Про котиков [Павел Акимович Крапчитов] (fb2) читать онлайн

Павел Крапчитов Про котиков

Про котиков

— Ты не видел моего кота? — спросила она.

Он сидел за компьютером, на экране которого, повинуясь его мыслям, выстраивались длинные строки кодов. Услышав про кота, он посмотрел на вошедшую в комнату молодую женщину.

«Почему она продолжает спрашивать меня про своего кота?» — подумал он. — «После шестого числа приедет „Грузовичкофф“ и развезет нас в разные стороны. Чем ближе эта дата, тем настойчивей она спрашивает меня про своего кота. Мне кажется или это действительно так?

Что это? Желание проверить все ли ее вещи на месте? Глупо. Кот игнорирует меня, я игнорирую кота. Получается, что мы живем с ним в разных непересекающихся вселенных, и уже только поэтому я не могу знать, где ее кот.

Или это попытка начать скандал? Чтобы я, неудачник и терпила, запомнил это расставание до конца своей жизни.

А может быть, это робкая попытка наладить отношения? Ну, не может ее гордость позволить прямо сказать: „Давай все исправим. Пусть все будет, как прежде“. Если это так, то, тогда понятно почему эти вопросы участились по мере приближения „Грузовичкофф“. Времени остается все меньше и меньше. Блин, ну, конечно! Вот, я — кретин! Она была права, когда говорила, что я все неправильно понимаю, что до меня все слишком долго доходит. Сколько раз она меня уже спрашивала про своего кота!? Ведь, это все были ее попытки пойти на сближение, а я только отмалчивался. Я же мужчина, в конце концов! Я должен быть решительным и не бояться протянуть руку на этот замаскированный призыв».

Он встал, подошел к молодой женщине и попытался ее обнять.

— Что ты делаешь! — возмутилась молодая женщина, уклоняясь от его рук. — Ты всегда меня не понимал. Я просто спросила, где — мой — кот?

***

А ведь когда-то кота не было!

— Ты не видел моего кота? — спросила она.

Он сидел за компьютером, на экране которого, повинуясь его мыслям, выстраивались длинные строки кодов. Услышав про кота, он посмотрел на вошедшую в комнату молодую женщину.

«Кота не видел, но зато вижу очень симпатичную молодую женщину. Как это у нее получается? Минуту назад она шуровала ножами и поварешками на кухне, и к ней было страшно подойти. Но минута прошла, и я вижу совсем другую женщину. Те же черты лица, те же формы. Но улыбка на ее лице все меняет. Эта улыбка заставляет меня душою и телом тянуться к ней. Ох, ты! Это же беззастенчивая манипуляция слабым мужским полом! Ну и хрен с ним! Пусть манипулирует!»

Он оставил в покое свои строчки кодов, подошел к молодой женщине и обнял ее.

— Ммм, мой котик нашелся, — обвивая его шею руками, сказала она.

И он, и она знали, что других котиков в их доме не было.

Конец

***

Из жизни возвращяющихся

— Что за фигура? — спросил я.

— Колодец, — ответил ВиктОр.

— Играл?

— Наблюдал. Место здесь козырное. Солнце не печет и ментов нет. Еще в школе здесь часто бухали.

Где-то за спиной шумел Кутузовский, а внизу, под горкой располагалась городошная площадка. Один щупленький старичок примерился здоровенной битой по фигуре, стоящей на краю площадки, размахнулся и … опустил биту. Потом развернулся к таким же тщедушным старичкам, наблюдавшим за его действиями, и что-то сказал. Все рассмеялись.

— Что за доходяги? — спросил я.

— Доходяги! — хмыкнул ВиктОр. — Бывшие партийные боссы на пенсии. Все из ближайших домов. Площадка только для них.

Я по-другому взглянул на кучкующихся внизу старичков.

— Блин, Андрюха, — взорвался ВиктОр. — Мы пить будем?

— Подожди, — остановил я его экспрессию.

Старичок снова взялся за биту и нацелился на свой «колодец».

***

(около часа назад)

— Друганы, — проорал ВиктОр. — Кто идет с вокзала нажраться?

— Все! — взревело десяток глоток.

Наши офицеры только-только прошли по вагонам, проверяя не нарушают ли безобразия их подопечные, так что опасаться было нечего. За окном уже пошли дальние районы Москвы. Двадцать минут — и наши военные сборы наконец закончатся.

— Возьмем беленькой, — сказал подсевший ко мне Сокол. — На улице жара. Портвейн пить не хочется.

— Я бы сухонького тяпнул, — сказал Колька.

— Чего? — возмутился Сокол.

