Малинджи (СИ) [Ольга Рубан] (fb2) читать онлайн

Малинджи

Глава 1

- Гляди-ка, – вполголоса воскликнул Ярран, кивнув в сторону ряда кресел у стены, - А я-то был уверен, что старик Малинджи успел прибраться!

Все кресла в этот ранний час были пусты. Кроме одного, с краю, на котором сидела девочка лет двенадцати – видимо ждала родителя, находящегося в одном из кабинетов. Карл недоуменно взглянул на неё и повернулся обратно к напарнику, с которым они катили больного в сторону оперблока.

- В Дарвине-то их, как и прежде, пруд пруди, - меж тем продолжал тот, остановившись у широких распашных дверей и неторопливо нашаривая по карманам магнитный пропуск, - Но в Сиднее пока редко попадаются. Все ж такая даль! И, скажу тебе, слава богам! А тут, гляди-ка!

- О ком ты? – спросил Карл.

- Да о малинки! О ком еще? Эта – свежая. Своего срока будет ждать долго… Да и чего ей ждать? За реку она теперь не попадет.

Мужчины снова поглядели на девчушку: пожилой бушмен – с мрачной задумчивостью, Карл – в замешательстве. Та почувствовала их взгляды, вскинула глаза и тут же снова опустила, уставившись на свои коленки, выглядывающие из-под подола пестрой юбки.

- Совсем свеженькая, - удовлетворенно закивал Ярран, продолжая похлопывать себя по карманам. Карл не выдержал, приложил к замку собственный пропуск, и они повезли каталку дальше по коридору. Заинтригованный странными речами коллеги, он оглянулся, но мягко закрывшиеся створки уже скрыли девочку.

Пока они перекладывали тяжело дышащее студенистое тело на операционный стол, Карл вопросительно поглядывал на коллегу, ожидая продолжения, но бушмен едва ли замечал его взгляды, погрузившись в обычно не свойственную ему задумчивость.

- Слушай, - Карл не выдержал, - я не понял ни слова! Это какая-то ваша местная шуточка?

Ярран глянул на него, приподняв клочковатые серые брови, и усмехнулся.

- Я как-то забыл, что ты не в курсе, - ответил он, разворачивая каталку, чтобы везти ее в обратный путь, - Ты ж из Европы вроде?

- Мальмё. Швеция.

- А… страна снегов и пышногрудых белокурых дев… От чего же ты сбежал в этот ад?

- От снегов, конечно, - улыбнулся Карл, не желая вдаваться в подробности, - ты лучше объясни, что не так с той девочкой…

- Я ж говорю, забыл, что ты нездешний. Это у меня глаз наметанный. Сразу их вижу. Да и почти все их видят. Кто в курсе, конечно, - Ярран поковырял ногтем мизинца между кривых, побуревших от дешевого курева зубов, - Ты уж прости, но теперь и ты их будешь замечать. Это так. Один раз укажи, и все, обратно не развидишь. Как назад пойдем, обрати внимание: если руки не спрячет, то увидишь, что нет у нее обоих указательных пальцев, и косоглазие легкое, и одна нога не слушается – та, которой она первый шаг, значит, сделала. Через Порог. А то, что на ней в такое пекло глухая водолазка, так это значит, что совсем у нее дурные проводники были. На весь срок испоганили.

- Слушай, - Карла внезапно осенило, и он внимательнее пригляделся к коллеге, - ты что-то принял? Я обещаю, что никому не скажу и даже прикрою тебя до конца смены, но, если ты закинулся, то лучше ...

- Ничего я не принимал, - Ярран пренебрежительно хрюкнул, - Говорю ж, запамятовал просто, что ты чужак. А теперь секи.

Он заговорщицки подмигнул и повел каталку обратно в коридор. Карл последовал за ним и ужасно смутился, когда Ярран вдруг крикнул неестественным – издевательским и одновременно плаксивым – тоном: «Девочка! Помоги дядям, пожалуйста!»

Малышка подняла на них глаза, и Карл убедился, что действительно взгляд ее был странным – каким-то плавающим и расфокусированным, словно глаза ее смотрели в разные стороны.

- Задержи лифт, дочка, а то пока мы дотащим эту бандуру, кто-нибудь его уведет!

Девочка неуверенно поднялась и застыла на пару секунд, сосредоточенно хмуря светлые брови. Потом двинулась к лифту, подволакивая правую ногу, и нажала вызов. Двери распахнулись, и она придержала створку ногой, старательно пряча руки в складках юбки, пока медбратья не закатили тележку в кабину.

Карл ожидал, что напарник поблагодарит девочку, но тот лишь сморщил толстый сизый нос, словно почувствовал дурной запах.

- Спасибо! – выкрикнул тогда он, пока двери не успели закрыться, и с укором поглядел на Яррана, - ты попросил о помощи, ты и должен был благодарить.

- Зачем ей твоя благодарность? - отмахнулся тот, - но ты видел? Видел?!

- Если ты о том, что ребенок – инвалид, то да, видел, - неприязненно ответил Карл. Действительно, как бы девочка ни старалась спрятать руки, он заметил, что у нее не хватает указательных пальцев. Но это, как и ее хромота, и явная умственная неполноценность, вполне могло быть следствием несчастного случая. А глаза… В Швеции у него была знакомая с похожими проблемами. Вмешательство грамотного хирурга успешно их разрешило.

Пока лифт спускался, Карл резко выложил коллеге свои аргументы и приготовился к бурным протестам. Но, к его удивлению, Ярран и не думал спорить. Только кивал и лукаво посмеивался, уверенный в собственной правоте. Карл, крайне раздраженный поведением напарника, не стал продолжать расспросы.

Конечно, заключил он, речь идет о каких-то местных больничных байках, которых в любой больнице с лихвой. За почти двадцатилетний стаж в медицине Карл хлебнул этого добра достаточно. В «Святой Гедвиге» – клинике, где он работал перед переездом в Австралию – был целый арсенал жутких легенд: и несчастливая палата, в которой умирали все пациенты; и сортирный призрак, который пугал медперсонал внезапным защелкиванием наружных задвижек на кабинках; и темное облако, появляющаяся на сестринском посту в гнойном. Карлу хватало собственных проблем, поэтому туманные австралийские сказки не задержались в его голове.

К Яррану же, несмотря на гнусную выходку, он по-прежнему испытывал невольное уважение. Потому что тот работал!

В Австралии аборигены не работают. Если твои бабка или дед были «коренными жителями», то, считай, что ты родился с золотой ложкой во рту. Восемьсот долларов пособия и бесплатное муниципальное жилье каждому, кто хотя бы на 1/8 имеет отношение к коренным. При этом жилье не абы какое, а хорошее – просторные квартиры или отдельные дома, площадь которых строго рассчитана так, чтобы жильцы не чувствовали себя «в тесноте, да не в обиде». Впрочем, за год проживания в Австралии Карл обратил внимание, что ни жирное вспоможение, ни жилье, ни всевозможные другие блага не придавали коренным лоску. Поголовно это были вялые, инертные и потрепанные индивиды, которые либо болтались без дела, либо по старой привычке побирались, рассевшись на углах улиц в картонных коробках.

Ярран тоже мог бы беззаботно жить на пособие и стрелять козявками в небо с лужайки своего муниципального домика. Но пусть и вечно неумытый, потасканный, со спутанными в единую нечёсаную паклю волосами, он все же каждый день приходил на работу и работал хорошо! Ни разу никто не замечал его за распитием «огненной воды» в прачечной или за внеурочным послеобеденным сном в пустой палате.

Восемьсот долларов…

Имея диплом педиатра и двадцатилетний стаж по профессии, Карл зарабатывал гораздо меньше. Неуверенно владея английским, о работе врача в этой стране он даже не мечтал. Спасибо, что его приняли хотя бы медбратом! Все это Карл понимал и благодарил нехотя приютившую его Австралию.

…

В следующий раз Карл вспомнил странные россказни Яррана примерно через месяц. Хелена тем вечером почувствовала себя лучше. Тошнота и тремор утихли, и Карлу удалось уговорить ее прогуляться и поужинать в ресторанчике недалеко от дома. Некоторое время он исподтишка наблюдал, как жена рассеянно гоняет по тарелке салатные листья. Она была бледна до прозрачности, но спокойна, и это вселяло некоторую надежду. Значит, боли утихли. Хотя бы на время.

- Не смотри на меня, Калле, - глухо произнесла она, не поднимая глаз, - мне и так кусок в горло не лезет, так еще и ты пялишься.

Карл поспешно отвел глаза и, сделав глоток красного, принялся разглядывать посетителей. Тут-то его и настигло мгновенное узнавание. Это была немолодая пышная чернокожая женщина в компании мужа и, видимо, детей – молодых парня и девушки. Они втроем что-то оживленно обсуждали, смеялись, то и дело сдвигали бокалы. Женщина же рядом с ними казалась совершенно посторонней, словно присела за их столик по ошибке. Застывшее лицо, плавающий взгляд, словно направленный в никуда и, одновременно, повсюду.

Карл тут же вспомнил девочку в больнице и перевел взгляд на руки женщины. Обоих указательных пальцев не было. На их месте – между большими и средними пальцами – виднелись рваные рубцы, говорящие о том, что швы не накладывались. Женщина повернула к нему голову, и Карл едва сдержал нервное подергивание, настолько неприятен был ее взгляд. Поразительно, что до этого она не проявляла ни малейшего интереса ни к веселью родных, ни к снующим у столика официантам, ни к соседу-посетителю, который подошел и галантно попросил «прикурить». Но на взгляд Карла она отреагировала сразу, словно почувствовав, что… что он ее признал… Неуклюжим движением она убрала руки со стола и спрятала их под крахмальную салфетку на коленях.

«Малинки», - вспомнилось Карлу слово, которое произнес старый бушмен, - «Но что конкретно он имел в виду? Жаргонное словечко, обозначающее какую-то врожденную патологию? Или, может, психиатрию? Ведь ясно, что и девочка, и эта чернокожая женщина не в своем уме. Нет, что-то там было о старике и проводниках… Может, это жертвы местных сект, подвергшихся лоботомии и усечению пальцев?»

Спрятав руки, женщина отвернулась, а он все не мог оторвать от нее взгляд. Она завораживала. Что-то древнее и дремучее пробудилось в его душе белого европейца. Оно чувствовало неправильное, покалеченное, изуродованное нечто, что скрывалось за бесстрастным лицом женщины. Видимые физические увечья были лишь незначительной верхушкой айсберга.

- Я просила тебя не пялиться, но разговаривать со мной я тебе не запрещала, - произнесла Хелена с легким (пока) раздражением, и Карл с трудом оторвался от женщины. Вмешательство было очень кстати, ибо и муж, и дети странной дамы уже начали нервничать и недобро коситься в его сторону.

- Что?... Прости, родная, - рассеянно ответил он, - Как ты себя чувствуешь? Боли не вернулись?

- Нам совершенно не о чем больше поговорить, кроме моих болей? - Хелена горько скривилась, - Может, стоит поговорить о шуме прибоя, или о пении птиц в парке, или о том, как прошел твой день на работе. Или мой – в четырех стенах… Или хотя бы о прелестях той пышной дамы, с которой ты уже пятнадцать минут не сводишь глаз?

- Бог с тобой, Хелена! – опешил Карл, - я вовсе не…

- Я прекрасно знаю, как выгляжу,- так же горько продолжила жена, не слушая его, - кожа да кости. А скоро останутся одни кости. Конечно, приятнее разглядывать сочную черную бабу за соседним столиком, чем свою уродину-жену.

- Прекрати! – воскликнул Карл, теряя самообладание, - Ты сама сказала не смотреть на тебя! Мы впервые за три месяца вышли в люди, а я по-твоему, весь вечер должен просидеть, уставившись в тарелку?!

Хелена умолкла, насупившись. Карл пожалел о своей вспышке и с виноватым видом плеснул ей немного вина. Ее раздражительность и агрессия говорили о том, что боли, увы, никуда не ушли. Видимо, она просто решила это скрыть, чтобы доставить ему удовольствие - провести редкий вечер вне дома. А теперь жалела, что не осталась в кровати.

- Прости меня, - произнес он, ловя ее руку на скатерти, - Ты говоришь сплошные глупости, милая. Ты ведь знаешь, как я тебя люблю. Я все бросил ради тебя… И ты вовсе не уродина. Если ты будешь хорошо есть, то быстро наберешь потерянный вес. Погляди, ты не съела даже салат, а впереди еще отличный сочный стейк….

- Я не могу, Калле, - ответила Хелена, отодвигая от себя нетронутую тарелку, - у меня во рту появились какие-то язвы, и вся еда теперь отдает кровью.

- Может, глоток вина?..

- Нет. Оно же… красное, - Хелена с отвращением покрутила на столе бокал, на дне которого плескалось вино, и взяла стакан с водой. Рука заметно дрожала. Карл быстро отвел глаза, боясь новой волны гнева с ее стороны, и увидел, что чернокожее семейство собралось уходить. Парень и девушка уже поднялись, отец семейства расплачивался с официантом, только женщина продолжала безучастно сидеть, ни на что не реагируя.

«Вставай, мама, пора идти», - мягко произнесла девушка и тронула ее за плечо. Женщина тут же послушно поднялась и неуверенно покачнулась, нахмурив брови.

«В точности, как та девочка», - подумалось Карлу. Все в ней словно кричало о том, что она каждую секунду совершает над собой усилие, а малейшее действие для нее – словно впервые. Наконец, она неуклюже развернулась и двинулась на выход, подволакивая правую ногу. Последним вышел ее муж, неприязненно зыркнув на Карла.

- Калле, может, вызовем такси, - попросила Хелена.

- Такси? Но ведь до дома десять минут неспешной ходьбы! – расстроенно произнес Карл, - да и стейк сейчас принесут!..

- Что ж, желаю сытно покушать и неспешно прогуляться, - вибрирующим от злости голосом внезапно прошипела жена, поднимаясь, - Я сама поймаю такси. Нет, сиди! Вон несут твой стейк.

Она сделала пару шагов, потом вернулась и ткнула в Карла указательным пальцем:

- И никогда больше не смей говорить, что ты бросил все ради меня! Я тебя об этом не просила. Единственное, о чем я просила – остаться дома, чтобы я могла еще хоть раз увидеть снег! А ты вместо этого притащил меня в эту богом забытую дыру, кишащую крокодилами, пауками и прочей нечистью. В жару, которую я ненавижу!

- Хелена…, - Карл протянул к ней руку, но она отшатнулась, - Ты ведь прекрасно знаешь, что в Швеции тебе не могли помочь…

- А здесь мне здорово помогли! Спасибо! – Хелена хотела отвесить издевательский поклон, но пошатнулась и, залившись краской стыда, быстро пошагала прочь.

Карл, приподнявший было зад, снова опустил его на стул. Взглядом, полным отчаянья, он провожал долговязую худую фигуру жены, бредущую между столиками, чуть склонившись вперед, словно против сильного ветра. Платье на ней болталось, как на вешалке, а ведь они купили его всего две недели назад, и оно было ей впору… Пойти за ней – значит, продолжить скандал. Проще отпустить ее одну. Здесь рядом. Через пять минут она уже будет дома, под одеялом. С горячей грелкой на животе, которая иногда помогала снять боль. А когда он вернется, она, быть может, уже уснет…

Он бросил все! Бросил Родину, широкую и прибыльную практику, родных и друзей ради неё, Хелены! Он продал отличный дом в пригороде Мальмё, две семейные машины, снял все деньги со счетов, чтобы оплатить лечение у Светила Австралийской Медицины. Но не смотря на бодрые прогнозы этого Светила, Хелене становилось только хуже. Последнюю химиотерапию она еле перенесла. А впереди еще, как минимум, три! И что он имеет на выходе? Они ютятся в крошечной студии, он работает медбратом за конфетку, а жена по-прежнему умирает… И ненавидит его…

Карл поймал себя на том, что всерьез обдумывает побег. Что, если дождаться, когда Хелена уедет, поймать собственное такси и ухлестать прямиком в аэропорт? Ее лечение оплачено, на жизнь ей денег хватит… Может, не мешать ей спокойно… умереть?

Эти мысли привели его в ужас. О чем он только думает?! Если Хелена умрет, он тут же найдет подходящее болото с аллигаторами – благо этого добра тут хватает – и нырнет в него. Без нее он жить не может и не хочет. Поспешно вытащив бумажник и кинув на стол деньги, он побежал догонять жену. Официант, как раз подошедший к их столу со стейками, в замешательстве глядел ему вслед.

Глава 2

Спустя какое-то время Карл поймал себя на том, что постоянно разглядывает людей в поисках тех самых. И находит!

Мальчишка на детской площадке, с видом лунатика пытающийся играть в мяч под терпеливым присмотром усталой матери.

Молодые хорошо одетые мужчина и женщина, кормящие на набережной голубей. Женщина крошила багет, высыпала мужчине в ладошки, а потом подробно объясняла: «Теперь кидай, милый. Они сразу слетятся. Видишь, как они смотрят с ветвей? только и ждут!». Мужчина в крайнем недоумении подбрасывал в воздух крошки, а потом безучастно глядел на образовавшуюся у его ног гомонящую стаю.

«Это же так весело – кормить птиц, правда?», - спрашивала женщина, с надеждой заглядывая в его лицо. Мужчина послушно кивал, но видно было, что ему совершенно чужд восторг его спутницы.

Был и совсем маленький ребенок – Карл даже не смог определить, мальчик это был или девочка, - который застывшей куклой сидел в коляске и сосредоточенно хмурил едва различимые брови, в то время как остальные – обычные - младенцы либо весело бормотали на своем малышовом языке, либо пускали слюни, либо закатывались в истериках.

