосудов белки говорили о том, что прошедший день прошёл для него не в лежании на тахте. Хотя частенько так выглядят совершенно по другим причинам.

— Так в чём там фишка, эмку?

— Вы с Мишей поедете в качестве как бы охраны. Своим постоянным людям хозяин эту поездку светить не хочет. А вы с Мишей люди новые. В аэропорту товара будет немного. Два больших чемодана. Погрузите, посветите лицами перед прибывающими людьми…кстати, хорошо, что надел джинсы и чёрную майку. Неброско. Но не совсем подходяще. На-ка, возьми! — Орлинду пошарил рукой за подлокотником своего дивана и вытащил тёмную кожаную куртку, — надень, так будет солиднее. Потом вернёшь.

— Что-то мне это начинает не особо нравиться… — я задумчиво развернул куртку. Короткая, но не косуха, с удобными большими врезными боковыми карманами, утолщённой кожей на плечах и локтях. Почти новая. Ну вот, Гавр, теперь из тебя братка лепят. Правда, причёска подгуляла. Надо бы под ноль побриться, да кто ж знает этого темнилу?

— А деньги и вещи брать нравится? — уставился на меня Орлинду, — хозяин платит за эту ночь каждому по пять тысяч, так что хватит на многое, заодно и долг передо мной закроешь. А хочешь, я тебе и эту куртку подарю?

— Какой-то ты сегодня на удивление щедрый, Орлинду, — я положил ему свою ладонь на плечо и немного сдавил. Африканец слегка скривился, но не сбросил руку, — что в чемоданах? — как можно внятнее спросил я.

— Точно не знаю. Предполагаю, ювелирка, дорогая бижутерия, эксклюзивное бельё. Сейчас на это спрос бешеный. А хозяин толк в товаре знает. Тебе не всё равно? — при этих словах взгляд Орлинду всего на мгновение, но вильнул в сторону.

Врёт ведь, поганец… У меня вдруг возникло желание послать эту наглую чёрную рожу на хер, отдав ему всю мою наличность. Ничего, найду, где заработать ещё. Только вот где? Внутренний червячок сомнения, видимо, сговорившись с жабой, всё же остановил первый гневный порыв. Пять тысяч сейчас для меня очень хорошие деньги. Можно какое-то время не думать о заработке. К тому же последние месяцы, несмотря на тренировки и необычные встречи, я, чего греха таить, застоялся.

Ну что это за жизнь, а? Какие-то бдения с сектантами, спортивные соревнования, экстернаты, разборки с бывшей, сомнительные подработки — мелко, анавр, если не сказать скучно! А тут пахнет настоящим адреналином, нутром чую… Правда и дерьмом тянет пополам с могильной сыростью. Ну что ж, если африканская рожа решил меня подставить, он об этом горько пожалеет.

— Если мне не изменяет память, то охране помимо обмундирования, — я взвесил на руке кожанку, — ещё кое-что полагается, — я, наконец, отпустил плечо Орлинду. Вопрос был непростым. Пистолет я у негра уже видел. Значит, слухи о его делишках не столь уж и преувеличены. Если Орлинду поведётся и даст мне оружие, значит, не всё так радужно, как он обещает. Но ответ африканца меня озадачил.

— А разве с твоими умениями нужно оружие, виджана? — блеснул эмалью зубов африканец, — могу дать хороший клинок, если не уверен в своих силах.

Ах ты паскуда, значит, не хочешь, чтобы оружие потом привело к тебе? С ножом всё гораздо проще: и взятки гладки, и вроде бы не с пустыми руками отправил. Ладно, будем посмотреть. Теперь-то я уж точно буду держать глаза открытыми.

— Не нужно, ты прав, эмку. Зачем нам давать лишний повод милиции? Хотя, полагаю, такой человек, как твой компаньон, наверняка сможет договориться с блюстителями закона.

— Возможно. Но это не наше с тобой собачье дело, виджана. Нам платят за молчание, физическую работу и немного нужной хозяину игры в охранников. Точнее, тебе. У меня в этой партии своя доля, если понимаешь о чём я.

— Безусловно, эмку. И деньги, как ты сказал, хорошие. Я согласен. В котором часу нас ждут?

— К полуночи.

— Отлично, тогда я пойду. Есть у меня ещё парочка дел.

— Удачи, виджана.

— И тебя туда же.

На самом деле никаких особых дел у меня не было. Но явные недомолвки и полускрытые ухмылки африканца навели меня на мысль использовать оставшееся время с толком. Информации о сегодняшней работе у меня минимум, но ведь есть данные о предыдущем месте, где я отрабатывал нелёгких хлеб спекулянта.

Близлежащие улочки и переулки, прилегающие к нужному дому на Серова, были сплошь застроены частными одноэтажными домами. По осеннему времени давно стемнело, моросил мелкий, противный дождик, поэтому выданная африканцем куртка оказалась как нельзя кстати.

Городское освещение улиц в эпоху раннего развала Империи давно дышало на ладан, а света из окон частных домов хватало лишь на скудное освещение дворов, поэтому подобраться к забору нужного дома незамеченным, а затем и успешно преодолеть его, не составило особого труда.

Слава Богу, ни камер наблюдения, ни сигнализации по периметру пока в подобных домах никто не устраивал. Обходились битым стеклом на бетоне, натянутой колючей проволокой и прочими атрибутами частнособственнического гостеприимства. Здесь же хозяин понадеялся на почти три с половиной метра высокого забора и вмурованные железные штыри на верхушке. Интересно, какой идиот ему это посоветовал?

Беспокоило меня лишь возможное наличие собак. Но ни в прошлый раз, ни в этот никаких признаков наличия друзей человека я не обнаружил. Зависнув с внутренней стороны забора, прикрытый ветвями разросшихся во внутреннем дворе ореховых деревьев, я четверть часа наблюдал за обстановкой вокруг дома.

У ворот был припаркован грузовой фургон. Кажется, ГАЗ-53 с заляпанными грязью номерами. Рабочая лошадка советских дорог. Значит, скорее всего, на нём мы и будем сегодня ночью перевозить товар.

Спустившись с забора, я в темноте пробрался к углу гаража, чтобы понаблюдать за входными дверями. Но в следующие полчаса ничего существенного не происходило. Разве что я насчитал пять крепких мужчин средних лет. Одеты они были довольно однообразно, поэтому определить, кто из них хозяин, а кто нет, я не смог. Но одна деталь бросалась в глаза у всех и честно говоря настораживала.

Ребятки были серьёзно вооружены. Яркий фонарь над входной дверью позволил рассмотреть все подробности, да к тому же люди хозяина таскали стволы с собой постоянно, будто ожидая нападения. Три самозарядных помповика — это ещё куда ни шло. Привычнее были бы увидеть пистолеты и даже охотничьи ружья. Но воронёные американские ремингтоны? Не крутовато ли для провинции?

Когда же у одного из выходящих из-под распахнутой куртки показался пламегаситель, а затем засветился знакомый рыже — коричневый магазин, я и вовсе замер, сглотнув от удивления. «Ксюха»! АКС-74У. Они тут, что, войну ограниченного масштаба вести вздумали? И это личная охрана спекулянта шкурками?

Или я вляпался в куда более вонючее гуано, или хозяин страдает паранойей. Это уже не охрана предпринимателя. А полноценное ОПГ. Мда, чем глубже в лес…

Разумнее всего было бы сейчас потихоньку ретироваться и свалить нафиг. Пусть потом Орлинду сам придумывает причину моего отсутствия. Но что прикажете делать с не в меру разыгравшимся любопытством? Да ещё эта мотающаяся от ветра ржавая тарелка уличного фонаря над входом, навеявшая на меня воспоминания о лагере. Ночь, дождь, автоматы… Я и в Цайтхайне особо труса не праздновал, а сейчас что, забздел? Чем эти ребятки страшнее охраны шталага?

Здравый смысл внутри меня попытался робко возразить, мол, это свои, русские, пусть и бандиты. А ты сам на их делянку влез. Не твои это проблемы, Гавр, ну не твои же?

И к чему меня подобные мыслишки привели в прошлой жизни? Всё стараешься краешком, да проторённой дорожкой проскочить, Гавр. Не высовывайся, думай головой, не рискуй понапрасну! И правильно вроде бы жил, а вот моих родных эти принципы не спасли. Кто-то вот также отвернулся в нужный момент, кто-то сказал себе: «Не мои проблемы», а кто-то попросту отмахнулся. И целый самолёт живых людей…да что там душу травить! Анавр я или воробей насрал? Ну, уже размяк, Гавр?

Я посидел ещё около четверти часа, собираясь с мыслями и продолжая фиксировать происходящее. Когда же почти пришла пора сваливать, дверь под фонарём открылась в очередной раз и мужик, тот, что с «ксюхой», трусцой побежал к забору, поминутно оглядываясь.

Хм, странно, дворовый сортир по моим наблюдениям здесь совсем в другой стороне. Остановившись в десяти шагах от меня, охранник ещё раз убедился, что его никто не видит, чем-то зашуршал и перебросил небольшой предмет через забор. Оттуда послышался едва слышный свист. Мужик снова оглянулся и поспешил вернуться в дом.

Мда…дела тут явно непростые. А у хозяина-то, похоже, крысы в доме завелись. Ладно, уж полночь близится, а я ещё не на перекрёстке. Пора бы и честь знать.

* * *

Встреча с Мишаней прошла в сдержанной деловой обстановке. На перекрёстке улиц Серова и Толстого меня подобрал уже знакомый мне газон, за рулём которого сидел один из виденных мною в доме хозяина охранников.

— Лезь в кузов! — вместо приветствия ответил он мне, когда я подошёл к кабине.

— О, а вот и ты, Гаврила, — вкузове на ворохе объёмных китайских клетчатых сумок с комфортом расположился Мишка, искренне обрадовавшийся моему появлению, — залазь, босота, только шузы скинь — грязи натаскаешь.

Последующие четыре часа слились для меня в одну серую пелену. Грузовик сделал не две, как обещал Орлинду, а целых четыре ходки. Мы развозили товар из дома хозяина на склады, а потом часть его в несколько магазинов. Разгрузка и погрузка осуществлялась лишь нашей парочкой. Ни водитель, ни ночные сторожа к сумкам даже не прикасались.

Несмотря на возможности аватара, за эту ночь пришлось довольно много набегаться и натаскаться. Вещей оказалось до отвращения много. Хозяин явно расширял бизнес.

Наконец, пропотевшие и пропахшие непередаваемым запахом новых плотно упакованных вещей, мы вернулись в дом хозяина. Высадивший нас грузовик охранник припарковал в глубине широкого двора. Нам же было велено ждать в той самой комнате, где мы ночевали в прошлый раз. Зато неизменного чая с бутербродами напились, заморив червячка.

Спустя ещё час к нам спустился Ибрагим.

— Миша, объясни новенькому, что и как, через пять минут отправляемся, — бросил он небрежно, одновременно зло зыркув в мою сторону и ушёл.

— Гавр, тебя Орлинду предупредил о поездке в аэропорт?

— Да, но без особых подробностей.

— А там-то и подробностей с гулькин хрен. Короче, дядя хочет по-тихому партию товара из аэропорта привезти. Там курьеры будут от продавцов. Ребята серьёзные. Мы типа дядина охрана. У дяди загоны, новый канал светить своим людям не хочет. Не доверяет в общем. Вот своих по домам и распустил. Ибрагима водилой берёт. Наше с тобой дело морды кирпичом строить и дядю типа прикрывать. На самом деле, там всё уже давно оговорено. Товар оплачен. Только забрать. Едем с дядей, так как курьеры только его в лицо знают. Всосал?

— Всосал. А если что…

— Не ссы в компот, там повар ноги моет, Гавр. Всё будет путём! — хохотнул Мишаня, натягивая такую же, как у меня, кожаную куртку поверх спортивной, — если что у меня вон что есть, — он оттопырил ворот спортивной куртки, показав рукоять пистолета в наплечной кобуре. Судя по идиотскому расположению почему-то прямо на футболке под двумя куртками, доставать его он будет ровно столько времени, сколько понадобится противнику, чтобы сделать из мишаниной тушки дуршлаг. Мда…послал бог напарничка. Ладно, будем надеяться, что парень не зря брызжет оптимизмом во все стороны.

Увиденное сегодня у охранников оружие, непонятная движуха с перебросами через забор и озабоченность хозяина секретностью всё больше двигала мои мысли в сторону не очень приятной для меня перспективы. Обычно в кино таких случайных «помогаек» как я убирают первыми. Мишане-то что, он родственник. С ним другой разговор, а вот студент-наёмник с голой жопой, польстившийся на пять кусков…классика! Твою мать! Вот же влип. Захотел адреналинчика хапнуть? Ну жри, чего уж там.

— Ладно, веди меня, Вергилий.

— Чего?

— Погнали, говорю, Мишаня.

— А-а-а…

Перед воротами нас ждал с включённым двигателем автомобиль из ностальгического прошлого. BMW 525i. Подержанная, но судя по звуку двигателя неплохо отлаженная машинка. Цвета «мокрый асфальт». Хм, а хозяин-то и правда несредней руки спекулянт. Иметь на периферии в эти годы бэху в своём парке это, конечно, ещё не уровень Саши Белого, но и не гопота на раздолбанной вишнёвой девятке.

— Чё застыл, Гавр? Садись впереди, рядом с Ибрагимом, я с дядей на заднем сиденье. В аэропорту слушаешь меня, не высовываешься. Рот на замке. Усёк?

— Понял, Миша. Банкуй.

Едва мы открыли двери салона, как на пороге дома показался хозяин. Его провожала знакомая мне темноглазая женщина. Бос оказался грузным мужчиной с глубокими залысинами и лицом шарпея. Одет он был в длинный плащ бутылочного цвета с замшевым воротником, в руках держал небольшой кожаный портфель.

Молча кивнув Ибрагиму, он окинул нас с Мишаней взглядом, что-то пробурчал и втиснулся на заднее сиденье. Бэха возмущённо скрипнула амортизаторами.

— Садись, Гавр, — скомандовал Мишаня.

По ночной поре домчали до аэропорта с ветерком. Всего за сорок минут. В сам аэровокзал заходить не стали. Нехитрое действо прошло на парковке. Оказывается, нас уже ждали.

Несмотря на все мои опасения, всё прошло буднично, даже скучно. В свете фар бэхи под пристальным взглядом босса, которого мы с Мишаней прилежно подпирали с двух сторон, топорща куртки и выдвигая нижние челюсти. Разве что не хватало тёмных очков. Но по ночному времени и так сойдёт.

Курьерами оказались двое высоких темноволосых и худощавых выбритых до синевы мужчин в неброских костюмах. Один из них подошёл близко к хозяину и, присмотревшись, протянул ладонь для рукопожатия. При этом он улыбнулся отталкивающей желтозубой улыбкой.

Они с боссом отошли в сторонку, перекинулись парой фраз. Второй мужчина по кивку желтозубого открыл багажник, вытащил оттуда два чемодана в весёлую шотландскую клетку. Он попеременно открыл сначала один, затем другой так, чтобы их содержимое нам не было видно из-за открытых крышек, а хозяин мог всё прекрасно увидеть в свете фар.

Босс наклонился, рассматривая содержимое чемоданов. Момент был напряжённым. Я внимательно следил за всеми фигурантами, готовясь в любое мгновение сорваться в рапид. Но всё обошлось. Хозяин с улыбкой кивнул и снова пожал руку желтозубому, передал ему свой портфель.

— Пошевеливайся, Гавр, — подтолкнул меня Мишаня, указывая на чемоданы.

Я выдохнул с облегчением, костеря на все лады свою паранойю. Насмотрелся, понимаешь, дешёвых боевиков.

Мы в четыре руки загрузили в багажник бэхи неожиданно тяжёлые чемоданы. Хотя чему я так удивляюсь? Орлинду же ясно сказал что-то про ювелирку и бижутерию. Пока всё в цвет.

Обратно ехали также молча. Я немного расслабился, хотя из-за неуютного сверлящего ощущения постоянного взгляда в затылок, сделал лишь вид, что пристегнулся, чтобы иметь свободу манёвра, если вдруг Мишане захочется напасть на меня с заднего сиденья.

Мысль возможно и бредовая: нафига нанимать человека в грузчики, пусть и ночные, чтобы потом грохнуть? Попахивает дешёвеньким сценарием с канала НТВ. Но не стоит забывать, что сейчас время вечнозелёных помидоров и розовых слонов. Поэтому лишняя подстраховка не помешает.

Доехали всё же не без приключений. На трассе пришлось менять пробитое колесо. Босс курил в сторонке от нас, шурша гравием на обочине, пока мы с Мишаней помогали Ибрагиму.

Во двор хозяйского дома въехали почти за час до рассвета. В дом меня не позвали, лишь Мишаня махнул рукой в сторону пристройки:

— Жди там, Гавр. Скоро подойду, — и утащил вместе с Ибрагимом вслед за боссом привезённые сумки.

Я был только рад, так как последние полчаса только и думал о том, чтобы посетить дворовый сортир. В котором и засел, намереваясь не спеша облегчиться.

К утру температура понизилась почти до нуля, город стал накрывать туман. В летнем сортире, освещаемом лишь едва добивающим светом уличного фонаря, было зябко, так что особо рассиживаться не пришлось.

Что ж, пора, как говорится и честь знать. Получу причитающуюся мне оплату и рвану отсыпаться. Почему-то вспомнилась нереализованная банька у квартирной хозяйки. И так захотелось залезть на верхнюю полку, аж зубами скрипнул. Ничего, дайте только добраться до места. Не поленюсь и затоплю заново. Ну его, этот институт. Лучше я Машку пораньше проведаю. И ей не скучно, ну и мне в радость.

Но всем этим прекрасным планам не суждено было сбыться.

Подходя к дому, я почувствовал неладное. Вроде бы ничего странного в стоящей с работающим двигателем BMW не было, лишь силуэт Ибрагима неестественно неподвижный, склонившегося над рулевой колонкой. Мало ли, устал человек, ведь всю ночь за баранкой. Куда тогда собрался снова ехать босс, если чемоданы уже у него дома? И дверь со стороны водителя почему-то открыта…

Я прислушался. Ни одного постороннего звука. Ни скрипа, ни стука, ничего. Странная тишина, или это снова моя неугомонная паранойя уши показывает.

Обзывая себя идиотом и пользуясь темнотой, я всё-таки скользнул в рапид. Если уж что-то так сильно хочется сделать, надо себе это позволить. Лучше быть живым дураком, чем мёртвым умником.

Ну, один-то мертвец в наличии уже имелся. Тело Ибрагима было ещё тёплым. Чуть ниже левого уха торчала рукоять финки, погружённой в шею водителя до самой s-образной гарды, цветная наборная рукоять ярко выделялась на забрызганном кровью белом воротнике рубашки.

Тэ-экс! Утро перестаёт быть пасторальным. Меня бросило в жар, но я, вспомнив, что нахожусь в ускоренном режиме, постарался не касаться тела и открытой двери автомобиля. Если убийца где-то рядом, то он может достать меня чисто случайно, находясь на нервах. Вряд ли он один и точно вооружён чем-то посерьёзнее финки. Просто ему нужно было убить Ибрагима тихо. Зачем? Ну тут всё просто: чтобы попасть незамеченным внутрь дома. А там у нас что? Вернее, кто?

Правильно, как минимум, Босс, Мишаня, товар и хозяйка. Мишани по дороге из сортира я не встретил. В пристройке, где мне было велено ждать света нет, значит, племянник всё ещё внутри дома.

На все мои соображения ушло вряд ли более пяти минут независимого времени, когда в реальности наверняка минуло около минуты, а то и меньше. Ничего не оставалось делать, как потянуть на себя ручку входной двери.

Одновременно я услышал странные растянуто-резкие ритмичные звуки: «Думбс-думбс-думбс…», — только через несколько секунд вспомнив, что так звучат в рапиде выстрелы из автоматического оружия и немедленно отпрянул от дверного проёма в сторону.

Чёрт! Вот когда я пожалел, что не выпросил у Орлинду пистолет. Не стоял бы сейчас с голой жопой… Хотя, судя по всему, сейчас стреляли не в меня. Ни одного попадания в дверь или косяки. Значит, это где-то внутри дома судя по приглушённым звукам. А очередь была, будь здоров! На полрожка минимум. А сейчас снова тихо. Похоже, тот, кто стрелял, своего добился, так как больше выстрелов не последовало.

Я огляделся, успокаивая дыхание. Как минимум у меня значительный выигрыш во времени. И разумнее всего сейчас, включив первую космическую, свалить отсюда куда подальше от греха.

Но… Опять это пресловутое «но»! К тому же у меня целых три «но».

Во-первых, и принципиальный вопрос, мне не заплатили, во-вторых, тот, кто походя пришил Ибрагима и заявился за товаром к боссу, явно владел информацией об объекте и охране. А также об участниках сегодняшней поездки. Значит, если я свалю, меня обязательно станут искать как свидетеля. И хорошо, если только милиция. А Гаврила Луговой всё-таки не Джеймс Бонд, он всего лишь студент медицинского института. И при желании вычислить меня да хотя бы через того же Орлинду большого труда не составит. И, наконец, в-третьих, мне до ужаса любопытно, в какое говно я вляпался. Эх, Гаврик, Гаврик… Неужели ты в своих скитаниях стал адреналиновым наркоманом?

Выйдя из режима ускорения, я присел в тени за капотом BMW. Нужно было оценить обстановку в реальном времени. Наверняка пробравшиеся в дом хозяина оставили кого-то у ворот дома, чтобы следить за улицей.

Едва моросящий всю ночь дождь к утру усилился, скрадывая все внешние звуки в один равномерный шум. Я пробрался к каменному забору и преодолел его уже знакомым путём, осторожно выглянул из-за угла, стараясь оставаться в тени.

Так и есть. На противоположной стороне дороги, как раз напротив ворот, была припаркована старая копейка тёмного цвета. Судя по тлеющим огонькам сигарет, в салоне находилось как минимум два человека. На таком расстоянии, да ещё из-за дождя они вряд ли слышали выстрелы внутри дома. А даже если и слышали, скорее всего, были к ним готовы. Их задача следить за внешним периметром. Оставлю-ка я пока их в покое, так сказать, на сладкое.

Мысль разобраться в происходящем пришла не спонтанно. Я в любом случае увяз и остаться в стороне, надеясь, что пронесёт, очень наивно. Эх, Гавр, не живётся тебе спокойно.

Я снова, преодолев забор, оказался во внутреннем дворе. Входить в дом в обычном режиме было рискованно. Рапид снова принял меня в свои объятия.

После ярко освещённого крыльца тёмный длинный коридор дома стал проблемой для моего ночного зрения лишь в первую секунду. Адаптация не проходит мгновенно. Но именно из-за этой секунды у меня едва хватило реакции, чтобы оценить обстановку. Если бы не рапид, я бы точно поймал очередь в упор.

В коридоре расположился тот самый охранник хозяина с «ксюхой», который, по моим данным, должен был сейчас находится далеко отсюда и никаким боком не участвовать в ночном выезде. Удивление молнией мелькнуло в моей голове, когда тело продолжало действовать самостоятельно.

Мужчина довольно резко обернулся на звук моих шагов. Разворачивался он довольно медленно, но всё же быстрее, чем обычно казалось мне из моего режима. Надо же, какой шустрый! Не дожидаясь полного разворота ствола автомата в мою сторону, я дёрнул его за ремень, на котором он свисал с плеча мужчины, одновременно нанося резкий удар сжатыми пальцами левой ладони в горло.

От неожиданности дёргал и бил в полную силу. Уже ударяясь лицом о стену коридора, охранник был обречён, но, видимо, в последнем рефлекторном усилии успел надавить на спусковой крючок. Короткая очередь выбила из стены целое облако штукатурки и ошмётков бумажных обоев, которые закружились в воздухе в медленном сюрреалистическом танце.

Твою мать! Нашумел так нашумел. В тишине послышались искажённые рапидом голоса, доносившиеся, похоже, откуда-то справа от коридора. Пришлось в срочном порядке сдёргивать с агонизирующего охранника автомат, отщёлкнул магазин, блеснула латунь патронов. Что ж, повоюем.

Я переставил переводчик огня на одиночные, передёрнув затвор. Выдохнул и на корточках переместился за угол, не забыв осмотреться. За моей спиной осталась хорошо освещённая пустая кухня с распростёртым в большой луже крови телом хозяйки. Впереди же на фоне открывающейся двери маячили две фигуры с помповыми ружьями, что-то заполошно орущие. А может, и не заполошно, понять в рапиде, что говорит или кричит человек, было довольно проблематично.

Намерения их были вполне очевидны. Они уже примеривались прикладами, целясь вдоль ответвления коридора, как раз на уровне моего роста. Что ж, на войне, как на войне. Нужно быть полным лохом, чтобы с расстояния в три метра из положения лёжа не положить по нескольку пуль в незащищённого противника. Особенно если он представляет собой едва двигающуюся мишень.

Что я и сделал, продолжая опрометчиво нажимать на спусковой крючок, пока не закончились боеприпасы.

Сжимая в руках бесполезный автомат, я ещё полежал секунд тридцать автономного времени в ожидании новых гостей. Но из комнаты так никто больше не появился. Но это не значит, что там никого нет.

Наконец, отложив разряженное оружие, я передвинулся к ближайшему трупу одного из охранников и поднял находившийся рядом с ним помповик. Выбор был неслучаен. Этот охранник не успел выстрелить, и по логике его оружие было точно заряжено. Вот только сколько патронов сейчас в его магазине? С ремингтоном я был знаком шапочно, знал лишь как снять с предохранителя, да перезарядить. В остальном лишь опыт американских боевиков. То есть, никакого опыта.

С другой стороны, арифметика говорила в мою пользу. Сколько было охранников у босса, когда я сидел в засаде накануне поездки? Пять. Троих я сминусовал, двое в машине на улице. Вероятность, что внутри есть сюрприз, минимальная. Значит, нечего рассиживаться!

На этот раз я просунул в дверной проём сначала ствол, затем практически сразу рванулся вперёд, обшаривая неожиданно большую гостиную.

Мда…везёт дуракам. В комнате никого не было. Вернее, не было живых. На большом длинноворсовом ковре распростёрлись тела босса и племянника. Причём у Мишани было располосовано горло буквально от уха до уха. Кровь частично свернулась, частью впиталась в ковёр. У меня хватило ума остановиться и не вляпаться. Вот бы был подарок криминалистам.

Бос с простреленной головой валялся ближе к стене, в которой была раскрытая дверца небольшого сейфа. Рядом с его головой лежал большой смятый целлофановый пакет и обрывки бельевой верёвки. Руки босса были связаны за спиной.

Мда, классика. Ребятки не церемонились, размениваясь на пресловутые паяльники и утюги. Придушили хозяина слегка, а, может, пригрозили в комплекте порезать племянника. И дядечка быстро сдулся. Вот его и приговорили. Или на племяннике продемонстрировали серьёзность намерений. Нападение явно не предусматривало оставлять живых свидетелей. А тут, как на грех, случился Миротворец. Мимо проходил.

— Люди гибнут за металл, — тихо пропел я, заметив раскрытые на угловом диване знакомые чемоданы.

Вышел из рапида. Прислушался. Пока тихо и в доме явно никого нет. Аккуратно обошёл гостиную по периметру, стараясь не вступить в растекающуюся из-под хозяина лужу крови. Следов я, конечно, уже оставил прилично, но кто сказал, что они появились не до, а после?

Заглянул и в чемоданы. Мля…вся жизнь в горошек?! Вот это попадалово. В туго перетянутых скотчем пакетах был упакован явно не сахар и даже не мука. Кокаин, героин? Какая уж мне теперь разница… А Орлинду божился мне, что в подобный блудняк ни-ни! С-сука чернокожая… Ё-моё! Да простят мне поборники толерантности. Ну как же так-то?

Я вспомнил, что у ребяток, что привезли товар на парковку аэропорта, был уж очень характерный смуглый оттенок кожи. Неужели самолётом такую партию доставили? Хотя сейчас, имея серьёзные деньги, можно было бы даже милицейский кортеж в сопровождение нанять. Мля… Значит, босс решил влезть в наркотрафик. И тут вырисовывается совсем другой расклад. Я-то думал, что положение — жопа, а, оказывается, — ЖОПА. И жадные охранники, похоже, сами в достаточной мере не понимали, на что замахнулись. Хоть и действовали предельно жёстко. Может, и правда думали разжиться ювелиркой и американскими трусами?

Если не я, их всё равно бы нашли…вряд ли хозяин один в цепочке. Это утверждение справедливо, если босс уже нашёл покупателя на товар. Блин, почему это должно меня волновать в первую очередь? Нужно искать возможность выскочить из ситуации без потерь. Так, товар нельзя трогать ни при каких обстоятельствах. Хорошо, что после доставки я не касался чемоданов. Ручки протереть будет не лишнее.

Дальше. Кто в теме моего участия? Хозяин, его женщина? Мертвы. Мишаня? Тоже прижмурился. Охранники? Ибрагим? Четыре — минус. Остаются те, кто на шухере, в машине у ворот. Вроде бы всех посчитал.

Так, хорош тут умничать, Гавр. Тоже мне, Эркюль Анискин выискался. Из полученной информации следует, что тех, кто на улице нужно тоже валить наглухо. И чем быстрее, тем лучше. Только умно и по-тихому. Законопослушные граждане ещё спят. И никакой жалости, анавр. Жалко — оно, как известно, у пчёлки…тут или ты, или тебя. Причём, наркоторговцы, если достанут, быстро не грохнут, а постараются растянуть удовольствие, как бы я им не пел про Веер Миров и Закон Сохранения Реальности. Тьфу! Опять понесло не туда. Это нервы, анавр. Нехорошо!

Стоп, забыл ещё очень важный момент. Надо обязательно выключать из схемы Орлинду. Мочить в общаге — лишний след, да и я пока до крайнего предела не скатился, а вот напугать и, возможно, подкупить — самое оно будет. Пусть валит из города, а лучше из страны. А чтобы не так обидно уезжать было, прихвачу-ка я ему кое-что на дорожку.

Скачущие с пятого на десятое мысли сложились наконец в чёткий план, едва я внимательно оценил содержимое сейфа. Возможно жаль, что особых сокровищ босс там не держал. Ни золота, ни бриллиантов. Только наличные. Но сколько!!! Дяденька явно по заветам Жоржа Милославского не доверял сберегательной кассе.

Как я удачно зашёл. Да тут помимо забитой целой полки совзнаками ещё и вечнозелёных прилично напихано. Хм, а хозяин-то не дурак. Купюры все двадцатипятирублёвые. Эхо недавней горбачёвской реформы. Но валюта! Если пачки полноценные, то тут несколько десятков тысяч гринов!

Так-с, как бы их теперь поаккуратнее экспроприировать?

Я сунулся в коридор, потом в ещё одну из комнат, обшаривая пространство взглядом в поисках подходящей тары. Блин, ни сумки, ни пакета. Как люди живут? На кухню решил не соваться, не хватало там наследить.

Наконец, прихватил на спинке одного из стульев небрежно брошенное полотенце. В технической нише в коридоре отыскалась швабра и большое цинковое ведро. Хм, не самая привычная тара для купюр, но тоже сойдёт.

Проходя мимо журнального столика, прихватил початую бутылку армянского коньяка, хорошенько смочил им полотенце и намотал на кисть правой руки. Протиснувшись к сейфу вдоль стены и просунув внутрь руку в полотенце, аккуратно сгрёб пачки купюр, подставив ведро, благо все они лежали компактными кучками.

Выйдя снова к двери гостиной, ещё раз внимательно осмотрелся. Протёр бутылку с остатками коньяка, вернув её на столик, затем ручку двери и её край (не помню, касался его, но на всякий случай), не забыл и ручки окаянных чемоданов. Не преминул обработать и ремингтон с «ксюхой», положив их рядом с владельцами. Как не хотелось затрофеить себе какой-нибудь огнестрел, сдержался.

У хозяина помповухи заприметил на поясе ножны. Холодняк был особенно кстати. Работать с двумя охранниками придётся либо прямо в машине, либо выманивать. Как фишка ляжет.

Одна очередь из «ксюхи» решила бы проблему на раз, но соседи! Не расстреливать же мне сидящих в копейке словно боевиков итальянской мафии, стоя в полный рост на всеобщем обозрении. К тому же запасных магазинов у убитого мной первым бандита я не видел. Ладно, решу по ходу дела.

А ножичек-то приметный! Хозяин даже толком не очистил его от крови жертв. Забыл, спешил? Сейчас уже не важно. А улика знатная, поэтому просто перемещу-ка я его в гостиную, рядом с бедолагой Мишаней.

Скинув кроссовки, в рапиде пробежался по комнатам. И выдохнул с облегчением. Никаких признаков детской комнаты и других обитателей дома нет. Значит, хозяин жил со своей женщиной один. Да и по возрасту у него могли быть скорее внуки, чем дети. Но мне очень бы не хотелось, чтобы в доме вдруг оказались ещё какие-нибудь свидетели. Пора было приступать к завершающей фазе операции «СтыбзингСвалинг».

Для начала решил внаглую вытащить охранников во двор, благо калитка и ворота едва освещались далеко отстоящим от дома уличным фонарём. Оставив ведро с деньгами у BMW, я хорошенько намочил лицо и волосы, измазав их ещё и грязью. У одного из убитых мной охранников волосы на голове были зачёсаны назад и чем-то обработаны так, что блестели. Искать масло или что-то подобное у меня не было времени, поэтому обошёлся подножными средствами, тем более что от калитки в заборе до припаркованной перед домом машины с наблюдателями было не менее двадцати метров.