— Для начала, — пошел на попятную Колька. — А ты Айрат что будешь?

— Нам, татарам, все равно, — придуряясь, ответил с верхней полки Айрат.

И я, и Сокол, и Колька, и Айрат учились в институте в одной группе, а на сборах попали в одно отделение, которым командовал другой наш одногруппник ВиктОр.

Такие были планы, но жизни рассудила по-другому.

На вокзале Сокола встретил его отец, полковник авиации, хорошо знавший о пагубном пристрастии сына. Айрата увел дядя, работавший в подмосковных Химках на ракетном заводе. Кольку встретила Лена. Очень симпатичная девушка с уже заметно округлившимся животом.

***

Остались мы вдвоем. Я и ВиктОр. Пить совершенно не хотелось. Не так я представлял себе возвращение после месячных военных сборов. А, с другой стороны, если я сейчас уйду и доберусь до своей общаги, то все равно напьюсь. Уж там-то, точно — дым коромыслом.

Я посмотрел на старичка, размахивающего битой, и в голову пришла идея. Выбьет он этот свой «колодец», останусь пить с ВиктОром. Только чтобы одной битой. Чтобы сразу все деревяшки снесло. Чтобы ни одной не осталось. Ни даже щепочки.

Старичок наконец решился, и бита отправилась в полет. Она успешно долетела до края площадки и неожиданно сильно врезалась в ничем не повинный «колодец». Деревянные цилиндрики смело словно ураганом, словно их и не было.

Я повернулся в ВиктОру, который держал большую бутылку «Агдама» с уже срезанной пластиковой пробкой.

— Наливай, — сказал я.

— Наливаю, — обрадовался ВиктОр.

Конец

***

Рохи софед*

— Русский, русский, ты еврей?

— Нет, я — русский.

— Русский, русский, ты еврей?

— Нет, я — русский!

— Русский, русский, ты еврей?

— Да, да, я — еврей!

— Надо же! А как похож на русского!

* — Доброго пути — здесь и далее перевод автора.

Ехать в Душанбе через Москву мне не хотелось. Но в вокзальных кассах Краснодара сказали, что прямого рейса в город моего детства и юности нет. Посмотрев на карту СССР, я понял, что мне главное перебраться через Каспийское море. В результате я взял билет на самолет до Оренбурга. За работу плавруком в трудовом летнем лагере для подростков мне заплатили за три месяца сполна, и в деньгах у меня стеснения не было.

В Оренбурге сразу же купил плацкарт до Ташкента. Купил бы до Душанбе, но опять, как назло, таких билетов мне не досталось. Наверное, стоило бы заволноваться, но я был спокоен. Поезд довезет до Ташкента, а там останется только около суток пути до города, где я когда-то родился и вырос.

Отношения русских и таджиков тогда складывались достаточно странно. На площадях висели лозунги «Зинда бод дустии халки СССР»* (Да здравствует дружба народов СССР). Но, придя после лета в пятый класс, я обнаружил, что мои школьные друзья «за глаза» называют таджиков ни много, ни мало «звери». Был даже такой анекдот, в котором речь велась от лица таджика: «Пачиму Медведев — чиловек? Пачиму Волков — чиловек? Пачиму даже Зайцев — чиловек? Но пачиму Саидмуродов — зиверь?» Удивительно, что такой махровый расизм не мешал никому из нас дружить со своими сверстниками-таджиками.

Внешность у меня самая что ни на есть русская. Во всяком случае, так считала наша школьная химичка Зинаида Федоровна. Полная, невысокого роста, но с очень красивым лицом.

— Посмотрите, — говорила она на уроке химии. — Вот у Порошина настоящее русское лицо.

Ее слова я понимал, как «У Порошина очень красивое лицо», хотя если бы я посмотрел в зеркало, то понял бы, что имела в виду химичка. Светлые волосы, нос картошкой. Остричь бы под горшок, была бы точная копия Емели из сказки «По щучьему велению».

Оренбург я осматривал на ногах, поэтому с удовольствием растянулся на своем верхнем месте в плацкарте. В Ташкенте меня ждала «засада». Кассы осаждала толпа желающих добраться до Душанбе. Волнение усилилось перед самой отправкой поезда, когда стали снимать бронь. У меня в руках был рюкзак с вещами и коробка с кассетным магнитофоном, который я вез на малую Родину с целью спекуляции. В конце концов, мне удалось швырнуть деньги в кассу и взамен выхватить из окошка маленький кусочек картона, что и было билетом. Я выдохнул, но судьба надо мной посмеялась. Общий вагон, куда мне удалось приобрести билет, был набит битком. Были заняты все места, в том числе багажные полки. На последних, как я заметил, лежало даже по двое человек. В паре окон стекла отсутствовали. Не было двери в туалет. Со всех сторон на меня смотрели черные таджикские глаза. Потесниться никто не собирался. Я вышел в тамбур.