Карл вспоминал слова Яррана: «У меня то уж глаз наметан, я сразу их вижу». Действительно, это было как с вывихом. Один раз подвернул ногу, будешь подворачивать снова и снова. В любой толпе совершенно непримечательных людей, он тут же вычислял и плавающий взгляд, и сосредоточенно нахмуренные брови, словно единственной мыслью их владельца было «Что я здесь делаю?». Отсутствие указательных пальцев на руках и хромота были вторичны. Они лишь подтверждали – да, ты не ошибся, это они и есть. Малинки.

А еще через несколько дней ему на глаза попался глубокий старик, который имел все признаки, свойственные «малинки», но при этом разительно от них отличался.

Карл обратил на него внимание в парке, через который всегда возвращался домой. Дед, подволакивая ногу, отчаянно спешил куда-то по аллее, а за ним, едва поспевая, ковыляла его бабка.

- Давай немного посидим! Такая жара, а у тебя сердце!... Куда ж ты так бежишь?… – жалостливо скулила она, стараясь его притормозить.

Дед несомненно был из «этих», как про себя стал называть их Карл. Экзальтированный плавающий взгляд, хромота, отсутствие указательных пальцев, но при этом весь он пылал какой-то озорной живостью. Рубашка на его спине была темной от пота, дыхание - прерывистым и свистящим, губы посинели, но при этом на них застыла счастливая ухмылка. Искренняя!

- Том! – запыхавшись, ныла бабка, - давай передохнем, а то ты себя угробишь! И меня заодно.

На деда же ее причитания производили неожиданное воздействие. Он только ускорял шаг и ухмылялся еще шире, словно сердечный приступ, которого так опасалась жена, был самой желанной из возможных перспектив.

А через пару дней этого же деда доставили в больницу, где работал Карл.

…

Это была ночная смена. Карл спустился в приемное, где стоял хороший кофе-автомат, и тут же узнал ту самую бабку. Она суматошно бегала по отделению и хватала всех попадавшихся на пути медиков на рукава.

- Сердце! У него сердце! Сделайте же что-нибудь, нелюди! – кричала она, вцепившись в двух дежурных докторов.

Доктор Мист и доктор Эрл стряхивали ее руки, с кислыми минами приглаживали свои шевелюры и возводили очи горе́, безрезультатно пытаясь что-то ей объяснить. Карл ускорил шаг.

- Леди, мы ничем вам тут не поможем, - сказал доктор Мист.

- Зачем вы вообще его сюда притащили? – поинтересовался доктор Эрл.

- Сердце! У него сердце! Помогите! – кричала женщина, указывая на накрытое с головой тело на каталке в углу.

Карл как раз проходил мимо и, бросив на каталку взгляд, вдруг резко затормозил. Грудь прикрытого тела поднималась и опускалась. Из-под простыни слышались сухие свистящие вдохи и прерывистые, хрипящие выдохи. Он медленно приподнял край и увидел того самого старика с парковой аллеи. Дед пытался взять Карла в фокус и сквозь судорожные вдохи шептал что-то, что Карл сначала никак не смог разобрать. Он склонился ниже, почти коснувшись ухом его губ, и услышал слабое, но требовательное: «Закрой. Обратно».

Через мгновенье его резко отдернули за плечо. Позади стоял доктор Мист.

- Свенссон? – спросил он, глянув на его нашивку, - Какое отделение?

- Педиатрия, - ошарашенно ответил Карл после небольшой паузы, во время которой доктор небрежно вернул край простыни на лицо старика, - Разве вы ему не поможете?

- Там сейчас детей привезли, - доктор словно и не слышал его вопроса, - После ДТП. Займись-ка ими. Посте́ли, горшки, диета на завтра… Мы тут сами. Понял? Иди.

Карл на деревянных ногах двинулся дальше, но, завернув за угол, шмыгнул в ближайший пустой кабинет и прислушался к доносящимся до него обрывкам разговора.

-… сделайте же ему укол! - голос бабки.

- Леди, вам не в больницу надо, - доктор Мист.

- … совершенно бессильны, - доктор Эрл.

- … Но он умирает!

- Вы это серьезно? – невероятно, но кто-то из докторов хихикнул.

- Куда… его?

- Везите туда, где взяли!

- Или закопайте на заднем дворе. У вас его ни одна больница не примет…. не тратьте силы.

- И наше время.

Безнадежные всхлипы.

- Миссис, лучше спрячьте эту справку и никому не показывайте. Забирайте своего деда и не беспокойте нас больше.

Голоса докторов приблизились. Карл замер за приоткрытой дверью.

- Сколько раз уже говорили бригадам, чтоб не забирали их.

- Да ладно бы новички, вроде этого снежного человека из педа, а то ведь опытные ребята! Когда к реанимации приступали, не видели разве, что реанимируют.

- Дебилы, что еще сказать. Теперь волокиты не оберешься.

- Может, позвонить на станцию, чтобы не регистрировали вызов?

Голоса отдалились и стихли. Карл вернулся к пожилой женщине, с опустошенным видом сидящей на пластиковом стуле рядом со своим стариком. Из глаз ее непрерывным потоком текли слезы. Простыня на теле больше не двигалась. Пару мгновений он колебался, но потом все же откинул ее и хотел было приступить к реанимации, но кое-что привлекло его внимание. Под расстегнутой рубашкой на груди старика красовался здоровенный кривой шрам в виде буквы Y. Шрам был очень старый, но в холодном свете флуоресцентных ламп выделялся отчетливой синюшностью.

- Как?..., - Карл сглотнул, не в силах отвести взгляд, - Как он получил такой шрам?

Бабка с трудом поднялась и встала рядом с Карлом, с любовью глядя на мужа.

- Это почти сорок лет назад было, - произнесла она, бережно застегивая его рубашку, - Мы только поженились. В Дарвине. Том в полицию пошел служить. И на первом же дежурстве получил две пули в грудь. Одна попала в сердце. Двадцать два года было дуралею.

- Я не о том…

- А я о том, - отрезала бабка, - ты иди, сыночек. Тут уже ничем не поможешь. Даже Малинджи не поможет, дай Бог ему здоровья.

Услышав знакомое слово, Карл впился взглядом в лицо старухи. Но она уже не обращала на него внимание, только плакала и ласково приглаживала седые мужнины волосы.

- Почему… они не помогли ему? – спросил он, хотя чувствовал, что уже и так догадывается.

- Потому что не могли. Это я сглупила. Но, знаешь, когда самый родной человек умирает, пойдешь на что угодно, чтобы помочь.

- И как же теперь вы? – Карл с суеверной жутью в сердце смотрел на застывшее лицо покойника, которое теперь, казалось, выражало легкое недоумение.

- Есть хорошие ребята. Заберут. Сделают все честь по чести. Ты иди, - бабка потеряла к Карлу остатки интереса и, порывшись в карманах сумки, достала визитку. Карл сумел разглядеть только светлые цифры на темном, украшенном какими-то похоронными вензелями фоне – номер телефона.

- Кто такой Малинджи? – спросил он.

Но женщина уже шла прочь по коридору, прижав к уху старенький телефон-раскладушку.

Когда она завернула за угол, Карл воровато огляделся, убедился, что рядом никого нет и торопливо приподнял тело за плечи. Беглый осмотр стариковского затылка подтвердил его сумасшедшую догадку. Старику делали аутопсию. Давно!

«Но это же какая-то нелепица!» - мысленно застонал он, укладывая труп и возвращая простыню на место, - «Этого просто не может быть!»

…

Вернувшись по утру домой, он услышал звук льющейся в ванной комнате воды. Значит, Хелену снова мучают мигрени, которые она приспособилась снимать, поливая лоб и макушку теплой струей. А вот фантастически дорогие таблетки, которые ей выписывал Светило, не помогали совсем. Карл некоторое время стоял под дверью, рассеянно размышляя, сто́ит ли оповестить жену о своем приходе, и решил, не делать этого. Резкие звуки – вроде стука или окрика – только взбудоражат ее, а это, как правило, усиливало боль. Он прошел в единственную комнату, половину которой занимала двуспальная кровать и, скинув одежду, повалился на нее. Несмотря на чудовищную усталость, сон не шел, и он бездумно пялился в потолок. Некоторое время спустя звук льющейся воды прекратился, и жена – бледная, истощенная, словно призрак себя прежней – вошла в комнату.

- Голова опять?

Хелена безразлично кивнула и спросила:

- Тебе что-то приготовить? В холодильнике есть яйца и сыр. Я могу…

- Ничего не надо, - произнес Карл и чуть сдвинулся на кровати, освобождая ей место, - Я позавтракал в больничном кафетерии. Просто полежи рядом.

Она заколебалась, но потом все-таки легла на самый край поверх одеяла. Карл тут же прижался к ее напряженной спине, вдыхая запах родного тела. Это был тонкий, ни с чем не сравнимый аромат.

…

Они познакомились больше десяти лет назад на вечеринке у общих друзей. Увидев ее, Карл поразился ее росту и стати. В нем самом было больше шести футов, и он давно привык, что смотрит на всех окружающих сверху вниз. А тут одного с ним роста, и к тому же женщина - прекрасная, как мечта! В детстве он именно так представлял себе женщин-викингов. Рослая, крепкая, с широкими бедрами, длинными ногами и белокурыми длинными волосами.

Но вскоре выяснилось, что она пришла с мужем, и Карл, всегда считавший себя принципиальным, тут же потерял к ней интерес. Впрочем, спустя четверть часа все принципы были забыты. По воле случая он оказался рядом на танцполе, когда Хелена откинула назад тяжелые светлые кудри и обдала его невероятным по красоте ароматом. Он никогда не вдыхал ничего вкуснее и тоньше.

Где-то когда-то он читал, что пары находят друг друга по запаху. Мол, это обусловлено подсознательной проверкой генетической совместимости - из той дремучей поры, когда люди обнюхивали друг друга, чтобы не допустить случайного кровосмешения. Но Карл, потерявший на той вечеринке голову, был романтиком и не желал, чтобы их с Хеленой возможные отношения имели хоть какие-то ассоциации с собачьим обнюхиванием под хвостом. Ему было приятнее думать, что это аромат ее души позвал его. Быть может, и он обладает каким-то сокровенным запахом, на который откликнется только родственная ему душа.

Но несмотря на романтический настрой, весь тот вечер он напоминал именно пса, следующего по пятам за «текущей» сукой. Его не заботил ни его смехотворный вид, ни наличие рядом возмущенного мужа, ни глумливые ухмылки окружающих. Все, чего он жаждал – это зарыться лицом в ее тяжелые кудри и еще раз вдохнуть.

С тех пор Хелена забрала его покой и сон. Это была настоящая одержимость! Он облазил все парфюмерные магазины в Мальмё в поисках того самого аромата, но не нашел ничего и близко похожего. Тогда он начал беззастенчиво наводить справки и узнал, что они с мужем живут в Стокгольме. Она – владелица нескольких процветающих ателье, он – биржевой брокер. Детей нет и не планируется. Счастливая самодостаточная пара, но Карла это совсем не трогало. Все, чего ему хотелось - это снова почувствовать ее аромат. Выведав у общих знакомых адреса ее ателье, он каждые выходные ездил в Столицу и караулил ее то у одного, то у другого. А потом уже не стеснялся делать это и возле их дома.

Он добивался ее больше трех лет. Женщина была верна мужу и непреклонно отрубала любые Карловы поползновения. Ни до, ни после он не встречал столь сильной духом женщины. С настоящими, а не напускными, как оказалось у него, принципами. Порой он становился перед зеркалом и, внимательно разглядывая себя, не мог понять. Вот от –высокий, отлично сложенный, темноволосый и светлоглазый, с чарующей улыбкой - словно специально созданный для неё. Но она цепляется за щупловатого и уже изрядно плешивого мужичка, который едва достигает ее плеча… В чем секрет?

К счастью, муж ее оказался гораздо слабее и в какой-то момент, утомленный подогреваемыми Карлом подозрениями, собрал вещи и тихо ушел. Несколько месяцев спустя сдалась и Хелена. Карл видел, что расставание с мужем что-то в ней надломило, но такая слабина играла ему только на руку.

Еще через полгода они сыграли скромную свадьбу. Собрали друзей и уехали на живописный горнолыжный курорт Бранас, где весело провели несколько дней. Хелена какой-то звериной любовью любила снег, и этот отдых среди заснеженных гор и вековых сосен, казалось, наконец, примирил ее с новой жизнью. Видя, как она расцветает от ледяного ветра и залепляющего глаза и нос снега, с каким восторгом она летит по лыжне, зажав под мышками палки, а волосы ее искрящимся каскадом развеваются следом, он решил почаще вывозить ее в горы. Быть может, этот самый ветер выдует из ее головы воспоминания о том - первом – которого, он видел, она по-прежнему любила.

Следующим полем битвы оказался ее переезд в Мальмё. До женитьбы Карл мирился с этаким гостевым сожительством, когда они по очереди ездили друг к другу провести вместе ночь или пару дней. Но Хелена отказывалась переезжать к нему и после свадьбы. Ее вполне устраивало, как обстоят дела.

- Калле, неужели ты думаешь, что я брошу свой бизнес ради того, чтобы сидеть в занюханном Мальмё и варить тебе похлебку? – с жестким смешком спрашивала она.

- Но милая… Ты вполне можешь продать свой бизнес и открыть аналогичный в Мальмё. Клиентов у тебя и здесь будет – завались.

- Да? А почему бы тебе не бросить свою практику в Мальмё и не устроиться в Стокгольме? Больниц тут – завались, - в тон ему ответила Хелена и посчитала вопрос закрытым. В отличие от Карла.

С некоторым стыдом он вспомнил кой-какие не вполне благородные авантюры, в которые ему пришлось ввязаться, чтобы бизнес Хелены начал медленно, но неумолимо чахнуть. Она сражалась за свое детище, как львица, но в конце концов сдалась, продала принадлежавшие ей офисы, оборудование и квартиру и переехала к нему.

Он торжествовал победу, но все же пытался загладить свою вину. Снял для нее просторное помещение и оборудование, чтобы она могла заниматься любимым делом, но ее, казалось, это перестало интересовать, и она со спокойным безразличием влилась в жизнь жены-домохозяйки при преуспевающем муже. С виду они жили хорошо, даже можно было сказать - счастливо. Но в глубине души он видел, что Хелена в упадке и депрессии большую часть времени. Счастлива она бывала лишь зимой, когда падал снег. Порой она, оставив ему скупую записку, уезжала на несколько дней к родителям в Стокгольм и, по рассказам знакомых, все дни проводила на Меларене, чертя коньками лед. Тогда глаза ее ненадолго оживали и теплели, а с губ не сходила довольная улыбка. Благо, что зимы в Швеции длинные и снежные. Но Карлу не давала покоя мысль, что она так часто уезжает в Стокгольм отнюдь не ради зеленых льдов Меларена, а ради того – первого.

Тогда-то он и задумался о ребенке. Он знал, что Хелена, как и ее первый муж, убежденная чайлдфри. Его она еще до свадьбы поставила перед фактом – никаких детей. Ни при каких обстоятельствах. И он согласился. Но это было давно… Зная ее характер и железные принципы, он совсем не переживал, что она уйдет от него, но все же хотел подстраховаться.

Хелена уже перешагнула отметку тридцатипятилетия, Карлу было чуть за сорок. Он был уверен, что все эти убеждения – глупость чистой воды, и каждую женщину рано или поздно все равно клюет в задницу жареный петух. В ее случае будет уже поздно. Поэтому он начал усиленно склонять ее к расширению их семьи, шутливо намекая, что если подождать еще чуть-чуть, то встретить в здравом уме внуков им уже не доведется. Эти разговоры доводили Хелену до бешенства и истерик, но вода камень точит. В конце концов она забеременела, и Карл снова увидел тот самый погасший взгляд. Как после развода, как после потери своего бизнеса и переезда.

- Во мне что-то растет, - как-то раз перед сном сквозь зубы пробормотала жена. Карл рассмеялся и ласково погладил ее пока еще плоский живот.

- Это растет наш ребенок, милая, - ответил он и, уткнувшись носом в сладкую впадинку за ее ухом, с наслаждением вдохнул невероятный аромат ее тела.

- Это не ребенок, это… другое. Какой-то монстр, - Хелена стряхнула с напряженного живота его руку и отвернулась.

Через пару месяцев ребенка она потеряла. Он видел облегчение в ее глазах, и страшно бесился от этого, но проигрывать не желал. Еще через три месяца новая беременность, которую она проносила почти полгода. Состояние ее было ужасным – она похудела и мучилась от сильнейшего токсикоза и болей. А потом преждевременные роды. Девочку не удалось спасти, а у Хелены диагностировали аденокарциному поджелудочной железы.

Больница. Обследование. Доктор с дежурной улыбкой бодро рассказывал о передовых методах лечения. Невероятно, но с его губ срывались такие фразы, как «Ваше счастье, что…», и «Вам несказанно повезло, ибо… ».

- Ваше счастье, что вы заболели именно сейчас, потому что как раз в настоящее время наступил бум в лечении онкологических заболеваний, - тараторил он, изредка поднимая глаза на оглушенных супругов, - Вам несказанно повезло, ибо теперь люди с вашей проблемой либо благополучно излечиваются, либо просто живут полноценно и долго. Время скоропостижных смертей кануло в Лету. Я знаю одну престарелую даму, которая с аналогичным вашему диагнозом еще двадцать лет назад огласила довольным родственникам свое завещание. Но каждый раз, когда лечение перестает давать свои плоды, появляются новые - более эффективные - методики. И что вы думаете? Эта самая леди на прошлой неделе прислала мне приглашение на свадьбу. И я несомненно схожу поздравить новобрачную, а заодно и полюбоваться на кислые мины ее родственничков.

Он выписал целую стопку рецептов, направление на госпитализацию и взглянул на часы – время приема подошло к концу, на очереди очередной пациент. Супруги молча покинули кабинет.

Сейчас, прижимаясь носом к ее костлявому загривку, он едва сдерживал слезы. Ему вспомнилось, как он, мучимый раскаяньем и чувством вины, пришел поговорить с доктором один на один.