— Эй, идите сюда! …зовёт! — я наполовину высунулся из калитки. Моему хриплому голосу смог бы позавидовать сам Никита Джигурда. Поспешив скрыться во дворе, я успел заметить, что охранники распахнули обе двери копейки, но вылез только тот, что на соседнем с водителем сиденье. Второй остался в машине, продолжая курить.

Ну да, наверняка у них задание не бросать транспорт. Но и посмотреть, что твориться в доме тоже интересно. А ну как подельники сейчас добычу делят? А им, лохам, не достанется.

Раздались шаркающие шаги по асфальту дорожного полотна. Пора! Я в который раз ушёл в рапид, замерев справа от входа. В ускоренном режиме ожидание растянулось на целую вечность. Наконец, охранник шагнул во двор, прищурившись глядя в сторону дома.

Я дал ему сделать пару шагов, чтобы нанести рубящий удар в основание черепа. Бил, не сдерживая силу удара, на добивание времени не будет, а орущий подранок не входил в мои планы.

Хруст шейных позвонков не почувствовал — угадал на уровне интуиции. Даже не будь рапида, силу и результаты своих ударов я прекрасно опробовал ещё в лесу. Шести-восьми сантиметровый берёзовый ствол сносило, как подрубленный. И ведь это не предел.

Пара секунд на контроль: захват головы охранника за подбородок и затылок, рывок! Вот теперь хруст, даже растянутый в рапиде, слышен отчётливо.

А теперь — рывок на улицу, к машине, в которой продолжает беспечно курить второй охранник. Он лишь только разворачивался ко мне, когда я оказался у открытой двери, стекло было опущено, сигарета выпала из открывающегося рта и зависла в воздухе.

С этим мужиком я разобрался уже привычным со времён немецкого лагеря сокрушающим прямым ударом в горло, ломающим трахею и вбивающим кадык в позвоночник. Вышло не совсем чисто, бил сверху вниз. Похоже, сломал и нижнюю челюсть. Ты обзаводишься собственным почерком, Гавр.

Нашарил ключи в замке зажигания, открыл багажник, перетащил в него ещё неостывшее тело охранника. Огляделся. Улица была пуста, лишь где-то далеко, на грани слышимости брехала собака. Начинался рассвет.

Надо же, почти не заметил, как вышел из рапида. Дождь превратился в ледяную морось. Похоже, ускорение и его завершение теперь выходят у меня автоматически. Надо бы поосторожнее. Организм может взбунтоваться в самый неподходящий момент. Да что ж такая холодрыга-то? Ещё и середины ноября нет. Или это меня после адреналиновой ванны отпускает?

Вернулся за охранником, которого грохнул у калитки, перенёс и его в копейку, уложив на заднем сиденье. Едва не позабыл ведро с деньгами. Вот растяпа! Осталось протереть торпеду в BMW напротив переднего сиденья и дверцу с моей стороны, ну ещё до кучи металлическую ручку калитки. Всё! Вроде бы всё, а там, как фишка ляжет.

Ещё когда решился убрать двух охранников в машине, понял, что копейку бросать с трупами напротив дома нельзя. Чем позже обнаружат побоище на хате у босса, тем лучше для меня.

Сейчас чехарда с уликами указывает на ограбление то ли охранниками, то ли залётными. А исчезнувшие двое бедолаг на копейке ещё больше затянут дело, уводя его в ещё одну тупиковую версию. Вряд ли хоть кому-то из ментов или наркоторговцев придёт в голову, что во всём виноват студент-второкурсник. Чем больше бифуркаций в системе фракталей, тем сложнее понять её наблюдателю, находящемуся внутри.

Выруливая на светофоре, неожиданно почувствовал приступ волчьего голода. Ну да, прыжки из реала в рапид и обратно так просто не проходят. К тому же последний раз ел у Машки, а изменённое тело аватара при стрессе, похоже, увеличивает расход энергии в разы. Ладно, сейчас разберусь с машиной и забегу домой, кинуть чего-нибудь на клык. Ну а потом к Орлинду. Откладывать нельзя. Африканец должен свалить из города ещё до того, как обнаружат трупы на Серова.

Насчёт машины была всего пара вариантов. Я остановился на самом простом. У выезда, не доезжая до поста ГАИ, был съезд с главной дороги в сторону заброшенного пустыря на краю города. Лет через десять, помнится, здесь будет построен большой благоустроенный автовокзал. А пока это был пустырь среди брошенных нагромождений из складированных бетонных плит перекрытия, пустых кабельных катушек.

Моей целью была не сама строительная свалка, а находившийся за ней глубокий овраг, крутые склоны которого поросли терновником. В него-то я и спровадил копейку, предварительно усадив за руль и на переднее сиденье незадачливых грабителей.

Угрызения совести? А вас умоляю! А ежеминутно ловил себя на вопросе, кто сейчас всё это делает? Заключённый шталага 304? Или ефрейтор Пронькин?

Одно знаю точно, эти ребятки в копейке даже не задумываясь перерезали бы мне глотку, как Мишане, или прострелили башку, как его дяде. Они ведь даже женщину не пожалели. Это уже край. Туда им и дорога.

Толкать машину почти не пришлось. Копейка перекатилась через край оврага и, почти мгновенно достигнув его дна, подскочила на камне и перевернулась на левый бок. Что такое не везёт и как с ним бороться. Хорошо, хоть крышка бензобака доступна.

— Да…маловато будет… — пробормотал я, вытаскивая из ведра пачки долларов и перекладывая их к нескольким килограммам рублей, которые я сложил в старый брезентовый чехол, отыскавшийся в багажнике хозяйской бэхи.

Люблю автомобили советской эпохи: никаких тебе фильтров или клапанов защиты в горловине. Оставалось надеяться, что виденного мной в багажнике короткого шланга хватит, чтобы достать до уровня топлива в перевёрнутом бензобаке. Старый дедовский способ «отсоса» не слишком безопасен, но прост, как кувалда. А искать топливную магистраль у копейки, особенно если не знаешь где она, такое себе удовольствие…

Всё сложилось как нельзя лучше, разве что пришлось приложить усилия при открывании немного заклинившего багажника. Ну и как водится глотнуть толику бензинчика, да ещё понервничать в поиске спичек и зажигалки. Последняя необходимая деталь отыскалась в бардачке.

За криминальными заботами не заметил, как утро вошло в полную силу. Но осенняя мгла рассеиваться не спешила. Ледяной дождь сменился обильным снегопадом. Что ж, погода на стороне Миротворца…

Бензиновая дорожка занялась блёклым бездымным пламенем, которое быстро побежало к многострадальной копейке. Я не стал дожидаться фаер-шоу и постарался ретироваться вдоль дна оврага к более пологому склону. Уже находясь наверху услышал неожиданно громкий взрыв и обернулся: клубы жирного чёрного дыма контрастировали с грязно-белым цветом неба, с которого медленно и величаво падали крупные хлопья снега.

Глава 18

Это — тебе… Это — мне… Это — опять тебе… Это — обратно тебе…

Это всё время тебе!

Попандопуло. «Свадьба в Малиновке»

Домой добирался битый час. От мокрого снега дороги раскисли, будто и не по городу шёл. Хозяйка ещё спала, когда я тихонечко пробрался к себе в комнату, скинув промокшие насквозь кроссовки. Уже внутри стащил с себя всю одежду, в которой пережил ночные приключения и без жалости скомкал её в один узел, запихнув в старую рваную наволочку.

Натянув едва просохшие за ночь штаны от афганки, метнулся в баню, прихватив кусок хозяйственного мыла. Там в предбаннике наскоро помылся едва тёплой водой из чана, избавляясь от остатков грязи, пота и посторонних запахов. Тёр кожу так, будто пытался соскрести все свои грехи. Очиститься получилось, а вот насчёт грехов — не знаю.

Растёрся полотенцем до жгучей красноты и, вернувшись в комнату, переоделся в слаксы, водолазку, новые туфли и кожаный пиджак. С сожалением посмотрел на наволочку с грязными вещами.

Выданная Орлинду куртка, джинсы, с которыми почти сроднился, кроссовки «Рибок» — всё на выброс. Эх… Нечего причитать, Гавр! Это улики. Возможно это и паранойя, но бережёного, как говорится, Бог бережёт, а не бережёного — конвой стережёт. Опять же, мы нынче при деньгах.

— Чуть свет — и он уж на ногах. Денди, как есть истинный денди! — встретила меня выглянувшая из кухни Валентина Петровна, — опять на тренировку затемно бегал?

— А то! — бодро ответил я, — в здоровом теле здоровый дух!

— А побриться бы не мешало, Гаврила. Да и потеплей бы оделся. Душу отморозишь. Иди, творожку отведай, у Митрофановны раздобыла. Знатный творожок. Да ещё с медком.

— Эх, Валентина Петровна, вы же мёртвого уговорите!

— Так с устатку и сухарь кренделем покажется, иди садись, потом побреешься. Я воду поставила.

— Я вас обожаю, Валентина Петровна! — садясь, я изловчился и чмокнул хозяйку в щёку.

— Вот ещё! — нахмурилась женщина, но в глазах её блестели весёлые искорки, — давай ешь, не то на занятия опоздаешь.

— Не опоздаю, — промычал я, набивая рот творогом, щедро сдобренным мёдом, — у нас первой пары нет, — нагло соврал я.

После сытного завтрака, последовав совету хозяйки, тщательно побрился и побрызгал на щёки найденным в своём небогатом скарбе одеколоном «Атташе». Когда-то в нулевых, ностальгируя по прошлому, тщетно пытался найти его на интернет-площадках. Лишь на паре аукционов мелькнул и пропал. А запах замечательный. Вот ведь как: неожиданно заново «снюхаться» пришлось.

Надушенный, чистый и целеустремлённый с неизменным дипломатом выдвинулся…нет, не в институт. Понедельник обещал выдаться нелёгким, но не тяжелее воскресенья. Альма-матер пока подождёт.

Долбанный африканец всё никак не выходил из головы. А в дипломате лежали тщательно пересчитанные сорок две тысячи долларов с хвостиком. По нынешним временам о-очень приличная сумма! И не только по нынешним.

До свободного обмена валюты гражданами будущей России ещё больше полугода. А пока, в доживающем последние месяцы СССР, это всё ещё статья уголовного кодекса. 88-ая, если память не изменяет. «Бабочки» на языке тех, кто в курсе. А учитывая размеры суммы… на том же самом сленге мне корячилась пятнашка, и если бы не нынешний бардак, то и вышка по соразмерности.

Увы, учитывая четыре трупа, часть из которых догорает в овраге, а остальные ожидают перемещения в морг в доме на Серова, это сущие мелочи. Не знаю, как у местных криминалистов с выполнением служебных обязанностей, но при упаковке баксов решил на всякий случай использовать перчатки, благо их у студента-медика в загашнике, как у дурака махорки.

Господин Орлинду изволил дрыхнуть, дверь открылась только через несколько минут настойчивого стука ногой. Заспанный африканец, облачённый в ярко-алый шёлковый халат, соизволил явить свой лик цвета подсохшего гуталина. Пахнуло перегаром.

— Ола, Орлинду! Ты один?

— Сим, кларо…э-э-э…

Я запихнул тормознутого по утреннему времени африканца внутрь и закрыл за собой дверь, повернув ключ в замке.

— Люговой, ти что? — к Орлинду от неожиданности вернулся акцент.

— Спокойно, эмку, я Дубровский! Шутка. Или ты знаешь, кто такой Дубровский? Ладно, не парься. Присядь, амиго. Я принёс тебе два известия: пренеприятное и дающее надежду.

— Что случилось, виджана? — африканец сел в своё кресло, потянувшись за банкой импортного пива, батарея которых громоздилась на журнальном столике среди свежих номеров «Плейбоя» и «Пентхауса».

— Красиво живёшь, Орлинду. Хочу тебя уведомить, ты всё-таки меня подставил.

— Так…ты можешь толком сказать, Люговой?! — нахмурился африканец, — ты выглядишь раздражённым. Тебе что, не заплатили за работу?

— Ты проницателен, мой друг, но недостаточно. Заплатили. И ещё как! Сейчас в большом и богатом доме твоего компаньона на улице Серова дожидаются милицию пять трупов, два больших чемодана с наркотой и куча левого огнестрельного оружия. В подробности я не вдавался, в чемоданах то ли кокс, то ли героин. Не это главное. Его собственная охрана решила пощипать своего босса. Получилось довольно жёстко. Кто там чего и зачем — мне до лампочки. Но в доме сейчас только трупы. Милиция пока не в курсе. Надеюсь, мне удалось уйти чисто. О передаче твоему компаньону товара, я так полагаю, знают ещё как минимум курьеры, которых мы встречали в аэропорту. К тому же наверняка есть люди, которые работают с хозяином помимо тебя. Кто-нибудь из них в курсе твоих отношений с хозяином? Знает, что ты, к примеру, меня сосватал в помощники?

— Погоди…э-э-э, Люговой, не части, — я впервые видел вживую, как бледнеют негры. Лицо Орлинду стало необычайно серого цвета, но нужно отдать ему должное, бывший начальник службы безопасности президента, пусть и банановой республики, быстро пришёл в себя и как-то подозрительно сразу мне поверил. Уж не связан ли товарисч с нападавшими?

— Сколько времени прошло, как ты ушёл оттуда?

— С момента нападения? Часа четыре. Ты не ответил на мои вопросы, эмку, — надавил я голосом.

— Меня знают, о тебе нет. Так, погоди, не отвлекай! — он порывисто вскочил, пробормотав: «Ки порра эсса? Мерда!»

— Надо валить, и быстро, пока на тебя не вышли. Вряд ли хозяева чемоданов и подельники хозяина будут к тебе снисходительны. Что у тебя на родине грозит за подозрение в крысятничестве?

Орлинду молча провёл большим пальцем по горлу и мрачно посмотрел на меня.

— Как не вовремя…бизнес только пошёл в гору. Но ты должен знать, Люговой, я не крыса.

— Мне это по барабану, эмку. Вот доказать твою непричастность к происшедшему будет сложно. Да и не будут наркоторговцы особенно разбираться. Кстати, по поводу свалить, никто ведь не заставляет тебя насовсем покидать эту страну, Орлинду. Уедешь на годик-другой, всё утихнет, там или ишак сдохнет, или падишах, потом вернёшься. Такой сообразительный и ловкий мачо найдёт чем заняться.

— Издеваешься? — Орлинду рухнул обратно на кресло, сцепив пальцы рук на затылке. Пальцы его дрожали.

Чего-то поплыл чувак. Надо бы немного подбодрить африканца. Дипломат в студию!

Я поставил чемоданчик на край стола, прямо на чью-то сочную американскую задницу, сверкавшую на обложке журнала, и развернул его к африканцу. Щёлкнул замками.

— Я не стал трогать товар, Орлинду, но кое-что из дома прихватил. Извини, не удержался. Мне валюта ни к чему, слишком заметный хабар. Да и объяснять, как она оказалась у обычного студента, честно говоря, нет никакого желания (я лукавил, была парочка вполне реальных вариантов сдать баксы, но не говорить же об этом Орлинду?)

Лицо африканца резко изменило выражение паники на глубоко заинтересованное.

— Сколько здесь? — его невольно потянуло к дипломату.

— Почти сорок тысяч. На год хватит, может, на два, если ещё и прокрутить сумеешь. Уж в тебе-то я не сомневаюсь. Для Африки довольно неплохая сумма, да и для Европы со штатами тоже вполне. Ну? Я ведь вернул тебе немного надежды, эмку? Главное, всё сделать быстро и не затягивать.

— Да, ты прав! Сейчас же пойду в институт, оформлю академический отпуск, потом…надо что-то с товаром делать, — Орлинду снова завис.

— Эй, эй! Погоди, Орлинду, не гони лошадей, жадность сейчас плохой советчик! Соображай лучше. Чем быстрее ты свалишь, тем выше вероятность твоего выживания. Написать заявление в деканате дело нескольких минут, остальные документы ты им по почте можешь отправить. Сдавать комнату в общежитии? Реализовывать остатки на складе? Я тебя умоляю! Землякам свистнешь, они только рады будут дополнительной жилплощади и оставшейся мебели. В конце концов, сунешь комендантше денег. Делов-то… А тряпки? Новые купишь. Возьми с собой только самое необходимое. Визы у тебя действующие?

— Да, — Орлинду смотрел на меня разинув рот. Похоже, он только сейчас стал реально осознавать, что ему грозит.

— Вылетай ближайшим же рейсом в Москву или Ленинград. Там остановись на квартире, ни в коем случае не снимай никаких гостиниц. И форсируй выезд за границу. И не надо недооценивать нашу милицию. Если там проволынят со следственными действиями, то слить информацию о тебе заинтересованным людям успеют гораздо быстрее. Я не уверен, что и ко мне не придут. Но с меня взятки гладки. Покупал у тебя вещи. Ничего не знаю, никого не видел. Дело житейское.

— Да, ты прав. Во всём прав, виджана. Вот только…ты же мне правду говоришь? — запоздало попытался отступить безопасник.

— Нет, Орлинду, это я для прикола сорок тысяч бакинских тебе притащил! А внизу тебя ждёт оперативна группа КГБ СССР! Ты охренел, нигер?

— Оу! Ладно, ладно! Не шути так, виджана. КГБ — это слишком серьёзно, — он снова заметался по комнате, затем снова успокоился и вытащил с антресолей два объёмных кожаных чемодана, куда стал складывать одежду из шкафа. Туда же последовал небольшой двухкассетник, фотоаппарат, электробритва и куча других мелочей.

— Ты отстал от жизни, Орлинду. В конторе глубокого бурения после августа этого года такая чехарда и танцы с бубнами, что им ещё долго в непрекращающемся бардаке не будет до тебя дела. А у ментов руки коротки. Лови момент.

— Твоя правда, Люговой, — было видно, что африканец уже совсем взял себя в руки. Что ж, время дожимать.

— Надеюсь, Орлинду, ты не думаешь, что всё это я делаю только из моего к тебе доброго расположения?

— Что? — африканец замер над раскрытым чемоданом.

— Как ты справедливо заметил в самом начале нашей беседы, за мою работу мне не заплатили. Всю валюту я принёс тебе. Это, во-первых. Во-вторых, я предупреждал, чтобы ты не втягивал меня в откровенный криминал? Предупреждал! В-третьих, мне пришлось уничтожить почти новую одежду и обувь, в которой я был. Думаю, я имею право на небольшую компенсацию?

Орлинду на секунду прищурился и заиграл желваками.

— Что ж, это будет справедливо, виджана. Нужной суммы, эквивалентной принесённой тобой, в рублях у меня нет. Но я знаю, как выйти из положения: не люблю оставаться в долгу, — он нырнул куда-то за диван и достал туго перетянутый резинкой целлофановый пакет, — здесь тридцать пять тысяч рублей, Люговой. Есть ещё немного, но ты же понимаешь, советская валюта до отъезда мне ещё понадобится. Поэтому вот, держи, — он протянул мне брелок с Микки Маусом и парочкой ключей, — на четвёртом этаже в конце коридора есть комната восемьдесят один. Там у меня склад. Возьми всё, что тебе нужно, пока я собираюсь. Полчаса тебе хватит? Потом ключ вернёшь, и мы в расчёте. Идёт?

— Нормальный ход. Тогда я пошёл, — я внутренне усмехнулся, пряча отданные мне деньги во внутренний карман пиджака. Хитрожопый африканец рассчитал правильно. Полчаса. Один человек. Ну сколько я могу взять? Сумку? Две? Тряпки, они и есть тряпки. Сто против одного, он оставит товар другим иностранцам, пусть и по бросовой цене, но себе не в убыток. Бизнесмен, мать его! Жопа горит, а о прибыли не забывает.

— Иди, иди, виджана, не отвлекай! — Орлинду уже с головой закопался в своих чемоданах.

Я же не стал тормозить и отправился в пещеру местного Алладина, вернее, на тайный склад спекулянта. Общага была почти пуста по причине уже начавшихся занятий и в коридорах мне вполне закономерно не встретилось ни одного человека.

Запасами Орлинду я был несколько разочарован. Нет, я, конечно, не ждал шкафов с брендовыми вещами и ящиков, ломящихся от упаковок импортного пойла, сигарет и прочих фарцовочных ништяков, но запасы африканца особо не впечатляли. Думаю, это на мой искушённый взгляд.

Удивило присутствие нескольких советских стиральных машин, кажется «Вятка-Автомат», цветных телевизоров в упаковке и даже целого холодильника, хотя дефицит подобных товаров и галопирующая инфляция вполне могли стать причиной вложения капитала предприимчивого торговца.

Я распахнул один из двух шкафов, занимающих стены комнаты.

Ага, это я удачно зашёл! Вот и плащик подходящий, длинный, неброского болотного цвета, да ещё с тёплой подстёжкой. Модный в этом сезоне. Я пробежался глазами в поисках куртки. Увы, ни ветровок, ни кожаных курток не было. Берём что есть, однозначно.

А внизу у нас что? Ага, картонные коробки с рубашками. Я разорвал одну из упаковок. Шёлк? Ё-моё, а попроще чего-нибудь? И не такое помпезное. Блин, нету.

Оп-па! А это что? Водолазки. Берём, даром, что чёрные икофейные. Африканский шик? Зато моего размера целых пять штук.

Попутно, разбираясь с товаром, прихватил и освободил от плотно забитой колготками вместительную кожаную сумку карамельного цвета с ухватистыми ручками с медными шильдиками. Удобно и практично. Продолжаем шопинг.

Заодно удобно сложить награбл…то есть полученное за услуги. Со штанами и обувью — полный швах. Джинсы — сплошные «Мальвины», «Пирамиды» да всякие там бермуды. К тому же только женские модели. Может Машке прихватить? А не треснет? Да ладно, чего мелочиться? От парочки сумка не порвётся.

От огромного количества цветных футболок с кричащими надписями начинало подташнивать. В клетчатые китайские сумки с пачками лосин, леггинсов и свитерами с идиотской вышивкой я даже не стал заглядывать. Бусы для папуасов. А после того как со шкафа на меня свалился тюк с бейсболками и попугайскими спортивными костюмами, заставив меня расчихаться от тронутой пыли, попросту плюнул в сердцах и решил больше тут не копаться. Конечно, не имей я искушения постперестроечных тридцати лет, то грёб бы всё подряд. Ещё бы в трусы и за пазуху напихал.

Похоже, Орлинду решил от меня отделаться всякой дешёвкой. Ну да ладно, хоть денег неплохо отвалил. А вместе с теми, что я взял из сейфа сумма и вовсе выходила о-очень внушительная.

Полчаса истекли, не то чтобы я решил скрупулёзно следовать условиям Орлинду, но брать тут было решительно нечего. На самом деле можно было бы вообще ничего не брать, но должны же быть какие-то принципы? Да и про паршивую овцу и клок шерсти не зря поговорка есть.

Я последний раз оглядел комнату, и мой неожиданно взгляд зацепился за не по-советски яркие цвета картона одной из упаковок, краешком выглядывающей из-за новенького холодильника «Саратов». Я не поленился, вернулся и сдвинул стиральную машину, чтобы рассмотреть упаковку поближе.

Моё любопытство было вознаграждено с лихвой. Что ж, Орлинду сам сказал: «Возьми, что тебе нужно». Мимо этих вещей действительно грех пройти. Я вытряхнул из двух клетчатых сумок их содержимое прямо в один из шкафов и аккуратно упаковал две найденные коробки. Каждую в отдельную сумку.

Как хорошо, что в силу лени я не снял со своей связки ключи от моей комнаты в общежитии. К тому же так и не нашёл времени забрать оставшиеся под моей кроватью домашние заготовки: то недосуг, то забываю напрочь за другими делами. Теперь же был неплохой повод по пути к Орлинду заглянуть к себе.

В комнате, как и ожидалось, никого не было. И я беспрепятственно затолкал под свою кровать сумки с коробками, немного заставив их банками с соленьями, отметив про себя, что их количество значимо поубавилось. Ну да, ты бы, Луговой ещё месяц-другой не приходил и твои «вещественные доказательства» стоматологи бы употребили по всем канонам «временного пользования». А не хрен хлебалом щёлкать, пацан!

— Прошу, — я протянул связку с диснеевским мышонком Орлинду.

Африканца я застал в комнате с каким-то незнакомым мне его земляком.

— Уже? — он скользнул по мне взглядом, зафиксировав плащ и плотно набитую кожаную сумку, — и всё?

— Мне много не надо, эмку, — скромно пожал я плечами, пряча взгляд за делано-равнодушным поворотом головы, — спасибо, конечно. А тебе пожелаю, как говорится, бон вояж!

— Мерси, Люговой. С тобой было приятно иметь дело.

— Не могу сказать того же, эмку. Но в целом я доволен. И зла не держу. Бывай!

Снег на улице уже прекратился и тут же начал таять, медленно превращая улицы в слякотный полигон. Я решил всё же заскочить в институт. Хотя бы для того, чтобы узнать дату сдачи последнего экстерната по философии. Не люблю оставлять недоделанными свои проекты. Даже настолько бессмысленные для анавра. По сути к своим действиям в этой реальности я давно стал относиться, как какой-то социальной игре. Какой хрени не сделаешь от скуки, обильно сдобренной застарелым отчаянием.

К тому же следовало некоторое время вести себя как ни в чём не бывало. И отследить реакцию правоохранительных органов, да и любое нездоровое шевеление вокруг себя.

За всей этой кутерьмой я почти забыл о своей основной цели. Может, так и нужно, пусть всё идёт как идёт, а то я что-то совсем запутался. Такое впечатление, что в этой реальности вообще нет анавров. Аномалия какая-то. Воин, участвовавший в кроссе, не в счёт. Исключение лишь подтверждает общую тенденцию.

Но на последнюю лекцию всё же не пойду. Ну её на фиг! Устрою себе маленький отпуск. К тому же заныканные под кроватью сумки следовало забрать до возвращения пронырливых стоматологов. От греха подальше. Вдруг им захочется на обед солёненького огурчика или помидорчика из моих запасов. Я не жадный, но в сумки лезть не позволю.

Устал не столько физически, сколько вымотался морально. Я и раньше убивал, но в основном во время боя, к тому же на войне — это совсем другое дело. Ну и лагерь ведь тот же фронт. А тут банальные уголовники. Правда, отморозки конченные. Никого из свидетелей не пожалели. За что и заплатили. Сполна.

И, если уж совсем честно, хочу к Машке. Запала девчонка, хоть тресни. Оттаиваю я с ней рядом понемногу. А ещё хочу пюрешку, котлетку и компот. За всё отработаю сиделкой, ещё накуплю вкусняшек и организую досуг. Несладко ей в четырёх-то стенах. Благо я теперь богатый перец как-никак.

Кстати, трофеи со спекулянтского склада будут и здесь к месту. Мини-телевизор «Sharp» и видеомагнитофон «Panasonic» — это же просто мечта идиота. Новенькие, в упаковке. То, что доктор прописал от хандры да тугой печали.

Не знаю, были ли они у Орлинду в загашнике единственные, и знать не хочу! Моё. Тем более, здесь и сейчас они стоят целое состояние. Можно бизнес с нуля замутить. Открывай видеосалон и греби деньги лопатой. Правда, крыше не забывай отстёгивать. Но это уже частности. Средства производства налицо.

Видеосалонный бизнес мне сейчас до лампочки, а вот сделать приятное понравившейся девушке — самое то. Ну не переть же мне всё это к Петровне. Я же там практически не живу. Так, перевалочная база. Лучше я хозяйке на толкучке платок куплю, оренбургский, и мешок сахара. Пусть варенье варит.

Отвезу ништяки Маше, навру чего-нибудь. Кстати, по дороге надо будет заехать в видеопрокат, кажется есть такой ближайший в кинотеатре «Родина». Пусть не скучно болеет. Хоть у кого-то пусть башка от забот не будет раскалываться.

Институт встретил тишиной коридоров и лёгким запахом формалина, занесённого сквозняком из анатомички. Занятия были ещё в разгаре и в административном корпусе почти никого не было.

— Луговой, зайди ко мне! — стоило мне заявиться в деканат, как я тут же был выловлен Сапфирой Султановной, — чего шляешься без дела? У тебя же по расписанию лекция по гигиене? — все знали, что Шахерезада лечебного факультета отличалась феноменальной памятью.

— Прогуливаю, Сапфира Султановна. С утра еле поднялся. Вчера на соревнованиях, похоже, немного переоценил свои силы.

— Что-то серьёзное? — нахмурилась зам. декана, — слышала я про твои вчерашние подвиги. Судейская комиссия полчаса спорила, хотели за беспрецедентный поступок тебе первое место в кроссе отдать, но всё же отдали Гиоргадзе.

— И правильно поступили. А на второе надо обязательно Машу Сикорскую выдвинуть, я за ними всё время третьим бежал. Ей просто не повезло немного. Вот и решил восстановить справедливость.

— Тебя не спросили, рыцарь Архиерейского леса. Я тебя не за этим позвала.

— Я весь внимание.

— Ты домой последний раз, когда, звонил, балбес?

— А что такое? Что-то случилось? — сердце непроизвольно сжалось: как? Неужели из-за… — но зам. декана успокоила.

— Ничего особенного. Мама твоя звонила. Беспокоится. Три недели о сыночке ни слуху ни духу. Бессовестный! Разве так можно?

Бли-ин… А ведь и правда. Вот же засада! Я со своими заморочками совсем позабыл, что обычно звонил с переговорного пункта каждую неделю. Регулярно. Нда-а… Я не балбес, а скотина бесчувственная. Признаюсь честно. Первый раз после инфильтрации в эту реальность до ужаса боялся звонка родителям. В разговоре всё больше общался междометиями.

И не просто так. Более жуткого ощущения, чем говорить с людьми, которых сам хоронил, я не испытывал до этого никогда. Моя жена с дочерями не в счёт. Мёртвыми я их не считаю и считать не хочу.

При этом реально почти теряю контроль над собой. Говорю — а у самого перед глазами вырытая могила, крест, снег, накрывающий насыпанный холмик рыжей земли. Я из-за этого еле отвертелся, чтобы не ездить на осенние праздники домой — всё списал на занятость и экстернат. Хоть какая-то от него реальная польза. Эх…

Забыл, что мама раскусывает такие моменты на раз. Настоящее материнское чутьё не обманешь. А тут на целых три недели замолчал. Мальчик-то я уже большой, что может случиться? А тут, надо же, сама в деканат позвонила. Это моя мама, которая никогда даже на школьные собрания не приходила, оставляя за мной все решения вопросов с учителями! Да-а… стыдобища-то какая.

— Вы правы, Сапфира Султановна, так нельзя и мне прощения нету. Надо дело исправлять. Сейчас же пойду звонить.

— Звони отсюда, по коду. А я пока в буфет схожу, — Шахерезада лечебного факультета встала и вышла, оставив тонкий цитрусовый аромат духов.

Пришлось собрать все свои душевные силы и способности к лицедейству. Вроде бы получилось, рассказал вполне искренне, что расстался с девушкой. Ничего умнее придумать не успел. Но так хотя бы правдоподобно. Пусть спишет всё на мои любовные переживания. Извинился тысячу раз, заверил, что денег высылать не нужно, понимая, что всё равно вышлет; доложился о сданных экстерном экзаменах, о вчерашнем кроссе, об устройстве на работу… Короче, накидал информации для обсуждения с отчимом на месяц вперёд. Пришлось дать торжественное обещание, что приеду на Новый год (ещё бы дожить до него, вернее, досущестовавть в этом аватаре реальности).

Когда вернулась хозяйка кабинета, я ощущал себя где-то посередине между выжатым лимоном и выбитым ковром. Проще прижмурить ещё с полудюжины бандитов, чем разговаривать с теми, с кем давно попрощался.

— Что, досталось тебе на орехи, Гаврила? То-то же! Поделом. Мама — это тебе не деканат, мама — это… — видимо, замдекана хотела завершить фразу эффектной нравоучительной отповедью, но я не дал. Хватит с меня на сегодня.

— Спасибо, Сапфира Султановна, огромное спасибо, что дали с мамой переговорить. Я у вас в долгу. Не знаю, как и благодарить.

— Оставь, Луговой, — удивлённо взглянула на меня Шахерезада лечебного факультета, — не для тебя я это сделала, а для мамы. А вот тебя бы стоило проучить. Ну да стечение обстоятельств на твоей стороне. Ты же в курсе, что экстернат по философии принимает сам профессор Миневич?

— Ну да, — я грустно вздохнул.

— Тебе назначили сдачу на завтра, на двенадцать часов. Реферат и ответы по билетам. Реферат уже зачли…

— Блин, уже завтра? Так быстро? — я растерялся, так как, кроме реферата, у меня ничего не было готово.

— Не выражайся, Луговой! Миневич любит сюрпризы, а ещё просто обожает валить слишком зарвавшихся студентов. Если что, я тебе этого не говорила, но на завтра ты был уже обречён, если бы…

— Если бы что? — выдохнул я ауру надежды.

— Не перебивай! — слегка повысила голос железная Шахерезада, — я же сказала, удача на твоей стороне. Миневич срочно уезжает в Ленинград, точнее, два месяца, как Санкт-Петербург, прости господи. А экстернат перенести нельзя. Дата утверждена ректором.

