Коди. Небраска [Миа Пустовит] (fb2) читать онлайн

Миа Пустовит Коди. Небраска

Глава 1.

Сидящая в потрепанном форде серии-ф молоденькая девушка по имени Катрин, которой едва ли исполнился двадцать один год, устав от однообразного пейзажа за стеклом, посмотрела на водителя, а по совместительству еще и ее мужа, Раста. Ей нравилось видеть его за рулем, его загорелые сильные руки, уверенно держащие руль, внушали ей, что под его управлением их совместная жизнь всегда будет держать верный курс. Из радио доносилась монотонная сводка погоды, и она выключила его, изящно потянувшись, чуть оголив плечо, и тут же поправив обратно светлую ткань старомодной блузки в мелкий цветочек.

Раст грубовато потрепал ее по плечу, снова сминая ткань. На его лице возникла блуждающая улыбочка, которая и очаровала невинную Катрин в день их первого знакомства. Эта улыбочка доказывала ее жестокой опекающей матери, что ее дочь могут любить мужчины, да еще как! Правда, материнский голос, засевший в голове, отвечал на это, что, конечно, внимание мужчин можно легко получить, только ноги раздвигай. Катрин же в ответ лишь хмурила высокий красивый лобик, и на глаза ее поневоле наворачивались слезы былых обид, и тогда она начинала нервно теребить светлые пряди волос у лица.

Она снова нежно посмотрела на мужа, с ее губ почти сорвались слова, за которые он полюбил ее моментально. Сказанные невинным шепотом, они заставляли кровь от головы отхлынуть в другое место. Да, Катрин хороша, и он увезет ее как можно дальше от дома, выполняя ее просьбу.

– Как думаешь, дорогой, город Абердин испытывает недостаток в приходских учительницах?

– В таких симпатяшках, как ты – точно!

Они проезжали мимо высушенных солнцем бескрайних полей, на их бесплодной пустоши настоящими оазисами выделялись исполинские круги яркой сочной зелени. Это были фермерские поля, орошаемые установками и удобренные разрешенными пестицидами, они поставляли свежую кукурузу, пшеницу и картофель в остальные штаты. Правда, на этом участке дороги таких кругов не было, везде только ветер и пыль.

– Ой, смотри, там закусочная! – Катрин даже пискнула от радости.

– И заправка, нам надо заправиться, – Раст тоже не сдержал радости от предвкушаемой передышки. Они ехали без остановки почти сутки, и его спина, пострадавшая в уличной драке с одним мексиканцем, давала о себе знать.

Они свернули с асфальта трассы на грунтовую дорогу, и первой их встретила водонапорная башня, на которой было написано имя города крупными, когда-то синими, а теперь бледно-голубыми буквами: КОДИ.

За башней дорога повернула, открыв улицу, по всей видимости, являющуюся главной и, кажется, единственной. Вдоль нее, словно дети, опоздавшие на школьный парад, стояли нарядные здания, с первого же взгляда будто говорящие: “Мы так одиноки”. Несмотря на яркое солнце, заливающее широкую праздничную улицу, Катрин поежилась. Все здания казались пустыми, многие окна были заколочены. И хоть сделано было все аккуратно и с любовью, вид этот навевал недобрые чувства. Желая поскорее стряхнуть вдруг захватившую ее сердце тоску, она неловко хихикнула и указала на вывеску, желая отвлечься разговором:

– Смотри, Раст, здесь все названия имеют в себе название города! “Коди Хаскер Паб”, там мы сможем перекусить, а вот там вывеска “Коди. Поставка товаров первой необходимости”, так странно…

– Как будто город принадлежит одному человеку, да? – поддержал ее мысли Раст.

– Да! И при этом, кажется, что здесь никого нет…

– Зря заехали, сейчас развернусь! Столько расплодилось этих пустых городков, жуть, все едут в города побольше…

Раст сплюнул в окно и поддал газу, стремясь покинуть город, от которого у него по спине ползали липкие мурашки, а ведь его непросто напугать! Да он и не испуган, просто… мало ли, какие идиоты могут жить в таком месте?

По улице, наперерез машине пробежал ребенок, одетый в джинсовый комбинезон. Он остановился на пороге бара, махнув рукой, привлекая внимание пассажиров автомобиля. Его хрупкая фигурка и тонкое лицо, обрамленное густыми кудряшками, мгновенно приковывали внимание.

– Раст, посмотри, вдруг это потерявшийся ребенок? – Катрин схватила его за рукав. Детей у них еще не было, но Катрин не собиралась слишком долго работать учительницей, она мечтала о белом домике с низеньким забором и, конечно же, милом малыше, который скрепит их брак. Она надеялась, что у них родится мальчик, похожий на Раста.

– Ага, а может это маньяк, и нас поджидает его дружок за углом? Ты что, фильмы ужасов не смотрела? – Раст говорил серьезно, но под конец предложения его пробрал смех, уж очень забавно выглядел парнишка.

Машина остановилась, не начав разворот, окно открылось, и из него донесся мелодичный голос девушки, ее белые волнистые волосы сразу подхватил ветер. Она подозвала к себе ребенка взмахами рукой, кольцо на пальце так и сияло в солнечном свете. Когда тот подошел, она поняла, что он намного старше, чем ей показалось сначала, она дала бы ему лет 18-20, а, может быть, и больше, но из-за хрупкого телосложения и фасона одежды он казался маленьким.

Он подошел, все еще держа ладонь надо лбом наподобие козырька от солнца. От пристального взгляда его синих глаз не укрылась ни одна деталь в облике заезжих гостей, казалось, он смотрит насквозь. Эти глаза приковали внимание Катрин, она пыталась вспомнить, где видела подобный оттенок.

Одна лямка его комбинезона спадала с плеча, и он поправил ее неуловимо очаровательным движением. Она проделывала это же самое движение несколько минут назад, и сейчас увидела его, как в отражении. На ногах у него были грубоватые кожаные ботинки, все истертые от долгой носки, но выглядящие удобными.

– Послушай, малыш, здесь можно перекусить?

Не успел он ответить на вопрос Катрин, как дверь паба открылась, и оттуда вышел мужчина, по которому сразу было понятно, что это коренной житель сельских жарких равнин. Его красноватое веснушчатое лицо обветрилось от долгого пребывания на солнце, а закатанные рукава чистой, но старой клетчатой рубахи обнажали сильные руки, такие могли управлять и трактором, и лошадью, а в баре с одинаковым грубоватым изяществом держали пивную кружку и отвешивали удары кулаками.

На его голове была фирменная кепка заведения, и он приоткрыл дверь в паб, показывая, что внутри уютный свет, столики и работает телевизор. И, конечно, холодильник, полный напитков. Перед последним пассажиры форда серии-ф не смогли устоять, и, переглянувшись, вышли из машины.

– Сэр, так вы работаете? А мы уж думали, что здесь все закрыто! – Катрин была рада размять не только спину, но и язык. Чего уж скрывать, Раст легок на разговор только в том случае, если уговаривает ее снять лифчик.

– Меня зовут Джей. Наш городок маленький и тихий, некоторые даже полагают, что он заброшен, но он не всегда был таким, если мисс желает, она может увидеть город Коди в период расцвета на фотографиях в пабе.

– Миссис, – Катрин кокетливо поправила волосы, показывая колечко с дешевым камушком.

– Поздравляю. Для молодых пар у нас бесплатный напиток, если закажете парное блюдо. В такую жару хочется выпить холодного лимонада, а?

Уже сидя за столиком в пабе, Катрин с удивлением заметила, что мальчик в джинсовом комбинезоне непринужденно сидит на барной стойке, болтая ногами, постукивая по деревянной обшивке ботинками. Девушка указала на него пальцем и спросила подошедшего Джея, принесшего им меню:

– Кто этот мальчик? Если бы не он, мы бы уехали из города, он так удачно попался нам на дороге…

Хозяин паба цокнул на него, словно давая команду строптивой лошадке. Моментально спустившись с барной стойки, он подошел к ним, слегка опустив голову. Его чуть вьющиеся волосы были разной длины, словно он недавно постриг себя сам в комнате без зеркала. На щеке у него белел тонкий неровный шрамик. Встав рядом, но сохраняя дистанцию от гостей и чуть прижимаясь к Джею, он все еще не поднимал глаз, ожидая, что скажет о нем старший.

– Это мой сводный брат, он сирота с рождения, можно сказать, “сын города”, зовут его Коди. Ему почти 21 год. Он малость отстал в развитии, но сердце у него доброе, он умный парень, школу закончил с отличными отметками, только считает плохо, но это сейчас не так важно. Коди помогает мне во всем, да?

Коди утвердительно закивал головой, наконец, поднял глаза, на секунду в них проскользнула горькая обида, но гости отвлеклись на телевизор, и этого никто не заметил.

Катрин снова повернулась к ним и, качая головой, вытянула губы трубочкой, молчаливо посочувствовав Джею.

Пока гости ели, Коди слонялся вокруг, и только цоканье Джея заставило его сесть, но он продолжал наблюдать за молодой парой, положив голову на сложенные лодочкой ладони.

– Куда вы едете? – тихо спросил он.

– В Абердин. Бывал там, парень? – Раст ответил, прихлебывая колу.

Коди ответил ровным безжизненным голосом – “нет”, его голос утонул в шуме рекламы.

На стенах паба висели фотографии города, запечатленного в разные годы. Кое-где были и фото посетителей, на некоторых можно было заметить ребенка, одетого в джинсовый комбинезон. Коди, проследив за взглядом Катрин, утвердительно покачал головой, будто говоря “да, это я”.

Предвосхищая ее вопрос, он спросил, держась болезненно учтиво, и голос его звенел:

– Хотите сделать снимок? Один останется нам, один вам, всего 50 центов, миссис Катрин. Ну же, соглашайтесь!

Повернувшись к Расту, она убедилась, что он одобряет ее затею, и только после этого подошла к пареньку. Аккуратно приблизившись и сложив руки в милом, давно отрепетированном приветствии, она приготовилась к фото. Коди встал рядом, а Джей нажал на спуск. Яркая вспышка полароида ослепила ее, и она рассмеялась. В мерцании, оставшемся в глазах после вспышки, она увидела Коди, протягивающего ей моментальный снимок.

– Какая я здесь красивая! – невольно воскликнув, она тут же залилась краской смущения.

– И правда, теперь это мой любимый снимок, повешу его в машине, – Раст уже перехватил карточку, любуясь, словно увидел жену впервые.

Довольные, они попрощались, в обнимку выходя из бара. Выезжая с главной улицы, Катрин обернулась, из окна машины наблюдая, как Джей и Коди стоят на пороге паба, маленькая фигурка и большая фигура, провожая их, пока они не скрылись из виду. В дорожной пыли их едва было видно, кажется, они махали руками.

– Джей, не называй меня умственно отсталым! Еще раз так скажешь и…

– Что? Что ты сделаешь? Пожалуешься мамочке? Давай, иди, ищи-свищи ее, даже на кладбище не найдешь! – на секунду замолчав, Джей перевел тему, пожевав обветренными губами. – Зато посмотри, как она сразу к нам подобрела, такая невинная, аж зубы скрипят. А пуговицы-то на блузке чуть не лопнули, когда фото увидела. Ну, ты чего замолчал?

Коди ронял слезы в пыль.

– Да ладно тебе, парень. Я ж никого не обидел, просто выражаюсь так… Иди, поешь лучше, там эта миссис не доела картошку, все тебе.

– Я поем, а потом побегу.

– Беги, беги, малыш.

* * *

Они уже проехали половину пути и приближались к городу Мерриман, когда Катрин, погруженная в свои мысли, вдруг сказала серьезным потусторонним голосом:

– Как глаза новорожденных котят.

– Что, дорогая? – переспросил ее Раст, чуть не засыпая за рулем. Эта чертова жара сводила его с ума, он несколько раз хлопал себя по шее и щекам, чтобы взбодриться.

– Глаза малыша Коди, они мраморные, как глаза слепых новорожденных котят. Мама топила их в моей детской жестяной ванночке, окропляя святой водой.

– Боже, ненавижу твою мать.

– И я тоже, Расти. Осторожно, не сверни в кювет, здесь неровная дорога.

Глава 2.

Под жарким полуденным солнцем через пустой город светлой стрелой летит хрупкий смелый бегун. Его шаг певуч и размашист, в каждом движении чувствуется мелодия. Темно-синие глаза прищурены, но, кажется, что он не смотрит по сторонам, а бежит, ориентируясь исключительно на карту в голове. Он знает каждый сантиметр этого города. Звук его подошв тонет в мягкой пыли грунтовой дороги – здесь давно не было дождя. Горячий ветер приносит с собой терпкий и сладкий запах бескрайних сухих степей, которыми окружен город. Этот воздух хранит воспоминания, но Коди выбирает только хорошие.

По плавной широкой дуге он выбегает с главной улицы и сворачивает на Вашингтон стрит. Здесь, перечисляя номера домов и фамилии бывших жильцов, он пробегает уже чуть медленней, любуясь хорошо сохранившимися домами, словно выставленными на продажу, ждущими гостей.

– 12, Клиффард Нотебум, лавка запчастей, передавай привет малышке Сью!

– 13, Ивонна Кад, как твои косточки, не болят в такую жару?

– 14, школа. А школа закрыта, закрыта навсегда!

Раскинув руки в приступе радости, он ускоряется, не давая воспоминаниям затопить и перегрузить мозг. Когда он бежит – он свободен.

Коди всегда был необычным ребенком. Еще с детства он мог с закрытыми глазами сказать, кто что делает, кто где живет или жил, а порой даже и назвать номер участка на местном кладбище. На карте в его голове город выглядит немного иначе, но он никому не говорил об этом. Кроме феноменальной памяти, он ничем не выделялся на фоне других детей, а вот остальные его способности были сильно ниже средних. Все в городе его жалели, но еще больше жалели тетю Марту, которая приютила его, уж очень много с ним было хлопот.

Он ни по кому не скучает, но порой подолгу сидит в пустых покинутых жилищах тех, кто сумел увидеть в нем нечто большее, чем отсталого приемыша тети Марты. В беззвучном мире танцующих пылинок он сидит, чуть сгорбившись, за пустым кухонным столом или на диване, обтянутом пленкой или просто заброшенном тканью. Глаза его не следят ни за чем, поза расслаблена, но достаточно культурна, словно в чистенькую стерильную гостиную вот-вот войдут владельцы.

Он помнит всё неважное, любые мелочи: как пахла красавица Люси Келлер из 9 класса, когда она выходила со спортивной площадки, или как уложила волосы “на мужской манер” продавщица в лавке скобяных изделий, что продавали на углу Черри стрит и Четвертой стрит на последний в этом городе праздник 4 июля, или вот еще – как Джо Эберли обманом вывез его за город и, сняв с него ботинки, бросил холодной зимой 2008 (земля тогда уже промерзла и Коди стер подошвы ступней так сильно, что не вставал несколько недель).

Он помнит все, кроме своего появления здесь.

Ему казалось, что он уже родился пятилетним ребенком в джинсовом комбинезоне с карманами, набитыми золотом. Поначалу его появление вызвало небывалый резонанс, ни дня не проходило, чтобы его тетю Марту не спрашивали соседи, а особенно соседки, о ее подопечном. Слухи о нем ходили самые разные, от наивных до кровожадных, но вскоре все привыкли и безмолвно согласились считать его общим сыном. В конце концов, они же его и назвали Коди.

Куда бы ни направлялся Коди – он бежал. Бег был его вторым именем.

“Бежать – значит побеждать”, повторял он слоган с коробки кроссовок, сам он носил старые ботинки – ему так и не купили ту заветную пару, а сам он не умел, да и купить их ему было не на что.

Раньше, в особо жаркие летние дни, передние и задние двери домов держали открытыми, чтобы получать хоть легкий сквозняк, и тогда, играя, он проходил через десятки жилищ, словно иголка с ниткой. У него даже была такая игра – сколько домов и маршрутов он сможет “зашить”.

Дома менялись, и вместе с ними менялись ароматы: отголоски приготовленной пищи, застарелый запах табака на аромат цветочного освежителя или немного старческий у миссис Катц. Слова приветствия висели в воздухе, он мог потрогать их руками, кресла-качалки поскрипывали, москитные сетки, амулеты от злых духов, обрывки разговоров складывались в причудливый орнамент линии жизни, фразы из умолкших телевизоров, радио. Все отличалось и все было одинаковым. Коди прошивал пространство десятков жизней, оставаясь сторонним наблюдателем, любопытным и одиноким. Просто маленький бегун на полуденном солнцепеке.

Доходило до того, что в собственный дом он приходил поздно вечером, а наутро, забирая почту, тетя Марта слушала шутки соседей о том, что только святой дух и хранит этого ребенка. “Это же надо, пройти в дом ханжи Дрю, он ведь мог и пристрелить его, приняв за грабителя”, – причитали женщины, а мужчины только смеялись. Любой, кто видел его, мог сказать: “Коди у нас простоват, но никогда плохого не сделает, а обидеть его – всё равно, что подстрелить пересмешника”.

Так говорило большинство, но были и несогласные, как ханжа Дрю. Он собирал своих друзей, таких же бесцветных ворчливых стариков, на веранде своего дома, и они до ночи курили там свои трубки, шелестя проклятья.

Коди отмахнулся от воспоминаний и прибавил скорость, его ноги так и мелькали в пыли. Он свернул на Четвертую улицу, она оканчивалась петлей, а посередине был заросший травой старый сухой фонтан, и три дома кружились на его орбите. Тишину города нарушили звонкие крики:

– ВСЕ ЕЩЕ ЗДЕСЬ! Я ВСЕ ЕЩЕ ЗДЕЕСЬ!!! А ТЫ – НЕТ! А ТЫ – НЕТ, И ТЫ – НЕТ!

Корча дикие гримасы и тыкая в три дома поочередно, он грациозно пробежал дорожную петлю, на ходу кривляясь и подпрыгивая перед заброшенными, но все еще удивительно красивыми двухэтажными особняками. Возле них вязы разрослись так сильно, что почти скрывали подходы к крыльцу и веранде. На чердаке одного из домов вздохнула от ветра и колыхнулась ажурная вязаная занавеска – грустный призрак давно забытых дней. В пыльных бассейнах на задних дворах шуршала, переговариваясь, прошлогодняя листва.

– Снова старые разговоры – сколько можно?! – Коди зажал уши и, горбясь, продолжил бежать, опасливо защищаясь от давно умерших воспоминаний. Он бежал еще какое-то время, оглядываясь и подпрыгивая, хлопая в ладоши, ботинки его ударялись о неровную в той части города старую асфальтовую дорогу.

Тук-тук-тук, мерно и бесстрастно, как ход старых часов.

Четвертая улица менялась на Пятую, чем дальше от Центральной улицы, тем меньше становилось домов. Город таял на глазах, от зданий оставались только памятная табличка и фундамент, своим бессмысленным геометрическим символом бередящий воспоминания только у одного человека. Даже Джей, еще не старый, начал забывать своих соседей и друзей, живших с ним бок о бок до самого конца.

– Почему мы не уезжаем, Джей?

В один из промозглых осенних вечеров Коди и Джей рубили дрова для печурки, заодно стараясь согреться, но тщетно: пальцы у них так и посинели, а тети Марты уже не было в живых, чтобы напомнить мужчинам надеть перчатки.

Резко опустив топор на толстое полено, Джей ловко расколол его и, подбоченясь, ответил с видимым удовольствием, ему никогда не надоедало отвечать на этот вопрос:

– Видишь ли, малыш, – ему нравилось так называть Коди, – если на определенной земле жило больше девяти поколений и в итоге не осталось никого, кроме них, то земля, после символических торгов, отходит представителю этой династии. А мы жили здесь в те времена, когда еще в прериях бегали бизоны. У меня каждый предок на стене в рамочке висит, уж поверь мне, этот город мой, и у меня большие планы на него, осталось подождать немного, и дело закрутится! Дело закрутится!

Как и всегда, интонация у Джея росла от заговорщической до самовлюбленной, и на фразе “дело закрутится” он начинал хохотать и вытирать покрасневший от холода нос, пока его не прерывал собственный кашель. Коди слышал эту байку не одну сотню раз, но продолжал спрашивать, просто чтобы послушать, как Джей смеется. Отношения у них остались неизменны с тех пор, как тетя Марта привела испуганного малыша в дом, сказав: “Джей, мы с тобой – грешники, но этот ребенок – ангел, он послан нам судьбой, Джей. У него все карманы набиты золотом. Я люблю его, он теперь наше золотце!”.

Джей любил золото, как его любит золотоискатель, а к детям относился равнодушно, лишь бы под ногами не болтались. Но пока Марта была жива, он никогда не поднимал руку на приемного братца, хрупкому сложению которого порой завидовали девочки, выросшие в степях крупными и крепкими, подобно их матерям и отцам.

Возвращаясь к дому по Небраска стрит, Коди заглянул в почтовое отделение. Это здание было одним из последних, в которых теплилась жизнь. На его стенах висели свежие объявления, и по вечерам всегда включалось освещение. Внутри его никто не встретил, только отдаленные призрачные голоса и шепот, но они сразу умолкли от бряканья дверного колокольчика. Дело в том, что многие работы по городу выполнял малыш Коди, являясь продавцом, почтовым работником, пожарным и уборщиком. Нравилось ли ему это? Он не задавался подобным вопросом, механически выполняя день за днем рутинные задания, которые сам себе выписал на доску в своей комнате. Благодаря его заботам город имел приличный вид, к ним заезжали с большой трассы в паб, и они с Джеем не голодали.

Здесь же, на большой карте штатов Америки, он отмечал флажками города, куда направлялись проезжие гости их паба. Нитки, натянутые на флажки, были одинакового красного цвета, и некоторые простирались очень далеко, в отличие от малыша Коди, который никогда не покидал границ города, являясь его символом, талисманом и заложником.