Надо было что-то делать. Сходил в вагон-ресторан, купил втридорога три бутылки пива, одну из которых тут же выпил. План сложился сам собой.

— Салам алейкум, бочагони азиз*, — сказал я трем парням, сидевшим на нижней боковой полке. Эту фразу я часто слышал по телевизору, когда жил в Душанбе, и она врезалась мне в память.

* — (Здравствуйте, дорогие товарищи).

— Как насчет пивка? — эту фразу я сказал уже по-русски и для пущей уверенности протянул им бутылки пива.

Мы выпили.

— Саломат бошет!* — пришло мне в голову.

* — (Ваше здоровье!).

Надо же! Не думал, что еще что-то помню со школьных уроков таджикского языка.

Выпив пива, парни потеснились, и мне тоже нашлось место на этой нижней боковой полке у туалета без двери. В туалет ходили часто. Когда туалет посещала девушка или женщина, кто-то из мужчин становился спиной к туалету, а мы отворачивались и всем видом показывали, что нам эти виды и звуки совершенно не интересны.

— Ман ба Душанбе рафтам*, — снова заговорил я.

* — (Я в Душанбе еду).

Пусть эта фраза звучала почти, как «Вы тоже летите этим самолетом?», но она все же внесла свою лепту в налаживание отношений между мной и парнями. Они сказали, как их зовут, я тоже назвался.

Оказалась, что они ездили провожать своего друга, которому очень повезло, и он по комсомольской путевке уехал работать куда-то в Сибирь. Я поинтересовался, почему это считается везением. После этого на меня обрушилась масса информации. Комсомольская путевка давала многое: бесплатный проезд до места работы, гарантии поселения в общежитие и получения работы, а главное — контроль со стороны местной комсомольской организации за тем, чтобы у приехавшего было все хорошо.

Зачем эти парни ездили провожать своего товарища, я так и не понял. На билеты они потратили все свои деньги и теперь сидели в буквальном смысле голодные. Я достал из рюкзака буханку хлеба и сыр. Разделил на всех. Поели. Парни стали рассказывать мне о своих каких-то делах. Я мало что понял. Хотелось спать.

— Ман монда шудам*, — сказал я, и парни уступили мне место на верхней полке, где мне удалось полежать пару часов. Потом это место занял другой счастливчик.

* — (Я устал).

Наступила ночь. Вагон затих. В Ташкенте к составу присоединили тепловоз, и гарь сожженного топлива залетала в разбитые окна и разукрашивала наши лица.

Утром я купил хлеба, сыра и пива. Мы позавтракали, а вскоре стали прощаться. Парни сошли на каком-то полустанке, не доезжая до Душанбе.

— То боздид! — сказал я.

* — (До встречи!)

— Рохи софед*, — пожелали мне парни и мы разошлись. Они — в свою жизнь, я — в свою.

В вагоне нас осталось только два человека. Я и таджичка средних лет — хорошо и цивилизованно одетая, то есть в платье без национальных штанов. Она как-то странно поглядывала на меня.

Наконец поезд достиг душанбинского вокзала и остановился. Я собрал свои вещички и двинулся на выход, но таджичка меня остановила.

— Скажите, — спросила она по-русски. — Вы сын Мухаммадиева?

— Нет, — ответил я ей. — У меня совершенно другая фамилия.

Конец

***

Темная сторона Луны

На самом деле я — белый и пушистый. Но, блин, как это неудобно в повседневной жизни!

Вот стоишь на эстакаде в конце длинной очереди машин, а справа проскакивают «шустрики». Один, второй, третий… Нет, я понимаю, что эта полоса только для поворота направо, а мне надо прямо. Но, блин, как же ждать не хочется! Поэтому я решаюсь и достаю из сундучка личность «Айрат».

Вы не подумайте плохого! Сундучок, личность — это все для красного словца! Просто я вспоминаю своего институтского друга Айрата. Ему пройти без очереди куда-нибудь или списать термех прямо из учебника под носом препода было раз плюнуть. И никаких угрызений совести. Однажды, он не захотел ехать со всеми нами на картошку. Натер себе запястье «Апизотроном», замотал руку бинтом и пошел в нашу студенческую поликлинику. В тот раз у него ничего не получилось. Старый врач, армянин выгнал его из кабинета со словами «Иди отсюда, наглец!» С этим диагнозом я соглашусь. Айрат был выдающийся наглец!

