Старая Кровь [Анна] (fb2) читать онлайн

Старая Кровь

День 1

Я самая обычная.

В наш век погони за индивидуальностью странно слышать такое, не так ли? Но я на самом деле самая обычная. Средний рост, среднее телосложение... Тут могли бы быть обычные женские сетования на маленькую грудь и большую попу, но это последнее, что меня волнует. Ну, может и не самое последнее, но явно в конце списка. У меня обычные русые волосы, которые могут казаться и рыжими, и серыми. Обычные дымчато-карие глаза. Это только звучит красиво - "дымчатые", на самом деле - ничего такого в них нет - ни глубины, ни цвета, ни выразительности. Черты лица у меня тоже самые обычные, попадись я хорошему визажисту, он бы мог сделать из меня красотку, не красавицу, красавицами все-таки рождаются, а вполне себе ничего... Ничего особенного. Возраста я тоже среднего - такие девушки как я, достигают его примерно в двадцать семь и сидят в нем лет до сорока. Работа у меня тоже заурядная - библиотекарь. Хотя это только на взгляд стороннего обывателя заурядная работа. Библиотека - тот еще паноптикум. Пожалуй, единственное, что во мне необычного - моя кровь. Начать хотя бы с того, что она горит. Как спирт. Хотя это, конечно, следствие, а не причина.

День 2

О причине я узнала темным ноябрьским вечером, когда возвращалась с работы. Про работу, может, расскажу подобнее, но не сейчас.

Итак, был вечер, дул ветер и было так отвратительно-промозгло, как бывает только в ноябре. Я шла, уткнувшись носом в высокий воротник свитера, старалась не поддаваться хандре и мечтала поскорее попасть домой. Но не тут-то было. Первое, что бросилось мне в глаза - скользящие по стенам домов тени. Они были очень странными и не походили ни на что, что мне доводилось видеть раньше. Сначала я бессвязно подумала что-то про фонари, ветер и ветки деревьев, но приближающийся шум дал понять, что к игре света и тени происходящее не имеет никакого отношения. Вспомнив когда-то прочитанное - а я очень много читаю, нобилес оближ, что поделать - я остановилась. В той брошюрке про самозащиту говорилось, что ничто так не раззадоривает преследователя, как бегство, и ничто так не возбуждает насильника, как страх жертвы. В общем, я приготовилась умереть с достоинством, а то, что я сейчас умру, не вызывало у меня никаких сомнений. Сомнения у меня появились, когда я прислушалась. Шум нарастал, и в нем я отчетливо слышала топот копыт. Ни с чем несравнимый топот множества подкованных лошадиных ног. Решив, что у меня галлюцинации, я, тем не менее, слегка приободрилась. Умирать с галлюцинациями как-то интереснее, чем от руки обычного маньяка. Источник шума все приближался, и я смогла различить не только топот копыт, но и ржание, и вполне себе человеческие крики. Адреналин исправно вырабатывался моим организмом, и даже в гораздо большем , чем необходимо для адекватности, объеме. На этой адреналиновой волне, я и открыла глаза. Хотя сразу же поняла, что сделала это зря.

Передо мной были всадники. Самые странные всадники, которых я только видела. Нельзя сказать, что я живу возле ипподрома и каждый день ими любуюсь, но в эпоху телевидения и интернета сложно не видеть самых разных вещей. Этим же всадникам было место на каком-нибудь форуме ролевиков-реконструкторов, хотя они и там смотрелись бы странно. У меня гуманитарное образование, и я худо-бедно разбираюсь в истории моды. И теперь перед моими глазами была живая ее иллюстрация. Сидящие верхом люди были одеты в костюмы множества эпох и стилей, от средневековья до современности. И переговаривались, вернее, перекрикивались, на множестве языков и наречий. В большинстве своем европейских, но попадались и гортанные тюркские, и журчащие азиатские. В этой какофонии я уловила два слова "женщина" и "забава". Становиться "забавой" для толпы ролевиков мне как-то не хотелось совершенно. Можете считать меня странной, но ничего хорошего для себя в игре с двумя, а то и тремя, десятками людей на лошадях я не видела. И глядя на то, что они начинают горячить коней, бездумно вскинула руки и крикнула "Нет!".

Они остановились, причем не просто остановились, а словно впечатались в невидимую стену.

Мы все посмотрели на мои руки. Ничего необычного я в них не увидела, кроме того, что пора бы сделать маникюр. Вперед выдвинулась женщина на светло-сером в мелкое яблочко коне. Она была одета во что-то одновременно и воздушное, и достаточно теплое, пронизывающий до костей ветер только бессильно играл волнами ткани раскинувшейся по крупу ее лошади. Лицо ее скрывала тень капюшона, на виду оставались только маленькие ладошки в темно-синих перчатках. Женщина тронула лошадь, заставляя ее ступать дальше. Лошадь жалобно заржала и не двинулась с места. Женщина извлекла из складок своего одеяния стек и хлестнула лошадь, та взвизгнула и попыталась встать на дыбы. Лошадь сдержал находившийся рядом мужчина и что-то тихо ей сказал. Женщина мотнула головой, мужчина спешился и поднял руки, чтобы помочь и ей сойти с лошади. Помощь явно была излишней, так как женщина спорхнула с коня, едва коснувшись протянутых рук. Оказавшись на земле, она откинула капюшон. Я едва не ослепла. Знаете, я всегда думала, что фразу "ослепительная женщина" придумали очень уж нетерпеливые мужчины. Такие, кто хочет, чтобы женщины после первых слов уже были готовы на все. Но здесь в переулке, в неровном свете фонаря, я поняла, что это не просто слова. Стоящая передо мной женщина была ослепительно, невероятно, потрясающе красива. Можно бесконечно описывать ее совершенные черты, но все вместе они производили эффект взрыва миниатюрной атомной бомбы. Миниатюрной, потому что женщина была изящной, как фарфоровая статуэтка. Ее одеяние из слоев невесомой ткани только подчеркивало это изящество. Сказать какого оно было цвета, я не могу до сих пор - дымно-серый, сапфирово-синий, бледно-золотой цвета перетекали один в другой. Леди Изабелла не выносит простоты. Познакомились мы с ней уже потом. А сейчас в невыразимо-прекрасных глазах застыло брезгливое недоумение.

- Кто ты? - Голос ее звенел серебряными колокольцами.

Я не нашлась с ответом, и она попыталась достать до меня стеком все еще зажатым в руке. Попыталась, потому что стек натолкнулся на ту же невидимую стену. Недоумение в глазах женщины сменилось гневом, и она хлестнула воздух. Отскочив от стены, стек ударил бы ее по щеке, но в самый последний момент был пойман стоящим рядом с ней мужчиной. Я перевела на него взгляд. Одежда на нем была куда проще, чем на женщине. Берет с пером, бархатная куртка, замшевые бриджи, кожаные сапоги... Странное, конечно, но в этой ситуации вполне обычное одеяние. На вид ему было лет тридцать пять, кудрявые волосы и бородка были сочно-каштанового цвета. Он поднял руку и осторожно провел по стене, потом слегка нажал, потом сильнее - стена не поддавалась. Нашарив у пояса кинжал, мужчина выхватил его и полоснул по стене - никаких изменений. Молчавшая до этого толпа разом загомонила, послышались крики и звон оружия. В стену полетели ножи, кинжалы, стелы, арбалетные болты, даже метательные звезды. Все это живописно улеглось на тротуаре передо мной, обозначив границы неприкосновенной зоны. Толпа разочарованно вздохнула и разразилась недоуменными возгласами. В общем шуме повторялись слова, которые я наконец поняла - "это старая кровь".

День 3

Что такое "старая кровь", и какое это имеет отношение ко мне - я не имела ни малейшего понятия. Честно говоря, в тот момент я чувствовала себя как мартышка в зоопарке - на меня смотрели, меня обсуждали, в меня кидали всякую гадость... Тут я кривлю душой, некоторые экземпляры кинутой в меня гадости были очень хороши. Да, я люблю холодное оружие. Дедушка Фрейд хихикает по этому поводу. Вообще, ситуация была патовой - я не могла уйти, они не могли со мной "позабавиться". Где-то на задворках сознания билась мысль о том, что этого не моет быть, что невидимых стен не бывает, и вообще, это бред, который родился в моей голове после удара маньяка. Но бред был качественным, со спецэффектами. За спецэффекты отвечал маленький, азиатского вида человечек на низкорослой мохнатой лошадке. Я могла бы поклясться, что он выглядит как Чингисхан, но рациональное в моей голове записало его в реконструктора Орды. Насчет стены, кстати, рациональное помалкивало. "Чингисхан" сорвал со своей груди какую-то подвеску и швырнул ее со всей дури под копыта лошадей. Лошади, надо отдать им должное, несмотря на растекающееся светящиеся марево, вообще не шелохнулись. Шелохнулась женщина. Резко взмахнув рукавами, она убрала марево и отрывисто бросила мужчине в берете:

- Зови!

- Но... - Нерешительно начал тот.

- Зови, бездна тебя побери!

Мужчина вздохнул и решительно провел по своему запястью кинжалом.

Я вскрикнула. Терпеть не могу, когда передо мной режут вены. В моем сундучке с неприятными воспоминаниями на самом дне хранится тот ужас, который я испытала, зажимая окровавленными пальцами руку моего друга. Он порезал себе вены, когда местная красавица высмеяла его неуклюжие попытки завести с ней знакомство. Порезал, кстати, качественно - вдоль, несколько раз, никаких тебе кокетливых чирков поперек запястья и криков о помощи. Он вообще почти ничего не говорил, только "люблю" и "не хочу жить". Ну, жить-то то его заставили, помощь прибыла вовремя, но вот уже десять лет он совсем и не живет. Говорит, незачем. А красавица недавно развелась с третьим мужем и сейчас ищет четвертого. В общем, не люблю, когда вены при мне режут, поэтому поспешно перевела взгляд с мужчины на дорогу под ним. И не смогла оторваться. Капли крови падали и ртутно скатывались в одну точку. Когда лужица стала размером с блюдце, мужчина присел на корточки, достал из кармана зажигалку и чиркнул ею над кровью.

Я видела как горит порох. Его кровь сгорела именно так, даже запах был похожим. Только дыма больше. Дым, кстати, не стремился никуда развеиваться, а наоборот уплотнился, вытянулся в линию и слегка засветился. Рациональное в моей голове тихонько заскулило и забилось в темный угол. А когда из этой линии вышел мужчина, тихо рухнуло в обморок.

Мужчина был под стать женщине. Такой же... ослепительный. Правда, если женщина была красива нежной, чувственно-женственной красотой, мужчина блистал мужественностью, как метеорит весом в двадцать тонн, входящий на излете траектории в атмосферу. Можно было сравнить его и с новогодней елкой, конечно, но, поверьте, это был все-таки метеорит. Вообще-то, сейчас я могу сказать, что, в общем-то, ничего поразительно-сверхъестественного в его внешности нет. Выше среднего роста, длинные, прямые, темные волосы, лицо с классическими чертами, холодноватые светлые глаза, фигура мощная, но пропорциональная... Ничего сверхъестественного, но все вместе в купе с чем-то неуловимым делали его ошеломительным. Кого я обманываю? И сейчас делает, тем более, когда я знаю природу этого неуловимого.

Вновь прибывший оглядел сборище, повернулся к вызвавшему его мужчине и недоуменно поднял бровь. Тот потупился, как первоклашка, и перевел взгляд на женщину. Она что-то защебетала и махнула рукой в мою сторону. Я, кстати сказать, уже была готова последовать за моим рациональным, но светлые глаза мужчины поймали мои, и падать в обморок мне расхотелось. Дело в том, что при знакомстве, первое, на что я смотрю - это глаза. Вообще, это пережиток моей детской стеснительности, тогда посмотреть в глаза человеку казалось мне чуть ли не подвигом. Теперь я принуждаю себя смотреть в глаза людям, все никак не докажу сама себе что-то. Благодаря этой моей привычке, я всегда точно знаю, какого цвета глаза у всех моих знакомых. Но тут я потерпела фиаско. Определить цвет глаз моего визави я не смогла ни с первого, ни со второго, ни даже с третьего взгляда. Собственно взгляд был один, но очень долгий. Глаза у него были светлыми, холодными и очень красивыми.

- Что тут у нас? - Спросил он. Голос у него был хрипловатый, низкий и так и просился в озвучку героев-любовников.

Толпа за его спиной опять загудела. Он небрежно повел плечом, и они как по команде затихли. Хотя кто его знает, может это и была команда?

- Старая кровь, говорите? И откуда ей тут взяться? - Он отпустил мой взгляд, переведя свой на дорогу, как по линейке, усыпанную оружием. Хмыкнул и шагнул ко мне. Он прошел через невидимую стену, как будто ее и не было. Я подумала, что вот тут-то мне и пришел конец, так стремительно и неотвратимо было его движение. Зажмурившись и приготовившись вот-теперь-точно умереть, я не сразу поняла, что меня взяли за руку. Только когда ее слегка потянули и чуть сжали, я осмелилась приоткрыть один глаз. Пред ним промелькнула плавно опускающаяся голова и моей руки коснулись его губы. Меня слегка коротнуло. Чувство было такое, как на электрофорезе, если зубы не сжать - проскакивает разряд. В общем, не слишком приятно. Хотя чувствовать его теплую, почти горячую руку вокруг своей замерзшей было... неплохо. Он так же медленно и плавно поднял голову, по моей ладони скользнула прядь его волос. И это тоже было... неплохо. Его глаза снова поймали мои, я машинально подняла голову, чтобы не разрывать контакта. И, не отпустив мою руку и глядя мне в глаза, он представился:

- Николай Дани́лович, к вашим услугам.

То есть мне послышалось, что он сказал "Николай Дани́лович", на самом деле второе слово оказалось потом не отчеством, а фамилией. Но в тот момент мне показалось диким, что это сверкающее великолепие зовут Николай Данилович. Знаете, если бы он сказал, что его зовут Бартоломью Аверкий Дамиан, я удивилась бы меньше.

- Лина. - Пискнула я. На самом деле, меня зовут Эвилина, но это имя настолько не вяжется со мной, что я даже морщусь, когда его слышу. Даже на работе приучила всех звать меня только Лина.

- Не могу выразить словами, как мне приятно познакомиться. - Николай Данилович не то издевался, не то был очень хорошо воспитан.

- Прошу простить моих друзей за это - он обвел рукой выставку достижений оружейной мысли - небольшое недоразумение.

Небольшое?! Да не будь этой стены, кстати, интересно - есть ли она сейчас, то, что осталось от меня, можно было заворачивать в тесто и продавать как элитный сорт пельменей, с особой, ультрамелкого помола, начинкой. Оказалось, мое возмущение отразилось у меня на лице, потому что Николай Данилович оглянулся и окинул взглядом притихшую толпу, и она отступила на шаг. Вернее, отступили лошади. Животные умнее людей, знаете ли, острее чувствуют угрозу. На месте остались только женщина и мужчина. Он, потому что не пытался меня убить, а она... Она, очевидно, вообще не привыкла отступать. Такая неописуемая красота служит не хуже кевлара.

- Возможно, - продолжил Николай Данилович, - они немного, - я опять подумала про пельмени, - увлеклись. Но, поверьте, они не со зла и очень раскаиваются.

Всадники энергично закивали головами, подтверждая глубину своего раскаяния. Голос подавать они не решались. За них это сделала моя истеричность, которая решительно отодвинула вялое рациональное и выступила вперед.

- Не со зла? Раскаиваются? - Я почти визжала, истеричность гордо выпятила грудь. - Да если бы не эта стена, я бы... Я бы... - Я вдруг живо представила, что именно со мной произошло, и замолчала. Горло свело судорогой.

- Стена? Это называется барьер, а не стена. И мне очень хотелось бы узнать, как вы его поставили? - Мой собеседник был сама любезность.

- Я не знаю! - Истеричность судорога сдержала только временно. - Когда эти люди... Эти лошади... Они назвали меня "забавой"...

- Люди или лошади?

- Не цепляйтесь к словам! - Истеричность потирала руки, она могла быть мной довольна. Ей редко так долго предоставляли слово. Я обычно довольно сдержана. - Что это вообще такое - скакать на лошадях ночью по улицам и "забавляться" с прохожими?!

- Это? Это - Охота. Дикая Охота. - Ответили мне совершенно спокойным тоном, каким обычно говорят куда пройти. Этот тон на секунду отвлек меня, но в мое сознание уже врывались эти слова. "Дикая Охота". Это взорвалось у меня в голове, и меня окончательно накрыло.

День 4

Очнулась я от странной тяжести в области груди и ощущения чего-то мокрого на губах. Предполагая все, что угодно, я открыла глаза и уставилась в зеленющие, как купорос, кошачьи очи. В очах читалось разочарование моей очевидной живостью. Разом вспомнив, все истории об оглоданных котами старушках, я попыталась спихнуть с себя обладателя зеленых глаз. Он явно был против и, вцепившись в мою куртку когтями, зашипел.

- Брысь! - Гаркнула я в наглую морду.

Морда выразила пожелание мне самой убираться куда подальше. Я обхватила тощее тельце кота покрепче и попробовала отцепить его от куртки. Тельце, несмотря на худобу, оказалось весьма увесистым, а его обладатель - упрямым. Мы немножко поборолись, и я вынуждена была признать свое поражение. Тут мне пришла гениальная, как мне показалось, мысль - встать, тем более, сидеть на холодном тротуаре было очень неприятно. И тут у меня в памяти всплыли последние события. Я судорожно огляделась по сторонам.

Вообще никого. То есть были мы с котом, но ни всадников, ни красавицы, ни красавца, ни того, что так густо усеивало дорогу, не было. Даже неизбежных следов пребывания трех десятков коней и то не было. Но я, тем не менее, сидела, а до этого лежала, на тротуаре. Мое рациональное, вольготно устроившись и не обращая внимания на притихшую истеричность, тут же сообщило мне, что я, очевидно, упала в обморок и словила качественный глюк на почве перегруженности мозга информацией о средних веках. Память услужливо напомнила мне, что всю неделю я занималась подготовкой к книжной выставке на эту тему, рациональное на пару с памятью преподнесло мне слышанную по радио метеосводку, в которой сообщалось о нашествии циклона и, как следствие, изменении давления. Не то, чтобы я страдала гипертонией, но все же определенная метеочувствительность в моем списке хронических заболеваний присутствовала. Решив насущные проблемы с рассудком, я приступила к выполнению моего гениального плана по избавлению от кота, который, пригревшись у меня на груди, как раз прикрыл глаза и явно расслабился. Я резко вскочила на ноги, посчитала огненно-черных мушек перед глазами, под удовлетворенные кивки рационального и памяти, ну знаете из серии "А мы тебе говорили...", и обозвала себя идиоткой. Котяра хоть и оказался на земле, но не сразу, пропоров на моей куртке восемь аккуратных борозд.

- Да чтоб тебя! - Сказала я коту.

- Чтоб меня - что? - Ответил мне кот. То есть он, конечно, молчал, но выражение его морды было очень красноречивым.

Я не нашлась с ответом. Да и вообще, разговаривать с котом посреди темной улицы мне показалось очень странным. Я отряхнула джинсы, погоревала об испорченной куртке и пошла домой. Дойдя до подъездной двери, я привычно огляделась по сторонам и, не обнаружив ничего подозрительного, потянулась к замку загодя достанными из сумки ключами.

Да, я всегда достаю ключи загодя, может у меня и паранойя, но в той брошюрке про самозащиту говорилось, что, отвлекшись на доставание ключей из сумочки, можно пропустить момент нападения. К тому же, зажатые в кулаке ключи преподносились там как могучее оружие, способное нанести огромный урон нападающему. Случая проверить эти утверждения мне, слава Богу, не предоставлялось и, я очень надеялась, что не представится. Тем не менее, я всегда выполняла нехитрые рекомендации, лелея в себе веру в то, что это меня защитит.

Открыв дверь в подъезд, я привычно бросила взгляд на ряд почтовых ящиков. Из моего торчал яркий уголок, явно рекламного происхождения. Я, в который раз, подивилась, как они к нам попадают, если почтальоны их не носят, а двери подъезда круглые сутки закрыты. Рациональное, на этот раз на пару с подозрительностью, подкинуло мне парочку кандидатур для этого из числа моих соседей. С соседями мне не повезло - это были либо злобные бабульки с замашками тюремных надзирателей, либо алкоголики, которым вечно не хватало то денег, то собутыльников, либо скандалящие каждый день пары, либо студенты, которые вспоминали об учебе ровно в канун сессии и дурными голосами звали халяву с балконов. Весь этот контингент считал, что мне есть дело до них и периодически снабжал меня ценной информацией. Например, "кто, когда и с кем"; или "в соседнем гастрономе водяру лучше не брать, Семеныч вот вчерась взял, так еле добудились, да и посинел он больше обычного"; или "Васька-то мой чего вчера учудил, козлина". Студенты, правда, информацию не выдавали, а старались получить - "Эвилиночка, а вы не знаете где можно достать вот эту книжечку?". Я, будучи хорошо воспитанной барышней, всех выслушивала, но никому ничего не говорила и советов не давала, наученная горьким опытом. Только переехав в эту квартиру, доставшуюся мне после смерти тетки, я очень старалась наладить контакт с соседями, и была предельно вежлива и предупредительна. Сперва все вроде было хорошо, а потом... Сначала бабульки так и не смогли пересилить в себе тягу записывать в женщины легкого поведения всех, кто младше шестидесяти. Потом мне пару раз чуть не вышибли дверь с криками "не лезь в нашу семью, тварь", причем первый раз это был разъяренный муж соседки, которой я посоветовала бросить мужа-бабника, а второй раз - сама соседка, которой последующие разговоры с ее мужем показались попытками его увести. Потом мне два раза пришлось компенсировать стоимость потерянных студентами книг, которые "Эвилиночка, вы не поверите, Сергей сегодня обещал принести...". И только с алкоголиками у меня остались те же отношения - я давала им немножко денег, когда у них совсем-совсем не хватало, а они мне иногда помогали по дому, когда я совсем-совсем не могла справиться сама. К счастью, оба вида наших взаимодействий происходили редко, что не мешало одному из них отвешивать мне изысканнейшие комплименты при каждой нашей встрече. Я при этом краснела, как девчонка, а ПалСаныч раздувался от гордости за свое донжуанство. До того как окончательно спиться, он был первым красавцем района и любил иногда потрясти стариной.

В общем, с соседями у меня был вежливый, но настороженный, с моей стороны, нейтралитет. В тот вечер мне повезло, и я никого из них не встретила по пути в квартиру. Скорее всего, это было связанно с тем, что после моего приключения я возвращалась домой на час позже обычного. Соседки с первых этажей наверняка подумают, что в своем борделе, а, по их мнению, я работала именно там, у меня была дополнительная смена. Собственно, не так уж они были не правы. Библиотека - это, в сущности, тот же бордель только без секса. Женский коллектив, клиенты, причем обоих полов, и бесконечная вымотанность к концу рабочего дня. Правда, средний возраст нашего коллектива наталкивал на мысль об очень специфическом борделе, для любителей. Как сказала одна моя коллега, прежде чем уволиться со скандалом - "здесь у нас если не маразм, то климакс, а если не климакс, то ПМС так точно". Хотя работа мне нравится, по большей части. Книги я любила с детства, а где еще бывает столько книг как в библиотеке? Правда, вопреки общественному мнению, на работе мы не читаем. Даже если у нас вдруг высвободилось бы на это время, нам бы не дали этого сделать. "На работе нужно работать, а если у вас нет работы, то мы вам ее придумаем!" - вот негласный девиз нашего, да и не только нашего, учреждения.

Возле входной двери меня ожидал сюрприз. Вернее сюрприз все время был со мной, но заметила я его только у двери. Вытирая ноги, я скосила глаза вниз и встретилась взглядом с уже знакомыми мне купоросными очами. Очи в купе с мордой и прочими кошачьими частями выражали сожаление моей медлительностью.

- Ты что тут делаешь? - Ошеломленно спросила я у кота.

Кот не удостоил меня ответом. По его мнению, было совершенно ясно, что он вот уже, Бог знает, сколько времени ждет, пока я открою двери в его дом. В том, что дом его кот совершенно не сомневался. Хмыкнув, как персонаж моей давешней галлюцинации, я открыла дверь и попустила кота вперед. Оказавшись в прихожей, кот безошибочно проследовал на кухню, запрыгнул на табурет и всем своим видом изъявил желание поесть. Еще раз хмыкнув, кажется, это входит у меня в привычку, я начала снимать куртку и ботинки. Потом пошла в ванную, помыла руки и направилась в комнату переодеваться в домашнее. Кот решил, что последнее совершенно лишнее занятие и побежал за мной, негромко, но как-то очень пакостно мяукая. Я успела закрыть дверь перед его носом. Кот, оставшись за дверью, слегка увеличил громкость и до отказа выкрутил регулятор противности. Так быстро я еще никогда не переодевалась. Наскоро побросав вещи, я поспешила на кухню. Кот побежал следом, рассказывая мне какая я бестолочь. Набегу открыв холодильник, я достала из шкафчика блюдце. Но, оценив размеры бедствия, сразу же поставила его обратно и достала суповую тарелку. Бедствие опять уселось на табурете и оттуда жаловалось мирозданию на меня, от негодования перебирая лапами. Обычно "молочный шаг" у кошек вызывает умиление, но у этого представителя рода кошачьих он выглядел до нельзя хищно. Посмотрев на кота, я решила, что что-то тяжелое ему явно давать не следует, поэтому достала два яйца и пакет с молоком. Разбив в тарелку яйца и добавив молока, я быстро перемешала это все вилкой. Потом на секунду задумалась - не добавить ли туда что-нибудь еще, за что и получила весьма чувствительный удар по руке лапой. Кот стоял передними лапами на столе и уже откровенно выл от негодования. Я подняла тарелку повыше и как могла строго сказала:

- Не смей лазить на стол!

Кот неожиданно замолчал и спустился на табурет, всем своим видом говоря "Можно подумать! Не очень-то и хотелось". Я, довольная этой крохотной победой, поставила тарелку на пол. Кот ринулся к ней, как будто она могла убежать. Склонив голову и утробно заурчав, он принялся за еду, позволив мне, наконец, себя рассмотреть. Первое, что приходило в голову, глядя на него - огромный. Хотя у него торчали все кости, кот был достаточно крупным. И грязным. Настолько грязным, что цвет шерсти угадывался с трудом. Скорее всего, он был черным или темно-серым, но пока его не помоешь, об этом можно было только гадать.

Как-то само собой я решила, что я его оставлю. Почему, не знаю до сих пор. Сказать, что это была любовь с первого взгляда, значит сильно покривить душой. Но мысль о том, чтобы выгнать его на улицу после того, как уже его накормила, казалась мне дикой. Поев, кот повернулся ко мне, выражая желание продолжить банкет. Я читала, что бездомным кошкам, если они голодали, нельзя давать много еды сразу. Так что рациональное вытерло слезы у жалости и задвинуло ее в темный угол к истеричности, напомнив мне, что где грязь, там зараза и паразиты.

- Нет, дружок, кушать мы больше не будем, а вот помыться не мешает. Очень уж ты грязный. Кот опять посмотрел на меня как на дурочку, всем своим видом как бы говоря "Да неужели! И как это я не заметил?". И, неотрывно глядя мне в глаза, начал демонстративно умываться.

- Этим делу не поможешь, будем делать все по-взрослому. Так что готовься.

Оставив кота за этим занятием, я пошла за полотенцем. Своими кота вытирать мне было жалко, но у меня было новенькое, ни разу неиспользованное полотенечко тошнотворно-розового цвета с кружевными фестончиками, которое мне подарили ко дню рождения девочки с работы.

На этом месте я работаю уже восемь лет и у меня есть восемь подарков подобного рода. Весь перечень безликих и никому ненужных подарков был мне преподнесен с пафосом достойным лучшего применения. Подарок номер три - полотенечко - я и собиралась использовать для кота. Из подарка номер восемь - синтетического пледика - я собиралась сделать ему лежанку. Хоть пригодятся.

Я предпочитаю ко всему готовиться заранее, поэтому отнесла в ванную не только полотенце, но и аптечку. Выдохнув, как перед прыжком в воду, я пошла на кухню за котом. Кот прекратил бесплодные попытки привести себя в порядок и с интересом изучал балконную дверь.

- Ты готов? - Спросила я, как могла ласково.

Я читала, что кошки не понимают слов. Только интонации. Мне попался неправильный экземпляр - он, очевидно, понимал каждое мое слово, потому что отвернулся и сделал вид, что меня не существует. Я присела возле него на корточки, легонько тронула ближайший ко мне бок и заговорила еще ласковей, старательно убеждая себя, что котик просто растерялся в незнакомой обстановке.

- Послушай, - котик повел ухом. - Мы оба знаем, что ты будешь тут жить. Но ты слишком грязный, чтобы жить в доме. Да и блох на тебе наверняка полно... - Кот демонстративно почесал за ухом. - Так что давай сделаем это быстро.

Я подхватила кота под пузо и понесла в ванную. Кот не сопротивлялся. Не сопротивлялся он и в ванной - не царапался, не кусался, не пытался вырваться и убежать. Но он был крайне возмущен. И это возмущение выражал очень активно. Голосом. Он крыл всеми кошачьими матами меня, моих предков и потомков колена до одиннадцатого. Голосина у кота был под стать герою моей галлюцинации - низким, хриплым и богато интонированным. В его криках было все - и гнев, и безмерное страдание, и возмущение таким надругательством над его кошачьей личностью.

Специального шампуня для тощих котов у меня, разумеется, не было, поэтому я решила, что нормальные волосы ничем не отличаются от нормальной шерсти и взяла свой. Когда я стала вспенивать на коте шампунь, тот заорал еще громче. От этого ора у меня заложило уши, а в соседней квартире затихли звуки ежевечернего скандала. Я представила, что подумают обо мне соседи. Не то, что бы я дорожила репутацией, но на неизбежные вопросы мне отвечать не хотелось.

- Ну и чего ты орешь? - Прошипела я коту. - От лаурилсульфата натрия еще никто не умирал. Зато твои волосы станут живыми и шелковистыми.

Кот ответил, что, во-первых, у него нет волос, а во-вторых, для такой мерзкой человечины, как я, лаурилсульфат натрия, может и безвреден, но его нежное кошачье существо он точно убьет. Я подумала, что искать смысл в кошачьих воплях не менее странно, чем разговаривать с ним на темной улице. Но это было забавно, и я решила продолжать. Рациональное отвернулось, надувшись, и сказало, что я сама себе враг. Тем временем я смыла с кота пену и убедилась, что вода стекает с него чистая.

- Ну, бальзам будем наносить? - Спросила я тоном своей парикмахерши.

Кот посмотрел на меня с ненавистью. Я в ответ улыбнулась. Кот выглядел до нельзя смешно - огромная голова, особенно на контрасте с тощим хребтом и длинным, но тонким, хвостом, прижатые уши и огромные глазищи. Я потянулась за полотенцем, и тут он решил отыграться - переступив лапами, словно примериваясь, он отряхнулся. Брызги полетели на потолок, на зеркало над раковиной, на противоположную стену, но большая часть полетела мне в лицо. На морде этой наглой зверюги было написано полное удовлетворение. Шерсть его слиплась во множество иголочек, и кот стал похож на ежика, хотя, учитывая размеры, скорее на дикобраза. Завернув кота в полотенце, я понесла его в комнату сушиться.

Кот выглядел обиженным. Усевшись в кресло и поудобнее устроив розовый сверток на коленях, я стала осторожно промакивать воду. Кот счел это последней каплей и рванулся. От неожиданности я разжала руки, и кот вместе с полотенцем свалился на пол. Выбравшись из полотенца, он брезгливо потряс всеми четырьмя лапами и принялся наводить красоту.

Я смотрела на кота и рациональное в моей голове начало напоминать мне причины, по которым я до сих пор не завела себе кошку - подранная мебель, вонь, шерсть кругом, зараза, блохи, глисты... Список был бесконечным, а у рационального был мамин голос. Надо сказать, автором всех этих причин была моя мать, которая бестрепетной рукой указывала на дверь всем принесенным мною с улицы котятам. Когда я стала жить одна, я подумывала завести-таки кошку, но рациональное накрепко усвоенными с детства доводами так же бестрепетно заталкивало это мое желание в сундук "может быть когда-нибудь... но скорей никогда". Теперь же это желание вылезло и одичавшим от долгого сидения взаперти голосом вещало, что кошка в доме - это уют, спокойствие, отсутствие мышей... На этом рациональное резонно заметило, что мышей у нас и так нет. Но желание не так просто было сбить с толку, и оно продолжало разглагольствовать про достижения ветеринарной медицины, фармакологии и паразитологии... Рациональное уже моим, а не маминым, голосом тут же обозначило проблему номер один - кота надо отнести к врачу. Правда, насчет когда и как рациональное молчало. Лень, приоткрыв один глаз и зевнув, сообщила, что за три дня без ветеринара ни со мной, ни с котом ничего не случится, а к врачу можно пойти и в субботу. Рациональное согласилось, желание умолкло и, так как было удовлетворено, испарилось, а я вспомнила, что с этими заботами совсем забыла поужинать. Есть не хотелось совершено, но отказать себе в чашке чая я не могла.

Кот, меж тем, закончил с прихорашиваниями и выжидательно смотрел на меня.

- Пошли пить чай. - Сказала я ему, подняла с пола полотенце, чтобы повесить сушиться, и пошла на кухню.

Кот к предложению отнесся скептически, но рассудив, что где кухня, там и еда, побежал следом. По пути на балкон я включила чайник и подняла с пола тарелку. Она была вылизана до блеска. Жалость тут же разразилась слезами и причитаниями на тему "бедный голодный котик...". Котик словно в унисон с ней мяукнул.

- Тебе нельзя много есть, потом будет плохо.

Кот мяукнул еще раз, как бы говоря, что предпочитает, чтобы плохо было на сытый желудок.

- У меня совсем нечем тебя кормить, ты же не будешь котлеты...

Кот горячо заверил, что будет и побольше.

Вообще-то, ведущие котоводы устами рекламы кошачьего корма призывали не кормить котов человеческой едой, которая губительна для нежного кошачьего организма. Рациональное усмехнулось и заметило, что вряд ли мои котлеты окажутся губительней того, что кот ел до этого.

Решившись, я полезла в холодильник, достала котлету, потом, понукаемая жалостью, еще одну, положила их в тарелку и поставила ее перед котом. Тот, взглядом пообещав мне возможное прощение, принялся их уничтожать с космической скоростью. Я заварила себе чай и уселась на табурет наблюдать за котом. Оставалась еще одна проблема - зверя надо было как-то назвать. Учитывая мои собственные проблемы с восприятием собственного имени, мне не хотелось устраивать их коту.

- Как же мне тебя назвать?.. - Задумчиво спросила я.

Кот, на секунду отвлекшись от котлет, взглядом снисходительно дал мне понять, что это мои заботы, имя у него, разумеется, есть, но мне его ни за что не угадать. Это напомнило мне "Кошек", мюзикл, который одно время довольно часто показывали по телевизору. Память с рациональным стали перебирать варианты. Мне всегда больше всего нравился номер про Мистера Мистофилиса, я решила рискнуть и позвала:

- Мистофилис? Кот повернулся ко мне, и в его глазах читалось "Ну, если тебе от этого легче, я, так уж и быть, согласен".

Далее последовало мытье посуды, в котором участвовала только я, Мистофелис был занят приведением себя в порядок. Потом были попытки объяснить коту, что если ему понадобится, то в туалете для него постелена свежеизвлеченная из почтового ящика рекламка. Кот сделал вид, что все понял, но я смирилась с тем, что утром меня будет ждать "подарочек" в укромном месте. Завершился это странный день приготовлениями ко сну, в которых мы с Мистофелисом участвовали одинаково. Он категорически отверг плед, в чем я была с ним солидарна, и возжелал спать со мной, с чем я была совершенно не согласна. Но кот оказался хитрой тварью - притворившись, что смирился с пледом, он дождался, когда я засну настолько, что мне будет лень его сгонять, и улегся у меня в ногах. Предпоследней перед сном моей мыслью было - хорошо не на голове. А последней - жгучий брюнет, а кот оказался черным, с зелеными глазами - просто идеал из девичьих грез.

День 5

Проснулась я от уже знакомой тяжести в области груди. На мгновение растерявшись, я вспомнила, что теперь у меня есть кот. Кот, пристально глядя мне в глаза, потребовал ни то еды, ни то ласки. Я нерешительно почесала его за ушком. Мистофилис на секунду зажмурился от удовольствия, но сразу же дал понять, что нежности он согласен выносить только на сытый желудок.

- Тогда слезай, и пойдем кушать. - Слово "кушать", очевидно, было у кота любимым, потому что в кухню он проследовал без промедления.

Мне бы его энтузиазм. На самом деле, я стопроцентная "сова". Дай мне волю - спать я буду ложиться часов в шесть утра, а просыпаться сильно после обеда. Но этот мир "жаворонков" слишком жесток, чтобы я могла себе это позволить. Если бы не кот, я бы проснулась от звонка будильника через полчаса.

Будильник был моим ровесником - тяжелый, сделанный, как говорил мой папа, из отборнейшего чугуна, издающий настолько громкий и противный звук, что просыпалась я как по тревоге, во сколько бы не легла. Собственно, от сигнала тревоги его звук отличался только мелодичностью, в пользу тревоги, кстати.

Отключив - раз уж встала - это оружие массового поражения, я поплелась на кухню. Там уже нетерпеливо прохаживался Мистофилис.

- Чай, кофе, молоко, котлеты? - На последнем слове кот заметно оживился. Приятно, что кто-то ценит, как я готовлю. Мама, например, считает, что готовить я не умею. Она вообще думает, что я маленькая девочка, которую нужно опекать. Мой переезд в эту квартиру она восприняла так, как будто я собралась в Африку. Если бы не мой отчим, который каким-то чудом уговорил ее "дать девочке немножко пожить одной", я бы так и оставалась под мамиными крылышком. Хотя, возможно, львиная доля того чуда зиждилась на уверенности моей мамы в том, что я без нее совсем пропаду и очень скоро приползу обратно. И она очень обиделась, когда я этого не сделала.

Кот все настойчивее напоминал о себе. Я раскрошила ему оставшиеся две котлеты в уже почти ставшую его тарелку, и подумала, что надо купить ему миски, и корм, и что там еще полагается котам из хороших семей. Для этого, очевидно, надо было после работы зайти в магазин зоотоваров, память тут же мне подкинула пару адресов, которые она бережно хранила еще со времен моего желания завести кошку. Мистофилис, довольно урча, завтракал, а я приступила к варке кофе. Вообще-то, кофе я не слишком люблю, но, как и каждая "сова", не мыслю без него утра. Полюбить его я честно пыталась - нашла в свое время кучу рецептов, объездила полгорода в поисках настоящей медной турки, долго и придирчиво выбирала зерна и способы помола в кофейне, потом недели две баловала себя разными вариантами, но так и не полюбила его по-настоящему. Хотя и варила его неплохо, это признавала даже мама.

Проведя ритуал с тремя подъемами пены и стуком по столешнице, я налила кофе в подарок номер один - чашку с именем - и подошла к окну. В окне ничего интересного не показывали, ноябрь, он и есть ноябрь, но привычка - вторая натура, поэтому я осталась смотреть на качающиеся от ветра ветки старого ореха, который рос у нас во дворе. Чашка приятно грела руки, в чем, собственно, и было ее единственное достоинство. Я уже говорила, как отношусь к своему полному имени, поэтому вот и чашку недолюбливаю. Но девочки так радовались и гордились тем, что нашли чашку с таким редким именем, что я восемь лет пью кофе по утрам именно из нее. Скорее всего, так мое подсознание готовит меня к новому рабочему дню. Чай, который я люблю куда больше, чем кофе, я пью из другой чашки - любимой, матово-черной с пронзительно-алыми глянцевыми маками.

Допив кофе, я посмотрела на кота. Он уже поел и смотрел на меня выжидательно.

- Что-нибудь еще? Ты прости, Мист, - я вдруг решила, что называть его полным именем буду только в воспитательных целях, слишком пафосно оно звучит для будничного разговора, - я совсем ничего не знаю о кошках. Так что, наверное, буду делать что-то не так.

Кот мяукнул, соглашаясь. Он вообще, похоже, был невысокого мнения о моих интеллектуальных способностях, хотя, учитывая обстоятельства нашего знакомства, я признавала, что у него есть на это причины. Мой взгляд наткнулся на раковину.

- Ты, наверное, пить хочешь?

В глазах Миста явственно читалось "ну, наконец-то, не прошло и полгода!". Я подняла с пола тарелку, которая, как и вчера, была девственно-чистой, все-таки сполоснула ее под краном, и, подумав, налила в нее кипяченой воды из чайника. Вода из крана у нас была чистой, но я ее не пила и решила, что коту, особенно до тех пор, пока ничего не известно о состоянии его здоровья, тоже не стоит. Я поставила тарелку перед котом и порадовалась, что оказалась права - Мист действительно хотел пить. Все-таки разговоры с котом и попытки выискивать в его поведении ответы не такая уж бесполезная привычка, чтобы там не думало мое рациональное. Потом я, в кои-то веки, не спеша, собиралась на работу. Как оказалось, кроме уюта и отсутствия мышей коты - очень полезные животные. И, как выяснилось, довольно понятливые. Рекламка была использована по назначению, только вот копалась плохо, но, судя по следам когтей, нельзя сказать, что Мист не пытался. К списку необходимых вещей прибавился лоток - от недостатка рекламок я не страдала, а вот ее утилизация удовольствия мне не доставила.

На выходе из квартиры меня ожидал очень неприятный сюрприз. Мист выбежал из двери вперед меня и черной пулей устремился к подъездной двери, из которой как раз выходила одна из бабулек. Как-то сразу поняв, что мне его не догнать и не дозваться, я внутренне поникла. Мысль о том, что у меня есть кот, уже прочно обжилась в моей голове и перезнакомилась со всеми тамошними обитателями. Рациональное попыталось пошутить на тему "все, что ни делается - делается к лучшему". Но мне от этого было не легче. Настроение испортилось, и я на этой волне крайне невежливо бросила "здрасти" бабульке, что бесцельно топталась у подъезда. Скорее всего, она ждала меня, чтобы выведать подробности моего вчерашнего позднего возвращения, но я полетела мимо, оставив ее довольствоваться монологом о нравах современной молодежи.

До работы я добралась с еще более плохим настроением. Идти было не слишком далеко, но я успела порядочно замерзнуть, а это никогда меня не радовало. Так, хмурая и недовольная, я зашла в свой отдел, коротко поздоровалась со всеми и приготовилась провести еще один скучный день. Но кто бы мне дал?

Я уже говорила про то, что только сторонний наблюдатель сочтет мою профессию заурядной. Любой, кто посидит за выдачной кафедрой хотя бы день, никогда больше так не скажет. Начать с того, что в библиотеках работают не только старушки с "гульками" и в шалях. То есть и такие попадаются, конечно, но, в общем, контингент в библиотекахразнообразный - от девочек только после института до пресловутых старушек. В библиотеку они приходят по разным причинам и по разным же остаются. Среди них есть и потрясающе умные люди, и, говоря словами классика, "Ужас, какие дуры!", а вот "Прелесть, каких дурочек!" - мало. Они как-то очень быстро выходят замуж и уходят в декрет, чтобы никогда уже не вернуться. На потенциальных свекровей магически действует фраза "я в библиотеке работаю", они сразу же теряют бдительность и не чинят ни каких препятствий на пути под венец. В большинстве же своем, это обычные женщины, с обычными женскими проблемами. Кстати, не все из них любят читать и даже книги, как таковые. Во-первых, потому, что для нас это такое же орудие производства, как станки на заводе, а во-вторых, мы лучше других знаем, что книги бывают разные, напечатать книгу может кто угодно, с каким угодно содержанием, и, если честно, некоторые хочется собственноручно сжечь, несмотря на материальную ответственность. Хотя, конечно, мы этого не делаем. Никогда.

Кроме библиотекарей в библиотеках есть еще и читатели. Да-да, в библиотеки все еще ходят люди и берут там книги. Некоторым в это сложно поверить, но это действительно так. Хотя, как и в ситуации с книгами, некоторым лучше бы не ходить. К запросам "ну такая зелененька книжечка с цветочком", в последствии оказывающейся горчичной с буквицей из листьев аканта, привыкаешь быстро. Но бывают и совсем уж чудные случаи, как, например, старушка, пришедшая взять внуку книги на лето и на полдня парализовавшая всю библиотеку, требуя чтобы ей непременно нашли произведение "30 щенков". Мы перерыли всю библиотеку и пол-интернета, пока кто-то не догадался, что это не название, а автор - Зощенко, Михаил Михайлович. Выдав заботливой бабушке требуемое и вполголоса посоветовав купить внучку прописи, мы оставшиеся полдня обсуждали этот вопиющий случай.

Кстати, да, пообсуждать что-либо у нас любят, особенно, когда дело касается коллег. Женский коллектив как он есть. Причем, по степени оперативности добывания информации некоторые наши сотрудницы дадут сто очков вперед моим соседкам-бабулькам, и все равно сделают их, даже не напрягаясь. Поэтому одно из правил библиотеки - "если не хочешь быть у всех на устах, никому ничего не говори", а уж если сказала... Будь готова к тому, что твоя история вернется к тебе же, но с такими подробностями, что ты едва ли ее узнаешь. В общем, у нас весело. Временами. Но, как я уже говорила, работу я свою люблю.

Вот и в этот день я ее тоже любила. Даже мысли о сбежавшем коте меня престали беспокоить примерно к обеду. Я подумала, что у каждой девушки в жизни должен быть неудачный эксперимент с перманентной завивкой и парнем, который утром уходит, чтобы не вернуться. Моя программа была выполнена по обоим пунктам, так что я могла быть спокойна.

Кстати, о завивке. Многие библиотекари действительно делают "гульку", ну, или, если хотите, "пучок". В том нет никакого сакрального смысла или кастового знака - просто, если у тебя не короткая стрижка, так удобнее. Та, что хоть раз прищемила распущенные волосы книжкой или зацепилась ими за стеллаж, будет делать "пучек", можете мне поверить.

Но если мысли о коте престали меня беспокоить и даже, с подачи, жалости приобрели оттенок "ну, хоть поел досыта", то, наталкиваясь взглядом на свежепоставленную выставку о средневековой литературе, я волей-неволей вспоминала свое... "приключение". Озабоченность маминым голосом бубнила о необходимом походе к врачу, а рациональное советовало потрогать спрятанную под пресловутой "гулькой" шишку и убедится, что от таких ударов головой еще не то привидится. Озабоченность, пробормотав что-то из серии "помрешь - домой не приходи", замолкло, а рациональное довольно улыбнулось. Оно любило, когда все выходило по его, все-таки оно считало себя главным.

За этими мыслями я с удивлением обнаружила, что рабочий день закончился. Перспектива выбираться в ноябрьский вечер меня не вдохновляла, но не ночевать же на работе. Убедив себя, что мне просто жизненно необходимо зайти в супермаркет, а вернее просто боясь идти по вчерашнему маршруту, я, попрощавшись, ушла с работы. В супермаркете, я, опровергая все представления, о том, как женщины ходят по магазинам, провела ровно полчаса, треть которого я простояла в очереди перед кассой. Все дело в том, что я не люблю ходить по магазинам, необходимость делать выбор для меня тяжелое испытание. Я родилась в начале октября, под знаком Весов, а все знают, как тяжело им на что-то решаться. Не то, что бы я верила в гороскопы... Но некоторые вещи были подмечены с поразительной точностью, например, то, что мне катастрофически не везет с Раками.

Дойдя до дома, сгибаясь под тяжестью пакета - моя неспособность делать выбор оборачивается против меня, потому что я следую совету моей тетушки, которая, видя как я мучаюсь, говорила "не можешь выбрать - бери оба" - и постоянно поправляя шарф, которым пыталась замаскировать царапины на куртке, я застала во дворе удивительную картину. Настолько удивительную, что даже забыла достать ключи из сумки.

Первое, что я увидела - группу соседей-алкоголиков, что-то оживлено обсуждающих и показывающих пальцами в сторону подъезда. Потом я заметила наполовину высунувшуюся из окна соседку, на которую сверху навалился муж-бабник, сначала я подумала про них неприличное, но заметила, что они тоже наблюдают за подъездной дверью. Студентов видно не было, что, впрочем, не удивительно - сравнительно регулярно они дома бывают только в период сессии. И только подойдя ближе, я, наконец, увидела главных действующих лиц. Бабульки в полном составе играли сцену "Те же и черт". Черта я не видела, но судорожное осенение себя крестным знамением и бесконечное "Свят! Свят!" не оставляли сомнений, что бабули борются с нечистым. Подойдя к ним в плотную, я заглянула за спину одной из них и не смогла сдержать возгласа удивления. На скамейке, где обычно сидят бабульки, отмечая время прихода-ухода жильцов, сияя в свете фонаря отмытой шкурой, лежал, развалившись, Мист и, в свойственной ему красноречивой манере, рассказывал бабулькам, как они неправы, что претендуют на данное место, бессмысленно машут руками и что-то говорят. У бабулек его монолог имел порясающий успех - такого ошеломления я на их лицах не видела никогда. Согнать руками они его не решались, а на звуковые эффекты Мисту явно было наплевать. Но увидев меня, он приподнялся, потянулся, выпятив в сторону благодарных зрительниц неоспоримое доказательство своей мужественности, сел в позу египетской статуэтки и, в наступившей тишине, мяукнул, словно спрашивая меня "И сколько я должен тебя тут ждать?!" Я улыбнулась, переложила пакет в другую руку и ответила коту:

- Пошли домой.

И под ошеломленными взглядам соседей и довольным моим, Мист черной лентой стек со скамейки, чтобы снова заявить права на мой дом.

Что он и проделал, едва в него войдя. Первым делом Мист побежал на кухню, обследовал тарелку, которую я так и не подняла с пола, и ничего, кроме воды, там не найдя, обиженно мяукнул.

- А чего ты хотел? Я только в дом зашла. - Сказала я коту, водружая на стол пакет с покупками.

Мист ответил мне взглядом "Но это ведь твои проблемы, не так ли?". Вообще, поразительно, сколько всего он мог выразить одним взглядом.

- На стол не лазить! - Еще раз напомнив коту правила поведения, я пошла исполнять ежевечерний ритуал "приход домой". После этого я вернулась на кухню и застала там Миста сидящего на табурете и, полузакрыв глаза, пытающегося угадать, что скрывается в недрах пакета.

- Для тебя там ничего нет, не надо было сбегать утром.

Мист взглянул на меня осуждающе. Вся его поза выражала: "Если бы я сбежал, разве я сидел бы тут? У котов свои дела, которых тебе никогда не постичь, смирись с этим". Хмыкнув, я стала выкладывать продукты из пакета, исподтишка наблюдая за котом. Мист провожал взглядом каждый предмет, заметно оживляясь на вкуснопахнущих продуктах.

- Чем же мне тебя кормить?.. Сырое мясо вам вроде бы нельзя, но ты ведь сожрешь меня пока я буду его варить...

Кот посмотрел на меня как на умалишенную - "Где ты видела вареных мышей?! Или птиц?! Давай, что есть - я сам разберусь". Я пожала плечами, вынула из упаковки один антрекот и положила коту в тарелку. Мист спикировал на него, как беркут на зайца. Вгрызшись в мясо, кот сделал попытку сбежать с ним в безопасное место.

- Стоять! - Вскрикнула я. Мист, на удивление, послушался. - Ешь, где дали. Никто у тебя не заберет. Кроме тебя тут никто не ест сырое мясо.

До тарелки он, естественно, не дошел, но стал есть хотя бы на том месте, где остановился. Хотя "есть" это сильно сказано, Мист втянул в себя мясо, как гурман устрицу.

- Ты хоть бы жевал, дурында, подавишься же.

Мист облизнулся

- Ну, да. Ты же хищник. Хозяин тайги.

Мист, кажется, обиделся. Но тут же сменил гнев на милость, решив, что на обиженных воду возят, а не кормят. Что бы показать, что он меня простил, даже ткнулся лбом мне в ногу. Это было неожиданно приятно. Хотя, конечно, я понимала, что это его расположение больше связанно с моей способностью давать ему еду. Разложив продукты, я занялась собственным ужином - пожарила мясо, нарезала салат, подумала, а не налить себе вина в честь возвращения блудного кота, но ограничилась томатным соком.

Собственно, готовлю я "что попроще и побыстрее", к вящему неодобрению моей мамы. Для нее если провела на кухне меньше двух часов - жаря, паря, натирая на мелкой терке - плохая хозяйка. Нет, под настроение, я могу изобразить что-то сверхсложное, многокомпонентное, так, чтобы все ахнули, но делать это постоянно?.. На такой кулинарный подвиг меня не хватает.

Поев, помыв посуду, налив Мисту свежей воды, я заварила себе чай и пошла утолять уже информационный голод. Забравшись в кресло с ногами, я отхлебнула чай и раскрыла ноутбук. Привычную картину нарушал только Мист, обследовавший квартиру. Заботливо постеленный пледик он демонстративно игнорировал. Дополнив список необходимых вещей лежанкой для кота, я погрузилась во "всемирную паутину".

Почта, закладки, новости, социальные сети - обычный круг всегда навивал на меня умиротворенность. Я вообще не любитель перемен. Они меня угнетают своей непредсказуемостью и необратимостью. Я долго привыкаю к людям и вещам, и мне трудно потом с ними расставаться. Кроме тех случаев, когда оставаться еще труднее.

Мист, нагулявшись, запрыгнул ко мне в кресло и начал умащиваться поудобнее. С его точки зрения. Это вернуло меня к вопросу информированности. Забив в поисковике "кошки пособие для начинающих" я стала читать как мне повезло, что у меня в доме завелся "маленький кусочек счастья". "Кусочек" устроился еще поудобнее и почти загнал меня на подлокотник. Я попыталась отвоевать себе немного пространства и проиграла. Мист, хоть и тощий до неприличия, не сдавал позиций, как хорошо укрепившийся танк. Пришлось пересесть на диван. Кот, сперва обрадовавшийся открывшимся перспективам, вскоре заскучал и опять пришел ко мне, прижался к ноге и негромко, но очень проникновенно замурлыкал. Это было очень неожиданно - существо, каким мне представлялся Мист, априори не могло мурлыкать. Я погладила кота по выступающим лопаткам, потом по шее и, наконец, добралась до подбородка. Мист вытянул шею, предоставляя мне поле для деятельности, и замурчал еще громче. Кот был счастлив, и я, кажется, тоже.

Просидев так с полчаса, я посмотрела на часы и осторожно, чтобы не разбудить Миста, отправилась готовиться ко сну. И уже в кровати, почти заснув, я почувствовала, как в ногах свернулся кот. Я осторожно приукрыла его краешком одеяла и заснула

День 6

Пробуждение от того, что кот смотрит мне в лицо и явно думает о еде, стало уже привычным. Как и вчера за полчаса до звонка будильника. Такими темпами его можно будет держать в доме как антиквариат. Но странное дело - необходимость вставать и кормить Миста мотивировала на подъем гораздо эффективнее того, что в моем будильнике именовалось звонком.

Завтракали мы с Мистом яйцами и кофе. Правда кот от кофе отказался, фыркнув, когда я поднесла ему капельку на пальце, по его мнению травиться такой гадостью могла только такая глупая человечина, как я.

Сборы на работу прошли в рекордные сроки, поскольку рекламку я не постелила, а кот оказался неожиданно слишком интеллигентным, чтобы делать свои дела без нее, поэтому, стоя под дверью, очень активно меня торопил. По лестнице я сбежала почти одновременно с Мистом, потому что боялась, что интеллигентность откажет коту прямо в подъезде, а это сулило неминуемый скандал. Открывая дверь, я скороговоркой предупредила Миста, что задержусь и велела не устраивать сцен. Кот, сосредоточенный на одном, вряд ли меня послушал.

На работу я пришла в приподнятом настроении, и только столкнувшись у вешалки с моей коллегой Дашей, поняла, что забыла взять шарф. Она немедленно разохалась при виде куртки. Даша вообще любила охать, переживать и впадать в панику, ей мерещились опасности везде, где бы она не находилась, она пророчила беды, несчастья и болезни, как персонаж одной английской писательницы. Мы практически смирились с этой ее особенностью и только искренне сочувствовали ее родственникам, которым она названивала почти каждый час, чтобы убедится в их здравии. Еще от Даши доставалось воспитательнице детского сада, Дашиному младшему ребенку телефон не давали, и рапорты о его состоянии составляла эта титанически терпеливая женщина. Самое ужасное, что Даша делала контрольные обзвоны не выходя из помещения, где в этот момент были и мы, и читатели, чем бесконечно нас раздражала. Однажды мы ей намекнули об этом, на что Даша устроила форменную истерику, мол, она места себе не находит от беспокойства, а мы... В общем, мы смирились, только изредка подбрасывали ей статьи о том, что мобильные телефоны вызывают рак мозга. Помогало это ненадолго, и эти моменты мы особенно ценили.

Закончив переживать по поводу моей куртки, Даша вознамерилась узнать, где и как это случилось. Я пообещала все рассказать, кода все соберутся, чтобы не повторять два раза. Этим маневром я выиграла время, чтобы придумать правдоподобную версию - рассказывать о падении и галлюцинациях было равно признанию меня сумасшедшей. Представляю, какими подробностями обросла бы эта история, вздумай я кому-нибудь ее рассказать.

Ждать оставалась недолго - Софья Ильинична и Маша уже были на месте, ожидали только прибытия нашей звезды местного значения - Жанночку. Она, кстати, была представительницей редчайшей категории библиотекарей "Прелесть, какая дурочка!", но все никак не могла выйти замуж. Жанночка, следуя заветам Людмилы из "Москва слезам не верит", устроилась в библиотеку, чтобы встретить своего единственного и неповторимого. Профессор ее очень утроил бы, но разница в наличии профессоров и академиков между Ленинской библиотекой и районной была не в пользу районной. На первых порах это очень расстраивало Жанночку, но тут появился Он. Его звали Владимир Алексеевич, правда, подозреваю, только в паспорте и в библиотеке, в его кругах он, скорее всего, отзывался на "Вовчик" или "Вован". Владимир Алексеевич был предпринимателем средней руки, по слухам держал не то автосервис, не то автомойку, и выглядел как персонаж анекдотов начала девяностых годов прошлого века. То есть малиновый пиджак со спортивными штанами он, конечно, не носил, но все остальные атрибуты наличествовали. Когда мы увидели его в первый раз, все очень перепугались. Первая мысль была, что нам сейчас начнут предлагать "крышу", но Владимир Алексеевич пришел за книгами. У него, видите ли, была мама, горячо им любимая, которая любила читать и не любила тратить деньги, поэтому на семейном совете было решено записаться в библиотеку. Плюс ко всему мама, видимо, со старых времен питала к библиотекам некоторый пиетет, потому что книги возвращала аккуратно обернутыми в газетку. Хотя, возможно, она это делала, чтобы не сыну не стыдно с ними было появляться в общественных местах - мама Владимира Алексеевича читала исключительно любовные романы, причем, читала достаточно много и быстро. Вот так у нас каждую неделю появлялся Владимир Алексеевич сдавал очередной роман и, смущаясь и краснея, просил еще что-нибудь такое же. Обслуживать его мы неизменно отправляли Жанночку и, втихаря, наслаждались кавалерийской атакой ее обаяния. Владимир Алексеевич был, в общем-то, непрочь, тем более подходил он ей куда больше любого профессора, но, видимо, воздух нашего заведения убивал в нем всю романтику. Однако, Жанночка не сдавалась и верила в свою звезду. А поскольку угадать в какой именно день придет ее принц, было крайне сложно, на работу Жанночка одевалась, как на праздник. В ее понимании, конечно.

Вот и сегодня она порадовала нас своим видом в коротком леопардовой расцветки платье, которое выставляла ее ноги во всей красе. Беда была только в том, что из-за кафедры их не видно, но на этот случай у Жанночки был "план Б" в виде внушительного декольте.

Софья Ильинична привычно поджала губы и посмотрела на нее особым начальственным взглядом, который всех, кроме Жанночки, ввергал в трепет. Так же привычно проигнорировав зарождающийся начальственный гнев, Жаночка поздоровалась и начала щебетать что-то о вчерашнем походе в клуб.

Клубы были для Жанночки резервным вариантом на случай, если Владимир Алексеевич все же устоит. Жанночка вообще была мастером резервных вариантов и "планов Б" - на заре своего девичества она прочитала в каком-то женском журнале, что у настоящей женщины всегда есть второй вариант, и сделала это своим жизненным правилом. Кстати, почти все жизненные правила были сформулированы Жанночкой на основе женских журналов и менялись от выпуска к выпуску. Но, надо отдать Жанночке должное, работником она была неплохим - может и малоинициативным, зато очень старательным и усидчивым, а еще у нее был прекрасный почерк и потрясающая, хотя и хаотичная, память. Жаночка могла легко цитировать целые куски текста после нескольких раз прочтения. Это ее качество и позволяло ей быть неизменной ведущей наших редких мероприятий. К счастью, Жанночка любила быть в центре внимания, так что эта обязанность не казалось ей обременительной.

Едва дослушав Жанночку, Даша начала выспрашивать меня о происшествии с курткой. Я рассказала, как героически снимала кота с дерева, Мист бы на этом моменте поджал губы ни хуже Софьи Ильиничны, а потом отнесла его домой, чтобы там и оставить. Реакция коллег была разнообразной - Маша, тихая мать-одиночка с трехлетним сыном Максимкой, поздравила меня с приобретением; Даша поохала, волнуясь за котика; Софья Ильинична предложила свою помощь на первых порах, у нее самой было две кошки, и она считалась страстной кошатницей; Жанночка скривила губки и выдала:

- Вот и охота была тебе со всякой дворовой дрянью возиться? Взяла бы себе породистого - перса, или британца, или лысую кошку - ты же можешь себе это позволить.

О, Жанночка затронула весьма щекотливую тему - я действительно могла себе позволить и породистого котенка, и много чего еще, что обычному библиотекарю не по карману. Дело в том, что тетка оставила мне кроме квартиры еще и солидный счет в банке, с солидными же процентами. Я старалась не тратить эти деньги и вообще не шиковать, но шила в мешке не утаишь, и на работе я считалась богатой. Что, кстати, влияло на отношение ко мне Софьи Ильиничны, моей непосредственной начальницы. Она мне не доверяла, считая, что я в любой момент могу бросить все и уйти. В то, что мне нравится моя работа, она не верила, Софья Ильинична была из тех библиотекарей, что читать не любят, а книги считают просто бумагой, на которой что-то напечатано. Но, несмотря на это, она отличный профессионал, с которым, правда, у нас изредка возникают споры, Софья Ильинична несколько старомодна и с трудом приноравливалась к прогрессу. Тем удивительнее было ее неожиданное заступничество:

- Много ты, Жанна, понимаешь... Породистого... Да в нем кроме породы ничего и нет. А Лина, можно сказать, спасла его от улицы. Вот если бы каждый кошку с улицы взял, глядишь, и бездомных кошек не было.

Жанночка хмыкнула и повела точеными плечами, Софья Ильинична уткнулась в свои бумаги - каждая осталась при своем мнении. Маша и Даша пошли на выдачу, а я поплелась в другой отдел помогать с выставкой - почему-то считалось, что они у меня особенно хорошо удаются. Гуманитарное образование, что поделать?..

День прошел тихо - читатели за рамки адекватности не выходили, "любимые" коллеги почти не портили мне настроение, Владимир Алексеевич тоже не пришел, так что Жаночка привычно слегка расстроилась. Собиралась я под ценные указания Софьи Ильиничны - ""сушку" не бери, от нее одни болезни", "будешь брать лоток, наполнитель лучше силиконовый", "лежанку лучше домиком", "витаминов возьми побольше", "проглистуй обязательно", "от блох -капли" и так далее, и тому подобное. Где-то на середине память с рациональным дружно сдались и решили, что на месте разберутся.

Магазин встретил меня специфическим запахом, стрекотанием попугайчиков и умильными взглядами стайки хомячков в огромной клетке. Хомячки были очаровательны, но я с детства питала к ним некоторую предубежденность - существо, которое добровольно лезет в колесо, чтобы побегать, не казалось мне разумным. Шарахнувшись от террариума с пауками-птицеедами, я, стараясь по сторонам не смотреть, пошла к продавцу. Молодой человек встретил меня как родную, выслушав суть моей проблемы, начал предлагать такую уйму товаров, что я вынуждена была его остановить:

- Давайте по порядку, Игорь. - Имя я прочитала с бейджа в виде отпечатка лапки.

- Давайте! - С энтузиазмом согласился он.

Витамины, глистогонное, шампунь и капли от блох я купила без особых проблем, просто соглашаясь с продавцом. Но Игорь настойчиво рекомендовал мне все же показать кота врачу, даже дал визитку "отличной клиники", я заверила его, что всенепременно в ближайшее время... Лежанку, конечно же, в виде домика, мы выбрали вместе, благо выбор для большого размера в "самцовом варианте" был невелик. Мы вместе посмеялись с моих попыток типичными "жестами рыбака" показать реальный Мистов размер. Переноску, как "совершено необходимую вещь", я взяла на вырост - с таким аппетитом мой кот скоро станет совсем огромным. Лоток я брала с тем же расчетом, правда, скептицизм во мне говорил, что он, скорее всего, не понадобится, раз уж кот терпит до улицы. Игрушки, несмотря на уговоры, я решила не покупать - не думала, что Мист будет играть мячиком с бубенчиком внутри, гоняться за меховой мышкой на ниточке или бегать за палочкой с разноцветными перьями на конце. Мисок я взяла три штуки, как объяснил Игорь "для разных видов корма". Самым трудным оказался выбор этого самого корма. Игорь решительно опроверг слова Софьи Ильиничны, сказав, что болезни случаются только от дешевого корма, а вот дорогой даже лечит иногда. Но тут же огорошил меня новостью, что не все корма коты едят охотно, и что, скорее всего, мне придется долго выбирать пока я не найду нужный. Эта перспектива меня не обрадовала, но Игорь сказал, что даст мне "пробники" - маленькие пакетики с кормом, чтобы я могла протестировать их в домашних условиях. Еще он дал мне "на пробу" пару пакетиков с "мокрым" кормом на случай, если никакой из сухих не подойдет. После этого он стал предлагать мне шлейки и ошейники со специальными капсулами для адреса и телефона, на случай если кот потеряется. От шлеек я отказалась сразу, а ошейник заставил меня задуматься - полезная вещь, учитывая, что Мист целыми днями болтается на улице. В итоге я, поддавшись порыву, купила черный в белых черепах ошейник. Мне показалось, что из всего ассортимента Мист согласился бы, не без некоторой брезгливости, только на него. Хотя искушение купить ему кокетливый розовый ошейничек в стразиках с бантиком было почти непреодолимым.

Я расплатилась и застыла в растерянности - как же я все это понесу? Но Игорь ловко упаковал все мои покупки в переноску, положив туда свою визитку с многообещающей улыбкой и словами "звоните в любое время". Я нервно улыбнулась, пообещала звонить, хотя была уверенна, что не позвоню никогда. Стереотип "девушка с котом настолько одинока, что согласится на все" мне очень не нравился.

Переноска оказалась неожиданно увесистой, и я решила, что лучше будет, если я поеду на такси, тем более что Мист с утра на улице и голодный. Подъехав к дому, я попросила водителя высадить меня подальше от подъезда. Мои соседки очень хорошо помнили, что "наши люди в булочную на такси не ездят", и каждый мой приезд на такси живо обсуждали. Такси им казалось атрибутом моей альтернативной профессии. Тем более вчерашняя сцена наверняка не добавила мне популярности. Но мне повезло - у подъезда меня ждал только Мист. Выразительно зевнув, как бы намекая, что он очень устал меня ждать, кот подозрительно принюхался к переноске.

- Это все тебе. - Нарочито строго сказала я ему, на что получила взгляд "Лучше бы еду купила, а то набралась пластмассы...".

- Там и покушать есть. Слово "кушать" приободрило Миста, и мы пошли домой.

Покупки Миста заинтересовали. Он обследовал переноску, в общем-то, одобрил домик, на лоток посмотрел с недоумением. Пришлось, нести лоток в туалет ставить на место рекламки, насыпать туда наполнитель и объяснять, что туда надо ходить, когда понадобится. Я даже попыталась, как советовал Игорь, взять его за лапу и пару раз копнуть ее наполнитель. Мисту мое самоуправство не понравилось, он вырвал лапу и негодующе попятился.

- Ну, ладно, ладно, будем считать - ты понял. Пошли кушать.

Мист воспринял эту идею с куда большей радостью. Но все закончилось провалом - содержимое ни одного из пакетиков его не заинтересовало, влажный корм он даже демонстративно стал закапывать.

- Понятно, любитель натурального, но таблетку от глистов все равно придется есть.

Далее была эпическая битва - несмотря на заверения Игоря в том, что таблетка пахнет говядиной и кот съест ее сам и мои попытки замаскировать ее кусочком курицы - Мист есть ее отказывался на отрез. Тогда, вспомнив прочитанную в детстве книжку Джейса Хэрриота, я пошла за полотенцем. Так виртуозно спеленать Миста, как у него, у меня, конечно, не получилось, но кот был надежно зафиксирован, пасть - открыта, таблетка - закинута и проглочена. Потом я долго извинялась, гладила его по спинке и рассказывала, что это для его же блага. Мист обиженно уворачивался, давая понять, куда мне засунуть мои представления о его благе. Помирились мы за ужином. Я ублажила кота взбитыми с ложкой масла яйцами. Рациональное твердило, что котам вредно есть сырые яйца, но что-то мне подсказывало, что Мисту понравится, а это, учитывая, что он был очень зол на меня, было важнее, чем нарушение диеты. Вылизав новенькую миску дочиста, Мист отпил воды из другой и пошел обживать новый домик. Я подумала, что процедуру нанесения специальных капель я проведу в другой день - коту, да и мне, хватило негативных впечатлений.

Выбросив, все отвергнутые образцы корма и помыв посуду, я пошла искать в интернете, чем кормить кота, если фабричный корм он презирает. Рекомендаций была масса, и я старательно переписала их в подарок коллег номер два - блокнот. Блокнот, надо сказать, был довольно приличным, но бесполезным. Я обычно полагалась на память - свою, телефона или компьютера, но когда надо было составлять списки, пользовалась все же блокнотом. Правда, за шесть лет я исписала его едва ли на четверть. Составление списка напомнило мне об еще одном деле. Раскрутив капсулу с ошейника, я написала на вложенном листочке свой телефон и, закрутив обратно, пошла примерять Мисту это сомнительное украшение. Кот, на удивление, отнесся к нему философски. Он, наверное, подозревал о существовании розовых ошейничков и был благодарен, что у него не такой.

Уютно устроившись в домике, Мист задремал. Я же полазила по интернету, приготовилась ко сну и улыбнулась, когда Мист все же пришел на свое место у меня в ногах.

День 7

Пятница началась привычно. Завтрак, сборы на работу, забег от двери квартиры до подъездной. Лоток Миста был девственно чист, видимо, как и с кормом, Мист предпочитал естественный ход вещей. Оставалась призрачная надежда, что рекламка, положенная поверх наполнителя, решит проблему, но тогда - в чем смысл лотка с наполнителем? Решив подумать об этом потом, я побежала на работу, в ботинках на плоском ходу бегать было куда удобнее, чем в замшевых ботиночках на каблуке, которые я носила до вторника, точнее до своего знаменательного падения. Рациональное, кстати, возлагало на них часть вины за него. На каблуках я держалась, в общем-то, уверенно, но иногда случались недоразумения.

На работе я похвасталась фотками Миста. Там были в основном крупные планы, на которых Мист выглядел просто шикарно. Зелень глаз и гордый профиль понравились всем, включая Жанночку. Она, пусть и нехотя, признала, что и на улице можно найти сокровище. На восторженный галдеж сбежались коллеги с других отделов, благо для читателей библиотека была еще закрыта. Одна из моих "любимых" коллег, Виолетта Степановна, завела свою обычную речь про знаки и предрекла мне встречу с мужчиной, но в конце, поджав сухонькие губки, все же не удержалась и сказала, что черные кошки, вообще-то, к несчастью. В этой речи была вся Виолетта Степановна - похвалить и расстроить одновременно, было ее любимым занятием. Отпрыск рабоче-крестьянской семьи, Виолетта Степановна считала себя рафинированнейшей интеллигенткой, на том, правда основании, что у нее первой из ее родственников было высшее образование, причем не какое-нибудь, а филологическое. В девяностые Виолетта Степановна очень увлеклась всяческого рода эзотерическим знаниями и не оставила это увлечение до сих пор. Поэтому такие сентенции она выдавала частенько, чем еще больше пугала нашу Дашу. Со мной Виолетта Степановна как бы дружила, не смотря на двадцатилетнюю разницу в возрасте и кардинальную несхожесть жизненных позиций. Поначалу, я относилась к ней с симпатией, но скоро убедилась, что налет интеллигентности на Виолетте Степановне слишком тонок, чтобы побороть искушение выболтать чужие тайны, а так же, при случае, сделать или сказать гадость, прикрываясь при этом благими намерениями или борьбой за справедливость. Благо и справедливость, кстати, Виолетта Степановна видела только для себя, и если благо и справедливость требовали ущемить ее интересы, они тот час переставали быть таковыми.

День прошел относительно спокойно, если не считать визита Владимира Алексеевича, которого Жанночка гипнотизировала кокетливым вырезом в виде капли на вполне консервативной черной кофточке. Владимир Алексеевич краснел, потел и мялся, но так и не сделал следующий шаг. Борьба, отражавшаяся на его лице, была достойна Ричарда Третьего.

Привычный ритуал пятничного ухода с работы, когда мы все выходим одновременно и расходимся каждая своей дорогой, иногда сходясь в группки по интересам, сбился уже в начале. Девочки, выходившие первыми, шли по странной траектории и очень медленно. Идущие за ними начинали повторять этот маневр, и когда очередь дошла и до меня, я поняла причину.

Причиной был ОН. Герой моей галлюцинации. Он стоял, прислонившись к какой-то низкой спортивной машине, и выглядел совершенно обычно. Черное пальто, серые брюки, черные же ботинки на толстой подошве, длинные волосы зачесаны в "хвост" на затылке и почти не выделялись на фоне пальто - солидный бизнесмен с причудами, так его можно было охарактеризовать сегодня. Его светлые глаза кого-то искали в толпе выходящих женщин, сам он ничуть не был смущен жадным вниманием, направленным в его сторону. Рациональное моментально предложило версию, что, очевидно, он и раньше кого-то ждал здесь, а я его видела мельком и сделала персонажем своего бреда. Щеки моментально обожгло румянцем, как будто он мог прочесть мои мысли. И тут случилось невероятное - он заметил меня и лучезарно улыбнулся. Я услышала вздох Жанночки, идущей позади меня. Она, видимо, решила, что эта улыбка предназначалась ей. Мое рациональное тут же с ней согласилось и даже придумало версию, что Жанночка познакомилась с ним в одном из клубов и теперь они, наконец, встретились. Логика, правда, оспорила эту версию. Если бы Жанночка познакомилась с ТАКИМ мужчиной, то прожужжала бы нам все уши, да и к Владимиру Алексеевичу потеряла бы интерес. Рациональное не растерялось и парировало тем, что Жанночка могла бояться спугнуть удачу, а Владимира Алексеевича воспринимала как запасной вариант. Тут логике крыть было нечем, и она согласилась.

Я меж тем ускорила шаг, чтобы не мешать воссоединению двух влюбленных сердец. Но была поймана за руку и развернута лицом к мужчине.

- Лина, куда же вы? Я так долго вас ждал.

Жанночка изумленно вскрикнула. Мужчина не обратил на нее никакого внимания, а я была не в состоянии вообще хоть как-то реагировать. Рациональное мелко тряслось, пытаясь хоть как-то объяснить происходящее. Память судорожно пыталась найти где и когда я с ним успела познакомиться. Логика, демонстративно полируя ногти, указывала на единственный вариант -ЭТО НЕ БЫЛО ГАЛЛЮЦИНАЦИЕЙ, ЭТО ПРОИСХОДИЛО НА САМОМ ДЕЛЕ. Рациональное приготовилось упасть в обморок и меня прихватить с собой. Но падать в обморок к его ногам второй раз было бы слишком унизительно, к тому же, те из моих коллег, кто не был обременен хорошим воспитанием, все еще продолжали на нас глазеть. Увидев в моих глазах смятение и панику, мужчина обвел зрителей взглядом. Эффект был поразительным - все тут же поторопились уйти, даже Жанночка, которой, судя по всему, очень хотелось остаться.

- Вы же помните меня, Лина? - Спросил он у меня, когда мы остались на улице одни.

- Вас сложно забыть. - Буркнула я, маскируя нелюбезностью растерянность.

- Прекрасно. Давайте покатаемся немного. - Он жестом показал на машину.

Рациональное было в предобморочном состоянии, и, как часто бывало в такие моменты, командование на себя взяла истеричность.

- Никуда я с вами кататься не поеду, пока вы все не объясните!

- Мы будем объясняться на посреди улицы? - Удивленно приподнятая бровь.

- Я не сяду к вам в машину! - Истеричность была очень дружна с упрямством и враждовала с логикой.

- Почему? - К одной брови присоединилась вторая.

- Вы еще спрашиваете? Ваши друзья пытались меня убить, а вы вышли из воздуха! Вы, вы... - У меня перехвалило дыхание.

- Николай Данилович, позвольте напомнить. И мои, как вы выразились, друзья пробовали на прочность барьер, а я вышел из, скажем так, портала.

- А если бы он не выдержал?! Они об этом подумали?! Мне бы хватило одного попадания. А то, откуда вы вышли - это ваши проблемы!

Я прекрасно понимала, что хамлю и нарываюсь, но мне было практически все равно. Ощущение близкой смерти накатывало на меня совершенно так же, как в тот вечер.

- Он бы выдержал, а они уже строго наказаны. - Николай Данилович, видимо, решил сосредоточиться на главном. Как будто понял, что с его выходом из портала я, в принципе, смирилась.

- А если бы его не было? Что тогда было бы со мной? Я же слышала, они хотели со мной "позабавиться". А я знаю, как "забавляется" Дикая Охота! - Я действительно знала - писала как-то работу по германо-скандинавской мифологии. Если бы меня просто убили, мне бы крупно повезло.

- Они ничего бы не смогли вам сделать - вы старой крови. - Тон был нарочито спокойным.

- Да что это вообще такое - "старая кровь"? - Я же почти кричала.

- Это, как и многое другое, я собирался вам объяснить. Но здесь неподходящее место. Место было действительно неподходящим - улица, хоть и считалась тихой, все же была проходной - просто чудо, что на ней еще никто не появился. Тогда я не знала, что это действительно чудо. Одно из многих. Но я не собиралась сдаваться:

- Я не сяду к вам в машину, откуда я знаю, что вы не убьете меня как свидетеля ваших "забав"?

- Я не собираюсь вас убивать, с моей стороны это было бы очень неосмотрительно.

- И вы думаете, я поверю человеку, который передвигается порталами? - Вторая часть моих претензий никуда не делась.

- Это не портал, это БМВ.

- Тогда был явно не БМВ.

- Способы моих перемещений никак не влияют на мое желание убивать.

- А что влияет? - Я тоже умела цепляться к словам.

- Множество факторов, но ни один не имеет к вам никакого отношения.

- Вот как?

- Именно так. Лина, я клянусь вам, что никогда не причиню вам вред и не сделаю ничего против вашей воли. - Говоря это, Николай Данилович смотрел мне в глаза, и я увидела нечто невероятное: от зрачков по его серо-голубым глазам - я, наконец, разглядела цвет - растеклась желтизна, делая их зелеными. Я, конечно, слышала про глаза-хамелеоны, но вот так...

Это меня настолько ошеломило, что я молча кивнула и только теперь заметила, что он так и не отпустил мою руку. Николай Данилович галантно открыл передо мной дверь машины и помог усесться. Сев на водительское место, он завел машину, и мы мягко тронулись с места.

- Только давайте побыстрее, у меня кот на улице.

Я всё пыталась сформулировать вопросы, которые хотелось задать. Их было так много, что я так и не смогла выбрать главный, поэтому молчала. Молчал и мой спутник, сосредоточившись на дороге.

- Почему бы вам не начать? - Наконец "созрела" я. -Тем более мы скоро приедем... - И тут я поняла одну очень неприятную вещь - я не сказала куда ехать, собственно, про работу я тоже не говорила

- Откуда вы знаете где я живу?! И работаю?! И что еще вы знаете?!

Мне вдруг стало очень страшно. Этот человек, если он человек, знает обо мне непозволительно много для столь короткого, как у нас, знакомства. Хотя если принять во внимание обстоятельства этого знакомства... Если он перемещается порталами, то что еще он может?!

- Я знаю о вас то, что можно узнать с помощью частного детектива за три дня - где вы живете, где работаете, что предпочитаете в еде, что кот у вас появился недавно и живете вы одна.

- Вы следили за мной?!

- Не я, детектив.

- И вы думаете, это вас извиняет?!

- А я и не собирался извиняться.

- Вот как? А ну, остановите машину.

- Зачем? - Затем, что я не собираюсь выпрыгивать на полном ходу.

- Лина, успокойтесь, мы почти приехали, сейчас доедем, вы уладите дела с котом, и мы поедем поужинать, я вам все расскажу..

- Вы довезете меня до дома, я выслушаю все, что вы мне скажете за это время, а дальше я никуда с вами не поеду, а если вы попытаетесь настаивать - вызову полицию. Скорее всего, меня сочтут сумасшедшей и запрут в дурдоме, но лучше уж так.

- Хорошо. Я не буду настаивать. Но и впопыхах разговаривать тоже не собираюсь, подождем до следующей встречи.

Я почти физически ощущала исходящее от него раздражение, но, странное дело, мне совсем не было страшно. То есть я боялась, но не его и его раздражение.

- Не думаю.

- О, поверьте, она состоится. И очень скоро.

- Сомневаюсь.

- Вы сами захотите.

- Еще сильнее сомневаюсь.

- Я заеду за вами на следующей неделе, и мы снова попытаемся поговорить.

- Не смейте снова приезжать ко мне на работу! После того представления, что вы сегодня устроили...

- Вот увидите, никто и не вспомнит.

- О, вы не знаете моих коллег.

- А вы не знаете меня. Даю вам слово, что никто не вспомнит об этом уже к завтрашнему утру.

- Откуда вы знаете?

- Знаю. И так же знаю, что мы еще встретимся.

И тут моя бесшабашность, запертая на все замки еще в детстве, выкрикнула "Была не была!". Рациональное и логика слегка опешили, что и позволило мне сказать:

- Отлично! Если никто из моих коллег не станет меня в понедельник расспрашивать о вас, я согласна встретиться. Но не после работы, в обед, во вторник. Недалеко от моей работы есть кафе "Вторая дверь налево", во вторник в час дня я буду там. У вас будет час.

- Договорились.

Дальше мы ехали молча. Я старательно смотрела только в окно, чтобы не пропустить безопасное место для остановки.

- Остановите здесь, пожалуйста.

На его немой вопрос я вынуждена была пояснить:

- Не стоит давать повод для сплетен еще и моим соседям.

- Как вам будет угодно. - Николай Данилович остановился на указанном месте, и не успела я открыть дверь, как он вышел из машины и открыл ее сам, подав мне руку. Я смутилась - подобное обхождение в нашем феминистическом обществе встретишь нечасто.

- Спасибо. - Я вежливо поблагодарила за помощь.

- Не стоит благодарности. Проводить вас вы тоже не позволите?

- Боюсь, что нет. Спокойной ночи, Николай Данилович.

- Данило́вич. Это фамилия. - В его голосе сквозила улыбка.

- Извините, я как-то не подумала.

Хорошо, свет фонаря сюда не доставал и не было видно, что мои щеки стали под цвет маков на моей любимой кружке.

- Ничего страшного, спокойной ночи, Лина. - И он склонился к моей руке.

Меня опять пронзило ощущение, похожее на легкий удар тока. Я поспешила к подъезду и через несколько секунд услышала звук отъезжающей машины. В голове царила полная неразбериха, все молчали.

Мист ждал меня на скамейке. Ни слова ему не говоря, я открыла дверь в подъезд и молча поднялась на свой этаж. Так же молча, я переоделась и пошла на кухню, Мист все это время хвостом следовал за мной. Когда я положила ему в миску рекомендованный творог, даже не подошел к ней, а запрыгнул на табурет и обеспокоенно посмотрел на меня. Эта забота меня растрогала.

- Со мной все в порядке, иди ешь.

Кот мне не поверил и привстал на задних лапах, явно просясь на руки. Такое проявление чувств я видела впервые и чуть не расплакалась. Взяв Миста на руки и прижав к себе, я зашептала ему в ухо:

- Со мной случилось нечто невероятное, милый, и я совсем не знаю, как на это реагировать, но я разберусь, обещаю. А теперь иди кушать.

Я поставила кота возле миски. Сопротивляться одновременно магии слова "кушать" и запаху еды у Миста сил не было, и он начал есть. А мне есть совсем не хотелось, поэтому я сделала себе чай и пошла в комнату смотреть телевизор, что делала крайне редко. Я долго переключала каналы, прежде чем найти старый музыкальный фильм и полностью погрузиться в происходящее на экране. Поев, пришел Мист и устроился рядом. Ему очень понравилось, когда я чесала его за ушком, и не очень, когда я подпевала. То ли я совсем уж плохо пою, то ли у Миста абсолютный слух и его оскорбляет все, кроме совершенства. Потом мы плавно перебрались в спальню, и Мист, против обыкновения, лег у меня под боком, а не в ногах. Я ничего не имела против, даже обняла его и прижала к себе поближе. Уснули мы под его мурлыканье.

День 8

Субботнее утро началось со звонка. Я спихнула сживота Миста и потянулась за телефоном. Если Мист еще не проснулся, то было очень рано, а так рано в субботу мне могла звонить только мама. Разговор вышел, как всегда, неоднозначным. Мне рассказали, как бездарно я прожигаю жизнь, что мама умрет не дождавшись внуков, что сколько можно жить одной, пора бы уже перебираться домой, а с квартирой что-то решать. Кстати, "что-то решить с квартирой" было навязчивой идеей моей мамы. В свое время она очень обиделась на мою тетку. Она считала, что золовка поступила неразумно и несправедливо, оставив квартиру мне. И это она еще про деньги не знает. Я же говорила, что мама до сих пор считает меня маленькой девочкой. Я вяло отвечала, зная наперед, что на все мои аргументы у мамы найдутся убедительные, с ее точки зрения, контраргументы. Меня, в который раз, спас отчим, он заторопил куда-то маму, и та быстро свернула разговор. Мист все это время недовольно щурился. Видимо, его расстраивала моя бесхребетность.

- Пошли завтракать, мистер Совершенство. Нас ждут великие дела.

Дела нас ждали не просто великие, а прямо таки грандиознейшие. Стирка, уборка и торжественный вынос мусора, который пришлось сделать первым номером программы, потому что Мист игнорировал лоток как способ оправлять свои естественные надобности. Ежедневный кросс до двери закончился неожиданно. Я попалась. Мои соседки технично взяли меня в "коробочку". Не знаю, было ли это частью плана или удачной импровизацией, но вырваться не было никакой возможности.

Мне припомнили все - грубость, регулярные возвращения позже положенного приличной девушке, неучастие в общественной жизни подъезда, которую, кстати, осуществляли они между собой, и много чего еще. Апофеозом всего действа стало выдвижение мне ультиматума - "Убрать с глаз долой это исчадье". Я имела наивность - или наглость - спросить какое. И далее на меня вывалился такой список Мистовых прегрешений, которых хвалило бы на девять кошачьих жизней. Причем, ничего такого ужасного Мист не делал. Не воровал, не справлял нужду в неположенных местах, даже дорогу не перебегал. Особо сомнительными мне показались обвинения в охоте на голубей, которые до покушения на их жизнь были "гадкими птицами, которые загадили весь двор"; попытки "сожрать Мушечку", Мушечка была помесью той-терьера и болонки, жила она у одной из бабулек, и была чрезвычайно противной и гавкучей, и, наконец, "доведение до инфаркта". Кого именно Мист довел до инфаркта было совершенно не понятно, так как бабульки были в полном составе и добром здравии. Выслушав все претензии, я обвела оппонентов взглядом, старательно подражая моему новому знакомому:

- Кот никуда не денется.

От моей наглости бабульки аж попятились. Я вышла из кольца и с гордым видом зашагала к мусорным бакам. И только возвращаясь я заметила Миста, который все это время сидел за кустом самшита. Скорее всего он не понял, что речь идет о нем, но общее изменение ситуации кот уловил. И почти мне улыбнулся. И даже пошел вместе со мной домой. И даже почти не мешал заниматься домашними делами. Рациональное брюзгливо напомнило мне про ветеринара, но лень, оглядев проделанную работу, потянулась и томно осадила одним словом "Завтра". Рациональное обиженно пробубнело "Ну, только чтобы завтра уж точно", лень согласилась. На том и порешили.

Я удобно устроилась на диване и собралась почитать, но не тут-то было. Рациональное, расстроенное поражением, принялось строить версии относительно господина Даниловича. Логика взялась ему активно помогать. Рациональное, как и положено рациональному гуманитария, в технических вопросах опиралось на курс естественных наук средней школы. Но и этого ему хватало, чтобы утверждать, что все, что говорил господин Данилович - ложь и ерунда. Что порталов, горящей крови и "барьеров" не бывает, а если я думаю иначе, у меня большие проблемы. Логика вкрадчиво напоминала ему, что "барьер" точно был, коллекция метательных снарядов на мостовой - доказательство тому. На что рациональное ответило сакраментальным вопросом "А была ли коллекция?". То, что я ее видела, равно как и видела портал и горящую кровь, аргументом не считалось. К делу тут же подключился скептицизм и начал рассуждать о спецэффектах, кинематографических и цирковых. Сарказм ехидно напомнил про гипноз. Рациональное к идее с гипнозом отнеслось двояко: с одной стороны - это объясняло бы все, что я якобы видела, а с другой - в гипноз рациональное тоже не очень верило. Но за гипноз были научные данные, так что, поколебавшись, рациональное согласилось. Согласилось, чтобы отрастить новую ветвь дискуссии на тему: "А зачем?". Тут начали говорить все хором. Версий было множество, например, очень маловероятная "влюбился и оригинальничает" от романтичности, сомнительная "глупый розыгрыш" от скептицизма и почти правдоподобная "секта-деньги-квартира" от рационального. Логика попробовала было спорить, что зачем ему мои деньги и квартира, если он, судя по всему, не бедствует. Рациональное парировало - "Вот потому и не бедствует, что я не первая такая дурочка". Логика ответила рассуждениями "А зачем тогда ему являться при моих коллегах и делать так, чтобы его точно рассмотрели и запомнили?". Рациональное выдвинуло довод "Быть на виду - самое надежное прикрытие. Тем более, что может быть естественнее - встретила мужчину своей мечты (тут сарказм хмыкнул), влюбилась, вышла замуж и уехала к молочным рекам и кисельным берегам?". Память тут же вставила, что он говорил, что о нем никто не вспомнит, на что рациональное, не растерявшись, выдало "секта-деньги-квартира-массовый гипноз". По всему выходило, что встречаться нам больше не следует и все, что касается этого инцидента нужно выбросить из головы, а лучше забыть, как страшный сон. Но тут вступило в бой любопытство, с которым рациональное зареклось спорить с детства, когда ответом на любимый вопрос любопытства "А что будет, если..." стал прыжок с крыши гаража в кучу опавших листьев, заботливо смятенных дворником, и перелом руки. Любопытство, наученное горьким опытом, просыпалось редко, но уж когда просыпалось, то ради собственного удовлетворения не жалело никого. Вот и сегодня оно пресекло дебаты одним единственным вопросом - "Вот интересно, что он будет говорить?". Рациональное и инстинкт самосохранения наперебой стали кричать о том, что только полная дура может по собственной воле соваться в такие дела. Но любопытство разумными доводами было не победить, и все стали решать как выйти из этой ситуации с наименьшими потерями. В итоге постановили, что встретиться надо только один, последний, раз, сообщить о своем местоположении хотя бы коллегам и обязательно записать весь разговор, чтобы потом, если что, предъявить доказательства. После того как решения было принято и одобрено, я вернулась к книге и вечер стал таким, каким и задумывался - тихим и неспешным. С перерывом, по настоянию Миста, на ужин. Учитывая, что мы завтра должны были отправится к ветврачу, я старалась умаслить Миста сегодня. Мист принял все как должное и наелся, кажется, на неделю вперед.

Решив, что "раньше пойдем, раньше придем", я начала собираться в больницу прямо с утра - вышла вместе с Мистом, чувствуя себя крайне неловко, собрала его "отходы" в банку, позвала его домой, позвонила и записалась на прием, оделась, вызвала такси и только когда оно приехало, приступила к выполнению самого сложного пункта - посадить кота в переноску. Мист, словно поняв, что ничего хорошего его не ждет, упирался изо всех сил. Но победа осталось за мной и Мисту осталось только возмущаться. Чем он и занимался всю дорогу. Таксит оказался понятливый и вез нас максимально быстро, особенно после того, как я ему сказала, что об уменьшении базовой комплектации кота речь не идет. Представив, что мне предстоит еще и обратная дорога, я попросила таксиста меня подождать. Он согласился, напомнив, правда, про оплату времени ожидания. Я согласилась и понесла переноску с воющим Мистом к дверям клиники. Едва я переступила порог, Мист сделал круг по переноске и заорал с явными нотами ужаса. Не знаю бывал ли он раньше в ветклиниках, или запах сказал ему, о том что тут могут сделать с животными, но Мист метался по переноске и орал, как сумасшедший. Девушка с ресепшена, видимо решив, что у нас сложный случай, сразу провела нас в смотровой кабинет, который оказался неожиданно уютным - фотографии животных, цветы на подоконнике, занавеска с принтом кошачьих и собачьих мордочек. В углу за столом сидел доктор, совсем не похожий на Айболита. Доктор оказался крупным мужчиной средних лет, приятной наружности и обладал вкрадчивым голосом, на который Мист отреагировал новой тирадой. Врач представился Юрием Владимировичем и сразу прешел к делу. Взяв у меня переноску, он водрузил ее на смотровой стол и открыл дверцу. Мист хотел воспользоваться возникшей возможностью и сбежать, но Юрий Владимирович с удивительной сноровкой поймал его и приступил к осмотру. Мист от такой наглости сник и позволил вертеть себя, как тряпичную куклу. Врач осмотрел ему глаза, пасть и уши, прощупал туловище лапы и хвост, потом взвесил его, при этом не прекращая говорить с котом. Я за всю свою жизнь не слышала столько комплиментов, сколько Юрий Владимирович отвесил Мисту. От похвал кот немного успокоился и, когда доктор положил его на стол, даже не пытался сбежать. Я смотрела на все происходящее широко открытыми глазами и не сразу поняла, что обращаются ко мне.

- Паспорт заводить будем? - Явно второй раз спросил у меня Юрий Владимирович.

- Паспорт? - Переспросила я растерянно. Я знала о родословных, которые бывают у породистых животных, но про паспорт для кота слышала впервые.

- Паспорт - это специальный документ, в который заносится информация о животном, имя владельца, номер чипа, сделанные животному вакцинации и хирургические вмешательства. Это существенно упрощает идентификацию животного в случае потери и сокращает время выдачи справки для перемещения животного, в том числе и за границу.

- Будем. - Не думаю, что я буду "перемещать" Миста куда-то, но паспорт точно не помешает.

Юрий Владимирович вынул из ящика стола синюю книжицу и стал заполнять.

- Имя и адрес проживания владельца? - Я назвала.

- Кличка животного?

- Мистофилис.

Доктор посмотрел на меня с улыбкой.

- Любите "Кошек"? - И не дожидаясь ответа. - Дата рождения? - И сам себе ответил - ему года два, значит... Так, пол определенно мужской. Порода - метис. Масть - черный. Заводчика, ясное дело, нет. Итак, котик у вас в общем-то здоровый, но я бы сделал анализы. Кал, моча, кровь.

Я замялась и достала из рюкзака злополучную банку.

- Понимаете, он дома в лоток не ходит... Это я собрала, а мочу...

- Понимаю, катетер поставим.

Он достал из шкафа упаковку зловещего вида.

- А больно ему не будет? - Обеспокоенно спросила я.

- Немного будет, но придется потерпеть.

Я старалась не смотреть, что Юрий Владимирович делал с Мистом, а только беспомощно гладила кота по голове, приговаривая "Потерпи, маленький, потерпи немножко". Потом доктор достал из шкафа одноразовый шприц с иглой, распаковал и подошел к столу.

- Держать? - Обреченно спросила я.

- Сами справимся, да, красавец? Он даже не почувствует.

Доктор ловко оттянул Мисту заднюю лапу, сжал ее, раздвинул двумя пальцами шерсть и ввел иглу. Я закусила губу, мне было мучительно жалко кота. Через секунду все было кончено, и Мист, действительно, даже не вздрогнул. Перелив кровь в пробирку и надписав ее, Юрий Владимирович отнес ее и другие "объекты" для анализа за занавеску, видимо, в лабораторию.

- Ну, вот и все. Результаты готовы будут через дня три, оставьте номер в регистратуре, я вам позвоню, решим вопрос с вакцинацией. Хотя я бы не торопился. Он у вас истощен, да и иммунитет, наверное, ослаблен. Вот отъестся, окрепнет, и можно будет уже рассуждать. А так - клещей нет, блохи для его ситуации в пределах нормы, тем более он у вас гуляющий, хотя я бы все-таки рекомендовал обработать. - Тут я со стыдом вспомнила, что так и не "обработала", а ведь собиралась...

- Я купила капли, но забыла. - Голос у меня был как у провинившейся второклашки.

- Ну и хорошо, что купили. Дома, в спокойной обстановке и обработаете. Глисты...

- Я ему глистогонное давала. - Второклашка стала с энтузиазмом исправляться.

- Отлично. Теперь вам главное кушать хорошо. Чем кормите? Кормом?

- Он его не ест. Я на ветеринарном сайте рекомендации прочла - мясо, субпродукты, рыба морская или океаническая, кисломолочные продукты, яйца, овощи, отруби... - Я отвечала, как на уроке.

- О, вижу вы человек с понятием, а то приносят котов с непроходимостью и ожирением, а на вопрос "Чем кормили?" отвечают, мы, мол, на форуме рецепт каши вычитали... Или вегетарианца из кота делают. А вы молодец, продолжайте в том же духе, еще можете ему шеи куриные брать, ему кости грызть надо, для поддержания формы. И витамины давайте. А вообще вот вам брошюра, там основные рекомендации, и по питанию в том числе.

Я взяла брошюру и паспорт , и только потом вспомнила, что чтобы засунуть Миста обратно в переноску мне нужны две руки. Но оказалось, что Юрий Владимирович уже проделал это за меня.

- Я вас провожу.

Мы дошли до ресепшена, который Юрий Владимирович называл регистратурой, заполнили учетную карточку владельца, девушка выписала мне счет за услуги и отправила в кассу. Вернувшись, я забрала переноску с притихшим Мистом, попрощалась и поспешила к такси. Водитель отложил кроссворд и повез нас домой, развлекая меня историями из своей практики. Доехали мы через четыре истории, после расчета водитель протянул мне визитку, со словами "Звоните в любое время". Как и в случае с продавцом зоомагазина, визитку я вежливо взяла, но звонить не собиралась. Предпочитаю общаться с таксистами только через службы-такси. Так надежнее.

Возле подъезда меня неодобрительно, а может и откровенно враждебно, проводили взглядами бабульки. Мист тоже оживился и, сразу после моего "Здравствуйте", поздоровался с собравшимися своим коронным утробным мявом. Бабульки отшатнулись и даже не ответили на приветствия. На лестнице я столкнулась с одним из соседей-алкоголиков, который с умильным "А кто это у нас там?", присел заглянуть в переноску. Мист встретил его шипением и попыткой достать лапой с выпущенными когтями. Сосед сделал ему "козу" и восхищенно воскликнул:

- У, зверюга! Ну, чисто теща моя!

Мисту такое сравнение не понравилось, и он злобно рявкнул.

- Вот, ей-богу, теща!

Я, поняв, что это может затянуться на долго, попрощалась и поспешила к себе. Дома Мист, выпущенный на волю, обиженно глянул через плечо и ушел к себе в домик. Где и пробыл до самого ужина.

Стараясь вымолить прощение, хотя и рациональное шипело на эти попытки не хуже Миста, я порезала коту куриную грудку, сдобрила ее рекомендованным растительным маслом, потерла на терке морковь и напомнила себе, что надо купить отруби.

Мист принял подношение благосклонно, и даже позволил себя гладить в процессе поедания оного, отвечая мне довольным мурчанием. Я прекратила, побоявшись, что он подавится, но Мист недовольно на меня посмотрел и переступил задними лапами, подвигаясь ко мне поближе и явно намекая на продолжение. Так мы и просидели пока он не доел. Потом мы валялись на диване, смотря старый фильм, вернее я смотрела, а Мист дремал. По-моему, он даже не проснулся, когда я перенесла его к себе на кровать. Рациональное твердило, что спать с котами негигиенично и вообще, но я наплевала на его доводы - с Мистом мне спалось куда лучше, чем без него.

День 9

В понедельник я шла на работу со смешанными чувствами и заготовленной историей. Ее сочинили рациональное и фантазия, которую рациональное вообще-то недолюбливало, но куда деваться? Выдумщик из рационального был не очень. Согласно официальной версии, Николай Данилович был сыном маминой подруги, с которым мы познакомились на мамином юбилее при активном участии обеих мам. Нам это участие, разумеется, не понравилось, и мы в пику этим двум доморощенным сводням решили остаться друзьями. Далее шли туманные намеки на то, что с такими мужчинами девушка может только дружить, если вы понимаете о чем я. История была так себе, но моя фантазия, постоянно одергиваемая рациональным, на большее была не способна.

Я приготовилась отражать атаки уже с порога, но их не не последовало. Я, с подачи рационального, решила, что наша гардеробщица, Станислава Захаровна, просто не видела, чем закончилась встреча господина Даниловича с коллективом нашей библиотеки. А рассказать ей никто не успел, так как по выходным она не работала. В отдел я заходила едва ли не крадучись, отчаянно желая стать максимально незаметной. Но и в отделе меня встретили лишь вежливые приветствия от Софьи Ильиничны и Маши. Жанночка, как всегда, опаздывала. На мой вопрос про Дашу, Софья Ильинична ответила, что Даша взяла больничный, ее младший ребенок заболел. Поохав положенное время, я села за свой стол и сделала вид, что готовлюсь к рабочему дню. На самом деле, я ждала свою главную опасность - Жанночку. Если Софья Ильинична и Маша могли и не знать, что Николай Данилович ждал именно меня или обладали достаточным тактом, чтобы не расспрашивать меня, то от Жанночки этого ждать не приходилось. Жанночка появилась ровно за минуту до того, как допустимое опоздание становилось нарушением трудовой дисциплины. Софья Ильинична разочарованно вздохнула, она давно мечтала поймать Жанночку именно на нарушении трудовой дисциплины, чтобы сделать выговор. Но Жаночка все не давала повода. Она, конечно, опаздывала, зато, оберегая фигуру, очень редко обедала, чем компенсировала рабочее время.

Появившись в отделе, Жанночка не торопилась снимать верхнюю одежду, позволяя нам вдоволь налюбоваться на новую дубленку цвета коньяка и жженого сахара. Дубленка была чудесной и удивительно шла Жанночке. О чем ей и было сообщено нами хором и по очереди. Все-таки нигде так не любят обсуждать обновы как в давно сплоченном женском коллективе. Жанночка, позволив нам вдоволь налюбоваться на дубленку, наконец, повесила ее на вешалку и явила нам свой сегодняшний наряд, оказавшийся, на удивление, скромным - простые, даже несильно обтягивающие, джинсы и черная водолазка. Софья Ильинична, впервые за долгое время, не метнула на Жаночку свой осуждающий взгляд, а даже спросила участливо:

- Жанна, у тебя ничего не случилось? - И жестом дала понять, что имеет в виду.

Жанночка рассмеялась.

- Это я прочитала рейтинг самых предпочтительных качеств женщины, по словам мужчин. Представляете, что там было в первой пятерке? Скромность! Все остальные качества у меня были, и я решила пробовать побыть скромной. И знаете, что? Помогает! Мы с подружкой в клубе проверили: оделись почти как монашки, стали тихонько в уголке. Так столько желающих познакомиться было! Я даже свой рекорд побила!

- Мне недавно сказали на кладбище хорошо знакомиться, с вдовцами. Приглядишь кого поинтеллигентнее - разок другой на глаза ему покажешься, то да се... - Выдала Маша.

Машка до того, как стать матерью, а потом уже и одиночкой, любила вот так ввернуть какую-нибудь фразу из кино или мультфильма. Она вообще была общительным и компанейским человеком. Мы почти стали подругами, но в Машину жизнь пришли сначала Большая любовь, а потом, следом за ней, и Большая беда. Машина большая любовь бросила ее почти срезу же после рождения ребенка, заявив, что она уже не та девушка, в которую он влюбился и больше его не вдохновляет. Мысли о том, что, конечно, не та, хотя бы потому, что выносила и родила ребенка, да и какое тут вдохновение с младенцем на руках, Большой любви в голову не приходили. В ту голову вообще редко что приходило. Разве что стихи... Большая любовь была Великим, но непризнанным, поэтом. После того, как он упорхнул к другой Музе, Маша осталась совсем одна с младенцем на руках. Мы помогали ей как могли, но все же казалось, что в ней что-то потухло. Поэтому, мы с Софьей Ильиничной заулыбались даже не удачной цитате, а тому, что Машка потихоньку возвращается. Это даже отвлекло меня от рокового слова "пятница", произнесенного Жанночкой. Я внутренне напряглась и еще раз проговорила про себя заготовленную историю. Но она не понадобилась. Жанночка ни о чем, кроме похода в клуб, больше не говорила. Рациональное тут же выдало версию об ущемленной женской гордости и нежелании признавать свое поражение. Верилось в это слабо, потому что Жанночка свято верила в свою неотразимость и, скорее, попыталась бы выпытать у меня побольше информации о таком роскошном, с ее точки зрения, варианте. Но рациональное не сдавалось и напомнило мне о том, что Жанночка считает себя великим стратегом по части отношений и, видимо, ждет подходящего случая. Однако, Жанночка не была единственной моей головной болью. У нас хватало любительниц почесать язык о чужие кости, предварительно отмыв их до чистого. Но что-то во мне, вопреки рациональному, всё же верило Николаю Даниловичу. И чтобы укрепиться в этой вере, я решила провести эксперимент. Весь рабочий день я, под различными предлогами, ходила по разным отделам и старательно попадалась всем на глаза. Но ни косых взглядов, и внезапно прекращающихся разговоров, ни прямых вопросов не было. Это было невероятно, но все действительно забыли, что видели в пятницу вечером и Николая Даниловича, и мой с ним разговор. На вопрос "как такое вообще может быть?" рациональное ответило уже набившим оскомину "массовый гипноз" и, кажется, само себе не поверило. Зато любопытство записало в свой список озаглавленный "а мне вот еще что интересно" пару вопросов. Встреча стала неизбежной. Он обещал, и обещание было выполнено, мне следовало поступить так же. "Но разговор все же не мешало бы записать" - не унималось рациональное.

Вторник начался с того, что я испытала знакомое каждой девушке уныние - мне нечего было надеть. Нет, в шкафу было достаточно одежды, но... не такой. Приготовленное с вечера было отвергнуто, а ничего другого на ум не приходило. Рациональное злобно шипело и кивало на часы, а я все стояла возле открытого шкафа. В чувство меня привел Мист. Ему надоело молча ждать, пока я соизволю исполнить свой долг, и он решил озвучить свои претензии. По всему выходило, что я бесчувственная стерва, вся радость которой - заставлять бедного котика страдать. Это меня в значительной степени отрезвило. Я подумала, что устраивать аттракцион с переодеваниями утром - не самая лучшая идея, тем более поводов для этого я не видела никаких. Тут я, конечно, кривлю душой. На самом деле, я, конечно же, хотела произвести впечатление. Но рациональное на пару со скептицизмом в два голоса твердили мне, что стараться произвести впечатление на человека, перед которым ты рухнула в обморок, а потом еще и хамила, как последняя хабалка, просто смешно. Поэтому я надела то, что собиралась, привычно заколола косу на затылке и побежала на работу.

До обеда я просидела, как на иголках, и без четвери час уже спешила во "Вторую дверь налево". Это было маленькое, уютное кафе без претензий на оригинальность. Свое название оно получило за соседство с одной конторой, с которой его часто путали. Персонал так часто отвечал на вопрос "А где..?" этими словами, что было решено дать кафе такое название. Контора потом переехала, а название осталось. Посетители были, в основном, постоянные, с официантками здоровались почти как с друзьями. Я села за свой любимый столик у окна, тепло улыбнулась официантке, заказала свои обычные салат и чай с чабрецом, привычно оплатила счет и стала старательно убеждать себя в том, что я просто пришла пообедать.