Здание почты было обновлено в начале 2000-х и имело модные в то время большие окна, сайдинг цвета кофе стал почти белым от солнца. Хлопнула тяжелая дверь, но ломкий силуэт Коди был отлично виден сквозь стекла. Вот он прошел вглубь помещения и пропал, видимо, лег на дощатый пол. Окна снова стали пустыми и безжизненно таращились на пыльную солнечную улицу.

Коди переводил дух после забега, без всякого стеснения развалившись на месте, где раньше посетители переминались с ноги на ногу, ожидая почтового перевода или телеграммы. В деревянном полу с прошествием времени образовалась выемка, куда он теперь клал голову. К его бледному лбу прилипли несколько прядок изменчивого светло-русого оттенка, скрутившись от пота у висков колечками.

После короткого отдыха, сверившись с часами на стене и воровато обернувшись через плечо, он задернул желтоватые от времени шторы – окно стало еще больше похоже на слепое бельмо, и прошел куда-то в дальний угол.

Опустившись на колени, словно в молитве, Коди подключил допотопный плеер через перемотанный изолентой шнур к розетке, и на экранчике зажглись голубоватые буквы “Привет, крутан”. Это была ключевая фраза, привыкнув к которой, он уже ожидал контакта с чем-то невидимым, но очень реально ощущаемым прямо здесь, кто-то здоровался с ним, в этот момент он был “крутаном”.

Он снова лег на дощатый прохладный пол, узкая темная комната освещалась лишь призрачно-голубым, неземным светом плеера. Он вставил в уши маленькие наушники-вкладыши и, глубоко вдохнув пыльный воздух, закрыл глаза.

Вначале он сопротивлялся незнакомой музыке, отвергая ее, но сейчас, только лишь услышав первые аккорды этой неуловимо далекой и в то же время знакомой мелодии – он не мог остановиться, какие-то глубокие чувства просыпались в нем.

Первым делом всегда звучала короткая полифоническая заставка. А дальше в плеере начинала проигрываться песня, потом следующая и следующая, из скромного по размерам плейлиста – всего 20 треков, а больше и не влезло бы на этот крошечный дешевый плеер, который он, по счастливой случайности, нашел на обочине дороги.

“На закате скучного августовского вечера около полугода назад”, – шептал Коди, благословляя находку, целуя и прижимая к груди. Он не знал исполнителей, смысл многих текстов и переживаний авторов оставались для него загадками, но это было намного лучше и приятнее, чем бесконечные кантри-песенки Джея в стиле “Спасибо, боже, что я кантри-парень”. Хуже только “Персонал Джисус”, поставленный на повтор для дяди Бо. Хотя Коди очень нравится “Дом восходящего солнца”.

Джей любил только кантри, и разрешал Коди слушать музыку только в его отсутствие, что случалось очень редко. Когда Джей не был в пабе, то был дома – они жили наверху, и места хватало всем, разве что музыке не нашлось местечка. Думая об этом, Коди всегда горестно хмыкал.

Дядя Бо, брат тети Марты, как-то уменьшился в последние годы, и даже любимые композиции не могли заставить его, как прежде, пуститься в озорной пляс, отстукивая подошвами так, что дрожали стекла в доме.

Музыка, которую Коди слушал сейчас, отличалась от всего, что он привык слышать. Он жил в глухой сельской местности, его нетрудно было удивить, но он чувствовал, что эта музыка – особенная… Мелодия была томная и отстраненная, и вселяла в него такое приятное беспокойство, что он не слушал одну песню дважды, боясь, что чувства переполнят его, как реку во время половодья.

На плеере было нарисовано разбитое сердечко и, как он предположил, у бывшего хозяина было то же самое с его сердцем, когда он составлял этот плейлист. Но почему выбросил? И почему его сердце было разбито?

Он представлял сердца вроде хрустальных статуэток, подобных тем, которые тетя Марта любила собирать, храня на каминной полке. С ними нужно было обращаться бережно. Коди не мог отделаться от образа, как он под музыку из плеера роняет эти хрустальные сердца, и они разбиваются, тоненько и жалобно звеня, образуя на полу вокруг его потертых ботинок осколки радужного цвета. Сердце же Коди стояло на полке, недосягаемое даже для него самого.

Музыка могла заставить его почувствовать нечто уникальное, разительно отличающееся от спектра его привычных эмоций, что топтались на одном месте, словно лошадь, привязанная к столбу.

Ему пришлось разобраться, вертя в руках диковинный предмет, как он работает. Когда он нажал на кнопку и плеер включился, он так испугался, что бросил его. Видимо, тогда он и перестал работать от батареи. Плеер лежал в траве, маня и пугая.

Ради дальнейшего исследования Коди пришлось перерыть не один дом, чтобы найти подходящий адаптер – он уже видел подобный у Джея, знал примерно, как это работает, но не мог рассказать ему о находке, опасаясь, что тот заберет это чудесное изобретение.

Две томительных недели он выходил на ежедневную пробежку-осмотр города, но, как только родной дом оставался за поворотом, нырял в тень и рыскал в домах. Чувство для него было ново, и он наслаждался ощущением свободы и тайной миссии. Среди оставленных вещей должен был найтись нужный адаптер. Когда, не помня в который по счету раз, он перебирал одежду и безделушки, а случилось это в доме Мэйси, он ощутил в груде тряпья что-то тяжелое и холодное. Азартно засунув руки по локоть в белье, он вытащил на свет металлическую шкатулку, всю обклеенную бумажными розами.

Она была наполнена красивыми стеклянными камушками, сияющими на солнце и пускающими блики на усталое лицо Коди, золотистыми кольцами, тоже с камушками, цепочками…. Как зачарованный, Коди смотрел на искристые блики. Да, Мэйси носила эти кольца, эти сережки, и он любил смотреть, как она потряхивает головой, заставляя блики плескаться в воздухе.

Но это был не адаптер, и, вздохнув, он снял кольца с худых пальцев, закрыл шкатулку и разочарованно вернул ее на место. Он чувствовал себя почти обессиленным, поэтому в следующем доме первым делом лег на застеленную плотной пленкой большую кровать. Окидывая затуманенным взглядом обои в цветочек и рамки на стенах, только рамки, без фото, он сунул руку в тумбочку, отбросил помаду ищущими пальцами и вот так, сходу, нашел искомое.

Громко спускаясь по ступенькам, он заставил себя остановиться перед выходом, глядя на свое отражение в зеркале. Что выражает его лицо? Это радость победителя, предвкушение открытия? Предвкушение нового? Отчаянная радость бунтарства? Отражение плыло и менялось, словно он смотрелся в мутную воду. Успокоив дыхание, он вернулся обратно в спальню, расправил складки на пленке, покрывающей кровать, задвинул ящик тумбочки и вышел, положив ключ от двери под коврик. На выходе из дома лицо его вновь приобрело выражение, непроницаемое, как огнестойкий сейф.

Как только он заставил таинственную находку снова включиться, он сразу понял, для чего она нужна. И это было подобно части пазлов, которые он собирает из разрозненных кусочков своей внутренней жизни, спрятанной ото всех. Еще одна деталь, чтобы узнать, что сокрыто внутри Коди.

Голос солиста звучал отрешенно, но при этом попадал в самое сердце, оставаясь там надолго. Как соль покрывает морские камни, образуя на них прочную корку, так и сердце Коди обрастало панцирем всю его жизнь, но пока обнадеживающе светился голубоватый огонек плеера, а он снова и снова переживал новые непонятные чувства и баюкал себя в их колыбели, его сердце пело.

Но нельзя было слушать бесконечно, надо было выныривать. Это была короткая радость, зато она имела долгое послевкусие. Бережно смотав наушники и адаптер, Коди, вновь воровато обернувшись, возвращал свое сокровище в пластиковый пакет и прятал, выдвинув дощечку за ящиками для абонентов. Он вернулся в угол трижды, проверяя, хорошо ли спрятано. Раздернув шторы и зажмурив глаза от перепада яркости освещения, он сверился с часами, висящими на стене.

Часы показывали четверть второго – в самый раз. У него есть еще время, чтобы заняться делами и успеть домой к чаю. Он встал за стойку почтового работника, надел фартук и принялся заполнять бумаги – отчет о тратах за электричество, вывоз мусора и другая рутина. Поставил нужные галочки и прочерки по образцу, прикрепленному на стене.

Как говорил Джей: “Чертовы бумажки держат нас в загоне, словно паршивых овец, но мы оседлаем эту скотину!”. Сам Коди едва ли разбирался во всем этом, просто делал по образцу, а все образцы были составлены ушедшими служащими из жалости к остающимся. И Коди послушно оформлял из месяца в месяц отчеты, которые потом посылал с водителем большой машины. От этого же водителя – он так и не запомнил, как его зовут – он получал приходящую корреспонденцию. В основном это были счета.

Изредка приходили рекламные брошюры, каталоги, которые казались причудливыми тропическими бабочками, невесть каким ветром занесенными в эту засушливую неприветливую местность. Коди подолгу разглядывал каталоги, представляя, как прочитает ту или иную книгу, посмотрит фильм, съест незнакомое лакомство. С годами брошюры становились толще, лакомств и одежды в них становилось больше. Реклама одежды была ему безразлична, и люди, изображенные на ней, казались ему искусственными, как и их улыбки. Ему не верилось, что подобного вида люди могут где-то существовать, он никогда их не видел. А вот другую рекламу он любил, особенно анонсы книг и фильмов с краткими описаниями, по ним он с легкостью мог воссоздать в своей голове все произведение, внося этим какое-то разнообразие в свою размеренную жизнь.

Заполнив бланки, сверившись с инструкциями, он снял фартук и вышел под палящее солнце. Дверь почты можно было не закрывать, но он предпочитал следовать привычке. Возвращаясь, он остановился на перекрестке у пыльного, неработающего светофора.

Налево вела каменистая дорога, уходящая к невысокому холму, на котором стоял их паб в окружении еще нескольких зданий. Воздух задрожал от низкого гула, и Коди, подняв руку ко лбу, замер, выискивая в небе серебристый самолет.

Иногда они пролетали в выцветшем небе, оставляя длинные, словно бархатные ленты, следы. Поднимая голову к небу, Коди всегда махал рукой невидимым пилотам и пассажирам, сам в тайне мечтая когда-нибудь оказаться среди них, там, в вышине, улететь далеко-далеко. Куда? Он и сам не знал точно, но сама возможность сесть в блестящий и легкий, словно игрушечный, самолет и упорхнуть – эта идея привлекала своей невероятностью.

Можно было попробовать представить, глядя ввысь, что где-то может быть по-другому. Что бывают другие города, другие люди, другие пабы и даже… другие Коди, наверняка ведь ходит по свету кто-то такой же, как он, только не такой одинокий. Он понимал, что может быть по-другому, но до конца не верил. Проводив самолет взглядом, он пошел по улице, не глядя по сторонам.

Глава 3.

Во сне Коди летал и на самолетах, и на дельтапланах, и на воздушных шарах, и просто так. Порой, проснувшись после подобного сна, он ощущал все свое тело как чрезвычайно тяжелое, неподъемное, видимо, выросшее за ночь. В такие дни он бывал смелее, чем обычно. И тогда город казался ему слишком мал, будто одежда, к которой успел привыкнуть в прошлом учебном году, а после каникул уже не влезаешь.

Впрочем, в школьные годы Коди рос медленно и в частых обновках не нуждался. Тетя Марта привела его к школе однажды ясным апрельским утром, просто чтобы показать ему, как там здорово. Коди был впечатлен, городская школа показалась ему огромной, красивой, обещала новые возможности, например, найти друзей.

Но уже спустя месяц после начала учебного года он понял, что школа вовсе не большая, просто сам он очень мал и ничтожен. Так же он понял, что он глуп, непроходимо наивен и непростительно доверчив. Он учил совсем другие уроки, нежели остальные дети. Стоя на переменке в углу возле фонтанчика, он смотрел на то, чем живут другие люди, как они дышат, что надевают на себя, как несут свое тело в общем потоке. Сам он был скорее камешком на их пути, чем частью потока, его обходили стороной, стараясь не замечать. Зато для наметанного глаза хищника, выискивающего жертву, весь его внешний вид был как красная тряпка для быка.

Он сидит на каменной скамье позади школьного бейсбольного поля, солнце нагревает его спину в светлой футболке-поло. Кажется, у него грязный воротник. Дети толпой бегут в школу на урок, перемена кончается, но у него нет сил, чтобы встать и пойти вместе с толпой, ноги у него – словно две дохлые рыбы. Ему нравится смотреть, как фигурки в белом бегут по солнечному полю, он хотел бы кому-нибудь сказать, что это красиво, или нарисовать так, как он видит, передать в песне… Но он ничего не может, даже шага ступить.

Позволив своим органам чувств погрузиться в это ощущение и потеряв тем самым бдительность, он пропускает важный сигнал. Когда он понимает свою ошибку, уже поздно, он окружен. В следующую секунду он лежит в пыли, на губах у него песок мешается с кровью, а воздух вокруг наполнен густым смешливым гулом, так, что слов не разобрать. Коди делает нечеловеческое усилие, он даже уворачивается от второго удара, но последующие сыплются на него градом, не сильные, но от этого еще более обидные. Коди поднимают несколько рук, и он впервые понимает смысл выражения “искры из глаз”, все вокруг усыпано искрами из его глаз, белые и оранжевые искры тлеют на траве школьного дворика, все застилая влажным блеском.

– Смотрите, он еще и встает!

– Ладно, чуваки, хорош, а то придется его от земли отскребать.

– Этот крысеныш вечно жалуется! Надо отделать его так, чтобы ввек не захотелось ябедничать!

– Ну что, малыш, хочешь добавки, м-м?

– Том, да брось ты его! Брось, пошли!

Коди встает и слепо шарит руками, в его голове все взболталось и перемешалось так, что дальние деревья кажутся растущими прямо здесь, а кучка хулиганов наоборот далеко-далеко.

– Смотрите, этот недоумок снова к нам идет!

– Посмотрите, прямо к нам!

Под улюлюканье он делает круг и снова возвращается к мучителям.

– Малыш, ты снова все перепутал…

– Золотко, где твои монетки, все растерял по пути?

На последней фразе мир у Коди плавно качнулся и погас. Хулиганы, эти вечные задиры, на самом деле ужасно боятся вида стекленеющих глаз жертвы, кровь так не пугает, как зрелище угасающего разума. Они еще пару раз толкнули его и убежали через поле – начинался урок географии.

Мир вращался своим чередом, но для Коди каждый акт насилия становился переломной точкой, с момента которой мир начинал крутиться по-другому. Так, как сам Коди решал. В его воображении он никогда не был жертвой хулиганов. Скажем, если к нему приставали хулиганы возле автомата с газировкой, то дальше в его воображении он никогда не ходил возле автомата с газировкой, более того, никакого автомата с газировкой не было в школе, где он учился. Таким образом, из головы малыша Коди исчезали куски реальности, подчас довольно крупные, которых для него более не существовало вовсе.

Он никогда заранее не знал, какие части окружающего его ландшафта исчезнут, а какие исчезли уже давно. Был ноябрьский вечер, он шел к музею вместе с учительницей истории, у нее в тот сезон было красное пальто, она догнала его, когда он переходил дорогу, и подхватила под руку. В воздухе чувствовалось приближение рождества, их дыхание было видно в холодном воздухе, и в кармане у него лежал леденец.

Они шли по Третьей стрит, и она предложила ему сократить дорогу через парк, они оба опаздывали в музей. Коди тогда совершенно оторопел и хрипло спросил:

– У нас в городе есть парк?

– Конечно, малыш! Мы ведь стоим почти рядом с ним. Смотри, отсюда уже можно увидеть входные ворота! – и она махнула рукой вправо, прикладывая вторую ладошку козырьком к лицу. На красной ткани пальто оседали маленькие снежинки. Ветер гнал темные тучи с горизонта.

Коди изо-всех сил прищурил глаза, но никакого парка он не увидел, только мутные белые тени вдали, и такие же размытые белые фигуры. Собравшись с духом, он промямлил:

– Знаете, мэм, я вспомнил, мне еще надо забежать кое-куда…

– Коди, ты опоздаешь на экскурсию, автобус ждать не будет! – учительница всплеснула руками, и все снежинки с ее рукавов посыпались и растерялись в потоке ветра.

– Я успею, мэм, я успею!

И он побежал. Вслед ему доносился ее голос, но он стал неразборчивым, его подхватил и унес ветер вместе со снежинками.

Как бы ни убеждала его учительница, он не мог поверить в существование городского парка, поэтому пошел в музей обычной дорогой, как ходил всегда, перебегая с Третьей стрит на Вашингтон стрит и дальше вдоль по Четвертой улице… и, конечно же, он опоздал. Автобус с экскурсией уехал без него, он даже услышал, как они пели.

Он стоял на небольшой остановке, держа руки в карманах курточки. Совсем растерялся: что ему теперь делать? Ждать возвращения автобуса или идти обратно в школу? Простояв несколько минут, шагая то в одну сторону, то в другую, бормоча себе под нос, глядя, как хмурится небо, он твердо решил возвратиться в школу.

Шагая по замерзшей земле, он даже развеселился, притопывая в такт песне, которую сам сочинил. Звук его веселых шагов прервал автомобильный гудок. Коди испугался и свернул с дороги в грязь, из кармана у него выпал леденец.

Машина была серо-синего цвета, такого же, что и тучи на небе. Стекло опустилось, и к нему обратился молодой парень в форменной куртке их школы.

– Опоздал на экскурсию, да?

Коди стоял молча, не зная, стоит ли вступать в разговор.

– Я еду в школу, тебя подвезти?

Коди молча повернул в сторону школы.

– Ты ведь приемыш тети Марты из паба, да? Я знаю Джея.

На эти слова Коди резко обернулся, разглядывая незнакомца в машине. Ему даже показалось, что он где-то его видел. Черты лица ничем не примечательные, его легко можно было спутать с кем-то другим. Набравшись смелости, он спросил:

– В каком классе ты учишься?

– В десятом. Я Джо Эберли. Малыш, садись, скоро пойдет снег, и ты потеряешься в метели.

– Хорошо. Довези меня только до школы.

– Конечно.

Водитель дернул ручной тормоз и вышел, чтобы открыть дверь для Коди. В его темно-рыжие волосы нападало снежинок, и он смахнул их, испортив укладку. Неровные прядки упали ему на лицо, он смешливо сдул их.

– Эй, это ты потерял конфетку? – улыбаясь, он поднял конфету с дороги, развернул и положил на язык.

В машине было тепло, Джо подкрутил ручку печки, и Коди почувствовал, что весь покрывается потом. Джо снял куртку и остался в футболке.

Коди стал смотреть в окно, разглядывая пейзаж, но ему показалось, что пейзажа он больше не увидит. Не прикоснется к деревьям, не почувствует ветра на лице, потому что навсегда останется разделенным с ним автомобильным стеклом. Это чувство вселило в него апатию и страх.

Джо предложил ему кока-колу, и Коди был ошарашен количеством пузырьков на языке, через секунду страх утонул в апатии и кока-коле. Ему показалось, что он продал душу, когда сел в эту машину, когда глотнул кока-колу, когда расстегнул куртку.

Безрадостные поля с частично неубранной кукурузой проносились под хит того года:

Now dance, fucker, dance, man, he never had a chance

And no one even knew it was really only you

And now you steal away

Take him out today

Nice work you did

You're gonna go far, kid.

Коди заслушался песней, но Джо резко выключил музыку, не дав дослушать до конца. Теперь они ехали в тишине, и Коди снова посмотрел в окно, он боялся даже дышать в сторону Джо.

– Разве мы не проехали школу? – голос Коди стал сдавленным, как у котенка, которого держит за горло неумелая детская рука.

– Нет, малыш, мы еще не проехали.

– Но мне кажется, что мы едем не туда…не туда…куда-то не туда…

Джо молчал и только прибавил скорость.

Коди с головой накрыла волна паники, он заметался по салону, переворачивая все под руками, упала и зашипела бутылка кока-колы, Джо выругался и схватил его за воротник курточки. Коди поднял заплаканные глаза, водитель его пугал, и совсем не так, как пугаешься на Хеллоуин, а по-настоящему, и это было совсем не весело.

А Джо смеялся. Он вышел из машины и встал в пустом поле, растопырив руки и ноги, став похожим на пугало, страшное пугало со смеющимся ртом. Коди вжался в сиденье, чудовище-пугало подходило к нему, вытаскивало его на холодную землю, садилось на спину, вжимало лицо в замерзшую грязь. Редкие глотки холодного воздуха обжигали горящие легкие, горящее сердце. Коди не понимал, почему он не кричит, или он уже оглох от своего крика… Мир вокруг завертелся со страшной скоростью, словно они были на дьявольской карусели, и Коди тошнило от головокружения и страха.

Когда Джо встал, он перевернул Коди ногой, с живота на спину. Мир Коди снова перевернулся с одного полюса на другой, белое стало черным, и в инвертированном мире он открыл для себя мальчика, который не похож на других мужчин. Джо наклонился к его испуганному грязному лицу и, придавив теплой ладонью, прошептал ему на ухо:

– Если кому расскажешь – я тебя убью. Убью тебя, малыш, ты понял? Видит Бог, я тебя убью, золотко.

Коди помотал головой вверх-вниз.

– Я не желаю тебе плохого, малыш, – от его дыхания пахло сладким леденцовым сахаром.

Он стал тащить куртку за рукава, снимая ее. Коди весь окаменел, и сделать это было непросто. Джо тяжело дышал. Сняв ее, он опрокинулся на колени и задрал голову высоко вверх, к низкому декабрьскому небу, откуда на них падали снежинки, они ложились и на Джо, и на Коди. Джо выдохнул “аллилуйя” куда-то в небеса и на шее у него бились крупные вены.