И вот сейчас — дорога, очередь. Как бы поступил бы на моем месте Айрат? Понятно, как! Включаю поворотник, выхожу из левого ряда, несусь вперед, а потом, когда обгоняю всех покорно стоящих в очереди, начинаю тихонечко притираться влево, влево… Всегда найдется добрая душа или человек со слабыми нервами, который меня пропустит. Вы скажите, нехорошо так поступать! Соглашусь. Только это не я. В тот момент за рулем был Айрат.

Вот такое перевоплощение! Есть такая книга «Игры, в которые играют люди», американца Эрика Берна. Как раз про это. Почитайте! Я тоже как-нибудь прочту ее, когда время будет. Но пока мне хватает примеров из моей собственной жизни.

Вот, например, другой мой товарищ по институту, Колька. Бабник — страшный! И, что ценно, всегда готов поделиться своим опытом: говори побольше ласковых слов, если надо пообещай жениться, в крайнем случае, напои. Между этими рекомендациями есть рекомендации-полутона, но я их опускаю по той причине, что сами по себе рекомендации вам ничего не дадут. Вот я, например. Я не могу сказать девушке, если она мне не нравится, что она красивая, что она — одна единственная на всем свете, что я давно хотел с ней близко пообщаться. Даже, если я смогу это из себя выдавить, то девушка не поверит. Девушки — такие существа, что сразу чувствуют фальшь. Что же делать? В таких случаях я достаю личину «Колька», и дальше уже действую не я, а Колька.

Этот Колька меня еще ни разу не подвел! Вы опять скажите, что это нечестно. А я вам отвечу словами японца Мураками, которой в одной из своих книжек сказал, что-то вроде, если действовать честно (в сексе), то человечество вымрет.

Сундучок у меня один, но личностей там у меня много. Личность «Сокол» — это, когда надо пить с гопниками. Личность «Старцев» — когда, надо выдавить конкурента из рабочего коллектива. А еще «Сулейман», «Картавый», «ВиктОр»…

Не могу сказать, что в моем сундучке есть личности на все случаи жизни. Но я над этим работаю. У сейлзов, продавцов по-нашему, есть правило. Надо собирать возражения тех, кто не купил у вас товар. Надо трястись над каждым таким возражением, потому что рано или поздно вы найдете, как обойти это возражение, а значит в следующий раз клиент от вас уже не уйдет. Так и с личностями, когда я вижу кого-то, кто для своей выгоды нарушает некие правила, я стараюсь запомнить этого человека и, если есть возможность, узнать его поближе. Если мне это удается, то я начинаю понимать, как действует этот человек, как он оправдывает свои действия, какие находит для этого слова, и тогда у меня в сундучке появляется новая личность, а мои возможности растут.

***

— Привет!

— Привет!

— Послушай, прочел в газетах, что твой банк кинул своих вкладчиков. Скажи, это точно надо было делать?

— Пап, они все взрослые люди и все видели, что подписывали.

— Понятно. И тебе приятно этим заниматься?

— А это не я! Я иду по твоим стопам, пап! На работе я пользуюсь личностью «Симановский». Ну, ты знаешь, был такой финансовый пирамидщик. Вот, когда завтра вечером ты с мамой приедешь ко мне на шашлыки, то там буду я. Обещаю!

— До встречи, — сказал я и нажал отбой.

В небе плыла полная Луна. На мгновенье показалось, что пятна кратеров у нее были необычные. Словно верный спутник Земли решил показать нам свою темную сторону.

Конец

***

Летит самолет

По обеим сторонам бульвара проносились машины. Их звуки подавляли, мешали, а порой, наоборот, притягивали внимание к себе. Рычание двигателя при ускорении, скрип тормозов, бормотание дизеля, стук износившихся тормозных колодок.

«А это чьи-то шаги,» — подумал Андрей.

Холодные ладошки легли ему на глаза.

— Что это? — спросила Лена.

Была у них с Леной такая игра: сидеть на бульваре, закрывать по очереди глаза и угадывать что проезжает мимо. Андрей прислушался. Проезжало что-то большое. Люди. Радостно шумят.

— Старый газон везет колхозников на ВДНХ, в павильон номер сорок два, — сказал Андрей.

Лена засмеялась, убрала ладошки и села рядом с ним на скамейку.

— Опять ты дурачишься? — сказала она. — Это был автобус с интуристами.

Они помолчали.

— Ты меня бросил, Андрей? — спросила Лена.