- Скажите…, - спросил он, - если бы не эти беременности… Она ведь была совершенно здорова до этого…

Доктор невесело хмыкнул.

- Ваша жена на днях задавала тот же самый вопрос, герр Свенссон…

- И… что вы ей сказали?

- То же, что скажу сейчас и вам. Нет, беременность не была причиной возникновения опухоли. Но она, без сомнения, спровоцировала ее рост. Это бывает при некоторых злокачественных образованиях. Выброс гормонов ускоряет деление клеток. Беременность при онкологии почти невозможна, но порой бывают и исключения. Как в вашем случае. А был у меня случай, когда женщина доносила-таки плод, но это был бег наперегонки со смертью. Как только женщина родила, рост опухоли остановился.

- Но у Хелены не остановился…

- Нет, к сожалению. Её карцинома по-прежнему агрессивна. Боюсь, прогноз неутешительный.

- Это… вы ей тоже сказали?

Доктор с участливой миной покачал головой. Карл поднялся, но в дверях остановился.

- Сколько бы она прожила, если бы не беременности?

- Трудно сказать, - доктор откинулся в кресле и сложил на груди руки, - к сожалению, рак не был диагностирован на ранней стадии… Но вы не отчаивайтесь. Сейчас она пройдет несколько курсов облучения. Но, если это не поможет, я выпишу вам направление к Светилу Австралийской Медицины - доктору Ниману. Он собаку съел на таких опухолях, как у фру Свенссон. Не факт, но возможно стоит подготовиться к лечению в Сиднее.

Карл вышел в больничный коридор в ужасе перед предстоящей встречей с Хеленой. Не будь этих беременностей, к которым он чуть ни силой склонил жену, она жила бы еще долго и счастливо, не подозревая, что где-то в ее поджелудочной зародился тот самый… монстр. Но это еще не самое страшное. Самое страшное, что Хелена тоже об этом знает.

...

Карл уставился на коротко стриженный и изрядно поредевший затылок жены, невольно вспоминая некогда густые светлые кудри, разметавшиеся по подушкам. Под жиденькими волосами просматривался череп и шейные позвонки.

«Ходячий экспонат для анатомического музея», - промелькнула у него гнусная мыслишка.

- Ты слышала что-нибудь о Малинджи? – внезапно вырвалось у него.

- …О чем? – Хелена почти уснула, и голос ее звучал невнятно.

- О старике Малинджи.

- Кто это?

- Никто, - он вздохнул и поправил полотенце на голове жены, - Спи.

Глава 3

Карл отыскал Яррана в прачечной, где тот, насвистывая, раскладывал свежевыглаженные простыни по стеллажам.

- А-а, снежный человек! – поприветствовал он Карла, кинув беглый взгляд из-под косматых бровей, - Пришел на помощь?

- У меня такое прозвище? – Карл вспомнил, что не в первый раз слышит этот эпитет в свой адрес.

- Снежный человек из снежной страны. Ну и как ты себя ощущаешь на нашем опаленном огнем континенте?

- Я его почти не видел. Дом-работа, работа-дом. Вот только жара…

- Это еще не жара. Вот в январе действительно кажется, что Австралия – филиал ада на Земле.

- Расскажи мне про Малинджи…

Ярран от неожиданности крякнул и повернулся к Карлу.

- Что вдруг приспичило? – спросил он, - Ты ж вроде как за наркомана меня принял…

- Принял. И прошу за это прощения.

Бушмен покачал головой.

- Ни к чему тебе это. В мире полно всякого разного, что за гранью понимания. И пусть оно там и остается. Поговорка «Меньше знаешь – крепче спишь» как раз об этом и говорит.

Когда он закончил раскладывать белье и двинулся на выход, Карл преградил ему путь.

- Я теперь постоянно на них натыкаюсь, - выпалил он, - Это как наваждение! Я почти год здесь, и никогда прежде их не встречал, а после того разговора – чуть ни каждую неделю. И не то, что бы я специально разыскивал кого-то похожего, но мои глаза сами из любой толпы тут же безошибочно выдергивают знакомые черты…

Нечёсаная макушка Яррана едва достигала груди высокого Карла, и ему приходилось глядеть на него, запрокинув голову.

- Ты про того старика, что привезли на скорой?

- Нет, он стал лишь последней каплей. Более того, я видел его и раньше. Еще когда он был жив.

- В этом я сомневаюсь, - усмехнулся Ярран.

- Нет, правда! Они гуляли с женой в парке! А еще до этого была чернокожая женщина, несколько разновозрастных детей… Я в принципе уже догадываюсь, что тут замешана какая-то чертовщина, но никак не могу понять, какая именно... И особенно бесит то, что, кажется, все вокруг в курсе происходящего. Все, кроме меня.

- Ты ошибаешься. Большинство не в курсе, - Ярран потер ладонью загривок, - В курсе только те, кому деваться некуда – вроде полицейских или медиков. И это хорошо. Да и ты жил бы себе спокойно и знать ни о чем не знал, если бы я тогда язык не распустил – не указал тебе, значит, на малинки. И внимание ты на них обращаешь не потому, что косые они или, там, хромые, а потому что нутром чувствуешь, что посторонние, неправильные. Это уж так. И ты лучше не задавай никаких вопросов и не обращай внимания, если их увидишь. Вреда от них никакого. Как, впрочем, и пользы. Пустое.

- Но мне надо знать!

- Не надо. Мой тебе совет: если охота остренького, сходи в кино, - он протиснулся мимо Карла и щелкнул выключателем, показывая, что разговор окончен. Подсобка погрузилась во тьму. Ярким светом выделялся лишь дверной проем.

- Моя жена умирает, - выдавил из себя Карл и стиснул зубы, чувствуя, как подступают слезы, - Вчера меня приглашал ее доктор. Одного. Сказал - готовиться к неизбежному. Слишком агрессивный у нее рак, и он исчерпал возможности современной медицины. Несмотря на всё его прогрессивное лечение у Хелены множественные метастазы в желудке, селезенке и почках. Он ей дает два месяца. Плюс-минус пару недель. Сказал, что палату она уже не покинет. А ведь ей всего тридцать восемь!

Ярран застыл, сгорбившись, на фоне освещенного проема, после чего повернулся к Карлу и мягко произнес:

- Я искренне тебе сочувствую, парень. Вижу, как ты любишь свою жену. Именно поэтому тебе стоит сделать остаток ее жизни максимально приятным, а потом проводить. Путь ей предстоит неблизкий и, скорее всего, трудный, но все мы рано или поздно пройдем его. Так нужно. Так правильно. А то, что делает Малинджи – это неправильно. И тем более тебе незачем об этом знать. В твоей ситуации.

Карл не выдержал и разрыдался, бессильно опустившись на куль с грязными пижамами. Рыдал он долго и безнадежно, закрыв лицо сведенными судорогой пальцами. Он был уверен, что Ярран ушел, но спустя некоторое время почувствовал руку на своем плече.

- Если есть хоть малейшая возможность…, - глухо забормотал он, - хоть какой-то путь… Ведь ясно же, что можно вернуть… Если не ты, то я найду другого, кто…

- Да, я вижу. Ты найдешь, - так же мягко прервал его Ярран, помолчал немного, потом вздохнул, - Лучше уж я сам тебе все расскажу. После смены. Тут рядом есть кабачок. Само собой, ты угощаешь.

Карл энергично закивал, не отнимая от лица рук. Вскоре он остался один.

…

После смены они встретились в холле и отправились в кабак вместе. Всю дорогу Карл молчал, чувствуя острый стыд за то, что так рассопливился перед едва знакомым человеком. За время болезни Хелены он несколько раз позволял пролиться слезам, но только наедине с собой. Последний раз был еще в Швеции, перед отъездом. Это была последняя битва. Хелена не верила в чудодейственные методики Австралийского Светила и наотрез отказывалась уезжать. Грозилась то разводом, то самоубийством. Она смирилась со своей болезнью и была готова к смерти. Все, чего ей еще хотелось – это прожить остаток жизни на Родине, рядом с родными и друзьями. Самым страшным ей казалось – уезжать в чужую жаркую страну, когда за окном падает пушистый январский снег… Но и эту битву Карл выиграл.

Накануне отъезда, с застывшим лицом она уехала в Стокгольм повидать родителей, а он, рыдая, сидел в пустой гостиной на чудом уцелевшем после продажи всей мебели пуфике и прощался с домом своей мечты и счастливой жизнью.

…

Кабачок «У порта» был дешевенький, но уютный. Зашитые деревянными панелями стены. Развешанные на них якоря, сети и картины на океанскую тематику. Карл даже с опаской приметил подвешенное под потолком чучело небольшого морского крокодила.

Они занялистолик в дальнем углу, подальше от шумных компаний. И крокодила, который, казалось, грозился в любую секунду оборваться с проржавевших тросов.

Чтобы задобрить старого бушмена, Карл заказал все, что было в меню – горячие и холодные закуски из морепродуктов – а также большую бутылку рома и пиво. Ярран остался доволен. Он выплеснул в рот стаканчик рома, запил пивом, и бережно промокнув бумажной салфеткой пенные росинки на усах, спросил:

- Ты слышал что-нибудь о горе Улуру?

У Карла не было возможности подробно изучить достопримечательности, так как большую часть этого сумасшедшего года он провел в больнице на работе, и в больнице же – с Хеленой. Но кое-что он, конечно, слышал. А про гору Улуру смотрел фильм еще в Швеции.

- Если мне не изменяет память, это огромный камень в центре континента. Вроде бы цвет его меняется в разное время дня в зависимости от освещения – от оранжевого, до медного и коричневого… Еще помню, что полчища туристов настолько опротивели местным, что государство даже издало закон, запрещающий подъем на гору.

Ярран усмехнулся:

- Вроде того. Но Улуру - это не просто занятная достопримечательность. Мы верим, что это еще и центр Мироздания - место, где внутренние и внешние миры соприкасаются. Все коренные племена почитают и оберегают её. Потому, ради блага всего человечества, и настояли на том, чтобы сократить поток туристов на гору...

Но мало кто знает, что неподалеку от Дарвина, скрытая в густых джунглях Северной территории, есть еще одна скала, подобная Улуру. Правда, в разы меньше. Мы верим, что в незапамятные времена, предшествовавшие появлению человека – мы называем это время «Эпохой сновидений» - при падении с небес от Улуру откололся небольшой кусочек и отлетел почти до самого побережья.

Так вот… есть на Земле места, хранящие проходы в Кайонгуни. Возможно, и пещеры Улуру хранят такие проходы, но я их никогда не видел и не слышал ни о ком, кто видел. А вот скала Ти, расположенная в полудне пути от моего родного поселка, точно хранит. Давным-давно, когда даже Луна была гораздо ближе к Земле, что-то произошло. Ткань, из которой соткан наш мир, лопнула, образовав бреши. О большинстве их люди не знают, а те, о которых знают, бережно хранят и чтут. Потому что места эти очень опасны. Опасны не потому, что несут зло, а потому, что очень уязвимы. Звери, птицы и прочие твари обходят бреши десятой дорогой. Но они гораздо мудрее человеческого существа с его любопытством, алчностью и авантюризмом...

- Стоп, стоп, стоп! – Карл помахал перед собой ладонями, - О чем ты говоришь? О параллельных мирах? О путешествиях во времени? О рептилоидах?

- Кайонгуни – это…, - старик замолчал, подыскивая правильные слова, - Это место, куда попадают ушедшие сразу после смерти, что-то вроде перевалочной базы. Не знаю, как точно перевести это на ваш общий язык. Самое близкое по смыслу, что я слышал, это - «Место отдыха». Хотя дело вовсе не в отдыхе, а в, освобождении и преображении перед дальнейшими странствиями. Как гусеница не может взлететь, пока не превратится в бабочку, так и дух не может пересечь Реку, пока в ее водах не смоет свои человеческие черты. Думаю, для тебя не секрет, что любое живое существо, помимо физического тела обладает еще… кхм… как это у вас? Бессмертной душой. Мы же зовем это истинным телом. Истинное тело накрепко связано с физическим, и пока эта связь не обрывается, оно находится в «Месте отдыха», а потом отправляется дальше – за Реку.

Ярран закинул в рот толстую креветку и с легкой иронией посмотрел на ошарашенного Карла. Карл не знал, как относиться к этой истории. Атеистом он не был, но точно не верил во все эти архаичные Рай-Ад-Чистилище. А речь, как ему показалось, идет как раз о чистилище. Удивительно только, что слышит он об этом из уст австралийского аборигена.

- Никто не знает точно, как это место обнаружили люди, но, думается мне, обнаружив, они, конечно, попытались исследовать его, и ничего путного из этого не вышло. Я был в Кайонгуни и знаю, как легко там потеряться. Пустота, мгла, сплошная белизна. Неизвестно, сколько древних исследователей сгинуло без следа на туманных пустошах, но, уверен, число это измеряется сотнями. Согласно легендам, Хранители заметили эти вылазки и явились к Порогу, чтобы предостеречь людей от дальнейших авантюр, а также рассказали им о Реке и ее предназначении.

- Хранители? – Карл нахмурился.

- Хранители рода, конечно! – ответил Ярран, - Первые в рода́х, что отказались от дальнейших странствий и остались в Кайонгуни, чтобы оберегать судьбы живых потомков и провожать к Реке души усопших.

- Ангелы-хранители что ли? – скривился Карл, все больше удивляясь тому, как дремучие бушменские легенды почти слово в слово пересказывают общеизвестные загробные байки. Сейчас от его истории веяло сказками Древней Греции, которыми он зачитывался в детстве: река смерти Стикс, мрачный паромщик Харон, подземное царство Аида.

- Если тебе так больше нравится, пусть будут ангелы, - сдержанно ответил Ярран и, отхлебнув пива, продолжил, - Долгое время все ограничивалось тем, что Древние люди приходили к Порогу, взывали к Хранителям и испрашивали об урожаях, охоте, погоде, судьбах живых, а также через них обменивались весточками с недавно ушедшими. Но нет предела человеческим глупости и любопытству. Река поглотила их воображение, и древние начали строить тропу, чтобы лично увидеть это чудо и общаться с родными без посредников. Хранители пытались их отговорить, объясняли, что Кайонгуни – не место для живых, что только по чудовищной ошибке появляются прорехи вроде этой, где миры соприкасаются. Они предупреждали, что надо быть крайне мудрыми и осторожными, чтобы ненароком не навредить хрупкому миропорядку. Но люди, воодушевленные тем, что выкладываемая Тропа приводит большинство их обратно, не слушали. И тогда Хранители отступились и ушли в глубь Кайонгуни. Лишь иногда они появляются у Тропы и наблюдают за очередным путником, но больше не говорят.

Человек, который заложил последний камень, рассказал, что добрался до Побережья, смог вызвать некоторых из недавно ушедших и говорил с ними. С тех пор и началось непрекращающееся паломничество к Заповедным Водам. Многие, кто сходил с Тропы, терялись и никогда не возвращались назад. По сей день, никто не знает, что с ними стало, ибо их больше не видели ни живые, ни мертвые. Но те, кто доходил до Реки, мог побыть со своими родными.Главное – успеть до того, как физическое тело будет погребено или начнет портиться. Как правило, когда первая роса покрывает труп, душа его уже за Рекой, и смысла идти в Кайонгуни нет.

Ярран замолчал и долгими глотками осушил свое пиво. Взгляд его затуманился, и Карл вдруг вспомнил про непереносимость бушменами алкоголя. Что, если Ярран сейчас напьется и не сможет рассказать… Но пару секунд спустя стало понятно, что взгляд его затуманился не от алкоголя, а от воспоминаний. После долгой паузы, бушмен зашевелился, отставил на край стола опустевшую кружку, а себе плеснул рома.

- Я плохо помню Малинджи до того, как началась эта история, так как был еще совсем зеленым пацаненком. Ничего примечательного в нем не было, кроме того, что это был дрянной человечишка. Подлый, завистливый и жадный. Несколько раз его ловили на воровстве, приставании к чужим женам, и на него же, в первую очередь, легло подозрение в поджоге хижины селянина, с которым они жестко подрались как раз на этой почве. В том пожаре погибла маленькая девочка.

Племя уже готовилось созвать совет, чтобы изгнать его из поселка, но Малинджи внезапно пропал. Оказалось, что у него открылся туберкулез. Долгое время он лежал в больнице в Дарвине, потом его отправили домой - то ли долечиваться, то ли умирать. Умирать он явно не собирался, но и охотиться больше не мог. Как и промышлять воровством. Дети выросли и разъехались, престарелая мать едва передвигала ноги, а соседи по понятным причинам помогать не стремились. Долгое время они жили кое-как, питаясь лишь собираемыми его женой фруктами, кореньями и иногда случайно пойманной рыбешкой. Вот тогда в нем и проснулся коммерсант.

Ему единственному пришло в голову, что Кайонгуни – золотая жила. Чего у него было не отнять – это железной воли и целеустремленности. Поставив перед собой цель, он как-то сразу оживился и даже, казалось, преодолел свой смертельный недуг. На пару с женой они ходили в Дарвин, караулили у похоронных бюро потенциальных клиентов и рассказывали им о свято охраняемой нами тайне. Конечно, от желающих попрощаться отбоя не было, и вскоре Малинджи уже не нужно было ежедневно проделывать утомительный путь до города. Город сам валом повалил к нему. Не знаю, сколько раз он за те годы сходил к Реке. Наверное, счет ведется на тысячи. Белые боялись идти сами и платили бешеные деньги, чтобы он проводил их туда и обратно. Не знаю, на что они рассчитывали. Тропа идет напрямик, с пути не собьешься, а коли сойдешь с Тропы, никакой Малинджи тебе не поможет. Никто не поможет. Ну, а он, конечно, им об этом не сообщал. Наоборот, нагонял жути, выдумывал всякие нелепые ритуалы для антуража и… загребал деньги лопатой. Вскоре он оставил наш лесной поселок и выстроил себе в Дарвине шикарный особняк за высоченным глухим забором.