— Уезжает насовсем? — Султановна осуждающе взглянула на меня, отметив слишком много откровенного позитива в моём голосе.

— Нет, на съезд «Народного Фронта». Профессор у нас ярый поборник демократии и перестройки. Но для тебя это только в плюс. Экзамен будет принимать доцент Куропаткин с кем-то из кафедральных преподавателей. Так что есть неплохие шансы всё-таки сдать экстернат.

— Сапфира Султановна! Да я, да вы… — от избытка чувств я вскочил и устремился к железной Шахерезаде, разводя руки для объятий.

— Но-но, Луговой! — остановила она меня одним взглядом. Не женщина, а настоящая гаубица, — держи свой комсомольский задор на привязи! Дуй к секретарю за допуском и домой, готовится. У тебя сутки. Не подведи меня!

Я, продолжая глупо улыбаться, отступил к двери из кабинета, но не удержался и послал Шахерезаде воздушный поцелуй. Нет, надо тётеньке послать букет роз. А то свинство с моей стороны форменное.

Мда, как мало нужно человеку для счастья! Чтобы деканат подбодрил, и удача обозначила улыбку. Последний экстернат был уже делом принципа. Жаль я в своё время раз и навсегда не выяснил у Смотрящего, сохраняются ли новообразованные реальности потом, после того как я их покидаю. Или рассеиваются, будто и не было? Хотя он намекал на их влияние на основную линию времени, чему были пусть и незначительные, но весомые доказательства. Не было же Гитлера в той ветви, куда я попал в теле деда и фюрером стал Геринг? Так, может, и сейчас я могу не только изменить что-то в глобальном плане, но и кое-что сделать для вполне конкретных близких людей?

Впереди не самые радужные десять лет жизни. Помочь маме и отчиму никак не помешает. Ну не солить же мне неожиданно свалившиеся деньги? Тем более что они дешевеют день ото дня. Эх, поспешил я с долларами. С Орлинду и половины достаточно было бы, а остальные припрятал. Через полгода же обменники появятся.

Эх…все мы задним умом крепки! И чего испугался? Что заметут? Так и в дело их всё равно пускать не собирался же? Единственная проблема, как их происхождение родителям объяснить.

Батя в этом году ещё убеждённый коммунист, бывший парторг. Ему хоть и не нравятся происходящие перемены, а перестройку всё же принял и пытался понять. Даже поддержать. Сначала даже радовался приходу к власти относительно молодого и энергичного «Меченого», но вот немного позже… Помню, как было ему до отчаяния обидно, когда стали поливать грязью из каждого утюга и жёлтой газетёнки всё, чему он отдал жизнь, за которую не то, что какой-нибудь железки, кирпича себе не позволил со стройки вынести. Всегда оформлял всё чин по чину, с накладными и оплатой в кассу, когда вокруг тащили все — от разнорабочего до прораба.

Нет, не возьмут они денег, если я вот так принесу их безо всяких объяснений. А какие могут быть оправдания таким деньгам?

Хотя, полагаю, есть всё же способ. Если к новогодним каникулам я ещё буду пребывать в этой реальности, то привезу помощь не деньгами, а, к примеру, продуктами длительного хранения. А что? Разжиться за наличные тушёнкой сейчас не проблема. Да не какой-нибудь, а с армейских складов. Это немного позже на рынках разгуляются китайские консервы «Великая стена» и прочие маргарины «Рама», да рис «от дяди Бена» с чикагским метрдотелем на упаковке, открывший просто ниагарский водопад продуктов от компании Mars, которыми будут пичкать ближайшие тридцать-сорок лет наших детей и домашних животных.

Но тушёнка и макароны — полдела. Надо всё же попытаться прикупить баксы и отвезти пока троюродному брату на хранение. Толяну я доверял и доверяю, как себе. Он лишних вопросов задавать не будет, скажу — отвезёт их через полгода родителям. А там и эксчейндж легализуют.

Схлопнется, сольётся или растворится в основном стволе эта реальность — это ещё вопрос. А моя душенька будет спокойна. Так и порешу.

Поймав по пути частника, первым делом заехал в общагу и перетащил сумки из комнаты в багажник. Проходя мимо комнаты Орлинду, не утерпел и заглянул, наткнувшись на парочку суетящихся земляков незадачливого бизнесмена, суетливо пакующих хозяйские вещи. Самого африканца нигде не было. Ни и слава Богу! Чем быстрее свалит, тем ниже вероятность, что через него выйдут на меня.

Но и расслабляться не стоит. Выяснить мою личность не так уж и сложно. А вот дальнейшее зависит от возможностей ищущих. Через ментов можно пробить место основной прописки и адрес родителей. В городе я зарегистрирован на адрес общежития. О хате Валентины Петровны не знает никто. Это я молодец, предусмотрительно в своё время сделал. Да, можешь же, Гавр, когда голову включишь!

— Теперь к кинотеатру «Родина», — бросил я частнику, уже хорошо «заряженному» мной на сегодня.

В видеопрокате столкнулся с почти полузабытым идиотизмом — продавец помимо оплаты требовал оставить в залог паспорт. Неимоверным усилием воли подавив в себе желание свернуть ему шею и вспомнив, что с сегодняшнего дня деньги для меня не проблема, довольно быстро уломал его оставить в виде залога двойную сумму стоимости видеокассет. Под это дело даже удалось раскрутить новоявленного коммерсанта на новинки, для чего пришлось совсем немного напрячь память.

От доброй половины перечисленных мной фильмов продавец открестился, изумлённо кривя лицо. Но кое-что добыть для разнообразия машкиного досуга удалось. Нужно было обязательно учесть женский вкус, но и для удовлетворения своих ностальгических желаний я тоже кое-что добавил.

«Танцующий с волками» с Кевином Костнером, джентльменский набор: «Привидение» с Деми Мур и Патриком Суэйзи, «Красотка» с Ричардом Гиром и Джулией Робертс, «Шофер мисс Дейзи» с Морганом Фриманом, «Пробуждение» с Робином Уильямсом и Робертом де Ниро. Хотел ещё прихватить трилогию «Крёстный отец» Френсиса Форда Копполы. Как раз третья часть вышла, которую продавец очень рекламировал.

Но, поразмыслив, взялбеспроигрышную комедию «Один дома» и три первых фильма «Кошмар на улице Вязов». Сработает на контрасте. Ибо справедливо подозреваю, что от романтических соплей большинства выбранных фильмов попросту усну и нормальной компании Машеньке не составлю.

А компанию хотелось составить. Нет, правда, без всякой задней и даже передней мысли. Надоело бодаться одному со своими тараканами. Скоро голова лопнет.

Даже недавнего адреналинового ревю было недостаточно для того, чтобы переключиться. Так, может, приятное времяпрепровождение с симпатичной девушкой сработает?

Глава 19

Уметь выносить одиночество и получать от него удовольствие — великий дар.

Джордж Бернард Шоу

В машкину дверь стучал уже лбом и коленями, перегруженный, словно осёл на багдадском базаре. Даже в зубах болталась авоська с овощами. Немного не сдержал порыв энтузиазма: ну не смог уйти с рынка, не позволив себе запастись продуктами аж на две недели вперёд.

Хотя, если честно, то чем ближе я был к дому Маши, тем меньше у меня оставалось уверенности в том, что меня не попросят отвалить со всеми моими ништяками. Что-то такое гордо-аристократическое периодически выглядывало из-под машкиной эмансипированной харизмы. Спаситель-то я спаситель, а если у девушки уже кто-то есть? Не может не быть. Или был, да обидел. Банальная история. Симпампуля же… Неловко может получится. Прусь как нувориш на случку. Надеюсь, мне хватит мужества элегантно растаять в дымке вечерних сумерек и не лезть в чужую жизнь.

И вообще: что за бред последнее время лезет в голову благородному анавру? Старый добрый спермотоксикоз тому виной или что-то ещё? Хотя к спермотоксикозу вряд ли применимы прилагательные «старый» и «добрый». Тьфу ты! Ну сколько можно ждать? Уснула она там, что ли?

— Гаврила? — дверь открыла и вправду выглядевшая заспанной девушка, опиравшаяся почему-то на один костыль.

— Шкожко можно жжать?! Вожми уже авошку, — проговорил-прожевал я, вращая глазами.

— Ой! — Маша приняла из моих зубов авоську с овощами и, хихикнув, перехватила поудобнее костыль, протянула вторую руку за другой сумкой.

— С остальными я сам справлюсь. Ты ж раненая, егоза. Принимай гостя с ярмарки!

— Да у меня сегодня просто настоящий проходной двор, только полчаса назад последняя подруга ушла. Я и задремала.

— Так я помешал, может, разгружусь, да уже завтра загляну? А ты досыпай.

— Да ладно тебе, Гаврила. Ночью спать нужно. И чего это ты столько всего натащил?

— Так я рассчитал еды как раз на весь реабилитационный период, чтобы лишний раз в магазин не бегать. На костылях это ещё тот геморрой. Я тут видел у тебя гастроном аж за четыре квартала. А до рынка и вовсе через полгорода ехать. Ничего. Сейчас холодильник забью, рассольничек намучу или ещё чего живительно-пикантного, отбивные можно опять же.

— Стой, стой, Луговой! Мне столько не съесть и за неделю. Ты чего?

— Так ты же не одна кушать будешь. С товарищами поделишься. А в гости к больным максимум яблоки или апельсины приносят. Или куриный бульон. В отличие от общепринятого мнения, этим точно сыт не будешь. Сама же сказала «проходной двор». Подруги или ещё кто с хорошим аппетитом, — я с нейтральным видом пожал плечами и стал разгружать сумки, чувствуя на себе пристальный взгляд девушки. Намёк был воспринят спокойно.

— «Ещё кого» у меня нет, если ты об этом, Луговой. А вот что Стася скажет?

«Ни фига себе!» — про себя изумился я осведомлённости девушки. Нда-а, девичья разведка, не дремлет. Не институт, а большая деревня.

— Что скажет Стася? Расстроится, наверное. Может быть, да, а может быть, и нет. Скорее успокоится. Мы ведь расстались. Не скрою, по моей инициативе. Подробности знать хочешь?

— Нет, уволь, — слегка покраснела Маша. И постаралась сменить тему, — видик-то зачем припёр?

— Смотреть будешь, просвещаться культурно. Я и фильмов разных прихватил, скучно не будет. Выбирал на свой вкус, может, понравится? — я не утерпел и немного слукавил.

Ещё бы не понравится! Гир, Робертс, Суэйзи, Мур, Костнер — в своё время я не знал ни одной девчонки, которая бы не фанатела по одному из героев, которых они воплощали на экране. Это же почти не убиваемые козыри! Мягкая сила, Юнайтед Стейтс оф-таки Америка, чтоб им всем повылазило, где не нужно…

— Блин, Гавр, ты маньяк! — воскликнула Маша, перебирая видеокассеты, которые я вывалил на её стол внушительной кучкой, — когда мне теперь учиться прикажешь? Я же так хвостов нахватаю.

— А ты не спеши, Маш, делу время — потехе час. Тебе же в институт не нужно ходить? Все задания, лекции и семинары будешь дома штудировать. Поверь, на втором курсе семьдесят процентов информации, а то и больше — шлак, который тебе никогда не пригодится. Тебе ещё и понравится такой способ учёбы. Жаль, нельзя оформить в нашем институте свободное посещение занятий. Сколько бы свободного времени для полезных вещей освободилось.

— Это ты на основе личного опыта такие выводы сделал, Луговой? Потому и с экстернатами заморочился? — Маша шустро, несмотря на костыли, последовала на кухню и с нескрываемым скепсисом стала следить за моими манипуляциями с продуктами и посудой.

Я же, что называется, «обживал» территорию. Ничего экстраординарного. Газовая печка с духовкой, что оч-чень неплохо. Посуды мало: всего две кастрюли, сковорода, пара мисок, ложки-вилки. М-да… в этом доме скорее не готовили, а разогревали или варили макарошки и рис к консервам. Советский студенческий минимализм. А ещё девочка называется. Ладно, назвался груздём, буду писать на простой.

— Ты и про экстернат знаешь? Сдаётся мне, Машенька, что, как всякий мужчина, я пребываю в святом неведении в вопросе, кто кем заинтересовался.

Машка попыталась возмущённо возразить, но я решительно пресёк любые объяснения.

— Нет, конечно же, нет, ну какой из меня объект девичьего интереса? Ты ведь, скорее всего, случайно услышала в деканате про экстернат. Например, от Шахерезады. А твои подруги ни в коем случае не напели тебе про Стасю. О ней ты также узнала чисто случайно.

— Вот ты болтун, Луговой! Но рациональное зерно в твоём позёрстве есть. Не безнадёжен. Только зубы мне не заговаривай. Ты чего тут нахозяйничать собрался? Зальёшь мне плиту, сам отмывать будешь.

— Спокойно, Маша, я Луговой! Будешь и сыта, и довольна. И плитке твоей ничего не грозит. Ничего особенного я готовить не собираюсь. Так, сотворю один вариант живительного варева — что-то среднее между огненным грузинским чахохбили и томатным супом, даром я что ли затарился на рынке целым набором специй! Да со свежим лавашиком…м-м-м — мечта!

— Я сейчас слюной захлебнусь, Луговой! — засопела у меня над ухом Маша, наваливаясь на спину далеко не девичьей грудью.

— Так, а ну-ка брысь в гостиную учить патфиз! Терпи, дщерь земная, и будет тебе награда.

— Гад! — фыркнула Машка, но дисциплинированно пошкандыбала обратно в гостиную.

Я же, подкрутив громкость кухонной радиоточки, углубился в готовку, даром что процесс в мою бытность отцом семейства был давно отработан до автоматизма. Заодно в перерывах нарубил салатика, сдобрив его оливковым маслом, кое также нашлось на рынке по совершенно бессовестной цене.

Хотя, что может быть не бессовестным в отношении экономики в этом времени? Разве что полное её отсутствие как таковой.

С учётом чужой территории справился немного дольше ожидаемого. Поэтому накормить изнывающую над учебниками Машу удалось только через полтора часа.

Супчик явно удался. Это я понял по тому, как трещало за ушами у Маши, несмотря на явно непривыкшую к острым и пряным блюдам хозяйку. Тут явно к месту оказалась баночка интуитивно прихваченного на рынке холодного мацони, призванного смягчить темперамент сотворённого блюда. Вторая тарелка была принята благосклонно, да с таким аппетитом, что я тоже не удержался от добавки.

Наконец, умиротворённые и объевшиеся мы отвалились от стола.

— Это просто свинство, Луговой, так жрать на ночь глядя! — Сикорская в блаженной неге полузакрыла глаза.

— Не переживай, Маш, с этим блюдом только кажется, что объелся. На самом деле, уже через час снова захочется есть, поэтому предлагаю чуть погодя заварить душистого чайку под десерт.

— Десерт? — глаза Маши широко распахнулись, — да ты точно маньяк, Луговой!

— Тебе полезна подобная еда. Для сухожилий, а ещё кровообращение улучшает. Ну и вообще…чувствуешь, как настроение ползёт вверх? Это тебе не куриный бульончик, хотя и он иногда бывает нелишними. А надоест, так я хаш наколдую или шулюмчик. Правда, тут бы казан пригодился, но и в кастрюльке можно.

Повисла небольшая экзистенциальная пауза, которая обычно сопровождает созерцательно-умиротворённое состояние послеобеденной эйфории.

Маша продержалась недолго и решилась-таки расставить некоторые точки над ё.

— Скажи, Луговой, так всё-таки зачем ты сегодня пришёл?

— Ну, во-первых, я сам обещал тебя навестить, помнишь, после того как привёз из травмпункта? А во-вторых, я же уже объяснил, что хочу поспособствовать не только исправлению ситуации с твоим невезением на кроссе, но и восстановлению физического, а также душевного здоровья. Можешь считать, что я хочу исполнить врачебный долг. Такая мотивация тебя устраивает?

Маша усмехнулась каким-то своим мыслям и пристально посмотрела мне в глаза. Мда… уж посмотрела, так посмотрела. Мне, 53-летнему мужику в шкуре молодого парня почудилось, будто по спине стеганули электроразрядом. А ведь Машка не анавр, зуб даю! Сто против одного, она все мои выкрутасы читает, словно открытую книгу. И я оказался недалёк от истины.

— У тебя что-то случилось, Гаврила?

Вот тебе и раз. Интересно, за что в моём поведении у девочки так зацепилась её интуиция? И что теперь ей ответить? Что я совсем недавно отправил в страну охоты несколько бандитов и пребываю в экзистенциальной депрессии? А может она имеет ввиду моё расставание со Стасей? Тогда это банальная жалость.

Не хочу! И тут мне пришла в голову прозрачная до ледяной синевы мысль. А ведь моя тяга к Маше может объясняться не только повышенным либидо, но и простым духовным одиночеством. Случилось же у меня тогда, под Перемышлем, просветление с баронессой Вревской, Ольгой свет Евгеньевной!

Так почему бы не поделиться своими чаяниями и с Машей? Те немногие минуты общения, что были у меня с этой девушкой, лишь утвердили в полной уверенности: Маша Сикорская одарена не только умом и способностями, но и редкой интуицией. Чего же тебе ещё надобно, собака?

Ответ на вопрос «зачем?» был ясен, как белый день: ещё несколько недель моих бесплодных поисков и векторного блуждания по городу и пригородным лесам — я точно начну потихоньку сходить с ума. Ведь все эти экстернаты, тренировки с последователями Луки и даже криминал по наводке африканца, — всё это, нужно честно признать, не столько для заработка, сколько попытка заглушить душевную боль!

Как можно полноценно жить в теле молодого парня, искусственно ограничивающего себя лишь целью Миротворца? Вопрос риторический.

Я ответил Маше долгим, пристальным взглядом.

— Сикорская, прямой вопрос требует такого же прямого ответа. И к тому же врать я тебе не хочу.

— Так зачем дело стало? — робко улыбнулась девушка, кутаясь в клетчатый плед и устраивая поудобнее пострадавшую ногу.

— Если бы дело заключалось лишь в том, чтобы поплакаться тебе в жилетку и возможно получить сегодня немного больше, чем просто дружеское внимание, я бы прямо сейчас распрощался с тобой.

— Хм, интригуешь, Луговой. А как же совместный видеопросмотр?

— Ну, настроить буржуйский агрегат и обучить тебя пользоваться японской шайтан-машиной дело пяти минут. А все эти фильмы я видел много раз и много лет назад. Некоторые могу пересказать буквально близко к тексту. Я и принёс их тебе, потому что знаю наверняка: хорошее настроение при их просмотре гарантировано.

— Что-то не пойму я тебя, Гаврила. Слишком мутная у тебя прелюдия. Можешь толком разъяснить? — Маша поджала губы. Явный признак, что начинает злиться. Оно и понятно. Парень проявляет вполне прозрачный интерес, спас, опять же, на руках чуть не до дома дотащил, кормит, ухаживает, и тут на тебе — сомневается, стоит ли оставаться. Разрыв шаблона.

— Послушай, Маш. Давай так. Я расскажу тебе всю правду о себе не спеша, в деталях. А ты постарайся дослушать до конца. Верить или не верить — дело твоё. Для начала отнесись к этому, к примеру, хотя бы как к необычной, даже фантастической истории. И если после моего рассказа ты укажешь мне на дверь, я пойму и не обижусь, — продолжая уговаривать скорее себя, чем Сикорскую, я всё же решил, что в моём рассказе не будет истории с наркоторговцами. Не хватало сюда втягивать ещё и Машу, пусть и чисто информативно. Не хотелось бы её пугать.

— Надо же, да ты не просто интригуешь, Луговой. Ты играешь с моим любопытством. Издеваешься? Скажи честно, охмурить решил? — лёгкая улыбка девушки мгновенно превратилась в лукавую гримаску. Глаза Маши заблестели.

— А что в этом плохого? — решил я поддержать волну лёгкого флирта, — разве тебе неприятно? Или ты предпочитаешь классику: пару месяцев конфетно-букетного периода, кино, театр, концерт, поцелуи в парке на скамейке, на дискотеке, на лекции?

— Фу…пошлятина.

— Так и я о чём? С меня оригинальная интрига, которой ты и не ждёшь. С тебя лишь немного терпения и доверие, если сложится.

— Что ж…я готова, — в ответе Маши на этот раз не было ни грани лукавства или ёрничания.

— Для начала давай заново познакомимся. Я действительно Луговой Гаврила Никитич. Но мне не двадцать два года, а пятьдесят три…

* * *

Когда я закончил свой рассказ, за окнами уже наступила глубокая ночь. Пару раз мы прерывались, чтобы поставить чайник, а потом понадобились паузы и для отправления естественных надобностей. Что в машином положении требовало времени гораздо больше обычного. Сказывалось волнение слушательницы.

Нужно отдать должное Маше, она не перебивала, и не засыпала меня вопросами. Тем не менее, оставаться равнодушной у неё не выходило. Да она и не старалась особо.

О своих похождениях в 1915 и в 1942 годах я старался рассказывать, избегая излишних подробностей, разве что невольно останавливался на описании людей, с которыми мне довелось повстречаться.

Общение с Сикорской в этот вечер ничуть не походило на мой рассказ князю Вяземскому или баронессе Вревской. Накипевшее за последний год, скорее, превратило моё повествование в некую исповедь. Почему-то мне показалось, нет, я чувствовал всем своим естеством, что именно Маша, возможно, поймёт главное. Как ни наивно, я надеялся получить небольшое облегчение от общения к изначально совершенно чужому человеку.

Я осторожно ловил смену настроения на лице Сикорской в самых неожиданных местах своего рассказа, порой глаза девушки были полны безусловно оправданной печали, а иногда совершенно неожиданная улыбка заставляла делать над собой усилие и продолжать повествование.

Несколько раз я с удивлением отмечал, как ходят желваки на её узких скулах. Да, эта девочка могла читать между строк. Маша слушала, слышала и переживала вместе со мной весь противоречивый путь анавра. А я всё больше убеждался в том, что не совершаю ошибки. Её молчаливое сопереживание было во сто крат ценнее любых наставлений Смотрящих или равнодушной помощи Закона Сохранения Реальности.

Похоже, я немного ошибся. Душевная сила этой девушки намного превышала мои ожидания. Я же, по сути своей, больше человек, чем анавр, в шкуре которого пребываю не более года.

Очередной чай давно остыл, Маша так и не притронулась к чашке с момента перехода рассказа о моём перемещении в реальность 91-года. Я уже давно закончил, а она продолжала молчать, смешно, по-детски прикусив краешек наволочки у подушки, которую крепко прижимала к груди.

— Почему я? — первый прозвучавший вопрос обескураживал. Я чуть не расхохотался. Ожидал всего: и обвинений в розыгрыше, враньё, наконец, вопросов о будущем, да чего угодно! Но женщину интересовала в первую очередь только она. Что ж, постараюсь быть снисходительным, но не высокомерным. Всё-таки пока Маша, сама, не зная того, помогает мне гораздо больше, чем я ей.

— Прости, Машенька, не понял, «почему ты, что»?

— Ну, ты попал в своё прошлое, молодость. Получил возможность пусть и на неопределённое время воспользоваться всеми преимуществами: послезнанием, накопленным жизненным опытом, способностями анавра. Почему ты обратил внимание именно на меня? Почему спас и возишься со мной, а не ищешь своего Демиурга?

— Хм…н-да…умеешь ты, Маша, задавать вопросы. Так сразу и не ответишь.

— А ты попробуй, Гавр, я ведь тебя за язык не тянула. Сам решил рассказать.

— Ну, прежде всего, должен тебе сказать спасибо, что поверила.

— Пока не уверена, всё зависит от того, что и как ты ответишь на мои вопросы, — на лбу у девушки между бровями залегла упрямая складка.

— Спасибо и на этом. Что до твоего вопроса. В моём времени, ну, в том, что тридцать лет сему вперёд, стало модным одно психологическое понятие. Гештальт. Дословно «целостный образ» или «форма». Предполагается, что у каждого замороченного индивида этих гештальтов воз и маленькая тележка. И для внутреннего спокойствия их следует обязательно «закрывать», то есть разобраться и поставить точку, иначе этот гадский гештальт будет являться тебе во снах, портить жизнь и карму, а также повлияет на твоё душевное здоровье. Не знаю, как в действительности, но у меня таких гештальтов с дюжину даже сейчас наберётся. С некоторыми мы живём тихо — мирно в состоянии вооружённого нейтралитета, а кое-какие по жизни периодически отвешивают мне знатного пенделя. Но это так, шутка для разрядки, а то мы с тобой сидим с такими лицами, будто решаем проблемы Мира. Я тебе не говорил, но в той, моей прошлой реальности, в январе-феврале 1992 года я расстался со Стасей, получив сначала согласие на руку и сердце, а потом через короткий промежуток времени уведомление о том, что она выходит замуж за другого. Но это так, просто иллюстрация, чтобы понять моё состояние тогда. Честно говоря, я мало помню то время, подсознание, оберегая психику, стёрло многие факты. Но и это не самое важное. Этот период длился почти полгода. Я, естественно, подсознательно пытался подобрать лекарство или какой-нибудь способ отвлечься от накатившей депрессии. Неплохо помогало занятие наукой, книги, учёба. Но всё это, как ты понимаешь, не совсем то. Интересный феномен, тогда в «том 1991-м», пока я был со Стасей, других девушек для меня не существовало, а потом понемногу, совсем по чуть-чуть, мир вокруг стал открываться, приобретать краски. И однажды я «увидел» тебя, Маша. Да, да! Можешь смеяться. Нет, я, конечно, был знаком с тобой, но лишь шапочно: симпатичная девушка из параллельной группы, однокурсница с потока, приятная, интересная…но и только. Но в образовавшейся пустоте, которую я пытался заполнить светами, танями, ленами…не считай меня циничной сволочью, я не пустился во все тяжкие, никого не обижал, не бросал, всегда был предельно честен с любой из девушек, кого приглашал в кино или прогуляться…не знаю. Возможно, я искал то что потерял, а может, и то, чего у меня на самом деле никогда не было. Но в этой череде серого тумана воспоминание о встрече с тобой осталось со мной на всю жизнь. Той самой коротенькой в спортзале. В «том 1991-м» я лишь поздоровался с тобой, и мы обменялись улыбками. Я ещё подумал тогда: «такой девушки мне не видать как своих ушей!» Так родился очередной гештальт, символом которого на всю жизнь стал твой образ. Вот тебе и ответ, на вопрос, почему ты.

— Значит, сейчас это закрытие твоего старого гештальта? — мне показалось или голос Маши дрогнул.

— Блин, чем дальше в лес, тем толще партизаны! Машка, да услышь ты меня! Я пятидесятилетний мужик, потерявший всё и болтающийся между чистилищем и адом в призрачной надежде хоть на какое-то решение. Какой, нахрен, гештальт? Это просто попытка объяснить мой интерес к тебе в первые минуты встречи. Хочешь прямо? Не вопрос. В этой реальности, увидев тебя, я захотел Машу Сикорскую с такой силой, что аж зубы свело, хорошо хоть нашлось кому отрезвить. Голая физиология, прости за банальность. Да, я уже через несколько недель предпринял шаги, чтобы расстаться со Стасей, потому что знал, стоит мне нынешнему приложить чуть больше усилий — и она будет моей, вся, целиком. Это ли не закрытие гештальта. Да не какого-нибудь полузабытого, а одного из самых основных. И что потом? Наслаждаться кратковременным счастьем и ждать каждый день, что всё это прекратится в одно мгновение. Это не закрытие гештальта, а побег в эфемерную реальность. К тому же я этого и не смог бы сделать… Потому что жена и дочки перед глазами. Для меня их потеря прошла по меркам Розы Миров совсем недавно, буквально вчера.

— Погоди, Гавр, — Маша ухватила меня за пальцы, заходившие ходуном. Что-то я совсем расклеился. Тряпка… — я всё поняла, не стоит так волноваться. Я не знаю, может тебе поискать сейчас твою будущую жену?

— Ну ты предложила, Маша! Ей сейчас пятнадцать лет и всё её время занимают тренировки в спортзале. Нет, конечно, она ходит и на дискотеки, и на свидания. Но я же не педофил какой-нибудь. Ну и что я ей скажу? Привет, Оля, я твой будущий муж? Бред сивой кобылы… Похоже, зря я на тебя всё это вывалил. Пойду я…побегаю.

— Никуда ты не пойдёшь, Луговой, — в голосе Маши прорезалось столько силы, что я невольно замер, — кто обещал мне культурный досуг? Будем смотреть кино, потом ляжем спать и не надо улыбаться! В разных комнатах. А завтра пойдёшь сдавать свой экстернат. Ну а дальше подумаем, как жить.

— Машка, Машенька…

— И не мельтеши, Луговой. Тоже мне, мужику полтинник, а он расклеился как зелёный пацан!

— Э…но…

— Ты против? Можешь тогда валить отсюда со всеми своими заморочками!

— Я не против, Маш. Даже рад, но зачем и тебе мои заморочки?

— Пока не знаю. Мне понятно лишь одно, что одному тебе сейчас будет хуже. Как и мне, — она вздохнула, — так почему бы двум одиночествам не помочь друг другу?

— Погоди, я считал…как же подруги, одногруппники?

— Всё это не то, Гавр. Совершенно не то! А после твоего рассказа я уж точно спокойно дальше жить не смогу. К тому же у меня ещё миллион вопросов. Ты ведь не откажешься мне на них ответить? — она лукаво улыбнулась, — мне нужно свыкнуться с мыслью о том, что я живу в реальности, которая, как ты сказал, неосновная и может в любой момент исчезнуть вместе со мной.

— Ну, это ещё не факт, лишь россказни Смотрящих, — попытался я успокоить Машу.

— Не надо, Гаврила. Если в полной мере поверить во всё, что ты рассказал, то можно сойти с ума. Оставь мне привилегию считать выдумкой или ошибкой то, что помешает мне дальше жить уверенно и спокойно.

— Машка… — я в восхищении смотрел на девушку. Это же надо, а ведь я её недооценил. И ещё как!

— Так, Луговой, хорош! Давай уже кино смотреть. Не то — ложись баиньки. Тебе завтра рано вставать.

— Всё, всё, Маш, — я поднял ладони, — сдаюсь! С чего начнём?

— А ты сам выбери, соответственно настроению. Говорил же, что видел их много раз.

— Хм. Тогда начнём с «Танцующего с волками», а закончим «Привидением». Двойного сеанса будет достаточно. Тебе ведь тоже нужно соблюдать режим.

Глава 20

Я ещё в школе усвоил, что нельзя выдумать ничего столь оригинального и маловероятного, что не было бы уже высказано кем-либо из философов.

Рене Декарт.

Странно, из своей прошлой жизни я что-то не припомню, чтобы на кафедру общественных наук преподаватели приходили так рано, как сегодня. Экстернат был назначен на 8.30 — время, когда уборщицы ещё продолжают свой неутомимый дрейф со швабрами, а их заслуженные цинковые вёдра всё ещё перекликаются в унисон с хлопающими дверями аудиторий.

От Маши я ушёл ещё затемно, спать так и не ложился до самого утра. Просмотр фильмов неожиданно увлёк и даже слегка настроил на оптимистический лад. Видео девушка смотрела азартно, искренне переживая за героев и героинь. А последнюю треть «Привидения» так и вовсе проревела. Зато заснула после этого быстро, засопев едва повернувшись на правый бок.

Я же до утра провалялся без малейшего желания сна. Даже впрок отсыпаться не стал. Тело анавра достигло какой-то одной ему известной точки прогресса: как ни присматривался последние недели, никаких больше изменений не замечал. Ну а что касается функций, было о чём поразмыслить. Прежде всего о том странном эмоциональном всплеске, который накрыл меня во время рассказа Машке о своих приключениях. Я давно подозревал, что помимо радикального влияния матрицы нейротрона анавра на организм аватара существует и какая-то обратная связь. Возможно, это связано с возрастом носителя, развитием его интеллекта, характера, наконец, так как наиболее яркие эмоциональные всплески случались у меня в теле прадеда и в своём, собственно. А вот в сорокалетнем теле деда — почему-то нет. Наоборот, психофизический фон был ровным и стабильным. Вполне может быть, что тут сыграло роль лагерное истощение, но я всё же больше грешил на нестабильный гормональный фон.

Особым отличием эмоциональной нестабильности в этот раз явилось её внезапное начало и столь же быстрый финал. Будтовыключателем щёлкнули. Бац — и только дрожь послевкусия. Что же стало триггером? Близкий, почти тактильный контакт с Машей?

Может быть, может быть… Тут бы перед экзаменом со стойкой эрекцией справиться, а не высоких материях размышлять.

Ну а Машка…уродилась же деваха. Эх… Спокойно, спокойно, Гавр. Нас интересует философия. К примеру, подумаем-ка лучше об апориях Зенона.

Уф-ф-ф… Главное, чтобы подобный дестабилизирующий «сюрприз» от аватара не возник в ответственный момент, когда от хладнокровия и точности зависит моя жизнь. Поэтому в дальнейшем следует выработать какую-то тактику отвлечения.

Тем не менее я ничуть не жалел о том, что открылся Сикорской. Никакой опасности в этом нет, а польза, помимо душевного облегчения, есть, несомненно. Сама того не понимая, девушка стала моим невольным союзником. Плюс, коварный я возбудил в ней явно нешуточное любопытство, что привело как минимум к выполнению моей первоначальной задачи — провести вечер рядом с прекрасной симпатичной девушкой. И даже ночь. Пусть и чисто платоническую.