Вопрос был с подвохом. Сказать да, значит признать, что бросил. А если нет? Снова любовь и дружба? Но Андрей никого не бросал. Чтобы бросить надо сначала… Что надо сначала? Подобрать? Ничего этого не было. А что было? Встречались несколько раз, целовались, а потом Андрею стало как-то неудобно с Леной. Слишком она была открыта, слишком искренне выражала свое хорошее отношение к нему, слишком ярко реагировала на его слова, слишком громко смеялась над его шутками. Это «слишком» испугало Андрея. Он понял, что Лена готова отдать ему многое, а вот он ничего не собирался ей отдавать. Поэтому от продолжения их отношений было бы хуже только Лене.

Андрей перестал звонить Лене, а встречая в коридорах института, разговаривал сухо и коротко. Лена попросила встречи на бульваре. Там, где они закрывали глаза и угадывали, проезжающие мимо машины. Бегать от трудностей Андрей не привык, и вот они сидят на лавочке на бульваре, посреди спешащих куда-то машин.

— Да, — ответил Андрей, понимая, что на этом вопросы не закончатся.

Но Лена ничего не спросила. Встала и ушла. Насчет новых вопросов Андрей ошибся.

В шум, проносящихся мимо машин, вплелся новый звук. Где-то далеко в облаках пролетел самолет.

Конец

***

Про котиков 2

Вчера Сокол забухал. Был повод. Впервые после окончания института он нашел достойную работу. Его взяли торговать пепси в розлив у метро Аэропорт. Друзья заподкалывали:

— А, че Аэропорт-то? Че, не Сокол? Ха-ха-ха.

Юмористы, блин.

Работа Соколу нравилась. Тонкости сменщик показал, а он их быстро освоил. Когда наливаешь в пластиковый стакан драгоценный напиток, то надо было чуть-чуть сжать пальцы. Получался полный стакан, а на самом деле — недолив. Когда стаканчик в руках покупателя, то возмущаться уже поздно. Очередь не позволит. Большая она. Вкусить забугорного напитка хотели многие, и задержка в этом процессе была недопустима.

Со стаканчика навар получался около 10 копеек, и за смену, с утра и до обеда, Сокол положил в свой карман больше 50 рублей. Поделился, конечно, с кем было сказано и пошел домой. Эта работа была два раза в неделю, да и то, только на лето. На зиму точку по розливу пепси закроют.

«Ничего», — думал Сокол. — «До зимы срублю бабла».

По дороге домой зашел в магазин, купил армянского коньяка. Выбрал дорогой, пять звездочек. У отца, полковника авиации в отставке сегодня был день рождения. Но, как на беду, по дороге попались друзья, и Сокол забухал. Сначала выпили коньяк, потом полирнули пивом, потом пили портвейн у кого-то на квартире и водку — на другой. Причем на этой второй хате, вспомнил Сокол, он обжимался с одной девицей и обещал жениться.

Утро Сокол встретил подходящим к своему дому и затормозил. Явиться в таком виде к отцу, в почти его день рождения, он не хотел. Надо было где-то перекантоваться, поспать, прийти в себя. Вера Ивановна подходила для этой цели самым лучшим образом.

Вера Ивановна была завмагом хлебобулочного магазина, где Сокол работал грузчиком и считал этот магазин своим основным местом работы. Булочная была рядом с его домом и устроиться туда было не трудно. Кто бы что ни говорил, Сокол был молодым, привлекательным человеком. Сколько он не бухал, это никак не отражалось на его внешнем виде. Поспать несколько часов, и он снова в норме. Гладкая чистая кожа лица, прямой нос, голубые глаза, высокая, стройная фигура. А еще Сокол плохо мог выражать свои мысли. Этот его недостаток принимали за скромность, что в глазах женщин только добавляло Соколу шарма. Такой красавчик и стесняется!

Персонал булочной состоял сплошь из женщин и кандидата в грузчики приняли на «ура», но приз достался завмагу, Вере Ивановне. Вера Ивановна была, в общем-то, привлекательной незамужней женщиной, около сорока, но годы работы на руководящей должности в торговой отрасли наложили на ее характер определенный отпечаток. Ведь надо было строго командовать подчиненными и пресмыкаться перед вышестоящими начальниками. Новоиспеченный грузчик был ее подчиненным, а значит должен был пресмыкаться. Ну и что, что он в ее постели! Это ничего не меняет.

Сокол сразу понял, какую роль отвела ему Вера Ивановна и решил спрятаться за ширмой молодого алкаша. Как ни прикрикивала на него Вера Ивановна, как ни пыталась его строить, ничего у нее не получалось. Сокол делал тупое выражение лица, смотрел своими голубыми глазами на некогда красивое лицо Веры Ивановны и скороговоркой повторял:

— Вера Ивановна, пройдемте в постель. В постель Вера Ивановна.