Господин Данилович пришел минута в минуту - на пороге кафе он появился как только секундная стрелка подошла к "двенадцати". Не тратя время на разглядывание интерьера, он пошел прямо к моему столику. Я едва успела запустить диктофон на телефоне. Произнеся "Вы позволите?" и не дожидаясь ответа, Данилович сел напротив меня.

- Здравствуйте, Лина. Рад, что вы все-таки пришли.

- Добрый день. А что, были сомнения?

- Были, - легкая улыбка.- Я понимаю, что с вашей точки зрения ситуация бредовая.

- Бредовая - не совсем то слово, я бы сказала - совершенно необъяснимая.

- Это я и хотел бы исправить.

В тот момент мне принесли салат. Официантка, едва поставив мне тарелку, повернулась к моему собеседнику и приготовилась принять заказ, с таким видом, будто он исходит от особы королевской крови, внезапно нагрянувшей с визитом.

- Кофе, пожалуйста. Черный, без сахара.

- Не любите сладкое? - Спросила я, когда официантка почти побежала выполнять заказ.

- Люблю несладкий кофе. Я, знаете ли, застал времена, когда его пили без сахара.

Память немножко побуксовала, и, разведя руками, выдала, что последние лет пятьдесят кофе пьют с сахаром. То есть некоторые может и без сахара, но общая тенденция... По крайней мере на просторах нашей и бывшей нашей страны. Эта информация вызывала еще больше вопросов.

- Это какие? - Вопросы не заставили себя ждать.

- Во времена моей молодости, когда кофе только стал распространятся по Европе, его пили без сахара.

Я уронила вилку. Честно говоря, я бы и сама свалилась под стол, но мебель не позволяла.

- Вы это серьезно?

- Абсолютно.

Память быстренько произвела подсчеты.

- Вы хотите сказать, что вы родились четыреста лет назад в горах Шотландии, в клане Маклаудов, вы - Горец и вы бессмертный? И под пальто у вас катана?

Недоумение, отразившееся на лице моего визави, просилось в палату мер и весов.

- С масскультурой вы, похоже, не знакомы. Или запамятовали? Оно и не удивительно - такой почтенный возраст... - Рациональное позорно капитулировало и сдало управление сарказму и скептицизму.

- Масскультурой? - Данилович проигнорировал "шпильку".

- Ну, знаете - телевидение, сериалы, франшиза, поп-музыка...

- Я знаю, что такое "маскультура", только не понимаю, какое отношение она имеет ко мне? - Судя по всему, озадаченность не входила в число любимых, или хотя бы привычных, чувств моего собеседника.

- Да был такой сериал лет пятнадцать назад...

- А вы в этом смысле... Могу вас уверить - ни к клану Маклаудов, ни шотландским горцам я не имею никакого отношения.

- То есть все остальное правда? - Я сама удивилась легкости, с которой сказала это. Вообще, вся ситуация была настолько абсурдна и не вписывалась ни в какие рамки, что единственное, что оставалось делать - вести себя как будто она нормальна.

- Почти. Я действительно родился почти четыреста лет назад в горах Черногории и, в некотором роде, бессмертен.

- В некотором роде?

- Меня можно убить, и для этого совсем не обязательно рубить мне голову.

- Значит сериал вы все-таки смотрели?

- Пару серий, попадал несколько раз, переключая каналы.

Подошла официантка, и мы замолчали. Пока она ставила на стол чашку с кофе и чайник с моим чаем, я разглядывала господина Даниловича, пытаясь найти на его лице подтверждение его словам. Увы, несмотря на хорошее освещение и близость объекта исследования, мои поиски не увенчались успехом. На лице мужчины не было никаких следов столь преклонного возраста. Кожа была хоть и с небольшими морщинками, но без дряблости или, наоборот, излишней натянутости, как при злоупотреблении косметическими процедурами. Глаза - чистые и яркие, никакого старческого выцветания или катаракты. Я невольно отметила очень густые черные ресницы, четко очерченные губы и уже чуть пробивающуюся щетину. Заметив мой интерес, Данилович улыбнулся - зубы тоже не производили впечатления протезов.

- Итак, к чему вы пришли после осмотра?

- Вы хорошо сохранились для своего возраста, если он действительно такой, как вы говорите.

- Лина, я понимаю, что все, что я вам говорю, кажется вам бредом, это чистая правда.

- Люди столько не живут.

- Дело в том, то я не совсем обычныйчеловек.

- О боже, дайте угадаю - я не видела вас на солнце, вы не едите человеческую пищу, вы перемещаетесь странным образом - вы вампир?

- Лина, вы слишком увлекаетесь масскультурой. - Данилович почти смеялся.

- Допустим. Но как иначе объяснить все эти странности?

- Странности? На солнце вы меня не видели потому, что два раза из трех мы встречались поздним вечером, к тому же сейчас ноябрь и в ваших широтах даже днем солнце найти проблематично. Я ем человеческую пищу в проверенных местах, это, - он коротко обвел рукой помещение, - к ним не относится. Вы знали, например, что в вашем салате половина ингредиентов лишняя, а другая половина не того качества, что необходима?

Да, Данилович был мастером "перевода стрелок". И ярым приверженцем теории, что лучшая защита - это нападение.

- Знаю, я не так уж кулинарно безграмотна. Но какое отношение мой салат имеет к вам? - Благодаря моей матери, я отлично умела в разговоре отделять главное от второстепенного.

- Никакого, конечно. Я просто объясняю почему я ничего не заказал, раз уж это вас так волнует.

- Я бы не сказала, что волнует. Просто, видимо, архетип совместного преломленного хлеба и накладываемых этим обязательств, не дает мне покоя. - Гуманитарное образование приносит иногда удивительные плоды.

- И какие обязательства вы имеете в виду?

- Да я даже и не знаю. - Я действительно не знала. Требовать от него объяснений бессмысленно - я уже поняла, что Данилович скажет только то, что захочет. Меня волновало, будет ли это то, что я хочу услышать, и насколько это будет правдой. - Я хотела бы просто разобраться в ситуации.

- Давайте разбираться. Дело в том, что мир не совсем такой, каким вы привыкли его видеть...

- Законы физики уже отменили? - Я не смогла удержаться.

- Законы физики отменить невозможно. - Мой собеседник, казалось, наслаждается ситуацией. Видимо, роль гуру ему очень импонировала. - Но есть вещи, которые не вписываются в известные законы физики.

- "Есть многое на свете, друг Горацио, что неизвестно нашим мудрецам"?

- Примерно. Некоторые вещи современные физика, химия, биология, медицина и другие науки объяснить пока не в состоянии.

- А вы?

- А я могу. Но не все.

- Да? - Сарказма в моем голосе было на десятерых.

- Ну, вы же пользуетесь технологиями, не понимая их сути?

- Туше. И какими технологиями пользуетесь вы?

- Всеми, какими захочу. Почти.

- Почти?

- Определенные ограничения существуют даже для меня.

- Я мучительно пытаюсь выбрать - какой вопрос вам задать.

Данилович вопросительно приподнял правую бровь. Выглядело это очень впечатляюще.

- "Какие ограничения?" и "даже для вас?". Правда, второй вопрос, по-моему, откровенное хамство.

- Я потерплю. - Данилович очаровательно улыбнулся. В этой улыбке было обещание терпеть от меня и хамство, и грубость, и все, что мне будет угодно. - Ограничений мало. В общем, я не могу влиять на время и процессы в нем происходящие.

- Но все процессы так или иначе происходят во времени...

- Я не совсем правильно выразился - совершенные во времени. Я не могу изменить то, что уже произошло.

- Этого, в общем, никто не может.

- Не скажите.

- Вы хотите сказать, что существует кто-то или что-то, могущий повернуть время вспять?! - Я порадовалась, что на время забыла о чае. От такой новости я бы точно поперхнулась, с летальным исходом.

- Я не могу утверждать, что такого не может быть.

- Ну да, петли времени и все такое...

- Не возьмусь судить, что из этих теорий правда.

- Не важно, вы-то все равно это делать не можете. Других ограничений нет?

- Если и есть, я их не встречал.

- То есть черная, белая и прочие магии вам подвластны?

- Я бы не называл это магией.

- А как бы вы это назвали? - Вообще, это была робкая попытка рационального внести хоть какую-то нотку порядка в эту симфонию хаоса. Все-таки оно привыкло оперировать четкими определениями.

- Я бы никак это не называл.

- Совсем? - Рациональное совсем сникло.

- Совсем. Видите ли, Лина, магия имеет множество оттенков и еще больше определений, а так же множество законов, канонов и прочих неприятных вещей...

- Вам неприятны законы? - Рациональное напару с осторожностью были начеку.

- Мне неприятны ограничения, которые накладывают законы, особенно, если они установлены не мной. Строго говоря, я только то и делаю, что нарушаю законы.

- Вы противоречите сами себе - сначала вы говорили про ограничения, а теперь про то, что нарушаете законы, потому что вам неприятны ограничения. - Я чувствовала, что теряю нить разговора и занимаюсь демагогией, но мысль о том, что Данилович из тех, кому "закон не писан", изрядно меня пугала.

- Я говорил, что существуют непреодолимые ограничения, и нельзя сказать, что они мне нравятся.

- Значит, все, кроме случившегося, в вашей власти?

- В той или иной степени.

- Но как? Почему? Как такое возможно, в конце концов?

- Отвечу по порядку - усилием воли, потому что могу и на все воля Божья.

- Божья?

- Да, именно Его. Когда Он творил людей, "по образу и подобию" относились не к внешности, то есть, не только к внешности. Нам была дарована возможность творить усилием воли, не в божественных масштабах, конечно, но в достаточных объемах, что бы люди могли ей пользоваться. Правда, до грехопадения в этом не было нужды, а потом было не до того. Но сама память о такой возможности сохранилась. В попытках возродить в себе это умение, люди совершали обряды, придумывали заговоры, проводили ритуалы и еще много разной чепухи. Хотя иногда что-то совпадало, и результат был, что только укрепляло людей в их заблуждениях.

- Заблуждениях? - Я знаю, что повторять последнее слово с вопросительной интонацией глупо, но это единственное, на что я была способна.

- Заблуждениях в том, что для достижения результата нужны какие-то слова, действия, зелья и тому подобное.

- А что, не нужны? - Сарказм, уж если дорывался до своего, никогда не терялся.

- Нет.

Сарказм был обескуражен - такой короткий ответ не давал ему свободы маневра.

- А что нужно?

- Ничего, кроме желания.

- Совсем ничего?

- Ну, еще возможность, конечно. Но она, так или иначе, есть у всех.

- То есть вы хотите сказать, что все люди на земле могут делать что хотят?

- Чисто теоретически - да. А вот с практикой посложнее. Возможность, конечно, есть у всех, но вот размер ее бывает настолько мал, что не может покрыть и самое маленькое желание.

- И что же это за возможность?

- Сила. Энергия. Называйте как хотите.

- Ясно. Привет джедаям и ситхам.

- Я повторюсь - вы слишком увлекаетесь масскультурой. Хотя, в общем-то, вы правы, принцип действия похож.

- Ну, что поделать? Я выросла в масскультуре и она прочно въелась мне в подкорку. - Сарказм резвился как никогда. - Значит, большинство людей не могут, а вы можете?

- Могу.

- Почему?

- Потому что я - Старая кровь. Я принадлежу к одному из родов, которые, по праву крови, имеют больше силы, чем другие. И, предвосхищая ваш вопрос, да, вы тоже Старая кровь.

Сказать, что я была удивлена, значит, ничего не сказать. Информация, полученная мной, упорно не хотела укладываться в голове. Она была настолько неправдоподобной, невероятной и абсурдной, какой могла быть только правда, которую немыслимо было принять.

Пока я сидела, пытаясь примириться с новой реальностью, Данилович жестом попросил у официантки счет. И заметно нахмурился заглянув в принесенную папочку с чеком.

- Почему здесь только мой кофе?

- Потому что за себя я уже заплатила, по-хорошему, я должна заплатить и за вас - ведь приглашение исходило от меня. - Я потянулась к папочке.

- Причем тут приглашение? - Данилович резко отдернул руку со счетом. - Я - мужчина, и я должен оплачивать счет.

- Вы мне не друг, не любовник и не родственник, чтобы я позволила вам за меня платить.

На лице Даниловича заиграла улыбка.

- Два из трех. Скорее всего, Лина, я ваш пра- и несколько раз пра-дедушка.

День 10

Мое знакомство с Николаем Даниловичем определенно открывало во мне новые грани изумления, удивления и обескураженности. Его заявление о нашем возможном родстве по силе воздействия на меня было только чуть меньше, чем информация о Дикой Охоте. Рациональное лежало в глубоком обмороке, сарказм и скептицизм оторопело молчали, подозрительность верещала о секте и ее сумасшедшем лидере, и только любопытство, как ни в чем не бывало, взяло все в свои руки.

- Допустим, вам действительно столько лет, как вы говорите, и, допустим, целибат вы не соблюдали, но я-то как внучкой оказалась?

- Мне действительно столько лет, и да, целибат не соблюдал. А что до нашего родства - я часто бывал в ваших краях. И, очевидно, был близко знаком с одной из ваших пра-бабушек.

- Допустим. В мире и не такое случается, но с чего вы решили, что мы с вами родня?

- Вы поставили "барьер", через который прошел только я.

При воспоминании о том, кто, а вернее что, пыталось пройти через "барьер", мне стало очень не по себе.

- Я не очень понимаю, что такое "барьер" вообще, и как я его "поставила".

– Очевидно, вы очень не хотели, чтобы к вам приближались.

- Я часто не хочу, чтобы ко мне приближались, но "барьеры" при этом не ставлю.

- Я же говорю, очень не хотели, вы сильно испугались, это спровоцировало выброс силы и получилось то, что получилось. К тому же, близость Старой крови могла разбудить в вас скрытые возможности.

- Близость Старой крови? Вы хотите сказать, что в той толпе были ваши внуки?..

- Внук, положим, там был всего один. Все остальные были другой Старой крови.

- Один? И сколько их вообще?

- Тех, о ком я знаю, двое, считая вас. Несмотря на мой нецелибат, детей, а соответственно и внуков у меня мало. Контрацепцию ведь не вчера придумали.

Память, видимо, ошалев от такой информации, тот час подкинула мне пару картинок на тему истории контрацепции. Некоторые из них заставили меня хихикнуть. Я очень надеялась, что истеричности в этом было не очень заметно.

- Итак, сколько у меня предполагаемых родственников? - "Предполагаемых" вставило рациональное, которое мало-помалу приходило в себя.

- Двое, включая меня.

- Двое? А ваши дети...

- Нынеживущих - ни одного.

- Но почему?

- Как-то не получилось.

- И вы так спокойно об этом говорите?! Ваши дети умерли, а вы...

- А я давным давно их оплакал, если вы об этом. К тому же, если не уметь смиряться со смертью близких людей, можно сойти с ума. Даже не в такой ситуации, как моя.

- В общем, вы правы, конечно, но разве вам не хотелось, чтобы они были с вами?

- Я и не знал их. Поэтому не знаю, хотел бы или нет.

- Не знали? Но разве их матери не приводили их к вам?

- Вряд ли бы они сумели, я тогда вел кочевую жизнь, и никогда долго не останавливался на одном месте.

- Понятно, и в каждом порту по невесте. Я удивлена, что у вас всего двое внуков.

- Внуков, в таком понимании, у меня гораздо больше, конечно, но не все они Старой крови.

- Не все?

- Доля Старой крови, так или иначе, есть во всех людях на планете, у кого-то ее больше, у кого-то - совсем немного. Те, у кого ее больше всего, в полной мере могут называться Старой кровью.

- Вы говорили про то, что сами из рода Старой крови, значит, есть те, у которых ее больше всего?

- Отдаю должное вашей внимательности к деталям. Да, в представителях некоторых родов ее больше всего. В таких родах ее старались не разбавлять, мои родители, например, были кузенами.

Эта информация натолкнула меня на интересную мысль, которую любопытство тут же облекло в вопрос.

- Как династические браки?

- Примерно.

- Боюсь показаться глупой, но королевские династии случайно не Старая кровь?

Данилович улыбнулся.

- Глупой вы в любом случае показаться не сможете. Да, они Старой крови. Почти все. Без этого было бы довольно сложно удержаться на троне - мысль "чем я хуже короля?" довольно часто возникала во многих головах.

- Но династии свергали...

- Свергали. Старая кровь - не панацея от государственных переворотов, иногда воля сотен людей может пересилить волю одного человека, пусть он и Старой крови. К тому же, на троне не всегда оказывались отпрыски королевской крови. У истории много разных интересных историй, уж извините за тавтологию.

- Как интересно... Но, - я посмотрела на часы в телефоне, а заодно и выключила диктофон, - мне уже пора, спасибо за компанию.

Я было привстала, но Данилович одним неуловимым движением встал из-за стола, оказался за моей спиной и отодвинул мне стул. Я встала и сразу же оказалась в облаке его запаха, в котором переливались ноты парфюма, дорогого табака и его собственного едва уловимого аромата.

- Спасибо.

- Не за что. Я провожу вас. - В его тоне не было даже намека на вопросительную интонацию.

- Не стоит.

- Как хотите. Но мы не договорили.

- Не договорили, но путь до моей работы - не лучшее место для продолжения разговора.

- Где и когда мы продолжим? - На этот раз в его тоне сквозило едва уловимое раздражение - очевидно Данилович не привык соглашаться на чьи-то условия.

- Ваша очередь выбирать, - я решила погладить его по самолюбию, - но учтите у меня кот, которого надо кормить - после работы я должна быть дома, - долго гладить малознакомых мужчин по самолюбию было опасно.

- Ваше желание для меня закон, - Данилович явно еле сдерживался. Его самолюбию видимо было необходимо очень длительное поглаживание. - Когда ваши заботы о коте заканчиваются?

- Он очень быстро ест, так что в восемь я уже свободна. - Мое рациональное решило поиграть в "поддавки".

- Вы поужинаете со мной? Сегодня?

- В проверенном месте? - Сарказм, понимая, что скоро его опять задвинут, стремился порезвиться напоследок.

- В проверенном. - Сказал Данилович с улыбкой в голосе, казалось, мой сарказм его забавляет.

- Мммм, форма одежды парадная?

- Как вам будет угодно. Со мной вас пустят в любом виде.

- А, ну да, Старая кровь.

- И это тоже.

На этом мы и расстались. Ровно на полпути до моей работы. За разговором я и не заметила, как надела куртку, подозреваю, что без помощи Даниловича тут не обошлось, открыла дверь кафе, скорее всего он и здесь отметился, в общем, господин Данилович действовал на меня странным образом. Раздумывая над этим, я дошла до работы и приготовилась терпеливо дожидаться конца рабочего дня и старательно прогонять мысли о предстоящем ужине.

День 11

После работы я уговаривала себя не спешить. Рациональное, на этот раз, объединившись с женским достоинством, вещало о недопустимости, непозволительности, неприемлемости и прочих очень важных вещах. Я была в принципе с ним согласна, но любопытство настойчиво подталкивало меня вперед. Мист был рад получить свой ужин в рекорднокороткие сроки, но, поев, выразил обеспокоенность моей лихорадочной деятельностью. Решив, что чтобы там не говорил Данилович, в "проверенное" место в повседневной одежде идти не комильфо, я начала мучительно выбирать что мне надеть. К счастью, обилием одежды для торжественных случаев я не обладала, так что выбор свелся к платью и ... ещё одному платью. Повинуясь порыву, я выбрала... платье. Оно было куплено мне еще моей теткой, которая обладала безупречным вкусом и "чувством вещи". Платье сидело на мне идеально и, благодаря своей элегантной простоте, подчеркивало мои достоинства и скрывало недостатки. Соорудив на голове "французский пучок", который в просторечии именуется "ракушкой", я занялась макияжем. Краситься я не любила и поэтому не слишком умела, так что обошлась, по выражению моей мамы, "жалкой попыткой" - тушью для ресниц, пудрой и помадой. Существенно повлиять на мои представления о собственной внешности это не могло, но с детства усвоенное правило - "накрашенная женщина почти красива" - придавало мне уверенности.

Без пяти восемь наказав Мисту вести себя хорошо, под его недоуменным взглядом я вышла из квартиры.

Пока я спускалась, в моей голове билась одна мысль "Только бы никого из соседей не встретить", но, видимо, мироздание было сегодня на моей стороне и ни на лестнице, ни возле подъезда не было никого. И тут я растерялась, Данилович был явно заинтересован во встрече со мной и вряд ли стал бы опаздывать, но никаких признаков его присутствия в обозримой округе не было. Прождав еще несколько минут, я решила пройтись до места, на котором Данилович высадил меня из машины в прошлый раз. Оставалась надежда, что он помнил, о моем нежелании давать пищу для сплетен соседям.

И действительно - уже знакомая мне серебристая БМВ стояла точно на том же месте, и рядом с ней, прислонившись к ее округлому боку, стоял самый потрясающий мужчина, которого я видела в жизни.

- Лина, вы великолепно выглядите. - Он сумел произнести это так, что я почти поверила.

- Спасибо. - Буркнула я, адекватно отвечать на комплименты мне так и не удалось научиться.

Данилович распахнул передо мной дверь машины и помог устроиться на сиденьи. Я попыталась проделать это как можно изящнее, но самокритичность прошипела мне приговор. В нем меня сравнили с лошадью и поставили на мне жирный крест. Что поделать, если сочетание машины с низкой посадкой и узкой юбки может убить изящество почти в любой? Самокритичность ехидно меня опровергла, выудив у памяти недавний пример. Я вяло парировала, что слезть с лошади и сесть в машину - это разные вещи. Самокритичность презрительно фыркнула и заявила, что такие женщины, как та, все делают великолепно. Тут включилось любопытство и потребовало прояснить этот момент и даже приготовило вопросы. Но тут наперерез ему встало женское достоинство, по его, достоинства, мнению спрашивать у мужчины о его, а в том, что она его, никто не сомневался, женщине - верх неприличия. Любопытство переписало список вопросов, решив начать с нейтральных, а потом уже вывести на самую интересную тему.

Пока велись эти, в высшей степени, странные дебаты, мы свернули на окраину города, и я, кажется, догадалась, куда мы едем:

- Только не говорите, что ваше "проверенное место" - это "Лунные озера"!

- А что? Вы что-то имеете против?

- Нет, но "Лунные озера"...

- Отличное место, я наводил справки.

- То есть сами вы там не бывали?

- Нет. Когда я в последний раз был в вашем городе, тут уже не было частных ресторанов. У этого места прекрасные рекомендации, но если вы против, мы можем поискать другое.

Я, пытающаяся в уме посчитать, когда же господин Данилович изволил нанести визит в мой город, только рассеянно покачала головой. Я была не против. Кто мог бы быть против "Лунных озер"? У нас в городе даже была поговорка - "Хочешь добиться женщины - своди ее в "Озера"". Справедлива она была для женщин определенного толка, например Жанночка много бы отдала за посещение, что не умаляло достоинств этого заведения. А они были выдающиеся. "Лунные озера" славились прекрасной кухней, впечатляющим интерьером и великолепным обслуживанием. Славились, причем, не только в нашем городе, но и далеко за его пределами. Даже просто поужинать здесь можно было только по предварительной записи, тем удивительнее было то, что Данилович выбрал это место. Либо он был просто неприлично богат, либо... Либо история про Старую кровь была правдой. Да, я до конца не была уверена в ее правдивости. Уж слишком невероятной она была. Тут я склонна была согласиться с рациональным, которое в таких ситуациях руководствовалось правилом "этого не может быть, потому что не может быть никогда". Хотя что-то во мне все-таки было уверенно, что все, что говорил мне Данилович, было правдой. Нельзя сказать, что я всю жизнь чувствовала себя исключительной, но было в моей жизни ощущение некоторой инаковости, которую я старательно в себе искореняла - мне казалось, что "быть как все" существенно проще. Тем более, что сложностей в моей жизни хватало.

- Итак, - прервал Данилович мои размышления, - последнее слово за вами, Лина. Вы согласны с моим выбором?

- Согласна. И даже позволю за меня заплатить. - Говоря по правде, у меня просто не было с собой столько денег, чтобы хватило заплатить за себя. Достоинство возмутилось, конечно, но деваться было все равно некуда. Капризничать по этому поводу было бы глупо.

- Лина, давайте договоримся, куда бы мы не пошли, и кто бы не был инициатором, платить всегда буду я, раз уж я попадаю под одно из ваших условий?

- Это еще надо доказать. Хотя ДНК-экспертиза вряд ли подойдет.

- Почему вы так думаете?

- Что-то мне подсказывает, что вы не станете сдавать кровь для каких либо анализов.

- Вы правы, не стану. Слишком неожиданными будут их результаты.

- Я думаю. Если то, что вы мне рассказали, правда хоть наполовину, исследователей ждал бы большой сюрприз.

- То, что я вам рассказал - чистая правда.

- Возможно, а возможно и нет.

- Ваши сомнения делают вам честь, но лучше бы вам поскорее поверить.

- Лучше для кого?

- Лучше для всех.

С этими словами Данилович заехал на парковку "Лунных озер", остановил машину и вышел открывать мне дверь, оттеснив служащего, который бросился было к машине. Я же, размышляя над тем, кто же эти "все", вновь потерпела фиаско, на этот раз с выходом из машины. На мой взгляд все было проделано вполне прилично, самокритичность же только презрительно скривилась. Не успели мы сделать и пары шагов, как к нам подошел администратор и пригласил проследовать в одну из беседок. Беседки располагались по берегам небольшого каскадного пруда, который, по замыслу хозяев заведения, изображал озера. Вода в нем была подсвечена и в темноте сверкала, как расплавленное серебро. Беседки, казалось, парили над водой, и все это было очень красиво. Правда от воды отчетливо тянуло холодом, и я зябко поежилась. Все-таки беседки у воды в ноябре - не самый удачный выбор. Я с тоской оглянулась на основное строение, которое сияло окнами по ту сторону пруда. Администратор, заметив это, поспешил заверить, что беседки у них отапливаются и замерзнуть мне никак не грозит, но если вдруг нам все же будет некомфортно, мы, конечно же, можем переместится в главный зал...

- Всенепременно, - остановил Данилович этот поток услужливости. В его тоне чувствовался многолетний опыт общения с обслуживающим персоналом, который исполнял все, что пожелаешь, еще до того, как ты эти пожелания выскажешь. Я тихо позавидовала. Мне этот тон никогда сымитировать не удавалось, чем всегда пользовались всяческие консультанты, которые так и норовили поймать меня в магазинах. Тетушка моя таких отбривала парой фраз, Даниловичу, наверное, хватило бы взгляда. Кстати, о тетушке. Если я - Старая кровь, то кто-то из моих родственников наверняка тоже. Мать можно отмести сразу, не знаю почему, но в то, что она Старой крови верилось с еще большим трудом, чем в то, что ей являлась я. Оставался отец и тетка. Папа с виду был совершенно обычным человеком, разве что, чуть более удачливым, чем другие, а вот тетка... Тетка была совершенно необычной. Начать с того, что до самой смерти она выглядела на "слегка за тридцать", чем несказанно бесила мою мать, которая хоть и была на десять лет моложе, выглядела на эти же десять лет старше. К тому же тетка зарабатывала деньги совсем уж экзотическим способом - она была биржевым игроком, трейдером, если быть точной. Что это такое и в чем заключается эта работа, я решительно не понимала, но зарабатывала тетушка неплохо и, после развода родителей, очень помогла нам с матерью материально. Про квартиру и счет в банке я уже говорила. Так что, уж кто-кто, а тетя на роль Избранной подходила как ни кто другой.

А мы тем временем подошли к беседке, которая на поверку была практически домиком - внушительные стены, оконные проемы закрыты панелями, тяжелая дверь. Замерзнуть нам точно не грозило. Внутри, правда, она была типичной беседкой - стол, вокруг которого лавочки с горой подушек, панели оказались односторонним стеклом и открывали вид на пруд, главный зал и окрестности. Администратор включил свет, показал где кнопка вызова официанта и отбыл, пожелав нам приятного вечера. Данилович помог мне снять пальто, и, как мне показалось, задержал свои руки на моих плечах дольше положенного.

Устроившись поудобнее на одной из лавочек, я огляделась в поисках меню.

- Вы что-то хотели, Лина? - Данилович уселся напротив и глядел на меня с преувеличенным вниманием.

- Меню. Стоит, наверное, вызвать официанта...

- Не стоит, я уже отдал все распоряжения относительно нашего ужина.

Я была несколько ошарашена.

- Отдали? А мои предпочтения вы не брали во внимание?

- А что у вас есть какие-то особые предпочтения?

- Нет, но... У меня может быль аллергия на что-нибудь.

- А у вас есть аллергия на продукты?

- Нет, но могла бы быть. И вообще, я могу что-то просто не любить.

- Если вас что-то не устроит, блюдо заменят.

- Дело не в еде.

- А в чем же?

- Дело в том, что вы приняли решение за меня, и мне это не нравится.

- Простите, - Данилович был само раскаянье, - я не подумал, что выбор блюд так важен для вас.

- Дело не блюдах, а в отношении, - я вдруг поняла, что говорю фразами из женских журналов, - простите, я просто немного нервничаю. Ситуация располагает, знаете ли.

- Я понимаю, - улыбка на его лице была действительно понимающей. - Реми, когда я его нашел, две недели не мог поверить в происходящее, а в его время в сверхъестественное верили сильнее, чем в ваше.

- Реми?

- Вы его видели. Это тот, кто меня вызвал.

- А, тот мужчина... А в каком смысле вы его нашли?

- Как вас, наткнулся на него, на охоте, - я при упоминании охоты поморщилась, - не на Дикой, обычной. Кажется на кабана. Точно не помню, это было лет двести назад.

- Двести? - Все-таки у меня в голове не укладывались эти цифры. - Сколько же ему лет?

- Больше двухсот. Точно не знаю, не интересовался. Можете спросить у него сами, когда встретитесь.

- Встретимся? А мы встретимся?

- Если захотите.

- Не знаю. А кем он вам, и мене, приходится?

- Он мой внук, сколько раз пра- сказать не берусь, у него весьма запутанное генеалогическое древо, а вам... Скажем так, кузен.

- Очаровательно. Просто как в мелодраме - давно потерянный кузен.

- Да, все это сильно смахивает на мелодраму, но, тем не менее, это жизнь.

- Странная жизнь. Кстати, а как вы и он так хорошо сохранились?

- Потому что так захотели. В какой-то момент жизни решаешь не стареть и все.

- Так просто?

- А в этом нет ничего сложного, скоро вы сами в этом убедитесь.

Тут в дверь тихонько поскреблись. Я вздрогнула, на какой-то момент мне стало казаться, что мы с Даниловичем одни, и вокруг совсем никого нет. Опасное чувство, особенно рядом с человеком, которому не доверяешь.

Скребся официант, который принес первую партию закусок. Расставив тарелки на столе, он, почти не поднимая глаз, ретировался. Я почувствовала себя неловко - так старательно опускают глаза, когда не хотят смотреть на что-то неприличное. Достоинство, у которого на такие вещи нюх, чопорно заявило, что поздно притворяться невинной овечкой - отдельные беседки предполагают не только конфиденциальные разговоры. Мысль о том, что кто-то мог подумать, что у меня с Даниловичем может что-то быть показалась мне дикой. Да, он очень привлекательный мужчина, но я с ним... Это не укладывалось в голове. Никак. Даже всякие "если бы", которыми обычно обрастают такие мысли, не появлялись. Этого просто не могло быть, потому что не могло быть никогда. Чтобы отвлечься, я оглядела закуски - вроде ничего страшного, типа улиток, не было. Есть не хотелось, поэтому я попробовала всего по чуть-чуть, достоинство, взращенное на романах про благородных барышень, которые "едят, как птичка", довольно кивало. Данилович то ли тоже не хотел есть, то ли не желал перебивать аппетит перед основным блюдом. Во время еды, мы, подчиняясь правилам хорошего тона, молчали, что дало мне возможность обдумать следующие вопросы. Собственно, если не считать вопроса об отношениях Даниловича и той женщины, их, вопросов, было два.

- А как все-таки вы меня нашли? - Задала я первый вопрос, когда официант унес едва тронутые закуски.

- Вы молодая, красивая, умная женщина... - В его голосе словно бы мешались бархат и шелк. Наверное, чтобы замаскировать то, что отвечает он отнюдь не по существу вопроса. Но всё равно это было очень волнующе. И поэтому все во мне разом завопило об опасности.

- Для вас наверное все женщины моложе восьмидесяти - молодые? - Уж кто-кто, а сарказм сбить с толку трудно, вообще, сарказм лучший сторож девичьей чести, достоинство, правда, было с этим не согласно.

- И с чувством юмора у вас все в порядке.

- Что есть, то есть. - Наваждение исчезло. На место едва зарождавшегося томления встала привычная настороженность. - Итак, раз уж мы разобрались с моей личностью, может перейдем к вашей?

- А разве мы закончили?

- А разве нет? Вы знаете обо мне так много, а я о вас так мало. К тому же вам во столько раз больше надо рассказывать...

- Вас беспокоит мой возраст?

- Если вас он не беспокоит, то почему он должен беспокоить меня? Он ведь вас не беспокоит?

- Не беспокоит.

- Что не может не радовать. А скажите, меня просто это всегда интересовало, вы все четыреста лет помните?

- Не все, конечно. Вы ведь не помните все свои тридцать лет?

- Мне нет тридцати.

- Но ведь не помните?

- Нет, но у вас же больше опыта.

- Видите ли, Лина, объем человеческой памяти на самом деле почти безграничен, все дело в правильной организации. У меня было время все упорядочить, хотя, конечно, чем-то пришлось пожертвовать.

- Или кем-то.

- Или кем-то. Я действительно мог кого-то забыть, возраст все-таки. И мне кажется или вы хотели мне задать совсем не этот вопрос.

- Вам не кажется...

И нас вновь прервал официант, принесший основные блюда. Передо мной в океане белого фарфора возвышался островок чего-то неимоверно красивого, но совершенно неопределимого. На подушке из чего-то оранжевого в черных точках покоился кусок чего-то белого с красными завитушками сверху, обрамляли всю эту красоту капли ярко-зеленого соуса.

- Что это? - Задалась я вопросом и неожиданно сказала это вслух.

- Филе сибаса с карамелизированным перцем на пюре из батата с черным кунжутом под соусом из зеленых трав. - Официант был сама предупредительность и доброжелательность, но я все равно почувствовала себя неотесанной деревенщиной. Украдкой взглянув на Даниловича, я заметила его выжидающий взгляд. Он явно ждал, что я скажу по поводу его выбор.

- Какая прелесть! Спасибо! - И, хотя я говорила это официанту, Данилович с его мужским самолюбием остались довольны. На его тарелке, кстати, лежал стейк в два раза больше всего того, что лежало на тарелке у меня. Не то, чтобы я завидовала, скорее эта наглядная демонстрация того, "кто здесь мужчина" меня позабавила.

Когда ушел официант, я было принялась за еду, но была остановлена вопросом:

- Вы довольны? - Данилович и его самолюбие, видимо, нуждались в более отчетливом "поглаживании".

- Вполне, я люблю рыбу. Хотя и не так, как мясо. - Мое самолюбие не собиралось уступать, оно действительно не любило, когда выбор делали за меня. Тем более после стольких лет проживания с моей мамой, которая в принципе не допускала, что я могу выбирать самостоятельно.

- Вы больше любите мясо?

- Люблю. Желательно средней прожарки. - И я с притворным вожделением посмотрела в его тарелку.

- Можем поменяться. - Данилович демонстративно пододвинул ко мне тарелку, хотя что-то мне подсказывало, что он относится к этой идее не слишком позитивно. Но в тоже время - готовность переступить через свои желания. Интересно, чего бы?

- Спасибо, не надо. - Я так же демонстративно подвинула свою тарелку ближе к себе. - К тому же придется отдать вам вино, а оно чудо, как хорошо.

Вино, кстати, официант разлил еще до закусок. И по вину цвета светлого меда я могла бы догадаться, что меня ждет в качестве основного блюда, у Даниловича же бокал переливался оттенками рубина.

- Тогда приятного аппетита, Лина.

- Спасибо.

И мы принялись за еду. Уж не знаю, каков был стейк у Даниловича, но моя рыба была выше всяких похвал. Повар "Лунных озер" оправдывал свою репутацию - ничего вкуснее я в жизни не ела. В какой-то момент я перевела взгляд с тарелки на Даниловича и застала его за беззастенчивым разглядыванием меня.

- Что-то не так?

- Я просто вами любуюсь, Лина. Вы получаете такое искреннее удовольствие от еды.

Я почувствовала, как мои щеки заливает краска.

- А у вас с этим проблемы? - Я уже говорила, что не умею адекватно реагировать на комплименты.

- В каком смысле? - На лице Даниловича застыло недоумение.

- Ну, вам, наверное, сложно испытывать удовольствие от такой простой вещи, как ужин? Я представляю, сколько их было в вашей жизни.

- Да, я бы не сказал. Если бы в моей жизни не было удовольствий, зачем тогда она была мне нужна?

- И много их у вас?

- Хватает, но я рад, что появилось еще одно.

- Смотреть, как я ем?

- Не только.

И это был самый подходящий момент задать самый главный вопрос.

- То есть вы так настойчиво добиваетесь моего общества из одного только удовольствия, или есть еще какая-то причина?

И это был не только удачный момент для вопроса, это был практически момент истины. Я чувствовала, что от того, что сейчас скажет Данилович, в прямом смысле зависит моя жизнь.

- Лина, как бы мне хотелось, чтобы дело было только в удовольствии видеть вас, но... - Данилович сделал паузу в лучших традициях академического театра.

- Но? - Нетерпеливо спросила я. Мне совсем не хотелось превращать свою жизнь в театральные подмостки и подыгрывать Даниловичу.

- Но у меня есть обязательства. Перед вами, перед родом, перед Старой кровью.

- И какое место отведено мне? - Мой голос дрожал. От нетерпения ли, страха или чего-то еще - не знаю.

- Лина, скажите честно - вы меня боитесь?

- Ну, разумеется, боюсь. Вы врываетесь в мою жизнь немыслимым образом, говорите немыслимые вещи... Конечно, я боюсь вас.

- Лина, поверьте, я никогда не причиню вам вред, для меня это равносильно причинению вреда самому себе. Да, у меня есть планы относительно вас, но они абсолютно безопасны для вас. Наоборот, они для вашей же защиты.

- Защиты?! От кого? Только не говорите, что у вас есть давние враги...

- Есть. Они есть у всех кто Старой крови. И они станут вашими врагами, Лина. Смертельными врагами.

- Моими смертельными врагами? Да неужели? - Сарказм был тут как тут.

- Вы - Старая кровь, для них этого достаточно. - Данилович же был предельно серьезен.

- Да с чего бы мне вам верить?! Почему я должна верить во все эти россказни? Это невозможно! - Я чувствовала, что срываюсь в истерику, но ничего не могла с этим поделать - все напряжение последних дней, весь страх перед Даниловичем и его "друзьями", все чувства, которые я старательно подавляла - все это сейчас питало ее пламя. - Откуда я знаю, что вы говорите правду? Вы себя со стороны слышали?! По вашей истории даже фантастический фильм не снять - никто не поверит. И после этого вы заявляете, что у меня есть смертельные враги?!

- Не есть, будут. Лина, я понимаю, что во все это трудно, почти невозможно поверить, но вам все-таки придется. И что бы вам было легче, я вам кое-что покажу.

- Будете взглядом гнуть ложки? Или летать?

- Масскультура. - Данилович улыбнулся. - Но если вам так хочется, я могу и погнуть ложки, и полетать. Выбирайте.

Казалось, он говорил совершенно серьезно. Я растерялась - не каждый день тебе предлагают выбирать между невозможными вещами.

- И вы действительно это можете?

- Действительно. В этом нет ничего сложного. Вот, например, ложки. Ее можно согнуть несколькими способами - просто руками, - Данилович оглядел стол и, не найдя ложки, взял вилку, согнул ее пальцами одной руки, - силой желания, - нож, за неимением вилки, в его руках согнулся сам, - или заставить кого-то согнуть ее.

Я была так ошеломлена аномальным поведением ножа, что не сразу заметила, что мои пальцы берут мою вилку и пытаются ее согнуть. И я совершенно ничего не могу с этим поделать. Я НЕ УПРАВЛЯЛА СВОИМИ РУКАМИ! А они упрямо пытались согнуть вилку! Вилка не поддавалась. Глядя, как Данилович играючи согнул свою, можно было подумать, что они сделаны из алюминия, как в нашей студенческой столовой, чем периодически пользовались студенты, вымещая на вилках злость на преподавателей и скручивая из них нечто причудливое. Но вилки в "Лунных озерах" были ни чета столовским и не гнулись совершенно, по крайней мере - в моих руках.

- Хватит! - Крикнула я, и в тот же миг вилка выпала из моих рук. Я поспешно спрятала руки под столом, опасаясь, что они могут совершить еще какую-нибудь эскападу.

- Теперь вы мне верите? - Данилович смотрел на меня участливо.

- И что вы хотели этим доказать?! Это мог быть банальный гипноз! - Рациональное цеплялось за последнюю свою надежду.

- Лина, мы оба знаем, что это был не гипноз.

Я вынуждена была согласиться - я действительно ЗНАЛА, что это был никакой не гипноз. Данилович действительно согнул вилку силой мысли и пытался сделать это моими руками.

- Никогда больше не смейте этого со мной делать! - Лучшая защита - это, как известно, нападение.

- Не буду. Я просто хотел продемонстрировать возможности Старой крови.

- Продемонстрировали, спасибо, считайте, что я вам поверила. Но никогда больше не пытайтесь проделать ЭТО снова. Иначе... - Я осеклась. Иначе - что? Что я могу противопоставить ЭТОМУ? Истерика погасла, уступив место отчаянью. Я чувствовала, как во мне разворачивает ледяные кольца самый ужасный, со времен детства, страх. У меня нет фобий, я, как и каждый нормальный человек, чего-то боюсь, но это рациональный, контролированный страх. То, что сейчас разворачивалось во мне, не имело ничего рационального и не поддавалось никакому контролю, потому что причина этого страха была такой же нерациональной и неконтролируемой. И причина эта сидела сейчас передо мной с выражением вежливого сочувствия на лице. Я сделала единственное, что могла сделать в такой ситуации - заплакала.

День 12

Вообще, плакать на людях я не люблю. Как и у всех нормальных женщин, а не книжно-киношных героинь, делать это красиво у меня не получается. Тем более, когда глаза накрашены. Поэтому я всегда пытаюсь спрятаться в укромный уголок и уже там придаваться эмоциям. Вот и тогда я вскочила и попыталась выбежать из беседки. Но почти сразу оказалась в кольце мужских рук. Данилович обнял меня и прижал к себе. Я попыталась отстраниться, боясь испачкать тушью его пиджак. Но, несмотря на мои попытки, меня только крепче обняли и теснее прижали. Я пыталась сдержать рыдания, но они становились только сильнее. Данилович одной рукой продолжал держать меня, а другой начал гладить мою спину. Не знаю, то ли я успокаивалась сама, то ли эти поглаживания сыграли свою роль, но постепенно рыдания стихли, сменившись всхлипываниями и дрожью.

- Простите. - Между всхлипами сказала я.

- Не извиняйтесь, Лина.

- Я обычно не такая истеричка. Просто ситуация располагает.

- Все в порядке. Я все понимаю, правда.

- Сомневаюсь, но спасибо.

Я слегка отстранилась, на этот раз мне позволили это сделать. Я оглядела место, в которое утыкалась. На черной ткани следов моей косметики не было видно, но это не означало, что их там не было.

- Я испортила вам пиджак.

- Это совершенно не важно, - почти прошептал Данилович мне на ухо.

Мой подбородок обхватили его пальцы с явным намерением поднять мое лицо. Я высвободилась и еще ниже наклонила голову - в лучшем случае я сейчас похожа на гепардов с полосами туши до подбородка. На кого я похожа в худшем случае - об этом лучше не думать вовсе.

- Мне надо привести себя в порядок, - тихо сказала я куда-то в пол. Тем не менее, меня услышали и выпустили из объятий.

- Вас проводить? Или вызвать кого-нибудь?

- Нет-нет, я здесь... - Сама идея о том, что надо будет идти с Даниловичем или с кем-нибудь еще в "дамскую комнату" меня совсем не устраивала. Поэтому я вернулась на свою скамейку, которая из-за мягкой обивки и обилия подушек больше походила на диван. Отыскав в этом текстильном шедевре оформительского искусства свою сумочку, я достала из нее салфетки и зеркало. В зеркале отразилась моя зареванная физиономия во всей красе - красные глаза, распухший нос, щеки пятнами. В общем, с таким лицом хорошо дома сидеть с холодным компрессом, а не пытаться что-то сделать с помощью одной пачки салфеток. Одно хорошо, тушь не подвела - почти и не растеклась. Хотя там и без нее хватало последствий. Скосив глаза на стол, я, старательно отводя глаза от погнутых столовых приборов, заметила ведерко с шампанским. Уж не знаю, зачем нам еще и шампанское могло понадобиться, но лед из ведерка был весьма кстати. Я зачерпнула почти полную горсть и принялась ликвидировать последствия своей несдержанности. Правда, очень быстро сдалась, во-первых, это было очень холодно, и мои уже было успокоившиеся зубы снова начали стучать, во-вторых, это было мокро, а салфетки у меня уже кончались, а в-третьих, и самых главных, кого и почему я должна стесняться? Думаю, Данилович за свою жизнь видел такое множество рыдающих и зареванных женщин, что еще одну как-нибудь переживет.

- Я уже могу повернуться? - Словно прочитав мои мысли о нем, Данилович задал свой вопрос. Любопытство сразу пометило себе спросить про чтение мыслей, а то мало ли?

Я посмотрела в его сторону, Данилович действительно стоял, отвернувшись, и изучал псевдовитраж на двери беседки.

- Да, конечно. Простите, я не думала, что причиняю вам еще и это неудобство.

Данилович переместился на свою скамейку и стал делать вид, что его теперь интересует вид из окна.

- Ничего страшного, я привык.

- Привыкли?

- Изабелла терпеть не может, когда я смотрю на нее после того, как она пускает в ход свой последний аргумент. - Любопытство, едва заслышав имя, сделало охотничью стойку.

- Изабелла?

- Вы ее видели.

- Так ее зовут Изабелла? Красивое имя... - Тут я запнулась, любопытство рвалось спросить про Изабеллу, но я не могла заставить себя произнести эти вопросы.

- Да, и ей подходит. Правда, не думаю, что крестили ее Елизаветой, но кто знает...

- Крестили? Но... Она ведь Старой крови?

- Постарайтесь не упоминать этого при ней. Изабелла из себя выходит, когда слово "старый" применяется к ней, в любом контексте. И да, ее крестили, как и меня. Старая кровь не помеха отправлению любого из существующих культов, мы можем посещать любые святые места, и над нами могут совершаться любые обряды - крещение, венчание, - при этом слове любопытство почти вынудило меня бросить взгляд на его руки - никаких колец, - отпевание, - закончил Данилович, поймав мой взгляд. - И, Лина, я не женат, и никогда не был.

Я сделала вид, что меня это нисколько не интересует. Но любопытство сделало последний рывок, и у меня помимо воли вырвалось:

- А Изабелла?

- Изабелла мне не жена.

Говорить на эту тему дальше было решительно невозможно, поэтому я вернулась к тому, что интересовало меня больше Изабеллы.

- Так что же будет со мной? - Данилович невольно вздрогнул от такой перемены темы.

- С вами решительно ничего не случится. При одном условии, конечно.

- Каком?

- Я заберу вас к себе.

- К себе?

- В свой дом, под свою защиту.

- Это невозможно.

- Лина, это единственный возможный вариант.

- Это вы так думаете. Я никуда с вами не поеду, у меня своя жизнь, и я не хочу ее терять.

- Вы ее легко можете потерять, в прямом смысле, если не сделаете так, как я говорю.

- Знаете, до нашей с вами встречи мне не грозила никакая опасность, несмотря на то, что я, как вы говорите, Старой крови.

- Вы все еще мне не верите.

- Почему же? Верю, вы очень наглядно продемонстрировали мне ваши возможности. Что же до моих...

- Ваши возможности значительно уступают моим, но это не отменяет их наличие.

- Что-то не замечала за собой ничего такого, - я взглядом показала на погнутые приборы.

- Такого, может, и нет, но если подумать, в вашей жизни случалось много такого, чего с обычными людьми не случается. Вы здоровее, умнее, удачливее, привлекательнее...

Я хотела было возразить, но потом... Я действительно редко болела, настолько редко, что забыла, когда это было в последний раз. Мне действительно везло чуть больше чем другим. Что до ума... Я всегда считала себя начитанной, не более того. А вот с привлекательностью Данилович ошибся, очень сильно ошибся. Видимо, сомнения относительно его последней характеристики так явно отразились у меня на лице, что Данилович поспешил развить тему.

- Я не говорю, что у вас толпы поклонников, хотя не исключаю и такой вариант, но вы привлекаете людей, например, к вам чаще обращаются за помощью, чем к другим.

В общем-то, он был прав, но это все равно ничего не доказывало.

- Есть один способ проверить.

- Какой?

- Немного болезненный, но зато не оставляющий сомнений.

- Болезненный?

- Мне понадобится немного вашей крови, а, как вы понимаете, взять ее безболезненно не получится.

- А много надо? - Мысль о боль была мне неприятна, но хотелось выяснить все до конца.

- Не много, несколько капель будет вполне достаточно.

Изнывающее любопытство уже начало подыскивать, чем можно было бы пустить мне кровь. Заметив мой ищущий взгляд, Данилович истолковал его по-своему.

- Лина, поверьте, мне меньше всего хотелось бы причинять вам боль, но это единственный способ.

- Я согласна, только как? Чем?

- Ну, если согласны... - С этими словами Данилович достал декоративную тарелку из-под тарелки с остатками стейка, вынул из галстука булавку, а из кармана – зажигалку. Подержав над пламенем зажигалки булавку, он посмотрел на меня.

- Сами это сделаете или доверитесь мне?

Страстью к самоистязанию я как-то не страдаю, так что протянула руку ему. Данилович обхватил мою ладонь и легонько уколол безымянный палец. Потом так же быстро перевернул ладонь над декоративной тарелкой и сжал палец. По тому, как он проделал всю эту процедуру, я сделала вывод, что делать ему это приходилось не один раз - до того отточенными и быстрыми были его движения. Больно, кстати, почти не было.

Когда на белой поверхности тарелки появилась крохотная лужица моей крови, Данилович отпустил мою руку. Я машинально поднесла ее ко рту, но устыдилась и достала последнюю салфетку. Но она не понадобилась. Порез уже затягивался. Я изумленно посмотрела на Даниловича, его глаза переливались майской зеленью.

- Ну, не могли же вы подумать, что я позволю вам истечь кровью?

- А вы и так можете?

- Я многое могу. Итак, вы готовы?

- Готова.

Данилович чиркнул зажигалкой над моей кровью, и она загорелась. Я ожидала чего угодно, но ровное синее пламя с ярко-желтой окантовкой повергло меня в шок. Что же такое течет в моих венах, что оно ТАК горит?! А Данилович, напротив, удовлетворенно улыбнулся.

- Ну вот, Лина, теперь со стопроцентной уверенностью можно утверждать, что вы действительной Старой крови.

Я потрясённо смотрела, как моя кровь сгорает без остатка. На тарелке не осталось ничего – она была девственно чиста.

И тут опять деликатно постучали. Я затравленно оглянулась. Данилович сидел с невозмутимым видом, несмотря на нарушенную сервировку, испорченные приборы и горку салфеток со следами моей косметики. Я попыталась спрятать хотя бы салфетки, но он жестом остановил меня.

- Не беспокойтесь, все уберут. - И уже в сторону двери, - входите!

Официант вошел, не моргнув глазом, убрал посуду и салфетки, легким движением поправил скатерть, подлил вина в наши бокалы и молча удалился.

Я машинально отпила из бокала и только в тот момент поняла, что я так делаю не в первый раз и выпила я уже достаточно много, чтобы считаться нетрезвой. Рациональное, достоинство и осторожность в один голос завопили о безумности такого поведения. Я мысленно отмахнулась - если Данилович захочет со мной сделать, он сделает это в не зависимости от моего состояния. Поэтому я сделала еще один глоток, побольше, вино ведь действительно было великолепным.

- И, раз уж мы все выяснили до конца, вернемся к тому, с чего начали. Лина, вам необходимо отправится со мной.

- Прямо сейчас? - Что не говори, а алкоголь все-таки раскрепощает, без него я бы не осмелилась задать этот вопрос да и еще и таким тоном, слишком страшен мог быть ответ.

- Почему сейчас? Я дам вам время уладить все дела.

- Нет.

- Нет?

- Нет, я никуда с вами не поеду.

- Но...

- Не начинайте. Я все поняла, я - Старая кровь, мне грозит опасность, и только вы можете меня защитить и все такое. Но все равно - нет.

- Почему? - Голос Даниловича заметно похолодел, шелк из него исчез совсем, а под бархатом стала отчетливо звучать сталь.

- Потому что. Послушайте, я не собираюсь никуда с вами ехать, бросая все, что мне дорого - может в вашем мире, это нормальная практика, но в моем - нет.

- И что же это? - Бархат тоже постепенно сходил на нет, сменяясь льдом.

- Семья, работа, друзья, кот, в конце концов... Какая разница?

- Лина, надеюсь, вы понимаете, что мне небезопасно отказывать? - Лед добрался до глаз.

- Понимаю, конечно. Но знаете что?.. - Я тоже умела делать паузы.

- Что? - Стали и льда в его голосе было больше, чем во всем северном флоте.

Я выдохнула и начала излагать аргументы.

- Если бы вы могли, вы бы давно утащили меня и без моего согласия, не так ли? - И не дожидаясь от него подтверждения, продолжила, - я ведь вам зачем-то очень нужна, иначе зачем вам все это? - Я обвела взглядом интерьер. - Я вполне допускаю, что вы могли бы купить десяток таких ресторанов, но дело ведь не в деньгах? Дело во времени. Несмотря на то, что у вас его в пять раз больше обычного человека, вы все равно торопитесь и решили пойти по короткому пути: ресторан, ухаживания, демонстрация силы, участие, угрозы... Закинули несколько удочек в надежде на то, что на какую-нибудь я обязательно клюну? Так вот - мне не нужны ни деньги, ни любовник, ни власть, и я вас больше не боюсь. - И с удивлением заметила, что за своей бравадой я действительно его не боялась, наверное, вид моей горящим синим пламенем крови что-то во мне перевернул. - И знаете что? Будьте осторожнее с проявлениями силы, у вас от этого глаза зеленеют.

- Я знаю. Только не понимаю, при чем тут это?

- При том, что в первый раз я заметила это, когда вы сказали, что никогда и ничего не сделаете против моей воли. Это ведь что-то да значит? - Я била наугад, но почему-то не сомневалась, что попаду в цель.

- Значит. - Ни льда, ни стали. Он почти шипел, как огромная и, несомненно, очень ядовитая змея.

- Вот видите. Поэтому - я никуда с вами не поеду.

Данилович молчал. Я почти физически ощущала его ярость. Она пламенела вокруг него, и я чуть ли не вздрагивала, когда до меня долетали ее искры. В его глазах не осталось не то, что зелени, даже синева там таяла, уступая место тому оттенку серого, какой бывает у грозовых туч и дамасской стали. И когда Данилович стал медленно подниматься и нависать надо мной через стол, я только огромным усилием воли не втянула голову в плечи.

- Да ты хоть представляешь, что я могу сделать с тобой и твоей так называемой жизнью? Ты еще умолять будешь, чтобы я принял тебя.

Все мои чувства забились вглубь, загипнотизированные этим голосом, который принадлежал уже даже не змее, а самому настоящему дракону. И в этот момент во мне поднялось то, что прежде не имело названия, потому что прежде оно спало где-то в глубине меня, так глубоко, что я почти не ощущала этого. Поднявшись, это заполнило мои вены и заставило поднять голову и посмотреть Даниловичу прямо в глаза.

- Попробуйте. И посмотрим, чего стоит моя кровь. - И, клянусь, в этот момент я увидела в зрачках Даниловича отражение моих ЗОЛОТЫХ глаз.

Данилович, очевидно, видел еще больше, поэтому рухнул на лавочку с неописуемым выражением лица.

Я поняла, что дольше задерживаться не имеет никакого смысла. Я взяла сумочку, сняла с вешалки пальто и вышла из беседки. В моих висках стучала моя новая кровь, меня слегка пошатывало, но я чувствовала, что одержала важнейшую победу. Хотя, скорее всего, так и не выиграла войну.

Я нашла администратора, попросила вызвать мне такси, и, узнав, что на парковке дежурят несколько машин представительского класса, пошла выбирать себе самую представительскую. Мне мучительно хотелось шампанского и петь во все горло, но я чинно и молча доехала до дома, расплатилась с таксистом и поднялась к себе. Мист встретил меня в коридоре и сопровождал повсюду, пока мы вместе не легли спать. Я была счастлива и будь, что будет.

День 13

А ничего и не было. Утро началось совершенно обычно, дорога на работу не принесла сюрпризов, на работе все было штатно. Что было даже подозрительно, среда считалась у нас трудным днем. Больше всего усилий я прилагала, чтобы поминутно не оглядываться. Кто знает, не решит ли Данилович явиться ко мне на работу? Вообще, вся эта ситуация не переставала крутиться у меня в голове. У него явно был скрытый мотив, чтобы он не говорил про опасность, грозившую мне. Возможно, даже скорее всего, Данилович был прав. Вот только источник опасности виделся мне совсем в другом. В конце концов, жила же я со своей Старой кровью, и сколько людей живет с такой же Старой кровью? И вроде бы ничего им не грозит.

Так я успокаивала себя до обеда. А потом не выдержала и стала собирать информацию. К вечеру поиски мои закончились, но результатов почти не дали. Что само по себе было результатом. Кто-то очень хорошо заметал следы. Причем очень долго. Никаких упоминаний о Старой крови нигде не было, то есть были, конечно, но совершенно не в том контексте. Ни в искусстве, ни в литературе, ни в исторических хрониках ничего похожего. Никаких следов. Если бы не вчерашняя наглядная демонстрация, я бы решила, что все что наговорил мне Данилович полная чушь. Но сейчас, после часов бесплодных поисков, я была поражена тем, как эффективно кое-кто скрывал свои секреты. Тем необычнее было ощущать свою причастность к такой старательно охраняемой тайне. Думая об этом, я в который раз достала из сумки зеркало. В моих глазах не было даже намека на то золото, что заливало их вчера. Впрочем, его не было уже вчера вечером. Но я все боялась, что оно вернется, и мне придется это как-то объяснять коллегам. Но глаза мои меня не подводили, так что я почти уверила себя, что вчера мне просто показалось. Рациональное, кстати, горячо поддерживало это мое убеждение. Оно, бедное, было еще в шоке от вчерашних событий, поэтому, когда меня позвали с вахты на входе, не выдало никаких версий относительно того, почему меня туда зовут. Но, спустившись в холл и увидев причину, по которой меня вызвали, сарказм тут же выдал, что вряд ли рациональное даже в тандеме с фантазией могло такое предположить. В холле возле стола с вахтершей и доброй половиной нашего дружного, но очень любопытного, коллектива переминался с ноги на ногу молодой парень в форме курьера. В руках у парня был букет роз. Хотя букетом эту переносную миниклумбу можно было назвать с изрядным преуменьшением. Не знаю, сколько там было этих самых роз, но парень держал их явно с трудом. Я, под совершенно ошарашенными взглядами коллег, подошла к курьеру и расписалась в подсунутой мне ведомости. Этот кульбит с ведомостью, казалось, окончательно лишил бедного парня сил, так как букет он отдал мне с огромным облегчением. И, словно побоявшись, что его заставят взять обратно это флористическое чудовище, поспешил скрыться. Говоря "чудовище", я, конечно, кривлю душой. Розы были прекрасны, так как могут быть прекрасны только розы. Всех оттенки красного - от бледно-розовых до жгуче-бордовых - они почти подавляли своим великолепием. Я бы так и стояла, окруженная этим воплощенным в цветах совершенством, если бы не пронзительный голос одной из моих коллег, который разом уничтожил очарование момента.

- Это ж за какие такие заслуги вам, Эвилина, такое счастье? - Вопросила коллега. Коллега, кстати, была из разряда "любимых", и, наряду с Виолеттой Степановной, была огромным минусом моей работы. Звали ее Любовь Ивановна, и, как и в случае со мной, имя совершенно не подходило владелице. Любви в этой женщины не было ни капли. Она не любила ни своих детей, ни мужа, ни работу, ни даже весь мир. Все в ее глазах было отвратительным и заслуживало лишь порицания. Что она и делала, с изрядным удовольствием и регулярно. Можно было бы предположить, что только это она и любит, но нет. Высказывание своего негативного мнения было для Любови Ивановны не любовью, а страстью, которую в романах обычно называют "роковой". И, как и положено роковой страсти, эта страсть дорого стоила Любови Ивановне. Столько жалоб, сколько писали на нее читатели, не получали все библиотекари вместе взятые. Любого другого сотрудника уже давно бы уволили, но Любовь Ивановна неизменно выходила сухой из воды. В коллективе поговаривали, что у нее имеются покровители на самом верху, и считали дни до ее выхода на пенсию. Кстати, Любовь Ивановна единственная, кто называл меня полным именем, прекрасно зная, что мне это не нравится.

- В лотерею выиграла, Любовь Ивановна. Купила шампунь в магазине, заполнила анкету и вот, выиграла поощрительный приз. - Соврала я. Честно говоря, я понятия не имела, откуда букет, но чем невероятней версия, тем меньше у нее будет подробностей при пересказе - ещеодно негласное правило женского коллектива.

- Это ж где такая акция? - Не сдавалась Любовь Ивановна.

- А она уже закончилась.- Не моргнув глазом, я продолжила врать. И уже в сторону всех собравшихся, - девочки, помогите, а? Поделим и по отделам расставим.

"Девочки", среди которых были уже несколько раз бабушки, резво кинулись мне помогать. Через три минуты у меня в руках осталось с полдесятка роз и маленький конвертик, который мне в руки сунула Маша. Что за конвертик я поняла только в отделе, когда ставила в вазу цветы. На нем был логотип цветочного магазина, и он, очевидно, был приложен к букету. Чтобы там ни было, попади он в руки "девочек" вопросов было бы на порядок больше - то, что они непременно сунули бы туда свои носы, сомнений не вызывало совершенно.

Любопытство желало сунуть туда мой нос ничуть не меньше, но я заставила его замолчать. Только после того, как я поставила вазу на кафедру, рассказала всем, кто не в курсе, историю, выслушала поздравления от коллег и легкие сетования на мою неудачливость, ведь главный приз мне не достался, от Виолетты Степановны, я, наконец, села за свой стол и тайком вытащила из конверта карточку. На ней в окружении цветочков, ленточек и блесточек аккуратным почерком было выведено "Я в вас ошибался, Лина. Примите мои извинения". Подписи не было, но итак было понятно, от кого все это. Интересный способ извиниться не извиняясь. Эффектный. И попахивал он отнюдь не розами. Знал ведь прекрасно, что мне придется объясняться на работе, знал, но все равно послал. Маленькая мужская месть. Которая не останется без ответа, сказало во мне то, что было моей Старой кровью.

Обдумывая эту, в высшей степени приятную, мысль, я шла домой. Фантазия подкидывала мне все новые и новые идеи, и я с удовольствием рассматривала каждую. Из мира грез я вынырнула внезапно. Оглядевшись кругом, я поняла, что нахожусь на месте встречи с Даниловичем и Дикой охотой. По неволе я содрогнулась, на мгновение представив, что бы было со мной, если бы я не оказалась Старой крови. Интересно, сколько было таких, кому не так не повезло. Данилович и его компания представлялись мне не слишком чтящими закон и порядок и не считающими с любыми жертвами ради удовлетворения своих желаний. Это было, кстати, одной из причин, по которой я не желала иметь с ними ничего общего. Полный список причин я бы, наверное, сформулировать не смогла. Скорее всего, это мое нежелание было инстинктивным, сродни нежеланию заходить в темную комнату, из которой доносятся зловещие звуки. Возможно, будь я романтичнее, авантюрнее и, что кривить душой, моложе, я бы может и соблазнилась бы таким приключением. Но что-то во мне ехидно посмеивалось и говорило, что возможно, это был мой последний шанс на приключение. Осторожность резко парировала, что лучше уж прожить жизнь без приключений, чем закончить таким приключением жизнь.

Мои размышления закончились у подъездной двери. Я оглянулась в поисках Миста. Он обнаружился удобно устроившимся на лавочке. Кот плавно перетек с лавочки на землю, потянулся, зевнул и требовательно мяукнул.

Я открыла подъездную дверь, привычно глянула на почтовый ящик, достала из него ворох очередных рекламных проспектов и, ругаясь себе под нос, стала подниматься с себе. Мист забегал вперед меня, садился на площадке в позе египетской статуэтки и всем видом показывал мне, что он ужасно устал ждать. Очередной его забег закончился возле нашей двери, и пока я ее открывала, Мист высказал мне все, что он думает о моей медлительности и нерасторопности.

- Ну, извини, телепортироваться я не умею, сквозь стены проходить тоже, так что терпи.

Мист, побежавший было в кухню, обернулся и окатил меня презрением.

- А будешь выпендриваться, останешься без ужина.

Мист на это фыркнул и ушел на кухню. Без ужина он, естественно, не остался. После ужина мы опять не могли поделить кресло. Наше сражение закончилось мирным договором, по которому мне полагалось две трети кресла и половина пледа, а Мисту треть кресла и другая половина пледа, что, учитывая разницу в наших габаритах, было Мистовой безоговорочной победой. Я, кое-как пристроив на коленях ноутбук, продолжила свои поиски, на этот раз переведя "Старая кровь" на европейские языки. Тут мне повезло чуть больше. Я нашла упоминания об одной французской балладе о Деве Старой крови и Рыцаре, хотя исследователи считали, что "старый" в этом контексте является синонимом благородного происхождения барышни. Что, в общем-то, тоже подтверждало слова Даниловича. Тем интереснее был сюжет баллады - Дева Старой крови и простой Рыцарь полюбили друг друга и уже почти зажили долго и счастливо, как им помешали родственники девушки, убившие Рыцаря и заточившие Деву в башню. Девой она, к слову, уже быть перестала, более того, была беременна. Что стало с ребенком - не упоминалось. Любопытство тут же попеняло мне тем, что я ничего интересного не выяснила у Даниловича. Сарказм ехидно поинтересовался, когда же я должна была это сделать - может в перерыве между демонстрацией возможностей и истерикой? Любопытство обиделось, и дальнейшие поиски потеряли смысл, без постоянных понуканий любопытства разбираться с иностранными источниками мне совершенно не хотелось. Бесцельно побродив по "всемирной паутине", я, осторожно, чтобы не разбудить Миста, встала и пошла в ванную. Там, проведя ежевечерний ритуал, я в который раз уставилась в зеркало на свое выражение. Ничего необычного там не было. Ни сокрушающего магнетизма Даниловича, рожденного, как я уже поняла, осознанием собственного почти всемогущества, ни сияющей красоты Изабеллы. Достоинство тут же материнским голосом заявило, что сравнивать себя с другими женщинами глупо и по-детски. Самолюбие на это ответило, что неизвестно еще не Старая ли кровь причина этой неописуемой красы. Любопытство из своего угла обиженно отозвалось, что об этом тоже можно было бы спросить. И тут оно было право - если бы была возможность узнать о Старой крови из более надежного и беспристрастного источника, чем Данилович, я бы очень хотела ей воспользоваться. Но это было почти невозможно. Грустно вздохнув, я пошла спать. Кстати, если бы я в тот момент посмотрела на себя в зеркало, то увидела бы отчетливый золотой отблеск в своих глазах.

День 14

На следующий день позвонила девушка из ветклиники и сообщили, что Мист вполне здоров и через пару месяцев ему можно будет сделать все необходимые прививки, а также напомнили, что при любых изменениях поведения, пищевых привычек и самочувствия животного следует немедленно обращаться к врачу. Я заверила девушку, что, разумеется, я всенепременно так и сделаю. Закончив разговор, я поймала на себе подозрительный взгляд Жанночки.

- Из клиники звонили. - Словно оправдываясь, пояснила я. И сама на себя разозлилась. История с букетом успела обойти всю библиотеку и даже слегка мутировать. В историю с лотереей, конечно, мало кто поверил, так что предположения роились, как пчелы над цветочной поляной. Я, понятное дело, не собиралась ничего рассказывать, поэтому дорогие коллеги занялись привычным делом - по случайным оговоркам и прочим обрывкам информации докапываться до сути. Жанночка занялась этим особенно рьяно. Во-первых, я была в пределах досягаемости, а во-вторых, ей не давало покое ущемленное самолюбие - ей таких букетов на работу никогда не присылали, а для первой красавицы, каковой она себя, не без основания, считала, это было серьезным ударом. Так что с утра меня повсюду сопровождали любопытствующие глаза и уши. Меня это порядком раздражало, но в этой ситуации самым эффективным было спокойно ждать, пока эта сплетня уступит первое место другой. Что скоро и произошло. Беда только в том, что и эта сплетня касалась меня. А дело было вот в чем: незадолго до начала обеденного перерыва к нам в отдел позвонили с вахты, трубку сняла Даша, и, судя по ее ошеломленному взгляду, который остановился на мне, дело опять касалось меня.

- Лина, там тебя какой-то мужчина спрашивает. - Почти шепотом сказала она, положив трубку.

Во мне все оборвалось. Если Данилович явится во всем своем великолепии и не потрудится потом сделать так, чтобы его не помнили, моей репутации можно будет заказывать поминальную литургию. Не то, чтобы она была мне очень дорога, но ставить на ней крест тоже не хотелось.

На ватных ногах я спускалась по лестнице на первый этаж. Но мужчина, стоявший в холле, был не Даниловичем. Разочарование от осознания этого удивило меня. Нельзя сказать, что я жаждала увидеть этого человека, но любопытство, азарт и бесшабашность уныло вздохнули. Им Данилович нравился, или даже не он, а то пьянящее, как шампанское, чувство легкой опасности, которое окружало его, подобно облаку дорогого парфюма. В любом случае, ждал меня не он, но эти каштановые кудри с ярким золотисто-рыжим отливом я определенно где-то видела. Память, как всегда, среагировала первой и выдала, что видела я его участником Дикой охоты, зовут его Реми, и он тоже Старой крови.

Окликать по имени я его не стала - мало ли, может в миру его совсем не так зовут. Я просто подошла и тронула его за плечо. Реми сразу же развернулся, правда, без сокрушающей стремительности Даниловича, и улыбнулся.

- Лина, милая, сколько лет, сколько зим? Кузина, сколько же мы не виделись? - В его речи скользил едва уловимый, но отчетливый французский акцент. И я действительно была его кузиной, в какой-то степени.

- Целую жизнь, кажется. - Что тоже было абсолютной правдой.

- Но вот я здесь, и намерен наверстать упущенное. У тебя ведь обед? Я могу составить тебе компанию?

- Конечно. Только оденусь пойду.

- Я подожду на улице, хочу насладиться морозом, у нас ведь еще тепло.

- Да какой там мороз?

- Для меня, кузина Лина, там мороз. - Реми подмигнул мне и вышел на улицу.

Не успела за ним закрыться дверь, как ко мне подлетели коллеги с расспросами.

- Это мой родственник, из Франции, по интернету меня нашел, несколько лет назад, это у них мода такая, да что там говорить, мы и не виделись никогда, только фотографиями обменивались, нет, цветы не от него.- Ответила я на все вопросы одним махом, объяснение было шито белыми нитками, я бы и сама поймала себя на вранье несколько раз, но мое поспешное бегство в отдел за пальто и сумкой спутало сплетницам все карты. Я с ужасом представила, что родится в их головах и на языках к концу обеденного перерыва.

Виновник моих страхов прогуливался по двору библиотеки и рассматривал здания по ту сторону улицы. Посмотреть там было на что, поэтому я не особо торопилась, тем более это была прекрасная возможность рассмотреть новообретенного родственника как следует. Он был чуть выше среднего роста, хорошо сложен, обладал приятной внешностью, обаянием и в нормальной одежде был совершенно обычным мужчиной. Сарказм тут же добавил - совершенно обычным двухсотлетним мужчиной. Воспоминание о его возрасте тут же разбудило во мне уснувшую было настороженность. Каким бы приятным и обаятельным он ни был, Реми был Старой крови, и пока я не выясню, что ему от меня нужно, следует держать ухо востро.

Услышав мои шаги, Реми оторвался от созерцания памятников архитектуры, повернулся и лучезарно улыбнулся. Его улыбка, надо сказать, проигрывала улыбке Даниловича по сногсшибательности, но, безусловно, выигрывала по теплоте. И ямочек на щеках у Даниловича не было. Я поймала себя на том, что улыбаюсь в ответ, и почему-то мне не хотелось улыбку с лица убирать. Хотя настороженность с рациональным и ворчали про то, что это, возможно, какие-то штучки Старой крови. Я на всякий случай заглянула Реми в глаза. Настороженность возликовала - глаза были золотисто-карими.

- Может, вы не будете это делать? - В моем голосе была собрана вся имеющаяся у меня строгость.

- Что, простите? - Его голос был само недоумение.

- Не будете пытаться меня очаровать.

- О, я бы рад, но боюсь это моя галльская кровь. Когда я вижу красивую девушку, она начинает играть, как молодое вино.

- Галльская? Я вообще-то грешу на нашу общую кровь.

- Лина, вы меня обижаете. Прибегать к помощи крови в таких делах? Я оскорблен в лучших чувствах. - Все это он говорил с улыбкой и так искренне, что я поверила. Почти.

- Простите, я как-то запуталась.

- О, как я вас понимаю. Я сам долго не мог поверить.

- Так вы для этого явились - помочь мне с адаптацией?

- Не совсем. Если честно, мне просто было интересно на вас посмотреть.

- Интересно? Вы же меня видели. Правда, в весьма необычных обстоятельствах.

- Вы имеете в виду нашу первую встречу? Я бы хотел извиниться...

- Передо мной уже извинялись. Толку в извинениях, конечно, никакого, но спасибо.

- Лина, я хочу, чтобы вы знали, я ни за что бы не позволил, чтобы вам причинили вред.

- Неужели? Ах, да, я же Старая кровь...

- Дело не в крови. Понимаете... - Тут мимо нас прошла пара моих коллег, и я почти увидила как их уши поворачиваются в нашу сторону.

- Простите, что перебиваю, но пойдемте, пока наш разговор не начали стенографировать.

- Да, конечно. Я не подумал.

Вместо ответа я подхватила его под руку и почти потащила подальше от ушей, глаз и прочих частей моих любопытных сверх меры коллег.

- Так что я должна понять? - Продолжила я разговор, когда мы отошли на достаточное расстояние.

- Видите ли, Дикая охота - это старая традиция, уже, в общем-то, и не нужная. Но как и все старые ненужные традиции очень живучая. Я знаю, какие легенды про нее ходят, но, уверяю вас, это давно не то мероприятие, что было в Средние века.

- То есть, то, что меня назвали "забавой" - чистая случайность? - Сарказм не мог не подпустить ехидности в мой голос.

Реми замялся.

- Признаю, накладки случаются, но очень редко. То, что мы наткнулись на вас - стечение обстоятельств, судьба, если хотите.

- Незавидная судьба, не находите?

- Я, правда, очень сожалею. Обычно я отвожу всех с нашего пути, во избежание эксцессов.

- Отводите?

- Да, собственно, поэтому я и участвую в Дикой охоте.

- Очень благородно с вашей стороны, вот только, боюсь, у вашего благородства есть причины с человеколюбием, увы, не связанные.

- И что привело вас к такому заключению?

- Видите ли, я провела некоторые исследования. Так вот, я ничего не нашла, хотя, уверяю вас, искала очень тщательно. Из чего я сделала вывод, что вы не любите афишировать ни свое существование, ни результаты вашей деятельности. Я права?

- Абсолютно.

- Может, до какого-то момента вам было легко все это скрывать, но тут наступил двадцатый, а потом и двадцать первый век. Прогресс, изобретения - фиксирование и передача информации заметно изменились и ускорились. Вам все труднее стало... - Я подыскивала точное слово.- Не попадаться. Пришлось вести себя осмотрительнее, не так ли?

- Все верно.

- А уж теперь, когда вас может снять на камеру и выложить в общий доступ почти любой, стало опасно. Вот и приходится "отводить" людей, а то мало ли что? Так что вы не о людях заботитесь, а о себе.

- Все это так, отчасти. Касаемо, осмотрительности просто до последнего слова - правда, а вот насчет моего участия - не совсем.

- Неужели?

- Я начал участвовать в Охоте и отводить задолго до появления даже фотографии.

- Вот как? И с чего бы?

- С того, что мне, как и вам, очевидно, претит мысль о том, чтобы использовать людей в качестве забавы. - Реми был предельно серьезен, в его тоне не было даже тени улыбки. - Наверное, потому, что я не забыл, что значит быть человеком. Обычным человеком.

Он сказал это так, что я поверила. Без всяких "почти". После его слов между нами повисло неловкое молчание, и я поспешила его нарушить:

- Так что вас заинтересовало в моей личности?

- Мне, да и не только мне, было интересно - кто же та, которая сумела так озадачить Николя.

Я чуть было не спросила, о каком Николя идет речь, но потом спохватилась, что это, скорее всего, Данилович, на французский манер.

- А я его озадачила?

- О да, еще как. И не только его. Мы все готовились к вашему прибытию, а вместо вас дождались только одного Николя. Весьма озадаченного.

- Вы ждали моего прибытия? Но он сказал, что даст мне время на сборы и вообще с чего вы все взяли, что я прибуду?

- Так всегда бывает. Бывало, во всяком случае.

- И часто такое бывало?

- В последнее время - не часто. Старая кровь растворяется. Таких, как вы, очень мало.

- Таких как я?

- Тех, кто может ей управлять.

- Но я не могу! То, что случилось в тот вечер, чистая случайность. Своевременная, но случайность. И вообще, почему Старая кровь разбавляется, если у каждого она есть?

- Есть, конечно. В некоторых ее даже больше, чем в вас, но мало иметь возможность, нужно еще способность.

- А ну да, сила и все прочее...

- Вот именно. Мы все очень удивились, когда вы барьер поставили и так долго держали. Это очень непросто.

- Мне лестно, конечно, но, знаете, было бы очень прискорбно, если бы я этого не сделала.

- Поверьте, вам ничего не грозило.

- Мне так не показалось.

- Я бы смог вас защитить.

- Как, интересно?

- Поставил бы свой барьер, конечно же.

- И это бы помогло?

- Лина, ваше неверие в мои силы меня убивает. - Реми произнес это с укоризной. А потом лукаво улыбнулся и продолжил уже с улыбкой. - Хотите, что-нибудь продемонстрирую, чтобы вы убедились?

Я невольно содрогнулась, вспоминая другую демонстрацию, которую передо мной устраивали.

- Обойдемся без демонстраций, допустим, я верю вам на слово.

- Спасибо.

- Не за что. Но, уж простите мне мою подозрительность, я не верю, что вы приехали только чтобы посмотреть на ту, что озадачила господина Даниловича.

- Очень озадачила.

- Пускай очень, но все же - зачем?

- Ну, хорошо. Вы его не просто озадачили, вы его разозлили, я бы даже сказал, разъярили. Я редко видел его в таком состоянии.

- Разозлила, значит? И зачем тогда вы сказали "озадачила"?

- Не хотел вас пугать.

- Я бы не испугалась. И давайте договоримся, Реми, - я посмотрела ему глаза, - если вы хотите, чтобы я вам верила, а вы хотите?..

- Очень. - Несмотря на поспешный и довольно легкомысленно-кокетливый ответ, Реми был предельно серьезен.

- Так вот, если вы этого хотите, говорите мне правду, не лгите, не лукавьте, не замалчивайте, только правду, какой бы страшной она не была.

- Я обещаю говорить вам правду, если только это не будет вредить интересам рода. - В его глазах словно со дна поднялись золотистые искры.

- Интересам рода?

- Моего рода. Для меня нет ничего превыше его.

Я вдруг почувствовала легкое покалывание в кончиках пальцев. Такое у меня бывало перед важными, но неожиданными событиями. Я думаю, это такое соматическое проявление моей интуиции. К чему бы она проснулась сейчас? И прежде чем я поняла, к чему бы, моя интуиция моими губами задала вопрос:

- Ничего?

- Ну вот, обещал и сразу же нарушил обещание, - легкая покаянная улыбка, - такого больше не повторится. Да, для меня есть вещи превыше интересов рода, но... - В его тоне скользнула тоска.

- Но вы не хотели бы о них говорить?

Реми склонился над моей ладонью и легко коснулся ее губами.

- Вы поразительно мудрая женщина, Лина, я восхищен. - Сказал Реми, когда поднял голову.

- Это никакая не мудрость. У каждого есть вещи, ради которых он нарушает обещания и о которых не хочет говорить.

- В любом случае, спасибо. Я расскажу вам, обещаю. Но не сейчас.

- Когда вам будет удобно. И, раз уж мы достигли взаимопонимания, зачем вы здесь?

- Забрать вас с собой. - Он сказал это совершенно будничным тоном, как будто речь шла о покупке хлеба. Я не знала, как мне реагировать. До этих слов мне казалось, что Реми не представляет угрозы, его мягкость, открытость и обаяние усыпили во мне настороженность, а теперь она проснулась и с заполошными криками скакала, сея во мне панику. Рациональное выдало свою любимую фразу "а я говорило!", достоинство прочло краткую лекцию про мужчин-гадких-обманщиков-которым-только-одно-и-надо, и только сарказм остался спокоен, собран и готов к бою.

- Как, и вы тоже? - Начал наступление он.

Видимо, уловив в моем тоне обуревавшие меня эмоции, Реми поспешно добавил:

- Но только когда вы сами захотите этого, Лина.

- Не "когда", а "если". - Буркнула я.

- "Если", так "если".

- И только при условии, что вы мне объясните, почему вы с господином Даниловичем так хотите меня куда-то забрать. И не надо мне рассказывать про мою же безопасность. Если в ваш альтруизм я почти поверила, то сомневаюсь, что это слово знакомо господину Даниловичу.

Реми усмехнулся.

- Вы слишком строги к Николя. Он на самом деле печется о вашей безопасности.

- Больше, чем о своей? - Это я сказала с подачи интуиции и, кажется, опять попала.

- А вот тут мне сказать нечего. Николя, как бы он не отрицал, глава рода, и о безопасности каждого родича его приоритетная задача, хотя бы потому, что от этого зависит его собственная безопасность.

- Надо же, как интересно. Меня уже в родичи записали.

- Еще нет. Это все равно нельзя сделать без вашего согласия.

- Хоть что-то от меня зависит. Судя по всему, вы с господином Даниловичем не успокоитесь пока не получите желаемого. То есть меня. Итак, "злого полицейского" я уже видела, а вас, стало бы, отрядили в качестве "доброго"?

- Меня никто не отряжал. Николя даже не знает, что я здесь. А если узнает, скорее всего, взбесится еще больше.

- Почему?

- Понимаете, он очень самоуверен. Для мужчины и человека его положения это неплохое качество, но иногда оно очень мешает жить, и не только Николя. Он считает, что если не смог он, не сможет никто. В большинстве случаев так оно и есть, но случаются и промахи. Николя забыл, что делать, когда говорят "нет".

- Печально. Но причем тут ваш визит?

- При том, что с его точки зрения, мне тут делать нечего.

- Как ему только эго не жмет?

Реми рассмеялся.

- Лина, вы очаровательны. На самом деле у Николя есть причины так думать.

- Хорошо, что у меня их нет. Но вы так и не ответили на мой вопрос - зачем вам так необходимо забрать меня куда-то?

Реми длинно выдохнул, словно на что-то решаясь.

- Лина, вы помните, как Николя появился в тот вечер?

- Эффектно. Он сказал, что это был портал.

- Портал. А что было до этого?

- Вы, - я сглотнула подступивший к горлу ком, - порезали себе руку.

- Вам это было неприятно, я заметил. Простите, что доставил вам неудобства, но без этогоэтого было не обойтись. Надо было срочно призвать Николя, а это был самый быстрый способ. Он обязан прийти на помощь своей крови или родичу. Я его крови, вы - тоже, понимаете, что это может значить?

- То что с моей помощью, с помощью моей крови, его тоже можно призвать?

- Можно. Только я его внук, а сколько поколений разделяет вас никто не возьмется посчитать, равно как и сколько понадобится вашей крови.

- А зачем кому-то призывать его таким способом? - Я пыталась уложить в своей голове мысль о том, что из меня могут выпустить кровь, чтобы призвать Даниловича. Мысль никак не укладывалась.

- Видите ли, родов Старой крови хоть и немного, но все они очень древние и знают друг друга уже так много лет, что за это время успели накопить так много взаимных претензий, что уже никто не разберет кто прав, а кто виноват. Некоторые предпочитают закрывать глаза на старые обиды, некоторые, наоборот живут местью. Но ради того, чтобы заманить в ловушку Николя, будут стараться и те, и другие.

- В ловушку? Как его можно заманить в ловушку с его-то возможностями?

- У них тоже есть возможности, и ради такого приза они с радостью включатся в игру.

- И вы хотите запереть меня под семью замками, чтобы обезопасить и меня, и его?

- Ну почему же? Вы будете жить в замке, ни в чем не будете нуждаться...

- Он вас так же уговаривал?

Реми смутился.

- Вообще-то, да, но...

- Но вы не я. Я вполне допускаю, что для вас это было весьма заманчивая перспектива, но для меня - нет. У меня своя жизнь, и менять ее на жизнь за семью замками я не хочу.

- Лина, поймите, это не пустые угрозы - вам действительно может грозить опасность.

- Может, а может и не грозить. Если вы оставите меня в покое, конечно.

- В покое?

- Реми, я жила со своей Старой кровью совершенно спокойно, и никто не пытался мне ее выпустить. И единственное, что на нее указывает, это повышенный интерес ко мне с вашей стороны. Если вы не будете его ко мне проявлять, никому и в голову не придет рассматривать мою кандидатуру в качестве сыра в мышеловке для Даниловича. Скажите только вашим товарищам по забавам, что бы они не распространялись.

- Боюсь, это уже поздно. Все, кто хотел, уже узнали. Поэтому, я прошу вас...

- А вы не подумали, что кто-то может стать сыром для моей мышеловки? Вы хоть представляете, каково будет мне, если из-за меня пострадают мои близкие?

- А с чего бы им страдать?

- Вы не понимаете? Если я узнаю, что с ними что-то случится, я побегу к ним, и не важно, где я буду в этот момент. У меня тоже есть вещи, ради которых я нарушу любые обещания.

- Я вас понимаю.

- Не думаю. Подумайте над моими словами на досуге, а мне уже пора.

- Да-да, конечно. - Реми выглядел озадаченным.

- Приятно было познакомиться.

Я развернулась и пошла в сторону работы. Но не успела сделать и пары шагов, как меня догнал Реми.

- Подождите, Лина. Я совсем забыл. Вот, возьмите. - Он протянул мне увесистый прямоугольный сверток. Откуда он его достал, я не имела ни малейшего понятия.

- Что это?

- Ответы на некоторые ваши вопросы, они же наверняка у вас есть. Только, - Реми смущенно посмотрел на меня, - вы читаете на латыни?

- Читаю. - Я действительно читала на латыни, гуманитарное образование и не к такому может привести.

- Вот и хорошо. До свидания.

- До свидания. - Я очень хотела ответить "прощайте", но это показалось мне невежливым. В конце концов, Реми не сделал ничего, чтобы заслужить мою невежливость.

По дороге до работы я пыталась понять, что же было в свертке. Под несколькими слоями крафт-бумаги прощупывалось мало что, но я работаю в библиотеке - в моих руках перебывали тысячи книг, и я была почти уверена, что у меня в руках книга.

На работе меня встретили заинтересованные взгляды. Похоже, моя версия с родственником из Франции требовала разъяснений. Я попыталась сделать независимое лицо и с ним поднялась к себе в отдел. Там меня уже ждала делегация.

Не успела я снять пальто, как меня уже обступили жаждущие подробностей коллеги.

- Ну, рассказывай. - Жанночка решила не прятать это дело в долгий ящик. Еще бы - привлекательный мужчина да к тому же иностранец - где уж тут устоять?

- Вообще-то, мне на выдачу пора. - Сделала я последнюю попытку улизнуть. Попытка, разумеется, оказалась неудачной.

- Там Машка сидит, а ты давай не увиливай.

- Да я же говорю - нечего рассказывать. Родственник мой, седьмая вода на киселе. Двоюродный прадед перед революцией во Францию эмигрировал. Связь, сами понимаете, не поддерживал, мы про него ничего не знали. А пару лет назад объявился этот Реми. Мы по сети общались, а тут он по делам и решил сделать мне сюрприз.

- И ты ничего не говорила?! - Голос Жанночки был полон негодования.

- А чего говорить?

- Ну как же? Вот я бы... - Жанночка так выразительно замолчала, что стало понятно, что она непременно рассказала о таком.

- Да ну его! Появился, пропал - делов-то?

- А ты у него была? А он женат? - Посыпались на меня новые вопросы.

- Нет, он и не приглашал. - Я рассмеялась про себя - если до этого были просто выдумки, не лишенные некоторой правдивой подоплеки, то это уже была откровенная ложь - приглашал ведь, еще как. - Женат вторым браком, двое детей и еще один жены. - Я понятия не имела о семейном положении Реми, но три ребенка и две жены могли бы убить охоту к дальнейшим вопросам. У меня почти получилось.

- А это что? - Жанночка покосилась на сверток.

- А это он мне подарок привез.

- Ух ты! А что там? Духи? Вино? Что еще можно из Франции привезти?

- Еще скажи "фуа гра". Книга там. Прадед его написал, мемуары.

По коллегам прокатился разочарованный вздох - книга была им совсем неинтересна, книг нам хватало. Они хотели было еще о чем-то меня спросить, но тут пришла Софья Ильинична.

- Что тут за шабаш? Работа кончилась? Лина, почему не на выдаче? - Навела она порядок. Мы прыснули по своим местам, как мыши при виде кота.

- Прости. - Шепнула я Маше, сменяя ее за кафедрой.

- Ничего страшного. Достали они тебя? - Так же шепотом сказала она.

- Ага, ты же знаешь наших.

- Знаю. - Маша передернула плечами.

Она знала это как никто. Когда от нее ушла ее Большая Любовь, Машу замучили расспросами. Дело едва не кончилось плохо, но Софья Ильинична поставила вопрос ребром, и от Маши отстали. Но осадок остался.

Время до конца рабочего дня пролетело незаметно. Я постоянно ловила себя на мыслях о книге, которую мне принес Реми. Мне до дрожи хотелось ее читать. Любопытство приплясывало от нетерпения. Но на работе это сделать было совершенно невозможно - как бы она не выглядела, на мемуары моего мнимого прадеда она явно бы не походила. Поэтому домой я почти бежала. Наскоро покормив Миста и поужинав, я достала с полки латинский словарь, оставшийся у меня со студенческих времен. Все-таки латынью я давно не занималась, и он мог мне здорово пригодиться. Мист ради разнообразия устроился у себя в домике, так что я единолично расположилась в кресле и распаковала книгу. Да уж, на мемуары она походила менее всего. Строго говоря, на книги в современном понимании она, а вернее он, совсем не походил. У мня на коленях в гнезде из крафт-бумаги лежал самый настоящий манускрипт. Да-да, написанный от руки на бумаге ручной выделки, с раскрашенными вручную картинками.

День 15

На следующий день на работу я добралась в прямом смысле "осовевшей". Не помогли взбодриться ни кофе, который я сделала вдвое крепче, чем обычно, ни Мист, крайне недовольный моими ночными посиделками. А все дело было в том, что я всю ночь не спала, просидев над манускриптом. Хотя, справедливости ради, надо сказать, что мой первоначальный вывод оказался ошибочным. Несмотря на рукописность то, что я держала в руках, строго говоря, манускриптом не являлось. Во-первых, это был по своей сути скорее блокнот, в кожаном переплете. Бумага была пожелтевшей, чуть ломкой, но прекрасно сохранила и цвет чернил, и яркость красок. Из чего я сделала вывод, что создан он был явно сильно позднее начала эры книгопечатания. Во-вторых, написан он был не ровным, аккуратным рукописным шрифтом, который отличает старинные рукописи, а обычным, хоть и несколько витиеватым почерком. В-третьих, его содержание никак не подчинялось логике повествования, а напоминало скорее конспект множества книг. Но первоначальный энтузиазм оправдался полностью. Как и сказал Реми, ответы там действительно были. Причем, даже на те вопросы, которые я боялась задавать. В частности, там был один из ритуалов недобровольного вызова главы рода. Для него действительно понадобилась бы почти вся моя кровь. Хотя для добровольного вызова ее тоже требовалось немало. Так же выяснилось, что, несмотря на пренебрежительные отзывы Даниловича о магических атрибутах, Старой кровью они все же использовались. В частности проводились ритуалы, использовались артефакты и даже существовали какие-то подобия заклинаний и заговоров. Но если заклинания были неким мнемоническим упражнением, то заговоры служили направляющими для энергетических потоков. В заметке об этом упоминалось, что достаточно сильные могут обойтись без этих вспомогательных средств. Правда, кое-какие действия им все же приходилось делать. Ярким примером служил вызов Даниловича. Как выяснилось, господин Данилович действительно мог перемещаться в пространстве по собственному желанию, но не мог прибыть туда, где в нем нуждались, если не имел представления, где находится это место. Собственно, для этого и нужно было пролить и сжечь другую Старую кровь. Это, по выражению автора уточнения по этому поводу, "светило путеводным маяком для главы рода". В следующем отрывке я прочитала про артефакты, которые можно изготовить в домашних условиях. На этом сарказм ехидно поинтересовался о существовании фабричного производства артефактов. Воображение тут же нарисовало образ такой фабрики, которая здорово смахивала на Станцию переливания крови, потомучто для производства артефактов требовалось от капли до почти литра Старой крови. Сарказм содрогнулся от полученной картины и больше вопросов не задавал. Любопытство, изнывающее от нетерпения, прошипело, что возможно я просто неправильно поняла значения слов. Что, в общем-то, было вполне возможно. В любом случае, в зависимости от задачи, а следовательно объема извлекаемой крови, творцу артефакта рекомендовали оставаться в хорошо защищенном месте поскольку происходил отток силы и неминуемая слабость. Это, понятное дело, влекло за собой неспособность себя защитить, а, значит, к неизбежному пленению и последующему убийству. Вообще же, пленениям и убийствам, а так же способам избежать оных была посвящена добрая треть прочитанного. Я уж было заподозрила в этой тетради специальное пособие для таких строптивых родичей, как я. Мол, не захотите войти в род - вас обязательно поймают и умертвят. Это было бы так, если бы не одно "но". Это "но" чувствовалось почти на каждой странице, и я была почти уверенна... Но не до конца. Одним из таких артефактов, кстати, скорее всего, и воспользовался один из участников Дикой охоты - "Чингизхан". В заметке описывались подобные вещи, называемые "открывающие врата и расстилающие дороги". Их делали как раз для тех случаев, когда надо было переместиться группе людей. Эти артефакты, как я поняла, не разрывали пространство, как порталы, а скорее морщили его и позволяли перемещаться по гребням этих морщин, значительно экономя время и силы. Особенно они были популярны во времена и в местах, когда лошади были единственным средством передвижения. Изготовление такого артефакта требовало довольно много сил и крови, так что делающий их постоянно мог попросту умереть от истощения. Рядом с заметкой об этих артефактах был рисунок конницы, явно какого-то восточного народа. Что зародило в моей голове смелую гипотезу, о том, что своими успехами в освоении пространств та же Монгольская империя пользовалась чем-то похожим на ту штуковину, которую бросил под копыта коней "Чингизхан". Гипотеза была интересной и требовала обдумывания. Хотя я представляла, как удивились бы монголы, увидев такие визуальные эффекты как марево, растекающееся под копытами их лошадей. Удивлялась до тех пор, пока не прочла, что эти эффекты, к которым смело можно было отнести и полосу света на месте портала, являлись побочными. Плохо сделанные артефакты и применение чистой Старой крови приводили к очень интересным явлениям. Далее шли несколько весьма занимательных картинок, больше всего походивших на зарисовки с полигона ядерных испытаний. Я с содроганием перевернула страницу, и мои догадки обрели форму железобетонной уверенности. На следующей странице был рисунок, изображающий женский профиль. И то ли так выцвели краски, то ли глаза у Изабеллы были цвета фиалок. Автор рисунка не был великим художником, но, вне всяких сомнений, был влюблен в свою модель. А это означало, что автором этого краткого конспекта по страрокрововедению был Реми. Я вспомнила, как он держал себя рядом с Изабеллой, и многое представилось мне совершенно в другом свете. Я вдруг вспомнила выражение лица Реми, когда Изабелла спешилась почти не воспользовавшись его помощью. Тогда я не придала этому значения, но теперь эта картина стояла у меня перед глазами. И выражение лица Реми была причудливой смесью боли, обиды и, как не странно, облегчения. Как будто, мимо умирающего от жажды пронесли стакан отравленной воды - он безумно хочет выпить эту воду, но в то же время понимает, что первый же глоток неминуемо убьет его. Я была уверена, что Реми безумно любит Изабеллу, но и боится этой любви. Или самой Изабеллы. Как потом показало время - оба моих предположения оказались верны. После этих размышлений мне совершенно расхотелось читать дальше. Да и времени оставалось мало. Взглянув на часы, я с удивлением обнаружила, что просидела над этими записями до утра. Любопытство, удовлетворенно потянувшись, успокоилось. А я внезапно поняла, очень хочу спать. Но удовлетворить это желание не было никакой возможности. До времени подъема оставалось полтора часа, но ложиться спать было форменным самоубийством. Полтора часа сна вырубили бы меня окончательно. Поэтому я занялась вопросом собственной реанимации. В ход пошли и физические упражнения, и холодный душ, и уже упомянутая двойная доза кофеина. К делу подключился Мист, который был лишен места своего привычного ночлега и, видимо, тоже не выспался. От того был непривычно хмурым и голосистым больше обычного. Поэтому завтрак закончился скорее, сборы на работу тоже, так что из дома я вышла раньше и столкнулась с собранием. В нем участвовали почти все мои соседки преклонного возраста. Самая активная из них с ходу бросилась в атаку: - Кота своего когда уберешь?! Я ответила молчанием. Во-первых, что бы я не сказала, это вызвало бы еще большую бурю негодования, а, во-вторых, ни сил, ни желания выяснять отношения у меня не было. Поэтому я просто обошла соседок с фланга и пошла своей дорогой. Они сперва опешили от такой тактики, но быстро опомнились, и в след мне полетели угрозы, самой интересной из которых была: "Мы на тебя жалобу напишем куда следует!". Мне она понравилась до такой степени, что я оглянулась и, подмигнув, ответила: - А я - на вас. Далее последовала немая сцена. И пока она длилась, я успела отойти на достаточное расстояние, чтобы не слышать возмущенных криков опомнившихся бабулек. На работе день покатился своим чередом. Некоторое разнообразие внес визит Владимира Алексеевича с матерью. Мама Владимира Алексеевича оказалась суховатой старушкой, которой было явно неудобно в роскошном соболевом полушубке, видимо, подарке любящего сына. В гардероб она полушубок не сдала, очевидно, опасаясь за сохранность своего сокровища, и теперь страдала не только от неудобства, но и от жары. Жанночка проводила это серебристо-серое меховое облако тоскливым взглядом, но за кафедру не пошла, предоставив Маше разбираться с таким неудобным довеском к своему "плану Б". "Довесок", наскоро сделав заказ, стал наблюдать за Машей, ушедшей к стеллажам. Неизвестно, что именно углядела в Маше мать Владимира Алексеевича, но, повернувшись к сыну и посмотрев на того снизу вверх, кивнула. Владимир Алексеевич покраснел, как хулиган, пойманный за ухо директором школы, и отрицательно замотал головой. Потом, отыскав в зале Жанночку, показал на нее массивным подбородком. Мать проследила за его взглядом и нахмурилась. Жанночка, хотя и пребывавшая в "скромном" имидже, не упускала случая продемонстрировать себя. Сегодня это делалось посредством очень узкой юбки, которая хоть и прикрывала колени, но отлично выставляла напоказ попу. Владимир Алексеевич уставился на открывающийся вид, как тот же хулиган на витрину кондитерской. Казалось, еще немного и он начнет дергать мать за рукав полушубка и канючить: "Мама, ну, пожалуйста, ну, купи!". Мама же была далеко не в таком восторге. Она поджала губы и неодобрительно вздернула подбородок. Кажется, участь Жанночки была решена. Владимир Алексеевич сник, быстро выполнил все библиотечные формальности и, подхватив одной рукой стопку книг, а другой - мать под руку, ретировался. Мы с Машей переглянулись и решили не сообщать Жанночке о ее проваленных смотринах. Этот эпизод мог бы так и закончиться, но что-то в Маше меня насторожило. Приглядевшись повнимательнее, я нахмурилась. С Машей творилось нечто странное, и поэтому подозрительное. Сквозь привычную Машу, тихую и даже чуть отрешенную, проглядывала прежняя Маша. Такая, какой она была до своей Большой Любви. Память тут же меня поправила - не "до", а "во время". Я с памятью согласилась и расстроилась. Маша была из тех людей, у которых Большая Любовь была одна на всю жизнь, и если правда то, что я думаю, то Маша готова наступить на те же грабли. В то, что ее Большая Любовь хоть чуть-чуть изменилась, я не верила ни на секунду. Но вот так подойти к Маше и спросить: "Ты опять?!" было, конечно, немыслимо. Так что оставалось наблюдать за ней и, если получится, успеть помочь. Но как же мне хотелось ошибаться...

День 16

Я не ошиблась. Первым звонком было Машино опоздание. Случилось оно через два дня после того, как я заметила первые изменения. Маша была пунктуальна, как английская королева, и это опоздание было через чур странным, тем более, что высокий воротник ее свитера прятал засос на шее. Прятал весьма успешно, кстати. Я бы и не заметила, если бы не стояла так близко, когда Маша резко повернула голову, и воротник чуть сдвинулся. Собственно в самом засосе ничего такого не было, но их на Маше оставляла только ее Большая Любовь. И это означало, что Большая Любовь вернулась и снова прочно вошла в Машину жизнь.

Второй звонок прозвенел еще через день, когда Маша подошла ко мне после обеда и спросила, могу ли я посидеть с Максимом. Я очень удивилась. Маша никогда не обращалась ни ко мне, ни к нашим коллегам с такой просьбой. Даже когда мы настойчиво предлагали. Маша начала что-то путано объяснять про гостей, про шум и что-то еще, пока я не поняла, что с Максимом я буду сидеть у себя дома, потомучто у Маши намечается какая-то вечеринка. Что было еще более странно - во-первых, Маша очень любила сына и расставалась с ним крайне неохотно, даже к своим родителям в деревню его не отправляла, а во-вторых, какая шумная компания могла собраться у Маши? Ясное дело, компания ее Большой Любви. Но подумав, что так будет лучше прежде всего Максиму, я согласилась. Мы договорились, что я заберу Максима ближе к семи часам, а потом Маша, когда гости разойдутся, его заберет домой.

После работы я добралась до дома, запустила и накормила Миста, и вызвала такси до Машиного дома. Меня терзали смутные подозрения в компании с тревогой. Вся эта история мне очень не нравилась. И я стала думать как же вытаскивать из нее Машку. То, что вытаскивать придется, не вызывало у меня почти никаких сомнений.

Последние сомнения улетучились, когда передо мной распахнулась дверь Машиной квартиры. В дверях стояла ее Большая Любовь.

- Оооо, Линка-Малинка! - Я же говорила, Любовь была поэтом. - Походи, гостем будешь!

- Спасибо, Артур, но я не за этим сюда пришла. - Мы с Большой Любовью были даже знакомы. Я даже бывала у них, когда мы с Машей почтидружили. Потом меня как и остальных Машиных знакомых, друзей и родственников бросили на алтарь отношений. По мнению Артура, Маша должна была все свое время тратить на него.

- А, ты же за Максом пришла. Кровиночку мою забрать хочешь? - Сказал Артур нарочито трагическим голосом. С чувством юмора у него было не очень.

- Могу и не забирать, раз вы передумали. - Подыгрывать его шуткам у меня не было никакого желания.

- Нет уж, договорились же. - Голос стал испуганным. И в тот же миг обрел твердость, видимо, потомучто обращался Артур не ко мне, а кричал куда-то вглубь квартиры. - Мэри, - а он всегда называл Машу именно так, "Маша" было слишком просто для такой утонченной натуры, - выводи кровиночку.

В последнем слове мне почудилась какая-то злость, словно Артур недоволен своим кровным родством с Максимом.

И я в который раз задумалась о превратностях любви - что Маша нашла в Артуре, я никогда не могла понять. Невысокий, худощавый мужчина, с выражением лица вечнообиженного мальчика, в придачу к которому шли скверный характер и огромное самомнение. Но любовь действительно зла.

В коридор вышла Маша с Максимом. Максим был серьезен, Маша явно расстроена и сразу начала извиняться и что-то объяснять, по-моему, больше всего ей хотелось бы, чтобы я отказалась и оставила Максима. Поток ее слов быстро пресек Артур.

- Мэри, не мельтеши, договорились же. К тому же, когда Линка еще с ребенком побудет, своих-то нет. - На этих словах Артур противно рассмеялся. С тактом у него тоже были проблемы. На самом деле я предвзята, конечно. Смеялся Артур не противно, да и то, что мне казалось обиженной детской гримаской, большинство женщин назвали бы одухотворенным лицом ранимого гения. Но красота в глазах смотрящего, и мне Артур казался мерзким.

Маша подвела ко мне Максима и вложила его ручку в мою. Ручка крепко сжала мои пальцы, и у меня возникло ощущение, что Максиму хочется поскорее убраться подальше от этого странного мужчины, который ворвался в его с мамой тихую жизнь. Я присела, чтобы оказаться на одном уровне с мальчиком.

- Привет, Максимка. Помнишь меня? - На утвердительный ответ я не надеялась. Максим видел меня в последний раз почти год назад на новогоднем утреннике, который утраивала библиотека для детей сотрудников.

- Помню, ты - Лиса! - Максим посмотрел мне на макушку, словно ища там рыжие лисьи уши. На том утреннике я действительно была Лисой, и кроме ушей у меня был еще и хвост.

- Ага, только никому не рассказывай, хорошо?

- Не буду. - Торжественно пообещал мне Максим.

- А сейчас мы поедем ко мне домой, и я покажу тебе Кота Котофеевича. Знаешь такую сказку?

- Неа. - Заворожено протянул мальчик.

- Ну, слушай. Жил-был кот...

Так под сказку, в моем исполнении обогащенную множеством подробностей, мы попрощались, выслушали указания от Маши, дошли до такси и проехали всю дорогу. Таксист, казалось, слушал сказку с не меньшим, чем Максим, вниманием и даже, по-моему, ехал медленнее, чтобы дослушать до конца.

- Вам бы книжки писать. - Сказал он мне напоследок.

- Я подумаю. - Улыбнувшись, ответила я.

Максим, впечатленный рассказом о невероятных приключениях Кота Котофеевича, приплясывал от нетерпения. Он очень хотел познакомиться с такой выдающейся личностью. А меня одолели сомнения. Рациональное пугало меня мрачными перспективами встречи маленького ребенка с несоциализированным котом, сарказм отвечал еще более мрачными картинами встречи несчастного кота и неугомонного ребенка, а скептицизм подкидывал самые мрачные картины встречи объединенных сил кота и ребенка со мной. Я вяло отмахивалась и от того, и от другого, но думала - куда мне деть Миста, чтобы никто не пострадал.

Но, на удивление, все прошло мирно. Максим не осмелился приставать к такому замечательному коту, а Мист, почувствовав такое к себе отношение, был вежлив как никогда. Мы поужинали, посмотрели мультики и перешли к играм. Я все чаще и чаще смотрела на часы, уже понимая, что Максим останется у меня на ночь. В принципе, это было ясно с самого начала, но я не хотела об этом задумываться. Понятное дело, что вечеринка, какой бы она не была, закончится не раньше, а то и сильно позже, полуночи, и в такое время ехать за ребенком, будить и везти его домой - не слишком нормально. Что делало еще более странной всю эту ситуацию. На Машу это было совсем не похоже - отдать ребенка на целую ночь знакомой, коллеге по работе - немыслимо. Да, одно время мы с Машей довольно близко общались, но, Артуровыми стараниями, это общение сошло на нет, а потом так и не возобновилось. Маша после ухода Артура совсем пала духом, замкнулась в себе и, казалось, что в ее системе координат существует только одна точка - Максим. И вот теперь эта внезапная перемена... Рациональное с интуицией твердили мне, что это не к добру, но я это и без них знала. Только вот что мне делать? Вмешиваться в их отношения было невозможно, к тому же существовала пусть и крохотная, но вероятность, что Артур одумался, изменился, и все будет хорошо. Скептицизм на эти мои размышления только качал головой.