Неугомонное либидо продолжало нашёптывать и навевать образы ещё более заманчивой перспективы. Пришлось на него ещё раз шикнуть как можно суровее и сосредоточиться в ожидании экзаменаторов.

Первым явился кудрявый на всю голову доцент Куропаткин. Заметив меня, топчущегося у бюста Вождя Революции, он кивнул и указал на ближайшую аудиторию.

— Предлагаю, молодой человек, начать, не дожидаясь остальных. Всё равно вам положено готовиться по билету тридцать минут. А мои коллеги немного задерживаются. Вы же не против?

Конечно, я был не против, чем раньше начнём, тем скорее закончим. Судя по довольно благожелательному настрою Куропаткина, никаких особых репрессий мне не грозило. Прочитанный во время ночных бдений учебник и словарь по философии для вузов должны были дать мне основу базовых фактов, на которых я бы смог построить ответы. К тому же к трём вопросам билета полагалось ответить на дополнительные по пресловутому реферату «Немецкая классическая философия».

Взяв билет с номером 34, я устроился напротив доцента и прочёл вопросы. Хм, серединка на половинку. Вроде бы ничего экстраординарного. Могло бы быть и гораздо хуже. Даже нет, пожалуй, лучшего и желать не стоит.

Первый вопрос касался философии Канта, что также перекликалось с темой реферата, и был сформулирован не совсем конкретно, что позволяло мне вполне оправданно «растечься мыслью по древу», да, именно мыслью, а не белкой, как древнерусский автор.

Второй был коротким и буквально повторял вторую главу из учебника, вернее, её первую часть.

А вот третий касался эвтаназии в современном мире и вопросов этики. Точнее, биоэтики. Блин, этого наверняка не было в советских учебниках и словарях, по которым мы учились. Лекционный материал… Вот же засада! Хотя, почему же «засада»? Откуда глубокоумному доценту знать, что перед ним студент с мозгами врача с более чем тридцатилетним стажем. Кандидатский минимум по философии мне в помощь, опять же. Да к тому же современника, измученного и практически отравленного горой интернет-информации об эвтаназии в америках и европах двадцатых годов двадцать первого века, а также прочих свободах, ЛГБТ — трендах и прочих мутациях евромозгов. Решено, по третьему вопросу буду импровизировать. Но, «в плепорцию»!

Несмотря на негативные ожидания и лёгкий мандраж, экзамен прошёл довольно ровно. Даже пару раз процесс вызвал во мне живой интерес, почти увлёк. Особенно когда доцент и ещё одна пожилая преподавательница, подключившаяся к опросу, начали асфальтировать меня по поводу опровержений существующих доказательств существования Бога и, собственно, самого доказательства Канта. Слово за слово, преподавательница, на моё счастье, оказалась фанаткой Булгакова. Пришлось немного поспорить, так, в меру сил, чтобы уж совсем за овощ не посчитали. Михаил Афанасьевич вкупе с Воландом помогли зажечь огонь истины в глазах зевающей философини.

А вот когда Куропаткин неожиданно начал вдохновенно вещать голосом Левитана о кантовском демиурге, что явился зодчим материи миров и его отличии от Творца мироздания, я чуть не потерялся. На одно мгновение показалось, будто Куропаткин читает меня, словно открытую книгу и прекрасно знает, кто я и зачем я здесь. Но очень быстро откинул эту бредовую мысль. Паранойя паранойей, но нельзя же так пугать, блин…

Вот что значат взрывные ассоциации при нестабильном нейрогормональном профиле! Я уж подумал, грешным делом, что Куропатки засланец Хранителей и провоцирует меня. Постепенно удалось перейти в режим диалога, добавляя всё больше информации из реферата. Как-никак не зря же я убил на него столько времени в библиотеке.

Стараясь сохранять невозмутимое лицо, кое-где я безбожно привирал, подтаскивая собственные мысли, а точнее, подсмотренные или подслушанные уж и не помню где, пытаясь аргументировано украшать выдвинутые в споре постулаты.

Вопросы по реферату, как и второй главе учебника, пересказанной мной практически наизусть, дополнительных проблем не вызвали. Куропаткин слушал внимательно, явно сопереживая и прокручивая в своей голове, украшенной слегка взлохмаченной седой шевелюрой, мои ответы. Ну и на закуску, когда две преподавательницы уже откровенно уткнулись в свои записи, мы перешли к третьему вопросу.

Об эвтаназии в девяностых я помнил только одно: сейчас она законодательно признана только в Голландии, вернее, признана приемлемой. То есть, вилами по воде писана. Не эвтаназия, конечно, а её законодательная основа. Сами регламентирующие законы начнут появляться лишь в середине девяностых и далее зависнут до конца десятых годов двадцать первого века. Вот от этого факта и решил отталкиваться, как от трамплина перед спортивным снарядом, внимательно следя за реакцией Куропаткина, постепенно вплетая в свой ответ и религиозные, и биоэтические, и даже подходящие литературные аспекты.

Про литературу я очень вовремя вспомнил, так как обычного материала об эвтаназии у меня было кот наплакал. Вернее, его не было вовсе. А тут на память неожиданно пришёл Иван Антонович Ефремов с его «Часом быка». Те самые Храмы Нежной Смерти, куда определяли тормансиане своих короткоживущих кжи. Едва я произнёс название романа, как глаза Куропаткина вспыхнули. Похоже, ещё один фанат. Это я удачно приплёл!

Вскоре доцент не удержался и начал приводить контраргументы эвтаназии о христианской морали, довлеющей в обществе многих цивилизованных стран Европы. На что я на голубом глазу возразил, что помимо христианства в этих странах происходит эволюция капиталистического подхода, доводимая в перспективе до абсурда, когда ценность человеческой жизни стремится к нулю. Кое-что о свободах, в том числе и о гендерной идентификации. Судя по заинтересованному лицу доцента, кое-что явилось для него подлинным открытием. Ещё бы, дядя, железный занавес ещё не так давно поднят, чтобы иметь всю информацию о забугорье.

Я говорил уверенно, так как знал абсолютно точно, куда придёт это «христианское» общество в итоге. К эвтаназии психических, а также бедных людей, на которых государство не станет желать тратить лишнего цента.

— Чем вам не кжи Торманса, Сергей Александрович? — вопрошал я в праведном негодовании, понимая, что уже почти достиг своей цели и доцент мой, со всеми потрохами. Куропаткин печально вздохнул.

— Гаврила, вам разве не страшно жить с такими представлениями о будущем? — устало спросил он, захлопывая экзаменационный журнал.

— Вопрос не в страхе вокруг, а в звёздном небе над головой и моральном законе внутри нас, дорогой мой Сергей Александрович… — где же не сплагиатить, как не на экзамене по философии.

* * *

— Луговой, ты что с доцентом сотворил? — поинтересовалась Сапфира Султановна, разглядывая жирную пятёрку с восклицательным знаком, выведенную Куропаткиным в ведомости по экзамену.

— Поговорил по душам о души, да так, что за душу взяло.

— Ну, ну. Он декану звонил, сказал, что таким кругозором как у Лугового, студенты лечебного факультета могу гордиться. Больше ничего экстернатом сдать не желаешь?

— Нет! — меня аж передёрнуло, — э-э-э, отдохну пока. Опять же, сессия скоро.

— Ладно, надумаешь — дверь открыта, — замдекана уже хотела вернуться в свой кабинет с моей ведомостью. Я еле успел её остановить.

— Шахере…у-упс!

— Что-о-о?! — глаза Амировой поползли на лоб.

— Простите, Сапфира Султановна, язык мой — враг мой. Простите великодушно.

— Ладно, будто я не знаю, как меня за глаза студенты называют, — улыбнулась Амирова, — что ты ещё хотел?

— Исключительно из уважения и глубокой признательности, Сапфира Султановна! — я быстро выскочил в коридор, перехватил у дежурившего там Федьки огромный букет алых роз и буквально пал на колени перед замдекана.

В этот момент открылась дверь кабинета декана, и появился Сам. Он почти десять секунд рассматривал картину моего преклонения с букетом у ног восточной красавицы, затем, блеснув золотой оправой очков, произнёс:

— Сапфира Султановна, дорогая, мне нужен отчёт по успеваемости за первый семестр, — затем повернулся в сторону секретаря, — Елизавета, душенька, надо бы воды в вазу набрать, грех такой красоте вянуть, — и почти без паузы, — Луговой, вас ждут в приёмной ректора, поспешите, — и исчез за дверью своего кабинета.

Одарённый проникновенной улыбкой Шахерезады, я задумчиво шагал по коридору в сторону ректорской. Иваныч, узнав о моей цели и раздираемый любопытством, забился ждать меня у колоннады входа.

В приёмной меня встретила пожилая секретарша ректора, которая молча кивнула на полуоткрытую дверь главного босса альма-матер.

Шагнул я через порог, испытывая небольшой исторический катарсис, ибо бывать мне в этом сакральном месте пришлось лишь единожды, в той, прежней жизни по не очень весёлому поводу.

Кстати, для экзекуций над нарушителями дисциплины, насколько мне помниться, всемогущий босс дорогой альма-матер никогда не использовал собственные апартаменты. Как, впрочем, и для официальных торжественных моментов. Для этого существовал актовый зал, кабинет проректора по воспитательной работе, наконец.

Но вот однажды, в давно полузабытом 87-м он специально пригласил к себе несколько бедолаг-абитуриентов, чтобы подсластить горькую пилюлю. Мол, вы ребята, молодцы, конечно, прошли вступительные экзамены с хорошими баллами и прочее… Но! У вас есть один недостаток. Вы все мужчины. Н-да-а… никогда в жизни я больше не жалел, что родился мужчиной. Кроме того случая. Юношеская обида на судьбу не позволила оценить всей мудрости и прозорливости ректора, что уберёг нас тогда от опрометчивого шага — идти в институт в эпоху активных биполярных реформ Меченого.

И ведь хватило бы дурости и упрямства настаивать на поступлении. А потом, недоучившись и года, идти в армию на год-полтора с перспективой полностью забыть весь материал первого курса. А затем возвращаться и пытаться нагнать материал с почти пустой к тому времени головой.

К тому же наука срочной военной службы явно пошла впрок в смысле познания нехитрых мудростей жизни и обретения бронебойной толерантности к её идиотическим сторонам.

Ностальгические чувства не позволили мне сразу заметить, что в кабинете меня ожидал отнюдь не его хозяин.

Светловолосый мужчина лет тридцати с ранними залысинами и рассеянным взглядом блёкло-голубых глаз, одетый в серый, ладно сидящий на борцовской фигуре костюм, сидел за длинным столом, приставленным к ректорскому таким образом, что образовывал большую букву «Т». Он что-то внимательно читал в раскрытой кожаной папке.

— Луговой Гаврила Никитич? — спросил спортивный блондин, едва повернув ко мне голову.

Почему-то мне захотелось ему ответить: «Так точно!» — и встать по стойке смирно. Я прикинул, что второе будет излишне. Впрочем, как и первое.

— Абсолютно верно. С кем имею честь?

— Мостовой Василий Григорьевич. Присаживайтесь, молодой человек, — странно, мужчина назвал лишь свои фамилию, имя и отчество, а мне тут же захотелось присовокупить к ним как минимум звание.

Для сотрудника милиции слишком хороший костюм, пусть и не новый. Но носить умеет, чувствует себя в нём как в домашнем халате. Привычно. Да и милицейский опер не стал бы устраивать встречу в кабинете ректора. Хотя чего не бывает в жизни? Может, ему специально нужно обставить встречу так, чтобы создать нужный психологический настрой. Будь я простым свидетелем или даже подозреваемым вызвали бы повесткой, а тут сам в институт заявился. Вызвал через деканат. Или я не единственный, кого он пришёл опросить? Вполне возможно. Кстати, как-то уж слишком быстро сработали. Прошло чуть больше суток.

Я постарался остановить поток мыслей, норовивших сорваться вскачь. Паника плохой советчик. А скорость реакции органов говорит всё же в пользу конторских. И передо мной явно не лейтенант-первогодка. Капитан, а то и майор. Значит, зацепили тему и с валютой, и с наркотой. Однако…

Я внутренне подобрался, стараясь внешне всё же выглядеть неловким (пусть товарищ думает, что его внезапный вызов оказал должное воздействие на неокрепший ум студента), громко отодвинул стул и сел напротив блондина, положив руки перед собой, словно школьник за партой.

Блондин выдержал положенную по канонам жанра длинную паузу. Цирк с конями! Но пусть сам начинает. Быстрее станет понятно, откуда ветер дует.

— Гаврила Никитич, я сотрудник милиции и мне нужно опросить вас по одному делу, следствие по которому сейчас проводится.

Блин, точно конторский. Был бы мент, так бы не церемонился. А то словно кино на Мосфильме снимаем. Про доблестную нашу, народную, у которой служба, как известно, и опасна, и трудна, и на первый взгляд, как, впрочем, и на второй не особенно видна.

— Я всегда готов помочь родной милиции, чем могу, как говорится, — пожал я плечами.

— Отлично. Вам знаком гражданин Орлинду до Оливейра, — он демонстративно заглянул в папку и продолжил, — ди Пончиш Мария?

— Да, знаю, конечно, мы с этим товарищем живём в одном общежитии.

— И как вы можете его охарактеризовать?

— Ну, мы не так чтобы очень близко знакомы. Общительный, хорошо знает русский язык, доброжелательный. Вся общага знает, что у него можно занять столовые приборы, посуду, мебель, когда у кого-то праздник.

— Импортный алкоголь, сигареты, вещи… — продолжил за меня блондин, пристально глядя мне в лицо.

— Ну, да, наверное. Сам-то я не видел, так, слухи ходят. Товарищ, Мостовой, да они все приторговывают, к бабке не ходи!

— Кто «все»? — сделал стойку блондин.

— Ну, иностранные студенты. Сами же знаете, какая жизнь пошла. Инфляция, стипендии не хватает. Все крутятся как могут, чего уж лукавить.

— Ну да, лукавить не будем. Только это спекуляцией это называется, Луговой! — слегка повысил голос оперативник.

— Да какая спекуляция? Ну продадут пару подержанных вещей. Я сам у Орлинду разок джинсы и майку брал. Так он отдал значительно дешевле, чем в коммерческом магазине.

— Поддерживаешь спекулянта, Гаврила, а ещё комсомолец! — от такого неожиданного наезда я даже охренел слегка.

— Да не поддерживаю я, товарищ Мостовой. Если по-вашему считать, так у нас сейчас все граждане, что вышли из-за нужды на рынок торговать — спекулянты. Жить-то как-то надо. Или у вас в милиции по-другому? — решил я немного подразнить псевдомента.

— Речь сейчас не о нас, Луговой! — буркнул Мостовой, — ладно, оставим тему спекуляции. Скажите, когда видели гражданина Орлинду последний раз?

— Хм, так сразу и не упомнишь. Наверное, на прошлой неделе.

— А точнее?

— Трудно сказать, товарищ Мостовой.

— У меня другая информация, Луговой. Студенты из соседних с Орлинду комнат видели вас с ним позавчера.

— Точно! Я как раз отдавал ему долг за джинсы. Память совсем дырявая. Извините.

— Ничего, бывает, парень. Кстати, если не секрет, откуда деньги на американские штаны? Сам же говорил, что стипендии на жизнь не хватает. А так и не скажешь, — это он намекает на мой внешний вид. Что ж, уел, товарищ как-там-тебя-майор. На экзамен я пришёл в слаксах, чёрной водолазке и кожаном пиджаке. На бедного студента в таком прикиде явно не тяну.

— Так подрабатываю. Вагоны разгружаю на железке. Бог силой не обидел. Хватает и одеться. А что, запрещено?

— Ты не ершись, парень, — у губ блондина залегли недовольные складки, — сам должен понимать: не ради удовольствия с тобой болтаю.

— Да понимаю, я. А что он натворил-то, Орлинду?

— Связался с нехорошей компанией и влез в незаконные махинации, — оперативник отвечал, а сам находился мыслями уже не со мной, задумчиво грызя карандаш, которым вёл записи, — ладно, если что-нибудь существенное вспомнишь, вот тебе мой телефон. Звони, — он быстро набросал несколько цифр на клочке бумаги и бросив мне коротко: «Всё. Свободен пока!» — снова уткнулся в свою папку.

Прогуливаясь по коридору до выхода из административного корпуса, я озадаченно размышлял. Похоже, комитетчик пока всего лишь «работает по площадям», то есть, наверняка опрашивает не только меня. Его вполне очевидно интересовала не столько суть моих ответов, сколько реакция. Он знакомился. Постоянно контролировал выражение моего лица. Беседа с ним напомнила мне что-то до боли знакомое. Жаль, не вспомню сейчас.

А что до выбора места, так туда сподручнее вызывать свидетелей. Сиди себе и жди, пока деканаты выловят нужных студентов. И ноги топтать не надо. Выпер ректора из кабинета почти на весь день. Вот вам и ещё доказательство. Наш босс всея альма— матер вряд ли предоставит такую услугу простому оперу, пусть и из конторы глубокого бурения. Тем более что сейчас в сфере высшего образования, да и не только в ней происходит «бурление либеральных говн» и бывших сатрапов режима не очень-то привечают. Значит, мой визави явно птичка не низкого полёта.

Ладно, примем пока к сведению, а там и поглядим, что день грядущий нам готовит. Естественно, у колоннады Фёдора уже не было. Ещё бы, кому охота ждать меня здесь битый час. Был бы я ещё девушкой, опаздывающей на свидание, а так… Голод-то не тётка, а время обеденное, да и занятия ещё не закончились. Кстати, о них. А не пошло бы оно всё в…ну вы поняли. Я сдал философию с прицепом общественных наук! На полгода раньше своих однокурсников. Одно это превращает сегодняшний день в праздничный.

Может, устроить для Машки сегодня ещё один гастрономический бум? А то вчерашняя моя стряпня была, конечно, воспринята благосклонно, но не так чтобы уж очень восторженно. Зайду-ка я с другой стороны.

Знаю я на местном рынке местечко, где готовят умопомрачительный шашлык и люля из молодой баранины, хычины с сыром и картошкой, а если к этому намешать свежий тузлук, да прикупить ледяного айрана на домашней закваске…эх! И плевать, что потом сутки от тебя будет пахнуть чесноком. Но ведь не от меня одного. Я сглотнул слюну, которой при мыслях о сказочной еде мгновенно наполнился мой рот.

Сказано — сделано, не забыл я прихватить и пирожных. Маша всё-таки девочка. Ну и сухого красного. Куда ж без него: не пьянства ради. А гедонизма для.

Глава 21

Куранты бьют наотмашь. С Новым годом!

Бутылка водки озаряет стол.

За что мы пьём? За свергнутый народом

Семидесятилетний произвол.

За веру в Бога. За свободу слова.

За новый рынок с новою ценой.

За нас. За вас. За гений Горбачёва.

За упокой страны моей родной.

Евгений Лукин. 1992 г.

А ведь я всё-таки вспомнил, кого напомнил мне тогда кэгэбэшный блондинчик. Полковника Генерального штаба Самсонова! Нет, не внешностью. Характером. Подходцами своими душевными. Те же кошачьи повадки, ненавязчивая вязкость тона и взгляд бледно-голубых глаз. Их особое выражение. Хищник, играющий с жертвой. Нет, не волк. Волкодав! Охотничий пёс почти почившего режима, мать его…

Блин, да я теперь почти уверен, что это не какой-то там оперативник из комитета. Контрик? Пожалуй, такой же взгляд был у нашего «молчи-молчи» в полку, где я отслужил срочную. Их что, специально этому обучают? Или особая селекция?

Хотя бред, наверное… Ну при чём тут контрразведка? Ситуация с Орлинду и тем предприимчивым делягой, которого кончили его же охранники, — это обычный криминал. Правда, там же ещё валюта и наркотики. Дело тёмное…

Все эти мысли ещё не раз приходили мне в голову, но со временем я стал реже вспоминать о встрече в кабинете ректора. К тому же больше меня никто по этой теме не беспокоил. Ни милиция, ни комитет. Дни складывались в недели, недели в месяцы. Заглохло всё. Сдох Максим, да и хер с ним.

Моя забота о Маше Сикорской, естественно, не закончилась парой совместных гастрономически-культурных вечеров. Уже на второй день девушка, переварив более тщательно мою исповедь, буквально завалила меня вопросами о будущем. А я что? Мне не жалко. К тому же достаточно достоверной и действительно полезной информации, которую можно было бы хоть как-то использовать, я мог предоставить до обидного мало.

Отправляясь в 1915 или 1942 годы, я готовился на совесть, штудировал исторические материалы, консультировался со Сталиной Моисеевной, в конце концов. А тут — сплошь профанация. Я со стыдом понял, что о б эпохе девяностых толком ничего не знаю. Вся информация искажена призмой прожитых лет и огромной помойкой журналистских домыслов и провокаций. Вот вам и ностальгические воспоминания юности, мля. Я даже толком дат и сроков денежных реформ и разных там «чёрных вторников» не помнил. Так, парочка несущественных моментов.

А вот Машка умела спрашивать. И отличалась завидным упорством. Она терпеливо вытягивала из меня подробность за подробностью, буквально изматывая до полного изумления. Доходило до того, что заставляла меня рисовать (!) не к добру припомненные мной элементы модной одежды из конца девяностых, а потом и нулевых с десятыми. Я выкручивался как мог, пока же мне это не надоело окончательно.

Мудрая Маша периодически ослабляла натиск, видя мои страдания, и мы вновь переключались на видеофильмы. Тем не менее моё терпение было вознаграждено, и она напрямую пригласила пожить с ней пару недель, пока не снимут гипс, мотивируя это тем, что хочет многое ещё узнать о будущем. Да и вообще, чтоб было не скучно.

Почему бы и нет? Я же не железный. Квартира у Маши была расположена к институту гораздо ближе дома Валентины Петровны. К тому же доступ к горячей воде, душу и ванне круглосуточно очень способствует нормальному расположению духа. Хотя баня…она, конечно, душевнее будет.

Мои последующие ночные отлучки ради тренировок с отроками Луки девушку ничуть не смущали. Валентина Петровна, которую я предупредил, что временно поживу в другом месте, тоже не расстроилась. Да и с чего бы, когда жильё проплачено на полгода вперёд?

Все незавершённые финансовые вопросы я постепенно закрыл, в том числе и показавшийся мне поначалу трудным валютный. Неожиданно полезным оказался тот самый контакт с блошиного рынка, у которого я приобрёл так пригодившуюся мне афганку. А присоветовала обратиться к Фролу Фомичу моя же хозяйка, с которой я решил посоветоваться, памятуя её знакомство с золотозубой торговкой.

Прикупив у Валентины Петровны того самого потрясающего медку, ибо Машка поедала его просто в промышленных количествах, я в сердцах пожаловался, что «деревянные» обесцениваются не по дням, а по часам, сколько в бизнес ни вкладывай (моё длительное отсутствие в доме и переезд к Маше я залегендировал, как интенсивную занятость собственным бизнесом, что вызвало нешуточное уважение у хозяйки и заметно подняло мой статус в её глазах).

Как раз на сдачу я получил очень толковый совет, где раздобыть валюту. Ибо сметливый народ в большей своей части уже начал соображать, что бумажки с изображением президентов, помимо золота и прочих хрусталей с коврами, начинают прочно занимать лидерские позиции в сохранении личного капитала. Понятное дело, что неотменённые пока уголовные статьи за валюту сдерживали большинство обывателей, но новые времена уже дышали в лицо смрадным ветром, мать его, перемен.

Эпоха «челноков» только-только стала рождать первопроходимцев. К тому же сейчас в основном была распространена не очень удобная полулегальная схема: товар — заграница: товар/доллары/товар — СССР/рубли и так далее. До свободного хождения доллара оставался ещё целый год удивительных потерь и прозрений, ну и обманутых ожиданий, как же без них? Опять же, чёрный рынок валюты существовал всегда. Ибо жизнь скоротечна, а фарца вечна.

Не буду описывать все нюансы проведённой Фролом Фомичом уникальной операции обмена наличных рублей на такие же наличные доллары, тем более что и сам всех подробностей просто не знаю. Хотя догадываюсь, что об этом можно было бы написать отдельную приключенческую повесть. Моё же участие в этом процессе свелось лишь к доверительной передаче суммы под поручительство Митрофановны, подруги Валентины Петровны, Фролу Фомичу. Естественно, все посредники получили по вполне приличной пачке комиссионных. А Фомич ещё и ящик армянского коньяка сверху.

Ради такого дела не жалко: я прекрасно понимал, чем рисковал. Уже летом, кажущийся сейчас грабительским, курс в 30 рублей за доллар покажется смешным, а чуть позже — и вовсе ничтожным. Оставив себе на расходы двадцать тысяч рублей (ну не сидеть же мне в этой реальности до скончания века!), я стал обладателем вполне внушительной суммы в валюте. Фомич, оценив количество звёздочек у армянского нектара ещё доперестроечного советского разлива, удовлетворённо шепнул:

— Эх, паря, правильный ты пацан, даром, что за речкой не был. Мужики поначалу кинуть тебя хотели, но я не дал. Так ведь совсем скурвиться недолго.

— Спасибо! — я искренне потряс руку отставнику, а сам подумал: «Вот тебе и раз! По краю прошёл». «Мужики» — это я так понимаю что-то вроде ОПГ из бывших афганцев, что помогала Фролу обменивать рубли на валюту по курсу чёрного рынка. А Фомич-то непрост! Хорошо, что у нас с ним полное взаимопонимание, благодаря опять же Митрофановне, ну и я не пожадничал. Не то моя авантюра могла закончиться не столь радужно. Анавр — не анавр, а против битых профи я даже со своими фокусами долго не выстою. Надо быть реалистом. К тому же году эдак в 93-95-м они бы меня уж точно не пожалели. Обули по полной. Так что, повезло тебе, Гавр, что Фрол Фомич прикрыл, а на дворе всё тот же 91-й. Вот и весь сказ.

Баксы я не стал зарывать за баней у Валентины Петровны, а определил на хранение к двоюродному брату, как и задумывал изначально. На мои наставления по поводу передачи посылки родителям не раньше конца 1994 года, если со мной что-нибудь случится или не подам весточки больше трёх месяцев, он только хмыкнул, покрутив головой:

— Ну ты, Гаврила, мудрила…нахрена столько-то ждать?

— Тут дело такое, Толян. Извини. Объяснить тебе я толком всё равно не смогу. И врать не хочу. Прими на веру. И точка.

— Принято, Гаврик. А что за бизнес замутил, если не секрет, коль такая прибыль пошла?

— Да кручусь помаленьку, то одно, то другое… — решил я не вдаваться в подробности.

— Не хочешь прикормленные места раскрывать? Что ж, понимаю. Но раскрутился неплохо, — он многозначительно взвесил пакет с баксами и письмом для моих родителей, — видать, и удачу прикормил. Не жмись, Гаврила, дай пару советов? Сам же видишь, что кругом творится.

У брата всегда были золотые руки и ленью он никогда не страдал, но так случилось, что всю жизнь он всего добивался своим горбом. Классный слесарь и автомеханик, Толян кем только не работал. В основном шоферил, но была у него ко всему прочему страсть: охота и рыбалка, благо кавказская республика, где он проживал, славилась на всю страну лесными красотами и чистотой горных речек. Хобби у брата всегда было не для праздного развлечения. Форель, кабанятина помогали прокормить семью в самые трудные годы перемен.

Мне стало стыдно. Чего я зажимаюсь? Машке вон сколько всего наболтал. И всё без толку. Авось поверит брат хотя бы в часть моих сказочек. Помогут? Вряд ли…а я что? Сторож брату своему?

— Толь, советов у меня воз да телега. Да только вряд ли поверишь. Тут, чтобы сработало, рисковать здорово придётся, а готовых рецептов у меня нет, прости, — начал я немного издалека.

Сидели мы с ним глубоко за полночь. Приехав на один день, я не мог отказать брату в горячем застолье.

— Ты, Гаврила, рассказывай, а уж я сам решу, как, куда да чего приспособить.

Ну я и вдарил, так сказать, нажимая на все педали, благо беленькая вскоре развязала язык и подарила небывалую лёгкость мысли.

За окном шёл уже не первый за эту осень снег. Близость дома Толяна к предгорьям Кавказского хребта сейчас чувствовалась особенно остро.

Брат слушал внимательно, а спустя десять минут и вовсе достал с полки толстую потрёпанную общую тетрадь и стал в ней что-то записывать огрызком простого карандаша.

Нет, я не стал ему раскрывать ни сущности анавра, ни строения Веера Миров. Обрыдло уже, да и слишком много нужно было рассказать. А я уже на Машке поиздержался. К тому же приличный градус хмеля добавил расслабухи.

Приняли мы на грудь довольно, поэтому я буквально на ходу сочинил байку про серьёзных людей из Москвы, с которыми частично мучу бизнес, об их связях в экономических кругах столицы и причастности к кое-каким тайнам об изменениях в будущей жизни страны, подтвердив это подробностями о подоплёке весенней денежной реформы Меченого, услышав о которой Толян, хрустнув пальцами, стёр в порошок огрызок карандаша. Мотнув кудлатой головой, он полез по ящикам в поисках авторучки.

Рассказ я свой начал с приближающегося большого северного лиса уже в маячившем на горизонте январе 1992-го. То, что Союзу почти пришёл кирдык, было понятно любому мало-мальски читающему газеты человеку. Но вот от описания мной некоей реформы «либерализации цен» у брата съехались все морщины над переносицей. Я не стал углубляться, лишь немного «отполировал» впечатление Толяна предполагаемым ростом цен с примерами.

— Скока, скока?! Брешешь! Ну, мля-я-я… — не выдержал брат, услышав парочку примеров, которые я запомнил на всю жизнь. В том, моём прошлом январе это стало настоящим шоком, — бутылка пива пять рублей?! Буханка белого — полтора?! Сахар — червонец за килограмм? Ну ты…зае…заливаешь!

— Спокойно, Толь, это предполагаемые цены, — решил я немного смягчить градус возбуждения, — но то, что их «отпустят» на полную, вопрос давно решённый. Сам понимаешь, ну не может хлеб стоить двадцать копеек при капитализме! — Эх, Гаврила, сожрут нас буржуи без хрена!

— Подавятся. Думаю, это только начало. Но мы же и не такое видали? Тут надо вовремя смекать. Выживать придётся, Толь. А что предлагаешь, сидеть и плакать?

— Нет, ну всё-таки, — развёл ладонями-лопатами брат.

— Я тебе сказал, ты и соображай. Готовься, прикидывай. Тебе теперь придётся за выживание семьи отвечать. На государственную зарплату не надейся. Скоро её натурпродуктом выдавать будут.

— Это как же? — растерялся Толян.

— Сервизами, унитазами, плиткой…да мало ли ещё чем? Талоны не только не исчезнут, а будут выдаваться на все остро необходимые товары. Сейчас страну растаскивать начнёт тот, кто поближе к караваю сидит. Простой человек будет как уж на горячей сковородке. Контроля со стороны партии не станет, комсомол уже накрылся. Так, один осадочек мотыляется.

Я, видя, что Толян зависает, решил перейти к новой теме. Ваучеры, валюта.

— Почти все страны, что отколются от СССР, заведут свою валюту. Оно и понятно. Всем хочется самостоятельности и прочих ништяков независимости от бывшей империи. Но истинной стабильной валютой будет доллар. Хранение денег в чулках, банках, сберкассах — это для наивных и потерявшихся во времени чудаков. Эту мысль я постарался особенно вбить в голову Толяна.

— К лету валютный обмен гражданам разрешат, знаю от верных людей. Со свободным и диким рынком появится множество мошеннических организаций, что будут привлекать деньги честных граждан, обещая золотые горы, даже наше государство не сможет пройти мимо такого искушения. И подо всё это будут подводиться очень веские основания. Это тебе не денежно-вещевая лотерея или облигации государственного займа, что у нашей бабушки в сундуке до самой смерти пылились. На@бать собственный народ по полной, а не какой-нибудь вшивой лотереей — это же мечта новых лидеров России! Да не абы как, а до кости сорвать всё мясо, чтобы один обглоданный жёлтый костяк остался. Понятное дело, всё это осуществит не абстрактное государство, а вполне конкретные шустрилы и наивные мечтатели с подвешенными языками. Всякие там чубайсы, гайдары и прочие. Но они-то и будут на ближайшие десять лет нашим государством… — я вовремя прикусил язык на фамилиях, но Толян всё же не заметил.

— Блин, я думал, этот год выдался — мама не горюй! А ты тут мне вон что вещаешь… — Толян набулькал себе до краёв в гранёный стакан и выпил беленькую, будто воду.

— Девяносто второй — логичное продолжение девяносто первого. Чего ты хотел, брат, подарков от Деда Мороза? Их припасено вагон и маленькая тележка. К августу, когда народ начнёт охреневать от скорости и масштабов роста цен, правительство собирается раздать народу некие бумажки. Ваучеры называются. По штуке на гражданина. Номиналом аж в десять тысяч рублёв.

— Оху… сколько?! Это ж два «Москвича-412»!