Вера Ивановна пыталась сердиться, но он выдерживал ее взгляд. В конце концов Вера Ивановна начинала смеяться, что было для Сокола сигналом, что можно начинать тискаться. Ну, а в постели он всем мог показать, кто здесь «завмаг».

Вот к Вере Ивановне и решил пойти Сокол, чтобы отоспаться. Даром, что сегодня был выходной.

Поднялся на нужный этаж. Нажал на звонок.

— Кто там, — послышался голос Веры Ивановны.

— Это — я!

— Проваливай!

Интонации были серьезными. Сокол понял, что Вера Ивановна не шутит. Вышел на улицу, сел на лавочку у подъезда.

На лавочке кроме него сидела местная жительница, Зинаида Степановна. Очень древняя бабка, к тому же от нее пахло старым, немытым телом и мочой. Если бы не этот запах, то, возможно, страдалец прикорнул бы прямо на этой лавочке. Глаза просто сами закрывались.

— Что, не пустила Верка? — спросила бабка, и, не дожидаясь ответа, продолжила. — Кот у нее потерялся. Вот и лютует.

Кота Сокол знал. Обычный, серенький, полосатый кот. Зовут Барсик. Был бы собакой, сказали бы, что дворняга. Вера Ивановна повязала ему на шею голубую ленту, на которую прикрепила металлическую косточку. Косточку презентовал Вере Ивановне дипломат, который жил поблизости и отоваривался в возглавляемой ею булочной.

Сокол как-то спросил, мол «зачем коту косточка», на что Вера Ивановна ответила:

— Зато красиво!

Вот бы найти этого кота, тогда Вера Ивановна точно приютила бы его до вечера. Он нехотя поднялся с лавочки и огляделся. Ага, вот гаражи стоят у забора школы. Вполне возможно, что за этими гаражами Барсик охаживает какую-нибудь барсиху. Туда Сокол и двинул.

За гаражами прятались большие покрытые толстой фольгой трубы, по которым в соседний микрорайон когда-то, временно подвели горячую воду. Сейчас на трубах сидело несколько подростков, 13–15 лет.

— Пацаны, кота с голубой ленточкой не видели? — спросил Сокол.

— Поищи на колесах моего грузовика, — совершенно не к месту пошутил старший из подростков, которого Сокол уже раньше видел.

Пацаны заржали.

Сокол понял, что тут ему не помогут и собрался уходить.

— Эй, — сказал пацанчик постарше. — Хочешь насвАю попробовать?

Эту гадость Сокол как-то пробовал. Тот, кто ею с ним поделился, честно предупредил его, чтобы ни крошки этого зеленого порошка, называемого насвАем или просто нос, не попало в желудок.

— А, что будет? — спросил тогда Сокол.

— Херово будет, — был ответ.

Но Сокол смог. Вернее, не смог, и проглотил крошу порошка, которого следовало держать строго под языком. Мутило его после этого сутки, а температура держалась около тридцати восьми.

— Вы бы осторожнее с этим насвАем, — сказал Сокол.

— Без сопливых разберемся, — картаво сказала один из пацанчиков. Видно он уже закинул насвАй в рот и от того еле-еле шевелил языком.

— Что? — грозно сказал Сокол и пошел на обидчиков.

Делать грозное лицо у него получалось, и пацанчики сыпанули в разные стороны. Тот, который картавил, неправильно выбрал пути отхода и врезался головой в столб, поддерживающий трубы с горячей водой. От неожиданного столкновения подросток сказал «Ой» и дернул кадыком. По его выпученным глазам было видно, что весь насвАй, что был у него под языком, провалился ему в желудок.

— Велком ту вэ риал волд, — сказал Сокол и пошел прочь.

Он шел по дорожке к детскому саду, когда увидел маленькую девочку, лет пять-шесть, которая держала на руках кошку, на шее которой была голубая ленточка и блестела железка в виде косточки.

— Девочка, это моя кошка, — сказал Сокол, присаживаясь на корточки около девочки. — Отдай мне ее, пожалуйста.

— Нет, это моя кошка, — заявила паршивка. — Я сейчас маму позову.

— Не надо, маму. Хочешь, я тебе конфетку дам?

Конфетка и правда была у него в кармане. Конфетками водку вчера закусывали.

— Что ж ты, негодяй, делаешь?! — кто-то сказал сзади.

Сокол обернулся. Позади него стояла дородная, средних лет женщина с двумя, полными продуктов, авоськами.

— Что ж ты, негодяй, девочке конфетку предлагаешь!

— Вы не так поняли, — начал было Сокол и сделал шаг к женщине.