Он снова что-то шептал, пока наклонялся вниз, скользил ниже куртки, ниже коленок, к его трясущимся ногам в старых ботинках. Он поднял левую ногу Коди и положил себе на колено, принялся расшнуровывать обувь. Затем проделал то же с правой ногой.

Пустые ботинки и куртку он держал в руках. Коди лежал у его ног, широко распахнутыми глазами он смотрел только, как одна туча набегает на другую тучу, и так без конца, снежинки таяли на его лице, дрожали на ресницах.

Джо глубоковздохнул, и вновь наклонился к Коди, он прижался к нему горячей щекой, водил рукой по кудрявым спутанным волосам и вновь и вновь повторял, что он убьет его, если тот только пикнет о том, что произошло.

Когда он завел машину, Коди подумал, что он, наверное, переедет его. Он даже представил, как колеса проезжают по его хрупкому телу и нашел в себе силы встать на ноги, но Джо развернулся и, постояв секунду, дал газу. В салоне громко ревела поп-музыка. Коди дождался, пока машина не скроется из виду, и опустился на колени.

Сжавшись в комочек, он чувствовал, как слезы, которыми обливается его сердце, превращаются в соляной панцирь, что сердце его закрылось в рыцарские доспехи. Он чувствовал, что часть его сердца навсегда осталась на этом поле, испачкалась землей и сухой травой, осталась лежать вместо него.

А он должен идти.

Пальцы ног у него совсем онемели от холода, и он постарался идти так быстро, как может, но без куртки и ботинок ему было очень холодно. Тонкая школьная рубашка из полиэстера и такая же синтетическая жилетка не согревали, а, наоборот, застывали на холоде. Тени вокруг него сгущались, шуршали острые стебли кукурузы на ветру.

Он прошел по узкой грунтовой дороге, перелез под алюминиевыми воротами, на них покачивалась в такт ветру пустая вывеска и рога, наверное, бычьи. Он вышел на дорогу пошире, которая была одинаковой слева и справа. Коди снова почувствовал себя на школьной остановке, когда решал, в какую сторону ему идти. Только сейчас он был слишком большим для школы, слишком старым и усталым.

Он побрел дальше, ориентируясь на интуицию. Вдоль дороги тянулись плоские пустынные поля да изгороди для скота. Пейзаж до того однообразный, что Коди казалось, что он не двигается с места, хотя уже стер ноги до мозолей. Может, он умер на том поле, размышлял он, сидя на обочине и наталкивая сухую траву в носки. Может, он стал призраком с расколотым на кусочки сердечком, и будет вечно бродить по пустой дороге в начале декабря? Но разве у призраков так болит сердце? И ноги?

В сумерках впереди обозначилось светлое и мутное пятно там, где зажглись городские огни. С низким грудным криком пролетела птица, ее почти не было видно в темноте, но на ее крылышках Коди увидел желтоватый отблеск. Значит, она летела высоко, и там не было тьмы и тумана, всей этой грязи под ногами, только отблеск города и огоньков гирлянд. Коди хотел бы стать птичкой, может быть не певчей, но улететь далеко-далеко, только махни крылом.

Он брел в темноте, надеясь, что птица сопровождает его, оберегает от зла. Жаль, что ее не было с ним раньше. А что было раньше? Коди начинал забывать, мерзли его ноги, его руки, мысли превратились в холодный пар и выпали снежинками. Ни одна машина не проехала мимо него по дороге, никто не стал свидетелем его драмы, только одна пролетающая птица.

Он увидел заглушенный трактор в поле, затем потянулись ряды ангаров, сверкнули окошками одиноко стоящие домики, загудели трансформаторные будки. А по телефонным проводам мимо струился озабоченный голос тети Марты, которая обзванивала соседок и школьный совет, искала своего ангела, но никто не мог ей помочь.

Она встретила его на съезде к пабу, и прежде чем он увидел её, до него донесся её крик, а потом подбежала и она сама, подхватила на руки. Он почувствовал, как ее теплые слезы падают ему на лицо и краешком уха услышал тихий ворчливый голос дяди Бо: “Черт, я уж надеялся, что он замерз насмерть”. После этого Коди почувствовал, как снова покрывается трещинами корка на его сердце и закрыл усталые глаза.

Рождественские каникулы он провел в постели с перебинтованными ногами. Мизинцы пришлось удалить. Сколько его ни спрашивала тетя Марта, он молчал о том, что произошло. Возмущенная до глубины души, она, напившись в праздничную ночь, разбила окно школы недопитой бутылкой и кричала ругательства в адрес директора. Поправляя растрепавшиеся локоны, она плевала на дорогу и повторяла: “Вы больше не получите мое золотко, ни одной монетки! Ни одной монетки, ублюдки!”

После этого Коди уже не ходил в школу, его обучала на дому тетя Марта, но учитель из нее был никудышный, и аттестат об окончании восьми классов ему выдали из жалости и остатков уважения к Марте, понимая, что едва ли он ему пригодится.

Так или иначе, весенним днем, два года спустя, тетя Марта вбежала по ступенькам в его комнату, тряся конвертом. Коди смотрел, как она пританцовывает, она затянула его водоворот веселого топанья, и он неуклюже подпрыгивал рядом с ней.

– Угадай, угадай, малыш, что в конверте?!

– Тетя Марта, я не знаю, я не знаю…

– Мы идем на школьный бал, и тебе вручат аттестат!

Коди остановился, и Марта запнулась за него.

– Давай, мы давно никуда не выбирались семьей! Будет весело! Я горжусь тобой, Коди! Ты смог получить аттестат! Кто знает, может наш малыш уедет в колледж? – и она подмигнула ему, взъерошив челку.

Она убежала, хлопоча над Джеем и их костюмами.

Коди сидел на полу. До этого он расставлял игрушечных лошадок в ряд, теперь его табун превратился в месиво белых и коричневых грив, все лошадки разбежались из-под его рук, и он плакал.

* * *

Они выдвинулись пораньше, чтобы успеть сфотографироваться у нарядно украшенной арки, установленной для выпускников. Школа была вся освещена гирляндами, одноклассники шумели, наливая пунш у столов. Коди мутило, он не узнавал ни лиц, ни места, все было вырвано из его памяти немилосердным механизмом инстинкта самосохранения. Освободившись из рук Марты, он автоматически побрел по сумрачному коридору к фонтанчику для питья. Вслед ему шумела музыка и голоса гордых родителей, оккупировавших микрофон.

У фонтанчика стояли две тени, они мелькнули, хихикнули, и слились с общей коридорной тьмой. Свет в соседнем классе мигнул и погас.

Прикоснувшись к фонтанчику, к его гладкой антибактериальной поверхности, Коди прошептал “аллилуйя”, и наклонился к воде. Он глотнул воду и почувствовал спиной, что кто-то стоит совсем рядом. Он махнул рукой, но зачерпнул только прохладный воздух. Вода стекала у него с подбородка и капала на парадный пиджак. Он услышал голоса в классе напротив, один показался ему до боли знаком.

– Я знаю, ты выдал меня. А вспомни-ка, что я тебе говорил, если ты меня выдашь?

– Я никому не сказал, клянусь!

– Что я тебе говорил?!

Что-то зашуршало в темноте, закапало, упало с глухим стуком. Послышались чьи-то шаги, и Коди, широко раскрыв глаза и выставив руки, побежал прочь, в темноту.

Коридоры извивались, словно змеи, то сужаясь, то расширяясь, сердце билось в горле, и Коди остановился, схватившись за ребра. Кабинеты превратились в больничные палаты, на окнах появились решетки, в дверях появились лица, больше похожие на звериные морды… Он пошатнулся, почувствовал рукой шершавую поверхность окрашенного бетона, но не мог сказать, какой это цвет. Он тяжело осел у стены. Линолеум поблескивал в сумраке, и он услышал тихий хруст шагов, точно по сухой кукурузе. В голове пронеслась праздная мысль “почему они поменяли плитку на линолеум…”

Он услышал в темноте легкий смешок, и мысль улетела.

– Аллилуйя, говоришь?

Коди показалось, что его легкие наполнены иголками, так тяжело давался каждый вдох. Он вышел к нему из тени, как призрак, прикоснувшись к его плечу и давая руку, чтобы Коди поднялся.

– Надо же, как ты подрос, малыш…

Коди щурил глаза, пытаясь рассмотреть незнакомца, но черты лица плыли у него перед глазами, смешивались. В дверях перед ним стоял ужасный урод, высокий и дистрофичный, весь рот вывернут наружу, рука цепляется за его плечо, пока белесые выпученные глаза смеются и смотрят на него. Подавив крик, Коди чувствует, как согреваются его трепещущие колени.

– Джо, Джо… – нараспев произнес Коди.

– Скучал, золотко?

– Откуда я тебя помню, Джо?

– Ты меня не помнишь, я приехал издалека. Я собрал вещи в пакет, и приехал в твой город. Меня долго не было.

– Что тебе надо?

– Ничего мне не надо, только посмотреть на тебя. Ты так вырос, совсем большой мальчик. Еще не стал мужчиной, но я тебе помогу, сегодня.

Расстояние между ними медленно уменьшалось, Коди чувствовал жаркое дыхание на своем лице. Чудовище нависло над ним, но сейчас ему уже не было так страшно. Говорить с ними – словно вслушиваться в шум моря, беспокойный и вечный. Он повлек его вниз по коридору, по стенам поползли трубы, провода и кабельные коробки, стена, по которой Коди вел рукой, стала влажной, словно они спускались под землю. Вниз и вниз.

Он пропустил ступеньку, и чудовище подхватило его под локоть.

– Разве мы не должны идти на праздник? Джо, ты ведешь меня не туда…

– Настоящий праздник будет чуть позже, а пока – подарок для тебя.

– Мне не дарят подарков.

– Разве это справедливо? Ты сам так щедро одариваешь город, при этом не получая ничего взамен? М-м, золотко, разве это справедливо?

– Я…я не знаю…

Они вышли к бетонной площадке, тускло освещенной датчиками охранной сигнализации, также сбоку горела небольшая лампочка за зеленоватым матовым стеклом. Посередине стоял стул, на нем висела куртка, на сиденье стояла пара ботинок.

Чудовище засуетилось, разбросало свои белесые щупальца всюду, подталкивая ими Коди к стулу, пространство сжималось в кольцо, и он не мог отступить.

– Это… это ведь мои ботинки… И моя куртка! – Коди перешел на крик.

– Шшшшш, не кричи так… Это всё твоё. И этот город – твой. Это всё – твоё.

Коди стоял, глядя на свои ботинки. Как так случилось, что он потерял ту пару? И куртку… Он посмотрел в глаза чудовищу и увидел, что они зеленого цвета, и само чудовище одновременно красивое и некрасивое. Не оно, а он.

Он был странный. Этот Джо… Эберли.

Коди шагнул к нему, расставив ладони, и Джо заулыбался, он скалил зубы, даже в темноте было видно, какие они белые. Щупальца прижимали Коди все ближе к нему, и он уперся ладонями в его грудь. В мигании лампочек на потолке казалось, что они стоят под звездным небом.

– Господи Боже, я чувствую твои руки на мне, – сказал Джо. В кармане у него лежал нож, Коди чувствовал его сквозь ткань.

– Как становятся мужчинами, Джо?

– Как становятся мужчинами мальчики в городе Коди? Я тебе покажу, – голос Джо такой спокойный, но слышно, как сильно стучит его сердце под курткой, где лежит рука Коди.

– Я никому не рассказывал, Джо. По правде говоря, я думал, что все забыл.

– Я знаю. Но не все такие милые и послушные мальчики, как ты. Представь, один непослушный малыш все рассказал, и я его убил. Ха-ха, убил его, но тебя я не трону… – Джо говорил, захлебываясь словами.

– Разве ты не в должен быть в тюрьме, Джо?

– Коди, это ты в тюрьме, а я пришел тебя навестить.

– Но я ведь ничего не делал, Джо.

– Сделал. Ты уже сделал, малыш. Когда к тебе придет Адам – не рассказывай обо мне, не говори. Он плохой парень, этот Адам. Поверь мне, я всегда держу свое слово, – он обхватил Коди за шею, чтобы тот прислушался к его словам.

– Джо, как я пойму, что передо мной Адам?

– Они все носят белое, малыш. Все в белом, как голубки. Трясутся над тобой, будто у тебя все косточки сломаны, но на самом деле они злые.

– Хорошо, Джо, хорошо, я запомнил, – Коди попытался освободиться от рук Джо.

– Я тебе это рассказываю, потому что ты мне очень уж нравишься, такой ты забавный, удивительно, что ты так долго здесь.

Коди устал от этого разговора, в голове у него тяжело ворочались мысли, он хотел выйти наверх, на улицы, где каждый угол ему знаком. И бежать, бежать отсюда.

Джо разжал ладони.

– Мне пора уходить, скоро они придут за мной. Но я успею подарить тебе подарок, – оглядываясь, он положил что-то в карман Коди и вышел в единственную дверь.

Коди не оставалось ничего другого, кроме как пойти за ним. Он поднимался, ориентируясь на звуки музыки. Они привели его в спортивный зал, щедро украшенный блестящими конфетти, разноцветным серпантином и светящимися гирляндами. Он, кажется, не был здесь раньше.

Его окликнула девушка, она плыла к нему вся в облаке пышного голубого платья. Это была Мэйси. От нее пахло лаком для волос и духами.

– Коди, это что ли ты? Ты помнишь меня? Мы с тобой за одной партой сидели в четвертом классе…

Коди смотрел на высокую стройную девушку и не понимал, почему все здесь настолько старше него.

– Ладно, ты, наверное, меня забыл, а я вот помню. Вообще-то, мы сидим за тем столиком, Тони принес сидр, – и она захихикала, покраснев. Из-за столика ей махала подруга, крутя пальцем у виска. – Ну я пошла, а то меня ждут…

Хохоча, подруга прибежала за ней, и они, обнявшись, ушли, стуча туфельками.

Сменилась мелодия, и пары вышли в центр зала, закружившись в танце. Они оттеснили Коди, и он сел на стул возле стены, наблюдая, как взлетают локоны и блестят сережки у Мэйси в такт мелодии, как вдруг ее заслонили несколько фигур. Они нависли над Коди, хватая его под локти, вытащили в коридор.

– Ты что, обмочился? Смотри, Том, он обмочился!

– Что-то проходит, а что-то вечно! Думал, получил аттестат, так взрослым стал? Может, дашь мне отпор, как мужчина?

На лице у Коди выступили слезы стыда и злости. Том, виляя фалдами белого фрака, жеманно наклонился к нему, взяв за ворот пиджака.

– Желает ли сэр вызвать такси до психушки, или к нему уже едут его братья-санитары? Зачем ты приперся сюда, хотел испортить всем праздник своей тухлой фи…

Не успев договорить фразу, Том забулькал и удивленно выплюнул кровь изо рта. Из шеи у него торчала остро заточенная школьная линейка.

Раздались возгласы его дружков, ухватившись за рану на шее, Том махал свободной рукой, но его спутники расступались, разрывая круг, не помогая ему. Белый фрак вокруг шеи стремительно багровел. Глаза подростка закатились, рука ослабла, и он упал под ноги Коди.

Вдруг воздух прорезал пронзительный крик дальше по коридору, из кабинета рядом с фонтанчиком выбежали несколько учеников и ринулись к выходу. Через распахнутую в спортивный зал дверь было видно, как стайка красно-золотых воздушных шариков полетела к высокому потолку, блестели стразами украшения девушек, которые смотрели на них, пытаясь понять, что происходит, но музыка играла слишком громко.

И тут Коди увидел его.

С окровавленным ртом, сияющим белозубой улыбкой, Джо Эберли шел по коридору, широкими взмахами хаотично нанося удары ножом по каждому, кто попадался ему на пути. Брызги крови кропили стены и пол, пачкали праздничные наряды подростков.

Он дошел до Коди, стоявшего на том же месте у входа в спортзал, не в силах пошевелиться. Увидев истекшее кровью тело у его ног, он подмигнул ему, вошел в зал и поманил его за собой. Коди, как загипнотизированный, вошел за ним и Джо запер дверь ключом.

Кто-то забарабанил в железную дверь снаружи, но она была очень крепкой. Музыка смолкла и все посмотрели на них. Две фигуры, большую и маленькую, обе в крови.

Под истошные крики и завывания Джо Эберли, лучший спортсмен школы, метался по залу, раня всех, кто попадался под руку. Он смеялся, и зубы его ярко белели под ультрафиолетовым освещением.

Спустя минуту, на ногах остался стоять только он и Коди, остальные лежали в лужах крови на полу либо мертвыми, либо раненными, либо прикидываясь таковыми, а воздух, наполнившийся железным привкусом, прорезал вой сирены. Сквозь высокие окна зал осветили синие и красные огни.

Джо приблизился к Коди, глядя ему в глаза. Положив его руку на рукоятку ножа, он крепко сжал ее своими руками, словно поздравляя его с какой-то победой, а потом с размаху воткнул лезвие себе в шею. Его ярко-алая кровь брызнула на ботинки Коди. Нож выпал из их рук.

Опустившись, наконец, на колени и глядя, как жизнь толчками покидает тело Джо, Коди шептал: “Что мне делать с таким подарком? Что мне делать? Лучше бы я оставался ребенком, Джо”.

Раздался грохот выбитой двери, и в зал, поскальзываясь на липком полу, вбежали люди в форме, люди в белом, но через секунду они завалились набок, все поле зрения занял потолок, усеянный золотыми и красными шарами, и последним воспоминанием Коди был крик тети Марты. Этот крик эхом разбился о пол, запачкался в красном, отразился от темно-зеленой бетонной стены. Синие и красные отблески растворялись и гасли в лужах на полу и в остекленевших глазах Коди.

Глава 4.

После этого тетя Марта стала подолгу лежать в кровати и курить сигареты одну за другой. Она не спускалась в паб и редко надевала платья, только ночнушки. Они ругались с Джеем, не понижая голосов, и тема у них была только одна – Коди.

Закрыв паб, Джей прихватывал с собой бутылку крепкого и заваливался на второй этаж.

– Какого черта ты так рано закрыл паб, Джей? – начинала ссору Марта.

– Никто все равно сюда больше не приходит, из-за него!

– Он не виноват!

– Конечно, потому что виновата во всем – ты! Зачем ты притащила его сюда, не могла оставить на обочине?

– Если уж на то пошло, то, может, и тебя заводить не стоило? А как же его золото? Мы бы уже давно разорились, если бы не он!

– Да здесь уже сто лет все держится только на мне! А сейчас этот ребенок, наверное, во всех газетах, как и наш чертов городишко! Его теперь, поди, мамка узнает, и приедет сюда, а ты еще и отправишься гнить в тюрьму!

– Никто его не узнает, его даже никто не искал, потому что он был послан мне. Я его подобрала, он – мой!

– А я вот сейчас возьму и выброшу его из дома, и ничего ты мне не сделаешь…

С этими словами Джей обычно врывался в комнату Коди, но не успевал ничего сделать, так как Марта налетала на него, стуча кулаками по широкой спине. Так было и в этот раз, но Джей настолько вышел из себя, что сильно толкнул ее, и она упала.

С тех пор у нее стала болеть голова, она уже не курила, а только лежала, кашляла и стонала. Иногда ей становилось полегче, и она просила малыша посидеть с ней. Войдя в ее комнату, он, не снимая пыльных ботинок, залезал к ней в кровать, обнимал ее и рассказывал небылицы. Играл фигурками лошадок в прериях ее простынь. Она гладила его по голове и слушала его голос, тайком роняя слезы в кудрявые завитки на макушке.

– Коди, я, наверное, скоро умру, малыш… Джей не хочет везти меня к доктору. Говорит, это будет слишком дорого…

Но малыш ее не слушал, увлеченный игрой.

– Они будут обижать тебя без меня, мой сладкий. Но я придумала, как их обмануть. Я написала завещание, мальчик. Ты будешь владельцем дома и паба, пока не поступишь в колледж и не уедешь отсюда. Наливай им дешевое пойло, мой за ними посуду, но не забывай, что это город назван в честь тебя, а не наоборот. Они все деревенские зазнайки, но ты, малыш – настоящее золото, не дай им обмануть себя, – она шептала ему на ухо, поправляя кудрявые завитки, обнимая его, убирая из рук лошадок, чтобы он посмотрел на нее.

Как-то утром Коди принес ей поднос с завтраком, но Марта не поздоровалась с ним. Коди долго-долго лежал, прижавшись к ней спиной. Доктор сказал, что она умерла во сне, не мучаясь.

На поминки Коди хотел надеть школьный выпускной костюм, но Джей вырвал пиджак у него из рук и впервые ударил. Коди понял, что без Марты Джея ничто не сдерживает, и притих, стараясь быть полезным, насколько это возможно.

Похороны были скромные, людей было мало. Джей убирал со сдвинутых столов нехитрые закуски, откровенно ругаясь:

– Эти жадные крысы все сожрали, а про Марту толком и не говорили, у них в головах ничего нету кроме чертовой кукурузы! Она не жалела для них ни времени, ни монетки, а они даже пожертвование приличное собрать не могли!

В ту ночь он рылся в бумагах Марты, периодически подливая в стакан спиртное. Коди лег в кровать, не раздеваясь, до утра слушая ругань и возню за стеной.

К ним приезжал офицер из другого города, был полдень, когда он вошел в паб. Джей едва не выронил из рук стакан, который мыл.

– Сэр, мы ищем для опроса по поводу трагедии в школе вашего…

– Сводного брата, – подсказал Джей, кладя в рот жвачку, чтобы сбить запах перегара.

– Да, Коди. Где он?

– Он наверху, спит, наверное.

– Могу я попросить вас позвать его сюда?

Джей окликнул Коди, при этом его голос сорвался и он закашлялся. Коди спустился, ведя рукой по стене, глядя себе под ноги. Вид у него и вправду был сонный.