Но сейчас была проблема понасущнее и посерьезнее - надо было объяснить Максиму, что мама за ним скоро не приедет, и ночевать он будет у тети Лисы. Но мне неожиданно помог Мист. Сейчас он с Максимом играл в очень деликатный вариант "поймай кота за хвост" - они сидели друг напротив друга и Максим пытался поймать хвост Миста, который тот в последний момент отдергивал. Сначала я встревожилась, но успокоилась, когда увидела как осторожен Максим и как спокоен Мист. Они действительно играли, в равной степени наслаждаясь игрой. И игра эта, хоть и относилась к "тихим", видимо, изрядно утомила Максима - он все чаще промахивался и вообще начал "клевать носом". Я, малодушно порадовавшись тому, что вопросы откладываются, постелила постель Максиму на диване, сопроводила его полусонного в туалет и ванную, раздела и уложила его. Почти засыпая, Максим попросил:

- А можно котик со мной полежит?

- Конечно, милый.

Мист запрыгнул на диван и улегся у мальчика в ногах.

- Охраняй. - Сказала я коту.

Мист посмотрел на меня с выражением "А то я сам не догадался!. И когда я выходила из комнаты и уже выключила свет, Максим вдруг совершенно ясным голосом сказал:

- Я спать не буду, я полежу просто, пока мама не придет.

У меня оборвалось сердце. Разумные доводы, которыми я объясняла эту ситуацию, рухнули вместе с ним. Это было ненормально, невозможно и немыслимо. Маша не могла, просто не могла, оставить ребенка на всю ночь без предварительной договоренности у, в сущности, просто знакомой женщины. Надо смотреть правде в лицо - я никто и для Маши, и для Максима. И оставить ребенка у меня, когда она даже родителям его не доверяла, Маша по своей воле не могла. По своей - не могла, а вот по чужой... Оставался только один способ все выяснить. Я пошла к себе, плотно закрыла дверь, взяла телефон и набрала Машин номер. Трубку сначала долго не брали, а когда взяли, я чуть не оглохла. По ту сторону от нее пели, кричали, визжали, смеялись на разные голоса люди - вечеринка, видимо, была в самом разгаре. Потом, после хлопка двери, все стихло - очевидно, Маша вышла на лестничную площадку.

- Я так понимаю - Максим остается ночевать у меня? - Начала я с главного.

- Ой, Лина, прости. Я... - Голос у Маши был потерянный. - Я не хотела, но видишь, в смысле слышишь, как тут, куда я его?

- Это понятно. Дальше-то что?

- Я не знаю! - Теперь в голосе Маши были слезы. - Артур тут, а...

- А Максим здесь. Маш, он сказал, что спать не будет, пока ты не приедешь.

- Но как я его заберу? У нас тут...

- Так приезжай сама, переночуешь у меня.

- Но тебе же неудобно.

- Неудобно мне будет утром, когда Максим проснется и спросит: "Где мама?".

- Но Артур...

- Маша, ты в своем уме? Артур - взрослый мужик, который сам в состоянии о себе позаботиться, а Максим - маленький мальчик, которому ты нужна.

- Я поняла, Лин. Я приеду.

- Я жду. Максим ждет.

На этом разговор закончился, а через 15 минут в мою дверь позвонили. На пороге стояла Маша.

- Лина, там такси... - Маша сконфуженно замолчала.

- Понятно. Максим там. - Я показала на дверь. Маша птицей пролетела мимо меня. И доставая кошелек, я успела услышать восторженное Максимово "Мама!". Поэтому, чтобы не мешать воссоединению семьи, поспешила спуститься и расплатиться с уже нервничающим таксистом.

Когда я вернулась, Маша неловко мялась в коридоре.

- Лин, я верну, правда, ты же знаешь... - Я знала. Занимать у меня денег было своего рода обычаем на нашей работе. Все знали, что деньги у меня есть и я никогда не отказываю в таких просьбах. Почти никогда. Не то, что бы мне было жалко денег, но есть категория людей, которые считают, что ты просто обязана их содержать, раз уж так получилось. То есть, давая им в долг, тот час забывать о нем. Честно говоря, я часто так и делала, очень удивляясь, когда долг возвращали. Но когда это делалось систематически и с налетом Шариковского апломба... Такие попытки я пресекала сразу. И, повторюсь, мне было не жалко денег, но такое потребительское отношение ко мне было невыносимо. Маша, кстати, была из совершенно противоположной категории - она занимала денег в очень крайних случаях и при первой же возможности. Несмотря на все мои попытки "забыть" о долге.

- Да забудь. Как Максим?

- Спит. Кот твой на меня зашипел. - Маша почти улыбалась.

- Я ему сказала охранять, вот он и старался. Не поцарапал?

- Нет, как только понял, что я не чужой, успокоился. Сторожевой кот.

- Да уж, в нем бездна талантов. Чаю хочешь?

- Да я тебя и так...

- Ты меня никак. Я сама собиралась, а так даже интереснее.

- Ну, если...

- Пошли уже, "если".

На кухне я заварила чай, достала коробку с печеньем и пакет с конфетами, поставила все на стол, села напротив Маши и впилась в нее выжидающим взглядом. Маша под этим взглядом вся как-то сникла и начала оправдываться.

- Лин, ты извини, что так получилось, кто же знал, что так будет...

Сарказм соорудил у меня на лице выражение "Вот было непонятно, что так оно и будет. Знаем - плавали".

- Я, правда, думала, что человек пять-шесть придет, посидим и разойдемся.

- А по какому поводу собирались?

- Артур как бы новоселье справлял...

- Новоселье?! У тебя?! - Я чуть не поперхнулась чаем.

- Он сказал, что раз у нас ребенок...

- Ну да, внезапно ребенок. И по этому поводу он решил, что пора вас собой осчастливить? - Я сама понимала, что завожусь на пустом месте, но... Хотя, если подумать, место было не таким уж пустым.

- Лин, но у нас действительно ребенок и я люблю его... - Серо-зеленые Машкины глаза заволокло слезами. - Но...

- Маш, я все понимаю. Легко любить добрых, милых, славных парней, но не всегда так получается, что тот, кого ты любишь - добрый, милый и славный... - Маша вскинулась возразить. - Я понимаю, что для тебя Артур - само совершенство, но посмотри сама - ты сидишь у меня, Максим спит не у себя в кроватке, а на моем диване. А почему? Потомучто Артур справляет новоселье у тебя в квартире со своими друзьями. - Мне совсем не хотелось говорить так жестко, но если я не сказала бы этого тогда, потом корила бы себя за бездеятельность. - Я не говорю, что ты должна его выставить, какой никакой он все-таки отец Максима, но объясни ему, что так, как прежде, жить не получится, Максим не вещь, чтобы его можно было задвинуть в темный угол, когда он мешает. Ты тоже меня прости, я знаю, это, в принципе, не мое дело, но я переживаю, и за тебя, и за Максима.

- Спасибо. И, Лин... - Маша опять смущенно замолчала.

- Да-да, на работе не распространяться. Я прекрасно знаю, чем это все кончается, можешь не напоминать.

- Я знаю, что ты знаешь. Именно поэтому я к тебе...

- Ладно, ты сейчас заснешь над чашкой, пойдем, дам тебе во что переодеться и ложись с Максимом. Миста я заберу.

Маша немного попротестовала, порываясь помочь мне убрать со стола и помыть посуду, но я была непреклонной. Вскоре, Маша заснула, обнимая Максима, и я очень надеялась, что мои слова до нее дошли. Как бы там она Артура не любила, но Максима она любила сильнее, и ради него должна была договориться с Артуром. Я же забрав Миста и ноутбук пошла к себе, у меня оставалось еще одно неоконченное дело.

Дело заключалось в том, что к внутренней стороне задней обложки конспекта по старокрововедению была приклеена бумажка с длинным электронным адресом. Эта желтая бумажка с липким краем составляла сногсшибательный контраст с самим блокнотом, и мне до зуда в пальцах хотелась узнать - что же это за адрес. Когда же я вбила этот адрес в адресную строку и нажала "ввод", меня ждало сильнейшее разочарование. Я успела напридумывать себе портал, посвященный Старой крови - с множеством ссылок и форумом, но в реальности меня выкинуло в какой-то чат. Я поискала, где бы залогиниться, но, очевидно, ссылка все сделала за меня. Передо мной было абсолютно пустое черное поле. Хмыкнув, я напечатала "есть здесь кто-нибудь?". Не знаю, то ли кто-то дежурил под компьютером, то ли сообщения приходили со звуковым сигналом и моему бедующему собеседнику было не лень откликаться среди ночи, но ответили мне почти сразу.

- Привет, Лина.

- Доброй ночи, кто бы это ни был.

- Это Реми. - И подмигивающий смайлик. - Вижу, ты дочитала. - Он как-то сразу перешел на "ты", а я не стала протестовать.

- Дочитала. Очень увлекательно. Правда, я бы побоялась давать кому-то такие личные записи.

- Ты о чем? - Пауза. - А. Я забыл.

- Эта тайна останется у меня.

- Это никакая не тайна. Все вовлеченные в курсе.

- Все?!!

- Я, Изабель, Николя. Ну, и домашние, и другие рода тоже, наверняка, в курсе.

- Николя? А он-то тут причем? - И только отправив, я поняла ПРИЧЕМ.

- Прости, это не мое дело, совсем. - Я поспешила хоть как-то исправить положение.

- Ничего, я привык.

- Но все же оставим эту тему. Должна сказать, интересный способ ты выбрал, чтобы продолжить меня консультировать. Это ведь за этим мы тут?

- В общем, да. К тому же, надо ведь нам как-то общаться, пока ты не позволишь увидеть тебя.

- Позволю?!

- Боюсь, твое нежелание войти в род трансформировалось в твое нежелание меня видеть. И не только меня. Но я не Николя, я не могу это преодолеть.

- Но как?! Я не понимаю, как это вообще работает? Ты же приехал...

- У Старой крови много путей. Иногда твое желание, особенно если оно иррационально, исполнится само по себе, но это требует много сил, ведь весь мир сопротивляется. Иногда обстоятельства складываются так, что ты получаешь желаемое, они, возможно, сами так сложились бы, ты просто ускоряешь процесс. А иногда, когда ты чего-то очень не хочешь, обстоятельства складываются так, что то, чего ты не хочешь, никак не может произойти.

- Но ведь ты приехал... - Я медленно укладывала в голове полученную информацию. Укладывалось с трудом. Рациональное, как всегда в таких случаях, было в предобморочном состоянии.

- Приехал, чтобы привезти себе свои записи, причем, я полагаю, если бы не собрался привезти, то и не приехал. Лина, скажи, ты случайно не ХОТЕЛА все узнать?

Я на секунду задумалась. Память тут же напомнила, что я действительно ХОТЕЛА узнать все, тихо, спокойно, и без Даниловича.

- Хотела.

- Что и требовалось доказать. - Смеющийся смайлик.

- Я не хотела. То есть я хотела, чтобы меня оставили в покое, но не так... Я совсем запуталась.

- Я тебя понимаю. Я так же запутался в свое время.

- Но как? Я читала, конечно. Но это так сложно.

- Сложно, особенно когда задумываешься. Это как плавать, когда задумываешься - начинаешь тонуть. Большинство желаний исполняется само собой.

- Страшно. Это же страшно. Мало ли что можно пожелать?..

- Если бы все было так просто... На некоторые желания у тебя просто не хватит силенок.

- Не хватит? Но я поставила этот барьер, и вот сейчас...

Меня трясло. Мысль о собственном могуществе ужасала. Не то, чтобы я направо и налево желала людям зла, но чего не скажешь в сердцах? Я всматривалась в экран ноутбука в надежде, что Реми сейчас развеет мои страхи.

- Лина, успокойся. Во-первых, тот барьер держала не только ты. Я немного тебе помог. Прости, что не сказал тебе раньше. Просто не подумал, что это для тебя будет так важно, а во-вторых, когда ты захотела, чтобы, как ты говоришь, тебя оставили в покое, ты, возможно, впервые почувствовала в себе Старую кровь, это всегда провоцирует выброс. Со мной тоже так было.

- Возможно. Хотя чуть было не поверила, что могу горы двигать.

- Горы - вряд ли, а вот что-то поменьше...

- Нет уж, спасибо, чашки двигать мне как-то не хочется.

- А чего бы тебе хотелось?

- Честно? Чтобы всего этого не было, чтобы все стало, как было.

- О, как я тебя понимаю. Но, увы. Это необратимо. И, Лина, тебе все же необходимо войти в род. Только так мы сможем тебя защитить.

- Не думаю, что это так уж необходимо. Раз уж я от вас закрылась, то и от других смогу. Ты пойми, я не хочу ничего менять. У меня семья, друзья...

- Я тебя понимаю. Когда Николя меня нашел, у меня не было никого и ничего, что могло бы меня удержать. Я тогда подумал, что наконец нашел себе семью. Но я ошибался. Род - это род, но это не семья.

- А ты можешь помочь мне? Как с барьером? Пожалуйста, Реми.

- Я попробую, но ничего не обещаю. Только я не смогу сделать это на расстоянии. Нам надо увидеться.

- Как скажешь. Я жду тебя.

- Я приеду. Послезавтра, хорошо?

- Отлично. А теперь - я спать. У нас тут середина ночи.

- У нас тоже. Спокойной ночи, Лина.

- Спокойной, до понедельника?

- До понедельника.

Я закрыла ноутбук и стала устраиваться поудобнее, чтобы заснуть. Потревоженный Мист недовольно фыркнул, а потом снова улегся у меня в ногах. Заснула я почти мгновенно - очень уж насыщенным выдался день.

День 17

Утро субботы началось необычно. Уже привычного Миста не было, а из кухни доносились странные звуки. Когда прошел первый испуг, память выдала мне отчет о вчерашнем дне. Маша и Максим. Надо было вставать и изображать радушную хозяйку, хотя больше всего мне хотелось забраться обратно под одеяло и проспать еще часа два. Но пришлось задавить в себе это желание, тем более, что скоро должна была позвонить мама. Судя по прошлому разу, она перешла на ежесубботние звонки. Обычно, она звонила мне раз в неделю, и все остальные дни уже были отмечены. Когда я только начинала жить одна, мама звонила мне ежедневно, но вовсе не для того, чтобы узнать как у меня дела, а чтобы в очередной раз рассказать мне, как я неправильно поступаю, и выдать очередную порцию ценных указаний. Потом, и я так подозреваю, что не без вмешательства отчима, она стала проделывать это все реже и реже, постепенно сведя общение со мной до одного раза в неделю. Думаю, как бы жестоко это не звучало, иногда она забывала о моем существовании. Маме нравилось думать, что она так молода, что у нее не может быть взрослой дочери.

В кухне я застала удивительную картину. Маша пыталась тихо готовить завтрак, Максим пытался тихо играть с Мистом, и только Мист, не утруждая себя такими условностями, вел себя как всегда громко.

- Лина, прости, мы тебя разбудили, наверное?

- Да нет, я сама проснулась. - Слегка приврала я. Маше хватало неловкости от того, что она орудует на чужой кухне, чтобы добивать ее известием, что они меня разбудили.

- А я тут завтрак затеяла. Блины.

- О, тогда я варенье достану. Или сгущенки? Или меда? - Это я уже спрашивала у Максима, который смотрел на меня насторожено. Видимо, доверительного эффекта сказки хватило только на вечер. Но упоминание о сладком зажгло в его глазах прежнюю приязнь. Очевидно, теперь в его памяти я останусь как "тетя Лиса из пряничного домика". Но я быстро спохватилась, - Маш, ему что можно? Аллергии на что-нибудь нет?

- Ему все можно... - Начала с улыбкой Маша, и Максим тут же ее перебил:

- И побольше!

- А ты не лопнешь?

- Не, я ого-го сколько могу съесть. Мама говорит, что у меня для сладкого - отдельный желудок.

- Это интересно. Посмотрим, много в тебя войдет?

И я стала доставать и расставлять на столе баночки с вареньем, сгущенкой и медом.

Завтракали мы медленно: Максим растягивал удовольствие, я - просто потому, что не выспалась и есть особо не хотела, а Маша же заметно нервничала.

Посадив Максима в сопровождении Миста смотреть мультики, я вернулась в кухню, чтобы сразу спросить:

- Маша, в чем дело? Только не начинай, что тебе неудобно...

- Не в этом дело. То есть мне неудобно, конечно, тебя стеснять, но я не из-за этого волнуюсь.

- А из-за чего? - В общем-то, я прекрасно понимала из-за чего, вернее, кого, но нужно было, чтобы Маша это сказала вслух и сама это услышала.

- Я боюсь, Лина. Боюсь возвращаться домой.

- Боишься?

- Да. Понимаешь, мы с Артуром... Мы только начали жить вместе, а тут я от него почти сбегаю. И я ему ничего не сказала, когда уезжала.

- Почему? - Кажется, все было даже хуже, чем я подумала.

- Я не была уверенна, что он меня отпустит...

- Мда. - Только и могла сказать я. - Ну, свали все на меня, мол, я запаниковала и позвонила тебе.

- Я не могу так.

- В общем-то, это правда.

- Не думаю, что Артур в это поверит.

- А давай я с тобой поеду и все ему объясню? - Предложила я с тайным умыслом. Мне крайне не хотелось снова встречаться с Артуром, но бросать Машку одну выпутываться из ситуации, в которой я отчасти была виновата, было неправильно.

Маша ухватилась за эту идею обеими руками, что только укрепило меня в моих подозрениях.

Мы быстро собрались и поехали к Маше. И там нас ждал сюрприз. Квартира встретила нас страшным бардаком и полным отсутствием каких-либо представителей рода человеческого. Куда делись все гости, часть которых неизменно оседала на более-менее пригодных для сна поверхностях, оставалось загадкой. Как и то, куда делся Артур.

Я чуть было не предложила проверить все ли на своих местах, но прикусила язык, увидев неподвижно стоящую в дверном проеме Машу. Ко мне она стояла спиной, но на этой спине отчетливо читалось огромное потрясение. Я подошла и осторожно заглянула в комнату поверх ее плеча. И опять прикусила себе язык, готовый произнести что-нибудь нецензурное. Комната явно служила спальней, и сейчас выглядела так, будто по ней пронесся ураган. По непрямому назначению тут, похоже, были использованы все более-менее подходящие поверхности. Я только и смогла протянуть:

- Похоже, вечеринка удалась. - И не высказанным осталось "Интересно у кого?".

Маша, видимо, подумала о том же, поэтому я совсем не удивилась, когда она села на край разворошенной кровати и заплакала. На звук сдавленных рыданий тут же прибежал Максим и, забравшись на Машины колени, принялся утешать. Я почувствовала себя лишней и вышла. Найдя на кухне пакеты для мусора, я принялась за уборку. Чуть позже ко мне присоединилась Маша, и мы молча и сосредоточенно ликвидировали последствия чужого загула. Это молчание было нетягостным и позволило мне предаться собственным мыслям. Мысли были не слишком радужные. Так часто бывает - то, что ночью кажется здравой идеей и правильным решением, при свете дня выглядит форменной глупостью. Например, я никак не могла для себя определить - почему я вообще доверилась Реми. С тактической точки зрения - он мой враг. Пусть я не испытываю к нему неприязни, и он никак не проявлял ко мне враждебности, но приходилось признать - Реми с "той" стороны. Его интересы кардинально противоположны моим, так с чего я решила, что он будет помогать мне? Рациональное ехидно рассмеялось и обозвало меня "наивной дурочкой". Именно такой я себя и чувствовала, если бы не... Что это было - я не знаю, может моя Старая кровь, может что-то еще, но я была убеждена, что Реми можно доверять. Решив, что проблемы надо решать по мере их поступления, я с головой ушла в уборку.

Закончили мы как раз к обеду. Я, отговорившись голодным котом, уехала к себе. Правда, существенной эта причина была, похоже, только для Максима, но мы с Машей дружно делали вид, что все нормально. Однако, мы обе понимали, что ничего нормального в этой ситуации не было. Но так же дружно решили оставить все как есть.

А зря. Потомучто в понедельник на работу Маша пришла с синяком на скуле. И это было даже не третьим звонком, а самым настоящим набатом.

Наши дамы во главе с Дашей сразу же заохали и потребовали информации. Маша ответила, что гуляла с Максимом и, снимая его горки, ударилась. Объяснение удовлетворило дам, все знали, что Максим мальчик активный, за которым нужен постоянный присмотр, и неудивительно, что в процессе присмотра можно получить травмы. Но дамы, в отличии от меня, были не в курсе изменений в Машиной жизни. И у меня закрались смутные и нехорошие предчувствия, что тут что-то не так. Так что при первой возможности я вытащила Машу на боковую пожарную лестницу и во всех смыслах приперла ее к стенке:

- Маша, что случилось?!

- Я же говорила - ударилась... - Начала было она, но я почувствовала уже знакомое покалывание в кончиках пальцев. Похоже, моя интуиция вышла на новый уровень - вместо неясных прогнозов на возможные встречи, она теперь дает мне знать, когда мне врут. Видимо это один из "подарков" моей Старой крови.

- Вот только не начинай, ни за что не поверю, что это горка тебя так приложила. Это ведь Артур?

Маша закрыла лицо ладонями, и сквозь них я услышала сдавленный плач.

- Да, Артур меня ударил. Он пришел в воскресенье и стал на меня кричать, что я его бросила, опозорила перед друзьями... - Дальше Маша говорить не смогла, захлебнувшись плачем.

- Какая чушь! Могу поспорить, что он даже не заметил, что ты ушла. Он бы еще сказал, что пошел тебя искать...

- Он так и сказал. - Плач прервался истерическим смешком.

- Ага, и шоблу свою, с которой гулял, тоже на поиски бросил? И сутки напролёт город прочесывал?

- Почти.

- Так за что он тебя?..

- Не меня. Он Максима хотел ударить, когда тот меня защищать бросился. Представляешь, встал перед Артуром и кричит, что бы он на меня не орал. Артур замахнулся, а я Максима закрыла и мне попало.

- Ты еще скажи, что ты сама виновата.

- Ну, в общем... Я же действительно его одного бросила...

- С ума сошла? Ты его бросила с кучей его дружков и подружек, которые загадили тебе квартиру и перевернули твою спальню. И не говори мне, что ты не думала - кто и с кем там кувыркался? - Не стоило этого касаться, но Артур и в прежние времена не отличался верностью, отговариваясь всякими теориями насчет обязательной мужской полигамности и необходимостью для него, как для поэта, новых впечатлений. Тем более на войне все средства хороши. А с того момента, как я увидела синяк на Машином лице, это стало войной, которую я, кстати, намеревалась выиграть.

Маша заплакала еще горше, я же затолкала поглубже жалость и продолжила наступление:

- А потом Артур явился и начал претензии предъявлять? На каком основании вообще? Он хоть что-то для тебя и Маскима сделать, чтобы права качать?

- Но он же его отец... - Влюбленные женщины до конца остаются влюбленными.

- Этот отец ребенка ударить хотел! Ты представь, Маша, чтобы было, если бы он не по тебе попал, а по Максиму? Много ребенку надо, а?

Глаза Маши стали стремительно приближаться размером к блюдцам. Она действительно знала, как не много надо ребенку. В прошлом году Максим упал неудачно и руку сломал, Маша чуть с ума не сошла от страха. И теперь, наверняка, представляла, что могло произойти с Максимом, если бы удар пришелся по нему.

- Но Артур извинился, он сам испугался, сказал, что больше этого не случится...

- Ты в это веришь? Маша, ты же взрослая женщина, ты же понимаешь, что это только начало. Так всегда и бывает, помнишь, мы недавно на семинар ходили? - На семинар мы действительно ходили, он был посвящен выявлению и предотвращению домашнего насилия. Нам, как работникам социальной сферы, рассказывали о самом домашнем насилии и как по косвенным признакам выявить его жертв. - Артур кроме себя ничего не видит. Все должно вокруг него крутиться, а Максим ему как бельмо в глазу, еще бы кто-то посмел ему указывать. А что если в следующий раз, а он непременно будет, тебя рядом не окажется?

- Но что мне делать? - В Машином голосе отчаяние мешалось с ужасом.

- Выбирай - Артур или Максим? Ты же понимаешь, что вместе вы не уживетесь. Ты же знаешь Артура.

Маша кивнула. Она знала Артура и знала, что я права. Как бы сильно она не любила Артура, его недостатки она не могла не замечать.

- Ты посиди, подумай. Перед Софьей Ильиничной я тебя прикрою. - С этими словами я вышла, плотно прикрыв за собой дверь. Но еще успела услышать приглушенные всхлипы.

До конца дня я старалась с Машей не пересекаться. Все, что хотела, я ей сказала, а лишний раз мозолить ей глаза - провоцировать ее сомнения. Вообще, после моих разборок с соседями, я зареклась давать какие-либо советы. Но в данном случае на кону стояло не мое спокойствие, прерываемое скандалами, а благополучие Маши и Максима. Причем, если раньше этому противостояли просто эгоизм и дурной характер Артура, то теперь добавилось еще и насилие. Я действительно думала, что это добром не закончится. Артур - типичный нарцисс, когда что-то пытается его затмить, он пойдет на все, чтобы это устранить. Скорее всего, Маша ему понадобилась как тихая гавань, где можно с комфортом пересидеть, а про Максима он вообще забыл.

Но как бы я не волновалась за Машу, у меня были и свои проблемы. Сегодня должен был появиться Реми, и мне было необходимо разобраться и со своим отношением к нему, и с его помощью. Это я и пыталась сделать весь день и часть дороги до дома, пока на памятном месте не заметила одиноко стоящего мужчины. Свет фонаря запутался золотистыми переливами в его волосах, и я успокоилась.

Реми двинулся мне на встречу, расплываясь в улыбке. Нет, все-таки в ямочках на щеках есть что-то магическое - я сразу же улыбнулась в ответ.

- Добрый вечер, Лина. Я бесконечно счастлив видеть тебя. - Реми, видимо, не собирался отказываться от завоеванного преимущества называть меня на "ты".

- Здравствуй. Надеюсь, ничего не мешало?

- Нет, ты действительно хотела меня видеть.

- Еще бы.

- Лина, я прошу, еще раз подумай хорошо. Обратного пути не будет.

- А он мне и не понадобится. Реми, послушай, - я для верности взяла его за руку и посмотрела ему в глаза, - я действительно не хочу всего этого. Можешь считать меня трусихой, но я боюсь. Может это из да того, как именно это началось, может из-за чего-то другого, но я не хочу, совершенно не хочу всего этого.

- Лина, я понимаю, наше знакомство началось не слишком приятно, может быть, даже слишком неприятно для тебя, но Старая кровь - это не только Дикая Охота...

- А что еще? Чем вы занимаетесь? Вы же даже засветиться нигде не можете, вдруг кто-то узнает? Узнает и расскажет, что видел вас тридцать лет назад, и с тех пор вы ничуть не изменились. Так чем? Сидите и придаетесь утехам? Таким, например, как Дикая Охота?

- О, Лина, знаешь, что в тебе самое восхитительное? То, что ты всегда видишь суть. Действительно, технологии существенно усложнили нам жизнь. Но и облегчили тоже. Теперь дела можно вести не выходя из дома.

- Дела? И какие у вас дела?

- Разные... - Реми заметно смутился.

- И они не для моих хорошеньких ушек и моей прелестной головки?

- Нет-нет, я не хотел этого сказать...

- У меня не достаточно хорошенькие ушки и прелестная головка?

- Нет, они хорошенькие и прелестные, и... - При всем своем обаянии флиртовать Реми не умел. Я, в общем-то, тоже.

- Но мы ведь не про них собрались поговорить, не так ли?

- Да, конечно. Но ты действительно этого хочешь?

Но не успела я ответить, как в сумке зазвонил телефон. Я его достала, посмотрела на вызывающего и похолодела. Звонила Маша.

В принципе, Маша могла звонить по десятку разных причин, но моя интуиция просто вопила, что причина только одна, и зовут ее Артур. И как только из телефона донеслось истеричное Машкино "Лина!", я поняла, что интуиция в который раз не ошиблась.

- Что случилось? - Машино настроение передалось мне, и я почти кричала.

- Лина, он здесь, он пришел! И ломится в дверь?

- Кто?! - Ошеломленно спросила я, хотя было понятно, кого именно Маша имеет в виду. Особенно, если учесть невнятные крики на заднем плане.

- Артур! Я его выгнала и вещи его выставила, а он пришел и...

- Понятно. Маш, я сейчас приеду. - Я старалась быть как можно более убедительной, пытаясь хоть как-то ее успокоить, и, вспомнив о Реми, добавила. - Только я не одна, мы вместе приедем.

- Нет, раз не одна... - В дело вступила Машина деликатность.

- Я приеду. Скоро будем.

Нажав "отбой", я посмотрела на Реми. Он был не на шутку обеспокоен, и не дав ему и слова сказать, я заговорила.

- Реми, кажется, планы на вечер у нас поменялись. Ты мне поможешь?

- Конечно. А что случилось?

- Мою подругу угораздило связаться не с тем мужчиной, она указала ему на дверь, а он с ней не согласился, и теперь ломает дверь. Я понимаю, тебе до всего этого не может быть никакого дела, но я, боюсь, одна с ним не справлюсь, а ждать полицию..

- Не надо никого ждать! И уж тем более самой справляться! Поехали! - Сказав это, Реми схватил меня за руку и потащил к машине, которая была припаркована недалеко от нас. Машина, кстати, была довольно обыкновенной, в отличие от тех, на которых ездил Данилович. Видимо, любовь к шикарным машинам была не в Старой крови, а в только одном ее носителе с чрезвычайно раздутым самомнением.

Дорога к Машиному дому заняла на удивление мало времени, а я, как и в случае с Даниловичем, только на половине пути поняла, что не сказала куда ехать, но, увидев в зеркале заднего вида его сосредоточенные темно-золотые глаза, решила оставить вопросы на потом, и только нервно кусала губы в ожидании. Прибыв на место, Реми выскочил из машины и побежал к Машкиному подъезду, причем, не проделав обязательный ритуал "помочь даме выбраться из транспортного средства". Что для Реми, с его подчеркнутой галантностью, было совершенно не характерно. Да и вообще, догоняя его, я поняла, что он как-то неуловимо изменился. Или не он, а нечто вокруг него... Тогда я так и не смогла этого понять. Догнала я Реми почти у дверей Машиной квартиры. Почти, потому, что, строго говоря, я его не догнала. Меня прижало к стене лестничным пролетом ниже Машиного этажа. Я, испытав до боли знакомое ощущение полной беспомощности, попробовала для порядка вырваться, но держало меня крепко. Видимо, для меня была предусмотрена роль зрителя. Чему я была только рада. Потомучто действо разворачивалось еще то.

На лестничной площадке среди разбросанных вещей, то и дело, спотыкаясь об распотрошенную сумку, металось нечто, что раньше было Артуром. Нечто вопило, ругалось и билось в Машину дверь с упорством мухи, желающей, если не пробить, так хоть прожужжать оконное стекло. Впрочем, с нашим появлением нечто остановилось и переключило внимание на нас.

- Ах ты... - далее следовала тирада в мой адрес, состоящая из слов, которые обычно запикивают, - это ты ей мозги промыла? Ну, я тебя сейчас...

Что именно собирался сделать со мной Артур, я так и не узнала. На его пути встал Реми и недвусмысленно преградил Артуру дорогу.

- И хахаля с собой привела? - Вообще-то он сказал не "хахаля". - Нашла все-таки кто на тебя польстится? - И уже непосредственно Реми, - пошел отсюда, слышишь?

Реми слышал и весьма доходчиво это дал понять. Он хватил Артура за горло, приподнял и слегка встряхнул.

- Руки убери... - Далее шло перечисление всех сексуальных пристрастий Реми, весьма затейливых надо сказать. Что-что, а словами Артур владел виртуозно - Маша говорила, что учился он на филологическом факультете. В конце речи, правда, Артур все больше хрипел.

- Я настоятельно рекомендую вам замолчать и убраться отсюда. - В голосе Реми не было ни теплоты, ни обаяния, ни даже французского акцента.

- Ладно. - Неожиданно легко согласился Артур.

Реми разжал пальцы и Артур, насколько это позволяла ширина лестницы, поспешно отодвинулся. Не сводя глаз с Реми, он прошел мимо него и стал медленно спускаться. И тут стала понятна легкость, с которой Артур согласился - он просто хотел добраться до меня. Подойдя на достаточное для удара расстояние, Артур широко размахнулся и... Я даже не смогла бы увернуться, потому просто сжалась в комок и закрыла глаза. Мимо меня что-то стремительно пронеслось, но удара не последовало. Вернее он был, но я была тут не причем. Я открыла глаза и огляделась. Судя по крови, размазанной по стене подъезда, ударился Артур. Об эту самую стену. И продолжал об нее биться головой. Правда, не сам, а от ударов Реми. Я, собрав все силы, рванулась и повисла на руке Реми. Тот досадливо меня смахнул, но я повторила попытку, вцепившись покрепче.

- Реми, я прошу тебя - не надо, хватит, ты же его убьешь так.

- И это самое лучшее, что я могу для него сделать! - Процедил сквозь зубы Реми.

И тогда я решила использовать запрещенный прием

- Реми, пожалуйста, ты меня пугаешь! - И это было правдой. Этот Реми, методично наносивший удары Артуру, был совершенно не похож на того милого обаяшку, которого я знала, или думала, что знаю. Это как будто ваш домашний любимец, славный и добрый песик, вдруг вспомнил, что он - потомок волков, и со свирепым оскалом стал кидаться на прохожих. Видимо поэтому, истеричность воспользовалась случаем и подпустила в мой голос слезливые нотки.

Реми тут же перестал бить Артура и повернулся ко мне.

- Прости. Я перегнул палку. Просто он оскорбил тебя и пытался поднять на тебя руку. И эта женщина, которая тебе звонила, я слышал как она напугана.

Артур не нашел лучше момента, чтобы напомнить о себе.

- Так она еще и звонила... - Прохрипел он разбитым ртом.

Реми стремительно повернулся к нему. В глазах его плескалось тяжелое золото.

- Слушай меня внимательно - ты тихо, я повторю - тихо, соберешь свои вещи и уберешься отсюда, а потом ты никогда больше сюда не вернешься. Ты меня понял?

Артур кивнул. Реми отпустил его и придал ускорение в сторону разбросанных вещей. Артур молча собрал их и запихнул в сумку. Так же молча он спустился по лестнице и, только отойдя на безопасное расстояние, выкрикнул:

- Ну, Линка, тебе... - Артур посулил мне так много нехорошего, что я опять схватила Реми за руку.

Но Артур не собирался дожидаться, когда его снова начнут учить хорошим манерам, и припустился было бежать, но был остановлен окриком Реми:

- Стоять! Иди сюда!

Артур, пойманный во время рывка, качнулся, чуть не упал, но выровнялся и покорно поплелся к нам. Причем, судя по его потрясенному лицу, эта покорность была сродни той, с которой я пыталась гнуть столовые приборы в "Лунных озерах". Когда до нас оставалось меньше метра, Реми его остановил.

- И добавь себе - ты никогда ни словом, ни делом, ни даже мыслью не будешь пытаться навредить этой женщине. Ясно?

Артур, глядя на нас до придела расширенными глазами, прошептал:

- Ясно.

- А раз так, пошел вон. И тихо.

Артур поспешил исполнить указания. И действительно тихо, хотя и перепрыгивал через две ступени.

- А теперь, я думаю, стоит заняться твоей подругой. - Ко мне возвращался тот Реми, которого я знала. Или думала, что знаю.

Я рванула к Машиной двери.

- Маша, открой, это я. Все закончилось, его тут нет.

День 18

Маша открыла дверь и буквально повалилась мне на руки. Я, в общем-то, достаточно крепкая барышня, но тут сыграл эффект неожиданности, и я вместе с Машей начала падать. И упала бы, не подхвати нас Реми. Он молниеносно оценил ситуацию, высвободил Машу из моей хватки, подхватил ее на руки и понес в глубь квартиры. Я побежала следом. Реми уложил Машу на диване в гостиной и стал неожиданно профессионально над ней хлопотать. Убедившись, что оставляю Машу в надежных руках, я занялась проблемой поважнее. Обойдя всю квартиру, я наконец нашла то, что искала. Вернее, кого. Но до этого кого еще надо было добраться. Я постучала в закрытую изнутри дверь ванной.

- Максим, открой, это Лина. Тетя Лиса, помнишь?

За дверью завозились, и послышался испуганный детский голосок:

- А это ты? А страшный дядька где?

У меня появилось огромное желание догнать Артура и добавить ему то, что не додал Реми. Но, взяв себя в руки, я, как могла ласково, сказала:

- Он ушел и больше не вернется, мы его прогнали.

- А кто это мы?

- Я и мой друг.

- Мистик? - Максим называл моего кота именно так, и тот - о, чудо! - откликался.

- Нет, Мистик дома. Это другой друг.

- А он не страшный? - Нет, все-таки зря я остановила Реми, Артура надо было добивать, а с последствиями мы бы как-нибудь разобрались - должны же быть какие-то плюсы у Старой крови?

- Нет, он - хороший. Он сейчас с мамой...

Я не успела договорить, как дверь распахнулась и больно ударила меня по лбу. Из двери вылетел Максим и полетел на негромкий голос Реми, который успокаивал Машу. Я поспешила за ним, на ходу потирая лоб. Максим остановился в дверном проеме и уставился на Реми и Машу. Но, не увидев явных признаков грозящей матери опасности, успокоился.

- Здрасте, дядя. - Максим был очень воспитанным мальчиком.

- Здравствуй. Меня зовут Реми, а тебя? - Реми был не менее воспитанным дядей.

- А меня - Максим.

- Максим, покажешь, где у вас можно помыть руки? - И Реми показал окровавленные костяшки.

- Ого! Это ты об страшного дядьку так?

- Об него. Так покажешь?

- Пойдем! - Максим подбежал к Реми, схватил его за руку и потянул к ванной. Реми последовал за мальчиком и, проходя мимо меня, шепнул: "Поговори с ней".

- А научишь меня так же, а то... - Что именно "а то" я не расслышала, голос Максима перекрыл шум льющейся воды.

Я подсела к Маше и взяла ее вялые руки в свои.

- Маш, ты как?

- Не знаю, как зацепенело все внутри. Я так боялась...

- Больше боятся нечего, Артур больше не вернется. Никогда.

- Ой, ты его не знаешь...

- Я знаю Реми. А он очень доходчиво дал понять Артуру, что его здесь не ждут.

- О, прости, вы, наверное, заняты были. Не стоило мне звонить...

- Стоило. Одна бы ты тут точно не справилась...

И тут Машу отпустило и накрыло. Отпустило оцепенение, и накрыла истерика. Она вцепилась мне в руки мертвой хваткой и отчаянно зарыдала.

- Линаааа, он такой страшный был! - Маша захлебывалась плачем. - Ты бы знала, я его таким никогда не видела... Словно, не он это вовсе...

- О, поверь мне, это точно он был, причем, самый, что ни на есть, настоящий.

- Он таким не был! Он добрый был, ласковый, так красиво ухаживал, а тут как с цепи сорвался, может не стоило мне...

- И даже думать не смей! Ты все правильно сделала!

- Ну, может...

- Не может! Ты сама видела, на что он способен! А если бы ему Максим попался?! Он меня ударить хотел, а с Максимом представляешь, что бы сделал?!

- Тебя?! О, Боже... Но ведь неударил? Или... - Маша посмотрела на мой лоб. Там, судя по всему, наливалась шишка. Или синяк. Или и то, и другое.

- Нет, это не он. Не Артур. Ему Реми не дал. А это меня Максим дверью приложил, когда тебя спасать понесся.

- О, он у меня такой. Это я ему сказала спрятаться, знала, что он кинется меня защищать, если что.

- Вот и хорошо, что сказала. А то Артур твой... Молодец против овец. Только женщин и детей пугать способен...

- Не мой. Больше не мой. - Тон, каким Маша это сказала, не оставлял сомнений, что с Артуром покончено. Видимо, сегодняшнее происшествие было необходимо Маше, чтобы окончательно понять, что Артур, каким она его любила, если и существовал когда-то, то давно перестал таким быть. Но тон Маши сразу сменился на виноватый. - Но ты и этот Реми... Я же вас отвлекла от чего-то? Он ведь тебе никакой не кузен?..

- Ну, почему же? Кузен, в некотором роде. Или, может, племянник. Там запутано все. Но ни от чего важного ты нас не отвлекла, не думай. Тем более что может быть важнее? - Я махнула рукой в сторону двери.

Мы невольно прислушались - в подъезде стояла тишина. Не знаю, о чем в этот момент думала Маша, я же думала, о том, что золото в глазах Реми гарантировало, что Артур эту тишину теперь точно не потревожит. Как показало время, Артура я недооценила.

Впрочем, как и Реми. Сцена с Артуром явственно показала, что опасения мои были не напрасны. Старая кровь - это не постоянный Новый год, когда исполняются любые желания. То есть они, конечно, исполняются, но действительно все. Помня собственные ощущения в "Лунных озерах" и выражение лица Артура, когда Реми приказал ему подойти, я вдруг поняла, что, возможно, с такой же легкостью и, если речь уж зашла о Даниловиче, с такой же любезной улыбкой, они могли бы заставить наши с Артуром сердца остановиться. Понятное дело, что меня это, скорее всего, не касалось. Моя ценность для Даниловича и Реми была вне всяких сомнений. Вот только в чем именно она заключалась, еще предстояло выяснить. Что-то в моей голове - ни то подозрительность, ни то осторожность - заполошно шептало, что если могут они, то смогут и другие. Если правда, а я была почти уверена, что это было сказано не для красного словца, то, что другие роды Старой крови могут использовать меня в своей игре против Даниловича, то меня ждала воистину незавидная участь. Они ведь могут сделать так, что я сама, пусть и не по своей воле, выпущу из себя достаточно крови, чтобы призвать не только Даниловича, но и всю его, нашу, родню. В конце концов, от потери крови умирают не сразу, и чиркнуть зажигалкой я успею. Или что там надо для вызова "родственников"?

Такие мысли роились у меня в голове пока мы прощались с Машей и Максимом; ехали в машине Реми к моему дому, кстати, адрес он опять не спросил; и, в конечном итоге, видимо, отразились в виде гримасы ужаса на моем лице, когда мы приехали, а Реми повернулся ко мне, чтобы помочь справиться с ремнем безопасности.

- Лина, что с вами? - Реми был так потрясен, что опять перешел на "вы".

- Ничего. - Реми ведь был не виноват в охватившей меня панике. То есть виноват, конечно, но очень косвенно. - Ничего страшного, просто запоздалая реакция на всю эту ситуацию. - Я постаралась говорить максимально спокойно.

- Лина, можно я попрошу вас об одной ответной услуге?

- Конечно. - После всего, что он сделал сегодня, для меня и для Маши с Максом, он мог просить о чем угодно. Почти.

- Лина, пожалуйста, не лгите мне. Я знаю, вернее, чувствую, когда мне лгут. Дело ведь не в том, что случилось с вашей подругой?

- Не в том. - Что ж, Реми заслуживал откровенности. Тем более страх, поселившийся во мне, разрастался и грозил перерасти в полноценную панику. Я боялась, что не смогу справится сама. - Не в этом, а в том, что я, наконец, поняла, что такое Старая кровь. И мне страшно. Очень страшно.

- Я испугал вас?! О, Боже, Лина мне так жаль! Я не знаю, как загладить свою вину...

- Да дело не в тебе! - Я от волнения сорвалась на "ты". - Я боюсь не тебя, или даже Даниловича, я боюсь Старой крови! И той, что во мне, и той, что в других! Это ведь ужасно, от нее не спастись, не спрятаться, ей невозможно противостоять! - Я закрыла лицо руками, боясь не выдержать и расплакаться.

- Лина! - Я почувствовала легкое касание к своему плечу. - Лина! Послушай, - Реми, видимо, решил, что официоз в данном случае не уместен, - ни я, ни Николя, ни весь наш род, никогда не причинит тебе вреда. Никогда и ни при каких обстоятельствах. И мы не позволим, что бы это сделал кто-то еще. Доверься нам, мы сможем защитить и тебя, и твою семью. Только...

- Только для этого мне надо поехать с тобой? - Я могла быть на какой угодно стадии истерики, но сарказм никогда не упускал случая показать себя. Если я давала ему сделать это.

- Да. Это необходимо.

У меня закололо в кончиках пальцев - Реми врал. Интересы рода, конечно же.

- Необходимо? - Я почти успокоилась, интуиция меня никогда не подводила. Это не было необходимо, что бы он там не говорил. Но успокоилась я только внутри, где-то очень глубоко. Там, где рациональное, предоставив истеричности бразды правления моим поведением, обдумывало открывшиеся факты. - Да ты хоть понимаешь, как это выглядит для меня? Как будто мне предлагают выйти на арену с медведями! Пусть они в намордниках, пусть где-то рядом дрессировщик с помощниками, но это медведи! Любой из них может меня покалечить или убить! Включая дрессировщика с помощниками!

- Лина, мы никогда бы...

- Никогда не говори "никогда"! Если того потребуют интересы рода, вы пожертвуете мной с легкостью, не так ли? - Я опять тыкала наугад и опять попала. К сожалению.

Реми молчал. Это молчание было красноречивее слов. Я была пешкой в этой игре. Пешкой, которая может поставить мат королю, которая может защитить короля от мата, которая может даже стать ферзем, но которой пожертвуют, если возникнет такая необходимость. Я не хотела ни ставить, ни защищать, ни становиться, ни, уж тем более, чтобы мной жертвовали. Но выхода у меня, похоже, не было. Почти. И вот за это крохотное "почти" я собиралась побороться.

Но на тот момент у меня были дела поважнее. Например, прекратить истерить. Я понимала, что нормальная реакция на сложившуюся ситуацию. Но одной истерики было достаточно. Мне до сих пор было стыдно за прошлую. Конечно, Реми в качестве утешителя устраивал меня куда больше Даниловича, но сравнивать их мне бы не хотелось. Поэтому я отняла руки от лица и несколько раз глубоко вздохнула, потом закинула голову, не позволяя слезам все-таки пролиться из глаз. Реми смотрел на мои маневры с изумлением. Уж не знаю, чему он удивился?.. Хотя если вспомнить про несравненную Изабеллу, понятно - чему. Думаю, что свой "последний аргумент" она приводит не только Даниловичу. Любопытство вдруг вспомнило, что принадлежит женщине, и начало интересоваться у всех, кто был готов его слушать, взаимоотношениями в этом любовном треугольнике. Достоинство поджимало губы, сарказм выдал пару скабрезных шуток, рациональное было занято другим. Любопытство обиженно вздохнуло и пообещало себе все выяснить самостоятельно. Это неожиданно взволновало рациональное, подав ему идею. План, который рациональное обдумывало, нуждался в одном очень важном пункте - информации. Информации катастрофически не хватало. Хотя я за последнее время пополнила свой багаж знаний как теоретическими знаниями, так и практическими демонстрациями, приходилось признать - про Старую кровь я знала до обидного мало. И это надо было срочно исправлять, пока недостаток информации не сыграл свою привычную, и от этого не менее роковую, роль. Рациональное тут же предложило самый надежный источник информации, но я его решительно отвергла. Встречаться с Даниловичем я не имела не малейшего желания. Хотя, если подумать, особого выбора у меня не было, либо он, либо Реми. Но Реми, при всем моем к нему расположении, в надежные источники информации все же не годился - нет, он, безусловно, расскажет мне все, что я захочу узнать, если это не будет противоречить интересам рода, конечно. Знать бы еще, что это за интересы?.. По изумленному лицу Реми я поняла, что рациональное вынудило меня задать этот вопрос вслух.

- Ты действительно хочешь это узнать? Я знал, что рано или поздно ты примешь правильное решение...

И это у женщин специфическая логика?

- Я не приняла решения. - Сознаюсь, оборвала я Реми не слишком вежливо, но лучше сразу расставить точки над ё. Вовремя нерасставленные, они потом порождают такие недопонимания, что лучшие французские "комедии положений" кажутся скучнейшими зарисовками из жизни музея восковых фигур. По собственному опыту знаю. Поэтому я добавила: - И, пожалуйста, не принимай его за меня.

Реми смутился.

- Я подумал... Я ни в коем случае не хочу навязывать тебе своего мнения...

- Да ты только то и делаешь, дорогой кузен. - Я очень надеялась, что смешок, вырвавшийся у меня после этих слов, был не слишком истеричный.

Реми, кажется, смутился еще больше.

- Лина, я бы никогда... - И тут до него дошло. - Прости, я просто...

- Ты просто действовал в интересах рода. Так какие интересы у твоего рода? Кроме обеспечения безопасность господина Даниловича?

- Безопасность Николя?.. Род не обеспечивает его безопасность, он обеспечивает безопасность рода.

- Но как же? Я так поняла, что мы все должны смирно сидеть в одном месте, чтобы по средством нас до него нельзя было добраться. Я поняла неправильно?

- Не совсем. - Реми замялся. - Как бы тебе объяснить?.. - Ехидство так и хотело ввернуть "Да уж как-нибудь, будь любезен", но рациональное и память, занятые сбором информации, так на него шикнули, что ехидство сочло за благо спрятаться поглубже. Рациональное же соорудило у меня на лице выражение глубочайшей заинтересованности, но, судя по отражению в оконном стекле машины, слегка перестаралось. Реми, правда, ничего не заметил. - То, что по средствам нас можно добраться до Николя - лишь одна сторона медали, даже не медали, а... - прости, я не силен в геометрии - какой-нибудь многосторонней фигуры. Я же говорил тебе, что отношения между родами запутанные и не всегда доброжелательные. Навредить представителю другого рода для некоторых своего рода спорт. Да и артефакты.. Зачем выпускать кровь сородичей или свою, когда можно взять другую Старую кровь? Кроме того, члены рода, живущие вместе, как бы подпитывают друг друга. Становятся сильнее. Например, я бы не прожил так долго, если бы не Николя... - Казалось, Реми мучительно подбирал слова. Для него род, и все го преимущества, были очевидны. А нет ничего более мучительного, чем объяснять очевидные вещи.

Я же неожиданно почувствовала, как во мне проснулось раздражение. Все эти разговоры о моем благе и безопасности скрывали, в сущности, желание заполучить еще один экспонат в коллекцию. И что-то подсказывает - не только Реми не прожил бы так долго без "Николя", но и "Николя" не сохранился бы так хорошо без Реми. И, возможно, Изабеллы. И неизвестного числа других звеньев этой... "энергоцепи". Кстати, о звеньях...

- Реми, а сколько у меня потенциальных родичей? - Я постаралась не выдать своего раздражения.

- Сто восемьдесят три. - Отрапортовал Реми, ни на секунду не задумавшись.

— Погоди, но мне сказали, что на столько трое...

— Фактически, да, трое – ты, я и Николя, но теоретически...

— Неужели за столько времени нельзя было проверить?

— Их проверили. Генетически они связаны с нами, но Старой крови в них так мало, что ею можно было бы пренебречь. Однако её достаточно, чтобы в некоторых случаях... особенно если взять её у всех... Это, конечно, довольно сложно провернуть, но если задаться целью... В любом случае, они под защитой.

- Ого! Все сто восемьдесят три? Не тяжело? – Похоже, все куда масштабнее, чем я думала. - И зачем вам я? Лишние проблемы?

Реми удрученно вздохнул. Похоже, меня ждет очередная тирада про мою безопасность. Я поспешила ее предотвратить.

- Только не начинай опять про то, как это нужно мне. Это ведь не совсем вся правда, не так ли?

Реми молчал. Интересы рода, конечно же. Видимо, распространяться об интересах рода - не в интересах рода. Раздражение разрасталось катастрофическими темпами.

- Вам что, внезапно понадобилась новая батарейка?! - Раздражение всё-таки вырвалось наружу.

- Батарейка? - Реми был по-настоящему обескуражен. - Лина, как тебе это могло прийти в голову?! Мы бы никогда!.. - Он возмущённо замолчал.

Возмущение было искренним. Но, к несчастью, Реми в этом оркестре играл не первую скрипку, и его резоны могли совершенно не совпадать с резонами господина Даниловича.

- Я же просила, "никогда" слишком сильное и сложное слово, чтоб вот так просто его употреблять. Я знаю, что ты, скорее всего, действительно искренне печёшься о моем благе. Но ты руководствуешься только своей точкой зрения и никак не хочешь принять мою.

- Но... - Реми не нашёлся с ответом. Мне вдруг стало жаль его. Реми разрывался между собственными представлениями о чести и интересами рода.

- Прости, но я действительно не могу вот так бросить все и уйти с тобой. И я не буду просить тебя выполнить то, зачем звала... Незачем это.

Реми неожиданно рассмеялся.

- А я бы и не смог. - Заявил он сквозь смех. - Понимаешь, это происшествие с твоей подругой... Нет, я бы поступил так ещё и ещё раз, если бы понадобилось, но это значительно понизило... мой заряд, раз уж ты заговорила про батарейки. Прямое воздействие - это сложно. Ситуация чертовски двусмысленная получается...

Мне совершенно не хотелось знать, что такое "прямое воздействие", хотя у рационального были свои версии, но вот "двусмысленность"?.. Я недоумённо посмотрела на Реми.

- Ты ожидала от меня действий, а у меня не хватит сил. Для мужчины это не самая приятная ситуация.

Я не сразу поняла, что он имеет в виду, но когда поняла... Смущение залило мое лицо жаром.

- Я бы никогда... О, я сама говорю "никогда". То есть я бы и не подумала об этом, если бы ты не сказал... Не то, чтобы я не рассматривала тебя в таком качестве, но...

- Я понимаю. - Реми, похоже, и сам был не рад, что затронул эту тему. - Я привык.

- Привык?..

- Николя. - Коротко ответил он, но, видя мое непонимание, вынужден был продолжить, - на его фоне меня редко рассматривают в таком качестве.

- Большей глупости я в жизни не слышала. - Я слегка кривила душой, но когда сталкиваешься с таким махровым комплексом неполноценности, все средства хороши. - Причём тут Данилович? Вот уж кого я бы точно не рассматривала ни к каком качестве, так это его.

Теперь была очередь Реми недоумевать.

- Не думаю, что ты жаждешь услышать все то, что я о нём думаю... Но я бы безусловно выбрала бы тебя, доведись мне делать такой выбор.

- Лина, я... - Недоумение Реми сменилось полной обескураженностью. Что он тогда подумал - то ли решил, что я питаю к нему нежные чувства, то ли все-таки не поверил в мою искренность - мне этого узнать не довелось. Потомучто в тот самый миг, когда Реми открыл рот, чтобы, наконец, что-то сказать, на капот машины упало нечто, оказавшееся моим котом.

С этими объяснениями я совершенно забыла про то, что Мист на улице и с утра не кормленный. Мист же, уставившийся на меня через лобовое стекло недобрым взглядом, был этим фактом крайне возмущен.

- Я забыла про кота! - Потерянно заявила я все ещё обескураженному, но уже по причине этого внезапного явления, Реми. - Он голодный. Я пойду, пока он нас не съел.

Реми выбрался из машины и обошёл её сзади, наверное, опасаясь быть если не съеденным, то серьезно покалеченным. Во всяком случае, глаза Миста ему ничего хорошего не сулили. Реми распахнул передо мной дверь машины и помог выйти. Мист наблюдал за этим с совершенно нескрываемым презрением.

- Лина, мы не договорили. - К Реми вернулось спокойствие, а вмести с ним, и настойчивость .

- Не договорили. - Вынуждена была признать я. - Но уже поздно, и я устала, и Мист... - Я, как могла, придала своему лицу выражение той милой женской беспомощности, которое очень рекомендовали редакторы любимых Жанночкой журналов, и от которого мужчины обычно убегают в ужасе, потомучто на них сейчас вывалят необъятный ворох проблем. Каюсь, в тот момент я действительно хотела избавиться от Реми. Вечер выдался по-настоящему трудным, и мне хотелось поскорее остаться одной. Но то ли редакторы всё-таки были правы, то ли я изобразила что-то не то, то ли Реми был из категории мужчин, для которых никакие ворохи не являются необъятными, но он не только не поспешил откланяться, а ещё и предложил руку, намереваясь проводить меня.

У меня же не было сил протестовать. И наплевав на соседей и все на свете, я взяла Реми под руку и пошла с ним в сторону подъезда. Мист, демонстративно протопав по капоту, спрыгнул на землю и побежал впереди нас. Возле подъезда мы с Реми, подгоняемые негодующими воплями Миста, коротко распрощались, условившись о встрече, и разошлись. Мне же еще предстояло мириться с Мистом, и задача передо мной стояла не из легких. Но каких только чудес не творит куриная печень?..

День 19

Куриная печень сделала свое дело - Мист, наевшись до отвала, стал благостен, как июльское утро. Однако, благости этой хватило ненадолго. Вид пустой миски напомнил моему коту о моем неподобающем поведении, так что спать со мной Мист не пошел, а свернулся в кресле и почти моментально заснул. Я же напротив, несмотря на усталость, никак не могла заснуть. Я так и эдак обдумывала события сегодняшнего... Посмотрев на часы, я поняла, что уже вчерашнего вечера. И, право, обдумать было что. Часть меня радовалась за Машу - наконец она избавилась от этой изнуряющей, как тяжёлая болезнь, привязанности. Сарказм в дуэте с цинизмом как всегда недоумевали по поводу того, как Машу так угораздило. Ехидство как всегда в таких случаях хихикало и спрашивало: "А сама-то? Сама?". Гордость тут же парировала, что у меня все было не так. И как всегда, когда я вспоминала о... своей неудаче на личном фронте, у меня испортилось настроение. Решив не усугублять, я сказала себе, что подумаю о Маше завтра. Да, советы некоторых литературных персонажей никогда не теряют актуальности. А вот ситуация, сложившаяся вокруг меня, требовала тщательного осмысления. Было совершенно ясно, что мои новоиспеченные родственники просто так от меня не отвяжутся. Пока не добьются своего, конечно. И следовало признать - я совершенно не представляла, что им от меня надо. Все эти разговоры о моей безопасности - это, конечно, мило, но совершенно неправдоподобно. Реми может говорить об этом сколько угодно, но его молчание красноречивее слов. Если даже он со своей галльской галантностью пожертвует мной ради интересов рода, а он пожертвует, в этом нет никаких сомнений, то, что уж говорить о Даниловиче? Этот пожертвует мной даже с удовольствием. От таких мыслей мне стало совсем тоскливо. Первоначальный план рационального - собрать побольше информации и при случае избавиться от опеки свалившейся на меня родни - больше не казался мне таким привлекательным. Тем более, что его выполнение столкнулось с непредвиденными трудностями. Реми не скажет мне больше, чем, по его мнению, мне необходимо знать. А это, судя по всему, дорога к замку... или где там обитают мои родственники? И тут подозрительность выдала неожиданную мысль - а кто сказал, что они действительно мои родственники? Рациональное с памятью начали перебирать события, произошедшие с того вечера, когда моя жизнь полетела в тартарары. И ничего, кроме слов Даниловича, они не нашли. Принимать его слова на веру не стала бы даже моя доверчивость, которую с детства слышно не было. Правда, причин сомневаться в его словах у меня тоже не было. Он, может и не договаривал, но уж точно не врал мне. Хотя в его недоговаривании правды было куда как больше, чем в том, что он мне говорил. Да и вообще... Что входило в это "вообще", я точно сформулировать не могла, но, будь моя воля, с Даниловичем я бы не встречалась больше никогда в жизни. Но если бы я знала тогда, как мало и как много значит моя воля.

С этими мыслями я и уснула. И было бы странно, если бы мне не приснился Данилович. Нет, ничего такого, за что можно краснеть честной девушке, но сам факт присутствия этого... человека в моем сне настораживал. Я не верила в милую девичью примету о том, что снится тот, кто думает о тебе. Еще не хватало, чтобы Данилович обо мне думал! Я скорее верила своему преподавателю по психологии, который объяснял сновидения, как продолжение незаконченных днем мыслительных процессов, но уже не скованных дневными условностями. Из чего следовало, что я слишком много думаю о Даниловиче. И это надо было немедленно прекращать. Мои гордость с достоинством одобрительно покивали, восхитившись. Я честно придерживалась этой установки пока не дошла до работы и не увидела на столе у вахтерши вазу с розами. Да-да, с теми самыми розами. По всем законам современной цветоторговли они давно должны были завянуть без живительного притока свежих консервантов, но нет, розы выглядели только что срезанными и всем своим великолепием напоминали о Даниловиче. Я почти пожалела о том, что тогда раздала их коллегам. Потому что куда бы я ни пошла, в какой отдел я бы не заглянула - всюду были они. Нельзя сказать, что я дошла до той стадии психоза, когда из каждой вазы мне улыбался Данилович, но я определённо стала сочувствовать Понтию Пилату в его нелюбви к розам. Их тонкий, нежный, изыканно-роскошный аромат следовал за мной тенью и вздох за вдохом неизменно сворачивал мои мысли к тому, о ком мне не хотелось вспоминать. Масла в этот огонь взялись усиленно подливать мои коллеги. Первой, как не странно, была Виолетта Степановна. Вообще, цветы, как и все прекрасное, она любила, но эти розы чем-то ей не угодили. Если бы я тогда догадалась чем, я давно бы уже скупила все розы в городе и анонимно присылала бы себе три раза на день. Но, к сожалению, ясновидение к Старой крови не прилагалось. А дело было вот в чем - у Виолетты Степановны был сын. Чудесный малыш тридцати пяти лет от роду. Малышом его называла Виолетта Степановна, и мы его таковым и считали. Звали его царским именем Борис. Это нам не уставала повторять Виолетта Степановна, когда мы забывались и называли его просто "Боря". Почему из всех "царских" имён Виолетта Степановна выбрала это, оставалось загадкой, но называть ее сына следовало именно так, и никак иначе. Ну, или "малыш", хотя на это обращение Борис свекольно краснел и выдавал неизменное "Мама, я же просил..." Видели мы его довольно часто, потому что Борис был переводчиком и работал, как с удовольствием любила повторять Виолетта Степановна, "на фрилансе", а потому имел много времени для посещений на работе "любимой маменьки". "Любимая маменька" тоже было из лексикона Виолеты Степановны, Борис называл ее мама, но на "вы". Все это было очень забавно, ровно до того момента, как Виолетта Степановна не решила, что я гожусь Борису в жёны. Её, конечно, не всё устраивало в моём характере, но выбирать особенно не приходилось. У Маши был "довесок", Жанночка была Жанночкой, а другие особы подходящего возраста были вне пределов досягаемости. Не Борисовых, а Виолетты Степановны. Потому что такое серьёзное дело, как ухаживание за будущей женой Виолетта Степановна Борису доверить не могла. Борис был, как бы сказать помягче, не слишком самостоятельным. Так что за мной "ухаживала" Виолетта Степановна. Разумеется, ухаживания эти были не современном понимании этого слова. Это были ухаживания века эдак девятнадцатого. Полунамеками, случайными фразами, вскользь брошенными замечаниями мне давалось понять, что лучше Бориса мне партию не найти. Органичнее бы было, если бы на моём месте была моя мать, но, к счастью она была не доступна для матримониальных планов Виолетты Степановны, не то, боюсь, дело бы сладилось, к обоюдному удовольствию сторон. Моя "непристроенность" была второй по значимости "головной болью" моей матери после моей независимости. Собственно, все эти планы мало меня волновали в виду своей абсурдности, но тот злополучный букет вынудил Виолетту Степановну действовать решительнее. Что и выразилось в неодобрительных взглядах на розы и фразу, которая ввергла меня в шоковое состояние.

- Лина, у моего малыша появился соперник? - Спросила меня как бы невзначай Виолетта Степановна.

- Соперник? - Я настолько опешила, что смогла только повторить смутившее меня слово.

- Ну как же? Такие букеты, - кивок на розы, - не посылают равнодушные люди.

- А какое отношение имеют цветы к вашему сыну? Боюсь, я вас не понимаю.

- Ах, бросьте притворяться. У вас ведь появился поклонник. Следовательно, у моего Бориса появился соперник.

То, что Виолетта Степановна назвала своего сына по имени, свидетельствовало о крайней степени взволнованности. Тут я была с ней созвучна, я тоже пребывала в крайней степени, но только бешенства. Обычно я признавала за людьми право на заблуждения, но, естественно, только до тех пор, пока они не причиняли мне неудобства.

- А как, простите, мой гипотетический поклонник мог стать соперником вашего сына? - Я еле сдерживалась, поэтому была предельно вежливой.

- Право же, Лина, вы меня поражаете, как можно? Сначала вы раздавали авансы моему сыну, а теперь делаете вид, что вам и дела нет до его чувств!

Мне вдруг стало весело. Знаете, так всегда бывает, когда видишь вопиющую нелепость и втайне радуешься, что тебе-то такая чушь в голову не придет.

- А как его чувства пострадали от того, что мне прислали цветы?

- Неужели вы и правда не понимаете?!

- Признаться, нет. Совершенно не понимаю. - Я уже откровенно веселилась.

- Я была лучшего мнения о ваших интеллектуальных способностях...

На это я покаянно развела руками, как бы говоря "уж что есть, тем и пользуемся".

- Вы пренебрегли чувствами моего мальчика ради кого-то нувориша...

- С чего вы взяли, что он нувориш?

На лице Виолетты Степановны вспыхнуло торжество. Этот мой вопрос, по ее мнению, означал признание в наличии у меня поклонника, а значит и в моем вероломстве.

- Как мне кажется, такой букет мог прислать только нувориш. - Виолетта Степановна выделила голосом слово "такой" и была полна непререкаемой уверенностью в своей правоте.

- И исходя из каких соображений вы пришли к такому выводу? - Мне правда было интересно.

- Я прожила достаточно, чтобы разбираться в таких вещах. - Уверенности чуть поубавилось, но пафоса все равно было хоть отбавляй.

- И часто вам слали букеты нувориши, чтобы так хорошо в них разбираться? - Сознаюсь, это была грубость, причем, совершенно не прикрытая, но мне порядком надоел этот разговор, тем более у него появились слушатели - как-то незаметно вокруг нас собрались мои коллеги и внимательно следили за представлением.

- Да что вы себе позволяете?! - Взорвалась Виолетта Степановна "праведным" гневом.

- А что позволяете себе вы? - Не осталась я в долгу. - Задаете мне бестактные вопросы, обвиняете меня неизвестно в чем, я уже молчу про эту вашу нелепую идею с вашим сыном...

- Нелепую? - Виолетта Степановна как всегда услышала совсем не то, что ей пытались сказать. - Вы считаете нелепыми чувства моего сына? Да как вы можете?! - Ее голос начал срываться на визг, ряды "зрителей" жадно внимали.

- Как я могу? Я могу спросить вас о том же, или мне лучше спросить Бориса какого он мнения о вашем сватовстве и о вашей роли в его личной жизни?

Виолетта Степановна потеряла дар речи. Я уж не знаю, что стало тому причиной - то ли мой непривычный для нее тон, то ли сама мысль о том, что Борис может иметь какое-то свое мнение.

- Я вас, конечно, уважаю, но не надо впутывать меня в то, что происходит у вас в голове. Я имею в виду и мои так называемые отношения с вашим сыном и моего так называемого поклонника. И, с вашего позволения, я не желаю больше говорить об этом.

- А мне надоело это слушать! - Раздалось за моей спиной сердито.

Софья Ильинична, как и положено руководителю, появилась в самый нужный момент - кто знает, чем бы закончилась наша перепалка, если бы она ее не прекратила?.. Отчитав и отправив по рабочим местам всех присутствующих, Софья Ильинична с чувством выполненного долга ушла к себе, предусмотрительно оставив дверь в кабинет открытой. Открытая дверь надежно сдерживала вал обсуждений и слухов, готовый сорваться в любой момент. Еще бы, такая новость! Я сидела за своим столом и усердно делала вид, что занята делом. Но работник из меня был аховый - в висках стучало, руки дрожали, щеки горели так, что было больно глазам. Все признаки нервного перенапряжения налицо. Что было не удивительно, учитывая события последних двух дней. Кстати, о событиях... Я только заметила, что в отделе нет Маши.

Взглянув украдкой на висящий на стене график работы нашего отдела, я увидела стоящую напротив Машиной фамилии в графе сегодняшнего дня свежеепроставленную букву "О", означавшую, что Маша взяла отгул. На секунду я ей искренне позавидовала и внутренне посетовала, что сама не сделала так же. Не приди я сегодня на работу - не было бы это отвратительного разговора с Виолеттой Степановной. Хотя совесть моя тут же ехидно прошипела, что я сама виновата. Ведь я прекрасно понимала намерения Виолетты Степановны, и следовало бы пресечь эти намерения, когда они только зарождались, а не строить из себя ничего непонимающую дурочку. И теперь мне придется пожинать плоды своей беспечности. Виолетта Степановна злопамятна и мстительна, и неизвестно как мне аукнулся сегодняшний разговор. К тому же, кроме будущих неприятностей, меня ожидали настоящие. Из моей сумки раздался приглушенный сигнал о пришедшем на мобильный сообщении. Достав телефон и увидев автора сообщения, я едва удержалась, чтобы не скривиться. "Ну и наделала ты шороху! С тобой все нормально? А букет все-таки от кого?" - писала мне Жанночка. Не трудно догадаться, что, прежде всего, Жанночку интересовал ответ на последний вопрос. И тут передо мной стала дилемма: с одной стороны - продолжать настаивать на версии с акцией в магазине было нелепо, с ней могли бы согласится, если бы не сегодняшний демарш Виолетты Степановны, с другой - сказать правду было, конечно, совершенно невозможно. Фантазия, утомленна событиями последних дней, отказывалась выдать хоть какую-нибудь удобоваримую историю, поэтому я написала Жанночке "потом расскажу" и постаралась сосредоточиться на работе. Как ни странно, но мне это удалось. В тот день я наглядно подтвердила тезис о том, что работа лучшее лекарство от жизненных неурядиц. Так что уходила я с работы гордая своим профессионализмом, но раздосадованная взглядами, бросаемыми на меня моими коллегами. Интересно было бы знать, что они успели надумать по поводу моего разговора с Виолеттой Степановной. Хотя, нет. Мне было совершенно неинтересно, что происходит в головах моих коллег, я слишком часто имела неудовольствие видеть продукты их мыслительных процессов, чтобы стремиться сделать это еще раз. Тем более дело напрямую касалось меня. С другой стороны, мимоходом подумала я тогда, чем больше будут говорить обо мне, тем меньше достанется Маше. Ее неожиданный отгул только до поры не тревожит наших любительниц сунуть нос по самый пояс в чужие дела. А слухи рождаются и из меньшего. В конце концов, тот засос могла увидеть не только я. А уж связать его с синяком на лице может даже начинающая сплетница. Да и еще и отгул... В общем, все розы Даниловича в купе с самим Даниловичем не могли соперничать в соблазнительности такого слуха. Поймав себя на мысли, что поставила Даниловича и соблазнительность непозволительно близко друг от друга, я в который раз за последнее время разозлилась. Еще не хватало заочно влюбится в своего пра-пра... и еще много раз "пра" - дедушку. К тому же такого как Данилович. Да его фамилия почти эпитет! Достоинство, подозрительность и даже рациональное, которое, кстати, не было склонно к настолько эмоциональным суждениям, дружно похвалили меня за такой вывод. А вот сарказм, ехидно посмеиваясь, напомнил, что никуда мне от него не деться, так что для собственно душевного спокойствия неплохо было бы мне перестать воспринимать его как хранилище радиоактивных отходов. Я тяжело вздохнула - не слишком приятно, когда твой же сарказм против тебя, да и к тому же совершенно прав.

С таким мыслями я и дошла до дома. И как будто мне мало было проблем, у подъезда нарисовалась еще одна. Ожидаемая, кстати, проблема. И не будь я так заморочена разборками со своим новоявленными родственниками и Машиной Большой любовью, я бы могла что-нибудь предпринять, чтобы предотвратить то, что ждало меня у двери в подъезд. Но задним умом мы все крепки, так что я приготовилась к бою.

У подъезда живописной группой расположились соседки-бабульки и наш участковый. Бабульки по очереди что-то ему вещали, а он, судя по тщательно скрываемой скуке, уже устал их слушать. Завидев меня, все собравшиеся заметно оживились. Крохотная надежда на то, что меня все это не касается, умерла, так и не пожив толком. Участковый, взяв под козырек, улыбнулся.

- Нарушаем, Эвилина Александровна? - Спросил он нарочито строгим тоном.

- Я?

- Вот, поступил сигнал. Гражданки, - он окинул взглядом толпу притихших бабулек, - жалобу на вас оформили.

- И на что жалуются?

- Да вот, говорят, что вы противоправные действия совершаете.

- Я?!

- А как же.

- И в чем же они заключаются? - Я почти рассмеялась, но вовремя сдержалась, сохранив испуганно-серьезное выражение лица, чтобы не нарушать действо. С Валерием Андреевичем, нашим участковым, у меня были прекрасные отношения. Начались они давно - я вызвала его на помощь, когда сосед чуть не вынес мне дверь. Потом мы долго пили чай у меня на кухне, и Валерий Андреевич, во избежание подобных эксцессов, рассказывал мне про моих соседей. После этого мы расстались при полном взаимном уважении. При встрече мы вежливо здоровались, Валерий Андреевич интересовался моими делами и неизменно обещал всяческую помощь, а я каждый июнь готовила по списку "Что нужно прочитать летом" подборку книг для его дочек.

- Ну как же, - Валерий Андреевич достал из папки густоисписанный листок бумаги, - кота себе завели.

Я, честно говоря, не могла себе представить, что в таком объеме можно написать по Миста. Меня, конечно, целыми днями не бывает дома, и Мист предоставлен сам себе, но он у меня не так долго, чтобы список его грехов был настолько обширным.

- Да, завела, но это, кажется, закону не противоречит.

- Не противоречит. - Подтвердил Валерий Андреевич.

- Живу я в отдельной и находящийся в моей собственности квартире, так что ничье ни письменное, ни устное согласие мне не требуется, не так ли?

- Не требуется. - Согласился Валерий Андреевич.

- Кот прошел полное ветеринарное обследование, привит от всех болезней, о чем были сделаны соответствующие пометки в его паспорте, - в толпе бабулек раздались потрясенные возгласы, - могу предъявить по первому требованию. - Тут я, конечно, блефовала - ничего такого я предъявить не могла. То есть паспорт Миста, выданный в клинике у меня был, но никаких пометок о прививках в нем, естественно, не было, так что я положилась на удачу. И она меня не подвела. - Как видите, ничего такого, чем можно беспокоить компетентные органы, я не совершала.

Я позволила себе улыбнуться. Слегка.

- Так-то оно так, Эвилина Александровна, но общественность волнуется, меры требует принять...

- Меры? А какие меры можно принять, если я ни в чем не виновата?

Прежде чем Валерий Андреевич успел что-либо сказать, вперед выступила наиболее активная бабулька:

- Как это не виновата?! - Захлебнулась возмущением бабулька. - Развела тут зоопарк и не виновата?!

- Кошки относятся к домашним животным. Причем тут зоопарк?

- Так это кошки, а не твоя зверюга!

- Послушайте, у меня есть заключение ветеринара, что это действительно фелис катус, то есть домашняя кошка. - Тут я опять слукавила, но вряд ли мои соседки так уж хорошо разбираются в научной классификации семейства кошачих.

- Ты мне тут не умничай! Это же не кот, а... - Тут у бабульки случился кризис жанра. Подходящего определения Мисту в ее словарном запасе не нашлось. Из-за ее спины посыпались подсказки. - Холера! - Выбрала она наиболее подходящее слово.

- Уверяю вас, мой кот абсолютно здоров.

- Нет, ну вы посмотрите на эту наглость! Он же житья никакого не дает. Вот на Мушечку опять вчера накричал...

- И что же он ей кричал? - Я улыбнулась уже шире.

Этого бабулька стерпеть уже не смогла. Повернувшись к Валерию Андреевичу, она почти закричала:

- Вы слышите - она еще и издевается!

- Спокойно, гражданка, спокойно. Сейчас во всем разберемся. - Сказал посуровевший участковый. И уже мне, - можете предъявить животное?

- Попробую, - неуверенно сказала я. Честно говоря, я не знала где Мист сейчас и придет ли он на мой зов. Что, безусловно, не делало из меня хорошей хозяйки.

Но Мист, в отличие от меня, оказался молодцом. После первого же оклика, он материализовался у моих ног и начал об них тереться с громким мурлыканьем. Я подхватила его на руки, машинально отметив, что в весе он заметно прибавил.

- Вот. - Я подошла ближе к Валерию Андреевичу давая разглядеть Миста, который, не переставая мурлыкать, терся об мою шею, являя собой всю нежность мира, заключенную в черную шкурку.

- Какой красавец! - Совершенно искренне восхитился участковый. Мист, как бы в подтверждение, повернул голову в его сторону и мурлыкнул особенно выразительно. Не знаю, что происходило в Мистовой голове, но каким-то непостижимым образом, он понял, что надо произвести благоприятное впечатление именно на этого человека и сделал для этого все что мог. Даже как-то сумел округлить глаза, убрав их хищную миндалевиднось, отчего стал вдруг походить на представителя популярнейшей породы. Кроме того, не зашипел и не отстранился, когда Валерий Андреевич протянул руку почесать ему за ухом.

- Инцидент исчерпан? - Я, безусловно, спрашивала об очевидном, но не могла удержаться.

- Исчерпан. - Валерий Андреевич перешел на официальный тон. - А вам, гражданки, стыдно должно быть. До свидания, Эвилина Александровна.

Валерий Андреевич подмигнул мне, перехватил поудобней папку и с видом человека, выполнившего свой долг, ушел, оставив меня наедине с моими соседками.

-Думаешь, так легко отделалась? - Злобно прошипела та, что вызвалась быть рупором народного гнева. - Думаешь, окрутила его и вертеть им будешь?

-Если буду вертеть, непременно раскручу. И вообще, как вы можете? Валерий Андреевич женат, у него двое детей. За кого вы меня принимаете?! - Очередной риторический вопрос. Все мы прекрасно знали, кем они меня считают.

Так что, не дожидаясь новой отповеди о моем моральном облике, я поспешила скрыться в спасительной темноте подъезда. И могу поклясться чем угодно в том, что Мист поверх моего плеча смотрел на них победителем. Я тоже не смогла удержаться и уже у подъездной двери выпустила свою "парфянскую стрелу":

- А Мушечку вы бы снесли к доктору, говорят, вирус бешенства гуляет, а она у вас лает как-то подозрительно...

В след мне понеслись всяческие пожелания, из которых самым добрым было "провалиться". Я же не смогла отказаться от маленькой мести и, пока поднималась на свой этаж, методично повключала свет на всех лестничных площадках. Для моих фанатично экономящих электричество соседок это была чудовищная подлость и открытое объявление войны. Раньше это бы меня не на шутку растревожило, но теперь, после известных событий, казалось просто досадной мелочью. Вообще, такие события здорово помогают расставить приоритеты и прояснить картину мира. Хотя я бы много отдала, чтобы они не случились. Но отступать было некуда, а делать что-то было все же необходимо. И вспомнив где-то прочитанное - "основа плана - информация", я решила заняться ее сбором. Уж что-что, а собирать информацию библиотекари умеют.

После ужина мы с Мистом уже привычно повоевали за кресло, с его, Миста, безоговорочной победой, разумеется. Устроившись насколько возможно удобно, я, вооружившись записями Реми и ноутбуком, начала искать. Таких странных запросов несчастный поисковик не видел, наверное, никогда. Пару раз ноут от перенапряжения готов был зависнуть, но его собранная в Японии гордость все же не позволила ему это сделать. Результаты поиска меня одновременно и порадовали, и озадачили. Так или иначе, крупицы информации в сети имелись, но следы, к ним ведущие, были настолько запутанные, что это все больше походило на случайные совпадения. Определенная закономерность не прослеживалась совершенно, или мой уставший мозг просто не мог ее уловить. Рациональное, любившее расставлять все по полочкам, злилось, любопытство, уставшее придумывать все новые и новые параметры поиска, было в предкоматозном состоянии, и только упрямство не позволяло мне сдаться. Самое интересное, что большинство совпадений, так или иначе, были с художественной литературой. Рациональное отметало их как незаслуживающих доверия, любопытству было уже все равно, а сарказм, сардонически посмеиваясь, обзывал все это бреднями сумасшедшего и мистификацией. Рациональное уже было согласилось, но тут случилось неожиданное - замигала вкладка с тем самым чатом, ссылка на который была приложена к конспектам Реми.

Я не без опаски открыла вкладку и прочитала там самое банальное из приветствий:

- Привет! Как дела?

Я, немного поколебавшись, ответила:

- Смотря кому это интересно...

- Мне... И Николя...

Я почувствовала как загорелись мои щеки. Но смущение быстро уступило место раздражению. Скажите, пожалуйста, интересуется он. И завернувшись в раздражение, как в одеяло, напечатала ответ:

- Передай господину Даниловичу, что он последний человек, которого могут интересовать мои дела.

И тут случилась еще более неожиданная вещь - я даю на отсечение любую часть моего тела - мне показалось, что шрифт, цвет и даже размер следующей строки ответа изменился, хотя внешне она ничем не отличалась от предыдущих. Я прочитала ее три раза, с каждым разом все больше и больше впадая в панику. От жара раздражения не осталась и следа, меня словно выморозило изнутри. Я прочитала сточку в четвертый раз и поймала себя на мысли, что слышу в голове его голос:

- Все, что вы хотели бы мне передать через Реми, вы можете сказать мне самому, Лина.

День 20

Первым побуждением было закрыть ноутбук, засунуть его под кресло, а потом убежать со всех ног в спальню и спрятаться под одеялом. По крайней мере, этого настойчиво требовала паника, и я бы эти требования выполнила, не впади я в ступор. Паника еще немного побесновалась и стала утихать, рациональное, очнувшись, начало анализировать мою неадекватную реакцию. Работы у рационального было много. Дело в том, что такое со мной случалось в первый раз. Никогда в своей жизни я не испытывала такого. Эта жуткая смесь смущения,страха, переходящего в панику, и, как не стыдно это признавать, азарта, казалось, вскипятила мне кровь. У меня было ощущение, что обычная кровь в моих венах выкипела и осталась только та, что можно назвать старой. Она-то и заставила меня сделать то, что я сделала. Нет, я не спряталась под одеялом, а три раза глубоко вдохнула, медленно выдохнула и начала писать ответ. Несколько раз я стирала его полностью, в дело включились все компоненты моего немонолитного сознания, так что выбрать устраивавший всех вариант было невероятно сложно. В итоге все сошлись на:

- Я хотела бы вам сказать, что влезать в чужие разговоры неприлично. И раз уж вы решили заменить Реми, передайте, что я возмущена.

- Приличия придуманы скучными людьми для скучных же людей, Лина.

- Очевидно, вы себя таковым не считаете.

- Ни в коем случае.

- Тогда, раз уж не вы их придумали, не вам их и отменять. - Сознаюсь, "шпилька" была так себе. Слабенькая "шпилька", если уж на чистоту, она бы и волосы-то не удержала, а уж проткнуть толстый слой самолюбия Даниловича и подавно.

- Вы так сильно не хотите со мной общаться?

- А нам есть о чем? Только не рассказывайте, пожалуйста, вашу любимую историю про то, что мне надо влиться в лоно семьи.

- А почему нет?

- Я ее уже слышала в нескольких вариантах, спасибо. Не слишком интересная.

- А что могло бы вызвать ваш интерес, Лина?

- Как будто вы удовлетворите любой! - Я уже не в первый раз пожалела, что виртуальное общение не предает интонаций. Это реплика, например, так и сочилась сарказмом. Интересно было бы знать, как проглотил ее Данилович.

- Я сделаю все, что в моих силах. - Я выругалась про себя - давняя привычка, воспитанная моей мамой. То, что дозволенно Юпитеру, не дозволенно быку - Данилович отлично умел передавать в виртуальном общении интонации. В его реплике слышались и сарказм, который здорово обыгрывал мой, и самодовольство, рожденное сознанием, что мало есть непосильных ему вещей, и, храни меня мое женское достоинство, обещание.

За такие мысли я в мгновение ока получила, как не странно это звучит, подзатыльник и от рационально, и от достоинства, которому надлежало меня хранить. Рационально привычно высказалось на тему: "я вижу то, чего нет, и от этого есть отличные лекарства", достоинство же брюзгливо напомнило, что приличные девушки не только не верят обещаниям, но и не замечают их. Я устыдилась и задумалась над ответом. Хотя, что тут ответишь? Можно было бы с ходу придумать список невыполнимых требований, но это было бы так по-детски... К тому же, если уж быть до конца честной самой с собой, мне действительно неплохо было бы с ним встретиться. Прояснить некоторые вопросы, так сказать. Но от одной мысли, что я окажусь с Даниловичем хотя бы в одном городе, меня опять начинало знобить. И это, надо сказать, меня несказанно злило. Не то, чтобы я была настолько храброй, что больше всего на свете боялась бояться, но в моей жизни действительно было мало вещей, которые вызывали бы во мне такой ужас. И тут в игру опять вступила моя бесшабашность. Она, кстати, ничего не боялась. Вообще. Даже прыгать с крыши в кучу листьев. А то, что результатом стала сломанная рука, бесшабашность даже повеселило. Напару с азартом бесшабашность стала нашептывать мне, как было бы увлекательно потягаться силами с Даниловичем. Я ничего увлекательного в этом не находила, но они не сдавались, и в какой-то момент мне стало казаться, что это не такая уж и плохая идея. В конце концов, один раз я уже дала ему отпор, а сделав что-то раз, можно повторить что угодно. Кроме смерти, не мог не съехидничать сарказм. На что бесшабашность и азарт только рассмеялись. Они не верили в то, что общение с Даниловичем может быть смертельно опасно. А если и будет, то это делает игру только интереснее, не так ли? В общем, пойдя тогда у них на поводу, я написала:

- Так уж и все?

- Вы хотите меня испытать?

Я опешила. Вот что, скажите на милость, можно ответить на этот вопрос? Память с подачи сарказма участливо подсказала один ответ, но говорить Даниловичу, что он не трактор, чтобы его испытывать, было очень опрометчиво. Хотя, возможно, он любит классические комедии и оценил бы шутку. Но проверять я стала:

- И в мыслях не было!

- Знаете, Лина, я давно так сильно не хотел узнать, что же в мыслях у другого человека, как в этот момент.

- А что - это вы тоже можете?!

- Не на таком расстоянии.

Я ойкнула. То есть он хочет сказать, что решающим фактором в таком деле является расстояние... Мне стало по-настоящему жутко. Страшно даже представить, что прочитал в моей голове Данилович при нашей последней встрече... Особенно стыдно мне было от осознания, что он знает, что я считаю его потрясающим мужчиной. Пока я предавалась ужасу и стыду, на экране появилось новое сообщение:

- Я шучу, Лина. Мысли я читать не умею.

У меня отлегло от сердца. Хотя, что мешает Даниловичу соврать? В интересах рода, конечно.

- А что так?

- Неинтересно.

- Вы только что признались в обратном.

- Вы исключительный случай, Лина.

- Вся моя исключительность заключается только в том, что я ответила отказом на ваше "лестное" предложение.

- Мне кажется, или вы напрашиваетесь на комплименты?

От подобного предположения я зашлась от возмущения. И тем обиднее было осознавать, пусть и в глубине души, что может быть, очень в малой степени, но он прав. Но достоинство дало мне еще пару подзатыльников и еще один возмущению, которое моими руками поспешило набрать:

- ДА КАК ВЫ СМЕЕТЕ?!! - Ведь лучшая защита это нападение, не так ли?

- Видимо, я ошибся. Но если вдруг у вас возникнет такое желание, я всегда готов.

- Письменно, в трех экземплярах. - Чувства юмора у возмущения отродясь не бывало, шутило оно плохо и плоско.

- Я бы предпочел в устной форме и непосредственно при личной встрече.

- Не уверена, что оно того стоит.

- Я всегда готов доказать вам обратное.

Мы двигались по замкнутому кругу. Что бы я ни сказала, Данилович все сведет к предложению встретиться. Рациональное подсказывало, что согласится на предложение не так унизительно, как уступить требованию. А в том, что рано или поздно он начнет требовать, я была уверена на сто процентов. К тому же, сказало коварство, лучше бы сделать вид, что я поддалась, чтобы усыпить бдительность Даниловича. Проиграть сражение, чтобы выиграть войну, так сказать.

- А вы умеете уговаривать.

- А я вас уговорил?

- Возможно.

На это мы "замолчали". Я нервно постукивала пальцами по подлокотнику кресла, чем страшно нервировала Миста. Он раздраженно прядал ушами и недовольно морщил морду. Наблюдая за котом, я немного успокоилась. Следующий шаг был за Даниловичем. И он не спешил его делать. С той позиции, на которой мы закончили разговор, "ходить" было несколько затруднительно: настаивать было бы грубо, уговаривать - жалко. Жалким Данилович уж точно не мог позволить себе выглядеть, а грубым - опасался. Рыбка ведь запросто могла соскочить с крючка. Однако, не закрепить успех было бы глупо, поэтому следующее, что на писал Данилович было:

- Я рад.

- Я рада, что смогла доставить вам радость. - Это была вежливая и ничего не значащая отговорка, и мы оба об этом знали. Но все же позиции Даниловича чуть улучшились. В моей голове возникло изображение шахматной доски, на которой вместо фигур были слова и фразы. В шахматы я играть умела, но не любила.

- Тогда, возможно, вы доставите мне еще большую радость - видеть вас? - Данилович сделал следующий "ход" на моей воображаемой доске. Я же не собиралась уступать так быстро, поэтому сделала очередной "ход конем":

- Возможно. - Конь, кстати, был моей любимой шахматной фигурой - его кажущаяся нелогичность очень импонировала моей натуре.

- Так когда и где я буду иметь удовольствие видеть вас снова? - Данилович "вывел тяжелые фигуры" и усилил натиск. Сарказм что-то пробурчал по поводу "иметь", но я, как приличная девушка, к нему не прислушалась.

- "Возможно" означает вероятность, а не согласие.

- Но и не отказ.

Ну да, я не сказала "нет", а, значит, почти согласилась. Типичная мужская логика.

- Когда и где? - Данилович сдаваться не собирался и двинул к моему краю доски все имеющиеся силы - грубо и неэффективно.

- Я должна подумать.

- Как долго? - Я почти физически ощущала его раздражение. Но оно меня только веселило.

- Столько, сколько понадобится. Я дам вам знать, когда определюсь окончательно. Вероятности такие невероятные.

- С нетерпением буду ждать вашего ответа. Лина.

Не сомневаюсь.

- И вы его получите. А теперь я бы хотела попрощаться. Ночь на дворе.

- До свидания, Лина, скорого свидания, я надеюсь. - Упрямства у Даниловича было едва не столько же сколько самомнения. - Приятных снов.

- И вам. - Ответила я и закрыла ноут.

Бесшабашность и азарт плясали победный танец. Им все понравилось, и скоро они захотят продолжения. А я была уверена, что хочу того же. Все это было весело и увлекательно, но отчетливо пахло опасностью. Данилович был из тех, кому стоит протянуть палец, как останешься без руки. Не зря при последней встрече я сравнила его с драконом. Этот, пожалуй, и рукой не ограничится - сожрет целиком кого угодно и даже не поморщится. Рациональное поспешило со мной согласится, а бесшабашность, тем временем, примеряла наряд драконоборца. Я не вмешивалась - во-первых, это было бесполезно, а во-вторых, и, пожалуй, как не прискорбно, в главных, где-то в глубине души этот наряд нравился мне самой.

С этими мыслями я и отправилась спать. Мист привычно расположился у меня в ногах, а мысли все никак не хотели брать пример с кота и успокаиваться. Они порхали с одного на другое, выстраивались то в планы, то в замки. Я сама не заметила как уснула, и снилась мне шахматная партия достойная пера Льюиса Кэрролла, но надо отдать мне должное - я, кажется, ее выиграла.

День 21

За завтраком я решила, что нужно сделать небольшой перерыв в моих изысканиях относительно моей генеалогии. Я поймала себя на мысли, что уже порядком устала от всего, что было связано с моими новообретенными родственниками. То ли сказывалось вчерашнее напряжение от общения с Даниловичем, то ли еще что-то, но любая мысль обо всем этом вызывала у меня нервную дрожь. К тому же, имелись у меня проблемы куда более близкие и определенные - мои дорогие коллеги, жаждущие информации, Виолетта Степановна, явно затаившая обиду, и Маша, переживающая разрыв со своей Большой Любовью. И если первые у первых двух было хоть какое-то решение, пускай и в перспективе, то, что делать с Машей я совершенно не представляла. Конечно, можно было, как и в прошлый раз, решить, что раз Маша не просит помощи, то она ей и не нужна. Но, во-первых, в тот раз я была слегка на нее обиженна, за то, что она, пусть и не по своей воле, вышвырнула меня из своей жизни. А во-вторых, теперь-то я точно знала, что непросящему может быть необходима помощь больше, чем тот, кто всем и каждому дает понять, как он в ней нуждается. Так что у Маши в этот раз не получится отгородиться от меня. И еще не известно, кому это нужно больше - ей или мне.

Думая так и преисполняясь решимости не дать Машке скатиться в депрессию, я пришла на работу. И практически воочию увидела шепотки, сопровождающие мой путь к отделу. Надо было срочно придумывать достаточно достоверную версию появления букета, с Виолетой Степановной придется разбираться позже. На секунду я пожалела, что Данилович сделал так, что о нем никто не помнит. Было бы так просто сказать правду. И во сто крат все усложнить. Потому что одно дело неизвестный "нувориш", а другое - Его Вселенная-крутится-вокруг-меня Данилович. Страшно было даже представить, чтобы было узнай мои коллеги о таком моем знакомстве. Самым невинным было бы то, что Жанночка из зависти удавила бы меня где-нибудь за стеллажами. Так что этот вариант отпадал совершенно, но другие не спешили на его место. Решив, что судорожные метания еще никому не приносили пользы, я понадеялась на свою фантазию, которая была сильна экспромтами.

Как ни странно, но до обеда меня никто ни о чем не спрашивал. То ли коллеги еще не все переварили, то ли сказывалось приближение конца года, а как следствие отчетного периода, чреватого как всегда обилием "бумажной" работы. Я старалась лишний раз никому на глаза показываться, поэтому по макушку закопалась в ту самую пресловутую "бумажную" работу и только краем глаза следила за Машей. Маша, к слову, ничем не выдавала своего состояния - она вела себя совершенно обычно, разве что слишком часто смотрела в окна. Я в этом было что-то тревожное. Улучив момент, я написала ей сообщение - "встретимся на лестнице", прочитав его, Маша посмотрела на меня и коротко кивнула. Через пятнадцать минут мы оказались на той же пожарной лестнице, на которой несколько дней назад - а кажется целую жизнь - я Маше "вправляла мозги".

- Как ты? - Начала я.

Маша, пожав плечами, ответила:

- Нормально. - Голос ее был до того безмятежен, что я почти поверила. Но Маша тут же смазала впечатление, скосив глаза на окно. Окно, кстати было с матовым стеклом, так что разглядеть в нем что-то было невозможно.

- Ага, рассказывай сказки. Я же вижу, что что-то случилось.

- Говорю тебе - все хорошо! - Маша начинала нервничать.

- Маааша, - протянула я ласково, - тебе не кажется, что я, в некотором роде, имею право знать?

- Да какое тебе дело, в конце концов?! - Маша явно паниковала, поэтому и грубила.

- В сущности никакого, конечно. Как и в тот раз с Максимом, и тогда, когда ты позвонила мне вся в слезах...

- Ты не смеешь попрекать меня... - Начала было Маша, но я слышала ее голос сквозь все нарастающий шум в ушах. И я догадывалась, что это означает. Догадка моя подтвердилась - у моего отражения в Машиных зрачках - крохотного, но вполне различимого - глаза стремительно наливались золотом. И Маша, естественно, не могла этого не заметить.

- Лина, твои глаза!.. - Она осеклась, не зная как описать то, что она видела.

- Мои глаза тут совершенно не причем! Что происходит с тобой, хотелось бы мне знать?

И дело ли было в потрясении или в моей внезапно пробудившейся Старой крови, но Маша начала сбивчиво говорить. Из ее рассказа следовало, что Артур не спешил уходить из ее жизни. Не имея возможности прийти к Маше домой, он решил воспользоваться тем, что Реми не запретил ему к ней подходить и вознамерился превратить Машину жизнь в ад. Вчера Маша на всякий случай отвозила Максима в деревню к своим родителям, так что встретила Артура только вечером - караулил ее возле дома. Подлетев к ней, Артур осыпал ее оскорблениями пополам с угрозами. И если бы не проходивший мимо сосед, неизвестно чем бы все это закончилось. Маша забежала в подъезд и всю ночь тряслась от страха, что Артур последует за ней и снова устроит скандал. Чего он, к удивлению Маши, почему-то не сделал. Я совершенно точно знала почему, но говорить ей не стала. На этом Машины злоключения не закончились - Артур, казалось, прописался в ее дворе. С утра Машу спасла пожилая соседка, которая услышав, как Артур поносит Машу последними словами, высказала ему все, что думает о современной молодежи в общем и об Артуре конкретно в частности. Причем сделала она это гораздо громче и цветистей Артура, несмотря на его филологическое образование. Я отстраненно подумала, что вряд ли мои соседки вступились бы за меня в подобной ситуации. Сбежав от разгневанной старушки, Артур преследовал Машу до самой работы, правда, на расстоянии, видимо опасаясь, что ему даст укорот какой-нибудь из прохожих. И теперь Артур торчит под окнами библиотеки и явно собирается дождаться Машу, чтобы продолжить издевательства. Маша все надеялась, что ему надоест ждать, что он уйдет, повинуясь своей капризной натуре, но тут, видимо, у него взыграло. И что делать Маша совершенно не представляет... Зато я представляла, раз уж Реми не удосужился четче сформулировать правила поведения для Артура, придется это сделать мне.

До конца рабочего дня оставалось полтора часа, и моей главной задачей было сохранить свою Старую кровь в "боевой готовности", потому что я совершенно не представляла, как вызвать ее в нужный момент. Я вообще мало что представляла, когда дело касалось этой стороны моей жизни.

Но решив, что лучший способ овладевания навыками - это тренировка, я подумала, что часть моих проблем можно решить по средствам моих открывшихся способностей. Сарказм, ядовито посмеиваясь, пошутил про то, что с такими небескорыстными мыслями о способностях меня не возьмут в супергерои. Рациональное парировало, что в супергерои меня по половому признаку не возьмут. Я же подумала, что стать супергероем - последнее, что я хотела бы сделать в своей жизни. Последнее этого, разве что, переспать с Даниловичем. Любопытство на эту мысль хищно принюхалось. Азарт с бесшабашностью тоже. Им троим казалось, что это было бы... увлекательно. Я немного опешила от таких выводов, но, на мое счастье, достоинство, спохватившись, с помощью подзатыльников быстро и доходчиво объяснило этой троице, что такие порывы ни к чему хорошему не приводят, а мне, правда без подзатыльников, что надо как-то спасать мою репутацию.

Если бы я еще знала как... Надо было все-таки выспросить Даниловича, как он провернул эту коллективную амнезию... Хотя... Что он там говорил?.. Главное хотеть и мочь?.. И верить в себя?... Память тут же мне подсунула сцену из известного новогоднего фильма. Надеюсь, у меня все получится быстрее. Я сделала три глубоких вдоха и захотела...

Не успев толком понять, что же именно я захотела, я услышала как Маша судорожным вздохом попыталась замаскировать всхлип. Как-то за размышлениями о своем "могуществе" я совсем забыла про Машу. Операция "Усмирение Артура" - это, конечно, важно, но что делать с Машей?.. "Семь бед - один ответ" - тут же подсказала память. Она, кстати, любит коллекционировать народную мудрость. Сарказм про это хобби ехидничает, мол, за неимением собственной, сойдет и народная. В любом случае, память оказала мне услугу и дала ответы на несколько моих вопросов. Раз уж Старая кровь так кстати пробудилась - надо пользоваться! Я посмотрела на Машу, стараясь поймать ее взгляд. И, видимо, Старая кровь отзывалась даже на несформулированные желания. Маша уставилась мне в глаза, как заколдованная.

- Маша, успокойся, поверь мне - все будет хорошо, мы разберемся с Артуром. - Сказала я с расстановкой, очень надеясь, что это сработает.

И это сработало: слезы в Машиных глазах высохли, жалобно сведенные брови приняли обычное положение, и даже наметилось некоторое подобие улыбки.

- Ну, если ты так говоришь... - Хотя некоторое сомнение, видимо, все еще осталось. Но Маша уже переключилась на более насущные вопросы. - Но что с твоими глазами?

- Когда я злюсь - они светлеют. - Объяснение было так себе, и Маша могла в него не поверить, но светло-карие глаза - это ведь почти золотые, не так ли? - Не замечала? - Совесть тут же шикнула на меня - мало Машке проблем, так я еще и чувство вины культивирую!

- Нет, не замечала... - Потерянно произнесла Маша. Еще бы, я тоже никогда ничего такого за собой не замечала! - Прости...

- Да ты за что извиняешься?! Любимый твой меня разозлил.

- Не любимый!

- Ладно, нелюбимый, так нелюбимый. Кстати, о любимых... Если будут спрашивать, что мы тут обсуждали, скажи - обсуждали моего нового поклонника, который, кстати, мне цветы и прислал.

- Цветы? Ты же говорила, что это лотерея была...

- Ой, Маш, устарела у тебя информация... - И я наскоро пересказала ей вчерашние новости. Маша слушала, округлив глаза.

- Ну ты даешь! Что же теперь будет?.. - Маша задала вопрос, который и меня интересовал.

- А ничего! Поговорят и успокоятся.

- Но поклонник?.. С тебя же не слезут, пока ты его не предъявишь.

- А я и предъявлю. Но потом.

- Так он все-таки есть? Это твой так называемый кузен? Реми?..

И что-то такое едва уловимое было в ее голосе, от чего мое любопытство с романтичностью запели дуэтом "Хабанеру".

- Реми?! Нет! он действительно мой кузен. Просто кузен. А что?

- Ничего. - Маша была сама невозмутимость. - Макс спрашивал про него... Привет передавал.

Ага, Макс... Ну-ну. Но тут лучше не напирать...

- Я предам. Так ты скажешь?

- Скажу, если пообещаешь кое-кто. - О, надо же, лукавство прорезалось. Похоже, Артур нам был уже не так страшен.

- Что?

- Покажешь мне его первой!

- Ни за что! - Поневоле вырвалось у меня. Показать Маше Даниловича, а именно его я собиралась предъявить пред светлые очи моих коллег - в конце концов, путь кашу ест тот, кто ее заварил - и тем более Даниловичу Машу - это все равно, что показать змее мышку.

- Чего это?

- Отобьешь еще. - Пошутила я.

Мы похихикали над этой немудрящей шуткой и разошлись. К Маше незаметно подобралась Жанночка и что-то тихо спросила. Маша, верная слову, торопливо зашептала ответ. Жанночка то и дело бросала на меня удивленные взгляды, а потом тихо вышла из отдела. Ну, можно было не беспокоится, скоро все получат необходимые сводки и затаятся до времени, карауля моего "поклонника". И это было бы даже забавно. На каждую змею, даже самую опасную, найдется своя стая мангустов.

Развлекая себя картинами предполагаемого общения Даниловича с моими коллегами, я сосредоточилась на другой своей проблеме. Найдя глазами Виолетту Степановну, я сосредоточилась и захотела...

И как это часто бывает, растерялась. Знаете, как бывает, когда тебя спрашивают, что ты хочешь больше всего в жизни?.. Иногда ответ знаешь сразу, а иногда можешь думать бесконечно... Тогда я совершенно не знала, чего же мне захотеть, чтобы решить проблему Виолетты Степановны. И была ли на самом деле проблема?.. Что-то говорило мне, что весь наш конфликт не стоил и выеденного яйца не стоит. И это же что-то говорило мне, что стоит поберечь силы. Память тут же напомнила эпизод с Реми, и то, как у него... "кончился заряд". Как от тогда сказал? "Прямое воздействие"? Если я правильно понимаю, это то, что Реми проделал с Артуром. И если для Реми это сложно, то получится ли у меня? Но "не попробуешь - не узнаешь". К тому же у меня был козырь в рукаве.

Минуты то текли, как сироп, то бежали, как первоклассники на перемену, но вот наступил конец рабочего дня. Маша заметно занервничала. Я быстро собралась, глянув на себя в зеркало, убедилась, что, судя по цвету моих глаз, Старая кровь все еще не успокоилась, и пошла играть в супергероя. Подхватив Машу под руку, я шепнула ей:

-Не дрейфь, прорвемся. Давай только всех пропустим.

Маша глянула на меня затравленным взглядом.

- Может не надо? Пойдем со всеми, а? Он не подойдет, когда народу много...

- А если подойдет? Представляешь, что тогда будет?..

Маша представила. Картина была столь удручающей, что Маша горестно вздохнула и осталась ждать, когда наши коллеги выдут на улицу и начнут расходиться по домам. Мы вышли самыми последним. Я каким-то образом знала, что Артур где-то поблизости, хотя его нигде видно не было. Что делало честь его сообразительности - начни Артур приставать к Маше рядом с работой, она могла бы вернуться и вызвать охрану. Наверняка он подождет, пока мы отойдем подальше.

Так и случилось. Артур вышел нам на встречу, принял картинную позу в круге света от фонаря и сразу "перешел к делу":

- Думала так просто от меня избавиться? - То, что он скатился до таких заезженных штампов, говорило о крайней степени его бешенства. Обычно Артур был оригинальнее. - Да я таких как ты... - Похоже, я его недооценила, дальнейшая тирада была весьма затейливой. Удивительно, как тремя словами используя только приставки и суффиксы можно донести столько мыслей. А потом он заметил меня:

- И эту, - не слишком лестная характеристика мне, моим родителями и всем моим родственникам - то-то Данилович порадовался бы, что в его возрасте он еще может такое вытворять, - с собой потащила?! Думаешь, ее, - очень далекая от действительности характеристика Реми, - тебе поможет?!

- А мы и без него справимся. - Я почему-то была спокойна, хотя обычно нервничаю в присутствии орущих мужчин.

- Я сейчас с тобой справлюсь, - еще менее лестная, но более короткая характеристика меня.

- Попробуй.

Артур кинулся на нас, Маша вскрикнула, а я сделала шаг вперед - пора было доставать из рукава туз. Артур словно бы налетел на невидимую стену, меня посетило дежа вю - точно так же было с оружием при моей встрече с Дикой Охотой. Чтобы не давать Маше лишних тем для размышлений в виде внезапно уплотнившегося воздуха, хватит с нее моих внезапно меняющих цвет глаз, я сделала еще один шаг вперед. Нас с Артуром разделяло теперь меньше метра, и обоняние подсказало мне, что большую часть своей храбрости он нашел на дне бутылки. Что было, в общем-то, даже лучше - пьяные люди легче поддаются воздействию.

- Пошел вон, урод. - Я честно попыталась вложить в свои слова силу Старой крови. Эффект был слабенький, вернее его совсем не было. Я напряглась, туз тузом, но если у меня не получится, дело может кончиться плохо. И тут я заметила расширенные до предела зрачки Артура. Свет фонаря щедра заливал его лицо, но зрачки все равно были величиной со всю радужку. Отлично! Наркотики и алкоголь. Что может быть хуже вечером на пустой улице?

- Пошел вон, я сказала! - Где-то внутри меня начинала биться в истерике паника. Но Старая кровь взяла ее на короткий поводок. Артур попытался было меня ударить, но тут же сдулся, как лопнувший воздушный шарик. Это, видимо, стало катализатором. Артур начал пятиться. Но тут в его затуманенном мозгу возникла новая идея - если не получилось со мной, попытаться достать до Маши. Артур стал обходить меня по широкой дуге, постепенно подбираясь к Маше. Кто бы ему это позволил?.. Я разворачивалась так, чтобы держать его в поле зрения.

- И не смей приближаться к нам, понял? - В моем голосе была сотая доля того металла, который был в голосе Реми, когда он отдавал приказ Артуру, но тому хватило и ее. Артур грязно выругался и отошел подальше.

- Ты еще пожалеешь! - крикнул он на прощание и удалился.

Я разжала кулаки. Сама не заметила, как сжала. Ладони болели. Я посмотрела на них и увидела багрово-красные следы от ногтей. Все-таки пора заняться маникюром.

Сейчас же у меня были проблемы посерьезней. Надо было как-то объяснить происшедшее Маше. Я обернулась и увидела, что она сидит на корточках, сжавшись в комок и зажмурив глаза так, что почти не было видно ресниц. Дело было хуже, чем я думала.

- Маша, - позвала я. Подходить к ней, и тем более трогать ее было опасно, - вставай. Артур ушел, а нам по домам пора бы.

Маша осторожно открыла глаза.

- Ушел? - Спросила она неверяще. - Совсем?

- На сегодня - точно совсем.

- Но как?! Как ты это сделала.?!

- Сама не знаю. Но, по-моему, он "под кайфом" был, а наркоманы такие непредсказуемые.

- "Под кайфом"? Наркоманы?..

- А ты не знала?

- Нет! Я бы ни за что!.. Никогда!.. - Маша осеклась. Лицо у нее было совершенно потерянным.