— Не подходи, — сказала тетка, а потом во весь голос завопила. — Педофил! Педофил к девочке пристает!

Сокол оглянулся по сторонам, ища поддержки, но увидел только милиционера, бодрым шагом идущего к ним.

«Пора», — подумал он и рванул прочь.

Сначала через забор в детский сад, потом снова через забор в школу, в которую ходил десять лет. Шума сзади не было. Значит и погони тоже. Сокол прошел через плац, где по утрам раньше проводили линейки и зашел в здание. План был простой. Пойти через школу, выйти через центральный вход. Таким образом, можно было обойти эпицентр сегодняшнего столкновения.

Он прошел застекленным переходом, который соединял два корпуса школы, миновал столовую, когда навстречу ему попался Владимир Петрович, который вел у них физкультуру.

— О, Олег, — обрадовался физрук. — Привет!

Сокол тоже поздоровался.

— Что, соскучился? — спросил Владимир Петрович. — Ностальгия?

— Типа того, — он не стал возражать.

— Слушай, — сказал физрук. — Ты вроде раньше неплохо играл в баскетбол?

— Играл, — подтвердил Сокол. — Первый взрослый был.

— Тем более! — обрадовался Владимир Петрович. — Сейчас начало учебного года. Может быть, возьмёшься вести баскетбольную секцию.

— Владимир Петрович, я подумаю, — пообещал бывший ученик и бывший баскетболист-разрядник.

— Ты подумай, — не отпускал его физрук. — До понедельника сможешь ответить?

— Договорились.

«Обложили со всех сторон», — думал Сокол, выходя из школы.

Но его мучения были вознаграждены. У школьного забора сидел Барсик. Голубая лента. Косточка. Все при нем.

— Барсик, Барсик, — поманил его Сокол. — Кис-кис.

Барсик отнесся к призыву благосклонно и позволил взять себя на руки.

«Вот она настоящая мужская солидарность,» — подумал Сокол.

Потом он кое-как, оглядываясь по сторонам, дошел до квартиры Веры Ивановны и постучался в дверь.

— Кто там?

— Вера Ивановна, я кота вам принес, — бодро сказал Сокол.

Щелкнул, открываясь, замок, но на такую легкую победу рассчитывать явно не стоило. Там была еще цепочка. Поэтому он погладил кота по голове и сказал:

— Ну, давай, кореш, не подведи!

Конец

***

Же м’апель

«Всё проходит — пройдёт и это»

Приписывают царю Соломону.

— Кэнт бай ми лов, оу, эврибади телз ми со, — пел Степан. — Кэнт бай ми лов, оу, ноу, ноу, ноу … ноу!

Припев ему нравился больше всего, но Мишка сломал весь кайф.

— Кэнт бай ми лов, оу, эврибади телз ми со, — пел Степан. — Кэнт бай ми лов, оу, ноу, ноу, ноу … ноу!

Припев ему нравился больше всего, но Мишка сломал весь кайф.

— Стоп, стоп, — Степан не выдержал. — Миша, блин, ты че опять «ля ми нор» в припеве пропускаешь?

Миша в их группе был ритм-гитаристом и лажал чаще других.

— Да там лишний аккорд, — стал оправдываться тот. — Смотри. С «ми минор» сразу на «до» легко идет, а во второй строчке надо сразу с «ми минор» на «ре минор септ».

— Легко — не значит правильно! — возмутился Степа. — Ты еще слова подправь!

— А че? Легко! — согласился Миша и запел. — Кинь бабе ло-о-м …

Парни заржали.

«Вот кони,» — подумал про себя Степа, а в слух сказал:

— Все, харош! Миша, ты же хочешь стать профессионалом? Тогда не ленись, работай пальчиками. Еще раз по новой и без ошибок.

Профессионалами они действительно хотели стать, а, вернее, начать работать по вечерам в ресторане «Незабудка». Прежний состав ансамбля, развлекавший публику в этом заведении общепита, распался. Один из музыкантов спился, другого стал двигать по комсомольской линии дядя из горкома партии, а третий, Вадим, собрался на заработки в Москву. Этот Вадим дружил со старшим братом Степы, которому и рассказал, что место освобождается. В общем, Степа и его парни были первыми в очереди, чтобы занять место на сцене ресторана.

Сейчас они репетировали на акустике, так как электричества в гараже деда не было. Степа, как и полагается лидеру группы, вел солягу, Миша был ритм-гитарой, Олег — басистом, а Егор, за неимением в гараже ударной установки, стучал по табуретке. Табуретка никого не смущала, так как Егор учился в музучилище по классу ксилофона и на барабанах играл отлично.