Они сидели за столом, офицер внимательно смотрел на Коди светло-карими глазами. На груди у него поблескивал жетон.

– Мы уже опросили большую часть свидетелей, и тебе я задам несколько коротких вопросов. Я хочу, чтобы ты отвечал по возможности быстро, хорошо?

Коди кивнул головой.

– Как тебя зовут, сколько тебе лет?

– Меня зовут Коди, мне 14 лет.

– Ты знал Джо Эберли?

– Нет, не знал.

– Он тебя обижал раньше?

– Нет, сэр.

– А был ли кто-то, кто обижал?

Коди, бросив быстрый взгляд на Джея, замялся, офицер это заметил и попросил его подождать снаружи. Недовольно кряхтя, Джей вышел на крыльцо.

– Я повторю вопрос, обижал ли тебя кто-то в школе? – офицер смотрел пристально, но ласково, вертя в руках карандаш.

– Да, меня… обижал Том Шеппард и его друзья, но они много кого обижали, это такие ребята.

– И все они мертвы, Коди.

Помолчав, Коди поднял глаза на офицера:

– Вы можете сказать, скольких он убил?

– Что ж, буду с тобой откровенен, ты всё равно всё узнаешь, у вас ведь маленький городок. Десять мертвы и еще семеро с тяжелыми ранениями, не считая легких травм. Как ты сам себя чувствуешь? Нужна помощь?

– Нет, сэр.

Коди помотал головой, стараясь выглядеть повеселее. Он очень хотел бы довериться офицеру, чтобы тот забрал его отсюда, но боялся, что, узнав правду, он сможет забрать его только в тюрьму…

– Знаешь, некоторые из выживших говорят, что видели в твоей руке нож в тот вечер.

– Они ошибаются, сэр. Джо… он убил себя при мне, сам.

– Твой сводный брат говорил, что ты отстаешь в развитии, у вас есть какие-то документы, подтверждающие это?

– Сэр, я не знаю…

– Малыш, если что-то не так, ты просто скажи мне. Я не смогу тебе помочь, если не буду знать всей правды, но, может быть, ты просто скажешь мне, что здесь что-то не так…

Коди пошевелил ногами в ботинках, почувствовав пустоту там, где раньше были мизинцы и задумчиво нахмурил лоб.

– Не знаю, сэр, что вы имеете ввиду…

Посидев еще немного, офицер поднялся, напоследок оставив визитку на барной стойке. Едва он уехал, Джей влетел в паб, улыбаясь во все зубы, и долго расспрашивал Коди обо всех деталях их разговора.

С полицейскими он больше не общался, никто не забрал его в тюрьму, но по городу слухи о связи Коди с Джо Эберли уже поползли, и хотя никаких официальных обвинений ему предъявлено не было, мнение большинства горожан вряд ли было на стороне правосудия.

Школьный спортзал обещали снести, построив на его месте новый, но этому не суждено было случиться. Город тогда сильно опустел. Он начал пустеть еще раньше, это закономерно для всех маленьких городов среднего запада, но трагедия, несомненно, ускорила этот процесс.

Кто помоложе, продавали дома за дешево, на улицах стояли груженые коробками и мебелью грузовики. К зиме остались лишь старики да те неприкаянные, которым некуда податься, даже погибшие одноклассники Коди не остались на кладбище, их захоронили в других местах, а в мэры был избран бывший парикмахер, давно на пенсии. Джей с собутыльниками долго еще сочиняли шутки по этому поводу, гогоча на первом этаже.

Впрочем, для Коди все это стало некоторым облегчением, время стало течь ровнее и спокойнее, а событий, нарушающих его ровное течение, происходило все меньше.

Теперь Коди, как правило, обходил школу стороной, хотя она не исчезла из его памяти, а напротив, заняла там прочное место. Но сегодня Коди опять летал во сне, и у него было достаточно смелости, чтобы подойти поближе.

Занавески на разбитых окнах покачивались на ветру, тлели на спортплощадке оставленные сетки для волейбола. Он вспомнил, что будто бы забыл вторую обувь в шкафчике. В таких случаях у него всегда находились причины.

Он залез в окно и опустился в пыль, смешанную с известью. Прошел по пустынным коридорам, совсем не страшным в солнечном свете. Постояв перед разбитым стеклянным стендом, он прочитал имена школьных чемпионов, у некоторых напротив имени стоял крестик. Это значит – убит. Это значит – это мой подарок. В ряду фотографий спортсменов, отличников учебы и активных членов общества одно место пустовало. Коди знал, что там было фото Джо Эберли.

Вздохнув, он побрел дальше, мимо гулких пустых классов, мимо досок с осыпавшимися словами и примерами. На дверце его бывшего шкафчика в коридоре вырезаны ругательства, замазанные двумя слоями краски, но все еще читающиеся, будто странные магические руны, оставленные мертвыми в память живым. Открыв шкафчик, он нашел там ботинки и куртку. Но он пришел не за тем, чтобы что-то забрать.

Только чтобы полюбоваться. Коди вышел на улицу. Яркий солнечный свет заставил его зажмуриться. Он вытер слезы, в глаз попала песчинка.

Глава 5.

Широкие улицы заносило песком, приносимым жарким безжизненным ветром. С бескрайних высохших полей этот ветер сносил плодородный слой почвы, не оставляя надежды на урожай в будущем. И фермеры оставили эти поля, обратив взоры на более дружелюбные земли. Где-то там, вдали, росли персики, зрела кукуруза и картофель. Коди не нравилась такая погода. Ветер приносил песок, который мешал ему бегать по улицам. Джей подметал крыльцо и ворчал, что скоро этот песок засыплет их по плечи.

Знойное марево дрожало над дорогой, делая очертания предметов зыбкими, словно горячий воздух опалял саму их суть. Маленькие песчаные смерчи поднимали над дорогой редкий мусор и сухую траву. Коди приставил ладонь к лицу, оглядывая пустынное шоссе. Усевшись в тени раскидистого дуба, единственного дерева возле их забегаловки, он жевал кислые конфетки и смотрел на дорогу. Никаких дел на сегодня у него уже не было, и он занимался тем, что самозабвенно выжидал появления какой-нибудь машины.

Случалось, что никто не приезжал к ним в течение недель. Тогда Джей становился раздражительнее с каждым днем и срывал свое недовольство на младшем. Коди был готов молиться, чтобы жара спала – не каждый водитель решается поехать этим маршрутом в такую пору. Многие выбирали более длинный путь, но через лесистое 83 шоссе, проезжая городки, которым повезло чуть больше, чем Коди.

Думая о них, мальчик сипло прошептал маршрут вслух: “От Валентайна направо по шоссе номер 83, через Олсонвилл, Мишен, Пармели, Ветал, Мартин и Денби… чтоб вы там все передохли!”

Настроение испортилось, да и от кислых леденцов уже началась изжога, только вот кислый привкус во рту можно перебить, выпив стакан холодного чая, а если раскис сам, то таких простых рецептов нет. Коди встал, не отряхивая травинки с комбинезона, он с трудом заставил себя отвести усталый взгляд синих глаз от шоссе и посмотреть вокруг.

Нежилые дома выглядели хорошо, и случайному взгляду, брошенному из проезжающего по шоссе авто, городок показался бы, наверное, даже милым – чистые улочки и приветливая вывеска паба с заправкой на обочине, словно выбежавшая впереди всего города навстречу новым гостям.

Всё, что было вокруг, так надежно отпечаталось на сетчатке, что Коди мог видеть свой город и с закрытыми глазами, да даже если бы тот был стерт с лица земли каким-нибудь стихийным бедствием. Иногда он мечтал об этом. Неизменный пейзаж порой набивал оскомину, словно пресное блюдо, которому не хватает чуть-чуть остроты специй. Так и Коди не хватало свежего воздуха. Юноша чувствовал, как зной плавит и его очертания тоже. Все казалось бессмысленным, зыбким настолько, что начинаешь сомневаться в реальности происходящего, да что там, даже в собственной реальности.

Хорошо, что он мог бегать! Когда он бежал – он вспоминал прошлые дни так четко, словно все было сегодня утром. Поэтому он раз за разом в отсутствие новых эмоций переживал старые.

Но сегодня об этом не могло быть и речи. Медленной шаркающей походкой он побрел по дороге в сторону центра. Он увидел Джея, курящего возле сарая с инструментами, но тот не окликнул его. Синяя тень его переходила в тень от телеграфного столба, и мальчик прошел мимо, тихо перешагнув ее.

Разговаривая вполголоса сам с собой, он выбирает самое комфортное место посреди этого ужасного летнего денька, клонящегося к вечеру. Топая по дороге и переходя с проезжей части на тротуар и наоборот, оставляя цепочку следов в пыли, он перебирает воспоминания, в которых ему было чуть прохладнее, чем сегодня: холодный чай у миссис Малкольм, автоматы с запотевшей газировкой в кафе “У Бобби”, укромная примерочная в магазине “Все для охоты и рыбалки”, скамейка-качель на крыльце у Таниши и мороженое в бумажных стаканчиках, прохлада фонтана, школьный коридор и фонтанчик для питья… но жаркое солнце подпалило его воспоминания, он с трудом шевелит мозгами.

Наконец, он решает, и тут же вся его фигура преображается. Словно заводная игрушка, он оживает, спина распрямляется, в каждом движении видна цель, он получил импульс, и теперь ему не терпится бежать.

Обметая подошвами ботинок песок с тротуаров, он бежит в кафе “У Бобби” – сегодня, кажется, среда, а по средам к газировке полагается бесплатная жвачка или пончик, куча сахара в составе только на пользу его худощавой болезненной фигуре, все так говорят.

Он бежит, улыбаясь, погруженный в воспоминания. За углом городской парк, наполненный белыми бесполыми фигурами, белые детские фигурки заняты игрой, взрослые фигуры просто стоят. В общем-то, парка практически нет, он почти стерт из памяти, за исключением этих фигур. Он видит их там в любое время суток. Они стоят там как напоминание о Самом Плохом Дне.

– Забудь это. Направляйся в кафе “У Бобби” и хорошо проведи там время, укройся от жары, а то совсем расплавишься. Тебе нужно подумать в прохладном местечке, малыш, – иногда Коди кажется, что кто-то другой говорит с ним его голосом.

Сейчас он и сам знает, что ему надо делать. Беспорядочно подпрыгивая и запев тоненьким голосом популярную песенку, он бежит к кафе. Чем ближе к нему, тем скорее вспоминались слова, тем громче и явственнее становилась мелодия:

lollipop, lollipop

Oh lolli lolli lolli, lollipop, lollipop..

Sweeter than candy on a stick

Huckleberry, cherry or lime

If you had a choice he'd be your pick

But lollipop is mine!

Улица оживала воспоминаниями, вплетенными в общую ткань истории, которую Коди носил в себе, разворачивая и складывая ее так, как ему пожелается. Во рту он уже чувствовал леденцовую сладость.

В домах словно зажгли огни, так красиво они озарились внутренним светом. Все вокруг пришло в движение, даже послышались автомобильные гудки. Бледная истрепанная вывеска “У БОББИ” качалась на ветру, пара огоньков зажглась и на ней, приветствуя посетителя.

Сквозь пыльные окна кафе Коди смотрелся как рыбка в грязном аквариуме. Внутри было тихо и пахло пылью, остывшими сковородками и забытыми завтраками давно ушедшей поры семейных воскресений. Брякнул дверной колокольчик, мальчик на мгновение весь вытянулся и застыл, песня резко оборвалась.

Уже через секунду, он громко рассмеялся сам над собой, подскочил и сорвал колокольчик, бросив его за стойку и пнув табурет. Тут же извинившись, он поднял табурет и уселся за него. Мило болтая с официанткой, он заказал содовую и пончик.

Музыка снова заиграла, зашумели столовые приборы.

Он оглядел зал, украдкой наблюдая за посетителями – все как всегда, толстяк О за игровым автоматом с машинками, девчонки из старшего класса пьют коктейль с вишенкой – один коктейль и много соломинок, у каждой в руке по рожку мороженого. За столиками с перегородками ведут разговоры серьезные взрослые, мадам и мистер приезжие склонились над картой. Трое мужчин встали и вышли, бросив мелочь в банку для чаевых, прошли прямо сквозь Коди. Звон от брошенных в банку монеток долго стоял в воздухе, пока Коди не оборвал его, хлопнув ладонью по столу. Боль отозвалась в руке, напоминая о том, кто тут все-таки призраки, а кто живой.

Он прошел к стойке и достал оттуда запыленную бутылку лимонада и леденец на палочке. Вместо пончика он довольствовался прочтением меню той среды, сейчас здесь вечная среда, сплошные жвачки и пончики, что тоже неплохо, если подумать.

Снова усевшись за любимый столик у окна, он медленно пил из бутылки, щуря глаза от закатного солнца. В уголках его глаз лучиками бежали преждевременные морщинки, могло показаться, что он улыбается. Но мраморные глаза оставались серьезными. Устав от воспоминаний и наевшись сахара, Коди, сказав несколько невнятных фраз, не обращенных ни к кому, окончательно выдохся и сам не заметил, как положил голову на пыльный столик и задремал. Шум вокруг ему не мешал.

В тишине кафе кружились и оседали пылинки, поднятые им, ровные лучи света прошивали зал от окна до стены. В одном луче кафе выглядело вполне нормально, второй же выхватывал только разруху и тщетные попытки ее замаскировать. На каждом столе стояли вазочки с пластиковыми цветами и ламинированные меню на среду. Одна из официанток забыла свой фартук на стуле, и тот так и остался висеть, в кармашке до сих пор лежали блокнот и карандашик.

Через какое-то время луч света придвинулся к Коди, коснувшись его и разбудив. Он прикрыл лицо рукой, голова гудела. На дне бутылки выдохся лимонад, леденец упал на пол и к нему проложили тропу муравьи. Коди пришлось помотать головой, чтобы прийти в себя.

Он вытянул руку в луче света и пошевелил пальцами, любуясь тенью на облупившейся стене. Сложил птичку, домик, крокодила. Не оглядываясь, вышел на улицу. Спиной он чувствовал взгляды официанток, девочек с коктейлем на троих и толстяка О, оставшихся там.

* * *

Солнце уже довольно низко, и тень у Коди длинная-длинная. Пока он добирался домой, он окончательно вымотался. За занавешенными окнами домов пустота, никто не окликнет его, не предложит попить воды и отдохнуть на крыльце.

Завидев кран ручной водокачки возле заправки, он тяжело выдыхает, торопясь к нему. Приникнув губами к струе воды, он пьет, намочив короткую кудрявую челку и ворот футболки. Внезапно на дороге блеснула зеркалами машина, и вскоре, вся в облаке пыли, медленно подкатила к заправочной станции. Серебристо-голубая шевроле Эванда, старая, но все еще престижная модель. Из-под капота вырываются облачка пара, шум перегруженного мотора ясно говорит – он работал из последних сил. Из салона уже выпрыгивал энергичный молодой человек в крутых темных очках и узких джинсах с дырками на коленях.

– Эй, парень, я и моя тачка подыхаем от жары! Вы ведь еще не закрылись? Мне нужен бензин и кола. Что это тут у тебя?

Коди не любил джинсы с дырками, он сам штопал свою одежду, но тети Марты больше нет, и за отсутствие пятен он бы не поручился. Она сама всегда встречала гостей в чистом накрахмаленном переднике, и столь же бдительно следила за опрятностью сыновей.

Гость ухватил его за нос, как только тот опустил голову в поисках пятна, мысленно прося прощения у тети Марты. Коди моментально покраснел до кончиков ушей, шутка старая и дурацкая, а он до сих пор попадается.

– Будь другом, заправь машину, пока я тут у вас не скончался! – сам себя развеселив своей шуткой, парень направился ко входу в паб, где Джей, как стервятник, уже стоял на пороге, распахнув дверь.

Убедившись, что он ушел, Коди приник к стеклам машины. Будучи закрытой, она все еще несла в себе море информации: вот газета, развернутая на странице с объявлениями о работе, обертки от протеиновых батончиков, смятый спальник на заднем сидении, чехол для гитары, обклеенный множеством наклеек с названиями городов, провода и коробки в багажнике.

“А вот это уже интересно, – прозвучал голос в его голове, – Музыкантов у нас еще не было в коллекции. Ради такого экземпляра стоит, пожалуй, и насмешки потерпеть, лишь бы заполучить снимок на стене”. Мысли его торопливо вертелись, пока он наматывал круги возле машины. Опомнившись, он начал наполнять бензином бак.

– Десять галлонов! – громко сказал он, войдя в паб.

Внутри было относительно прохладно, гость блаженно прикрыл глаза, развалившись на стуле – на столе стояли две пустые бутылки из-под кока-колы.

Коди заинтересованно и робко разглядывал посетителя, и посмотреть было на что: мужчина словно сошел с плакатов про рок-звезд, многочисленные татуировки покрывали его руки, красная бандана на шее и белая футболка делали его образ классическим и от того еще более привлекательным.

Джей протирал бокалы и спрашивал как бы невзначай:

– Девки, поди, толпами за тобой бегают?

– Ну есть такое, смотря в каком штате играем… – было заметно, что ему лень поддерживать разговор, но он сдабривал свои ответы белозубой улыбкой.

– А сейчас один едешь, или с группой?

– Один. Люблю ездить один, в одиночестве лучше сочиняется.

– Смотри-ка, малыш, не только ты один любишь бормотать себе под нос, – он махнул рукой в сторону Коди и объяснил, – мой сводный брат тоже убежит куда-нибудь и сочиняет истории всякие, небылицы, такой он фантазер у нас.

– Я тебя понимаю, малыш, – гость прищурился на Коди, – только смотри, своим творчеством надо делиться с людьми, иначе у тебя башка взорвется.

Говоря это, он выразительно покрутил пальцем у виска.

– Сейчас у меня почти готов новый альбом, закончим через пару месяцев и снова поедем с концертами, приезжайте в Омаху – будем там!

– Может быть, может быть, – Джей некрасиво широко улыбнулся, обнажив желтые зубы.

– Сэр, не хотите ли сделать снимок на память? Всего 50 центов, одно фото вам, одно нам… – Коди начал подбираться к музыканту, достав старый полароид.

– Ого, круто вы придумали! Стена с фотками, правда, какая-то жутковатая, но есть свое очарование… – он подошел к снимкам, было видно, что он и вправду заинтересовался.

– Ну так что, сэр?

– Черт, парень, не подходи так тихо сзади, это реально крипово! Давай, сфоткаемся, почему бы и нет, я тебе и автограф оставлю…

Яркая вспышка прервала его фразу.

– Отличный снимок, – сказал Джей. Он вернулся за стойку. – Кофе с собой?

– Да, пожалуй!

– Уже уезжаете? – спросил Коди с неопределенной интонацией.

– Да, к утру мне нужно быть в Канзасе.

Коди посмотрел на Джея своим “редким взглядом”, его серо-синие глаза слегка покраснели, тонкие крылья носа нервно расширялись и сужались. Короткую зрительную дуэль он выдержал и победил. Рука Джея пронеслась мимо сахарницы, и кофе он принес без сахара, но с извинениями:

– Сахару у нас нет, закончился.

– Ерунда, я и так колы напился, отрыжки теперь до границы штата хватит, – и гость рассмеялся своей простой шутке, Коди захотелось его поддержать, и он вымученно улыбнулся.

На прощание мужчина помахал рукой, но потом сдал назад и вышел из машины, держа в руках фотокамеру. Не понимая, как испытывает судьбу, он выкрикнул:

– Послушайте, а можно вас сфотографировать? Вот как вы стоите на пороге паба, так и стойте! Я поставлю это фото на обложку альбома! Вы не против? Давайте, соглашайтесь!

Коди боялся поднять глаза на Джея. У того скрипнули зубы. Коди не шевелился, считая свои вдохи и выдохи. На четвертом вдохе сердце его пропустило удар. Джей крикнул, подпустив в голос фальшивого простодушия:

– Сэр, мы спокойно живем в уединении, и хотим, чтобы так и оставалось. Вы можете это соблюсти?

– Да, если для вас это важно. Фото будет потрясающим, вы очень колоритная пара! Я даже могу заплатить! – он уже наводил объектив, весь занятый процессом.

Коди задержал дыхание перед вспышкой.

Когда глаза вновь привыкли к темноте, он увидел протянутую ему руку.

– Большое спасибо, вы не пожалеете! – гость пожал руку и Джею.

Он выглядел полным сил, энергии и радости жизни, улыбка его, наконец, стала искренней. Он потрепал Коди по кудряшкам:

– Парень, тебя увидит весь мир!

Когда он уехал, они стояли, молча глядя ему вслед еще с минуту. Джей сказал тихим спокойным голосом:

– Если это самодовольное помело не забудет обо всём спустя полчаса, это дорого тебе обойдется, ох, дорого, попомни мои слова.

Коди, к собственному удивлению, ответил таким же ровным голосом:

– Он еще послужит нам хорошую службу, он нам пригодится, я чувствую.

Они постояли ещё немного, а когда пыль, поднятая колесами, стала неразличима в последних лучах солнца, зашли внутрь.

Глава 6.

Коди надеялся, что когда-нибудь увидит этот снимок в одном из журналов, приходящих с почтой. Он представлял, как его фотография разлетается по всем концам света, может быть, он станет знаменит, его будут узнавать на улицах, и о, что же тогда будет…

Но, возможно, Джей был прав, что не такой уж тот парень и популярный музыкант, как из себя строил. В любом случае, ему осталось фото с автографом и надежда, а журналов он получал мало, тот самый мог просто не дойти до него. Так он утешал себя, провожая уходящие дни.

Обычно рекламы становилось чуть больше в предрождественский сезон. Хрустящие от холода страницы являли взору Коди пылающие камины, улыбающиеся семьи с подарками, радость и суету. Он безразлично перелистывал такие страницы, сидя на полу в здании почты, которое не отапливалось, и грел замерзший нос в воротнике куртки.