- А что, больше никто не додумался так зарабатывать? – спросил Карл, невольно восхитившись находчивостью пронырливого аборигена. Ведь это так отличалось от их обычной раздражающе вялой инертности.

- Нет. Как я уже говорил, все жители Северной территории уважают это место и ценят его. Не на вес золота, но на вес сердца. Спору нет, все ходили к Реке, но только по необходимости – попрощаться с родными и друзьями, сказать последние слова, попросить прощения и пожелать удачи на другом Берегу. Но ни у кого и мысли не возникало зарабатывать на этом. К Малинджи часто приходили старейшины и требовали прекратить превращать Кайонгуни в Диснейленд, но он только усмехался и звал своих карманных охранников «проводить деревенщин за ворота».

- Ой, да ладно! – скривился Карл, - Тебя послушать, так ваш Малинджи оказался паршивой овцой. А ничего, что бесчисленное количество святош вопреки предостережениям этих ваших хранителей, лазило по запретной территории? Включая, конечно, и мудрых старейшин?

- Ты все верно говоришь, - кивнул Ярран, - но долгие столетия люди ходили прощаться к Реке, и никакого зла не случилось. Уважение к Тайне, благодарность за владение ей и бережное к ней отношение – вот были наши заповеди, которые мы считали залогом безопасности. Может быть, и тогда мы наносили вред миропорядку, но последствий никаких не наблюдали, а потому и думали, что все делаем правильно. Но, видать, Хранители лучше знали человеческую природу и видели гораздо дальше, чем когда-либо смогут самые мудрые из наших старейшин...

Глава 4

Некоторое время спустя умерла его мать. Она не захотела бросить родные места ради особняка и по-прежнему жила в поселке. А Малинджи уже долгое время наведывался к ней только по дороге к Горе Ти. Иногда он останавливался возле материнской хижины и выгружал ей продукты и кое-что по хозяйству, но чаще лишь притормаживал и подавал сигнал, дескать, «Привет, мать! Пока, мать!». На заднем сидении его черного внедорожника всегда сидели чужие. Черные вуали, черные перчатки, черные шляпы – неизменные атрибуты фальшивой скорби белого человека.

- Почему фальшивой? – смущенно спросил Карл, вспомнив, что совсем недавно поймал себя на мысли, что надо будет прикупить черный костюм и черный зонт. На всякий случай.

- Потому что это, как правило, единственные проявления скорби. Кто скорбит по-настоящему, не задумывается об аксессуарах, - губы Яррана дрогнули в иронической ухмылке, когда он увидел, как забегали и опустились глаза собеседника. Выдержав небольшую паузу, он продолжил:

- Мать его умирала несколько дней и без конца звала своего единственного сына. Он знал об этом, потому что как только стало ясно, что дни ее сочтены, мы отправили в Дарвин мальчишку с запиской. Но Малинджи появился, только когда ее тело уже подготовили к погребению и вынесли из хижины. Поселок загудел, когда он, даже не притормозив возле порога, где уложили обернутое полотном тело, отправился прямиком к пещере. Попрощаться. Не иначе, хотел выведать у матери, где она припрятала свое небольшое золотишко, - решили все. Но те, кто смог разглядеть его, говорили, что это ему уже ни к чему. Мол, выглядел он совсем плохо – осунувшийся, облысевший, с запавшими глазами. Сам ни сегодня-завтра отправится за Реку.

Через несколько дней его машину обнаружили у входа в Пещеру, а сам он пропал.

Никто не ожидал, что такой опытный проводник оступится и сойдет с Тропы, но это произошло. Что ж, не он первый, не он – последний. Никто не горевал о нем, включая, видимо, и его жену. Говаривали, что ее частенько видели в Дарвине в компании какого-то белого молодого хлыща.

Про Малинджи уже стали забывать, когда неожиданно несколько лет спустя его обнаружили у Священной Пещеры

Он был крайне истощен и совершенно невменяем, за несколько лет скитаний превратившись в древнего старика. Мне было около четырнадцати, и я прекрасно помню, как его на волокуше доставили в поселок. Высушенный, как древняя мумия, с длинными седыми космами и весь испещренный старыми шрамами, словно кто-то когда-то резал его ножами. Блеклые, водянистые глаза были совершенно безумны и казались слепыми. Он как-то странно передвигался, словно… ну, не знаю. Словно забыл, как это правильно делать. Речь тоже давалась ему с трудом, будто он позабыл родной язык, и он то и дело начинал лопотать на каком-то неведомом наречии. А вот кровохарканье, которое давно должно было свести его в могилу, осталось лишь в воспоминаниях.

Несколько часов спустя он ненадолго пришел в себя и рассказал, что случайно сошел с тропы, бесконечно долго скитался в пустоте, и только по счастливой случайности вышел на Побережье. По его словам, другого пути, кроме как попробовать пересечь Реку, у него не было, ибо он понимал, что вдоль берега может бродить тысячелетиями и так и не наткнуться на Тропу. Что было по ту сторону, он ничего не помнил. Или, скорее, не захотел рассказать, но, очнувшись в хижине матери, он понял, что из-за Реки вернулся с немыслимым знанием – как не только общаться с усопшими, но и приводить их назад. Чтобы они… продолжали жить!

…

Карл подался вперед и внимательно вгляделся в лицо коллеги. Вот оно! Но не шутит ли он? Лицо Яррана было спокойно и серьезно. Лукавый огонек, который обычно мерцал под его кустистыми бровями, потух. Да и какие могут быть шутки, когда он, Карл, собственными глазами видел старые шрамы от аутопсии на теле только что умершего старика?!

…

- Малинджи охотно поделился своим открытием. Люди пришли в ужас и созвали совет старейшин племен Северной территории, который выслушал Малинджи и постановил немедленно изгнать безумца. Ведь надругательство над покойниками, к которому сводилась суть ритуала, было меньшим из зол. Речь шла о надругательстве над Мирозданием!

Малинджи и не думал сопротивляться. Выговорившись, он окончательно впал в маразм, и больше от него не услышали ни единого понятного слова. Ко всеобщему удивлению, за ним приехала Лару - его жена - погрузила пускающего слюни старика в автомобиль, за рулем которого восседал тот самый молодой субъект с нагловатой физиономией, и долгое время Малинджи никто не видел.

Но на этот раз о нем не забыли. Его возвращение стало притчей во языцех и основой для многих сказок и легенд. Времена года сменили друг друга, и внезапно поселок облетела невероятная новость. Одна из селянок отправилась попрощаться с мужем и по возвращении рассказала, что семейство Малинджи вовсе не вернулось назад в Дарвин, как все были уверены, а уже заканчивает большую стройку в миле к западу от Пещеры. По ее словам, дом все еще был в лесах, но обещал получиться огромным и затейливым, имелся даже котлован под бассейн и легкий фундамент под какой-то непонятный длинный пристрой со стороны задней стены – скорее всего, под конюшню. А по всему периметру поместья расположился палаточный лагерь, в котором живут белые. Нет, самого Малинджи она не видела. А вскоре и вовсе ничего не будет видно, так как вся территория со дня на день обрастет высоким кирпичным забором.

Многие ходили в джунгли - посмотреть на новый дом Малинджи. И я в их числе. Забор уже стоял в полный рост, и нам, мальчишкам, приходилось забираться на деревья, чтобы попытаться что-то разглядеть сверху сквозь густые кроны.

Впрочем, увидели мы все равно достаточно, чтобы потом не одну неделю пользоваться бешеным успехом у сгорающих от любопытства соплеменников. Помимо невероятно вычурного дома с башенками, колоннадами, фигурными балкончиками и флигельками, в глаза бросался огромный бассейн под прозрачным пластиковым навесом. А то, что изначально приняли за конюшню, оказалось чем-то вроде постоялого двора или мотеля. Знаешь, эти длинные домики в два этажа с отдельными входами? Огромная территория возле «мотеля» была густо заставлена автомобилями. Поначалу все решили, что жена Малинджи решила заняться туристическим бизнесом. Вот только, не смотря на полчища дорогих автомобилей, говорящих о том, что «мотель» забит под завязку, никакого движения в поместье не наблюдалось. Ни шумных компаний, ни музыки, ни смеха, ни гомонящих детей. Тишина. Один только раз мы заметили движение. Дверка одного из гостевых домиков открылась, и двое мужчин вынесли что-то длинное, завернутое в брезент. Разглядеть, что это, не получилось, потому что они тут же скрылись на заднем дворе, но робкая версия, что это какое-нибудь снаряжение для активного туризма, была отметена как несостоятельная. И дело было даже не в нем. Дело было в самом Малинджи и его истории.

Старейшины Северной территории снова созвали совет и, заслушав все сплетни, слухи, домыслы и «показания очевидцев», помрачнели и решили оставить соглядатаев у Пещеры. После суток слежки из пяти мужчин в поселок вернулся только один. Бледный и потрясенный. Он быстро собрал семью и пожитки и ушел в глубь Территории, не дав никаких объяснений. Все, что он него добились - это горестную жалобу, что «теперь наш Кайонгуни – проклят, надо держаться подальше».

Старейшины снова отправились осаждать крепость Малинджи. Впрочем, на этот раз хозяева даже не потрудились открыть ворота, чтобы их выпроводить.

Всем стало ясно, что не важно, безумец Малинджи или про́клятый, но у него получилось. Он возвращает покойников в этот мир. И снова зарабатывает на этом деньги. Старейшины предостерегли население, запретив обращаться к нему, как бы это ни было нужно. И Люди пообещали. Но легко давать обещания, когда беда обходит твой дом стороной…

…

Ярран снова надолго замолчал, нянча опустевшую кружку. Карл жестом показал официанту заменить.

- Так вышло, что через пару лет мне довелось повидать Малинджи, - губы бушмена задрожали, кадык запрыгал. Сначала Карлу показалось, что он едва сдерживает слезы, но, как оказалось, тот боролся с тошнотой. Выдавив «извини», он выскочил из-за стола и надолго скрылся в туалете, а когда вернулся, лицо его покрывали бисеринки то ли воды, то ли пота, глаза налились кровью. Он выпил рома и в несколько глотков осушил очередную кружку пива.

…

- Айюри была моей младшей сестрой, - сказал он, - Ей едва минуло двенадцать, когда случилось несчастье. Наступила на сколопендру. Укус сколопендры опасен разве что для младенцев, но у Айюри, видать, началась аллергическая реакция. То есть, это теперь, спустя почти сорок лет, я могу это предположить. А тогда мы с матерью глядели на нее и не могли поверить собственным глазам. Нога у нее начала стремительно разлагаться. Менее, чем через час после укуса, когда меняли повязку, мы уже могли видеть кость, облепленную жидким мясом и сукровицей. Кричала она, не переставая. Я как мог быстро соорудил волокушу, чтобы тащить ее в Дарвин – к врачу, но внезапно горло ее отекло, она начала задыхаться и… умерла. Мать чуть с ума не сошла. Я боялся, она отправится следом за дочерью, но, посидев над ее телом, она взяла его на руки и решительно двинулась в джунгли. К Малинджи. Я не смог заставить себя сказать хоть что-то против. Любые слова казались малодушным проявлением трусости, поэтому я поплелся следом.

Вспоминая неудавшийся визит старейшин, я надеялся, что Лару не пустит и нас. Конечно же, она точит зуб на все население Северной территории за изгнание ее мужа, и мы уйдем не солона хлебавши. Так я успокаивал себя, пока мы по очереди несли Айюри. Но выйдя к поместью, мы увидели распахнутые настежь ворота. Наверное, она засекла наше приближение из окна и увидела, что мы идем… не с пустыми руками. Несмотря на свое горе, я не мог не заметить, как изменилась Лару. Она ведь была когда-то нашей… поселковой. А теперь ее некогда чернявая голова пожелтела и красовалась модной укладкой, руки, шея и уши были увешаны украшениями, невзрачная фигура раздобрела и налилась объемами, а во рту едва умещался частокол золотых зубов.

Мать, совершенно раздавленная горем, молчала, и я взял на себя роль просителя.

- Помоги! - шепнул я.

Лару оценивающе оглядела наш убогий вид, и я уже приготовился к отказу, но она вдруг усмехнулась, кивнула и пропустила нас во двор.

- Вдвоем нельзя. Решайте, кто пойдет к нему, - сказала она, - Вам повезло, что у нас сегодня тихо. Что принесли с собой?.

Я покосился на тело сестры, которое мать прижимала к груди. Что значит, что…?

- Деньги? Золото? Мех? Что у вас? – раздраженно вопрошала женщина.

- Мы… ничего с собой не взяли, - пролепетал я, заикаясь, - Мы не знали, что нужно платить…

Конечно, я с самого начала об этом знал. Семья Малинджи ничего не делала просто так, но в этот скорбный час ни матери, ни мне не пришло в голову позаботиться об оплате. Лару некоторое время размышляла, гоняя по рту жевательную резинку, потом махнула рукой.

- Ладно, поможем землякам бесплатно. Что с вас взять, а Малинджи не может долго оставаться без…, - она умолкла и закрыла за нашими спинами ворота, задвинув тяжелый засов, - Малец, возьми девчонку. Твоя старуха едва держится на ногах.

Я забрал у матери тело сестры и двинулся со своей ношей вслед колыхающимся под шелковым сарафаном телесами.

Проходя мимо бассейна, я заметил обнаженного мускулистого мужика на лежаке под зонтиком. Без тени смущения тот отсалютовал Лару бокалом шампанского и послал воздушный поцелуй. Женщина в ответ хрипло расхохоталась, а потом крикнула с напускной строгостью: «Подними свой зад и займись постоялицей. Она у ворот.... Только трусы надень!».

Я стыдливо опустил глаза и постарался смотреть строго под ноги, но это плохо получалось. Взгляд мой то и дело поднимался и выхватывал невероятные картины. Поместье было не просто шикарным. Это была королевская роскошь. Причудливой формы балконы и башенки, увитые вьющимися растениями колоннады и беседки, пышные цветники и мощеные тротуарной плиткой дорожки… Увидев огромную – высотой почти с дом - мраморную статую, я невольно остановился и разинул рот. В пышногрудой обнаженной фигуре, одетой во что-то вроде греческого хитона, я без труда признал Лару, хоть и отметил, что сумасшедший скульптор тщательно откорректировал некоторые излишние выпуклости, присущие оригиналу. Лару во плоти ждала меня на углу особняка и, видя мое изумление, усмехалась.

Я поудобнее перехватил тельце сестры и уставился на ромбики дорожки. Снова я поднял глаза, только когда мы завернули на задний двор. Там-то я и увидел Малинджи, и вид его потряс меня гораздо сильнее, чем все, увиденное до этого.

Он сидел на единственном не благоустроенном клочке земли, скрестив по-турецки ноги. Он бы гол и грязен, и я с отвращением заметил, что и бедра его, и жухлая травка под ними испачканы дерьмом, а все тело искусано насекомыми. Над его головой было сооружено что-то вроде жалкого навеса из веток и травы, который даже в мечтах не смог бы удержать дождь. Может быть, это было лишь мое воображение, но мне показалось, что его сморщенные, дряблые плечи и косматая седая голова уже начали обрастать зеленоватой плесенью.

На коленях Малинджи держал щербатый деревянный горшок, в котором он без устали что-то давил и помешивал. Вокруг густым роем вились мухи. Еще издали я уловил смрадные миазмы и замедлил шаг. Но Лару, топающая теперь позади, небрежным толчком придала мне ускорение. Белесые глаза были явно слепы, но, казалось, все равно следили за нашим приближением, а рот, полный сточенных черных зубов, скалился. Каким-то образом он знал, что я несу мертвую Айюри и… радовался этому.

Когда мы приблизились, одну руку он протянул ко мне в требовательном жесте, а другой продолжил тошнотворное помешивание.

Увидев, что я начал отступать назад, крепче прижимая к себе сестру, Лару сказала с неожиданной мягкостью:

«Не бойся. Отдай ему. Ты ведь за этим пришел. Обратно вы вернетесь все вместе. Уже многие вернулись».

Я видел, что у Малинджи на губах выступила пена, как у бешеного пса. Все мое существо кричало, что надо бежать без оглядки. Еще не поздно. Можно сводить маму к Реке, чтобы она облегчила скорбь прощанием, а потом вернуться в поселок и подготовить тело к погребению… Но что, если действительно есть шанс вернуться всем вместе?! В поселке не знали о нашей беде. Мы просто ушли в лес собирать плоды, а потом вернулись. Если старик поможет, то никто и не узнает, что мы нарушили запрет, а если нет… что ж, на нет и суда нет.

Я бережно положил тело сестры на его колени и в ужасе застыл, когда Малинджи тут же принялся вертеть ее так и сяк, как тряпичную куклу, пристраивая поудобнее. Очень уж это походило на то, как паук заматывает в кокон свою жертву, прежде чем приступить к трапезе. Я зажмурился, увидев, как жирная скользкая капля слюны упала с его губ на лицо малышки, но спасительная красноватая мгла продлилась всего несколько секунд. Послышался чудовищный хруст, и мои веки взлетели вверх. Малинжди в два счета отгрыз Айюри оба указательных пальца. Правый он с влажным хлюпаньем сплюнул в чугунок, а левый обгладывал долго и со смаком, пока не вытащил изо рта блестящий от слюны розоватый кусочек кости.

- Шибули, - проскрипел он на непонятном языке, разглядывая белесыми глазами косточку, - карам’ю, шибули!

Зажав рот обеими руками, я перевел взгляд на Лару, которая стояла, прислонившись массивным крупом к стволу дерева, и со скучающим видом курила сигарету. Сладкий, мятный дымок добавлял чудовищной какофонии к окружающему нас смраду и ужасу.

- Он говорит, что «маленькая», - перевела она, перехватив мой обезумевший взгляд, - но у него «бывали и меньше».