- И правильно. А теперь пойдем домой, холодно уже. - Я несколько преувеличенно поежилась.

- Пойдем, но...

- Не бойся, к тебе домой он не заявится. - И отвечая на невысказанный вопрос, я сказала полуправду, - Реми ему запретил. И поверь мне, Артур очень хорошо запомнил, что с ним будет, если он ослушается.

- Реми?.. - Маша, похоже, не поверила. Еще бы, я тоже сначала решила, что Реми - с его кудрями и ямочками - просто мишка плюшевый.

- Реми, Реми. Он умеет убеждать.

Маша, видимо, вспомнила сбитые костяшки на его руках и кивнула. Теперь я была спокойна. Согласно одному знаменитому разведчику, лучше всего запоминаются последние впечатления, и теперь Маша из этого происшествия будет помнить, что Реми ее защитил, так или иначе. Да и Макс про него спрашивал... И вообще - кудри, ямочки на щеках...

День 22

Пару дней все было спокойно. Я ходила на работу, уживалась с Мистом и старательно не думала о Старой крови. Что, кстати, было сложно. Очень. Любопытство изнывало от недостатка информации, рациональное маялось от безделья, а бесшабашность и азарт просто объявили мне бойкот, в связи с моим вопиющим игнорированием их интересов. С одной стороны, такая спокойная жизнь мне нравилась - на работе ничего не отвлекало, дома я занималась тем, чем хотелось, а не очередными изысканиями в области старокрововедения, в общем, все было нормально. А в то же время - ничего нормального. В глубине души я знала, что притворяюсь, что выдаю желаемое за действительное, что закрываю глаза на проблему. А это никогда хорошо не кончается. Игнорировать изменения, произошедшие в моей жизни, было просто-напросто опасно. То, что я знала о моей Старой крови, вернее то, что я могла сделать с ее помощью, не поддавалось контролю с моей стороны, и это пугало больше, чем когда я ничего не знала и ничего не умела. Рациональное настойчиво давала понять, что так больше продолжаться не может и надо что-то делать. Я, в общем-то, была с ним согласна, но та моя усталость и мое раздражение никуда не делись. Лень и страх убеждали меня, что все идет просто замечательно, и будить лихо, пока оно тихо, было бы форменным сумасшествием. С рациональным и любопытством они вели нескончаемые споры, которые, когда я от них не отгораживалась, злили меня несказанно. И так бы оно и продолжалось, если бы не один случай. Память про него сказала - не было бы счастья, да несчастье помогло.

Сперва, появилось странное чувство, что кто-то смотрит мне в затылок. Почти постоянно. Вернее почти всегда, когда я была на улице или в людных местах. Я не придала этому значения, решив, что это у меня паранойя на почве появления родственников. Потом я заметила, что Маша стала более нервной. Сейчас мы общались чуть ближе, и эта перемена сразу бросилась мне в глаза. После того, как Маша продиктовала новый номер телефона, я забеспокоилась окончательно. И вот когда она пришла на работу с залегшими под глазами тенями, верными признаками бессонной ночи, я решила, что хватит беречь ее психику и надо объясниться.

Договорившись с Машей встретиться на пожарной лестнице, я мимоходом подумала, что пора бы устраивать тут мой кабинет для конфиденциальных встреч. Когда Маша пришла, я начала разговор с уже набившей оскомину фразы:

- Маша, что случилось?

Маша вопреки обыкновению отпираться не стала и сразу обрисовала суть проблемы:

- Артур.

- Что на этот раз?

- Лина, мне кажется, что он за мной следит, вернее, я почти уверена. И он звонил мне без конца, пока я номер не поменяла.

- Звонил?

- Звонил и угрожал. Говорил, что в покое он меня не оставит, и мене бы лучше не артачиться, а то и мне, и Максиму не поздоровится.

- Оригинально. Вернее, неоригинально. А ты что?

- А я боюсь. Я очень боюсь.

- Неудивительно, я бы тоже боялась.

- Ты? Мне кажется, ты ничего не боишься.

- Я много чего боюсь. Правда, твой Артур не входит в этот перечень.

- Не мой! Сколько раз повторять! - Еще чуть-чуть и Маша завизжала бы.

- Прости. Я все никак не привыкну.

- Я тоже. - После вспышки голос Маши звучал тихо и грустно.

- Но придется. Нам двоим. А пока, надо решать, что нам делать с ничьим Артуром.

- А что тут сделаешь?

- Пока ничего. Состава преступления нет, а дело можно повернуть так, что ты препятствуешь общению ребенка с его любящим папочкой.

- Я?!!

- Ты, ты.

- Но как же тогда.

- Не знаю. Может подождать? Ему рано или поздно надоест. Он же такой переменчивый, переключится на что-нибудь другое. Макс же у родителей твоих?

- Да. Они не нарадуются.

- Вот и хорошо. А ты пока будь осторожна.

- И ты. Он и про тебя говорил.

- О, у меня есть кому за меня постоять.

- Твой поклонник?

- Поклонник? - Голос Виолетты Степановны прозвучал как гром среди ясного неба. - Лина, вы и вправду с кем-то встречаетесь?

Виолетта Степановна решительно шагнула на площадку лестницы, но оставила дверь широко открытой. Краем глаза я заметила, что мои коллеги повернули головы в нашу сторону и приготовились слушать.

- Да. У меня есть поклонник. А что?

- Это тот, - она явно хотела сказать "нувориш", но решила не попадать в одну ловушку дважды, - человек, что прислал вам цветы?

- Именно.

- Но вы же сказали, что это лотерея! Выходит, вы врали?!

- Врала.

Такое прямое признание своей вины, казалось, совершенно обескуражило Виолетту Степановну.

- Как вы можете вот так признаваться?!.

- А что, вы предлагаете мне упорствовать в моей лжи? Как вы можете?

- Не передергивайте! Вы вот так просто признаете, что лгали своим коллегам!

- Признаю. Но я вовремя осознала губительность этого для моей кармы и решила вернуться на путь истинный.

- Но вы же не можете не понимать, что к вам не будут относиться по-прежнему.

- Кто относиться?

- Я, например. Я даже не представляю, как я теперь смогу с вами работать в одном коллективе!

- И из завещания меня вычеркните?!

- Конечно!.. - Воскликнула Виолетта Степановна и поняла, что опять попалась.

- Я не переживу этого! - Я вложила в голос как можно больше патетики.

- Как вы смеете?! Прекратите надо мной издеваться!

- Я? Над вами? Это же вы собираетесь вычеркивать меня из завещания! А за что? Да, я соврала, но только лишь потому, что поддалась глупому суеверию. Я боялась сглазить, боялась разрушить собственное счастье. И вот теперь вы вынудили меня раскрыться, да еще и из завещания вычеркиваете... Как же жить теперь?.. - Я спрятала лицо в ладонях и всхлипнула. Вообще, я не столько хотела добавить трагизма в ситуацию, сколько боялась расхохотаться.

Я была не одна такая. Маша сдавленно хихикала, и из коридора доносились смешки.

И только Виолетта Степановна была сама серьезность:

- Какое завещание? Что вы несете?!!

- Как какое? Вы только что сказали, что вычеркиваете меня из завещания. Или вы врали?!

- Я отказываюсь говорить с вами в таком тоне!

- Да сколько угодно.

- И работать с вами в одном коллективе тоже!

- Ваше право.

- Я смотрю, у вас вообще не осталось совести. Приличный человек уже бы понял, что должен уйти, тем более, что он так себя опорочил.

- Вот видите, какое счастье, что у меня нет ни совести, ни приличий, могу работать несмотря ни на что. Кстати, пора бы к работе вернуться, как вы думаете?

- Вы... Вы...

- Я. Хотите узнать всю глубину моего падения? Я, знаете ли, пью, матом ругаюсь и имею интимные отношения с мужчиной, не будучи замужем за ним. Хотя вот планирую замуж выйти, чтобы мужу всласть изменять. - Я, как это ни прискорбно, опять врала. Бедная моя карма. - Что вы там про вашего мальчика говорили? - А это было жестоко, но зато эффективно.

- Не смейте даже смотреть в сторону моего сына! Даже думать о нем! Никогда! Вы выйдете за него только через мой труп! - Я даже представить не могла насколько эффективно. - Отныне я буду общаться с вами только по работе, раз уж вы настолько бессовестная, чтобы остаться.

- Думаю, что смогу это пережить. Хотя и с трудом.

Виолетта Степановна не смогла снести очередного доказательства моей неприличности и вылетела в коридор, со всех сил шарахнув дверью. Зря она так, здание у нас историческое, а значит старое, так до беды недалеко.

Маша смеялась уже в голос. Отсмеявшись, она мне поаплодировала.

- Линка, что это было? Ты раньше такой не была. Что за бес в тебя вселился?

- Почему вселился? Просто проснулся. - И согласитесь, на этот раз я не так была не права.

Мы разошлись по своим рабочим местам. А машина слухов уже набирала обороты.

День 23

Но если бы слухи были моей единственной проблемой... Их, кстати, было не так много, как я ожидала. Ну, поклонник, ну, букет, ну, очень большой букет, гигантский, по правде сказать, но вы же знаете, у нее и самой... Подобное к подобному, и все такое... В общем, ничего экстраординарного. Если не подбрасывать свежих фактов, потухнет само собой. А свежих фактов не предвиделось. Я выполняла данное самой себе обещание - не думать о Старой крови. Мне хватило срыва с Артуром. И все бы было просто отлично, если бы не раздражающее чувство постоянного надзора, и Маша. Мысли по поводу надзора у меня разделились - либо это то, о чем я не думала, не думала, не думала, либо это резвился Артур. Если по первой части вопросов не было, то вторая... С одной стороны, это раздражало, даже пугало немного, с другой же - бесшабашность за неимением лучшего находила это даже интересным. Вообще, с тех пор как случилось то? что случилось, я чувствовала, что меняюсь. Причем, не в лучшую, как мне казалось, сторону. Раньше я бы ни за что не позволила себе конфликтовать с соседями или коллегами, не пыталась бы дать отпор Артуру, и уж тем более не находила бы интересным его навязчивое внимание. Мое поведение, как и внутренне состояние, всегда было ровным. В свое время я накаталась на "эмоциональных качелях", никакой радости мне это не доставило. С тех пор я старалась не выходить из мной же установленных рамок. И это мне нравилось. До поры. Теперь же и бесшабашность, и азарт, и даже любопытство было не так легко усмирить. И они подталкивали меня решать вторую мою проблему - Маша.

А с Машей было все плохо. Она спала с лица, похудела, стала дерганной и вообще выглядела так, будто перенесла тяжелую болезнь. Я поражалась, что это заметно только мне. Мои коллеги, всегда отличавшиеся повышенной наблюдательностью когда дело казалось чужой жизни, на этот раз словно ослепли. Я же каждый день видела все новые и новые признаки надвигающейся на Машу новой беды. И не могла, подобно моим коллегам, закрывать на это глаза.

Решив, что на пожарную лестницу после явления туда Виолетты Степановны лучше пока не соваться, я в один прекрасный день потащила Машу вместе обедать. Вернее, такова была "официальная версия". Маша вяло посопротивлялась, но было видно, что делает она это только для приличия. В ней чувствовалась безмерная усталость и такое же безмерное отчаянье. До состояния, когда человек превращается в покорную, ко всему безучастную "куклу", было рукой подать, я знала это по собственному опыту. Во "Второй двери налево" я выбрала самый укромный столик, даже не глянув в меню - я была почти уверенна, что Маше сейчас все равно что есть - сделала заказ и приготовилась слушать. Но шли минуты, а Маша так и не произнесла ни слова.

- Маша, ты не хуже меня знаешь, сколько времени длится у нас перерыв. - Ради разнообразия я начала разговор не с "Маша, что случилось?". За последнее время мне стало казаться, что абсолютно все разговоры с Машей начинаются именно так, даже когда я обращалась к ней по работе.

Маша вскинула на меня больные глаза. И мне пришлось прислушаться, к тому, что она говорит, голос у Маши был под стать глазам:

- Лина, я больше так не могу.

- Как?

- Артур не оставляет меня в покое. И если бы только он...

- А кто еще?!

- Его друзья. Они мне жить не дают - караулят во дворе, пристают, все стены в подъезде исписали, соседи жалуются...

- Соседи жалуются? А соседи не видят, что ты сама, мягко говоря, не в восторге от ситуации, и желания помочь у них не возникает?

- А что они могут сделать?

- А что можешь сделать с этим ты?..

- Я думаю, может, и правда - вернуть все как было...

- С ума сошла?! - Вскрикнула я, напугав подошедшую с салатами официантку.

- Но иначе это никогда не кончится... Я уже и в полицию звонила...

- Судя по всему, не слишком результативно.

- Они сказали...

- Да итак ясно, что они сказали - "нет тела - нет дела".

- Примерно.

- Что ж, придется справляться своими силами.

- Лина, что ты собралась делать?!

- Я? В данный момент - есть. И тебе рекомендую, От тебя один голос остался.

Я демонстративно занялась салатом. Маша покорно взяла вилку и сделала вид, что ест.

- Маша, тебе не дает покоя слава Джузеппе Арчимбольдо?

- Кого? - В первый раз за весь разговор Маша проявила хоть какие-то чувства, жать только, что это было всего лишь недоумение.

- Художника итальянского, очень своеобразного. Некоторые считают его предтечей сюрреалистов.

Маша продолжала смотреть на меня ошарашенными глазами. Что поделать - у нее было другое гуманитарное образование.

-Наибольшую известность получили его аллегорические портреты, в которых объекты изображались с помощью овощей, фруктов, растений, животных, предметов и так далее.

- Вспомнила! Это про него Любовь Ивановна сказала: "Какой ужас!"?

- Про него.

- А причем тут я?

- А при том, что, как не старайся, раскладывая салат по тарелке, шедевра у тебя не получится.

- Я не раскладываю... - Маша осеклась. Она словно бы только увидела свою тарелку. А посмотреть было на что - выложенный при подаче "башенкой" салат был сейчас равномерно тонким слоем распределен по тарелке и представлял собой аллегорию, раз уж мы о них заговорили, полного и беспросветного отчаянья.

- Да, - подвела я итог машинных "художеств", - красноречиво. Как же ты его теперь есть будешь?

- Я не хочу есть...

- Я бы тоже не хотела это есть.

- Я вообще не хочу есть.

- По тебе видно. Вот что, хочешь ты или не хочешь, а есть придется. С голоду помереть я тебе не дам, не надейся.

И не слушая Машинных возражений, я подозвала официантку и попросила принести суп.

- Я не буду есть суп! - Маша решила "встать в позу".

- Твоего сына накормить проще, чем тебя, а ты ведь взрослая девочка.

- Лина!..

- Не начинай! От твоей голодовки никому лучше не станет - ни тебе, ни Максиму. - Я била по больному, но что мне было делать?

- Максима только не приплетай сюда! - Расчет оказался верен. Как и всякая мать, Маша взъярилась при одном только намеке на благополучие своего ребенка.

- А куда же нам его девать? Не будет же он вечно у твоих родителей? Или будет, учитывая твое намерение воссоединится с его папочкой?

- А что еще мне остается делать?! Я устала бороться!

- А я разве призываю тебя бороться?

- А что ты тогда от меня хочешь? Не все такие боевые, как ты!

- Если ты хотела меня обидеть, у тебя не получилось. И да, на будущее, вряд ли получится.

- Почему?

- Потому что. Я никуда не денусь, чтобы ты там не говорила.

- Но почему? Что тебе до меня?..

- Маш, я уже один раз решила, что это не мое дело. Результат мне не понравился.

Маша молчала, я тоже. А что тут скажешь? Принесли суп, и под моим непреклонным взглядом Маша его съела. Потом мы молча выпили чай, Маша оживилась только на обратном пути к работе.

- И все-таки, Лина, что мне делать?..

- Тебе - ничего. А вот я...

- А что ты? Не собираешься же ты...

- Нет, не собираюсь. То, что получилось с Артуром, вряд ли пройдет с его друзьями.

- Но что тогда?

- Поговорить. Пока просто поговорить.

- И что ты им скажешь?

- Не я. Для этого есть специально обученные люди. И я знаю человека, который меня с ними познакомит.

- Твойпоклонник? - Я поморщилась. Это слово теперь прочно ассоциировалось у меня с Даниловичем.

- Нет, не он. Его вообще не стоит вмешивать. Это старый знакомый. Причем даже не мой, а моей тетки.

- Но она же... Ой, прости!

- Ничего страшного. Она - да, но он живее всех живых.

- И он поможет?

- Не сомневаюсь.

И я действительно не сомневалась. Кода умерла моя тетка, и я, безумно уставшая от организации всех мероприятий связанных с проводами человека в мир иной, стояла на кладбище и бездумно смотрела на цветы на ее могиле, мне в глаза бросился огромный букет красных георгин, любимых цветов моей тетки. Кстати, до их появления в массовой продаже оставалось еще два месяца. Потом, через год, в годовщину я увидела другой букет из тех же георгин. И если в первый раз это могла быть случайность, то в этот раз это очень походило на закономерность, загадочную закономерность. Во вторую годовщину я приехала на кладбище рано утром и приготовилась ждать разрешения этой загадки. Не прошло и получаса, как я дождалась. Сперва я увидела двух крепких молодых людей. Они очень профессионально, насколько я могу судить, конечно, - осмотрели местность, потом один из них что-то сказал в рацию, которую все время держал в руке. Меня они не могли не заметить, но, видимо, посчитали "непредставляющей угрозы". Еще через минуту я увидела на главной аллее мужчину, за которым на почтительном расстоянии двигалось еще двое молодых людей. Тогда я и представить не могла, что вся эта делегация направляется к могиле моей тетке, и только разглядев в руках мужчины букет красных георгин, я поняла какова конечная точка его пути. Не говоря не слова, мужчина подошел, медленно положил цветы и замер. От его фигуры явственно веяло скорбью и горем, я почувствовала себя лишней и уже повернулась, чтобы оставить его в одиночестве, как меня остановил его вопрос:

-Вы ведь Лина, верно?

- Да.

- Марго много рассказывала про вас. - Мою тетку звали Маргарита, но я никогда не слышала, чтобы ее называли "Марго". Хотя ей очень бы шло это имя. - Судя по вашему растерянному виду, ты не можете ответить мне тем же.

Я молча покачала головой. О своей личной жизни, а этот мужчина, несомненно, к ней принадлежал, тетка не распространялась.

- Я много лет знал вашу тетю.

Я покосилась на цветы у моих ног. Проследив мой взгляд, мужчина продолжил:

- Знал и любил.

- Но...

- Вам, наверное, хочется знать, почему вы обо мне никогда не слышали? - Спросил мужчина. - Марго не хотела афишировать наши отношения.

- А они были? - Наконец подала голос я.

Мужчина улыбнулся.

- Я вы и, правда, ежик. А отношения, правда, были.

- Ежик?

- Так вас называла Марго, говорила, что у вас колючки всегда наготове.

И тогда я поверила. Тетушка действительно называла меня ежиком. И именно так она отвечала на мои гневные вопросы - почему ежик? Тетка считала, что первой родилась моя настороженность, а потом уже я.

- Простите, я не представился - Герман. - И он протянул мне руку. Я ее пожала и выжидающе глянула на него. - Просто Герман, без отчества. Я не намного старше вас.

Я удивленно уставилась на него. Герман не выглядел "не намного старше" меня. Я бы сказала, что в лучшем случае нас разделяет лет пятнадцать, а значит.... Словно бы прочитав эти мысли у меня на лице, Герман с улыбкой сказал:

- Да, хоть по виду и не скажешь, но это именно так. Это была одна из причин, по которым Марго ничего никому не рассказывала.

- Одна?

- Если хотите, я расскажу вам обо всех.

Конечно, я хотела, но... Я растерянно обвела взглядом окружающий пейзаж.

- О, конечно, не здесь. Я могу подвезти вас до дома, или куда скажете. Только дайте мне несколько минут. Хорошо?

Я кивнула, разом отвечая и на предложение и на вопрос, и отошла, краем глаза заметив, как Герман опускается на колени перед надгробием и закрывает лицо руками.

Я поспешно отвернулась, оставляя его наедине, и тихо, чтобы не нарушить его уединение, поспешила к выходу с кладбища.

Через несколько метров меня нагнал один из сопровождавших Германа молодых людей. Осторожно, но крепко взяв меня чуть повыше локтя, он сказал лишенным всякого выражения голосом:

- Хозяин велел проводить вас до машины.

"Хозяин"?..

Оказалось, что "хозяин" - просто фигура речи. Хотя, как потом выяснилось, распоряжения Германа всегда выполняются с рвением, которое редко встретишь после 1861 года. Вполне возможно, что это было обусловлено средой, из которой был Герман и его "сотрудники". А среда эта была весьма колоритной... Мне не понадобилось много времени, чтобы понять, что это была за среда. Достаточно было взглянуть на руки Германа и то, как он курит, чтобы рациональное стало бить тревогу и вопить о том, что я опять связалась с неподходящим человеком. Но надо отдать должное Герману - как только он понял, что меня смущает, он честно выложил мне свою "трудовую" биографию и сказал, что поймет, если я не захочу дальше иметь с ним ничего общего. Рационально на этом, кстати, категорически настаивало. Но я, наступив и ему, и осторожности на горло, ответила с возмущением, что вряд ли моя тетка - с ее-то легендарной интуицией - стала бы заводить отношения с человеком, от которого мне бы стоило держаться подальше. Герман грустно улыбнулся и поведал мне историю их отношений.

Познакомились они давно, когда Герман, по его выражению, "был никем и звать никак". Тетка вызвала ему "скорую". Германа тогда сильно избили и оставили умирать в подворотне недалеко от ее дома. Что толкнуло мою тетушку, возвращавшуюся с какого-то приема в мехах и брильянтах, отпустить машину с водителем и пойти через ту подворотню не знал никто. Но факт остается фактом, этот высшей степени безрассудный поступок спас Герману жизнь. Она не только вызвала скорую, но и обложила матом приехавшего на вызов врача и буквально заставила его везти Германа в больницу. Врач не слишком хотел ввязываться в бандитские разборки, каковыми, как он мгновенно понял, и была та драка. Но разве у него были шансы против моей тетушки? Она отправилась с Германом в больницу, и все время пути держала его за руку. Тогда-то он в нее и влюбился. Она потом шутила, что во всем виновато сотрясение мозга. Устроив Германа в больнице, раздав ценные указания и взятки персоналу, от завотделением до санитарки, тетушка исчезла из его жизни. Как ей казалось, навсегда. Но она недооценила силу Германовых чувств. Впрочем, она о них даже не догадывалась. И даже когда узнала о них, долгое время не верила. Герману понадобилось пять лет, чтобы добиться моей тетушки. Почти восемь лет они были вместе, а потом... Потом тетушка исчезла из жизни Германа уже навсегда. Как и из моей.

Выложив мне эту печально-романтическую историю, Герман надолго замолчал. Мне тоже сказать было нечего. Казалось бы, на этом можно было заканчивать знакомство, но Герман, прервав затянувшееся молчание, глянул на меня тяжелым взглядом и огорошил меня предложением хоть иногда видеться. Я чуть не поперхнулась кофе, который пила в тот момент. Рациональное, поначалу потеряв дар речи, снова, и с удвоенной силой, завопило о том, что надо бежать пока можно. Но Герман, который как потом выяснилось, неплохо читал по лицам, поспешил меня заверить, что ничего "такого" он от меня не ждет и, смутившись и даже слегка покраснев, тихо сказал, что я единственное, что связывает его с Марго. Жалость после этого нокаутировала рациональное и плеснула мне в глаза щедрую порцию слез. Слезы я сдержала, справедливо рассудив, что Герман вряд ли им обрадуется, а с предложением согласилась, конечно, как тут откажешь?

С этого и началась наша с Германом дружба. Нельзя сказать, что мы стали закадычными друзьями, все-таки слишком разными мы были, и слишком мало нас связывало. Созванивались мы редко, еще реже виделись, но я всегда знала, что Герман точно придет мне на помощь, стоит только его об этом попросить, тем более он сам неоднократно настаивал, чтобы я "обращалась". Хотя в первый раз помогла ему я - Герман позвонил и, смущаясь, попросил "поприсутствовать на одном мероприятии". На мой резонный вопрос "Почему я?", Герман ответил, что его обычные "барышни" "не подходят". Что там были за "барышни" я уточнять не стала, Герман итак произнес это виновато, как будто наличие у него "барышень" было предательством по отношению к моей тетке. Как бы там ни было, в назначенный день Герман забрал меня из дома на очень представительной машине, похвалил, в своей манере, конечно, мой наряд и отвез меня на "мероприятие". "Мероприятие" оказалось вполне себе светским, посвященным, кажется, спасению каких-то невероятно редких животных. Роль моя заключалась в том, чтобы, мило улыбаясь, поддерживать беседу с разными людьми на разные темы. В людях я, кстати, с удивлением узнавала довольно известных персон. Где-то на середине вечера, когда от улыбки сводило лицо, а от бесед начала побаливать голова, Герман рассказал, почему не мог привести на "мероприятие" свою обычную "барышню" - так долго и вразумительно говорить из его знакомых могла только я. Поначалу опешив, я все же решила, что это все-таки комплимент и поблагодарила, завершив благодарность коронным Германовым "обращайтесь".

После этого я еще несколько раз выручала Германа подобным образом, и стала более или менее понимать, род его деятельности. Герман был "посредником", он находил людей "с проблемами", вернее они сами его находили, а потом находил других людей, способных эти проблемы "решить". Я не очень-то интересовалась способами решения, ведь "многие знания - многие печали", но круг знакомств Германа впечатлял. Я поначалу боялась, что и я "попаду в оборот", но, к счастью, на меня обращали внимание не больше, чем на аксессуар, типа запонки с пятикаратным бриллиантом, а были у Германа и такие, который - о чудо! - еще и разговаривает, причем - еще большее чудо! - достаточно внятно. Кстати, запонки были Германовой слабостью, он их обожал, и я ни разу его не видела его в рубашке с обычным, не французским, манжетом. Как потом выяснилось, запонки были первым, что подарила ему моя тетушка и, судя по лицу, с каким Герман об этом рассказал, подарок имел огромное значение. И не одно.

Я часто задавалась вопросом - кем была моя тетка для Германа, и кем он был для нее? Учитывая то, что про Германа моя тетушка никому и ничего не говорила, можно было бы подумать - она его стыдилась. Но зная ее характер... Ей было совершенно наплевать на чье-либо мнение, так что мысль о том, что она могла скрывать Германа из этих соображений, показалась мне абсурдной. Но что тогда? Помню, как однажды, после одного "мероприятия" я, слегка злоупотребив подаваемым там шампанским, спросила Германа об этом. Он надолго замолчал, а потом нехотя признался, что сам попросил ее об этом. Не моя тетка стеснялась Германа, он сам стеснялся себя. Как Герман мне объяснил, те пять лет, что он добивался ее благосклонности, на самом деле ушли на то, чтобы стать хоть кем-то, кто мог бы быть достоин такой необыкновенной женщины. То есть Герман мог, конечно, пойти по простому пути, продвигаясь по той "карьерной" лестнице, которая и привела его в ту злосчастную подворотню, но и он сам, и моя тетка понимали, что она, эта лестница, ведет совсем не вверх. К тому же, тетушка сразу дала понять, что не собирается заводить отношения с человеком, которого в любой момент могут убить. Человек конечно смертен, иногда даже внезапно смертен, но зачем собственноручно приближать свой конец? Так что Герману пришлось поднапрячься, и, надо отдать ему должное, он сумел. С прошлым он, конечно, окончательно не порвал, не то это было прошлое, да и связи в определенных кругах у него были, но то, что сейчас Герман занимал высокое, но, безусловно, легальное положение не вызывало никаких сомнений. И Герман не уставал повторять, что всем этим он обязан только моей тетушке, ну, и мне. Хотя мой вклад, на мой взгляд, был очень спорным, настолько он был... декоративным, что ли? Но Герман, всякий раз, когда заходил об этом разговор, так убедительно уверял меня в его весомости и даже бесценности, клялся, в свою очередь, оказать мне любую услугу, что я сочла возможным привлечь его к решению Машиной проблемы. Все равно больше обращаться было не к кому. Не к Даниловичу же, в самом деле?

День 24

Но приняв такое, в высшей степени мудрое, решение, не так-то просто его осуществить. Кто бы мог подумать, что в наш век, когда телефоны есть даже у совсем маленьких детей, а мобильная связь худо-бедно, но работает, так сложно сделать один телефонный звонок? Впрочем, мои проблемы не относились к техническим - и телефон у меня был, и со связью проблем не было. Проблема была в том, что просто позвонить кому-то, да так чтобы на разговор, как на мед, не слетелись бы все наши рабочие пчелки, было практически нереально. Затихающие разговоры о моем предполагаемом поклоннике затихали хоть и верно, но очень медленно, и достаточно было одного, пусть и крохотного, намека, чтобы они опять се стали циркулировать по нашим кабинетам, залам и коридорам. А между тем, чем ближе к вечеру, тем более нервозной становилась Маша, Видя это, я плюнула на конспирацию, просто зашла подальше за стеллажи с книгами и набрала номер Германа. Ответил он, как и всегда, после первого же гудка. Кратко изложив ему проблему, я уже через минуту услышала от него план мер по ее решению. Все-таки "решальщик" - как себя называл Герман - это призвание!

Поболтав немного о том, о сем я распрощалась с Германом и нажала на отбой. И, как в плохом кино, заметила между верхним краем книжного ряда и нижним краем полки внимательные голубые глаза. К глазам, естественно, прилагалась их обладательница, но Жанночка, а это была именно она, сегодня "немного" перестаралась с косметикой так, что глаза как бы жили своей отдельной жизнью. Первой моей мыслью было... Впрочем, первая мысль моя была настолько нецензурной, что я, пожалуй, ее не воспроизведу, а вторую я так и не успела додумать, поскольку Жанночка не дала мне времени на размышления и огорошила вопросам:

- Так он все-таки есть? Ну, твой поклонник? Ты же с ним сейчас говорила? Что за мужик? - Жанночка решила, что чем больше вопросов, тем больше вероятность, что я отвечу хоть на какой-то. В ее любимых журналах эта тактика, видимо, проходила под рубрикой "Семейное НЛП, или Добиться правды любой ценой", уж мои ощущения были похожи на ощущения мужа, которого в четыре утра встречают на пороге вопросами и скалкой.

- Нормальный мужик. - Машинально ответила я на последний вопрос, кстати, совершенную правду. Герман из всех моих знакомых мужчин, исключая разве что отчима, был самым нормальным. Логика, как ей и положено, несмотря на, а может и благодаря, ее женской принадлежности, меж тем, была огорошена меньше всех и выдала вердикт, мол, Жанночка слышала только последнюю часть разговора, которая Маши совершенно не касалась, и теперь жаждет узнать подробности моей личной жизни.

- Нормальный мужик, - повторила я для верности, - недавно познакомились. В магазине цветочном экспедитором работает. - Про экспедитора ввернула хитрость, она с воображением неплохо работали вместе.

- Экспедитором?! - Жанночка была слегка разочарована. А может и не слегка... "Экспедитор", согласитесь, звучит совсем не так как "олигарх".

- Ну да, экспедитором. Помнишь, букет? Некондиция, концерагенов пересыпали или тлю какую-то нашли. Роснадзоровским стандартам не соответствует. Вот сотрудники их разобрали и раздарили всем, кому не лень. Я как узнала, чуть не разругалась с ним совсем.

- Так что, значит они?.. - Жанночка от растерянности даже слова подобрать не смогла.

- Да нет! Герман, - я решила присвоить моему ушлому поклоннику имя Германа, на случай, если Жанночка слышала, как я к нему обращаюсь, - сказал, что если через день черные пятна не появятся, то все нормально.

- И не появились? - Жанночка понемногу отходила от шока.

- Да вроде нет. На самом деле ничего страшного в них нет. Просто обидно, я думала, а он...

- Да не говори, все они - копытные!

- Ага. - Грустно согласилась я.

- Но все равно, приятно, согласись? А какие у всех лица были... - Жанночка захихикала. Похоже, образ роз-убийц затмился воспоминаниями о лицах наших коллег в момент вручения мне этих самых роз. А раз некондиция, таки завидовать нечего, экспедитор-то не олигарх, совсем не олигарх...

Жанночка побежала делиться поступившей информацией, а я, успокоившись, стала дожидаться конца рабочего дня. Последние полчаса были, как водится, самыми долгими. Но всему приходит конец, так что, подхватив под руку совсем уже тихо паникующую Машу, я отправилась смотреть результаты проделанной Германом работы. И было на что посмотреть! Несколько молодых людей спортивного телосложения встретили нас с Машей на идеальном - никто из коллег не увидел, и Машина паника не стала громкой - расстоянии от работы, со всем возможным удобством усадили в машину, довезли до Машиного дома, технично взяли в "коробочку" и проводили до самых дверей квартиры. Едва войдя и закрыв дверь, я потащила Машу к окну кухни, выходящему во двор. Во дворе разворачивалось действо под названием "Укрощение строптивых, или Избиение младенцев". На самом деле, никто никого, конечно, не бил. Германовы "сотрудники" аккуратно выволокли из кустов прячущихся там друзей Артура, не менее технично взяли в "коробочку" уже их и, судя по мимике, популярно объяснили, что приставать к девушкам нехорошо и делать этого не стоит. Маша смотрела на все это с раскрытыми до предела глазами, а когда все закончилось, потрясенно прошептала:

- Лина, это кто?!

- Знакомые. - Кратко ответила я. И соврала. То есть этих молодых людей я видела, и не раз, но Герман никогда нас не знакомил. Хотя старшего вроде бы звали Лешей.

-Ничего себе у тебя знакомые!..

- Ну, какие уж есть, зато полезные.

- Думаешь, уже все? - Маша спросила это у меня с такой надеждой, что у меня екнуло сердце.

- Поживем - увидим, но, думаю, Артур не настолько хороший друг, чтобы из-за него рисковать здоровьем. Но Макса от родителей я бы пока не забирала, мало ли что?

Маша на это только кивнула. По ней было видно, что последние дни основательно потрепали ей нервы.

- Ложись-ка ты спать, а то на тебя смотреть жалко.

- Ой, а ты как же? Зашла, а ...

- Даже чаю не попью, да. Ладно, Маш, не суетись. Потом как-нибудь напоишь меня и чаем, и кофе, и даже какао.

- Хорошо, договорились. - Маша почти улыбалась.

Домой меня отвезли, в дороге позвонил Герман и поинтересовался, как все прошло. Я рассыпалась в комплиментах и ему, и его "сотрудникам". И так в этом преуспела, что у водителя заалели от смущения уши, а вроде-бы-Леша стал смущенно же покашливать.

Следующие несколько дней были, на удивление, спокойными. Мист вел себя образцово, соседи - тоже, на работе , несмотря на грядущий конец года, все было тихо, Машу никто не беспокоил, в общем, тишь да гладь. Я уже было стала привыкать к такому положению вещей и, чего уж кривить душой, скучать по дням, наполненным переживаниями, как в один прекрасный - прекрасный ли? - вечер я, просматривая электронную почту, не заметила письмо, отправленное с незнакомого адреса. Первым порывом было удалить, конечно, но потом любопытство взяло вверх, я нажала на "открыть". И едва я прочитала письмо, как сердце мое ухнуло в пятки.

Потом сердце вернулось, конечно, куда ему деваться, но билось как-то не слишком ровно.

Гордость тут же выругала меня за малодушие, но содержание письма, всего одна строчка, кстати, вывело меня из равновесия надолго. Я зажмурилась до оранжево-зеленых кругов под веками, но все равно, эта одна строчка стояла перед моим внутренним взором, как будто она навсегда впечаталась мне в сетчатку. "Лина, не хотели бы вы повторить ужин со мной?". Сомневаться в том кто автор не приходилось.

После гордости вступило в игру рациональное в паре с подозрительностью, так что в окошке "ответить" я написала ни да, ни нет, а "как вы узнали мой адрес?!!". Логика скучающим голосом заметила, что этот адрес электронной почты у меня как бы "рабочий", с фамилией, созданный для всякого-рода официальных учреждений, и указан он в достаточном количестве мест, чтобы найти его не составило труда. Но подозрительность не так-то легко было сбить со следа - она резонно заметила, что искать все равно надо было бы. И была права, этот адрес был в таких документах, которые мне бы очень не хотелось, чтобы видел Данилович. Предаваясь самым мрачным мыслям, я уж было по своей давней детской привычке хотела ногти погрызть, как ноут-бук сообщил мне о новом письме. Тот же адрес. Сарказм тут же предложил нести его "избранное". Я на провокацию не поддалась и поспешила прочитать ответ Даниловича.

"Это было нетрудно. Не стоит думать обо мне хуже, чем я есть на самом деле". И ссылка. По ссылке я попала на информационный сайт, сообщавший о начале конференции, одним из организаторов которой была указанна я. Я прекрасно помнила ту, стоившую мне двух килограммов нервов, конференцию, но совершенно не помнила - давала ли этот адрес или нет. Подозрительность шептала, что даже если и давала, то это может быть банальным отводом глаз. фикцией, а на самом деле... То, что "было на самом деле", мне так не понравилось, что я в сердцах написала - "я вообще о вас не думаю".

Ответ не заставил себя долго ждать - "Вы разбиваете мне сердце, Лина".

"А оно у вас есть?" - Подумала я, но написала - "Да неужели? Я сожалею. Безумно". Согласна, грубить причин особых не было, но то, первое, письмо, было еще одним вторжением в мою жизнь Старой крови, а мне не нравились эти вторжения. Сарказм тут же сострил в том ключе, что, конечно, не нравились, если только Старая кровь не помогает мне решать проблемы с коллегами по работе, строить из себя супергероиню перед Машей, спасая ее от Артура, не так ли? Я только вздохнула. Мне иногда кажется, что под маской сарказма выступает моя совесть, но, по заверению моей мамы, совесть я свою давным-давно потеряла.

Но Данилович был в своем репертуаре, так что ответ его был - "Вы всегда можете загладить свою вину, поужинав со мной". Я умилилась - редко встретишь такую непрошибаемую самоуверенность в наше, обремененное всеми возможными комплексами, время. И ответила - "А вы уверены, что я испытываю чувство вины?". И получила "А что, не испытываете?".

"Если нет, то я добью ваше сердце своей жесткостью?".

"Вы совсем не жесткая, Лина. Я обнимал вас, если помните".

Вот скотина!

"Я помню. И помню, что было причиной этих объятий".

"Я ведь уже извинялся за это".

"От способа, которым были принесены извинения, я не в восторге".

"Не любите цветы? Или только розы?"

Я уж было написала, что дело совсем не в цветах, но поймала себя на мысли, что эта переписка напоминает мне отрывок из одной нашумевшей книги. Книга была забавная, но быть похожей на ее героиню и уж тем более повторять ее сюжет, мне совершенно не хотелось.

"Дело совсем не в розах".

"А в чем же?"

"Мне казалось, что вы застали те времена, когда репутация была единственным капиталом у женщины..."

Последовала пауза. То ли Данилович пустился в воспоминания о своей бурной юности, то ли задумался о том, к чему я клоню.

"Застал".

Мне от чего-то показалось что от ответа Даниловича повеяло холодом - похоже, не только Изабелла не любит, когда ей напоминают о возрасте. Надо будет запомнить.

"Тогда вы не могли не подумать о том, что ваши "извинения" могут разрушить мою".

Ещё одна пауза. Видимо, в своей непрошибаемой самоуверенности Данилович и подумать не мог, что его действия могут встретить не восторженную благодарность, а наоборот, кому-то не понравится.

"Мне казалось, что времена несколько изменились".

Мне безумно хотелось ответить цитатой из фильма, что времена всегда одинаковые, но это было бы прегрешением перед истиной. Времена ведь действительно изменились.

"И тем не менее. Цветы были прекрасные, но доставили мне больше неприятностей, чем радости".

"Тогда прошу прощение и за это".

Слишком быстро, слишком покладисто, слишком неискренне, слишком... Слишком много "слишком", чтобы принять эти извинения. Хотя напиши я об этом, Данилович мог бы с полным правом требовать встречи, чтобы уверить меня в своем глубочайшем раскаянии. Я совершенно не хотела давать ему такую возможность. Хотя... Рациональное твердило мне, что лучше встречаться на условиях, когда Данилович был бы просителем - это хоть немного бы сбило с него спесь.

Сарказм тут же парировал, что сбить спесь с Даниловича вряд ли получится даже ракетным комплексом. И я была с сарказмом согласна. К тому же мне не хотелось встречаться с Даниловичем ни на каких условиях. Рациональное обозвало меня страусом и удалилось, поэтому ответила я в тон Даниловичу - совершенно не то, что думала.

"Я принимаю ваши извинения и, во избежание, за тот случай тоже".

"Во избежание чего?"

"Ваших попыток извиниться, конечно. После того букета, я и представить боюсь на что вы способны".

И во всех остальных смыслах тоже. Мне до сих пор было не по себе, когда я вспоминала нашу с Даниловичем последнюю встречу.

"Я бы мог пообещать вам никогда не извиняться, но, боюсь, это не то, чего бы вам хотелось".

О, разговор скатывается к теме моих желаний. Похоже, сейчас мне будут предлагать исполнение любых желаний в обмен на встречу и все остальное.

"Вы правы, не хотелось бы. Тем более, мне кажется, что вам не раз придется это делать".

"Вы думаете?"

"Уверена".

"И с чем же связана ваша уверенность?"

"Считайте это женской интуицией".

На самом деле разговор скатился в никуда. Пока я не скажу «да» или «нет», Данилович не отступит. Хотя сомневаюсь, что его заставит отступить мое «нет». Скорее всего, он просто переменит тактику, предпринимая очередную попытку. Интересно, что это будет? Сначала чат, потом электронные письма... Следующий этап - бумажные письма? Или учитывая нетерпеливость Даниловича, телеграммы? Бедные почтальоны. Впрочем, не думаю, что он опустится до такой банальности, как обычная почта. Скорее послания мне будут приносить птицы, совы или вороны... Похоже, я действительно слишком увлекаюсь маскультурой... Данилович наверняка выберет что-нибудь совсем уж экстраординарное... Доводить до крайностей не хотелось, так что я, не дождавшись ответа от Даниловича, написала - "Хорошо, я согласна еще раз поужинать с вами. Но на моих условиях.". И прежде, чем рациональное возьмет верх, нажала на "Отправить". И, конечно, тут же пожалела об этом. Но как известно - отосланных писем не вернешь... Думаю, человек, который придумает, как вернуть отправленное письмо до того как его прочитали, получит все премии мира и вечную благодарность от тех, кто сначала отправляет, а потом думает.

Пока не пришел ответ, я самостоятельно - без помощи достоинства, подозрительности, гордости и рационального, а они очень хотели - мысленно надавала себе подзатыльников. Но ответ стоил всех моих терзаний.

"Вы в очередной раз удивили меня, Лина. Я в абсолютной растерянности."

"Неужели?"

"Когда я уж было подумал, что все окончательно испортил, вы вдруг соглашаетесь..."

"На моих условиях, помните?"

"Конечно. Я приму любые ваши условия"

"Любые?"

"Да"

"Согласитесь со всем?"

"Да"

Я опешила. Честно. Одна половина моего многокомпонентного сознания умоляла меня написать Даниловичу, что ужин состоится как минимум через десять лет при условии, что я ничего не услышу, увижу, почувствую или подумаю о Старой крови. Другая - спешно перебирала варианты что бы такого попросить у Даниловича, учитывая его практически неограниченные возможности. Я же не послушалась ни первых, ни вторых и написала: "Я сообщу вам свои условия в ближайшее время. Спокойной ночи. Или дня, если вы находитесь там, где сейчас день".

Я мысленно себе поаплодировала. Мне казалось, что это блестящая операция по укрощению строптивых, и о моем коварстве можно слагать легенды. Но, как всегда бывает, когда неправильно оцениваешь своего соперника, а также даешь ему повод одной единственной лишней фразой, не прошло и минуты, как укротили меня.

"Ночи. Я в получасе езды от вашего дома, Лина. Добрых снов!"

Получасе? Слишком близко! Он слишком близко от меня! Это было даже не туше. Что такое укол шпаги по сравнению с моими ощущениями?.. Это скорее походило на бой мешками с мокрым песком. На скользком бревне. Посредине горной реки. И я только что пропустила удар и, оглушенная, полетела в ледяную воду. Надо было все-таки послушаться и написать про десять лет. Или двадцать?.. Сарказм хмыкнул совсем по-даниловичевски и заметил, что ни через десять, ни через двадцать, ни даже через сто лет я не сравняюсь с Даниловичем. И почему все оказываются правыми, кроме меня?

Я не стала ничего отвечать. Ни сарказму, ни Даниловичу. Просто постаралась выкинуть все из головы, и пошла спать. И как же хорошо, что мне ничего не снилось.

День 25

Своим согласием, пускай и условным, я словно бы нажала на спусковой крючок. Или, скорее, если судить по масштабу, поднесла фитиль к запалу. Или разрушила плотину... В общем, запустила в действие какой-то очень мощный механизм. С того самого вечера, вернее с ночи, моя жизнь стала меняться. Не медленно, но верно. И катализатором, как не странно, стала Маша. Я уже привычно наблюдала у нее признаки крайней нервозности. И она меня избегала. Сначала не явно, но потом все заметнее и заметнее. Последней каплей стал подслушанный - я не специально, честно - мною разговор между Машей и Жанночкой, в котором Маша почти умоляла Жанночку поменяться с ней сменами, чтобы не работать со мной в субботу. Жанночка не соглашалась - суббота был ее "клубный" день - кому охота проторчать весь день на работе, когда можно, и нужно, готовиться к очередной битве за личное счастье?.. Разговор происходил за дальними стеллажами в хранилище, и я едва успела выйти и сделать вид, что только туда собираюсь, как мимо меня прошла Жанночка и недоуменно на меня посмотрела.

- Что это с нашей Мышкой творится, не знаешь? - Спросила она.

"Мышка" было Машиным прозвищем, которое, впрочем, употребляла только Жанночка, она его, кстати, и придумала. Маша не обижалась, в общем-то, но это было как-то по-детски. Даже для Жанночки. В ответ я только делано недоуменно пожала плечами. И пошла выяснять, что же такого случилось. Маша стояла за самым дальним стеллажом и, опустив голову, плакала. Беззвучно, как плачут только в большом горе. Я отстраненно подумала, что для такой маленькой женщины, а Маша была на полголовы ниже меня и килограмм на десять легче, у нее слишком много всего большого - Любовь, Беда, теперь вот Горе... Маша, услышав шаги, начала поспешно вытирать слезы, но, увидев меня, застыла. Я не стала спрашивать, что случилось, а внимательно посмотрела в Машины глаза. Знаете, до определенного момента я думала, что не раз описанные в книгах эмоции, которые якобы отражаются в глазах, не более чем писательская выдумка. Мне казалось, что глаза - это просто глаза, орган зрения: склера, роговица, радужка, зрачок, ресницы, веки... Но после полгода прожив в ожидании малейшего знака - глазами, губами, руками, хоть чем угодно - я поняла, что глаза - это действительно зеркало души, в котором не спрячешь ни скуку, ни безразличие, ни презрение, ни любовь, предназначающуюся не тебе... Лгать могут губы, руки, все тело может лгать, но не глаза... С тех пор смотреть в глаза собеседнику стало для меня не просто детским самоутверждением - я смотрю, я могу, я не стесняюсь - а почти необходимым условием разговора, привычкой, многих раздражающей, кстати. И вот теперь, глядя в Машины глаза, я ясно видела борьбу. И ладно бы противоборствующих сторон было две, одна из них рано или поздно победила бы... Нет, в Машиных глазах проходил просто какой-то турнир эмоций... В конечном итоге победило все-таки отчаяние, потому что Маша опять заплакала. Я, не успев подумать о личном пространстве, приличиях и всем таком, просто подошла и обняла ее. Маша, видимо, все-таки подумала о чем-то таком и попыталась было отстранится, но я ведь уже говорила о разнице в наших габаритах?.. Несколько минут мы стояли молча, пока Маша, устав сдерживаться, не начала торопливо говорить... И по ходу ее рассказа, мне сначала тоже захотелось плакать, а потом кого-нибудь убить... Вернее, не кого-нибудь, а кое-кого. Вполне конкретную личность. Артура, конечно же. Этот подонок с чего-то решил, что Маша сломала ему жизнь. Что привело его к такому выводу - алкоголь, наркотики или какое-нибудь искривление мозгов - ни Маше, ни мне было не понять. По его словам, Маша коварно забеременела от него, почти вынудила его жениться, но Артур вовремя спохватился и сбежал. Причем, он вовсе и не уверен, что ребенок от него. А потом, когда Артур великодушно решил к ней вернуться, сделать честной женщиной ее и дать ее ребенку фамилию и отцовскую любовь, Маша выкинула его, практически голого и босого, на мороз, при этом запугала каким-то отморозком. Дальше больше - когда его друзья, в высшей степени отличные ребята, из благородных побуждений попытались их помирить, Маша натравила уже на них банду каких-то бандитов, от которых "отличные ребята" еле ушли живыми. И теперь Маша им всем должна. Видимо, возмещение за моральный и физический ущерб - это уже добавил мой сарказм. Что должна Маша Артур пока не определился, но в скором времени обещал сообщить, и если Маша долг не отдаст, могут пострадать и она, и ее ребенок...

- Там было не "ребенок", там было "выб..." - В Машином голосе чувствовалась даже не истерика, а что-то гораздо более серьезное, нервный срыв, к примеру. Поэтому, не дав ей договорить, я резко перебила:

- Где там?

- В письме... - И тут письма...

- В каком письме?

- Мне на почту пришло, электронную...

- Служебную или личную?

- Служебную...

Это одновременно все и усложняло, и облегчало. Облегчало тем, что адрес служебной почты у нас указан на сайте и был написан на бейджах, которые мы с недавних пор носили на работе, мелким шрифтом, но прочитать можно было, и это значило, что близко Артур и его "ребята" подобраться все-таки не смогли. А усложняло тем, что, во-первых, узнать его мог кто угодно из читателей и посетителей сайта, и, значит, круг подозреваемых достаточно широк, а во-вторых, это означало, что кто-то приложил достаточно много усилий для этого, что, в свою очередь, обозначало серьезность намерений. Если бы хотели просто попугать, письмо было бы бумажным, и кинули бы его в Машин почтовый ящик или под дверь бы подкинули... Хотя бумажное письма - это почти улика... Сарказм хмыкнул и посоветовал мне меньше читать детективы... Но рациональное, которое и было главным автором этих размышлений, только отмахнулось. Оно привыкло из всего добывать информацию, даже из художественной литературы.

- Кроме письма еще что-нибудь было?- Рациональное взялось за ситуацию всерьез.

- Нет. Пока...

- Надо сделать, чтобы и не было...

- Что сделать?! - Угасшая было истерика вернулась и все больше походила на нервный срыв.

- Я что-нибудь придумаю...

- Ты уже придумала!.. - Теперь уже Маша меня перебила. Так вот оно что...

- Ты считаешь меня виноватой? - Что было бы, в общем-то, закономерно.

- Нет, но... - Маша, несмотря на надвигающийся нервный срыв, осталась Машей, слишком мягкой, чтобы меня напрямую обвинить.

- Я тебя понимаю, правда, я и сама чувствую свою вину.

- Лина, я вовсе...

- Маш, перестань. Я действительно виновата - надо было сразу догадаться, что от этого гада так просто не отвяжешься... Так что придется исправляться. Ты тут пока постой, приведи себя в порядок, а то увидят тебя наши кумушки, разговоров будет... А мне надо позвонить.

Услышав про кумушек, Маша начала вытирать слезы. К счастью, она относилась к той редчайшей категории женщин, которых слезы не превращают в красно-пятнисто-распухшеносых страшилищ, и последствия даже самых сильных рыданий видно не очень сильно.

Оставив Машу приходить в себя, я пошла звонить тому единственному человеку, который, как мне казалось, мог мне помочь. Звонила я, разумеется, Герману. Он, не перебивая, меня выслушал, помолчал и сказал, что это не телефонный разговор. Я была с ним полностью согласна, поэтому на предложение встретиться и все обсудить в спокойной обстановке, ответила согласием и безмерно удивила Германа просьбой за мной заехать. Он был в курсе моей ситуации на работе и относился к ней с пониманием, так что просьба действительно была необычной. На Германово молчаливое недоумение я, смеясь, предупредила, что он теперь экспедитор в цветочном магазине, и пообещала все рассказать при встрече.

Герман меня не подвел - заехал за мной на хоть и новой, но "Волге", без охраны. Он не вышел открывать мне дверцу машины, а открыл ее изнутри, а когда я села на переднее сиденье, поцеловал меня в щеку, чего никогда не делал. Я поймала в зеркале заднего вида его смеющийся взгляд и недоуменно приподняла брови.

- Ну как? Я справился с ролью твоего кавалера?

Что меня всегда восхищало в Германе, так это его проницательность. Не знаю, какими путями шла его логика, но он всегда, или почти всегда, приходил к верным выводам. Вот и сейчас Герман догадался, что он не просто так сменил род деятельности и вел себя в соответствии с обстоятельствами.

- Справился.

- Тогда, может, расскажешь, почему я им стал? У тебя есть в отношении меня какие-то планы? - За шутливой фразой и веселым тоном Германа чувствовалось некоторое напряжение. За всю историю наших с ним отношений ни он, ни я не выказывали ни малейшей доли романтического интереса, что устраивало нас обоих. И тут вдруг такая, довольно двусмысленная, ситуация.

- Расскажу, конечно. А что до планов?.. Только если они есть у тебя.

Услышав это, Герман облегченно вздохнул. Я ничем не рисковала. Как-то Герман мне сказал, что его сердце умерло вместе с моей теткой. То есть у него были какие-то женщины, разумеется, но... Все они были для тела, а не души. Пока мы ехали до моего дома, я рассказывала ему про Виолетту Степановну, Жанночку и то, почему мне вдруг понадобился "кавалер". Умолчала я только о букете, потомучто пришлось бы рассказывать и о том, кто и зачем его прислал. Герман слушал очень внимательно, посмеиваясь на самых веселых местах.

- Это все понятно, но ты же меня не за этим позвала. - Сказал он в конце.

- Не за этим. - Согласилась я и перешла от веселой части истории к грустной. Рассказав ему о Маше, я опять поймала его взгляд в зеркале. На этот раз его глаза не смеялись.

- Тут надо подумать. - Наконец сказал Герман.

В этой фразе не было ничего странного - решать какие-либо проблемы Герман с наскока не любил, он вообще считал, что большинство проблем, если в них до конца разобраться, не проблемы вовсе - но что-то, какое-то предчувствие, холодком пробежало у меня по спине, заставив поежиться. Не придав этому значения - а зря - я ответила:

- Конечно. Только не долго, ладно? Сам видишь, как все непросто.

- Вижу. - Произнес Герман задумчиво.

Я была уверенна, что он уже начал обдумывать ситуацию со всех сторон. Не став ему мешать, я всю оставшуюся дорогу до моего дома молчала.

- Приехали. - Прервал молчание Герман. - Целоваться под подъездом будем?

- Не думаю. Ты же знаешь, что кроме коллег у меня еще и соседи имеются.

- А я давно тебе говорил, что тебе надо отсюда съезжать. Нашла бы себе домик в пригороде - природа, красота, тишина, соседи за высоким забором... Я бы помог.

- Я подумаю. - Привычно ответила я.

Разговор этот Герман заводил действительно не первый раз. И я прекрасно знала, что кроме заботы о моем благополучии, Герман печется и о своем. Он ненавидел мою квартиру. Всеми фибрами души ненавидел, ведь моя тетка в ней уже не жила. Поэтому я не стала тратить время на приглашение Германа на чай, а сразу пошла домой. Ближе к подъезду ко мне присоединился Мист, и нас обоих уже совсем у подъездной двери искупали в презрении мои пожилые соседки. Я слегка поежилась, второй раз за вечер, очень уж концентрированным было презрение, Мист же и ухом не повел.

Мне хотелось провести тихий вечер - с книжкой, чашкой чая и пледом. И, поверьте, я прекрасно отдавала себе отчет, что просто не хочу даже прикасаться к ноутбуку. Отчет-то отдавала, но в тоже время злилась на себя за трусость, и на Даниловича - за то, что вмешивается, пусть и косвенно, в мою жизнь, нарушая ее привычный ритм.

В таких противоречивых чувствах я устроилась поудобнее и погрузилась в чтение. Все было как и в сотни вечеров до этого, разве что одну мою руку оккупировал Мист. Оказалось, что на нее очень удобно класть голову, а еще когда рука чешет шею, вообще хорошо. И все бы было замечательно, если бы я постоянно боковым зрением не замечала лежащий на журнальном столике ноутбук. Он, казалось, увеличился в размерах, а потом еще и начал мигать индикатором. Красный цвет говорил о том, что заряд кончается и мое любопытство, наконец, нашло весомый повод, чтобы в него заглянуть. Можно было бы, конечно, поставить ноутбук на зарядку, не открывая его, но спорить с любопытством стало в последнее время совершенно невозможно. Я уговаривала себя, что взгляну только одним глазком, вдруг что-то срочное - сарказм при этом злорадно хохотал. Я открыла почту и - мне должно быть стыдно за себя, я знаю - с разочарованием отметила, что новых писем от Даниловича не было. Что было, в общем, закономерно, ведь я сама задала условия, но... Что-то во мне хотело, чтобы он все же нарушил правила, чтобы дал мне повод еще раз пройтись по его гордости. Или хотя бы попытаться, надо быть честной с собой. Впрочем, повод пощекотать себе нервы мне вскоре представился и без участия Даниловича - через день мне позвонил Герман и назначил встречу. И тон его мне совершенно не понравился.

День 26

Встретились мы с Германом в тот же вечер в одном из наших обычных мест - маленьком кафе в центре города. У кафе была своеобразная репутация, что не мешало ему иметь прекрасную кухню и чудный интерьер, а может, наоборот, помогало. Хостес провела меня к столику, за которым уже сидел Герман, и по выражению его лица я поняла, что хороших новостей мне ждать не стоит. И так оно и было. Пока Герман коротко рассказывал мне про положение вещей, во мне росли недоумение и гнев на Артура. К концу рассказа они достигли такого размера, что могли бы захватить небольшую страну. Артур оказался еще большим подлецом. чем я о нем думала, хотя мне казалось, что больше некуда. Не знаю, откуда Герман черпал информацию, но суть была вот в чем - Артур был должен очень серьезным людям очень серьезные деньги. В качестве уплаты долга он предложил квартиру, Машину, разумеется. По условиям договора, квартира должна была освободиться через месяц после его заключения, но возникли вполне закономерные трудности - Маша съезжать не собиралась. Серьезным людям не нужны былипроблемы, и решение этого вопроса они оставили Артуру, великодушно продлив срок еще на две недели. До конца срока оставалось чуть меньше недели...

- Но это же мошенничество чистой воды... - Только и могла я сказать. - Маша никогда бы...

- Уверена? - Неожиданно жестко перебил меня Герман. Я уже хотела было начать доказывать Герману свою правоту, но осеклась на первом же слове. А действительно, уверенна ли я?

Задав себе этот вопрос, и очень постаравшись ответить на него честно, я вдруг поняла, что не уверена ни в чем. То есть в том, что Маша, в ее текущем состоянии, квартиру за долги Артура отдавать бы не стала, я была, конечно, уверенна. А вот в том, что было в начале их новых отношений...

- Вот именно. - Ответил на мои невысказанные сомнения Герман. - И нечего теперь никому не докажешь, понимаешь?

- Понимаю. - Я действительно понимала. Люди, тем более серьезные, занимающиеся подобными делами, могли виртуозно уходить от ответственности.

- И что же делать?

- Я бы посоветовал твоей подружке искать себе другое жилье. - Сказал Герман резко, почти зло.

Я посмотрела на Германа с удивлением. Такого тона он со мной никогда не позволял.

- Лина, я ничем не могу помочь. - Сказав это, Герман резко опустил голову, пряча лицо.

Мне вдруг стало ясно, что злится Герман не на меня, а на себя - я попросила помочь, а он не смог. Чем-то это напомнило мне ситуацию с Реми, и я невольно улыбнулась. Что-то не везет мне на прекрасных рыцарей.

- Я, правда, не могу, там такие люди завязаны, за тебя бы я еще вписался, а так... - Заговорил Герман, не поднимая головы, от чего слова звучали глухо. От волнения Герман перешел на "профессиональный" сленг.

- Не парься, - в тон ему ответила я. - Уверена, ты сделал все, что мог.

- Я клянусь тебе - все! - Герман, наконец, поднял голову, и на его скулах горели алые пятна, ни то от стыда, ни то от злости.

- Ну, придется тебе признать, что и ты не всесилен. - Я заставила себя улыбнуться.

- Придется. - Герман сказал это так тихо, что я скорее прочла по губам, чем услышала. Но следующие слова он произнес уже нормальным тоном. - Лина, ты же знаешь, я сделаю для тебя все, что в моих силах, и в память о Марго, и вообще... Но не в этот раз. там действительно очень серьезные люди. У меня даже выхода на них нет...

- Даже так? - Воистину вечер сюрпризов. Я искренне была уверена, что нет таких дверей в нашем городе, да и далеко за его пределами, которые были бы закрыты для Германа.

- А вот. Люди новые. Совсем новые. Главный у них... - Герман чуть закатил глаза, ни то в восхищении, ни то в ужасе, - а еще странно, что никто о них никогда не слышал, ни у кого и вопросов к ним не возникло...

Рациональное в моей голове забило в тревожный колокол - слишком сильно это все напоминало кое-кого.

- А как зовут? Откуда? - Я задала эти вопросы, почти зная ответы.

- Да кто их разберет? - Обреченно махнул рукой Герман, похоже, эти вопросы очень занимали его самого, а ответов на них не было. - Знаю только, что они не наши, совсем не наши.

Ну, еще бы. Даниловича, думаю, его собственные сограждане за своего давно уже не принимают. Как же я ненавидела его в тот момент... По сравнению с этой ненавистью, недавние чувства к Артуру были легким бризом, который едва колышет верхушки деревьев. Я вспомнила наш последний разговор с Даниловичем и его угрозы. Не мытьем, так катаньем, да? Решил обложить меня со всех сторон и начал с Маши? Добиться своего любой ценой?! Ну, это мы еще посмотрим. В моих висках застучал пульс. Герман, едва взглянув в мои глаза, вздрогнул, но тут же справился с собой, более того - чуть склонил голову набок и принялся изучающе смотреть на меня. И этот холодновато-ироничный взгляд его светло-голубых глаз меня отрезвил. Что я делаю? Зачем? А главное - как?

- Так и знал, что ты тоже. - Герман откровенно наслаждался моим недоумением, возникшим после этих его слов.

- Что тоже? - Только и смогла выдавить я.

Разбуженная Старая кровь ярилась в моих венах, не находя выхода. Я чувствовала себя так, будто злоупотребила энергетическим напитком - как после "энергетика", хотелось сделать что-нибудь, бежать куда-то, кричать, наконец. В общем, хоть как-то выплеснуть шальную энергию, переполнявшую меня.

- У Марго были такие же глаза.

- Такие же? - Приходилось выбирать - либо говорить очень громко, либо очень простыми фразами.

- Цвет другой, конечно, но выражение... - Герман сделал ударение на слове "выражение".

Ну да, "выражение"... Как еще объяснить, что чьи-то глаза ТАК меняют цвет.

- И ты знаешь, что это значит? - Старая кровь успокаивалась, фразы удлинялись.

- Не слишком. Марго особо не распространялась, да и я не настаивал. С ней вообще трудно было на чем-то наставать, чуть что - глаза как у тебя сейчас становились и все. Не поверишь, слова не мог сказать.

Чего же не поверю? Со мной еще и не такое было... В слух я этого, разумеется, говорить не стала.

- Лина, я не буду у тебя допытываться, что это и как. Я слово Марго дал. Но будь осторожнее, ладно?

-Осторожнее? - Я так опешила, что снова, уже без "помощи" Старой крови, вернулась к односложным вопросам.

- Да, осторожнее. Марго просила тебе передать, чтобы ты была осторожнее.

- Когда просила? - Я совсем запуталась. Получается моя тетка, знала о Старой крови, и, более того, была ее носителем, и предполагала, что я тоже...

- Незадолго до того, как ... - Герман осекся.

Ему все еще было трудно говорить, что моя тетя умерла. Или не умерла... То есть умерла, но совсем не так, как я думала...

- Такие слова не говорят просто так! Она что знала когда?.. Ее?!.. - Я не смогла закончить, но Герман все понял и без слов.

- Нет. - Его голос был тверд, хотя и очень печален. - Смерть наступила от естественных причин. Сердце, ты же знаешь. С ее-то работой... А слова... Разговор был совершенно случайным, мы говорили о тебе и этом твоем... Да, я знаю, что ты не любишь, когда о нем упоминают. Марго сказала что-то вроде того, что она рада, что все кончилось, а то она переживала, что все это не просто так.

- Не просто так? - Решительно, сегодня не мой день. Повторять окончания фраз за собеседником, может и эффективно для поддержания разговора, но выставляет меня в странном свете... Хотя меня оправдывало то, что история с "этим моим" была действительно настолько неприглядной, что, всплыв в разговоре, могла надолго отбить у меня желание говорить вообще.

- Марго все казалось, что он чего-то от тебя хотел... И сказала, что тебе надо быть осторожнее и просила передать тебе, если она вдруг забудет...

- И как бы ты мне предал, если мы познакомились только после?..

- Она хотела нас познакомить. - Герман слабо улыбнулся. - После того как я ее столько лет уговаривал, она согласилась на тебя, сказала, что ты воспримешь эту информацию адекватно, пофыркаешь, конечно, для порядка, ты ведь ежик... - Улыбка Германа стала чуть шире. - Но кроме этого она просила меня кое-что сделать... Марго оставила у меня одну вещь и сказала, что я однажды пойму, что с ней делать. И я совершенно ясно понял, что мне нужно отдать это тебе.

- Сейчас? - Мое любопытство стало даже больше моей ненависти к Даниловичу.

- Сейчас не получится. Поехали ко мне, это хранится у меня дома.

- Ладно, только поедем быстро.

- Договорились. - Герман почти смеялся, а я порадовалась, что смогла отвлечь его.

Да и сама отвлеклась. Мысли о Даниловиче были мне неприятны на физиологическом уровне - я аж содрогалась от негодования. Или отвращения... Или как вкрадчиво нашептывал мне сарказм - от страха... Приходилось признавать, что я действительно его боюсь. Боюсь того, с какой легкостью он может сломать жизнь человека, виновного только в том, что сблизился со мной. На фоне этого у меня появилось чувство вины перед Машей. Не так уж она была не права, когда избегала меня...

С этими мыслями я совершенно бездумно вышла из кафе, не поспорив привычно с Германом по поводу оплаты счета, села к нему в машину, машинально поздоровавшись с водителем и охранником, и всю дорогу бессмысленно смотрела в окно, не замечая окружающего пейзажа. А зря, посмотреть было на что.

День 27

Герман жил в самом респектабельном районе нашего города. Фактически, это был пригород, в котором селились только те, у кого хватило бы денег на покупку участка и возведение здесь дома. А таких было немного, учитывая стоимость земли и негласное соревнование "кто кого перестоит". Соревнование это началось буквально с первых же домов и до сих пор велось, с переменным успехом. Так что на довольно небольшом пространстве сосредоточились, казалось, все стили и направления, когда-либо существовавшие в архитектуре. Тут были и готические замки, и греческие храмы, и сооружения из стекла, в которых не сразу и угадаешь дом, и асьенды, и терема, и даже одно бунгало. К счастью, Герман свой дом купил, а не строил, а предыдущий хозяин дома то ли не захотел участвовать в этой "гонке сооружений", то ли посчитал, что дом в современном стиле - немного камня, немного дерева, много стекла, удачно вписано в ландшафт - достаточно хорош, чтобы обеспечить своему хозяину шансы на победу. Я пришла в себя, только когда мы зашли на участок, окружающий дом Германа. И это было крайне своевременно, потому что за каждым кустом, за каждым пригорком меня подстерегала нешуточная опасность. Вернее три опасности. Три почти стокилограммовых, мохнатых и слюнявых опасности. И появиться они могли в любой момент. Краем глаза я заметила мелькнувшую в темноте белую шерсть и постаралась занять позицию поустойчивей. Через мгновение вокруг меня уже бушевал черно-бело-рыжий вихрь. Герман шагнул в сторону, чтобы без помех наслаждаться зрелищем. А зрелище было еще то... Почему его собаки - чистокровные, прошедшие все возможные курсы дрессировки, суровые сторожевые собаки - так себя вели, не могли сказать, наверное, даже заводчики этих самых собак. Не то, чтобы их мнением кто-то интересовался, но было бы интересно услышать их объяснения, потому что когда Герман покупал собак, его клятвенно уверяли, что серьезнее этих собак никого нет. И теперь эти "серьезные" собаки описывали вокруг меня круги, взлаивая, припадая на передние лапы и периодически предпринимая попытки облизать мне лицо. Когда это случилось в первый раз, Германа чуть удар не хватил, так испугался. Со стороны это смотрелось действительно страшно - огромные собаки прыгают вокруг человека, клацая челюстями, роняя слюну с клыков... Хотя первая наша встреча была, конечно, не такой бурной. Собаки тогда были в вольере, меня издали им показали, дали понюхать мой шарф, и специально приставленный к ним человек разъяснил им, что я "своя" и есть меня не стоит. Кстати, с этим "специально приставленным", вернее с его отставкой, как мне кажется, и связана любовь Германовых собак ко мне. Дело было несколько лет назад, когда во время одного из приемов, на которых я присутствовала в качестве приложения к Герману, мне захотелось подышать свежим воздухом. Вернее, я просто смертельно устала от бесконечной болтовни, неискреннего смеха и обстановки в целом. Я вышла сначала на террасу, но там было не намного тише - часть гостей вышла обсудить насущные проблемы и разговаривала на повышенных тонах. При моем появлении обсуждение резко стихло, и по лицам его участников я поняла, что разговор явно не для моих ушей. Я извинилась, мило улыбнулась и поспешила уйти. Хотя идти было, в общем-то, некуда - либо возвращаться в помещение, либо спускаться с террасы на участок. Возвращаться мне, понятное дело не хотелось, поэтому пришлось выбрать участок. Сначала я хотела посидеть в беседке, к которой вела тропинка, начинающаяся от конца террасы, но оказалась, что беседку уже заняла какая-то парочка. Еще раз извиняться за мое появление мне не хотелось, тем более судя по их действиям, их общение вот-вот должно было перейти на качественно другой уровень. Так что я оказалась в одной из тех неловких ситуаций, когда и возвращаться глупо, и дальше идти странно. Но так как странной мне нравилось быть больше, чем глупой, я все-таки пошла дальше. Что было весьма опрометчиво, так как, стоило мне только сойти с мощенной камнями дорожки на траву, как каблуки моих туфель увязли в дерне. Чувствуя, что мое "странно" рискует превратиться в "глупо", я, стараясь не наступать на пятки, упрямо пошла вперед, делая вид, что со мной все в полном порядке и вообще - как прекрасно вот так побродить по травке. К счастью, долго изображать восторг по этому поводу мне не пришлось, поскольку довольно быстро я дошла до хозяйственных построек, которые окружало чудесное, твердое, лишенное всякой травы пространство бетона. Но радость моя была омрачена жуткой картиной, которую я увидела. "Специально приставленный" ходил вдоль собачьих вольеров и методично бил алюминиевой битой по металлическим столбам, к которым крепилась металлическая же сетка. Звук от ударов был невыносимый. Собаки, которых он раздражал еще больше, чем меня, с рычанием бросались на сетку, в тщетной попытке прекратить свои мучения. Я, вздрогнув от очередного удара, крикнула:

- Вы что, ненормальный? Что вы творите?!

"Специально приставленный" обернулся, обложил меня матом так, что не будь я в ярости, точно покраснела бы, и вернулся к своему занятию.

- Прекратите немедленно! Вы что не видите, что они с ума сходят?!

На что мне ответили, что мне не следует соваться не в свое дело, собакам это полезно - злее будут, а ему все равно, что со мной делает Герман, он бы сделал это лучше, причем прямо сейчас, а если я буду против, так он мне быстро объяснит, где мое место. Потом что-то про буржуев, которое жируют, когда простые люди концы с концами еле сводят...

В середине этой тирады, я поняла, что говорящий, мягко говоря, не в себе. Понять можно было и раньше - ни один работник Германа в здравом уме не стал бы так со мной разговаривать - моя логика была усыплена двумя бокалами шампанского, а потом и вовсе отключилась, потому что следующий мой порыв ни она, ни здравый смысл, он же рациональное, не контролировали.

Я бегом преодолела разделяющее меня со "специально приставленным" расстояние и перехватила занесенную для очередного удара биту... Потом я, конечно, поняла, насколько опрометчивым, если не сказать идиотским, был мой поступок. Попытка помешать вымещать обиду на весь мир пьяному, большему меня в полтора раза, разъяренному мужику с битой могла окончиться для меня в лучшем случае реанимацией. Но в тот момент я даже не задумалась об этом, я тогда вообще не думала... Именно этим и объясняется то, что вместо того, что бы убежать или хотя бы позвать на помощь, я открыла дверь вольера, благо она была рядом.

Собаки тут же воспользовались предоставленной возможностью. Две метнулись к "специально приставленному", совершенно проигнорировав его попытки защититься битой, а третья, мягко оттеснив меня к сетке, встала между мной и кучей, в которую превратились один человек и две собаки. На секунду мне показалось, что человека сейчас порвут на много маленьких человечков, вернее кусочков, но надо отдать должное собакам - какой бы он не был, человек оставался "своим", и причинять ему вред собаки не стали. Серьезный вред, конечно. Руку с битой они ему все-таки повредили, но ничего такого, с чем бы не справилась современная медицина.

Через пару минут все было кончено - "специально приставленный" был обезврежен и зафиксирован, а я была под надежной охраной от возможной опасности. Еще через пару минут к нам прибежали охранники, у которых на пульте сработало оповещение об открытии вольера с собаками. Еще через некоторое время меня на кухне нашел Герман, бледный и растерянный. Я вяло отнекивалась от попыток его домоправительницы напоить меня успокоительным и обрадовалась ему как счастливому избавлению. Герман увел меня в одну из комнат для гостей, усадил на кровать и потребовал рассказать, что случилось. Я рассказала, правда, сначала ему пришлось выслушать все, что я думаю о его подборе персонала, внешней охране, которая странно патрулирует внешний периметр, и камерах, которые стоят не в тех местах.

- Причем тут охрана и камеры? - Только и спросил Герман изумленно.

- А при том, что там никого не было! - Почти плача выкрикнула я. И все-таки расплакалась.

Потом выяснилось, что охраны не было потому, что почти все были стянуты к дому, а камеры, конечно, все зафиксировали бы, если бы не были отключены. Отключил их, кстати, "специально приставленный", теперь уже бывший, чтобы без помех вести воспитательную работу с собаками. Он же отправил двух охранников, которые должны были находиться в той части участка в дом, заверив, что справится сам, а если случится что-то непредвиденное, откроет вольер и выпустит собак. Охранников уволили, а что стало со "специально приставленным" я до сих пор не знаю, и знать не хочу, в общем-то. Тем более выяснилось, что подобное происходило неоднократно, похоже, что в один прекрасный момент он бы просто спустил собак на гостей согласно своим представлениям о социальной справедливости...

А собаки, к которым приставили, наконец, квалифицированного кинолога, с тех пор впадали при виде меня в неописуемый восторг и не успокаивались, пока я уверяла каждую из них, что они "хорошие собачки", начесав им уши, а иногда и пуза. Первый раз, как я уже говорила, было немного странно, но потом все привыкли и собак специально выпускали, когда я приезжала. Кинолог говорил, что собаки этой породы очень памятливые и никогда не забывают ни зло, ни добро. И, поскольку в остальное время они вели себя образцово, им позволяли так "выпускать пар".

Начесав собак за ушами и сделав "страшные глаза" ухмыляющемуся Герману, я, держа руки подальше от себя, поспешила в дом, чтобы поскорее добраться до ванной комнаты. Герман привычно пошел вперед, открывая передо мной все необходимые двери. Собаки несколько охладили мое любопытство, я и почти забыла зачем, собственно, приехала. Но стоило мне помыть руки и оглядеть себя в зеркале, как любопытство в паре с нетерпением завладели мной полностью.

Я прошла в гостиную - огромную комнату с двумя стеклянными стенами-окнами, которые превратились в огромные зеркала - за ними было темным-темно, и только кое-где виднелись крохотные огни фонарей... В этих "зеркалах" отражалась вся гостиная и мы с Германом, только цвета были приглушены, и от этого отражение казалось какой-то параллельной реальностью, в которой все и все не так, как в нашей. Возможно, именно этим и объяснялось то состояние двойственности, в котором я вдруг оказалась. С одной стороны мне безумно хотелось узнать, что же оставила мне тетка, с другой же - мне было страшно. Подсознательно я чувствовала, что это станет еще одной ступенькой в той башне, в которую меня хочет посадить Данилович, и в которую я сама так охотно иду в последнее время, все больше и больше увлекаясь своей Старой кровью.

Герман сидел на одном из низких диванов, рассеянно глядя на окна. Увидеть он там все равно ничего не мог, интерьер его собственной гостиной, пусть и в "параллельно-реальном" виде его вряд ли интересовал, за мной он глазами не следил, так что я сделала вывод, что Герман всеми силами старается не видеть лежащий на кофейном столике предмет.

Подойдя поближе, я увидела, что предметом оказалась шкатулка темного дерева с инкрустацией перламутром на крышке. Я смутно помнила, что такая была у тетки. Я подошла к дивану и села рядом с Германом. Он перевел глаза на меня, а потом показал взглядом на шкатулку.

- Можно? - Спросила я почему-то шепотом.

- Бери, она твоя. - Голос Германа был не намного громче моего. Но если мне стискивали горло робость и страх, то ему - горе.

Не знаю, сколько минут мне потребовалось, чтобы, наконец, взять в руки шкатулку, но открыв ее, я не почувствовала ничего. Мне казалось, что я должна была испытывать восторг, удивление, страх, печаль... Хоть что-нибудь... Но ничего подобного, может только разочарование немного... За то время, пока я думала о природе того, что оставила мне тетка, а потом и о содержимом шкатулки, я так и не пришла к одному выводу - что же это может быть. Версии были одна фантастичней другой, но почему-то мне и в голову не приходило, что это будет письмо.

Да, письмо. Длинный белый конверт без подписи. Впрочем, вынимая дрожащими руками его из шкатулки, кончиками пальцев я успела почувствовать что-то еще, лежащее под письмом. Решив письмо оставить "на потом" - на самом деле, мне, надо признаться, было страшно - и положив его рядом с собой на диван, я поспешила достать из шкатулки последний оставшийся в ней предмет.

Это был футляр, в котором обычно хранят драгоценности. Большой, темно-синий, почти черный, он был довольно увесистым, и я поспешила его открыть. А какая бы женщина устояла? Открыв его, я на мгновение перестала дышать, а глаза мои наполнились слезами. На белом атласе внутри футляра лежал гарнитур из белого золота и дымчатых кварцев - серьги, колье и браслет. Этот гарнитур мы с тетей и матерью увидели, когда искали "что-нибудь такое" к выпускному платью. Тетя сразу решила, что он подойдет идеально и уже собралась его купить, как моя мать едва ли не силой увела нас из того салона, сердито выговаривая тете, что, мол, негоже покупать девчонке такие подарки, тем более что она итак потратилась на платье. Платье мне действительно оплачивала тетка. Она заявила, что "первый бал - это совершенно особенное событие, и идти на него в "покупном" платье себя не уважать!". Поэтому платье мне, в отличие от многих моих одноклассниц, которые просто купили понравившееся, шила на заказ одна из лучших портних нашего города, и получилось оно восхитительным. Но я никак не могла отделаться от мысли, что тот гарнитур сделал бы меня совершенно неотразимой, и, может быть, тогда бы... Резко оборвав воспоминания, которые грозили потечь в очень неприятном направлении, я сморгнула слезы и закрыла футляр. Моя тетя всегда все делала по-своему - она решила, что этот гарнитур должен быть у меня, и он у меня оказался. Так или иначе.

Любопытство, победив, как, впрочем, и всегда, страх, все же заставило меня взять конверт и достать оттуда сложенные втрое листки бумаги, исписанные тетиным почерком. Похоже, сегодняшний вечер был вечером слез и разочарований. Я читала письмо и плакала. И, позор мне, разочаровывалась. Первой мыслью, пришедшей мне в голову, когда я его доставала из конверта, была - "сейчас все станет ясно". Не стало. Видимо, письма, приносимые в трудных жизненных ситуациях таинственным поверенным, появляющиеся в ящиках письменных столов, папках с бумагами, банковских ячейках или еще как-нибудь попадающие в руки заинтересованных лиц и проливающие свет на события, бывают только в книгах... Теткино письмо загадало еще больше загадок, чем было до него. Нет, в нем было признание, что тетка всегда ощущала в себе "что-то такое"... И рассказ о том, как она научилась "этим" пользоваться и как "это" не раз и не два помогало ей в жизни. И то, что благодаря "этому" в ее жизни были некоторые сложности. И то, что из-за "этого" ею интересовались странные личности. В общем, много всего и ничего конкретно. Хотя информация о "странных личностях" была интересной... Я было подумала, что Данилович и тут отличился, но быстро поняла, что неправа. Данилович при нашей первой встрече был явно удивлен самим фактом моего существования. Если бы он что-то знал о моей тетке, то и обо мне имел бы представление, с его-то талантами...

Перечитав письмо еще раз, я заметила некоторые детали. Текст был без обращения и, в общем-то, мог быть адресован кому угодно; цвет чернил несколько раз менялся, словно письмо писали не за один раз; да и сам почерк - сначала аккуратный, а ближе к концу более небрежный - говорил о том, что письмо было скорее черновиком. Черновиком, который не успели дописать. Или не хотели. Сомневаюсь, что если бы тетка была жива, она поговорила бы со мной на эту тему. Память, меж тем, подкинула воспоминание о недавнем разговоре с Германом. Он говорил об опасениях моей тетки относительно... Думать об этом не хотелось, но нужно было выяснить все до конца. Я тронула Германа за руку, привлекая к себе внимание - все это время он неотрывно смотрел на черноту за окнами.

- Герман, ты говорил, что Марго чем-то не нравились мои отношения с .... - Голос подвел меня все-таки.

- Да чем они могли нравиться?! - Ответил Герман резко. Наверное, даже резче, чем собирался, потому что сразу извинился, - прости! Ты сама знаешь, как я к этому отношусь.

Я знала. Когда я ему рассказала, хотя, подозреваю, уже все знал сам, Герман любезно предложил мне помощь устранении проблем. Устранении во всех смыслах. Я отказалась, разумеется, но соблазн был велик.

- Нет, ничего такого она не думала. - Продолжил Герман. - Она проверяла. Он просто самый обычный подонок.

На последнем слове я чуть скривилась. Герман говорил чистую правду, но всегда неприятно, знаете ли, осознавать, что потратила годы жизни на подонка...

- Точнее, она может и думала по началу, что все не просто так, но потом убедилась, что все действительно то, чем кажется.

- Убедилась? - Переспросила я. Глупо, конечно, но мысли мои метались, как испуганные рыбки в аквариуме, так что ждать от меня чего-то умного было бессмысленно.

- Я так понял, что она разговаривала с ним, после... инцидента. - Пауза у Германа получилась очень драматической.

Да уж, "инцидент" был и в правду запоминающимся... Говорить об этом совершенно не хотелось, поэтому я только кивнула. Герман тоже, видимо, не горел желанием это обсуждать, так что какое-то время мы сидели молча. Я пыталась унять разбушевавшиеся эмоции и привычно отгородиться от ноющих болей в моем на совесть собранном разбитом сердце, Герман сидел, уставившись в одну точку. Я мгновенно позабыла о состоянии моего сердца, когда поняла, КУДА именно смотрит Герман. А смотрел он на шкатулку. И взгляд его был совершенно больным. Не знаю, какую роль играла эта шкатулка в их отношениях, но Герман был явно к ней сильно привязан, так что я первая нарушила тишину:

- Я оставлю ее тебе.

- Что, прости? - Герман с трудом оторвался от созерцания шкатулки и посмотрел на меня.

- Я оставлю шкатулку тебе.

- Она твоя. - Сказал Герман глухо. - Марго оставила ее тебе.

- Она ваша. Марго оставила мне содержимое.

- Я подарил ее Марго с первых денег, которые заработал "честно". Она сказала тогда, что это самый дорогой подарок... - Голос Германа становился все глуше и глуше, а конец фразы я едва услышала.

У меня на глазах появились, высохшие было, слезы. И сквозь их пелену я увидела, как Герман медленно тянет руку к шкатулке и, дотянувшись, осторожно гладит ее крышку кончиками пальцев.

- Я поеду?.. - В тоне моем вопрос и утверждение смешались в равных долях. Двойственность этого вечера опять овладела мной. Я знала, что мне нужно уйти и оставить Германа наедине со своими воспоминаниями, но чувствовала, что ему нужна помощь, чтобы эти воспоминания не захлестнули его с головой. Но выбор оставался за ним, и мне придется ему подчиниться - Герман не Маша, ему не навяжешься.

- Да? Я распоряжусь насчет машины. Я бы сам тебя отвез, но...

- Я все понимаю.

- Спасибо.

Я не стала уточнять за что.

Через несколько минут машина была подана, а еще через двадцать минут я была уже дома. Водители у Германа были превосходные. Мист обижено смотрел на меня из своего домика, ему не нравились мои вечерние отлучки. Его Своенравие даже не пришло ко мне на кровать, когда я, наконец, легла спать. А перед сном... Да, я примерила гарнитур. А кто бы устоял на моем месте? И да, он сделал меня совершенно неотразимой. Даже в клетчатой пижаме.

День 28

День не задался с самого утра. Сначала я наступила на хвост Миста, который тот подсунул мне под ногу. Вы когда-нибудь извинялись перед котом? Очень неоднозначное занятие. Мист меня, кажется, не простил, так что из дома мы выходили как поссорившиеся супруги - не глядя друг на друга. Когда я об этом подумала, сарказм тут же хмыкнул и вынес вердикт - для полного счастья мен не хватает еще 39 котов, а вот когда они у меня будут, я достигну полной гармонии, раз уж сравниваю себя и Миста с супружеской парой. Я хотела было ответить что-нибудь про стереотипы, но поняла, что разговаривать с собственным сарказмом еще неоднозначнее, чем с котом. Поэтому на работу я шла в унынии - и кот не простил, и сарказм уел.

Работа радости не добавила - конец года, все "на ушах". Я невольно вспомнила то щемящее чувство ожидания Нового года, которое в детстве появлялось у меня в это время... Сначала это чувство изрядно потрепалось, воюя с предсессионной паникой, в университете, а потом, заваленное отчетностью на работе, совсем потускнело. И все же я невольно улыбнулась, глядя на пролетающие за окном снежинки. Может в это раз повезет, и этот снег задержится дольше, чем его предшественник, который, выпав ночью, к утру уже растаял. Город в снегу всегда ассоциировался у меня с праздником.

Маша сегодня взяла отгул, так что поговорить у меня с ней не получилось. Собственно, поговорить мне надо было совсем не с ней, но мне хотелось быть уверенной, что это именно мошенничество, а не Машина слабость. И уж тогда... На этом "тогда" мои мысли буксовали. А что тогда? В полицию обращаться? Если Герман ничего сделать не может, то вряд ли там мне помогут, тем более я не потерпевшая и даже не кандидат в потерпевшие. Оставалось только один вариант. И, глубоко вздохнув, я совершила должностное преступление. Средней тяжести. Я открыла свою личную электронную почту и написала письмо по слишком хорошо знакомому адресу - "Я хотела бы с вами встретиться". Вообще, нам очень не рекомендовали использовать рабочие компьютеры в личных целях, но нетерпение и желание разобраться с этим делом так сильно за меня взялись, что я наплевала на правила. Можно было, конечно, проделать это и с телефона, но вай-фай в этой части здания был плохонький, а ходить с телефоном в руках в поисках сигнала, как лозоходец с прутиком в поисках воды, значит нарваться на лишние вопросы. Ответ "вай-фай ищу" никогда не признавался удовлетворительным, за ним неизменно следовали "зачем?" и, иногда, лекция о вреде вай-фая и его негативном влиянии на организм. Так что я опасливо оглядывалась, кусала в нетерпении губы и ждала ответ. Ждать пришлось достаточно долго. Я даже почти обиделась - мне казалось, он должен быть более заинтересованным... Но рациональное напомнило, что ему очень давно не шестнадцать лет, и он вряд ли будет ежесекундно заглядывать в почтовый ящик в надежде на письмо от девушки, которую он ... тут я рациональное перестало слушать, потому что то, что было после "он" настолько действительности не соответствовало, что было странно что это говорит именно рациональное. Хотя образ томящегося ожиданием и изнывающего от нетерпения Даниловича заметно подняла мне настроение. Интересно была ли в его жизни та, чьих писем он так бы ждал?.. Любопытство тут же принялось строить версии, над которыми я, каюсь, начала было всерьез размышлять, но тут - как это часто бывает, когда случается то, чего перестаешь ждать - пришел ответ. Одна строчка, три слова, один знак, но мое сердце забилось, как сумасшедшее.

"Где и когда?"

Едва сердце немного унялось, я серьезно задумалась. Если на вопрос "когда?" был вполне закономерный ответ "как можно скорее", то вопрос "где?" совершенно выбил меня из колеи. Действительно где? Не то чтобы я всерьез опасалась Даниловича, но встречаться с ним наедине мне совершенно не хотелось. Тем более разговор нам предстоял непростой, очень непростой. Мысли о разговоре меня совсем расстроили. Что я ему скажу?.. А что он мне ответит?.. Но решив, что импровизация наше все, я все-таки вернулась к вопросу "где?". Можно было пойти проторенной дорожкой и пригласить его куда-нибудь поужинать, но перед моими глазами встала картина погнутых столовых приборов в "Лунных озерах", и я от этой идеи отказалась. К тому же, вряд ли я смогу есть до разговора, а после и подавно. Осторожность твердила, что это непременно должно быть людное место, но рациональное неприменуло заметить, что разговор вряд ли удастся провести в "теплой, дружеской обстановке", и в людном месте мы наверняка привлечем к себе внимание, сверх того внимания, что привлекал Данилович сам по себе. Получался замкнутый круг... И мысли мои, волей неволей, возвращались к тому, что я ему скажу... Требовать бесполезно, просить тем более... Торговаться?.. Единственное, что я могу предложить и что его заинтересует, было слишком высокой ценой... Или не слишком?.. В конце концов, пусть и косвенно, но я была виновата в той ситуации, в которой оказалась Маша... Но приходилось признаваться самой себе, что я слишком эгоистична, чтобы заплатить эту цену... А Данилович слишком деспотичен, чтобы вот так просто снять меня с такого надежного крючка... И тут голос подала логика - а с чего я взяла, что крючок действительно есть? Ситуация вполне могла быть организованна Даниловичем, но зачем? Чтобы она сработала так, как надо, он должен быть совершенно уверен в моей реакции на нее. Иначе, зачем напрягаться? А откуда у него такая уверенность? Он не достаточно хорошо меня знает, чтобы предугадывать мои реакции. Или знает?.. Вспомнив про его методы добывания информации, я невольно поежилась. А что если он действительно знает меня лучше, чем я думаю?.. Но почему тогда Маша?.. Почему не я сама, мать с отчимом, родственники, знакомые?.. Вариантов много, так почему именно Маша?.. В этом не было смысла. Когда афера начиналась, меня и Машу связывали только рабочие отношения. Даже если Данилович чудовищно проницателен, он не мог так загодя продумать ситуацию, предугадать, что я вдруг решу, что дела Маши меня касаются, и кинусь ей на помощь? А если и мог, то с чего он решил, что я действительно настолько проникнусь сочувствием к ней, чтобы обменять ее спокойную жизнь на мою? Я сама не была в этом уверена. То есть я сделаю все, что в моих силах, но идти до конца... Да, это не делало мне чести, но я действительно не была готова... И возникал вопрос - знал ли об этом Данилович? Он-то точно бы на такое не пошел... Или пошел?..

И вместо ответа с указанием места и времени, я послала совершенно нерациональный вопрос - "я вам очень нужна?"

К моему удивлению, ответ пришел почти мгновенно. Похоже, я все-таки заставила Даниловича ежесекундно проверять почту... Сарказм, правда, тут же напомнил мне про звуковое оповещение о "входящих". Ни мне, ни гордости это напоминание не понравилось.

Затаив дыхание я открыла письмо, сердце ожидаемо сделало кульбит при виде одного только слова - "очень". И сама не понимая, что делаю, я написала - "а на что вы пойдете ради этого?". Надеюсь, он правильно поймет, потомучто я не совсем понимала, что и зачем я делаю.

"А вы чего-то хотите?"

С чего он это взял? Сарказм только посмеялся моей наивности.

"Я хочу знать, что бы вы сделали или не сделали"

"Я прилагаю нечеловеческие усилия, чтобы не делать ничего. Этого достаточно?"

"Совсем ничего?"

"Вы разочарованны?"

Я была озадачена. "Ничего"?.. А как же ... ? Или... И тут мне впервые пришла мысль, что Данилович тут совершенно не при чем, и что я поддалась предубеждению, как и тысячи людей до меня. И если это так, то... Только мысль о том, насколько сильно могла ошибиться, вызвала у меня такое чувство стыда, что я едва могла дышать. Те чувства, которые я питала к Даниловичу, вдруг обратились на меня саму. Я себя ненавидела в этот момент и была себе отвратительна. Но самолюбие быстро справилось с этой проблемой, не то, чтобы оно у меня было таким уж сильным, но в таких случаях оно неизменно брало свое, за все те случаи, когда ему приходилось отмалчиваться. Оно и донесло до меня, что может быть, я ошибаюсь, а может, и нет, и сама вероятность того, что я могу ошибаться - а она, без сомнения существовала - дает мне право думать о Даниловиче и чувствовать к нему все, что я захочу. И пусть это было и неправильно и эгоистично на сто процентов, но я хотя бы задышала нормально.

Я уже было принялась придумывать ответ, как пришло еще одно письмо.

"У вас проблемы, Лина?"

Я удивленно заморгала. Проблемы? А это он с чего взял? Сарказм даже не посмеялся. Логичнее всего было спросить Даниловича, что я и сделала. Ответ пришел почти сразу, видимо, Даниловичу все же было не чуждо чтение мыслей, и писать он его стал сразу после предыдущего.

"Мне так показалось. У меня возникло ощущение, что вы хотите меня в чем-то обвинить. Скорее всего, у вас что-то произошло, и вы ищите, кто в этом виноват. А поскольку я для вас воплощение абсолютного зла, вы выбрали на эту роль меня"

Это было неожиданно. Стоило мне подумать о чудовищной проницательности Даниловича, как он мне ее продемонстрировал. Сомнения всколыхнулись во мне с новой силой. А может, все-таки он причастен?.. Но на прямой вопрос смелости у меня не хватило. Вернее, ее не хватило на принятие возможного ответа. Поэтому я решила перевести разговор на другую тему, извечным женским способом.

"И вовсе не абсолютным"

И Данилович попался.

"Неужели?"

"На абсолютное зло вы не тянете. В моей картине мира, по крайней мере"

"Вы ждете от меня уверений в обратном?"

С "попался" я погорячилась. Как не крути, опыта у Даниловича побольше моего. Но так просто сдаваться я не собиралась.

"А вам так хочется быть абсолютным злом в моей картине мира?"

"О том, чего мне хочется, я с удовольствием рассказал и показал бы при личной встрече"

О, если бы я была мужчиной, это был бы удар ниже пояса. Или, скорее, удар дубиной в фехтовальном поединке. Или я что-то неправильно поняла?...

"Вы мне уже показывали. Спасибо, но мне достаточно одной демонстрации"

"Это была бы совершенно другая демонстрация. Вам бы понравилось"

Нет, поняла я все правильно. Но вот так, неприкрыто, напрямую...

"Не думаю"

"Я всегда готов это вам доказать"

Тоже мне пионер...

"Хорошо, пусть это будет аксиомой"

"Как вам будет угодно. И вы не ответили на мой вопрос - у вас проблемы?"

Надо же, какой мы вдруг стали покладистый...

"И что вам до моих проблем?"

"Вам стоит только сказать"

"Сказать или попросить?"

"А есть разница?"

"Разумеется. Выполненная просьба делает меня должницей"

"Вы - продукт феминистического общества, Лина. Женская просьба - закон для мужчины"

"Рядом с таким фразами обычно писали, что воля мужчины - закон для женщины. Из-за них феминизм и возник"

"Так вы феминистка?"

"Нет. Я не верю в равенство полов. Женщины несоизмеримо лучше мужчин"

Молчание было мне ответом. И когда я окончательно перестала надеяться, пришло письмо.

"Вы правы, Лина. Несоизмеримо"

Вот и что с ним, с таким, делать? Хотя это всего лишь слова... Чего только не скажешь для достижения цели?.. И это все равно не снимает вопроса - где нам с ним встретиться? Рациональное, правда, высказалось в том духе, что "а зачем встречаться-то при таких раскладах?", но подозрительность парировала, что ничего еще не ясно и надо бы разъяснить... И прежде чем рациональное начало спор с подозрительностью и окончательно меня запутало, я заметила, что пришло еще одно письмо.

"Мы несколько отвлеклись. Так какие у вас проблемы, Лина? "

Мы отвлеклись?! По-моему, кто-то усиленно и целенаправленно отвлекал меня своими более чем прозрачными намеками! И достиг своей цели, если уж быть честными. И стоило этому кое-кому об этом сказать...

"Не удивительно, что мы отвлеклись. Вашими-то стараниями..."

"Вас отвлекают такие вещи?"

"Я же, как мне кажется, ясно выразилась в прошлый раз. Мне не нужен любовник, в вашем лице"

Отправив это, я в ту же секунду пожалела об этом. Кто меня тянул за язык, вернее за пальцы?! Он мог совсем не это иметь в виду, несмотря на всю прозрачность его намеков!.. Как же мне было стыдно в тот момент...

И было бы странно, если бы в этот момент меня не отвлекли... За моей спиной послышались шаги и покашливание, которое безуспешно притворялось деликатным.

- Линочка, можно вас на секундочку? Если вы не заняты, конечно. - Голос Виолетты Степановны так и сочился медом. Медом, собранным с аконита.

Я поспешно свернула вкладку с почтой, но, боюсь, она все же заметила, от чего меня отвлекает.

- Для вас не занята, конечно. - Голос меня, кстати, почти не подвел.

Я обернулась к Виолетте Степановне и постаралась изобразить на лице выражение крайней заинтересованности. Судя по ее поджатым губам, я перестаралась.

- Вы, Линочка, не подумайте, что я придираюсь, но в вашем отчете ошибка. - Виолетта Степановна с такой же, как и ее голос, аконитовомедовой улыбкой протянула мне лист бумаги.

Я и не думала. Я знала - придирается, причем, совершенно не скрывая этого. Собственно, чего-то подобного я и ожидала от нее. Но как же не вовремя...

- Да? - Преувеличенно удивленно спросила я, беря листок и пробегая его глазами.

Ошибка при беглом просмотре не нашлась. Я вчиталась - безрезультатно. То ли моя голова была забита Даниловичем настолько, что я разучилась воспринимать печатный текст, то ли ошибки там все-таки не было. Виолетта Степановна терпеливо ждала, правда, всем своим видом демонстрировала удрученность моим скудоумием.

- Простите, я, видимо, замоталась - совершенно не могу найти ошибку. - Самым невинным тоном "покаялась" я. И, разумеется, попалась. Хотя та яма, в которую меня загоняли, разве что сигнальными огнями не освещалась...

- Повнимательнее надо быть, Линочка... - Начала было Виолетта Степановна и запнулась. Видимо в "домашнюю заготовку" срочно вносились коррективы. - На работе нужно работать, а не о посторонних вещах думать. - Ну да, разве можно упустить то, что практически поймала меня на "горячем"? Не удивлюсь, что к вечеру докладная будет готова, и хорошо еще, если только на имя заведующей отделом, а не директора.

- Разумеется, Виолетта Степановна. Вы правы, повнимательнее. - Я поймала себя на мысли, что копирую Даниловича и от злости на себя резко выпалила: - так где ошибка?

Виолетта Степановна на мгновение опешила, а потом, с нескрываемым удовольствием, почти на распев изрекла:

- Слово "отчет", Линочка, пишется с буквой Ё.

Я выдохнула, посчитала до десяти и обратно, и так же "сладко" ответила:

- В официальных документах, Виолета Степановна, буква ё употребляется в случаях возможного неправильного опознания слова, У вас затруднения с опознанием слова "отчет"?

Виолетта Степановна от такой моей наглости отпрянула от меня подальше и начала хватать ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. Пару раз она пыталась что-то сказать, но всякий раз захлебывалась возмущением от моего вопиющего хамства. Наконец, Виолетта Степановна справилась с собой и выдала, сорвавшись, правда, в конце фразы почти в ультразвук:

- Да как вы смеете?! Как вы смеете так со мной разговаривать?!

- Как так? - Я была саманевозмутимость. Внешне, по крайней мере.

Виолетта Степановна опять потеряла дар речи. В принципе, я была в своем праве. Если уж выдвигаешь необоснованные претензии, то будь готов к тому, что отклонят их, мягко говоря, невежливо. Возможно, она рассчитывала то, что я из уважения сделаю вид, что она права и тем самым признаю ее правоту и в нашем конфликте?.. Возможно, еще недавно я так бы и сделала, но... Похоже, моя покладистость осталась в том переулке, где я встретила Дикую охоту. И нельзя сказать, что я была этим довольна - это все-таки была МОЯ покладистость.

Я внутренне подобралась, готовясь к следующему раунду, и, на всякий случай, незаметно закрыла свернутое "окно" с почтой. Как знала... Но раунд закончился так и не начавшись - пришел главный рефери и всех разогнал - на визг Виолетты Степановны из своего кабинета выглянула Софья Ильинична, и, пока та собиралась с силами и мыслями, успела дойти до нас.

- Что тут происходит? - Грозно спросила заведующая.

- Эта... Эта... - Начала было Виолетта Степановна, но так и не смогла придумать достойного эпитета.

- Виолетта Степановна нашла ошибку в моем отчете, вернее, ей так показалось. - Я была сама скромность.

- Какую ошибку? - Тон у Софьи Ильиничны похолодел.

Отчет это я ей относила на проверку, и если бы там была ошибка, Софья Ильинична ее непременно нашла бы. В этом ни у кого не было сомнений, кроме, выходит, Виолетты Степановны. А Софья Ильинична очень не любила, когда сомневаются в ее профессиональных качествах.

- Да-да, мне показалось, - поспешила заранее оправдаться Виолетта Степановна, но не для того она ко мне подошла, чтобы так просто отпустить, тем более я предоставила ей такую возможность, - но это еще не повод!

- Повод к чему? - Софья Ильинична немного успокоилась, но ситуацию требовалось разобрать до конца.

- Так со мной разговаривать! Она, - указующий жест в мою сторону, - мне нахамила!

- Я? Нахамила?! Я просто задала вопрос. - В моем облике к скромности прибавилась невинность.

- И это называется просто? Лучше бы работала лучше. - Когда Виолетта Степановна злилась, ее филологическое образование давало сбои, и она выдавала такие вот словесные "перлы".

- Я работала! - Скромность и невинность потеснились, пропуская вперед трудовой энтузиазм.

Виолетта Степановна просияла. Я сама, своими руками, вырыла себе могилу, по ее мнению, конечно.

- Как же! Работает она! Вы посмотрите, чем она занимается в рабочее время!- С видом Главного Инквизитора Святой инквизиции Виолетта Степановна почти ткнула пальцем в монитор моего компьютера. И естественно, ничего, кроме стандартного фонового рисунка там не увидела. Но не тут-то было! Не зря же она с компьютером работала почти двадцать лет - кое-что понимала! Виолета Степановна опустила палец пониже и ткнула им уже в "панель задач", которая, к ее невероятному удивлению, была девственно чиста. Увы, за двадцать лет работы с компьютером Виолета Степановна твердо выучила, что закрыть что-либо можно "нажав на крестик". То, что это можно сделать с панели задач не разворачивая, было выше ее понимания, а такие вещи как история посещений в браузере и т. п. вообще существовали за границами ее разума.

- Но как же? Я же своими глазами... - Потерянно лепетала Виолетта Степановна.

Я встретилась взглядом с Софьей Ильиничной, недоуменно пожала плечами и напустила на себя вид невинной жертвы.

- Так, Виолетта, - на правах старой знакомой и начальника Софья Ильинична всегда опускала отчество, никому больше этого не позволялось. - Вместо того, чтобы чужих блох ловить, занялась бы лучше своими. - Как я уже говорила, Софья Ильинична была кошатницей и любила такие сравнения.

Виолетте Степановне ничего не оставалось делать, как вернуться за свое рабочее место. Софья Ильинична тоже ушла к себе, а я осталась праздновать эту маленькую победу. И думать о проблеме, совсем не маленькой...

День 29

Подумать о проблеме было отличной идеей, но кто бы дал её реализовать... На обед я сходила вполне спокойно, а вот после него...То ли из солидарности с Виолеттой Степановной, которая несомненно успела донести до всех желающих рассказ о моём вопиющем поведении, то ли просто по закону подлости, но мои коллеги решили, что без меня им никак не обойтись. С меня требовали то моё мнение о совершенно не касающихся меня вещах, то документы, которые я в глаза не видела и видеть не могла, то ещё что-то... Конец этой вакханалии положило только окончание рабочего дня. И к этому моменту у меня основательно разыгрались головная боль и нервы. Мне хотелось только одного - каким-нибудь чудом оказаться дома. Я только не решила - в горячей ванне или в постели, укрывшись c головой одеялом...

Предаваясь размышлениям об этом нелёгком, согласитесь, выборе, я прошла почти четверть дороги до дома, как моя самая большая проблема решилась сама собой...

Проблема стояла на моём пути, небрежно облокотившись о капот машины. Внедорожника, ради разнообразия.

Наблюдательность машинально фиксировала одежду, позу, машину, даже рисунок теней на асфальте... Вот на тенях-то я и поняла, что всеми силами избегаю смотреть ему в лицо. Поняла и разозлилась, а разозлившись, вскинула подбородок и упрямо уставилась в лицо проблеме, то есть в лицо Даниловича, конечно. Тем стыднее мне было признавать, что упрямство было направленно против себя самой. Но ещё стыднее мне стало, когда моё сердце пропустило пару ударов в ответ на его приветственную улыбку и фразу, сказанную тем неповторимо обольстительным тоном, который я, как оказалось, ничуточки не забыла.

- Мы не договорили, Лина.

- И вам добрый вечер. - Только и смогла выдавить я.

Чего я хотела этим добиться? Думала смутить Даниловича? Три раза "ха-ха". Он только улыбнулся и двинулся мне на встречу. Между нами было около трех метров, но я и глазом моргнуть не успела, как дистанция сократилась едва ли не вдвое. Летает он что ли? Или перемещается порталами? Или...

Я поняла, что думаю о всякой ерунде лишь бы не принимать тот факт, что еще секунда и Данилович окажется в моем личном пространстве. Сказать, что это меня пугало - значит не сказать ничего. Сказать, что я этого не хотела - значит бессовестно соврать. Хотела, еще как хотела, но руки за спину все равно спрятала, помня о его привычке их целовать. Не то что бы мне этого не хотелось... Еще как хотелось, это-то и пугало. Вообще, меня должно было трясти от страха - Данилович, собственной персоной, передо мной, без спасительных ширм виртуального общения... Но если меня от чего-то и трясло, то только от предвкушения... За что я получила подзатыльники и от рационального, и от осторожности, и от гордости, и от достоинства... Зато любопытство и бесшабашность танцевали победный танец, предвкушая исполнение всех желаний. А еще глубоко внутри начинало просыпаться нечто, что я про себя называла Старой кровью. Хотя, вполне возможно, это у меня просто в животе урчало от голода. Что ж, не бабочки - и то хорошо...

Видимо почувствовав мое настроение, Данилович все-таки остановился от меня на расстояние, которое, в большинстве случаев, считается приличным. Насмешливо взглянул на мои спрятанные за спиной руки и решил обойтись без поцелуев. Хотя у него в арсенале и без этого хватало других способов вывести меня из равновесия. О чем Данилович прекрасно знал, и чем собирался бессовестно пользоваться. Иначе чем можно было объяснить тот тон, с которым он ко мне обратился и сказал следующую фразу?

- О, конечно, я забыл вас поприветствовать, но я так рад нашей встрече, что правила приличия просто вылетели у меня из головы. - В конце Фразы он уже практически мурлыкал. В любовном романе его голос сравнили бы и с горячим шоколадом, и темным - как будто светлый "звучит" не так - бархатом, и с южным ветром, и целым списком того, что к голосу не имеет никакого отношения. - Добрый вечер, Лина!