Было начало декабря, Коди уже повесил рождественский венок на дверь почты, просто потому, что так делалось раньше. Он разочарованно отбросил очередную брошюру, та упала, и на задней обложке Коди увидел что-то, что заставило его быстро схватить её обратно.

Реклама новой парикмахерской, открывшейся на месте старой:

“ОБНОВЛЕННЫЙ САЛОН И АССОРТИМЕНТ СТРИЖЕК НА ЛЮБОЙ ВКУС!

ДОВЕРЬТЕ ТАЙНУ ВАЛЕНТАЙНУ!” -

зазывала рекламка, а со страницы смотрели улыбчивые парикмахерши в розовых передничках. Это значит, в соседнем городе, Валентайне. Он помнит, что в старую парикмахерскую в Валентайне любила ездить тетя Марта, даже адрес помнит – Южная стрит, 3.

Воспоминание ударило в ноздри ароматом духов тети Марты, запахом пудры. Она всегда очень долго и тщательно собиралась, выбирая наряд и макияж. Коди не любил, когда она так сильно пахла духами. Однажды она даже хотела взять Коди с собой, они бы поели мороженое в кафе и выпили лимонад, такой пузыристый, что защиплет в носу от одного глоточка.

Но Джей запротестовал, Коди уже спускался с лестницы в хорошей рубашке, когда украдкой услышал обрывки их короткого спора, замерев на ступеньке: “…он же чей-то ребенок, Марта, его же могут узнать, и все, прощай твое золотце!”. И тихое бормотание тети: “Ладно, ладно, ладно”. Она вышла, гордо тряхнув волосами, не вытирая слезы. Наклонившись к Коди, она обняла его и прошептала на ушко: “Малыш, золотко, я привезу тебе лимонад”.

Потрясенный забытым воспоминанием, Коди обмахивал лицо брошюрой, и сильно отросшая челка то поднималась, то падала на глаза. Обдумывая робкую идею, он вскочил на ноги и заметался по залу почты, размахивая руками.

О, как заманчиво было бы поехать в Валентайн, всего час на машине, можно даже пешком, одна мысль об этом будоражила кровь! Да еще возможность сесть в ароматное кресло и получить новую прическу! Коди лихорадочно забрал непослушные кудряшки за ухо, но они все равно выпрыгивали, точно пружинки, мешая при ходьбе. Обычно его стриг Джей, надевая ему большую миску на голову, обстригая кухонными ножницами вселишнее.

Едва дождавшись официального завершения рабочего дня, четверть шестого, он закрыл здание, спину ему осветил автоматический фонарь над входом. В похолодавшем воздухе чувствовалось приближение праздника, а значит, Коди вполне мог просить Джея о небольшом подарке.

Разговаривая сам с собой, он возбужденно махал руками при ходьбе: “Я занимаюсь кучей всяких дел, а ты только в пабе сидишь! Мне надоела стрижка под миску, я хочу другую, красиво чтобы было. Сам ведь говоришь, что я хожу как куст терновника, ну так помоги сделать лучше!”. Раззадоренный собственными мыслями, он бросил камешек в сторону дома и побежал что было силы. Под его подошвами чавкала застывающая на морозе грязь.

В потемневшем воздухе ярко светилась вывеска “Коди Хаскер Паб”, только несколько букв в ней сегодня не горели, так что получилась белиберда. Внутри было, по обыкновению, пусто, и телевизор вещал неизвестно для кого. Коди выключил его, Джей сидел за столиком в углу, положив голову на локти, видимо, он задремал, выпил лишнего. Он вырезал красоток из журнала, и так все оставил. Красотки расползлись по столу, махая ногами и руками, шумя цветастыми нарядами и вздорными каблуками, почти все безголовые.

Коди быстро налил себе кружку молока, подсел к Джею и начал рассказывать о том, как здорово было бы съездить в Валентайн, подсовывая ему листок, вырванный из брошюры. Джей что-то промычал, а потом резко поднял голову, злыми, красными от выпивки глазами уставившись на прилипшую к щеке рекламу.

– Мне чертовски надоели твои бесконечные приставания, – процедил он. – Каждый раз, как я тебя стригу, ты дуешься. Это Марта тебя избаловала, все она! – он махнул рукой, и листок улетел на пол.

Коди неутомимо поднял листок с пола, смахнул с него ноги красотки, прикладывая сбоку к своей голове фото стрижки, открывающей уши и шею, она бы действительно пошла ему. Малыш что-то бубнил по поводу кустов и лица заведения, но Джей не слышал, голос его, угрожающе звеня и становясь громче с каждым словом, припечатал Коди к месту: “Мы тут… не какие-нибудь слащавые гомики из города… здесь земля настоящих мужиков, настоящим МУЖИКАМ… НЕ… НУЖНЫ… ДЕБИЛЬНЫЕ… СТРИЖКИ!” – окончательно взбесившись, ничего не видя от пульсирующей головной боли, Джей схватил ножницы, которыми вырезал из журналов, и отхватил пучок мягких кудряшек на виске Коди, чиркнув по щеке лезвием. Коди закричал и, прижимая руку к щеке, упал. Из-под пальцев у него потекли струйки крови. Упало и разлилось молоко из кружки.

Джей, стоя над ним, сказал уже спокойней:

– Да что ты, как девчонка, шрамы украшают мужчину.

Он попытался поднять его, но из того словно все силы вышли вместе с криком, руки у него безвольно висели, на глазах застыли слезы. Походив над ним, Джей оставил ему новый стакан молока на полу и ушел спать.

Коди сел на полу и все еще плакал, слизывая кровь с пореза, к молоку он не притронулся.

Обычно Джей с утра давал листок с распоряжениями для Коди, и они вместе завтракали, после ссоры это время превратилось в пытку. Коди сидел молча, глядя в стол, губы у него подрагивали, и выглядел он больным. “Зараза, ведь как раз перед праздниками свалился! Вообще ни на что не реагирует, мне же отчеты сдавать!” – ругался Джей, разговаривая с кем-то по телефону.

Чтобы отвести душу, Джей уехал в другой город, пил там всю ночь, а наутро пошел в супермаркет, весь звенящий от колокольчиков и рождественской рекламы, купил там несколько коробок с расходниками и маленький, самый дешевый полароид. Он обычно не разрешал Коди брать фотоаппарат в баре, но теперь решил сделать поистине королевский подарок.

В рождественское утро в пабе стояла тишина. Дядя Бо, нарядный и морщинистый, утопал в складках праздничной рубашки. Коди довел его до кухни, они ждали Джея за накрытым столом. На бумажной скатерти стояли тарелки с печеньем, немного конфет и кружки, ничего другого из еды Коди брать не разрешалось. Чайник остыл, и его пришлось поставить во второй раз.

Коди услышал рев мотора, и что-то в нем надломилось, окружающие предметы заволокло туманом.

Дядя Бо прошипел: “Плачешь, как дурачок”. Или это был шум закипающего чайника.

От куртки Джея пахло женскими духами, маслянистым попкорном и бензином, а еще оберточной бумагой. Коди поднял голову, но не двинулся с места, в тумане проступил ярко-красный бант на коробке. Джей пригладил всклокоченные волосы и сел на стул рядом с ним, двигая подарок по столу к нему поближе.

Безвольными пальцами Коди ощутил приятную шершавую поверхность коробки, развязал бант, распечатал и увидел надпись “Polaroid 636”. Аккуратно отложив подарок, он наклонился к Джею и неловко обнял.

– Ладно, ладно, – пробурчал он и встал за чайником.

После завтрака Коди подошел к Джею. Услышав, что поручений нет, он снова кинулся было обнимать брата, но тот только потрепал его по кудрявой макушке и сказал: “Давай, беги уже”. Натянув утепленную джинсовую куртку, которая была немного коротка ему в рукавах, Коди вышел на улицу.

Стоило повесить гирлянду и на съезде с трассы, чтобы проезжающие могли понять, что здесь есть паб и вообще, живут люди. Подумав об этом, Коди поморщился. Дело подождет до завтра, сейчас есть кое-что поважнее!

Через ряды домов Коди бежал к почте. То слева, то справа иногда мелькали украшенные рождественскими венками двери, а во дворе у Мэйси он даже установил пластикового снеговика, в благодарность за найденный адаптер. Джей ворчал, что не стоит тратить время на бессмысленное украшение города, все равно дальше их паба никто не заезжает, но Коди продолжал ежегодно выполнять свои неизвестно кем возложенные на него обязанности.

В здании почты он, наконец, выпустил коробку из рук и первым делом принялся изучать инструкции. Этот маленький полароид обещал для Коди большие возможности. Он придумал гениальную в своей простоте идею. Она пришла к нему очень давно, и с той поры он не мог выбросить ее из головы, и вот сейчас она близилась к исполнению.

Он тут же, как много раз делал до этого в мыслях, соорудил небольшое возвышение на столе, поставив коробки, теперь его полароид оказался вроде как на штативе. Встав у ровной стены, Коди с превеликой осторожностью сделал первый снимок. С жужжанием из аппарата выкатилась карточка и повисла. Спустя минуту, на черном фоне проявилась голубоватая стена и на ней, ну точно призрак, проступило лицо и руки Коди. Первый снимок оказался слишком мутным, поэтому для следующего Коди встал поближе к камере и постарался поменьше дрожать. Ничего, утешал он себя, кассет у меня много! Изо рта у него вырывались барашки пара.

Наконец, сделав больше десятка однотипных снимков приемлемого качества, он успокоился.

Высунув кончик языка, он написал на обороте каждого фото коротенькое письмо:

“Вы не знаете меня? Найден в городе Коди, штат Небраска, в возрасте 5 лет. Приметы: джинсовый комбинезон, синие глаза, кудрявые волосы, цвет грязный блонд. Если человек на фото вам знаком – напишите по этому адресу. Если нет, то, пожалуйста, передайте фото дальше. Помощь не требуется, я в безопасности, только хочу узнать, откуда я взялся и есть ли у меня родня. Спасибо, всего хорошего,

Коди.”

Затем малыш достал из-под прилавка мятый листок, на нем были выписаны почтовые адреса, он переписывал их с объявлений из каталогов, коробок с соком, журналов с красотками Джея, с обрывков газет, найденных на обочине трассы. Уложив в дюжину конвертов по одному фото, запечатав, наклеив марки, накопленные заранее, аккуратно надписав адреса, Коди сложил их в свой школьный рюкзак, спрятал за стеллажом рядом с плеером и стал ждать нужного момента. Конверты томились в ожидании, а их содержимое обжигало Коди душу.

На следующей неделе приехал грузовик. Улыбчивый водитель в синей кепке сгрузил коробки у паба и сейчас доставал мешки для корреспонденции. Коди, затаив дыхание, опустил пачку конвертов в мешок, прикрыв большим конвертом с отчетами.

– Это все, Коди? – водитель не понимал до конца, что паренек делает в городе, но уважал его настойчивость и аккуратность. – Ты как, рождество хорошо встретил?

– Да, – кивнул Коди, и поскорее пошел прочь, боясь каким-то образом выдать свое волнение.

На самом деле, все рождественские каникулы Коди провел, прибираясь в пабе, убирая за Джеем и грубыми посетителями мусор и моя посуду. Подарив подарок, Джей снова стал ворчливым, придирчивым, скупым на добрые слова. Коди вечерами сидел в своей комнате, боязливо вслушиваясь в шум снизу. Когда смолкал звон стаканов, затихал телевизор и переставала хлопать дверь, раздавались шаги Джея по скрипучей лестнице. Сначала приглушенно, а затем все громче скрип-СКРИП-скриииип-СКРИП…

Напрягая слух, Коди ждал, когда станет понятно, куда пойдет Джей. Чаще всего он уходил к себе в комнату, и почти сразу же оттуда раздавался его храп. Тогда все было хорошо, Коди на цыпочках босиком выходил из комнаты, доедал остатки еды от гостей, собирал посуду.

Сегодня же Джей приехал из города, выпив сильно больше нормы, а норма у него была тоже не для слабаков, и, к тому же, он в хорошем настроении. От него пахло сладкими женскими духами. Джей зашел к нему в комнату, резко открыв дверь пинком ноги. В такие моменты он напоминал ему школьных задир, всегда доводил его до слез, то разбрасывая вещи по комнате, то отбирая с таким трудом собранные им экспонаты коллекции: вырезки красивых реклам из каталогов, фантики.

– Что тут у тебя сегодня, дурачок? – пройдя сразу к кровати, Джей достал из-под нее небольшую брошюру. Запинаясь, он прочел по слогам, – Кол…ледж…приглашает…по…по…специальностям…

Тут Джей громко захохотал.

– Тебя, дурачок, ни в какой колледж сроду не возьмут, выбрось ты это из головы!

– Но Марта говорила, что есть программы для таких, как я, значит, я мог бы попробовать… Джей, помоги мне подать документы, и все, мне больше ничего не надо.

– Еще раз говорю тебе, идиот, что никуда ты не поедешь, ты мне тут помогаешь, вот и все, чего тебе еще надо в жизни?

Раздосадованный, Коди резко встал с пола, где сидел, играя пробками от бутылок, и Джей смерил его таким взглядом, что Коди тут же сел обратно, поджимая колени к подбородку.

– И чтоб не ревел, когда я выйду, ясно? Мужики не плачут!

И Джей вышел, оставив дверь открытой. Коди сидел, молча глотая слезы, и смотрел в окно, на город внизу, на блестящие сквозь мокрое стекло фонари.

Услышав храп из-за стены, Коди перевел взгляд на обшарпанные стены своей комнаты. Узкая, словно келья, она задумывалась как чулан, во встроенном шкафу ютились вещи Коди – несколько разномастных свитеров, пара рубашек, школьный пиджак и брюки. Под стопкой изношенных футболок он прятал несколько конфет на тот случай, если поесть вечером не удастся.

Коди неподвижно стоял в дверном проеме, слушая, как храпит Джей, представляя, как разглаживаются у того во сне ворчливые морщины. Стоя там, в темноте, отсчитывая минуты, Коди думал о том, как не похож он на брата, да и на тетю тоже он не похож. Оба они были рослые, рыжеватые, покрытые летом и зимой красным загаром, говорливые, склонные к жадности и алкоголю и вызывали у него щемящее чувство неприкаянности в этом городе и на этом свете. Укрыв Джея вязаным одеялом, Коди вышел из дома. Чуть подумав, он вернулся и взял немного мелочи из банки для чаевых.

Солнце взойдет примерно через пять часов. А Джей проснется к обеду, и у него будет ужасное похмелье. Коди немного погуляет по городу, а потом вернется обратно. Может, еще купит себе лимонад. Никто и не заметит.

Оглянувшись на тихий дом, оглядев молчаливую улицу, освещенную яркими желтоватыми фонарями, Коди особенно остро ощутил пустоту этого места. Там, вдалеке, светился огнями другой город и текла другая жизнь. Там на улицах ездят машины, ходят люди и даже, о боже, там лают собаки и играют непоседливые дети… Совсем не то, что в их волчьем углу. Из его рта вырвалось облачко пара, было все еще холодно, несмотря на близившуюся весну. Казалось, все дома вокруг паба осуждающе смотрят на него пустыми провалами чернеющих окон. Хищно мелькнули и снова погасли неоновые буквы на вывеске паба.

Собравшись с духом, Коди взял низкий старт и побежал, не останавливаясь.

По дороге у него вертелась на уме строчка из рекламы парикмахерской “Оставить тайны в Валентайне”, здорово это они придумали. Коди прибавил бег. Он бежал по мокрому асфальту, сбегая с дороги при виде редких машин. Он пробежал мимо раскинувшегося посреди поля кладбища и остановился, только на его территории росло так много деревьев, отбрасывающих мрачные шепчущие тени на дорогу. Он остановился, потому что ему показалось, что кто-то в белом стоит возле могилы. Послав спящей там глубоко под землей тете Марте воздушный поцелуй, Коди побежал дальше.

Так свободно он может бежать ночью, наслаждаясь темнотой. Он вполне мог сойти за своего в городе Коди, если бы только жители не знали друг друга в лицо. Тяжело выдыхая согретый легкими воздух, он рассекал ночь.

Вдоль дороги стояли в качестве рекламы сеялки, дробилки, тракторы и косилки. Бесчисленное, как показалось Коди, количество машин на парковке перед кафе “4 сезона”, и это в такую-то ночь, разве они не спят, как им положено, в кроватях в такое-то время? Обилие рекламы, разбросанные тут и там мотели, массивные рождественские венки и гирлянды, мемориал возле притихшей на ночь средней школы – все эти незамысловатые виды, украшенные нежным розоватым сумраком, Коди вбирал и запечатлевал в памяти, чтобы позже снова к ним возвратиться. Как тихо и мирно здесь этой ночью!

Остро ощущая свое одиночество, он обессиленно сел на лавочку возле какого-то магазина. Прижавшись щекой к холодной стене, почувствовав, как она нагревается от его тепла, Коди считал удары своего сердца, решая, выдержит ли оно следующий забег. На улице выше послышались шаги и шум голосов, и он поспешил встать.

Он пошел медленным шагом вдоль центральной улицы, заглядывая в темные окна, они казались полны таинственной жизни и света, но он не мог войти в них. Ноги его тяжело шаркали по влажной земле. Он купил в автомате маленькую бутылочку лимонада, название было незнакомым, но оранжевый цвет его привлек. Постояв немного под неоновым облачком света, он с удивлением обнаружил, что бутылка, которая упала ему в руки, теперь пластиковая, а не стеклянная.

Он осушил бутылку до дна, с сожалением выбросив ее в урну. Оставив сияние главной улицы позади, он возвращался полем на окраину, к трассе, где на пустыре, по соседству с несколькими старыми домами, стоял их паб.

Когда-то давно Джей рассказывал, что у них в пабе было развлечение – кто быстрее спустится с холма и поднимется обратно, при этом ни разу не упав. Такая потеха, наверно, была, думал Коди, представляя эти пьяные игры, устало переставляя неуклюжие ноги в траве. Задумавшись на пороге паба, он поднял вверх голову. В своих мечтах он терпеливо ждал ответного письма, надеясь среди счетов и бланков однажды найти его, как искру возможности. Но кто знает, как долго сможет тлеть костер надежды?

Коди упрямо верил в счастливый случай, не зря его называли “золотком”, он приносит удачу всем, должно же и ему когда-то повезти. Ему хотелось найти родителей точно так же, как хотелось лимонада в жаркий день – чувство обыденное, удовлетворив которое, он бы вернулся к своим делам. Может, у него была сестра или… о, от этой мысли у него даже дыхание перехватывало, может, у него был бы родной брат, это было бы так здорово.

* * *

Мечты – мечтами, а дела – делами, любил повторять Джей, отправляя Коди с листком, исписанным поручениями. Коди же привычным шагом, не замечая разрушающихся от времени и стихии домов вокруг, шел, мечтая о своем.

Помучавшись несколько часов на почте, старательно заполняя бланки, он то и дело поглядывал на часы. Наконец, с делами покончено. Переборов в себе желание снова послушать плеер, Коди вышел из здания почты, предварительно семь раз подергав замок, чтобы быть уверенным, что запер дверь.

С мягким щелчком начали включаться фонари. Сначала одна улица, потом другая. Не смотря на то, что в городе жителей можно было пересчитать по пальцам, его пока не отключали от общей сети, и в темноте казалось, что до сих пор город живет полнокровной жизнью. Ярко освещенный центр, конечно, контрастировал с темным полем и тихим холмом, на котором стоял их паб. Но порой, хоть Джей и ругался потом, Коди включал свет и в пустых домах на их улице, делая ее снова по-настоящему живой.

Сегодня он возвращался домой, оставив закат за спиной, на горизонте собирались темно-синие тучи, а желтые фонари освещали его кудрявую макушку, свет рассыпался по волосам, образуя нимб.

Вдруг, резко остановившись, он встал посреди дороги, словно дикий зверек. Машина проезжает по главной улице, или глаза его обманывают? Зрелище до того завораживающее, что он замер, любуясь. Кто бы это мог быть? Останется ли он или проедет мимо?

Коди гадает, прислонившись к стене, укрывшись в тени.

Незнакомая машина остановилась возле паба. Из нее вышел мужчина и вошел внутрь. Внезапно его сердце пронзило чувство, которое не спутаешь ни с чем – что-то должно произойти, плохое или хорошее, но должно. Мурашки пробирали его изнутри и снаружи. Постояв некоторое время чтобы успокоиться и обняв себя за плечи, он пошел к пабу, аккуратно обходя машину с неместными номерами, скользя по ее гладкому теплому боку ладонью. Вдыхал теплый воздух, готовясь к встрече с неизвестным, пугающим и желанным.

Глава 7.

По дороге медленно скользит Форд-буревестник девятого поколения, красно-коричневый корпус весь в пыли. Водитель ведет машину неторопливо, сверяясь с картой местности. На исходе дня он останавливается и, не глуша мотор, выходит из машины. Разминая спину, он любуется равнинным, измученным жарой пейзажем. Он прикладывает ладонь к лицу наподобие козырька, и высматривает признаки жизни вокруг и на горизонте. Все тихо. Какие-то тучи собираются, но принесут ли они дождь – не понятно…

В поле стоит трактор, но даже издалека видно, что он проржавел. Гнетущее впечатление усиливается тишиной вокруг. Водитель глушит мотор и сходит с дороги. По высокой сухой траве он идет размашистым шагом, пока, наконец, не видит водонапорную башню с названием города, написанным такими большими буквами, что можно прочесть даже отсюда. КОДИ.

Хорошо, что я добрался до темноты, думает он.