Я плохо помню, что было дальше. Я еще стоял, когда Малинджи отхлебнул из своего горшка и, приподняв Айюри за плечи, оттянул ей грязным пальцем нижнюю челюсть. Меня начало безудержно рвать, когда жирное бурое содержимое стало перетекать изо рта старика в приоткрытые губы моей мертвой сестры. Потом в глазах потемнело, и я оказался на земле. Перед моим меркнущим взором внезапно появились загорелые мускулистые икры, и послышался деловитый голос Лару: «Уведи его. Эй, слышишь, малец? Отдохни. Это займет какое-то время. Я тебя позову».

Ярран вскинул на Карла глаза и тут же опустил их. Кружку с пивом он сжимал так крепко, что Карл боялся, что она вот-вот лопнет. Закуски, за исключением, блюда с креветками, из которой бушмен в самом начале выловил одну, стояли нетронутыми. Если бы Карл знал заранее, о чем пойдет речь, то ограничился бы выпивкой. Невольно в его воображении возникла картина – распростертая на коленях безумного старика Хелена, и сморщенные губы, приоткрывающиеся над ее отпавшей челюстью. Он вытащил из мятой пачки две сигареты и одну протянул Яррану. К его облегчению, тот принял ее, отпустив кружку. Выколотые осколками глаза Карлу пока не грозили. А Ярран, прикурив, продолжил.

Глава 5

- Какое бы черное дело ни вершил Малинджи с телом сестры, занят он им был до самого заката. Весь день мы с матерью провели в крошечной комнате мотеля, не решаясь выглянуть даже в окно. В комнате стояли две кровати, застеленные белыми простынями, но мы, боясь их испачкать, примостились в обнимку на полу у стены. Наплакавшись, мы задремали, а проснулись, когда в окошко уже лился оранжевый закат. На пороге стояла Лару.

- Все готово, - сказала она, - ступай в Кайонгуни и приведи девчонку. Женщина пусть ждет снаружи, здесь вам не ночлежка.

Мы вышли за ворота. Там Лару передала мне небольшую эмалированную кастрюльку с малиновым цветочком на боку, накрытую крышкой, и странного вида квадратный колокольчик, вытесанный из дерева. Вместо язычка внутри его болталась уже подсохшая розоватая косточка, закрепленная на клочок проволоки. Меня снова скрутило, но в желудке было пусто, и на землю выплеснулось только небольшое количество желчи. Мать завыла и, пошатываясь, побрела прочь по тропинке. Мне показалось, она только теперь осознала, какое нечестивое дело мы затеяли, но отступать было поздно.

Когда она скрылась, Лару объяснила, что нужно делать. Я приготовился запомнить какой-нибудь сложный ритуал, быть может, выучить заклинание на неизвестном языке (вроде того, на котором теперь изъяснялся Малинджи), но все оказалось очень просто, я бы даже сказал – обыденно. Всего-то нужно было перенести Айюри через Порог и оставить на Тропе, а самому дойти до Реки, вылить содержимое кастрюльки в ее воды и идти обратно, звоня в колокол. Если верить Лару, вслед за мной обратно порог переступит и сестра.

- Девчонке надо будет дать несколько дней отдыха. Лучше схоронитесь на это время в джунглях. За раны не переживайте, они заживут сами, а вот…, - Лару замялась и отвела глаза, - Cловом, не ждите, что она станет совсем прежней.

Не прощаясь, она скрылась за воротами. Последовал скрежет задвигаемого засова. Я почувствовал себя страшно одиноким, измотанным и напуганным в гнетущей тишине оранжевого заката. С сомнением я поболтал в воздухе жутким колокольчиком. Послышался отвратительный глухой стук. Чувствуя, что еще несколько секунд промедления, и я, бросив все у ворот, с воплями побегу догонять маму, я двинулся к Пещере.

Тело Айюри лежало у входа. Некоторое время я тупо глядел на то, что осталось от моей сестры. Она была совершенно голой и такой грязной, словно ее окунали в дерьмо. Голова была небрежно выбрита, а на самой макушке зияла страшная рана, словно ей вбивали в темечко кол. Солнце почти ушло, но я был этому только рад. Бог весть, какие еще следы надругательств могли мне открыться при ярком свете! Впрочем, я уже потерял способность что-либо чувствовать. Единственное, что меня занимало – это как попасть на ту сторону с сестрой, кастрюлей и колоколом в руках, если и в одиночку к порогу приходилось с трудом протискиваться по длинным узким расщелинам.

Кое-как пристроив на животе сестры мерзкие атрибуты, я поднял ее на руки, вошел в Священную Пещеру и совершенно не узнал ее. Первое, что я почувствовал – это невыносимый смрад. Он был почти что осязаемый, словно я окунулся в бассейн, наполненный гнилой кровью. Мысленно поблагодарив богов, что в желудке у меня пусто, я покрепче прижал к себе сестру и подождал, пока глаза привыкнут к темноте. Оказалось, что весь пол пещеры завален колокольчиками – такими же, как у меня, и разными емкостями с присохшими к стенкам остатками чего-то бурого, мерзкого и зловонного. Содержимое моей кастрюли тут же стало навязчиво липнуть к воображению. Хотелось немедленно от нее избавиться. Но именно в тот момент я, наконец, поверил, что что-то получится. Что я не первый, и до меня тут побывало уже достаточно безумцев. Они приходили сюда со своей ношей по одному, а возвращались уже вдвоем, побросав тут же использованную тошнотворную атрибутику - священной эта пещера была, увы, далеко не для всех.

Добравшись по узким переходам до Порога, я сделал еще два открытия: проход здорово расширился с тех пор, как я был тут в последний раз. И это, хоть и очень тревожное явление, несколько меня успокоило, потому что я видел, что без труда пройду вместе с сестрой. А второе… помимо знакомого туманного свечения через проем с той стороны… дул ветер.

Он меня озадачил и напугал, потому что на той стороне никогда не бывало… как это сказать… погодных условий. Место там совершенно… статичное. В любое время года, дня или ночи приди туда и застанешь все тот же тихий туман, и рассеянный свет, идущий словно разом отовсюду. А в тот раз я чувствовал, как ветер сушит капли пота на моем лбу и треплет волосы на висках. Но я все равно шагнул за Порог и, положив сестру у основания Тропы, взял котелок, колокол и отправился к Реке. Туман, который прежде укрывал Кайонгуни ровным покрывалом, похожим на жидкую сметану, теперь собирался в клочья, которые плавали, подобно пенкам на кипяченом молоке. Ветер дул не переставая, а из пространства за пределами тропы постоянно раздавались какие-то звуки. Иногда казалось, что кто-то смеется, иногда слышались шорохи и всхлипы. Это было похоже на скрытый за туманом, полный народу кинозал за несколько минут до начала фильма. В то время, как раньше этот зал был совершенно пуст.

У Реки я помедлил и прежде, чем вылить содержимое кастрюли, позвал сестру. Через мгновение она явилась и говорила со мной. Спрашивала, где мама, просила позаботиться о ее ручной игуане, а игрушки и «драгоценности» подарить ее подружке. Я чувствовал, что ей хорошо, что все, что происходит с ней сейчас – пусть и преждевременно, но правильно, а то, что затеял я – нет. Я спросил ее, помнит ли она, как ее укусила сколопендра. Она на мгновенье умолкла, а потом ответила, что это было «пребольно», и она рада, что все позади. Я собирался спросить, хочет ли она вернуться, но прикусил язык. Я боялся, что она ответит «нет», а я уже твердо решил идти до конца. Где-то там в ночных джунглях нас ждала мать, и я не мог позволить себе вернуться одному.

Прощаться я не стал. Снял крышку с кастрюльки и, отвернувшись, чтобы не видеть гнусное содержимое, вылил его в Реку. Мне показалось, что Айюри вскрикнула, как от боли, но, скорее всего, это было лишь мое воображение. Сунув кастрюлю за пазуху, я двинулся в обратный путь, размахивая колоколом. К моему удивлению, звук был совсем не тот, что у ворот Малинджи – своим звоном он заглушал шепот и бубнеж, раздававшийся со всех сторон. Я хотел оглянуться, чтобы убедиться, что Айюри идет следом, но не знал, разрешено ли это, а потому просто шел, глядя себе под ноги и считая шаги. Когда-то, чтобы дойти до Реки мне требовалось сделать четыре тысячи двести пятьдесят шагов, а в этот раз я насчитал шагов на пятьдесят меньше. Словно расстояние сократилось. А может, думал я тогда, мой шаг с возрастом увеличился. Переступив порог я, наконец, обернулся и вгляделся в тело сестры, по-прежнему лежащее на Тропе. Внезапно она зашевелилась и села. Попробовала прикрыть изуродованными руками свое голое грязное тело и закричала. В этом крике было столько боли и отчаянья…. Я пытался звать ее, но она меня не слышала. А когда она поднялась на ноги и пустилась бежать прочь по Тропе, я вспомнил про колокол и снова начал отчаянно в него звонить. Звук снова стал глухим и едва слышным, но Айюри отозвалась на него и вернулась. Поникшая, обреченная.

Перешагнув порог, она ни с того, ни с сего запнулась и упала. И осталась лежать, тяжело дыша, уткнувшись лицом во все эти зловонные чугунки, котелки и колокольчики. Одновременно с этим я почувствовал толчок, словно пол пещеры скакнул у меня под ногами, а следом, из каменных недр раздался приглушенный скрежет, словно гора Ти шевельнулась.

В испуге я застыл и долго стоял, едва дыша, готовый к тому, что свод пещеры вот-вот обрушится на мою проклятую голову, но вскоре все стихло.

Когда я, наконец, отлепился от стены и подошел к Айюри, надежды во мне уже не осталось. Каким-то древним чутьем, которое за пределами нашего обычного человеческого сознания, я уже понимал, что сотворил с моей сестрой нечто такое, что покалечило ее гораздо чудовищнее и непоправимее, чем жалкая сколопендра или безумец Малинджи. Они всего лишь изуродовали ее тело, я же изуродовал ее истинное тело.

Я боязливо перевернул ее на спину. В полумраке ее глаза поблескивали пустым бутылочным стеклом. Какое-то мгновенье я боролся с желанием затащить ее обратно в Кайонгуни. Можно было бы положить ее рядом с тропой, и никто и никогда бы ее не нашел. Это был детский порыв – спрятать сломанную вещь, чтобы не получить (или хотя бы отсрочить) нагоняй. Будь я лет на пять моложе, я бы, наверное, так и поступил. Но мне было уже почти шестнадцать, а Айюри не была сломанной вещью. Она все еще была моей маленькой сестрой, поэтому я стянул с себя футболку и надел на ее грязное голое тело.

«Эй!», - позвал я, - «Ты меня слышишь?».

Она кивнула.

«Пойдем, там мама ждет», - прошептал я и помог ей подняться. Первый шаг она сделала с трудом и чуть не упала. Сначала я решил, что она наколола ногу о валявшийся в пещере мусор, но хромота ее сохранилась и по сей день. На ту ногу, которой она переступила порог Кайонгуни.

Выйдя под звезды, у меня тут же закружилась голова от хлынувшего в легкие свежего ночного воздуха. Там же под звездами я получше вгляделся в перепачканное застывшее лицо Айюри. Ее глаза уже не казались стекляшками, в них была растерянность и сосредоточенность, словно она пыталась сообразить, как это – снова жить.

…

- Что ты имеешь в виду? – нахмурился Карл, - хочешь сказать, что она повредилась рассудком?

- О нет! Рассудок тут не при чем. Это больше походит на замешательство человека, которому во что бы то ни стало надо придумать, как, например, поехать на машине без колес или руля, или расчесать волосы без рук. Сделать что-то простое, но не имея при этом основных, базовых ресурсов. То, что происходит с ними по возвращении – разрывает их истинное тело. Они не возвращаются полностью. То, что возвращается в тело, имеет разум и память, но не имеет того, что вы, европейцы, называете душой, сутью, тем, что делает человека не просто куском мяса с костями, а… чувствующей индивидуальностью. Истинное тело, как и физическое – неделимы. Я не знаю, что происходит с той половинкой, которая не переступила порог, но… наблюдения подсказывают, что они не могут перейти Реку и остаются на этом берегу. Навеки. Именно их я слышал в тот раз, и с каждым днем их становится все больше.

- Блуждающие души, - задумчиво прошептал Карл, представив сонмы ущербных духов, лишенных разума и памяти, слоняющихся в тумане.

Ярран сделал неопределенный жест рукой, говорящий «что-то вроде этого» и, выдержав небольшую паузу, продолжил.

…

«Айюри, ты… узнаешь меня?», - спросил я, готовый услышать отрицательный ответ, или вовсе не услышать его. Но она вгляделась в мое лицо и медленно, словно вспоминая что-то, что было давным-давно, неуверенно произнесла: «Яр-ран?».

Из глаз у меня брызнули слезы облегчения, я прижал ее вялое тельце к себе и аккуратно погладил по голове, стараясь не задеть страшную рану. Хотелось поскорее уйти прочь от зловонной пещеры, но я не мог просто так выбросить в общую кучу свои кастрюлю и колокол. Пещера, пусть и оскверненная, все равно оставалась для меня священным местом. Поэтому я потратил некоторое время на то, чтобы найти свободный от корней деревьев участок земли, раскопал довольно глубокую яму и зарыл мерзость. Потом, видя, что Айюри сама идти не может, снова взял ее на руки и быстро пошел прочь. Надежда возвращалась ко мне вместе с теплом моей сестренки. Еще совсем свежи были воспоминания, как я нес ее к Малинджи, чувствуя, как с каждой секундой она становится все холоднее. А тут все шло в обратном порядке. Ее еще совсем недавно твердое и стылое тело наливалось теплом и мягкостью. Кроме того, она говорила, и она меня помнила! Что еще нужно? С остальным мы справимся.

Поравнявшись с воротами Малинджи, я остановился в нерешительности. Хотелось постучаться и передать ему свою благодарность, но что-то останавливало. Может быть, воспоминания о том, как пена выступила у него на губах при виде мертвой Айюри, а может, о том, как он стал крутить ее тело на своих худых, испачканных говном бедрах, словно паук… Что бы он с ней ни делал весь этот день, это не было одолжением или услугой. Он делал это, потому что ему это было необходимо, и потому, что это доставляло ему удовольствие! Все остальное – дом, гостиница, бассейн, высокий забор – все это было нужно не ему. Если бы не Лару, он прекрасно обошелся даже без гнилого навеса и принимал бы всех желающих, не взымая никакой мзды… В тот момент я впервые задумался, а что именно за дар получил Малинджи на противоположном берегу Реки и с какой целью?

…

Ярран снова замолчал. Закончив самую тяжелую часть своего рассказа, он, наконец, почувствовал голод и стал жадно хватать с подносов давно остывшие закуски.

- Знаешь…, - Карл помедлил, формулируя мысль, - Сколько раз я ловил себя на том, что сравниваю твой рассказ со старыми европейскими легендами. Река смерти Стикс, Харон, перевозящий через нее души в Загробный мир Аида… А последняя часть один в один повторяет легенду про Орфея и… забыл как звали девушку. Орфей спустился в царство Аида и упросил его отпустить девушку обратно в мир живых. Аид разрешил, но строго-настрого наказал ему не оборачиваться, пока они не пересекут некий рубеж. Орфей же в какой-то момент не выдержал, оглянулся и потерял ее уже навеки.

Карл подготовился к яростному протесту со стороны бушмена, отстаивающего свою собственную религию, но тот, к его удивлению, только кивнул.

- Я знаком с этими легендами, - ответил он, - Как там? «Нет ничего нового под солнцем». Бреши, подобные нашей, были, есть и будут по всему миру. И, конечно, условия там одинаковые, так как ведут в одно и то же место. А легенды придумывают люди, поэтому они, одновременно, так схожи и так различны. У нас никто не видал Харона, но это не означает, что его нет. Быть может, действительно некий Орфей или его прототип смог добраться на лодке Харона на противоположный берег и найти свою женщину. И, вполне возможно, что он привел бы ее целиком, если бы не нарушил правила… Другое дело… куда бы он ее привел. Истинное тело оказывается за Рекой, когда физическое уже разлагается. И я очень сомневаюсь, что что-либо может вернуть дух в испорченное тело.

- Но ведь Малинджи смог…

- Это другое, - отрезал Ярран, - что бы ни произошло с Малинджи на том берегу, оно его… изменило. И только поэтому он мог идти вопреки установленному миропорядку.

- Что было дальше? - спросил Карл после некоторого молчания.

- Мы соорудили шалашик вджунглях неподалеку от поместья и провели там несколько дней. Раны Айюри действительно быстро затянулись, не смотря на сырость. Но, как ты уже понял, прежней она не стала ни через неделю, ни через год. Мы вернулись в поселок и держали ответ перед старейшинами. Сначала нас хотели изгнать, но внезапно открылось, что уже несколько семей до нас ходили к Малинджи, только тщательно скрывали результаты этого похода. Старый Покики даже выкопал в своей хижине глубокий подвал, где прятал свою вернувшуюся жену, хотя бедняжка ничем этого не заслужила. Гнать пришлось бы половину поселка, и старейшины отступились. Ну, а потом уж эти походы стали повальными.

Глава 6

Ярран помолчал, внимательно вглядываясь в лицо собеседника, потом продолжил:

- Я вижу, о чем ты думаешь, и прекрасно понимаю твои чувства. Но мне бы хотелось донести до тебя одну очень простую мысль… Смерть – это не наказание и не приговор. Она так же естественна, желанна и правильна, как рождение. Смерть – не конец, а лишь некий рубеж, делящий бесконечную тропу существования. Быть может, за смертью следует еще один рубеж, еще одна Река и новое преображение. Путь не начинается с рождением и не заканчивается смертью. А то, что творит Малинджи – это не дар, он всего лишь коверкает естественный порядок вещей, - Ярран замялся, подыскивая нужные слова, - Представь себе холодильник, увешанный магнитиками-буквами. Из этих магнитиков можно составить множество всем знакомых и понятных слов. Но порой происходит так, что кто-то случайно, или по чьему-то наущению, составляет слова, смысла которых не понимает. Так и здесь. Малинджи запустил процесс, смысл и последствия которого неизвестны ни ему самому, ни кому–либо другому из ныне живущих. И результат, без сомнения, будет губительным. Сейчас, наглядевшись на это в течение сорока лет, я могу с уверенностью сказать, что все эти малинки, гуляющие по Земле – всего лишь побочный эффект, не несущий смысла. Примерно, как при опухоли мозга возникают головные боли. Основная проблема… она там – в Кайонгуни.