Вчера провели смотрины в актовом зале родной школы. Были летние школьные каникулы, и Степа смог договорится с директрисой попользоваться и залом, и музыкальными инструментами.

Вадим послушал их. Удивился количеству песен Битлз, которые вполне сносно играли Степа и его команда.

— Битлз — это хорошо, — сказал Вадим. — Но если хотите, чтобы вам башляли, то надо десять-пятнадцать популярных песен на русском знать.

— Про «этажи», что ли? — съюморил Миша.

— И про «этажи» тоже, — серьезно ответил Вадим. — В общем я вас рекомендую. Хорошо мне зашла ваша «эстудей». Не подведете?

Все хором стали уверять, что не подведут.

Под конец репетиции парни собрались, и все сделали хорошо. Даже песню про «этажи». Петь на русском Степа не любил. Как ни странно, песня Юрия Антонова «Это жизнь» лучше всего получалось у Миши, который посмеивался над ней, но пел с душой.

— Браво, браво, — из-за занавески, которой загораживалась дверь в гараж, вышла Нинка.

Она была певицей в прежнем составе ресторанного ансамбля и, можно сказать, досталась их группе по наследству. Пела Нинка на французском, благо песни в исполнении Мирей Матье были очень популярными. Девушка старалась копировать великую певицу во всем: от прически до интонаций голоса. Правда, прическа получалась у Нинки лучше всего. Быстро поняв, кто в этой группе за старшего, девушка уже через неделю после знакомства оказалась в одной постели со Степой. Тот и не возражал, хотя никаких серьезных отношений с Нинкой заводить не собирался.

В постели Нинка не была похожа на великую, но холодную французскую певицу. Она много смеялась, прижимала лицо Степки к своей груди и говорила:

— Какие же у тебя усищи! Ты настоящий котик! Скажи «же м’апель шато»*. Ну, пожалуйста, котик.

* — Меня зовут котеночек. — Перевод автора.

От приятных воспоминаний Степу оторвал мусорный бак-тележка, которую он катил по дороге. Зима выдалась снежной. Маленькие колесики мусорного бака постоянно застревали, бак тормозил и выдергивал Степу из плена прошлых лет.

Дворником Степа работал второй год. Эту работу ему подкинул Мишка, он же председатель их жилищного кооператива, он же сосед по лестничной площадке. Семья таджиков, которая до этого обслуживала и их дом, куда-то исчезла.

— Пандемия, инфляция, — сокрушался Мишка. — Пойдешь?

Пенсия у Степы была небольшая, и он согласился. Глупо, наверное, было предлагать пенсионеру под семьдесят работать дворником, но Мишка знал, что делает. У Степы было на редкость хорошее здоровье, если не считать почти полное отсутствие зубов во рту.

— Ты че его не выдернешь? — спрашивал Степу Мишка.

— Я — антипод Овечкина*, — шутил Степа. — У того нет одного зуба, а у меня только один и остался.

* — Овечкин — известный хоккеист. — Примечание автора.

Он вообще старался много шутить последнее время. После того, как три года назад умерла Нинка, с которой он прожил всю жизнь, тоска словно пелена повисла у него перед глазами. А так, пошутишь, гладишь и щелочка в этой пелене образуется.

Когда Степа очистил застрявшее колесо от снега и разогнулся, перед ним стояла молодая девушка с микрофоном в руке, а на него самого нацелился камерой бородатый мужик.

— Муниципальное телевидение, — улыбаясь сказала девушка. — Можно пару вопросов?

Степа пожал плечами. Хотите снимать старика в фуфайке, шапке ушанке и с одним зубом? Кто вам может отказать в таком удовольствие?

— Вы знаете, какой завтра день?

— Воскресенье, — сказал Степа.

— Завтра день всех влюбленных, — растягивая последнее слово, сказала девушка и тут же задала новый вопрос.

— А как вы считаете, любовь можно купить?

— Нет, — ответил Степа, а пелена тоски стала почти не проницаемой. — Мани кэнт бай ми лов, эврибади телз ми со.

— Вау! — обрадовалась девушка. — А скажите еще что-нибудь?

— Же м’апель Степан, — сказал Степа. — Аревуар, мадемуазель.

Он развернулся и потащил свой бак к главной мусорке. Ему надо было работать. Четыре сброса мусоропроводов он очистил, осталось еще столько же.

Зима, снег, короткие дни и длинные ночи. Иногда кажется, что это будет вечно. Но это тоже пройдет. Дворники знают это лучше других.

Конец

Оглавление

Про котиков

Из жизни возвращяющихся

Рохи софед*

Темная сторона Луны

Летит самолет

Про котиков 2

Же м’апель