Он подъезжает к городу со стороны полей, когда солнце почти садится. Все здания вокруг укутаны золотистым светом, в воздухе мерцают пылинки. Автомобиль проезжает по главной улице, не притормаживая на перекрестках, потому что он – единственный движущийся объект. Но, тем не менее, водитель чувствует, что за ним наблюдают.

Он проезжает город и останавливается у местной придорожной забегаловки, двухэтажное строение из кирпича, с кое-где облупившейся штукатуркой. Мигнули и зажужжали в летнем воздухе неоновые буквы на вывеске “КОДИ ХАСКЕР ПАБ. КРОВ. ЕДА”.

Джей вытянул шею в окно, выглядывая, кто приехал. Он прервал скудный ужин, бросив бумажную тарелку в урну. Быстро пригладив волосы, он щедро пшикнул освежителем, щелкнул пультом, включив телевизор, и, натянув фирменную кепочку заведения, встал за стойку.

“Здра-а-авствуйте, у вас можно поесть и заправить машину?” – нараспев с издевательской усмешкой протянул себе под нос, войдя, невысокий худощавого сложения мужчина средних лет. Все эти заезжие гости запевают свою песенку с одинаковой нотки. Заканчивают, правда, по-разному, это уж как Джей решит. Коди, маленький дурачок, до сих пор думает, что он их травит. Вот ведь умора-то! Нет, так, слегка портит жизнь, но разыграть мальца – святое дело. Раздражают они его, эти приезжие, да и все равно никогда не возвращаются…

Он хмыкнул и помахал гостю.

– Разумеется! Сегодня в честь среды бесплатный пончик, – елейно протянул Джей. Незнакомец прошел к столику, не закрыв дверь, вертя ключи на пальце.

– Сегодня четверг, но от пончика я не отказываюсь в любой день недели, – засмеялся он, обтряхивая пыль с легкой летней куртки.

Спустя минуту Джей принес на столик картошку фри, маленький соусник и колу, без пончика, “ведь не среда же”.

– Ну, а пиво у вас есть? Так пить хочется… – гость обмахивался листком меню, улыбаясь.

– Конечно, есть! – Джей засуетился, доставая стакан.

– Я в одиночку не пью, составите компанию? – посетитель подмигнул Джею, и тот жадно трясущимися руками достал второй стакан.

Часы тикали на стене, и спустя десять минут несколько стаканов уже стояли на барной стойке, в них подсыхала пивная пена. Из радио лилась кантри-музыка, перебиваемая рекламой из телевизора. Поставив очередной стакан, Джей легкомысленно махнул рукой:

– Коди придет и все уберет. Он мой помощник, маленький такой помощничек, – и он фыркнул в пивную пену так, что она разлетелась по столешнице.

– Как у Санты, да? – и гость засмеялся.

Изредка поддакивая подвыпившему бармену, посетитель осматривал фотографии на стенах паба. Черно-белые крупные фотокарточки вперемешку с небольшими квадратами полароидных снимков. От кадра к кадру один и тот же ребенок на фото становился все старше, и гость переводил взгляд, словно желая отыскать какой-то один, особый снимок, но ему мешал недостаток освещения и хаотичное размещение фото.

На улице послышалось шарканье шагов, и к ним вошел бледный, усталый подросток. В неярком желтоватом свете нельзя было сказать точно, сколько ему лет.

Джей, увидав помощника, разразился громким приветствием ярмарочного зазывалы:

– Коди, чего стоишь у порога? Смотри-ка, какой запоздалый путник заехал к нам на огонек. Такой щедрый, и тебя угостит пивом, иди-иди к нам! Потом только посуду помой.

Коди шагнул к стойке заставленной грязными стаканами, силясь обуздать волнение. Гостем оказался невысокого роста худощавый мужчина, очень бледный и весь в веснушках. Его светлая куртка свисала со спинки стула, рукава белоснежной рубашки он подвернул так, чтобы не испачкать о липкую поверхность стола. Его бледность подчеркивали темные волосы, подстриженные коротко и чуть взъерошенные на затылке, видимо, от подголовника автокресла.

По радио запели очередную кантри-песню:

“Эти безбожники у нас на пути.

Иаков придет и освободит этих грешников”.

Джей немного подпел радио, а затем вновь завел разговор о том, какой Коди славный малый, и какая у их города богатая история. Гость не слушал его, повернувшись к Коди, но Джею уже было все равно, он вещал, попивая дармовое пиво из большого стакана.

– Меня зовут Адам, а ты, стало быть, Коди? – протягивая руку, спросил незнакомец.

– Да, это я, – Коди оставил грязную посуду и шагнул к гостю в светлое пространство у столиков.

– И на всех фото тоже, да? – при этом глаза у Адама блеснули.

– Как видите, сэр.

– Малолюдно у вас тут стало, а? Зато посуды меньше мыть, – Адам подмигнул Коди с улыбкой, но глаза его внимательно рассматривали подростка.

Коди было неловко. Обычно никто не заводит с ним таких разговоров. Растущее напряжение он выплеснул, сделав несколько до того странных па, возвращаясь за стойку, из тех причудливых танцев, что он привык танцевать в одиночестве.

Джей тут же воспользовался этим, картинно протянув руку и указывая на брата, выразительно доказывая свои слова о том, что тот придурковат, и вновь вернулся к пиву и орешкам.

Огорченный своей невольной глупой выходкой, Коди собрал посуду и ушел в дальний конец барной стойки к раковине, оттуда, из полумрака, наблюдая за неторопливым разговором мужчин. Из окна на гостя падал отблеск от скрученных в слова электрических трубок вывески, красных и желтых. Одна гласила “КОДИ”, другая – “ЕДА” (моргала и периодически затухала), третья – “КРОВ”. Эти отблески красиво падали на лицо Адама.

Коди подумал, что это его имя касалось гостя, плескалось красными отблесками на его лице и в глазах. Адам то и дело украдкой поглядывал на него. Его белая одежда выделялась в полутьме.

Кажется, Коди немного задремал. Какое-то время спустя Джей, довольный, чуть ли не обнимая щедрого посетителя, просит Коди проводить гостя в комнату для постояльцев наверху. Коди слышит, но не понимает смысла этих слов, потому что смотрит на Адама, а тот смотрит на него, не отрывая взгляда, и желтый неоновый свет слова “КРОВ” падает на его лицо.

– Прием, прием, как слышно на отсталом острове? – голос Джея прогрохотал над Коди. – Проводи гостя, что стоишь! Комната у нас скромная, зато кровать большая, – сказав это, Джей мерзко загоготал, толкая Коди в спину.

Ступени слегка поскрипывали, пока они поднимались. Через пять ступенек хохот Джея смолк. Коди знал, что он пошел допивать остатки пива, да осмотреть машину гостя. Узкий коридор, обшитый деревом наполовину, другой половиной являл миру зеленые обои, украшенные замысловатым рисунком из переплетающихся ветвей и корней. Рисунок до того психологически неприятный, что даже Джея он раздражал, хотя тот обычно вообще не замечает таких вещей. Он много чего не замечает.

Они шли, и Адам водил левой ладонью по рисунку на обоях, пальцы его скользили по ветвям. Коди вытянул правую руку и стал водить тоже, вообще-то, это была его привычка. Их освещали старомодные светильники, развешанные тетей Мартой. Идя по коридору, Коди уловил какое-то смутное воспоминание, но он был слишком зачарован шагами позади себя, чтобы додумать мысль.

Он распахнул дверь в спальню для постояльцев. Комната и правда была маленькая, но спальня Коди была еще меньше, и такой кровати там не было. Коди просил Джея разрешить ему переночевать здесь, но он не разрешал, поэтому сейчас он посмотрел на гостя, которому выпадет такое удовольствие, с некоторой завистью.

Адам прошел внутрь и присел на краешек кровати, держа свои ладони на коленях, словно прирученных диких птиц. Казалось, что он не впервые здесь. Взгляд его привычно изучил скромное убранство комнаты и скользил по Коди, словно тот был неодушевленным предметом. Его светлые глаза в зеленоватом сумраке комнаты казались темными.

* * *

“Вот здесь у нас раковина, вот здесь окно, вот здесь шкаф…” – кружа по комнате, Коди называет очевидные вещи, очерчивая пространство. Ему не хочется уходить.

– Завтра вы уедете? Куда путь держите? – Коди вцепился в дверную ручку, оттягивая свой уход.

– Куда я путь держу? Даже не знаю, Коди. Я все ищу какой-нибудь город, в котором смогу остаться, да так и болтаюсь по свету, – он разгладил руками невидимые складки на белой рубашке и вновь стал разглядывать комнату.

– Вы хотите спать?

– Не особо. А ты?

– На улице светит луна, я не хочу спать в такую погоду. Я, наверное, пойду побегаю.

– Куда же ты побежишь, Коди?

– От порога паба до последнего порога в городе, а потом обратно.

– И сколько времени у тебя занимает такая прогулка?

– Ну… по-разному. Порой я бегу очень быстро, дома так и мелькают, а иногда не могу добежать даже до середины города, – Коди помрачнел. Опустив голову, он ковырял носком ботинка старый ковер.

– Коди, покажи мне свой город, возьми меня на прогулку.

– Вы не шутите?

– Я правда очень хочу пойти с тобой. Покажи мне здесь все.

Коди, подняв голову, зачаровано смотрел в лицо Адаму. Глаза, руки и голос, особенно голос, теперь казались давно знакомыми, виденными и слышанными. Доверившись этому чувству, он поманил Адама жестом, зовя его за собой, вниз, к выходу. Ковер глушил их шаги, тени сливались в одну. Джей уже громко храпел в своей комнате.

На улице их встретила тишина, подсвеченные луной здания стояли, притихнув, не было даже ветра. Они пошли, сворачивая от паба в сторону центра.

– Вот здесь у нас продуктовый магазин Эла… – и Коди взмахнул рукой на одно из зданий, почти не различимых в сумраке.

– А вот сейчас мы будем проходить автомастерскую. В магазине цветов сегодня была скидка на белые лилии и каллы. Потом будет здание мэрии, оно вместе с отделом полиции, – и тут он хихикнул, добавив сквозь смех, – Но здесь никого нет.

– Как же так, Коди? Разве такое может быть? Ты имеешь ввиду, что все спят?

– Я пошутил. Конечно же, здесь есть кому быть в отделе полиции и есть кому ходить в продуктовую лавку. Вот дальше будет кафе, мы можем зайти съесть по пончику, сегодня среда, там бесплатная жвачка или пончик, на выбор, – Коди взмахивал руками, притоптывая и на ходу кружась вокруг своей оси.

– А разве кафе работает ночью?

– Адам, сейчас ведь день, ты что, не видишь, как ярко светит солнце? – Коди, обиженно хмуря брови, смотрел на Адама, щурясь от света.

– Я пошутил, малыш, просто пошутил! Я люблю пончики, пойдем скорее в твое кафе! Я закажу нам колу! – и Адам потянул Коди, все еще мило надувавшего губы, за рукав.

Они пришли к иссохшему от зноя и занесенному пылью зданию, крыша у него совсем завалилась набок, того гляди рухнет. Дверь на удивление легко открылась, и Адам вздрогнул от бряцанья дверного колокольчика. Коди деловито прошел внутрь, на паркетном полу местами не хватало плиточек, отчего пол походил на старую шахматную доску. Коди двигался во все стороны сразу, нарушая законы шахмат. Он смешливо крутил листком меню, протирал пыль с заляпанного стакана. Адам опасливо шагал за ним, пол под ним прогибался, точно резиновый, пахло плесенью. Коди, присев за столик, вытерев пыль рукавом, махал ему.

– Сейчас подойдет официантка, но только ты с ней не разговаривай, она не любит приезжих, – Коди хитро сощурил синие глаза, – Сейчас принесут напитки!

Наклонившись под стол, Коди достал открытую бутылку с колой, на дне которой еще оставалась жидкость, а в ней плавали дохлые мухи. Он сделал движение в воздухе, открывая бутылку и наливая, с превеликой осторожностью, напиток в пустые стаканы. Потом бережно поставил бутылку рядом, – Там еще осталось, но ты сразу все не наливай, а то пузырьки улетят.

Адам сделал вид, что пьет. Коди смотрел в пыльное окно, периодически мотая головой. Вокруг них в лунном свете оседала пыль. Мерцали треснувшие зеркала за стойкой, пахло застарелым запахом кухни, сладким сиропом от машинки для приготовления попкорна.

Поморщившись, Коди показал пальцем на перевернутый соседний столик и заговорщическим шепотом произнес: “Ох уж эти девчонки, пялятся на тебя, у самих уже мороженое растаяло, а все сидят, глаза таращат”.

Адам подмигнул в пустоту, забавляя Коди. Тот бурно засмеялся, хлопая холодной ладошкой по плечу Адама:

– Ты только толстяку у автомата так не подмигивай, а то он такое не терпит. Было у нас тут дело… Приезжие, они не знали просто… Ну ладно, ты давай, допивай, и побежали.

И он, сложив руки лодочкой и положив на них подбородок, стал смотреть, как Адам пьет из пустого стакана. Допив, тот довольно отрыгнул. Коди покраснел, захихикал и вскочил со стула, направляясь к выходу:

– Чаевые не забудь…

Бросив мелочь в банку, оглядываясь, Адам вышел из кафе, дверь за ними закрылась, и внутри воцарилась прежняя тишина.

Стоя посреди проезжей части, положив руки на бедра, Коди горбился, решая, куда им пойти дальше. Город тонул в мареве, и он с трудом ориентировался. Испугавшись, что потеряет Адама, он ухватился за его рукав. Под светлой тканью была определенно живая плоть и кровь, это успокаивало.

– Куда мы теперь, малыш?

– Пройдем город напрямик, никуда не будем сворачивать и придем домой к обеду.

– Может, зайдем к кому-нибудь в гости? У тебя здесь есть друзья, тебя здесь любят?

Коди смотрел в пустоту и лицо его ничего не выражало. Адам повторил вопрос, наклоняясь над ухом Коди.

– Нет, меня здесь не очень любят. Как тети Марты не стало, так они совсем… – тут Коди хныкнул, вытирая рукавом сухие глаза, – …так они совсем перестали любить меня.

– Как давно не стало Марты?

– Я не помню точно… Но ее не было на последнем дне города. Она не надевала свое любимое платье. Я… Адам… Мне что-то нехорошо, давай лучше побежим…

– Коди, как давно не стало Марты, ты можешь мне сказать?

Но Коди уже ускользал, его зрение становилось нечетким, рот то открывался, то закрывался, и ноги болтались в воздухе.

Послышались голоса, что-то упало, щелкала автоматическая ручка у кого-то в руках, и Коди, прислушиваясь к этим звукам, сосредоточил взгляд на Адаме.

– Я что-то не понимаю, где мы?

– Мы идем к пабу, будем там завтракать. И обедать мы будем вместе.

– Это хорошо, тогда Джей не будет ругаться. Ты только не держи меня больше за руку, я сам пойду, Джей будет сердиться на нас.

Он шел, устало волоча ноги, на худом лице выступил пот. Подойдя к дому, Коди вновь ожил. Показывая рукой на двухэтажное здание, он гордо сказал: “А вот и мой паб!”

– Здесь у меня хранятся старые бочки, здесь я набираю воду, вот мое любимое дерево… – тыкая пальцем, он безостановочно говорил. Адам запнулся за что-то в пыли и едва не упал. Коди, крикнув, схватил его за рукав.

– Что это за опасные такие железяки у вас тут торчат?

– А, это… – Коди опасливо посмотрел на здание паба и понизил голос, – Здесь Джей пристреливал бешеных собак, тем августом у них это было частенько, все из-за них сидели по домам.

– К этому крюку привязывал?

– Ага…

Они оба стояли над ржавым крюком, торчащим из земли. Земля рядом с ним потемнела. Их тени сливались в одну большую. Прервав молчание, Коди сказал хрипловатым шепотом:

– Адам, ты умеешь хранить секреты?

– Да, Коди, я умею.

– Точно-точно?

– Да, малыш.

Снова оглядываясь на паб, на его пустые окна без занавесок, на облупившуюся вывеску, Коди поманил Адама к большому дереву, растущему неподалеку. Там, сев в сухую траву, он подозвал к себе Адама. Тень укрывала их, в кроне дерева пела птица, надоедливо выводя одну и ту же ноту.

– Джей однажды натворил плохого… В августе вообще все словно с ума посходили, не только собаки. Была ужасная, ужасная жара. И к нам очень редко приезжали посетители, а горожане сидели по домам, опасаясь бешеных собак. И Джея. Он после смерти тети Марты… ну как это сказать… совсем с цепи сорвался.

Коди с трудом выговаривал слова пересохшими губами, цепляясь пальцами за колючую траву. Его синие мраморные глаза помрачнели. Облизнувшись, он продолжил:

– Джей рассказывает мне одну и ту же историю когда сильно-сильно напьется. Как он проучил парочку “педерастов”, – и тут он заговорил крикливым грубым голосом, подражая Джею, – Уселись прямо на обочине моего паба, совсем обнаглели! Говорят, шину спустило, я и вышел им помочь, как настоящий мужик, с ящиком инструментов, я как раз крыльцо чинил. А потом смотрю, а у них в машине, прямо на приборной панели, фото висит, где эти извращенцы обнимаются! Я фотку-то вытащил, бросил им под ноги – мол, если вы из тех моральных уродов, то лучше вам убираться отсюда сразу, пока я не начал стрелять. Имею право, вообще-то, это моя собственность! Таких не обслуживаем… Мне от такого позора не отделаться перед друзьями. Чтобы я помогал этим нелюдям! Тьфу!

Коди задыхался, выплевывая слова.

– Я фотку-то бросил, а они друг друга за руки взяли, представляешь? Один вроде как второго защищает. Так меня это взбесило, берутся за руки прямо при мне, ну я и толкнул одного, а он возьми да и упади, да прямо на крюк. Даже кричать не мог, сразу кровь у него запузырилась изо рта, второй зато завопил как сирена. Начал над ним руками махать, весь сгорбился над ним, а потом смотрю – а он его целует! Целует прямо в кровавый рот! Этого я не вынес уже, ударил его молотком, я ведь крыльцо чинил, ступенька там прогнила.

Коди замахнулся рукой, рассекая воздух, тяжело дыша:

– Ну тут они вместе и легли! Так хотели, так и получили. Я оттащил потом первого, а он упал ровно на штырь, ну, к которому я собак привязывал, помнишь, тогда в августе была болезнь у них, я нескольких на этом месте застрелил. Вот и они… как собаки.

На этом моменте глаза у Коди совсем помутнели, и он прятал слезы, громко кашляя. Изображая грубый голос Джея, он охрип, но продолжал:

– Посмотрел я у них машину, всю облазил – они оказались братьями, к бабушке ехали через два штата, с подарком… Тот, видать, пытался ему дыхание сделать или чего… Ну так что же – это еще хуже, настоящие мужики так себя не ведут! Правильно я говорю, правильно? ПРАВИЛЬНО?!

Неестественно выпрямившись, Коди отвесил поклон, словно выступал на сцене. Он плакал, роняя слезы в траву, покачиваясь из стороны в сторону.

– Коди, ты видел это?

– Я играл лошадками на подоконнике, я уронил лошадку из окна. Она испачкала копытце.

– Джей обидел тебя?

– Он сказал, чтобы я молчал. Я устал хранить их секреты, Адам!

– Кто еще это видел?

– Только дядя Бо.

– Кто это?

– Он брат тети Марты, совсем старый старикан, он вечно сидел в своем кресле качалке у окна. Он похвалил Джея. Они потом долго пили внизу и распевали песни.

– Куда же он спрятал тела?

Адам представил, как малыш прячется по углам пустынного паба, как моет посуду за Джеем и Бо, подметает полы. Слушает их пьяные рассказы, незаметно стоя за холодильником, иногда поднося напитки, ловит каждое их слово. Пугливый малыш в застиранной рубашке и комбинезоне, купленном на вырост.

– Они лежат друг на друге глубоко под землей на городском кладбище Коди, там, за оградой. Там, где хоронят преступников и некрещенных. Но зачем это тебе? Адам, пойдем в дом. Джей будет ругаться, он не любит, когда меня долго нет. И я не домыл посуду.

Коди, пошатываясь, пошел к пабу. Он придержал дверь, чтобы Адам вошел.

Внутри было тихо, шумел помехами серый экран телевизора, капала вода из крана. На краю раковины стояла грязная посуда и стаканы. Адам выключил телевизор. Коди, нервничая, поднялся наверх и тут же спустился, громко топая по ступеням.

– Что-то Джея нет… Наверное, уехал в город, он иногда уезжает… Он тебе оставил счет за комнату? Когда ты уезжаешь?

– Коди, ты дал мне счет. Я вообще не видел здесь Джея. Мы с тобой одни здесь.

Коди, повязав фартук на бедра, сказал гулким грубым голосом:

– Пива охота в такую чертову жару. Налью-ка я нам, парень, ты же угостишь?

Глава 8.

Адам, улыбнувшись, похлопал его по спине так, что она сотрясалась от хлопков. Они сидели у барной стойки, и ноги Коди едва доставали до пола. Он пил уже второе пиво, поедая орешки. Адам едва отпил из своего стакана, он щелкал ручкой о стол.

– Джей, посуда накопилась, что-то твой помощничек не особо старается… – Адам осторожно повернулся к Коди. На него было страшно смотреть.

– Ну вот он только придет, я ему уши надеру! – он откусил и прожевал кусочек бекона. Лицо у Коди потеряло прежнее усталое очарование, у рта пролегли злые морщины.

– Он у тебя щуплый такой, может, не стоит его так нагружать работой, а?

– Да ты что, Адам, такого как он, наоборот надо нагружать, ему же волю дай – он будет бегать целый день, заходить в чужие дома, таскать монетки, играться со спичками… Я тебе по опыту говорю… Я тебе даже так скажу, этот парень вовсе не ангел, каким кажется… Будь моя воля – я бы его каждый день порол!