— Бери выше, две «Волги»! Но не спеши, Толя, радоваться. К тому времени даже на зарплату в пару тысяч ты семью нормально прокормить не сможешь. Так вот, это очередная придумка, как с одной стороны не просто навешать лапши на уши людям, но и похоронить его под этой лапшой, содрав три шкуры и поделив имущество СССР между парой сотен особо хитровы@банных будущих миллиардеров из числа причастных к кормушке. А представлено это будет, как великое благо и выход из углубляющейся ж@пы, с рекламой и танцами по зомбоящику. Народ и страну будут нагло обувать в валенки на рыбьем меху, а большинство будет считать, что приобщается к мировой культуре частнособственнических отношений. Лохотрон, замешанный на идеологии всеобщего счастья новой рыночной России.

— Так что ж делать, Гаврила? — растерянно икнул и откинулся на спинку стула Толян.

Будучи старше меня на четыре года, брат с детства с уважением относился к моим способностям в образовании и науках. И сейчас невольно обратился за разрешением накипевших вопросов именно ко мне. К тому же, кроме меня, за столом больше никого не было.

— А я что, Ленин, Толь? Или Энгельс пополам с Марксом? Я, конечно, будущий доктор, но всего не знаю. Не, Толя, сам, сам, сам! Единственно, шо меркурю, — я сделал вид, что глубоко задумался, — народ у нас в большинстве своём тёмный. Весь опыт коммерции — вырастить помидоры на рынке, да продать за рупь-два. Или сп@здить мешок комбикорма и опять же продать. Примерно в таких вариантах. Я утрирую, конечно, но думаю, в том бардаке, что начнётся с отпусканием цен и раздачей пропусков в экономический рай, очень много, кто потеряется. Ибо тёмен наш разум, страшно необразованный мы в смысле экономики народ. Слова «ваучер», «акции», «биржа» и прочие вызывают у нас тревогу, несварение и геморрой одновременно, а также смутные воспоминания о дореволюционной жизни буржуев из советского кинематографа. Вот и пустится народ во все тяжкие: кто на водку менять ваучеры, кто на рынок в скупку снесёт за пару-другую бумажек с американскими президентами. Будут такие, кому повезёт сменять их на телевизор или даже на холодильник. Но это уже почти миф. Наверняка появятся ушлые ребятки, которые сколотят какие-нибудь фонды или корпорации по добровольно-законному отъёму у населения этих ваучеров, якобы с целью грамотного и выгодного вложения их в собственность перспективных коммерческих объектов бывшего союза. Не удивлюсь, что за свои услуги они ещё и стрясут с народа четвертной-другой. Затем поморочат голову с годик-два и растают в дымке тумана того самого счастливого изобильного будущего. А русский мужик, что сделает? — я вопросительно посмотрел на брата.

— Что «что»? — резко вскинулся уже осоловевший Толян, — известно, что, ик! Матюгнётся, плюнет, разотрёт, выпьет и закусит! Наливай давай, Гаврила!

— Правильно. Потом протрезвеет с утра и пойдёт на работу, заколачивать свой честный рубль, успокаивая себя рабской поговоркой: «Не жили богато, нечего и начинать».

— Чё ж ты такой умный, Гаврила, а толком ничего подсказать-то не можешь? — досадливо качнул головой Толян.

— Ну почему, Толь? И в этой ситуации можно при барыше оказаться. Вопрос только в отношениях с собственной совестью. Готов ты по головам идти? Ради выгоды не жалеть ни соседа, ни товарища, ни меня, к примеру? К тому же готов всегда ответить за свои стремления головой? По-взрослому! Это ж та же война… Желающих погреться у костра дикого рынка будет орда. Это тебе не честная охота, Толян. Там у тебя вертикалка, сноровка и опыт охотника против клыков и инстинктов кабана. К тому же как ни крути, ты в гостях, а зверь у себя дома. Всё справедливо. А на рынке против твоей двустволки сплошь нарезняк да пулемёты с пушками. Честного противостояния не дождёшься. К примеру, с ваучерами. Можно попробовать обходной путь, скажем, самому замутить скупку ваучеров за водку или за деньги. За недорого, конечно, пользуясь всеобщей неграмотностью. Потом перепродать уже более сведущим людям, но уже за совсем другую цену. Но тут всегда есть риск самому быть стриженным. Ибо дураков среди ловчил на удивление мало. Или ещё попробовать вложить ваучеры в собственность земельных объединений. Получить реальный пай плодородной земли. Но опять же, долго держать её не стоит, если нет средств и опыта на развитие. Разве что для перепродажи. Ну и ещё один вариант, совсем уж полуфантастический, найти контакты и наводки на покупку акций первого выпуска за ваучеры, например, «Газпрома». Это трудно, вряд ли ваучер будут обменивать на целую акцию по номиналу. Но если удастся… тогда, считай, ты бога за яйца поймал.

— Чего-то от твоих рассуждений у меня голова потяжелела, Гаврила, газпромы какие-то, давай-ка ещё по одной накатим и спать, — яростно потёр веки Толян. Взгляд его уже плыл — явный признак серьёзного опьянения.

— А давай! — легко согласился я, радуясь, что не нужно объяснять кто такой Мавроди и рассказывать об «МММ», тогда у ж точно стошнит. Надоело лепить из говна конфету.

И мы накатили. А потом ещё пару раз для верности, ибо не фиг или когда ещё удастся так посидеть?

Долго потом на следующий день на обратном пути в междугороднем автобусе я наш разговор крутил и так, и эдак. Глупость ведь несусветная, а на душе полегчало. Тоже мне, попаданец-пропаданец. Надеюсь, после протрезвления у брата мало что останется в голове о нашем разговоре. Но главную задумку я всё же выполнил. Как ни крути, а в этой реальности моим будет полегче с этими деньгами.

На удивление, организм анавра справился с похмельем на пять баллов. Быстро и без малейших последствий. Точнее, оказалось достаточно двухчасового сна, чтобы я проснулся среди ночи отдохнувшим и совершенно без признаков абстиненции.

По сути дела, вчера я только и делал, что вводил брательника в раздрай и сомнения о будущем. В результате оба нафантазировали с три короба, так ничего существенного и не придумав. Ну он-то ладно, наивный советский парень. Я же по уши напичкан читанными-перечитанными за тридцать лет заключениями экспертов самого различного ранга: от каминаутов Чубайса до велеречивых прорицаний Грефа. Помну, сошлись с Толяном на том, что вся эта бодяга с ваучерами изначально придумана для простаков, впрочем, как и большинство хлынувших на головы несчастных граждан предстоящих реформ.

А вот интересно, будь у меня задача и вправду попытаться что-то изменить в этой реальности, в смысле помочь родной стране, пардон за пафос. На ум ничего лучше и не приходит, чем, пользуясь приобретёнными способностями, отыскать и обнулить всех известных мне фигурантов социально-экономической вакханалии 90-х. Вся ситуация в России сейчас ближе всего к той, что в шахматах принято называть термином цугцванг. Любой ход ведёт к ухудшению позиции. Вот бы шарахнуть этой самой шахматной доской от всей своей анаврской души! Да по башке или по наглой рыжей морде. Кому как нравится. Кстати, не так уж и глупо. Перед глазами встала картина болтающихся в пеньковых петлях Ельцина, Чубайса, Березовского, подвешенных в арке Спасской башни Кремля с деревянными табличками на груди, на которых читалась кривая надпись: «Не успели». А что, не так уж это и невыполнимо.

Похоже, пройдёт ещё пару месяцев для меня, и от отчаяния или тоски именно подобный вариант ухода от текущей реальности станет довольно заманчивым. Если уж уходить, то дверью следует хлопнуть как можно громче. Хоть бы не зря столько трудов в аватар вложено.

Ох, и кровожаден ты, Гаврюша! Видать, вчерашние излияния всё же даром не прошли.

Во всех этих заботах, поездках и хлопотах, не скрою, чаще приятных, ноябрь и большая часть декабря, уходящего 91-го, пролетели, словно очередная глава приключенческого романа на чердаке у бабушки.

Народ готовился к новогодним праздникам, как мог. Приближающаяся зимняя сессия довлела над умами и свободным временем студентов. Короче, жизнь кипела, а радости не было. И не только, потому что с первого января, а я знал наверно, жизнь в новоиспечённой России будет всё меньше напоминать повидло.

Я шёл по улице, пересекающейся с переулком, где ютилась моя общага и улыбался. Почему-то в памяти то и дело настойчиво всплывал недавний эпизод, как в день торжественного снятия гипса Машка была особенно молчалива и задумчива, словно за все эти две недели, проведённые в разговорах, спорах о прошлом-будущем, кинодебютах и полуночном преферансе на двоих её любопытство полностью иссякло.

Вернулись мы из травмпункта тогда ещё засветло, и квартира Сикорской показалась мне какой-то пустой и грустной. Повода оставаться у девушки в гостях больше не было. И от этого почему-то становилось…нет, не грустно, нет. Тоскливо как-то… Словно только вот сейчас смотрел старый и удивительно светлый фильм, а он неожиданно закончился. В кинозале зажёгся свет, и зрители потянулись к выходу, хлопая откидными сиденьями…

Также молча Машка поставила чайник на газовую конфорку, протестующе скрипнула дверцей буфета, доставая чашки и сахарницу. Видимо, девушка испытывала что-то схожее с моими чувствами. Видимо, предстояла чайная церемония расставания, да и ощущение неловкости момента приближалось к своему апогею.

Я сидел вполоборота к девушке и,не знаю почему, никак не мог сам начать разговор. Вернее, не то, что не мог, а всё внимательнее прислушивался к себе, понимая, что просто не хочу его начинать до зубовного скрежета.

— Гавр, а тебе обязательно возвращаться на свою квартиру? Ну, в самом деле? Ты ведь прекрасно можешь бегать по городу в поисках Демиурга и отсюда… — две крепкие тёплые руки неожиданно, но в то же время робко обвили мою шею. Я и не заметил, как Маша зашла ко мне за спину.

Я замер, боясь шевельнуться. Не по-зимнему яркое солнце, пробиваясь в окно кухни, подсветило машину кожу на предплечьях, сплошь покрытую вспыхнувшими в невидимых лучах рыжеватыми волосками. Её маленькие ладони с тонкими пальцами и довольно коротко обрезанными ногтями, не знавшими ни наращивания, ни прочих хитростей нейл-арта, казались нереальными. И тем не менее выглядели так, что нельзя было оторвать глаз. Мои губы невольно растянулись в улыбке.

— Маш… — начал я, уже понимая, что словами тут уже никак не спастись. Слишком много было всего сказано до этой самой минуты. И не только словами. И важного, и не очень.

— Заткнись, Луговой! Знаю все твои мудрые отговорки наперёд. Знаешь, в чём твоя беда, анавр? Ты слишком правильный. Иногда ты меня этим просто бесишь! Может, поэтому тебе твоего Демиурга в моём мире никак не удаётся найти? — она говорила отчаянно и даже немного зло. Кровь стучала у меня в ушах, а язык предательски пересох и прилип к нёбу. Лишь мгновением позже я понял, что руки её уже разомкнулись. Тихо вжикнула молния, прошелестел шёлк блузки.

— Машка…Машенька! — скорее, последний жест отчаянного предупреждения, чем попытка остановить неизбежное.

— Когда же ты уже заткнёшься, Луговой!? Болтун…

Мы ворвались друг в друга, словно стараясь пробить неведомую, воздвигнутую нами же, стену, втиснуться, вжаться один в другого, захлестнуть, обнять всем, что описать сложно, а почувствовать так радостно.

И не стало между нами ни возраста, ни разницы прожитых лет, ни гнёта эпох, — в общем, не стало всего того, во что мы так старательно одеваем свою душу, врастая в окружающую жизнь, забиваясь в угол, из которого удобнее наблюдать, как она протекает мимо.

* * *

Принесённое на последнюю лекцию в этом году дефицитное советское шампанское разливали в пластиковые стаканчики. Новогодний студенческий сабантуй нашей группы решено было перенести на Рождество, аккурат после короткой сессии.

Я уже заранее для себя решил не ехать домой. Хватило мне и ноябрьского вояжа в отчий дом. Для меня оказалось невероятно трудно оставаться невозмутимым рядом с теми, кого давно похоронил и оплакал. Тут параллельная реальность сыграла с моей психикой реально злую шутку. Не думал, что это станет уязвимым местом. Так что обошёлся длинными душеспасительными разговорами по междугороднему телефону с мамой.

Изменения в статусе отношений с Марией вернуло мне оптимизм, и я утроил усилия в поисках Демиурга. Но всё было тщетно. Несколько раз, подозревая возможную поломку «радара» Матрикула, я специально общался с тем самым победителем студенческого кросса, в котором Маша вывихнула лодыжку. Матрикул исправно реагировал на Воина. Но и только. Больше ни одного анавра в пределах периметра его чувствительности не попадало.

Но я не терял надежды. После первой памятной ночи с Машенькой, чего греха таить, мы почти три дня почти не вылезали из постели. Разве что, сходить в магазин, да принять душ. Очнулись только когда машины подруги в третий раз пришли к ней в гости и не обошлись интеллигентными звонками в дверной звонок, а начали колотить в неё ногами с криками: «Машка, открой! Дверь взломаем!» Пришлой моей музе натягивать спортивный костюм и поить гостей чаем, отговариваясь каким-то мифическими осложнениями после снятия гипса.

Уже после нас затянула круговерть предсессионной подготовки. Благодаря своим экстернатам и неожиданно высоким баллам на семинарах (блин, я уж и забыл, каким задротом был на первых курсах), я закрыл сессию до Нового года. И, честно говоря, слонялся по лекциям и занятиям лишь бы не оставаться один на один с вновь накатившей на меня депрессией.

По всем канонам одного из основных законов Мёрфи (выберите сами на ваш вкус) я, выходя из лекционного зала со слегка шумевшей от шампанского головой, наткнулся на Стасю. Стайка студенток стоматологического факультета как раз шла ко мне навстречу, о чём-то оживлённо беседуя.

Каюсь, смалодушничал, оглянувшись вокруг, дабы ретироваться, чтобы не столкнуться с бывшей пассией. Несмотря на то что между нами было всё сказано, осадок у меня до сих пор оставался неприятный. Будто я в чём-то виноват.

Вернуться в лекционный зал не представлялось возможным: поток всё ещё выходящий оттуда студентов ещё не поредел. И как на зло из этого потока прямо на нас вылетела раскрасневшаяся Маша.

— О, Гавр! Как хорошо, что ещё не ушёл. Ты как, свободен? Планы какие-то на вечер есть? — она буквально завалила меня вопросами. Ах, как чудо хороша была она в своём приталенном платье бутылочного цвета с плиссированной юбкой, облегавшей её восхитительную фигуру. Волна распущенный тёмно-русых волос в едва заметном запрограммированном беспорядке покрывала её полуоткрытые плечи и спускалась до середины лопаток.

Блин, вот как так-то? Я скосил взгляд в сторону Стаси и, естественно, увидел её буквально метре от нас замершей с широко распахнутыми глазами. Наряд Станиславы Анатольевны не уступал машкиному: умеренно декольтированное платье под белым халатом, подчёркнутая лаковым пояском тонкая талия, непокорный хвост каштановых волос и глаза…два чёрных провала.

Я буквально почувствовал, как зазвенела каждая молекула воздуха между нами. Клянусь, еле сдержался, чтобы не войти в режим рапида и позорно не улизнуть. Лишь бы оказаться подальше от того, что сейчас произойдёт.

Постаравшись побыстрее стряхнуть оцепенение, я обернулся к Марии и снова замер. Оказывается, два чёрных стасиных «ствола» были нацелены не на меня, а на Сикорскую, впрочем, моя нынешняя девушка отвечала Первой не меньшей «взаимностью». И как у женщин это получается? Вот так, совершенно без слов, лишь с помощью языка тела сказать: «Не тронь, теперь это моё!» в ответ на вполне, может быть, справедливое: «Воровка! Стерва! Су…»

Но будем джентльменами. Я эту кашу заварил, мне и расхлёбывать. Мысленно вздохнув, я бросился в бой.

Аккуратно подхватив Машу за руку, которую она поспешила собственническим жестом положить на моё плечо, поцеловал и шагнул навстречу Стасе, всё ещё напряжённой как струна. Не дав девушкам сообразить и секунды, я слегка приобнял за талию, чуть не зашипевшую на меня, словно кошка, Станиславу. В этот момент меня спасло большое количество свидетелей и тот факт, что руки Первой были заняты всем этим немыслимым числом пакетов, пакетиков и сумкой, с которыми студентки-медички ходят на занятия. Хотя, возможно, сыграл свою существенную роль ещё и недостаток времени, оставшегося у Стаси на принятие решения.

— Девочки, предлагаю интеллигентное и радикальное решение возникшего недопонимания. Не забывайте: скоро Новый год! А это ещё и праздник исполнения желаний. Приглашаю вас обеих в ресторан. Прямо здесь и сейчас. Выглядите вы обе просто потрясающе! Отказа не приму! Чего тянуть? Ну, решайте скорее. Всё равно последний день занятий. И до вечера далеко. Места точно есть. Я уверен. Ну? Стася, Машенька? Там и обсудим создавшуюся ситуацию.

Я старался говорить внушительно, попеременно заглядывая в глаза девушкам, буквально «давя» взглядом, одновременно нежно, но крепко пресекая периодические попытки вырваться из моих рук то со стороны Марии, то Станиславы. Впрочем, предсказуемо безуспешные: хватка анавра — это вам не дули воробьям крутить.

Первой сдалась Станислава.

— Ну, я не знаю, мне ещё на хирстом надо было, да и мама дома ждёт… — продолжала лепетать Первая, а я уже почуял: лёд тронулся.

— Мамочкина до… — начала было фразу Машка, кривя губки в стервозной гримасе.

— Так! Брэк, дамы! Все разборки после третьей рюмки. Разворачиваемся и идём в гардероб. Ну какие же вы обе сегодня симпатяжки! — я, перехватив уже и Сикорскую за талию, развернул девушек в сторону раздевалки в холле, не давая времени опомниться и мысленно приговаривая: «Только бы побыстрее поймать такси!» и «Как их там рассадить?»

Частник словно ожидал нашего выхода из морфологического корпуса. Едва я вскинул руку, как рядом скрипнула тормозами пижонская двадцать четвёртая волга цвета какао.

— Куда тебе, дарагой? — болезненно худой кавказец в жёлтой водолазке вскинул на меня кустистые брови.

— В ресторан. По дороге скажу какой.

— Садысь, дарагой, — блеснул золотозубой улыбкой водитель.

Уже сидя на широком сиденье волги между двумя временно притихшими фуриями, я мысленно прикинул, какой ресторан выбрать. В общем-то, выбор у нас в городе пока невелик. Поэтому, на первый взгляд, вопрос довольно просто решался. В ближайший!

Ан нет! Маша и Стася — две самые дорогие мне в этой реальности женщины. И ситуация уж больно непростая. Обидно будет облажаться. Нужно их не просто удивить. Огорошить, обескуражить! А значит — обезоружить, как минимум!

Так что, кроме разговора по душам, девушкам понадобятся не только весомые словесные аргументы с моей стороны. Хотя, что это со мной? Я снова оправдываюсь, как всякий мужчина, выяснив, что женщина неправа. Но не будем о грустном.

Итак, один аргумент у меня уже припасён. Лучшие друзья девушек — это, как известно, огранённые твёрдые и редкие минералы, одна из форм углерода, вынесенные из глубин земной коры потоками лавы. К сожалению, на брюлики моего капитала не хватило. Да и в ювелирке ничего достойного не нашлось.

Тем не мене, я всё же приготовил подарок Маше на Новый год. И, хвала всем богам, не забыл прихватить его сегодня с собой! Серьги. Удобно, нет проблем с угадыванием размера пальца. К тому же ну какое кольцо? Я вас спрашиваю? То-то же…

Если мне не изменяет память, почти такие же серьги в ювелирном были и с изумрудом. Я прикинул остаток своего капитала, что сегодня, на удачу, оказался со мной. Хм, почти впритык, а ещё и ресторан. Кстати, а ведь ювелирный у нас по пути.

— Шеф, вези нас на Артёма, в «Ниву», — я не успел додумать основную мысль, как слова сами вырвались из моих уст.

— Как скажешь, дорогой! — волга тронулась с места, прижав ко мне двух прекраснейших девушек на свете.

Глава 22

Эх, народец нынче хилый,

Драться с этими людьми,

Мне помериться бы силой,

Мне помериться бы силой,

С чёртом, чёрт меня возьми!

Ю. Энтин.

Со временем и местом у меня всё получилось как нельзя лучше. Очень приличный столик и хороший ассортимент блюд, не смотря не только на середину дня, но и недели.

Конечно, это вам, господа хорошие, не ресторан на железнодорожной станции Златоуста в Российской империи начала двадцатого века и о расстегайчиках с налимьей печёнкой здесь и слыхом не слыхивали. Тем не менее вино, закуски и десерт выглядели вполне прилично.

Моя спонтанная и немного дикая идея свести вместе этих двух женщин только на первый взгляд могла выглядеть идиотской. Ведь Станиславу и Марию объединяли отнюдь не только мои чувства к ним: прошлые, будущие и настоящие, — но и эксклюзивное владение информацией о скитаниях анавра по Вееру Миров.

Чего греха таить, я начинал уставать от идиотской стагнации событий. Последние полтора месяца, я только и делал, что прожигал местную жизнь, всё больше погружаясь в бессмысленные обывательские заботы и теряя надежду на поиски Демиурга, а значит, и на возвращение своих близких. Даже интрижка, инициированная Машей, будем справедливы, стала жестом отчаяния, а, возможно, и, простите за физиологизм, гормональным кризисом аватара, который из-за совершенно уникального уровня обмена веществ достиг пика своего развития.

Судя по тем результатам, что я выдавал на тренировках в зимнем лесу, а также авантюрам а-ля-Тарзан, производившим неизгладимое впечатление на Луку и его последователей, перестройка организма аватара под воздействием нейроматрицы достигла своего физического предела. Я теперь всё чаще старался тщательнее прикрывать одеждой все участки тела, кроме лица и кистей рук, от любопытных взглядов последователей Луки.

Машка же с нескрываемым удивлением и даже опасением по утрам трогала пальцами кожу, обтягивающую мышечный каркас, более всего напоминающий иллюстрацию из атласа анатомии, чем обычное тело. Подобного рельефа я не видел даже на фотографиях у выдающихся бодибилдеров. Правда, никаких гипертрофированных объёмов мышц не было и в помине, довольно средние размеры. Но вот контуры, рельеф… И при этом сосудистая сеть приобрела просто-таки фантастические масштабы. Совершенно случайно, экспериментальным методом, выяснилось, что кожу теперь нельзя проткнуть ни иглой, ни ножом, ни каким-либо другим острым предметом, не предприняв очень значительного физического усилия. То есть, при обычных условиях ни уколоться, ни порезаться я не мог. На что-то более экстремальное я пока не решился.

Этот факт немедленно породил целый рой сомнений в вопросе о вынужденном прекращении жизнедеятельности, если я решу всё же покинуть эту реальность. Похоже, обычные способы самоубиться могут не сработать или приведут не к смерти, а длительным страданиям.

Искать самолёт, чтобы выпрыгнуть из него без парашюта? Так себе вариант. Спрыгнуть с крыши головой вниз? В городе нет зданий выше девяти этажей. И я не уверен, что не умру мгновенно. Утопиться? Я пробовал опускаться под воду в машкиной ванне: спокойно пробыл без воздуха почти двадцать минут и был прерван настойчивым стуком в дверь озабоченной моим длительным отсутствием девушки.

Остаются огнестрел, электричество и яд. Повешение я отмёл сразу: сломать шею с моим мышечным каркасом и костяком — утопия, а о длительном отсутствии доступа воздуха я уже говорил. Яд тоже вызывал скепсис. Несколько, не скрою, моих кретинских экспериментов с керосином, суррогатным алкоголем и даже анилиновой краской не вызвали даже бурчания в животе.

Что же я теперь за монстр-то такой? И до какой степени мутации человеческого организма может довести матрица Миротворца?

Всё это было довольно забавно и занимательно, но ни на миллиметр не приближало меня к основной цели. Вокруг не было ни анавров, ни Закон их раздери Хранителей! Эта реальность словно сговорилась похоронить меня в забвении.

Поэтому совершить что-нибудь авантюрное, глупое и даже безрассудное, но хотя бы частично разумное, было для меня сейчас одним из способов психологической встряски. То есть, очень кстати.

Я внутренне улыбнулся, исподтишка наблюдая за рассаживающимися за столом девушками. Вид у них при этом был такой, будто Станислава и Мария как минимум приглашены на дипломатические переговоры по вопросу послевоенного раздела Европы.

Заранее оплатив и сделав заказ на десерт и алкоголь, я предложил девушкам не спешить и выбрать блюда из меню. Сунув тысячу официанту, я, пообещав столько же после, попросил его слегка отвлечь девушек описанием блюд. Сам же, отговорившись посещением туалета, вышел на улицу.

Подойдя к раскрытому окну туалета, я оглядел технический двор ресторана. То, что нужно, подальше от посторонних глаз! Прыжок в состояние рапида — и я уже бегу в сторону располагавшегося неподалёку ювелирного. Ничего особенного, но всё же магазин находился за два квартала. Да ещё нужно было рассчитать время на покупку и обратный путь. Лишнюю четверть часа отсутствия мне мои девушки ещё простят. Поэтому использование ускорения было нелишним.

В итоге я уложился всего в десять минут. Денег хватило и даже немного осталось — оказывается, серьги с изумрудами стоили почти на десять процентов дешевле купленных накануне для Маши, тех самых, с васильковыми сапфирами.

Ну вот, я снова почти нищий студент. Плевать. Подумаю об этом завтра. Осталось всего ничего: провести обед с девушками, которые сейчас готовы вцепиться друг другу в лицо каждую минуту.

Но вскоре я выяснил, что несмотря на то, что живу на этом свете уже чуть более полувека, так и научился разбираться в женщинах до конца. А так хотелось бы…

Они смеялись. Нет, не так. Маша и Стася буквально хохотали, сидя за столом и потягивая из высоких бокалов шампанское. Ну вот как это объяснить?

Я аккуратно присел напротив разошедшихся не на шутку девушек. Стараясь быть невозмутимым, пролистнул папку с меню и осведомился:

— Ну что, дамы, что-то уже выбрали?

— Луговой, давай ты не будешь устраивать здесь танцы с бубнами и сразу скажешь, для чего пригласил сюда нас обеих, — Станислава, как обычно, взяла быка за рога. Что ж, я и сам не люблю недосказанности. Но какой-никакой регламент приличия соблюсти было нужно.

— Станислава Анатольевна, Мария Генриховна, что плохого в том, что я, как ваш добрый друг, хочу угостить прекрасных во всех отношениях девушек обедом? — решил я всё же немного поиграть в дипломата.

— Гавр, — нахмурилась Машка, — хватит изображать светского кота! Тебе не идёт. Заказ мы уже сделали, горячее скоро принесут. Но Стася права. Ты же никогда не имел привычки держать фигу в кармане. Повторяю вопрос: зачем мы обе здесь?

— Вот как, спелись уже. Женская солидарность? Ладушки, буду говорить прямо. Но при условии, если и вы ответите мне на один вопрос.

— Какой? — вырвалось у Станиславы, — она тут же поняла, что проявила излишнюю горячность и поджала губы.

— Очень простой. Что вы будете делать, если меня, скажем так, не станет?

— Что за дурь, Луговой? — от неожиданности Машка открыла рот, — что значит «не станет»?

— Что вы будете делать, если я умру и вернусь в свою реальность? — на самом деле, мне было глубоко плевать, что они будут делать. По той простой причине, что меня рядом не будет. Да и будет ли их реальность существовать дальше — тот ещё вопрос… Мне было важно посмотреть на их реакцию. На реакцию соперниц, готовых ещё час назад в институтском вестибюле устроить скандал или сцену ревности, или что там пришло бы в их милые головки.

Девушки уставились на меня, растерянно переглядываясь.

— Хорошо, тогда скажу я. Стасенька и Машенька, каждый божий день я просыпаюсь с мыслью уговорить себя потерпеть ещё немного и набраться сил для поиска этого грёбанного Демиурга. Нет, пока буду говорить я! — я выставил ладони перед собой, видя, что Стася хочет что-то возразить, — Извините, накипело. И каждый день благодарю Бога, за то, что просыпаюсь с тобой Маша! — девушка порозовела и поспешила сделать глоток из бокала, словно хотела прикрыть им лицо, — и за то, что дал возможность ещё раз увидеть и обнять тебя, Стася! Поймите вы, дорогие моему сердцу женщины. Каждую из вас я люблю по-своему. И упаси меня Господь или Дьявол пытаться сравнивать вас хоть в чём-то. Это зелёным юношей я считал, что мужчина может по-настоящему любить лишь одну женщину. Трагическое заблуждение. Если мужчина вообще способен любить, он любит. И это становится частью его самого или частью его истории. Любовью никогда не оскорбляют и не унижают. И уж тем более — не платят за что-то. Любовью просто делятся или разделяют. Вот мы с вами сейчас сидим здесь, а где-то на Юго-Западе нашего города ходит в девятый класс девочка Оля, после школы она идёт на тренировку и занимается художественной гимнастикой по многу часов так, что потом полночи болит спина и голеностопы. Как вы думаете, мне хочется её найти? Хочется увидеть женщину, что подарила мне двух прекрасных дочерей и разделила со мной лучшие годы моей жизни? А потом сгинула в керосиновом пламени по прихоти каких-то там Хранителей?! — на нас стали оглядываться из-за соседних столиков, и я поспешил понизить тон голоса, — хочется. И ещё как! Но что я ей сейчас скажу? Глупость какую-нибудь. А вы…эх, девчонки, девчонки. Может, встреча с вами в этой реальности — это единственное моё утешение? Не знаю. Но уж чего я действительно не хочу, так это того, чтобы вы, как две обезумевшие стервы, кидались друг на друга из-за такого недостойного предмета, как Гаврила Луговой…

— Ну вот. Как же ты любишь нагонять тоску, Луговой, — прервала меня Маша, — и с чего ты вдруг решил, что мы за волосы друг друга таскать собрались? — она посмотрела на меня с прищуром.

А Стася при этом почему-то ещё больше покраснела, прикрывая рот ладонью, будто сдерживаясь от смеха. Бли-и-и-и-н! Да они меня разводят!

— Машка, зар-раза… — невольно вырвалось у меня.

— Сам ты инфекция, Гаврюша, — фыркнула Машка. Да я после нашей первой ночи сама первая решила со Стасей встретиться. Разговор был трудный. Но поговорили хорошо. Мне же нужно было выслушать её версию событий? А то в твоих рассказах «о будущем» про Стасю ни слова. А ведь о твоих отношениях с ней на первом курсе все прекрасно знали. И тут ты проявляешь неожиданный интерес ко мне. Как не насторожиться?

— Приехали. То есть ты решила перепроверить мою версию событий, поговорив со Стасей? Детский сад какой-то. А в вестибюле тогда, что такое было?

— Да ладно тебе, Луговой. Ну, решили мы немного постебаться над тобой. Думали, ты растеряешься и хотели посмотреть, как будешь выкручиваться. Ты бы видел своё лицо в первые минуты. Ну, извини. Уж очень было любопытно, — Машка картинно надула губки, а Стася, наконец, не выдержала и прыснула в кулачок.

— Коварные вы…ну и что, хорошо повеселились?

— Признаться, ты нас озадачил, когда решительно потащил в ресторан. Обеих! — отсалютовала мне бокалом Первая, — нужно отдать тебе должное, такого мы никак не ожидали.

— Я когда волнуюсь, всё время жрать хочу, — попытался я неловко отшутиться, — да и нужна была оперативная пауза, чтобы избежать скандала. Оказывается, никакого скандала и не случилось бы. Тем не менее я всё ещё рад, что привёл вас сюда.

— Кстати, о еде, — встрепенулась Маша, — кажется, несут наш заказ. А не налить ли нам по второй ради такого повода? — бокалы девушек уже были пусты. Ну а мне, за отсутствием, и не наливали.

— Поддерживаю всецело, — я дождался, пока официант расставит тарелки с закусками и порциями чего-то горяче-мясного с пикантным гарниром, и подхватив бутылку шампанского, разлил шипучий напиток по бокалам, — за что выпьем, дамы?

— Новый год скоро… — почти неслышно проговорила почему-то погрустневшая Стася.

— Шикарное, а главное, оригинальное предложение! Давайте, дорогие мои, чтобы вас коснулись лишь счастливые и добрые события грядущего года. Держи хвост пистолетом, Стасенька! Тебе в этом году ещё много придётся радоваться: свадьбе, материнству. И ты, Машенька, держи бокал покрепче. Не время унывать! Бог не оставил нашу страну, лишь отвернулся на время. Думаю, даёт возможность непутёвым детишкам побыть немного самостоятельными. Глядишь, хоть чему-то научатся.

Мы выпили и отдали должное закускам и, конечно, горячему. Разговор особо не клеился. Не уходила и небольшая неловкость, несмотря на явно доверительные отношения между моими женщинами. Вторая бутылка шампанского пришлась как нельзя кстати. В том числе и к десерту.

Я снова разлил, продолжая взятую на себя роль тамады. Приготовленные заранее подарки я предусмотрительно положил в разные карманы пиджака. В левый — для Марии, в правый, соответственно, — для Станиславы.

— Дамы, хочу ещё кое-что добавить. Не знаю, как, когда и куда повернётся всё то, что со мной происходит, судьбой это назвать язык не поворачивается, но мне бы хотелось, чтобы в этом мире или другом у дорогих мне людей, с которыми свёл Закон, оставалась обо мне добрая память. И, в особенности у вас, — я немного картинным жестом (всегда хотел так сделать, но почему-то всё никак не получалось) опустил в бокалы девушек заготовленные подарки, — хочу поднять этот тост, как ни банально прозвучит, за любовь.