Его голос, выражение лица и вообще он сам, каждой клеточкой излучающий восторг от встречи, взбесили меня невероятно. Это все казалось чистым издевательством, о чем он прекрасно знал, более того, прекрасно знал, что я знаю. Мне до боли захотелось сорвать с него эту личину галантнейшего из кавалеров. Поэтому я сжала руки в кулаки, чтобы не вцепится ему в волосы, и улыбнулась - спасибо за репетицию, Виолетта Степановна - как могла сладко.

- О, я вас так понимаю... - Почти пропела я. В тех же романах, кстати, мой голос сравнили бы с медом, серебряными колокольчиками или, на худой конец, журчанием весеннего ручейка. Ну, мне хотелось бы, чтобы он звучал именно так.

- Даже так? - Кажется, мне все-таки удалось! Данилович был явно озадачен.

- О, да. Я так рада, так рада. - Надеюсь то, что я делала в этот момент ресницами, было похоже на взволнованное трепетание, не на блефароспазм или нервный тик.

- Неужели? - Все-таки не похоже. Иначе чего бы Данилович так недоверчиво спрашивал и даже слегка отстранился.

- Ну, конечно! - Я перестала издеваться над веками, и сосредоточилась на выражении глаз - восторженном, как у неофита перед гуру. - Видеть вас - самое прекрасное, что могло случиться со мной сегодня, да и вообще в жизни.

Кажется, с восторгом я перестаралась - Данилович отстранился уже заметно.

- Но как бы я не была рада, у меня к вам есть одна маленькая просьба.

Я из чистой вредности чуть подалась вперед на последних словах. Но надо отдать Даниловичу должное, он не отступил, хотя и заметно напрягся.

- Какая? - Осторожно спросил он, зачем-то почти незаметно поводя плечами.

- Прекратите вести себя со мной так, как ведете! - Рявкнула я, разом растеряв и восторг в глазах, и мед-колокольцы-журчание в голосе.

Данилович выдохнул, и начал было меняться в лице, но остановился на полпути, так что выражение получилось презабавное. Остатки восхищения, настороженность и вежливая непроницаемость - в равных долях. Я бы так не смогла...

- Прости, я вас не понимаю. - Голос тоже стал в разы менее обольстительным, почти однотонным.

- Да неужели? - Я же вообще за голосом не следила, получалось у меня почти шипение.

- Я, очевидно, вас расстроил, но ума не приложу чем... - В его голосе появилась озабоченность с легкой ноткой сожаления. Впрочем, такая же фальшивая, как и восторг до этого.

- А, по-моему, прекрасно понимаете...

- Уверяю вас... - С этими словами он шагнул ко мне и протянул руку, собираясь взять меня за плечо...

Но не успел. Когда между его ладонью и моим плечом остались считанные сантиметры, откуда-то из-за моей спины раздался окрик:

- Руки от нее убрал!

К чести Даниловича стоит сказать, что, во-первых, он не послушался, а схватив меня за плечо, буквально закинул себе за спину. Собственно, это было, во-вторых. Почему я причислила первое к достоинствам?.. А какую женщину не восхищает смелость? Пусть даже безрассудная...

Я выглянула из-за широкой, надо признать, спины Даниловича и озадаченно ойкнула. И было с чего. К нам медленно, с кажущейся ленцой, подходили молодые люди весьма характерной наружности. Квадратные плечи, короткие стрижки, пудовые кулаки... Но все они почему-то показались мне смутно знакомыми... Задумавшись над этим, я подняла глаза и заметила, как странно держит руки Данилович. Правая была вытянута вперед, а левая чуть заведена за спину, и в ее ладони тускло поблескивало нечто, очень напоминающее рукоять ножа... Я выглянула с другой стороны спины - мысленно хихикнув от того, как это, наверное, выглядит со стороны - и увидела причину такого странного положения правой руки Даниловича. Он держал пистолет.

- А то что? - Голос Даниловича был холоден, как сталь - или из чего он там? - его пистолета...

Рациональное авторитетно заявило, что пистолет, скорее всего, был теплым, он же держал его при себе... А сарказм, ехидно посмеиваясь, поинтересовался - кто кого и за что держал? Я поняла, что думаю о всякой ерунде, лишь бы не думать, не думать, не думать... Паника откатила так же быстро, как и накатила. Я поняла, что прижимаюсь щекой к спине Даниловича, и подумала, что ничего в мире не сможет причинить мне вред, пока я так стою. Абсурдная, нелепая, дурацкая мысль... Но даже сарказм не нашел, что сказать...

Сарказм, может, и не нашелся, а достоинство... Впрочем, оно тоже ничего не сказало, а просто молча отвесило мне подзатыльник... От этого подзатыльника, который был, разумеется, только у меня в голове, правда, менее ощутимым он от этого не стал, я отпрянула от Даниловича, как ошпаренная. И вспомнила, где и при каких обстоятельствах я видела этих молодых людей. Вспомнила, улыбнулась и спокойно стала ждать развития ситуации. А ситуация, меж тем, накалялась...

- Слышь, мужик, ты пушку-то спрячь, и никто не пострадает. - Подал голос самый крупный из ребят, бывший, видимо, за главного. По-моему, среди "своих" его звали "Шкет".

- Сейчас вы медленно развернетесь и уберетесь отсюда как можно дальше, и тогда точно никто не пострадает. - Тон Даниловича не оставлял никаких сомнений в том, что если будет не так, как он сказал, то пострадавших будет ровно столько, сколько присутствующих здесь. За вычетом его и меня, конечно.

- Ты не борзи, отпусти девушку, и чеши сам куда хочешь. - А вот тон гипотетического "Шкета" стал чуточку неувереннее.

Данилович отвечать не стал, зато в разлившейся тишине отчетливо раздался глухой металлический звук. Я ни разу такой не слышала, но была на сто процентов уверена, что это звук снимаемого предохранителя. И тут мне опять стало страшно. Кто знает, на что пошел бы Данилович, чтобы доказать, что он тут самый крутой?.. Поэтому, пришлось вмешаться...

- Может, спросим у девушки? - С напускной веселостью спросила я, выходя из-за Даниловича.

- Лина, не дурите! - Прошипел он мне вслед.

Я для верности сделала шаг вперед, потом еще один, чтобы уж точно наверняка.

- Эвилина Александровна, мы от Немца... То есть Германа Оттовича. - Как-то даже с облегчением сказал "Шкет". - Он нас послал проследить, ну, чтобы все...

- Я догадалась. - Прервала я. - А сам он?.. - На ответ я не надеялась, поэтому даже формулировать до конца не стала.

- А сам он здесь. - С этими словами Герман приблизился к нашей "кампании".

Я кинулась было к нему, но была схвачена за руку Даниловичем. Молодые люди приняли боевые стойки, я ойкнула от неожиданности и рванулась, Данилович, кажется, заскрипел зубами от моего самоуправства и только Герман остался невозмутим. Одним взглядом и двумя кивками он отправил молодых людей по машинам, которые оказались припаркованными неподалеку - интересно, Данилович их появление проглядел, увлекшись мной, или они позже подъехали?.. - медленно подошел ко мне и стал рядом, вынуждая Даниловича выпустить мою руку. Он, видимо от неожиданности, все-таки меня отпустил.

- Я приношу свои извинения. Мои люди превратно поняли мои указания. - Герман был сама любезность. Если его не знать, конечно.

- Вы знакомы? - Голос Даниловича был сух, как пустыня. Смотрел он только на меня. Альфа-самец, чтоб его...

- О, да. - Герман расплылся в улыбке, не глядя, поймал мою руку и поднес ее к губам. - По-моему, это очевидно.

- А, по-моему, вам стоит отправиться вслед за вашими людьми. - Данилович добавил в голос скуки.

- А, по-моему, это не ваше дело.

- Пошел вон! - Прошипел сквозь зубы Данилович.

И несказанно удивился. Герман не двинулся с места. Тон, годами отработанный на множестве людей, тон, не подчинится которому, было фактическим самоубийством, тон, словно звуковое воплощение самого Даниловича - не сработал! Данилович, наконец, перевел взгляд на Германа. И я с ужасом наблюдала, как в глазах Даниловича растекается такая знакомая яркая зелень...

- Я сказал - пошел вон! - Данилович же не шипел, он почти рычал, как бы пошло это не звучало.

- Я и в первый раз услышал. Я уйду, когда посчитаю это нужным, так что можете не утруждаться. - Герман, напротив, говорил очень спокойно. И за этим спокойствием чувствовалось нечто такое, что даже Даниловича заставило замолчать. - Лина, все в порядке?

- Конечно. Я вообще не понимаю, зачем это было... - От переизбытка эмоций я зачастила, так что Герман успокаивающе сжал мою ладонь, которую, оказывается, не выпускал все это время.

- Все ты понимаешь... - С легкой усмешкой произнес Герман. - Я должен был убедиться.

- В чем?

- В том, что ты не сунулась туда, куда не следует.

- А я не сунулась?

- Нет. Это не он. Но это не значит, что ты не должна быть осторожной.

- Я постараюсь. - Я почти улыбалась. Все-таки Герман обладал особым умением поднимать мне настроение.

- Я подстрахую, если что. Приятного вечера. - С этими словами он выпустил мою руку и собрался уже уходить, как вдруг остановился, посмотрел в глаза Даниловичу и с той же улыбкой, с какой целовал мне руку, сказал:

- Кода эти слова и таким же тоном говорит любимая женщина, а ты раз за разом не уходишь, потом довольно легко на них не реагировать вообще. Подумайте об это в следующий раз.

Данилович посмотрел вслед удаляющемуся Герману, хмыкнул и задал самый странный из всех возможных вопросов:

- И как часто вы говорили ему "пошел вон", Лина?

- Я? Кому?

- Вы, этому вашему "знакомому". - Данилович таким гадким тоном сказал последнее слово, что я вспыхнула. Не то от стыда, не то от возмущения.

- Похоже, радость от нашей встречи выкинула из вашей головы не только правила приличия, но и элементарную логику.

- Разве? По-моему, я сделал правильные выводы.

- Вы сделали очевидные выводы, то есть именно такие, на которые рассчитывал Герман. Я думала, с вашим-то опытом, вы смотрите глубже.

- А какие выводы, по-вашему, я мог сделать? - Голос Даниловича в очередной раз поменял эмоциональную окраску и стал раздраженным. Как же мне хотелось только знать, что его разозлило? Упоминание о его опыте, или сомнение в интеллектуальных способностях?

- Ну, сами посудите, вы с вашими диктаторскими замашками не привыкли, чтобы вам перечили, не так ли? То есть это происходит крайне редко, или вообще никогда? Иммунитет ни у кого из вашего окружения за столько лет так и не выработался? А теперь вспомните, когда я повстречала вашу веселую компанию, и когда выяснились интересные подробности моей генеалогии? Неужели за столь короткое время я смогла бы добиться того, чего не смогли вы? Да даже если бы я ему по десять раз в день это твердила, все равно бы не смогла, не находите? К тому же, вы ведь собирали про меня сведения, там же явно было про то, что у меня нет любовника, иначе вы бы так рьяно не набивались на это место? - К концу монолога у меня даже в горле пересохло, и почти кончился воздух в легких. Я могла бы собой гордиться - детство с детективными романами не прошло даром. Было очень интересно, как и чем ответит Данилович.

Но он одной фразой выбил и остатки воздуха из меня, и почву из-под моих ног.

- Я бы, как вы выразились, набивался к вам в любовники, даже если бы он у вас был.

По-моему, я даже покачнулась от шока... Данилович, заметив это, одной рукой крепко взял меня за плечо, а другой приподнял мое лицо за подбородок так, чтобы наши взгляды встретились.

- Ни наличие любовника, ни любовницы, ни мужа не заставило бы меня не пытаться взять вас в мою постель, Лина.

Я хотела спросить "почему?", но из горла вырвался только какой-то писк, как у полузадушенной кошкой мыши. Данилович, однако, все понял и ответил:

- Дышите, Лина. - Я послушно сделала вдох, ну, или попыталась... Все-таки он был слишком близко, чтобы я могла нормально дышать. - Я не привык просить о таком, но вы одно сплошное исключение из правил, так что, пожалуйста, Лина.... - И не стал продолжать.

Если бы он закончил просьбу, если бы сказал прямым текстом, чего от меня хочет, если бы дал мне малейший шанс возмутиться, разозлиться, прийти в себя... Но я потерялась в невозможной зелени его глаз, даже не задумавшись, что означает эта зелень, заслушалась его голосом, который снова был и бархатом, и шоколадом... В общем, я сама - сама! - привстала на носочки и потянулась к его губам...

День 30

Спас меня Герман. И то, что я не успела закрыть глаза. И то, что Данилович замешкался и не потянулся ко мне. Когда я почти совершила самую большую ошибку в своей жизни, слева, со стороны, куда ушел Герман, полыхнуло светом. Я отшатнулась от Даниловича, заморгала и посмотрела влево. И естественно ничего не увидела. Три немаленькие машины - Герману по статусу были положены только такие - совершенно терялись во включенном ими "дальнем свете".

В моей сумке звякнул телефон. Я машинально достала его и увидела на экране сообщение от Германа: "Я же обещал подстраховать". Улыбнувшись, я помахала рукой в сторону машин. И едва успела поймать за рукав Даниловича, который со словами "Я его убью" кинулся в ту сторону.

- Никого вы сегодня не убьете, по крайней мере, не на моих глазах!

- Вы их можете закрыть, если вам так будет угодно! - Данилович попытался вырваться, хотя и слабовато. Рвани он со всей силы, я бы его, конечно, не удержала.

- Мне угодно договорить с вами о вашей же постели! Пожалуйста...

Не знаю, что его убедило - мое жалобное "пожалуйста" или волшебное слово "постель", но Данилович прекратил все попытки убить Германа, развернулся и выжидающе уставился на меня. А я вдруг поняла, что не знаю, что ему сказать. Рациональное билось в истерике и кричало, чтобы я бежала оттуда со всех ног, достоинство прибывало в глубоком обмороке, бесшабашность растерянно рассматривала открывшиеся перспективы, любопытство хихикало игриво, а сарказм - злорадно... Не дождавшись от меня ответа на свой, в общем-то, не прозвучавший вопрос, Данилович глубоко вздохнул и подчеркнуто терпеливо начал объяснять:

- Лина, я понимаю, что, возможно, пугаю вас такими заявлениями, но, поверьте, я этого не хотел...

На этом месте нахихикавшийся сарказм, заметил, что чего Данилович хотел, уже все давно поняли, даже я.

- ... Ваше появление стало громом среди ясного неба, в каком-то смысле оно полностью изменило мою картину мира, которая давно, очень давно, устоялась. Я, повторюсь, не привык просить женщин...

А на этом месте очнулось достоинство и посредством меня сказало:

- Это не делает вам чести.

Данилович замолчал и удивленно посмотрел на меня.

- Что, простите?

- Вам не делает чести то, что вы не привыкли просить женщин о близости.

- Вы так думаете? - Лицо Даниловича выражала крайнюю степень скепсиса.

- Я в этом уверена. Вы, конечно, думаете, что то, что женщины вешаются на вас, стоит только поманить их пальцем, это ваше достоинство. Но это не так, это ваш недостаток.

- Недостаток? - Недоверчиво спросил Данилович и расхохотался.

Я дождалась, пока он насмеется, и продолжила.

- Не знаю, какие женщины встречались вам раньше, но меня абсолютно не привлекает ваша самоуверенность. Особенно, когда она касается меня. Я не пойду к вам в постель только потому, что вы этого хотите и уверенны в том, что это произойдет.

- А это не произойдет? - Тон Даниловича был насмешлив, словно, он ни на йоту мне не верил и воспринимал мои слова как кокетство, причем самое глупое из всех возможных.

- За это не поручусь, в жизни всякое случается, но я этого не хочу.

- Еще скажите, что не хотите меня...

Да уж, ловушка была слишком откровенной. Плохо, когда тебя так недооценивают.

- Разумеется, я вас хочу. Нужно быть мертвой, чтобы вас не хотеть.

Данилович на секунду опешил. Видимо, он предполагал, что я сейчас начну рьяно доказывать, что я его ни капельки не хочу, он же с удовольствием докажет обратное. Но быстро справившись с изумлением, Данилович натянул личину, на этот раз, героя-любовника и вкрадчиво поинтересовался:

- Так в чем же дело?

- Дело, как бы банально и затаскано это не звучало, в том, что я вас не люблю.

- Ах, вот как...

- Представьте себе.

- Тогда я должен признаться - я тоже не люблю вас, Лина. Но кто говорил о любви? Или предлагал ее? Я - нет. Мне казалось, что современные женщины научились размежевывать любовь и ... не любовь.

- Судя по всему, вам и не надо было учиться. Наверное, я несовременная женщина. Мне биологии не достаточно.

- Биологии? Вы так это называете?..

- Суть не в названии, вы же прекрасно меня поняли!

- С вами я ни в чем не уверен, Лина... - Снова этот мягкий, как кошачья шерсть, тон...

Кстати, о кошках...

- А мне казалась, что "Уверенность" ваше второе имя, если не первое. Но, как бы мне не хотелось продолжать развивать эту увлекательнейшую тему, вынуждена откланяться. Или отреверансить?.. Не уверена, как именно стоит с вами прощаться. В любом случае, мне пора домой, у меня кот не кормлен.

- Я вас провожу. Даже подвезу, если позволите.

- А если не позволю?

- Значит, просто провожу.

- И бросите свою машину здесь? Не боитесь?..

- Чего?

- Ну... - А действительно - чего он может бояться? - Что с машиной что-нибудь случится...

- И что?

- Угонят, обворуют... - Я была в замешательстве. Как, впрочем, и всегда, когда приходилось объяснять очевидные вещи.

- Я знаю, что можно сделать с машиной. Я спрашивал не об этом.

- А о чем?.. - Мое замешательство росло и матерело на глазах.

- О том, что такого в том, что с машиной что-нибудь случится.

- Но как же... - Замешательство стало таких размеров, что вполне могло без опаски дразнить носорогов.

- Лина, вы столько говорили о моей уверенности, но так и не поняли о ней ни чего. - Данилович сказал это с таким выражение лица, будто он дразнит носорогов ежедневно, вместо утренней зарядки.

- Ну почему же... - Договорить мне не дали, и это, в общем-то, было хорошо, потому что сказать мне было нечего. Я действительно ничего не понимала в его уверенности.

- Мне совершенно безразлично, что случится с машиной. Во-первых, потому, что я уверен, что с ней ничего не случится, а во-вторых, даже если случится, ничего фатального не произойдет. Моя уверенность, вернее то, что ее питает, позволяет мне не волноваться по пустякам.

- Пустякам?! Но вы окажетесь в чужом городе, без машины, тем более, она ведь денег стоит...

Ответом мне был смех.

- Лина, мне нужна машина только для того, чтобы не тратить зря силы и не таскать вас по порталам, если что.

Мое любопытство сделало стойку.

- Если что?

- Если нам вдруг придется быстро куда-нибудь переместиться.

Страх прогнал любопытство, прочно обосновался в моей голове и подобрался к рукам, которые начали дрожать.

- Наверное, я не хочу знать, зачем нам бы это понадобилось.

- И не надо. Но, Лина, я хочу, чтобы вы знали, что в моем присутствии вам ничего не грозит...

Я вспомнила, как спокойно мне было за его спиной, и согласилась. Мысленно, разуется. Потому что сразу за этим воспоминанием пришло другое - то, как промолчал Реми на мои слова, что в случае необходимости мной легко пожертвуют...

- ... В случае реальной опасности, я сделаю все, чтобы вы не пострадали. Все, что в моих силах, а это немало, поверьте. Так что машина - это всего лишь, средство. Причем, не самое значительное.

- Как и пистолет?... - Кто меня дернул за язык?.. То есть я знаю, конечно, что это было любопытство на пару, как ни странно, с рациональным, но...

- Как и пистолет. - Данилович был сама невозмутимость.

А действительно - что такого? Подумаешь, невидаль... Были у нас времена, что без оружия на улицу не выходили, но это было так давно, что все основательно позабыли и перестали относиться к оружию, как к чему-то обыденному.

- Зачем он вам, вы же можете голыми руками, то есть не руками, конечно... - Я запуталась в словах.

- Могу, но пистолет позволяет экономить массу сил. - Так же невозмутимо добавил Данилович. И очень знакомо повел плечами.

И до меня начало доходить...

- Хм. В таком случае, вы позволите задать вам вопрос? - Я все-таки решила уточнить, чтобы не попасть впросак, как с Машиной квартирой.

- Конечно.- Сама любезность, ну-ну...

- Когда вы делаете вот так плечами, вы проверяете - надета ли на вас кобура?

- Да. - Кажется, Данилович заподозрил подвох, потому что тон стал на порядок суше.

- И вы это делаете всякий раз, когда чувствуете необходимость его применить?

- Да. Но я не понимаю к чему эти опросы.

- Сейчас объясню. То есть когда мы с вами разговаривали, и вы так сделали, вы хотели применить... его ко мне? - Я так и не смогла сказать вслух слово "пистолет"... То есть когда он был абстрактным понятием - это выходило легко и просто, но теперь, когда он стал иметь отношение непосредственно ко мне...

- А, вот в чем дело... Да, хотел. Вы вели себя неестественно, я заподозрил неладное.

- И вы так спокойно об этом говорите?!! - Я сорвалась на крик.

- Да. Не волнуйтесь, я бы не стал вас убивать...

- Не стали?!! Не стали бы меня убивать?!! А что бы вы сделали? Подстрелили бы, чтобы вашей драгоценной персоне ничего не угрожало? - Меня трясло. От чего больше - гнева или страха - не знаю...

- Если бы понадобилось - да.

- И после этого вы смеете говорить, что сделаете все, чтобы я не пострадала?!! - Не в силах и дальше смотреть в его лицо, которое сейчас представляло собой маску надменности пополам со спесью, я опустила глаза...

И только сейчас заметила, что пистолет он так и не убрал! Этот... человек соблазнял меня, держа в руках пистолет!

- Вы бы и не пострадали. Фатально не пострадали.

У меня не осталось слов, даже нецензурных. Но потом во мне опять заговорила Старая кровь.

- Уходите! Я не желаю вас видеть! Не приближайтесь ко мне или вам и пистолет не поможет!

- Лина, не стоит...

- И разговаривать со мной не смейте!

Данилович стиснул зубы так, что заиграли желваки, сверкнул зеленью глаз и... И, приняв крайне независимый вид, бросил мне, словно выругал:

- Как вам будет угодно.

И ушел к своей машине. Не прошло и двух минут, как машина сорвалась с места и растворилась темноте кварталов.

Я осталась одна, только сейчас осознав, что осталась одна - Герман давно уехал, правда, я так и не заметила когда именно...Меня заметно трясло и почему-то очень хотелось плакать... Изо всех сил пытаясь унять дрожь и сдержать слезы, я медленно пошла к дому, где меня ждал Мист. Я ухватилась за эту мысль и стала в подробностях представлять себе вечер. Тихий, уютный вечер... С книжкой, кружкой чая, котом под боком... Проверенный способ не подвел и в этот раз, так что к дому я подошла почти спокойной. И Мист встретил меня у подъезда.

День 31

И не только он. Правда, то, что группа молодых людей бандитского вида ждет именно меня, я поняла не сразу. А когда поняла, было уже поздно, что-то предпринимать. Я оказалась на заднем сидении какой-то машины, сжатая с боков двумя парнями весьма характерного вида. Вся операция по моему туда помещению заняла примерно полторы минуты и сопровождалась коротким "Не рыпайся, хуже будет!" со стороны молодых людей, и беспрекословным выполнением этой "рекомендации" - с моей.

В моей голове шла борьба между паникой и надеждой. Паника была большой и орудовала убийственными аргументами, а надежда была крохотной, но на удивление живучей. На стороне паники выступали - воображение, которое в красках представляло то, что со мной будет дальше, рациональное, которое хладнокровно оценивало мои шансы на выживание, полностью игнорируя надежду. На стороне надежды были только бесшабашность, которая полагала, это розыгрышем, и память, которая напоминала о Германе, моей Старой крови и, никуда от него не деться, Даниловиче.

Борьба закончилась было победой паники, как я начала узнавать пейзаж за окнами машины. Мы приехали в район, в котором жила Маша. Воображение немного притихло - ни лесов, ни борделей, ни заброшенных зданий в этом районе не было, а втискивать грозящие мне ужасы в обычную квартиру оно отказывалось. Рациональное с учетом поступивших данных выстроило очевидную версию, что мой "вояж" связан с Машей и ее злополучной квартирой. Версия подтверждалась к каждой минутой - машина остановилась в Машином дворе, меня "сопроводили" на Машин этаж и втолкнули в Машину же квартиру.

Зрелище, представшее моим глазам, было ожидаемым и почти хрестоматийным. У стены на полу сидела заплаканная Маша, обнимающая не менее заплаканного Максима, На диване расположилась компания молодых людей по виду родных братьев тех, кто меня сюда привез, разве что постарше и Артур с подбитым глазом у противоположной стены, но тоже на полу.

- Она? - Спросил у Артура тот, что выглядел старше всех. В его речи слышался тщательно вытравливаемый, но характерный акцент. Теперь понятно, что имел в виду Герман, говоря "не наш".

- Она, Курт. - Подтвердил Артур и прибавил пару нелестных эпитетов в мой адрес. На последнем, повествующем об отсутствии у меня сексуальной жизни, молодые люди радостно засмеялись. Видимо, решили дружно мне помочь. От их смеха у меня подкосились коленки, и если бы меня не держали крепко с двух сторон, я бы точно упала.

- Ну, здравствуй, дорогая. - Обратился Курт ко мне.

- Здравствуйте. - Ответила я машинально.

- Вежливая, да? Смотри, Артурчик, девушка вежливая, а ты мне говорил, что бешенная.

Артур открыл было рот, чтобы рассказать обо мне много нехороших вещей, но не смог сказать не слова. Одно дело огульно обвинять меня во всех грехах, а другое - повторить это все в ситуации, когда мне грозила реальная опасность, тем самым подлив масла в огонь, и, пусть и косвенно, навредить мне. В какой-то момент мне стало интересно, как он вообще смог что-то говорить обо мне этим людям? Наркотики или убедил себя, что мне ничего не грозит?..

- Ну, что же ты?.. - почти ласково спросил Курт.

- Все она. - Только и смог выдавить из себя Артур.

Я бы посмеялась, не будь я так напугана происходящим.

- Раз Артурчик ничего сказать не может, поговорим с тобой, дорогая. - Курт перевел взгляд на меня. И от этого немигающего взгляда почти черных глаз мне стало еще страшнее, даже надежда забилась в угол и тряслась от страха. Смотреть на Курта было выше моих сил, поэтому я опустила глаза, почти ожидая окрика типа "На меня смотри!". Окрика не последовало, наоборот, парни, державшие меня, резко разжали руки и отошли, послышался скрип дивана, и меня взяли за подбородок и приподняли мое лицо вверх.

- Боишься? Чем же ты так Артурчика напугала? - Темные глаза Курта оказались совсем близко, и я окончательно потеряла волю.

- Это не я... - Мой ответ был еле слышен.

- Не ты? А кто?

- Мой друг... Знакомый... - Еще тише сказала я.

- Что за друг? Кто он?

- Я не знаю, мы недавно знакомы... - Я ответила на грани слышимости, поэтому, наверное, Курт не понял, что я вру.

- А позови сюда друга своего, поговорим.

Я только кивнула.

Мне подали сумку, в которой я, как мне показалось, мучительно долго искала телефон, потом ужасающе долго искала телефон в контактах и невыносимо долго слушала гудки в телефоне. Которых, кстати было всего три, но промежутки между ними мне казались бесконечными.

- У меня проблемы, приезжай, пожалуйста, - диктуя адрес, я все-таки не смогла удержаться от всхлипа.

- А пока мы ждём твоего друга, может, расскажешь, зачем ты влезла в это дело? - Курт отпустил мой подбородок, отошёл к дивану, одним коротким жестом расчистил на нем место, сел и похлопал рукой, "приглашая" меня присесть рядом.

Я на деревянных ногах подошла и, надо сказать, не слишком изящно плюхнулась рядом с Куртом. Хихикнушего по этому повододу Артура Курт "погасил" одним взглядом.

- В какое дело? - Прикидываться дурочкой в такой момент было не самой лучшей идеей, конечно, но строить из себя "железную леди" и "бабу-мне-все-должны" у меня не было ни моральных, ни физических сил.

- В это. - Курт обвел рукой комнату.

- Я не влезала. Меня сюда привезли.

Курт рассмеялся.

- И где же она бешеная, Артурчик?

Артур, на которого посмотрели все присутствующие, начал мелко трястись и, выпучив от натуги глаза, попытался что-то сказать.

- Ай-я-яй, что с человеком "дурь" делает, а? - Расстроенно произнёс Курт. Излишне расстроено, как мне показалось.

Но я прилежно покивала. Излишне прилежно, конечно.

- Но вернёмся к нашему делу...

- Какому делу? - Я снова "включила дурочку". И, скорее всего, перестаралась, потому что Курт посерьезнел и как-то даже подобрался.

- Ты прекращай, да? Девочка ты взрослая, все должно понимать.

- Простите, но не понимаю.

- Я объясню. Один раз. Ты, девочка, перешла мне дорогу...

- Но...

- Не перебивай. Я понимаю, за подружку подписалась, но зря. Все уже решено.

От его последних слов внутри у меня все заледенело. Что решено?! Кем?! Для кого?!! Но я так и не осмелилась произнести эти вопросы вслух.

Что, видимо, понравилось Курту, во всяком случае, продолжил он чуть мягче:

- Про тебя мы с твоим другом порешаем, а подружку с собой возьмём.

Маша сдавленно вскрикнула, хотя вскрик этот был больше похож на писк. Не слишком громкий.

- Слишком много хлопот с твоей подружкой.

Я покосилась на Машу, стараясь по её внешнему виду понять - взимали уже с неё плату за эти хлопоты или пока нет. Вроде бы нет, но что я понимала?..

- Хлопот?

- Хлопот, забот... Называй, как знаешь. Мы с её мужем все решили по-мужски, а она артачится...

- Мужем?! Это с Артуром что ли? - от возмущения у меня даже голос прорезался.

- С ним. А что у неё есть ещё один муж?

- У неё ни одного мужа нет, они с Артуром не женаты, у него и прав никаких нет и... - Я заговорила с горячностью, подогреваемой надеждой на то, что все сейчас разрешится, и этот кошмар закончится. Но надежда оказалась тщетной - Курт неодобрительно поцыкал языком, давая понять, что мои аргументы - пустой звук, а мне самой лучше помолчать. Когда я замолчала, он как-то даже с сожалением сказал:

- Муж - не муж, женаты - не женаты, я паспорт его не спрашивал, он долг отдал - я долг забрал.

- А Маша тут причём? - Это я почти выкрикнула и подалась вперед, от чего молодые люди заметно напряглись, а некоторые недвусмысленно завели руки назад. "Спасибо" Даниловичу - теперь я точно знала, что означает этот жест.

- Документы она сама подписала, а теперь не помнит...

- Маша? - Кому был адресован этот вопрос, я и сама не поняла, поэтому переводила взгляд с Маши на Курта, как болельщики на теннисном турнире.

Курт хранил ледяное спокойствие, а Маша вдруг залилась слезами.

- Я вспомнила, вспомнила... Я действительно что-то подписала, Артур дал... - Произнесла она тихо, перемежая слова всхлипами.

- Когда? - Я сосредоточила все своё внимание на Маше.

- Через три дня после...

Маша не договорила, но и так было понятно, что Артур подсунул ей документы на подпись через три дня после своего триумфального возвращения.

- А давно он вам должен? - Требовательности в моём голосе было явно многовато, потому что Курт заметно нахмурился, но всё-таки ответил:

- Два месяца.

- То есть... - Я мысленно посчитала, хотя что там было считать, итак все ясно... - Ну, ты и тварь! - Теперь я смотрела только на Артура, все остальные как бы отодвинулись на задний план. - Ты пришёл к ней, как к последнему шансу достать деньги и больше ничего! Ты подставил мать своего ребёнка! Ты обманывал её, думая как бы половчее выкинуть их на улицу! Ах ты... - Слова у меня кончились, а руки нестерпимо чесались оторвать Артуру что-нибудь жизненноважное.

Я вскочила с дивана... Вернее, попыталась вскочить. Меня усадили обратно чьи-то сильные руки и продолжали держать. Я заметалась, забилась, попыталась вырваться, и в итоге забила по этим рукам своими, выплескивая в этой истерике все эмоции и чувства, скопившиеся у меня за этот бесконечный вечер. Страх, досада, злость, недоумение, возмущение, безысходность...

Мою истерику прервала пощёчина. Довольно сильная - щека моментально налилась тяжёлой тупой болью. Стоящий передо мной мужчина - кажется, один из тех, кто меня сюда привёз - замахнулся и спросил:

- Ещё?

Я отрицательно замотала головой, от чего в ней словно свинцовый шар прокатился, от которого мгновенно заломило в висках. От этой неожиданно сильной боли у меня полились слёзы. Ударенную щеку защипало. Я заметила на руке мужчины перстень-печатку. Только рассечения мне не хватало для полного "счастья"... Я ещё сильнее залилась слезами, спрятала лицо в ладонях, поэтому и все пропустила, вернее не придала значения ни тихому скрипу двери, ни звуку чьих-то вкрадчивых шагов, ни наступившей гробовой тишины, которую нарушали только мои всхлипы. Впрочем, до боли знакомый голос я узнала и закрытыми глазами.

- Не помешаю?

Узнала и отключилась. Это не было похоже на обморок - никаких блаженных темноты и тишины - под веками водили хороводы цветные пятна, слышались обрывки разговора, а в глубине мозга билась одна мысль "откуда тут Данилович, ведь я звонила Герману?!".

В сознание я начала приходить, когда меня подняли на руки и понесли. Я слабо вырывалась, прекрасно понимая, что я совсем не пушинка, а наоборот довольно увесистая, так что нести меня должно быть тяжело. Но Данилович, которого я узнала по, стыдно признаться, запаху, потому что глаз никак не хотели открываться, казалось, совсем не испытывал неудобств, только крепче прижимал меня к себе, когда я особенно сильно дергалась. Осознав всю бесполезность моих попыток помешать Даниловичу играть роль рыцаря в сверкающих доспехах, я расслабилась, мстительно подумав "так тебе и надо!".

Я, наверное, так и прибывала в этом "овощном" состоянии, если бы сквозь пелену, окутавшую мое сознание, не прорвался отчаянный крик. Глаза мои мгновенно распахнулись, и первое, что они увидели, была дверь в Машину квартиру. Закрытая дверь. Закрытая дверь, за которой кричали. Маша или Максим. Хотя какая разница?!.

Я начала вырываться уже всерьез. Хотя Данилович и на это не обратив особого внимания, только перехватил меня поудобнее перед лестницей. Поняв, что невербально до него не достучаться, я почти крикнула:

- Поставьте меня!

- Зачем? - Совершенно невозмутимо поинтересовался Данилович.

- Вы что не слышите?! Там Маша...

- Слышу, но вы-то тут причем?

- Вы нормальный вообще?! Вы не понимаете, что сейчас там происходит?!

- Прекрасно понимаю.

Я задохнулась от негодования. Как?! Скажите мне, как можно быть таким мерзавцем?! Я попыталась высвободиться из его хватки, но это было все равно, что пытаться выбраться из зыбучих песков - чем больше рвешься, тем больше затягивает.

Раздался еще один крик. Кажется, это все-таки был Максим... Из моих глаз опять полились слезы, хотя мне казалось, что я выплакала их на полгода вперед.

- Пожалуйста... - Взмолилась я.

- Пожалуйста что?

- Помогите им, вы же можете!

- Могу.

- Но не хотите? Я понимаю, вам нет никаких резонов им помогать, но... Вы же неможете их бросить...

- Почему же?

- Но... - И в который раз в разговоре с Даниловичем у меня не нашлось слов.

- Вы правы, Лина, не хочу.

Крик повторился.

- Что мне сделать, чтобы вы захотели?!- Я была в отчаянии и бросила последний имеющийся у меня козырь. - Хотите, я поеду с вами, куда вы хотели меня увести? Сама и добровольно?!!

Данилович, наконец, изобразил на лице заинтересованность.

- Вы уверены?

- Да, да! Я уверена! Могу даже поклясться, если хотите!

- Не стоит, тем более я могу немного подождать, пока в клятвах не отпадет нужд.

Как же я ненавидела его в этот момент... И задыхаясь от этой ненависти, я бросила самый последний козырь:

- Я лягу к вам в постель и сделаю все, что вы захотите, только помогите! - Прошипела я, прекрасно понимая, насколько ничтожным может оказаться ЭТОТ аргумент.

Но, на удивление, именно это оказалось той самой песчинкой, которая склонила чашу весов. Данилович поставил меня на ноги, развернулся, достал пистолет и направился к Машиной квартире. Ударив по двери ногой так, что она влетела внутрь и накрыла собой человека, который, очевидно, за ней стоял, Данилович прошел по этой двери, не обращая внимания на крики лежащего под ней, выстрелил в потолок и со словами "Ах да, чуть не забыл..." скрылся в глубине квартиры.

Через минуту из квартиры выбежал Максим, размазывая по лицу кровь из разбитой губы, а следом за ним вышел Данилович, неся на руках Машу, которая пыталась запахнуть на себе разорванную одежду.

- Быстро вниз! - Рявкнул мне Данилович, переходя на бег. Как сам он собирался бежать по лестнице с женщиной на руках, я не понимала, но поспешила за ним следом. Но Данилович был полон скрытых талантов. Несмотря на ступеньки и Машу на руках, кажется, он даже не запыхался. По крайней мере, когда мы все были усажены в машину, а Данилович принялся куда-то звонить, голос у него был абсолютно ровный, разве что отчетливо звенящим металлом. Впрочем, он говорил по-французски, так что металл звенел очень мелодично, я даже заслушалась. Так заслушалась, что не сразу поняла, что он говорил, с французским у меня было не очень...

- Проблемы... Нет, ничего серьезного, но лучше бы ты нас встретил... Да, Лина со мной, и еще ее подруга... с ребенком... а ты знаешь... интересно, откуда?... - Только и смогла я разобрать.

На последних словах Данилович мельком взглянул на меня. Я же постаралась сделать непонимающе-взволнованный вид, в чем, видимо преуспела, потому что Данилович потерял ко мне всякий интерес. Почему я скрыла от него, что говорю, пусть и, чего душой кривить, ужасно, по-французски?.. Я сама задалась тогда этим вопросом. Осторожность нашептывала мне, что, раз уж я так опрометчиво согласилась на все, стоит приберечь хоть какие-то козыри, пусть и такую мелочь, как знание языка...

С другой стороны, разговор Даниловича наводил на определенные размышления... Но мое рациональное, устав за этот вечер от бесконечных смен мест и действующих лиц, отказывалось хоть что-нибудь анализировать. И в кои-то веки я была с ним солидарна... Больше всего мне хотелось вернуться в начало этого безумного вечера, когда передо мной стоял простой выбор - мне надо было просто решить, как снять стресс - горячей ванной или постелью? Теперь же мне предстояло решить и решиться на множество вещей, а я могла думать только о том, что расслабляться в постели мне больше не придется. Я была на сто процентов уверена, что Данилович воспользуется моим "предложением", как только представится такая возможность, и будет пользоваться до тех пор, пока ему не надоест. Это, по идее, должно было мне льстить и наполнять томлением, но больше почему-то пугало. И чем больше я об этом думала, тем больше мне становилось не по себе.

Чтобы хоть как-то отвлечься, я оглянулась на сидящих на заднем сидении Машу и Максима. Максим спал, а Маша... Маша была в очень знакомом мне состоянии оцепенения, когда ты вроде бы все осознаешь и даже довольно адекватно реагируешь, но тебе кажется, что внутри тебя все из стекла, и стоит только шелохнуться как это все разобьется на миллионы кусочков, и тебя завалит этими осколками с головой да так, что никогда не выберешься. Я сама переживала такое состояние, так что сейчас каким-то шестым чувством почувствовала его в Маше. Рыбак рыбака... Поэтому, чтобы лишний раз ее не беспокоить, я отвернулась.

И вовремя, так как мы подъезжали к какому-то дому на окраине города. На крыльце дома нетерпеливо прохаживался мужчина. Наддверный фонарь играл в его волосах золотыми бликами... Реми... Хотя я уже ничему не удивлялась...

День 32

Все манипуляции с перемещением Маши и Максима прошли мимо меня, хотя я порывалась помочь. Меня мягко, но настойчиво отстранили, так что я осталась стоять у машины - идти в дом у меня не было никакого желания. Правда, чувство долга и убеждало, причем достаточно настойчиво, что мне надо проверить как там Маша - после того, что с ней чуть не произошло, ей наверняка не комфортно с мужчинами... Я это прекрасно осознавала, но заставить себя сделать хоть один шаг не могла совершенно...

Я, наверное, так и простояла всю ночь, если бы за мной не вышел Данилович. По его недовольному лицу, я поняла, что сейчас он скажет что-нибудь такое, что непременно спровоцирует очередную словесную перепалку с крайне удручающими последствиями для меня, поэтому вспомнила древнее правило про лучшую защиту и выпалила:

- Отвезите меня домой!

Данилович остановился и недоверчиво посмотрел на меня.

- Вы серьезно?

- Конечно, серьезно. - Сдавать позиции я не собиралась.

- Лина, позвольте вам кое-что объяснить...

- Я наперед знаю, что вы мне скажете, так что не трудитесь.

- Да неужели?

- Представьте себе. Если меня не отвезете вы, я доберусь сама!

- Лина, вы что, не понимаете, что те люди, скорее всего в курсе, где вы живете, а учитывая то, что я сделал, по вашей милости, заметьте, они могут пожелать закончить разговор уже в вашей квартире.

- Вот и поехали со мной! Вы же не хотите, чтобы со мной что-нибудь случилось?

- Я уже в этом не так уверен.

- Вот и замечательно! Меньше будете переживать!

Последние слова я почти выкрикнула, после чего попыталась уйти. Что, конечно, мне не удалось... Данилович прижал меня к машине, вынуждая запрокинуть голову, и злобно зашипел мне в лицо:

- Вы хоть понимаете, на что я пошел ради вас?!!

- Не бескорыстно, не так ли? - Я шипела не хуже.

- Да сдались вы мне! Вы и ваши сомнительные прелести!

- Ах, сомнительные!.. Так оставьте меня в покое! Или вы хотите благодарностей?!! За что?! За то, что повели себя не как мерзавец?! Непривычные для вас ощущения, да? Так отпустите меня, наконец, и все вернется на круги своя!

- О, а вам бы этого очень хотелось? Не выйдет, Лина, за вами должок!

-Ну да, как я могла забыть?! Может, прям здесь и заберете?!! - Меня несло, и я понимала, что меня несет, колени подгибались от одной мысли, что он так и поступит, но остановиться я уже не могла.

А Данилович неожиданно усмехнулся. И с улыбкой же, сменив злобное шипение на обволакивающе-вкрадчивый шепот, произнес:

- Это все о чем вы можете думать, Лина?..

От звука моего имени произнесенного этим шепотом, колени у меня подогнулись еще сильнее, и не прижимай Данилович меня так сильно...

- Подумать только, после всего, что было этим вечером, ваши мысли занимает только это...

- Не льстите себе... - Сделала я последнюю попытку "сохранить лицо".

- Можем проверить...

Я что-то вопросительно промычала, говорить внятно у меня не получалось, в горле пересохло и язык не слушался...

- Я сейчас вам расскажу вкратце, что хочу с вами проделать, потом отвезу домой, и если вы не отдадитесь мне в прихожей, значит, я не прав.

- А без рассказа никак?.. - Я все-таки нашла в себе силы произнести это вслух. К тому же у меня появилась идея, так что сил прибавлялось с каждой секундой.

- А вам не интересно?

- Почему же? Просто это смажет результат.

- Результат?

- Результат эксперимента. Вы же это мне предлагаете? Так вот, этот ваш монолог меня, естественно, возбудит - женщины любят ушами - так что это ничего не докажет.

- Лина, я могу доказать вам это прямо здесь, за полторы минуты, одним пальцем, максимум двумя...

- Так вот что вы подразумевали, говоря, что не привыкли просить женщин... ммммм...

Данилович, в отличие от меня, не мычал. Он вопросительно приподнял бровь, но, видимо понимая, что я хочу сказать почти сразу же нахмурился.

- Вы их не просите, и не спрашиваете разрешения? Просто берете то, что хотите...

- Лина, я думаю, вам не стоит продолжать, я вас понял. И хочу сказать, пока вы не наговорили лишнего, что я никогда не брал женщин силой и вас брать не собираюсь.

- Ну, во втором вашем утверждении я не сомневаюсь, мы только что выяснили, что вы не слишком заинтересованы, а вот насчет первого...

- А что насчет первого? - Льдом из тона Даниловича Снежная Королева могла бы облицевать себе два-три замка.

- Вам, как вы утверждаете, четыреста лет, вы наверняка участвовали в войнах, да и в мирное время тогда женщин не особо спрашивали, не так ли? Все эти служанки, селянки, мелкие дворянки...

- Я никогда не унижал себя служанками, селянками, мелкими дворянками, маркитантками, жительницами деревень и другими предполагаемыми жертвами. Все женщины, с которыми я вступал в связь, хотели этого не меньше моего.

- Ах, вот как! Значит, я и в этом случае исключение.

- Я же сказал вам...

- Вы сказали мне, что докажете то, что я хочу вас прямо здесь одним пальцем! Хотя я и не отрицала, что хочу вас. То есть вы произвели бы со мной действия сексуального характера вне зависимости от моего мнения?

- Лина, послушайте себя! Вы пытаетесь обмануть и себя и меня, упражняетесь в софистике и меня склоняете к тому же!

- То есть насилием склонять меня к сексу, по-вашему, лучше?

- Вы были бы не в претензии.

- Возможно, первые минуты две после, пока не отдышусь, но потом, уверяю вас...

- Что вы от меня в таком случае хотите?!

- Во-первых, чтобы вы отвезли меня домой или позволили уйти, а во-вторых, что бы вы поняли, наконец, одного физического желания мало, для меня, по крайней мере. Я никогда ни буду согласна. Хотя это не означает, что я не отдам вам долг. Если вас устроит такое положение дел, конечно.

- Что ж, вы все-таки добились своего. Теперь если я даже намекну на близость, я буду выглядеть похотливым варваром, который хочет надругаться над такой чистой вами?

- Ну, я бы не понимала так буквально...

- Хоть буквально, хоть фигурально все это выглядит именно так. Вас можно поздравить, теперь ваша честь в безопасности.

- Но вы не сильно и пострадали, учитывая сомнительность моих прелестей.

- Вы совсем не знаете мужчин, да? Мы можем сказать что угодно в порыве гнева.

- Мужчин? Мне казалось, что так поступают только неуверенные в себе подростки, и лисицы, для которых недостижимый виноград - зелен.

- Вы напрашиваетесь на комплименты?

- Нисколько. Если я на что-то и напрашиваюсь, так только к вам в пассажиры. Хотя, если вам так безразлична судьба вашей машины, то можете просто дать мне ключи.

- Мне не безразлична ваша судьба. Вы не умеете водить?

- Я умею водить, это город не умеет подстраиваться под мое вождение.

- Тогда мне действительно стоит отвезти вас.

- А как же предполагаемая опасность? - Я не смогла удержаться. Побед кружила мне голову.

- Я уже не уверен в том, кому грозит опасность - вам или тем, кто попытается нанести вам вред.

- Сочту это за комплимент.

- Как вам будет угодно. Садитесь в машину.

Дорога до моего дома заняла у нас считанные минуты. Данилович, стремясь, видимо, от меня избавиться, гнал так, что у меня уши закладывало.

Во дворе, к счастью, не было никого кроме Миста, который, завидев меня, разразился гневной тирадой. Я наклонилась взять его на руки, но Мист выскользнул у меня из рук и зашагал к подъездной двери самостоятельно, напустив на себя максимум высокомерия.

Однако, стоило раздаться хлопку двери машины, как он оказался у моих ног, полностью опровергая тезис о трусливости кошек и об их плохих охранных качествах. Мист вздыбил шерсть, став больше раза в два, выгнул спину и угрожающе зарычал на подходящего Даниловича.

- Уймите своего зверя, Лина. Я не собираюсь делать ничего страшного.

Мист, как по команде, перестал рычать, но шерсть не опустил, и позу не изменил.

- Я долго думал, говорить вам или нет, и все же решил сказать, хотя вы, скорее всего, посчитаете это ложью. Я бы не оставил там вашу подругу, но сначала я хотел обеспечить вашу безопасность.

- Пока бы вы это делали, могло случиться...

- Не могло, я об этом позаботился.

- Но тогда зачем?..

- Зачем я вынудил вас обещать мне все, что вы мне пообещали? - Данилович говорил медленно и как будто устало. - Разумеется, чтобы вы мне пообещали. Я всегда добиваюсь своего, Лина, во всем. Просто хочу, что бы вы это раз и навсегда себе уяснили.

Сказав это, Данилович развернулся, чтобы уйти, но, не успев закончить разворот, покачнулся. Я, проклиная себя и свою жалость, которая полностью завладела мной, бросилась к нему, чтобы поддержать. Впрочем, учитывая разницу наших с Даниловичем габаритов, поддержка из меня получилась не ахти, конечно, но он, хотя бы, не упал. Я попыталась перехватить его поудобнее, но Данилович с тихим смехом разжал мои руки и повернулся ко мне. Хотя, я бы предпочла, чтобы он этого не делал. Во-первых, мне было стыдно за свой порыв, во-вторых, что еще стыднее, мне понравилось его обнимать, а, в третьих, лучше бы я не смотрела в его лицо... В нем не было ничего страшного, Данилович не превратился в чудовище, разумеется, ничего такого... Он просто... постарел! Не намного, лет на десять, максимум, но это было настолько неожиданно, что я отпрянула от него, как если бы он действительно превратился в чудовище.

- Что...- Начал было Данилович, но видимо поняв, что меня напугало, усмехнулся. - Не пугайтесь, Лина. Небольшой побочный эффект, я несколько перестарался сегодня...

Я хотела переспросить, но вспомнила разговор с Реми. Батарейки... У Даниловича сели батарейки... Моя жалость, и до этого бывшая немаленькой, разрослась до колоссальных размеров. Хотя ее уверенно нагоняли в размерах чувство вины и стыд, причем не те маленькие, самолюбивый и девичий, а здоровенный стыд за то, что по моей милости Данилович... Они все росли и росли, грозя захлестнуть меня с головой, но в дело вмешался сарказм. Он подкинул мне воспоминание об известной рекламе батареек, в которой главным героем был зайчик с этими самыми батарейками. Представив Даниловича на месте того зайчика, я едва смогла удержаться от смешка. Грозившего получится весьма истеричным, кстати.

- Простите, это из-за меня... - Я была полна раскаяния.

- Не вините себя, я не сделал бы этого, если бы не хотел. - Данилович говорил таким тихим, полным усталости, но, может именно от этого, теплым голосом, что добился того, чего не смог сделать всеми своими обольстительными обертонами - мое сердце разорвалось на куски от нежности.

- Не надо меня оправдывать! - Я даже слегка разозлилась, но злость исчезла, не выдержав напора этой нежности. - Я могу что-нибудь сделать для вас? Что угодно...

И в этот момент я действительно могла сделать для него все. Все, что он попросил бы и даже больше, наверное...

- Можете. Но вряд ли согласитесь...

- Что? Что?! Вы только скажите...

- Уверенны?

- Более чем!

- Тогда... Поделитесь со мной силой, Лина.

Я кивнула и сделала, возможно, самый смешной поступок в своей жизни, включая детство, в котором... Впрочем, о детстве потом... Я склонила голову к левому плечу, максимально оголяя правую сторону шеи.

Данилович посмотрел на меня недоумением, которое было больше моих чувства вины, стыда и даже нежности, которая переросла их обоих, вместе взятых.

- Ну, сила... Кровь... Поделиться... - Я чувствовала себя неимоверно глупо, и уже начала подозревать, что веду себя еще глупее, чем чувствую...

- Аааа... - Данилович опять засмеялся... - В таком смысле... Лина, я не вампир, я не пью кровь, ни Старую, ни какую либо еще. И тем более вас не собираюсь кусать. Может полчаса назад у меня и были такие мысли, правда, в совершенно другом контексте, и не совсем кусать... Но я отвлекся. Все происходит совсем не так!

- Я подумала... Если очень нужно...

Я лепетала эти глупости и чувствовала, как мои щеки вот-вот лопнут от прихлынувшей к ним крови. Чтобы хоть как-то остудить их, я прижала к ним холодные ладони. Помогло не слишком сильно - ладони моментально нагрелись.

- Мне интересно, где вы набрались этой глупости?

- Масскультура. - Я попробовала улыбнуться. Улыбка, наверное, получилась жалкой.

- Эту часть я, видимо, пропустил.

- И вам очень повезло. Но теперь мы оба отвлеклись. Так что надо делать?

- Вы действительно хотите?..

В мою голову начали закрадываться нехорошие мысли, но жалость с нежностью, которая все не желала успокаиваться, решительно вымели их прочь.

- Я вот-вот передумаю. Что мне делать?

- Вам - ничего. Просто не сопротивляйтесь...

Нехорошие мысли вернулись с подкреплением, но...

Ничего не происходило. Единственное, что сделал Данилович - это накрыл мои ладони, которые я так и не отняла от щек, своими. Просто прикоснулся ладонями к ладоням, даже не к лицу, но это внезапно показалось мне самым интимным, что происходило со мной в жизни...

Минуты две я наслаждалась этим ощущением, даже глаза закрыла, а потом начала беспокоиться. Ничего не происходило. Вернее, я ничего не чувствовала. Рациональное ехидно посмеивалось, оно в компании с подозрительностью считало, что Даниловичу просто нужен был повод, чтобы меня потрогать. И я все больше склонялась к мысли, что они правы...

Поэтому, после пяти, по моим ощущениям, минут стояния я переступила с ноги на ногу. Хотя сделать мне этого хотелось, чуть ли не сразу после того, как я начала сомневаться в правильности происходившего. Потом у меня по закону подлости зачесался нос. И чесался все сильнее. Я осторожно приоткрыла один глаз. Стало понятно, почему нос чешется. Его щекотала прядка, выбившаяся из стянутых на затылке волос Даниловича. Я попыталась отодвинуться, нос чесался немилосердно, и появилось желание чихнуть. Но у меня не получилось сдвинуться ни на миллиметр. Мне казалось что Данилович только слегка прикасался ко мне, а оказалось - держал меня мертвой хваткой. Я открыла оба глаза и обомлела. Если я не чувствовала ничего, то с Даниловичем явно что-то происходило. Морщинки, пусть и не слишком заметные до этого, исчезли, глаза посветлели, на губах играла довольная полуулыбка. И он еще говорил, что не вампир...

И только я хотела сказать ему об этом, как желание чихнуть стало нестерпимым, и я все-таки чихнула.

Данилович словно проснулся от сна наяву - заморгал, гася в глазах зелень, перестал улыбаться, даже брови чуть сдвинул и очень серьезно поинтересовался:

- Как вы себя чувствуете?

- Прекрасно, только есть хочется, а вы как? Помогло? - На последнем слове в моем голосе отчетливо слышалось сомнение.

Данилович на мгновение прикрыл глаза, словно вслушиваясь в свои ощущения, и ответил:

- Вполне. А вы сомневаетесь?

- Честно?

- Хотелось бы.

- Сомневаюсь.

- Почему же?

- Как-то это все... не похоже...

- То есть если бы я укусил вас, вы бы не сомневались? - Данилович откровенно потешался, и вообще заметно повеселел.

- Что мне сделать, что бы вы забыли про...

- Про то, что вы были готовы отдать мне самое дорогое?..

- Я все уже поняла - я повела себя глупо, вампиров не существует. Так что мне сделать, что бы никогда больше про это не слышать?

- Накормите меня ужином, если вас это не затруднит. Я тоже хочу есть.

Я растерялась. В каком смысле накормить? Приготовить ему ужин? Заказать еду? Пригласить в ресторан? А если готовить, то что? А заказывать? А куда его вести?..

В общем, паника набирала обороты и, видимо, начала проявляться внешне, потому что Данилович, глядя на меня, хмыкнул и продолжил:

-Или позвольте накормить ужином вас. Не принципиально.

Панику это ничуть не уменьшило, просто развернуло в другую сторону. Он будет готовить? У меня на кухне? Или отвезет меня обратно в тот дом? Отведет в ресторан?..

Меня начинало трясти. Отсроченная реакция на стресс, классический вариант... Хотя я думала, что все реакции я выплакала в Машиной квартире... На глазах навернулись слезы.

- Лина, что с вами?!

Рациональное отстраненно отметило, что впервые за этот долгий вечер Данилович выглядит обеспокоенно.

- Что не так? Я сказал что-то, что вызвало у вас обиду?

Похоже, "переливание" силы как переливание крови - наделяет "реципиента" качествами "донора" - это беспокойство о чувствах других Даниловичу было не свойственно, явно от меня перешло. Это было весьма забавно и требовало осмысления. Кроме того, мне очень хотелось задать Даниловичу множество вопросов, причем желательно так, чтобы он на них ответил. Поэтому я поморгала, загоняя слезы обратно, улыбнулась и "проворковала":

- Вы меня растрогали до слез.

- Вы шутите?

- Разумеется, у меня манера такая. На самом деле я просто переволновалась.

- А это намек на то, что мне пора откланяться?

- Нет, если бы я хотела, чтобы вы ушли, то так бы и сказала. У меня не очень получается с намеками.

- Может наоборот - вы намекали тем, у кого с намеками плохо?

- Возможно...

Тут Мист решил, что пора бы напомнить о себе и требовательно мяукнул.

- Пойдемте, кроме вас у меня есть еще очень голодный кот, у которого с намеками все хорошо.

С этими словами я взяла Даниловича под руку и повела к подъезду.

Подойдя ближе к окнам первого этажа, я заметили движение за одной из занавесок. Ну, конечно! Мои соседки бдительности не теряли в любое время суток...

Не зная, чего мне больше хочется - смеяться или плакать, я приняла независимый вид и гордо прошествовала мимо бдящих окон. К завтрашнему утру мой "послужной список" точно пополнится новыми "свершениями". А может уже и сегодня - у старушек явно бессонница...

- Только должна предупредить - гарантированно у меня есть только еда для кота, а он не любит делиться. К тому же, как я помню, вы не любите есть в незнакомых местах, так что просто не знаю, что делать...

- Сегодня я согласен на все, даже подраться за еду с вашим котом.

- Боюсь, вам не выйти победителем - я взяла Миста с улицы.

- Знаете, я тоже кое-чего пережил.

- Не знаю, но с удовольствием послушала бы.

- Тогда я просто обязан удовлетворить ваше любопытство.

- Обязаны?

- Желание женщины...

- Закон для мужчины. Я помню. Только, боюсь, не все желание исполнимы.

- Я сделаю все, что бы это исполнилось.

- Обещаете?

- Обещаю.

- Ловлю вас на слове. Только потом не говорите, что не "хотите об этом говорить".

- Не буду.

- Отлично.

И все действительно было отличным. Разумеется, Данилович совсем не это имел в виду, но формально... Формально, он согласился ответить на любые мои вопросы. А это была пусть и маленькая, но победа. Впрочем, она омрачалась мыслями о том, чем я все-таки буду его кормить и все ли я убрала, собираясь сегодня на работу?

День 33

Переживала я зря. Вещи я все-таки убрала, а Данилович легко согласился подождать, пока нам привезут заказанную еду. Ожидаемо проблем больше всего было с Мистом, который закатил истерику по поводу моей нерасторопности в приготовлении ужина для него и присутствия в доме посторонних. Чтобы минимизировать потери я поступила, как современная радушная хозяйка - показала гостю, где можно вымыть руки, предварительно убедившись в отсутствии в ванной компрометирующих меня вещей, и сказала пароль от вай-фая. Данилович повел себя, как современный порядочный гость - благодарно кивнул, помыл руки и уткнулся в телефон. Я, накормив кота, зашла в ванну помыть руки и, глядя своему отражению в глаза, задала вопрос, который мучил меня уже минут десять:

- Что ты творишь?!

Отражение мне, к счастью, не ответило. Я вздохнула и пошла выяснять ответ самостоятельно. Даниловича я нашла в своем любимом кресле. Кто бы сомневался? С моим появлением он отложил телефон и изобразил на лице крайнюю заинтересованность.

- Вы, кажется, хотели о чем-то поговорить, Лина?

- О, да, хотела. О многих вещах. А теперь, когда я пообещала вам столько, всего этих вещей стало гораздо больше. Даже не знаю с чего начать...

- Может это и банально, но начните по порядку.

Он мне ничуть не помог. По порядку... Как будто хоть какой-то порядок существовал... Я выбрала из стаи грызущих мое любопытство вопросов самого крупного:

- Что я буду у вас делать?

- Все, что захотите.

То, что Данилович ни на мгновение не задумался над ответом, меня насторожило.

- Так уж и все? - Тон мой на сто процентов состоял из ехидства, которое проснулось и, растолкав всех, вылезло вперед.

- В определенных рамках разумеется.

- У вас очаровательная манера - говорить "да", а потом объяснять, почему "нет".

- Вы так считаете?

- А сами вы не видите? Вместо того, чтобы начать с того, чего мне делать нельзя, вы говорите, что я могу делать все, что угодно.

- Я не говорю, что вам чего-то делать нельзя. Просто некоторые вещи придется делать с осторожностью...

- А лучше не делать вообще?

- Я этого не говорил.

- Конкретно это может и не говорили... Но помнится мне, вы говорили, что сами не слишком любите ограничения...

- Говорил, но имел в виду себя, а не вас.

- То есть, у вас ограничений нет, а у меня - есть?

- Именно так. - И опять эта непоколебимая, железобетонная уверенность в себе...

- То есть для вас не существуют ни ограничений, ни законов, ни правил...

- Про ограничения и законы я уже, кажется, говорил, разве нет?

- Говорили, например, про законы вы говорили, что постоянно их нарушаете, а ограничений для вас очень мало...

- Все верно, у вас прекрасная память, Лина.

Я едва сдержалась, чтобы не выпалить: "Вас забудешь, как же!".

- Спасибо. Но мне вот интересно - почему?

- Потому, Лина, что законы, ограничения, правила и тому подобное придумали слабые для слабых, а я к ним не отношусь.

Я хотела возмутиться, но раздался дверной звонок, видимо привезли еду, так что, оставив Даниловича без ответа, я пошла открывать. Но если без ответной реплики он и мог бы обойтись, то отпускать меня одну в такое "полное опасностей путешествие" не собирался. Не знаю, это было в голове у Даниловича, или что-нибудь другое, но к двери мы подошли вместе.

На мой недоуменный взгляд Данилович ответил совершенно невозмутимым выражением лица, то есть не ответил никак. Более того, он как-то незаметно оттеснил меня за спину, открыл дверь, расплатился с курьером забрал у него пакеты, закрыл дверь и пошел в кухню. Молча. Я, естественно, пошла следом, медленно, но верно закипая.

В кухне я застала почти идеалистическую картинку - Данилович выкладывал коробочки с едой на стол, Мист сидел на табурете и наблюдал за процессом. Но я уже почти дошла до точки кипения, так что умиротворить меня картиной "семейного" ужина было невозможно, поэтому с порога кухни я выпалила:

- Что это было?

- Утка по-сычуаньски с рисом, кажется. - Данилович повертел в руках очередную коробочку. - Сомневаюсь, правда, что это утка имеет какое-то отношение к настоящей утке по-сычуаньски, но вы сами ее заказали, так что придется убедить себя, что это именно она...

- Да причем тут утка?! Я про цирк, который вы здесь устроили!

- Цирк? - Данилович обвел глазами кухню. - Лина, при всем моем уважении к вам и вашему коту, это вряд ли тянет на цирк.

- Причем тут мой кот?!!

- Если вам так хочется, он мог бы с натяжкой сойти за тигра, а я за укротителя, при условии, что вы переоденетесь в короткое платьице с блестками, или что там сейчас носят помощницы укротителей.

- Вы это нарочно, да?

- Что именно?

- Выводите меня из себя! Вы же прекрасно поняли, что я имею в виду!

- Конечно, понял. Но я надеялся, что и вы прекрасно понимаете мотивы моих поступков.

- Жаль вас разочаровывать, но нет!

- Вы не в силах меня разочаровать. Пока во всяком случае. Если вам нужны объяснения, то я вам их предоставлю, конечно. Хотя вы действительно могли бы и сами догадаться... Я же уже говорил, что знакомые вашей подруги могут знать, где вы живете и нанести ответный визит? И что могло произойти с вами, если бы это было так? Поверьте мне, даже через закрытую дверь с человеком можно сделать множество неприятных вещей, а уж если эту дверь открыть... А я не умею воскрешать мертвых, да и лечить пострадавших у меня не слишком хорошо получается, я не Реми.

- Реми?

- Он врач, может вылечить практически все.

- Ладно, это с этим понятно, хотя и маловероятно, что после вашего там бенефиса, кто-то осмелиться... Но платили-то вы зачем?

- Ах, вот оно что... Вас это больше всего вас волнует?..

- Меня волнует то, что вы бесцеремонно вмешиваетесь в мою жизнь!

- Лина, заплатить за еду - это едва ли вмешательство, право слово.

- Заплатить - возможно, но сам факт того, что вы считаете для себя возможным... Я поняла ваш пассаж про законы и слабость. Я с ним не согласна.

- Неужели?

- Да, не согласна. Законы придуманы людьми и для людей, слабость и сила тут не причем!

- Разве? Зачем, по-вашему, придуманы законы?

- Для регламентирования человеческих отношений.

- А регламентирование зачем?

- Как зачем? Чтобы все было правильно, чтобы никого не ущемлять, чтобы не нарушались ни чьи права... - Честно говоря, в этот момент я чувствовала себя, как школьница на экзамене по правоведению. Вроде и отвечаешь правильно, но такое чувство, что говоришь полную чушь, потому что пытаешься объяснить очевидные вещи, которые не понимаешь.

- Для защиты прав и свобод, да?

- Да!

- Свои права и свободы сильный защищает сам, а законы нужны слабым, чтобы гарантировать им безопасность, при условии, конечно, что они сами не нарушают закон. Круговая порука, если хотите. Для общества, которое в большинстве своем состоит из слабых, это, безусловно, хорошо, но если речь идет о сильных...

- То есть, если ты силен, можешь нарушать закон, как тебе вздумается?!

- Именно. Ровно до тех пор, конечно, пока тебе не встретится кто-то сильнее...

- И вы считаете это нормальным?! Это же путь к хаосу!

- Возможно, или к становлению общества сильных.

- Вы скучаете по феодализму?

- Там тоже было неидеально, но гораздо интереснее, чем сейчас.

- Неужели?

- Тогда я, по крайней мере, не скучал.

- Так вот в чем дело? В скуке... То есть вы аморальны потому, что вам скучно.

- А что такое мораль, Лина? Те же законы, которые, по идеи, должны работать, когда не работают законы общества.

- По идее?

- А разве они работают?

Я промолчала. Сказать мне было совершенно нечего.

Достойный, как мне показалось, ответ пришел неожиданно. Сразу после "печенья с предсказанием", что было весьма символично. Данилович, кстати, от своего отказался, соорудив на лице презрительно-высокомерную гримасу. Можно подумать?.. И утка ему не утка, и печенье не аутентичное...Как будто это новость... Сноб кулинарный! Поэтому я с мстительным удовольствием съела и его печенье, правда, предсказание читать не стала, все-таки это было его предсказание. Так что сарказм, подстегнутый двойной дозой сахара и фразой "Гните свою линию!" из моего печенья, выдал:

- То есть я правильно поняла - вы предлагаете мне жизнь полную ограничений и скуки? И как я еще не побежала паковать чемоданы?

- Спрячьте ваши коготки. Лина. То, что я говорил о себе, совсем неприменимо к вам.

- Почему же? - Мы с сарказмом даже немного обиделись.

- Потому, что там, где для меня начинается скука, для вас открывается целый мир.

- Дааа? - Я протянула это короткое слово с таким притворным недоверием, что, кажется, сильно хватила через край.

- Да, Лина. Я нисколько не умаляю вашу жизнь...

- Давно ли? Если припомнить наш первый ужин...

- Я же уже признал, что был не прав. - В голосе Даниловича впервые с момента его появления в моей квартире прорезалось раздражение. - Хорошо, я больше не умоляю вашу жизнь, вполне возможно, что она перенасыщена событиями, - а здесь скользнуло ничем не прикрытое сомнение, - но, вы не можете отрицать, что я могу вам предложить несоизмеримо больше.

- А вы уверены, что мне это нужно? Что захоти я что-то изменить в своей жизни, сделала бы это сама?

- Я вас ни к чему не принуждал, не так ли?

- Только потому, что, видимо, не могли. И да вы правы - между принуждением и вынуждением разница, определенно, есть.

- Я мог бы освободить вас от данного вами слова, но это вернуло бы нас к началу пути, но его конец слишком предсказуем, чтобы в этом был бы хоть какой-то смысл.

- Ну да, вы всегда добиваетесь своего, помню-помню. Вот только методы...

- Вы что-то имеете против методов? Мне показалось или вы сами меня просили?..

- Не показалось, конечно. Но откуда мне знать, что и это не часть ваших же методов?

- Объяснитесь.

- Вся эта ситуация вполне может быть режиссирована вами...

- Лина, вы, безусловно, весьма ценный... ценны для меня, но не настолько.

- Разве?

- Это вас разочарует, но да. Слишком много сложностей.

- Разве? С вашими-то возможностями?

- Я не сказал "невозможно", я сказал "слишком много сложностей".

- Это такой эвфемизм для "не стоит усилий"?

- Вы опять напрашиваетесь на комплементы?

- Я никогда не напрашиваюсь на комплименты! Прекратите уводить разговор в сторону! Я поняла, что может я вам и нужна, но не настолько, чтобы напрягаться! Вот только как вы объясните, что вместо Германа, которому я звонила, появились вы?

- И только из-за этого вы...

- А этого мало?!! Откуда мне знать, что как вы это сделали? И что сделали с Германом?!

- О, не беспокойтесь. С вашим "знакомым", - опять этот гадкий тон, - все в порядке. Было, по крайней мере, когда мы расстались. Хотя он вполне мог пострадать потом, с его-то видом деятельности.

- Не смейте...

- И не думал даже. Вообще-то, он мне даже чем-то понравился...Занятный человек.

- Занятный?..

- Да. Мы даже визитными карточками обменялись... Но мы отошли от темы, а вы, как я понял, очень это не любите. Так вот, все куда прозаичнее, чем вы могли подумать. Мне просто хотелось поговорить с ним, и поскольку желание было обоюдным, что в случае с ним оказалось немаловажным, разговор состоялся. Он вернулся, а я не успел уехать.

- Но...

- Я же говорю, все довольно прозаично, по паре пива мы с ним не пропустили, конечно, но вполне мирно побеседовали. А когда вы ему позвонили, я убедил его, что будет лучше, если поеду я. Не без труда, кстати. Он очень упрям. Так что ваши подозрения совершенно беспочвенны.

- Но вы так легко... - Я осеклась. Судя по его состоянию потом, это было не так уж и легко.

- Я знал, на что шел. Ваш "зна...

- У него имя есть! - Поспешила вставить я, пока Данилович не успел использовать этот свой намекающий-на-нечто-неприличное тон.

- Хорошо. Герман просветил меня относительно возможных проблем. Так что я был относительно готов.

- Относительно?

- Да. Некоторые из тех людей оказались весьма "крепкими орешками", я немного не рассчитал силы.

- Еще раз простите...

- Мы же, кажется договорились... В любом случае, результат меня удовлетворил. Но, повторюсь, я бы не стал организовывать это сам.

- Тогда простите за это. Ну, за мои подозрения...

- Не стоит.

- Еще как стоит! Хотя...

- Договаривайте, Лина.

– Если моё мнение вас не интересует, то вряд ли вам есть дело до моих подозрений...

После этих слов Данилович вздохнул, встал из-за стола, подошел ко мне, и когда я уже начала привставать, присел передо мной на корточки и, глядя в глаза, произнес:

- Что бы вы там не говорили, Лина, вы напрашиваетесь на комплименты... Дайте сказать! - Прервал он мои начинающиеся протесты и продолжил, - возможно, вы сами этого не осознаете, но все же иногда говорите так, что напрашиваетесь... Кто он?

- Кто?

- Тот человек, что внушил вам, что вы не достойны похвалы. Тот, кто приучил вас напрашиваться. Или лучше сказать - выпрашивать?.. Вас мало хвалили в детстве?

Только необычность ситуации не дали мне среагировать раньше... Но когда до меня в полной мере дошел смысл слов Даниловича... Первое, что я сделала - попыталась отвесить ему пощечину, у меня разумеется не получилось - Данилович перехватил мою руку. Даже больше - он выпрямил ноги, за эту же руку сдернул меня с табурета и крепко прижал к себе, другой рукой схватив вторую мою руку, во избежание других попыток. Не зря хватал, кстати. Так что мне только и оставалось, как прошипеть в это наглое лицо:

- Да как вы смеете!! Как вы смеете лезь ко мне в душу?! Или я и на это "напрашиваюсь"?!

Но Данилович остался абсолютно спокойным, и его следующие слова подействовали на меня, как ушат холодной воды:

- Прямо сейчас, Лина, вы напрашиваетесь на то, чтобы я покончил с вашей истерикой здесь и сейчас - как минимум, поцеловал вас, а как максимум перешел к более радикальным методам - на столе или на полу, мне все равно.

Я испугалась. Испугалась не того, что Данилович сможет исполнить свою угрозу, а того, что я ему позволю. А я бы позволила, причем с радостью. Потому что даже прижатая к нему всем телом в отнюдь не объятии, возмущенная, растерянная и испуганная, я отчетливо понимала, что хочу его. Хочу, как никогда и никого не хотела, даже того...

День 34

Если бы Данилович тогда сделал крохотное движение навстречу этому моему желанию, я бы отдалась ему там же. И мне бы тоже было все равно - на полу, на столе...

Но надо отдать ему должное, сделав ход, Данилович терпеливо ждал моего. Не знаю, какого. Скорее всего - продолжения истерики, попытки вырваться или чего-то такого, что дало бы ему возможность... И я отчетливо понимала это. Поэтому вздохнув поглубже - что было ошибкой, потому что, прижавшись к Даниловичу от этого вздоха еще теснее, мне расхотелось отстраняться, да и говорить если уж на то пошло - я совершенно обычным тоном сказала:

- А что сделало таким вас?

- Каким?

- Непостоянным, непоследовательным, отступающим от своего слова... И дня не прошло, как вы пообещали меня не трогать... Или терапевтический секс не считается сексом?

- Терапевтический?

- Ну, у меня истерика, вы предлагаете решение... Терапия в чистом виде. Очень милосердно с вашей стороны, кстати.

- Лина, милосердия в моем предложении не больше, чем в вас сейчас хладнокровия. Как бы вы не пытались выровнять дыхание, я слышу ваш пульс.

Я его тоже слышала, причем в таких местах, в которых пульс, обычно, не ощущаешь вовсе.

- Это от злости. - Я постаралась улыбнуться.

Получилось плохо, потому что Данилович только издевательски приподнял бровь в немом "Неужели?".

- Вы мне не ответили. - Лучшая защита это нападение, не так ли? - И вообще, раз уж мы решили заняться психоанализом - откуда у вас навязчивое желание затащить меня в постель? Желание доминировать? Вы так со всеми? Или только с женщинами? А если с женщинами, то со всеми? Что это? Потребность в женской ласке? Учитывая ваш образ жизни, ваша возлюбленная погибла, и вы пытаетесь заглушить боль утраты таким банальным способом? Или подростковая травма? Или, это из детства? Родители вас не любили?..

- Мои родители ненавидели и меня, и друг друга. Но на моем либидо это не как не сказывается.

- Ой... Простите.

- А эти ваши бесконечные извинения - попытка заслужить одобрение?

- Банальная вежливость. Предполагается, что такие вещи, как нелюбовь родителей ранит детей, и когда об этом напоминаешь, следует извиняться. Но не в вашем случае, я поняла.

- Не в моем, вы правы. А что до ваших вопросов - нет, я никогда не терял возлюбленную; нет, не со всеми женщинами; да, только с женщинами; нет, доминирование здесь не причем. И да - это совершенно точно потребность.

- В чем? - Я поймала себя на том, что почти прошептала это, завороженная его голосом.

- В удовлетворении, конечно.

- Но разве?.. Любая женщина...

- Не любая, Лина. Та, что Старой крови. Мои родители ненавидели друг друга, но каждую ночь проводили вместе. Что бы не происходило днем, как бы они не ругались, отец каждую ночь приходил к дверям ее покоев, а мать каждую ночь ему открывала.

- Но как?.. Почему?..

- Если бы позволили, я бы показал почему. И как.

- А вербально никак нельзя? - Мой голос был похож на жалобное скуление, и меня это несказанно злило.

- Боюсь, во всех языках мира не найдется подходящих слов...

- Так уж и не найдется?..

- Если хотите, могу попробовать...

И он заговорил по-французски, потом, кажется, по-итальянски, и наконец, на каком-то славянском... Сербском, наверное... Я совершенно не понимала смысла, только отдельные слова, но и их хвалило, чтобы понять, что ждёт меня что-то совершенно невероятное... Я почти уже растворилась в этом потоке слов, как Данилович резко перейдя на русский бросил:

- Я же говорил - невозможно.

Я только растерянно заморгала.

- Я вполне поняла.

- О, нет. Если бы поняли, то не смогли бы мене отказать.

- Разве?

- Хотите, докажу?..

И не давая опомниться, не дав мне времени хоть на малейший протест, Данилович отпустил мои руки, но не отошел, а обнял меня одной рукой, а второй взял за подбородок. Я уперлась ладонями в его плечи, пытаясь оттолкнуть, но это было все равно, что толкать каменную стену.

- Что... - Я попыталась возмутиться, но Данилович заставил меня замолчать, приложив к моим губам большой палец. К моим губам! От шока я даже не попыталась отстраниться... Чем Данилович не преминул воспользоваться... Он бесконечно нежно погладил подушечкой пальца мою нижнюю губу и склонившись к моему уху прошептал:

- Чувствуете?

Я бы кивнула, но боялась пошевелиться, чтобы не спугнуть непередаваемое ощущение, которое возникло от одного этого поглаживания... Это было почти как поцелуй... Поцелуй, который бывает только между влюбленными в начале отношений - до боли в губах , до нехватки воздуха, до головокружения, до обморока... Вернее, как тысяча поцелуев, сконцентрированных в одном... Но даже так не описать точно... Больше всего это было похоже на электрический разряд, который мало того, что прошел сквозь все тело, но и не торопится выходить наружу. Он перекатывается где-то внутри, словно маленький горяче-колючий мячик, натыкается на препятствия, от чего тебя обдает жаром, от чего содрогаешься всем телом, чего боишься и ждешь с нетерпением...

Я подумала, что если это похоже насекс с Даниловичем, то, пожалуй, я пас. Я просто не выдержу и умру еще до того, как мы разденемся...

И подумав, я поняла, что сказала это вслух...

И стыд, который меня поглотил, совершенно вытеснил и желание, и потребность, и кровь стучала в висках только от этого... Ну, мне так казалось... Мне хотелось убежать, спрятаться где-нибудь далеко и никогда больше не показываться на глаза Даниловичу. И я даже попыталась это сделать, но он слишком крепко меня обнимал... Поэтому я сделала единственное, что могла, чтобы хоть как-то отгородиться - закрыла глаза.

По хорошему надо было еще и уши закрыть, потому что сомкнутые до красных кругов веки не спасли меня от тихого смешка и вкрадчивого шепота на ухо:

- Никто в моей постели еще не умирал - ни со мной, ни подо мной, ни на мне, ни как-либо еще...

Мое воображение, подстегнутое этим шепотом, в красках нарисовало мне все эти варианты и парочку от себя, от чего у меня подкосились коленки, и я почти была благодарна Даниловичу, что он прижимает меня к себе, падать ему под ноги второй раз мне бы не хотелось. Но это было еще не все...

- И мне не нравится, что вы зовете меня по фамилии, Лина...

Как ни странно, но на этих словах очнулось достоинство и, посовещавшись с чопорностью - откуда она только у меня? - выдало самую странную в этой ситуации фразу:

- Мы не достаточно хорошо знакомы, чтобы я звала вас как-то иначе.

- Насколько хорошо мы должны познакомиться?..

- Не хорошо, близко... Близко познакомится... - От его голоса звучащего так близко и так соблазнительно, думала я с трудом.

- Близко? И насколько близко? Значит ли это, что по имени мы меня назовете, когда мы окажемся в постели?..

- Не "когда", а "если"...

- "Когда", Лина, "когда". И мы оба эта знаем. Не так ли?

Что я могла ответить? То, что рано или поздно это может произойти, я знала после... второй? третьей? ... встречи, но у меня оставалась надежда, что я все же смогу устоять. Теперь эта надежда сгорала в том неугасимом жаре, который поселил во мне Данилович, показав КАК может быть между нами, и который, я была уверена, не скоро утихнет, если утихнет вообще... Одно прикосновение Даниловича - и наша близость стала неотвратимой.

Но гордость... Гордость не желала смиряться с этим. Поэтому я упрямо приподняла подбородок, открыла глаза и сказала:

- "Если".

И я очень надеялась, что это было убедительно.

Но, как всегда с Даниловичем, надеялась я зря. Ответом мне был еще один смешок, вмещающий в себя то ли сомнение, то ли явное пренебрежение моими словами.

- Так это единственное условие?

- У... условие? - Говорить мне было по-прежнему тяжело.

- По имени вы называете только тех, кто побывал в вашей постели? - Голос Даниловича был один сплошной ничем не прикрытый соблазн, но что-то на грани слышимости... И меня осенило!

- Если эта очередная попытка узнать, какие нас с Германом связывают отношения... - Странно, но эту фразу я сказала совершенно свободно, даже, как мне показалось, с иронией. - Или это тоже не стоит усилий?

- Ну почему же? Стоит. Но нет, это не она. Хотя раз уж вы об этом заговорили...

- Это вы об этом заговорили. Нет, я с Германом не спала. По вашей логике, я и с Реми успела...

- Это ваша логика, Лина.

- О, нет. Это по вашей версии мне нужно переспать с мужчиной, что бы близко с ним познакомится. В некотором смысле, для некоторых женщин, это действительно так, но я в их число не вхожу.

- Это я уже пронял.

- Это радует. И раз уж мы пришли к такому взаимопониманию, не могли бы вы меня отпустить.

- "Взаимо" ли?

- А разве нет?

- Вы думаете, что поняли меня?

- Я поняла ваши мотивы. Этого мало?

- Да? И какие же у меня мотивы?

- Ну... - Я опять растерялась - казалось бы, все лежит на поверхности, но как это облечь в слова?

- Я вас внимательно слушаю.

Данилович не помогал. Совсем.

- Вы хотите затащить меня в постель, чтобы удовлетворить потребность в сексе с женщиной со Старой кровью. Вам все равно, какая она, чего она хочет, и хочет ли вас вообще. Вы уверены, и возможно, не без основания, что сможете заставить себя хотеть любую женщину. Физиологически хотеть, я имею в виду, потому что на ее эмоциональный настрой вам наплевать.

- Я уже говорил, что вы все усложняете. Поверьте, с эмоциональным фоном все будет в порядке.

- Да неужели?.. Разве только вас устраивают отношения на одну ночь.

- Не устраивают, но причем тут это?

- При том, что любая уважающая себя женщина сбежит от вас на утро.

- О, не думаю.

- Может не на утро, но сбежит обязательно.

- То есть вы сбежите?

- Сбегу! - Я даже наглядно продемонстрировала свой тезис, пытаясь выбраться из его объятий. Сделала только хуже, кстати. Потому что в результате моих попыток только теснее к нему прижалась и поняла, что все эти демонстрации и разговоры действуют не только на меня. И поняв, застыла, боясь даже дышать.

- Не ерзайте, Лина, а то утром вам некуда будет бежать - это же ваша квартира.

- Так отпустите меня!

- Видимо, придется. Не хочется искать вас потом по всему городу.

И он разжал руки. И к моему стыду, сожаление я испытала гораздо большее, чем облегчение.

Между нами повисла та невыносимая тишина, которая обычно вынуждает говорить и совершать всякие глупости, чтобы хоть как-то ее заполнить.

Что я с успехом и проделала, задав совершен дикий вопрос:

- А как же Изабелла?

- Изабелла? А причем тут она?

- Ну, вы же с ней... А теперь со мной...

- А вы про это... Она не против, уверяю вас.

- Не против, но...

- Не против. Более того...

- Только не говорите, что она - за!

- Это тоже вряд ли, но это не ее дело, и она это прекрасно понимает.

- То есть как не ее, разве вы... У вас же с ней отношения... Какие-то...

- И что это меняет? С Реми у нее тоже отношения, какие-то.

- С Реми?!!

- С Реми. И не только с ним, полагаю.

- И вам все равно?!!

- А почему меня должно это как-то волновать?

- Почему?!! И вы еще удивляетесь, почему я не бегу в вашу постель по первому зову!

- Удивляюсь. А что?

- А то, что я боюсь там застать Изабеллу! Или еще кого-нибудь. Вы же себя вряд ли ограничиваете.

- Не вижу смысла.

- Да уж! Понятно, почему вы считаете феодализм не идеальным для вас временем. Вам бы в каменный век! Там и право сильного, и промискуитет. С вашими способностями вы были бы там богом!

- Почему вас-то это задевает?

- Потому что я не хочу больше делить своего мужчину с кем-то еще!

- Больше?.. Так вот оно что...

- Не смейте!.. И вообще, как вы правильно заметили, это моя квартира! Так что выметайтесь!

- И не подумаю.

- Что?!!

- Я останусь тут до утра.

- Это почему еще?!!

- Что бы не дать вам ни малейшего шанса, разумеется.

- Шанса?.. О чем вы?!

- Шанса, возможности... Называйте, как хотите.

- Вы решили окончательно меня запутать?!

- И в мыслях не было.

- Так о чем вы говорите?! О каких шансах и возможностях? - Меня уже трясло от ярости.

Данилович тяжело вздохнул, всем видом показывая, как он устал от этого разговора.

- Не то, чтобы я не доверял вам, Лина, но, учитывая вашу эмоциональность, я лучше побуду излишне бдительным, чем...

- Чем что? Договаривайте.

- Чем буду начинать все с начала.

- Что вы имеете в виду?.. О, не говорите, я сама догадалась! Вы опасаетесь, что я выкину какой-нибудь фортель, и вам придется опять выуживать из меня обещание поехать с вами?

- А разве это так уж невероятно?

О, как бы мне хотелось немедленно заявить ему, что он ошибается. Но... Стоило признаться, хотя бы самой себе, что часть меня все еще искала выход из сложившейся ситуации.

- Разумеется, нет! Я же дала вам слово. - Я все-таки сказала это, но с задержкой.

И эта крохотная пауза была красноречивее всех слов. Поэтому Данилович только усмехнулся, и эта усмешка тоже таила в себе множество смыслов.

- И как долго вы намерены быть "излишне бдительным"? - В последние слова я постаралась вложить все то ехидство, на которое была способна.

- До тех пор пока не буду уверен, что вы никуда не денетесь. - Ответил Данилович совершенно спокойно.

Ну конечно, все мое ехидство было ему, как слону дробина.

- Хм... Дайте-ка подумать... Пока я решу все с работой, с родителями, с квартирой... Не меньше двух недель, а то месяца...

- Лина, не хотелось бы вас разочаровывать, но у вас есть, максимум, три дня.

- Что?

- Может четыре.

- Это почему еще?

- Именно столько я могу позволить вам собираться.

- Позволить?! А не слишком ли много вы на себя берете?!

- Не слишком.

- Да вы хоть представляете, сколько всего мне понадобится сделать?!! Уволиться с работы, отработать там по закону, решить, что делать с квартирой, объяснить матери, что я уезжаю неизвестно с кем, неизвестно куда и неизвестно когда вернусь...

- Лина, вы специально создаете себе трудности?

- Создаю? Это вы, похоже, совсем ничего не смыслите в реальной жизни.

- Вы ошибаетесь, в реальной жизни я разбираюсь прекрасно, но то, что вы сейчас перечислили... К реальной жизни это не имеет никакого отношения.

Опять... Опять это невыносимое высокомерие... Обычно оно действовало на меня, как мулета на быка, но сейчас... Я вдруг поняла, как я устала, а этот его тон просто "выключил" меня. Утихла ярость, улеглось раздражение, даже кровь перестала стучать в висках... Я бессильно опустилась на ближайший табурет, уставилась в пол и еле слышно сказала:

- Делайте, что хотите...

И опять Данилович удивил меня... В который раз за вечер?.. Он опять опустился передо мной только уже на одно колено, взял мои ладони в свои и почти так же тихо, как я, произнес:

- Простите, Лина.

Я удивленно посмотрела на него.

- Я понимаю, что слишком давлю на вас, понимаю, что сегодняшний вечер очень тяжелый для вас, понимаю, что вся эта ситуация выводит вас из себя, но... - Он замолчал, подыскивая слова. - Я ничего не могу поделать. Я могу вам только помочь.

- Чем?..

- Вы удивитесь.

- Боюсь, моя способность удивляться осталась на том месте, где мы впервые встретились.

- О, я счастлив буду разуверить вас в этом.

Я хотела сказать что-нибудь эдакое, но только вздохнула. Мне казалось, из меня выкачали все силы.

- Вы устали, Лина. Вам необходимо поспать.

Я кивнула и, собрав, кажется, остатки сил, спросила:

- А вам действительно необходимо остаться? - Намекая, что я не в том состоянии, чтобы что-то предпринимать.

- Действительно. И дело даже не вас. Хоть вы и не верите, но те люди могут...

Я махнула рукой. И на его слова, и на ситуацию в целом.

- Ладно, как хотите.

Данилович понял, что возражений больше не последует, поднялся и помог встать мне. Хотя я вполне обошлась и без его помощи. Наверное...

На заплетающихся ногах я пошла в спальню. Выдав Даниловичу набор для "пижамной вечеринки" - полотенца, плед и постельное белье - я так же медленно прошла в ванную. Проделав там все, что положено, и максимально ликвидировав последствия, я положила на видное место запасную зубную щетку для Даниловича, мысленно хихикнув от ее откровенно "девчачьего" вида.

Вернувшись в спальню, я в полном изнеможении рухнула на кровать. Мне казалось, что я даже уснуть не смогу от усталости. И от присутствия в моей квартире Даниловича, конечно. Но стоило мне укрыться одеялом, как я провалилась в сон, успев только удивится отсутствию Миста... Да вообще, где он был весь вечер?.. Но додумать эту мысль я не успела.

День 35

Пробуждение мое было странным. Обычно я просыпаюсь медленно, постепенно "включаюсь". В то утро я проснулась, как солдат по тревоге, даже, кажется, села в кровати, не понимая, что меня разбудило. И буквально через секунду я вспомнила... Я провела ночь с Даниловичем... Рациональное не примянуло заметить, что ночь провели мы все-таки в разных комнатах, а сарказм добавил - к сожалению. Легче мне от этого не стало, наоборот, захотелось претвориться принцессой Шиповничек и с кровати не вставать лет сто. Но сказки бывают только в сказках... И Мист... Его отсутствие меня беспокоило. Рациональное, конечно, не могло не сказать, что кроме квартиры ему деваться некуда, но такое поведение кота настораживало. Поэтому пришлось вставать, по мере сил приводить себя в порядок и искать кота. И постараться не упасть в обморок от вида Даниловича на моем диване. Мне почему-то казалось, что он должен был после вчерашнего спать без задних ног.

Но оказалось - мне казалось. Пройдя мимо гостиной, я не увидела там Даниловича, зато увидела стопку постельного белья и плед, которые вчера дала Даниловичу. В том же самом виде, в каком и дала. Вряд ли бы он смог так же их сложить, значит, не раскладывал, значит... Думать о том, что делал Данилович если не спал мне не хотелось, очень сильно не хотелось... Вместо этого я продолжила поиски, и не только кота... В ванной Даниловича не оказалось, к моему огромному счастью, и к огромному разочарованию моего любопытства. Оставалась кухня...

Мне показалось, что к кухне я так медленно еще никогда не шла, но, услышав там негромкий голос, поспешила. С кем там мог разговаривать Данилович?..

Открыв дверь, я изумленно замерла. Кроме Даниловича в кухне не было никого... Никого кроме Миста.

От осознания того, что Данилович снизошел до разговора с моим котом я растерялась. Как он вообще может разговаривать с кошками?... К счастью, они оба среагировали на звук открывающейся двери и посмотрели на меня. Мист - осуждающе, Данилович - выжидающе. Я буркнула что-то вроде "Доброе утро" и "О чем беседуем, мальчики?", причем, кажется, совершенно без пауз. На удивление, меня поняли, по крайней мере Мист коротко мявкнул, а Данилович улыбнулся и сказал:

- По-моему, оно пока не слишком доброе.

- Пока не выпью кофе - да, совсем не доброе. - Ответила я чуть разборчивее.

И тут Данилович жестом фокусника поставил передо мной чашку кофе. Не ту. Видимо, недовольство отразилось у меня на лице, так как Данилович озабочено спросил:

- Что-то не так?

- Чашка, не та чашка. Из этой я пью чай.

Я постаралась ответить со всей вежливостью, на которую была способна. В конце концов, он же не виноват, что не в курсе моих "заморочек".

- На другой ваше имя написано с ошибкой, я решил, что вы ее не любите.

- Ага, не люблю, именно поэтому мою ее каждый день. Вы ведь ее на сушилке для посуды видели, оттуда же вы и эту взяли. И имя там без ошибки.

- Ваше имя пишется через букву Е.

- Расскажите это той работнице ЗАГСа, которая записала его через И. Ну и моей матери, которая решила, что так интереснее. Так что, в какой-то мере, вы правы - имя там с ошибкой, но оно точно мое.

- Вы же могли его поменять, не так ли?

- Могла бы, но это бы сопровождалось такой волокитой, что я смирилась.

- Так вы поэтому не представляетесь полным именем?

- Вечер психоанализа плавно перетек в утро?.. Нет, просто мне не нравится мое полное имя.

- Почему? У вас красивое имя. Или вы стесняетесь ошибки в нем?

- Если бы я по-настоящему стеснялась, я бы давно его сменила. Просто я считаю, что оно мне не подходит, ни с ошибкой, ни без.

- Я даже боюсь спрашивать - почему?

- Боитесь, но все равно спрашиваете? - Я усмехнулась про себя. Как это на него похоже... - Слишком изысканно для меня.

- Хм... Спорить не буду, но я с вами не согласен. Пейте кофе, Лина, а то остынет.

Я бы тоже поспорила с ним, но не стала. Вместо этого я отпила кофе и не смогла сдержать стон удовольствия. Кофе был прекрасен, настолько прекрасен, что я впервые в жизни готова была признать, что он в чем-то лучше чая. За чашку такого кофе можно было простить Даниловичу если не все, то эту ненужную ночевку у меня - точно.

И я бы и продолжала наслаждаться, но тут напомнил о себе Мист. Требовательно мяукнув, он устремился к холодильнику, всем своим видом намекая, что пустой болтовней сыт не будешь. Я с сожалением отставила чашку и пошла за ним, по пути спросив у Даниловича, о чем же все-таки он говорил с котом.

- Обычные мужские разговоры. - Данилович явно веселился. - По правде сказать, это это был единственный способ заставить его замолчать. Он у вас на удивление вежлив - не перебивает собеседника.

- Замолчать?..

- Он давал понять, что мне здесь не рады. Собственно, этим он занимался всю ночь, просто утром добавил звук.

- Так вы поэтому не спали?

- Нет. - Я стояла к нему спиной, но почему-то точно знала, что Данилович улыбался. - Я не спал по многим причинам, но ваш кот в их число не входит.

- А что входит?

Я спросила это скорее машинально, даже не надеясь на ответ, но Данилович ответил, и этот ответ меня шокировал.

- Пользовался возникшими возможностями в основном.

- Что?! - Я почти вскрикнула и обернулась к Даниловичу так резко, что перед глазами заплясали разноцветные "мушки".

- Лина, вы, видимо, не так меня поняли.

Данилович, похоже, упивался ситуацией. В то, что он не вкладывал в свои слова никакого подтекста, я не верила ни секунды. Но играть в его игры я не хотела, поэтому взяла себя в руки и, как могла, спокойно сказала:

- Очевидно, да, не так. Я бы извинилась, но вы давали достаточно поводов, чтобы думать о вас так, как я подумала.

- Я бы оскорбился, но, к сожалению, вы правы.

- Так что вы делали? Или это меня не касается?

Я, как могла, выделила интонацией последнее слово. Но Данилович тоже не горел желанием играть в чужие игры.

- Не касаются. Но только в том смысле, что они ни коим образом не были связаны с вами, если не считать некоторых распоряжений.

Да уж, заподозрить Даниловича во вторжении в мою личную жизнь на таком примитивном уровне было как-то глупо. Мне даже было почти стыдно. Почти.

После этого между нами опять повисла та неловкая, неудобная тишина, которую так хочется заполнить хоть чем-нибудь. Правда, такая тишина еще и сестра игры "в молчанку" - кто первый постарается ее заполнить, тот - "проиграл". Поэтому я вернулась к своему кофе, и мысленно поблагодарила за него Даниловича, кофе позволял мне молчать, мне хватило вчерашнего... "проигрыша"".

Данилович же то ли не думал об этом в таком контексте, то ли счел себя выше таких мелочей. потому что заговорил все же первым:

- Сколько вам нужно на сборы, Лина? У нас много дел.

- У нас?

- Я же обещал вам помочь.

- Ах, ну да, обещали. Правда, ума не приложу, как вы это собрались делать.

- Лина, вы так и не поняли, как работает Старая кровь?

- Поняла, но... Вам будет не сложно? После вчерашнего?

- Лина, вы меня недооцениваете. Хотя у вас есть на то основания, конечно. Чтобы вы не думали, что я такой немощный, что не могу справиться с вашими проблемами, должен вам сказать, что вчера, кроме ваших дел, я занимался еще и своими.

- Я вас не недооцениваю, и не считаю немощным. Я имела возможность убедиться в ваших возможностях. Или вы переживаете, что я видела вас слабым и все такое?

- Вы не видели меня слабым, Лина.

- А что было вчера?

- Что вы имеете в виду?

- Ну... - Я растерялась. А действительно - что? - Если вы считаете, что ничего не было, то нет смысла говорить об этом.

Данилович очень выразительно вздохнул.

- Лина, между нами вчера так много было, что я не уверен, что правильно вас понимаю. Вы имеете в виду то, вы дали мне силы?

- Именно это.

- Не то, чтобы я не ценил ваш поступок, Лина, но я вполне мог бы обойтись.

- Дааа? А почему тогда согласились?! - Я чувствовала, что закипаю от злости. И прекрасно осознавала, что в большей степени эта злость на саму себя.

- Вы так трогательно предлагали, что я не смог устоять.

- Трогательно? Да я боялась, что вы сейчас умрете под моим подъездом, и меня по допросам затаскают.

Данилович промолчал, но сделал это с таким видом, что истолковать его иначе, чем "ври больше, девочка" было невозможно. Я могла бы тоже промолчать, но разве меня удержишь?

- Да я вообще не уверена, что что-то вам отдала!

- И что же навело вас на эту мысль?

- Я ничего не почувствовала!

- А что вы хотели почувствовать?

- Ничего не хотела, но должна же была? Хоть что-нибудь! Упадок сил, например, усталость...

- Лина, если бы я увлекся, то, уверяю вас, вы бы очень хорошо это прочувствовали. И вообще...

- Что вообще?!

- Большинство людей совершенно не осознают свою силу и, уж тем более, не умеют ею управлять. Они похожи на радиоактивные вещества - излучают радиацию, сами не зная зачем.

- То есть я... излучаю?

- Буквально светитесь. Не слишком сильно, правда, но у вас и потенциал не большой.

- А вы, знай, улавливаете...

- За кого вы меня принимаете?

- Да я уже и не знаю за кого мне вас принимать. Реми рассказывал...

- О том, что и когда вам рассказывал Реми, мы можем поговорить позже. У нас мало времени.

- Разве? Я никуда не спешу.

- Я спешу.

- Я вас не держу.

- Лина, я хочу напомнить вам, что мы уедем отсюда через три дня, вне зависимости от того, будете ли вы готовы или нет. Если вы все-таки настаиваете на решении вопросов, связанных с этим, то советую поторопиться.

Мне казалось, что я исчерпала все запасы злости и даже, кажется, залезла в кредит... Но Данилович обладал поистине уникальной способностью окрывать во мне новые горизонты. Злости в том числе...

- Да вы хоть понимаете, чего мне это все будет стоить?!! То есть вы говорили, что понимаете, но что вы можете понять о другом человеке, а? Я должна отказаться от своей жизни, то есть почти умереть!!! Вы это понимаете?!!

- Я прекрасно понимаю, чего от вас прошу, Лина, и не менее прекрасно я понимаю, что готов вам дать взамен. Вы можете еще долго впадать в истерики и пытаться как-то повлиять на меня и ситуацию в целом, но чтобы сэкономить мое и ваше время хочу сказать вам - вы ничего не сможете изменить. Все уже решено. И не зависит от вашего желания или отношения. Единственное, что вы можете сделать - выбрать как именно это будет происходить. Я приму ваш выбор, но только этот. Я помогу вам, но только с этим. Вы поняли меня?

Конечно, я поняла... Я поняла это давно, но все еще надеялась... Но тон, которым Данилович говорил это... Слова не имели значения... Тон, холодный, как лед, и тяжелый, как свинец, не оставлял никаких сомнений в том, что будет именно так, как сказал Данилович. Все уже решено. За меня. Не мной. Выхода нет. Это неотвратимо, как смерть. Я подобрала правильное сравнение...

От осознания этого злость моя уступила место отчаянью. Такому всепоглощающему, что у меня все поплыло перед глазами, но, только моргнув, я поняла, что это слезы. Слезы, которые, конечно, тут же нашли себе путь по моим щекам.

- Лина, не плачьте... Смиритесь, и вам станет легче.

Иногда мне казалось, что Данилович совсем не понимает женщин... Или не делает себе труд понимать, что, в общем-то, приводит к такому же результату. Ну кто, скажите мне, в здравом уме скажет плачущей женщине "не плачь" в надежде, что она прекратит?.. Естественно, я расплакалась еще больше... Вернее, это было мало похоже на плачь - слезы просто катились из моих глаз, а я не издавала ни звука. Мне впервые со времен детства было все равно, как я выгляжу, что слезы сделают с моим лицом, и что подумает обо мне стоящий рядом мужчина... Наоборот, я смотрела на него во все глаза, то ли желая наказать видом моих слез, что, разумеется, было бессмысленно, то ли напрашиваясь на утешение, что здорово попахивало Стокгольмским синдромом. И то ли слезы сыграли с моим зрением злую шутку, то ли мне было явленно чудо, но на секунду мне показалось, что на лице Даниловича промелькнуло что-то вроде раскаяния. Но мне, конечно, показалось...

Не знаю сколько продлился этот мой слезливый бенефис, но в какой-то момент мне стало не по себе. В игру вступила гордость и очень доходчиво мне объяснила, что если на мужчину слезы не действуют, то и проливать их совершенно не зачем. Так что пришлось вытирать слезы и смиряться с неизбежным.

День 36

Не скажу, что это смирение далось мне легко, но в какой-то момент меня окутала странная апатия ко всему происходящему. Мне не хотелась бороться, настаивать на своем, пытаться что-либо изменить... По правде сказать, мне вообще ничего не хотелось делать... А сделать предстояло не мало... Я начала было составлять в уме список дел, но поняла, что потерпела неудачу, поскольку каждый пункт вдруг обрастал таким множеством подпунктов, что у меня хватало сил осмыслить их все. Я поймала себя на том, что стою возле открытого гардероба в тщетной попытке собрать вещи...Какие вещи, сколько, может забрать все - эти и другие вопросы перекатывались в моей голове горсткой маленьких тяжелых шариков, периодически стучась в виски и вызывая приступы головной боли... Я так бы и стояла, морщась от каждого такого стука, если бы не рациональное. Оно очнулось от шока, в котором пребывало, кажется, с прошлого вечера, и взяло дело, и меня заодно, в свои суровые руки. Как по волшебству все вопросы куда-то исчезли, и в моей многострадальной голове возник план, состоящий всего из трех пунктов - квартира, работа, мать. В какой-то момент я устыдилась, что поставила родную мать на последнее место, но тут же успокоила себя тем, что на последок я оставила самые важные дела.

С квартирой дело обстояло совсем просто. Я сразу решила, что ни сдавать, ни продавать, ни отдавать в пользование матери я не буду. Так что оставалось сделать все, чтобы квартира оставалась как бы законсервированной. Для чего?.. Если бы я тогда знала... Но в таком, казалось бы, простом деле оставалось все же немало вопросов. И я была решительно настроена получить на них ответы. Источник ответов на все вопросы, а также, по совместительству, источник причин возникновения этих и других вопросов, проблем и тому подобных неприятных вещей, обнаружился на кухне. Собственно, он и не выходил оттуда... Данилович расположился со всеми удобствами - увлеченно изучая что-то на экране телефона, он прихлебывал кофе из МОЕЙ кружки... Мне очень хотелось плеснуть этим кофе в его лицо, но я сдержалась, пообещав, впрочем, себе что-нибудь такое обязательно сделать, но потом, попозже

- У меня появились вопросы. - Оповестила я Даниловича, когда он соизволил обратить на меня внимание.

- Какие?

- Мое ммм... пребывание у вас будет совсем безвылазным?

- Что вы имеете в виду?

- То и имею. - Не удержалась от хамства я. - Если мне вдруг понадобится вернуться, я смогу это сделать?

- Зачем вам может понадобиться вернуться?

- Ну, мало ли что мне взбредет в голову?.. - Я решила хамить, так хамить. - Повидаться с родными, встретится с друзьями, маникюр сделать...

На последней фразе у Даниловича, кажется, дернулся глаз...

- Если не очень часто, то конечно. - Но ответ его был - сама любезность.

- Не очень часто - это сколько?

- Двух раз в год, думаю, будет вполне достаточно.

- Вы смеетесь?!

- Нисколько.

- Маникюр не делают два раза в год!

- То есть вам маникюр дороже родных?

-С чего вы взяли?!

- Но вы же только о нем переживаете...

Да уж! Хамить Даниловичу - себе дороже. Все-таки опыт...

- Ладно, с маникюром я сама разберусь. Значит, два раза в год мне будет позволено посещать родных и друзей... - Я не успела договорить, как меня обожгло воспоминанием. Маша! - О, боже!..

- Что еще?

- Маша... Моя подруга... Что с ней?!

- По последним данным с ней все хорошо. Ребенок тоже в порядке.

- Данным?..

- Я справлялся о них у Реми. Недавно.

Я с облегчением выдохнула. Но мое спокойствие длилось всего секунду, потому что сразу возник вопрос - что делать дальше? Вернуться домой она не может, поехать к родителям - тоже, да и вообще после такого ей в городе жизни не будет...

- И да, пока вы не надумали себе всяких ужасов, чем, судя по вашей бледности, вы сейчас активно занимаетесь, Реми просил передать, что позаботится о вашей подруге и ее ребенке.

До меня не сразу дошел смысл сказанного Даниловичем, но когда дошел...

- В каком смысле "позаботится"?!

- В прямом. Я вкратце изложил ему суть проблемы, и он обещал все уладить. Ваша подруга будет в безопасности под его попечением.

Я была в растерянности... Реми можно было доверять... Или нет? В том, что он может позаботиться о Маше, я не сомневалась, но вот до каких пределов будет распространяться эта забота?..

- В безопасности?

- В безопасности. - Кажется, Данилович начал терять терпение. - Ни один волос не упадет с ее головы. Равно как и с головы ее ребенка.

- Даже если...- Я не смогла договорить.

- Даже если что? - А Данилович не собирался мне помогать.

- Даже если вы этого захотите?

- Лина! Скажите на милость, почему вы думаете, что я могу захотеть, чтобы с вашей подругой что-то случилось?

- Может быть потому, что вчера вы бы и пальцем не пошевелили, что бы ей помочь!

- Я же вам сказал...

- Я помню, что вы мне сказали! Но это только ваши слова, а я не склонна вам доверять!

- Ваше право. Но чтобы вы не устраивали истерик еще и по этому поводу, я клянусь, что никогда, не при каких обстоятельствах не причиню вред и не пожелаю вреда вашей подруге и ее ребенку. Довольны?

Я была довольна. В глазах Даниловича разливалась золото, делая их зеленым.

- Спасибо. Значит, и во всем остальном я могу на вас рассчитывать?

- Можете. - Данилович едва заметно вздохнул. То ли от облегчения, то ли удрученно.

- Тогда помогайте!

С этими словами я достала рулон мусорных пакетов и вручила Даниловичу. А на его недоуменный взгляд, ехидно хихикнув, сказала:

- Вы же сказали, что поможете. Так что, пока я буду собирать вещи, сложите в пакеты и вынесете то, что может испортиться.

- Что?