- Малинки – пошло от его имени, так? – спросил Карл, чтобы не молчать, хотя думал совсем о другом.

- Да. Людьми их назвать уже нельзя, потому что это не люди, но и всякие ваши слюнявые Зомби – это тоже не про них. Я уж и не помню, с чьих уст впервые сорвалось это словечко, но оно как-то сразу и прочно к ним прилипло. Впрочем, название не имеет значения. Я тебе хочу рассказать историю, которая должна наглядно показать, что есть малинки.

…

- Прошло пару лет после возвращения Айюри. К тому времени уже редкий житель Северных территорий сразу хоронил своих мертвецов, хоть и понимал, что творит плохое. Это было видно по тому, как менялся Кайонгуни и леса окрест пещеры. Кайонгуни… как бы это лучше сказать… заполнялся, тропа становилась все короче, словно само пространство сжималось с каждым вернувшимся покойником. А территория снаружи, обдуваемая ветром Кайонг, наоборот, ширилась и умирала. Но любопытство все равно толкало людей тащить к Малинджи своих мертвецов, не думая о том, что они лишают их дальнейшего пути, оставляя на веки вечные слоняться в туманных пустошах. Многие малинки почти сразу без следа исчезали. Уверен, приведшие сами избавлялись от них, без лишних глаз и ушей, наивно полагая, что вернули все на круги своя, и близкие продолжат путь.

Так вот… прошло примерно два года после возвращения Айюри. Мы уже привыкли к ее особенностям и почти забыли, какой она была на самом деле. Она умела связно поддерживать разговор и даже выполнять кое-какую работу по хозяйству. Но самые простые для любого человека желания или потребности у нее отсутствовали. Чувство голода или нужды она, быть может, и испытывала, но не могла связать их с необходимыми для их удовлетворения действиями – взять миску и ложку или сходить в туалет. Каждый раз изо дня в день ее надо было подталкивать и направлять, словно в ней была отключена воля к жизни. Однажды за обедом я заметил, что у нее странно искривлены пальцы, а когда осмотрел ее руку, то ужаснулся – мизинец, безымянный и средний были выбиты из суставов и торчали в разные стороны. Представляю, какую она испытывала при этом боль, но не было в ней того, что заставило бы обычного живого человека орать, корчиться от боли и просить помощи - того самого пресловутого инстинкта самосохранения. Пока я, содрогаясь, вправлял ей косточки, она даже ни разу не дернулась.

Что-то похожее на интерес в ней появлялось только в моменты смертельной опасности. Но тоже иначе. Опасность привлекала ее, словно потерять эту навязанную ей силой жизнь – было самым желанным событием. Однажды наше поселение встало на пути пожара. Все мужчины бросились вырубать джунгли, а женщины бегали собирали детей, скот, ценные вещи. В этой суматохе мы не сразу хватились Айюри. А когда соседи сказали, что видели ее, сидящую в траве на пути большого огня, я, сломя голову, кинулся за ней.

- Странно, что соседи сами не увели девочку, - пробормотал Карл, живо представив дым, чад, треск смолистых листьев, шум приближающегося огня и заполошно мелькающие в этом аду фигурки бушменов. И девочку, уже почти девушку с экзальтированным блеском в раскосых глазах на пути стихии.

- К малинки отношение было проще. Они… ну, в общем для большинства они были вещами в нашем мире. Что-то вроде движущихся фотографий усопших родственников. Чужих фотографий. А кто будет спасать чужие фотографии, когда под угрозой живые дети и собственное имущество? Тогда я, прежде чем увести ее прочь, увидел, наконец, на ее лице проблеск эмоции... стремления что ли. Которое, впрочем, тут же потухло, как только я развернул ее к огню спиной. Потом что-то подобное было пару раз – один раз на побережье. Если бы я уже не был начеку, она бы спокойно и даже радостно приняла мучительную смерть от зубов приблизившегося аллигатора. И другой – когда в хижину заполз тайпан. Если бы мать быстро не среагировала, заметив на коленях дочери змею…

- Удивительно, что такая тяга к смерти не толкала их к суициду, - произнес Карл, вспоминая старика Тома, отчаянно ковыляющего по жаре в смутной надежде, что некогда поврежденное пулями сердце, наконец, не выдержит…

- Желание смерти – их единственное желание. А вот воли у них нет совсем. Как и всех остальных чувств… Впрочем, я долго относился к Айюри по-прежнему – как к сестре. До одного случая. Как-то раз мать ушла в город. Мы с сестрой обедали, когда кусок вдруг попал мне не в то горло. Попытки откашляться были бесплодны, я задыхался. А Айюри безразлично смотрела на меня своими новыми странными глазами и продолжала спокойно есть. Я пытался ей сигнализировать о помощи, отчаянно подавая руками всем понятные знаки, но она просто наблюдала. Я завалился на траву, уверенный, что так и умру под ее монотонное чавканье, но меня увидел односельчанин, случайно оказавшийся рядом, и помог.

Нет, она не желала моей смерти. Ей просто было все равно. Я был ее родным старшим братом, я вернул ее из Кайонгуни, я спас ее от огня и отогнал аллигатора, но сама она не шелохнулась, когда мне нужна была ее помощь. С тех пор я тоже стал воспринимать ее как фотографию. Фото двигалось, взрослело, показывая, как могла бы выглядеть моя сестра, если бы осталась жива, но это была всего лишь фотография. Матери я про тот случай ничего не стал рассказывать, она все еще надеялась, что Айюри придет в себя, станет… целой. Но я больше не мог жить с ней под одной крышей и покинул поселок.

Будучи смышленым парнишкой, я смог получить образование. В Дарвине я выучился и долгое время работал в одной из местных больниц, а потом переехал сюда. Время от времени я возвращаюсь в поселок, чтобы подбросить матери деньжат из своих скромных сбережений. Порой я дохожу до Горы Ти и уже издали чувствую невыносимый смрад. Никто, даже местные, не обращают больше внимание на плачевное состояние Священной Пещеры. Проем все ширится, Ветер усиливается, еще на подходе можно услышать неумолчный шепот и крики с той стороны. Поместье Малинджи, как и вся окрестная территория, пришли в запустение. Лару с красавчиком построили другой дом – в стороне, но Малинджи остался под своим давно сгнившим навесом. Думаю, его просто побрезговали трогать. Он все еще без устали месит тошнотворное месиво в чугунке на коленях, по пояс вросший в собственное дерьмо. Ты не поверишь, но пауки вьют свои сети, цепляя их с одной стороны за дерево, а с другой – за его плечо.

В последний раз я был там год назад. В нашем поселке остались лишь несколько семей. В том числе, моя мать. И Айюри. Ей уже минуло пятьдесят. Она… по-прежнему не ждет ничего, кроме смерти, от которой ее усиленно и бессмысленно оберегает старенькая мать. В Кайонгуни я тоже прогулялся. Река уже совсем близко. Ее можно разглядеть, даже не переступая Порог. Я не знаю, что будет дальше, но уверен, что еще немного, и та самая опухоль, о которой я говорил, рванет. А каковы будут последствия взрыва, не берусь даже предполагать.

Ярран умолк, исподлобья поглядывая на собеседника. То, что он увидел на лице Карла, ему явно пришлось не по душе, и с необычной заискивающей суетливостью, он сказал:

- Я вижу, как ты любишь жену. Вижу, что ты готов подобно тому парню идти хоть в ад, если это спасет твою женщину. Но ты не спасешь ее, только искалечишь. У каждого свой путь. Твой по-прежнему здесь, ее, если так суждено – продолжится за Рекой. В этом случае, облегчи ее последние шаги перед рубежом, сходи попрощаться, если того потребует твое сердце. Ты увидишь, что она хочет следовать дальше. Никто и никогда не просился назад, не сожалел! Отпусти же ее с легким сердцем и живи дальше, пока и твой путь не пересечет Река.

- Ладно. Ладно. Хорошо, - отрывисто ответил Карл, доставая из заднего кармана брюк бумажник. Ему совершенно не хотелось, чтобы старый бушмен его упрашивал. Он положил на стол плату и отдельно пододвинул Яррану пятьдесят долларов, - Спасибо тебе и не переживай. Я не наврежу ни жене, ни вашему Кайонгуни.

- Серьезно? – спросил Ярран, с некоторым смущением спрятав предложенные деньги, - Что же ты будешь делать?

- Ничего, - пожал плечами Карл, - наверное, заберу жену и вернусь в Швецию, пока еще есть время. Завтра же попрошу расчёт и куплю билеты.

- Ты что-то задумал…

Карл взял под контроль предательски бегающие глаза и поднял их на коллегу.

- Задумал вернуться домой. Вот и все.

…

Карл двигался посреди бескрайнего тумана, по тропе, сложенной из древнего, гладкого камня. За спиной слышался шум полноводной реки. Но чем дальше он отходил от Реки, тем явственнее слышались позади легкие шаги, а до ноздрей то и дело долетал горячо любимый аромат. Хотелось оглянуться, удостовериться, что она рядом, но он, стискивая зубы, глядел только под ноги, пока не оказался у черного провала, ведущего в реальный мир. Он переступил Порог и тут же оглянулся. Следом за ним на четвереньках в проем протискивалось сухое жилистое тело, с головы свисали длинные седые патлы, сквозь которые виднелся лишь один безумный и слепой глаз. «Черт! Малинджи!», - в растерянности подумал он, и вдруг заметил под слоем грязи и дерьма обрывки знакомого платья, принадлежавшего жене.

Он заорал и проснулся. Пока сердце выписывало кульбиты, он торопливо нашарил руку Хелены, вытянувшейся на заднем сидении, и с облечением выдохнул. Пульс бился ровно и сильно, а ведь на какой-то миг он уверился…

Немного придя в себя, он поглядел на часы на приборной панели. Их проводник с чудовищным, совершенно непроизносимым именем Айяботпу ушел на разведку час назад. Карл не знал, пора ли уже бить тревогу или времени пока прошло недостаточно, но потом рассудил, что никакого смысла в панике все равно нет. Что он может сделать, кроме как сидеть в машине? Ничего. Самостоятельно он не найдет выход из джунглей, да и не будет пытаться. Путь назад не имел никакого смысла. Все, что ему было нужно – было только впереди. Отчаянно хотелось в туалет, но он не решался выйти из автомобиля. Пусть с тех пор, как они углубились в сумрачную непролазную чащу, он не видел и не слышал ни единого живого существа, он все равно не верил, что джунгли опустели. Вполне вероятно, что именно в этот момент из кустов за их джипом внимательно наблюдает какой-нибудь хищный зверь и только и ждет, когда закуска выползет из консервной банки. Найдя пустую пластиковую бутылку, он кое-как пристроил над ее горлышком пенис и помочился, а потом крепко закрутил крышку и спрятал бутылку под пассажирское сидение.

Он страшно устал. Последние несколько дней были самыми тяжелыми в его жизни. Но где-то там совсем недалеко - спасение и надежда. Для Хелены. И для него тоже.

Неба за густыми древесными кронами не было видно, и Карл даже не представлял, что сейчас над ними. Дождь? Солнце? Облака? Откинувшись на спинку, он прикрыл глаза и стал прокручивать в памяти события последних дней.

Началось все с неприятнейшего разговора со Светилом Австралийской Медицины, который отчитал его, как школьника, когда Карл приехал забрать Хелену из больницы.

- Мы просто возвращаемся в Швецию, - как можно спокойнее говорил он в ответ на резкие комментарии докторишки, - Вы и сами прекрасно знаете, что она без конца просит увезти ее домой. Уж такую малость я могу сделать для моей жены.

- Вы же прекрасно понимаете, - заявил наглый доктор, смахивая с носа очки и пряча их в нагрудный карман своего зеленого форменного костюма, - Что перелет от Сиднея до Стокгольма она может просто не перенести. Перепады давления…

- Мы рискнем, - перебил его Карл, - Вы ведь все равно ничем не можете ей помочь. А больничную койку и дозу морфина мы найдем и на Родине.

- Вы глупости говорите! С чего вы взяли, что миссис Свенссон обречена?! У меня еще есть пара тузов в рукаве. Можно поэкспериментировать с биологическими ритмами. Ваша жена трудно переносит химию – это прискорбно, но есть возможность рассчитать поступление препарата в то время, когда ритмы замедляются. Забирая, вы лишаете ее шанса…

- Прекратите, - Карл едва сдержался, чтобы не кинуться за Светило с кулаками, - Она лежит здесь уже месяц, но вы только сейчас, когда появилась угроза лишиться финансирования, заговорили об экспериментах.

Лицо доктора потемнело. Он внимательнее вгляделся в глаза оппонента.

- Я уже не раз видел этот экзальтированный блеск. Вы ведь собрались к шаманам, так? У нас их тут в джунглях десятка два, обещающих исцеление от всех болезней настоями на кузнечиках и отварами из жаб. Вы ведь туда направляетесь? Прямиком в мракобесие?

- При всем уважении, ваши эксперименты с биологическими ритмами мне кажутся бо́льшим мракобесием, чем настойка кузнечика, - ответил Карл, устав от идиотской перебранки, - Покажите, где мне поставить роспись.

Но не смотря на мрачные прогнозы доктора, перелет Хелена выдержала хорошо. Он не решился сразу ей признаться, что они летят в Дарвин, а не в Стокгольм, и всю дорогу ждал от нее щекотливых вопросов. Но, к его удивлению, она их не задала. Только проснувшись следующим утром в душном гостиничном номере, протянула тонкую руку к окну и сдвинула желтую штору, в которую радостно стучались зеленые ветви.

- Февраль. А я по-прежнему гляжу на чертовы пальмы, - рука упала, и комната вновь погрузилась в желчный полумрак, - Увижу ли я еще когда-нибудь снег?

- Увидишь, милая, и очень скоро, - говорил Карл со всей искренностью, на которую был способен, пока доставал из маленького холодильника шприц и ставил жене укол, - Мы закончим тут кое-какие дела, а потом поедем в горы. Заснеженные сосны и лыжня под ногами, а в термосе горячее вино. Вечер у камина в горной хижине с друзьями. И ты будешь рассказывать о своих австралийских приключениях…

- О приключениях в Аду, - криво улыбнулась Хелена. Зрачки ее расширились, губы расслабились, выпустив на подушку тонкую струйку слюны. Карл поцеловал ее холодный лоб и быстро вышел из номера. По дороге он поймал первую попавшуюся горничную, сунул ей двадцатку и попросил проверять жену каждые полчаса. Таксиста же он попросил отвезти его в любой район, где проживает коренное население.

Глава 7

Наслушавшись рассказов Яррана, Карл был уверен, что в считанные минуты найдет себе проводника, но, к его удивлению, это оказалось практически невозможно. Во-первых, несмотря на то, что бушмены свободно разговаривали на английском, акцент их был настолько чудовищным, что Карл с трудом разбирал едва ли половину произносимых фраз. Кроме того, подавляющее большинство отказывалось и нос сунуть в северные леса, а те, что нехотя соглашались, заламывали совершенно нереальную цену.

Обежав весь район и так и не найдя подходящего человека, Карл зашел в первый попавшийся бар в надежде взбодриться стаканчиком и был неприятно удивлен, узнав, что выпивку здесь не купить. Бармен пояснил, что бушмены не переносят алкоголь и быстро спиваются, поэтому в местах их проживания продажа и даже ношение с собой алкоголя строго запрещены. Карл раздраженно взял себе лимонад и с ненавистью сжал в зубах соломинку. В этот момент к нему и подсел Айяботпу.

- Это ты носишься по городу в поисках проводника? – спросил он, невозмутимо подтягивая к себе Карлов лимонад, - За тысячу я готов отвести тебя до ворот Малинджи. Но не дальше, слышишь?

- Тысяча долларов?! – Соломинка выпала изо рта Карла на липкую стойку. На несколько мгновений он потерял дар речи, - Откуда вдруг такие цены?! Мне говорили, у вас эти… экскурсии… поставлены на широкую ногу…

- Тот, кто тебе это говорил, давно не был у Горы Ти. Так?

Карл промолчал. Ярран действительно что-то говорил на этот счет.

- Ну, так ветер с тех пор переменился, - сказал бушмен, правильно истолковав его молчание, - Уже с полгода никто туда не ходит. Там все проклято. Не криви рожу, - резко прикрикнул он, - Вы, белые, не боитесь ни бога, ни черта, ну так, может, копий и бумерангов побоитесь.

- О чем ты? – устало спросил Карл, покосился на конфискованный бушменом стакан и дал знак бармену налить еще.

- Я о том, что все основные тропы под прицелом. Местные племена собрали людей и охраняют гору Ти. Они ждут Большого Пилатапу - колдуна. Надеются, что ему удастся закрыть проход и предотвратить Великую Приливную Волну… или как это у вас… конец света.

- Закрыть проход? – Карл вскинул на собеседника глаза, - Зачем?

- Там что-то происходит. Плохое. Это началось, когда вернулся старик Малинджи, и с тех пор становится только хуже, – бушмен приблизил губы к самому уху Карла и заговорщицки зашептал, - Говорят, гора Ти не выдержала и начала крошиться. Никто не знает, что будет, если она обрушится. Может, Река выйдет из берегов, а может, весь мир вывернет на изнанку.

- Ты просто цену набиваешь, - Карл скривился в недоверчивой ухмылке.