Ледяной напиток проскользнул соколом. Я сел, хитро поглядывая на онемевших девушек. Шампанское в их бокалы я специально налил всего на треть. Маша и Стася переглянулись, затем почему-то медленно чокнулись и осторожно выцедили напиток каждая из своего бокала. Серёжки легли на ладошки, блестя мокрыми капельками. Я почти физически ощутил, как ревнивые взгляды девушек скрестились на подарках, замерли, внимательно вглядываясь в игру света на гранях синих и зелёных камней и…синхронно выдохнули, что-то восхищённо зашептав.

Уф, похоже, угадал и, что особенно важно, ничуть не оскорбил своим подарком ни одну из своих дам. Знаки признательности были оценены, взвешены и приняты с достоинством принцесс. Прямо гора с плеч.

— Гавр, это же куча денег! — то ли в восхищении, то ли с укором произнесла Станислава.

— Не стоит об этом. Пусть они напоминают вам обо мне. Надеюсь, с цветом камней угадал?

— Ещё бы! — на этот раз ответила Маша, — вот только, где бы зеркало нам отыскать. Очень примерить хочется. Может, в фойе?

— В туалете точно есть! — вскинулась Стася, — подождёшь нас, Луговой? Мы быстренько!

— Куда я денусь…от десерта? — улыбнулся я, пододвигая к себе блюдо с фруктами. В прежней жизни мне нечасто удавалось быть щедрым по отношению к женщинам. Как-то не всегда получалось. Хоть так наверстаю.

Девушек словно ветром сдуло. Я же только удовлетворённо улыбнулся. Хорошо, когда вещи приносят радость. Потраченных денег было ничуть не жалко. Тем более, правду сказать, не деньги это, а трофей. Да и крови на них…

М-да, вот так расслабишься, а совесть тебе финку в бок, да с проворотом! Тихонечко так. Будь они трижды прокляты, эти душегубы-охранники. Можно сколько угодно себе повторять, что с боя взято, то свято. Но трофейные деньги всё это время меня тяготили, пусть и довольно здорово облегчали существование.

Ничего, заработаю ещё. В конце концов, можно сдать тот же видик в аренду. А то у нас с Машкой уже настоящее информационное отравление Голливудом происходит. Не знаю, как у неё, а у меня, так точно. Лучше уж пусть книжки читает, если время от учёбы останется. А то расслабилась, понимаешь.

Мои досужие размышления ни о чём неожиданно прервал подсевший ко мне за столик мужчина. «Ба! Какие люди?!» — чуть не воскликнул я, но вместо этого, чуть приподнявшись на стуле, кивнул гостю:

— Мостовой Василий Григорьевич? Рад видеть. Каким ветром? — добродушное расположение духа слегка подточило мой самоконтроль, и я немного выскочил из образа студента.

— Неплохая память, Луговой, — хмыкнул гэбэшник, «прострелив» профессиональным взглядом соседние столики и упёрся им в меня так, что я внутренне поёжился.

Всё-таки хорошую зарплату платило государство органам госбезопасности: слегка поношенный, но вполне ещё брутальный кожаный плащ смотрелся на Мостовом вполне хитово. А вот с этикетом у офицера на этот раз что-то не заладилось. Лень было в гардеробе раздеться? Или он сейчас достанет из-за пазухи маузер и в лучших традициях чека станет меня арестовывать? А я, как назло, без примуса.

Хм, что-то я не к добру расшутился. Надо бы быть внимательнее. Подобный визит, да ещё почти через месяц после известных событий не сулит ничего хорошего. Я внутренне подобрался.

— Ну так меня нечасто вызывают на допрос в органы милиции, — я совсем немного изменил интонацию на последнем слове, намеренно форсируя полунамёком непонятную ситуацию. Надоело играть в кошки-мышки и прикидываться дурачком.

— Да, Луговой. Не просчитал я тебя сразу. Так бы и проскочил, студентик, огородами. Но не повезло.

— Не совсем понимаю вас, товарищ… — я действительно не догадывался, о чём говорит Мостовой.

— Давай без разблюдовки, Луговой. Я майор КГБ. Веду разработку криминальной группы торговцев наркотиками с международным трафиком. Ты мне месяц назад на голубом глазу пел, что девочка-припевочка и ничего не знаешь. Так?

— Ну, если убрать дворовую лексику, близко к тексту, — утвердительно кивнул я.

— И ничего добавить не хочешь?

— Ничего добавить не хочу, — я снова кивнул, словно китайский болванчик, преданно глядя в глаза майору.

— А ты ничего, парень. Очко контролируешь. Мне такие нравятся. Поэтому. Дам тебе шанс. А тебе сейчас назову фамилию, дам минуту, потом уж не обессудь, поедем в контору.

Я продолжал молча смотреть на блондина, представив себе, что напротив меня на стуле вообще никого нет. Странно ведёт себя опер. Попёр на меня с места в карьер. Ни корочек не показал. Даже издалека. Ребятки из конторы этим любят пользоваться. Очень способствует разговорчивости клиента. Такое впечатление, что майор действует нахрапом, впопыхах, то есть малообдуманно. В режиме цейтнота. Ему важно задавить меня. На понт берёт? Не исключено. Кто я для него? Так, пацан какой-то. А уважение, высказанное перед главным вопросом, тогда зачем? Чтобы размяк?

— Гражданин Кабо-Верде и Португалии Орлинду до Оливейра ди Пончиш Мария тебе ведь знаком, Луговой? Так вот, он сейчас у нас и поёт, как соловей, оч-чень интересные песни. Так что думай. У тебя минута, Гаврила Никитич.

Не скрою, внутри я дёрнулся. Но не так чтобы уж очень. Ну, взяли гэбэшники афроспекулянта, и что? Пропоёт он им историю про доллары из дома олигарха местного розлива. С какого боку тут я? Отпечатков моих на американских бумажках нет. Оговаривает, скотина. Криминальный элемент, понимаешь.

— А чего тут думать, товарищ майор? О чём? Если этот иностранный гражданин какую напраслину на меня возводит, то…

— Хорош невинную овцу строить, Луговой! — блондин пристукнул ладонью по столу, так что звякнули бокалы, — ты не охренел? Мы тебя, сынок, уже неделю пасём: шмотки импортные недешёвые таскаешь, продукты с рынка, в ресторан девок вот повёл… Откуда дровишки-то у бедного студента? Только не лепи мне, что заработал. Про твои заработки пару раз грузчиком два месяца назад можешь маме песни петь. Или это она на свою зарплату медсестры тебя так одевает? Может, отчим с пенсии подкидывает?

Хм, как ловко он меня сделал, ищейка гэбэшная! И напряг, и осведомлённость показал. Старая школа. Значит, я в плотной разработке минимум неделю? Они взяли Орлинду. Не успел-таки бедолага сдриснуть в тёплые края. Теперь прижали, и он на меня всё валит.

А вот хрен вам ребята! Шмотки? Подумаешь, шмотки! Мог и на заработанные на железке купить. Пасут? Плохо, но не критично. Хотя, если бы пропасли, куда доллары отвёз, Мостовой не преминул бы упомянуть, да ещё и доказательствами придавить.

Нет, я им для чего-то другого нужен. Надо идти на контакт и выяснять остальную информацию. Ай, как не хочется! Только-только расслабился. Если контора вцепилась, то уже не отпустит. Но что-то тут определённо нечисто: чувствую это ещё с момента, как Мостовой не предъявил удостоверения. Да и не работает так комитет, пусть его сейчас и сотрясают реформы. Наоборот, взяли бы меня тёпленького по всем правилам, свезли в камеру. И кололи в своё удовольствие. Значит, есть другой интерес…

— Чего застыл, Луговой! Встал и пошёл, — майор, похоже, начал терять терпение. Ба, Юпитер, ты сердишься? Значит, рыльце в пушку. А не собрался ли ты поживиться за счёт двух лохов: студента и фарцовщика? А что? Очень ко времени.

— Василий Георгиевич, товарищ майор, так я разве против? Просто хотелось бы, чтобы всё по закону: удостоверение, ордер, все дела… — решил я подогреть блондина, а заодно и копнуть на гнильцу.

— Ну, Луговой… — майор как-то резко успокоился и с каменным лицом полез во внутренний карман плаща, — ну, гляди, — он медленно развернул книжицу в красном коленкоровом переплёте, дабы я смог прочесть надпись: «КГБ СССР», — а вот тебе ордер, — он оттянул полу плаща, чтобы я мог увидеть рукоять пистолета в наплечной кобуре. Позёр, блин.

А вот с удостоверением — это он лоханулся. Как такового «КГБ СССР» уже нет, там толи АФБ, то ли ещё как-то по-другому называется контора. Или в текущем бардаке решили удостоверения не менять? Что-то сомневаюсь…

— Очень веские аргументы. Я готов, — слегка отодвинувшись от края стола я стал поднимать руки.

— Хорош шута строить, Луговой, — вставай пошли со мной! — Мостовой дёрнул подбородком в сторону выхода.

— Сейчас, только девушек предупрежу, — я дал майору последнюю попытку сделать вид, что моё задержание проводится официально.

— Некогда. Стол ты уже оплатил. А девки что? Вернуться и продолжат, ты не о них переживай, о себе. Шуруй давай!

Мы двинулись к выходу. Впереди — я, позади — майор. Н-да, серьёзно за меня решила взяться кровавая рука режима. А режима ли?

До самых дверей я пытался высмотреть среди входящих посетителей Машу и Стасю. Но тщетно. И официанты, как назло, куда-то все подевались. Так бы хоть на словах что передал. И чего они там в этом туалете застряли? Нашли время красоваться…

Хотя может и лучше: уйду по-английски, не прощаясь. Меньше вранья.

У входа было припарковано несколько машин. Я попытался угадать, какая же принадлежит майору. Но неожиданно обломился. Сотрудник конторы глубокого бурения разъезжал на стареньком москвиче 412 модели бутылочно-зелёного цвета.

Садясь в машину, я заметил на противоположной улице ту самую пижонскую волгу. В машине помимо водителя были какие-то люди. Поймав мой взгляд, кавказец почему-то улыбнулся во все сорок четыре зуба и рванул с места, будто гонщик «Формулы-1». Не понравилась мне его улыбка.

Мы тоже двинулись с места, аккуратно выворачивая на главный проспект. Несмотря на довольно потрёпанный вид, москвич майора стал быстро набирать ход. Уже через пять минут стало ясно, что мы удаляемся от центра города.

— А мы что, не в Управление едем? — невинно поинтересовался я, прикидывая, что будет, если я уйду в рапид и попытаюсь выпрыгнуть из двигающегося на скорости автомобиля. Мда-а, физику в школе я учил, но такие задачки даже в олимпиадном кружке не давали. Лучше и пробовать не стоит. Должен же майор рано или поздно где-то остановиться.

— Много чести, Луговой. Проведём допрос и очную ставку на конспиративной квартире, — что-то неуловимо изменилось в голосе блондина, — а пока посмотри кое-какие фотографии, вон там в бардачке, открывай — он указал на панель передо мной.

Я подцепил пальцами крышку бардачка и начал тянуть вверх. И тут почувствовал острую боль слева у основания шеи. Резко повернув голову к майору, я увидел прямо перед глазами его правую руку, сжимающую небольшой шприц и палец, постепенно давящий на поршень.

Попытавшись дёрнуться в рапид, я с изумлением понял, что у меня ничего не выходит, а тело ниже шеи не ощущается вовсе.

— Твою мать… — только и смог прохрипеть я, еле ворочая языком, прежде чем ухнуть в темноту.

Глава 23

Одинокий волк — это круто,

Но это так, сынок, тяжело —

Ты владеешь миром как будто

И не стоишь в нём ничего.

Ах, как много выпало снега.

Да как же когти рвать поутру.

Одиноким волком я бегал

И одиноким волком умру.

А. Розенбаум.

В сознание меня вернули холодные капли воды, капающие на лицо откуда-то сверху. Телу частично вернулась чувствительность, но не подвижность. Даже не так: кожа всего тела буквально горела, объятая невидимым огнём, словно я по шею был погружён в бурлящий кипяток.

Нужно ли говорить, что повторные мои попытки уйти в рапид, не принесли никакого результата. Впервые за всю мою одиссею анавром я серьёзно запаниковал. А что ты хотел, Гавр, не всё коту масленица? Рано или поздно это должно было случится.

Я попытался заорать, но горло выдало лишь пародию на сухой стон.

— Э-э-э, очнулся, обоссанный сын осла? — послышался смутно знакомый голос откуда-то слева, — сардор, иди говори уже за дело, бача созрел.

Гигантским усилием воли я разлепил веки. Зрение к полумраку адаптировалось очень медленно, значит, и эта способность у меня заблокирована. Осмотревшись, как получилось в моём положении, я понял, что сижу прислонённый спиной к стволу дерева или бревенчатой стены: трудно было толком разобраться с парадоксально нарушенной чувствительностью. Всё время мешала немилосердная головная боль. Поблизости не было заметно никаких признаков жилья или других строений. Только маячившие на заднем плане деревья и густой кустарник, кое-где обледенелый и припорошённый снегом. Похоже, мы за городом. Вполне логично: подальше от лишних глаз. Значит, я был в отключке не менее получаса.

На небольшой поляне, изъезженной промёрзшими колеями, ещё удалось разглядеть несколько хаотично припаркованных машин, между которыми слонялось с десяток крепких мужчин, в основном темноволосых, среди которых я сразу узнал блондинистую шевелюру майора в неизменном плаще и того самого кавказца, водителя волги цвета какао, на капоте которой сейчас сидел он сам, улыбаясь во весь рот и хрустя большим красным яблоком, с интересом наблюдая за моей реакцией.

— Бей-эфенди, а этот бача крепкий, да? Ты на него столько афюна извёл, Абдулмаджид, целый кишлак можно было развеселить, как на свадьбе, да? — говор у него, который я поначалу принял за кавказский, был очень странным. Многие слова водитель выговаривал правильно, но переставлял местами, постоянно требуя у собеседника одобрения.

Тут из-за капота волги показался человек, к кому обращался весельчак с яблоком. Высокий смуглый худой мужчина с тёмными длинными, чуть вьющимися волосами и бородкой с проседью, был одет несмотря на минусовую температуру, в строгий тёмный костюм и белоснежную рубашку с расстёгнутым воротом. В правой руке он перебирал чётки из пожелтевших от времени бирюзовых костяшек.

Он посмотрел на меня, едва зацепившись чёрными как маслины зрачками за мою тушку, и повернулся к любителю яблок.

— Ты, как всегда, много болтаешь, Юнус. Зови майора, пусть поговорит с гяуром сам. Я обещал.

Сидевший на капоте немедленно выкинул остатки яблока в кусты и, вытерев пальцы о брюки, юркнул в промежуток между машинами. Длинноволосый же, подойдя ко мне так близко, что я почувствовал терпкий запах, исходящий от его костюма, тихо произнёс:

— Я скажу один раз, гяур. Ты взял чужое, поэтому всё равно умрёшь. Но если скажешь, где спрятал, умрёшь легко, Аллах свидетель! — и, не дожидаясь моего ответа, отошёл в сторону, щёлкая костяшками чёток.

Что это было? Сеанс навивания жути? Так себе хоррор. Похоже, я и правда попал в переплёт. Никакие это не кавказцы. Ребята явно прибыли из гораздо более южных пределов бывшего СССР. Да хоть цыгане! Блин, стереотипы владеют тобой, Луговой.

Судя по этнической схожести с теми ребятками, которых мы встречали в аэропорту ночью, когда прибыли чемоданы с товаром, это наверняка те самые хозяева наркоты, что осталась в доме среди трупов в ту злополучную ночь.

Вопрос первый, но не последний: почему они уверены, что я знаю, где наркотики? А второй: что делает с ними в сцепке офицер из конторы? Это ведь не просто плохо, это архипогано, товарищи! Я всё ещё пытался хорохориться, хотя без своих козырей мог ожидать лишь печального финала. И судя по настрою смугляшей, помучиться-таки перед смертью придётся.

Пока я не почувствовал возвращения своих способностей даже на малую долю. Поганец Мостовой вколол мне какую-то дрянь: то ли миорелаксант, то ли сильный транквилизатор, затормозивший не только сознание, но и, какая досада, приостановил способности анавра. Насобачились они там в комитете со спецсредствами, блин! Неожиданный и неприятный эффект.

Так, ничего больше не остаётся, кроме как тянуть время, а для начала попытаться выяснить, почему меня считают крайним, возможно, в этом кроется хиленький шанс вырулить ситуацию в мою пользу.

Хорошо хоть волосан не оставил никакой идиотской надежды на хороший исход. Честный чел. Сказал «умрёшь», и точка. Уважаю. Поэтому при случае отвечу ему той же монетой.

Снова придётся убивать? Может, и нет — меня грохнут раньше, не оставив никакой надежды на поиск Демиурга. А если даже и придётся — куда я денусь?

Ни о какой пощаде здесь, как и в случае с предателями-охранниками речи быть не могло. Группа, что сейчас засветилась передо мной, наркоторговцы. А в этом бизнесе, если даже отбросить обывательские штампы, продолжительность жизни среди представителей криминального мира самая короткая.

Жрут друг дружку — куда тем паукам из банки! Деньги на кону не мереные, к тому же сейчас время передела рынка и как там его «сращивания представителей правоохранительных органов с преступностью». Много молодых, дерзких и голодных. А также опытных, усталых и обиженных. Похоже, Мостовой, тот ещё оборотень в погонах. Вот вам и объяснение отсутствия ордера, и удостоверения старого образца, и прочих второстепенных признаков. Кстати, вот и он. Лёгок на помине.

— Луговой, надеюсь, у тебя было время сообразить, в какое положение ты попал, парень? — аккуратно подвернув полы плаща, майор присел напротив меня, участливо заглядывая в лицо.

— Не так чтобы очень, товарищ майор, но всё-таки парочка вопросов у меня к вам образовалась.

— Я сделал тебе инъекцию спецпрепаратом, который обездвиживает и приводит к потере чувствительности тела ниже шеи. Его действие продлится всего около часа. Осталось половина времени. Но их надо ещё прожить. Ты же сообразительный парень, — он по-отечески улыбнулся и потрепал меня по волосам, — расскажи дяде Абдулмаджиду, — он кивнул на волосана, — куда дел чемоданы с товаром, и я постараюсь уговорить их, чтобы тебя оставили в живых. Эти люди мне серьёзно обязаны. Ну?

— Да откуда вы все взяли, что товар у меня?! Я лишь помогал довезти его до дома хозяина. А потом, даже не получив расчёт…

— Луговой заткнись! — Мостовой устало провёл рукой по лицу. Интересно, неужели продажного комитетчика гложет совесть? Нет, конечно. Похоже, его что-то напрягает, а ситуация не способствует нервному расслаблению, — поверь, если не начнёшь говорить, то с момента возвращения чувствительности с тобой могу начать делать очень неприятные вещи. Ты даже не представляешь, студент, что это за люди. Вся их короткая жизнь — товар, афгано-таджикские граница, выживание, выживание и ещё раз выживание. Короче, чего я тебе разжёвываю? Этим гаврикам тебя выпотрошить проще, чем барана. Это ты мне там, в ресторане, мог петь про своё «ни при чём» и прочую лапшу… Я так тебе скажу. Твой подельничек Орлинду сейчас во-он в той машине. Люди Абдулмаджида взяли его в аэропорту Ленинграда по моей оперативной наводке: связи в комитете, слава Богу, у меня ещё остались. Да к тому же жаден оказался африканец не в меру. Сам понимаешь, поработали с ним не спеша и обстоятельно. Он пока жив. Пел, как соловей: выдал схрон, где помимо денег оказалось несколько пачек с товаром. В остальном стрелки на тебя переводит… — майор замолчал,давая мне осмыслить информацию.

Красиво поёт начальник. Профессионал, мля. Добрый такой, внимательный. Прям, отец родной. Опять же, отмазать перед бандитами пообещал.

Интересно, неужели вся эта туфта рассчитана на менталитет студента-второкурсника, пусть и отслужившего срочную? Или он моё личное дело даже пролистать не удосужился? Да и откуда ему знать, что в теле молодого парня сейчас человек с опытом не одной войны и плена, к тому же прекрасно знающий цену подобным обещаниям?

Получается, сдал меня Орлинду с потрохами. Печально. Хлипковат оказался коммунист с чёрного континента. Ну это ладно. И ведь, с-сука, не поленился задержаться и прихватить наркоту из дома хозяина! Надеется выжить и реализовать остатки? Наивный… И правда, жаден не в меру, как заметил гэбэшник.

Что ж, для меня это не новость. Но ведь он ещё и дебил к тому же. Наркоторговля — это не фарца. Здесь на дурика не попрёшь. Все ходы, выходы и кормушки расписаны. Он что, понадеялся пристроить товар, когда всё поутихнет? Идиота кусок…

Но имеем то, что имеем. Видимо, под пытками он решил выгадать себе пару-тройку дней жизни за мой счёт. Ну да…не Нельсон Мандела, ничего не попишешь. Факт есть факт: если я буду играть в несознанку, меня очень скоро начнут потрошить по-взрослому. Хотя эти ребятки по-любому будут потрошить. Из любви к традициям. Зверьки.

Я не знаю, сколько сможет выдержать тело анавра, пока опыта стойкости под пытками мне получить не довелось. А вот сколько выдержит сознание? Вопрос… Значит, следует сыграть обосравшегося студентика и идти на сотрудничество. К тому же особенно и играть не придётся. Очень важно выиграть время…время, чёрт его подери! Мне бы только дотянуть до возвращения способностей, а уж из рапида я покажу этим духам и продажному комитетчику путь за кромку. Только бы продержаться!

— Товарищ, майор… — мне даже не пришлось специально напрягать связки, голос и так дрожал от напряжения, да и диафрагма в полупарализованном теле не давала нормально вздохнуть, а уж говорить и подавно, — я всё расскажу, только этим, — я кивнул на наблюдающих за нами наркоторговцев, — меня не отдавайте.

— Если расскажешь — вытащу. Слово! — не моргнув тут же солгал Мостовой. Ишь, словно гончая, стойку сделал!

— Я действительно не брал товар. Вернее, мы взяли его с Орлинду вместе. Но себе я взял только деньги, рубли. Валюту взял африканец. Отдарился товаром. Шмотки, видик, телевизор цветной. Остальное же в чемоданах мы спрятали рядом с гаражом там же во дворе у хозяина. Я клянусь! Черномазый просто крышей поехал, меня оговаривает. Или спятил от жадности. Я не знаю уж, чего эти с ним делали, но жить захочешь — не так раскорячишься. Мне врать теперь ни к чему. Ну зачем мне наркота? Подумайте сами, как и кому я её продам? Деньги — да. На рубли погулял знатно, побрякушек девкам накупил. Так практически всё ж и потратил. На валюту тачку себе заказал у перегонщиков, в конце января придёт — напишу расписку-доверенность, заберёте. Вы же совсем недавно в ресторане сами сказали. На жизнь, шмотки и прочее… — блин, жаль, я не умею по желанию пускать слезу. Играю тут перед бывшим сатрапом режима обоссавшегося фраера, а изнутри всё время так и распирает желание расхохотаться. Цирк с конями!

— Рыжьё, машина…можно было самому догадаться. Так, объяснить, где чемоданы, сможешь?

— Там не так просто. Мог бы нарисовать, мы ж зарывали их…ночь была, спешили опять же. У меня сейчас пальцы не двигаются. А на словах — могу неправильно что-то сказать, вы ж меня сами и…

— Не киксуй. Паралич скоро пройдёт. Ты сейчас на адреналине, препарат быстрее метаболизируется. Молодой, здоровый, может, и быстрее…

— Э, начальник, хватит с ним возиться! — неожиданно прервал наш разговор Абдулмаджид, с неприкрытой неприязнью глядя в затылок майору, — сейчас гяур быстро всё вспомнит и, если надо, сам зыком в пыли нарисует, где товар с чёрным зарыли. Юнус — корд!

Водитель волги, стоявший рядом с волосаном, откинул полу пиджака и достал из кожаных ножен, украшенных цветной вышивкой, нож с костяной рукояткой и тёмным лезвием. Он нарочито медленно со зловещей ухмылкой, адресованной мне, протянул его рукояткой хозяину.

— Не гони лошадей, Абдулмаджид! Парень умный, сам нам всё расскажет. Зачем лишний раз кровь лить? Аллах такого не одобряет, — майор встал, повернувшись лицом к волосану.

— Не твоё дело, гяур, рассуждать о воле Аллаха! — выпучил глаза Абдулмаджид, но тем не менее вернул нож Юнусу, — ты уже не гэбэшник, ты — цветной. И не тебе решать, как нам терпиле язык развязывать. Этот сопляк явно был не один. Кто охрану Козырного положил, майор? Э? Негр? Шайтан? Бача явно что-то ещё знает — хабар и лавэ точно с той хаты. Что б у фарцы столько бабла было, э!?

— У иностранцев может, Абдулмаджид. Хотя ты прав, редко. Странно всё в доме у Козырного выглядело. Товар и деньги взяли. А оружие не забрали. Может, это менты были, что на жмуров выезжали?

— Я тебе уже говорил, майор, что это не менты, и не прокурорские. Мой брат операм хорошо заплатил. Было бы изъятие, я бы знал!

Майор с волосаном так открыто обсуждали тему, что у меня не осталось и грамма иллюзий. Жить Гавриле Луговому осталось недолго. До полного удовлетворения информационного голода бандитской сволочи. Что ж невезёт-то так тебе, анавр, а?

Я прислушался к себе, состояние организма было по-прежнему без особых изменений к лучшему. Разве что жжение стало терпимее. Блин, что там сказал майор? Действие препарата быстрее проходит под выбросом адреналина… Что ж, если обычных переживаний не хватает, может, надо устроить ему стресс посерьёзнее. Да куда уж серьёзнее-то?

Первые же идеи, пришедшие на ум мне не особенно понравились.

— Бей-эфенди, надо чернушки для бача сделать. Он тогда петь, как птичка начнёт, клянусь! — встрял водитель волги. Меня уже начинала бесить его беззаботная улыбка.

— Верно, Юнус, — кивнул майору Абдулмаджид, — сейчас мы тебе поможем майор!

— Не надо, Абдулмаджид, неизвестно, как наркота взаимодействует с остатками препарата, — попытался возразить Мостовой.

— Э, не учи учёного, цветной! — отмахнулся от него волосан.

Водитель шустро метнулся между машинами. Где-то вдалеке послышался короткий гортанный смех. А у меня зашевелились волосы на затылке. Хотел адреналина, Луговой! Щаз прилетит…

Не знаю, что такое «чернушка», но, несмотря на довольно ласкательное наименование, это может оказаться той ещё гадостью.

Интуиция на букву «ж» меня не подвела. Водитель принёс медицинский стерилизатор и резиновый жгут из автоаптечки. Достав из кармана пиджака стеклянный пузырёк с тёмной жидкостью, он прямо так, грязными пальцами выхватил из стерилизатора шприц, набрал его почти до ограничителя.

— Абдулмаджид, не надо, он может потерять сознание, — снова возбудился майор, — он же и так под воздействием сильного спецпрепарата. Ацетилированный опий его может вообще убить, да к тому же твои его на коленке ляпают. Там посторонних примесей до чёрта. Что делать будешь, если загнётся раньше времени?

— Ти пока только болтаешь, Мостовой. Ничего с терпилой не будет. Юнус чернушку по своему рецепту варит для особых клиентов. Да, Юнус?

— Верно, Бей-эфенди! Малчику хорошо будет, боятся больше не станет, много говорить будет, всё расскажит. Да! — на ходу проговаривая эти слова, словно мантру, водитель волги ловко закатывал мне рукав водолазки, пережал жгутом плечо и похлопал по локтевому сгибу, давая вене проявиться.

Я лишь безучастно наблюдал за проводимыми наркоманом манипуляциями. Блеск в глазах Юнуса и слегка дрожащие пальцы выдавали в нём наркомана. Ну, или записного садиста. Хрен редьки не слаще.

Майор тихо выругался, отводя глаза и отодвигаясь в сторону, когда я попытался заглянуть ему в лицо.

Мда-а, говно ты, а не офицер, Мостовой. Пусть и бывший. Говно на побегушках у швалей. Я безучастно смотрел, как медленно под давлением поршня убывает чёрная жижа в стеклянном цилиндре шприца. Почему-то вспомнилось, что нужно максимум 26 секунд, чтобы вещество из локтевой вены достигло всех жизненно важных органов и систем организма. Следующей наползла дурацкая мысль о довольно неплохих медицинских навыках Юнуса. В вену он попал не глядя…

Нет, до 26 досчитать я так и не успел. Всё произошло гораздо раньше. Сначала появилось ощущение, будто в лицо плеснули ковш кипятку, а в основание черепа одновременно вонзили лом и стали там им ворочать, похрустывая костями черепа.

В глазах потемнело от режущего зрачки ослепительного света. Я крепко зажмурился и закричал, не услышав своего крика. В уши словно ваты напихали. Вот же падлы, не думал, что будет так погано…

Ощущения сменялись дьявольским калейдоскопом. Следующей фазой кожу всего тела охватил нестерпимый зуд. Это было похлеще жжения от гэбэшной инъекции. Я стал сотрясаться в конвульсиях, елозя спиной по коре дерева, к которому меня прислонили, отчего казалось, что зуд усиливается многократно, а от моих рывков кожа со спины слезает клоками вместе с ошмётками водолазки. При этом с огромным трудом удавалось удерживаться в сознании, хотя от глубокого, освобождающего от всех напастей, обморока я бы сейчас не отказался.

Стоп! Я едва ухватил суть догадки. Зуд всего тела? До меня стала, наконец, доходить простая как полено мысль: возвращение чувствительности — первый шаг к обретению свободы передвижения. Как бы мне ни мешали переносимые страдания.

Внезапно махом вернулись нормальные слух и зрение. Я ощутил, как по подбородку течёт кровь из прокушенной губы, смешиваясь с солёным потом. Я был мокр как мышь, будто просидел полчаса в парилке. Казалось, прошло не больше минуты.

— … где вы спрятали чемоданы? Кто убил охранников?!

Чёрт, сколько же на самом деле прошло времени? Я оторопело уставился на кричащего мне в лицо майора. Одежда на мне была вся испачкана свежей кровью и порезана практически в лоскуты. Такое впечатление, что из памяти выпал изрядный кусок. Ни черта не помню!

В правом бедре обнаружился всаженный по самую рукоять тот самый нож, который Юнус передавал Абдулмаджиду. «Надо же, воткнули по самую гарду, а я практически ничего не чувствую! Да и кожу анавра пробить нужно постараться…» — ворохнулись в голове вялые мысли, от которых стало почему-то смешно, и я рассмеялся хриплым истерическим смехом, всхлипывая и повизгивая, словно поросёнок.

От смеха нижняя губа треснула ещё больше, кровь закапала с подбородка. Я же никак не мог остановиться и продолжал хохотать, плюясь и заводясь ещё больше.

Какая-то тень неожиданно мелькнула перед глазами, обрела материальность и стукнулась в правую сторону лица. При этом моя голова мотнулась, ударившись затылком о дерево. От неожиданности я прекратил смеяться и протёр глаза… Блин, руки уже начали слушаться, но пальцы всё ещё были как чужие и отёкшие, словно сосиски.

Я снова повернулся к майору, попытавшись заговорить и всё ещё не слыша собственного голоса. Да что же это такое? То есть звук, то его нет. Организм живёт своей жизнью, как ему вздумается! Хорошо, что боли уже практически не ощущается.

— Ты слышишь меня Луговой? Кивни, если слышишь! — сквозь фантасмагорию окружающей какофонии до меня прорвался голос Мостового.

Я послушно кивнул, возмущённо, как мне казалось, указав пальцем на рукоять торчащего из моего бедра ножа. Безобразие и свинство! Как они смеют?! Блин, похоже, от дряни, что мне вколол Юнус, я начал вести себя, мягко говоря, неадекватно.

Абдулмаджид, оттолкнув майора, ухватил меня одной рукой за кадык, другой вцепился в рукоятку ножа. По раненой ноге пробежала судорога, а в поясницу ударило молнией боли. Вот же сволочь! Слыша с пятого на десятое, я больше догадывался по шевелению губ волосана о смысле сказанного.

— Юнус, веди его девок, что мы взяли в ресторане! Похоже, ты со своей «чернушкой» перестарался. А если этому ослу плевать на себя, может, на тёлках сломается… Живее!

До меня, снова начавшего уплывать в туман беспамятства, стал доходить ужасающий смысл слов Абдулмаджида. Девушки? Погодите… Откуда?! Они же… Су-у-у-ки!!!

Последние слова я уже не прохрипел, а провыл, словно безнадёжно раненный волк, дёрнувшись всем телом и почти вырвавшись из рук волосана. Но предательский нож в бедре снова пригвоздил меня к земле.

— Смотри, сын осла и думай! Вспоминай, где товар! Юнус, держи его крепче, а-а-а! Шайтан! — пока Абдулмаджид передавал меня водителю, я изловчился и вцепился ему зубами в ухо, рванув, как мне казалось что есть мочи. Но наркоторговец всё же выскользнул. Странно, но ухо, кажется, осталось целым.