Пригубив пиво, он вытер подбородок и, покачиваясь, обвел рукой вокруг.

– Вот это вот всё – его. Эта старая коза Марта, я так и знал, что она выкинет какую-нибудь подлянку! Она записала паб и дом на этого мелкого засранца. На идиота, который едва читать и считать умеет! Ему же аттестат в школе выдали из жалости, а она все гордая ходила, не замечала ничего! А все назло мне, вот она какая была, Марта. Присохла к этому маленькому гаденышу. Вот и пришлось его оставить здесь. Ничего, он хилый, он загнется, а тогда уже все станет моим.

Приобнимая Адама, он заговорил хитрым шепотом:

– Я тебе рассказывал, что у меня больше восьми поколений родственников жили на этой земле? Тут еще бизоны бродили, а мой предок уже втыкал в нее мотыгу. Так вот, теперь тут не осталось никого, и я бы стал здесь всем заправлять, черт знает, я, может, сделаю здесь парк развлечений. Знаешь, для настоящих мужиков, чтобы были здесь лошади, бизоны, салун в стиле дикого запада и коррида.

– И что же, пока не получилось? – Адам водил ручкой по обратной стороне меню.

– Ты тупой что ли, Адам? Коди уйдет из этого паба и города только вперед ногами!

Закашлявшись, он встал, осушил стакан до дна и, хлопнув его о столешницу, сел мимо стула. Барахтаясь на полу, он смеялся, и от этого смеха у Адама заныло под ложечкой.

Взяв бумаги со стола, Адам вышел, кивнув кому-то за дверью, и свет в зале погас.

Когда он снова зашел, Коди сидел за столом с миской остывшей каши, он зубочисткой чистил ногти, роняя грязь на стол. Адам подошел к нему и, забрав из рук зубочистку, сел рядом.

– Как у нас сегодня дела? Голова болит?

Коди молчал.

– Как у нас сегодня дела, Коди? Голова болит?

Вообще, он бесконечно задавал вопросы. Коди показалось, что это длится часами, а он так устал. Голова кружилась, словно у него было похмелье, но он ведь не пил, и он с трудом сидел на стуле ровно.

– Тихо как у вас здесь, в пабе. Никто не зайдет в такую жару охладиться напитком… странно это как-то. Как же так получилось, что город Коди стал практически необитаем? Куда же все подевались? Что их оттолкнуло от такого живописного тихого места?

Звуки голоса Адама, многократно отраженные стенами, сыпались на Коди, и он чувствовал себя так, словно снова получил по голове в драке. Слова углями тлели в разгорающемся рассвете.

– Будет жарко сегодня, как бы не случилось пожара, – равнодушно сказал Коди.

Адам мгновенно подхватил нить разговора, сменив тон голоса на легкомысленный:

– Может, нам освежиться в тенечке? На кладбище у вас деревья растут довольно густо. А что, пожары в вашей местности часто бывают?

– Откуда ты знаешь про пожар, Адам?

Когда Коди спросил, глаза у Адама блеснули хищным огоньком, щелкнула в кармане ручка, чтобы скрыть это, он заслонил глаза рукой, массируя лоб, кашляя, но Коди все заметил. Он вспомнил, вспомнил, что говорил ему Джо. Он ведь предупреждал его! Почему Коди его ослушался, зачем разговаривал с человеком в белом?! Он сидел на месте, а потом побежал. Прочь из этого проклятого дома, прямиком на улицу, где начиналось утро и всходило солнце, очищающее все дурное своим светом. Бежать, бежать бы прочь из этого города, забрать только плеер с музыкой, а потом прочь, убежать, забыть про все!

Адам бежал за ним, эхо ударов ног двух бегунов отражалось от стен домов. Они бежали вдвоем в декорация пустого безразличного города.

Они бежали синхронно, два человека и две тени на широкой пустой дороге. Когда левая рука Адама поднималась в воздух, правая рука Коди опускалась вниз. Разрезая воздух, они неслись через оставленные дома с их давно остывшими каминами, молчаливыми телевизорами, пустыми почтовыми ящиками, пустыми постелями. Оказалось, что только на кладбище жизнь продолжается. Там было весьма многолюдно.

Над местом, где захоронены братья, кружились стрекозы. Адам опустился на колени в траву, а потом лег. Он выглядел обессиленным, на его халат налип мусор. Его руки зарылись в траву, крепко ухватившись за побеги. Он что-то спросил, но Коди не мог понять, поэтому лег рядом, стараясь дышать не так громко.

– Коди, сколько тебе было, когда Джей убил их? Братьев…

– Мне было 17.Откуда ты знаешь?

Их шепот путался в траве.

– Куда пропал Джей? Как давно ты здесь один? Сколько тебе лет сейчас, малыш?

– Я… Я не помню точно… Это тетя Марта все знала… – плаксиво хмыкнув, он помотал головой. – Мне здесь было так одиноко. Я расскажу все, что вспомню, только не оставляй меня.

– Как же я тебя теперь оставлю? Ты расскажешь мне потом, а пока засыпай под мою песню.

И он запел тот мотив, который Коди слышал столько раз, мотив первой песни со старого плеера, и он узнал этот голос. Все в его голове перепуталось, и ему показалось, что солнце расплавило ему мозги. Вокруг плыло и мерцало кладбище, кругом ходили люди, слышался звон бокалов, гул праздничной толпы в маскарадных костюмах.

Коди был одновременно везде и нигде. Воспоминания разом нахлынули, и, испугавшись, он закрыл глаза, поддаваясь, наконец, усталости.

Его хрупкая фигура одиноко лежала в траве.

Было жарко и дул сильный ветер с равнин, шевеля его кудряшки. Где-то крикнула птица, и Коди открыл глаза. “Плохой ветер, как в Самый Плохой День”, – подумал он.

После долгого лежания на земле у него болела спина, он не чувствовал ног, но не замечал этого. К спине у него прилипли травинки, он вяло обмахивал их рукой, озираясь. Но главное – Адам пропал, Адама нигде не было видно… И кладбище выглядело переполненным. Озираясь, Коди побежал прочь. Его тень медленно волочилась за ним.

Аллилуйя, машина Адама по-прежнему стояла возле паба. Идя вдоль ее корпуса, он чертил пальцем линию в толстом слое пыли. Помявшись, Коди прошел в тихий паб, внизу плохо пахло, и он поднялся в опустевшие комнаты, впервые, может быть, за несколько месяцев, зашел, все же со старой осторожностью, в комнату Джея – завалена бесчисленными безделушками, не музей, а скорее пристанище хлама.

Там на полке, где стояло раньше старое семейное фото: дядя Бо, тетя Марта и Джей, осталась пустая полоска чистого пространства, но его уже начала отвоевывать себе пыль, этот “жир времени”, как говорила тетя Марта. Незаправленная кровать Джея с грязной смятой простыней, пожелтевшие от времени шторы, фигурки лошадей и ковбоев на обшивке кресла, гобелены на стене, фигурки бегущих лошадок на подоконнике. На створке приоткрытого шкафа висел повседневный костюм Джея – клетчатая застиранная рубашка, на ней не хватало пары пуговиц.

Прикрыв шкаф, Коди деловито подошел к письменному столу, осторожно переворачивая бумажки – в основном, непонятные записки на клочках, какие-то чертежи и карты, рисунки лошадей и быков, машин, глянцевый журнал с вырезанными красотками. Он взял его в руки. Девушки, стуча каблучками, посыпались вниз. Он развернул журнал и увидел, что в нем остались только мужчины.

Постояв с минуту, Коди аккуратно положил журнал на место и, шагая по красоткам, прошел к подоконнику, забрал своих лошадок и вышел, прикрыв дверь.

Коди ждал Адама, томился возле запертой машины, но тот не оставил ни записки, ни номера телефона. Прошел день. Наступила ночь.

Приехал и уехал грузовик с продуктами. Коди вернулся с баночками желе и бутылкой колы. Проезжие автомобили изредка заезжали на заправку возле шоссе, но Коди боялся обращаться с насосами и шлангами без присмотра Джея, потому повесил табличку “Не обслуживаем”, и в городок стали заезжать еще реже. Когда мелочь в банке для чаевых закончилась, он начал таскать деньги из заначек Джея, которые он рассовал по всему дому, думая, что Коди их не найдет.

Прошло лето, настала осень. Давно не стриженные газоны заносило мусором и сухими листьями. Подобно кучам листвы, накопились квитанции на почте.

По вечерам Коди подолгу сидел в пустом пабе, включив весь свет на улице и в помещении. Ему стало страшно оставаться в темноте, в скрипучем здании с призраками. Раньше он не обращал внимания на телевизор, но теперь стал интересоваться новостями – не скажут ли чего про происшествие в городе Коди, не видел ли кто Адама?

Но нет, все прошло и казалось плохим сном, да только он плохо спал и совсем не видел снов. Это было видно по его впалым глазам, комбинезон на нем висел, а волосы отросли, в беспорядке окружая тонкую шею.

По радио заиграла бессмысленная и бесконечная поп-мелодия, Коди подумал, что было бы, если бы его жизнь пошла по другому пути? Он бы мог поступить в колледж, может, сейчас кружился бы на танцполе, маша руками в разноцветном воздухе, а потом пошел бы выпить газировки или пива, а потом… а что потом? Он не мог себе представить. Они могли бы уехать с Адамом. Где-то была его мама. Ведь была же она когда-то, не мог же Коди появиться на свет сам по себе? Сложно было представить, что могло бы произойти, если бы он уехал из Коди. Он хмурил лоб в безуспешных попытках.

Привыкнув к размеренной жизни, к листку с поручениями, он не мог представить себе, что он должен делать теперь? Оставшись в одиночестве окончательно. Одно он знал точно – покинуть Коди он не сможет.

“Может быть, когда-нибудь”, – так, храбрясь, говорил он себе, бесконечно играя в одну и ту же детскую смешную игру: доставал школьный рюкзак, укладывал в него свои нехитрые пожитки и, будто бы взаправду, звонил по телефону, заказывая билет. Ложился спать с твердой уверенностью, что завтра поутру уедет. Наутро он разбирал рюкзак, чувствуя большую радость от того, что снова нашлись дела по дому, да и погода плохая, не подходит для путешествий.

Порой он видел, как ужасные черные машины кружат, словно акулы в заводи, по улицам города. Он прятался то в мусорных баках, то в пустых домах, дрожа от страха быть замеченным. Он даже подумывал, не снять ли ему знак-указатель с названием города у шоссе, не позвонить ли по телефону куда-нибудь, чтобы сказать, что в город больше не нужно подавать электричество, что здесь больше никого не осталось. Но тогда бы он выдал себя, да и куда звонить он не знал.

Шагая по раскисшей грунтовой дороге в направлении к шоссе, он терял уверенность с каждым шагом. Посмотрев на облезлую табличку “КОДИ. НАСЕЛЕНИЕ 6 человек”, он остановился, перебирая в уме, кто же тут еще мог остаться, загибая пальцы. Призраков здесь больше, чем жителей. Он, Джей, водитель фургона вроде бы живет в Коди, наверное, у него есть жена, да еще пара пьянчужек на дальних улочках. Они иногда заходили в паб, но брали самое дешевое пойло и никогда не сидели в здании, говорили, что не хотят его видеть.

Когда в городе жило около тридцати человек, когда еще собиралась люди в здании мэрии, они обсуждали, не объявить ли им город неактивным. Грэйсон и Грэк, два брата, заведующие автомастерской, оба с длинными волосами и в засаленных рубашках, активно убеждали остальных не подписывать бумаги по переписи населения.

– Сами подумайте, если город признают неактивным, мы не будем платить налоги, наши деньги будут оставаться при нас, можно делать, что хочешь!

Им возражал старик Дрю, тряся морщинистой рукой:

– Не будете собирать налоги – останетесь без канализации, освещения и почтамта! Уж лучше подавать на федеральные гранты и освещать улицы, чем развивать подпольный винный бизнес и спиваться во тьме!

Тут он косился на Джея, который давно хвастал, как он откроет магазин пива и сидра на вынос, обеспечив работой весь город. Ему никто, конечно, не верил, потому что Джей постоянно придумывал идеи, как можно обогатиться, одна его идея с парком дикого запада чего стоит. Люди смеялись над ним втихомолку: “Джей чего угодно придумает, лишь бы не работать!”

Коди угрюмо стоял возле таблички, чувствуя свою беспомощность. Как бы то ни было – он остался последним выжившим в городе, а это тоже в каком-то смысле почетная должность.

* * *

Он рисовал, сидя за столиком в пабе, грея руки о чашку чая, когда к зданию подъехала небольшая зеленая машина, он не понял, что это за марка, поэтому вытянул шею, чтобы разглядеть. В салоне сидели двое, одна фигурка женская и вторая – детская, вроде бы, мальчик. Женщина вглядывалась в его сторону и, увидев движение в окне без занавесок, энергично замахала рукой.

Коди оставил рисование, надел фирменную кепочку и вышел на порог паба, открыв дверь. Оглядывая гостей, он не мог скрыть удивления. Очень крупная, высокая женщина выходила из машины, открывая дверь ребенку, такому же крупному и краснолицему, как она. Женщина громко пыхтела, доставая с заднего сидения сумочку. На ее спортивный костюм налипли крошки от печенья. Приветливо улыбаясь, она махала Коди рукой, второй волочила за собой ребенка, тот доедал на ходу крекер.

– Мальчик, позови-ка взрослых! Мы, кажется, съехали не туда с дороги…

– Мэм, взрослые на работе, но я могу вам помочь! Вы не первая, кто блуждает на этой развязке.

– Мам, у них там есть кола! – взвизгнул ее ребенок, заглядывая из-за ее спины вглубь помещения, и потащил ее внутрь.

Они, прижав Коди всем телом к дверному косяку, протиснулись, громко обсуждая убранство паба. Мальчика она держала за руку, не отпуская от себя.

– Мы ехали в округ Хукер, и решили ехать этой дорогой, здесь машин меньше. И в итоге, конечно же, заблудились, – она достала большую бумажную карту, на которой был отмечен розовым маркером маршрут и Коди склонился, разглядывая отметки. Женщина склонилась с другой стороны, наманикюренным блестящим ногтем показывая свой маршрут.

– А что, у вас тут всегда шторки сняты? Я уж думала заброшено всё, – сказала она.

– У нас просто ремонт, делаем новый декор и поставим пластиковые окна взамен этих, – Коди врал, не глядя на нее.

– Да, тут давно пора делать ремонт. У вас собаки нет? Пахнет как-то, псиной что ли…

Коди резко выпрямился и сказал:

– Тут нужно увеличительное стекло, я сейчас принесу. Возьмите пока что колу из холодильника. Если вам нужно – можете позвонить по телефону, он в углу.

Убедившись, что женщина отошла к телефону, он остановился на лестнице, слушая, как она переговаривается о чем-то с сыном. Он так истосковался по гостям, что ему не хотелось быстро их отпускать. Даже такие шумные и наглые – они ему нравились. Мальчик дергал мать за край толстовки, но она отогнала его, занятая поиском нужного номера в своем телефоне, и он увязался за Коди, пока он шел и корил себя за то, что забыл брызнуть освежителем, да и окна давно надо было прикрыть занавесками, снять в каком-нибудь доме в городе.

– Черт, ты напугал меня! – Охнул он, почувствовав прикосновение детской ладошки к своей руке.

– У вас наверху очень плохо пахнет, еще хуже, чем внизу, – пропищал мальчик и картинно зажал носик.

– Тебе кажется, – сказал Коди, шагая вглубь дома.

Он думал, как здорово было бы, если бы этот ребенок остался с ним. Они бы играли вместе, бегали по городу, им было бы так весело! А по вечерам, когда особенно тоскливо, они бы жарили гренки и смотрели рекламу. И Коди не было бы одиноко… Замечтавшись, он споткнулся, заходя к себе в комнату.

Мальчик вошел вслед за ним и тут же с энтузиазмом начал отковыривать обои, отставшие от стены возле косяка.

– Как тебя зовут? – спросил он, чтобы отвлечь ребенка.

– Меня зовут Стивен, – сказал он, не прекращая занятия.

– А ты любишь лошадок?

– Конечно, их все любят! – с жаром воскликнул Стивен.

– Смотри, у меня их целая коробка, – и Коди выдвинул коробку в центр протертого коврика.

– А вы не староваты для таких игрушек? – ребенок рассмеялся искристым звонким смехом, и Коди стало очень обидно. Он нервно поджал губы и деланно игриво спросил:

– Вовсе я не старый, с чего это ты вообще решил, что я старый?

– Старый, вы очень старый, дяденька! И лошадки у вас старые, все облупленные…

Коди сердито бросил одной из лошадок, черным скакуном в попоне, прямо в грудь Стивену, и тот моментально заплакал, вытирая сопли о джемпер. Тут же раздались громогласные шаги его мамаши, от которых задрожали стекла в окнах. Она ворвалась в комнату и, возвышаясь над Коди, оглушительно заорала:

– Вы что, совсем тут с ума посходили! За стойкой горы мешков с мусором! Телефон не работает! Не смей трогать чужого ребенка, ты, ублюдок! Да я вызову на вас полицию, как только выберусь из этой дыры!

Шумно переводя дух, она огляделась, хватая сына за руку.

– Как можно жить в такой помойке, тут же крыша протекает! Я пока наверх шла, думала, ногу сломаю! Антисанитария, притон!

Она в спешке утащила ревущего сына, Коди, тоже в слезах, крикнул ей вслед:

– Давайте, уезжайте, пока не вернулись взрослые, уж они-то вам покажут, что такое притон! – он не знал значения этого слова, но оно показалось ему очень обидным.

Секунду спустя он сбегал по ступенькам, зелёная машина как раз отъезжала, женщина резко дала по газам и мотор взревел. Поразительно, как в этом маленьком авто умещались два таких крупных человека.

В заднее стекло ему показывал язык и средний палец ребенок, в другой руке он держал одну из лошадок Коди.

Оскорбленный до глубины души, Коди тоже показал ему средний палец и долго бежал за машиной, выкрикивая все бранные слова, какие знал. Вернувшись, он закрыл паб и поднялся в свою комнатку.

– Никакая тут не помойка, – ворчал он, собирая с пола листья и бумажки.

Он жалел, что не подсыпал им в колу отравы, как это делал Джей. Он все время его пугал, что и ему подсыпет такого же в чай, и потом смеялся над тем, как малыш принюхивается к напитку за завтраком.

Устав, он лег в кровать, не снимая обуви, и укрылся старым вязаным одеялом, оно было ему коротко и не закрывало ноги. Сквозь дыру в крыше куда-то на чердак закапал дождик, и Коди уснул под его бормотание.

Октябрь выдался холодным, но он старался продолжать свои привычки – чай и каша по утрам, приборка, пробежка, заполнение бланков. Правда, он их больше никуда не отправлял. Помахав невидимым теперь Джею, тете Марте и дяде Бо, он отправлялся на пробежку – из его рта вырывались облачка, от спины валил пар, но он все бежал. Каждый день он обегал свой город, и пока он делал это, он знал, что все будет хорошо. И все же… его пугало приближение зимы. Что, если она выдастся очень холодной? Что он будет делать, ведь он не умеет пилить и колоть дрова, разжечь котел в подсобке паба ему не по силам… Можно, конечно, забиться в какой-нибудь из маленьких домиков, где есть камин, и переждать зиму там, не отходя от огонька, но тогда его могли застать врасплох пьянчуги, а он их очень боялся. Боялся он и того, что они придут в паб и разворуют все, но верил, что жилой дом они тронуть не посмеют…

Только бег его и успокаивал. Во время пробежки на углу Четвертой и Черри стрит ему показалось, что он услышал чьи-то шаги. Слух мгновенно зацепился за эту забывшуюся мелодию – топ-топ-топ, вот какие там были ноты.

Он бросился к источнику звука, каждый его шаг казался ему замедленным, как в плохом сне, когда силишься бежать быстрее, но не можешь. Обогнув дом мистера Причарда (Четвертая стрит, 68, три кошки, серое кресло-качалка в летний день и упавшая на газон газета), он замер так резко, что пар из его рта вырвался намного дальше его самого и, немного повисев, растаял. Посреди широкой улицы стояла большая коробка, перевязанная гигантским подарочным бантом ярко-желтого цвета, его концы трепетали по асфальту, двигаясь словно сами по себе.

Коди недоверчиво протер глаза уже ставшим привычным усталым движением.

Обходя по кругу загадочную коробку, он постепенно сокращал расстояние. То и дело оборачиваясь на соседние дома, в каждом из них видя угрозу, он, наконец, приблизился к ней вплотную. Она доставала ему почти до колен. Желтую ленту подхватил порыв ветра и она вскинула резные концы вверх, но тут же опала. Так же трепетало его сердце.

Он снова воровато оглянулся и опустился на колени перед коробкой. Бант он развязал и отложил, тот тут же зазмеился по дороге, подхваченный ветром. Коробка оказалась набита ярко-красным и золотистым шелковым серпантином. На самом дне коробки лежала записка, и бумагу, на которой она была написана, он узнал сразу, что заставило его сердце болезненно сжаться – это был кусочек обоев со второго этажа паба. Из его спальни. Там было написано витиеватыми буквами:

ПРИГЛАШАЕМ ВАС!

НА ПРАЗДНИК 4 ИЮЛЯ В НАШ ДРУЖНЫЙ ГОРОД КОДИ!

ВХОД СВОБОДНЫЙ! ЖДЕМ ВАС В ХАСКЕР ПАБЕ!

Посетите знаменитый ритуал “избавления”!

Ощутите радость очищения!