- Продукты. Могут испортиться, пока меня не будет. А потом плесень, антисанитария... Запах опять же, соседи обеспокоятся, квартиру вскроют, а мне бы не хотелось... В общем, все сложите и вынесете. Мусорные контейнеры во дворе, за домом. Я бы могла и сама, но вы дали мне так мало времени... Поможете?

Взглядом Даниловича можно было плавить камни. Я, даже испугалась, что перегнула палку окончательно, и меня сейчас убьют, несмотря на все заверения, но Данилович только кивнул. А я поспешила скрыться с его глаз, от греха подальше. Местью это было назвать сложно, да и я себе не слишком нравилась, но хоть что-то...

Но как и всегда игра против Даниловича обернулась поражением... Пока я пыталась решить извечный женский вопрос - "как впихнуть ВСЕ вещи в ОДИН чемодан?.." - Данилович развил бурную деятельность. Вот только совсем не ту, чтобы мне хотелось... Нет, результат был вполне удовлетворительным, но вот способ его достижения... Я наивно полагала, что полюбуюсь Даниловичем за работой, и просчиталась. Через пять минут после того, как я так удачно, на мой взгляд, привлекла Даниловича к общественнополезному труду, в двери моей квартиры позвонили, еще через две она наполнилась людьми в форменных комбинезонах, а через час квартира приобрела вид нежилого помещения. На мое вполне логичное возмущение происходящим, Данилович лишь пожал плечами и невозмутимо ответил:

-Вы же хотели побыстрее.

И что тут скажешь?.. Вот и я промолчала... Придраться было действительно не к чему - все, что можно было упаковать, было упаковано, все, что нельзя, вынесено, и квартира была убрана до почти стерильности. Посреди всего этого остались только мои вещи, которые я так и не сложила. И Мист, крайне недовольный происходящим, что он выразил категоричным требованием выпустить его из этого бедлама. Я пошла открыть ему входную дверь, почти уверенная, что кота больше я не увижу. Такие нервные напряжения явно не для его хрупкой психики...

И поскольку первый пункт моего плана можно было считать успешно выполненным, надо было переходить ко второму... С работой предстояло что-то решать... Рациональное предвещало большие проблемы, а сарказм, ехидно посмеиваясь, предлагал задействовать тяжелую артиллерию в виде Даниловича. О чем, я собственно ему, Даниловичу, и объявила. Тот лишь опять невозмутимо пожал плечами и кивнул. Мне ничего не оставалось делать, как поехать с ним на работу...

А вещи я решила потом собрать ...

День 37

Пока мы ехали ко мне на работу, я не проронила ни слова, как, впрочем, и Данилович. Не знаю, о чем думал он, но я усиленно размышляла о сложившейся ситуации. В голове вертелся извечный вопрос "Что делать?". Я прибывала в полнейшей растерянности. Дело в том, что я никогда не увольнялась, эта моя работа была первой в моей жизни, и я искренне полагала, что она останется единственной. То есть я, конечно, знала механизм увольнения, но... Откровенно говоря, мне было просто страшно... Я боюсь и не люблю перемен. Конечно, на фоне перемен в моей жизни, эта перемена казалась не такой уж значительной, но я все равно боялась. Тем более я не знала, как Данилович собирался провернуть мое увольнение с наименьшими потерями. А зная его методы у меня действительно был повод опасаться. Поэтому, только когда мы почти приехали, я все-таки задала вопрос:

- Как вы собираетесь это сделать?

- Что?

- Ну... Помочь мне с увольнением...

- Я уже говорил, Лина, что вы сами создаете себе трудности. Как по мне, проблема ничтожна.

- Но меня могут просто так не отпустить... Закон...

- Законы...

- Я помню - созданы слабыми для слабых. Но их до сих пор не отменили, не так ли? Плюс Маша...

- А что с вашей подругой?

- Мне надо как-то объяснить ее отсутствие.

- Зачем?

- За тем, что бы вы там не думали, но в нашем обществе слабых действуют законы для слабых. А согласно им, если человек не является на работу без уважительной причины достаточно долгое время, его объявляют в розыск. И начнутся эти розыскные мероприятия с родителей Маши, а они пожилые люди и мне не хотелось, чтобы они волновались...-

- Вы всегда так беспокоитесь о чужих вам людях?

- А вы всегда так безразличны ко всем кроме себя?!

- Я просто правильно расставляю приоритеты.

- И у вас, конечно же, наивысший?

- Конечно.

И что тут можно ответить... Чтобы и дальше не познавать глубины самолюбия Даниловича, я сделала, как мне казалось "ход конем":

- Так как вы собрались мне помогать?

- А как вы хотите, чтобы я вам помог?

А действительно, как? Что может сделать Данилович в этой ситуации?

- Ну, учитывая ваши ограниченные возможности, просто стойте рядом, когда я буду говорить.

- Ограниченные? - Как я и ожидала, Данилович услышал только то, что касалось его самого.

- Ну, после вчерашнего...

- Лина, я уже говорил...

- О, вы мне столько всего наговорили... Но, согласитесь, я не могу не опасаться, что ваши... резервы неожиданно иссякнут. Так что лучше я буду полагаться только на себя.

- Лина, вы намеренно меня провоцируете?

- На что? - Мой тон можно было бы назвать невинным, если бы в нем не было столько откровенной издевки.

- На демонстрацию моих возможностей.

- О чем вы? Вы вчера наглядно мне показали, что слишком большие... трудозатраты пагубно сказываются на вашем самочувствии.

- Я же уже...

- Да-да, говорили. Но вчера вы...

- Вчера, Лина, я сделал, почти невозможное! - Данилович, наконец, сбросил маску невозмутимости. Это было... занятно. Примерно, как игра с огнем.

- Не думала, что с вашим опытом, банальные разборки - это что-то невозможное... - А я продолжала изображать "святую простоту".

- Вы хотите знать, что я делал до того как ввязался в эти ваши разборки?

- С чего вы взяли?

- А зачем же вы так усиленно пытаетесь это выяснить?

- Выяснить? - Тут я совершенно искренне удивилась. Мне действительно было почти безразлично, что делал Данилович. Положа руку на сердце, я не знала и не знаю зачем я провоцировала Даниловича. - Я всего лишь хочу знать, насколько я могу на вас положиться.

- То есть всего того, что вы видели и слышали вам недостаточно.

- Я видела, как вы вполне успешно справились со мной и с десятком других людей, не без последствий, правда, но сейчас вам придется иметь дело с несколько большим количеством.

- У вас так много коллег?

- Вы, кажется, видели сколько их.

- А вы, кажется, видели, что с вашими коллегами я вполне справляюсь.

- Кстати, как?

- Что как?

- Как вы тогда заставили их забыть?

- Забыть? О, это как раз не самое сложное. Люди часто забывают. Я просто немного помог.

- То есть?

- Я просто захотел.

- И все?

- И все. Вы научитесь. Лина. Это не сложно.

- А что сложно?

- Сложно заставлять людей делать то, что они не хотят. Например, мне стоило некоторых усилий, убедить вашего друга... простите, Германа, не увозить меня в какое-нибудь уединенное место, что бы там выяснить, кто я и чего от вас хочу.

- А вы уверенны, что сможете убедить моих коллег?

- Уверен, я просто предложу им то, во что они захотят поверить.

- Любопытно, что же это? Или вы не собираетесь меня посвящать в свои планы?

- От чего же? Раз уж вы принимаете в них непосредственное участие, лучше чтобы вы знали, что вас ждет.

- Даже так?

- Хотя... Просто подыграйте мне, ну, или, хотя бы, не перечьте.

С этими словами Данилович отстегнул ремень безопасности и наклонился ко мне, одновременно распуская волосы. Я вжалась в спинку сидения и даже немного сползла.

- Что вы делаете?! - Голос мой был скорее похож на писк.

- Даю пищу для размышлений. Мы приехали, если вы не заметили.

Я действительно не заметила. Впрочем, это не имело никакого значения. А вот то, что Данилович с распушенными волосами был до неприличия хорош, особенно когда он был так близко, а я прижата к спинке сидения, в объятьях - когда он только успел?!- Даниловича - очень даже имело. Он прижался лбом к моему лбу, и его волосы плотной занавесью отгородили наши лица от окон библиотеки.

- Какую пищу? - Говорить удавалось с трудом.

- Видите ли, вы выходите замуж. За меня через три дня. Очень срочно. Я не могу ждать.

- Что? - Данилович, очевидно, прочитал это по моим губам, потому что мне казалось, что говорить я разучилась.

- Именно это я собираюсь сказать вашим коллегам, а вы, в меру сил, мне подыграете. А это вам в качестве источника вдохновения.

Данилович склонил голову и прижался губами к уголку моего рта. Поцелуем это можно было назвать только с очень большой натяжкой - так, кажется, целуются актеры кино и театра - но мне от этого было не легче. Ощущения от этого "почти поцелуя" на несколько порядков превосходили все, что я когда-либо испытывала в постели. Поэтому когда Данилович оторвался от меня, вышел из машины и пошел открывать мне дверь, я была благодарна за эту передышку. И за поданную руку. И за полу-объятье. И за то, что Данилович практически меня вел. Потому что сама я ни идти, ни что-либо соображать не могла...

Так, обнявшись, мы и зашли в холл библиотеки. Гардеробщица, она же вахтерша, только изумленно ахнула, глядя на нас, и только и смогла потрясенно сказать:

- Лина? Чего это ты здесь?..

Я не ответила. Я даже взгляд фокусировала с трудом.

- Показывай дорогу, ma douce fleurette. - Голос Даниловича опять стал бархатно-медовым. В нем появился отчетливый французский акцент и то, как он сказал, что я его то ли нежный, то ли сладкий цветочек лишили меня остатков ума. Так что я лишь махнула рукой в сторону директорского кабинета. Куда я была и препровождена, краем глаза увидев, как гардеробщица подносит к уху трубку телефона. В другое время мне бы стало интересно, кому именно она собралась звонить, но сейчас я больше была заинтересована в том, чтобы меня не сочли наркоманкой под воздействием всего "списка А", а Даниловича - моим драгдилером. Ну и еще немножко тем, как назовет меня Данилович. Что-то подсказывало, что повторяться он не собирается.

В кабинет мы вошли без стука. Секретарь что-то хотела сказать, но Данилович сначала окатил ее взглядом своих ярко-зеленых глаз, а потом улыбнулся так, что она, примерная мать и бабушка, зарделась как шестнадцатилетняя девчонка на первом свидании.

- Мы не надолго. - Проворковал напоследок Данилович, чем, наверное, окончательно ее добил.

Директор встретила нас возмущенным взглядом и хотела было указать на дверь, но тут заговорил Данилович.

Даже зная, что он врет, я почти поверила. То, как он рассказывал о своей любви ко мне, можно было смело растаскивать на подписи к "валентинкам". К "цветочку", добавились "восхитительная жемчужина", "хозяйка души" и что-то еще, что можно было бы примерно и очень смягченно перевести, как "огонь чересел", если бы наша директриса, знавшая французский в совершенстве, не покраснела сильнее секретаря.

- И что же вы хотите от меня?! - Сказала директор поспешно, словно опасаясь что Данилович перейдет к детальному описанию того, почему именно я "огонь".

- Увольте ее!

- Зачем?!

- Она так преданна своей работе, что отказывается выходить за меня. То есть она конечно согласилась, после того как мы пять раз... впрочем, это не тема для беседы, но теперь, кажется готова пойти на попятную. Я в отчаянии.

- Я не могу ее уволить вот так. Линочка прекрасный специалист, мне просто не кем ее заменить, и вообще, что вы мне здесь устроили? Лина, кто этот человек?!

- Жених. Мой. - Я постаралась посмотреть на Даниловича если не как на любовь всей моей жизни, то хотя бы как на "огонь чересел", но судя по ответному взгляду "огонь" был скорее из разряда венерических заболеваний.

- О, ma plus grande obsession, вот опять ты говоришь, будто для тебя ничего не значит то, что было между нами!

Иными словами "молчи"! Дивно, ничего не скажешь, хотя после "моей самой большой одержимости", чего уж удивляться? Я и не удивилась. Я улыбнулась. Как могла нежно.

- Вы не можете не помочь мне! - В голосе Даниловича было столько мольбы, что казалось ее можно обогреть всю Северную Европу зимой. Даже на Центральную останется. И, очевидно, для подстраховки глаза его сверкнули почти чистым золотом.

И наш доблестный директор, закаленный в боях с чиновниками всех рангов и читателями всех мастей, сдалась. Даже кажется слезу пустила.

- Конечно, раз так, я все подпишу... Лина, где заявление?

А про заявление я и не вспомнила... Но Данилович, как верный рыцарь, пришел ко мне на помощь:

- К чему эти формальности?! Лишние бумаги?

Он сказал это с таким жаром, будто боялся, что если я напишу это несчастное заявление, то акростихом напишу "спасите меня!".

- Но как я ее уволю?!

- Сами решайте! Как это у вас называется? По статье?

- По какой же статье я ее должна уволить? - К директору возвращалось ее обычное хладнокровие.

- Я не силен в ваших законах. Но если вам нужен повод...

Данилович прекрасно чувствовал, когда начинал терять инициативу. И любыми способами стремился ее вернуть. Тогда он подхватил меня за талию и усадил на директорский стол. Директор вскочила со стула и закричала:

- Что вы делаете?!!

- Вам же нужныдоказательства!

С этими словами Данилович рванул на себе рубашку, пуговицы веером рассыпались по кабинету. Удивительно, как ни одна не попала в меня.

На крик директора в кабинет ворвалась секретарь, а следом за ней еще человек десять. Гардеробщица, очевидно, обзвонила всех, кого могла.

Данилович обернулся на входящих, волосы его взметнулись крылом и опали. Очень красиво, но часть попала мне в глаза, так что я пропустила первое выражение лица моих коллег. Зато сполна насладилась вторым. Изумление, восхищение, зависть. Не часто увидишь такую смесь в глазах женщин, которые годятся тебе в матери, а то и в бабушки, и превозносят семейные ценности, пеняя иногда тебе твоими незамужностью и бездетностью. И, чтобы добавить им пищи для сплетен, я медленно, обхватив бедра Даниловича, скрестила ноги. Раздался дружный вздох. Данилович одобрительно погладил меня по ноге. И это стала последней каплей, переполнившей чашу терпения нашего директора.

- Вон отсюда! Чтобы ноги вашей тут не было! Я сейчас полицию вызову! Света, отдай этой ... ее трудовую!

Воспитание даже в гневе не оставило директора. Я была почти уверенна, что она назовет меня как-нибудь неподобающе, но обошлось.

Данилович стащил меня со стола и с явным неудовольствием расцепил мои ноги, правда, напоследок провел рукой по моему бедру.

Светлана Анатольевна, наш инспектор по кадрам, с потрясенным видом стала пробираться сквозь толпу сотрудников. Мы поспешили за ней. Данилович же прошел сквозь них, как атомный ледокол. Мои теперь уже почти бывшие коллеги, кажется, так вжались в стены, что выгнули их, чтобы освободить ему дорогу.

Как только мы вышли в приемную, в кабинете директора начался митинг, посвященный моему моральному облику. Я услышала, только визгливое "А я всегда знала! А ведь почти женила на себе моего мальчика!" Виолеты Степановны и заполошное Дашино "А вдруг он с ней что-то сделал, Лина ведь такая...". Какая я дослушать мне не удалось, Данилович с той же атомноледокольной силой тащил меня за собой.

В кабинете отдела кадров, который он делил с бухгалтерией, была тишина и покой. Еще бы, все были в кабинете директора. Судя по всему, они туда ринулись, едва узнав такую сногсшибательную новость. На мониторе чьего-то компьютера даже сыпал картами незакрытый пасьянс.

Светлана Анатольевна дрожащими руками открыла сейф, достала коробку с трудовыми книжками и начала искать мою.

- И Машину тоже. - Я, наконец, совладала с голосом и сказала это почти нормально.

- Как Машину? Я не могу... Лично в руки...

- Или лицу, официально представляющему. Считайте, что это я. И приказ составьте... Задним числом.

- Но как? Доверенность...

- Вы нам не доверяете? - Подал голос Данилович. Без всякого акцента, бархата, меда, зато отчетливо звенящий сталью.

- Нет-нет, что вы!

Светлана Анатольевна нервно сглотнула и отдала мне две книжки.

- Спасибо. - Я все-таки была вежливой.

Данилович вежливым не был, поэтому обошелся без благодарностей, зато пристально посмотрел на бедную женщину и, буравя ее взглядом, в котором золота было пополам с зеленью, очень четко произнес:

- Сделайте так, как сказала моя невеста, и постарайтесь сделать так, чтобы все прошло хорошо. Это в ваших же интересах.

Светлана Анатольевна только судорожно кивнула. Надеюсь, в ближайшей аптеке был достаточный запас успокоительных, потому что даже ресурсов успокоительного бухгалтерии, самых больших у нас на работе, ей не хватит.

- До свиданья. - Сказала вежливая я, прекрасно понимая, что никогда больше здесь не появлюсь. Не то чтобы мне было стыдно, но расспросами же замучают...

В холле нас ждала делегация моих коллег, как ни странно, молчаливая. Мы прошли к двери, сопровождаемые только взглядами, но зато очень красноречивыми. И только когда мы уже выходили, Жанночка не выдержала и выкрикнула:

- Линка, как ты могла, а?!

- Ну, как-то так. - Я пожала плечами. А что тут скажешь?.. В правду ведь никто не поверит...

А на улице я повисла у Даниловича на шее. И на его изумленный взгляд прошептала ему в ухо:

- Спасибо!

- За что?!

- Давно хотелось сделать что-то такое.

Мне действительно хотелось. Но моя бесшабашность, до встречи с Даниловичем, сидела под огромным замком, а без нее я бы не решилась. На что сарказм ехидно напомнил, что без Даниловича у меня бы тоже ничего не получилось, никто из моих знакомых не был бы и вполовину так эффектен. И эффективен, надо признать.

- А вы не престаете меня удивлять, Лина.

- Обращайтесь.

- Всенепременно.

Я разжала руки, скользнув по Даниловичу, и снова слегка задохнулась от полноты ощущений. Данилович, правда, казалось, даже не заметил этого, привычно потащив меня к машине. И уже там, когда мы отъехали на приличное расстояние, я задала вопрос, который меня волновал все это время:

- А зачем вы волосы распустили?

- Большинству женщин я больше нравлюсь с распущенными волосами.

- Большинству? Вы так хотели понравиться моим коллегам?

- Я хотел понравиться вам, Лина. Чтобы этот наш спектакль не выглядел игрой одного актера.

- Мне? А вдруг я вхожу в меньшинство?

- А вы входите?

Я могла бы соврать. Наверное. Но за удовольствия надо платить, поэтому я решила быть честной с ним:

- Нет, не вхожу. Так вы совершенно неотразимы.

День 38

- Приятно слышать. - Сказал Данилович, и в его словах мне послышалось удовлетворение.

Я задумалась было как просто его удовлетворить, но от таких мыслей мне моментально стало жарко. Чтобы "соскочить с темы", я задала волнующий меня вопрос:

- Куда вы меня везете?

И сразу почувствовала себя дурочкой. Как будто вариантов было так уж много? Но чувство собственного достоинства тут же поспешило меня утешить - с Даниловичем никогда нельзя быть уверенной ни в чем.

- Я подумал, вы захотите увидеть свою подругу, да и мне надо переодеться.

Я взглянула на него и задохнулась. Стыд, чудовищный стыд с двумя головами, выбил воздух из моих легких. Первая голова шипела, что я забыла про Машу, память, правда поспешила оправдаться и напомнить, что про Машу я вспоминала не так давно. А вторая - что приличные девушки от мимолетного взгляда на мужскую грудь в распахнутой рубашке так не заводятся. Тут защищаться было нечем, так что я уставилась в окно и постаралась выровнять дыхание.

- Лина, что-то не так? - Голос Даниловича был наполнен участием и самую малость весельем.

Было ясно, что он прекрасно понял причину и моего сбившегося дыхания, и горящих щек, и судорожно стиснутых коленей.

- Я переживаю за Машу...

У чудовища выросла третья голова - мне было стыдно за свое лицемерие.

- Не переживайте, Реми о ней позаботится.

- После всего, что ей пришлось пережить, думаю, Реми не достаточно.

- Не стоит его недооценивать. В деле излечивания душевных ран он мастер.

- Medice, cura te ipsum.

- Что, простите?

- Моя латынь ужасна, я знаю.

- Нет, я вас понял, но к чему вы это сказали?

- К тому, что прежде чем лечить чужие душевные раны, неплохо бы вылечить свои.

- С чего вы взяли, что ему это нужно?

- А разве нет?

- Что-то не припомню, чтобы Реми жаловался...

- Ну ещё бы.

- К тому же, кто, как не человек с душевными ранами, может помочь другим?

- Странная логика. Получается, что у кардиологов должен быть инфаркт, а патологоанатомы должны быть мертвы?

- Патологоанатомы занимаются патологиями, и только в малой степени они делают это у трупов.

Я опять почувствовала себя дурой, и на этот раз совершенно заслуженно. Не то, чтобы я знала, чем обычно занимаются патологоанатомы, но могла бы и догадаться. Масскультура отупляет... Память услужливо подкинула воспоминания о вчерашнем вечере, и мне в очередной раз стало невыносимо стыдно. Зная "замечательную" способность моей памяти время от времени подкидывать мне воспоминания о самых неловких моментах моей жизни, я подумала, что еще не раз буду краснеть от этого. Единственным положительным моментом было то, что это был ещё не самый неловкий момент. И чтобы хоть как-то поднять себе самооценку, я ринулась в бой:

- А вы откуда знаете, чем занимаются патологоанатомы?

- Чем только не займешься, чтобы не скучать. - Уклончиво ответил Данилович.

Я не нашлась с ответом, и дальше мы ехали молча.

Собственно, ехали мы не долго. При свете дня я успела рассмотреть дом получше. Маленький купеческий особнячок, которых было много в моём городе. С недавних пор их начали продавать и реставрировать, получалось иногда очень мило, иногда чудовищно. Этот принадлежал к первой категории. Бежево-персиковый с белым, окруженный небольшим садом дом выглядел очень уютным даже снаружи. Картину семейного уюта дополняли мужчина и мальчик играющие в саду. В мужчине я без труда узнала Реми, а в мальчике, с удивлением, Максима. Тот в ярких, явно новых вещах, с упоением носился за мячом, который кидал Реми. Удивительным было то, что Максим был радостным и веселым, хотя я думала, что после вчерашнего он будет еще долго приходить в себя. Видимо, Реми терапевтически действовал на всех без исключения.

Подъехав к входной калитке, мы вышли из машины. Я поспешила к Максиму, Данилович - в дом.

Максим, заметив меня, кинулся навстречу с криком:

- Лиса, я играю с Ромой!

Видимо, как и мое, имя Реми Максиму не понравилось или было не понятным.

- Молодец! А можно с вами?

- Можно! - Милостиво разрешил Максим, сунул мне в руки мяч, отбежал и стал в позу вратаря. - Кидай!

Я бросила мяч чуть в сторону, Максим разочарованно взвыл и побежал искать укатившийся мяч. Я, воспользовавшись отсрочкой, подошла к Реми.

- Как Маша? - Решив, что на вежливость нет времени, я задала мучивший меня вопрос.

- Хорошо. Насколько это возможно. Она спит. - Скороговоркой проговорил Реми и поймал летевший в него мяч.

- Она не... пострадала? - Я боялась предположить худшее.

- Нет, физически она здорова, не считая пары синяков, но психологически - сильно травмирована.

- Что же делать?..

Я спрашивала скорее у себя и мироздания, но ответил Реми:

- Я увезу ее.

- Куда?!

- У меня есть дом на юге Франции, там ей будет хорошо.

- Как ты себе эти представляешь? А Максим? А Машины родители?

- Я все решу!

И по тону, которым была сказана эта фраза, я поняла, что - да, решит любые проблемы, победит всех драконов. Некоторым рыцарям, чтобы стать рыцарями, просто необходима принцесса. А то, что эта не юная девушка, а мать-одиночка с несчастливой любовью... Какие времена, такие и принцессы. Я успокоилась, Реми сделает для Маши все возможное, и даже немного невозможного.

- Лина! - Голос Даниловича вырвал меня из приятных размышлений о перспективах Реми и Маши.

Я обернулась. И растеряла все мысли... То ли у Даниловича кончились рубашки, то ли он замерз по дороге сюда, но вышел он в свитере. Шикарном ярко-синем свитере, делающим его глаза такими же неправдоподобно синими.

Не знаю сколько я стояла истуканом, надеюсь, что хотя бы рот был закрыт. Положение спас Максим - с криком:

- Дядя, давай с нами играть! - Бросил мяч в руки Даниловичу.

Но не попал. Данилович резко увернулся от мяча, разрушив наваждение. Я поморгала, хотя, подозреваю, эта картина навсегда засела у меня в памяти. Память подтверждающие заурчала.

Взяв себя в руки, и я подошла к Даниловичу почти спокойной. Хотя смотреть на него всё-таки старалась поменьше.

- Лина, вы готовы? - Голос Даниловича был довольно раздражённым. Похоже, детей он не очень любит.

- К чему? - У меня голос тоже был холодноват. Злость на себя привычно превратилась в злость на Даниловича.

- К решению своих проблем, конечно. Или вы передумали?

Честно говоря, решением моих проблем я была сыта по горло, но выхода у меня особо не было, так что пришлось соглашаться:

- Разве я могу?

- Тогда поехали, у меня мало времени.

Решив не обострять, я покорно пошла в машину. По дороге к дому матери мы молчали, я лишь изредка подавала реплики на манер навигатора куда ехать. Правда, у меня сложилось впечатление, что Данилович не нуждается в этих указаниях и прекрасно знает куда ехать, но он меня не прерывал, а я тешилась мыслью, что я всё-таки не совсем безвольный участник процесса. Плюс ко всему, это почти молчание давало мне время подготовиться к разговору с матерью. Хотя подготовиться к таким разговорам у меня никогда не получалось. Поразмыслив, я пришла к выводу, что идея Даниловича с замужеством идеально подойдёт и в такой ситуации. Какая мать не хочет удачно выдать замуж дочь?

Когда мы наконец доехали, я попросила Даниловича остаться в машине.

- Уверены?

В голосе Даниловича явно чувствовалось сомнение, но я слишком нервничала, чтобы огрызаться.

- Я постараюсь.

Выдохнув, я пошла в логово тигра. То есть в квартиру родной матери.

Меня, разумеется, не ждали. О чем дали понять незамедлительно.

- Вот вечно ты так! Что у тебя опять случилось?

Мать то ли была не в духе, то ли мой визит испортил ей настроение. На самом деле, у нее были кое-какие причины опасаться, что у меня опять что-то случилось, но тон вопроса подразумевал, что у меня все время что-то случается. Это было неприятно. Отчим виновато улыбнулся и принялся хлопотать - накрывать стол для чаепития, рассказывать их с матерью новости и расспрашивать меня о моих. Я решила обойтись без особых прелюдий:

- Я замуж выхожу.

Звякнуло блюдце и воцарилась тишина. Когда тишина стала совсем не вносимой, я поспешила добавить:

- И уезжаю.

После этого тишины уже не было. Мать обрушила на меня миллион вопросов. Мне пришлось на ходу придумывать историю про знакомство, про развитие отношений, про предложение. История была шита белыми нитками, но мать, по большому счету, интересовало не она.

- Чем он занимается? - Требовательно спросила мать, подразумевая, конечно, материальное положение моего "жениха".

- Ты еще спроси сколько у него душ крепостных. - Попытался перевести все в шутку отчим.

Обвинять мать в меркантильности было бы неправильно. Мы пережили тяжелые времена, и этот ее интерес был понятен. Она не хотела для меня то, через что прошла сама.

- У него свой бизнес. - Я понятия не имела, чем занимается Данилович, но он явно не бедствовал, так что бизнес у него вполне мог быть.

- Какой?

- Недвижимость.

Зря я это сказала. Дальше последовал монолог, из которого стало ясно, что в картине мира моей матери, заниматься недвижимостью - это отбирать у старушек квартиры. Вот у ее знакомых был случай...

- Он дома строит. - Сарказм, которого вся эта ситуация очень забавляла съехидничал на тему, что он не только дома строит, но и сажает деревья и выращивает сыновей.

Оправдания помогли мало. Строить дома оказалось не многим лучше, чем отбирать у старушек квартиры. Ряды обобранных пополнились обманутыми дольщиками. Сарказм заметил, что так и до обманутых вкладчиков не далеко.

- Да он не у нас строит... - Попытка вывести Даниловича из-под подозрения обернулась провалом.

Иностранцы априори были аферистами. Логика проста - состоятельный к нам не приедет, а если приехал, то я явно прощелыга, жаждущий наживы.

- Ему ничего от меня не нужно! Он же хочет меня забрать к себе!

- Перепиши на меня квартиру и катись на все четыре стороны!

- Квартиру? Тебя только она волнует?!

- А чего мне за тебя волноваться?! Вся в мать, бежишь за первым, кто поманит, задравши хвост! - Мать выкрикнула это мне в лицо и только в конце фразы поняла, что сболтнула лишнего.

- В мать?.. - В голове было пусто. То есть рациональное уже накидало несколько схем, в которые эти слова укладывались, но я не обратила внимания.

- Я не то хотела сказать... - Беспомощный лепет убеждал меня в обратном.

- Линочка, ты все не так поняла... - Отчим, как всегда попытался сгладить конфликт.

- Что. Ты. Имела. В виду?

- Ох, да пропади оно все пропадом! Ты не моя дочь! Довольна?! Ритка тебя нагуляла не пойми с кем, а Сашка меня упросил тебя взять, чтобы позор прикрыть! А потом сбежал! Не нравилось ему, видите ли, что у нас своих детей нет! - На последних словах мать заплакала. - Я тебя растила как свою, как могла, а Ритка все лезла и лезла.

- Она же нам помогала... - Только и смогла сказать я.

- Еще бы она не помогала! С паршивой овцы хоть шерсти клок!

- Почему вы мне не сказали?

- Больно ты ей была нужна! Потом-то, конечно, как пелёнки кончились ей захотелось, но тут уж я не дала. Наигралась бы с тобой и опять нам подбросила... А потом ты к ней потянулась, еще бы - так баловать! Да ты и не к ней тянулась, а к деньгам ее проклятым!

- Причем тут деньги?.. - Пустота в голове расширялась, выдавливая все мысли. Я понимала слова матери через одно.

- При всем! Думаешь, я не знала, что ты бы хотела с ней жить ни в чем себе не отказывая?!

- Причём тут деньги?.. - Я действительно не понимала. Тётка баловала меня, конечно, но меня влекло к ней не поэтому. От нее я получала тепло, которого тщетно ждала от матери.

- При всем! При всем! Когда она умерла и все тебе досталось, что ты сделала? Что? Сбежала, на все готовенькое, конечно, чего бы не уйти от матери?! А ты обо мне подумала? Хоть копейку матери дала?!

- Вот оно что... - Как же это было мерзко...

Как во сне я достала телефон, открыла банковское приложение и перевела матери все, что было на счету. И да, это было очень лицемерно. На этом счету у меня хранились деньги на текущие расходы, и это была даже не десятая часть того, что у меня было. Телефон матери звякнул смской, она взяла его и неверяще уставилась на экран. Для нее-то это была довольно большая сумма.

- Спасибо за все.

Я встала и на негнущихся ногах пошла к дверям. Пустота в голове давила все сильнее. Перед глазами плыли пятна.

- Лина, стой! Подожди! - Отчим кричал мне вслед, он по привычке хотел все сгладить, но я чувствовала жар горящих мостов...Ничего, ничего больше не связывало меня с этой женщиной, с этим городом, да и с этой жизнью , если подумать... Эта моя жизнь была построена на лжи и предательстве, и сейчас рушилась.

День 39

Что было дальше, я плохо помню. В том, как эта ситуация отложилась в моей памяти больше домысливания и воображения, чем, собственно, самой памяти. Потом я скорее додумала, чем вспомнила.

Выйдя из подъезда дома, которого больше двадцати лет считала родным, я довольно долго стояла без движения, кажется, даже не моргала. Во всяком случае, когда ко мне подошел Данилович, в мои глаза словно песка насыпали.

- Что с вами, Лина?

Тон его был полон беспокойства и даже участия, но мое восприятие было обожжено открывшейся правдой и за ширмой из беспокойства и участия мне отчетливо слышалось раздражение. Хотя надо отдать Даниловичу должное - притворялся он мастерски.

- Моя мать умерла.

Впервые произнеся эти бившееся в моей голове слова вслух, я будто наконец осознала их до конца. Моя. Мать. Умерла. Та женщина, которую я считала матерю, для меня тоже умерла в тот момент. Звучит кощунственно, но тогда мне казалось, что все мои чувства, все наши связи, все, что делало нас родными, сгорело в тот момент, когда я сказала это.

- Сколько вам ещё нужно времени?

Оооо, сколько всего было в этом "ещё"... Думаю, если бы вся история нашего знакомства не приучила Даниловича к хотя бы показной вежливости по отношению ко мне, он бы даже и вопроса-то не задал, просто схватил бы меня в охапку и потащил куда ему вздумается. Но весь опыт общения со мной заставлял Даниловича сдерживаться. Мне бы радоваться, но не получалось... К тому же это "ещё"...

- Для чего?

- Для похорон, и всего остального.

Раздражение в тоне Даниловича жестоко разорвало ширму и вылезло наружу.

- Похороны были несколько лет назад.

- Что?

- Похороны были несколько лет назад.

- Я и с первого раза расслышал. Я вас не понимаю. До этого вы говорили о своей матери как о вполне живой.

- Моя мать умерла, - второй раз вышло легче, - умерла несколько лет назад, а та женщина, о которой я говорила, не моя мать.

- То есть?

- То есть моя мать мне не мать, а моя мать умерла. - Да, я зациклилась на этой мысли. Что, в общем, не удивительно. - Но вам переживать не о чем - наши планы не изменились.

- Вы уверены?

- Более чем.

С этими словами я уверенно пошла к машине. То есть я думаю, что уверенно, на самом деле я не помню, что было дальше. Да и этот диалог я скорее придумала. Точно помню, что несколько раз сказала ту-самую-фразу. В голове моей стояла звенящая тишина, все части моей личности оглушено молчали. Я бы быть может и испугалась, но такое со мной уже было. Врач, правда, настоятельно рекомендовал не повторять во избежание потери связи с реальностью и прочих страшных вещей, и я даже клятвенно обещала так больше не делать, но кто ж знал, кто ж знал?.. Кстати, моя не-мать знала, прекрасно знала, что со мной может случиться, поэтому так и перепугалась.

Потом мы долго куда-то ехали. Аэропорта в нашем городе нет, поэтому я почти удивилась увидев самолет. "Почти", потому что тогда я в принципе не способна была чему- то удивляться. Оказалось, что мы приехали на какой-то частный аэродром, и машина Даниловича остановилась прямо перед небольшим самолётом. Сейчас мне кажется удивительным, что мы сразу поехали к самолёту, Данилович, помнится, и давал мне три дня на все про все. Но потом я вспомнила, что он куда-то вроде бы звонил по дороге. А может мне показалось, и план - увезти меня сразу после разговора с матерью, пока не опомнилась - был таким изначально.

Я рассеянным взглядом скользнула по самолету, но Данилович истолковал его по-своему:

- Ваши вещи и кот уже на борту.

Я хотела спросить "какой кот?", а потом вспомнила про Миста и почти устыдилась.

Поднявшись по трапу я устыдилась бы еще больше, не спрашивай мой стыд в коматозном состоянии. Мист, запертый в переноске, выражал свое возмущение очень доходчиво. Девушка в форме стюардессы ворковала перед переноской, но совершенно напрасно, Мист не обращал на нее никакого внимания и выл на одной ноте, только громкость увеличивал.

- Смотри, котик, твоя хозяйка пришла, сейчас она возьмёт тебя на ручки.

Девушка почти плакала, вой кота действовал на нервы даже мне. Я подошла к переноске и посмотрела на Миста сквозь решетчатое окошко. На секунду в моей голове пронеслась мысль, о том, зачем мне это полуприрученное животное и как бы все замечательно устроилось, если бы он сбежал, едва открыли бы переноску. Судя по взгляду, у Миста подобные мысли тоже были, но заветы Сент-Экзюпери он усвоил лучше, чем я, хотя вряд ли он о них вообще знал. Тем не менее, когда я открыла дверцу переноски Мист не устремился на вожделенную свободу, а замолчал. В возникшей тишине я отчетливо услышала вздох, почти всхлип, облегчения девушки-стюардессы.

- Он так плакал, вас звал.

Сомневаюсь, что Мист когда-нибудь плакал, но ее слова что-то шевельнули во мне. То ли жалость, то ли все-таки стыд.

Я достала кота из переноски и прижала к себе. Мист был на удивление спокоен, я думала, что он будет вырываться, ручным он стать не успел, но, видимо, вспомнил, что на руки я его беру в чрезвычайных ситуациях. Устранив раздражитель, я огляделась. В частных самолетах мне бывать не приходилось, но масскультура дала мне о них представление. Собственно там было как и предполагалось - удобно и дорого. Натуральная кожа кресел, в которых и не заподозришь ремни безопасности, отделка из ценных пород дерева, дорогой ковер под ногами. В другой раз я бы полюбовалась, но в тот просто села в ближайшее кресло, расположила Миста на коленях и уставилась в пространство.

Потом опять провал. Вроде бы рядом сел Данилович, попытался заговорить со мной, но быстро отстал. Вроде бы стюардесса просила меня вернуть кота в переноску, мол кошки плохо переносят полеты, но я отказалась, и она тоже отстала. Единственное, что помню отчетливо - Мист, трогательно прячущий мордочку в мой сгиб локтя во время взлета и посадки.

Так, с котом на руках, я спустилась по трапу, подчиняясь Даниловичу, который сразу ухватил меня за локоть, прошла к машине, села на заднее сиденье и опять уставилась в пространство.

Дорогу помню тоже смутно, ходя виды были очень красивые. Это я потом узнала, тогда мне было все равно, что лес, что промзона.

Чуть больше энтузиазма во мне вызвал наш конечный пункт. Дом, или вернее сказать особняк, в который меня привез Данилович поражал воображение. Потом поражал, в тот момент мне было все равно. Потом-то я разглядела и удачную вписанность в ландшафт, смешанность стилей с преобладанием неоготики, и все остальное, делающего его замком из сказки, но, тогда, повторюсь, я ничего этого не заметила, потому что не интересовалась ничем, кроме моей внутренней пустоты. И Миста, немного.

Перед главным входом в ряд выстроились люди в форме. Данилович вроде бы их представлял, но я смотрела на них пустыми, как мне потом сказали, глазами и даже не пыталась запомнить ни имена, ни лица. Данилович, видимо заподозрив наконец неладное, прекратил все это, распустил людей одним взмахом руки и поручил меня женщине в строгом черном платье, у которой на поясе висел таким себе современным шатленом ретрактор с магнитным ключом. Она повела меня куда-то в глубь здания, а я все косилась на этот ключ и на границах сознания проплывали воспоминания о Синей Бороде, ключах и запретных комнатах... Почему из всего меня окружающего я зацепилась за эту деталь, до сих пор не могу объяснить.

Женщина-с-ключом подвела меня к какой-то двухстворчатой двери и распахнула ее, предлагая мне войти. Я повиновалась, потому что так было проще, а мне не хотелось сложностей в виде расспросов , протестов или чего-то, что подразумевает хоть какое-то общение. Строго говоря, для протестов как раз повода не было. Комната была огромной, вернее сказать комнат там было две - что-то вроде небольшой гостиной и спальня, разделенные между собой ажурной решеткой. Интерьер меня вообще не заботил, поэтому я особо не осматривалась, а, опустив Миста на пол, сразу пошла к кровати, легла на нее, свернулась калачиком и предоставила миру возможность хоть в тартарары катиться, но уже без меня. Куда делась женщина, что делал Мист, и сколько я так пролежала до сих пор не имею не малейшего понятия.

Проснулась, или вернее сказать - очнулась, я от легко прикосновения к моему плечу. Поворачиваться совершенно не хотелось, но пришлось. На моей кровати сидел Реми и смотрел на меня с нескрываемой тревогой.

- Лина, что случилось?

Я насколько могла пожала плечами. Говорить, а тем более ту-самую-фразу, мне не хотелось еще больше, но тоже пришлось.

- Ничего не случилось.

Приподнятая бровь была мне ответом. Этот фокус с бровями у них, видимо, семейный.

- Ничего не случилось, кроме того, что моя жизнь была ложью, которая внезапно открылась и разрушила ее на мелкие кусочки.

- Я могу чем-то помочь?

В этом весь Реми, свою жизнь собрать не может, но помогать ринулся в первых рядах. Я с удивлением прислушалась к себе. Эту фразу подсказала мне злость, которая очнулась первой и теперь по-хозяйски расправляла крылья. Я успокаивающе похлопала ее по, так сказать, холке.

- Спасибо, мне ничего не нужно. - Вежливость - это ширма, за которой можно спрятать что угодно. - Я хочу побыть одна. Можно?

- Конечно. Но если тебе что-то понадобится...

- Не понадобится. Разве что позаботься о моем коте, ладно?

- Хорошо, но если что-то понадобится, вот звонок.

Реми показал на тумбочку возле кровати. Вообще, тумбочка была произведением искусства и должна была бы храниться в музее, но стояла возле моей новой кровати, которая тоже вполне себе претендовала на звания шедевра. Хотя все это я же потом разглядела. А тогда я посмотрела на тумбочку и увидела штуку, похожую на те, что стоят на конторках портье, только в разы красивее - купол был сделан в форме букета, а язычок - в вид бабочки.

Реми тронул бабочку, но никакого звука я не услышала. Не то, чтобы мне было интересно, но я перевела взгляд со "звонка" на Реми.

- Он не звенит. Сигнал по вай-фаю попадает на коммутатор твоей горничной.

- Горничной?

- Помощнице, можешь называть ее так.

- Мне никто не нужен.

- Потом может понадобится, а сейчас отдыхай.

С этими словами Реми ушел, краем уха я услышала как он говорит с кем-то в дверях, но особо не обратила на это внимания. Я свернулась калачиком опять и приготовилась к общению со своей новой подружкой - злостью. Она росла с каждой минутой и готова была занять все мое внутреннее пространство. Заняв, злость срочно потребовала выхода. Я была почти готова ей его предоставить, но почувствовала как меня укрывают чем-то теплым и пушистым. Невозможно злиться будучи укрытой чем-то теплом и пушистым, поэтому я подтянула свободный угол к себе, уткнулась в него и опять провалилась в полусон-полуявь полный воспоминаний.

Я снова и снова перебирала эти воспоминания, рассматривала каждое со всех сторон, нанизывала их одно за другим, потом распускала эти "бусы", чтобы нанизать следующие. И сама не заметила, как уснула по-настоящему. И мне приснился сон.

В нем я была маленькой девочкой, которая потерялась, я бегала по какому-то парку и хватала всех встречных женщин за руки с криком "Мама!" и все они вырывали руки и уходили прочь. Я плакала, кричала, бежала все быстрее, но все никак не могла найти мать. И самое страшное - у всех этих женщин было лицо моей не-матери, но маленькая я не знала, что они не- и плакала все горше и горше.

Проснулась я слезах и совершенно разбитой. Вставать не хотелось, поэтому и перевернулась на другой бок укрылась с головой и попыталась снова заснуть. Получилось у меня не сразу, поэтому я какое-то время глотала слезы и за себя, и за ту маленькую меня из сна. В отличие от нее, я прекрасно понимала, что маму уже никогда не найти и с этим надо как-то смириться. Часть меня смиряться не хотела и снова и снова перебирала воспоминания. Вот я протягиваю не-матери рисунок, а она отворачивается, а тётя хвалит меня и называет художницей. Вот я довольная приношу домой школьный табель, в котором всего одна четверка, не-мать говорит, что можно было и постараться, а тётка, наоборот, говорит, что это прекрасно, да и вообще, оценки не главное. Вот мы ходим по магазинам, и не-мать норовит выбрать мне что-нибудь "немаркое", а тётка снимает с вешалок нарядные платьица, которые мне так хочется примерить, а потом они ругаются в пол голоса, и мы покупаем "немаркое", потому что "мать лучше знает"... Таких воспоминаний у меня было много, и во всех было это противостояние и противопоставление. Во всех получалось, что у меня как будто есть мать и мачеха, которые постоянно соперничают друг с другом, и выигрывает почти всегда мачеха. Нет, иногда выигрывала и тётка, или, после проигрыша, она все же делала по-своему, но на общем фоне все это терялось. Как и моя мать.

День 40

Мне довольно долго было плохо. Очень. Нет, физически я была абсолютно здорова. Более того, долгий сон и правильное питание сделали меня здоровее, чем я была. Питанием озаботился Реми. После того, как я несколько раз отказалась выходить то ли к завтраку, то ли к ужину, он взялся за меня всерьёз. Трижды в день Реми с милой, но слегка испуганной девушкой (потом выяснилось, что боялась она меня) являлись в мою комнату с подносом еды и заставляли есть. Заставлял, конечно, Реми. Роль девушки сводилась к тому, чтобы этот поднос принести, постоять, глядя перепуганными глазами, и унести. Пару раз мне даже показалось, что она украдкой осеняет себя крестным знамением. Реми же… Реми вновь показал, что кудри и ямочки на щеках лишь маскировка. Ко мне он был беспощаден. Когда мне больше всего хотелось, чтобы меня оставили в покое и просто дали полежать, Реми с упорством инквизитора на допросе тормошил меня, заставляя то поесть, то сходить в душ, то погулять… Правда, с "погулять" выходило хуже всего. Если в вопросах еды и гигиены мой инстинкт самосохранения был пока заодно с ним, то прогулки казались мне чем-то ужасным, требующим огромного количества сил, которых у меня с каждым днем становилось все меньше… Но, к моему несчастью, Реми был адептом свежего воздуха. Поэтому периодически, несмотря на мои вялые протесты, меня подхватывали на руки и тащили на широкий балкон, укладывали на шезлонг и развлекали беседой. Чаще всего беседа состояла из двух-трёх фраз Реми, моего маловразумительного мычания в ответ и далее шла в форме молчаливого диалога. Зачем Реми каждый раз это проделывал не понимала, потому что все эти действия казались мне абсолютно бессмысленными. Мне не хотелось есть, мыться, гулять, разговаривать… Мне вообще не хотелось ничего, кроме того чтобы постоянно перебирать в голове воспоминания моего детства и упиваться своей брошенностью. Я холила это чувство, кормила его и выгуливала на просторах моей памяти… Чувство крепло, разрасталось, оно поглотило даже злость, которая тоже была не маленькой, готовилась поглотить меня. Но когда до полного моего поглощения оставалось совсем чуть-чуть, Реми отнес меня в библиотеку. Естественно, там была библиотека. Не сказать, что очень большая, но меня впечатлила. Потом. Когда я наконец выплыла из своего дурмана. А в первый раз Реми принес меня туда, усадил в кресло и стал наблюдать за моей реакцией. Которой, кстати не было. Вообще никакой. Я сидела в кресле сгорбившись, бездумно глядя на свои руки. То есть взгляд мой был направлен на руки, на самом деле, в тот момент я в очередной раз "просматривала" какое-то из моих детских воспоминаний. Прождав довольно долго, Реми выругался, подошёл к ближайшему стеллажу и просто смел на пол все книги с одной из полок. И ушел. А я осталась в библиотеке с кучей книг у ног.

Я, слегка отвлекшись на действия Реми, приготовилась снова предаться радостям самоуничижения. Получалось плохо. Куча книг не давала мне сосредоточиться. Куча книг нервировала. Куча книг царапала сознание, как крошки в постели. Я попыталась отвернуться, куча выпала из поля зрения, но не из сознания. Стало еще хуже. На задворках сознания куча, казалось, разрослась и обрела жизнь. Первым у нее появился рот. Куча открыла его открыла и голосом Антонины Михайловны, моей преподавательницы по "Основам библиотечного дела", начала меня отчитывать. Преподавательница была женщиной доброй и считала своим долгом не только обучить нас профессии, но и научить жизни. Нравоучения так тесно вплелись в канву ее лекций, что глядя на любые книги, я нет-нет да слышала что-нибудь вроде "Девочки, женщина должна уметь замесить любое тесто, но сама быть квашней не имеет права! Вас, мальчики, это тоже касается!". Вот и тогда первое, что сказала мне куча:

- Что у тебя со спиной? Спина женщины – это ее лицо!

Да, Антонина Михайловна любила вставлять в свою речь оксюмороны. Позже я почитала, что такие намеренные речевые ошибки способствуют лучшему запоминанию. Я резко выпрямила спину и воровато оглянулась. Куча снова попалась мне на глаза. К счастью, у реальной кучи рта я не наблюдала, его не скажешь о кучи-из-сознания, которая внезапно обзавелась глазами. Глаза смотрели укоризненно. Даже гневно. Гнев наполнял и следующую реплику кучи:

- Книги – это то, что отделяет нас от хаоса и разрухи! Книги – это самое ценное достижение человеческой мысли! Люди смертны, книги вечны!

Когда мы услышали последнюю фразу в первый раз, одна из моих однокурсниц сказала, что ничто не вечно. На что Антонина Михайловна ответила вопросом "Вы видели человека, которому двести лет? Нет? А книг таких довольно много!". Книгам, которые лежали у моих ног, судя по всему в сумме было больше тысячи лет. Этот факт застучал молоточками в висках. Тысяча-лет, тысяча-лет, тысяча-лет!.. Молоточки стучали все чаще и громче.

Звон в голове стал нестерпимым. Я начала привычно себя жалеть и даже хотела всплакнуть, но пожалеть себя не получилось. Мешала куча-в-сознании. Куча в реальности вела себя тихо, особенно если закрыть глаза и не смотреть на нее. Правда, мои закрытые глаза развязывали куче-в-сознании руки. Да, в какой-то момент у нее появились руки… И вот тогда мне стало страшно. Я открыла глаза. Куча-на-полу вела себя как и положено куче – тихо и скромно. Я закрыла глаза. Куча-в-сознании вставала с колен. Рисковать дальше я не стала – открыла глаза и даже, кажется, моргать перестала. Одно дело – спорить со своей совестью, обижаться на сарказм, напрягать память и держать в узде те качества, которые приличным девушкам лучше не показывать, совсем другое – когда у тебя в сознании книжный голем с голосом бывшей преподавательницы. Я стала думать, что делать… Память, которая все эти дни работала сверхурочно, устало выдала сведения про големов. Мне это никак не помогло. До полного отчаяния или психоза оставалось совсем чуть-чуть. Голем, между тем, продолжал меня стыдить, чем и подал мне идею. Антонина Михайловна, мудрейшая женщина, помнится, говорила: "Бардак, девочки, ваш главный враг! И не важно где – в голове, в жизни или в сумочке! Сначала приведите все в порядок, а потом нойте о проблемах!". Я сползла с кресла и начала складывать книги в стопки. Стопки не складывались. То есть если бы я их просто складывала, у меня бы получилось, но я же в библиотеке работала – просто я книги давно не складывала. У меня даже дома была система, а здесь не было. Я разложила книги веером и начала прикидывать в каком порядке они стояли. Ни языковой, ни форматный, ни тематический не подходил. Даже самый простой – алфавитный, тут не соблюдался. Я огляделась. По моим прикидкам тут было 15-20 тысяч книг и все они явно стояли вразнобой. Самый грандиозный бардак в моей жизни! Какое счастье!

День 41

В библиотеке я застряла на неделю. Или на две, точно не помню. Мне почти никто не мешал. После первых шести часов, проведённых в библиотеке, заглянул Реми. Оценив открывшуюся ему картину – я в окружении гор книг - Реми улыбнулся многозначительно и закрыл дверь. Через минут 15 пришла уже знакомая девушка-с-подносом. Я недовольно на нее зыркнула, она же, поставив поднос на чудом не занятый книгами кусочек стола, перекрестилась уже в открытую и убежала. Я посмотрела на поднос с интересом. Впервые с Того Дня во мне проснулся аппетит - ещё бы, книги таскать – не мешки ворочать, но близко. Съев все, что принесли, я подумала, что жаль Реми не видит – мой аппетит доставлял ему одно беспокойство. Поднос я вынесла за дверь, мельком поймав в нем собственное отражение – глаза у меня горели очень нехорошим огнем.

Потом дни слились в сплошной поток. Я разбирала книжные завалы, не обращая внимания на время суток. Когда мне приносили еду, я ела, вспоминая о необходимости поесть только увидев девушка-с-подносом, которая, кстати, обходила меня по широкой дуге насколько это позволяли стопки книг, высившиеся то тут, то там. Я бы и спала там же. Но после первого же раза, свалившись в сон, как в обморок, проснулась я в своей постели. Кто перенес меня, я не задумывалась – кому, кроме Реми, могло это в голову прийти? Так и повелось, я просыпалась , наскоро совершала весь моцион и бежала в библиотеку, работала до изнеможения, наскоро же перекусывала и продолжала работать.

Работала я на износ. До дрожи в руках, до кругов перед глазами. Все мысли - о моем детстве, о матери и не-матери, обо мне - полностью вылетели из моей головы. Мои мысли были полны манускриптами, инкунабулами, палеотипами и просто редкими книгами. Я мучительно долго решала - в каком порядке расставлять книги. По времени? По месту? По теме? По формату? По алфавиту? Самым логичным казалось спросить кого-нибудь о том, как будет удобно хозяевам библиотеки. Но злость отодвинула логику в сторону и заявила, что если до этого их не особо волновал порядок, то и мнение их в расчет можно не принимать. В итоге я остановилась на тематическом, и работа закипела с новой силой. Где-то на середине я поймала себя на том, что вместо беглого просмотра для оценки, я начинаю вчитываться, чем естественно замедляю процесс. Пришлось сажать любопытство на короткий поводок и пообещать ему, что когда я закончу, буду читать все, что захочется. Дело пошло быстрее. К концу второй - а может и третьей - недели, я поставила последние тома на полку и выдохнула. В библиотеке царил порядок. В моей голове тоже. Где-то между медицинскими книгами и книгами о технике я пришла к пониманию того, что моя семейная проблема не такая уж и проблема. Да, моя настоящая мать отдала меня, но не отказалась совсем. Я росла в семье, а не в детском доме. Несмотря ни на что, меня любили, пусть и не слишком баловали. Да, меня обманывали, но что бы изменилось, узнай я правду? Злиться уже не получалось. На место грусти пришла грусть, а на место жалости к себе – жалость к двум женщинам, которые меня вырастили. По сути, они, а не я, были заложницами ситуации – одна не могла рассчитывать на дочернюю любовь, несмотря на то, что меня родила, другая не могла ни принять любовь, ни полюбить, несмотря на то, что воспитала.

В общем, из библиотеки я выходила с лёгким сердцем и удовлетворением от хорошо проделанной работы, в том числе и над собой. Эта легкость и позволила мне наконец увидеть окружающую меня обстановку. То есть видеть-то я и ее и до этого видела, но совершенно не обращала на нее внимания… А было на что… Интерьер был дорогой и со вкусом подобранный. Старинная мебель и картины, по которой явно плакали музеи… Высокие потолки, стрельчатые окна… Витражи, гобелены… Я рассматривала их, раскрыв рот. Пару раз мне встречались девушки, одетые как моя девушка-с-подносом, из чего я заключила, что это горничные или что-то типа этого. Девушки при виде меня кланялись, но спешили поскорее убраться с моих глаз. Я бы может и задумалась о причинах такого поведения, но очарование этого дома (или скорее дворца) вытеснило все остальные мысли.

Я спустилась по одной из парадных лестниц и оказалась в огромном холле. Непреодолимое желание увидеть не только интерьер, но и экстерьер, толкнуло меня по направлению к входной двери. Рядом с ней немедленно появился мужчина в черном костюме - я слегка разочаровалась, что не во фраке.

- Мадам желает прогуляться? Вопрос был задан на английском, с таким характерным произношением, что сразу повеяло туманами, вересковыми пустошами и овсянкой.

- Между прочим, мадемуазель, - буркнула я, хотя прекрасно знала, что мадам англичане называют любую женщину, достойную уважения.

Мужчина и бровью не повел, лишь открыл передо мной створку двери. Дверь, кстати, тоже была произведением искусства – резная, в два человеческих роста.

Я вышла и сразу пожалела об этом – одета я была явно не по погоде. Строго говоря, я иодета-то была не совсем. На мне была пижама. Ничего фривольного, никаких кружев и коротких шортиков, старая добрая фланель, но это все равно была пижама. Я так хотела поскорее закончить, что забыла переодеться. На мгновение мне стало жарко от стыда, затопившего меня с ног до головы. Я уже собралась забежать обратно, как на мои плечи лег плед, и до боли знакомый голос поинтересовался:

- Далеко собрались?

Я резко обернулась. Данилович придержал падающий плед и улыбнулся. Мне стало еще жарче, хотя куда еще-то?.. Было невыносимо стыдно - и за мой внешний вид, и за то, как я вела себя все это время. Самым логичным было сбежать в мою комнату, спрятаться под кровать и не вылезать оттуда больше никогда. Но, во-первых, Данилович так и не отпустил плед и меня заодно, а во-вторых… Гордость, которая рядом с Даниловичем как с цепи срывалась, заставила меня остаться на месте, более того вызывающе вздернуть подбородок.

- Не очень. Я хотела осмотреться.

- Позволите вас проводить?

- Не стоит, все, что хотела, я уже увидела.

- И как вам?

В его голосе отчетливо слышалось хвастовство. Собственно, Данилович имел на него полное право, и можно было бы ему сказать то, что он хотел услышать, но гордость…

- Неплохо.

- Неплохо?

Данилович добавил в голос недоумение и крохотную нотку сомнения в моем рассудке, к несчастью, имея и на это полное право, учитывая моё поведение в последнее время.

- Я выросла в стране, где даже у пионеров были дворцы, меня трудно чем-то удивить.

- Вот как?

От голоса Даниловича я поёжилась – итак не жарко, так ещё и он вымораживает.

- Здесь чудесно, и вы прекрасно об этом знаете. На комплименты напрашиваетесь? – Последнюю фразу можно было бы и не говорить, но гордость…

- В этом мне с вами сложно соперничать. – Не остался в долгу Данилович.

- Туше.

Можно было бы и продолжать, но меня накрыло ощущением абсурдности ситуации – я стояла посреди двора в пижаме и пледе рядом с идеально одетым мужчиной, который явно сомневался в моем рассудке. И у него были на это все основания…

- Мне бы хотелось вернуться. Вы позволите?

- С каких пор вы спрашиваете у меня разрешения?

- Это упрёк?

- С чего вы взяли?

- Мне стоило спросить у вас разрешения…

- Да нет, мне даже нравится как там теперь…упорядочено. Я вам благодарен.

- Скажите спасибо Реми, судя по всему это была его идея.

- О, дай волю Реми, он бы продолжал кормить вас с ложечки.

- То есть вы хотите сказать… Это была ваша идея?

- В общем, да. Детали продумывал Реми.

- То есть всё-таки Реми.

- Идеей Реми было подмешивать вам антидепрессанты в еду. Что он, собственно, и начал делать.

- Это неэтично, он бы не стал…

- Не стоит ни пере-, ни недооценивать Реми. Он сделает все, что, как ему кажется, будет лучше.

- И много он мне дал?

- Не думаю, что много. Он почти сразу сказал мне, а я сразу запретил.

- Почему?

- Лина, вы не тот человек, которому можно помочь из вне.

- Спасибо. И за комплимент, и за вмешательство, и за идею.

Благодарить было за что. У меня неважные отношения с большинством антидепрессантов. Зато понятно откуда книжный голем. Хорошо еще только он. А с Реми нам предстоит долгий разговор…

День 42

Мы дошли до дверей, которые распахнулись как только мы подошли.

- Спасибо, Альберт.

Я посмотрела на Даниловича с удивлением. Мне казалось, что он не из тех, кто благодарит прислугу. Но когда мы отошли на достаточное расстояние, я спросила:

- Альберт? Серьёзно?

- А что такое?

- Ничего. Масскультура.

- Допустим. Хотите небольшую экскурсию?

- Можно я переоденусь?

- Зачем? Вы прекрасно выглядите.

- Нико, у тебя плохо с глазами? –Зазвенело колокольцами у нас за спинами. – И я вижу, что ты все еще не наигрался со своей новой зверюшкой?

Мы повернулись на голос, и я задохнулась от зависти. Мой внешний вид идеально оттенял Изабеллу. Мои круги под глазами и растрёпанная коса подчеркивали её свежий цвет лица и прекрасную, волосок к волоску, прическу; пижама и плед –дивный наряд в оттенках туманного рассвета. И это не считая всего остального. Я чувствовала себя антилопой гну рядом с газелью.

Именно поэтому я, опередив Даниловича, поспешила ответить:

- У вас, я смотрю, тоже с глазами неважно, людей от зверей не отличаете. Это возрастное или как-то еще можно скорректировать?

- Да как ты смеешь?!! – Колокольцы зазвенели сталью.

- Как вы смеете? Я вас первая не оскорбляла!

- Нико! Как ты можешь позволять ей тявкать?

- О, так у вас не только со зрением проблемы, но и со слухом. Тут уже до деменции недалеко.

- Нико! Я не собираюсь это терпеть!

—Тебя никто не держит. Как я помню, ты сказала, что отказываешься жить под одной крышей с Линой.

- Так отошли ее!

- Я никого не собираюсь отсылать, если тебя это не устраивает, повторяю, тебя здесь никто не держит.

- Ты отказываешь мне от дома из-за неё?!!

В глазах Изабеллы засверкали слезы. Последний аргумент.

- Что у вас тут происходит?

На подошедшего Реми страшно было смотреть. То есть выглядел он вполне нормально, но на лице было столько противоречивых чувств, что оно казалось маской. С одной стороны, он явно не хотел спорить с Даниловичем, с другой – не хотел обижать меня, с третьей… С третьей стороны конфликта ему на грудь упала Изабелла и разразилась слезами. Между всхлипываниями она что-то лепетала по-французски, но так быстро, что я ничего не понимала. Реми рассеянно гладил ее по волосам, стараясь, впрочем, не растрепать причёску, и вопросительно смотрел на нас. Я пожала плечами, а Данилович как отрезал:

- Я уже всё сказал. Хочет – пусть остаётся, не хочет – я никого насильно не держу.

Я очень выразительно фыркнула.

- Разумеется, кроме вас, Лина.

- На цепь посадите? Раз уж меня назвали вашей зверюшкой.

- Я вас так не называл.

- Но вы и не опровергли…

Мне показалось, что он зарычал. И кто тут еще зверюшка?

- Такими темпами я вас не только на цепь посажу, но и в башне замурую.

- Вы всегда можете вернуть меня, где взяли.

- У вас есть передо мной обязательства, Лина, если вы не забыли.

- Они так незначительны, что вы легко можете меня от них освободить.

Я как-то не заметила, что Данилович в ходе диалога подходил ко мне, а я отступала, так что к его концу я оказалась прижата к стене. Данилович, пользуясь тем, что бежать мне некуда, прикоснулся к моей щеке и провел пальцами до подбородка, который тут же довольно крепко – не вырвешься – обхватил. Обхватил и заставил смотреть ему в глаза.

- О, нет, я возьму все, что мне причитается и даже немного ещё, за моральный ущерб.

Голос Даниловича окутал меня, как плед, теплый, мягкий, шоколадно-бархатный плед… Собственно, попытайся он в тот момент что-то с меня стребовать, я бы с радостью отдала и даже много больше, но на страже моей чести, пусть и невольно, бдительно стояла Изабелла.

- Нико! Как ты можешь оскорблять меня подобными сценами!!!

От слез в голосе не осталось и следа. Одна сплошная оскорбленная невинность. И, пожалуй, это лицемерие меня и отрезвило.

Я дернулась, освобождая подбородок, и хотела было уйти, но Данилович начал говорить, и я осталась дослушать.

- Я в последний раз тебе говорю, Изабелла, - это мой дом, тут действуют мои правила, я делаю здесь то, чего хочу я. Если тебя это не устраивает, ты всегда можешь уйти.

- Но, Нико, ты должен…

- Я. Тебе. Ничего. Не. Должен! Еще раз скажешь что-то подобное, или попытаешься сказать, что мне делать, я лично закрою вход. Ясно?

Изабелла не ответила, только снова зарыдала. Мне стало обидно. Рыдала Изабелла мастерски –лицо не краснело, нос не распухал, слезы катились брильянтами. Добавите сюда жалобные, но не жалкие, всхлипы, беспомощное вздрагивание хрупких плеч и получите душераздирающее зрелище, жаль только фальшивое целиком и полностью. Реми, правда, этого не замечал. Душа его явно разрывалась от жалости, на лице застыло страдание, даже кудри, кажется, поникли… Что-то мне в этом во всем показалось странным, но что именно я понять не могла. А вот то, что его пора спасать, было абсолютно ясно.

- Простите, а вы скоро? – Обратилась я к Изабелле, которая даже рыдать перестала от такой наглости. – Просто мне нужно поговорить с Реми, возможно тоже порыдать, а припадать к спине не очень удобно.

На это меня смерили взглядом полным ненависти и презрения и демонстративно отодвинулись подальше от Реми, но все так же проливая бриллиантовые слезы.

- Лина, как ты можешь?! – Реми аж зарумянился от негодования, любо-дорого посмотреть.

- Вот кто бы говорил, Парацельс недопарацетамоленный!

- Что?!

- Что слышал, Айболит, блин!

- Айболит был ветеринаром…

- Вот именно! Судя по всему, меня тут все считают скотиной бессловесной!

- Лина, что ты…

- Пойдем, я тебе объясню, что я, кто я, зачем я и, возможно, почему я.

Я запахнулась пледом, как мантией, вцепилась в Реми клещом и потащила его прочь.

Вслед нам понеслось:

- Я жду вас к ужину, Лина.

- Всенепременно! Велите подать мясо! – Я явно была в ударе.

И затихающее:

- Нико, ты всерьез…

День 43

Что там всерьез "Нико" я не расслышала. Не больно-то и хотелось в общем-то. И что это за имя "Нико"? Как попугая зовут, ей-богу.

Дотащив Реми до единственного знакомого мне помещения, то есть библиотеки, я втолкнула его туда и зашла следом, пылая праведным гневом.

- Лина!.. Ты повела себя очень не хорошо…

Он думает, что мне пять лет?!

- И что же такого не хорошего я сделала? Избавила тебя от Изабеллы? Так за это благодарить надо.

- Благодарить?

- Да она присосалась к тебе, как пиявка…

- Не смей!!! Вы довели её до слёз… - Опять это безумное превращение плюшевого мишки в убийцу.

- Не смей говорить мне "не смей"!!! "До слёз", говоришь? Ты видел её слёзы? Реми, ты же врач, ты знаешь, что происходит с организмом во время плача! Покраснение лица, искажение мимики, спазмы мышц - это физиология, её не победить! Сопли, в конце концов! Сопли, Реми! Видел у нее сопли?

Я несла чушь, но как не странно, это подействовало. Реми выключил режим берсерка, и, кажется, задумался. Он не мог не замечать очевидного, но, видимо, списывал все на тонкость натуры или что-то подобное.

- Но она плакала!..

- Я тоже так могу слёзы лить. – На самом деле не могла, но Реми об этом не знал. – Вон сериалы корейские посмотри – по ведру с каждой серии насобирать можно, а тоже выглядят как карамельки.

- Но твое поведение… - А вот это он зря…

- Хочешь поговорить о поведении? А давай-ка начнем с тебя! Что там в клятве Гиппократа было о "не навреди"? Или ты не клялся?

- Клялся…

- Нормально клялся? Или с оговорками? Мол не навреди, но если очень надо, то и ладно?

- Что ты имеешь ввиду?!

- А то, милый мой Айболит, что ты - клятвоотступник! Я просила тебя о помощи?! Я давала свое согласие?!.

- Но твоё состояние…

- Вот именно, "моё"! Ты был не вправе решать за меня!

- Я что должен был оставить всё как есть?!

- Представь себе! И я, кстати, тебя об этом просила! Но у тебя же комплекс спасателя! Ты со своей жизнью разберись, а потом в чужие лезь!

- Твое состояние было угрожающим…

- И кому оно угрожало?! Тебе? С ножом за тобой бегало?

- Ты могла серьёзно пострадать…

- Именно по этому ты решил меня наркотой напичкать?!

- Я не давал тебе наркотиков! Только лицензированные препараты…

- А ты меня спросил?!! Ты хоть на секунду задумался, что у меня могут быть противопоказания? Я от твоих лицензированных препаратов такой качественный приход словила, что еще чуть-чуть…

Я не стала договаривать. На самом деле, я конечно приврала. Приходы у меня и помощнее книжного голема были, пока не разобрались, что с антидепрессантами я не дружу.

- О, Боже! Лина, прости! Я просто хотел…

- Хотел спасти хоть кого-то, раз уж себя не получается?

- Я не мог смотреть, как ты мучаешься…

- Я не мучилась. Не сказать, что наслаждалась, но и не мучилась. Надо было просто оставить меня в покое и дать мне время.

- Хорошо, в следующий раз так и сделаю.

- Очень надеюсь, что следующего раза не будет. И вообще, со мной и с моими соотечественниками классическая терапия не работает.

- А какая работает?

- Нетрадиционная. Я тебе потом на практике покажу.

- С удовольствием посмотрю.

- Ты даже поучаствуешь.

Несмотря на то, что это прозвучало довольно угрожающе, я улыбалась. Конфликт был исчерпан.

Добрались до своих апартаментов, я спохватилась, что не спросила пару очень важных вещей. Мне бы стоило поволноваться, но я зашла в комнату и обомлела. Как не банально, от восторга. Я впервые рассмотрела куда меня поселили. Вообще, по законам жанра, и если бы здесь была хозяйкой Изабелла, меня должны были запихнуть в тесную, сырую коморку под крышей и там забыть. Но жизнь не сказка, Изабелла тут на птичьих правах, так что апартаменты были шикарны - плод любви французской гостиной и марокканским сералем. Очень красивый, в прочем, плод. Я минут сорок все разглядывала и трогала, пока взгляд, и руки, не наткнулись на звонок на прикроватной тумбочке. А вот и ответы на вопросы… Я тронула бабочку и приготовилась ждать. Ждала не долго, минуты три от силы. В дверь сначала поскреблась, а потом осторожно вошла знакомая девушка-с-подносом. Хотя в этот раз подноса при ней не было, что существенно ей мешало – бедняжка не знала, куда деть руки. Справившись с ними, девушка задала вопрос, который мгновенно всколыхнул во мне классовый гнев.

- Госпожа что-то хотела? – Говорила она не совсем правильно, но очень старательно.

- Госпожа? Вы меня имеете в виду?

- Да, госпожа.

- Господа все в Париже… - Я хотела пошутить, но спохватилась. Не все обязаны знать русскую классику.

Тем более шутка произвела на девушку очень странный эффект – губы задрожали, глаза наполнились слезами, а правая рука резко дернулась ко лбу.

- Простите, госпожа, я не понимаю… - Девушка залепетала и подавилась всхлипом.

- Так, давайте договоримся – не надо называть меня госпожой, пожалуйста.

- Нельзя не называть госпожой… - Девушка почти плакала.

- Можно. Тем более, мне не приятно. Называйте меня по имени. Вы ведь знаете, как меня зовут?

- Господин говорил…

- Так в чем же дело? Или вам по должностной инструкции не положено?..

Девушка уставилась на меня , приоткрыв рот. Надо было что-то срочно предпринимать.

- Кстати, о инструкциях… Господин сказал, что в ходит в ваши обязанности?

Девушка нервно сглотнула. Видимо, обязанности были теми еще…

- Видите ли… У меня никогда не было… Помощницы. Так что я не совсем понимаю, как с вами… О, простите, я же так и не узнала как вас зовут…

- Зая. – Пискнула девушка.

- Зая? – Мне показалось, я ослышалась. – Вас зовут Зая?

- Да.

- Это полное имя?

- Полное имя?

- Ну, полное… Как в паспорте?

- В паспорте "Загорка". Бабушка так назвала, я не здесь родилась.

- Бабушка назвала вас? А родители были не против?

- Как против? Это же… бабушка… - Мне показалось, что даже англичане говорят "королева" менее почтительно.

- Передайте вашей бабушке пожелания здоровья и долголетия, судя по всему, она у вас выдающаяся женщина.

- Конечно, госпо…

- Да что же такое?.. Я же просила!..

- Простите, простите… - Зая натурально упала на колени и что-то быстро и сбивчиво заговорила на сербском. Естественно, я ее не поняла. Отдельные понятные слова никак не укладывались в общую картину. Среди этого потока слов и слез я несколько раз услышала слово, которое привлекло мое внимание.

- Подожди, что ты только что сказала?

Зая послушно повторила.

- Вот это последнее слово, что оно значит?

- Господица? Молодая госпожа…

- Интересно. Давай договоримся, ты будешь называть меня, скажем, "дица", хорошо?

- "Дица"? Но, го… - Зая явно была в недоумении, но, видя, что я нахмурилась, поспешно согласилась. – Хорошо, дица, я все поняла.

- Вот и отлично. А теперь скажи-ка мне, Зая, почему ты все время крестишься при виде меня?

Зая покраснела так, как могут краснеть только смуглые девушки – до малинового свечения.

- Простите, дица, я не хотела вас обидеть, но…

- Что но?

- Вы же бесноватая! – Выпалила и зажмурилась Зая.

- Какая я?

- Бесы в вас сидят…

- Много?

- Что?

- Бесов во мне много сидит?

- Не знаю, дица…

- А кто знает? Кто тут такой специалист по одержимости?

- Лали, она госпоже Изабелле служит, когда она тут бывает…

- Ах, вот как. Хорошо, что только одержимая… А когда и кого она просветила на этот счет?

- Да как только вы приехали, дица. У вас такое лицо было… Будто замороженное. Лали и сказала, все слышали.

- Феноменальная наблюдательность. Вот что, Зая, я не бесноватая. Хочешь на Библии поклянусь, хочешь Отче наш прочту, хочешь водой святой умоюсь… - На этом способы подтвердить неприкосновенность своего тела у меня кончились.

- Перекреститесь! – Глаза у Заи горели огнем истинной веры.

- Вот тебе крест! – Я размашисто перекрестилась, потом еще раз, и еще, для верности.

- Дица… - Прошептала Зая и опять расплакалась, видимо, от облегчения.

Подождав пока она выплачет все страхи, я продолжила:

- А лицо у меня такое было, потому, что я узнала, что моя мать умерла.

На глаза неожиданно навернулись слезы, а казалось, что я их все выплакала…

- Дица… - Зая решила поплакать за нас обоих. – Как же так, дица, как вы не знали?

- Это долгая история…

- Расскажите, дица… - Зая сама удивилась собственной смелости.

- Иди сюда, - я похлопала, по кровати, на которой сидела. Странно разговаривать с человеком если он стоит перед тобой на коленях.

Зая поднялась, подошла к кровати и робко присела на самый край.

- Моей матери было шеснадцать, когда она меня родила. – Во всяком случае именно такая у нас была разница в возрасте. – Сама понимаешь, какая из нее получилась бы мать, и она отдала меня своему брату. Он и его жена меня вырастили, а свою мать я знала, как тётю, сестру отца. Несколько лет назад она умерла, а недавно я узнала всю правду, и получилось, что моя мать умерла, а я ее даже не оплакала, как полагается…

Слезы все-таки полились… Зая не отставала. Наревевшись, мы посмотрели друг на друга.

- Сама решай, что из это рассказывать и кому, я тебе доверяю.

Вообще, конечно, это было довольно странно – доверять девушке, которую я едва знала, но она несколько раз помогала мне принимать ванну, когда я была не в состоянии, а это, согласитесь, располагает к доверию.

- Дица, я никому…

- Нет, погоди, я настаиваю. Мне не очень приятно, что меня считают бесноватой.

- Простите, дица…

- Ты тут не причем, а вот с Лали я бы поговорила…

- Я могу позвать ее…

- Не стоит, сейчас она наверняка занята подготовкой Изабеллы к ужину… Кстати, об ужине… Сколько до него?

- Сорок минут, дица.

- Не много, а работы непочатый край… - Я прекрасно представляла, на что похоже мое лицо после рыданий. – Господа переодеваются к ужину?

- Господа - нет, а госпожа всегда платье меняет.

Кто бы сомневался...

- Тогда и я переоденусь. – Хотя мысль "пойти на ужин в пижаме и будь, что будет" показалась мне очень соблазнительной. – Вещи мои распаковали?

— Конечно, дица, давно уже. - Зая вскочила и подбежала к стене забранной резными деревянными панелями. - Все здесь.

Что-то нажав на стене, Зая раздвинула панели, открывая гардеробную. Смотрелось так себе – моя одежда занимала едва ли одну шестую, про обувь вообще молчу. В моих шкафах все это смотрелось куда солиднее… С другой стороны, выбирать долго не придется, что не могло не радовать – времени было в обрез.

Так что я рванула в ванную приводить себя в порядок, велев… попросив Заю найти что-нибудь подходящее к ужину, очень надеясь при этом, что это не слишком выходит за границы ее должностных обязанностей. Оказалось, что не выходит. Более того, ими и является. Так что когда я вышла из ванной с прической – идеально гладкий пучок, ничего общего с растрепанной косой – и макияжем – ничего общего с моим привычным видом – на кровати меня ждал полный комплект одежды, в общем-то вполне соответствующий ситуации – насчет чулок я бы поспорила, но времени не было. Огорчало только то, что в этом платье Данилович меня уже видел, но сарказм заявил, что это ничего – потерпит, и я склонна была с ним согласиться.

Одевшись, как солдат по тревоге, то есть как могла быстро и чертыхаясь, я вопросительно посмотрела на Заю. Та всплеснула руками, глядя на меня влюбленными глазами, прошептала:

- Вы такая красивая, дица…

Однако… Карьерный рост - от "бесноватой" до "такой красивой" за час - впечатлял.

- Спасибо. Проводишь меня?

- Конечно, дица.

Повели меня, видимо, по кратчайшему пути, так что я особо ничего не рассмотрела, зато столовая, вернее малая столовая, как я потом узнала, поразила меня в самое сердце. Она словно сошла с иллюстраций к романам Остин и Бронте – много дерева, серебра, шелковых обоев, радушные хозяева и одна самка собаки, которая первой подала голос:

- Она будет ужинать с нами?!

- Извините, с псарни меня выгнали, сказали, что я своими манерами пугаю собак, а на конюшню меня и не пускали - лошади-то такие нервные.

Изабелла задохнулась от возмущения, Реми растерянно промолчал, а Данилович рассмеялся:

- Ужин будет интересным.

Я чуть не ответила что-нибудь вроде "ну, дык", но решила не переигрывать. Правда, сев, я едва удержалась, чтобы не положить локти на стол – гулять, так гулять.

- Нас так официально не представили, кстати.

Упрек Даниловичу если и долетел до цели, то поразил ее очень не значительно.

- Изабелла, это Лина. Лина, это Изабелла.

- Леди Изабелла. – Возмущение в голосе Изабеллв и акцент на первом слове заставили мою язвительность закусить удила и рвануть с места в карьер.

- Леди по батюшке или по мужу?

- Что?!!

- Вы леди по отцу или по мужу?

- Нико, что она такое говорит?!

- Она интересуется урожденная вы леди или муж был удачный? – Говорить о себе в третьем лице было забавно, но раздражало. – Не то, что бы это имело значение, просто интересно. Хотя если титул английский, вам могли его и за заслуги дать…

- Нико, и ты так это оставишь?!

- Что оставлю?

- Все эти оскорбления!

- Ты первая начала. – Голосом Даниловича можно было спасать планету от глобального потепления. – Альфред, можно подавать.

Вокруг нас бесшумно задвигались… официанты? Лакеи? В общем, люди, которые приносили подносы с едой, а уносили пустые. При них особо не поговоришь, так что ужин продолжился в холодной и враждебной атмосфере.

Не обошлось и без неловкостей. Когда передо мной поставили первую тарелку, я замерла от неожиданности. То, что на ней было напоминало зону прибоя – что-то коричневатое, немного зеленого и пена, много белой пены. В природе красиво, на тарелке – странно.

- Альфред, позови повара. – Данилович посмотрел на меня с едва заметной усмешкой.

Альфред невозмутимо кивнул и потыкал пальцем в смарт-часы. Через две минуты в столовую вбежал запыхавшийся азиат в поварском кителе и колпаке. Поклонившись всем и сразу, он уставился на Даниловича с немым вопросом на лице.

Данилович что-то сказал ему, похоже на японском. Повар зыркнул на меня и начал что-то быстро отвечать.

- Нюансы могу пропустить, но в основном это овощи и белок, из рыбы, если вам принципиально. – Любезно перевел мне Данилович.

На мой невысказанный вопрос Данилович ехидно ответил:

- Вы же предпочитаете знать, что едите.

Крыть было нечем. Поэтому я решила, не тратить запал на Даниловича, а сосредоточилась на поваре:

- Аригато, - я сложила руки и склонилась.

Повар расплылся в улыбке и разразился речью.

- Вообще, он филиппинец, но ему приятно, - ехидства в голосе Даниловича было хоть выжимай.

Сама виновата. Я улыбнулась повару и попросила Даниловича перевести:

- Скажите, что я прошу прощения за свою ошибку.

- Мы можем наконец приступить к ужину?! – Почти рявкнула Изабелла. Почти, потому что это было произнесено с интонацией бедной сиротки, у которой ужин бывает раз в три дня, но она ни коем образом не ропщет, а лишь смиряется с жестокостью мира.

Данилович, которого ситуация явно забавляла, недовольно на нее посмотрел и отослал повара.

Честно сказать, к закуске я приступала с осторожностью. Молекулярную кухню мне пробовать не доводилось, но все оказалось не таким страшным. Коричневое оказалось чем-то вроде песка из какого-то трудно определимого овоща, зеленое – желейными спагетти из пряной зелени с лёгкой кислинкой, а пена действительно была из рыбы. В общем, было очень необычно, но вкусно, поэтому я съела почти все, чем заслужила осуждающий вздох от Изабеллы. На ее тарелке закуска была почти не тронута. "Сиротку" хоть и кормили раз в три дня, но она помнила, что леди, в отличии от некоторых, на людях ест, как птичка. А вот не на людях… Представив Изабеллу, в халате и бигуди, крадущуюся на ночной дожор, я невольно прыснула. Чем заслужила еще один вздох. Да уж, жизнь "сироток" полна лишений, вот и возможности поужинать в приличном обществе их тоже лишили. С другой стороны, как подсказал сарказм, она должна была быть мне благодарна – на моем фоне Изабелла сверкала брильянтом подлинной женственности.

Дальше все прошло без эксцессов. Официант, подававший мне блюда, каждый раз склонялся к моему уху и пояснял, что он ставил передо мной. Я благодарно кивала, Изабелла, измученная моим обществом, вздыхала, Данилович – забавлялся, Реми – маялся.

Ближе к концу ужина, маятность Реми внезапно перекинулась на меня. Согласно моим представлениям, после ужина мужчины должны были пойти пить портвейн и курить сигары, а женщины – пить кофе и сплетничать. Не то, чтобы мне хотелось портвейна, но пить кофе с Изабеллой мне не хотелось совсем. С нее станется плюнуть мне в чашку, чтобы покончить с мной самым женским из способов убийства – ядом.

День 44

Но обошлось. Изабелла, видимо, тоже не горела желанием лишний раз меня видеть, так что, сославшись на головную боль, ушла к себе. Реми, вне себя от беспокойства, решил провести остаток вечера, а чем черт не шутит, может и ночи, у постели болящей "сиротки". "Сиротка" этому не обрадовалась – лепетала по-французски что-то вроде "ах, оставьте!.." и бросала призывные взгляды на Даниловича. Тот взгляды игнорировал, сосредоточившись на навязывании мне своего общества. Может кофе с Изабеллой и не было самым худшим вариантом?..

От Даниловича избавится не удалось и он повел меня на экскурсию по дому. Я прилежно охала и восторгалась, впрочем, совершенно искренне – дом, как я уже говорила, был прекрасен. Восхищение сменилось недоумением, когда мы достигли фамильной галереи.

Это была самая странное собрание портретов из всех, которые я видела. Начать хотя бы с того, что портреты были только мужские. Более того, это были портреты одного мужчины. Одного конкретного мужчины, стоящего рядом со мной и ожидающего моей реакции. Первой реакцией было спросить – а не показывалось ли это все какому-нибудь доктору, потому что такой нарциссизм надо уже медикаментозно корректировать, но я сдержалась и молча пошла осматривать этот памятник самолюбия. Возле одного портрета я остановилась надолго. Судя по всему это был век восемнадцатый – Данилович в шелке и кружевах, кудрях, пудре и мушках. Я невольно оглянулась на оригинал. Потом на портрет. Опять на оригинал. Контраст был сумасшедший. И единственный вопрос, который пришёл мне в голову, я выпалила, не задумываясь:

- А вы под парик голову брили?

Данилович опешил, но ответил:

- Нет.

- А не жарко было?

- Это не парик. – Что-то в голосе Даниловича советовало воздержаться от дальнейших вопросов подобного рода, но разве меня удержишь?

- Это ваши волосы?

Я с изумлением сравнила безупречно ровные черные волосы Даниловича и белоснежные кудри на портрете. И не могла не спросить:

- Папильотки или бигуди? Или щипцами завивали? А цвет? Это же пудра, да?

- Да, это пудра. Нет, ничем не завивали, это их естественное состояние. – В ответе явно слышался скрежет зубов…

Мне бы остановиться, но… Я даже обошла Даниловича кругом. Идеально ровные волосы, хвост волосок к волоску – ни завитка, ни кудряшки, ни даже волны… Память ехидно подкинула воспоминание – как эти идеальные волосы идеально разлетались в кабинете моей бывшей директрисы… И как до этого касались моего лица в его машине… Я пинками отправила воспоминания подальше и от злости на себя принялась дерзить еще больше:

- А сейчас с ними что?

- Выпрямление.

- Вы волосы выпрямляете?! Сами?!! Утюжком? Каждое утро?

- Не я, не каждое утро.

Я уже поняла, что когда Данилович переходит на такой вот телеграфный стиль, его раздражение достигает апогея, и от этого в меня словно бес вселяется. Ох, права была неведомая мне Лали, бесноватая я, как есть бесноватая…

- Хотела бы я на это посмотреть…

- В следующий раз возьму вас с собой.

- А поучаствовать дадите?

- Если вы так хотите потрогать мои волосы, то можете сделать это сейчас!

Одним движением он сдёрнул с волос заколку – да, никаких пошлых резинок, заколка, причем, скорее всего серебряная – тряхнул головой, и волосы рассыпались по плечам.

Это было… Это был удар поддых. Это было настолько красиво, насколько это слово вообще применимо к мужчинам и их волосам. У меня даже руки зачесались, так захотелось потрогать… И даже руку подняла… И потрогала… Я готова пройти проверку на полиграфе, но заявляю – это была не я! Рука была моя, но я ей не управляла! Совершенно! Если бы не обещание Даниловича, я бы подумала, что это он меня заставил, но, похоже, он был в не меньшем шоке, чем я… Прядь под моими пальцами была прохладно-шелковистой. Я даже накрутила ее на палец… На изгибе волосы Даниловича давали такой чистейший белый блик, который бывает только на совершенно черных волосах… Я отпустила прядь, и она вернулась в прежнее положение – идеально прямое.

- Хороший мастер. Познакомите?

- Он работает только с мужчинами, но вам, я думаю, время уделит, можно договориться… - Хрипотца в голосе Даниловича удержала меня от дурацкого кокетства в стиле "я что похожа на мужчину?". Хрипотца, и взгляд, которым он смотрел на меня.

Вообще, это стоило прекращать и я задала вопрос, который, по моему мнению, вернул разговор в русло дерзости и легкого беда:

- Меня давно интересовал вопрос – а мушки на что клеили? Медом мазали?

На самом деле, я знала, на что клеили мушки. Гуманитарное образование дает ответы еще и не на такие вопросы…

- Понятия не имею! Что-то сладкое.

- То есть вы их сами лизали? Я думала – камердинер…

- Лина, вы намеренно выводите меня из себя?

- Возможно…

- Зачем?..

- Надеюсь, я вам надоем и вы меня отпустите.

Данилович рассмеялся и со смехом ответил:

- Хороший план, жаль полностью провальный.

- Почему?

- Видите ли, мой главный враг – скука, а с вами скучать не приходится. Так что вряд ли я вас когда-нибудь отпущу.

Итак, я новая цирковая обезьянка Даниловича. Шикарно!

- А если я буду кроткой и милой?

- А вы будете?

- Я могу попытаться!

- Не стоит, я все равно вас не опущу, но с удовольствием посмотрю, как вы будете пытаться.

- Пожалуй, воздержусь, раз результата не будет.

- Зря, никогда не угадаешь, что может повлиять на результат.

Данилович улыбнулся и поцеловал мне руку… Которая все это время лежала у него на плече!..

Первым моим порывом было спрятать руку за спину, а еще лучше в панике сбежать куда-нибудь подальше, но гордость отвесила панике пару оплеух и загнала подальше. Мною гордость была очень недовольна, но деваться ей было некуда – остальные лежали в обмороке – она велела сделать вид, что ничего такого не произошло. Поэтому я не стала ни отдергивать руку и сбегать, а улыбнулась и как можно беззаботней сказала:

- Ну, если вы так говорите… Посмотрим, как я могу повлиять на результат…

Данилович был явно озадачен, такого поворота он не ожидал. Я даже слегка обиделась – за кого он меня принимает? Советь не преминула ответить, что, понятно же - за истеричку. В чем-то я была с ней согласна, мое поведение не оставляло других вариантов. Сарказм тут же съязвил, что зато не скучно. С этим тоже пришлось согласиться, к моему глубокому сожалению. Хотя какое там сожаление?! Меня это факт несказанно разозлил, и с этим надо что-то делать. Если я у Даниловича развлечение, то придется ему поискать другое. А пока…

- А губы вы красили? Я читала, что в то время это было обязательно…

- Красил, Лина, красил. И не только губы. Как вы сказали, это было обязательно. Те, кто этого не делал, слишком выделялись.

- Я думала, вы любите выделяться, нарушать правила, диктовать свои условия…

- Люблю, но не когда это грозит полным крахом. Охота на ведьм, была совсем не на ведьм, Лина.

Я хотела съязвить на тему, что хорошо бунтовать в безопасности, но не стала. Что-то в голосе Даниловича подсказывало, что лучше тему не развивать, поэтому я вернулась к портретам:

- Это все? Или у вас тут еще какие-нибудь кауферные изыски есть. Бакенбарды, например?

Данилович вздохнул, подхватил меня под локоток и подвел еще к одному портрету. Бакенбарды там были… Ещё какие… Никогда не считала их привлекательными, а Даниловича они уродовали до неузнаваемости. Смотреть на это было физически больно, поэтому я отвернулась и сказала, чеканя каждое слово:

- Никогда. Больше. Так. Не делайте! Это ужасно!

Данилович усмехнулся.

- Не буду. Еще какие-нибудь пожелания будут?

Я почему-то испугалась его подозрительной покладистости и попросила почти жалобно:

- Проводите меня к моим комнатам, а то, боюсь, сама я дорогу не найду.

Данилович ничего не ответил, просто молча повел меня по коридорам. Сил обращать внимания на красоты уже не было, да и от меня, казалось, этого уже не ждали, поэтому дошли мы быстро. Так же быстро обменялись благодарностями за вечер, попрощались и разошлись.

Отбившись от попыток Заи, которая ждала в комнате, меня раздеть, сопроводить в душ и уложить спать, я проделала все это сама и, уже засыпая, я составила план действий.

Собственно, на полноценный продуманный план это было мало похоже. Во-первых, я хотела спать, а не думать, а во-вторых, и в-главных, мне очень мешала и спать, и думать одна мысль… А что если?.. Если пойти на поводу у Даниловича? Если дать ему то, что он хочет? Раз попробовав, он точно во мне разочаруется и отпустит на все четыре стороны… Я стану свободна… Вот только, что мне с этой свободой делать?.. Что мне вообще делать со своей жизнью? Да еще и с разочарованным Даниловичем за спиной? Эти и другие вопросы ворочались в моей голове, как валуны в линии прибоя, пока не стерлись в песок. Остался только один – было ли мне так интересно жить как сейчас? И я с удивлением ответила себе – нет, не было. Даже в пору моей сумасшедшей и мучительной влюбленности, когда жизнь напоминала увлекательную игру, мне не было интересно. Не скучно – было, а интересно – нет.

Осознание этого напрочь отбило у меня всякий сон. Я устроилась поудобней и начала размышлять. Честно говоря, я тогда впервые серьезно задумалась о том какая именно кровь течет во мне. То есть я и до этого думала, но как-то вскользь, мельком, словно о чем-то несущественном, не касающимся меня лично. Да, я пользовалась ею, иногда даже успешно, но было ли это пределом?.. Что еще я могу? И могу ли? И что могут другие? Что может, не ночью будет помянут, Данилович? Пожалуй до сегодняшнего дня я до конца не верила в его утверждения о возрасте, шутка ли – четыреста лет. Это невозможно! Но эти портреты… они без сомнения были настоящими. Я, конечно, не искусствовед, но моих знаний достаточно, чтобы определить подлинный возраст картины. Да, это могли быть очень искусные подделки, но городить такой огород… Ради чего? Ради кого? Производить впечатление? Зачем так?.. В общем, каким абсурдом это не кажется, но стоит признать – это правда. Все правда – не гипноз, не инсценировка, не иллюзия – правда!

От этой мысли у меня мороз прошёл по коже. Это было невероятно, и очень страшно. Данилович стал казаться мне существом нечеловеческой природы, чем-то неподдающимся обычной логике, чем-то потусторонним, почти хтоническим… Вот и как с таким в постель ложиться?.. Сарказм, правда, не преминул заметить, что для такого ископаемого, Данилович вполне себе ничего, живенький, но я сарказм слушать не стала. Мной овладело любопытство. Не тем насколько живенький Данилович, а тем, что, с моей легкой руки, лежало в дальнем углу библиотеки. Любопытство ходило вокруг мысли об этих книгах кругами и матерело с каждым часом. И время его настало…

Я вскочила с постели. В таком состоянии мне не то, что заснуть, спокойно лежать было бы трудно. На переодевание я время тратить не стала. Меня вряд ли кто-то увидит, а если и увидит – какая мне разница? Не первый раз.

До библиотеки я добралась без приключений. А вот там…

Там меня ждал сюрприз. Предмет моих ночных размышлений собственной персоной.

- Лина, разгуливать в пижаме входит у вас в привычку? – Спросил "сюрприз" вкрадчиво.

- А вы против? – Спросила я злее, чем хотелось.

- Нет, если вам удобно. Для ночи вполне подходящий наряд. Вы так привыкли засыпать здесь, что не можете заснуть в своей постели?

- Нет, но волне могла бы. Здесь так уютно, что зря Реми не носил меня туда-сюда…

- Носил вас не Реми.

- Не Реми? А кто… - Я осеклась. Понятно же кто. – Зачем?..

- Разве я мог упустить возможность подержать вас в объятьях, даже при таких необычных обстоятельствах?

Я не нашла, что ответить. Я была потрясена – каждый раз меня носил на руках Данилович, а я даже не понимала этого. Хотя, может, это и к лучшему…

Пауза затянулась. Данилович вернулся к книге, которую читал до моего прихода, а я все никак не могла решиться. Хотя казалось бы, что тут такого?

Когда ситуация стала совсем невыносимой, я всё-таки сделала шаг. Правильно говорят, что самые трудные первый и последний шаги. После первого шага всё перестало казаться мне таким страшным, поэтому я почти спокойно пошла в тот угол библиотеки, где сложила все книги, которые каким-нибудь образом имели отношение к Старой крови. Там, немного подумав, я выбрала нечто, что напоминало генеалогию и было совершенно неподъемным. Я уж было приготовилась пыхтеть и надрываться, как книгу аккуратно вынули из моих рук. "О, Том, какой вы благородный!" – подкинула цитату память. Благородства в Даниловиче было мало, но тяжести таскать он мне, разумеется, позволить не мог. Сарказм съехидничал по обыкновению на тему – где же он был, когда я всю библиотеку перелопачивала? Можно было бы согласиться, но много ли я сделала, если бы Данилович мне "помогал"?

Пока я размышляла об участии Даниловича в моем трудовом марафоне, предмет моих размышлений донёс книгу до небольшого столика передвинул к нему кресло и вопросительно посмотрел на меня.

- Спасибо…

- Вы всё-таки решили быть покладистой? Я ожидал чего-нибудь в роде "я сама справлюсь". – Данилович откровенно потешался.

- Я просто сказала "спасибо". Я же не добавила "мой господин".

- Вы в любой момент можете это сделать.

- Я понимаю, что в вашем возрасте без ролевых игр уже никак, но давайте без меня, хорошо?

- Не искушайте меня, Лина. Я ведь могу задаться целью.

- Какой?

- Поиграть с вами в игры.

- Не стоит, я не люблю игры.

- Вы просто не нашли подходящего партнера.

- А вы – подходящий?

- Несомненно.

От такой наглости я задохнулась.

- А вам такое раздутое эго жить не мешает?

- Напротив, очень помогает. Вы, я вижу, всё-таки решили изучить вопросы Крови. Так вот, Лина, главное, что вы должны понять – верю, значит могу. Без уверенности в том, что у вас всё получится, у вас не получится ничего. Мое, как вы говорите, раздутое эго позволяет мне делать все, что я захочу.

- И что, никаких осечек? – Я почему-то вспомнила Германа.

- Бывает, но редко.

- Вы, наверное, очень расстраиваетесь…

- Не очень, тем слаще потом победа. -С этими словами Данилович как-то по-особенному посмотрел на меня.

Мне стало совсем нехорошо, поэтому я сменила тему:

- Это, как я понимаю, наши с вами предки, - я указала рукой на книгу.

- Да, хотя в моем случае еще и потомки. И хорошо, что напомнили… Надо вписать туда вас.

Я опешила. Это было, конечно, очень лестно, но… Это мне показалось точкой невозврата.

- В качестве кого? Линию наследования проследить уже не возможно…

- На определенном этапе её перестали отслеживать. Слишком много поколений между. В таких случаях как ваш, мы просто фиксируем носителя и его потенциал...

- Потенциал? Как это можно установить?

- Физика. Третий закон Ньютона. То сколько вы будете сопротивляться давлению будет вашим потенциалом.

- О, тогда у меня его вообще нет.

- С чего вы взяли?

- Вы меня продавили без всякого сопротивления.

- Тогда вы не были готовы, к тому же я слегка переусердствовал.

- Не готова? Как к такому вообще можно подготовиться?

- Можно и нужно.

- Но как?!

- Если бы вы не взяли с меня клятву, я бы показал вам как.

Меня передернуло. Память услужливо подсунула мне воспоминание о том моменте, когда Данилович управлял мной , и жутком ощущении полной беспомощности.

- Если это единственный способ, то я, пожалуй, воздержусь. Напишите, что у меня наименьший из всех возможных потенциал, я не обижусь.

- Я обижусь. У моего потомка не может быть наименьшего из всех возможных потенциала.

Даже в этом он был самоуверен, и спорить, как, в прочем, и говорить что-то было бесполезно. Но Данилович натолкнул меня на мысль, которая меня беспокоила.

- Кстати, о потомках. Вас не смущает, что я ваша сколько там раз пра- внучка?

- А почему меня должно это смущать?

- Мы родственники!

- И что?

- Может это вы так шутите? Все эти разговоры про игры и все прочее…

- Лина, могу вас уверить, что я абсолютно серьезен.

- Но…

- Послушайте, если вы сейчас разразитесь лекцией про аморальность инцестов, то давайте не будем.

- У вас и их найдется чем оправдать?

- А почему нет?

- Что?!! Ну, знаете, это уже за гранью!..

- Почему?

- Что - почему?

- Почему за гранью?

- Но… - Вот как объяснить аморальному и беспринципному человеку, что он такой. Я не знала.

- Лина, мы же уже говорили про мораль, разве нет?

Говорили, память подсуетилась и выдала воспоминания, тогда мне так и не удалось найти аргументы…

- Лина, вспомните, что я вам говорил полчаса назад – верю, значит могу. Все эти запреты в вашей голове только мешают вам раскрыться.

- Знаете, если для того, чтобы раскрыться, мне надо признать инцест нормой, я лучше побуду закрытой!

- Ну, почему вы вцепились в инцест? Для вас это больная тема?

- Да как вы смеете?!. – Начала я было, но замолчала. В нашем мире такое сплошь и рядом. – Нет, для меня лично, эта тема не больная, но это не делает её абсолютно чудовищной.

- Лина, в этом мире так мало абсолютов. Вот, к примеру, брата и сестру разлучили в младенчестве, они выросли, встретились и полюбили друг друга. Это инцест? Безусловно. Это чудовищно? Не думаю.

- При таких условиях, допустим, это трагедия, но такое редко случается.

- То, что случается часто, чудовищно не потому, что это родственники.

- А почему?!

- Потому, что речь чаше всего идет о насилии, детях, принуждении и зависимости. Это чудовищно, а не схожесть ДНК.

- Но именно схожесть ДНК и делает все это ужасным!

- С биологической точки зрения на результаты – безусловно, но вы же сами говорили, что биологии не достаточно.

Говорила, но не в таком контексте. Терпеть не могу, когда мои слова используют против меня!

- Вы же сами понимаете, что я говорила не об этом!

- Разумеется, не об этом. Да и я не говорю, что инцест это здорово и замечательно, и всем стоит его практиковать, но все запреты, которые придумало человечество, не стоит рассматривать однобоко.

- Почему мы вообще говорим на эту тему?!

- Очевидно, потому, что вы нашли ещё одну причину, по которой мы не можем сделать то, что оба хотим.

- А вы решили, что отмените все эти причины? Даже если придётся ниспровергать все законы, божеские, человеческие, законы природы, наконец?

- А почему нет?

- С вами невозможно разговаривать! Мы в разных системах координат! Хотя у вас, кажется, нет никаких координат, кроме ваших желаний!

- Да, мои желания – единственное, что имеет значение.

- Только для вас!

- Ваши желания тоже имеют значение, Лина.

- Только до тех пор, пока не противоречат вашим?!

- Разумеется.

- И почему я не удивлена?!

- Потому что мы оба знаем, что я сильнее.

- И что, кто сильнее, тот и прав?

- Я же это уже говорил.

- Я и в тот раз была не согласна!

- Почему? Вы боитесь? Ведь согласившись, вам придется принять мои условия?

- Да, я боюсь. Я боюсь вас, этот дом, всю ситуацию, Реми, Изабеллу… Я всего боюсь, разве вы не понимаете?! – На глаза навернулись слёзы и я всхлипнула.

И тотчас оказалась в объятьях.

- Я понимаю, Лина. Вам страшно, и мы все, включая дом, - в голосе мелькнула усмешка, - не делаем ничего, что бы развеять ваши страхи. Но, Лина, поверьте, никто не хочет пугать вас намеренно, кроме, может быть Изабеллы. Поэтому я и хочу проверить ваш потенциал. Я хочу, чтобы вы осознали свою силу и перестали бояться.

- Я всё равно никогда не сравнюсь с вами…

- Не сравнитесь, но это не значит, что не сможете заставить с собой считаться.

- Считаться? Это же какой потенциал мне нужно иметь?..

- Любой, главное, применять с умом. К тому же при определённых условиях, потенциал можно развить, а в исключительных случаях и потенциал не предел. Правда, за это нужно платить…

- Чем?

- Иногда, как я сказал, в исключительных случаях Старая кровь способна творить невероятное…

- То есть невероятнее обычного невероятного? – Я почти успокоилась, даже шутить пыталась. – И чем платить?

- Ею. Самой Старой кровью. Совершив невероятное, можно перегореть, выжечь всю силу и стать совершенно обычным.

- Для этого вам и нужны "батарейки"?

- Батарейки?

- Люди, вроде меня, с потенциалом. Чтобы ваш не перегорел?

- Вы меня раскусили. Да, отчасти вы правы. Но в вашем случае, мне уже почти наплевать на потенциал.

- Почти?

- Вы так мило напрашиваетесь на комплименты, что вам невозможно отказать. Да, Лина, почти. Это значит, что я не собираюсь отказываться от того, что я могу получить от вас. Однако, это уже бонус, но никак не цель…

С этими словами Данилович приподнял мое лицо за подбородок и так посмотрел на меня, что стало ясно – еще секунда и он меня поцелует.

И я невольно сжала губы. Хотя какое там невольно?.. Для того, чтобы их сжать мне как раз и понадобилась почти вся сила воли. Потому что мне больше всего хотелось, чтобы он меня поцеловал. Это было абсурдно, но в тот момент казалось мне единственно правильным. Если бы не серо-голубой цвет глаз Даниловича без малейшего признака зелени, я бы подумала, что он как-то повлиял на меня. Но это было только мое желание…

Данилович же, взглянув на мои упрямо сжатые губы, усмехнулся:

- Всё ещё нет? Этого следовало ожидать, но я умею быть терпеливым.

Я постаралась придать лицу выражение "не понимаю о чем вы", но, кажется, перестаралась, чем вызвала еще одну усмешку.

- Вы кажется хотели почитать? Я вас оставлю. Доброй ночи, Лина.

Меня выпустили из объятий и оставили наедине с книгами.

Читать мне расхотелось, а возвращаться к себе желание не появилось, так что я довольно долго перелистывал страницы книги, пытаясь найти в ней что-то интересное. Получалось плохо. Мысли то и дело соскакивали на разговор с Даниловичем. Что бы он там не говорил, но "бонусом", а вернее сказать "довеском", была как раз я. Хотя, судя по всему, Даниловича такой расклад вполне устраивал. Посмотрим, что он скажет, когда выяснится, что любовница из меня никакая, и "довесок" окажется довольно тяжел… Но что-то мне подсказывало, что это его не очень-то отпугнёт. В конце концов, после стольких лет секс для Даниловича стал такой рутиной, что его не испортит даже такая как я.

День 45

От этих мыслей мне стало особенно грустно, так что я закрыла книгу, легла на диванчик, свернулась калачиком и собралась поплакать над моей несчастной судьбой. Не плакалось, как впрочем и не лежалось. Диванчик, еще недавно казавшийся таким славным, объявил мне войну. Лежать на нём неудобно, я повертелась и так и эдак, и вынуждена была признать поражение. Пришлось возвращаться. В отличии от диванчика кровать приняла меня с распростёртыми объятиями. Заснула я мгновенно, и стоит ли говорить кто мне приснился?..

Утро началось с щебета Заи, принесшей мне завтрак. От неё я узнала, что никто в доме на завтрак не спускается, всем приносят в комнаты. И если мне угодно, я могу распорядится и насчёт времени, и насчет состава завтрака. Распоряжаться мне угодно не было, та что я заверила, что время и состав меня устраивают. Кажется, Заю расстроила моя покладистость, так что щебет прекратился, и у меня довольно сухо поинтересовались, что бы я хотела надеть и какую бы прическу сделать с утра. Это застало меня врасплох. Одно дело, когда я спешила, как вчера, или когда находилась в полусознательном состоянии, как последние недели, а совсем другое вот так каждый день распоряжаться другим человеком. Я хотела сказать, что справлюсь сама, но, увидев нахмуренные брови Заи, задумалась. А что если она боится, что я вообще откажусь от ее услуг? Вряд ли ее будут держать здесь, а это может быть единственным вариантом работы для неё? Я решила уточнить:

- Зая, а вы давно тут работаете?

- Вот как дица приехала, так и работаю.

- То есть вас наняли специально для меня?

- Да, дица.

- И вам нравится?

- Конечно нравится.

- А чем бы вы хотели заниматься?

Зая немного помолчала, словно решаясь, и выпалила на одном дыхании:

- Делать людей красивыми!

- В смысле? Вы хотите стать пластическим хирургом?

- Нет, дица, нет. Это сложно. Я по простому – накрасить, причесать, одежду красивую найти…

- Стилист-визажист?

- Да, наверное…

- А вы где-то учились?

- Нет, дица, у нас тут негде, а куда-то ехать – у нас денег нет, вот я думала, поработаю, накоплю… Но вы не подумайте, я всё умею, всё-всё!

- Не сомневаюсь. – Уж чего-чего, а бьюти-блогеров с мастер классами по всем вопросам видимо-невидимо…

- Тогда разрешите мне вас причесать? И… - Зая со страдальческим выражение глянула на мою растрёпанную косу и чуть ли не со слезами на мои руки.

Я тоже на них посмотрела. Да уж…

- Хорошо. Давай сразу после завтрака…

Знала бы я на что меня ждёт… Зая с милой улыбкой и умоляющими глазами заставила меня не только сделать маникюр, но и педикюр, подправить брови, сделать пару масок для лица, одну для волос и уже примерилась к депиляции всей меня, как у нее зажужжал коммуникатор на руке. Зая недовольно поморщилась , но нажала там что-то, и лицо из недовольного мгновенно превратилось в виноватое.

- Ой, дица, я совсем забыла… Главный господин велел передать, что ждёт вас на прогулку… Полчаса назад выходить надо было, а я… - Глаза её наполнились слезами.