- Все так говорят, - пожал Айяботпу плечами, - За пятьсот я могу тебе нарисовать карту, как обойти ловушки. Если знаешь местность, разберешься. Но если отправишься главной дорогой, останешься и без машины, и без своего трупа.

- Что?

- Что? Труп, который повезешь, они заберут. А тебя, может, отпустят, а может, тоже прикопают. Не знаю. Сколько дней ему уже?

- Кому?

- Трупу.

Стакан, который Карл сжимал в руке, мелко застучал по столешнице.

- Он… нет никакого трупа. Она жива…

- А…, - бушмен кивнул, - Баба… Она бы ради тебя туда не полезла... Но ты имей в виду - там все изменилось. Тебе придется ждать свою бабу прямо в джунглях, пока она не уйдет по тропе. Гостинка давно закрыта. А поставишь палатку рядом со стариком да костер разведешь, тебя враз вычислят. Ну, так что скажешь?

Карл не знал, что сказать. Хотелось послать вертлявого прощелыгу ко всем чертям. Денег осталось в обрез. Он здорово потратился на билеты и гостиницу. Еще придется брать машину в прокат. Не забыть и перелет до Швеции, когда все закончится. И Малинджи (или, скорее, его жене) придется платить. А тут еще целую тысячу отсчитать проводнику…

Айяботпу словно прочитал его мысли.

- Плата дорогая, но и риск высок. Но ты не переживай. С тех пор, как Лару убралась подобру-поздорову в неизвестном направлении, Малинджи денег не берет. Его эта ерунда не интересует. А я и тебя, и твою бабу провожу до места в целости и сохранности.

Карл молчал. Что, если бушмен его разводит? Но на то, чтобы снова бегать по городу и искать другого проводника, у него просто не было времени. Он и так надолго оставил Хелену.

- Хорошо, - решился он, - Но только уговор – никаких авансов, оплату получишь целиком, когда я лично увижу Малинджи.

- По рукам, - крякнул Айяботпу и допил лимонад, - Завтра на рассвете ты должен быть в сборе. Потребуется хорошая машина, запас воды и еды. Мне из расчета – добраться до места, а вам, пока Река не призовет твою женщину. Не надейся на плодородные леса. В тех краях уже давно нет ни животных, ни насекомых, а фрукты, поспевшие на Ветру Кайонг, есть нельзя.

Карл написал ему на салфетке адрес и поспешил обратно в гостиницу.

…

Ему почудились чьи-то осторожные шаги в густом подлеске. Он приоткрыл дверь и огляделся. Нет, по-прежнему тишина. Он втянул носом воздух и в который раз поразился тому, что не чувствует ничего. Когда они только съехали с трассы, он чувствовал живой, зеленый дух, наполненный влагой, ароматами цветов, пением птиц и криками животных. Но спустя три часа осторожной езды по сумрачному бездорожью воздух словно опустел. Мертвая тишина, нарушаемая лишь приглушенным шорохом шин, а сам воздух казался спертым, как в давно не проветриваемом помещении. Тогда Айяботпу сказал закрыть окна. Мол, нечего лишний раз дышать поветрием Кайонг.

Вот и сейчас он поймал себя на том, что инстинктивно старается делать короткие вдохи через раз. Словно воздух отравлен. Он захлопнул дверцу и перебрался на заднее сидение – к жене. Его шорты мгновенно пропитались влагой, и он в ужасе начал ощупывать матерчатую обивку, готовый увидеть на пальцах кровь. Но влага оказалась прозрачной, и он немного расслабился – на этот раз Хелена всего лишь обмочилась.

…

Когда он вернулся в гостиницу, то первым делом был сопровожден в кабинет управляющего, который строго отчитал его. Дескать, у них тут не хоспис, а уважаемое заведение, и горничные отказываются убирать такую грязь. От лица всего персонала, он требует немедленно съехать и напоминает, что в счет будет включена стоимость испорченного белья.

- О чем вы? – сердце Карла скакало, как после длительной пробежки, - что с Хеленой?!

- Вы это серьезно спрашиваете? Если вы не заметили, ваша жена серьезно больна, и…

Карл не стал дослушивать и, выскочив из кабинета, рванул по лестнице. В коридоре он столкнулся с той самой горничной. Она на ходу - молча и брезгливо - вернула ему деньги.

Ворвавшись в номер, он оглядел Хелену. Глаза ее запали еще глубже, цвет лица отдавал пеплом. Она с виноватым испугом завозилась в постели, пытаясь приподняться.

- Я обделалась, Калле, - произнесла она и сразу начала горько плакать. Карл заметил на постели свежее белье и мысленно поблагодарил горничную, - Оно просто хлынуло из меня. Я ничего не успела сделать.

Тошнотворные картины – одна хлеще другой - тут же замелькали в воображении. Карл сглотнул и на несколько секунд прикрыл глаза. Ужас, жалость, боль и отвращение… неужели он на самом деле все это чувствует по отношению к жене?...

- Ничего страшного, это бывает, ты же знаешь. Реакция на химию…, - совладав с эмоциями, сказал он, достал очередной шприц и присел рядом.

- Это было по-другому, - шептала она сквозь слезы, - Такой стыд…

- Тебе нечего стыдиться, милая. Ты пока еще не здорова. А про горничную даже не думай. Это в общем-то ее работа.

- Это не ее работа, - С внезапной злостью ответила Хелена. Слезы высохли, и глаза уже смотрели остро, с ненавистью, - Калле, что мы здесь делаем? Ты говорил, что мы возвращаемся домой, но какого-то черта притащил меня в Дарвин.

- Мы вернемся. Совсем скоро, - Карл засучил рукав ее пижамы, - Завтра выезжаем. Я сейчас спущусь ненадолго в фойе и арендую машину.

Хелена отдернула руку.

- Мы поедем в Мальмё на машине?! Ты бредишь? И почему каждый раз, когда я задаю вопросы, ты лезешь ко мне со шприцом? Дай мне телефон, я позвоню брату. Ты вполне можешь отправляться на машине, а я полечу самолетом. Встретимся в Мальмё.

- У тебя боли. Дай мне руку.

- У меня всегда боли!

Завязалась небольшая потасовка, после которой Карл сделал жене укол.

Хелена обмякла и неожиданно начала читать «Отче наш». В голосе ее слышалась такая безнадега, что Карлу хотелось заорать. Он уронил голову ей на впалую грудь и зажмурился, ожидая, пока морфин подействует.

«Эти вспышки ярости… Она просто не в себе… Боли…», - думал он, пока изможденное тело под ним не прекратило трепыхаться, - «Лучше до конца поездки держать ее в забытьи…»

Еще до восхода солнца он расплатился и погрузил в арендованный внедорожник жену и рюкзаки с припасами. Айяботпу уже крутился рядом. С ненавистью Карл смотрел в глаза гостиничного персонала, который прекрасно сложил два и два и провожал его тяжелыми взглядами.

- На вашем месте я бы отвез ее в больницу, мистер! – крикнул метрдотель ему в спину.

Карл вздрогнул, но не отреагировал, сел за руль и поспешно вырулил со стоянки.

…

Он успел снова задремать, когда проводник вернулся. Он бесшумно скользнул на пассажирское сидение и тихо произнес:

- Двигай. Этот путь пока свободен, - Карл снова пересел за руль и медленно двинулся по едва различимой в наступающей тьме дороге. Ветви деревьев и какие-то зеленые лохмотья шуршали по лобовому стеклу, еще больше затрудняя обзор, - Здесь немного совсем осталось. Я боялся, что Малинджи тоже под присмотром, но поместье не охраняется. А вот у Пещеры целое сборище. Большой Пилатапу прибыл. Боюсь, времени у тебя совсем мало. Эй! Не разгоняйся! Хочешь увязнуть? Поспешай не торопясь. И не переживай. В Гору Ти много входов, а Пилатапу расположился у центрального. Проскочить можно. Только…, - он скосил глаза на заднее сидение, - тебе придется как-то ускорить… Осторожно! Что ты виляешь, как проститутка бедрами? Другого варианта нет - Малинджи не принимает живых. Здесь глуши. Дальше – пешком, а то услышат.

Один рюкзак Карл всучил бушмену, другой закинул за плечи, поднял на руки Хелену и двинулся по некогда утрамбованной щебнем дороге. Высоко над деревьями полыхнуло – приближалась гроза. Обогнув древний эвкалипт, он увидел наполовину обвалившийся забор с покосившимися воротинами. Печать страшного упадка нависла над поместьем. Сквозь кирпичи забора лезла зелень, бассейн превратился в грязную яму с болотистым осадком на дне, крыша прогнила и вовсю осыпалась черепицей.

- Он там, - прошептал бушмен, боязливо указывая за угол пристроенной кухни, - давай деньги.

- Когда увижу своими глазами, помнишь? – Карл заглянул за угол и увидел на заросшей сорняками поляне силуэт сидящего человека. Айяботпу уронил на землю рюкзак и требовательно протянул руку.

- Как мне выбираться обратно? – спросил Карл, бережно опустив жену на траву и с сомнением доставая плату, - я не запомнил дорогу…

- Если не будешь медлить, вернешься по своим следам, - зашептал Айяботпу, торопливо пересчитывая купюры, - Трава не успеет подняться. А медлить тебе нельзя. Пилатапу тебя ждать не будет. Дорогу до Пещеры найдешь сам. Иди против ветра и с дороги не собьешься. Но, как заметишь свет, напрямую не суйся. Обходи Гору слева, там есть еще лазейки, с трудом, но протиснешься. И тихо. Если тебя услышат, отправишься вслед за своей бабой. Ну все, прощай!

Абориген натянул на нос видавший виды матерчатый респиратор и быстро растворился во мраке. На небе снова полыхнуло, а через несколько секунд послышался раскат грома. Карл пристроил рюкзаки под прогнивший козырек кухонного крыльца и, уложив Хелену рядом, двинулся на поляну, где восседал старый колдун.

Фонарик остался в рюкзаке, поэтому освещением Карлу служили лишь вспышки молний и какое-то странное серебристое зарево к востоку от поляны, словно там подвесили дискотечный стробоскоп. Старик сидел, скорчившись под ветвями шумящей на ветру разлапистой акации. Длинные седые космы развевались, а руки крепко сжимали щербатый горшок. В небе снова полыхнуло, и Карл увидел, что между стволом акации и плечом колдуна распростерлась здоровенная паутина. Всю жизнь страдающий арахнофобией, он остановился и стал шарить глазами, пытаясь определить местоположение восьминогого хозяина, но паутина выглядела пустой и давно заброшенной.

- Эй, старик, - позвал он осипшим от волнения голосом, - Мне нужна помощь!

Малинджи не шелохнулся, и Карл, превозмогая жуть, подошел чуть ближе. Только сейчас ему пришло в голову, что придется как-то обходиться без переводчика.

- Тебе придется подняться, старик, - шептал он, - Со мной женщина. Ты должен проводить нас за Реку и обратно. Я хорошо заплачу. Слышишь? Деньги…

Карл сделал еще пару неуверенных шагов, и тут на него обрушилось зловонье. Это было настолько неожиданно после долгих часов, когда запахи совершенно отсутствовали, что он сложился пополам и выблевал свой нехитрый обед, состоящий из шоколадного батончика и воды. Запах был очень знакомый – дерьма и крови. Именно такой он ощутил вчера вечером, вернувшись в гостиничный номер. Но перекрывал его все же другой – смрад разлагающейся на жаре плоти.

Не желая верить очевидному, он накинул на нос воротник потной футболки и, обойдя Малинджи с тылу, увидел множество стрел, впившихся в его спину. Кровь, как минимум три дня назад хлынувшая из его рта, свисала с подбородка черным длинным студенистым желе. Глаза со сморщенными подсохшими белками с изумлением глядели вперед, мимо Карла, мимо леса, мимо этого мира.

Карл упал на колени и с трудом подавил крик отчаянья. Теперь ясно, почему поместье не охранялось. Он опоздал! Некоторое время он сидел, безнадежно глазея на вросшее по пояс в собственное окаменевшее дерьмо тело колдуна. Он так надеялся, что Малинджи отзовется на его мольбу и поможет ему перебраться через Реку. Он был там, и что-то вернуло его в мир – сильным и здоровым, излечившимся от туберкулеза, раз он прожил под открытым небом больше сорока лет.

С момента разговора с Ярраном в кабаке его не покидала одна фантазия, навеянная его рассказом. История Орфея и той девушки. Он был уверен, что любого из этих «зомби» можно было бы вернуть целыми, если не останавливаться на полпути, отдав тело в руки Малинджи, а рискнуть и переправить их на тот берег. Более того, он был уверен, что самые отчаянные так и поступали, только не афишировали свой поход, а потому ни одна живая душа так и не догадалась, что перед ними выходцы с «того света». Но то были знающие люди. А кто он? Чужак в незнакомом мире. Он закрыл глаза и снова представил, как идет по тропе, не оглядываясь, но чувствуя позади легкие шаги жены. Он не оглянется, даже если это не запрещено, пока не ступит за порог Пещеры. Только пожалуйста! Пусть она вернется! Целая, невредимая и без монстра внутри! Монстра, которого он породил…

Он слышал раскаты грома, шум ураганного ветра и перемежающиеся с ними отдаленные человеческие возгласы. Это было похоже на заклинания, посылаемые зычным голосом и разносимые ветром. Пилатапу! Глаза распахнулись. Если шаман успеет закрыть проход, даже тени надежды не останется! Он вскочил и проворно кинулся за угол дома, где лежала Хелена. Он рискнет и попытается сделать это сам. Или они оба сгинут по ту сторону Реки, или сумеют вернуться. Он готов был к обоим исходам. Главное – вместе! Крепко прижав жену к груди, он, как благословение, вдохнул ее дивный аромат и двинулся на зарево против ветра Кайонг.

Глава 8

Спустя пятнадцать минут он остановился и присел пышных кустах. До горы Ти оставалась еще пара десятков метров, но дальше идти он не решался. Вся территория вокруг была ярко освещена, словно по периметру врубили стадионные прожекторы. Но он видел, что свет шел от самой горы, вернее, вырывался из ее центральной пещеры. Он бился наружу вместе с ураганным ветром, грохотом обваливающихся где-то глубоко внутри камней и сопровождающим его гулким шепотом и бормотанием. Перед пещерой горели несколько больших костров, но их свет выглядел таким же тусклым, как горящая спичка рядом с солнечным диском. Там же выстроились фигурки порядка пятидесяти бушменов. Одетые лишь в замысловатые нательные рисунки, они расположились широким полукругом, взявшись за руки и склонив головы, а в центре полукруга стоял он – могучий колдун Пилатапу.

Высоко воздев над гладко выбритой головой ритуальный посох, он сильным голосом читал заклинания. Ни гроза, ни шум ветра Кайонг, ни скрежет крошащейся скалы не могли заглушить этот медный глас. Невольно зачарованный открывшимся ему зрелищем, Карл на несколько минут забыл о цели своего похода и во все глаза наблюдал за ритуалом. В себя он пришел от того, что свет вдруг замигал и несколько потускнел, а следом послышался одобрительный гул множества голосов. Через мгновенье до него дошло – проем начал закрываться! Времени совсем не осталось. Трясущимися руками он вынул из кармана чехол, в котором оставалось несколько шприцов, и сделал Хелене последний укол. Он понимал, что эта доза вдогонку к недавней вполне может ее убить, но это был оправданный риск. Умрет она или нет, он вернет ее, если успеет попасть в Кайонгуни. Но если она вдруг внезапно подаст голос и ее услышат…

Низко пригибаясь, Карл двинулся по широкой дуге, на самой границе света и тени влево – туда, где по словам Айяботпу были еще пещеры. Каждую секунду ожидая услышать грозный окрик и копье в спину, он обогнул гору и, оказавшись в кромешной темноте, принялся ждать молнию. Сборища у центральной пещеры он больше не видел, но слышал. Звуки обрушения не прекращались и даже усилились, а вслед за каждым оглушительным обвалом, от которого у него под ногами вздрагивала земля, слышался хор ликующих возгласов. Необычайное серебристое зарево, клубящееся над горой, все больше меркло, истончалось, а молний, как на зло, все не было. Он закинул тело жены на плечо и, придерживая ее бедра одной рукой, другой стал вслепую шарить по погруженной во мрак стене.

«Наврал!», - пронеслась у него исступленная мысль после нескольких минут заполошного слепого ощупывания, но небо внезапно озарила ярчайшая вспышка, и он увидел, что менее, чем в метре от него чернеет проем. Облегченно всхлипнув, он перехватил поудобнее жену, вытащил заранее приготовленный фонарик и с трудом протиснулся в брешь, ободрав спину об острые зазубрины.

Ему казалось, что целую вечность он пробирается узкими переходами, борясь ураганным ветром, валящим с ног. Гора продолжала рушиться, и он крепко стиснул зубы, ожидая, что в любую секунду впереди может оказаться непреодолимый завал, или они сами окажутся под завалом. Но этого не случилось. Некоторое время спустя он понял, что фонарик больше ни к чему, переход слабо замерцал отблесками неземного света, а в лицо помимо бешеного ветра полетели клочки тумана, похожие на мокрую вату. Он ускорил шаг. Все еще оставался шанс попасть в Кайонгуни до того, как Пилатапу закроет его. Последний отрезок пути он двигался, крепко зажмурившись, и переступил порог в тот самый миг, когда колдун преломил свой посох.

…

Оглушенный внезапно обрушившейся на него тишиной, Карл оказался посреди бескрайнего тумана - на широкой тропе, выложенной из древнего гладкого камня. Ноги задрожали, он опустился на колени и, прижимая к себе жену, послал неведомым богам бессвязную благодарственную молитву. Он успел! Что бы ни ждало их впереди, он успел! Возможно, кто-то мудрый и добрый помог ему. Значит, поможет и за Рекой. Оглянувшись назад он с трудом различил слабую морщинку на молочном теле тумана, которая быстро разглаживалась. Примерно такой же след может оставить нож, разрезающий жидкую сметану. Эфемерный и мимолетный. Пути назад не было, но беспокоится об этом не имело смысла.