Снова порыв ветра, в этот раз он принес с собой запах гари. Подняв глаза к горизонту, Коди едва успел подняться с земли, как в него попал камень, он угодил ему в плечо и тот отшатнулся. Перевернув коробку, он, заскулив, побежал по улице, еще один камень попал ему в ногу, отдавшись в ней сильной болью, он упал, а спирали серпантина опутали ноги. Он лежал в желто-красном пятне посреди пустынной улицы, барахтаясь, борясь с болью и ужасом. Его ноги в старых ботинках болтались и стучали по земле еще несколько секунд, но перестали, едва он услышал знакомый голос:

– Тебе помочь, маленький грешник?

– Я не грешник, я просто запутался в красном! Адам, помоги мне, я запутался! – простонал Коди, вдруг с содроганием понимая, что заботливый и нежный голос Адама может говорить правду. Он что-то натворил? Почему Марта ему ничего не сказала? Где Марта?

Внезапно все вокруг загудело и завертелось, резкая нота, словно заевшая клавиша автоматической пианолы в плохой кантри-песне все повторялась и повторялась, пока Коди, наконец, не упал в красную тьму и город не исчез.

В воздухе стоял тошнотворный запах гари. Он открыл глаза резко, словно к носу поднесли нашатырный спирт.

Он поднялся на ноги и сделал неуверенный шаг. Еще шаг и нежные завитки волос на его лбу и возле висков поднял горячий сухой ветер. Затравленными глазами он озирался вокруг, в белесое небо над Черри стрит поднимались столбы дыма.

Вблизи было трудно дышать, половина улицы была в дыму. Горели лавки, горели дома его одноклассников, учителей, завсегдатаев библиотечных вечеров, громко лопался шифер на доме собачника Кэла. Пожар разрастался быстро, разносимый ураганным ветром. Пока Коди стоял, он перекинулся на соседние улицы, сухие редкие деревья вспыхивали, словно спички.

Коди побежал. Двигаясь вдоль линии огня, он спешил к пабу. Треск бушующего пламени смешивался с биением его сердца, создавая паническую симфонию конца света. Горел его город, единственное место на земле, которое он знал.

Воздух вокруг был тяжелым, а небо желтым, как в Самый Плохой День Коди.

Дым заслонил солнце, и тени не падали на землю, отчего Адам, стоящий у дверей паба, казался ненастоящим, даже картонным. Удрученно рухнув у ног Адама, Коди вытирал пот с бледного лба, затравленно озираясь вокруг:

– Адам, я потерялся, где я? Это что, пожар вокруг?

Он заполз внутрь на четвереньках. Но здесь все было по-другому, другие комнаты, голоса, тихая, давно забытая мелодия, мотив которой не разобрать.

Мелодия такая простая, что засядет в голове и крутится там целыми днями. В ней колокольчики фургончика с мороженым, а еще фортепианные гаммы, которые он учил в школе и играл Мэйси Грэй тем летним вечером, а еще ноты коротких телефонных гудков, когда все телефоны в городе оказались отрезаны от сети, звон пожарного колокола, треск и шипение, гул тревожных голосов и криков, которые никто не слышал, кроме Коди. Он и дирижер, и единственный слушатель этого странного концерта длиной в вечность.

Снаружи город трескался, обваливался и с жалобным стоном исчезал то ли в дыму, то ли в тумане.

Кружа по комнате, он пытался совладать с мыслями, но не мог понять, что с ним происходит. Он совсем, совсем запутался.

Единственное, что он понимал, так это то, что Адам может ему помочь, но Адам в белом, а это значит, что Джо не врал, и, вероятно, все это происходит из-за него. Стоит ли ему доверять?

Он совершенно вымотался и свернулся на громадном сером диване, поджав ноги в старых ботинках поближе к груди. В накатывающей волнами дремоте ему казалось, что в доме успокаивающе трещит камин, согревая его.

– Коди, ты, часом, не трогал утюг? Что-то пахнет горелым… Сегодня я сумел всех собрать на праздник в пабе, я принес много сидра, ты тоже спускайся, – Джей смотрелся в зеркало, поправляя волосы и рубашку в ковбойском стиле. На шею он повязал красный платок, выглядело бы даже красиво, не будь у него под глазом синяк, полученный в недавней драке.

– Нет, вы снова будете смеяться надо мной! Вы будете заставлять меня танцевать! – Коди зло нахмурился, моргая сонными глазами.

– Да даже если и так. Подумаешь, заставим потанцевать… И вообще, ворчат только старики… А тебя, золотко, все любят!

– Я не дурак, чтобы мне так говорить, я тебе не верю! Вот я не пойду, а вы хоть до смерти напейтесь там! Я отсюда скоро уеду, я уеду в колледж, а вы все тут останетесь до скончания веков, вот тогда и посмотрим, кто тут дурачок!

– Как же ты уедешь-то, малыш? А впрочем, ты танцевать все равно не умеешь. С твоими-то ногами… Ну я пошел, люди ждут, вообще-то, а ты сиди здесь, сколько хочешь, дурачок.

Коди лежал на диване, сердито сжимая и разжимая кулаки.

В открытое окно донеслись обрывки разговоров и сигаретный дым, жители, нарядные и уже чуть подвыпившие, заходили в паб. На их лицах играло выражение сытости, ожидания удовольствия, и как хорошо, что в пабе не было зеркал. Несколько посетителей встали у входа под козырьком, докуривая сигареты. Коди стоял сбоку от окна, прижавшись лицом к стене, так, чтобы его не было видно. Но и сам он отсюда мог видеть только их ноги.

– Таких надо травить по весне, а то они плодят уродов – без семьи, без роду, а и то, жить хочется и таким, – сказали ботинки из грубой воловьей кожи.

– Я б на его месте пошел и утопился, с такой-то рожей! – поддакнули ему такие же ботинки, но с черными шнурками.

– А говорят, Марта все завещала Коди, уж не знаю, правда ли, но коли так – Джею придется возиться с ним еще долго! – туфли на толстом каблуке чертили круги на песке.

– Да вынесет он его ногами вперед, и вся недолга! – рабочие сапоги шаркнули, и каблуки перестали вырисовывать круги.

Внутрь пробежали маленькие красные кеды, и на мгновение все притихли.

– А помните, как он залез в дом старика Дрю, тот чуть не пристрелил парня, принял за грабителя! А я вот так думаю, он же шляется везде, вдруг что пропадет? На кого думать? – женская рука стирала носовым платком пыль с красных лакированных туфлей.

– И он ведь ещё наглость имел подкатывать к Мэйси! Напугал бедняжку! Она потом заикалась даже вроде бы… – воловьи ботинки раздавили окурок.

– И не говори, смотреть-то тошно, ну как дохлая крыса! Я как-то видела в пабе, валяются под столом вырезанные бабы из журнала, он их собрал и унес наверх, позор-то какой! – красные туфли приобняли ботинки с черными шнурками, и все прошли внутрь.

Коди с трудом, опираясь о стены, украдкой прошел в комнату тети Марты и открыл ее шкаф. Там висело на кедровых плечиках тонкое вискозное платье в крупный цветок. Он прижался лицом к шуршащей ткани и заплакал. Это платье Марта очень любила, любила так сильно, что всегда отдавала в химчистку, боясь испортить при стирке. Она бы надела это платье сегодня, вышла бы, стуча каблучками, вся в облаке пудры и разогнала бы сплетничающих болванов в пабе.

Коди шмыгнул носом. Он бережно достал ее платье и положил на гладильную доску. Марта придет и похвалит его за старание. И, включив старый тяжелый утюг в розетку, некоторое время он стоял над платьем, задумавшись. А после, горестно всхлипнул, опустил утюг на ткань и та закипела, оплавилась, потекла с доски на пол, мешаясь со слезами Коди.

– Эй, глухая тетеря, спускайся вниз, живо! – Джей зовет его, озлобляясь с каждым словом все сильнее, и, испугавшись, Коди выбежал из комнаты, вытирая лицо рукавом грязной рубашки, пока Джей не застал его там.

В пабе было как никогда людно – почти все горожане собрались здесь. Все они повернули головы в сторону Коди, как только он спустился. Раздались смешки, кто-то охнул, показывая на него пальцем.

Кого тут только не было, но за маскарадными масками всех их было не узнать. Джей схватил его за шиворот и вытолкал наружу. Толпа вывалилась вслед за ними, они гудели, как рассерженные осы, окружая Коди. Воздух стал душным, они обступили его тесным кругом.

В центр круга вышел мэр, облаченный в карнавальный костюм судьи, его парик съехал набок. Тряся моржовыми длинными усами, он громогласно провозгласил:

– Властью, данной мне Богом и этими людьми, – тут он обвел толпу осоловелым взглядом и, икнув, продолжил, – Я изгоняю тебя из сей общины! – и он ткнул в Коди пальцем.

– Как говорит нам писание, – он достал скомканный листок, расправив который, прочел, – Так… ага… вот… “Следует изгонять грешников в день сей, дабы очистить племя, и дадут здоровые семена богатый урожай. Избавляйтесь же от ветхого, дабы дать место новому. Да не отвернутся от вас ангелы Божии, от греха и смрада вашего, да не оскудеет юдоль ваша!”

Коди затравленно смотрел вокруг – вот Таниша, вот собачник Кэл, вот его учительница по географии – все они, раскрасневшись от жары, в карнавальных костюмах, тычут в него пальцами и вторят словам мэра “вон”, “вон”, “вон”.

Джей сбросил со второго этажа его игрушечных лошадок, они повалились в пыль, на них наступили подошвы воловьих ботинок. Следом полетели его немногочисленные одежки и выпускной костюм.

Особо прыткие собака и медведь дотолкали его в спину до самого шоссе, сопровождая толчки обильной бранью, остальные же, громко обсуждая изъяны и грехи “выродка, пригретого ими, из-за которого все беды”, вернулись в паб.

Падая на асфальт, он разбил себе лоб. Сверху на него посыпались пара свитеров да рубашек.

– Ну все, мусор вынесли, идемте праздновать!

Коди лежал, распростершись на асфальте, глядя сухими глазами в высокое бледное небо. Ни одной тучки, ни одной птички не было в этой вышине. Хотел бы он стать сейчас птичкой и улететь. Но злость в нем брала верх над остальными чувствами. Он бормотал окровавленными губами:

– Этот паб – мой. Этот город – мой. Это всё – моё.

С трудом поднявшись, он, покачиваясь, побрел через поле в город. Напевая привязавшуюся мелодию, он неверной походкой прошел по Черри-стрит до Четвертой, свернув на ней к скобяной лавке. Он никого не встретил на улицах, но в воздухе витал аромат сидра и выпечки. Какой-то ребенок, наверное, выпустил шарик из вспотевшей ладошки, и он летел к небу.

Проводив его взглядом, Коди зашел в лавку. Там в углу за кассой стояла пожилая леди Торн, испугавшись Коди, она вскрикнула и попятилась. Коди, взяв с прилавка все, что ему было нужно, улыбаясь ей, вышел, заперев дверь снаружи палкой.

Когда он проходил мимо местной телефонной подстанции, то разрубил топором электрический щиток на стене, из него вырвался огромный сноп искр, разлетевшихся повсюду. Коди, не обращая внимания на обожженные руки, на топор, оставшийся торчать в искрящемся щитке, побрел дальше.

Проходя мимо того места, где, видимо, был когда-то городской парк, он услышал детский смех с той стороны. Повернувшись, он увидел большие и маленькие фигуры, большие, белые, стояли, а маленькие играли, будто так и должно быть и так будет всегда, будто в их мире ничего не случилось и не случится. Он решил, что так тому и быть.

Чем ближе он подходил к пабу, тем жарче ему становилось, тем сильнее болели кости, но тем увереннее звучали его шаги. Еще издалека он услышал шум голосов и музыку.

Пригнувшись, он вошел в подсобку. В его карманах шуршали бумажные пакетики. Упаковка скрипела под его пальцами, когда он высыпал содержимое в бочки с сидром. Послышался топот, это Джей шел из дома, напевая песню “О, как зелена была моя долина весною”.

Один из пакетиков упал в напиток прямо в упаковке. Коди спрятался за бочками. Когда Джей ушел, он доделал свое дело. Выйдя на улицу, он ушел в поле тем же путем, которым пришел, и наблюдал за горожанами, скрытый стеблями кукурузы. Джей еще много раз заходил в подсобку и выходил оттуда с полными кувшинами.

Снаружи мужчины играли на спор, кто больше выпьет стаканов за две минуты. Женщины выстроились в очередь на аттракцион “поймай яблочко”. Они толкались локтями, хихикая, ведь яблоки плавали в сидре, и так заманчиво было, не поймав яблочко, пригубить хмельного напитка, хотя бы пару глоточков. А когда родители прикорнут от хмельного, то и дети допьют из их стаканов и лягут рядом.

Шум толпы постепенно стихал. Еще доносилась песня “О, как зелена, зелена была моя долина весною”, но и она оборвалась на полуслове. Стало смеркаться. Небо было желтым, а в него поднимался из города столб сизого дыма. Ветер крепчал.

Подойдя к пабу, он нашел там несколько посетителей, которым уже не хватило сил убраться восвояси. Среди них был и Джей. С головы его спал шутовской колпак, платок на шее был мокрый от рвоты, вспотевшее бледное лицо застыло в болезненной гримасе, он держался за живот. Бедняга, он всегда пил больше всех. Перешагнув через него, Коди вышел наружу.

Он вышел в тихий и чистый, новенький мир, добрался до трассы и побежал.

Глава 9.

Он очнулся от удара по щекам. В незнакомом месте, в салоне неизвестной машины – Адам держал его за локоть, стекла запотели, потому что снаружи валил снег. Сколько времени прошло?

На лбу и руках у Коди были синяки, но хуже всего было то, что на переднем сиденье сидели двое, и он не знал, кто они, не видел их лица, только белые одежды.

Снова голос Адама, сжимающего его локоть:

– Малыш, как долго ты здесь один?

Коди, помолчав, ответил – пару месяцев.

– Какой сейчас год, мальчик?

– 2012, кажется.

– Сколько тебе лет?

– 21, но все говорят, что как будто столько не дашь.

– Где твои родители, ты потерялся?

– Моих родителей я не знаю, меня усыновили тетя Марта и Джей. Из паба.

– Где они, почему не приходят за тобой?

– Они умерли.

– Кто-нибудь может прийти и забрать тебя?

– Нет, нет никого, кроме Адама.

– Кто такой Адам?

– Адам – это ты.

Две тени на переднем сидении переглянулись, кажется, один из них что-то записывал в блокноте. Коди слышал лишь усталое и одинокое биение своего сердца.

Адам снова вернулся к нему, он сохранял великодушное терпение, опять и опять спрашивая Коди, кажущегося совсем маленьким и сгорбленным на этом огромном кожаном сидении.

– Коди, ты знаешь, откуда здесь Адам?

– Да, он приехал на машине… На машине в город Коди.

– Его встретил Джей?

– Я… Я не помню. Может быть, я его встретил… Я запутался… Я хочу домой.

– Подожди, малыш. Скоро ты пойдешь домой.

– Адам, ты отведешь меня домой, ты побудешь со мной?

– Да, но сначала ты должен поговорить со мной.

– Хорошо.

– Что произошло 4 июля?

– Я просто запутался, я всегда все путаю. Перепутал отраву для крыс с дрожжами для сидра и забыл выключить утюг. Я хотел погладить платье тети Марты. А они шумели внизу, они все были до смерти пьяные в тот вечер. Они обидели меня. Мне было так одиноко… И грустно. У меня все болело… Они обидели меня, хотели забрать мой город.

– И что ты сделал, Коди? Скажи это, – Адам нервно моргал, затаив дыхание.

Коди, трепетно наклонив к его плечу голову, прошептал:

– Я их всех убил.

После этих слов в окна машины ворвался яркий свет, расколов их, брызги осколков заискрились в воздухе. Становясь осязаемым, свет превращался в белые руки, выталкивая Коди наружу десятками пальцев и ладоней.

Он осторожно открыл глаза, прикрывая их рукой, жмурясь от горячей синевы неба. Вокруг него зеленела трава, и он слышал аплодисменты. Под руки его вели люди в белом. Крики возбужденной толпы, и хлопки сотен ладоней, они лились отовсюду, пока он медленно шел по ровной дороге с черно-белым узором. Он почувствовал тепло и свет и сияющую радость вокруг. Люди вокруг шумели, выкрикивали его имя.

В конце дороги стоял Адам, сияющий, как новенькая монетка, тоже в белом. Он сулил собой все сладости мира, любую радость и конец тревогам. Коди подошел к нему, наклонившись в глуповатом приветствии. Адам протянул руку, и в неё легла сморщенная старческая ладонь, маленькая, как детская ручка, вся покрытая шрамами от ожогов.

Впереди висела большая надпись с голубыми буквами – “ВЫ ПОКИДАЕТЕ КОДИ”. Буквы были картонными, они рассыпались прямо на глазах.

Коди растерянно оглядывался вокруг – а посмотреть было на что. Это не был его город, он вообще не знал, где он находится и какой сейчас год. Вокруг были карты штата Небраска, карты города Коди, начерченные от руки карты, улицы на которых извивались лихорадочно и хаотично, висели фотографии Джея, Марты, некоторых его школьных знакомых и горожан, множество полок в шкафах со стеклянными дверцами, все они были заполнены папками с документами, и на каждой – его имя. Или название города? Как его вообще зовут? У стены стояли люди в белых халатах, все они смотрели на него и на Адама.

Снова наклонившись к Адаму, чувствуя, как замедляется ритм его сердца, он спросил неожиданно глухим и сиплым голосом: "Где я?".

Адам ответил с нежностью:

– Неважно, главное, что ты здесь, со мной. Смотри, а вот и они! – и он поднял руку в приветствии. К ним подъезжали черные машины.

Послышался топот шагов, всплески фотокамер, шум голосов и гудки автомобилей. Гул большого города навалился на него, он растерянно смотрел кругом, надеясь увидеть знакомый пейзаж, но все вокруг было чужим: и белые стены зданий, и высокая кирпичная ограда, и решетки на окнах, и зеленый газон перед ним, и падающий снег.

И Коди выскользнул из белых рук сопровождающих. Он заплакал слепыми мраморными глазами, опустившись на колени перед охнувшей толпой, согнув свои изуродованные, тонкие ноги в старых ботинках, выглядящих изношенными, но до того удобных.

Адам поднял его, вытер ему слезы и поставил рядом с собой.

– Доктор Шиман, сэр, скажите, каково это – работать в экспериментальных условиях в лечебнице Байлоу?

Голос репортера перебили другие голоса:

– Сэр, не противоречит ли медицинской этике ваш эксперимент?

– Что дальше будет с вашим пациентом? Считается ли он вменяемым?

– Каково это – быть первым психиатром, установившим связь с самым загадочным массовым убийцей десятилетия?

Адам, терпеливо отвечая на вопросы, все так же придерживал Коди за локоть.

– Я прошу заметить, что я не справился бы с этой задачей, если бы не прекрасная команда специалистов, что стоят позади меня. Аспекты же своей работы, в том числе этические, медицинские, я описал в статье, опубликованной в научном журнале “Скальпель”, прошу вас обратиться к нему.

– Но сэр, куда теперь денется Малыш? Его казнят?

Коди, ослепленный вспышками и оглушенный криками, растерянно смотрел в небо, на падающие снежинки. Адам бережно повернул его за подбородок к толпе, снова раздался вздох, защелкали затворы фотокамер.

– Посмотрите на этого пациента, он провел в заключении почти всю свою жизнь. И ещё дольше – в тюрьме собственного разума. Нам еще предстоит выяснить механизмы подавления и роста аффективных личностей, их преобладания над внешне нормальным “я”. Эта трагедия явила нам совершенно новый образ убийцы, и нам предстоит разобраться, что делать с нашими открытиями дальше. Поверьте мне, я и моя команда не знали до конца, получится ли у нас.

Тут Адама перебил визгливый крик из толпы “Коди, я люблю тебя!”, толпа загудела сильней.

Адам красноречивым жестом сделал знак охране и осторожно проводил Коди в здание, закрыв за собой дверь. Коди шагал с трудом, поэтому Адам поддерживал его.

– Адам, ты обещал, что отведешь меня домой, – Коди жалобно смотрел на своего спутника.

– Да, я и веду тебя домой, малыш.

– Я смогу снова работать в пабе?

– Сам увидишь, а пока давай, ступай на лестницу.

Незнакомый высокий офицер в форме поприветствовал их.

– Что, доктор, все так же, как и всегда?

– Да, Пол, каждый раз одно и то же.

– Ключи там, на доске. У нас теперь работы прибавится.

– Спасибо, Пол.

Адам вел Коди под руку, открыл перед ним еще одну дверь и они вошли в комнату, точно повторяющую комнатку Коди на втором этаже паба. На полу стояла коробка с пластиковыми лошадками. Он, радостно воскликнув, тут же сел на пол, вытянув ноги, принялся доставать их.

Адам сел на стул рядом, вытащив блокнот из кармана. Начал писать, но отложил ручку. Подал домашний халат для Коди, помогая ему сунуть руки в рукава.

– Малыш, сколько тебе лет?

– Мне… вроде бы 18.

– Ты знаешь, где ты?

– Да, я в городе Коди.

– Ты знаешь, кто я?

– Ты – Адам, мой лучший друг. Адам никогда не делает плохого Коди.

– А Коди делает что-то плохое?

Коди, отложив лошадку, очень красивую, с белой гривой, задумчиво кусает губы.

– Да, Коди сделал кое-что, и за это он был в тюрьме.

– А сейчас Коди где? Коди сожалеет о том, что он сделал?

Коди, распахнув голубые глаза, смешливо улыбнулся, обводя взглядом комнатку:

– Он у себя дома. И нет, он не сожалеет. Он думает, это было красиво.

– Красиво?

– …Да.

Оглавление

Глава 1.

Глава 2.

Глава 3.

Глава 4.

Глава 5.

Глава 6.

Глава 7.

Глава 8.

Глава 9.