- Ничего страшного, главный господин подождёт, ему полезно. Но сходить всё же надо, разберемся с этими его "велел"…

- Нет, дица, не надо разбираться, он же хозяин…

- То же мне барин нашелся! Он вас на конюшнях часом не сечёт?

- Сечёт?.. Как это?

- Бьёт. Розгами, или плетью…

- Нет, дица, нет, хозяин добрый.

- Ну, хоть так… Но разобраться всё же надо.

- Пожалуйста, дица, не надо, он рассердится…

Бедная девушка почти плакала.

- Хорошо. Не плачь, разбираться я не буду, просто поговорю. Но не стоит заставлять его ждать слишком долго, а то уже он придёт разбираться.

Зая ойкнула и развила бурную деятельность. Минут за двадцать меня накрасили ("совсем чуть-чуть, дица"), причесали ("совсем просто, дица") и впихнули в костюм для верховой езды, которого у меня отродясь не было ("хозяин распорядился купить").

Так, накрашенная, действительно немного, но как-то так, что глаза стали чуть ли не в два раза больше, с боковой косой, которая была в полтора раза короче моей обычной, зато в два раза толще, и в новом костюме, который, на удивление, прекрасно сидел и шёл мне несказанно, я вышла к Даниловичу.

Стоило ему меня увидеть, раздражение на его лице сменилось восхищением, в которое я не очень-то поверила.

- Доброе утро, Лина. Вы стоите каждой минуты ожидания. И не только сегодняшнего.

Значит, вальс на моих нервах продолжался… Ну, что же, в эту игру могут играть двое. Хотя, я, разумеется, проиграю…

- Ваше ожидание ничто, в сравнении с моим. – Я опустила глаза и пожалела, что на мне брюки – реверанс был бы тут как нельзя кстати.

Данилович удивлённо посмотрел на меня.

- Очень хотелось вас увидеть и задать несколько вопросов. – А чего он хотел? Комплименты стоит выдавать дозировано, чтобы ничего не слиплось.

- Позвольте, я спрошу первым – вы ездите верхом?

- Верхом? Верхом я виртуозно сижу, с "ездить" всё сложнее.

- Что совсем не удивляет. – Прозвенело колокольчиком сверху.

Я оглянулась на голос. Изабелла стояла на верхней ступеньке лестницы в светло-серой амазонке и сияла, как только что отлитый слиток платины. Даже стек в ее руке, которым она несмотря на внешнее спокойствие нервно хлопала по краю сапога, казался произведением искусства.

- Изабелла, что ты тут делаешь? – Данилович был не доволен.

- Решила составить тебе компанию, раз уж наша "гостья" может только "сидеть".

Да уж. Чтобы нарядиться, соорудить довольно сложную прическу да еще приладить к ней крохотный цилиндр с вуалеткой, Изабелле понадобилось бы не меньше часа, так что в спонтанное спасение Даниловича от моей неумелости верилось с трудом.

Вот и Данилович не поверил:

- Моя гостья, Изабелла, моя. И если она что-то не умеет, мой долг, как хозяина, её научить.

- Да я не претендую. Могу и пешком погулять. – Мне не хотелось находиться в обществе Изабеллы дольше необходимого.

Но у Даниловича, как всегда, было свое мнение. Так что он, ни слова не говоря, взял меня за руку и повёл за собой из дома.

Перед входом нас уже ждали оседланные лошади. Даниловичу подвели здоровенного буланого жеребца, а мне каурую лошадку с, судя по виду, темпераментом табуретки. Я, не дожидаясь помощи, попыталась влезть на лошадь как можно изящнее, но получилось просто влезть. Лошадь, спасибо ей, стояла как вкопанная. Данилович одним движением взлетел в седло и стал еще неотразимей, если это вообще возможно.

Изабелла вышла сразу за нами, рассмеялась моим попыткам и пока ей не привели её лошадь, немного поела глазами Даниловича. Когда же лошадь привели, я не смогла сдержать восхищенного вздоха. Той ночью я не особо вглядывалась и рассмотрела только масть лошади, а тогда я увидела её во всей красе. Серебристо-серая в яблоках арабская лошадка казалась выточенной из мрамора статуэткой. Красивее её, пожалуй, был только однажды виденный мной вороной ахалтекинец. Лошадка, казалось, знала как она хороша и откровенно красовалась перед жеребцом Даниловича. На мою же она ревниво клацнула зубами, но та и ухом не повела.

Изабелла вспорхнула в седло, между прочим дамское, с изяществом, которого мне не достичь никогда. Лошадь и её всадница были так прекрасны, что я невольно подумала "а зачем здесь я?".

У Даниловича, естественно, и на это было своё мнение. Он подобрал поводья моей лошади и, не глядя на Изабеллу тронул своего жеребца. Рациональное высказало мысль о том что это может быть мерин, но она показалась мне кощунством. Даниловичу его религия, в которой он был богом, этого бы не позволила.

Думать о божественной природе Даниловича было весело, но опасно. В тот момент следовало бы думать о том, как не свалится с лошадьми и не опозорится окончательно. Хотя надо признать, лошадь была на диво удобной, особенно пока шла шагом. Я даже оторвала взгляд от передней луки и осмотрелась. Места был дивные… В моем городе осень уже сдавала позиции зиме, а там она была еще в разгаре. Деревья были в разноцветных листьях, воздух был кристально чист. Данилович гляну на меня и, заметив мой ошалелый от восторга вид, спросил:

- Вам нравится?

- О да, очень красиво, спасибо.

- Не за что, рад, что смог вам угодить.

- А где мы? Столько леса…

- Это заповедник. Крупнейший в стране.

- Заповедник? Вы живете в заповеднике?! Хотя где же ещё? Королевский дворец, наверное, занят?

- Занят. Но мне там и не нравится.

- Странно. А почему не на побережье?

- Там слишком людно. Трудно соблюдать дистанцию.

- С вашими-то способностями?

- Не хочется тратить их на ерунду.

- Ну да, а жить в заповеднике у вас само собой получается? Вас же должны выселить при первой же проверке.

- Здесь я живу совершенно законно, Лина. Так исторически сложилось.

- Что и никто никогда не пытался?

- Пытались, но я договорился.

- Понятно.

Дальше разговаривать не хотелось. Тем более конь Даниловича проявлял беспокойство. Ему явно было скучно идти шагом, так что бедное животное едва ли не плясало под седлом. Данилович в который раз его осадил, коротко ругнувшись.

- Да не мучайте вы его. Он же хочет двигаться.

- Да, Сокол не привык к такому ритму, да и застоялся…

- Так дайте ему пробежаться… Или так про лошадей не говорят?

- Не говорят. – Данилович улыбнулся, но в меня почему-то не разозлила его улыбка. Наверное, потому, что она была искренней. Было видно, что Даниловичу нравится происходящее – и лес, и воздух, и горячащийся конь под ним…

- Ну сделайте так, как говорят.

- Боюсь, вам пока рано так…

- А я причём? Мы тут постоим, воздухом подышим…

- Я не могу вас оставить.

- Очень даже можете. Мы не так далеко отъехали, - я махнула рукой на видневшиеся невдалеке шпили. – Или тут дикие животные водятся?

- Водятся, но дальше.

- Вот видите, мне ничего не угрожает. Так что давайте, вперед, можно даже без песни.

Данилович с сомнением посмотрел на меня.

- Ну же, покажите мне класс, надо же мне учится?..

Устоять перед возможностью покрасоваться Данилович, конечно, не мог. Отпустив поводья моей лошади, он отъехал подальше и дал волю коню. Того не надо было просить дважды, пустился галопом – только подковы засверкали…

Я выдохнула. Зрелище было очень красивым, но, к счастью моих нервов, недолгим. Теперь можно было сосредоточиться на пейзаже и выкинуть из головы Даниловича с его идеальной посадкой… Но расслабилась я зря. В этом лесу кроме диких животных, таилась еще одна опасность. Хотя какой там таилась?..

Опасность настигла меня с топотом копыт, свистом стека и ругательствами. Изабелла промчалась мимо серебряным вихрем. Оглянулась на меня, она злобно улыбнулась. Настолько злобно, что мне показалось, что глаза её сверкнули красным. Все это продлилось одно мгновение, а в следующее моя лошадь загарцевала и выкинула меня из седла.

День 46

Падать с лошади меня никто не учил, так что упала я неудачно. Даже отключилась ненадолго. Или надолго?.. Очнулась я от того, что меня тормошат и спрашивают о самочувствии. Самочувствие было не очень – мутило и двоилось в глазах, еще очень болела нога, на которую я упала. Наконец, более менее сфокусировавшись на обеспокоенном лице Даниловича, единственное, что я смогла сказать:

- Она что-то сделала с моей лошадью.

- Кто?

Говорить было неприятно, поэтому я посмотрела со значением. Или мне показалось, что посмотрела, вполне возможно, меня здорово перекосило, потому что Данилович выглядел озадаченным.

- Вы помните как вас зовут?

- Конечно, помню. Амнезию я вам не подарю, не надейтесь.

С каждым словом в голове будто бы прояснялось.

- Амнезию? С чего бы мне надеяться, что вы подарите мне амнезию?

- А это удобно - расскажете мне всякое, я поверю, все довольны. Потом вспомню, конечно, но когда это будет.

- Лина, вы бредите.

- А вот сейчас обидно было. План шикарный, вы просто завидуете, что не сами его придумали!

- Нет, вы точно бредите.

- Она еще и полоумная! – Вклинилась в разговор Изабелла.

- Сама полоумная! Маньячка, к тому же! Я же говорила, что она что-то сделала с моей лошадью?

- Нико, ты веришь в эти бредни?! Я ни её, ни клячу эту пальцем не трогала!

- Пальцем?! Да в этом вашем Зазеркалье трогать ничего и не надо!

- Изабелла, это правда? – В голосе Даниловича звякнула сталь, а глаза налились зеленью.

- Разумеется, нет! Зачем бы мне что-то делать.

- А мне зачем врать?!

- Откуда мне знать, зачем подобные тебе врут?

- Подобные мне?!

- Грязные, ничтожные слабосилки!

- Что?!

- Хватит! – Рявкнул Данилович. – Изабелла, это правда? – Опять спросил он, и глаза его из зелёных стали золотыми.

- Я просто хотела остаться с тобой вдвоём, Нико…

- Другого способа не было?! Без моего убийства?!

- Лина, успокойтесь. Вам вредно волноваться…

- Мне вредно с лошади падать!

- Это больше не повторится. Правда, Изабелла?

- Конечно, нет, Нико. Я же не хотела…

- А если бы захотела?! Вы это просто так оставите?!

- Лина, успокойтесь, прошу вас.

- А я вас прошу оставить меня в покое вместе с этой истеричкой, но вы же меня не послушаете?!

- Изабелла уедет. Сегодня же!

- Нико, ты не можешь…

- Я тебя предупреждал.

- Из-за этой…

- Ещё одно слово, и ты больше никогда не переступишь порог моего дома.

- Нико… - Слёзы были уже наготове.

- Ты меня услышала, Изабелла?

Ответом ему были жалобные всхлипывания. Данилович на них никак не отреагировал. Видимо, Изабелла изрядно перебарщивала со своим "последним аргументом".

- Лина, вы как себя чувствуете?

- Не знаю… Голова вроде не кружится…

- Сможете сесть в седло?

- Если лошадь ляжет. У меня с ногой что-то…

Данилович выругался.

- С какой ногой?

- С правой.

Ногу ощупали. Куда тщательней чем следовало, кстати.

- Кости целы. Ушиб сильный.

- Сгибать больно… - Пожаловалась я.

- Тогда поедете со мной.

- Что?..

Данилович отвечать не стал, поставил меня на ноги, подозвал коня, сел в седло и как пушинку поднял меня, усадив впереди себя. Я попыталась отодвинуться, на что Данилович хмыкнул, взял поводья одной рукой и прижал меня к себе другой. Можно было бы посопротивляться, но падать второй раз мне не хотелось, тем более конь Даниловича был повыше моей лошадки.

- А моя лошадь?..

- Она уже, скорее всего, в конюшне. Сразу сбежала.

- Вы же не будете её наказывать? Она же не виновата.

- Не буду.

- Хорошо…

Обратно мы ехали ещё медленнее. К счастью, конь Даниловича под двойной тяжестью не горячился, а шёл плавно, как лодка по спокойной реке.

На полпути нас встретили - Реми и еще несколько человек тоже на лошадях. Я вяло удивилась про себя тому, что не на машине, но подумала, что может тут нельзя на машине, заповедник всё-таки, напрочь забыв как мы сюда добирались.

Потом Реми мне объяснил, что увидев мою лошадь с пустым седлом, все подумали самое худшее и собрались в погоню на лошадях потому, что, оказывается сминать пространство перед машинами очень сложно, с живыми лошадьми куда проще.

Данилович крикнул подъехавшим, что все нормально, на вопрос Реми "что случилось?" ответил "потом объясню" и как-то очень нехорошо усмехнулся.

Добравшись до дома, Данилович не доверил меня никому, сам донес до комнат и только после этого допустил до меня Реми. Тот меня осмотрел объявил почти здоровой, велел причитавшей Зае принести лёд и, виновато улыбаясь, вколол мне что-то, от чего я мгновенно уснула.

Хотя, скорее всего, это было не снотворное, а мощный седатив. Потому что проснулась, вернее очнулась, я с затёкшим телом, но ни капли не отдохнувшая. А ещё зверски голодная. Пока отходили мои бедные конечности, чувство голода ещё больше усилилось. Я поняла, что до официального приёма пищи можно и не дожить. Надо было разжиться едой… В который раз помянула недобрым словом Даниловича – будь я у себя в квартире проблемы бы вообще не стояло. Где в этой громадине искать кухню?..

Решив, что как-нибудь справлюсь, хоть на запах пойду, я встала с кровати. И тут же заметила Заю, спавшую в кресле. Эти изверги заставили бедную девочку дежурить подле меня! Она свернулась в кресле, как котёнок, поджав ноги в попытке согреться. Похоже, Данилович экономил на отоплении. Я осторожно, чтобы не разбудить, укрыла её пледом. Зая заворочалась под ним, устраиваясь поудобнее. Крадучись, я вышла из комнаты.

Кухню, кстати, нашла довольно быстро - всё-таки логика и любовь к историческим сериалам дают свои плоды. Кухня, как и ожидалось, была огромной, один холодильник был размером с половину моей. Назвать его створки дверцами, значило сильно приуменьшить, больше бы подошло слово "дверища". Открывались они соответственно – очень тяжело. Внутри меня ждало свеженькое, хорошо охлажденное разочарование. Это, безусловно, был холодильник, но его содержимое было очень не похоже на нормальное, в моем, понимании, конечно. Все пространство занимали контейнеры, коробки, банки, свёртки и пакеты. Я чуть не расплакалась от обиды.

Спас меня повар-филиппинец. То ли к холодильнику была подведена сигнализация, то ли он специально обходил свои владения, то ли ещё что-то погнало его в ночи на кухню. Застав там меня, повар улыбнулся и вежливо поинтересовался на английском, чего я желаю. Я объяснила. И началась магия… Иначе чем магией появление в течение десяти минут передо мной завтрака, я объяснить не могу. Примерно столько же времени мне понадобилось, чтобы его съесть под умилённым взглядом повара. В процессе мы мило болтали о еде и, как я подозреваю, болтовня имела цель выведать у меня мои кулинарные предпочтения. В разгар беседы нас прервал вопрос "Лина, что ты тут делаешь?!" от Реми. Можно было бы ответить вежливо, но он этого явно не заслуживал, поэтому я рявкнула:

- Дрова рублю, разве не видно? – И для верности стукнула кружкой с кофе по столу, благо кофе был уже допит, а кружка была весьма основательной.

- Тебе лежать надо…

- А тебе в патологоанатомы - трупам сложно навредить!

- Но…

- Я понимаю, что разговариваю на неродном для тебя языке, но понять, что ко мне не стоит применять препараты, влияющие на сознание, можно было?!

- Но так надо было…

- Кому?!

- Тебе, в первую очередь...

- А во вторую?

После этого вопроса Реми покраснел. Густо, до малинового свечения.

- Та-а-ак… - Протянула я, вставая со стула и засучивая рукава пижамы. Да, меня переодели в пижаму, будь она неладна! – Что вы со мной делали?!

Реми выставил руки вперёд и попятился.

- Ничего такого, что принесло бы урон твоей чести и здоровью…

- Ах, ничего такого?! А ну давай ты принесешь сюда тот препарат, мы его тебе вколем, и я тоже что-нибудь такое сделаю, без урона чести и здоровью, конечно.

- Если ты так хочешь, то…

- О да, я очень хочу. Но еще больше я хочу узнать – что вы со мной делали?!

- Просто взяли кровь для анализа, и поставили защиту.

- Защиту? От чего? От взлома с проникновением?

- Посмотри на свой живот.

Я задрала верх пижамы и уставилась на живот. То-то, он чесался… На моем животе засохшей кровью были нарисованы какие-то знаки. Я начала тереть их пижамой, но Реми перехватил мои руки.

- Подожди, оно должно стабилизироваться. Я не думал, что ты так быстро проснешься, думал мы успеем стереть…

- Что?! – Этот вопрос мне уже оскомину набил. – Вы меня заклеймили, как скотину, без спроса, и говорить об этом не собирались?!

- Лина, в этом нет ничего страшного, это для твоего же блага…

- Знаешь, что? Возьми ваши представления о моем благе, сверни их в трубочку, а потом засунь поглубже себе и нашему с тобой деду, или сначала ему потом себе, чтобы уж по старшинству!

- Строго говоря, дед он только мне…

- Что? – Я сама себе надоела с этим вопросом.

- Тебе он не дед, тебе он брат, кузен, очень дальний.

Час от часу не легче…

Зачем мне знание про наши с Даниловичем родственные узы, и что мне с ним делать, я не знала. К тому же учитывая ночной разговор в библиотеке, подозрительность тут же выдвинула теорию о том, что это может быть уловка Даниловича – связи с кузенами были чуть менее шокирующими, чем связи по прямой нисходящей линии, сколько бы пра- не стояло. Поэтому первым делом я спросила с максимально возможным недоверием в голосе, к которому присоединился сарказм:

- Да неужели?

- Да, судя по крови, у вас общий предок, скорее всего его отец или дед.

- Не знаю, как у вас считается родство, но у нас это означает, что он всё ещё дед, пусть и двоюродный.

- Это так важно?

- Вам может и не важно, а мне нужна хоть какая-то точка опоры в этом сумасшедшем доме! Кстати, о сумасшедших, моя несостоявшаяся убийца всё ещё здесь?

Реми поморщился. Ну конечно, его Изабеллу, его нежный цветочек, обозвали сумасшедшей – какой ужас!

- Нет, она уехала, но, Лина, может…

- Вот только не начинай её оправдывать! Только попробуй сказать, что она не такая и все было не таким, как показалось!

- Я не собирался, но…

- Что но? Она хотела меня убить!

- Не думаю, что это было её целью, если она хотела…

- Хочешь сказать, моя жизнь – её алиби? Если бы она хотела, она бы убила? А тебе не приходило в голову, что я могла сломать позвоночник при падении? Остаться на всю жизнь парализованной? Формально, я была бы жива. Ты же врач, как ты можешь оправдывать подобные методы?

- Я не оправдываю, но Изабелла сложный человек, и если постараться понять…

- Да очнись ты! Этой нежной фиалке не нужно, чтобы её понимали. Ей вообще никто не нужен, кроме её самой и пары "батареек" высокой мощности, таких как ты и…

- Не надо, не продолжай. Ты судишь поверхностно. Я понимаю, ты обижена…

- Ты себя слышишь? Я была бы обижена, если бы она кофе меня облила специально, а после всего этого я не обижена, я в ярости. Не знаю, какие глубины мятежной и прекрасной души ты в ней увидел, но я никогда не смогу перестать думать о ней иначе. Разве что она бросится в реку спасать котят. Так что, если ты не хочешь, чтобы я и о тебе думала что-нибудь в этом роде, давай больше никогда не будем касаться этой темы.

- Хорошо. – Тяжелый вздох. Конечно в мире остался кто-то не боготворящий Изабеллу – еще больший ужас! – Тем более у нас есть о чем поговорить. Твоя подруга передает привет.

- Какая подруга… Ох, Маша же… Я совсем забыла про нее! Как она? Как Макс?

- Прекрасно, Маша приходит в себя, мальчик уже обзавелся друзьями.

- О, да, он такой. Я могу их навестить?

- Конечно, но я бы не рекомендовал. Видишь ли, сейчас ты можешь спровоцировать травмирующие воспоминания…

- Да, я понимаю. Но может позже?..

- Дай ей ещё месяц, может два…

Эта просьба вызвала во мне облегчение. Честно говоря, мне совсем не хотелось встречаться с Машей – её состояние слишком напоминало мне моё… Да, подруга из меня получилась никудышная…

- Скажешь, когда можно, хорошо?

- Конечно.

Реми, кажется, тоже выдохнул с облегчением. Я успокоилась, стала покладистее – идеальная пациентка. Вспышка моего гнева вряд ли напугала его, но озадачила точно. У меня же было ещё одно дело.

- Реми, а где мой кот?

За это мне тоже было стыдно – за все это время я ни разу не вспомнила о Мисте. Можно было оправдывать себя тем, что кот у меня недавно и я еще не привыкла, да и состояние мое не способствовало… Но оправдания эти были так себе.

- О, пойдем покажу.

Мы вышли из кухни, прошли по коридору, спустились по лестнице и оказались в… винном погребе. Ничем иным это огромное помещение, заполненное специальными стеллажам с бутылками, быть не могло. Там было темновато и прохладно – не самое подходящее место для животного.

- Мой кот живет здесь?!

- В это время дня – да.

- В это время дня?

- Как правило, если у него не возникает других дел.

- Других дел? Мы сейчас о коте говорим?

- О, да, о коте. Хотя, если бы я верил в реинкарнацию, сказал бы, что в прошлой жизни он был человеком и ничего не забыл. Видишь ли, твой кот решил, что это его дом и стал приводить его в порядок, по-своему разумеется. Бедный Альберт устал выкидывать крыс, которые ему приносил твой кот. Он клянется, что несколько раз их было больше одной.

- Альберт? Дворецкий?

- Твой кот сразу определил того, кто сможет обеспечить ему все условия и пытался таким образом подкупить.

- Крысами?

- Кому что. Собственно, мы пришли.

С этими словами Реми огляделся и мелодично засвистел. На мой непонимающий взгляд он ответил:

- На "кис-кис" он не отзывается, на свист, впрочем, тоже. Свист его раздражает и он дает понять, что так делать не стоит.

Реми засвистел ещё раз и откуда-то сверху раздался недовольный вопль. Мы подняли головы и на одном из стеллажей заметили Миста, который с упоением доедал что-то очень похожее на крысиный хвост.

- Мист, милый, тебя здесь не кормят?

Хотя вид кота говорил об обратном. Мист еще больше округлился, залоснился и, кажется, вообще стал крупнее. Крысы, видимо, были легким перекусом. Доев, Мист окинул нас презрительным взглядом, но всё-таки спустился и даже подошёл ко мне. Я присела и протянула руку погладить его. От такой фамильярности Мист отшатнулся, но не ушёл, а стал тщательно вылизываться.

- Он еще никому не дался в руки. Он и до этого был таким нелюдимым?

- Честно говоря, не знаю. Я его с улицы взяла. В ту ночь, когда… Со мной он был довольно дружелюбным. Может он обиделся?

- Думаю, просто вернулся в своё естественное состояние. Ему хорошо, Лина, он не в чем не нуждается, живёт активной жизнью, а то, что всем кошкам нужен человек для полного счастья, не более, чем миф.

Мне стало грустно. Рвалась еще одна нить, связывающая меня с домом. Но что поделать, говорят, кошки привыкают к месту, а это место явно пришлось Мисту по душе… И вдруг, словно опровергая мои мысли, Мист подошёл ко мне, коротко мурлыкнул и ткнулся лбом в мое колено. Я чуть не упала, а Мист уже отошёл от меня и отправился по своим, несомненно, очень важным делам, напоследок посмотрев мне в глаза долгим взглядом. Может я себя обманываю , но в этом взгляде читалось "я все помню, я пока занят, но если я тебе понадоблюсь, я приду, потом, когда закончу". И это стало той самой соломинкой, что сломала спину верблюду. Я плюхнулась на пол и разрыдалась.

Я выплакакивала всё. Всё, что было в моей жизни с той ноябрьской ночи – страх, боль, стыд, неуверенность в себе, подавленные желания, семейные проблемы. Всё, что отравляло мою душу выплескивалось в рыданиях… До полноценной истерики было рукой подать, но мне вдруг сунули в руки стакан. Низкий, широкий, тяжёлый стакан, в котором на два пальца – как в лучших домах – был налит виски. Вообще, я не любительница крепких напитков, но стакан я опорожнила залпом. И вернула с безмолвным, но явным требованием повторить. Мне повторили. Я выпила снова, но теперь уже вопросительно посмотрела на Реми. Он налил и себе. Мы молча соприкоснулись бокалами и выпили. Так мы с Реми и напились…

День 47

Вообще я хотела остаться в этом погребе, там было уютно и все под боком. Но у Реми были другие представления о культурном досуге.

Продолжили мы в кабинете. Как объяснил Реми, кабинет это был только его, так что нам никто не помешает. Я перестала глотать виски как воду, и меня потянуло на разговоры. Реми пришлось выслушать как странно выглядит вся эта история с Кровью, как мне страшно от всего этого, как одиноко в этом жестоком мире, где, как оказалось у меня нет ни одной родной души. Потом я немного поразглагольствовала о своих отцах, фактическом, который получается мой дядя, и биологическом, который просто козёл. Ну, и раз уж мы заговорили об этом… Добрых полчаса я навешивала на Даниловича эпитеты, пару раз срываясь на английский, французский и даже немецкий. Реми пытался было возражать, но как-то вяло, так что дискуссия сошла на нет. После Даниловича разговор свернул на мужчин в моей жизни в принципе. Пришлось признаваться, что таковой был всего один, но какой… На неверяще-изумленный взгляд Реми пришлось рассказывать. Наверное, стоит на этом остановиться поподробнее, для ясности.

Случилось, это очень давно. Мне было шестнадцать, и я влюбилась. Так как влюбляются только в шестнадцать – безоглядно и навсегда. Так мне казалось, во всяком случае. Предмет моих воздыханий был братом моей подруги и, естественно, на мои чувства не ответил. Я для него была пустым местом. Нет, он замечал меня как скопление атомов, которое время от времени появлялось у них в доме и настойчиво лезло ему на глаза, но как девушку он не рассматривал меня категорически. Будь я постарше, мои молящие глаза может и сподвигли бы его на какие-то действия одноразового характера, но что взять с малолетки? Эта моя влюблённость, конечно, не укрылась от посторонних глаз, подруга кривилась от отвращения – брат казался ей отвратительным вариантом, их родители умилялись и называли меня "невесткой", что не добавляло мне очков в его глазах, а друзья его шутили с разной степенью похабности о наших предполагаемых отношениях.

Так бы я и перегорела этой любовью, как и все, но его забрали в армию. Не знаю, что тогда с ним случилось может страх перед неизвестным, может алкоголь, который лился рекой на проводах, но он меня поцеловал. В какой-то момент мы остались одни во дворе его дома, и я заикаясь и путаясь в словах начала рассказывать ему о своих чувствах. Я думала, он отмахнётся, а он неожиданно проникся и растроганно сказал, что будет рад, если его будет хоть кто-то ждать. Это "хоть" резануло мне по нервам. Его безусловно будут ждать родители, сестра, друзья, его девушка, наконец. Да, у него была девушка! Но по его, словам, это всё не то. Вот я, со своей чистой и верной любовью, буду ждать его как полагается, и это скрасит его нелегкую долю в далеком и суровом краю. И если я поклянусь… Я, конечно, поклялась – истово, как новообращённый. Клятвы надо скреплять поцелуем, если я не знала. Не знала, но охотно подставила губы. То, что было дальше понравилось мне мало. Девочки, мечтая о первом поцелуе, обычно слабо его представляют. А это оказалось странно, мокро и отдавало водочными парами. Но убедив себя, что просто не доросла до понимания всей прелести, я стойко терпела и чужой язык у себя во рту, и чужие руки у себя под юбкой. Конечно, он не собирался ограничиваться поцелуем. А чего такого? Я же сама напросилась… К счастью, он не зашёл далеко – нас прервали. Спас меня его отец, который вышел посмотреть куда запропастился виновник торжества. Меня буквально оторвали от моего несостоявшегося любовника и отправили домой, самому же "любовнику" отвесили пару подзатыльников и погнали обратно праздновать со словами "сдурел совсем, тебя же посадят, ей восемнадцати нет!"

На следующей день я напросилась провожать его вместе с семьей на вокзал. Он, похоже помнил весь вчерашний день смутно, и на мои робкие попытки завести разговор отмалчивался и отводил взгляд. Тем не менее, мне разрешили писать ему и ждать его. Что я и делала долгих два года. Девушка его, к слову, не дождалась, вышла замуж. Так что по возвращении его домой, я как бы, технически, была его девушкой. Причем, уже совершеннолетней…

К тому моменту я уже была подкованней в половых вопросах, правда, исключительно теоретически. Источником сведений были в основном любовные романы разной степени пошлости, поэтому надо понимать, что о реальном положении дел я не знала ровным счётом ничего. О чём мне и поведали после нашей первой ночи. Сказано мне это было безо всякой жалости к моим чувствам и обострило мое разочарование от произошедшего еще больше. Да, мне не понравилось. Это было не особо больно, но крайне неприятно, неудобно и неловко. И конечно, в этом была виновата я, ведь другие девушки не жаловались. Я, кстати, тоже не жаловалась, просто не проявляла должного энтузиазма. На этом этапе всё ещё можно было разойтись с наименьшими потерями, но у меня же была любовь – одна и на всю жизнь… Поэтому я решила, что просто надо ему понравиться. Вместо любовных романов в ход пошли практические руководства. Не мало мучений от стыда я претерпела в библиотеке, когда брала такие книги. Библиотекари давно перешагнувшие пенсионный рубеж смотрели крайне неодобрительно, но книги выдавали. Смотреть что-то такое в интернете мне было ещё стыднее. Хотя потом и он пошёл в ход…

В следующий раз, когда до меня снизошли, я попыталась применить полученные знания на практике, за что меня обозвали женщиной с низкой социальной ответственностью. И это при том, что недели не прошло после того, как он с удовлетворением разглядывал пятна крови на простыне под моими бёдрами. Тогда мне бы стоило понять, что как бы я не старалась, что бы я не делала, мне никогда не удастся его удовлетворить. Во всех смыслах. Когда в компании друзей я вела себя тихо меня называли мышью, когда активно – всё той же женщиной с низкой социальной ответственностью, которая вешается на его друзей. Когда я тепло общалась с его родителями – "набивалась в невестки", когда держала дистанцию – "что я о себе возомнила". Когда пыталась заботится о нём – "навязывалась и липла", когда переставала – "ну, и где твоя любовь, все вы, женщины, одинаковые". Когда проявляла инициативу в постели – "на какой трассе я этого набралась", когда не проявляла – "что ты лежишь как бревно". Меня то приближали, то прогоняли; то говорили, что "кажется, любят меня", то "как же я достала"; то проводили со мной время и называли своей девушкой, то открыто игнорировали. Можно было уйти и тогда, но любовь же… Я все подстраивалась и подстраивалась, старалась и старалась, пыталась изменить себя до неузнаваемости и добиться хоть какой-то стабильности в этих бесконечных качелях. Я буквально растворялась в нём и наших отношениях. Тётка, которая оказалась матерью, заметила неладное и отвела меня к психологу. Тот, выслушав меня, начал излагать очень правильные вещи про достоинство, границы и токсичные отношения. Конечно, мне это не помогло. Я не желала такой помощи, я хотела конкретного рецепта, который помог бы мне как-то раз и навсегда привязать нас друг к другу…

Не известно сколько бы это продолжалось и чем закончилось, но жизнь мою перевернул один телефонный звонок. Звонила его сестра. Прежней дружбы между нами не было, она так и не смогла смириться с моим выбором.

- Лина, ты только не волнуйся, но братец мой жениться собрался.

- Правда? – Меня затопило радостью. Вот, вот оно решение наших проблем.

- Не на тебе.

Сначала я её не услышала, потом не поверила, а потом обозвала всякими нехорошими словами. Она не осталась в долгу и вывалила мне всё, что она думает по поводу своего брата, меня и ситуации в целом. Потом процедила сквозь зубы "как знаешь" и повесила трубку. Больше мы с ней никогда не разговаривали. Я позвонила ему и попросила объяснения. Заметьте, не потребовала, попросила. Объяснения мне дали фразой "а твое какое дело?" и бросили трубку. Больше я с ним не разговаривала. Никогда.

Женился он, к слову, на дочери моей соседки, так что предсвадебные приготовления прошли буквально у меня на глазах. Потихоньку удалось выяснить, что началось это у них с полгода назад, и проходило параллельно со мной. Причём, его невеста была в курсе наших отношений, но не особо переживала по этому поводу. У неё был неоспоримый козырь, которого у меня, в силу моих познаний о контрацепции, не было. Свадьбу сыграли довольно быстро, пока платье не перестало быть невесте тесным. Все дни перед свадьбой мне всё казалось, что это такая шутка, что все не по-настоящему, что все кончится и он опять вернётся ко мне. Только в день свадьбы при виде свадебного кортежа в нашем дворе и счастливых жениха с невестой во мне что-то хрустнуло и посыпалось осколками.

Дальнейшие события я помню смутно. Как оказалось, сильные нервные потрясения крепко влияют на мое восприятие реальности. Кажется, я билась в истерике несколько часов. Во всяком случае, когда моя не-мать пришла с работы и увидела меня, первое, что она сделала – вызвала скорую помощь. Мне что-то вкололи, я отключилась и меня отвезли в больницу. Хорошо еще, что свадьбу праздновали в ресторане, а то мой вид здорово украсил бы праздник.

В больнице меня долго пытались вывести из ступора, в который я впала. Подбирали препараты. От некоторых мне было плохо физически, от некоторых были галлюцинации и бред. Один из них был очень подробным и красочным – я была замужем за любимым и у нас подрастало трое прекрасных ребятишек. На меня почти махнули рукой, последним моим шансом стал старый и заслуженный психиатр – Михаил Израилевич. Он вытащил меня. День за днём, неделя за неделей, мы заново выстраивали мою личность. Он требовал, чтобы я подробно описывала каждое чувство, каждую эмоцию, каждую мысль. Вопросы - "почему ты так сказала?", "почему ты так подумала?" и мой любимый "что ты чувствуешь?" - стали моими верными спутниками. Поэтому явсегда знаю кто – злость, гордость, любопытство, бесшабашность, сарказм или другие мои части – вынуждают меня говорить что-то, думать или чувствовать. Кому-то это может показаться странным, но это то, что происходит в моей голове…

День 48

Примерно так, только более эмоционально, я рассказала эту историю Реми. К счастью, он не стал жалеть меня или ругать мою несостоявшуюся Любовь-всей-жизни. Просто молча налил мне ещё виски. Кстати, это была уже третья бутылка. Невозмутимый Альберт, принеся её, спросил не желают ли господа, то есть мы, чего-нибудь на закуску. На что я ответила, что закуска для слабаков. Альберт так же невозмутимо удалился желая нам приятного отдыха. После его ухода я стала пытать Реми на тему – как его угораздило так вляпаться в Изабеллу? Он сначала возмутился моей терминологией, но виски сделало свое дело. Слова полились сплошным потоком, пусть и не всегда связным.

Я узнала, что когда Реми в первый раз увидел её, мир перевернулся. Мою ремарку "и так и остался" он пропустил мимо ушей. Собственно, скорее всего так и было. Только это был не банальный кувырок с ног на голову, а некоторая метаморфоза, в результате которой Изабелла стала центром его вселенной. И вроде он понимает, что она не самый хороший человек на земле, но сделать с этим ничего не может. Только с ней он чувствует себя по настоящему живым. Сарказм мой подбивал сказать ему, что просто умирать надо вовремя, но я сдержалась. Только посмотрела на Реми со всем возможным скепсисом. На что он ответил, что я ничего не понимаю, что Старая кровь делает физическую близость чем-то невероятным и вообще. На мое недоверчивое "да ладно" Реми просто подошел ко мне и поцеловал. Что сказать про этот поцелуй?.. Он был прекрасен, гораздо лучше, чем все поцелуи с моим любимым… Но и половину не так хорош, как недопоцелуй с Даниловичем.

Я отстранилась с видом "ладно-ладно, всё понятно", Реми же страшно засмущался и попытался попросить прощения. На это я разлила остатки виски по стаканам и выпила свою часть. Как Реми допил свою, и допил ли, а также как мы оказались в его спальне я не помню совершенно.

Проснулась я от крика. Вернее от вопросов заданных очень громким голосом. Я плохо соображала и понимала через слово, что та я даже не сразу поняла, что говорят на французском. Суть сводилась к тому, что меня потеряли. Вернее, потерял Данилович, потому что именно он и орал. Реми, который лежал рядом со мной, потерять меня никак не мог.

Я со стоном привела верхнюю часть туловища в вертикальное положение.

- Чего вы так орете? – Спросила я морщась от эха, возникшего в моей голове, от этих слов.

Данилович на некоторое время опешил, разглядывая меня. Я тоже посмотрела в низ. Ой… Я была голой. До пояса точно. С одной стороны срам прикрывали распущенные волосы, другая сияла первозданным видом. Я медленно перекинула волосы и на "голую" сторону. Медленно, не потому, что мне хотелось покрасоваться или помучить Даниловича, а потому, что быстрые движения вызывали тошноту и запускали в моей голове несколько свинцовых шариков, который катались там с отвратительным звуком.

- Что вы тут делаете, Лина?!

- Сижу, а до этого спала. Вы меня разбудили свои ором. Что случилось? Пожар? Наводнение, цунами, высадка инопланетян?

- Мы не могли нигде вас найти…

- А чего меня искать? Я тут вот…

- Лина, я… - Начал было Данилович, но тут перед ним с люстры упали мои пижамные штаны.

Вернее, то что от них осталось. До того как окончательно отключится, я с криками "ненавижу эту пижаму" рвала её в клочья. Ну, или пыталась порвать… В любом случае, остатки её лежали перед Даниловичем прямым доказательством моего грехопадения. Второе доказательство – верх пижамы – нашлось на спинке кровати. Его я, кажется, не рвала просто кинула подальше. Подальше не получилось, и Данилович смотрел на неё полными недоумения глазами. А то не ясно было, что на мне её нет – я же голая!

Данилович перевел взгляд на меня, вернее на ту часть меня, которая была закрыта волосами. Я порадовалась, что у меня длинные волосы. Простора для творчества они давали предостаточно, но всё-таки прикрывали. И хорошо, что после пижамы я вчера с словами "и косу тоже ненавижу", яростно дергая пряди, расплела волосы.

- Что тут вообще происходит?! – Данилович был в ярости.

- Да чего вы так орёте? Невозможно же…

- Что вы делаете в постели Реми?!

Реми, услышав свое имя, заворочался. Я обернулась к нему, Данилович проводил взглядом открывшийся ему вид. Спящий Реми был так мил – кудри по подушке – что я не удержалась и погладила его по щеке. Он заулыбался, сверкнув ямочками на щеках, поймал мою руку и прижал к губам. Я чуть не сказала что-то вроде "мимими", но руку отняла. На лице Даниловича заходили желваки.

- Что вы тут устроили?!

- А что такое? Или у вас тут право первой ночи? Ну, извините, я в ваш феодализм не напрашивалась.

- Когда-нибудь, Лина, я покажу вам настоящий феодализм. – Злобно прошипел сквозь зубы Данилович.

- Не думаю, что мне захочется это увидеть. Кажется с гигиеной там было не все хорошо.

Разумеется, я знала, что миф о грязном средневековье не совсем верен, но уж больно к слову пришлось.

- Кстати, о гигиене. Раз уж мы меня нашли, не могли бы вы меня оставить, мне нужно встать.

- Неужели вы стесняетесь мне что-то мне показать? – Голос Даниловича сочился издёвкой.

- Отнюдь.

И я встала с кровати. В любой другой день я бы, безусловно, постеснялась вот так предстать перед ним почти голой, но тогда мне было всё равно. К тому же, трусы на мне всё-таки были, это я проверила первым делом. Данилович очень удивился этой моей эскападе, но, тем не менее, смотрел на меня во все глаза. Бесшабашность так и подбивала меня покрутится, давая ему всё хорошенько рассмотреть. Конечно, я этого делать не стала, просто пошла туда, где, как я смутно помнила, находились ванная комната и туалет.

- Прислать вам горничную? Или вы предпочитаете так ходить? – Зло крикнул мне вслед Данилович.

- Да, и попросите её принести мне одежду. У вас тут холодно, между прочим.

Данилович, чеканя шаг, вылетел из комнаты.

Я пожала плечами и пошла в ванную.

По выходе из неё я увидела Заю со стопкой одежды в руках, неловко мнущуюся у двери.

- Ох, и натворили вы делов, дица…

- Можно подумать… - Ответила я обиженно, в конце концов, это меня разбудили после попойки диким ором.

Но подумать стоило. После всё стало и легче, и неимоверно сложнее.

Во-первых, Данилович стал изображать из себя оскорбленную невинность и разговаривал со мной и Реми сквозь зубы. Меня это полностью устраивало, а вот Реми переживал.

Во-вторых, вернулась Изабелла. В первый раз увидев её за ужином, я с недоумением посмотрела на Даниловича. Тот соорудил на лице выражение "я не обязан перед вами отчитываться". Я пожала плечами и сказала что-то вроде "вот добьёт она меня, сами же замучаетесь хоронить". Изабелла при этом сладко улыбнулась и нежно произнесла, что убивать меня у неё больше нет необходимости, намекая, что причина итак уже у неё в кармане, вернее, в постели. Я опять пожала плечами – вот не было печали следить за тем, где ночует Данилович. Правда, Реми было жаль, он как-то погрустнел от этих намёков. Ничего, скоро на грусть у него не осталось времени.

Потому что, в-третьих, он взялся меня учить управляться со Старой кровью. Выходило у меня не очень, хотя потенциал, как сказал Реми после проверки, у меня был. Не то, чтобы большой, но заметный. Что-то выходило у меня неплохо, что-то не получалось совсем. Скоро я выявила закономерность – всё, что в моём понимании, противоречило законам физики, химии или здравого смысла у меня не получалось от слова совсем. Зато моделирование реальности у меня получалось гораздо лучше. Чем ещё объяснить, что повар готовил только мои любимые блюда? Можно было бы списать на тот разговор на кухне, но мне нравилось думать, что это потому, что я так хочу. К тому же не так много я рассказала. Но лучше всего, у меня стало получаться противостоять чужой воле. Хотя, возможно, Реми просто был со мной слишком мягок.

В-четвёртых, почти никто не мешал мне проводить время в библиотеке. Медленно, но верно я прочитывала всё, что касалось Старой крови. Постепенно, в моей голове выстраивалась картинка. Раньше людей со Старой кровью было больше, и была она не в пример чище, чем сейчас. Люди могли творить истинные чудеса. И творили. Это было подробно описано в многостраничном сборнике биографий наиболее выдающихся носителей Старой крови. Я с удивлением узнала, что многие исторические личности, чей жизненный путь был удивительным и невероятным, были либо сами Старой крови, либо за их успехом стоял кто-то со Старой кровью. Все эти взлёты, великие деяния, повороты судьбы, в разное время объясняемые чем угодно – божьей волей, удачей, проведением, харизмой, силой воли, сделкой с дьяволом, на самом деле происходили от того, что кто-то когда-то сказал: себе - "я могу", а потом "я хочу" - всему остальному миру.

День 49

Это тоже наводило на разные мысли. Что могу я? А чего хочу? Ответ, казалось бы, был очевиден – вырваться из этого заколдованного замка не-Спящего Красавца и жить в свое удовольствие, раз уж я наконец почувствовала вкус к жизни. Ведь в порыве пьяной откровенности я рассказала Реми не всё. Да, добрый доктор починил мои мозги и склеил обратно душу. Да, добрая тётя, которая мама, сделала так, чтобы нигде не осталось записей о том, что я когда-либо встречалась с этим доктором, или его коллегами. Да, меня выпустили в реальный мир с наказом "не усугублять и не повторять", и вообще вести себя хорошо. Да, у меня была жизнь, но… Жизнь вприглядку, на полусогнутых, тихонечко, осторожненько… Такое же образование – осторожное - фундаментальное, классическое гуманитарное образование, интересное, захватывающее местами, но… Осторожное. Такая же работа – осторожная. Какие бы страсти там не кипели, я прекрасно понимала, что все это не всерьёз, почти понарошку. Все было тихо, мирно, спокойно и не опасно. Все было никак. И только после той ночи я перестала бояться разбиться, перестала сажать на цепь свои самые сильные чувства, перестала бояться жить. Столкновение с реально страшными вещами избавило меня от страхов мнимых.

Поэтому по-настоящему уходить я не хотела. А чего же я хотела?.. Перво наперво, я решила разобраться с прошлым. Отложив книгу, которую принела с собой, я включила телефон. Когда я его выключила, и я ли это была, я не помнила. Я вообще о нём забыла. Да, звучит странно, в телефоне современного человека сосредоточена его жизнь, но как оказалось – настоящая жизнь к нему не имеет никакого отношения. Телефон немного покапризничал, подключаясь к тамошней сети, но исправно выдал мне интересную информацию. Мне звонили – много и часто. Раз - с работы, видимо, хотели подробностей моего романа. Несколько раз - Герман, но быстро прекратил, как будто кто-то сказал ему то, что он хотел узнать, например то, что я в порядке. И больше сотни раз – мой не-отчим. Последний звонок был полчаса назад. Моя не-мать не звонила ни разу… Что ж, это закономерно, в общем-то. И даже почти не больно…

Я прикинула разницу во времени и перезвонила не-отчиму. Ответили сразу. Я быстро, не давая вставить и слова, уверила, что со мной всё в порядке, я в Европе, у жениха, не звонила по понятным причинам, волноваться не о чем, все прекрасно. Ответом мне был долгий, тяжелый вздох и короткое "хорошо", а потом "позвони маме, она волнуется". Но мы оба знали, что это не правда. На этом разговор и закончился, мои отношения с этими людьми, скорее всего, тоже.

Герману я звонить не стала. С одной стороны, я была немного обижена на то, что он так быстро сдался, с другой – не знала о чём с ним говорить. Поэтому я пошла на компромисс и написала ему в мессенджере "Ты знал?", не уточняя что. Вот такая ему была моя месть. Но, так как это был Герман, месть не удалась. Он ответил одним словом "Да", и все стало ещё сложнее. Как теперь общаться с мужчиной, который считал себя мужем твоей, как оказалось матери? Матерей у меня не осталось ни одной, зато появилось два не-отчима… Решив, последовать примеру одной известной книжной героини, я отложила эти раздумья на потом и снова углубилась в чтение. Какое счастье!..

Однако счастье было недолгим. Его прервал стук в дверь - осторожный, но очень настойчивый. Так стучала только моя главная проблема. И это был не тот, кто первым приходит на ум, а Зая. После того случая, когда Данилович поднял всех на поиски меня, она решила, что меня нужно опекать. Опека эта сводилась к тому, что меня нужно вовремя накормить, уложить спать, всегда знать где я и отполировать мою внешность до блеска. Поэтому я регулярно питалась, достаточно спала и сияла, как начищенная монета. Не знаю, что перевернулось в голове у Заи, но из тихой, робкой девушки она превратилась в диктатора, которому я почему-то беспрекословно подчинялась. Меня намывали, намазывали, скоблили, массировали, покрывали с ног до головы какими-то сложными многокомпонентными зельями, красили и причесывали. Благодаря этому я была настолько красивой, насколько это вообще было возможно. До Изабеллы мне по прежнему было как до Луны, но отражение в зеркале радовало глаз. У меня был идеальный цвет, тип и тонус кожи, под кожей все было упруго и подтянуто, волосы лучились здоровьем и скоро, казалось, начали бы отражать предметы, идеальный маникюр и педикюр довершали картину. Я ловила на себе восхищённые взгляды охранников и стюардов, даже Альберт в его невозмутимое "прекрасно выглядите, мадмуазель" - да, он запомнил! – вкладывал нечто большее, чем просто вежливость. Единственные, кому изменения в моей внешности были безразличны – Реми и Данилович. И если с первым всё было понятно, то упорное игнорирование второго начинало меня раздражать. Я ловила себя на мысли, что мне в некотором роде не хватает Даниловича… Исключительно как раздражителя, который придает жизни остроту, разумеется. Поэтому я решила проводить чуть меньше времени в библиотеке и чуть больше общаться с хозяевами дома. Зала бы я во что это выльется, закрылась бы в своих комнатах, позволила бы Зае обклеить меня какими-нибудь патчами с головы до ног и не выходила бы оттуда никогда.

Первый эпизод случился уже на второй день моего выхода "в люди". Мы сидели на широком балконе очень похожем на галерею и завтракали. По времени это был уже обед, но Изабелла вставала поздно, если не возникало крайней необходимости побыть с Даниловичем наедине, предварительно ликвидировав меня. Итак, мы завтракали, что-то невообразимо лёгкое и прекрасное, типа белкового омлета из яиц колибри, для Изабеллы и континентальный завтрак для нас троих. За завтраком мы мило беседовали. Беседовала, правда, в основном, Изабелла, причем на французском, потому что такая плебейка как я его, как считалось, не понимала. Изабелла щебетала о природе, погоде и счастье быть с Даниловичем, тот же угрюмо молчал и, казалось, был готов зарезать кого-нибудь столовым ножом. Реми страдал и маялся, я – ела. Время от времени, мы с Реми перекидывались парой фраз, на что Изабелла досадливо, но очаровательно, морщила носик. Внезапно с гор налетел ветер, и, повинуясь знаку Альберта, нам с Изабеллой вынесли укрыться. Изабелла мгновенно закуталась в покрывало из меха какого-то зверька, которого, наверняка, в природе осталось всего пара штук, и стала еще краше. Я скептически посмотрела на такое же покрывало и попросила принести просто плед.

- Она, наверное, привыкла к холоду. – Голосок Изабеллы был презрением, налитым в хрустальный бокал.

Учитывая, что это было сказано на моем родном языке, реплика явно предназначалась мне. Хотя что могло вызывать презрение в том, что я привыкла к холоду, я не понимала.

- Вы привыкли к холоду, Лина? – Первый вопрос Даниловича обращенный ко мне с того случая.

- Не знаю, но мехом укрываться не буду.

- Почему? – В голосе Даниловича прорезался слабый интерес.

- Я не люблю натуральный мех.

- Но мясо вы едите.

- Ем, но причём тут это?

- Вы непоследовательны. Если вы не любите мех, то и мясо не должны есть.

- Кому должна?

- Этой вашей этике.

- Я у нее ничего не занимала, а вы делаете поспешные выводы.

- В чём это?

- В моей непоследовательности.

- А разве нет? Каких-то животных вы жалеете, каких-то едите, это непоследовательно.

- Кто вам сказал, что я кого-то жалею?

Данилович развернулся ко мне всем корпусом.

- А разве не это вы подразумевали говоря, что не любите мех?

- Нет.

- А что тогда?

- То, что такие вот меховые покрывальца, шубки и прочие меховые штуки утратили свой статус и вместо символа власти стали символом тщеславия и глупости. Не люблю подмены понятий.

- Нико, что говорит эта девка? – Изабелла перешла на французский, так звучало красивее.

- Изабелла… - Предостерегающий шёпот Реми.

Данилович не обратил внимания ни на Изабеллу, ни на Реми.

- Что вы хотите этим сказать? – Разговор со мной его развлекал. Наверное, искал повод в очередной раз ткнуть меня во что-нибудь носом.

- Раньше мех имел право носить только тот, кто добыл сам. Это было честно и справедливо. Потом он стал статусной вещью и предметом купли-продажи. И честь его носить канула в небытие. Теперь это бесчестье.

- И вы своим протестом хотите это изменить?

- Конечно, нет. Я прекрасно понимаю, что мой отказ ничего не изменит. Но я хотя бы буду знать, что не опустилась до обмана.

- Вы хотите сказать, что Изабелла сама должна была ловить зверей, чтобы иметь право укрыться их шкурами?

- Зачем это ей? У неё же вы есть. Вы и должны были. Наловить и подарить, тогда было бы справедливо и понятно.

- А то, что я их купил не достаточно?

- А какой в этом смысл? То, что вы можете купить мех говорит о том, что у вас просто есть деньги. Это не придает вам веса.

- И давно деньги не придают веса?

- С тех пор, как все стали покупать мех, наверное.

- Неужели?

- А разве нет? В мире полно денег, и это уже не интересно и не впечатляет.

- Многие с вами не согласятся.

- Деньги позволят вам научиться летать?

- Летать?!!

- К примеру. Если они не делают вас уникальным, то какой в них смысл?

- А вас впечатляет только уникальность?

- А почему нет?

- То есть деньгами вас не впечатлить?

- Смотря на что их тратить… Вот если бы вы купили скелет динозавра для украшения лужайки перед домом, я бы впечатлилась. Немного.

Данилович рассмеялся.

- Хорошо, Лина, будет вам динозавр.

- Мне-то он зачем? Это вам надо. Будете чесать об него свое эго.

Засмеялись все, кроме меня и Изабеллы. Я не смеялась потому, что смеяться над своими шутками странно. Изабелла же – потому что ненавидела быть не в центре внимания.

- То есть для вас он как дракон не будет считаться.

- Дракон?

- Рыцарь должен убить дракона, чтобы покорить сердце дамы.

- Разве вам мало покорённых дам? К тому же вряд ли вы бы смогли убить дракона. Его бы никто не подвёл под ваш выстрел. Вы ведь так привыкли охотиться?

- То есть охоту вы тоже не любите?

- Охоту ради охоты – нет. Это тоже подмена понятий, типично мужская.

- А как по вашему я должен охотиться?

- Как раньше. Когда поединок со зверем был ритуалом, и победа приносила милость богов.

- То есть голыми руками на медведя?

- Почему голыми? Можете надеть перчатки и взять нож. Хоть уравняете шансы.

- Нико, мне надоело это слушать, она не понимает о чем говорит. Как будто она когда-нибудь на кого-нибудь охотилась.

- А вы охотились?

- Да как ты смеешь ко мне обращаться?! – От моей наглости у Изабеллы даже голос задрожал.

- Да как-то смею. Итак, что это было? Большая пятерка Африки? Из леопарда потом манто сделали? Или что-нибудь вроде охоты на лис в старой доброй Англии? Последний европейский тур не ваших ли рук дело? Или вы еще саблезубых тигров застали?

- Нико! Ты слышишь, что она несет?!! – Бедняжка Изабелла почти плакала от обиды. В который раз…

- Изабелла, с каких пор ты разучилась держать удар? – Данилович же наслаждался нашей перепалкой.

- Я не собираюсь опускаться до её уровня!

- Ну да, зелен виноград и всё такое… - Я нарывалась, и прекрасно осознавала это.

- Я отказываюсь в это верить… - Голос Изабеллы был полон отчаянья. – Нико, ты не можешь так это оставить!

- А что мне остаётся делать? Могу предложить вам дуэль.

- Я согласна. – Во что я ввязываюсь?!.

- Нико…

- Ты первая начала, так что выбор оружия за Линой.

- Нико!

- Я на скалках хороша. – Кураж, не частый гость в моей голове, со свистом и гиканьем захватил бразды правления.

- На скалках?

Данилович недоуменно посмотрел на меня.

- Это такое приспособление, которым тесто раскатывают. Правда, моя осталась дома, ваш повар, думаю, одолжил бы мне одну, но, сами понимаете, чужое оружие…

- Я не желаю больше этого слушать!

Хрустальный звон голоса Изабеллы сменился на визг пилы, застрявшей в дереве. Она вскочила, намереваясь уйти, но запуталась в мехах и кулем упала обратно в кресло - зверьки славно мстили за свою смерть.

Я совершенно неприлично захохотала. Изабелла забилась в истерике. Реми кинулся утешать. Данилович радовался, как ребёнок на ярмарке.

День 50

С тех пор стычки с Изабеллой стали регулярными. Война шла по всем правилам боевых действий. "Искусство войны" Лао Цзы была, видимо, у Изабеллы настольной книгой. Я её тоже читала, но мне как-то ближе была тактика Суворова. На все хитровыдуманные ловушки Изабеллы я отвечала непредсказуемо, а порой совершенно абсурдно. Данилович, когда ему доводилось присутствовать, а это было почти всегда, боялся, наверное оставлять нас наедине, откровенно потешался над ситуацией. Я, в общем, тоже получала удовольствие. Изабелла, как правило, злилась и рыдала. Кому было плохо, так это Реми. Он, бедняжка, метался, как обезьянка из анекдота, между мной и Изабеллой и неподдельно страдал. А потом начал куда-то пропадать… Причина его отлучек выяснилась довольно быстро, когда Реми передал мне очередной привет от Маши.

- Как она? – Тут же спросила я.

- Уже лучше, думаю, в скором времени можно будет её навестить.

Новость меня порадовала. Я уже начала уставать от пикировок с Изабеллой, мне хотелось нормального человеческого общения. Но покой мне только снился…

Перелом в войне случился неожиданно. В тот день мы изображали сцену "Аристократы на отдыхе". Дело было в одной из малых гостиных, то ли Яшмовой, то ли Шёлковой, я в них терялась….

Я на диване у окна что-то читала, Изабелла у противоположного окна томилась скукой и моим обществом Данилович сидел за столом и писал письма, на старой доброй бумаге, хорошо хоть не старым добрым гусиным пером. Я ждала, что Изабелла с минуты на минуту предложит мне пройтись, повторяя известную мизансцену, но, видимо, Изабелла была далека от классической литературы.

- Нико, ты скоро закончишь? Мне надо с тобой обсудить предстоящий бал. – По-французски проворковала Изабелла.

При слове "бал", я невольно подняла голову от книги. К счастью, на меня никто не обратил внимания

- Нам нечего обсуждать. – Данилович, судя по тону, пребывал в скверном расположении духа.

- Но, Нико, я, как хозяйка, должна…

- Ты не будешь хозяйкой.

- Что?! Как это не буду? Ты решил заменить меня этим?!.

Изабелла театральной указала на меня. Я, сделав недоуменное лицо, на законных основаниях подняла голову.

- Что я опять сделала не так? Слишком громко дышу?

- Лина, не вмешивайтесь.

- Речь идёт обо мне, как я понимаю, я имею право знать в чём дело.

- Я потом вам все объясню.

- Нико, не смей меня игнорировать!

- Изабелла, я кажется не один раз говорил, чтобы ты воздержалась от таких слов в разговоре со мной!

- Но, Нико, неужели ты действительно хочешь заменить меня этой твоей… В ней же нет ничего, она пустышка! Я уже не говорю про то, как она выглядит…

- Она прекрасно выглядит.

Это комплимент от Даниловича дорогого стоил, хотя бы потому, что сказал он его не мне в очередной попытке уложить меня в постель.

- Прекрасно?!! Да я не могу смотреть на неё без отвращения! – Это было сказано по-русски, и явно предназначалось мне.

- Это вы про меня? – Я тут же ринулась в контратаку. – Так не смотрите. Поберегите зрение, тем более с вашим цветом глаз вообще надо внимательно относиться к здоровью. С сердцем проблем нет? А то, говорят, это как-то связано… А в вашем возрасте это может быть фатально…

Да, соглашусь, приём так себе, но у меня было мало места для манёвра - всё-таки отвечать на подколки о внешности от очень красивых женщин очень не просто.

- Ах, ты… - Договорить Изабелла не успела.

Данилович в три прыжка пересёк разделяющее нас расстояние и закрыл меня собой.

- Совсем с ума сошла?! – Рявкнул он.

Я сначала подумала, что это он мне, но сразу стало понятно, что Изабелле, а потом мне было уже не до выяснений – резкое головокружение и мне на руки закапала кровь. Я машинально провела рукой по лицу - так и есть, кровь была моей и шла из носа. Что было очень странно, потому что носовыми кровотечениями я не страдала. Кровь носом у меня в последний раз шла, когда я в 3 классе с соседом по парте подралась.

После этого открытия мне очень захотелось упасть в глубокий обморок, но это желание исполнилось только на половину. Не сказать, что я была полностью в сознании, но и чувств полностью не лишилась. Так что музыкой для моих ушей были сначала яростная ругань Даниловича и Изабеллы, а потом тихие просьбы Даниловича держаться, сопровождаемый объятьями и, кажется, поцелуями куда-то в район виска. Потом прибежал Реми, на заднем плане заплакала Зая, я почувствовала укол и полностью отрубилась.

Пришла в себя я уже в своей кровати. Острое чувство дежавю стало было меня накрывать, но вместо Заи в кресле дремал Данилович, который тут же вскинулся, стоило мне только чуть-чуть пошевелится.

- Как вы, Лина?

В голосе Даниловича было неподдельное, что удивительно, участие.

- Нормально. Только есть хочется.

Данилович кивнул и набрал что-то на наладоннике. Потом подошёл к моей кровати и взглядом попросил разрешения сесть. Я, до крайности изумленная этим фактом – Данилович попросил – рассеяно кивнула.

Он осторожно, как будто к тяжелобольной, присел на край кровати, я нахмурилась. Все так плохо?..

- Что это было? – Я не стала ходить вокруг да около и сразу решила выяснить всё.

- Мне очень жаль…

- Так, давайте без прелюдий! Что это было и что со мной сейчас?

- Сейчас с вами всё в порядке. По крайней мере, Реми в этом уверен.

- Я очень рада, что он уверен, но всё же – что это было?

- Изабелла пыталась вас убить.

- Какая неожиданность! И что дальше?!

- Она больше никогда вас не побеспокоит, обещаю…

- Вы свернули ей шею?

- Нет, но…

- Тогда не давайте обещаний, которые не сможете выполнить!

- Лина, я никогда не даю таких обещаний.

- Хм, не подскажете, на каком круге ада обитают клятвоотступники? А то именно там вы и окажетесь, если только ниже не загремите, по совокупности.

- Лина, я вас уверяю…

- Не стоит… Хотя, давайте так – если Изабелла снова сделает это, вы меня отпустите и сделаете вид, что меня никогда не было в вашей жизни?

- Хорошо, но я уверен, что этого никогда не произойдёт.

- Посмотрим.

В следующий момент дверь в мою комнату отворилась и в неё скользнула Зая с подносом. Глянув на нас, она быстро поставила поднос и убежала, явно плакать, глаза у неё были на мокром месте.

Пока я вдохновенно сметала с подноса еду, Данилович смотрел на меня с умилением бабушки, наблюдающей за жующими пирожки внучатами.

- Так, а что взбесило её на этот раз?

- Об этом мне следовало сказать давно, но все как-то выдавалось удачного момента…

- Да неужели?.. – Мы виделись почти ежедневно, моментов были миллионы.

- Или, возможно, я хотел загнать вас в угол цейтнотом.

- Это уже больше похоже на правду.

- Вы так плохо обо мне думаете?

- Ещё хуже. – Я мило улыбнулась, словно сказала изысканнейший комплимент.

- Возможно, вы и правы. Но вернемся к тому с чего начали…

- К Изабелле?

Данилович поморщился.

- Она разозлилась из-за того, что не будет хозяйкой на следующем балу.

- Вы устраиваете бал?

- Да, это в некотором роде моя обязанность. И я хотел бы просить вас быть на нём хозяйкой.

- Что?!! Вы с ума сошли? Нет! Какая из меня хозяйка?!!

Я возмущалась вполне искренне, но на краю сознания возник очень важный вопрос – что я надену?

- Лина, вам не о чём беспокоиться. От вас потребуется только присутствие и некоторые действия… Но совершенно необременительные!

- Знаете, в одной из моих любимых книг одну женщину тоже попросили на балу поприсутствовать, тоже совсем необременительно… Так вот её потом вместе с любовником отравили и в ад отправили, назвали это покоем, конечно, но, по факту-то, это был не рай. Так что, я - пасс.

- Лина, я не понимаю, о чем вы говорите.

- А вот это печально, потому что это не масскультура, а классика литературы, я бы на вашем месте почитала.

- Я с удовольствием прочитаю всё, что вы мне предложите, но сейчас я бы хотел…

- А я бы хотела пойти умыться, чье желание приоритетней?

- Я вас провожу.

Представление о провожании у Даниловича были весьма странные, потому что он не предложил мне руку, например, а подхватив на руки понёс в ванную. Мои протесты он, естественно, не слушал. Заставить же Его Я-знаю-как-лучше оставить меня одну оказалось и вовсе невыполнимой задачей. Пришлось совершать гигиенические процедуры при нём. Вы когда-нибудь вымывали засохшую кровь из носа при ком-то? Нет? И не делайте этого никогда! Сначала я пыталась проделать это если не изящно, то по крайней мере тихо, но потом подумала, что было бы хорошо, если бы Данилович согласился с Изабеллой – мне не место в высшем обществе. Поэтому я плескалась, как тюлень, и фыркала, как мартовский кот. Когда же вода попала не туда, я еще и кашляла подбитой чайкой. Данилович наблюдал это "В мире животных" с интересом. Из чего я сделала вывод, что так или иначе, но на бал он меня затащит, хотя бы и в качестве главного развлечения. Для усиления эффекта, я решила еще и зубы почистить, решив, что пена на губах придаст нужного драматизма моему образу. Данилович как-то не проникся, даже потяжелел взглядом, уставившись на мои губы. Довольно просторная ванная комната вдруг стала очень тесной, а пространство между мной и Даниловичем стремительно сократилось. Он встал за моей спиной, и наши взгляды встретились в зеркале.

- Лина, иногда, как вот сейчас, я читаю вас как открытую книгу, а иногда мне кажется, что книга написана на совершенно незнакомом мне языке. – Голос Даниловича опять стал бархатом и шоколадом, и у меня подкосились ноги.

- Как сейчас? – Пискнула я, чтобы хоть как-то заполнить тишину.

- Вы хотите показать себя с худшей стороны, чтобы я передумал.

- Я не хочу…

- Хотите, Лина, в этом-то и проблема. Хотите, но почему-то не позволяете себе. Почему? Это ваш мужчина приучил вас бояться ваших желаний?

- Да как вы смеете?! – Я поздно вспомнила, что у Даниловича пунктик на этом слове, но меня было уже не остановить. – И откуда вы знаете?! Реми проболтался?!.

- Он очень не хотел, но…

- Вы его заставили?!

- Не совсем. Видите ли, меня интересовало немного другое, а Реми рассказал всё.

- Что вас интересовало?!

- Почему он, а не я.

- Почему он что… О… Только это вас интересовало?

- Я сходил с ума…

- Ну да, конечно, как же, вам ничего первому не досталось! А что потом , отдали бы меня Реми? Как Изабеллу?!

- Изабеллу никто никому не отдавал, она, говоря по правде, вообще не интересовалась моим мнением. Я не делюсь женщинами, Лина, а вас тем более никому не отдал бы.

- Надо же какая честь! С чего бы это?

- Я мог бы вам соврать, что ни одну женщину я не хотел так, как вас, или что ни одну не добивался так долго, но… Вы бы мне не поверили и не простили бы эту ложь, с вами приходится играть по-честному…

- И это вас удручает?

- Нет. Мне это нравится. Помните, что вы говорили про охоту? Это относится и к моим отношениям с женщинами. Слишком просто. Veni, vidi, vici. Даже те, кто сопротивлялся, делали это ради кокетства, зная, что рано или поздно всё равно сдадутся. А вы раз за разом говорите "нет" искренне желая и надеясь, что я приму его.

- Но этому не бывать?

- О, нет.

- Но у меня есть козырь в рукаве. Изабелла. Вы обещали…

- И я сдержу слово. Если только…

- Если только что?

- Вы сами не попросите меня остаться.

- Хотела бы я сказать "никогда", но…

- И не говорите…

Я хотела сказать что-то… Может быть гневное, может - патетическое, а может, с чем чёрт не шутит, кокетливое… Но неожиданно для себя широко зевнула.

- Что-то не так… - Только и успела сказать я, оседая на руки Даниловича.

Он уже привычно понес меня к кровати.

- Убью Реми… - Сонно пробормотала я.

- Реми тут не причём, это я приказал.

- Тогда вас убью…

- Уже… Только очень медленно. – Голос Даниловича был тёплым и ласковым, в него хотелось завернуться, как в плед.

- Не хочу медленно, хочу быстро… - Уж не знаю, что мне добавили в чай - то-то он горчил – но язык эта штука совсем не держала.

- Вы сейчас про моё убийство? Или про что-то другое?..

- Что-то другое я хочу медленно… И долго… - Кто ж мешает скополамин со снотворным, а?

- Я запомню. – Судя по весёлому тону, автором коктейля был Данилович.

День 51

Утро добрым не было. Проснулась я с чудовищной головной болью. На мои жалобы Зая всполошились, почти расплакалась и позвала Реми. Тот прибежал через минуту, как будто дежурил под дверью, деловито проверил реакцию моих зрачков на свет, спросил на сколько по десятибалльной шкале у меня болит голова, на что получил закономерный ответ, что я понятия не имею, что такое "боль на десятку", поводил руками над моей головой в лучших традициях теле-докторов из начала девяностых, выдал Зае блистер с таблетками и сбежал, потому что я начинала медленно закипать. Зая, видя мое состояние, быстро скормила мне две таблетки и тоже сбежала. Не знаю, что это было за средство, но через пять минут я уже спала. Проснулась я по новой традиции под вечер, без головной боли, но дико голодная. Зая, дремавшая в кресле, при одном упоминании о еде умчалась на кухню, чтобы принести мне полный поднос всякой еды. Я честно попыталась попробовать всё, но сдалась где-то на половине, после чего отослала Заю до утра, чему она несказанно обрадовалась. То ли снова начала меня бояться, то ли мне не показалось и у нее с одним из официантов что-то есть. Оставшись одна, я сидела в кровати и тихо злилась. На всех сразу и каждого по отдельности. Когда я перешла на себя, мое самолюбие, встав в защитную позу, предложила идею, подкупающую своей новизной – надо сходить в библиотеку! Мысль показалась мне здравой – надо же понять что пыталась сотворить со мной Изабелла.

Библиотека как ни странно ответов не дала, книги по медицине там были примерно в семь раз старше меня и на французском. Видимо, по ним Реми постигал врачебное искусство. Болезни там были описаны очень интересные, но маловато имеющие отношение к современным реалиям, а некоторые так и вовсе противоречили здравому смыслу. Так что мне пришлось поступить как современный человек – искать симптомы в интернете. Скорость соединения была очень приличной – кто бы сомневался, что Данилович будет довольствоваться малым – так что уже через минуту у меня был список разнообразнейших диагнозов – от рака до энергетической беременности. Почти смирившись со скорой и неминуемой смертью, что сулила мне каждая прочитанная статья, я наконец нашла нужное. Изабелла, не мудрствуя лукаво, решила взорвать мне мозг, резко повысив мне внутричерепное давление. Изящно, что уж там говорить! Не случись рядом Реми с его "талантами", Даниловичу пришлось бы уже думать, куда прятать труп. И где их хваленая защита?! Только зря кровью измазали! Решив взять дело в свои руки, я начала искать нужные книги в секции "Старая кровь", как я ее назвала, и как всегда зачиталась.

Из состояния "отстаньте, я читаю и все равно вас не слышу" меня вывело осторожное прикосновение к плечу. Надо ли говорить кто это был?

- Я хотел бы поговорить с вами.

- Нет. – С Даниловичем лучше сразу установить планку повыше, чтобы оставалось место для маневра.

- Нет?

- Нет.

- Вы не хотите говорить со мной?

- Не хочу, но разве вас это остановит?

- Лина, пожалуйста…

- Что и требовалось доказать.

- Послушайте…

- Не хочу.

- Почему?

- Просто не хочу. Понимаю, вам трудно в это поверить, но не все хотят вас слушать.

- Лина, я прошу вас…

- То есть шансов избежать разговора у меня нет?

- Боюсь, что так.

В общем, за следующие полчаса я прошла все пять стадий принятия неизбежного и всё-таки согласилась поприсутствовать на балу. И Самый главный вопрос встал действительно ребром – что мне надеть?

Никакой темы бала заявлено не было, так что палочки-выручалочки - всё решили за меня, негодяи – у меня не было. Как, собственно, и вариантов. Когда я судорожно собирала вещи, мне и в голову не пришло, что вечерние платья мне понадобятся. К тому же, я сильно сомневалась, что мои платья, пусть и довольно дорогие, подойдут к этому случаю. Оставалось надеяться, что этот аргумент на Даниловича подействует.

- Но мне нечего надеть! – Выпалила я уже празднующему очередную победу надо мной Даниловичу.

- Это не проблема, я взял на себя смелость заказать вам несколько платьев.

- То есть вы даже не сомневались, что я соглашусь?

- Я мог только надеяться…

- Конечно, конечно. Но платья заказали.

Данилович только довольно улыбнулся.

- И где они?

- Завтра, то есть уже сегодня привезут.

Что тут скажешь? Ничего. Поэтому я только вздохнула, но очень выразительно. Данилович, естественно, никак не отреагировал. Однако, инстинкт самосохранения всё-таки оставался базовым даже у него, так что Данилович поспешил сменить тему:

- Вам опять не спится, Лина?

- А как вы думаете? Я весь день проспала, не без помощи Реми, кстати. Надо всё-таки с ним поговорить насчёт его любви к фармакологии…

- Он никогда не навредит вам.

- Если только это не будет на руку вам, да-да, я помню.

- Сомневаюсь, что вред вам когда-нибудь будет мне на руку.

- Хотелось бы верить. Надо бы поймать вас на слове…

- Не стоит.

- Ладно. – И вот зря я тогда этого не сделала.

- Хотите прогуляться?

- По окрестностям? Ночью?

- Не совсем. Вы мне не доверяете? – Данилович постарался придать лицу выражение оскорбленной невинности, но получилось как всегда высокомерное превосходство.

- Ни на йоту. – Я с лицом ничего изображать не стала, а просто мило оскалилась. Такую улыбку обычно называют "американской", но моя тетя-которая-мама всегда говорила "покажи им зубы, дай понять, что ты не шутишь".

Но Данилович, видимо, видал зубы и побольше, так что никак не отреагировал - невозмутимо встал с дивана, на котором мы сидели, сдёрнул со спинки плед и подал мне руку. Я хотела её проигнорировать, но подумала, что это будет очень уж мелочно, поэтому вложила руку в его ладонь и приняла его помощь. Зря, конечно, потому что мою руку он так и не отпустил. Нет, Данилович не держал мою руку как влюбленный в букетно-конфетный период. Это было лёгкое, почти незаметное, касание, которое, однако, ясно обозначало присутствие этого человека и его права на меня. С одной стороны, это бесило, с другой – было неожиданно приятно, словно так и надо, словно кусочки пазла, наконец, сложились, как бы затасканно это не звучало.

Я размышляла над природой этого чувства завершенности, пока Данилович вёл меня куда-то коридорами. Опомнилась я только когда в лицо дохнуло свежим ветром с запахом зимнего леса. Мне на плечи тут же лег плед. Так вот зачем он его взял…

- Где мы?

Я огляделась и поняла, что мы на круглой площадке окруженной колоннадой, довольно большой кстати.

- Это восточная башня. Вообще здесь вертолетная площадка, но я иногда прихожу сюда побыть в одиночестве.

- Как будто других мест у вас для этого нет…

- Есть, и много, но тут особая атмосфера. Посмотрите наверх, Лина.

Я посмотрела, и ахнула. Звёзды упали прямо на меня… Вернее, мне так показалось. В больших городах больше не увидишь таких звёзд… Экологи правы, твердя про световое загрязнение. Маленькие светящиеся точечки, сиротливо разбросанные по городскому небу, не шли ни в какое сравнение с этими – крупными, яркими, как будто даже пушистыми, красавицами, которые знали, что они красивы и демонстрировали это без стеснения. И их было много, очень много… И они были так близко, что казалось, что привстав на цыпочки, можно потрогать, а то и сорвать одну из них, как цветок или яблоко…

В себя я пришла от тихого смеха Даниловича за моей спиной. Я с удивлением осознала, что действительно стою на цыпочках с вытянутой к небу рукой. Глупее ситуации не придумаешь!.. Я опустила руку, повернулась к Даниловичу и хотела было сказать что-то резкое, ведь лучшая защита – это нападение, но вместо резкости совершенно искренне сказала:

- Спасибо.

- Пожалуйста. Рад, что смог доставить вам удовольствие. Я уж и не знал, как это сделать…

Я опустила глаза. Не то, чтобы мне было стыдно, но… Если рассуждать здраво, без эмоций, то у Даниловича со мной хлопот не меньше, чем у меня с ним. Когда всё это начиналось, я искренне считала его деспотом и самодуром, но почитав, чем может обернуться наше с ним родство… Например, одного литра моей крови хватит, чтобы призвать его из любой точки земного шара, трёх - чтобы нанести ему серьёзный вред, пяти – почти гарантированно убить. Надо ли говорить, что он кровно заинтересован в моей безопасности?.. А уж как в ней заинтересована я… Ведь все эти литры нужны свежими, взятыми одномоментно… А что при этом случится со мной – кого волнуют такие мелочи?..

Я могла бы и дальше истерить на эту тему, но следовало признать – Данилович прав в своих притязаниях. Любой бы на его месте поступил бы так же, а что до бонусов?.. Я прочитала и про секс. Оказалось, что соитие между двумя носителями Старшей крови в корне отличается от обычного. То есть внешне все так – деталь А помещается в деталь Б и возвратно-поступательными движениями… Но на более тонком уровне… Описания были туманными, но весьма красноречивыми, изобилующими такими эпитетами как "слияние душ", "неземной восторг" и тому подобным. В общем, что-то среднее между пособием по тантрическому сексу илюбовным романом с "неизведанными доселе ощущениями". Плюсом к физическим удовольствиям шло энергетическое слияние, в результате которого, как я поняла, силы у партнеров заметно прибавляется. Надо ли говорить, что мне стало понятно, почему Изабелла так жаждала вернуться в постель Даниловичу? И что на задворках моего сознания появилось желание туда попасть?.. Я сколько угодно могла его ненавидеть, но отрицать наше физическое притяжение было бы верхом лицемерия. А уж после прочитанных описаний восторгов - надо быть честной с собой - мне захотелось их попробовать.

Именно эти желания побудили меня сделать два шага к Даниловичу и под его недоумевающим взглядом обнять его за талию и прижаться щекой к его груди. На мгновение мне показалось, что ничего лучше в моей жизни не было, но вот когда Данилович обнял меня в ответ, я поняла, что ничего прекрасней в моей жизни не будет… Гордость и самоуважение тут же забились в Так-же-нельзя-истерике, но мне было всё равно, мне было хорошо, и я не собиралась это анализировать.

Сколько мы стояли так, обнявшись, я не знаю. В какой-то момент все стражи моей нравственности наконец сплотились и выступили единым фронтом, и я задалась вопросом "Что я вообще делаю-то?!". Задалась, и напряглась. Данилович мгновенно почувствовал перемену и сразу же отпустил меня.

- Вам нужно поспать, Лина. Скоро рассвет.

- Выхода нет…

- Что?

- Ничего, масскультура. А вам спать не надо?

- Надо, но мне не хочется. Не хочу, чтобы сон крал время с вами.

- Слишком красиво звучит, чтобы быть правдой.

- Вы опять заняли оборонительную позицию, Лина. Забавно.

- Что забавно?

- Эти ваши перемены настроения, никак не могу понять закономерность.

- Зачем?

- Чтобы быть готовым. Когда вы обороняетесь, вы нападаете.

- Как будто это вас может напугать.

- Вы и не представляете насколько.

- Вам не кажется, что у нас какие-то бессмысленные разговоры?

- Бессмысленные? Мне так не кажется. Почему вы так думаете?

- Они ни к чему не ведут, мы словно танцуем в дверях, не давая друг другу пройти.

- А к чему вы хотите прийти?

А действительно, к чему? К чему все эти пикировки, споры, пререкания? Всё равно он всегда выигрывает. Опыта у Даниловича в десятки раз больше. Да и вообще… Что "вообще" я так и не поняла, поэтому честно ответила:

- Не знаю.

- Когда не знаешь к какой гавани держишь путь, ни один ветер…

- Не будет попутным. Предлагаете дрейфовать?

- А что в этом плохого?

- Не люблю неопределенности.

- Я бы мог предложить вам определиться, но что-то мне подсказывает, что лучше этого не делать.

- Почему же?

- Вы из тех людей, которые решают всё сами. Любой, кто попытается повлиять на ваше решение, обречен.

- С чего вы это взяли?! – Мне всегда казалось, что я абсолютно ведомый человек.

- Опыт. Что бы я не делал, что бы не говорил, вы всё воспринимаете в штыки.

- Может вы что-то не то делаете и говорите?

- Возможно. Может облегчите мне жизнь и скажете, как мне поступать?

- С чего бы мне это делать?

- Может из жалости?

- Мне казалось, мужчины ненавидят, когда их жалеют.

- С вами я согласен на всё.

- Опять слишком красиво… Ради чего все это? Неужели только ради того, чтобы затащить меня в постель?

- Сначала – да, только ради этого, но со временем моим самым большим желанием стало, чтобы вы сами в нее пришли.

- Не терпится поставить зарубку на кровати? Сколько изрубленных кроватей вы сменили за все эти годы?

- Не так много как вы думаете.

- Лучше вам не знать, что я думаю.

- Мы опять танцуем, Лина?

Он был прав, как всегда. Почему я постоянно начинаю это? Если подумать, то мы не могли нормально поговорить именно из-за моих постоянных попыток переиграть Даниловича. На его поле, им же краплёными картами… Какой в этом смысл?..

- Похоже на то. Так зачем вам всё это? Не зарубка на кровати, тогда что? Моральное удовлетворение от победы?

- Возможно. Но я сомневаюсь, что когда либо смогу взять над вами верх. Я только недавно понял, что меня в вас привлекает.

- Когда?.. Что?..

- Когда увидел вас в постели Реми…

- Вы хотите сказать - голую?

- Лина, я видел достаточно голых женщин, чтобы представить любую без одежды в любой момент знакомства. – В голосе Даниловича было столько соблазна, что создавалось впечатление, что меня он представляет голой постоянно.

- И часто вы это проделываете?

- Обычно нет, но с вами – бывает, особенно по ночам…

- Что?!! – Я подобрала с пола челюсть и на всякий случай отступила подальше. Он хочет сказать, что...

Глядя на мое потрясенное лицо, Данилович рассмеялся.

- A что мне еще остается? В моей голове вы более сговорчивая.

- Мы в Европе, наверняка это какой-то вид сексуального домогательства…

- Определенно. Но я не собираюсь оправдываться.

- Вы ещё меня в этом обвините!

- И не думал даже. А вы чувствуете себя жертвой?

Я хотела было сказать, что конечно чувствую, но это было бы не совсем правдой. Конечно, я была шокирована, но в то же время… Мысль о том, что Данилович думает обо мне в… таком контексте была необычайно волнительной. Я почувствовала, как щёки заливает краска. Да и другие части моего тела, о которых в приличном обществе принято не говорить, реагируют весьма предсказуемым образом.

- Зачем вы мне это говорите?..

- Знаете, что я понял о вас? Вам не нужны уловки, чем больше я стараюсь вас обаять, тем больше вы топорщите иголки. Я просто решил быть с вами честным.

- И сразу зашли с козырей?!

- А почему бы нет? Судя по всему, я достиг своей цели – теперь вы будете думать о том, что я думаю о вас. И ЧТО я думаю. Рано или поздно ваше любопытство вынудит вас задать мне вопрос. И я на него отвечу, очень честно и подробно.

Я не нашла, что сказать. Да, мне до безумия хотелось спросить, но так же до безумия было страшно. Что-то внутри меня, может пресловутая женская интуиция, подсказывала, что мы вышли на финишную прямую – впереди либо грандиозный выигрыш, либо не менее грандиозный провал. Что для меня выигрыш, а что провал, я не знаю до сих пор.

- Пойдёмте, я провожу вас. Вам всё-таки надо поспать. – Данилович сполна насладился произведённым эффектом и благодушно решил сменить тему.

- О нет, если я лягу спать сейчас, то окончательно собью режим.

- Жаль. Я надеялся, что вы увидите меня во сне. Может там я покажусь вам более привлекательным.

- Вы и так кажетесь мне привлекательным до неприличия. Вы же знаете, что почти идеальный.

- Почти? – Ну конечно, как мы могли пропустить "почти"?

- Были бы вы чуть повыше… - Мечтательно протянула я. – С другой стороны, учитывая дату и место вашего рождения, хорошо, что вы хоть не ниже меня.

- Что вы имеете в виду?

- Средние века…, - на самом деле скорее Новое время, - Балканы… Вы и не могли родится высоким. Я же говорю, хорошо еще выше меня.

- А говорили, что вам недостаточно биологии. – Подначка не сработала, Данилович был безмятежен, как майское утро.

- А я сейчас не про биологию, а про эстетику.

- Объективную или субъективную?

- Есть универсальные эстетические категории.

- Возможно. Я таких не встречал.

- Хорошо, с моей объективной точки зрения – вы идеальны.

- Приятно слышать. Надеюсь, всё-таки перейти и в субъективную.

- Зря. С идеалами непросто. Взять хотя бы Изабеллу.

- Она кто угодно, только не идеал.

- Поверю вам на слово.

- Вы считаете Изабеллу идеалом? – В голосе Даниловича отчетливо слышался скептицизм.

- Она красивая… - Я приготовилась перечислять прелести Изабеллы, но меня прервали на полу-фразе.

- И все. Она красивая. Это её единственное достоинство.

- Реми так не считает.

- А вам так важно что считает Реми?

- Я не об этом. Я просто не понимаю…

- Первая любовь не забывается.

- Первая любовь? Она его первая любовь? Как-то она подзатянулась…

- Реми считает себя однолюбом.

- Плохо…

- Вы не верите в настоящую любовь?

- Как будто все остальные – фальшивка. Знаете, у меня была настоящая любовь, как я думала, она же первая… Я думала, что жить без него не смогу, но, как видите, прекрасно обхожусь.

- Прекрасно ли?

- Конечно, а вы сомневаетесь?

- Очень сильно. Вы отравлены этими отношениями, Лина. Эта отрава так глубоко пустила свои корни, что стала частью вас. Вы боитесь не меня, дома или Изабеллу. Ни моего возраста, ни моей силы и Крови, ни даже нашего родства. Вы боитесь, что, уступив мне, снова потеряете себя.

Я, в который раз за эту безумную ночь, была шокирована. Данилович всегда казался мне человеком, которому нет дела до чувств других. Он, как мне казалось, настолько был самовлюблён, что не давал себе труда узнать, что происходит в головах других людей, да и наплевать ему на это, чего уж там. Здравый смысл подсказывал, что будь Данилович таким, он бы просто не дожил до такого возраста. Следовало бы предположить, что психологом он был великолепным и разбирался в людях лучше, чем они сами в себе разбирались. Но здравый смысл я не слушала и ничего такого не предполагала. Точнее сказать, отмахивалась от доводов рассудка, потому что легче было считать его высокомерным снобом. Так что в тот момент у меня рушилась очередная картина мира.

Не дождавшись от меня ответа, Данилович развернул меня к себе и глядя мне в глаза очень тихо, но твердо произнёс:

- Я никогда не позволю вам потеряться, Лина.

Сказав это, он привлек меня к себе, но не для поцелуя, которого мне очень хотелось, а просто обняв меня. Без намека на эротизм, без намека на родственные чувства, без дружеского участия… Объятья были чем-то иным и чем-то большим, чем все это. Так сильные обнимают слабых, чтобы защитить. Загородить собой, уберечь, спасти.

Время остановилось, пространство перестало существовать. Мы словно оказались одни в вакууме. Ничего подобного я никогда не испытывала. Это было идеальное равновесие. Точка начала и конца. Уроборос, кусающий себя за хвост. Мгновение перед Большим Взрывом.

Если бы мне предложили провести так остаток моей жизни и вечность после нее, я бы согласилась не раздумывая…

К счастью, или к несчастью, Данилович ничего такого не предлагал, поэтому довольно скоро отпустил меня. Оглянувшись, я с удивлением поняла, что стоим мы перед дверьми в мои апартаменты. Я начала пятиться к этим спасительным дверям, увеличивая расстояние между мной и Даниловичем - слишком сильными были эмоции и ощущения. Он же просто стоял и смотрел на меня. Не помешал открыть дверь, скользнуть вовнутрь и закрыть дверь.

Через мгновение я услышала удаляющийся звук шагов. А мне так хотелось, чтобы он пошёл за мной…

День 52

Закрыв дверь, я сползла по ней спиной. Совершенно киношный жест, но меня не держали ноги. Я долго сидела под дверью, обхватив колени, и думала. В основном, о силе и слабости. Искренне считая себя слабой, я всегда опасалась сильных. Мне казалось, что сильным нужны слабые для самоутверждения, для осознания собственной сильности. И дело тут не в доброте или злобности, а в словах то ли Декарта, то ли Ницше – все познается в сравнении. Как доказать, что ты сильный? Победить сильного? Это сложно! Куда проще иметь рядом слабого, на фоне которого можно казаться еще сильнее. А что при этом делать с этим слабым – спасать или уничтожать - какая в сущности разница?.. Так я думала до встречи с Даниловичем. Как ни странно, его непрошибаемая самоуверенность позволила мне понять, что истинно сильному вообще никто не нужен. Истинно сильный самодостаточен, ему не нужны ежесекундные подтверждения его силы – он знает, что силён без дополнительной стимуляции. Тогда зачем ему я?.. Вряд ли я была таким уж ценным источником энергии, чтобы так долго меня "обрабатывать". Обходился же он без меня как-то?.. Секс? Он мог бы получить меня давно, и он знает об этом. Пресловутая зарубка на спинке кровати? Не смешите! У него наверняка были и более ценные "трофеи". То, что я нужна ему сама по себе, я даже не задумывалась. Во мне нет и не было никогда ничего, чтобы привлечь такого человека. С высоты своего жизненного опыта Данилович должен смотреть на меня как на смешную зверюшку, которая хоть и скалит зубки, но никакой опасности, да и интереса, не представляет. Несмотря на его слова, я была уверена, что он легко оставит меня, когда я надоем, может разве что мучить не будет. И следовало признать, что именно этого я и боюсь. Не потерять себя, как думает Данилович, а того, что рано или поздно он откажется от меня, когда прелесть новизны пройдёт. И что тогда делать мне? Бегать за ним, как Изабелла?.. Не проще ли вообще ничего не начинать, раз я так боюсь конца? Всё во мне говорило – да, так проще, так лучше, так безопаснее… Но… Что-то во мне всё же вкрадчиво шептало: "Если не попробуешь, будешь жалеть об этом до конца своих дней…". И это тоже было правдой…

От тяжких раздумий на тему "быть или не быть?" меня спасла Зая. Она пришла меня будить и не смогла открыть дверь. Пришлось вставать, открывать дверь самой и делать вид, что всё нормально, а сидеть забытой собачкой под дверью - моё любимое хобби. Удивительным было то, что Зая мне поверила. Хотя после всего, что она увидела, удивляться ей, наверное, надоело. Зая лишь слегка попеняла мне за бессонную ночь, которая, по её словам, нанесла непоправимый вред моей внешности. Загнав меня в ванну, Зая щедро плеснула туда экстракты каких-то растений с труднопроизносимыми названиями, наклеила мне на лицо зловещего вида патчи и строго настрого велела полчаса не вставать, в лучше вообще не двигаться и убежала за завтраком. Я лежала в бурой воде с отчётливым запахом болотной тины, ощущала, как под патчами пощипывает кожу и на меня снизошло озарение. Как и всякий слабый человек, я решила ничего не решать. Пусть Данилович решает! Он альфа, вот пусть и несёт ответственность. Захочет быть со мной – хорошо, не захочет – ещё лучше. Тратить силы на борьбу с ним у меня больше не было никакого желания. Сопротивляться – это больше не моё. Главное, если, или когда, это все случится, не растворяться в этом, как в прошлый раз, а воспринимать это как приятное дополнение к жизни, а не жизненную необходимость. А когда, или если, всё это закончится – пожать плечами и жить дальше. В конце концов у меня всегда останусь я и воспоминания, которых, как я подозреваю, хватит до конца жизни.

Решив проблему таким образом, я расслабилась и даже почти задремала. Было бы обидно захлебнуться в ванне, когда я все так замечательно придумала… От глупой смерти меня спасла всё так же Зая. Она принесла завтрак прямо в ванную, поставив его на столик для ванны и так зыркнула на меня за мои возражения про неудобство и запах воды, что я замолчала и съела всё до крошки. Потом Зая деловито велела мне выходить, вытерла, побрызгала чем-то, что отбило наконец запах тины, снова вытерла, удовлетворенно обошла меня по кругу, бормоча что-то типа "так-то лучше". В другой жизни я бы застеснялась такого внимания, но в этой жизни Зая из робкой девушки, крестящейся от одного моего присутствия, в такие минуты становилась профессионалом, стесняться которого не имело никакого смысла.

"Профессионал" помог мне одеться, сделал внезапно довольно тугой пучок у меня на голове и между делом буднично сообщил, что платья уже привезли и если я желаю, могу их посмотреть. Я, конечно, желала!

Оказалось, что пока я отмокала и завтракала, в мою гостиную внесли или ввезли, учитывая колёсики, несколько манекенов с платьями, увидев которые я несколько растерялась… Не знаю, чем руководствовался Данилович их заказывая, но без фантазий на тему меня явно не обошлось. Первое представляло собой огромный лоскут ярко-алой ткани, переливающейся крошечными стразами, прихотливо задрапированной на манекене так, что на спине ткани вообще не было, а как оно держалось спереди оставалось сплошной загадкой. Второе – тёмно-синие - было со спиной, но без переда, вернее он был, но с таким декольте, что им, передом, можно было пренебречь. Третье - бело-лавандово-серебристое – было вполне пристойным и спереди и сзади - я его даже примерила - но представляло собой хитрое сплетение множества шифоновых ленточек, превращающихся к подолу в полноценную юбку, но, увы, перестающих сплетаться на уровне, который вряд ли оставлял какие-то загадки – при малейшем движении ленточки открывали мои ноги чуть ли не до талии. Четвертое - переливчато-зеленое, как жучиный панцирь – требовало корсет и имело такую жёсткую юбку, что в нем можно было только стоять и неглубоко дышать. Пятое же… На пятом пришлось остановить выбор. Тем более вариантов-то не оставалось… Пятое платье было очень простым – классический А-образный силуэт, широкая, но не чрезмерно юбка, декольте в рамках разумного, и цвет… Мужчина сказал бы, что оно серое, но женщина сразу бы заметила, что оно тёмно-серое, но на изгибах складок отливает темной бронзой и это так завораживающе, что платье хочется рассматривать и рассматривать часами. К тому же оно идеально подходило к моим глазам и волосам. Я подозревала, что Данилович делал ставку именно на него, и на какое-то время мне захотелось спутать ему карты и надеть красное, но представив как его неустойчивый лиф в самый ответственный момент обнажает все мои прелести, я ткнула пальцем в серое и твердо заявила:

- Вот это, а остальные уберите, - а потом тише, почти про себя, - от греха подальше…

Платья убрали, но, я подозревала, не далеко. У Заи был, видимо, свой взгляд на мой выбор, потому что когда мы делали - а мы делали и не раз - пробный макияж, она норовила подсунуть мне то ярко-алую помаду с глитером, от которой я становилась похожа на падшую женщину, то изумрудно-зелёную подводку, делавшую мои глаза болотными, то темно-синие тени, которые у меня вызывали стойкую ассоциацию с жертвами домашнего насилия. Странно, что лавандово-серебристого не было ничего…

До бала оставалось пять дней, и каждое утро Зая впихивала меня в платье и заставляла в нём ходить, сидеть, танцевать, стоять и так далее, хорошо ещё не бегать или прыгать. На мои протесты этот диктатор менторским тоном заявляла, что платье "нужно обжить, а то буду как только с магазина". Свой резон в ее словах был, так что я не особо сопротивлялась, тем более, что с каждым днём платье мне все больше и больше нравилось. К тому же, у нему идеально подошел мой комплект с раухтопазами, подаренный тётей-которая-мама. Зачем я взяла его с собой до сих пор не помню, но это здорово облегчило мне жизнь. Особенно ясно это мне стало, когда Альфред по поручению Даниловича вызвался сопроводить меня в сейфовую комнату – да, у Даниловича сейфовая комната! – дабы я могла выбрать себе подходящие драгоценности. Честно говоря, искушение было очень велико. Я же всё-таки девочка… Но гордость раздавила искушение своим железным каблуком – да, у моей гордости железные каблуки – и я, с ее подачи, ответила, что обойдусь своими силами. Альфред ничего не ответил, Данилович тоже. Кстати, последний занял выжидательную позицию. Я не видела его с той ночи... Данилович не появлялся на ужинах, и я коротала вечера или с Реми, или одна, днями его тоже не было видно. Один раз я услышала за окном лошадиное ржание и оббегала половину комнат в надежде найти нужное окно, чтобы увидеть... Но это оказался конюх с конюшатами, выводящие лошадей на прогулку, чтобы не застаивались. Они делали так почти каждый день, но только в тот раз это так наложилось на мои растрёпанные нервы, что я рыдала, уткнувшись лбом в стекло…

Надо сказать, что тактика скрытой осады оказалась эффективней кавалерийского наскока. Этот "режим тишины" цеплял меня гораздо больше, чем настойчивость. Я думала о Даниловиче с утра до вечера, а с вечера до утра он мне снился… В потрясающих разнузданностью снах… Я и не знала, что запомнила столько приёмов и позиций с тех времён, когда пыталась поднять свой уровень сексуальной грамотности. В моих снах мы с Даниловичем творили такое, что если бы это можно было прессовать в таблетки, все остальные стимуляторы по сравнению с ними были бы витаминками.

В общем, ко дню бала я была так взвинчена, что даже сугубо профессиональные, даже иногда болезненные, прикосновения Заи, которая последние дни перед балом взялась за меня особенно рьяно, отдавались во мне чем-то почти эротическим… Зая же, невинная душа, кажется, даже не заметила, что я млею во время массажа и прочих манипуляций.

Я уже подумывала снять напряжение доступными способами, но, во-первых, решила не растрачивать пыл, а во-вторых, на ночь Зая делала мне какие-то мудреные маски для кожи рук, требующие надевать на ладони что-то вроде кухонных варежек-прихваток. Можно было бы выкрутиться и с ними, но это было бы совсем жалким.

Так что, в день Х, половину которого я провела обернутая до подбородка в какие-то водоросли, я была на таком взводе, что даже водоросли, довольно склизкие и противные, казались чем-то очень приятным и волнующим.

Но где-то ближе к обеду, мое подсознание решило, что раз уж сознание расслабились под натиском гормонов, настало его, подсознания, время, и организовало мне качественную паническую атаку, усугубленную клаустрофобией, которой у меня с роду не было, от замотанности в пресловутые водоросли. Накрыло меня знатно и, конечно, на пустом месте. Невинная мысль "Интересно, а сколько продлится мероприятие?" повлекло за собой лавину вопросов, которые надо было бы задать Даниловичу раньше, а желательно до того как согласилась на все это. Мысли эти – что я буду делать, как, зачем, почему – стучали молоточками у меня в висках, разгоняя паническую атаку в полноценную истерику. Спасла меня Зая. Вернувшись в обозначенное время с подносом, на котором был мой предбальный обед, Зая заглянула в мои, наверняка к тому моменту, полубезумные глаза, вытряхнула меня из водорослевого кокона и загнала в холодный душ, как она сказала, для тонуса. Из душа я вышла заледеневшая, но с головой в лучших традициях чекистов – совершенно холодной. Ни паники, ни истерики, только легкое желание совершать подвиги. Бесшабашность моя со своим извечным девизом "была не была" велела мне ни о чём не беспокоиться. По некоторым оговоркам Даниловича, когда мы ещё говорили, я поняла, что компания будет примерно та же, что и на пресловутой Дикой Охоте, а перед ними опозориться больше мне уже некуда. После того, как я свалилась в обмороке под ноги Даниловичу, вряд ли я упаду ниже в их глазах.

Зая, видя мой настрой, наскоро впихнула в меня обед – горку темных шариков – очередное чудо молекулярной кухни, который несмотря на поистине молекулярные размеры был очень сытным. Из чего наш повар делал эти выжимки, осталось для меня загадкой, потому что вкус у всего был усреднено белковый, возможно он просто выпарил соус унаги и скатал из него те шарики. На этом быстрая часть закончилась, началось долгое и кропотливое волшебство. Меня старательно массировали, вдумчиво мазали кремами в почти всех местах, скрупулёзно осматривали на предмет внезапно возникших дефектов и чудовищно медленно украшали. Зая, наверное, считала мой предстоящий выход чем-то вроде профессионального экзамена, так что шансов уйти не-красивой у меня не было ни одного. Достаточно сказать, что один маникюр, рутинная в общем-то процедура – всего-то накрасить ногти, у нее заняла около часа, и каждый ноготь был подвергнут тщательному анализу – достаточно ли ровно, достаточно ли плотно, достаточно ли… Прическа и макияж заняли ещё больше времени, несмотря на то, что были неоднократно опробованы. На моем пучке-петле Зая вдохновенно раскладывала мои выгоревшие волосы в идеальный градиент. Я его, конечно, увидеть не могла, но Зая в подробностях мне его описала. Над моим лицом она колдовала дольше обычного и, добившись нужного результата, наконец выдохнула и удовлетворенно улыбнулась. Потом помогла надеть платье и украшения и только после этого позволила мне посмотреть на себя в зеркало.

Что сказать? Я была красива. Красива настолько, насколько это было вообще возможно при моих данных. Прическа идеально подчеркивала всё, что можно было подчеркнуть, макияж не менее идеально скрывал то, что нужно скрыть. Глаза сияли, губы манили, а фигура приобрела объем там, где нужно, и потеряла там, где его лучше не иметь. Рассматривая себя в зеркале, я поймала себя на мысли, что в первые в жизни мне не хочется прятаться, а хочется наоборот выйти на середину и ловить на себе взгляды. Обдумать это новое для меня состояние я не успела, потому что в дверь постучали.

Я, подумав , что это Данилович, сразу же растеряла половину своей уверенности. Всё-таки с ним я всегда буду чувствовать себя той, кем являюсь на самом деле – довольно средненькой девушкой из провинции, которая никак не может понять, что от неё хочет этот мужчина. Но судьба тогда подарила мне отсрочку – за дверью стоял Реми. Кстати, совершенно неотразимый в смокинге. От его восхищённого взгляда уверенность ко мне вернулась, а после бокала шампанского, который Реми почти заставил меня выпить, даже немножко увеличилась. От провинциальной девушки не осталось ничего, только легкая досада, потому что пришёл Реми, а не Данилович, ведь провинциальные девушки охотнее верят в сказку о Золушке…

Реми не дал мне раскиснуть и сбить настрой. Кивнув Зае, он подхватил меня под руку и повёл в сторону фойе, заодно читая мне краткий инструктаж. Ничего такого мне делать не полагалось – к мои коленям никто прикладываться с поцелуями не собирался, просто надо было поприветствовать гостей, поулыбаться, станцевать с Даниловичем первый обязательный танец, потом по возможности пообщаться с гостями, может быть потанцевать, а в целом вести себя как хозяйка и уйти, когда мне захочется. Такие условия показались мне необременительными, даже слишком простыми. Подозрительность намекнула на возможный подвох, но ещё один бокал шампанского, который в компании собратьев ждал нас у парадной лестницы, усыпил и ее. После шампанского мне стало почти хорошо, так что я вскинула подбородок, расправила плечи и шагнула на лестницу, у подножья которой уже начинался бал.

День 53

Нельзя сказать, что предстоящее действо было полностью в новинку для меня. Я посетила с Германом не одно мероприятие – вечеринки, званые ужины, вечера… было даже одно "суаре", на которое уже я затащила Германа. Устраивала его наша местная поэтесса, по совместительству жена мэра, женщина крайне экзальтированная, как большинство плохих поэтесс, и крайне бесцеремонная, как некоторые первые леди провинциальных городов. Красивое слово "суаре", она прочитала в каком-то романе и решила, что просто обязана провести, что-то подобное у нас. Конечно, получилось так себе. Контингент состоял из местных бизнесменов с явно криминальным прошлым, их спутниц разной степени раздетости, коллег её мужа, очень старавшихся показать, что они не знают ни бизнесменов, ни их спутниц, городского бомонда и, внезапно, горстки перепуганных бюджетников, которых по разнарядке туда отправили приказом из мэрии. Собственно, так я туда и попала. За право пойти туда у нас на работе разгорелась бы нешуточная борьба, если бы все не перепугались грядущих перспектив, ведь как известно "минуй нас пуще всех печалей…". Сомнительная честь досталась мне по вполне банальной причине – мне было что надеть. Директриса вызвала меня к себе в кабинет и смущаясь заговорила о том, что все в курсе, что я живу не на зарплату и могу позволить себе гардероб пороскошнее, чем большинство, да если честно, всех, моих коллег, так что не посрамлю наше славное учреждение своим внешним видом. Я тогда крупно проштрафилась, так что возражать не посмела, но в качестве пассивной агрессии надела свое лучшее платье, попросила Германа меня сопровождать и запонки надеть подороже. Эскапада моя завершилась вытянувшимся лицом хозяйки вечера – моё платье было явно дороже её, причем настолько, что я всерьез испугалась за размер моей зарплаты, как бы не снизили, раз уж она такая огромная, что могу позволить себе такие платья. К счастью, вечер закончился скандалом – подрались спутницы бизнесменов, причём чуть ли не все сразу – так что про меня никто и не вспомнил.

Вспоминая эту историю, я медленно спускалась по лестнице, погружаясь в атмосферу праздника. Этим воспоминанием я хотела себя успокоить – уж если я пережила "суаре" нашей первой леди, то и тут справлюсь. В конце концов вряд ли тут будет полтора десятка дерущихся эскортниц…

Забегая вперёд – лучше бы это были эскортницы…

Мне оставалось преодолеть буквально несколько ступенек, как у последней материализовался Данилович. Не поворачивая ко мне головы он отвел руку в сторону, видимо, предлагая мне помощь в форсировании последних ступенек. Я хотела руку проигнорировать, но увидела сколько народу в холле, испугалась и вцепилась в руку, как в спасательный круг. Данилович ободряюще чуть сжал мои пальцы, но взглядом так и не удостоил. Мне бы обидеться, но все мои душевные и физические силы были брошены на то, чтобы не кинуться бежать подальше отсюда и чтобы улыбка была легкой, а не жалкой.

- Дамы и господа! – Голос Даниловича каким-то непостижимым образом легко преодолел гул стоящий в холле и заставил всех повернуть головы в нашу сторону. – Позвольте представить вам нового члена моей семьи и хозяйку сегодняшнего вечера – Эвилину.

Мне понадобилось сделать над собой усилие, чтобы не поморщится. Всё-таки мое полное имя сплошная нелепица. Интересно, кому из моих мам пришло в голову так меня назвать?.. И ведь не спросишь…

После слов Даниловича гости вежливо, но не недолго разразились аплодисментами и приготовились ждать чести быть мне представленными.

Данилович повёл меня знакомиться. Я, конечно, даже не пыталась запоминать все имена и регалии, только мило улыбалась, кивала, говорила дежурные фразы и всё больше и больше зверела – Данилович на меня не смотрел…

Чтобы не вцепиться ему в горло, я начала делать то, что сделала бы любая женщина на моем месте – стала разглядывать других женщин. Сказать, что зрелище было впечатляющим, значит не сказать ничего. Женщины были прекрасны. Настолько, что казались не живыми людьми, а ожившими фото из глянцевых журналов. Я мысленно вознесла хвалу Зае за то, что я сейчас выгляжу если не так же – всё-таки природные данные у этих барышень изначально лучше моих – то хотя бы не настолько хуже, чтобы расстраиваться по этому поводу. Хотя для расстройства у меня был повод повесомее – женщины были в светлых платьях. Видимо, тема у бала всё-таки была – зима. Женщины были во всех её оттенках – белый, серый, светло-синий, бледно-голубой, серебристый немного розового и лилового… И я – в темно-сером. Я выделялась среди них, как ворона внезапно прилетевшая на день рождения колибри. И злиться, кроме как на себя, было не на кого. Данилович честно предоставил мне выбор, то что я сделала его неправильно – целиком и полностью моя вина. Я представила себя в том платье из ленточек и всё-таки едва заметно поморщилась – лучше выделяться цветом платья, чем светить филейными частями направо и налево. Хотя некоторые из присутствующих дам такими комплексами обременены не были – вырезы, разрезы, крой, рискованней, чем на ненадетом мною красном платье… Все это имелось в изобилии. На одной было платье с таким вырезом на спине, что если бы не "паутинка" из брильянтов, которая героически стягивала края материи, можно было увидеть то, что мы в детстве назвали "копилка" - одна из бриллиантовых дорожек самоотверженно прикрывала провокационный участок. В общем, чувствовала я себя скромницей-дебютанткой, которая неожиданно для себя попала на великосветский приём. Настроение стремительно портилось. К счастью, группы гостей которые мне представлял Данилович закончились и мне предстояло новое испытание. Танец. Танец с Даниловичем. На глазах у всех! На мгновение я запаниковала, и даже попыталась вырваться, чтобы сбежать, но Данилович уже сильнее сижал мою руку, не оставляя мне шансов освободиться. Перехватив мою руку покрепче, Данилович вывел меня на середину холла и кивнул музыкантам. Да, там были музыканты, живые. В прочем, рядом с ними располагался диджейский пульт, так что вечер обещал быть разнообразным в плане музыки.