«В Кайонгуни много ходов по всему миру», - вспомнились ему слова Яррана. Значит, много и выходов. Он поглядел на лицо Хелены. Она выглядела старой и мертвой, но на шее едва заметно пульсировала синеватая жилка.

Прежде, чем идти дальше, он решил немного отдохнуть и осмотреться, хотя смотреть было особенно не на что. Кайонгуни был именно таким, каким его описывал Ярран - пустое, молчаливое пространство, наполненное лишь туманом. Ветер стих. Он не слышал ни криков, ни шорохов, ни бормотания. Кайонгуни успокоился и стал тем, чем и призван был быть – местом отдыха усопших. Лишь где-то на периферии, в такой перспективе, которую не мог уловить человеческий глаз, ощущалось движение. Карлу казалось, что к Тропе с обеих сторон подходят едва угадывающиеся молчаливые фигуры, смотрят на него и с печальными вздохами отступают прочь. Кто это? Хранители? Впрочем, ему было все равно.

Отдышавшись, он поднялся и двинулся по тропе. Все вокруг виделось застывшей картинкой, на которой иллюзию движения создавала лишь сама тропа, которая, казалось, тоже двигалась под ногами по кругу – как полотно беговой дорожки в спортзале. Он почувствовал себя хомяком в колесе, топчущимся на месте. Чтобы избавиться от этого ощущения, он сосредоточился на камнях. Несколько крупных, пара небольших, множество маленьких, один большой. Стало легче.

Через некоторое время послышался шум, и Карл навострил уши. Река? Звук лишь отдаленно напоминал бегущую по камням воду, куда бо́льшие ассоциации он вызывал со звуками космической радиации, как будто где-то рядом вращался газовый гигант вроде Юпитера – треск, пощелкивания, перезвон, шипение.

Впрочем, то, что вскоре выступило перед ним из тумана, меньше всего походило на реку. С отпавшей челюстью он застыл, взирая на могучий бескрайний поток энергии. Он пересекал Тропу и уходил в бесконечность по обе ее стороны. Широкий настолько, что занимал все пространство до линии горизонта и дальше. Единственное, с чем он мог бы сравнить его – это распрямленная в линию спираль Млечного пути, несущаяся мимо с умопомрачительной скоростью. Внутри Потока без конца бились молнии, взрывались миллионы солнц, завихрялись немыслимые цвета, а над поверхностью клубилась взвесь из неведомого вещества, похожего на морскую пену.

«Боже…», - пробормотал Карл и облизнул пересохшие губы, - «И это они называют Рекой?! Да нас в два счета разорвет, стоит только сделать шаг…».

Он опустил глаза на жену и понял, что Харона они ждать не могут. Виски ее запали, нос заострился, а кожа за ушами скорбно обвисла. Только упорная жилка на шее продолжала слабо трепыхаться под пепельно-серой кожей.

Карл прижался губами к ее холодному лбу, зажмурился и сделал шаг в беснующийся Поток. Краткая вспышка ослепляющей боли, и мир перестал для него существовать.

…

Когда он очнулся, перед глазами было черно, а все тело саднило и подергивалось, словно он только что слез с электрического стула. Отталкиваясь трясущимися руками от земли, он сел и осмотрелся. Вокруг, насколько хватало глаз, простирались черные дюны, над которыми ветер нескончаемым потоком гнал стены песка. Тело его было сплошь покрыто рваными ранами, порезами и царапинами. Ощущения были такие, словно с него сначала содрали кожу, а потом кое-как надели обратно.

«Это ваше царство мертвых – гнусное местечко», - подумал он, а потом в голове вспыхнуло: «Хелена!»

Щурясь от залепляющего глаза песка, Карл лихорадочно огляделся в поисках жены. Женщина лежала в нескольких метрах от него, а над ней скорчилась корявая фигура, почти неразличимая в песчаном вихре. Ужас полоснул его по сердцу.

«Отойди… от нее», - попытался крикнуть Карл, но из горла донесся лишь сип. Фигура никак не отреагировала, и Карл как мог быстро двинулся к ней, с трудом подтягивая непослушное тело на локтях, - «Я сказал…»

Он осекся, а потом истошно заорал, увидев, что существо с аппетитом обгладывает руку Хелены. Оно, наконец, оглянулось через плечо и уставилось на Карла знакомыми белесыми подслеповатыми глазами. Малинджи! Губы и подбородок его были черными от крови и налипшего на них песка.

- Не ори, - ворчливо прохрипел тот и, нехотя оставив лакомый кусок, отполз на пару шагов, - Тут еще много...

Вздрагивая от ужаса, Карл подтянул к себе жену и осмотрел ее руку, представляя, какую адскую боль та будет испытывать, когда очнется. Но текущая из укусов кровь все же его порадовала. Мертвецы не кровоточат…

Он стянул с себя остатки футболки и, скрутив ее, быстро наложил давящую повязку. Убедившись, что Малинджи тихо сидит в стороне и не собирается нападать, он легонько похлопал жену по израненным щекам, пытаясь привести ее в чувство.

- Если это не еда, зачем ты ее притащил сюда? – спросил старик. Карл быстро глянул на него и заметил на облизывающемся бараньем лице искреннее недоумение. А еще он только сейчас понял, что оба они говорят на каком-то корявом булькающем наречии, но без труда друг друга понимают.

- Это не еда, - ответил он, стараясь говорить на родном языке, но с губ все равно срывались незнакомые прежде звуки, - это моя жена! И не смей к ней приближаться. Слышишь?

Малинджи скривил губы и пожал плечами с таким видом, словно хотел сказать «не больно-то и хотелось», а Карл снова склонился над женой, оценивая ее состояние.

- Детка… очнись… Надо идти, а я… боюсь, я не смогу тебя нести…

- У тебя будет много еды там. Потом, - снова подал голос Малинджи, - Оставь ее мне.

Карл стал энергичнее трясти Хелену. А ведь он был уверен, что за Рекой, каким бы испытанием она ни оказалась, жена очнется совсем новенькой, свежей, здоровой, и они рука об руку пойдут цветущими садами в… ну, куда-то в хорошее, светлое место, откуда их отправят обратно в джунгли, а в лучшем случае – прямым рейсом до Мальмё…

- Куда мне нести ее? – быстро спросил он Малинджи, - Я имею в виду, где тут то место, где ей помогут?

- Помогут? – Малинджи издал противный недоуменный звук.

- Да, помогут! Как помогли тебе вернуться здоровым и с зарядом на пятьдесят лет жизни под открытым небом!

- Ее тут, в Тейне Покла, не примут. Это – твое место. Не её.

- Хорошо…, - Карл мучительно подбирал слова, которые, казалось все больше от него ускользали. Он чувствовал, что это место как-то на него влияет. Что сам ветер, бесконечно дующий одновременно во всех направлениях, что-то и из него выдувает. Выдувает… человека?

- Хорошо, - еще раз попробовал он, слизнув песочные крупинки с губ, - Где здесь…? Куда уходят эти…? Мертвые!

- Ты разве мертв? – удивился Малинджи, вскинув клочковатые брови.

- Что? Нет…

- Так как же ты туда собрался?Любой знает: чтобы попасть в царство мертвых, надо сперва умереть.

- Но ты ведь мертв! – Карл чувствовал, что сходит с ума от этого нелепого диалога, - я своими глазами видел твой труп!

- Привратникам Тейне Покла недоступна смерть, - ответил Малинджи со смутной гордостью и даже слегка распрямил костлявые плечи.

- Подожди…, - Карл сжал руками голову, стараясь сдержать разлетающиеся мысли и воспоминания, - Был один старик. Бушмен. Он рассказал, что это ваше… Кайонгуни – это перевалочная база для мертвецов. Они некоторое время отдыхают в водах Реки, а потом продолжают свой путь уже на другом берегу. Так вот, мы только что пересекли эту чертову мясорубку, и я просто хочу знать, куда нам идти дальше? Пожалуйста…

- А-а-а…., - Малинджи сипло рассмеялся и хлопнул себя по коленкам, - Вот ты о чем… Так ты ошибся берегом, парень!

- Что?..

- У Великой Реки не два берега - множество. И сам ты не волен выбирать, берег выберет тебя сам. Этот – наш с тобой.

- Как же… как тогда она сюда попала? – Карл указал на Хелену.

- Так бывает, - пожал плечами колдун, - Обитатели этого берега обладают сильной волей и - только иногда - им удается забрать с собой существа, лишенные оной. Особенно лишенные по их вине. Тогда здесь появляется еда…

Острый кадык Малинджи дернулся, проглатывая слюну, и Карла пробрал озноб.

- Но ведь тот человек говорил…, - он оглядел бесконечные дюны. Может, удастся вернуться и попробовать еще раз? Но вокруг, насколько хватало глаз, не было видно ничего, что выдавало бы местоположение Реки.

- Там, во Внешнем мире каждый интерпретирует Вселенную, о которой в сущности ничего не знает, согласно собственным верованиям и убеждениям. Даже во Внутренних мирах знают о ней немного. Но здешние обитатели, слава Богам, хотя бы лишены воображения, - Малинджи хихикнул, - А ты, получается, потащил свою женщину за Порог, слепо доверившись измышлениям аборигена, который еще вчера терпеливо ковырял соломинкой в бревне, разыскивая вкусную личинку?

Карл зажмурился и опустил голову, поглощенный раскаяньем, стыдом и отчаяньем. И не сразу заметил, что жена пошевелилась.

- Калле? – произнесла вдруг она. Веки затрепетали и поднялись. Она безо всякого интереса повела вокруг глазами, потом остановилась на его лице и медленно произнесла, - Я не думала, что мои слова о приключениях в Аду ты примешь как руководство к действию. Мне вполне хватало и Австралии.

Карл выдохнул и неуверенно улыбнулся, решив, что жена пошутила, но улыбка его быстро увяла. Из глаз ее хлынули слезы. Один зрачок вдруг сжался в точку, а второй, наоборот, расширился до предела, поглотив всю радужку. Лицо ее приняло сосредоточенное требовательное выражение.

- Снег, Калле… Быстро! Где снег?! – она завозила вокруг себя руками, пытаясь подняться, но вдруг обмякла. Широко раскрытые глаза остановились. На них тут же стали налипать черные песчинки.

…

Карл прижимал к себе тело жены, уткнувшись носом в ложбинку за ее бледным ухом, чувствуя, как горячо любимый запах ускользает вместе с несущимися мимо потоками горячего ветра.

- Она?... – спросил он. Слова и мысли продолжали затухать. Он хотел спросить, достигла ли она своего берега. Идет ли там снег? Но с его губ снова и снова срывалось только «Она?..», «Она?...»

Малинджи, тем не менее, понял его. И почти с сочувствием покачал головой.

- Тебе надо было оставить её снаружи. Отсюда только привратники выходят. Она не найдет выход… Множество берегов…, - он помолчал, а потом оживленно воскликнул, - А вот и за тобой!

Карл безразлично поглядел в ту сторону, куда грязным пальцем указывал Малинджи.

Завязая по колени в песках, к ним быстрым, строевым шагом приближались закутанные в слепящую белизну высокие фигуры. Они столпились вокруг с деловитым бормотанием, похожим на птичий клёкот. Карл не смог разглядеть их лица. Черты словно смазывались, прятались, ускользали от пристального взгляда. Единственное, что ему удалось разглядеть – кожа их была черной, как деготь, а глаза голубыми, яркими и лучистыми. Одежды же напоминали наряды арабских бедуинов.

«Чернокожие… ангелы?»… Надежда на помощь вспыхнула, но лишь на мгновенье. Два десятка черных рук быстро выдернули из его объятий Хелену, и, не глядя, отбросили прочь, как испорченную рухлядь, не пригодную для дальнейшего использования.

Последнее, что он увидел, прежде чем его самого с удовлетворенным клекотом подняли над головами и быстро понесли прочь - это искалеченное, мертвое тело жены, заметаемое черным песком. И корявую фигуру Малинджи, воровато подбирающуюся к нему на четвереньках.

Эпилог.

Проснувшись, он долго возил вокруг себя конечностями, прежде чем вспомнил, как ими управлять. А еще его, кажется, звали Ка-ал-ле. Кто звал? Этого он не помнил. Подтягиваясь на передних (руках) и отталкиваясь задними (ногами), он кое-как пополз, но впотьмах зацепился обо что-то и снова распластался на острых камнях. Чуть сдвинувшись, он позволил серебристому свету, пробивающемуся сквозь узкую щель в глубине пещеры, осветить вставшее на его пути препятствие. Это был труп женщины. Судя по тому, как высохло и закостенело ее тело, мертва она была уже очень давно. Но это было не важно. Любая еда не помешает, ведь впереди у него много дел. Миссия! Все предыдущие Привратники не справились с Миссией - не смогли разрушить Дамбу, которой является Кайонгуни, и дать новое русло Великой Реке через Внешний мир. Этот мир когда-то принадлежал Каравану, который ныне был заточен в Тейне Покла, а теперь наполнился жалкими существами, пригодными разве что в пищу, и ткался из их иллюзий. Это была не их территория!

Но теперь ему, Ка-ал-ле, выпала честь повторить попытку. Да, дел очень много.

Он поднялся на ноги. Едва глянув на тело женщины, сорвал с нее сгнившие отрепья и, накинув их себе на плечи, неуверенной походкой вышел из пещеры. В лицо ему ударил солнечный свет. Он зажмурился, едва не закричав. Глаза, давно привыкшие к сумраку, отчаянно болели и долго не желали открываться. Наконец, сквозь пелену слез он оглядел Внешний Мир. Перед ним раскинулся вековой сосновый лес. Небо было серовато-голубым, и с него падали крупные и пушистые хлопья, мягкой шапкой оседая на деревьях, кустах, заросшей длинными, скатанными патлами голове. В груди вдруг засосало, как от голода, наполняя его незнакомым прежде чувством. Снег. Кто-то отчаянно хотел его увидеть… Он оглянулся назад, под темный свод пещеры и долго смотрел на труп женщины. Сосущее чувство утихло. Из ее черепа можно сделать неплохой сосуд для приготовления шилизабу – смеси из собственной – особой - крови и плоти мертвых. Смесь, которая разрывает истинные тела и подтачивает Дамбу.

Калле подумал о том, что Каравану страшно повезло, что по нелепой причуде Вселенной шилизабу не только расчленяет истинные тела, но и поднимает физические. А внешним существам почему-то очень нравится за ними наблюдать.

«Обоюдная выгода», - всплыло у него в голове, и он усмехнулся.

Кутаясь в лохмотья, он стоял на пороге Пещеры. Пушистые снежинки тихо оседали на его высунутом сером, покрытом язвами языке и таяли. Это было приятно, ведь в Тейне Покла вода была большой редкостью. Как и еда…

- Vem är du?! – услышал он испуганный возглас и, опустив глаза, увидел стоящую под деревьями старуху. Она смотрела на него припухшими глазами и опасливо прижимала к губам краешек шерстяного черного платка, которым была покрыта ее круглая голова. В мозгу у него что-то заскрипело – давно умершие воспоминания. «Кто ты такой?», - просила она.

- Ka-аl-le, - ответил он сипло, но постепенно его голос обрел силу, - dukom för att saga adjö? («Каал-ле. Ты пришла проститься?»)

Старуха закивала, а потом с любопытством и страхом покосилась ему за спину. Он сдвинулся, закрывая своим телом то, что она могла ненароком разглядеть в глубине Священной Пещеры.

- Больше не надо… прощаться. Я могу… вернуть …, - сначала подбирать слова было сложно, но постепенно некогда родной язык вернулся и занял свое место.

- Как ты здесь оказался?

- Я пересек Реку.

- Ты пересек Вилоплатс?! - Старуха на несколько секунд потеряла дар речи, а потом бухнулась на колени в сугроб и послала небесам неистовую молитву, - Мессия явился!

- Что это за… место?

- Швеция, сынок! – забормотала старуха и махнула куда-то вправо, - там, в паре миль наша деревня – Видфлоден. Наш малыш Хьюго умер два часа назад. Ты правда можешь его вернуть?

Калле попытался улыбнуться, но с непривычки улыбка получилась кривой, предательская струйка голодной желтоватой слюны потекла из угла рта. Бабка тут же подскочила и попятилась.

- Не бойся. Я просто… голоден и замерз. Я помогу тебе, но сначала мне нужно…

Он перечислил все, что ему требовалось. Старуха быстро скрылась среди заснеженных сосен, а Калле вернулся обратно в пещеру – ждать. Холод пробирал до костей. Хотелось домой, зарыться в теплый, черный песок. Но домой он сможет вернуться только по окончании Миссии. Нехотя он заглянул в узкий проем, ведущий на Ту Сторону и усмехнулся. Времена строительства добротных каменных троп ушли в прошлое - зацепленный за вбитый в стену анкер, вглубь тумана уходил туго натянутый металлический канат. За что он цеплялся на Побережье, оставалось только догадываться.

Усевшись на холодные камни, он повнимательнее оглядел мертвую женщину и заметил, что с одного боку ее кто-то уже хорошо поел. Впрочем, неведомый едок и ему оставил достаточно. Он ласково пристроил ее бедро у себя на коленях, потом подтянул его ко рту и с трудом оторвал зубами кусок застывшей, сухой плоти. Когда старуха принесет тело, он приступит к выполнению Миссии, а заодно и хорошо поест. А пока… мясо – есть мясо.

Задумчиво жуя и время от времени вычищая длинным ногтем мизинца волокна гнилого мяса из зубов, он ждал возвращения своего первого адепта и со смутным удовольствием наблюдал за пышными белыми хлопьями, осыпающими лес.

- Кто же все-таки хотел увидеть снег? – спросил он с полным ртом и захихикал. Хихиканье перешло в смех, потом в хохот. Калле вернулся домой.

                                

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8