От рывка у меня перед глазами встала розовая пелена, через которую, как в немом кино, почти ничего не слыша, кроме гула крови в голове, я увидел, как привели упирающихся девчонок. Рты, перевязанные поперёк лоскутами материи, не позволяли им говорить, а разорванная одежда и зарёванные лица говорили сами за себя.

Не знаю, что стало последней каплей: вид истерзанных дорогих мне девушек или жадная улыбка лапающего их тела грязными пальцами Юнуса, всё время дёргающегося и кричащего что-то мне в лицо. А может, истёк срок действия спецпрепарата?

В противовес болезненно-горячечному телу и полыхавшему в голове пламени боли меня неожиданно накрыла волна ледяного равнодушия. Господи, как же мне это всё надоело!

Почти все эмоции застыли в сфере абсолютного нуля. Осталось лишь одно, едва сдерживаемое, желание порвать и втоптать всю эту мразь на три метра в землю.

Мысли начали выстраиваться в голове с телеграфной чёткостью и прагматичным минимализмом. Я уже почти не сомневался, что способности мои возвращаются с огромной скоростью. Слишком уж чётко отобразились в мелочах окружающие меня предметы и люди. Горизонты внутренних чувств расширились одним могучим рывком. Я мгновенно понял, где мы находимся. По иронии это место было всего в нескольких километрах от поляны у Татарского городища. Больше того, я одновременно ощутил множество токов земли и ход древесных соков, силу ветра и давление лучей заходящего солнца. И возликовал…

Времени подонкам на воплощение их больных фантазий я не собирался оставлять больше ни одной секунды. Кратковременное всеобъемлющее знание и всеведение схлынуло так же быстро, как появилось. Но мне хватило и этого.

Получилось! Пусть не сразу, но рапид принял меня в свои ласковые, почти родные объятья. Как же я тебя заждался, дорогой!

Наконец, зимний лесной вечер с его реальным миром привычно застыл мухой в янтаре, освещённый сюрреалистически преломлённым светом автомобильных фар.

Время просочилось сквозь призму боли и лениво возобновило свой ход, привычно послушное моему стремлению вновь сеять смерть.

Скажи, Закон, как тут можно оставаться Миротворцем?

Как ни парадоксально, но первым делом я рванулся не к обидчикам, а, вытащив брючный ремень, туго перетянул им бедро выше так и торчащей из плоти рукоятки ножа, тщательно застегнул пряжку и приладил хлястик. И всё это в несколько движений. Откуда только ловкость появилась?

Ничто не должно мешать передвижению, да и обильная кровопотеря в ближайшие мои планы никак не входит. Насчёт своих способностей я всё же не спешил обольщаться. Руки всё ещё дрожали, а голова была похожа на колокол, по которому шандарахнуло кувалдой. Любая досадная мелочь могла стать фатальной.

Зачем искать оружие, когда враг сам позаботился об этом заранее? Кто к нам с ножом придёт…

Я выдернул клинок из раны коротким плавным движением, убедившись, что сильного кровотечения нет и тут же опробовал остроту клинка пальцем. Что ж, Юнус знает толк в оружии и держит его в образцовом порядке. Но это ничуть не оправдывает его омерзительного поведения. А теперь, злобные буратины, поговорим на моих условиях!

Удивляясь своей холодной расчётливости, я шагнул в сторону девушек, намереваясь первым делом обезопасить их от возможных случайностей. До основной банды наркоторговцев дело дойдёт чуть позже. Будет и на их улице «праздник».

Но что это? Юнус, которому полагалось за это время максимум пару раз моргнуть, продолжал двигаться с не меньшим проворством, чем я. Чья-то тень слева пересекла на мгновение свет фар. Да что за на хрен?!

Я в одно мгновение оказался на земле, придавленный чьим-то крепким и ловким телом, едва успев перехватить пальцы, тянущиеся к моему горлу. Предплечье левой руки прошили сотни раскалённых игл. От боли я почти перестал что-либо соображать, но сделал над собой усилие. Не знаю уж какое по счёту на сегодня.

Чёрт побери, что это такое? Юнус и Мостовой двигались ничуть не медленнее меня. Вернее, даже быстрее. А чудовищная физическая сила майора не позволяла оказать ему мало-мальски достойного сопротивления.

Анавры? Кто, как?!!! Откуда? Идиотские риторические вопросы лишь ещё больше разозлили меня.

Подтверждением моей догадки стали вспыхнувшие на левом предплечье татуировки. Жгучая боль, последовавшая за этим, была порождена Матрикулом, а не крепкими пальцами Мостового, стиснувшего моё запястье словно тисками.

Я продолжал извиваться под телом майора, пытаясь хоть как-то исправить положение. Мостовой с успехом подавлял любые мои попытки к сопротивлению. При этом он коварно давил коленом прямо на свежую рану на бедре, заставляя её всё сильнее пульсировать. Не успел я сделать хоть что-то, как моё тело неожиданно превратилось в один большой комок боли.

В отчаянии я заорал на всю округу. Вернее, мне так показалось. Крик скорее напомнил звук от иглы, сорванной с пластинки проигрывателя. Короткий и невзрачный. Перед моим лицом оказалось перекошенное лицо майора, отвлёкшегося на мгновение, чтобы что-то прокричать подбадривающему его Юнусу.

Я не упустил возможности воспользоваться призрачным шансом. Изловчившись и собрав всю свою ненависть и обиду, я засадил лбом в подбородок анавра. Что ж, наконец-то изнуряющие тренировки аватара не прошли даром. Хруст костей Мостового отозвался хрустом в позвонках моей шеи, что лишь добавило мне азарта. Уже в следующие секунды я понял, что ничего фатального для моего организма не произошло. Майор же, напротив, захлебнувшись потоками крови, хлынувшими изо рта, резко ослабил хватку, практически отпустив меня оставив, пусть и небольшую, свободу манёвра.

Не раздумывая, я стал развивать успех, увеличивая амплитуду и силу ударов, всаживая мгновенно онемевший и взмокший от крови и ударов лоб в лицо майора. Я бил и вколачивал, всаживал и лупил, ничего не видя перед собой, кроме расширенные от страха и зарёванных глаз дрожащих от ужаса девчонок.

Брызги крови растекались по векам, окрашивая окружающий мир в розовую муть. Осколки зубов рвали кожу лица, но я распалялся всё больше и больше, уже полностью перехватывая инициативу и сам вцепившись в запястья майора мёртвой хваткой, пока тот не обвис безвольной куклой.

Наконец, с трудом свалив с себя неожиданно тяжёлую тушу гэбэшника, я замер, боясь шевельнуться. Мир вокруг нас по-прежнему едва жил. Юнус, стоя в двух метрах от меня, с мрачной полуулыбкой держал короткий кривой клинок у шеи…нет…вонзённым в Машину шею! Тонкая, почти незаметная алая дорожка тянулась за основанием ножа. В углу машиного рта вяло вздувался и опадал небольшой кровавый пузырь.

Всю эту картину я неожиданно увидел во всех деталях, словно сработал зум, укрупнивший в один миг трагические подробности. В панике поискав глазами Стасю, я обнаружил её неподвижное тело, застывшее в неестественной позе у ног убийцы. Руки её мёртвой хваткой вцепились в брючины любителя яблок. Вся её одежда была пропитана кровью, как и ещё недавно белоснежная рубашка Юнуса.

— Это ты, виноват, Гавр…так заканчивают все Миротворцы… — голос безжалостного убийцы был спокоен и твёрд. Как голос учителя словесности. И куда подевался его акцент?

— Кто ты?! — прохрипел я, всё ещё не веря своим глазам, едва сдерживаясь от отчаяния и непоправимости произошедшего. Кровь стучала в ушах, а во рту появился мерзкий привкус. То ли от нарушения зрения, а может, от контраста искусственного света и опустившихся сумерек казалось, что мир вокруг нас с Юнусом пульсирует в такт биения моего сердца.

— Ты так ничего и не понял, Гавр. Какой же ты тупой, Миротворец! Все дорогие тебе люди будут умирать рано или поздно. Не важно: будешь ли ты поступать правильно или совершать ошибки. Ты анавр, а они — всего лишь люди…

— Я человек! А ты — мразь! Ты убил их, Юнус, или как тебя там сволочь поганая… И я…я убью тебя! А потом…

— Что «потом», Гавр? Будешь снова скорбеть, ныть и жалеть себя, жить с новой болью. Да ты благодарить меня должен: я освободил тебя от никчёмных привязанностей в фантомном мире, порождённым тобой же! Пойдём с нами! Зачем тебе горстка спятивших на своём предназначении Смотрящих? Они же только и способны на то, чтобы тратить драгоценный генетический ресурс на сотворение себе идола в виде некоего Закона и поклоняться ему до конца своих дней. Убогие! С Хранителями ты не только увидишь сотни…тысячи миров, но и покоришь их! — глаза Юнуса вспыхнули в сумерках ярким светом. А может, это было отражение звёзд или банального отблеска автомобильных фар. — Ты изменишь своё представление о разуме, выйдешь за рамки бренного тела…

— И перестану быть собой… — неслышно прошептал я.

Я слушал псевдо-Юнуса, а сам осторожно обшаривал ближайшее пространство. Помимо меня и убийцы, в нормальном ритме вокруг двигались лишь всего два человека, стоявшие за автомобилем, у которого мы разговаривали. Двое рослых мужчин с автоматами не спускали с меня глаз. Блин, вот и засада, только двигаясь в ускоренном темпе, я смог бы уйти от очередей, выпущенных практически в упор, да и то, не факт.

А этот продолжает вещать столь самозабвенно… Фанатик, мля… Сколько раз я слышал подобное? Из зомбоящика или от более удачливых коллег, попрекавших меня излишней щепетильностью, от офицера Абвера в 42-м, от Елисея, мать его, Николаевича, от полковника Генерального штаба в 1915-м, да мало ли ещё от кого? Старая песня.

Всем до меня есть дело и все лучше меня знают, как мне жить и кому служить. Надоело…

Чего тянуть. Я уже всё давно решил для себя. Смерть девчонок не должна быть напрасной. Значит, и мне пришло время умирать. Но не сразу.

Уже в прыжке к Юнусу я понял, что мой противник намного быстрее меня. Он как-то неожиданно исчез из моего поля видимости, а на пути у меня возник один из автоматчиков. Вот он-то был, скорее всего, равен мне по способностям. Или уступал. Выяснять времени не было.

Я всё ещё сжимал нож вага у себя в кулаке. Без всяких затей я подставил левое плечо под приклад автомата и одновременно нанёс страшный вспарывающий удар ножом удобно вставшему ко мне вполоборота противнику. Один есть! Я не успел высвободить оружие из живота автоматчика, как между нами оказался Юнус, вернее, его рука, сжимавшая рукоять широкого лезвия мясницкого ножа. В голове моей запоздало промелькнуло полузабытое название. Секач…

В следующее мгновение я уже таращился на культю на месте своей правой руки, тёмная струя из которой шустро брызнула на сучащего ногами в приближающейся агонии автоматчика. Нож вместе с моей кистью и частью предплечья так и остался в теле бедолаги… Из темноты ко мне вновь вывалился Юнус.

Разумом понимая, что как минимум я уже должен валяться без сознания от болевого шока, а как максимум умирать от кровопотери, провожая тускнеющим взглядом пробегающие над лесом вечерние облака, я не дал себе сорваться в отчаянный штопор безумия.

К моему удивлению, кровотечение прекратилось почти сразу: мышцы плеча выше культи свело короткой жестокой судорогой, а кровь свернулась грубой нашлёпкой, стянув края раны в кисет. Охренеть… Это что, опция по выживанию? Ай да аватар! Не предполагал, что у меня есть и такие способности. Может, если подождать, и конечность заново отрастёт?

Но мечтать сейчас некогда. Все события с этого момента словно бы понеслись вскачь. Парадокс, но уже пребывая в рапиде, внутри пространственно-временного ускорения я едва поспевал за действиями противника. Не дав Абдулмаджиду нанести повторный удар чудовищным инструментом мясника (интересно, наркоторговцы секач прихватили для меня или для праздничного шашлыка?), я, чтобы разорвать дистанцию, свалился вниз и по-рачьи заполз по днище пресловутой волги долбанного цвета какао.

Вовремя! По корпусу автомобиля и по земле буквально в полуметре перед моими глазами прошла автоматная очередь. Блин, ну почему я ещё жив? Очередь из автомата. В упор! И не говорите мне про везение…

Твою ж дивизию! Что-то грохнуло надо мной, запахло бензином и ещё какой-то палёной химией. Краска? Да ладно! Первая же очередь — и в бензобак?! Как-то неправильно мне сегодня везёт…

Чего я жду? Через несколько минут всё пространство под автомобилем превратится в импровизированный перевёрнутый гриль.

Я с болезненным любопытством снова поднёс культю к глазам. Кровь и правда не только не остановилась, но и свернулась плотным сгустком, затампонировав поверхность сморщившегося среза. Мда… Луговой. Ты теперь не анавр, а мечта военно-полевого хирурга. Или доктора Франкенштейна. Это как посмотреть.

Но пока мне было не до лирики. Н-на!!! Изловчившись, я постарался всадить каблуком в лицо, сунувшегося было под днище Юнуса. Эх, жаль, не попал. А в это время спину уже стало изрядно припекать.

Ладно, надо вылезать наружу. Один хрен, сдохну. Но уж лучше от пули, чем от огня. Предпочёл бы, конечно, от гранаты. Дело знакомое. Но за неимением гербовой пишут на простой. И чего я всё ещё хорохорюсь? Блажен будь, Миротворец…

Я выкатился с противоположной стороны автомобиля, который уже полыхал вовсю, освещая пространство на несколько метров вокруг. Наверно, это было наивно и даже глупо. Во всяком случае, ожидаемо для противника. Но именно этой своей тупой прямолинейностью я и застал одного из наркоторговцев врасплох.

Моё появление стало сюрпризом для второго автоматчика, чем я и воспользовался, подсекая противника из положения лёжа. Удачно получилось: противник подставил шею под отработанный удар локтем. Что ж, минус два!

Можно, пожалуй, не торопиться за кромку. Есть ещё шансы свести счёты с Абдулмаджидом и Юнусом. Волга уже вовсю полыхала, поэтому я не сразу заметил обошедшего автомобиль любителя яблок, злорадно наставившего на меня пистолет, блеснувший никелированными нашлёпками.

— А ты пижон, Юнус, — сплюнул я кровь разбитыми вдрызг губами, — слабо с одноруким на кула…

И в этот момент рванул бензобак. Серая мгла зимнего вечера полыхнула странно беззвучной вспышкой и моё сознание погасло…

На этот раз беспамятство длилось недолго. Это я понял, едва очнувшись и увидев перед собой Юнуса, тянущего свои грязные пальцы к моему горлу. Куда делся его мясницкий секач? Не самый дурацкий вопрос в моём положении. Будь бандит вооружён, следующая культя была бы уже на месте моей шеи.

А эта сволочь никак не успокоится! Судя по тому, что он всё ещё один пытается завершить недоделанное, мы пока из рапида не вышли. Поразительно! Раньше с потерей сознания я вываливался в реальный поток времени автоматически. И полностью обессиленный. Видимо, наша схватка подключила скрытые резервы организма анавра.

Юнус успел добраться до моей шеи. Пришлось напрячь мышцы и прижать подбородок к груди. Ситуацию усугублял факт моей однорукости. Одной левой особенно не навоюешь. Тем более, Юнус, будучи анавром, превосходил меня по физическим возможностям. Его питала злоба, меня же обида и острое желание мести, которое, едва я вспомнил о девушках, просто-таки заставило закипеть мою кровь.

Я стал дёргаться с удвоенным энтузиазмом, изгибаться дугой, пытаясь сбросить сидевшего на мне Юнуса. Зарево всё ещё полыхавших остатков автомобиля продолжало освещать его со спины. Мы хрипели, плевались, выли, но Юнус постепенно побеждал. Мне оставались считаные минуты. Странная мысль о нелепости происходящего мелькнула у меня в голове, когда я в пылу борьбы с дышащим и плюющимся мне в лицо наркоторговцем перевёл взгляд ему за спину: в фантасмагорическом танце теней в нашу сторону двигалась фигура Абдулмаджида.

Это точно был, как его назвал любитель яблок, бей-эфенди, судя по количеству волос на голове. Несмотря на то что он был вне сферы нашего рапида, двигался Абдулмаджид значительно быстрее, чем следовало бы.

Неожиданно меня чуть не вырвало. Вонь изо рта Юнуса была одуряюще омерзительной. Неужели прихвостню Хранителей нельзя было подобрать аватар поэстетичнее? И тут снова не к месту кольнула интуиция: какая-то несусветная дурь во всей этой развернувшейся мелодраме! За последние полчаса меня снова пытается задушить анавр, превосходящий меня физически. И я всё ещё жив! Где логика? На самом деле, практически всё, произошедшее сегодняшним днём можно было назвать бездарным сценарием к бандитскому сериалу 90-х, если бы…если бы не жуткая и глупая смерть девочек…

Стальные вонючие пальцы Юнуса продолжали ритмично стискивать горло, разошедшийся не на шутку ублюдок использовал вес своего тела, с каждым рывком норовя стукнуть меня затылком о землю. Я почувствовал, как сознание постепенно уплывает. Похоже, всё…

Странно, но острая обида на себя пополам с неудовлетворённым чувством мести уже не придавали новых сил. Я иссякал, буквально чувствуя, как из меня по капле выходит не только жизнь, но и желание жить.

Так бездарно просрать… Столько трудов, подготовки. А меня, как сопляка паршивого…эта тварь…девчонок жаль…сейчас всё закончится, и я вернусь… В последней, отчаянной попытке я сделал ещё одно усилие. Нет, не физическое. Почти эфемерное, слабый намёк.

Я потянулся к ещё тлеющей внутри искре нейротрона, что вдруг неожиданно и остро проявилась в преддверии ухода…

Странно, но ощущения напомнили мне те самые, первые, что я испытал в кресле Хранителей, стыдливо спрятанном в секретном закутке аэропорта Домодедово. Сознание одновременно разделилось на множество неповторимых частичек, вернулось чувство всеведения: я ощутил ток времени и цвет земного притяжения, вкус огня и запах движения ветра.

Пальцы Юнуса словно провалились сквозь меня, перестав быть материальным объектом. Окружающая предвечерняя мгла, лишь подсвеченная тускнеющим заревом пожара, неожиданно просветлела настолько, что мне стали видны даже небольшие камни, втоптанные в грязь на поляне. Мир выцвел.

Полупрозрачная фигура Абдулмаджида, вставшего надо мной, казалась чужеродным объектом в гармоничном окружении. Впрочем, как и нестерпимо противные моему нынешнему состоянию железные коробки автомобилей, оскорбляющих меня и мою новую суть самим своим присутствием. Время в который раз изменило свой ритм, и я скривился от какофонии нахлынувших со всех сторон грубых звуков.

Какие-то чумазые люди с разинутыми ртами и оружием бежали со всех сторон, а Абдулмаджид с перекошенным ртом и расширенными глазами смотрел мне в лицо и кричал:

— Останови-ись! Нее-ет!

Странно, что это с ним? Мимоходом слегка удивившись своему спокойствию и немного досадуя на всю эту суету вокруг, я тяжело вздохнул и просто отмахнулся от происходящего, как отмахиваются от назойливых насекомых, от детских глупостей и никчёмных обывательских забот. Всего лишь отмахнулся. Мысленно пожелал всем этим нехорошим людям и вонючим железкам сгинуть с концами.

Выцветший мир отозвался. Мир содрогнулся в беззвучном спазме. Поляна вокруг меня: с машинами, бегущими людьми, грязными сугробами, кустами, камнями, грязью и прочим лестным мусором вдруг встала на дыбы. Больше всего это было похоже на мощный взрыв в жидкой среде, взрыв, эпицентром и причиной которого стал я.

Абдулмаджид, бегущие бандиты и автомобили не просто разлетелись во все стороны, как от взрывной волны. Их просто размазало тонкой кашеобразной омерзительной субстанцией по мгновенно выросшему вокруг меня валу из запёкшейся до каменной корки земли. Я вдруг оказался на дне гигантской воронки, украшенной амальгамой из человеческой плоти, расплавленного металла и чёрт знает, чего ещё. Я пришёл в неописуемый ужас, увиденное прорвало броню ледяного спокойствия, а сердце сжалось от отчаяния.

Неужели всё это сотворил я один? Ради мести и собственного спасения?

Я растерянно оглядел творение своих рук. В нарастающей волне отчаяния попытался обхватить лицо ладонями: но не тут-то было! Культя правой руки неловко и грубо ткнулась мне в подбородок, породив волну боли. Простой физической боли, что чуть не заставила меня задохнуться. Но эта боль не входила ни в какое сравнение с той, что раздирала моё левое предплечье.

С ужасом я уставился на татуировки Матрикула, что менялся на моих глазах, сжигая под своими линиями кожу и мышцы, преобразуя плоть по одному ему известному ему плану. Все три татуировки вспыхнули пронзительным зелёным свечением, проявив дополнительную сеть энергетических каналов, во множестве пронизывающие моё тело. Затем они, словно стебли вьющегося растения, расплелись, на несколько секунд преобразуясь из чётких геометрических рисунков в хаос перепутанных линий, штрихов и точек, замерли, будто раздумывая на мгновение, и проявились одной-единственной татуировкой у основания запястья.

Три сияющих золотом листа, объединённые замкнутой окружностью, налились цветом молодой листвы. Они жили, пульсируя в такт сердцу. И с каждым тактом жгучая боль нарастала, внезапно охватив всю грудь и распространяясь на культю правой руки. Культя набухла венами и расцвела кровавым цветком, брызнув алым во все стороны. Сцепив зубы от боли, я не мог отвести глаз от поразительного зрелища: на моих глазах свершалось чудо ускоренной регенерации. Сначала вверх потянулся обрубок кости, почти без пауз, разветвившийся на кости запястья, пястья и фаланги пальцев, тут же оплетённые капиллярами, сухожилиями и мышечной тканью. Не успел я приготовиться к новому букету неприятных ощущений, как полностью восстановленная кисть, покрытая кровавыми разводами, заняла место недавней культи.

Я осторожно сжал пальцы в кулак и вытянул кверху, заметив на запястье точно такую же татуировку, как и на левой руке, только с чёрно-алыми обводами. Матрикул определился, явив мне симметрию силы.

— Нда-а, не там я искал Демиурга, похоже, — прошептал я, поражённый ещё одной догадкой.

Произнесённые едва слышно, слова звенящим эхом отразились от стен воронки и унеслись куда-то во мглу.

— И что теперь?! — уже громче выкрикнул я безнадёжный вопрос грязно-белому небу, с которого падал равнодушный снег, — как же меня это всё достало…век бы ничего этого не знать и не видеть! Провалитесь вы все пропадом!!!

Леденящий холод сковал всё тело. Пространство вокруг задрожало, дёрнулось, разбиваясь миллионами осколков, и грянула последняя тьма…

Глава 24

Кто-то знает, я и сам не знаю,

Где финал тот, где та полоса.

За которой лишь ворота Рая,

А за ними просто Небеса.

Юрий Паренко.

Холодно… Как же мне холодно, блин! Первая, пришедшая мысль позволила осознать, что я лежу ничком на холодной ровной каменной поверхности. Вокруг стояла темнота, хоть глаз выколи, а тело застыло настолько, что любое неосторожное движение приносило невыносимую боль, тысячей игл пронзающую промёрзшие мышцы.

Откуда-то слева послышалось гулкое бормотание. Я прислушался. Странно знакомый голос речитативом выводил предложение за предложением:

— Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное. Блаженны плачущие, ибо они утешатся. Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю. Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся. Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут. Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят. Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими…

— Ох, ты ж! — воскликнул я, пытаясь встать, на что мой организм ответил ещё более острой болью, прострелившей крестец и копчик. Рука моя подвернулась, и я со всего маха впечатался лицом в камень, — йо-о-о!!!

— Не богохульствуй в храме, паря! — прервал свой речитатив знакомый голос. Где-то впереди затеплился огонёк свечи и стал приближаться. Человек склонился надо мной, поправляя упавшие на лицо волосы.

— О-отец Афанасий?! — изумлённо прохрипел я, меньше всего ожидавший увидеть настоятеля храма станции Незлобино.

— Пришёл в себя, значит. А я уж думал, ещё сутки пролежишь. Ты как, Гаврила?

— Э-э-э… — я осторожно прислушался к своим ощущениям. Кроме жуткого холода и дикой слабости, пожалуй, ничего запредельного и нет.

— Понятно, паря. Не всяк день смертный, пусть и Миротворец, себя Творцом может ощутить. А ты не только ощутил, ты, Гаврила, считай, заново родился. Нут-ка, давай метки твои глянем…

Огонёк свечи мигнул, отдалился и засветился ещё ярче. Теперь уже внутри переносной керосиновой лампы. Я смог увидеть отца Афанасия во всей красе: в рясе и драном казакине, наброшенном на плечи.

Что за хрень происходит? Почему я снова здесь, в первой реальности? Что случилось там, в зимнем лесу? Девочки…

Вопросы потоком прорвали туманную плотину в голове, я попытался снова встать, невольно застонав сквозь зубы от нахлынувших ощущений.

— Но-но! Паря, не гони лошадей! Тя щас годовалый ребёнок в пол втоптать может. Полежи минутку-другую, а я всё расскажу по порядку. Любопытно, небось? — он бесцеремонно вывернул мне сначала одно запястье, затем другое.

Новые татуировки были на месте. Уф! Значит, это всё-таки я сам, из 91-го. Разноцветные трилистники светились тусклым светом. Более внимательно рассмотрев свои руки и частично посиневшее от холода обнажённое тело в ярком свете керосиновой лампы, я перевёл изумлённый взгляд на отца Афанасия.

— Что, Гаврила, удивлён? Что ж, не буду тебя томить ожиданием. Да, ты должен поверить своим глазам и ощущениям. Мы действительно в храме у станции Незлобино, на дворе 1915 год от Рождества Христова, только вот ты сейчас в собственном 23-летнем теле, Гаврила Никитич Луговой, а не в прадедовом, где год назад по твоему биологическому времени ты начинал миссию с поиском Демиурга.

— А вы…э-э-э…вы, отец Афанасий?

— Хе-хе… — улыбнулся священник, присаживаясь рядом со мной на корточки, — вопрос, что называется, не в бровь, а в глаз, Миротворец. Кстати, ты так и собираешься лежать на каменном полу? Разговор ведь долгий намечается.

— Да я бы и рад встать, — замялся я, — только совсем никак.

— Брось, Гавр! Не так уж ты и немощен. А боль — что? Квинтэссенция трусости организма, да и только. Дайка, я тебе немного помогу.

Отец Афанасий легко вздёрнул меня, крепко обхватив руками подмышки, и словно тряпичную, куклу понёс к выходу. Я изо всех сил крепился, безбожно давя матерки, чтобы хоть как-то отвлечься от разгулявшейся по мышцам боли.

Священник даже не вспотев дотащил меня до растопленной баньки. Ну конечно, это же та самая ночь перед моей отправкой на фронт! Воспоминания неожиданной волной всколыхнули душу. Надо же, какая ностальгия. Такое впечатление, что прошёл не год, а как минимум лет десять. Уж и я другой, и Афанасий, похоже, не совсем Афанасий…а вот банька та же!

Священнику даже раздевать меня не понадобилось. В этот раз я переместился в костюме Адама. Он попросту взгромоздил меня на средний полок, на котором я с наслаждением распластался, постепенно впитывая целительный жар и наслаждаясь терпкостью банного духа.

Спустя несколько минут, а может, целую вечность, отец Афанасий продолжил прерванный разговор с вопроса.

— Будем собирать камни, а, Гавр?

Я ответил ему молчанием. Надоели все эти игры. Обрыдло! Каждый раз в ключевой ситуации в очередной реальности приходит какой-нибудь умник и начинает с оттопыренной губой учить меня жизни, не преминув при этом действием или словом намекнуть на моё ничтожество.

Хватит! Надоело. И плевать, кто он там вообще, этот отец Афанасий!

А банька ладная, самое то расслабиться. Хоть что-то приятное в этой куче дерьма.

— Злишься, анавр? Что ж, правильно злишься. Сам-то я против был, чтобы с тобой так поступали, но…хм, понимаешь, брат, по-другому никак бы не вышло. Нельзя против Закона идти. Всем плохо было бы. И тебе, и нам, и твоим близким. Всем! Так что, пришлось использовать способ жёсткой инициации…

— А идите-ка вы все на хер: Хранители, Смотрящие, черти, ангелы, анавры и прочие либералы с демократами… — я сделал глубокий вдох и кряхтя перевернулся на спину, — надоели, мля…попариться спокойно хочу.

— Понимаю, — отец Афанасий устроился надо мной на верхней полке, слегка нависая слипшимися от влаги космами. Глаза его в полумраке отражали отблески огня керосинки. — Но узнать-то теперь ты всё обязан. Как-никак, а мы в итоге своего добились. А там, хоть домой возвращайся и живи себе, как знаешь, хоть здесь оставайся, — он хитро подмигнул мне, — а что, реальность на загляденье. С твоими-то навыками. Прогрессорствуй — не хочу!

— Слышь, отец Афанасий, а ты ведь так на мой вопрос и не ответил, — прервал я поток сознания бывшего каторжника.

— Это на какой же? — неказисто изобразил удивление священник, утирая обильный пот, выступивший на лице.

— Кто ты такой, отец Афанасий?

— А ты ещё не догадался?

— Неужто сам Закон Сохранения Реальности? — хмыкнул я, подкладывая под голову веник.

— Не поминай всуе, Гаврила. Неужто я сирый да убогий могу претендовать на сверхсущность?

— Кто вас знает, Хранителей…

— Не разочаровывай меня, Гавр. Кстати, а знаешь что? Нет никаких Хранителей! Вернее, есть. Но никакого отношения к твоей истории эта цивилизация не имеет. И никогда не имела. Так, удобно подвернулись к слову. Очень сложно, знаешь ли, подбирать легенду инициации для анавра на ходу. Особенно если его генные способности находились в рецессии большую часть биологического цикла, — отец Афанасий сел на полке в позу лотоса, слегка согнув шею, чтобы не задевать макушкой потолка, — ох и трудная это работа, из болота тянуть бегемота, — в устах священника стишок прозвучал как эпитафия.

— Погодите. Вы хотите сказать, что вся моя эпопея с заданиями…

— В точку, анавр. Все твои перемещения, задания, поиски демиургов — имели лишь одну действительно значимую истинную цель. Инициировать твой нейротрон. Уникальный, надо сказать, нейротрон. По стечению обстоятельств, ещё не до конца нами изученных, нераспознанный при рождении и в процессе взросления. Редкое сочетание генов Миротворца, Воина и Ремесленника создали своеобразный «кариотипический камуфляж». А проще говоря, подавили способности потенциально сильного Демиурга. При этом ни один из наших Миротворцев не смог распознать в тебе основной сущности анавра. А нашли тебя и вовсе случайно.Лет за пять до нашей встречи ты стал донором костного мозга. Часть генетического материала попала к одному из наших Ремесленников, и он в итоге вышел на твою персону.

— Пашка?

— Опять — в точку, Гаврила! Ну а меня ты так и не узнал, Луговой, обидно.

— Лукреций?!

— И он тоже… Драться не будешь?

— Уж и не знаю теперь, — насторожился я.

— Меня Орден определил твоим «воспитателем». Я был против. Но миссию в Ордене не выбирают. Я скорее выполнял роль садовника. Моя миссия вытаскивать таких, как ты в Веер Миров. Позволять вам наиболее полно проявляться. Тебе я в первый раз представился как Елисей Николаевич Донской. А уже впоследствии как отец Афанасий. Потом Лукреций. Ну и…чего уж там, Абдулмаджид ведь тоже я.

— Что-о-о?! — последнее имя выдернуло меня из пелены равнодушия.

— Хорош! Спокойно, Гавр! Не пыли! Не я был инициатором радикальных мер, но Павел сказал, что это последний шанс раскрыть тебя. Я вообще против лишней крови, даже если это происходит в альтернативных версиях реальностей. Но ты, поначалу неплохо проявил инициативу и самостоятельно переместился в третий вектор. Вдруг стал вести себя слишком спокойно, потерял темп, начал обрастать жирком. До этого момента тебя в должной мере не смогли расшевелить ни война, ни плен, ни даже дважды испытанная собственная смерть. Суть в том, что лишь мощные чувства, настоящие страдания и лишения позволяют разбудить способности Демиурга в анавре. В отличие от других ипостасей Демиургами не рождаются, а становятся, прости за банальность. Да, да, именно так, и не надо смотреть на меня волком, Гавр! Ещё раз повторю: не я это придумал и не я решал, как и куда тебя направлять. Моя, как и Пашкина роль опосредованная. А Закон жесток. Вернее, не так. Он не по-человечески рационален. Неисполнение миссии любым из Смотрящих, ослушание или ещё чего хуже — бунт — чреваты смертью без права реинкарнации с полным забвением нейротрона. А это страшно… Тебе пока не понять, твой срок жизни в теле анавра слишком мал. Проживи первую пару сотен лет — и тогда меня поймёшь.