Музыканты тронули смычками струны и я узнала Шуберта. Вальс так вальс… Данилович поклонился, я присела в реверансе. Одну руку он положил мне на талию, другую заложил за спину. Формально, значит? Отлично! Я, держа одну руку наотлёт, другую положила Даниловичу на плечо и повернула голову, чтобы не встречаться с ним взглядом. Данилович выразительно хмыкнул, но ничего не сказал. Вообще, говорить что-то было проблематично, на нас смотрели сотни глаз и поручиться, что никто из присутствующих не умел читать по губам было нельзя, а мы итак были под слишком пристальным вниманием.

Танцевать в такой стойке само по себе сложно, особенно, если вальс ты в последний раз танцевала на выпускном в университете, но справилась я неплохо – не спотыкалась, не сбивалась, не наступала на ноги Даниловичу, хотя очень хотела это сделать. А если и выглядела деревянной, так это можно списать на что угодно, в конце концов не чемпионат мира по бальным танцам проходил. После танца нам опять вежливо похлопали и занялись обычными на таких мероприятиях делами – решали свои дела и перемывали кости хозяевам. У меня от такой интенсивной "промывки" даже щеки зарделись. Данилович, воспользовавшись тем, что на нас прямо никто не смотрит, потащил меня в сторонку, за стену из остролиста и пуансеттий, которые как бы намекали, что скоро Рождество, Новый год, Ханука, Йоль и прочие зимние праздники, хотя бал был приурочен к зимнему солнцестоянию.

- Вы прекрасно держитесь, Лина. – Мурлыкнул мне на ухо Данилович.

У меня от его голоса мурашки побежали по спине. Оказалось, что тактика "с глаз долой, из сердца вон" на мне работает совершенно противоположным образом. Я вдруг поняла, что скучала по Даниловичу. По голосу, по случайным прикосновениям, по его присутствию. Поняла, и разозлилась.

- А вы ожидали чего-то другого? Можем вернуться и я оправдаю ваши ожидания – выкину что-нибудь эдакое.

- Вы злитесь?

- Да!

- На меня? Или ситуацию в целом?

- На вас!

- Прошу прощения, если чем-то обидел вас…

- Вы на меня не смотрите! – Выпалила я и закрыла рот рукой. Это же надо было так опозориться!..

Данилович издал короткий смешок, взял меня за подбородок и заставил посмотреть на него. Глаза в глаза. В глазах Даниловича плескалась майская зелень пополам с золотом. Что бы это значило?..

От Реми я узнала, что во время использования сил Старой крови глаза у нашей семьи становятся золотыми. У меня и Реми они просто светлеют, а у Даниловича, накладываясь на его природный серо-голубой цвет, становятся зелёными, и только в случаях, когда сил требуется больше обычного становятся золотыми.

- Лина, я всеми силами пытаюсь не смотреть на вас, а знаете почему? – От его признания я задохнулась от возмущения, и хотела было ответить, но Данилович не стал ждать моего ответа и сразу продолжил. – Потому, что если посмотрю на вас подольше, плюну на всё, затащу вас в укромное место и всё-таки воспользуюсь вашим обещанием лечь со мной в постель…

Он разорвал наш зрительный контакт, склонился к моему уху и вкрадчиво прошептал:

- Или пропущу пункт с затаскиванием и воспользуюсь там же. Вы так красивы сегодня, Лина…

- И что же вам мешает? – Неожиданно для нас обоих сказала я.

- Приличия.

- Вы знаете такое слово?

- С некоторых пор. Вы благотворно на меня влияете, Лина.

- То-то мы здесь стоим, гости уже наверное ставки делают насколько вас хватит…

- На их мнение мне плевать, а если это вдруг заинтересует вас – на столько, сколько вы захотите.

Мурашки на моей спине отрастили копыта и загарцевали вдоль позвоночника. Что ж, в эту игру могут играть двое…

Я привстала на цыпочки и прошептала, как могла томно, на ухо Даниловичу:

- Ловлю вас на слове.

Я почти решилась куснуть его за мочку уха, как в холле вдруг исчез тот характерный для большого собрания людей шум голосов, слышно было только музыку, но через мгновение смолкла и она.

Данилович отпрянул от меня, выругался сквозь зубы и пошёл разбираться. Первой моей мыслью было сбежать "под шумок", но я решила посмотреть что происходит.

А посмотреть было на что. В холле было явление…

День 54

Леди Изабелла почтила нас своим присутствием. Я специально не уточняла, но по некоторым признакам решила, что ее не звали. Всё-таки попытка убийства не лучший способ развлечь хозяев, будучи у них в гостях. Данилович что-то говорил Реми о дополнительной защите, но я так и не поняла - речь шла обо мне или мероприятии в целом. В любом случае, местное ПВО не сработало, так что ведьма явилась, метлу припарковав, видимо, где-то на лужайке перед домом. Рядом с Изабеллой тёрся какой-то невзрачного вида мужчина, который то ли сопровождал её, то ли присоединился уже здесь. Разглядеть мужчину мешали остальные гости, так что я не смогла понять представляли мне его или нет. Впрочем, гости довольно быстро сыграли в Красное море и расступились, образуя коридор между Даниловичем и Изабеллой. И мной, потому что я зачем-то встала рядом с ним.

Насладившись своим феерическим появлением Изабелла двинулась к нам. Выглядела она великолепно, лучше, чем когда либо. И платье на ней было под стать – я чуть было не рассмеялась в голос - бело-лавандово-серебристое платье из шифоновых ленточек. Было ли это чьей-то шуткой, или Данилович по привычке обратился к тому же портному, чьи счета с легкой руки Изабеллы оплачивал, факт оставался фактом — платья были идентичными, но как по-разному выглядели… То, что на мне смотрелось пошлым до невозможности, на леди Изабелле выглядело изысканным нарядом, который сшили ей феи, не иначе. При ходьбе ленточки развевались и словно бы парили вокруг ее дивных ног. Брильянты в отделке – да, на моём тоже были бриллианты в отделке – искрили и переливались радугами, озаряя Изабеллу и окутывая её волшебной дымкой, довершал картину каскад белокурых локонов, украшенных бриллиантами же и обрамлявших неземной красоты лицо. Я даже не завидовала – глупо завидовать такой красоте. Такая красота переводит женщин в разряд богинь или произведений искусства. Глупо завидовать Джоконде или Родине-матери, согласитесь?

Изабелла, кстати, прекрасно отдавала себе отчёт в том, как она выглядит и какое впечатление производит. Волны преклонения накатывали на нее одна за одной, заставляя бриллианты сиять ярче, локоны быть белокурей, а глаза сиять таким фиолетовым цветом, какого в природе вообще не сыщешь. Это меня и насторожило. Обычно, глаза у Изабеллы были лиловыми, ленточки на платье были точь-в-точь такого оттенка – лаванда чуть тронутая инеем. Но тогда они были цвета маджента, подсвеченной неоново-красным. Я отстранённо подумала, что платье с ними совсем не гармонирует. Даже наоборот, делает их какими-то инфернальными, словно у персонажа фильмов ужасов. Сюрреализма добавляли гости, которые синхронно склонялись по мере продвижения Изабеллы к нам. На лицах некоторых застыло изумление смешанное с досадой, а иногда и откровенной яростью. Я задумалась было над этим загадочным явлением, но мне вдруг резко захотелось склонить голову. Вернее, не захотелось, скорее во мне появилась уверенность, что это просто необходимо сделать. Я прислушалась к себе. Привычка расчленять мои чувства на составляющие сыграла мне на руку. Я совершенно отчетливо поняла, что желание это не мое и даже не в моей голове родилось. Я посмотрела на гостей, на глаза Изабеллы и поняла, чья воля диктует мне склониться. Ну, уж нет! Я вскинула подбородок и посмотрела Изабелле в глаза. Сразу вспомнилась фраза из одной песни – "власти твоей нет надо мной", я начала твердить ее про себя, как мантру, и стало чуть легче. В глазах Изабеллы добавилось красноты. Мне "захотелось" не просто склонить голову, а упасть на колени. Я вспомнила уроки Реми и представила, что в моей голове океан, волна за волной бьют о берег. Наваждение чуть отступило. В глазах Изабеллы почти исчез синий, они стали рубиновыми, того самого оттенка бирманских рубинов, что называется "голубиная кровь". На меня накатило "желание" упасть ниц, распластаться по полу, а ещё лучше разбить об него голову и больше никогда не дышать. Я почувствовала, как у меня подгибаются колени… Спас меня, конечно же, Данилович. Он чуть тронул меня рукой, и океан в моей голове вздыбился цунами и вымыл из нее все "желания".

- Хватит. – Голос Даниловича разнёсся по холлу, как набат, хотя говорил он тихо. – Я не могу выгнать тебя, но и творить всё, что тебе вздумается, не позволю. Ясно?

- Конечно, как скажешь, дорогой. – Голос Изабеллы был молоком и мёдом страны фейри, тихим, мягким и прекрасным, но тоже был слышен на весь холл. – Я и не думала ничего такого. Просто хотела поздороваться с твоей хозяйкой.

- Добро пожаловать. – Словно со стороны услышала я свой голос. Разумеется, никакого мёда, хрусталя и серебряных колокольчиков, просто сокращение голосовых связок. – Рады видеть вас в нашем доме.

Эту фразу я повторила десятки раз за вечер, так что далась она мне довольно легко.

Глаза Изабеллы полыхнули кармином, но ничего не произошло. Готова спорить, что глаза Даниловича были в тот момент совершенно золотыми.

Этими золотыми глазами он обвёл холл и гости словно отмерли – заговорили, задвигались и вообще сделал вид, что ничего особенного не произошло. Снова заиграла музыка, несколько пар закружились в танце. Напряжение спало, но легкий флёр опасности остался висеть в воздухе.

- Пойду поздороваюсь со старыми знакомыми. – Изабелла мило улыбнулась и отошла от нас.

Мне хотелось съязвить ей в след что-нибудь о "старых", но я не стала. Вспомнила, что прочитала в одной из книг – чем старше кровь, тем явнее она проявляется. Я тогда подумала, что речь идет о способностях, но, кажется, речь идёт о цвете, которым она окрашивает глаза. Страшно тогда подумать, сколько лет Изабелле…

Данилович повернулся ко мне и, глядя мне в глаза, очень тихо, но очень отчетливо произнёс:

- Я никогда не хотел вас больше, чем сейчас.

И вот тогда колени мои действительно подогнулись.

От падения меня спасли мужские руки, подхватившие меня под локти.

- Николай, мои поздравления. Умеешь ты устроить шоу. – Голос, прилагающийся к рукам, был низковат и полон воркующих подтонов и грассирования.

- Этьен. – Коротко то ли напомнил мне имя Данилович, то ли выругался.

- Я украду у тебя мадемуазель, если ты не возражаешь?

- То есть мадемуазель никто не спрашивает? – Я уже оправилась от происходящего и очень хотела избавитьсяот стресса старой доброй феминистской ссорой.

- Прежде, чем говорить с принцессой, надо убить ее дракона. – Проворковали мне на ухо и, дождавшись кивка Даниловича, развернули.

Вскинув глаза на говорящего, я ахнула. Передо мной стоял мужской аналог Изабеллы. Мужчина был настолько красив, что дух захватывало. Статуи античных богов плакали бы от зависти рядом с ним, звёзды с мужскими именами ревниво гасли, а с женскими – падали бы ему на ладони. Планеты замедляли бы вращение, чтобы подольше им полюбоваться. Женщины выстраивались в очереди за микроскопический шанс увидеть его. В какой глуши он живёт, раз еще не создал ажиотаж вокруг себя размером с галактику?..

Я моргнула и наваждение схлынуло. Да, это был очень красивый мужчина, но варить ему борщи и рожать от него детей мне вдруг расхотелось. За спиной послышался довольный смешок.

- Оставляю вас, Лина, в надежных руках. Прошу меня простить, мне необходимо отдать распоряжения персоналу.

С этими словами Данилович удалился, оставив меня с этим невероятным мужчиной. Что было довольно странно, учитывая размеры его чувства собственничества.

- Лина? Как необычно. Я бы звал вас Эви…

Голос Этьена был так соблазнителен, что я невольно вспомнила рецепт борща.

- Можно и Эви. – Пискнула я. Голос отказывался мне подчиняться.

- Спасибо. Я думал сделать меня счастливее вы не можете, но разрешение звать вас нашим особым именем с лихвой перекрывать удовольствие от того, что вы устроили.

Я, чтобы опять не позориться с голосом вопросительно подняла брови.

- Вы уделали эту белобрысую сучку.

Слова настолько не вязались со внешностью мачо, что я приподняла брови ещё выше.

- Не люблю женщин, которые встают на моем пути к счастью.

Я опустила брови и еле удержалась, чтобы непонимающе свести их на переносице. Мне понадобилась секунда, чтобы понять, что он имеет в виду. Хотя, это многое объясняет – Этьен слишком хорош, чтобы быть натуралом.

Этьен, видя отблески понимания на моем лице, прищурился и с лёгким вызовом в голосе спросил:

- Проблемы?

- Нет, до тех пор пока вы не лезете к моему парню, но тогда уж не обессудьте – и за волосы оттаскаю, и глаза выцарапаю.

Я выразительно посмотрела на глаза и волосы Этьена, как бы прикидывая фронт работ. Честно говоря, не встречала я еще парня, который бы стоил того, чтобы вцепится в эти волосы. Мягкие даже на вид, густые, цвета горького шоколада, их хотелось гладить дни напролёт, раз уж ночами это не светит. Глаза были не менее примечательными – карие, но с тёмно-зелёной окантовкой зрачка, я таких ни разу не видела. Так что вряд ли я полезу в драку с Этьеном. Мало кто стоит того, чтобы из-за него портить такую красоту. Сарказм ехидно поинтересовался – относится ли это к женщинам? Я решила, что нет. Особенно к некоторым. С удовольствием намотала бы кое-чьи белокурые локоны на кулак и повозить их обладательницу лицом по полу… От представления этой прекрасной картины меня отвлёк Этьен:

- Не беспокойтесь, на вашего парня я не претендую.

- У меня нет парня. - Рассеянно заметила я.

- Неужели? – Голос Этьена был полон лукавства.

- Абсолютно точ… - Я осеклась.

Оказывается я всё это время безотчётно искала глазами Даниловича и, только найдя, успокоилась.

- Он не мой.

- Пока. Я видел, как он на вас смотрит. Давно не видел его таким заинтересованным.

- Это до первого раза, потом отпустит.

- Вы так думаете?

- Уверена. Я же даже не в первой тысяче буду.

- Эви, вы думаете, он помнит всех своих женщин? – Этьен, казалось, был искренне удивлён.

- Может не всех, но…

- Это работает не так. – Как нерадивой ученице принялся объяснять Этьен. – Человеческая память удивительна, она действительно способна вместить многое, но вот человеческая психика может и подвести. Невозможно постоянно переживать все воспоминания и остаться в своем уме. Всё прожитое откладывается в опыт и задвигается подальше, мы живем моментом, Эви. Могу поспорить, что в этом моменте вы в его голове одна единственная.

Я потрясенно молчала. Как эта простая мысль не пришла ко мне в голову? Ведь верно же! Если постоянно держать в голове все четыреста лет своей жизни, можно отключить мозг. Человек живет тем моментом, в котором находится. Здесь и сейчас. Осознание этого сократило пропасть, разделяющую нас с Даниловичем до вполне приемлемых размеров, чуть больше Марианской впадины. То есть до почти обычного расстояния между мужчиной и женщиной. Мне хотелось обдумать эту мысль, но Этьен был не готов отпустить меня. Он закончил свою тираду довольно неожиданно:

- В любом случае, я не претендую. Этот орешек не по моим зубам.

Я хотела спросить – тогда кто?.. Но еще не задав вопрос, знала ответ.

- Но Реми не… Не за вашу команду…

- Никогда не знаешь, куда может завести пресыщенность и тяга к пороку.. Не думаю, что у меня был шанс, но я бы мог попробовать, если бы не эта тварь, которая вцепилась в него, как… как… Я забыл как это по-русски…

- Репей? Клещ? Пиявка? – С готовностью подсказала я. Эпитетов для Изабеллы у меня много.

- Да, пиявка!

- Ничего могу утверждать, но кажется в этом деле наметился прогресс. Он довольно много времени проводит с моей подругой, она, правда, обычный человек, но, мне кажется, отлично ему подходит… Ой, простите, вам, наверное, неприятно это слышать…

- Уже нет. Я давно перегорел, даже рад за него.

Мы улыбнулись друг другу. От улыбки Этьена память подсунула было мне очередной рецепт борща, но быстро спохватилась и убрала его подальше.

Я поспешно отвернулась, у памяти в загашнике был рецепт волшебных котлет, рассказанный мне по большому секрету одной знакомой пять раз побывавшей замужем. По её словам, после этих котлет мужчина всегда делает предложение даже если он давно и счастливо женат или строгий веган.

Чтобы отвлечься от матримониальной кулинарии, я поискала глазами Реми. Он довольно быстро нашелся. В компании Изабеллы, конечно же. Её спутник напоминал больше карандашный набросок, чем живого человека, да и Реми выглядел как-то странно. Будто поблекшим.

Проследив за моим взглядом, Этьен тихо выругался. Правда, в его исполнении даже довольно крепкие французские ругательства звучали как приглашение в спальню. Или на кухню, котлеты сами себя не пожарят, часики тикают и всё такое…

- Это немыслимо, она переходит все границы!

И поспешил к ним. Я второй раз за вечер поспешила следом за мужчиной, спешащим решать проблемы. Зачем, спрашивается?..

То ли дело было в бриллиантах, то ли в моем разыгравшемся воображении, но пока мы шли мне показалось, что вокруг Изабеллы в воздухе вьются прозрачные – не спрашивайте как я их увидела – щупальца, которые шарят в поисках жертвы. Страшней всего было то, что часть этих щупалец успела плотно присосаться к Реми…

Добрались мы почти одновременно . Всё-таки обувь на каблуках придумали женоненавистники. Я услышала только конец фразы Этьена, сказанной довольно зло, но всё равно звучащей, как любовный призыв:

- … здесь происходит?

- А что? Разве что-то происходит…

Я тратить время на разговоры не стала и просто шагнула между Изабеллой и Реми.

- Отстань от него! – Я постаралась, чтобы это звучало грозно, а не истерично.

- А то что? – Голос Изабеллы же был полон чувства собственного превосходства.

А, действительно, что?.. Что я могла ей сделать? На миг меня охватило отчаяние, но одного взгляда на Изабеллу хватило, чтобы меня озарило идеей.

Какой? Перчатки. Изабелла всегда носила перчатки. Ни разу я не видела её без перчаток. Иногда это было уместно – перчатки для верховой езды, с вечерним платьем, но утром? Днём? Всегда? Что выдает возраст женщины? Шея и руки. Шея у Изабеллы была восхитительно гладкой, а руки… А вот рук её никто не видит…

- Скажи-ка мне , Реми, когда вы были вместе с леди, - на этом слове я едва не удержалась, чтобы не сделать воздушные кавычки, - Изабеллой, она была в перчатках.

Реми стоял за моей спиной столбом и, если бы отнюдь не дружеский хлопок по спине от Этьена, так и остался бы столбом. После хлопка Реми вернулся в себя и хрипло сказал по-французски:

- Да.

- Всегда? – Уточнила я. – Даже в постели?

- Да, она говорила, что так пикантнее…

- Пикантнее, конечно. Назовём это так. – Я тоже перешла на французский.

Выговор мой, естественно, был по изысканности далёк от Реми, которому французский был родным, и Изабеллы, которая, возможно застала его, языка, зарождение. Однако, понять меня было можно, что подтвердило вытянувшееся лицо Изабеллы.

- Ты говоришь по-французски?! – Обвиняюще бросила она мне в лицо.

- Да, говорю. И предвосхищая ваш следующий вопрос – не говорила потому, что вы не спрашивали. Но мы отвлеклись. А вы, - обратилась я к спутнику Изабеллы, который закатывал глаза и, кажется, постанывал, - видели её без перчаток?

Мужчина всхлипнул и упал.

- Будем считать, что не видел. – Мужчину было до слёз жаль, но помочь я ему никак не могла. – Итак, даже в самые интимные моменты вы не снимаете перчаток, леди Изабелла. Почему?

- Не твоё дело, мразь. – Выкрикнула Изабелла.

Странно, но на её вскрик никто не отреагировал. Ни один человек даже голову в нашу сторону не повернул.

- Не мое, вы правы. Но может присутствующим будет интересно?

- Мне очень интересно. Хотя я, кажется, догадываюсь. – Голос Этьена был хоть и напряжённым, но всё равно очень соблазнительным.

- Вот, видите, будет. Вы спрашивали, что будет если вы не оставите Реми в покое? А будет вот что – я сейчас стащу с вас перчатки и всем покажу, что под ними.

- Ты не посмеешь!

- Спорим?

Бесшабашность была в восторге, давно ей не было так весело. Здравый смысл же бился в истерике, крича, что не стоит бросать вызов Изабелле. К слову сказать, он был прав.

Глаза Изабеллы полыхнули адским пламенем. Время застыло, пространство схлопнулось. Вокруг нас установилась звенящая тишина.

- Зря ты мне угрожаешь, девочка. – Голос Изабеллы был ласков, как у мачехи Ганзеля и Гретель.

Я огляделась. Все присутствующие застыли статуями. Мне никто не поможет.

- Не верти головой. Помощи тебе ждать не откуда. Даже Нико тебе не поможет.

- И что дальше?

- Дальше ты умрёшь. Надо было сделать это ещё тогда, в том вонючем переулке, но сейчас тоже будет неплохо.

- Это не сойдёт тебе с рук.

- О тебе, девочка, к утру никто не вспомнит, я позабочусь. Пойдем.

- Куда?

- А какая тебе разница?

Изабелла сделала знак рукой и я беспрекословно подчинилась.

День 55

Могла ли я не идти? Конечно, могла. Почему пошла? Честно говоря, не знаю. Обычно, в экстремальных ситуациях на меня находит ступор, в классической триаде "бей, беги, замри", я однозначно была "замри". Однако, встреча с Даниловичем то ли открыла во мне новые резервы прочности, то ли отключила инстинкт самосохранения. Теперь мне отчаянно хотелось сбежать, Логика подсказывала, что, как ни странно, в переполненном холле сделать будет труднее – кто знает, если Изабелла смогла заставить людей замереть, не может ли она заставить их ловить меня? И то, что не случилось при нашей первой встрече, вполне может произойти. Поэтому в голове у меня созрел план, совершенно дурацкий, но другого у меня не было. Я хотела увести Изабеллу подальше от людей - почему-то мне это казалось особенно важным - заговорить ей зубы и дождаться помощи. В том, что Данилович так или иначе меня спасёт я была уверена на сто процентов. Не потому, что я ему так уж дорога, а потому, что ему бросили вызов на его территории, а этого Данилович не спустит никому.

Мы шли по коридорам, и Изабелла рассказывала как она меня ненавидит. Я хотела поблагодарить за комплимент, ведь ненависти достойны только равные, но не стала подливать масла в огонь. Оказалось, что я и подобные мне отравляют жизнь леди Изабелле уже давно, я чуть не спросила насколько давно, но опять сдержалась. Мы вечно лезем, мешаем и вообще отвратительны, на нас даже смотреть без содрогания нельзя, а главный наш грех – мы имеем наглость существовать в одном мире с Изабеллой. Я мысленно пожала плечами – как будто у меня был выбор?.. Справедливости ради – был. Я могла бы сбежать от Даниловича, чтобы он там не говорил, а спрятаться на просторах моей необъятной родины можно было довольно легко. Но снявший голову, по волосам не плачут.

Я стала узнавать коридоры. В немалой степени благодаря тому, что совсем недавно шла по ним с Даниловичем. Изабелла вела меня на вертолётную площадку и, очевидно, совсем не звёздами любоваться. Парадоксально, но с каждым шагом во мне оставалось всё меньше и меньше страха. Даже появился лёгкий азарт – интересно каким способом Изабелла решила от меня избавиться? Когда мы наконец поднялись – и почему я не сбежала на лестнице? – всё прояснилось.

- Подойди к краю. – Голос Изабеллы звенел торжеством.

- Зачем?

- Чтобы прыгнуть вниз, идиотка.

- Зачем?

- Не испытывай мое терпение, тварь. В прежние времена я бы выпустила из тебя всю кровь до капли и искупалась бы в ней, но сейчас у меня нет на это времени.

- И многих вы так… на ванну пустили?

- Какая тебе разница?! Иди куда сказано и прыгай.

Я сделала пару шагов, медленно, будто внутренне сопротивляясь.

- Почему вы не уговорили Даниловича меня отпустить? – Я постаралась, чтобы мой голос звучал достаточно жалко.

- Думаешь, я не пыталась?! Эта упрямая скотина всё хотел, чтобы у него было как у мамочки с папочкой.

- А почему с вами не получилось?

- Ты думаешь, я отдам хоть каплю своей силы?!

- Ну, да, брать-то легче-е-е… - С детства не ныла, но навыки остались.

- Вот именно! Я бы выпила его досуха, если бы он позволил!

- А Реми?

- Этот слюнтяй? Как же мне он надоел со своей сопливой любовью, но с него был хоть какой-то толк. Мне надоело ждать, иди.

Изабелла была так уверена в своей власти надо мной, что даже не заметила, что я не двигаюсь с места.

- Ничего, после того как я закончу с тобой, я возьмусь за них всерьёз.

Мне очень хотелось сказать какую-нибудь гадость или съязвить, но не стоило вызывать у Изабеллы подозрения в моей покорности.

- И что тогда?

- Какая тебе разница? Думаешь, я не вижу, что ты тянешь время? Пошла!

- Знаете, что? Я вам не лошадь!

С этими словами я сделала то, что, считаю, всегда надо делать, когда тебе приказывают куда-то идти – села на пол.

- Никуда я не пойду, вам надо – вы и тащите.

- Да как ты смеешь? Вставай немедленно!

- С чего бы? Не встану – убьёшь меня? Так я и так умру, зачем мне упрощать тебе задачу?

- Ах ты…

С этими словами Изабелла подскочила ко мне сзади и хотела было вцепиться мне в волосы. Но гладкий пучок – это не каскад локонов, так что рука Изабеллы просто скользнула по моей голове. Я отклонилась и в слепую отмахнулась от Изабеллы рукой, неожиданно попав и отбросив её от себя. Как-то даже слишком легко отбросив…

Я повернулась и вскрикнула от ужаса. Изабелла представляла собой чудовищное зрелище – ленты платья вились на ветру, как змеи на голове Медузы Горгоны; волосы не лежали локонами, а практически встали дыбом и перестали быть белокурыми, став грязно-белыми; изящные некогда губы искривились в оскале, обнажив неожиданно желтые зубы; руки скребли по полу площадки в попытке добраться до меня, разрывая тонкие вечерние перчатки. В разрывах перчаток выглядывала до того старая кожа, что невольно возникали ассоциации с мумиями. Страшнее же всего были глаза Изабеллы – светящиеся красным провалы, окаймлённые черными кругами.

- Иди, иди, иди, иди… - Изабелла хрипела.

Пульсация красного в её глазах становилась все отчётливей. Я почувствовала, что мне в мозг буквально ввинчивается этот приказ. До этого повеления Изабеллы были похожи на тихий шёпот на задворках сознания, это же – был криком.

- Что у вас с лицом? – От удивления я опять перешла на "вы".

Изабелла судорожно ощупала лицо, и этим словно бы запустила цепную реакцию – кожа под руками стала стремительно стареть.

- Неееет! – Завыла Изабелла.

Пульсация в её глазах усилилась, а крик в моей голове смолк. Я снова увидела – не спрашивайте как – прозрачные щупальца, которые хаотично метались вокруг Изабеллы в поисках новой жертвы. Ко мне им было не дотянуться, так как с каждой секундой они становились все короче и слабее.

- Слишком далеко… - Простонала Изабелла.

И в тот момент я поняла, почему хотела увести её подальше. Подальше от источника силы! Я читала что-то такое в какой-то книге. Изабелла тянула силу откуда могла, чаще от мужчин, с которыми спала, так было проще всего, но кто её знает, что она могла в экстренных случаях? Особенно, когда под угрозой самое дорогое, что было в её жизни – неописуемая, невероятная, ослепительная красота. Красота, которая поддерживалась постоянным притоком силы. Каждую секунду своей жизни Изабелла направляла часть своей силы на поддержание этой красоты. Её глаза были голубыми или серыми, но постоянное обращение к Старой крови делало их лиловыми… Страшно подумать сколько сил на это требовалось, и где Изабелла их брала… Реми как-то рассказывал, как поддерживается долгая жизнь без старения. Каждое утро, или вечер, кому как удобнее, носитель Старой крови говорит себе что-то вроде "я хочу прожить этот день", Кровь запускает процесс, и так день за днём. Если пропустить день-два ничего не случится, после недели человек просто начнет стареть, и потом просто умрёт, как положено. Никакого экстренного старения, ничего такого. Некоторые даже этим пользуются, если надо отвадить особо любопытных – чуть стареют и "умирают" от какой-нибудь возрастной болезни, тратят силы на омоложение и предстают давно потерянным отпрыском, который приехал на похороны родителя. Изабелла же, видимо, столько сил вливала в поддержание своей молодости и красоты, что лишившись этого притока они просто не могли остаться прежними. Все прожитые годы стремительно возвращались к Изабелле…

Чтобы не видеть этой ужасной метаморфозы, я посмотрела вверх. Звёзд было много, но они уже не были близкими пушистыми красавицами. В самую длинную ночь года на небе звёзды висели колючие, далекие и равнодушные. Не в силах смотреть на них я закрыла глаза и уткнулась лицом в колени, но звёзды успели отпечататься у меня в зрачках и даже закрыв глаза я видела их. Злые зимние звёзды.

Не знаю сколько я так просидела. Поднялся ветер. Он лишь немного заглушал хрипы Изабеллы, но даже за это я была ему благодарна, несмотря на то, что уже успела замерзнуть.

Порывы ветра становились все сильнее, после очередного хрипы начали отдаляться и послышался тихий шелест, будто сухой лист скользит по камням. Я подняла голову и увидела как Изабеллу сносит порывами ветра к краю площадки. Какие бы не были наши отношения, но мне было невыносимо смотреть на это. Я бросилась к ней…Точнее попыталась. Встать на ноги получилось с третьей попытки – ветер сбивал с ног. Когда мне всё же удалось подняться на ноги и сделать пару шагов, Изабелла уже была на самом краю и только невысокий бортик мешал ей упасть. Я рванулась к ней, но ветер опрокинул меня на спину. От удара у меня перехватило дыхание, я попыталась встать, но сил не хватило. В этот же момент на площадку вбежали люди во главе с Даниловичем. Он бросился ко мне, в остальные поспешили к Изабелле.

- Майка Божья! – Закричал первый из них, остальные добежав перекрестились.

Я отстранённо подумала "причём тут майка?", а потом сообразила, что это сербский, и бедняга при виде Изабеллы просто помянул Божью матерь.

- Это не я, она сама… И ветер… - Прошептала я, не особо надеясь, что меня услышат.

Но Данилович, обхватив меня руками в попытке согреть, зашептал мне в ухо что-то вроде "конечно, конечно, не ты…".

Его люди всё же решились подойти к Изабелле, но особенно сильный порыв ветра наконец перекинул её ставшее необычайно лёгким тело через бортик. Какой-то мужчина попытался схватить её, но в его руках осталась только шифоновая ленточка, по иронии судьбы – лавандовая, под цвет глаз Изабеллы.

Послышался противный хруст, а потом звук удара, потом ещё один, но тише.

- Что там? – Крикнул Данилович.

- Голову оторвало. Упала шеей на трос. Много ли такой старухе надо – кости же птичьи... Голова волосами запуталась, потом следом упала.

Меня передернуло от этих слов. Оторванная голова, старуха…

- Достаньте тело. И голову.– Приказал Данилович своим людям.

Они за секунду покинули площадку, оставив нас одних.

- Ты в порядке? – Данилович решил не разводить церемонии с "вы". – Она тебе ничего не сделала? Прости, что так долго…

- Ничего… - Я ответила одним словом.

Хотела сказать больше, но осознание накатило внезапно – я, пусть и косвенно, убила человека. Если бы я не пошла с Изабеллой сюда, она бы была жива…

- Я не хотела… не хотела, чтобы так… не хотела её убивать… - Мне казалось, что я кричу, но на самом деле еле слышно шептала.

Но Данилович снова услышал, что я сказала, и понял, что я не сказала.

- Не вини себя. Она сама виновата. И она хотела тебя убить.

Мне от чего-то сразу стало легче, в голову внезапно пришла мысль.

- Вы проиграли. В споре. Она пыталась меня убить, вы теперь должны отпустить меня.

- Должен. И отпущу. Если только ты не захочешь остаться.

- С чего бы мне хотеть…

- Ты целовала Реми, подаришь и мне поцелуй на прощание?.. – Перебил меня Данилович, и, не дожидаясь ответа, склонился к моим губам.

Я могла отстраниться, я должна была отстранится, но… Я сама потянулась к нему…

Что сказать про этот поцелуй?.. В великом-могучем нет таких слов, чтобы описать это. И ни в каком другом языке мира нет. Можно бесконечно долго сочинять формулировки к описанию взрыва сверхновой звезды, например, но грандиозность этого процесса словами всё равно не передать. А этот поцелуй был очень близок к этому явлению. Взрыв атомной бомбы он точно переплюнул. Как поцелуй с Реми отличался от поцелуев с моим любимым, так и этот поцелуй отличался от поцелуя с Реми. Это было не небо и земля, скорее, как Земля и Млечный путь…

Я дрожала в руках Даниловича, но не от холода, а от потоков энергии, циркулировавших между нами. Отдавать всё свое и получать не меньше оказалось так прекрасно, что на моих глазах выступили слезы. Руки мои сами собой скользнули под смокинг Даниловича, начали расстегивать рубашку, пытаясь добраться до кожи, чтобы получить ещё немного, ещё, ещё, ещё …

Руки Даниловича тоже не бездействовали. Одна крепко прижимала меня к его телу, а вторая уверенным, отработанным тысячами раз движением, задрала мне юбку. Совершенно не путаясь в ворохе жёстких оборок нижней юбки – опыт! – она уверенно двигалась по моей ноге всё выше и выше. И когда добралась до цели, Данилович осуществил свою давнюю угрозу – довел меня до оргазма меньше, чем за полторы минуты…

Я билась под его рукой и губами, а он ловил ртом мои крики.

Когда всё закончилось Данилович оторвался от моих губ, прижал к себе и зашептал на ухо горячечным шёпотом, опаляя дыханием:

- Я бы мог взять тебя здесь и сейчас, а ты бы позволила это. Видит Бог, я хочу этого больше всего на свете, но я дам тебе возможность отказаться. В последний раз. Если ты согласишься сегодня, больше отказов я не потерплю. Если откажешься, я отпущу тебя и больше никогда не подойду близко. Поняла?

Я кивнула. Не знаю, заметил ли Данилович мой кивок, но он продолжил:

- Я отнесу тебя к тебе, и приду через час. Если ты откроешь мне дверь, я буду считать, что ты согласна. Поняла?

Я снова кивнула. Данилович, больше ни слова не говоря, похвалил меня на руки и понёс вниз. Поверх его плеча, я посмотрела на то место, где только что лежала. Камни ничем не отличались от остальных. А я была уверена, что они поплавились…

Данилович донёс меня до моих комнат, сдал на руки Зае и удалился, напоследок как-то со значением посмотрев на нее. Зая, непривычно молчаливая, помогла мне снять платье, уложила в горячую ванну, разобрала прическу и вымыла голову. Хотела ещё проверить вдруг моя генетика победила три способа эпиляции которые она на мне испробовала, но я не далась, а она не настаивала. Потом Зая каким-то сверхъестественным образом очень быстро высушила мне волосы, заплела косу и тоже ушла, оставив меня наедине со своими мыслями. Нет? Да? Да? Нет?

Я боялась вспоминать то, что было на площадке до пришествия Даниловича, но вот последние события прокручивала в памяти раз за разом, параллельно размышляя над словами Даниловича. Да? Нет?Если бы он хоть как-то обозначил свою победу, если бы в его голосе был хоть малейший намёк на торжество, если бы… Если бы Данилович повёл себя как Данилович… Если бы дал хоть крохотный шанс ему отказать… Но в его голосе я слышала только неприкрытое желание, его рот только целовал меня, а его руки… Нет? Да?При воспоминании о руках мне делалось так томно и жарко, что я сняла халат, в который облачила меня Зая после ванной. Прохладный воздух чуть понизил градус моего возбуждения, и я начала было мыслить разумно, как в дверь постучали… Да? Нет? Я потянулась за халатом, но так его и не взяла… Как была я подошла к двери, вряд ли Данилович ожидает такого, и вряд ли я смогу его удивить чем-то ещё. Стук повторился. Нет? Да? Я затаила дыхание… Да? Нет? Ещё один одиночный стук… Нет? Да? Я кожей чувствовала разочарование, возникшее за дверью. Всё, что произошло со мной с того вечера, все мои слёзы и страхи, все разочарования и обиды, злость и страх – все они стоили этой секунды. Секунды, когда я, как мне показалось, владела миром. Я насладилась ощущением и…

День 56

… открыла дверь. Пришла запоздалая мысль, что это может быть не Данилович, а я голая… Но что-то во мне, наверное, женская интуиция, которая до этого момента мирно спала, подсказало, что Данилович вряд ли подпустит к моей двери кого-то ещё.

Интуиция оказалась права. За дверью стоял Данилович. Если он и удивился моему смелому "наряду", то вида не подал. Данилович без лишних слов шагнул ко мне, подхватил под пятую точку, заставив обнять ногами его талию, и понёс к кровати.

Я бы хотела сказать, что, как в лучших традициях любовных романов, дальнейшие события помню смутно, но это не так. Я отчётливо помню каждую секунду. И то, как нетерпеливо срывала с Даниловича одежду, и то, как бесстыдно раскинулась перед ним, и то, с какой радостью приняла его, и даже его волос, прилипший к моим губам, который случайно я вырвала зубами, всё-таки укусив Даниловича за ухо. Была ли у нас прелюдия? Нет, у нас была кода. Все предварительные ласки стали заключительными. Вернее, промежуточными. Или предварительными перед следующим разом. Вернее, следующими… Это довольно сложно объяснять. В общем, у нас было всё – и яростный напор вначале, и нежная изощренность в середине, и ласковая ленивость в конце. Данилович и в этом не соврал. Он действительно продержался столько, сколько я хотела, и даже не против был бы продолжить, но моё усталое "не могу больше…" остановило его на полдороги, поэтому я так и заснула -на нём. Во всех смыслах.

Просунулась я, как ни странно, с ним же. Я, представляя – и не раз – как оно у нас будет, думала, что получив своё, Данилович уйдет, не оглядываясь, но я ошиблась. Проснулись мы вместе. Вернее, я проснулась. Данилович не спал – полусидел рядом, играя кончиком моей порядком растрепавшейся косы. Лучше бы ушёл… В таком случае я бы просто обиделась, а так надо разговаривать… Мне почему-то было стыдно. Да, мы взрослые люди, но… Ночью я не была пассивной стороной, которая молча соглашалась на всё, что с ней делали. Я принимала активное участие, очень активное. Пригодились все те книжки, все картинки, статьи и фильмы из Интернета, которые я поглотила в попытках угодить, как я уже поняла, не-тому-мужчине. Всякий раз, когда Данилович стонал, срываясь на рык, комкал в кулаках простыню, выгибаясь от удовольствия, я ликовала в душе – всё со мной нормально, и это нормально, и нормальным мужчинам такое нравится! Всё, что знала, я попробовать не успела, но из того, что успела, кое-какие сцены в обычной жизни заставили бы меня покраснеть. И вот она наступила, обычная жизнь. И я покраснела. И спрятала лицо в подушку, благо лежала на животе. Данилович хмыкнул, переместился поудобнее и начал меня целовать. Тридцать три поцелуя, по одному на каждый позвонок. Я чувствовала каждый из них как раскаленное клеймо… Когда позвонки закончились и Данилович приступил к крестцу, я, испугавшись того, что крестец короткий, а после него только копчик, дёрнула бёдрами. Промелькнуло воспоминание о том, как Данилович запретил мне отказывать ему, я испугалась ещё больше, но напрасно. Данилович подхватил мои бёдра, потянул вверх, ставя меня на колени, и сказал с необидной насмешкой:

- Я хотел продолжить с того, на чем мы прервались, но так тоже подойдёт.

Следующие несколько минут страшно мне не было. Мне было очень хорошо. И только рука Даниловича, прижимавшая мои плечи к постели, не давая подняться, напоминала, что с ним лучше быть послушнее. Хотя, я была не в претензии.

Потом мы всё-таки продолжили то, что не закончили, потом меня отнесли в душ и долго мыли, потом в некоторых местах помыли ещё раз, потому что в процессе мытья в первый раз немного увлеклись… Вернувшись из ванной, мы обнаружили возле кровати сервировочный столик с завтраком на двоих. Завтрак мы смели за секунды, довольно странно было есть голой с не менее голым мужчиной, поэтому после завтрака мы ещё долго употребляли мёд не по назначению. После этого опять пришлось идти в душ, и мёд был не единственным виновником этого. После еще одного намокания и высыхания, коса моя окончательна стала напоминать старый корабельный канат. Я, забывшая когда в последний раз расчесывалась сама, с отчаянием взяла щётку и собралась было повыдергивать себе половину волос, как щетку у меня отобрали, посадили на банкетку у туалетного столика и стали бережно распутывать мои несчастные волосы. Расчёсывали меня долго, главным образом потому, что каждую прядь не только проходили бессчётное количество раз щеткой, но и пропускали сквозь пальцы с видимым удовольствием. На очередной пряди я поймала взгляд Даниловича в зеркале и вопросительно подняла брови.

- Давно хотел это сделать, с первого раза, когда увидел тебя с косой. Хотя первым желанием было намотать ее на кулак и притянуть тебя к себе.

Мне бы возмутиться, но вместо этого я растаяла. Особенно если учитывать, что с косой он меня первый раз увидел, когда я в сомнамбулическом состоянии валялась в депрессии.

После того как меня расчесали и заплели – кстати, гораздо быстрее, чем это сделала бы я – косу, мы переместились обратно в кровать, где Данилович осуществил-таки свое первое желание – намотал и притянул. Однако, дальше дело не пошло, чему я была даже рада – тяжело было с непривычки.

Устроившись поудобнее, Данилович притянул меня к себе, обнял и спросил:

- Что произошло? И в холле и на площадке?

И меня накрыла запоздала реакция на стресс. Я разрыдалась и, давясь слезами, стала рассказывать. Данилович – спасибо ему за это – меня не успокаивал, слушал очень внимательно, в некоторых местах шипя сквозь зубы ругательства. Когда я наплакалась, он очень нежно вытер мои слёзы – я запоздало спохватилась, что выгляжу ужасно зарёванной – и сказал:

- Ты ни в чём не виновата. Если бы не ты, кто знает, чем бы это все закончилось.

- Она правда купалась в крови? – Почему-то этот вопрос мучил меня больше всего.

- Возможно. Может быть легенда о Эржебет Батори не такая уж и легенда…

- Батори? Та самая Батори?!! Это ведь не легенда! Это реальный исторический персонаж!

- Не всё так однозначно, там многое не доказано…

- Да какая разница – доказано или нет? Если это она, то как вы с ней … ?.. Как это вообще возможно?..

- Ели ты о том, что я думаю, то, во-первых, я не знал, а во-вторых, не так уж много мы с ней… - Он специально сделал такую же паузу как и я. – Раза два или три, может быть четыре…

- Что?!! Четыре раза? За все это время? И она была так одержима?!!

- А я не стою одержимости? – В голосе Даниловича проскользнули соблазнительные нотки.

- Возможно. Но четыре раза? Почему тогда она жила здесь, и вообще?..

- Главным образом из-за Реми.

- Ой, Реми… Как он? И как тот мужчина, который…

- С ними всё хорошо. – Голос Даниловича стал сухим и колючим.- И я бы предпочёл, чтобы ты не интересовалась другими мужчинами, когда ты в постели со мной.

- Я же не в том смысле… А что происходит?..

Я сбилась с мысли, потому что Данилович стал прокладывать дорожку из поцелуев от живота, постепенно спускаясь все ниже.

- Собираюсь поработать над твоей одержимостью.

- Так меня там еще не называлиииии…

Мои слова превратились в стон, а потом в крик… Что ж, до одержимости было всего ничего.

День 57

Но последний шаг , как известно, трудный самый. Я никак не решалась его сделать. Я никак не решалась потерять голову окончательно. Можно возразить, что мол голову теряют не по собственному желанию. Это так, если вы нормальный человек. А я, столько лет контролировавшая свои чувства и сознание, голову потерять просто так не могла. Сначала надо было отстегнуть все поводки, развязать все рукава, открыть все замки… Так что в этих отношениях я была с абсолютно трезвой головой. Что, конечно, мешало. Чем хороша потерянная голова? В неё не лезут всякие мысли

А в мою, со всеми её поводками, рукавами и замками лезли. Главным образом потому, что кое-кто – я не про себя – давал множество поводов. Нет, в постели он был идеален. Нежный, страстный, щедрый, внимательный, готовый к экспериментам и щадящий мою гордость. Но вот вне её… Сначала мне было не до этого. Таких изнурительных марафонов мы больше не устраивали, но и без них я уставала страшно. Первую неделю я вообще спала целыми днями, чтобы проснувшись вечером и приняв наскоро душ, открывать эту пресловутую дверь. Данилович никогда не входил сам, только стучал и ждал, пока я не открою. Пару раз мне из вредности хотелось не открывать и посмотреть, что будет. Скорее всего, ничего бы и не было, Данилович бы просто ушёл, но я так и не решилась. Вообще, это меня страшно бесило. Формально, мне каждый раз предоставляли выбор, но я почему-то чувствовала, что я не делаю выбор, а сдаюсь, раз за разом. И, несмотря на это, открывала дверь. Невольно вспомнились слова Даниловича про его родителей и Изабеллы про то, что он хотел, чтобы было как у них. Не знаю, что чувствовала при этом мать Даниловича, но во мне раз за разом росло раздражение. В дополнение ко всему, куда-то пропала Зая. Я первые несколько дней не могла понять, что не так, но когда поняла, спросила о ней у Даниловича.

- А она тебе нужна? – Ответил он вопросом на вопрос.

- Да не то чтобы, но это ведь была её работа… у неё была мечта, она копила деньги…

- Не волнуйся, этот вопрос решён, её "золотой парашют" был побольше, чем у некоторых СЕО. Но если тебе нужны её услуги, я верну её.

Я задумалась. Честно говоря, я привыкла к заботе Заи, в конце концов, кому бы не понравилось, что его холят и лелеят с ног до головы? С другой – мне было стыдно. Одно дело, когда тебя просто холят и лелеят, а совсем другое, когда кто-то помогает тебе ликвидировать следы. Безликую горничную, которая меняла постель пока я была в душе, я почти не видела и не стеснялась, а вот при мысли о Зае, которая накладывает компрессы на все синяки и засосы на моем теле мне хотелось спрятаться куда-нибудь подальше. По поводу синяков – ничего такого мы не практиковали, просто иногда Данилович в порыве страсти слишком крепко сжимал меня и на моих запястьях, лодыжках, бедрах и прочих частях тела оставались характерные синяки. Больно он мне не сделал ни разу. Хотя, скорее всего если бы я попросила… Впрочем, мне хватало острых ощущений и без этого. Секс с Даниловичем был, как ни высокопарно и пафосно это не звучит, не просто сексом. Я не слишком хорошо понимала, что конкретно происходит, но, похоже, все описанные в книгах о Старой крови восторги плоти, пиры духа, обмены энергиями были правдой. Во всяком случае, по утрам Данилович выскакивал из моей постели, как напившийся энергетика подросток, и бежал творить великие дела. Не знаю, что он там творил или вытворял, но иной раз вечером я замечала на его лице следы усталости, которые проходили к утру. Я, что странно вообще ничего не чувствовала, кроме физической усталости и физического же удовлетворения. Что наводило на определенные размышления – то ли я даю больше, чем получаю, то ли мой резерв изначально так невелик, что даже обещанный книгами его рост я никак не ощущаю. Мне бы подумать об этом побольше, но я так уставала, что ясно мыслить можно было только несколько минут под душем, но в те минуты я обычно решала ежевечернюю дилемму – открывать, не открывать?...

В этом угаре я даже Новый год пропустила, просто в какой-то момент поняла, что уже должен быть январь. Когда пытаясь понять как же так, я вдруг осознала, что мое существование сузилось до размеров моих комнат, а режим до упражнений с Даниловичем, еды и сна. Я почувствовала себя примитивным одноклеточным организмом, это было очень неприятно. Настолько, что когда Данилович в очередной раз постучал ко мне, я не впустила его, а вышла сама. На его недоуменный взгляд я буркнула:

- Хочу прогуляться.

Данилович ничего не ответил, просто предложил мне руку и повёл куда-то.

Мы оказались на том же балконе, где когда-то завтракали вчетвером. При мысли об Изабелле у меня привычно пробежал холодок по спине, и я вздрогнула. Данилович, решив, что мне холодно, накинул мне на плечи плед. Не меховой, к счастью. Я подошла к перилам балкона и посмотрела вниз. Сразу вспомнился тот звук, с которым упало тело Изабеллы. У меня потемнело в глазах и я покачнулась. Тотчас меня Данилович оказался рядом со мной, обнял и зашептал на ухо:

- Не думай об этом, это не твоя вина и не твоя ответственность.

- Не могу. Мне кажется, что я должна была…

- Нет, не должна. Ты итак сделала больше, чем могла и больше, чем от тебя можно было ожидать.

Я не нашлась, что ответить, поэтому молча уткнулась в плечо Даниловича. Он легко поцеловал меня в макушку.

- Бедная, бедная девочка, сколько тебе пришлось вынести… Всё еще хочешь уйти?

- Хочу. Но не сейчас.

- А чего ты хочешь сейчас?

Вместо ответа я подняла голову и поцеловала его. Он ответил. Мои руки привычно нырнули ему под свитер, его – приподняли меня, заставляя повиснуть на нём… Честно говоря, плетёная мебель не очень подходит для того, что мы с ней делали, но в общем-то она выдержала, хотя мы очень старались. Было немного странно и холодно, но это придавало особую ноту в тот раз, вернее разы, потому что кроме кресел, там был еще и стол…

После того раза, вернее разов, наша география значительно расширилась. Сдерживала нас только погода, всё-таки январь даже в Черногории не самый подходящий месяц для секса на свежем воздухе. В доме же осталось мало подоконников, кресел, столов, ковров и даже пуфиков, которые бы мы не использовали не по назначению. Меня даже пустили в святая святых – апартаменты Даниловича. Ничего особенного там не было, но я добросовестно обошла как кошка всё помещение. Терпение Даниловича кончилось, когда я рассматривала письменный набор на его рабочем столе. Довольно удобном, как оказалось, столе. Бронзовый письменный набор я рассмотрела бы во всех подробностях, не закрывай я от удовольствия глаза. Однажды мы даже выбрались в лес. От цистита меня спасло только то, что моя женская природа решила напомнить о себе. Накануне я открыла дверь Даниловичу в некотором смущении. Он же, окинув взглядом мою пижаму вместо халата, ничего не сказал, просто подхватил меня на руки, понёс в кровать и, опустив меня, спросил:

- Хочешь, чтобы я остался?

Это тоже был выбор. Одно дело спать вместе после секса, совсем другое – спать вместе вместо секса. Я, естественно, струсила и ответила вопросом на вопрос:

- А ты?

Да, я начала говорить ему "ты"… Не сразу, но в какой-то момент стало несказанно глупо говорить ему "вы".

Вместо ответа Данилович лёг рядом, обнял меня и спросил с изрядной долей лукавства:

- Шоколад или чипсы?

- Яблочка бы… - Голосом сиротки Марыси ответила я.

Данилович достал из кармана телефон, набрал сообщение и через пару минут пошёл забирать поднос. С горой яблок. Поднос поставили передо мной, давая возможность выбрать. Я схватила большое зеленое яблоко и с наслаждением вгрызлась в него зубами. Сок брызнул во все стороны, но мне было все равно. Данилович только покачал головой и отложил нож для фруктов. Я доела яблоко, облизала губы и поймала тяжелый взгляд Даниловича.

- Это будет сложнее, чем я думал.

Я хотела было предложить альтернативные варианты и даже открыла рот, но у меня получился только душераздирающий зевок. Данилович рассмеялся, снова лёг рядом, обнял, и я провалилась в сон…

Тут бы хорошо закончить чем-нибудь вроде "и жили они долго и счастливо", но это был не наш случай. Несмотря на эту трогательную заботу, между нами всё же собиралась гроза. И гром не примянул грянуть…

День 58

И в один непрекрасный день это случилось. К тому моменту режим наш немного устаканился, да и пыл немного поугас, так что спала я теперь не весь день, а половину – завтраком мне служил обед. После этого я либо пропадала в библиотеке, либо до меня снисходили. Общаться вне постели нам было всё ещё сложно. Я подсознательно пыталась отвоевать хоть каплю личной свободы, Данилович вполне сознательно меня этого лишал. Нежно, но снисходительно. Надо ли говорить, что меня это жутко бесило. Началось всё с моего вполне невинного вопроса "зачем каждый раз стучать?", а закончилось… Впрочем, по порядку.

На этот мой невинный вопрос Данилович неожиданно окрысился:

- Тебя это не устраивает? Я думал, что соблюдаю приличия.

- Выучил слово и теперь употребляешь его к месту и не к месту? – Огрызнулась я в ответ. – Причём тут приличия?

- При том, дорогая моя Лина, что я предоставляю тебе выбор – открывать мне или нет, принимать меня или нет, отдаваться мне или нет.

- И что будет, если я не открою, не приму и не отдамся?

- А ты сможешь?..

Вот, вот, тогда-то и всё так долго прятавшееся самодовольство Данилович и вышло на свет. И развернулось во всей красе. Три слова. Лениво-высокомерная интонация. Взгляд полный абсолютной уверенности в себе… Не знаю, что именно послужило триггером, но во мне тут же ожили все мои страхи. Всё это уже было. Я оказалась связана, как наглядное пособие по шибари. В тот раз это была моя неземная любовь, в этот… Я не могла определить,чем именно связал меня Данилович… Фантастическим сексом? Я не так низко пала. Так чем же?.. Я его не любила и не полюблю. Иногда я его едва выносила, но всё же открывала эту злосчастную дверь…

- Представь себе. Сегодня можешь даже не утруждать себя визитом.

- Ты хочешь прийти сама? В этом дело? Я не против.

Вот это и стало последней каплей.

- Ах, ты не против?.. А я против. Мне надоело, что ты приходишь ко мне, как султан в гарем. Мне надоело, что кроме этого тебя ничего не интересует. Надоело, что ты ведешь себя со мной как с девкой…

Похоже, не только у меня в тот день сработали триггеры. Не знаю, что в моих словах задело Даниловича, но не успела я договорить, как оказалась перекинутой через подлокотник кресла, в котором сидела, и прижата к нему тяжелым мужским телом.

- Девкой? Если бы я вёл себя с тобой как с девкой, ты бы, милая моя, не вставала с кровати, даже белья не надевала, готовая в любой момент обслужить меня по полной программе, даже так, как до этого не пробовала. Может мне всё-таки стоит начать, а?

Каждое слово сопровождалось толчком его бедер в мою заднюю часть, так что к концу тирады физически Данилович был готов осуществить свои угрозы.

- Спорим, ты почти готова согласиться, не так ли?

- Нет! – Я хотела крикнуть, но получился какой-то сдавленный писк.

- Неужели? А так?..

Я не сразу поняла, что он сделал, но в какой-то момент мне стало жарко и томно, хотелось выгнуть спину и тесней прижаться к нему бедрами. Я точно знала, что в такой ситуации просто не смогла бы так реагировать! Поймав в полированной деревянной накладке на подлокотнике кресла отражение глаз Даниловича, совершенно золотых глаз, я осознала всё.

Как я вывернулась из под него я помню смутно, как и всё последующее. Глаза заливала алая муть, в висках стучала кровь. Однако это не помешало мне, как следует размахнувшись, влепить Даниловичу пощечину, потом еще одну. Он был так ошеломлён, что не пытался увернуться или блокировать мои удары. Третий я нанесла чуть сложенной в горсть ладонью и с удовольствием заметила, что расцарапала ему щеку.

- Не смей! Никогда! Принуждать! Меня так!

Я била наотмашь, уже не заботясь точностью, била куда придётся.

- Ты обещал! Ты поклялся! Скотина!

От нервного напряжения у меня покатились слезы и это меня ещё больше вывело из себя.

- Не смей! Больше! Никогда! Ко мне! Приближаться! Понял?!

Когда Данилович мне не ответил, я всё-таки заподозрила неладное. Данилович только пятился от моих ударов, но уперевшись спиной в стену, даже не пытался сопротивляться. Он молча принимал мои удары, глядя куда-то сквозь меня странно-светлыми-серыми глазами.

Я отступила, переводя дыхание, и поняла – что-то не так. Что-то очень не так… Додумать эту мысль мне не дали. В комнату ворвался Реми с перекошенным лицом.

- Что происходит?! – Проорал он.

В тот момент сарказм во мне боролся с яростью. Он требовал, чтобы я сказала что-то вроде "наш дедушка опять забыл выпить таблетки забыл свои клятвы, на крови, между прочим, клятвы", она – просто проорать что-нибудь в ответ. Победила ярость.

- У него спроси! – Прокричала я, выбегая из комнаты.

Ни минуты, ни секунды я не хотела там оставаться, ни в комнате, ни в доме, ни в стране.

Меня трясло, слезы катились по щекам, а ноги сами несли меня вниз, в гараж.

Очутившись там в первый раз, я не удержалась от "ничего себе!". Нет ничего примечательного в том, что у кого-то в гараже полно дорогих машин. Пусть лимитированных, пусть безумно дорогих. В конце концов, это только вопрос денег. А вот когда в одном отдельно взятом гараже можно наглядно проследить всю историю автомобилестроения… В гараж Даниловича можно было водить экскурсии, столько там было раритетов. По-настоящему, редких машин. Я в них не особо-то разбираюсь, могу только по внешнему виду определить примерное время создания, но и моих скудных знаний хватало, чтобы восхититься. Особенно меня поразил роскошный олдсмобиль с корпусом из красного дерева. В его салоне мы с Даниловичем даже немного поиграли в "Титаник"…

Разумеется, мне и в голову не пришло взять такую приметную машину. Очень хотелось уехать на красном спорткаре, но он запирался электронным брелоком, которого у меня, конечно, не было. Поэтому я взяла непритязательный внедорожник.

Вожу я не слишком хорошо, особенно в городе. К счастью или, наоборот, к несчастью до ближайшего города было далеко, а из логова Даниловича к цивилизации вела прекрасная, почти прямая дорога. Я отстраненно подивилась как Даниловичу удалось отгрохать такое в заповеднике, но долго думать о Даниловиче было больно, так что я сосредоточилась на дороге.

Конечно, я не питала иллюзий, что смогу доехать так до самого дома. Ехать через пол-Европы было очень сомнительным приключением. Лет десять назад можно было решиться, Европа ведь, что может произойти?... Но сейчас – это ведь Европа, произойти может все что угодно. Да и как бы я пересекла все границы без паспорта, особенно, если у меня нет пометки о въезде?.. Так что добравшись до ближайшего городка, которого мой телефон всё-таки идентифицировал, я остановила машину и задумалась.

Без помощи я вернуться не смогу. Вот только у кого её попросить?.. Дома я бы без раздумий позвонила бы Герману, но в Европе он мало, что мог сделать. Оставался только один вариант. Из-за него, кстати, мне и пришлось учить немецкий… Это был швейцарский поверенный моей тётки. То есть матери. Их явно связывали не только деловые отношения, так что когда она привезла меня в Швейцарию знакомиться, он отнёсся ко мне, как к дочери, разве что кукол не дарил, только шоколадки. Однако, после её смерти мы общались редко, в основном по финансовым вопросам. Я несколько раз глубоко вздохнула, стараясь успокоиться. Получилось плохо, но адреналина в крови все же стало поменьше. Ещё раз вздохнув, решаясь, я набрала номер.

- Guten Tag, Johann, ich brauche ihre Hilfe.

День 59

Кратко описав ситуацию, я приготовилась ждать. В том, что помощь придёт, я не сомневалась. В конце концов, от меня зависела его зарплата, кстати, немаленькая. Весь вопрос в том, кто успеет первым – помощь или погоня?.. Хотя я очень сомневалась, что погоня будет. Я весьма доходчиво объяснила Даниловичу, что больше не хочу его видеть. Мысли неизбежно провернули в сторону произошедшего. Больше всего меня занимал вопрос – что с ним случилось? Эта странная пассивность, молчание, а самое главное – серые глаза. Очень светлые. Я не спрашивала у Даниловича каков их природный цвет, но явно не такой – чуть темнее талого снега. Это было очень странно и страшно. Во мне даже шевельнулась жалость, но злость, опять поднявшая голову, расправилась с ней мгновенно. Как он мог?!! Как он мог со мной так поступить?!! Нет, я всегда знала, что Данилович не образец добродетели, что уж там – мерзавец и эгоцентричная скотина, но поступить так подло, так низко?.. Я постаралась в деталях вспомнить всё, что произошло. Слова, жесты, интонации. Вспоминать было больно, страшно и стыдно. Стыд был самым иррациональным. Чего мне стыдиться?.. Жертва в этой ситуации – я, стыдно должно быть Даниловичу. Сарказм пошутил, что стыд свой, как и совесть, Данилович проиграл в карты повитухе, что принимала роды у его матери. При мысли о матери Даниловича, память опять подкинула воспоминание о словах Даниловича и Изабеллы. Я задумалась. С катушек он слетел после моих слов о девках... А что если?.. Что заставляло его мать открывать его отцу двери? Её желание или его воля? Этого ли хотел Данилович?… Его угрозы… Как-то они не очень вязались с Даниловичем. Ему рабская покорность точно была бы не интересна. Не берусь судить, но, кажется, Даниловичу даже нравилась моя строптивость… Но дети, так или иначе, зеркалят поведение родителей… Немногие находят в себе силы понять это и прекратить, но когда у тебя полно времени, волей неволей поймёшь под каким плинтусом у тебя живут тараканы. Даже постараешься их вывести. Возможно , у тебя даже получится. Правда, видимо, не всё… Я искренне посочувствовала матери Даниловича. Посочувствовала бы и ему, но человек сам решает какой длины поводок у его тараканов.

Но вот что с глазами… Что-то вертелось в закромах памяти и просилось наружу, но вспомнить мне не дали. К внедорожнику подъехала маленькая европейская машинка, из которой мячиком выскочил кудрявый и черноглазый мужчина. На смеси английского и русского он представился, объяснил, что ему поручено отвести меня в аэропорт в Подгородице, где меня уже ждёт самолёт, который доставит меня в тёплые объятья Иоганна. Я села в его машинку и прикрыла глаза, притворяясь спящей и давая понять, что разговор поддерживать не в состоянии, и неожиданно для себя уснула. Меня разбудили в аэропорту, передали с рук на руки другому, менее кудрявому, но такому же черноглазому, мужчине, который провел меня в самолётик, казавшийся игрушкой. Я прибывала в какой-то полудрёме, так что даже не задалась вопросом, каким образом, я пусть даже на частном самолёте пересеку несколько границ без паспорта. Но заплата у Иоганна была действительно немаленькая и отработал он её до последнего раппена. Через несколько часов я уже сидела в уютной квартире с видом на один из парков Берна и рассказывала Иоганну совершенно неправдивую историю – как я оказалась в Европе без денег и документов. Иоганн слушал внимательно, кивал и охал в нужных местах и, разумеется, не верил ни одному моему слову. В конце моего повествования он совершенно невозмутимо посоветовал подправить в некоторых местах и получше отрепетировать. Потом потрепал меня по щеке и отбыл, наказав хорошенько выспаться, потому что завтра нам предстоял визит в посольство.

В посольстве к моей истории отнеслись внимательнее, несколько раз переспрашивали, задавали каверзные вопросы и тоже не очень верили. Правда, доказать, что я лгу у них так же не получилось, так что мне пообещали, что если я пройду проверку, мне выдадут новый паспорт и посодействуют возвращению на родину. От содействия я любезно отказалась, давать понять, что с этим прекрасно справлюсь сама, чему они, кажется, обрадовались и стали менее подозрительными, один даже чуть улыбнулся и велел ждать и надеяться.

Из посольства я вышла вымотанная до предела. Иоганн забрал меня и повёз меня обратно в квартиру, и уже там вытащил из меня всю историю. Почти. Некоторые подробности я, естественно, утаила. Зачем пожилому швейцарцу все эти страсти про убийства и сводящий с ума секс? Этой моей откровенности не мало способствовал вопрос, с которого начал Иоганн – "это те люди, девочка?", и так он был задан, что мне моментально стало понятно, что Иоганн в курсе милых особенностей моей генеалогии. Так что после моих откровений, я вцепилась в него бульдогом и заставила рассказать, всё что он знал. Оказалось, что знал Иоганн гораздо больше, чем я предполагала. То ли в Европе концентрация Старой крови была выше, и нет-нет да просачивались сведения, то ли тётка знала гораздо больше, чем поделилась со мной в том письме… В любом случае, Иоганн не собирался хвататься за сердце от моего рассказа, чего я, честно говоря, опасалась. Однако и ничего нового он мне не сообщил. Кроме разве того, что после моего отрицательного ответа на вопрос "ты уверена, что они не придут за тобой?", Иоганн бросил:

- Хорошо, если так, в противном случае мне бы пришлось принимать меры, а мне бы очень этого не хотелось. Я обещал Гретхен, что не буду связываться с людьми, которые …

- С какими людьми?! Вы знаете кого-то, кто…

- Не забивай голову. Гретхен когда-то давно попросила меня разузнать кое-что, в процессе поисков я нашёл контакты людей, которые… Впрочем, не важно. Тебе я их не дам. Для твоей же безопасности. Боюсь, ты можешь пострадать.

- Но…

- Никаких "но", девочка. – Тон, к каким это было сказано, не допускал возражений.

Мне пришлось смириться. Тем более здравый смысл подсказывал, что может оно и к лучшему, мало ли может "люди, которые" какой-нибудь аналог Хеллсинга, специализирующийся на Старой крови, встретив которых я действительно могу пострадать.

После этого разговор уже не клеился, так что Иоганн оставил меня в одиночестве . с одной стороны, я была ему благодарна, обсуждать мои похождения мне не хотелось, с другой – мне было страшно оставаться одной. Страх был иррациональным – объективно мне ничего не грозило извне, но вот изнутри… Стоило мне остаться одной, как на меня накатила извечная женская рефлексия – а может не стоило рубить вот так, с плеча? Может стоило поговорить с ним, объяснить?.. Может он изменил бы свое ко мне отношение?.. На это сарказм демонически расхохотался. Ну да, ради нашего светлого чувства Данилович бы стал белым и пушистым – кудрявым блондином – зайчиком, который бы отдавал бы мне всего себя, был бы нежным, но мужественным, тряпкой, но каменной стеной, был бы мачо, но во всём слушался бы меня… Я представила себе эту картину, и меня замутило. Мужчина-мечта – то ли с биполяркой, то ли с раздвоением личности. Но всё-таки, что у него было с глазами?.. Я промучилась с этой мыслью полночи и уже засыпала, когда наконец вспомнила! Нарушенные клятвы крови! Такой эффект дают нарушенные клятвы крови. Данилович клялся не принуждать меня, но не сдержал клятвы, и теперь Кровь мстила ему. Неделю, а может и больше, у Даниловича не будет никаких сил. Он будет беззащитен, рак-отшельник без раковины. В глубине души мне стало страшно за него, а на поверхности – я была рада. Это было низко, недостойно, эгоистично, но я радовалась. Одна часть этой радости приходилась на то, что им будет явно не до меня. Другая – "отольются кошке мышкины слёзки". А третья… За третью мне бы должно было быть стыдно, но не было. Третью часть радости составляло самодовольство… Данилович потерял голову настолько, что нарушил клятву… Мммм, это ли не дивно?.. Можно было бы сказать, что он в принципе голову потерял, но мне хотелось думать, что это из-за меня…

Но что же всё-таки его спровоцировало?.. Не успев как следует додумать эту мысль, я уснула.

Скинулся мне, конечно же, Данилович, и сон был, как на зло, не кошмарным… Мне снилась его нежность… Проснулась я в слезах и злая на весь свет. А что делает заплаканная и злая женщина? Идет в парикмахерскую, естественно. Не знаю, что меня больше подтолкнуло к этому решению – извечная привычка женщин менять прическу или последний фрагмент сна – воспоминание о том, как Данилович играл кончиком моей косы в первое НАШЕ утро…

Озаботив искусственный интеллект телефона поиском ближайшего салона, я пошла собираться. Хорошо всё-таки, что у меня была эта квартира в Берне… Наведывалась я сюда редко, после смерти Маргариты всего раза три, но запас вещей тут был.

Открыв дверцу шкафа с верхней одеждой, я разрыдалась… Нет, гардероб там был хотя и минимальным, но вполне приличным, плакала я потому, что оставила. Было жаль своих вещей, Миста, радости, в конце концов… Было мучительно жаль того времени, когда я была почти счастлива…

В истерику мне не дал впасть телефон, который приятным женским голосом сообщил, что в округе имеется четыре салона красоты. Повезло мне с районом, что не говори… Сдернув с вешалки первое попавшееся пальто – серенькое и очень европейское – я, подхватив телефон и пластиковую карточку, которую мне вчера заботливо оставил Иоганн побежала в ближайший салон. Там меня встретили как родную, предварительно оценив стоимость пальто и внешний вид в целом. Мысленно я в который раз поблагодарила Заю, всё-таки полированная ухоженность прибавляет женщине очков, пусть даже она и зарёванная. Меня очень вежливо проводили в комнату для ожидания, предложили чаю, обычного, зеленого или с херцгеспанном… Я с минуту не могла сообразить зачем мне чай с сердечной упряжкой, о чём и спросила совершенно невозмутимую девушку-администратора. Та вежливо объяснила, что салон у них фито, эко-натюрлих и херцгеспанн они предлагают если видят, что он необходим, ведь женщины часто приходят менять имидж в расстроенных чувствах. Сделав закономерный вывод, что это что-то успокоительное, я согласилась на сердечную упряжку, чем бы она не была. Чашку с чаем принесли через две минуты, и, вдохнув до боли знакомый – сколько же вечеров я провела в его компании?.. – аромат пустырника, я обогатила свой словарный запас еще одним забавным немецким словом. Помнится, Марго очень веселило то, что маргаритки на немецком – гусиные цветы, при том, что Маргарита некогда было одним из популярнейших имен… На глаза опять навернулись слезы, уже из-за ситуации с вырастившими меня женщинами, и я залпом выпила чай. Херцгеспанн тут и впрямь был хорош – когда через пять минут ко мне подошла администратор, я была практически Снежной королевой- очень холодной и очень спокойной.

Очень спокойно я прошла к парикмахерскому креслу и очень спокойно объяснила поджидавшему меня мастеру, представившемуся неожиданно Мишелем, что мне вот так, постучав себя по плечу. Мастер, несмотря на явную принадлежность парням-цвета-неба, ни слова не сказал против – то ли сам плотно сидел на херцгеспане, то ли нордический характер сказался. Дома я пару раз хотела подстричься, но это всегда заканчивалось стенаниями парикмахеров, что они не могут взять грех на душу и отрезать такую длинную и красоту, хотя до встречи с Заей, волосы у меня особенной красотой не блестали. Мишель же невозмутимо замотал меня пелериной и очень спокойно поинтересовался не желаю ли я пожертвовать свои волосы на благотворительность. Я с полминуты соображая какая благотворительность может потребовать волосы, потом вспомнила, что из пожертвованных волос делают парики для больных раком или страдающих алопецией. Я согласилась, Мишель проникся и даже чуть улыбнулся. Следующие полтора часа с моей головой проделывали фантастические штуки. Даже Зае было до них далеко, всё-таки профессиональная выучка это вам не ролики в интернете. Я полностью расслабилась и размякла уже на этапе расчёсывания, а уж при мытье уже лишённых длины волос стала всерьёз подумывать остаться жить тут и каждый день приходить к Мишелю мыть голову… В общем, вышла я из салона с слегка похудевшем счетом (Иоганн за голову схватится – потратить столько в парикмахерской?!), легкомысленным каре и твердой уверенностью, что Даниловичу следует катиться к чертям с его замашками.

День 60

Чтобы закрепить успех я решила пройтись по магазинам. Что лучше лечит разбитое сердце, чем неуёмное потребление?.. Результатом терапии стали несколько больших пакетов с одеждой, пара-тройка средних с аксессуарами и целая россыпь маленьких пакетиков с косметикой. Отведя таким образом душу, я вернулась в квартиру и стала сходить с ума. Оказалось, что шопинг лечит только в процессе, а результат перестает радовать сразу после распаковки. Зная, чем это для меня чревато, я волевым усилием заставила себя устроить дефиле в новой одежде. Хватило еще на пару часов. Потом я долго и вдумчиво тестировала новую косметику, стараясь приблизится к тому, что со мной творила Зая. Мой косметический кретинизм отвлек меня от мыслей о Даниловиче и зародил в моей голове мысль о том, что чего я такая красивая и почти симметрично накрашенная сижу одна и кисну.. Мысль развилась в идею – пойти куда-нибудь и проветриться. Всеми доступными способами…

Через пару часов я остервенело смывала макияж и кляла на чём свет Даниловича. Это гад всё испортил! Испортил меня! Не в том смысле, что сорвал цветок невинности и вверг меня в пучину греха, а в том, что поднял планку моего "годится" так высоко, что, скорее всего, ни одному нормальному мужчине её не преодолеть… А ведь тот парень из бара был чудо как хорош!.. Но… Того захватывающего, сумасшедшего чувства огня в крови он – как же его звали?.. – увы, не вызывал, а без него, чувства, было… Скучно! Не интересно! Не так!!!

И как мне дальше жить?.. Смириться с тем, что любые отношения будут проигрывать в сравнении?.. Можно было бы утешиться мыслями о том, что если я вдруг встречу свою настоящую любовь, то с ним-то будет все ещё лучше, но у меня уже была Любовь-на-всю-жизнь и там и в половину не было так хорошо. Да, она была не взаимной, но не с моей стороны. Я же любила, до одури, самозабвенно! И всё же не было… Да и кто даст гарантию, что следующая любовь будет взаимной?.. Оставался вариант – найти себе кого-нибудь со Старой кровью и надеяться, что с ним получится. Вот только никто не ходил по улицам со значком "Хочешь владеть миром? Спроси меня как!". Я прочитала в какой-то книге, что Кровь чувствует Кровь, но то ли это была очередная легенда, то ли моя Кровь была слишком слабой – я не чувствовала никого. Для меня что Данилович, что парнишка, который помогал конюху ощущались одинаково, Реми ничем не отличался от Альберта, а Изабелла от экономки, хотя я и видела ту всего пару раз. Так что шанс найти кого-то подходящего стремился к нулю. Не бегать же по улицам с вопросом "а вы умеете гнуть ложки силой мысли?"!

Поймав себя на этих мыслях, я разозлилась. Зачем мне, едва спасшейся от чудовищных отношений, другие? Ещё не известно во что выльются они. С таким-то тенденциями! Созависимость мне сказкой покажется, не говоря уж о других вариантах. Нет уж! Хватит этого патриархата! "Штаны в доме", "главное – чтобы мужик был хорошим", "муж – голова, жена – шея"! Не то, чтобы я разделяла идеи радикального феминизма, но, вспоминая героиню одного прекрасного фильма, "на черта они мне все сдалися?". Спасибо Даниловичу – открыл мне глаза на мою жизнь. Больше ничего тихого, мирного, аккуратного, стабильного… Нет, в разнос я пускаться не собиралась, но хватит уже жить вприглядку! Я с тоской посмотрела на новое пальто – бежевое и очень европейское – и решила на следующий день его поменять, в бутике висело такое же, только винно-красное…

Но никуда я на следующий день не пошла – проснулась с головной болью на мокрой подушке. От моей решимости не осталось ничего. Полная одновременно жалости и презрения к себе, я заказала на дом три вида мороженого и, дождавшись, уселась смотреть корейские дорамы. На немецком они были особенно хороши.

Просидев так весь день и до одури наевшись мороженого – хорошо мне хватило ума заказать низкокалорийное – я вынуждена была признать, что опять скатываюсь в то, что мои знакомые доктора обтекаемо называли "депрессией". Возвращаться в состояние безвольной тряпки мне очень не хотелось, поэтому я заставила себя одеться, накраситься и выйти. Памятуя о вчерашней неудаче, в бары я не заходила, знакомств не искала, просто гуляла по вечернему городу. В Берне я была несколько раз, но города не знала, так что это вполне можно было приравнять к экспедиции в неизведанные места, с легкой адреналиновой ноткой. Ничто так не лечит начинающуюся депрессию – по крайней мере у меня – как умеренные дозы адреналина. В незнакомых городах, а это были все города кроме родного, меня всегда охватывает чувство обособленности. Я – отдельно, город – отдельно. Это заставляет быть начеку, и в тоже время позволяет разглядеть город куда внимательнее, чем если быть в нём своей. Берн, как любой старый европейский город, располагал к долгим пешим прогулкам, особенно если над головой не висит список обязательных к посещению мест. Местные достопримечательности я посмотрела в первый свой приезд, и обновить впечатления меня не тянуло. Так что я бесцельно бродила по улицам, стараясь в прочем не слишком отдаляться от квартиры…

Старая добрая немецкая основательность сделала свое дело – вправила мне мозги и возродила тягу к приключениям. В умеренных количествах, конечно. Пальто я поменяла, но в бары больше не заходила. Так прошёл срок ожидания проверки посольства – я получила новый паспорт и настоятельную рекомендацию вернуться домой, чем я собиралась заняться в скором времени, предварительно выспросив у Иоганна всё, что он знает о "людях, которые". Надо сказать, что Иоганн явно предчувствовал это мое желание и на глаза мне не показывался, отговариваясь делами. Я не настаивала, тем более он аккуратно звонил мне со второго дня на третий и справлялся о моем самочувствии и возникших потребностях, которыее не может покрыть кредитная карта. Таких потребностей у меня не было, а самочувствие активно исправлялась под воздействием прогулок на свежем воздухе – на самом деле мне просто нравилось как легкий ветерок путается в моей новой прическе – и ударных доз херцгеспанна. Да, я вернулась в салон и поинтересовалась где они берут такое фитотерапевтическое чудо. Администратор мне любезно поведала, что если мне так оно понравилось, то они вполне могут меня им снабдить, правда, в комплекте с набором косметики и травяных чаёв, эко-натюрлих, разумеется. Про себя восхитившись такой коммерческой находчивостью в лучших традициях сетевого маркетинга и драгдилеров, я согласилась. Мне торжественно вручили аккуратную корзинку с косметикой, поразительно напоминавшую непроданный во время рождественский подарок, в которую не менее торжественно вложили бутылочку с вожделенной настойкой. Так у меня появился свой херцгеспанн и куча зелёных тюбиков со смешными названиями, из которых я опознала только солнцезащитный крем, благо на его тюбике было просто и незатейливо написано "Sonnencreme".

Пользоваться я всем этим добром не стала, мало ли какие там вещества в составе, пусть даже и абсолютно натюрлих, а то ведь поговорка про смерть немца от того, что русскому хорошо могла сработать и в обратном направлении. Так подарив весь набор натюрлиха женщине, что приходила ко мне убираться, я оставила себе только милый моему сердцу и нервам херцгеспанн. Он, к слову сказать, меня очень выручал ночью, когда в голову лезут особенно упаднические мысли. Чуть превышенная доза – я справедливо рассудила, что суровые времена требуют суровых мер – гарантировала мне спокойный сон без сновидений и сухую подушку.

Так что накануне моего отбытия в родные пенаты, я таки заставила Иоганна со мной встретиться и допила остатки чудо-снадобья, подумав, что для лучшего результата с пожилым швейцарцем надо разговаривать не только на одном языке, но и в одном темпе – очень спокойно. Зря только перевела продукт…

Иоганн юлил и изворачивался, сыпал комплиментами и уклонялся от ответов, заставляя вспомнить, что в Швейцарии живут не только немцы, но и итальянцы и французы. Будь Иоганн настоящим французом или итальянцем, мне бы скорее всего не удалось припереть его к стенке, но запас комплиментов был небесконечен, а против логики, пусть и женской, ни один немец не устоит. Стоило напомнить, что неведение – мать всех опасностей, как Иоганн поплыл и выдал мне всю имеющуюся у него информацию. Жаль, её было не так много.

Когда-то давно, когда сам он был еще ого-го, а Маргарита только-только начинала делать серьёзные деньги на бирже и искала человека, который помог бы ей их грамотно сохранить – делать она и сама научилась – она вдруг попросила его найти контакты людей, которые решают деликатные проблемы. Сначала Иоганн с негодованием отказался, думая, что она имеет в виду киллеров или что-то похожее, но после объяснений начал искать. По поводу объяснений, он уклончиво выразился "те, что делают почти невозможное", я уточнять не стала, хотя на это звание претендовала куча народа, от фокусников до ЧВК. Иоганн подошёл к поискам со всей своей немецкой основательностью. Не полагаясь на удачу, он кропотливо и методично просеивал информацию гуляющую в деловых кругах Европы. Так или иначе, все со всеми были знакомы – росли, учились, женились, рожали, учили или женили детей – Европа, по сути, большая деревня, в разговорах нет-нет да всплывали факты мало похожие на правду. То там казавшаяся невозможной сделка, то тут встреча людей, которые, ну никак не могли встретиться, то еще что-нибудь такое… Все эти случаи выглядели бы случайностями, если бы не тщательно замаскированная закономерность – всё происходило если поблизости, не рядом, о чем вы говорите, оказывался довольно узкий круг людей. Эти люди то появлялись, то исчезали, но в один момент пропали все и поговаривали, что в отдалении, не поблизости, как можно такое подумать, видели других людей…. И вот эти-то люди всегда оказывались в поле зрения, когда появлялся хоть намёк на что-то необычное, даже не невозможное, просто необычное. О них, этих людях, Иоганн Маргарите и поведал. На что она, изменившись в лице, попросила больше ничего не искать и вообще забыть об этом её поручении. Однако позже, попросила Иоганна еще об одной услуге – если с ней что-то случится, не необычное, просто что-то , позаботиться обо мне. Что Иоганн и делает и именно поэтому не скажет мне где и как найти этих людей.

Честно говоря, мне и самой не особо хотелось. Главное, что многое из письма Маргариты стало понятно. Она явно опасалась "этих людей", тем более, что необычно в её жизни было почти всё. Благо, наша с ней родина, к европейской деревне не принадлежала, и поэтому, видимо, внимания "этих людей" избежала. Я уверила Иоганна, что ничего из ряда вон творить не собираюсь, чем вызвала его одобрение, пожелание счастливого пути и спокойной ночи. После чего Иоганн ушёл, оставив меня наедине со своими мыслями. Сначала я поразмышляла о том, как, при наличии "этих" людей Данилович умудрился "не засветиться". Замок в заповеднике, в котором работает довольно много народа, трудно скрыть. Невозможно не допустить утечки… Почему они не пришли за ним?.. Во время наших… "отношений", я как-то спросила у Даниловича о Дикой охоте. Данилович довольно неохотно рассказал, что это старая традиция — раз в несколько лет люди со Старой кровью собираются тряхнуть стариной. В прямом смысле. Одеваются в исторические костюмы, садятся на лошадей и гарцуют по Европе, сминая пространство. Ничего общего с фольклором. Просто способ сбросить пар. Некоторые из участников действа ведь ещё помнят, как при виде их люди падали на колени целыми деревнями. В наше время трудно обладать сверхъестественными способностями и пускать их в ход. Как сказал Данилович — люди стали смелее. Никто при виде чудес не падает ниц, принимая их творящего за Бога или дьявола. Люди не верят, считая это всё спецэффектами, гипнозом, вспышкой болотного газа наконец. Все достают телефоны и снимают с намерением выложить в Интернет… В общем, сложно, приходится таиться...Но иногда они всё же позволяют себе такие вот выезды, но ничего такого… Я закономерно спросила "А как же я?". Данилович, поморщившись, повторил, что они просто немного… "увлеклись" и напомнил, что уже объяснял это. Ну да, объяснял, в нашу первую встречу. Только яснее от этого не стало… Я спросила какова его роль во всём этом карнавале. Данилович объяснил, что его очередь была все это возглавлять и контролировать, но он ни Один, ни король эльфов , ни Волчий пастырь чтобы во всём этом участвовать, так что он спихнул всё на Реми, и получилось, что получилось. Я бы ещё его пораспрашивала, но он Данилович меня отвлёк, и так основательно, что я вспомнила об этом только тогда. Но возникает вопрос — а только ли от людей с камерами в телефонах скрываются люди со Старой кровью?… С другой стороны, что может быть невероятнее, чем толпа людей на конях, которые перемахивают через страны, как через ручейки в лесу?.. Может ловят только тех, кто попадается?.. В любом случае, это уже не было моей проблемой. Так что я предалась совсем другим мыслям.

День 61

Мысли были в основном, чисто женские – брать тот кардиган с собой или не стоит?.. Остаться в Москве походить по магазинам или шопоголировать в родном городе?.. На самом деле, этими мыслям я, конечно старательно отгораживалась от других – о Даниловиче, о таинственных людях, которые явно что-то имели против Старой крови, о том, как я буду жить дальше?.. Все они по отдельности были неприятны, а уж вместе вызывали головную боль. Решив, за неимением чудо-настойки, что коньяк вполне себе лекарство, я махнула грамм 70 и погрузилось в сон без сновидений.

Собственно, такой была и моя дальнейшая жизнь. Нет, я не глушила коньяк стаканами. Я даже не купила еще настойки пустырника. В сущности, она мне и не была нужна. Жизнь стала как сон. Я жила, что-то делала, но словно наблюдала со стороны. Как будто всему уменьшили громкость и яркость. Нет, я радовалась чему-то, что-то меня огорчало, но… Больше всего это было похоже на лечебную диетическую еду – все вроде съедобно, но пресно и невкусно. В этом я, разумеется, винила Даниловича. Этот гад не только лишил меня удовольствия общаться с мужчинами, но и в принципе удовольствия лишил. Без него было скучно! Вот именно - скучно! Скучно обновлять гардероб, хотя консультант, которая меня обслуживала, едва ли не прыгала от радости, предвкушая комиссионные, а Иоганн, наверняка, был в ужасе, видя счета. Скучно было в СПА-салоне, в который я ходила, чтобы поддерживать заданную Заей форму. Скучно было в кинотеатрах, на выставках, даже в экстрим-турах, куда я записалась, чтобы хоть как-то развеяться. Чуть интереснее мне было в тире, куда я стала ходить, и то только потому, что я представляла Даниловича на месте мишени. Экспериментов с мужчинами я больше, к счастью, не проводила, а то это было бы полным фиаско. Может меня бы встряхнули встречи со знакомыми и, чем чёрт не шутит, с родственниками, пусть даже они ими не были, но видеть их было выше моих сил. Я только вяло следила за их жизнью в соцсетях. Там я узнала, что Жанночка таки окрутила своего олигарха местного разлива и их свадьба, с шумом и блеском, надолго стала предметом обсуждений в нашем городе. Коллеги в общем были благополучны, Виолетта Степановна хвасталась, что нашла своему Бореньке прекрасную невесту, я девушке искренне сочувствовала, пока не увидела ее фотографию. Тогда уже посочувствовала и Бореньке, и Виолетте Степановне. В девушке было что-то от Изабеллы. Не Старая кровь, конечно, хотя кто знает, а неоспоримое сознание собственной исключительности, умело прикрытое кротким и нежным видом. Возможно, я и ошибаюсь… В любом случае, это меня не слишком занимало… Так бы и катилась моя жизнь как комок пыли, если бы не мои дорогие соседи. И право слово, лучше бы они меня не "развлекали". Никому не пожелаю такого развлечения…

Я вернулась в свою квартиру и словно бы никуда не уезжала. Даже соседские старушки не заметили моего отсутствия, Что было само по себе странно, потому что всем известно, что замечают они почти всё. Но никто не одолевал меня вопросами, никто не напрашивался в гости, даже провожали меня во время моих выходов из дома как-то вяло, без огонька. Данилович и здесь явно отметился, но за это я была ему хотя бы благодарна.

И вот в одно непрекрасное утро ничего не предвещало ничего. Я как обычно вышла на кухню, сварила себе кофе, вышла с чашкой на балкон и стала наблюдать за стайкой воробьёв, которые азартно делили кусок булки. Зрелище это было до того забавным, что я не сразу заметила, как в соседнем подъезде на втором этаже на кухне медленно разгорается пламя. Дом у нас построен довольно причудливо – гармошкой. Подъезды располагаются в шахматном порядке, стены образуют как бы небольшие дворы и, во вопреки здравому смыслу, имеют окна. Что за вид из этих окон можно только представить – либо кусок чужого балкона, либо кусок двора, либо дерево. Как правило, их плотно завешивают, чтобы не огорчаться, поэтому пожар я заметила не сразу, а когда заметила… Было поздно. Не знаю, что хранил на кухне мой незадачливый сосед, но рвануло знатно. Полопались перекрытия, выбились стекла, перевернуло одну машину и завыли сигнализации других… Меня же швырнуло в кухню и неведомо как и откуда взявшийся осколок стекла распорол мне живот…

Я лежала на полу кухни, заливая все моей кровью. Старой не Старой, но красной и моей. Больно не было, наверное от шока. Но глядя как расширяется подо мной лужа крови, я понимала, что жить мне осталось недолго. Даже если скорые приедут вовремя, врачи сначала будут ждать пока пожарные закончат тушить огонь и проливать здание, потом займутся погорельцами, а уж потом сделают поквартирный обход. В любом случае, столько времени у меня нет… у меня был бы шанс, вызови я скорую, но телефон, как на зло, остался в спальне на зарядке.

Если бы я не была в этом состоянии тотальной скуки, впала бы в истерику, чем скорее всего приблизила свой конец. Не то, что в тот момент мне было скучно, "развлечений" хватало – к шуму добавились крики, плач и сирены экстренных служб. Я же оглядела лужу крови и заметила наконец выбивающийся из общей картины предмет – коробок спичек, который лежал у меня на балконе специально для отчима, когда он выходил туда покурить. Как коробок попал на кухню я не знала. Судя по тому что лежал он недалеко от моей руки, я машинально схватила коробок, когда увидела пожар – такая себе попытка контролировать огонь – и меня с ним вынесло в кухню. Размышлять над другими версиями времени не было, так что я приняла эту за рабочую.

Дрожащими от потери крови руками я подтянула коробок к себе, с третьей попытки зажгла спичку и кинула ее в кровь. Та загорелась не слишком охотно, все-таки доля Старой крови у меня ничтожно мала. Я даже подумала, что ничего не получилось, но увидела маленький синий язычок пламени, бегущий по краю лужи. Я торопливо зашептала формулу призыва. Удивительно, что только не вспоминает мозг в экстремальной ситуации… Один раз прочитанная мной словарная формула сейчас лилась с моих губ, словно я ее учила, как молитву. Хотя это в некотором роде и была молитва. Так обращаются к главе рода за помощью, и только от него зависит придет она или нет. Только он решает достоин ли тот, кто вызывает, ответа… В глазах Данилович я, конечно, достойной не была, но это был мой единственный шанс. Когда я уже была уверена, что ничего не вышло, воздух в кухне слабо замерцал и из тонкой полоски света вывалились Данилович с Реми.

- Посмотри, я же говорил, что ей нужна помощь. – Закричал Реми, падая передо мной на колени.

Данилович рывком отбросил его от меня и процедил сквозь зубы:

- Она о ней не просила.

- Я давал клятву Гип…

- Ты клялся и мне. А она нет. Но если она сейчас… Я приму ее клятву и позволю тебе помочь ей.

То как он это сказал… Речь явно шла не о Клятве входящего в род…

- Какую клятву? – Прохрипела я с пола.

На Даниловича я смотреть опасалась. Судя по голосу, он был в дикой ярости.

- Ту самую клятву.

Ах, вот какая… Захотел полного подчинения? Мало, значит, отцовских игр с матерью? Ну-ну..

- Женщина не может ее принести! – На Реми было страшно смотреть – долг врача и долг перед Даниловичем буквально раздирали его пополам.

- Может, если хочет жить.

- Я хочу. – Сил чтобы говорить оставалось все меньше.

- Тогда давай.

Данилович посмотрел на меня, и я подумала, что возможно смерть не такой уж плохой вариант.

- Ей нужно встать на колени! Она истечет кровью пока будет подниматься, не говоря уже о клятве! Николя, опомнись! Позволь хотя бы…

- Сделай так, чтобы не истекла.

Сказал, как будто свинцовых капель рассыпал.

Реми опустился передо мной на колени, приложил руку к моему животу и зашептал. И вот тут пришла боль… Кто бы мог подумать, что сращивать ткани больнее, чем истекать кровью с распоротым животом?.. Когда разрез закрылся, Данилович ещё раз свинцово брякнул:

- Довольно.

- Внутренние повреждения…

- Потом залечишь.

Реми помог мне встать на колени. Голова кружилась, но была на удивление ясной. Я прекрасно помнила ту-самую-клятву, хотя прочитала её тоже только один раз. Полное подчинение?.. И зачем я такая Даниловичу? Так сильно обиделся?..

Я вложила свои ладони в ладони Даниловича. Старая клятва - старый обряд. Клятва слетала с моих губ чеканными фразами. Старый язык - старые слова. Кровь горела всё ярче с каждым словом. Старая кровь. Моя кровь.

Когда отзвучало последнее слово и догорела последняя капля, я бессильно рухнула на пол. Реми подхватил меня и снова прижал руки к моему животу. На этот раз было почти терпимо.

- Всё. – Сказал он закончив и утёр пот со лба. Нелегкая это работа – доставать с того света.

- Пойдем.

Данилович на меня не смотрел. А зря…

Я улыбалась.

Реми послушно вскочил, я осталась лежать.

- Вставай.

Всё так же не смотрит. Я улыбнулась шире и даже не шелохнулась.

- Встань, такова моя воля.

- Нет, как нет надо мной твоей воли.

Приказ и отказ.

Вот тут Данилович на меня посмотрел. Глянул, словно рублём одарил. Точнее забил гвоздь в крышку моего гроба. Кулаком.

Глаза его полыхали золотом. Только что его золото против моего?

- "Роняющие кровь" не женщины, шовинисты вы средневековые. Клясться они действительно не могут, но это не женщины. Это раненые. Буквально роняющие кровь. Нельзя подчиниться в обмен на исцеление или жизнь. Нет тут добровольности. И клятвы тоже нет. Надо читать сноски, там все подробно описано. А теперь пошли вон оба. Из моего дома и из моей жизни. Видеть вас больше не желаю. Такова моя воля.

Тоже древняя формула. С этими словами носители Старой крови вершили великие деяния. И сжигали свою Кровь.

Данилович смотрел на меня с нескрываемым удивлением, граничащим с ужасом. Реми что-то пытался говорить. Но в моих ушах шумела моя кровь, не давая ничего услышать. А потом мне стало так больно, что я уже ничего не видела, не слышала, не чувствовала, кроме всё поглощающей боли.

Вы когда-нибудь воплощали своё самое заветное желание? Заметьте, я говорю не "я вас сбывалось желание", а "воплощали". Не задумывались, что в слове "воплощать" делает "плоть"? Да вы можете сказать, что это потому, что "делать зримым", "существующим" и тому подобное… Но истинный смысл слов "воплощать желание" именно в вашей плоти. И крови. Если она у вас Старая, разумеется. Потому что когда воплощаешь желание, отдаёшь свою кровь, и плоть, потому что они неразделимы. Каждая клетка плоти, которую питает кровь, каждая капля крови. Все циты, из которых состоит ваша кровь, всё идет в дело. Всё летит в топку вашего желания. Старая кровь, несущая силу, горит. И воплощая желание она горит в вас. А это очень больно. По шкале боли от одного до десяти, эта боль за границами шкалы. Эта боль за границами разума. Это боль не части, но целого. Эта боль невыносима, это боль смертельна. Эта боль сама смерть.

День последний

Я бы и умерла, но спасатели всё же пошли по квартирам. И моя дверь оказалась открыта. Найдя меня без сознания, но без единой царапины, без единой капли крови вокруг меня, они решили, что я просто ударилась головой и потеряла сознание. Меня отвезли в больницу, привели в чувство, а когда поняли, что я не совсем в себе, вызвали психиатра. Меня почти поместили в дурдом, когда вмешался Герман. Он всё это время приглядывал за мной, по его выражению. Понимая, что после всего сказанного и несказанного, я вряд ли пока захочу с нимобщаться, он всё равно был в курсе моей жизни. Ведь его просила об этом моя мать.

Да, я называю Маргариту матерью, потому что поняла насколько это мелочно – отказывать ей в этом.

В любом случае, Герман обо мне позаботился и я попала к вам, доктор. Вот такая моя история. Вы мне верите?

Разговор этот происходил в комнате с хорошим ремонтом и интерьером в персиковых тонах. Она ничем не была похожа на палату больницы, но тем не менее ею являлась. Хотя больница была необычная. Пусть она официально и специализировалась на душевных болезнях, но мало кто из ее пациентов был по-настоящему душевно болен. Здесь пребывали уставшие от жизни представители богемы, скрывающиеся от всего и вся – жён, кредиторов, любовниц, внебрачных детей – бизнесмены, мажоры обоих полов, которых любящие родители отправили "почиститься" и прочая интересная публика, был даже один священник с кризисом веры.

Разговор вёлся между тёмноволосой девушкой, сидящей на кровати, и невысоким полноватым мужчиной на стуле рядом с кроватью. После долгой паузы, последующей после вопроса девушки, мужчина ответил:

- Согласитесь, в это трудно поверить.

- Да, больше похоже на бред, но это действительно так и было.

- Что ж, допустим. Допустим это так и было. В конце концов, я здесь, чтобы помочь вам.

- Вы мне очень помогаете.

- То есть, вы осознаете, что эта история…

- Эта история похожа на бред, но тем не менее это правда. Хотя я это уже говорила.

- Это очень хорошо, что вы осознаёте, что вы говорили. Но всё же…Вот допустим этот ваш Данилович действительно существует. Как вы думаете почему именно он так повлиял на вас? – Доктор потел, бледнел и все никак не мог найти хоть какой-нибудь способ объяснить девушке всю абсурдность ее истории.

- Такой уж он человек, – с улыбкой ответила она.

- Но вот как вы к нему относитесь?

- Сейчас? Сейчас я по нему скучаю.

- Скучаете? По нему?

- Ну, или без него. Некоторые говорят даже "за ним", но, как по мне, это верх безграмотности.

- Вы скучаете по человеку, который, по вашим словам, спокойно смотрел как вы умираете?!

- Не спокойно. Я же говорила, у него были золотые глаза. Это только потом до меня дошло, что с такой кровопотерей счет идет на минуты, какие уж тут клятвы? Он хотел, чтобы я жила, и я выжила.

- То есть, вы хотите сказать?..

- Да, он спас мне жизнь. Что, конечно, не отменяет того факта, что он хотел сделать из меня послушную безвольную куклу. Хотя, если подумать, он просто не знает как можно по-другому.

- И по такому человеку вы скучаете? Еще скажите, что хотели бы его видеть!

Доктор возмутился не на шутку. На самом деле он не был доктором. Он закончил очень модный институт, выпускающий все модные специальности и не дающий ровным счетом ничего, кроме красивого диплома, международного образца, разумеется. Доктор работал в этом модном центре, потому что владелец был зятем его двоюродной тётушки, и мальчика "пристроили". Работа была непыльная – знай ходи по "пациентам", выслушивай их нытьё и советуй побольше отдыхать, мыслить позитивно и любить себя. До того как он вошёл в "палату" этой девушки, подобных "рекомендаций" было достаточно, но с ней… Она не ныла, не объявляла весь мир своим врагом, не жаловалась на происки конкурентов, не винила во всем родителей, не хотела "проработать" детские травмы, не сомневалась какого она пола, в общем, не делала ничего из того, что делают его "пациенты". На его "рекомендации" она только посмеивалась, и спрашивала помогают ли они ему самому? Они и помогали, пока она на его очередной вопрос "какая у вас история?" – вопрос, который он задавал всем "пациентам", потому что вопрос "на что жалуетесь?" был не модным и не позитивным – не ответила:

- История? Моя история? Вы все равно не поверите.

Он клятвенно заверил, что поверит, и… Он приходил к ней почти каждый день и она рассказывала. Сначала он ей действительно не верил, потом верил, потом опять не верил… Он запутался. Ему даже казалось, что он влюбился, если бы он верил в любовь – он считал, что все это гормоны, привычка и социальные обязанности. История захватила его полностью, она даже снилась ему. Особенно некоторые ее части, о которых девушка рассказывала без стеснения, но так, что грязными они не были. Сначала он видел их как бы со стороны, а потом… В прочем, как он слышал, это противоречит какой-то там этике, так что об этих снах он предпочитал не думать. И вот теперь эта девушка, девушка, которая… с которой… заявляет, что "скучает"?! По этому кошмарному типу, по этому токсичному самцу, абьюзеру… Тем более выдуманному! Вот что у женщин в голове, а?!

Поток его внутреннего возмущения прервал ответ девушки.

- Да, пожалуй, хочу.

- Что?!! Вы хотите…

Тот поток уже внешнего возмущения прервался появлением на стене узкой светящейся полосы. Полоса начала расти и расширяться. "Доктор" упал со стула, девушка была совершенно спокойна.

Из полосы вышел мужчина. Довольно высокий, с темными кудрявыми волосами до плеч, светлыми глазами, красивым, но злым лицом. Мужчина огляделся, увидел девушку и лицо его неуловимо смягчилось. Он подошёл к кровати, подал девушке руки и она впорхнула – по-другому и не скажешь – в его объятья.

- Я смотрю, ты тоже бахнул себе карешку? – Вместо приветствия сказала она и оттянула одну прядь. – Депрессия? – Отпустила прядь, и та опять свернулась волнами и кольцами.

- Это их естественное состояние, мне было не до парикмахеров. И у меня не бывает депрессий. – Ответил мужчина низковатым, глубоким голосом.

"Доктор", кстати, дорого бы дал за такой голос, его собственный был высоковат и совсем не представителен.

- Для них ты слишком самоуверен. Почему ты так долго?

- Почему ты́ так долго? Я устал ждать и почти перестал надеяться.

- Я?

- Ты! Ты не хотела меня видеть. Только сегодня изъявила желание.

- С каких пор тебя волнуют чужие желания?

- С тех самых, с которых ты показала мне, что мои желания не имеют значения.

- Ой ли! Можно подумать, ты проникся… Ты проникся! Поверить не могу! Кстати, как ты узнал, что я хочу тебя видеть?

- Я не минуты не переставал пытаться…

- Ой. – Девушка была явно смущена. – Всё это время?

- Всё это чёртово время!

Девушка покаянно улыбнулась, погладила мужчину по щеке и начала говорить:

- Прос…-

Мужчина закрыл ей рот поцелуем.

- Пойдешь со мной? – Спросил он, когда они оторвались друг от друга.

- Куда угодно, но…

- Что "но"? – Недовольно спросил мужчина.

- Я выжгла Кровь, я больше не гожусь…

- Что?!! А какого чёрта я, по-твоему, не мог к тебе пробиться?!

- Я тогда так захотела, но потом…

- И потом. Не хотела. А сейчас… Ты думаешь, легко идти без маяка, без крови, без вызова? Если бы ты не захотела…

- Но я выжгла кровь! Я читала…

- Читала! Это даже не в сносках было, а прямым текстом – "всей кровью, всей волей"! Воли у тебя предостаточно было, а вот крови… Реми говорил ты около литра потеряла, меньше половины, но всё равно много… Так что "всей крови" у тебя не получилось.

- Так ты только по этому пришёл?!

Девушка попыталась отпрянуть, но мужчина был начеку и не позволил.

- Я пришёл потому, что с ума без тебя схожу. Я спать нормально не могу. Готов убить любого, кто ко мне подойдёт. Реми ушёл к этой твой подружке с ребёнком, сказал, что лучше состарится и умрет, чем будет жить под одной крышей со мной. Альберт собрался увольняться. Альберт! А он в таких местах служил, что… Если бы я знал, что так будет, я бы ту Охоту порвал бы на куски!

- Ох, бедняжечка! Кто ж тебе виноват?

- Полгода назад, я бы сказал, что ты. Но кое-кто заставил меня пересмотреть некоторые мои взгляды на жизнь. Прости. За то, что не отдавал тебе должного. За то, что пытался подавить тебя. За то, что недостаточно тебя ценил…

- Я сейчас расплачусь. Ты действительно просишь прощения? – В голосе девушки было столько сарказма, что хоть бери да продавай.

- А на что это похоже?!

- На то, что ты говоришь мне то, что я хочу услышать в расчёте на то, что я сделаю то, чего ты хочешь.

Мужчина глубоко вздохнул.

- Ладно. Твои условия?

- Объясни - что это всё было?

- Что "всё"?

- То, из-за чего я сбежала, и то, что было в моей квартире. Зачем тебе моя клятва?

Мужчина вздохнул. Было видно, как ему физически трудно продолжать этот разговор.

- Я испугался.

- Испугался?!

- Да, испугался. Я тоже боюсь. Иногда. Мне показалось, что я теряю тебя...

- В другого способа не было?!

- Я не знаю другого способа! У меня есть только пример моих родителей, а там...

- Всё сложно. Я поняла. Но в следующий раз, когда тебе что-то покажется относительно меня, просто скажи мне об этом. Ладно?

- Скажу. Это всё?

- И прежде, чем повести себя как мудак подумай что ты теряешь, ладно?

- И всё?!

- Ты сначала это выполни, а там посмотрим.

- Так ты пойдёшь со мной?

- Я же сказала "куда угодно".

- После всего?.. - В этой короткой фразе было больше просьбы о прощении, чем во всей предыдущей речи.

- Ты же извинился…

- Лина!

- Ладно-ладно. Это взаимовыгодное сотрудничество – ты делаешь мою жизнь ярче, я твою – спокойнее. Мне было скучно без тебя. Но я всегда смогу уйти, если ты станешь совсем уж невыносимым мудаком.

Мужчина перевёл взгляд на "доктора".

- Мы сейчас уйдём, а ты сделаешь всё, чтобы даже упоминания о ней, – кивок на девушку, – не было, понятно? Не знаю о чём вы тут беседовали, но если ты хоть слово кому-то об этом скажешь, я найду тебя и убью, понял?

"Доктор" мелко закивал. Он из последних сил сдерживался, чтобы не закричать.

- Не пугай его, он бесполезный, но безобидный.

- Он тебя хочет, этого достаточно для смерти.

- Да с чего ты взял? Прекрати, отголосок феодального строя.

- По глазам его вижу. Считаешь, что я веду себя как средневековый феодал? Сама напросилась!

Мужчина взвалил девушку на плечо и на мгновение замер, словно ожидая её реакции. Девушка только засмеялась.

Мужчина выразительно посмотрел на "доктора" и пошёл к стене, из которой вышел.

- У меня тоже есть условие. – Сказал мужчина пока шёл.

- Какое?

- Ты начнёшь называть меня по имени.

Мужчина провёл рукой по едва видной сверкающей полосе. Та стала ярче.

- "Николай" слишком длинно.

- Николя?

- Не многим короче. "Нико" я не назову тебя никогда, "Коля", кстати, тоже.

Полоса стала шире. Мужчина с девушкой на плече шагнул в неё, обернуля, напоследок глянув на "доктора" так, что у того затряслись руки. Девушка улыбнулась и развела руками, мол "Вы же видите, какой он".

- Ник?

Они почти скрылись в полосе и до "доктора" донеслось полное смеха и радости:

- Возможно.

Оглавление

День 1

День 2

День 3

День 4

День 5

День 6

День 7

День 8

День 9

День 10

День 11

День 12

День 13

День 14

День 15

День 16

День 17

День 18

День 19

День 20

День 21

День 22

День 23

День 24

День 25

День 26

День 27

День 28

День 29

День 30

День 31

День 32

День 33

День 34

День 35

День 36

День 37

День 38

День 39

День 40

День 41

День 42

День 43

День 44

День 45

День 46

День 47

День 48

День 49

День 50

День 51

День 52

День 53

День 54

День 55

День 56

День 57

День 58

День 59

День 60

День 61

День последний