«— Верится с трудом, учитывая ту гору лжи, что вы нагородили, — задумчиво пробурчал я», — скажи, Афанасий, уж не обессудь, буду теперь тебя так звать для простоты, а как же моя семья…

— Вот тут — нет! — вздёрнулся Смотрящий, — и ещё раз нет, Гавр! Твоя семья и их гибель были чётко вписаны в тело основного вектора реальности изначально. Чем хочешь поклянусь! И ни Смотрящие тут ни при чём. Ни Закон. Мы можем влиять лишь на судьбу анавров, да и то далеко не всех и не всегда. А лишь на тех, кого отмечает Закон Сохранения в своей аналитике. Твоя жена и дочери — обычные люди. Не анавры. В чём конечные цели Закона не спрашивай, никто из нас не знает. Могу лишь предположить, что они грандиозны и в итоге справедливы. Имел честь в этом убедится неоднократно. Мы лишь исполнители Его воли. Это непреложное правило. Закон передаёт нам свою волю через Оракулов, особую группу Смотрящих. Мы исполняем. Точка!

— Значит, обещание спасти моих в обмен на поиски Демиургов или используя способности Демиургов изначально было ещё одним враньём? — спросил я, едва сдерживая ярость.

— Хм, не всё так просто, Гавр… У меня нет для тебя полного ответа. Задача была любой ценой пробудить Демиурга. Закон, чтобы ты знал, это не какая-то там непостижимая сверхсущность или Творец Вселенной. Он скорее ближе к тому, что на Земле принято считать искусственным интеллектом. Только на несколько порядков сложнее и древнее.

— Всё равно не пойму, зачем вы так со мной? Я же вам нашёл аж двух Демиургов! С учётом твоей информация теперь понимаю, что моя попытка спасти от вас ещё не рождённого второго была наивной. Тогда в лесу Южной Саксонии вы позволили мне уйти…

— Двоих? Ха-ха-ха! — гулко прозвучал смех Афанасия в насыщенном горячим паром банном пространстве. Что ж. Напомню, Гавр, одного ты подорвал гранатой вместе с собой, а другой, как ты справедливо отметил, ещё не родившийся ребёнок. И это, по-твоему, выполнение миссии?

— Погоди, а я Гитлера, что…того, с концами? Вы же говорили…

— Да ладно тебе. Ну, соврали ещё немного. Одной маленькой ложью больше или меньше. Алоизыча и твой аватар тогда по гостиничному номеру на куски знатно раскидало. Одного из польских полицейских даже вырвало от кровавого зрелища. Чистый Гойя. Натурально! А по мне — так и хрен бы с ним. Дерьмо был человечишка.

— Стоп, так значит…

— Ну да, — снова прервал меня отец Афанасий. Такое впечатление, что все мои вопросы он знал до того, как я их сформулирую, — ты, чувак, грохнул будущего фюрера и изменил историю первого временного вектора, что привело к каскаду мутаций основного временного потока. Никто особенно и не заметил. Хотя это было, конечно, покруче «эффекта бабочки». Бредбери и не снилось! Ну подумаешь, фюрером стал Геринг, а на восточном фронте погибло на несколько сотен тысяч солдат меньше с обеих сторон. Всё-таки у Германа оказалось немного больше мозгов…

— Хватит заговаривать мне зубы, Афанасий! Стасю с Машей вы убили окончательно и в моей реальности 2022 года их теперь не будет?

— Строго говоря, не мы виноваты в их смерти. Паша хотел лишь максимально усилить эффект воздействия. Так сказать, вызвать мощный психофизический стресс. Внедрились в группу наркоторговцев, чтобы немного подтолкнуть события. Анализ твоего поведения показал, что во всех перебросках ты особое внимание уделяешь молодым женщинам. Сначала Вревская, потом эта беременная немка, а здесь целых две…хм. Не кривись, всё понятно, да ещё первая любовь, то, сё, дело молодое. Что ещё прикажешь делать? У тебя по всем эмоциональным коэффициентам показатели привязанности просто зашкаливали. Верное дело! Ты же никак не проявлялся в качестве Демиурга. Анавром — на каждом шагу. Воином и Миротворцем — худо-бедно. Даже Ремесленником! А с последним вектором, если бы ты не инициировался, нам с Пашей — край! — Афанасий потёр грудь, спустился с верхней полки, зачерпнул ковшом холодной воды и стал пить, гулко сглатывая.

— Сволочи, каких девчонок загубили…им бы ещё жить и жить.

— Да что ты разнылся, Гавр?! Твои девки — вообще не проблема, — сплюнул куда-то в угол Афанасий.

— Не понял. Поясни! — растерянно уселся я, свесив ноги с полока.

— Ты как меня слушаешь, Демиург? Все твои перемещения: в 1915-й, 1942-й и 1991-й — это вариативные векторы. Ты же, инициировавшись в 91-м, сумел самостоятельно переместиться в точку начала пути. Мы сейчас как раз в том самом феврале 1915-го. А завтра твой поезд на фронт. Смекаешь?

— Не совсем, — потряс я головой, разбрызгивая капли пота.

— Хочешь, чтобы твои девчонки остались в живых, просто никуда завтра не езжай. Возвращайся домой.

— Погоди, ну а как же миссии, Гитлер-Демиург, мужики из концлагеря, фрау Шерман в конце концов?

— Ты тупень или долбень, Луговой? Какие миссии? Главная твоя миссия — стать Демиургом. Выполнена? Выполнена! Всё остальное на твоё усмотрение. Орден свою миссию тоже выполнил, — Афанасий с блаженным выражением лица снова вытянулся на полке, — через час — полночь. И мой нейротрон благополучно вернётся домой, хоть немного отдыха я заслужил? Намотался с тобой за год, хоть на пенсию уходи. Жаль, в Ордене нет Пенсионного фонда.

— Постой, постой, Афанасий. Но тогда Гитлер останется в живых.

— Правильно, всё пройдёт по привычному историческому сценарию. Но Станислава и Мария тоже останутся в живых, что характерно.

— Мля…Но Гитлер — Демиург! Сюр какой-то…

— Правильно. Демиург. Не инициированный. Пусть таким и останется. До апреля сорок пятого. А дальше история им распорядиться. Кстати, идею его использовать предложил Паша. Любит он исторические коллизии.

— Ох, если увижу его, есть у меня к Пашеньке пара вопросов… Ну да ладно, а как же ребёнок Шерман?

— Это уже забота Ордена. Откуда мне знать, может, на той временной линии ещё какая проблема нарисуется? У нас ведь во многом всё, как у людей. Инициатива наказуема. По крайней мере, от Оракулов никаких распоряжений в отношении Шерман не было. А значит — Закону он она пока неинтересна! Не множь сущности, Луговой, лучше за своих пассий порадуйся. Или ты всё же желаешь попробовать сначала? Что ж… Флаг в руки, барабан на шею и электричку навстречу! Я же в этом уже не участвую, и слава Богу! — Афанасий зарылся в веник лицом, задышал ровно и с наслаждением.

Я же в полном смятении продолжал размышлять. Слабость всё ещё сковывала мышцы, а голова кружилась. Но уже не столь критично, так, совсем немного, скорее от банного жара, чем от последствий инициации.

Постепенно я стал немного успокаиваться. Ну, подумаешь, использовали в очередной раз втёмную. Уже пора бы и привыкнуть. Теперь ведь я — Демиург? И что это значит? Я смогу зажигать звёзды и поворачивать реки вспять. И на хрена козе баян? Я прислушался к себе и…совершенно ничего не ощутил. Ничего необычного. Ничегошеньки. Обидно.

Лишь безмерную усталость. Даже радости оттого, что своим бездействием я спасу девчонок. А Гитлер будет жить. Да и пёс с ним. Интересно, а меня домой перенесут вместе с Афанасием? Стоп, вот же словоблуд хренов, Смотрящий хитрожопый! Совсем заболтал. Он же так мне про жену и дочерей так ничего и не сказал.

— Подъём, босота! Напарился уже. Колись, что там твои Оракулы-шмаракулы про мою семью решили?

— Вот ты нудный…ничего не решили, — зло буркнул Афанасий, уже успевший задремать, — я же тебе долблю: основная временная линия. Её мы радикально изменить не можем. По поводу твоих Оракулы и не говорили ничего, мы просто использовали этот факт для давления на тебя. Ну да, банальный шантаж. Психологически один из самых удобных способов радикального воздействия на личность. Да к тому же, выступая в роли спасителей, мы приобретали с твоей стороны как сознательный, так и бессознательный кредит доверия, — Афанасий вынул красную распаренную рожу из-под веника, — только не надо на меня снова волком смотреть, Луговой! Поверь, оттого, что ты мне сейчас рожу набьёшь, легче не станет…

— Откуда ты знаешь, Афанасий?! — я зловеще повёл плечами.

— Оттуда, Гавр! Каждый из Смотрящих был на твоём месте, а кое-кто и не раз, — добавил он грустно, — Закон всегда использует нас без нашего согласия. Я же не говорю, что мы своё дело исполняем в белых перчатках. К тому же для Смотрящих нет запретных методов, если дело касается инициации Демиурга. Ну…почти нет. Оракулы дают нам своеобразную лицензию на убийство. Но только в фантомных альтернативных реальностях. Я хочу тебе объяснить, что даже желай мы устроить теракт и взорвать самолёт в основной линии Веера Миров, ничего бы не вышло. Закон бы этого просто не позволил. Слишком массовое воздействие, ведущее за собой массу спонтанных цепочек вероятностей. Искусственное вмешательство такого уровня привело бы к катастрофическим последствиям для основной временной линии. И к нарушению основного Постулата.

— Что за Постулат? — уже вяло заинтересовался я.

— Ни одно вмешательство или воздействие на Веер Миров, не должно привести к уничтожению Закона Сохранения Реальности.

— Ты хочешь сказать…

— Да пойми ты: гибель твоих близких — естественное неотвратимое событие. Закон нашими руками изъял тебя из основного потока. И удалось это лишь потому, что ты анавр. Неинициированный Демиург. У тебя особая связь с тканью бытия, структурой межмировой материи. Генетическая. Тебе нет места в нашем пространстве — времени, Гавр. Ты вечный бездомный, Демиург. Именно поэтому ты и уникален среди анавров. Есть теория, что носимый Демиургами набор генов находится в основе способностей всех анавров. Демиурги — первые среди нас в прямом и переносном смысле. Возможно, это они создали и Закон, и его Постулаты.

— Всё это красиво и звучит очень пафосно, Афанасий. Но хотелось бы всё же знать, есть у меня надежда вернуть семью, раз я весь такой супер-пупер?

— Честно? Не знаю! Может и можно что-то сделать, Гавр. А может, и нет. Только я не Демиург и об их способностях могу судить лишь приблизительно. После инициации они перестают быть доступны остальным анаврам. Это всегда одиночки. Нет, иногда мы пересекаемся кое с кем из них и даже удостаиваемся их внимания, получая пополнение в ряды Смотрящих из тех анавров, кого Демиурги находят в иных реальностях. У меня есть этому пара объяснений. Например, потому, что этому препятствуют Оракулы. Эти существа ревнивы и не любят, чтобы помимо них кто-то мог влиять на Демиургов.

— Если остальных Демиургов инициировали хотя бы приблизительно так же, как и меня, то я бы на их месте тоже не горел желанием в дальнейшем иметь дело со Смотрящими.

— Ха-ха-ха! — хрипло засмеялся Афанасий, — твоя правда Гавр. Я как-то об этом не подумал. Несмотря на свои способности, Демиурги остаются людьми. Со всеми своими недостатками. Что же до твоей семьи, — он снова стал серьёзным, — ты можешь, конечно, видеться с ними, встречаться и общаться сколько угодно и в любое время. Но лишь в пределах локальной петли 12 июля 2022 года. Ведь петлю эту ты сам и создал, Демиург. И даже не заметил. Оракулы целые сутки хранили молчание, переваривая информацию, когда это выяснилось. Неинициированный Демиург всего лишь силой своего отчаяния и скорбной потери близких душ смог удержать не только их образы, но и физические тела, связал их с тканью временного периода основной линии и подпитал энергией Веера Миров. Да ещё и проход для себя туда оставил. Пашка помню тогда несколько часов орал, что это противоречит всем его теориям о структурности материи Веера. А Оракулы выдали наивысший приоритет по твоей инициации…

— Значит, я обречён, если хочу быть со своими, на вечный День Сурка? — тяжело вздохнул я.

— А ты посмотри на это по-философски, Гавр. Другим и этого не остаётся. Лишь несколько могильных холмиков.

— Слабое утешение.

— Не ной, Демиург, Творцом станешь, прости меня Господи… — Афанасий заворочался и сел на полке поудобнее, отдуваясь и тщательно вытирая лицо и лоб ладонями.

— Что, уже пора? Когда нас перекинут? — встрепенулся и я.

— Нас? А кто тебе сказал, что нас вместе вернут? Ты опять, Гавр, не очень внимательно меня слушал. Тебя инициировали. Всё. Ясельки закончились. Дальше всё сам. И выбирать дорогу — тоже сам. Хочешь, заново проживи 1915-й. Хочешь, возвращайся в 12 июля 2022 года. К рассвету восстановишь силы окончательно. Тело моё оставь в бане, не трогай, Марфа приберёт…

— Но как же… я же ничего не умею. Как?

— Каком кверху. В 91-й мозгов и умений хватило отправиться? Тут будет вряд ли сложнее. А как нагуляешься, звякни Пашке, он тебя на Оракулов выведет. Только звони не из своей петли, а из основного потока. Понял ли?

— Да, понял, понял… Афанасий, послушай…

Но Странник уже безвольно откинулся на бревенчатую стенку бани, его веки медленно закрылись, а из уголка рта потянулась ниточка слюны.

— Ну хоть кто-то достиг сегодня определённости, — досадливо прошептал я, сползая с полки. Предбанник взбодрил стылым воздухом. Чистое исподнее, валенки и хозяйский казакин вернули ощущение уюта.

По дороге к храму я с тоской оглядывал проступающие в предрассветных сумерках стены окрестных домов и железнодорожных пакгаузов. Щёки обожгло морозным ветром, запах креозота ударил в ноздри. Откуда-то издалека раздался протяжный гудок прибывающего паровоза.

— Ну что, Гавр, не пора ли домой?

Эпилог

Оркестранты войны для огня рождены

Для сражений без всяких идиллий

Где под крики Химер дирижёр Люцифер

Управляет полётом Валькирий…

Вадим Цыганов.

В юности мне всегда нравился фильм «День сурка». Тогда и много позже я пересматривал его по нескольку раз, потешаясь вместе с остальными над приключениями незадачливого героя Мюррея. Но только сейчас мне удалось прочувствовать на себе то состояние, которое герой картины испытывает во второй половине фильма.

Это потому что я испытывал его на себе теперь каждое утро. А лицо видел в зеркале своей ванной комнаты. Именно его, обречённо-скучное рыло. И неважно, было ли оно выбрито гладко или покрыто многодневной щетиной, этот как и другие факты никак не могли повлиять на события проживаемого мной многократно 12 июля 2022 года.

Странник оказался прав: вернуться в созданную мной временную петлю оказалось довольно просто. Достаточно было сосредоточиться и вспомнить мои внутренние ощущения при отправке из кресла Смотрящих в Домодедово. Остальное выполнили новоприобретённые рефлексы Демиурга. Хотя я подозреваю, что простота касалась переброса в мою временную петлю. Возможно, из-за того, что я же её и создал.

После перемещения экспериментировать не хотелось, те более, что временная точка составила как раз где-то около ноля часов пресловутого двенадцатого июля. И я, измотанный калейдоскопом последних приключений, не нашёл ничего умнее, чем заснуть, крепко обняв жену.

С этой ночи и потянулись мои сурковые будни, различающиеся лишь небольшими нюансами: местом отправки в отпуск, транспортом, временем суток. Но финал был всегда один: я просыпался в квартире с женой по звонку будильника, установленного на телефоне. Утром, мать его, двенадцатого…

Нет, не подумайте, я не спятил на фоне преподнесённых мне судьбой анавра испытаний. Нет, не дождётесь! Я решил, коль уж так получилось, использовать подаренное мне время для решения задачи спасения близких. И да, я не поверил Страннику ни на грош. Все его уверения в том, что в моей ситуации с женой и детьми нет выхода, могут оказаться такой же ложью, как та, которой он с остальными Смотрящими кормил меня целый год.

Не-е-е-т! Если уж я теперь Демиург, то дознаюсь до всего сам. А поле для экспериментов у меня не меренное. Смог же герой Мюррея выучиться игре на фортепиано и досконально изучить привычки понравившейся ему женщины? «Так ведь то в кино!» — скажете вы. Ну так и я — русский доктор с памятью анавра, а не какой-нибудь американский репортёр с кучей рефлексий…

Я продержался почти год индивидуального времени. И с каждым днём мне казалось, что сама суть бытия против того, чтобы я спас родных. Я звонил в ФСБ о закладке бомбы на борту Боинга, устраивал многочисленные и изобретательные опоздания на самолёт, поломки такси, закатывал грандиозные семейные скандалы, вывозил жену на романтический ужин, откладывая поездку любыми способами. В большинстве прожитых дней мне удавалось сохранить им жизнь. Я даже пару раз пытался уйти в запой, когда в очередной раз после размолвки с женой она с дочерями уехала на поезде в Крым. Физиология анавра не позволила. Две бутылки пшеничной, выжранные без закуски в течение часа наедине с трюмо на брудершафт, ничего, кроме учащённого мочеиспускания не вызвали.

Наступала очередная ночь, и мы снова просыпались утром двенадцатого июля под идиотский рингтон Лепса «Я — счастливый, как никто!» Главное, жена каждый раз была счастлива в своём неведении…

И вот однажды…нет, конец пришёл не моему терпению, я попросту устал. Устал надеяться, устал быть сильным, устал улыбаться в то время как хотелось разнести всё вдребезги и пополам, устал до тошноты и зубовного скрежета, устал до желания покончить со всем этим кошмаром раз и навсегда.

Странно, но именно в этот момент мне больше всего на свете захотелось одиночества. Я уже ненавидел себя, жену, дочерей, людей, анавров и неведомых мне Оракулов с осточертевшим Законом Сохранения Реальности! Находясь на грани сумасшествия, я решил устроить себе выходной. Передышку. Банально «забить на всё и в школу не пойти».

Опыта обмана домочадцев за этот год у меня уже накопилось с избытком, поэтому, исповедуя одно из правил бездельника с вентилятором на пояснице, живущего на крыше одной из стокгольмских многоэтажек, я сказался самым больным в мире человеком и благополучно остался дома. Пришлось, конечно, поуговаривать домочадцев, не откладывать поездку (на этот раз она была поездом) и дать клятвенное обещание приехать к ним, как только наступит улучшение.

Лишь только дверь за моими девочками закрылась, а мобильное приложение доложило об отъехавшем такси, я рухнул на диван, тупо уставившись в потолок. Выдохнул так выдохнул… даже заснул незаметно для себя под звуки улицы, то и дело раздававшиеся из-за незакрытой балконной двери.

Но поболеть всласть так и не удалось. Сон мой был беспардонно нарушен громкими трелями дверного звонка. К досаде, не моего, а соседского. Но от этого было не легче. Создавалось впечатление, что работали супостаты всерьёз: просто на износ нервной системы.

Медленно наливаясь яростью, я вскочил с дивана. Вернее, попытался вскочить, но скорее сполз: тело налилось знакомой слабостью. Именно так я ощущал себя там, на поляне, когда произошла инициация способностей Демиурга. Странник на мои расспросы о природе возникших разрушений и странной воронки что-то туманно разъяснил про «молекулярный резонанс» и «упорядоченный сдвиг слоёв реальности». Я так до конца и не понял, а потом было уже не у кого спрашивать. Сейчас же догадка заставила покрыться кожу холодным потом.

«Да неужто сподобился? Во сне? А так разве может быть? Я что же теперь себя уже не контролирую? И где я проснусь в следующий раз?» — вопросы посыпались как из рога изобилия. Так, спокойно. Без паники! Для начала надо разведать обстановку.

Продвигаясь к входной двери, я бросил взгляд на календарь, висевший над ключницей в коридоре. «Надо же, октябрь, скакнул аж на три месяца, хорошо хоть год тот же…» — удивился я своему спокойствию. Сердце кольнула глухая боль: заметил на стене фотографию в траурной рамке. Блин, да что тут творится?

— Твою дивизию! — чуть громче, чем полагалось бы, прорычал я, открыв входную дверь и заметив на лестничной площадке двоих людей в военной форме, решительно штурмующих электронный звонок моих соседей.

— Добрый вечер, — вежливо поздоровался со мной молодой капитан с потёртой кожаной папкой под мышкой. Второй, кажется, лейтенант, почему-то одетый в полевой изрядно застиранный камуфляж, оставил моё появление без внимания, а лишь саданул в стальную дверь носком разношенного берца.

— И вам добрейшего вечерочка, служивые. Чего шумим-то? В этой квартире люди уважаемые, законопослушные, насколько я знаю, проживают.

— Шёл бы ты, мужик, досыпать. И без тебя забот хватает, — устало ответил мне лейтенант в полевой цифре, смерив меня коротким взглядом.

Я мысленно представил свой внешний вид: ну да, не очень солидно выгляжу, рожа помятая, недовольная, опять же, ничтоже сумняшеся, я выперся на лестничную площадку в красных цветастых плавательных шортах, застиранных до белых пятен в самых неожиданных местах и в шлёпках на босу ногу. Вот и все мои верительные грамоты. Я бы к такому субчику тоже отнёсся с недоверием. И всё-таки…

— Так, может, помощь нужна? Вдруг вы ошиблись и зря дверь ломаете? — ситуация заинтересовала меня своей необычностью. Да и настроение было, что называется, подраться. Опять же, одет я соответствующе. А тут наклёвывался неплохой вариант. Нет, не с интеллигентным капитаном, а, похоже, начавшим заводиться с пол-оборота летёхой. Заодно и мозги бесплатно прочищу!

— Вы, гражданин, не хулиганьте. Мы при исполнении! — мда…а капитан-то чего-то хлипковат для военного. И где таких держат? В глазах испуг. Или здесь не всё так однозначно?

О том, что шумные гости к соседям прибыли из военкомата догадался бы и первоклассник. Откуда же ещё? Вид чиновничий. Такой не подделаешь. Только соседей в этой квартире я знал. Мать с сыном живут. Сын Степан — предприниматель, давно отслужил, как бы не лет десять назад. А то и больше. Фирма у него: что-то с компьютерной техникой связано. Я в подробности не вдавался. Так, здрасте — до свидания. Москва, однако. Хорошо ещё, что так.

Если мужика на сборы какие пришли звать, так, чего так нагло-то. Да ещё и вдвоём.

— Ну а если при исполнении, так и ведите себя культурно. Если у военкомата какие претензии к жильцу из квартиры, чью дверь вы выносите, так и предъявляйте культурно, по закону. В конце концов, с милицией приходите.

Офицеры переглянулись, лейтенант пожал плечами и молча кивнул.

— Вы не так нас поняли, гражданин… — лейтенант сделал многозначительную паузу.

— Луговой Гаврила Никитич, — представился я. И даже шаркнул ножкой. Всё из тех же хулиганских побуждений.

— Лейтенант Деев Денис Петрович. — протянул свою немаленькую ладонь военный. Мы обменялись крепким рукопожатием. И мне вдруг почему-то расхотелось драться. И правда, ну чего я завёлся, у людей дело, лучше бы помог.

— Может и правда, чем помогу, Петрович? — уже абсолютно серьёзно спросил я лейтенанта.

— Да чем тут поможешь…Никитич, улыбнулся лейтенант обезоруживающей улыбкой, — тут, вишь, дело какое: повестку мы давно твоему соседу вручили. Уж и медкомиссию прошёл. Всё нормально шло. А на сборный пункт сегодня не явился. И на телефонные звонки не отвечает. Вот мы уже за сегодня третий раз к нему домой приходим.

— А чего, горит, что ли, Петрович? Может, загулял мужик. У любовницы, там. Он вроде не женат. Или ещё где. А сборы подождут. День-два ничего не решат же? Чай не война…

— Ты чё, Никитич, с дуба рухнул? Война и есть! — выпучил на меня глаза лейтенант.

— Позволю поправить коллегу, — встрял капитан, — не война, а специальная военная операция, сокращённо СВО, — он многозначительно поднял указательный палец, сделав бровки домиком. Блин, ну откуда таких набирают?

Версию о розыгрыше я отмёл сразу. Слишком уж неправильная бы вышла шутка. По всем показателям. К тому же что-то смутное слышанное я стал припоминать. Ну да, когда я вернулся из 43-го, новости в прайм-тайм были необычные, генерал…Конашенков, кажется, дочь ещё про войну с укрофашистами что-то объясняла… Так это что, правда? Охренеть — не встать…и это линия основной реальности? Охренеть ещё раз…

Видимо, на этот раз все мои мысли были красноречиво написаны на моём лице.

— Погоди, Никитич…э, мужик, тебе плохо? — лейтенант подскочил ко мне. Даже капитан проявил заботу, по-дурацки замахав на меня своей папкой.

— Да не, нормально всё, мужики. Это… А когда война началась, лейтенант?

— Так в феврале ещё, а сейчас частичная мобилизация идёт, в соответствии с указом Верховного, уж второй месяц идёт…ты откуда такой выбрался, Никитич?

— Бля…

— Ты бы пил поменьше, а? Может тебя в хату проводить, Никитич?

— Погодите, военные, чаю хотите? — я уже немного пришёл в себя, пытаясь осмыслить полученную информацию. Сведений катастрофически не хватало.

— Мы при исполнении… — снова заладил свою шарманку капитан.

— Так, а мы дверь закрывать дверь не будем. Посидите у меня, а если сосед придёт, мы услышим. Всё равно у вас задание. Ну, идёт?

Уже через полчаса я более-менее был в теме. И интернета никакого не нужно. Лейтенант всё обстоятельно рассказал, всё время пытаясь выяснить, где же это я был, что не знал о таком основополагающем событии в своей стране. На что я поначалу отделывался короткими фразами про работу за границей. По лицу лейтенанта было заметно, что он мне не особенно верит.

Пару раз я заметил его интерес к моим татуировкам на запястьях, удивился Петрович и моему физическому состоянию, ведь физиология анавра за год моих метаний во временной петле привела, чего греха таить, рыхлое 53-летнее тело в идеальную физическую форму. И этого было не скрыть, так как, повторюсь, я пребывал всё в тех же заслуженных труселях и шлёпках. Тело атлета с лицом подержанного предпенсионера.

Видимо, сделав для себя какие-то окончательные выводы, лейтенант неожиданно задал мне вопрос.

— Слышь. Никитич, ты не обижайся. Но ты, видать, человек бывалый и непростой судьбы. Можешь не отвечать, конечно. Ты сидел?

А что мне было скрывать? Главное, не говорить всей правды. А там пусть думает что хочет.

— Сидел, Петрович. Не здесь, за кордоном. В лагере.

— И что?

— Сбежал.

— О, как. И повоевать пришлось?

— Было дело.

— Хм. Ну ладно. Не хочешь говорить, не нужно, — тон лейтенанта после этого ещё потеплел. Он повернулся к капитану, — надо бы и нам честь знать. Ничего не попишешь. Придётся военкому докладывать и дело в прокуратуру передавать, — он тяжело вздохнул поднимаясь.

— Погодите, мужики. А вы матери его звонили.

— Много раз.

— На городской?

— Ну да, сотовый у нас только мобилизованного.

— Погодите с прокуратурой. Я сейчас.

Найти телефон соседки было минутным делом. Лишь сбегать на первый этаж к старшему по подъезду. Уже через пять минут выяснилось, что она в больнице с сердечным приступом. А сын дежурит у палаты. И телефон выключил.

— Ну вот, а вы в прокуратуру хотели дело передавать. Всё и выяснилось. Только бы жизнь парню испортили.

— Твоя правда, Никитич, — сокрушённо покачал головой лейтенант, — не сообразил я. Так бы и бились тупо в закрытую дверь.

— Слышь, Петрович, — решил я кое-что для себя выяснить. Дикое на первый взгляд решение пришло не сразу. Но не зря же на этот раз меня выкинуло именно в октябрь 2022-го. — там, в указе по поводу мобилизации какие возраста указаны?

— А ты с какого года, Никитич?

— 1969-го.

— А так и не скажешь… — прищурился лейтенант, — и что, за ленточку твёрдо решил?

— Почему нет? Всё равно один.

— Хм, — на секунду задумался Потапов, — ну-ка, капитан, дайка папку, — лейтенант минуту прошуршал бумагами, — на-ка вот, Никитич, тебе как раз сойдёт. Там и адрес, и телефоны. Ну, спасибо тебе, сосед!

Мы снова обменялись рукопожатиями: крепким с лейтенантом и осторожным, почти церемониальным, с капитаном.

— Бывайте, военные! — крикнул я вслед закрывающимся дверям лифта.

В руках у меня остался небольшой флаер, переданная лейтенантом. Надпись на нём помимо крупно напечатанных номеров телефонов, ватсап, вконакте и адреса гласила:

Хочешь в ЧВК «Вагнер»?

Ниже вся необходимая информация для трудоустройства (условия, требования, контакты).

Вакансии:

На сегодняшний день в Кампании, кроме штурмовых подразделений, есть авиация, противовоздушная оборона, подразделения связи, радиоэлектронной разведки, радиоэлектронной борьбы, БПЛА, разведывательные, инженерно-сапёрные подразделения, артиллерийские, подразделения на гусеничной технике, БМП и БТР, ремонтники, медики и другие специальности.

Тем, у кого нет денег — готовы купить билет, для этого нужно позвонить по общим номерам и уточнить всю необходимую информацию.

❗(требуются практически все специальности и те, кто готовы учиться).

❗(звонки принимаются круглосуточно, без выходных, если не дозвонились— пишите в ватсап или телеграмм и ждите ответа).

Условия.

— СВО контракт 6 мес.

— Африка контракт 9-14 мес.

*Далее оплачиваемый отпуск из расчёта 1 мес. командировки = 1 неделя отпуска. Можно остаться дома дольше за свой счёт, можно не приезжать вообще — насильно никто не держит.

Как правило, все наши возвращаются после 2–3 месяцев отдыха.

Набор сейчас на СВО

в Африку можно встать в резерв и ждать, когда вызовут.

(Сообщайте сразу, куда планируете).

Люди с хорошим опытом работы в штурмовых подразделениях ответят на вопросы, помогут доехать до базы БЕСПЛАТНО, если нет возможности добраться самому.

❗Инструкторы с большим боевым опытом готовы обучать с 0 специалистов на полигоне и далее в подразделении в зависимости от индивидуальных данных сотрудника и должностей в отряде. Пожелания учитываются, но не всегда, чаще люди получают узкую и сложную специальность уже в работе.

❗Подготовка сейчас в общей сложности более месяца.

❗Для кандидатов — требования «плавают» всегда, не стесняйтесь уточнять по возрасту или если уже ездили и вам отказали (не касается тяжёлых заболеваний, кроме тех случаев, когда экспресс-тест на базе показал антитела на Гепатит и ВИЧ) — вы можете обратиться за консультацией, если готовы работать в отдельных группах. Билет оплатят в региональных центрах.

❗Еще раз, на телефонах такие же штурмовики, как и ты. Не стесняйся!

❗Лучше ПИСАТЬ сообщения в ватсап или телеграмм, так как нагрузка большая на телефоны. Звонить можно круглосуточно.

Общие условия.

❗Денежное вознаграждение от 240 тыс. в месяц (без учёта премий, как показала практика на СВО, премия может быть и 1 млн., но это премия, зп. от 240), В Африке премии за долгое нахождение в командировке. 9+ мес.).

Как сотрудник вы получаете оплачиваемый отпуск, лечение, компенсации, предоставление высокооплачиваемой работы в Кампании. в случае если не сможете ездить в командировки связи с травмами, возможность работать по всему миру!

Если вы сильны духом и готовы приехать работать — звоните или пиши.

У вас НЕ должно быть заболеваний:

— Сахарного диабета (1 и 2 тип).

— Онкологических заболеваний.

— Наркоманий.

— Туберкулёза.

— Астма.

— Сифилиса (переболевшие сифилисом при себе иметь результат крови на РМП + консультация дерматовенеролога. Срок действия 14 дней).

Если вам от 24 до 50 лет, и вы не проходили службу, но понимаете, что эта работа для вас, то инструкторы Компании готовы дать вам больше, чем многие постигают в армии за всю службу. Также на протяжении всей работы вас будут обучать люди с опытом.

❗Вам должно быть полных 24–55 лет (исключения, если проходили срочную службу с 22 лет.) (Либо контракт с 21 года).

*Также принимаются старше 55 лет при условии, что кандидат является в отличной физической форме или узким специалистом востребованной для Компании области. Нормативы старше 55 лет — 1 км бег за 6 минут и 20 отжиманий.

Также у вас НЕ должно быть:

Судимостей связанных с распространением наркотиков, изнасилованием, экстремизмом (реальным, а не неудачным репостом в соцсетях). Статья 228 все проходят полиграф в обязательном порядке.

Тапки, полотенце и всё необходимое для душа — берите с собой, также трусы, носки. Медикаменты (голова, живот и т. д.) — тоже берите по возможности.

Вообще берите, что есть, по максимуму из экипировки, обеспечение есть бесплатное (формы, СИБЗ, термобельё, тёплые вещи, обувь, спальник, рюкзак и т. д.) — дают, но в любом случае всё, что возьмете лишним не будет.

Конец третьей книги.

КОНЕЦ трилогии МИРОТВОРЕЦ.

*****

Оглавление

Пролог

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Эпилог